Жизнь Галки Бураковой от А до Я (fb2)

- Жизнь Галки Бураковой от А до Я 1104K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Альго Мира

Альго Мира
Жизнь Галки Бураковой от А до Я

Глава 1. Ааааа. Первый звук

Жизнь Гали в нашем мире началась обыкновенно. В роддоме. Звонкий хлопок и громкий крик «аааааа» показал всем, что малышка здорова. Её унесли. Тогда было так положено. Кем положено и куда положено, не задумывались, как врачи, так и роженицы.

Галинина мама, Зинаида Петровна, облегчённо закрыла глаза. Рожать дочь – нелёгкое дело, к тому же если она первенец и весит четыре килограмма сто одиннадцать грамм. Родилась девочка в час ночи и одиннадцать минут, когда за окном замерли машины и люди.

После трудов в ночное время Зинаида Петровна отдыхала. Ребёнок лежал отдельно, что давало возможность расслабиться и поспать.

В девять утра блаженный сон новородившей был нарушен. По графику принесли кричащее создание.

– Всю ночь орала, – бросила недовольная медсестра. – И бутылку не берёт.

Бутылку девочка, действительно, не брала ни в роддоме, ни после него. А грудь, вопреки ожиданиям персонала, взяла сразу и сосала жадно, хотя молоко ещё не пришло.

На руках у мамы ребёнок заснул быстро. Но также быстро её унесли. Заведённому порядку одна девочка не могла противостоять.

В двенадцать часов Зинка болтала с соседкой по палате, которая накануне родила мальчика. Женщины делились впечатлениями, которых было море. У кого как болело, как отреагировали мужья, где цветы… А цветов у Зинки не было, зато у соседки были. И это вызвало колющее чувство под лопаткой: «Неужели, мой Колька, хуже?!» Чёрные мысли о поварёшке и лбе ненаглядного муженька заползли в голову Зинки, которая удивительно быстро оправилась от «тяжелейших родов», как она описывала процесс новой знакомой.

О девочке, плоде трудов, Зинка уже и забыла. Но её принесли. Орущую.

– Бутылку не берёт, – буркнула другая медсестра и улыбнулась соседке по палате. – А ваш-то мальчик, прямо ангел. Всё высасывает, что дают. И спит, и спит. Какой красавчик.

Это был удар под дых Зинке. Она почувствовала себя ещё хуже и с недовольством глянула на малышку в надежде, что та не будет есть. Молодая мать уже представляла страшную болезнь и всеобщее восхищение, как она выдерживает трудности. Но…

Малышка присосалась, как пылесос марки «Ракета» к полу. Такой агрегат был у свекрови. Зине очень нравилась гудящая машина. В квартире родителей присутствовали лишь швабра, ведро, да ещё и веник. Убираться приходилось по старинке, что выдавало скромные финансы семьи Петуховых, а по мнению младшей дочери многодетной семьи – попросту бедность. Откуда она и сбежала, как только смогла.

Семья Бураковых в лице свекрови рада не была, но против живота не попрёшь, поэтому железная дверь с мягкой обивкой распахнулась, пропуская новоприбывшую с малюсеньким чемоданом. Ухмылка Алевтины Ивановны при виде этого имущества стала злее.

Супруг Алевтины и отец Коленьки, Пётр Иннокентьевич, умер в самом расцвете сил, что Алевтина всегда ставила в укор покойнику, с упоением почивая на лаврах матери-одиночки, достигшей успеха. Почти каждый день озвучивалось, как она смогла устроиться в жизни на руках с ребёнком! Теперь у неё были и пылесос марки «Ракета», и стиральная машина «Мечта», и холодильник «ЗиЛ», и ещё тридцать три пункта, которые регулярно перечислялись. То, что этому поспособствовал Григорий Семёнович осталось тайной, унесённой женщиной в могилу, так как у названного мужчины была жена.

Пока в голове молодой матери проносились нелёгкие пять месяцев совместной жизни со свекровью, малышка, которую ещё до рождения назвали Галя, жадно сосала. Назвали дитя Галей, между прочим, без участия Зины.

– Будет Галиной, – зычно утвердила Алевтина Ивановна.

– А если мальчик? – робко заикнулась Зина.

– Нет! Мальчиков не рассматриваем. Я хочу внучку назвать в честь матери. Святая женщина! – Алевтина Ивановна не спрашивала, она оповещала.

Зинка шмыгнула носом. Колька сглотнул и старательно закивал. Он и так был благодарен маменьке, которая приютила нагуленное.

Малышка продолжала жадно сосать, пока не уснула. На руках у матери она спала, как ангелок. Но её унесли.

Переживала ли Зинка? Нет. Она считала, что порядок нужен везде, и что он приносит пользу. Поэтому Зина наслаждалась заслуженным отдыхом перед нырянием в быт со свекровью, мужем и дочуркой. Молодая мать, а Зинаиде Петровне было всего лишь двадцать два года, читала детективы Агаты Кристи и махала мужу из окна. А ещё писала ему письма, где гневно требовала цветы. И пеняла супругу, что вместо цветов он с друзьями омывал сначала в гараже, а потом со свекровью её труд. «Её» было подчеркнуто три раза. Цветы водрузились на тумбучку. Но зависть к соседке по палате осталась. Ведь её мальчика так и хвалили, а Галку – ругали.

Галина же настойчиво требовала мать. Ей безразличны были соски, бутылки, чужие тёти и дяди, которых ходило к малышке множество. Её обследовали. Патологий и отклонений не находили. Персонал разводил руками. А ребёнок вопил о матери. Но в роддоме не понимали. Язык младенцев никто не знал. В возможностях медперсонала было лишь принятие родов и выявление болезней. А разбор капризов детей – никак не входил в список полномочий нормального учреждения.

Но девочка этого не знала. Она лежала в палате номер один и затихала только в одиннадцать часов одиннадцать минут два раза в сутки. На одну минуту. Но этого никто не замечал.

Даже мать не задумывалась о единицах, которые окружали её дочь. Мысли Зинки были заняты квартирой, в которой был пылесос, муж, но и свекровь. А вот соседке по палате повезло – они с мужем жили отдельно, и это не повлияло на наличие пылесоса.

С этого момента в плоском мозгу Зинки появилась цель – отдельное жильё с пылесосом. А вот наличие в нём Коленьки было не обязательно – цветы он носил плохо, в отличие от мужа идеальной мамочки с идеальным сыночком.

Выписали Галину и Зину пятого февраля с облегчением – постоянный крик здоровой малышки надоел. Вот её и выпихнули на руки участкового педиатра – пусть разбирается. Роддом, чтобы роды принимать, а не с крикливыми младенцами дело иметь.

Глава 2. «Ба-ба-ба» – противная была

Первый год жизни Галины Николаевны Бураковой прошёл в боевых действиях с Алевтиной Ивановной, попросту бабушкой. У боевой женщины хорошо получалось командовать покойным мужем – Петром Иннокентьевичем, а также Григорием Семёновичем, Коленькой, Зиной, тридцатью пятью мужиками в заводском цехе, который она возглавляла. Но… не Галиной.

То, что внучке не хватало воспитания, Алевтина Ивановна талдычила с утра до вечера. Конечно, в те часы, что была дома. Потому что малышка при виде бабушки орала. Врачи и обследования не помогали. Вердикт был единственным: совершенно здорова.

То, что малышке просто не нравилась бабушка, никого не интересовало. Разве может не нравиться бабушка? Тем более такая практичная и целеустремлённая, как Алевтина Ивановна. Такая мудрая, решительная, всёзнающая и любящая. Поэтому Алевтина Ивановна не верила Зине, что когда бабушка на работе, малышка не плакала. Хотя это была совершенная правда.

Как же происходило такое чудо? Почему?

Потому что Зинка была ленива, чтобы напрягаться по поводу расписаний, составленных вездесущей бабушкой.

Кормление в девять утра, в двенадцать часов… К чёрту!

«Сосу, когда хочу!» – девиз малышки напрягал молодую мать. Но ещё больше её напрягал ор, когда она не давала грудь дочке по требованию. Книги о кормлении по желанию детей появились значительно позже, как и знание о преимуществах этого. Зинка не следовала модным теориям, просто спасалась от крика. Он мешал смотреть любимые сериалы. А что ещё оставалось делать молодой женщине, запертой с дочкой дома, в то время, как подруги, более сведущие в вопросах предохранения, шастали по дискотекам.

Выходные для Зинки становились мучением. Во-первых, сериалы прерывались. Во-вторых, дома был муж, который раздражал раболепством перед маменькой. В-третьих, дома верховодила свекровь. А она пристально следила за расписанием. И от её надзора было не скрыться.

Съезжать к родителям в двушку, где обитали мать – одна штука, пьющий отец – одна штука, его собутыльники – по разному от одного до трёх, сестра с сыном – две штуки и брат – одна штука. Штук было много, а комнат две. Здесь же их было трое, а комнат три. Поэтому Зинка прощала свекрови всё, перемывая кости за её спиной по её телефону.

А вот Галка не прощала. Она не выносила расписания и командования. Пухлый карапуз все выходные орал, плюя на бабушку тушёные овощи и требуя мяса, которое давала мать в будни. А бабушка варила курочку и перемалывала на мясорубке. Галя же это тоже плевала. Ей по душе были жареные куриные крылышки с косточкой. Что от жареного живот болит у маленьких и что косточкой можно подавиться, в отличии от бабушки, девочка не знала. И ела с удовольствием, не болея и не давясь. А только крича о любимой еде в субботу и воскресенье. Говорила, к счастью мамы, девочка ещё плохо. Поэтому секреты от свекрови росли, как и килограммы Зинки, наедаемые от тоски и злости.

Что она зазря проворонила лучшие годы, мать Галины поняла ещё в роддоме. Побег от родителей, конечно, удался, но пелёнки и младенец сильно попортили свободную от родителей жизнь молодой девицы. Точнее это связало её по рукам и ногам. В прошлом остались гулянки с подружками, поцелуи на лавочках и молодые ребята, которые то и дело заглядывались на Зинку. Всё это сменили вечно сосущий грудь ребёнок, пелёнки, мокрая постель, расписание, коляска и верховодящая свекровь. Зина ела, будто пытаясь заесть горести и оправдываясь, что ребёнок её всю высосал.

Точка в этой тягомотине была поставлена первого февраля, когда Галке исполнился год.

Алевтина Ивановна объяснила:

– Я кормила Коленьку до года. После года – это баловство, – и запретила давать грудь. То, что её кормили до четырёх она не помнила, а о пользе длительного грудного вскармливания не слышала, как и Зина.

Мать малышки обрадовалась – ей давно всё это надоело. Хотелось талию, танцы и работу. А ещё поменьше видеть Кольку. Коленька тоже был рад – он списывал неприязнь жены и отсутствие внимания с её стороны на дочь, которая любила грудь также, как он. Алевтина Ивановна тоже была довольна – она любила, когда выполняли её распоряжения.

Не обрадовалась только Галка, увидев зелёную грудь, невкусную и некрасивую. Но в те времена на первом месте в отлучении от груди стояла зелёнка, которую семейство Бураковых и использовало. Гале новый порядок вещей не нравился, но её мнения как раз никто и не спрашивал. А крики, грязные ковры и порванные книги, как выражение несогласия, не помогали. Семья объединилась в неравной борьбе с годовалым пупсом.

Галя попробовала задействовать последний способ – она отказалась есть. В отношении пюрешек от бабы Али это сделать было не трудно, но жареные куриные крылышки портили всю голодовку. Здесь сдалась Алевтина Ивановна и разрешила кормить ребёнка любимым блюдом. Но грудь в меню девочки не вернулась. Впрочем, как и в меню Коленьки. Здесь непреклонность проявила Зина, которая не терпела мямлей и подкаблучников, только если это не её подкаблучники. А Николай же был в этом отношении полностью мамин.

Свекровь же, обрадовавшись прекращению роли кормящей матери, набросилась на Зину. У неё давно руки чесались. Во-первых, Зину ничего не интересовало. Но это было не так – женщину интересовали деньги. Здесь она была полной копией свекрови. Во-вторых, внешний вид требовал немедленных мер. А в-третьих, сидеть на шее у неё и Коленьки она никому не позволит – даже матери её обожаемой внучки. На горизонте Зины замаячила работа, что и радовало женщину, но и напрягало, потому что свою работу она представляла явно не так, как свекровь.

За боевыми действиями семьи Бураковых никто не заметил первой, но безоговорочной победы Галины в отношении куриных крылышек, которые малышка ела теперь каждый день, включая субботы и воскресенья. Но несмотря на это, девочка при виде бабушки орала и вырывалась из её рук. Единственное, что примиряло малютку с родственницей – это шкатулка драгоценностей. Если Алевтина Ивановна давала девочке большую коробку с золотом и серебром, то малышка затихала. Но это случалось редко, как правило, после застолий и не одной рюмки любимого коньяка бабушки. Зинка косилась на коробку завистливыми глазами. Но ей никогда не давали даже подержать её, не говоря уж о том, чтобы потрогать. Но мать Гали трогала. Ей чихать было на запреты в отсутствие свекрови. А если Алевтина Ивановна замечала, то всё списывалось на малышку – ведь драгоценности та любила также, как и бабуля.

У самой же Зинки ничего не было. Коленька оказался на редкость жадным и все деньги отдавал маменьке, но не жене. За это он получал по полной от жены в виде скандалов и криков, зато от мамы следовала похвала и пряник в виде уверений всех знакомых, какой у неё распрекрасный сын. Борьба была явно неравной, и Зина сдавала свои позиции, переходя от скандалов в оборонительное молчание. Ей было всего лишь двадцать три и выиграть битву у повидавшей жизнь женщины не было возможности.

Единственное, что объединяло семью, это малышка – забот о ней было великое множество. Когда Галка пошла, а через месяц побежала, то квартира бабушки застонала от разрушений. Ведь слово «нет» в круг понимания девочки не входило.

Глава 3. Витька везде – достал уже

Буянство девочки прекратили ясли, которые находились по адресу улица Первой обороны Севастополя, 1. Единицы лезли со всех сторон, потому что этаж, где находилась Галина, являлся первым, а номер группы тоже был один.

В полтора года Галку засунули туда с явным облегчением из квартиры одиннадцать по улице Серпантинной, 11. Но, конечно, девочку не спросили. Кто спрашивает детей, хотят ли они идти в ясли или сад?

Главное, хотела мама, у которой наконец-то появилось время на себя. Но это продлилось недолго. Когда к Зине вернулись талия и хорошее настроение, на неё насела свекровь – нечего тунеядствовать. И молодая мать вышла на завод против воли – по настоянию Алевтины Ивановны.

Но, к удивлению Зинки, на заводе ей понравилось – в цехе на десять мужчин приходилась одна женщина. И это была она. Наконец-то на Зину стали обращать внимание. Вернулась стрельба глазками и бешено колотящееся сердце, когда её целовали за станком, а она притворно вырывалась, говоря, что замужем и с дитём на руках.

В виду конкуренции возросли котировки Зины и на семейном поприще! Теперь Алевтина Ивановна не хвасталась всем, да каждому, какой у неё великолепный сын. Потому что все деньги Коленьки перекочевали к Зине, а к ним плюсовалась и её зарплата. Зинка почувствовала пьянящее чувство власти и вертела и деньгами, и Коленькой, как хотела. А ещё и начальником цеха Всеволодом Борисовичем. Хотя здесь неизвестно, кто кем вертел, потому что он обещал выбить молодой семье однушку в обмен… Но здесь Зина краснела и опускала глаза. Вот так и сразу она была не готова. Одно дело поцелуи за станками, а другое – квартира, за которую поцелуями было не расплатиться.

Галей интересовались мало. Лишь привычно кивали на жалобы нянечек и воспитательниц, что она ничего не ест, орёт и разносит помещение группы. Чтобы поменьше ворчали, Зина носила сумки с продовольствием в сад. В трудные годы котировалось всё, даже тушёнка. Воспитательницы от сумок добрели, но ровно на недельку. За это время подношение заканчивалось и требовалось следующее.

Но Зина была готова на всё, лишь бы не сидеть с Галкой. Свобода, общество мужчин и какие-никакие деньги делали жизнь захватывающей. Но всему этому мешали вечные болезни дочки. Тогда сад отдыхал от Галины, а Зина сидела дома, тяжко вздыхая при виде сопливой или температурящей девочки.

Но дома девочка быстро поправлялась, ведь с мамой ей нравилось, а болела и орала она только потому, что хотела домой. Но на слова малышки никто не реагировал. Галя честно пыталась объяснить:

– Хочу домой!

Но внимание на слова не обращали, в отличие от криков, соплей и температуры.

Получалось так: когда была довольна Зина, была недовольна Галя, а когда радовалась Галка, от тоски выла Зина.

Так что сад неминуемо возвращался в жизнь малышки, и битва за свободу продолжалась. Сидеть с ребёнком дома было нельзя – тунеядство не одобрялось государством и обществом, к тому же не поддерживалось Зиной, как скучное дело.

А Галкой не одобрялся сад. Во-первых, там не было свободы, потому что нельзя было делать, что хочешь. Что хочешь, девочка могла делать только с мамой и только, когда та была одна. Иначе вмешивалась бабушка. Поэтому Галина любила больше всего маму, которая не обращала на дочку никакого внимания. А во-вторых, в саду был Витька. «Плотивный малышка», как его называла Галка. Слова «противный мальчишка» пока не давались девочке. Он ходил за ней, как привязанный, и докладывал обо всех её интересных занятиях воспитательнице. Проковыривание дырки за стеной шкафчика, стягивание пирожка у Катьки, рисование под кроватью, неспаньё днём… и многое другое, что приходило в голову сообразительной девочке. За это Галку ругали, а Витьку хвалили. И Витька ходил за Галиной дальше. Конечно, из лучших побуждений. Но то, что это самый хороший вариант, не подозревали ни Галина, ни Зинаида, которая тайно ненавидела образцового мальчика ещё с роддома. Ведь именно Витьку хвалили все медсёстры и ставили в пример Зинке с орущей девочкой. А теперь его хвалили все воспитательницы с нянечками, которые ругали Галку. Опять Зинка краснела, но дружила с матерью Витьки и строила глазки Витькиному отцу, ведь именно он был тем бригадиром, обещавшим квартиру. А о своей квартире Зинаида мечтала, как о венце благополучной и богатой жизни.

Так что Витьку Галка видела не только по будням, но и по выходным, когда мамочки запихивали их в одну песочницу. Неизменно песок оказывался за шиворотом мальчишки или на лице, и рёв оглашал весь двор. Орали оба: Галка от невозможности что-либо изменить, и Витька – от песка, попавшего в глаза. Меткостью Галина отличалась с детства.

И, конечно же, Витьку позвали на день рождения Галки. Два года – круглая дата, лучшие друзья на ней должны быть. А кто же лучший друг, если не Витька, которого Галина знала с первого дня своей жизни. Так думали все окружающие. Но не она. На заявление «не хочу, плотивный малышка» никто не отреагировал. Тогда действовать, как обычно, пришлось самой девочке, когда мальчишка заявился на её территорию. Взрослые увлеклись столом, а дети протопали в детскую. Там Галина пустила в ход ножницы. Начав с волос и закончив модными рубашкой и шортами, виновница торжества сникла – вышеперечисленными действиями крика ненавистного товарища вызвать не удалось. Взгляд зацепился за машинку, конечно, импортную – ведь бригадир-папа имел выходы за границу, коим завидовала Зинка и очень хотела к этим выходам хоть ненадолго прильнуть, чтобы щеголять, как подруга, в классных джинсах. Ножницы машинку не взяли, но Галка знала, где лежит молоток. Вот здесь всему предприятию сопутствовал успех – мальчик заплакал. Когда на рёв сбежались взрослые, то они больше паниковали не по поводу машинки, а из-за волос и одежды. Гости быстро собрались и удалились из владений Галки, к её огромному удовлетворению. Но выиграна была лишь маленькая битва – ведь Витька не пропал из жизни Галины. В ясли она ходила по-прежнему, как и он. А её лишили сладкого и мультиков. Но ни первое, ни второе девочка особенно не любила. Безоговорочно она была привязана к трём вещам: жареным куриным крылышкам, маме и свободе. А свободу-то как раз давала мама, когда была одна. Поэтому это-то и ценила больше всего Галина.

Бабушка же ценила порядок и желала воспитывать внучку. Но на нотациях бабки, как называла Алевтину Ивановну Галка, девочка засыпала. Зина заметила закономерность и умело ею пользовалась – женщина явно приобретала опыт в военных действиях «свекровь-невестка». А бабушка млела, когда к ней обращались – ведь только так она могла показать свою значимость и ценность, как руководителя. На том, что к ней приходили, в девять вечера, она внимание не обращала – главное, что приходили! Признавали её несомненный опыт в этом деле. А несомненно было лишь одно – ребёнок засыпал. Довольная Зинка садилась к телику. И даже Коленька был доволен, потому что его иногда допускали до груди в часы тишины. А то, что ребёнку полезно спать, признавалось всеми безоговорочно. Так что Галина хорошо объединяла семью в борьбе против неё же самой.

Глава 4. Гиря – смотрим на мир шире

Гиря в жизни Гали появилась неожиданно. Вообще она ничего такого не задумывала.

Но невыносимый Витька заявился к ней на день рождения. Опять! Все планируемые важные дела во время сидения взрослых за столом остались в мечтах. «Противный мальчишка» ходил следом. О, да – к трём годам Галка прекрасно выговаривала эти слова, напрочь отказываясь называть «друга» Витькой. И она говорила маме, что не хочет видеть его на своём рождении. Но мама была погружена в иные заботы. Галке, как правило, это очень нравилось. Но не когда хотелось донести важное.

Девочка разъяснила, как могла, вопрос бабе Але. Буква «к» из любимого слова девочки ушла, когда Алевтина Ивановна напрочь отказалась давать внучке шкатулку с драгоценностями. В результате консенсус был достигнут – Галя сделала вид, что слово «бабушка» ей пока не даётся. Но Алевтина Ивановна обрадовалась и бабе. А то на улице было слишком неудобно, когда внучка звала её во весь голос «бабка». После изложения проблемы баба Аля только отмахнулась – что ребёнок может что-то хотеть, она не верила.

– Опять капризы. Не будь букой, – сказала баба Аля.

И Витька явился на именины, нарушив все планы, коих у Галки по обыкновению было много. И все они явно обещали большую взбучку в другой день, но не в день рождения.

Первого февраля следом ходил противный мальчишка и сразу докладывал взрослым. По его разумению он так спасал обожаемое существо от плохих поступков. Что и пытался объяснить подруге на детском лепете, так как говорил ещё плохо. Но «подруге» подобные операции по спасению не нравились.

И тут на глаза попалась гиря!

Она попала в дом совершенно случайно в ответ на растущий живот Коленьки и на недвусмысленные приставания бригадира, свидетелем которых стал благоверный. Ещё нерогатый муж не хотел обзаводиться сомнительным украшением головы, поэтому решил сбросить живот. Так в дом вошла гиря. Теперь она соседствовала с животом. Потому что, глядя на гирю, живот не ушёл, а наоборот рос, будто насмехаясь над новой знакомой. Все дело было в том, что гиря Коленьке в руки не давалась – он на неё только глазел и лопал пирожки благоверной. А гиря грустно стояла на приступочке возле балкона в одиночестве, дабы никому не мешать.

Она и не мешала, пока не попалась в тот злополучный день на глаза Галки. При виде гири в маленькой головке созрел план по ликвидации нежеланного гостя из дома.

Но что-то пошло не так. Гость-то ушёл. Но это Галину совершенно не интересовало. Гиря решила не калечить мальчика, а приземлилась аккурат на большой палец именинницы. От этого большой палец стал ещё больше. А по квартире разнёсся крик, какого ещё не слышали. Праздник закончился, не успев толком начаться. Всем стало ни до чего: ни до торта, ни до бутылок, ни до заигрываний бригадира.

Началась операция по спасению ребёнка. Потому что последствия оказались катастрофическими – гиря раздробила кость. Спасение затянулось.

Плюсом для девочки стало одно – она теперь не могла ходить в сад. И не ходила. Сидела с мамой дома.

Довольна ли была Галя? Конечно! Если бы не болел палец…

Довольна ли была Зина? Совсем нет. Ведь дома никто не заглядывался на её красоту, что вызвало падение котировок на семейном поприще. На сцену разом вылезла свекровь. И половина зарплаты Коленьки перекочевала в карман Алевтины Ивановны к ужасу невестки.

Но на этом злоключения Зинаиды Петровны не кончились. Потому что к ней потерял интерес бригадир. На её место поставили другую кралю, которая, к несчастью Зины, имела талию и бёдра. Мираж отдельной однушки таял под вопли Галки. Палец девочки болел, и она требовала, чего ни попади, а главное, внимания мамы. Маму же больше интересовал телевизор с телефоном, раз мужчин в квартире не наблюдалось. Но девочка исправно докладывала бабе и папе, чем занималась мама, передавая часто слова матери с детской доскональностью, искренне не понимая, почему багровела баба Аля.

Галина говорила лучше день ото дня, да ещё отличалась прекрасной памятью. И свобода Зины уменьшалась прямо пропорционально росту словарного запаса.

Победа Гали в отношении Витьки стала безоговорочной. Больше противного мальчишки девочка не видела. Ведь Витя тоже начал говорить. Пока его понимала только мама, которая и узнала о неправильном приземлении гири. Страх за здоровье сына оказался сильнее дружеских уз. К тому же мать Вити напрягали двусмысленные взгляды подруги в сторону её мужа. Семьи прекратили всяческие отношения к огромному недовольству мальчика. Но первая любовь не пережила разлуки. Через несколько месяцев Витя забыл о Галке, встретив в саду Инночку.

Но Галку не заботил Витька. У неё были свои дела, которых день ото дня становилось больше. Во-первых, дома девочке было скучно. Она любила гулять. Но не чинно прохаживаясь по аллеям, а залезая, куда только можно. Но в виду ноги Галка не могла залезать сама – её должна была катить мама в коляске. А мама не катила. Девочка объясняла, что хочет, и получала нелюбимое слово «нельзя». Но она-то знала, что можно! Просто взрослые не хотели выполнять её прихоти.

Недовольство Галка вымещала докладыванием маминых дел, разбиранием запретных полок, вываливанием круп на пол, оставлением луж и другими «невинными» делами трёхлетнего ребёнка. Её наказывали. Но хулиганку ничего не брало – ведь всё уже было сделано словом «нельзя», которым раз за разом подрезали неоперившиеся крыльям.

От безысходности девочка начала читать, практически сама. Потому что от занятой обдумыванием семейных проблем мамы, дождаться внятных объяснений было нереально. Галка напряглась немного и зачитала. И вот тогда-то Зинаида впервые посмотрела на дочь, как на человека. До этого она воспринимала её сильно обременительным предметом интерьера или домашним любимцем, который был скорее «нелюбимец». Сейчас же всё изменилось.

Заслугу дочери Зинаида моментально записала на свой счёт и рассказывала каждому встречному о гениальном ребёнке.

К тому же разумная дочь могла стать союзником в войне против свекрови, не зря же она звала её «бабка». Но объединиться не получилось по одной простой причине: общаться с детьми Зинаида не умела. Она хотела только получить от дочки желаемого. Но в отношении Галки, чтобы что-то получить, нужно было что-то дать. А давать Зинаида не умела.

Глава 5. Дом – что хорошего в нём?

Такой глупой мамы Галка не заказывала. «Надо было скрывать, что читаю», – думала девочка, скрипя зубами читая на бис «Колобка». Путешествия шаровидного чудака надоели, как и скрывание, что она может ходить и даже бегать.

Но выбор был беден: садик, где ждала встреча с ненавистным Витькой, или чтение «Колобка», как подтверждение Зининого героизма. Ведь это мать научила больного ребенка читать! В три года!

Но время стремительно летело. И года приближались к четырём. А дом, мама, баба и папа оставались прежними.

Мама – думающей только о себе.

Баба – любящей говорить «нельзя».

Папа – редко проявляющийся хоть каким-то. Галке он казался ненастоящим.

И дом… Здесь должна была жить свобода по разумению девочки. Но её не оказалось. Почти год ушло у Галины, чтобы убедиться в этом окончательно. Тут правило слово «нельзя» и нотации бабки Али, на которых Галя, к сожалению, засыпать перестала.

