Немецкая трагедия, 1914–1945. История одного неудавшегося национализма (fb2)

- Немецкая трагедия, 1914–1945. История одного неудавшегося национализма 13399K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Вадим Глушаков

Вадим Анатольевич Глушаков
Немецкая трагедия, 1914–1945: история одного неудавшегося национализма

© Глушаков В.А., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Пролог

Отправной точкой германского национализма, самого опасного в истории человечества, можно считать Венский конгресс 1814–1815 годов. Двадцать три года в Европе шли французские войны: сначала революционные, затем наполеоновские. Старый, монархический, порядок на континенте был полностью разрушен, и вот, наконец, после окончательного поражения Франции от рук Шестой коалиции осенью 1814 года победители собрались в Вене, чтобы установить в Европе новый порядок. Венский конгресс вошел в историю как главная международная конференция «Долгого XIX века» – так специалисты называют исторический период с 1789 по 1914 год. На нем европейские государства поделили между собой континент после большой войны. За «Долгим XIX веком» последовал «Короткий XX век» (1914–1991), во время которого таких международных конференций, где бы происходил передел мира, состоится еще две: Парижская по окончании Первой мировой войны и Потсдамская после Второй мировой. На всех этих конференциях Германия играла ключевую роль: на первой – Венской – выступая в качестве победительницы, на двух других – не только как побежденная, но и в зловещем амплуа виновницы мирового апокалипсиса.

На момент проведения Венского конгресса такого государства, как Германия, на политической карте мира не было. Просуществовавшую почти тысячу лет Священную Римскую империю германской нации в 1806 году распустил Наполеон. Хотя историки и называют ее Первым рейхом, считать Священную Римскую империю государством, да к тому же немецким, некорректно. Это было невиданное в мировой истории, невероятно аморфное, совершенно номинальное, абсолютно формальное образование, в которое на правах широкой автономии к началу XIX века входило более 300 государств. Многие были размером с город или даже монастырь, хотя, конечно, имелись среди них и гиганты, такие, к примеру, как Саксония, Силезия, Бавария, Пруссия и Австрия.

Участники Венского конгресса. Первые лица Европы поделили континент соответственно новому балансу сил. Европейский гегемон Франция утратила свое доминирующее континентальное положение… навсегда

Два последних государства – Пруссия и Австрия – были крупнейшими в составе Священной Римской империи. Они походили на двух немецких Гулливеров среди множества германских лилипутов. Именно между ними к началу XIX века и разгорелась борьба за лидерство в Германском мире^[1], хотя обе эти страны в этническом плане были самыми мало немецкими из числа германских земель. Созданная на обломках Священной Римской империи Австрийская (впоследствии Австро-Венгерская) империя была не столько немецкой, сколько славянской по своему национальному составу, – в ней проживали поляки, чехи, словаки, русины, хорваты, словенцы, боснийцы, сербы. Здесь же обосновались итальянцы, венгры, румыны, евреи, цыгане и многие другие. Австро-Венгрия была невероятно многонациональным государством. Этнические немцы всегда оставались меньшинством, но немецкий язык служил имперским lingua franca^[2], а немецкая культура и образование занимали в обществе доминирующее положение. Пруссия также имела многочисленные негерманские этнические корни. В XIII веке по просьбе польского короля и по указанию Папы Римского рыцари Тевтонского ордена (этнические немцы) отправились в Крестовый поход против прусских язычников (последних язычников в Европе). Этнически пруссы были балтами. После тевтонского завоевания Пруссия стала германской, но с большой долей балтийской и польской крови в жилах ее населения. Как и в Австрии, все в Пруссии со временем стали говорить на немецком. Если считать язык главным признаком национальной принадлежности, то, бесспорно, и Австрия, и Пруссия были германскими державами. Если же смотреть глубоко в этнические корни, особенно так, как впоследствии это делало руководство Третьего рейха, то касаемо германского начала двух величайших германских государств могут возникнуть вопросы.

Двуглавый орел, олицетворяющий Священную Римскую империю, с гербами входящих в империю государств. Гравюра XV века

На протяжении многих веков главным германским государством являлась Австрия. Правившие в Вене Габсбурги оставались одной из самых могущественных монарших династий Европы вплоть до 1918 года. Именно Габсбурги столетиями занимали престол императора Священной Римской империи. В то время как габсбургская Австрия принадлежала к числу ведущих европейских держав, оказавшись еще со времен Средневековья в одном политическом ряду с такими странами, как Франция и Англия, Пруссия всерьез появилась на политической карте Европы лишь в середине XVIII века. В 1713 году прусским королем стал Фридрих Вильгельм I. Он сам присвоил себе титул короля, чтобы приподнять статус Пруссии, считавшейся в то время вассалом Речи Посполитой. Чтобы не переходить, однако, границы дозволенного, Фридрих Вильгельм I назвал себя королем в Пруссии, а не королем Пруссии. На такие вот приходилось идти тонкие, но унизительные хитрости отцу-основателю Второго рейха. Фридрих Вильгельм I происходил из Гогенцоллернов, рода совершенно неприметного, таких в Европе тогда были сотни. Если бы кто в начале XVIII века сказал, что всего за одно поколение неизвестные Гогенцоллерны станут вровень со всемогущими Габсбургами, то ему бы никто не поверил. Подобных монархических достижений мировая история больше не знает.

Король в Пруссии Фридрих Вильгельм I отличался исключительной дисциплиной и невиданным милитаризмом. Он выстроил прекрасно отлаженный военно-государственный аппарат, какого не имелось больше нигде в Европе. Великий французский мыслитель Вольтер так говорил о Пруссии того времени: «Пруссия – это не государство с армией, это армия с государством». Однако Фридрих Вильгельм I – его, кстати, прозвали Король-Солдат – военно-государственный аппарат по военному назначению за годы своего правления так ни разу и не использовал. В дело прусскую армию пустил его сын Фридрих II, вошедший в германскую историю летом 1740 года под именем Фридриха Великого. Именно его принято считать основателем такой Пруссии, какой она осталась в веках: родоначальницей единой Германии – Второго рейха – в 1871 году. Во времена Третьего рейха нацистское руководство создало образ Фридриха Великого как величайшего германского властителя всех времен, его портрет висел в каждом правительственном кабинете страны.

Фридрих Великий стал для Адольфа Гитлера главным историческим героем его жизни

Поражает, однако, то, что Фридрих Великий вовсе не был таким, как его представляли нацисты через два столетия. В отличие от солдафона-отца, он слыл утонченной и артистичной натурой, а среди его увлечений преобладали искусство и философия. Фридрих Великий сам писал музыку и был одним из лучших флейтистов своего времени. Построенный им в Потсдаме дворец Сан-Суси стал центром «просвещенного абсолютизма», где собирались лучшие умы Европы. Вольтер, которого считают наставником Фридриха II, прожил в Сан-Суси целых три года, в значительной степени определив ход прусской философской мысли. Многие монархи и представители аристократии из числа прогрессивно мыслящих для того времени называли именно Фридриха Великого самым просвещенным правителем Европы. В годы его почти полувекового правления Пруссия действительно стала одним из сильнейших государств на континенте. Произошло это, правда, во многом благодаря военным завоеваниям Фридриха Великого, а не в силу его передовых взглядов. Однако Пруссия того времени воевала не больше, чем ее соседи, просто ей это лучше удавалось. Главная в том заслуга принадлежит, кстати, не Фридриху Великому, а прусской армии, которую создал его отец. На то время она оказалась лучшей в Европе.

В самом начале своего правления Фридрих Великий успешно напал на Австрию, отобрав у нее Силезию, которая считалась житницей Центральной Европы. У самой Пруссии как с сельскохозяйственными землями, так и с природными ископаемыми дела обстояли крайне плохо, а потому захват Силезии имел большое экономическое значение для бедного королевства. На момент, когда Фридрих Великий взошел на престол в 1740 году, Пруссия все еще считалась германским захолустьем, у которого ничего, кроме армии, за душой не имелось. Вот этот единственный прусский актив – армию – молодой монарх незамедлительно и задействовал, отняв у богатой Австрии столь нужную своей стране Силезию. Надо отметить, что большинство войн Пруссия вела с братскими германскими государствами, крупными и мелкими. Австрии досталось печальное первенство стать главным противником Пруссии на поле брани, пока последняя не успокоилась, образовав Второй рейх. Лишь после его создания Германская и Австро-Венгерская империи стали братскими и союзными немецкими государствами. До этого, на протяжении второй половины XVIII и первой половины XIX веков, Гогенцоллерны и Габсбурги ожесточенно соперничали за первенство в немецком мире.

Стремительно завоевав Силезию, Фридрих Великий много лет не воевал, занимаясь исключительно созидательным и творческим трудом. Лишь в 1756 году, совершив досадный политический просчет, он втянулся в долгую Семилетнюю войну. Это было противостояние Пруссии и Англии против Австрии, Франции и России. Когда нацистская пропаганда через двести лет будет рисовать образ Фридриха Великого как великого полководца, приводя примеры его таланта на поле боя во время Семилетней войны, они ничего не скажут о том, что войну эту Пруссия в действительности проиграла. Спасла страну от катастрофического поражения лишь репутация Фридриха Великого. В России умерла императрица Елизавета. Взошедший на российский престол Петр III был пылким почитателем прусского короля, а потому он предпринял все меры, чтобы остановить войну. Екатерина Великая, через недолгое время сменившая Петра III, оказалась еще большей поклонницей Фридриха Великого, а также сторонницей просвещенного абсолютизма, символом которого в Европе являлся прусский король.

Таким образом, куда большую службу Пруссии, а следовательно и всей Германии, сослужили передовые взгляды, а не полководческие способности Фридриха II. Не будь он настолько прогрессивным монархом, что его примеру хотела следовать императрица России, Пруссию по результатам Семилетней войны вернули бы в ее печальное изначальное состояние – в качестве восточногерманского захолустья на восточном отшибе Европы. Во всяком случае именно этого тогда жаждали Австрия и Франция, которых остановила Екатерина Великая. После столь неудачной войны, лишь чудом закончившейся без катастрофических для Пруссии последствий, Фридрих Великий до конца жизни больше ни с кем серьезно не воевал. Двадцать три года последовавшего мирного существования и самого прогрессивного в Европе правления дали куда большие для Пруссии результаты, нежели все предыдущие военные кампании вместе взятые. Фридрих Великий стал в эти послевоенные годы не только символом просвещенного абсолютизма в Европе, но и воплощением политического реализма. Прусского короля, без всяких сомнений, можно считать отцом германской «реальной политики», поскольку его внешнеполитическим заветам тщательно следовали Отто фон Бисмарк и, в определенном смысле, Адольф Гитлер. Именно эта проходящая через века политическая связь между тремя деятелями германской истории, которую так искусно подчеркнул в свое время Йозеф Геббельс, сыграла в исторической судьбе как Фридриха Великого, так и Отто фон Бисмарка очень печальную роль. Оба они оказались до крайности «измазаны» гитлеровской любовью. Сегодня при упоминании имени Фридриха Великого на ум приходит Гитлер, но не Вольтер.

К началу Венского конгресса в 1814 году отношения между двумя главными в Европе германскими государствами – Австрией и Пруссией – были соперническими. После разгрома наполеоновской Франции, когда внешняя – французская – угроза Германскому миру исчезла, между Гогенцоллернами и Габсбургами тотчас развернулась борьба за главенство. Здесь действительно было трудно поделить сферы влияния, настолько сложным оказалось их положение после того, как Франция сошла с европейской политической арены. Германский мир в Европе простирался от французской до российской границы и даже заходил на приграничные территории. Во Франции это были Эльзас и Лотарингия с немецким большинством населения – будущее зловещее яблоко раздора между двумя странами. В России спорной территорией стало побережье Прибалтики с его остзейскими немцами. Можно смело утверждать, что в Европе на немецком языке в то время говорили больше всего. Французский оставался языком европейской аристократии, использовавшей его для общения, чтобы отличаться от черни, которой было не положено понимать речь избранных. Но вот lingua franca для всех остальных жителей Европы от Страсбурга до Риги был немецкий.

Прусские гренадеры были на то время в Европе лучшими, что, однако, не могло спасти Пруссию от неминуемого поражения в Семилетней войне, избежать которого ей удалось лишь при помощи Екатерины Великой

Возглавить столь большой, сложный, раздробленный и разноликий Германский мир представлялось крайне сложным политическим делом. По состоянию на 1814 год ни Австрии, ни Пруссии такое было не под силу. Однако это не удержало их от того, чтобы незамедлительно схлестнуться за германское главенство. В начале этого эпического противостояния Австрия, несомненно, выглядела сильнее. Она просто была больше, а Габсбурги являлись одной из старейших монархических династий Европы, что было важно в такое монархическое время, как начало XIX века. Само место проведения Венского конгресса – в столице Австрии – подчеркивало то большое уважение, с каким к Габсбургам относились крупнейшие державы Европы, одолевшие наполеоновскую Францию. Правда, выбор Вены для организации столь важной конференции не обошелся без пресловутой роли личности в истории. Такой личностью оказался министр иностранных дел, впоследствии канцлер Австрии, Клеменс фон Меттерних. Этот человек сыграл на европейской политической сцене первой половины XIX века огромную, но консервативную роль. Идея созыва конференции принадлежала ему, и он принял в ней самое активное участие.

Во время работы Конгресса столица Австрии представляла собой абсолютно фантастическое зрелище. Население города составляло 200 тысяч человек, но пока шла конференция, оно увеличилось до 300 тысяч за счет съехавшейся со всей Европы знати, не желавшей упустить такой возможности – поучаствовать в дележе мира. Одних только немецких правителей самых разных по размеру государственных образований в Вену прибыло 215 человек. Все они привезли с собой советников, придворных, свиту – вплоть до поваров и мажордомов. В таком наплыве немецких правителей не было ничего странного, ведь, как уже упоминалось выше, в состав Священной Римской империи входило более 300 государственных образований. После ее распада и разгрома Наполеона Германский вопрос стоял на повестке дня одним из первых. Что со всем этим немецким государственным множеством было делать? Венский конгресс разрешил многие вопросы, стоявшие перед разоренным континентом: Европа проживет следующие сто лет без войны, настолько успешным в политическом плане он оказался.

Торжество европейской дипломатии длилось в столице Австрии с сентября 1814 по июнь 1815 года. Это было поистине уникальное событие не только для того времени, но и во всемирной истории. Такого продолжительного собрания правящих элит Европы, намеренных урегулировать международные отношения, больше никогда не состоится. Каждый вечер по всему городу шумели балы, ведь аристократия требовала увеселений, а в кулуарах шли переговоры, и так почти целый год. За это время сосланный на остров Эльба Бонапарт успел сбежать, устроить еще одну, на этот раз последнюю, наполеоновскую войну (она вошла в историю как Война седьмой коалиции, или «Сто дней»). Венский конгресс завершил работу 9 июня 1815 года, кстати, еще до того, как с Наполеоном Бонапартом было покончено навсегда. Последняя точка – Ватерлоо – была поставлена через девять дней после окончания Венского конгресса, но это уже не имело никакого значения – разъехавшейся по домам монархической элите казалось, что все вопросы в Европе урегулированы.

Больше половины солдат, сражавшихся в битве при Ватерлоо против армии Наполеона, были немцами

Мы не будет описывать все принятые в итоге решения и остановимся лишь на Германском вопросе. На месте распущенной Священной Римской империи в Центральной Европе было создано менее громоздкое и аморфное, как сперва могло показаться, объединение независимых немецких государственных образований. Их общее число сократилось до 39, что можно было бы посчитать серьезным прогрессом, по сравнению с более чем 300 образованиями, входившими в империю, но в реальности никакого политического прогресса не случилось. Германский союз – так называлось новое немецкое объединение – был еще более неуправляемым, чем Священная Римская империя, по целому ряду причин, главной из которых стало ожесточенное противостояние между Австрией и Пруссией. Это была уже совсем иная вражда, нежели та, которую разжег в середине XVIII века Фридрих Великий, бросив дерзкий вызов великой тогда еще Австрии. Высший орган Германского союза – Бундестаг – заседал каждую неделю в вольном городе Франкфурте-на-Майне. Председательствовала в Бундестаге Австрия. Она была самым большим членом Германского союза – как по территории, так и по населению, – а также единственной империей. Остальные были королевствами, княжествами, герцогствами. Кроме того, имелось четыре вольных города, один из которых – Бремен – являлся самым маленьким государственным образованием в составе союза.

Создание Германского союза сопровождалось масштабным переделом немецких земель, главными участниками которого стали, естественно, Австрия и Пруссия. По его результатам Вена начала доминировать на юге, а Берлин – на севере Центральной Европы. Одним из главных политических следствий Венского конгресса явился новый баланс сил в Европе. По замыслу его создателей, это должно было надолго уравновесить континент во избежание дальнейших серьезных на нем столкновений. В рамках такого мышления Австрия и Пруссия должны были соперничать друг с другом в Германском мире, чтобы в Центральной Европе не возникла единая Великая Германия, которая бы опрокинула своим колоссальным весом любой баланс сил на континенте. Добиться такого равновесия удалось лишь на время, предотвратить рождение Великой Германии, несмотря на австро-прусское противостояние, не получилось. На то время в мире не было таких политических сил, которые смогли бы предотвратить появление немецкого национализма.

Лозунг «Великая Германия» во время нацистского правления стал одним из самых одиозных символов немецкого шовинизма, наводя ужас на тех жителей Европы, которым не повезло родиться немцами. Однако, как и во многих других случаях, нацисты просто поставили историческое понятие себе на службу, исказив его до неузнаваемости, превратив в пропагандистское клише и с его помощью возбудив у немцев самые низменные шовинистические инстинкты. Немецкий национализм появился в Европе одним из первых, в начале XIX века, когда после разгрома Наполеона на освобожденных немецких землях для того созрели предпосылки. Остальные центрально-европейские национализмы: польский, чешский, венгерский и другие возникнут лишь через столетие, когда и для них будет подготовлена почва по окончании Первой мировой войны.

Монархи Германского союза на заседании во Франкфурте-на-Майне. 1863 г. Прусский король отсутствует

Главный вопрос зародившегося в начале XIX века пангерманизма заключался в том, каким путем следовало идти, чтобы создать единую немецкую нацию, – Великогерманским или Малогерманским. Под Великогерманским путем подразумевалось создание единой Германии, в которой главенствующую роль играла бы Австрийская империя. В таком случае столицей стала бы Вена, править предстояло бы Габсбургам, и в состав Германии вошла бы вся территория Австрийской империи с проживавшими там многочисленными негерманскими народами. Малогерманский путь был иным: господствовать должна была Пруссия, столицей предполагалось выбрать Берлин, а править надлежало Гогенцоллернам. Австрийской империи в такой Германии места вообще не оставалось.

Расхождений в вопросе того, как следует подойти к созданию единого государства, среди немецких националистов начала XIX века имелось великое множество. Сторонники Малогерманского пути указывали на целый ряд существенных, по их мнению, австрийских недостатков. Лишь четверть населения Австрийской империи составляли этнические немцы, более половины были славянами, а еще имелись итальянцы, венгры, румыны… Северная часть немецких земель, где доминировала Пруссия, была преимущественно протестантской, в то время как австрийские земли на юге – католическими, что являлось существенным для того времени разногласием. Но, пожалуй, самым главным камнем преткновения стали различия в нравах между прусским и австрийским правлением. Если Пруссия еще со времен Фридриха Великого считалась лидером просвещенного абсолютизма в Европе, то Австрия оставалась оплотом европейского консерватизма. Австрийский канцлер Меттерних в первой половине XIX века, вплоть до его свержения в ходе революции 1848 года, был главным пугалом реакции на континенте. Этого политика ненавидела за косность практически вся Европа, даже люди не самых передовых взглядов считали его слишком уж консервативным, а потому мало кто из немецких националистов того времени желал создания Германии, в которой бразды правления принадлежали бы такому человеку, как Меттерних.

Знаменитая картина «Германия», созданная во время революции 1848 г., символизировала для многих стремление к свободе

Это звучит странно на фоне случившейся впоследствии катастрофы, но немецкие националисты первой половины XIX века представляли собой, вероятно, одних из самых на то время прогрессивных националистов в Европе, потому как выбрали они Малогерманский путь. Они объединили прогрессивный немецкий север, отказавшись от консервативного юга (не всего юга, а только австрийского). Сила прогрессивных идей оказалась для них выше атавистического желания построить Великую Германию – захватить как можно больше территории, чтобы построить как можно больший рейх. Мало кому из европейских националистов впоследствии удалось совладать с таким соблазном. Все они из последних сил пытались построить Великую – кто Польшу, кто Венгрию, кто Румынию, все их режимы оказались реакционными, замешанными на непрестанных войнах и жестоких притеснениях национальных меньшинств, насильно захваченных с добытыми территориями.

Национализм появился на европейской политической сцене после Великой Французской революции и развивался постепенно, идя с запада на восток. Противостояние с соседними народами стало краеугольным камнем, на котором построили свою государственность многие европейские нации. Германский национализм оказался не только самым масштабным на континенте, но еще и таким, который географически охватывал всю центральную его часть, сталкиваясь таким образом с интересами большинства европейских народов, ставших на путь самоопределения. Главным таким народом, с которым будущей Германии придется схлестнуться, чтобы обрести независимость, оказались французы. Однако прежде чем дать генеральное сражение Франции на западе, немцы провели освободительную войну с Данией – на севере, и гражданскую войну друг с другом – на юге.

Хотя человеком, объединившим Германию, принято считать канцлера Пруссии Отто фон Бисмарка, профессиональные историки полагают, что в действительности таких фигур было три. Кроме Железного канцлера, речь идет о начальнике прусского Генерального штаба Хельмуте фон Мольтке и военном министре Пруссии Альбрехте фон Рооне. Именно эти два фельдмаршала создали непобедимую прусскую военную машину и учинили разгром всем врагам будущего Рейха. Бисмарку, несмотря на сложившиеся в его отношении стереотипы как о лидере прусской военщины, ни разу не довелось оказаться на поле боя. Его воинское звание было «майор». Лишь когда он уже занял должность канцлера, а также начал играть большую роль в европейской политике, приличия представительского ради его повысили до генерал-майора, чтобы у него была возможность появляться в более-менее приличном мундире на публике. Бисмарк являлся, можно сказать, пацифистом. Часто споря с фельдмаршалами по военным вопросам, он руководствовался исключительно политической целесообразностью прусских боевых действий, в то время как фельдмаршалы норовили непременно добить противника на поле боя, не обращая на политическую целесообразность ни малейшего внимания. И все же эти три человека оказались отличным военно-политическим дополнением друг к другу, сумев создать прусский военно-политический каток, остановить который в то время было просто невозможно.

В январе 1861 года на прусский престол взошел Вильгельм I. Ему пришлось столкнуться с превосходящими на то время либеральными политическими силами, справиться с которыми самостоятельно он оказался не в состоянии. По этой причине осенью 1862 года Вильгельм I назначает Отто фон Бисмарка одновременно на две должности: премьер-министра и министра иностранных дел, наделяя его таким образом чрезвычайными государственными полномочиями, как того требовал зревший в стране сложный политический момент. Казалось, в Пруссии должен был произойти социальный взрыв, ведь Бисмарка считали чуть ли не самым консервативным политическим деятелем в Германском мире, вторым после Меттерниха. Не все, однако, оказалось так однозначно. Бисмарк, действительно придерживавшийся консервативных политических взглядов, сумел на протяжении более четверти века проводить на континенте самую «реальную политику», что привело Германию сначала к объединению, а затем к невиданному процветанию и главенствующему положению в Европе.

Бисмарк, Роон и Мольтке

О своих намерениях объединить Германию новый канцлер заявил менее чем через месяц после вступления в должность, причем настолько громко, что заявление это вошло в мировую историю как одно из самых одиозных. Выступая в прусском ландтаге, Бисмарк дословно сказал следующее: «Не речами и решениями парламентского большинства решаются важные вопросы современности… а железом и кровью». Вот это «железом и кровью» стало с тех пор одной из излюбленных консервативных исторических цитат. В наше время ее используют главным образом либеральные политические силы, выступая против сил реакции. Она служит яркой иллюстрацией того, насколько эти силы кровожадны по своей политической сути. Слова канцлера про железо и кровь были плагиатом. Бисмарк взял их у немецкого поэта времен наполеоновских войн и просто переделал в политическую риторику, которая оказалась куда более звонкой монетой в мировой истории.

Для объединения Германии Бисмарк и два его фельдмаршала устроили одну за другой три войны. Объединение, однако, произошло скорее политическим путем, нежели «железом и кровью», как пафосно обещал Бисмарк. Все три войны оказались скоротечными и больше игрушечными, нежели настоящими. Первая война была с Данией в 1864 году за ее южные земли – Шлезвиг и Гольштейн, – где в основном проживали немцы. Причем Пруссия и Австрия выступили вместе – единым немецким фронтом, – это было последнее их совместное выступление перед тем, как германская нация ступила на Малогерманский путь объединения. У Дании не имелось никаких шансов на поле боя против таких сильных противников. В 1864 году это была крошечная страна с населением лишь немногим более полутора миллионов жителей. В Пруссии на то время проживало почти 20 миллионов человек, в Австрии – свыше 35 миллионов. Оба государства имели внушительную, вымуштрованную, отлично вооруженную армию – в отличие от Дании, которая могла похвастаться разве что сильным флотом. Однако на суше он был бесполезен. Австро-прусско-датская война продлилась несколько месяцев и довольно предсказуемо закончилась поражением Датского королевства. Победители поделили добычу между собой: Шлезвиг достался Пруссии, а Гольштейн Австрии.

Следующий военный конфликт не заставил себя долго ждать, начавшись летом 1866 года. По сути своей это была гражданская война. Бисмарк уверенно шел «реальнополитическим» Малогерманским путем. Требовалось окончательно решить Немецкий вопрос, разрубить яблоко немецкого раздора: кто возглавит Германию – Австрия или Пруссия? Поводом для начала войны стали разногласия касаемо отнятых у Дании двумя годами ранее Шлезвига и Гольштейна, но в каждой из трех войн, случившихся на пути к объединению Германии, причины были совершенно неважны, их просто подбирали, когда приходило время следующего военно-исторического этапа. Поводов начать войну в то хаотичное абсолютистское время всегда было предостаточно. Часто воевали за то или иное монархическое наследство или приданое, которые требовалось поделить после смерти кого-либо из европейских монархов или после чьей-то женитьбы. Так началась война с Данией, так начнется война с Францией в 1870 году. Австро-прусско-итальянская война 1866 года стояла несколько особняком среди остальных конфликтов того времени. Вене и Берлину требовалось наконец выяснить – кто из них станет во главе Германского мира? Вопрос этот назревал уже более полувека, еще со времен Венского конгресса, а потому повод был здесь совершенно не существенен. Германия слишком долго ждала решения Немецкого вопроса, откладывать было больше нельзя.

Австро-прусско-итальянская война была по своей политической сути немецкой гражданской войной. Кроме Австрии и Пруссии, в ней приняло участие еще две дюжины с лишним различных немецких государств: от очень большой Баварии до крошечного Бремена. Чуть более половины из них выступили на стороне Пруссии и чуть менее половины – за Австрию. Этот военный конфликт стал первым немецким блицкригом в мировой истории. Его еще называли Семинедельной войной. Все началось 14 июля 1866 года, а уже 3 июля в битве при Кёниггреце Австрия и ее немецкие союзники потерпели сокрушительное поражение, после чего 23 августа в Праге был подписан мирный договор. Главную роль в этой войне сыграли фельдмаршал Мольтке и фельдмаршал Роон, точнее созданная ими невиданная доселе прусская военная машина. Все в ней, от Генерального штаба до новейших игольных винтовок, оказалось в военном плане самым передовым в мире. Работала эта машина безукоризненно. У австрийской немецкой коалиции на поле боя не имелось ни единого шанса против прусской.

Битва при Кёниггреце. Кайзер Вильгельм, канцлер Бисмарк и начальник Генерального штаба Мольтке наблюдают за ходом сражения

И все же эту войну выиграл Бисмарк, а не Мольтке. Фельдмаршал (тогда еще генерал) Мольтке не видел в Немецком вопросе дальше дула винтовки Дрейзе, с помощью которой ему удалось одержать убедительную победу в битве при Кёниггреце. И он, и фельдмаршал Роон, и король Пруссии Вильгельм I требовали наступать дальше, на Вену, чтобы полностью разгромить противника. Бисмарк же настаивал на скорейшем подписании мирного договора с Австрией и ни в коем случае не желал ее унижения. Напротив, он хотел видеть Австрию в качестве будущего союзника единой Германии. Нужно было просто вытолкнуть ее за пределы Германского мира, чтобы дать Пруссии возможность наконец объединить немецкие земли. Делать из Австрии врага Бисмарк точно не планировал. Этот человек был величайшим реальным политиком своего времени, сумевшим провести Германию по тончайшей грани к объединению, вопреки практически всей Европе. Против единой Германии выступали не только французы, англичане и русские, но и многие правители немецких государств, поскольку они не хотели лишиться власти. Германского объединения боялись по сути все немецкие соседи в Европе, но больше всего опасалась Франция. Если войну с Данией Бисмарк устроил, чтобы разжечь немецкий национализм, освободив жителей Шлезвига и Гольштейна, то гражданская война с Австрией была уже серьезным германским геополитическим гамбитом. Бисмарк пожертвовал Австрией, чтобы создать в Европе единую Германию. Другого реального пути на тот момент не существовало.

В то время как Мольтке после сражения у Кёниггреца рвался к Вене, Бисмарк со страхом смотрел в сторону Франции. Канцлер вел куда более сложную игру, чем начальник Генерального штаба, устроивший первый блицкриг в военной истории, и теперь, взбешенный тем, что ему не дают довести дело до конца. Бисмарк в те напряженные дни Семинедельной войны пытался проскользнуть мимо Франции, которая, вмешайся она тогда в происходящее, могла поломать все планы по германскому объединению. Железный канцлер заключил альянс с Италией не только для того, чтобы та открыла против Австрии второй фронт и облегчила таким образом Мольтке проведение блицкрига. Он намеревался усложнить французам вмешательство в войну на стороне Австрии. Италия, подобно Германии, уже много лет вела борьбу за свое объединение. Главным ее противником в этом деле являлась Австрия, однако Франция была также глубоко вовлечена в Итальянский вопрос. Обе страны – Италия и Германия – пришли к объединению практически одновременно в 1870 и 1871 годах. В то время как тщеславный прусский генералитет упивался военной славой после разгрома австрийской армии, доказав всему миру свое великолепие, Бисмарк в поте лица стремился выиграть настоящую войну. Он днем и ночью пытался договориться с униженной Австрией, с напуганной Францией, с напряженной Италией и со множеством немецких правителей различной степени мелкости, потерявшихся в новых европейских реалиях. В конце концов Бисмарку все удалось. Франция в войну не вмешалась, Австрия ушла из Германского мира с миром, немецкие правители поняли, кто теперь в их мире хозяин.

Взятие Рима 20 сентября 1870 г. После начала войны между Пруссией и Францией летом 1870 г. Наполеон III спешно вывел свои войска из Рима. Итальянское королевство незамедлительно этим воспользовалось и захватило город, завершив таким образом объединение Италии

После победы в «Семинедельной войне» у Бисмарка на пути к объединению Германии оставалось лишь два серьезных противника – французы и немцы. Чтобы их победить, он, как и положено реальному политику, пошел по единственно верному в таком случае пути – столкнул своих неприятелей друг с другом. Заставить вступить в конфликт немцев и французов в то время было не так уж трудно, за многие века соседства между ними накопились слишком большие противоречия. Почему немцы противились объединению страны? Они опасались Бисмарка и новой Германии по целому ряду причин. Либерально настроенные граждане, а таких было очень много, справедливо считали Железного канцлера реакционером и полагали, что созданная им Германия станет крайне реакционным государством. Немецкие католики (треть всех немцев) знали о его воинственном лютеранстве и враждебном отношении к Папе Римскому. Правящая верхушка большинства немецких государства боялась потерять привилегии после создания единой Германии. Чтобы преодолеть все эти противоречия, существовал только один реальный политический путь – революция национализма. Народ нужно было поднять в едином порыве. Требовался взрыв национализма, чтобы преодолеть немецкий пессимизм в отношении единой Германии. Что может быть лучше для этого, нежели священная война по защите отечества от нападения извечного врага – французов? Почему единению Германии так противилась Франция? На протяжении многих веков последняя безраздельно доминировала на европейском континенте. Ее единственным соперником на мировой политической сцене долгие годы была Англия. Континентальная Европа оставалась под французским влиянием просто в силу географии – Англия жила на острове, а Франция располагалась рядом. Даже разгром Наполеона в начале XIX века не позволил надолго прогнать тень, отброшенную Парижем чуть ли не до границ Российской империи. Франция была самым большим государством континентальной Европы – Западной, Центральной, Восточной – вплоть до территории России. Появление единой Германии, без всяких сомнений, ставило на многовековой французской континентальной гегемонии политэкономический крест. Естественно, Париж противился объединению изо всех своих геополитических сил.

Первый шаг к намеченной цели был сделан после победы над Австрией летом 1866 года. Австрию окончательно вытолкнули из Германского мира и распустили Германский союз. Вместо него был создан Северогерманский союз, в который вошло 21 немецкое государство и Пруссия, теперь занимавшая в нем главенствующую позицию. Это было совершенно иное, нежели аморфный Германский союз, государственное объединение. Оно четко работало и являлось по сути крепким прототипом полноценного федерального государства. Немалую роль в такой стойкости новосозданного Союза, безусловно, играло железное прусское единоначалие, заменившее собой неопределенный австро-прусский дуализм. Номинальным главой Северогерманского союза являлся прусский король Вильгельм I, а реальные бразды правления находились в руках прусского канцлера Бисмарка. Блестящая прусская военная победа в «Семинедельной войне» дала канцлеру серьезный политический карт-бланш, чтобы превратить Северный союз в реальное федеральное государство, а не в пустую политическую говорильню, какую представлял собой прежний Германский союз. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что Бисмарк с его кабинетом и генералитетом после разгрома Австрии приближался к пику своего могущества, достичь которого ему удастся совсем скоро – после разгрома Франции.

Северогерманский союз, как можно судить по названию, состоял из немецких государств, расположенных на севере континента, а также тех, что разместились в центре. В него не вошли южные немецкие государства, чему имелся ряд серьезных причин. В Германии, как и в Италии, существуют значительные региональные различия между Севером и Югом. Главным из них является религия: южане – католики, а северяне – протестанты. В те времена этому придавалось колоссальное значение. Наблюдалось и множество других, менее значительных особенностей, – лингвистических, культурных, экономических. Крупнейшим государством немецкого юга была Бавария – третья по размеру как населения, так и территории, страна Германского мира после Австрии и Пруссии. Она всегда тяготела к Австрии и участвовала в войне 1866 года на австрийской стороне против Пруссии. Мольтке тогда в полководческом порыве разгромил баварские войска вместе с австрийскими, не сильно задумываясь о том, что они тоже немцы. Баварские националисты и сепаратисты оставались серьезной политической силой в Германии вплоть до прихода к власти Адольфа Гитлера.

Карикатура на Бисмарка. У него есть мундир на каждый случай, поскольку он мастер на все политические руки: он и дипломат, и канцлер, и генерал

Бисмарк не смог в 1866 году включить южно-немецкие страны в Северогерманский союз, поскольку те еще политически не созрели для подобного шага. Кроме того, имелся ряд других препятствий, главным из которых была не на шутку встревоженная Франция. Париж упустил шанс вовремя повлиять на немецкую ситуацию, и немудрено – настолько стремительно прошла молниеносная война между Пруссией и Австрией. После ее окончания вмешиваться было уже поздно. Блицкриг, устроенный Мольтке, имел потому не только военное, но и куда более важное политическое значение, так как он не давал Парижу времени опомниться, чтобы принять контрмеры. Если Франция хотела вступить в военный конфликт, то ей требовалось время – мобилизовать войска, развернуть их, что в ту эпоху происходило очень медленно. Германия еще не раз проделает с Францией этот трюк, придуманный великим Мольтке, – блицкриг. В 1914 году Берлину он не удастся, хотя французы лишь чудом смогли остановить немецкие войска в 40 километрах от Парижа всего через месяц после начала войны. В 1939 году Польшу разгромят по сути за неделю, а Франция за это время разве что успеет объявить Германии войну. В 1940 году немцы все же возьмут Париж за месяц.

Сразу же после решения Австрийского вопроса в 1866 году Бисмарк стал готовиться к завершающему этапу германского объединения – войне с Францией. Обойтись без этого было никак нельзя. Париж не позволил бы дальнейшего немецкого усиления. Создание единой Германии полностью разрушило бы существоваший в Европе баланс сил, и Франция стала бы первой жертвой такого положения дел, а потому Париж готов был пойти на все, чтобы предотвратить подобное развитие событий. Столкновение с Францией было неизбежным, но, кроме того, это было еще и крайне необходимо Бисмарку, чтобы сплотить в едином национальном порыве южно-немецкие государства и Северогерманский союз. В надвигающейся войне имелся, однако, один чрезвычайно важный нюанс. Бисмарку требовалось так развернуть дипломатические события, чтобы Франция напала на Германию первой, дабы он смог разжечь немецкий национализм-патриотизм. Оборонительная война по защите немецкого отечества с извечным французским противником должна была сблизить все немецкие народы и сделать из них наконец единую нацию. Такая цель в глазах Бисмарка и его окружения оправдывала любые средства, а их у Северогерманского союза к 1870 году имелось предостаточно.

Пруссия и другие немецкие государства к середине XIX века совокупно стали безусловным экономическим лидером в континентальной Европе. Великая индустриальная революция пришла в Германию с запозданием из-за отсталого полуфеодального общественного устройства большинства немецких государств до первой половины XIX века. Однако затем германская индустриализация не знала себе равных в мире, за исключением разве что Соединенных Штатов Америки. Военный министр Пруссии фон Роон в 60–70-х годах XIX века имел для создания современной армии такие средства, финансовые и промышленные, каких не было больше ни у кого в Европе. Франция к тому времени уже сильно в экономическом плане от Германии отставала и была скорее аграрной, нежели промышленной страной. Передовые темпы экономического развития стали предметом гордости немцев как на севере Германии, так и на юге, что способствовало их эмоциональному сближению. Куда более осязаемым поводом для этого стало продвижение Таможенного союза среди немецких государств, что благоприятствовало торговле между ними и их экономическому развитию. Таможенный союз в той или иной форме существовал еще со времен Венского конгресса, но работал он все эти годы из рук вон плохо, пока за него всерьез не взялся Бисмарк. К 1870 году экономически, политически и психологически немцы во всех германских землях были готовы к следующему выступлению канцлера на европейской политической сцене. Объединение Германии нависло в политическом воздухе над Европой, подобно летней грозе в набухшем грозовыми облаками небе.

Удобный повод спровоцировать Францию напасть на Пруссию нашелся летом 1870 года в связи с испанским монархическим наследством. На ставший в 1868 году вакантным испанский трон претендовали как Франция, так и Гогенцоллерны. Летом 1870 года Париж в категорической форме потребовал от прусского короля прекратить свои притязания. Для Франции это было делом первейшей внешнеполитической важности. Испания давно пребывала в сфере французского влияния и считалась задним политическим двором соседнего государства. Появление в стране немецкого короля признавалось в Париже абсолютно недопустимым. Поскольку вопрос об испанском троне имел монархическую суть, переговоры по нему велись по монархической линии – между французским императором Наполеоном III и прусским королем Вильгельмом I. Хотя Бисмарк вроде не имел к этим переговорам прямого отношения, именно их он и решил использовать, чтобы спровоцировать Наполеона III объявить Пруссии войну. Устроенная канцлером провокация вошла в историю под названием «Эмсская депеша». Вильгельм I во время этих событий пребывал на водах в городе Эмсе – известном аристократическом курорте. В руки Бисмарка попала королевская депеша к французскому императору, которую он взял и слегка переписал таким образом, что она превратилась в оскорбление, причем в отношении не только Наполеона, но и всей Франции. Затем он сделал так, чтобы текст депеши опубликовали в газетах, не оставив таким образом Парижу иного выхода, кроме как объявить Пруссии войну за нанесенную обиду.

По состоянию на лето 1870 года Пруссия готовилась к столкновению с Францией уже два года. Речь идет о прусском Генеральном штабе, который работал над планом военной кампании. Вооруженные силы страны собирались вступить в открытый конфликт со своим извечным противником на западе уже какое десятилетие. Франция также давно намеревалась начать неизбежную войну на востоке, но подготовка шла с куда худшим результатом. У нее вообще не имелось Генерального штаба и единоначалия в армии как такового. Вторая империя, возникшая во Франции зимой 1852 года на обломках Второй республики, была жалкой тенью Первой империи Наполеона Бонапарта как в военном, так и в политэкономическом плане. Император Наполеон III, племянник Бонапарта, был видным для своего времени политическим деятелем, но тяжелые французские обстоятельства оказались ему не под силу, а Бисмарк являлся слишком сильным противником. «Эммская депеша», оскорбившая Францию, вызвала в стране бурю возмущения, и 16 июля 1870 года парламент страны принял постановление объявить Пруссии войну. Через три дня Берлину вручили официальную ноту. Через полтора месяца Вторая империя Наполеона III рухнула.

Войну французы в действительности проиграли за месяц, потому как еще почти две недели после ее объявления обе стороны разворачивали свои силы для ведения боевых действий. Этот блицкриг – летом 1870 года – можно считать самым впечатляющим в истории германского оружия. Пруссия, еще вчера второсортное по европейским меркам государство, нанесла сокрушительный удар Франции, по-прежнему считавшейся крупнейшей европейской державой. Боевые действия между противоборствующими сторонами начались в первых числах августа 1870 года, а уже 1 сентября в битве при Седане армия Франции потерпела оглушительное поражение. В сражении участвовала половина развернутых к тому моменту французских войск. Почти три четверти французов сдались в плен, многие были ранены или погибли. Лишь одной шестой части участников событий удалось унести ноги с поля боя. Под Седаном в плен попали император Наполеон III и большая часть его генералитета. Вторая империя прекратила свое существование. Четвертого сентября 1870 года ее место во французской истории заняла Третья республика (которая так же, как и Вторая империя, пала под ударом немцев, но уже в 1940 году).

«Седанская катастрофа» стала решающим сражением Франко-прусской войны. Путь на Париж был открыт, и прусские войска действительно окружили город через две недели, однако штурмовать его не стали. Война с Францией обернулась для Бисмарка еще более тонким хождением по краю геополитической пропасти, нежели война с Австрией четырьмя годами ранее. В этой схватке главное было не победить французов на поле боя, а создать Великую Германию и обеспечить ей должное место на мировой политической сцене, но для этого ни в коем случае нельзя было нажить себе в ходе конфликта слишком много врагов. После «Седанской катастрофы» в отношении немцев насторожилась практически вся Европа, осознав, какой в самом ее центре рождается монстр. Бисмарк лихорадочно пытался всех успокоить, в первую очередь Великобританию и Россию, уверяя, что ничего страшного не произошло. Сложнее всего дело обстояло с Францией. Во-первых, там не с кем было разговаривать: Наполеон сидел в немецком плену и уже никакой властью не обладал, да ее – власти – на тот момент в стране и не существовало. Третья республика родилась в ужасных муках и первое время больше была занята борьбой с Парижской коммуной, нежели выяснением отношений с недавно рожденной Германией. Во-вторых, разбить в щепки французов и не нажить в их лице неприятеля было невозможно даже для такого гения дипломатии, как Отто фон Бисмарк.

Император Наполеон III сдается под Седаном канцлеру Бисмарку, 1 сентября 1870 г.

Почти столетняя великая ненависть между двумя крупнейшими народами Западной Европы, сменившая обычную соседскую вражду, началась именно после того, как немцы столь унизительно разгромили французов в 1870 году. Причем если говорить о шовинистической стороне вопроса, то зачинщиком конфликта стала скорее проигравшая сторона. Это французы летом 1870 года с криками «на Берлин» первыми ринулись в стихию войны. Франция того периода все еще считала себя величайшей державой Европы, что во многом соответствовало действительности. Многие в стране, подобно многим в Пруссии, полагали, что война неизбежна, а потому были полны решимости покончить с этим делом как можно быстрее. Почему же великая Франция с таким разгромным результатом проиграла, понимая, что столкновение неизбежно?

Франко-прусская война стала первой индустриальной войной в мировой истории. Новые виды вооружения и железнодорожный транспорт сыграли в ней критически важную роль, а Пруссия в индустриальном плане оказалась на шаг впереди Франции. В 1866 году победу над Австрией немецкому оружию на поле боя обеспечила винтовка Дрейзе – первая в мире винтовка, которая заряжалась с казенной части. Австрийцы были вооружены дульнозарядными ружьями. Причем процесс перезарядки превращался в целую историю: бойцу приходилось делать это стоя, орудуя шомполом, вследствие чего он превращался в отличную мишень для противника. Прусские же солдаты вели огонь из положения лежа, делая это в несколько раз быстрее, нежели вынужденные стоять австрийцы. Винтовка Дрейзе произвела настоящую революцию в военном деле, одной из первых в XIX веке. Однако французы в середине 1860-х годов приняли на вооружение аналогичную винтовку Шасспо, которая имела лучшие характеристики. Дальность ее стрельбы была в два раза больше, а скорострельность в полтора раза выше, чем у винтовки Дрейзе. Кроме того, у французов имелось новейшее секретное оружие, которое, по их представлению, должно было радикально повлиять на ход предстоящей войны. Речь идет о «митральезе» – прообразе первого в мире пулемета. Прусские передовые части в самом начале войны напоролись на значительно превосходящую огневую мощь противника и понесли серьезные потери. Однако прусское командование немедленно изменило тактику, отказавшись от фронтальных атак, и пустило в ход главный оружейный козырь – артиллерию Круппа. С пушками происходила та же технологическая революция, что и с ружьями. На протяжении многих веков как ружья, так и пушки, заряжались через дуло – что было очень долго и сложно. Во второй половине XIX века оружейная революция перевела процесс заряжания в казенную часть, благодаря чему значительно увеличились скорострельность и дальность стрельбы. Французы опередили немцев в ружейном вопросе, но отстали в артиллерийском. Французская артиллерия по сути своей была средневековой, а противостояли ей новейшие системы Круппа, заряжавшиеся с задней части. Во время битвы при Седане немецкое командование бросило в бой именно артиллерию, а не подставило пехоту под огонь митральез. Пушки Круппа буквально смели передовые французские части с поля боя, остальные просто сдались от ужаса.

Но главным прусским военным преимуществом оказалась железная дорога. Берлин уже много лет занимался возведением рельсовых путей, причем делал это таким образом, чтобы их можно было использовать в военных целях для быстрой переброски войск к театру предполагаемых боевых действий. Самым вероятным таким театром, без всяких сомнений, была территория Франции, а потому заблаговременно построенная сеть прусских железных дорог дала Берлину отличную возможность в кратчайшие сроки доставить армию на фронт и обеспечить ее бесперебойное снабжение. Французы тем временем отправились на войну по старинке – пешком – и всю кампанию провели так же – пешим ходом. У французской армии после этого не оставалось ни единого шанса на победу.

