«Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана (fb2)

- «Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана 1959K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Викторович Мелехин

Александр Мелехин
«Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана

Сергею Ивановичу (Серому) Степанову

посвящается

© ООО Издательство «Питер», 2022

© Хлапова В. А., 2022

* * *

Предисловие

Основой власти во всех государствах… служат хорошие законы и хорошее войско.

Никколо Макиавелли^[1]

Чингисхан не только покрыл себя неувядаемой славой Великого завоевателя, но и стяжал себе лавры Великого законодателя.

Последнее представляется почти невозможным, если взять в расчет его беспрерывные войны.

Франсуа Пети де ла Круа^[2]

Талант военного строителя и полководческий гений Великого Монгола давно общепризнаны. Но Чингисхан как выдающийся законодатель и его Свод монгольских имперских законов, «Книга Великой Ясы», вне монголоведческого сообщества до сих пор практически неизвестны. Восполнению этого пробела и посвящена эта книга.

К сожалению, до нашего времени не дошел полный, подлинный список «Книги Великой Ясы». Однако монгольские, персидские, китайские, сирийские, египетские, корейские, армянские и западноевропейские авторы в своих сочинениях, которые далее будут цитироваться, утверждали, что такие списки существовали, публиковали отдельные фрагменты этого Свода монгольских имперских законов, пытались восстановить его состав и структуру

Оценивая перспективы данной работы, Г. В. Вернадский^[3] подчеркивал, что «впредь до открытия полного подлинного текста „Книги Великой Ясы“ нет возможности установить первоначальный порядок ее отделов и статей. Можно, однако, хотя бы приблизительно установить общий круг предметов содержания Ясы („Книги Великой Ясы“. — А. М.) и таким образом судить о размахе правовой мысли ее творцов — Чингисхана и его ближайших сотрудников»^[4].

Не было у Г. В. Вернадского однозначного ответа и на вопрос об источниках «Чингисовых идей имперского государства и имперского права»^[5]. Однако задолго до него современники Чингисхана давали собственные ответы на этот вопрос, в зависимости от мировоззрения и обусловленных им религиозных убеждений, называя мифические источники «обобщенной мудрости» Великого Монгола.

Так, согласно армянскому летописцу иноку Магакию^[6], «когда монголы изнурены были жалкой и бедственной жизнью, их осенила внезапно здравая мысль: они призвали себе на помощь Бога, Творца неба и земли, и дали ему великий обет — пребывать вечно в исполнении Его повелений. Тогда, по повелению Бога, явился им ангел в виде орла златокрылого и, говоря на их языке, призвал к себе их начальника, которого звали Чангыз (Чингис. — А. М.). Этот последний пошел и остановился перед ангелом в виде орла, на расстоянии брошенной стрелы. Тогда орел сообщил им на их языке все повеления Божии. Вот эти божественные законы, которые он им предписал и которые они на своем языке называют Ясак: во-первых, любить друг друга; во-вторых, не прелюбодействовать; не красть; не лжесвидетельствовать; не быть предателями; почитать старых и нищих; и если найдется между ними кто-либо нарушающий эти заповеди, таковых предавать смерти. Дав эти наставления, ангел назвал начальника кааном (императором. — А. М.), который с тех пор стал прозываться Чангыз-Каан (Чингисхан. — А. М.). И повелел ему ангел господствовать над многими областями и странами и множиться до безмерного числа. Так это и случилось»^[7].

А.-М. Джувейни^[8], рассматривавший боговдохновенный разум Чингисхана как источник «Книги Великой Ясы», в своем сочинении «История завоевателя мира» писал: «Поелику Всевышний отличил Чингисхана умом и рассудком от его сотоварищей и возвысил его над царями мира по бдительности и могуществу, то он… из ума-разума своего сочинял то, что было связано с устройством завоевания стран и относилось к сокрушению мощи врагов и возвышению степени своих подвластных… Положил он для каждого дела законы и для каждого обстоятельства правило и для каждой вины установил кару, а как у племен татарских^[9] не было письма, повелел он, чтобы люди из уйгуров научили письму монгольских детей, а те ясы и приказы записали они на свитки, и называются они Книгой Великой Ясы»^[10].

Помимо тех мифических источников «обобщенной мудрости» Чингисхана, о которых писали армянский и персидский летописцы, по мнению католического миссионера Джованни дель Плано Карпини^[11], монголы «имели некоторые предания о том, что называют грехами (проступками, преступлениями. — А. М.), измышленные или ими самими, или их предшественниками»^[12].

Под «предшественниками» Плано Карпини, очевидно, понимал ближайших предков Чингисхана. И хотя католический миссионер, как говорится, зрел в корень и был отчасти прав, глубоко в дебри истории монголов он не лез.

Зато современные исследователи «Книги Великой Ясы» Чингисхана, ставя вопрос об источниках «Чингисовых идей имперского государства и имперского права», считают, что ответ на этот вопрос следует искать, прежде всего, в китайских династийных хрониках, повествующих о раннефеодальных государствах кочевых монголоязычных и тюркских народов, существовавших на территории Монголии^[13].

Основываясь именно на китайских источниках, Н. Я. Бичурин (1777–1853)^[14] в своем кратком историческом обозрении еще в 1828 г. поведал о государственных образованиях кочевых монголоязычных и тюркских народов, живших на территории Монголии, и пришел к следующим выводам о «начале монгольского народа» и зарождении его государственности: «Более чем за двадцать пять веков до нашей эры скитался уже народ сей (монгольские племена. — А. М.) со своими стадами по пустыням, сопредельным Северному Китаю…

При великих военных переворотах часто многочисленные поколения (монголов. — А. М.) переходили с юга на север или с севера на юг, с пределов восточных на край западный и там навсегда оставались…

Вся история народа монгольского свидетельствует, что переходы его поколений из одного края в другой происходили от раздела земель при каждом важном перевороте в сей стране, но ни при одном происшествии (она) не говорит, чтобы вошел в Монголию другой народ, отличный от коренного и по происхождению, и по языку, — [и в этом] неоспоримое доказательство единства монгольского народа и в самой древности…

Монголам известен один только образ правления — удельный. Они разделяются на поколения или уделы, называемые аймаками. Целое государство или народ (улус. — А. М.) получает у них название от имени господствующего дома, а каждый аймак — от владетельного поколения (племени. — А. М.). С падением владетельных домов народ их не теряет своего бытия, но с переменою оных получает только новое название.

Сим образом один и тот же монгольский народ существует от древнейших времен до ныне под разными только именами… При династиях Цинь и Хань — хунну и гунну. Потом он носил попеременно имена сяньби, жу-жу (жужан), кидань, татань (дада. — А. М.), монгол…»^[15]

Основываясь на тех же источниках, что и Н. Я. Бичурин, один из ведущих современных специалистов в области истории кочевых обществ, американский ученый Т. Барфилд считал отличительной особенностью империи Хунну и последующих государственных образований, существовавших на территории Монголии до эпохи Чингисхана, их конфедеративную форму государственного устройства.

«Предшественницами Монгольской империи (Чингисхана. — А. М.), — писал американский ученый, — были имперские конфедерации, использовавшие принципы племенной организации (выделено мной. — А. М.). Племенные вожди управляли на локальном уровне, в то же время имперская структура основывалась на монополии на внешнюю политику и военные дела… Особенностью имперских конфедераций было включение в их состав племен без разрушения их трайбалистской структуры (племенной обособленности. — А. М.)… На местном уровне составляющие конфедерацию племена (в том числе и монголоязычные. — А. М.) управлялись почти так, как до их включения в состав кочевой империи. Местные вожди и старейшины сохраняли значительную автономию из-за их тесных связей с соплеменниками. Поэтому, когда имперская структура разваливалась, вожди племен были готовы проявиться как автономные политические деятели»^[16].

Действительно, исторические источники свидетельствуют о том, что возникавшее и процветавшее в кочевом обществе (на территории современной Монголии) государство постепенно приходило в упадок и распадалось, и тогда древнее монгольское общество снова полностью возвращалось к родовой и аймачной организации… Такая историческая закономерность позволила исследователям охарактеризовать путь эволюции древнего общества монгольских кочевников как «спиралеобразный».

Главная причина этого многовекового спиралеобразного процесса, как считал монгольский ученый Ш. Бира (1927–2022), заключалась в том, что «появление государства (в форме конфедерации. — А. М.) в этом обществе не приводило к коренному изменению и уничтожению старого родового строя, родовой и аймачной (племенной. — А. М.) организации, основывавшихся на кочевом скотоводстве…»^[17]

Отметим, что в течение всего I и в начале II тысячелетия н. э. не менялась не только родовая и аймачная организация древнего монгольского общества, но и господствовавший в нем способ хозяйствования — «особый тип производящего хозяйства — кочевое скотоводство», а также порожденный им хозяйственно-культурный тип скотоводов-кочевников сухих степей Евразии.

Кроме того, в этот период времени устойчиво сохранялись и такие формы предшествовавшего ему способа хозяйствования (присваивающей экономики), как охота, рыболовство и собирательство. Это сосуществование двух способов хозяйствования обусловило наличие в регулятивных системах существовавших на территории Монголии конфедераций признаков обоих и их преемственность.

При этом из древнекитайских хроник и тюркских источников явствует, что каждое последующее раннефеодальное государство кочевых народов, которое образовывалось на территории Монголии, не только в той или иной мере наследовало правовые традиции предшественника, но и само, участвуя в законотворческом процессе, развивало эти традиции, обогащало их собственными правовыми обычаями и нормативно-правовыми актами^[18].

Все это правовое наследие, передаваясь потомкам из поколения в поколение, дошло до эпохи прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.), а затем до эпохи и самого Чингисхана, оказав заметное влияние на формирование его мировоззрения, которое, в свою очередь, обусловило правовые и моральные нормы поведения, впоследствии сформулированные самим Чингисханом и, по его мнению, «для народа ко всему пригодные».

Именно поэтому вслед за католическим миссионером Плано Карпини можно с уверенностью сказать, что функционировавшая, развивавшаяся и обновлявшаяся на протяжении четырех столетий (VIII–XII вв.), в эпоху собственно прародителей Чингисхана, социально-регулятивная система явилась предтечей появления «новой системы права — права ханского или имперского»^[19], созданного Чингисханом.

Исходя из этого, первую главу^[20] нашего повествования мы посвятили древнемонгольскому родоплеменному обществу эпохи прародителей Чингисхана: важнейшим этапам его эволюции, сосуществовавшим в нем формам присваивающей и производящей экономики и соответствовавшей этому «смешанному» способу ведения хозяйства социально-регулятивной системе.

Для анализа структуры этой социально-регулятивной системы нами использованы «Сокровенное сказание монголов»^[21] и «Сборник летописей» Рашида ад-Дина^[22]. В этих источниках нашли свое выражение социальные нормы регулятивной системы интересующего нас периода (VIII–XII вв.), а также была зафиксирована эволюция этой системы в процессе постепенного перехода (начало XII в.) к новым формам организации хозяйственной деятельности (от куренной к аильной форме кочевания) и социальной жизни (от родового строя и сопутствовавших ему союзов кровных родственников к новым организационным формам жизни общества: родоплеменным объединениям или ханствам).

Именно такое родоплеменное объединение «Хамаг Монгол улс» (улус «Все Монголы») (30–80-е гг. XII в.) возникло на месте прежнего союза кровных родственников — Монгольского улуса^[23].

Что же касается политической системы монгольского общества этого периода (XII в.), то многие современные ученые-монголоведы характеризуют улус «Хамаг Монгол» как «протогосударство», «чифдом», «вождество»^[24], хотя бы уже потому что в нем «не имелось института, способного сохранять целостность образования и обладавшего средствами принуждения»^[25]. Эти суждения современных ученых-монголоведов основываются, в том числе, и на известии древних источников о случившемся в 1171 г. крахе улуса «Хамаг Монгол».

Характеризуя данный этап эволюции социально-регулятивной системы этого «протогосударства» к моменту появления Тэмуджина-Чингисхана на исторической арене (вторая половина XII в.), следует отметить, что монгольское родоплеменное общество находилось лишь в «первой фазе развития права — фазе его зарождения»^[26].

Во второй главе нашей книги мы расскажем о том, как в эпоху Тэмуджина-Чингисхана продолжался процесс становления новых форм производящей экономики, на основе чего выявим внутренние и внешние факторы создания Великого Монгольского Улуса, сообщим об условиях материальной и социальной жизни общества монгольских кочевников XII–XIII вв., явившейся источником формирования мировоззренческой системы Чингисхана, из которой «логически вытекали… каждое отдельное его действие, каждый его поступок или приказ»^[27].

Затем речь пойдет о социально-экономических предпосылках появления первых яс и биликов Чингисхана. Мы попытаемся восстановить хронологию этого процесса: как сначала Тэмуджином-Чингисханом использовались нормы обычного права, а затем с учетом характерных особенностей правовых систем предыдущих ранних государств еще до провозглашения Великого Монгольского Улуса он занялся собственной законотворческой деятельностью (1189–1205 гг.), в результате чего «началось оформление данного пласта регулятивной системы в некую систему правил (норм)»^[28].

В этой связи будет рассказано и об этнокультурных особенностях древнего общества монгольских кочевников, влиявших на формирование регулятивной системы эпохи Чингисхана. Это своеобразие выразилось в эволюции «тору» («Высшего Закона», публичного, государственного права), возникшего у монгольских и тюркских народов задолго до создания Монгольской империи в качестве источника обычного права, в систему принципов, стоявшую над собственно правовыми нормами и обычаями монгольских племен, ассоциируясь с божественной властью и небесным авторитетом.

Преобразовательная деятельность Чингисхана и его преемников сделала тору своего рода «вспомогательным» правом по отношению к новому имперскому законодательству — Ясе («Книге Великой Ясы». — А. М.), своеобразным мостом от прежнего обычного права племен к четкой системе права Монгольской империи^[29].

В третьей главе повествуется о том, как осуществлялись составление, принятие на Великом хуралтае 1206 г. и распространение действия «Книги Великой Ясы» и «Биликов»^[30] Чингисхана на всю тогдашнюю территорию Великого Монгольского Улуса. Эту фазу в развитии древнемонгольского права прежде всего характеризует ее письменная кодификация, что стало логическим завершением начального этапа государственного строительства и законотворческой деятельности Чингисхана, проявившего себя «государственным деятелем крупного размаха, творцом нового имперского права»^[31].

В четвертой главе будет рассказано о том, как в дальнейшем (в первую очередь, на Великих хуралтаях 1210, 1218, 1224 гг., а также в 1225–1227 гг.) монгольское законодательство развивалось: изменялись и дополнялись прежние ясы, «Книгу Великой Ясы» пополняли новые законы и указы Чингисхана, благодаря чему она окончательно стала соответствовать понятию «имперского закона».

Древние источники свидетельствуют о том, что в это время в «Книге Великой Ясы» нашли свое отражение военно-политическая доктрина монгольского тэнгэризма или «мирового единодержавия», а также новая доктрина международных отношений Великого Монгольского Улуса (Pax Mongolica — установление и поддержание мира «твердой рукой»), о начале реализации которых во время правления Чингисхана (1206–1227 гг.) также повествуется в четвертой главе нашей книги.

* * *

Таким образом, в нашей книге на фоне наиболее значимых исторических событий эпохи Чингисхана реконструированы все этапы процесса формирования и эволюции государственно-правовой системы Великого Монгольского Улуса, читателю представлены и прокомментированы практически все имеющиеся в нашем распоряжении фрагменты «Книги Великой Ясы» Чингисхана. Причем в той последовательности, в которой эти ясы принимались Чингисханом, что лишний раз свидетельствует о том, что «Книга Великой Ясы» — это «не одномоментно составленный и принятый сборник законов и не систематизированный письменно (систематический) свод правовых актов, но сборник приказов и указов Чингисхана, которые в течение долгого времени при необходимости им выпускались»^[32].

Действительно, «Книга Великой Ясы», очевидно, не обладала таким признаком права, как системность в его современном понимании. При этом следует согласиться и с мнением монгольского ученого-правоведа И. Дашняма, который утверждал, что «поскольку подлинный оригинал памятника не найден, то каким бы образом не устанавливалась структура „Книги Великой Ясы“, она будет искусственной…»^[33]

Именно поэтому автор этой книги не считал своей целью систематизацию имеющихся в его распоряжении сведений о системе древнемонгольского права эпохи Чингисхана.

Поскольку в настоящее время «Билики» Чингисхана рассматриваются исследователями как «сопутствующие или дополнительные законы, комментирующие содержание „Книги Великой Ясы“, объясняющие нам общий дух законодательства Чингисхана и восполняющие некоторые пробелы Ясы»^[34], автор, желая познакомить уважаемых читателей с заветными мыслями Чингисхана, приводит и толкует многие из них в соответствующих местах нашего повествования.

Ясы из «Книги Великой Ясы» и билики Чингисхана оформлены в виде врезок. В сносках указаны их источники; в большинстве случаев сохранена формулировка яс и биликов, как в источнике^[35], однако для лучшего понимания их современным читателем возможны незначительная стилистическая правка, использование вариантов из других источников, а также формализация, приближающая эти фрагменты к формулировкам самостоятельных законов^[36], конечно, при условии сохранения смысла; и, наконец, для того, чтобы «понять, когда и почему она (та или иная яса или билик. — А. М.) появилась, какие цели ставили при их принятии (как они развивались. — А. М.), что, собственно, они устанавливают, определяют»^[37], все ясы и билики будут прокомментированы.

* * *

«Сохранившиеся на страницах времен упоминания» повествуют о том, как в государствах чингисидов после распада Великого Монгольского Улуса действовала «Книга Великой Ясы», как на ее основе местные правители вели собственную законотворческую деятельность и как правовые нормы монгольского имперского законодательства согласовывались с обычаями и правом подчиненных народов.

Российских читателей, в первую очередь, естественно, интересует действие «Книги Великой Ясы» в пост-чингисхановскую эпоху на территории Руси, которая в XIII–XV вв. входила в состав Золотоордынского ханства. Именно об этом и будет рассказано в Приложении.

Глава 1
Древнемонгольское родоплеменное общество и его социально-регулятивная система в эпоху прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.)

У всех этих племен четкое и ясное родословное древо, ибо обычай монголов таков, что они хранят родословие своих предков и учат и наставляют в знании родословия каждого появившегося на свет ребенка… Они делают собственностью народа слово о нем, и по этой причине среди них нет ни одного человека, который бы не знал своего племени и происхождения… Каждому народившемуся дитяти отец и мать объясняют предания о роде и родословной, и они (монголы) всегда соблюдали таковое правило.

Рашид ад-Дин^[38]

С какими родичами вы посоветовались, что совершили столь дерзкий поступок? И в возмездие и наказание [за него] перебили их всех.

Рашид ад-Дин^[39]

Первые более-менее правдоподобные упоминания о древнемонгольском родоплеменном обществе содержатся в «Легенде об Эргунэ кун», включенной Рашидом ад-Дином в «Сборник летописей», и в «Легенде о Бортэ-Чино, рожденном по благоволению Всевышнего Тэнгри» из «Сокровенного сказания монголов».

«Легенда об Эргунэ кун» начинается с известия о событиях, связанных с крушением и распадом в 555 г. Монгол-Нирунской державы^[40], разгромленной тюркскими племенами^[41]: тогда древние монголы Нукуз и Киян (Хи-ян), спасаясь от тюркских воинов, укрылись со своими соплеменниками «в местности Эргунэ-кун, где среди гор была обильная трава и здоровая [по климату]степь…Они и их потомки долгие годы оставались в этом месте…»

«Когда среди тех гор и лесов этот народ размножился и пространство [занимаемой им] земли стало тесным и недостаточным, — продолжает свой рассказ Рашид ад-Дин, — то они учинили друг с другом совет, каким бы лучшим способом и нетрудным [по выполнению] путем выйти им из этого сурового ущелья и тесного горного прохода.

И [вот] они нашли одно место, бывшее месторождением железной руды, где постоянно плавили железо^[42]. Собравшись все вместе, они заготовили в лесу много дров и уголь целыми харварами (перс, дословно „ноша осла“ — мера веса, равняется 25–30 пудам. — А. М.), зарезали семьдесят голов быков и лошадей, содрали с них целиком шкуры и сделали [из них] кузнечные мехи. [Затем] сложили дрова и уголь у подножья того косогора и так оборудовали то место, что разом этими семьюдесятью мехами стали раздувать [огонь под дровами и углем] до тех пор, пока тот [горный] склон не расплавился. [В результате] оттуда было добыто безмерное [количество] железа и [вместе с тем] открылся и проход. Они все вместе откочевали и вышли из той теснины на простор степи…

Рассказывают, что все племена монголов происходят из рода тех двух лиц [Нукуз и Киян] (Хиян. — А. М.), которые [некогда]ушли в Эргунэ-кун.

Среди тех, кто оттуда вышел, был один почтенный эмир по имени Буртэ-чинэ (Бортэ-Чино. — А. М.), глава и вождь некоторых племен…»^[43]

С упоминания о Бортэ-Чино персидский летописец приступил к изложению родословной прародителей Чингисхана. Однако мы в этом вопросе предпочли монгольский первоисточник пересказу правоверного мусульманина Рашида ад-Дина.

Первоисточниками для нас являются монгольские легенды, повествующие о прародителях Чингисхана отнюдь не с позиций догматики ислама; в этих легендах впервые было четко рассказано с позиций тэнгрианства, то есть культа Всевышнего Тэнгри, шаманизма древних монгольских кочевников, о небесном происхождении «главы и вождя некоторых племен» монголов Бортэ-Чино, а затем и о «небесном мандате» на ханскую власть рода хиад-боржигин Чингисхана.

Ранее в течение пяти веков передававшиеся изустно и таким образом сохранившиеся в памяти народной эти легенды впервые были письменно зафиксированы во время составления «Сокровенного сказания монголов» (первая половина XIII в.).

Автор «Сокровенного сказания монголов», если хотите, юридически закрепляя устное предание^[44] предпослал ему заголовок «Прародители Чингисхана» и начал собственное изложение родословной предков Чингисхана с известия о небесном происхождении Бортэ-Чино: «Рожденный по благоволению Всевышнего Тэнгри (Верховного божества монголов. — А. М.), — Бортэ-Чино и его жена Гоа-Мар ал — переправились через воды реки Тэнгис, пошли и сели в окрестностях горы Бурхан халдун^[45], что в верховьях реки Онон» ^[46].

Дальнейшее изложение монгольским летописцем родословной прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.), в частности, истории Алан-гоа и ее семьи (вторая половина X в.), прежде всего, проливает свет на хозяйственную и общественную организацию древнемонгольского общества в интересующую нас эпоху: «Отец Алан-гоа — хорь тумэдский ноён^[47] Хорилардай-Мэргэн, а мать — Баргужин гоо; родилась Алан-гоа в уделе хорь тумэдов в местности, называемой Ариг ус… Хорилардай-Мэргэн отошел от пределов хорь тумэдскихпо причине раздоров, вспыхнувших меж близживущих родов, кои желали отвоевать друг у друга уделы, обильные зверем — соболем и белкой. Хорилардай-Мэргэн и люди его обособились, и прозвались они племенем Хорилар по имени ноёна своего. Прознав, что в окрестностях Бурхан халдуна зверя в изобилии, хорилары перекочевали в удел Шинчи баяна урианхайского^[48], который поставил на горе Бурхан халдун кумира для поклонения духам-хранителям той горы»^[49].^[50]

Вслед за персидским и монгольским летописцами обратим внимание читателей на следующие ключевые моменты их сообщений, которые проливают свет на интересующую нас регулятивную систему родоплеменного общества монгольских кочевников эпохи прародителей Чингисхана в VIII–XII вв.

Судя по свидетельствам процитированных нами источников, тогдашний способ хозяйствования прародителей Чингисхана соединил в себе характерные для присваивающего способа ведения хозяйства охоту, рыболовство и собирательство съедобных растений^[51]с «особым типом производящего хозяйства — кочевым скотоводством»^[52]. Формирование в степях Центральной Азии хозяйственно-культурного типа скотоводов-кочевников сухих степей Евразии^[53] послужило основанием говорить о новых условиях жизни древних предков монголов, которые создали переход к кочевому скотоводству.

«Прежде всего племена степных пространств Центральной Азии приобрели постоянный и достаточный источник существования, подчас даже избыток высококачественных продуктов и сырья. Количество пищи лимитировалось наличием скота, его продуктивностью и площадью пастбищ, от которых зависело теперь благосостояние коллектива… А так как скот и пастбища — легко отчуждаемое имущество, то у различных коллективов, связанных между собой отношениями родства и свойства, возникала необходимость в постоянной готовности к их защите. Это способствовало существенным изменениям в социальной организации общества. До этого община состояла, как правило, из представителей двух-трех матрилинейных тотемических родов, связанных брачными отношениями своих членов и вытекающими из этого взаимными обязательствами (совместная коллективная охота, взаимопомощь, кровная месть, нормы экзогамии^[54]).

Экономическая основа кочевого скотоводства стала базой для формирования нового типа общины… При сохранении кровнородственной основы в общине стали медленно изменяться принципы линейности родства, что было связано с расширением роли и функций мужчин в обществе… Так постепенно складывается понятие о двойном родстве, закрепленное в монгольских терминах родства (родство по матери и родство по отцу), причем родство по отцу постепенно выходит на передний план…

Род и община становятся постепенно патрилинейными, а на смену тотемическому материнскому роду приходит генеалогический отцовский род. Постоянное ядро общины составляет группа родственников разных поколений, принадлежащих к одному отцовскому роду…

Явления, сопутствовавшие перестройке общественной организации у народов, генетически связанных с монголами… бытовали вплоть до конца I тысячелетия новой эры (выделено мной. — А. М.)»^[55], то есть как раз в рассматриваемую нами эпоху прародителей Чингисхана.

К таковым явлениям относится и действовавшая в эпоху прародителей Чингисхана регулятивная система. Поскольку в древнемонгольском обществе этого периода «мирно сосуществовали» два способа ведения хозяйства, логично утверждать, что в регулятивной системе, действовавшей у прародителей Чингисхана, наличествовали признаки регулятивных систем присваивающей и производящей экономики… При этом нельзя отрицать некоторую формальную преемственность самих норм этих двух регулятивных систем^[56].

В справедливости приведенных выше суждений ученого-монголоведа Л. Л. Викторовой и ученого-правоведа А. Б. Венгерова мы убедимся, продолжив анализ сообщений монгольского летописца.

В них как раз и были засвидетельствованы «явления, сопутствовавшие перестройке общественной организации у народов, генетически связанных с монголами»: зафиксирована смена тотемов, а затем и вовсе замена старого представления о тотемистическом происхождении родоначальника монголов на понятие о его небесном происхождении, описаны древнемонгольские патрилинейные роды и община.

Так, в «Легенде о Бортэ-Чино, рожденном по благоволению Всевышнего Тэнгри» из «Сокровенного сказания монголов» родоначальник монголов и его жена отождествлялись с божествами-тотемами и были названы их именами — Бортэ-Чино и Гоа-Марал, что в переводе с монгольского значит Серый Волк и Прекрасная Олениха. Эти священные животные были объектами религиозного почитания (тотемами) древних монголов, считались их покровителями. Причем первым тотемом и прародительницей древних монголов считается Гоа-Марал (Прекрасная Олениха), подтверждением чему являются произведения «звериного стиля» в искусстве древних монголов — оленные камни^[57].

Для дальнейших стадий религиозного развития характерно отождествление родоначальника с божеством-тотемом. Пример тому — «Легенда о Бортэ-Чино…», включенная в «Сокровенное сказание монголов»; в этой легенде родоначальник монголов был назван именем их тотемного кумира Бортэ-Чино (Серый Волк).

Однако объявление родоначальником монголов только одного из них — «почтенного эмира по имени Буртэ-чинэ (Бортэ-Чино. — А. М.), главы и вождя некоторых племен (выделено мной. — А. М.)»^[58], является убедительным подтверждением вывода Л. Л. Викторовой о том, что в период становления производящей экономики «род и община становятся постепенно патрилинейными, а на смену тотемическому материнскому роду приходит генеалогический отцовский род (выделено мной. — А. М.)»^[59].

В рассматриваемой нами легенде также сказано, что Бортэ-Чино был рожден «по благоволению Всевышнего Тэнгри». Это свидетельствовало о том, что на определенном этапе развития древнемонгольского родоплеменного общества старое представление о тотемистическом происхождении родоначальника монголов, характерное для регулятивной системы присваивающего способа хозяйствования, уже было недостаточным, и его дополнили понятием о небесном происхождении родоначальника монголов^[60].

Современные ученые-правоведы считают, что подобные изменения были обусловлены становлением производящей экономики, повлиявшим в том числе на идеологию, а также связанную с ней регулятивную систему. Так, для новой идеологии становится характерным изменение культов… то есть изменяется мифологическое сознание^[61].

На смену мифологическому сознанию человека присваивающей экономики приходит мифологическое сознание человека раннеклассового общества, оперирующего иной системой мифов и легенд.

В основание этой системы была положена «Легенда об Алан-гоа», которая, будучи использована автором «Сокровенного сказания монголов», логически продолжала «Легенду о Бортэ-Чино» и была призвана окончательно и безоговорочно обосновать с позиций верований древних монголов — тэнгрианства — «небесное избранничество» прародителей Чингисхана: во-первых, подтвердить небесное происхождение «главы и вождя некоторых племен» монголов Бортэ-Чино и, во-вторых, объявить о «небесном мандате» на ханскую власть рода хиад-боржигин, из которого вел происхождение Чингисхан.

В этой легенде, зафиксировавшей следующий важный этап эволюции мировоззрения такой социальной группы, как древнемонгольский род, рассказывается о том, что потомок Бортэ-Чино в двенадцатом поколении, главенствовавший над коренными монгольскими родами — «старой ветвью» Киянова рода, дарлигин-монголами — Добун-Мэргэн, умер рано, оставив свою жену Алан-гоа (род. ок. 930–940 гг. н. э.) с двумя сыновьями-сиротами. Но после смерти мужа Алан-гоа родила еще троих сыновей. Возникшие сомнения и подозрения со стороны их общих с Добун-Мэргэном сыновей и ее сородичей Алан-гоа попыталась развеять рассказом о небесном происхождении трех последних детей: ‹‹Бэл-гунудэй, Бугунудэй, сыны мои! У вас явились подозренья, как это ваша мать троих вам братьев народила и чьими будут эти сыновья. В своих сомнениях сыновьих вы правы. Но вам неведомо одно лишь только. И истинно вам это говорю: к нам в юрту каждой ночью чрез верхнее орхо Всевышний Тэнгри нисходил^[62], вокруг сиянье исторгая. Он гладил чрево грешное мое, сияние его в меня входило. Когда ж Луна должна сойтись и разминуться с Солнцем, он, словно желтый пес, виляющий хвостом, поспешно уходил; и яркий свет за ним струился. Ужели нужно что-то молвить боле. Ведь ваши братья — Небесного Владыки сыновья.

Обращает на себя внимание следующая фраза Алан-гоа: «Когда ж Луна должна сойтись и разминуться с Солнцем, он, словно желтый пес, виляющий хвостом, поспешно уходил…» Поскольку у монголов табуировано слово «волк» и последний зовется «хангайской собакой», «степной собакой», а в некоторых местах «желтой собакой», можно предположить, что «желтый пес» в устах Алан-гоа — это уважительное именование прародителя монголов — Бортэ-Чино, рожденного по благоволению Всевышнего Тэнгри. А это, естественно, дало основание Алан-гоа говорить, что родившиеся уже после смерти мужа три сына — «Небесного Владыки сыновья».

Глубокие религиозно-мифологические корни этой легенды были понятны древним монголам, сородичам Алан-гоа. Древние монголы (хунну, сяньби, жужан, кидане) и тюрки почитали Вечное Синее Небо как верховное божество — Всевышнего Тэнгри или Небесного Владыку, дарующего жизнь, одушевляющего все живое, обычно вместе с Матерью-Землею управляющего миром и руководящего делами человека, иногда посылающего на землю своего избранника, которому суждено быть вершителем великих дел; такой посланец входит в бытие сверхъестественным образом, примером чему и является предание о рождении трех сыновей Алан-гоа.

Все это помогло Алан-гоа убедить старших сыновей и сородичей в своей непорочности, а также подтвердить право своих младших сыновей, а значит и их потомков, на главенствующее положение среди коренных монгольских родов и племен^[65].

«Легенда об Алан-гоа» возродила славную память о Кияне и его потомках, начиная с Бортэ-Чино, и главное, провозгласила «небесное избранничество» «золотого рода» Чингисхана — хиад-боржигин, прямого наследника рода Киянова. А для этого устами Алан-гоа фактически было провозглашено появление «новой ветви» Киянова рода — нирун-монголов, «сынов Всевышнего Тэнгри», которым суждено стать «владыками над всеми», в том числе и над дарлигин-монголами, «старой ветвью» Киянова рода.

Это владычество было засвидетельствовано Рашидом ад-Дином в его классификации монгольских родов, прояснявшей смысл и последствия разделения коренных монголов на две части: нирун-монголов и дарлигин-монго-лов: «…Все многочисленные ветви и племена, которые произошли от этих сыновей (Алан-гоа — Бугу-Хатаги, Бугуту Салжи и Бодончар-мунхага. — А. М.), называют нирун, что значит: они появились из непорочных чресел; это [название] является намеком на чистые чресла и чрево Алан-гоа. Эти племена пользуются полнейшим уважением и [выделяются] из среды других племен, словно крупная жемчужина из раковины и плод [лучший] от древа.

Все те из монгольских племен, которые не принадлежат к [племенам] пирун, называют дарлекин (дальние родственники. — А. М.)^[66]… Они суть колена и племена, родившиеся от остатков монгольского племени Нукуза и Хиана, которые ушли из Эргунэ-кун. Они были прежде времени Добун-Мэргэна и Алан-гоа…

Они [дарлекины] являются рабами (вассалами. — А. М.) и потомками рабов (вассалов. — А. М.) предков Чингисхана»^[67].

Заметим, что в предложенных автором «Сокровенного сказания монголов» и Рашидом ад-Дином в «Сборнике летописей» классификациях родства^[68] был фактически узаконен переход властных полномочий над коренными монгольскими племенами от дарлекинов к нирунам и, в частности, к одному из трех «сыновей Небесного Владыки», Бодончару, которому было суждено стать родоначальником рода хиад-боржигинов, «золотого рода» Чингисхана и «предводителем и государем многих из монгольских племен»^[69].

По свидетельству наших источников, в X–XI вв. ближайшие потомки Бодончара — боржигины Хабичи-батор, Мэнэн тудун, Хачи хулуг и Хайду — неизменно главенствовали в созданном их легендарным потомком Монгольском улусе, союзе нирун-монгольских племен; а первым из предков Чингисхана, который удостоился титула хана родоплеменного союза Монгольский улус, был Хайду (родился ок. 1035 г. — А. М.).

«Всевышняя истина (Всевышний Тэнгри. — А. М.), — пишет Рашид ад-Дин, — даровала шестому предку Чингисхана, Хайду, счастье и благоденствие и пожаловала [ему] помощь [своего] подкрепления и попечения^[70] до того, что у него появилось несчетное количество жен, подчиненных, отар и табунов»^[71].

Таким образом, Рашид ад-Дин засвидетельствовал характерные для производящей экономики «возникновение и присвоение прибавочного продукта („несчетное количество отар и табунов“. — А. М.), социальную дифференциацию общества („несчетное количество подчиненных“ — А. М.)^[72], а также унаследованную от древних предков полигамию (''несчетное количество жен')».

Монгольский улус существовал и развивался при потомках Хайду-хана — сыне Бай шинхор догшине (родился ок. 1052 г. — А. М.) и внуке Тумбинай сэцэне (родился ок. 1069 г. — А. М.).

Если до второй половины XI в. «значение монголов и их правящего рода боржигин не выходит за границы занимаемых этими племенами земель: все события, описываемые „Сокровенным сказанием монголов“, касаются лишь вопросов внутренней консолидации, то к концу XI в. положение стабилизировалось настолько, что монгольский вождь решился непосредственно завязать отношения с киданьской империей Ляо (916–1125 гг.)^[73]. В этот период монголами правил Тумбинай сэцэн, которому принадлежала инициатива установления политических и культурных связей с киданьской империей Ляо»^[74]. Об этом свидетельствует упоминание в «Истории железной империи» («Дайляо гуруни судури») о посольстве (к киданям. — А. М.) из Монгольского улуса в 1084 г., а также о военной помощи, оказанной киданям, когда те подверглись нападению со стороны южных соседей — чжурчжэней и южных сунов^[75].

Все эти факты дали основание монгольскому ученому Ч. Далаю сделать вывод о том, что «в начале XII века, во времена Бай шинхора и Тумбиная уже сложившийся союз монголов Трехречья (Монгольский улус. — А. М.) приобрел заметные черты государственности (выделено мной. — А. М.)»^[76].

Б. Я. Владимирцов, основываясь на монгольских и персидских источниках, реконструировал процессы, которые происходили в хозяйственной и общественной жизни монголов именно этого периода их истории и пришел к несколько другим выводам.

«По его мнению, на данном этапе эволюции древнемонгольского родоплеменного общества среди монгольских племен, как и почти две тысячи лет назад, по образу жизни и ведения хозяйства различались лесные народы^[77] и монголы-кочевники.

Лесные народы занимались главным образом охотой, но не гнушались и рыболовства. Частично, конечно, начали подвергаться влиянию своих кочевых соседей, и хозяйственный уклад их стал меняться: замечается эволюция в сторону кочевого быта, постепенный к нему переход^[78].

Главным занятием монголов-кочевников были скотоводство и охота; это были номады-пастухи и охотники одновременно, но все-таки основой их экономической жизни было скотоводство.

Но одним кочевым скотоводческим хозяйством монголы XI–XII вв. прожить не могли: пищи недоставало. Недостаток этот пополнялся охотой на всякого рода дичь и отчасти рыбной ловлей; в затруднительных случаях питались и кореньями… Все вышесказанное позволяет видеть в монголе древней эпохи не просто номада, а кочевника-охотника…»^[79]

Характеризуя социальную организацию древнемонгольского общества рассматриваемого нами периода, Б. Я. Владимирцов писал: «Основным элементом древнего монгольского общества (XI–XII вв.) был род, то есть „своеобразный союз кровных родственников“»^[80]. По его мнению, процесс ликвидации древних форм их родовой общины если и шел, то происходил неравномерно, сохранялись старые общинные традиции^[81]; в их хозяйственной деятельности по-прежнему сосуществовали два способа ведения хозяйства (присваивающий и производящий), а значит, в регулятивной системе, действовавшей у них в этот период, наличествовали признаки регулятивных систем присваивающей и производящей экономики.

* * *

Переходя к рассмотрению структуры регулятивной системы эпохи прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.), следует признать «Сокровенное сказание монголов» и «Сборник летописей» Рашида ад-Дина не только важнейшими источниками по истории древнемонгольского родоплеменного общества, но и главным хранилищем социальных норм регулятивной системы, сформировавшейся и действовавшей в этом обществе на протяжении четырех столетий.

Поэтому, цитируя древние мифы, предания и легенды, вошедшие в эти летописи монгольского и персидского авторов, мы хотим обратить внимание читателей не только на их историческое или художественное, но в первую очередь на социально-нормативное значение. Несомненно, в них нашли выражение социальные нормы регулятивной системы родового общества ближайших предков Чингисхана, которые «по содержанию обеспечивали социализацию жизни общин, кланов, групп, экологическое состояние и ряд других необходимых условий жизнедеятельности…»^[82].

В частности, нормы этой регулятивной системы были направлены на закрепление за соответствующей группой, кланом той или иной территории, на которой она перемещалась (выделено мной. — А. М.)^[83]. Однако если какая-либо другая, как правило, родственная группа в силу природных (или других. — А. М.) условий не могла пользоваться своей территорией… то ей предоставлялась возможность жить и на территории другой группы^[84].

Так, в «Легенде о Бортэ-Чино, рожденном по благоволению Всевышнего Тэнгри» из «Сокровенного сказания монголов» закреплялся именно такой порядок удельного землепользования на примере действий отца Алан-гоа, Хорилардай-Мэргэна, который «отошел от пределов хорь тумэдских по причине раздоров, вспыхнувших меж близживущих родов, кои желали отвоевать друг у друга уделы, обильные зверем — соболем и белкой. Хорилардай-Мэргэн и люди его обособились, и прозвались они племенем Хорилар по имени ноёна своего. Прознав, что в окрестностях Бурхан халду на зверя в изобилии, хорилары перекочевали в удел Шинчи баяна урианхайского, который поставил на горе Бурхан халдун кумира для поклонения духам-хранителям той горы»^[85].

Социальные нормы древних монголов регулировали добычу и формы дележа пищи. Этот один из первых признаков социализации^[86] древнемонгольского общества засвидетельствовал неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов», который писал: «По прошествии времени как-то раз Добун-Мэргэн взошел на сопку Тогоцог поохотиться; в лесу он наехал на одного урианхайца, убившего оленя-трехлетку и теперь поджаривавшего его ребрышки. Приступив к нему, Добун-Мэргэн сказал: „Истинно говорю тебе: спознаешь друга, когда с тобою он поделится добычей“.

Охотник-урианхаец отсек голову оленя и вместе с сердцем и легкими взял себе, а остальное мясо отдал Добун-Мэргэну^[87].

Когда, нагрузив на коня тушу оленя, Добун-Мэргэн возвращался домой, по дороге он наехал на изможденного, оборванного человека, ведшего за руку отрока.

„Какого рода-племени ты будешь?“ — спросил у него Добун-Мэргэн. На это бедняга отвечал: „Сам я из племени Малиг баягудай. Я голоден и выбился из сил. Прошу, дай мяса мне для пропитанья. Тогда отдам тебе я в услуженье сына своего“.

Добун-Мэргэн согласился и отдал голодному бедняге ляжку оленя, а сына его увел с собою. С тех пор отрок прислуживал ему»^[88].

Автор «Сокровенного сказания монголов» засвидетельствовал не только сложившиеся социальные формы добычи и дележа пищи, но и имущественное неравенство и зарождение крепостных вассальных отношений в период распада родового общества кочевников-монголов.

Еще одной важной сферой действия социально-регулятивной системы этого периода были брачно-семейные отношения. Для воспроизводства конкретных групп и кланов необходимо было наличие в них определенного количества женщин, детей. Социальные нормы закрепляли способы приобретения женщин в других группах, в том числе их похищение^[89]. Описанные автором «Сокровенного сказания монголов» истории приобретения жен Добун-Мэргэном, Бодончаром и, наконец, Есухэй-батором, отцом Чингисхана, являются наглядными тому примерами^[90].

Как явствует из вышеизложенного, социальные нормы регулятивной системы родового общества ближайших предков Чингисхана содержались в древних мифах, преданиях и легендах, вошедших в летописи монгольского и персидского авторов. Это дает нам все основания говорить о наличии у древних монголов мифологической нормативной системы, являющейся одной из древнейших мощных форм социального регулирования^[91].

Наряду с этой мифологической нормативной системой важную социально-нормативную и информационную роль в жизни ближайших предков Чингисхана играло упомянутое выше классификационное родство, «при котором конкретные люди включались в определенные группы (классы) родственных отношений. От этих родственных отношений, которые в основе имели брачно-семейные нормы, зависели властные отношения (отношения подчинения одних групп, одних индивидов другим), распределительные отношения (выделено мной. — А. М.)» ^[92].

Именно о «классификационном родстве» писал древнемонгольский летописец, неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов», сообщая «родопись» 24 (!) поколений прародителей Чингисхана, которая основывалась на ранее передававшихся в течение 400 лет (!) изустно и таким образом сохранившихся в памяти народной мифах, преданиях, легендах и «сказаниях умудренных опытом старцев», «освещенных светом религиозных верований» древних монголов^[93].

В «классификационном родстве», подробно описанном Рашидом ад-Дином, были засвидетельствованы изменения социальных норм, которые закрепили «власть и полномочия, перешедшие к нирун-монголам».

Персидский летописец также поведал нам о том, кто и как наставлял юных монголов в знании их родословия: «У всех этих племен четкое и ясное родословное древо, ибо обычай монголов таков, что они хранят родословие своих предков и учат и наставляют в знании родословия каждого появившегося на свет ребенка… Каждому народившемуся дитяти отец и мать объясняют предания о роде и родословной, и они [монголы] всегда соблюдали таковое правило (выделено мной. — А. М.)» ^[94].

Таким же образом монгольские дети обучались их родителями и социальным нормам родового общества. Например, мать Тэмуджина-Чингисхана, Оэлун, наказывая своих детей за неблаговидные проступки, «долго бранила-вразумляла сыновей своих, старопрежние притчи им сказывала, словами предков сокровенными поучала»^[95]. И образцом для нее являлась увековеченная в «Легенде об Алан-гоа» заповедь, с которой Алан-гоа обратилась к своим сыновьям^[96]. Таким образом регулятивная функция мифов (в нашем случае — легенды. — А. М.) реализовывалась на практике.

В заключительной части цитировавшейся нами «Легенды об Эргунэ-кун» мы обнаруживаем пример еще одной формы выражения социальных норм родового общества кочевников-монголов, которой является самопроизвольно складывающиеся традиции и обычаи.

Один из таких обычаев появился после выхода монгольских племен из Эргунэ-кун. «Вследствие этого, — писал Рашид ад-Дин, — люди не забывают о той горе, плавке железа и кузнечном деле, и у рода Чингисхана существует обычай и правило (выделено мной. — А. М.) в ту ночь, которая является началом нового года, приготовлять кузнечные мехи, горн и уголь; они раскаляют немного железа и, положив его на наковальню, бьют молотом и вытягивают в полосу в благодарность за свое освобождение»^[97].

Здесь мы имеем дело с так называемым обрядовым воспроизведением мифа — еще одним способом, обеспечивавшим его регулятивную функцию.

Однако наши источники свидетельствуют о том, что в эпоху прародителей Чингисхана не только шли самоорганизационные процессы формирования традиций, обычаев, обрядов, но и проходило сознательное, творческое создание социальных норм. «В доклассовом обществе были дополитические, властные (потестарные) органы (в нашем случае — хуралтаи монгольской родоплеменной знати. — А. М.), которые тоже вырабатывали нормы. По объекту регулирования эти нормы можно условно разделить на земельные, имущественные и уголовные, а по субъектам — на нормы родственных отношений, бранно-семейные, групповые, межгрупповые. Были в этом обществе и своеобразные „процессуальные“ нормы. Так, нарушение разбирал и наказание назначал сам коллектив, причем не только в лице старейшин и вождей, но и ближайшими родственниками виновного или пострадавшего»^[98].

Сказанное выше о «процессуальных» нормах прекрасно иллюстрирует фрагмент из «Сборника летописей» Рашида ад-Дина, повествующий о незавидной судьбе племени джалаиров, которые, спасаясь от китайцев, «[в числе] семидесяти кибиток снялись и, бежав, откочевали с женами и детьми и дошли до пределов стойбища Мунулун, жены Дутум-Мэнэна (в „Сокровенном сказании монголов“ — Мэнэн тудун, седьмой предок Чингисхана. — А. М.). Так как их [джалаиров] одолел голод, то они выкапывали корни растения, называемого судусун и считающегося в этой области съедобным, и ели [его]. Вследствие этого они изрыли ту местность, на которой сыновья Мунулун выезжали коней, и понаделали там множество ямок.

Мунулун сказала: „Зачем вы изрываете [степь] и портите ристалище моих сыновей?!!“

А они за это схватили Мунулун и убили [ее]. Так как каждый из ее сыновей породнился [путем женитьбы] с каким-нибудь племенем и родичей у них стало много, то [джалаиры] испугались, что не смогут быть в безопасности от них. Они преградили им пути и убили восемь человек из них…

Когда группа тех джалаиров совершила этот поступок, другие уцелевшие племена джалаир привлекли этих семьдесят человек к ответственности, спросили [их]: „С какими родичами вы посоветовались, что совершили столь дерзкий поступок?“ И в возмездие и наказание [за него] перебили их всех (выделено мной. — А. М.)»^[99].

В этом фрагменте Рашид ад-Дин засвидетельствовал не только нарушение джалаирами запрета, установленного тогдашним вождем Монгольского улуса Дутум-Мэнэном (Мэнэн тудун) и регулировавшего земельные отношения, но и использование впоследствии самими джалаирами упомянутой выше «процессуальной» нормы «в возмездие и наказание» виновных сородичей.

Этот же фрагмент иллюстрирует формальную характеристику, которую дают современные правоведы «правилам (нормам) поведения в доклассовом, до-государственном обществе, которые не могут быть отнесены ни к категории правовых, ни к категории моральных норм (здесь и далее выделено мной. — А. М.).

По выражению известного историка первобытности и этнографа А. И. Першица, это мононормы — единые, еще не расчлененные специфические нормы первобытного общества. Они отличаются от права, которое как иное состояние регулятивной системы появляется лишь на следующем этапе развития общества, в его классовой, государственной организационной форме. Отличаются они и от морали. В частности, их исполнение обеспечивается не только общественным порицанием, что характерно для морали, но и наказанием на основе твердо фиксированных санкций»^[100].

В процитированном выше фрагменте из «Сборника летописей» упомянут один из основных способов регулирования различных отношений, складывавшихся в родоплеменных объединениях кочевников-монголов, — запрет.

Запреты существовали главным образом в виде табу, то есть подкрепленной религиозными верованиями недопустимости определенного поведения… Запрещались убийство, воровство, систематическая ложь, соблазнение чужих жен, кровосмешение^[101].

В связи с запретом инцестов (кровнородственных браков) упоминавшийся нами ранее вождь коренных монгольских племен дарлекин Добун-Мэргэн сосватал себе в жены Алан-гоа, дочь хорь тумэдского ноёна Хори-лардай-Мэргэна, перекочевавшего в горы Бурхан халдун, а впоследствии предводителя улуса «Хамаг Монгол» — Амбагай-хан и Есухэй-батор вынуждены были сватать невест для своих детей в не родственных им племенах — соответственно, у татар и хонгирадов^[102].

Многие запреты у монголов подкреплялись религиозными верованиями, находились в неразрывной связи с их многовековыми национальными обычаями и традициями, мировоззрением, особенностями жизнедеятельности, быта^[103].

Персидский летописец, сообщая о таком запрете, как скотоложество, писал: «…Люди чуждались каждого, кто скотоложествовал с козами»^[104].

Дозволения (или разрешения) также регулировали взаимоотношения и поведение людей родоплеменных обществ кочевников-монголов. Выше, рассказывая о Хайду-хане, мы упоминали о действии этого способа регулирования в брачно-семейных отношениях монголов — о разрешении полигамии. Многочисленные примеры, взятые из наших источников, свидетельствуют о том, что древним монголам разрешалось «взыскать кровь сородича», участвуя во мщении за вред, причиненный члену его рода-племени^[105].

Еще одним способом регулирования отношений в родовых сообществах монголов было позитивное связывание или обязывание, обеспечивающее строгое соблюдение установленных правил, обычаев и традиций в различных областях жизнедеятельности.

Данный способ регулирования имеет отношение к организации и проведению древними монголами ловитвы, или облавной охоты, которой, по словам Джувейни, «надлежало обучаться и упражняться [дабы знать], когда охотники доспеют дичь, как вести охоту, как строиться и как окружать дичь, по числу людей глядя»^[106].

Позитивное обязывание регулировало и межплеменные отношения, в частности между монгольскими племенами, относящимися к нирунам и дарлекинам. Являвшиеся «рабами и потомками рабов предков Чингисхана», племена дарлекин были обязаны «твердо держать обычай утэгу-богольства (исконного вассальства. — А. М.)»: быть покорными нурун-монголам, «оказывать (им. — А. М.) похвальные услуги и [тем самым]утвердить свои права на их благодарность»^[107].

Как говорилось выше, исполнение мононорм регулятивной системы эпохи прародителей Чингисхана гарантировалось не только характерным для морали общественным порицанием, но и наказанием на основе утвержденных санкций.

Санкции, применявшиеся к нарушителям этих социальных норм, имели свою структуру. Общественное порицание, изгнание из общины, нанесение телесного повреждения, смертная казнь — вот наиболее типичные их формы^[108].

О некоторых из них (смертной казни) мы уже рассказывали, повествуя о нарушившем социальные нормы племени джалаиров, а вот в отношении пленных, захваченных в ходе междоусобиц, как утверждает Рашид ад-Дин, «обычая их быстро убивать в те дни не существовало, так как, возможно, что-нибудь за них возьмут и тогда их освободят…»^[109]

По поводу такой санкции, как изгнание из общины (рода), нам поведал неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов»: «Первая жена Бодончара родила от него сына Хабичи по прозвищу Толстоногий. У матери Хабичи-батора была служанка. Бодончар сделал ее своей наложницей. И родила она от него сына, которому дали имя Жэгурэдэй. Пока Бодончар был жив, Жэгурэдэй участвовал средь прочих в родовых жертвоприношениях. После смерти Бодончара сына оного Жэгурэдэя обвинили в том, что мать прижила его от одного из мужей рода Аданхан урианхадай, и прогнали»^[110].

Этот эпизод из родописи «золотого рода» Чингисхана связан с родовым культом древних монголов: в жертвоприношениях участвовали только члены данного рода; недопущение же к участию в жертвоприношениях было равносильно изгнанию из рода, родового сообщества^[111].

* * *

Анализируя с помощью «Сокровенного сказания монголов» и «Сборника летописей» Рашида ад-Дина элементы структуры сформировавшейся и действовавшей на протяжении четырех столетий (VIII–XII вв.) социально-регулятивной системы родоплеменного общества монголов-кочевников, мы засвидетельствовали и ее эволюцию.

Появление в ней новых качеств было обусловлено историческим развитием средневекового общества монгольских кочевников-охотников, которое характеризовалось постепенным переходом к новым формам организации хозяйственной деятельности (от куренной к аильной форме кочевания) и социальной жизни (от родового строя и сопутствовавших ему союзов кровных родственников к новым организационным формам жизни общества: родоплеменным объединениям во главе с ханами, провозглашенными «небесными избранниками»).

Говоря о новой форме организации хозяйственной деятельности, Б. Я. Владимирцов пояснял: «В то время как средние по своему состоянию и бедняки кочуют обществами (куренями. — А. М.), богачи стремятся и вынуждены кочевать отдельно, аилом. Но кочевать аилом, то есть небольшой изолированной группой с большим количеством скота, возможно только при условии общей безопасности… Приходилось искать выходы: разбивали большие курени на малые, сами владельцы жили и кочевали куренями, а стада свои, главным образом табуны, держали аилами. Соединение куренного хозяйства с аильным представлялось, по-видимому, монголу XI–XII вв. самым идеальным»^[112].

«Новая организация производственной деятельности (ее усложнение, появление новых управленческих функций), возникающая на этой основе новая социальная дифференциация общества, становление раннеклассовой структуры… новые формы собственности, а также возникновение и присвоение прибавочного продукта вели к появлению новых качеств регулятивной системы»^[113], действовавшей в эпоху прародителей Чингисхана.

Выводы ученого-правоведа А. Б. Венгерова, вполне применимые в отношении эволюционных процессов, происходивших в родовом строе древнего монгольского общества в XI–XII вв., конкретизировал Б. Я. Владимирцов: «Процесс разложения древнемонгольского союза кровных родственников — рода, ответвления отдельных домов, образующих вместе с подчиненными и крепостными вассалами новые кланы сюзеренов и вассалов, основывался на стремлении упрочить индивидуалистическое кочевое хозяйство… Необходимость обезопасить свои кочевья от набегов, стремление к наживе путем наездов и необходимость организации облавных охот, в которых обязательно участие значительного числа лиц, — все эти нужды степной монгольской аристократии вели к племенным объединениям с ханами во главе… Она-то поэтому и выдвигает из своей среды ханов, и оттуда постоянная борьба племен между собою… Процесс этот неизбежно должен был завершиться объединением, более или менее значительным… что, как известно, и произошло»^[114].

Именно такое родоплеменное объединение «Хамаг Монгол улс» (существовал в 30–80-е гг. XII в.) возникло на месте прежнего союза кровных родственников — Монгольского улуса. Новый улус возглавил Хабул-хан (род. ориентировочно в 1101 г. и умер в 1148 г.), сын Тумбинай сэцэна^[115].

При Хабул-хане родоплеменное объединение «Хамаг Монгол улс» значительно расширилось и укрепилось. Его территория простиралась от Хангайского хребта, где сливаются реки Орхон и Тола, на западе и до побережья озер Буйр и Хулун на востоке. Ханская ставка находилась поблизости от горы Бурхан халдун.

Само название улуса говорит о том, что это было объединение большинства монгольских родов и племен. «Хамаг Монгол улс» состоял из 19 племен нирун-мон-голов и 18 племен дарлигин-монголов… Среди племен нирун-монгол господствующее положение занимали три крупных племени — боржигин, тайчуд^[116] и жадаран^[117]. Предводители этих трех племен по традиции, известной нам со времен государства Хунну, созывали Великий хуралтай^[118], на котором они выбирали хана улуса «Хамаг Монгол»… Именно на таком Великом хуралтае в 1130 г. предводителями трех главных племен нирун-монгол Хабул-хан был провозглашен ханом улуса «Хамаг Монгол». «С тех самых пор глава настоящего монгольского государства, величаво титулованный „ханом“, явственно присутствует в истории»^[119].

Отметим, что среди монголоведов существует и другая позиция по вопросу о политической системе монгольского общества XII — начала XIII в., отличная от позиции автора предыдущего высказывания, монгольского ученого Ч. Далая.

Многие современные ученые-монголоведы характеризуют улус «Хамаг Монгол», а также современные ему другие улусы (объединения, союзы) так называемых омонголившихся народов XI — начала XIII в., например, татар^[120], хэрэйдов^[121], мэргэдов^[122] и найманов^[123], как «протогосударства», «чифдомы», «вождества»^[124] хотя бы потому, что «в улусах не имелось института, способного сохранять целостность образования и обладавшего средствами принуждения»^[125]. Последующие события, о которых повествуют древние источники, пожалуй, безоговорочно свидетельствуют о правоте последних суждений.

Как явствует из древних летописей, Хабул-хан не только прилагал усилия к объединению коренных монгольских племен, но и стремился положить конец вторжениям в Монголию армии чжурчжэньской империи Цзинь, от которой исходила главная внешняя угроза существованию улуса «Хамаг Монгол». В частности, когда в конце 1138 г., а также в 1140 и 1147 гг. значительные силы чжурчжэней вторгались на территорию улуса «Хамаг Монгол», они были разбиты монголами и вынуждены уйти восвояси.

Поражение войск Алтан-хана в 1147 г. стало сильным потрясением для чжурчжэней, и Алтан-хану пришлось отправить в Монголию начальника канцелярии крепости Бяньцзин Сяо Бошоно, приказав ему заключить с ханом улуса «Хамаг Монгол» мирный договор.

После смерти Хабул-хана (ок. 1147 г. — А. М.) по завещанию покойного на Великом хуралтае на престол улуса «Хамаг Монгол» был возведен его племянник Амбагай, который возглавлял в то время племя тайчудов, входившее в улус «Хамаг Монгол».

Мотивы решения Хабул-хана о передаче власти предводителю тайчудов доподлинно неизвестны. Существует мнение, что, заботясь о сохранении единства улуса «Хамаг Монгол», Хабул-хан считал, будто именно племя тайчудов, обладавшее в то время значительными людскими и военными ресурсами, сможет стать главной опорой и силой улуса «Хамаг Монгол» в противодействии внешней опасности^[126].

Так или иначе, благодаря автору «Сокровенного сказания монголов» для нас стало ясно, что вместо принципа единонаследия, действовавшего в «Монгольском улусе»^[127], в улусе «Хамаг Монгол», начиная с Хабул-хана, стал применяться принцип престолонаследования по завещанию^[128].

При преемнике Хабул-хана — Амбагай-хане — чжурчжэни, поправ мирный договор, не раз вторгались на территорию улуса «Хамаг Монгол», что побуждало монголов отвечать тем же.

Кроме того, Амбагай-хан предпринял важные шаги по укреплению единства улуса и боеспособности его войска. Он даже попытался путем «установления брачного союза», иначе говоря, «породнения через брак», на протяжении многих столетий осуществлявшихся внутри самих кочевых монгольских и тюркских народов, восстановить нормальные отношения с татарами. Однако те остались верны себе и своему сюзерену, чжурчжэньскому Алтан-хану: ‹‹Амбагай-хан выдал за татарина свою дочь и отправился провожать ее в пределы татарские. И был схвачен там Амбагай-хан татарами и выдан Алтан-хану хятанскому (чжурчжэньскому. — А. М.).

И послал тогда Амбагай-хан гонца по имени Балахачи из племени Бэсудэй и заповедал: ″Пойди ты к Хутуле, среднему сыну Хабул-хана, приди к Хадан тайши, среднему сыну из десяти сынов моих, и передай им: впредь пусть будет именем моим заказано улуса Хамаг Монгол всем владыкам самим сопровождать их дочерей. Татарами я схвачен здесь.

На Всемонгольском хуралтае в соответствии с принципом престолонаследования по завещанию был учтен предсмертный наказ Амбагай-хана, и ханом улуса «Хамаг Монгол» стал Хутула, сын Хабул-хана; он правил в 40–50-е гг. XII в.

В результате главенствовать в улусе вновь стали боржигины, потомки Хабул-хана. Очевидно, это было связано с ростом авторитета и влияния данного рода и самого Хутулы, а также с раздорами и борьбой за власть среди сыновей Амбагай-хана.

Автор «Сокровенного сказания монголов», рассказывая о тогдашнем противостоянии монголов и татар, с горечью констатирует, что хотя монголы во главе с Хутулой и пошли «в пределы татарские, чтобы отомстить им, как было завещано Амбагай-ханом, и бились они с Хотон Барахом и с Жали бу ха татарскими все тринадцать раз, но так и не смогли отмщением отомстить, воздаянием воздать за хана Амбагая своего»^[130].

Очевидно, что в начале 60-х гг. XII в. монголы не только не смогли отомстить татарам, но и были сокрушены последними, которых «цзиньцы искусно использовали в своих целях, чтобы поскорее избавиться от бесконечных наездов начинавшего расти кочевого народа»^[131].

Нанесенные монголам поражения не могли не сказаться на внутриполитической ситуации в монгольском улусе «Хамаг Монгол», единстве родов и составлявших его племен. Тем не менее древние источники свидетельствуют о том, что после смерти тогдашнего предводителя улуса «Хамаг Монгол» боржигина Хутула-хана (причина и год смерти неизвестны) и гибели главнокомандующего монгольских войск Хадан-тайши единство племен, входивших в состав улуса «Хамаг Монгол», в первую очередь боржигинов и тайчудов, на какое-то время все же удалось сохранить. И главная заслуга в этом принадлежит отцу Чингисхана, Есухэй-батору.

* * *

Есухэй родился^[132] и рос в период пика могущества улуса «Хамаг Монгол». Он воспитывался и мужал в среде родовой знати, постоянно общаясь с Хутулой-ханом и другими могущественными вождями монгольских родов; многому у них научился.

В пору мужской зрелости Есухэй стал отличаться и в облавных охотах, и в военных походах. Древние источники свидетельствуют о том, что во время боевого противостояния Хутулы-хана с чжурчжэньским Алтай-ханом и татарами Есухэй участвовал в этих сражениях во главе своего племени, прославился доблестью и победами. Именно благодаря своему героизму он удостоился почетного титула батор, и его стали величать Есухэй-батор (Богатырь Есухэй).

После смерти Хутулы-хана, в период наступившего безвластия Есухэй-батору, будущему отцу Чингисхана, было суждено продолжить дело своих высокородных предков и встать во главе улуса «Хамаг Монгол».

Его верховенство в улусе «Хамаг Монгол» подтверждает и известие древнего источника о неоднократной военной помощи Есухэй-батора вождю хэрэйдов Торил-хану (Ван-хану или Он-хану)^[133].

Примечательно, что тот же источник свидетельствовал о том, что предшественник Есухэй-батора, Хутула-хан, не одобряя «взаимную дружбу» Есухэй-батора и Торил-хана, говорил: «Дружба с ним — не доброе дело… этот человек убил своих братьев и кровью их запачкал знамя чести»^[134].

Сведения из «Сборника летописей» Рашида ад-Дина о предосудительном поступке (братоубийстве) Ван-хана могут служить примером начала процесса «расщепления» мононорм прежней регулятивной системы^[135]; в данном случае косвенно указывается, во-первых, на то, что у монголов убийство запрещалось, и, во-вторых, на аморальность поступка, совершенного предводителем хэрэйдов Ван-ханом.

Тем не менее «Есухэй-батор не согласился [с этим] и стал с ним (Торил-ханом. — А. М.) другом и побратимом»^[136]. Основываясь на этом и других свидетельствах древних источников, французский востоковед Р. Груссе писал: «Итак, решительное вмешательство Есу-хэя Храброго восстановило Торил-хана на хэрэйдском престоле. В Черном лесу, на (реке) Толе, они присягнули друг другу в вечной дружбе.

„В память об оказанной мне тобой услуге, — заявил Торил-хан, — моя вечная признательность распространится на твоих детей и на детей твоих детей. Клянусь горним Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.) и Землей!“

Таковы слова, сделавшие Торил-хана и Есухэя братьями по клятве, побратимами; слова, которые впоследствии обеспечили сыну второго покровительство первого. И весь начальный период правления Чингисхана, вплоть до 1203 г., прошел под знаком „клятвы, принесенной в Черном лесу“. [Таким образом], Есухэй (об этом слишком часто забывают) заложил основы всей Чингисовой политики, обеспечив союз своего рода с хэрэйдами, без которого, как мы убедимся ниже, блестящая карьера Чингисхана была бы невозможной»^[137].

Древние источники удостоили заслуженного внимания одну из жен Есухэй-батора^[138], мать Тэмуджина (Чингисхана) Огэлун.

В этой связи, прежде всего, отметим, что монгольские роды договаривались о взаимном обмене невестами (родовой строй требовал экзогамии: мужчины одного рода должны были жениться на девушках другого рода, не находившегося с ним в близком родстве). Подобный договор являлся образцом регулятивных начал, формировавшихся в ходе самоорганизации догосударственного общества древних монголов, и определил правила организации семейно-брачных отношений между монгольскими родами и племенами на многие столетия вперед.

Однако в смутные времена войн и набегов, дабы не подвергать себя риску дальних поездок за невестами, монголы не брезговали и их умыканием^[139], в первую очередь из племен, с которыми они враждовали, как это сделал с помощью братьев Есухэй-батор.

Но Есухэй-батор, умыкнув Огэлун, не только приобрел любимую жену, но и нажил себе и своему роду заклятых, непримиримых врагов в лице мэргэдов, из которых был первый муж Огэлун. Плоды этого поступка отца было суждено пожинать его сыну, Тэмуджину-Чингисхану, через 20 лет…

* * *

В 1162 г. Есухэй-батор, оставив дома Огэлун, выступил на очередную войну с татарами; его воинству удалось не только отбить наступление татарских племен, но и пленить их знатных воевод — Тэмуджин Угэ и Хори буха.

С этой долгожданной для монголов победой совпало и другое знаменательное событие — рождение его и Огэлун первенца, которому он дал имя Тэмуджин.

Выбор Есухэй-батором именно этого имени определил древний тюркско-монгольский обычай «нарекать имена по наиболее бросающемуся в глаза явлению при рождении»^[140] ребенка. А этим событием были победа над татарами и пленение их воевод Тэмуджин угэ и Хори буха, а также то обстоятельство, что будущий властитель мира родился, сжимая в руке сгусток крови. Поэтому родители, дабы «запечатлеть его воинственность и славу», и нарекли его Тэмуджином.

* * *

Описывая процесс исторического развития средневекового родоплеменного монгольского общества эпохи ближайших прародителей Чингисхана и, в частности, новые формы и условия хозяйственной деятельности и социальной жизни монгольских скотоводов-кочевников XII в., мы затронули вопрос об источниках происхождения мировоззрения Чингисхана.

Но поскольку мировоззрение — это не только содержание, но и способ познания окружающей действительности, далее мы расскажем о том, «в каком духе» воспитывались дети Есухэй-батора и Огэлун и, в частности, Тэмуджин, и каким образом формировалась система взглядов нашего героя на окружающую действительность и его место в ней.

Представление об этом дают сведения, содержащиеся в уже не раз процитированном «Сборнике летописей» Рашида ад-Дина, а также в записках китайских послов-шпионов Чжао Хуна^[141], Пэн Да-я и Сюй Тина^[142], а также европейских христианских миссионеров Плано Карпини и Вильгельма де Рубрука, посетивших Великий Монгольский Улус в первой половине XIII в.

Чжао Хун отнюдь не для красного словца написал о монголах-воинах следующее:

«Татары (монголы. — А. М.) рождаются и вырастают в седле. Сами собой они выучиваются сражаться. С весны до зимы [они] каждый день гонятся и охотятся. [Это] и есть их средство к существованию…»^[143]

Христианский миссионер Плано Карпини, побывавший в Монголии в 40-х гг. XIII в., подтвердил и развил наблюдения Чжао Хуна: «…Дети их (монголов. — А. М.), когда им два или три года от роду… начинают ездить верхом и управлять лошадьми… Им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо они очень ловки, а также смелы»^[144].

Несомненно, Тэмуджин в детстве прошел под руководством отца подобное обучение и не раз участвовал в облавных охотах. Именно с этими своего рода военными сборами и маневрами были связаны, пожалуй, самые примечательные и запоминающиеся ощущения его детства.

Следующим обязательным компонентом воспитания монгольских детей той эпохи было упомянутое нами ранее «наставление в [знании]родословия каждого появившегося на свет ребенка»^[145].

Вот и юный Тэмуджин услышал от родителей «старопрежние», «стародедовские» притчи, «истины седые» — древние предания, мифы и легенды; узнал из них о своей родословной и своем «прародителе Бортэ-Чино, который был рожден с благоволения Всевышнего Тэнгри», а также о «сыне Всевышнего Тэнгри» Бодончаре, которому по воле Небесного Владыки было суждено стать родоначальником «золотого» — ханского рода, «владычествовавшего над всеми». Таким образом, именно в этих легендах было впервые четко рассказано с позиций тэнгрианства, то есть культа Тэнгри шаманизма древних кочевников, о «небесном мандате» рода хиад-боржигин на ханскую власть ^[146]. Из тех же древних мифов и легенд он почерпнул азы мифологической нормативной системы древних монголов.

Крупнейший историк русского зарубежья, один из основателей евразийства Г. В. Вернадский писал по поводу влияния «слов предков сокровенных» и, в частности, «Легенды об Алан-гоа» на мировосприятие юного Тэмуджина: «Теперь перед нами стоит задача определить, когда легенда о сверхъестественном рождении трех последних сыновей Алан-гоа была введена в монгольскую генеалогию. Было ли это после того, как Тэмуджин стал императором (Великим ханом. — А. М.), или же до того? Этот вопрос имеет отношение к духу и психологии Тэмуджина. Если мы полагаем, что легенда была частью монгольской традиции до его рождения, то мы должны признать ее полное влияние на ум (мировосприятие. — А. М.) мальчика Тэмуджина. В этом случае легенда должна была послужить одним из оснований веры Тэмуджина в его великую судьбу. Хотя вопрос не может получить точного ответа, простой факт того, что два других ее сына также, по преданию, были рождены сверхъестественным путем, служит свидетельством создания легенды задолго до прихода Тэмуджина на императорский трон и, возможно, задолго до его рождения»^[147].

В системе воспитания монгольских детей в эпоху Чингисхана трудно переоценить роль традиционных верований древних монголов — тэнгрианства или небопочитания, являвшегося фундаментальной концепцией народной религии древних обитателей Монголии — шаманизма^[148]. Именно культ Всевышнего Тэнгри определял отношение монголов к окружающей действительности и самим себе^[149].

Древние монголы почитали Вечное Синее Небо как верховное божество — Всевышнего Тэнгри или Небесного Владыку дарующего жизнь, одушевляющего все живое, управляющего миром и руководящего делами человека, посылающего на землю своего избранника, которому суждено быть вершителем великих дел. И эта мысль главенствует в их мифологии и шаманизме.

Именно об этом поведали Тэмуджину-Чингисхану родители, рассказывая легендарную генеалогию его «золотого» рода хиад-боржигин, благодаря чему у юного Тэмуджина начало формироваться религиозно-мифологическое мировоззрение с культом Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли^[150].

По мнению известного представителя евразийского движения, калмыцкого ученого Э. Хара-Давана^[151], характерной особенностью религиозно-мифологического мировоззрения монголов эпохи Тэмуджина-Чингисхана было то, что «веру исповедовали не только формально, но и претворяли ее в свою повседневную жизнь, так что религия вошла в быт, а быт в религию (выделено мной. — А. М.)»^[152].

Подтверждением тому являются свидетельства современников Чингисхана. Так, упомянутый выше посол императора Южно-Сунской династии, китаец Чжао Хун, в «Записке о монголо-татарах» отмечал, что «…они [монголы] непременно поклоняются Небу (Всевышнему Тэнгри — А. М.)… Они обыкновенно весьма чтут Небо и Землю; во всяком деле упоминают о Небе (то есть призывают Небо в свидетели)…говоря, такова воля Heбa»^[153].

В путевых заметках двух других послов Южно-Сун-ской державы Пэн Да-я и Сюй Тина мы читаем: «Когда они хотят сделать [какое-либо] дело, то говорят: „Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) учит так“. Когда же они уже сделали [какое-либо] дело, то говорят: „[Это] знает Небо!“ [У них] не бывает ни одного дела, которое не приписывалось бы Небу (Всевышнему Тэнгри. — А. М.). Так поступают все…»^[154]

Плано Карпини в своей «Истории монголов» подтверждает наблюдения своего предшественника: «Они [монголы] веруют в единого Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), которого признают творцом всего видимого и невидимого, а также и признают его творцом как блаженства в этом мире, так и мучений…»^[155]

Именно в такой атмосфере проходило мировоззренческое становление Тэмуджина-Чингисхана, важнейшие элементы которого, помимо условий материальной и социальной жизни общества монгольских кочевников XII–XIII вв., определили, во-первых, поведанная его родителями легендарная генеалогия («классификационное родство»), в которой обосновывалось «небесное избранничество» его прародителей, в первую очередь его «золотого рода» — хиад-боржигин, а значит, и его самого; во-вторых, традиционные верования монголов — тэнгрианство, «претворенное» в повседневном быту монголов; наконец, в-третьих, социальные нормы регулятивной системы родоплеменного общества древнемонгольских кочевников, «входившие в саму жизнедеятельность людей, выражая и обеспечивая социально-экономическое единство рода, племени»^[156], находившие свое выражение в пришедших из глубины веков мифах, традициях, обычаях, ритуалах, обрядах и регулировавшие в Монгольском улусе, а затем и в улусе «Хамаг Монгол» за неимением законов^[157]взаимоотношения между сородичами^[158].

Впоследствии мировоззренческая система нашего героя сформировала его жизненные ценности, идеалы и принципы; определила религиозные убеждения, правовые и моральные нормы поведения, которыми он руководствовался по жизни. И все это, вместе взятое, обусловило его жизненные цели и деяния.

Несомненно, важнейшей целью его жизни стали создание Великого Монгольского Улуса и формирование «Книги Великой Ясы».

В следующей главе, продолжая рассказ о процессе формирования и дальнейшего развития религиозно-мифологического мировоззрения Чингисхана, повествуя о его деяниях, направленных сначала на воссоздание улуса «Хамаг Монгол», а затем и на объединение всех монгольских племен, мы выявим не только исторические условия, внутренние и внешние факторы создания Великого Монгольского Улуса, но и социально-экономические предпосылки формирования «Книги Великой Ясы», а также попытаемся восстановить хронологию этого процесса.

Глава 2
Исторические условия, внутренние и внешние факторы создания Великого Монгольского Улуса, социально-экономические предпосылки формирования «Книги Великой Ясы» (80-е гг. XII в. — 1206 г.)

Поелику Всевышний (Тэнгри. — А. М.) отличил Чингисхана умом и рассудком от его сотоварищей и возвысил его над царями мира по бдительности и могуществу то он без утомительного рассмотрения летописей и без докучного сообразования с древностями единственно из страниц своей души изобретал то, что известно из обычаев гордых хосроев и что записано о порядках фараонов и кесарей, и из ума-разума своего сочинял то, что было связано с устройством стран и относилось к сокрушению мощи врагов и к возвышению степени своих подвластных…

А. -М. Джувейни^[159]

Когда монголы осознали свое положение, весьма подавленные своей несчастной и бедной жизнью, они обратились к помощи Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), Создателя неба и земли, и заключили с ним великое соглашение, повинуясь его повелениям. По приказанию Бога им явился ангел в виде орла с золотыми перьями и заговорил их собственной речью и языком с вождем, которого звали Чанкез (Чингис)… Затем ангел сообщил им все повеления Бога, которые сами они называют Ясак.

Инок Магакия^[160]

Помимо указанных выше факторов, на процесс мировоззренческого становления юного Тэмуджина, несомненно, повлияли случившиеся тогда в жизни его семьи печальные события. В чреде этих событий особое место занимает происшествие, которое закончилось трагично и для его отца, Есухэй-батора, и для всей семьи.

«Когда исполнилось Тэмуджину девять лет, Есухэй-батор отправился вместе с ним к родичам жены — олхунудам — сватать сыну невесту», — так автор «Сокровенного сказания монголов» начал описание традиционного для монголов ритуала сватовства и последовавших за ним событий.

Как явствует из известия автора «Сокровенного сказания монголов», Есухэй-батор в соответствии с требованием экзогамии отправился сватать сыну невесту к родичам жены — олхунудам, которые ответвились от племени хонгирад^[161].

По пути им повстречался Дэй сэцэн из племени хонгирад. Есухэй-батор и Дэй сэцэн называли друг друга сватами. Дело в том, что между племенем хонгирад и племенами нирун-монголов, в первую очередь хиад-боржигинами, издревле, со времен Хабул-хана, жена которого была хонгирадка, существовал нерушимый, клятвенный договор, в соответствии с которым знатные хиад-боржигинские юноши брали в жены девушек-хон-гирадок, а высокородные дочери выдавались замуж за хонгирадских юношей. И на этот раз Дэй сэцэн предложил свату Есухэю взглянуть на его дочь по имени Бортэ.

Та понравилась Есухэй-батору, и он сосватал ее своему сыну Тэмуджину

Вскоре «отдал Есухэй-батор свату Дэй сэцэну в подарок заводного коня своего^[162] и, оставив сына в зятьях^[163], отправился восвояси» ^[164].

Домой он вернулся едва живой. Очевидно, Есухэй-батор был отравлен татарами, в стане которых он останавливался по пути, чтобы утолить жажду. Душеприказчиком умиравшего Есухэй-батора стал Мунлиг, сын старика Чарахи из рода хонхотан.

«Призвав его к себе, Есухэй-батор молвил: „Послушай, Мунлиг! Дети — малолетки у меня. А Тэмуджина, старшего из них, оставил я у свата Дэй сэцэна. Но по пути домой в татарском стане я был отравлен. О, как же худо мне! Так позаботься ты, мой верный Мунлиг, о сиротах моих и вдовах. И сына, Тэмуджина моего, немедля восвояси привези…“ И, заповедав Мунлигу сие, он опочил»^[165].

Имеющиеся в нашем распоряжении древние источники не оставляют и тени сомнения в том, что вплоть до кончины Есухэй-батора (примерно в 1171 г.) «он был государем большинства монгольских племен. Его старшие и младшие родичи, то есть дядья и двоюродные братья, все [были ему] послушны и подвластны и единодушно из своей среды поставили его на царство. Он был причастен к отваге и храбрости. [Есухэй-батор]много воевал и сражался с другими племенами монголов, и в частности с племенами татар, точно так же с хитайскими (чжур-чжэньскими. — А. М.) эмирами и войсками. Молва о нем распространилась в окрестностях, имя его прославилось, и стал он признаваем и почитаем у всех»^[166].

Поэтому, как мне думается, имя Есухэй-батора осталось в анналах истории не только потому, что он был отцом Чингисхана. Ведь в критический момент для улуса «Хамаг Монгол» он смог сохранить его единство, оказывал достойное сопротивление главным врагам — татарам и цзиньцам; неоспорим его вклад в формирование мировоззрения юного Тэмуджина. Его дальновидная политика в отношении вождя хэрэйдов Торил-хана (Он-хана, Ван-хана), которого он поддержал в борьбе за престол, обеспечила его сыну, Тэмуджину-Чингисхану, поддержку хэрэйдов на первом этапе борьбы по собиранию и объединению всех монгольских племен. Таким образом, слава его сына, посмертно распространившаяся и на него, вполне заслуженна.

* * *

Очевидно, что Мунлиг, о котором говорилось выше, неслучайно оказался рядом с Есухэй-батором в последние минуты его жизни. Мунлиг и его отец, старик Чараха, были приближенными Есухэй-батора, а их племя хон-хотан входило в состав улуса «Хамаг Монгол». Именно в этой связи следует понимать то, что в своих последних словах Есухэй-батор завещал Мунлигу: «Ты позаботься о младших братьях своих, оставляемых мною еще малыми, о старшей невестке своей^[167], которая станет вдовой. Сына моего Тэмуджина поскорее возьми и привези…»

«Узнав о кончине Есухэй-батора, Тэмуджин пал наземь, убиваючись. Старик Чараха из рода хонхотан увещевал его, приговаривая:

Так увещевал старик Чараха Тэмуджина, пока тот не успокоился и не перестал рыдать»^[168].

Старик Чараха, утешая Тэмуджина, первым напомнил ему о том, что намеревался сделать его отец Есухэй-батор в будущем, и это, несомненно, запало в душу юного Тэмуджина.

Завет отца «сильную дружину собрать… единое создать степное ханство» воодушевил юного Тэмуджина, указал цель его жизни: стать преемником отца и продолжить дело объединения всех монгольских племен в единое монгольское государство.

Поддержка верных соратников отца дала Тэмуджину силы преодолеть все невзгоды и страдания, которые поджидали его в будущем…

А начались они с того, что тайчуды и другие «многочисленные племена, собравшиеся воедино во время его отца Есухэй-батора и ставшие послушными ему», после его смерти не только проигнорировали, очевидно, существовавшее (пусть даже устное) завещание Есухэй-батора возвести на ханский престол его старшего сына, но и «вступили на путь непокорности и упорства. Благодаря тому, что тайчуды были главнейшей из ветвей (родственных племен), [дело] постепенно дошло до того, что другие родичи и войска, оказавшие Есухэй-батору повиновение, отпали от его детей и склонились к тайчудам. Они сплотились вокруг них, благодаря чему у этих племен появилась полная сила и могущество»^[169].

Следует отметить, что все же не все роды и племена, входившие в улус «Хамаг Монгол», последовали за тайчудами. Родовая монгольская знать (Алтай, Хучар, Даридай отчигин^[170]) вместе со своими подданными-сородичами, а также недавние подданные отца Тэмуджина примкнули к предводителю племени жадаран Жамухе сэцэну^[171]. Таким образом, Жамуху сэцэна, как ранее Есухэй-батора, в то время можно было считать некоронованным ханом улуса «Все Монголы»^[172].

Однако снова вернемся к Мунлигу — душеприказчику Есухэй-батора. Он выполнил завещание Есухэй-батора, привез домой его старшего сына, Тэмуджина, и какое-то время вместе со своим отцом, стариком Чараха, пытался сохранить собранный Есухэй-батором улус, но сделать это им не удалось. Старику Чараха борьба стоила жизни, а Мунлиг на какое-то время пропал из поля зрения летописцев.

Причина, по которой Мунлиг, возможно, на какое-то время покинул семью Есухэй-батора, скорее всего, была в его взаимоотношениях с Огэлун. Очевидно, Мунлиг согласно предсмертному завету Есухэй-батора хотел занять его место не только в семье, но и во главе всего рода. Однако отверженная супруга бывшего предводителя улуса «Хамаг Монгол» Огэлун считала, что именно ее старший сын Тэмуджин по праву должен стать преемником отца и возглавить хиад-боржигинов.

Трудно переоценить роль Огэлун на начальном этапе формирования характера и мировоззрения ее старшего сына Тэмуджина. «…Она продолжала воспитывать своих сыновей, прививая им воззрения степной аристократии, внушая им, что они по праву принадлежат к этому классу и потому должны прилагать все старания, чтобы подняться и выйти из создавшегося тяжелого положения»^[173].

Именно тогда мать при случае не уставала повторять Тэмуджину его легендарную родословную, основывающуюся на верованиях древних монголов — тэнгрианстве, и, главное, то, что он является потомком Бодончара, «сына Небесного Владыки». Тогда же Тэмуджин мог слышать рассказы и о более близких временах, временах тоже славных для его родичей и предков, о Хабул-хане, Амбагай-хане, замученном цзинцами в Китае (в чжур-чжэньской империи Цзинь. — А. М.), и о знаменитом богатыре Хутуле-хане. Огэлун была мудрой женщиной и хорошо знала «древние слова» (древние мифы, легенды. — А. М.)^[174]. Таким образом отверженной супруге бывшего предводителя улуса «Хамаг Монгол», считавшей, что ее старший сын Тэмуджин по праву должен стать преемником отца и возглавить род хиад-боржигинов, удалось не только поднять на ноги своих малолетних детей, но и укрепить их дух, веру в неотвратимость возмездия и восстановления их в правах законных наследников престола улуса «Хамаг Монгол».

Что же касается Тэмуджина, привитые с детства традиции рода, воззрения степной аристократии и вера в свою судьбу дали ему силы нести вместе с матерью основную тяжесть недоли изгоев, укрепили дух, уже на тогдашнем уровне его мировосприятия зародили цель: свершить возмездие и вернуть себе престол хана улуса «Хамаг Монгол».

Очевидно, тогда же на основе взглядов юного Тэмуджина на окружающую действительность и произошедшие события начали формироваться и жизненные принципы нашего героя, впоследствии нашедшие отражение в «Книге Великой Ясы».

Прежде всего, это принцип верноподданничества, согласно которому подданный должен верно служить, подчиняться своему господину, также и вассал должен безропотно следовать за своим сюзереном. Впоследствии этого принципа Чингисхан неукоснительно придерживался сам, следования ему всегда требовал от других; проявление верноподданничества он высоко ценил даже среди врагов и был бесжалостен ко всем, кто этот принцип нарушал.

Другой важнейший жизненный принцип Тэмуджина-Чингисхана — «отмщением отмстить» — свидетельствовал о принятой нашим героем на себя обязанности непременно наказать виновных за понесенные им и его родом утраты и за нанесенные ему и его роду оскорбления.

* * *

Следует заметить, что лютая ненависть к предавшим и унизившим их семью соплеменникам сделала юного Тэмуджина крайне нетерпимым к любым проявлениям несправедливости в отношении себя и близких ему людей. Кроме того, в те годы (Тэмуджину тогда было лет двенадцать) «проявилась у него уже та черта характера, которая потом развилась вполне, — властность. Не терпел он также, чтобы лишали его чего-нибудь, что он считал принадлежащим ему по праву»^[175]. Поэтому неудивительно, что заурядный, на первый взгляд, конфликт между ним и сводным братом Бэгтэром вылился в братоубийство^[176].

Если «этот бесчеловечный поступок вызвал сильный гнев Огэлун, то сам Тэмуджин, очевидно, будучи уверен в справедливости своего поступка, не очень беспокоился о случившемся. К тому же произошедшие вскоре после убийства Бэгтэра события в какой-то мере подтверждают версию Л. Н. Гумилева о предательстве его сводного брата Бэгтэра.

Итак, вскоре после убийства Бэгтэра последовало нападение тайчудов на стойбище Огэлун, которое заставило Тэмуджина задуматься о многом, задуматься о своей судьбе и почувствовать, что над ним, над его личностью и волей возвышается воля „Вечного Синего Неба“ (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), о котором он знал, конечно, раньше, знал, как о высшем божестве… но теперь он по-особому почувствовал (и воспринял. — А. М.) его веления»^[177].

Скрываясь от тайчудов в лесах на горе Бурхан халдун, Тэмуджин впервые ощутил вспомоществование Небесного Владыки: «…Три дня просидел Тэмуджин в дебрях лесных, а на четвертый день замыслил возвернуться к родичам. И шел он по лесу, ведя за повод коня своего, как вдруг седло соскользнуло и упало наземь. Глянул Тэмуджин: и седельная подпруга, и ремень нагрудный — все на месте, а седло таки упало. „Могла подпруга соскользнуть, ремню нагрудному не соскользнуть, однако. Никак знамение мне посылает Всевышний Тэнгри!“ — воскликнул Тэмуджин. И остался он в чаще лесной, и просидел там еще три дня. И снова хотел было выйти из лесу, но путь ему преградил белый валун величиной с юрту. „Неужто шлет знамение мне снова Всевышний Тэнгри?“ — молвил он и вдругорядь вернулся в чащу и просидел еще три дня. Все девять дней просидел он в лесу без пищи и, наконец, решил: „Чем в чаще так бесславно сгинуть, уж лучше из лесу мне выбраться, пожалуй!“

И пошел он из чащи лесной, ведя за повод коня, и обошел стороной лежавший на дороге белый валун величиной с юрту. А обходя тот валун, рубил он ножом, коим правят стрелы, деревья, стеной стоявшие на его пути. А как вышел Тэмуджин из лесу, так и схватили его недруги-тайчуды»^[178].

Сдавшегося на милость победителей Тэмуджина хан тайчудов «Таргудай хирилтуг привел в пределы тайчудские, и учинили над ним тайчуды расправу (суд. — А. М.) и понудили Тэмуджина, обремененного шейной колодой, ходить у них в прислужниках, каждый день передавая его из одной семьи в другую»^[179].

Это известие автора «Сокровенного сказания монголов» свидетельствовало о том, что, помимо норм морали, о которых шла речь выше, в улусе «Хамаг Монгол» продолжала действовать система запретов или норм обычного права, в соответствии с которыми применялись своеобразные меры наказания виновных ^[180], которые Тэмуджину довелось испытать в прямом смысле (он был обременен шейной колодкой) на собственной шкуре…

* * *

Из процитированного выше монгольского источника мы узнаем, что, скрываясь от недругов-тайчудов в лесных дебрях на горе Бурхан халдун, Тэмуджин впервые ощутил вспомоществование Небесного Владыки, удерживавшего его от опрометчивого шага, и «уверовал в силу Всевышнего Тэнгри, как всемогущего гения-хранителя, которому подвластны и его плоть, и его душа…»^[181]

Эту веру упрочило и его счастливое спасение из тайчудского плена: симпатизировавший Тэмуджину Сорхан шар из племени сулдус^[182], заметив убежавшего от тайчудской охраны и скрывавшегося в речных заводях Тэмуджина, не только не выдал его тайчудам, но и помог покинуть пределы тайчудских кочевий.

Удачный побег из неволи^[183] и последовавшие затем события, о которых повествуют наши источники, «оказали большое влияние на развитие характера Тэмуджина. Он почувствовал себя уже мужчиной, способным защищать свое добро от разбойников^[184], а себя от обидчиков, а потому имеющим право на положение главы семьи, в которой до тех пор главенствовала его мать»^[185].

Возмужавший Тэмуджин раз за разом убеждался в правильности материнских наставлений о том, что, пока у него «нет друга, кроме собственной тени, и нет кнута, кроме конского хвоста», иначе говоря, без верных нукеров-сподвижников^[186] и поддержки сильного и авторитетного сюзерена, ему не вернуть власть над улусом «Хамаг Монгол» и тем более не продолжить дело, начатое предками. Поэтому все его последующие действия становятся осмысленными и последовательными.

Что касается нукеров-сподвижников Тэмуджина, то первыми из них стали Ворчу и Зэлмэ. Ворчу — сын богатого ноёна из племени арулад, относившегося к нирун-монголам и прежде входившего в состав улуса «Хамаг Монгол». Он помог Тэмуджину отыскать и вернуть восемь соловых коней, уведенных конокрадами, а затем поклялся быть Тэмуджину «вечным нукером»^[187]. Зэлмэ отдал в нукеры его отец, старик Жарчудай — кузнец из рода урианхай. Так он исполнил обещание, данное Есу-хэй-батору после рождения Тэмуджина^[188].

Очевидно, с этого времени Тэмуджин серьезно задумался о формировании собственной дружины. Памятуя о клятве, которую ему дал Борчу («Я вечным нукером тебе отныне стану!»}, Тэмуджин отправил к нему брата Бэлгудэя, дабы призвать будущего нукера в свою ставку.

«И выслушал Борчу Бэлгудэя, и, слова не сказав отцу, набросил на плечи серую бурку, вскочил на горбатого буланого коня, и вскорости явились они вместе с Бэлгудэем к Тэмуджину»^[189].

Подобное беспрекословное повиновение Борчу Б. Я. Владимирцов пояснил следующим образом: «…Монгольский предводитель XI–XII вв…всегда во всех случаях своей жизни неразлучен со своими нукерами, они всегда, в том или другом количестве, при нем; они составляют его свиту. Нукер в ставке своего предводителя оказывается прислужником, на войне или во время набега он воин, во время облавных охот — он помощник; он заведует всегда чем-нибудь, наблюдает, он состоит в свите: он же является ближайшим другом и советником своего предводителя»^[190].

Именно такими «друзьями и советниками» Тэмуджина и стали его первые нукеры — Борчу и Зэлмэ, сохранившие ему верность на всю жизнь и ставшие впоследствии его самыми преданными соратниками в борьбе за объединение всех монгольских племен.

* * *

Дабы окончательно легитимизировать свой новый статус главы семьи, в которой до тех пор главенствовала его мать, Тэмуджин отправился за невестой Бортэ. В тот год (1178 г. — А. М.) ему исполнилось шестнадцать лет — по тогдашним монгольским меркам Тэмуджин достиг совершеннолетия. Так он исполнил обещание, данное его отцом свату Дай сэцэну.