Девочка была умной и быстро научилась соглашаться с бабой, а потом опять делать, как хочется. Но вот это «хочется» семья, неожиданно сплотившись, изживала всеми силами.

Только это их и объединяло, Зинаиду, Алевтину Ивановну и Коленьку, – девочка, которую требовалось сделать человеком. Великая цель обыкновенной семьи. Ради этой цели были отложены боевые действия на войне «свекровь-невестка». Ведь «ребёнку скоро четыре года, а она вести себя не умеет!» То, что девочка умела читать, отходило на второй план и меркло под поведением, считавшимся безобразным.

Теперь семья занималась главным, и всё время уделялось ребёнку. По часам. С утра – свекровь до ухода на работу. Потом мать. А вечером наступала очередь Коленьки. И даже дневные часы, приносившие ранее Галке уединение и возможность исследований, перестали радовать – мать занялась-таки её воспитанием.

Педагогическая наука в семье Бураковых воспринималась по простому – как можно больше следить за ребёнком и одёргивать, а также читать нотации, чем длиннее, тем лучше. Ещё хорошим методом считалось довести ребёнка до слёз. Но здесь редко удавалось одержать победу – Галка плакать не любила, как шоколад, мультики и прочее фуфло, считавшееся взрослыми в почёте у детей. Галка любила свободу. А этого её уже лишили. Но и здесь она не плакала, а думала.

Непосильный труд в осмыслении сложившейся ситуации подошёл к концу зимой, когда Галка выбрала сад в надежде на возвращение хоть какой-то свободы.

И девочка побежала!

Взрослые радовались часа два окончанию эпопеи с ногой, а потом вернулись к одёргиванию. Мысли о саде им пришли быстро. Галка вздохнула с облегчением – хоть подсказывать не пришлось.

Вместе с думами о саде к Зинаиде вернулись мысли о работе и восстановлении своих котировок в семье, которые до этого момента только падали – вся зарплата Коленьки давно перекочевала к маменьке.

Но на завод Зина не хотела – бригадир оставил на сердце чёрное пятно. И женщина устремила взор в сторону продмага. Продавщицы там были королевами, которые вертели, как хотели, телячьими окороками и подвыпившими мужиками, а ещё очень внушительными бёдрами, сливавшимися с талией. Зина хотела также. Она жаждала власти, как дома, так и на работе. Но попасть в продмаг без блата в те времена не представлялось возможным. Блата не было. Зато были талия и бёдра, каких у продавщиц не наблюдалось – их больно хорошо кормили. Зинаида ловко пустила в ход единственное оружие и наконец-то наставила рогов Коленьке, который так вероломно отдавал все деньги маменьке.

Чёрная дыра от бригадира быстро затянулась с завхозом, благодаря доступу к продуктам, не доходившим до прилавков. А до прилавков тогда не доходило многое. Прилавки в те времена вообще часто пустовали.

Галку же это всё не интересовало. Изменения она отметила только в том, что реже стала видеть маму, а чаще бабу или папу, но куриных крылышек хватало при любом раскладе. Заморские же ликёры, конфеты и колбасы девочку не интересовали.

В жизнь Галины вошёл сад. Но не тот, где был Витька. В тот её не взяли, сославшись, что все места заняты. И это было триумфом.

В новом саду Галина, уже научившаяся лицемерить, развернулась. Не со злого умысла или потому что была плохой, нет. И ещё раз нет! Просто девочке, как воздух, необходима была свобода. А её в те времена не давали детям, как куриные крылышки. Впрочем, её и взрослым не давали. Но взрослые привыкли обходиться без неё, а Галка – нет. И чтобы добиться малой толики свободного времени, когда на тебя не смотрят и не одёргивают, приходилось идти на массу ухищрений, которым бы позавидовал не один полководец.

Например, чтобы не есть ненавистную капусту, Галке приходилось сочинять легенду для легковерных «сокамерников», что капуста отгоняет злых духов, и тогда воспитательница не станет ругаться за разговоры во время дневного сна. После этого за капусту особо суеверные мальчишки были готовы отдать даже машинки. Но машинки Галке были ни к чему – ей было достаточно прикрытия во время дневного сна, когда она улепётывала из сада на улицу. А для этого Боря с Гошей устраивали показную драку – воспитательница отвлекалась, а девочка уже мирно сопела в кровати. Ещё один любитель капусты, Мишка, умалял всех не будить бедного ребёнка. Но ребёнка как раз в кровати не было – его замещала подушка.

Галка на улице ничего такого не делала: залезала на дерево, а потом на другое или смотрела на птиц. Но почему-то воспитательницы считали иначе и во время легальных прогулок детей на деревья не пускали. Баба Аля была с ними солидарна, считая, что на деревьях делать нечего. Коленька, конечно, был согласен с маменькой. А Зина зарабатывала заграничные продукты. Чем больше их становилось в доме, тем хуже обстояло дело с талией. Но Зинку уже это не волновало – оказывается, завхоз любил фигуристых.

Так что свободу Галке приходилось добывать непосильным трудом, чередуемом с бесчисленным количеством нотаций. Потому что часто схемы Галки не срабатывали. Например, та схема с капустой и подушкой дала сбой на пятый раз, когда воспитательница решила дать деточке воздуху, побоявшись, что одеяло укрыло всю Галку. Увидев подушку, в саду появилось новое правило: спать так, чтобы были видны руки и голова.

Но хоть капусту мальчишки ели по-прежнему с радостью, а Галина за ними доедала курицу, пустив слух о притягивании чёрных кошек куриным духом.

О том времени в саду Галки можно было писать роман, да некому. Война «свекровь-невестка» перешла в новую фазу. Деньги перекочевали к Зинаиде. Но её уже это не интересовало. На горизонте маячила двушка, в которую Зина мечтала перебраться одна. И однажды в пылу ссоры Зина так и заявила об этом свекрови, которая расписывала Коленьку, как величайшую драгоценность.

Что Коленька рогоносец и может быть брошен, вызвало ужас любящей матери. Зинаида потирала руки от долгожданной победы. Массу она набрала знатную и теперь ей хватало голоса, чтобы кричать на саму Алевтину Ивановну, которую на заводе боялись все мужики.

– Старею, – решила женщина и махнула рукой на нелюбимую невестку. – Съедет – нам же проще будет.

Но любимый сыночек махать на жену не хотел и уведомил об этом маменьку.

И мать с сыном, объединившись, прибегли к последнему козырю, Галке, стремясь добиться расположения девочки, дабы через неё повлиять на мать.

При таком раскладе Галка вступила в пятый год жизни, который был отмечен шикарным днём рождения. Таких столов не видывала даже баба Аля. Победный взор Зинки размазывал свекровь по столу, но вкуснейший ликёр делал поражение сладким.

Глава 6. Егоза – это хорошо или плохо?

На шестом году жизни у Галки в словарном запасе появилось два новых слова. Конечно, их появилось значительно больше. Но волнение взрослых вызывало только два. Е-го-за и раз-вод. Что для них было хуже, девочка понять не могла. Расстраивались они из-за обоих. Кроме мамы. Чем Зинаида становилась толще, тем спокойнее она реагировала на любые процессы, происходящие с дочкой. А после получения жилья в виде двушки, Зинка старалась сбагрить дочку на бабушкины и отцовы руки, чему они были несказанно рады. Упустить из своей драгоценной клетушки сразу двух птичек обоим было бы обиднее, а так… Ушла Зина. А Галка почти осталась – лишь иногда гостила у матери.

Чтобы девочка не выступала и не просилась к маме и свободе, а также перестала быть егозой, бабушка (да, теперь она стала бабушкой, а не бабой) нашла к ней подход. Подкуп! Теперь девочку не пугали ненавистным словом «нельзя» и не запрещали делать ничего. Но предлагали, что если она будет паинькой, то…

То её бабушка возьмёт в парк аттракционов.

То ей папенька купит новое платье, да такое, что Светка из третьего подъезда позеленеет от зависти.

То бабушка купит ей лошадку или машинку, или ещё чего-нибудь, а лучше всего возьмёт девочку в Детский мир, где она выберет сама, чего хочет.

Так Галка к шести годам свободу продала. Войны в семье Бураковых закончились. Зинаида съехала, а не по годам смышлёная девочка капитулировала – ведь ей очень хотелось и платье, и куклу, и в парк аттракционов, а ещё, конечно, жвачки. Ведь у Светки была, а у неё – нет. Но получить всё это Галина могла лишь одним способом – выполняя всё, что хотела бабушка.

Перечень был не длинным.

Не водиться с мальчишками, потому что они научат плохому.

Носить платья и сохранять их чистоту.

Говорить «спасибо», «пожалуйста», «здравствуйте», «до свидания».

Не лезть во взрослые разговоры со своим мнением, а отвечать только на вопросы, как все нормальные дети.

Гулять, а не лазить по деревьям и заборам или носиться, как соседский кот Васька. «Сразу видно, что бешеный», – говорила бабушка Аля, а бешенство в квартире не одобрялось.

А ещё кушать аккуратно и не устраивать в саду заговоров против воспитательниц.

Конечно, Галка не всегда получала, что хотела. Потому что не всегда удавалось сдержаться и не подложить, например, в суп Свете лягушонка. Почему-то воспитательницы никогда не ошибались при поиске виновной. Или дерево так манило девочку, что она плевала на чистоту платья. Но чем старше она становилась, тем реже возникали подобные вспышки жажды свободы и тем больше хорошего предлагала бабушка.

Зинаида же прочно обосновалась в собственной квартире и о дочке вспоминала изредка. Она перестала быть Бураковой, став, как раньше, Петуховой. Завхоз был безнадёжно женат и фамилию свою давать не собирался, а потом и ходить перестал, видимо, кто-то появился на горизонте.

Поэтому в семье Бураковых поднялся переполох, когда Зинаида аккурат накануне нового года уведомила бывших родных, что её ненаглядная кровиночка отныне будет жить с ней – пора положить конец проискам бабуси с папусей, желающих разлучить мать и дочь.

Так третье слово ознаменовала шестой год жизни Галки: пе-ре-езд. Это было интересно, хоть и рушился привычный уклад. Что принесут перемены, Галина не знала. Но вспомнила о своём горячем желании свободы и… заявила, что хочет жить с мамой, когда папа и баба пытались надавить на Зину через дочь. Девочка даже пустила исключительное оружие – слёзы. Их видели редко. А не видевшие не верили, что Галя Буракова может плакать. Но она могла, да ещё как. Крики остались в прошлом. Взрослой девочке не подобает кричать, поэтому рыдания были тихими, но очень водянистыми и продолжительными. Глядя на безутешную девочку, капитулировала Алевтина Ивановна, признав права бывшей невестки.

Чемоданчик девочки был собран. Он оказался небольшим, потому что многочисленные игрушки бабушка и папа оставили у себя под предлогом того, что девочка им родная и будет приходить в гости. А чтобы её тянуло в гости, был придуман этот план.

Так девочка начала жить у мамы, а ходить в гости к бабушке и папе, что изменило всё. Потому что мама оказалась на редкость несамостоятельной. И Галка развернулась по полной.

Зачем Зинаида забрала дочь? Судя по всем, ей просто стало одиноко. Завхоз исчез из жизни, никого нового не появилось. А талию найти не удавалось. В магазине теперь глазели не на неё, а на окорока, которые она продавала, и Зина страдала. Особенно перед новым годом, который маячил на горизонте и в который страшно было остаться одной. Так Зинаида Петровна вспомнила о дочери.

Теперь она смело могла сказать на работе, что она встречает новый год с дочкой, да ещё и сделать вид, что жертвует собой ради ребёнка, а также утащить несколько лишних новогодних подарков под девизом «всё лучшее детям». И кстати, было кому поплакаться в жилетку о несложившейся жизни. После бутылочки ликёра в роль жилетки подошла даже дочь.

Получив полную свободу в обмен на выслушивание матери, Галка испытала первые трудности. Она уже не знала, что с этой свободой делать. За год девочка привыкла не лезть, не совать нос, не шуметь, не пачкаться, что теперь шуметь, лезть и мазюкаться в любое время она не могла. Только по вдохновению, которое приходило редко.

Конечно, ёлка и дед Мороз в новогоднюю ночь повеселили ребёнка. Потому что ей впервые разрешили не ложиться спать, да к тому же пообещали деда Мороза. А Галка давно хотела доказать всему миру, а особенно Светке, что он ненастоящий. Поэтому «дед Мороз» улепётывал из их квартиры без бороды и шапки, а у Галины на руках появились козыри в спорах с одной очень выпендривающейся особой.

Но в целом было скучно, хоть стало и привольнее. За Галиной не ходили с нотациями и не контролировали каждый шаг. И девочка увлеклась чтением, что очень радовало маму, и она всем рассказывала, какая у неё примерная дочка. Что читает дочь, Зинаида не интересовалась, а Галка пользовалась на полную катушку моментом. Бабушка книги про пиратов и разбойников внучке брать не позволяла.

Вместе с книгами к Галке постепенно возвращалось желание буянить. В саду напряглись. Теперь вся группа играла в пиратов или разбойников, что очень сильно подрывало дисциплину. Часто пирожки становились сокровищами, которые обязательно собирались под подушкой у Галки, а ненавистная капуста – пищей, дающей пиратам смелость и отвагу. Вместо сна группа ползала под одеялами из кровати в кровать – очередной пиратский рейд невозможно было отложить. А на пении летали пули – хоть и из бумаги, но они неприятно ранили учительницу. Конечно, маму вызывали в сад, но та плакалась на свою одинокую жизнь и приносила окорока. Окорочка ценились, одинокая жизнь вызывала жалость, и Галке прощалась свобода.

Но лицемерить девочка не разучилась. Ведь субботу и часто воскресенье она проводила у бабушки, где играла роль примерного ребёнка. Алевтина Ивановна не могла нарадоваться, в первую очередь на себя – как она замечательно воспитала внучку.

Глава 7. Ёж?! Кто его к нам принёс?

В шесть лет у Галки появился ёж. Аккурат на день рождения. Где его раздобыли зимой, для взрослых осталось неразрешимой загадкой, но всё объяснялось просто.

Ёж был взят Галкой на спор. Предметом спора стали куриные крылышки, которые одногруппники обязались отдавать бойкой девочке с короткой стрижкой, как у мальчика, в случае, если родители разрешат ей взять в дом ежа. Галка без обиняков утверждала, что это плёвое дело. Светка же смеялась и хохотала, что Галина врёт. Как это проверить, никто из ребят не знал. Кроме Светки. Судя по всему, это был её план, достойный самой Галины. Потому что в январе ёж был только у Светланы. И она хотела от него избавиться.

Галка дома пошла на всё: уговоры, слёзы, сопли и даже отказ от еды, к тому же на носу был день рождение. Делать было нечего. Девочке отказать не смогли. Ёж был взят. Внутри Светка ликовала, но делала вид, что расставаться с любимцем грустно. Галина радовалась куриным крылышкам, которых могла теперь есть много. А ещё торжествовала Светина мама – она поставила дочери ультиматум либо ёж, либо милый белый котик, которого предлагали соседи. Светиной маме ёж не нравился, потому что он спал днём, а ночью топал. И вот это топанье доставало взрослых. Самой же Светке хотелось котёнка, потому что его можно было гладить.

Так ёж перекочевал в двушку Зинаиды. И начал топать. Ночами. Зинке это не понравилось, но дочь вздыбила все свои иголки и показала обретённую силу, встав горой за первого в жизни питомца. Бои развернулись между Бураковыми и Петуховой, потому что бабуся и папуся стояли за внучку. Им то было что – ёж топал не у них. И они готовы были взять Галеньку обратно вместе с ежом, что стало несомненным козырем и помогло девочке отстоять ежа.

Но ёж продолжал топать. Это действовало Зинке на нервы, потому что она и так плохо спала. Также ей действовала на нервы дочь, которая стала на редкость дерзкой и самостоятельной. Вернулся в их жизнь контроль и нотации, но без толку. На ежа это не влияло.

Лишь весной Зинке удалось избавиться от ежа. Хоть и пришлось разыграть целое театральное действие. Сначала рассказывались «сказки», что ежам очень нужен свежий воздух, иначе они быстро умирают. Эти истории подтверждали «знающие» люди, которых Зина находила на работе за бутылочку заграничного ликёра. Потом мама с дочкой стали выходить на совместные прогулки с ежом, где он гулял под строгим присмотром. А потом… также за бутылочку ликёра была разыграна целая разбойничья операция. Пока мать и дочь отвлёк первый обладатель ликёра, второй – умыкнул ежа. Был сделан вид, что он убежал сам. Девочка рыдала открыто. Мама радовалась тайно. А ёж наслаждался свободой, как двое дяденек ликёром.

Глядя на всё это, Зинка неожиданно открыла подход к дочери, который был давно известен бабушке. Подкуп! Она пообещала ей котёночка, если та будет паинькой.

Котёнка Галка хотела, потому что достала Светка, вечно хвастающая своим ненаглядным питомцем, а ещё потому, что котёнок, конечно, лучше ежа.

Котёнок у Галины появился аккурат после добропорядочного окончания года и прекрасного поведения в саду.

Но, несмотря на котёнка, летом Галка грустила. Всё чаще ей становилось скучно и тоскливо. Конечно, погладить мурчащего создания хорошего, а вот выслушивать в сотый раз нотации, что «ты его не кормишь, не поишь, не убираешь», было не очень. Надоело. В шесть с половиной лет жизнь опостылела от однообразия, и Галка в августе заявила, что хочет в школу. На все доводы, девочка заявляла, что она умеет читать и писать, а в саду ей скучно. Про себя каждый раз она добавляла про Светку, которая костью стояла в горле. А тут появилась надежда что-либо изменить.

Пересматривать устоявшийся порядок Зинаиде не хотелось, но на мать насела баба Аля, объединившаяся с внучкой в борьбе за котировки у девочки. Зинка сдалась. Документы удалось оформить быстро, а форму с ранцем для Зинаиды достать была не проблема – что-то, а места она знала.

Так первого сентября с огромным бантом и букетом Галка пошла в школу. Она чувствовала себя взрослой и самостоятельной. Надежды на лучшую жизнь, полную… чего именно, пока Галина не понимала, но надеялась, что всё сложится так, что ей будет весело и интересно.

Но не сложилось. Потому что весело и интересно ей было только первого сентября. А вот второго начались реалии обыкновенной школы, где не было Витьки или Светки, но был Павлик. О! Он стоил двух предыдущих противных созданий вместе взятых. Этот Павлик имел наглость влюбиться в Галку, а это выражалось в хождении следом и докладывании о разных шалостях, что девочка ненавидела с детства. Поэтому, конечно, мальчик успеха не имел, но не понимал, в чём дело, и продолжал ходить и докладывать. Галка била его учебниками по голове, смеялась над ним, где только можно, но пыл мальчика не угасал – он ходил и докладывал. Ходил от любви, а докладывал от хорошести, потому что Павлик был хорошим мальчиком и хотел спасти предмет обожания от непоправимых ошибок. От ошибок не спасал, зато служил причиной многочисленных двоек в дневнике. За поведение. Успевала Галка прекрасно по всем предметам, обгоняя одноклассников и в уме, и в сообразительности. Но пока учительница ждала тугодумов, девочка успевала соскучиться за партой и придумывать множество интересных занятий. Но они почему-то вызывали неизменный гнев Марьи Петровны.

В школу вызывали мать. Но здесь дорожка была проторенная – поплакаться и задобрить учительницу окорочками. Метод имел успех и в школе. Окорока в те времена ценились.

Так уже в первом классе школа не оправдала надежд Галки. Дело стремительно приближалось к седьмому дню рождению, на который Галина попросила велосипед марки «Юность». Такой был только у Борьки с соседней улицы. Но у того папа был замминистра или типа того. Позволить велосипед было непозволительной роскошью. Но что делать, когда ребёнок пускает в ход все возможные манипуляции: и слёзы, и крики, и обещание быть паинькой, и… Именно обещание быть паинькой и не хулиганить на уроках сыграло решающую роль. Семья Бураковых и Зинаида Петухова объединились впервые за долгое время и подарили девочке долгожданный велосипед.

Из-за того, что на улице бушевала вьюга, Галке приходилось кататься на лестничной клетке. Но она была счастлива – велосипед олицетворял свободу.

Глава 8. Жесть – ограничений не счесть

Долгожданная весна пришла, и Галка села на велик под несчётное количество ограничений. Сюда не ездить, туда тоже, а вообще лучше всего кататься вокруг дома, чтобы мамочка видела.

Мираж свободы таял на глазах.

В начале девочка это принимала. Во-первых потому, что ездить не умела, а чтобы научиться требовалось время. А во-вторых, хотелось утереть нос дворовым ребятам.

Но к лету, как первый, так и второй пункт были выполнены. И Галка забила на ограничения – ей хотелось катиться, куда глаза глядят.

И она покатилась в первый день каникул, получив итоговые оценки, где по поведению красовалась тройка. Это была победа и плата за велосипед. Теперь, когда подарок был отработан, Галка посчитала себя свободной. И полетела. «Куда и зачем», – таких вопросов девочка не задавала. Главное, у неё был велик и свобода, как она думала.

С небес на землю Галка спустилась в девять вечера. Потому что когда девочка не пришла к положенному ужину, мама вышла её искать и не нашла во дворе. Также Галки не было во дворе у бабушки и ещё в двадцати трёх дворах в округе. Её не было нигде. Родственники запаниковали и объединились для похода в милицию. Здесь баба Аля плакала, Зинка громогласно вопила, что уши оторвёт ребёнку или милиции, если та не найдёт потерянную кровиночку, а Коля тихо стоял в сторонке.

Ребёнка нашли через час. Галка просто заблудилась. За пьянящим ароматом свободы она забыла запомнить дорогу, и это послужило уроком на всю жизнь, как вредно терять голову. Потому что сначала девочка потеряла голову, а в девять вечера – велосипед, который поставили к бабушке. Теперь Галка могла кататься только, когда гостила у бабушки и под её присмотром.

Ограничений стало жесть, как много, а свобода – жесть, как далеко. Оставалось только одно – смириться. Летом это было сделать легко, потому что Зинка быстро запихнула дочку в два лагеря в Подмосковье, чтобы за ней присматривали там. А потом был первый в жизни выезд на море с бабой Алей и папой, что имело, как минусы, но так и неоспоримые плюсы. Морской бриз навевал мысли о безграничных возможностях, а требования бабушки плавать на мелкоте эти возможности сразу ограничивали. Галка-то хотела к буйкам и дельфинам. Но буйки девочки могли только сниться – баба Аля с неё глаз не спускала.

Конечно, море отодвинуло мысли о велосипеде на второй план. Но не о свободе.

Вечерами, смотря на звезды с балкона, Галка особо остро ощущала желание расправить крылья и лететь туда – во Вселенную, где нет конца. Но вместо шелеста крыльев девочка слышала крик бабушки, которая звала спать. Хоть время было детское, но на это резонно отвечали, что Галка пока что и есть ребёнок.

Для себя Галка тем летом сделала простой вывод: свобода доступна взрослым. Им и только им. С этого момента у девочки появилась мечта – поскорее вырасти.

В целом восьмой и девятый годы жизни Галины Бураковой прошли скучно. Школа, уроки, прогулки под надзором и ожидание взросления. Проявлялась настоящая Галка только в мечтах, где она жила на необитаемом острове – ей явно надоело любое общество. Ведь окружающие предлагали только ограничения и категорическое неприятие её настоящей.

В этот период случилось страшное – то, что потом ещё долго не давало покоя Галке. Она стала считать себя плохой. Потому что, когда девочка делала то, что ей нравилось, её ругали. А когда она делала то, что доставляло удовольствие взрослым, ей было скучно и тоскливо, хотя и приносило множество бонусов. Во-первых, похвалу. Во-вторых, разные плюшки типа вещей. В-третьих, ощущение, что её любят.

В результате Галка старалась быть хорошей и тухла от тоски в этой хорошести. Но никто мучений девочки не замечал. Её же делали человеком!

Что-либо в жизни Галки поменялось лишь в пятом классе, да и то ненадолго. Ей было девять с половиной лет, и она считала, что уж в средней-то школе стала достаточно большой, чтобы гулять без присмотра мамы или бабушки. Но взрослые, конечно, так не думали. Поэтому долгожданные перемены принесло не мнение Галки, которое по прежнему никто не спрашивал.

Дело было совершенно в другом. Личная жизнь Зинки претерпела изменения. У неё появился мужчина! Дело быстро пришло ко второму браку, и у Галки появился отчим.

Сначала девочка не обрадовалась. Владимира Петровича требовалось звать дядей Вовой и быть вежливой. Теперь к списку ограничений добавилась беготня в трусах по квартире. А от дяди часто пахло маминым ликёром, и он интересовался дневником. «Ещё один воспитатель», – цинично подумала Галка. И… ошиблась.

Двойки дядю Вову забавляли. Он смеялся над очередной и рассказывал ещё одну историю о своих школьных беспокойных временах.

– Для меня-то школьное время было хорошим. Весёлым, главное. А родители с бабушками и дедушками беспокоились. Считали, что человеком не стану! А ничего – стал.

Галка резонно отвечала:

– Когда ж веселиться, если уроки надо учить?

Дядя Вова хитро щурился, что, дескать, уроки только дурачки учат, а он никогда таковым не являлся.

Подрывная деятельность беспокойного ума Галки началась. Но мать, будучи без ума от дяди Вовы, не замечала его воздействия на дочь.

Дочь же, благодаря дяде Вове, стали отпускать гулять одну. И это растопило лёд в отношении нового мужа матери – девочка приняла дядю Вову и уже носила дневник к нему и его просила прийти в школу, когда очередной план по использованию «дурачков», учащих уроки, терпел крах. Навыки по воплощению гениальных планов Галка за несколько лет-то подрастеряла. Или учителя в школе были умнее детсадовских воспитательниц.

Так в квартире Зины образовалась революционная ячейка, которую она однажды заметила.

Дело было аккурат накануне дня рождения дочки. Десятилетие в глазах дяди Вовы должно было стать чем-то особенным – сходить куда-то с друзьями, получить в качестве подарка деньги, не звать бабушек (здесь у Владимира Петровича интерес был корыстным – они с бабой Алей на дух не переносили друг друга)… И много еще чего можно было придумать, если бы Зина не считала иначе.

Ей-то как раз хотелось видеть и бывшую свекровь, и бывшего мужа – ведь только так она могла похвастаться перед ними Вовочкой. Но надежда на «утереть нос родственникам Гали» таяла, как дым, под напором самой именинницы и мужа. Муженёк оказался хорош – вместо того, чтобы поддерживать любимую жену, отстаивал права несносной девчонки. Зина это отметила и собралась с подобными бунтами разобраться, как можно скорее – возможность у мужа другого мнения в её квартире она не принимала.

Консенсус в этот раз был достигнут быстро. После школы Галя пойдёт гулять с друзьями, а в субботу соберутся родственники.

Но! Альянсу девочки с отчимом был положен конец.

Глава 9. Злоключения Зинаиды и рождение зависти у Галки

Зинка после дня рождения ненаглядной дочурки, которая оказалась нахальной и неблагодарной, всерьёз взялась за воспитание муженька. Посчитав, что её телеса вкупе с окороками и ликёром являются чем-то незаменимым, Зинаида Петровна планомерно, но упорно забирала власть в свои руки. Дневник перекочевал к матери, как и деньги Владимира Петровича под девизом: «Собираем на Жигуля – любимый, для тебя!» Это вызвало недовольство дяди Володи, который и пиво любил после работы, и более крепкие и дешёвые напитки жаловал.

Отпрашиваться теперь приходилось у Зинки. Обоим. И она не всегда отпускала, ссылаясь на множество дел, в число которых вошёл огород от кооператива. В результате Галина и Вова были заперты на грядках с оводами и комарами. Но главный распорядитель их жизней считала, что это на пользу всем – свежий воздух, витамины и всё такое. Весна и лето прошли в сорняках и освоении нелёгкой огородной науки под громогласное командование Зинки.

С лагерями и морем в это лето случился облом – непредсказуемые были времена. И Галке, пошедшей в шестой класс, пришлось помалкивать, когда одноклассники делились летними впечатлениями. Ненависть к огороду внутри крепла.