Германская империя была формально провозглашена во Франции, в самом сердце только что поверженной Французской империи – в Зеркальной галерее Версальского дворца. Вся немецкая королевская знать Европы прибыла в Версаль, чтобы принять участие в историческом событии – объединении Германии. Официальная церемония состоялась 18 января 1871 года. Детали государственного устройства новой европейской империи были не урегулированы до самого последнего момента, что однако не помешало Бисмарку использовать триумф немецкого оружия для достижения цели всей своей жизни – создания единой Германии. Король Пруссии Вильгельм I настаивал, чтобы во время коронации его назвали императором Германии, в то время как другие немецкие короли требовали для него титул германского императора. Эта монархическая тонкость в действительности имела огромное политэкономическое значение, которое несложно почувствовать и сегодня. Германия оказалась государством очень федеральным. Немецкие короли соглашались объединить страну, но на широких федеральных основаниях. А потому король Пруссии становился не императором Германии, а лишь германским императором – первым среди них, но лишь одним из. Таким образом, многочисленные немецкие правители в значительной степени сохраняли свою власть, а их подданные народы – местную независимость. Выйти из сложного положения с коронацией императора 18 января 1871 года в Зеркальной галерее помог герцог Баденский, взявший на себя смелость первым прокричать в нужный момент: «Да здравствует германский император Вильгельм I». Все собравшиеся с большим воодушевлением подхватили его лозунг, чем пресекли на корню намерения Вильгельма I узурпировать власть в новой Германии.

Провозглашение Германской империи в Зеркальной галерее Версальского дворца 18 января 1871 г. Кайзер слева, Бисмарк справа, вокруг немецкие короли

Отто фон Бисмарк де-факто правил объединенной им страной до 1890 года. Это было лучшее время в истории Германии. Экономическое развитие нового государства шло опережающими темпами. К концу XIX века немецкая экономика была второй в мире, уступая лишь американской. Не отставало и социально-культурное развитие страны, занявшей самые передовые позиции в Европе. Самыми удивительными стали социалистические достижения Отто фон Бисмарка. Железный канцлер считался политиком консервативным, но «реальным». Чтобы побороть мощное немецкое социал-демократическое движение, сформировавшееся во второй половине XIX века, он сам занялся построением в стране «социалистического» государства. Германия стала первой в мире страной, где граждане начали получать пенсию, пособие по безработице, пособие по инвалидности и многие другие «социалистические», как считалось на то время, льготы. В Соединенных Штатах Америки гражданам стали платить пенсию лишь через полвека. Именно Отто фон Бисмарк, один из самых консервативных европейских политиков, построил первое в мире социально ориентированное государство, причем сделал это очень успешно. Правда, затем он запретил социал-демократическую партию Германии, что, однако, не сильно помогло немецким консервативным политическим кругам. К началу XX века немецкие социал-демократы стали самой влиятельной партией в стране.

Золотой политэкономический век Германии закончился в 1890 году. В 1888 году умер император Вильгельм I. Более четверти века эти два человека – Вильгельм I и Отто фон Бисмарк – правили Пруссией, а затем и Германией, вместе. Хотя Бисмарк играл в этом политическом тандеме ведущую роль, прусский король ни в коем случае не был пассивным участником. Они часто ссорились, имели по многим вопросам различные мнения, но за долгие годы сплавились в единое политическое целое, представляя собой самый эффективный в Европе правящий дуэт. К концу XIX века два немецких старика, так умело перекроивших политическую карту мира, стали живой легендой. Однако после того как один из них умер, дни другого оказались сочтены. Вильгельма I на германском престоле сменил его сын Фредерик III, но к власти новый император пришел уже неизлечимо больным человеком. Он был заядлым курильщиком, и у него обнаружили рак гортани. Править империей Фредерику III довелось лишь 99 дней. Следующим германским императором стал его сын и внук Вильгельма I – Вильгельм II. Печальный 1888 год вошел в историю Германии как «год трех императоров».

Новому императору было 29 лет, старому канцлеру – 73 года. Вильгельм II годился Бисмарку во внуки, между ними была пропасть в два поколения, но это было еще не все. Молодой германский император прослыл очень сложной личностью, о чем речь пойдет в следующей главе, но главное, придя к власти, он намеревался не царствовать в Германии, но править ею. Бисмарку не осталось в Берлине места. Слишком большим было политическое влияние Железного канцлера. Жить в его политической тени молодой император явно не собирался. Убрать Бисмарка с политической сцены немедленно не представлялось возможным, прошло более полутора лет, прежде чем весной 1890 года Бисмарк подал в отставку. Для Германии и всего мира его уход из немецкой и европейской политики обернулся колоссальной трагедией. В те годы он, как никакой другой политик, был в состоянии поддерживать баланс сил на европейском континенте таким образом, чтобы все не закончилось войной. Оказавшийся у руля Германии – крупнейшей к тому времени страны Европы – молодой император Вильгельм II был сделан совсем из другого политического теста. Важнейшее государство в мире вместо политического гиганта возглавил политический пигмей, что не могло не привести к трагедии. Вопрос оставался лишь в том, когда она наступит и какой она будет.

Глава 1
Накануне Первой мировой войны. Ее причины и смысл

В 2018 году известный британский историк Норман Стоун во время своей лекции сделал любопытное утверждение. Он сообщил, что ему удалось узнать много нового в ходе недавней конференции, посвященной причинам начала Первой мировой войны. Прошло сто лет с того момента, когда разразилась величайшая трагедия человечества, покалечившая мир на весь XX век, а историческая наука до сих пор обнаруживает новые детали того, как все это случилось. Надо сказать, что Норман Стоун – один из самых известных в мире исследователей Первой мировой войны, а потому, если он в 2018 году обнаружил нечто новое, значит, историческая наука до сих пор не нашла ответа на вопрос – кто и зачем ее начал?

Без всяких сомнений, то была странная война, начатая странными людьми, среди которых, к примеру, два кузена – Вилли и Ники – немецкий император Вильгельм II и российский император Николай II. Однако несмотря на все исторические сложности и нелепости, четкий ответ касаемо главной причины Первой мировой войны все же есть. Это национализм. Историческая наука за прошедшее столетие все же проделала большую работу, результатом которой официально принято считать английский акроним MAIN (Militarism, Alliances, Imperialism, Nationalism). Иными словами, основных причин было четыре: милитаризм, военно-политические альянсы, империализм и национализм. И все же мы настаиваем на том, что первостепенной была только одна из них – национализм. Стоящий в акрониме на первом месте милитаризм – неотъемлемая часть и прямое следствие национализма. Империализм можно считать высшей формой развития национализма, так сказать, «великодержавным национализмом». Что же касается альянсов, то они всегда существовали на мировой политической сцене и являются не чем иным, как составляющей частью «реальной политики», о которой и пойдет речь ниже.

Прологом к Первой мировой войне стали события в Африке осенью 1911 года. Итальянское королевство, занятое построением Великой Италии посредством расширения своей колониальной империи, решило отбить у разваливающейся Османской империи ее последние африканские владения – Триполитанию и Киренаику (территория современной Ливии). Османский разгром был тотальным и стремительным. Столь катастрофическое поражение от рук Итальянского королевства, считавшегося далеко не самым сильным государством в Европе, стало своего рода спусковым военно-политическим крючком для нападения на Османскую империю так называемой Балканской лиги. Православные балканские страны, а именно – Сербия, Болгария, Греция и Черногория – при поддержке Российской империи объединились, чтобы нанести своему извечному врагу, Османской империи, последний удар и окончательно вытеснить турок с европейского континента. Первая балканская война началась осенью 1912 года. Османская империя была вновь наголову разбита и после пятисотлетнего присутствия на Балканах была вынуждена уступить практически все остававшиеся у нее к тому времени территории на европейском континенте. К середине 1913 года многовековая османская эпоха на Балканах завершилась. В Европе турки сохранили за собой Константинополь и его западные окрестности.

Кузены Вики и Ники дружили. На фото они даже одеты по дружески: Вики – в русскую военную форму, а Ники – в немецкую

Однако всего через два месяца после окончания Первой балканской войны, летом 1913 года, началась Вторая балканская война между православными участниками Балканской лиги, которые не сумели поделить отобранные у турок территории. Такой поворот событий стал дипломатической катастрофой для России и крупной дипломатической победой для Австро-Венгрии. Одним из главных идеологических постулатов Российского государства в течение многих веков была защита православной веры, ведь Россия являлась главным православным государством в мире. Большинство «нерусских» православных проживало на Балканах, находившихся на протяжении столетий под османским, исламским игом. Русско-турецкие войны шли веками и стоили русскому народу очень дорого. И вот, когда весной 1913 года на Балканах, казалось, произошел православный триумф и Россия завоевала здесь огромный плацдарм в виде Балканской лиги, в этот самый момент Вена коварно и умело обошла Петербург на последнем повороте в многовековой балканской политической гонке.

Балканских империй в действительности было две: Османская и Австро-Венгерская. И если Османскую империю к 1913 году полностью вытеснили с Балкан, то Австро-Венгерская к этому времени, наоборот, находилась на пике своего балканского присутствия, аннексировав в 1908 году Боснию и Герцеговину. Именно это последнее на Балканах злосчастное австро-венгерское территориальное приобретение и станет поворотным пунктом в истории XX века. Вернемся, однако, в лето 1913 года, к началу Второй балканской войны. В ее результате у России на Балканах остался только один реальный союзник – Сербия. Болгария, за свободу которой русские еще совсем недавно проливали кровь, перешла в австро-немецкий военно-политический лагерь. Горечь от этого предательства была особенно большой, ведь в военном плане именно Болгария являлась главным государством на Балканах. Ее еще называли Балканской Пруссией, поскольку страна была милитаризирована как никакая другая в Европе. При населении в 6 миллионов человек ее вооруженные силы насчитывали 600 тысяч солдат и офицеров.

Балканские православные братья. Политический плакат того времени

Битва за Балканы на тот период была для России не только одной из площадок внешнеполитической деятельности, коих у столь обширного государства имелось великое множество. Она превращалась в борьбу за православие, что значило в такой набожной стране куда больше, нежели очередной театр внешнеполитических действий. Именно поэтому дипломатическое поражение от коварных католических австро-венгерских рук, так умело соблазнивших балканских православных, стало для России не просто проигрышем, но оскорблением, несовместимым со статусом великой державы. А потому, когда через год произошло убийство в Сараево и возмущенная Вена вознамерилась окончательно решить Сербский вопрос, у Петербурга не было ни единого дипломатического выхода из сложившегося политического затруднения, кроме как стать за спиной Сербии насмерть. Если бы после балканского унижения 1913 года Россия в 1914-м сдала Сербию, она бы окончательно потеряла лицо как перед собственным народом, так и перед всей мировой общественностью. Аналогичная необходимость спасти свое реноме возникла и у Австро-Венгрии, чей будущий монарх вместе с женой был убит средь бела дня сербскими националистами. Цепочка взрывоопасных балканских событий, возникшая осенью 1911 года в Африке, замкнулась летом 1914 года в Сараево столкновением двух великих европейских держав, каждая из которых не могла отступить.

Первая мировая война началась не только из-за сложившегося на Балканах австро-венгерско-российского тупика. Скорее, виной всему стала неудачно скроенная и крайне запутанная система альянсов на европейском континенте. Плетением альянсов европейские правящие элиты занимались с незапамятных времен. Пока баланс был соблюден, Европа жила мирно, как только равновесие нарушалось, разгоралась война. Такова была хищническая суть правящих в то время элит. В годы своего правления Отто фон Бисмарк добился выгодного для Германии и крепкого для Европы паритета сил. Нанеся Франции унизительное поражение, захватив часть ее территории, Железный канцлер понимал, что Германия в лице Франции нажила себе смертельного врага. Чтобы предотвратить будущую угрозу с Запада, он установил дружеские отношения на Востоке – с Россией. У Бисмарка имелись отличные российские связи на самом высоком царском и правительственном уровне. В конце 1850-х он занимал пост прусского посла в Петербурге и вспоминал это время как лучшее в своей жизни. Имея поддержку Российской империи на Востоке, Германия могла не страшиться никаких угроз, исходящих с Запада, поскольку держать один фронт – Западный – ей было вполне под силу. Бисмарк также союзничал с Австро-Венгрией и крайне осторожно вел себя в отношении Великобритании, чтобы никоим образом не подтолкнуть ее к решительному сближению с Францией. Железного канцлера справедливо считали лучшим дипломатом Европы. Пока он был у власти, Германия могла спать спокойно. Все очень быстро изменилось к худшему, когда после ухода Бисмарка бразды государственного правления взял в свои неумелые руки молодой кайзер.

Вильгельм II в 1888 г., когда занял кайзеровский престол

Основных альянсов, столкновение которых и привело к началу Первой мировой войны, в Европе было два – Тройственный союз и Тройственная антанта. Первым, еще в 1882 году, на политический свет появился Тройственный союз, состоявший из Германии, Австро-Венгрии и Италии. В первые годы своего существования, пока всеми делами управлял осторожный Бисмарк, никого, кроме Франции, этот альянс особо не тревожил. Однако когда на политической сцене после ухода канцлера появился неосторожный, неопытный и неуравновешенный Вильгельм II, ситуация стала стремительно меняться. Немало опасений добавлял и мощный, к тому времени всех опережающий, экономический рост Германии. По состоянию на начало 1890-х в промышленном плане страна стала настоящей супердержавой. Первыми Тройственного союза испугались в Петербурге уже в начале 1890-х, вскоре после ухода Бисмарка. Россия и Франция начали быстро сближаться, подписывая одно союзное соглашение за другим. Однако развитие дипломатических связей последнего десятилетия XIX века было еще несерьезным и не несло в себе никакой угрозы европейскому миру. Тройственный союз являлся скорее дипломатической формальностью, нежели военно-политической реальностью. Тот факт, что затем, во время Первой мировой войны, Италия воевала на стороне Антанты, лишнее тому доказательство. Отношения Германии и Австро-Венгрии, с оформленным союзом или без него, в любом случае оставались «братскими». То, что две могущественные немецкие империи подписали союзный договор с неимоверно слабой Италией, можно было рассматривать не более чем как шуточную пощечину французскому самолюбию, поскольку Париж считал, что имеет в Италии серьезное политэкономическое влияние.

Реальное противостояние двух альянсов началось значительно позднее, в середине 1900-х, после того как к российско-французскому альянсу присоединилась Великобритания. До этого времени Лондон оставался в стороне от политических дрязг на европейском континенте, высокомерно полагая, что Британия настолько во всех отношениях выше других европейских стран, что Лондон ничего из происходящего там не касается. В политическом обиходе того времени существовал термин «Блестящая изоляция», как нельзя лучше описывающий британскую внешнюю политику. Но кайзер Вильгельм II своими действиями сумел напугать даже заносчиво самоуверенную Великобританию, что привело ее в русско-французский лагерь, а это, в свою очередь, нарушило баланс сил в Европе. После этого два альянса стали на встречный курс, и их столкновение оставалось лишь вопросом времени.

Когда Первая мировая война завершилась, возник вопрос о виновном, о том, кто ее начал. Подавляющая часть мирового общественного мнения того времени таковым считала немецкого кайзера. Это не совсем так, но значительная доля правды в таком умозаключении все же имелась. Вильгельм II из всех европейских монархов начала XX века, без всякого сомнения, являлся самой неоднозначной личностью. Его мать была англичанкой, старшей дочерью британской королевы Виктории, самого, пожалуй, знаменитого монарха в истории Европы. Во время родов будущий кайзер получил серьезную родовую травму и с рождения стал инвалидом. Его левая рука усохла и не работала, иными словами, он был одноруким. Годами врачи пытались что-то с этим сделать, но кроме мучений, доставленных маленькому пациенту, у них ничего не вышло. В то сложное время монархам вменялось являть собой пример нации, и калеке было не место среди них. Все в совокупности – лечение, мучения и унижения – несомненно, во многом и сформировали сложный характер будущего кайзера, который к тому же оказался на троне великой страны слишком рано для своего возраста из-за преждевременной кончины отца. Немецкая трагедия заключалась не только в том, что такой неподходящий человек неожиданно пришел к власти. К несчастью, это произошло на самом пике германского могущества, что, вероятно, окончательно сломало не совсем крепкую психику молодого монарха.

Антанта. Российский плакат того времени

Королева Виктория в кругу семьи, 1877 г. Каждый год круг этот увеличивался, королева дожила до 1901 г.

Отношение Вильгельма к матери было непростым, отношение к Великобритании – очень сложным. Правда, он очень любил свою английскую бабушку – королеву Викторию. Будучи ребенком, каждый год летом он вместе с матерью ездил к ней в Англию. Королева Виктория нежно любила немецкого внука, хотя у нее были десятки других – в шутку ее прозвали Бабушкой Европы. Королева родила девять детей, которые женились и вышли замуж по всей Европе, произведя на свет великое множество отпрысков. Большинство британских летних развлечений Вильгельма, гостившего у бабушки, были морскими: корабли, яхты, регаты. Великобритания была бесспорной царицей морей. Среди множества комплексов, которыми страдал Вильгельм II, британский, несомненно, был одним из самых сильных. Результатом стало желание, граничившее с безумием, – догнать Великобританию на море, построить военно-морской флот, не уступающий английскому. Именно эта его одержимость и встревожила Англию настолько, что она присоединилась к русско-французскому союзу.

Ни Пруссия, ни созданная Бисмарком Германия никогда не имели серьезных военно-морских сил. Вильгельм II решил изменить такое положение дел. Сразу же после того, как Бисмарк ушел из власти, Вильгельм II принялся строить великий флот, достойный великой державы. Он назначил себя командующим немецких военно-морских сил и присвоил себе звание гроссадмирала (соответствует званию генерал-фельдмаршала в армии). При этом личный состав немецкого флота на то время не превышал 10 тысяч человек, что меньше одной пехотной дивизии. Вильгельм II решил добыть себе военную славу на море, поскольку сделать это с помощью армии было невозможно, настолько могущественной была в те годы германская армия. Будучи крайне амбициозным и еще довольно молодым человеком, он пытался доказать своему окружению, что является не менее способным монархом, нежели его знаменитый дед Вильгельм I, главным достижением которого считалось создание великой немецкой армии – самой сильной в Европе. Внук захотел проделать то же самое с немецким флотом. Военно-морские силы сами по себе не являлись самоцелью, они выступали в качестве военно-политического инструмента для достижения германского величия на мировой политической сцене. Великие колониальные империи – Британия и Франция – обладали мощным флотом, без которого они были не в состоянии контролировать свои колониальные владения. Великая держава того времени должна была иметь много колоний и большой флот. Когда Вильгельм взошел на немецкий престол, ни того ни другого у Германии не было – великодержавный недостаток, который молодой кайзер решил исправить во что бы то ни стало.

Новое для Германии военно-морское дело было крайне непростым. Для него требовались колоссальные финансовые средства, выбить которые из рачительного немецкого парламента было невероятно сложно, а потому строительство флота продвигалось очень медленно. В Лондоне обратили пристальное внимание на усилия Вильгельма лишь спустя лет десять, все это время справедливо полагая, что догнать Великобританию Германия будет не в состоянии. Главное, англичане никак не могли взять в толк, зачем немцам это соперничество на море нужно. Аналогичное непонимание царило и среди правящих кругов Германии, особенно среди военных. К началу XX века Вильгельму все же удалось преодолеть парламентское, а также всякое иное внутреннее сопротивление и развернуть масштабное военно-морское строительство. Треть оборонного бюджета уходила теперь на нужды флота. Военное руководство страны было вне себя и пыталось всячески доказать неправильность такой стратегии развития вооруженных сил, но безуспешно. Ход Первой мировой войны доказал их правоту – огромный немецкий флот, построенный за колоссальные деньги, простоял на приколе, лишь единожды поучаствовав в крупном сражении с англичанами, которое окончилось ничьей.

Гроссадмирал фон Тирпиц, главный архитектор германского флота, устроитель неограниченной подводной войны

Военно-морская стратегическая ошибка германского кайзера привела к конфликту с Великобританией и противостоянию двух европейских альянсов. Останься Великобритания в своей «Блестящей изоляции», не войди она в Тройственную антанту, довольно вероятно, дело в 1914 году и не дошло бы до войны. Чем же руководствовался в своих действиях Вильгельм II? Неужели он не видел ошибочность выбранного военно-политического курса, неужели после ухода Бисмарка в немецких правящих кругах не осталось людей, способных убедить кайзера в том, что так действовать неправильно? Всё кайзер видел, не всё, однако, он адекватно понимал. Вильгельм страдал крайней формой германского национализма. Кстати, среди немецкого правящего класса он был такой не один. По мере экономического роста страны подобных ему людей становилось все больше. Великодержавный шовинизм в какой-то момент затмил здравое политическое мышление кайзера и большей части правящего класса страны. Такой ход мысли на то время имел место не только в Германии, но и в каждой европейской великодержавной номенклатуре – британской, французской, российской, австро-венгерской. Однако без всякого сомнения, самыми большими националистами в Европе, как в прямом, так и в переносном смысле слова, накануне Первой мировой войны были немцы под предводительством Вильгельма II.

Милитаризм, империализм, альянсы – все это было не более чем той или иной формой проявления национализма, который к началу XX века захватил умы правящего европейского класса. С верхних слоев общества национализм, подобно раковой опухоли, опустился до самого низа. Без сомнения, это было делом рук правящей верхушки, протолкнувшей шовинизм до дна общества. Всего за одно десятилетие в начале XX века крайней формой национализма заразилась практически каждая страна в Европе. Почти у каждого европейского государства имелись претензии к соседним странам и давние обиды в их отношении. У всех на уме было одно – Великая Германия, Великая Франция, Великая Британия. Так дела обстояли в 1900 году, и это было еще терпимо. Однако всего через десять с небольшим лет на европейской повестке дня уже всерьез стояли вопросы о Великой Польше от моря до моря, Великой Югославии и Великой Румынии. Поделись какой политик с кем-нибудь идеями о Великой Румынии в 1900 году, его немедленно упекли бы в психиатрическую лечебницу. К 1910 году рассуждения о Великой Румынии были не просто нормой, но состоявшейся политической реальностью. Что касается Великой Германии, Великой Франции, Великой Британии и остальных Великих держав, то они за прошедшее десятилетие провели невиданную дотоле гонку вооружений и теперь бряцали друг перед другом оружием. Пропагандисты в каждой стране за эти годы также проделали колоссальную работу, и уровень ненависти к враждебным соседям достиг немыслимых высот. Национализм всегда заканчивается войной. Европейский национализм, рожденный в конце XVIII века Великой французской революцией, окончательно созрел к началу XX века, и закончиться без мировой войны, по законам общественного развития, он был просто не в состоянии. Величайшая трагедия заключается, однако, в том, что одной мировой войны, чтобы покончить с национализмом, человечеству оказалось недостаточно. Перед началом Первой мировой политики утверждали: «Это война, чтобы больше никогда не было войны». После ее окончания они говорили: «Это лишь перемирие между двумя мировыми войнами».

Глава 2
Первая мировая война. Неудачное германское начало. 1913–1914 гг

Двадцать четвертого мая 1913 года в Берлине состоялась свадебная церемония единственной дочери императора Вильгельма II – невероятно грандиозное даже по меркам «Прекрасной эпохи»^[3] событие. Присутствовала большая часть европейской монархической общественности. Многие были родственниками – одних только внуков и правнуков британской королевы Виктории насчитывалось несколько десятков. Трое кузенов – Вильгельм II, Георг V и Николай II – на виду у грандиозного аристократического собрания обменивались любезностями, при этом мысленно уже пребывая в состоянии войны друг с другом. В начале 1913 года кайзер Вильгельм II приказал военным готовиться к войне, она, по его мнению, должна была начаться приблизительно через полтора года. Свадьба в Берлине стала гротескным символом, ознаменовавшим конец монархического устройства европейского общества. Все эти монархи, лицемерно улыбающиеся друг другу, вскоре повергнут мир в пучину невиданной бойни, по окончании которой большинство из них превратится в историческую пыль.

Виктория Луиза Прусская, дочь кайзера Вильгельма II. Помимо всех прочих занятий, она командовала личным гусарским полком

Как уже было сказано выше, историческая наука по сей день не в состоянии однозначно назвать тех, кто развязал Первую мировую войну. Однако неоспоримым остается тот факт, что первыми напали немцы, причем даже не на вражескую Францию, а на нейтральную Бельгию. До этого Австро-Венгрия вторглась в Сербию, но эти военные действия в Европе никого, за исключением России, не интересовали. Они с таким же успехом могли разворачиваться в Африке, настолько далекими были в то время Балканы для подавляющего большинства европейского населения. Совсем другое дело – нападение Германии на Францию, произошедшее в самом сердце континентальной Европы, да еще через территорию нейтральной Бельгии.

Европейские государства вступали в Первую мировую войну одно за другим, не сильно колеблясь, потому как отнеслись они к ней легкомысленно, в чем были виноваты военные, в первую очередь немецкие. Все были уверены, что война закончится от силы через пару месяцев, к «осеннему листопаду», а затем они вернутся домой, чтобы в кругу семьи отметить полученные награды и повышение по службе. С высоты сегодняшнего дня, зная как впоследствии развернутся события на фронте, это кажется верхом наивности. Однако в августе 1914 года немецкой армии не хватило всего лишь 40 километров ходу, чтобы взять Париж и действительно закончить войну до наступления холодов, причем виной тому стали совершенно непредвиденные случайности… как думало немецкое командование.

Великий План Шлиффена – исторический в буквальном смысле слова военный проект, во многом ставший причиной как Первой, так и Второй мировой войны, – появился у Германии в 1905 году. Немецким военным в силу географического расположения страны нужно было решить сложную задачу – как вести войну на два фронта. Это был извечный Немецкий вопрос, пока у власти в Германии находились националисты. Решить его не удалось ни в ходе Первой мировой войны, ни на протяжении Второй мировой. Лишь с окончательным уходом националистов с политической сцены в 1945 году этот вопрос, стоивший немцам миллионов жизней, перестал мучить Германию. Начальник Генерального штаба фон Шлиффен много лет работал над вышеозначенной проблемой и к 1905 году составил план, как ее решить, правда, не дожив до воплощения своих идей в жизнь. В 1913 году генерал-фельдмаршал умер, так и не увидев всего того ужаса, которым закончился его гениальный замысел.

Фон Шлиффен 15 лет прослужил начальником Генерального штаба при кайзере Вильгельме. План ведения войны на два фронта стал делом всей его жизни

Несмотря на то, что План Шлиффена в мировой истории считается чуть ли не самой крупной военно-стратегической разработкой, суть его была невероятно простой: стремительным ударом вывести из войны Францию на западе, до того как Россия успеет развернуть свои силы на востоке, после чего перебросить высвободившиеся силы с запада на восток и разгромить оставшуюся в одиночестве Российскую империю. Почему сначала Францию, а затем Россию, догадаться несложно. На западе совсем иные расстояния и дороги, а потому война там обещала быть короткой, о чем и речи не могло идти на востоке, где расстояния были огромными, а дорог не наблюдалось вовсе. Но главное заключалось в том, что немецкие военные считали французскую армию куда более слабым противником, нежели огромную русскую армию с ее казаками и гигантскими территориями. До Парижа немецким войскам было идти всего 400 километров отличными дорогами, до Санкт-Петербурга – полторы тысячи километров густым лесом. Немецкий Генеральный штаб занимался подготовкой Плана Шлиффена на протяжении многих лет. Сам фон Шлиффен ушел в отставку с должности начальника Генерального штаба в 1906 году, после чего за проект взялся новый руководитель – фон Мольтке-младший, племянник легендарного фон Мольтке, победившего Францию в 1870 году. Военные историки по сей день спорят, как повернулись бы события, если бы немецкая армия действовала по оригинальному Плану Шлиффена, а не по переделанному Плану Мольтке. Главное отличие заключалось в том, что Мольтке не трогал Голландию. Гитлер впоследствии действовал по оригинальному плану и Голландию взял. Как бы то ни было, План Шлиффена в 1914 году не сработал, на что имелась масса непредвиденных причин. Много лет работавший над ним немецкий генералитет упустил немало вещей, но одна деталь была размером с бревно в глазу. Предстоящие события имели такой масштаб, какого человечество еще не знало, а потому неожиданных обстоятельств, поставивших на их плане крест, было не избежать.

Фон Шлиффен 15 лет прослужил начальником Генерального штаба при кайзере Вильгельме. План ведения войны на два фронта стал делом всей его жизни

Мольтке-младший, в отличие от своего знаменитого дяди, привел Германию к поражению

Самым простым, но наиболее значимым из непредвиденных обстоятельств оказался обычный пулемет. Его массовое применение началось летом 1914 года, что стало поворотным моментом в военном деле. Фронтальные атаки пехоты в любом строе при наличии у оборонявшихся значительного количества пулеметов были бессмысленными. Никаких шансов добежать до противника живыми у пехоты не было. Как германский Генеральный штаб мог такое упустить из виду, уму непостижимо! Решить этот вопрос смогли лишь к началу Второй мировой войны посредством массового применения бронетехники, которой в 1914 году не существовало. Именно пулемет летом 1914 года быстро загнал воюющие армии в окопы, где они просидели по большому счету всю Первую мировую войну, которую довольно скоро так и стали называть – «окопная война».

Совершенно непредвиденными оказались в первые дни войны действия русской армии на Восточном фронте. Немецкий Генеральный штаб был абсолютно уверен в том, что России понадобится полтора-два месяца, чтобы провести мобилизацию и перебросить свои войска на фронт ввиду огромных российских расстояний и крайне ограниченной сети железных дорог. Иными словами, в Берлине были убеждены в том, что никаких серьезных наступательных действий на протяжении первых двух месяцев русские предпринять не смогут. Германии этого времени хватит, чтобы покончить с Францией (согласно Плану Шлиффена, на взятие Парижа отводилось 42 дня). Однако русская армия пошла в наступление спустя две недели, а не через два месяца, как было записано в Плане Шлиффена. Французское правительство в отчаянии обратилось к российскому правительству с просьбой нанести удар по немцам как можно скорее, иначе будет поздно. Петербург откликнулся на просьбу Парижа, понимая, что в противном случае через месяц может оказаться с Германией один на один. Российские войска начали наступление в Восточной Пруссии, не закончив развертывания, с колес, без снабжения – иначе говоря, в полном хаосе. Однако и этого оказалось достаточно, чтобы нанести противнику серьезное поражение, захватив к ужасу германских военачальников большую часть Восточной Пруссии. Немецкому командованию пришлось срочно перебрасывать с Западного фронта часть войск на Восточный фронт, чтобы остановить совершенно для него неожиданное наступление русских.

Еще более внезапными оказались для фон Мольтке бельгийские события. Они изначально пошли по худшему для Германии сценарию, всего за несколько дней обернувшись настоящим кошмаром. Немецкий Генеральный штаб не брал бельгийскую армию в расчет. Германия вообще не желала войны с этой страной, она только хотела получить у Брюсселя разрешение на свободный проход своих войск через бельгийскую территорию во Францию, чтобы захватить Париж за месяц. Об этом она и поставила Брюссель в известность, предъявив ему 2 августа ультиматум. В Берлине не без оснований надеялись на то, что здравомыслящие бельгийцы решат не вмешиваться и пропустят немецкую армию во Францию. Действительно, зачем было Брюсселю становиться невинной жертвой, ложась поперек пути самой сильной армии в Европе? Бельгия, однако, немецкий ультиматум отклонила и обратилась за помощью к Великобритании, которая немедленно откликнулась, грозно уведомив Берлин о том, что не позволит Германии так вероломно нарушить бельгийский суверенитет.

Столь решительное вмешательство Великобритании оказалось для Берлина полной неожиданностью и колоссальным геополитическим просчетом. Вильгельм II своими многолетними антибританскими выпадами, очевидно, настолько напугал правящие английские круги, что те решили воспользоваться поводом, чтобы поставить на немецких амбициях крест. Сделали они это мастерски, совершенно внезапно для Германии. Берлин никак не ожидал, что Британия так молниеносно вступит в войну на стороне Франции. Как Вильгельм II, так и его окружение были абсолютно уверены в том, что Лондону понадобится немало времени, дабы обдумать свои действия, в то время как победоносная немецкая армия стремительно – за 42 дня – возьмет Париж, чем изменит политические реалии на поле боя, и что-то предпринять будет уже поздно. Британия столько времени ждать не стала, объявив Германии войну поздно вечером 3 августа – практически одновременно с Францией. На этом бельгийские проблемы для Берлина не закончились. Согласно Плану Шлиффена, немецкие войска должны были пройти Бельгию за 2–4 дня, однако они крепко застряли там на две недели, натолкнувшись на отчаянное сопротивление и мощные крепостные сооружения, особенно в городе Льеж. Кроме того, отступая, бельгийская армия уничтожила железнодорожные пути, мосты и вообще всю инфраструктуру, которой могли бы воспользоваться немцы. Прогулки во Францию по лучшим в Европе дорогам у немецкой армии летом 1914 года не получилось. План Шлиффена провалился в августе как раз в течение дней, отведенных на взятие Парижа. Германские войска не дошли до французской столицы каких-то 40 километров. Четыре года после этого миллионы людей, одетых в военную форму, вооруженных огнестрельными палками, подобно диким животным, просидели на Западном фронте в окопном дерьме, убивая друг друга, не понимая зачем. Генерала Мольтке, задумавшего все это полководческое безумие, 14 сентября 1914 года сняли с должности начальника Генерального штаба. За прошедшие почти полтора месяца гений немецкого штабного искусства сильно надломился психически и через два года умер, не столько от преклонного возраста, сколько вследствие случившегося с ним за эти 42 дня, о чем он однако успел написать мемуары.

Как утверждают некоторые историки, ужасных событий августа 1914 года можно было избежать, – по их мнению, Первая мировая война началась вследствие стечения обстоятельств. Толчком к ней послужило совершенно нелепое убийство, произошедшее в Сараево 28 июня 1914 года. Сараевские события были длинной цепочкой случайностей. Наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд решил посетить Боснию с официальным визитом, чтобы увидеть запланированные армейские маневры. Это было неосмотрительное решение, поскольку как Босния, так и Балканы в целом после двух Балканских войн 1912–1913 годов представляли собой пороховую бочку самого ярого в Европе национализма. Визит эрцгерцога в Сараево стал не чем иным, как австрийской провокацией сербских националистов. Франц Фердинанд был наследником австро-венгерского престола. При условии, что правящему императору Францу Иосифу на тот момент уже исполнилось 84 года, невиданный по тем временам возраст, многие считали эрцгерцога Франца Фердинанда де-факто главой государства. Во всяком случае его портреты уже печатали и вывешивали по всей империи, что делалось только в отношении правящего монарха.

Маленькая Бельгия не пропустила большую Германию. Надпись на заборе: «Прохода нет». Карикатура того времени

Бессмысленный визит в Сараево сразу пошел не по плану. С вокзала кортеж эрцгерцога отправился в городские казармы на инспекцию гарнизона. Оттуда они поехали к городской ратуше на встречу с местной политической общественностью. По пути следования кортежа сербский террорист бросил в него гранату, но в машину эрцгерцога не попал. Раздался взрыв, более 20 человек получили ранения, начался хаос, автомобиль эрцгерцога и машины сопровождения рванули со злополучного места и на высокой скорости помчались к ратуше. Пренебрежительное отношение австрийцев к сербам было совершенно напрасным. Сараево буквально кишел специально подготовленными террористами сербско-боснийской националистической организации «Молодая Босния», за которой стояла куда более серьезная ультранационалистическая южнославянская организация «Черная рука». За спиной последней австрийской разведке мерещились, а может, и не мерещились, русские националисты. На кортеж Франца Фердинанда в тот злосчастный день охотилось шесть террористов, вооруженных гранатами и пистолетами. Они стояли в разных местах по маршруту движения эрцгерцога, каждый ожидая удобного случая. Первым двоим осуществить задуманное не удалось, третий смог метнуть гранату, но промахнулся. Франц Фердинанд, казалось, избежал трагической участи, когда после взрыва его машина умчалась с места происшествия.

Эрцгерцог Франц Фердинанд

Адекватный человек на месте эрцгерцога после случившегося поступил бы, вероятно, адекватно, но Франц Фердинанд намеки судьбы проигнорировал. Королевское достоинство не позволило ему показать местным аристократам, что он испугался жалких сербов. Это было столкновение национализмов – австрийского и сербского – неумолимое и безжалостное по своей сути. Франц Фердинанд был ярым австрийским националистом – консервативным и воинственным. Эрцгерцог на дух не выносил славян, составлявших половину подданных его империи, но более всего он ненавидел сербов, называя их свиньями. Сербы отвечали ему не меньшей неприязнью. После пафосного мероприятия в ратуше полный австрийского национального достоинства эрцгерцог решает отправиться обратно в город, чтобы в больнице навестить раненных в результате взрыва. При этом никакой усиленной охраны никто не вызывает, никаких особых полицейских мероприятий в городе после нападения не проводится. На этом совершенно безумные случайности того поистине фатального дня только начинаются. Террористы из «Молодой Боснии» после брошенной гранаты и сбежавшего в ратушу эрцгерцога свою акцию уже завершили. В принципе они и так наделали достаточно политического шума, показав австрийцам, кто в Сараево хозяин, а потому в большинстве своем разошлись. О том же самом, вероятно, в свои последние минуты думал и Франц Фердинанд, решивший всем показать, что именно он здесь главный. Эрцгерцог дерзко выезжает из ратуши в свой последний путь. Его окружение пребывает в некотором замешательстве, к тому же Франц Фердинанд приказывает ехать в больницу, о чем забыли сказать его шоферу. В результате автомобиль поворачивает не там, где нужно. Сидящий на переднем сиденье губернатор Оскар Потиорек говорит шоферу: «Стой, мы не туда едем». Тот останавливает машину… напротив Гаврило Принципа. Остальные сербские террористы уже разошлись, а Принцип задержался. Он заскочил в магазин деликатесов Морица Шиллера, один из лучших в городе, видно, намереваясь перекусить после «дела». Он выходит из магазина и, о чудо, прямо перед ним, всего в нескольких метрах, останавливается открытый автомобиль эрцгерцога. По воле рока шофер доставил Франца Фердинанда прямо в лапы смерти, да еще и остановился так, чтобы Принцип не промахнулся. Большей нелепости история человечества не знает. Гаврило Принцип делает несколько шагов навстречу всемирной катастрофе и стреляет в упор.

Убийство эрцгерцога и его жены. Обложка итальянского журнала того времени

Убийство наследника австро-венгерского престола, без всяких сомнений, было событием чрезвычайной, однако, региональной важности. Жители, скажем, Франции или Бельгии в те дни едва обратили на то событие внимание, хотя именно они через месяц с небольшим станут главными жертвами случившегося в Сараево. Для подавляющего большинства населения западноевропейских стран Балканы представлялись даже не далекой окраиной Европы, а некой Азией, где царили непонятные и чуждые им нравы. Вена стала выдвигать Белграду различные требования, в большинстве своем неприемлемые, явно намереваясь закончить дело войной. Тем бы все и увенчалось – еще одной Балканской войной – если бы не Россия, которая, как уже было сказано, не могла сдать Сербию. Эскалация между Веной и Белградом быстро переросла в эскалацию Вены с Петербургом. Двадцать третьего июля 1914 года сербскому правительству был вручен австрийский ультиматум. На следующий день российское правительство объявило частичную мобилизацию. Двадцать пятого июля сербское правительство ответило на ультиматум, выразив готовность урегулировать конфликт, однако австро-венгерское правительство заявило, что оно не удовлетворено и объявило Сербии войну. Военные действия на границе двух государств начались 28 июля. Тридцать первого июля Россия объявила всеобщую мобилизацию. В полночь того же дня Германия предъявила России ультиматум с требованием ее прекратить. Вечером 1 августа 1914 года немецкий посол граф Пурталес явился в Петербурге к министру иностранных дел Сазонову за ответом на ультиматум. Получив от министра отказ, Пурталес вручил Сазонову ноту с объявлением войны. Третьего августа Германия объявила войну Франции, предварительно 2 августа выдвинув ультиматум Бельгии с требованием пропустить немецкие войска через свою территорию. Вечером 3 августа Великобритания объявила войну Германии. Врата ада, коим стала для человечества первая половина XX века, были открыты кучкой европейских националистов-империалистов всего за три дня, при этом они даже не поняли что натворили.

Царь Николай II объявляет войну Германии с балкона Зимнего дворца

И все же главным зачинщиком Первой мировой войны была Германия. Хронология событий августа 1914 года – лучшее тому доказательство. Берлин до последнего момента остается в стороне от конфронтации между Веной и Петербургом, затем стремительно вступает в конфликт и объявляет Российской империи войну, однако нападает Германия на Францию, а не на Россию. Да, именно такая происходит военно-дипломатическая несуразица. Берлин использует сербский повод, чтобы объявить Петербургу войну, однако в действительности он наносит удар по слабой и нейтральной Бельгии, чтобы разгромить Францию. Русско-германские военные действия начнутся лишь в середине августа и то после того, как в спешное наступление по просьбе Парижа перейдет русская армия, хотя войну начала Германия. На Западном же фронте уже 4 августа колоссальный немецкий военный каток принимается давить все на своем пути. Сама диспозиция вооруженных сил Германии перед началом Первой мировой войны указывает на то, насколько ее дипломатические претензии отличались от реальных военных планов. Когда Германия оповестила Россию о переходе в состояние войны, у нее имелось лишь 200 тысяч солдат и офицеров на Восточном фронте. Против такой огромной страны, как Россия, это были жалкие военные крохи. С другой стороны Европы в бой против Франции Германия бросила почти 2 миллиона человек, причем буквально на следующий день после объявления войны, чтобы воспользоваться эффектом неожиданности.

Берлин не собирался всерьез воевать с Российской империей и тем более – с Великобританией, выскочившей на европейскую военно-политическую сцену буквально в двенадцатом часу ночи 3 августа и занявшей сторону Франции и России. Берлин намеревался утром 4 августа устроить Франции молниеносный разгром, такой же как в 1870 году, чтобы изменить баланс сил в европейском империализме. Как любил повторять Вильгельм II, «Германия обязана получить свое место под солнцем». Без всякого сомнения, агрессором в августе 1914 года выступила Германия, грубо прикрывшая свои хищные намерения балканским дипломатическим фиговым листком. Другой вопрос, что намерения «пострадавших» от немецкой агрессии сторон были не менее хищными, нежели те, что имелись у Берлина. Иными словами, грязной политическая игра была со всех участвующих сторон, просто один из хищников оказался сильнее, а потому резвее остальных.

Лучшая армия в мире – германская – проиграла Первую мировую войну всего за месяц, в августе 1914 года. Наступление на Францию, которое немецкий Генеральный штаб готовил целое десятилетие, провалилось за столь короткий срок. Успеха немцам в августе 1914 года удалось добиться там, где они совершенно того не ожидали, – на Восточном фронте, в Восточной Пруссии. Битва при Танненберге – такое название в мировой историографии закрепилось за Восточно-Прусским сражением – произошла во второй половине августа и закончилась для наступающих русских войск катастрофой. Сказалось превосходство немецкого генералитета, точнее, тандема двух генералов – Гинденбурга и Людендорфа, которым кайзер в начале августа спешно передал командование 8-й армией, дислоцированной в Восточной Пруссии. Эти два прусских генерала вскоре уверенно войдут в немецкую историю, летом 1916 года возглавив в Германии де-факто военную диктатуру. Они станут олицетворением прусского милитаризма и гордостью нации – той, что появится в Германии после окончания войны, – а также сыграют заметную роль в приходе к власти Адольфа Гитлера.

Победа над русскими в Восточной Пруссии, однако, была успехом тактическим и большой роли для исхода войны не имела. Военные действия на Восточном фронте в августе 1914 года были совсем незначительными по масштабу, если сравнивать их с тем, что происходило на Западном фронте. В ходе боев за Восточную Пруссию русская армия потеряла убитыми около 30 тысяч человек. Приблизительно такие же потери понесла и немецкая армия, но Гинденбургу удалось окружить Вторую армию генерала Самсонова, после чего в плен сдались 92 тысячи русских солдат и офицеров. В жаркие августовские дни лета 1914 года на Западном фронте ежедневно насчитывалось по 30 тысяч убитых с каждой стороны. Германская пропаганда, чтобы скрыть провал во Франции, раздула из сражения в Восточной Пруссии колоссальный газетный триумф, а из Гинденбурга и Людендорфа в считаные дни слепила героев нации – других героев у Берлина на тот момент не было.

Фельдмаршал Гинденбург сыграл большую роль в приходе Гитлера к власти в Германии

Немецкое наступление во Франции, которое, согласно Плану Шлиффена, должно было завершиться захватом Парижа через 42 дня, приблизительно за тот же срок вылилось в окопную войну. Это была ужасная, дотоле невиданная бойня, которую ни Шлиффен, ни Мольтке не могли себе даже представить. Для наступающей немецкой армии она началась совершенно неожиданно, когда оборонявшиеся французы и бельгийцы стали лихорадочно рыть огромное количество окопов, усеянных пулеметными гнездами, чтобы сдержать наступление германской пехоты. Немецкое командование пустило в ход артиллерию – сначала полевую, затем тяжелую, – в которой немцы значительно превосходили французов, но те ответили еще более глубокими окопами. Довольно быстро главным оружием войны вместо пулеметов стала артиллерия, единственным эффективным способом борьбы с которой были окопы. До конца 1914 года всю северо-восточную Францию противоборствующие стороны заполонили невероятным количеством траншей, блиндажей и всяческих укрытий. Миллионы людей, подобно затравленным зверям, жили в этих окопах четыре года под артиллерийским, пулеметным, снайперским и другим огнем, в дерьме, холоде и голоде, с крысами и вшами, страдая от болезней и эпидемий. Живыми осенью 1918 года из окопов вышли немногие из тех, кто в них оказался осенью 1914-го. Психически здоровыми из окопов не вышел никто.

Потерпев сокрушительное поражение на Западном фронте, добившись ничего не значащей победы на Восточном фронте, Германия столкнулась с Великобританией на море. Здесь кайзера ожидало, пожалуй, самое большое стратегическое разочарование. Многолетние военно-морские усилия Вильгельма II, стоившие стране огромных средств, оказались совершенно никчемными. К началу войны Германия не смогла догнать Великобританию на море, а потому оказалась не готовой дать англичанам бой в открытом Северном море. Так же, как генерал Мольтке провалил План Шлиффена во Франции, адмирал Тирпиц не смог реализовать свой план на море. Единственное различие между ними заключалось в том, что немецкие военно-морские силы потерпели от рук Антанты почти бескровное поражение, в то время как армейские неудачи на суше обошлись Германии в миллионы человеческих жизней. План Тирпица заключался в том, чтобы завоевать господство на Северном море. Оно было необходимо Германии, чтобы сохранить морское сообщение с внешним миром, дабы страна могла получать сырье и продовольствие извне. Однако, как было сказано выше, к началу войны Тирпиц не успел достроить флот, а потому не могло быть и речи о том, чтобы дать англичанам решающее сражение в Северном море. Они бы устроили немцам второй Трафальгар. Специфика военно-морских сил того времени была таковой, что одного генерального сражения хватило бы, чтобы от флота не осталось и следа. Все те гигантские средства и колоссальные усилия, которые Германия предпринимала на протяжении последних 20 лет, англичане могли утопить за один день. У адмирала Тирпица не оставалось иного выхода, кроме как спрятать с таким трудом построенный флот в хорошо защищенных гаванях на балтийском побережье Германии. После окончания войны флот был интернирован англичанами, но летом 1919 года, за два дня до подписания Версальского мира, немецкие матросы его затопили. За это британско-французские власти добавили стоимость затопленного флота к сумме германских репараций. Таким вот совершенно гротескным образом закончилось военно-морское увлечение Вильгельма II, ставшее, вероятно, одной из главных причин немецкого поражения, поскольку превратило Великобританию в непримиримого врага Германии.