Автор «Сокровенного сказания монголов» упомянул «о черного соболя дохе, подаренной Тэмуджину тещей Чотан на свадьбу»^[191]. Этому дорогому подарку родителей Бортэ суждено было сыграть важную роль в переговорах Тэмуджина с хэрэдским Торил-ханом. Именно на него, побратима своего отца, хэрэйдского Торил-хана, Тэмуджин решил опираться для достижения своей главной цели: воссоздания улуса «Хамаг Монгол». Его выбор был отнюдь не случаен: еще в детстве Тэмуджин воспринял (на примере отца) и усвоил на всю жизнь (как важнейший жизненный принцип) древнемонгольскую традицию побратимства^[192], и когда его семья, брошенная сородичами на произвол судьбы, бедствовала, он решил обратиться за помощью к побратиму отца, хэрэйдскому Торил-хану Ведь согласно тогдашней монгольской традиции побратимства «побратим отца был ровно что отец».

Встав во главе своей семьи и окружив себя нукерами, Тэмуджин, дабы заручиться поддержкой Торил-хана в воссоздании улуса «Хамаг Монгол», ‹‹взял черного соболя доху, привезенную и подаренную ему тещею Цотан, и вместе с братьями Хасаром и Бэлгудэем отправился к верному анде-побратиму отца их Есухэя — Торил-хану…

И разыскал Тэмуджин Торил-хана в Черной роще на берегу Толы. И обратился Тэмуджин к нему и сказал:

″О хан, вы, побратим отца, мне ровно что отец. Я вам привез подарок тещи — доху соболью″.

«Этими торжественными речами был скреплен союз, в силу которого кераитский (хэрэйдский. — А. М.) государь брал под свое покровительство сына своего бывшего анды-побратима, а Тэмуджин официально признавал себя „клиентом“ и даже вассалом Торила; союз чрезвычайно важный, который просуществовал до 1203 г. В продолжение всего этого времени поддержка кераитов (хэрэйдов. — А. М.) позволила будущему императору властвовать над большей частью древних монгольских племен. И наоборот — преданность Тэмуджина сюзерену оберегала последнего как от любых внутренних смут, так и от нападений извне. После заключения данного пакта положение Тэмуджина заметно упрочилось: у него появилось немало новых друзей (нукеров. — А. М.) и одновременно к нему возвратились многие друзья отца» ^[194].

В практике принесения клятвы нукерами, побратимами, вассалами и их сюзеренами, о которых шла речь выше, нам видится развитие и повышение значения такого способа регулирования социальных отношений, как позитивное обязывание. Именно этому способу регулирования вскоре суждено было стать «одной из основных характеристик регулятивной системы раннеклассового государства»^[195] монголов эпохи Тэмуджина-Чингисхана.

* * *

Описанные выше события в жизни Тэмуджина и, прежде всего, его поездка к хэрэйдскому Торил-хану имели большой резонанс, не были безразличны ни людям, ему сочувствующим, ни его врагам. Подтверждением тому явился набег на стойбище семьи Тэмуджина отряда трех мэргэдских племен, которые ничтоже сумняшеся посчитали, что час расплаты за обиду, нанесенную их сроднику Есухэй-батором, пришел. Мэргэды спустя 20 (!) лет явились отомстить за отнятую отцом Тэмуджина, Есухэй-батором, у их сродника Чилэду жену Огэлун. Это свидетельствовало о том, что тогдашняя регулятивная система не предусматривала срока давности.

Однако мэргэдам не удалось убить или захватить в плен Тэмуджина. Его семью спас чуткий слух служанки Хоогчин. Правда, все, что они успели сделать, это поймать пасшихся в степи коней, вскочить на них и двинуться в сторону Бурхан халдун^[196]. А вот молодой жене Тэмуджина, Бортэ, а также второй жене Есухэй-батора, Сочигэл, и их служанке Хоогчин, последовавшим за ними «в крытом возке, запряженном пегим быком», далеко уйти не удалось — вскоре они оказались в руках ворогов-мэргэдов^[197].

Вот как объяснил случившееся американский исследователь Джек Уэзерфорд: «Мужчины, способные держать в руках оружие, как правило, спасались на самых быстрых и выносливых конях, потому что у них был наибольший шанс быть убитыми, а от них более всего зависело выживание всего рода…

В отчаянном мире кочевников, где смерть всегда была где-то рядом, никто не мог позволить себе такую роскошь, как искусственный кодекс благородного поведения. По их вполне прагматическим соображениям, оставив этих троих женщин мэргэдам, они как минимум замедлили продвижение захватчиков настолько, чтобы остальные успели спастись»^[198].

Итак, главное для Тэмуджина было выжить, и он знал, что в лесах на горе Бурхан халдун будет вне опасности. Именно поэтому, спасшись от преследователей, он с такой искренностью воздает хвалу предупредившей его семью об опасности служанке^[199], а главное — духам-хранителям горы Бурхан халдун, укрывшим его от погони; клянется чтить священную гору из поколения в поколение:

КЛЯТВА ЧИНГИСХАНА О ПРОДОЛЖЕНИИ ТРАДИЦИИ ПРОВЕДЕНИЯ КУЛЬТОВОГО РИТУАЛА ПОКЛОНЕНИЯ ГОРЕ БУРХАН ХАЛДУН

«И произнеся с благоговением такую клятву Тэмуджин увенчал себя поясом, словно четками, поддел на руку шапку и, оборотись к солнцу и окропляя молоком землю, трижды по три раза поклонился горе Бурхан халдун»^[201],^[202].

В процитированной выше клятве Чингисхана, как нам представляется, автор «Сокровенного сказания монголов» засвидетельствовал возрождение Тэмуджином такой социальной нормы регулятивной системы догосударственного древнемонгольского общества, как культовый ритуал поклонения гению-хранителю горы Бурхан халдун. Отметим, что специалисты-правоведы среди общественных регуляторов, «изобретенных» человеком в процессе самоорганизации, особо выделяют именно такие социальные нормы, как культовые ритуалы и обряды. «Они, — пишет А. В. Малько, — произвели поистине революционные изменения в его нервно-психической деятельности… позволили первобытным людям освободить свою психическую энергию от страха перед окружающим миром и направить ее на производительную деятельность, создали условия для установления в обществе стабильных, в определенной мере предсказуемых и гарантированных отношений…» ^[203]

В данном случае мы как раз имеем дело с одним из таких культовых ритуалов, существовавших, по свидетельству «Сокровенного сказания монголов», еще во времена Добун-Мэргэна и Алан-гоа, когда монголы уже поклонялись духам-хранителям горы Бурхан халдун^[204].

Очевидно, Тэмуджин реально ощущал глубокую и искреннюю связь между ним и горой Бурхан халдун, которая, как он верил, предоставляла ему защиту, всходя на которую он «заряжался» магической силой Небесного Владыки и Матери-Земли^[205], поэтому он поклялся и впредь продолжать традицию проведения культового ритуала поклонения горе Бурхан халдун, а впоследствии узаконил этот «похвальный обычай» в «Книге Великой Ясы».

Описанные выше события свидетельствуют о том, что регулятивная система в раннефеодальном обществе монгольских кочевников начала эпохи Чингисхана была «еще очень сильно окрашена в религиозные цвета… Путем проведения обрядов, культовых служб люди пытаются умилостивить те силы (в нашем случае Всевышнего Тэнгри, Мать-Землю, гения-хранителя горы Бурхан халдун. — А. М.), от которых, как они считали, зависело благополучие общества… эти попытки легли в основу бытовой, культовой, обрядовой стороны регулятивной системы производящей экономики»^[206].

Возвращаясь к истории пленения жены Тэмуджина мэргэдами, а затем ее вызволения из вражеского плена, следует заметить, что Тэмуджин, вдохновленный покровительством Всевышнего Тэнгри, Матери-Земли, духов-хранителей горы Бурхан халдун, не сплоховал в организации ответного набега на мэргэдов и вызволения жены Бортэ, действовал обдуманно и быстро, чего от него явно не ждали вороги-мэргэды…

Тэмуджин прежде всего «поднял дружину свою…». Это говорит о том, что в то время Тэмуджин уже имел некоторое количество собственных воинов. Но лишь силами своей дружины тогда Тэмуджину вряд ли удалось бы одолеть врага и освободить жену. Поэтому он обратился за помощью к Торил-хану и побратиму Жамухе.

На призыв Тэмуджина о помощи в вызволении жены Бортэ из мэргэдской неволи Торил-хан откликнулся столь же решительно и однозначно, как и во время их последней встречи. К ним согласился присоединиться и побратим Тэмуджина — Жамуха-цэцэн из рода жадаран. В то время иначе и быть не могло. Ведь все они свято чтили «слова прародителей своих»:

Однако достигнутые между нашими героями договоренности едва не были сорваны из-за задержки в пути войска Торил-хана и Тэмуджина.

И молвил тогда Жамуха:

«Не сговорились разве по-монгольски,

Не дали слово разве мы друг другу,

Что без задержки придем в условленное место,

Какой бы ливень ни обрушился на нас,

Что на хурал сойдемся без заминки,

Какой бы дождь ни хлынул вдруг с небес?!

И разве не уговорились мы однажды:

Изгоним тех из нас, кто, давши слово

В срок явиться, опоздает?!»

И ответил ему на это Торил-хан: «В пути мы задержались на три дня и в срок условленный явиться не сумели, и потому, брат младший Жамуха, ты волен нас судить за это!»

На этом и покончили они речи обоюдные о том, что не явились в срок в условленное место с мужами своими Тэмуджин, Торил-хан и брат его Жаха гамбу. И выступили они все вместе из Ботохан боржи и достигли реки Хилго…

И пришли они в пределы мэргэдские и обрушились на их людей^[208].

Полного разгрома мэргэдам удалось избежать, как ни странно, благодаря инициатору этого похода, Тэмуджину, который, отыскав в стойбище мэргэдов свою жену Бортэ, посчитал, что цели их набега достигнуты: жена освобождена и добыча захвачена немалая.

Обращает на себя внимание благодарственное слово Тэмуджина, которое он сказал своим союзникам, Торил-хану и Жамухе, после окончания набега на мэргэдов:

Соратниками став с отцом любезным Торил-ханом и побратимом Жамухой, пополнив мощь свою дарованной нам силой Небесного Владыки и Матери-Земли (выделено мной. — А. М.)…

Мэргэдов-недругов разбили;

Их племя разорив, поправ,

Богатую добычу взяв,

Жилища их опустошили^[209].

Не умаляя заслуги пришедших к нему на помощь названного отца Торил-хана и побратима Жамухи, Тэмуджин тем не менее источником победы над мэргэдами считал «дарованную им силу Небесного Владыки и Матери-Земли…».

Это заявление Тэмуджина явилось первым намеком, адресованным союзникам, на его «небесное избранничество».

Не менее важно и то, что таким образом автор «Сокровенного сказания монголов» фактически объявил Тэмуджина провозвестником изменения культов, которое было характерно для новой идеологии, формировавшейся в результате социально-экономического развития средневекового общества монгольских кочевников.

На смену охотничьему мифическому мировоззрению (с фетишистскими, тотемистскими и анимистическими образами) пришло религиозно-мифологическое (тэнгрианское) мировоззрение скотовода-кочевника с культом Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли^[210].

В подтверждение тому автор «Сокровенного сказания монголов» сначала поведал нам, что Тэмуджин «отмечен всяческой небесной поддержкой», а потом засвидетельствовал зарождение его «незыблемой веры в небесную силу и в свою харизму (по-монгольски — suu jali), которая впоследствии, кроме всего прочего, во многом способствовала необыкновенным успехам Чингисхана при создании обширной кочевой империи»^[211].

Эти религиозные убеждения Тэмуджина, обусловленные его мировоззрением, впоследствии стали основополагающими при формулировании им концепции политической власти кочевой империи монголов и были выражены следующей краткой формулировкой:

«Силою Вечного Всевышнего Тэнгри, харизмою Великого хана…»

* * *

Следует заметить, что совместные действия против мэргэдов и дальнейшее сближение Жамухи и Тэмуджина^[212] повлекли за собой сближение всех монгольских родов и племен, тем самым поставив вопрос о воссоздании улуса «Хамаг Монгол», а значит, и вопрос о его хане-предводителе.

Среди претендентов на ханский престол, помимо родовой знати старшего поколения, были представители молодого поколения — побратимы Жамуха и Тэмуджин. Объединение усилий этих двух энергичных, амбициозных людей не сулило ничего хорошего «старой аристократии», и они сделали все, чтобы развести их по разные стороны баррикад.

Предлогом же для разъезда побратимов после полуторагодового проживания «бок о бок в дружбе и согласии» стал выбор места для летовки: Жамуха предложил разделить идущих за ними людей, дабы летом пасти табуны и стада в разных местах. Это, на первый взгляд, безобидное и вполне здравое предложение, продиктованное традиционными правилами и приемами кочевого скотоводства монголов, было истолковано Тэмуджином и его близкими как завуалированный намек разъехаться по разным стойбищам.

В этот момент Тэмуджину придало решимости и отношение к нему большинства соплеменников: эти люди, еще недавно безоговорочно подвластные Жамухе, ночью, когда побратимы разъехались, последовали за Тэмуджином…

Возвращаясь назад, вспомним, как Тэмуджин после разгрома мэргэдов «молвил благодарственное слово Торил-хану и Жамухе»; при этом он непоколебимо верил, что победа могла быть достигнута только благодаря «дарованной им силе Небесного Владыки и Матери-Земли…». Последовавшие затем события однозначно свидетельствовали о том, что не только Тэмуджин верил в покров Вечного Синего Неба (Всевышнего Тэнгри или Небесного Владыки) и Матери-Земли; в этом воочию убеждались его сторонники и сочувствующие; людская молва разносила по степи весть о том, что силы небесные и земные покровительствуют Тэмуджину; об этом же проповедовали местные шаманы, имевшие непререкаемый авторитет среди монголов.

Именно об этом свидетельствует автор «Сокровенного сказания монголов», передавая «возвещенную всем» шаманом Хорчи весть о «Небесном видении», суть которого заключалась в том, что «Всевышний Тэнгри и Матъ-Земля сговорились и порешили (молвили Высший закон-тору^[213]. — А. М.): быть Тэмуджипу предводителем улуса („Хамаг Монгол“. — А. М.)»^[214].

Предвещание шамана Хорчи явилось зачином последующего последовательного признания и подтверждения права Тэмуджина из рода хиад боржигин на «небесный мандат» на ханскую власть.

Таким образом, «шаманство, оказывавшее большое воздействие на жизнь и мировоззрение монголов, использовало силу своего влияния для еще более активного привлечения монгольских родов и племен на сторону Тэмуджина…»^[215]. В результате уже вскоре «…многие смотрели на Тэмуджина как на предопределенного Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.), да и сам Тэмуджин, по-видимому, много думал об этом вмешательстве „Вечного Неба“ в его судьбу… Подобные воззрения на Тэмуджина были ему чрезвычайно выгодны, и он, конечно, должен был не упускать случая использовать их в своих целях»^[216]. Именно поэтому в борьбе за воссоздание улуса «Хамаг Монгол», а потом — за объединение всех монголоязычных племен в единую кочевую державу Чингисхан не только опирался на поддержку родных и близких, нукеров-соратников и силу оружия, но и целенаправленно использовал религиозные и мифологические представления, тэнгрианское мировоззрение народа^[217].

Поскольку монголы эпохи Тэмуджина-Чингисхана безгранично верили во Всевышнего Тэнгри, установленные им Высшие законы-тору, его животворную и всепобеждающую силу и харизму, которыми Небесный Владыка наделяет своего избранника на Земле, многие монгольские роды и племена уверовали в звезду Тэмуджина. Автор «Сокровенного сказания монголов» перечислил более двух десятков родов, которые полностью или частично перешли на его сторону в обозреваемый нами период.

Особо примечательным явлением стало отделение от Жамухи и приход к Тэмуджину Сача бэхи, Тайчу, Хучар бэхи, Алтана, то есть всех потомков прославленных ханов улуса «Хамаг Монгол» — Хабул-хана и Хутула-хана.

Рашид ад-Дин в своем «Сборнике летописей» констатировал, что «всевышняя истина (Всевышний Тэнгри. — А. М.) опять укрепляла положение Чингисхана (в то время еще Тэмуджина. — А. М.) [своей] помощью и поддержкой, и у его племен возникло некое объединение»^[218].

Возрождающемуся улусу «Хамаг Монгол» нужен был не просто предводитель, военачальник, а хан, признанный всеми коренными монгольскими племенами. Но поскольку Тэмуджин и его сторонники все же не могли игнорировать древние родоплеменные правовые обычаи и традиции престолонаследия монголов, на собранном Великом хуралтае высокородным потомкам Хабул-хана и Хутула-хана в первую очередь было предложено возглавить воссоздаваемый улус «Хамаг Монгол». Однако «никто из них не согласился, и править всем народом стал Чингисхан, ими же возведенный в ханы»^[219].

На церемонии возведения Тэмуджина на ханский престол улуса «Хамаг Монгол», которая состоялась в 1189 г.,

Алтай, Хучар и Сача бэхи, сговорившись, приступили к Тэмуджину и молвили клятвенную речь.

КЛЯТВЕННЫЙ ДОГОВОР О ВОЗВЕДЕНИИ ТЭМУДЖИНА НА ХАНСКИЙ ПРЕСТОЛ УЛУСА «ХАМАГ МОНГОЛ»

На ханский престол возведем мы тебя и,

Как с врагами пойдем воевать,

Будем мы впереди скакать,

Юных дев и красивых жен

Станем мы забирать в полон.

Ставки вражеские захватим,

Все имущество заберем,

Пред тобой,

Тэмуджин, разложим.

Хан, тебе его поднесем.

Войною

Мы пойдем на чужаков

И полоним их жен. А рысаков

К тебе в табун пригоним —

Отличные у иноземцев кони!

Мы будем быстрых антилоп стеречь,

Хан Тэмуджин державный,

Чтобы тебя на славу поразвлечь

Охотою облавной.

А если кто

В час жаркого сраженья

Не выполнит

Твое распоряженье,

Примерным

Наказаньем проучи:

С имуществом,

С женою разлучи.

Карающий

Пусть будет волен меч

И голову повинную

Отсечь.

В дни мира

Если кто-нибудь из нас

Не выполнит

Разумный твой указ,

Да будет он

Всех подданных лишен —

Аратов-смердов,

И детей, и жен;

Ослушника

В пустыню прогони —

Пусть там влачит

Безрадостные дни^[220].

«И, молвив клятвенную речь, нарекли они Тэмуджина Чингисханом и поставили ханом над собой»^[221].

Обращенная к Тэмуджину клятвенная речь явилась прообразом одной из форм (источников) древнемонгольского права — нормативного договора, обладавшего соответствующими признаками^[222]. В частности, в конце процитированной клятвенной речи перечислены различные меры наказания за нарушение принятых обязательств — невыполнение указов и распоряжений хана в военное и мирное время. Санкции, указанные в этом клятвенном договоре, впоследствии (1197 г.) явились основанием для Чингисхана «покарать карой смертной вождей журхинских, уличенных во лжи подлой»^[223].

На примере этого нормативного договора мы видим, что правило поведения (норма) регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол» в эпоху правления Чингисхана «приобретает все более четкую логическую структуру по типу „если — то — иначе“. „Если“ — указание на условия, когда должна действовать применяемая норма. „То“ — само правило поведения (что надо делать или от чего воздержаться). „Иначе“ — указание на те неблагоприятные последствия, то есть на санкции, которые могут иметь место, если не будет осуществлено регламентируемое поведение. При этом „иначе“ (санкции) могут быть уже осуществлены государством (в нашем случае пока еще „вождеством“. — А. М.), его специальным аппаратом… Увязка условий, самого правила и последствий в одной норме знаменует большой успех в развитии регулятивной системы и становлении права»^[224].

И хотя подобные договоренности по-прежнему осуществлялись в рамках монгольского обычного права, это, несомненно, свидетельствует об определенном развитии регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол»: «продолжает развиваться, приобретая новый уровень, система запретов, дозволений и позитивных обязываний, происходит „расщепление“ мононорм. Позитивное обязывание занимает все больший и больший объем»^[225].

И это отнюдь не случайно. Первостепенная задача, которую Чингисхану предстояло решить в воссозданном им улусе «Хамаг Монгол», заключалась в том, чтобы покончить «с необузданным произволом и безграничным своеволием» тех, кто ему подчинился, и водворить закон, порядок, мир и согласие в «улусе войлочностенном», среди монголоязычных родов и племен.

«Тэмуджин по своему собственному опыту знал, как легко в среде кочевников, в степях и горах устраивать неожиданные наезды и набеги; он хорошо понимал, что должен прежде всего озаботиться, чтобы у него было безопасное пристанище, известный, хотя бы кочевой, центр, который мог стать связующим местом, крепостью для его нарождающейся кочевой державы»^[226]. В этих условиях вновь избранный хан улуса «Хамаг Монгол» первым делом занялся формированием регулярного войска и служб тыла, созданием личной охраны, обустройством ставки.

Обязанности по реализации соответствующего повеления Чингисхана были распределены среди его первых сподвижников и людей, которые примкнули к нему к этому времени, отойдя от Жамухи. «И всем, кто отделился от Жамухи и последовал за ним, Чингисхан сказал: „Милостью Всевышнего Тэнгри, под покровительством Матери-Земли живущие, благословенны будете вы, первые мои нукеры. Вы отошли от анды Жамухи; желая дружество крепить, душою искреннею вы ко мне стремились. Вы более других должны быть у меня в почете“.

И потому-то каждому из них определил он ханской властью службу»^[227].

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О ФОРМИРОВАНИИ ОХРАННОГО И ВОИНСКОГО ОТРЯДА, СЛУЖБ СТАВКИ И ТЫЛА

Взойдя на ханский престол, Чингисхан повелел младшему сородичу Ворчу — Угэлэ чэрби, а также Хачигун тохуруну и братьям Жэтэю и Доголху чэрби носить колчаны его.

А так как Унгур, Суйхэту чэрби и Хадан далдурхан молвили, что «С едою по утрам — не запоздают, с дневной едою — нет, не оплошают», — поставлены они были кравчими.

Дэгэй… поставлен был пасти стадо Чингисхана… Младший брат Дэ-гэя Хучугэр… был поставлен он тележником при ставке Чингисхана.

Все домочадцы — жены, дети, а также ханская прислуга — Додаю чэрби подчинялись.

И, назначив Хубилая, Чилгудэя и Харахай тохуруна меченосцами под водительством Хасара…

Бэлгудэю и Харалдай тохуруну велено было: «Табунщиками стать, пасти отобранных для войска меринов табун». Тайчудов — Хуту, Моричи и Мулхалху — назначил Чингисхан конюшими при прочих табунах.

Чингисхан повелел Архай хасару, Тахаю, Сухэхэю, Чахур хану: «Знать все, что деется в родных пределах, гонцами быть в сношеньях запредельных».

И сказал Чингисхан, обратясь к нукерам Ворчу и Зэлмэ: «…Вы стали первыми нукерами моими, и да поставлены вы будете над всеми!»^[228]

Примечательно, что, обращаясь с благодарственной речью к своим новым нукерам, Тэмуджин во второй раз во всеуслышание заявил о дарованных ему силе и покровительстве Небесного Владыки и Матери-Земли. И сказано это было, как мне представляется, неспроста: тем самым он желал снова подчеркнуть свое «небесное избранничество».

Думаю, преследуя ту же цель, Чингисхан поручил своим новоиспеченным послам Архай хасару, Тахаю, Сухэхэю и Чахурхану известить Торил-хана и Жамуху о своем избрании ханом улуса «Хамаг Монгол»^[229].

В процитированных выше повелениях Чингисхана предпринята попытка регулировать целый ряд политических, военных, социальных, экономических и кадровых вопросов, что, несомненно, свидетельствовало о начале формирования регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол». Именно с этого момента начинает «складываться» и первый состав будущей «Книги Великой Ясы» Чингисхана, в которой впоследствии «были упорядочены и собраны воедино правила и законы государевы и предпосланы обычаи распростирания справедливости и попечения о подданных»^[230].

Из первых повелений Чингисхана следует, что он продолжил выполнять завет отца «верный сколотить отряд»^[231]. Это касалось и формирования регулярного воинства «меченосцев», и создания специального подразделения стрелков, «носивших колчаны его», в обязанности которых вменялась охрана самого Чингисхана, и образования служб внутренних и иностранных дел и, в частности, посольской службы.

Провозглашение и осуществление этих повелений Чингисхана ознаменовало завершение начального этапа (1178–1189 гг.) военного строительства; в этот период времени начал коренным образом меняться уклад жизни монголов, который отныне был подчинен военным задачам и потребностям; создаваемая военная структура стала прообразом регулярного войска и ханской гвардии, строящихся на принципе единоначалияШагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 24–25.. С началом второго этапа военного строительства (1189–1204 гг.) в улусе «Хамаг Монгол» были связаны и повеления Чингисхана о назначении табунщиков в воинский и прочие табуны, которым в создаваемой им кавалерийской армии придавалось особое значение.

То, что Чингисхан в своей деятельности прежде всего опирался на нукеров-сподвижников, зачастую ставя их выше родовой знати, больше всего встревожило вождей племен, противостоящих ему, привело к их консолидации в борьбе за сохранение своих прав и привилегий. Именно поэтому с момента провозглашения Чингисхана предводителем улуса «Хамаг Монгол» борьба с противниками на многие годы стала его первостепенной, неотложной задачей.

* * *

Воссоздание улуса «Хамаг Монгол» стало первым, причем необходимым этапом на пути образования единого монгольского государства. На втором этапе данного пути Чингисхану предстояла тяжелейшая борьба за объединение всех монголоязычных племен и племенных союзов в единое государство. Процесс образования единого монгольского государства характеризовался как внутренними, так и внешними факторами. В самом монгольском обществе этого времени наблюдались разрушение родового строя, углубление имущественного и социального неравенства и вследствие этого — возникновение двух основных слоев общества: главенствующей части, именуемой «степной аристократией», и обыкновенных трудящихся-аратов, а также значительный рост потребности в регулировании общественных отношений и бытовых конфликтов. В результате повсеместного возникновения простейших политических образований (аймаков, ханств, родоплеменных объединений. — А. М.) появляется серьезная общественная необходимость улаживать конфликты, возникавшие между ними. Все это свидетельствовало о начале процесса формирования в монгольском обществе внутренних факторов образования государства в подлинном смысле этого понятия.

Однако крайне важно обратить внимание на то, что, поскольку общественно-политическое развитие монгольского кочевого общества не достигло своего логического завершения (пережитки родового строя в нем не были изжиты. — А. М.), внутренние факторы, о которых шла речь выше, не могли самостоятельно (без внешних факторов. — А. М.) сформировать условия образования единого монгольского государства.

Что же касается внешних факторов, то (как и тысячу лет назад, в эпоху империи Хунну. — А. М.) кочевое общество эпохи Чингисхана было не в силах полностью удовлетворить свои потребности. Иначе говоря, кочевое натуральное скотоводческое хозяйство монголов конца XII в. не могло в полной мере обеспечить потребности членов общества своим внутренним продуктом. Они испытывали постоянную нужду в продукции сельского хозяйства и ремесел, производимых в соседних оседлых земледельческих государствах, в первую очередь в Китае (то есть в империи Цзинь, господствовавшей в Северном Китае. — А. М.). В этой связи для кочевников было жизненно важно удовлетворять свои потребности за счет соседних оседлых земледельческих государств^[232].

Цзиньцы осознавали большую вероятность того, что усилившиеся и объединившиеся монгольские кочевники продолжат политику вымогательства, которую на протяжении многих веков проводили их предшественники — кочевые державы, существовавшие на территории Монголии. Дабы воспрепятствовать этому и добиться превращения монгольских кочевников в подлинных вассалов и данников своей державы, они активно использовали политику «разделяй и властвуй».

Подобные внешние отношения требовали более высокого уровня организации общества монгольских кочевников, нежели та, с помощью которой внутри него решались вопросы кочевого скотоводства и политические разногласия. Все это позволило современным исследователям прийти к однозначным выводам о том, что «возникновение кочевой державы в Степи (в частности, Великого Монгольского Улуса Чингисхана. — А. М.) в большой степени связано с внешними отношениями» (Т. Барфильд); «возникновение государства у кочевников — не только результат внутреннего развития, но в большинстве случаев было прямо увязано с завоеванием оседлых государств. Правда, и самооборона порой являлась причиной возникновения государства у кочевников» (А. Хазанов)^[233].

Анализ внешних факторов образования единого монгольского государства будет продолжен в четвертой главе, посвященной идеологии «монгольского тэнгэризма» и новой доктрине международных отношений Великого Монгольского Улуса. А сейчас мы вернемся к событиям, происходившим в последнее десятилетие XII в. собственно на просторах монгольских степей.

* * *

Хоть Чингисхан и был провозглашен ханом улуса «Хамаг Монгол», многие коренные монгольские племена и роды, ранее подчинявшиеся его отцу, не признавали его единовластие и выступали за создание конфедерации монголоязычных и тюркских племен, в которой политическая власть по-прежнему оставалась бы у вождей племен.

По этой причине, как сообщают наши источники, тайчуды во главе с Таргудай хирилтугом, родственные им ветви племени жадаран, одним из вождей которых был Жамуха, а также другие племена и ветви (в 1190 г. — А. М.) заключили античингисовский союз.

По свидетельству Рашида ад-Дина, основу этого первого союза «конфедератов» заложил бывший побратим Тэмуджина Жамуха, который стремился уничтожить еще не окрепшее воинство Чингисхана и установить собственное господство над монгольскими племенами.

Такая возможность представилась скоро (1190 г.): «пренебрегший обычаем и законом» (нарушив норму обычного права монголов, запрещающую конокрадство. — А. М.), его младший брат угнал табун лошадей у подданного Чингисхана. По устоявшейся традиции^[234]потерпевший сам решил наказать разбойника; он нагнал обидчика и убил его, а табун поворотил назад. «По этой причине, — пишет Рашид ад-Дин, — Жамуха заложил основу распри с Чингисханом. Он (Жамуха. — А. М.) начал смуту и присоединился со своим племенем и войском к племенам тайчуд…[Весь] этот народ, поддерживая друг друга, единодушно поднялся против Чингисхана…»^[235]

По свидетельству наших источников, уже после первого сражения дружины Чингисхана и войска античингисовского союза при Далан балжуде (1190 г.) в стане Жамухи и Таргудай хирилтуга произошел раскол, многие ветви племен тайчуд и жадаран «после обдумывания и держания совета… явились к Чингисхану по собственной воле, подчинились и покорились ему»^[236].

Прежде всего, следует отметить значимость ухода от тайчудов и присоединения к Чингисхану уругудов под предводительством Журчэдэя и мангудов во главе с Хуйлдаром, которые вскоре после присоединения к Чингисхану проявили себя как замечательные полководцы и отважные воины.

Не менее значимым было возвращение к Чингисхану Мунлига из рода хонхотан ^[237], который «доселе следовал за Жамухой, а теперь вместе с семью сыновьями своими отделился от него и пристал к Чингисхану»^[238].

Один из сыновей Мунлига, Хухучу вскоре стал прославленным в народе шаманом — Тэв Тэнгэром — и до известных событий, о которых пойдет речь далее, входил в число ближайших соратников Чингисхана, имел на него большое влияние.

Несомненно, Чингисхан нуждался в поддержке местных шаманов, таких как Тэв Тэнгэр, проповедовавших о том, что силы небесные и земные покровительствуют хану улуса «Хамаг Монгол» и таким образом, используя свое влияние на монголов, привлекавших в его ряды новых сторонников.

Это становилось тем более важно, что, по свидетельству Рашида ад-Дина, у Чингисхана было много соперников в борьбе «за царствование в улусе войлочностенном» — как во вражеском стане, так и среди сородичей.

В первую очередь это касалось журхинского предводителя Сача бэхи, который, хоть и признал ранее верховодство Чингисхана, судя по дальнейшим поступкам, не желал беспрекословно следовать его воле.

Это проявилось сразу после сражения при Далан балжуде. Тогда именно журхинцы позволили себе недружественные действия, которые едва не привели к расколу между сородичами^[239].

Китайский монголовед Сайшаал считал, что «главная причина конфликта Чингисхана и журхинцев заключалась в том, что намерение Чингисхана покончить с раздробленностью монгольских родов и племен противоречило устремлениям Сача бэхи своевольно управлять своими подданными.

Иными словами, быть монгольским племенам объединенными в единое государство или оставаться раздробленными — вот в чем заключалась суть этого конфликта, который, начиная с битвы при Далан балжуде и вплоть до 1196 года, продолжал более углубляться и наконец перерос в военное противостояние»^[240].

* * *

Развитие и развязка описанного выше конфликта Чингисхана и предводителя племени журхин происходили на фоне и под влиянием другой распри, которая случилась в 1195–1196 гг. между чжурчжэньским Алтан-ханом и его вассалом, татарскими племенами, до этого являвшимися самым надежным проводником враждебной государственной политики империи Цзинь по отношению к монгольским племенам.

На сей раз союзники, повоевав монгольские племена хатагин и салжуд, вторгнувшиеся в порубежные районы чжурчжэньской державы, не поделили боевую добычу. На большую часть добычи посягнули татары. Это и стало причиной военного конфликта, разгоревшегося между татарами и чжурчжэнями, и обвинений в предательстве, прозвучавших в адрес татар^[241].

Поскольку татары отказались, как прежде, повиноваться чжурчжэньскому императору и «не изъявили ему покорности», Алтан-хан не стал на этот раз церемониться со строптивым вассалом и в 1196 г. пошел на него войной.

Вскоре Чингисхан получил известие, что чжур-чжэньская рать под предводительством Вангин чинсана сразилась со своенравными, несговорчивыми татарами Мэгужин султа и обратила их в бегство по направлению к местности Улз. Дабы отомстить татарам за своих предков, которые при непосредственном участии ворогов-татар в разное время были пленены, а затем приняли мученическую смерть, Чингисхан решил соучаствовать в их разгроме. Священное отмщение татарам за отца и других сородичей (кровную месть никто не отменял) стало делом чести Чингисхана, следовавшего указанному выше принципу «отмщением отомстить за поругание над сродниками».

Чингисхан отослал гонцов к Торил-хану хэрэйдскому и Сача бэхи журхинскому с призывом вступить в сражение против ворогов-татар.

Чингисхан и тут же откликнувшийся на его призыв Торил-хан прождали журхинцев шесть дней. Поняв, что ожидание тщетно, они выступили на соединение с чжур-чжэньской ратью Вангин чинсана в направлении реки Улз.

«Когда войско Тэмуджина и Торил-хана подошло, с двух сторон они напали на укрепления татар, окружили их и в конце концов подавили сопротивление. Предводителя татар Мэгужин султа пленили, были захвачены многочисленные трофеи»^[242].

Чжурчжэни, многие десятилетия в своей политике относительно северных кочевых племен делавшие ставку на татар, узнав о столь своевременной поддержке улуса «Хамаг Монгол», видимо, вознамерились «поменять лошадей» и начали оказывать почести новому потенциальному союзнику-вассалу. Главнокомандующий чжурчжэньских войск «пожаловал Чингисхану титул жаут хури („могущественный ноён“), по современному толкованию, чжаотао, то есть чин пограничного чиновника-военачальника, призванного привлекать местное население (чжао) на службу цзиньской династии и в случае неповиновения и беспорядков на границе карать виновных и непокорных (тао)»^[243].

С одной стороны, это выделяло Чингисхана среди соседних племен и народов, повышало престиж его улуса, а с другой стороны, де-факто означало его вассальную зависимость от Алтан-хана. К тому же, привлекая на свою сторону нового вассала взамен татар, чжурчжэни оставались верны «степной политике»: «сеять раздоры между племенами, чтобы поддерживать их вечные междоусобные войны и оберегать, таким образом, себя от угрозы со стороны кочевников»^[244].

Однако вернемся к Чингисхану. Участие в разгроме части татарских племен обернулось для него выгодой во всех отношениях. Как свидетельствует Рашид ад-Дин, «он остановил Мэгужин султа, разбил его войско, его [самого] схватил и убил, а все его табуны, стада и имущество захватил… его войско и подчиненные обогатились добычей»^[245].

Не менее важно и то, что эта победа Чингисхана «значительно ослабила могущество злейших врагов, татарских племен, и на некоторое время отсрочила опасность их новых набегов на улус „Хамаг Монгол“. С другой стороны, почести, оказанные ему чжурчжэнями за помощь в наведении порядка на северо-восточных окраинах империи Цзинь, повысили авторитет Чингисхана среди степной аристократии»^[246]; он приобрел «доверенность императора нючжэй^[247], который потом слишком долго смотрел сквозь пальцы на его честолюбивые замыслы»^[248].

* * *

Отметим, что, возвращаясь из похода на татар, Чингисхан был склонен простить журхинцам все их прежние прегрешения ради сохранения единства улуса «Хамаг Монгол». «Он захотел снискать расположения племени журхин, подарив им что-нибудь из того, что он награбил, и принял решение пойти к ним»^[249].

Однако радость победы над татарами была омрачена известием о подлости сородичей-журхинцев, которые во время отсутствия Чингисхана учинили кровавую бойню в его ставке. Своими подлыми деяниями вожди журхинцев переполнили чашу терпения Чингисхана и тем самым подписали себе смертный приговор.

Обратясь к плененным Сача бэхи и Тайчу Чингисхан «напомнил им прежние клятвы (клятвенный договор. — А. М.) и уличил во лжи подлой, и покарал карой смертной^[250].

Покончив с Сача бэхи и Тайчу, пригнал Чингисхан плененных журхинцев в удел свой. Показались среди журхинского люда сыновья Тэлэгэту баяна из рода жалайр — Гун-Ува, Чулун хайч и Жэбгэ. И привел Гун-Ува сыновей своих Мухали^[251] и Буха в услужение Чингисхану…»^[252]

Окончательный разгром племени журхин свидетельствовал о коренном изменении стратегии военных действий армии Чингисхана. Исходя из своей главной цели — создать единое монгольское государство, — теперь Чингисхан добивался не просто победы в сражении с врагом и захвата трофеев, но полного уничтожения предводителей вражеских сил и полного подчинения подданных, материальных ресурсов и армии разгромленного врага.

Журхинские вожди были первыми, кто поплатился жизнью за нарушение клятвенного договора. Вынесенный им смертный приговор и лишение их всей собственности в соответствии с клятвой, которую они давали, наглядно продемонстрировали всем подданным действие норм новой регулятивной системы, формулируемой Чингисханом.

Законная казнь предводителей племени журхин знаменовала коренное изменение самих принципов военного строительства Чингисхана, среди которых провозглашенный им принцип единоначалия стал основополагающим.

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О СЛЕДОВАНИИ ПРИНЦИПУ ЕДИНОНАЧАЛИЯ В ВОЕННОЕ И МИРНОЕ ВРЕМЯ

«Во всем том, что предписывает хан, во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, следует повиноваться без всякого противоречия»^[253].

«Подобного еще никогда не было в военном строительстве монгольских аймаков того времени. До этого ханы, их дети, родовая знать по старой степной традиции верховодили в своем роде, аймаке, как в мирное, так и в военное время; по своей воле вступали в союзы или покидали их. И только Чингисхан подчинил их всех единому руководству. Именно в этом выразилось преимущество военного строительства Чингисхана…»^[254]

Очевидно, что принцип единоначалия, который был провозглашен тогда повелением Чингисхана, впоследствии был развит и закреплен в окончательной редакции «Книги Великой Ясы».

* * *

Несмотря на то что количество соратников Чингисхана постоянно росло, междоусобие, распри, набеги среди коренных монгольских племен не прекращались. «Но к этому добавилась угроза извне… С севера грозили мэргэды, стремившиеся отплатить за недавний разгром. На западе активизировались найманы, которым удалось… найти претендента на престол хэрэйдского ханства, временно изгнать Ван-хана и ослабить тем самым единственного союзника монголов»^[255].

Как явствует из древней хроники, найманам удалось застать врасплох возвращавшееся из похода против татар воинство Ван-хана, разбить его и вынудить спасаться бегством. Чингисхан же не смог сразу прийти на помощь Ван-хану из-за того, что сам в это время воевал с журхинцами.

После долгих мытарств, описанных в «Сокровенном сказании монголов», Ван-хан «насилу добрался» до кочевий Чингисхана, а тот, памятуя о прежней дружбе своего отца с ханом хэрэйдов и помощи и поддержке, которую последний оказал ему в недавнем прошлом, самолично встретил его, «обложил оброком аратов своих в его пользу и призрел в курене своем»^[256].

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА ОБ ОБЛОЖЕНИИ ОБРОКОМ АРАТОВ В ПОЛЬЗУ ВАН-ХАНА

«Чингисхан, помятуя о прежнем побратимстве Ван-хана с отцом своим, обложил оброком аратов своих в его пользу»^[257].

Введение этого налога, оформленное соответствующим повелением Чингисхана, свидетельствовало о продолжении его законотворчества — на этот раз в области налогообложения, а значит, и о развитии регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол», одной из основных характеристик которой становится позитивное обязывание.

Налог «на пособленье» Ван-хану^[258], очевидно, стал первым шагом, сделанным Чингисханом на пути формирования «системы тягот», то есть системы налогообложения, принципы которой впоследствии были определены соответствующим указом Чингисхана, вошедшим в первую редакцию «Книги Великой Ясы».

Чингисхан не только помог Торил-хану материально, но и проявил благородство: вернул своему названому отцу его бывших подданных, которые к нему примкнули, и в дальнейшем способствовал тому, чтобы хэрэйдский народ вновь собрался под предводительство своего хана. В результате этого Ван-хан «снова окреп и стал главою подчиненных и войска».

Новым свидетельством лояльности и верности Чингисхана союзническому долгу стал поход союзников в 1199 г. на найманов, у которых «с Ван-ханом постоянно была распря и вражда…»^[259]. Именно найманы поддержали мятежных братьев Ван-хана ив 1196 г. лишили его ханского престола. Все это стало основной причиной боевого похода союзников на найманов, инициатором которого, по-видимому, был сам Ван-хан.

В решении Чингисхана отправиться вместе с Ван-ханом в поход против найманов нашел свое проявление унаследованный Чингисханом от отца истинно монгольский характер. Кроме того, воспользовавшись представившейся возможностью участвовать в походе против найманов, он намеревался разведать военно-политическую обстановку в их улусе и совместными действиями с Ван-ханом еще более ослабить находившееся в глубоком кризисе найманское ханство^[260].

Во время похода союзники сначала разбили воинство одного из предводителей найманов — владетеля северных найманских территорий (местность вблизи нынешнего Кобдоского аймака Монголии. — А. М.) Буйруг-хана. Накануне сражения с войском вождя второй части найманов Таян-хана одураченный Жамухой доверчивый хан хэрэйдов^[261] ночью тайно снялся со стоянки и оставил Чингисхана один на один с врагами-найманами. Однако Чингисхан смог выпутаться из трудного положения, найманы же «учинилиразор» не ему, а его союзнику Ван-хану.

Тогда «несчастный» хан хэрэйдов попросил Чингисхана оказать ему военную помощь, чтобы отбить у найманов захваченное ими имущество и вернуть подданных. Несмотря на то что Ван-хан, поверив навету Жамухи, оставил его на произвол судьбы, Чингисхан, приверженный своему жизненному принципу верноподданничества, в очередной раз спас своего незадачливого сюзерена. Нукеры Чингисхана отбили у найманов все, что те недавно захватили у его союзника Ван-хана, и вернули это последнему.

Затем произошло событие, которое давно назревало. «Заявление», сделанное Ван-ханом, вполне соответствовало жизненным принципам древних монголов, сформированным их мировоззрением:

«И возрадовался радостью великою Ван-хан, и молвил он: „Было время, когда Есухэй, благородный отец Тэмуджина, воедино собрал мой распавшийся было улус. А теперь его сын, снарядив четверых верных богатырей, воротил вновь утраченный мною народ. Да поможет теперь мне Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли покровительство отплатить благодарностью за услуги великие те!..

Да, младшие есть братья у меня и кроме них немалая родня, но где же честных, где достойных взять, чтобы могли улусом управлять?! Есть у меня лишь сын единственный, Сэнгум, но нет наперсников достойных у него. Желал бы я, чтоб Тэмуджин стал старшим, названым Сэнгума братом. Тогда, имея двух любимых сыновей, в спокойствии провел бы я остаток дней“»^[262].

Автор «Сокровенного сказания монголов» закончил свой рассказ об этом происшествии известием о том, что «сошлись Чингисхан и Ван-хан в Черной роще, что на берегу реки Туул… и скрепили содружество свое взаимной клятвой»^[263].

КЛЯТВЕННЫЙ ДОГОВОР О ДРУЖЕСТВЕ ВАН-ХАНА И ЧИНГИСХАНА

Поклялись они друг другу, что отныне Ван-хан будет считать Чингисхана сыном своим, а Чингисхан Ван-хана — отцом, поскольку отец Чингисхана, Есухэй-батор, и Ван-хан когда еще стали побратимами.

И сговорились они тогда:

«Случится, чужеземцы нападут —

Отпор им будет общею заботой.

На антилоп облава — что ж, и тут

Они займутся сообща охотой».

И еще они порешили:

«Коль змеи ядовитой жало

Подстрекало бы нас, искушало,

Клевету, навет извергало —

Расходиться нам не пристало:

Мы сойдемся лицом к лицу,

Как положено добрым соседям,

Яд губительный обезвредим.

Если б вдруг смертоносный клык —

Злой разлад среди нас возник,

Злыдень не одолел бы нас…

Мы бы встретились с глазу на глаз,

Примирительный разговор

Завершил бы любой наш спор»^[264].

Кроме того, что Чингисхан и Ван-хан дали клятву о взаимной помощи и нерушимости их союза, на этот раз Ван-хан «пожелал, чтоб Чингисхан стал старшим братом его сына, Сэнгума»^[265], что означало включение его в число главных наследников хэрэйдского хана. Как показали дальнейшие события, не все в окружении Ван-хана были рады этому. В первую очередь родной сын Ван-хана, Сэн-гум, для которого с этого момента Чингисхан становился реальным соперником в борьбе за отцовское наследство и власть в улусе хэрэйдов.

Что до других монгольских племен, то «победный поход на найманов усилил улус „Хамаг Монгол“ (Все Монголы) и поднял авторитет самого Чингисхана среди народа „войлочностенного“»^[266]. Это, в свою очередь, привело к активизации действий враждебных ему монгольских племен и межплеменных союзов, созданных на античингисовской платформе. В монгольской степи началось лихолетье непрерывных и жестоких межплеменных войн.

В 1200 г. Чингисхан и Ван-хан разбили армию тайчудов и пришедших им на помощь мэргэдов. В том же году Чингисхану противостояли ближайшие сородичи — племена хатагин и салжуд, а также заключившие с ними союз племена дурвэд, татар и хонгирад. Чингисхан при поддержке Ван-хана опять одержал победу — враги были разбиты.

В 1201 г. Жамуха замыслил объединить вокруг себя все античингисовские силы. Его поддержали, присвоили ему титул гурхана и поставили над собой верховодить не только некоторые коренные монгольские племена, но и крупные родоплеменные союзы — мэргэды, найманы (Буйруг-хана), татары. Образовавшийся союз племен ополчился на Чингисхана, но был им разбит.

«Когда распалось воинство Жамухи, Ван-хан стал преследовать Жамуху. Чингисхан погнался вслед за Агучу-батором, двинувшимся в пределы тайчудские на реку Онон»^[267]. Так разошлись, в прямом и переносном смысле, пути-дороги Ван-хана и его многолетнего вассала Чингисхана. Забегая вперед, скажем, что два следующих года станут периодом их открытой конфронтации, которая завершится крахом хэрэйдского предводителя.

* * *

Обращаясь к событиям 1202–1204 гг., следует подчеркнуть, что боевые действия, которые в этот период непрерывно вел Чингисхан, не только сыграли ключевую роль в разгроме античингисовской коалиции и объединении всех монголоязычных народов, но и имели прямое отношение к главной теме нашего повествования — формированию правовой системы единого монгольского государства.

После того как было рассеяно воинство античингисовской коалиции гурхана Жамухи, Чингисхан направил своих ратников вслед за остатками тайчудских войск. Несомненно, он решил раз и навсегда покончить с вождями тайчудов, по вине которых 30 лет назад распался улус «Хамаг Монгол», а он сам перенес столько бед и лишений, преследований и унижений.

Благодаря неизвестному и поныне автору «Сокровенного сказания монголов» мы становимся очевидцами сражения Чингисхановой рати против «лучших мужей тайчудских», сочувствуем страданиям тяжелораненного в этом бою Чингисхана; восторгаемся преданностью и готовностью к самопожертвованию его соратника Зэлмэ, которому Чингисхан воистину «животом обязан»; видим, как верный своим жизненным принципам Чингисхан воздаянием воздал своему верному нукеру Зэлмэ…

Из последующего рассказа автора «Сокровенного сказания монголов» мы лишний раз убеждаемся, что Чингисхан высоко ценил верноподданнические чувства и поступки людей, даже если они воевали против него. Если же верные слуги его врагов после смерти господина сами желали встать под его знамена, Чингисхан с радостью принимал их в ряды своих нукеров.

Так получилось в истории с Зургадаем, который после разгрома тайчудов пришел к Чингисхану, сам признался, что ранил его во время боя, и поклялся служить верой и правдой, если ему будет дарована жизнь. Точно так же было и в случае со стариком Ширгэтом и его сыновьями, которые после разгрома племени тайчуд сначала «полонили тайчудского ноёна Таргудай хирилтуга… и повезли к Чингисхану… [Однако по пути, вспомнив о его взглядах,] одумавшись и устыдившись: как можно выдавать единородного владыку, они отпустили хана Таргудая восвояси, а сами пришли, чтоб в услужение Чингисхану всю силу положить»^[268].

Эти истории позволили Б. Я. Владимирцову сделать важный вывод, характеризующий нашего героя: «Чингисхан всегда и везде, даже в среде неприятелей, поддерживал аристократические начала: власть феодала по отношению к своему вассалу, власть господина по отношению к своему рабу; он всегда поощрял верных слуг и наказывал смертью изменивших своему господину, хотя бы этот господин был злой враг самому Чингису»^[269]. Все эти взгляды и принципы Чингисхана впоследствии нашли отражение в его имперском законодательстве.

* * *

Трудно переоценить значение разгрома тайчудов войском Чингисхана. «Разгромив армию тайчудов и покончив с их предводителями, Чингисхан присоединил к своему улусу их земли и подданных. Ранее точно так же он поступил и с журхинцами. В результате этих двух побед Чингисхана улус „Хамаг Монгол“ был воссоздан в своих прежних границах и составе. Чингисхан не только достиг поставленной цели — собрать воедино распавшийся после смерти отца улус, но и значительно укрепил его авторитет, усилил в военном отношении, добился равенства в соотношении сил с другими монгольскими аймаками (родоплеменными союзами. — А. М.)»^[270].

Все это, изложенное в фольклорно-мифологической форме поэтическим языком, нашло свое отражение в «Легенде об избиении трехсот недругов-тайчудов»^[271], которая, по мнению современных исследователей, основана на реальных событиях противоборства войска Чингисхана с тайчудами в 1200–1202 гг.

Помимо этого, автор легенды затронул вопросы новой идеологии, военного строительства, права и морали, крайне актуальные для воссозданного Чингисханом улуса «Хамаг Монгол» и создаваемого им единого монгольского государства.

Легенда начинается с клятвенных речей военачальников Чингисхана^[272] — традиционной формы регулирования общественных отношений в догосударственный и доправовой период организации общества монгольских кочевников. Затем автор легенды воссоздал картину боя с тайчудами, заостряя наше внимание на том, как соратники Чингисхана выполняли свои клятвенные обещания^[273].

После разгрома тайчудов Чингисхан по устоявшейся традиции

взошел на высокий холм, дабы помолиться Отцу — Небесному Владыке. И возложил он наземь потник и, сняв пояс, повесил его себе на шею и произнес такую молитву:

Я стал Владыкой

Не доблести благодаря великой.

Нет, волею Небесного Отца

Я стал Владыкой.

Талант мой — не племен объединенье,

Небесного Отца благоволенье

Дало мне

Справиться со вражьей силой дикой.

Вот почему я стал Владыкой.

Да, с помощью Небесного Отца

Враг чужеземный мною был подавлен.

Да, волею Небесного Отца

Владыкой я поставлен^[274].

В процитированной выше молитве Чингисхана, во-первых, нашло свое отражение качественное изменение в жизни общества монгольских кочевников, касавшееся идеологии: изменение культов^[275]. Обоснованием этой замены с позиций верований древних монголов — тэнгрианства — ранее стала «Легенда об Алан-гоа». Во-вторых, рассматриваемая нами «Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов» зафиксировала следующий важный этап эволюции древнемонгольского общества и мировоззрения самого Чингисхана — начало формулирования концепции политической власти создаваемого им единого монгольского государства, в основу которой тоже был положен культ Всевышнего Тэнгри.

И наконец, завершая легенду, ее автор вложил в уста Борчу обращенные к Владыке Чингисхану такие хвалебные слова:

Автор легенды неслучайно вложил эту хвалебную речь в уста ближайшего соратника Чингисхана — Борчу Кому если не ему лучше всех чувствовать харизматичность Владыки Чингисхана, осознавать его роль в борьбе за создание единого монгольского государства, знать о предстоящих впереди сражениях.

В середине 1202 г. все античингисовские силы (мэргэды, часть хэрэйдов под предводительством Жаха гамбу, ойрады) стали консолидироваться вокруг найманского Таян-хана. В этих условиях Чингисхан мог обеспечить безопасность своего улуса, лишь покончив с этой античингисовской группировкой во главе с найманами на западе и с ворогами-татарами на востоке. «Приведя к покорности тайчудские роды, Чингисхан отомстил за обиды, нанесенные ему лично. Чтобы отомстить за свое семейство, ему надо было истребить татар, убийц его предков, убийц его отца, Есухэя храброго»^[277].

«Размышляя о том, что требуется для победы в этом сражении, Чингисхан критически проанализировал предыдущие походы и бои. Только в двух из его пятнадцати больших и малых сражений (в 1197 г. — против журхинцев и в 1202 г. — против тайчудов. — А. М.) враг был повержен окончательно, а вражеские предводители уничтожены. Задавшись вопросом: „Почему его войску не удавалось добиться того же в остальных сражениях?“ — Чингисхан, очевидно, осознал, что дело в завершающей стадии любого сражения. Как говорится, конец — делу венец!

В начале сражения, когда войско Чингисхана обрушивало на врага молниеносный удар, оно добивалось блестящего успеха, но в конечной стадии боя его воины ослабляли натиск и отклонялись от направления главного удара, увлекшись легкой добычей. В результате нарушался боевой порядок, войско становилось плохоуправляемым.

Чингисхану было понятно: для достижения полной и окончательной победы требовалось „новое оружие“, которое обеспечило бы боевую дисциплину в завершающей фазе сражения»^[278].

Этим оружием стала очередная яса (монг. засаг — «указ», «закон». — А. М.) Чингисхана, которая впоследствии, несомненно, была включена им в первую редакцию «Книги Великой Ясы»:

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О НОВОМ ПОРЯДКЕ ДЕЛЕЖА ДОБЫЧИ И СОГЛАСОВАННЫХ ДЕЙСТВИЯХ В БОЮ

Покуда неприятеля тесним, никто не смеет у поживы мешкать! Повержен враг — и все его добро считается тогда добычей нашей, туг наступает время дележа.

Когда же нам случится отступать, всем следует вернуться к месту, откуда шли мы в бой. А кто его немедля не займет, тот предал нас и будет умерщвлен!^[279]

«Именно это повеление Чингисхана стало одним из источников сокрушительной победы над татарами, в результате которой была обеспечена безопасность восточных рубежей его улуса и появилась возможность сосредоточить все свое внимание на западных соседях»^[280].

Комментируя вторую часть этой ясы Чингисхана, монгольский ученый-правовед Н. Ням-Осор основывается на билике Чингисхана: «Самое важное в бою — стремительные действия. Учитесь у стаи птиц, как неожиданно приземлиться на землю и как так же неожиданно взвиться в небо». Аналогично этому, поясняет монгольский ученый, воины Чингисхана, из-за действий врага вынужденные отступить, должны были незамедлительно вернуться на позиции, которые они занимали перед боем, пополнить свои ряды, привести в порядок вооружение, получить новые руководящие указания командиров и так же стремительно, как стая птиц, взвившаяся в небо, снова наброситься на врага^[281].

С точки зрения развития регулятивной системы и правообразования эта яса Чингисхана засвидетельствовала «появление способов, регулирующих поведение человека путем указания на то, что обязательно надо делать („должно“), что разрешено делать („можно“), что запрещено делать („нельзя“)… Этот способ регулирования и характеризует право (выделено мной. — А. М.)»^[282].

Во время этого похода против татар была осуществлена попытка неподчинения ясе Чингисхана со стороны высокородной знати: «…Когда брали в полон народ татарский (знатные сородичи Чингисхана. — А. М.), Алтан, Хучар и Даридай преступили закон, что изрек владыка, замешкались, позарившись на поживу.

„Ужель мужи мои не держат слова, закон, реченный мною, не блюдут?!“ — вознегодовал владыка. И отослал Чингисхан к ним Зэва и Хубилая^[283] и приказал:

„Отобрать у Алтана, Хучара и Даридая коней татарских и прочую поживу, что те успели захватить^[284]… и разделить их поживу среди войска“»^[285].

«Вследствие этого они (Алтан, Хучар и Даридай. — А. М.) обиделись [на него] и, изменив [ему], тайно склонились на сторону Ван-хана. Впоследствии они стали частью причин, которые привели к разладу между Чингисханом и Ван-ханом»^[286].

Факт наказания родичей Чингисхана за неисполнение его ясы свидетельствует о том, что Чингисхан был безжалостен к нарушителям собственных указов, кем бы они ни являлись.

Осуждение Чингисханом нарушителей его повеления — еще одно свидетельство появления в ходе расщепления «мононорм» такого способа регулирования поведения человека, как «нормы морали, содержащие указания на то, к какому виду поведения можно отнести соответствующие поступки: добро это или зло; честно, справедливо или постыдно, не по совести. Словом, содержат указания, что „хорошо“ и что „плохо“… Таким образом, способы регулирования были прежде всего ориентированы на общесоциальные функции…»^[287].

После разгрома татар и пленения татарского народа на сходе ближайших сродников и соратников Чингисхана «держали они совет, как быть с полоненными татарами». Было решено «покончить с ними навсегда»:

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О ВСЕОБЩЕМ ИЗБИЕНИИ ТАТАР

«Он (Чингисхан. — А. М.) повелел произвести всеобщее избиение татар и ни одного не оставлять в живых до того предела, который определен законом (йасак), (то есть истребить всех татар, кто выше чеки колеса. — А. М.); чтобы женщин и малых детей также перебить, а беременным рассечь утробы, дабы совершенно их уничтожить, потому что они (татары) основой мятежа и восстаний и истребили много близких Чингисхану племен и родов»^[288].

Об этом акте возмездия в отношении «искони губившего их дедов и отцов» народа по вине Бэлгудэя^[289] стало известно врагам-татарам, и «собрались мужи татарские заедино и встали стеной неприступной. И много полегло ратников наших, когда штурмовали ряды татарские. Насилу одолев их, Чингисхан приказал рубить им головы, примеряя к чеке колесной. Тут татары повыхватывали припрятанные в рукавах ножи, желая умереть, главою возлежа на вражьем теле. И снова много наших полегло. И порубили, наконец, головы татарам, всем, кто выше чеки колесной^[290]. И изрек тогда Чингисхан указ:

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ ОТСТРАНЕНИИ БЭЛГУТЭЯ ОТ УЧАСТИЯ 3 СОВЕТЕ СОГЛАСИЯ И НАЗНАЧЕНИИ ЕГО БЛЮСТИТЕЛЕМ ПОРЯДКА И СУДЬЕЙ, РАЗБИРАЮЩИМ ТЯЖБЫ

„Все то, о чем договорились мы на Совете согласия, брат Бэлгудэй вмиг разгласил врагу. И вот какой нам нанесен урон! Отныне да не будет Бэлгудэй допущен на Совет согласия. Покуда держим мы совет, пусть за порядком следит он за дверьми, споры и тяжбы разбирает (выделено мной. — А. М.). И лишь когда, испив вина, закончим мы совет, ему и Даридаю будет позволено войти к нам в ставку!“»^[291]

Как явствует из еще одного изреченного Чингисханом указа, Бэлгудэй из-за своего «длинного языка» был отстранен от участия в оперативных хуралтаях ближайших соратников Чингисхана, зато теперь на него персонально возложены судейские функции: он был обязан «споры и тяжбы разбирать».

Раньше, как мы помним, Чингисхан лично участвовал в суде над журхинской знатью; назначение же Бэлгудэя судьей, очевидно, означало, что в растущем и укрепляющемся улусе «Хамаг Монгол» начался процесс формирования различных ветвей власти, в том числе судебной.

Если санкции, которые были применены и к сводному брату Бэлгудэю, разгласившему врагу принятое в ставке решение, и к нарушившим ранее указ Чингисхана о порядке дележа добычи представителям высокородной знати, современные исследователи однозначно признают достаточно мягкими, что свидетельствовало о дифференциации наказаний, вообще характерной для систем санкций раннеклассовых обществ, то факт истребления татар Чингисханом трактуется ими по-разному.

Так, российский ученый Е. И. Кычанов считает, что «кровавое избиение татар, хотя и было в духе той среды и тех лет, не могло не напугать своей жестокостью современников. Сбывалось мрачное пророчество Чингисова рождения с куском запекшейся крови в руке»^[292].

Иного мнения по этому вопросу придерживается монгольский исследователь Ж. Бор, который не склонен объяснять факт почти поголовного истребления мужской части татарского народа «природной, дикой жестокостью» Чингисхана, но считает, что «татары на протяжении почти 100 лет являлись приспешниками чужеземцев, источником раскола и разрозненности монгольских племен. И у Тэмуджина не было иного способа одним махом разрешить ситуацию, угрожавшую самостоятельности монгольского государства, нежели применить репрессивные меры»^[293].

* * *

После сокрушительного разгрома Чингисханом татарского войска и подчинения себе татарского народа его стратегические цели стали очевидны для всех, и в том числе для хэрэйдской знати. Поэтому когда Чингисхан, руководствуясь, прежде всего, политическими целями, предложил Ван-хану «упрочить их дружество» путем «перекрестных» межродовых браков, что в «аристократической системе взглядов» той эпохи и, в частности, Чингисхана занимало важное место и обычно практиковалось в средневековом обществе, сын Ван-хана, Сэнгум, воспротивился этому. И сделано это было в весьма неуважительной форме по отношению к названому брату: «…И молвил он: „Коли моя родня войдет в их дом, в прихожей ей будет суждено ютиться, переступи же мой порог кто-то из них, на хойморе он пожелает воцариться“^[294].

Так поносил чванливо монголов Сэнгум и младшую сестру свою Чагур бэхи за Джучи (старшего сына Чингисхана. — А. М.) выдать отказался. И потому с тех пор Чингисхан испытывал неприязнь к Ван-хану и Нилха Сэнгуму»^[295].

«Понятно, что Чингисхан сделал предложение об „обмене невестами“, исходя из своих политических целей. Несложно заметить, что и в отрицательном ответе Сэнгума таилась политическая подоплека. В его высказывании о том, где будут посажены невесты — на самом почетном месте юрты, хойморе, или в прихожей, у порога, в завуалированной форме ставился вопрос, кто, монголы или хэрэйды, воссядет „на хойморе политической жизни“ данного региона, станут его безоговорочным властителем.

Хэрэйды и их приспешники не могли дождаться, когда терпение Чингисхана лопнет и он даст повод для нападения. По свидетельствам некоторых источников, то ли Сэнгум, то ли Жамуха устроили поджог пастбищ, где пасся скот Чингисхана. Но и после этого Чингисхан никак не ответил провокаторам. Наконец после похода Чингисхана на татар и их разгрома сложилась ситуация, которой хэрэйды не преминули воспользоваться, дабы решить военным путем вопрос о единоличном властвовании в монгольских степях»^[296].

Инициатором очередного античингисовского заговора (весна 1203 г.) вновь стал Жамуха, к которому примкнули отошедшие от Чингисхана его ближайшие сородичи Алтай, Хучар и Даридай отчигин.

Жамуха и его приспешники сначала смогли привлечь на свою сторону сына Ван-хана, Сэнгума, который и без того был настроен крайне враждебно в отношении Чингисхана, а затем уже сам Сэнгум «дожал» находившегося в смятении и нерешительности отца, самую трагическую фигуру этого конфликта.

События, которые начались с отказа хэрэйдов от породнения, продолжились их вероломным заговором и попыткой покушения на убийство Чингисхана и, наконец, закончились военным нападением на ставку последнего, свидетельствовали о том, что Ван-хан присоединился к заговорщикам, тем самым нарушив недавно данные им клятвенные обещания. Прощать явное предательство союзника, к тому же грозившее Тэмуджину смертью, было не в его правилах.

Однако после трехдневной кровопролитной битвы при Хар халзан элсте «Чингисхан понял, что для решительной победы над Ван-ханом необходимо собрать больше сил; поэтому он после боя предпринял отступление, подкрепляя коней и давая отдых воинам; во время этого отхода войско его усилилось подходившими подкреплениями^[297].

Чтобы выиграть еще больше времени, он пытался вступить с Ван-ханом в переговоры, притворно выражая ему свою сыновью покорность, напоминая о своих прежних услугах и предлагая заключить мир»^[298].

В важнейшем послании Чингисхана к Ван-хану впервые упоминается сформулированный Чингисханом принцип «двух оглоблей (или колес) одной телеги», или принцип взаимозависимости: «Пускай немного нас, монголов, ни в чем мы не уступим и изрядной силе; пускай народ монголы недостойный, ничем не хуже мы и истинно достойных. Коль у телеги, что о двух оглоблях, вдруг переломится одна, быку телегу ту не увезти. Не я ли, хан-отец, в твоей телеге был этой самою оглоблей?!Коль у повозки, что о двух колесах, одно отвалится внезапно, то далее возок уже ни с места. Не я ли, хан-отец, в твоей повозке был этим самым колесом?»^[299]

Напомнив о всесторонней помощи, которую оказывали Есухэй-батор и он сам Ван-хану, Чингисхан вскрыл всю аморальность поступков хэрэйдского хана.

Пристыженный Ван-хан поспешил «откреститься» от заговорщиков и предпочел восстановить прежние отношения «отца» и «сына»: «Выслушав эти слова, Ван-хан покаянно вскричал:

И к покаянью своему присовокупил Ван-хан клятву: „Вот так же пусть моя прольется кровь, коль против сына Тэмуджина недоброе замыслю!“

И уколол он ножом подушечку мизинца своего и, выточив из раны несколько капель крови, слил их в чашечку, отдал ее своему гонцу и наказал: „Сыну передай!“»^[300]

Через послов Чингисхан донес свои послания до каждого члена вражеского союза^[301]. «…Монгольский Герой (Чингисхан. — А. М.) разговаривал с каждым из членов вражеского союза отдельно, на его собственном языке, выдвигая аргументы, важные лишь для него одного… Во всем этом под прикрытием безупречной верности слову и трогательной доброжелательности таилось намерение рано или поздно окончательно разрушить вражескую коалицию»^[302].

Вскоре это и произошло: зачинщики этой смуты, все тот же Жамуха и его приспешники, высокородные монгольские ноёны, достойно пристыженные Чингисханом в его личных посланиях, и вовсе изменили своему вчерашнему союзнику Ван-хану и решили напасть на него самого, дабы «стать самим государями, не присоединяться ни к Ван-хану, ни к Чингисхану и не обращать на них внимания»^[303].

Но и тут они просчитались: слух об их предательстве дошел до Ван-хана, и тот «выступил против них и предал их разграблению». Получив отпор, они были вынуждены срочно ретироваться кто куда.

Племена, которые находились на стороне Ван-хана или занимали выжидательную позицию, искусно «распропагандированные» посланцами Чингисхана, влились в его ряды и значительно пополнили его изрядно потрепанное в последних боях и вынужденных переходах войско.

Эта успешная акция «открытой дипломатии» Чингисхана позволила ему показать истинное лицо своих врагов; так он привлекал на свою сторону все новые силы. И, пожалуй, главное, чего достиг Чингисхан этим посланием Ван-хану, — усыпление его бдительности, что в конечном итоге привело к полному краху хэрэйдского ханства…

Отправив устные послания Ван-хану и его сторонникам, Чингисхан ушел к реке Балжуна, где в решающий момент противостояния с хэрэйдами произошло важное политическое событие, вошедшее в исторические хроники под названием «Клятва на реке Балжуна»:

КЛЯТВА ВЕРНОСТИ ЧИНГИСХАНА И ЕГО СОРАТНИКОВ НА РЕКЕ БАЛЖУНА

«Когда дошли до реки Балжуна, реки мутной и своенравной, государь (Чингисхан. — А. М.) напился от нее ради присяги народу… Все те, кто объединились как „пившие воду реки“, — так называли пивших мутную воду (Балжуны), сказали (дали клятву. — А. М.), что вот они-то и будут едины в трудностях и лишениях»^[304].

«Напившись воды из той реки и помолившись в сторону Тэнгри (Небесному Владыке. — А. М.), Чингис сказал (нукерам): „Если удастся мне создать великое правление (единое монгольское государство. — А. М.), то буду делить свое счастье и несчастье с народом вашим. Если мы нарушим эту клятву, то пусть прекращается течение (нашей жизни), как останавливается течение этой реки. Да сохранят те, кто поклялся, напившись воды этой реки, свою клятву до потомков своих…“» ^[305]

«Клятва верности^[306]^, которую впервые в боевой истории Чингисхана дали их вожди и военачальники, несомненно, имела чрезвычайное значение для единства и сплочения рядов его сторонников, для поднятия боевого духа монгольских воинов накануне грядущих сражений»^[307].

Эта клятва осталась навсегда не только в анналах истории, но и в «Книге Великой Ясы». Ведь она являлась основанием указа Чингисхана об установлении особых прав и отличий его соратников, давших клятву верности на реке Балжуна.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ОСОБЫХ ПРАВ И ОТЛИЧИЙ СОРАТНИКОВ ЧИНГИСХАНА, ДАВШИХ КЛЯТВУ ВЕРНОСТИ НА РЕКЕ БАЛЖУНА

Установить особые права и отличия соратников Чингисхана, давших клятву верности на реке Балжуна и (потому. — А. М.) называемых Балжунту^[308].

Факт принятия Чингисханом этого указа засвидетельствовал Рашид ад-Дин, который писал: «Группа лиц, бывших в то время вместе с Чингисханом в Бал-жунэ, была немногочисленна. Их называют Балжунту, то есть они были с ним в этом месте и не покинули его. Они имеют установленные (впоследствии. — А. М.) права и отличны перед другими…» (выделено мной. — А. М.)^[309].

Причем, как свидетельствует Ата-Малик Джувейни, Чингисхан, поощряя своих соратников, никогда не различал отличившихся по сословному или национальному признаку: «…Были записаны имена всех участников тех событий (сидение на реке Балжуна. — А. М.), благородного и низкого звания, от князей до рабов, носильщиков, конюхов, тюрков, таджиков и индусов»^[310].

Событие на реке Балжуна убеждает нас в том, что Всевышний Тэнгри, отличая Чингисхана благорасположением, наделил его великим даром собирать под свои знамена людей «достойных и подобающих», главными качествами которых были верность, преданность и стойкость — благодетели, которые он больше всего ценил и поощрял^[311].

Именно такие люди не покинули его во время вынужденного пребывания на реке Балжуна, поклялись ему в вечной верности… А когда, собравшись с силами, Чингисхан решил неожиданно напасть на ставку хэрэйдов, в решающий момент его противостояния с хэрэйдами Ван-хана, верные соратники сражались не на жизнь, а на смерть.

По достоинству оценил Чингисхан и действия вражеских воинов, в частности Хадаг-батора из рода жирхин и его нукеров, самоотверженные действия которых позволили Ван-хану и Сэнгуму незаметно выбраться из окружения. Верный принципу верноподданничества, Чингисхан повелел тогда же: «Кто смеет мужа осудить, не бросившего хана своего, сражавшегося, дабы жизнь его спасти?! Такой нам в нукеры годится!»^[312]

А вот отношение Чингисхана к людям бесчестным, «предававшим своих властелинов», было диаметрально противоположным. Когда к нему явился конюший Хуху-чу, который бросил на произвол судьбы своего господина, сына Ван-хана, Сэнгума, Чингисхан повелел: «„Конюший же, что бросил хана, что своего же властелина предал, и моего доверья недостоин“.

И Хухучу тотчас был казнен»^[313].

Как нам представляется, это повеление в отношении конюшего Хухучу получило свое развитие в приговоре, вынесенном Чингисханом в отношении слуг Жамухи, предавших своего господина и сдавших его Чингисхану в 1205 г. Очевидно, впоследствии именно в этой формулировке яса об участи неверных слуг была включена в «Книгу Великой Ясы»:

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О ПРЕДАНИИ СМЕРТИ СЛУГ, ИЗМЕНИВШИХ СВОЕМУ ГОСПОДИНУ

«Нет прощения нукерам, кои на хана посягнули своего! И разве они будут верными нукерами другому?! На хана посягнувших тех холопов и всех их сродников от мала до велика повелеваю истребить!»^[314]

Что касается самого Чингисхана, который вопреки своему принципу верноподданничества «с легким сердцем пошел на вероломную хитрость против человека, которого так недавно называл своим отцом», то Б. Я. Владимирцов охарактеризовал его действия следующим образом: «Он видел, что находится в тяжелом положении, хорошо знал, что тот же названый отец, Ван-хан, не пощадит его самого; чувствовал, что он, Чингисхан, должен идти неуклонно к своей главной цели — восстановлению (власти. — А. М.) рода монгол, во главе которого должен стоять он, предводитель степной аристократии; да и вся окружающая жизнь, все взгляды и воззрения не могли оказать тогда на Тэмуджина задерживающего влияния»^[315].

Когда хэрэйды были разгромлены, а бежавший с поля боя Ван-хан, не узнанный найманским воином Хори субэчи, был умерщвлен, «он (Чингисхан. — А. М.) ввел в свое обладание этот улус (хэрэйдский народ. — А. М.)… Со всех сторон приходили к нему с выражением мира и покорности племена… Он устроил великое собрание и в благодарность за это великое благодеяние, установив хорошие и твердые уставы (выделено мной. — А. М.), счастливо воссел на ханский престол (улуса „Хамаг Монгол“. — А. М.)»^[316].

Ни в «Сборнике летописей», ни в «Юань ши», сообщивших о законотворчестве Чингисхана, содержание «хороших и твердых уставов» не конкретизировалось. Однако, судя по сведениям неизвестного автора «Сокровенного сказания монголов» и Ата-Малика Джувейни, среди них наверняка были повеления Чингисхана о награждении особо отличившихся соратников^[317], все те, «кто участвовал в этой битве, все получили высокие звания… одни стали царями того времени, другие заняли важные государственные должности и прославились на весь мир. А те юноши (Хишилиг и Бадай, предупредившие Чингисхана о предстоящем нападении хэрэйдов. — А. М.) получили (возрожденный указом Чингисхана. — А. М.) титул дарханов»^[318].

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРИСВОЕНИИ ТИТУЛА ДАРХАН И УСТАНОВЛЕНИИ ДАРХАНСКИХ ПРИВИЛЕГИЙ

«Всем подданным, оказавшим великие услуги мне и моим преемникам, да будет пожалован титул дархана. Да будут прощены им все девять прегрешений, да не будут знать они налогов и повинностей, не будут ни с кем делить охотничью добычу; и да получат они часть от добычи, захваченной в каждом военном походе; будет всегда открыта для них дверь в ставку хана. И пусть сей титул будет передаваться ими по наследству» ^[319].

«И возгласил тогда же Чингисхан: „Бадай и Хишилиг спасли мне жизнь, великую услугу оказали. И, покровительство у Вечного Всевышнего Тэнгри найдя, хэрэйдов я поверг^[320], и на престол высокий я взошел. Так пусть же ныне и вовеки, аж до праправнуков, наследники престола моего заслуги этих двух мужей не забывают!“ Так повелел он…»^[321]

В этой связи обращает на себя наше внимание еще одно повеление Чингисхана, которое впоследствии, очевидно, было законодательно закреплено в «Книге Великой Ясы» Чингисхана:

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ВСПОМОЩЕСТВОВАНИЯ И ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО ВОЗНАГРАЖДЕНИЯ ВДОВАМ И СИРОТАМ ПОГИБШИХ ВО ВРЕМЯ ПОХОДА ВОИНОВ

«Установить вспомоществование и дополнительное вознаграждение вдовам и сиротам погибших во время похода воинов»^[322].

«Такая политика не только подарила ему поддержку со стороны беднейших людей в племени, но и усилила верность его воинов, которые были уверены, что, даже если их убьют в бою, заботу об их семьях возьмет на себя хан…»^[323]

На основании этого указа Чингисхан дал особое распоряжение в отношении умершего от ран монгольского полководца Хуилдара:

«Хуилдар первым вызвался передовым отрядом выступить супротив хэрэйдов… поэтому Чингисхан отдал жирхинца Хадаг-батора и сто других жирхинцев в услуженье вдове и детям Хуилдара.

И повелел при этом Чингисхан: „Коль у жирхинцев народятся сыновья, пусть верою и правдой служат сродникам нукера Хуилдара. Родители жирхинских дев не смеют по своей воле выдавать их замуж! Да будут все они — их сыновья и девы — в бессрочном услужении семейства Хуилдара!“

Хуилдар сэцэн самым первым поклялся в преданности своей, поэтому Чингисхан повелел: „За службу истовую Хуилдара да не оставим мы своей заботой всех его потомков — и больших, и малых!“»^[324]

Джек Уэзерфорд, подчеркивая значимость нововведений Чингисхана, которые впоследствии были законодательно закреплены в «Книге Великой Ясы» Чингисхана, писал: «Взяв на себя распределение всего награбленного богатства, Чингисхан снова урезал освященные обычаем привилегии благородных родов, которые обычно сами делили между собой добычу Это вызвало у многих из них сильную ярость, и некоторые даже перешли на сторону Жамухи, еще более углубив вражду между „белой костью“ и простыми кочевниками.

Чингисхан вновь показал, что, вместо того, чтобы рассчитывать на кровные узы и силу обычая, члены его племени могут обращаться за помощью непосредственно к нему. Таким образом, он заметно централизовал управление кланом и одновременно усилил преданность своих подданных»^[325].

* * *

Весть о разгроме хэрэйдского ханства и смерти бежавшего с поля боя Ван-хана от рук найманского воина, очевидно, никого не оставила равнодушным на монгольских просторах и ускорила процесс решающего размежевания сторонников и врагов Чингисхана.

Недруги понимали, что единственной реальной силой, способной хоть как-то противостоять Чингисхану, их последним союзником и оплотом может стать найманский Таян-хан. Поэтому, как свидетельствует Рашид ад-Дин в «Сборнике летописей», «Тогтоа, государь мэргэдов, Алин-тайши из эмиров хэрэйдов, бежавший туда, племя ойрад, предводителем которого был Хутага-беки, Жамуха из племени жажирад, племена дурбан, татар, хатагин и салжиуд — все полностью собрались к Таян-хану»^[326].

Сам же Таян-хан, ничтоже сумняшеся, по отношению к Чингисхану был настроен решительно и агрессивно: «Торчат в степи, что на востоке, и много возомнили о себе монголы. Их кучка жалкая до смерти запугала, согнала с отчины и в бегство обратила и, наконец, свела-таки в могилу Ван-хана, потомка древлеславнейшего рода. Ужели всех прибрать к рукам они хотят, поставить хана своего над нами? Известно, что на небе два светила — луна и солнце; в их воле освещать небесный свод. Но как же можно на земле двум ханам сразу править?!^[327]Я непременно попленю монголов этих и в отчину свою их пригоню»^[328].

Найманы, готовясь к войне против Чингисхана, сильно нуждались в боевой поддержке племени онгудов, которые, как и найманы, были народом «тюркских кровей и несторианской веры»^[329]. Онгуды в XII в. обитали в излучине реки Хуанхэ и, являясь подданными цзиньского императора, охраняли горные проходы на северо-западе Шаньси, связывавшие Северный Китай с Монголией. Но главное — они могли бы ударить в тыл Чингисхана.

Именно поэтому «надменный Таян-хан… отослал посла по имени Торбиташи к вождю онгудов Алахуши дигитхури со словами: „Монголов кучка, что в степях восточных, кичиться стала силою чрезмерно. Так вместе повоюем тех монголов, их попленим, колчаны отберем. И выступай, мой Алахуши, немедля и будь в моей дружине отрядом правофланговым“»^[330].

Вождь онгудов, видимо опасаясь набирающего силу Чингиса, не только отказался присоединиться к античингисовским силам, но и поспешил известить Чингисхана о коварных замыслах найманов и их союзников, а по сообщению «Юань ши», и вовсе «поднял обок (сородичей. — А. М.) и стал вассалом [Чингисхана]»^[331]?

Известие о надвигающейся с запада угрозе заставило Чингисхана и его сподвижников незамедлительно принять решительные контрмеры. В жарких спорах на Военном совете^[332] обсуждался план предстоящей войны с найманами. В конце концов верх взяли сторонники упреждающего удара по врагам, дабы «воспользоваться их неготовностью»^[333].

Решающий характер предстоящего сражения побудил Чингисхана к началу коренной реорганизации своего улуса и главное — к продолжению перестройки армии, значительно увеличившейся после разгрома хэрэйдов.

На начальных этапах военного строительства Чингисхана (первый этап — 1178–1189 гг.; второй этап — 1189–1204 гг.) основной единицей формирования и управления был курень^[334], являвшийся порождением родового строя. Извечной, традиционной спутницей этой формы организации войска была вольница родовых вождей, которые, если хотели, являлись на общий сбор, а если нет, то игнорировали его.

Чтобы покончить с пагубной практикой, окончательно закрепить в армии принцип единоначалия, передать бразды правления всеми подразделениями улуса в руки своих надежных, опытных нукеров, на следующем, третьем этапе военного строительства^[335] Чингисхан перевел строящуюся им армию на децимальную (десятичную) систему формирования и управления.

Конкретные шаги, предпринятые Чингисханом в рамках реорганизации армии, а также «устроения личной караульной стражи — хэшигтэна», были оформлены в виде указов, которые впоследствии нашли отражение и развитие в «Книге Великой Ясы».

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О РЕОРГАНИЗАЦИИ АРМИИ, СОВЕРШЕНСТВОВАНИИ И УКРЕПЛЕНИИ СИСТЕМЫ ВОЕННОГО КОМАНДОВАНИЯ, УСТРОЕНИИ ЛИЧНОЙ КАРАУЛЬНОЙ СТРАЖИ — ХЭШИГТЭНА

«Повелел Чингисхан:

1. Разделить дружину свою на тысячи, на сотни и десятки и поставил над ними тысяцких, сотников да десятников.

2. Додаю, Доголху, Угэлэ, Толуну, Бучарану и Суйхэту был пожалован чин высокий — чэрби^[336].

3. Покончив с этим, занялся Чингисхан устроением караульной стражи — хэшигтэна, в коей было восемьдесят хэвтулов — ночных охранников и семьдесят турхагов — гвардейских стражников дневной охраны. И собрал Чингисхан в свою караульную стражу всех смышленых и крепких телом мужей — сыновей и младших братьев сотников своих и тысяцких, а также сыновей и младших братьев людей свободного состояния.

4. Обратясь милостиво к Архай хасару, Чингисхан тогда же повелел: „Тысячу лучших отбери батыров (богатырей. — А. М.)! Во дни сражений впереди меня пусть в бой они идут! В дни мира и покоя пусть охраной личною моей стоят на карауле!“

И повелел он тут же: „Да будет Угэлэ чэрби главою над семьюдесятью турхагами стоять! И в том помощником ему пусть будет Хутусхалчан“.

5. И молвил дальше Чингисхан: „Пускай дневальные мои — стрелки-хорчины, турхаги и прочие конюшие, и вратари, и кравчие несут дозор, нас охраняя, сменяясь каждодневно. Перед закатом солнца пускай сдают свой пост ночным охранникам — хэвтулам. Ате всю ночь пускай стоят у входа часовыми, обходят стан дозором. Пока мы угром заняты едою, хорчины и турхаги должны явиться и на посту хэвтулов заменить. А через трое суток сменного дозора охране всей для отдыха смениться надлежит“»^[337].

Монгольский военный историк X. Шагдар и российский монголовед Б. Я. Владимирцов, давая необходимые разъяснения действиям Чингисхана, писали: «Чингисхану нужно было принять меры по совершенствованию и укреплению системы военного командования, что обеспечивало бы руководство действиями каждого воина, а также позволяло организовывать наступление по широкому фронту

Чингисхан считал, что этому требованию будет соответствовать переход от „куренной“ системы организации армии к децимальной (десятичной) системе формирования подразделений и управления его войска. По приказу Чингисхана все его войско было разделено на тысячи, тысячи — на сотни, сотни — на десятки; во все вновь образованные подразделения им лично были назначены командиры»^[338].

«Особое же внимание Чингисхан уделил организации гвардии, которая должна была стать его личной охраной и отборной частью войска (главных сил. — А. М.)… Учреждением аристократической гвардии и назначением тысячников и сотников Чингисхан положил начало военному устройству, военной организации своей степной аристократии, которая, таким образом, перестала быть недисциплинированной главою нестройного ополчения. В гвардии и в тысячах Чингисхан, кроме того, завел железную дисциплину, которая должна была царить и в его ставках»^[339].

В соответствии с древней традицией, которая указом Чингисхана впоследствии приняла силу закона, монголы перед выступлением в боевой поход осуществляли обязательный ритуал жертвоприношения Черному боевому знамени, в котором, по их тэнгрианским убеждениям, хранилась «сулдэ» — жизненная сила великих предков, являвшихся гениями-хранителями рода.

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О СОВЕРШЕНИИ РИТУАЛА ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ БОЕВОМУ ЧЕРНОМУ ЗНАМЕНИ — ПОКРОВИТЕЛЮ МОНГОЛОВ

«Отныне и во веки веков да будет почитаться как главная святыня Боевое Черное знамя — покровитель монголов»^[340].

Очевидно, что и тогда перед выступлением в поход против найманов «Чингисхан сам встал на колени перед Священным Черным бунчуком и поклялся, что отныне и во веки веков это Боевое Черное знамя — покровитель монголов будет почитаться как главная их святыня…

Монголы свято верили в то, что Боевое Черное знамя-покровитель обладает фантастической силой, таит смертельную угрозу для любого врага. И все потому, что оно вобрало в себя силу Всевышнего Вечного Тэнгри, являлось своего рода посланником, личным представителем Небесного Владыки.

Совершая жертвоприношения Боевому Черному знамени-покровителю, вверяя ему судьбу своего Улуса и исход своих военных действий, монголы были убеждены, что напрямую общаются со своим Небесным Покровителем, Всевышним Тэнгри, и удостаиваются его харизмы»^[341].

В день после полнолуния — шестнадцатого числа первого летнего месяца года Мыши (1204 г.), окропив Боевое Черное знамя, Чингисхан выступил «повоевать найманов». Как сообщает автор «Сокровенного сказания монголов», реорганизованная многотысячная рать Чингисхана совершила более чем 1300-километровый переход от реки Халхин-Гол до восточных отрогов Хангайских гор, где протекает река Орхон. Людям и лошадям, очевидно, нужна была передышка. Да и численный перевес, как признавали сами монголы, был все же на стороне врага.

Благодаря уловке, предложенной его военачальником, Чингисхану удалось дезориентировать врага по поводу численности своей армии и добиться необходимой передышки. Таян-хан оказался в растерянности, запаниковал.

Еще большего страха на Таян-хана нагнал его «союзник» Жамуха, который принялся восхвалять военную мощь рати Чингисхана, а затем, бросив на произвол судьбы Таян-хана, и вовсе известил побратима Чингисхана о том, что «найманы в панике бегут… потеряли дух воинственный они»^[342].

Вскоре «был полонен и подчинен весь народ найманский», под водительство Чингисхана влились и все племена, ранее ведомые Жамухой. Избежать пленения удалось лишь самому Жамухе и сыну Таян-хана, Хучулугу. Не подчинились Чингисхану и его старые недруги, мэргэды, которые, по сообщению Рашида ад-Дина, были «заодно с Таян-ханом и бежали после его поражения».

К этому периоду относятся еще два примечательных события в истории монголов и жизни самого Чингисхана, первым из которых закончился поход на найманов, а вторым начался решающий этап подчинения ворогов-мэргэдов.

Первое из них касалось заимствования и использования монголами письменности, получившей впоследствии название «уйгуро-монгольской». Это событие монгольский летописец Мэргэн гэгэн^[343] связывает с хранителем печати найманской канцелярии, уйгуром по происхождению Тадтунгой (Тататунгой)^[344], который, по свидетельству «Юань ши», действительно в это время был пленен и поступил на службу к Чингисхану Таким образом, у монголов появилась письменность и с тех пор, согласно повелению Чингисхана, все принятые им указы должны были оформляться письменно, что явилось обязательной предпосылкой формирования подлинной правовой системы в создаваемом Чингисханом государстве.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ ИСПОЛЬЗОВАНИИ УЙГУРСКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЛАХ

«Определить Тататунгу в должность и приказать пользоваться той самой печатью при посылке всякого рода официальных документов, а также использовать его в обучении монголов письменности, законам, военной стратегии»^[345].

Разобравшись с надобностью применения печати в государственных делах, Чингисхан приставил Тататунгу к своим сыновьям преподавать уйгурскую письменность. Вскоре эта письменность стала широко употребляться в государственных делах, а самого Тататунгу «стали использовать в различных делах делопроизводства»^[346].

О втором важном событии, произошедшем в это время в жизни Чингисхана, поведал автор «Сокровенного сказания монголов»: вождь племени увас мэргэд Дайр Усун, «не желая воевать против Чингисхана^[347], решил показать ему свою дочь Хулан (1185–1225)… Мэргэдка была обласкана владыкой»^[348], и Чингисхан на ней женился^[349].

Отметим, что женитьба не помешала Чингисхану продолжить погоню за недобитыми врагами; Чингисхан во главе своей рати совершил многотрудный переход через Алтайский хребет. В начале 1205 г. на Иртыше основные силы наймано-мэргэдского воинства были им разгромлены.

«Собираясь же перейти Алтайский хребет, чтобы добить остатки найманов и мэргэдов, Чингисхан, дабы обезопасить себя от возможного нападения тангудов^[350] и Алтан-хана, оставил у себя в тылу небольшое количество войск во главе с Елюй-ахаем. Войска Елюй-ахая захватили крепости Лигэр и Лоши на северо-западных рубежах страны Тангуд, но вскоре их покинули. Затем они совершили набег на приграничный район чжурчжэньской державы и так же быстро убрались восвояси.

Подобные действия свидетельствуют о том, что, кроме всего прочего, главной целью этого вторжения было стремление Чингисхана создать впечатление у правителей страны Тангуд и государства Алтан-хана, что главные силы монголов не покидали своей территории, и таким образом обезопасить свой тыл»^[351].

Не умаляя значения первого набега на страну тангудов, в ходе которого монгольская армия набирала опыт штурма крепостей, овладевала навыками применения необходимой для этого трофейной техники, все же главным итогом военной кампании 1204–1205 гг. была решающая победа над последней античингисовской коалицией племен во главе с найманским Таян-ханом, после которой Чингисхан объединил под своей властью все жившие на территории Монголии племена монгольского и тюркского происхождения.

Вскоре было покончено и с последним, главным его противником — Жамухой, которого схватили и привезли к Чингисхану его же нукеры. Но прежде чем вынести приговор бывшему побратиму, Чингисхан, следуя своему собственному установлению, приказал покончить с подданными Жамухи, нарушившими принцип верноподданничества: «На хана посягнувших тех холопов и всех их сродников от мала до велика повелеваю истребить!»^[352]

Определяя же меру наказания самому Жамухе, Чингисхан руководствовался, как бы сказали сейчас, принципом справедливости правосудия:

В конце концов Чингисхан вменил в вину Жамухе его попытку отомстить за смерть брата-конокрада. Это обвинение, предъявленное Жамухе, свидетельствовало о том, что месть за соплеменника, совершившего преступление и понесшего за это справедливое наказание, в регулятивной системе улуса «Хамаг Монгол» считалась неправомерным поступком. И за это Жамуха поплатился жизнью.

«Жамуха был первым соперником Тэмуджина, и теперь он закончил жизнь как последний представитель „белой кости“, который противостоял ему. После многолетней борьбы за власть над монгольскими кланами степи Тэмуджин-Чингисхан покорил все племена степи и навсегда устранил угрозу со стороны благородных родов, уничтожив их мужчин и выдав их женщин замуж за своих сыновей и соратников…

Тэмуджин теперь стал единовластным правителем огромной страны, протянувшейся от пустыни Гоби на юге до Арктической тундры на севере и от маньчжурских лесов на востоке до Алтайских гор на западе…

Тем не менее победа на поле боя еще не давала легитимной власти. Для того чтобы узаконить свое управление, Тэмуджин созвал (Великий. — А. М.) хуралтай… самый большой и самый важный за всю истории Степи»^[354].

Глава 3
Провозглашение Великого Монгольского Улуса и утверждение первоначального состава «Книги Великой Ясы» (1206 г.)