Первым бунт устроил Владимир Петрович, когда ограничили и его любимый ликёр – котировки на работе у Зинаиды падали. И вместо того, чтобы помогать любимой жене восстанавливать законные права, он ушёл к маме. Видимо, любил он ликёр, а не Зину.

Но ушёл дядя Володя не так быстро. Сначала квартиру Зины сотрясли многочисленные скандалы, а дабы чувствовать свободу в поливании мужа грязью, Зина сама начала отпускать дочку гулять без присмотра. Силы матери теперь уходили на войну – на контроль Галки их не оставалось.

Такая непостоянная свобода вновь дразнила девочку. И она опять не знала, что с ней делать. В школе её уже записали в кампанию пай ребятишек, а против общественного мнения не попрёшь. Оставался единственный способ – совершить что-нибудь эдакое.

Список «крутых» вещей в шестом классе был ограничен: попробовать пиво – Галке не хотелось, изменения поведения отчима под градусом девочке не нравилось, от запаха алкоголя воротило; начать курить – тоже нет, на сигареты требовались деньги, а в отношении них Зина контроль не отпустила; гулять с мальчиками – но мальчики внушали Галке отвращение, они плоско шутили, смеялись над чем попало и старались самоутвердиться за счёт девчонок.

А Галке хотелось свободы, как у пиратов или разбойников, на худой конец странствующих рыцарей или Робинзона Крузо и дружбы такой, чтоб за друга можно было руку отдать или ногу. Поэтому с девочками у неё дружить не получалось – они в этом возрасте были хихикающими над какой-то фигнёй, сегодня дружащими, завтра – строящими козни против вчерашней подруги. Но дружить было надо – не одной же по школе ходить?! Для этих целей Галка выбрала Людочку, которая была тихой, но себе на уме. У неё можно было списать, поэтому одноклассники её уважали и не дразнили. Галка носила ей заморские ручки с блокнотиками, а иногда жвачку. Людочка растаяла и подружилась. Теперь Галка была не одна. Это дало несколько плюсов. Во-первых, её перестали дразнить – руку за подругу Людочка бы точно не отдала, а в списывании могла отказать. Одноклассники этого боялись и Галку трогать перестали. Во-вторых, оценки Галины поползли вверх, потому что к Людочкиным домашним заданиям у подруги был прямой доступ. Галка никогда не списывала в школе – она просто звонила Людочке накануне или приходила к ней невзначай, как правило, с заныканной конфетой.

Положа руку на сердце, Людочка Галке не нравилась, но деваться было некуда. Из двадцати восьми человек одноклассников это был лучший вариант. Поэтому хорошо освоенные уроки лицемерия от бабушки Али оказались весьма кстати – Людочка считала, что Галка в ней души не чает, что льстило девочке, привыкшей жить обособленно от ребят. Что же у неё на душе Галка никому не рассказывала. Она и так казалась странной одноклассникам, потому что много читала.

Ещё, обналичивая свою свободу, Галка записалась в библиотеку. Это был плевок в лицо Зинки, которая школьные годы мерила мальчиками, к коим с детства была неравнодушна.

В хорошую погоду Галка гуляла с книгой – заходила куда-нибудь в новое место и погружалась в фантастические миры. Хоть какое-то подобие странствий организовать ей удалось.

К одиннадцати годам у Галки образовался минус один отчим, плюс одна мачеха (Коленька к ужасу Зины женился) и плюс одна депрессия у маменьки. Что касается самой Галки, то ею перестали интересоваться. Даже бабе Але стало всё равно – ведь на её территорию пожаловала невестка, и Алевтина Ивановна развернула привычные боевые действия за власть над молодыми умами, которые ждали пополнения к лету.

Велосипед, дабы освободить место, перекочевал к Зине, а она проявляла равнодушие, когда Галка отпрашивалась покататься. Зинаида Петровна теперь ко всему стала безразлична, кроме своей несложившейся жизни, о чём направо и налево плакалась. Громко плакалась, надо сказать. Но о депрессиях тогда никто не знал и не лечил подобные завихрения. Зинке оставалось справляться самой при помощи не ликёра, а более дешёвых средств.

Так свобода перестала казаться чем-то несбыточным и недостижимым. Вроде вот она была совсем рядом. И велосипед рядом, и времени для себя хватало и нотаций не читали и не ходили по пятам… Счастлива ли ты, Галка?

Ан нет. Оказалось, что для счастья этого мало. Переросла такое счастье девочка. Оно было детским и не приносило удовлетворения.

Галке хотелось иного. Во-первых, шмоток. Времена менялись, и не только Зине становились доступны импортные вещи. Некоторые девочки стали одеваться лучше Галки, что вызывало зависть. Самое плохое, что среди них оказалась Людочка, и котировки Галки с её ручками и блокнотиками резко упали.

Во-вторых, Галине остро не хватало восхищения. Как в детском саду, когда на неё смотрело столько пар глаз с открытыми от изумления ртами. Хотелось совершить подвиг, найти волшебную палочку или, на худой конец, обнаружить какой-то талант. Талант к книгопроглатыванию среди ровесников в счёт не шёл.

А в-третьих, хотелось денег. Для чего конкретно, кроме шмоток и машины, Галка пока не придумала, но свободу она в шестом классе связывала именно с ними.

Глава 10. Ииииии… И зачем я здесь?

В шестом, седьмом и восьмом классе у Галки шли дела всё хуже. Потому что свобода, измеряемая отныне деньгами, отдалялась дальше и дальше. Ибо денег у Зинаиды Петуховой становилось меньше и меньше. В стране всё стремительно менялось. За этими изменениями Зинка не успевала. Крутые бёдра, бросающийся в глаза вес перестали цениться, как и окорока, которые теперь можно было купить запросто каждому встречному при наличии денег. А вот с этим у матери Галки были большие проблемы.

Дочка стремительно росла. Требовались новые вещи. В виду отсутствия средств падало их качество. Галка по собственному определению выглядела, как лохудра. Особенно грустным такое падение стало в школе. Ведь в двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет не только Галка мерила жизнь деньгами. По доходу родителей теперь оценивалось всё, а главное, крутость. Не с крутыми не водились. Людочка перекочевала в круги избранных с новыми джинсами, коих у неё было аж три пары. А у Галки одна и то выменянная матерью на злосчастный велосипед, который девочке стал попросту мал.

Оценки Галины тоже поехали вниз. Несмотря на то, что Галка любила читать, но к учебникам по истории, географии и прочим школьным предметам это не относилось.

Ругаться с матерью было без толку. Галка пробовала не раз и не два, клянча денег. В ответ мать лишь плакалась о не сложившейся жизни. На доводы дочери, что пора взять себя в руки и завязать с выпивкой, а начать бегать, Зинка вяло отмахивалась.

Тогда Галка решила не пить сама. Совсем. И держать себя в форме. Она начала бегать в четырнадцать лет, будучи в восьмом классе. Бегала в пять утра, мучительно выбирая профессию, чтобы было много денег. Мысли о том, что ей придётся добиваться всего самой подстёгивали, и скорость Галки возрастала. Также закалялся характер ранними подъёмами. Девочка не была занята и в шесть, и в семь утра – просто она мучительно боялась, что её кто-то увидит в том ужасном спортивном костюме, который был самым дешёвым на рынке. И то цена его показалась матери неимоверно высокой.

Зинка к этому времени из продавщиц переквалифицировалась в уборщицы – по причине того, что её внешний вид отпугивал покупателей, как заявил новый хозяин магазин. Всё менялось стремительно. Слово «спекуляция», которого раньше боялись, как огня, теперь вошло в почёт.

То, что у Галки Бураковой мать стала уборщицей, знали все. И смеялись. Галина закусывала губу и делала вид, что ей всё равно. Но это было не так. Девочка мучительно страдала. Насмешки одноклассников, лоховский внешний вид, наложенный на пубертат, дал гремучую смесь – Галка задалась вопросом, зачем она живёт. Вот зачем она здесь, на Земле? Ведь никому-никому она не нужна. Ничего-ничего у неё нет. И будущее бесперспективно.

Но бег прочищал мысли, и за полгода бега Галка сделала важный вывод. С ним она вступила в девятый класс: «Я никому не нужна, рассчитывать не на кого. Единственный выход – добиваться всего самой».

И наступил новый этап жизни, в котором Галка плакала по ночам от отсутствия любви, а днём пахала. В то время, как «крутые» одноклассницы уже вовсю обжимались с мальчиками по коридорам и зажигали на дискотеках, Галка сидела в библиотеке. Тем более на дискотеки ходить ей было не в чем. Так внутри росла ненависть к развлекухам вкупе с людьми, которых Галка стала считать пустыми, опасными идиотами. Эта ненависть соседствовала с такими же чувствами по отношению к огороду, который в их жизни с матерью остался. «Кормилец наш!» – звала Зинка две сотки и с бутылочкой затаскивала туда дочь.

– Совсем скисла со своими учебниками. Даже друзей нет. И мальчиков, – всхлипывала Зинка, вспоминая школьные годы.

Друзей у Галки, действительно, не было. Глупые дети её раздражали, и она всё больше закрывалась. Ходила она в школе с двумя отличницами, такими же изгоями, как она. Как же её приняли в ряды отличниц?

Просто она стала учиться не просто хорошо, а восхитительно. Вместо очередного фантастического мира она открывала учебники и зубрила, что требовалось. Даже нелюбимую физику. К концу девятого класса и после скудного празднования пятнадцатилетия (мама довольствовалась тортом и книжкой, решив, что с дочки хватит) котировки Галки в классе возросли. Она давала списывать! Дразнить её перестали. Даже попыталась подкатить Людочка с интересной книжной новинкой, но Галка показала норов и злопамятность, не распахнув объятия вместе с тетрадями бывшей подруге.

Смысла в жизни Галка в это время не нашла, зато уверовала, что всё в её руках и стала полагаться на себя, презирая мать и избегая бабу Алю с папенькой. Впрочем, с последними это было взаимно. Там родился Боренька и всё крутилось вокруг него. Боренька Галку раздражал, и она этого не скрывала. Да, в это время она впервые начала показывать истинные чувства, уверовав, что ей терять нечего. Правда, показывала выборочно – пока только с бабой Алей, отцом и матерью. Разнообразием истинные чувства не баловали: злость – в отношении папеньки, ненависть – для бабушки и презрение – маменьке. Но, как обычно, родичам и своих проблем хватало, поэтому они попросту не замечали чувств девочки, списывая всё на нелёгкий подростковый период.

К лету Галка горела лишь одной мыслью – подработать и заиметь собственную денежку. Вариантов в этом возрасте было немного – помогать в школе или пойти в лагерь вожатой смотреть за малышами. Детей Галка не любила, но возможность свалить от матери на пару месяцев служила привлекательной морковкой. И Галка записалась на четыре смены. За два месяца она упахалась и возненавидела непоседливых малышей ещё больше. При чём раздражение особо вызывали те, кто напоминал саму Галку в детском саду. Единственное, что любила Галка в лагере – это вечерние истории, которые она рассказывала в группе на ночь, и песни у костра, когда подопечные спали. Там Галка впервые влюбилась, согласно всем законам жанра безответно. Он был начальником смены, причём счастливо женатым. Но он так пел, что всего остального Галка не замечала. Она писала ему длинные любовные письма и подсовывала под дверь. Письма читала жена и радовалась, что не отпустила мужа в лагерь одного. Конечно, мужу и объекту воздыханий Галки писем она не показывала, а сжигала в том самом костре, возле которого пел муж, где и пялилась Галка на него во все глаза.

Глава 11. Йогурт и йод – гремучая смесь с большими последствиями

В десятый класс Галка вошла помудревшей в любовных вопросах. Так ей казалось. Девочка решила, что в любви разбирается получше одноклассниц, которые возятся с сопляками. А она взрослая и умудрённая опытом дама, имеющая опыт сильного чувства, и мужчину ей подавай такого же. В связи с этим на насмешки девочек Галка реагировать перестала, а несколько умело брошенных намёков дали повод ребятам думать, что она не так проста, как казалась, и в лагере было таааакооое. Это вкупе с отличными оценками и готовностью отдать многое, чтобы списать у отличницы, поменяло положение Галки среди сверстников, несмотря на отстойные наряды. Мода тогда менялась слишком быстро, и Галка с маминой зарплатой за ней не успевала.

Деньги, полученные в лагере, девочка не потратила, несмотря на возможности, открываемые рынком. Потому что у неё была цель, о которой никто не знал. Пока одноклассницы перемывали косточки друг другу и стреляли глазками, Галка училась. И не из-за пятёрок. Просто она нашла единственную возможность, как ей казалось, свалить из ненавистного городка, а главное, от матери.

Институт! Вот что стало предметом мечтаний Галины и причиной протирания штанов за учебниками. Девочка брала не природным умом и смекалкой, а усидчивостью и зубрёжкой. Иного выхода выбраться из нищеты она не видела. Перед глазами маячила мама, окончившая ПТУ, а где-то за спиной была тень папы, у которого за плечами было тоже лишь училище. И глядя на нелюбимых родственников, Галка хотела другого.

Воображение рисовало огни самой Москвы, а деньга копилась, чтобы в этой Москве появиться в приличном прикиде. Как говорится «встречают по одёжке…», и Галка хотела застолбить место во взрослой институтской жизни сразу. Как трудно перебароть устоявшееся мнение общественности, она знала не понаслышке.

Но чтобы попасть в институт, девочке требовалось знать всё – так она для себя решила. Кому она там нужна без знаний, связей и квартиры?! Она здесь-то никому не нужна…

Предаваться печалям Галке стало некогда. Цель отодвинула на второй план чувство одиночество и ненужности.

Тем более Галка стала нужна. Конечно, не как человек, а как источник знаний. Она знала даже больше, чем нужно по программе. У неё списывали, просили помочь на контрольных, а однажды…

Подкупили. Мальчик из соседнего класса пришёл с йогуртом. Его звали Жоржик, и он напоминал коржик – такой же толстенький, сладенький и глупенький. Слава об очень умной девочке, просто так помогающей, дошла и до других классов. Но Жоржик не был одноклассником Галки и не считал, что имеет право на бесплатную помощь. Поэтому он принёс йогурт.

Йогурты тогда только входили на рынок и были показателем роскоши.

– Я принесу много. Сколько хочешь, – выдохнул Жоржик.

Он йогурты видеть не мог. Потому что для него они были показателем не хорошей жизни, а того, что папе не дают зарплату на заводе. Точнее дают, но не деньгами, а йогуртами. А Жоржику хотелось булочек, курочки, на худой конец картошечки. А ещё ему хотелось хотя бы троечки по физике. В полугодии ему грозила два с большим минусом. Училка готова была реабилитировать ученика, поставив три с тремя минусами, только в обмен на доклад по теме… Тему Жоржик даже выговорить не мог. Он принёс её Галке на листике и предложил взаимовыгодный обмен: доклад на йогурты.

Галке идея понравилась. До этого она помогала «бескорыстно», как думали одноклассники, но на самом деле помощь Галка обменивала на общественное мнение. Теперь перед ней открывался следующий этап.

И она кивнула Жоржику, поджав губы.

– Приходи в пятницу вечером. За выходные – перепишешь. Йогурт иметь при себе.

Конечно, Галка эти йогурты отработала на совесть – доклад получился, что надо. Ещё время ушло на втолковыванию Жоржику элементарных законов физики. За втолковыванием Жоржика хотелось убить, потому что он оказался совсем непонятливым и вечно жующим. Но рукоприкладствовать Галке не пришлось – с этим делом Жоржик справился сам. Отрезая очередной кусок от батона под косым взглядом Галки, потому что гость попросил масла, а это уже было наглым объеданием, Жоржик тяпнул себя по пальцу, пытаясь уловить объяснения Галки. И тяпнул хорошо, даже слишком. Кровь полилась рекой, а Жоржик очень боялся крови. В отличии от Галки, которая перед поездкой в лагерь закончила курсы по оказании первой помощи. Девочка мастерски остановила кровотечение, обработала рану йодом и красиво завязала бинт. В глазах Жоржика она стала спасительницей, и его сердце застучало о любви не только к коржикам.

С этого момента йогурты у Галки были всегда, даже без отработки в виде докладов, а в качестве цветов от покорённого Жоржика.

Но помимо йогуртов неожиданный поклонник сыграл ещё одну важную роль в жизни Галки. Конечно, она в него не влюбилась – скорее он вызывал чувство брезгливости, но это не мешало девочке принимать йогурты с видом снежной королевы, которая оказывает величайшую честь подданному. Но помимо того, что Жоржик носил йогурты и портфель до дома избранницы, он оказался по нынешним меркам прекрасным рекламным агентом, кем, кстати, и стал лет через пятнадцать после изложенных событий. Жоржик не отличался молчаливостью и скрытностью, поэтому скоро вся школа знала о великолепном докладе, который обеспечил самому Жоржику четыре по физике в полугодии (доклад сразил учительницу, как и то, что Жоржик наконец-то разобрался в законах физики – она приписала эту заслугу себе).

К Галке потянулся народ. Это было время, когда народ только осваивал рыночную экономику, в том числе в школе. Предлагали, что только могли: и котят, и жвачки, и сигареты, и кассеты с фильмами, и даже деньги. Деньги Галка брала вне очереди и делала доклады или домашние задания счастливчикам. А так как время у неё было не резиновое, то скоро все остальные предложения отпали сами собой за ненадобностью. Все поняли, что к Галке нужно ходить с деньгами. Скоро здесь стала играть роль и цена – Галка бралась за тех, кто предлагал больше.

Не рекой, но деньги стабильно поступали к Галине. Мать ничего о них не знала – Галка прятала всё в расчёте на большую цель. Поэтому за учебными проблемами других, девочка не забывала о собственной учёбе и брала не всех, а только тех, кого могла потянуть.

Дискотеки, гулянки с подружками или мальчиками проходили мимо Галки. Но она нисколько по этому поводу не расстраивалась – просиживала в библиотеках без тени сожаления. Грела мысль о скором отъезде. До окончания школы оставался год.

Глава 12. Концерт матери, как конец спектакля под названием «детство»

Летом перед одиннадцатым классом в лагерь Галка не поехала. Работа нашла её дома. О талантах одной из учениц прослышали родители, которые сдали двоечников ей на перевоспитание. За это капала денежка меньшая, чем получали взрослые репетиторы, но это было больше, чем получала Галка в лагере. Уехать от матери не удалось. Но мысль, что это последний год, грела Галку и придавала сил.

В свободное от учеников время Галка выясняла, какое направление ей выбрать, чтобы приносило больше денег. Слово «юрист» тогда было в новинку, но оно звучало заманчиво. Тем более никто точно не знал, чем они занимаются и сколько получают. «Что-то с помощью людям, а главное, хороший куш обеспечен», – поняла Галка и решила учить право, историю, английский и русский. Эти предметы требовались для поступления. Не откладывая в долгий ящик, Галка взялась за учебники. Пока одноклассники гуляли и наслаждались летом, девочка зубрила. Что-что, а это у неё получалось великолепно.

Сидя в захолустье, не посещая курсы при институте, не зная, что будет на экзамене, девочка просто учила всё. Не только лето, но и весь одиннадцатый класс.

С приближением поступления девочка бледнела. Но этого никто не замечал – Галка по-прежнему не интересовала ни родных, ни одноклассников. Заметили только ученики, которым она перестала помогать. Всё время Галка посвящала обучению. Фантастические миры и бег по утрам тоже были заброшены.

Экзамены в школе Галина Буракова сдала блестяще, поразив учителей. А потом сразу взяла билеты на поезд. Шмотки покупать пока не стала – неизвестно, сколько придётся отдать за жильё.

Вот тут-то пришлось сказать маме. Отъезд был назначен на завтра, а Зинка до сих пор ничего не знала: ни о планах дочки, ни о скопленных деньгах, ни о билете на поезд.

Говорить не хотелось. Галка предвидела реакцию матери и подумывала о прощальном письме. Но кровные узы взяли своё – девочка решилась поговорить.

Зинаида Петровна пришла с работы в девять вечера. Как всегда на кухне её ждал ужин от дочки, но против обыкновения за столом сидела и сама девочка. Зинка, привыкшая, что Галка прячется в это время в своей комнате в обнимку с учебниками и не желает выслушивать нытьё матери, удивилась и обрадовалась.

– О, Галка, привет. Чего у нас пожрать?

Галка поморщилась:

– Гречку сварила. С сосисками.

Зинаида наложила полную тарелку да вдобавок щедро намазала хлеб маслом:

– Хорошо, что ты не учишься, – гречка летела изо рта матери, явно бывшей под шофе. – Но ты же уже всё сдала. Отмучилась. Теперь на работу пора. Мне помогать. Я как раз говорила сегодня с Ильинишной – продавщица нужна в отдел…

Зина ела и говорила, говорила и ела. То, что дочка молчала, её вполне устраивало – значит, соглашалась.

Но когда поток красноречия матери иссяк, а еда закончилась, Галка уведомила:

– Я завтра уезжаю. Поступать в институт. В Москву.

Концерт, устроенный Зинкой, всполошил всех соседей. Хорошо поставленный голос бывшей продавщицы и распорядительницы окороков сохранился. Поэтому сначала прибежали соседи справа. Потом – слева. Потом снизу и сверху. А в конце пожаловала милиция.

Все увещевали Зинку, что нужно радоваться – какая дочка получилась, умная да старательная. Но Зинка кричала, что дочь бросает её одну, а она ей отдала лучшие года. Галка молчала, лишь правый уголок рта дрожал.

Концерт продолжался два часа без антракта. Потом Зинка угомонилась и захрапела. А Галка ещё долго не могла уснуть, рыдая в подушку. Чувство ненужности вылезло и вгрызлось в горло. Галка плакала – ей так хотелось, чтобы её кто-то поддержал.

Этим кем-то стал папа. С утра мать ушла на работу, даже не попрощавшись. Галка утирала слёзы, которые никак не хотели заканчиваться и твердила под нос: «Добиться чего-либо я могу только сама. И поддержка мне не нужна!»

Папе и бабе Але Галка говорить не намеревалась. Но папа пришёл сам за час до ухода Галины – доложила Зина в надежде, что он образумит дочь. Николай неловко помялся в коридоре, пожелал счастливого пути, а потом сунул Галке в руки деньги и, стремительно покраснев, ретировался. Денег было немного, но сам факт обрадовал Галку – ведь мать даже не спросила, а как дочка собирается там жить.

Галка ощущала конец – детство точно закончилось. Она вспомнила, с каким нетерпением ждала взросления в надежде на свободу. И вот она уже не ребёнок. Но свобода не пожаловала. «Ещё институт протянуть», – подумала Галка.

Жоржик зашёл неожиданно и от новости об отъезде опешил, но он проводил Галку на вокзал, вручив в дорогу йогурты. Это было весьма кстати – о еде в поезд Галина не подумала.

Жоржик, благодаря Галке, закончил одиннадцать классов и позвал Галку замуж. На что получил лаконичный ответ «у меня другие планы», но это его не расхолодило. Он стоял и махал предмету обожания в окно поезда. Стоял с растерянным видом. Поезд тронулся, и Галке на миг показалось, что в глазах у Жоржика блестели слёзы. Но поезд убыстрялся, и Галка устремила взгляд вперёд – к новой жизни, которую она будет строить сама.

Что касается стройки, то взгляд, ещё оставшийся детским, видел всё в розовых тонах. Но в Москве Галка столкнулась с прогнозируемой реальностью – здесь она тоже никому не была нужна. И строить пришлось через слёзы и шишки.

Деньги, казавшиеся в провинции огромными, таяли на глазах. До поступления оставалось две недели. Всё это время где-то надо было жить. Жильё в столице стоило бешеных денег. Галка поняла, что надо работать. И пошла…

В уборщицы. Об её уме здесь никто не знал, а, может, тут своих умных хватало, и Галка, закусив губу, мыла туалеты. А потом пошла на экзамены. Здесь всё было не так, как в школе – никто не рассыпался в восхищении, не восторгался её знаниями. Другие поступающие кололись злобными взглядами то ли от её прикида, то ли от потенциальной конкуренции, то ли просто от страха.

Много чего было за тот месяц нового и трудного, но Галка пережила всё без единой слезинки. И даже не обрадовалась, когда нашла своё имя в списке, а лишь кивнула, как разумеющемуся итогу за все мытарства.

До начала учёбы оставалось чуть больше месяца, как и до выделения места в общежитии, и Галка вернулась домой.

Занятия с учениками позволили обновить гардероб, как и денежка от бабы Али, которая наконец-то вспомнила о внучке и направо и налево хвасталась умным ребёнком, поступившим в Москву на юридический. Добрую половину заслуг в этом деле баба Аля приписала себе. Галка ненавидела это, но улыбалась. На экзамене по лицемерию ей точно бы поставили пятёрку! В результате бабушка таяла и давала деньги, чтобы потом всем рассказывать, как она усердно помогала внучке, и требовать оплату по счетам при случае.

Глава 13. Лёня, Лёша и Лена. Третий лишний? Или лишние лимоны?

В институтском общежитии Галку поселили в комнате с Леной. Девочки сошлись с первого взгляда. Обе из провинции, неблагополучные семьи, всего достигли собственным потом. Им даже разговаривать не пришлось, чтобы понять, что они одного поля ягоды. Так в жизни Галки появилась первая настоящая подруга, которой можно было рассказать, если не всё, то многое.

Лена тоже не гуляла в старших классах, а проводила время в библиотеках. Но сверстников не презирала, как Галка, всё ещё вспоминавшая первую любовь из лагеря, а тайно вздыхала, что на неё не обращают внимания. Как Галка рассчитывала перестать считаться лохушкой из-за скудных финансов, так Лена стремилась оказаться в центре внимания хоть какого-нибудь мальчика.

Обе девушки открывали новые страницы в своей жизни. Делать вдвоём это было легче и не так страшно – можно было поделиться неудачами. А вот с удачами дело обстояло иначе…

Ожидания Галки не оправдались. Для Москвы лучшие наряды по мнению Галки казались старомодными, а на курсе модниц хватало. Галка сразу почувствовала разницу и поняла, что её одежда по-прежнему отстойная. Лена одевалась не лучше, но её это не смущало – она думала о кавалерах, которых не появилось.

То есть на первом этапе ожидания девочек не оправдались, и они могли плакаться друг другу в жилетку, чувствуя, что не одиноки в своём горе. Лена, так сказать, сидела на месте и ждала у моря погоды. Она не знала, что делать с мальчиками, как привлекать их внимание. В её понимании парни должны были подкатывать к ней, типа как к принцессе из башни.

А вот Галка на месте не сидела. Мнение общественности, как она точно знала, надо завоёвывать. С нарядами не прокатило. Оставался проверенный метод – «бескорыстная» помощь сокурсникам. В то время как другие отличницы воротили нос от двоечников и прогульщиков, Галка им помогала. Давала списывать, объясняла непонятное и даже писала рефераты. Пока бесплатно.

Кроме того, она вошла во всю самодеятельность, какую только предлагали, и вдобавок стала старостой, что открыло дверь на кафедру.

Бойкую и очень умную девушку за полгода узнали все, начиная от декана факультета и заканчивая самыми заядлыми двоечниками.

В то время как Лена вздыхала, Галка тоже вздыхала, но делала. Разница проявилась после первой сессии.

У Лены после зачётов и экзаменов в копилке были только пятёрки. А у Галки, кроме пятёрок, два кавалера, предложение поработать на кафедре и лимоны в благодарность за помощь. Это был первый заработок Галины в институте.

Но не лимоны волновали Лену, а ухажёры подруги. Галка о мальчиках думать не думала, а за ней стали бегать сразу двое, и не важно, что наряды были отстойные. Лёню и Лёшу сразил Галкин ум, а ещё её бескорыстная помощь. Оба парня родились первого числа. Один в январе, другой – в июне. Загадочная цифра единица потянула пацанов к Галине и крепко привязала их к девушке. Но параллели никто не заметил.

Факт ухажёров вызвал зависть у Лены. Дружба, которая так окрыляла, к первой сессии не окрепла, а напоминала подтаявшее мороженое – вроде и есть, но быстрее надо пускать в ход, а то скоро растает и останется только выбросить.