Английский флот, которым командовал первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль, один из самых деятельных членов британского кабинета, начал морскую блокаду Германии в первые же дни войны. Эта стратегическая военно-морская операция стала важнейшим инструментом, с помощью которого странам Антанты в конце концов удалось задушить Германию осенью 1918 года. Единственным недостатком этого инструмента оказалось то, что действовал он очень медленно, хотя и крайне уверенно. Уже через несколько месяцев после начала войны как в Германии, так и в Австро-Венгрии начались существенные перебои с продовольствием и сырьем. К концу войны обе страны недоедали настолько, что в них ежедневно от голода умирали тысячи людей. Зимой 1917 года снабжение продовольствием в Вене было намного хуже, нежели в Петрограде, где из-за нехватки хлеба вспыхнула революция. А осенью 1918 года Австро-Венгрия капитулировала перед союзниками не из-за своего военного положения, а вследствие голода. Ситуация в Германии была лишь немногим лучше, что стало одной из главных причин немецкой революции осенью 1918 года. Можно сказать, что сдача Северного моря в августе 1914 года стала первым крупным стратегическим поражением Германии в Первой мировой войне.

Зайдя к концу августа 1914 года в тупик на поле боя, Вильгельм II стал лихорадочно искать дипломатические выходы из сложившегося положения. Речь, однако, не идет о том, что кайзер хотел остановить войну и заключить мир. Нет, об этом ни он, ни остальные участники войны на тот момент даже не думали. Наоборот, к исходу августа взаимная ненависть, подпитываемая со всех сторон бешеной пропагандой, не оставляла мирным переговорам ни единого шанса. Кайзер размышлял о том, кого еще можно втянуть в войну на немецкой стороне. Но и в этом – дипломатическом – сражении победить Антанту ему не удалось. Первый раунд остался за англичанами, которые смогли подтолкнуть своего дальневосточного союзника Японию вручить Германии ультиматум 15 августа 1914 года. Как уже стало привычным, все ультиматумы были не более чем старомодной формальностью, и 23 августа Япония начала ущемлять интересы Германии в Китае.

Немецкие солдаты на улицах г. Циндао, Китай. Японская армия и флот за два месяца отобрали у Германии все ее китайские владения

Однако главной целью осенью 1914 года как для Антанты, так и для Германии стала Османская империя. Константинополь мог опрокинуть чрезвычайно хрупкий баланс сил, сложившийся между двумя альянсами, воюющими в Европе. Если бы только турки присоединились к Антанте, то Первая мировая война, вероятно, закончилась бы в 1915 году, и события XX века пошли бы по-иному. Причем французское и британское влияние в Османской империи перед началом войны было куда бо́льшим, нежели влияние немецкое. Для Берлина дипломатическое сражение с Лондоном и Парижем за Константинополь осенью 1914 года стало вопросом жизни и смерти. В случае участия Османской империи на стороне Антанты южный немецкий фланг оказался бы под сильнейшим ударом. Австро-Венгрия была бы обречена. Османская империя все еще оставалась крупнейшим игроком на Балканах. Румыния, Греция и Италия, вступившие в войну на стороне Антанты позднее, вероятно, сделали бы это сразу же вслед за турками. Болгария, присоединившаяся позднее и занявшая сторону Германии, бесспорно, этого бы не сделала, а скорее выступила бы вместе с остальными балканскими странами против Австро-Венгрии. Противостоять Российской империи, Османской империи, Италии и всем балканским странам австро-венгерская армия не смогла бы даже при значительной германской военной помощи. Они не продержались бы под напором настолько превосходящих сил противника и месяца, после чего Германии пришлось бы воевать на три фронта – на Западном, Восточном и Южном – что, естественно, продлилось бы совсем недолго. Италия и балканские страны, без сомнений, стремительно последовали бы за турками. В каждой столице, принимавшей тогда решение вступать в войну или нет, царило хищное «реальнополитическое» мышление – делать это необходимо только на стороне победителя, предварительно обговорив с ним, что за это можно получить.

Добиться расположения Османской империи Берлину удалось при помощи военного министра страны Энвер-паши. Правивший в Константинополе режим младотурков тогда в шутку называли «Три паши». Энвер-паша был одним из них, а в военных вопросах он, несомненно, почитался главным. Роль личности была в ту абсолютистскую эпоху куда более весомой, нежели в наше либеральное время. Личность же Энвер-паши среди целого пантеона неадекватных вершителей судеб человечества начала XX века, вероятно, можно считать одной из самых одиозных. Энвер-паша был ярым пантюркистом и панисламистом, то есть отпетым националистом-фундаменталистом. Вильгельму II с его незамысловатым немецким национализмом было в психологическом плане до столь запутанного османского национализма, коим страдал Энвер-паша, очень далеко. Безумный политический путь, который проделал этот человек с 1914 по 1922 год, – лучшее доказательство тому, насколько обреченным оказалось тогда человечество, ведь его судьба попала в руки столь опасных людей. Энвер-паша ради воплощения в жизнь своих безумных идей втянул Османскую империю в войну не на той стороне, что привело к ее развалу и огромной трагедии на Ближнем Востоке. Это он в 1915 году устроил армянский геноцид. После окончания войны Энвер-паша скрылся в Германии, где сошелся во временном союзе с большевиками, а затем отправился в Москву заниматься теоретическими изысканиями по слиянию исламизма и марксизма. Рассорившись позднее с большевиками, он бежал в Туркестан, чтобы возглавить там басмаческое движение. Летом 1922 года Энвер-паша погиб в бою с отрядом Красной Армии на территории современного Таджикистана. Его зарубил чекист-армянин.

Энвер-паша во многом решил ход Первой мировой войны, втянув Османскую империю в войну не на той стороне

Тридцатого октября 1914 года Османская империя вступила в Первую мировую войну на стороне Германии и Австро-Венгрии. Баланс сил в Европе между воюющими альянсами, покосившийся было после неожиданного для Германии вступления в войну Британии, восстановился. Теперь их было три империи на три империи. Антанта – Британская, Французская и Российская империи. Центральные державы – Германская, Османская и Австро-Венгерская империи. Переведя к концу 1914 года дух после всего случившегося, немецкое руководство пыталось понять, как действовать в сложившейся обстановке дальше. В ближайшем будущем у Германии не имелось никаких военных перспектив одержать победу. Миллионы ее солдат сидели в окопах, будучи не в состоянии сдвинуть линию фронта даже на несколько километров. Военные действия стали напоминать бессмысленную бойню, в которой людей убивали как скот без всякой на то причины. Победить в окопной войне было невозможно. Стране предстояла долгая война на истощение, при этом материальные ресурсы ее были ограниченными.

В феврале 1915 года Британия попыталась одним ударом своего флота нейтрализовать турок. Это была операция, задуманная Уинстоном Черчиллем. Его замысел – выбить из цепи противника слабое звено – был стратегически верным. Черчилль отправил могучий британский флот (при участии французского флота) захватить Дарданеллы. Уверенный в том, что противопоставить мощной союзной эскадре туркам нечего, Черчилль легкомысленно надеялся прорваться через проливы к Константинополю и одним залпом эскадры заставить Османскую империю капитулировать. Турки, однако, проявили чудеса самоотверженности и с помощью немцев не пропустили британскую эскадру к столице. Взбешенные англичане решили, что они подобное унижение так просто не оставят и высадили на побережье десант. Последовала печально известная мясорубка в Галлиполи, продлившаяся почти год и закончившаяся британским поражением. Уинстону Черчиллю пришлось уйти в отставку.

Однако Антанта смогла компенсировать неудачи в Галлиполи успехом в Италии. Весной 1915 года ей удалось втянуть Италию в войну на своей стороне, несмотря на то, что долгие годы Рим являлся союзником Берлина и Вены, будучи членом Тройственного союза. Все это, однако, было в прошлом. Наступившие дикие времена требовали совершенно иных – «реальнополитических» – подходов. Англо-французская дипломатия в годы Первой мировой войны обманула половину Европы, обещая налево и направо все, что у нее просили, лишь бы новые страны и народы начали воевать против Германии. Самым знаменитым таким обманом принято считать соглашение Сайкса – Пико, из-за которого, как считают многие историки, произошла трагедия Ближнего Востока. Но по соглашению Сайкса – Пико англичане и французы выполнили хоть что-то из обещанного. Итальянцев же обманули просто фантастическим образом. Они вообще ничего не получили после войны, хотя им посулили в буквальном смысле полмира. Чего ради они бы полезли воевать весной 1915 года, когда всем уже было ясно, насколько гиблым болотом окажется эта война. Во время Парижской мирной конференции весной 1919 года итальянский премьер-министр плакал от бессилия и обиды, когда понял, насколько цинично Англия и Франция обманули его страну.

Осенью 1915 года немецкой дипломатии вновь удалось сравнять счет с Антантой. На стороне центральных держав в войну вступила Болгария. Ее воинственные правящие круги бредили созданием Великой Болгарии за счет соседних Сербии и Греции. Возглавляемый Германией альянс с этого момента стали называть Четверным союзом. Больше до конца войны Берлину привлечь на свою сторону никого не удалось, поскольку никто больше не верил в победу немецкого оружия. Болгары по глупости оказались последними такими недальновидными. Антанте, наоборот, удалось втянуть в войну еще несколько стран, правда, все они приняли такое решение ближе к ее окончанию, в 1917 году. Это были Греция, Румыния и страна, в самый последний момент решившая исход войны, – Соединенные Штаты Америки.

Несмотря на большое количество участников конфликта, бившихся на множестве фронтов по всему миру, главной ареной войны стал Западный фронт. Его протяженность на северо-востоке Франции составила 500 километров. Именно здесь крутилась главная мясорубка войны. Немецкая армия сама держала Западный фронт, выступая против британских, французских, бельгийских и прибывших в 1918 году американских войск. После провалившегося Плана Шлиффена, уже к началу 1915 года, силы Антанты численно превосходили немецкую армию на Западном фронте, но за Германией оставалось превосходство в артиллерии – боге окопной войны. Таким образом, ни одна сторона не имела ни единого шанса одержать в ближайшие несколько лет победу на поле боя. Предстояла долгая война на истощение, в которой выиграть могла та участница конфликта, у которой было больше ресурсов – человеческих, материальных, продовольственных. Однако касаемо ресурсов лидер был очевиден для всех. Население Германской империи перед началом войны составляло 70 миллионов человек, население Австро-Венгрии – 50 миллионов. В Британской империи проживало 600 миллионов, а ее территория занимала пятую часть суши. В Российской империи насчитывалось 180 миллионов человек, а ее территория раскинулась на шестой части суши. Население Французской империи составляло 95 миллионов человек, а ее площадь равнялась площади Европы. Если добавить к балансу Антанты ресурсы, которые она получала от Соединенных Штатов Америки, то исход войны на истощение был ясен любому, даже самому недальновидному политику. Исходя из сложившейся ситуации, – когда война до «осеннего листопада» неожиданно превратилась в войну на истощение – немецкое руководство к концу 1914 года начало лихорадочно искать выход из того кровавого тупика, в который оно завело страну.

Немецкая открытка 1915 г. Надпись на открытке: «Болгария с нами». Болгария стала последним германским союзником

Глава 3
Война на истощение. 1915–1916 гг

После того как осенью 1914 года План Шлиффена провалился, а генерала Мольтке сняли с должности, Германия оказалась без стратегического плана дальнейших боевых действий и без верховного главнокомандующего, способного вести войну на два фронта. Пришедший на смену генерал фон Фалькенхайн был военачальником иного масштаба, нежели Мольтке, который возглавлял самый опытный в мире немецкий Генштаб почти десять лет. Никакого стратегического понимания, куда двигаться дальше, в Берлине ни у кого не было. Казалось, весь прусский генералитет, такой бравый и воинственный до начала войны, теперь смиренно и удрученно плыл по течению войны в неизвестном направлении. На Западном фронте ситуация сложилась абсолютно патовая, армия сидела в окопах, не в состоянии даже высунуть из них голову. Единственное, чем здесь занимались, это копали новые окопы, строили новые блиндажи, а также насыщали позиции дополнительными огневыми средствами – пулеметами, минометами, артиллерийскими орудиями, – что еще больше заводило окопную войну в тупик, поскольку прорвать такую оборону было уже за гранью возможного. Никогда в истории человечества ни до, ни после не будет создано настолько неприступной с обеих сторон линии обороны, какой оказался к началу 1915 года Западный фронт.

Положение дел Германии на Восточном фронте, казалось, было лучше, но только на первый взгляд. Немецкая армия действительно вплоть до конца 1915 года успешно выступала против русских войск. Однако Берлин надеялся, что основную тяжесть ведения войны на Восточном фронте вынесет на себе Австро-Венгрия. Этим надеждам не суждено было сбыться. Когда 8-я армия генерала Гинденбурга в августе – сентябре 1914 года громила царские войска в Восточной Пруссии, русский Юго-Западный фронт генерала Иванова в Восточной Галиции крушил австро-венгерскую армию в куда больших масштабах. У Гинденбурга в Восточной Пруссии под командованием было 150 тысяч солдат и офицеров. В Восточной Галиции австро-венгерские войска насчитывали свыше 900 тысяч человек, их потери по окончании сражения превысили 350 тысяч солдат и офицеров. Вена немедленно воззвала к Берлину о помощи, заявив, что удержать Восточный фронт собственными силами она не в состоянии. Германии пришлось срочно прийти союзнику на подмогу, в результате чего существенная часть немецких ресурсов оказалась до начала 1918 года прикованной на Восточном фронте. Этого Берлин летом 1914 года никак не мог предположить.

В августе 1914 года семь немецких армий были сосредоточены на Западном фронте и только одна – на Восточном. К началу 1915 года генералитет в Берлине, оправившись от шока, вызванного провалом Плана Шлиффена, принял новую стратегию, которая должна была привести Германию к победе. Немецкое командование решило разгромить Россию и вывести ее из игры, после чего перебросить освободившиеся силы, как свои, так и австро-венгерские, на Западный фронт, а затем победно завершить войну. Такая стратегия, принятая в спешке и от безысходности, была, однако, еще более призрачной, нежели План Шлиффена, над которым германский генералитет трудился столько лет. Восточный фронт по протяженности превосходил Западный в три раза, к тому же здесь было очень мало дорог – только леса и болота. Но даже не это было главным препятствием на пути немцев. Самым пугающим на Восточном фронте, по крайней мере для адекватно мыслящей части германского генералитета, оказалась немыслимая глубина русской обороны. До Петербурга было более тысячи километров, до Москвы – свыше полутора тысяч, причем за Прибалтикой и Польшей уже практически заканчивались дороги, оставались лишь тончайшие железнодорожные нити, взорвать которые отступающим русским войскам не составляло никакого труда. От линии Западного фронта до Парижа было немногим более 200 километров, а его захват обещал Германии победу в войне (по крайней мере так думало большинство военно-политической верхушки в Берлине). Попытки взять Петроград или Москву начальник Генерального штаба генерал Фалькенхайн считал фантазиями. Имелись у него сомнения и касаемо того, насколько успешными вообще могут быть военные действия на Восточном фронте, принимая во внимание его огромные расстояния, требовавшие колоссальных человеческих и материальных ресурсов.

Два солдата на Восточном фронте: слева – немецкий, справа – австро-венгерский. Отличить их можно по каске. В 1915 г. солдат стали массово одевать в стальные каски (штальхельм), чтобы спасти их головы от шрапнели

Ярыми сторонниками мощного удара по России были главнокомандующий Восточным фронтом генерал Гинденбург и его заместитель генерал Людендорф. Немецкая пропаганда сделала из Гинденбурга национального героя после того, как летом 1914 года ему удалось разгромить русские войска в Восточной Пруссии. Вес генерала в обществе и среди германского руководства был куда больше, нежели подразумевали его звание или должность. Де-факто к началу 1915 года он стал вторым человеком в немецкой армии и составлял Фалькенхайну серьезную конкуренцию, явно намереваясь занять его место (летом 1916 года так оно и случится). Гинденбург считал, что ему под силу повторить успех 1914 года в Восточной Пруссии, только совсем в иных масштабах. Он намеревался в ходе кампании 1915 года окружить и разгромить всю русскую армию на Восточном фронте и действительно дойти до Петрограда. Причем назвать его амбиции полностью беспочвенными нельзя, потому как летом 1915 года немецким войскам удалось продвинуться до Риги, оказавшись в пятистах километрах от Петрограда, а к концу 1917 года угроза взятия российской столицы стала более чем реальной.

Все споры между Фалькенхайном и Гинденбургом, а также дискуссии среди немецкого командования касаемо глубины стратегического удара по России имели, однако, больше теоретическое, нежели практическое значение. Германии катастрофически не хватало времени. Австро-венгерская армия рассы́палась в Галиции как карточный домик. Русская армия захватила столицу Восточной Галиции Львов. Перемышльская крепость, главный укрепрайон австро-венгерской армии в Восточной Галиции, была окружена осенью 1914 года, а весной 1915-го ее гарнизон сдался. В плен попало 120 тысяч австро-венгерских солдат и офицеров. Германии требовалось спешить на помощь союзнику, чтобы до того, как немецкая армия попытается вывести Россию из войны, русские не сделали того же с Австро-Венгрией. В это самое время ударом через Дарданеллы Великобритания пыталась нейтрализовать Турцию.

Все попытки в 1915 году устранить кого-либо из игры провалились с обеих сторон. Война стала принимать еще более затяжной характер, поскольку никакой перспективы серьезно переломить ситуацию к концу 1915 года не было видно. Немецким войскам удалось в ходе весенне-летней кампании 1915 года спасти австро-венгерских союзников от разгрома и значительно потеснить русскую армию на Восточном фронте. Немецкие войска отбили Восточную Галицию, а также захватили Польшу и Литву, бывшие в то время частью Российской империи. Однако разгромить русскую армию, как того хотел генерал Гинденбург, не вышло. Он смог лишь значительно потеснить противника, который понес серьезные потери в живой силе и вооружении. Успехи на Восточном фронте дались Германии дорого. Пришлось перебросить крупные силы с Западного фронта, а также отдать на Восточный фронт большое количество произведенного в Германии вооружения и боеприпасов. Как правильно опасался более осторожный генерал Фалькенхайн, добиться какого-либо перелома на Восточном фронте Германии не удалось, а вот создать себе полноценный второй фронт, который теперь постоянно требовал значительных человеческих и материальных ресурсов, получилось.

Царь Николай II обходит руины Перемышльской крепости. Взятие крепости стало большой победой русской армии. Многомесячная осада крепости была самой серьезной в ходе Первой мировой войны

Таким образом 1915 год стал для воюющих сторон дальнейшим безумным сползанием в болото окопной войны. Германия безуспешно попыталась разгромить Россию. Великобритания еще более безрезультатно противостояла Турции. Антанте удалось втянуть в войну на своей стороне Италию. Центральные державы смогли проделать то же с Болгарией. Италия открыла периферийный, совершенно бессмысленный фронт на границе с Австро-Венгрией. Солдаты двух стран провоевали три года, совершенно не понимая, зачем они это делают. При этом линия фронта практически не сдвинулась с места. Северная Италия еще недавно была частью Австрии, а всего год назад перед началом войны две страны считались союзниками. Австро-итальянские человеческие связи были многовековыми и в принципе добрососедскими, теперь же люди сидели в разных окопах и убивали друг друга, в смятении спрашивая себя, как так вышло. Итальянским и австрийским офицерам приходилось больше следить за собственными солдатами, чем за чужими, поскольку свои все время норовили сдаться в плен. Особенно сложно приходилось итальянским офицерам. Каждую ночь они вынуждены были дежурить в окопах, напряженно вглядываясь в темноту, не ползет ли кто из их подчиненных по нейтральной полосе к вражеским окопам с белым флагом, чтобы сдаться. Британское и французское командование все время сокрушалось, каких слабых бог им послал союзников, не осознавая, что итальянцы в силу национального характера первыми разобрались в том, насколько бессмысленна эта война. Довольно скоро как англичанам, так и французам также придется столкнуться с тем, что их солдаты не хотят воевать. Болгарский фронт на окраине Балкан был еще более периферийным. Кстати, именно на нем начались первые солдатские братания – пожалуй, самое фантасмагорическое явление Великой войны, доказывающее, насколько она была безумной и напрасной. На Балканах братались болгарские и русские солдаты. Но довольно скоро к ужасу правящей европейской национал-империалистической элиты взаимно заявлять о товариществе начнут уже французские и немецкие солдаты, брататься будут все подряд, что закончится мировым социализмом, который похоронит монархизм, колониализм, империализм и национализм.

В 1915 году, когда осела пыль первых сражений и воюющие стороны залегли в окопах, началась механизация войны. Это был жуткий по своей бесчеловечности процесс. Ведущие в индустриальном плане стороны – Германия, Великобритания и Франция – максимально задействовали имеющийся у них научно-технический потенциал, чтобы наладить массовое убийство людей. Разгорелась лихорадочная гонка вооружений. Германия лидировала в тяжелой артиллерии и химическом оружии. Антанта доминировала в самолетах и танках. Двадцать второго апреля 1915 года около бельгийского города Ипр немецкая армия применила боевые отравляющие вещества. Первая в истории газовая атака повергла население планеты в состояние глубокого шока. В газетах публиковались кошмарные футуристические фотографии солдат в противогазах, которые больше походили на пришельцев, нежели на людей. Это перевернуло и без того обезумевшее сознание граждан воюющих стран. Немецкая пропаганда в годы войны работала на износ, для чего ей постоянно требовались новые национальные герои. Первым из них оказался генерал Гинденбург. Затем германской национальной героиней стала 420-миллиметровая мортира «Большая Берта» – артиллерийское орудие чудовищного калибра фирмы «Крупп», названное в честь внучки «короля пушек» Альфреда Круппа. Снаряды «Большой Берты» весом свыше тонны разносили самые толстые крепостные стены в щепки, а людей, прятавшихся за этими стенами, превращали в пыль и сажу.

Британская армейская футбольная команда на фронте в противогазах. 1916 г.

Немецкая армия на первых порах была лучше технически оснащена, нежели англо-французские войска на Западном фронте, что облегчило положение Германии в 1915 году. Но довольно скоро от немецкого военно-технического превосходства не осталось и следа. Наоборот, промышленность страны стала отставать в производстве боеприпасов и вооружений, что было неудивительно, если помнить о морской блокаде и скудности немецких сырьевых ресурсов. Успехи генерала Гинденбурга на Восточном фронте весной-летом 1915 года были в значительной мере результатом катастрофической неготовности русской промышленности к войне. На начальном этапе она была не в состоянии производить достаточного количества боеприпасов и вооружений. Русские войска отступали в Польше, поскольку у них просто не было патронов. Однако со временем ситуация улучшилась. К концу 1915 года российская промышленность начала давать фронту нужное количество боеприпасов. Англичане и французы стали помогать оружием. В общем, к этому периоду немецкое военно-техническое превосходство исчезло и на Восточном фронте. В Берлине со страхом заглядывали в наступающий 1916 год, не видя никакого выхода из кровавого тупика, в котором очутилась страна.

Планы немецкого командования на 1916 год были составлены, вероятно, уже в состоянии полного отчаяния и базировались на безумном предположении о том, что Франция доведена до крайнего истощения, а потому не выдержит мощного массированного удара. Это предположение принадлежало командующему немецкими вооруженными силами генералу Фалькенхайну. Других мыслей у него в то время, очевидно, не имелось. Не было у него, вероятно, и разведывательных данных о планах противника, иначе бы он знал, что Антанта также собирается устроить Германии в 1916 году окончательный разгром, для чего готовит координированное наступление на всех фронтах. Именно от безысходности окопной войны военно-политическая верхушка мирового империализма устроила в 1916 году доселе невиданную и абсолютно бессмысленную кровавую бойню. На одном узком участке Западного фронта англо-французские войска смогли потеснить немецкую армию на 10 километров. На другом узком участке немецким войскам, атаковавшим позиции противника целый год, вообще ничего не удалось – противоборствующие стороны остались на своих позициях. Однако в результате двух этих безумных сражений на крошечных кусках земли (один протяженностью 35 километров, другой – 15 километров) были убиты и покалечены миллионы людей. Миллионы выживших сошли с ума от того, через что им пришлось пройти.

Самым известным и кровавым символом Великой войны стало сражение, вошедшее в историю под названием «Верденская мясорубка». Это и было то самое массированное немецкое наступление, задуманное генералом Фалькенхайном с целью разбить обессиленную Францию. План его был совсем уж незамысловатым: на очень узком пятнадцатикилометровом участке фронта сконцентрировать значительно превосходящие силы пехоты и колоссальное количество артиллерии, чтобы прорвать оборонительные позиции французов и выйти на оперативный простор, дабы двинуться в наступление на Париж. Операция была запланирована на 21 февраля 1916 года. Артиллерийская подготовка перед началом наступления длилась почти девять часов. Это была настоящая бойня. Казалось, выжить во французских окопах после такого огневого вала невозможно. Две французские дивизии, оборонявшие Верденский выступ, были почти полностью уничтожены. Когда пушки умолкли, в атаку пошли шесть немецких дивизий. Им удалось быстро захватить кровавое французское болото, где еще вчера были окопы с солдатами. Может, все это время люди и барахтались в жуткой грязи, голодали, болели и мерзли, но еще накануне они были живы. Они говорили, думали, ели, курили. Теперь же после многочасовой артиллерийской стрельбы от них остались лишь куски мяса. Тонны земли и разорванной человеческой плоти перемешались в страшную массу под ногами, которую теперь месили солдатские сапоги шести немецких пехотных дивизий. А ведь это было только начало. Десять месяцев на этом залитом кровью пятнадцатикилометровом пятачке будут идти ожесточенные бои, а количество выпущенных немецкой артиллерией снарядов превзойдет в тротиловом эквиваленте все, что выстрелила Европа в XIX веке. Такого преднамеренного, совершенно безумного, бессмысленного массового убийства история еще не знала. Можно смело утверждать, что грань человечности империалистические круги, правящие Европой, перешли именно здесь. С этого начался кровавый XX век.

Французское командование оперативно перебросило подкрепление к Верденскому выступу, и уже через несколько дней немецкое наступление захлебнулось. На протяжении всего 1916 года обе стороны ежедневно бросали тысячи человеческих жизней под нож «Верденской мясорубки», уже вскоре после своего начала не имевшей никакого стратегического и даже тактического значения. Битва при Вердене в военном плане закончилась абсолютно ничем, но вот в политическом смысле она имела колоссальные последствия. Серьезные антивоенные волнения французских и немецких народных масс начались именно с 1916 года. Это произошло в значительной мере из-за «Верденской мясорубки», которая каждый день исправно выбрасывала обратно на родину тысячи калек – свидетелей того, что там происходило. Хотя битва при Вердене и стала самой кровопролитной за время Великой войны, в 1916 году она оказалась не единственной. Битва на Сомме стала даже более масштабной, правда, она происходила на более протяженном участке фронта, и поэтому количество убитых на квадратный метр там было чуть ниже.

Форсирование реки Сомма в Северной Франции было английским предприятием. Во многом оно напоминало немецкое наступление в районе Верденского выступа. Колоссальное количество артиллерии с утра до вечера молотило по позициям противника. Артиллерийская подготовка перед штурмом длилась семь дней, сказалось серьезное экономическое превосходство Антанты, у которой на такое хватило боеприпасов. Англичане также бросили в бой свои военно-технические новшества. Впервые на поле сражения массово появились танки, в небе барражировали сотни самолетов. Наступление на Сомме началось 1 июля 1916 года. За две недели до этого, 15 июня, выдвинулись итальянская и русская армии. Летняя кампания 1916 года стала первой полностью согласованной союзниками кампанией Первой мировой войны. Летом Антанта перехватила стратегическую инициативу, однако добиться успеха все равно была не в состоянии. Победить в окопной войне на поле боя было невозможно. Первая мировая была войной на истощение, а потому выиграть в ней могла только та сторона, у которой оно наступит позже всех.

Битва на Сомме закончилась через шесть месяцев продвижением англо-французских войск на 10 километров. Погибло и было искалечено более миллиона солдат и офицеров. Битва при Вердене, как было отмечено выше, завершилась ничем. Число убитых и раненых составило три четверти миллиона человек. Итальянское наступление также провалилось, правда, жертв там было куда меньше. Сказалась экономическая отсталость как Италии, так и Австро-Венгрии, которые были не в состоянии производить такое количество снарядов и вооружения. Успешным в ходе летней кампании 1916 года оказалось лишь русское наступление на Восточном фронте, известное как Брусиловский прорыв, но и оно через некоторое время сошло на нет, когда немцы перебросили на Восточный фронт значительное подкрепление.

К концу лета 1916 года в Берлине царили панические и пораженческие настроения. Причин для того было предостаточно. Печальный исход кампании 1916 года всем казался очевидным. Выиграть войну было нельзя, вести ее дальше также не представлялось возможным, экономика страны трещала по швам. Союзники по Четверному союзу находились на грани коллапса. Немецкой армии удалось ликвидировать последствия Брусиловского прорыва на Восточном фронте, но Австро-Венгрия была до предела истощена летней кампанией 1916 года. Еще одного года войны «лоскутная империя», вероятно, не выдержала бы. Единственное, что могло спасти Восточный фронт от полного развала, было то, что Россия после своего летнего наступления была не в лучшей форме, нежели Австро-Венгрия. Обе империи напоминали двух окончательно выдохшихся на ринге боксеров, вошедших в клинч, и таким образом едва державшихся на ногах. В сложном положении находилась и Османская империя, она разваливалась изнутри. В 1915 году османские власти устроили геноцид православных, составлявших четверть жителей страны. В 1916 году при помощи англичан восстание подняли арабы, на которых приходилась половина населения. «Больной человек Европы», как еще в XIX веке политики назвали Османскую империю, был при смерти.

Первый британский танк Mark IV на параде в Нью-Йорке, 1917 г. Англичане намеревались переломить с помощью танков ход войны. Через четверть века такая же мысль придет и Гитлеру

Германская военно-политическая верхушка металась в поисках выхода из положения, которое было безвыходным. В сложившихся обстоятельствах кайзер Вильгельм II делает свой последний шаг на политической сцене страны. Как и все его предыдущие шаги, этот принесет Германии только страдания и горе. Двадцать девятого августа 1916 года кайзер назначает генерал-фельдмаршала Гинденбурга главнокомандующим немецких вооруженных сил. Вместе со своим бессменным заместителем генералом Людендорфом фельдмаршал немедленно начинает «тотальную войну». Гинденбург и Людендорф устанавливают в Германии де-факто военную диктатуру. Кайзера и канцлера отстраняют от реальной власти в стране. Отныне все важные государственные решения принимаются военными. Кстати, главным в новом правящем тандеме становится генерал Людендорф, именно он стоит у руля. Гинденбург играет скорее представительскую роль, он главный национальный герой Германии еще с августа 1914 года после победы над русскими в Восточной Пруссии.

Третье Верховное главнокомандование, как вошло в историю высшее руководство вооруженных сил Германии под предводительством Гинденбурга, незамедлительно предприняло ряд экстренных мер военного и экономического характера. Меры эти выиграть войну не помогли, скорее наоборот, привели к окончательному истощению страны, вследствие которого она в конце концов и капитулировала. Однако по сей день немецкие националисты считают как Гинденбурга, так и Людендорфа военно-политическими гениями, спасшими отечество. По их мнению, войну проиграли не Гинденбург и Людендорф, а «еврейские социал-демократы», нанесшие осенью 1918 года Германии удар в спину. Историческая реальность, однако, серьезно расходится с мнением немецких националистов.

Генерал Людендорф, очень злой гений Германии

Первое, что сделал Гинденбург, – развязал тотальную подводную войну в Атлантическом океане, отдав приказ топить любое судно, направляющееся в Англию. Командующий военно-морскими силами страны адмирал Тирпиц, тот самый, который вдохновил кайзера Вильгельма на строительство великого флота, подал в отставку, посчитав приказ Гинденбурга аморальным. Немецкому подводному флоту очень быстро удалось добиться весьма внушительных результатов. Они оказались настолько серьезными, что Гинденбург поспешил заявить: «Через шесть месяцев Англия встанет перед нами на колени от голода». Ни на какие колени Англия ни перед кем не встала. Через какое-то время британские моряки научились бороться с немецкими подводными лодками. Торговые суда стали ходить через Атлантику только караванами под охраной эсминцев. Немецкий подводный флот, возможно, и нанес серьезный ущерб Великобритании, но не меньше пострадали Соединенные Штаты Америки, поскольку грузы, которые шли в Англию через Атлантику, следовали из США. Гинденбург, таким образом, устроил блокаду обеим странам. Это была очень серьезная политическая ошибка, которая, в конце концов, обернулась для Германии поражением в Первой мировой войне. Именно разбой немецких подводных лодок в Атлантике стал главной причиной, по которой Америка весной 1917 года вступила в войну на стороне Антанты.

Придя к власти, военные немедленно взялись за экономику. Это называлось «Программа Гинденбурга». Немецкую промышленность в кратчайшие сроки перевели на военные рельсы. Многие предприятия, выпускавшие продукцию гражданского назначения, закрыли или перепрофилировали. Права трудящихся резко ограничили – и это в одном из самых социально ориентированных государств Европы. Начали применять рабский труд военнопленных и рабочих, депортированных с оккупированных территорий. Гинденбург поставил задачу в кратчайшие сроки удвоить выпуск боеприпасов и вооружений. Чтобы выполнить такую программу, в Германии настолько сильно завинтили гайки, что революция стала вопросом ближайшего времени. Гинденбург, и особенно Людендорф, были прусскими солдафонами до мозга костей. Гинденбург с важным фельдмаршальским видом председательствовал на ежедневных собраниях немецкого генералитета, Людендорф корпел с утра до ночи над картами и всяческими приказами. Причем все это происходило в роскоши штабных особняков с великолепным продовольственным обеспечением, в то время как миллионы немецких солдат уже который год жили в окопах, а вся Германия голодала. Немецкий генералитет очень плохо разбирался в немецкой политике. В стране шли сложные социальные процессы, которые они, придя к власти, подхлестнули, заставив развиваться с головокружительной скоростью. В то время как помещики и фабриканты зарабатывали на войне немыслимые в мирное время деньги, простой люд нищал. Разрыв между богатыми и бедными на глазах превращался в зияющую общественную пропасть, которую видели, кажется, все… кроме Гинденбурга и Людендорфа, сидевших в своем Генеральном штабе и кроме пушек со снарядами ничего там не видевших. Когда Гинденбург решил начать «Тотальную войну», ему даже в голову не пришло, что войну эту он развяжет в первую очередь против собственного народа, от которого потребует невиданных жертв. Это он, Гинденбург, своими действиями разгонит волну «еврейской социал-демократии», которая осенью 1918 года накроет Германию революцией.

Немецкая подлодка, выброшенная на британский берег. Хотя философом неограниченной подводной войны считался адмирал Тирпиц, устроенная фельдмаршалом Гинденбургом тотальная подводная война повергла в состояние шока даже его

Несмотря на все усилия нового командования положение немецкой армии и ее союзников на всех фронтах к концу 1916 года было критическим. Германия проигрывала войну на истощение. Наступающий 1917 год обещал стать последним, и, казалось, ничто не могло спасти Второй рейх от поражения, кроме революции… русской революции.

Глава 4
Поражение. 1917–1918 гг

Зимой Великая война замерзала. Вести боевые действия в снегу, на холоде считалось невозможным, а потому миллионы солдат просто коченели в окопах, где болели и умирали тысячами. О чем думали зимой 1917 года в Берлине, исторической науке известно немногое. Военно-политических перспектив у Германии оставалось очень мало. Кайзер Вильгельм был не у дел, к тому же его репутация в глазах народа и правящих кругов была полностью разрушена. Прошли те времена, когда половина немецких мужчин носила усы, как у кайзера (эта глупая немецкая привычка носить усы, как у кайзера, затем – как у фюрера, выводила большую часть Европы из себя). Зимой 1917 года большинство немцев считали именно Вильгельма II виновным в бедственном положении Германии. Страной фактически управлял генерал Людендорф, сутками заседавший в Генеральном штабе. Однако никаких реальных планов по выходу из сложившейся ситуации у него не было, по крайней мере никаких документальных тому подтверждений историки не нашли. В таком безвыходном положении Германию могло спасти только чудо, и оно свершилось.

Восьмого марта 1917 года (по старому российскому календарю – 23 февраля) в Петрограде началась революция. Голодные бабы устроили бунт из-за хлеба, к ним присоединились рабочие, а затем солдаты из гарнизона. Жандармы в ужасе разбежались перед огромной, безумной, вооруженной толпой. Некоторые историки считают Февральскую революцию случайностью, мол, по расхлябанности не подвезли вовремя в столицу хлеба, хотя его в стране было на то время достаточно. Это не совсем так. Хлеб стал не более чем спичкой, упавшей в тот пороховой погреб, каким стала к началу 1917 года Российская империя. Виной такому положению дел была война. Настроения народных масс были аналогичными практически в каждом воюющем государстве. Россия просто стала первой страной, где по воле случая колоссальное социальное напряжение в обществе закончилось столь сильным взрывом. После случившегося в России все правящие воюющие режимы начали лихорадочно усиливать внутренние меры безопасности, чтобы предотвратить у себя подобное революционное развитие событий. С этого момента у каждого находившегося у власти государственного аппарата в Европе открылся внутренний фронт борьбы с собственным народом, доведенным войной до крайности. К концу 1917 года внутреннее противостояние в Европе начнет обостряться, по мере того как станет расти революционный радикализм. Первая мировая война закончится революциями и массовыми левыми движениями по всему миру. Виновных в этом надо искать среди европейской монархическо-империалистической верхушки, развязавшей совершенно безумную войну ради своих нездоровых амбиций, а не среди голодных петроградских баб, набивших морду жандармам за кусок хлеба для своих детей.

Бунт в феврале 1917 г. устроили голодные питерские бабы, но революцию сделали солдаты Петроградского гарнизона, которые перешли на их сторону с оружием в руках. Солдатская баррикада с артиллерией на Литейном проспекте

Русская революция оказалась тем самым чудом, которое могло спасти Германию от неминуемого, казалось, поражения. По крайней мере так в Берлине подумали многие и немедленно занялись Русским вопросом. Лихорадочно стали появляться планы, как вывести Россию из войны, ликвидировать Восточный фронт, а затем перебросить все силы на Западный фронт и одержать, наконец, победу. Парадоксально, но это оказалось единственным сценарием военно-политического руководства Германии, который им в ходе Первой мировой войны удалось осуществить… почти осуществить – получилось все, не вышло только победить. После Февральской революции русская армия начала медленно разваливаться. Летом 1917 года этот процесс стал лавинообразным, после того как Временное правительство Керенского, пойдя на поводу у Лондона и Парижа, совершило непоправимую ошибку. Лидеры Антанты недооценили масштабы русской революции и потребовали от Керенского летом выступить на Восточном фронте, чтобы поддержать наступление британских и французских войск на Западном фронте. Летнее наступление 1917 года закончилось полным развалом русской армии. Не разгромом, а именно развалом. Она перестала существовать как армия. В окопах и казармах еще оставались миллионы одетых в шинели и вооруженных людей, но воевать они категорически не желали, офицерам не подчинялись, целыми днями занимались политикой на митингах. Воинскую дисциплину и устав заменила либеральная демократия, подкрепленная винтовками за плечами митингующих. Началось повальное дезертирство.

Поразительно, но единственное, что сумел успешно сделать в ходе Первой мировой войны прусский генералитет, известный своим милитаризмом и отличной штабной работой, так это провести дипломатически-подрывную операцию по развалу Российской империи. То есть эффективными оказались не напыщенные штабные прусские генералы и фельдмаршалы, словно павлины разодетые в парадные мундиры и с непременными остроконечными шлемами «пикельхельм» на голове, а немецкая разведка и дипломатический корпус. Вокруг немецкого участия в русских событиях 1917 года существует огромное количество вымыслов и домыслов, главным из которых является утверждение о том, что Ленин был германским шпионом. Никаких доказательств, однако, за более чем сто лет, прошедших с того времени, никто не предоставил, хотя врагов у Ленина за это время меньше не стало. Без всяких сомнений, Геббельс бы такого шанса не упустил, будь у него доказательства работы Ленина на немецкую разведку.

И все же Берлин, безусловно, способствовал русским революционным событиям, возможно посредством своих социал-демократов, которые к тому времени были в Германии ведущей политической силой. По крайней мере всем известно о том, как Берлин дал российским социал-демократам возможность проехать из нейтральной Швейцарии через свою территорию в Швецию, откуда те уже без сложностей добрались до Петрограда. В опломбированных вагонах пассажирского поезда (точнее, нескольких поездов) в Россию пробрались 167 крупных деятелей российской социал-демократии, из которых большевики составляли лишь одну треть. Немецкая разведка дала возможность всей революционной верхушке, независимо от их убеждений, вернуться домой, логично полагая, что по возвращении они немедленно включатся в политическую работу. Как бы там ни было, но, начиная с весны 1917 года, русская революция оказалась тем краеугольным камнем, на котором немецкое военно-политическое руководство принялось строить планы дальнейшего ведения войны.

Германия перешла к решительным действиям осенью 1917 года, когда ситуация в России уже не оставляла никаких сомнений касаемо своего финала. Россия была больше в Великой войне не участник. Немецкий Генеральный штаб составлял планы, исходя именно из этого предположения. С Восточного фронта стали снимать войска и перебрасывать их на Итальянский фронт. Двадцать четвертого октября 1917 года войска Центральных держав перешли в наступление и прорвали оборону итальянской армии. Итальянский фронт Антанты, стоявший неподвижно на месте три года, рухнул за четыре дня. Следующей оказалась Румыния. Здесь даже не понадобилось начинать наступление. Девятого декабря 1917 года Бухарест подписал перемирие. Румынский фронт в значительной степени держался на русских штыках, которые после Октябрьской революции просто разошлись по домам. Главные же события Первой мировой войны осенью 1917 года происходили в Петрограде. Через две недели после 7 ноября, когда состоялся его приход к власти, новое советское правительство выступило с призывом начать мирные переговоры. Еще через 10 дней, 2 декабря 1917 года, советская делегация прибыла для начала переговоров в ставку германского главнокомандования на Восточном фронте, находившуюся в Брест-Литовске. Тем временем в Берлине генерал Людендорф лихорадочно готовил план решающего наступления на Западном фронте, которое должно было успеть закончить войну до прибытия американских войск на европейский театр военных действий.

Соединенные Штаты Америки объявили войну Германии 6 апреля 1917 года, однако посылать своих солдат на фронт они начали лишь через год, весной 1918-го. Американская мобилизация была, вероятно, самой медленной за всю военную историю человечества. Как было сказано выше, по сей день не ясно, что реально происходило в кабинетах и умах правителей воевавших тогда государств. Но даже среди этого океана закулисно-политического таинства американская загадка, наверное, одна из самых больших. Нет никаких сомнений в том, что главным победителем в Первой мировой войне оказались именно Соединенные Штаты Америки. Потеряв всего 65 тысяч человек, США нажили в результате войны гигантский финансовый, экономический и политический капитал. Америка ворвалась на мировую политическую сцену по окончании войны так, как ни одна другая страна в истории. Блистательный выход Германии на мировую политическую сцену в 1871 году, после войны с Францией, был, по сравнению с американским политическим выходом в 1918 году, жалким провинциальным выступлением.

Официальных причин воевать с Германией у Вашингтона имелось несколько. Русская революция среди них не значилась, хотя именно она, очевидно, и стала в действительности главным мотивом. Это подтверждает тот факт, что войну США объявили меньше чем через месяц после Февральской революции, спеша восстановить пошатнувшийся в Европе баланс воюющих сил. Официально же в Вашингтоне говорили о хищнической подводной войне, которую вели немецкие подлодки. Однако подводное противостояние шло уже чуть ли не целый год, но войны из-за него никто не объявлял. Официальный Вашингтон даже использовал такой совсем уже фантастический повод, как попытка Германии вовлечь Мексику в столкновение с Соединенными Штатами. В историю этот случай вошел под названием «Телеграмма Циммермана». Такую, мол, депешу послал немецкому послу в Вашингтоне министр иностранных дел Германии Артур Циммерман. Германия обещала Мексике вернуть ей американские штаты – Техас, Аризону и Нью-Мексико, – захваченные США в 1848 году, если та вступит в войну на стороне Центральных держав. Как конкретно германские войска должны были попасть в Мексику, чтобы помочь ей отбить Техас, неясно, но в те дни пропаганда могла жонглировать любой, даже самой немыслимой ложью. У Соединенных Штатов к началу 1917 года действительно сложилась напряженная ситуация на границе с Мексикой, поскольку в этой стране шла революция. Но скорее американская карательная экспедиция генерала Першинга могла взять столицу Мексики, чем мексиканские партизаны умудрились бы углубиться на территорию Техаса хотя бы на полсотни миль.

Торпедирование «Лузитании». Немцы потопили американское судно «Лузитания» еще в 1915 г. США не объявили тогда войну Германии, хотя это преступление во всем мире посчитали вопиющим

Вступив в войну, Соединенные Штаты стремительно нарастили поставки союзникам всего необходимого, что значительно увеличило материально-техническое и продовольственное превосходство Антанты над Центральными державами. Именно тот факт, что продовольственное снабжение британцев и французов оказалось в последние годы войны лучше, нежели у немцев и австро-венгеров, спас Антанту от революции. Обыкновенный голод заставил немецкий и австро-венгерские народы выйти осенью 1918 года на улицы и напрочь смести прогнившие правящие режимы с политической сцены. Осенью 1918 года простым людям все было предельно ясно: если не прекратить войну, наступающую зиму они просто не переживут, сдохнут от голода. Благодаря Америке перспектива «сдохнуть от голода» перед британским и французским народом не стояла, а потому Лондону и Парижу удалось дотянуть народные массы до победы.

Скорее всего, Соединенные Штаты продержались бы до конца войны, откупившись от союзников поставками продовольствия и всего необходимого, а также чисто символическим военным присутствием на Западном фронте нескольких американских дивизий, если бы не безумие генерала Людендорфа. Этот человек был поистине самым злым гением Первой мировой. В конце своей полководческой деятельности, осенью 1918 года, когда финал был очевиден, он представлял собой полную развалину, находясь на грани нервного срыва. Другой великий немецкий полководец – Адольф Гитлер, – который проиграл Вторую мировую войну, перед самым ее окончанием находился в аналогичном состоянии. Это очень большая ответственность – проиграть мировую войну. Когда в конце 1917 года стало ясно, что Россия вот-вот выйдет из игры, Людендорф лихорадочно стал готовить план последнего наступления, которое должно было решить исход войны. В историю это событие вошло под названием «Битва кайзера». Началась она 21 марта 1918 года.