Сегодня милостью Небесного Отца, под покровительственным оком Матери-Земли сильны мы стали, сплотили многие улусы в единую державу, бразды правления которой в руки взяли^[355]. В соответствии и согласии со своим собственным суждением он [Чингисхан] ввел правило для каждого дела и закон для каждого обстоятельства и для каждой вины установил кару… Повелел он, чтобы ясы и приказы были записаны на свитках. Эти свитки называются «Книгой Великой Ясы»… В начальную пору его владычества, когда с ним соединялись монгольские племена, он отменил дурные обычаи, которые соблюдались теми племенами и признавались ими, и установил обычаи, достойные похвалы, диктуемые благоразумием.

А. М. Джувейни^[356]

…1206 год. Поставленная Чингисханом цель — объединение всех монголоязычных народов — была практически достигнута. Таким образом, завершился второй (1189–1206 гг.), решающий этап борьбы Чингисхана за создание единого монгольского государства^[357].

Логическим завершением этой борьбы стал созванный Чингисханом Великий хуралтай. Это была дань многовековой традиции монголоязычных племен, восходящей еще к государствам, существовавшим на территории Монголии, и получившей развитие в период создания и существования улуса «Хамаг Монгол». Именно с этого времени на подобных Великих хуралтаях знатные предки Чингисхана решали вопрос о престолонаследии. Как было рассказано выше, вопрос о воссоздании улуса «Хамаг Монгол» и возведении Тэмуджина на престол хана этого улуса также решался на Великом хуралтае родовой знати монгольских племен в 1189 г. Уже тогда Тэмуджин впервые был титулован Чингисханом, правда, это происходило в «узком кругу» знатных сородичей и ближайших сподвижников. На этот раз Чингисхан решил, что именно на Великом хуралтае следует объявить об образовании Великого Монгольского Улуса, возвести его на ханский престол единого монгольского государства и во всеуслышание объявить благую весть:

«Волею Всевышнего Вечного Тэнгри да будет возведен Тэмуджин на престол Всемогущего хана Великого Монгольского Улуса^[358]и да будет он государем мира! Повелением Всевышнего Вечного Тэнгри имя его должно быть Чингис^[359] и должен он вершить правосудие»^[360].

Сообщая, что Тэмуджина «провозгласили всенародно Чингисханом», авторы древних летописей, очевидно, сделали акцент на «всенародном» характере этой церемонии и, главное, преподнесли это провозглашение как «повеление Всевышнего Тэнгри», узаконившее его «небесное избранничество».

На церемонии провозглашения Тэмуджина ханом Великого Монгольского Улуса на Великом хуралтае 1206 г. «глава дворцовой канцелярии, мудрый учитель и просветитель Тататунга вознес к небу руки, в которых держал государственную печать, вырезанную из белого халцедона, и величаво огласил выгравированную на ней надпись:

„Указ возведенного волею Вечного Небесного Владыки, Всемогущего хана Великого Монгольского Улуса. Да преклонится и затрепещет всяк, кто ему внемлет!“^[361]

Огласив глубокомысленный текст, выгравированный на печати, Тататунга торжественно, двумя руками передал государственную печать Чингисхану В тот миг, когда Владыка также двумя руками благоговейно принимал государственную халцедоновую печать, под сводами Великой ставки грянула раскатистая, бравурная мелодия, и все собравшиеся в ставке и за ее пределами огласили округу заздравными возгласами „Чингис, Чингис!“

Вслед за этим присутствовавшие на церемонии Великого хуралтая сыновья Чингисхана, его сородичи, сподвижники, военачальники, государственные сановники с выражением верности и признательности кланялись Чингисхану и ханше Бортэ дарами достойными»^[362].

«Долго лелеемая мечта Тэмуджина осуществилась: он стал во главе своего рода, который теперь, благодаря своему предводителю, делается господствующим над всеми „поколениями, живущими в войлочных кибитках“. Род Чингисхана, род Боржигин, восстановил, значит, величие и славу рода монгол, поэтому отныне все одноплеменные народы, все „поколения, живущие в войлочных кибитках“, все, кто подчиняется Чингисхану и роду монгол, должны носить это имя… По-видимому, в идею господства Чингисхана, господства его рода самим Чингисом и его сподвижниками вкладывалась известная религиозная идея»^[363].

Б. Я. Владимирцов был совершенно прав: именно с позиций тэнгрианства на Великом хуралтае 1206 г. было окончательно и безоговорочно обосновано, письменно зафиксировано, прежде всего в родословной Чингисхана^[364], а затем и во всеуслышание провозглашено «небесное избранничество» Чингисхана и его «золотого рода».

Таким образом, мифологическая генеалогия рода хиад-боржигин в эпоху Чингисхана обрела новое, явное политическое и идеологическое содержание. А культ Всевышнего Тэнгри превратился в основополагающую политическую идею монгольского государства. Ведущая роль в деле ее обоснования, формулирования и реализации принадлежит Чингисхану, который, как явствует из монгольских источников, все свои невероятные успехи напрямую связывал с силами, дарованными ему Всевышним Тэнгри^[365].

И первым шагом на этом пути стал указ Чингисхана, которым Всевышний Вечный Тэнгри был провозглашен Верховным божеством монголов.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРОВОЗГЛАШЕНИИ ВСЕВЫШНЕГО ВЕЧНОГО ВСЕМОГУЩЕГО ТЭНГРИ ВЕРХОВНЫМ БОЖЕСТВОМ МОНГОЛОВ

«Верховное божество монголов — это Всевышний Вечный Всемогущий Тэнгри, сотворивший Небо и Землю, своей волей дарующий жизнь и обрекающий на смерть, делающий богатым или бедным, обладающий абсолютной властью над всеми и всемогуществом во всех делах»^[366].

Начиная с того времени, к которому относится «Легенда об Алан-гоа» (IX в.), культ Верховного божества монголов, Всевышнего Тэнгри (тэнгрианство), получил широкое распространение среди монголоязычных племен и в конце концов в эпоху Чингисхана завладел умами монголов^[367].

Как нам представляется, это определение Верховного божества монголов является результатом эволюции взглядов Чингисхана на Всевышнего Тэнгри.

Чингисхан еще в детстве из рассказов родителей узнал, что его род хиад-боржигин ведет происхождение от «сына Небесного Владыки, Бодончара». Впоследствии он осознал свою неразрывную связь со Всевышним Тэнгри: скрываясь от тайчудов, впервые ощутил вспомоществование Всевышнего Тэнгри^[368], а затем, спасаясь от мэргэдов на горе Бурхан халдун, окончательно уверовал в него^[369].

После первого боевого крещения — похода против мэргэдов — Тэмуджин, не умаляя заслуги пришедших к нему на помощь названого отца Торил-хана и анды-побратима Жамухи, источником победы над мэргэдами назвал «дарованную им силу Небесного Владыки и Матери-Земли»^[370].

Чингисхан непоколебимо верил в то, что эта и все его последующие победы были достигнуты только «с благословения Небесного Владыки, под покровительством Матери-Земли» и напрямую связаны с «великой силой, пожалованной ему Вечным Всевышним Тэнгри».

Обратим внимание читателя на то, что в рассказе о войне Чингисхана с хэрэйдами монгольский летописец поведал, что Чингисхан впервые назвал Верховное божество монголов не просто «Тэнгри» или «Всевышним Тэнгри», а «Вечным Тэнгри»^[371]. Это свидетельствует о том, что в религии монголов эпохи Чингисхана, тэнгрианстве, окончательно выкристаллизовалось ключевое понятие Верховного божества — Всевышнего Тэнгри, главными чертами которого были: с точки зрения пространства — всевышность; с точки зрения времени — вечность; с точки зрения иерархии — главенствующая роль в тэнгрианском пантеоне.

Уверовав в необыкновенную судьбу, дарованную ему Всевышним Тэнгри, и «справившись со вражьей силой дикой», Чингисхан накануне провозглашения себя Великим ханом Великого Монгольского Улуса признался:

Именно тогда, в разгар борьбы за объединение всех монголоязычных племен в единое государство, Чингисхан начал формулировать для себя концепцию политической власти, в основу которой были положены тэнгрианское понятие о Всевышнем Вечном Тэнгри и идея о небесном мандате Чингисхана и его «золотого рода» на правление всеми монголоязычными племенами. Опираясь на эту концепцию, Чингисхан вывел сакральную формулу, с которой впоследствии начинались все официальные послания Великих монгольских ханов:

«Силою Вечного Всевышнего Тэнгри, харизмою Великого хана…»

Как считает монгольский ученый Ш. Бира, в соответствии с данной концепцией политической власти «Всевышний Вечный Тэнгри и Великий хан провозглашались двумя основными источниками Высшей государственной власти.

Сущность Всевышнего Тэнгри проявлялась в его „силе“, посредством которой он поддерживает хана и покровительствует власти своего избранника. Иначе говоря, ханская власть имеет, так сказать, „небесное происхождение“ и является абсолютной, ни от кого и ни от чего не зависящей. Хан верует только в „силу Небесную“, благодаря этой силе вершит государственные дела, осуществляя при этом только волю Всевышнего Тэнгри.

Сущность хана проявляется в его харизме, которая непосредственно зависит от сил, которыми хана наделяет Всевышний Тэнгри. И только человек, пользующийся покровительством Всевышнего Тэнгри и наделенный им харизмой, может стать ханом и обладать абсолютной властью»^[373].

Именно поэтому «даже после того, как он победил всех и вся… он продолжал постоянно живо ощущать и сознавать свою полную подчиненность высшей воле и смотреть на себя как на орудие в руках Божиих (Всевышнего Вечного Тэнгри. — А. М.)»^[374].

Чингисхан был воистину харизматическим вождем, который не только сам твердо уверовал в свою сверхъестественную судьбу, дарованную ему Всевышним Вечным Всемогущим Тэнгри, но и, целенаправленно использовав религиозные и мифологические представления, тэнгрианское мировоззрение народа, с помощью шаманов, а затем и силою закона смог убедить в этом других и повести их за собой как за «посланцем Небесного владыки», исполнителем воли Верховного божества монголов.

Помогать ему в этой деятельности, кроме общепризнанных шаманов (таких, как Тэв Тэнгэр), был призван потомок древнеславного рода барин, почтенный старец Усун, которого Чингисхан своим указом возвел в сан бэхи ноёна — Государственного волхва.

Обратясь к старику Усуну, Чингисхан повелел:

Б. Я. Владимирцов, комментируя введение Чингисханом должности бэхи, писал: «Чингисхан установил должность бэхи, желая иметь государственного первосвященника, облеченного властью, признаваемой официально… Титул или сан бэхи был известен издавна, и его часто носили предводители отдельных родов и племен, преимущественно лесных, которые совмещали светскую власть князя и духовный авторитет волхва, связанного с былым родоначальником и с духами-покровителями.

Чингис теперь установил должность такого государственного волхва, причем назначил бэхи старика Усуна, который был старшим потомком в роде барин, старшей ветви, происшедшей от легендарного Бодончара; Усун поэтому мог считаться связанным особым образом с родоначальником и быть его заместителем (прямым потомком. — А. М.)»^[377].

Известие Рашида ад-Дина о том, как исполнялся этот указ Чингисхана^[378], свидетельствует о глубоком уважении, которое оказывалось Государственному волхву как связующему звену между Всевышним Тэнгри и людьми, передатчику тору (повелений) Небесного владыки. Это назначение дало основание Ш. Бире считать, «что Чингисхан провозгласил тэнгрианство государственной религией»^[379].

* * *

Как явствовало из нашего предыдущего повествования, Чингисхан, опираясь на нукеров-сподвижников, начал выполнение своих обширных замыслов по созданию единого монгольского государства «с покорения окружавших его кочевых монголоязычных племен, введения между ними дисциплины и устройства из них войск»^[380], а в решающий момент (накануне сражения с найманами в 1204 г.) приступил к реорганизации на основе децимальной (десятичной) системы значительно увеличившейся армии.

Учитывая особую важность нововведений, осуществленных им прежде (1189–1205 гг.), а также новых реформ, которые он намеревался провозгласить на Великом хуралтае 1206 г., Чингисхан решил облечь их в форму писаных законов.

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О СОСТАВЛЕНИИ ЕДИНОГО СВОДА ЗАКОНОВ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА:

«И повелел он, чтобы ясы и приказы были записаны на свитки, и называют они их „Книгой Великой Ясы“»^[381]’^[382].

Судя по повелению Чингисхана, обращенному к своему названому брату Шигихутугу и впоследствии увековеченному автором «Сокровенного сказания монголов» и составителем «Книги Великой Ясы»^[383], эту обязанность Чингисхан возложил именно на него. Впрочем, данная обязанность была не единственной, вмененной Чингисханом Шигихутугу, но обо всем этом мы расскажем чуть позже.

А сейчас перейдем к повелениям Чингисхана, которые были провозглашены им после его возведения на ханский престол на Великом хуралтае 1206 г. Несомненно, главной целью первоначальных яс-указов Чингисхана была реализация его концепции политической власти, а значит, и правовое закрепление абсолютной монархии в Великом Монгольском Улусе.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПОЛНОМОЧИЯХ ВЕЛИКОГО ХАНА ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

«Император же этих татар имеет изумительную власть над всеми. Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране (административно-территориальной единице. — А. М.), если где император не укажет ему…

Сверх того, во всем том, что он предписывает во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, они повинуются без всякого противоречия»^[384].

«Что касается таких важных дел, как походы, война и другие, то [они] решаются только самим татарским (монгольским. — А. М.) правителем. Однако он еще обдумывает их вместе со своей родней»^[385].

Рашид ад-Дин констатировал, что благодаря провозглашенному Чингисханом принципу единовластия к нему «явились наиполнейшие сила и мощь»^[386]. По мнению монгольского историка, академика Ш. Биры, «иного способа создания в то время в Монголии государства не существовало; без сурового строгого подчинения единоличной власти хана невежественных кочевников из враждовавших между собой, своевольных родов и аймаков их объединение и создание единого государства было невозможно»^[387].

В результате на вершину пирамиды власти был возведен самодержец, «владетель, основавший государство», «великий, всемогущий» Чингисхан, у которого, как писал Рашид ад-Дин, «…уже явились наиполнейшие сила и мощь, и он стал причисленным к царствованию над миром»^[388]?

Поскольку «…племена и народы, вошедшие в состав монгольской империи (Великого Монгольского Улуса. — А. М.) Чингисхана, все стали unagan bogol’ами (потомственными вассалами. — А. М.) его и его рода (хиад-боржигин. — А. М.)…»^[389], то и территории, на которых проживали племена и народы, объединенные в Великий Монгольский Улус Чингисханом^[390], стали собственностью последнего и его родных.

Но, помимо наличия населения и территории его обитания, еще одним необходимым условием построения и признаком государства является формирование структуры управления. Чингисхан понимал, что без таковой подлинное объединение кочевых народов, разрозненно живших на огромной территории, и тем более управление государством, которое неслучайно называли «государством на коне», невозможно.

Поэтому на Великом хуралтае 1206 г. им были оглашены ясы-указы, законодательно закреплявшие образование цельной структуры гражданского и военного управления; специальные повеления Чингисхана свидетельствовали о продолжении военного строительства, в том числе и реформировании гвардейской стражи — хэшигтэна.

Прежде всего Чингисхан разделил свои владения на три основные части: восточный, западный и центральный Большие тумэны^[391].

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ТЕРРИТОРИАЛЬНОМ ДЕЛЕНИИ И НАЗНАЧЕНИИ ТЕМНИКОВ-ПРАВИТЕЛЕЙ ВЕЛИКИХ ТУМЭНОВ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

«Пусть Борчу станет во главе Великого тумэна правого крыла, что на Алтае!.. А Мухали командует Великим тумэном левого крыла, сидящим в Харагун жидуне… Отныне быть тебе, Наяа^[392], ноёном Великого Срединного тумэна!»^[393]

Великие или Большие тумэны делились на обычные или малые тумэны, которые в военную пору были обязаны выставить десять тысяч воинов. Обычные тумэны состояли из тысяч, тысячи — из сотен, сотни — из десятков. На основе этих территориально-административных единиц Великого Монгольского Улуса отныне должны были формироваться армейские подразделения (соответственно «внешние тысячи»^[394], «сотни и десятки…») армии Чингисхана. Таким образом был продолжен и завершен начатый двумя годами ранее (в первой половине 1204 г.) перевод строящейся армии на традиционную для большинства государств, существовавших в прошлом на территории Монголии, децимальную (десятичную) систему формирования и управления.

«Тысяча» считалась основной единицей территориально-административного деления Великого Монгольского Улуса потому, что именно с ней было связано закрепление определенного количества населения на выделенной для нее территории.

В ведении тысяцкого ноёна было формирование и обеспечение всем необходимым соответствующих армейских подразделений — «десятков», «сотен», составлявших его «тысячу»; в условиях кочевого, пастбищного скотоводства, господствовавшего в Улусе, первостепенной задачей тысяцкой администрации были организация рационального использования пастбищных угодий и налаживание бесперебойного сбора налогов^[395].

На Великом хуралтае 1206 г. предводителями «внешних тысяч» Чингисхан назначил не прежних племенных вождей, и тем более не членов своей семьи, а 95 своих ближайших соратников.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ВОЕННО-АДМИНИСТРАТИВНОМ ДЕЛЕНИИ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА И ВОЗВЫШЕНИИ НУКЕРОВ ЧИНГИСХАНА В ТЫСЯЦКИХ НОЁНОВ

Чингисхан повелел: «Своих нукеров непоколебимых, кои державу нашу создавали, возвысить я повелеваю в тысяцких ноёнов!»

И провозглашены были тысяцкими ноёнами отец Мунлиг, Борчу, Мухали гуй ван, Хорчи, Илугэй, Журчидэй, Гунан, Хубилай, Зэлмэ, Тугэ, Дэгэй, Толун, Унгур, Чулгэдэй, Борохул, Шигихутуг, Хучу, Хухучу, Хоргосун, Усун, Хуилдар, Шилугэй, Жэтэй, Тагай, Цаган-Ува, Алаг, Сорхон шар, Булуган, Харачар, Хухучус, Суйхэту, Наяа, Жуншэй, Хучугур, Бала, Оронардай, Дайр, Мугэ, Бужир, Мунгур, Долодай, Бугэн, Худус, Марал, Жибгэ, Юрухан, Хуху, Жэбэ, Удудай, Бала чэрби, Хэтэ, Субэгэдэй, Мунх, Халжа, Хурчахус, Гэуги, Бадай, Хишилиг, Хэтэй, Чагурхай, Онгиран, Тогон тумур, Мэгэту, Хадан, Мороха, Дори-Буха, Идугадай, Ширахуй, Даун, Тамачи, Хагуран, Алчи, Тобсаха, Тунхойдай, Тобуха, Ажинай, Туйдэгэр, Сэчур, Жэдэр, Олар хургэн (зять. — А. М.), Хингияадай, Буха хургэн, Хорил, Ашиг хургэн, Хадай хургэн, Чигу хургэн, Алчи хургэн — тысяцкий над тремя тысячами хонгирадцев, Бугу хургэн — тысяцкий над двумя тысячами ихэрэсцев, онгудский Алахуши дигитхури — тысяцкий над пятью тысячами онгудов, не считая притом тысяцких над лесными народами^[396]. Всего по благоволению Чингисхана девяносто пять нукеров его были возвышены в тысяцкие ноёны.

Были среди них и хургэны — зятья владыки^[397].

В результате этой реформы, провозглашенной Чингисханом, законодательно было закреплено образование цельной структуры территориального и военно-административного деления Великого Монгольского Улуса и местных органов, которые совмещали гражданское и военное управление^[398].

Помимо того, что на Великом хуралтае 1206 г. Чингисхан «всех, кто усердие приложил к созданию государства, назначил ноёнами тумэнов, тысяцкими, сотниками и десятниками (там же. — А. М.), владыка пожалованья и милости достойных пожаловал и людям, повеления его достойным, повелел»^[399].

«Пожалованье», о котором извещает автор «Сокровенного сказания монголов», это уделы (подданные с территориями их проживания), подаренные Чингисханом своим соратникам в наследственное владение, пользование и распоряжение.

В числе удостоившихся особого ханского «пожалованья, милости и повеления (особого указа, впоследствии включенного в „Книгу Великой Ясы“ Чингисхана. — А. М.)» были ближайшие его соратники: отец Мунлиг, Борчу, Мухали, Хорчи ноён, Журчидэй, Сорхон шар и его сыновья Чулун и Чимбай, старик Усун.

Был среди них и упомянутый нами выше Шигихутуг, названый брат Чингисхана^[400]. В указе о его пожаловании говорилось следующее.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О НАЗНАЧЕНИИ ШИГИХУТУГА ВЕРХОВНЫМ СУДЬЕЙ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

Деля державы достоянье и тяжбы разные судя, в Синие росписи вноси об этом запись и росписи сии своди в Единый Свод. И все, что с моего согласья порешишь и в Своде синем том по белому запишешь, во веки вечные никто не имеет изменить! И всякий, кто преступит сей указ, поплатится за это!^[401]

Судя по повелению Чингисхана, обращенному к названому брату, Великий хан, кроме пожалования ему наследственной доли, возложил именно на него обязанность составлять единый Свод законов Великого Монгольского Улуса, записывая «ясы и приказы на свитки». Впрочем, эта обязанность была не единственной, вмененной Шигихутугу

Прежде всего, на него возлагалась обязанность распределить между ближайшими родственниками Чингис-ханаулус-уделы, «состоявшие из ulus „людей, народа“, то есть из определенного количества монголов-кочевников, и nutug (yurt), то есть территории, на которой эти „люди“ могли кочевать. Улус-удел определялся, с одной стороны, количеством ауй’ов, то есть кочевых дворов, а с другой стороны — количеством воинов (cerig), которое мог он выставить»^[402].

Уже вскоре Шигихутуг приступил к выполнению этой возложенной на него Чингисханом обязанности: по подготовленной им «разнарядке», облеченной в специальный указ Чингисхана, мать, родные братья, его сыновья (царевичи) и ближайшие родственники Чингисхана получили в наследственное пользование уделы — ulus.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПОЖАЛОВАНИИ СВОИМ СРОДНИКАМ ВО ВЛАДЕНИЕ ПОДДАННЫХ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

«И призвал к себе Чингисхан матушку Огэлун, сынов своих и младших братьев и молвил: „О матушка любезная моя, в муках мученических сбиравшая улус наш! Ты, Джучи, старший из моих сынов! Ты, Отчигин, мой самый младший брат, родительского очага хранитель! Всем вам и прочим сродникам моим пожалованы будут во владение подданные наши!“

И пожаловал владыка матушке и брату Отчигину десять тысяч айлов, кочевых дворов…

Джучи было пожаловано девять тысяч человек, Цагадаю — восемь тысяч, Угэдэю — пять тысяч, Толую — также пять тысяч, Хасару — четыре тысячи, Алчидаю^[403] — две тысячи, Бэлгудэю — тысяча пятьсот…

Засим Чингисхан молвил: „Пожаловал я матушке и брату Отчигину десять тысяч подданных моих и дал в распоряженье им Хучу, Хухучу, Жунсая, Хоргасуна. А под начало Джучи дал Хунана, Мунхэгура и Хэтэ. Пожаловал я ЦагадаюХарачара, Мунхэ, Идохудая. Ибо характер крут у Цагадая, да будет велено тебе, мой Хухучос, всечасно быть при нем, советом мудрым с ним делиться!“ И тогда же Илугэя и Дэгэя отдал Чингисхан под начало Угэдэя, аЖэтэя и Бала — Толую. Хасару в распоряженье отдан был Жэбэхэ, а Алчидаю — Чагурхай»^[404].

По свидетельству автора «Сокровенного сказания монголов» и Рашида ад-Дина, Чингисхан «дал в распоряжение» упомянутых выше сородичей некоторых тысяцких ноёнов, дабы те могли «всечасно быть при них, советом мудрым с ними делиться!».

«Когда Чингисхан отдавал сыновьям и вышеперечисленным лицам тех упомянутых эмиров вместе с войсками… то повелел:

„Я дал вам этих эмиров, но [помните] вы — еще малые отроки, а их [жизненный] путь велик. Если они когда-нибудь совершат проступок, не убивайте их по своему желанию, а ранее учините со мною совет. После меня, учинив совет друг с другом, исполните согласно ясе“ (закону. — А. М.).

В этом положении он изволил преподать это наставление ради того, чтобы такие великие эмиры проявляли себя [с лучшей стороны] и служили бы всем сердцем, а буде они совершат проступок, то по совместном обсуждении [сего] они объяснили бы им [их вину] так, чтобы те не могли и помыслить отрицать [ее], но осознали и поняли бы, что наказание им [полагается] за вину, а не вследствие гнева и опрометчивости»^[405].

Оставляя за собой право дать совет сородичам в отношении отданных в их распоряжение и «проштрафившихся» тысяцких, Чингисхан тем не менее ратовал за верховенство закона, контроль за соблюдением которого он также поручил названому брату Шигихутугу

Для этого последний был назначен Верховным судьей, «карающим за ложь и взыскивающим за воровство, подсудных всех судящим и выносящим смертный приговор всем, кто достоин смерти».

Чингисхан обязал Шигихутуга все вердикты Верховного суда «вносить в Синие росписи и росписи сии сводить в единый Свод», дабы впоследствии они могли быть использованы в судопроизводстве в качестве прецедентов.

Во исполнение упомянутого выше повеления Чингисхана в Синие росписи (у А.-М. Джувейни — «на свитках») стали «записываться его ясы и приказы»^[406], а также «другиерешения, принятые Шигихутугом с согласия Чингисхана»^[407]. При этом строго-настрого запрещалось изменять нормативно-правовые акты, внесенные в Синие росписи. Эти известия наших источников дают основание считать, что Единый Свод, который согласно повелению Чингисхана составлял Шигихутуг, по сути дела, был первым собранием нормативно-правовых актов-яс, впоследствии названным А.-М. Джувейни «Книгой Великой Ясы» Чингисхана.

В числе первых яс-указов Чингисхана, записанных на свитках Шигихутугом и внесенных им в Единый Свод, несомненно, были повеления Великого хана, в соответствии с которыми особого ханского «пожалованья, милости и повеления (особого указа, впоследствии включенного в „Книгу Великой Ясы“ Чингисхана. — А. М.)» удостоились ближайшие его соратники.

Первым среди них был отец Мунлиг.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ВОЗДАЯНИИ ПОЧЕСТЕЙ ОТЦУ МУНЛИГУ^[408]

То, что Мунлиг был назван первым среди соратников Чингисхана, «возвышенных» им в тысяцких-ноёнов, а затем также в числе первых был особо пожалован Чингисханом «среди пожалованья и милости достойных», свидетельствует о характере тогдашних отношений между ними.

Отец Мунлиг был дорог Чингисхану не только потому, что «подле него он родился и вырос»^[410], а еще и потому, что «всегда при тяжелых и благоприятных, при страшных и обнадеживающих обстоятельствах он был заодно с Чингисханом»^[411].

Одним из первых нукеров Чингисхана, сохранившим ему верность на всю жизнь и ставшим впоследствии его самым преданным соратником в борьбе за объединение всех монгольских племен, был Борчу.

Обратившись к нему на Великом хуралтае 1206 г., Чингисхан сказал:

«Заслуг твоих мне всех не перечесть. Вы с Мухали, помогая мне в делах благих, остерегая от шагов неверных, меня на этот трон высокий возвели. Отныне посажу вас на почетнейшее место, и да простятся вам любые девять ваших прегрешений!»^[412]

Кроме этого указа Чингисхана, в анналах истории сохранилось другое его примечательное высказывание о своем верном нукере: «…Его степень ниже [степени] ханов, но выше [степени] эмиров (тысяцких ноёнов. — А. М.) и простонародья… [его] степень превыше того, чтобы [дать ему] определенный ярлык (провозгласив только тысяцким ноёном. — А. М.)»^[413].

Очевидно поэтому Ворчу помимо личной тысячи, по воле Чингисхана возглавил «(Великий. — А. М.) тумэн правого крыла, что на Алтае… в котором числилось тридцать восемь тысяч человек»^[414].

Мухали, как в свое время шаман Хорчи, предрек Тэмуджину восшествие на ханский престол, а затем своей беззаветной отвагой и преданностью способствовал восшествию Чингисхана на великоханский престол, чем и заслужил его особое пожалование:

«По воле Владыки Небесного и молитвами твоими на ханский я взошел престол. Так ведай же, мой Мухали, Великим тумэном левого крыла, сидящим в Харагун жидуне»^[415].

В начале XIII в. Хорчи был шаманом аймака жадаран. Несмотря на это, перейдя на сторону Тэмуджина, он напророчил восшествие на престол хана улуса «Хамаг Монгол» не предводителю его аймака Жамухе, а Тэмуджину из рода хиад боржигин. Хорчи растолковал Тэмуджину явленное ему Небесное видение и поведал главный смысл этого знамения: «Наш отец Всевышний Тэнгри и Мать-Земля между собою порешили: быть Тэмуджину владыкою улуса»^[416].

Выполняя обещание, данное тогда же, Чингисхан осчастливил его своим указом о назначении Хорчи поёном-темником над некоторыми племенами, относящимися к так называемым лесным народам:

«В те давно уже прошедшие года ты, Хорчи, мне ханство это напророчил.

Слова твои пророческие нынче сбылись; так выбери себе среди народов, нами покоренных, любезных жен, прекрасных женщин!»

И повелел еще владыка: «К своим трем тысячам баринцев вместе с Тагаем и Ашигом прибавь еще чиносов, тулусов и тэлэнцев и, тумэн подданных собрав, владычествуй над ними!

И да подвластны тебе будут все подданные наши, живущие в лесах по берегам реки Эрчис (Иртыш. — А. М.).

И да не смеют жители лесные перекочевывать туда-сюда без твоего соизволения! Всех, кто преступит повеление твое, пусть суд твой покарает непременно!»^[417]

В соответствии с этим указом Чингисхан разрешил «предвестнику своих великих государевых деяний» Хорчи «выбрать тридцать дев прекрасных и всех их взять в наложницы себе»^[418]. В этом указе Чингисхана был засвидетельствован факт передачи владетелям уделов права вершить суд над своими подданными. А пожалованное Чингисханом Хорчи «владычество над всеми подданными нашими, живущими в лесах по берегам реки Эрчис» означало передачу своему верному соратнику права собственности на эти территории и на всех живущих там подданных.

Следующий указ Чингисхана касался Журчидэя из племени уругуд, который во всех сражениях командовал передовым отрядом войска Чингисхана, внесшим решающий вклад в разгром хэрэйдов, а затем и найманов^[419].

Воздавая Журчидэю «за досточтимые ему заслуги», Чингисхан повелел:

Журчидэй благородный

В день губительной сечи

Для победы старался,

Тяжесть жаркого боя

Взял отважно на плечи,

Как батыр он сражался…

Журчидэю за то воздаю,

Что в сраженьях, отважный смельчак,

Был щитом он,

Был ближе мне сына.

Мой распавшийся было улус

Он собрал воедино…

И поэтому Чингисхан милостиво даровал Журчидэю ханшу Ибаха бэхи^[420] и подтвердил его власть над сородичами — четырьмя тысячами уругудов…^[421]

Американский исследователь Дж. Уэзерфорд объясняет действия Чингисхана в отношении ханши Ибаха бэхи тем, что их брак был заключен после разгрома Ван-хана и добровольного подчинения Чингисхану ее отца, младшего брата Ван-хана хэрэйдского, — Жаха гамбу, и преследовал чисто политические цели. Однако впоследствии Жаха гамбу, «поправ доверье и воспылав враждою», отказался подчиняться Чингисхану. Когда Жаха гамбу покинул ставку Чингисхана, именно Журчидэй, «пойдя ему вослед, перехитрил и полонил его. И, там с предателем покончив, крукам прибрал его улус»^[422].

После предательства отца Ибаха бэхи их брак с Чингисханом не мог быть сохранен^[423]. Зато верный нукер Журчидэй, покарав Жаха гамбу и тем самым оказав Чингисхану «бесценную заслугу», получил от Чингисхана «милостивый дар» — дочь Жаха гамбу, бывшую ханшу Ибаха-бэхи.

При этом Чингисхан, как явствует из его обращения к бывшей ханше, крайне сожалел об их расставании. Возможно, именно поэтому после обращения к Журчидэю Чингисхан сделал еще одно повеление, которое касалось уже самой Ибаха бэхи. Обращаясь к ней, он молвил:

Отдаю тебя не потому,

Что нрав твой мне не по нраву,

И вовсе не потому,

Что краса твоя мне не во славу.

Я дарую тебя тому,

Кто был предан, себя не жалея;

Послужи, моя хатан, ему,

Верноподданному Журчидэю…

За досточтимые ему заслуги воздавая, тебя я Журчидэю отдаю. Да будет вечно чтим и у моих потомков, наследников престола моего, закон священный воздаянья по заслугам!

Да будут вечно незабвенны честь и имя любезной Ибаха бэхи! Никто не смеет повеление мое сие нарушить!^[424]

Из этого повеления Чингисхана следует, что за Ибаха бэхи и ее потомками оставались ее прежнее почетное место в ставке Великого хана, а также все почести и привилегии, которые оказывались ей в прежнем статусе ханши.

Повествуя о пожаловании Чингисханом семье Сор-хон шара дарханства, автор «Сокровенного сказания монголов» в очередной раз продемонстрировал «закон священный воздаянья по заслугам», так сказать, в действии:

«И повелел тогда Чингисхан: „Да будет Сорхон шару и сыновьям его — Чулуну и Чимбаю — даровано дарханство! Наследственно владейте землями мэргэдов, что на Селенге; пусть ваше войско будет вам надежною охраной, пусть званые пиры даются в вашу честь! Да не заслужат порицанья любые ваши девять прегрешений! Чулун, Чимбай! Коль мыслями со мною вы захотите поделиться или нужда заставит помощи просить, посреднику не доверяйтесь, являйтесь предо мною самолично и сами за себя просите и откровенно мыслями делитесь“»^[425].

Чингисхан был обязан этой семье жизнью: когда его пленили тайчуды (1177 г.), они не только «сняли с его шеи тяжелые колодки, от кандалов освободили руки», но и «помогли вернуться восвояси»^[426]. Воздавая им по заслугам, Чингисхан пожаловал Сорхон шару титул тысяцкого ноёна, а также наследственное дарханство, включавшее в том числе право собственности на полученные им в дар мэргэдские земли.

По достоинству отмечая своим пожалованием заслуги старой гвардии, Чингисхан не забывал и о воспитании ее достойной смены. На Великом хуралтае 1206 г. по повелению Чингисхана охранная служба его ставки, основанная им еще в 1189 г. и получившая развитие в 1204 г., была серьезно реформирована и превратилась в ханскую гвардию — хэшигтэн, которая стала подлинной «кузницей» для подготовки кандидатов на высшие военные и административные посты в Великом Монгольском Улусе.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ УСТРОЕНИИ ТУМЭНА ХЭШИГТЭНА (НАЦИОНАЛЬНОЙ ГВАРДИИ)

Владыка молвил свой указ: «В былые времена я караульную устроил стражу; восемьдесят хэвтулов — ночных охранников и семьдесят турхагов — отборных стражников дневной охраны ханской были в хэшигтэне моем тогда. Сегодня милостью Небесного Владыки, под покровительственным оком Матери-Земли сильны мы стали, сплотили многие улусы в единую державу, бразды правления которой в руки взяли. И потому да приумножатся до тысячи мужей ряды хэшигтэна — моей охраны личной; а все мои хорчины-лучники, хэвтулы и турхаги числом составят пусть тумэн!»

Засим Чингисхан тысяцким своим ноёнам дал указ, как отбирать мужей в хэшигтэн: «В мою охрану ханскую возьмите из сыновей ноёнов-темников, а также тысяцких и сотников, и граждан состояния свободного, мужей, достойных этой чести, — смышленых, крепких телом.

Вступая в личную мою охрану, пусть тысяцких ноёнов сыновья с десятью нукерами и меньшим братом придут ко мне. Сыны же сотников моих — с пятью нукерами и младшим братом, а сыновья десятников и граждан состояния свободного — с тремя нукерами и младшим братом. Да чтобы были все они верхом!

Пусть тысяцких ноёнов сыновья и десять их нукеров, вступающие в мой хэшигтэн, у тысячи своей на содержании будут. И содержание сие, в размерах, нами установленных, да не зависит от наследства, коим они родителем наделены, и от того добра, кое добыли сами. Равно и содержанье сыновей ноёнов-сотников с пятью нукерами и сыновей десятников и граждан состояния свободного с тремя нукерами да не зависит от личного их состоянья!»

И еще повелел Чингисхан: «Коли ноёны-тысяцкие, сотники, десятники пойти решатся супротив сего указа, суровая их ждет за это кара.

Те же, кто будет уклоняться, при ставке службы убоявшись, да будут подменены другими, а сами осуждены на ссылку.

Никто не смеет препятствия чинить тем подданным моим, кто пожелает в мою охрану личную вступить».

И повелел Чингисхан: «Отобрана пусть будет тысяча богатырей^[427]; водительствует ею пусть Архай хасар^[428]. И да несут они во дни покоя сменный караул гвардейский, когда же с ворогом сойдемся в сече, пускай щитом стоят передо мной!»

И повелел Чингисхан: «Так пусть отныне хэшигтэна гвардейцы во ставке нашей станут главной силой!»

Повелением Чингисхана турхаги — стражники дневной его охраны — были разделены на четыре смены. Во главе смен владыкой были поставлены Буха, Алчидай, Додай чэрби и Доголху чэрби, коим наказано было: «Заступать в караул лишь после построения и поверки всей караульной смены и сменяться после трех дней сменного дозора. И коли стражник-хэшигтэн не явится в караул в свою смену, на первый случай бить его три раза палкой; коль вдругорядь пропустит смену он свою, бить его палкой семь раз; коли, будучи в здравии, без согласия старшего в смене не выступит в дозор он в третий раз, бить его палкой тридцать семь раз и сослать в места чужедальние как не пожелавшего быть в свите нашей. Старшим в сменах должно повестить смену свою о повелении оном. А коли не повестят, сами повинны будут. Но если был хэшигтэн повещен и все же повеление сие нарушил, не заступил в свой сменный караул, он порицания достоин»…

И соизволил еще повелеть Чингисхан: «Мой страж-хэшигтэн мною чтим поболе любого воеводы тысяцкого^[429], и тот, кто в денщиках стоит при мне, десятников и сотников (из „внешних тысяч“. — А. М.) достопочтимее. А посему, коли муж из тысячи простой („внешней“. — А. М.) с хэшигтэном моим как с ровнею себе повздорит, да будет предан он суду!»

И провозгласил Чингисхан свое повеление старшим в сменах хэшигтэна: «Пускай дневальные мои — хорчины и турхаги, в свой сменный заступив дозор, в местах назначенных нас охраняют и пред закатом солнца, сдав пост ночным охранникам — хэвтулам, покидают ставку. И пусть всю ночь стоят при нас хэвтулы в карауле. Сдают хорчины им, сменяясь, колчаны и луки^[430], а кравчие — всю ханскую посуду, и лишь тогда уходят на ночлег. Пока мы утром трапезу вкушаем, хорчины и турхаги вместе с кравчими, явившись к коновязи, да известят хэвтулов о своем приходе. Лишь после нашей трапезы явиться в ставку к нам дозволено им будет. И пусть тогда хорчины примут колчаны и стрелы, турхаги в караул заступят, а кравчие приступят к делу своему. Отныне сменная моя охрана да будет следовать сему мной заведенному порядку!»

И присовокупил Чингисхан к повелению оному: «И пусть хэвтулы всех слоняющихся вокруг ставки нашей после захода солнца берут под стражу на ночь, дабы наутро учинить допрос. Когда же явится им смена, хэвтулы, предъявляют отличительные бляхи (гэрэгэ или пайцзы. — А. М.), сменяются с постов и тотчас ставку покидают!

И пусть стоящие у входа в ставку хэвтулы нещадно головы секут всем тем, кто в ханские покои вознамерится пробраться. Тому, кто в ставку к нам прибудет ночью с известьем спешным, спервоначалу следует хэвтулов известить, после чего, у задней стенки юрты с хэвтулом вместе стоя, снаружи должно повестить о донесенье. Никто не смеет занимать постов хэвтулов и в ставку без их согласия входить. Не дозволяется слоняться подле стражи и в ставку проникать промеж постов, а также выспрашивать число хэвтулов. Да будет схвачен всякий, кто слонялся возле стражи! Да будут конфискованы конь с уздою и седлом и вся одежда у того, кто спрашивал число хэвтулов».

И повелел еще Чингисхан: «Отныне да начальствуют хэвтулы и над прислугой во дворце, и пастырями, что наш скот пасут; пусть будут в веденье хэвтулов знамена наши, барабаны, сбруя, телеги-юрты, боевые пики; да будет в их распоряжении дворцовая посуда. Пусть ведают они столом моим и жертвоприношением священным. Да будет впредь с них спрос за скудость, за ничтожность нашей пищи! Мои хорчины, питье и кушанья нам подавая, да спросят дозволение хэвтулов и прежде всех хэвтулам пищу подадут. Хэвтулам же да будет ведом всяк, входящий в ставку и покидающий ее. Да будет у ворот дворцовых приставлен ими стражник. Дабы стоять подле кумысницы великой, пусть двух хэвтулов во дворец к нам отрядят. И пусть хэвтулы при перекочевке для нашей ставки место избирают да сами же и разбивают стан. Пусть часть хэвтулов нас сопровождает на охоту, а прочие, соображаясь с положеньем, при ставке остаются в карауле».

И еще наказал Чингисхан: «Когда мы сами не вступаем в битву, не велено же будет и хэвтулам от нас особо выступать! Но если чэрби, что ведает у нас войсками, мой ведомый ему указ нарушит и самочинно моих хэвтулов выступить понудит, да будет он подвергнут наказанью.

И если спросите вы о причине, по коей воспрещаю на дело ратное отборную мою охрану посылать, скажу вам так: поставлены хэвтулы жизнь драгоценную мою хранить, они со мною делят все тяготы охоты, сопровождают при перекочевке, в ночное время охраняют ставку. Легко ли, думаете, мой покой блюсти всечасно?! Так просто, думаете, в перекочевках вечных и нас, и ставку охранять?! Столь много дел возложено на них, и потому от нас особо хэвтулов посылать на сечу я не дозволяю».

Засим Чингисхан повелел: «Когда судья верховный в государстве, Шигихутуг, суд праведный вершит, да будут в нем участвовать хэвтулы!

Пусть ведают они сохранностью кольчуг, колчанов, стрел и луков и самолично их по надобности раздают! Они же пусть и собирают наши табуны, навьючивают при перекочевке на лошадей поклажу, а также вместе с достопочтенными чэрби между мужами нашими имущество распределяют. Когда кочуем мы на место, хорчинами с турхагами указанное нам, хорчины Есунтэгэ и Бугидэя, турхаги Алчидая, Угэлэ и Ахудая по праву руку следуют от нас. Турхаги Бухи, Чаная и Додай чэрби и Доголху чэрби сопровождают нас по леву руку, а впереди нас шествуют батыры славные Архая. Хэвтулы, нас и наше достояние оберегая, пусть будут подле нас по леву руку! А все турхаги моего хэшигтэна, мои дворовые, табунщики и пастухи, овчары и верблюдоводы — пусть будут все в ведении Додай чэрби! Да следует он позади всех нас, попутно собирая оброненный скарб, оставленный, сжигая мусор»^[431].

В этом указе Чингисхана были четко сформулированы и закреплены в уставном порядке правила формирования и материального обеспечения хэшигтэна, функции всех трех подразделений гвардии Чингисхана (турхаги — стражники-телохранители дневной охраны, хэвтулы — ночные охранники, хорчины — дневальные лучники. — А. М.), порядок и меры наказания и порицания провинившегося гвардейца-хэшигтэна, а также обязанности «тысячи батыров» Чингисхана.

Правила формирования хэшигтэна Чингисханом были выбраны отнюдь не случайно. Он был уверен в верноподданничестве ноёнов, назначенных им на командные должности в армии, и поэтому вполне мог полагаться и на их сыновей, и на нукеров сыновей^[432].

Впоследствии тумэн хэшигтэна превратился в главное регулярное гвардейское подразделение армии Чингисхана («внутренние тысячи»)^[433].

Опираясь на известия древних источников, монгольский ученый Ш. Бира сделал вывод о том, что поскольку «ранняя монгольская государственность не знала разделения функций охраны ханской ставки, управления двором хана и управления государством, то при Чингисхане и незначительное время после его смерти кешиктены (хэшигтэн. — А. М.) были как бы центральным органом управления государством (своего рода „правительством“. — А. М.)»^[434].

«Гвардейцами было преобладающее число чиновников государственного аппарата… Гвардейцы хана выполняли функции как непосредственного управления ордой (ауруком-ставкой), так и управления государством (бичечи-писари, ярлыкчи (выдача полномочных грамот. — А. М.), ведение „Синих книг“). Они выполняли полицейско-судебные функции (ловля воров, суд на местах, участие в деятельности Верховного суда^[435]).

В полномочия гвардейцев входило ведение хозяйственных дел как ставки хана, так и государства (выпас скота и перекочевки, распределение кочевий, составление списков населения как основы обложения его налогами в пользу ханской казны). Гвардейцы обслуживали хана, они ведали его столом, одеждой, они же в принципе обслуживали и всю семью хана…

Таким образом, гвардия Чингисхана была хотя и воинским формированием, но формированием, которое далеко не ограничивалось исполнением только одной функции — охраны особы государя. Гвардейцы-кешиктены были и администраторами монгольского государства, при этом на первых этапах его существования их роль в администрации была решающей…»^[436].

Учитывая столь широкие обязанности и сферу деятельности хэшигтэна, становится понятно, почему Чингисхан так пекся о своих гвардейцах, чтил их заслуги, пресекал самоуправство командного состава в отношении своих гвардейцев.

«И повелел Чингисхан: „Старшие в сменах да не смеют самолично чинить расправу над хэшигтэном моим. Пусть прежде о виновных повестят меня. И казни предадим мы всех, кто смерти заслужил, и будут биты палками, кто наказанья оного достоин.

Но коли в сменах старшие, свой произвол чиня, на равных им хэшигтэнов поднимут руку, их кара неминуемая ждет: за палки — будут биты палками они, за зуботычины — познают сами зуботычин“»^[437].

Поскольку судебная система в Великом Монгольском Улусе только зарождалась (об этом будет рассказано чуть позже), Чингисхан взял на себя обязанность применять различные меры наказания в отношении провинившихся хэшигтэнов^[438].

Как явствует из «Сокровенного сказания монголов», Чингисхан завещал своим потомкам уважительное и заботливое отношение к созданной им гвардии. Поэтому следующий его наказ не мог не попасть в «Книгу Великой Ясы» или в «Свод биликов» Чингисхана:

«Сыны мои, мои потомки, которым восходить на мой престол великий! Да будет вам из поколенья в поколенье наказ сей памятен: заботой окружите отобранный из девяноста пяти тысяч моих мужей и личной стражею при мне стоящий хэшигтэн, тумэн гвардейский, дабы не ведал он ни горя, ни тревоги!

Ужель возможно нам их не возвысить и славной стражею не величать!»^[439]

* * *

Поскольку «военное управление являлось основой монгольского управления вообще… и ввиду исторических обстоятельств возникновения Великого Монгольского Улуса, естественно, что в первоначальном составе „Книги Великой Ясы“, оглашенном на Великом хуралтае 1206 года, вопросам воинского устройства должно было быть отведено значительное место…»^[440].

И действительно, значительное количество указов первоначального состава «Книги Великой Ясы» касалось военного строительства и управления. Это свидетельствовало о том, что государственное управление являлось главным принципом, которым руководствовался Чингисхан при создании монгольской армии и командовании ею.

Помимо указов Чингисхана, рассмотренных выше, среди дошедших до нас фрагментов «Книги Великой Ясы» и «Билика» Чингисхана, относящихся к этому периоду, имеются ханские ясы-указы по формированию армии, воинской подготовке, в том числе и в условиях облавных охот, и по проверке боеспособности, воинской дисциплине; по движению в походе и боевым действиям, взаимоотношениям командного состава и подчиненных; по взысканиям и поощрениям^[441], а также, что немаловажно, по подготовке конного состава монгольской армии.

Провозглашенному ранее (1197 г.) Чингисханом основополагающему принципу его военного строительства — принципу единоначалия, в связи с его крайней важностью, очевидно, была посвящена не одна яса Чингисхана. Во всяком случае, фрагменты «Книги Великой Ясы», в которых упоминался и разъяснялся данный принцип, присутствуют в различных древних источниках^[442].

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПОДТВЕРЖДЕНИИ ПРИНЦИПА ЕДИНОНАЧАЛИЯ

«Обязательны только две вещи (для подданных Великого Монгольского Улуса. — А. М.): повиновение князю (Великому хану. — А. М.) и согласие (между собой. — А. М.) во всем»^[443].

«Повиновение и послушание таковы, что, если начальник тьмы (тумэна. — А. М.), будь он от хана на расстоянии, отделяющем восток от запада, — совершит промах, [хан] шлет конного, чтобы наказать его, как будет приказано: прикажут „голову снять“ — снимут, захотят золота — возьмут»^[444].

«Он (Чингисхан. — А. М.) запретил эмирам (военачальникам) обращаться к кому-нибудь, кроме государя (Великого хана. — А. М.), а если кто-нибудь обратится к кому-нибудь, кроме государя, того предавал смерти…»^[445]

Показать принцип единоначалия, так сказать, в действии и засвидетельствовать беспрекословное исполнение других важных указов Чингисхана удалось армянину, «праведному человеку брату Гайтону» в легендарном рассказе из его книги «Цветник историй земель Востока» (1307 г.): «После того как Чингисхан со всеобщего и единодушного согласия татар (монгол. — А. М.) стал императором, он решил посмотреть и проверить, насколько этот народ ему подчиняется. И тогда он изрек три приказания, которым все должны были следовать беспрекословно.

Первое приказание состояло в том, что все как один обязаны почитать Бога Бессмертного (Всевышнего Вечного Тэнгри. — А. М.), волею которого Чингис стал императором. И этой заповеди татары с тех пор неукоснительно следуют и славят имя Бога Бессмертного, почитают его превыше всех прочих богов и в любом своем начинании призывают имя Его.

Второе приказание состояло в том, чтобы были сосчитаны все мужчины, способные носить оружие, а когда подсчет был закончен, над каждыми десятью был поставлен один (командующим), и над каждой сотней воинов — один, и над каждой тысячей — один, и над каждыми десятью тысячами — один, и нарек он десятитысячное войско тумэном. После этого он объявил самим предводителям татар, что лишает их всего вооружения и власти и отправляет назад в те области, которыми они ранее управляли. И это было немедленно исполнено.

Третье приказание, отданное Чингисом, было наиболее жестоким. Он повелел, чтобы каждый из семи правителей привел с собою своего первородного сына и своими собственными руками отрубил ему голову. И хотя этот приказ был бесчеловечным и жестоким, но поскольку они опасались народа, а также доподлинно знали, что Чингис стал императором согласно воле Божьей, то ни один предводитель не посмел ослушаться этого приказа, и каждый из них своими руками отсек собственному сыну голову. Так Чингисхан испытал волю своего народа и увидел, что эти люди будут преданы ему не на жизнь, а на смерть…»^[446]

В этом рассказе армянского священника обращает на себя внимание то, что два первых приказания Чингисхана — его ясы, вошедшие в «Книгу Великой Ясы». А третье — гиперболизированный вариант еще одной ясы Чингисхана: о призыве на службу в ханский хэ-шигтэн «сыновей ноёнов-темников, а также тысяцких и сотников…».

Эта гипербола была призвана засвидетельствовать не только полное повиновение подданных Великого Монгольского Улуса своему Владыке и беспрекословное исполнение принятых им законов, но и равные права и обязанности всех подданных государства, начиная с самого хана и его ноёнов и заканчивая последним воином-аратом. Неисполнение или нарушение комментируемых нами указов Великого хана Чингисхана неотвратимо влекло за собой наказание, кого бы это ни касалось и где бы ни находился виновный.

Подтверждая действенность этих указов Чингисхана и во времена его преемников, Плано Карпини писал: «Татары (монголы. — А. М.) более повинуются своим владыкам, чем какие бы то ни было люди, живущие в сем мире… Император же этих татар имеет изумительную власть над всеми…»^[447]

Не менее важным принципом военного строительства монголов было централизованное управление войском, которым Чингисхан руководствовался начиная с 1189 г. и который был развит и законодательно закреплен в «Книге Великой Ясы» и «Биликах» Чингисхана:

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О СВОЕВРЕМЕННОМ И БЕЗОГОВОРОЧНОМ ВЫПОЛНЕНИИ ПРИКАЗА ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ВСЕМИ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМИ МОНГОЛЬСКОЙ АРМИИ

«В сем соответствии и распорядке (в соответствии с десятичной системой. — А. М.), какое дело (у Великого хана. — А. М.) ни возникнет… дело передается темнику, этим последним — тысяцкому и так далее до десятника…

Если вдруг понадобится войско, то приказывается (верховным главнокомандующим, то есть Великим ханом. — А. М.): „столько-то тысяч нужно в такой-то час“, и в тот день или вечер они являются в том месте. Не замедляют ни часа, ниже упреждают его, и ни на мгновение ока не случается у них спешки или проволочки»^[448].

В соответствии с повелениями Чингисхана в результате окончательного перехода от «куренной» формы боевого построения к формированию армии строго по десятичной системе («десятка», «сотня», «тысяча») в Великом Монгольском Улусе была построена иерархическая организационная структура централизованного управления войсками, в которой высшее руководство (единоначалие) сосредоточено в одних руках — Великого хана, главнокомандующего всеми подразделениями монгольской армии.

После завершения этого процесса следующими указами Чингисхана была утверждена система всеобщей мобилизации и боевой подготовки как рядового, так и командного состава.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О СИСТЕМЕ ВСЕОБЩЕЙ МОБИЛИЗАЦИИ И ОБЯЗАТЕЛЬНОЙ БОЕВОЙ ПОДГОТОВКЕ К ВОЕННОЙ СЛУЖБЕ ПОДДАННЫХ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

«Каждый мужчина, за редким исключением, обязан служить в армии»^[449].

«Мужчины в семье, старше 15 и меньше 70 (лет), все, сколько ни есть, — зарегистрированы в призывном реестре как воины. Ребята, которые еще не взрослые, все равно вписываются в этот (призывной) реестр и называются „корпус подрастающих“^[450].

Военные чиновники должны назначать верного человека из рядов своих войск и через него постоянно и добросовестно учить воинов военному искусству: разновидностям строя, маневренности и тому, как надо наступать и отступать, чтобы они были возведены в ранг гвардейцев»^[451].

«Лов зверей (облавная охота. — А. М.) подобает военачальникам: тем, кто носит оружие и в боях бьется, надлежит ему обучаться и упражняться. Когда не заняты военным делом, пусть непременно ревнуют об охоте и войско к тому приучают. Цель не только сама охота, а больше то, чтобы воины привыкали и закалялись и осваивались со стрелометанием и упражнением…

Кольцо для лова охватывается за месяц либо за два-три месяца, и зверя сгоняют постепенно и полегоньку, и берегутся, чтобы он не вышел за кольцо. А ежели каким разом выскочит зверь из круга, то станут обсуждать и расследовать причину до последней мелочи и бьют на том деле палками тысяцких, сотников и десятников, часто случается, что и до смерти убивают. И ежели, к примеру, кто не соблюдает строя, что зовется у них нерге, и выступят из него либо отступят от него, наказание ему великое и спуску нет…»^[452]

Как явствует из наших источников, Чингисхан определил порядок мобилизации во «внешние» тысячи. Прежде всего отметим, что мобилизация носила всеобщий характер. Джувейни, который подробно описал устройство монгольского войска, так охарактеризовал монгольскую военную систему «всякий кочевник — воин»: «Крестьяне в образе войска, что во время ратных дел от мала до велика, от знатного до низкого — все рубят саблями, стреляют из луков и колют копьями и идут на все, что в ту пору потребуется»^[453].

Если имевшиеся в нашем распоряжении фрагменты «Книги Великой Ясы» худо-бедно разъясняют порядок призыва в монгольскую армию, то правила демобилизации и пополнения ее рядов, а также меры борьбы с нарушениями в этой области, которые, несомненно, были отражены в «Книге Великой Ясы», стало возможным реконструировать только после обнаружения в корейском средневековом источнике Свода монгольских военных законов.

В частности, в одной из статей этого Свода говорится:

«Запрещается принимать на службу людей слабых физически и невольников вместо настоящих воинов, закрывая таким образом вакансию.

Возбраняется самовольно заменять имеющего хорошую боевую подготовку солдата, а также за взятку вещами или золотыми монетами демобилизовывать воина, разрешать ему возвратиться домой, по-прежнему числясь в составе подразделения.

При наличии готовых на замещение лиц разрешается производить замену после проверки соответствующим чиновником… их способностей нести военную службу.

Генеральное Управляющее Ведомство оформляет документы об увольнении с военной службы и отправляет демобилизованных домой. Если подлежащие демобилизации воины уходят, не представ перед чиновником упомянутого Ведомства и не получив документ о демобилизации, то их следует считать дезертирами.

Запрещается низшим чинам самовольно оформлять и выдавать документы о демобилизации, производить замену среди военнослужащих.

Настоящая статья не распространяется на телохранителей.

Если во время проведения проверки количественного состава подразделений чиновниками обнаружится недостача или случаи восполнения недостачи за счет нанятых бедняков или беглецов, то [виновные] будут осуждены и подвергнуты наказанию»^[454].

Из процитированных выше фрагментов Свода монгольских военных законов, найденного в корейском средневековом источнике, явствует, кто и чему обучал будущих воинов монгольской армии. Что же касается средств обучения монгольских воинов, то, по свидетельству А.-М. Джувейни, лучшим из них была ловитва (облавная охота. — А. М.), которую «Чингисхан рассматривал как лучшую школу военного обучения… Большая облава требовала участия целых корпусов монгольской армии, чтобы окружить и загонять стада диких животных… Облава играла в подготовке армии приблизительно ту же роль, что большие маневры в настоящее время»^[455].

Следующий указ Чингисхана имел отношение к такому принципу военного строительства, как постоянная боеготовность.

УКАЗ О ПОСТОЯННОЙ БОЕГОТОВНОСТИ ВСЕХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ МОНГОЛЬСКОЙ АРМИИ

«Когда бы ни ставилась задача уничтожить неприятеля или усмирить бунтовщиков, они приготовляют все, что потребуется в этом случае, от различного оружия и снаряжения до знамен, иголок, веревок, верховых и вьючных животных, таких как ослы и верблюды; и каждый должен предоставить свою долю сообразно своему десятку или сотне. В день смотра они предъявляют свое снаряжение, и если чего-то не хватает, виновного жестоко наказывают»^[456].

«Еще он (Чингисхан. — А. М.) сказал: „Военачальники тумэнов, тысячники и сотники должны каждый так содержать в порядке и готовности свое войско, чтобы во всякую пору, по приказу его воины тут же садились на коня и выступали, пусть даже ночью“»^[457].

В соответствии с этим указом Чингисхана был установлен порядок участия и ответственность «десятков» и «сотен», а значит и их командиров, в обязательной подготовке к боевым действиям воинов, которых они выставляли в соответствующие армейские подразделения. Эти административные единицы обязаны были обеспечить призванных в армию членов «десятка» или «сотни» оружием и военным снаряжением, лошадьми, провиантом. Если в снаряжении воина не хватало чего-то нужного, наказывались и сам воин, и ноён, у которого он был в подчинении.

Придавая важное значение действиям своих воинов во время сражений, Чингисхан принял целый ряд яс, регламентировавших эти действия. Прежде всего, в «Книге Великой Ясы» в качестве основополагающего принципа соблюдения воинской дисциплины в армии Чингисхана закреплен принцип круговой поруки.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ВОИНОВ И КОМАНДИРОВ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ ЗА НАРУШЕНИЕ ВОИНСКОЙ ДИСЦИПЛИНЫ ВО ВРЕМЯ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ

«В войске всякому десятку ставится десятник, все слушаются его команд, тот, кто действует самовольно, будет признан виновным в [воинском] преступлении…

[Будь то] сотник ли, десятник ли, если в любом его подразделении совершено преступление, то он будет виновным в преступлении наравне с ним [подразделением]^[458].

Когда же войска находятся на войне, то если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются; и, говоря кратко, если они не отступают сообща, то все бегущие умерщвляются; точно так же, если один, или двое, или больше смело вступают в бой, а десять других не следуют, то их также умерщвляют, а если из десяти попадают в плен один или больше, другие же товарищи не освобождают их, то они также умерщвляются»^[459].

«Воины не должны оставлять на поле брани раненых товарищей.

До тех пор, пока во время сражения боевое знамя не свернуто и не убрано, воины не имеют права оставлять поле брани»^[460].

Как явствует из представленных выше яс, строго, вплоть до смертной казни, карались невыполнение приказов командиров, самовольные действия, в частности бегство с поля боя, а также невызволение из плена товарищей по подразделению, неоказание помощи раненым.

О существовании и действии специальной ясы, связанной с использованием знамени для подачи команд, в том числе при отступлении командирами высокого ранга, которые производили условные движения своим знаменем или бунчуком, свидетельствует один из авторов «Кратких сведений о черных татарах» Пэн Дэ-я: «Обычно свернутые и убранные [стяги] всякий раз при встрече [с противником] то разворачивают, то сворачивают, [чтобы]управлять сражением»^[461].

Поскольку армия Чингисхана постоянно пополнялась за счет еще «необстреленных» новобранцев, в том числе мобилизованных в завоеванных им государствах, все процитированные выше ясы военной направленности, имеющие своей целью добиться строгого соблюдения воинской дисциплины, были крайне важны и своевременны для боевой подготовки монгольской армии.

Следует заметить, что монголы, в том числе Чингисхан, придавали первоочередное значение подготовке конного состава своей армии. Поэтому неслучайно, что вопросам коневодства посвящены и его ясы, и его наставления-билики, которым монголы неукоснительно следовали, готовя своих лошадей к дальним военным походам.

УКАЗЫ ЧИНГИСХАНА О ПОДГОТОВКЕ КОННОГО СОСТАВА МОНГОЛЬСКОЙ АРМИИ

«Всякую лошадь, будучи в теле, бегущую хорошо, можно назвать хорошей, если она побежит так же, будучи в полтеле и тощей. Но нельзя назвать хорошей лошадь, которая бежит хорошо только в одном из этих трех состояний»^[462].

«После возвращения из военного похода следует пригнать на пастбища, богатые травой и водой, лошадей, которые были в нем задействованы. Строжайше запрещается использовать их для езды и на скачках»^[463].

«Если же всадник стянет удилами рот своего коня, когда тот пасется, то это они (монголы. — А. М.) воспринимают как смертный грех и великое преступление перед Богом (Всевышним Тэнгри. — А. М.)»^[464].

«Греховно поступает и тот, кто ударяет [по голове и глазам^[465]] лошади уздою»^[466].

Такое отношение к лошадям у монголов неслучайно. Они издревле из всех животных своего хозяйства более всего ценили лошадь и сравнивали ее не иначе как с драгоценностью. На протяжении всей жизни монгола лошадь не только являлась самым быстрым средством передвижения, но и была незаменима и в быту и на охоте, и во время боевых походов.

Уважительное отношение монголов к лошади нашло свое отражение в нормах обычного права, в частности, в запретах, которые действовали в повседневной жизни. Некоторые из них, например запрет ударять лошадь уздою по голове и глазам, были узаконены Чингисханом и включены в «Книгу Великой Ясы».

Вполне возможно, что в первоначальном тексте этой ясы были положения, которые мы находим в правовых нормах из Свода военных статей, обнаруженного в средневековой корейской летописи: «Запрещается доводить до изнурения и падежа в тяжком труде кавалерийских лошадей, а если это произошло, то нельзя возмещать убытки лошадьми, купленными из средств, конфискованных у рядовых воинов»^[467].

В первоначальном составе «Книги Великой Ясы» были подтверждены, получили дальнейшее развитие и дополнены новыми положениями важнейшие повеления Чингисхана 1189–1205 гг.

В частности, к таковым относится яса о порядке дележа трофеев.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПОРЯДКЕ ЗАХВАТА И ДЕЛЕЖА БОЕВЫХ ТРОФЕЕВ

«Запрещается и карается смертью мародерство в стане неприятеля прежде, чем на то будет дано разрешение главного командования, но после того, как оно дано, рядовой воин имеет равное право с командиром и ему разрешается взять себе все, что ему удалось захватить, при условии, что он заплатил свою долю сборщику дани для императора»^[468].

«За нарушение установленного порядка захвата и дележа боевых трофеев налагается взыскание, вплоть до смертной казни. А если не казнят, посылают в штрафное подразделение, наподобие китайского подразделения смертников. После 3–4-х удачных штурмов крепостей взыскание может быть снято. За незначительные проступки налагается штраф, равный половине его добычи»^[469].

Процитированная нами яса, посвященная захвату и дележу боевых трофеев, не только подтверждала указ Чингисхана 1202 г., но и, развивая его, устанавливала, между кем и в каких пропорциях делятся захваченные трофеи, определяла меры наказания, применявшиеся к нарушителям.

Китаец Чжао Хун писал по поводу дележа трофеев: «Во всех случаях, когда [татары] разбивают оборону города и захватывают добычу, то распределяют ее пропорционально. Каждый раз все от высшего до низшего независимо от количества [добычи] оставляют одну часть для преподнесения императору Чингису, а остальное раздается повсюду [чиновникам] в зависимости от рангов. Получают свою долю также министры и другие [лица], которые находятся в Северной пустыне (в Монголии. — А. М.) и [даже]не приезжают на войну»^[470].

В двух статьях Свода военных законов, найденного в средневековой корейской летописи, речь также идет о наказании командного состава, нарушавшего установленный Чингисханом порядок дележа трофеев. Цитируемые далее статьи «корейского свода» вполне могли входить в первоначальный состав «Книги Великой Ясы»:

«Все трофеи, полученные солдатом в походе: пленные, скот, вещи — принадлежат только этому солдату, и его начальнику запрещается конфисковывать их путем наказания и угрозы солдату…

Запрещается военным правителям присваивать силой хоть одну монету, голову скота и другие вещи, взятые у (своих. — А. М.) воинов»^[471].

На Великом хуралтае 1206 г. также была подтверждена яса Чингисхана о поощрении отличившихся в боях воинов и поддержке семей погибших.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПООЩРЕНИИ ОТЛИЧИВШИХСЯ 3 БОЯХ ВОИНОВ И ПОДДЕРЖКЕ СЕМЕЙ ПОГИБШИХ ВОИНОВ

«В этой стране (в Великом Монгольском Улусе. — А. М.) в мирное время особых поощрений не полагается. И только после победы в войне воина могут поощрить, дав ему скакуна, золотой или серебряный знак отличия и особых прав (пайцзу. — А. М.), наконец, шелковую ткань»^[472].

«Семьям погибших воинов, имевших боевые заслуги, полагается вспомоществование»^[473].

Китайские дипломаты-разведчики Пэн Да-я и Сюй Тин в своих «Кратких сведениях о черных татарах» зафиксировали именно такой подход монголов к специальному поощрению (награждению) простых воинов и объяснили его следующим образом: «Когда случается какому-то монголу отличиться, он не придает этому значения, считает это делом обычным. Никто из них не задумывается о подвигах и славе. „Если Владыка прикажет, пойду в огонь и воду! — говорят они. — А жаловаться на голод, стужу или трудности — это последнее дело! К тому же это не к добру!“»^[474].

Обращаясь к соратникам на Великом хуралтае в 1206 г., Чингисхан вспомнил о героях, которые отдали свои жизни в сражениях против врагов, и подтвердил указами оказание вспомоществования («пособия на сирот») их семьям. А судя по специальному указу Чингисхана в отношении семьи почившего полководца Хуилдара, право на получение такого пособия было наследственным ^[475].

* * *

Кроме яс, посвященных «военному устройству», чтобы «воцарились мир и справедливость во всем улусе войлочностенном», Чингисхан провозгласил и включил в первоначальный состав «Книги Великой Ясы» ясы-законы, с помощью которых ликвидировал традиционные поводы для межплеменных войн и вражды.

Чингисхан запретил удельным владетелям превращение в домашнего слугу их подданного, являвшегося членом какого-либо монгольского рода-племени; поскольку подобные действия были чреваты возникновением враждебных отношений между родами, позволялось использовать в качестве слуги только собственного пленника^[476].

Чингисхан на своей шкуре испытал все ужасы рабства в клане тайчудов, а кроме того, понимал, что практика порабощения всегда служила бы источником ненависти и насилия среди населения.

Другим поводом для межплеменных войн и вражды являлось похищение женщин. До тех пор, покуда мужчины похищали женщин, было невозможно остановить вражду и войны между семьями. Поэтому Чингисхан запретил всем своим подданным похищать себе жен. Косвенным подтверждением этого запрета Чингисхана служит яса из уже не раз упоминавшегося «корейского свода»:

«Запрещается военным чиновникам и воинам жениться насильно на женщинах и девушках в покоренных городах и селах»^[477].

Несомненно, это касалось и самого Чингисхана, и царевичей, и его высокопоставленных чиновников.

Именно поэтому, дабы все было по закону державному, Чингисхан повелел проводить смотр для выбора жен, предназначенных для хана и царевичей.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРОВЕДЕНИИ СМОТРА И ВЫБОРА ДЕВИЦ, ПРЕДНАЗНАЧЕННЫХ ДЛЯ ХАНА И ЦАРЕВИЧЕЙ

«Где в войске найдутся девицы луноподобные, их собирают и передают из десятков в сотни, и всякий делает свой особый выбор вплоть до темника. После выбора девиц ведут к хану или царевичам и там сызнова выбирают: которая окажется достойна и на вид прекрасна, той возглашается: удержать по законности, а остальным: уволить по-хорошему^[478], и они поступают на службу к катуням (ханшам. — А. М.); захотят хан и царевичи — дарят их, захотят — спят с ними»^[479].

Появление этой ясы свидетельствовало о предоставлении «Книгой Великой Ясы» Чингисхана членам «золотого рода» особых прав, что ставило их в неравное положение с остальными подданными Великого Монгольского Улуса. В отношении последних в области семейного права действовали узаконенные Чингисханом прежние древние обычаи монголоязычных народов: многоженство и левират, а вместо традиционной «отработки»^[480] за невесту жених должен был выплатить родителям невесты калым:

ОБ ОБЫЧАЯХ И ПРАВИЛАХ СОЧЕТАНИЯ БРАКОМ И СЕМЕЙНОЙ ЖИЗНИ

«А женятся они вот как: всякий берет столько жен, сколько пожелает, хотя бы сотню, коли сможет их содержать. Приданое отдается матери жены, а жена мужу ничего не приносит. Первую жену они, знайте, почитают за старшую и самую милую; а жен у них, как я говорил, много. Женятся они на двоюродных сестрах; умрет отец, старший сын женится на отцовой жене, коли она ему не мать; по смерти брата — на его жене»^[481].

«…Они могут сочетаться браком со всеми вообще родственницами, за исключением матери, дочери и сестры от той же матери. На сестрах же только по отцу, а также на женах отца после его смерти они могут жениться. А на жене брата другой брат, младший, после смерти первого или иной младший из родства даже обязан жениться»^[482].

«Всех остальных женщин они берут в жены без всякого различия и покупают их у их родителей очень дорого. По смерти мужей жены нелегко вступают во второй брак, разве только кто пожелает взять в жены свою мачеху»^[483].

«По закону, установленному Чингисом, в целях преумножения их (монголов. — А. М.) потомства женщинам (женам одного мужчины. — А. М.) запрещается проявлять ревность и зависть»^[484].

«Они карают смертным приговором соитие не со своей женщиной. Под не своей женщиной я разумею или не его жену, или его служанку»^[485].

«Дети, рожденные от наложниц, считаются такими же законными, как и дети, родившиеся от официальных жен. Однако последние, особенно дети первой (старшей) жены, более почитаемы отцом»^[486].

По мнению Джека Уэзерфорда, с помощью многочисленных яс, относящихся к семейному праву, Чингисханом были «ликвидированы традиционные поводы для межплеменных войн и вражды, а также уничтожены все источники внутренних конфликтов среди своих подданных»^[487].

Зная все трудности и горести, которые выпадают на долю незаконнорожденных детей, он объявил всех детей законными, вне зависимости от того, были они рождены женами или наложницами^[488]. Тем не менее, как утверждал Г. В. Вернадский, опираясь на сведения Франсуа Пети де ла Круа, «старшинство сыновей устанавливалось в соответствии с рангом их матерей в семье отца»^[489].

«Ясами и обычаями монголов» в области семейного права Чингисхан руководствовался, формулируя ясы, регулировавшие вопросы наследования имущества покойного главы семьи.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О НАСЛЕДОВАНИИ ИМУЩЕСТВА ПОКОЙНОГО

«Между сыном от наложницы и от жены нет никакой разницы, но отец дает каждому из них (в наследство. — А. М.) что хочет; и если он (отец. — А. М.) из племени князей (членов „золотого рода“ Чингисхана. — А. М.), то сын наложницы является князем постольку же, как и сын законной супруги»^[490].

«Двор (коренное, главное стойбище. — А. М.) отца и матери (после их смерти. — А. М.) достается всегда младшему сыну.

Отсюда ему надлежит заботиться о всех женах своего отца, которые достаются ему с отцовским двором, и тогда при желании он пользуется ими как женами, так как он не признает, что ему причиняется обида, если жена по смерти вернется к отцу»^[491].

«А еще такой у них порядок, что коль умрет чиновник либо простолюдин, что после него останется, много ли, мало ли, — прицепки не делают, и никто не вмешивается.

Коль не было у покойного наследника, дают [имущество] его ученику либо холопу, и ни под каким видом добро умершего не берут в казну и считают это недопустимым»^[492].

«Из имущества умершего, у коего нет наследника, хан ничего да не возьмет, но его имущество все дается тому, кто за ним ходил»^[493].

Судя по древним монгольским и иностранным источникам, в «Книгу Великой Ясы» было включено несколько яс Чингисхана, касавшихся принадлежавших собственнику прав владения, пользования и распоряжения своим имуществом, скотом, землей, а также их наследования, которое осуществлялось прежде всего путем совершения завещания, а также по закону

В этих ясах речь идет о наследовании не только перечисленных выше видов имущества собственника, но и о его подданных, а также должности, звания, титула. Последнее касалось не только ближайших родственников Великого хана^[494], но и его соратников (командующих тумэнами, тысяцких, сотников, десятников, дарханов и т. д.)^[495].

Хотя согласно указу Чингисхана сыновья от наложниц и официальных жен уравнивались в правах, по свидетельству Гильома де Рубрука, «дети, родившиеся от официальных жен, особенно дети первой (старшей) жены, были более почитаемы отцом»^[496]. Это же положение подтвердил Джувейни: «Монгольский обычай таков, что положение детей, рожденных от одного отца, зависит от положения их матерей, поэтому сын, рожденный от старшей жены, имел преимущество и пользовался предпочтением»^[497].

Наличие и применение подобного порядка, а также особые права младшего сына старшей жены как «родительского очага хранителя» засвидетельствовал автор «Сокровенного сказания монголов» в «Сказе о том, как Чингисхан пожаловал подданных родичам своим»^[498]. По свидетельству Рашида ад-Дина, этими же «ясой и обычаем монголов» руководствовался Бат-хан (хан Батый), обосновывая «предпосылки вступления на царство Мунх-хана»^[499].

В привилегированном положении детей старшей жены исследователи видят «подтверждение норм обычного права», а то, что «дети, рожденные от наложниц, считались законными и получали, по распоряжению отца, долю в наследстве, расценивается как уже начало наследования по завещанию, выдвигающегося на место простого распределения имущества согласно нормам обычного права»^[500].

Последующие положения комментируемой статьи, во-первых, говорят о том, что государство и Великий хан «не должны были вмешиваться в наследственные отношения, даже в случае если у умершего не было родственников»^[501]. И во-вторых, эти положения близки по содержанию к нынешнему пониманию наследования по закону, то есть в порядке некоей очередности. В данном случае это ученик покойника, его слуга или человек, который за ним ухаживал перед смертью.

Особой ясой закреплялись права человека, доставившего домой тело воина, убитого на войне, на наследование имущества погибшего.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ВОЗНАГРАЖДЕНИИ ЗА ДОСТАВКУ ДОМОЙ ТЕЛА ВОИНА, УБИТОГО НА ВОЙНЕ

Если слуга убитого на войне сможет быстро доставить тело покойного хозяина на родину, он получит в награду скот хозяина.

Если же это сделает другой человек, ему перейдут жена, подданные и имущество покойника^[502].

Прежде всего следует отметить, что эта яса имеет некоторое сходство с хорошо известным многим кочевым народам обычаем (левирата), по которому ближайшие родственники погибшего воина были обязаны или имели право взять себе в жены его вдову. В первую очередь это касалось сыновей погибшего отца или оставшегося в живых одного из братьев. Однако новым мужем вдовы мог стать и не близкий родственник ее мужа, но соплеменник или соратник погибшего воина.

Как правило, рядом с погибшим оказывался воин его десятка или сотни, в которую входила его десятка. Значит, этот человек, скорее всего, мог оказаться родственником (ближним или дальним) или соседом покойного. Действуя согласно данному указу, он выполнял последний долг перед своим погибшим родственником или товарищем: давал его родственникам возможность проститься с погибшим согласно установленным традициям, а затем брал на себя всю ответственность за дальнейшую судьбу и благополучие его семьи. Конечно, у него была и материальная заинтересованность, но не меньше, если не больше, он был заинтересован в сохранении и приумножении нажитого семьей погибшего добра, полученного им за его добрый, человечный поступок.

* * *

Племена, которые в 1206 г. «пришли под приказ» Чингисхана, в одном из его биликов со всей откровенностью, безжалостно были охарактеризованы им как народ «без порядка, без смысла»^[503]. Чтобы «в державе был водворен порядок», применявшийся в армии принцип круговой поруки зачастую оказывался неприемлем; срочно требовались суровые нормы уголовного права. Что и было сделано Чингисханом: уже в первой редакции «Книги Великой Ясы»: «для каждой вины он установил кару»^[504].

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ УСТАНОВЛЕНИИ «КАРЫ ЗА КАЖДУЮ ВИНУ»

(меры наказания за совершенное преступление. — А. М.)

«Человекоубийство они карают смертным приговором.

Точно так же они карают смертью за огромную кражу. За легкую кражу, например за одного барана, лишь бы только человек нечасто попадался в этом, они жестоко бьют, и если они назначают сто ударов, то это значит, что те получают сто палок. Я говорю о тех, кто подвергается побоям по приговору двора»^[505].

«Тот, у кого найдется украденная лошадь, обязан возвратить ее хозяину с прибавкой девяти таких же лошадей^[506]; если он не в состоянии уплатить этого штрафа, то вместо лошадей брать у него детей, а когда не было и детей, то самого зарезать, как барана»^[507].

«Воры подвергаются смертной казни, а их имущество, жена, дети передаются потерпевшему. К примеру, в случае, если человек, принадлежавший А, украл что-то у Б или его подданного, сам А и его подданный-вор будут казнены, а их имущество, а также жены и дети будут переданы Б или его подданному»^[508].

«Всякий старшина или у кого много скота метит своим знаком жеребцов и кобыл, верблюдов, быков и коров и всякий крупный скот; с меткой пускает их пастись без всякой стражи в равнины и в горы; если скотина смешается, отдают ее тому, чья метка»^[509].

«Если кто-то будет копать землю после того, как она покрылась травой, или по неосторожности разведенный им огонь уничтожит пастбище, виновный вместе со всей своей семьей будет убит»^[510].

«Точно так же умерщвляют колдуний, так как считают подобных женщин за отравительниц»^[511].

«По их закону тот, кто солгал, наказывается смертью. Поэтому-то никто не осмеливается обманывать»^[512].

«Кто возьмет товар и обанкротится, потом опять возьмет товар и опять обанкротится, потом опять возьмет и опять обанкротится, того предать смерти после третьего раза.

Кто даст пищу или одежду полоненному без позволения полонивших, тот предается смерти.

Кто найдет бежавшего раба или убежавшего пленника и не возвратит его тому, у кого он был в руках, подвергается смерти…»^[513]

«В целом Яса („Книга Великой Ясы“) признавала в качестве преступлений, подлежащих наказанию, следующие группы правонарушений:

• против религии, морали и установленных обычаев;

• против хана и государства;

• против жизни и интересов отдельной личности»^[514].

В комментируемый фрагмент «Книги Великой Ясы» включены правонарушения, относящиеся ко второй и третьей группе^[515].

Гильом де Рубрук был, пожалуй, одним из немногих, кто утверждал, что человекоубийство у монголов каралось смертной казнью. Думается, к более позднему периоду относится известие персидского историка XV в.

В. Мирхонда: «От казни за преступление (умышленное убийство. — А. М.) можно отпуститься пенею, заплатив за мусульманина сорок золотых монет (барыш), а за китайца рассчитывались одним ослом»^[516].

В процитированном известии В. Мирхонда мы имеем дело с так называемой композицией — типичным институтом раннегосударственного права, когда в определенных случаях при совершении уголовных преступлений допускалось частное примирение с возмещением убытков или откупом. Композиция была призвана заменить губительный для общества институт кровной мести.

Как явствует из древних источников, большинство других случаев нарушения интересов отдельных личностей относится к преступлениям, связанным с собственностью и, в частности, с ее кражей.

«Похищение скота всегда считалось грехом, но все же оставалось весьма распространенной практикой среди степных кочевников и приводило к возникновению кровной вражды и взаимным набегам… Чингисхан объявил, что кража скота будет отныне караться смертью…»^[517]

Пэн Да-я и Сюй-Тин в своих путевых заметках «Краткие сведения о черных татарах» упоминают даже о коллективной ответственности за воровство^[518]. Это впоследствии подтвердил и Ибн-батута^[519].

Суровое наказание за «копание земли» и «уничтожение огнем пастбищ» объясняется тем, что пастбища являлись основой жизнедеятельности скотоводов-монголов. От их качества зависело состояние основной отрасли их хозяйства — скотоводства, от него — благосостояние и во многом боеспособность самих скотоводов-кочевников, а значит, и государственная безопасность. Именно поэтому обязанность по охране пастбищ и недопущению их порчи Чингисхан возвел в ранг имперского закона.

Среди преступлений против хана и государства, вошедших в нашу подборку, главным видом, по мнению Г. В. Вернадского, является «нарушение крепостного устава»^[520], которое выражается в невозвращении беглого раба или пленника его законному собственнику.

В специальной ясе Чингисхана шла речь еще об одной разновидности преступлений в отношении собственности частных лиц: любой человек, который нашел какие-либо товары, деньги или животных и не сдал их ближайшему надсмотрщику, считался вором, а наказанием ему за воровство согласно «Книге Великой Ясы» была смерть^[521].

УКАЗЫ ЧИНГИСХАНА ОБ ОБЯЗАТЕЛЬНОМ ВОЗВРАЩЕНИИ ВЛАДЕЛЬЦУ УТЕРЯННОГО ИМУЩЕСТВА

«Если кто-нибудь в битве, нападая или отступая, обронит свой вьюк, лук или что-нибудь из багажа, находящийся сзади его должен сойти с коня и возвратить владельцу упавшее; если он не сойдет с коня и не возвратит упавшее, то предается смерти»^[522].

«У них (монголов. — А. М.) назначены люди, которые рыщут… собирая все необходимое (потерянное или оставшееся на старой стоянке после перекочевки. — А. М.). Одни собирают скот, другие — добычу и разного рода военное снаряжение, и если кто-либо найдет что-нибудь из вышеперечисленного, то они охраняют это и везут вслед за перемещениями становища, а те, кто потерял эти вещи, опрашивают нашедших, а также представляют свидетельства и доказательства, при помощи которых обязательно получают назад все необходимое и потерянное»^[523].

В книге Плано Карпини мы находим сведения о реализации этих указов Чингисхана: «Если теряется какой-нибудь скот, то всякий, кто найдет его, или просто отпускает его, или ведет к тем людям, которые для того приставлены; люди же, которым принадлежит этот скот, отыскивают его у вышеупомянутых лиц и без всякого труда получают его обратно»^[524].

* * *

Выше шла речь о правонарушениях против жизни и интересов отдельной личности, а также «против хана и государства», которые Яса («Книга Великой Ясы») признавала в качестве преступлений, подлежащих наказанию^[525]. Далее будут рассмотрены и прокомментированы правонарушения еще одной группы: преступления против религии, морали и установленных обычаев.

По мнению А.-М. Джувейни, положительное влияние на поведение и поступки «пришедших под приказ» Чингисхана людей оказало и то, что «он управлял ими посредством твердо установленного Ясака» («Книги Великой Ясы». — А. М.)^[526], а также то, что «отменил он дурные обычаи, что соблюдались теми племенами и признавались ими, и положил похвальные обычаи, коими всепрославленный им путь указует…»^[527]

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ ОТМЕНЕ ДУРНЫХ И УЗАКОНИВАНИИ ПОХВАЛЬНЫХ ОБЫЧАЕВ

«Прелюбодей предается смерти без всякого различия, будет ли он женат или нет.

Кто повинен в содомии, тот также наказывается смертью»^[528].

«Тот, кто мочится в воду или на пепел, также предается смерти.

Он запретил им опускать руку в воду и велел употреблять что-нибудь из посуды для черпания воды.

Он запретил им мыть их платье в продолжение ношения, пока совсем не износится»^[529].

«В ясе записано… что в весеннее и летнее время никто не может сидеть в воде днем, или мыть руки в ручье, или набирать воду в золотые и серебряные сосуды, или раскладывать на земле выстиранную одежду; поскольку они верят, что такие действия усиливают гром и молнию»^[530].

«…Они имеют некоторые предания о том, что называют грехами, измышленные или ими самими, или их предшественниками. Одно состоит в том, чтобы вонзать нож в огонь, или также каким бы то ни было образом касаться огня ножом, или извлекать ножом мясо из котла, также рубить топором возле огня, ибо они веруют, что таким образом должна быть отнята голова у огня. Если кто это сделает добровольно, его убивают…»^[531]

«Они веруют, что огнем все очищается; отсюда, когда к ним приходят послы или вельможи или какие бы то ни было лица, то и им самим, и приносимым ими дарам надлежит пройти между двух огней, чтобы подвергнуться очищению, дабы они не устроили какого-нибудь отравления и не принесли яду или какого-нибудь зла.

Точно так же если огонь упадет с неба на стада или на людей, что там часто случается, или если с ними случится что-нибудь подобное, почему они могли бы считать себя нечистыми или несчастливыми, то им равным образом надлежит подвергнуться очищению при посредстве колдунов; и, так сказать, всю свою надежду они возложили на подобных лиц»^[532].

«Когда хотят есть животное, должно связать ему ноги, распороть брюхо и сжать рукой сердце, пока животное умрет, и тогда можно есть мясо его; но если кто зарежет животное, как режут мусульмане, того зарезать самого.

Он запретил своему народу есть из рук другого, пока предоставляющий сначала не вкусит сам от предлагаемого, хотя бы он был князь (эмир), а получающий — пленник; он запретил им есть в присутствии другого, не пригласив его принять участие в еде; он запретил насыщаться одному более товарищей и шагать через огонь трапезной и через блюдо, с которого едят.

Если кто проезжает подле людей, когда они едят, он должен сойти с лошади, есть с ними без позволения, и никто из них не должен запрещать ему это.

Он запретил говорить о каком-нибудь предмете, что он нечист, утверждал, что все вещи чисты, и не делал различия между чистыми и нечистыми»^[533].

«…Монголы называют грехами… опираться на плеть, которой погоняют коня (они ведь не носят шпор); точно так же касаться стрел бичом; точно так же ловить или убивать молодых птиц, ударять лошадь уздою; точно так же ломать кость о другую кость; точно также проливать на землю молоко или другой какой напиток, или пищу, мочиться в ставке, но если кто это сделает добровольно (преднамеренно. — А. М.), его убивают, если же иначе (непреднамеренно. — А. М.), то нарушитель должен заплатить много денег колдуну (шаману. — А. М.), чтобы он очистил их и заставил также и ставку, и то, что в ней находится, пройти между двух огней, а раньше, чем она (ставка. — А. М.) будет так очищена, никто не дерзает войти в нее и унести из нее что-нибудь.

Точно так же, если кому положат в рот кусочек и он не может проглотить его и выбросить его изо рта (подавится. — А. М.), то под ставкой делают отверстие, вытаскивают его через это отверстие и без всякого сожаления убивают; точно так же, если кто наступает на порог ставки какого-нибудь вождя^[534], то его умерщвляют точно таким же образом»^[535].

«Эти вино и водка не смотрят на лицо и сердце пьющих, одурманивают и хороших, и дурных. Если нет уже средства от питья, то должно в месяц напиваться три раза; если перейдет за три, будет считаться наказуемым проступком; если в месяц два раза напивается — это лучше, а если один раз — еще похвальнее, а если не пьет вовсе, что же может быть лучше этого? Но где найдут такого человека, который бы не напивался? Если найдут, то он достоин всякого почтения»^[536].

«…У них есть закон или обычай… когда кто-нибудь из младших оскорбляет кого-нибудь, то их старшие не щадят их, а подвергают тяжкому бичеванию»^[537].

«Отныне и навеки всем надлежит с почтением справлять свой день рождения»^[538].

«Есть у них чудной обычай. Если у двух людей помрут, у одного сын лет четырех или около того, а у другого дочь, они их женят; мертвую девку дают в жены мертвому парню, потом пишут уговор и сжигают его, а когда дым поднимется на воздух, говорят, что уговор понесло на тот свет, к их детям, чтобы те почитали друг друга за мужа и жену. Играют свадьбу, разбросают еду там и сям и говорят, что это детям на тот свет. Делают вот еще что: нарисуют на бумаге на себя похожих людей, коней, ткани, бизанты, сбрую, а потом все это сжигают и говорят: все, что рисовали и сожгли, будет у их детей на том свете. А как кончат все это, почитают себя за родных и родство блюдут так же, как бы их дети были живы»^[539].

Чингисхан узаконил эти нормы родового и племенного обычного права в «Книге Великой Ясы», установив суровые наказания за их нарушение.

По свидетельству многих источников, аморальными, предосудительными поступками у монголов считались содомия и прелюбодеяние. Гильом де Рубрук по этому поводу замечает: «Они карают смертным приговором… соитие не со своей женщиной. Под не своей женщиной я разумею или не его жену, или не его служанку. Ибо своей рабыней можно пользоваться как угодно»^[540].

Замечу, что в основе узаконенных Чингисханом норм обычного права были те самые «старопрежние притчи, которые матушка Огэлун ему сказывала, слова предков сокровенные, которыми она его поучала»^[541]. И главное, эти нормы следует рассматривать в неразрывной связи с многовековыми национальными традициями, мировоззрением, особенностями жизнедеятельности, быта, верований монголов.

Действительно, многие «похвальные обычаи», узаконенные Чингисханом, были связаны с монгольским шаманизмом. В частности, появление в «Книге Великой Ясы» запретов в отношении воды и огня связано с анимистическими представлениями древних монголов, которые сохранились у их потомков в эпоху Чингисхана, по-прежнему считавших, что небесный и земной мир (степи, горы, реки и озера) населены гениями-хранителями. Если относиться к ним без должного уважения, гении-хранители рассердятся, и тогда не миновать беды.

Если черпать из водоема воду руками, мыться в нем или стирать грязную одежду, это приведет к загрязнению воды. И тогда гений-хранитель этого водоема обидится и обрушит на головы местных жителей молнию.

По поводу мотивов этих запретов французский ученый, автор книги «История великого Чингисхана» (1710 г.) Пети де ла Круа писал: «В древнем Монголистане… люди так боялись грома, что, только заслышав его раскаты, бросались в отчаянии в реки и озера и многие тонули. Тэмуджин, видя, что из-за этого страха гибнут многие из его лучших воинов, в которых он нуждался, строжайше запретил, под страхом наказания, всем входить в воду под каким бы то ни было предлогом и даже стирать одежду в текучей воде во время грозы (выделено мной. — А. М.)»^[542].

Г. В. Вернадский, уточняя, на его взгляд, сбивчивое пояснение французского коллеги, писал: «Мотивы, обусловившие издание этих указов, двоякого характера. С одной стороны, здесь сказывается ритуалистический страх перед природой: боязнь осквернения человеком одной из основных стихий, что могло бы оскорбить Верховное Существо (Всевышнего Вечного Тэнгри. — А. М.). С другой стороны, тут действовали весьма практические — можно сказать, научные — соображения: желание избежать поражения людей молнией в случае, если они соприкоснутся с водой во время грозы»^[543].

С «легкой руки» Аль-Макризи, который утверждал, что Чингисхан «запретил им (монголам. — А. М.) мыть их платье в продолжение ношения, пока совсем не износится», в более поздних источниках, а вслед за ними и трудах некоторых исследователей это утверждение стало тиражироваться и дошло до нашего времени.

Правду сказать, некоторые источники конкретно указывали, когда («во время грозы») и где («в проточной воде») монголам запрещалось стирать^[544] и сушить, «раскладывая на земле выстиранную одежду». Причины — такие же, о которых шла речь выше. Однако это не свидетельствует о том, что монголы вовсе не стирали одежду и не мылись. Просто дело в том, что у монголов традиционно не принято выставлять напоказ стирку и сушку одежды, а также мытье тела.

Огонь наряду с водой считался у древних монголов очистительным началом. «В качестве очистителя, — писал Доржи Банзаров в книге „Черная вера“ (1891 г.), — огонь считался покровителем каждого дома, а очаг, где его разводят — каким-то святилищем… Огонь, разведенный в доме, очищает его, как бы освящает его… Почитая огонь источником и символом чистоты, монголы оказывали к нему большое уважение и старались держать его в чистоте…»^[545]Этим объясняется включение в «Книгу Великой Ясы» запретов в отношении огня^[546], а также обязательных правил использования его очистительных свойств.