Галка заметила, что её нужность, которую она ощутила впервые в жизни, рассеивается под лучами любви аж двух мальчиков, в то время как у Лены до сих пор не было ни одного. При чём пыл Лёни и Лёши не охлаждало отсутствие взаимности. Галке важнее была Лена, чем оба юноши. Но чувство ненужности взыграло и шептало, что так подруги не поступают. Вместо того, чтобы поговорить и расставить точки над «и», Галка обиделась и перестала делиться с подругой своими чувствами, чувствуя, что стала лишней.

Скоро дружба Лены и Гали растаяла – их отношения стали просто соседскими.

Лишними были и лимоны. Их Галка отправила матери.

Теперь оставались юноши. Они тоже были лишними. Но обоих, да ещё и сразу, отшивать практичная Галка не собиралась. Леша был приезжий – также, как она, с той лишь разницей, что жил не в общежитии, а у тёти. А вот Лёня оказался москвичом. Это стало решающим фактором в глазах Галины, а не сто одиннадцатая квартира, в которой жил Лёня, и номер которой девушка пока не знала. Конечно, фамилия Единицын была ей известна – она постоянно вызывала насмешки у всего курса. Ведь учился юноша ближе к единицам, чем к тройкам. В институт его запихнул папа в надежде, что сын возьмётся за ум.

Леонид же взялся не за ум, а за Галку и очень активно. Особенно после того, как она прямым текстом отшила Лёшу, а его нет. Уверенность в скорой победе крепла. Галка начала ходить в кино, театры и получать цветы – деньги у Лёниной семьи водились.

По большому счёту всё полученное Галка отрабатывала, вытянув незадачливого кавалера на четвёрки, среди которых иногда проскальзывали тройки. Привыкнув получать за помощь с занятиями компенсацию со школы, Галка не считала себя обязанной ещё чем-либо. Поэтому кавалер не мог похвастаться, что обнимал или держал за руку предмет обожания. Но сей факт списывался на строгие нравы глубинки. Низкой самооценкой Лёня не отличался, поэтому был уверен, что Галка в него влюблена. Он даже её познакомил с родителями, которым серьёзная девушка очень понравилась. Поэтому Лёня не ожидал отказа, когда предложил своей избраннице руку и сердце. При родителях. Ужас последних был подобен ужасу Галки, в планы которой младенцы с мужьями не входили. С браком у девушки были плохие ассоциации. Поэтому родители Лёни полюбили девушку ещё больше, когда та отказала их единственному сыночку, сославшись на то, что учёба прежде всего и до окончания института ни о чём таком она даже не думает. Лёню это не расхолодило – мальчик привык получать своё, а Галке это открыло двери квартир Единицыных. Да, квартир у них было три: одна – родительская, другая – где жила старенькая бабушка и третья – Лёни, где он собирал институтские тусовки.

На тусовки Галка ходила и не только к Лёне. Несмотря на то, что алкоголь девушка не употребляла и не курила, она считалась своей – слишком многие были ей обязаны сданной сессией. Так положение в институтском обществе за первый год Галка «купила», вложив немало труда в это дело. Никто не смел смеяться над её прикидом, потому что даже из-за одного слова на эту тему, Галка помогать отказывалась наотрез. Двойки учили ребят, любящих подшутить, намного быстрее, чем задетые чувства девицы.

Что касается прикида, то после второй сданной успешно сессии любимого мальчика мама Единицына предложила Галке практику в адвокатской конторе на два месяца и поход в магазин. Галка понимала, за что стремилась расплатиться гражданка Единицына, и согласилась.

Так мечта девушке о модном прикиде сбылась. Два деловых костюма и пять блузок обрадовали бы гардероб любой москвички, а на цену Стелла Леонидовна сказала не смотреть. Но Галка смотрела. От цифр захватывало дух, и девушка ещё сильнее мечтала о месте под солнцем. Она хотела сама себе позволять такие вещи и не зависеть от чьей-либо благосклонности.

Глава 14. Мать… Не могу тебя послать?! Морок хорошести и место под солнцем

Домой Галка летом не заявилась – отделывалась редкими звонками. Телефонные разговоры с матерью навевали тоску – Зинка жаловалась на одинокую жизнь и здоровье. У неё то болели ноги, то голова, то ещё что-то. Галка ссылалась на плотный график на работе. Тогда Зинка клянчила денег на врачей, и Галка слала, сама не понимая, почему… Чтобы отвязаться или внутри ещё сидело чувство привязанности к матери?

После успешной работы в адвокатской конторе летом Галке предложили там остаться, и она с готовностью согласилась, переведясь на вечерний. Место в общежитии ей удалось сохранить, благодаря связям на кафедре и тому, что лучшей студентке благоволил ректор. За лояльность Галка обязалась каждую субботу помогать в секретариате.

Мать требовала звонить чаще и слать больше, поэтому о постоянной работе дочери не узнала. Зинка рассчитывала лишь на стипендию родной кровиночки, как у круглой отличницы – большую, и Зинаида Петровна практически каждый месяц вымогала эту сумму, конечно, не на врачей, а на горячительные напитки для настроения. Дочке она об этом не говорила – врала, не краснея. Но Галка догадывалась, куда шла её зарплата, потому что с переходом на вечерний Галка стипендию потеряла. Так что враньё было взаимным.

Видеть и слышать мать Галка не желала. Зинка потихоньку спивалась в своей двушке – объекте непомерной гордости в прежние времена. Частная собственность, нахлынувшая на страну, позволяла сейчас приватизировать жильё до этого бывшее государственным.

Зинку эта возможность чем-то привлекла. И разговоры с дочерью приобрели новый оттенок – по разумению матери Галке требовалось приехать и оформить квартиру на мать. Обоснование было простым: Зинаида отдала дочке лучшие годы, неблагодарная тварь её променяла на столичную жизнь, так хоть жильё у неё будет своим. Галка не понимала, почему сейчас квартира для матери не своя, поэтому злилась. Вся эта ситуация выводила девушку из равновесия и доставляла много часов грустных размышлений, за что же ей такое наказание.

Но о чувствах девушки, как и о нелёгких отношениях с матерью никто не знал. Галка делала вид успешной работницы и студентки. Общественное мнение для Галки по-прежнему было превыше всего. Она, презирая всех, не хотела, чтобы на неё смотрели с презрением или жалостью. Когда Галка ловила взгляды, наполненные завистью, она радовалась – это говорило об успехе. Галина была уверена, что завидуют только успешным людям.

Для Лёни в жизни Галки времени не осталось. В дневное время она работала, а вечером училась. Можно было встречаться в выходные. При желании. Но любви у Галки не было, а было очень выгодное предложение от Стеллы Леонидовны: если Галка помогает Лёнчику сдавать сессии и только (это было выделено три раза), не рассматривая, как жениха, то Галке обеспечены лучшие магазины два раза в год. «За всё надо платить», – Стелла Леонидовна шла по жизни с этим девизом. Галка радостно согласилась и помогала Лёне всеми силами. Но зимой она заметила охлаждение чувств некогда пылкого кавалера. Пару умелых вопросов показали, что Лёня переметнулся к Лене! Бывшая подруга, уставшая ждать принца в замке, на втором курсе освоила Галкину стратегию «бескорыстной» помощи однокурсникам. На однокурсниц предложение не распространялось.

Галка сразу поставила в известность Стеллу Леонидовну и расторгла негласный договор в виду ненадобности. «Пусть Ленке покупает, а у меня гордость есть», – решила Галка. К тому же нормальная зарплата позволяла покупать добротные вещи, конечно, нефирменные и не за такую цену, как одевалась мать Лёни. Но Галка была молода и о распродажах знала много, чем умело пользовалась. В это время Галка уверовала в ещё один постулат: сам о себе не позаботишься, никто не позаботится. Картинка прошлого года о везении и заботе о ней других лиц разбилась о реальность. «Не очень-то и рассчитывала, – задрала нос Галка. – Я же прекрасно понимаю, что полагаться можно только на себя!» Она и полагалась.

После зимней сессии Галка отметила смену гардероба Лены и её быстрое согласие на замужество – она-то долгожданный шанс упускать не собиралась. Свадьбу назначали на лето.

Но это Галку не волновало. Её достала мать, которую она не могла послать. Зинка грозилась приехать – за доверенностью на приватизацию квартиры. В юридических вопросах Галка разбиралась всё лучше и лучше и от своей законной половины отказываться, несмотря на ожидания матери, не собиралась. Но боясь скандала, мать об этом по телефону не уведомляла. Страшно было даже представить, если мать заявится сюда и опозорит дочь. Галка сообщила: она приедет после летней сессии в отпуск на два месяца, чтобы решить все вопросы. Тем более нужно было оформить паспорт. Галке первого февраля исполнилось восемнадцать. Событие прошло никем незамеченным. Мать даже не поздравила дочь – забыла.

Галка, глотая слезы, не дождавшись хоть одного доброго слова, поставила ультиматум: если мать заявится в Москву, то Галка откажется что-либо подписывать. Непреклонность в голосе дочери поставила Зинку на место, и она затихла, хотя денег требовала по-прежнему.

А Галка работала. И ради денег, и ради опыта, и ради своего места под солнцем. Она забила на себя полностью, заглушила все желания перед единственной целью – выбиться в люди и не быть, как мать. А для этого она пахала. Её ценили везде: и на работе, и в институте. Но исполнительной девушке садились на шею, навешивая лишние обязанности – ведь справлялась же. От неё хотели всё: бывшие однокурсники с дневного отделения – помощи в сессии, на работе – выполнения не только непосредственных обязанностей, но и решение многочисленных вопросов за других, в секретариате – требовали выходить и по воскресеньям. Она выходила и делала, и помогала. И ещё кучу «и», которые успевала, благо работоспособность была высокая, а она была молодая с большим количеством сил и энергии. Галка верила, что добиваться надо самой и только работая, работая и ещё раз работая. То, что выполнение работы за других, ничего не приносило ей – она не понимала. А то, что времени не оставалось для неё самой – не замечала.

Как не оставалось? Она бы набросилась на любого, кто бы так сказал – ведь всё это она делала для себя, чтобы забить место под солнцем! То, что солнце есть уже сейчас, Галка не видела – некогда было. И она делала, делала, делала, сокращая часы сна, еды и прочее, прочее, прочее, оптимизируя процесс, чтобы больше успеть. Но чем больше она оптимизировала, тем больше дел валилось на её голову.

Глава 15. Невезучая, ненужная и не умеющая говорить «нет»

Галка ехала домой, как на каторгу. Хотелось выпить, но она же решила не быть, как мать. Связав это с алкоголем, Галина с ним завязала, не начав, по запаху и поведению родных. Вообще ещё одним верованием Галки стало, что она невезучая – с рождения, и ненужная – с развода родителей, как минимум. Эти мысли нагоняли чёрные тучи – Галина хандрила, боялась, ненавидела.

А поезд нёсся вперёд – ему было наплевать на чувства пассажиров. Он выполнял важную задачу – довезти, а эмоции едущих ему были до стопкрана.

Так что Галка приехала. Несмотря на всё нежелание. И пришла, несмотря на все нехотения. В нелюбимую квартиру, из которой собиралась вырваться раз и навсегда. И с матерью общалась, мило улыбаясь и выслушивая знакомую песню о несложившейся жизни. И промолчала, когда никто не поинтересовался, как дела у неё. Под «никто» она разумела мать. Потому что баба Аля поинтересовалась. «Неискренне», – решила Галка. Папа поинтересовалась. «По приказу бабы Али», – у Галины не было сомнений, что сам он захотеть не мог. Жоржик поинтересовался. «Надоел», – вердикт Галки был категоричен. Видимо, Галка хотела заинтересованности от матери… Или даже Зинкины «как дела» не дали бы нужного результата?

В общем, Галка была в своих переживаниях и совсем не ожидала, когда к матери заявился ухажёр. Дядя Слава, как представила его Зинка, заигрывающе улыбаясь. Дядя Слава был брутальным, подвыпившим и в наколках. «Недавно с зоны», – закатывая глаза от умиления, шепнула Зина дочке.

Ситуация прояснялась. Особенно с квартирой. На жилплощадь претендовал дядя Слава с далеко идущими планами по её обналичиванию. Для Галки это было очевидно. В адвокатской конторе она ещё и не такое видела. Но для Зины это была любовь. Возможно последняя. Не из-за её лет, а из-за распущенности и запущенности. Мысли Галка озвучивать не стала. Но оба собутыльника так перед ней и юлили, так и заискивали, так и подлизывались.

Было приятно, если бы она верила в искренность. Но нет – театр был плох, настроение паршивое, а происки матери внушали страх. Галка обратилась к Жоржику – ей понадобилось недорогое, но приличное жильё. Жоржик всех знал и обеспечил. Комната у его бабули, интеллигентной женщины, а главное, непьющей, стала тем, чем нужно.

Жоржик взял чемодан, а Галка сообщила матери, поставив перед фактом. Слово «нет» в некогда безотказной Галке рождалось от безысходности и страха. Мать давила на жалость – золотая рыбка уплывала из рук. Зинка то надеялась, что эти два месяца они поживут за счёт дочери. Ведь сама она давно не работала.

Но пока ещё «нет» не оформилось. Галка что-то мямлила, оправдывалась, ссылаясь на необходимость тишины и уединения для учёбы. «Нет» не звучало громко и уверенно, не звенело силой, и Зинка уверовала, что дочка напишет доклад и вернётся, а главное, выманила телефон, несмотря на все покашливания и закатывание глаз Жоржика.

У бабы Кати было хорошо и спокойно. Галка бросилась помогать старой женщине – то полы мыла, то в магазин бегала, то с Жоржиком болтала. Парень, окрылённый новыми надеждами, зачастил к бабушке. А мать зачастила со звонками и даже с визитами.

Галка оформляла паспорт. Мать бегала с приватизацией квартиры. Галка сказала, что придёт и подпишет. Зинка с дядей Славой потирали руки от предвкушения. А Галка пришла и подписала. Но не то, что они хотели. Истерика Зины сотрясла городок. Галка отсиживалась в квартире бабы Кати. Еду девушке закупал Жоржик.

Паспорт был оформлен, как и квартира. Половина стала законной собственностью Галки.

Жоржик подкатил с предложением. Галка воззрилась на него, как на живого дракона. «Нет», – с губ девушки слетело само. Он расстроился, она почувствовала себя виноватой – получилось, что она его использовала и ничего не дала взамен.

Поплакалась бабе Кате и получила нагоняй. «Он сам хотел! – гремела худенькая старушка. – А ты на себе пахать позволяешь. Даже я попользовалась твоей безотказностью. Слово «нет» вводи в лексикон». Головомойка была отрезвляющей и многое меняющей. Девушка впервые подумала, что не все её установки двигают вперёд и допустила, что есть что-то мешающее развитию в нужном направлении. Ей только восемнадцать, а она уже усталая, по прежнему никому не нужная, злая и ненавидящая, вечно работающая и учащаяся в то время, как другие… Тут шёл огромный перечень, что другие делали, а она нет, а результат-то у других был часто получше. «У них исходные данные лучше», – говорил ум. Но неугомонное сомнение уже закралось и посадило своё семечко.

Галка вернулась в Москву всё ещё размышляя о слове «нет». Правда что ли, что она его не использует. И почему?

Ответа в учебниках не было. По крайней мере юридических. Но! В магазине было полно книг. А книжные магазины она любила, поэтому зашла. И набрала книг двадцать, но не по нужной теме. «Нет» приглянувшимся экземплярам она не сказала – ведь столько интересного на книжных полках!

Прежняя жизнь быстро затянула. За два месяца на работе накопилась куча дел своих и не очень. А в институте началась учёба – третий курс.

Но несмотря на отсутствие знаний по этому вопросу, Галка решила с «нет» экспериментировать сама и попробовать использовать, даже если не хочется. Целеустремлённости Галке было не занимать, поэтому поставленной цели она следовала чётко. Решила начать не на работе, а в институте, посчитав, что за два года мнение общественности сложилось и пусть теперь поработает на неё. Ленка из комнаты съехала в отсутствие Галки, а койку заняла Серафима. Важная, толстая, себе на уме. Прослышав про умную соседку, сразу решила взять её в оборот, застолбив себе место под солнцем. Что в глазах Серафимы выглядело так: она гуляет, умная Галка работает за неё. «Нет» Галины было шатким, худощавым и краснело под грозным взглядом новой соседки. Серафима хмурила брови, а Галина робко оправдывалась. «Если оправдывается, значит, виновата!» – решила Серафима и отвернула нос от соседки, строя коварные козни по отмщению. С этого момента вещи Галки начали постоянно теряться. То одно, то другое. И обязательно важные. Лишних-то вообще у Галки не было. Некоторые находили в совершенно неожиданных местах, а бывало не находились вообще. Галка сразу подумала на Серафиму. Не хватало доказательств и времени. Войны не хотелось. Галка пошла на попятную – слово «нет» прыгнуло под кровать. Галка, пока Серафима гуляла с мальчиком, писала за неё реферат. Вещи пропадать перестали.

Серафима была довольна. Галка очень устала. Дело близилось к сессии и ходить к Галке стали чаще.

Вот тут-то на сцену вышла Серафима, получив от соседки пару рефератов и помощь в сдаче коллоквиума. Она решила от широты души научить непутёвую девушку не профукивать своё время так бездарно. Бесплатная помощь Галки была закончена грозной Серафимой. Теперь Галина помогала, но за что-нибудь. При чём это что-нибудь всегда было в двойном размере – половину брала Серафима. Так у Галки появилась напарница, которая прекрасно говорила «нет».

На третьем курсе Галина сделала вывод, что умение говорить «нет» – врождённый дар, и она им, конечно, обделена. Вообще она всем обделена. Такая у неё карма! Что тут скажешь?! Не повезло…

Глава 16. Опа. Что ж получилась такая ж…

Ещё четыре года в институте у Галки прошли также. «Нет» за неё говорила Серафима, но там, где хотела сама – мнения Галки не спрашивали, впрочем девушка к этому привыкла с детства. В итоге Галина пахала, как трактор, у которого нескончаемый запас бензина. А все прелести студенческой жизни, начавшиеся в первый год с Лёней и Лёшей, так в тот год и закончились. Грозная Серафима кавалеров на порог не пускала, чему Галка вроде как радовалась – она боялась повторить судьбу матери из-за ранней беременности.

Что касается Зинки, то она благополучно лишилась своей половины квартиры. Бывший сожитель теперь её бил, и Галке пришлось приехать для размена. Она отселила мать в однушку, за которую еще пришлось доплатить из собственных средств.

Но целеустремленность Галки была прежней – все надежды она возлагала на окончание института. Уж тогда-то она обретёт долгожданную свободу. Хотя слово «обрести» здесь не подходило – заработает годами учёбы и работы.

Галке первого февраля исполнилось двадцать два года. Занятия были закончены, экзамены сданы. Оставался только диплом. Последние полгода.

За дипломами к Галине выстроилась очередь. Серафима торговала Галкиным временем направо и налево. Галя кусала губы, утешая себя, что скоро всё закончится.

Закончилось.

Как и положено, в июне. Общежитие, секретариат, Серафима не хотели отпускать девушку, предлагая, убеждая, урезонивая, заманивая и льстя.

И Галка не сказала «нет» – она просто собрала вещи и уехала. «К маме, – оправдывалась она. – Она давно меня ждёт». Но к маме она не поехала. Она отправилась в первый жизни отпуск для себя. Море, солнце и слёзы – тоже целое море. «Наверное, переутомилась», – Галка пыталась засунуть назад то, что вылезло. Но как остановить прорвавшуюся плотину?! «Никому не нужна! Не нужна!» – мысли долбили и долбили, вызывая, помимо слёз, желание утопиться.

Все на отдыхе веселились, а Галка ныкалась по безлюдным местам и плакала. Она пыталась собрать себя – ведь работу никто не отменял, да ещё предстояло решить вопрос с жильём. И не могла. Обратилась к специалисту. Специалист поставил диагноз «депрессия» и прописал таблетки. Галка почитала побочные действия. Ужаснулась. Решила – справится сама.

Она не сдастся, она поборется за место под солнцем, все ещё в очереди будут стоять за её благосклонностью. И Галка осознала, что предстоит дальше пахать. Школа позади, институт тоже, вот и жизнь взрослая – ан нет, всё не так быстро и просто, как казалось в детстве. «Я не сдамся!» – решение положило конец депрессии. Место под солнцем ещё не завоёвано, а раскисла она просто потому, что дурочкой была – рассчитывала всё по-быстрому и по-простому получить.

Но общественное мнение о ней, как безотказной девочке, а не серьёзном специалисте, укоренилось. Бороться с ним сил не было. И Галка решила уйти с работы – покинуть последнее место, ставшее петлёй на шее. Заявление легло на стол начальнице. Не помогли охи, ахи и уговоры. Галка, опустив глаза в пол, обосновала, что нужно ехать к матери.

Последний узел был развязан, и Галка стояла перед чистой страницей своей жизни. Она жаждала создать новый образ себя – крутой и нужной. В планах была квартира в Москве.

На работу Галину взяли без проблем. Опыт богатый, знания прекрасные, внешний вид соответствующий. Помощник адвоката. Вот так сразу после окончания института. Но это не заставило Галку задрать нос. Она ведь не общалась с однокурсниками и не знала, что многие безрезультатно обивают пороги.

Галка работала. Но учёбы-то уже не было – вечера оставались свободными. И в них сквозила холодная пустота, затягивающая в знакомую чёрную дыру под медицинским названием «депрессия».

Галка решила, что это всё от отсутствия молодого человека в её жизни. Завела. Благо внешность была привлекательной. Даже выбирала из трёх поклонников на новой работе. Появились в жизни кафе, кино, поцелуи, да и ночи теперь Галка проводила не одна.

Но была ли она с появившимся мужчиной настоящей?! Становилось ли ей легко рядом с Дмитрием? Могла ли расслабиться, зная, что её принимают любую?

Нет. Галка была постоянно в напряжении и страхе, что узнают, кто она, из какой семьи и что внутри у неё чёрная дыра. Поэтому мужчина, несмотря на его привлекательность, скоро был послан – чёрная дыра разрасталась рядом с ним. И без него тоже.

Галка нырнула в работу. Сверхурочные, помощь другим – лишь бы не думать, не быть одной. Денежки капали. Галка впряглась в ипотеку, взяв сразу двушку. Выплаты и ремонт. А значит, опять пахать – ещё больше. За место под солнцем.

Единицами Галина теперь была окружена надолго, потому что купила одиннадцатую квартиру по улице первой Московской в доме номер один. За неё платить оставалось двадцать два года, но Галка была счастлива…

Неужели, вы поверили?!

Конечно, нет. Она рыдала, проводя очередной отпуск в одиночестве в своей двушке. На море не поехала – все деньги высосал ремонт. Хотя после прошлого года не очень-то и хотелось. Но теперь она плакала дома, радуясь, что хоть никто не видит.

Другой специалист. Диагноз тот же. Таблетки другие. Побочные действия те же. Среди них бесплодие. Галка ребёнка не хотела, боялась забеременеть. Но и бесплодия боялась. Пить не стала. Депрессия подошла к концу вместе с отпуском – Галка с облегчением нырнула в работу.

За спиной престижный вуз Москвы, квартира хоть и в ипотеке, но в Москве, работа в адвокатской конторе, должность – помощник адвоката. Внешние данные – полный улёт. Эта же девочка из глубинки, из неблагополучной семьи, у которой на другие варианты, кроме, как закончить, как мать, были мизерные шансы. Сейчас ей откровенно завидовали. Галка стояла на похоронах матери, которая спилась-таки, и чувствовала завистливые взгляды. Они поднимали настроение – значит, не зря она уехала, не зря пахала и пашет. Не зря, не зря, не зря… Но внутри была пустота, которая не давала искренне смеяться и радоваться. А ведь Галке было всего-то двадцать три года. Её матери – сорок пять, а она внешне уже стала старухой. Такой старухой Галка ощущала себя внутри и не прятала слёзы. На кладбище плакать можно, ну и пусть, что она плачет не по матери, а по себе. Этого же не видно – общественное мнение Галка по прежнему ценила превыше всего.

Глава 17. На сцену выходит папа. Неожиданно, потому что первый раз

Похороны Зинаиды Петуховой состоялись одиннадцатого октября. Народ был, но искренне горюющих – нет. Люди скорее пришли развлечься, потому что в небольшом городке даже похороны становились событием, помогающим разнообразить быт. А тут вообще собралось много народа – ведь поминки устраивались на деньги Галки, а то, что она жирует в Москве, было всем известно.

Пришедшие удивились слезам молодой женщины – никто не думал, что она так привязана к матери. На поминках многие подходили к Галке. Но кроме соболезнований каждый из пришедших хотел Зинкину однушку – купить по дешёвке, временно пожить из-за бедственного положения, присмотреть (те, кто были более гордыми и не говорили о своём бедственном положении направо и налево), сделать ремонт (эти хотели и пожить, и денежку заработать)… И ещё много чего предлагали – на воображение в городке никто не жаловался.

Поэтому, когда к Галке подошел папа, она тоже рассчитывала услышать монолог о квартире и вздохнула с мыслью, что она-то никому не нужна. Коленька заметно постарел и осунулся. Мама и жена бросали в его сторону свирепые взгляды. Две женщины наконец-то спелись и воевали теперь не друг с другом, а с Николаем. Галка подумала, что их взоры означают, что это они его отправили с важной миссией, но оказалось, что Николай самоуправствовал.

Разговор не клеился. Отец ничего не просил – он сделал еще хуже… Пытался выспросить, что у неё на душе. Мямлил, что видит, что ей плохо. Галка вздёрнула нос и резко ответила. Колька сунул в руки дочери бумажку:

– Позвони. Хороший человек. Поможет.

Галка грубила:

– Себе чего не поможешь? Позволяешь на шее ездить!

Коленька покраснел:

– Да, я-то чего?! Я уже стар, а у тебя вся жизнь впереди.

Ответить Галке не дали – подкатила жена и увела ненаглядного, сорвавшегося с крепкой привязи, но телефон остался.

Подъехала баба Аля в надежде выведать, чего хотел сыночек. Потом подходил то один, то другой. Галка морщилась и терпела. Вид говорил о скорби и крайнем утомлении. Спас Жоржик, увезя к бабе Кате отдохнуть.

Баба Катя радушно приветствовала молодую женщину, но про «нет» не забыла, дав Галке понять, что насквозь её видит. Когда ушёл Жоржик, Галка зарыдала, не в силах противостоять напору пожилой женщины. Выливалось наружу всё – и ощущение собственной никчёмности, и плохая карма, и что с детства не везёт, и что «нет» не всем суждено говорить… Баба Катя слушала, не перебивая, лишь иногда меткие вопросы задавала, открывающие шлюза новым потокам горя.

Когда иссякли сетования Галины на неудачную жизнь, баба Катя сказала:

– Теперь слушай меня и не перебивай. Я тебе ещё в прошлый раз про «нет» говорила. И что?

Галка замялась, оправдываясь:

– Не всем «нет» возможно говорить научиться. За меня Серафима в институте говорила.

– Понравилось?

– Не очень, – честно сказала Галка.

– Если нравится быть жертвой и плакать о жизни, то, пожалуйста, никто не запрещает. А если выбраться хочешь, то путь есть. Только на нём пахать придётся.

– Это я могу, – закивала Галка.

– Можешь, но на других. А тут на себя придётся. Инструкцию дам. Получится воплотить, заплатишь, как совесть подскажет. Ежели нет, то не судьба. Мне не в первой. Не все люди готовы хорошим советам следовать. Им плохие подавай – там проще путь-дорога.

Галка уехала из городка через неделю – грела, лежащая в рюкзаке бумага от бабы Кати, исписанная мелким почерком. В поезде Галина обнаружила скомканный листок в кармане. «От отца», – вспомнила она. Развернула, собираясь выбросить. А там крупными буквами было написано: «Екатерина Павловна» и телефон с адресом, где Галка жила всю неделю.

Всё указывало в одном направлении, но пока не верилось. Неужели, всё это она сама создаёт, как уверяла баба Катя? «Несчастной тебя делают только твои мысли. Измени их», – баба Катя была уверена. В отличии от Галки.

Но и на это у бабы Кати было, что сказать:

«Сомнения набросятся тебя, как голодные шакалы. Ты не бегай от них, но и не корми. Делай потихоньку, что я тебе напишу. Раз за разом. Как дети ходить учатся. Упал – встал. Даже поплакать можно. Но всё равно встать потом и ещё шажок в нужном направлении сделать».