Перебросив с уже несуществующего Восточного фронта на Западный фронт 50 дивизий, собрав в кулак последние резервы со всей Германии, генерал Людендорф намеревался разгромить англо-французские войска до прибытия на Западный фронт американской армии. Сомнений в том, что американцы высадятся в Европе, у Людендорфа не имелось. Он настолько опасался появления свежего противника на Западном фронте, что начал наступление, как только закончилась зима, в весеннюю распутицу, не дожидаясь лета, когда обычно и ведут крупномасштабные наступательные действия. Удивление вызывает один важный факт – чего именно ожидал генерал Людендорф от последнего немецкого наступления? Столь опытный военачальник не мог не понимать, что взять Париж немецкой армии не удастся даже при самом лучшем для нее развитии событий. Он также осознавал, что опять погибнут люди, еще один миллион человек. Ради чего? Чтобы продвинуться в глубь французской территории на сотню километров до того, как на фронте появятся американские войска? Генерал Людендорф делал все это ради одного-единственного достижения: он хотел укрепить военное положение Германии перед началом мирных переговоров с Антантой. Миллион человеческих жизней за то, чтобы улучшить переговорные позиции, – такие вот среди правящих тогда кругов царили политические нравы.

Весеннее наступление 1918 года стало самым успешным немецким военным предприятием Первой мировой войны. Германская армия продвинулась на Западном фронте дальше, чем за предыдущие четыре года. Тактический успех немецкой армии, однако, уже через несколько месяцев обернулся для нее стратегическим поражением. Медлительные дотоле в военном плане США неожиданно оказались быстрее лани. После начала немецкого наступления американские войска стали прибывать на Западный фронт со скоростью 10 тысяч солдат и офицеров в сутки. Весеннее наступление генерала Людендорфа выдохлось за четыре месяца. Битва, которая должна была принести Германии мир, как трубила немецкая пропаганда, завела немецкий народ в очередную мясорубку. К середине июля 1918 года Людендорф как никто иной понимал, что война окончательно проиграна. Однако генерал продолжал думать, что мирные переговоры нужно вести на поле боя, улучшая свои переговорные позиции, пытаясь отбить у противника еще один-другой французский город. Однако очень скоро ему предстояло испытать шок, от которого он в психологическом плане уже не оправится до самого конца войны.

Генерал Першинг (крайний слева), командующий Американским экспедиционным корпусом в Европе, и союзники

Командование союзников тем временем готовило контрнаступление не менее мощное, нежели немецкое наступление весной. Причем удалось им это куда лучше, чем Людендорфу с его последним решающим ударом. Правда, для этого успеха имелись серьезные материальные предпосылки. Военно-техническое и экономическое превосходство Антанты над центральными державами к лету 1918 года достигло своего апогея. Последним сражением Первой мировой войны стало Стодневное наступление Антанты на Западном фронте, начавшееся 8 августа 1918 года. По своей военной сути Стодневное наступление было великолепно задуманным, стратегически точно просчитанным контрнаступлением. Оппонентом генерала Людендорфа в те решающие дни стал французский маршал Фош, которого 26 марта 1918 года назначили Верховным главнокомандующим союзных войск. Столкновение двух полководцев, французского и немецкого, на эпическом по масштабу поле битвы несло в себе вековой символизм немецко-французского противостояния. В этот раз победило французское оружие, хотя, конечно, не без помощи английского, американского, австралийского, канадского и бельгийского. Иными словами, в свою последнюю битву Германия пошла практически против всего Западного мира на тот момент времени.

Маршал Фош решил измотать немецкие войска в упорных оборонительных многомесячных боях, а затем нанести на слабых участках германской обороны массированные контрудары. Залогом успеха союзных войск являлась именно эта большая концентрация сил на узких участках фронта предстоящего контрнаступления. Большого численного превосходства у союзников над германскими войсками не имелось. Людей уже недоставало ни одной воюющей стороне. В Германии летом 1918 года провели тотальную мобилизацию, однако с трудом сумели призвать лишь 300 тысяч человек, чего не хватило перекрыть потери весеннего наступления даже с учетом вернувшихся в строй раненых. Положение Антанты было несколько лучше – на фронт продолжали прибывать американцы, и Лондон сумел перебросить часть сил с ближневосточного театра военных действий, – однако добиться серьезного численного перевеса союзникам все равно не удалось, людей у них для войны так же, как и в Германии, больше не осталось. Однако к лету 1918 года Антанта умудрилась добиться немыслимого военно-технического превосходства, которым и решил воспользоваться маршал Фош, чтобы закончить войну за 100 дней.

Маршал Фош, национальный герой Франции

Преимущество союзников в местах наступления было колоссальным, если речь идет об артиллерии, авиации и бронетехнике. Численное превосходство в артиллерии было трех-четырехкратным, но, главное, у союзников имелось практически неограниченное количество боеприпасов, в то время как немецкая артиллерия начала испытывать снарядный голод. Еще более весомым оказалось превосходство союзников в воздухе. На некоторых участках фронта у них было в пять раз больше самолетов, на других в десять раз больше. Но самым важным и совершенно сокрушительным оказалось англо-французское преобладание в танках. За годы Первой мировой войны Франция произвела около 4 тысяч танков, в основном легких Renault FT. Легкий Renault с экипажем, состоявшим всего из двух человек, был первым современным танком в истории, а потому крайне эффективным на поле боя. Англичане произвели около 3 тысяч танков, в основном тяжелых Mark IV и Mark V с экипажем 8 человек. Немцы лишь в самом конце войны сумели построить 20 нелепых танков A7V, которые были абсолютно бесполезными на поле боя из-за своей технической сырости. Стодневное наступление маршала Фоша летом 1918 года стало первым настоящим блицкригом в военной истории с массовым применением танков, которые на поле боя активно поддерживала авиация. Иными словами, это был первый в истории танковый прорыв. Парадоксальность европейской военной истории заключается в том, что новая наступательная танковая доктрина, разработанная и примененная англо-французским генералитетом еще летом 1918 года, стала известна миру исключительно как немецкая летом 1940-го, причем бои, что летом 1918 года, что летом 1940-го, происходили на севере Франции.

Стодневное наступление началось 8 августа 1918 года битвой при Амьене, небольшом городе на северо-западе Франции. Это был лишь один из участков Западного фронта, на котором силы союзников нанесли удар, но именно Амьенское сражение стало символом немецкого разгрома в 1918 году. Союзное командование бросило в бой на узком участке фронта более 500 танков при поддержке почти тысячи самолетов. Германским войскам, оборонявшимся в районе Амьенского выступа, было нечего противопоставить этой армаде. Здесь дислоцировалось 10 пехотных дивизий (против 32 дивизий Антанты). На немецких аэродромах стояло чуть больше сотни самолетов, большую часть которых сбили в первые же часы сражения. Здесь, в воздухе над Амьеном, погиб почти весь «Летающий цирк Рихтгофена» – гордость Германии, истребительный полк, которым командовал до своей гибели в апреле 1918 года легендарный немецкий воздушный ас Манфред фон Рихтгофен (Красный Барон). В полку были собраны лучшие летчики-истребители Второго рейха. Их без конца перебрасывали с одного участка фронта на другой, затыкая ими дыры в воздухе, которых к концу войны становилось все больше. Потому этот полк, постоянно гастролировавший по всему Западному фронту, и назвали «Летающим цирком». Многие из тех летчиков были сбиты во время Амьенской битвы. Страшно представить, какой бедой «циркачи» обернулись бы для Европы, доживи они до Второй мировой. Трое из немногих оставшихся тогда в живых асов «Летающего цирка» приняли в ней крайне активное участие, стоившее человечеству миллионов жизней. Это были: командир полка, на тот момент обер-лейтенант, а в будущем рейхсмаршал Герман Геринг, будущий фельдмаршал авиации Третьего рейха Вольфрам фон Рихтгофен (кузен Красного Барона) и генерал-полковник Эрнст Удет, впоследствии один из руководителей люфтваффе.

Танки Renault на марше. Лето 1918 г.

Генерал Людендорф затем скажет, что 8 августа 1918 года стало «черным днем в истории германской армии». Столь мощное контрнаступление союзников оказалось для него полной неожиданностью. Он был уверен, что противник истощен не меньше, а скорее даже больше, нежели немецкие войска после более чем пятимесячных ожесточенных боев весенне-летней кампании 1918 года. Такое значительное превосходство, особенно в технике, показанное союзниками 8 августа на поле боя у Амьена, стало неопровержимым доказательством того, что войну на истощение Германия проиграла бесповоротно. Генерал Людендорф сам был крайне истощен… психологически. Его состояние, казалось, отражало состояние самой Германии. Он спал не больше 2–3 часов в сутки, у него развился синдром боевой психической травмы, затем произошел нервный срыв. Генерал орал на подчиненных, говорил на людях, что Гинденбург несет чушь, плакал в присутствии офицеров Генерального штаба. И этот человек в таком состоянии командовал немецкой армией в ее самый тяжелый час. Можно смело утверждать, что Великую войну Германия проиграла именно 8 августа 1918 года, когда генерал Людендорф разрыдался перед своими офицерами. Это он, генерал Людендорф, проиграл войну, а не «еврейские социал-демократы», как после окончания войны не уставали повторять немецкие монархисты, милитаристы и нацисты. Одиннадцатого августа Людендорф обратился к кайзеру с требованием прекратить войну. Все в мировой политике того времени было, однако, куда сложнее. Даже кристально четко понимая, что война проиграна, прекратить ее правящий германский аппарат оказался не в состоянии, поскольку был прогнившим до основания, как в человеческом, так и в политическом плане.

Рихтгофена звали Красным бароном, потому что он был бароном и красил свои самолеты в ярко-красный цвет

По состоянию на начало августа 1918 года Германией уже два года (с августа 1916-го) правила военная диктатура, номинальным руководителем которой являлся фельдмаршал Гинденбург, а реальным первым лицом – генерал Людендорф. Еще 2 августа 1918 года, судя по его утверждениям о том, что противник не способен предпринять на Западном фронте нечто серьезное ввиду его крайнего истощения, генерал Людендорф крепко держал германскую власть в своих руках. Все изменилось буквально за сутки, 8 августа, как было сказано выше. Военная диктатура в тот день не просто дала трещину, она лопнула. Понимая лучше кого-либо другого, насколько безнадежно положение Германии, Гинденбург и Людендорф были в первую очередь озабочены тем, чтобы снять с себя ответственность за надвигающееся поражение. Немецкая трагедия заключалась в том, что быстро переложить ответственность за страну было не на кого. Кайзер Вильгельм, правивший Германией перед началом войны совершенно абсолютистским способом, летом 1918 года представлял собой политический труп, который, однако, лежал на пути к мирным переговорам недвижимым бревном. Закулисные мирные переговоры различной степени важности между воюющими сторонами шли уже давно. Во всех них обязательно фигурировала личность кайзера, которую представители Антанты требовали от Германии в качестве жертвоприношения. Они собирались отдать кайзера своей пропаганде, чтобы она скормила его народам-победителям (особенно французскому). Кто-то ведь должен был ответить за войну, и кайзер Германии подходил на эту роль как нельзя лучше. Вся пропаганда Антанты годами с неистовым рвением работала над дьявольским образом Вильгельма II, а потому завершить войну без «справедливого» решения судьбы кайзера для Тройственного союза было невозможно. Граждане их бы не поняли. Требования к Германии касаемо кайзера разнились: от мягкого – чтобы он отрекся от престола, до жесткого – судить его как военного преступника. Естественно, при таких обстоятельствах переложить власть в Германии на плечи Вильгельма II, которого союзники хотели судить, а не вести с ним переговоры, было невозможно. Кроме того, подавляющее большинство немецкого народа к тому времени относилось к своему монарху не лучше, чем французы. Иными словами, кайзера ненавидели все, все хотели его крови, а он, обладая некими остатками власти в стране, использовал их исключительно для того, чтобы спасти свою шкуру, причем делал это за счет той самой Германии, которую так любил, во всяком случае о чем всегда пафосно заявлял.

Гинденбург, Вильгельм II и Людендорф играют судьбой Европы на штабных картах. Ни одна другая страна во время Первой мировой войны не имела такого злого правящего триумвирата

Власть можно было передать немецким политическим силам, которые все годы войны бессильно заседали в рейхстаге, где их никто не слушал. В действительности после того, как у генерала Людендорфа случилось психическое расстройство, а личность кайзера стала абсолютно неприемлемой на международной сцене, других вариантов – кому передать власть в Германии – просто не оставалось. Однако именно здесь крылось самое главное политическое противоречие. Немецкие политические силы дали к концу войны сильный крен влево. После того что ему пришлось пережить во время войны, крен влево дал вообще весь немецкий народ. С другой стороны, правивший в 1918 году германский класс был еще старым – монархическим, олигархическим, империалистическим, – то есть он придерживался правых взглядов. Это была кучка прусских генералов, прусской аристократии и промышленников с банкирами. Они владели страной. Передать власть рейхстагу для этих людей было политэкономической смерти подобно. Крупнейшей партией в стране по состоянию на 1918 год была Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), которая стала таковой еще до начала Первой мировой войны. Куда хуже было, однако, то, что, будучи левой политической силой, за годы войны она сдвинула свои позиции еще левее, намного левее. Иными словами, переход власти в стране от военной диктатуры к политическим силам означал конец существующего монархического строя, прусского милитаризма, и явно предвещал серьезные неприятности крупному капиталу. Именно по этой самой причине с наступлением осени правящий генералитет совместно с кайзером и немецкой промышленной верхушкой стали лихорадочно искать пути договориться с Антантой, чтобы каким-то образом сохранить свою власть в Германии. Стодневное наступление союзников на Западном фронте тем временем шло полным ходом. Руководство Антанты было полно решимости додавить Германию в 1918 году до победного конца. Пока среди немецкого генералитета разворачивались дебаты касаемо того, что нельзя сдавать захваченные бельгийские и французские территории, поскольку они являются лучшим аргументом в мирных переговорах, Антанта нанесла удар на слабых флангах Центральных держав, чем окончательно решила судьбу Германии.

Бебель, Либкнехт, Маркс, Тёльке, Лассаль – основатели СДПГ, старейшей марксистской партии в Европе и крупнейшей в Германии с конца XIX века

В августе 1918 года новостей с Западного фронта каждое утро с нетерпением ждали не только в Берлине. С куда большим нетерпением это делали в Константинополе и Вене. Обе империи были на последнем издыхании. Их раздирали на части многочисленные народы, из которых они состояли. Экономическое положение как в Австро-Венгрии, так и в Османской империи было катастрофическим. И Константинополь, и Вена жили обещаниями Людендорфа о том, что его «мирное наступление» 1918 года со дня на день приведет к окончанию войны. Когда же с Западного фронта стали поступать новости об отступлении немцев, всем стало ясно, что обещание свое Людендорф не сдержит. Это был конец. Однако немецкое руководство, неспособное решить внутренние проблемы, затянуло агонию еще на три месяца. Инициатива по скорейшему завершению войны перешла в руки Антанты, и она ею умело воспользовалась. Командование союзников прекрасно понимало, что успешное наступление на Западном фронте является довольно условным успехом. Ценой огромных потерь они могли продвинуться вперед на сто километров, может чуть больше, но это ведь ничего не решало. Закончить боевые дейстия на Западном фронте было невозможно, само их окопное устройство предполагало вечную войну, выиграть которую военным способом не могла ни одна сторона. Западный фронт представлял собой гигантскую мясорубку по изматыванию обеих сторон. Совсем другое дело был Македонский фронт, который держала болгарская армия против сил Антанты на другом конце Европы. Четырнадцатого сентября 1918 года здесь в наступление перешли французские и сербские войска, 18 сентября их примеру последовали британская и греческая армии. Македонский фронт рухнул за неделю. Двадцать четвертого сентября болгарское правительство запросило мира, и 29 сентября в Салониках было подписано перемирие. Болгария – вступившая в войну последней из Центральных держав – первой из нее вышла, чем разрушила всю германскую союзную пирамиду. Войска Антанты зашли во фланг как австро-венгерской армии, так и османским войскам. Положение и тех, и других было отчаянным еще до выхода Болгарии из войны, теперь же оно становилось таким, что продолжать сопротивление было бессмысленно.

Принц Максимилиан Баденский со своим новым кабинетом, 3 октября 1918 г., после назначения на пост канцлера Германии

Двадцать девятого сентября 1918 года, когда новости о болгарской капитуляции достигли немецкой ставки, у Людендорфа случился сильный нервный припадок. За три дня до этого войска союзников прорвали на Западном фронте линию Гинденбурга, считавшийся неприступным немецкий оборонительный рубеж, построенный зимой 1917 года. Однако главным событием, безусловно, стала капитуляция Болгарии. Никаких сомнений в том, что австро-венгры и турки будут следующими, причем в самые ближайшие дни, ни у кого в штабе немецкой армии не было. В этот день, 29 сентября, Гинденбург и Людендорф поставили кайзера Вильгельма, а также канцлера Гертлинга в известность о том, что военное положение Германии безнадежно. Это был конец военной диктатуры. Они сняли с себя ответственность за страну и передали власть гражданскому правительству, с которым представители Антанты могли бы вступить в переговоры. Ни с кайзером, ни с Гинденбургом, ни с Людендорфом никто бы из союзников садиться за стол переговоров не стал. Канцлер Гертлинг, служивший скорее марионеткой Людендорфа, нежели канцлером Германии, на следующий день, 30 сентября, подал в отставку. Кайзеру в сложившихся отчаянных обстоятельствах приходилось действовать стремительно и радикально. Новым канцлером 3 октября 1918 года был назначен принц Максимилиан Баденский, известный своими либеральными взглядами. Тот в свою очередь включил в состав правительства двух социал-демократов: Эберта и Шейдемана. С этого момента события в Германии стали развиваться с необыкновенной быстротой, причем совершенно непредвиденным образом. Последний месяц существования Второго рейха, с 3 октября по 9 ноября 1918 года, оказался в его истории, вероятно, самым драматическим.

Глава 5
Революция. Окончание войны. Немецкая социал-демократия. 1918–1919 гг

Тринадцатого октября 1918 года «Три паши» – диктаторский триумвират, правивший Османской империей всю войну, – ушел в отставку, передав бразды правления гражданскому правительству для того, чтобы оно могло вступить в мирные переговоры со странами Антанты. Пятнадцатого октября новое османское правительство выслало к союзникам в качестве парламентера пленного британского генерала Таунсхенда. Тридцатого октября 1918 года Османская империя подписала с Антантой перемирие. В Австро-Венгрии события оказались куда более драматичными. В последнюю неделю октября 1918 года империя просто начала разваливаться на части – в Будапеште, в Праге, в Загребе одна за другой все новые страны объявляли о своей независимости. Итальянская армия начала наступление 24 октября 1918 года. Из Вены 29 октября пришла просьба о перемирии, однако итальянцы продолжали продвигаться вперед, потому как австро-венгерские войска просто разбегались из окопов по домам. Защищать им было нечего, их «родной» империи больше не существовало. Подписать перемирие с безудержно наступавшими итальянцами удалось лишь 3 ноября через штаб Верховного командования сил союзников в Париже, причем перемирие Австрия и Венгрия подписывали уже по отдельности.

Провозглашение независимости в Праге. 28 октября 1918 г.

Ситуация на Западном фронте складывалась по-иному, поскольку прусский генералитет держал немецкую армию в ежовых рукавицах, и она оставалась на позициях практически до последнего дня войны. В то время как многонациональные, разношерстные, не совсем стойкие австро-венгерские и османские войска в последние дни войны практически развалились, немецкая армия сохранила воинскую дисциплину. В принципе, она все еще была самой сильной в Европе, хотя и находилась в сложном положении. Неизвестно, как и когда закончились бы военные действия на Западном фронте, если бы не немецкие матросы, оказавшиеся в критической ситуации по воле своего безумного командования. Честного исторического объяснения логики действий командования германского флота осенью 1918 года не существует по сей день, хотя произошедшее стало одним из важнейших событий как для хода Первой мировой войны, так и для дальнейшей немецкой истории.

Командующий флотом адмирал Шеер 24 октября 1918 года отдает приказ выйти в открытое море и дать британцам решающий бой. Немецкий флот простоял всю войну практически без дела, опасаясь столкнуться с более сильным британским флотом в открытом бою. Совершенно неожиданно без согласования с правительством и командованием сухопутных сил в последние дни войны адмирал Шеер решает устроить массовое самоубийство на море. Антивоенные настроения среди немецких матросов были сильными еще с начала 1917 года, поскольку значительная часть флотского состава придерживалась левых политических взглядов. Когда 24 октября матросы получили приказ командования выйти в море и умереть там, зачем-то, они взбунтовались. Немецкий флот так и не дал свой последний бой, матросы отказались в него вступить, но это было лишь началом событий. В ночь на 30 октября ситуация обострилась, дошло до прямых столкновений между командованием и мятежными матросами. Сотни бунтовщиков были арестованы. Командование флота решило отправить корабли с неблагонадежными экипажами подальше от Вильгельмсхафена (главной базы Военно-морских сил Германии), чтобы ограничить недовольные настроения среди личного состава. Корабли перебросили в город Киль, куда они прибыли 1 ноября 1918 года. Здесь все и началось. В отличие от Вильгельмсхафена, являвшегося по большому счету военной базой, а не городом, Киль представлял собой крупный промышленный порт и столицу земли Шлезвиг-Гольштейн. Иными словами, здесь проживало большое количество пролетариата, работали профсоюзы и активно функционировали политические силы, особенно Социал-демократическая партия. Сошедшие на берег матросы немедленно отправились в местный профсоюз и к социал-демократам, рассказав о том, что случилось на флоте. На тот момент их требования были довольно тривиальными – освободить арестованных товарищей. Однако уже на следующий день немецкая история взяла ход Кильских событий в свои беспощадные руки.

Третьего ноября 1918 года, в полдень, в Киле состоялась многочисленная демонстрация рабочих и матросов, которые несли транспаранты «Мир и хлеб». Хотя поводом для демонстрации стало требование освободить арестованных матросов, социал-демократы добавили в повестку дня куда более глобальные политические требования – прекратить войну и дать людям хлеба. Отряд военных, ставший на пути демонстрантов, открыл огонь на поражение. Семь демонстрантов было убито, 29 человек получили ранения. Разъяренная толпа до полусмерти избила офицера, командовавшего отрядом, солдаты разбежались. У некоторых демонстрантов имелось оружие, которое они и применили, вынудив военных отступить. В тот день германские власти потеряли самое важное – вооруженную монополию творить насилие на улицах немецких городов. Теперь стрелять в народ могли не только они, но и народ мог стрелять во власть. Именно этот день, 3 ноября 1918 года, считают началом Ноябрьской революции в Германии.

Всерьез революция началась на следующий день. Ранним утром тысячи решительно настроенных матросов, рабочих, социал-демократов и просто взбешенных случившимся горожан вышли на улицу, чтобы взять власть в городе в свои руки. Военный комендант, адмирал Сушон, бросил на подавление мятежа армейские части, но восставшие их убедили в правоте своего дела – «мира и хлеба». Часть солдат, отправленных на подавление восстания, перешли на сторону революции, остальные отступили. К концу дня город полностью контролировался восставшими: все органы власти, казармы, почта, вокзал. На улицах Киля царила не просто революционная эйфория, но совершенно новое всеобщее ощущение другой – свободной – Германии. Ряды восставших достигли 40 тысяч человек – пятая часть населения города. Вечером 4 ноября в местном доме профсоюзов состоялось собрание восставшей общественности, на котором объявили о создании Кильского Совета рабочих и солдатских депутатов. В тот день над Германией подул ветер мировой революции, принесенный из большевистской России, что заставило содрогнуться правящие круги по всему миру от Берлина до Вашингтона.

Недовольство широких народных масс, доведенных до крайности тем, что тогда происходило в мире, было повсеместным. Существовавший на тот момент капиталистический строй вошел в полосу постоянных и сильных политических волнений. Причиной тому стала Первая мировая война. Массовые забастовки трудящихся летом 1918 года сотрясли до основания даже консервативную Великобританию, что уж было говорить о вечно революционной Франции. Лозунги на забастовках в Англии по большому счету были такими же, как и в Киле 3 ноября, – «мира и хлеба». Антанте удавалось контролировать ситуацию лишь потому, что продовольственное снабжение у нее за счет США и собственных колоний было лучше, нежели в Германии. Такого голода и холода, какой царил осенью 1918 года в Центральных державах, Антанте испытать не довелось, оттого она войну и выиграла. Однако в Париже и Лондоне осенью 1918 года отлично осознавали, какая надвигается на них политическая гроза, а потому восприняли революцию в Германии именно как мировую. В ноябре 1918 года их задача значительно усложнилась. Теперь им требовалось не только довести войну с немцами до конца, но и победить начавшийся в Европе коммунизм. Таким образом, в первых числах ноября 1918 года Германия стала главным полем битвы с мировым коммунизмом, еще не успев выйти из состояния Первой мировой войны с Антантой, у которой в ее отношении имелись уже совсем другие намерения.

Революционные матросы в Киле. На табличке надпись: «Солдатский комитет линкора “Принц-регент Луитпольд”. Да здравствует социалистическая республика»

Кайзеровская империя сгорела в огне Ноябрьской революции всего за 6 дней, настолько большим оказался пожар народного гнева. Делегации революционных матросов и рабочих из советского Киля рассыпались по всей Германии, подобно искрам из костра, поджигая один город за другим. Через два дня советской стала база военно-морского флота в Вильгельмсхафене. К 7 ноября советским уже было практически все балтийское побережье, а также такие крупные города на западе страны, как Ганновер и Франкфурт-на-Майне. Восьмого ноября советской стала Бавария. Баварский король Людвиг III бежал в Австрию и отрекся от престола. Ликующий народ провозгласил Баварию народным государством. До конца месяца все 22 правящих немецких монарха отказались от трона. Однако самые драматические события произошли 9 ноября 1918 года в Берлине. Город бурлил подобно огромному кипящему котлу. Ситуация полностью вышла из-под контроля властей – как таковых их у Германии к утру уже не осталось. Напуганный кайзер отсиживался в ставке Верховного главнокомандования, которая располагалась в Бельгии. В Берлине находился канцлер Германии принц Максимилиан Баденский, но утром 9 ноября он был напуган еще больше, нежели кайзер, поскольку именно на его плечи обрушилась историческая, буквально эпическая, ответственность за Германию. Судьба страны, Европы, если не всего мира, решалась в тот день в Берлине.

Революционные солдаты и матросы у Бранденбургских ворот в Берлине. 9 ноября 1918 г.

Принц Баденский постановляет передать власть социал-демократам – единственное доступное ему в тот день решение, – чтобы остановить беспорядки в Берлине. Социал-демократов в правительственном кабинете принца Баденского двое – это Фридрих Эберт, который становится новым канцлером, и Филипп Шейдеман, министр иностранных дел. Эберт напуган и консервативен, он еще пытается спасти монархию, заменив Вильгельма II на троне сыном, кронпринцем Вильгельмом, или хотя бы оставить принца Баденского у власти в качестве регента. Шейдеман оказывается несколько смелее, а возможно, так просто сложились обстоятельства, которые менялись в тот день буквально каждую минуту, но именно он дает исторического пинка германской монархии с балкона рейхстага 9 ноября 1918 года. В тот день Эберт и Шейдеман обедали в рейхстаге. Шейдеману доложили, что в парке Люстгартен собралась масса народа и Карл Либкнехт намерен провозгласить Социалистическую республику. О политических различиях между Шейдеманом и Либкнехтом мы скажем ниже, сейчас же требуется пояснить, что счет касаемо того, каким путем пойдет дальше Германия, в тот момент уже пошел на минуты. Перед зданием рейхстага также бурлит огромная толпа. Шейдеман встает из-за стола, выходит на балкон и произносит пламенную речь, в конце которой заявляет: «Старая, прогнившая монархия рухнула. Да здравствует Немецкая республика». Испуганный Эберт кричит, какое Шейдеман имеет право – так вот запросто менять государственное устройство страны! Однако через два часа с балкона Городского дворца в Люстгартене Карл Либкнехт провозглашает создание в Германии Социалистической республики. Левые и правые социал-демократы становятся на встречный курс, что совсем скоро закончится их кровавым столкновением. Через два месяца Карла Либкнехта, отец которого был одним из основателей Социал-демократической партии Германии, убьют бывшие социал-демократические товарищи руками протофашистов из фрайкора.

События 9 ноября разворачиваются стремительно, однако еще быстрее они пойдут в следующие два дня. Принц Баденский начал вести с Антантой активные переговоры о мире сразу после своего вступления в должность канцлера 3 октября 1918 года. Однако к началу революции успехов ему на этом поприще добиться не удалось. Война на Западном фронте шла дальше без каких-либо изменений, войска союзников продолжали наступление, при том что на всех остальных фронтах стрелять уже перестали. Новое немецкое правительство через голову французов и англичан обращается с мирной инициативой к президенту США Вудро Вильсону, надеясь найти в его лице более адекватного партнера по переговорам. Французского премьера Клемансо, за непримиримость к врагам и хищный политический нрав прозванного Тигром, в Берлине не без оснований считают совершенно неадекватным политиком, договориться с которым невозможно. Все миротворческие старания принца Баденского, которые он прилагает на протяжении октября, однако, оказываются тщетными. Президент Вильсон выдвигает абсолютно неприемлемые требования: Германия должна немедленно оставить оккупированные французские и бельгийские территории. Но главное, президент США заявляет, что кайзер должен уйти. Имеется в виду не только кайзер (он просто символ), сложить с себя полномочия должна вся прусская милитаристская верхушка, все Гинденбурги, Людендорфы и др. Однако эти люди правили Германией с момента ее основания, и осенью 1918 года они отчаянно цепляются за власть. Это их Германия, а тут американский президент настаивает на их отставке. Дошло до того, что взбешенный американскими требованиями генерал Людендорф в конце октября устроил психический демарш, взывая дать наглецам на Западном фронте достойный отпор, силы у немецкой армии, мол, еще есть. Возможно, и демарш адмирала Шеера послать немецкий флот в последний бой был некой реакцией на заявления президента Вильсона. Но реальная военно-политическая ситуация к тому времени была, конечно, уже совсем иная, и большая часть немецкого руководства это понимает, а потому кайзер, с согласия Гинденбурга, снимает Людендорфа с должности. Сути дела отстранение Людендорфа, однако, не меняет. Президент Вильсон требует отречения Вильгельма II от престола, что влечет за собой крушение монархии. Пойти на это правящий в Германии режим прусских милитаристов был не в состоянии. Для заключения мира этот режим было необходимо сместить.

Кайзер Вильгельм и его сыновья, 1913 г. Вашингтон потребовал, чтобы «все они, прусские милитаристы, ушли»

Итак, чтобы закончить войну, требовалось сменить режим в Германии. Правящие немецкие круги это прекрасно понимали. Заявление президента США касаемо того, что кайзер должен уйти, было совершенно однозначным. Вероятно, именно поэтому, когда в стране начались революционные выступления, представители власти не занялись их подавлением, а постарались с надвигающейся революцией договориться и ее впоследствии возглавить. Им это в значительной степени удалось, о чем речь пойдет ниже. Сейчас же стоит объяснить, как произошло заключение Компьенского перемирия, поскольку событие это в мировой истории стоит в ряду ключевых. Шестого ноября 1918 года, через три дня после начала революции в Германии, Максимилиан Баденский в спешке отправляет к союзникам делегацию для ведения мирных переговоров. Во главе делегации поставили одного из самых умеренных в стране политиков, известного своим пацифизмом, – лидера Католической партии Центра Маттиаса Эрцбергера. Военных в составе делегации было только двое, да и то их присутствие на переговорах оказалось чисто номинальным: один находился в звании генерал-майора, другой – капитана. Иными словами, гордый прусский генералитет встречаться с французским маршалом Фошем лицом к лицу не пожелал, подписывать позорное перемирие категорически отказался. Воинская честь для него была превыше всего. То, что честь эта обошлась немецкому народу такой ценой, прусский генералитет совершенно не интересовало.

Шестого ноября делегация на пяти автомобилях отправляется из Берлина и следует через линию фронта в расположение союзников. Затем им приходится еще целый день трястись по разбитым дорогам северо-восточной Франции, где четыре года бушевала война, пока они не доезжают до Компьенского леса в пригороде Парижа. Добраться до места назначения немецкой делегации, таким образом, удается лишь к утру 8 ноября 1918 года. Представители Антанты выдвигают Маттиасу Эрцбергеру крайне жесткие, фактически неприемлемые требования и дают ему 72 часа на размышления. Эрцбергер – фигура на германской политической доске того времени незначительная. Его послали вести переговоры только потому, что он слыл безобидным католическим теологом, и потому, что больше никто не пожелал поехать к французам, дабы покрыть свое имя несмываемым позором (в 1921 году Эрцбергера застрелят немецкие офицеры за то, что он подписал унизительное перемирие). Французы и англичане (особенно французы) требуют от Эрцбергера немыслимого. Он не в состоянии сделать это, понимая, что просто не имеет права подписывать от своего имени такое катастрофическое перемирие. Эрцбергер считает себя не более чем правительственным передаточным звеном, которое канцлер Максимилиан Баденский отправил в Париж, в этот чертов Компьенский лес. Он и пытается быть таким звеном, посылая отчаянные депеши в Берлин. Девятого ноября, однако, в Берлине его рапорты никого не интересуют, в городе идет революция. К концу дня положение Эрцбергера становится совсем плохим. Его шеф – канцлер Максимилиан Баденский – покидает свой пост, в Германии рушится монархия и провозглашают республику. На следующее утро, 10 ноября, ликующие французы бросают в лицо немецкой делегации утренние парижские газеты с заголовками об отречении кайзера и всеми остальными последними новостями из Берлина. Можно себе представить ощущения Маттиаса Эрцбергера утром 10 ноября в Компьенском лесу под Парижем: брошенный всеми, оставшийся без начальства, в логове врага, который требует подписать капитуляцию до завтрашнего утра, в то время как Германия разваливается на части. Остается только догадываться, какое облегчение испытал 10 ноября господин Эрцбергер, получив от нового канцлера новой Германии Фридриха Эберта депешу с указанием подписать перемирие. Ранним утром следующего дня, 11 ноября 1918 года, в штабном вагоне маршала Фоша в Компьенском лесу, при таких вот фантасмагорических для Германии обстоятельствах, было подписано перемирие, закончившее Первую мировую войну.

Утро 11 ноября 1918 года можно считать одним из самых знаменательных в истории немецкого народа. Всего двумя днями ранее Германия стала республикой, и вот теперь закончилась ужасная война, которая практически поставила страну на грань смерти от голода и холода. Большинство граждан торжествовали, хотя, конечно, к этому примешивалась горечь поражения. Однако от старого государственного порядка и войны усталость в обществе была настолько колоссальной, что главным чувством для многих в тот день было все же ликование. Подавляющее большинство немцев еще не догадывалось, что покоя, того германского покоя – с порядком и законом, – к которому они так привыкли, им теперь не видать очень много лет. Главными виновниками грядущих бед, без сомнений, нужно считать Социал-демократическую партию Германии.

Эрцбергер униженно стоит перед маршалом Фошем в штабном вагоне под Парижем

СДПГ (Социал-демократическая партия Германии) – одна из крупнейших германских политических партий на протяжении последних полутора веков, за исключением, конечно, периода нацистского режима. Основанная еще в 1863 году и будучи старейшей политической силой в стране, на последних предвоенных выборах 1912 года СДПГ получила 35 % голосов. Это не удивительно, если помнить о том, что Германия являлась самым промышленно развитым государством в Европе, а значит, имела многочисленный пролетариат. Главной целью СДПГ было построение социализма в Германии, однако применявшиеся методы с конца 1890-х стали предметом горячего обсуждения среди членов партии. Видный теоретический деятель СДПГ Эдуард Бернштейн провел ревизию марксизма, утверждая что строить социализм необходимо посредством поступательного реформирования общества, а не при помощи радикальной социалистической революции. Иными словами, бороться за социализм нужно на выборах, а не на улице. Этот спор, каким путем идти – эволюционным или революционным, – среди марксистов всего мира является главным и вечным. Российские социал-демократы раскололись по этому вопросу еще в 1903 году на II съезде РСДРП (Российской социал-демократической рабочей партии). Большинство членов партии выбрали революционный путь (большевики), меньшинство считало, что бороться надо парламентским путем (меньшевики). В Германии такой раскол произошел лишь после начала Первой мировой войны, причем разделились немецкие социал-демократы на три части. Что касается немецких большевиков (коммунистов), то они появились самыми последними, отделившись от независимых социал-демократов (НСДПГ), которые в свою очередь отмежевались от СДПГ-большинства весной 1917 года. Коммунистическая партия Германии была создана на собрании в Берлине 30 декабря 1918 года. Это произошло за неделю до большевистского восстания, вспыхнувшего там же, а самих коммунистов к его началу насчитывалось всего 300 человек. Иными словами, меньшевиками в Германии оказались большевики. На этом идеологический немецкий социалистический хаос не заканчивается. Политические взгляды лидера германских большевиков Розы Люксембург и лидера российских большевиков Владимира Ленина во многом различались. Избежать серьезного раскола между двумя гигантами марксизма удалось лишь благодаря трагическому ходу немецкой истории. Группа будущих фашистов зверски убила Розу Люксембург в Берлине через две недели после того, как 30 декабря 1918 года она создала Коммунистическую партию Германии.

Единство могучей немецкой социал-демократии (она была самой большой в мире и самой главной до Первой мировой войны на международной социалистической сцене) дало серьезную трещину осенью 1914 года – по вопросу германского национализма. Правда, немецкие социал-демократы были в этом не одиноки, в таком положении оказалась вся европейская социал-демократия. Каждому пришлось решать – поддерживать свою страну в Первой мировой войне или выступить против, что, однако, означало идти против воли собственного народа, заведенного правящим классом воевать. Подавляющее большинство европейской социал-демократии пошло по пути милитаризма и национализма, поддержав свои правительства. Считаные социал-демократы оказались осенью 1914 года пацифистами. В то время это было опасным делом – выступать против войны. Лидера французских социалистов, одного из крупнейших политических деятелей Европы Жана Жореса, который занимался антивоенной пропагандой, 31 июля 1914 года застрелил «французский патриот». Из всех немецких социал-демократических депутатов рейхстага единственным, голосовавшим против войны, оказался будущий коммунист Карл Либкнехт.

Когда первая патриотическая эйфория прошла и стало понятно, что война – дело долгое, а главное, ужасное, среди социал-демократов начались серьезные брожения. Они поделились на интернационалистов и оборонцев. Интернационалисты считали войну преступной, по их мнению, никаких противоречий между немецкими и французскими рабочими не существовало. Противоречия, грязные и коммерческие по сути своей, имелись между немецким и французским правящими классами, которые заставляли воевать за них простой народ. Оборонцы говорили о том, что родину надо защищать. Еще в 1916 году в недрах СДПГ появилась группа радикально инакомыслящих интернационалистов, которая подписывала свои заявления «Спартак», однако группа эта была относительно немногочисленной. Куда более серьезным вызовом для руководства СДПГ стало появление довольно крупного партийного ядра, которое весной 1917 года откололось в отдельную партию – НСДПГ (Независимую социал-демократическую партию Германии). «Спартак» ушел из СДПГ в НСДПГ. Раскол прошел не только по вопросам войны, который стал просто катализатором, но по более крупной проблеме: каким путем идти к социализму – эволюционным или революционным. Иными словами, весной 1917 года германская социал-демократия в первый, но не в последний раз разделилась на левых и правых.

Вернемся, однако, к событиям Ноябрьской революции. Развивались они невероятно стремительно. Девятого ноября 1918 года к власти в Германии, впервые в истории, приходят социал-демократы. Во главе государства становится Фридрих Эберт, сын портного, шорник по профессии. Если бы еще год назад кто-нибудь сказал, что во главе германского государства окажется не персона королевской крови, а сын портного, что немецкое правительство будет социалистическим, а не аристократическим, ему бы никто не поверил. Война, однако, довела некогда блестящую империю до такой крайности, что такие мелочи, как сын портного во главе социалистического правительства, никого уже не интересовали, даже чопорную аристократическую бывшую прусскую правящую элиту. Волновали старую элиту куда более важные вещи – как договориться с новой социал-демократической верхушкой? Им было о чем договариваться: по улицам немецких городов ходили толпы демонстрантов с красными флагами и винтовками. Бастующие были в одном шаге от того, чтобы установить в Германии большевизм по образцу и подобию российского со всеми отсюда вытекающими последствиями. Правительство Эберта имело за спиной огромный социал-демократический партийный аппарат, который намного превосходил крошечный «Спартак» Розы Люксембург. Саму ее только 8 ноября 1918 года освободили из тюрьмы, где она просидела всю войну за пацифизм. Однако у Эберта не было никаких сомнений касаемо того, кто выйдет победителем в уличной схватке за умы немецкого народа, когда ему придется столкнуться там с Люксембург. Осенью 1918 года немецкая революционная улица была настроена радикальным левым образом, и, главное, она была вооружена. Среди демонстрантов было много солдат и матросов. Оружие, некогда принадлежавшее исключительно государству, осенью 1918 года оказалось в руках народа, что свело практически к нулю государственную монополию на силу. У Розы Люксембург, может, и не было в ноябре 1918 года мощного партийного аппарата, но за ее спиной стояла вооруженная немецкая улица. У Фридриха Эберта же никаких штыков, на которые он мог положиться в предстоящей схватке, не было, а то, что решаться судьба Германии в ближайшее время будет на улице, сомневаться не приходилось. Так что старой прусской элите было что предложить Эберту.

Фридрих Эберт, лидер немецких меньшевиков, разгромил в январе 1919 года немецких большевиков

Первыми с Эбертом договорились военные. Вечером 10 ноября по секретной телефонной линии новому канцлеру позвонил начальник Генерального штаба генерал Грёнер, двумя неделями ранее заменивший на этом посту генерала Людендорфа. Эберт даже не знал, что такая секретная телефонная связь с Генеральным штабом существует. Грёнер позвонил как нельзя кстати. Эберт пребывал в состоянии полной растерянности и сильно колебался под невиданным давлением левых сил, как на улице, так и в рейхстаге. Ему пришлось разделить власть с НСДПГ. Из шести министерских постов три достались НСДПГ. По всей стране стремительно шла тотальная советизация, большинство Советов, равно как и улицу, контролировали левые. Опереться Эберту в сложившихся обстоятельствах было не на кого. В этот самый момент ему и звонит генерал Грёнер, предлагая поддержку армии. В историю их договоренность вошла как пакт Эберта-Грёнера. Военные предлагают социал-демократам помощь в борьбе с большевиками, а взамен требуют не вмешиваться в дела армии. Главное, что вечером 10 ноября 1918 года объединяло Эберта и Грёнера, был страх перед коммунизмом. Пример большевистской России стоял перед глазами каждого немца. Для кого-то он был положительным, для кого-то отрицательным. В большинстве своем немцы, вероятно, слабо хотели повторения того, что происходило тогда в России, где шла гражданская война, царили голод, холод, хаос, имел место полный коллапс экономики. Эберт, занимавший должность канцлера всего один день, находился в невероятно шатком положении. Над ним нависала угроза как справа, так и слева. Непонятно даже было, кто представлял бо́льшую опасность – монархисты и прусская военщина или крайне левые и Советы. Грёнер со своим предложением вечером 10 ноября поистине оказался для Эберта ангелом-спасителем.

Почему Грёнеру и Эберту пришлось долгие годы скрывать свой героизм, ведь, казалось, они уберегли родину от большевиков и гражданской войны? Мало того, пакт Эберта – Грёнера в немецкой истории считается явлением позорным, его часто стараются обойти стороной, а о чем в действительности была договоренность, неясно по сей день. Дело в том, что для борьбы с левыми Эберт и Грёнер использовали людей, которые в свое время составят ядро германского нацизма. Фрайкор – так назывались добровольческие отряды ультраправых, которые расстреляли социалистическую революцию в Германии. Большинство из них затем влились в СА, а впоследствии в СС, СД, гестапо и просто в НСДАП. Именно они образовали первый кулак германского нацизма, которым Адольф Гитлер разбил голову немецкому народу. Так что гордиться Фридриху Эберту своей договоренностью с генералом Грёнером действительно не пришлось. Он вообще ничего о ней никогда не говорил. Все, что известно истории, было записано исключительно со слов генерала Грёнера, верить которым до конца не стоит.

Довольно быстро с социал-демократами договорился и крупный немецкий капитал, за ним последовал государственный аппарат. К концу ноября 1918 года СДПГ уже имела за спиной довольно серьезные силы: политические, экономические, бюрократические, военные. Все они требовали восстановить в стране закон и навести порядок. Для этого, как они полагали, требовалось разобраться с большевиками. Вот эта часть – разобраться с большевиками – была неприглядной. Никто из социал-демократов не хотел иметь к этому никакого отношения, потому как все понимали, что придется стрелять в товарищей по партии. Грязную работу по наведению порядка в Германии взял на себя Густав Носке, занимавший в правительстве Эберта пост министра обороны. Ему принадлежит историческая фраза, ставшая символической: «Кто-то же должен быть кровавой собакой». Под этим прозвищем он и остался в памяти следующих поколений. Фридрих Эберт, Филипп Шейдеман, Роза Люксембург, Карл Либкнехт – все они являются частью немецкой истории, в их честь названы в Германии улицы и площади, им установлены памятники. Ни одного памятника, ни одной улицы имени Густава Носке в стране нет. Он – грязное позорное пятно истории и упоминается в книгах и учебниках исключительно под именем «Кровавой Собаки Носке».

Первые серьезные столкновения между левыми и правыми начались в конце декабря 1918 года в Берлине. Кульминация вооруженного противостояния двух сторон наступила в столице Германии 5–12 января, войдя в немецкую историю как «Восстание спартакистов». Носке безжалостно подавил мятеж, бросив против левых фрайкор. Других желающих стрелять в левых на тот момент в Германии не нашлось. Пятнадцатого января ультраправые из фрайкора выследили, где прячутся Роза Люксембург и Карл Либкнехт, схватили их и жестоко с ними расправились. При этом надо понимать, что Роза Люксембург еще с 1890-х годов являлась одним из ведущих теоретиков СДПГ, а также иконой партии, а отец Карла Либкнехта, Вильгельм Либкнехт, был одним из основателей СДПГ. Они, может, и придерживались левых взглядов, но эти взгляды разделяла чуть ли не половина партии. Эберт и Шейдеман были учениками Розы Люксембург и в спокойные довоенные годы записывали за ней каждое слово. Пятнадцатого января 1919 года все они сделали вид, что ничего не знали, даже Кровавая Собака Носке категорически отрицал свою причастность к убийству Розы Люксембург, хотя без его приказа фрайкор не смел сделать и шага по Берлину. Много позднее, весной 1970 года, в Дюссельдорфе Вальдемар Пабст (офицер, руководивший устранением Розы Люксембург и Карла Либкнехта, отпетый нацист, сохранивший верность своим убеждениям до последнего вздоха) утверждал, что приказ убить лидеров коммунистов ему отдал Носке, правда, сделал он это в завуалированной форме, чтобы не осталось следов в истории.

Еще через четыре дня, 19 января 1919 года, в стране прошли парламентские выборы, положившие конец советскому пути развития Германии. Хотя революционные волнения и советские республики еще лихорадили страну на протяжении большей части 1919 года, январский разгром коммунистов и победа парламентаризма, в принципе, предопределили дальнейший немецкий путь развития. Не все, однако, в январском расстреле коммунистов воспринимается так однозначно – даже в наше время и даже среди политиков правого толка, а потому они стараются об этом не говорить. Именно в те несколько суровых дней сложились многие главные немецкие идеологемы, впоследствии стоившие человечеству миллионов жизней. Именно поэтому сегодняшние правые в Германии, совсем как тогда Кровавая Собака Носке, не хотят вспоминать те исторические факты, понимая, что являются коллаборационистами в деле создания нацистской идеологии, рожденной в крови коммунистов морозным январем 1919 года на улицах Берлина. Именно поэтому на те события стоит посмотреть более детально, чтобы не искать корни германского нацизма исключительно среди психических отклонений Адольфа Гитлера, на которого многие из числа немецкой элиты по сегодняшний день пытаются свалить всю ответственность за нацизм.