С древними же верованиями монголов связана традиция убоя скота без пролития крови. Монголы той эпохи считали, что все имеют свою душу, которая находится в голове, сердце и крови. Если животному перерезать горло, то прольется кровь, и его душа тут же покинет тело. А это — плохая примета: быть беде. Поэтому в «Книге Великой Ясы» появилась специальная норма обычного права.

Кстати, с этим же поверьем связана традиция древних монголов казнить высокородных врагов без пролития крови.

По свидетельству Аль-Макризи, Чингисхан законодательно закрепил традиции гостеприимства и взаимопомощи. При всем при этом злоупотребление гостеприимством хозяев и нарушение общепринятых норм поведения, о чем поведал нам Плано Карпини, могли стоить нарушителю жизни.

Интересна версия появления запрета Чингисхана называть предметы нечистыми: «И во время возвращения Чингисхана из той земли (из похода в Среднюю Азию. — А. М.) у них не хватило съестных припасов, и они ощущали сильнейший голод, но им удалось тогда найти свежие внутренности одного животного; взяв их, они сварили, вынув только кал, и отнесли их к Чингисхану; тот поел их вместе со своими, и поэтому Чингисом было установлено, чтобы не бросать ничего от зверя, ни крови, ни внутренностей, ни чего другого, что можно есть, за исключением кала»^[547].

По поводу нормы обычного права монголов (о подавившемся человеке), процитированной Плано Карпини, следует отметить, что таким образом в «Книге Великой Ясы» было выражено традиционно негативное отношение монголов к людям, не знающим чувства меры в еде; эта норма должна была предостерегать от приема пищи в спешке и проглатывания пищи без пережевывания, что отрицательно влияло на здоровье, воспитывать уважительное отношение к хозяевам, пригласившим на свое угощение.

Что касается запрета «ступать ногой на порог входной двери в юрту», то включение этой нормы в «Книгу Великой Ясы» обусловлено тем, что монголы издревле связывали приход счастья и благополучия в семью с такими атрибутами юрты, как дверь и порог. Намеренно ступить ногой на порог входной двери означало посягательство на спокойную, зажиточную жизнь данного семейства.

В связи с тем, что пьянство у древних монголов не считалось пороком, наставления Чингисхана, обращенные к не знающим чувства меры в питии соотечественникам и затем включенные в «Книгу Великой Ясы» и «Свод биликов», были призваны покончить с этим «дурным обычаем»:

«В вине и водке нет пользы для ума и доблестей, нет также добрых качеств; они располагают к дурным делам, убийствам и распрям; они лишают человека вещей, которые он имеет, и доблести, которой он обладает. И становятся постыдны путь и дела его.

Государь, жадный до вина и водки, не способен на высокие помыслы, не может вершить великие дела. Военачальник, жадный до хмельного зелья, не может держать в порядке дела тысячи, сотни и десятка, не может довести эти дела до конца. Простой воин, который будет жаден в питье вина, подвергается весьма большой опасности, то есть его постигнет великая беда.

Человек простой, то есть из черни, если будет жаден к питью вина, пропьет лошадь, стадо и все свое имущество и станет нищим.

Слуга, жадный к питью вина, будет проводить жизнь непрерывно в мучениях и страданиях»^[548].

О происхождении ясы Чингисхана, посвященной празднованию дня своего рождения, «первого празднества из празднеств», повествует «Легенда об установлении Владыкой Чингисханом празднования дня рождения»: «Достопочтенный Чингисхан призвал к себе сына Цагадая и спросил у него: „Какое празднество считаешь ты самолучшим на свете?“

И выслушал Чингисхан речи Цагадаевы и молвил так: „Неправо умствуешь ты, Чагатай. Доколе ты из чрева матери ниспал на эту землю и не увидел божий свет, какой справлять ты станешь Новый год^[549] и о каком блаженстве речь ведешь?

Отныне и навеки всем надлежит с почтением справлять свой день рождения из матерней утробы, где в плоть образовались от семени отца. И это будет первым празднеством из празднеств!“

И стали непреложным законом слова его»^[550].

Еще одним законом, о котором нам поведал знаменитый Марко Поло, стал «чудной» обычай монголов совершать бракосочетание умерших детей. По этому поводу Р. Н. Безертинов дал следующее разъяснение: «…Страна умерших для основной массы людей, по предположению тюрков-тэнгрианцев (а также древних монголов-тэнгри-анцев. — А. М.), находилась не где-то вдалеке в особом месте, а, вероятнее всего, возле гор или поля или даже близко к аулу, просто ее жители — невидимые. Есть только переселение умершего из солнечного мира в невидимый, где он продолжает жить в другом существовании. Эти люди считали, что в стране умерших обитают духи людей, они имеют жилища, скот, все необходимые вещи (которыми их снабжали при похоронах в видимом мире). В этой земле соединялись разновременно умершие (муж и жена, их дети, сородичи, соседи, знакомые и т. и.).

Дети росли, взрослели. Умершие продолжали заниматься хозяйством… В те древние и Средние века образ жизни тюрков (и монголов. — А. М.) и ведение хозяйства были в основном скотоводческим. Соответственно, на биомагнитном поле и ауре человека собирается информация его жизни. <…> После смерти она сохраняется в духе умершего. Дух умершего продолжает жить в невидимом мире в этих образах, которые были при жизни»^[551].

Следует подчеркнуть, что воспроизведенные выше фрагменты — лишь малая часть «похвальных обычаев», вошедших в «Книгу Великой Ясы». Тем не менее следует подчеркнуть, что «Книга Великой Ясы» — отнюдь не сборник кодифицированных норм обычного (родового и племенного) права древних монголов; в большинстве своем это новые нормы ханского права, введения которых требовала политика Чингисхана в разные периоды его правления.

* * *

Древние источники засвидетельствовали не только суровость кар, установленных Чингисханом «для каждой вины», но и справедливость принципов судопроизводства, которые внедрял он и назначенный им на должность Верховного судьи его названый брат Шигихутуг.

Один из таких принципов мы уже упоминали — в связи с обстоятельствами «дела Жамухи». Тогда его сформулировал Чингисхан: «Чтоб человека взять и умертвить — тут веская должна причина быть»^[552].

В ясах и биликах-наставлениях Чингисхана, упомянутых в наших источниках, речь идет не только о принципах, но и о правилах, порядке судопроизводства.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О СУДОПРОИЗВОДСТВЕ И МЕРАХ НАКАЗАНИЯ ВЕЛИКОМ МОНГОЛЬСКОМ УЛУСЕ

«О судопроизводстве их знайте, что, когда два человека борются (ссорятся, не могут что-то поделить. — А. М.), никто не смеет вмешиваться, даже отец не смеет помочь сыну; но тот, кто оказывается более слабым, должен жаловаться пред двором государя, и если другой после жалобы коснется до него, то его убивают. Но ему должно идти туда немедленно без отсрочки, и тот, кто потерпел обиду, ведет другого как пленного.

Они не карают никого смертным приговором, если он не будет уличен в деянии или не сознается. Но когда очень многие опозорят его (подтвердят его вину. — А. М.), то он подвергается сильным мучениям, чтобы вынудить сознание»^[553].

«Кто подсматривает за поведением другого или вступается между двух спорящих и помогает одному против другого, также предается смерти»^[554].

«Когда Чингисхан отдавал сыновьям и вышеперечисленным лицам (уделы. — А. М.) и тех упомянутых эмиров вместе с войсками… то повелел: „Я дал вам этих эмиров, но [помните] вы — еще малые отроки, а их [жизненный] путь велик. Если они когда-нибудь совершат проступок, не убивайте их по своему желанию, а ранее учините со мною совет. После меня, учинив совет друг с другом, исполните согласно ясе (закону. — А. М.)“. В этом положении он изволил преподать это наставление ради того, чтобы такие великие эмиры проявляли себя [с лучшей стороны] и служили бы всем сердцем, а буде они совершат проступок, то по совместном обсуждении [сего] они (сородичи — владельцы уделов. — А. М.) объяснили бы им [их вину] так, чтобы те не могли и помыслить отрицать [ее], но осознали и поняли бы, что наказание им [полагается] за вину, а не вследствие гнева и опрометчивости»^[555].

«Дал нам наказ Чингисхан: дела походные решать в походе, домашние же — дома разрешать»^[556].

Монгольский ученый-правовед Н. Ням-Осор считает, что в этой ясе Чингисхан, прекрасно понимая психологию монголов, стремился сохранить их единство. Поскольку конфликтующие люди, дабы оправдать себя, непременно постарались бы привлечь на свою сторону других, это привело бы к расколу в обществе. Несомненно, данный указ Чингисхана способствовал сохранению единства монголов. Очевидно, именно с тех пор в их характере сторониться чужих дрязг и конфликтов, дабы не быть в них вовлеченными^[557].

Гильом де Рубрук и Рашид ад-Дин поведали нам и о древнемонгольской интерпретации одного из основополагающих принципов уголовного судопроизводства — презумпции невиновности. Именно на ней заостряет внимание Г. Е. Грум-Гржимайло, растолковывая упомянутый ранее билик-наставление Чингисхана, которое он дал своим сыновьям в отношении подчиненных старших военачальников: «Если когда-либо кто-нибудь из них совершит проступок, не берите на себя роли судьи, ибо вы молоды, они же — заслуженные люди. Советуйтесь со мной. Меня не станет — советуйтесь между собой и только после сего поступайте по закону.

Но при этом преступление должно быть доказано и подтверждено сознанием подсудимого. Подвергаясь наказанию, он должен сознавать, что с ним поступлено по закону, а не под влиянием вспышки гнева или других причин, повлиявших на его осуждение»^[558].

Есть много доказательств того, что яса, содержавшая наказ Чингисхана о месте осуществления правосудия, реально существовала. Впервые мы находим подобный наказ в «Сокровенном сказании монголов», когда его автор описывает напутствие Чингисхана, который дает его Субэдэй-батору, отправляя своего воеводу вдогонку за сыновьями мэргэдского хана Тогтога бэхи:

Аналогичный наказ был упомянут при разборе Угэдэй-ханом провинности своего сына Гуюга и сына Чагатая — Бури — во время похода монголов на Запад («Дал нам наказ Чингисхан: дела походные решать в походе, домашние же — дома разрешать»), а затем и Великим ханом Мунхом; его засвидетельствовали, соответственно, неизвестный автор «Сокровенного сказания монголов»^[560] и А.-М. Джувейни в «Истории завоевателя мира».

В частности, А.-М. Джувейни по этому поводу извещал: когда капитулировавший перед монголами последний глава исмаилитского государства в Иране Рукн ад-Дин прибыл в Каракорум, Великий хан Мунх был крайне удивлен тому, что Хулагу сам лично «не заставил его вкусить наказание за все то зло, которое его праотцы причинили народу Аллаха». При этом «император мира Мунх-хан сказал: „Не было ему нужды проделывать столь долгое путешествие. Наша старинная яса (выделено мной. — А. М.) хорошо известна“»^[561].

Несомненно, Мунх-хан имел в виду тот самый наказ Чингисхана, вошедший в «Книгу Великой Ясы».

В деле «устройства суда и судопроизводства» Великого Монгольского Улуса важную роль сыграл ноён-судья (Верховный судья. — А. М.), Шигихутуг, которому Чингисхан подчинил «дела управления и правосудия»^[562]. По свидетельству Рашида ад-Дина, «он решал тяжбы по справедливости и много оказал помощи и благодеяний преступникам; он неоднократно повторял: „Не нужно, чтобы признавались из-за страха и испуга“. Он говорил виновным: „Не бойся и говори правду!“ Из прений судей известно, что с той эпохи [вплоть] до настоящего времени (начало XIV в. — А. М.) как в Могулистане, так и в тех пределах [кои зависят от нее], в основу судебных решений кладут правила его манер и способов [решать дела]»^[563] (выделено мной. — А. М.).

Древние источники извещают и о личном вкладе Чингисхана в формирование судебной системы сначала улуса «Хамаг Монгол», а затем и Великого Монгольского Улуса. В одном из своих биликов Чингисхан установил порядок судебных действий в отношении членов «золотого рода», нарушивших установления «Книги Великой Ясы»:

«Если из нашего рода кто-нибудь поступит вопреки утвержденной Ясе („Книге Великой Ясы“. — А. М.) один раз, пусть его укорят словом; если сделает вопреки два раза, пусть действуют на него красноречием; в третий же раз пусть сошлют его в отдаленную, пустынную местность, именуемую Балжун Хулджур. Когда он сходит туда и возвратится — он одумается и станет внимателен и благоразумен. Если же он не образумится и на этот раз, пусть посадят его в тюрьму. Если выйдет оттуда добронравным и образумившимся — это будет очень похвально и хорошо; в противном же случае пусть соберутся все родственники и на общем сходе (Великом хуралтае. — А. М.) решат, что с ним делать» ^[564].

О значении, которое Чингисхан придавал осуществлению правосудия, говорят слова его наставления, обращенного к людям, которые наделены судейскими полномочиями:

«Благодаря Тору^[565] Великого хана Вы не впадете в заблуждение, не ошибетесь в соратниках.

Вы не должны быть двоедушны и лицемерны, назойливы, раздражительны и мелочны. Не должны поощрять словоблудие.

Не трезвоньте о себе по всей округе [уподобляясь малым детям], не кичитесь своей должностью, разъезжая на (служебных. — А. М.) санях»^[566].

Многовековые традиции в области права кочевых держав, существовавших на территории Монголии^[567], которые нашли отражение и развитие в «Книге Великой Ясы» Чингисхана, касались и видов наказания, которые она предусматривала^[568].

Судя по известиям древнекитайского историка Сыма Цяня, посвященным правовым нормам, которыми хунну руководствовались в своей внутренней жизни, наказания за преступления были суровы, но просты — смертная казнь и палки: «совершивший легкое преступление наказывается ударами палкой; совершивший тяжелое преступление предается смерти. Самый продолжительный срок заключения в тюрьме — не более десяти дней, и во всем государстве число заключенных не превышает несколько человек…»^[569]

Тюремное заключение не получило распространения, что весьма характерно для кочевого народа, передвигающегося круглый год по степи со своими стадами. Кроме двух основных видов наказания, существовали дополнительные — ссылка, конфискация имущества и принудительные работы^[570].

Эту же роль у ухуаней (и у сяньбийцев. — А. М.) играло изгнание преступников в пустыню Гоби. В этой связи следует вспомнить, что Чингисхан установил подобную меру наказания (изгнание преступников в пустыню Гоби) в отношении членов своего «золотого рода»^[571].

Что же касается способов умерщвления приговоренных к высшей мере наказания членов «золотого рода» и других знатных особ, древние источники извещают и об этом. Так, бывший побратим Чингисхана, Жамуха, сам выбрал для себя способ казни, о чем просил Тэмуджина:

Чингисхан пообещал исполнить просьбу бывшего побратима: «„Ты будешь умерщвлен, но кровь твоя не будет пролита, и прах твой с почестями будет погребен“. И по велению Чингисхана Жамуха был умерщвлен, и прах его был предан земле»^[573].

Желание Жамухи умереть бескровной, без членовредительства смертью и стать после смерти гением-хранителем монголов связано с верованиями монголов в то, что сулдэ («жизненная сила») великого человека после его смерти может стать гением-хранителем рода-племени лишь в том случае, если удалось избежать истечения крови из тела и членовредительства, так как именно кровь и костяк являются вместилищем сулдэ.

Обращая внимание на то, что «смертная казнь играет такую большую роль в уголовном праве Ясы», Г. В. Вернадский считал это следствием того, что «основной целью наказания в понятии Ясы является физическое уничтожение преступников»^[574].

По мнению китайского ученого Чигэ, который посвятил специальную главу собственного сочинения процессу формирования системы судопроизводства Великого Монгольского Улуса и вопросу оправданности предусмотренных «Книгой Великой Ясы» суровых мер наказания, это высказывание американского ученого дало старшему поколению исследователей повод оценить «Книгу Великой Ясы» как «омерзительно-бездушную» и «чрезмерно суровую».

Если первая формулировка представляется китайскому ученому слишком эмоциональной и малообоснованной, то со второй оценкой он был готов согласиться. Решимость и суровость, которые приходилось применять для достижения действенности законов и указов Чингисхана, китайский ученый объясняет стремлением последнего превратить Великий Монгольский Улус в мировую империю. Без суровых наказаний за трусость на поле боя и невыполнение приказа командира о наступлении, за кражу боевых коней нельзя было рассчитывать на победу и достижение поставленной цели. В то же время воины и остальные подданные, строго соблюдавшие законы и самоотверженно, героически сражавшиеся на поле боя, верные своему хану и честные перед непосредственным начальником, могли рассчитывать на ханские пожалования — высокие чины и награды, а их семьи — на увеличение благосостояния. Именно поэтому приближенные хана (ноёны и чиновники) и простые воины (и даже вассалы) строго соблюдали монгольское законодательство^[575].

Подтверждение оценкам китайского исследователя мы находим у Плано Карпини, который, описывая «хорошие нравы татар», отметил благотворное влияние принятых Чингисханом «чрезмерно суровых» законов на поведение и нравы его подданных: «Словопрения между ними бывают редко или никогда, драки же никогда, войн, ссор, ран, человекоубийства между ними не бывает никогда.

Там не обретается также разбойников и воров… отсюда их ставки и повозки… не замыкаются засовами или замками…

Женщины их целомудренны, и о бесстыдстве их ничего среди них не слышно…

Татары более повинуются своим владыкам, чем какие бы то ни было люди, живущие в сем мире… более всех уважают их и нелегко лгут перед ними»^[576].

По поводу последнего интересно мнение брата Гайтона из ордена премонстрантов, изложенное в его книге «Цветник историй земель Востока» (1307 г.): «(Монголы. — А. М.) воздерживаются от вранья только в двух случаях: во-первых, в делах военных никто не станет хвалиться тем, чего не было на самом деле, или отрицать, что он бросился бежать или выказал еще какую другую низость. Во-вторых, если татарин (монгол. — А. М.) совершит какое-нибудь преступление, за которое он должен держать ответ, и допрашивать его будут в присутствии правителя или судьи, то он станет говорить одну только правду, даже если поплатится за нее головою»^[577].

* * *

Подводя итог законотворческой деятельности Чингисхана на начальном периоде его правления, следует констатировать, что фактическая публикация на Великом хуралтае 1206 г. первоначального состава «Книги Великой Ясы», состоявшей из указов Чингисхана, принятых в 1189–1206 гг., знаменовала собой второй этап формирования правовой системы монголов в эпоху Чингисхана, когда волею и мудростью провозглашенного единодержца были установлены «…для каждого дела законы и для каждого обстоятельства правило и для каждой вины — кара»^[578].

На первом этапе (1189–1205 гг.) формирования монгольского имперского законодательства «зарождались элементы права, отдельные правовые идеи и принципы, правовые нормы и правоотношения. Разрастаясь и укрепляясь, данные юридические фрагменты постепенно „складывались“ в единую и внутренне согласованную правовую систему конкретного общества…

На втором этапе (1206–1227 гг.) (этого процесса. — А. М.) правовые нормы начали оформляться письменно для всеобщего сведения. Формальная определенность права — его важнейший признак, без которого права в принципе быть не может» ^[579].

Как явствует из уже рассмотренных яс-законов и тех правовых норм, которые нам еще предстоит прокомментировать, правовые нормы монгольского имперского права складывались преимущественно тремя основными путями: «1) перерастание мононорм (первобытных обычаев) в нормы обычного права и санкционирование их силой государства; 2) правотворчество государства, которое выражается в издании специальных документов — нормативных актов; 3) судебное право, состоящее из конкретных решений (принимаемых судебными органами и приобретающих характер образцов, эталонов для решения других аналогичных дел»^[580].

Вслед за П. Рачневским^[581] позволю себе сделать предположение о том, что ясы в «Книге Великой Ясы» располагались в хронологическом порядке и погодно^[582]. Косвенным подтверждением этого предположения является следующий билик Чингисхана:

Еще он сказал: «Военачальники тумэна, тысячи и сотни, съезжающиеся выслушать наши мысли в начале и в конце года и возвращающиеся назад, могут начальствовать войском; состояние тех же, которые сидят в своем юрте и не слышат мыслей наших, походит на камень, упавший в большую воду, или на стрелу, пущенную в заросли тростника: они оба бесследно исчезнут. Таким людям не подобает командовать»^[583].

Из процитированного билика мы узнаем об установленном Чингисханом порядке проведения два раза в год съездов военачальников тумэнов, тысяч и сотен для выслушивания мыслей императора. Думается, что, помимо назидательных рассказов, на этих съездах говорилось и о принятых за истекший год ясах, которые «повелевалось принять к исполнению».

Если наше предположение верно, то свитки или Синие росписи, на которые записывались ясы и приказы Чингисхана^[584] и которые затем «сводились в единый Свод», являются Сводом имперских законов Чингисхана, впоследствии названным А.-М. Джувейни «Книгой Великой Ясы»^[585].

Однако вернемся к итогам Великого хуралтая 1206 г. Характеризуя утвержденный на нем первоначальный состав «Книги Великой Ясы», явившийся логическим результатом законотворческой деятельности Чингисхана в 1189–1206 гг., русский военный историк XIX в. М. И. Иванин писал: «При кочевой жизни нельзя иметь ни крепких оград, ни подвалов, ни кладовых под железными запорами и замками, ни вообще недвижимого имущества и твердых прав на частное владение землею. В степи по редкости населения и кочевок очень легко обокрасть, ограбить или умертвить человека без опасения быть открытым; один удачный набег или ловкое воровство могли в одну ночь бедняка сделать богатым и, наоборот, богача сделать нищим.

Поэтому предоставление безопасности людям и их имуществу еще важнее для кочевого народа, нежели для оседлого. Доставляя своему народу эту безопасность, Чингисхан привязал к себе людей богатых, следовательно имевших влияние на общество, и тем упрочил свою силу.

Уничтожая пороки и преступления силою власти и справедливости, ограждая от насилия, он прекращал поводы к вражде, к мщению, служащему у диких народов главным поводом к междоусобицам и внутренним неустройствам, и, следовательно, тесно связывал покоренные им племена. Таким образом, приобретя нравственное влияние на людей, он мог уже смелее производить свои преобразования» (выделено мной. — А. М.)^[586].

Глава 4
Отражение в «Книге Великой Ясы» военно-политической доктрины (монгольского тэнгэризма) и новой концепции международных отношений Великого Монгольского Улуса, их реализация во время правления Чингисхана (1206–1227 гг.)

Провозгласив на Великом хуралтае 1206 г. «мир и справедливость в улусе войлочностенном» и приступив внутри страны к осуществлению реформ по созданию полноценного, единого монгольского государства, Чингисхан в течение следующих двадцати лет предпринял многочисленные действия, направленные на укрепление и расширение созданного им Великого Монгольского Улуса. Имеющиеся в нашем распоряжении источники свидетельствуют о том, что это были целенаправленные, тщательно спланированные и подготовленные действия как военного, так и дипломатического характера.

Внешнее окружение тогдашних владений Чингисхана в целом было ему враждебным. В стане «непримиримых» собрались недобитые им жалкие остатки племен найман, мэргэд и хэрэйд, искавшие себе пристанище и надежную опору, дабы использовать ее как плацдарм для сведения счетов с Чингисханом. Опираясь на прежние союзнические (по античингисовской коалиции) и родственные связи, «непримиримые» во главе с сыном найманского Таян-хана, Хучулуг-ханом, пытались заручиться поддержкой граничивших с владениями Чингисхана на северо-западе лесных племен, но главное, на юге — тангудского государства Си Ся и на юго-западе — державы кара-киданей^[587].

Действия врага, вынашивавшего планы по нападению на державу Чингисхана, побудили последнего, используя недовольство местного, в первую очередь мусульманского, населения, перетянуть на свою сторону тогдашних вассалов кара-киданей — харлугов^[588] и уйгуров^[589], дабы заручиться их поддержкой в грядущей схватке с войском новоявленного хана державы кара-киданей — Хучулугом. Для этого Чингисхан направил к ним своих послов и «призвал их к подчинению». Справедливости ради следует сказать, что дипломатические демарши Чингисхана подкреплялись направлением войск. На многих, прежде находившихся к нему в оппозиции, это действовало отрезвляюще^[590].

В итоге вожди лесных народов, а также харлугов и уйгуров вскоре присягнули Чингисхану «служить ему верно и усердно», а сам Чингисхан соблаговолил ввести их в свою семью, породнившись с ними.

Результаты дипломатических демаршей Чингисхана, поддержанных направлением войск под командованием Джучи, нашли отражение в специальных ясах Чингисхана. После возвращения Джучи из похода, приступив к старшему сыну, Чингисхан соблаговолил изречь свой указ:

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПОЖАЛОВАНИИ ДЖУЧИ ЛЕСНЫХ НАРОДОВ ПЛЕМЕН

Любезный Джучи, старший из сынов моих! Ты, в первый раз покинув отчие пределы, потерь не понеся, достойно совершил поход: к державе присоединил лесных народов племена. И потому народы эти жалую тебе!^[591]

Чингисхан по достоинству оценил заслуги сына. Народы и земли, которые тогда были пожалованы им своему старшему сыну Джучи, стали основой его улуса, знаменитого «улуса Джучиева», в будущем — Золотой Орды.

Не был забыт и ойрадский Хутуга бэхи^[592], который «первым явился и уверил в повиновении своем»^[593]. Поэтому:

«Чингисхан милостиво соблаговолил пожаловать сыну его, Инал-чи, свою дочь Сэцэйхэн агай, а старшему брату Иналчи, Турулчи, — дочь старшего сына своего Джучи — Хулуйхан…»^[594]

Прообразами «политических браков», практиковавшихся Чингисханом, являлись «брачные союзы», «породнение через брак», на протяжении многих столетий осуществлявшиеся внутри кочевых монгольских и тюркских народов. Отдавая предводителям ханств — новых союзников — в жены своих дочерей и внучек, Чингисхан возлагал на последних важные обязанности, которые закреплялись в специальных указах и наставлениях.

При этом Чингисхан исходил из провозглашенного им принципа комбинированного (сдвоенного: «две оглобли одной телеги»^[595]) управления, а также конкретизированного им, исходя из новых военно-политических задач, разделения обязанностей супругов. Его новые зятья (предводитель ойрадов, а вслед за ними — предводители харлугов, уйгуров и онгудов) во главе своих войск были обязаны участвовать в новых походах Чингисхана. Что они и сделали, когда в 1219 г. он повел свои войска на запад против хорезмшаха^[596]. Тем временем их жены (дочери Чингисхана) были призваны управлять вотчинами своих мужей.

В частности, судя по цитируемому далее наставлению, переданному дочери Сэцэйхэн агай через Ворчу, Чингисхан возложил на нее обязанность по управлению ойрадским народом, в то время как его ойрадскому зятю полагалось находиться в составе монгольского войска:

«И отдавая свою дочь замуж, владыка Чингисхан пожелал передать ей через Борчу свои наставления. И приступил Борчу к Сэцэйхэн и молвил такие слова: „Любезная Сэцэйхэн, внемли наставлениям отца-батюшки твоего! Поскольку родилась девицей ты, то, выйдя замуж, суждено тебе ойрадским всем народом править на чужбине. Теперь уж твой удел — вставать с рассветом и, как стемнеет, отходить ко сну. Почитай родню мужнину! Денно и нощно будь стойка и благочестива. Речам разумным внемли, наматывай на ус! Все доброе, чему училась в отчине родной, возьми в свой новый дом, а все дурное, что и здесь претило, отринь! Единства и возрожденья благодать да снизойдут вместе с тобой на земли ойрадские!“»^[597]

Поскольку ойрады жили в сибирской глуши, а территория их проживания по своим экономическим возможностям и значению считалась далеко не самой важной частью Великого Монгольского Улуса, то и брак Сэцэйхэн агай не был престижным, а ее жизнь — простой и безоблачной. Тем не менее Сэцэйхэн агай поддерживала тесные связи с монголами коренного улуса, что привело к взаимному влиянию в области языка, культуры, образа жизни. В результате «породнения через брак» ойрады стали первым не скотоводческим аймаком, вошедшим в состав монгольского государства и участвовавшим в формировании единой монгольской нации^[598].

В условиях, когда в кара-киданьской империи в 1208–1211 гг. злейший враг Чингисхана — Хучулуг — «захватил в свои руки области Туркестана, которыми владел кара-киданьский гурхан, и его царский сан», и продолжал вынашивать планы нападения на державу Чингисхана, несомненным и крайне важным успехом дипломатии последнего, как с военно-политической (перенесение западных рубежей державы к границам кара-киданей), так и с экономической точки зрения (вступление на Великий шелковый путь), стало подчинение Чингисхану вассалов кара-киданей — харлугов и уйгуров.

Харлуги после получения послания от Чингисхана, с которым к ним был послан Хубилай, добровольно признали сюзеренитет Великого Монгольского Улуса. Когда Хубилай в 1209 г. вместе с тогдашним владетелем харлугов Арслан-ханом вернулся в ханскую ставку, Чингисхан, одобрив присоединение харлугов к монгольской державе, скрепил его породнением двух родов: жаловал Арслан-хану в жены «девушку из своего рода».

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРИЗРЕНИИ ЧИНГИСХАНОМ ХАРЛУГСКОГО АРСЛАН-ХАНА^[599] И ПОЖАЛОВАНИИ ЕМУ СВОЕЙ ДОЧЕРИ

«Поелику харлугский Арслан-хан к нам присоединился, не противясь, Чингисхан к нему отнесся благосклонно и соблаговолил пожаловать ему дочь»^[600].

«И повелел Чингисхан, чтобы его (Арслан-хана. — А. М.) называли Арслан-сартактай, то есть таджик, и соизволил сказать: „Как можно звать его Арслан-хан?“»^[601]

Так после подчинения харлугов у Чингисхана появилась возможность с помощью своей дочери (Толай. — А. М.) превратить их территорию в надежный проход как на юг — в сторону мусульманских государств, так и на запад — на территорию степных тюркских народов, далее на Русь и в Европу^[602]. Новый же харлугский зять встал во главе боевого отряда соплеменников, пополнившего армию Чингисхана^[603].

Что касается изменения титула «Арслан-хан», который носил предводитель харлугов, это могло быть связано с желанием Чингисхана «во-первых, утвердить достоинство монгольского императорского (ханского) титула превыше титулов, прилагаемых к правителям народов. Во-вторых, не давать повода к утверждению феодальной знати признанием законности каких-либо феодальных титулов»^[604].

Ко времени описываемых событий «на сторону Чингисхана склонился и уйгурский идугуд (Барчук. — А. М.), который убил кара-киданьского наместника Шу кама и… послал к Чингисхану своих нукеров»^[605], «чтоб передали они слова такие:

Выслушав послов, Чингисхан соизволил передать иду-гуду сей ответ: „Будь моим пятым сыном, идугуд! Пожалую тебе я дочь свою. Приди ж сегодня ты ко мне и принеси с собою злата и серебра, и жемчугов, и перламутров, шелков, парчи, узорчатые штофы“»^[606].

Вскоре (1209 г.) уйгурский владетель идугуд Барчук прибыл к Чингисхану, о чем и говорится в его указе, утвержденном по этому поводу

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРИЗРЕНИИ ИМ УЙГУРСКОГО ИДУГУДА И ПОЖАЛОВАНИИ ЕМУ СВОЕЙ ДОЧЕРИ АЛ-АЛТУН

«Возрадовавшись радостью великой ханской милости, уйгурский идугуд предстал пред Чингисханом и преподнес ему и золото, и серебро, и жемчуга, и перламутры, шелка, парчу, узорчатые штофы. Чингисхан милостиво призрел идугуда и пожаловал ему дочь свою Ал-Алтун»^[607].

О роли, которая отводилась уйгурскому ханству в составе Великого Монгольского Улуса, дает представление наскальная надпись, сделанная на монгольском и китайском языках в честь уйгурского принца Хинду Уйгурское ханство должно было «защитить от вторжения и прогнать врага». Что же касается женской половины семьи Чингисхана, в первую очередь роли его дочерей, то они, по мнению автора этой наскальной надписи, были призваны стать щитом монгольской империи.

Дабы его дочь Ал-Алтун соответствовала своему высокому призванию, Чингисхан изрек следующие наставления:

«И, пожаловав уйгурскому идугуду дочь свою Ал-Алтун, Чингисхан изрек ей наставление:

„Три мужа есть у женщины любой. Муж первый — закон державный вечный Тору^[608]. Второй муж — имя честное ее. А третий муж — ее супруг законный. И коль блюдет она Небесного Владыки предписания, то имя честное с ней будет неразлучно. А коль она оберегает это имя, супруг ее законный вовек очаг семейный не покинет!“»^[609]

Итак, «призыв к подчинению» был услышан всеми, к кому его обратил Чингисхан. Причем, как мы видим, важную роль в реализации планов Чингисхана сыграли его дочери, использовав которых он смог «породниться» с ойрадами, харлуками и уйгурами, тем самым не дав втянуть их в античингисовскую коалицию.

Суждение американского исследователя Джека Уэзерфорда по поводу действий Чингисхана, направленных на расширение и укрепление государства, как всегда, оригинально, но вполне обосновано: «Расширяя свое родство на сибирские племена (на лесные народы. — А. М.) и уйгуров (а также харлугов. — А. М.), Чингисхан не просто заключал союзы между царскими семьями. Он принимал весь народ в состав своей империи, как родной, поскольку в мышлении племен степи, породнившись с ханом, он принимал в семью и весь его народ. Так идея родства постепенно переросла в некое подобие гражданства.

Поскольку Чингисхан продолжал эксплуатировать эту практику много лет, она приняла форму универсального гражданства, основанного не на религии, как среди христиан и мусульман, и не только на биологическом родстве, как в традиционных кланах степи. Оно было основано просто на верности, терпимости^[610]и преданности»^[611].

* * *

В описываемый нами период времени Чингисхан, помимо укрепления своих позиций на западе, намеревался окончательно добиться покорности от правителей южного соседа — тангудской державы Си Ся. Но если «покорение лесных народов» далось посланному к ним старшему сыну Чингисхана, Джучи, малой кровью, а харлуки и уйгуры и вовсе сами объявили о покорности Чингисхану, то установление сюзеренитета над государством тангудов Си Ся характеризуется нашими источниками как настоящий «карательный поход», реальная «война против непокорных тангудов».

Российский исследователь Р. П. Храпачевский, описывая второй, «карательный поход» Чингисхана на страну тангудов (1207 г.), отмечал: «Два тангудских похода очевидным образом расширили возможности монголов брать укрепленные города… В последнем случае можно предположить появление у монголов осадной техники: камнеметов и таранов. Это вполне вероятно по причине большого числа пленных, взятых в двух походах, которые были в первую очередь военными, ремесленниками и прочими полезными для монголов специалистами. Поэтому не кажется преувеличением утверждение китайских военных историков, что „Чингисхан через два года (в 1207 г.) повторно напал на Си Ся (страну тангудов. — А. М.) для изучения способов взятия городов-укреплений“»^[612],^[613].

Последнее представляется крайне важным в связи с тем, что Чингисхан, по свидетельству «Юань ши», в это время «стал замышлять поход на Цзинь» (чжурчжэньскую державу Цзинь) — его в первую очередь интересовал вопрос «стратегического партнерства» в грядущей войне против заклятых, кровных врагов монголов — империи Цзинь. Чингисхан прекрасно понимал, что, только нейтрализовав Си Ся как потенциального союзника империи Цзинь, обеспечив себе надежный тыл и дополнительный плацдарм для нападения на чжурчжэней, он будет готов к этой войне.

Однако Чингисхан понимал и то, что заставить тангудов окончательно перейти на свою сторону можно только силой оружия, поэтому в 1209 г. выступил в третий поход против тангудского государства Си Ся.

Тогда тангуды отправили к цзиньскому императору посла с просьбой о помощи, но новоиспеченный цзиньский император Вэй Шао цинично ответил тангудскому правителю Ли Ань Цюаню: «Моему государству выгодно, когда наши враги нападают друг на друга. И поэтому мне беспокоиться не о чем!»

После такого ответа цзиньцев тангудскому правителю Ли Ань Цюаню «ради сохранения его государства» не оставалось ничего иного, как прекратить сопротивление войскам Чингисхана и признать сюзеренитет Великого Монгольского Улуса:

«И явился к нему (к Чингисхану. — А. М.) правитель страны тангудов и, выразив покорность свою, пожаловал он Чингисхану свою дочь Чаха и молвил при этом (дал клятву. — А. М.):

КЛЯТВА ПРАВИТЕЛЯ СТРАНЫ ТАНГУДОВ В ПОКОРНОСТИ ВЕЛИКОМУ ХАНУ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

С благоговением и содроганием внимали имени мы твоему. И нынче, недостойные, трепещем перед величием твоим, владыка. Отныне мы, тангуды, правым флангом будем в твоей рати; служа тебе, все силы мы положим!

Мы какая ни есть тебе подмога,

Но не требуй очень много, слишком строго.

Где однажды мой народ обосновался,

Там в жилищах глинобитных и остался.

С мест насиженных не в силах мы подняться,

Наш простор оседлым бытом ограничен,

И не можем мы, как вы, передвигаться,

Образ жизни кочевой нам непривычен.

Враз не сняться,

В бой не ринуться всем родом…

Непривычны мы к стремительным походам.

Будь же милостив, Чингис!

Прими, владыка,

От тангудского улуса дар великий.

Мы растим на наших пастбищах ковыльных

Многочисленных верблюдов — быстрых, сильных.

А ткачи у нас искусными руками

Ткут различные узорчатые ткани…

Ловчих соколов своих не зря мы славим —

Их тебе, владыка, тоже предоставим^[614].

„И сдержал слово свое правитель страны Хашин, и пригнали Чингисхану верблюдов стадо несметное, коих взыскали с народа тангудского“»^[615].

Монгольский военный историк X. Шагдар, подводя итог этого похода Чингисхана, писал: «В результате этой победы тангуды стали вассалами Великого Монгольского Улуса и вынуждены были платить ему дань… Чингисхан выполнил свою стратегическую задачу: добился раскола в отношениях чжурчжэней Алтан-хана и тангудов, создал плацдарм для будущего похода на империю Цзинь и тем самым обезопасил правый фланг предстоящего наступления»^[616].

* * *

Сокрушив и изгнав со своей территории остатки непримиримых врагов — мэргэдов и найманов, осуществив присоединение к Великому Монгольскому Улусу лесных народов, расширив территорию за счет бывших вассалов кара-киданей — уйгуров и харлугов, и подтвердив свой сюзеренитет над тангудами, Чингисхан был вынужден вернуться к укреплению позиций внутри созданного им Великого Монгольского Улуса.

Очевидно, что не все объединенные Чингисханом в единую державу племена и, главное, их вожди смирились с тем, что стали «потомственными вассалами» Чингисхана и его рода. Некоторые сородичи Чингисхана посчитали себя обделенными при раздаче уделов, званий и титулов. Так, недовольными остались даже некоторые члены рода самого Чингисхана, в частности его мать Огэлун и дядя Даридай-отчигин^[617].

Этим недовольством не преминула воспользоваться «новая оппозиция», которую возглавил шаман Тэв Тэнгэр. Последний, очевидно, был сильно раздосадован тем, что Чингисхан, установив должность государственного волхва — бэхи ноёна, назначил на этот пост не его, а старика Усуна из рода барин.

К тому времени «он (Тэв Тэнгэр) приобрел силу; и когда вокруг него собралось множество сторонников, он пожелал сам стать правителем»^[618]. За это зарвавшийся шаман был безжалостно уничтожен.

Обратившись к подданным по поводу казни шамана Тэв Тэнгэра, Чингисхан сказал:

ОБРАЩЕНИЕ ЧИНГИСХАНА К СВОИМ ПОДДАННЫМ ПО ПОВОДУ КАЗНИ ШАМАНА ТЭВ ТЭНГЭРА

«Когда [Тэв Тэнгэр] стал говорить лишнее, вмешиваться во все и повел себя спесиво и заносчиво^[619], когда он „на меньших моих братьев руку поднял, наветами раздор посеять вознамерился меж нами“^[620], тогда я понял, что он — „обманщик и фальшивый человек“»^[621].

«За прегрешения свои он у Небесного Владыки впал в немилость, а за преступные деянья — жизнью поплатился. И потому Всевышний Тэнгри унес с собою и дух его, и тело навсегда!»^[622]

Комментируя обращение Чингисхана к подданным, Б. Я. Владимирцов писал: «Словами же этими Чингис совершенно определенно указывал, что Всевышний Тэнгри покровительствовал и покровительствует ему, его роду и готов наказать всякого, кто вздумает подняться против монгольского хана или его родичей…»^[623]

Расправа с прославленным шаманом послужила наглядным уроком всем. «Тэв Тэнгэр был последним соперником, с которым Чингисхану пришлось столкнуться среди племен степи. Все, чем не мог управлять, он уничтожил. Нейтрализовал влияние своих родичей, истребил аристократические кланы и перебил соперников-ханов, смешал древние племена друг с другом и, наконец, позволил убить самого могучего шамана во всей степи… Приверженцы Чингисхана тоже по-своему поняли произошедшее: их хан не только обладал несравненной военной силой, но и силой духовной, большей, чем у самого сильного шамана…»^[624]

Если же Чингисхану впоследствии все же приходилось «обращаться к гадателям и ворожеям, он всегда удерживался в определенных границах, никогда не подчинялся их влиянию, раз видел, что указания гадателей и его собственное суеверие идут против здравого смысла, против планов и целей, сделавшихся для него самыми жизненными»^[625].

Именно таким образом строились его дальнейшие отношения не только с шаманами, но и с представителями других конфессий, с помощью которых ему было легче реализовать сформулированную для себя, а затем и завещанную сыновьям цель:

«Если хочешь подчинить себе множество людей, прежде всего стань властителем их душ; люди никуда не денутся, если ты покорил их души»^[626].

Однако понимая, что достичь этой цели будет не так просто, и памятуя о том, как под крыло Тэв Тэнгэра «стекались монголы девяти наречий», покидая свои тысячи, сотни или десятки, Чингисхан после расправы над шаманом-злоумышленником добавил в «Книгу Великой Ясы» ясу о строгом запрете подданным уходить из тысяч, сотен или десятков, к которым они приписаны, в другое место и о наказании за это.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ЗАПРЕТЕ ПОДДАННЫМ УХОДИТЬ ИЗ ТЫСЯЧ, СОТЕН ИЛИ ДЕСЯТКОВ, К КОТОРЫМ ОНИ ПРИПИСАНЫ, В ДРУГОЕ МЕСТО И НАКАЗАНИИ ЗА ЭТО

«Никто из тысяч, сотен или десятков, к которым он приписан, не смеет уходить в другое место или укрываться у других, и никто того человека не должен к себе допускать,

а если кто-либо поступит вопреки этому приказу, то того, кто перебежит, убьют всенародно, а того, кто его укрыл, ввергнут в оковы и накажут. Посему никто чужого к себе допускать не может.

К примеру, если будет царевич, то и наималейшего звания человека к себе не пустит и от нарушения ясы воздержится»^[627].

После того как Чингисхан покончил с Тэв Тэнгэром и его приспешниками, «пренебрегавшими обычаем (ёс. — А. М.) и законом (яса. — А. М.), соображениями разума и обстоятельства и по этой причине становившимися противниками управителей государства», он принял и добавил в «Книгу Великой Ясы» процитированный выше указ, согласно которому самовольные переходы от одного начальника (десятника, сотника) к другому были запрещены под угрозой смертной казни.

«С тех пор, — писал Г. В. Вернадский, — в особые книги стало заноситься распределение народа по тысячам и сотням, то есть между „тысячниками“ и „сотниками“ (и территория проживания и кочевий каждой „тысячи“. — А. М.). Это свидетельствовало о том, что империя Чингисхана основана была на всеобщем прикреплении населения к службе государству Каждый имел свое определенное место в войске или податном участке, и с этого места он не мог сойти»^[628].

* * *

Ранее, говоря о враждебном внешнем окружении тогдашних владений Чингисхана, мы не упомянули чжурчжэньскую империю Цзинь, у которой улус «Хамаг Монгол» с 1196 г. находился в вассальной зависимости. С тех пор Чингисхан «вносил дань (империи. — А. М.) Цзинь ежегодными подношениями в тысячу лан золота»^[629] и делал это, по-видимому, так справно, что приобрел «доверенность императора нючжей (чжурчжэней. — А. М.), который потом слишком долго смотрел сквозь пальцы на его честолюбивые замыслы… То, почему тины (чжурчжэни. — А. М.) допустили усиление Чингисхана, позволив ему покорить окрестные племена, подвластные Китаю (имеется в виду империя Цзинь. — А. М.), можно объяснить только недальновидностью тогдашнего правителя гинов (чжурчжэней. — А. М.), продажностью ряда его чиновников, которых Чингисхан, без сомнения, держал на жаловании, искусным сокрытием замыслов этого честолюбца, исправностью в выполнении условий подданства и наружным видом преданности и покорности к царствующей династии»^[630].

Поворотным моментом в истории взаимоотношений империи Цзинь и монголов стал 1206 г., когда «Чингисхан возводит род монгол на небывалую высоту ставит его во главе большого кочевого государства и… осуществляет его старые мечты, даже далеко превосходит их»^[631].

Однако Алтан-хан не пожелал расставаться со своими имперскими замашками в отношении своих прежних вассалов, как ни в чем не бывало, требовал уплаты ежегодной дани, «по-прежнему препятствовал экономическим отношениям, в частности торговле кочевых племен с Китаем, что приводило к крайнему дефициту товаров широкого потребления и продуктов питания, в которых нуждались кочевники»^[632]. В этих условиях освобождение от вассальной зависимости, установление равноправных отношений стало первоочередной задачей Чингисхана.

Однако, как считают исследователи-монголоведы, у Чингисхана были и другие причины «жаждать войны с государством Цзинь». Большинство ученых видят в нем «мстителя за обиды, нанесенные цзиньцами его предкам, его роду… К этому влечет Чингиса его чувство долга перед своим народом, его родовое сознание… И эти „идейные“ начала должны были особенно воодушевлять войска Чингисхана, которые сознавали, что идут не только грабить и разорять богатые области, но и мстить врагам их императора, старым губителям его славного рода…»^[633]

Одним словом, когда «жажда мести соединилась с жаждой крови, богатства и власти»^[634], Чингисхан «стал замышлять поход на Цзинь… захотел отомстить… определенно решил направить карательную экспедицию, однако не осмелился двинуться необдуманно»^[635].

Помимо действий административного, военного и дипломатического характера, осуществленных Чингисханом в 1208–1210 гг. и свидетельствовавших о целенаправленной подготовке к войне с державой чжурчжэней, в самый канун вторжения он уделил особое внимание мерам предосторожности в тылу, организации войска, получению информации о внутреннем положении в державе Алтан-хана, привлечению на свою сторону всех антицзиньских сил, прежде всего, родственных по происхождению и языку киданей.

Что касается мер предосторожности, то даже после объединения всех монголоязычных, в том числе лесных, племен в Великий Монгольский Улус и признания харлугами и уйгурами себя вассалами Чингисхана, прежде чем выступить войной на империю Цзинь, монгольский хан не преминул обезопасить свой тыл, для чего издал специальный указ.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ ОБЕСПЕЧЕНИИ БЕЗОПАСНОСТИ В ТЫЛУ

«Весною года Барана… Чингисхан… [опасаясь], как бы несколько из рассеянных [им] племен еще раз не объединились между собой и не восстали бы, прежде всего послал… в дозор две тысячи человек под начальством Тохучара из племени хонги-рад… для того, чтобы, когда он [сам] пойдет на страну Хитай (империю Цзинь. — А. М.), тому быть у него в тылу в целях безопасности…»^[636]

Согласно повелению Чингисхана, на северо-западных рубежах монгольской державы был оставлен небольшой отряд пограничной стражи. К этому вынуждала опасность, грозившая державе со стороны его злейшего врага — Хучулуга, который захватил власть в кара-киданьской империи и продолжал вынашивать реваншистские планы.

Другой указ Чингисхана, принятый накануне начала военных действий (1211 г.), касался организации и подготовки войска к походу на империю Цзинь:

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПОДГОТОВКЕ ВОЙСКА К ПОХОДУ НА ИМПЕРИЮ ЦЗИНЬ

«Все воеводы (десятники, сотники, тысяцкие. — А. М.) обязаны делать лично осмотр войску и вооружению до выступления в поход, предоставлять им все, с чем воин совершает поход, и осматривать все до иголки и нитки^[637], в день смотра воины предъявляют снаряжение, и если у них чего-то будет не хватать, то такому воину грозит наказание»^[638].

Поход на империю Цзинь был первой серьезной проверкой жизнеспособности принципов военного строительства, осуществлявшегося Чингисханом. Согласно «Книге Великой Ясы», Чингисхан «накануне военного похода против империи Цзинь объявил всеобщую мобилизацию мужчин от 15 до 60 лет, что могло составлять до 20 процентов от общего количества населения Великого Монгольского Улуса, которое во времена Чингисхана не превышало одного миллиона человек. Таким образом, в Китай могли отправиться 15 тумэнов монгольских воинов…»^[639]

Как отмечал китайский монголовед Сайшаал, «Получение исчерпывающей разведывательной информации о внутреннем положении Цзиньской империи Алтан-хана явилось одним из непременных условий успешной подготовки к вторжению на ее территорию. Будучи выдающимся организатором, Чингисхан успешно справился и с этой задачей.

Необходимая информация стекалась к нему по трем основным каналам. Во-первых, от племени онгудов, охранявших северо-западные рубежи державы Алтан-хана; во-вторых, от образованных и многоопытных купцов из Восточного Туркестана, которые подолгу пребывали в этих землях и многое видели своими глазами; в-третьих, от многочисленных перебежчиков, искавших спасение от гнета чжурчжэней и находивших прибежище в Монголии…

Кроме политической информации, Чингисхан получал сведения о хозяйственной жизни державы Алтан-хана: производстве продуктов и товаров, сборе налогов, заготовке припасов, а также конкретную информацию военного характера: о численности чжурчжэньских войск, их вооружении, месторасположении, о городах и крепостях, ведущих к ним дорогах.

Таким образом, Чингисхан сумел создать как внутренние, так и внешние благоприятные условия для нападения на своего заклятого врага, державу Алтан-хана»^[640].

* * *

В канун выступления на войну против империи Цзинь произошло событие, которое лишний раз подтвердило, какое большое значение Чингисхан придавал божественному вспоможению Небесного владыки: отнюдь не меньшее, чем превосходству военных сил.

Тогда Чингисхан «…один… поднялся на вершину холма (горы Бурхан халдун. — А. М.), развязал пояс и набросил его на шею, развязал завязки кафтана, встал на колени и сказал:

„О Господь извечный (Всевышний Вечный Тэнгри. — А. М.), ты знаешь и ведаешь, что ветром [раздувшим] смуту, был Алтан-хан и начало распре положил он. Он безвинно умертвил Охин бархага и Амбагай-хана, которых племена татар, захватив, отправили к нему, а те были старшими родичами отца моего и деда, я же домогаюсь их(цзиньцев. — А. М.) крови, лишь мстя [им]. Если ты считаешь, что мое мнение справедливо, ниспошли мне свыше в помощь силу и [божественное] вспоможение и повели, чтобы с высот ангелы и люди, пери и дивы стали моими помощниками и оказывали мне поддержку!“ С полнейшим смирением он вознес это моление…»^[641]

В связи с этим молением Всевышнему Вечному Тэнгри обращают на себя внимание несколько моментов.

Во-первых, это был первый «мистический опыт» личного общения Чингисхана с Верховным божеством монголов. До этого ничего подобного не было: о повелениях (тору. — А. М.) Всевышнего Тэнгри Чингисхан узнавал от, так сказать, настоятелей: Хорчи, Тэв Тэнгэра, бэхи ноёна Усуна.

Во-вторых, свидетельства древних источников о «мистическом опыте» общения Чингисхана с Верховным божеством монголов перед походом против империи Цзинь дали основание современным исследователям сделать важные выводы, касающиеся дальнейшей эволюции мировоззрения Чингисхана: в первое десятилетие существования Великого Монгольского Улуса постулаты древних верований кочевников, тэнгрианства, при непосредственном участии самого Чингисхана получили дальнейшее развитие, были в значительной степени переосмыслены.

«Прежде, во времена империй Хуину и Тюрков (и впоследствии, вплоть до объединения Чингисханом всех монголоязычных племен. — А. М.), тэнгрианство обусловливало создание культа власти Хана только над определенным кочевым народом. Иначе говоря, представление о Всевышнем Тэнгри не распространялось на весь мир, а ограничивалось лишь определенным государством. Поэтому и власть Хана, уповавшего на силу Всевышнего Тэнгри, не могла распространиться за пределы данного государства.

Но затем Чингисхану пришло на ум, что Всевышний Тэнгри является сверхъестественной Высшей силой, которая решает судьбы всего мира и на которую он может опираться, осуществляя праведные действия и верша справедливый суд за пределами Великого Монгольского Улуса. Именно поэтому он обратился к Небесному владыке, когда вознамерился пойти в поход на империю Цзинь, дабы „отмщением отомстить“ цзиньцам за безвинно умертвленных сородичей и наказать их императора за непризнание своей суверенной власти, которую даровал ему Всевышний Тэнгри.

По мнению Чингисхана, „люди, которые не следуют воле Всевышнего Тэнгри, являются мятежниками, восставшими не только против Великого монгольского хана, но и против Всевышнего Тэнгри. И поэтому монголы имеют законное право, которым они наделены Небесным владыкой, их наказать и подчинить ханской власти“»^[642].

И наконец, в-третьих, Чингисхан не только сам уверовал в то, что «его личная судьба, точно так же, как и судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри — А. М.)»^[643], но и захотел убедить в этом всех своих подданных и повести их за собой как за непосредственным исполнителем воли Всевышнего Тэнгри.

И своим непосредственным общением с Верховным божеством монголов перед походом против империи Цзинь Чингисхан стремился воодушевить своих подданных, укрепить в них веру в правоту совершаемых ими деяний, «в силу и (божественное) вспоможение» Небесного владыки, который «поведет его войска мстить за оскорбления и обиды его родичей (и его самого. — А. М.), которые являются оскорблениями Неба (Всевышнего Тэнгри. — А. М.)».

* * *

Эта война монголов против империи Цзинь началась весной 1211 г., продолжалась 24 года и закончилась во время правления Угэдэй-хана в 1234 г. В нашем повествовании главное внимание будет уделено ее первому этапу, когда Чингисхан лично руководил боевыми действиями монгольской армии.

Благодаря тщательно продуманному и организованному Чингисханом порядку движения боевых колонн монгольской армии удалось до поры до времени сохранить в тайне приближение монгольских войск к границам империи Цзинь^[644]. Когда же информация о приближении монгольской армии была доведена до чжурчжэньского императора и он убедился в ее правдивости, стремясь избежать любых «пограничных несогласий», грозивших перерасти в серьезные военные противостояния, чжурч-жэньский Алтан-хан прежде всего попытался замириться с Чингисханом. Но после отказа последнего от примирения чжурчжэньскому Алтан-хану ничего не оставалось делать, как мобилизовать все силы на отражение нападения монголов и уповать на свою эшелонированную оборонительную систему.

Следует отметить, что к оборонительным действиям чжурчжэньская армия была неплохо готова. На северо-западных рубежах империи Цзинь, на границе с монгольскими племенами для обороны от нападений последних в 1138–1198 гг. цзиньцами была выстроена первая пограничная линия (эшелон) имперской военнооборонительной системы^[645].

Заметим, что речь здесь идет об участке Великой Китайской стены, — так называемой внешней или Новой стене^[646]. Внутренней же Великой стеной, речь о которой пойдет ниже, называют второй эшелон оборонительной системы, которая непосредственно «заслоняла собою Пекин, охраняемый ею от вторжения варваров»^[647].

Сформированные чжурчжэньским правительством из давно служивших солдат отряды вечных военных поселений, а также пограничные нечжурчжэньские племена, размещенные на заставах и в крепостях, прикрывавших проходы во Внешней стене, по мнению цзиньского Алтан-хана, должны были преградить путь армии Чингисхана, преодолевшей пустыню Гоби: задержать прорыв крупных монгольских отрядов до подхода основных чжурчжэньских сил и препятствовать просачиванию мелких отрядов противника.

Цзиньцы, ничтоже сумняшеся, возлагали особую надежду в защите своих границ на племя онгудов, многие годы несших пограничную службу на северо-западных рубежах империи Цзинь. Им оказалось невдомек, что у вождя онгудов Алахуши дигитхури «были склонность ирасположение к Чингисхану»^[648]. Еще в 1204 г. он не только тайно сообщил Чингисхану о том, что не поддался на уговоры найманского Таян-хана напасть на улус «Хамаг Монгол» с тыла, но и фактически изъявил монгольскому хану свою покорность.

Правда, монгольский военный историк X. Шагдар относит это событие к 1210 г., когда Алахуши дигитхури «стакнулся с Чингисханом и сдал ему укрепленный проход в стене… Вследствие этого Чингисхан чрезвычайно расположился к нему и приказал отдать ему в жены дочь»^[649]. Так «дочь владыки (Чингисхана. — А. М.), Алаха бэхи, была пожалована в замужество онгудам»^[650].

Из наставления, данного Чингисханом дочери Алаха бэхи, явствует, что отец в преддверии похода на империю Цзинь возлагал на нее большие надежды как в решении общемонгольских задач расширения империи, так и в укреплении ее собственных позиций среди онгудского населения в качестве единоличного правителя.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПОЖАЛОВАНИИ ЕГО ДОЧЕРИ АЛАХА БЭХИ В ЗАМУЖЕСТВО ОНГУДАМ И ДАННЫЕ ЕЙ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ НАСТАВЛЕНИЯ

Чингисхан пожаловал дочь свою Алаха бэхи в замужество онгудам^[651]и дал ей такие наставления:

Поскольку подобные «политические браки» Чингисхан практиковал в отношениях с владетелями подчинившихся ему племен и народов, это лишний раз свидетельствовало о том, что онгуды к тому времени (1211 г.) подчинились Чингисхану, а их предводитель Алахуши дигитхури уже не считал Алтан-хана своим сюзереном^[653].

Однако для чжурчжэньского Алтан-хана и его генералов это было отнюдь не очевидно. Правда, только до тех пор, пока главные силы монгольского войска (левое крыло), пройдя пустыню Гоби, не вступили на земли онгудов. Беспрепятственно преодолев пограничную или внешнюю линию чжурчжэньской оборонительной системы, монголы вторглись на территорию империи Цзинь.

Разрабатывая план военного вторжения на территорию державы Алтан-хана, Чингисхан придавал большое значение привлечению на свою сторону не только онгудов, но и всех антицзиньских сил, в частности киданей, которые, по свидетельству Рашида ад-Дина, «были родственны монгольским кочевникам. Их язык, внешний облик и обычаи схожи между собой…» А когда после выступления весной 1211 г. монгольских войск в поход Чингисхан во всеуслышание объявил, что одной из целей этой войны является «освобождение от ига чжурчжэней братского киданьского народа», это буквально «взорвало империю Алтан-хана изнутри»^[654].

Призывом к полководцам армии Алтан-хана (не только киданям, но и китайцам и даже чжурчжэням. — А. М.) массово переходить на сторону монголов стало оглашение первого из цитируемых ниже указов Чингисхана^[655].

УКАЗЫ ЧИНГИСХАНА О МЕРАХ НАКАЗАНИЯ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЯ И ПРОСТУПКИ ВОИНОВ АРМИИ АЛТАН-ХАНА

«Чингисхан повелел покончить с произволом военных и впредь применять высшую меру наказания только в случае совершения противником тяжких преступлений, в других же случаях в зависимости от серьезности проступка — различные виды телесных наказаний»^[656].

В числе первых, кто перешел на сторону Чингисхана, был военачальник чжурчжэньской армии, киданец по происхождению Шимо Мингань (Шимо Мянган), который «передался монголам и объявил им о подлинном состоянии нючженьской армии»^[657]. Это, несомненно, могло способствовать успешным действиям монгольского воинства в сражении при Унэгэн даваа^[658].

В результате шестимесячной военной кампании 1211 г. монголы взяли под контроль почти всю территорию между внешней и внутренней Великой Китайской стеной. По мнению современников тех событий, сдача монголам Западной столицы Датун, разгром в районе перевала Унэгэн даваа 400 000-й кадровой чжурчжэнь-ской армии, позорное бегство ее военачальников впоследствии предопределили бесславный конец чжурчжэньской империи.

Некомпетентность чжурчжэньского императора в армейской кадровой политике, а также в выборе тактики оборонительных действий^[659], неадекватность наказания за проявленную чжурчжэньским командованием нерасторопность и трусость — все это привело к тому, что «офицеры и солдаты… начали выходить из подчиненности», а то и просто переходить на сторону монголов.

В числе первых китайских военачальников из цзиньской армии, перешедших на сторону монголов в 1212 г., был Гуо Бао Иуйя. По настоянию Мухали Чингисхан дал этому китайскому военачальнику аудиенцию, на которой спросил у последнего, как принудить китайцев к повиновению. Среди действий, которые Гуо Бао Иуйя посоветовал Чингисхану предпринять, были не только меры силового воздействия на население Северного Китая. По его мнению, новая монгольская власть должна быть подкреплена силой новых законов.

Чингисхан согласился с китайским военачальником, и вскоре (1212 г.) были обнародованы новые указы Чингисхана.

УКАЗЫ О ПРАВИЛАХ МОБИЛИЗАЦИИ В МОНГОЛЬСКУЮ АРМИЮ И ПОРЯДКЕ НАЛОГООБЛОЖЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ СЕВЕРНОГО КИТАЯ

«В целях мобилизации в монгольскую армию местного населения был установлен призывной возраст: от 15 до 60 лет; если в семье, имевшей 4 акра обрабатываемой земли, было трое молодых мужчин, один из них мобилизовывался в армию.

Также законодательно устанавливались размеры копчура (оброка) с разных категорий граждан (в зависимости от национальной и социальной принадлежности)»^[660].

По мнению китайского исследователя Г. Намжила, все эти указы, вероятно, дополнили содержание «Книги Великой Ясы» Чингисхана^[661]. В дальнейшем же, как считает российский исследователь Р. П. Храпачевский, Чингисхан и его преемники пришли к пониманию того, что важнейшую роль в принуждении китайцев к повиновению играет «заимствование китайского опыта управления (в том числе в области налогообложения. — А. М.) вместе с заимствованием самих китайских чиновников, перешедших на службу к монгольским правителям…»^[662]

Судя по древним источникам, помимо китайцев, Чингисхан стремился привлечь в качестве советников представителей киданьской аристократии, служивших чжурчжэньскому императору, для чего постоянно «…справлялся о близких родственниках дома Ляо (служивших в императорской администрации. — А. М.)». Одним из них был киданьский полководец (тысяцкий армии Алтан-хана. — А. М.) Елюй Люгэ.

В первый весенний месяц 1212 г. в Лунане состоялось представительное собрание киданей, на котором Елуй Люгэ, объединившись с Елюй Ахаем, провозгласил себя главнокомандующим киданьского воинства^[663], после чего к Чингисхану был отправлен посол с известием о присоединении киданьских войск к монголам.

Возмущение киданей против цзиньцев в Ляодуне и их переход на сторону монголов явилось серьезным ударом по позициям империи Цзинь в этом районе (северо-восток Китая). Таким образом, курс Чингисхана на усиление внутренних противоречий в империи Алтан-хана и, в частности, между чжурчжэнями и подвластными им киданями дал свои результаты. При непосредственном участии монгольских войск были сделаны важные шаги по возрождению киданьского государства, сразу признавшего сюзеренитет Великого Монгольского Улуса…

Антагонизм между чжурчжэнями и их подданными (китайцами) и бывшими союзниками (тангудами, южными сунами, корейцами) обострялся. Это выразилось во вспыхнувшем в Шаньдуне в 1212 г. античжурчжэньском восстании «поклонников красного огня», в переходе на сторону монголов четырех тумэнов китайских войск, во вторжении в 1213 г. на чжурчжэньскую территорию тангудских войск. Попытки Алтан-хана привлечь на свою сторону корейцев, помешать установлению союзнических отношений между монголами и южными сунами оказались безрезультатны.

Поручив Тулую продолжить военные действия на главном направлении (наступление на Срединную столицу империи Цзинь, город Чжунду), сам Чингисхан отправился к Западной столице чжурчжэней. Осенью 1212 г. город Датун «был окружен; при повторном штурме Западной столицы в императора попала шальная стрела, поэтому осаду сняли»^[664].

Когда же Чингисхан узнал, что в Срединной столице империи Цзинь не на жизнь, а на смерть разгорелась борьба за императорский престол^[665], он немедленно возобновил боевые действия своей армии: в августе 1213 г. его войска снова двинулись в направлении города Чжунду.

Если в отношении вражеских воинов и мирного населения, не оказавших сопротивления и не совершивших преступлений против монгольских войск, монголы были снисходительны, то тех

«кто при приближении противника не подчиняется приказу [о капитуляции], непременно казнят, пусть даже [он] оказывается знатным»^[666].

Проанализировав опыт боевых действий монгольской армии в походах против тангудов, Чингисхан также повелел использовать в монгольской армии такой тактический прием, кхкхашар (осадную толпу. — А. М.):

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРАВИЛАХ ШТУРМА НЕПРИЯТЕЛЬСКИХ ГОРОДОВ

«Всякий раз при наступлении (монголов. — А. М.) на большие города [они] сперва нападают на маленькие города, захватывают [в плен] население, угоняют [его] и используют [на осадных работах].

Тогда [они] отдают приказ о том, чтобы каждый конный воин непременно захватил десять человек. Когда людей [захвачено] достаточно, то каждый человек обязан [набрать] сколько-то травы или дров, земли или камней.

[Татары] гонят [их] день и ночь; если [люди] отстают, то их убивают. Когда [люди] пригнаны, [они] заваливают крепостные рвы [вокруг городских стен тем, что они принесли], и немедленно заравнивают [рвы]; [некоторых] используют для обслуживания [колесниц, напоминающих] гусей, куполов (специальных щитов. — А. М.) для штурма, катапультных установок и других [работ]»^[667].

Как явствует из древних источников, «со временем и с накоплением опыта последовательность действий при осаде у монголов становится стереотипной»^[668]. Именно эта последовательность в виде обязательных правил, по всей видимости, и была закреплена в процитированной выше ясе Чингисхана, пополнившей число его указов военно-правового характера в «Книге Великой Ясы».

* * *

«Осада Бейджина (Чжунду. — А. М.) длилась почти год, до весны 1214 г. Это было трудным временем для монголов, у которых, как рассказывали, разразилась какая-то эпидемия, у них закончились припасы…

К весне положение защитников было еще хуже»^[669].

Алтан-хан и его окружение оказались вынуждены расписаться в полной небоеспособности своего не столь уж малочисленного войска, поэтому было принято предложение «эмира в сане везира по имени Онгин чин-сан (Вангин чинсан. — А. М.), который сказал: „Теперь благо будет в том, чтобы мы послали посла [к Чингисхану] с тем, что мы подчиняемся [ему], и [монголы] во всяком случае [после сего]уйдут из страны, а тогда мы устроим другой совет!“

Алтан-хан одобрил эту речь и отправил посла к Чингисхану…»^[670]

Узнав о намерении чжурчжэньского Алтан-хана «выказать монголам свою покорность», Чингисхан со товарищи держали совет: «Все полководцы просили [Чингисхана] воспользоваться победами и сокрушить Янь(цзин) (Срединная столица Чжунду. — А. М.), но император не последовал [просьбам], только лишь отправил посла к цзиньскому владетелю (Алтан-хану. — А. М.) с указом об условиях объявления перемирия с империей Цзинь:

„Твои округа и уезды в Шаньдуне и Хэбэе полностью принадлежат мне, а ты защищаешь один лишь Яньцзин.

Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) уже сделало тебя слабым, а я подвину тебя к краю пропасти, и что Небо скажет мне?

Я теперь возвращаю войска, [и если] ты не сможешь одарить командующих [монгольской армии] для усмирения [войны], то разве не разозлятся все мои полководцы?“»^[671]

Следует отметить, что данное ультимативное послание Чингисхана чжурчжэньскому Алтан-хану, содержавшее требование значительных военных трофеев в случае объяления перемирия, явилось первым реальным выражением упомянутых выше новых представлений Великого монгольского хана о Всевышнем Тэнгри как о сверхъестественной Высшей силе, которая решает судьбы всего мира и является источником силы и харизмы своего посланца и исполнителя его воли — Чингисхана.

Успехи, достигнутые монгольской армией за прошедшие после начала похода три года, убеждали Чингисхана в правильности его новых представлений о Всевышнем Тэнгри. И хотя они по-прежнему «опирались на шаманистские верования монголов (тэнгрианство. — А. М.), в большей степени они уже являлись не религиозным учением, а элементарной политической идеологией…»^[672], которая через несколько лет была провозглашена Чингисханом на Великом хуралтае 1218 г.

Что же касается «причин проявленного в данном случае миролюбия Чингисхана, то ими были не только новый, страшный враг — моровая язва, которая стала косить ряды его армии, а также то, что от неимоверных трудов обессилел конский состав… Чингисханом было получено сведение, что непримиримый враг его (найманский. — А. М.) Хучулуг-хан завладел Кара-Киданьской империей (в Восточном Туркестане. — А. М.), в которой он нашел приют после своего бегства в 1208 г. В этом обстоятельстве Чингисхан с полным основанием усмотрел угрозу для безопасности своей империи со стороны ее юго-западной границы»^[673].

Тем временем чжурчжэни, осознав то, что они впали в немилость у Небесного Владыки, не решились «атаковать ослабевшую монгольскую армию, стоявшую лагерем под Енкином (Чжунду. — А. М.). Император предложил Чингисхану перемирие на условии уплаты ему богатого выкупа и отдачи ему в жены принцессы императорского дома (Чичуо, дочери прежнего цзиньского императора Вэй-шао-вана. — А. М.). На это последовало согласие (Чингисхана. — А. М.)…»^[674]

Однако вскоре (весна 1214 г.) чжурчжэньский император грубо нарушил условия перемирия^[675], и Чингисхан был вынужден возобновить наступление монгольских войск на Чжунду вместе с частями киданьских войск.

26 июня 1215 г. город Чжунду был взят. «В это время Чингисхан был в местности Хуань-чжоу. Он послал Хутуг-ноёна (Великого судью Шигихутуга. — А. М.), Унгур буурчи и Архай хасара, всех трех, привезти казну и добро Алтан-хана, бывшее в городе Чжунду.

Когда Алтан-хан уходил из этого города, он оставил при государственном имуществе и казне в качестве доверенных и наместников (своих) двух эмиров по имени Хада лиу-(шиу) и Гои…Они оба и прочие эмиры [Алтан-хана] преподнесли вышеупомянутым эмирам [Чингисхана] подарки из тканых золотом одежд и редкостей. Унгур буурч и Архай хасар приняли [подарки], а Шигихутуг-ноён отказался [от них].

Затем вышеупомянутые эмиры раскрыли все казнохранилища и привезли с собою [к Чингисхану] эмира, [одного]из казначеев Алтан-хана, по имени Хада, и представили [ему].

Чингисхан спросил у Шигихутуг-ноёна: „Дал ли тебе что-нибудь Хада или нет?“

Тот ответил: „Давал, но я не взял!“

[Чингисхан] соизволил спросить: „Почему?“

Тот ответил: „Я подумал про себя: когда мы [еще] не взяли города, всему, начиная от веревки и кончая небольшим платком, господином был Алтан-хан. Теперь, когда мы захватили город, все принадлежит Чингисхану. Как же отдают тайно и воровски кому-то его добро? Вот почему я ничего не взял!“»^[676]

«И покорил тогда Чингисхан покором лютым Унгура и Архай хасара, а Шигихутугу, милость свою явив, соизволил сказать свое повеление».

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О ТОМ, КАК СЛЕДУЕТ БЛЮСТИ ЗАКОН ВЕЛИКИЙ

«Чингисхан своим повелением покором лютым покорал Унгура и Архай хасара, прельстившихся дарами наместника Алтан-хана, а Шигихутуга, который его подношения не принял и пристыдил за то, что растачает он воровски богатства, отныне принадлежащие Владыке Чингисхану, хан соизволил щедро наградить и удостоил слов хвалебных:

„Ты, ставший веждами моими, окрест взирающими ясным днем, и слухом, внемлющим во тьме ночной, воистину блюдешь закон Великий!“» ^[677]

Очевидно, что здесь Чингисхан говорит о «тору», «Великом законе» Всевышнего Тэнгри, по убеждению Чингисхана закрепившем за ним и его «золотым родом» единоличное право собственности «над всем и вся» не только в «улусе войлочностенном», но и на всех завоеванных территориях империи Цзинь.

Именно это засвидетельствовал итальянский христианский миссионер Плано Карпини, писавший о том, что Великий хан Великого Монгольского Улуса в соответствии с имперским законодательством не только обладал абсолютной полнотой власти, но и являлся верховным собственником всех земель и полным распорядителем жизни своих подданных:

«Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране (местности. — А. М.), если где император (Великий хан. — А. М.) не укажет ему… И следует также знать, что все настолько находится в руке императора, что никто не смеет сказать: „Это — мое или его“, но все принадлежит императору, то есть имущество, вьючный скот и люди…»^[678]

Следует подчеркнуть, что результаты боевых рейдов монгольских войск по всем направлениям были впечатляющими: «…той осенью (1215 г. — А. М.) было взято в итоге городов — 862…»^[679] К началу 1216 г. практически вся территория империи Цзинь к югу от Срединной столицы, города Чжунду, и вплоть до северного берега реки Хуанхэ, а также провинция Ляоси полностью и Ляодун частично были подчинены Великому Монгольскому Улусу, то есть принадлежали Великому хану Чингису и его «золотому роду».

Чингисхан понимал, что, хотя достигнута главная цель кампании — захвачен город Чжунду и обескровлен противник, войска цзиньского Алтан-хана, до окончательной победы еще далеко: «Алтан-хан был стойким врагом, а [его] эмиры и народ, колеблясь, склонялись то к одной стороне, то к другой, и, так как большинство владений и областей (империи Цзинь. — А. М.) опустели, любой эмир, подобно [тому, как это было] в эпоху царей уделов, делался независимым государем и владетелем какого-нибудь владения»^[680].

Продолжить боевые действия в Северном Китае, подчинить себе всех новоявленных «царей уделов» Чингисхан поручил своему верному сподвижнику и прославленному военачальнику Мухали.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПРОИЗВЕДЕНИИ МУХАЛИ В ВИЗИРИ (ГУЙ ВАН. — А. М.) И ПРОДОЛЖЕНИИ ПОКОРЕНИЯ ИМПЕРИИ ЦЗИНЬ

«…Осенью, в восьмой месяц (1217 г. — А. М.), Мухури (Мухали), будучи произведен в визири (гуй ван. — А. М.), был послан с монгольскими и китайскими войсками на юг (в державу Алтан-хана. — А. М.) ^[681].

Чингисхан дал ему в подчинение тумэн войска [состоявшего] из племени онгуд, одну тысячу сборную, четыре тысячи из племени уруд, две тысячи из племени ихирэс… одну тысячу мангудов… три тысячи из племени хунгирад… две тысячи жалаиров, и кроме [этих] монголов, еще [часть] войск Кара-Хитая (киданей. — А. М.) и Джурджэ (чжурчжэней)… приказал ему, чтобы он охранял то, что было покорено в пределах областей хитайских и чжурчжэньских (империи Цзинь. — А. М.); и, по возможности, покорял то, что еще не было покорено»^[682].

Этим указом Чингисхана Мухали был «пожалован (наследственный. — А. М.) титул державного гуй вана…». «Причиной этого, — пишет Рашид ад-Дин в „Сборнике летописей“, — было то, что перед тем он его уже посылал на границу области Джурджэ (империя Цзинь. — А. М.). Тогда джурджэнские же племена прозвали его „тойон“, что значит „государь одной области“. Когда (Чингисхан) снова его послал в те пределы, он сказал, что это прозвище — счастливое предзнаменование, и вследствие этого присвоил (его) ему…»^[683]

Сам же Чингисхан «после того, как в течение этих трех-четырех упомянутых лет завоевал и покорил вышеперечисленные города и крепости, принадлежащие к владениям Хитая (империи Цзинь. — А. М.), вернулся обратно из той страны победителем… счастливый и достигший желаемого, он соизволил расположиться в своих ордах (в верховной ставке на реке Керулен. — А. М.)»^[684].

* * *

По возвращении из похода в Северный Китай Чингисхану предстояло ликвидировать серьезную угрозу западным рубежам Великого Монгольского Улуса, которая возникла в результате захвата власти в 1211 г. в государстве кара-киданей Хучулугом — сыном последнего найманского правителя Таян-хана.

Хучулуг, ставший после смерти прежнего кара-киданьского гурхана Журуху единоличным правителем этой державы, не только вынашивал планы вернуть бывшие найманские земли, но и стремился привлечь под свои знамена остатки недобитых Чингисханом мэргэдов, а также недовольных своим вассальным положением лесных народов, в том числе хорь тумэдов^[685], киргизов, дабы единым фронтом выступить против Великого Монгольского Улуса.

Чингисхан намеревался покончить с недобитыми врагами еще в 1214 г., для чего и пошел на мировую с Алтай — ханом. Однако вероломство чжурчжэней задержало его возвращение в Монголию на целый год. К решительным действиям на западных рубежах своего Улуса он смог приступить лишь весной 1216 г., вернувшись с основными силами своей армии в Монголию, когда принял указ о возмездии, которое должно найти недобитых врагов и расхрабрившихся вассалов:

«Чингисхан соизволил послать Борохула для выступления на войну против хори тумэдов, племени воинственного и мятежного…^[686], а после его убийства хори тумэдами Чингисхан повелел дурбэдейскому Дурбэю, прозванному догшин, что значит „грозный“: „Всевышнему Тэнгри помолясь, во строгости и страхе ратаев держа, врагов хори тумэдов завоюй!“^[687]

„Богатырь Субэдэй, друг сердечный мой! Отсылаю тебя в день намеченный, чтоб перевалы ты одолел, реки широкие переплыл, мэргэдов мстительных разгромил…

Пожалуй, не стоит везти вам их в ставку мою, что делать вам с ними — решите вы в дальнем краю…

При служении мне безгреховном будешь взыскан ты Тэнгри Верховным“»^[688].

«А Зэва Чингисхан отослал вдогонку за найманским Хучулуг-ханом»^[689].

Поход Борохула стал первым этапом умиротворения восставших хорь тумэдов. После его гибели Дурбэй Догшин завершил начатое. Примечательно, что Рашид ад-Дин засвидетельствовал, как Чингисхан, верный своему же указу, оказывал помощь семье погибшего соратника: «Когда Чингисхан…вспомнил его (Борохула. — А. М.) заслуги, [то] весьма огорчился его смертью; он сжалился над его детьми и соизволил сказать: „Я для оставшихся после него подобен печени и нутру, они не должны горевать, ибо я буду их беречь хорошо!“

В дальнейшем он содержал его детей в почете и уважении, оказывал им различного рода пожалования и постоянно заботился о них»^[690].

Что касается недобитых мэргэдов, то «когда Чингисхан, покончив вышеупомянутым образом с завоеванием областей Хитая, вернулся назад, он… [тотчас] озаботился принять против них меры: послал Субэдэй-батора вместе с войском на войну против Худу и его племянников по брату. Он приказал сделать для войска множество повозок и скрепить их железными гвоздями, чтобы они быстро не поломались среди камней»^[691]. Судя по персидским и китайским источникам, Субэдэй был отправлен Чингисханом вслед за остатками племени мэргэдов в 1216 г., а в следующем расправился с ними.

А вот одному из лучших монгольских военачальников Зэву предстояло покончить с главным зачинщиком этой смуты, Хучулугом. За те несколько лет (1213–1218 гг.), которые Хучулуг пробыл в сане гурхана, он показал себя никчемным политиком, который привел некогда могущественную державу кара-киданей к полному краху.

О деяниях этого тирана, который «раскрыл над подданными длань насилия и вымогательства и положил начало бессмысленному притеснению и гнету [их]», повествует Рашид ад-Дин: «В начале этих событий он сосватал девушку (дочь гурхана Журуху — А. М.), которая принудила его принять язычество (буддизм. — А. М.)… Ежегодно он посылал войска в мусульманские области той стороны^[692] травить и сжигать зерновой хлеб… Многобожники (здесь — буддисты. — А. М.) делали все, что хотели, и ни одно живое существо не было в состоянии сопротивляться [им]…

Люди воздели руки в молитве, [и] внезапно стрела молитвы угнетенных попала в мишень [ее] принятия, и изгнание этого тирана-язычника (буддиста. — А. М.) (в 1218 г. — А. М.) осуществилось рукою войска государя, завоевателя вселенной, Чингисхана»^[693].

«Все отряды монголов, прибывающие один за другим, искали только Хучулуга, и было разрешено чтение такбира и азана, и глашатай провозгласил в городе, что каждый волен исповедовать свою религию и следовать своей вере… (выделено мной. — А. М.).

И монгольская армия отправилась вдогонку за Хучулугом… Несколько бадахшанских охотников охотились в горах неподалеку и заметили Кучлука и его людей…И тогда эти охотники окружили Хучулуга и его сторонников, взяли его в плен и передали монголам, которые отрезали ему голову и увезли ее с собой.

Жители Бадахшана получили бесчисленное множество денег и драгоценностей и вернулись домой»^[694].

Горький опыт Хучулуга и политически верное, своевременное заявление монгольского военачальника Зэва о том, «что каждый волен исповедовать свою религию и следовать своей вере», очевидно, именно тогда навели Чингисхана на чрезвычайно важную мысль, что в многоконфессиональном государстве, в которое превращался Великий Монгольский Улус, веротерпимость является одним из обязательных условий существования и процветания. Поэтому впоследствии, как свидетельствуют наши источники, «Чингисхан… уклонялся от предпочтения одной религии другой и от превозношения одних над другими. Наоборот, ученых и отшельников (религиозных деятелей. — А. М.) всех толков он почитал, любил и чтил, считая их посредниками перед Господом Богом (Всевышним Тэнгри. — А. М.), и как на мусульман взирал он с почтеньем, так христиан и идолопоклонников (буддистов. — А. М.) миловал»^[695].

Вскоре (очевидно, на Великом хуралтае 1218 г., о котором будет рассказано отдельно) веротерпимость была законодательно закреплена в «Книге Великой Ясы» Чингисхана.

* * *

Своевременные, решительные действия воинов Чингисхана сорвали коварные замыслы Хучулуга и его приспешников выступить единым фронтом против Великого Монгольского Улуса. Возвратясь к своим семьям, монгольские воины занялись обычной для монголов той эпохи хозяйственной деятельностью: выращивали скот, в некоторых районах страны практиковали земледелие, повсеместно — индивидуальную и облавную охоту, ремесла для гражданских и военных нужд.

В связи с этим Чингисхан выпустил ряд указов, установивших равные обязанности, по справедливости возложенные на всех подданных Великого Монгольского Улуса.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О РАВНЫХ ОБЯЗАННОСТЯХ, ПО СПРАВЕДЛИВОСТИ ВОЗЛОЖЕННЫХ НА ВСЕХ ПОДДАННЫХ ВЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

«Чтобы изгнать праздность из своих владений, он [Чингисхан] повелел всем своим подданным работать на общество так или иначе. Те, кто не шел на войну, должны были в известное время года работать определенное количество дней на общественных постройках или делать иную работу для государства, а один день каждую неделю работать на хана»^[696].

«Для равенства: каждый человек трудится, как другой; разницы не делают и на богатства и поддержку не смотрят»^[697].

Его указами исключались какие бы то ни было привилегии в зависимости от происхождения, материального состояния, вероисповедания, пола, если на то не имелось установленных законом оснований. Специальные ясы, связанные с происхождением и вероисповеданием субъектов правоотношений, будут рассмотрены и прокомментированы ниже. Что же касается двух других признаков (материального состояния и пола), то о них речь идет в цитируемых нами далее фрагментах.

Среди соратников Чингисхана были как люди зажиточные, так и выходцы из низших слоев народа. Но никто из них не пользовался привилегиями, не имея на то установленных законом оснований.

Ранее Чингисхан, характеризуя свои союзнические отношения с предводителями различных племен, неоднократно использовал образное выражение «быть двумя оглоблями одной телеги». В цитируемом далее указе он, опираясь на этот принцип, конкретизировал обоюдную ответственность супругов в новой общественно-политической обстановке. С тех пор, как только муж отправлялся в боевой поход, его жена должна была не только поддерживать порядок в доме, но и исполнять всю систему тягот, наложенных на их семью^[698].

ЯСА ЧИНГИСХАНА ОБ ОБЯЗАННОСТИ ЖЕН ПО ВЫПЛАТЕ НАЛОГОВ И ВЫПОЛНЕНИЮ ПОВИННОСТЕЙ В ПЕРИОД ОТСУТСТВИЯ ИХ МУЖЕЙ, ОТПРАВИВШИХСЯ В ВОЕННЫЙ ПОХОД

«Что до женщин их и людей, оставшихся при грузах (в обозе. — А. М.) или дома, то поставки (взносы), что производились, пока сам человек (мужчина. — А. М.) был дома, остаются в силе до того, что если случайно повинностью того одного человека будет его личная помочь (в значении барщины), а мужчины не окажется, то женщина [того двора] выйдет лично и выполнит дело»^[699].

Появление яс Чингисхана о равных обязанностях, по справедливости возложенных на всех подданных Великого Монгольского Улуса, Г. В. Вернадский связывал с тем, что «империя Чингисхана основана была на всеобщем прикреплении населения к службе государству… Прикрепление к службе соединяется с другим началом — равенства в несении служебных тягот. Строгая дисциплина утверждается во всех отраслях службы, но от каждого требуется равное напряжение и не позволяется ни на кого возлагать чрезмерных тягостей»^[700].

Как справедливо отмечал Г. В. Вернадский, говоря об организации в Великом Монгольском Улусе финансовоподатной системы, «задачи финансового управления в первоначальном монгольском государстве не могли быть особенно сложными. Начальники и воины должны были сами озаботиться относительно коней, фуража и некоторого количества съестных припасов для похода. Во время похода монгольское войско продовольствовалось за счет врага и военной добычи. Однако по мере расширения монгольской империи содержание и ханского двора, и административных учреждений потребовало установления Чингисханом более постоянной системы обложения^[701], законодательно закрепленной в „Книге Великой Ясы“:

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВОИНОВ-АРАТОВ 3 МИРНОЕ ВРЕМЯ И „СИСТЕМЕ ТЯГОТ“ ПОДДАННЫХ ЗЕЛИКОГО МОНГОЛЬСКОГО УЛУСА

„Весь народ монгольский да содержит хана из ежегодных достатков своих [уделяя ему] коней, баранов, молока, также от шерстяных изделий“^[702]’^[703].

„Войско наподобие крестьян, что несут разные [повинности] поставок и не высказывают докуки при выполнении того, что приказано… в дни покоя и досуга ведет себя, как баранье стадо, приносящее молоко, шерсть и многую пользу; а среди трудов и несчастий свободно от разделения и супротивности душ“»^[704].

Налог «на пособленье» Ван-хану, введенный Чингисханом в 1198 г., заложил основы формирования «системы тягот», то есть системы налогообложения, принципы которой впоследствии были определены соответствующими указами Чингисхана, вошедшими в первую редакцию «Книги Великой Ясы».

Характеризуя воинский контингент армии Чингисхана в период боевых походов и в мирное время, А.-М. Джувейни использует, так сказать, «обратное сравнение»’, в первом случае он говорит о «крестьянах в образе войска», а во втором (в комментируемой нами статье, установившей род деятельности недавних воинов в мирное время) называет этот контингент «войском наподобие крестьян», которое «в дни покоя и досуга», как и все подданные Великого Монгольского Улуса, было охвачено «системой тягот».

Конкретная информация о налогах в период правления Чингисхана отсутствует. Однако, поскольку Угэдэй-хан неукоснительно «держался, как и прежде, велений владыки Чингисхана», думаю, мы недалеко уйдем от истины, предположив, что за основу объявленного впоследствии Угэдэй-ханом порядка налогообложения монгольского населения была взята «система тягот», использовавшаяся при Чингисхане:

«Да будет каждый год на нужды провиантские от стада каждого двухгодовалая овца дана нам!

И по одной овце из сотни каждой — на пособленье сирым и убогим! Взимать негоже и питье, и провиант с мужей и подданных моих^[705], кои по зову нашему стекаются во ставку.

Да будут пригнаны от каждой тысячи кобылы и присланы доильщики, приставленные их доить; да будут тот табун пасти распорядители кочевий, да учинят присмотр за жеребятами они!»^[706]

Систему налогообложения монгольского населения китайский дипломат-разведчик Сюй Тин описал следующим образом: «Сбор налогов у них называется чай-фа (по-монгольски „гувчуур“. — А. М.). [Они] пьют кобылье молоко и едят баранину Во всех случаях [они] взимают их [кумыс и овец. — Пер.) в зависимости от количества домашнего скота у народа…

В степях, которыми управляют татары, поделившие [их на уделы], все отдают чай-фа [каждый своему владельцу]. Среди благородных и подлых не бывает ни одного человека, который мог бы быть освобожден [от уплаты податей]…

Кроме того, [у татар] существует еще один вид [обложения]: все отдают чай-фа на нужды местных почтовых станций в каждом владении^[707]. [Это] также одинаково [обязательно] для высших и низших»^[708].

Очевидно, что «Книга Великой Ясы» в конечной редакции содержала «систему тягот», касавшуюся не только коренного улуса и уделов братьев и сыновей Чингисхана, но и завоеванных территорий.

Об этом А.-М. Джувейни, в частности, писал: «А как стали страны и люди под [монгольским] владычеством [жить], по установленному положению (по „Книге Великой Ясы“. — А. М.) введены [среди них]переписи и назначены титла десятков, сотен и тысяч, и определены набор войска, ямская [повинность], расходы [на проезжих] и корм для скота, не считая денежных [сборов], да сверх всех этих тягот наложили еще копчур (оброк. — А. М.)»^[709].

* * *

Как явствует из цитируемых нами источников, в течение первого десятилетия, прошедшего после образования Великого Монгольского Улуса и обнародования первоначального состава «Книги Великой Ясы» (1206–1216 гг.), законодательная деятельность Чингисхана не прерывалась ни в периоды боевых походов, ни в мирное время и находила выражение в «его чрезвычайно строгих ясах… его словах и биликах, которые он сказал по каждому определенному случаю… и повелел принять их к исполнению»^[710].

При этом Чингисхан осознавал, что создаваемая им «новая система регулирования поведения своих подданных требовала и иной процедуры обучения правилам поведения, и новых способов информирования населения»^[711]. Установлению именно такой процедуры обучения правилам поведения и новых способов информирования населения об этих правилах поведения был посвящен специальный билик Чингисхана, в котором для достижения своей цели он решил использовать возможности, которые предоставляла установленная им ранее децимальная территориально-административная система:

«…Он (Чингисхан. — А. М.) сказал: „Военачальники тумэна, тысячи и сотни, съезжающиеся выслушать наши мысли в начале и в конце года и, возвратившись назад, информирующие о них моих подданных, могут начальствовать войском; состояние тех же, которые сидят в своем юрте (уделе. — А. М.) и не слышат мыслей наших, походит на камень, упавший в большую воду, или на стрелу, пущенную в заросли тростника: они оба бесследно исчезнут. Таким людям не подобает командовать“»^[712]’^[713].

Инициированные Чингисханом подобные ежегодные аудиенции стали новой «площадкой» обучения командного состава монгольской армии «правилам поведения», а командующие тысяч, сотен, десятков — главными распространителями информации о новых ясах и биликах Чингисхана среди своих подчиненных.

* * *

В то же самое время (1215–1217 гг.), когда происходили события, о которых рассказано выше, случились не менее, если не более важные события, решающим образом повлиявшие как на будущее самого Великого Монгольского Улуса, так и на судьбы народов и государств Средней и Юго-Западной Азии, Ближнего и Среднего Востока, Закавказья, Восточной Европы и, в первую очередь, Руси.

А началось все чуть раньше — с прибытия в 1215 г. в окрестности Чжунду, где в то время находился Чингисхан, посольства султана Мухаммеда хорезмшаха, государство которого к этому времени достигло пика могущества^[714].

Переданное тогда (1215 г.) Чингисхану предложение султана Мухаммеда хорезмшаха установить добрососедские отношения и развивать взаимовыгодную торговлю полностью соответствовало стремлениям монгольского хана, прекрасно осознававшего значение торговли для кочевников и ее прибыльность для хорезмских купцов.

«Торговля с оседлыми народами всегда имела большое значение для кочевников, преимущественно ради предметов одежды. При Чингисхане, вероятно, вследствие военных действий в северном Китае и опустошения этой страны, даже хлеб привозили в Монголию „из-за северных гор“… Интересы Чингисхана в этом случае совпадали с интересами мусульманских купцов. Подобной гармонии не было между политическими стремлениями султана Мухаммеда хорезмшаха и интересами купцов его государства. Отправляя посольство к Чингисхану, хорезмшах (на самом деле. — А. М.) хотел только получить достоверные сведения об этом завоевателе, в котором видел опасного соперника…»^[715]

Поначалу Чингисхану были неведомы истинные замыслы султана Мухаммеда хорезмшаха, но, поскольку содержавшееся в переданном ему послании предложение владыки Хорезма полностью соответствовало тогдашним стремлениям самого Чингисхана, он дал на него согласие. Более того, свою волю он подкрепил указом.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА О ПООЩРЕНИИ ТОРГОВЛИ И ОБЕСПЕЧЕНИИ БЕЗОПАСНОСТИ КУПЦОВ

«Какой бы купец ни появился на территории (Великого Монгольского Улуса. — А. М.), ему должна быть обеспечена возможность безопасного следования, а любой товар, заслуживающий внимания хана, должен быть направлен к нему вместе с владельцем»^[716].