На карму и не сложившееся детство у бабы Кати был простой ответ: «Не отмазывайся. А то вечно можно пенять: то на правительство, то на родителей, то на детей, то на отсутствие жилплощади, то на погоду плохую. Это лишь от нежелания самой меняться. А я тебе сразу сказала: не хочешь – не надо».

А Галка хотела. Вроде? Нет, хотела она точно. Просто сомневалась в действенности методов какой-то бабы Кати из провинциального городка. Ведь если она такая умная, то почему живёт в захолустье?!

Но Галка была целеустремлённой и способной, и ответственной, и умеющей работать по пунктам, поэтому решила попробовать – через себя переступить. Ей не привыкать переступать, а вдруг поможет.

Первый пункт был прост. Ага, так Галка и поверила. Точнее верила, пока читала, но как делать начала, так сразу трудности испытала. «В течении месяца все свои мысли записывать», – вот, что было написано бабой Катей. «И всё?», – подумала Галка.

Подробности были написаны ниже мелким шрифтом: «Отслеживать все мысли и записывать подробно. В конце дня подводить итог, сколько плохих мыслей было, где ты винила других или себя, думала о других или себе плохо, на жизнь пеняла. Делать месяц без пропусков».

«Разве возможно это всё записывать?!», – думала Галка после первого дня практики. Галина исписала восемь листов формата А4! Усердия ей было не занимать. К скучной и нудной работе она привыкла. Оказалось, что виноваты все кругом, а особенно она: ведь уродилась не такой, как надо. Виноватой часто оказывалась мать, несмотря на то, что за все грехи Зинка с лихвой расплатилась и уже в гробу лежала.

А уж сколько девушка плохого о других думала! От этого Галке поплохело, и она больничный взяла. Впервые на этой работе.

Неожиданным оказался приезд папы. Пока Галка отлёживалась дома с температурой, размазывая сопли и нюни, но даже в полубреду записывая, что думала, Николай Олегович Бураков пожаловал к дочери. Его прислала баба Катя с единственным указанием: «Помогать во всём».

Галка не знала, что ей нужно помогать и выгнала бы ненужного родственника, да сил не было. А он за лекарствами сходил и чаю с малиновым вареньем навёл. Это было столь необычным, сколь и приятным. И у Галки в записях появились первые хорошие мысли! Это обрадовало Галку, и она поселила отца во вторую комнату, решив разобраться, когда поправится.

Организм справился с гриппом, и Галка осмыслила весь удивительный уход отца от бабы Али и жены.

– Дык, я же к бабе Кате пошёл, как ты уехала. А она сказала, что мне поможет только полный разрыв с маменькой и вот тебе помогать поручила.

Галка выставила отцу условия проживания на её жилплощади:

– Не пить, не учить, на шее не сидеть.

Это Коленьке показалось полной свободой после многочисленных требований жены и маменьки.

Глава 18. Реальности роста и решительность с родственниками

Галка записывала мысли дотошно, будто подбивала бухгалтерию. Подходил к концу двадцать первый день.

Что преобладало в Галкиной голове?

– «Надо больше работать, а то вечно ленюсь и мало вкладываюсь». На этом пункте Галка любила себя корить, что получила мало, потому что мало сделала. То, что она смогла, пусть и в ипотеку, купить в двадцать три года квартиру в Москве, проходило мимо и обесценивалось.

– «Нужно больше денег, чтобы…» Тут перечень был большой – в Москве, куда тратить деньги проблем не стояло.

– «Почему я одна и мне никто не помогает». Эта мысль наталкивалась на реальность и с ней спорила, так как рядом был папа, который часто раздражал, не оставляя возможности впасть в привычное состояние никому ненужности. Галка даже плохо думала о бабе Кате и честно записывала, что это очень коварно было с её стороны послать к ней отца, на шею. Но Николай и эти мысли не подтверждал, устроившись на второй день после приезда на завод и даже купив с аванса дочери фрукты, торт и пирожные, а ещё красный шарфик. Простецкий, конечно, и не модный, но сам факт. Галка не стала говорить отцу, что думала, но мысли об обновке ответственно записала.

– «Почему у меня нет друзей?..» Друзей действительно не было. На этом пункте ум активизировался и привычно грыз Галку, подсовывая всё новые и новые «факты», что такая, как есть, она никому не нужна и что нужно создавать ещё более идеальный образ для общественности.

Галка и создавала в поте лица. И такого насоздавала, что окружающие просто боялись идеальной девушки и не подходили. Да Галка и сама бы не дала, набрасываясь на каждого подошедшего с мысленным лаем. И вот этот то лай теперь подлежал письменному задокументированию, что приводило к буре внутри:

– «Какая же я плохая! Обо всех думаю плохо!» И это Галка писала. На пальце уже образовалась мозоль – девушка столько не писала со школы. Ей хотелось куда-нибудь убежать и спрятаться, но от себя-то не убежишь. Ей надоело писать, осточертело думать гадости, хотелось нажать выключатель, чтобы выключить все эти голоса в голове. Одно дело, когда они только в голове, а другое – ещё и на бумаге. В голове можно сделать вид, что их нет – и вообще она белая и пушистая. Но когда каждый вечер чёрным по белому пишешь, сколько плохого передумала, то… Галка сразу начинала думать о себе ещё хуже, чем есть.

И тут незаменимым оказался отец. Баба Катя дала ему ценный совет: «Тебе надо сердце открывать. Говори, что думаешь. И дочь слушай, но не учи. Обнимай. Если руками не умеешь, то мысленно».

И Николай пробовал. Раз за разом. Что-то мямлил о работе и своей затюканности матерью, а потом и женой, о несостоявшейся жизни, о том, что он подкаблучник. Галке сначала не нравилось, а потом она втянулась и после его излияний пример, так сказать, начала брать с отца впервые в жизни. Сердце своё открывала потихоньку. А когда кто-то узнавал, что она такая плохая, но не убегал в ужасе, а обнимал, пусть даже мысленно, то было не так страшно и одиноко.

Первый месяц выполнения задания подошёл к концу – в последний день Галку ждала интересная процедура от бабы Кати: записать итоги и отослать ей. В итогах писать нужно было, что вздумается, что пришло в голову после пройденного пути.

Вывод у Галки звучал лаконично: «Я ужасна. Всё время думаю плохо о себе и других. Я поражена, как может столько отвратительных мыслей помещаться в моей голове. И вообще они меня бесят. И я себя бешу. И вообще всё плохо. И стало только хуже». Вот прямо так и написала. И отправила без зазрения совести, отметив, что ещё и подумала при этом с удовлетворением: «Сама заварила, теперь пусть расхлёбывает».

Ответ пришёл не по почте. Его привезли собственноручно и довольно скоро – баба Аля и тётя Лера, новая жена папы. Отвисшие челюсти Галки и Коленьки вызвали злорадный блеск в глазах. Они захлопнули дверь и посмотрели друг на друга. Потом по квартире разнёсся оглушительный крик. Его слышали приехавшие и довольно потирали руки, предвкушая победу.

Но когда дверь открылась, заорали не приехавшие, а находившиеся в квартире.

– Пошли вон! – папа с дочкой явно спелись.

Баба Аля опешила. Она уже была старовата и быстро подстраиваться под новые ситуации не умела. А вот тётя Лера сориентировалась моментально. Слёзы! Верное оружие любой женщины – как же её с ребёнком на руках бросили одну одинёшеньку, любимый муж ушёл…

Но Николая не проняло. Под пятьдесят он вцепился в последний шанс что-то изменить в жизни хваткой бульдога, которого может оторвать от долгожданной добычи лишь пуля в лоб.

Бабу Алю и тётю Леру не пустили даже на порог, несмотря на море причитаний, что им негде жить.

Галка подвела итог:

– Ежели негде, то самое время на вокзал – успеете на обратный поезд.

Когда родственники были спроважены (а Галка с отцом ещё и в окно глядели, точно ли они ушли), то победители расхохотались, глядя друг на друга. Это была первая в их жизни победа, которую они разделили друг с другом – ведь стоять плечом к плечу с товарищем по несчастью и вместе отстаивать территорию легче. И Галка впервые в жизни почувствовала, что она не одна.

Письмо от бабы Кати, которое, как надеялись незваные гости, станет пропуском во владении Галки, попало к адресату. Галка попросту его нагло выхватила, а когда тётя Лера хотела отобрать назад, то натолкнулась на отпор мужа, который пока не стал бывшим. Николай заявил жене, хоть и покраснел и на мать не глядел при этом:

– Я вернусь, если ты перевоспитаешься. Иди к бабе Кате.

Много ещё чего можно было повспоминать из сцены «рассерженные родственники», но Галку интересовало письмо. Конверт полетел в сторону, а глаза впились в знакомый почерк:

«Если ты держишь в руках это письмо, а отец остался с тобой, значит, ты готова переходить к следующему этапу. Это я им дала адрес».

Галка поперхнулась и воскликнула:

– Папка, послушай. Это баба Катя сказала, где ты!

– Зачем? – не поверил Николай.

А Галка читала дальше уже вслух:

– «Прятаться – это удел трусов. Только смелые люди смотрят правде в лицо и говорят, что у них на сердце, открыто озвучивая свои желания. Или НЕЖЕЛАНИЯ».

– Ого, Галина, эта женщина непредсказуемая, но я рад, что послушался её.

И Николай впервые в жизни по-настоящему обнял дочь, а Галка доверчиво прижалась к нему.

Глава 19. Сложное задание или самостоятельность, свобода и счастье

Галка добилась самостоятельности, стала взрослой, как и мечтала. «Но точно ли ты мечтала об этом?» – спросила в следующем письме баба Катя.

Задание было простым, как всегда. И как всегда только на первый взгляд. «Вспомнить детские мечты во всех подробностях».

Галка вспоминала честно и ответственно. Она вообще была на редкость честной и ответственной девушкой, что часто приводило к лишней работе и мозголоманию, как сейчас.

Галка старательно вспоминала, что же она хотела в детстве. В голове крутилось только желание стать взрослой. Но она стала. И что? Счастлива? Получила желаемое? Что-то счастье рядом не лежало, а внутри была чернота.

А может тогда она хотела что-то другое?

Позади уже было много трудных заданий, с которыми Галка справлялась, правда, с переменным успехом.

Например, «перестать винить себя и других». Ага, щас сделаю – за неделю. Ушло полгода, но до сих пор у Галки случались провалы. Хотя баба Катя обнадёживала: «Совершить один раз подвиг – это не так значимо, как каждый день идти выбранным курсом, преодолевая страхи и сомнения».

Галка шла. Но то, что страхи и сомнения преодолеваются успешно, этого она сказать не могла.

Или вот задание от бабы Кати: «Научиться благодарить всех и всё, в первую очередь родителей». И Галка благодарила, особенно маму, скрипя зубами, к сожалению.

«Ты сама несёшь ответственность за свою жизнь и в любой момент можешь изменить, что не нравится», – писала баба Катя. И Галка несла эту ответственность, сгибаясь под тяжестью задач и не имея возможности поменять, что хотела. Точнее выяснилось, что она не знает, чего хочет.

Ого! Это было невероятно осознавать. Баба Катя посоветовала идти в детство. Легко сказать! Воспоминания стёрлись за множеством событий и дел. Галка помнила только, что её все ругали.

– За что вы меня ругали, папа? Ну, в детстве.

Николай покачал головой:

– Я уж не помню. Это они ругали. А что я? Я, как все… Но мне казалось, что зря всё это.

От отца помощи в этом вопросе ждать не приходилось, и Галка обмозговывала сама. Много времени ушло, но про спешку баба Катя однозначно говорила: «Ты семечко посадила. А дальше твоя забота только поливать и оберегать. А когда вырастет? Как бог даст».

Бог не давал, по мнению Галки. Ей-то надо было всё да сразу. А то уже двадцать четыре стукнуло, а она опять в одиночестве встречала день рождение. Конечно, был отец, но это не меняло пугающего ощущения внутри.

– Что-то упускаю! – наконец решила Галка. – Это бабка может ждать, а я нет.

Имелась в виду баба Катя.

И Галка закрутила роман. А вдруг она упускала именно это? Отношения! Любовь, морковь и все дела. Как раз весна началась, гормоны взыграли, да и котам Галка начала завидовать. Кандидат быстро подобрался – по рабочим вопросам Галина общалась со множеством людей. Так в жизнь семьи Бураковых вошёл Константин. Почему-то он вошёл, а не Галина вошла. Но девушке было на это наплевать, а недовольство отца она списывала на то, что стало теснее.

Теснее стало не только Николаю. Но и Галке. И дело было не в квадратных метрах. Худощавый и высокий товарищ без мускулов зато с длинным языком теснил по всем пунктам Галку, требуя различных невозможностей, без которых он, видите ли, прожить не может. И Галка эти невозможности делала реальностями, как, например, завтрак из трёх блюд. При этом долговязый Константин на работу не спешил. Он вообще не работал – он дома творил, но явно не в выходные. Потому что как он писал не видели ни Галка, ни Николай. Зато как ел, видели все. Костя был писателем. Конечно, непризнанным. Конечно, пока. И этот писатель сидел на шее у Галины материально и физически тоже. Потому что домашние дела с писательством не совмещались в принципе, даже походы в магазин или ремонт текущего крана. Николай пытался говорить с дочкой, но получал грозный отпор:

– Что тебе баба Катя говорила?

Видеть и молчать, не лезть с советами, когда не просят – Николай осваивал нелёгкую науку. Раньше у него не было собственного мнения, а теперь оно появилось, и мужчина видел, как дочка рушит, что так долго строила и… ничего не мог поделать. Он даже звонил бабе Катя, но суровая женщина его вмиг на место поставила:

– Не лезь, когда не просят. Поддержишь, когда будешь нужен. А сейчас своею жизнью занимайся. Нечем? Найди!

И Николай искал, чтобы не думать о Галке. Бегать пошёл, в шахматный клуб записался и даже домой съездил, чтобы развестись. Тётя Лера так и не пошла к бабе Катя, а Николай хотел дальше двигаться. Вместе с дочкой хотел – чувство вины сказывалось, что её детство мимо него прошло, и не было от него такой нужной отцовой поддержки. Но потихоньку осознание в нём прорастало, что не всегда поддержка нужна – свои шишки понабивать необходимо часто.

Галка и набивала, бегая вокруг непризнанного гения со стремлением его в люди вывести. Добегалась до живота большого и родов первых.

У Галки дочка родилась. Она её в честь матери назвала – Зиной.

Всё-таки так и не хватало Галине любви материнской. А как восполнишь её? Ни детства уже, ни матери.

Из роддома Галину забирал отец – непризнанный гений слинял сразу, лишь письмо оставил. Красивое было письмо с фразами заковыристыми, да и длинное. Только итог у письма был печальный и короткий: Константин ушёл навсегда – маленькие дети в его планы не входило, ибо с писательством несовместимы.

Вот тут-то Николай рядом оказался, восполняя все детские годы. И зарплату, не задумываясь, на внучку с дочкой тратил, и ребёнка ночами на руках носил, и в колясочке выгуливал.

Что до бабы Кати, то некогда Галке стало собой заниматься. Ночи бессонные, дни замотанные, да ещё и ипотека большущая. Особых накоплений у Галки не было, а те, которые были, съел тощий Константин. И Галка стала думать о работе. Но с ребёнком не очень-то поработаешь, а в садик мелкую не отдашь.

Галка насела на папу. И Николая заперли в четырёх стенах без планов, денег и собственного мнения, потому что как воспитывать ребенка лучше знала мать, то бишь Галка, которая отцом и руководила. А руководить человеком с чувством вины очень легко.

До поры до времени.

Время пришло, когда Зине исполнился годик. Девочка росла очень свободолюбивой, а мать была очень волнующейся. Родителей, как правило, свобода больше всего и волнует! Точнее опасности, связанные с ней.

Галка начала свободу ограничивать у ребёнка. Зинка воевать. Отец вспоминать.

И состоялся взрыв. Отношения между троими Бураковыми явно требовали перемен.

И тут-то Галка вспомнила, о чём мечтала в детстве – о свободе. Именно она давала счастье, а не взрослая самостоятельность, не деньги, не отношения, не подружки.

Галина вспомнила про задание от бабы Кати. На его выполнение ушло два года.

Глава 20. Тьма возможностей и тьма внутри

Заезженная колея заманчива. Чтобы на неё попасть, не нужно думать, прикладывать усилия, стараться. Достаточно ослабить внимание, и прошлые реакции тянут щупальца, поют убаюкивающую песню и… привычная колея уже под ногами, поезд мчит сам по себе, а ты расслабленно несёшься. И хорошо! Только едешь, неизвестно куда, и, неизвестно кто, управляет составом. Поэтому попадает человек точно не туда, куда нужно. А он и не задумывался, куда ему нужно. Просто ехал по привычке и всё. А потом бац – поезд понёсся стремительно, швы затрещали, мысли появились об аварии или не появились. Но авария всё равно случилась. И сидит пассажир среди обломков, на жизнь сетуя – дескать, не туда его завезли, ой, какие нехорошие. А другой поглядит на обломки и задумается, почему его везли, а не он шёл, куда хочет. И встанет, и пойдёт. Медленно, но в нужную сторону.

Галка с отцом сейчас как раз среди обломков сидели и тьму внутри ощутили, которая незаметно, но заполонила обоих, окружив привычными реакциями. Ушёл осознанный выбор. Точнее тьма его прогнала и дверь захлопнула, радостно руки потирая – наконец-то потерянная власть вернулась. Николай опять в привычную роль подкаблучника нырнул, потеряв любую самостоятельность, как и деньги. А Галка решила, что снова должна пахать за место под солнцем, тем более раз теперь ещё и дочка с отцом на руках.

Вот поезда жизни Николая и Галины без управления скорости развили огромные и в канаву ссор с обидами нырнули. Сколько скандалы продолжались, обсуждать не будем. Главное, увлёкшись разборками по началу, семья Бураковых осознала, что не нравится им это дело, поэтому стали они решение искать. С тьмой внутри выхода не было. Тьма старательно закрыла любой просвет обидами, сомнениями, страхами. Но Зина не промах была и не зря она семью Бураковых столь неожиданно пополнила. К свободе стремясь, выход девочка подсказала. И Николай с Галкой одновременно о бабе Кате вспомнили и ужаснулись, что в болото себя прежних попали, а ведь они измениться решили, но забыли об этом.

Покорили себя, в чувстве вине покупались, а потом действовать начали.

Николай домой поехал за документами о разводе и дочку предупредил, что с внучкой будет сидеть в свободное от работы время. Галка села от неожиданности на пол и с головой нырнула в чувство одиночества и покинутости, как раз отпуск был – самое время порыдать всласть, вспоминая прошлое. Но тут Зинка слёзы утирала, и Галка смеяться начала – глупо от одиночества страдать, когда малышка рядом улыбается и говорит: «Мама, я те люлю». Люблю, значит. Вот с люлю Галка вновь решила управление в свои руки взять и вспомнила заветы бабы Кати. Дальше и быстрее идти не спешила, подняла, что было, и снова начала действовать по ценным и так зря брошенным указаниям.

Действовать оказалось труднее – ведь то она свободная (да? Неужели?.. Кто сказал?) была, а теперь связанная по рукам и ногам дочкой и её хотелками.

С только начатого пути Галка готова была сразу сойти, хорошо отец вернулся. Да, не один, а с письмом от бабы Кати. Николай не постеснялся и пришёл к доброй женщине за нагоняем. А она и головомойку устроила, и советов не пожалела, коли просят, и даже письмо для Галины написала.

«Не думай, что тебя ребёнок связывает и не даёт идти своей дорогой. Дети наоборот к себе выводят. Столько даров они с собой приносят, да не все их видят. Вспомни без дочки, куда шла? Смогла? А сейчас сможешь! И ради неё, и ради себя».

Баба Катя в своём репертуаре была – правду-матку резала и на расстоянии всё видела.

Галка вздохнула – пенять не на кого стало, можно брать управление в свои руки. Но как? Если жизнь по швам трещала. Отец на работу вышел – два через два. И вот два через два был готов с Зиночкой сидеть. Галка два через два у себя устроилась, но не так, как папа: два дня на работу она ходила, а два дня из дома работала.

Но Зине не нравилось делить маму с компьютером. Галка настойчива была в стремлении сохранить своё «как обычно» на рабочем месте. Но Зинка упрямее была. Воображение у неё было, как у Галки в детстве – да только Галина не помнила этого. Вот войны пошли домашние – два через два. Два дня Галка с дочкой воевала за право сидеть за компьютером. Проигрывала обычно. А два дня на работе пахала, исправляя наработанное дома, да ещё мысли свои записывала. А они гармоничностью не отличались – больше страхами пестрели о том, как прожить, злостью щедро были помазаны, что Зинка житья не даёт, а ещё ужасом, что место под солнцем уплывает.

Оно и уплывало, как Галка прописывала. Как говорится: «Хотели? Заказывали? Распишитесь и получите!» Галка работы стала меньше выполнять и боялась, что это не понравится начальнику. Просила? Вселенная мигом исполнила. Начальник так и сказал:

– Галина Николаевна, что происходит?

Галка что-то на дочку пеняла, но начальник был строг:

– Тому, кому дети работать мешают, дома сидят.

И вот Галке двадцать шесть стукнуло, а Зинке – два, и они дома засели на пару. Галка целых полгода мытарилась – няню искала. Но Зинку нянями не возьмёшь – они от неё сбегали и даже зарплату не просили, несмотря на мольбы Галки. А Зинка довольно улыбалась – она маму любила и её видеть хотела, без компьютера только.

Вот и стала видеть. День каждый. Галку с работы выгнали в декрет – до трёх лет. Начальник сказал, «как дочка в сад пойдёт, приходите, мы вас ждём. Такие сотрудники на вес золота». Это он имел в виду, что на шее удобно сидеть без повышения зарплаты. Но он другую быстро нашёл – она тоже за своё место под солнцем боролась.

А Галка боялась, что нечем станет ипотеку платить. Вселенная в точности её мысли выполняла. Денежка к концу подошла, даже накопления быстро испарились. Опять Галкин поезд под откос угодил – хотя она им сама управляла, как и собиралась. Но страхи и сомнения не туда, куда надо завезли.

Николай помогал, чем мог, но не в ущерб себе. Поддерживал дочь, обнимал, даже продукты покупал и квартплату платил, но деньгами сам распоряжался. А вот на ипотеку его зарплаты не хватало. Тем более новая статья расходов появилась – Татьяна Гавриловна. Татьяна Гавриловна Галке не нравилась. Может, потому что не получалось теперь отцом управлять и его дома посадить, чтобы на работу сбежать от всех проблем и привычно бороться за место под солнцем.

Дома Галка вернулась к ценным указаниям бабы Кати. Опять.

Настал черёд Галке в детство окунуться и простить всех и себя в первую очередь. Ну, Галки и прыгнула с головой. Не впервой. Плакала, конечно, но Зинке позволять начала делать, что та хотела – вспомнить пыталась, что значило слово «свобода».

Взрослые размышлялки ни к чему не привели. Вот Галка – свободная женщина… Здесь хотелось поржать в полный голос, а потом выпить. Потому что внутри она себя свободной не ощущала – ребёнок на руках, ипотека давит, работы нет. Но с точки зрения общественности она была свободна. Мужа нет? Нет! Значит, свободная женщина! Больных родителей на руках нет? Нет! Ещё более свободная. Квартира есть? Есть! И кто тут ноет?

Общественность топала ногами, как Зинка, когда не получала, что хотела. И Галка понимала, что стремясь к самостоятельности, она самостоятельность обрела – вот она сама всё решает. А то, что она ничего решить не могла, никого не волновало.

И Галка усиленно анализировала понятие «свободы», о которой она так мечтала в детстве.

Зинка была ей послана в помощь. «Ну, копия вы, Галина», – говорили ей все, начиная от дворника, заканчивая педиатром. Маленькая Зиночка походила на взрослую маму сильно-сильно. Услышав это в тысячный раз, Галка решилась на небывалый эксперимент: всё позволять дочке и всё повторять.

Звучит весело, но Галке было невесело – от безысходности она это начала. Денег осталось на полтора месяца ипотеки. И всё. Что делать дальше, Галка старалась не думать, а давила пирожные вместе с дочкой, размазывая крем на столе, рисовала на обоях (всё равно квартиру могут отнять за неуплату), качалась на качелях, смеялась над одной и той же книжкой, по сотому разу залазила везде и всюду… и ещё много-много дел переделала, которые может выдумать двухлетний ребёнок.

Глава 21. Уборщица. Разве это успех?

Ужас-ужас! Деньги подошли к концу. И хоть Галка впала в детство, разбогатеть это не помогло. Лишь настроение подняло.

Галке стало весело. А Зиночке всегда было. Вот они и веселились на пару. А деньгам-то что?! Веселись – не веселись, а без работы их в заначке не прибавлялось. Уменьшалось только, к тому же быстрее запланированного. Ведь на веселье иногда деньги требовались, и Галка не отказывала Зиночке, да и себе. А тут и Николай переезжать собрался – к Татьяне Гавриловне, благо она недалеко жила, и отец уверял дочь, что помогать будет, но вот денег не обещал.

Галка терпеливо науку бабы Кати осваивала, желая покончить с нытьём. Баба Катя уверяла, что это как ребёнок плачет, требуя внимания взрослых, так и она ноет, желая, чтобы все проблемы за неё решили. И Галка не ныла. Зубы, конечно, скрипели, а слёзы покоя не давали по ночам, но Галка вывод сделала, что свободу она может обрести лишь самостоятельной оставшись, поэтому папу не донимала и на предложения мужиков не отвечала, а проявляла выдержку и терпение.

Но не сложа руки всё это время сидела – работу искала, не зря же высшее юридическое образование имела в самой Москве полученное. Но в Москве таких было полным полно, и никому Галка оказалась не нужна на два через два – все хотели иметь её по полному графику.

Пыталась Галка на компьютере подрабатывать дома, разовые поручения выполняя. Но Зиночка стояла на страже маминых интересов и не дала лоботрясничать, перед монитором ничего не делая – ей больше нравилось на обоях с мамой рисовать.

Ещё Галка совалась и там, и сям, но от ворот поворот получала – «нет» больно било, но она голову поднимала и дальше искала удобное для неё место. Впервые за долгие годы она не собиралась удобной для места становиться.

А кто ищет, тот обязательно находит. Так баба Катя говорила, да и не только она. И другие умные люди эту истину давным-давно знали. Вот Галка и нашла. Два через два, как и хотела, и зарплата ипотеку покрывает, да ещё на продукты хватит. Только должность Галкина не очень звучала – уборщица. Гордость это слово цепляло, и Галка краснела. И никому не рассказывала о смене деятельности.

А Зиночка довольна была: то с дедой сидела, то с мамой. И ни тот, ни другой к экрану не стремились – всё на неё смотрели, а девочке только этого и надо было.

Здесь уж по полной Галка могла под откос загреметь – ведь, ой, горе-то какое, жизнь-то, как не сложилась – красным дипломом считай унитазы трёт в ресторане. Но Галка пыталась нос держать в выбранном направлении и мудрость в ситуации находить. Если так, то значит наилучший вариант.

Почему лучший?

Тут она целый список составила. Аналитический.

1. Я могу с дочкой быть.

2. У меня голова отдыхает. Физически устаю, а умственно – нет.

3. Время есть за своими мыслями следить.

4. О свободе есть время подумать.

5. Вообще есть время обо всём думать, а не только нормативные акты в «свободное» время читать.

Галка список на зеркало в ванной повесила, чтобы не забывать и в ужас-ужас не погружаться.

Приятного, по большому счёту, мало было в мытье туалетов. Ведь Галка-то себя особо умной считала: из глубинки выбралась, сама выучилась, о месте под солнцем мечтала, а тут место у унитазов получила. Конечно, хорошее место – унитазы красивые, в дорогом ресторане, а не на вокзале каком-нибудь, где бомжи пьяные валяются. Но и тут в основном пьяные ходили, особенно по вечерам. А пьяные они хоть на вокзале, хоть в глубинке, хоть в дорогом ресторане, особо не отличаются – одеждой только. Но одежда как раз мало волновала Галку. Её бесил запах. С детства она его ненавидела. Вот в туалетах этих она не только свою гордыню намывала, но и ненависть. Училась людей принимать такими, какие есть, особенно себя – не стесняться падения, которое ещё могло взлётом оказаться. Надо же было себя как-то утешать.