Хотя январское восстание 1919 года в Берлине и называют коммунистическим, это не соответствует исторической действительности. КПГ (Коммунистическая партия Германии) была создана 30 декабря 1918 года на конференции спартакистов и ряда других левых организаций, то есть всего за неделю до произошедшего. К началу революционных событий в Берлине насчитывалось всего около 300 коммунистов, а сама партия в организационном плане была крошечной, представляя собой по большому счету редакцию газеты «Красное знамя» и Центральный Комитет. Все началось 4 января 1919 года, когда правительство Эберта сняло с должности начальника Берлинской полиции Эмиля Эйхгорна. На эту крайне важную должность Эйхгорн попал совершенно случайно двумя месяцами ранее, 9 ноября 1918 года, во время Ноябрьской революции, когда восставшие захватили управление полиции. Эйхгорн был членом НСДПГ и придерживался левых взглядов, потому Берлинский Совет рабочих и солдатских депутатов, в котором также преобладали левые, и назначил его начальником полиции. Пятого января 1919 года из-за увольнения Эйхгорна в городе начались массовые волнения, которые вылились в гигантскую демонстрацию. На улицы Берлина вышло более 150 тысяч человек, многие из которых были настроены крайне решительно. На следующий день в городе была объявлена всеобщая забастовка, а количество демонстрантов уже исчислялось сотнями тысяч, у некоторых из них имелось оружие. Всем казалось, что повторяются события 9 ноября 1918 года, когда произошла Ноябрьская революция, свергли кайзера и к власти пришли социал-демократы. По крайней мере внешне все было очень похоже: демонстрантов было не меньше, настроены они были не менее решительно, лозунги несли аналогичные – «Долой правительство» и «Вся власть Советам». Предпосылки, как политические, так и экономические, для очередной – Январской – революции в стране имелись, ведь по большому счету жить легче народу не стало, разве что война закончилась.

Некоторые историки полагают, что снятие Эйхгорна с должности начальника полиции было провокацией правительства Эберта и тех сил, которые за ним стояли. Последующие события косвенно это доказывают. Правящий режим, в отличие от левых, оказался в организационно-военном плане к январским событиям тщательно подготовленным, что и решило судьбу несостоявшейся революции. Провести такие военные приготовления спонтанно, а главное, всего за несколько дней найти людей, готовых стрелять в народ, в Германии того времени было невозможно. Именно поэтому успехом закончилась Ноябрьская революция: в стране просто не было солдат или полицейских, согласных открыть огонь по многотысячным демонстрациям. К началу января 1919 года такие люди у правительства Эберта появились. Это был фрайкор, созданный армейской верхушкой по заказу министра обороны Носке. Сразу же после начала массовых протестов в Берлине, 5 января 1919 года, самые отпетые ультраправые части фрайкора по приказу Носке стали стягивать в Далем, пригород Берлина. В отличие от демонстрантов, у которых имелось лишь небольшое количество стрелкового оружия, фрайкор располагал артиллерией и бронетехникой. Главное же заключалось в том, что в Далеме собрали психически нездоровых людей, которые кипели ненавистью к врагам нации, коими они считали левых, а потому были готовы убивать их без разбора.

События в Берлине развивались не менее стремительно, чем в ноябре 1918 года. Однако так все происходило лишь два дня, а затем начавшаяся революция зашла в политический тупик. Шестого января восставшие или митингующие – на тот момент их даже сложно было правильно определить – захватили ряд ключевых административных зданий в Берлине: телеграф, почту, вокзал, редакцию главного печатного органа СДПГ газету «Вперед», городское управление полиции. На улицах появились баррикады. Был создан Временный революционный комитет в составе 53 человек, который заседал в управлении полиции. Коммунистов в комитете было совсем немного, в основном в нем состояли члены НСДПГ и профсоюзные лидеры. У правительства Эберта не имелось в Берлине воинских или полицейских сил, готовых его защищать, – кроме фрайкора, который Кровавая Собака Носке тайно стягивал в Далем. Если бы демонстранты на улицах города в те дни узнали о фрайкоре в пригороде Берлина и о планах Носке, то правительство Эберта смели́ бы без всякого сомнения и сожаления. Слухи о фрайкоре в конце концов просочились, но было уже поздно. Через два дня бурных митингов и демонстраций на улицах города руководство восстания – Временный революционный комитет – запуталось в собственных политических дебатах. Разногласий среди членов комитета оказалось слишком много для столь сложного политического момента. Понять их несложно – взять ответственность за судьбу Германии этим 53 человекам, заседавшим в городском полицейском управлении, было попросту страшно. Что делать дальше, они не понимали. Даже лидеры коммунистов – Люксембург и Либкнехт – имели разногласия, каким путем нужно двигаться. Карл Либкнехт, воодушевленный революционным подъемом народных масс на улицах Берлина, требовал довести революцию до социалистического окончания. Роза Люксембург была не столь уверена в правильности такого решения, о чем говорит ее последняя статья, в те окаянные дни опубликованная в газете «Красное знамя». Иными словами, идеологические и политические брожения среди руководства восстания были настолько большими, что оно фактически оказалось парализованным.

По-иному обстояли дела у министра обороны Носке. Никаких разногласий в правительстве Эберта касаемо того, как действовать, не имелось. Кровавая Собака получил карт-бланш стрелять в любого на улицах Берлина, вплоть до Розы Люксембург и Карла Либкнехта. Седьмого января Временный революционный комитет решил начать переговоры с правительством Эберта. Революционный подъем начал спадать, держать восставших людей на улице без дела становилось сложно. К тому же не удалось привлечь на свою сторону воинские части Берлинского гарнизона. Они отказывались по приказу властей выступать против демонстрантов, но также и не желали к ним присоединяться. Иными словами, солдаты явно намеревались отсидеться в казармах. Это было плохое предзнаменование. Утром 11 января 1919 года, когда Берлинское восстание окончательно зашло в тупик, Носке нанес удар. В город вошли части фрайкора, всего около 3 тысяч человек, с артиллерией и броневиками. Январское восстание в военном плане было по сути символическим. В ходе недолгих боев, продлившихся всего два дня, было убито 17 фрайкоровцев и около 150 восставших. Причем если все фрайкоровцы погибли в бою, то среди восставших основными жертвами стали расстрелянные пленные и арестованные люди с улицы.

Как таковой в городе был всего один бой – за здание, где размещалась редакция газеты «Вперед». Около двухсот вооруженных повстанцев целый день держали оборону против наступавшего фрайкора, пока те не применили артиллерию. Восставшие сдались, и начались зверства безумствующих фрайкоровцев. Взбешеннные из-за пролитой крови и упорного сопротивления «коммунистов», протофашистские психи с самого утра бесчинствовали по всему городу. У засевших в здании редакции «коммунистов» усердно работал пулемет, с помощью которого им удалось отбить атаку фрайкоровцев. Кто-то из психов-фрайкоровцев немедленно и уверенно заявил, что этим умелым пулеметчиком является Роза Люксембург. То, что Роза Люксембург была с рождения инвалидом, доктором философии, а не пулеметчиком, никого среди фрайкоровцев, подхвативших этот политический бред, не волновало. Слух о Розе-пулеметчице, засевшей в здании редакции газеты «Вперед», со скоростью молнии разлетелся среди определенных кругов общества, готовых этому поверить. Когда через несколько часов восставшие, находившиеся в здании редакции, сложили оружие, озверевшие фрайкоровцы избили до полусмерти одну из женщин, вроде похожую на Розу Люксембург. У Розы Люксембург была очень специфическая внешность, а ее фотографии годами печатались во многих немецких газетах, поскольку она была одним из самых известных политиков Германии. Спутать ее с другой женщиной могли только лица с серьезными психическими отклонениями, которые к тому же находились в состоянии аффекта. Однако именно такими людьми и были бойцы фрайкора, которых Кровавая Собака Носке выпустил на улицы Берлина, чтобы задавить немецких коммунистов в их политическом зародыше… в тот миг не особо задумываясь о последствиях.

Восставшие на улицах Берлина. Январь 1919 г.

Три тысячи бойцов фрайкора за два дня разогнали Январское восстание в Берлине. К исходу 12 января город находился под контролем министра обороны Носке. Оставалось лишь убрать с немецкой политической сцены Розу Люксембург. На это фрайкору понадобилось еще три дня. Коммунистическому руководству настойчиво советовали бежать из Берлина и спрятаться глубоко в провинции, как летом 1917 года при аналогичных обстоятельствах сделал В. И. Ленин, укрывшийся на Финском заливе. Бежать они отказались, приняв решение столицу врагам не сдавать, а остаться в Берлине, чтобы продолжить борьбу. Все это, однако, плохо закончилось. Всего через три дня, 15 января, фрайкор обнаружил Розу Люксембург и Карла Либкнехта на конспиративной квартире. Их устранили в тот же день. Возглавившего затем КПГ Лео Йохигеса арестовали в марте и незамедлительно убили в тюрьме. Представителя российских коммунистов Карла Радека схватили 12 февраля, но не уничтожили, опасаясь осложнения отношений с Советской Россией. В 1920 году его обменяли. Носке действовал в отношении коммунистов таким образом, чтобы напугать остальных. В начале февраля он с показательной жестокостью разгромил Бременскую Советскую Республику, послав туда фрайкор. Причем сама Республика развалилась еще до прибытия фрайкора, но ее все равно упразднили, а коммунистов расстреляли. Самой, однако, кровавой страницей в послужном списке фрайкора стал разгром Баварской Советской Республики весной 1919 года. События в Советской Баварии, как никакие другие события Ноябрьской революции, имели особые последствия для будущего Германии.

Роза Люксембург и Карл Либкнехт занимали среди немецких коммунистов такое же место, какое занимали Ленин и Троцкий среди русских коммунистов. Эберт убил их, чтобы обезглавить немецкий коммунизм. Сделав это, он открыл дорогу немецкому нацизму

Советский эксперимент в Мюнхене был совершенно оторванной от реальности попыткой небольшой группы молодой, левой, слишком творческой интеллигенции построить новое общество на краю Германии – в деревенской, консервативной, католической Баварии. При этом надо понимать, что все революционные разговоры на территории огромного Баварского королевства шли главным образом среди местных левых интеллектуалов, в богемных кафе на крошечном пятачке в центре Мюнхена… пока вихрь непредсказуемых случайностей, как часто бывает в сложные времена, не выбросил их на баварскую политическую сцену. Короля Баварии Людвига III баварский народ объявил низложенным еще 8 ноября 1918 года, раньше, чем своего престола лишился кайзер Германии Вильгельм II. Иными словами, Ноябрьская революция в Баварии оказалась одной из самых ранних и бурных. Власть в королевстве после столь стремительного низложения монархии перешла в руки Совета рабочих и солдат, находившегося на левых позициях. Однако после этого у молодой республики начались трудности. На выборах в ландтаг 12 января 1919 года победили католические и крестьянские политические силы, довольно далекие от социалистических идеалов. Затем монархисты застрелили левого премьер-министра Курта Эйснера. Коммунисты в ответ устранили лидера местного отделения СДПГ, занимавшего правые позиции. Эйснер, кстати, также ранее был членом СДПГ, но принадлежал к левому крылу. Шаг за шагом, жестокость за жестокостью, и 6 апреля 1919 года в Мюнхене было создано первое советское правительство, которое, однако, просуществовало всего неделю. Наступил очередной политический кризис, и появилось второе советское правительство. Оно просуществовало три недели – до того момента, пока в Баварию не прибыл фрайкор из Германии, утопивший Мюнхен в крови коммунистов, евреев и русских. Именно так правая пропаганда представила широкой немецкой общественности Баварскую Советскую Республику – заговор еврейских и русских коммунистов против германской нации.

Руководство Баварской Советской Республики действительно в этническом плане было не совсем обычным. Курт Эйснер приехал в Мюнхен из Берлина (между двумя городами, католическим Мюнхеном и протестантским Берлином, всегда имелся острый антагонизм). Эйснер был убежденным пацифистом и придерживался левых взглядов. Кроме того, он был евреем. Для баварских монархистов, которые только что самым постыдным образом лишились своего короля, большего унижения, нежели такой человек, как Курт Эйснер, во главе королевства (ставшего республикой) представить было сложно. Однако куда хуже в их глазах ситуация стала выглядеть позднее, когда в Баварии появились советские правительства. Первое возглавил молодой еврейский поэт Эрнст Толлер, он также приехал в Мюнхен из Берлина, придерживался левых взглядов и был ярым пацифистом. Второе советское правительство оказалось для крайне правых совсем уже невыносимым. Во-первых, его возглавили коммунисты (Толлер был членом НСДПГ), а во-вторых, фамилии этих коммунистов были Левине и Левин. И это было еще не все. Евгений Левине родился в Санкт-Петербурге, а Макс Левин в Москве. Тот факт, что Макс Левин в действительности был потомком гугенотов, а его фамилию так перевели в России, никого из правой пропаганды не интересовало. Коммунисты Левине и Левин из Петербурга и Москвы надругались над Баварией – вот что стояло на передовицах всех правых газет после того, как в Мюнхен вошли части фрайкора. Когда ворвавшиеся в город части фрайкора расстреливали красных, они без каких-либо оснований также убили полтора десятка русских, проживавших в Мюнхене, хотя эти люди не имели к Советской республике никакого отношения. Это было сделано в слепой ярости, в ходе борьбы с врагами Германии. В тот момент рука большевистской Москвы виделась мировому империализму повсюду, в чем имелась на самом деле значительная доля правды. Шла Мировая революция, а большевистская Россия была ее авангардом.

Красные на улицах Мюнхена

События, имевшие место в Баварии, оказались куда более масштабными и запутанными, нежели Январское восстание в Берлине. Они также оказались намного более кровавыми, а главное, привели к ужасающему расколу в баварском (а затем и в немецком) обществе. Созданная в 1920 году в Мюнхене НСДАП на первых порах была региональной баварской партией. Суть ее националистической идеологии зиждилась исключительно на слепой ненависти к коммунистам и евреям, которую испытывали люди, подобные тем, кто служил во фрайкоре и был уверен в том, что в Берлине из пулемета по ним стреляла Роза Люксембург. Неизвестно, смогла бы НСДАП добиться даже тех скромных результатов в начале своего пути, если бы не события, имевшие место в Мюнхене весной 1919 года. Сначала красные взяли в заложники восемь человек (представителей крупной аристократии). Затем, когда белые расстреляли кого-то из красных, мюнхенские коммунисты расправились с заложниками. Захватившие через несколько дней Мюнхен белые (имеется в виду фрайкор) в отместку убили более 700 красных. Уровень взаимной ненависти между двумя половинами баварского общества – левой и правой – после случившегося оказался невероятно велик. Такой ненависти долгое время больше не чувствовалось ни в одном уголке Германии. Отсюда и НСДАП, и пивной путч, устроенный фашистами в 1923 году в центре Мюнхена.

Белые на улицах Мюнхена

Ноябрьская революция в Германии была самой важной в Центральной Европе (революции состоялись во многих странах). Ее последствия оказались особенно роковыми для европейского будущего. Немецкие коммунисты и социал-демократы после того, что произошло между ними в 1919 году, не смогли преодолеть возникшие противоречия и объединиться перед лицом нацистской угрозы на выборах 1932 года, что закончилось трагически как для них, так и для всей Европы. Почему же СДПГ – марксистская по своей сути партия – в 1919 году предала идеалы социализма и повела страну по буржуазному пути развития? Этот идеологический вопрос, размером с Антарктиду, можно обсуждать вечно, а можно остановиться на простом объяснении. Немецкие социал-демократы оказались политическими реалистами, точно такими же, кстати, как и куда более радикально настроенные советские большевики, после социалистической революции устроившие в Советской России капиталистический НЭП. Ревизионистскую теоретическую основу для немецкой социал-демократии еще в начале века подвел Эдуард Бернштейн, о котором было сказано выше. Он утверждал, что Германия стала настолько прогрессивным государством, в котором так быстро растет средний класс, что классовые противоречия могут стереться и без революции, лишь путем социально-экономической эволюции. Если говорить о современной Германии, то Бернштейн оказался во многом прав. С высокой степенью вероятности такая эволюция могла произойти в Германии буквально за пару десятилетий после Ноябрьской революции, если бы не нацисты. Никому из руководства СДПГ зимой 1919 года, когда они определялись с дальнейшим путем развития Германии, даже в голову не могло прийти, что такая партия, как нацистская, вообще в современном, особенно немецком, обществе может появиться и, хуже того, прийти к власти.

В действительности руководство СДПГ, оказавшись у руля, о своей социалистической сути не забыло, как утверждают многие более радикально настроенные левые политические силы. В первые же дни им удалось добиться невиданных на то время социалистических успехов: восьмичасового рабочего дня и права голоса для женщин. Организованную борьбу за восьмичасовой рабочий день еще в 1866 году начали основоположники марксизма Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Это требование на протяжении более полувека являлось одним из основных в мировом социалистическом движении, а главное, самым для пролетариата понятным и конкретным. Соглашение о восьмичасовом рабочем дне социал-демократы заключили с крупным немецким капиталом уже 15 ноября 1918 года, настолько тот оказался напуган революцией. Закон о праве голоса для женщин был подписан 30 ноября 1918 года. Хотя главными поборниками прав женщин в Германии по сей день считаются коммунистки Клара Цеткин и Роза Люксембург, провести в жизнь решение о женском избирательном праве сразу после революции смогло именно руководство СДПГ.

Коммунисты Клара Цеткин и Роза Люксембург шли рука об руку очень много лет. У Розы был роман с сыном Клары. Они по сей день являются иконой мирового феминизма

Самым сложным для немецкой социал-демократии в дни Ноябрьской революции являлся «русский вопрос». Над Европой нависла тень Великой Октябрьской революции, подобная той, что будоражила Европу полутора веками ранее во время Великой Французской революции. Именно она, эта тень, завладела сознанием политически активных людей практически во всем мире. Чтобы понять, насколько остро тогда стоял Русский вопрос, стоит рассказать забавную историю, приключившуюся летом 1920 года в Пекинском университете. Одному известному американскому историку, приехавшему в Китай из Европы, довелось читать в Пекинском университете лекцию о мировой истории. В аудиторию явилось огромное количество как студентов, так и преподавателей, в помещении яблоку было негде упасть. Удивленный ученый, заняв свое место на трибуне, начал было читать лекцию, но к нему тут же подошли несколько преподавателей и попросили рассказать о том, что он видел в Советской России, через которую ему пришлось следовать по пути в Китай. Мировая история никого из присутствующих не волновала, всех интересовала большевистская Россия, о которой американскому историку, точнее о своих впечатлениях от ее посещения, и пришлось провести лекцию.

Большевистская революция в России пугала в Германии многих. Руководство СДПГ, безусловно, хотело для страны иного развития событий. К тому же у них в действительности не имелось иного выхода, кроме того, какой они избрали. Без всякого сомнения, пойди СДПГ советским путем, правящие круги Британии, Франции и США немедленно бы вмешались, со всеми вытекающими последствиями. Соседнюю Венгерскую Советскую Республику, к примеру, Антанта задушила руками румынской реакции за считаные дни. Антанта даже попыталась провести военную интервенцию в Советскую Россию, хотя это было для них немыслимо далеко, крайне сложно и очень опасно. С другой стороны, руководство большевиков в Москве также не сидело без дела, всеми силами пытаясь раздуть пожар мировой революции. События в Германии и были той самой мировой революцией, о которой так мечтали Ленин и Троцкий. Правда, они, Ленин и Троцкий, также были политическими реалистами, а потому советское вмешательство в немецкие революционные дела оказалось символическим, поскольку никаких реальных сил для этого у большевиков не имелось.

После заключения Брест-Литовского мира между Советской Россией и кайзеровской Германией были восстановлены дипломатические отношения. Весной 1918 года в Берлине открылось советское полпредство, которое возглавил один из заместителей Троцкого – Адольф Иоффе. Товарищ Иоффе развил в Берлине неистовую политическую деятельность, дни напролет общаясь со всеми социал-демократическими силами Германии, как левыми, так и правыми. Однако ему довольно скоро пришлось констатировать тот факт, что немецкая социал-демократия была сделана из иного политического теста, нежели русская, о чем он доложил в Москву. Главный вывод Иоффе заключался в том, что немецкой социал-демократии не хватало революционного порыва, иными словами, стрелять в Германии никто не хотел.

Чтобы понять тот страх, какой правящие круги Германии испытывали перед Советской Россией, достаточно сказать, что на следующий день после начала массовых демонстраций в Киле, 5 ноября 1918 года, власти посадили товарища Иоффе со всем его полпредством на поезд Берлин – Москва. Такого вопиющего разрыва дипломатических отношений история Германии не знала никогда. Через месяц, в декабре 1918 года, когда к власти в стране уже пришли социал-демократы, Москва отправила в Берлин внушительную делегацию видных деятелей российской социал-демократии – естественно, большевиков, – чтобы помочь немецкой социал-демократии в столь сложный для нее час. Советская делегация смогла доехать лишь до Минска. На линии разграничения немецкая армия остановила делегацию и повернула ее обратно. Если помнить о пакте Эберта – Грёнинга, то понять произошедшее несложно: согласно пакту, немецкая армия представляла собой государство в государстве, а командование вооруженных сил находилось на реакционных позициях. Прорваться в Берлин удалось лишь одному члену делегации – Карлу Радеку, – он переоделся в германского солдата и, отлично владея немецким, прикинулся возвращающимся домой военнопленным. Когда зимой в столице Германии начали разворачиваться революционные события, у Москвы в Берлине оказался один-единственный Карл Радек… которого вскоре посадили в тюрьму.

Карл Радек, ближайший помощник Троцкого, впоследствии секретарь Коминтерна, был представителем русских большевиков в Германии во время революционных событий. Его немедленно посадили в тюрьму, чтобы он ни в чем не участвовал

Заявляя о том, что Германия – страна прогрессивная, Эдуард Бернштейн был во многом прав. То, что в ней не началась гражданская война, стало в значительной степени заслугой бывших немецких правящих кругов – аристократии, крупного капитала и даже прусских милитаристов. Именно они – аристократы и промышленники – сами передали власть социал-демократам, пошли на неслыханные экономические и политические уступки народу, а главное, отказались устраивать контрреволюцию, чтобы затем силой вернуть себе власть. В высших слоях немецкого общества действительно преобладали самые на то время прогрессивные и либеральные политические взгляды, если сравнивать их с любой другой страной Европы. Вероятно, немалую роль в этом сыграло поражение в Первой мировой войне и все те страдания, которые она принесла Германии. Но не стоит также забывать о том, что накануне войны социал-демократы получили 35 % голосов на последних выборах и являлись крупнейшей политической партией в стране, что само собой говорит о том, насколько прогрессивной была Германия еще до войны.

В 1919 году немецкому народу удалось избежать гражданской войны благодаря крепкому здравому смыслу, а также прогрессивным взглядам всех слоев немецкого общества. Экстремисты, как левые, так и правые, оказались в меньшинстве перед лицом великой, умной и терпеливой Германии. Остается только удивляться, как всего через 15 лет то же самое в принципе общество пойдет на поводу у экстремистов, столь безумных, что никого подобного история человечества еще не знала.

Глава 6
Безумный Версальский мир. 1919 г

В отличие от Венского конгресса 1815 года, на котором немецкий народ выступал триумфатором, Парижская мирная конференция 1919 года стала для него невыносимым позором. Между двумя этими гигантскими дипломатическими ярмарками политического тщеславия, на которых поделили Европу, имеется еще одна большая разница. Венский конгресс принес Европе столетний мир. Парижская конференция, как точно заметил французский маршал Фош, стала лишь недолгой передышкой между двумя мировыми войнами. И это было не единственное преступление перед человечеством, совершенное во время нее. В действительности конференция оказалась сборищем империалистических разбойников, решивших поделить добычу, что привело к ужасным последствиям в мироустройстве. Большинство конфликтов XX века в Европе и на Ближнем Востоке, многие из которых тлеют по сегодняшний день, были разожжены именно тогда, в Париже, кучкой политиков, чьи имена история несправедливо увела в тень… подальше от народного гнева.

Премьер-министр Франции Жорж Клемансо

Главным действующим лицом во время Парижской конференции, без сомнения, являлся премьер-министр Французской республики Жорж Клемансо по прозвищу Тигр. К моменту окончания Первой мировой войны от ненависти к немцам и перенесенных волнений у Клемансо произошли необратимые психологические изменения, поделать с которыми никто ничего не мог. Иными словами, пусть с некоторым преувеличением, но довольно близко к исторической правде, можно утверждать, что председательствовал на Парижской мирной конференции психически нездоровый человек, ненавидевший немцев с яростью сумасшедшего. Тому, однако, имелись и объективные основания. Основную тяжесть Первой мировой войны вынесла на своих плечах именно Франция, она же понесла самые тяжелые потери, как человеческие, так и экономические. Западный фронт, где происходили главные боевые действия и где были выпущены миллионы тонн снарядов, все четыре года проходил на северо-востоке Франции, от которого воюющие стороны не оставили камня на камне. Ни в Англии, ни в Германии за годы войны не разорвалось ни одного снаряда, в то время как всего лишь в 50 километрах от Парижа французскую землю сапоги немецких оккупантов растоптали до основания. Если добавить к этому горькую франко-немецкую вражду, которая тянулась еще со времен прусского вторжения 1870 года, то представить себе накал озлобленности между извечными противниками становится куда легче.

Важным действующим лицом на конференции также являлся президент США Вудро Вильсон. Поначалу многие даже считали именно его главной фигурой на европейской политической шахматной доске, но это оказалось не так. Для немецкой делегации такой поворот событий стал настоящей катастрофой. Германия с самого начала, еще с первых серьезных попыток заключить перемирие, предпринятых канцлером Баденским в октябре 1918 года, рассматривала именно Соединенные Штаты Америки в качестве главного партнера по мирным переговорам. Дело заключалось в том, что президент США в январе 1918 года представил мировой общественности проект мирного договора, известный в истории как «Четырнадцать пунктов Вильсона». Проект этот был крайне либеральным по своей сути. Если излагать его основное содержание предельно просто, то Вудро Вильсон предлагал мир без аннексий и контрибуций (злые исторические языки утверждают, что эту идею президент США взял у советских большевиков, которые обратились с таким воззванием к мировой общественности сразу после Октябрьской революции). Именно это – мир без аннексий и контрибуций – было для Германии в ходе мирных переговоров самым главным. Однако у французов по этому вопросу имелось иное мнение. Даже англичане, также выступавшие за аннексии и контрибуции, опасались той позиции, которую занял Жорж Клемансо в отношении Германии, настолько она была радикальной. Франция желала вернуть своего врага в прошлое. Менее радикальные французские политики хотели видеть Германию такой, какой она была в середине XIX века, до того как ее объединил Бисмарк. Более радикальные мечтали отбросить ее в начало XVII века, еще до заключения Вестфальского мира, когда немецкие земли представляли собой множество независимых, никак не связанных, часто враждующих княжеств. Париж намеревался лишить немцев средств к существованию, запретить им иметь вооруженные силы и отобрать у них значительные территории на западе.

Президент США Вудро Вильсон

Англичане жесткой позиции Франции сильно опасались, американцы пребывали от нее в ужасе. Совместными усилиями им удалось значительно умерить аппетиты Клемансо, но даже «умеренные» условия, выдвинутые в конце концов Германии, повергли немецкий народ в состояние шока. Противоречия между Францией и Германией, ставшие в значительной степени основной причиной начала Великой войны, вновь раздирали Европу на части самым драматическим образом. Второе столетие подряд политики были не в состоянии окончательно разрешить франко-немецкое соперничество за главенство в континентальной Европе. Париж намеревался воспользоваться сложившимся положением, чтобы вернуть себе европейское господство, отнятое у него Бисмарком полувеком ранее. Для этого Германию требовалось разоружить, разорить и развалить. Париж также замыслил создать на восточных границах Германии дружественный союзный блок из новосозданных государств – Польши, Чехословакии, Румынии и Югославии, – который бы представлял для Германии угрозу на востоке. Раньше такую роль – угрожать на востоке – играла Россия, однако теперь она была большевистской и вражеской. Однако европейские планы Парижа категорически не устраивали Великобританию, не желавшую такого грандиозного французского геополитического дисбаланса в континентальной Европе. Возникший между вчерашними союзниками конфликт интересов оказался крайне глубоким, но он был не единственным. Переговоры в Париже с самого начала буквально утонули во множестве этнических, националистических, империалистических и других разнообразных конфликтов, как крупных, так и крошечных. Парижская мирная конференция с первого дня работы превратилась в невообразимый хаос, в котором участвовала в буквальном смысле слова большая часть человечества. Арабская делегация тщетно требовала создания собственного государства на обломках Османской империи. Польская делегация за кулисами активно шепталась с французами о том, какую Париж окажет помощь восстановленной Польше и сколько территорий ей можно будет отобрать у Германии и Советской России. Делегация соседней с поляками, только что созданной Чехословакии с трудом разбиралась, из каких собственно земель их новая страна будет состоять. Никто не обращал внимания на требования китайской делегации, хотя Китай и был союзником во время войны. Еврейская делегация вела переговоры о Еврейском государстве. Корейская делегация не успела вовремя, прибыв уже в самом конце работы конференции, а потому никто ее толком не выслушал. С виду незаметный, крошечного роста и хрупкого телосложения, никому не известный вьетнамский повар одного из парижских ресторанов также попытался принять участие в дебатах, требуя для своей родины независимости. Его, правда, не выслушали, а зря. Позднее он изменит свое имя на Хо Ши Мин и приведет Вьетнам к независимости другим, нежели рассматривалось на Парижской конференции, путем, что создаст колоссальные проблемы для Франции и США. Если бы только весной 1919 года сильные мира того внимательно выслушали евреев и арабов, поляков и чехословаков, обсудили бы с Хо Ши Мином судьбу Вьетнама, то, без всяких сомнений, ход XX века оказался бы иным.

Ничего этого, однако, не случилось. Парижская мирная конференция сразу пошла не по плану, поскольку все ее основные участники немедленно вступили в конфликт друг с другом, пытаясь переустроить мир так, как было выгодно только им. Огромное количество собравшихся только усложняло происходящее. Американская делегация, к примеру, насчитывала более 1,5 тысячи человек. Они привезли с собой целую библиотеку необходимой справочной и научной литературы, чтобы иметь возможность разобраться в исторических, экономических и географических особенностях европейских окраин, которые теперь требовалось поделить. Специалистов по делам Европы, однако, среди многочисленной американской миссии было совсем немного. К примеру, в столь важном вопросе, как чехословацкий, разбирался – причем довольно относительно и предвзято – всего лишь один человек. Только официальных делегаций в Париж прибыло 32, а ведь еще в город приехало целое полчище заинтересованных политиков, толпы журналистов, целые отряды шпионов всех мастей, своры политических авантюристов и мошенников. Правительство Клемансо, настоявшее на том, чтобы конференция проходила именно в Париже, задействовало в ее работе весь французский государственный аппарат, получив таким образом значительное численное дипломатическое преимущество. Учитывая столь бурную политическую активность, стоит упомянуть один важный факт. Побежденных в Париж для обсуждения мирных договоренностей не приглашали. Все решили за них. Лишь позднее, летом 1919 года, когда с трудом удалось завершить работу над окончательной редакцией договоров, одного за другим в столицу Франции стали вызывать представителей проигравших сторон, чтобы сообщить об их судьбе. Решения эти не обсуждались, а вручались вместе с ультиматумом о том, что принять условия союзников необходимо в такой-то срок. Естественно, Германия возглавляла эту унизительную цепочку.

Хо Ши Мин долго жил во Франции и был видным деятелем французской компартии

Парижская мирная конференция начала работу 18 января 1919 года и продолжалась целый год. За это время для каждого побежденного государства – Германии, Австрии, Венгрии, Болгарии и Турции – был разработан свой мирный договор. Все они названы по имени того дворца или пригорода Парижа, где состоялось их подписание: Версальский, Сен-Жерменский, Трианонский, Севрский, Нёйиский. Официально решающим органом конференции являлся «Совет четырех», состоявший из первых лиц Франции, Великобритании, Италии и США. В действительности премьер-министр Италии Витторио Орландо играл на переговорах символическую роль, а президента США Вудро Вильсона от решения многих европейских вопросов англичане и особенно французы решительно отодвинули. Таким образом, судьбу Европы решили главным образом французские и британские империалисты, пытаясь укрепить положение собственных государств за счет побежденных империй: Османской, Германской и Австро-Венгерской. Безусловно, это был циничный и наглый грабеж.

Большая четверка (слева направо) в Париже: Дэвид Ллойд Джордж, Витторио Орландо, Жорж Клемансо, Вудро Вильсон

Естественно, Германии за поражение в Первой мировой войне выставили самый большой счет. У нее отобрали 13 % территории и 10 % населения (не все они, правда, были немцами). Берлин потерял все свои колонии. Страну обязали полностью разоружиться. Немецкий военно-морской флот реквизировали практически полностью. Его интернировали в ноябре 1918 года на главной базе британских ВМС Скапа-Флоу, где он в знак протеста против несправедливого Версальского договора 21 июня 1919 года героически себя затопил. Немецкие сухопутные силы – рейхсвер – ограничили символической численностью в 100 тысяч солдат и офицеров. Теперь некогда самая сильная армия в Европе была по численности меньше бельгийской, которую она разнесла летом 1914 года за одну неделю. Самыми, однако, тяжелыми для Германии последствиями стали наложенные на нее репарации. Когда немцы требовали заключения мира без аннексий и контрибуций, то больше всего они, очевидно, опасались именно больших контрибуций. Именно они могли развалить германское государство до основания, а не отобранные французами обратно Эльзас и Лотарингия. Даже война слов, устроенная Парижем, – контрибуция или репарации – стала предметом горячих споров между противоборствующими сторонами. Германия использовала именно слово «контрибуция», чтобы сделать отсылку к средневековой сути этого понятия, когда победившая сторона зверски грабила побежденную. Франция утверждала, что речь идет о репарациях за колоссальный урон, нанесенный немецким вторжением французской экономике и французскому народу. Для того чтобы обосновать справедливость репараций, а также подчеркнуть справедливый оборонительный характер войны, Клемансо также записал в условия мирного договора пункт о том, что виновной в развязывании Первой мировой войны является Германия. Этот пункт вызывал у патриотически настроенной части немецкого населения особую ярость. На то время они привыкли считать главным виновником войны Россию. Ближе к 1940 году немецкие патриоты стали склоняться к тому, что все же главным виновником выступала Франция. После окончания Второй мировой войны, под гнетом обстоятельств, немецкий народ вообще больше не интересовало, кто был главным зачинщиком Первой мировой войны, и вопрос этот перешел исключительно в научно-историческую плоскость, где ученые все еще не в состоянии выяснить его до конца.

Американская карикатура того времени. Договор с 14 пунктами Вудро Вильсона валяется разорванным на полу, на французской сабле, приставленной к немецкому животу, написано: «15-й пункт»

Репарации, наложенные на Германию, были не просто огромными, они оказались настолько гигантскими, что выглядели в принципе невыполнимыми. Париж требовал еще большего возмещения убытков, но даже те суммы, что были обозначены в Версальском договоре, представлялись абсолютно нереальными и неподъемными. Так оно, в конце концов, и вышло: Германия с большим трудом смогла выплатить лишь шестую часть репараций. В процессе ей был нанесен непоправимый экономический ущерб, который стал для немецкого народа настолько травматичным, что Версальский мир обернулся самым страшным проклятием… а еще главным демагогическим трамплином для прыжка нацистов к власти. Союзники предъявили Германии счет на 132 миллиарда золотых марок, что превышало немецкую экономику 1919 года более чем вдвое. Подобные, хотя и куда меньшие репарации обязали заплатить остальные проигравшие государства, но быстро удостоверившись в полной безнадежности такого дела, от Австрии, Венгрии, Турции и Болгарии их требовать перестали. Другое дело – долг Германии. Франция выбивала его буквально силой, оккупировав в 1923 году Рурскую область, что дало последний толчок немецкой гиперинфляции, отобравшей у германского народа все его сбережения. За считаные месяцы вся страна обнищала, оказавшись в буквальном смысле слова без гроша в кармане, доведенной до средневековой дикости, когда приходилось менять гвозди на хлеб, а сапоги на сало. Ничего подобного человеческая цивилизация в XX веке не знала. О гиперинфляции 1923 года речь пойдет ниже, но надо понимать, что главной ее причиной стали Версальский договор и французская ненависть. Именно на этом впоследствии будет строиться та самая пропаганда, которая привела к власти Гитлера. Первое, что он сделал, став канцлером, это заявил, что Германия больше не будет платить репарации (правда, к тому времени этого уже и не происходило из-за катастрофического положения немецкой экономики, но кто знает, как бы сложилась ситуация дальше, не приди Гитлер к власти).

Почти полгода в столице Франции шла напряженная работа над проектом мирного договора. Затем, в начале мая 1919 года, когда финальный вариант был, наконец, готов, в Париж вызвали германскую делегацию. Принимающая сторона сделала все возможное, чтобы задавить извечного противника психологически еще до того, как тот испытает шок, прочитав текст соглашения о мире. Сначала немецкую делегацию намеренно очень медленно везли поездом по местам недавних боев на севере Франции, чтобы они могли увидеть все те ужасающие разрушения, которые изуродовали французскую землю до неузнаваемости. Картина, представшая перед немецкой делегацией за окнами железнодорожных вагонов, была поистине апокалиптической. Четыре года беспрерывных обстрелов тяжелой артиллерией не оставили от этой земли даже клочка здоровой почвы. Никогда еще человечество не умудрялось нанести себе таких немыслимых разрушений. Немецкие дипломаты, выехавшие утром из голодного, но все же абсолютно не тронутого войной Берлина, были шокированы увиденным, а главное, охвачены страхом в ожидании предстоящего им во Франции унижения. Они не ошиблись в своих самых худших ожиданиях. В Париже их встречала разъяренная толпа, готовая разорвать на куски любого, кто посмеет выйти из поезда. Делегацию разместили в гостинице, которую охраняли, как важнейшую военную базу: солдаты, пулеметы, броневики, колючая проволока. Немецкие дипломаты фактически оказались под арестом, правда, французская сторона уверяла, что это было сделано для их же безопасности. Министру иностранных дел Германии Ульриху фон Брокдорф-Ранцау, который возглавлял делегацию, вручили проект мирного договора и заявили, что разговаривать ни с ним, ни с членами его группы никто не будет. Все имеющиеся вопросы и предложения немецкой миссии надлежало излагать в письменной форме. Подобным же образом они должны были получать ответы. Такие вот Германии предстояли переговоры в Париже – с ее представителями даже не желали встречаться.

Немецкая делегация в Париже. Глава делегации Брокдорф-Ранцау – четвертый слева

Для немцев проект мирного договора, который им вручили в Париже, оказался настоящим ударом. В Берлине на тот момент все еще были уверены, что удастся достичь мирного соглашения в духе «Четырнадцати пунктов Вильсона», хотя некие мрачные предчувствия у германского руководства все же имелись. Правящие социал-демократы под руководством Эберта и Шейдемана, оставаясь «реальными политиками», были абсолютно уверены в том, что Антанта пойдет им навстречу, поскольку политическая ситуация в Европе весной 1919 года была крайне напряженной. Причем напряженность эта была общей для всех: и для Германии, и для Франции, и для Британии… для всех. Речь идет о коммунистической угрозе, которая не знала границ, территорий и репараций. Насколько большой была на тот момент левая угроза, говорит бесчисленное количество фактов, не видеть которых Клемансо и другие французские националисты, желавшие любой ценой покончить с Германией, не могли. Первого мая 1919 года в Париже состоялась гигантская полумиллионная демонстрация левых сил. Ничего подобного в Европе еще никто, кроме Берлина в ноябре 1918 года, не видел. Правящие мировые империалистические круги, делившие в те дни сферы мирового влияния, заседая там же в Париже, получили наглядную иллюстрацию того, что их ждет. Они были очень напуганы. В тот же день части рейхсвера и фрайкора вошли в Мюнхен, где устроили разгром (точнее расстрел) левых сил. В соседней Венгрии, однако, уверенно продолжала существовать Советская Республика. Сам Клемансо на собственной шкуре испытал красную угрозу незадолго до этого: 19 февраля 1919 года в него стрелял леворадикальный парижский анархист. Премьер-министру чудом удалось выжить, однако попавшая в него пуля застряла настолько близко к сердцу, что ему пришлось с ней сосуществовать до конца своих дней.

Немецкие социал-демократы, находившиеся весной 1919 года на переднем крае борьбы с мировым коммунизмом, сумевшие спасти Германию от большевиков и защитившие тем самым от большевизма Францию, были твердо уверены в том, что все это им обязательно зачтется. Они были убеждены, что в левом вопросе они с французами, англичанами и американцами находятся в одной лодке, а потому топить ее никому нет смысла. То, что условия Версальского мира могли привести к очередной социалистической революции в Германии, ни у кого не вызывало сомнений. Все это прекрасно понимали – в Лондоне, Париже, Вашингтоне, Берлине. Поэтому немецкое руководство сильно в принципе и не волновалось, отправляя свою делегацию во Францию, чтобы получить проект мирного договора. В Берлине верили, что они с Антантой теперь союзники в борьбе против Красной угрозы, которая весной 1919 года представлялась главной проблемой. А Великая война осталась в прошлом, и потому все это уже было не столь важно. Немецкие социал-демократы жестоко ошибались в своих «реальнополитических» расчетах. Французский национализм разъяренного Клемансо оказался сильнее его страха перед надвигающимся коммунизмом. Эта сложная политическая дилемма – кого бояться больше, нацистов или коммунистов – вскоре будет раздирать правящие европейские элиты.

Когда правительство Шейдемана получило условия Версальского договора, в Берлине началась паника. Социал-демократы поняли, что западные «товарищи» бросили их под поезд. Отвечать перед разъяренным немецким народом за все политэкономические последствия Версальского договора никто не хотел. Это было просто опасно для жизни, говорить же о дальнейшей политической карьере и вовсе не приходилось. Среди правящих немецких кругов начались панические метания. Главной целью практически всех этих людей было желание спасти свое политическое лицо и репутацию. Фельдмаршал Гинденбург, все еще номинально возглавлявший немецкую армию, свалил всю ответственность на генерала Грёнера (в очередной раз). Правительство обратилось к военным с просьбой объяснить, на какие действия немецкой армии можно рассчитывать в случае, если оно откажется подписывать Версальский мир. Сумеет ли армия защитить Германию от вторжения войск союзников? Гинденбург категорически заявил, что это невозможно, однако официально он не сказал ни слова, поручив Грёнеру взять несмываемый исторический позор на себя. В стране начались волнения и беспорядки, люди были крайне возмущены условиями Версальского мира, но воевать никто больше не собирался. Хотя если бы существовало реальное понимание экономических последствий, которые скоро самым трагическим образом коснутся практически всех немцев, то волнения в обществе были бы куда большими, что могло привести к очередной войне или очередной революции. Неизвестно, сколько бы еще продлились эти внутригерманские политические судороги, но 16 июня союзники выдвинули немецкой делегации ультиматум – либо принять условия мирного договора в течение пяти дней, либо… Отчаянные дипломатические возражения германской стороны ничего не дали, разве что союзники продлили срок ультиматума до семи дней.

Обложка международного журнала «Коминтерн», печатавшегося на многих языках. Коминтерн был основан весной 1919 года в Москве в самый разгар работы Парижской конференции. Эта организация сразу стала главным врагом Запада

Двадцать второго июня 1919 года, из страха перед политическим будущим, подобно тому как 9 ноября 1918 года поступил канцлер Максимилиан Баденский, правительство Шейдемана ушло в отставку, пожертвовав собой во благо Германии. К большому историческому сожалению, такой позорный уход первого немецкого социал-демократического правительства с политической сцены особого блага стране не принес. Ультраправые силы, со временем ставшие нацистами, тыкали немецкому народу в лицо «предательством» социал-демократов, пока не добились своего. Жорж Клемансо получил главное удовлетворение своей жизни всего за 27 минут до истечения срока ультиматума, в 6 часов вечера 23 июня 1919 года. Единственное, что смогло сделать в спешке собранное новое немецкое правительство, так это потрепать союзникам нервы, затянув свою капитуляцию до последнего момента. Взбешенный Клемансо уже готов был звонить маршалу Фошу, чтобы отдать приказ начать наступление на Берлин. Как они в тот момент радовались – Клемансо, Ллойд-Джордж, Вильсон. Они думали, что победили. Особенно в это верил Клемансо, убежденный в том, что навечно занял почетное место во французской истории, разрушив Германию и вернув Франции европейское господство. Национализм иногда настолько застилает реализм в сознании политиков, что они перестают видеть дальше своего короткого шовинистического носа. Случай Клемансо в этом плане невероятно показателен. Вместо того чтобы развалить Германию и сделать Францию великой, он скомпрометировал социал-демократов в глазах немецкого народа, чем разрушил немецкую демократию. Последствия этого всем известны. Для Франции дело обернулось самой большой катастрофой в ее истории, ответственность за которую в немалой степени нужно возложить на политически близорукого шовиниста Клемансо.

Церемония подписания Версальского договора, состоявшаяся 28 июня 1919 года, была преисполнена символизма. Такую дату выбрали потому, что в этот день было совершено убийство эрцгерцога Фердинанда в Сараево. В месте подписания – Зеркальном зале Версальского дворца – зимой 1871 года провозгласили создание Германской империи. Во дворце яблоку негде было упасть, столько в нем собралось торжествующей европейской номенклатуры со стороны победивших. Правил этим балом империалистического тщеславия вездесущий Клемансо. В три часа пополудни среди гула веселящейся номенклатурной толпы раздался возглас помощника французского премьер-министра, просившего внимания. Среди наступившей гробовой тишины, упивающийся моментом Клемансо пафосно заявляет: «Приведите немцев». В зал заводят двух немецких чиновников, на которых нет лица. Бледные и трясущиеся от унижения они ставят свои подписи под Версальским договором, собравшиеся взрываются овациями, с улицы слышны залпы салюта. Мало кому из политиков, ставших в тот день свидетелями исторического события, могло прийти в голову, насколько роковым оно оказалось для человечества. Закончив Первую мировую войну, Версальский мир тут же заложил фундамент для начала куда более страшной Второй мировой.

Подписание Версальского мира. Двое жалких, униженных немцев и весь цвет мировой элиты: Клемансо, Вильсон, Ллойд Джордж

Глава 7
Веймарская республика. 1918–1933 гг

На улицах Берлина еще гремели выстрелы Январского восстания, когда в Германии состоялись первые послевоенные выборы. Они прошли 19 января 1919 года и стали самыми свободными за всю историю существования немецкого государства. Право голоса получили женщины, практически первыми в Европе. Также принять участие в выборах без каких-либо ограничений могла любая политическая сила страны, независимо от ее взглядов. Единственным исключением были коммунисты. Участвовать в выборах им никто не запрещал и не препятствовал, они отказались сами. Это была попытка протеста против убийства Розы Люксембург и Карла Либкнехта, произошедшего всего за четыре дня до выборов. Однако даже без коммунистов выборы показали, что настроения в немецком обществе дали большой крен влево. Больше 80 % голосов получили либеральные политические силы, почти половина из которых досталась СДПГ, вновь ставшей крупнейшей партией Германии. Шестого февраля 1919 года в городе Веймаре, расположенном на юго-востоке страны, состоялось первое заседание Учредительного собрания. Большую часть 1919 года народным избранникам пришлось работать в этом крошечном городишке, не имевшем на то время никакого политического или экономического значения в Германии. Здесь же летом 1919 года была принята конституция новой республики. Лишь в следующем, 1920 году, немецкая власть смогла вернуться в Берлин.