Судя по известиям современников Чингисхана, монгольские власти много сделали для обеспечения безопасности и удобства передвижения иностранных торговцев по территории Великого Монгольского Улуса. Отметим, что вплоть до начала правления Мунх-хана (1251 г.) иностранные торговцы бесплатно пользовались услугами уртонных (почтовых) станций, то есть обслуживались наравне с ханскими посланниками.

Что касается плана действий Чингисхана на западных рубежах своего улуса (во всяком случае, до трагических событий в Отраре), то, мне представляется, не далек от истины монгольский исследователь Ж. Бор, который определил его следующим образом: «Держава хорезмшаха находилась на перекрестке путей, связывавших государства Восточной Азии со странами Средиземноморья, а также Индию с южной Русью, и поэтому являлась центром торговли востока и запада, севера и юга, занимала важное место в международных отношениях того времени… Именно поэтому он с радостью воспринял предложение хорезмшаха установить добрососедские, дружественные отношения и развивать взаимовыгодную торговлю»^[717].

«Это было тем более важно после походов Мухаммеда на кипчаков, с одной стороны, и присоединения (Чингисханом. — А. М.) северной части Семиречья (территорий уйгуров и харлуков. — А. М.) к монгольской империи — с другой. В результате государство хорезмшаха стало непосредственно граничить с государством Чингисхана, причем оба завоевателя, особенно последний, заботились об установлении безопасности в своих владениях»^[718]. Именно об этом свидетельствовал персидский летописец Рашид ад-Дин:

«Чингисхан уже очистил большую часть страны Китая и Туркестана от непокорных и нарушителей [закона] и разместил на дорогах стражников с тем, чтобы они пропускали в безопасности купцов, а все, что сочтут подходящим из их тканей и материй, присылали вместе с их хозяевами к Чингисхану.

В то время на мусульман (хорезмских купцов. — А. М.) смотрели взором полного уважения и почтения, и для вящего почета и уважения к ним их принимали в чистых белых войлочных палатках (юртах. — А. М.)»^[719].

Руководствуясь достигнутой договоренностью о развитии взаимной торговли, Чингисхан повелел отправить к хорезмшаху своих послов и торговых представителей:

ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА ОБ ОТПРАВЛЕНИИ К ХОРЕЗМШАХУ ПОСЛОВ И ТОРГОВЫХ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ

«[Чингисхан] приказал женам, царевичам и эмирам каждому отправить в страну султана (Мухаммеда хорезмшаха. — А. М.) двух-трех человек из своих приближенных с товарами [состоящими из] золотых и серебряных балышей [с тем], чтобы те торговали и приобретали ценные и редкие вещи того края.

Чингисхан, присоединив к тем купцам в качестве послов Махмуда Хорезми, Али-Ходжу Бухари и Юсуфа Канка Отрари, отправил [их] к хорезмшаху с известием:

„Купцы той [вашей] стороны пришли к нам, и мы отправили [их] назад таким образом, как вы услышите. Кроме того, мы послали вместе с ними в те [ваши] страны несколько купцов привезти в нашу сторону диковинки ваших краев и получить редкостные ткани [производства] тамошних краев.

Величие вашей семьи и благородство вашего рода [ни для кого] не скрыты! Обширность пространства [вашего] государства и проникновенная сила ваших приказов ясны и знати, и черни в большей части земли.

Для меня же вы — дорогой сын и лучший из мусульман.

[Теперь], когда пределы, близкие к нам, очищены от врагов и полностью завоеваны и покорены и с обеих сторон определены соседские права, — разум и благородство требуют, чтобы с обеих сторон был бы проторен путь согласованности, и мы взяли бы на себя обязательства помощи и поддержки друг друга в бедственных событиях и содержали бы в безопасности дороги от гибельных происшествий, дабы купцы, от многократных посещений которых зависит благосостояние мира, передвигались бы со спокойной душой. [Тогда] вследствие [установившегося между нами] согласия исчезнут поводы для беспокойства и пресечется поддержка разлада и непокорности!“»^[720]

Пытаясь установить добрососедские отношения с Хорезмом, что явно проглядывалось и в переданном хорезмшаху послании, и в предпринятых им действиях, Чингисхан тогда еще не догадывался об истинных замыслах султана Мухаммеда хорезмшаха. Однако, несомненно, доходившие до него известия, касавшиеся экспансионистской политики «лучшего из мусульман» на Среднем Востоке, с одной стороны, и внутриполитического, социального и религиозного кризиса в самом Хорезме, с другой стороны, заставляли его держать ухо востро…

* * *

В 1215 г. султан Мухаммед хорезмшах закончил завоевание Восточного Ирана и, перетянув на свою сторону наместника Персидского Ирака (так называли территорию Западного Ирана. — А. М.) Огулмыша, предпринял попытку подчинить себе и Западный Иран. Но тут его интересы вступили в противоречие с замыслами повелителя правоверных, багдадского халифа Насира, претендовавшего на территорию Персидского Ирака.

Когда в 1217 г. вассал хорезмшаха, наместник Персидского Ирака Огулмыш, пал от рук наемного убийцы и в Персидском Ираке подняли мятеж его подчиненные, султан Мухаммед хорезмшах пришел туда со своей армией и «приструнил» мятежников. Так хорезмшаху стала подвластна территория всего Большого Ирана, и он посчитал, что теперь вправе называться «новым Санджаром», наследником Великого Сельджука^[721].

Более того, прибрав к рукам светскую власть в Большом Иране, султан Мухаммед вознамерился подчинить себе и духовную власть: сместить багдадского халифа Насира и посадить на халифство Ала-ал-мулка Термези, принадлежавшего к великим сейидам.

Однако поход хорезмшаха на Багдад провалился: «В начале осенней поры (1217 г. — А. М.), ночью, среди холмов Асадабада начался сильный снег и буран, и большинство людей и большая часть скота [хорезмшаха] погибли. Это событие было первым зловещим ударом, постигшим дело султана. Будучи побуждаем этим [несчастьем], он отменил [свое]решение (идти на Багдад, дабы сместить прежнего халифа. — А. М.)…»^[722]

После неудачного похода хорезмшаха на багдадского халифа Насира его державу потряс религиозный кризис; мусульманские деятели многих областей державы хорезмшаха выступили против смещения их духовного лидера, поэтому хорезмшах «остерегался их мятежа и стремился погасить их огонь».

Наконец, в доме самого султана Мухаммеда хорезмшаха царил полный раздрай. «Разнородный состав Хорезмской империи и разделение власти между Мухаммедом и его матерью Теркен-хатун делали эту империю и без того слабою…

Войска Мухаммеда состояли преимущественно из туркменов и канкалов. Первые были потомки турков-огузов, завоевавших при сельджукидах Персию, вторые вступили в службу султана по приглашению его матери Теркен-хатун, которая, будучи дочерью хана одного из племен канкалов, кочевавшего к северу от Каспийского моря, имела между этими племенами сильных родственников, из коих многие со своими подвластными пришли на службу к Мухаммеду…

Хотя армия его имела до 400 000 воинов и, вероятно, превосходила числом армию Чингисхана, но в многочисленной армии его не было устройства, дисциплины, слепого повиновения государю, доверия к начальникам, навыка к трудам, нужде, лишениям, порядку во время битв — качеств, сделавших войска монголов столь страшными…

Власть Теркен-хатун над сыном и могущество войск канкалов доставили родственникам ее большое влияние на Мухаммеда и на дела его империи, в которой начальники войск были вместе с тем и правителями областей с властью весьма обширною. Могущество султана ослаблялось этою военною аристократией, привязанность которой к нему была ненадежна, а повиновение — шаткое…

Власть Теркен-хатун еще более расстроила единство управления. Она, будучи главой партии, составленной из начальников ее племени, и имея своенравный характер, приобрела в делах правления такую же силу, как и ее сын, и указы, посылаемые от ее имени, часто противоречащие желанию Мухаммеда, исполнялись точно так же, как и указы самого Мухаммеда…»^[723]

И хотя, как уверял Рашид ад-Дин, «…в конце эпохи правления хорезмшаха население обладало совершеннейшими безопасностью и благосостоянием. Очаги смут угасли, дороги очистились от разбойников и грабителей…», перечисленные выше проблемы свидетельствовали скорее об обратном: о серьезном кризисе, охватившем державу хорезмшаха. Того и гляди, там могла начаться междоусобная война.

Султан Мухаммед хорезмшах вернулся в Самарканд из похода на Багдад в первой половине 1218 г. И здесь ему доложили о двух событиях, которые увеличили количество свалившихся на него проблем — так сказать, до кучи.

* * *

Во-первых, хорезмшаху доложили об убийстве гурхана Хучулуга и завоевании монголами империи кара-киданей. «Монгольский полководец (Зэв. — А. М.) без труда уничтожил военную силу (кара-киданей. — А. М.)… в то же время он с гораздо большим успехом, чем „султан ислама“ (то есть хорезмшах. — А. М.), выступил в роли освободителя мусульман от притеснений (кара-киданьского гурхана Хучулуга. — А. М.)»^[724].

Вторым важным событием, о котором султану Мухаммеду хорезмшаху доложили по возвращении в Самарканд, было прибытие в качестве послов Чингисхана — Махмуда Хорезми, Али-Ходжу Бухари и Юсуфа Каика Отрари, которые «имели целью стремление к установлению отношений мира, дружбы и к следованию путем доброго соседства».

Послы сказали: «Великий хан (Чингисхан. — А. М.) приветствует тебя и говорит: „От меня не скрыто, как велико твое дело, мне известно и то, чего ты достиг в своей власти. Я узнал, что твое владение обширно и твоя власть распространилась на большинство стран земли, и поддержание мира с тобой я считаю одной из своих обязанностей.

Ты для меня подобен самому дорогому моему сыну. Не скрыто и для тебя, что я завладел Китаем и соседними с ним странами тюрок (державой кара-киданей. — А. М.), и их племена уже покорились мне. И ты лучше всех людей знаешь, что моя страна — скопища войск и рудники серебра и в ней столько (богатств), что излишне искать какую-либо другую. Несли сочтешь возможным открыть купцам обеих сторон путь для посещения, то это (было бы) на благо всем и для общей пользы“»^[725].

И хотя хорезмшах принял и выслушал послов Чингисхана, главной его целью по-прежнему была подготовка к войне с монголами. Чтобы выведать информацию о боевой силе Великого Монгольского Улуса, хорезмшах устроил настоящий допрос одному из послов Чингисхана, Махмуду ал-Хорезми, а затем и вовсе, явив свое лицемерие, «поставил перед ним условие — быть соглядатаем при Чингисхане…

По доброй воле или из страха он (Махмуд ал-Хорезми. — А. М.) дал согласие на то, чего от него требовали.

Затем султан спросил: „Правду ли сказал мне Чингисхан, заявляя, что он завладел Китаем и захватил город Тамгадж (Чжунду — А. М.)? Правдив ли он, говоря об этом, или лжет?“

Тот ответил: „Да, он сказал правду. Такое великое дело не может остаться тайной, и скоро султан сам убедится в этом“.

Тот сказал: „Ты же знаешь, каковы мои владения и их обширность, знаешь, как многочисленны мои войска. Кто же этот проклятый, чтобы обращаться ко мне как к сыну? Какова же численность имеющихся у него войск?“

Увидев признаки гнева [султана] и то, что любезная речь превращается в спор, Махмуд ал-Хорезми отступил от искренности и стремился снискать милость султана, чтобы спастись из клыков смерти. Он сказал: „Его войско в сравнении с этими народами и несметным войском не что иное, как всадник перед конницей или дымок в сравнении с ночным мраком“»^[726].

И хотя султан передал через послов о своем «согласии на то, чего просил Чингисхан в отношении перемирия (свободной торговли. — А. М.)»^[727], после трагических событий в Отраре в двуличии хорезмшаха смог убедиться и сам Чингисхан…

* * *

После отъезда монгольских послов из Самарканда назад, в Монголию, в приграничный город владений султана Мухаммеда хорезмшаха Отрар прибыл упомянутый нами выше монгольский торговый караван.

«Когда… купцы прибыли в город Отрар, тамошним эмиром был некто по имени Иналчук (Инал-хан или Кайр-хан — А. М.)… Задержав их, он послал посла к султану… с уведомлением о [караване Чингисхана ио] положении [купцов]…

Кайр-хан, согласно приказу [султана], умертвил их, но [тем самым] он разорил целый мир и обездолил целый народ.

Прежде чем пришло это указание [от хорезмшаха], один из [купцов], хитростью убежав из тюрьмы, скрылся в глухом закоулке. Когда он узнал о происшедшей гибели своих товарищей, он пустился в путь, спеша к Чингисхану. Он доложил [ему] о горестных обстоятельствах других [купцов]. Эти слова произвели такое действие на сердце Чингисхана, что у него не осталось больше сил для стойкости и спокойствия.

В этом пламенном гневе он поднялся в одиночестве на вершину холма (горы Бурхан халдун. — А. М.), набросил на шею пояс, обнажил голову и приник лицом к земле.

В течение трех суток он молился и плакал [обращаясь] к господу (Всевышнему Тэнгри. — А. М.) и говорил:

„О великий господь! Я не был зачинщиком пробуждения этой смуты, даруй же мне своею помощью силу для отмщения!“

После этого он почувствовал в себе признаки знамения благовестия и бодрый и радостный спустился оттуда вниз, твердо решившись привести в порядок все необходимое для войны»^[728].

Анализировавший сведения древних источников по вопросу о степени ответственности, которая падает на султана Мухаммеда хорезмшаха в этом преступлении ^[729],

В. В. Бартольд писал: «Ни один из наших источников не говорит, что купцы своим поведением дали какой-нибудь основательный повод к жалобам… по всей вероятности, купцы погибли, став жертвой жадности наместника и подозрительности султана… Поступок хорезмшаха даже с точки зрения современного международного права дал Чингисхану более чем достаточный повод для войны…»^[730]

Правду сказать, Чингисхан все же поначалу думал, что в убийстве монгольских торговцев повинен только наместник Отрара Инал-хан, и поэтому направил к хорезмшаху еще одно посольство с требованием выдать виновного в гибели монгольских подданных.

«Если ты утверждаешь, что совершенное Инал-ханом сделано не по приказу, исходившему от тебя, — писал Чингисхан в своем обращении к хорезмшаху, — то выдай мне Инал-хана, чтобы я наказал его за содеянное и помешал кровопролитию, успокоив толпу. А в противном случае — война, в которой станут дешевы самые дорогие души и преломятся древки копий».

Султан отказался отослать к нему Инал-хана, несмотря на страх, который охватил его душу, и боязнь, лишившую его разума. Ведь он не мог отправить его к нему [Чингисхану], потому что большая часть войск и эмиры высоких степеней были из родни Инал-хана… и распоряжались в его государстве.

Он полагал, что если он в своем ответе станет потакать Чингисхану, то этим лишь усилит его жадность, поэтому он сдержался, проявил стойкость и отказал^[731]. Он (хорезмшах. — А. М.) приказал убить посла, и тот был убит. Тем, кто сопровождал его, он приказал отрезать бороды и вернул к их хозяину Чингисхану.

Они (сопровождавшие монгольского посла люди. — А. М.) сообщили ему о том, как поступил хорезмшах с послом, и передали, что хорезмшах сказал: «Я иду на тебя, хотя бы ты был на краю мира, дабы наказать тебя, и поступлю с тобой так же, как я поступил с твоими людьми»^[732].

После подобных деяний и заявлений самого хорезмшаха Чингисхан «…понял, что между обеими сторонами не осталось какой-либо преграды [к военным действиям] и государи, которые были [бы между ними] посредниками, исчезли; он привел в порядок, подготовил и снарядил [свои] войска и намерился напасть на владения Мухаммеда»^[733].

В конце 1218 г. Чингисхан принял окончательное решение о походе на государство хорезмшаха. В специальном указе Чингисхана говорилось:

«Я негодую, известясь о том, что в землях Сартаульских (в державе хорезмшаха. — А. М.) пленена и перебита сотня мужей наших, кои во главе с Ухуной посланы были к сартаульцам посольством (монгольским торговым представительством. — А. М.) Возможно ли спустить неслыханное поруганье, которое бессовестные сартаульцы над нашими поводьями златыми ^[734] учинили?! Так повоюем лиходеев-сартаульцев!»^[735]

И хотя Чингисхан принял окончательное решение о походе на государство хорезмшаха, тем не менее он созвал Великий хуралтай, «на который съехались все члены императорского дома, сподвижники Чингиса и вообще монгольская родовая аристократия. Великий хуралтай был собран Чингисом, конечно, не для того, чтобы получить одобрение своим планам со стороны своих родичей и знати, а для того, чтобы иметь возможность наилучшим образом организовать новое большое предприятие и лично дать всем руководящие наставления»^[736].

Прежде чем говорить о плане подготовки к походу на державу хорезмшаха и его реализации, попытаемся разобраться, что побудило Чингисхана «наставлять своих сыновей, великих эмиров, нойонов и тысячников, сотников и десятников», а главное — на что наставлять и какие новые «ясы он провозгласил»^[737] на этом Великом хуралтае.

Чтобы ответить на эти вопросы, как мне представляется, следует, во-первых, вспомнить первый «мистический опыт» личного общения Чингисхана с Верховным божеством монголов накануне начала похода на империю Цзинь. Тогдашнее его моление на горе Бурхан халдун явилось следствием новых представлений о Всевышнем Тэнгри как о сверхъестественной Высшей силе, которая решает судьбы всего мира. Во-вторых, необходимо припомнить ультимативное послание Чингисхана чжурчжэньскому Алтан-хану, ставшее первым реальным выражением упомянутых выше новых представлений Великого монгольского хана о Всевышнем Тэнгри.

Успехи, достигнутые монгольской армией во время похода против империи Цзинь, убедили Чингисхана в правильности его новых представлений о Всевышнем Тэнгри. Поэтому после трагических известий из Отрара, как уже говорилось выше, Чингисхан повторил свой «мистический опыт» и в прямом общении с Всевышним Тэнгри просил даровать ему «своею помощью силу для отмщения»^[738].

Очевидно, именно к этому времени относится предание о пережитом Чингисханом «мистическом опыте» общения с Всевышним Тэнгри, которое мы находим в письме (1262 г.) монгольского хана Хулагу (1217–1265, основатель державы Ил ханов в Иране), в котором он писал Людовику IX: «Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.)… говорил нашему деду Чингисхану: „Я один являюсь Всемогущим богом в наивысших сферах и ставлю тебя над народами и… царствами, чтобы ты был правителем и царем всей земли, чтобы ты искоренял, подавлял спесь, ниспровергал, разрушал, строил и выращивал“»^[739].

Таким образом, моление Всевышнему Вечному Тэнгри превратилось в обязательное для Чингисхана ритуальное действие, связанное с выражением воли Верховного божества монголов, с узнаванием Чингисханом «тору» — «Высших законов», «правил царствования», предписанных Всевышним Вечным Тэнгри.

После этого «знамения благовестия», полученного от Всевышнего Тэнгри во время их последнего общения, Чингисхан должен был уверовать в то, что Небесный Владыка «„назначил ему к исполнению“ дело объединения всех стран и народов мира в единую державу.

Таким образом, опираясь на шаманистский культ Всевышнего Тэнгри (тэнгрианство. — А. М.), Чингисхан заложил основу целостной военно-политической доктрины, монгольского тэнгэризма, которая в дальнейшем стала мощным моральным доводом, узаконившим насильственные действия Чингисхана и его преемников в мировом масштабе. Именно поэтому монгольский тэнгэризм, в основе которого хоть и были развитые Чингисханом постулаты верований древних монголов, все же являлся не религиозным учением, а в большей степени элементарной политической идеологией…» ^[740].

Как мне представляется, исходя из вышеизложенного, можно с большой долей вероятности предположить, что «руководящие правила», установленные Чингисханом на Великом хуралтае 1218 г., касались новой идеологии его кочевой империи, военно-политической доктрины монгольского тэнгэризма или «всемирного единодержавия», которая должна была стать идейной основой всех последующих политических и военных действий Чингисхана и его преемников и которой, как считает монгольский ученый Ш. Бира, «Чингисхан придавал не меньше значения, чем превосходству военных сил»^[741].

В соответствии с этой идеологической доктриной во внешней политике Чингисхана того времени (первой четверти XIII в.) произошли существенные изменения. «Внешняя политика и дипломатическая деятельность Чингисхана 1205–1210 гг. свидетельствовали о том, что он попытался внедрить и закрепить в международные отношения те новые элементы внешней политики, которые были им инициированы в ходе взаимоотношений улуса „Хамаг Монгол“ с другими монгольскими ханствами. В частности, Чингисхан предложил соседним государствам придерживаться в межгосударственных отношениях следующих принципов: в любых ситуациях уважать право послов на неприкосновенность; отказаться от начала военных действий без объявления войны; не считать приоритетным выступление с позиции силы. Средством для осуществления внешней политики, построенной на этих принципах, являлась „открытая или гласная дипломатия“, впервые примененная Чингисханом.

Предложенные им принципы и средства их осуществления были прогрессивным явлением для того времени, а внешняя политика и дипломатическая доктрина Великого Монгольского Улуса находились на более высоком уровне в сравнении с другими державами. К сожалению, правители соседних держав отвергли его инициативу и продолжали чинить произвол, по-прежнему действуя варварскими методами.

События 1208–1210 гг., предшествовавшие походу монголов на державу Алтан-хана, а также вероломные действия хорезмшаха в 1218 г. привели к пересмотру в определенной степени концепции его внешней политики. Новая позиция Чингисхана в деле обеспечения мира между народами заключалась в следующем: мир следовало не просто отстаивать, защищая свою территорию; необходимо было лишить других способности напасть на тебя. Так зародилась новая доктрина международных отношений Чингисхана, получившая название Pax Mongolica: установление и поддержание мира „твердой рукой“»^[742].

Новая доктрина международных отношений Рах Mongolica нашла свое отражение в следующих конкретных ясах-повелениях Чингисхана, которые, на мой взгляд, дополнили «Книгу Великой Ясы» именно на Великом хуралтае 1218 г.:

«Запрещается заключать мир с монархом, князем или народом, пока они не изъявили полной покорности»^[743].

«Когда нужно писать бунтовщикам (врагам. — А. М.) или отправлять к ним послов, не надо угрожать надежностью и множеством своего войска, но только объявить: если вы подчинитесь, обретете доброжелательство и покой. Если вы станете сопротивляться — что мы знаем? Бог Всевечный (Всевышний Тэнгри. — А. М.) знает, что с вами будет»^[744].

«Из этого предписания „Ясы“ (из второй процитированной нами ясы. — А. М.), — отмечал Г. В. Вернадский, — видно, что Чингисхан верил, что сам он и его народ находятся под покровительством и руководством божественного Провидения»^[745]. «И в этом они [монголы], — замечает современник Чингисхана, сирийский летописец Григорий Абуль-Фарадж, — показали уверенность, возложенную ими на Господа (Всевышнего Тэнгри. — А. М.). И этим они побеждали и побеждают»^[746].

«Ясно, что именно вера в свою божественную миссию давала Чингису присущую ему уверенность во всех его предприятиях и войнах. Руководимый этой верой, Чингис и требовал вселенского признания своей власти. Все враги его империи в его глазах лишь „бунтовщики“^[747].

Толкуя новые ясы Чингисхана с позиций тэнгрианства, немецкий историк Эрик Фогелин дополнял: „Хан обосновывает свои притязания на правления миром на Божественном порядке, которому он сам подчинен. Он обладает лишь правом, производным от Божественного порядка, но он действует сообразно с долгом“. Чувствуя себя инструментом Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), монгольский император не хвастается силой армии, но просто ссылается на волю Бога»^[748].

Приведенные выше ясы-повеления из «Книги Великой Ясы» однозначно закрепляли принятие новой военно-политической доктрины тэнгэризма или «всемирного единодержавия» и, по сути, стали руководством для монгольских военачальников в предстоящем походе на Запад.

В «Книгу Великой Ясы» на Великом хуралтае 1218 г. были включены и другие важнейшие повеления, ясы-указы Чингисхана, определившие принципы и характер государственной деятельности не только первого Великого хана монголов, но и его потомков.

Некоторые из этих яс имеют прямое отношение к одному из важнейших вопросов, обсуждавшихся на Великом хуралтае 1218 г., — вопросу о престолонаследии.

Его неожиданно для всех подняла одна из жен Чингисхана, Есуй-хатан, которая сначала напомнила Чингисхану о том, что «закон одинаковый дан всем, кто является в мир, чтобы жить. Он в том, что настанет пора уходить»^[749], а затем прямо спросила его о престолонаследнике:

Прежде чем объявить о своем решении, Чингисхан предоставил возможность высказаться по этому вопросу сыновьям. И тут наружу выплеснулся, очевидно, копившийся многие годы взаимный антагонизм двух старших сыновей, Джучи и Чагатая^[751]. Последний назвал старшего брата «мэргэдским ублюдком», намекая на тот факт, что их мать, Бортэ, была пленена мэргэдами и якобы возвратилась оттуда беременной. Последовавшая за тем словесная перепалка братьев едва не закончилась потасовкой…

По свидетельству Рашида ад-Дина, Чингисхан и прежде «колебался относительно передачи престола и ханства». А после того, как на Великом хуралтае 1218 г. взаимный антагонизм двух старших сыновей, Джучи и Чагатая, обострился, Чингисхан понял, что они не годятся «для трона, для управления государством и войском», ему предстояло выбрать своего преемника из двух других (младших) сыновей — Угэдэя^[752] и Тулуя^[753].

В конце концов предпочтение было отдано Угэдэю:

«Дело престола и царства — дело трудное, пусть им ведает Угэдэй, а всем, что составляет (коренной, родовой. — А. М.) юрт, дом, имущество, казну и войско, которые я собрал, — пусть ведает Тулуй»^[754].

В этой связи монгольский правовед Н. Ням-Осор предположил, что Чингисхан, не встав на сторону ни одного из старших сыновей, Джучи и Чагатая, и предпочтя им сына Угэдэя, руководствовался собственной ясой о недопустимости вмешательства в конфликт и поддержки одной из конфликтующих сторон^[755].

Как явствует из известий Рашида ад-Дина, окончательное решение «о вхождении Угэдэя на трон ханства» Чингисхан принял на тайном совещании с сыновьями во время его последнего похода на Тангудское царство в 1227 г. А на Великом хуралтае 1218 г. в назидание двум старшим сыновьям он изрек:

«А вы, Джучи и Чагатай, будьте верны слову, блюдите дружество свое. Не приведи Всевышний Тэнгри стать всем вам притчей во языцех, посмешищем у подданных своих! Должно быть, ведома вам, сыновья мои, судьба Алтана и Хучара: они однажды так же поклялись, но слов заветных так и не сдержали. Велю я нынче поделить меж вами всех подданных Алтана и Хучара. Пусть будут вам они напоминаньем об их судьбе и в жизни вашей предостереженьем!»^[756]

Когда же Чингисхан соизволил выслушать Угэдэя по поводу своего решения, «Угэдэй на это молвил владыке: „О хан-отец, ты соизволил выслушать меня. Но, право, что сказать тебе, не знаю. Могу ли я сказать, что мне невмочь однажды стать преемником твоим?! Но, коли воля есть твоя, явлю усердие в делах державных. Не дай, однако, Всевышний Тэнгри таких наследников мне породить, которыми бы погнушалась и корова, хотя бы трижды обернули их травой, которыми бы пренебрег и пес дворовый, хотя бы трижды салом обложили их. И как бы нам не угодить в полевку, метя в лося. И это все, что я хотел сказать“.

Выслушав Угэдэя, Чингисхан молвил: „Мне любы Угэдэевы слова…“^[757] И одобрив слова сына Угэдэя, Чингисхан огласил следующее свое повеление:

„Да будет же один из сыновей Хасара наследником его! Да унаследует потомок Алчидая его наследство! Да станет Отчигиновым преемником один из сыновей его! И да придет на смену Бэлгутэю его же семя!

Один из вас, сынов моих, да унаследует престол мой! Да будут оставаться неизменны, и нерушимы, и неоспоримы все мои веленья!

И коль у Угэдэя наследники родятся, которыми бы погнушалась и корова, хотя бы трижды обернули их травой, которыми бы пренебрег и пес дворовый, хотя бы трижды салом обложили их, ужель среди моих потомков достойного не будет сына?!“»^[758]

Это повеление Чингисхана касалось законодательно вводимого им наследственно-династийного (родового) принципа престолонаследия, в соответствии с которым «единственным правовым основанием для получения сана (Великого. — А. М.) хана (отныне. — А. М.) служила принадлежность претендента к „золотому роду“ (Чингисхана. — А. М.)…»^[759]А главным условием возведения на великоханский престол члена «золотого рода», согласно следующему указу Чингисхана, являлось утверждение предложенной кандидатуры «князьями, ханами, вельможами и другими монгольскими знатными людьми на общем совете (Великом хуралтае. — А. М.)»:

«Запрещено под страхом смерти провозглашать кого-либо императором, если он не был предварительно избран князьями, ханами, вельможами и другими монгольскими знатными людьми на общем совете (Великом хуралтае. — А. М.)»^[760].

Таким образом, Чингисхан повысил статус и значимость Великого хуралтая; отныне никто не имел юридического и морального права быть провозглашенным Великим ханом без утверждения его кандидатуры на Великом хуралтае. Этому указу Чингисхана его потомки безоговорочно следовали при возведении на престол Великого хана Угэдэя, Гуюга и Мунха^[761]. Подтверждением тому является свидетельство Плано Карпини: «…он (Чингисхан. — А. М.) издал многочисленные законы и постановления, которые татары (монголы. — А. М.) нерушимо соблюдают…

Одно постановление такое, что всякого, кто, превозносясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления.

Отсюда до избрания настоящего Гуюг-хана^[762] из-за этого был убит один из князей, внук Чингисхана, ибо он хотел царствовать без избрания»^[763]'^[764].

Резюмируя свидетельства современников Чингисхана по вопросу престолонаследия, Б. Я. Владимирцов писал: «Чингис до конца дней смотрел на государство как на вотчину, принадлежащую его роду… и хотел оставить свое достояние преемникам, устроенным и организованным… Принципу совместного господства рода („золотого рода“ Чингисхана. — А. М.) нисколько не противоречил принцип единоличной власти главы империи — монгольского кагана, потому что каган является, прежде всего, главою ханского рода, самим Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.) и всеми родичами избранным на это высокое место…»^[765]

Тогда же была принята яса, посвященная такому атрибуту верховной власти монгольского монарха, как титул «хан»:

«Кто ни воссядет на ханский престол, одно имя ему добавляют — Хан или Каан, и только. Более сего не пишут, а сыновей его и братьев зовут тем именем, что наречено им при рождении, будь то в лицо или за глаза, будь то простые или знатные. Когда пишут обращения в письмах, одно то имя пишут и между султаном и простолюдином разницы не делают. Пишут только суть и цель дела, а излишние звания и выражения отвергают»^[766].

Цель этой ясы уже в XIII в. выразил А.-М. Джувейни следующим образом: «…Закрыть двери чинопочитания, похвальбы званиями и [воспретить] крайности самовозвеличения и недоступности, кои в заводе у счастливцев судьбы и в обычае царей»^[767].

Другие смысловые аспекты в своем толковании этой ясы подметил Г. В. Вернадский, который писал: «Можно сказать, что титул „каан“ (каган) сам по себе выражает полноту императорской власти. В то же время для членов своей семьи император остается старейшим в роде, близким родственником; отсюда и личная форма обращения, рекомендуемая родным»^[768].

Как мне представляется, «по горячим следам» инцидента, связанного с недостойным поведением Чагатая на Великом хуралтае 1218 г.^[769], Чингисханом могли быть сказаны и новые билики. Вот некоторые из них:

«Всякое слово, с которым согласились трое мудрецов, можно сказывать всюду; в противном случае нельзя полагаться на него. Сравнивай слово свое и слово других со словами истинно мудрых: если оно будет им соответствовать, то можно его сказывать, в противном же случае никак не должно говорить».

Еще он сказал: «Всякий идущий к старшему не должен говорить ни слова до того времени, пока тот старший не спросит; тогда сообразно вопросу пусть младший ответит соответственно. Если он скажет слово прежде, хорошо, коли его захотят услышать. В противном же случае он кует холодное железо»^[770].

Еще он сказал: «Слово, которое сказали, подумав: хорошее ли [букв, крепкое] оно? — раз сказано всерьез или в шутку, [все равно] его нельзя вернуть»^[771].

И хотя эти билики Чингисхана о недопустимости злословия и необузданной гордыни и правилах поведения в кругу родовой знати и старейшин, очевидно, были обращены к Чагатаю, в будущем они по повелению Чингисхана были «приняты к исполнению» всеми подданными империи. А последний из этих биликов еще и предрек незавидную судьбу дальнейших отношений не только Джучи и Чагатая, но и их потомков.

Как отмечалось ранее, в преддверии похода Чингисхана против хорезмшаха прославленный монгольский военачальник Зэв покончил с кара-киданьским правителем Хучулугом. Горький опыт этого заклятого врага монголов и политически верное, своевременное заявление монгольского военачальника Зэва о том, «что каждый волен исповедовать свою религию и следовать своей вере», очевидно, именно тогда навели Чингисхана на чрезвычайно важную мысль о необходимости провозгласить и законодательно закрепить свободу совести как одно из обязательных условий существования и процветания многоконфессионального государства, в которое превратился Великий Монгольский Улус. На Великом хуралтае 1218 г. Чингисхан, обращаясь ко всем подданным Великого Монгольского Улуса, своим указом провозгласил свободу вероисповедания.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ УВАЖЕНИИ ВСЕХ ВЕРОИСПОВЕДАНИЙ

«Каждый человек может придерживаться своей веры и хранить (в религии) путь своих предков»^[772].

«Чингисхан постановил уважать все вероисповедания, не отдавая предпочтения ни одному. Все это он предписал как средство быть угодным Богу (Всевышнему Тэнгри. — А. М.)»^[773].

«Ученых и отшельников всех толков он почитал, любил и чтил, считая их посредниками перед Господом Богом (Всевышним Тэнгри. — А. М.)»^[774].

Исследователи отмечают гибкий подход Чингисхана к вопросам вероисповедания. С одной стороны, по мнению историка евразийского склада, калмыка по национальности, Эренжен Хара-Давана, для Чингисхана было «государственно важно, чтобы его верноподданные так или иначе живо ощущали бы свою подчиненность Высшему Существу, то есть чтобы они были религиозны независимо от исповедуемой ими религии»^[775].

С другой стороны, монгольский ученый Ш. Бира констатировал, что «Чингисхан и его преемники, создавая мировую империю, не уделяли большое внимание различным абстрактным религиозным постулатам. Они разработали идеологию, которая, прежде всего, была призвана оправдать их собственную практическую деятельность; их главным стремлением было навязать свою политическую доктрину захваченным странам и народам… Для них первичным всегда была политическая выгода. Не трудно понять, что, ведя войны против исламских и христианских государств, усилия монгольских ханов, прежде всего, были направлены против власть предержащих, во главу угла ставились их собственные политические и жизненные интересы…

Цель их политической доктрины заключалась не в установлении в мире господства своей религии (тэнгрианства. — А. М.), а в установлении политической диктатуры, в первую очередь ориентированной на интересы и выгоду своего кочевого народа»^[776].

Достижению этих целей, несомненно, способствовала и политика Чингисхана в отношении религий завоеванных стран. В средневековых источниках содержится большое количество «откликов» на предписание Чингисхана о необходимости уважать все вероисповедания, не отдавая предпочтения ни одному, о запрещении оказывать предпочтение какой-нибудь из сект, об освобождении от налогов представителей различных вероисповеданий^[777]. Последнему вопросу были посвящены специальные ясы Чингисхана, поэтому они будут рассмотрены отдельно.

После трагических событий в Отраре и в преддверии похода Чингисхана против хорезмшаха необходимость провозгласить и отстаивать в международных отношениях принцип неприкосновенности послов для Чингисхана стала очевидной. Об этом, а также о взятии монгольским государством на себя обязательства отмщения за поругание над монгольскими послами, как раз говорилось в принятой на Великом хуралтае 1218 г. специальной ясе Чингисхана.

ЯСА ЧИНГИСХАНА О НЕПРИКОСНОВЕННОСТИ ПОСЛОВ

«В любых ситуациях следует уважать право послов на неприкосновенность, никогда не причинять ничего дурного [даже] послам бунтовщиков» (врагов. — А. М.)^[778].

«За поруганье над нашими послами врагу поруганьем будет воздано!»^[779]

После восшествия на великоханский престол Великого Монгольского Улуса в области внешней политики Чингисхан стремился развивать отношения с многими мировыми державами, в том числе соседними государствами, с помощью посольских отношений, предназначенных для завязывания «нитей дружбы». Их цель заключалась в обеспечении независимости, мирного существования и безопасности страны на основе признания иностранными государствами Великого Монгольского Улуса, в установлении и развитии выгодных монголам политических, экономических и культурных связей^[780].

Особая роль в завязывании «нитей дружбы» между государствами и народами отводилась посольским чиновникам, наделенным Чингисханом особыми полномочиями. Их неотъемлемым правом признавалось право на неприкосновенность, которое, по мнению Г. В. Вернадского, нужно считать важным началом международного права монголов. А известия древних источников, упомянутых Г. В. Вернадским^[781], подтверждают возложенное Чингисханом на монгольское государство обязательство отмщения за поругание над монгольскими послами.

О том, что в выполнении этого закона Чингисхана монголы были последовательны, Л. Н. Гумилев писал: «Надо сказать, что закон о неприкосновенности послов монголы выполняли столь последовательно, что позднейшие дипломаты должны были бы скинуться на памятник Чингисхану и его закону потому что в древности и в Средние века убийство чужеземца преступлением не признавалось»^[782].

Отметим, что деятельность послов не только бралась под охрану государства, но и максимально регламентировалась. В частности, в специальной ясе об использовании пайцзы или гэрэгэ как одного из главных символов государственной власти говорилось:

«Ханскому послу в дополнение к устному или письменному приказу (ярлыку) и в подтверждение последнего давалась пайзэ (пайцза. — А. М.), на которой было написано: „Указ пожалованного Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.) императора Чингиса не может быть подвержен сомнению!“»^[783]

Как отмечал русский ученый-правовед В. А. Рязановский, пайцза не только служила подтверждением устно переданного приказания Чингисхана, но и употреблялась в знак носимого звания посла, вельможи, служителя и т. и., а также в качестве охранной грамоты для покорившихся.

О системе гражданских и военных чинов и о соответствовавших им так называемых должностных пайцзах Чжао Хун писал: «Татары (монголы), подражая цзиньским разбойникам^[784], также ввели у себя звания лин-лу шан-шу (министров), лин-цзо-ю-сян (главноуправляющих), правого и левого пин-чжан (директоров) и другие должности. Они также поставили визирей (тайши), главнокомандующих (юань-шуай) и др., которые носят при себе (в знак достоинства) золотые пайцзы.

Первостепенные, знаменитые вельможи носят [пайцзы с] изображением двух тигров или так называемую ху-доу („дерущиеся тигры“). На золотой пайцзе находится китайская надпись: „Святая воля ниспосланного Небом императора Чингиса должна по возможности [с благоговением]исполняться“.

За ней следует простая пайцза (то есть без тигров) с надписью: „Святая воля ниспосланного Небом императора Чингиса да немедленно [исполнится]“.

За ней следует серебряная пайцза с такой же надписью, как и на предыдущей пайцзе…

Посылаемых для доведения до сведения подданных указов (Великого хана. — А. М.) называют сюань чай, то есть „указными“ посланниками»^[785].

Однако в посольско-курьерской службе Великого Монгольского Улуса служили не только «указные» посланники-курьеры, но и полномочные послы, поверенные посланники, торговые представители, которые различались между собой по полномочиям, а значит, отличались и «должностные» пайцзы^[786], являвшиеся гарантией их безопасности, комфортных условий передвижения и наилучших возможностей выполнения своих обязанностей.

Большим подспорьем в деятельности посольской службы монголов, сыгравшей важную роль в развитии торговли, установлении добрососедских отношений, передачи сообщений государственной важности, явилось создание Чингисханом уже накануне похода на хорезмшаха собственной уртонной (почтовой) службы.

УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ ОРГАНИЗАЦИИ УРТОННОЙ СЛУЖБЫ

«Желаем ныне мы поставить станции-уртоны, при коих бы служили от каждой тысячи посаженные ямщики. И установим впредь порядок, по коему уртонною дорогой следовать, не мешкая в пути, послам всем надлежит!» ^[787]

Первое упоминание об организованной монголами уртонной службы содержится в продолжении рассказа Чжао Хуна о деятельности монгольских послов: «Всякий раз, как [послы] увидят лошадей, тотчас меняют. Все сопровождающие и едущие вместе [с ними также]могут сменить лошадей. Это называется „ехать на станционных лошадях“, то есть то же, что [значило] „ехать на перекладных“ в древности»^[788].

Накануне войны с хорезмшахом, когда многочисленные шпионы-мусульмане под видом послов и торговцев стали проникать на территорию Великого Монгольского Улуса с разведывательными целями, яса Чингисхана о пресечении деятельности ложных послов, несомненно, была актуальна:

«(Следует. — А. М.) убивать ложных послов, то есть тех, которые выдают себя за послов и не суть таковые» ^[789].

«Если кто-нибудь (вражеский лазутчик. — А. М.) открывает их замысел, особенно когда они хотят идти на войну, то ему дается по заду сто ударов таких сильных, насколько может дать их крестьянин большой палкой»^[790].

То, что эти ясы Чингисхана накануне войны с державой хорезмшаха были своевременными, засвидетельствовал арабский историк Ибн ал-Асир (1160–1233 гг.): «После того как наместник хорезмшаха [в Отраре] убил людей Чингисхана, он подослал к Чингисхану лазутчиков, чтобы они узнали, как у него дела, какой по величине авангард [его воинства] и что он собирается предпринять.

Лазутчики отправились. Они прошли через пустыню и горы на их пути и прибыли к нему. Через долгое время они вернулись к наместнику и сообщили ему, что их (монгольских воинов. — А. М.) великое множество, не поддающееся исчислению, и что они — одни из самых стойких в сражениях тварей Аллаха…»^[791].

С подобными вражескими лазутчиками Чингисхан приказал не церемониться; при выявлении таковых казнить на месте или бить палками.

* * *

Таким образом, «…установив (на Великом хуралтае 1218 г. — А. М.) среди них (своих подданных. — А. М.) (свои) руководящие правила, закон (яса) и древний обычай (ёс)», Чингисхан в течение полугода планомерно готовился к войне уже на два фронта: среднеазиатском и китайском.

Дабы максимально задействовать в предстоящем походе на запад людские и материальные ресурсы своих вассалов, а также недавно завоеванных территорий Северного Китая, Чингисхан принял ясу, определившую обязанности правителей вассальных государств и меры наказания за их невыполнение.

ЯСА ЧИНГИСХАНА ОБ ОБЯЗАННОСТЯХ ПРАВИТЕЛЕЙ ВАССАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ

«Заключив с Великим Монгольским Улусом договор о ненападении и отправив сына правителя к монгольскому хану в качестве заложника, правители вассальных государств должны:

„1. Организовывать сбор и передачу (сюзерену. — А. М.) налогов;

2. При необходимости помогать военной силой;

3. Обеспечивать монгольское войско провиантом;

4. Поставить станции-уртоны на почтовом тракте;

5. Предоставлять списки населения, облагаемого налогами;

6. Назначать даругачинов (уполномоченных на местах. — А. М.).

А тот, кто данную однажды клятву верности нарушит, ответит по всей строгости закона“»^[792].

За то, что комментируемая нами яса входила в состав «Книги Великой Ясы», говорит обнаруженное монгольским ученым Б. Сумъяабатором в «Истории корейского государства Гуулин» (составлялась и перерабатывалась в 1395–1451 гг.) послание Хубилай-хана, полученное в марте 1268 г. правителем (ваном) государства Гуулин (Кореи), которое по договору 1219 г. являлось вассалом Великого Монгольского Улуса.

В указанном выше послании Хубилай-хана имеется ссылка на ясу Чингисхана, определявшую обязанности правителей вассальных государств. Эта ссылка на ясу Чингисхана и содержание этого послания Хубилай-хана позволяют утверждать, что перечисленные в нем обязанности правителей вассального государства впервые были определены в ясе, включенной в «Книгу Великой Ясы» Чингисхана.

По моему мнению, Чингисхан не только сформулировал обязанности правителей вассальных государств в специальной ясе, но и задействовал ее как перед походом на державу хорезмшаха (пи. 1–4), так и по возвращении из него (пи. 5–6).

Если первые четыре пункта касались правителей уйгуров, харлугов, хиргисов, лесных народов, тангудов, которые де-юре являлись вассалами Великого Монгольского Улуса, а также правителей к тому времени уже завоеванных монголами областей Северного Китая, то последние два пункта данной ясы впоследствии были задействованы не только в перечисленных выше государствах и территориях, но и в отношении среднеазиатских территорий, завоеванных Чингисханом.

Очевидно, что невыполнение правителями вассальных государств и территорий возложенных на них этой ясой обязательств строго каралось. Доказательством тому служит судьба Тангудского царства^[793].

В результате принятия этой ясы перед дальним походом в Среднюю Азию Чингисхан значительно увеличил численный состав, укрепил боеспособность собственной армии, улучшил ее материально-техническое обеспечение. В нее влились части и военные подразделения из Северного Китая, специализировавшиеся на строительстве плавсредств и мостов, осаде крепостей и городов; у монголов появилось соответствующее вооружение (дальнобойные, камне- и огнеметные орудия) и необходимые приспособления («колесницы, напоминающие гусей, купола (специальные щиты. — А. М.) для штурма, катапультные установки…»)^[794].

Кроме того, правители уйгуров и харлугов сформировали свои подразделения и пополнили ряды выступающей на запад армии Чингисхана ^[795].

А вот тангуды, еще в 1209 г. признавшие сюзеренитет Великого Монгольского Улуса и с 1213 г. худо-бедно поддерживавшие монгольские войска на правом фланге их наступления на чжурчжэней, на этот раз позволили себе недопустимую для вассала выходку, о чем свидетельствует «Сокровенное сказание монголов»: «Выступая в поход в земли Capmayльские, Чингисхан отослал к Бурхану тангудскому посла с приказом:

„Ты говорил, что в моей рати правофланговым станешь. Иду я нынче повоевать сартаулов, которые мои поводья золотые бесчестно оборвали.

Так стань же, как и обещал, правофланговым в моей рати!“^[796]

И передал посол слова владыки Бурхану тангудскому И не успел Бурхан вымолвить ответ, как вдруг его вельможа Аша Гамбу сказал: „Коль немощен ты сам, почто стал ханом?!“

И не послали тангуды подмоги Чингисхану и выпроводили посланника его, гордыню явив свою.

Известясь от посла об ответе тангудов, Чингисхан гневно молвил: „Ужели позволительно Аша Гамбу нам говорить такое?! Не должно ль нам за это тотчас их повоевать?! Однако бег свой мы теперь стремим в края другие, и потому с тангудами считаться недосуг нам. Когда же возвратимся восвояси, то, милостию Вечного Небесного Владыки держа бразды державные златые, мы с ними посчитаемся наверно!“»^[797]

По свидетельству другого источника, в частности «Юань ши», в 1218 г. монголы (в ответ на демарш высокопоставленного тангудского чиновника. — А. М.) в очередной раз все же вторглись в Тангудское государство, намереваясь осадить столицу. Тангудский государь Цзунь Сян поспешно перебрался в Силян, откуда запросил у Чингисхана мира.

В ответ монголы потребовали прислать 1000 оружейников и, главное, — принять на себя обязательства по первому приказу выступить широким фронтом против державы Алтан-хана.

Первое требование монголов было незамедлительно выполнено — тангудские оружейники отправились с армией Чингисхана в западный поход. Основное требование формально тоже было принято, однако наглый ответ тангудов на первое обращение Чингисхана побудил монгольского хана дать клятву «посчитаться» с зарвавшимися тангудами по возвращении из западного похода.

* * *

Как было сказано выше, после ухода из северного Китая Чингисхан передал бразды командования военными действиями в державе Алтан-хана гуй вану Мухали. В канун открытия второго фронта на западе монголы под командованием гуй вана Мухали добились крупной победы на военном и дипломатическом фронтах на востоке.

Монгольские войска и их союзники сначала пресекли попытки чжурчжэньского Алтан-хана дипломатическим, а затем и военным путем перетянуть на свою сторону бывшего союзника государство Гуулин (Корея), а затем спасли государство Гуулин от угрозы порабощения войсками «киданьских изменников», не пожелавших подчиниться монголам, ушедших в государство Гуулин и в течение нескольких лет державших в страхе его население^[798].

После того как в январе 1219 г. «киданьских изменников» разгромили, между Великим Монгольским Улусом и государством Гуулин (Корея) был заключен договор о дружбе, который предусматривал следующее:

«Статья 1. Воздавая за благодеяние по разгрому киданьских мятежников, государство Гуулин признает свое вассальное положение в отношении Великого Монгольского Улуса.

Статья 2. Государство Гуулин обязуется нести повинности в пользу Великого Монгольского Улуса.

Статья 3. Учитывая то, что из-за нахождения войск Алтан-хана в Ляодуне передвижение послов по почтовому тракту небезопасно, в государство Гуулин будет ежегодно направляться не более 10 монгольских послов.

Статья 4. Поскольку монгольские посольства обязательно будут следовать в обе стороны по территории государства Восточных Зурчидов, государство Гуулин берет на себя обеспечение этих посольств на всем протяжении их пути всем необходимым»^[799].

Таким образом, накануне Западного похода Чингисхан не только лишил чжурчжэньского Алтан-хана его последнего союзника, но и вынудил правителя государства Гуулин (Кореи) признать свою вассальную зависимость и взять на себя обязательство нести повинности в пользу Великого Монгольского Улуса.

Говоря о действиях Чингисхана, предпринятых накануне западного похода и направленных на обеспечение безопасности тыла, следует упомянуть его приказ, в соответствии с которым:

«Младшему брату Тэмугэ отчигину было приказано управлять коренным юртом и верховной ставкой, а его дочь Алаха бэхи была возведена в принцессы-государствоуправитель-ницы Северным Китаем с вручением ей „Печати принцессы-государствоуправительницы“»^[800].

Эти назначения, сделанные на Великом хуралтае 1218 г., были обусловлены опытом военного похода монголов на империю Цзинь, когда Чингисхан убедился в важности обеспечить безопасность тыла.

Китайский дипломат-разведчик Чжао Хун, побывавший в начале 20-х гг. XIII в. в местах проживания онгудов, засвидетельствовал, что Алаха бэхи, «попросту называемая Би-цзи Хатунь (Фу-жень)… живет вдовой и ныне управляет Белыми Татарами (онгудами. — А. М.). Она каждый день сама все осматривает; ей прислуживают несколько тысяч женщин; все распоряжения касательно походов и казней выходят от нее самой»^[801].

В то время как Чжао Хун фактически ограничивал деятельность Алаха бэхи управлением онгудами, авторы «Юань ши» в главе, посвященной жизнеописанию Алахуши дигитхури, восторгаясь умом Алаха бэхи и проводимой ею мудрой политикой, свидетельствовали о том, что, когда Владыка Чингисхан отправлялся в военные походы, именно она вершила государственные дела на подвластной ей территории^[802]. И именно для этого она была удостоена «Печати принцессы-государствоуправительницы»^[803].

Что же касается гуй вана Мухали, то ему поручалось командование военным контингентом, оставленным Чингисханом в Северном Китае для обеспечения мира и безопасности и при необходимости — ведения военных действий против войск чжурчжэньского Алтан-хана.

По мнению монгольского историка, академика Ш. Биры, в этот период времени Чингисхан не стремился по примеру кочевников древних времен полностью завоевать Северный Китай и создать кочевую империю с центром в Китае, что являлось кардинально новой политикой северных кочевников в многовековой истории их взаимоотношений с Китаем.

Вместо этого он решил, прежде всего, отправиться на запад, чтобы присоединить к себе родственные кочевые народы, расселившиеся в оседлых и полуоседлых странах, и создать Всекочевническую державу^[804].

* * *

Чингисхан подготовил главные силы своей армии: «снарядил и наставил своих сыновей, великих эмиров, ноёнов и тысячников, сотников и десятников, составил два фланга и передовой отряд (под командованием Зэва. — А. М.)»^[805] и объявил общий сбор и смотр всех частей армии Великого Монгольского Улуса, участвовавших в походе на державу хорезмшаха, в низовьях Иртыша в мае 1219 г., а затем «Чингисхан провозгласил новую ясу»:

«Он повелел направить посланников к султану (Мухаммеду хорезмшаху. — А. М.), чтобы предупредить его о своей решимости выступить против него и осуществить возмездие за убийство купцов. Ибо „тот, кто предупреждает, имеет оправдание“»^[806].

Следуя правилам цивилизованного ведения военных действий, Чингисхан через своих послов предупредил хорезмшаха об объявлении ему войны, а также сообщил о причинах своего решения, и в апреле 1219 г., когда в назначенный срок все войска собрались, двинул главные силы собственной армии на Запад против сартаульцев.

Опираясь на древние источники, китайский исследователь Сайшаал считал, что этот поход войск Чингисхана можно разделить на три фазы: первая — «Сражения в Мавераннахре»^[807], в ходе которых были уничтожены основные силы хорезмшаха; вторая — «Сражения на Инде», проходившие на юге страны, в которых Чингисхану уже противостоял сын хорезмшаха Джелал ад-Дин, сумевший объединить вокруг себя остатки войска отца; третья — «Сражения в Прикаспии». В отличие от первых двух фаз, во время которых военными действиями руководил лично Чингисхан, поход в Прикаспийские земли и далее возглавили его полководцы — Зэв и Субэдэй.

Военный монгольский историк X. Шагдар, опираясь на свидетельства той эпохи, дал развернутое определение стратегического плана Чингисхана в первой важнейшей фазе этого похода: «Дабы скрыть направление главного удара, передовой отряд Зэва, пройдя по горным проходам Памира и Тянь-Шаня, должен был выйти в Ферганскую долину и привлечь к себе внимание основных сил хорезмшаха; с этой же целью необходимо было окружить приграничный город Отрар и направить две монгольские армии вверх и вниз по течению Сырдарьи; эти монгольские части должны были громить и захватывать прибрежные города, приковывая к себе значительные силы противника, тем временем главные силы войска Чингисхана должны были скрытно форсировать Сырдарью, преодолеть пустыню Кызылкумы и, достигнув Бухары, преградить путь подхода вражеских войск из Персии и Хорасана. Вслед за тем они должны были соединиться с частями, возглавляемыми Зэвом и Цага-даем, и совместными усилиями окружить и разгромить (Бухару. — А. М.) и Самарканд»^[808].

Незаурядные способности и умение управлять войсками, направлять военные силы на решительные части театра войны Чингисхан продемонстрировал уже в первой фазе этого похода монголов. Он смог ввести в заблуждение султана Мухаммеда по поводу направления главного удара монгольских войск. Хорезмшах ожидал его из района, находящегося в верховье Сырдарьи, «поэтому туда был послан прославленный военачальник Тимур-мэлиг, были укреплены города, расположенные на берегу Сырдарьи. Именно здесь хорезмшах намеревался остановить наступление монголов, а после подхода подкрепления из Хорасана и Персии — разгромить врага»^[809].

Однако вопреки ожиданиям хорезмшаха, но строго по плану Чингисхана войско Зэва, внезапно появившись в Ферганской долине весной 1219 г., приковало своими действиями внимание хорезмшаха к этому району. Все это позволило основным силам во главе с Чингисханом в начале 1220 г. беспрепятственно форсировать Сырдарью и продолжить наступление на Бухару^[810].

Чингисхан устремился к Бухаре, чтобы зайти с тыла к новой столице хорезмшаха, городу Самарканду, и, захватив его, завершить окружение вооруженных сил султана в Мавераннахре. Благодаря этому должна была прерваться связь между новой и старой столицей Хорезма — Гурганджем (Ургенчем. — А. М.) и быть сорваны любые попытки оказать военную помощь городам, входившим в приграничную линию обороны сартаульцев на Сырдарье.

В начале марта 1220 г. монгольское войско под командованием Чингисхана прибыло к Бухаре и окружило город. «Вскоре жители (Бухары) раскрыли ворота города, и люди из имамов и ученых лиц явились к его величеству с выражением раболепия…

Он (Чингисхан. — А. М.) заставил явиться все население города, поднялся на мимбар загородной площади, где совершаются общественные праздничные моления, и после изложения рассказа о противлении и вероломстве султана сказал:

„О люди, знайте, что вы совершили великие проступки, а ваши вельможи — предводители грехов.

Бойтесь меня! Основываясь на чем, я говорю эти слова? Потому что я — кара господня (Всевышнего Тэнгри. — А. М.).

Если бы с вашей (стороны) не были совершены великие грехи, великий господь не ниспослал бы на ваши головы мне подобной кары!“»^[811]

Рассказывая о взятии Бухары (весна 1220 г.), Рашид ад-Дин таким образом засвидетельствовал, что Чингисхан в своем обращении к бухарцам не только заявил об истинной причине и цели похода монголов на державу хорезмшаха, но и как самолично посредством «открытой или гласной дипломатии» претворял в жизнь свою военно-политическую доктрину тэнгэризма, согласно которой Всевышний Тэнгри (у Рашида ад-Дина — Великий господь) является высшим всемогущим божеством во Вселенной, которое покровительствует Великому хану Великого Монгольского Улуса и повелевает ему действовать от его имени и реализовывать его волю на Земле.

Здесь, в Бухаре, к своему логическому завершению пришла история с убиенными в Отраре монгольскими торговцами, ценности которых были у них украдены, переданы хорезмшаху, а затем «перекочевали» в кошельки бухарских купцов: «После того как Чингисхан освободился от взятия крепости (Бухары), он приказал переписать всех главных лиц и старейшин города. Это было сделано. Когда (список) показали ему, он приказал доставить их к нему, и те прибыли. Он сказал жителям Бухары: „Я требую от вас те слитки серебра, которые продал вам хорезмшах. Они принадлежат мне и взяты у моих людей. Сейчас они у вас“. Представши, ему всякий, сколько у кого было его (этого серебра)»^[812].

Основываясь на рассказе Рашида ад-Дина о взятии Бухары, а затем и Самарканда, американский исследователь Джек Уэзерфорд заостряет наше внимание на «новой организационной системе разграбления» захваченных городов^[813], примененной монголами в походе на державу хорезмшаха и, несомненно, нашедшей свое отражение в «Книге Великой Ясы»:

«Сперва из города следует вывести всех жителей и их скот; каждый, кто попытается спрятаться [в городе], будет убит. Затем город должен быть предан разграблению.

Воинов, ремесленников и простой народ должно разместить по отдельности. Всех солдат следует прикончить, а прочих разделить на тысячи, сотни и десятки.

Ремесленников раздать сыновьям, женам и эмирам Великого хана. Молодых определить в хашар, чтобы таскали тяжести, копали рвы и служили живым щитом при штурме…

Тех, кто не годился даже для таких целей, следует убить»^[814].

Также Джек Уэзерфорд подметил использование монголами в походе против хорезмшаха стратегии непрямых действий: «Они (монголы. — А. М.) запустили целую машину пропаганды, которая каждый раз приумножала число убитых в битве врагов и несла страх всюду, куда бы ни докатывалась… Из каждого покоренного города монголы высылали делегации в другие города, чтобы поведать им о невообразимых ужасах и почти сверхъестественных способностях воинов Чингисхана. Сила этих рассказов до сих пор видна в записях летописцев…»^[815]

После разгрома и капитуляции главных сил султана Мухаммеда хорезмшаха в Самарканде и получения информации о его бегстве из Мавераннахра Чингисхан принял решение отправить три отряда под командованием Зэва, Субэдэя и Тохучара с целью настичь и схватить хорезмшаха, а также подчинить себе западные области его державы. Кроме того, Чингисхан решил послать «Тулуй-хана на завоевание городов Хорасана: Мерва, Херата, Нишапура, Серахса и их областей, а Джочи (Джучи), Цагадая и Угэдэя со славными войсками — на завоевание Хорезма (Ургенча. — А. М.), который является важнейшим из городов и столицей султана хорезмшаха»^[816]. Военные операции монгольских войск под непосредственным командованием Чингисхана развернулись на юге Мавераннахра и в Хорасане; их целью были разгром остатков войск хорезмшаха и захват близлежащих опорных пунктов врага, которые могли стать очагами вражеского сопротивления.

Монгольские военачальники, отправленные Чингисханом в разные области державы хорезмшаха, доводили до сведения наместников указ монгольского хана, предостерегавший их от сопротивления монгольским войскам. В этой связи всем военачальникам Чингисхана было строго-настрого наказано:

«…Кто явится к вам с покорностью, окажите [таким] поощрение, дайте [охранную] грамоту и [поставьте им] правителя [шихнэ], а каждого, кто будет дышать неповиновением и противодействием, уничтожьте!»^[817]

Подчинившимся указу Чингисхана монгольские военачальники «вручали грамоту уйгурского письма за алою тамгою (печатью. — А. М.) и копию с Чингисханова ярлыка (указа. — А. М.), смысл содержания которого был таков:

„Да ведают эмиры, вельможи и подданные, что всю поверхность земли от [места] восхода солнца до [места] захода господь всемогущий (Всевышний Тэнгри. — А. М.) отдал нам.

Каждый, кто подчинится [нам], — пощадит себя, своих жен, детей и близких, а каждый, кто не подчинится и выступит с противодействием и сопротивлением, погибнет с женами, детьми, родичами и близкими ему!“»^[818]

Так во исполнение установленных на Великом хуралтае 1218 г. Чингисханом «руководящих правил» посредством «гласной дипломатии» его соратники провозглашали волю своего покровителя, Всевышнего Тэнгри, о том, что все люди, находящиеся под Вечным Синим Небом, должны быть объединены под властью Великого монгольского хана. Таким образом они претворяли в жизнь военно-политическую доктрину монгольского тэнгэризма, или «всемирного единодержавия».

Следуя ясе Чингисхана, военачальники Чингисхана, его сыновья Джучи, Чагатай и Угэдэй, прежде чем штурмовать Хорезм (Ургенч. — А. М.) попытались призвать «население города к подчинению и повиновению»^[819]. Инициатором этих переговоров был старший сын Чингисхана, Джучи: «Он (Джучи. — А. М.) послал к ним (жителям Хорезма) людей, предупреждая их и предостерегая, и обещал им пощаду, если они сдадут его (Хорезм) без боя, и сказал, что Чингисхан подарил [город] ему и что он воздержится от его разрушения и намерен сохранить [город] для себя..»^[820]

Несмотря на то что приказ Джучи («воздержаться от разрушения города») выполнялся, приготовления к штурму шли своим чередом и, что немаловажно, — на глазах осажденных жителей Ургенча. Джучи надеялся, что это в конце концов окажет на них психологическое воздействие, и поэтому откладывал начало решающего штурма. Это привело к «взаимному несогласию Джучи и Чагатая». Последний настаивал на том, чтобы, «дождавшись попутного ветра, поджечь город и затем начать окончательный штурм».

Многомесячное бездействие отрицательно повлияло на боеспособность монгольского войска, которое начало нести существенные потери. Об этом незамедлительно сообщили Чингисхану^[821].

«Когда Чингисхан услышал эти слова, он рассердился:

„И повелел Чингисхан, чтобы Угадай, который является их младшим братом, был начальником (всего) и ведал ими вместе со всем войском, и чтобы сражались по его слову“»^[822].

«Когда прибыл посол и доставил повеление ярлыка (Чингисхана), Угэдэй-хан стал действовать согласно приказанному. Будучи тактичным и сообразительным, он ежедневно посещал кого-нибудь из братьев, жил с ними в добрых отношениях и [своею] крайне умелою распорядительностью водворял между ними внешнее согласие. Он неуклонно выполнял подобающие служебные обязанности, пока не привел в порядок дело войска и не укрепил [выполнения] ясы. После этого [монгольские] воины дружно направились в бой и в тот день (в мае 1221 г. — А. М.) водрузили на крепостной стене знамя, вошли в город и подожгли кварталы метательными снарядами с нефтью…»^[823]

В связи со свидетельствами летописцев о сотнях тысяч убитых монголами мирных жителей Хорезма обращает на себя внимание замечание Ата-Мелика Джувейни, который писал: «А что касается сражений и убийств, то я услышал о таком количестве погибших, что… не поверил этому рассказу, а потому не записал его»^[824].

* * *

Захват войсками Чингисхана территории Мавераннахра и Хорезма, а главное — обеих столиц (Самарканда и Ургенча) державы хорезмшаха, отрешение от власти двух ее правителей (в результате смерти султана Мухаммеда^[825] и пленения монголами его матери Теркен-хатун^[826]) свидетельствовали о том, что к концу весны 1221 г. первая фаза похода Чингисхана на запад завершилась. Была достигнута главная цель, которую накануне похода Чингисхан сформулировал следующим образом: «…за поруганье над мужами нашими сполна им поруганьем воздадим!»

Анализируя указы Чингисхана с военной точки зрения, во время похода на запад данные им своим военачальникам^[827], а также проведенные во исполнение этих повелений боевые операции монгольской армии на среднеазиатском театре военных действий, русский военный специалист, историк М. И. Иванин отмечал: «…Чингисиды по образованию были выше своего века. Поэтому и в войсках Чингисхана должно предполагать то же превосходство перед современниками в вооружении, строе, дисциплине, военном воспитании, тактических правилах и стратегических соображениях, чем и можно объяснить их постоянные успехи…

Если история предоставляет пример проявления необыкновенной силы монголо-татар… то сила эта естественно являлась вследствие данного кочевникам военного устройства… Чингисхан своим умением создавать армию, управлять войсками, направлять военные силы на решительные части театра войны, находчивостью преодолевать встречаемые препятствия, дальновидностью, исполинскими предприятиями и силою характера может стать наряду с величайшими военными гениями древних и новых времен»^[828].

* * *

Вторая фаза Западного похода армии Чингисхана — «Сражения на Инде» — проходила на юге державы хорезмшаха. В них Чингисхану противостоял наследник престола хорезмшаха, его старший сын — Джелал ад-Дин, сумевший объединить вокруг себя остатки отцовского войска. Поскольку «…Джелал ад-Дин продолжал сеять смуту и беспорядки в тех краях и направлял своего коня на поле мятежа и неповиновения»^[829], он фактически вынудил Чингисхана продолжить боевые действия в Южной Азии.

Правду сказать, после разгрома монголами главных сил султана Мухаммеда хорезмшаха и захвата отрядами армии Чингисхана главных городов Мавераннахра и Хорасана монгольский хан вряд ли мог ожидать столь упорного сопротивления со стороны Джелал ад-Дина, ставшего преемником умершего султана Мухаммеда хорезмшаха.

Прежде всего, Джелал ад-Дин преуспел в привлечении на свою сторону вооруженных отрядов местных владетелей и эмиров: «…к нему присоединился с сорока тысячами всадников Хан-мелик, который был наместником Мерва… К султану Джелал ад-Дину присоединился и Сейф-ад-Дин Аграк, тоже из числа туркменских эмиров, с 40 тысячами людей, точно так же к нему присоединились и окрестные огузские эмиры…

Чингисхан же в это время, ради надзора и охраны дорог на Газнин (Газну. — А. М.), Гарчистан, Забул и Кабул, послал Шигихутуга… с 30 тысячами людей в те пределы…

[Когда Шигихутуг] „от караульного отряда получил известие, что Хан-мелик выступил с подчиненными и приверженцами к султану Джелал ад-Дину, он пустился в погоню за ним, настиг его, и был удобный случай напасть на него, но из осторожности (Шигихутуг) остановился до раннего утра, чтобы сразиться, когда станет светлее“»^[830].

Этого было достаточно, чтобы многоопытный Хан-мелик ушел от преследователей и пополнил ряды армии Джелал ад-Дина. А вскоре многочисленное войско молодого султана, взяв в кольцо отряд Шигихутуга, нанесло ему серьезный урон.

«Когда известие об этом дошло до Чингисхана, он, несмотря на то, что крайне опечалился, (ничем) не обнаружил (своего состояния) и соизволил сказать (в назидание своему названому брату. — А. М.):

„Кутуку (Шигихутуг. — А. М.) привык быть всегда победоносным и побеждающим и еще никогда не испытал жестокости судьбы. Теперь, когда он испытал ее, он будет осторожнее, у него приобретется опытность, и он получит (надлежащее) знание о (военных) положениях“»^[831].

Давая оценку случившемуся, Чингисхан в своем очередном билике говорит о необходимости не только проявлять осторожность и осмотрительность в боевой обстановке, но и приобретать боевой опыт и знания «о военных положениях» (о расположении своих войск на поле боя. — А. М.). Очевидно, подобными мыслями-биликами, приходившими в голову в ходе боевого похода армии Чингисхана на запад, главнокомандующий не раз делился со своими соратниками; его назидательные рассказы, наставления и заветы-билики, несомненно, использовались как в воспитании монгольских воинов, так и в кадровой политике, проводимой в монгольской армии, и впоследствии вошли в Свод биликов Чингисхана.

Поскольку обнародовавшему билики Чингисхана персидскому летописцу Рашиду ад-Дину они «стали известны порознь и не по порядку от всевозможных лиц и из разных книг»^[832], позволю себе предположить, что цитируемые и комментируемые нами далее билики Чингисхана относятся к рассматриваемому периоду похода на державу хорезмшаха:

В смутах должно поступать так, как поступил Даргай Уха. Он ехал в смутную пору от стойбища племени хатагин, с ним было два нукера. Издали они увидали двух всадников.

Нукеры сказали: «Нас три человека, а их два: наедем на них».

Он сказал: «Как мы их увидали, так точно и они, должно быть, нас увидели, и потому теперь не следует нападать».

Ударив лошадь плетью, он ускакал. После оказалось точно и истинно, что один из тех двух незнакомых всадников был Тимур-Уха из племени Татар; около пятисот человек из своих нукеров он посадил в ущелье, устроив засаду, а сам показался, чтобы, когда три наших всадника напали бы на него, обратиться в бегство, достичь условленного места и с помощью нукеров схватить их.

Так как Даргай Уха понял вражеский замысел, он бежал и соединился с двадцатью другими нукерами, которые ожидали его поблизости, и всех увел в безопасное место. Смысл сказанного в том, что во всех делах необходима осмотрительность. «Еще он сказал: „Нет героя, подобного Есун-Баю, нет в военном деле искуснее его человека. Однако так как он не знает усталости от тягости похода, не чувствует ни жажды, ни голода, то и других людей из нукеров и воинов, которые будут вместе с ним, всех считает подобными себе в перенесении трудностей, а они не имеют такой же силы и твердости к перенесению трудностей военного похода. По этой причине не подобает ему начальствовать войском. Подобает начальствовать войском тому, кто сам чувствует жажду и голод и соразмеряет с этим положение других, идет в дороге с расчетом и не допустит, чтобы войско испытывало голод и жажду, а скот отощал“».

«Еще он сказал: „Мы отправляемся на охоту и убиваем много изюбрей; мы отправляемся на войну и убиваем много врагов. Когда Всевышний Тэнгри указывает нам путь и так облегчается дело, нам не следует важничать и забывать об этом“».

«Еще он сказал: „Старшие военачальники и все воины, подобно тому как, занимаясь охотой, отличают имена свои, должны установить каждый имя свое и военный клич и когда выступают на войну. И пусть они всегда, моля усердно Всевышнего Тэнгри, со смиренным сердцем желают достичь благоденствия в любой из сторон света“».

«Еще он сказал: „Подобно тому как купцы наши, привозящие парчовые одежды и хорошие вещи в надежде барыша, становятся чрезвычайно опытны в тех товарах и материях, и командиры армейские также должны хорошо обучать мальчиков стрельбе из лука и езде на конях, упражнять их в этих делах и делать их столь же сильными и храбрыми, как опытны купцы в искусствах, которыми владеют“».

«Однажды Чингисхан остановился в горах на Алтае. Бросив взгляд по сторонам, он оглядел свои орды, своих воинов и слуг и сказал: „Стрелки и воины мои чернеют подобно многочисленным лесам; жены, невестки и девушки алеют подобно красноцветному пламени.

Попечение и намерение мое (выделено мной. — А. М.) состоит в том, чтобы услаждать их рот пожалованием сладкого сахара, украшать перед, зад и плечи их парчовыми одеждами, сажать их на хороших меринов, напоить их чистой и вкусной водой, пригнать их скот на обильные травою пастбища, приказывать удалять с больших дорог и путей, которые служат путями для народа, сор, сучья и все вредное; и не допускать, чтобы окрестности наши зарастали колючками и терном“»^[833].

О необходимости проявлять осторожность и осмотрительность в смутную пору говорится в билике Чингисхана, посвященном одному из его соратников Даргай Ухе. Из билика, который Чингисхан сказал, разбирая достоинства другого своего военачальника, Есун-Бая, следует, что Великий монгольский хан «требовал, чтобы военачальники были внимательны к нуждам подчиненных, чтобы переходы были умеренны и чтобы силы людей и лошадей сберегались»^[834]. В противном случае, какими бы качествами и достоинствами эти военачальники ни обладали, им, как считал Чингисхан, «не подобает начальствовать войском». Ибо испытывающим голод, находящимся на последнем издыхании их подчиненным никогда не одолеть врага.

Следующими двумя биликами Чингисхан хотел передать своим соратникам, простым воинам, глубокую веру в силу и вспомоществование Всевышнего Тэнгри, укрепить в них веру в правоту совершаемых деяний. По мнению Н. С. Трубецкого, эта попытка Чингисхана своеобразного «тэнгрианского воцерковлёния» своих воинов была связана с тем, что, «будучи лично человеком глубоко религиозным, постоянно ощущая личную связь с божеством (Всевышним Тэнгри. — А. М.), Чингисхан считал, что эта религиозность является непременным условием той психической установки, которую он ценил в подчиненных. Чтобы бесстрашно и беспрекословно исполнять свой долг, человек должен твердо, не теоретически, а интуитивно, всем существом верить в то, что его личная судьба, как судьба других людей и всего мира, находится в руках высшего, бесконечно высокого и не подлежащего критике существа; а таким существом может быть только Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.), а не человек… И проникнутый этим сознанием Чингисхан считал ценными для своего государства только людей искренне, внутренне религиозных»^[835].

В следующем билике Чингисхан, говоря о боевой подготовке своих воинов, которых «командиры армейские должны хорошо обучать стрельбе из лука и езде на конях, упражнять их в этих делах и делать их сильными и храбрыми», сравнивает их с купцами, «привозящими парчовые одежды и хорошие вещи в надежде барыша, становящимися чрезвычайно опытными в тех товарах и материях». Если вспомнить, что Чингисхан пребывал тогда в стране сартаульцев (купцов, торгашей), это его сравнение покажется вполне уместным и логичным.

В последнем из процитированных здесь биликов Чингисхана их автор раскрывает нам, в чем состояло его «попечение и намерение». Из чего современный монгольский исследователь Ш. Бира делает вывод, что «…усилия монгольских ханов, прежде всего, были направлены против власть предержащих (враждебных государств. — А. М.), во главу угла ставились их (монголов. — А. М.) собственные политические и жизненные интересы… Цель их политической доктрины заключалась… в установлении политической диктатуры, в первую очередь ориентированной на интересы и выгоду своего кочевого народа»^[836].

* * *

Мне представляется, что после того как к Чингисхану «прибыли Шигихутуг и бывшие с ним эмиры вместе с тем войском, которое уцелело, будучи рассеяно (воинством султана Джелал ад-Дина. — А. М.)», главной темой для его тогдашних нелегких размышлений, несомненно, стала подготовка собственного войска к решающей схватке с войском султана Джелал ад-Дина.

«Узнав, что Джелал ад-Дин хочет на рассвете переправиться [на ту сторону реки Инд], монгольские войска со [всех] сторон окружили султана…

Когда он понял, что неблагоразумно сопротивляться горе и сталкиваться с морем, он сел на свежего коня… ударил коня плетью и словно молния переправился через реку. На той стороне он спешился и стал обтирать воду с меча.

Чингисхан от чрезвычайного изумления положил руку на рот и, показывая Джелал ад-Дина сыновьям, говорил: „Только такой сын должен быть у отца!“…

Когда монгольское войско увидело, что Джелал ад-Дин бросился в реку, оно хотело было ринуться следом за ним, в реку, но Чингисхан воспрепятствовал…»^[837]

Так завершилось решающее сражение второй фазы похода Чингисхана во владения хорезмшаха — сражение на Инде, в результате которого из нескольких десятков тысяч воинов армии Джелал ад-Дина на противоположный берег Инда, по сведениям Ан-Насави, смогли переправиться во главе с султаном Джелал ад-Дином лишь «…около четырех тысяч человек; они были босые и голые, будто воскресшие, которые были собраны и выведены из могил…»^[838]

Несомненно, Чингисхан понимал, что оставлять в живых такого отважного и умелого вояку, каким был двадцатидвухлетний Джелал ад-Дин, очень рискованно и чревато в будущем большим уроном, поэтому, желая покончить с ним, отправил вдогонку за султаном в северную Индию Бала ноёна и Дурбэй-догшина. Однако вскоре они возвратились, так его и не отыскав.

В дальнейшем Чингисхан в основном занимался «зачисткой» завоеванной территории, «…установлением порядка в городах Западного края (державы Хорезмшаха. — А. М.), поставил там даругачинов^[839]надзирать за ними»^[840]. Об этом речь пойдет чуть позже. А сейчас самое время рассказать об отправленных Чингисханом еще в марте 1220 г. вдогонку за султаном Мухаммедом хорезмшахом прославленных монгольских военачальниках Зэве и Субэдэе и последующих боевых действиях их отрядов в третьей фазе западного похода Чингисхана, которая получила название «Сражения в Прикаспии».

* * *

В ходе первого этапа своего рейда отряды Зэва и Субэдэя фактически вытеснили султана Мухаммеда хорезмшаха из Персии, подавили, прежде всего, его моральный дух, что вскоре привело к смерти хорезмшаха на одном из островов в Каспийском море.

В начале 1221 г. войско Зэва и Субэдэя направилось назад в Персию. Это возвращение следует рассматривать во взаимосвязи с другими событиями, произошедшими в самом начале 1221 г.: смертью султана Мухаммеда; возвращением Джелал ад-Дина в Хорасан, его продвижением к Нишапуру и началом военных действий монголов в Южной Азии против армии нового хорезмского султана Джелал ад-Дина.

Очевидно, следствием всех этих событий и стал приказ Чингисхана о возвращении отрядов Зэва и Субэдэя в Персию с целью обеспечить безопасность основных сил монгольского войска, перекрыть пути возможного отступления Джелал ад-Дина в Ирак, а также канал возможного поступления помощи Джелал ад-Дину из Ирака^[841].

После разгрома в ноябре 1221 г. на реке Инд войска Джелал ад-Дина выполнявшие роль «заградительного кордона» отряды Зэва и Субэдэя получили новое задание Чингисхана:

«Чингисхан послал Джэбэ (Зэва. — А. М.) и Субэдая (Субэдэя. — А. М.) на завоевание (западного. — А. М.) владения султана (хорезмшаха — А. М.), состоящего из Аррана^[842], Азербайджана, Ирака и Ширвана…^[843]

Чингисхан приказал: „Согласно сему [моему] наказу, покончив эти дела в трехлетний промежуток времени, вы возвратитесь через Дешт-и Кипчак^[844] и присоединитесь к нам в нашем древнем юрте, в Монголии, так как по аналогии [с происшедшим] мы, по-видимому, за этот срок совершенно покончим с делом покорения земли Иранской и прибудем домой победителями и победоносными“»^[845].

«И был отослан с ратью Субэдэй-батор (и Зэв. — А. М.) на север»^[846].

Как явствует из древних источников, Чингисхан в своем приказе поставил перед военачальниками новые задачи. Отряды Зэва и Субэдэя, пройдя и покорив западные владения державы хорезмшаха, должны были следовать на север и добраться до кочевий кипчаков. Последним монголы припомнили их недавнюю службу в воинстве хорезмшаха, а также то, что ранее в кипчакских кочевьях укрылись остатки мэргэдских племен — заклятых врагов монголов. Чингисхан приказал примерно наказать и беглецов-мэргэдов, и укрывавших их кипчаков.

Путь, по которому прошли отряды Зэва и Субэдэя — Северный Кавказ, Западный и Северный Прикаспий, — пролегал по одному из маршрутов Великого шелкового пути, полный контроль над которым, вероятно, также был целью Чингисхана.

Но сейчас не столь важно, планировались ли Чингисханом заранее или были санкционированы им в ходе продвижения отрядов Зэва и Субэдэя «возвращение через Дешт-и Кипчак» и поход «на конюхов и холопов своих, на поганых половцев». Главное — результат: боевые действия отрядов Зэва и Субэдэя во время Западного похода Чингисхана по достоинству оценили еще в XIII в. Так, Ала ад-Дин Ата-Мелик Джувейни в своей «Истории завоевателя мира», заканчивая рассказ о рейде отрядов Зэва и Субэдэя, проницательно заявил: «Из этого рассказа видно, насколько велики были могущество и военная доблесть (монгольской армии. — А. М.) …ибо, когда от войска отделяется один отряд и разбивает столько царств, и царей, и султанов, будучи со всех сторон окруженным таким врагом и противником, которому никто не может сопротивляться или противостоять, это означает не что иное, как конец одной империи и начало другой»^[847]'^[848].

Следует подчеркнуть, что, помимо А.-М. Джувейни, жившие в эпоху Чингисхана другие его современники — армянские, грузинские и русские книжники, не говоря уже о правителях государств, на территориях которых проходила третья фаза Западного похода Чингисхана (Сражения в Прикаспии), серьезно занялись изучением своих врагов-завоевателей и поэтому оставили потомкам интересные свидетельства о монголах, их мировоззрении и верованиях, традициях и законах, внешнем виде и внутреннем мире.

Понятно, что нас, россиян, в первую очередь интересуют известия русских летописцев, запечатлевших в своих произведениях первое появление монгольской армии под командованием Зэва и Субэдэя на Руси в 1223 г. и прояснивших причины, которые привели к противостоянию монгольских и русских воинов, завершившемуся полным разгромом последних.

Все началось с нападения монголов на Судакских кипчаков. Тем самым они продемонстрировали свое намерение установить полный контроль над этим маршрутом Великого шелкового пути.

Но прежде им надо было подчинить или уничтожить кипчаков во главе с ханом Котяном, который, по свидетельству автора «Тверской летописи», обратился за помощью «…к своему зятю Мстиславу и ко всем князьям русским. И принес он многие дары — коней, и верблюдов, и буйволов, и невольниц, и, кланяясь, одарил всех русских князей, говоря: „Сегодня нашу землю татары отняли, а вашу завтра придут и возьмут, и поэтому помогите нам“.

Умолял Котян зятя своего Мстислава; а князь Мстислав послал к своим братьям, князьям русским, за помощью, говоря так: „Поможем половцам; если мы им не поможем, то они перейдут на сторону татар, и у тех будет больше силы, и нам хуже будет от них“.

Долго они советовались, и, уступив просьбам и мольбам половецких князей, решили пойти на помощь Котяну.

И начали князья собирать воинов каждый в своей области… и, собрав всех русских воинов, выступили в поход против татар.

Когда они пришли к Днепру на Заруб, к острову Варяжскому, услышали татары, что русские князья идут против них, и прислали своих послов, говоря: „Слышали мы, что идете вы против нас, послушавшись половцев. А мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел ваших, и пришли не на вас. Но пришли мы, посланные богом (Всевышним Тэнгри. — А. М.), на конюхов и холопов своих, на поганых половцев, а вы заключите с нами мир. И если прибегут половцы к вам, вы не принимайте их и прогоняйте от себя, а добро их берите себе. Ведь мы слышали, что и вам они много зла приносят, поэтому мы их также бьем“.

Князья же русские не стали слушать этого, но послов татарских перебили, а сами пошли против татар»^[849].

Как считает монгольский исследователь Ч. Чойсамба, «у монголов не было никаких причин воевать с русскими. Узнав о решении князей, которое немало их удивило, они послали на Русь десять послов… Смысл предложения монголов был ясен: разорвать союз с половцами и изгнать их со своей территории… Вряд ли монгольские полководцы без особых на то причин рискнули вступить в сражение со свежим войском, имевшим превосходство в живой силе в несколько раз… Только за неимением другого выхода монголы были вынуждены принять бой с объединенной половецко-русской армией.

Однако русские князья, уверенные в своем многократном превосходстве, не сочли благоразумным принять предложение монголов и, чтобы продемонстрировать неизбежность войны и свою решительность, приказали варварски убить послов. Убийство послов даже в военное время считается преступлением. Конечно, поступок русских князей вызвал справедливый гнев у всего монгольского войска, поклявшегося отомстить за соотечественников»^[850].

«Когда, не доходя до Олешья, остановились они (русские князья. — А. М.) на Днепре, прислали татары вторично послов, говоря: „Если вы послушались половцев, послов наших перебили и идете против нас, то идите. А мы вас не трогали, и пусть рассудит бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.)“»^[851].

В. Н. Рудаков, анализируя описанные в «Тверской летописи» события, подтверждает, что монголы действовали в рамках своей военно-политической доктрины тэнгэризма: «В уста первого посольства (монголов. — А. М.), прибывшего к русским князьям, по сути, вкладывается своеобразная „декларация о намерениях“, объясняющая действия татар… Согласно тексту рассказа, татары (монголы. — А. М.) сами осознают, что они являются своеобразным „бичом Божиим“ (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) для „поганых половцев“. Но важно и другое — таковыми их считает и сам автор рассказа: недаром „самооценка“ татар совпадает с позицией… автора — татары приходят на половцев, движимые гневом Господним. С другой стороны, татары недвусмысленно заявляют о своем дружелюбном настрое по отношению к русским. Последним предлагается заключить мир, а самое главное, в случае необходимости принять участие в „наказании“ половцев.

Реакцию русских на слова, произнесенные татарскими послами, вполне можно назвать неадекватной… Поступок русских, столь беспричинно жестоко обошедшихся с посольством, видимо, не мог восприниматься нейтрально книжником и его читателями. Очевидно также, что сам факт вероломства, проявленного русскими, заставлял читателя по-иному взглянуть на тех, против кого это вероломство было направлено.

Усиливал позиции татар и рассказ о втором посольстве. Оказывается, несмотря на несчастливую участь первых послов, татары вновь попытались предотвратить столкновение с русскими, но в данном случае прибегли к угрозе. Они пригрозили русским… Божьим (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) гневом. Гнев этот должен быть ниспослан на русских за то, что они, во-первых, послушали половцев и стали помогать тем, кого Бог собирается наказать, а следовательно, выступили против Божьей (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) воли; во-вторых, избили татарских послов, то есть поступили вероломно; в-третьих, собираются выступить на бой с ничем не угрожающими им татарами.

Следует обратить внимание на то, что, вкладывая в уста послам их главный аргумент („пусть рассудит Бог“ (Всевышний Тэнгри. — А. М.)), автор тем самым допускает, что татары в равной степени с русскими подотчетны Богу (Всевышнему Тэнгри. — А. М.). Они, их судьба, возможно, как и судьба русских, зависят от Божьего промысла, и они, как и русские, это понимают.

Симпатии автора в большей степени находятся на стороне татар и связаны в первую очередь с тем, что татары посланы Богом (Всевышним Тэнгри. — А. М.) для наказания „безбожных половцев“.

При этом татары — вовсе не „безбожные“; они ссылаются на авторитет Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.), призывая русских отказаться от неправого дела. Кроме того, татарам свойственно достойное поведение: они пытаются отговорить русских от неблаговидных поступков и заявляют о своем миролюбии по отношению к Руси»^[852].

Однако русские князья не вняли заверениям монголов и потерпели тяжелое поражение. «А случилось это несчастье месяца мая в тридцатый день (1223 г. — А. М.)… Так за грехи наши бог отнял у нас разум, и погибло бесчисленное множество людей. Татары же гнались за русскими до Новгорода-Святополча. Христиане, не зная коварства татар, выходили им навстречу с крестами, и все были избиты. Говорили, что одних киевлян погибло тогда тридцать тысяч.

И был плач и вопль во всех городах и селах. Татары же повернули назад от реки Днепра, и мы не знаем, откуда они пришли и куда исчезли»^[853].

* * *

Если древнерусским летописцам было неизвестно, «куда исчезли монголы» после битвы на Калке, то арабский историк Ибн ал-Асир точно указал направление движения отрядов Зэва и Субэдэя и кратко описал случившееся с ними в пути: «Сделав с русскими то, что мы рассказали, и опустошив земли их, татары вернулись оттуда и направились в Булгар^[854] в конце 620 г. (1223 г. — А. М.)…»^[855]

Если средневековой арабский историк Ибн ал-Асир утверждал, что в 1223 г., после битвы на Калке, монголы ушли на восток через земли волжских булгар и были наголову разбиты их войсками, то современный монгольский военный историк X. Шагдар, очевидно усомнившись в объективности арабского летописца, утверждает обратное: «Перед Зэвом и Субэдэем не стояла цель покорить булгар; скорее всего, следуя северным берегом Каспийского моря, они должны были определить и „расчистить“ путь, по которому в дальнейших походах пролег маршрут уртонного (почтового) сообщения монголов. А потому по пути своего следования они всего лишь вторгались в южные районы проживания этих народов, не вступая с ними в серьезные бои…»^[856] К тому же в 1223–1224 гг., как свидетельствует Ата-Мелик Джувейни, «армия Джучи располагалась в Кипчакской степи… и они (Зэв и Субэдэй. — А. М.) соединились с нею и оттуда отправились к Чингисхану»^[857], с основными силами которого в октябре — ноябре 1224 г. встретились в верховьях Иртыша.

* * *

А теперь мы расскажем, что предшествовало этой встрече и как Чингисхан провел три года после разгрома армии Джелал ад-Дина на Инде в ноябре 1221 г.

Тогда Чингисхан сразу же провел «зачистку» завоеванной территории; покончив с основными очагами сопротивления, он принялся за «установление порядка в городах Западного края (бывшей державы хорезмшаха. — А. М.)».

Для управления завоеванными территориями державы хорезмшаха Чингисхану, прежде всего, нужны были знатоки ее государственного устройства и законодательства. Очевидно, понимание потребности в таких людях (в отношении всех стран, которые вошли в состав Монгольской империи) пришло к Чингисхану еще во время его похода в Северный Китай. Именно там, как считал сам Чингисхан, по воле Всевышнего Тэнгри судьба свела его с высокообразованным киданем Елюй Чу-цаем, который впоследствии (с 1218 г.) стал его верным соратником и советчиком. Елюй Чу-цай был одним из тех приближенных Чингисхана, кто считал, что «можно завоевать Поднебесную, сидя на коне, но нельзя управлять ею, сидя на коне», а также что люди, «строящие Поднебесную (здесь имеется в виду Великий Монгольский Улус. — А. М.), должны использовать мастеров по управлению Поднебесной»^[858].

И, судя по указам Чингисхана о назначении наместников во все города Хорезма, он находил таких «мастеров по управлению»:

«[Прежде] переходя по областям и укрепленным местечкам, он (Чингисхан. — А. М.) поставил правителей и даруг (своих полномочных представителей. — А. М.)» ^[859].

«Когда закончил Чингисхан завоевывать земли сартаульские и назначил наместников своих в грады повоеванные, явились к нему из города Урунгэчи (Ургенч. — А. М.) отец и сын — Махмуд и Масхуд Ялавачи. Эти отец и сын были из рода хурумши. И поведали они владыке законы и обычай городские. Ибо каждый из них в законах и обычаях оных был одинаково сведущ.

Чингисхан повелел Масхуду хурумши вместе с монгольскими наместниками править в Бухаре, Самарканде, Урунгэчи, Удане, Кисгаре, Урияне, Гусэн Дариле и прочих градах сартаульских, — а отца его Махмуда Ялавачи взял с собой и поставил наместником в хятадском городе Чжунду.

И прочие сартаулы были приставлены в помощники к монгольским наместникам в градаххятадских (Северного Китая. — А. М.), ибо, подобно Махмуду и Масхуду Ялавачи, были они сведущи в законах и порядках городских»^[860].

Махмуд и Масхуд Ялавачи, Елюй Чу-цай и многие другие знатоки государственного устройства и законодательства тех стран, которые вошли в состав Монгольской империи, стали надежными советчиками Чингисхана, а затем и его преемника — Угэдэй-хана.

Обобщив сведения имеющихся источников эпохи Чингисхана, монгольский ученый Ш. Бира сделал вывод о том, что «в связи со значительным расширением своих владений он продолжил строительство „пирамиды“ военно-административного аппарата исполнительной власти, начатое в 1206 г. Тогда же на завоеванных территориях начала формироваться своеобразная кочевая административная структура, строительство которой было завершено при преемнике Чингисхана, его сыне Угэдэй-хане. Эта структура включала в себя следующих назначавшихся Великим ханом должностных лиц: даругачин, заргучи, таммачин, алгинчин.

Даругачины являлись своеобразными чрезвычайными и полномочными послами Великого хана в завоеванных государствах, крупных городах и областях. Они осуществляли высшую исполнительную власть на территории своего нахождения, были обязаны выполнять приказы и указания Великого монгольского хана. Даругачины выбирались из ближайшего окружения хана и хэшигтэна. На первых порах они организовывали перепись населения, сбор налогов, мобилизацию в армию; в дальнейшем, по мере расширения Великого Монгольского Улуса и его превращения в империю, права, полномочия и обязанности даругачинов значительно выросли, как и их число.

Следующие после даругачинов по значимости чиновники — заргучи. Они назначались ханом в уделы членов „золотого рода“ и в соответствии с „Книгой Великой Ясы“ должны были… „судитьразные тяжбы“, возникшие между членами „золотого рода“, в том числе касающиеся раздела подданных, „карать подданных за ложь и взыскивать за воровство, подсудных всех судить и выносить смертный приговор всем, кто достоин смерти“. Таким образом, заргучи имели чрезвычайные полномочия административного, следственного и судебного характера.