В уборщицах вместе с Галкой баба Лена ходила. Для неё взлётом этот ресторан был – она как раз с вокзалов начинала, часто описывая, как там ужасно. Баба Лена в этом году тридцатилетний юбилей отмечала в уборщицах.

Галка же себе под нос повторяла «это временно, это временно». Раньше она так статьи законов учила, а сейчас себя. Ждала, когда Зиночке три года исполнится – в садик её записала. Но что-то не больно верила, что та в садик пойдёт. Она к тому времени уже много о своём детстве вспомнила и о стремлении к свободе – садик этим условиям не удовлетворял. Но Зиночке о садике каждый день рассказывала – ведь на нормальную работу хотелось.

О свободе мечтать Галка начала, ещё не до конца поняв, что это такое. Пока она решила, что свобода – это когда занимаешься, чем хочешь. Но тут желание сталкивалось с реальностью: она не хочет мыть туалеты, а моет, она часто не хочет сидеть с Зиночкой, а куда денешься. То есть свобода во взрослом мире могла быть куплена за деньги, которых не было.

Баба Катя на этот вопрос ответила чётко, но кратко: «Может, денег быть миллионы, а свободы не быть. Часто деньги связывают по рукам и ногам. Дальше мозгуй».

Галка мозговала, но, видимо, не очень успешно – явно на двоечку. Потому что к двадцати семи годам ни свободы, ни денег у Галки не было. По крайней мере, так она ощущала. Туалеты мыть ей надоело, и она ждала сада.

Наконец Зиночке исполнилось три годика. И садик распахнул перед свободолюбивым ребёнком двери. Девочка говорила хорошо и всё понимала, знала, что в садик идти нужно, чтобы мама вышла на нормальную работу. И Зиночка пошла довольная и с улыбкой. На целых сорок минут. Девочка легко отпустила маму и помахала ей рукой. Воспитательница выгнула брови – так хорошо подготовленного ребёнка к самостоятельной жизни она видела впервые. Зиночка пошла в комнату и всё внимательно осмотрела, все игрушки перебрала, а потом взяла воспитательницу за руку и уведомила:

– Я здесь всё посмотрела. Пошли отсюда.

Воспитательница была связана по рукам и ногам инструкциями и другими детьми и, конечно, не пошла. Зиночка не согласилась с таким поворотом событий и начала орать. Не плакать, как все нормальные дети, а именно вопить. Такого стены сада ещё не видели. Воспитательница выдержала двадцать минут.

Довольная Галка шерстила за компьютером вакансии, когда её попросили забрать дочку. На следующий день всё повторилось, лишь с той разницей, что Зиночка начала орать только, как мама ушла. Сад выдержал месяц, а потом Галку попросили забрать ребёнка. Она и забрала. Так швабра с ведром остались в жизни Галки Бураковой, видимо, ими она добывала себе свободу. Или дочке?…

Полный крах произошёл, когда в ресторан, где работала Галка, пришла Серафима и узнала бывшую соседку. И обрадовалась, спасти решила от такой трудной доли, надеясь снова на шею сесть. Но Галке терять было нечего – когда на дне, то дальше падать некуда, и она отказалась. Впервые в жизни, не увиливая и не говоря неправду, она сказала «нет». Оно ярко светилось достоинством.

– Ты знаешь, Серафима, мне здесь хорошо – никто не требует, чтобы я помыла ещё и за того парня. Я всегда точно знаю объём работы и мне не надо обманывать дочь. Если я пришла домой, то я с ней – всеми своими мыслями.

Сказала и испытала невероятное облегчение, потому что она поняла, что это свобода. Свобода, которую она потеряла в детстве и которую так долго искала.

Она в тот же день позвонила бабе Кате и сказала:

– Я поняла! Свобода – это когда мои мысли принадлежат мне. А если я их посвящаю кому-то или чему-то ещё, то делаю это по собственному выбору и желанию.

Баба Катя засмеялась:

– О, девочка, ты начинаешь кое-что понимать в этой жизни. Урок тобой успешно сдан. Долго же ты на второй год оставалась.

Галка, улыбаясь до ушей, положила трубку – теперь она знала, что всё не так, как выглядит. Для неё работа уборщицей стала успехом, а, значит, её можно было сменить.

Глава 22. Фея, Фурсик, Федя и фигня полная

Галка работу сменила. Хотя со стороны изменений было незаметно. Основными орудиями труда остались тряпки, вёдра, швабры. Да, из ресторана Галка ушла, но с унитазами не рассталась, хотя расширила сферу деятельности. Теперь она убирала всё. Согласно заказу и называлась её профессия «фея чистоты». Так она сама себя назвала – вроде как повысила. Тоже сама себя.

А началось всё во время смены в ресторане. Одна из посетительниц, заметив Галку в уборной, обратилась к ней за помощью. Послезавтра ожидалось возвращение родителей, дома – грязь, а их помощница по хозяйству заболела. Женщина попросила убраться Галку. Хорошо попросила, а главное, оплату высокую предложила. От таких денег у Галки глаза на лоб вылезли. И она убралась, да так, что её потом ещё позвали и не раз. А потом соседи узнали о бойкой молодой женщине. И закрутилось-завертелось. Из ресторана Галка ушла, а мыть не перестала. Мыла и драила по-прежнему, только в разных домах это было интереснее делать. Прикасалась Галка во время визитов к жизни тех, кто смог-таки занять место под солнцем. И изнутри узнавала, что не всех оно греет.

От прислуги в домах богатеев не прятались, уборщиц не стеснялись, пусть даже и фейской направленности, но Галку это не смущало. Наоборот было интересно. Раньше ей казалось, что за золотыми фасадами жизнь золотая спрятана – и она к ней стремилась всеми силами. Но оказалась, что фасады часто блестят лишь снаружи, а за ними такая грязь, что вовек не отмыть, даже фее. Но эту грязь Галке мыть не поручали, а с внешней она справлялась быстро и качественно.

Даже машину себе купила, пусть старенькую, с норовом, но так удобнее было до клиентов добираться. Фырчащий Фольсфаген Галка ласково называла «мой Фурсик» и любила его красный цвет, и даже крутой нрав. Он мог заглохнуть, напрочь отказываясь уезжать после законченной уборки. Галка краснела, но скоро поняла, что глох он всегда по делу. Коли Фурсик ехать не хотел, значит, ещё требовалась помощь. Галка помогала то советом, то делом.

Поэтому от феи слово «чистота» скоро отвалилось – осталась Галка просто феей. Опять повышение произошло. Галку теперь не убираться звали, а с уроками помочь или сессию сдать или даже проконсультироваться по юридическим вопросам. За это платили больше. И Галка опережала ипотечные выплаты, радуясь свободному времени. Работать она старалась поменьше, а выходные полностью уделять свободолюбивой дочке.

Но Галка понимала, что даже такая работа – это временно. Ведь свободой тут пахло и только. Такая жизнь свободной не стала. Да, стало лучше, чем было, и можно было остановиться. Но Галке не хотелось – ей было интересно изучить этот вопрос до конца, докопаться до самой сути и открыть то, к чему она стремилась с детства. Но возможно ли это сделать во взрослой жизни?

А пока Галка тренировалась – марафон, начатый бабой Катей в год смерти матери, затянулся, а оплату она не принимала, хоть Галка и не раз пыталась вручить, потом всучить, но… хрен что-нибудь всунешь бабе Кате супротив её воли.

Галка сдалась, но следовать выбранному пути не перестала.

Сейчас она осваивала пункт «верить в себя и свои силы». Уже получалось. Даже из уборщиц у неё получилось выбиться в люди – вот её сила. Теперь она была нарасхват – к ней обращались за помощью и во внеурочное время, предлагая всё больше и больше. Сама не заметив, Галка увлеклась. Так приятно сознавать свою нужность, зарабатывать. За год феечной жизни Галка оплатила ипотеку за несколько лет. Да, она экономила, не ходила в рестораны, не ездила отдыхать, но ей хотелось иметь квартиру в полной собственности без груза ежемесячных выплат. Свобода во взрослой голове связалась с этим.

Галке исполнилось двадцать семь лет, Зиночке – четыре года. Девочка становилась всё понятливее и старалась радовать маму. И мама увлеклась использованием этого желания дочки. Совместные выходные сокращались – теперь Галка брала Зиночку с собой на внеурочные вызовы, конечно, предупреждая клиентов. Но когда что-то горело и грозило, заказчики соглашались на всё, даже на ребёнка в доме.

А потом в жизни Зины появилась няня, а в жизни Галки пропали выходные и обосновался Федя.

Он был фееричен и крут. С Ферари красного цвета, а такой цвет машин Галка любила больше всего. Он гонял по ночной Москве и возил Галку в рестораны. Он нашёл няню, чтобы девочка не мешала наслаждаться. Он решил, что Галка не вкусила настоящей жизни, так как всё время пахала. И он сделал вывод, что нужно спасти Галку от неё самой, постепенно закончив с её работой, а потом и с самостоятельностью.

Выяснив, что Галку гнетёт ипотека, он закрыл её. Галка протестовала, хотела вернуть, отработать, но была послана с этим вопросом. Что-что, а посылать Федя умел мастерски. С должности феи он Галку забрал, а должность приживалки озвучил красиво «моя любовь». То, что она была по счёту сто двадцать пятой, Галина не знала – шик и блеск богемной жизни ослепили и затуманили. Федя одел новую любовь по-новому, причесал и накрасил – ведь она с ним и должна ему соответствовать! Галка даже нацепила каблуки, которые ненавидела с детства и категорически не носила высокие, особенно шпильки. Но Федя признавал только шпильки, и Галка научилась на них лихо крутить бёдрами. Галка не узнавала себя в зеркале, а Зина перестала подпускать мать, но это Феде нравилось – няне он платил много, вот Зина с ней практически и стала жить, как с бабушкой, а дедушка продолжал ходить два через два. Галка же отплясывала в клубах за все те годы, что провела в библиотеках. Здесь не говорили об умных вещах, а так – трепались. И ели, и пили. Галка начала пить. С Федей нельзя было не пить.

– Ты меня позоришь своей трезвенностью, – он был настойчив, Галка оглушена новой обстановкой. Место под солнцем казалось в её руках. Ну и что, что ради него нужно надеть шпильки, выпить шампанское и накраситься, как на панель… Правда, ну и что?

Управление своим поездом жизни Галка отдала в руки ненаглядного Федечки – такого богатого и всё знающего. Не только о свободе Галка забыла, но и самостоятельность потеряла – она будто вновь стала девочкой, которую неимоверно баловали, но и требовали неимоверно много. И она отдавала это много – изменяя себя и изменяя себе. Даже машину ей Федечка подарил крутую – красненькое Пежо.

А потом и забрал, когда сто двадцать шестая любовь на горизонте появилась. Сцен ревности Федечка не любил – сам чемодан собрал для бывшей любимой и выставил, ну деньжат подбросил, чтоб не выступала.

На шпильках Галка зацокала к себе на окраину. А макияж тёк от слёз из-за потерянного места под солнцем.

Глава 23. Хаять всё, встретить хулиганов и познакомиться с Хреном Хреновичем

Галка плашмя нырнула. Но не в море или ванну, а в депрессию, ударившись всем телом. Болело везде, особенно сердце. Даже слёз не было – была какая-то безысходность. Она стала не нужна, чего всю жизнь больше всего и боялась. Как в детстве. Не нужна ему. Единственному. Феде.

А ей самой нужен был только он. И ни отец, ни дочка не могли заменить любимого, не могли объяснить, что он её не стоил. Хотя пытались. И заменить, и объяснить. Но падение в депрессию портило слух, понимание, а здравый смысл вовсе отключало. Ипотека перестала угрожать Галке. Но в сложившейся ситуации это стало не плюсом, а минусом. Было не к чему стремиться, да и бояться стало нечего. Выселить Галку не могли, а больше ей ничего не надо было. Квартплату отец оплачивал, продукты носил. А Галка продолжила пить.

Федя её приучил к дорогим и изысканным напиткам. Денег не стало, а привычка осталась. Галка перешла на напитки попроще и ими коротала ночи, проводимые раньше с ненаглядным богемным мальчиком. А богема ночи любила, ночами тусила, дни в тумане и дурмане проводила. Вот и Галка теперь такой образ жизни вела – богемный, правда, в дешёвом районе Москвы и в одиночестве.

Спиться у Галины были все шансы, и она их хорошо использовала, кляня себя на чём свет стоит и заливая эту ненависть горячительными напитками.

Николай ничего сделать не мог, хоть и пробовал. Он уже к тому времени женился на Татьяне Гавриловне. Они жили скромно, но хорошо. Николай осваивал роль решающего мужчины, который делает, что ему нравится. А ему нравилось многое: и в шахматы играть, и на турник ходить, и огород копать, который у Танюши был. А Танюша искренне восхищалась мужем и пекла для него пироги в свободное от работы время.

Пироги перепадали Зиночке и Галке соответственно. Но пирогами поделиться легко, а умными мыслями и семейной гармонией – труднее. О них можно рассказать, но «печь» их в собственной жизни человеку самому необходимо. А для этого желание нужно. Галка же не хотела – лишь хаяла себя, свою жизнь и неприветливую Москву. Работать не стремилась – смысла не видела, ради чего пахать бы стоило. Место под солнцем перестало казаться прелестным и манить.

Поезд Галининой жизни шёл под откос всё быстрее, грозя катастрофой. Она и случилась, только не там, где ожидали.

Вмешались хулиганы, которые так и остались неизвестными. Но, может, и к лучшему – за такие дела медали не раздают. А дело было в бутылке из-под пива, брошенной с высоты во дворах, где гуляла Зина со смурной мамой. Бутылка аккурат влетела в ребёнка. А ребёнок аккурат полетел на землю. Без признаков жизни.

Мгновение. Но Галкина жизнь разом перевернулась с ног на голову. Казалось, что незачем жить. Но когда Зиночка упала на асфальт, и из её головы потекла кровь, то мнение Галины изменилось. Туман в голове прошёл, будто и не было. Здравый смысл включился. Понимание озарило. Но… скорая забрала девочку в реанимацию. Маму не пустили. Прогнозов дать не могли. Точнее могли, но только плохие – шансов не было.

Так в Галкину жизнь вошёл Хрен Хренович. Если ей до этого казалось, что хуже быть не может, то только потому, что Хрена она ещё не знала. Неделю Галка металась по квартире в одиночестве. Отец не отвечал на её звонки – он ей высказал всё, что думал, и подвёл итог, что общаться будет только с трезвой дочерью. А Галка пила. В больнице ничего не менялось. В реанимацию не пускали, на звонки отвечали односложно – «врачи делают, что могут. Но готовьтесь…»

Через семь дней жизни в обнимку с Хреном Хреновичем Галка ночью впервые говорила со Вселенной и обещала Богу, что… А что могла она пообещать? Лишь себя.

Вот она и пообещала жить. Жить в радости, помня о главной ценности – давая дочери всё самое лучше. И это была отнюдь не богемная жизнь, которую она с лихвой оценила – это была её любовь, которую она могла подарить, лишь любя себя.

И Галина пообещала, решив начать сразу. Зачем ждать?

И начала. После прямой связи с Богом даже сила воля вылезла из пыльного угла. Галка достала её, омыла хорошенько слезами и праздник устроила. Очищения. Сама помылась и квартиру вычистила. Не только от пыли и грязи, но и ото всех горячительных напитков.

Трудно было не убираться, а не пить. Всё-таки зелье привычку вызывает, силу воли ослабляет. И неизвестно выиграла бы эту битву Галка, если бы не дочка. Она в сознание пришла, и её в обычную палату перевели. А вот там присутствие матери было обязательно. И Галка присутствовала, плача от радости при виде исхудавшей, с синяками под глазами и много ещё чем, но, главное, живой дочери! А когда день и ночь ребёнок внимания требует и так хочется облегчить его страдания, то тут явно не до горячительных напитков, коих всё равно в больницах не выдают.

Через месяц Галка вышла из больницы другим человеком. Зиночка шла рядом – через три дня ей исполнялось четыре года.

Предстояло многое. Не только отметить день рождения, но и заново построить жизнь. Хотя это Галину не пугало. Она обрела цель – дать дочери то, что не получила в детстве. А дать можно только, когда имеешь. Вот Галке и предстояло заиметь ту свободу, о которой она мечтала маленькой и к которой так стремилась.

Хрен Хренович ушёл, ища себе менее целеустремлённых хозяев. Целей Хрен Хренович не любил, как и силу воли, которая помогала к этим целям идти. Он от этого грустил и сох.

Галка решила не размениваться. Ипотека не тяготила, и впервые за это благодарность женщина испытала к Феде. И хоть о нём вспоминать было больно, но необходимо, чтобы отпустить всё.

Галка и отпускала…

Ненависть.

Стремление заслужить место под солнцем.

Чувство ненужности.

Неполноценность.

Ещё много чего. Но уверенно, идя напролом подобно танку и смеясь вместе с дочерью, которая лишь через два месяца после выписки из больницы первый раз улыбнулась. И это для Галки стало огромным счастьем.

Но чтобы дождаться этого момента, Галка стала храброй, верящей в чудеса, а главное, в себя. Да, она поверила, что справится, и осознала, что свобода это не что-то внешнее, что можно заработать или получить от рождения. Свобода – это внутреннее, когда знаешь, чего хочешь и идёшь выбранным путём. А Галка теперь знала и шла.

У кого-то на это осознание уходит вся жизнь – Галка же потратила всего лишь двадцать восемь лет.

Глава 24. Ценности и царство цветов жизни со своими порядками

Смелость не в сражении с врагом, не в устремлении к ещё одной машине или квартире. Отвага в том, чтоб каждый день быть собой и смотреть на окружающую действительность шире. Не как на ненавистное болото, что не позволяет вперёд идти, а как на проявление заботы Вселенной, чтобы сохранить себя и прорасти.

Галина прорастала, потерпев внешнее поражение по всем фронтам. Какие достижения? Какие заслуги? Лимита. Мать-одиночка. Отец ребёнка не появляется, алиментов не платит. Нормальной работы нет. Да, есть квартира и диплом престижного вуза. Но этим в Москве никого не удивишь.

Но Галка никого удивить и не стремилась. Впервые в жизни она не хотела выбиться в люди или заслужить место под солнцем. Это было странно, необычно и удивительно.

Порой на неё наскакивали соседи или знакомые, как она неправильно разбазаривает жизнь. Порой её поезд трясло на ухабах мыслей о достигаторстве и внешнем блеске. Порой сомнения обуревали, а холодный ветер тоски дул в самое сердце. Но Галка ощущала, что это всё из прошлой жизни. Где-то в глубине, в самом центре было то зёрнышко, которое зародилось в памятную ночь и которое Галка берегла всеми силами. А улыбки дочери, её смех, сияющие глаза и шрам на голове помогал вести поезд в нужном направлении, несмотря на бури и ураганы.

Она, считавшая себя одно время лучше и умнее других, а в другое – хуже, расслабилась. Теперь она просто была. И ей это нравилось. Она была с дочкой в песочнице. И была, когда та увлечённо строила замки из лего. Она была, когда они вместе стряпали печенье, а кухня одевалась в белый мучной наряд – у дочки пока не получалось аккуратно. Она была, когда Зиночка топала по лужам и изучала грязь, несмотря на то, что от этого страдала одежда. Она просто была рядом, а не в своих мыслях, делах или беге за бесконечными целями.

А ведь это рутина, один и тот же круг, по которому ходят матери изо дня в день. Завтрак, поиграть, позаниматься, погулять, обед, сон, игры, прогулка, ужин, игры, чтение, сон… Одно и то же. Такое утомительное и однообразное, день сурка. Прямо как у деревьев, которые день за днём стоят на одном и том же месте и тянутся к небу. Или у пчёл, которые день за днём собирают нектар. Или у солнца… А что? И оно день за днём ходит по кругу.

Но когда круг становится кругом твоей жизни, когда внутри хорошо и спокойно, то он становится спиралью, в которой человек развивается в нужном направлении. Но это возможно в радости от движения по кажущемуся кругу и в следовании выбранным ценностям.

А ценности Галка выбрала простые:

– руководствоваться лишь своими ощущениями,

– выбирать свободу,

– быть с дочкой, как можно больше, и следовать её желаниям, помогая во всём.

И Галка шла по выбранному пути без помощи бабы Кати, потому что она для себя решила ещё одну вещь – лучше идти самой медленнее, чем с помощью другого человека бежать. Тем более другие люди не спасают от падений, крушений, провалов – ведь это всё делаешь ты, своими руками. И Галка перестала стремиться стать совершенной, идеальной, внешне успешной. Она вообще перестала стремиться. Со стороны это могло показаться крахом, потерей ориентиров или ленью, смешанной с неверием в себя и свои силы. Человеку лишь двадцать девять лет – возраст, когда в руках ежедневник, а телефон разрывается от звонков, время, когда молодые люди стараются использовать любой шанс, чтобы заслужить желаемое место, денег побольше, пару покрасивее. Кто-то делает себя, кто-то детей. А Галка жила. И ничего не менялось в её жизни, лишь дочка взрослела.

Вот ей исполнилось пять.

Потом шесть.

Наконец, семь, а Галке – тридцать один.

Одно и тоже было в жизни мамы и дочки. Внешне.

Галка проводила время дома, стараясь быть с дочкой, как можно больше, поэтому работала по минимуму – всего лишь два раза в неделю. Не по юридической специальности и не феей чистоты. Галка устроилась в детскую студию, где два раза в неделю вела занятия по шесть часов. Ходила Галка сюда вместе с дочкой и вела в том числе для неё, стараясь, чтобы в первую очередь понравилось Зине. Галка успела получить второе высшее педагогическое образование – получала заочно. Компьютер Зиночка признала, хотя сидение мамы за ним строго ограничивала, впрочем, как мама ограничивала сиденье дочки за мультиками. Но времени хватало, потому что Галка быстро схватывала, благо опыт в освоении наук имелся.

Денег это много не приносило, но на жизнь хватало, к тому же помогал папа, а родители из студии отдавали для Зиночки вещи, зная, в каком стеснённом положении находится Галина.

Хотя сама Галка стеснения не ощущала – в ней пробуждалось чувство свободы, так давно забытое. Росло оно медленно и не выносило спешки или суеты, оно сохло от множества дел и мыслей, болело от стремления не к своим целям. Этот росток Галка берегла, как и дочку. Но не тело ребёнка, не позволяя лезть, где высоко, или ходить, где мокро, чтоб не простудиться. Берегла Галина саму Зиночку – её внутренний мир, позволяя делать, что ей нравится, и поддерживая любое стремление. Даже если девочка хотела рисовать на обоях. У Зины был такой период, и они вдвоём с мамой изрисовали все стены в квартире. А через год делали вместе ремонт, когда те рисунки Зине надоели. Галке понравилось рисовать, и она водила дочку на занятия рисования, и сама ходила с ней. Вокруг рисовали пяти-шестилетние дети, а вместе с ними рисовала Галка, ничуть не смущаясь и не испытывая неудобства. Ведь она хотела и ей это нравилось.

Сама же Галина в студии готовила детей к школе. О, какое важное дело с точки зрения родителей, поэтому спрос на такие занятия был хороший. Но с точки зрения детей это было скучно – им хотелось заниматься своими делами. Поэтому начав, как положено, и поняв, что дочь зевает и ходить не хочет, впрочем, как и остальные ребята, Галка изменила всё. На занятиях с Галиной Николаевной дети скакали, дети кричали, дети стояли на голове и ходили на руках, дети рисовали на обоях, заранее принесённых учительницей в рулоне, дети спорили и сочиняли весёлые истории, дети играли, дети.. Они делали всё, но только не занимались. Родители схватились за головы и хотели забрать детей с непрактичных занятий. Дети схватились за родителей с криками, отказываясь ходить куда-либо ещё. Кто-то ушёл, кто-то остался, кто-то привёл сюда своего ребёнка впервые. Но к концу года у групп Галины Николаевны были лучшие показатели готовности детей к школе. И среди этих детей была Зина, готовая. Но в школу она идти не хотела.

Глава 25. Чаяния, чувство несвободы, честность и чудеса

О том, что Зина не хочет в школу, Галка знала, но надеялась, всё изменится. Кто же относится серьёзно к тому, что говорит четырёхлетний ребёнок?! Тем более Галка была юристом и повторяла дочери с завидной регулярностью:

– Общее образование в нашей стране обязательно. Все ходят в школу, потому что должны.

Она это повторяла и, когда Зиночке исполнилось пять лет, и шесть, и семь. И вот до школы осталось пять месяцев.

Чаяния у Галки были в связи с Зининым выходом в школу большие. Ведь это свободные полдня. Можно…

Здесь мысли связывались с работой, собственным делом, чем-то бОльшим, чем она делала сейчас. Четыре года прошло жизни в изоляции и захотелось чего-то ещё, кроме как проводить всё время с ребёнком. Ведь ей только тридцать один год, она ещё молода. Федя остался в далёком прошлом, а любви хотелось, как и отношений, свиданий. Колея, ставшая заезженной, надоела.

А, выбранные Галкой ценности, столкнулись лбами. «Быть с дочкой, как можно больше, и следовать её желаниям, помогая во всём» – об этом Галка, конечно, помнила и до школы ни о чём таком не думала, но в дочкины семь лет надеялась, что… Точнее раньше не надеялась, а вот в последний год захотелось чего-то ещё, что трудно было понять и озвучить – свободы что ли. А так как ещё одним принципом было «выбирать свободу», а третьим «руководствоваться лишь своими ощущениями», то внутреннюю гармонию Галки сотрясло землетрясение. Выбрать что-то одно значило предать себя в чём-то другом. Себя или дочку.

Ситуация стала казаться безвыходной, когда дочке исполнилось семь, а в школу она так и не захотела.

Галка могла умолчать – ведь Зина законов не знала. Но знала Галка, что это бы стало нечестным. Промучившись до лета, Галка решила всё рассказать дочке: и о возможности обучаться дома (это называлось семейным образованием и разрешалось законами), и о желаниях самой Галины, и о появившемся чувстве несвободы.

Галина не видела выхода. Ей казалось, что либо у дочки будет свобода вне школы, либо у неё – когда дочка будет в школе.

Но Зина со всей серьёзностью заявила:

– Мама, я уже вполне могу поделить тебя с компьютером – у меня полно своих занятий. Да и дома всё время можно со мной не сидеть: я и одна могу, или с дедушкой.

Пути были открыты, но радости Галка не испытала. Тогда пришлось стать честной не только с дочкой, но и с собой – Галина просто боялась взять на себя эту ответственность. Стоило лишь заикнуться о других вариантах, кроме школы, на Галину смотрели, как на дельфина, выпрыгнувшего на берег, и забрасывали доводами о невозможности, нецелесообразности этого мероприятия.

Закон допускает – общественность не принимает. Но связывало Галину не общественность, а то, что она разделяла её мнение, боясь не додать ребёнку. Разумные доводы отгонялись страхом, который опутал Галину по рукам и ногам.

О том, что она сама порождает чувство несвободы, которое её тяготит, Галка узнала случайно. Жизнь решила подкинуть мучившейся женщине счастливый случай в виде чудесного знакомства. Людмила. Сорок два года, из которых десять она учила детей дома. Сама. Даже без педобразования.

Это стало прорывом. Она не одна! Страхи в ужасе разбежались от ощущения безграничных возможностей. От дрожащего и мучительного бездействия Галина перешла к действиям. Не боевым, а исследовательским и организационным.

Галка исследовала вопрос семейного образования и организовывала сообщество людей, смотрящих в эту сторону, для поддержки и уверенности в выбранном пути.

Оказалось, что много родителей не хотят вести детей в школу, но боятся, что не справяться с ответственным делом обучения детей. А кто-то не хотел учить самостоятельно, потому что обладали другими интересами, но ребёнок в школу не хотел, устраивая истерики или получая двойки. Проблем, с которыми сталкивались родители, было много, а времени и желания разобраться во всех вопросах не находилось.

А Галка нашла. Во-первых, кучу примеров благополучного освоения школьной программы дома и не с худшими результатами, а с лучшими. Впрочем, Галка об этом сама знала на примере своих занятий, в которые многие не верили. Но которые давали изумительные результаты только благодаря одному: Галка давала детям свободу и шла за их интересами, а не наоборот.