Почему провинциальный Веймар стал тем местом, куда правящие круги Германии зимой 1919 года решили перенести центр власти? Причин было две: одна практическая, другая символическая. Заниматься политикой в Берлине зимой 1919 года было все еще крайне опасно. Хотя Январское восстание и подавили, город все еще представлял собой гигантский непотухший вулкан революции, готовый взорваться по малейшему политическому поводу. Что касается символизма, то не было в Германии более подходящего места, доказывающего просвещенность немецкого народа, нежели город Веймар. Во второй половине XVIII века Веймар стал центром германского просвещения, одного из ведущих в Европе. Теперь, когда новому немецкому правительству предстояли сложные переговоры с Европой, оно решило показать, что намеревается строить государство на соответствующих принципах, ожидая от прогрессивных Франции и Британии понимания. Никакого понимания от французов Германия не дождалась, но название – Веймарская республика – настолько прочно вошло в историческую терминологию, причем не только немецкую, что стало одним из крупнейших политических понятий XX века. Не было в Европе XX века более свободного государственного устройства, нежели веймарское, что стало фантастическим социальным экспериментом, который, однако, закончился трагически. Ни один современный политик не может заниматься своей профессией без глубокого понимания того, что произошло в Германии между 1919 и 1933 годами, настолько яркими были социальные процессы, имевшие тогда место… пожалуй, самыми яркими в истории человечества.

Интересно, что словосочетание «Веймарская республика» было введено в политический обиход Адольфом Гитлером, причем уже в конце 20-х годов, незадолго до ее печального конца от рук нацистов. Название это, быстро подхваченное правыми силами, имело презрительную коннотацию – некое отвратительное и противоестественное образование на теле Великой Германии, созданное разложившимися, деградирующими, чужеродными антинемецкими элементами. Тогда же, в 1919 году, невиданная демократия и последовавший за ней невиданный хаос привели к тому, что даже именовать новое государство различные политические силы стали по-разному. Официальное название осталось старым – Германский рейх, – что бесило монархистов и крайне правых, считавших это кощунством над памятью Второго рейха Гогенцоллернов. Крупнейшая по численности после СДПГ Католическая партия Центра (предшественница современного Христианско-демократического союза Германии) решила, что их страна – это Германское Народное государство. Социал-демократы и многие другие называли родину Германской республикой, а большинство обыкновенного народа – просто Германией.

Первые пять лет существования Веймарской республики были невероятно сложными. Один кризис сменялся другим. Левая и правая угрозы беспрестанно нависали над республикой, суля путчи, революции, контрреволюции, бесконечные демонстрации и забастовки. Экономическое положение после войны было вначале плохим, затем очень плохим, и в 1923 году все закончилось гиперинфляционной катастрофой. Внешнеполитическое положение Германии было лишь немногим лучше ее внутриполитического положения. Страна находилась в полной изоляции. Промышленная экономика, всегда ориентированная на машиностроительный экспорт, чрезмерно страдала от почти полного его запрета. Поразительно, но первым государством, с которым Германии удалось установить торгово-дипломатические отношения, в 1922 году оказалась Советская Россия – еще один изгой на мировой политической сцене того времени. Берлин пошел на такой странный для социал-демократов шаг, смертельно боявшихся русских большевиков, от полного экономического отчаяния. Германия очень нуждалась в сырье, важно было обменять его на свою машиностроительную продукцию и найти хотя бы ситуативного союзника в Европе, чтобы напугать англо-французских противников. В Париже и Лондоне действительно испугались. Такой геополитической конфигурации в Европе – союза России и Германии – никогда до этого не было. Если бы такой союз сложился, то он опрокинул бы своим немыслимым масштабом любой возможный баланс сил в Европе. Осознав, что они собственными руками подталкивают Берлин навстречу Москве, французы и англичане стали постепенно менять дипломатические отношения с немцами.

То, что Веймарской республике удалось в таких условиях выжить, можно объяснить терпением, а точнее реализмом немецкого народа. Будучи довольно грамотным, он прекрасно знал цену своим политическим маргиналам, а потому те не имели никакой реальной поддержки среди граждан. До 1929 года, когда началась Великая депрессия, подавляющая часть немцев считала Адольфа Гитлера провинциальным политическим клоуном. Днем рождения Веймарской республики принято считать 19 января 1919 года, когда состоялись первые «веймарские» выборы. Большую часть года (до конца лета) в стране беспрестанно шли восстания левых. Самым крупным из них была Баварская Советская Республика, речь о которой шла выше. Однако в марте 1920 года свои силы на немецкой политической сцене решили попробовать правые. Капповский путч 13 марта 1920 года стал ответом военных и ультраправых на условия Версальского мирного договора, который вступил в силу 10 января 1920 года. Согласно условиям договора Германия к 31 марта 1920 года должна была сократить численность вооруженных сил до 100 тысяч человек. На начало года в немецкой армии служило около 350 тысяч человек. Миллионы обычных граждан, служивших в армии во время войны, сразу же после ее окончания вернулись домой, причем в основной своей массе убежденными пацифистами, желающими никогда больше не надевать военную форму и не брать в руки оружие. Те немногие, кто остался служить, относились к людям иного сорта. Значительная их часть имела проблемы с психикой, была сильно озлоблена, придерживалась ультраправых взглядов. Встречались среди них и такие, которым просто некуда было возвращаться, их никто не ждал дома, да и дома как такового у них не было. Их семьей стала армия, где их кормили по расписанию, одевали, обували, платили жалование… короче, содержали и придавали их жизни определенный смысл. Таким типичным немецким солдатом начала 1920 года был ефрейтор Адольф Гитлер. Он уволился со службы буквально в самый последний момент после сокращений – 1 апреля 1920 года – после чего перешел на партийную работу, а до этого исправно получал ефрейторское жалование. По окончании войны ему некуда было идти в Веймарской республике, ему нечего было в ней делать. Жизнь ефрейтора среди себе подобных Гитлеру в 1920 году была куда понятнее и удобнее. Армия, по договоренности социал-демократов с ее командованием в первый день Ноябрьской революции, стала отдельным ультраправым государством внутри либеральной Веймарской республики.

Рапалльский договор между Германией и Россией о восстановлении торгово-дипломатических отношений стал для обеих стран важным международным прорывом. Справа на фото весь цвет советской дипломатии того времени: Чичерин, Красин, Иоффе

Хуже всего обстояли дела с фрайкором, который номинально являлся независимой полувоенной организацией, но в действительности состоял на балансе рейхсвера. Согласно Версальскому договору, его требовалось распустить полностью, без остатка. Численность фрайкора составляла 250 тысяч человек, и эти люди были поголовно психически нездоровыми. Они страдали от военного посттравматического синдрома, отсидев в окопах Великой войны не один год, а теперь были совершенно не в состоянии вернуться к мирной жизни. Они паталогически ненавидели Веймарскую республику с ее новыми нравами, с ее «евреями, коммунистами, социалистами», со всеми теми «предателями», которые нанесли им «удар в спину» осенью 1918 года. Они прошли «Верденскую мясорубку», защищая родину, но ничего сегодня не имели, кроме своих ран и никому не нужных теперь железных крестов. А теперь в Германии, которую они отстояли в верденских окопах, правили бал новые веймарские нувориши, отсидевшиеся в тылу. Социал-демократическое правительство использовало этих ультраправых «психов» на протяжении большей части 1919 года в борьбе с левыми. Однако реальное положение вещей складывалось таким образом, что к началу 1920 года социал-демократы могли сами оказаться следующей жертвой немецких ультраправых, в авангарде которых шел фрайкор. А все потому, что те считали социал-демократов «ноябрьскими предателями», подписавшими Версальский мир. Резкое сокращение численности рейхсвера менее чем за три месяца было крайне сложным заданием для социал-демократического правительства. Но вот роспуск фрайкора выглядел вообще невыполнимым. Однако, проявив чудеса политической гибкости, немецкие социал-демократы выполнили обе задачи, при этом они второй раз за год с небольшим смогли пережить покушение на свою власть и спасти Германию от революции, в этот раз ультраправой по сути своей.

Обуты, одеты, обед вовремя, довольны. Что еще ефрейтору нужно? Немецкие солдаты времен Веймарской республики

Формально во главе Капповского путча стоял ничем не приметный прусский чиновник крайне правых взглядов по имени Вольфганг Капп. Реально устроил путч командующий Берлинским военным округом генерал Вальтер Лютвиц. Различные планы подготовки вооруженного переворота военные стали строить сразу после официального подписания Версальского договора 10 января 1920 года. Все это было не более чем брожение ультраправых умов среди офицеров рейхсвера и фрайкора, однако брожения такие взбудоражили и без того воспаленное сознание самых радикально настроенных элементов немецкого общества. К началу марта обстановка накалилась до предела, нужна была лишь спичка, чтобы эта ультраправая пороховая бочка взорвалась. Берлинские события марта 1920 года немецкие историки описывают как очередную цепочку случайностей, совсем как это было в Берлине в январе 1919 года. Политический результат в 1920 году оказался такой же, как и в 1919-м. Социал-демократы вышли сухими из очень грязной политической воды, почти никто в Берлине не пострадал, жертв практически не было. Если в январе 1919 года правительство Эберта на улицах Берлина ликвидировало ультралевую угрозу республике, то в марте 1920-го оно устранило ультраправую угрозу. Могло ли социал-демократам так феноменально повезти дважды, если ход тогдашней истории действительно был случайным, или все же события пошли нужным Германии образом, как в 1919 году, так и в 1920-м, по чей-то невидимой политической указке?

Двадцать девятого февраля 1920 года министр обороны Носке издал приказ о роспуске двух самых крупных и оголтелых подразделений фрайкора в стране. Одно из них, морская бригада Эрхардта, наиболее многочисленное, насчитывавшее почти 6 тысяч штыков, было дислоцировано в пригороде Берлина. Приказ министра обороны и стал той самой зажженной спичкой, которую бросили в бочку с фрайкором. Уронил Носке ту спичку случайно или сделал это намеренно, современные немецкие историки обсуждают неохотно. Однако же все очень походило на провокацию со снятием начальника Берлинской полиции в январе 1919 года, что привело тогда к началу провалившегося восстания левых. Генерал Лютвиц был вне себя от бешенства и потребовал от министра Носке отменить приказ, заявив, что бригада Эрхардта является лучшей воинской частью Германии. Между военными и правительством началась конфронтация. К 11 марта ситуация окончательно зашла в тупик. Сочувствующие правому делу полицейские чиновники донесли генералу Лютвицу, что его вот-вот снимут с должности и арестуют, действовать требовалось незамедлительно. Генерал отдает приказ корвет-капитану Эрхардту выдвинуть свою бригаду в столицу и захватить правительственный квартал. К утру 13 марта центр Берлина был в руках фрайкора. Генерал Лютвиц тем временем выводит на немецкую политическую сцену довольно странную группу людей в качестве нового правительства Германии. Во главе правительства стоит серый провинциальный чиновник Капп, а также кучка совершенно одиозных личностей – генерал Людендорф, убийца Розы Люксембург Вальдемар Пабст, последний начальник Берлинской полиции времен кайзера Вильгельма.

Министр обороны Носке (справа) и генерал Лютвиц (слева), 1920 г. Скорее всего, Носке спровоцировал ультраправых намеренно

Социал-демократическое правительство обращается за помощью к армии, но начальник Генерального штаба генерал фон Сект гордо отвечает: «Рейхсвер не стреляет в рейхсвер». Почему фон Сект посчитал фрайкор рейхсвером, дело неясное, как и многие другие политические дела того времени. Таким образом, армия, которая, согласно договоренности, является «государством в государстве», сделала шаг в сторону от Германского государства, оставив его на растерзание ультраправых. Генерал фон Сект, очевидно, намеревался удобно усесться на заборе и понаблюдать, кто в начавшейся схватке выиграет, чтобы затем договориться с победителем. У него была беспроигрышная политическая позиция. Незадолго до вышеупомянутых событий один из членов правящего кабинета спросил генерала: «За кого была армия?» Фон Сект ответил на вопрос очень просто: «За меня». То, что положиться на рейхсвер не получится, социал-демократы, вероятно, знали заранее. Они нашли себе другого защитника – немецкий народ. Буквально в последнюю минуту перед бегством из Берлина правительство обратилось к трудящимся с призывом выйти на всеобщую забастовку. Призыв поддержали профсоюзы и все либеральные политические силы страны. На следующий день, 14 марта 1920 года, в Германии началась самая массовая забастовка в ее истории. На улицы вышли более 12 миллионов человек. Страна остановилась, фрайкор испугался, рейхсвер передумал. Самым вредным для новорожденного правительства Каппа оказался даже не берлинский пролетариат, а бюрократический аппарат. Вся правительственная машина стала намертво, чиновники также устроили забастовку. Кучка путчистов беспомощно сидела в кабинете, не в состоянии даже позвонить командиру фрайкора Эрхардту, чтобы выяснить обстановку. По каждому поводу приходилось посылать вестового, но контролировать таким образом трехмиллионный Берлин, по улицам которого ходили стотысячные демонстрации, было немыслимо. Еще хуже дела обстояли на германской периферии. В промышленной Рурской области власть в руки взяли красные, разогнав немногочисленный местный фрайкор. Серьезные волнения шли практически по всей стране. Уже на следующий день после начала всеобщей забастовки, 15 марта, правительство Каппа вступило в переговоры с социал-демократами, освободив ради такого дела арестованных ранее членов правительства, не успевших сбежать из города 13 марта. Семнадцатого марта уже путчистам надо было срочно покидать столицу. Самое сложное было без помех вывести из Берлина морскую бригаду Эрхардта, которую пообещали не наказывать за совершенный переворот, а просто распустить. Без эксцессов все же не обошлось. Когда колонна безумного фрайкора маршировала вон из города, у них не выдержали нервы и они открыли огонь по толпе ликующих берлинцев, выкрикивавших в их адрес нелицеприятные эпитеты. Берлинцы, понимая с кем имеют дело, в шествующих ничего не бросали, они лишь радовались тому, что эти вооруженные шизофреники уходят из их города. Этого, однако, оказалось достаточно для того, чтобы фрайкор стал стрелять в безоружных горожан из пулеметов. Были убиты и ранены десятки людей.

Капповские путчисты на бульваре Унтер-ден-Линден перед Бранденбургскими воротами

На этом политический кризис в республике не закончился. Волну протестов против путча в некоторых частях страны оседлали левые политические силы. Самой радикальной оказалась Рурская область – индустриальное сердце Германии – где коммунисты, анархисты и левые социал-демократы взяли власть в свои руки, а затем создали из отрядов вооруженных рабочих Красную Армию. Центральному правительству в Берлине пришлось бросить на подавление восстания в Рурской области и других городах подразделения рейхсвера и… фрайкора, потому что рейхсвер сам бы не справился. Да, немецкие политические нравы того времени была невероятно гибкими. Чтобы удержать государство на плаву, правительству приходилось демонстрировать чудеса оппортунизма, используя то левые политические силы, то правые. События 1920 года во многом повторяли события 1919-го. Только в стране подавили различные политические выступления, было решено провести выборы, чтобы дополнительно узаконить Веймарскую республику очередным народным волеизъявлением. На вторых по счету веймарских выборах летом 1920 года немецкий народ дал крен вправо. Если в январе 1919 года меньше пятой части избирателей голосовали за консервативные политические силы, то в июне 1920-го таких избирателей была уже почти треть. Главной причиной общественного сдвига вправо, без всяких сомнений, стало подписание социал-демократами кабального Версальского договора. Однако нужно признать, что в Германии также начала появляться некая усталость от либеральных политических сил, неспособных навести в стране порядок и улучшить качество жизни простых граждан. Первая послереволюционная эйфория у немецкого народа улеглась, и теперь ему требовалось – как всегда – хлеб и спокойствие. С этим у левых ничего не получалось.

Политическое положение Веймарской республики к лету 1920 года стабилизировалось. После многочисленных неудачных вооруженных попыток – как слева, так и справа – свергнуть власть в стране, немецкое общество пришло к пониманию того, что такой путь развития государства является неправильным. Как ультралевые, так и ультраправые силы вошли в более спокойное политическое русло и вооруженной борьбе на улице начали предпочитать мирную борьбу на избирательном участке. Фрайкор был распущен, рейхсвер сокращен, отряды красногвардейцев на заводах и фабриках Рурской области и других немецких городов расформированы. Однако никакой передышки Веймарское правительство не получило. В стране стали стремительно расти экономические сложности, закончившиеся через три года невиданным финансовым крахом, какого еще не знала мировая история.

Немецкая экономика с начала Первой мировой войны пострадала больше какой-либо другой в Европе. В ходе сражений ей пришлось вынести на своих плечах кроме собственных еще и нужды крайне слабых в экономическом плане союзников – Османской империи, Австро-Венгерской империи и Болгарского королевства. Британская морская блокада лишила Германию и ее союзников возможности получать извне сырье, которого в Центральной Европе практически не было, за исключением разве что угля и железной руды. Сама война стала для экономики страны настоящей катастрофой, финансировать которую было неоткуда. Антанта имела колонии, откуда она получала сырье и продовольствие. За Антантой стояли США, у которых можно было одолжить неограниченное количество денег и тут же приобрести на них неограниченное количество всего необходимого. За спиной Германии в экономическом, сырьевом и финансовом плане зияла пустота. Как будто этого бедному немецкому народу было мало, когда в 1916 году бразды государственного правления взял на себя безумный генерал Людендорф, объявивший тотальную войну и постановивший для этого перевести экономику страны на военные рельсы. Многие решения того времени имели страшные последствия. К примеру, было предписано вырезать всех свиней, поскольку их кормили картофелем, а его не хватало населению. В Германии исчезло мясо, и люди стали есть больше картофеля, которого вскоре опять стало недоставать. Затем зимой 1917 года, после плохого урожая, его уже совсем не осталось. Тогда Людендорф предложил кормить народ брюквой. Черный юмор про брюкву, которую стали называть «прусским ананасом» и «картошкой Гинденбурга», только усугублял мрачную картину немецкого продовольственного снабжения. Немцев кормили как скот. Люди болели. В стране исчезло мыло, а потому, когда началась эпидемия испанки, Германия пострадала намного больше, чем Франция и Англия.

После окончания войны заметного экономического улучшения в Германии не наступило. Англичане еще долго не снимали морской блокады, чтобы в ходе Парижских мирных переговоров иметь рычаги давления на Берлин. До войны треть необходимого ей продовольствия Германия импортировала, теперь завозить его было неоткуда. Соседние страны сами голодали, а поставки из Азии, Африки или Америки были недоступны из-за английской блокады. Затем грянул Версальский мир. Как было сказано выше, в плане репараций Антанта все другие побежденные страны отпустила с миром, потому как брать с них было по большому счету нечего. Османская и Австро-Венгерские империи развалились, Болгария пребывала в нищете, к тому же с нее содрали все возможное Сербия и Греция. Германии союзники выставили огромный счет, а главное, они всерьез, особенно Франция, собирались взыскать с немцев эти деньги. После всех выпавших на долю Германии экономических бед Веймарское правительство принялось отчаянно спасать государственные финансы, но это была совершенно бесперспективная затея. В стране еще во время войны начала строиться пирамида государственных займов, которая после заключения Версальского мира уже не могла не рухнуть. Но даже отказ от своих обязательств по долгам не спасал обреченное в финансовом плане Веймарское правительство от катастрофы. Требовалось еще более кардинальное решение. Необходимо было ограбить весь немецкий народ – отобрать у него все сбережения. Веймарскому правительству оставалось последнее – перестать отвечать за напечатанные германские деньги.

Продовольственные бунты в Германии к 1918 г. стали обычным делом. Солдаты охраняют магазины после погрома на одной из центральных улиц Берлина

Знаменитая веймарская гиперинфляция, как и предыдущие немецкие катаклизмы – Январское восстание и Капповский путч, – произошла вроде по воле судьбы, но странным образом случайность эта опять спасла Германию от краха. До войны один американский доллар стоил 4,2 немецкой марки. В 1919 году за доллар давали 48 марок, в 1921 году – 90 марок, но это все еще было в рамках разумного, денежная система Германии со сложностями, но работала. В июне 1921 года, согласно условиям Версальского договора, немецкое правительство начало выплачивать репарации. Выплаты требовалось осуществлять в твердой иностранной валюте. Ее покупали на открытом рынке за бумажные марки, на что стали уходить огромные бюджетные средства, при этом курс марки, естественно, стал стремительно снижаться. В июне 1921 года за один доллар давали 330 марок, а к декабрю 1922 года – уже 7400 марок. В конце 1922 года немецкое правительство, осознавая, что страна оказалась на краю финансовой пропасти, пошло ва-банк и заявило, что больше не в состоянии выплачивать репарации. Германия надеялась, что страны Антанты учтут ее безвыходное финансовое положение и пойдут на уступки, подобные тем, которые они сделали в отношении других побежденных. Германия сильно в этом вопросе просчиталась. Ответ Франции был молниеносным и жестким. Французские войска при поддержке бельгийцев в январе 1923 года оккупировали Рурскую область – промышленное сердце Германии, – где добывали 80 % немецкого угля и железной руды, производили практически все, без чего Германия не могла жить и работать. Французы в счет репараций начали забирать рурский уголь и руду, продукцию местных заводов и фабрик, дошло до того, что они стали в счет репараций демонтировать промышленное оборудование. Это был в буквальном смысле слова грабеж средь бела дня, но грабеж этот был законным. Такие действия были прописаны в Версальском договоре, в случае если Германия прекращала платить репарации. То есть Версальский договор был грабительским не образно выражаясь, а по своей реальной сути. Для Берлина столь стремительное и жесткое вторжение Франции в Рурскую область оказалось полной неожиданностью, поделать с которой он ничего не мог. Германия была безоружной и беззащитной. Рейхсвер, согласно Версальскому договору, насчитывал 100 тысяч солдат, 4 тысячи офицеров и 2 бронемашины. Ни самолетов, ни танков, ни тяжелой артиллерии, никакого другого серьезного вооружения, кроме стрелкового оружия, у него не имелось. Французская армия насчитывала 750 тысяч солдат и офицеров, а главное, она была оснащена всеми видами тяжелого вооружения как никакая другая армия в мире на тот момент. Даже бельгийская армия зимой 1923 года была намного сильнее немецкой.

Не найдя иного выхода из сложившегося положения, правительство в Берлине призвало население Рурской области оказать пассивное сопротивление французским оккупантам. Иными словами, объявить всеобщую Рурскую забастовку. Германии удалось таким образом спасти свое политическое лицо, но такая эскалация с французами привела к окончательному крушению немецкой экономики. Большинство промышленных предприятий Германии были связаны с Рурской областью тесными смежными связями. Они получали из Рура уголь, железную руду, многие комплектующие и вообще значительное количество различной промышленной продукции, функционировать без которой было невозможно. Немецкая промышленность встала. Цены в стране взлетели до небес. Стоимость самых простых продуктов, вроде хлеба, вскоре стала исчисляться в миллионах бумажных марок, а затем в миллиардах. С одной стороны, для подавляющего большинства немцев гиперинфляция обернулась настоящей трагедией – люди лишились сбережений и обнищали. Однако, с другой стороны, для немецкого правительства такой ход событий стал манной небесной, избавившей его от невыносимой ноши финансовых обязательств. Все те государственные облигации, которые руководство страны годами продавало населению, чтобы сначала финансировать войну, а затем устранять ее последствия, оказались никчемной бумагой. Вся денежная масса, которая печаталась годами, также превратилась в мусор. Всего за несколько месяцев Германия освободилась практически от всех долгов. Французское и британское правительства финансировали свою деятельность во время Великой войны, продавая облигации населению, а также привлекая крупные займы у США, кроме того, после окончания войны они ввели подоходный налог. У Германии таких финансовых возможностей не было. Одолжить деньги у США правительство по понятным причинам не могло. Ввести подоходный налог по завершении войны, когда страну сотрясали восстания и революции, также не имелось возможности. Наоборот, приходилось идти трудящимся на одну экономическую уступку за другой, что только увеличивало дефицит государственного бюджета. Один только переход на восьмичасовый рабочий день в первые дни Ноябрьской революции полностью и бесповоротно разбалансировал государственный бюджет. Единственное, что могли предпринять в таких условиях власти, это печатать деньги, что они и сделали. Печатный станок помог Германии пережить пять самых сложных первых лет после окончания Первой мировой войны, затем он все же сломался.

Французские солдаты в Эссене, на фоне памятника Круппу

Гиперинфляция стала той тряпкой, которой с немецкой финансовой доски стерли денежное безумие, написанное на ней за предыдущие годы. Теперь Германское государство могло начать финансовую жизнь с чистого листа, ограбив, правда, при этом свой народ. Естественно, всю вину возложили на чертовых французов и их проклятый Версальский договор. При этом за политическими кулисами Веймарское правительство провело сложные, но продуктивные переговоры с Парижем о дальнейшем сосуществовании на европейском континенте, что в действительности требовало очень тесного сотрудничества. Эти переговоры и заключенная по их итогам политическая сделка, подлинные детали которой никто не знает по сей день, проходили в течение 1923 года на фоне французской оккупации Рура, гиперинфляции в Германии и бесконечной жесткой риторики в отношении друг друга между Парижем и Берлином. Однако 1923 год стал переломным в истории Веймарской Германии. После него наступили «Золотые двадцатые» – самое, пожалуй, яркое и успешное время в истории страны. Культурное наследие этого, к сожалению, очень короткого периода во многом остается фундаментом современной немецкой культуры и предметом непроходящей грусти интеллектуалов Германии по тому, что они потеряли.

Такие вот ходили летом 1923 г. в Германии денежные массы

Каждая эпоха германской истории, какой бы короткой она ни была, имеет своего героя. Бисмарк, Вильгельм II, Гитлер. Был такой человек и у Веймарской эпохи, просто имя его затерялось среди таких злых гениев, как Бисмарк и Гитлер. Германия того времени у большинства ассоциируется исключительно с войной и военщиной. Короткий Веймарский период, когда у страны не было армии, знают мало, а потому имя Густава Штреземана, видного веймарского политического деятеля, известно главным образом в самой Германии и лишь немногим за ее пределами. Густав Штреземан придерживался консервативных, даже монархических взглядов, но он стал главным героем веймарской либеральной демократии, можно даже сказать, ее спасителем и, без сомнения, ведущим архитектором веймарского успеха, пришедшегося на вторую половину 20-х годов прошлого века. Постепенно его взгляды переместились ближе к центру, по мере того, как жизнь в Германии при республике стала налаживаться. Летом 1923 года, в самый сложный для страны момент, он занял пост канцлера и одновременно министра иностранных дел. Положение дел на тот момент было критическим, что вызывало серьезную озабоченность не только внутри государства, но и за рубежом. Развала страны или очередной социалистической революции, которая могла в этот раз закончиться победой коммунизма, мало кто хотел. В первую очередь тяжелой ситуацией внутри Германии было обеспокоено французское правительство, у которого самого к тому времени уже имелись немалые сложности с левыми силами. Всего через 13 лет, в 1936 году, к власти в Париже придет правительство Народного фронта – альянса социалистов и коммунистов.

Густав Штреземан стал тем представителем Германии, с которым смогли договориться французы. Вероятно, они бы нашли общий язык и с кем-то другим из числа немецких политиков, слишком уж большой была проблема, требовавшая срочного урегулирования, но таким человеком все же оказался Густав Штреземан, который следовал заданной линии на протяжении шести лет, вплоть до дня своей смерти. Все эти годы он занимал пост министра иностранных дел. За это время сменилось девять правительств, но Штреземан бессменно оставался министром иностранных дел. На нем были завязаны все государственные внешние договоренности, на которых покоилось финансово-экономическое и политическое благополучие страны. Эти договоренности, как будет сказано ниже, оказались крайне сложными и хрупкими, а потому с немецкой стороны требовался крайне гибкий и одаренный политик. Главным участником в разрешении немецкого кризиса стали Соединенные Штаты Америки. Вашингтон решил вмешаться в сложившуюся ситуацию, поскольку больше было просто некому. Ни у кого в мире на то время не имелось такого количества свободных финансовых средств, чтобы выкупить Германию из репарационного французского рабства. Америка предоставила Веймарской республике крупные займы, чтобы Берлин смог возобновить выплаты репараций, без чего Франция не ушла бы из Рурской области. Это была очень сложная и хрупкая финансово-политическая схема. Париж ведь также находился в сложной ситуации. Ему требовалось возвращать американские займы, сделанные во время Великой войны. По большому счету немецкие репарации, которые получала Франция, шли на выплату ее долгов Америке. Похожая, хотя и не столь драматическая ситуация сложилась и с британским финансовым оборотом. Таким образом, когда немцы перестали платить репарации французам и англичанам, пострадали в конечном счете американцы, которым не оставалось иного выхода, кроме как вмешаться в начавшийся европейский финансовый кавардак.

Густав Штреземан (в центре) веселится с журналистами. 1923 г.

В историю эта сложная договоренность вошла как «план Дауэса», по имени чиновника, представлявшего интересы США. Согласно этому плану Вашингтон предоставлял Берлину финансовый заем, Франция выводила свои войска из Рура, Германия начинала платить репарации. Одновременно с этим немецкое правительство, очистив свой баланс от всяческих финансовых обязательств с помощью гиперинфляции, проводило денежную реформу, вводя в оборот новую «рейхсмарку», которая была обеспечена золотом и обменивалась как в добрые довоенные времена по курсу 4,2 рейхсмарки за один американский доллар. В 1924 году Рурская область возвращается в Германию, ее промышленность вновь начинает поставлять все необходимое, гиперинфляция заканчивается, в страну поступает твердая американская заимствованная валюта, необходимая для выплат репараций. В Германии наступают «Золотые двадцатые». Следующим успехом Густава Штреземана стало выведение Германии из международной изоляции и заключение Локарнских договоров в 1925 году. Локарнские договоры, названные так по имени швейцарского города, в котором проходили переговоры, представляли собой набор соглашений между Германией и ее соседями касаемо границ, возникших после окончания Первой мировой войны. Это было невероятно эфемерное, но крайне на тот момент важное для Берлина дипломатическое достижение, по результатам которого Германию приняли в Лигу Наций.

Монета в 2 рейхспфеннига, 1924 г. Это были уже деньги

Основным результатом переговоров в Локарно стало франко-германское территориальное урегулирование. Дело касалось векового спора об Эльзасе и Лотарингии – главного камня преткновения в Европе. Смешанное франко-немецкое население этих двух крупных и важных областей, расположенных между Германией и Францией, не раз становилось причиной войны между двумя крупнейшими государствами Европы. В Локарно Берлин впервые на международном уровне признал, что Эльзас и Лотарингия принадлежат Франции. Это была поистине эпохальная уступка, за которую Парижу пришлось расплатиться Польшей – своим главным союзником в Восточной Европе. По результатам Локарнских договоренностей западные границы Германии были узаконены, а вот судьба на востоке страны осталась нерешенной, что было для Берлина крайне важно и выгодно. Когда речь идет о восточных границах Веймарской республики, затрагивается самый больной на то время для Германии вопрос – Польский. Потерянные после окончания Первой мировой войны 13 % немецкой территории отошли в основном Франции на западе и Польше на востоке. Если с отныне французскими территориями немецким правящим кругам было все ясно, – вернуть их не представлялось возможным, – то за земли, которые достались Польше, Германия намеревалась побороться.

Речь в первую очередь шла о Силезии, крайне важном промышленном регионе. Часть проживавшего здесь населения по национальности относилась к немцам, часть – к полякам, часть – к полуполякам-полунемцам. Только появившаяся на карте Европы Польша была в политэкономическом плане государством слабым, а потому могла стать легкой добычей такого сильного и оскорбленного соседа, как Германия. Речь о сложных польско-немецких отношениях в период между двумя мировыми войнами пойдет ниже, а здесь отметим малоизвестную, но важную дипломатическую деталь – осенью 1925 года Франция фактически сдала Польшу ради достижения собственных национальных интересов. В 1925 году Германия еще не окрепла, а потому заставить ее подписать договор о границах не только на западе, но и на востоке было несложно. Однако для Франции и Британии было, вероятно, важнее выстроить в Европе новую геополитическую конструкцию, которая бы состояла из крупных государств, подобных им и Германии. Польше в ней не было места. Лучшей иллюстрацией того, каким англо-французские правящие круги в 20-х годах прошлого века видели будущее европейское устройство, могут послужить слова, сказанные известным британским политиком Уинстоном Черчиллем в 1919 году: «Закончилась война гигантов, началась война пигмеев». Он имел в виду многочисленные военные конфликты, вспыхнувшие после окончания Великой войны в Восточной Европе между новосозданными государствами, которые были не в состоянии мирно поделить развалившуюся Австро-Венгрию. Польша, из числа «пигмеев» Черчилля, была самой большой и воинственной. С 1918 по 1921 год она провела семь войн с соседями, прежде чем успокоиться в новых границах. Если война с литовцами, чехословаками, украинцами и даже Советской Россией была для поляков неопасной и победоносной, то военное противостояние с Германией в Силезии оказалось куда более сложным. Серьезная немецкая угроза нависла над Польшей с самого начала 20-х годов и медленно тлела вплоть до прихода Гитлера к власти. Франко-британские правящие круги, имевшие в Локарно дипломатическую возможность ликвидировать такую угрозу, этого, однако, не сделали.

Премьер-министр Франции Аристид Бриан и министр иностранных дел Германии Густав Штреземан получили Нобелевскую премию мира за подписание Локарнских соглашений

Стремительное развитие экономики началось в Германии после того, как в оборот была введена крепкая национальная валюта, что быстро привело страну к финансовому порядку. К этому времени бурный экономический рост шел практически во всем западном мире. Лишь захлебнувшаяся гиперинфляцией Германия мучилась в тисках кризиса и сильно отставала от остальной Европы, являясь при этом ее промышленным локомотивом. Такое положение дел было неестественным, а потому быстро изменилось, как только Германии удалось преодолеть финансовые трудности. В этом Веймарской республике помогли Соединенные Штаты Америки. На то время политэкономическая судьба двух стран странным образом оказалась во многом схожей. В Америке шли «Ревущие двадцатые», а в Германии – «Золотые двадцатые». Значительный экономический послевоенный подъем начался в США раньше, в 1921 году. Довольно скоро перед крупным американским, особенно банковским, капиталом встал вопрос, куда еще можно вложить деньги, настолько их в послевоенной Америке было много. Германия, промышленное сердце Европы, представлялась американским финансистам отличным местом для инвестиций, и не только из-за своего огромного научно-промышленного потенциала, но и потому, что в 1923 году немецкие активы стоили сущие копейки. Вашингтон вмешался в финансовые дела Веймарской республики, выдав огромное количество займов Берлину, – с одной стороны, с целью разрешить возникший в Европе политический тупик, а с другой, чтобы предоставить американскому бизнесу фантастические возможности заработать в Германии большие деньги.

Именно Соединенные Штаты в кратчайшие сроки восстановили немецкую экономику и вывели ее вперед в индустриальном плане, оставив всю Европу далеко позади и предоставив нацистам в будущем крепкий промышленный фундамент. Однако еще более парадоксальным в этой финансовой истории является то, что огромный вклад в немецкое экономическое чудо сделали американские банкиры еврейского происхождения. Значительную часть крупного банковского капитала в самих США составляли немецкие евреи, которые поддерживали с родиной близкие человеческие и коммерческие связи. Самый яркий пример таких взаимоотношений – семья Варбургов. Макс Варбург проживал в Германии и возглавлял одну из крупнейших финансовых групп страны. Его родной брат Пауль Варбург обосновался в США, где считался одним из ведущих инвестиционных банкиров и крупнейшим теоретиком американского банковского дела. Именно он был главным архитектором Федеральной резервной системы США. Таких «немецких» семей в американском банковском сообществе было очень много: Варбурги, Шиффы, Оппенхаймеры, Леманы, Голдманы, Саксы, Каны, Кюны, Лёбы… При первой послевоенной возможности все они вложились в бывшую родину. Невероятный, конечно, это оказался – буквально кафкианский – абсурд. Будущие нацистские танки были в значительной степени построены на американские и еврейские деньги. Никому из Варбургов, очень грамотных людей, не могло даже в страшном сне присниться, что Адольф Гитлер – главное немецкое политическое посмешище того времени – однажды придет к власти в Германии, а затем претворит свои безумные планы в жизнь.

Пол (Пауль) Варбург был одним из самых выдающихся финансовых теоретиков США. При этом он очень любил Германию. Помогая своей бывшей родине, он даже подумать не мог, что вся эта помощь достанется в конце концов Гитлеру

К концу 1923 года экономика Веймарской республики лишь немногим превышала половину экономики Второго рейха в 1913 году. Правда, в этих подсчетах нужно учесть потерю части страны, которая отошла Франции и Польше, но даже принимая во внимание это обстоятельство, экономические потери Германии за десять страшных военных и послевоенных лет оказались чудовищными. Однако темпы восстановления немецкой экономики в период с 1924 по 1929 год казались еще более немыслимыми, нежели темпы ее предыдущего падения. В 1929 году она на треть превосходила уровень 1913-го, увеличившись таким образом в два с половиной раза всего за пять лет. Ни одна другая страна в мире никогда не росла столь высокими темпами. Веймарская республика по темпам экономического роста опередила, причем значительно, даже Соединенные Штаты Америки, считавшиеся в те годы главным локомотивом мировой экономики. Вообще говоря, такому бурному росту имеется простое объяснение – низкая экономическая база сравнения. Сначала немецкая экономика рухнула на самое дно, а затем стремительно взлетела вверх. Все послевоенные планы Франции касаемо ослабления Германии всего за несколько лет обратились в пыль. К 1929 году немецкое экономическое превосходство на европейском континенте значительно обогнало то, которым Берлин обладал в 1913 году, перед началом Первой мировой войны. Франции и многим другим европейским странам в таких обстоятельствах оставалось лишь уповать на либерально-демократическую суть Веймарской Германии, где у власти находились пацифисты. Пока времена в экономическом плане оставались хорошими, волноваться правящим европейским классам было не о чем. Слишком все были заняты новой необычайно сказочной жизнью – кино, рестораны, машины, изысканная еда и множество самых фантастических жизненных перспектив. Безработица в Германии практически отсутствовала, уровень доходов населения значительно вырос, немецкая система социального обеспечения считалась лучшей в мире.

Самым большим немецким прорывом «Золотых двадцатых» стал невероятный по своим масштабам культурный всплеск. Ничего подобного больше нигде в Европе не происходило. Веймарский культурный прорыв во многом не уступал даже крупнейшим в мире американским достижениям того времени – в Голливуде, на Бродвее, в изобразительном искусстве и литературе. Ни один национальный кинематограф никогда даже близко не смог приблизиться к американскому, за исключением веймарского. В 20-х годах берлинский пригород Бабельсберг – немецкий Голливуд – составил своему американскому коллеге достойную конкуренцию. Еще неизвестно, чем бы их борьба за господство на мировом экране завершилась, если бы немецким кинематографом в 1933 году не занялся доктор Геббельс. Министр просвещения и пропаганды обожал кино и считал кинематографическое искусство крайне важным в своем деле, а потому первым делом захватил Бабельсберг. На том конкуренция немецкой киноиндустрии с американской и закончилась. Из Бабельсберга в Голливуд бежали все евреи, коммунисты, социалисты, либералы и многие, многие другие. Работать на Геббельса остались националисты, оппортунисты, конформисты и ленивые творцы, посчитавшие, что дома все же лучше, а Геббельс это ненадолго. Творческий потенциал Бабельсберга оказался настолько велик, что даже после того, как в 1933 году его покинуло подавляющее творческое большинство, оставшихся возможностей хватило не только Геббельсу на 12 лет, но даже ГДР еще почти на полвека после него. Во времена ГДР в Бабельсберге успешно работала киностудия ДЕФА (DEFA, Deutsche Film-Aktiengesellschaft).

Берлин второй половины 20-х годов не знал себе равных в культурном мире. Париж и Нью-Йорк во многих вопросах безнадежно отставали от немецкой столицы. Город никогда не спал, он гудел и ревел. Сексуальная революция, пришедшая в Берлине на смену революции социалистической, породила кабаре как главный театральный жанр страны. Кабаре открывались в Берлине и других крупных немецких городах сотнями. На сцене в них творилось такое, за что во времена кайзера могли арестовать не только исполнителей, но и всех присутствующих в зале. Немецкий фильм «Голубой ангел» с Марлен Дитрих в главной роли передает ту атмосферу как никакой другой. Фильм стал международной сенсацией, его с восхищением смотрели миллионы зрителей по всему миру, которые и представить себе не могли, что такие нравы где-либо возможны. Вроде бы передовые Париж и Нью-Йорк выглядели провинциальными городами по сравнению с Берлином. Немецкая столица погрузилась в такую тотальную культурно-социальную анархию, что довольно консервативные на то время Франция, Британия и США, казалось, застряли в прошлом веке. Что удивительно, в прошлом веке остались нравы не только большинства американских, французских и британских обывателей, но и обывателей немецких, живших совсем рядом с Берлином. Деревенская, в основном Восточная Пруссия, начинавшаяся в какой-то сотне километров от Берлина, к примеру, пребывала в неописуемом ужасе от столичных нравов. И она не была исключением. Провинциальные, консервативно настроенные обыватели в Германии составляли половину населения. «Красный Берлин» с его сексуальными, культурными и политическими извращениями вызывал у этих людей тотальное неприятие, просто в сытые «Золотые двадцатые» они относились ко всему этому с большим бюргерским терпением. Проблемы у берлинской и остальной веймарской богемы начались, когда бюргерское терпение вместе с «Золотыми двадцатыми» закончилось. Больше нигде в Европе не возникло столь серьезных противоречий между различными слоями общества, как в Веймарской республике. Культурная Веймарская революция разделила страну не меньше, чем Ноябрьская революция 1918 года.

Самым экстравагантным и знаменитым развлекательным достижением Веймарской республики, которое было доступно широким слоям общества, стало огромное здание в центре Берлина на Потсдамской площади. Его назвали «Родина» (Haus Vaterland). Это был крупнейший в Европе увеселительный центр. Идею такого центра, где бы могло одновременно забавляться огромное количество людей, переняли в Америке. Там, в Нью-Йорке, на берегу океана, в районе под названием Кони-Айленд построили колоссальный развлекательный парк, не знавший равных в мире. На выходные туда съезжалось буквально полгорода. Кони-Айленд стал одним из самых ярких символов американских «Ревущих двадцатых». Нечто подобное решила создать в Берлине и знаменитая немецкая гостинично-ресторанная компания Kempinski. Она сделала из огромного здания на Потсдамской площади, в котором располагался центральный офис UFA GmbH (крупнейшей киностудии Германии), уникальный дом удовольствий. Это и была «Родина». Немцам в центре Берлина в одном здании было куда сложнее развернуться, нежели американцам на огромном пляже и длинной набережной в Нью-Йорке, а потому они пошли другим путем. Их развлечения были более утонченными, нежели дешевые американские аттракционы, сосиски и проститутки в семиэтажном борделе на Кони-Айленд. В гигантском здании «Родины» на Потсдамской площади работали: самые большие в мире кафе и кинотеатр, огромный танцевальный зал и кабаре, которое превосходило парижский «Мулен Руж». Здесь работали десятки ресторанов разных национальных кухонь, в каждом из которых имелась своя национальная программа от русской до японской. Пока Веймарская республика была жива, «Родина» оставалась самым богемным местом на планете. Здесь вечерами и ночами собирался интеллектуальный цвет не только Германии, но и всей Европы. Ничего подобного западной цивилизации больше никогда создать не удастся. С приходом к власти нацистов дела в «Родине» быстро пошли плохо… затем очень плохо. Владельцев – еврейскую компанию Kempinski – заставили выйти из бизнеса и продать «Родину» за гроши новым арийским хозяевам, которые не слишком хорошо разбирались в ресторанном деле, зато имели отличные связи с нацистами. Немецкой богеме вскоре было уже не до развлечений. Большинство ее из страны уехало. Те, кто остались, уже не умничали, а ради куска хлеба тоскливо сотрудничали с Геббельсом и его мрачным министерством. В 1943 году в здание попала первая американская бомба, но это было только началом. Зимой 1945-го «Родину» разбомбили в щепки, все сгорело, уцелели лишь стены, да и то не все.

«Золотые двадцатые» закончились совершенно неожиданно для немецкого народа, так же внезапно, как для американцев завершились «Ревущие двадцатые». В конце октября 1929 года рухнула Нью-Йоркская фондовая биржа. В мире началась Великая депрессия. Страной, которая пострадала больше других, оказалась Германия. Если американская безработица в 1932 году на пике депрессии составляла 25 %, то немецкая на тот момент уже превышала 30 %. Причиной столь печального положения немецкой экономики стала чрезмерная зависимость страны от американских кредитов, которые после начала депрессии в США были немедленно отозваны американскими банками. Однако у Германии имелись еще и серьезные политические трудности, которые значительно усугубили и без того сложное финансовое положение Веймарской республики. Казалось, над страной навис злой рок катастрофических политических случайностей, приведших ее на край пропасти, в которую она, ослепшая, и рухнула на горе всему миру. Третьего октября 1929 года от инсульта неожиданно умер министр иностранных дел Густав Штреземан. Нью-Йоркская фондовая биржа обвалилась через две с небольшим недели после его кончины. Более несчастливого совпадения в истории Веймарской республики не происходило. Штреземану был всего 51 год, его смерть стала нелепым стечением обстоятельств и обернулась немыслимой катастрофой для немецкого народа. Других крупных политиков у Германии на то время просто не было. Веймарская политическая стабильность покоилась исключительно на его плечах. После кончины Штреземана от нее не осталось и следа. Случись такое в обычные времена, это было бы плохо, но катастрофой, вероятно, не закончилось бы. Однако злой рок вытащил из-под немецкой политики стул, на котором она сидела, в самое для нее трудное время – когда началась Великая депрессия. Ситуация осложнялась еще и тем обстоятельством, что все внешнеполитические связи Германии были завязаны исключительно на Штреземане. Больше никого из немецких политиков за рубежом всерьез не воспринимали. Особенно это касалось отношений с Америкой. Штреземан дружил с президентом США Гувером. Крайне вероятно, что ему бы удалось оперативно облегчить немецкую ситуацию с американскими займами, а также решить многие другие остро вставшие вопросы, как с Америкой, так и с Францией.