На завоеванных территориях монголы размещали особые военные подразделения охраны, которые назывались „тамма“ (слово тибетского происхождения, переводится как „рубеж“, „граница“ — А. М.). Их командиры именовались таммачинами. Им в обязанность вменялось обеспечение лояльности местного населения, а также изымание материальных богатств и ценностей и доставка их в ханскую казну…»^[861]

Создание Чингисханом и его преемниками организационной структуры центрального и местного управления, которая опиралась на государственно-правовые традиции кочевого общества и больше соответствовала интересам кочевников, представляется монгольскому ученому Ш. Бире особой, грандиозной попыткой, имеющей целью своеобразное «окочевничевание» народов оседлой и полуоседлой цивилизаций^[862]. Эти нововведения Чингисхана Ш. Бира, кроме того, охарактеризовал как осуществление его особой политики силового сближения и соединения народов кочевой и оседлой цивилизаций; эта политика успешно реализовывалась при преемниках Чингисхана^[863].

При всем при том «Чингисхан уделял много внимания привлечению или захвату ученых всех сортов (людей знающих, компетентных. — А. М.), чтобы обратить их знания на благо империи… Куда бы он ни пришел, к нему приводили всех местных ученых, чтобы он говорил с ними и узнавал, какими искусствами они владеют и где в империи им можно найти лучшее применение»^[864].

Очевидно, именно в эти годы «Великую Книгу Ясы» пополнила следующая яса Чингисхана:

«Должно возвеличивать и уважать чистых, невинных, праведных, грамотеев и мудрецов какого бы то ни было племени, а злых и неправедных презирать…»^[865]

Одним из таких «…чистых, невинных, праведных, грамотеев и мудрецов» был даосский монах Чань Чунь; об их с Чингисханом переписке, встречах и беседах, имевших место в 1219–1223 гг., речь пойдет далее.

* * *

Именно от своих приближенных, таких как Елюй Чу-цай, Елюй Ахай, Чингай и других, Чингисхан впервые узнал о даосском монахе Чань Чуне (1148–1227), самом известном из так называемых семерых северных истинных или семерых бессмертных даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины»), который в то время пользовался большим уважением и почетом в Северном Китае^[866].

Наслышавшись о многоучености, святости и чудотворной силе «бессмертного» Чань Чуня, Чингисхан в 1219 г. призвал его к себе. Из посланий Чингисхана к даосскому монаху явствуют и его подлинный облик, и истинные цели приглашения Чань Чуня в ставку монгольского владыки, а также суть и цели его военнополитической доктрины тэнгэризма, или «всемирного единодержавия».

Обращаясь к Чань Чуню, Чингисхан писал: «Я, обитая в северных степях, не имею в себе распутных наклонностей; отвергаю роскошь и следую умеренности; у меня одно платье, одна пища; я в тех же лохмотьях^[867]и то же ем, что… и конские пастухи; я смотрю на народ, как на детей; забочусь о талантливых, как о братьях; мы в начинаниях согласны, взаимная любовь у нас издавна; в обучении тем (тумэнов. — А. М.) я напереди других; в ратных боях не думаю о заде.

В течение семи лет я совершил великое дело и во всех странах света утвердил единодержавие. Не от того, что у меня есть какие-либо доблести, а от того, что у гиньцев (чжурчжэней. — А. М.) правление непостоянно, я получил от Неба (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) помощь и достиг престола (выделено мной. — А. М.).

На юге Суны (государство Южных Сунов. — А. М), на севере Хойхэ (уйгуры. — А. М.), на востоке Ся (страна тангудов. — А. М), на западе варвары, — все признали мою власть. Такого царства еще не было с давних времен…^[868]

Но звание велико, обязанности важны, и я боюсь, что в правлении моем чего-нибудь недостает; притом строят судно и приготовляют весла для того, чтобы можно было переплыть через реки; подобно тому приглашают мудрецов и избирают помощников^[869] для успокоения вселенной (выделено мной. — А. М.).

Я со времени наследования престола усердно занимаюсь делами правления, но не видел еще достойных людей…

В сих обстоятельствах я наведался, что ты, учитель, сроднился с истиною и шествуешь по правилам; многоученый и опытный, ты глубоко изведал законы; твоя святость прославилась и доблести проявились; ты хранишь строгие обычаи древних мудрецов и обладаешь прекрасными талантами высших людей; издавна привитаешь в скалах и ущельях и скрыл себя (от мира); ты прославляешь просвещение предков; ты привлекаешь к себе людей, обладающих святостию, которые, как облака, шествуют к тебе стезей бессмертных в неисчислимом множестве. Я беспрестанно думал о тебе. Но что мне делать?…

За непокорность тех глав (государей. — А. М.) я громлю их грозно; только приходит моя рать, дальние страны усмиряются и успокаиваются. Кто приходит ко мне, тот со мной; кто уходит, тот против меня. Я употребляю силу, чтобы достигнуть продолжительного покоя временными трудами, надеясь остановиться, как скоро сердца покорятся мне (выделено мной. — А. М.). С этой целью я несу и проявляю грозное величие и пребываю среди колесниц и воинов…»^[870]

В целях установления «всемирного единодержавия» и «успокоения вселенной», как считал Чингисхан, было необходимо «покорить сердца» людей завоеванных стран. А для этого следовало «пригласить мудрецов и избрать помощников», достойных заниматься делами правления в этих странах. В Китае именно таким человеком ему виделся даосский монах Чань Чунь, «умевший привлекать к себе людей… которые шествовали за ним в неисчислимом множестве».

Чингисхан отправил Чань Чуню свое первое послание в 1219 г., когда пошел в поход против султана Мухаммеда хорезмшаха. Несмотря на преклонный возраст, Чань Чунь ответил согласием. Думается, он не решился противиться повелению Чингисхана потому, что имел «тайные мысли» стать его духовным наставником и тем самым еще больше поднять авторитет даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины») в Китае, распространить учение даосов в других частях Великого Монгольского Улуса.

Как явствует из путевого журнала Чань Чуня «Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чуня»), и он сам, и Чингисхан были удовлетворены их откровенными беседами (апрель 1222 — март 1223 г.).

«Встретившись с Чингисханом в очередной раз, Цю Чу Цзи (Чань Чунь. — А. М.) сказал: „Поскольку хан желает утвердить во всех странах света единодержавие, не следует уничтожать мирных граждан“.

Чингисхан согласился с советом учителя, и впоследствии во всех подразделениях его войска было оглашено соответствующее ханское повеление (выделено мной. — А. М.).

Чингисхан спросил Чань Чуня: „Каким образом в нашем Великом Улусе прекратить смуты и междоусобицы?“

Чань Чунь ответил: „Для этого правителю Великого Улуса следует с благоговением относиться к Всевышнему Тэнгри на небе и быть милосердным к своим подданным на земле. В Великом Улусе мир и спокойствие воцарятся тогда, когда сам Великий правитель отрешится от всех стремлений и страстей и достигнет святости, а вслед за ним по пути очищения последуют его подданные“^[871].

Хан был доволен и сказал: „Слова твои мне по сердцу“ — и приказал записать хойхэсскими письменами (уйгурским письмом. — А. М.)…»^[872]

Незадолго до возвращения Чань Чуня на родину Чингисхан «собрал царевичей, князей и вельмож и сказал им: „Китайцы чтят Шень сяня (Чань Чуня. — А. М.), как вы чтите Небо (Всевышнего Тэнгри. — А. М.); я теперь еще более убедился, что он действительно Небесный человек“.

Затем объявил им все, что учитель прежде и после говорил ему, и сказал: „Небо (Всевышний Тэнгри. — А. М.) внушило ему то, что он говорил мне. Вы, каждый, запишите то в своем сердце“»^[873].

Провожая Чань Чуня на родину Чингисхан сказал: «Надобно избавить всех его последователей от повинностей. И он пожаловал ему грамоту с императорским указом (в котором. — А. М.) монгольский владыка Чингисхан дал повеление начальникам всех мест:

„Какие есть у Цю шень сяня (Чань Чуня. — А. М.) скиты и дома подвижничества, в них ежедневно читающие священные книги и молящиеся Небу (Небесному Владыке. — А. М.) пусть молятся о долгоденствии Царя (Чингисхана. — А. М.) на многие лета; они да будут избавлены от всех больших и малых повинностей, оброков и податей; скиты и дома монахов, принадлежащих Цю шень сяню, во всех местах да будут избавлены от повинностей, податей и оброков; вне сего, кто будет, ложно называя себя монахом, под незаконным предлогом отказываться от повинностей, того доносить властям и наказывать по усмотрению.

По получении настоящего повеления, да не осмелятся изменить и противиться оному. Для чего и дано сие свидетельство“.

Сие повеление вручено Шень сяню, для хранения. Свидетельство: принадлежащие Шень сяню монахи и усердно и строго пребывающие в ските люди, равно избавляются от повинностей, податей и оброков. Да сообразуются с сим. В год Гуй вэй (Овцы), 3-й луны (с приложением императорской печати), (?) дня (1223)»^[874].

Как явствует из этого повеления Чингисхана, Чань Чунь добился определенных привилегий, что значительно подняло авторитет даосской школы Цюаньчжэнь («Совершенной истины») в Китае, но и монгольский хан, очевидно, заручился поддержкой «бессмертного» даосского монаха, который пообещал «привлекать на его сторону простой народ» и «молиться Небу о долгоденствии Царя (владыки Чингисхана. — А. М.) на многие лета».

Следует отметить, что вскоре после этого повеления последовали другие указы Чингисхана, а затем и его преемников об освобождении представителей различных религиозных конфессий, в частности мусульманства, христианства и буддизма, от налогообложения. Это являлось реальным подтверждением того, что «Чингисхан уклонялся от изуверства, и от предпочтения одной религии другой, и от превозношения одних над другими. Наоборот, ученых и отшельников всех толков он почитал, любил и чтил, считая их посредниками перед Господом Богом, и как на мусульман взирал он с почтеньем, так христиан и идолопоклонников (буддистов. — А. М.) миловал»^[875]. Это известие Джувейни о веротерпимости Чингисхана подтверждали и конкретизировали и другие источники^[876].

Более того, специальные ясы Чингисхана включили всех священнослужителей, являвшихся «посредниками перед Господом Богом», в категории людей, на которых «не были налагаемы подати и налоги». В частности, одна из таких яс Чингисхана касалась проповедников ислама:

«Он (Чингисхан) постановил, чтобы на потомков Алибека, АбуТалеба (Али ибн Абу Талиб)^[877] всех до единого не были наложены подати и налоги, а также ни на кого из факиров, чтецов Аль-Корана, законодавцев, лекарей, мужей науки, посвятивших себя молитве и отшельничеству, муэдзинов и омывающих тела покойников не были налагаемы подати и налоги»^[878].

В истинности поведанной нам Макризи ясы Чингисхана не приходится сомневаться после того, что написал А.-М. Джувейни: «Они (монголы. — А. М.) не препятствуют никакой вере и никакой религии — как можно говорить о препятствии? — они даже поощряют их; они освободили наиболее ученых из приверженцев каждой религии (выделено мной. — А. М.) от любых налогов ('avarizat) и от тягот податей (mu’an); их священная собственность и наследство, которое они оставили для всеобщего употребления, принадлежащие им крестьяне и земледельцы также объявлены освобожденными от налогов…»^[879]

* * *

Проводив Чань Чуня на родину, Чингисхан повернул обратно в Монголию. На самом деле первоначально он решил вести свои войска не сразу в Монголию, а на Тангудское царство, следуя кратчайшим путем через территорию Индии и Тибета. И сделал это только после того, как получил известие о смерти Мухали и сговоре чжурчжэней с тангудами.

Однако, пройдя несколько перегонов, из-за бездорожья Чингисхан повернул назад и пришел в Пешавар. «Ту зиму (1223–1224 гг. Чингисхан. — А. М.) провел в окрестностях Самарканда, откуда послал гонца к старшему своему сыну Джучи с приглашением покинуть Кипчакскую степь^[880] и приехать позабавиться с ним охотой (главным образом на диких ослов)»^[881].

По пути следования армии Чингисхана на родину произошло два знаменательных события: во-первых, Великий хуралтай, который состоялся в начале 1224 г. на берегу Сырдарьи, и, во-вторых, «(многолюдное) собрание и великое пиршество», устроенное Чингисханом осенью того же года на Алтае, у истока Иртыша, в местности Бука-Суджику (Буга Сочигай). Во время этих двух Великих собраний Чингисхан встречался и имел серьезные беседы со всеми своими четырьмя сыновьями, в том числе с Джучи.

О Великом хуралтае, состоявшемся в начале 1224 г., Джувейни писал: «Когда… зима (1223/24 г. — А. М.) подошла к концу… царевичи встретились с отцом (Чингисханом. — А. М.) у реки Фенакет (Сырдарья. — А. М.) и устроили Великий хуралтай, откуда они выступили и шли, пока не достигли Кулан-баши, где их нагнал Джучи, прибывший с другой стороны и также присоединившийся к отцу.

В числе привезенных им даров была тысяча серых лошадей. По приказу отца он пригнал из Кипчакской степи стада диких ослов, подобно множеству овец… Когда они подошли к городу, называвшемуся Утука, Чингисхан, его сыновья и солдаты сели верхом на коней и, чтобы развлечься, погнали диких ослов перед собой… Когда охота их утомила и остались лишь тощие животные, каждый заклеймил пойманных им ослов собственным тавром и отпустил на волю…»^[882]

Они провели лето (1224 г. — А. М.) в Кулан-баши (Хулан баш. — А. М.)^[883]. «Когда они [все]оттуда отправились, он расположился в местности Бука-Суджику и повелел разбить большую золотую орду (дворец. — А. М.), устроить (многолюдное) собрание (хуралтай. — А. М.) и сделать великое пиршество»^[884].

Причина, по которой спешивший возвратиться на родину Чингисхан задержался на месяц в верховьях Иртыша, заключалась в том, что именно здесь соединились войско Субэдэя (Зэв к тому времени умер) с основными силами Чингисхана. Кроме того, именно тогда Чингисхан вместе с сыновьями и приближенными решал вопрос, «как управлять народом, уже собранным».

Очевидно, на упомянутых выше двух Высоких собраниях Чингисхан объявил о своем решении разделить завоеванную в ходе похода на запад огромную территорию и передать ее в управление своим сыновьям — Джучи, Чагатаю и Угэдэю:

«Своему старшему сыну Туши (Джучи. — А. М.) он отдал область, простирающуюся от Кайялыка и Хорезма до крайних пределов Саксина и Булгара и дальше, где только касалось земли копыто татарского коня^[885].

Чагатай получил территорию, простирающуюся от земли уйгуров до Самарканда и Бухары, а местом его резиденции стал Куяш, расположенный неподалеку от Алмалыка.

Столица Угэдэя, предполагаемого наследника, во время правления его отца находилась в его юрте, в окрестностях Эмиля (город и река. — А. М.) и Кобака; но когда он взошел на трон ханства, то перенес ее на их исконные земли между государством китаев и страной уйгуров, а тот другой удел отдал своему сыну Гуюгу.

Земли Толи (Тулуя. — А. М.) также лежали по соседству и располагались в середине империи, как центр в круге»^[886].

А в помощники им были приставлены не только опытные военачальники, но и все те, кто «в (местных. — А. М.) законах и обычаях был одинаково сведущ».

«Разделив между сыновьями свои новые западные владения, Чингисхан соблаговолил сказать повеление»:

«Я отделяю вас не в чужую страну, а чтобы вы ведали теми, которыми овладел я, чтобы управляли теми, которых подчинил я; я поручаю вам управление, чтобы вы расширили государство; я отправляю вас, отделяя так, как отделил бы половину своего дома, половину своего тела. Уж не думается ли вам, что мы разлучились совсем? Ведь сосед, откочевав от соседа, [все же] останавливается. Разве не будут соседи видеться друг с другом? Ведь от того, что стадо от стада отделилось, разве вы будете жить спокойно? Разве вы сами не соедините все стадо вместе?..»^[887]

Когда Чингис-хаган отправлял [своего] старшего [сына] Джучи главным даругачи над кипчаками… он преподал [ему] наставление:

«В чем согласие между отцом и сыном?

Ведь не тайком отправляю я тебя [так] далеко,

[А для того] чтобы ты управлял тем, чем я овладел,

Чтобы ты сохранил то, над чем я трудился,

Отделяю тебя, чтобы стал ты опорою

Половины моего дома и половины моей особы.

Поняв [эту] истину,

Подумаешь о том, что я тебе поручил,

Если не нарушишь спокойствия,

Если не порушишь всего существующего,

То станешь моими глазами, что видят,

То станешь моими ушами, что слышат,

И это будет мне наградою за моего родного сына!»

Так было сказано^[888].

Повеления и наставления, которые на Великом хуралтае 1224 г. дал Чингисхан, разделив между сыновьями свои новые западные владения, Б. Я. Владимирцов прокомментировал следующим образом: «Чингисхан работал для себя, для своих близких, для своего рода и оставил своим преемникам громадную империю и руководящие начала ее устройства, которые и были изложены им в его „Установлениях“ — его „Джасаке“ („Книге Великой Ясы“. — А. М.) и в его „Изречениях“ — „Билике“…

Чингис до конца дней смотрел на государство как на вотчину, принадлежащую его роду, где все организовано и устроено так, чтобы члены этого рода и его сподвижники могли бы извлекать наивысшую пользу для себя и наслаждаться жизнью…

Так как империя является собственностью всего ханского рода, то Чингис признавал старую систему уделов, благодаря которой члены господствующего рода могли пользоваться частью этой общей собственности… Царевичи, братья, вдовы их и другие родичи хана могли получать свои уделы в разных местах, они могли получать их и в завоеванных странах с оседлым населением. Но культурные области не становились их уделами; доходы с них не могли поступать в собственность царевича… а распределялись между всеми владельцами уделов, между всеми членами ханского рода…

Во главе же культурных областей стояли ханские наместники (даругачи), ответственные перед каганом, в финансовые дела которых, как и вообще в дела по управлению оседлым населением, царевичи — владельцы уделов вмешиваться не могли…»^[889]

По мнению исследователя И. Н. Ундасынова, «Чингисхан (после великого пиршества в местности Бука-Суджику. — А. М.) с тремя младшими сыновьями ушел в Монголию… а Джучи-хан остался в Дешт-и Кыпчаке, потому что должен был управлять своим улусом. Кроме того, видимо, именно в 1224 г. на Иртыше он получил от отца задание завоевать Восточный Дешт-и-Кыпчак до Волги включительно и тем самым подготовить плацдарм для (нового. — А. М.) Западного похода…»^[890]

Распределив уделы и огласив свои новые повеления, сам Чингисхан, «возвращаясь из земель сартаульских в родные пределы, на седьмой год похода своего осенью года Курицы (у Рашида ад-Дина — весной 1225 г. — А. М.) пришел и сел в ставке своей, что в Черной роще на реке Туул»:^[891].

* * *

Возвратившись весной 1225 г. на родину из Западного похода, Чингисхан досконально разобрался в ситуации, сложившейся на юге — в Северном Китае и Тангудском царстве. В 1223–1225 гг. в связи со сменой правителей в чжурчжэньском, тангудском и южно-сунском государствах резко изменилась военно-политическая обстановка в этом регионе. И хотя на повестке дня стоял поход на Тангудское царство, которое перестало признавать свою вассальную зависимость от Великого Монгольского Улуса, Чингисхан понимал, что главным врагом и главной целью его будущих походов на юг по-прежнему является империя Цзинь. Но в то время крайне остро стоял вопрос об организации управления завоеванной монголами северной части Китая. И среди «мудрых повелений, которые он издал летом 1225 г.»^[892], несомненно, была яса Чингисхана, связанная с ролью и активным участием в данном вопросе его советника по Китаю Елюй Чу-цая ^[893]

Император приказал Елюй Чу-цаю: «Обеспечить казне запасы и необходимые средства на удовлетворение военных нужд путем организации сбора налогов в Северном Китае»^[894].

Необходимые пояснения об этом повелении Чингисхана мы находим в «Биографии Елюй Чу-цая» в «Юань ши»: «В век Тай-цзу (Чингисхана. — А. М.) в Западном крае (здесь — Средняя Азия. — А. М.) ежегодно были дела, и [Тай-цзу] не имел досуга управлять Северным Китаем. Чиновники сильно обирали [народ налогами] и думали только о себе — богатства [у них] достигали огромных размеров, а у казны не было никаких запасов. [В связи с этим] придворный чиновник Бе-де и другие сказали [императору]: „От ханьцев нет никакой пользы государству. [Поэтому] можно уничтожить всех людей и превратить [их земли] в пастбища“.

[По этому случаю Елюй] Чу-цай сказал [императору]: „Ваше величество собирается в поход на юг, и необходимо иметь средства на удовлетворение военных нужд. Если в самом деле в Северном Китае справедливо установить земельный налог, торговый налог и сборы на соль, вино, плавку железа и [продукты] гор и озер (выделено мной. — А. М.), то ежегодно можно получать серебра 500 тыс. лян (мера веса (37,3 г). — А. М.), шелка 80 тыс. кусков и зерна свыше 400 тыс. ши (мера объема (66,41 л). — А. М.). [Их] будет достаточно для снабжения [армии]. Как так можно говорить, что [от ханьцев] нет никакой пользы!“

Император сказал: „Попытайтесь для нас осуществить это!“»^[895]

В 1231 г., как свидетельствует «Юань ши», Елюй Чу-цай доложил Угэдэй-хану о выполнении поручения, которое ему дал Чингисхан: государственные доходы в Северном Китае были обеспечены в избытке, а значит, появились достаточные средства для удовлетворения военных нужд.

* * *

Когда Чингисхан, возвращаясь из Западного похода, вместе с армией еще находился у истока Иртыша, он был оповещен о том, что новый правитель тангудов Ли-дэ-ван (1223–1226 гг.) предпринял попытку вторжения на монгольскую территорию в районе реки Эзний-гол и, склонив на свою сторону племена в Джунгарии, недавно вошедшие в состав Великого Монгольского Улуса, по сути дела, инициировал создание античингисовской коалиции.

По свидетельству «Истории династии Цзинь», в сентябре 1224 г. правитель тангудов заключил мир с Алтан-ханом, то есть фактически отказался наступать на чжурчжэней с запада. Более того, используя сложившуюся ситуацию, тангуды начали готовиться к войне с монголами еще активнее, а в октябре 1225 г. договорились с чжурчжэнями о предоставлении им военной помощи в грядущей войне.

Когда в ноябре того же года Чингисхан узнал о чжур-чжэньско-тангудском сговоре, дабы отвести надвигающуюся угрозу, он своим указом объявил войну тангудскому правителю:

«Император (Чингисхан. — А. М.) из-за того, что Си Ся (Тангудское царство. — А. М.) прятало его врага Нилха-Сэнгума (сына Ван-хана. — А. М.) и не посылало в заложники сына (правителя царства), (принял указ об объявлении им войны. — А. М.) и лично повел войско покарать его»^[896].

«Чингисхан придавал походу на Тангуд такое важное значение, что, несмотря на свой преклонный возраст, решил сам вести свое войско, не доверяя выполнение задачи кому-нибудь из своих сподвижников. С другой стороны, это решение монгольского императора показывает, что он и в глубокой старости сохранил свои душевные и телесные силы»^[897].

Правда, уже в самом начале наступления на страну тангудов произошли два события, которые сильно повлияли на моральное и физическое состояние Чингисхана: «В это время прибыло известие о печальном событии с Джучи (о смерти его старшего сына. — А. М.)… Чингисхан пришел от этого в великую печаль и огорчение…»^[898].

Еще одно несчастье приключилось с Чингисханом во время облавной охоты, предшествовавшей наступлению на тангудов: Чингисхан упал с поднявшейся на дыбы лошади и сильно ушибся. Хотя соратники предлагали воротиться, а когда Чингисхан оправится от недуга, снова выступить в поход, он настоял на том, чтобы отправить к тангудам посланника с ультиматумом и тем временем, «ожидая возвращения его, недуг уврачевать… И назначил Чингисхан посла и повелел ему затвердить и передать тангудам сии слова:

„Бурхан (Илуху или Ли-де-ван. — А. М.), дотоль ты сказывал, что верные тебе тангуды мне правою рукою станут. И потому, когда отправился я воевать сартаулов, тебя через посла я известил. Ты ж слова не сдержал и не послал подмогу, зато надменными речами нанес мне кровную обиду. Тогда свой бег стремили мы в края другие, с тобой считаться было недосуг. Теперь же, милостию Небесного Владыки повоевав и покорив сартаулов, пришли мы переведаться с тобой (наказать тебя. — А. М.)“»^[899].

Ответом на ультиматум Чингисхана стало высокомерное заявление тангудского военачальника Аша Гамбу: «„То я нанес тебе обиду, Чингисхан! И коль твои монголы делу ратному уж обучились и с нами посчитаться пожелают, пусть следуют в мои пределы, в Алашу. Там мы сразимся, и там найдется им пожива в юртах многостенных и на верблюдах вьючных люда моего. А коли возжелают серебра и злата, пусть бег свой в города Яргай и Эрижэу устремляют!“

Известясь от посла ответом оным, Чингисхан, все так же мучимый сильным жаром, воскликнул: „Вы слышали ответ тангудов?! Как можно уходить нам восвояси, когда они глаголят нам такое! Пусть я умру, но, видит Вечный Тэнгри, врагу обиды этой не спущу!“»^[900]

И повелел засим Чингисхан:

«Мужи мои! Коварных ворогов изничтожайте! А тех, кои покорность явят, себе берите по произволенью!»^[901]

Когда окончательный крах Тангудского царства стал очевиден, Чингисхан с большей частью своей армии вторгся на западные окраины чжурчжэньской территории. Это была последняя его попытка пробиться к Южной столице империи Цзинь — Нанжину.

В первый месяц осени 1227 г. Чингисхан, спустившись с гор на равнину, возглавил наступление монгольских войск на чжурчжэньский город Цзиннин; после его захвата монголы разбили лагерь на берегу реки Си Цзян западнее города Цин Шуй Сянь. Здесь Чингисхан снова почувствовал сильное недомогание. Предчувствуя свою кончину, он призвал к себе сыновей Угэдэя и Тулуя и «вместе с ними сел для тайного совещания. После многочисленных увещаний и наставлений он сказал своим сыновьям:

„О дети, остающиеся после меня, знайте, что приблизилось время моего путешествия в загробный мир и кончины! Я для вас, сыновей, силою господнею и вспоможением небесным (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) завоевал и приготовил обширное и пространное государство, от центра которого в каждую сторону один год пути.

Теперь мое вам завещание следующее: будьте единого мнения и единодушны в отражении врагов и возвышении друзей, дабы вы проводили жизнь в неге и довольстве и обрели наслаждение властью!..

В будущем, вплоть до пятисот, тысячи и десяти тысяч лет, если потомки, которые появятся на свет и воссядут на ханство, будут так же хранить обычай [йусун] и закон [йасак] Чингисхана, которые в народе ко всему применимы, и не изменять их, то с неба (от Небесного Владыки. — А. М.) снизойдет помощь их державе, и они будут всегда [пребывать] в радости и веселии. Господь вселенной (Всевышний Тэнгри. — А. М.) взыщет их [своими] милостями, а жители мира будут за них молиться, они будут долговечными и будут наслаждаться благами [жизни].“»^[902]

«После моей кончины не смейте переиначивать повеления (ясы) мои. [Ксожалению], здесь нет Чагатая. Упаси его бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.) после моего ухода переиначить мои слова и сеять смуту в улусе!»

Еще он сказал: «Если великие люди [государства], бахадуры и эмиры, которые будут при многих детях государей, что появятся на свет после сего, не будут крепко держаться закона („Книги Великой Ясы. — А. М.), то дело государства потрясется и прервется, будут страстно искать Чингисхана, но не найдут [его]!“»^[903]

«Многочисленные увещевания и наставления», с которыми Чингисхан перед своей кончиной обратился к сыновьям, современные исследователи безоговорочно включают в «Книгу Великой Ясы» и «Свод изречений, наставлений и заветов», или «Билик» Чингисхана. Именно это свое наследие он заповедовал преемникам и потомкам сохранять неизменным и строго ему следовать.

Как явствует из процитированных выше биликов Чингисхана, «одобренный им свод законов должен был быть закреплен навек. Всякое изменение Ясы, по его мнению, могло привести лишь к гибели государства.

Хранителем Ясы Чингис назначил еще при жизни своего старшего сына Чагатая^[904]… Впоследствии именно Чагатай согласно воле отца формально возвел на престол своего брата Угэдэя.

Каждый новый Великий хан, правил он всей империей или только своим улусом, должен был начинать царствование подтверждением Ясы.

По известию Ибн Баттуты, потомки Чингисхана должны были ежегодно собираться вместе с высшими сановниками каждого улуса, чтобы удостовериться, что ни один хан или князь Чингисовой крови за это время не нарушил Ясы. Виновный в ее нарушении должен был быть низложен»^[905].

Вслед за увещеваниями по поводу «Книги Великой Ясы» Чингисхан провозгласил указ об объявлении своим наследником сына Угэдэя:

«Болезнь моя такова, что ее нельзя излечить никакими лекарствами, и кому-то одному из вас придется оберегать трон и могущество государства и еще более возвышать пьедестал, у которого уже есть такое прочное основание…

Если вы желаете провести свою жизнь в довольстве и роскоши и насладиться плодами власти и богатства… пусть на трон ханства вместо меня взойдет Угэдэй, поскольку он превосходит вас здравостью рассудка и проницательностью ума; и пусть управление войском и народом и защита границ империи осуществляются его здравомыслием и мудрыми решениями. Посему я объявляю его своим наследником и передаю ключи империи в его доблестные и умелые руки»^[906].

«Объявив своим преемником сына Угэдэя, Чингисхан обратился к сыновьям с вопросом: „Каково будет ваше решение, мои сыновья, относительно этих соображений и каковы ваши соображения относительно этого решения?“

Тогда они преклонили колени почтительности к земле верности и смирения и ответили языком покорности, сказав: „…Наше благо и благо наших преемников зависит от того, как исполняются наказы Чингисхана, и в наших делах мы вверяем себя его наставлению“.

„Если, — сказал Чингисхан, — ваша воля находится в согласии с вашими словами, а ваш язык с вашим сердцем, тогда вы должны дать свое письменное согласие на то, что после моей смерти признаете Угэдэя своим ханом, и его приказания будут для вас как душа для тела, и что не внесете никаких изменений и исправлений в то, что было сегодня решено в моем присутствии, и не отступите от моего приказа“.

Все братья Угэдэя исполнили его приказание и письменно заявили о своем согласии»^[907].

Накануне похода на страну тангудов Чингисхан сказал: «Если мы еще десять лет будем безрезультатно стараться умиротворить врагов на северо-западе (кипчаки. — А. М.), то восстанут и остатки цзиньцев. Сейчас будет лучше, поручив Чагатаю сдерживание врагов (на северо-западе. — А. М.), (самим) покончить с остатками Цзинь. А уж потом пойдем на запад и разберемся с остальными»^[908].

Таким образом, как явствует из китайского источника, отправляясь в поход на Тангудское царство, Чингисхан после его захвата намеревался «покончить с остатками Цзинь», а затем отправиться в новый поход на запад.

На тайном совещании с сыновьями, о котором шла речь выше, Чингисхан, покончив с завещанием и наставлениями, повелел:

«Я не хочу, чтобы моя кончина случилась дома, и я ухожу за именем и славой.

Отныне вы не должны переиначивать моего веления» («Книгу Великой Ясы». — А. М.)…^[909]

Так он закончил эту речь на этом тайном совещании, затем, попрощавшись с ними (с сыновьями. — А. М.), отправил их назад, послав в государство и улус начальствовать, сам же с войском направился в (страну) Нангяс^[910].

Хотя состояние здоровья Чингисхана изо дня в день ухудшалось и он считал неизбежной свою кончину, Великий монгольский хан продолжал давать указания своим военачальникам:

«Мы с прошлой зимы (1226 г. — А. М.)… приказывали не убивать и не грабить (мирное население. — А. М.), но находились пренебрегавшие данными повелениями. Ныне немедленно объявить, здесь и повсюду, что приказываем тем, кто будет так делать, чтобы узнали о нашей воле»^[911].

Этот «милостивый манифест»^[912] Великого монгольского хана (чем бы он ни был вызван) свидетельствует об осознании Чингисханом бессмысленности уничтожения мирного населения завоеванных территорий и его стремлении перетянуть на свою сторону мирное население этих районов империи Цзинь.

Умирающий Чингисхан, «обратившись к окружающим», поведал им свой новый замысел окончательного разгрома державы Алтан-хана:

«Отборные войска Цзинь в [горном проходе] Тунгуань, с юга поддержаны горами Ляньшань, с севера защищены Великой рекой (Хуанхэ. — А. М.), поэтому трудно разбить [их]. Если сократить путь через Сун (государство Южных Сунов. — А. М.), то Сун, вечный кровник Цзинь (держава Алтан-хана. — А. М.), обязательно сможет разрешить нам [проход], и тогда мы… прямиком протащим войска к Далянь. Цзинь будет в затруднении и обязательно заберет войска из Тунгуани. И [будь] их всех хоть десятки тысяч, то спеша на помощь за тысячи ли, люди и кони истощатся силами и хотя бы и дойдут, то не смогут сражаться. Разобьем их обязательно!»^[913]

«Закончив речь (Чингисхан. — А. М.), почил»^[914].

Что же касается плана окончательного разгрома державы Алтан-хана, завещанного Чингисханом потомкам, впоследствии он был осуществлен преемником Чингисхана — его сыном Угэдэем.

Заключение

Древние источники свидетельствуют о том, что в ходе эволюции древнего общества монгольских кочевников шел процесс передачи, усвоения и поддержки в разной форме устных традиций и исторических уроков древней государственности, а также опыта законотворческой деятельности государств, существовавших на территории Монголии, начиная с империи Хуину (209 г. до и. э. — первая четверть XII в.)^[915]. Причем каждое последующее раннефеодальное государство кочевых народов, которое образовывалось на территории Монголии, не только в той или иной мере наследовало правовые традиции предшественника, но и само, участвуя в законотворческом процессе, развивало эти традиции, обогащало их собственными правовыми обычаями и нормативно-правовыми актами^[916].

Среди упомянутых в древних источниках правовых обычаев и нормативно-правовых актов регулятивных систем этих государств можно назвать множество таких, которые, передаваясь потомкам из поколения в поколение, дошли до прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.) и использовались ими, а впоследствии были унаследованы, развиты и задействованы самим Чингисханом и его соратниками в их собственной государственно-правовой деятельности (1189–1227 гг.).

Таковыми, в частности, являются правовые обычаи и нормативно-правовые акты, касавшиеся:

• понятия о небесном происхождении ханской власти и почитания Вечного Синего Неба как Верховного божества — Всевышнего Тэнгри;

• ритуалов, обрядов, священных предметов, связанных с традиционными верованиями (совершение жертвоприношений Всевышнему Тэнгри, духам предков и почитаемых мест, в частности горы Бурхан халдун);

• порядка избрания (на Великом хуралтае) и наследования (линейная форма: от отца к сыну) императорской власти;

• порядка использования таких главных символов государственной власти, как печать и пайцза (в качестве верительных грамот);

• административно-территориального деления государства на основе децимальной системы;

• прав и обязанностей государственных чиновников (хозяйственной и налоговой деятельности тысячников, сотников, десятников), присвоения титулов и званий;

• основополагающих принципов военного строительства (организации войска на основе децимальной системы; единоначалия, всеобщей воинской обязанности на основе принципов «крестьян в образе войска» и «войска наподобие крестьян»; военного обучения с использованием ловитвы; системы поощрений);

• создания ханской гвардии и удельных войсковых подразделений;

• внешнеполитической деятельности государства и, в частности, главных принципов взаимодействия между династиями, господствовавшими в Китае, и северными кочевниками (заключение договора о мире, основанном на родстве, или договора о признании вассальной зависимости; осуществление перекрестных браков);

• организации сети почтовых (уртонных) станций;

• отношений, связанных с применением норм уголовного права (за убийство, воровство и менее тяжкие преступления);

• семейных отношений, в частности многоженства, левирата, наследования;

• формирования системы судопроизводства (деятельности Верховного судьи и судей территориальноадминистративных частей государства), основных (смертная казнь и палки) и дополнительных (ссылка, конфискация имущества, принудительные работы) мер наказания.

У нас есть все основания говорить о том, что воссозданный Чингисханом улус «Хамаг Монгол» (1189 г.), а затем и образованный им Великий Монгольский Улус (1206 г.) являлись законными преемниками важнейших принципов и традиций в области государственного строительства, права и судопроизводства, заложенных древними предками монголов в раннефеодальных государствах, существовавших на территории Монголии^[917].

А вобравшая в себя все это государственно-правовое наследие, функционировавшая, развивавшаяся и обновлявшаяся на протяжении четырех столетий (VIII–XII вв.) в эпоху собственно прародителей Чингисхана социальнорегулятивная система стала важным источником «новой системы права — права ханского или имперского»^[918], созданного Чингисханом.

Рассмотрев исторические условия, внутренние и внешние факторы создания Великого Монгольского Улуса, социально-экономические предпосылки формирования «Книги Великой Ясы» (1125–1206 гг.), мы вправе также констатировать наличие в начале XIII в. в Монголии в числе прочих таких обязательных признаков, характеризующих государство вообще и созданный Чингисханом Великий Монгольский Улус в частности, как:

• право, без которого государство не может существовать, поскольку право юридически оформляет государственную власть и тем самым делает ее легитимной, определяет юридические рамки и формы осуществления функций государства и т. и.;

• монополия на правотворчество (государство издает законы, подзаконные акты, создает юридические прецеденты, санкционирует обычаи, трансформируя их в юридические правила поведения)^[919].

Кроме того, древние источники дают нам основания полагать, что формирование правовой системы Великого Монгольского Улуса проходило теми же путями, что и в большинстве стран мира.

• Перерастание мононорм в нормы обычного права и их санкционирование в данной связи силой государства. Это первый и наиболее распространенный путь формирования права на разных стадиях цивилизации. Обычаи, санкционированные государством, становились обычным правом.

Именно о таких обычаях монголов писал А.-М. Джувейни: «В ту пору, как зачиналось его (Чингисхана. — А. М.) дело и племена монгольские к нему присоединились, отменил он дурные обычаи, что соблюдались теми племенами и признавались ими, и положил похвальные обычаи, кои всепрославленный им путь указуют…»^[920]

Если А.-М. Джувейни в своем кратком изложении содержания «Книги Великой Ясы» Чингисхана известил нас в основном все же о том, «что было связано со способами завоевания стран и относилось к сокрушению мощи врагов и возвышению друзей и было порождением его (Чингисхана. — А. М.) собственной мудрости и следствием его размышлений», то Плано Карпини в своей «Истории монголов» рассказал о тех самых «похвальных обычаях»^[921]. В известиях других западных миссионеров, а затем послов и путешественников из ближневосточных стран о правовой системе Великого Монгольского Улуса главное место отводилось нормам обычного права, называемым ими «запретами».

• Правотворчество государства, которое выражается в издании специальных документов, содержащих юридические нормы, — нормативных актов (законов, указов, постановлений и т. и.). По мере развития общества и усложнения социальных связей правовые обычаи утрачивали свои позиции и не справлялись с динамично возникающими общественными отношениями. Поэтому на первое место все больше выходило творчество законодателя^[922], в нашем случае — самого Чингисхана, которое материализовалось в утвержденные им ясы-законы и изданные зарлиги-указы (ярлыки. — А. М.).

• Судебное право, состоящее из конкретных решений (принимаемых судебными органами и приобретающих характер образцов, эталонов для решения других аналогичных дел). Правила поведения, исходящие от судов, могут возникать либо наряду с правовыми обычаями и законами, либо при их отсутствии. После занесения правила поведения в особые книги (в нашем случае в «Книгу Великой Ясы». — А. М.) оно приобретает общий характер, юридическую силу и становится ориентиром для нижестоящих судов, когда они рассматривают аналогичное дело или сталкиваются с аналогичной ситуацией. Так складывается прецедентное право или право судей^[923]. Именно об этом говорится в указе Чингисхана о назначении Шихихутуга Верховным судьей: «…тяжбы разные судя, в Синие росписи вноси об этом запись… И все, что с моего согласья порешишь и в Своде том синем по белому запишешь, во веки вечные никто не смеет изменить!»^[924]

Таким образом, Чингисхан уполномочил Верховного судью Шигихутуга «осуществлять судебное нормотворчество в форме судебного прецедента и судебной практики… то есть принимать решение по конкретному делу, которое считается обязательным для других судов при рассмотрении аналогичных дел»^[925].

Следует отметить, что процесс формирования правовой системы в эпоху Чингисхана имел свою специфику, связанную с этнокультурными особенностями древнего общества монгольских кочевников. Это своеобразие выразилось в эволюции «тору» («Высшего Закона», публичного государственного права), возникшего у монгольских и тюркских народов задолго до создания Монгольской империи в качестве источника обычного права, в систему принципов, стоявшую над собственно правовыми нормами и обычаями монгольских племен, ассоциируясь с божественной властью и небесным авторитетом^[926].

Преобразовательная деятельность Чингисхана и его преемников сделала тору своего рода «вспомогательным» правом по отношению к новому имперскому законодательству — Ясе («Книге Великой Ясы». — А. М.), своеобразным мостом, перекинутым от прежнего обычного права племен к четкой системе права Монгольской империи^[927].

Историко-правовые и этнокультурные особенности формировавшейся Чингисханом правовой системы Великого Монгольского Улуса нашли свое отражение в составе ее главного источника — «Книги Великой Ясы».

К ним относятся, во-первых, ясы (законы, по-монгольски «засаг»; приказы или указы, по-монгольски «зарлиг», по-русски «ярлык»). Данными нормативноправовыми актами, вошедшими в «Книгу Великой Ясы», регулировались общественные отношения, большинство из которых сложились в эпоху Чингисхана и были связаны с государственной формой Великого Монгольского Улуса, его независимостью и суверенитетом, административно-территориальным делением, структурой и деятельностью государственных органов, правами, обязанностями и порядком работы госслужащих, внешнеполитической деятельностью государства, а также с организацией и деятельностью монгольского войска.

Кроме того, в число общественных отношений, требовавших правового регулирования, вошло использование пастбищ, водных ресурсов, растительного и животного мира и их охрана, право собственности (на скот), право на наследование, ведение личного хозяйства, осуществление торговли и обмена, взимание и уплата налогов, семейные отношения, а также различные нематериальные отношения между людьми.

В связи с тем, что нарушение государственного законодательства Великого Монгольского Улуса рассматривалось как преступление и нарушитель закона подвергался наказанию, особое место в сфере правовых отношений эпохи Чингисхана заняли отношения, связанные с применением норм уголовного права.

Во-вторых, это правила поведения, исходящие от судов, или право судей, прецедентное право (по-монгольски «зарга»). Именно об этих правилах говорил Чингисхан, назначая Шигихутуга Верховным судьей; по этому поводу (о правилах поведения, исходящих от монгольских средневековых судов) писал Гильом де Рубрук в своей книге «Путешествие в восточные страны»^[928].

В-третьих, похвальные или «избранные (отменные)» обычаи^[929] (по-монгольски «ёс»). Унаследованные от раннефеодальных государств, существовавших на территории Монголии, и санкционированные Чингисханом, «избранные (отменные) обычаи», став нормами обычного права, были включены в «Книгу Великой Ясы».

Заметим, что статус правовых норм обретали и некоторые из «…его (Чингисхана. — А. М.) прекрасных притч, слов^[930] и биликов (назидательных рассказов), которые он сказал по каждому определенному случаю и повелел [принять к исполнению]» (выделено мной. — А. М.)^[931].

Именно эти понятия — «уг» (слово) и «билик» — фигурируют в качестве средств воздействия на провинившегося члена «золотого рода» Чингисхана в одном из его назидательных рассказов, процитированных Рашидом ад-Дином в «Сборнике летописей»: «Если из нашего рода кто-нибудь поступит вопреки утвержденной Ясе один раз, пусть его укорят словом; если сделает вопреки два раза, пусть действуют на него красноречием (в оригинале „биликом“. — А. М.); в третий же раз пусть сошлют его в отдаленную пустынную местность, именуемую Балжун Хулджур…»^[932]

Кроме того, в систему средневекового монгольского права, по мнению современных исследователей, входил и упомянутый выше своеобразный элемент «тору», «который у монголов связывался, прежде всего, с вопросами власти, управления, статусом монарха»^[933].

Так, в рассказе автора «Сокровенного сказания монголов» провозвестник «великих государевых деяний» Чингисхана, Хорчи, под «тору» подразумевает «Высший закон» Всевышнего Вечного Тэнгри, который донесли до него глашатаи Небесной Воли:

«Всевышний Тэнгри и Мать-Земля навечно порешили:

Быть Тэмуджину владыкою державы Хамаг Монгол (Всех Монголов. — А. М.)»^[934].

В другом рассказе автора «Сокровенного сказания монголов» о противостоянии Чингисхана и шамана Тэв Тэнгэра последний оповещает владыку еще об одном Высшем законе, тору Всевышнего Вечного Тэнгри: «Слуги Всевышнего Вечного Тэнгри, духи-хранители повестили нас (Тэв Тэнгэра. — А. М.) о том, что власть державная лишь временно тебе принадлежит и что будет править на твоем престоле брат Хасар твой»^[935].

Как явствует из приведенных цитат «Сокровенного сказания монголов», «в доимперский период можно констатировать, что Высший закон существовал вне воли человека, и даже верховные правители — ханы не могли его творить, а обязаны были ему следовать. Можно отметить, что правители и члены рода Чингисидов, первоначально считавшиеся проводниками воли Неба (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) через связь с „тору“, впоследствии воспринимаются если не в качестве творцов „тору“, то, по крайней мере, в качестве ее персонификации. И если поначалу связь правителей с „тору“ сводилась к праву толкования ими норм „Высшего закона“, то впоследствии ханы выступают в качестве создателей права и ассоциируются с ними в глазах своих подданных»^[936]. Как уже отмечалось в предисловии, оба этапа данного эволюционного процесса засвидетельствовали средневековые летописцы — современники Чингисхана: армянский историк Григор из Алканца и персидский летописец А.-М. Джувейни^[937].

* * *

В борьбе за воссоздание улуса «Хамаг Монгол», а потом — за объединение всех монголоязычных племен в единую кочевую державу Чингисхан опирался не только на поддержку нукеров-соратников и силу оружия, но и на силу закона, в создании и формулировании которого он сыграл главенствующую роль.

Собственно законотворческая деятельность Чингисхана началась после воссоздания межплеменного союза «Хамаг Монгол» в 1189 г. и провозглашения «степной аристократией» главой этого союза Тэмуджина из рода хиад боржигин, будущего Чингисхана. Произнесенная представителем родоплеменной знати по этому поводу клятвенная речь, по сути дела, и стала «фундаментом правосудия»^[938].

«Книга Великой Ясы» и «Свод изречений-биликов» Чингисхана в первоначальном виде были обнародованы на Великом хуралтае 1206 г. Впоследствии они не раз дополнялись.

В результате победоносных походов армии Чингисхана в Китай и Среднюю Азию, по мере превращения Великого Монгольского Улуса в мировую империю первоначальный состав «Книги Великой Ясы» был дополнен статьями, касающимися военно-политической доктрины «всемирного единодержавия» (монгольского тэнгэризма) и принципов внешнеполитической деятельности Великого Монгольского Улуса, сформулированных Чингисханом.

В последний прижизненный состав «Книги Великой Ясы» Чингисхана, относящийся, видимо, к 1224–1226 гг., вошли его указы, установившие порядок «управления народом, уже собранным». Эти решения Чингисхана свидетельствовали о том, что в связи со значительным расширением своих владений он продолжил строительство «пирамиды» военно-административного аппарата исполнительной власти «с учетом типологических особенностей прилежащих (и завоеванных. — А. М.) государств…»^[939]

Таким образом, на фоне наиболее значимых исторических событий эпохи Чингисхана нами реконструированы все этапы процесса формирования и эволюции государственно-правовой системы Великого Монгольского Улуса, читателю представлены и прокомментированы практически все «отрывки законоположений, известные под названием фрагментов Ясы („Книги Великой Ясы“. — А. М.), принадлежавших Своду (имперских законов Чингисхана. — А. М.)»^[940].

При этом следует подчеркнуть, что «Книга Великой Ясы» — отнюдь не сборник кодифицированных норм обычного (родового и племенного) права древних монголов, (как на нее смотрели еще в начале прошлого века. — А. М.); в большинстве своем это новые нормы ханского права, введения которых требовала политика Чингисхана в разные периоды его правления.

«Основной задачей Чингисхана при издании „Ясы“, — писал Г. В. Вернадский, характеризуя ее как памятник права, — было создать новую систему права — право ханское или имперское, которое должно было утвердиться как надстройка над прежним обычным правом…

В „Ясе“ проявляется отчетливо и новая имперская идея. И сам Чингисхан, и его ближайшие преемники сознательно стремились к тому, чтобы превратить монгольское государство в мировую империю. Это устремление ясно видно во всем замысле „Ясы“»^[941].

Особое место в реализации этой идеи монгольский историк Ш. Бира отводит созданной указами Чингисхана организационной структуре центрального и местного управления, которая, опираясь на традиции кочевого общества, больше соответствовала интересам кочевников. Реформаторская политика Чингисхана представлялась монгольскому ученому особой, грандиозной попыткой, имеющей своей целью неким образом «окочевничевание» народов оседлой и полуоседлой цивилизаций^[942].

Активизация осуществления этой политики при преемниках Чингисхана сформировала условия для еще большего сближения и объединения народов кочевой и оседлой цивилизаций и образования великой мировой империи, народы которой вели кочевой или оседлый образ жизни^[943].

Предложенный читателю материал не позволяет усомниться в том, что «Чингисхан был не только гениальный полководец, но и государственный деятель крупного размаха, творец нового имперского права»^[944]. Он прекрасно осознавал значение «Книги Великой Ясы», о чем свидетельствует один из его би ликов: «В будущем, вплоть до пятисот, тысячи и десяти тысяч лет, если потомки, которые появятся на свет и воссядут на ханство, будут так же хранить обычай [йусун] и закон [йасак] Чингисхана, которые в народе ко всему применимы, и не изменять их, то с неба снизойдет помощь их державе, и они будут всегда [пребывать] в радости и веселии. Господь вселенной (Всевышний Тэнгри. — А. М.) взыщет их [своими]милостями, а жители мира будут за них молиться, они будут долговечными и будут наслаждаться благами [жизни]»^[945].

Отнюдь не для красного словца Чингисхан подчеркнул, что установленный им «обычай [йусун]и закон [йасак]в народе ко всему применимы». Действительно, среди опубликованного нами состава «Книги Великой Ясы» имеются нормативно-правовые нормы, относящиеся ко всем общепринятым ныне видам отраслей права, а именно: конституционное право, военное право, финансовое право, административное право, сельскохозяйственное право, земельное право, трудовое право, семейное право, уголовное право, уголовно-процессуальное право, уголовно-исполнительное право, гражданско-процессуальное право^[946].

Однако в эпоху Чингисхана о систематизации монгольского имперского права в ее нынешнем понимании речь не шла. К этому выводу пришли и уже цитировавшийся мною немецкий ученый П. Рачневский, и его монгольский коллега, историк, академик Ш. Бира, который считал, что «Книга Великой Ясы» Чингисхана «не является (в современном понятии) ни сборником законов, сформулированных в одно конкретное время, ни законодательным актом, именуемым современными правоведами кодексом, относящимся к одной отрасли права и тщательно систематизированным структурно. Это всего-навсего обыкновенное собрание указов и законов, которые были приняты Чингисханом в течение многих лет в связи с определенными обстоятельствами и потребностями. „Книга Великой Ясы“, опубликованная под именем Чингисхана, не должна была изменяться, а для Великих ханов — преемников Чингисхана была призвана стать непоколебимым руководством и образцом для наведения порядка в государстве»^[947].

Провозглашая и воплощая в жизнь реформы по созданию единого монгольского государства, Чингисхан не пошел по пути «тех восточных деспотий, в которых высшим законом является произвол верховного правителя и его ставленников. Империя Чингисхана управлялась на строгом основании закона, обязательного для всех, начиная от главы государства и кончая последним подданным»^[948].

Древние источники, в том числе заветы-билики Чингисхана, свидетельствуют о том, что он не только требовал от своих подданных, в том числе родственников и ближайших соратников, строго следовать «Книге Великой Ясы», но и сам являл собой живое воплощение безусловного подчинения изданным им законам. Пример, подаваемый Великим ханом, должен был оказать благотворное влияние на нравы всей монгольской администрации, что, в свою очередь, воспитывало народ в духе строгой законности.

И действительно, провозглашенные и законодательно закрепленные Чингисханом общепризнанные «нормы достойного поведения» оказывали огромное влияние на народные нравы; это подтверждают свидетельства сторонних наблюдателей.

Плано Карпини в своей книге «История монголов» так описывает «хорошие нравы» монголов: «Словопрения между ними бывают редко или никогда, драки же никогда, войн, ссор, ран, человекоубийства между ними не бывает никогда. Там не обретается также разбойников и воров… отсюда их ставки и повозки… не замыкаются засовами или замками…»^[949]

Как бы подытоживая сказанное миссионером-католиком, персидский историк Рашид ад-Дин писал: «По этой-то причине, дело его (Чингисхана. — А. М.), словно новый месяц, возрастает изо дня в день, от Небесного Владыки, силою Всевышнего Тэнгри, нисходит победоносная помощь, а на земле, помощью его, явилось благоденствие…»^[950]

Несомненно, Чингисхан осознавал и свою роль в создании «Книги Великой Ясы». Еще один его завет-билик гласит: «Если же вельможи, богатыри и военачальники, находящиеся на службе у детей Ханов, которые наследуют мне, не будут крепко соблюдать Ясу („Книгу Великой Ясы“. — А. М.), то дело государства испытает потрясение и прервется. Опять будут охотно искать Чингисхана и не найдут»^[951].

Когда Чингисхан уже был на смертном одре, сыновья — продолжатели его дела поклялись ему: «Наше благо и благо наших преемников зависит от того, как исполняются наказы Чингисхана, и в наших делах мы вверяем себя его наставлению»^[952].

* * *

Сыновья Чингисхана были верны своему слову и после кончины Чингисхана придавали его «Книге Великой Ясы» и «Своду заветов-биликов» огромное значение. В связи с принятыми преемником Чингисхана, Угэдэй-ханом, мерами по «управлению народом» как на территории собственно Монголии, так и в завоеванных и вассальных государствах, «Книга Великой Ясы» была дополнена его соответствующими указами и в 1234 г. в этом, считающимся конечным, варианте доведена до сведения участников Великого хуралтая и принята к исполнению^[953].

При Угэдэй-хане был обнародован в окончательном составе и Свод важнейших наставлений, изречений и заветов-биликов Чингисхана. Потребность в нем в свое время была пояснена Чингисханом следующим образом: «Дети их (монголов. — А. М.) не слушали нравоучительных речей отцов; младшие братья не обращали внимания на слова старших; муж не имел доверия к жене, а жена не следовала повелению мужа, свекры смотрели неблагосклонно на невесток, а невестки не уважали свекров, большие не воспитывали малых, а малые не соблюдали наставления старших; вельможи замкнулись в своем окружении, а не привлекали к себе людей вне их ближайшего окружения; люди богатые пользовались всеми благами, но не делали состоятельными людей, которыми они управляли; они не почитали Ёс (установленный обычай. — А. М.)…

По этой причине у такого народа [были] враги, воры, лжецы, возмутители и разбойники. Такому народу в собственном их стойбище не являлось солнце, то есть его грабили, лошади их не имели покоя; лошади, на которых отправлялись в поход передовые отряды, не имели отдыха, поэтому вскоре неизбежно умирали, сдыхали, сгнивали и уничтожались.

Таково [было]это племя (монголов. — А. М.) без порядка, без смысла…»^[954]

Именно поэтому «в ту пору, как зачиналось его (Чингисхана. — А. М.) дело…», им были провозглашены и законодательно закреплены в Своде изречений, высказываний и наставлений, «Билике», общепризнанные нормы достойного поведения своих подданных.

Как явствует из книги А.-М. Джувейни, потомки Чингисхана, возглавлявшие Монгольскую империю в постчингисхановскую эпоху (1227–1259 гг.), при обсуждении каждодневных дел и на ежегодных хуралтаях (собраниях. — А. М.) вновь и вновь обращались к законам-ясам и мудрым заветам-биликам Чингисхана, свидетельствуя тем самым о своем беспрекословном им следовании.

Тем не менее «…уже в конце XIII в. значение свода имперских законов — „Книги Великой Ясы“ — начало падать, и падение это ускорялось с распадением монгольского государства (Великого Монгольского Улуса. — А. М.) ^[955], но вместе с тем долго сохранявшаяся общность быта монгольских племен и высокий авторитет Чингисхана приводили к тому, что „Книга Великой Ясы“ не утратила своего значения целиком, а оказывала известное влияние на законодательство отдельных монгольских… (улусов. — А. М.) значительное время спустя после распада Великого Монгольского Улуса»^[956].

Так, Бат-хан (хан Батый) уже в первые годы своего правления в Золотоордынском улусе во исполнение имперского законодательства («Книги Великой Ясы») окончательно привел к повиновению русских князей, «приставил» к ним своих наместников-даругачинов (или, как они называются в исторической литературе — баскаков), которые провели перепись населения, собирали налоги (дань), следили за исполнением воинской и ямской повинности.

Свидетельством тому, что и после распада Великого Монгольского Улуса в Монгольском ильханском государстве продолжало действовать имперское законодательство, «соблюдался строго Ясак („Книга Великой Ясы“. — А. М.)», является фирман (1303 г.) иль-хана [султана Махмуд-] Газана, который писал: «Да ведают матери, невестки и жены, сыновья, дочери и зятья, темники и эмиры тысяч, сотен и десятков, султаны, мелики, битикчии и все жители всех областей от реки Амуйе (Амударьи) до пределов Миера (Египта. — А. М.), что могуществом всевышнего и всесвятого господа (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) наш предок Чингисхан от рождения был отмечен господним вспомоществованием и божественным вдохновением. Тоньше волоса он соблюдал свой Ясак и ни одному человеческому существу не давал мочи выйти из повиновения ему или сойти с верного пути.

Подлинно, таким средством он со своим монгольским войском завоевал и очистил земную ширь и мировой простор, Восток и Запад, и славным именем [своим] записал на страницах времен вечное завещание. Он претерпел разного рода бедствия и невзгоды ради увеличения простора и пространства владений и завещал, и оставил на память своим сыновьям ироду улус и владения крепкими и благоустроенными.

Славные деды и отцы наши таким же порядком и [по тому же] правилу (в соответствии с „Книгой Великой Ясы“. — А. М.) препоручили эти владения своим сыновьям. Потом о каждом из их сыновей, кто соблюдал строго Ясак и потрудился принять на себя миродержавие, на страницах времен сохранилось упоминание об его прекрасных качествах..»^[957]

Древние источники сохранили свидетельство того, что прославленный завоеватель Азии Тамерлан (1336–1405) «признавал, даже дорожил законами Чингисхана»^[958]. В «Уложении Тимура» мы находим свидетельства того, что их автор, создавая свой улус^[959], руководствовался «Книгой Великой Ясы», а также «Биликами» Чингисхана. Однако речь не идет о копировании Тамерланом каких-либо правовых норм или назидательных рассказов Чингисхана. Скорее, следует говорить о том, что Покоритель Азии проникся духом имперского права и биликами Покорителя Вселенной.

Как явствует даже из этих нескольких примеров, «Книга Великой Ясы» оказала большое влияние на становление и развитие местного законотворчества ханов удельных улусов, входивших в Монгольскую империю, а после ее распада — на правовые системы государств — потомков Чингисхана.

Г. В. Вернадский по этому поводу писал: «Наличие Ясы („Книги Великой Ясы“. — А. М.) как твердого свода законов не исключало, однако, возможности дальнейшего законодательства Чингисовых преемников (здесь в смысле удельных князей. — А. М.). Но это законодательство имело лишь вспомогательное значение — удовлетворения местных нужд каждого улуса на незыблемой основе Ясы, которая долго спустя распадения Монгольской империи признавалась в качестве высшего свода во всех улусах и областях, некогда входивших в состав этой империи»^[960].

Приняв к исполнению процитированный выше билик Чингисхана, его потомки около 200 лет «хранили обычай и закон» Великого Монгола. Однако после окончательного распада Монгольской империи и провозглашения в большинстве бывших составных частей Великого Монгольского Улуса ислама государственной религией^[961] падение значения «имперского закона» ускорилось; были отвергнуты основополагающие принципы монгольской государственности и права, и прежде всего традиционная идеология (военно-политическая доктрина. — А. М.) тэнгэризма^[962]. Как тут еще раз не вспомнить пророческие слова Чингисхана, адресованные всем преемникам-чингисидам и их соратникам: «Если вельможи, богатыри и военачальники, находящиеся на службе у детей Ханов, которые наследуют мне, не будут крепко соблюдать Ясу, то дело государства испытает потрясение и прервется»^[963].

Действительно, во второй половине XIV в. «дело государств», на которые некогда разделился Великий Монгольский Улус, «стало испытывать потрясение»; они одно за другим прекращали свое существование.

«(Золотая. — А. М.) Орда, несмотря на все свое видимое могущество, уже пошатнулась, признаки разложения стали ощутимыми… Достоинство хана перестало переходить правильным путем и подвергалось насильственным переворотам… произошел перелом, с которого началось ее быстрое окончательное падение…»^[964]

«В связи со смертью в 1344 году Газана Кучука — последнего законного иль-хана Монгольского ильханского государства — этим годом принято датировать окончательный крах этой державы»^[965].

Монгольское Чагатайское государство в 1346 г. прекратило свое существование, разделившись на Маверан-нахр, в котором потомки монголов потеряли реальную власть (основа улуса Тамерлана^[966] со столицей в Самарканде) и Моголистан, где до начала XVI в. правили потомки рода Цагадая^[967].

«В 1368 году власть (монгольской. — А. М.) династии Юань была почти полностью уничтожена, пришел конец господству монгольских завоевателей в Китае… Последний великий хан династии Юань Тогон-Тэмур бежал из

Китая на родину… После распада империи Юань страна вернулась к раздробленности… потеряла единство»^[968].

В эпоху всемирных завоеваний монголов и образовавшейся в их результате мировой космополитической империи часть монголов, ушедшая в далекие походы, в частности монголы, которые властвовали в Монгольском Ильханском государстве, Монгольском Чагатайском государстве и Золотой Орде, пообжившись там, привыкли к условиям быта и культуре местных народов и в конце концов ассимилировались как нация. Благодаря специальной государственной политике монгольских правителей такого не произошло с небольшим количеством монголов, осевших в Китае в эпоху династии Юань. Когда наступили трудные времена, эти монголы были вынуждены бежать из Китая на родину и продолжить свое существование в прежних, традиционных условиях жизни и быта вместе с соотечественниками.

Таким образом, в этот период времени после достигнутой необыкновенной высоты в «спиралеобразной» эволюции монгольской кочевой цивилизации, «дело государств (ее составлявших. — А. М.), испытало потрясение и прервалось». Древнее монгольское общество снова полностью возвратилось к родовой и аймачной организации… в коей она и пребывала в течение последующих нескольких веков^[969].

Что касается «Книги Великой Ясы», российский ученый Е. И. Кычанов предположил, что «нормы „Ясы“ в той или иной форме действовали у монголов и после гибели династии Юань (1368 г. — А. М.), в период с XIV до конца XVI века»^[970]. Очевидно, предположение Е. И. Кычанова основывается на том, что в указанный им период, характеризуемый специалистами как «период феодальной или политической раздробленности», какого-то общемонгольского памятника права (уровня «Книги Великой Ясы») не существовало.

Приложение
«Книга Великой Ясы» — важнейший источник права Золотоордынского улуса, или «Яса» на Руси

«Сохранившиеся на страницах времен упоминания» >> VZ повествуют о том, как в государствах чингисидов после распада Великого Монгольского Улуса действовала «Книга Великой Ясы», как на ее основе местные правители вели собственную законотворческую деятельность и как правовые нормы монгольского имперского законодательства согласовывались с обычаями и правом подчиненных народов, в частности мусульман, следовавших шариатским предписаниям, а также населения русских княжеств, в которых продолжала действовать в своей Сокращенной редакции «Русская правда»^[971], «адаптированная для регулирования общественных отношений периода феодальной раздробленности на Руси (с первой трети XII в. до конца XV — начала XVI в. — А. М.)»^[972].

Нас, в первую очередь, естественно, интересует действие «Книги Великой Ясы» на территории Руси, которая в XIII–XV вв. входила в состав Золотоордынского ханства.

* * *

История Золотоордынского улуса начинается в середине 20-х гг. XIII в. В то время он именовался улусом Джучи и являлся одним из четырех крупных составных частей Великого Монгольского Улуса. Джучи — имя старшего сына Чингисхана, его первого управителя. История собственно Золотоордынского ханства начинается в 1260-е гг., когда после распада Великого Монгольского Улуса он обрел независимость. На Руси монгольского сюзерена именовали «Ордой» или «татарами», и только со второй половины XVI в. — «Златой Ордой» или «Большой Ордой Златой»^[973]. В становлении Золотоордынского улуса неоспорима заслуга внука Чингисхана, сына Джучи — Бат-хана (хана Батыя. — А. М.) (1208–1256 гг.).

Когда зимой 1227 г. после продолжительной болезни умер Джучи, Чингисхан решил вопрос о его преемнике в пользу девятнадцатилетнего Бата^[974]. Полученные им в управление владения простирались от Иртыша до Урала, а на юге — от нижнего бассейна рек Амударья и Сырдарья до южной части Каспийского и Аральского морей.

Судя по «Сокровенному сказанию монголов», после смерти Чингисхана Бат был уже всеми признанным членом «золотого рода», вместе с другими в соответствии с действующим законодательством решавшим вопрос о престолонаследнике в Великом Монгольском Улусе: «В год Мыши (1229 г. — А. М.) в местности Худо арал, что на Керулене, на Великий хуралтай сошлись Чагатай и Ват, прочие властители улуса правой руки, ноён Отчигин, Егу, Есунхэ и прочие властители улуса левой руки, Тулуй и прочие властители срединного (коренного. — А. М.) улуса, а также прочие наследники, ноёны-темники и тысяцкие. И исполнили они сокровенное повеление владыки Чингисхана, и возвели на ханский престол Угэдэя»^[975].

В том же источнике Ват упоминается как один из исполнителей воли Угэдэй-хана по введению налогов и созданию единой государственной уртонной (ямской) службы: «И изрек тогда Угэдэй-хан: „Брат старший Чагатай, Бат и правого улуса прочие властители, и Отчигин ноён с Егу и левого улуса прочие властители, наследники, зятья и прочие ноёны-темники, десятники и сотники срединного улуса благословенно вняли всем сужденьям нашим о том, что каждый год на нужды наши провиантские от стада каждого двухгодовалого барана дать они должны да по одной овце суягной — на пособленье сирым и убогим; поставить станции-уртоны, при коих бы служили ямщики, — не тяготило бы то подданных моих, да и посыльным бы моим покойно было…“ И присовокупил к этому Чагатай: „В своих пределах выставлю я тотчас станции-уртоны; Бата же извещу, дабы тянул уртонный тракт ко мне навстречу. Из прочего всего учреждение уртонной службы вниманья истинно достойно!“»^[976]

Среди первоочередных шагов Угэдэй-хана по «защите границ империи» и новых походов против старых и новых врагов было выполнение воли Чингисхана «захватить все северные области, как-то: Ибир-Сибир, Булар (Волжская Булгария. — А. М.), Дашт-и Кипчак (Кипчакские или Половецкие степи. — А. М.), Башгирд, Русь и Черкес до Дербенда Хазарского, который монголы называют Тимур-кахалка, и включить их в свои владения…». Поскольку это повеление Чингисхана должен был выполнить Джучи, отец Бата, но из-за болезни не смог это сделать, «когда Угэдэй-хан воссел на царство, он повелел Бату [это сделать] таким же порядком»^[977].

Этому повелению Угэдэй-хана предшествовало направление в те же «северные области» передового отряда Субэдэй-батора, который десять лет назад уже прошел с боями по этим землям. Но когда «Субэдэй-батор известил Угэдэй-хана о том, что народы оные противоборствуют отчаянно», Великий хан по совету старшего брата Цагадая решил провести масштабную мобилизацию и отправить дополнительные силы вослед Субэдэй-батору: «Брат Чагатай мне присоветовал в поход отправить наших старших сыновей. Ко мне посыльного прислал он со словами: „Всех наших старших сыновей давай пошлем вслед Субэдэю! Коль все они отправятся в поход, мы рать свою пополним во сто крат. Чем больше будет наша рать, тем в бой пойдет она смелее. Пред нами в странах чужеземных тьма врагов. Страшны они в неистовстве своем: от своего меча мужи их смерть принять готовы. И, сказывают, их клинки остры… И послал тогда Угэдэй-хан вослед Субэдэй-батору Бата, Бури, Мунха, Гуюга (сыновья Джучи, Чагатая, Тулуя и Угэдэй-хана соответственно. — А. М.) и прочих многих доблестных мужей своих…“ И повелел еще Угэдэй-хан: „Да отошлют властители уделов в сей поход самого старшего из сыновей своих! И те наследники, кои уделов не имеют, равно и темники, и тысяцкие, и сотники с десятниками и прочие, кто б ни были они, да отошлют в поход сей самого старшего из сыновей своих! И все наследницы, и все зятья пусть старших сыновей в рать нашу высылают!“ И повелел Угэдэй-хан предводительствовать в походе оными мужами Б ату…»^[978]

Назначая главнокомандующим в западном походе Бата, Угэдэй-хан подтвердил верность повелению Чингисхана, который в свое время поручил выполнение той же задачи старшему сыну Джучи, а после смерти последнего — его преемнику Бат-хану. К тому же «земли кипчаков, булгар, ясов, русов, которые, вводимые в заблуждение обширностью своей территории, не покорились окончательно, граничили с владениями Бата». И он был прекрасно осведомлен о внутреннем положении в тех краях, местных условиях, боеспособности местного населения, особенностях того или иного народа. Очевидно, Великий хан учел и мнение прославленного монгольского военачальника Субэдэй-батора, который прежде учил Джучи, а затем и Бата военному искусству. Следует подчеркнуть, что Угэдэй-хан поступил очень мудро, назначив этого 65-летнего монгольского богатыря главным советником вновьиспеченного главнокомандующего. По выражению историка-евразийца Э. Хара-Давана, Субэдэй-батор стал «направляющим умом этого похода, как и последующего европейского…».

До Э. Хара-Давана военный историк XIX в., генерал-лейтенант Генерального штаба России М. И. Иванин, не называя имен Субэдэй-батора и Бат-хана, фактически описал их заслуги и роль в этом походе: «…Походы Батыя, завоевавшего в несколько лет обширные земли от Иртыша до Адриатического моря и от реки Кама до Кавказа и Дуная, были плодом не столько дикой храбрости и многолюдства, сколько хорошего устройства войск, обучения их действовать оружием, производить тактические движения, а также искусных соображений, основанных на верных сведениях о странах, в которые монголы вносили войну… Не следует принимать их (походы Батыя. — А. М.) за одно вторжение толпы дикарей, но должно предполагать искусно соображенный план…»^[979]

В основу этого плана была положена доктрина «всемирного единодержавия» или доктрина тэнгэризма Чингисхана. Наши источники свидетельствуют о том, что сначала русским князьям, а затем и правителям европейских государств через главнокомандующего монгольскими войсками Бат-хана были переданы послания Угэдэй-хана, в которых содержался основанный на упомянутой выше доктрине приказ Великого монгольского хана «подчиниться Сыну Небесного Владыки, Великому монгольскому хану, который по воле Всевышнего Тэнгри является Властелином всей Земли. Все, кто подчинится, станут нашими подданными, все, кто не подчинится, будут уничтожены».

Именно об этом свидетельствовал русский архиепископ Петр, прибывший в 1245 г. на Лионский собор: «…Они веруют в единого владыку мира (Всевышнего Тэнгри. — А. М.); поэтому, когда направляли крутенам (русским) посольство, поручали обратиться с такими словами: „Бог и сын его — на небе, Чиркан (Чингисхан) — на земле“… Намерены они весь мир себе подчинить, и предопределено свыше, что должны они весь мир за 39 лет опустошить, подтверждая это тем, что как некогда божественная кара очистила мир потопом, так и теперь нашествие их очистит этот мир разрушительным мечом»^[980].

В 1236–1237 гг. первыми ощутили на себе силу «разрушительного меча» монголов волжские булгары, кипчаки (половцы) и аланы.

Для Бат-хана, осуществившего первую часть своего плана — подчинившего Кипчакскую степь, как считал М. И. Иванин, «завоевание или ослабление Руси было необходимостью». Вот что он писал по этому поводу: «Оборонительная сила кочевого народа, не отделенного от других народов неудобопроходимыми и обширными степями, — слаба; для него надобно более, нежели для народа оседлого, удаляться от соседства сильных государств и окружать себя непроходимостью степей. Народы оседлые строят для своей защиты оборонительные линии, крепости, содержат по границам войска; народы кочевые, в противоположность этому, для усиления обороны своей стараются окружать себя обширностью, безводием и непроходимостью степей и исправной сторожевой службой: это — лучшая их оборона. Итак, избрав местом своих кочевок пространство земель от нижнего течения Урала до Днепра и Дуная, Батый почел необходимым поработить или значительно ослабить Русь, Польшу и Венгрию»^[981].

На военном совете, который состоялся осенью 1237 г., монгольское командование решало вопрос о тактике завоевания Руси. Бат и Субэдэй-батор настаивали на завоевании сначала разрозненных княжеств ее северной части, а затем южной. Гуюг и Бури уговаривали всех захватить сначала Киев и другие города южной Руси, которые находились недалеко от их тогдашней стоянки в Кипчакской степи. Как пишет современный биограф Бат-хана, монгольский ученый Д. Цахилган, доводы Бат-хана и поддержавшего его Субэдэй-батора оказались весомее: «Войска южнорусских княжеств под натиском монголов могли отступить и соединиться с „северными“, и тогда одолеть их объединенные силы было бы трудно. К тому же, пока монголы воевали бы с „южанами“, северные княжества могли бы объединить и свои усилия в борьбе с общим врагом. Поскольку княжества северной Руси в военном и экономическом отношении намного превосходили южнорусские, понятно, какая опасность в случае объединения их войск грозила монголам. Поэтому Бат-хан, воспользовавшись тем, что княжества северной Руси не спешили объединять свои дружины, избрал тактику молниеносных нападений на каждое отдельное княжество. Поскольку территория северной Руси изобиловала реками, озерами и болотами, было решено начать поход, когда водные преграды покроются льдом, что было крайне важно для монгольской кавалерии…»^[982]

Всякий раз, когда монголы хотели завоевать очередную страну или город, они направляли к власть предержащим послов с призывом к повиновению. Имперский закон — «Книга Великой Ясы» Чингисхана — на этот случай предписывал: во-первых, «в тех указах, что рассылались по окружным странам, призывая их к повиновению, не прибегать к запугиванию и не усиливать угроз, хотя правилом для властителей было грозиться множеством земель и мощностью сил и приготовлений. Наоборот, в виде крайнего предупреждения писать единственно, что если [враги] не смирятся и не подчинятся, то „мы-де что можем знать. Древний Бог (Всевышний Тэнгри. — А. М.) ведает“. И во-вторых, „не заключать мир с монархом, князем или народом, пока они не изъявили полной покорности“».

Очевидно, с требованием покориться прибыли и послы Батыя в Рязань. В этом находила свое реальное воплощение «доктрина всемирного единодержавия», упомянутая выше.

Следует заметить, что русские летописцы, описывая события начала ордынского периода, либо не понимая, о чем идет речь, опускали подобные подробности, либо пересказывали их «по-своему».

Так, «Тверская летопись» зафиксировала прибытие монгольского посольства к рязанскому князю следующим образом: «В год 6746 (1237). Окаянные татары зимовали около Черного моря и отсюда пришли тайком лесами на Рязанскую землю во главе с царем их Батыем. И сначала пришли и остановились у Нузы, и взяли ее, и стали здесь станом. И оттуда послали своих послов, женщину-чародейку и двух татар с ней, к князьям рязанским в Рязань, требуя у них десятой части^[983]: каждого десятого из князей, десятого из людей и из коней: десятого из белых коней, десятого из вороных, десятого из бурых, десятого из пегих и десятой части от всего^[984].

Князья же рязанские, Юрий Ингваревич и братья его Олег и Роман Ингваревичи, и муромские князья, и пронские решили сражаться с ними, не пуская их в свою землю. Вышли они против татар на Воронеж и так ответили послам Батыя: „Когда нас всех не будет в живых, то все это ваше будет“»^[985].

Следует подчеркнуть, что расчет хана Батыя на раздробленность русских княжеств оказался верным. Как явствует из «Повести о разорении Рязани Батыем», на просьбу рязанцев о помощи «благоверный князь Георгий Всеволодович Владимирский и сам не пошел, и помощи не послал, задумав один сразиться с Батыем». Автор «Повести» сообщает, что в этой ситуации рязанцы решили «утолить нечестивца дарами», для чего рязанский князь Юрий Ингваревич отправил к Батыю сына Федора. «Безбожный же, лживый и немилосердный царь Батый дары принял и во лжи своей притворно обещал не ходить войной на Рязанскую землю. Но хвалился-грозился повоевать всю Русскую землю. И стал просить у князей рязанских дочерей и сестер к себе на ложе… И сказал князю Федору: „Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей“». Решительный отказ князя Федора стоил жизни и ему, и многим рязанцам.

Как сообщает «Тверская летопись», «Поганые же татары начали завоевывать землю Рязанскую и осадили Рязань… И взяли татары приступом город двадцать первого декабря… убили князя Юрия Ингваревича и его княгиню, а людей умертвили — одних огнем, а других мечом… И перебив людей, а иных забрав в плен, татары зажгли город»^[986].

В «Повести о разорении Рязани Батыем» рассказывается о внезапном нападении на станы Батыевы небольшой дружины в тысячу семьсот человек вельможи рязанского Евпатия Коловрата, который «ездил средь полков татарских так храбро и мужественно, что и сам царь (Батый. — А. М.) убоялся». Когда же Евпатия Коловрата «убили и принесли тело его к царю Батыю, он сказал: „О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малою своею дружиною, и многих богатырей сильной орды моей побил… Если бы такой вот служил у меня — держал бы его у самого сердца своего“. И отдал тело Евпатия оставшимся людям из его дружины, которых похватали на побоище. И велел царь Батый отпустить их и ничем не вредить им»^[987].

Два эти эпизода из истории завоевания Бат-ханом земли Рязанской представляются нам очень показательными для характеристики монгольского полководца. Однако замечу, что поступки «безбожного, лживого и немилосердного царя Батыя» вряд ли поддаются объективному объяснению с точки зрения современных понятий о благочестии, гуманности, этике. Прославленный русский ученый-монголовед, академик Б. Я. Владимирцов, говоря о необходимости взвешенной оценки деяний Чингисхана, деда Бат-хана, указывал нам, людям XXI столетия, именно на это: «…Чингисхан был сыном своего времени, сыном своего народа, поэтому его и надо рассматривать действующим в обстановке своего века и своей среды, а не переносить его в другие века и другие места земного шара»^[988]. Основываясь на этом хрестоматийном высказывании Б. Я. Владимирцова, следует признать, что Бат-хан, «грозя повоевать всю Русскую землю», требуя полного себе подчинения и уплаты дани, а после отказа подчиниться «начавший завоевывать землю Рязанскую», действовал в строгом соответствии с монгольской доктриной «всемирного единодержавия», главные принципы который процитированы выше.

Что же касается морально-этических норм, которых придерживались в ту эпоху монголы, и в частности Бат-хан, в отношении женщин в завоеванных странах, то их узаконила «Книга Великой Ясы» Чингисхана, в которой говорится: «Где (в завоеванной стране. — А. М.) найдутся девицы луноподобные, их собирают и передают из десятков в сотни („десяток“, „сотня“, „тысяча“, „тумэн“ — воинские подразделения монгольской армии. — А. М.), и всякий делает свой особый выбор вплоть до темника. После выбора девиц ведут к хану или царевичам и там сызнова выбирают: которая окажется достойна и на вид прекрасна, той возглашается: удержать по законности (вплоть до официальной женитьбы. — А. М.), а остальным: уволить по-хорошему, и они поступают на службу к катуням (ханшам. — А. М.); захотят хан и царевичи — дарят их, захотят — спят с ними»^[989].

Несмотря на всю «былинность» повествования о героизме Евпатия Коловрата и его дружины, поведение и действия Бат-хана представляются нам вполне реальными, так как его дед, Великий Чингисхан, точно так же относился к врагам, героически сражавшимся против него. Это качество Бат-хан проявит и в дальнейшем, в частности, после битвы на реке Сить, когда «…Василька Константиновича Ростовского татары взяли в плен и вели его до Шерньского леса, принуждая его жить по их обычаю и воевать на их стороне. Но он не покорился им…», и после штурма Киева, когда «…город был захвачен (монгольскими. — А. М.) воинами», как свидетельствует «Галицко-Волынская летопись», киевского тысяцкого Дмитра «вывели раненым и не убили его мужества ради»^[990].

Что же до «безбожности» Бат-хана, в которой его упрекают русские летописцы, это лишь подтверждает предположение М. И. Иванина: «…подобные выражения („безбожнии татарове“, „злочестивый Батый“)… вставлены позднее, когда явилась надежда на освобождение Руси от ненавистного татарского ига, а с нею и желание содействовать этой цели, для достижения которой надобно было действовать на умы народа, возбуждать негодование и жажду мести современников против своих притеснителей»^[991].

На самом деле Бат-хан, как его дед и отец, был тэнгрианцем, то есть почитал Вечное Синее Небо как верховное божество — Всевышнего Тэнгри или Небесного Владыку, дарующее жизнь, одушевляющее все живое, управляющее миром и руководящее делами человека. В отношении других религий, как писал Джувейни, «он их считал только способом познания божества и не был последователем ни одной из сект и религиозных учений». Отметим, что в Великом Монгольском Улусе еще со времен Чингисхана была провозглашена свобода вероисповедания, а религиозные деятели всех основных конфессий освобождены от налогов. Впоследствии такая же политика проводилась в Золотой Орде.

Продолжившееся после взятия Рязани победоносное шествие армии Батыя по землям северной Руси, как считает военный историк М. И. Иванин, «нельзя объяснить одной многочисленностью его войск… Где постоянный успех, там всегда надобно предполагать искусное соображение, знание дела и сильный характер… Монголы, без сомнения, поняли, что сила Руси в соединении и что, сражаясь отдельно с каждым ее князем и действуя с быстротой, они легко смогут ее завоевать»^[992].

И действительно, как явствует из «Тверской летописи», русские князья ничего не сделали, чтобы, как говорится, «не пропасть поодиночке». В связи с этим военный историк XIX в. М. И. Иванин задавался естественным вопросом: «…Чем объяснить непонятное ослепление князей, которые… должны были понять, что спасение их заключалось в дружном соединении сил, а между тем ни один из князей не подал друг другу руку помощи. Может быть, хитрая политика монголов усилила несогласия наших князей, а потом искусные и быстрые движения Батыя… не допустили до соединения их сил»^[993].

Современный исследователь Т. С. Георгиева, словно отвечая на вопрос коллеги-историка, пишет: «Отважный воин Александр Невский (в то время Новгородский князь. — А. М.) проявил такое отношение к монголотатарскому нашествию, которое до сих пор вызывает у одних полное непонимание, а у других — недоумение. В самом деле, когда в 1238 г. татарское (монгольское. — А. М.) войско вторглось в пределы Суздальской земли, он не послал подкреплений ни своему отчему городу Переяславль-Залесскому, ни столице Владимиру. Не пытался он соединиться и с войском дяди — великого князя Юрия Всеволодовича, стоявшего на реке Сить. Даже Торжок, исконно новгородская вотчина, не получает помощи от молодого князя и захватывается ордынцами. Неудивительно, видя такую покорность, Батый оставляет у себя в тылу неразоренный Новгород и поворачивает войско громить города Южной Руси»^[994].

Как мне представляется, дело было не столько в Александре, сколько в его отце, Ярославе Всеволодовиче, который по странному стечению обстоятельств сразу же после взятия Владимира войском Батыя «занял стол во Владимире». Кроме того, как свидетельствует «Тверская летопись», «в тот же год великий князь Ярослав отдал Суздаль брату своему Святославу. В тот же год отдал Ярослав Ивану Стародуб. В тот же год было мирно».

Памятуя о том, что в дальнейшем судьбы Ярослава и его сына Александра были неразрывно связаны с ханом Батыем, можно утверждать, что уже тогда они признали его верховную власть и обязались выплачивать дань, поэтому Бат-хан поворотил свое войско и вернулся в Кипчакскую степь, а великий князь Ярослав «утвердился на своем честном княжении…»

Дальновидность Бат-хана, который предпочел богатой добыче Новгорода верноподданничество Ярослава Всеволодовича, занявшего стол во Владимире, и его сына Александра — будущего великого князя, пришлась не по душе некоторым высокородным соратникам Бат-хана, в том числе Гуюгу — сыну Великого монгольского хана Угэдэя.

Гуюк и до этого случая вступал в споры с Бат-ханом, но на этот раз, посчитав себя обманутым и обделенным, затаил обиду. «Волю чувствам» Гуюг дал, захмелев на пиру, устроенном по поводу возвращения из похода по северной Руси в Кипчакские степи.

Гуюг, который был старше Бат-хана, но не удостоился от отца Угэдэй-хана чести командовать в этом походе, видно, ударился в амбицию. Посчитав, что Бат-хан нарушил обычай почитания старших по возрасту, «первым испив застольную чашу», Гуюг перешел на личные оскорбления и угрозы: «Поколотить бы, что ли, хорошенько „старух“, кои на пояс понавешали колчаны!»

На самом деле он поставил под сомнение право Бат-хана верховодить в этом походе. Бат-хан попытался урезонить зарвавшегося подчиненного: «Коли пришли мы чужеземных ворогов повоевать, не должно ль нам крепить согласье меж собою полюбовно?!»

Но, как продолжал автор «Сокровенного сказания монголов», «не вняли разуму Гуюг и Бури и пир честной покинули, бранясь»^[995].

Извещенный Бат-ханом о создавшейся ситуации, Великий хан Угэдэй, следуя «наказу Чингисхана: „дела походные решать в походе, домашние же — дома разрешать“, повелел: „И впрямь дела походные решать лишь Бату надлежит, и посему пусть судит он Гуюга…“»

Тогда Бат-хан проявил великодушие: Гуюг избежал полагавшейся ему суровой кары. Возможно, Бат-хан сжалился над двоюродным братом из чувства благодарности к его отцу, Великому хану Угэдэю. Так или иначе, теперь Бат-хан знал, что собой представляет Гуюг на самом деле и чего от него ждать, ведь он был потенциальным престолонаследником.

Находясь в Кипчакских степях, в 1239 г. Бат-хан отправлял свои отряды на подавление восстаний черкесов, мордвы, аланов и главное — кипчаков (половцев), а потом начал завоевывать южнорусские княжества. Об этих событиях в «Тверской летописи» рассказывается так: «В год 6748 (1240). Батый послал Менгухана (Мунх-хана. — А. М.) осмотреть Киев. Пришел он и остановился у городка Песочного и, увидев Киев, был поражен его красотой и величиной; отправил он послов к князю Михаилу Всеволодовичу Черниговскому, желая его обмануть. Но князь послов убил, а сам убежал из Киева вслед за сыном в Венгерскую землю…

В это время пришел к Киеву сам безбожный Батый со всей своей силой… И начал Батый ставить пороки, и били они стену безостановочно, днем и ночью, и пробили стену у Лядских ворот. В проломе горожане ожесточенно сражались, но были побеждены… Утром татары пошли на приступ, и была сеча кровопролитной… Взяли татары город шестого декабря, в год 6749 (1240). А Дмитрия (тысяцкий, который руководил обороной Киева. — А. М.), который был тяжело ранен, не убили из-за его мужества…»^[996]

Францисканский монах Плано Карпини, направленный в 1246 г. папой Иннокентием IV к Великому монгольскому хану и проезжавший мимо Киева, так описал последствия захвата этого города войском Бат-хана: «…после долгой осады они взяли его и убили жителей города; отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие на поле; ибо этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжелом рабстве…»^[997]

По мнению монгольского исследователя Д. Цахил-гана, современного биографа Бат-хана, «чрезмерная жестокость, проявленная монгольскими воинами при взятии Киева, объясняется тем, что все монгольские посольства, направлявшиеся монголами в Киев, были перебиты русскими. А для монголов той эпохи, а значит, и для Бат-хана, непреложным законом было повеление Чингисхана: безжалостно расправляться со всеми, кто посягнул на жизнь монгольских послов»^[998].

Завоевав Русь, монгольские войска под командованием Бат-хана этим не ограничились. Весной 1241 г. началось их вторжение сразу по нескольким направлениям в Восточную и Юго-Восточную Европу (Польша, Силезия и Моравия, Венгрия). Его главной целью была ликвидация Венгерского королевства во главе с королем Белой IV, не только давшим приют половецкому хану Котяну и его 40 000 шатрам, но и вероломно уничтожившего монгольские посольства.

Описание решающего сражения с венгерским войском мы находим у персидского летописца А.-М. Джувейни: «…Когда войска близко подошли друг к другу, то Бат-хан взобрался на холм и целые сутки ни с кем не говорил ни слова, а горячо молился (Всевышнему Тэнгри. — А. М.)^[999]. Мусульманам он также приказал всем собраться и помолиться. На другой день приготовились к битве… Неприятельские войска, будучи сильными, не трогались с места, но то монгольское войско (отправленное в обход) обошло их сзади… Когда они (монголы) опрокинули ограды царских шатров, войско келаров смутилось и обратилось в бегство; из этого войска никто не спасся. Те области также были завоеваны. Это было одно из множества великих дел и ужасных побоищ»^[1000].

В записках Плано Карпини тоже есть интересные подробности этого похода хана Батыя: «Из Руссии же и из Комании (Половецких степей. — А. М.) вышеназванные вожди (Бат-хан, Субэдэй-батор и другие. — А. М.) подвинулись вперед и сразились с Венграми и Поляками; из этих Татар многие были убиты в Польше и Венгрии; и если бы Венгры не убежали, но мужественно воспротивились, Татары вышли бы из их пределов, так как Татары возымели такой страх, что все пытались сбежать. Но Бат-хан, обнажив меч пред лицом их, воспротивился им, говоря: „Не бегите, так как если вы побежите, то никто не ускользнет (согласно воинскому уставу Чингисхана, оставившие свои позиции без приказа воины должны быть казнены. — А. М.), и если мы должны умереть, то лучше умрем все… и если теперь пришло время для этого, то лучше потерпим“. И таким образом, они воодушевились, остались и разорили Венгрию»^[1001].

И Джувейни, и Плано Карпини рассказывают о том, как Бат-хан воодушевлял своих воинов в решающих сражениях; в обоих случаях главнокомандующий монгольского войска следовал примеру и заветам своего прославленного деда: Чингисхан всегда перед решающими сражениями молился Всевышнему Тэнгри, а воинский устав (многочисленные ясы Чингисхана, имеющие отношение к военному строительству) являлся составной частью «Книги Великой Ясы», завещанной Чингисханом своим потомкам…

В начале 1242 г., в самый разгар победоносной военной кампании монголов в Восточной Европе их главнокомандующий Бат-хан получил известие из Монголии о смерти Угэдэй-хана.

Бат-хан и другие военачальники — члены «золотого рода», «повинуясь и следуя приказу», должны были прибыть на родину для участия в законном «избрании и провозглашении» нового Великого хана на Великом хуралтае.

Как считает монгольский исследователь Ч. Чойсамба, «Бат-хан не мог оставить без внимания тот факт, что после смерти Угэдэй-хана наибольшие шансы занять императорский престол имел его ярый враг Гуюг, что и случилось в 1245 г. Бат-хан опасался враждебных действий со стороны новоявленного императора.

В ожидании удара из Каракорума Бат-хан принял решение оставить Европу и заняться собственным государством — улусом Джучи, границы которого он значительно раздвинул (самыми западными провинциями его улуса стали Молдавия и Болгария. — А. М.). Для Бат-хана было жизненно важно подготовить свой улус к возможной войне с самой Монгольской Империей»^[1002].

«В соответствии с древними традициями кочевников улус Джучи стал делиться на две части, или крыла — правое (западное) и левое (восточное). Граница между ними проходила, очевидно, по реке Яик (Урал). К востоку от нее ханствовали Орду-эджэн (старший сын Джучи. — А. М.)^[1003]и его потомки, к западу — Бату (хан Батый. — А. М.)»^[1004].

Прежде всего, Бат-хан хотел добиться окончательного признания своей власти над русскими князьями и их полного подчинения. Без этого, как было закреплено в «Книге Великой Ясы», монголы «не должны иметь мира ни с каким народом…»^[1005].