Результатом исследования стала книга «Свободные родители – свободные дети», немаленький тираж которой разошёлся в два месяца.

Помимо этого за первый класс Зины Галка встала в главе сообщества свободных родителей, которые хотели для своих детей иного, а не устаревшего образования, против которого восставали дети, любившие свободу. Кто-то из родителей подавлял любое стремление ребёнка в этом направлении, как Галку в детстве, а кто-то понимал, что времена изменились и важно не то, сколько вызубрил ребёнок, а то насколько ему комфортно в нашем мире и есть ли у него возможность развиваться в тех сферах, где он хочет. А то, что дети хотели развиваться, в этом у Галки не осталось сомнений – просто каждому нужно было своё. Ведь и в ресторане блюд много – на любой вкус, а в школе подаётся изо дня в день одно и тоже для всех.

Галка повеселела – она чувствовала себя в своей стихии общения, изучения нового и оказания помощи другим людям. И это всё происходило рядом с дочкой. Не нужно было разделять, отделять, отгораживаться от дочери – они жили вместе, творили вместе и делали вместе любимые дела.

Галка любила помогать ещё со школы. Даже будучи феей чистоты, она ощущала, что помогает, и от этого расцветала. Потом она помогала детям подготовиться к школе. Но там стало тесно. Энергии у Галки после стольких лет тишины и погружения в себя накопилось много, и она фонтанировала идеями и деятельностью. А Зине это нравилось – она росла и всё время быть только с мамой ей надоело.

Так отношения мамы с дочкой изменились – в них проросла дружба, которая крепла с каждым днём. Они становились соратниками в деле свободной жизни.

Зина закончила второй класс, когда они переехали в квартиру побольше. Доход от Галининой деятельности был немаленький, хотя она бы это делала и бесплатно. Но здесь помог Федя, который нечаянно столкнулся с Галкой, заинтересовался её деятельностью и начал отправлять к ней золотую молодёжь, имевшую детей и мучившуюся с отпрысками, не желающими учиться. Галка при виде Феди ничего не испытала, но помогать согласилась. Помощь была действенной, и за это с радостью платили богатенькие родители, которые хотели гулять, а не проблемы решать.

Но этого Галке было мало.

Глава 26. Шикарная школа и шумиха в прессе

Энергии, силы воли, идей Галке было не занимать, а Феде и компании было не занимать финансов. Два потока слились воедино и явили миру невиданное. Школу!

Что Федю могли интересовать школы, год назад бы никто не поверил, включая его самого. Это оказалось неожиданным, но горящие глаза Галки, когда она говорила о неограниченных возможностях развития детей, если следовать за ними, а не тянуть их за собой, вдохновляли многих. А Федю влюбили в эту женщину, которую он не знал. Галину он знал другой – той, которую старательно переделывал под себя, пока она не стала очередной надоевшей куклой. Сейчас же Галка была самостоятельной и свободной женщиной, которая знала себя и чего она хочет. Федя был сражён наповал, но Галка его не рассматривала, как кавалера. Она вообще кавалеров не рассматривала. Увлёкшись делами, дочкой, свободой и самостоятельностью, Галка поняла, что рядом ей нужен состоявшийся человек. Сам самостоятельный, но и принимающий самостоятельность других, а ещё чтобы родная душа и прочая чепуха, как считали некоторые. «В одиночестве состаришься», – не раз говаривали Галке. Но та лишь улыбалась – она обрела себя и теперь размениваться по мелочам не собиралась.

Федя подкатывал, Галка смеялась и отшивала, наотрез отказываясь даже глазком взглянуть на прежнюю с Федей жизнь.

– Я там всё видела. Теперь своей жизнью занимаюсь.

Федя сох. Его перестало что-либо интересовать. Он думал лишь о Галке. До этого ему не отказывали. Ни разу. Ведь он был золотым мальчиком, и каждая была счастлива оказаться рядом с ним. А теперь его отвергали и это было ему внове. И кому, что глаза открывает, а ему открыло то, что Галке он был не нужен. Вот так просто. Со всеми его деньгами и золотушностью. И это была не показуха или обида. Он просто ей был неинтересен.

Он подкатывал и спрашивал, пытаясь найти ответ. Она отвечала общо: сердцу не прикажешь и в одну и ту же реку не войти дважды.

– Но ты же меня любила! – восклицал он.

– Но той меня больше нет. Ты же остался прежним. Ничего не хотящим и прожигающим жизнь впустую.

Действительно, Федя имел всё и ничего не хотел. А чего хотеть, когда у него всё было, кроме счастья. Он искал его в новых отношениях или барах, а нашёл в глазах своей бывшей. Но чужое счастье не займёшь, не возьмёшь попользоваться и не купишь ни за какие деньги.

Он спросил как-то Галину

– А чего хочешь ты?

Она ответила просто:

– Я хочу видеть детей счастливыми, а людей – свободными. И себя свободной ощущать каждый день, каждый миг.

Федя понял, чтобы завоевать Галку, ему надо себя обрести. Где искать, он не знал, а потому погрузился в Галкину деятельность. И вдохновился.

Так и сплелись воедино Галкины мечты и Федины деньги, породив доселе невиданное Москве.

Первого сентября в центре Москвы открылась экспериментальная школа под названием «Свободные дети». Всё официально, согласно букве закона. Всё очень богато, согласно представлениям Феде о жизни. Стоимость обучения зашкаливала, но многие предлагали больше, чтобы взяли вне очереди. Галка отменила всех учеников и всю помощь. Точнее все ученики и вся её помощь обосновалась в рамках школы. А вот сама школа была без рамок. Золотые детки из богатых семей видели многое, но такое им встречалось впервые. Они думали, что знают всё, но не знали главного – себя.

У Галины Николаевны, ставшей в тридцать три года директором, были условия следующие: на одного ребёнка из богатой семьи, который платит за обучение, приходится один из бедной, которого она выбирает сама. Всего три класса по десять человек: первый, второй, третий.

– Если дело пойдёт, то в будущем году наберём два первых, – говорила Галка.

Зубы у некоторых скрипели, дети некоторых вопили, считая ниже своего достоинства сидеть за партами с нищебродом, а кто-то радостно шёл. Каждый день. Болезни для детей, которые учились в этой школе, становились ужасом, как и каникулы – ведь им надо было сидеть дома.

Принципы у школы были просты: свобода в самовыражении, уважение к окружающим, развитие того, что интересно.

Без казусов и трудных случаев не обходилось. Но тут помогала Зина, свежим взглядом разрешая ситуацию. Девочка явно обладала дипломатическими способностями. Она знала и зналась со всеми и с лёгкостью находила выходы из самых трудных конфликтов.

Но цель у Галины была не просто обучить детей. Ей хотелось воспитать свободными тех, которые, став взрослыми, смогут что-либо изменить в мире. Ей хотелось мира, где не выслуживаются или заслуживают, а где люди творят в радости, потому что каждый занят тем, что интересно именно ему.

«Шикарная школа!» – все, как один, резюмировали родители в мае. А так как ровно половина родителей была очень известной и влиятельной, то шумиха в прессе была знатной. Очередь в школу Галины стала больше. Федя предложил развиваться. Галка боялась упахаться.

– Нам нужны кадры. Я одна не смогу держать руку на пульсе, и тогда умрёт идея в зародыше. Её испоганят и затопчут плохой реализацией в других местах.

Федя согласился и организовал школу для взрослых.

– О будущем нужно думать сейчас.

Через девять лет состоялся первый выпускной школы «Свободные дети». Галке исполнилось сорок один год. К тому времени у школы было уже десять филиалов и в общей сложности насчитывалось более пятисот учеников.

Школу не раз порывались закрыть – очень уж она выделялась на фоне общего образования. Но поддержка была слишком влиятельной, а знание законов Галки безупречными, чтобы эти попытки удались.

Вопреки ожиданиям Федя мужем Галины не стал, зато стал заместителем министра образования, обрёл цели, себя и любимую супругу – соратницу в деле, которым он горел. А хотел он немало – изменить систему образования и шёл к поставленной цели, как бульдозер – медленно, но верно.

Галина, став истинной бизнес-леди, возглавляющей множество проектов, внутреннюю свободу не потеряла, благодаря одному рецепту. Она делала не то, что «надо», а то, что хотела, в рамках законодательства, конечно. А это законодательство, нет-нет, а менялось, благодаря Феде, имевшего влияние в нужном месте и в нужное время.

Галину многие не любили и завидовали. Некоторые пытались повторить её успех, но не могли – она была непредсказуема и слишком быстро менялась, следуя порывам своего сердца или подсказкам дочери.

Зина выросла красавицей, ценящей себя и любящей жизнь. Она как раз говорила своё последнее слово, как выпускница:

– Детей в нашем мире не считают за людей, навязывая им то, что им не надо и никогда не понадобится. Взрослые боятся давать нам свободу из-за того, что связали себя по рукам и ногам и считают, что это единственно возможный выход. Но дверей много, и все они только и ждут, чтобы мы ими воспользовались. Многие боятся, что мы наделаем плохого, не видя, сколько всего нехорошего уже сотворено. Я благодарна своей матери, что она поверила в меня, и не стала навязывать то, что было принято обществом. Она подарила мне главное – свободу! А что я с ней сделаю, это уже моя забота и радость. Потому что свобода не развязывает руки, а дарит счастье истинного проявления человека.

Галина плакала, глядя на свою Зиночку. Её обнимал Николай. Даже Константин пожаловал, но был отправлен к дочери. Галка свободно отказывала тем, кого не хотела видеть, не объясняя и не оправдываясь.

Глава 27. Большущая щель, щепотка честности и крутой вираж в золотую тюрьму со Щёголем

Пальцы барабанили по столу. Брови хмурились. Галине Николаевне надоело всё.

Её дело, которое зажигало последние десять лет, перестало радовать с момента, как дочка вылетела из пространства, названного школой «Свободные дети». Пространства, созданного Галиной, которое теперь не вдохновляло, но бросить было жалко. Ведь столько сил и лет вложено, такой престиж, да и нужна она этим детям, которые в другом месте стали бы изгоями с диагнозами гиперактивности или сверхчувствительности. А здесь они раскрывались и сознавали свою силу и красоту.

В общем, дело было хорошее, полезное для мира, прибыльное, престижное, но… щёлочка разочарования в Галке разрасталась в большую дыру.

Бросив в костёр сомнений щепотку честности, Галина Николаевна признала, что пора уходить. Она перестала ощущать свободу внутри. А без неё она не могла. Это было, как недостаток кислорода – она задыхалась всё больше и больше.

И Галина ушла. Вот так запросто, помахав рукой на прощание ошалевшим коллегам.

Зина маму поддержала, но советовать ничего не стала – своею жизнью занималась одарённая девочка. Это и правильно – всем бы так научиться.

А Галка поняла, что нельзя раз и навсегда выбрать себя, свой путь. Выбирать каждый день приходится заново. К выбранному привыкаешь, привязываешься, и колея заезженной становится, не выпуская дальше, если не делать новое, доверяя себе и своим ощущениям. Но для этого нужна смелость. А у Галки она была, иначе она не смогла бы открыть новую школу, ставшую такой востребованной.

Самое интересное, что Галка не знала, чего хочет. Сердце куда-то звало, но понять куда Галка не могла. А потому ушла в никуда.

Денег у неё было предостаточно, поэтому она укатила на остров заморский к манго и папайе, а телефон дома оставила. Чтобы понять, что говорит сердце, тишина снаружи необходима.

На острове Галка лежала, ела, танцевала, пела, лепила из глины и болтала – благо русских здесь было много, а особо приятно было то, что её не знали. Здесь она была просто Галей. Даже помолодела от этого, загорела, расцвела, свободу почувствовала.

Три месяца провела в райском месте, но понимание, как и желание что-либо делать не пришло. Галка улыбнулась себе и себя обняла, а вернувшись домой всем соскучившимся объявила, что она теперь бездельница – ничего не хочет из предлагаемого, а хочет книжки читать и гулять ходить. Даже щенка завела, чтобы нескучно было. Живность Щёголем назвала – у него грудка была белая, как и лапки с половиной носа, и он так залихвацки ходил, будто на подиуме щеголял.

Галка ему под стать была. За десять лет к модной одежде привыкла – вот и щеголяла по парку вместе с милашкой Щёголем.

Там их и приметили. Точнее первого заметили Щёголя. Ее звали Пуся, и она была покорена – она лаяла на него и бегала за ним, а он лишь задирал нос повыше. За ненаглядной Пусей бегал хозяин, а Галка под стать Щёголю смотрела на облака. Но когда сцена повторилась десятый раз, то хозяева собак обратили внимание друг на друга. И изменилось всё. Они стали гулять вчетвером, при чём смотрели не на ненаглядных собачек, а друг на друга. И досмотрелись.

До ЗАГСа. Его звали Николай Вселодович Гермегамс. Фамилию Галка брать не стала – так и заявила:

– Больше сорока лет была Бураковой. Ею и останусь.

Гермегамс был латыш, но московский. То есть мама и папа у него были латыши, которые познакомились в Москве, где и родился сын. Они были известными в дипломатических кругах и объездили с сыном полмира будучи дипломатами. Сын по их стопам не пошёл. А известность и давление родителей не помешали ему пойти своим путём и начать карьеру предпринимателя. Карьера удалась, бизнес цвёл – так что денег у Николая Вселодовича было немерено, как целей, желаний и внутренней свободы. Вот его свобода и покорила Галку. Впрочем, основным, конечно, стало то, что она разглядела родную душу, как только взор от собаки оторвала.

Это было неожиданно, но приятно. Галка уже ни на что не рассчитывала в этой сфере, а тут такой подарок судьбы, да и время есть, чтобы нырнуть в отношения и подстроиться под плотный график любимого.

Николай Вселодович тоже уже о женитьбе и не думал. Он был старше Галины на десять лет и довольствовался случайными связями, не находя в окружавших женщинах главного для него – их самих и пламя свободы в глазах. А вот этого у Галки было навалом. Оказалось, что состоявшимся людям не надо ничего друг другу доказывать, объяснять или попрошайничать. Им просто хорошо вместе. Без сцен и выяснения отношений.

Это хорошо неожиданно переросло в брак, и Галка переехала к мужу, где увлеклась готовкой, наведением уюта и глажкой мужу рубашек.

Её не узнавали, говоря, что ей скоро надоест. Ей и надоело, но не так быстро, как думали другие. Прошло целых семь лет супружества, полного гармонии и любви. Николай Галку на руках носил в прямом и переносном смысле, баловал страшно, а она радовалась, пока не ощутила, что сердце не поёт от чувства свободы.

Колея стала заезженной. Пора было выходить на следующий круг.

Нравилось ли Галке рушить привычный порядок? Да, кто её знает. Просто она слишком хорошо знала и помнила, что бывает, когда управление поездом своей жизни отдаешь в чужие руки, повинуясь привычке, которая становится второй кожей и не даёт меняться. Можно в такие моменты выбрать удобство привычной жизни, побояться перемен, сказать себе «зачем менять шило на мыло». Но поток жизни не стоит на месте. И отказ от перемен сродни плотинам, которые не дают течь жизни и приносить невероятное. Галка ощутила силу потока, которая принесла её в объятия Николай Вселодовича, а теперь звала дальше.

Гермегамс опешил. Ему-то было хорошо. И вообще статистика говорит, что перемены мужчинам даются, ох, как трудно. И он воспринял неоформленное желание супруги в штыки: «дескать, если ты меня любишь, вари борщи, гладь рубашки, а из дома только в кино или театр. Ни о каких делах речи быть не может. Денег у нас полно – ради чего стараться».

Галка мужа любила. И кандалов по началу не заметила – золотыми они были и словами любви сильно украшенными. А когда опомнилась, то оказалась связанной по рукам и ногам, да в золотой тюрьме запертой – ради неё самой же, как обычно оправдываются горе-тюремщики.

Глава 28. Ъ – время проявить твёрдость

Николай Вселодович Гермегамс был любящим тюремщиком. И тюрьма-то была золотая. При таких условиях большинство бы сказало «с жиру бесятся», и Галина бесилась. Но это было не с жиру, а с недостатка свободы, который перекрывал кислород, не давая дышать.

Разрывать семь лет брака, да ещё с любимым мужчиной, было сложно. Но иного выхода не было – Николай не признавал иных стремлений жены, кроме направленных на его персону. Что говорить, привычка – вторая натура. К тому же он и не знал ту Галину, которая основала школу и делала, как ей нравится везде и всюду. Просто ей семь лет нравилось гладить рубашки и ждать мужа с горячим ужином. Но это стало утомлять, хоть муж и остался любимым, но Галине захотелось деятельности.

Ей поступило небывалое предложение, которое вдохновило колоссальностью.

Федя-то за эти года на месте не сидел, а рос и вырос до министра образования. И на этом месте он не просто штаны просиживал, а копал под существующий порядок, разлагая его, так сказать, изнутри. И доразлагался, получив полный карт-бланш на перемены.

И с джокером в рукаве пришёл к Галине, которая как раз гладила рубашки. И вручил ей джокера, призывая направлять и наставлять этот долгожданный процесс.

– Я знаю, у тебя полно идей, – сказал он Галке.

Идей действительно было море, а если бы не хватило, то всегда можно было обратиться к Зине. Система образования нуждалась в реорганизации. А у Галки были папки бумаг с планами, как переделать, чтобы стало лучше, эффективнее, а главное, для детей свободнее. Эти папки она регулярно дополняла – всё-таки у неё было много свободного времени. Зачем она это делала? Да, просто нравилось представлять новое. Верила ли она, что может это всё воплотить? Не верила – борьба с системой её не вдохновляла. А тут система уже сама хотела меняться, и она могла делать, что пожелает.

Вот на этом месте интерес к рубашкам пропал. Николай Вселодович восстал, бунт подавил на корню, замков золотых навешал множество. Но ничего не помогло. Любовь Галину держала, но недолго – сердце молило о свободе, а уникальный шанс послужил шилом в одном месте – Галина не могла больше сидеть дома.

– Я тебя люблю, – сказала она мужу. – Но без свободы умру.

И ушла, не хлопая дверью, а вылетев из неё с горящими глазами от открывавшихся возможностей.

Не сразу, конечно, ушла. Всё-таки семь лет и любимый мужчина. Целых три месяца они друг другу нервы мотали, пытаясь объяснить, отстоять, принудить…

Николай хотел, чтобы Галина прежней осталась. А Галка пыталась, чтобы муж её настоящую принял и поддерживал.

А потом они перестали гиблым делом заниматься – других исправлять. Галка перестала. Её другие дела ждали – доселе невиданного масштаба. Государственного.

Силы благо Галина Николаевна накопила много для грандиозных реформ и бумаги, старательно скопленные, принесла в министерство, где стала главным советником проводимой реформы. А помощниками набрала детей, окончивших её школу.

Думать о покинутости стало некогда. А через пару месяцев и незачем – Николай пришёл.

– Я всё понял. Со всем согласен.

Конечно, он не так ясно выразил свою мысль, но суть была именно такая. Ведь он Галку полюбил за её самостоятельность, самодостаточность и горящую свободу в глазах. А когда столкнулся с проявлениями этих стремлений, испугался, попытался остановить любимую женщину. Но всё переосмыслил за два месяца мытарств. Галка обрадовалась и с удовольствием вернулась домой. Но теперь рубашки Николай сам гладил, а ужинать они ходили в рестораны, к тому же зачастую Николаю приходилось Галину ждать. Уж очень часто её задерживали. Но он ждал, иногда заходил – посмотреть, как жена с молодёжью работает. А потом втянулся и помогать стал, своё дело на заместителей оставляя. Показалось Николаю Вселодовичу, что изменение системы образования стоит того, чтобы ради этого бросить всё остальное.

Не раз и не два в этом деле Галине, возглавляющей компанию, пришлось проявить твёрдость. Не зря она на муже тренировалась, а то бы давно бросила начатое. Одно дело на бумаге планировать хорошее, а другое на деле внедрять, сталкиваясь с твердолобостью некоторых, желанием оставить всё, как есть, других, со страхом, что будет хуже, – у третьих. Что говорить, им не только палки вставляли в колёса, но и бомбы на пути закладывали, и подкупали, и слухи порочащие распускали.

Чего только не случилась за два года разработки реформы. А это была только разработка, хоть и полного пакета законов и подзаконных актов, меняющих всё.

Но это была меньшая часть дела. Предстояло принятие всего созданного, а для этого развернули широкую компанию по убеждению, как депутатов, так и общественности.

Кто был горой за предлагаемое, так это школьники. Для них это было из разряда деда Мороза, который вдруг придёт и вручит им небывалое.

– Уроки, которые сами выбираешь. Полностью. От начала и до конца. А в перечень предлагалось включить такие уроки, как тишины и созерцания.

– Отсутствие постоянных классов – дети встречаются на уроках, им интересных.

– Не учителя направляют детей, а дети создают запрос для учителя.

– Нет партам – всё надо пощупать и потрогать. Поэтому ботаника изучается в теплицах, к примеру.

– Предлагалось выгонять не учеников, а учителей, преподающих предмет скучно.

Ещё было много других новшеств, от которых у учителей и части родителей волосы становились дыбом. Но потребителями услуги были-то дети. И компания Галины делала упор на их мнение.

– Почему мы должны слушать учителей и зевать на уроках, смотря на часы?! Почему огромное количество денег бюджета уходит на то, что детям неинтересно и не нужно? Почему большинство школу вспоминают с ужасом? Почему дети не хотят идти в школу прямо сейчас?

Сотни «почему?» неслись от Галины и соратников в прямых эфирах всех телеканалов. И они не просто критиковали старое – предлагалось новое. Двадцать первый век требовал изменений.

Историческое событие произошло первого февраля, в день рождения Галины. Галке исполнилось пятьдесят один год, но не это было главным и не это праздновала Галина с мужем, дочкой, отцом и ещё пятью сотнями человек.

Пакет всех нормативных актов был принят. Они победили!

Но не закончили. Внедрить хорошее намного труднее, чем принять. Но никто и не рассчитывал, что это окончание. Они праздновали победу в первом этапе, готовясь ко второму – повсеместное внедрение школ будущего. Школ свободных детей.

Глава 29. ВолнЫЫЫ людских страхов и раздражения

Внедрение проходило трудно. Иногда невозможно. На местах устроили настоящую партизанскую борьбу. Люди получали инструкции, а делали по-старому. На предъявляемые претензии разводили руками: «Дескать, не понимаем. Пришлите специалистов». И хлопали глазами, а потом смеялись в учительских над глупыми законами:

– Вечно попринимают. А кто их выполнять будет.

С трудом продвинутая реформа не давала результатов. Лишь в отдельных местах итоги были ошеломительные – например, в Москве. Здесь хватило кадров, воспитанных первой Школой свободных детей.

Но Москва – это не вся Россия.

Галка перестала спать. Потом есть. Потом смеяться. А потом ощутила, что опять связана по рукам и ногам.

Как? Чем? Кем?

Это было неожиданно – ведь она делала, что хотела. Ей нравилось. И муж помогал.

Почему же опять перехватило дыхание от нехватки свободы?

Галка знала, что медлить нельзя. Да и не хотела она медлить. Ведь ощущение свободы внутри – это как один из пяти органов чувств, его потеря очень значима. Нельзя не заметить, что пропало зрение или обоняние – так и Галка в пятьдесят один год не могла не заметить пропажи свободы.

Если человек теряет зрение, то навряд ли он продолжает рабочий процесс по-прежнему. Так и Галка не стала. Как ощутила себя крепко связанной, то отпуск взяла – тем более давно не ходила.

И укатила подальше, а телефон дома оставила. Где каталась, к делу не относится, главное, что искала ответ, но не умом – ему-то как раз отпуск полагался, а сердцем, которое о многом рассказать хотело.

И поняла Галка, что привязала себя к результату. Стремлением к желанным переменам во всех уголках страны опутала. Чужими итогами цепями приковала. А не её это дело. Не её! Не её! Это так Галка повторяла и не три раза, а тридцать три миллиона, пока ум не согласился.

Только тогда Галина Николаевна вернулась. Умиротворённой, размеренной, и всё менять начала. Но не в школах повсеместно, а в министерстве.

– Мы законы приняли?

– Приняли.

– Хорошие?

– Хорошие.

– А как их исполняют не наше дело.

– Как???????

Удивление всех коллег было сродни тому, если бы они дракона напротив себя увидели.

– А так. Министерство это не касается. Поэтому я ухожу.

– Что??????

И она ушла, как обычно непонятой, без одобрения и поддержки.

Но ушла Галина Николаевна не на отдых, а просто деятельность сменила – всеобщую сеть детей стала создавать. А что? Соцсетей много – там все сидят, особенно школьники, но не по делу. Но ведь к делам-то их и не пускают.

А Галка поняла, что в выстроенной системе «хорошие законы – школа» не хватает потребителей – лиц, заинтересованных в исполнении принятого. И Галка была на сто процентов уверена, что детям новые законы очень нужны, потому что сильно помогут по жизни. Просто дети об этом не знают и в игры играют, вместо того, чтобы дела делать. Надо дать им шанс.

Но как дать шанс миллионам школьников, когда Галка одна. Ну даже если и не одна, а с помощниками, среди которых муж, дочка, Жоржик (да-да, тот самый Жоржик, он уже несколько лет, как присоединился к этому делу), Федя. Последний из министерства не ушёл, но помогать Галкиным начинаниям жаждал.

Идею новой сети во всемирной паутине предложил Жоржик. И это стало началом новой эры – эры, когда дети перестали быть безропотными и безголосыми исполнителями чужой воли, а стали осознанными творцами. А сил и энергии в этом возрасте столько, что дело пошло значительно быстрее, чем рассчитывала Галка, к тому времени ставшей бабушкой. Зиночка родила очаровательную двойню: Таню и Ваню. Они росли также быстро, как и сеть осознанных школьников, желающих перемен.

А Галка пошла плясать. Ей стукнуло пятьдесят семь лет, когда она почувствовала давящее чувство несвободы. И поняла, что ей надоела эта круговерть! Важные реформы, построение нового будущего и прочее. Вообще-то она женщина! Галка вспомнила об этом и погладила мужу рубашки, а ещё приготовила ужин. Рубашку Николай в тайне выбросил из-за дырки, а ужин благополучно смыл в унитаз. И предложил Галке сходить на танцы. Танцевать ей понравилось, да ещё как, что она решила освоить эту науку более детально – на практических занятиях.

А сеть росла и уже работала без участия Галины Николаевны. Благодаря этой сети школьники узнавали, какими должны быть их школы и меняли их изнутри, беря педагогический состав измором и доскональным знанием законов.

– Ваши действия должны быть неожиданными, новаторскими, но строго в законодательных рамках. Благо эти рамки знающим открывают столько дверей! Но для этого вам нужно стать знающими умом и свободными сердцем. Тогда мир изменится. Не сам. Его измените вы! – рецепт Галины Николаевны был прост, а потому вдохновлял миллионы.

В наиболее трудные места она приезжала лично и танцевала, и говорила. Но не доказывала что-либо директорам или учительскому составу, а вдохновляла их дыханием свободы, которое согревало окружающих людей.

– Вы можете измениться! И войти в новый год новыми! И пойти в ногу со временем. Мир всё равно поменяется. Не сегодня-завтра эти школьники вырастут, а вы станете подобны устаревшим моделям компьютеров, которым место на свалке. Сделайте апгрейд сегодня, и тогда вы станете частью нового мира. Прекрасной его частью!

Речи Галины вдохновляли. Перемены происходили.

А она… Менялась ли она? Постоянно. Но эти изменения не прибавляли ей года или морщин, или страхов, или сомнений. Нет. Свобода разглаживала лицо, делала улыбку шире, а спину прямее. И вот Галина менялась. Окружающие удивлялись, сравнивая Галину в шестьдесят лет с фотографиями, когда ей было пятьдесят, – сейчас она выглядела моложе. Будто сбросила десять лет, будто и не бабушка пятилетних внуков вовсе.

Лучший рецепт по омоложению – внутренняя свобода и полёт души, когда делаешь, что хочешь, невзирая на «должно» и «надо», на чужие мнения и прочее.