Стремительно начавшаяся Великая депрессия и смерть Штреземана завели Веймарскую республику в политэкономический тупик менее чем за полгода. В марте 1930 года пало последнее веймарское демократическое правительство, созданное парламентским большинством. Если бы Штреземан был жив, этого точно бы не произошло. Ушедший от страха в отставку социал-демократ канцлер Герман Мюллер представлял собой типичного политического деятеля того времени – нерешительного и неспособного. Все они в тот период были такими. Штреземан служил тем политическим раствором, который цементировал девять составов веймарского правительства с 1924 по 1929 год. Теперь, когда его больше не было, а обстановка в стране стала критической, Веймарский правящий политический класс с треском и блеском продемонстрировал немецкому народу свою полную несостоятельность. Место канцлера весной 1930 года занял лидер Католической партии Центра Генрих Брюнинг. Это был политик консервативного толка, но приличный человек, последний такой в должности канцлера Германии на многие годы вперед. Его проблема заключалась в том, что сформированное им правительство не имело большинства в рейхстаге. Таким образом, принимать законы оно было не в состоянии. Сам факт формирования правительства парламентским меньшинством уже являлся политическим недоразумением, которое случилось впервые. Недоразумение это было не случайным, а закономерным. Политическая незрелость Веймарской республики, вечный политический хаос, невероятная ярмарка нескончаемого политического лицемерия, тщеславия и амбиций – все это в конце концов дало о себе знать в самый неподходящий и сложный для Германии момент. В рейхстаге было представлено десять политических партий, а в стране их насчитывались сотни. В США существовало две партии, в Британии – три. Даже во Франции, где революционный хаос не утихал со дня взятия Бастилии, в парламенте работали от силы полдюжины политических сил.

Похороны Штреземана. Для Германии его смерть стала политической катастрофой

Из политического тупика, в котором новый канцлер Брюнинг не мог создать правительство парламентского большинства, вышли посредством юридического казуса, имевшегося на закладках сырой Веймарской конституции. Веймарская Германия являлась президентско-парламентской республикой, очень громоздкой и редкой государственной конфигурацией, которая даже в лучшие свои годы отчаянно скрипела, двигая правительственный аппарат в нужном направлении. Когда наступили трудные, а затем и катастрофические для Германии времена, ожидать от такой конструкции было, естественно, нечего. Она сломалась, но особенно трагическим оказалось то, что ее печальным состоянием сумели воспользоваться самые темные политические силы в Европе. Нацисты пришли к власти в Германии абсолютно законным, конституционным способом, обратившись к насилию лишь в самый последний момент, а до этого успешно взбираясь к вершинам по остову разваливающейся Веймарской государственной конструкции. Канцлер Брюнинг, не сумев весной 1930 года собрать большинство в рейхстаге, начал управлять страной посредством президентских указов – того самого казуса, записанного в конституции. С парламентской демократией в Германии было покончено. Следующий демократически нормально функционирующий немецкий рейхстаг соберется в стране лишь в декабре 1990 года. Главной политической фигурой, после такого разворота событий весной 1930 года, стал президент Гинденбург, пребывавший ранее в тени рейхстага. Это была очередная трагическая для Германии случайность. Прогрессивного Штреземана на немецкой политической сцене сменил реакционный Гинденбург, при этом сама страна за эти несколько месяцев провалилась в пропасть Великой депрессии.

Генерал-фельдмаршал Пауль фон Гинденбург победил на президентских выборах 1925 года, потому что являлся для многих немцев символом довоенной кайзеровской Германии. Фельдмаршал не стеснялся, а наоборот, нарочито открыто поддерживал дружеские отношения с проживавшим в Голландии кайзером Вильгельмом II и вообще был фигурой поистине старорежимной. Значительная часть населения Германии к 1925 году, после всех послевоенных трудностей, уже позабыла, кто начал войну. Люди помнили лишь то, как хорошо жилось им до нее… при кайзере. В соседних центральноевропейских странах аналогичная ностальгия по временам императора Франца Иосифа была еще больше. Вплоть до марта 1930 года президент Гинденбург исполнял неважную в немецкой политике роль, пока первую скрипку все еще был в состоянии играть рейхстаг. Все изменилось, как было сказано выше, когда веймарская демократия разложилась в рейхстаге под давлением раздирающих ее разнонаправленных политических сил. Германия волей слепого и трагического случая оказалась в руках такого неграмотного и дурного человека, каким был фельдмаршал Гинденбург.

Президент Гинденбург

Правительство Брюнинга продержалось у власти чуть более двух лет, до июня 1932-го. Во время его вахты немецкая экономика полностью развалилась, Великая депрессия бушевала в Веймарской республике как нигде в мире. Народные массы, голодные и отчаянные, требовали от правительства спасения, но правящий класс понятия не имел, как выйти из положения, сложившегося в экономике. Они были в этом не одиноки. Лучшие умы мировой экономической науки бились в те годы над тем, как победить Великую депрессию. Лишь в 1936 году британский экономист Джон Мейнард Кейнс опубликовал фундаментальный теоретический труд под названием «Общая теория занятости, процента и денег», в котором предлагались решения для преодоления Великой депрессии. Гитлер, кстати, пришел к тем же выводам совершенно эмпирическим путем, не имея никакого понятия об экономике и вообще за науку ее не считая. Вернемся, однако, к лету 1932 года. Тяжелейшее положение широких народных масс достигло к этому времени точки политического кипения, за которой маячил призрак очередной немецкой революции. В обществе стремительно нарастали ультралевые и ультраправые настроения, а масштабы их противостояния становились колоссальными. Если в 1919 году во фрайкоре служило 250 тысяч человек, то к концу 1932-го нацистские штурмовые отряды СА (Sturmabteilung) насчитывали в своих рядах 2 миллиона бойцов. По всей стране практически ежедневно происходили уличные столкновения между отрядами нацистов и коммунистов. Веймарская полиция беспомощно держалась в стороне, лишь подбирая тех, кто оставался лежать на мостовой без сознания. Затем они тащили эти тела в участок, а оттуда в суд, где судьи обычно сажали коммунистов и отпускали нацистов. Если Веймарский государственный аппарат в основной своей массе придерживался старых, консервативных взглядов, то Веймарская судебная машина была совсем реакционной, что в значительной мере помогло нацистам на их пути к вершинам германской власти.

Первого июня 1932 года президент Гинденбург назначил канцлером Германии Франца фон Папена. У Веймарской республики началась агония, которая закончилась трагической политической кончиной 30 января 1933 года: в этот день четырнадцатым по счету канцлером Германии был назначен лидер НСДАП Адольф Гитлер. Президент Гинденбург уже стал главным действующим политическим лицом в Германии летом 1932 года, поскольку партийный развал в рейхстаге достиг своего апогея. Парламентские выборы стали проходить одни за другими. Летом 1932 года немецкий политический класс скатился до такого состояния, что после очередных выборов в рейхстаге образовалась партийная конфигурация, в принципе неспособная ни о чем договориться или создать большинство, необходимое для формирования правительства. Главными виновниками хаоса в рейхстаге были политические экстремисты – нацисты и коммунисты. На последних выборах они достигли критической политической массы в рейхстаге. Нацисты получили 37 % голосов избирателей, став крупнейшей партией в Германии, а коммунисты – 14,5 % голосов, заняв третье (после социал-демократов) политическое место в стране. С нацистами почти никто из работавших в рейхстаге партий не хотел формировать большинство. Коммунисты отказывались сотрудничать с социал-демократами, без которых создать либеральное большинство было невозможно (так же как невозможно было создать его без коммунистов). Немецкий парламентаризм в самый опасный для Германии момент оказался полностью парализованным.

Дом Карла Либкнехта – штаб немецкой Компартии, 1932 г. Сегодня в здании располагается штаб Левой партии (Die Linke)

Единственной действующей властью в стране летом 1932 года остался президент Гинденбург, однако за ним не стояло никаких реальных политических сил, не имелось никакого реального государственного аппарата. На протяжении всех этих лет он играл на немецкой политической сцене абсолютно символическую роль. Даже символом он был довольно странным и допотопным – некой формой ностальгии по тихому и сытому довоенному прошлому. Свои политические взгляды старый фельдмаршал смело не скрывал. Он был монархистом и консерватором, дружил с изгнанным кайзером Вильгельмом, пользовался авторитетом у армии. Управлять Германией летом 1932 года Гинденбург принялся с помощью своей «камарильи», как едко в политических кругах называли его окружение. Президентская камарилья была отвратительной и несостоятельной, но именно в ее руках оказалась судьба крупнейшего государства Европы. Если бы не их глупое интриганство, политическая карьера Адольфа Гитлера пошла бы иным путем. Камарилью составляли трое однополчан – Оскар фон Гинденбург, Франц фон Папен и Курт фон Шлейхер. Они были друзьями, которые, правда, ненавидели друг друга, потому как устроили драку за власть, возясь в политической грязи у ног умирающей от Великой депрессии Германии. Майор Оскар фон Гинденбург был сыном президента и его адъютантом еще со времен Великой войны. Да, именно так и называлась официально его должность – адъютант – но неофициально он правил Германией наравне со своим престарелым отцом. Здесь надо отметить, что в 1932 году состояние здоровья фельдмаршала было крайне хрупким. Ему исполнилось 85 лет, у него наблюдались серьезные проявления деменции, он болел раком и бог еще знает чем. Кто в действительности тогда принимал решения, отец или сын Гинденбурги, – та еще историческая загадка. Вторым в камарилье шел генерал Шлейхер, занявший летом 1932 года пост министра обороны. За ним стоял рейхсвер. Папена эти двое выдвинули на должность канцлера в качестве своей марионетки, уверенные в том, что с легкостью смогут его контролировать. Вот это «контролировать» вскоре погубит их всех, потому как в один момент этим трем болванам придет в голову идея о том, что они смогут контролировать на должности канцлера Адольфа Гитлера.

Камарилья представляла собой печальный финал политического разложения прогрессивной в совсем недавнем прошлом Германии. Если фигура президента Гинденбурга еще внушала немецким политическим кругам уважение, хоть и символическое, то назначенного на должность канцлера Франца фон Папена все считали идиотом. На протяжении нескольких месяцев он лихорадочно пытался сформировать коалицию правых и центристских политических сил, однако у него из этого ничего не вышло. Как бы он ни крутил все имевшиеся на то время немецкие правые политические силы, в центре коалиции неизменно оказывалась НСДАП. Ложиться под Гитлера никто из правых не имел не малейшего желания в силу его низкого происхождения и еще более низкой политической нравственности. Вся эта прусская аристократия, может, и придерживалась правых взглядов, но идиотами они не были, а потому видели насквозь как Гитлера, так и его партию, собранную из отбросов немецкого общества. Замутненный маразмом ум Гинденбурга вечно путался в оскорблениях, предназначенных Адольфу Гитлеру. Фельдмаршал называл его то богемским (в смысле чешским), то австрийским ефрейтором, то просто ефрейтором. Едкая суть этих оскорблений оставалась, однако, неизменной, несмотря на фельдмаршальский маразм. Более унизительного звания, чем ефрейтор, среди военных не существовало. Оно считалось даже не званием, а некой особой формой оскорбления. С легкой руки пребывавшего в маразме Гинденбурга эта презрительная кличка Гитлера вошла в историю потому, что ее подхватила за точность прусская аристократия, вся поголовно потомственно офицерская по происхождению.

К концу осени 1932 года политэкономическая ситуация в Германии накалилась до предела. Очередные парламентские выборы, состоявшиеся 6 ноября 1932 года, ничего не решили, лишь ухудшив политическое положение в стране. Народ окончательно устал от Веймарского порядка с его никогда не заканчивающимися выборами, тотальным хаосом и экономической несостоятельностью. Если Ноябрьская революция 1918 года прошла под лозунгами «мира и хлеба», то в ноябре 1932 года назревал военный путч под лозунгами «порядка и хлеба». Перед президентом Гинденбургом встал сложный выбор – ввести в Германии военную диктатуру или нет? Сделать это ему было несложно. Рейхсвер без колебаний пошел бы за ним, и даже серьезного сопротивления среди широких народных масс такое решение в тот момент не вызвало бы. Гитлера как левые, так и правые боялись куда больше, чем немецкую армию. Никакой военной диктатуры, однако, в Германии не получилось. Почему? Такой политический выход был при тех обстоятельствах не самым худшим. Изучать этот вопрос немецкие историки не хотят по сей день. Они предпочитают рыться в гитлеровском, геббельсовском, геринговском грязном подсознании, как будто других виновников у немецкой трагедии не было. Складывается впечатление, что германские правящие круги до сих пор хотят свалить на «этих» всю вину, отведя даже тень обвинения от германской правящей элиты того времени, чьи политические наследники правят в ФРГ и поныне. Никто из камарильи Гинденбурга серьезно не пострадал в результате всего произошедшего в Германии, за исключением разве что генерала Шлейхера, которого в 1934 году застрелили нацисты по приказу Гитлера в «Ночь длинных ножей». Папена после войны союзники ненадолго посадили в тюрьму. Оскара фон Гинденбурга вообще никто не трогал. Еще одним важным членом камарильи являлся руководитель президентской канцелярии Отто Мейснер, он умудрился оставаться на этой должности вплоть до мая 1945 года. Ему также не вынесли никакого наказания за все содеянное.

Скорее всего, осенью 1932 года старый фельдмаршал был уже недееспособным по умственным и физическим причинам, потому и не состоялся военный переворот, вместо него произошел переворот нацистский, закулисный. Политическими процессами в разваливающейся Германии полностью руководила камарилья, члены которой к тому моменту уже перессорились. Как гласит официальная немецкая история, генерал Шлейхер, самый большой интриган из них всех, нанес удар в спину Папену, 3 декабря 1932 года заняв с помощью интриг его место. Однако на посту канцлера Шлейхеру удалось продержаться всего 57 дней, после чего он получил ответный удар от Папена: тот посредством еще более жутких интриг занял место вице-канцлера, назначив при этом канцлером Адольфа Гитлера, которого он и стоявшие за ним идиоты намеревались контролировать. Именно Франц фон Папен, другие члены камарильи, президент Гинденбург, а главное, целый ряд представителей крупного германского капитала и некоторые ведущие политики несут главную ответственность за то, что 30 января 1933 года Адольф Гитлер пришел к власти в Германии… абсолютно законным путем.

Франц фон Папен был мелким политическим интриганом

Глава 8
Адольф Гитлер

Адольф Гитлер родился в австрийской деревне на границе с Баварией 20 апреля 1889 года. Это была типичная мелкобуржуазная провинциальная семья того времени, отец работал таможенным чиновником, мать вела домашнее хозяйство. Школу будущий фюрер германской нации не закончил, но в 1907 году отправился покорять Вену. Он увлекался живописью и хотел поступить в столичную Академию изобразительных искусств. Его туда два раза не приняли, на чем образование Гитлера закончилось. Крупнейший в германской истории политический деятель, таким образом, имел незаконченное среднее образование. Шесть лет молодой человек шатался по большому городу без дела, ведя совершенно бесцельное, но богемное в его понимании существование. Жил он сначала на гроши, доставшиеся ему в наследство от умершей матери. Когда эти деньги закончились, начал перебиваться случайными заработками. Причем становиться рабочим Гитлер категорически не желал, хотя, не имея профессии и образования, другого экономического пути у него в Вене просто не существовало. Однако это было ниже его достоинства – с этим у Гитлера уже тогда имелись большие психологические сложности. Он предпочитал рисовать дешевые акварели и открытки. Прокормить эта жалкая мазня не могла, зато она давала право называть себя художником, если кто-то задавал вопрос, чем он занимается в Вене. Гитлер не сильно страдал из-за отсутствия денег, хотя жил бедно, иногда очень бедно. У него не имелось никакого имущества, питался он совсем плохо. За шесть лет, проведенных в Вене, у него ни разу не было собственной комнаты, только койка – либо в приюте для бездомных, либо в мужском общежитии, когда дела шли чуть лучше. Окружение будущего фюрера было соответствующим. В неимоверно пафосной на то время австро-венгерской столице общество делилось по социальным слоям очень строго. Гитлер жил на венском дне, подняться с которого у него не было никаких шансов. Ни о каких барышнях, особенно приличных, при таком финансовом положении и речи быть не могло. Ему с трудом удавалось прокормить себя одного, причем часто даже это у Гитлера не получалось. Содержать еще одного человека в то время он был не в состоянии. Первая женщина в его жизни, согласно историческим исследованиям, появилась только в 1916 году на войне, когда ему было уже 27 лет. Таким печальным образом, на дне, он провел шесть лет – лучшие годы молодости. Когда Адольф приехал в Вену, ему было 18 лет; когда ее покинул, в 1913 году, – исполнилось уже 24.

Весной 1913 года Гитлер отправился в Мюнхен. Он получил отцовское наследство, не бог весть какие деньги, но достаточные для такого несостоятельного гражданина, чтобы попробовать начать все сначала в другом большом городе. Многие историки утверждают, что Гитлер поехал в Мюнхен по политическим причинам, мол, уже в то время он был отпетым немецким националистом. Действительно, среди австрийских немцев преобладали расистские настроения. Империя была наполовину славянской, частично венгерской, немного цыганской и тотально еврейской, что приводило к росту расовых предрассудков среди немецкого меньшинства. Евреи составляли большинство венской, пражской и будапештской элиты. В финансово-экономическом плане им принадлежало пол-империи. Подавляющая часть врачей, адвокатов, инженеров, деятелей культуры, писателей и журналистов, художников и музыкантов в Австро-Венгрии имели еврейские корни. Историки часто говорят о том, что гитлеровский паталогический антисемитизм также окончательно оформился в Вене. Это, вероятно, не совсем так, о чем подробнее речь пойдет ниже. Однако некоторые «еврейские» детали стоит уточнить именно в этой, венской, части нашего повествования. Многие венские клиенты художника Гитлера были евреями, будь он в то время таким уж отъявленным антисемитом, вряд ли они бы покупали его художества. Еще более странной выглядит история его сестры Ангелы Гитлер, которая работала в Вене экономкой на кухне еврейской частной школы. Здоровая, крепкая крестьянская баба, она часто с палкой в руках защищала еврейских детей от местных хулиганов.

Стать баварским художником Адольф Гитлер не успел. Через год после его переезда в Мюнхен началась Первая мировая война, и он, наконец, нашел себе дело по душе. Гитлер стал солдатом, затем героем. Вся его бурная политическая биография покоилась на военном фундаменте – его считали простым солдатом и обыкновенным героем. Это была наглая геббельсовская ложь. Гитлер не был простым солдатом. Простые солдаты жили на Западном фронте от силы несколько месяцев, затем их либо убивали либо калечили. Ефрейтор Гитлер продержался на Западном фронте 45 месяцев, получив при этом всего одно несерьезное ранение осколком шального снаряда, когда сидел в укрытии очень далеко от передовой. Ефрейтор Гитлер служил в армии вестовым при штабе полка, а не простым бойцом в окопах. Затем он устроился рисовать полковую газету в штабе. Стоило спросить любого ветерана немецкой армии того времени, что он о таком «простом солдате» думает, и ответ был бы неизменным – «тыловая крыса». Куда более странно, однако, обстояли дела с гитлеровским геройством. По документам он действительно был героем войны, кавалером Железного креста 1-го и 2-го класса. Это было очень серьезно. Такому солдату и говорить ничего не требовалось, достаточно было нацепить оба ордена на грудь, и все знали, что перед ними герой. Железный крест 2-го класса был знаком отличия не очень важным, им были отмечены миллионы солдат. А вот Железный крест 1-го класса, получить которой можно было только после креста 2-го класса, считался наградой исключительной, его выдавали только за героические поступки.

История получения Гитлером Железного креста 1-го класса окутана густым историческим туманом (как и многое другое в его биографии). Вроде бы он вовремя доставил донесение артиллеристам, чтобы те не стреляли по позициям, на которых оказалось немецкое пехотное подразделение. Для получения Железного креста 1-го класса такого подвига было явно недостаточно. На самом деле главным в наградном деле всегда был офицер, писавший представление, а не сам героический солдат. Здесь неувязки в жизнеописании Гитлера становятся совсем уж явными. Представление к высокой награде сделал лейтенант Гутман – непосредственный начальник ефрейтора Гитлера. Мало того, крайне вероятно, что именно этот человек приложил большие личные усилия, дабы протолкнуть эту награду. Другими словами, это был Железный крест Гутмана, а не Гитлера, причем лейтенант отлично понимал, что он делает для ефрейтора, вылепляя из него героя, – прокладывает путь в будущее. Без всякого сомнения, лейтенант Гутман, если он такое устроил, отлично относился к своему подчиненному, а значит, у них были хорошие отношения. В этом вопросе имеется только одна несуразность. Лейтенант Гутман был евреем. Если Гитлер был таким отпетым антисемитом, то не заметить это в тесных окопах, где солдаты сутками напролет сидели без дела и трепали языками, было нереально. Судьба лейтенанта стала еще одной странностью в этой очень запутанной истории. Нацистские власти относились к Гутману весьма сдержанно, чтобы не сказать с уважением, вплоть до 1939 года, когда ему позволили без проблем покинуть Германию вместе с семьей. Придя к власти, Адольф Гитлер зачистил всех людей из своего прошлого вплоть до той деревни, в которой родился. Те, кто оставил в его душе теплый след, таких, правда, было немного, он вознаградил, с остальными поступил крайне жестко. Без всяких сомнений, Гитлер помнил своего командира лейтенанта Гутмана, который сделал его героем, а потому уважительное отношение нацистских властей к этому человеку было, скорее всего, личным отношением к нему именно Гитлера.

Немецкие и другие западные историки написали об Адольфе Гитлере больше литературы, чем о любом другом политическом деятеле в истории человечества, при этом в его биографии по сей день зияют огромные черные дыры, в которые никто из исследователей по какой-то причине не вникает. Почему? Вероятно, потому, что все преступления нацизма эти историки попытались свалить на сумасшедшего Гитлера, прикрывая миллионы других людей, которые во всем этом участвовали. В гестапо состояло более 40 тысяч человек. В отличие от СС, на фронте гестаповцы не служили, то есть в мае 1945 года почти все они были живы. Теоретически всех этих людей нужно было судить, причем любой суд большинство из них приговорил бы к высшей мере наказания за то, что они сделали. Где эти 40 тысяч гестаповских осужденных? Считаные из них в действительности предстали перед судом. Начальник гестапо во французском городе Лион, отпетый садист и шизофреник Клаус Барби по кличке Лионский Мясник, после войны при помощи американских спецслужб бежал в Боливию, где они его пристроили в местную хунту советником по борьбе с коммунистами. Лишь в 1983 году этого человека с большим трудом смогли привезти во Францию, чтобы судить. Сколько таких гестаповских «начальников» растворилось на просторах Южной Америки, по сегодняшний день никто не знает, а главное, и знать не хочет. Весь немецкий генералитет никакого наказания за содеянное не понес. Лишь некоторые после войны отсидели в тюрьме от силы по нескольку лет, пока американское правительство не выпустило их всех, чтобы достичь примирения с народом новообразованной Федеративной Республики Германии.

Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн был, вероятно, самым талантливым полководцем Гитлера. Племянник Гинденбурга считался среди немецкого генералитета бесспорным лидером. Нацистом он был не меньшим, чем Адольф Гитлер, просто в силу своего аристократического происхождения и военной должности говорить ему всю эту нацистскую мерзость по радио, как Гитлеру, не требовалось. Однако именно такие люди, как Манштейн, совершили самые страшные преступления нацизма. Осенью 1941 года по приказу Манштейна в оккупированном его войсками Крыму устроили геноцид: расстреляли всех евреев, всех коммунистов, всех советских работников, любого по малейшему подозрению. Его антисемитские высказывания были никак не мягче гитлеровских – уничтожить всех, до последнего ребенка. Именно Манштейн сжег осенью 1943 года пол-Украины. После поражения на Курской дуге вермахту пришлось спешно отступать с Левобережной Украины до Днепра, чтобы успеть закрепиться там и не пустить большевиков дальше. Стремясь задержать продвижение Красной Армии, командовавший немецкими войсками Манштейн отдал приказ о выжженной земле – ничего после себя не оставлять. Англичане задержали Манштейна в 1945 году и поместили с другими генералами вермахта, чтобы они описали боевые действия Второй мировой войны для дальнейшего изучения. Лишь в 1948 году под давлением СССР британское правительство судило фельдмаршала. Приговор был не слишком суровым – 18 лет. В одном только Крыму по приказу Манштейна убили более 50 тысяч человек. Однако главный цинизм был не в мягкости приговора, а в том, что произошло затем. По требованию Уинстона Черчилля и Конрада Аденауэра в 1953 году фельдмаршала освободили. Затем его назначили советником министра обороны ФРГ. Еще он написал книгу «Потерянные победы», в 1955 году ставшую на Западе бестселлером, в которой всю вину за поражение Германии возложил на Адольфа Гитлера. Если бы не безумный «богемский ефрейтор», цитировал он своего дядю, мы победили бы… Западные историки по сей день не заглядывают в черные дыры гитлеровской биографии, чтобы не обнаружить в них таких людей, как фельдмаршал Манштейн и многих других ему подобных.

После окончания Первой мировой войны Гитлеру было некуда из армии идти. Ему миновало 30 лет, у него не было дома, семьи, профессии. В армии его считали за человека, за героя с двумя Железными крестами на груди, в Германии он был никем. Его перевели в воинскую часть, дислоцированную в Мюнхене, накануне советских событий в городе. Бавария в политическом плане бурлила больше, чем кто-либо в Германии во время Ноябрьской революции. Местного короля свергли даже на два дня раньше кайзера. В этом месте гитлеровской биографии начинаются, пожалуй, самые большие ее странности. Действующей баварской властью после свержения монархии осенью 1918 года стали Советы рабочих и солдатских депутатов. Весной 1919 года Адольфа Гитлера выбирают от его воинской части советским депутатом. Без сомнения, помогли Железные кресты и ораторские способности, коими он к тому времени уже в достаточной степени обладал. Дальше – больше. Части Мюнхенского гарнизона во время советских событий весны 1919 года приказом правительства объявляются Баварской Красной Армией. Некоторые из этих подразделений даже вступили в бой с фрайкором и другими врагами Баварской Советской Республики. Воинская часть, в которой служил Гитлер, стреляла во фрайкор. Надо понимать, что Гитлер, будучи советским депутатом, являлся де-факто одним из командиров своего подразделения. После разгрома Баварской Советской Республики в отношении Адольфа Гитлера, как депутата Совета рабочих и солдатских депутатов, а также командира Красной Армии, начали расследование, которое вроде ничем не закончилось… или немецкие историки просто оставили эту часть его биографии за плотной завесой. Вот его первые нацистские политические шаги, сделанные всего через несколько месяцев в дешевой пивной «Штернекерброй», изучены немецкими историками до миллиметра, хотя ничего там такого особенного в уже успокоившемся Мюнхене не происходило. Без всякого сомнения, в политику Адольф Гитлер попал раньше, чем утверждают немецкие историки. Просто весной 1919 года он был левым, а осенью того же года – правым. В общем, в 1919 году будущий фюрер представлял собой крайне гибкого политика. Гитлер в то время не был сумасшедшим или каким-то невероятно убежденным с юных лет человеком. Таким он станет позднее, озверев в ходе «борьбы» с врагами нации.

В 1919 году ефрейтор Гитлер не был ни правым, ни левым, он просто искал место под солнцем в стране, охваченной революцией и контрреволюцией. Пытаться вновь заделаться художником в голодной, разоренной послевоенной Германии или в развалившейся Австро-Венгрии было верхом безумия. С другой стороны, два Железных креста и хорошие ораторские способности в столь смутный час могли послужить входным билетом в немецкую политику, которая в 1919 году стала, кажется, самым большим в Германии бизнесом. Советская власть в Мюнхене весной 1919 года насчитывала всего несколько тысяч активистов. Когда 1 мая фрайкор ворвался в город, около тысячи из них было убито. Со всеми остальными провели разъяснительную работу. Довольно вероятно, что такую беседу провели и с Адольфом Гитлером. Тогда он, наверное, и сменил политические взгляды – дело для того времени обычное. Миллионы немцев, запутавшись в вихре политических перемен, становились в те дни то левыми, то правыми. После разгрома Советской республики в Баварии установили полувоенную диктатуру. Теперь всем заправлял рейхсвер. Баварской идеологией и пропагандой занималось армейское разведуправление. Начальником отдела пропаганды в нем служил гауптман Карл Майр. Именно этот человек дал Адольфу Гитлеру страшную путевку в немецкую политическую жизнь. Не заметить кавалера двух Железных крестов с такими демагогическими способностями среди доставшегося ему после разгрома баварских Советов человеческого материала гауптман Майр, естественно, не мог. Он завербовал ефрейтора в качестве агента разведуправления и немедленно отправил на дело. После недельных курсов для пропагандистов Адольфа Гитлера подрядили читать солдатам политинформации крайне правого толка. В его обязанности также входило находить военнослужащих, придерживающихся левых взглядов, и докладывать о них в разведуправление. Затем ему поручили ходить на собрания различных баварских политических партий и докладывать обо всем, что там происходило. Таких партий на то время в Мюнхене насчитывалось огромное число. Все они были карликовыми по размеру и безумными по содержанию. В столь тревожный час за ними требовался глаз да глаз.

Карьера Гитлера в армейской разведке устремилась вверх с немыслимой быстротой. Он стал агентом гауптмана Майра в июне 1919 года, а уже 12 сентября, через каких-то три месяца, отправился по заданию начальства на собрание Немецкой рабочей партии в пивную низшей городской категории под названием «Штернекерброй», чтобы узнать, чем эта партия дышит. Это собрание жалкой кучки представителей дна баварского общества вошло в мировую историю как одно из решающих для человечества событий. Ход собрания – кто что на нем сказал и как все происходило, – изучено исторической наукой куда лучше, чем ход сражения при Ватерлоо или какой-либо другой крупный факт мировой истории. В пивной находилась пара десятков человек – исключительно отбросы общества или городские сумасшедшие – типичная для подобной партии того времени картина. За столом в президиуме сидело руководство во главе с основателем партии слесарем Дрекслером. Собрание шло вяло и нудно. Обсудили бюджет: на счетах партии было семь с половиной рейхсмарок. Стали читать идиотские письма из регионов, обращенные к центральному комитету. Докладчики сменяли друг друга, неся бессмысленный бред, которым обычно наполнена голова людей такого сорта. Адольф Гитлер, как любой здравомыслящий человек, раздраженно слушал весь этот вздор и, очевидно, проклинал начальство, отправившее его на столь глубокое мюнхенское дно. Затем случилось оно – роковое событие, – как ни одно другое в истории спровоцировавшее разорение Европы. Слово взял какой-то опустившийся тип, объявивший себя профессором. Этот «профессор» начал излагать идею объединения Баварии с Австрией, для чего, естественно, требовалось выйти из состава Германии. Идея эта была в Мюнхене стара как мир и бродила в умах многих горожан наряду с другими политическими крайностями. Бавария и Австрия были близкими, добрыми, южными, а главное, католическими соседями. Отношения между ними были куда более теплыми, нежели с пруссаками – далекими, агрессивными протестантами, проживающими на севере. Этого политического бреда великогермански настроенный Адольф Гитлер не выдержал. Он решительно забрался на трибуну и разгромил оппонента с таким треском, что вся партия не просто проснулась и оторвалась от своего пива, но, кажется, впервые в партийной истории стала слушать докладчика с неподдельным интересом. Гитлер оказался в этом мелком политическом болоте настоящим китом. Во-первых, в плане политической грамотности он был на голову выше всех присутствующих вместе взятых. Во-вторых, уже тогда он был отличным оратором. И, наконец, в-третьих, он великолепно разбирался в тонкостях Австрийско-Баварского вопроса, потому как был австрийцем и баварцем одновременно. Разделавшись с партийным собранием, разъяренный идиотизмом этого городского отребья, собравшегося в пивной, Адольф Гитлер с гордым видом покинул помещение, уверенный в том, что больше никогда в своей жизни не увидит ни эту партию, ни этих идиотов. В этот самый миг начался печальный отсчет трагического этапа в ходе мировой истории.

Через несколько дней Гитлер получил от слесаря Дрекслера по почте письмо с предложением вступить в ряды партии и занять место в ее центральном комитете. Гитлеровские историки пишут о том, как смешно ему было читать это послание. Однако начальству в разведуправлении такое предложение смешным не показалось, и вскоре Адольф Гитлер стал членом Немецкой рабочей партии, а также одним из ее руководителей. В партии на тот момент насчитывалось 40 человек. Идеология ее была проще некуда – чтобы понимал каждый без долгих объяснений. Надо спасать нацию от внутренних врагов – евреев, коммунистов и капиталистов. Они ударили нас ножом в спину и пьют нашу кровь, из-за них мы проиграли войну, теперь французы и поляки грабят нашу родину. Вот как выглядела нацистская идеология осенью 1919 года. Без всяких сомнений, на первом этапе (вероятно, до 1923 года) это был проект армейской разведки, а не Адольфа Гитлера или каких-нибудь нацистов. Самих нацистов, тех, кого мы все знаем из истории, в политической природе тогда еще не существовало. Во время первого серьезного выступления НСДАП на немецкой политической сцене – мюнхенского Пивного путча осенью 1923 года – плечом к плечу с фюрером во главе колонны путчистов шел разве что Герман Геринг. Где-то там, далеко позади, рядовым штурмовиком маршировал Генрих Гиммлер. Рудольф Гесс тогда трудился секретарем Гитлера, а главным философом партии считался Альфред Розенберг – вот и все нацисты по состоянию на 1923 год. Немецкая рабочая партия росла медленно и сложно, слишком большой на то время в Мюнхене была политическая конкуренция. К тому же и население, устав от революционных волнений, стало держаться от политики подальше. В 1920 году Адольф Гитлер уволился из армии и с головой ушел в новое дело. В 1921 году он сместил слесаря Дрекслера с поста лидера Национал-социалистической немецкой рабочей партии (национал-социалистическое начало добавили к названию в 1920 году, скопировав его у одной политической силы в соседней Австрии).

В те годы НСДАП, несомненно, существовала на средства разведуправления рейхсвера, других серьезных источников финансирования у Гитлера не было. Членских взносов хватало разве что на покупку почтовых марок для огромной массы рассылаемых по стране нацистских писем. В декабре 1920 года новый начальник отдела пропаганды армейского разведуправления гауптман Эрнест Рём извлек с самого городского дна и купил для НСДАП разорившуюся желтую, помойную, патологически антисемитскую мюнхенскую газету Völkischer Beobachter («Народный обозреватель»). Рём сменил на должности предыдущего непосредственного армейского начальника Адольфа Гитлера, гауптмана Майра. Впоследствии Рём возглавит СА и станет видным деятелем НСДАП. Настолько видным, что испугавшись влияния Рёма в партии, Гитлер прикажет убить его вместе с ближайшим окружением из СА в Ночь длинных ножей. Нет сомнений, что Эрнест Рём сыграл в деле становления нацизма в период с 1919 по 1923 год не меньшую роль, нежели сам Адольф Гитлер, скорее всего, даже большую. Если принять во внимание тот факт, что делал он это не как частное лицо, а как офицер рейхсвера, на средства и по приказу рейхсвера, то можно довести этот печальный вывод до конца – НСДАП являлась политическим проектом немецкой армии. Редкий немецкий историк сделает такой вывод, хотя факты неопровержимы: Рём – начальник Гитлера, он действующий офицер рейхсвера, который выполняет приказы командования, а Гитлер выполняет его приказы. Лишь где-то в 1923 году, когда нацисты достаточно окрепли, чтобы самостоятельно выйти на оперативный политический простор, связь с армией обрывается… но не до конца. Эрнест Рём увольняется из вооруженных сил осенью 1923 года, чтобы полностью перейти на партийную работу. Гитлер так поступил тремя годами ранее. Очевидно, именно осенью 1923 года произошел разрыв отношений между нацистами и рейхсвером – во время Пивного путча, когда армия не поддержала нацистов. Нацистскому хвосту не удалось тогда повилять армейской собакой. Слишком глупым и неумелым вышел путч, слишком гротескными и неопытными оказались нацистские фигуры, попытавшиеся сыграть серьезную партию на баварской политической сцене.

Дела в НСДАП шли хорошо только тогда, когда немецкому народу жилось плохо. Чем хуже было немцам, тем лучше становилось Гитлеру. С 1920 по 1922 год жизнь партии протекала вяло. Однако когда экономическая ситуация начала стремительно ухудшаться из-за гиперинфляции, репутация НСДАП в Баварии рванула вверх. Затем французская армия оккупировала Рурскую область, и для нацистов наступил их звездный, как они тогда подумали, час. Националистические настроения среди немецкого народа росли как на дрожжах. Гиперинфляция после французского вторжения сорвалась с тормозов и буквально за несколько дней разнесла Веймарскую финансовую систему в щепки. Центральная власть в Берлине зашаталась, как в революционном 1919 году. Позднее Гитлер говорил, что устроить в стране переворот его вдохновил пример лидера турецких националистов Ататюрка, который с небольшим отрядом отправился в поход на Анкару, а затем взял власть во всей стране, победив при этом многочисленных врагов, потому что его поддержал народ. Гитлер говорил: «Муссолини стал первым учеником Ататюрка, я был вторым». Лидер итальянских фашистов Бенито Муссолини успешно провел осенью 1922 года «Марш на Рим» и взял власть в стране, не сделав при этом ни единого выстрела, потому как его поддержали народные массы. И Ататюрк, и Муссолини были главными политическими героями того времени. Адольф Гитлер решил, что нечто подобное можно устроить и в Германии, нужно лишь дождаться удобного политического момента, когда терпение широких слоев населения будет исчерпано. Немецкий случай, однако, разительно отличался от итальянского и турецкого. Германия была совсем другой страной. Вряд ли 34-летний несостоявшийся художник, за спиной у которого было всего лишь четыре года провинциального политического опыта, тогда хорошо понимал, что он делает.

Пивной путч стал дешевым политическим фарсом, над которым затем смеялась вся страна, хотя он и обагрился кровью. Все случившееся действительно напоминало водевиль в провинциальном театре. Мюнхенское дело обстояло следующим образом. Обстановка в Германии накалялась на протяжении всего 1923 года, после того как французские войска вторглись в Рурскую область. Двадцать шестого сентября того же года новое берлинское правительство Штреземана объявило в стране чрезвычайное положение. В тот же день консервативное мюнхенское правительство ввело чрезвычайное положение в Баварии и назначило новым премьер-министром Густава фон Кара, монархиста ультраправых взглядов. В Баварии в тот день по сути была сформирована ультраправая диктатура. В ее состав вошли премьер-министр Густав фон Кар, командующий дислоцированными в Баварии частями рейхсвера, генерал Отто фон Лоссов и начальник баварской полиции Ханс фон Зайсер. Между либеральным правительством в Берлине и консервативным в Мюнхене незамедлительно начались серьезные трения. Противостояние между Берлином и Мюнхеном – дело историческое, его корни невероятно глубоки. Бавария всегда была на особом положении в Германии, неким южным католическим соперником северной протестантской Пруссии. Осенью 1923 года все противоречия – региональные и политические – наложились друг на друга и привели к серьезной конфронтации между баварским и немецким правительствами. Именно этот момент Адольф Гитлер решил использовать для того, чтобы повторить политическую дерзость Муссолини. Он обратился к баварской диктатуре с предложением пойти на Берлин «до того, как Берлин пойдет на Мюнхен». Хотя Гитлер и его партия на то время и были крупными игроками среди баварских ультраправых, главную скрипку в Мюнхене все же играла правая номенклатура, обладавшая рычагами реальной власти – армией, полицией, государственным аппаратом. А потому призыв Гитлера пойти на Берлин Густав фон Кар воспринял несерьезно. Реальная власть в городе принадлежала ему, а пустая болтовня нацистов, кроме усмешки, никакой реакции у мюнхенской номенклатуры не вызвала. Ну, действительно, кто из числа правящих чиновников в здравом уме пойдет на военный переворот в стране? Дело чиновника сидеть в кабинете, заниматься демагогией, плести интриги, ползти вверх по карьерной лестнице. Какой к черту переворот, да еще вооруженный? Этих людей из теплого кресла лишний раз не вытащить.

Гитлер на то время не имел отношения к номенклатуре, он был молодым, экзальтированным, неопытным политиком. Он не понял их, они не поняли его. В результате случился путч, над которым потешалась вся Германия, приклеив ему обидное название «пивной»: мол, местные алкоголики собрались за пивом, нализались и решили взять власть в свои пьяные руки. Гитлеровский спектакль, а Пивной путч был целиком его представлением, начался вечером 8 ноября 1923 года и закончился утром 9-го. Тем ноябрьским вечером в самой большой мюнхенской пивной «Бюргербройкеллер» собрались граждане ультраправых взглядов. Программой предполагалось выступление правящей верхушки баварской диктатуры. Пивная была главным в Мюнхене местом, где проходили подобные заседания. Это была обычная встреча руководства ультраправых города со своими сторонниками, такие вечера проводились регулярно, ничто не предвещало ничего необычного. В пивной насчитывалось около 3 тысяч человек. Выступал Густав фон Кар. В зале стоял гул голосов, люди пили и трепались. Неожиданно посреди всего этого гама Адольф Гитлер залезает на стул в центре зала и стреляет из пистолета в потолок, требуя внимания, – непростая просьба в такой большой нетрезвой толпе. Добившись тишины, Гитлер начинает выкрикивать программу нацистской партии на вечер: «Национальная революция началась… пивная окружена нашими людьми… если не будет тишины, я прикажу установить на галерее пулемет… Берлинское правительство низложено, Баварское правительство низложено… рейхсвер и полиция с нами… флаги со свастикой реют над страной… сейчас мы создадим временное национальное правительство… смерть берлинским евреям и ноябрьским предателям». Пивную действительно окружили около 600 вооруженных штурмовиков СА, и у них действительно имелся пулемет. Самого Гитлера в пивной, когда он со стула излагал свои военно-политические тезисы, окружало порядка двадцати самых верных соратников.

Договорив, Гитлер и его ближайшие соратники, размахивая пистолетами, уводят баварский номенклатурный триумвират в подсобку – «поговорить». Пока Гитлер пытается договориться с фон Каром, фон Лоссовым и фон Зайсером, место на импровизированной сцене занимают другие нацистские ораторы. Одновременно посылают за генералом Людендорфом, который понятия не имеет, что в пивной происходит. Гитлер предлагает правящей номенклатуре присоединиться к перевороту, обещая им прежние должности и все остальное. Они мнутся, потому как боятся, и правильно делают, ведь гитлеровское повстанческое безумие шито белыми нитками и в считанные дни Берлин с ними разделается. Сидеть им всем в тюрьме, а не на своей теплой должности. Приезжает генерал Людендорф. Этот, наоборот, с радостью поддерживает Гитлера, ему бояться нечего. Генералу никто ничего не сделает из-за его героического статуса (так оно в итоге и вышло: на суде его оправдали, в то время как Гитлеру дали пять лет). Делать генералу было на то время нечего, он оказался совершенно не у дел, а тут подвернулась такая политическая возможность – правда, нацистская, но серьезная. С этого момента Пивной путч становится переворотом Гитлера и Людендорфа. С остальными, однако, проблема. Они вроде готовы принять участие в мятеже, но согласие их липовое. Гитлер так яростно размахивал у них перед носом своим пистолетом, что они пошли на это от греха подальше. Но через полчаса напуганная тройка баварских лидеров просто улизнула из пивной и разбежалась в разные стороны, заявив на следующее утро, что они не имеют к происходящему никакого отношения.

Собрание в пивной закончилось поздно вечером 8 ноября под радостные крики толпы. Подвыпившие горожане ультраправых взглядов были крайне возбуждены неожиданным переворотом. Однако их было всего лишь 3 тысячи человек в почти миллионном городе. Утром следующего дня, 9 ноября, для участия в национальной революции собралось всего около 2 тысяч человек. Возглавили восстание Гитлер и Людендорф. Странную они представляли собой пару. Умудренный годами, самый известный генерал Первой мировой войны, который всего несколько лет назад вертел целым миром, и молодой ефрейтор-художник, просидевший всю войну в штабе полка, рисуя газеты. Утром 9 ноября мятежные нацисты понятия не имели, что им делать дальше. Никакого плана по захвату Кара и его соратников в пивной у них не имелось. Однако Кар вместе с остальными тем вечером сбежал, а утром Гитлера объявили путчистом. Теперь Гитлер со своим окружением в нерешительности мялся перед собравшейся толпой сторонников, которая начинала понемногу роптать. В 11 часов утра генерал Людендорф решительно берет путчистское дело в свои командирские руки и кричит: «Вперед, шагом марш!». Построившись в колонну, двухтысячная толпа направляется в центр города. Людендорф ведет колонну к министерству баварской обороны. Куда еще генералу могло вздуматься маршировать? Зачем он решил туда пойти, что собирался там делать – загадка истории. Однако до министерства обороны гитлеровско-людендорфский путч не дошел. На Одеонплатц путь колонне преградил отряд из 130 полицейских. Путчисты остановились, начали кричать на солдат, затем кто-то из гитлеровских прихлебателей с пафосом заявил, что сейчас к ним выйдет его превосходительство генерал Людендорф. Тот показался, но солдатам было на него плевать. Раздались выстрелы, и постепенно началась стрельба всерьез. Все продлилось от силы несколько минут, на чем путч и закончился. Толпа разбежалась, причем Гитлер и его окружение бежали с поля путчистской брани первыми, чем в принципе и подвели толпу к мысли о том, что на сегодня национальная революция закончена. Нацисты потеряли 16 человек убитыми, полицейские – четверых.

Гитлер и Людендорф, когда маршировали в центре Мюнхена, думали увлечь своим примером армию, полицию и граждан правых взглядов, однако этого не случилось. К ним никто не присоединился, на их сторону никто из военных не перешел. За ними последовали всего 2 тысячи баварцев, откликнувшихся утром 9 ноября на призыв, брошенный Гитлером вечером накануне, причем многие из них были либо штурмовиками СА, либо партработниками НСДАП. Широкие слои немецкого общества, даже в столь сложное для страны время, каким был ноябрь 1923 года, оказались крайне далеки от нацистских взглядов, что отчетливо показал Пивной путч в Мюнхене. Однако путч сыграл важную роль в жизни Гитлера и в судьбе нацистской партии. Он сделал их знаменитыми. Если до событий 8–9 ноября 1923 года имя Гитлера было известно исключительно в узких баварских политических кругах, то после них его узнала вся Германия, хотя многие тогда и смеялись над ним из-за комичности произошедшего. На суде немецкая фемида предоставила лидеру НСДАП высокую трибуну, которую он использовал для нацистской пропаганды, таким образом впервые попав на первые полосы всех немецких газет.

Приговор Гитлеру выглядел сурово (относительно сурово, если вспомнить что погибли десятки людей) – пять лет заключения в крепости – однако он вышел на свободу уже через восемь месяцев знаменитым на всю страну политиком. Да и само заключение было скорее отдыхом перед решительным сражением, нежели тюремным заключением. Гитлер содержался в Ландсбергской крепости. Отбывать срок в крепости в Германии означало не совсем тюремное заключение. Подразумевалось ограничение свободы, но в достойных условиях и без какого бы то ни было запрета на посещения. Адольф Гитлер не имел права покидать крепость, но его соратники толпились у него в камере, точнее в номере, сутками напролет, перенеся туда штаб нацистского движения. В этой «тюрьме» он продиктовал своему секретарю Рудольфу Гессу, посаженному для удобства по соседству, «Майн кампф» – главный литературный опус своей жизни.