Э. Хара-Даван утверждал, что с момента завоевания и включения Руси в состав улуса Джучи «…зависимость ее от центральной имперской власти выражалась… в том, что управлялась она ордынским ханом на основании общего для всей империи „Джасака“ („Книги Великой Ясы“. — А. М.) — сборника Чингисхановых законов…»^[1006]

Следуя этому своду имперских законов, «…начали татары (монголы. — А. М.) насильно призывать их (русских князей. — А. М.), говоря: „Не годится жить на земле (Великого. — А. М.) хана и [хана] Батыя, не поклонившись им…“

Услышав об этом, те, кто разбежался по чужим землям, возвратились снова в земли свои…

И многие (князья. — А. М.) приезжали на поклон к хану и Батыю… и просил каждый себе владений. И им невозбранно давались те владения, какие они хотели получить…»^[1007]

Попав в зависимость от золотоордынских ханов, «тем не менее русские княжества сохранили свою государственность, церковь и систему управления. Отношения вассалитета не устанавливались в каком-либо договоре, они нашли закрепление в ханских „ярлыках“, которые должны были получать русские князья в столице Золотой Орды»^[1008].

О том, как «на поклон» к хану Батыю пришел Великий князь Ярослав II Всеволодович (1238–1247 гг.), поведал Н. М. Карамзин: «Батый звал к себе Великого князя. Ослушание казалось Ярославу неблагоразумием в тогдашних обстоятельствах России… презирая собственную личную опасность, Великий князь отправился со многими боярами в стан Батыев…

Батый принял Ярослава с уважением и назвал главою всех князей российских, отдав ему Киев…^[1009]

Так государи наши торжественно отреклись от прав народа независимого и склонили выю под иго варваров.

Поступок Ярослава служил примером для удельных князей суздальских…»^[1010]

Процитированный выше известие из «Сказания об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора», а также фрагмент из труда Н. М. Карамзина свидетельствуют о том, что хан Батый, как впоследствии и его преемники, являлся главным распорядителем русских земель; он же осуществлял разбирательства, «если у тех государей (русских князей. — А. М.), которые им (монголам. — А. М.) сдались, возникали какие-нибудь спорные случаи…»^[1011]

Пример того, что на территории своего улуса хан Батый обладал правом верховного судьи, описан в «Галицко-Волынской летописи». Князь Галицкий Даниил, не желая отдавать «половину своей отчины» сопернику, обратился за поддержкой к Бат-хану: «И сказал ему Батый: „Даниил, почему ты раньше не приходил? А сейчас пришел — это хорошо! Пьешь ли черное молоко, наше питье, кобылий кумыс?“

Даниил сказал: „До сих пор не пил. Сейчас, раз велишь, выпью“.

Тот сказал: „Ты уже наш, татарин. Пей наше питье!“

Даниил выпил, поклонился по обычаю их, проговорил положенные слова и сказал: „Иду поклониться царице (ханше. — А. М.) Баракчинове“.

Батый сказал: „Иди!“

Он пришел и поклонился по обычаю. И прислал ему Батый ковш вина, говоря: „Не привыкли вы пить кумыс, пей вино!“…

Пробыл князь у них двадцать пять дней, был отпущен, и поручена была ему земля, которая у него была»^[1012].

Джованни дель Плано Карпини, побывавший в это время на Руси, а затем и в Монголии, об «изумительной власти над всеми» монгольского императора и его удельных князей, основывавшейся на соответствующих ясах из «Книги Великой Ясы», писал следующее: «Император же этих татар (монголов. — А. М.) имеет изумительную власть над всеми. Никто не смеет пребывать в какой-нибудь стране, если где император не укажет ему. Сам же он указывает, где пребывать вождям^[1013], вожди же указывают места тысячникам, тысячники — сотникам, сотники же — десятникам.

И следует также знать, что все настолько находится в руке императора, что никто не смеет сказать: „это мое или его“, но все принадлежит императору, то есть имущество, вьючный скот и люди, и по этому поводу недавно даже появился указ императора.

Ту же власть имеют во всем вожди над своими людьми, именно люди, то есть татары и другие, распределены между вождями (владетелями уделов. — А. М.).

Как вожди, так и другие обязаны давать императору для дохода кобыл, чтобы он получал от них молоко на год, на два или на три, как ему будет угодно; и подданные вождей обязаны делать то же самое своим господам, ибо среди них нет никого свободного.

И, говоря кратко, император и вожди берут из их имущества все, что ни захотят и сколько хотят. Также и личностью их они располагают во всем, как им будет благоугодно»^[1014].

О первых шагах гражданского правления на Руси одного из таких «вождей», хана Батыя, русский летописец сообщает следующее: «…Через некоторое время татары (монголы. — А. М.) расселили по городам, переписали их всех и начали с них дань брать»^[1015].

Рассказ русского летописца дополнил в своих записках Джованни де Плано Карпини: «И вот чего татары (монголы. — А. М.) требуют от них (от своих русских подданных. — А. М.): чтобы они шли с ними в войске против всякого человека, когда им угодно (таким образом Бат-хан провел мобилизацию. — А. М.), и чтобы они давали им десятую часть от всего, как от людей, так и от имущества (Бат-хан ввел систему налогообложения. — А. М.)^[1016]. Именно они отсчитывают десять отроков и берут одного и точно так же поступают и с девушками; они отвозят их в свою страну и держат в качестве рабов.

Остальных они считают и распределяют согласно своему обычаю (по децимальной системе. — А. М.)^[1017].

Остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал, приказывая, чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младенец, или бедный, или богатый, платил такую дань, именно, чтобы он давал одну шкуру белого медведя, одного черного бобра, одного черного соболя, одну черную лисью шкуру. И всякий, кто не даст этого, должен быть отведен к татарам и обращен в их раба.

Они посылают также за государями земель (за русскими князьями. — А. М.), чтобы те являлись к ним без замедления… Для некоторых они находят случай, чтобы их убить, как было сделано с Михаилом (князем Черниговским. — А. М.) и с другими; иным же они позволяют вернуться, чтобы привлечь других… У других же, которым они позволяют вернуться, они (в соответствии со своим законом об обязанностях правителей вассальных государств. — А. М.) требуют их сыновей или братьев (в заложники. — А. М.), которых больше никогда не отпускают…

Наместников (даругачинов или баскаков. — А. М.) своих они ставят в земле тех (князей. — А. М.), кому позволяют вернуться^[1018]; (этим наместникам. — А. М.) подобает повиноваться их мановению, и если люди какого-нибудь города или земли не делают того, что они хотят, то эти наместники возражают им, что они неверны татарам, и таким образом разрушают их город и землю, а людей, которые в ней находятся, убивают при помощи сильного отряда татар (тамма. — А. М.), которые приходят без ведома жителей по приказу того правителя, которому повинуется упомянутая земля…»^[1019]

По поводу влияния нововведений монголов на общественно-политическую жизнь в русских княжествах Н. И. Костомаров писал: «До тех пор наши князья волей-неволей должны были разделять власть свою с народной властью веча или подбирать себе сторонников среди народа. Собственно, они были только правителями, а не владельцами, не вотчинниками, не государями.

Монголы, как по своим понятиям (отраженным в „Книге Великой Ясы“. — А. М.), так и по расчету, естественно, усиливали власть князей за счет веча: легче и удобнее им было вести дело с покорными князьями, чем с непостоянными собраниями веч. Вот отчего все русские князья, побив челом хану, получали тогда свои княжения в вотчину, и власть их в большей части русских земель очень скоро подавила древнее вечевое право.

Звание старейшего князя было прежде почти номинальным: его слушались только тогда, когда хотели, теперь же это звание вдруг получило особую важность, потому что старейшего сам хан назначил быть выше прочих князей»^[1020]. Таким образом, существовавший прежде порядок выбора старейшего князя при монголах наполнился новым содержанием. «Так как у монголов была строгая соподчиненность в администрации и в войске, то одного из (русских. — А. М.) князей ставили старшим, давая ему „ярлык“^[1021] на великое княжество, а всех других заставляли подчиняться ему. Через него хан посылал свои приказы с требованием беспрекословного выполнения их всеми князьями»^[1022].

Резюмируя свидетельства древних источников, следует отметить, что Бат-хан уже в первые годы своего правления в Золотоордынском улусе во исполнение имперского законодательства («Книги Великой Ясы») окончательно привел к повиновению русских князей, «приставил» к ним своих наместников-даругачинов (или, как они называются в исторической литературе, баскаков), которые провели перепись населения, осуществляли сбор налогов (дани), следили за исполнением воинской и ямской повинности. «Если же какой-нибудь князь отказывался повиноваться или не исполнял указ хана, или не представлял положенную сумму подати, то как исполнительный орган власти выступал баскак со своим отрядом войск»^[1023].

В соответствии с имперскими законами о налогообложении, воинской и уртонной (ямской) службе «от русских князей власть империи (как вообще, так и ее улуса Джучи, в частности) требовала исполнения повинностей… денежно-товарную дань („выход“ в русских летописях), обеспечение продовольствием и транспортными средствами (кони, фураж, телеги) проезжающих монгольских послов или войск (уртонная или ямская повинность. — А. М.), иногда могли потребовать выставить вспомогательные войска (воинская повинность. — А. М.)»^[1024].

По поводу осуществления уртонной или ямской повинности Джованни де Плано Карпини писал: «Каких бы, сколько бы и куда бы он (Великий хан. — А. М.) ни отправлял послов, им должно давать без замедления подводы и содержание; откуда бы также ни приходили к нему данники или послы, равным образом им должно давать коней, колесницы и содержание…

Также и послам вождей (удельных правителей. — А. М.), куда бы те их ни посылали, как подданные императора, так и все другие обязаны давать как подводы, так и продовольствие, а также… людей для охраны лошадей и для услуг послам»^[1025].

Известия де Плано Карпини свидетельствовали о понимании правителями Золотой Орды того, что «…одной из основных задач всякого большого и правильно организованного государства является устроение почтовых сношений и путей сообщения в государственном масштабе. В этом отношении домонгольская удельно-вечевая Русь находилась на самой низкой ступени развития. Но татары (монголы. — А. М.) ввели Россию в общегосударственную монгольскую сеть почтовых путей, и монгольская система организации почтовых сношений и путей сообщений, основанная на (закрепленной в „Книге Великой Ясы“. — А. М.) общегосударственной ямской повинности (от монгольского слова ям — „почтовая станция“), сохранялась в России еще долго (почти шесть веков. — А. М.) после татарского (монгольского. — А. М.) ига»^[1026].

Осуществление Бат-ханом согласно «Книге Великой Ясы» строгого территориально-административного деления русских земель по десятичной системе, как в сельской местности, так и среди оседлого населения, способствовало развитию животноводства и земледелия на Руси, стало основой для налогообложения подвластного населения.

И наконец, за полушутливым обращением Бат-хана к князю Даниилу Галицкому: «Ты уже наш, татарин. Пей наше питье!» угадывается, как писал американский исследователь Джек Уэзерфорд, «форма универсального гражданства, основанного не на религии, как это было среди христиан и мусульман, и не только на биологическом родстве, как это было в традиционных кланах степи. Оно было основано просто на верности, терпимости и преданности». Не это ли было одной из целей, к которой стремились Чингисхан и его преемники, выдвигая и осуществляя доктрину «всемирного единодержавия».

* * *

В то время, когда Бат-хан, «сойдя с коня, правил своей державой», в самой Монголии царила смута: воспользовавшись тем, что Угэдэй-хан официально не объявил наследника, его жена Дургэнэ (Туракина-хатун) стала регентшей; по совету своих мусульманских приближенных она сместила всех прежних советников мужа, а «на их места назначала людей невежественных». Деяния Туракины-хатун вызвали недовольство «степной аристократии».

Поскольку к этому времени «четырех сыновей Чингисхана не стало, старшим над всеми его внуками оказался Бат-хан; в таких условиях у него самого была возможность претендовать на престол Великого хана. Однако это неминуемо привело бы к вооруженному конфликту внутри „золотого рода“ (ему точно противостояли бы роды Угэдэя и Чагатая) и, возможно, даже к развалу Великого Монгольского Улуса.

На это Бат-хан не пошел; в конце концов, сославшись на болезнь, он отправил на Великий хуралтай своих сородичей и вассалов (в частности, Великого князя Ярослава Всеволодовича^[1027]), которые участвовали в возведении на престол Гуюга.

После церемонии возведения Гуюга на престол Великого хана скоропостижно скончался великий князь Ярослав Всеволодович.

Если свидетель этого события Джованни дель Плано Карпини обвинил в смерти князя Ярослава мать Гуюг-хана, якобы желавшую „свободнее и окончательнее завладеть его землею“, то современные исследователи, в частности монгольский военный историк X. Шагдар, считают, что католик Плано Карпини намеренно пустил этот слух, дабы опорочить монголов в глазах их вассалов, православных русских^[1028].

Так или иначе, в русских летописях это событие не прошло незамеченным; однако отношения Бат-хана и сына-наследника Ярослава Всеволодовича, Александра (Невского. — А. М.), не испортились: после смерти отца он явился к Бат-хану и в соответствии с ясой „Великой Книги Ясы“ „изъявил полную покорность“ и присягнул ему на верность»^[1029].

«Однако помимо этого Александру вместе с братом Андреем, — как сообщает Н. М. Карамзин, — долженствовало, подобно (их отцу. — А. М.) Ярославу, ехать в Татарию (Монголию. — А. М.) к Великому хану (Гуюгу. — А. М.)», очевидно, для утверждения своего статуса. «…Великий хан (Гуюг. — А. М.), — продолжает Н. М. Карамзин, — столь был доволен ими, что поручил Невскому всю Южную Россию и Киев, где господствовали чиновники Батыевы. Андрей же сел на престоле Владимирском…»^[1030]

Правление Гуюг-хана было недолгим: 24 апреля 1248 г. он скончался. Во время наступившего в Каракоруме нового периода «междуцарствия и смуты» Бат-хан отдал предпочтение сыну Тулуя, Мунху, которого в конце концов и возвели на престол Великого хана на Великом хуралтае.

Бат-хан до конца своей жизни оставался главным советчиком Мунх-хана и главным помощником во всех его начинаниях, благодаря чему они были реализованы. Поэтому неудивительно, что в беседе с христианским миссионером Вильгельмом де Рубруком Мунх-хан сказал: «Как солнце распространяет повсюду лучи свои, так повсюду распространяется владычество мое и Батыя»^[1031].

* * *

В столицу Бат-хана, Орду^[1032], как пишет Джувейни, «Государи соседние, властители [разных] стран света и другие [лица] приходили к нему на поклон… Торговцы с [разных] сторон привозили ему различные товары; все это, что бы оно ни было, он брал и за каждую вещь давал цену, в несколько раз превышавшую ее стоимость. Султанам Рума, Сирии и других стран он жаловал льготные грамоты и ярлыки, и всякий, кто являлся к нему, не возвращался без достижения своей цели»^[1033].

Уточним, что «льготные грамоты и ярлыки» получали лишь те правители вассальных княжеств, в том числе русских, кто изъявлял полную покорность Бат-хану; кто на своей удельной территории обеспечивал выплату дани, выполнение различных повинностей (воинской, ямской и т. д.), соблюдал имперские законы из «Книги Великой Ясы», с уважением относился к обычаям и традициям монголов, в том числе религиозным и бытовым. В противном случае все заканчивалось весьма трагично.

Подтверждение тому, к чему приводил отказ следовать традициям и законам из «Книги Великой Ясы» монголов, предоставил Плано Карпини в своих записках: «Отсюда недавно случилось, что Михаила (князя Черниговского. — А. М.), который был одним из великих князей Русских, когда он отправился на поклон к Бат-хану, они (приближенные Бат-хана приказали провести обряд очищения огнем. — А. М.) заставили раньше пройти между двух огней; после они сказали ему, чтобы он поклонился на полдень Чингисхану (очевидно, статуе или портрету Чингисхана. — А. М.).

Тот ответил, что охотно поклонится Бат-хану и даже его рабам, но не поклонится изображению мертвого человека, так как христианам этого делать не подобает. И после неоднократного указания ему поклониться и его нежелания… Бат-хан послал одного телохранителя, который бил его пяткой в живот против сердца так долго, пока тот не скончался…

Случилось также в недавнюю бытность нашу в их земле, что Андрей, князь Чернигова, который находится в Руссии, был обвинен пред Бат-ханом в том, что уводил лошадей татар (монголов. — А. М.) из земли и продавал их в другое место; и хотя этого не было доказано, он все-таки был убит (Именно так согласно „Книге Великой Ясы“ у монголов каралось конокрадство^[1034]. — А. М.) Услышав это, младший брат его прибыл с женою убитого к… Бат-хану с намерением упросить его не отнимать у них земли.

Бат-хан сказал отроку, чтобы он взял себе в жены жену вышеупомянутого родного брата своего, а женщине приказал взять его в мужья согласно узаконенному в „Книге Великой Ясы“ обычаю татар (левирату. — А. М.).

Тот отрок сказал в ответ, что лучше желает быть убитым, чем поступить вопреки закону (христианской вере. — А. М.). А Бату, тем не менее, передал ее ему, хотя оба отказывались, насколько могли…»^[1035]

Помимо общеимперского законодательства, на территории Золотой Орды и, в частности, на территории Руси действовало дополнительное, местное законодательство, не противоречившее принципам «Книги Великой Ясы».

После завоевания Руси Бат-хан и его преемники, ханы Золотой Орды, «выпустили множество хартий и ордонансов относительно управления своим ханством. Они были известны как ярлык (монг. „зарлиг“. — А. М.). Достаточно характерно, что ярлыки, впоследствии выданные ханами Золотой Орды русской церкви, содержат прямую ссылку на „Книгу Великой Ясы“ как основу освобождения духовенства от налогообложения»^[1036].

В 1255 г. Бат-хан отправил своего сына Сартага в Каракорум к Великому монгольскому хану Мунху, который созвал Великий хуралтай. Как пишет монгольский исследователь истории Золотоордынского улуса С. Цолмон, Бат-хан по состоянию здоровья не только не смог сам отправиться в Монголию, но и обратился к Великому хану с просьбой передать Сартагу полномочия по управлению Золотоордынским улусом. Когда Сартаг находился в Каракоруме, пришла весть о смерти Бат-хана^[1037].

Как пишет Рашид ад-Дин, «Мунх-хан встретил его (Сартага. — А. М.) прибытие… с почетом, утвердил за ним престол и государство (Золотоордынский улус. — А. М.)…»^[1038]

Однако Сартагу было не суждено занять престол отца. Возвращаясь из Каракорума, он скоропостижно скончался. Вскоре скончался и объявленный после него престолонаследником его несовершеннолетний брат Улагчи. А жену Бат-хана, Борогчин, которая должна была стать регентшей до достижения Улагчи совершеннолетия, вовсе убили. В результате этой череды загадочных смертей «…все царство (Золотоордынский улус. — А. М.) поступило в распоряжение (третьего сына Джучи. — А. М.) Бэрх-хана»^[1039], «его повеления стали неукоснительно исполняться в его улусе…»^[1040]

«Унаследовав» власть в Золотоордынском Улусе, Бэрх (правил в 1257–1266 гг. — А. М.) присягнул на верность Великому хану Мунху^[1041] и приступил к выполнению указов Великого хана по «устройству и приведению в порядок дел государства».

Важная роль в выполнении этих указов отводилась полномочным представителям (даругачинам) Великого хана. Как явствует из известия Плано Карпини, при хане Батые вопросами сбора налогов, выполнения населением русских княжеств других повинностей (военной, ямской и т. д.), контроля за деятельностью удельных русских князей ведали даругачины, назначенные им во все территориально-административные единицы Золотоордынского улуса. А полномочным представителям (даругачинам) Великого хана Мунха, направленным тогда же в Золотоордынский улус, поручалось укрепить эту структуру и распространить ее на те территории, которые ею не были охвачены, в частности на Новгород.

«Великий хан Мунх, — пишет А. П. Богданов, — понимал, что произойдет, если дань с покоренных земель пойдет через руки улусных (удельных. — А. М.) ханов. Те станут полновластными владыками и превратят Каракорум в чисто символический центр… Поэтому численники Великого хана, переписывая население империи, разбивая подданных на десятки, сотни, тысячи и тумэны, готовили почву для введения единой местной администрации: баскаков»^[1042].

В Восточной Руси народ не сопротивлялся проведению переписи. Лаврентьевская летопись свидетельствовала: «Той же зимы (1257 г. — А. М.) приехали численники, пересчитали всю землю Суздальскую, и Рязанскую, и Муромскую, и ставили десятников, и сотников, и тысячников, и темников, и ушли в Орду. Только не считали игуменов, попов, крилошан, кто зрит на святую Богородицу, и владыку (православные священнослужители освобождались от налогов. — А. М.)»^[1043].

Новгородцы же сначала отказались впустить монгольских чиновников, так называемых численников, в свой город. Но затем, когда сам Александр Невский попытался убедить их не препятствовать переписи и предупредил, что монголы жестоко накажут за неповиновение, согласились и впустили. Тем не менее, как пишет Г. В. Вернадский, «…когда чиновники начали „подсчет“ жителей, в городе разразился мятеж. Монголы попросили у Александра Невского защиты, и он приказал своим войскам подавить бунтовщиков. Его твердая позиция произвела должное впечатление на новгородцев, и они в конце концов согласились позволить монголам продолжить перепись…^[1044]

Хотя перепись легла в основу подсчета обязательств со стороны новгородцев, на этой территории так и не были организованы монгольские военные округа (на основе десятичной системы. — А. М.). По всей вероятности, новгородские власти сами взяли на себя обязательство вербовать воинов и собирать налоги в будущем… Это было очень важной уступкой со стороны монголов…»^[1045].

Что касается других княжеств, это «послабление» на них сразу не распространилось, о чем свидетельствуют народные восстания против монголов в Суздальской земле, во время которых «собрали веча и выгнали (баскаков) из городов, из Ростова, из Суздаля, из Переяславля! Ибо откупали те окаянные басурмане дани, и от того великую пагубу людям творили…»^[1046].

На этот раз Александр Невский был не в силах сдержать мятежников. «…Первым шагом Александра после восстания, — пишет Г. В. Вернадский, — было то, что он поспешил в ставку Бэрх-хана, чтобы „умолить хана простить народ“ Суздальской земли… Александр Невский провел несколько месяцев в Орде, и ему удалось достичь главной цели своей миссии: Бэрх-хан согласился на то, чтобы не посылать никакой карательной экспедиции в Суздальскую землю»^[1047].

Что же до баскачества, судя по источникам, оно не было изжито до конца XIII столетия.

Отнюдь не от хорошей жизни Бэрх-хан поддался на уговоры Александра Невского. После смерти Бат-хана у Бэрх-хана обострились отношения с братом Мунх-хана, Хулагу — создателем Монгольского Ильханского государства; с последним Бэрх-хан в течение пяти лет воевал за право владеть Арраном и Азербайджаном.

В связи с многолетней войной между Хулагу и Бэрх-ханом исследователи ставят вопрос: была ли она «священной войной с неверными», то есть джихадом, к которому мамлюкский султан ал-Малик аз-Захир Бейбарс в своем письме (1261 г.) подстрекал Бэрх-хана, и был ли последний фанатичным мусульманином.

Как явствует из «Летописи Бейбарса», Бэрх-хан и его единомышленники, приняв ислам, «…ввели у себя уставы и правила (ислама), плату зэката (мусульманский налог в пользу бедняков, больных и сирот. — Р. П. Храпачевский), обязанности участвовать в газавате и джихаде… (тем самым якобы подтверждая, что он, Бэрх-хан. — А. М.) действует против йасы („Книги Великой Ясы“. — А. М.) Чингисхановой и закона народа своего…»^[1048]

На самом деле реакция Бэрх-хана на послание и подстрекательства Бейбарса неизвестна. Зато в сочинении ал-Муфаддаля имеется описание монгольского дипломатического ритуала, которому египетским послам, привезшим послание Бейбарса, необходимо было следовать; и этот ритуал, как считает А. Г. Юрченко, «является единственной возможностью выяснить истинное положение дел со статусом ислама при дворе Берке…»^[1049].

«Рано утром царь Берке… — пишет ал-Муфаддаль, — пригласил послов к себе. Их уже уведомили, что им следует делать при входе к нему, то есть войти с левой стороны и, когда от них будет взята грамота, перейти на правую сторону, присесть на оба колена; никому не входить к нему в шатер с мечом, с ножом или с оружием; не прикасаться ногами к порогу шатра; когда кто снимет с себя свое оружие, то слагать его на правую сторону, вынуть лук из сайдака, опустив тетиву, не оставлять в колчане стрел; не есть снега и не мыть платье в орде…»^[1050]

Как явствует из сочинения ал-Муфаддаля, монгольский дипломатический ритуал непосредственно связан с нормами обычного права монголов и их шаманскими верованиями, узаконенными в «Книге Великой Ясы». Это дало основание Ю. В. Сочнову сделать вывод о том, что «сохранение шаманских традиций при дворе монгольского правителя было явным нарушением шариата (выделено мной. — А. М.). Широко возвещенное принятие Берке ислама на деле оказалось чисто внешним, совсем не означавшим проявления какой-либо религиозной нетерпимости, хотя симпатии хана, безусловно, изменились, а это также имело немаловажное значение»^[1051].

Косвенное подтверждение мнения российских исследователей мы находим у арабского историка Ибн Василя, который извещает о том, что в конце жизни Бэрх-хан, сокрушаясь по погибшим в войне с иль-ханом Хулагу, говорил: «Грустно мне, что монголы убивают друг друга, но что придумать против того, кто изменил Ясе Чингисхана (выделено мной. — А. М.)… Да посрамит Аллах Хулагу этого, погубившего монголов мечами монголов. Если бы мы действовали сообща, то мы покорили бы всю землю!»^[1052]

Если Бэрх-хан и ил-хан Хулагу не смогли поделить завоеванные территории и общую добычу, то, как свидетельствует армянский летописец Киракос Гандзакеци в своей «Краткой истории», «двое братьев его (Мунх-хана. — А. М.), Арик-Буга и Гопилай (Хубилай. — А. М.), (после кончины Великого хана Мунха. — А. М.) стали враждовать (1260–1264 гг. — А. М.) между собой из-за царской власти (в споре за престол Великого хана. — А. М.). Гопилай, разбив и уничтожив войско Арик-Буга и обратив его в бегство за пределы страны, победил и сам воцарился. Хулагу был братом их и Мунх-хана. Он помогал Гопилаю. Беркай (Бэрх-хан. — А. М.) же, владевший северными областями, помогал Арик-Буге…»^[1053]

Хубилай, опираясь на армию, с помощью которой он к тому времени контролировал большую часть Китая, относительно быстро смог одолеть своего соперника в борьбе за престол Великого хана, а вот Хулагу и Бэрх-хан умерли, так и не добившись своих целей. В 1265 г. скончался Хулагу, а через год умер и Бэрх-хан. Это случилось во время похода против преемника Хулагу, его сына Абага-хана.

В связи с кончиной Бэрх-хана интересное мнение по поводу системы престолонаследия в Золотоордынском улусе высказал Г. В. Вернадский: «Берке не оставил сыновей. Если бы он имел возможность назначить наследника, его выбор, вероятно, пал бы на князя Ногая^[1054], который проявил себя выдающимся военачальником и которого он, по всей видимости, очень любил.

Однако Ногай не мог стать наследником престола улуса Джучи. Его отец, Татар, был сыном Бувала, седьмого сына Джучи. А все еще жили два внука Бату: Мунх-Тумур и Туда-Мунх, оба — сыновья Тугана. Ввиду высокого престижа Бату как основателя ханства кипчаков (Золотоордынского улуса. — А. М.) представляется вполне естественным, что избирательное собрание предпочло его внуков Ногаю. Поэтому именно Мунх-Тумур, а не Ногай наследовал Берке в качестве хана кипчаков (Золотоордынского улуса. — А. М.).

Поскольку к тому времени Ариг-Буга сдался Хубилаю (1264 г.), последний являлся бесспорным хозяином империи, из чего мы можем заключить, что Хубилай одобрил кандидатуру Мунх-Тумура в качестве хана (улуса Джучи или Золотоордынского улуса. — А. М.) (примерно в 1267 г.). Ногай, однако, представлял собой слишком видную фигуру, чтобы полностью уйти со сцены»^[1055].

Ногай действительно никуда не ушел и при четырех последующих ханах Золотоордынского улуса играл ведущую роль не только в военных действиях, но и в политической жизни улуса.

Как явствует из «Истории Вассафа», противоборство иль-хана Хулагу и Бэрх-хана продолжили их преемники — Абага и Мунх-тумур: «эта вражда была постоянною и продолжительною…» Впрочем, были и мирные передышки. «Великий хан Хубилай, — замечает Г. В. Вернадский, — оказывал давление как на Абагу, так и на Менгу-Тимура, чтобы уладить их разногласия. В результате в 668 г. гиджры (1269–1270 гг.) они заключили мирный договор…»

Если факт примирения Мунх-тумура и Абаги и означал хоть какое-то влияние Хубилая на дела бывших «подчиненных» удельных ханов, то первые же деяния нового владетеля Золотоордынского улуса явно демонстрировали его стремление к независимости.

Так, в самом начале своего правления Мунх-тумур (правил в 1266–1282 гг.) приказал отчеканить монеты со своим именем и семейной тамгой (символом). Другим таким шагом стало предоставление русской церкви ярлыка (1270 г.), освободившего ее от налогов и утвердившего значительные привилегии русскому духовенству:

«Вышняго силою и вышняя Троицы волею^[1056] Менгу-темирово (Мунх-тумура. — А. М.) слово.

Людским Баскаком и Князем, и полководным (полномочным. — С. Л.) Князем, и Данщиком и Писцом, и мимоездящим Послом, и Сокольником, и Пардусником, и Бураложником, и всем Пошлинником.

Чингий (Чингисхан. — А. М.) Царь, потом кто ни будет (следуя „Книге Великой Ясы“. — А. М.), дали есмя жалованный грамоты Русским Митрополитом и церковным людем, тако молвячи, чтоб есте и последние (последующие. — А. М.) Цари по тому ж пути пожаловали (здесь и далее выделено мной. — А. XI.): Попов, и Чернцов и всех богодельных людей, да правым сердцем молят за нас Бога, и за наше племя, без печали, и благословляют нас, и не надобе им дань, и томга (тамга), и поплужное, ни ям, ни подводы, ни война, ни корм.

И как первые Цари их пожаловали и мы, Богу моляся, и их грамот не изыначивая, по тому ж жалуем.

Во всех пошлинах, не надобе им ни которая Царева пошлина, ни Царицына, ни Князей, ни Рядцев, ни Дороги, ни Посла, ни которые Пошлинников, ни которые доходы; или что церковные земли, воды, огороды, винограды, мельницы, зимовища, летовища, да не замают их, а что будет взяли, и они отдадут безпосульно.

А что церковный люди: Мастеры, Сокольницы, Пардусницы, или который слуги в работницы, и кто не будет их людей, тех да не замают ни начто: ни на работу, ни на сторожу; или что в законе их иконы и книги, или иное что, почему Бога молят, того да не емлют, ни издерут, ни испортят.

Да не кленут нас, но в покои молятся за нас.

А кто веру их похулит или ругается, тот ничем не извинится, и умрет злою смертию.

А Попове един хлеб ядуще, и во едином месте живуще, и у кого брат или сын, и те по тому ж пожалованы будут; аще ли от их отделилися, из дому вышли, и тем пошлины и дани давать.

А Попове от нас пожалованы по первым грамотам, Бога молят стояще, и нас благословляюще… И сию грамоту видяще и слышаще Попове и Чернцы, ни дани, ни иного чего не дают; а кто возмет, Баскаци наша и Княжие Писцы, и Поплужницы, и Таможницы, и они по велицей язе не извинятся (не будет прощен. — А. М.), и смертию да умрет.

Тако молвя, Ярлык дал Заячьяго лета (Года Зайца. — А. М.), осенняго перваго месяца, в 4 день Ветха… писаны»^[1057].

Г. В. Вернадский так оценил и прокомментировал этот указ Мунх-тумура: «Следуя заповедям Ясы Чингисхана, предшественники Менгу-Тимура (Мунх-тумура. — А. М.) не включали русских настоятелей, монахов, священников и пономарей в число „сосчитанных“ во время переписи (новая перепись населения была проведена Мунх-тумуром на Руси в 1275 г. — А. М.). Теперь же были утверждены привилегии духовенства как социальной группы, включая и членов семей; церковные и монастырские земельные угодья со всеми работающими там людьми не платили налога; и все „церковные люди“ были освобождены от военной службы.

Монгольским чиновникам запрещалось под страхом смерти отбирать церковные земли или требовать выполнения какой-либо службы от церковных людей. К смерти приговаривался также любой, виновный в клевете и поношении греко-православной веры.

Чтобы усилить воздействие хартии, в ее начале было помещено имя Чингисхана. В качестве благодарности за дарованные привилегии от русских священников и монахов ожидали, что они будут молить Бога за Менгу-Тимура, его семью и наследников…

Благодаря этому ярлыку, а также ряду подобных ему, выпущенных наследниками Менгу-Тимура, русское духовенство и люди, находившиеся под его юрисдикцией, составляли привилегированную группу, и таким образом была заложена основа церковного богатства.

Выпустив этот ярлык, Менгу-Тимур следовал традициям (и „Книге Великой Ясы“. — А. М.) Чингисхана… С этой точки зрения его ярлык соответствовал основным идеям монгольского правления и был, в принципе, закономерным.

В то же время он явился удачным внешнеполитическим шагом, поскольку обеспечивал, по крайней мере до определенной степени, лояльность по отношению к хану наиболее образованной социальной группы на Руси, которая пользовалась большим авторитетом среди народа. Благодаря ярлыку можно было ожидать, что русский дух сопротивления хану будет существенно ослаблен»^[1058].

Помимо того, что этот указ свидетельствовал о следовании Золотоордынского хана «заповедям Ясы Чингисхана» в области веротерпимости и освобождения духовенства и «церковных людей» от налогов и военной службы, он дает представление о налоговой системе Золотой Орды и монгольской администрации на Руси.

«Основной прямой налог назывался данью (выделено мною — А. М.)… основой дани продолжала оставаться десятина (десятая часть всех доходов. — А. М.)…

Помимо дани существовал ряд других прямых налогов.

Поплужное было налогом на вспаханную землю („деньги с плуга“)…

Ям являлся особым налогом на содержание коннопочтовых станций.

Еще один налог, упоминающийся в ханских ярлыках, — война (военный, или солдатский налог); по-видимому, его собирали в те годы, когда не вербовали рекрутов…

Основной налог с городов назывался тамга (торговый налог. — А. М.)… Со временем тамга приняла форму налога на оборот товаров и собиралась как таможенная пошлина…

Взымался также местный налог на товары — мыт»^[1059].

«Основной податью для кочевого населения был копчур, состоявший в выплате 1 % от поголовья скота и скотоводческой продукции»^[1060].

И наконец, заметим, что «вся сумма податей, которыми облагалось какое-либо владение, обозначалась тюркским словом Ясак»^[1061]. Это однозначно свидетельствует о том, что в основе золотоордынских указов в области налогообложения лежали соответствующие ясы из «Книги Великой Ясы» Чингисхана…

После смерти Мунх-тумура в 1282 г. «Тод-мунх, третий сын Тукана (второго сына хана Батыя. — А. М.), некоторое время был государем (правил в 1282–1285 гг. —

А. М.)». По свидетельствам источников того времени можно сделать вывод, что Тод-мунх, как и два следующих хана Золотоордынского улуса (Тула-Буга, который правил в 1285–1290 гг., и Тогтао, правивший в 1290–1312 гг. — А. М.), были если не ставленниками упомянутого выше Ногая, то, во всяком случае, зависимыми от его воли и решений «марионеточными ханами».

Г. В. Вернадский по этому поводу писал: «Ногай был теперь достаточно силен, чтобы утвердить себя в качестве реального соправителя нового хана. Фактически с этого времени в русских летописях, за исключением ростовских анналов, Ногай, как и Туда-Менгу (Тод-мунх. — А. М.), назывался ханом. В некоторых западных источниках Ногай называется императором, а в египетских анналах — маликом (королем)… Каким бы ни был формальный статус Ногая, фактически он стал более могущественным, чем официальный хан кипчаков (Золотоордынского улуса. — А. М.), хотя это было и недостаточно для того, чтобы полностью устранить последнего. Результатом этого явилась нестабильная двойственность правительства, и хотя время от времени два хана сотрудничали друг с другом, в ряде случаев они отдавали противоречивые приказы, что создавало крайнюю неразбериху, по крайней мере, в русских делах…»^[1062]

С подобным двоевластием в Золотоордынском улусе удалось покончить Тогтао-хану, войско которого смогло разгромить армию непокорного беклербека Ногая. Историю умерщвления самого Ногая «русским из войска Тохты (Тогтао-хана. — А. М.)» поведал Руки-ад-Дин Бейбарс: «Настиг его (Ногая. — А. М.) русский из войска Токты; он (Ногай) сообщил ему кто он такой, и сказал ему: „Не убивай меня, я Ногай, а отведи меня к Токте; мне нужно с ним сойтись и переговорить“.

Но русский не поддался его словам, а тотчас тут же отрубил ему голову, принес ее к царю Токте…

Токта вознегодовал на это сильным гневом и отдал приказание насчет [казни] русского. Он был убит за то, что умертвил такого великого по сану человека, а не представил его султану. Он (Токта) сказал: „Правосудие требует смерти его, чтобы не явился снова кто-нибудь, который сделал бы подобное этому“»^[1063].

Вынося этот приговор, Тогтоа-хан действовал строго в соответствии с нормами «Книги Великой Ясы», по которой подданные не имели права покушаться на своих господ, а вассалы — на своих сюзеренов, тем более на чингисидов, судьбу которых должны были решать сами чингисиды^[1064].

Что касается Руси, то и после уничтожения двоевластия в Золотоордынском улусе среди русских князей, по выражению Н. М. Карамзина, часто «открывались распри, дошедшие до вышнего судилища ханова…»^[1065] Тем не менее именно благодаря победе Тогтао-хана над Ногаем «в Золотой Орде надолго установились стабильность и спокойствие. Она вступила в период апогея своего могущества. Расцвет государственности и культуры пришелся на время правления ханов Узбека и Джанибека, то есть 1310–1350 гг.»^[1066].

Новым правителем Золотоордынского ханства стал племянник умершего Тогтао-хана, Узбек-хан (правил в 1312–1341 гг.).

Знаменитый арабский путешественник Ибн Баттута, побывавший в Золотоордынском улусе во время правления Узбек-хана, так начинает свой рассказ об этой стране: «Местность эта, в которой мы остановились, принадлежит к степи, известной под именем Дегит-Кипчака… Расстилается она на шесть месяцев пути; из них три (едешь) по землям султана Мухаммеда Узбека…»^[1067]

Действительно, новый правитель Золотой орды Узбек-хан, приняв ислам, стал именоваться Мухаммедом, и уже в 1314 г. объявил ислам официальной религией своего государства. Это решение Узбек-хана стало решающим в процессе исламизации Золотой Орды, начатой Бэрх-ханом^[1068].

Узбек-хан много сделал «по упрочению мусульманства» в Золотой Орде, в которой «постепенно мусульманские институты утвердились наряду с монгольскими»^[1069]. В первую очередь это относилось к имевшейся в исламе «…своей подробно разработанной системе права, как уголовного и гражданского, так и государственного, и эта система отнюдь не совпадала с тем законодательством, которое Чингисхан завещал своим преемникам^[1070]. Таким образом, те из правителей разных частей монгольской империи, которые приняли ислам, либо частично отказывались от заветов и государственных установлений Чингисхана и в своем управлении придерживались мусульманского права, либо оказывались очень плохими мусульманами»^[1071].

Современник Узбек-хана, арабский автор Ибн Фадлаллах ал-Омари, подтвердил наличие в Золотой Орде и «плохих», и «хороших» мусульман; он также известил о действии «монгольских институтов», в частности, «Книги Великой Ясы» на Руси в период правления Узбек-хана:

«…Несмотря на появление ислама в этих народах… они все-таки переступают правила ее (религии ислама) во многих делах… (В то же время. — А. М.) не следуют Ясе (уставу) Чингисхана настолько, насколько ей следуют другие из них.

Хотя и наказывают они друг друга весьма сильно за ложь, за прелюбодейство, за нарушение обязательств и договоров. Относительно власти царей их [нужно заметить, что], когда они разгневаются на одного из своих подданных, то отбирают его имущество и продают детей его. Точно так же, когда у кого что украдено, то имущество вора и дети его присуждаются обворованному, который и продает их. Тот, кто сватает у кого-нибудь дочь его, дарит ему безделицу; он [отец ее] женит его на ней, но потом уже не спрашивает его более про нее.

На всех (подданных. — А. М.) наложена дань, которая взыскивается с них. Иногда они становятся данью в трудное положение… Они продают тогда детей своих для уплаты своей недоимки [податной]…»^[1072]

Отметим, что все описанные арабским автором Ибн Фадлаллах ал-Омари общественные отношения регулировались соответствующими статьями из «Книги Великой Ясы» Чингисхана.

Другой современник Узбек-хана, знаменитый арабский путешественник Ибн Баттута, засвидетельствовал «строгость (золотоордынских. — А. М.) постановлений за воровство», вследствие чего «у скотины их нет ни пастухов, ни сторожей». «Постановление же их по этой части такое, что тот, у кого найдут украденного коня, обязан возвратить его хозяину и вместе с тем дать ему девять таких же [коней], а если он не в состоянии сделать это, то отбирают у него за это детей его, если же у него нет детей, то его зарезывают, как зарезывается овца»^[1073].

Мера наказания за данное преступление, о котором сообщил Ибн Баттута, еще 100 лет назад было установлено специальной ясой Чингисхана, которая вошла в первый состав «Книги Великой Ясы».

О том, что «Книга Великой Ясы» по-прежнему действовала на территории Руси в период правления Узбек-хана, также свидетельствует продолженная им политика веротерпимости Чингисхана: так крымский портовый город Каффа в 1318 г. стал престолом римско-католического епископа. Есть многочисленные примеры веротерпимости Узбек-хана и в отношении Русской православной церкви. Так, в 1313 г. митрополит Петр получил от Узбек-хана «…ярлык, или грамоту льготную, в коей Узбек, следуя примеру бывших до него ханов, подтвердил важные права и выгоды российского духовенства:

„Вышнего и бессмертного Бога (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) волею и силою, величеством и милости (выделено мною. — А. М.). Узбеково слово ко всем князьям великим, средним и нижним, воеводам, книжникам, баскакам, писцам, мимоездящим послам, сокольникам, парлусникам во всех улусах и странах, где Бога бессмертного (Всевышнего Вечного Тэнгри. — А. М.) силою наша власть держит и слово наше владеет.

Да никто не обидит в Руси Церковь Соборную, Петра Митрополита и людей его, Архимандритов, Игуменов, Попов и проч. Их грады, волости, села, земли, ловли, борти, луга, леса, винограды, сады, мельницы, хуторы свободны от всякой дани и пошлины: ибо все то есть Божие; ибо сии люди молитвою своею блюдут нас и наше воинство укрепляют.

Да будут они подсудны единому Митрополиту, согласно с древним законом их и грамотами прежних Царей Ордынских. Да пребывает Митрополит в тихом и кротком житии; да правым сердцем и без печали молит Бога за нас и детей наших. Кто возьмет что-нибудь у Духовных, заплатит втрое; кто дерзнет порицать Веру Русскую, кто обидит церковь, монастырь, часовню, да умрет! и проч.

Писано Заячьего лета, осеннего первого месяца, четвертого Ветха (то есть в четвертый день ущерба луны) на полях“»^[1074].

Примечательно, что этот ярлык Узбек-хана, как и процитированный выше ярлык Мунх-тумура, начинался с сакральной формулы («Силою Вечного Всевышнего Тэнгри, харизмою Великого хана повелеваем…»), с которой, как мы уже отмечали, впоследствии в качестве преамбулы начинались не только все официальные послания Великих монгольских ханов, но и, вполне возможно, все ясы Чингисхана и его преемников.

Как видим, поборник ислама Узбек-хан не гнушался постулатов традиционных верований монголов и, как ни странно, продолжал их использовать в своих законодательных актах.

В ярлыке Узбек-хана о «данях, собираемых на Руси» и «повинностях, кои должны были нести ханские подданные», говорится: «Дань ли на нас емлют, или иное что ни буди: тамга ли, поплужское ли, ям ли, мыт ли, мостовщина ли, война ли, ловитва ли коя ни буди наша; или егда на службу нашу с наших улусов повелим рать сбирати, где восхотим воевати, а от соборныя церкви и от Петра Митрополита ни кто же да не взимает, и от их людей и от всего его причта…»^[1075]

Помимо тех, которые нами прокомментированы выше, обращают на себя внимание ловитва (облавная охота. — А. М.) и воинская повинность («на службу нашу с наших улусов повелим рать сбирати»). Целью ловитвы, которую, по словам А.-М. Джувейни, «Чингисхан строго содержал», и при Узбек-хане была «…не только сама охота, а больше то, чтобы воины привыкали и закалялись, и осваивались со стрелометанием и упражнением…»^[1076]Что же касается воинской повинности подданных золотоордынского хана, то, как явствует из процитированного выше фрагмента ярлыка хана Узбека, он действительно «увольнял (освобождал. — А. М.) церковников от воинской службы…». При этом в отношении всех остальных вполне действовали нормы «Книги Великой Ясы» Чингисхана.

На практику мобилизации русских в золотоордынскую, монгольскую армию впервые указал Плано Карпини: «И вот чего татары (монголы. — А. М.) требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого человека…»^[1077]

В «Житие Александра Невского» по этому поводу сказано: «Было в те времена насилие великое от иноверцев, гнали они христиан, заставляя их воевать на своей стороне. Князь же Александр пошел к царю (Бэрх-хану. — А. М.), чтобы отмолить людей своих от этой беды»^[1078].

Тогда Александру Невскому это удалось: «Хан согласился не требовать от нас войска…» ^[1079] «Но, может быть, такая льгота действовала только при жизни этих двух правителей. В источниках упоминается участие русских в боевых действиях на стороне ордынских ханов в Литве и Польше, на Кавказе и на Балканах, а также в междоусобных распрях внутри Орды»^[1080]. Нередко и монголам приходилось присоединяться к дружинам того или иного русского князя, шедшего воевать соседскую область^[1081].

В русских источниках, в частности в «Житие Михаила Ярославина Тверского», имеются сведения о золотоордынском судопроизводстве: подробно описывается противоборство бывшего Великого князя Михаила Тверского с новым Великим князем Георгием (Юрием) Данииловичем Московским, которое закончилось судебным разбирательством в Высшем суде Золотой Орды^[1082].

Помимо Верховного суда Золотоордынского ханства, пред которым предстал не только князь Михаил Тверской, но и другие русские князья, существовали местные суды. Ибн Баттута писал о них: «…Кади^[1083] приходит в его (эмира Хорезма, входившего в состав Золотой Орды. —

А. М.) приемную и садится на отведенное ему сиденье; вместе с ним [являются] правоведы и писцы. Насупротив его садится один из старших эмиров, при котором восемь [других] старших эмиров и шейхов тюркских, называемых аргуджи (по-монгольски — заргучи, то есть судьи. — А. М.); к ним люди приходят судиться.

Что относится к делам религиозным, то решает кади, другие же [дела] решают эти эмиры. Решения их основательны и справедливы, потому что они [судьи] не заподозриваются в пристрастии и не берут взяток»^[1084].

Если в непредвзятости приговора Верховного суда Золотоордынского ханства в отношении князя Михаила Тверского можно было усомниться^[1085], то справедливость указов Узбек-хана в связи с уголовными преступлениями, совершенными воинами его армии против мирного населения и тем более против мусульманского духовенства, сомнений не вызывает. А «действия указов царя и послушание войска и армии» современники приводили в пример.

Вассаф в своей «Истории» по этому поводу писал: «…Обитатели скита (здесь — поселение мусульман-отшельников. — А. М.) стали просить (Узбек-хана. — А. М.) о помощи против обид и притеснений войска… Они доложили, что из лиц, принадлежащих скиту… (воины. — А. М.) увели в плен несколько человек… и что все, что нашли, разграбили… Между прочим, два монгола запустили в окно скита копье, чтобы унести тканый занавес…

Когда это заявление было доложено Узбек-хану, то состоялся указ, чтобы сначала из тех двух лиц, которые ради занавеса совершили недостойное дело, одного казнили, а другого, примерно наказали. Повесив ему на шею отрезанную голову [казненного], провели сперва вокруг лагеря, а потом уже уложили в… могилу рядом с его несчастным товарищем.

Разгневавшись, он [Узбек] отправил к эмирам улуса… высочайший ярлык: „Всякого, кого схватят со всем тем, что он украл, передать немедленно мюридам (последователь, ученик. — А. М.) шейха и затем не делать ни малейших (новых. — А. М.) притеснений (народа. — А. М.); если же кто допустит проступок и упущение, то тело и душу таких мы отправим к месту восхождения неба и к месту нисхождения земли“…

Когда этот указ через эмиров-темников прибыл к эмирам тысячникам, сотникам и десятникам… похищенные вещи принесли и возвратили…

Действие указа царя (Узбек-хана. — А. М.) и послушание… армии должны быть [именно] такими»^[1086].

Приведенный выше пример позволяет сделать вывод о том, что «…обычно ханский ярлык защищал церковь (духовенство всех конфессий. — А. М.) от любых посягательств на ее права и привилегии. Нарушители, если они являлись монголами, подлежали монгольскому суду. Если они оказывались русскими, наказывать их, по всей видимости, должны были русские князья. В случае бездействия князя церковь могла обратиться к хану.

Хан также рассматривал большую часть главных судебных дел между русскими князьями. Русские, призванные в монгольскую армию, подчинялись монгольскому военному праву. Более того, все тяжбы между русскими и монголами подлежали рассмотрению в монгольском суде.

Твердо установив свои судебные прерогативы на высшем уровне, хан не вмешивался в тяжбы между русскими боярами и простолюдинами, позволяя князю каждой местности продолжать отправлять свои судебные функции.

Вследствие этой политики из всех областей княжеской администрации судебная практика оказалась наименее затронута монгольским правлением. И все-таки когда русские познакомились с монгольским уголовным правом и монгольскими судами, они оказались готовы принять некоторые модели монгольской юриспруденции. И смертная казнь (неизвестная „Русской правде“ — русскому своду законов киевского периода), и телесные наказания (в киевский период применявшиеся только к рабам) вошли в право Московии под монгольским влиянием. Также именно в монгольский период и, возможно, под влиянием татар (монголов. — А. М.) в уголовную процедуру Московии вошли пытки. Мы должны заметить, что мелких чиновников местных судов Северной Руси в XVI–XVII вв. называли ярыгами. Это слово, очевидно восходит к монгольскому jargu (dzargu, yargu), что переводится как „судья“»^[1087].

Не вызывает сомнения, что формирование и подготовка золотоордынской армии, ее построение в боевой порядок осуществлялись на основе соответствующих яс «Книги Великой Ясы». Как явствует из «Истории Васса-фа», при необходимости всякий раз, как того требовали нормы «Книги Великой Ясы», «отправлялись гонцы… для сбора армии из далеких и близких мест, и бралась расписка (мучилка) в немедленном приходе… Приводилось в порядок наличное войско, устраивался и налаживался обоз и припасы, и оружие и подводы… размещалось правое и левое крыло, авангард и арьергард…»^[1088].

«После ослабления Золотой Орды московские великие князья получили возможность использовать при необходимости введенную монголами (в соответствии с соответствующей ясой из „Книги Великой Ясы“. — А. М.) систему всеобщей воинской повинности…»^[1089]

Как явствует из вышеизложенного, и после распада Великого Монгольского Улуса «Книга Великой Ясы» полностью не утратила своего значения для правовой системы Золотой Орды. Однако после провозглашения в ней ислама государственной религией падение значения «имперского закона» ускорилось; были отвергнуты основополагающие принципы монгольской государственности и права, и прежде всего традиционная идеология (военно-политическая доктрина. — А. М.) тэнгэризма^[1090].

Кроме того, если вплоть до 40-х гг. XIV в. в Золотой Орде, как правило, следовали провозглашенному Чингисханом и отраженному в «Книге Великой Ясы» родовому принципу престолонаследия, то впоследствии отказались от этой правовой нормы и перешли от родового к династийному принципу престолонаследия (Узбек-хан — Тинибэк; Джанибек — Бердибек).

Тогда же была предпринята попытка ревизии еще одного из основополагающих законодательных актов, вошедшего в «Книгу Великой Ясы» Чингисхана и касавшегося освобождения духовенства от налогообложения. Если Узбек-хан явил многочисленные примеры веротерпимости, подтвердил важные права и выгоды российского духовенства, то его преемник Джанибек (правил в 1342–1357 гг.) «…требовал, чтобы он (митрополит Феогност. — А. М.), богатый доходами, серебром и золотом, ежегодно платил церковную дань татарам (хану Золотой Орды. — А. М.); но Феогност ссылался на льготные грамоты ханов, и Джанибек удовольствовался, наконец, шестьюстами рублей, даром единовременным: ибо — что достойно замечания — не дерзнул самовольно отменить устава своих предков; а Феогност за его твердость был прославлен нашим духовенством. Все осталось (во взаимоотношениях с русскими князьями. — А. М.), как было при Узбеке…»^[1091]

«Несмотря на постепенное укрепление новой традиции престолонаследия, произвол претендентов на трон играл в Орде главную роль. Этот вывод подтверждается и событиями, сопровождавшими переход власти уже от самого Джанибека^[1092] к его старшему сыну и наследнику Мухаммед Бердибеку (правил в 1357–1359 гг.)… Причем убийства ближайших родственников — претендентов на престол и первых возможных противников, привели к пресечению династии Бату (хана Батыя. — А. М.). Сам Бердибек на момент своей (насильственной. — А. М.) смерти не имел детей мужского пола. Именно с этого момента в Орде наступает политическая чехарда, частая смена ханов, сопровождающаяся кровопролитием и произволом, — „великая замятия“ русских летописей»^[1093].

Этот процесс неминуемо сопровождался падением влияния «Книги Великой Ясы», которое она на протяжении 150 лет оказывала на правовую систему Золотой Орды. В результате, как и пророчествовал Чингисхан, «дело государства испытало потрясение». «Орда, несмотря на все свое видимое могущество, уже пошатнулась, признаки разложения стали ощутимыми… Достоинство хана перестало переходить правильным путем и подвергалось насильственным переворотам… произошел перелом, с которого началось ее быстрое окончательное падение…»^[1094]

Примечания

1

Никколо Макиавелли (1469–1527) — итальянский мыслитель, философ, писатель, политический деятель, автор военно-теоретических трудов. Выступал сторонником сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki/Макиавелли, — Никколо.

(обратно)

2

Пети де ла Круа Ф. История великого Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2015. С. 39; Пети де ла Круа (1622–1695) — известный европейский ученый XVII в.

(обратно)

3

Георгий Владимирович Вернадский (1887–1973) — американский историк-евразиец русского происхождения, две книги которого — «О составе Великой Ясы Чингисхана» (1939) и «Монголы и Русь» (1953) — стали серьезным вкладом в изучение «Книги Великой Ясы» Чингисхана.

(обратно)

4

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 12.

(обратно)

5

Там же. С. 34.

(обратно)

6

Григор Акнерци (инок Магакия) (ум. 1335 г.). Инок Магакия, очевидно, переиначил на «христианский манер» услышанную им от монголов легенду о мистическом опыте общения Чингисхана с Верховным божеством монголов, Всевышним Вечным Тэнгри, и включил в свое сочинение «История народа стрелков» легендарный рассказ о появлении «Книги Великой Ясы» Чингисхана, а также некоторые сведения о ее составе.

(обратно)

7

Инок Магакия. История народа стрелков [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://drevlit.rU/texts/m/magakia.php.

(обратно)

8

Ала-ад-Дин Ата-Мелик Джувейни (1226–1283) — с 1256 г. находился на службе у первого правителя Монгольского Ильханского государства, иль-хана Хулагу. В его сочинении «История завоевателя мира» (1260 г.) был впервые засвидетельствован факт существования «официального свода ханских законов» — «Книги Великой Ясы». Причем простому перечислению законов и указов Чингисхана А. М. Джувейни предпочел довольно полное описание важнейших из них.

(обратно)

9

Татарами (дада) монголов стали называть китайские авторы из государства Сун (960–1279 гг.). Это название было не этническим, а собирательным: татарами называли все некитайское население центральноазиатских степей независимо от этнической принадлежности (Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, 1980. С. 163).

(обратно)

10

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 463.

(обратно)

11

Джованни дель Плано Карпини (нач. 1180 — не позднее 1252) — католический миссионер-францисканец, направленный к монголам папой римским Иннокентием IV, в основном с разведывательными целями. Плано Карпини сумел собрать порядочный объем интересующей нас правовой информации, касающейся имперского законодательства монголов (Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 5, 7–11, 14–15, 21–22, 24, 27, 35).

(обратно)

12

Карпини Дж. История монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 649.

(обратно)

13

Государственными образованиями, существовавшими на территории Монголии до эпохи Чингисхана, были улусы: Хуину (209 г. до н. э. — 93 г. н. э.), Сяньби (156–235 гг. н. э.), Муюн (285–410 гг.), Тоба (313–581 гг.), Жужан (Монгол-Нирунское государство) (330–555 гг.), Первый и Второй тюркские каганаты (552–745 гг.), Уйгурский каганат (745–840 гг.), Киргизское ханство (818 — ок. 900 г.) и, наконец, киданьская империя Ляо (916–1125 гг.).

(обратно)

14

Н. Я. Бичурин (Иакйнф) — архимандрит Русской православной церкви в 1802–1823 гг.; востоковед и путешественник, знаток китайского языка, один из основоположников российской синологии, первый китаевед, получивший общеевропейскую известность.

(обратно)

15

Бичурин Н. Я. Записки о Монголии. Самара: Агни, 2010. С. 136, 181–182.

(обратно)

16

Барфилд Т. Монгольская модель кочевой империи // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004. С. 258–259.

(обратно)

17

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 5–6.

(обратно)

18

Болдбаатар Ж., Лундээжанцан Д. Государственные и правовые исторические традиции Монголии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2011. С. 16–56; Дашням И. История монгольского государства и права (на монг. яз.). Улан-Батор, 2005. С. 56, 68, 83, 108–118, 130. Это касалось и тюркских народов, образовывавших в VI–IX вв. свои раннефеодальные государства на территории Монголии: переняв государственно-правовые традиции монголоязычных народов (хунну, сяньби, нирун), они передали эти традиции как эстафету прародителям Чингисхана.

(обратно)

19

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 33.

(обратно)

20

В первой и во всех последующих главах нашего повествования мы будем основываться как на выявленных современными учеными наиболее общих закономерностях возникновения, развития и функционирования государства и права, так и на реальных государственно-правовых процессах, происходивших в монгольском родоплеменном, а затем и в раннеклассовом обществе в интересующую нас эпоху.

(обратно)

21

«Сокровенное сказание монголов» (1240 г.) повествует о роде, из которого вышел Чингисхан. Представляет собой цепь эпических сказаний, переработанных с целью сделаться заветным преданием дома Чингисхана, его «историей» (Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 306).

(обратно)

22

Видный политический деятель монгольского государства иль-ханов, ставший крупнейшим персидским историком XIII–XIV вв., Рашид ад-Дин (1247–1318) — автор фундаментального летописного свода «Сборник летописей».

(обратно)

23

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 57.

(обратно)

24

Подробнее об этом: Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: «Восточная литература» РАН, 2006. С. 107–112; Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT, 2004. С. 42–48; Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 12–14.

(обратно)

25

Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: Восточная литература РАН, 2006. С. 106.

(обратно)

26

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 79.

(обратно)

27

Трубецкой Н. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // Наследие Чингисхана. М., 1999 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.odinblago.ru/filosofiya/trubeckoy/trubeckoy_ns_vzglyad_na_/chast_I/.

(обратно)

28

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 79.

(обратно)

29

Почекаев Р. Ю. Эволюция тору в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2004. С. 540.

(обратно)

30

«Билики Чингисхана» — это «назидательные слова, притчи, рассказы, которые он сказал по каждому определенному случаю и повелел [принять к исполнению]» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 259–265).

(обратно)

31

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 34.

(обратно)

32

Рачневский П. Чингисхан. Жизнь и наследие (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 129–130.

(обратно)

33

Дашням И. История монгольского государства и права (на монг. яз.), Т. 1. Улан-Батор, 2005. С. 335.

(обратно)

34

Улымжиев Д. Б., Ням-Осор Н. О «Великой Ясе» («Их Засаг») Чингисхана. Улан-Удэ, 1999. С. 46.

(обратно)

35

Имеются в виду фрагменты «Книги Великой Ясы», взятые из «отчета о содержании Ясы» у Макризи (1364–1442), свода «максим» (биликов) у Рашид ад-Дина, «краткой суммы Ясы», сделанной Григорием Аб-уль-Фараджем (1225/1226–1286), «расширенного пересказа Ясы» Джувейни (Вернадский В. Г. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 106).

(обратно)

36

В данном издании автор не ставил перед собой цель упорядочения всех фрагментов «Книги Великой Ясы» в соответствии с современными требованиями к структуре правовой нормы (Теория государства и права: Учебник ⁄ Под ред. А. В. Малько и А. Ю. Соломатина. СПб.: Юридический центр, 2016. С. 154–157).

(обратно)

37

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 521.

(обратно)

38

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 13, 29.

(обратно)

39

Тамже. С. 19.

(обратно)

40

Сухбаатар Г. Монгол-Нирунское государство (на монг. яз.). Улан-Батор, 1992.

(обратно)

41

В период VI — начало X вв. тюркоязычные народы, которые со времен державы Хунну входили в состав или являлись вассалами господствовавших на территории Монголии Домов, нашли в себе силы создать свои ханства (Первый и Второй тюркские каганаты (552–745 гг.), Уйгурский каганат (745–840 гг.), Киргизское ханство (818 — ок. 900 гг.) и, подчинив себе монгольские племена, установить господство в Центральной Азии.

(обратно)

42

Это известие засвидетельствовало наличие других, помимо кочевого скотоводства, форм производящей экономики.

(обратно)

43

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 153–154; т. 1, кн. 2. С. 9. По мнению монгольского ученого X. Пэрлээ, Бортэ-Чино родился ок. 758 г. Далее предположительные даты рождения предков Чингисхана также даются по версии X. Пэрлээ.

(обратно)

44

Имеется в виду «Легенда о Бортэ-Чино, рожденном по благоволению Всевышнего Тэнгри», использованная автором «Сокровенного сказания монголов».

(обратно)

45

Гора Бурхан халдун находится в Хэнтэйском аймаке в северо-восточной части современной Монголии.

(обратно)

46

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 50.

(обратно)

47

Ноён — князь, господин. В процессе классового расслоения монгольского общества во всех племенах выделился господствующий класс — ноёнство; ноёны подчиняли себе сначала большие группы людей своего племени, а затем и целиком какой-нибудь род, постепенно добиваясь власти над всем племенем.

…хорь тумэдский ноён — один из предводителей племен хори и тумэд, «стойбища и жилища которых находятся на той (западной. — А. М.) стороне реки Селенги, на самом краю местностей и земель, которые населяли монголы и которые называют Баргуд-жин-Токум» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 121–122).

(обратно)

48

Племя урианхайцев, по сведениям Рашид ад-Дина, было в числе племен, покинувших Эргунэ-кун и перебравшихся в местность Бурхан халдун.

(обратно)

49

Уже во времена прародителей Чингисхана существовал культовый ритуал поклонения духам — хранителям горы Бурхан халдун. С этой местностью связаны многие события жизни и деятельности Чингисхана, о которых будет рассказано впоследствии.

(обратно)

50

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 50–51.

(обратно)

51

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 19; Сокровенное сказание монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51, 54.

(обратно)

52

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 154; Сокровенное сказание монголов//Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 54.

(обратно)

53

Чебоксаров Н. Н. Хозяйственно-культурные типы народов Восточной Азии // Народы Восточной Азии. М., 1965. (Серия «Народы мира»); Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, 1980. С. 104.

(обратно)

54

Экзогамия (от «экзо−» и греч. gamos — «брак») — запрет брачных отношений между членами родственного (род, фратрия), реже — локального (община) коллектива в эпоху первобытнообщинного строя (сохранялась и в более позднее время) [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://gufo.me/dict/bse/3K3oraMHH.

(обратно)

55

Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, 1980. С. 111–113.

(обратно)

56

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 70.

(обратно)

57

Дулам С. Образы монгольской мифологии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2009. С. 43–47.

(обратно)

58

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 9.

(обратно)

59

Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, 1980. С. 112.

(обратно)

60

Понятие о небесном происхождении ханской власти было широко известно среди кочевых народов (хунну, сяньби, жужан, тюрки, кидане), обитавших на территории современной Монголии. Оно основывалось на фундаментальной концепции традиционной народной религии древних обитателей Монголии — шаманизма — культе Всевышнего Тэнгри, или тэнгрианстве (тэнгрианство — от общего тюрко-монгольского слова «тенгери»; по-тюркски — Tanri, по-монгольски — Tngri, современное монгольское произношение — тэнгэр; на русский можно перевести как «небо»).

(обратно)

61

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 66–67.

(обратно)

62

Как писал Дорджи Банзаров, «эти предания, имеющие целью возвысить в глазах народа известные владетельные роды, доказывают также заботливость Неба (Всевышнего Тэнгри. — А. М.) о счастье народа, ибо такие его посланники обыкновенно являются укротителями крамол, устроителями сильных царств после раздробления и упадка сил кочующих народов» (Банзаров Д. Черная вера, или Шаманство у монголов. СПб.: Типография императорской АН, 1891. С. 9); орхо — фартук, прикрывающий тоно, дымовое отверстие в крыше монгольской юрты.

(обратно)

63

Здесь и далее перевод стихов Г. Б. Ярославцева.

(обратно)

64

Сокровенное сказание монголов // Ордынский период. Голоса времени. М.: ACT, 2016. С. 8.

(обратно)

65

Дулам С. Главная книга монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 26.

(обратно)

66

«[Это были племена]: нукуз, урианхай, хонгирад, ихирэс, олхунуд, хорилар, элжигэн, хунхулиуд, ортауд, хонхотан, арулад, хэлэнгуд, хунжин, ушин, су лбу с, илдурхин, баягуд и хингид» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 78).

(обратно)

67

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 15.

(обратно)

68

На примере предложенных автором «Сокровенного сказания монголов» и Рашид ад-Дином в «Сборнике летописей» классификаций проявляется важнейшая роль генеалогических преданий, именуемых сейчас учеными-правоведами «классификационным родством», как формы выражения социальных норм регулятивной системы древнемонгольского родоплеменного общества в период присваивающей экономики, но особенно в период производящей экономики.

(обратно)

69

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 16.

(обратно)

70

Это выразилось в том, что Хайду, еще будучи ребенком, был спасен своим дядей во время резни, устроенной одной из групп племени джалаиров, которые убили его мать и всех семерых братьев (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 21).

(обратно)

71

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 18–19.

(обратно)

72

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 71.

(обратно)

73

Современные исследователи утверждают, что до конца 80-х гг.

XI в. Монгольский улус существовал независимо от киданьской империи Ляо (Дашням И. История государства и права Монголии (209 г. до и. э. — середина XIII в.). Т. 1. Улан-Батор, 2005. С. 126).

(обратно)

74

Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, 1980. С. 166–167.

(обратно)

75

Чжурчжэни — племена, населявшие в X–XV вв. территорию Маньчжурии, Центрального и Северо-Восточного Китая (в том числе на территории нынешнего автономного района Внутренняя Монголия), Северной Кореи и Приморского края. Чжурчжэни — народность, говорившая на языке, близком к маньчжурскому; первоначально чжурчжэни находились под властью киданей (династия Ляо), но в начале XII в. они восстали и, нанеся киданям поражение, не без помощи войск китайской династии Сун (960–1279 гг.) захватили власть в Северном Китае и провозгласили образование державы Алтан-ханов — империи Цзинь (1115–1234 гг.). После вытеснения киданями китайской династии Сун на юг, за реку Янцзы, и безуспешных попыток последней вернуть себе потерянные земли (1004 г.) ее стали называть династией Южных Сунов.

(обратно)

76

Далай Ч. Улус Хамаг Монгол (1101–1206 гг.) (на монг. яз.). Улан-Батор, 1996. С. 38–41.

(обратно)

77

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 121–125.

(обратно)

78

Об этом свидетельствовала рассказанная нами ранее история отца Алан-гоа, Хорилардай-Мэргэна и его людей, прежде занимавшихся охотой на соболя и белку и перекочевавших к горе Бурхан халдун и ставших, по выражению Б. Я. Владимирцова, кочевниками-охотниками (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51).

(обратно)

79

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 329–331, 335, 336.

(обратно)

80

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 341–354.

(обратно)

81

Викторова Л. Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1980. С. 141; Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 341–354.

(обратно)

82

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 64.

(обратно)

83

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002.

(обратно)

84

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 63.

(обратно)

85

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51.

(обратно)

86

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 64.

(обратно)

87

По древней традиции монголов, охотник не отдавал другим голову, сердце и легкие убитого им животного, дабы в будущем его не покинула охотничья удача.

(обратно)

88

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51–52.

(обратно)

89

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 63–64.

(обратно)

90

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51, 55, 58–59.

(обратно)

91

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 66.

(обратно)

92

Там же. С. 68.

(обратно)

93

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 50–60.

(обратно)

94

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 13, 29.

(обратно)

95

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 69.

(обратно)

96

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 52–53.

(обратно)

97

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 154–155.

(обратно)

98

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 68–69.

(обратно)

99

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 19.

(обратно)

100

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 70.

(обратно)

101

Там же. С. 65.

(обратно)

102

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51, 57, 61.

(обратно)

103

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002.С. 156–157.

(обратно)

104

Там же. Т. 1, кн. 2. С. 179.

(обратно)

105

Там же. Т. 1, кн. 1. С. 104, 129; кн. 2, С. 25, 41–43.

(обратно)

106

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 465.

(обратно)

107

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 15.

(обратно)

108

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 69.

(обратно)

109

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 114–115.

(обратно)

110

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 56.

(обратно)

111

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 347.

(обратно)

112

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 333.

(обратно)

113

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 70–71.

(обратно)

114

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 369; 378–379.

(обратно)

115

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 57.

(обратно)

116

Как явствует из «Сокровенного сказания монголов», прародителем тайчудов был сын Чарахай-Линху, Сэнгум билгэ, который в свою очередь приходился родным дядей Хабул-хану

(обратно)

117

Как писал Рашид ад-Дин, «это племя происходит от седьмого сына Тумэна-хана (Мэнэн Тудуна, внука Бодончара — А. М.) по имени Дурбаян; это племя также называют джаджирад». В отличие от Рашид ад-Дина, в «Сокровенном сказании монголов» родоначальником этого племени назван приемный сын Бодончара — Жажирадай. (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 53–55).

(обратно)

118

Великий хуралтай — совет предводителей монгольских родов и племен; в эпоху Чингисхана и его преемников — высший консультативный орган власти при Великом хане.

(обратно)

119

Далай Ч. Хамаг Монгол улс (1101–1206 гг.) (на монг. яз.). Улан-Батор, 1996. С. 39–41.

(обратно)

120

Татары — самое могущественное племя из монголоязычных племен конца XII в.; татары издревле кочевали в районе озер Хулун и Буйр (нынешний Автономный район Внутренняя Монголия КНР).

(обратно)

121

Хэрэйды располагались юго-западнее улуса «Хамаг Монгол», по течению рек Орхон и Туул.

(обратно)

122

Мэргэды — племя, принадлежавшее к числу крупных монголоязычных племен, обитало в верховьях реки Селенги.

(обратно)

123

Найманы кочевали на обширной территории: от гористой местности в районе Большого Алтая на западе до бассейна рек Орхон и Туул на востоке и до границ пустынь, прилегающих [на юго-западе] к землям уйгуров.

(обратно)

124

Подробнее об этом: Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: Восточная литература РАН, 2006. С. 107–112; Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT, 2004. С. 42–48; Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 12–14.

(обратно)

125

Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: «Восточная литература» РАН, 2006. С. 106.

(обратно)

126

Далай Ч. Улус Хамаг Монгол (1101–1206 гг.) (на монг. яз). Улан-Батор, 1996. С. 47–48.

(обратно)

127

Согласно этому принципу единонаследия ханский престол, как правило, передавался от отца старшему сыну.

(обратно)

128

Этот принцип престолонаследования по завещанию и порядок утверждения на Великом хуралтае кандидатуры хана впоследствии унаследовал Чингисхан.

(обратно)

129

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 57.

(обратно)

130

Там же. С. 59.

(обратно)

131

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 147.

(обратно)

132

Монгольские исследователи называют различные даты рождения Есухэй-батора: X. Пэрлээ — 1118 г., И. Цодол — 1138 г., Л. Дашням — 1134 г.

(обратно)

133

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 127.

(обратно)

134

Там же. С. 130.

(обратно)

135

Мононормы присваивающих (доклассовых. — А. М.) обществ под воздействием социально-экономических и политических условий классового общества перерастают в нормы права и морали производящих обществ путем как «расщепления» на эти нормы, так и появления новых норм, обусловленных организацией земледелия, скотоводства и ремесла (Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 71).

(обратно)

136

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 130.

(обратно)

137

ГруссеР. Чингисхан: покоритель вселенной. М.: Молодая гвардия, 2000. С. 31.

(обратно)

138

Это известие указывает на существование в эпоху Чингисхана полигамии — обычая, широко распространенного среди кочевых народов Азии, начиная с хунну, которые не ограничивали себя количеством жен.

(обратно)

139

Здесь речь идет об одном из «дурных обычаев», впоследствии отмененном Чингисханом исходя из горького опыта своей семьи.

(обратно)

140

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 148.

(обратно)

141

Посол державы Южных Сунов Чжао Хун — автор самого древнего китайского источника (1220–1221 гг.) по истории Великого Монгольского Улуса эпохи Чингисхана.

(обратно)

142

Совместный отчет участников южно-сунских дипломатических миссий в Великий Монгольский Улус — Пэн Да-я (1233 г.) и Сюй Тина (1235 г.) — содержал обширные сведения о повседневной жизни, хозяйстве и быте монголов, их традициях и обычаях, многие из которых в качестве «системы запретов» были узаконены в «Книге Великой Ясы».

(обратно)

143

Чжао Хун. Полное описание монголо-татар (Мэн-да бэй-лу) [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info.

(обратно)

144

Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 15.

(обратно)

145

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 13.

(обратно)

146

Там же. С. 8.

(обратно)

147

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 27.

(обратно)

148

«Согласно шаманизму, Тенгери (Всевышний Тэнгри. — А. М.) как нечто отвлеченное, подобное Богу представляет собою высшее мужское начало, управляющее всеми природными и социальными явлениями в мироздании, в то время как Земля является подчиненным женским началом (по-монгольски — эцэг Тенгери [Отец Тенгери] и эх газар [Мать-Земля])» (Бира Ш. Тэнгэризм // Век глобализации, 2009. № 1).

(обратно)

149

«Все воззрения и суждения древних монголов определялись шаманизмом, традиционной верой кочевников. А культ Вечного Всевышнего Тэнгри, или тэнгрианство, был достаточно хорошо развитым отвлеченным понятием шаманизма… Все древние монголы почитали Вечного Тэнгри как подобную Богу высшую сверхъестественную силу… На основе тэнгрианства последовательно сформировались несколько элементарных концепций, в частности, самая древняя из политических идей монголов — концепция небесного происхождения и характера ханской власти… В дальнейшем именно этот культ определил основы политической идеологии монгольских ханов» (Бира Ш. Монгольский тэнгэризм и тэнгэризация // Чингисхан в мировой истории. Сборник статей. Улан-Батор, 2012. С. 8–9).

(обратно)

150

О культе Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли в монгольской мифологии можно подробно прочесть в книге: Дулам С. Образы монгольской мифологии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2009. С. 57–113.

(обратно)

151

Эренжен Хара-Давай (1883–1941) — калмык по национальности, выпускник Петербургской Военно-медицинской академии; оказавшись в рядах оппозиции советской власти, эмигрировал в Европу; представитель раннего евразийства, сторонники которого отстаивали геополитическую преемственность Московской Руси от Золотой орды (Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008, С. 23).

(обратно)

152

Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. 107.

(обратно)

153

Чжао Хун. Записка о монголо-татарах // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 625.

(обратно)

154

Пэн Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info.

(обратно)

155

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 647.

(обратно)

156

Теория государства и права ⁄ Под ред. А. В. Малько и А. Ю. Соломатина. СПб.: Юридический центр, 2016. С. 28.

(обратно)

157

В детские и юношеские годы Тэмуджина не было писаных законов, но по-прежнему использовались социальные нормы старой регулятивной системы, многие из которых, как и родословные, передавались монголами из поколения в поколение, дошли до эпохи Чингисхана; некоторые из них, как «дурные обычаи», были им отменены, другие — переняты им и его соратниками и вместе с «положенными им самим похвальными обычаями» использованы при формировании «Книги Великой Ясы».

(обратно)

158

О некоторых правовых обычаях, унаследованных монголами IX — первой половины XII в. от своих древних предков, рассказано выше. О других нормах обычного права, судя по источникам, применявшимся во второй половине XII в., речь пойдет далее.

(обратно)

159

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 463.

(обратно)

160

Инок Магакия. История народа стрелков [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://drevlit.rU/texts/m/magakia.php.

(обратно)

161

Племя хонгирад относилось к дарлигин-монголам. В XII в. племя хонгирад кочевало между реками Аргунь и Халхин-Гол, вблизи впадения последней в озеро Буйр-нур.

(обратно)

162

Сам факт дарения Есухэй-батором Дэй сэцэну своего заводного коня лишний раз свидетельствовал об их породнении.

(обратно)

163

Обычай «оставлять сына в зятьях» был подмечен древнекитайскими летописцами еще у поколения ухуань-сяньби; согласно этому обычаю «…[будущий муж]делается слугой в женином доме на два года…» (текст воспроизведен по изданию: Китайские известия о народах южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М.: Восточная литература, 1961 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Kuner/textl5.htm).

(обратно)

164

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 63.

(обратно)

165

Там же. С. 64.

(обратно)

166

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 50–51.

(обратно)

167

Очевидно, Есухэй-батор имел в виду действия, которые полагалось предпринять сородичам умершего в соответствии с обычаем левирата, со времен хунну существовавшим у древних монголов.

(обратно)

168

Лувсанданзан. Алтай тобчи («Золотое сказание») // Сокровенное сказание монголов. Донецк: Сталкер, 2001. С. 29. (Поэтический перевод Г. Б. Ярославцева.)

(обратно)

169

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 65, 84.

(обратно)

170

Алтай, Хучар, Даридай отчигин — ближайшие старшие сородичи Тэмуджина; Алтай — сын Хутула-хана; Хучар — сын Нэхун тайши, брата Есухэй-батора; Даридай отчигин — брат Есухэй-батора, родной дядя Тэмуджина.

(обратно)

171

Тэмуджин и Жамуха детство и юношеские годы провели поблизости друг от друга; именно с того времени идет история их побратимства. «Жамуха раньше Тэмуджина стал предводителем своего племени (очевидно, Жамуха был все же старше Тэмуджина. — А. М.), получил титул „сэцэн“, что означает мудрый, прославился в среде монгольской знати. Именно поэтому большинство родов и племен улуса „Все Монголы“ добровольно пришли под его водительство» (Мягмарсамбуу Г. Ханы улуса «Все Монголы» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2000. С. 158).

(обратно)

172

Мягмарсамбуу Г. Ханы улуса «Все Монголы» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2000. С. 154–158.

(обратно)

173

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 151.

(обратно)

174

Там же.

(обратно)

175

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 151.

(обратно)

176

Тэмуджин и Хасар убили сводного брата Бэгтэра за то, что он постоянно издевался над ними, отнимая их нехитрую добычу. Возможно, у Тэмуджина были и другие веские причины, толкнувшие его на этот поступок. Так, по очень правдоподобной версии Л. Н. Гумилева, его сводный брат Бэгтэр, поощряемый тайчудами в соперничестве с Тэмуджином, доносил своим покровителям о настроениях в семье Огэлун, обо всем, что там делалось и говорилось (Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. М.: ACT, 2000. С. 441–442).

(обратно)

177

Владимирцев Б. Я. Чингисхан // Владимирцев Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 151–152.

(обратно)

178

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 69–70.

(обратно)

179

Там же. С. 70.

(обратно)

180

Болдбаатар Ж., Лундээжанцан Д. Исторические традиции государства и права Монголии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2011. С. 45–46.

(обратно)

181

Сайшаал. История Чингисхана (на монг. яз.). Кн. 1. Улан-Батор, 2004. С. 107.

(обратно)

182

Во время пленения Тэмуджина тайчудами (1177 г.) Сорхон шар находился в услужении их старейшины — Тудугэн гиртэ.

(обратно)

183

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 69–72.

(обратно)

184

Тэмуджин смог вернуть восемь соловых коней, уведенных конокрадами.

(обратно)

185

Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста: Калмыцкое книжное изд-во, 1991. С. 26.

(обратно)

186

Как отмечал Б. Я. Владимирцев, «…нукерство появилось в связи с тем, что вожди, дабы подчинить себе соплеменников и предохранить себя от набегов врагов, организуют военных слуг-нукеров в постоянные военные отряды (дружину — А. М.), в правильно устроенную охранную стражу и, наконец, как апогей, в „гвардию“» (Владимирцев Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 391, 383).

(обратно)

187

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 73–75.

(обратно)

188

Там же. С. 77.

(обратно)

189

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2002. С. 76.

(обратно)

190

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 389.

(обратно)

191

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2002. С. 76.

(обратно)

192

«Побратимство, которое прежде было выражением дружественных отношений родовых вождей, в этот период времени приобрело характер военно-политического союза между предводителями племен и родоплеменных объединений. Клятва участников побратимства была своего рода устным договором двух сторон, которые тем самым брали на себя обязательства борьбы против врагов совместными силами, соблюдения равноправия и верности друг другу, разрешения всех споров и противоречий путем личных переговоров…» (Жугдэр Ч. Политические взгляды и военное искусство Чингиса (на монг. яз.). Улан-Батор, 1990. С. 9–10).

(обратно)

193

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 76–77. (Поэтический перевод Г. Б. Ярославцева.)

(обратно)

194

Груссе Р. Чингисхан: покоритель вселенной. М.: Молодая гвардия, 2000. С. 54.

(обратно)

195

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 71.

(обратно)

196

Гора Бурхан халдун находится в Хэнтэйском аймаке в северо-восточной части современной Монголии. С этой местностью связаны многие события жизни и деятельности Чингисхана.

(обратно)

197

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 77–80.

(обратно)

198

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 73, 98. По другой гипотезе, в то время Борта уже была беременна, поэтому для нее было небезопасно скакать на лошади…

(обратно)

199

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 79.

(обратно)

200

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 80.

(обратно)

201

Так монголы чествовали в ту пору свои святыни, выражая сниманием пояса и шапки свое полное подчинение высшей воле, потому что пояс и шапка, надетые как следует, были у монголов как бы показателями личной свободы их владельца (Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 155).

(обратно)

202

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 79–80.

(обратно)

203

Теория государства и права ⁄ Под ред. А. В. Малько, А. Ю. Соломатина. СПб.: Юридический центр, 2016. С. 29.

(обратно)

204

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 51. Такие анимистичные взгляды о духах, гениях-хранителях предметов и явлений природы (лес, горы и реки имеют своих духов) существовали и ранее — у первобытных людей в древнейшую эпоху охотничье-собирательского образа жизни.

(обратно)

205

Аким Го. Единственный в мире — Чингисхан, или Счастливые моменты в истории монголов (на монг. яз.). Улан-Батор, 2008. С. 29–30.

(обратно)

206

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 72.

(обратно)

207

Сокровенное сказание монголов // Чингисхана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 90. (Поэтический перевод Г. Б. Ярославцева.)

(обратно)

208

Там же. С. 84–85. Процитированный выше рассказ автора монгольской хроники наглядно продемонстрировал в действии норму монгольского обычного права о безусловном выполнении взятых на себя обязательств. Впоследствии эта норма монгольского обычного права была развита Чингисханом в целом ряде яс, вошедших в «Книгу Великой Ясы».

(обратно)

209

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 88–89.

(обратно)

210

Дулам С. Образы монгольской мифологии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2009. С. 32–114. Этот культ получил широкое распространение среди монголоязычных племен со времен Алан-гоа (IX в.), а в эпоху Тэмуджина-Чингисхана во всемогущество Всевышнего Тэнгри уверовали все монголы.

(обратно)

211

Бира Ш. Тэнгэризм // Век глобализации. 2009. № 1.

(обратно)

212

Тэмуджин и Жамуха после победы над мэргэдами решили кочевать вместе в Хорхонагской долине — той самой, где монголы раньше традиционно собирались, чтобы выбрать себе предводителя.

(обратно)

213

Проанализировав случаи употребления термина «тору» в «Сокровенном сказании монголов», Н. Н. Крадин и Т. Д. Скрынникова пишут: «…Тору — это то, чему человек может следовать в своей деятельности, но что существует вне воли человека, не им создается, а дается ему свыше, им же только осознается. Даже хан не творит тору, а лишь следует ему, что позволяет обозначить этот феномен как Высший Закон… установленный Небом» (Всевышним Вечным Тэнгри. — А. М.) (Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: Восточная литература, 2006. С. 405–406).

(обратно)

214

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 93–94. Здесь автор «Сокровенного сказания монголов» впервые использует понятие «тору» в значении «Высшего закона», возводящего Тэмуджина на престол улуса «Хамаг Монгол».

(обратно)

215

Пурэвдорж Д. Основные сведения о «Сокровенном сказании монголов и Чингисхане» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 122–123.

(обратно)

216

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 158.

(обратно)

217

Именно поэтому формирование своей новой регулятивной системы Чингисхан начал с повелений, касавшихся следования Высшим законам-тору Всевышнего Тэнгри, проведения тэнгрианских культовых ритуалов и обрядов.

(обратно)

218

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 86.

(обратно)

219

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 137.

(обратно)

220

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 94–95. (Здесь и далее стихотворный перевод Г. Б. Ярославцева.)

(обратно)

221

Там же. С. 95.

(обратно)

222

Теория государства и права: Учебник ⁄ Под ред. А. Малько и А. Ю. Соломатина. СПб.: Юридический центр, 2016. С. 174–175.

(обратно)

223

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 103.

(обратно)

224

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 77–78.

(обратно)

225

Там же. С. 73.

(обратно)

226

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 158–159.

(обратно)

227

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 97.

(обратно)

228

Там же. С. 95–97.

(обратно)

229

Там же. С. 97–98.

(обратно)

230

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 61.

(обратно)

231

Лувсанданзан. Алтай товч («Золотой изборник») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 50.

(обратно)

232

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 15.

(обратно)

233

Там же. С. 17.

(обратно)

234

Тэмуджин-Чингисхан поступил точно так же, когда у его семьи увели восемь соловых коней (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 73–75.) Из чего явствует, что тогдашняя регулятивная система дозволяла подобное наказание конокрада.

(обратно)

235

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 86.

(обратно)

236

Там же. С. 90.

(обратно)

237

Того самого Мунлига, которому умирающий Есухэй-батор, отец Чингисхана, завещал позаботиться о своей семье. Наши источники не сообщают подробности того, как Мунлиг исполнил завет Есухэй-батора, но судя по тому, что Чингисхан неоднократно называл его «отец Мунлиг», можно сделать вывод о характере отношений между ними.

(обратно)

238

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 99.

(обратно)

239

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 99–100.

(обратно)

240

Сайшаал. История Чингисхана. Кн. 1 (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 214–216.

(обратно)

241

Там же. С. 210–211.

(обратно)

242

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 7–8.

(обратно)

243

Кычанов Е. И. Жизнь Тэмучжина, думавшего покорить мир. Чингисхан: личность и эпоха. М.: «Восточная литература» РАН; Школа-Пресс, 1995. С. 101.

(обратно)

244

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 115.

(обратно)

245

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 93.

(обратно)

246

История МНР (на монг. яз). Улан-Батор: Госкомпечати МНР, 1966. Т. 3. С. 207–208.

(обратно)

247

Имеется в виду Алтан-хан, император династии Цзинь.

(обратно)

248

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 46.

(обратно)

249

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 93.

(обратно)

250

Автор «Сокровенного сказания монголов» засвидетельствовал тот факт, что нормами монгольского обычного права устанавливались суровые меры наказания, вплоть до смертной казни.

(обратно)

251

Мухали (1170–1223) после прихода к Чингисхану становится одним из его ближайших соратников. Заслуги Мухали в деле создания единого монгольского государства велики. Чингисхан очень высоко ценил его бесстрашие воина, мудрость политика и дар предвидения: именно Мухали был одним из тех, кто напророчил Чингисхану великую судьбу Владыки монгольской державы.

(обратно)

252

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 102–104.

(обратно)

253

Карпини Дж. История монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 651, 660–661.

(обратно)

254

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.).

Улан-Батор, 2006. С. 24–25.

(обратно)

255

Гумилев Л. Н. В поисках вымышленного царства. СПб., 1994. С. 144.

(обратно)

256

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 114.

(обратно)

257

Там же. С. 114.

(обратно)

258

Рашид ад-Дин назвал этот налог копчуром, то есть натуральным сбором «с пасущихся стад» всех подданных Чингисхана «в размере одного процента» (Бартольд В. В. Персидские надписи на стене Анийской мечети Мануче. СПб., 1911. С. 32 // Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 135).

(обратно)

259

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 137.

(обратно)

260

Шагдар X. Хроника сражений Чингисхана. 1179–1206 гг. (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 80–81.

(обратно)

261

Древние источники свидетельствуют о том, что Жамуха так запугал Ван-хана перспективой сговора Чингисхана с найманами, что хан хэрэйдов не нашел ничего лучше, как тайно покинуть поле боя, бросив союзника на произвол судьбы.

(обратно)

262

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 119–120.

(обратно)

263

В анналы истории эта взаимная клятва вошла под названием «Клятвенный договор о дружестве Ван-хана и Чингисхана». Что же касается регулятивной системы раннеклассового общества монгольских кочевников и, в частности, характерных для нее способов регулирования, то здесь мы в очередной раз имеем дело с позитивным обязыванием.

(обратно)

264

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 120–121. (Поэтический перевод Г. Б. Ярославцева.)

(обратно)

265

Там же. С. 120.

(обратно)

266

«Войлочностенным» народ назывался потому, что главным жилищем древних монголов были юрты, деревянный каркас которых покрывался войлоком.

(обратно)

267

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 107.

(обратно)

268

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. ИЗ.

(обратно)

269

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 165.

(обратно)

270

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. И, 25.

(обратно)

271

Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 381–392. «Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов» является одним из целого ряда фольклорно-мифологических текстов (легенд, преданий, исторических рассказов), восходящих к первой половине XIII в. и даже к XII в., которые воспроизвел Лувсанданзан в своем летописном своде: «Алтай тобч» («Золотой изборник»). Улан-Батор, 2006. (Серия «Монгольские исторические источники» (на монг. яз.))

(обратно)

272

Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 383–385.

(обратно)

273

Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов // Чингисиана.

Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 386–388.

(обратно)

274

Там же. С. 389.

(обратно)

275

Впервые это изменение культов было отражено в благодарственной речи Тэмуджина, обращенной к Ван-хану и Жамухе, которые помогли ему вернуть жену Бортэ из мэргэдского плена.

(обратно)

276

Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 392.

(обратно)

277

ГруссеР. Чингисхан: покоритель вселенной. М.: Молодая гвардия, 2000. С. 91.

(обратно)

278

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 12–13.

(обратно)

279

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 115.

(обратно)

280

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 13.

(обратно)

281

Ням-Осор Н. Великая Яса Владыки Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 194–195.

(обратно)

282

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 74.

(обратно)

283

Хубилай — один из четырех «верных псов», ближайших сподвижников Чингисхана; родом из племени барулас.

(обратно)

284

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 116.

(обратно)

285

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 446.

(обратно)

286

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 121.

(обратно)

287

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 74.

(обратно)

288

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 106.

(обратно)

289

Бэлгудэй — сын второй жены Есухэй-батора, сводный брат Чингисхана.

(обратно)

290

Этот приказ Чингисхана означал уничтожение всего взрослого населения татар.

(обратно)

291

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 116.

(обратно)

292

Кычанов Е. И. Жизнь Тэмучжина, думавшего покорить мир. М.: «Восточная литература» РАН; Школа-Пресс, 1995. С. 115.

(обратно)

293

Бор Ж. Чингис — прирожденный дипломат (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 27.

(обратно)

294

Хоймор — самое почетное место в юрте, находится напротив входа, у задней стенки юрты.

(обратно)

295

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 121.

(обратно)

296

Шагдар X. Хроника сражений Чингисхана. 1179–1206 гг. (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 126–127.

(обратно)

297

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 126–131.

(обратно)

298

Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1991. С. 42.

(обратно)

299

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 132, 133, 136.

(обратно)

300

Там же. С. 136–137; …и наказал: «Сыну передай!» — согласно традиции побратимства, будущие побратимы, дабы в дальнейшем считаться кровными родными, вместе с ритуальным вином испивали несколько капель крови друг друга.

(обратно)

301

Как нам представляется, устные послания, которые через своих послов Чингисхан донес до каждого из членов вражеского союза, имеют прямое отношение к фольклорной форме, содержащей наставления или поучения и именуемой «угом» («словом». — А. М.), и в эпоху Чингисхана порой обретали статус правовой нормы.

(обратно)

302

Груссе Р. Чингисхан: покоритель вселенной. М.: Молодая гвардия, 2000. С. 107.

(обратно)

303

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 132.

(обратно)

304

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 451–452.

(обратно)

305

Мэргэн-гэгэн Алтай тобчи // Балданжапов П. Б. ALTAN TOBCI Монгольская летопись XVIII века. Улан-Удэ, 1970. С. 148.

(обратно)

306

Так же, как и в случае с клятвенным договором 1189 г., клятвенные речи на реке Балжуна лишний раз свидетельствовали о том, что среди способов регулирования регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол» важную роль по-прежнему играло «позитивное обязывание».

(обратно)

307

Шагдар X. Хроника сражений Чингисхана. 1179–1206 гг. (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 140.