А чужих мнений за последние десять лет Галке хватало. При чём отвратительных мнений. Сколько негатива вылилось на её голову, что только твёрдость и уверенность в этом пути помогли всё преодолеть.

Проблемы растворялись, когда она шла путём сердца, не следуя привычным маршрутам. Неизведанные дороги столько страхов и раздражения поднимают со дна других людей. И эта волна не раз обрушивалась на Галку. Если бы она была одна, то не выдержала бы. Но она была вместе со всем Миром, дыханием жизни, её окружали близкие, друзья, и она давно забыла о чувстве одиночества, которое преследовало с детства.

Глава 30. Ь – теперь учимся мягкости

Из бурной деятельности Галку выбросило в семью.

Её муж, Николай Серафимович Гармегамс, был старше. Конечно, ещё не старым – можно пожить, но по неведомым окружающим причинам он решил уйти из нашего мира. Может, где-то его ждали, может, он сделал здесь всё, что хотел – никто не знал точную причину. Но он начал угасать. Это выразилось в диагнозах, врачах и слабости.

Привыкшая быть сильной, Галка и здесь проявила себя во всей красе. Она начала мужа спасать. Успехи сменялись неудачами, Николая мотали по дорогим клиникам и всевозможным процедурам, а он…

Проявил силу. В последний раз. Стукнул кулаком и затеял важный разговор:

– Мне пора.

Галка всхлипнула:

– Ты нужен мне здесь.

Николай обнял жену:

– Я буду всегда рядом. Столько сколько захочешь, – и он прикоснулся к щеке жены. – В твоём сердце.

Галка помотала головой:

– Мне так не подходит. Я хочу чувствовать тебя, говорить, обнимать и всё остальное.

– Не всё в твоей власти.

Галка вскочила:

– Ты просто сдался! Устал бороться, я понимаю. Поэтому борюсь за тебя.

Николай усмехнулся:

– Нет. Просто я знаю чуть больше, чем ты.

– Не понимаю, – по щекам Галки текли слёзы.

Николай сказал:

– Тогда послушай меня. Ты привыкла следовать за своим сердцем. Помнишь?

Галка кивнула.

– А моё теперь говорит о том, что мне пора. Просто пора. И в этом нет причин, и нет смысла бороться. Знаешь, чего я хочу?!

– Чего? – Галка смотрела во все глаза на мужа.

– Наслаждаться. Мне надоели врачи и процедуры. Мне надоело быть рядом с воительницей. Мне надоело, что ты хочешь решать за меня ради моего же блага. Я большой мальчик, и знаю, чего я хочу.

Галка сжала кулаки, а Николай продолжал:

– Просто побудь рядом со мной оставшееся время не спасительницей, а мягкой любящей женщиной. И отпусти с лёгким сердцем. Я здесь был счастлив. Пути господни неисповедимы и каждому своё время. Моё пришло. Прими. Просто прими.

Галина Николаевна в тот день убежала от мужа и ходила по московским улочкам, ничего не видя вокруг. Она смотрела внутрь себя и искала честность не перед собой, а перед Николаем.

Галка уже полгода воевала за мужа, бросив все дела. Но ради кого она воевала… Ради него?

Или себя?

В ту ночь она не легла спать – слишком глубоко нужно было заглянуть и кристальную честность проявить.

Звёзды помогали, как и тишина. Галка была столько времени сильной, а в ту ночь нашла слабую часть – маленькую девочку, которая боялась потерять родного человека.

И хоть она знала, что жизнь с потерей физического тела не заканчивается и что всегда есть что-то большее, о чём знают люди, но… чтобы признать, что она не всесильна и не может контролировать чужую жизнь, нужно было всё мужество.

И она проявила его – признала, что своими действиями лишала мужа свободы. Это был конец сильной женщины. Но благодаря этому не проявилась слабая женщина.

Галка на седьмом десятке осознала важную вещь – она разная, как река, и любому проявлению нужно давать место. Это свобода – не прятать свои части, которые болят, а явить их миру для исцеления и творения.

Сейчас Галка сдалась и покорилась чужой воле, стала слабой в глазах многих не ради себя, а ради мужа. И открыла ему сердце, в котором жило так много любви. А Николай Серафимович даже не подозревал об этом – он иногда думал, что проекты для Галки важнее него. Но как не могла быть правая рука быть важнее левой, так и Галка никогда не ставила выше и главнее мужа или работу. Она была единой и вмещала много любви, о которой никто не подозревал. Даже она сама.

Теперь этой любовью наполнились дни Николая и Галки, в которых они жили не будущим, а настоящим, посвящая каждое мгновение друг другу.

Свобода человека не только в том, чтобы жить, как ему нравится, но и в том, чтобы позволять другим делать, что они хотят. Даже если они хотят уйти. Больно признавать, что внешне от тебя ничего не зависит. И Галка плакала при муже и без него. Но когда слёзы вымыли страхи и боль от предстоящего расставания, внутри всё заискрилось от истинной свободы – без привязок к конкретным людям и вещам.

Галка стала радоваться тому, что есть, а не грустить о том, чего лишится.

Вопреки прогнозам врачей, порочащим уход в течении пары месяцев, Николай прожил ещё полтора года. И всё это время Галка была только с ним. Она заново научилась гладить рубашки и готовить то, что любит он. А ещё в то время было много чего.

И бессонные звёздные ночи с разговорами обо всём.

И многочисленные поездки туда, куда хотел Николаю.

И его рука, которая ободряла Галку.

И глаза, которые оставались прежними, несмотря на увядающее тело.

И пикники у моря вдвоём.

И полёт на воздушном шаре.

И танцы под дождём.

И сбор земляники, когда они ушли далеко и заблудились.

И много цветов, которые дарил Николай.

И расставание почти со всеми вещами. «Я хочу остаться лишь в твоём сердце», – объяснял Николай. Он даже продал и свои квартиры, и дом, и машины. «Ты будешь грустить здесь одна. Ведь каждая вещь помнит меня». И Галка приняла это, хоть и любила их квартиру. Но она любила её вместе с ним и не представляла, какой она станет без него.

И… много чего ещё было в те полтора года – так много не было за всё время, что они прожили вместе. А ещё была глубина, в которую супруги нырнули и где открыли несметные богатства, которые хранили так глубоко, что сами и не подозревали об этом. Это были богатства любви. Но не той, когда они встретились. И не той, которая бывает в юношестве. И не той, с какой они жили много лет. Это была другая любовь и такая невероятная, что поразилась и Галка, и Николай. А другие не поразились – просто они не могли её понять. И ведь о ней нельзя было рассказать – только почувствовать, когда придёт время. Эта любовь стала созревшим плодом невероятной сочности и бесподобного вкуса – плода, который могут взрастить истинно любящие и полностью открытые сердца. А познать такую любовь можно лишь в том возрасте, когда некоторая молодёжь считает, что жизнь прошла и всё самое хорошее осталось позади.

Каждое мгновение с мужем Галка сохраняла в сердце, как бесценную жемчужину.

Николай тихо ушёл во сне. Плакала ли Галина? Конечно. Но это не меняло ощущение полёта мужа – ведь он вернулся в те миры, куда хотел и где сейчас счастлив. А ей туда пока рано.

Глава 31. Э-ге-гей! Эффектное возвращение и необходимый элемент

То, что Галка ещё нужна здесь, она знала точно. Об этом говорила и куча идей, роящихся в голове, и множество планов, которые хотелось сделать, и прорва энергии, бурлящая внутри.

Школы. Свободные дети. Смена сознания. Всё это вдохновляло Галку по-прежнему.

Полностью выпав из процессов на два года, она в них занырнула в один день – так, как будто и не было перерыва. А все остальные вздохнули с облегчением – они заметили разницу.

Галина Николаевна была необходимым элементом. А может, катализатором. В её присутствии все процессы ускорялись и летели в неведомые дали согласно действующему законодательству.

А ускорение требовалось. Кое-где школы за эти годы показывали ошеломляющие результаты. Но это были те школы, которые полностью внедрили новшества – где новаторские изменения поддерживало руководство. Но кое-где руководство вставляло палки в колёса нового времени, хватаясь за старое, как утопающие – за спасательный круг. И в особо жёстких местах даже сеть школьников не могла помочь.

Всероссийская сеть школьников, не играющих, а творящих новый мир, получила негласное название среди детей «Творцы реальности». Это название так понравилось Галке, что оно с её подачи стало официальным. «Всероссийская Сеть Творцов реальности» – звучало громко и высокопарно. Но практическая польза от этой идеи так и могла бы остаться утопией, если бы не всепоглощающая вера Галины Николаевны в детей.

Она верила им и в них, а не «умным» взрослым с тысячью логических доводов.

– Да, ум и логика – это прекрасно, – говорила она. – Но дети чувствуют сердцем. А сердце в отличии от головы никогда не ошибается.

Галка не только учила доверять сердцу, она и сама безоговорочно верила ему.

А оно говорило о том, что дети, в чьих глазах горит желание жить в лучшем мире, чем сейчас, правы. И они могут всё изменить. Просто у них нет шансов попробовать – мир в руках взрослых, которые не хотят делиться властью.

А Галка хотела. Конечно, не отдать всё на усмотрение детей, а стать полноправными партнёрами, которые заинтересованы в одном результате. И она верила, что это возможно.

Федя был связан законами и министерскими актами. И несмотря на то, что он верил Галке, полностью распоряжаться собой не мог. А Галка могла. К тому же теперь она была превосходно обеспечена. До этого она была очень хорошо обеспечена. После же смерти мужа всё отошло ей, а у него денег оказалось значительно больше, чем она думала, и значительно больше, чем ей и её семье нужно было в ближайшие десять жизней.

Яхтами, вертолётами, виллами и прочими признаками очень богатых людей Галка не увлекалась. Это всё сильно ограничивало свободу. Ведь за любой собственностью уход нужен, а значит, туда надо мысль направлять и время. Галкина же голова и время были заняты «Всероссийской сетью Творцов реальности» и свободными детьми, а значит, имеющиеся средства потекли туда.

С деньгами свободу проще обретать, чем без них. Да и учиться воплощать идеи с деньгами проще. Как и ошибки совершать. Не получилось? Ещё попробуем! А ведь могло быть и так: копили деньги, последнюю рубашку сняли и не получилось… А пробовать дальше не на что. Какой же здесь Творец? Депресняк один. Ведь после этого и у взрослого руки могут опуститься – не то, что у детей.

Так что вернулась Галка к деятельности очень эффектно. Большие деньги для многих важнее чистых помыслов.

И сеть школьников приступила к работе. Пока Галка отсутствовала, сеть набралась, но по-настоящему работать не начала. Какого-то элемента не хватало. Может, и Галки, может, и денег, может, просто время подошло. Но Галка считала, что всем не хватало веры. А у неё она была и её хватало на всех.

Один за другим в сети рождались проекты. Проводилось голосование по выбору перспективных и нравящихся большинству предложений. Голоса считались онлайн с полной открытостью. Ни один школьник не хранил свой выбор в тайне. Если голосуешь, значит, голосуешь открыто с обоснованием «почему» – это правило сети соблюдалось неукоснительно и обосновывалось Галкой просто:

– Время, когда нельзя выражать своё мнение открыто, прошло. Мы за честность! Мы за свободу выражения! Мы за принятие непохожести! Да, мнения могут быть различными и нам нужно научиться не воевать за своё, а признавать, что мы могли не увидеть лучший вариант. К тому же всё подтверждается делами. А ошибки? Лишь повод продолжать работу дальше.

Во всероссийской сети Творцов учились открытости и свободе. Дети старались быть открытыми не только своему сердцу, но и сердцам окружающих – ведь каждый хотел лучшего. А ещё они старались быть свободными в выражении своего мнения и вере, что всё можно изменить.

Галка знала, что для каких-либо серьёзных проектов нужно время. А где его взять школьнику, особенно в старших классах?! Ведь всё время отдаётся учёбе и отдыху от него, когда тупо дети жмут кнопки, чтобы забыться.

Да, за эти годы образование претерпело серьёзные изменения, развернулось лицом к детям, по крайней мере на бумаге. Но… работы ещё, ох, как много. И взрослые не хотят её делать, а у детей не хватает времени.

Предложение всероссийской сети Творцов реальности о разработке игры, в результате прохождения которой легко сдать все предметы за класс, вызвало неверие.

– Играть и учиться? Не может быть.

– Не реально!

– Ха! Посмотрим на ваши оценки в конце.

И это говорили не взрослые.

Но Галка учила верить себе, а не голосам со стороны. На все возражения она говорила:

– Предлагайте. И тогда займёмся вашими предложениями.

Конечно, были и те, кто подобной идеей загорелся – не только дети, но и взрослые – вчерашние выпускники школ и институтов.

На разработку игры ушло пять лет. В это время многие потирали от удовлетворения руки: сбылись их предсказания – зачахла сеть Творцов, так и ничего и не сделав. Громкие слова легче говорить, чем мир менять.

Когда Галке исполнилось шестьдесят семь лет, игру презентовали.

Она была интересной, яркой, захватывающей. Скучного там не было ничего. Но она давала результаты – экзамены сдавались блестяще.

Всего лишь игра… Всего лишь дети… У которых появилось свободное время!

Э-ге-гей!!! Теперь потирала руки Галка, предвкушая. Только не подумайте, что на ней всё держалось. Нет. Она была будто звездой, которая освещала путь многим, которая обнадёживала в тёмные ночи и которая грела, когда терялась надежда. А шли дети и уже молодые взрослые сами – шли каждый к своей мечте, которые все вместе строили новый мир.

Глава 32. Юбилей, Юность, Юриспруденция, Юра, Юля и множество изменений

В школах, которые не шли в ногу со временем, сохраняя старые подходы к обучению, становилось делать нечего. Школьная программа прекрасно и без скучного заучивания осваивалась при помощи игры «Нет зубрёжке!», и ученики зачастую знали больше учителей.

Учителя злились. Учителя раздражались. Учителя ругались. Даже двойки ставили. Но любые оценки ниже пятёрок учениками, прошедшими уровни за свой класс, оспаривались. В игре ещё и юриспруденция преподавалась – не вся, конечно, а та часть, которая нужна была для отстаивания своих прав, в данном случае прав на отличные оценки.

Почему игра давала результаты? Новые методы обучения через образы и понимание оказались намного эффективнее.

И тогда старой системе наступил конец. Ведь её держали люди, доказывающие, что по новому дети будут необразованными. А теперь эти дети сидели перед ними и знали больше. Это было поражение по всем фронтам с полной капитуляцией старой гвардии.

Новая система образования вышла из детства и расцветала в юности, окрепла, набрала сил – теперь с ней нельзя было не считаться.

Галка же подошла к юбилею. Ей исполнялось семьдесят лет. День рождения обещал быть шумным – очень много людей хотело поздравить, поблагодарить, среди них был даже президент. Но Галка не была бы Галкой, если бы не сделала по-своему – так как учила всех детей, которые были для неё родными. Раньше это обижало Зину и внуков – ведь им не уделялось должного внимания. Пока они не поняли – Галка не принадлежала кому-либо, она принадлежала себе, а поэтому всему миру.

Галина Николаевна объявила, что единственным подарком который ей нужен и который она примет, будут новые изменения в системе образования и дала всем интересующимся откопированный подробный вариант предложений. Говорят, что список тут же дошёл до президента и, конечно, же его тут же опубликовали во Всероссийской сети Творцов реальности. Сама же Галка скрылась в неизвестном направлении – говорили, что она поехала в сторону юга.

Во время отсутствия Галки общественность приходила в себя от шока после изучения новых предложений. В мелочи мало, кто вникал, а главное всех поразило – Галка предлагала школы ликвидировать, как устаревший элемент действительности. Многие считали, что хорошо, что она уехала, иначе… некоторые бы не сдержались и ликвидировали саму Галку. Общественность кипела, ожидая возвращения виновницы, чтобы закидать её камнями, а лучше распять на кресте. Но Галка не возвращалась.

Она не вернулась и через месяц, и через два, и через год. Пар весь вышел, возмущение выкипело, и даже самые злющие и неверящие вчитались наконец в остальные предложения Галки. За это время образовался целый центр, который поддерживал предлагаемую реформу. Конечно, её дополнили, конкретизировали, расширили и теперь всем интересующимся объясняли, как, почему и что в итоге.

Центр возглавила семья – Юра и Юля Юденцовы. Они знали Галку уже много лет и были выпускниками одной из первых школ свободных детей. Теперь свободные взрослые предлагали убрать то, что продолжало ограничивать свободу.

Предлагалось школы утилизировать и распространить сеть образовательных центров. Но не для детей. Для всех. Каждый самостоятельно выбирал, чему учиться. Обучение по разным направлениям длилось разное время, сколько требовалось. В любой момент можно было прийти в центр и освоить новую профессию. Всю жизнь не заниматься одним делом становилось социально одобряемым поступком и даже финансируемым государством. Потому что центры предлагалось сделать бесплатными, да ещё и доказывалось со всеми цифрами, как это сэкономит бюджет.

Близились выборы президента. И он должен был сделать свой выбор: за или против новшеств. Конечно, у предлагаемых изменений были как противники, так и сторонники. Кого больше, подсчитать никто не мог.

Действующий президент после долгих колебаний сделал ставку на сохранение школ. А Юрий Юденцов тут же баллотировался и своей основной программой избрал реформу.

Именно в этот момент вернулась Галина Николаевна Буракова. Она вошла в штаб избирательной компании и сделала всё, что в её силах. Конечно, не её заслугой стала победа Юрия Юденцова – за него проголосовали люди. Её заслугой стало то, что во Всероссийской сети Творцов Реальности, которую уже давно наполняли не только школьники, проходило открытое голосование. Каждый шёл не только в привычные избирательные участки, но и обосновывал свой голос открыто в сети, где также открыто считались результаты. В таких условиях ни о каких подтасовка голосов не могло быть и речи.

Юрий Алексеевич Юденцов победил и начал не с образовательных реформ, а с изменения системы голосования.

– Нам нужна открытость во всех сферах! И прежде всего в выборах. Ни один человек не должен сомневаться, что его голос пошёл не туда.

А Галина Николаевна Буракова объявила о своём уходе:

– Мне уже семьдесят один год, и я вижу, что новая реальность в надёжных руках, а истинных Творцов прибавляется с каждым днём. Меня же зовёт ветер. Он нашептывает не о деятельности, а о безделье, о тишине в общении, делах и планах. Но я чувствую, что там таится что-то новое и неизведанное. Туда меня зовёт сердце, и туда я отправляюсь. Не всё время Мир менять, не всё время шокировать окружающих. Пришло время просто быть без планов и контроля. Я приношу извинения своей семье – они точно не получили стандартную маму и бабушку, которая печёт пирожки и живёт жизнью внуков. Потеряла ли я что-то? – Галка пожала плечами. – Наверняка. Все мы что-то теряем, когда выбираем путь. Ведь все другие дороги остаются позади, а сколько там шансов и возможностей. Но всё успеть невозможно. И я счастлива, глядя на дорогу, по которой шла. Почему? Потому что она была моей. Во многом непростой, необычной, шокирующей, требовалось много сил, чтобы идти по ней. Но движение вперёд приносило мне счастье, а сердце радостно стучало, что я иду туда, куда оно зовёт. Поэтому, я надеюсь, я научила родных, да и всех других людей, с кем работала бок о бок и которые становились родными, главному: верить себе и своему сердцу. Моё сейчас хочет тишины и времени наедине с собой и самыми близкими, а это, конечно, моя семья. Они долго ждали меня.

Речь Галины Николаевны Бураковой транслировалась по всем каналам. Её биографию изучали в школах, правда, их скоро не стало. Юрий Юденцов не сидел без дела. А в образовательных центрах не учили тому, что неинтересно и тому, что не надо.

И это было здорово – вспоминать о силе и мощи кумира можно только, когда силы и мощи нет у людей сейчас. А у окружающих она была. Не у кого-то одного или двух, а у многих – ведь они были Творцами и творили новую реальность.

И это, к чему стремилась Галка.

Глава 33. Яхта, Ярослав и ясность. Конец пути Галины Николаевны Бураковой

В восемьдесят лет Галины Николаевны не стало. Но причиной была не смерть. А рождение.

Вместо Галки родилась Ядвига.

Где родилась? Как родилась? Разве такое возможно, чтобы в восемьдесят лет рождались?

У Галки было возможно всё, тем более в новом мире, который разворачивал реальность настолько чудесным образом, что если бы Галке рассказали об этом лет пятьдесят назад, она бы решила, что это сказки.

Система образования дала начало глобальным переменам. А каждый человек, ощутив себя творцом реальности, больше никогда не перекладывал ответственность на других. А так как этому учили в детства, то людей, любящих свалить вину на кого-то, становилось меньше с каждым годом. Росло же количество людей, отвечающих за мир вокруг. Теперь не пеняли на правительство. Если что-то хотелось изменить, то люди брали и меняли сами.

Грязно в лесу? Организовывали уборки.

Мусора много? Изобретали биоразлагаемую упаковку.

Кто-то голодает? Кормили.

Дорога в ухабах? Делали.

Уже рассматривался вопрос про ликвидацию правительства. Зачем нужен кто-то, чтобы следил за порядком, если люди сами следили?! Суды упразднялись – в них почти никто не ходил. Некогда было – каждый сам творил свою реальность. Галка этого ничего не видела. Лишь по рассказам друзей и родных знала.

Почему?

Да, просто её в России не было. По большому счёту её нигде не было. Она плавала на яхте по всему свету. Компанию ей составил (или она ему) её внук – Ярослав.

Как сама потом определяла Галка это был период яркости. Яркости Мира. Он проявился перед глазами Галки во всём великолепии, и она впитывала его красоту. А восхищение, льющееся из неё, дарило восторг многим. Потому что о плавании знал весь мир. Никого не слушая, кроме небольшого круга близких людей, не смотря новости, Галка делилась увиденным со всеми.

Как?

Средства связи к тому времени усовершенствовались сильно. И фотографии, видео, стихи Галки дарили незабываемые впечатления людям, а главное, вселяли веру, что и они так могут.

Галка, благо финансы позволяли, регулярно отправляла незнакомцев в разные уголки мира.

Для этого достаточно было написать рассказ на тему: «Почему я хочу поехать туда-то» и отправить Галке. Авторов рассказов, которые затрагивали сердце, Галина Николаевна отправляла в выбранные ими места.

Это было время, когда свобода распространялась со стремительной скоростью. Будто ветер разносил семена не только по всей России, но и по всему миру. А, может, это Галка, путешествуя, заражала всех своей свободой…

Точно известно одно. Целых пять лет Галка провела в плавании на яхте. Сначала с Ярославом, потом одна. В тот период она начала писать стихи. Строчки дарило море, звёздное небо, ветер, свобода и её сердце. Многое люди не понимали, потому что эти дары Вселенной осознавались значительно позже.

В этот же период Галка стала чувствовать.

Подходил к ней человек, а она чувствовала его мысли: плохие или хорошие. Видела, какие его разрушают, а какие пользу приносят, и знала, что ему изменить нужно, чтобы жизнь по-другому пошла.

Она испугалась. Вот так сразу взять людям и сказать, что ты видишь? А, может, не поверят? Или обозлятся, что теперь секретов нет?

Но сердце не обманешь. Коли чувствовать стал ясно, то это не спрятать. Это дар, который помогать должен.

Когда Галка это поняла, то к смерти стала готовиться – с собой прежней настала пора попрощаться и отдаться миру.

Так в восемьдесят Галкиных лет родилась Ядвига – женщина, переставшая иметь прошлое. Какое прошлое, когда в ней была вечность?!

Женщина, отрёкшаяся от всего мирского. Какие деньги, когда ей доступна Вселенная?!

Женщина, не имевшая семью. Семьёй для неё стал весь мир.

Женщина, не ограниченная временем. Ведь она познала бесконечность.

По ней нельзя было сказать о её возрасте, национальности или характере. По ней ничего нельзя было сказать. Как и запомнить её лицо или цвет глаз. Люди, общавшиеся с ней, запоминали только невероятно чудесный свет, исходивший от неё. Под ним растворялись все проблемы, внутренняя чернота. Человек будто заново рождался и выходил после встречи новым.

Она никогда не принимала никого дважды. Запачкаться можно снова. А значит, это желание человека. Она не стиральная машина – грязь отмывать. Она была зеркалом, показывающим истинное Я человека. А следовать ли ему или нет, каждый решал сам.

Не следовать становилось всё труднее. Мир менялся стремительно. Таких, как Галка, становилось всё больше. А значит, всё труднее было остальным держаться за страхи, сомнения, злость, неверие, ложь, зависть. Они растворялись под светом новых людей.

Я уверена, что дело не в Галке. Что Мир бы изменился без неё. Мне кажется, что если рассмотреть любую судьбу того времени, то окажется, что каждый стал теми изменениями, которые позволили построить новую реальность.

Я же рассказала о Галке просто потому, что в её жизни ничего не предвещало тех событий, которые стали случаться. Но ведь не было ни одной случайности – всё она создавала сама, каждый раз заново выбирая следовать путём сердца. И это не значит, что просто – это значит, что дорога ведёт туда, куда надо.

Что касается Ядвиги, то её след потерялся. Я думаю, что она сама так хотела. Времена кумиров и поклонения прошли. Наступило время расцвета каждого. Изучения прошлого не влияло на будущее. Новое строилось не умом, а сердцем. А для сердца все равны. Уж кто-то, а Ядвига знала это. Её мать, отец дочки и многие-многие другие были ничем не лучше и ничем не хуже её. Главное, они были. В своё время и на своём месте. А потом пошли дальше. Пошла ли дальше Ядвига?

Конечно! Просто неизвестно в этом мире или другом. Но не всегда нужно всё знать. Я уверена, что этой истории вполне достаточно.

Я так и вижу её: она машет мне, когда я уплываю на яхте от её острова. А я любуюсь стройной женщиной в белом сарафане до пят и с белыми длинными волосами. Она сказала всё, что нужно. И мне не жаль расставаться. Мне радостно, что я живу в этом мире, где есть Ядвига и где живут такие вот Галки, Федьки, которые меняют мир. И пусть эти изменения пока не заметны нам, главное, что они происходят. Так говорит Ядвига. И я ей верю.

Оглавление

Глава 1. Ааааа. Первый звук

Глава 2. «Ба-ба-ба» – противная была

Глава 3. Витька везде – достал уже

Глава 4. Гиря – смотрим на мир шире

Глава 5. Дом – что хорошего в нём?

Глава 6. Егоза – это хорошо или плохо?

Глава 7. Ёж?! Кто его к нам принёс?

Глава 8. Жесть – ограничений не счесть

Глава 9. Злоключения Зинаиды и рождение зависти у Галки

Глава 10. Ииииии… И зачем я здесь?

Глава 11. Йогурт и йод – гремучая смесь с большими последствиями

Глава 12. Концерт матери, как конец спектакля под названием «детство»

Глава 13. Лёня, Лёша и Лена. Третий лишний? Или лишние лимоны?

Глава 14. Мать… Не могу тебя послать?! Морок хорошести и место под солнцем

Глава 15. Невезучая, ненужная и не умеющая говорить «нет»

Глава 16. Опа. Что ж получилась такая ж…

Глава 17. На сцену выходит папа. Неожиданно, потому что первый раз

Глава 18. Реальности роста и решительность с родственниками

Глава 19. Сложное задание или самостоятельность, свобода и счастье

Глава 20. Тьма возможностей и тьма внутри

Глава 21. Уборщица. Разве это успех?

Глава 22. Фея, Фурсик, Федя и фигня полная

Глава 23. Хаять всё, встретить хулиганов и познакомиться с Хреном Хреновичем

Глава 24. Ценности и царство цветов жизни со своими порядками

Глава 25. Чаяния, чувство несвободы, честность и чудеса

Глава 26. Шикарная школа и шумиха в прессе

Глава 27. Большущая щель, щепотка честности и крутой вираж в золотую тюрьму со Щёголем

Глава 28. Ъ – время проявить твёрдость

Глава 29. ВолнЫЫЫ людских страхов и раздражения

Глава 30. Ь – теперь учимся мягкости

Глава 31. Э-ге-гей! Эффектное возвращение и необходимый элемент

Глава 32. Юбилей, Юность, Юриспруденция, Юра, Юля и множество изменений

Глава 33. Яхта, Ярослав и ясность. Конец пути Галины Николаевны Бураковой