(обратно)

308

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 126.

(обратно)

309

Там же.

(обратно)

310

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 27.

(обратно)

311

Трубецкой Н. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // Классика геополитики XX век. М.: ACT, 2003. С. 153.

(обратно)

312

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 141.

(обратно)

313

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 144.

(обратно)

314

Там же. С. 163.

(обратно)

315

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 164.

(обратно)

316

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 135.

(обратно)

317

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002.. С. 126.

(обратно)

318

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 27.

(обратно)

319

Там же; Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 142; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 124.

(обратно)

320

Чингисхан нисколько не сомневался в том, что в очередной победе в борьбе за создание единого монгольского государства, как и прежде, первостепенную роль сыграло покровительство Вечного Всевышнего Тэнгри. Примечательно, что автор «Сокровенного сказания монголов» в своем рассказе о двух сражениях войска Чингисхана с хэрэйдами впервые назвал Верховное божество монголов не только Всевышним, но и Вечным Тэнгри. Это свидетельствовало о том, что в религии монголов эпохи Чингисхана, тэнгрианстве, окончательно выкристаллизовалось ключевое понятие Верховного божества — Всевышнего Вечного Тэнгри. Далее об этом будет рассказано подробно.

(обратно)

321

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 142–143.

(обратно)

322

Монголын нууц товчоо («Сокровенное сказание монголов») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 124.

(обратно)

323

Уэзэрфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 129.

(обратно)

324

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 141–142.

(обратно)

325

Уэзэрфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 129–130.

(обратно)

326

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 147.

(обратно)

327

Очевидно, Таян-хан или же автор «Сокровенного сказания монголов» переиначили крылатое выражение, приписываемое Александру Македонскому: «Не может быть двух солнц на небе и двух владык на земле».

(обратно)

328

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 145.

(обратно)

329

ГруссеР. Чингисхан: покоритель вселенной. М.: Молодая гвардия, 2000. С. 117.

(обратно)

330

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 146.

(обратно)

331

Юань ши // Храпачевский Р. П. «Военная империя Чингисхана». М.: ACT, ВЗОИ, 2004. С. 453–454.

(обратно)

332

После проведения Чингисханом в 1204 г. масштабной реорганизации в своем улусе и строящейся армии в Военном совете (в дословном переводе с монгольского — Совет Согласия) помимо членов «золотого рода» Чингисхана стало участвовать высшее командование его армии, гвардии и личной охраны.

(обратно)

333

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 147–148.

(обратно)

334

Курень (монг. хурээ — «кольцеобразный») — как организационная форма был эффективен при оборонительных действиях. Но эта форма не подходила для тактики наступления по всему фронту, которую Чингисхан применял в большинстве случаев (Сайтам. История Чингисхана. Кн. 1 (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 347).

(обратно)

335

Третий этап военного строительства начался весной 1204 г., когда «куренная» форма построения войска уступила свое место более компактной и эффективной «тысячной», и продолжался до 1206 г. — момента провозглашения Великого Монгольского Улуса. Это был период становления регулярной армии на новых принципах ее формирования. Осуществление военной реформы диктовалось требованием практики боевых действий того времени (Сайшаал. История Чингисхана. Кн. 1 (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 347).

(обратно)

336

Чэрби — высший воинский чин; назначенные Чингисханом в 1204 г. шесть чэрби командовали его личной охраной, были тысяцкими-ноёнами и управляли хозяйственными делами в улусе.

(обратно)

337

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 148–149.

(обратно)

338

Шагдар X. Хроника сражений Чингисхана. 1179–1206 гг. (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 157–158.

(обратно)

339

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцев Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 166.

(обратно)

340

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 149.

(обратно)

341

Эрдэнэбат Б., Мягмарсамбу Г. Боевое Черное знамя — покровитель Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 15, 18, 25.

(обратно)

342

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 152–156.

(обратно)

343

Балданжапов П. Б. Мэргэн гэгэн. «ALTAN TOBCI. Монгольская летопись XVIII века». Улан-Удэ, 1970. С. 150–151.

(обратно)

344

Тадтунга — чиновник улуса найманов, уйгур по происхождению. После его пленения воинами Чингисхана способствовал распространению уйгурского письма среди монголов.

(обратно)

345

Жамбадорж. Хрустальное зерцало // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009, С. 408–409, 448.

(обратно)

346

Балданжапов П. Б. «Мэргэн гэгэн». «ALTAN TOBCI. Монгольская летопись XVIII века». Улан-Удэ, 1970. С. 150–151.

(обратно)

347

Таким образом, увас мэргэд Дайр Усун спас себя и свою семью от смерти. Как сообщает автор «Сокровенного сказания монголов», основные силы наймано-мэргэдского воинства были разгромлены Чингисханом в начале 1205 г. на Иртыше.

(обратно)

348

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 157–158.

(обратно)

349

Из «Предания об Аргасуне — верном стрелке», в основе которого лежит реальный исторический факт женитьбы Чингисхана на мэргэдке Хулан, явствует, что во времена Чингисхана бракосочетание в период военных набегов считалось неуместным. «Но хотя отвращали Владыку его вельможи, не внял хан их словам и вступил в брак с Хулан сей же час» (Предание об Аргасуне — верном стрелке //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 393).

(обратно)

350

Здесь речь идет о Тангудском царстве или государстве Си-Ся (982–1227 гг.), находившемся на северо-западе нынешнего Китая.

(обратно)

351

Цит. по: Энциклопедический словарь Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 149.

(обратно)

352

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 163.

(обратно)

353

Там же. С. 167.

(обратно)

354

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 151–153.

(обратно)

355

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 182.

(обратно)

356

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 19.

(обратно)

357

Большинство ученых сходятся во мнении, что основанный Чингисханом Великий Монгольский Улус не только обладал всеми признаками государства (территория, население, хозяйство, структура государственной власти, суверенитет, законодательство, идеология), но и был своего рода классической формой «раннего государства» (Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 22–23).

(обратно)

358

Чжао Хун. Записка о монголо-татарах // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 619.

(обратно)

359

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 167.

(обратно)

360

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 28.

(обратно)

361

Сайшаал. Жизнеописание Чингисхана (на монг. яз.). Кн. 1. Улан-Батор, 2004. С. 397. По мнению китайского монголоведа Сайшаала, текст, выгравированный на печати Великого монгольского хана, был утвержден специальным указом Чингисхана, который, в свою очередь, был включен в первый состав «Книги Великой Ясы».

(обратно)

362

Дашням И. Великий Чингисхан и его исторические заслуги (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 27–30.

(обратно)

363

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 168.

(обратно)

364

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 50–60. Чингисхану было необходимо письменно (читай: законодательно) закрепить в собственной родословной положение о «небесном происхождении» своего прародителя Бортэ-Чино, тем самым подтверждая свое и его «золотого рода» «небесное избранничество». Что и было сделано в новой редакции родословной Чингисхана, впоследствии вошедшей в «Сокровенное сказание монголов»: «Прародитель Чингисхана — Бортэ-Чино, рожденный по благоволению Всевышнего Тэнгри» (выделено мной. — А. М.) Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 50.

(обратно)

365

Бира Ш. Монгольский тэнгэризм и тэнгэризация // Чингисхан в мировой истории. Сборник статей (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 19–20.

(обратно)

366

При формулировании этой ясы были использованы ее варианты из следующих источников: Пети де ла Круа Ф. История великого Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2015. С. 95; Лэмб Г. Чингисхан. Властелин мира. М.: Центрполиграф, 2002. С. 247; КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 647–649; Гайтон. Цветник историй земель Востока // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 271–272.

(обратно)

367

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 13–15.

(обратно)

368

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 69–70.

(обратно)

369

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 79–80.

(обратно)

370

Там же. С. 88.

(обратно)

371

Там же. С. 129.

(обратно)

372

Лувсанданзан. Алтан товч // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 389. (Стихотворный перевод Г. Б. Ярославцева.)

(обратно)

373

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 61.

(обратно)

374

Трубецкой Н. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 19.

(обратно)

375

Дэли (монг. дээл) — национальная одежда монголов; халат, подпоясанный шелковым поясом.

(обратно)

376

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 179.

(обратно)

377

Цит. по: Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 319–320.

(обратно)

378

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 188–189.

(обратно)

379

Бира Ш. Монгольский тэнгэризм и тэнгэризация // Чингисхан в мировой истории. Сборник статей (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 14–15.

(обратно)

380

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: Славия, 2003. С. 45.

(обратно)

381

Среди исследователей существует мнение, что Свод имперских законов Чингисхана стал именоваться «Книгой Великой Ясы» после Великого хуралтая 1218 г., на котором Чингисхан «вновь установил среди них (своих подданных. — А. М.) свои руководящие правила (айн), закон (йаса) и древний обычай (йусун)…» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 197).

(обратно)

382

Джувейни А.-М. История завоевателя мира [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rus3/Juweini_3/frametextll.htm.

(обратно)

383

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 169–171. Вполне возможно, что тем и другим был один и тот же человек — названый брат Чингисхана, Шигихутуг.

(обратно)

384

Карпини Дж. История монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 660–661.

(обратно)

385

Пэн-Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XIП/1220–1240/Pen_Da_ja_Suj_Tin/frametext.htm.

(обратно)

386

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 253.

(обратно)

387

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 26.

(обратно)

388

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 253.

(обратно)

389

Владимирцов Б. Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 395.

(обратно)

390

Эта территория протянулась с запада на восток, от Алтайских гор до Хянганского хребта, на 1500 км, а с севера на юг, от озера Байкал до Великой Китайской стены, — на 960 км. О народах, проживавших на этой территории и объединенных Чингисханом в Великий Монгольский Улус, подробно рассказано Рашид ад-Дином в его «Сборнике летописей» (Т. 1, кн. 1).

(обратно)

391

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 172, 181.

(обратно)

392

Наяа — один из сыновей старика Ширгэта, которые после разгрома тайчудов «пришли, чтоб в услужение Чингисхану всю силу положить».

(обратно)

393

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 172, 181.

(обратно)

394

«Внешние тысячи» формировались на основе территориально-административных единиц Великого Монгольского Улуса по децимальной (десятичной) системе; при объявлении мобилизации все подразделения (десятки, сотни) каждой «внешней тысячи» должны были собраться в указанном месте в полной боевой готовности для выполнения поставленных перед ними боевых задач. Помимо «внешних тысяч» в армию Чингисхана входили и «внутренние тысячи», или тумэн хэшигтэна, о котором будет рассказано далее.

(обратно)

395

Самовольные переходы от одного начальника (десятника, сотника) к другому были запрещены. А после попытки Тэв Тэнгэра призвать к себе своих сторонников из других «тысяч» и поднять мятеж против Чингисхана последний, расправившись с мятежным шаманом (1210 г.), объявил о введении смертной казни за «преступные переходы».

(обратно)

396

Так называемые «лесные народы» были подчинены после похода старшего сына Чингисхана, Джучи, в 1207 г.

(обратно)

397

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 168–169.

(обратно)

398

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 468–469.

(обратно)

399

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 182.

(обратно)

400

Матушка Огэлун усыновила «брошенного своими отрока татарского… И нарекла матушка Огэлун имя ему Шигихэн хутугу (Шигихутуг) и воспитывала его как сына родного» (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 102). Шигихутуг отплатил сторицей усыновившей его семье, став верным соратником Чингисхана, который после создания единого Монгольского государства доверил ему всю судебную власть в Улусе.

(обратно)

401

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 170–171.

(обратно)

402

Цит. по: Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 328.

(обратно)

403

Алчидай — сын младшего брата Чингисхана, Хачигуна.

(обратно)

404

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 192–193.

(обратно)

405

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 277–278.

(обратно)

406

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 19.

(обратно)

407

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 170–171.

(обратно)

408

Если верить свидетельству Рашид ад-Дина, который писал, что «Мунлиг эцэг был мужем матери Чингисхана, Огэлун… которую отдал ему Чингисхан» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. Т. 1, кн. 1, С. 167; т. 1, кн. 2, С. 268), тогда становится понятно, почему Чингисхан неоднократно называл его «отец Мунлиг».

(обратно)

409

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 171.

(обратно)

410

Там же.

(обратно)

411

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 167.

(обратно)

412

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 172.

(обратно)

413

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 170.

(обратно)

414

Там же. Т. 1, кн. 1. С. 170; т. 1, кн. 2. С. 267.

(обратно)

415

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 172.

(обратно)

416

Там же. С. 93.

(обратно)

417

Тамже. С. 172–173.

(обратно)

418

Там же. С. 93–94.

(обратно)

419

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 173.

(обратно)

420

Ибаха бэхи — старшая дочь Жаха Гамбу, младшего брата Ван-хана. Чингисхан взял ее в жены в 1203 г.

(обратно)

421

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 174. (Поэтический перевод Г. Б. Ярославцева.)

(обратно)

422

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 173.

(обратно)

423

Уэзерфорд Дж. Тайная история Великих монгольских ханш (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 39.

(обратно)

424

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 174.

(обратно)

425

Там же С. 180–181.

(обратно)

426

Там же. С. 70–72.

(обратно)

427

Речь идет о созданном Чингисханом специальном гвардейском подразделении; как сказано в повелении Чингисхана, воины-богатыри «несут во дни покоя сменный караул гвардейский, когда же с ворогом сойдемся в сече, пускай щитом стоят передо мной!»

(обратно)

428

Архай хасар — выходец из рода жалайр; следовал за тайчудами, затем, после разрыва отношений между Тэмуджином и Жамухой (1181 г.), вместе со своей семьей примкнул к Чингисхану

(обратно)

429

Имеется в виду воевода «внешней» тысячи.

(обратно)

430

Именно это правило было нарушено Аргасуном-хорчином из одноименной легенды, из-за чего он чуть было не лишился жизни (Лувсанданзан. Алтай товч («Золотой изборник») //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 393–399).

(обратно)

431

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 182–188.

(обратно)

432

Ням-Осор Н. «Книга Великой Ясы» Владыки Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 183.

(обратно)

433

Действительно, обязанности хэшигтэна не ограничивались охраной Великого хана. По велению Чингисхана тумэн хэшигтэна стал регулярным полком его войска: «И повелел Чингисхан: „Да будет в нашем воинстве полком срединным моего хэшигтэна тумэн!“» (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 183).

(обратно)

434

Об этом подробнее см. в книге: Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 27–28.

(обратно)

435

Именно об этом говорится в заключительной части комментируемого нами указа Чингисхана: «Засим Чингисхан повелел: „Когда судья верховный в государстве, Шигихутуг, суд праведный вершит, да будут в нем участвовать хэвтулы!“» (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 188). Упоминание в этом указе Чингисхана «судьи верховного в государстве, Шигихутуга», назначенного другим указом Чингисхана, свидетельствует о том, что оба эти указа принимались в одно и то же время, то есть на Великом хуралтае 1206 г.

(обратно)

436

Кычанов Е. И. Кешиктены Чингисхана (о месте гвардии в государстве кочевников // MONGOLICA. К 750-летию «Сокровенного сказания». М.: Наука; «Восточная литература» РАН, 1993. С. 151–155.

(обратно)

437

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 184.

(обратно)

438

Лувсанданзан. Алтан товч («Золотой изборник») // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 396. О том, как Чингисхан «самолично чинил расправу над провинившимся хэшигтэном своим», рассказывается в «Предании об Аргасуневерном лучнике-хорчине», которое дошло до нас в летописи «Алтай товч» («Золотой изборник») Лувсанданзана.

(обратно)

439

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 187.

(обратно)

440

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 20.

(обратно)

441

Чингисхан. Имперская идея. М.: ACT, 2016. С. 19–67.

(обратно)

442

Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009.

С. 469, 475,476; де Монте Кроче Р. Путешествие по святой земле // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 160.

(обратно)

443

де Монте Кроче Р. Путешествие по святой земле // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 160.

(обратно)

444

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 469.

(обратно)

445

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 475. По свидетельству аль-Макризи, специальной ясой Чингисхана регулировались отношения с военачальниками его армии, которые были обязаны контактировать с ним напрямую.

(обратно)

446

Гайтон. Цветник историй земель Востока // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 250.

(обратно)

447

Карпини Дж. История монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 651, 660.

(обратно)

448

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 468–469.

(обратно)

449

Лэмб Г. Властелин мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 476.

(обратно)

450

Юань ши // Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 38.

(обратно)

451

Сумьябаатар Б. Монгольский законодательный памятник XIII в. — новый список // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2005 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Mongol/Velik_ulozenie/textl.htm.

(обратно)

452

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 465–467.

(обратно)

453

Там же. С. 468.

(обратно)

454

Сумьябаатар Б. Монгольский законодательный памятник XIII в. — новый список // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2005 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Mongol/Velik_ulozenie/textl.htm.

(обратно)

455

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 21–22.

(обратно)

456

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 23.

(обратно)

457

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 484.

(обратно)

458

Юань ши // Храпачевский Р. П. «Армия монголов периода завоевания Древней Руси». М.: «Квадрига», 2011. С. 32–33.

(обратно)

459

Карпини Дж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 662–663.

(обратно)

460

Сайшаал. Жизнеописание Чингисхана (на монг. яз.). Т. 1. Улан-Батор, 2004. С. 400.

(обратно)

461

Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 86.

(обратно)

462

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 480.

(обратно)

463

Пэн Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах // Ба-ясах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2014. С. 217–218.

(обратно)

464

Гайтон. Цветник историй земель Востока // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 272.

(обратно)

465

Пэн Да-я и, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах // Бая-сах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2014. С. 215.

(обратно)

466

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 650.

(обратно)

467

Сумьябаатар Б. Монгольский законодательный памятник XIII в. — новый список // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2005 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Mongol/Velik_ulozenie/textl.htm.

(обратно)

468

Пети де ла Круа Ф. История великого Чингисхана // Лэмб Г. Чингисхан властелин мира. М.: Центрполиграф, 2002. С. 248–249.

(обратно)

469

Пэн Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах // Чингисхан. Имперская идея. М.: ACT, 2016. С. 84.

(обратно)

470

Чжао Хун. Полное описание монголо-татар (МЭН-ДА БЭИ-ЛУ). Цит. по: http://www.vostlit.info/Texts/rusl3/Menda/text.phtml?id=4407.

(обратно)

471

Сумьябаатар Б. Монгольский законодательный памятник XIII в. — новый список // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2005 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Mongol/Velik_ulozenie/textl.htm.

(обратно)

472

Пэн Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах // Чингисхан. Имперская идея. М.: ACT, 2016. С. 84.

(обратно)

473

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 180.

(обратно)

474

Пэн Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах // Чингисхан. Имперская идея. М.: ACT, 2016. С. 84.

(обратно)

475

В монгольском оригинале «Сокровенного сказания монголов» говорится о том, что Чингисхан в отношении семьи Хуилдара повелел: «Пусть получают из поколения в поколение пособие на сирот» («Монголын нууц товчоон» (Сокровенное сказание монголов) (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 169).

(обратно)

476

Пети дела Круа Ф. История великого Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2015. С. 98.

(обратно)

477

Сумьябаатар Б. Монгольский законодательный памятник XIII в. — новый список // Монгольская империя и кочевой мир. Кн. 2. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2005 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Mongol/Velik_ulozenie/textl.htm.

(обратно)

478

В переводе Е. Е. Харитоновой, изданном ИД «Магистр-Пресс», эта фраза выглядит следующим образом: «…и над теми, которые окажутся достойны и на вид прекрасны, произносят: „Удержать, согласно обычаю“, а над остальными: „Отпустить с благодеянием“» (выделено мной. — А. М.) (Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 24).

(обратно)

479

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 470.

(обратно)

480

Здесь упомянут обычай «оставлять сына в зятьях», согласно которому «[будущий муж] делается слугой в женином доме на два года…» (Текст воспроизведен по изданию: Китайские известия о народах южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М.: Восточная литература, 1961 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Kuner/textl5.htm).

(обратно)

481

Поло М. Книга о разнообразии мира. СПб.: Амфора, 1999. С. 92.

(обратно)

482

Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 9.

(обратно)

483

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 645.

(обратно)

484

Пэн Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах // Бая-сах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2014. С. 226.

(обратно)

485

деРубрукГ. Путешествие в восточные страны // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 678.

(обратно)

486

Пети дела Круа Ф. История Великого Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2015. С. 98–99.

(обратно)

487

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 158.

(обратно)

488

Там же.

(обратно)

489

Вернадский Г. В. Состав Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 30.

(обратно)

490

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников, М.: Эксмо, 2009. С. 654.

(обратно)

491

де Рубрук В. Путешествие в восточные страны. СПб.: Литео, 2014. С. 79.

(обратно)

492

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 471.

(обратно)

493

Абуль-Фарадж. Сирийская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 472.

(обратно)

494

Этому были посвящены специальные ясы Чингисхана, о которых уже было рассказано выше или будет рассказано далее.

(обратно)

495

Монголын нууц товчоон («Сокровенное сказание монголов») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 155–172.

(обратно)

496

Пети де Круа Ф. История Великого Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2015. С. 98–99.

(обратно)

497

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 28.

(обратно)

498

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 475.

(обратно)

499

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 130.

(обратно)

500

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 30.

(обратно)

501

Там же.

(обратно)

502

Пэн Да-я, Сюй-Тин. Краткие сведения о черных татарах // Бая-сах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 231.

(обратно)

503

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 478.

(обратно)

504

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 463.

(обратно)

505

де Рубрук Г. Путешествие в восточные страны // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 677–678.

(обратно)

506

Скот, который взимался с виновного в качестве штрафа, делился между потерпевшим, госслужбой, занимавшейся поиском украденного, и человеком, сообщившем о преступнике (Ням-Осор Н. «Книга Великой Ясы» владыки Чингисхана. Улан-Батор, 2010. С. 262).

(обратно)

507

Ибн-батута. Путешествия Ибн-батуты //Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста, 1991.

(обратно)

508

Пэн Да-я, Сюй-Тин. Краткие сведения о черных татарах // Баясах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 262.

(обратно)

509

Поло М. Книга о разнообразии мира. СПб.: Амфора, 1999. С. 96.

(обратно)

510

Пэн Да-я, Сюй-Тин. Краткие сведения о черных татарах // Баясах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 261.

(обратно)

511

де Рубрук Т. Путешествие в восточные страны // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 677–678.

(обратно)

512

Пэн Да-я, Сюй Тин. Краткие сведения о черных татарах. Цит. по: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XIII/1220–1240/Pen_DaJa_Suj_Tin/frametext.htm.

(обратно)

513

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473–474.

(обратно)

514

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 112.

(обратно)

515

Правонарушения второй группы частично были рассмотрены нами ранее, а правонарушения первой группы будут рассмотрены и прокомментированы далее.

(обратно)

516

Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 476.

(обратно)

517

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 158.

(обратно)

518

Пэн Да-я, Сюй-Тин. Краткие сведения о черных татарах // Бая-сах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 262.

(обратно)

519

Ибн-батута. Путешествия Ибн-батуты //Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста, 1991.

(обратно)

520

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473–474.

(обратно)

521

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 158.

(обратно)

522

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473.

(обратно)

523

Давид из Эшби. Деяния татар // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 138.

(обратно)

524

Книга Иоанна де Плано Карпини «История монголов» [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rus/Karpini/frame4.htm.

(обратно)

525

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 112.

(обратно)

526

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 478.

(обратно)

527

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 464.

(обратно)

528

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473.

(обратно)

529

Там же. С. 474.

(обратно)

530

Манлайхуу Б. К вопросу изучения элементов обычного права в «Великой Ясе» (на монг. яз.) // Великая Яса Чингисхана. Сборник статей. Улан-Батор, 2007. С. 118.

(обратно)

531

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 649–650.

(обратно)

532

Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 10.

(обратно)

533

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473–474.

(обратно)

534

Этот запрет, унаследованный монголами эпохи Чингисхана от своих древних предков, касался не только «порога ставки какого-нибудь вождя», но и порога юрты любого монгола. Кроме того, были запреты, касавшиеся других частей юрты: по традиции считалось греховными деяниями и запрещалось прислоняться к баганам — опорам юрты, упираться в боковой косяк (входной двери), цепляться за притолоку.

(обратно)

535

КарпиниДж. История монголов//Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 650.

(обратно)

536

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 482–483.

(обратно)

537

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 654.

(обратно)

538

Лувсанданзан. Алтан товч («Золотой изборник») //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 410.

(обратно)

539

Поло М. Книга о разнообразии мира. СПб.: Амфора, 1999. С. 97.

(обратно)

540

де Рубрук Г. Путешествие в восточные страны // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 678.

(обратно)

541

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 69.

(обратно)

542

Цит. по: Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана.

Брюссель, 1939. С. 24.

(обратно)

543

Там же. С. 23–24.

(обратно)

544

Лэмб Г. Властелин мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 476.

(обратно)

545

Банзаров Д. Черная вера. СПб., 1891. С. 23–24.

(обратно)

546

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 649–650.

(обратно)

547

Карпини Дж. История монголов [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rus/Karpini/frame3.htm.

(обратно)

548

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 482. О том, что «пьянство, как обычай неподобающий, искоренялось», подтвердил в своем историческом труде и Джувейни (Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 28).

(обратно)

549

В эпоху Чингисхана монголы уже праздновали Новый год по восточному календарю. Он назывался у них Цаган cap — Белый месяц.

(обратно)

550

Лувсанданзан. Алтай товч («Золотой изборник») // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 410–411.

(обратно)

551

Безертинов Р. Н. Древнетюркское мировоззрение тэнгрианство [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://tengrifund.ru/drevnetyurkskoe-mirovozzrenie-tengrianstvo-2.html.

(обратно)

552

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 162–167.

(обратно)

553

Ру бру к де Г. Путешествие в восточные страны // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 678.

(обратно)

554

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473.

(обратно)

555

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 277–278.

(обратно)

556

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 224.

(обратно)

557

Ням-Осор Н. «Книга Великой Ясы» владыки Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 267.

(обратно)

558

Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край, II. СПб., 1926. С. 440–441.

(обратно)

559

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 162.

(обратно)

560

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 224.

(обратно)

561

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 526.

(обратно)

562

Юань ши. Сведения о ноёнах // «Великая Яса Чингисхана. Исследовательские материалы» (на монг. яз.). Улан-Батор, 2007. С. 101.

(обратно)

563

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 107–108.

(обратно)

564

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 484.

(обратно)

565

Тору — «Высший Закон», установленный Небом (Всевышним Вечным Тэнгри. — А. М.) и провозглашенный Великим ханом.

(обратно)

566

Лувсанданзан. Алтай товч («Золотой изборник») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 190–191. (Серия «Монгольские исторические источники»)

(обратно)

567

«Материалы по истории сюнну (по китайским источникам)». Вып. 1. М.: Наука, 1968 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Mat_sunnu_l/frametext12.htm).

(обратно)

568

Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473–485.

(обратно)

569

Сыма Цянь. Исторические записки (Ши Цзи) [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Mat_sunnu_1/frametext12.htm.

(обратно)

570

Дашням И. История Монгольского государства и права (на монг. яз.). Т. 1. Улан-Батор, 2005. С. 58.

(обратно)

571

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 484.

(обратно)

572

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 167.

(обратно)

573

Там же.

(обратно)

574

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 28.

(обратно)

575

Чигэ. Законодательство древней Монголии // Великая Яса Чингисхана. Исследовательские материалы (на монг. яз.). Улан-Батор, 2007. С. 102–107.

(обратно)

576

Карпини Дж. История монголов. М.: Мысль, 1997. С. 40.

(обратно)

577

Гайтон. Цветник историй земель Востока // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 274.

(обратно)

578

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 463–464.

(обратно)

579

Малько А. В. и др. Основы государства и права. М.: КноРус, 2015 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://www.book.ru/book/916565/view2/10. В этой связи нельзя не отметить прозорливость Чингисхана, который двумя годами ранее (1204 г.) повелел использовать для нужд создаваемого им государства уйгурскую письменность: «Так как у племен татарских (монгольских. — А. М.) не было письма, повелел он, чтобы монгольские дети обучались письму уйгуров» (Жамбадорж. Хрустальное зерцало // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 408–409).

(обратно)

580

Теория государства и права: Учебник ⁄ под ред. А. В. Малько и А. Ю. Соломатина. СПб.: Юридический центр, 2016. С. 44–46.

(обратно)

581

Что касается состава «Книги Великой Ясы» Чингисхана в целом, то Пауль Рачневский видел в ней «не одномоментно составленный и принятый сборник законов и не систематизированный письменно (систематический) свод правовых актов, но сборник приказов и указов Чингисхана, которые в течение долгого времени при необходимости им выпускались и который был окончательно подготовлен для его вручения Угэдэй-хану на церемонии возведения последнего на престол Великого хана Великого Монгольского Улуса» (Рачневский П. Чингисхан. Жизнь и наследие (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 129–130).

(обратно)

582

Косвенным свидетельством того, что ясы в «Книге Великой Ясы» располагались в хронологическом порядке и погодно, является известие автора «Сокровенного сказания монголов» о том, что монголы начиная с 1201 г. (года Курицы) стали использовать двенадцатилетний календарь животного цикла: в параграфах, на которые разделен текст монгольской летописи, описываемые события теперь датировались.

(обратно)

583

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 479.

(обратно)

584

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 170–171.

(обратно)

585

И как мне представляется, именно этот Свод стал прототипом ежегодных Книг указов ильхана Газана, которые по его распоряжению вел специальный битикчин (писарь. — А. М.): «[Государь] назначил битикчия, чтобы он слово в слово списывал в книгу каждый ярлык (монг. зарлиг („указ“). — А. М.), на который налагают печать, и упоминал, в какой день проставили тамгу (печать. — А. М.), кто его написал и, кто докладывал. По [прошествии] полного года начинал бы снова другую книгу с нового года, так чтобы на каждый год была отдельная книга» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 3. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 276).

(обратно)

586

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 54.

(обратно)

587

Кара-кидани — киданьский народ, который после прекращения существования киданьской империи Ляо в 1125 г. под водительством Елюй Даши двинулся на запад, где была основана Кара-киданьская держава, которая к середине XII в. распространила свою власть на всю Среднюю Азию к югу от Балхаша и к востоку от Ферганской долины.

(обратно)

588

Харлуги — народ тюркского происхождения; в XIII в. харлуги располагались южнее озера Балхаш, были вассалами кара-киданей. Арслан-хан — не имя конкретного владетеля харлугов, а наследственный титул.

(обратно)

589

Уйгурское ханство (745–847 гг.), просуществовавшее сто с лишним лет и павшее под натиском киргизов и Таиской династии, позднее стало вассалом кара-киданей, которые посадили в Бешбалыке своего наместника (Сайшаал. История Чингисхана. Кн. 1 (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 513–516). Согласно «Юань ши», уйгурский улус стал вассалом Великого Монгольского Улуса весной года цзи-сы: в феврале — начале мая 1209 г.

(обратно)

590

Имеется в виду поход войска во главе с Джучи на «лесные народы», отправленный Чингисханом в 1207 г., а также второй и третий походы монгольской армии на тангудскую державу Си Ся в 1207–1209 гг. (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 188–190; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 151–154,163).

(обратно)

591

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 190–191.

(обратно)

592

В XIII в. ойрады обитали в районе верхнего течения Енисея, в таежной местности, прилегающей к озеру Гусэгур.

(обратно)

593

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 190.

(обратно)

594

Там же.

(обратно)

595

Там же. С. 179.

(обратно)

596

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 198.

(обратно)

597

Лувсанданзан. Алтан товч («Золотой изборник») // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 486.

(обратно)

598

Уэзерфорд Дж. Тайная история Великих Монгольских Ханш (на монг. яз.). Улан-Батор: Фонд Джека Уэзерфорда, 2010. С. 68–69.

(обратно)

599

Харлугский Арслан-хан — это полный титул предводителя харлугов. Этот титул заменял имя человека, данное ему при рождении, после вступления его на престол.

(обратно)

600

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 188.

(обратно)

601

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 151.

(обратно)

602

Уэзерфорд Дж. Тайная история Великих Монгольских Ханш (на монг. яз.). Улан-Батор: Фонд Джека Уэзерфорда, 2010. С. 68.

(обратно)

603

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 198.

(обратно)

604

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 15.

(обратно)

605

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 152–153.

(обратно)

606

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 189.

(обратно)

607

Тамже. С. 188–189.

(обратно)

608

Современные исследователи считают, что в системе средневекового монгольского права «тору» прежде всего «ассоциировался с божественной властью и небесным авторитетом», под ним понимались «высший закон», «высокие принципы», «правила царствования», предписанные Всевышним Тэнгри, а также порядок, обычаи и традиции, им санкционированные.

(обратно)

609

Лувсанданзан. Алтай товч («Золотой изборник») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2007. С. 110.

(обратно)

610

Добавлю от себя: и на веротерпимости. Подтверждением тому будет рассказ о разгроме армии Хучулуга и убийстве последнего гурхана.

(обратно)

611

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 171–172.

(обратно)

612

Чжунго цзюнши ши (История военного дела Китая) // Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 103.

(обратно)

613

Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 101–103.

(обратно)

614

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 200–201.

(обратно)

615

Там же. С. 201.

(обратно)

616

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 69.

(обратно)

617

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 192–193.

(обратно)

618

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 28.

(обратно)

619

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 167–168.

(обратно)

620

Желая посеять раздор между Чингисханом и Хасаром, Тэв Тэнгэр сообщил Чингисхану об очередном «небесном откровении»: «Всевышний Тэнгри повестил нас о том, что власть державная лишь временно тебе принадлежит и что будет править на твоем престоле брат Хасар твой. Коли не остережешься нынче ты Хасара, не возьмусь я предсказать, что будет впереди» (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 193). Тэв Тэнгэр прекрасно знал, что Чингисхан не потерпит соперничества за ханский престол с кем бы то ни было. Сея вражду между братьями, он тем самым прокладывал себе дорогу к власти в Великом Монгольском Улусе.

(обратно)

621

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 167–168.

(обратно)

622

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 198. Так строго с позиций тэнгрианства Чингисхан объяснил исчезновение тела Тэв Тэнгэра из юрты, где оно покоилось.

(обратно)

623

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 174–176.

(обратно)

624

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 170.

(обратно)

625

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 174.

(обратно)

626

Лувсанданзан. Алтай товч («Золотой изборник») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 174.

(обратно)

627

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 469–470.

(обратно)

628

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 17.

(обратно)

629

Юань ши (на монг. яз.). Улан-Батор, 2002. С. 38. Лан — мера веса, равная 37,3 г.

(обратно)

630

Иванин М. И. О военном искусстве монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 46, 105–106.

(обратно)

631

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 178.

(обратно)

632

Нацагдорж Ш. Жизнеописание Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор: Соёмбо, 1991. С. 128.

(обратно)

633

Владимирцев Б. Я. Чингисхан // Владимирцев Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 178.

(обратно)

634

Иванин М. И. О военном искусстве монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 46, 106.

(обратно)

635

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 456.

(обратно)

636

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 163.

(обратно)

637

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 474.

(обратно)

638

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 468.

(обратно)

639

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 82–83.

(обратно)

640

Сайшаал. История Чингисхана (на монг. яз.). Кн. 2. Улан-Батор,

2004. С. 561–562.

(обратно)

641

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 263.

(обратно)

642

Бира Ш. Монгольский тэнгэризм и тэнгэризация // Чингисхан в мировой истории. Сборник статей (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 22.

(обратно)

643

Трубецкой Н. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // Наследие Чингисхана. М., 1999 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.odinblago.ru/filosofiya/trubeckoy/trubeckoy_ns_vzglyad_na_/chast_I/.

(обратно)

644

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 38–39.

(обратно)

645

Воробьев М. В. Чжурчжэни и государство Цзинь. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1975. С. 210.

(обратно)

646

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 161 (примечание 6).

(обратно)

647

Бичурин Н. Я. Записки о Монголии. Самара: ИД «Агни», 2010. С. 52.

(обратно)

648

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 140.

(обратно)

649

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 1. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. Т. 1, кн. 2. С. 8; Т. 1, кн. 1. С. 140.

(обратно)

650

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 190.

(обратно)

651

Монголын нууц товчоон («Сокровенное сказание монголов») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 184.

(обратно)

652

Лувсанданзан. Алтан товч («Золотой изборник») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 155.

(обратно)

653

Очевидно, тогда же Алахуши дигитхури был провозглашен Чингисханом своим тысяцким ноёном над пятью тысячами онгудов, ставшими тогда же подданными Великого Монгольского Улуса (Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 169).

(обратно)

654

Сайшаал. История Чингисхана. Кн. 2 (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 584.

(обратно)

655

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 88.

(обратно)

656

Чигэ. Памятник древнемонгольского законодательства (на монг. яз.) // Великая Яса Чингисхана. Сборник статей. Улан-Батор, 2007. С. 90.

(обратно)

657

Ган му // История монголов. М.: ACT: Транзиткнига, 2005. С. 46.

(обратно)

658

Перевал Унэгэн даваа прикрывал проход к заставе Цавчаал, находившейся на внутренней Великой Китайской стене. Как отмечал китайский исследователь Жу Яотин в своей «Истории Чингисхана», в сражении при Унэгэн даваа с чжурчжэньской стороны участвовали от 300 000 до 500 000 воинов, значительная часть которых была уничтожена монгольской армией. Поражение армии Алтан-хана явилось переломным моментом в этой войне (Жу Яотин. История Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2002. С. 264).

(обратно)

659

Тактика оборонительных действий, которой придерживался Алтай — хан — главнокомандующий чжуржэньской армии, заключалась в разделении имперских вооруженных сил на части и индивидуальной обороне приграничных крепостей, застав и городов только силами размещенных в них подразделений. Под натиском главных сил монгольского войска разрозненные части чжурчжэньской армии были обречены на поражение.

(обратно)

660

Чигэ. Памятник древнемонгольского законодательства (на монг. яз.) // Великая Яса Чингисхана. Сборник статей. Улан-Батор, 2007. С. 90.

(обратно)

661

Намжил Г. Великая Яса и Билик Чингисхана (на монг. яз.) // Великая Яса Чингисхана. Сборник статей. Улан-Батор, 2007. С. 17.

(обратно)

662

Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 303.

(обратно)

663

К тому времени Елюй Люгэ и его соратники собрали под свои знамена порядка ста тысяч человек, подчинив себе более ста населенных пунктов.

(обратно)

664

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 460–461.

(обратно)

665

В результате государственного переворота, зачинщиком которого стал опальный чжурчжэньский военачальник, новым цзиньским императором был провозглашен Сюань-цзун.

(обратно)

666

Чжао Хун. Мэн-да Бэй-лу [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rus13/Menda/text.phtml?id=4407.

(обратно)

667

Чжао Хун. Мэн-да Бэй-лу [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostht.info/Texts/rusl3/Menda/text.phtml7idM407.

(обратно)

668

Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 127.

(обратно)

669

Мэн Дж. Чингисхан. М.: Эксмо, 2006. С. 160–162.

(обратно)

670

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 170–171.

(обратно)

671

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT; ВЗОИ, 2004. С. 463–464.

(обратно)

672

Бира Ш. Монгольский тэнгэризм и тэнгэризация // Чингисхан в мировой истории. Сборник статей (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 20.

(обратно)

673

Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. 178.

(обратно)

674

Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1991. С. 97.

(обратно)

675

Ган му// История монголов. М.: ACT; Транзиткнига, 2005. С. 59. Следует заметить, что одним из условий перемирия, которые Чингисхан выдвинул весной 1214 г., было признание Алтан-ханом независимости киданьского государства Ляо. Тогда чжурчжэньский правитель был вынужден согласиться с этим условием. Однако, как только Чингисхан снял осаду Чжунду и отвел войска за «внешнюю Стену», Алтан-хан, нарушив договор, предпринял вторую попытку возвратить себе Ляоси и Ляодун.

(обратно)

676

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 174.

(обратно)

677

Монголын нууц товчоон («Сокровенное сказание монголов») (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 199.

(обратно)

678

Карпини Дж. История монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 660–662.

(обратно)

679

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 466–467.

(обратно)

680

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 171–173.

(обратно)

681

Юань ши // История монголов. М.: ACT; Транзиткнига, 2005. С. 70.

(обратно)

682

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 178–179.

(обратно)

683

Там же.

(обратно)

684

Там же. С. 177.

(обратно)

685

Причиной мятежа хорь тумэдов, помимо недовольства своим вассальным положением, стала заносчивость ноёна-темника армии Чингисхана, Хорчи, который в свое время стал «предвестником великих государевых деяний» Тэмуджина-Чингисхана. И тот пообещал ясновидцу: коль станет он владыкою монгольской державы, то поставит Хорчи ноёном-темником, а кроме того, «даст волю выбрать тридцать дев прекрасных и всех их взять в наложницы себе». В 1206 г. Чингисхан назначил Хорчи ноёном-темником над племенами, проживавшими в районе Иртыша, и разрешил выбрать среди девушек племени хорь тумэд тридцать красавиц и взять их в наложницы. Когда же Хорчи вознамерился выбрать себе наложниц, хорь тумэды возмутились, арестовали явившегося к ним надменного Хорчи и подняли мятеж.

(обратно)

686

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 178.

(обратно)

687

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 191.

(обратно)

688

Там же. С. 160–162.

(обратно)

689

Там же. С. 168.

(обратно)

690

Рашид ад-Дин. Сборник летописей, Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 178.

(обратно)

691

Там же. С. 177.

(обратно)

692

То есть в мусульманские районы Кашгара, Хотана и прилегающие к ним районы. (Примеч. А. А. Семенова.)

(обратно)

693

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 184.

(обратно)

694

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 43–44.

(обратно)

695

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 464–465.

(обратно)

696

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 17.

(обратно)

697

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 469.

(обратно)

698

В качестве примера выполнения этого указа Чингисхана автор «Сокровенного сказания монголов» упоминает семью нукера Борохула, жена которого Алтани «помогала мужу, в телеге став второй оглоблей» (Сокровенное сказание монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 179).

(обратно)

699

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 468.

(обратно)

700

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 17–18.

(обратно)

701

Там же. С. 24.

(обратно)

702

Очевидно, речь идет о войлоке, которым покрывали деревянный остов юрт.

(обратно)

703

Аб-уль-Фарадж Г. Сирийская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 472.

(обратно)

704

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 468.

(обратно)

705

Имелись в виду ближайшие родственники, соратники, а также хэшигтэны Великого хана.

(обратно)

706

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 228.

(обратно)

707

Ямские станции создавались на местах силами местных «тысяч», то есть уделов (Пэн Да-я, Сюй-Тин. Краткие сведения о черных татарах [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XIII/1220–1240/Pen_DaJa_Suj_Tin/frametext.htm).

(обратно)

708

Пэн Да-я, Сюй-Тин. Краткие сведения о черных татарах [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XI11/1220–124O/Pen_Da_ja_Suj_Tin/frametext.htm).

(обратно)

709

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 470–471.

(обратно)

710

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 259.

(обратно)

711

Венгеров А. Б. Теория государства и права. М.: Омега-Л, 2013. С. 77.

(обратно)

712

Как явствует из процитированного билика Чингисхана, монгольское законодательство признавало в качестве наказания «разжалование каждого военачальника за упущения по службе». В данном случае — за отлынивание от ежегодных аудиенций у Великого хана.

(обратно)

713

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 479.

(обратно)

714

В преддверии войны с Чингисханом держава султана Мухаммеда хорезмшаха включала в себя юго-западную часть современных Казахстана и Киргизии, половину Ирана, территорию современных Азербайджана, Туркмении, Таджикистана, Афганистана (Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 50).

(обратно)

715

Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Ч. II. СПб., 1990. С. 423–425.

(обратно)

716

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 51.

(обратно)

717

Бор Ж. Прирожденный дипломат Чингисхан (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 64–65.

(обратно)

718

Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Ч. 2. СПб., 1990. С. 423–425.

(обратно)

719

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 187–188.

(обратно)

720

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 187.

(обратно)

721

Муизз уд-Дин Абуль-Харис Ахмад Санджар ибн Малик-шах I (туркм. Muizz ed-Din Abyl-Haris Ahmet Sanjar), Санджар (тюрк, «пронзающий», «атакующий») (1084/1086–8 мая 1157) — последний султан Сельджукской империи. Санджар считается одним из самых выдающихся султанов Сельджуков и наиболее долго правивших мусульманских правителей до прибытия монголов.

(обратно)

722

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 187.

(обратно)

723

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 76–77, 80–81.

(обратно)

724

Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Ч. II. СПб., 1990. С. 434.

(обратно)

725

Шихаб ад-Дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манк-бурны. М.: Восточная литература, 1996 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

726

Шихабад-Дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манк-бурны. М.: Восточная литература, 1996 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

727

Там же.

(обратно)

728

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 186–190.

(обратно)

729

Шихабад-Дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манк-бурны. М.: Восточная литература, 1996; Ибн ал-Асир. Ал-камил фи-т-та'рих (Полный свод истории). Ташкент: Узбекистан, 2006 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

730

Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. Ч. II. СПб., 1990. С. 428–431.

(обратно)

731

Шихаб ад-Дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манк-бурны. М.: Восточная литература, 1996 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

732

Ибн ал-Асир. Ал-камил фи-т-та'рих (Полный свод истории). Ташкент: Узбекистан, 2006 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

733

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 190.

(обратно)

734

Монголы на протяжении всей истории проводили гибкую политику в отношениях с другими государствами. Вот почему они издревле называли свою политику, направленную на установление добрососедских связей с другими странами, «золотыми поводьями державы».

(обратно)

735

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 204.

(обратно)

736

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 188.

(обратно)

737

О том, что Чингисхан на Великом хуралтае 1218 г. «провозгласил новую ясу», первым известил Джувейни (Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 54). Это же засвидетельствовал Рашид ад-Дин: «…Чингисхан устроил хуралтай, вновь установил среди них (своих подданных. — А. М.) (свои) руководящие правила, закон (яса) и древний обычай (ёс)» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 197).

(обратно)

738

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 189.

(обратно)

739

Мелехин А. В. Чингисхан: путь к всемирному единодержавию // Ордынский период. Лица эпохи. Сборник. М.: ACT, 2016. С. 27.

(обратно)

740

Бира Ш. Монгольский тэнгэризм и тэнгэризация мира // Чингисхан в мировой истории (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 21.

(обратно)

741

Бира Ш. Тэнгэризм // Век глобализации, 2009. № 1. С. 152–154.

(обратно)

742

Бор Ж. Прирожденный дипломат Чингисхан (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 61–62.

(обратно)

743

Пети де ла Круа Ф. История Великого Чингисхана // Чингисиана.

Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 475.

(обратно)

744

Абуль-Фарадж Г. Сирийская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 471.

(обратно)

745

Вернадский Г. В. Состав Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 14.

(обратно)

746

Абуль-Фарадж Г. Сирийская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 471.

(обратно)

747

Вернадский Г. В. Состав Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 14.

(обратно)

748

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 99, 102.

(обратно)

749

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 204.

(обратно)

750

Там же.

(обратно)

751

Вот что написал Рашид ад-Дин о непростых взаимоотношениях сыновей Чингисхана: «Когда [Джучи-хан] вырос, то постоянно сопровождал отца и неотлучно состоял при нем и в счастии и в несчастии. Но между ним и его братьями Цагадаем и Угэдэем всегда были препирательства, ссоры и несогласие, а между ним (Джучи. — А. М.) и Тулуй-ханом и родами обеих сторон был обоюдно проторен путь единения и искренности. Они никогда [Джучи-хана] не попрекали и считали его подлинным [сыном Чингисхана]» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 65).

(обратно)

752

Рашид ад-Дин характеризовал Угэдэя следующим образом: «…Значение слова Угэдэй — „вознесение“. Он был известен и знаменит высокомерием, умом, способностями, суждением, рассудительностью, твердостью, степенностью, великодушием и справедливостью, однако любил наслаждения и пил вино. По этому поводу Чингисхан иногда с него взыскивал и давал (ему) наставления» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 8).

(обратно)

753

«Тулуй-хан большей частью находился постоянно при отце, — пишет Рашид ад-Дин о младшем сыне Чингисхана и Бортэ. — Чингисхан всегда с ним советовался обо всех делах: о важных и о незначительных. Он называл его нукером. Юрт, ставки (имущество), казна (семья), эмиры, нукеры, гвардия и личное войско Чингисхана были в его подчинении, так как издревле у монголов и тюрков был такой обычай, что еще при жизни выделяют своих старших сыновей и дают им [добро], [скот[и [стада овец], а то, что остается, принадлежит младшему сыну, и его называют „отчигин“, то есть сын, который имеет отношение к огню и домашнему очагу, указывая этим, что он является основой дома, семьи…» (Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 107–108).

(обратно)

754

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 8.

(обратно)

755

Ням-Осор Н. «Книга Великой Ясы» владыки Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2010. С. 267.

(обратно)

756

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 208–209.

(обратно)

757

Там же. С. 209–210.

(обратно)

758

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 208–209.

(обратно)

759

Султанов Т. И. Чингисхан и Чингизиды. Судьба и власть. М.: ACT, 2006. С. 87–88.

(обратно)

760

Пети де ла Круа Ф. История великого Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2015. С. 96; Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 475.

(обратно)

761

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 43–95. В процессе избрания на великоханский престол Мунх-хана пришлось провести даже два Великих хуралтая: первый, утвердивший его кандидатуру, прошел в 1250 г. к югу от озера Балхаш; второй — в 1251 г., следуя древней монгольской традиции, собственно на территории Коренного улуса.

(обратно)

762

Гуюг-хан (1205–1248) — старший сын Угэдэй-хана, наследовавший престол Великого хана. Был избран ханом на Великом хуралтае 1246 г., ценное описание которого находится в книге Плано Карпини «История монголов».

(обратно)

763

См. подробно: Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 116–119.

(обратно)

764

Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 21.

(обратно)

765

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 198.

(обратно)

766

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 465.

(обратно)

767

Там же.

(обратно)

768

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 109.

(обратно)

769

Чагатай во всеуслышание отказал Джучи в праве считаться старшим сыном Чингисхана, повторив распространявшийся злыми языками недругов Джучи слух о том, что жена Чингисхана Бортэ забеременела им, будучи в мэргэдском плену.

(обратно)

770

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 480.

(обратно)

771

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 261.

(обратно)

772

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 183.

(обратно)

773

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473.

(обратно)

774

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 464–465.

(обратно)

775

Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. ИЗ.

(обратно)

776

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 67.

(обратно)

777

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 464–465; Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473; Абуль-Фарадж Г. Сирийская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 472; Карпини Дж. История монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 649; Винсент из Бове. Историческое зерцало // Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 87, ИЗ.

(обратно)

778

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 15; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 138.

(обратно)

779

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 204.

(обратно)

780

Энциклопедия Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2011. С. 11.

(обратно)

781

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 15.

(обратно)

782

Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989. С. 452.

(обратно)

783

Рязановский В. А. Монгольское право (часть 1). Харбин, 1931. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://laws.studio/prava-gosudarstva-istoriya/mongolskoe-pravo-preimuschestvenno-obyichnoe.html/; Сайшаал. Жизнеописание Чингисхана (на монг. яз.). Кн. 1. Улан-Батор, 2004. С. 397.

(обратно)

784

Так как это пишет китаец, принадлежавший к Сунской династии, которая была чжурчжэнями разбита и потеснена на юг Китая, то он и называет своих заклятых врагов, чжурчжэней, разбойниками.

(обратно)

785

Чжао Хун. Записка о монголо-татарах (Мэн-да бэй-лу) // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 623–624.

(обратно)

786

Минжин Ц. Великая Яса. Историко-правовое исследование (на монг. яз.). Улан-Батор, 2009. С. 143.

(обратно)

787

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 229. В качестве ясы Чингисхана использованы слова Угэдэй-хана, поскольку повеление Чингисхана по поводу создания почтовой (уртонной) службы не сохранилось.

(обратно)

788

Чжао Хун. Полное описание монголо-татар [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rusl3/Menda/text.phtml?id=4407.

(обратно)

789

РубрукВ. Путешествие в восточные страны. М.: Литео, 2014. С. 79.

(обратно)

790

КарпиниДж. История монголов //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 654.

(обратно)

791

Ибн ал-Асир. Ал-камил фи-т-та'рих (Полный свод истории). Ташкент: Узбекистан, 2006 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

792

Найден новый фрагмент «Книги Великой Ясы» Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор: Научные записки МонГУ, 2003.28-я тетрадь. С. 232–243; Юань ши // Бор Ж. История монгольской и евразийской дипломатии (на монг. яз.). Т. 2. Улан-Батор, 2004. С. 331.

(обратно)

793

На основании комментируемой здесь ясы Чингисхан после возвращения из западного похода потребовал от правителя тангудов отправить к нему его сына в заложники. Неповиновение и другие антимонгольские действия вассала явились поводом для нового похода армии Чингисхана на Тангудское царство в 1225 г., который закончился полным крахом и прекращением существования этого государства.

(обратно)

794

Мэн-да Бэй-лу // Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 119–121.

(обратно)

795

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 50.

(обратно)

796

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 210.

(обратно)

797

Там же. С. 210.

(обратно)

798

Бор Ж. История монгольской и евразийской дипломатии. Т. 2 (на монг. яз.). Улан-Батор, 2004. С. 80–81.

(обратно)

799

Там же. С. 117.

(обратно)

800

Сайшаал. Жизнеописание Чингисхана (на монг. яз.). Кн. 1. С. И, 446–448; кн. 2, С. 618. Улан-Батор, 2004.

(обратно)

801

Записка о монголо-татарах (Мэн-Да-бэй-лу) // Васильев В. П. История и древности восточной части Средней Азии, от X до XIII в., с приложением перевода китайских известий о киданях, чжурчжэнях и монголо-татарах. СПб., 1857 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/rusl3/Menda_2/text1.phtml.

(обратно)

802

Полные заметки о монголо-татарах // Баясах Ж. Два китайских источника, связанных с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2014. С. 126.

(обратно)

803

Сайшаал. Жизнеописание Чингисхана (на монг. яз.). Кн. 1. С. 11; кн. 2. С. 618. Улан-Батор, 2004.

(обратно)

804

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 19; 18–19.

(обратно)

805

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 54.

(обратно)

806

Там же.

(обратно)

807

Мавераннахр (араб. Д, ма вара’ан-нахр — «то, что за рекой» или «заречье»), также известен под названиями Трансок-сания (Трансоксиана, лат. Transoxiana) и Фараруд (перс, Fararud) — историческая область в Центральной Азии. «Заречьем» правобережье Амударьи назвали жители левобережья, то есть Хорасана.

(обратно)

808

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 143.

(обратно)

809

Шагдар X. История военного искусства Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 143.

(обратно)

810

Шагдар X. Военное искусство Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 134–135.

(обратно)

811

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 199–205.

(обратно)

812

Ибн ал-Асир. Ал-камил фи-т-та'рих (Полный свод истории). Ташкент: Узбекистан, 2006 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info. После захвата Отрара главный «возбудитель смут» Кайр-хан был пленен монголами и доставлен в ставку Чингисхана, где и был казнен.

(обратно)

813

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 225–227, 230.

(обратно)

814

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 199, 201,208.

(обратно)

815

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 225–227, 230.

(обратно)

816

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 209. Рашид ад-Дин имеет в виду город Гурганч или Ургенч. Название Хорезм употреблялось в отношении и области по нижнему течению Амударьи и двух главных городов этой области — Кята и Гургенча.

(обратно)

817

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 209.

(обратно)

818

Там же. С. 211.

(обратно)

819

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 215.

(обратно)

820

Шихабад-Дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манк-бурны. М.: Восточная литература, 1996 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

821

Товуудорж С. Джучи-хан (на монг. яз.). Улан-Батор, 1999. С. 96–101.

(обратно)

822

Шихаб ад-Дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манк-бурны. М.: Восточная литература, 1996 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

823

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 216.

(обратно)

824

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 87.

(обратно)

825

Исследователи сходятся во мнении, что султан Мухаммед хорезмшах умер в декабре 1220 г. на острове в Каспийском море, где скрывался от преследовавших его монгольских отрядов под командованием Зэва и Субэдэй-батора.

(обратно)

826

О судьбе матери хорезмшаха Ибн ал-Асир поведал следующее: «По дороге на Рей они (отряды под командованием Зэва и Субэдэй-батора. — А. М.) увидели мать хорезмшаха (Теркен-хатун. — А. М.), его жен, имущество и сокровища… [Мать хорезмшаха и] все, что было при ней — удивительные изделия, драгоценные камни и прочее… они отправили Чингисхану в Хорасан…» (Ибн ал-Асир. Ал-камил фи-т-та'рих («Полный свод истории»). Ташкент: Узбекистан, 2006 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www. vostlit.info).

(обратно)

827

Важнейшие из этих указов Чингисхана, несомненно, были зафиксированы в «Книге Великой Ясы» и поэтому цитируются в нашей книге.

(обратно)

828

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 98.

(обратно)

829

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 89.

(обратно)

830

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 220–221.

(обратно)

831

Там же. С. 222.

(обратно)

832

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 259.

(обратно)

833

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 480–484.

(обратно)

834

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 57.

(обратно)

835

Трубецкой Н. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока // Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана. М., 1999 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.odinblago.ru/filosofiya/trubeckoy/trubeckoy_ns_vzglyad_na_/chast_I/.

(обратно)

836

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 67. О справедливости выводов монгольского ученого наглядно свидетельствовали последующие события западного похода Чингисхана.

(обратно)

837

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 221–224.

(обратно)

838

Шихаб ад-Дин ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манк-бурны. М.: Восточная литература, 1996 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

839

Слово «даругачин» происходит от монгольского «тамга дарагч» (человек, имеющий право ставить печать). Даругачины являлись полномочными представителями или наместниками Великого хана в завоеванных государствах, крупных городах и областях.

(обратно)

840

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 473.

(обратно)

841

Шагдар X. Военное искусство Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 168.

(обратно)

842

Арран — средневековая историко-географическая область в восточном Закавказье. Входит в состав Азербайджанской Республики.

(обратно)

843

Ширва́н (азерб. Şirvan, перс. واشیروان‎) — историческая область в Закавказье, на западном побережье Каспийского моря, простиралась от Дербента на севере и дельты реки Куры на юге.

(обратно)

844

Дешт-и Кипчак (Кипчакская степь) — название обширного степного пространства, раскинувшегося от Иртыша до Волги.

(обратно)

845

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 225, 209.

(обратно)

846

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 213.

(обратно)

847

Очевидно, имеется в виду крушение державы хорезмшахов и зарождение Монгольской империи.

(обратно)

848

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 99.

(обратно)

849

Тверская летопись // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 153–155.

(обратно)

850

Чойсамба Ч. Завоевательные походы Бату-хана. М.: Идея-пресс, 2006. С. 41.

(обратно)

851

Тверская летопись // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 155.

(обратно)

852

Рудаков В. Н. Монголо-татары глазами древнерусских книжников середины XIII–XV вв. М.: Квадрига, 2009. С. 31–34.

(обратно)

853

Тверская летопись // Памятники литературы Древней Руси: XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 161.

(обратно)

854

Во́лжская Булга́рия, историческое государство в Среднем Поволжье и бассейне Камы (Х-XIII вв.).

(обратно)

855

Ибн ал-Асир. Ал-камил фи-т-та'рих («Полный свод истории»). Ташкент: Узбекистан, 2006 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.vostlit.info.

(обратно)

856

Шагдар X. Военное искусство Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 178.

(обратно)

857

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 99.

(обратно)

858

Мункуев Н. Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. М.: Наука, 1965. С. 71, 73.

(обратно)

859

Родословное древо тюрков. Сочинение Абуль-Гази Хивинского хана. Казань, 1906. С. 115–116.

(обратно)

860

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 213–214.

(обратно)

861

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 30–32.

(обратно)

862

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 32.

(обратно)

863

Там же. С. 38.

(обратно)

864

Уэзерфорд Дж. Чингисхан и рождение современного мира. М.: ACT, 2005. С. 191–192.

(обратно)

865

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 472.

(обратно)

866

Религиозная практика Цюаньчжэнь уделяет особое внимание нравственному самосовершенствованию. Значительную роль в ней играет религиозное созерцание, занятия «внутренней» (психофизиологической) алхимией. Поиски бессмертия — собственными силами, путем самокультивации или обращения к помощи магов и заклинаний — центральное, главное положение религиозного даосизма.

(обратно)

867

По преданию, Чингисхан носил простое холщовое платье; его холщовый кафтан (дээл. — А. М.) хранился как драгоценность при дворе монгольских государей в Китае.

(обратно)

868

Со времен державы Хунну, которых Чингисхан считает своими предками.

(обратно)

869

В «Юань ши» (Цз. 130,14) Чингисхану приписывается такая поговорка: «Владыка людей управляет Поднебесною (своей державой. — А. М.), как правая рука держит вещь непременно с помощью левой руки (то есть министра)».

(обратно)

870

«Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чуня»). Фрагменты произведения цит. по: Арабески истории. Кн. 2 (Мир Льва Гумилева), «Пустыня Тартары». М.: Ди-Дик, 1995.

«Послание Чингисхана с приглашением Чань Чуня очевидно писал (по-китайски. — А. М.) Елюй Чу Цай. Для этого послания характерна чисто китайская стилистика; составитель послания от имени хана уничижительно скромен, когда хан упоминает о себе, и чересчур превозносит даосского монаха. Сверхуважительное отношение к адресату объясняется тем, что Чингисхан был крайне заинтересован в советах китайского мудреца в сфере государственного управления, особенно в деле умиротворения завоеванных государств, в частности Китая» (Нацагдорж Ш. Жизнеописание Чингисхана (на монг. яз.). Улан-Батор, 1991. С. 198).

(обратно)

871

Инжаннаши В. Синяя сутра (на монг. яз.). Т. 3. Улан-Батор, 2005. С. 174.

(обратно)

872

«Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чуня»). Фрагменты произведения цит. по: Арабески истории. Кн. 2. (Мир Льва Гумилева), «Пустыня Тартары». М.: Ди-Дик, 1995.

(обратно)

873

«Си Ю Цзи» («Описание путешествия на Запад даосского монаха Чань Чуня»). Фрагменты произведения цит. по: Арабески истории. Кн. 2. (Мир Льва Гумилева), «Пустыня Тартары». М.: Ди-Дик, 1995.

(обратно)

874

Там же.

(обратно)

875

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 464–465.

(обратно)

876

Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009.

С. 464–472; Книга странствий. СПб.: Азбука-классика, 2006. С. 87, 103.

(обратно)

877

Абу́ль-Хас́ан Али́ ибн Абу́ Та́либ аль-Ха́шими аль-Кураши́ (араб. ابو لآحسن ءع بذ ابد طلاد لآهاشمد

[ʕaliː ibn ʔæbiː t̪ˤɑːlib] (15 сентября 601, Мекка — 28 января 661, Эль-Куфа) — арабский политический и общественный деятель, двоюродный брат, зять и сподвижник пророка Мухаммеда, четвертый праведный халиф (656–661 гг.). Первый ребенок и первый среди лиц мужского пола, принявший ислам; во время своего правления получил титул амир аль-муминин (глава правоверных).

(обратно)

878

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 473.

(обратно)

879

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 13.

(обратно)

880

Именно там, в Кипчакской степи, по свидетельству Джувейни, в 1223–1224 гг. «располагалась армия Джучи» (Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 99). Старший сын Чингисхана был послан туда отцом «…после завоевания Хорезма, осенью 1221 года… Главные силы [хорезмшаха] Мухаммеда состояли из туркмен и канкалов, которые от преследования монголов могли убегать и укрываться в степи, лежавшей на север от Каспийского и Хорезмского (Аральского. — А. М.) морей. Там, соединяясь, они составляли значительные силы на фланге пути, соединявшего Чингисхана с его северными владениями, и могли разобщить его с войсками Зэва и Субэдэя, долженствовавшими, пройдя Кавказский перешеек, вернуться в свою орду (в Монголию. — А. М.) по северной стороне Каспийского и Аральского морей.

Поэтому для обеспечения своих сообщений с родовым улусом и с войсками Зэва и Субэдэя Чингисхан назначил Джучи наблюдать за кочевыми народами, находившимися на севере Каспийского и Хорезмского морей…» (Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 96).

(обратно)

881

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 93–94.

(обратно)

882

Там же. С. 95.

(обратно)

883

По мнению Р. Груссе, местность под названием Хулан баш находится вблизи современных городов Ауле-Ата и Бишкек. По Сайшаалу — в районе реки Талас.

(обратно)

884

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 230.

(обратно)

885

Кайялык был расположен немного западнее современного Копала; Хорезм — Древний Хорезм и более позднее Хивинское ханство. В настоящее время Хорезмийский оазис поделен между Узбекистаном и Туркменистаном; Саксином назывались город и область на Волге; Булгар — Волжская Булгария.

(обратно)

886

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 30.

(обратно)

887

Лубсан данзан. Алтай тобчи («Золотое сказание»). М.: Наука, 1973. С. 229–230.

(обратно)

888

Лубсан данзан. Алтан тобчи («Золотое сказание»). М.: Наука, 1973. С. 231–232.

(обратно)

889

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 198–199.

(обратно)

890

Ундасынов И. Н. Джучи — старший сын Бортэ и Чингисхана [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www.arba.ru.

(обратно)

891

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 214.

(обратно)

892

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 230.

(обратно)

893

В управлении Северным Китаем, как уже было сказано выше, главным советником для Чингисхана (1218–1227 гг.), а затем и для Угэдэй-хана был киданец Елюй Чу-цай (1189–1243).

(обратно)

894

Мункуев Н. Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. М.: Наука: Главная редакция восточной литературы, 1965. С. 190.

(обратно)

895

Мункуев Н. Ц. Китайский источник о первых монгольских ханах. М.: Наука: Главная редакция восточной литературы, 1965. С. 190.

(обратно)

896

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 474.

(обратно)

897

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 196–197.

(обратно)

898

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 79.

(обратно)

899

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 215.

(обратно)

900

Там же. С. 214–215.

(обратно)

901

Там же. С. 216.

(обратно)

902

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 232, 260.

(обратно)

903

Там же. С. 260.

(обратно)

904

Аль-Макризи. Египетская летопись // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 475.

(обратно)

905

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 32.

(обратно)

906

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 120–121.

(обратно)

907

Там же. С. 121–122.

(обратно)

908

Пэн Да-я, Сюй-Тин. Краткие сведения о черных татарах // Бая-сах Ж. Два китайских источника, связанные с историей Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2014. С. 229.

(обратно)

909

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 232.

(обратно)

910

Там же. С. 232.

(обратно)

911

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 476.

(обратно)

912

Именно так был назван повторный приказ Чингисхана в переводе фрагментов «Юань ши» И. Я. Бичуриным (о. Иакинфом).

(обратно)

913

Юань ши // Храпачевский Р. П. Военная держава Чингисхана. М.: ACT: ВЗОИ, 2004. С. 476.

(обратно)

914

Там же.

(обратно)

915

Бичурин Н. Я. Записки о Монголии. Самара: Издат. дом «Агни», 2010; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 1. М.: Наука, 1968 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Mat_sunnu_l/frametext12.htm; Сухбаатар Г. Хрестоматия монгольской истории (на монг. яз.). Т. 1. Улан-Батор, 1992; Сыма Цянь. Исторические записки (Ши Цзи) [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Syma_Tsjan/Mat_sunnu_l/frametextl2.htm; Хань Шу. Гл. 94а, л. 7а [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm; Китайские известия о народах южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М.: Восточная литература, 1961 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/I/Kuner/textl5.htm; Цинь Шу. Гл. 108, л. 1а, 2а [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/china.htm; Вэй Шу. Гл. 103, л. Зб [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/IV/380–400/Vejsu; Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. М.: Наука, 1984 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/IV/380–400/Vejsu/frametextll.htm); http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/VI/Sun_shu/textl.htm; Сухбаатар Г. Монгол-Нирунское государство (на монг. яз.). Улан-Батор, 1992; Е. Лун-ли. История государства киданей [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://drevlit.ru/texts/e/e_lun_li_2.php; История Железной империи (История династии Ляо) [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/X/Liao_si_II/frametextl.htm.

(обратно)

916

Болдбаатар Ж., Лундээжанцан Д. Государственные и правовые исторические традиции Монголии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2011. С. 16–56; Дашням И. История монгольского государства и права (на монг. яз.). Улан-Батор, 2005. С. 56, 68, 83, 108–118, 130.

(обратно)

917

Именно поэтому современные монголы считают, что традиции монгольской государственности берут свое начало с империи Хуину, образованной в 209 г. до н. э., и таким образом насчитывают более чем 2200-летнюю историю (Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 14).

(обратно)

918

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 33.

(обратно)

919

Малько А. В. и др. Основы государства и права. М.: КноРус, 2015 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://www.book.ru/book/916565/view2/10.

(обратно)

920

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 464.

(обратно)

921

Карпини Дж. История монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 649–650.

(обратно)

922

Малько А. В. и др. Основы государства и права. М.: КноРус, 2015 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://www.book.ru/book/916565/view2/10.

(обратно)

923

Малько А. В. и др. Основы государства и права. М.: КноРус, 2015.

(обратно)

924

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 170–171.

(обратно)

925

Теория государства и права: Учебник ⁄ Под ред. А. В. Малько и А. Ю. Саломатина, СПб.: Юридический центр, 2016. С. 182.

(обратно)

926

«…Тору… существует вне воли человека, не им создается, а дается ему свыше, им же только осознается. Даже хан не творит тору, а лишь следует ему, что позволяет обозначить этот феномен как Высший Закон… установленный Небом» (Всевышним Вечным Тэнгри. — А. М.) (Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: Восточная литература, 2006. С. 405–406).

(обратно)

927

Почекаев Р. Ю. Эволюция тору в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004. С. 540.

(обратно)

928

Рубрук Г. Путешествие в восточные страны // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 677–678.

(обратно)

929

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 259.

(обратно)

930

«Уг» (слово. — А. М.) — «одна из фольклорных форм, содержащих наставления или поучения…» (Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингисхана. М.: Восточная литература, 2006. С. 394).

(обратно)

931

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 259.

(обратно)

932

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 484.

(обратно)

933

Почекаев Р. Ю. Эволюция тору в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004. С. 533.

(обратно)

934

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 93.

(обратно)

935

Там же. С. 93–193.

(обратно)

936

Почекаев Р. Ю. Эволюция тору в системе монгольского средневекового права // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004. С. 542.

(обратно)

937

Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста: Калмыцкое книжное издательство. С. 61; Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 463.

(обратно)

938

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 94–95.

(обратно)

939

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 114.

(обратно)

940

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 5.

(обратно)

941

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 33, 34.

(обратно)

942

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 32.

(обратно)

943

Там же. С. 38.

(обратно)

944

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 33, 34.

(обратно)

945

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1, кн. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 260.

(обратно)

946

BusinessMan.ru: https://businessman.ru/new-vidy-otraslej-prava.html.

(обратно)

947

Бира Ш. Изучение монгольской истории, культуры и историографии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2001. С. 260.

(обратно)

948

Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1991. С. 63.

(обратно)

949

Карпини Дж. История монголов. М.: Мысль, 1997. С. 40.

(обратно)

950

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 479.

(обратно)

951

Там же.

(обратно)

952

Джувейни А.-М. Чингисхан. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 122.

(обратно)

953

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 35.

(обратно)

954

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 478.

(обратно)

955

После победы Хубилая в борьбе со своим младшим братом Ариг-бухом за великоханский престол он перенес столицу Великого Монгольского Улуса в Пекин, а в январе 1271 г. переименовал империю монголов в Великую Юаньскую империю. После того как Хубилай был провозглашен Великим ханом, Золотая Орда и Монгольское ильханское государство, входившие в Монгольскую империю, постепенно начали отделяться и превратились в независимые государства (Болдбаатар Ж., Лундээжанцан Д. Исторические традиции государства и права Монголии (на монг. яз.). Улан-Батор, 2011. С. 102, 105).

(обратно)

956

Рязановский В. Я. Монгольское право (преимущественно обычное). Исторический очерк. Харбин, 1931.

(обратно)

957

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 3. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 282.

(обратно)

958

Султанов Т. И. Чингиз-хан и Чингизиды. Судьба и власть. М.: ACT: ACT МОСКВА, 2006. С. 195–197.

(обратно)

959

Основой улуса Тамерлана стала западная часть Монгольского чагатайского государства, или Мавераннахр, со столицей в Самарканде.

(обратно)

960

Вернадский Г. В. О составе Великой Ясы Чингисхана. Брюссель, 1939. С. 32.

(обратно)

961

В середине XIV в. ислам восторжествовал в Золотой Орде, Иране (Монгольском ильханском государстве. — А. М.) и Чагатайском улусе (Юрченко А. Г. Золотая Орда: между Ясой и Кораном (начало конфликта). Книга-конспект. СПб.: Евразия, 2012. С. 21).

(обратно)

962

Последние выводы в меньшей степени относятся к монгольской империи Юань. Хотя в ней государственной религией являлся буддизм, прежние тэнгрианские верования монголов, как и другие религии, запрещены не были. Что касается идеологии тэнгэризма, по мнению монгольского историка Ш. Биры, с образованием монгольской империи Юань началась третья стадия ее реализации. Хубилай-хан дополнил создание мировой империи завоеванием всего Китая (Бира Ш. Монгольская идеология тэнгэризма и Хубилай-хан // Золотоордынское обозрение. 2013. № 1).

(обратно)

963

Рашид ад-Дин. Сборник летописей // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 479.

(обратно)

964

Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М.: ACT, 2018. С. 102, 124.

(обратно)

965

Анхбаяр Д. Монгольское Ильханское государство (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 101.

(обратно)

966

Поскольку Тамерлан был женат на дочери Казаган-хана, потомка Цагадая, он считал, что все-таки имеет отношение к роду сына Чингисхана, Цагадая, и называл себя «эмиром-зятем».

(обратно)

967

Энхчимэг Ш. Монгольское Чагатайское государство (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 80–82.

(обратно)

968

Далай Ч. Монголия в XIII–XIV веках. М.: Наука, 1983. С. 132, 139–140.

(обратно)

969

Бира Ш. Некоторые проблемы истории и идеологии Великого Монгольского Улуса (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 52.

(обратно)

970

Кычанов Е. И. Некоторые замечания о праве кочевых государств // Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ: БНЦ СО РАН, 2004. С. 488.

(обратно)

971

«Русская правда» — наиболее крупный памятник древнерусского права, сохранивший свое значение и в последующие периоды отечественной истории. «Русская правда» подразделяется на три редакции: Краткую (X в.), Пространную (вторая половина XI–XII в.) и Сокращенную (XIII–XIV вв.) (Бабенко В. Н. История государства и права России (IX — начало XX в.): Учеб, пособие. М., 2010. С. 28).

(обратно)

972

Бабенко В. Н. История государства и права России (IX — начало XX в.): Учеб, пособие. М., 2010. С. 28.

(обратно)

973

Трепавлов В. В. Золотая Орда в XIV столетии. М.: Квадрига, 2010. С. 16.

(обратно)

974

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 71, 79.

(обратно)

975

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 218.

(обратно)

976

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 229–230.

(обратно)

977

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 71–72.

(обратно)

978

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 219. Количество «оных мужей» в «Истории монгольского военного искусства» определяется 12 тумэнами (до 120 000 воинов. — А. М.), не менее трети которых составляли собственно монголы, а остальные были мобилизованы в уделах Бата и Цагадая, а также в Китае.

(обратно)

979

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 128.

(обратно)

980

Матузова В. И. Английские средневековые источники, IX–XIII века // Христианский мир и Великая Монгольская империя. Материалы францисканской миссии 1245 года. СПб.: Евразия, 2002. С. 47.

(обратно)

981

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 138.

(обратно)

982

Цахилгаан Д. Бат хаан (Хан Батый) (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 49–50.

(обратно)

983

Очевидно, монголы были в курсе, что в то время первоначальная ставка налога на Руси составляла 10 % от всех полученных доходов, и, особо «не заморачиваясь», потребовали у рязанских князей именно десятину.

(обратно)

984

Наличие подобных требований монголов зафиксировал и Плано Карпини, побывавший на Руси в середине 40-х гг. XIII в.: «Надо знать, что они не заключают мира ни с какими людьми, если те им не подчинятся, потому что, как сказано выше, они имеют приказ от Чингисхана, чтобы, если можно, подчинить себе все народы. И вот чего татары требуют от них: чтобы они шли с ними в войске против всякого человека, когда им угодно, и чтобы они давали им десятую часть от всего, как от людей, так и от имущества. Именно: они отсчитывают десять отроков и берут одного и точно так же поступают и с девушками; они отвозят их в свою страну и держат в качестве рабов. Остальных они считают и распределяют согласно своему обычаю» (КарпиниДж. История монголов//Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 669).

(обратно)

985

Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 163.

(обратно)

986

Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 184–191.

(обратно)

987

Там же. С. 191, 193.

(обратно)

988

Владимирцов Б. Я. Чингисхан // Владимирцов Б. Я. Работы по истории и этнографии монгольских народов. М.: «Восточная литература» РАН, 2002. С. 205.

(обратно)

989

Джувейни А.-М. История завоевателя мира //Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 470.

(обратно)

990

Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 297.

(обратно)

991

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 137–138.

(обратно)

992

Иванин М. И. О военном искусстве и завоеваниях монголо-татар и среднеазиатских народов при Чингисхане и Тамерлане. СПб.: АО «Славия», 2003. С. 131.

(обратно)

993

Там же.

(обратно)

994

Георгиева Г. С. Русская культура: история и современность.

М.: Юрайт-М, 2001 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: nashaucheba.ru.

(обратно)

995

Сокровенное сказание монголов // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 223–224.

(обратно)

996

Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 173, 175.

(обратно)

997

Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 25.

(обратно)

998

Цахилгаан Д. Бат хаан (Хан Батый) (на монг. яз.). Улан-Батор, 2012. С. 58.

(обратно)

999

Как явствует из источника, Бат-хан принял от своего великого предка Чингисхана эстафету «мистического общения» с верховным божеством монголов — Всевышним Вечным Тэнгри.

(обратно)

1000

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 185–186.

(обратно)

1001

Карпини Дж. История монголов. М.: Литео, 2014. С. 25.

(обратно)

1002

Чойсамба Ч. Завоевательные походы Бату-хана. М.: Идея-Пресс, 2006. С. 147–148.

(обратно)

1003

«Носители архаичных социальных и культурных норм, ордынцы левого (восточного) крыла свято соблюдали племенной строй в своей среде, и социальные порядки в степях к востоку от Яика были гораздо более консервативными» (Трепавлов В. В. Золотая Орда в XIV столетии. М.: Квадрига, 2010. С. 18).

(обратно)

1004

Трепавлов В. В. Золотая Орда в XIV столетии. М.: Квадрига, 2010. С. 16.

(обратно)

1005

Карпини Дж. История монголов. М.: Литео, 2014. С. 21.

(обратно)

1006

Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. 320.

(обратно)

1007

Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 229.

(обратно)

1008

Бабенко В. Н. История государства и права России (IX — начало XX в.): Учеб, пособие. М., 2010. С. 54.

(обратно)

1009

«„Ярославе! — обратился к нему хан Батый. — Буди ты старей всем князем в Русском языце“. Ярослав же возвратися в свою землю с великой честью» (Полное собрание русских летописей. Т. 1. СПб., 1846 год. С. 470).

(обратно)

1010

Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: DeLibri, 2014. С. 77–78.

(обратно)

1011

Карпини Дж. История монголов. М.: Мысль, 1997. С. 35.

(обратно)

1012

Галицко-Волынская летопись // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 315.

(обратно)

1013

«Вождями» Иоанн де Плано Карпини называет внуков Чингисхана, многие из которых управляли удельными улусами, входившими в Великий Монгольский Улус.

(обратно)

1014

Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 23–24.

(обратно)

1015

Сказание об убиении в Орде князя Михаила Черниговского и его боярина Феодора // Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 229.

(обратно)

1016

Введение подобной системы налогообложения свидетельствовало о том, что, как отмечалось выше, монголы были хорошо осведомлены об использовавшихся до них на Руси элементах налоговой системы, в частности о «десятине», которая и стала одним из основных видов налогов в Золотой Орде.

(обратно)

1017

Бат-хан провел перепись населения, и оно было разделено по децимальной системе, закрепленной в «Книге Великой Ясы», на десятки, сотни и тысячи. Следует отметить, что подобная система применялась еще в Киевской Руси, где «десятичная, или численная, система управления выросла из военной организации общества, в соответствии с которой десятские, сотские и тысяцкие, возглавлявшие в походах воинские подразделения, в мирное время становились руководителями отдельных звеньев государственного управления… Однако затем десятичная система управления уступила место дворцово-вотчинной системе управления княжеским дворцом» (Бабенко В. Н. История государства и права России (IX — начало XX в.): Учеб, пособие. М., 2010. С. 21–22).

(обратно)

1018

Подобная система не была для русских княжеств в новинку Еще в Киевской Руси «кроме местных князей, управлявших своими уделами, великий князь отправлял в города и волости представителей центральной власти — наместников (посадников) и волостелей… для сбора дани в пользу князя, а также платежей (корма), обеспечивавших деятельность местных органов» (Бабенко В. Н. История государства и права России (IX — начало XX в.): Учеб, пособие. М., 2010. С. 22).

(обратно)

1019

Карпини Дж. История монголов. М.: Мысль, 1997. С. 33–35.

(обратно)

1020

Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М.: ACT, 2018. С. 93.

(обратно)

1021

Ярлык (монг. «зарлиг») — указ хана по вопросам законодательства или управления — подлежал обнародованию словесно или в виде ханских грамот… Кроме того, выдача ярлыка сопровождалась выдачей тому лицу, которое должно объявлять его, особого приказа (пайцзы), подтверждавшего действительность воли хана — подлинность ярлыка (Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. 324).

(обратно)

1022

Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. 324.

(обратно)

1023

Там же. М.: Вече, 2008. С. 324.

(обратно)

1024

Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 242.

(обратно)

1025

Карпини Дж. История монголов. М.: Мысль, 1997. С. 23–24. Иоанн де Плано Карпини знал об этом не понаслышке. Выехав из Лиона, он проследовал через Германию, Богемию, Силезию, Польшу и Южную Русь, о которой писал: «И вышеупомянутая земля велика и длинна. Мы проехали через нее наивозможно быстро, так как всякий день, по пяти или семи раз на дню, у нас бывали свежие лошади…» (Карпини Дж. История монголов. М.: Мысль, 1997. С. 50).

(обратно)

1026

Трубецкой Н. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока //Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана. М., 1999.

(обратно)

1027

По мнению Р. П. Храпачевского, «…договоренности русских князей с Батыем еще не означали полной ясности. Батый сам был владетелем только части империи, Улуса его отца Джучи, а окончательный статус утверждался в Каракоруме. Туда в 1245–1246 гг. едут Ярослав Всеволодович, и его сыновья, и другие русские князья» (Храпачевский Р. П. Армия монголов периода завоевания Древней Руси. М.: Квадрига, 2011. С. 241–242).

(обратно)

1028

Н. М. Карамзин, усомнившийся в версии Плано Карпини, писал: «…Монголы, сильные мечом, не имели нужды действовать ядом, орудием злодеев слабых. Мог ли князь Владимирской области казаться страшным монарху, повелевавшему народами от Амура до устья дунайского?» (Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: DeLibri, 2014. С. 78).

(обратно)

1029

Пети де ла Круа Ф. История Великого Чингисхана // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 475.

(обратно)

1030

Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: DeLibri, 2014. С. 96, 98.

(обратно)

1031

Рубрук В. Путешествие в восточные страны. СПб.: Литео, 2014. С. 121.

(обратно)

1032

Заметим, что Бат-хан выбрал для своей главной ставки место в низовье Волги (недалеко от современной Астрахани); она находилась практически в самом центре Золотоордынского улуса.

(обратно)

1033

Джувейни А.-М. История завоевателя мира. М.: ИД «Магистр-Пресс», 2004. С. 184.

(обратно)

1034

Ибн-Баттута. Путешествия Иби-Баттуты//Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 477. Примечательно, что и среди наиболее тяжких видов кражи в «Русской правде» тоже выделялось конокрадство (Бабенко В. Н. История государства и права России (IX — начало XX в.): Учеб, пособие. М., 2010. С. 31).

(обратно)

1035

Карпини Дж. История монголов. М.: Мысль, 1997. С. 8–9.

(обратно)

1036

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997.

С. 115. Если по монгольскому законодательству православная церковь на Руси была освобождена от податей, то по «Русской правде» православная церковь получила право взимать десятину на свое содержание (Бабенко В. Н. История государства и права России (IX — начало XX в.): Учеб, пособие. М., 2010. С. 17–18,54).

(обратно)

1037

Цолмон С. Монгольское Золотоордынское государство (на монг. яз.). Улан-Батор, 2006. С. 28.

(обратно)

1038

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 81.

(обратно)

1039

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 133–134.

(обратно)

1040

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. М.: НИЦ «Ладомир», 2002. С. 81.

(обратно)

1041

«Юридически, вплоть до падения Монгольской империи, хан Золотой Орды являлся вассалом Великого хана… Хан избирался ассамблеей князей-Джучидов, региональным хуралтаем. Церемония вступления нового хана в свою должность следовала модели возведения на трон Великих ханов» (Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 217).

(обратно)

1042

Богданов А. П. Александр Невский. Друг Орды и враг Запада. М.: Вече, 2014; Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 139.

(обратно)

1043

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 139. Бэрх-хан не только освобождал духовенство от податей и повинностей, но и «…отпустил на храм митрополита Кирилла в Ростове годовой оброк со всей Ростовской земли за то, что по всему Ростову пели молебны о здравии ханского сына, который действительно выздоровел» (Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. 345).

(обратно)

1044

Как писал Э. Хара-Даван, «Святой Александр Невский, поняв, что России еще не под силу бороться с монголами, стал служить хану не за страх, а за совесть. Только в союзе с монголами он мог защититься от натиска воинствующего католицизма на православный Восток… В этой своей исторической роли Золотая Орда была не только покровительницей, но и защитницей русского православия» (Хара-Даван Э. Чингисхан. Великий завоеватель. М.: Вече, 2008. С. 345–346).

(обратно)

1045

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 157.

(обратно)

1046

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 139–140.

(обратно)

1047

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 168.

(обратно)

1048

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 52–53.

(обратно)

1049

Юрченко А. Г. Золотая Орда: между Ясой и Кораном (начало конфликта). Книга-конспект. СПб., 2012. С. 110–111.

(обратно)

1050

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 92.

(обратно)

1051

Сочное Ю. В. Характеристика общих принципов религиозной политики монгольских правителей в XIII–XIV вв. // Мининские чтения: Материалы науч. конф. 10 декабря 2002 г. Нижний Новгород, 2003. С. 66.

(обратно)

1052

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 142–143.

(обратно)

1053

Гандзакеци Киракос. Краткая история [Электронный ресурс]. — Режим доступа: www/vostlit.info.

(обратно)

1054

Начало выдвижения Ногая относится к походу Бат-хана на Русь и в Восточную Европу. Как пишет В. В. Трепавлов, «выдвинулся Ногай в сражениях с… армиями Хулагу на Кавказе. Он водил туда ордынскую конницу еще при Бэрх-хане. А при Мунх-тумуре занял должность беклербека (верховного военачальника. — А. М.)» (Трепавлов В. В. Золотая Орда в XIV столетии. М.: Квадрига, 2010. С. 47).

(обратно)

1055

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 146–147.

(обратно)

1056

Возьму на себя смелость утверждать, что монгольский оригинал этого ярлыка начинался с известной сакральной формулы, лежавшей в основе доктрины политической власти Чингисхана. Эта формула, гласившая «Силою Всевышнего Тэнгри, харизмой Великого хана…», очевидно, была переиначена в рамках православной догматики переводчиками.

(обратно)

1057

О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству. Историко-филологическое исследование. М., 1842.

(обратно)

1058

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 173.

(обратно)

1059

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 226–229.

(обратно)

1060

Трепавлов В. В. Золотая Орда в XIV столетии. М.: Квадрига, 2010. С. 38.

(обратно)

1061

Там же.

(обратно)

1062

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 181–182.

(обратно)

1063

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 62.

(обратно)

1064

Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 144, 163, 484.

(обратно)

1065

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 157.

(обратно)

1066

Трепавлов В. В. Золотая Орда в XIV столетии. М.: Квадрига, 2010. С. 48.

(обратно)

1067

Ордынский период. Лица эпохи. М.: ACT, 2016. С. 159.

(обратно)

1068

Неизвестный автор продолжения «Сборника летописей» Рашид ад-Дина поведал, в какой обстановке завершался процесс исламизации Золотой Орды: «Причиною вражды эмиров к Узбеку было то, что Узбек (нарушая указ Чингисхана об уважении всех исповеданий. — А. М.) постоянно требовал от них обращения в правоверие и ислам и побуждал их к этому. Эмиры же отвечали ему на это: „Ты ожидай от нас покорности и повиновения, а какое тебе дело до нашей веры и нашего исповедания и каким образом мы покинем закон [тура] и устав [ясык] Чингисхана и перейдем в веру арабов?“ (выделено мной. — А. М.). Он [Узбек] настаивал на своем, они же, вследствие этого, чувствовали к нему вражду и отвращение и старались устранить его… Узбек… собрав войско, одержал верх [над ними]. Сына Токтая с 120 царевичами из урука Чингисханова он убил… сделался государем на престоле царства Джучи-хана и стал могущественным властителем» (http://www.vostlit.info/Texts/rus3/Cont_Rasidaddin/text.phtml?id=1174).

(обратно)

1069

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 215.

(обратно)

1070

Тем не менее А.-М. Джувейни, первым опубликовавший фрагменты «Книги Великой Ясы», утверждал, что «…много среди тех приказов есть, что соответствует шариату» (Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 464).

(обратно)

1071

Трубецкой Н. С. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока //Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана. М., 1999.

(обратно)

1072

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 105.

(обратно)

1073

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 127–128.

(обратно)

1074

Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: DeLibri, 2014. С. 175–176.

(обратно)

1075

О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству Историко-филологическое исследование. М., 1842.

(обратно)

1076

Джувейни А.-М. История завоевателя мира // Чингисиана. Свод свидетельств современников. М.: Эксмо, 2009. С. 465.

(обратно)

1077

Карпини Дж. История монголов. СПб.: Литео, 2014. С. 33.

(обратно)

1078

Памятники литературы Древней Руси. XIII век. М.: Художественная литература, 1981. С. 437.

(обратно)

1079

Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: DeLibri, 2014. С. 111.

(обратно)

1080

Трепавлов В. В. Золотая Орда в XIV столетии. М.: Квадрига, 2010.

С. 44. Последнее подтверждает Руки ад-Дин Бейбарс, который известил о том, что во время междоусобной распри Тогтоа-хана и Ногая последний был убит именно русским воином, мобилизованным в ханскую армию (Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 62).

(обратно)

1081

Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: DeLibri, 2014. С. 168.

(обратно)

1082

Житие Михаила Тверского [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/zhitie-mihaila-tverskogo/zhitie-mihaila-tverskogo.htm.

(обратно)

1083

Кади — мусульманский судья-чиновник, назначаемый правителем и вершащий правосудие на основе шариата.

(обратно)

1084

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 146.

(обратно)

1085

Житие Михаила Тверского [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://drevne-rus-lit.niv.ru/drevne-rus-lit/text/zhitie-mihaila-tverskogo/zhitie-mihaila-tverskogo.htm.

(обратно)

1086

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 270–271.

(обратно)

1087

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 362–363, 365.

(обратно)

1088

Золотая Орда в источниках. Т. 1. М.: Центр по изучению военной и общей истории, 2003. С. 270, 271.

(обратно)

1089

Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: Леан; М.: Аграф, 1997. С. 372–373.

(обратно)

1090

Идеология Тэнгэризма прошла три стадии развития. Она впервые возникла в период, когда Чингисхан основал Великое Монгольское государство в 1206 г. В это время она была нацелена на сакрализацию и легитимизацию мощи его Евразийской кочевой империи. Вторая стадия проходила в период всемирной экспансии потомков Чингисхана. В это время Тэнгэризм развился в утонченную универсальную теорию Тэнгэризации, в соответствии с которой все под Небесами должно быть объединено под управлением монголов. Третья стадия Тэнгэризма началась с правления Хубилай-хана (с созданием империи Юань. — А. М.), который дополнил создание мировой империи завоеванием всего Китая (Бира Ш. Монгольская идеология тэнгэризма и Хубилай-хан // Золотоордынское обозрение. 2013. № 1).

(обратно)

1091

Карамзин Н. М. История государства Российского. М.: DeLibri, 2014. С. 218.

(обратно)

1092

Джанибека убили заговорщики, среди которых был и его сын — наследник Бердибек.

(обратно)

1093

Селезнев Ю. Русские князья при дворе ханов Золотой Орды. М.: Ломоносовъ, 2017. С. 60, 62. В эти годы (1360–1380 гг.) на золотоордынском престоле побывали два десятка человек, многие из которых считались ханами лишь номинально; настоящими правителями Золотой Орды были представители других знатных родов. Предпринятые ими (Мамаем, Тохтамышем, Едигеем) в конце XIV — начале XV в. попытки восстановить единство Золотой Орды, политические и экономические связи составлявших ее частей не увенчались успехом. Золотоордынский улус находился на грани распада.

(обратно)

1094

Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. М.: ACT, 2018. С. 102, 124.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 Древнемонгольское родоплеменное общество и его социально-регулятивная система в эпоху прародителей Чингисхана (VIII–XII вв.)

Глава 2 Исторические условия, внутренние и внешние факторы создания Великого Монгольского Улуса, социально-экономические предпосылки формирования «Книги Великой Ясы» (80-е гг. XII в. — 1206 г.)

Глава 3 Провозглашение Великого Монгольского Улуса и утверждение первоначального состава «Книги Великой Ясы» (1206 г.)

Глава 4 Отражение в «Книге Великой Ясы» военно-политической доктрины (монгольского тэнгэризма) и новой концепции международных отношений Великого Монгольского Улуса, их реализация во время правления Чингисхана (1206–1227 гг.)

Заключение

Приложение «Книга Великой Ясы» — важнейший источник права Золотоордынского улуса, или «Яса» на Руси