Пока Адольф Гитлер сидел в тюрьме, временным лидером НСДАП выступал Альфред Розенберг, однако партия находилась в печальном состоянии. После провалившегося путча баварские власти ее запретили, а газету «Фёлькишер Беобахтер» закрыли. Самого Гитлера прокуратура пыталась депортировать в Австрию, правда, безуспешно. Казалось, с нацистами как с политической силой покончено. В Германии начался бурный экономический рост, напряженность в обществе заметно снизилась. Наступили «Золотые двадцатые», и политика – особенно такая грязная, как нацистская, – больше никого в стране не интересовала. Однако что-то с Гитлером и его партией было не так. В немецком обществе явно присутствовали некие силы, в нем и его партии заинтересованные. Когда 20 декабря 1924 года Адольфа Гитлера освободили, он буквально в считанные дни превратился в настоящую птицу феникс. И он, и НСДАП стремительно ожили, хотя все их считали разложившимися политическим трупами. Сам выход Гитлера из тюрьмы всего через восемь месяцев оказался настолько досрочным, что вызвал у многих удивление, а также понимание – за этим человеком стоят очень серьезные общественно-политические силы. Кто именно зимой 1924 года покровительствовал Адольфу Гитлеру, немецкие историки изучать не спешат по сей день. Действительно, зачем им это делать, ведь довольно вероятно, силы эти все еще живут в современной Германии, и только черт знает, во что они мутировали за прошедшие годы. Всего через две недели после выхода Адольфа Гитлера из заключения его принимает премьер-министр Баварии – удивительно редкая в политике честь, если брать в расчет все обстоятельства. Лидер НСДАП дает премьер-министру честное слова, что он и его партия больше не будут устраивать в Баварии перевороты. Гитлеру верят на слово и уже через месяц с НСДАП снимают запрет на деятельность. А еще спустя десять дней Гитлер на массовом митинге несет такой же политический бред, что и во время Пивного путча, чем вызывает в Баварии большой политический скандал. Баварские власти лишают Гитлера права выступать на митингах, вот и все его наказание. За ним действительно стояли серьезные политические фигуры. Скорее всего, те люди из рейхсвера, которые вели политический проект НСДАП в 1919–1923 годах, передали свои связи с нацистами крупному немецкому капиталу реакционного толка. Он и стал той тайной силой, которая дальше проталкивала Гитлера к власти, думая что его контролирует. О связях крупного реакционного капитала Германии с Адольфом Гитлером немецкие историки пишут, но делают это очень плохо, чтобы никто в наши дни не разобрался, у какого гиганта современной экономики прошлое в нацистском историческом пуху, неприятно ведь.

«Золотые двадцатые» стали для НСДАП мрачным периодом застоя. Партия беспомощно барахталась в грязи на политическом дне. На выборах 1928 года она получила всего 12 мест в рейхстаге из 491 имевшегося. Летом 1932 года эта цифра вырастет до 230. Однако нацисты не теряли застойные годы зря, они усердно занимались партийным строительством и делали это довольно успешно. Во-первых, Гитлеру удалось прорваться из Баварии на север страны и наконец сделать нацистскую партию общенемецкой, потому как до этого все ее считали исключительной региональной – баварской – политической силой. Во-вторых, именно в эти годы нацисты создали партийный аппарат, который точно копировал настоящий государственный, только работал он куда четче, поскольку был полувоенным по своей авторитарной сути. В каждой земле, в каждом городе, в каждом районе у них имелась местная организация НСДАП. Имелись управления, заменявшие министерства, и собственный отлично отлаженный пропагандистский аппарат. У нацистов была своя армия – СА, – которая к 1932 году насчитывала 2 миллиона человек (при том что в рейхсвере, согласно Версальскому договору, все еще служило только 100 тысяч солдат и офицеров). К моменту конституционного прихода нацистов к власти в 1933 году у них уже сложилось отлично выстроенное государство в государстве – их партия. Именно поэтому им удалось так молниеносно заменить Веймарскую демократию на фашистскую диктатуру. Все было к этому готово, их параллельный государственный аппарат просто ждал приказа партийного руководства взять власть в свои руки. Однако все это произойдет позже, а в январе 1925 года на аудиенции у премьер-министра Баварии в Мюнхене Адольф Гитлер лишь получил разрешение возобновить нацистскую политическую деятельность в Республике. Ему еще предстояла долгая «борьба», причем исключительно конституционными методами.

Вскоре на севере у Гитлера в партийной работе неожиданно возникли проблемы идеологического и личностного толка. Будущий фюрер с самого начала своей деятельности в НСДАП не терпел никакой конкуренции во власти. Он еще в 1923 году выкинул из партии ее отца-основателя слесаря Дрекслера, после чего ни один нацистский деятель не смел приблизиться к вершине партии, которую занял Адольф Гитлер. НСДАП стала партией лидерского (фюрерского) типа как ни одна другая в политической истории человечества. Однако во второй половине 20-х годов некая внутрипартийная конкуренция у Гитлера все же возникла в лице Грегора Штрассера. Это его послали заниматься партийным строительством на север, в чем он достиг колоссальных успехов. В принципе, именно Грегор Штрассер превратил НСДАП из маргинальной баварской политической силы в крупную общенемецкую политическую партию. Штаб Штрассера находился в Берлине, штаб Гитлера – в Мюнхене. Они столкнулись уже к концу 1925 года, причем по интересному идеологическому поводу. Штрассер придерживался левых нацистских взглядов, став таким образом лидером левого крыла НСДАП. Да, такое крыло в партии существовало, пока Гитлер его не разгромил. Успехи Штрассера во многом основывались именно на его социалистической риторике. Партия ведь была социалистической, к тому же рабочей, а не только немецкой националистической. Между ними произошло ожесточенное идеологическое столкновение на партийной конференции в Бамберге, где Гитлер, обладая серьезным ораторским превосходством, в пух и прах разгромил большевистскую ересь Штрассера, заодно отодвинув его от партийной вершины на безопасное расстояние. Гитлер окончательно разделается со Штрассером в «Ночь длинных ножей». Опасного конкурента арестуют и застрелят в тюремной камере. Это была не единственная идеологическая странность среди нацистского руководства. Первым заместителем Штрассера был Йозеф Геббельс, социалистическую программу нацизма они разрабатывали вместе. Гитлер увел Геббельса у Штрассера, чем сильно ослабил позиции последнего в Берлине, при этом Геббельс сменил свои социалистическо-националистические взгляды на гитлеровские буквально за одну ночь.

Идеология нацизма была совершенно пустой. В смысле, ее просто не существовало. Нацисты никогда не продвигали никакой идеи, кроме одной, – они лучше всех. Если в основе коммунизма находятся три тома «Капитала» Карла Маркса и невероятное множество другой подобной литературы, если капитализм базируется на несметном количестве трудов титанов экономической науки от Адама Смита до Джона Мейнарда Кейнса, то у нацизма нет ничего, кроме книги «Майн кампф», написанной Гитлером по-быстрому во время тюремной отсидки. Теоретическое обоснование в книге одно, и оно несложное – немцы лучше всех. На объяснение столь примитивной по содержанию мысли Адольфу Гитлеру понадобилось 780 страниц текста, он и вправду был гигантом демагогии. В действительности еще весной 1920 года, на заре нацистского движения, у НСДАП появилась официальная программа, в которой была изложена ее идеология. Программа называлась «25 пунктов», подготовили ее Гитлер, Дрекслер и Федер. Это был набор мыслей, которые вечно бродят среди озлобленных людей, волей судьбы оказавшихся на дне общества. А что еще могли придумать ефрейтор, слесарь и экономист-самоучка, коим являлся Готфрид Федер? Когда в 1933 году нацисты пришли к власти, будучи уже серьезной политической силой, они эти «25 пунктов» по-тихому забыли, хотя еще в середине 20-х грозно размахивали ими на собраниях. Никакими другими идеологическими разработками никто в НСДАП больше никогда не занимался. Только практическая работа. Таким образом, единственным официальным документом, где изложена идеология нацизма, являются «25 пунктов», которые написаны тремя маргинальными политиканами на коленке во время митинга в очередной мюнхенской пивной.

Успех пришел к Гитлеру из Америки. Осенью 1929 года в Нью-Йорке рухнула фондовая биржа, началась Великая депрессия, от которой больше всех в мире пострадала Германия, о чем речь шла в предыдущей главе. Летом 1932 года НСДАП достигла пика могущества, одержав блестящую победу на выборах в рейхстаг. Однако затем положение НСДАП стало осложняться. На следующих выборах осенью 1932 года (страну лихорадило, и выборы шли одни за другими) партия потеряла 34 места в рейхстаге из имевшихся у нее 230. Иными словами, нацисты уперлись в электоральный потолок, составлявший треть немецкого народа, пробить который они были не в состоянии. Если бы их противники, составлявшие в рейхстаге большинство, договорились между собой, то исторический шанс прийти к власти нацисты потеряли бы, причем, вероятно, навсегда. Осень 1932 года стала для Адольфа Гитлера и его партии решающей. Необходимо было действовать безотлагательно. Экономическое положение Германии достигло своей низшей точки. Принятые правительством меры могли привести к улучшениям в экономике уже в начале следующего года (так оно и случилось). Если бы ситуация начала улучшаться, даже медленно, то поддержка нацистов в обществе стала бы падать. Нацистам требовалось срочно брать власть в стране, другого такого шанса могло и не представиться.

Здесь возникает крайне важный исторический вопрос – почему Гитлер решил идти к власти конституционным путем, ведь осенью 1932 года он с неимоверной легкостью мог совершить государственный переворот. В рядах СА насчитывалось уже более 2 миллионов человек. В рейхсвере состояло лишь 100 тысяч военнослужащих, причем его командование придерживалось крайне реакционных взглядов, а потому выступило бы скорее за Гитлера, нежели против него. То же самое касалось в принципе всего государственного аппарата. Зачем тогда нужны были такие конституционные сложности – дорогостоящие избирательные кампании, закулисные переговоры в рейхстаге с множеством ничтожных в понимании Гитлера политических фигур? Скорее всего, Гитлер не сам пришел к власти в Германии, его туда привели, потому он и не волновался за исход осеннего политического сезона 1932 года. Конечно, сделать все законным, конституционным путем было куда лучше, нежели устраивать переворот. Особенно это было важно во внешнеполитических делах, поскольку вести серьезные переговоры с путчистами демократические правительства Англии и Франции не стали бы. Как мы увидим позже, выстраивание отношений с этими странами и внешняя политика в целом стали краеугольным камнем нацистского правления. Мировое господство было их главной, реальной целью, но начинать нацистам приходилось из очень слабого положения. А потому требовалась долгая и осторожная кампания обмана, чтобы англичане и французы не прихлопнули пытавшуюся приподняться Германию раньше времени.

В предыдущей главе о Веймарской республике изложена более или менее официальная немецкая версия того, как Гитлер пришел к власти. Мол, Веймарская демократия оказалась совершенно несостоятельной и развалилась под тяжестью экономических трудностей Великой депрессии, а на освободившееся место конституционным путем пришел германский нацизм. Немецкие историки уверяют, что по воле трагических обстоятельств осенью 1932 года страной правила кучка жалких политиков, неспособных противостоять нацистскому давлению. Старый Гинденбург, его сын, никчемные фон Папен и фон Шлейхер. Именно в этом и заключалась немецкая трагедия. Мало кто из немецких историков выразил желание за все годы, прошедшие со времени крушения нацизма, исследовать другие возможные причины. Что Германией осенью 1932 года в реальности правили не маразматический Гинденбург и пара дешевых политических клоунов – фон Папен и фон Шлейхер, а некое глубинное олигархическое правительство коллективных Тиссенов и Круппов. Что это Тиссены и Круппы стали причиной катастрофы, потому как это они привели Гитлера к власти ради своих корыстных интересов. Конечно, немецкие историки пишут о Тиссенах и иже с ними, о том, какую плохую роль они сыграли в гитлеровское время. Однако складывается такое впечатление, что их больше покрывают, чем разоблачают, уверяя что они были скорее нацистскими попутчиками, нежели нацистскими преступниками. Скорее всего, так оно и было. Только попутчиками они стали уже году этак в 1934 или в 1936-м, кто как, а вот осенью 1932-го все эти Тиссены точно являлись нацистскими преступниками и соучастниками, о чем немецкие историки не пишут. Оно и понятно, ведь Тиссены сегодня в Германии – власть, а задачи немецкой истории со времен Гитлера не менялись. Она служанка государства, ей приходится за ним убирать всю ту историческую грязь, которая лежит в страшном немецком прошлом.

Как было сказано в предыдущей главе, 30 января 1933 года, в результате закулисных махинаций неких немецких политических сил, чьим представителем выступал Франц фон Папен, на должность канцлера Германии был назначен Адольф Гитлер. Однако в действительности к власти нацисты в тот день не пришли, хотя историки и отмечают эту дату в качестве начала нацистского правления в Германии. Да, Гитлер стал канцлером, но в его правительстве имелось еще всего лишь два нациста, причем оба не играли серьезной роли. Вильгельм Фрик занимал пост министра внутренних дел, но эта должность мало что значила ввиду федерально-земельного устройства Германии на то время. Немецкая полиция подчинялась не министру внутренних дел, а земельным правительствам. Герман Геринг вообще оказался министром без портфеля. Вице-канцлером стал Франц фон Папен, большинство министров правительства являлись вроде как его ставленниками. Основной властью в стране все еще обладал президент Гинденбург. Однако вскоре стали происходить немыслимые события, и к середине лета 1933 года в Германии установилась-таки нацистская диктатура – та самая, которую все мы знаем из учебников истории. После формирования правительства пошли разговоры о том, что необходимо провести еще одни выборы в рейхстаг – для выхода из сложившегося парламентского тупика. Однако вопрос этот разрешили совсем по-другому, способом, которого в Германии еще не видели. Ровно через месяц после того, как Адольф Гитлер занял должность канцлера, вечером 27 февраля, здание рейхстага загорелось. Пожар был большим, использовать здание по назначению после него было невозможно. Немецкие парламентарии возобновят работу в здании рейхстага лишь в 1999 году.

На следующий день после пожара, 28 февраля, канцлер Гитлер обращается к президенту Гинденбургу с просьбой подписать подготовленный им указ «О защите народа и государства». Более драконовского указа история Германии еще не знала. Нацисты с помощью этого правового акта начинают жестко брать власть в свои руки. Тем временем Геринг заявляет, что рейхстаг подожгли коммунисты. Штурмовики СА проводят аресты по всей Германии. Второго марта во время своего предвыборного выступления перед сторонниками в Берлинском дворце спорта Гитлер обрушивается на коммунистов с обвинениями. Шестого марта 1933 года проходят выборы. НСДАП набирает почти 44 % голосов, абсолютный рекорд, но этого все равно недостаточно, чтобы взять власть в Германии законным путем, – посредством формирования большинства в рейхстаге. Тогда нацисты наносят последний удар. Они выносят на голосование «Закон о чрезвычайных полномочиях». Это уже финальный акт немецкой трагедии. В соответствии с новым законом в Германии устанавливается тотальная диктатура. Закон, однако, еще требуется принять, для чего нужны две трети голосов депутатов рейхстага, которых у нацистов нет. Новый рейхстаг начинает работу 21 марта пафосной церемонией, устроенной нацистами в Гарнизонной церкви Потсдама – символе прусского милитаризма. Прибывший на церемонию канцлер Гитлер выражает нарочито подчеркнутое уважение президенту Гинденбургу. Идиллия правых и ультраправых немецких сил в Гарнизонной церкви не поддается описанию. Как не поддаются описанию и те события, которые имели место через два дня в здании Берлинской оперы, где после пожара был вынужден заседать рейхстаг. Здесь, в опере, нацисты первый раз показывают депутатам свое звериное лицо. Всех депутатов-коммунистов, 81 человека, они арестовывают по «Закону о защите народа и государства». Многих депутатов социал-демократов они просто не пускают в зал. Само историческое заседание рейхстага 23 марта 1933 года проходит при невиданных обстоятельствах. В помещение оперы набились штурмовики СА, здание также было окружено нацистами. Крики, угрозы, неприкрытое запугивание стали предвестниками того, что отныне ожидало Германию. При условии отсутствия в зале депутатов-коммунистов и части социал-демократов нацисты получили нужные им две трети голосов для принятия «Закона о чрезвычайных полномочиях». Национал-социалистическая революция свершилась. Гитлер пришел к тотальной власти конституционным, хотя и несколько грубым путем, на что, однако, многие в Германии и за ее пределами закрыли в то время глаза.

После принятия «Закона о чрезвычайных полномочиях» Гитлеру понадобилось всего три с небольшим месяца, чтобы навести в Германии новый – нацистский – порядок. Все политические партии были запрещены, профсоюзы распущены, неугодные средства массовой информации закрыты. Гитлер посадил в концентрационные лагеря около 100 тысяч человек – коммунистов, социал-демократов, профсоюзных деятелей и многих, многих других из числа тех, кто мог представлять опасность его режиму. Однако приблизительно через год большинство из них выпустили на свободу. Причем концентрационные лагеря образца 1933 года сильно отличались от тех, что появятся после начала Второй мировой войны. Заключенных лишь унижали, но их жизни не угрожали. Гитлер посадил 100 тысяч немцев, а затем их выпустил, чтобы напугать остальные 70 миллионов. Ему это удалось. К лету 1933 года в Германии воцарился тотальный порядок, никто и слова не смел сказать против новых властей. Взамен Гитлер дал немецкому народу хлеб, покончив с безработицей и нищетой в рекордно короткие сроки.

Финальную, а скорее номинальную, точку в вопросе нацистского абсолютизма поставили через год, летом 1934 года. Немецкие историки часто утверждают, что у Гитлера имелась серьезная внутрипартийная конкуренция в лице лидера СА Эрнста Рёма. Именно поэтому, чтобы устранить такую конкуренцию, мол, и устроили «Ночь длинных ножей», в ходе которой подразделения СС уничтожили руководство СА. Однако если попытаться разобраться в реалиях нацистской номенклатуры на тот момент, то никаких серьезных шансов у Рёма внутри запутанной нацистской бюрократии даже и близко не было. Рём поссорился с Гитлером еще в 1925 году и ушел из политики. Затем в 1928 году он уехал в Боливию, где прослужил два года советником в армии. Лишь в 1931 году, после возвращения Рёма на родину, его вновь пригласили в СА, потому как приближался час решающей битвы и каждый опытный нацистский штык был на счету. Однако теперь он никаким лидером СА уже не был. Его лишь назначили начальником штаба, а подавляющее большинство командиров на местах давно были людьми Гитлера. За следующие три года Рёму удалось поставить лишь незначительное количество своих людей на руководящие должности в СА. К лету 1934 года у него не имелось ни единого шанса повести штурмовиков против нового порядка в Германии. Скорее, дело было в другом. Штурмовики СА были уличным кулаком нацистского движения практически с первых дней его существования. Именно с помощью этого, во многом отвратительного, кулака Гитлер боролся против Веймарских властей. Теперь же, летом 1934 года, когда Гитлер сам стал в Германии властью, ему эта организованная толпа уличных отбросов была больше не нужна. Мало того, они ведь еще и позорили нацистское движение, продолжая устраивать беспредел на улицах немецких городов. Вместо безобразной миллионной толпы штурмовиков СА нацистское руководство решило создать немногочисленные, но элитные СС (Schutzstaffeln – охранные отряды). Причем в СС набирали лучших боевиков из СА.

Иными словами, после того, как летом 1933 года нацисты зачистили левых, они, спустя год, решили убрать неудобных им ультраправых. Рёма, его ближайшее окружение, а также под шумок и некоторых других врагов режима устранили за два дня, с 30 июня по 2 июля 1934 года. Убили около тысячи человек. Странным является тот факт, что чистку устроили всего за месяц до смерти президента Гинденбурга. Старый фельдмаршал был очень болен, о состоянии его здоровья знали все заинтересованные высокопоставленные политические лица. То, что Гинденбургу оставались считаные дни, все понимали, и «Ночь длинных ножей» состоялась именно в это время. Немецкие историки признают, что обуздать СА от Гитлера требовали те консервативные силы, которые помогли ему прийти к власти. Незадолго до смерти Гинденбурга они, вероятно, заключили последнюю сделку с Гитлером. Абсолютная власть в стране в обмен на «приличный» немецкий порядок, в который штурмовики СА никоим образом не вписывались. Президент Гинденбург умер 2 августа 1934 года. За день до его кончины кабинет министров принимает решение совместить должность президента Германии с должностью канцлера, а человека, занимающего теперь обе эти должности, – Адольфа Гитлера – отныне называть фюрером. Девятнадцатого августа 1934 года в стране провели референдум по этому вопросу. Почти 85 % участников референдума поддержали такое решение. Пятнадцатилетний путь Адольфа Гитлера к абсолютной власти в Германии завершился триумфом. Через месяц, на партийном съезде в Нюрнберге, он заявил об окончании национальной революции и о том, что установленный в Германии новый порядок просуществует тысячу лет. Теперь его взгляды были устремлены в Европу, туда, где ему виделись новые – «справедливые» – границы Тысячелетнего рейха, строительством которого он отныне собирался заняться.

Глава 9
Тысячелетний рейх. 1933–1938 гг

Адольф Гитлер занял пост канцлера Германии 30 января 1933 года. Франклин Делано Рузвельт въехал в Белый дом в качестве президента США десятью днями ранее, 20 января 1933 года. Той зимой как немецкая, так и американская экономики находились на самом дне, задыхаясь в тисках Великой депрессии. Немецкая безработица составляла почти 30 %, американская – 25 %. Через пять лет, в 1938 году, безработицы как таковой в Германии больше не существовало. Экономика страны с 1933 по 1938 год удвоилась. О том, что такое депрессия, немецкий народ забыл уже к 1936 году. Американская безработица в 1938 году составляла 15 %, США все еще пребывали в депрессии, хотя и не такой великой, какой она была в 1933-м. Выходить из этого состояния Соединенные Штаты начали только в 1939 году, когда разгорелась Вторая мировая война и американская промышленность стала получать крупные военные заказы. Парадоксальность столь больших различий между Германией и США того времени на этом не заканчивается. Гитлер и его «политический антураж» – Геббельс, Геринг, Гиммлер, Гесс, Гейдрих – никакого понятия об экономике не имели, чем даже гордились, считая капиталистическую экономику «еврейской алхимией». Ни один из лидеров Третьего рейха ни разу ничего не сказал о немецкой экономике, хотя выступали они перед своим народом беспрерывно. Совсем по-иному обстояли дела в США. Президент Рузвельт только об экономике и заботился, только о ней и говорил, а на борьбу с Великой депрессией американское правительство мобилизовало лучшие кадры экономической науки со всего мира. Сначала при президенте США работал первый «мозговой трест», состоявший из передовых ученых страны, затем сформировали второй «мозговой трест». Ничего не помогало. Нацистская Германия в то же время становится настоящим экономическим чудом и показывает самые высокие темпы экономического роста в мире, совершенно немыслимые на остальном Западе.

Хотя объяснений случившегося много, мы остановимся на двух основных: экономическом и политическом. Главный немецкий экономический секрет был предельно прост. Сразу же после прихода к власти Гитлер начал в стране неслыханную по масштабам кампанию производства вооружений. За первые три года гитлеровского правления немецкие оборонные расходы выросли в десять раз. До нацистов Германия, согласно условиям Версальского мира, имела совершенно символические вооруженные силы, которые к тому же практически не обладали тяжелым вооружением. Государственные расходы на армию были мизерными. Гитлер все это немедленно изменил. К 1936 году 10 % германского ВВП составляла продукция военного назначения – гигантская цифра, во много раз превосходившая аналогичные расходы других государств. И это было только начало. В 1936 году нацистское руководство приняло «Четырехлетний план», затем еще один. В 1944 году уже 75 % германского ВВП было оборонным по своему назначению. Если говорить об экономической стороне гитлеровского плана вооружить Германию до зубов в кратчайшие сроки, то это было то самое «кейнсианство», которое величайший гений мировой экономики Джон Мейнард Кейнс изобретет лишь через три года, в 1936-м. Если уж совсем предаваться богохульству в отношении западной экономической науки, чье сердце билось в США и Великобритании, то придется извлечь со свалки немецкой истории личность величайшего германского экономиста того времени Ялмара Шахта. Немецкие исследователи не случайно закопали имя Шахта глубоко и далеко, что лишний раз доказывает – главное для них не историческая правда, а желание «отбелить» историю Федеративной Республики Германии. Еще они умалчивают о некой личности по имени Фридрих Флик – богатейшем человеке в Третьем рейхе, а затем, после войны, богатейшем человеке в ФРГ, да и во всем мире. В нашем повествовании мы вынесем этих персонажей на достойное место – то, которого они в действительности заслуживают.

Это один из величайших экономистов XX века Ялмар Шахт сделал Германию Великой, а не ефрейтор Гитлер, который даже школу не закончил. Это Шахт создал немецкое экономическое чудо и таким образом заставил немецкий народ поверить в нацизм. Это он, черт его побери, построил все те немецкие танки и пушки, из которых расстреляли Европу. Без него Гитлера и нацистов не было бы на политической сцене уже году этак к 1936-му, потому как Германия к тому времени либо окончательно развалилась бы в экономическом плане, либо вымела бы нацистов из своей политической жизни. Кто этот человек и как все, что с ним произошло, вышло? Начнем с конца. Как и многие другие важные нацистские элементы, Ялмар Шахт дожил в покое и уважении почти до ста лет на территории ФРГ. Он умер в Мюнхене в 1970 году. Его судили на Нюрнбергском процессе и… оправдали. Представители СССР считали его виновным, английские представители – невиновным. Победила британская точка зрения. С Ялмара Шахта сняли все обвинения, и он еще четверть века занимался серьезными экономическими вопросами, о которых, правда, в ФРГ говорят очень мало. Официально в Западной Германии у него имелся банк имени себя, посредством которого он умудрялся заниматься международными финансовыми консультациями на самом высоком правительственном уровне. Обо всем этом, как и о деятельности фельдмаршала Манштейна на должности советника президента ФРГ Аденауэра по армейским вопросам, немецкие историки не пишут. Их историческое дело мертвое, в смысле рассказывают они исключительно о нацистских мертвецах – Гитлере, Геббельсе, Гиммлере – все эти почившие человеческие отбросы, вот их контингент. Нацисты, оставшиеся в живых после Второй мировой войны, немецких историков совершенно не интересуют по сей день.

Во времена Веймарской республики Ялмар Шахт трудился на посту президента Рейхсбанка Германии с декабря 1923 по март 1930 года. Это он в тандеме с Густавом Штреземаном обуздал знаменитую Веймарскую гиперинфляцию и провел финансовую реформу по стабилизации национальной валюты. Немецкая победа над гиперинфляцией считается одним из крупнейших достижений XX века в истории мировых финансов. Штреземан во время тех событий отвечал за политическую стабилизацию, абсолютно необходимую, чтобы успокоить рынки. Но вот сама валютная стабилизация, невероятно сложная финансово-техническая операция, без всяких сомнений, была делом рук Ялмара Шахта. Из-за разногласий касаемо репараций, как он заявлял тогда, Шахт в 1930 году ушел с поста президента Рейхсбанка, заняв должность директора германского представительства крупнейшей американской банковской группы J. P. Morgan – важнейшего игрока на немецком финансовом поле того времени. В действительности Шахт плотно занялся политикой, как никто другой понимая, что Германии срочно требуются перемены. Ялмар Шахт поставил на Гитлера. Когда говорят, что Гитлера привели к власти некие темные немецкие могущественные силы, то имя Ялмара Шахта можно смело вносить в первый ряд. Можно даже утверждать, что именно он стал их главным представителем в новой нацистской власти, когда она состоялась 30 января 1933 года.

Гитлер и все его окружение, как было сказано выше, экономикой не занимались. Это взял на себя Ялмар Шахт, получивший в гитлеровском кабинете пост президента Рейхсбанка и министра экономики одновременно. Более сильной и грамотной кандидатуры не было на то время нигде в мире. Довольно вероятно, что в 1933 году «мозговой трест» президента Рузвельта и группа британских экономистов под руководством Джона Мейнарда Кейнса вместе взятые в научно-экономическом плане уступали тому опыту, который имелся за плечами Ялмара Шахта. Немецкий Рейхсбанк был куда более могучим и работоспособным финансовым учреждением, нежели американский Центральный банк (ФРС США), созданный лишь в 1913 году, кстати во многом по образцу и подобию банка немецкого (как было сказано выше, его главным архитектором являлся один из Варбургов). Скорее всего, американцы и англичане во время Великой депрессии шли теоретически следом за Шахтом, потому как у того имелись широкие возможности действовать эмпирически. Причем свободу действовать на просторах немецкой экономики эмпирически самым радикальным образом Ялмару Шахту предоставил Адольф Гитлер. Главной теоретической заслугой Шахта является открытие, которым сегодня пользуются все государства мира в качестве основного решения для любого экономического спада. Открытие это оформил на свое имя британский ученый Кейнс, в наши дни это называют кейнсианством. Суть его проста: если экономике плохо, ее надо залить деньгами. Шахт вложил в германскую экономику огромное количество финансовых средств, которых у него не было, он их одолжил. Сегодня так поступают все, и Соединенные Штаты Америки прежде всего. Как только начинается рецессия, правительство США заливает экономику деньгами, а деньги эти берет в долг. В наши дни такому учат первокурсников в университетах. В 1933 году это была ядерная физика, и на живой экономике никто еще такого не испытывал. Экономическая теория того времени была крайне консервативной. Брать в долг крупные суммы для любого правительства считалось непозволительным, а разбрасываться деньгами на общественные работы считалось коммунизмом.

Правительство Гитлера, пришедшее к власти в Германии, было союзом нацистов и крупного капитала, интересы которого представлял Ялмар Шахт. Ни одна группа капиталистов в мире никогда не зарабатывала таких колоссальных денег, какими удалось разжиться этой кучке людей за время правления нацистов в Германии. Крупные немецкие концерны не только получали огромные государственные заказы, они также смогли с помощью гитлеровцев удушить всю европейскую конкуренцию после того, как вермахт оккупировал Европу. В какой-то момент немецкая промышленная олигархия перешла все человеческие границы, начав массово использовать рабский труд заключенных. Миллионы людей со всей Европы – пленных, арестованных, угнанных – стали собственностью Круппов и Тиссенов, совсем как это было в Средние века. Масштабы преступлений, совершенных против человечества на промышленных предприятиях Германии в годы войны, не поддаются описанию, но и эта часть нацистской истории остается по большей части в тени, ведь все эти предприятия – Thyssen, Krupp, Siemens, Daimler-Benz, Bosch, IG Farben и многие, многие другие – остаются в наши дни тем экономическим фундаментом, на котором стоит Федеративная Республика Германия. Единственное, чем в отношении предприятий-преступников озаботились в ФРГ после войны, так это разделение самых одиозных из них, таких, к примеру, как концерн IG Farben, на несколько компаний, чьи названия не вызывали бы ассоциаций с Освенцимом. Так преступный и ужасный IG Farben превратился в милые и мирные – BASF, Bayer, Agfa.

Немецкий автобан. В Германии и в США общественными работами, чтобы выйти из депрессии, занялись одновременно

Самым влиятельным из гитлеровского круга друзей-промышленников являлся барон угля и стали Фридрих Флик. Он сколотил колоссальное состояние в годы Первой мировой войны, поскольку уголь и сталь – это кровь войны. Но то, как Флик нажился при Гитлере, не поддается описанию. Крупнейшие запасы угля и железной руды находились во французской Лотарингии. При непосредственном участии Германа Геринга, ответственного на то время за немецкую экономику, Флику удается получить контроль над знаменитыми металлургическими заводами фирмы «Гомбах» в Лотарингии, после того как вермахт оккупирует Францию. С помощью нацистов он грабил всех на своем пути – евреев, французов, поляков, русских. Предприятия Флика использовали рабский труд заключенных как никакой другой промышленный конгломерат Германии. Фридриха Флика судили на Нюрнбергском процессе, приговор – семь лет тюрьмы. Однако уже в 1950 году магнат выходит на свободу, причем, сидя в тюрьме, он продолжал руководить своим концерном. В отличие от заключенных, работавших на его заводах в годы войны, господин Флик получил более чем достойные условия содержания. Он служил клерком в тюремной библиотеке, где занимался в основном тем, что проводил совещания с подчиненными, которые приходили к нему как на работу в офис его компании. Выйдя на свободу, Флик развил невероятную деловую активность и в самое короткое время вновь стал богатейшим человеком Германии. В этом ему энергично помогал канцлер Аденауэр. В деле восстановления послевоенной экономики Германии канцлер ФРГ опирался на тех же крупных промышленников, что и Адольф Гитлер, ведь других в стране просто не существовало. Фридрих Флик не был исключением, и таких случаев было много.

Альфред Крупп, глава одноименного промышленного концерна, получил на Нюрнбергском процессе 12 лет тюремного заключения с конфискацией своего несметного индустриального имущества, но вышел в 1951 году, после чего также вернулся в дело, поскольку изъятое ему возвратили. На Нюрнбергском процессе фигурировали всего три немецких промышленных концерна: Флика, Круппа и IG Farben. Десятки других не тронули. Апофеозом нацистской безнаказанности и германского послевоенного цинизма стала борьба за контроль над компанией Daimler-Benz. Она развернулась в 50-х годах между Фликом и пасынком Геббельса Харальдом Квандтом. Квандт, чья мать вышла замуж за Геббельса, был крайне богатым человеком. Он унаследовал огромное состояние от родного отца, которое тот заработал с помощью Геббельса в нацистские времена. В конце концов, Флик и Квандт уладили коммерческий спор, чтобы совместно владеть контрольным пакетом акций гиганта немецкого автомобилестроения.

В 1937 году Гитлер избавился от Ялмара Шахта. Сделал он это довольно мягко: финансового гения сняли с должности министра экономики, но еще два года он оставался на посту президента Рейхсбанка и до 1943 года сохранял за собой ничего не значащий пост министра без портфеля. К 1936 году нацисты настолько окрепли и освоились в Германии, что сторонняя помощь им была больше не нужна, а потому они постепенно начали забывать свои обязательства перед теми, кто помог им прийти к власти, и принялись от них избавляться. Крупному капиталу при этом отстранении, кстати, повезло больше, чем другой важной группе, поспособствовавшей Гитлеру в 1933 году, – немецкому генералитету. Представителям последнего в начале 1938 года нацисты устроили основательную чистку. Капиталистам же лишь указали на их место, громко заявив, что теперь главными в Германии являются они, нацисты, а не Флики, Круппы и Тиссены. В действительности крупный немецкий капитал Гитлеру было некем заменить – кадров, способных управлять крайне сложной немецкой экономикой, у него не имелось. Сам он, как и все его окружение, вникать в подобные вопросы не хотел и не мог, а потому заключил с финансовой олигархией дьявольскую сделку о сотрудничестве, которая продержалась до конца войны.

Иначе обстояли дела с германским генералитетом. Гитлер любил военное дело и считал себя в нем крупным специалистом. То есть военными вопросами, в отличие от экономических, Адольф Гитлер хотел заниматься лично, для чего ему требовалось иметь полный контроль над вооруженными силами. Нацисты никому, кроме нацистов, не доверяли, разумно предполагая, что те, кто не с ними, могут в сложный момент выступить против них. Так оно с генералами летом 1944 года и вышло. Однако вернемся в 1938-й. В начале года немецкую армию сотрясли два скандала сексуального характера, причем оба они случились в один день – для полицейского государства странное обстоятельство. Военный министр Бломберг, как нечаянно выяснилось, женился на проститутке, а командующий сухопутными войсками Фрич, как нечаянно выяснилось, был гомосексуалистом. В глазах крайне консервативного прусского офицерского корпуса случившееся было немыслимым позором, какого еще не знала армия, чем Гитлер незамедлительно и воспользовался. Обоих – Бломберга и Фрича – уволили с военной службы. Из армии выгнали еще 14 высокопоставленных генералов, чья лояльность режиму вызывала у нацистов сомнения. Военное министерство расформировали. Вместо него создали иную командную структуру вооруженных сил страны, которую Адольф Гитлер слепил исключительно под себя, поставив на все ответственные посты в ней верных ему людей. Нацисты поступили с армией так же, как они обошлись с немцами в 1933 году, только мягче, – никого из военных в концлагерь не сажали. Тогда, в 1933 году, нацисты посадили 100 тысяч левых, чтобы напугать всех остальных. В 1938-м Гитлер уволил полторы дюжины генералов и устроил в армейских верхах грандиозную перетасовку кадров. Остальная армия испугалась не меньше обычных немцев в 1933 году, потому как все офицеры были карьеристами, и продвижение по службе было для них превыше всего. С гордой прусской армейской независимостью было покончено. Теперь вермахт (так стали называть рейхсвер с 1935 года после принятия Закона о вооруженных силах) превратился в послушный инструмент Адольфа Гитлера в его безумном завоевательном деле.

Чистка в армии случилась зимой 1938 года не случайно. Нацисты выходили на международную политическую сцену, где вермахт являлся их главным аргументом. Весной 1938 года произойдет аншлюс Австрии, а осенью 1938-го начнется раздел Чехословакии. Чтобы вести переговоры с руководством иностранных государств, Гитлеру нужна была сильная и послушная армия. Новая командная структура немецких вооруженных сил выглядела следующим образом. Вместо военного министерства было создано Верховное командование вермахта, которому в свою очередь подчинялись Верховное командование сухопутных войск, Верховное командование люфтваффе и Верховное командование кригсмарине. В принципе, такие изменения отвечали требованиям того времени. Веймарский рейхсвер не имел ни авиации, ни флота. Нацистский вермахт обладал самыми мощными военно-воздушными силами в Европе и активно занимался военно-морским строительством.

Однако новая немецкая командная структура впоследствии сыграла с нацистами злую военную шутку. Историки много говорят о том, как советское руководство устроило чистку в рядах высшего командного состава Красной Армии накануне Великой Отечественной войны. Однако после ее начала Сталин отдал командование армии в руки военных, лишь нависая пугающей тенью у них за спиной. Совсем по-иному поступил со своей армией Гитлер – она стала его любимой игрушкой. Он взялся ею командовать лично, вместо прусских генералов, которых в глубине своей странной души глубоко презирал. Зимой 1938 года первым начальником штаба Верховного командования вермахта назначили генерала Кейтеля. Он же оказался и последним начальником штаба, прослужив на этой должности до мая 1945 года и завершив карьеру подписанием акта безоговорочной капитуляции Германии. Немецкие офицеры за глаза называли Кейтеля «Лакейтелем», поскольку тот был совершенно бесхребетным и слепым исполнителем полководческой воли Гитлера, что дорого обошлось вермахту на поле боя во время Второй мировой. Еще хуже для немцев во время войны пошли дела в Верховном командовании сухопутных войск. Одновременно с Кейтелем в 1938 году на должность начальника штаба сухопутных сил назначили генерала Браухича. Он тоже стал первым и последним обладателем столь важной должности, однако карьера его закончилась куда раньше, нежели у его коллеги Кейтеля. Взбешенный поражением под Москвой, Адольф Гитлер 19 декабря 1941 года сместил Браухича с должности и сам лично возглавил штаб Верховного командования сухопутных войск, оставаясь на этой должности, как и Кейтель, до окончания войны. В своем личном, сухопутном штабе Гитлер окружил себя множеством «лакейтелей», что серьезно отразилось на ходе боевых действий. При этом надо понимать – именно сухопутные силы Германии несли на себе основную тяжесть Второй мировой войны.

Больше внимания, чем армии, нацисты уделяли только немецкому народу, делая всё возможное, чтобы завоевать его расположение перед началом великого германского похода по завоеванию жизненного пространства на востоке. Как уже было сказано выше, к 1936 году ужасные экономические последствия Великой депрессии были в большинстве своем на немецкой земле искоренены. Да, жить в Германии стало страшно, но сытно. Извечная человеческая дилемма, которую люди чаще решают в пользу второго. Чтобы не было особенно страшно, от рядовых немецких граждан требовалось немного – не болтать лишнего. Закрепляя экономический успех, нацистское руководство также прилагало большие усилия, чтобы обеспечить народ не только хлебом, но и зрелищами, в чем, надо признать, оно добилось впечатляющих успехов. В 1933 году нацистами был создан один гигантский профсоюз, заменивший собой все существовавшие на то время – Германский трудовой фронт. Внутри него нацисты создали гигантский «райсобес» под названием «Сила через радость», призванный организовать досуг немецких трудящихся. Профсоюзная деятельность по организации отдыха и досуга была поставлена нацистами настолько масштабно, что ничего подобного не существовало больше нигде в мире. Германский трудовой фронт добился от работодателей увеличения оплачиваемого отпуска с одной-двух до трех-четырех недель, а «Сила через радость» продавала членам профсоюза субсидированные путевки буквально за гроши – на круизные корабли, на курорты, в санатории. Повсюду организовывались различные кружки по интересам и спортивные секции, все было абсолютно бесплатно. Концерты, самые разнообразные мероприятия и многое, многое другое. Праздник, устроенный нацистами для немецкого народа, казалось, не закончится никогда.

И Германский трудовой фронт, и «Сила через радость» являлись полностью нацистскими организациями, построенными по лекалам НСДАП. Их главной целью было насаждение и утверждение нового порядка в стране. Нацистская пропаганда висела на каждой стенке каждого профсоюзного, санаторного и любого другого общественного помещения в Германии. Гитлер менял дешевые туристические путевки на верность партии, и немцы в большинстве своем шли на такой обмен. Без сомнения, они всё понимали, но так им было тогда удобнее. Политического выбора у них ведь все равно не имелось. Полтора десятилетия они прожили в Веймарской республике, которая была не способна их прокормить. Ее они больше не хотели, а других вариантов не видели. Да, и веймарского выбора у них к середине 30-х тоже уже не осталось. Любое человеческое общество по сути своей аморфно и волноваться начинает только тогда, когда жить ему становится нестерпимо трудно, а до того оно может многое выдержать, особенно в моральном плане. Однако немцы при нацистах вытерпели чрезмерно много, при этом сами оказались в значительной степени виноватыми. Постоянно идя на поводу у нацистов, без особых раздумий усаживаясь с ними в одну идеологическую лодку за дешевую путевку на море, люди не могли не понимать, что однажды их приведут к Тотальной войне, где им всем будет уже не до развлечений.

Апофеозом заботы партии о народе стала программа строительства народного автомобиля, предложенная лично фюрером. Да, «фольксваген» придумал Адольф Гитлер. Он попросил лучшего в стране конструктора Фердинанда Порше создать машину стоимостью до одной тысячи марок, чтобы ее мог позволить себе средний немецкий гражданин. Гитлер пытался догнать в автомобильном вопросе Америку, где количество машин на душу населения было в десять раз больше. Для него это стало делом скорее политическим, нежели экономическим. «Фольксвагену» предстояло превратиться в символ немецкого машинного превосходства. Достичь поставленной цели удалось, однако только после войны и при другом режиме. Он действительно стал культовым автомобилем, причем не только в Германии, но и в Америке. В 1972 году «Фольксваген-жук», тот самый, который придумал Гитлер, побил мировой рекорд по количеству построенных машин, более полувека принадлежавший фордовской «Модели Т». Кстати, конкурировать с американскими автомобилями «Фольксваген» начал еще в 1941 году, задолго до появления симпатичного «жука» на дорогах США. Когда началась Вторая мировая война, очаровательного «жука», на котором в 60-х годах с восторгом будут рассекать американские хиппи, нацисты переделали во фронтовой внедорожник «Кюбельваген», на котором солдаты вермахта в годы войны совершили сотни тысяч военных преступлений. Немецкий джип «Кюбельваген» на фронте стал конкурентом американского джипа «Виллис»… и проиграл.

Компания Volkswagen в наше время является крупнейшим в мире автопроизводителем, лишь изредка уступая первое место компании Toyota. А зародилась она невероятно прозаично – как нацистский профсоюзный проект. Это произошло осенью 1933 года в одном берлинском ресторане на встрече Адольфа Гитлера с Фердинандом Порше при участии представителя Mercedes. Интересно, что денег нацисты на машину не дали, они решили профинансировать строительство завода народных автомобилей народными же деньгами. Германский трудовой фронт создал коммерческое предприятие, которое стало по подписке собирать среди членов профсоюза средства на покупку автомобиля. Раз в неделю можно было купить фишку за 5 марок и вклеить ее в сберегательную автомобильную книжку. Машина стоила 990 марок, однако насобирав фишек на 750 марок, сберегательную книжку можно было уже нести в профсоюз, после чего за человеком закрепляли строящийся специально для него автомобиль. Эти фишки собирало полстраны… но недолго. Началась война, «жуки» стали «Кюбельвагенами», и все сберегательные автомобильные книжки сгорели. Правда, после войны Volkswagen делал скидки в 200 марок тем, кто приносил сохранившиеся нацистские реликвии в автосалон. Несмотря на столь смешное с первого взгляда – «профсоюзное» – финансирование, построенный завод Volkswagen оказался самым большим в мире. Таким он остается и по сегодняшний день. В итоге был возведен целый город, названный Автоштадтом (Автомобильный город). Сегодня это стотысячный Вольфсбург, в котором расположена штаб-квартира компании Volkswagen.

«Фольксваген» и немцы. 1939 г.

Самым ярким зрелищем, устроенным нацистами для немецкого народа в счастливые довоенные годы, стали Олимпийские игры 1936 года. Удивительным образом Германии удалось получить право провести как зимние, так и летние Игры, – уникальный случай в истории спорта. Однако главным событием были, конечно, летние Игры, поскольку зимняя Олимпиада в те годы привлекала к себе меньше внимания. Зимние Игры тихо прошли в Баварских Альпах, в деревне. Участвовало всего 11 государств. Спортсмены состязались в основном на лыжах и коньках, разыграв меньше двух десятков комплектов наград. Иначе обстояли дела летом, когда немецкое правительство устроило самое большое пропагандистское шоу в истории мирового олимпийского движения. На летние Олимпийские игры прибыло более 4 тысяч спортсменов из 49 стран, разыграв 129 комплектов наград. Игры проходили в Берлине, из которого нацисты сделали витрину достижений. В Германию приехали сотни тысяч олимпийских туристов со всего мира. Иностранные гости были несказанно впечатлены увиденным в Берлине, причем речь идет не о немецких спортивных результатах (хотя они и были блестящими), а о достижениях социально-экономического толка. В то время как в остальной Европе бушевала Великая депрессия, в Германии от нее не осталось и следа, что нельзя было не заметить на улицах цветущего Берлина. В соседней Франции стремительно нарастало противостояние левых и правых, в стране творился политический хаос. Подобная нестабильность царила практически повсюду в Европе, и лишь Германия во время Олимпиады предстала перед мировой общественностью оазисом политического спокойствия и экономического благополучия. То, что за кулисами немецкого спокойствия и благополучия имелись проблемы, все понимали, но считали свои трудности куда более сложными и насущными.

Берлинские Олимпийские игры стали звездным часом Геббельса. Его министерство совершило подвиг, равного которому не знает мировая история пропаганды. Главная звезда нацистского документального кинематографа Лени Рифеншталь сняла фильм под названием «Олимпия». В 1956 году специалисты Голливуда внесли его в список десяти лучших фильмов человечества. Во время проведения Игр от рассвета до заката в Берлине проходили многочисленные приемы и празднества, которые представляли собой просто фантастические театрализованные представления, поставленные на широкую ногу. Город был густо пропитан геббельсовской пропагандой, но сделали все это настолько тонко, что большинство иностранных гостей ничего страшного не заметили, потрясенные при этом немецкими достижениями в экономике, культуре и спорте. Антиеврейские вывески, красовавшиеся раньше чуть ли на каждом углу Берлина, сняли… на время. Немецкие газеты, все как одна, умерили расистский пыл… тоже на время. Даже Адольф Гитлер сделал личный посильный вклад в геббельсовское дело на Олимпиаде, о чем речь пойдет ниже.

Самым удивительным спортсменом на Играх оказался чернокожий легкоатлет из США Джесси Оуэнс, завоевавший четыре золотых медали. Такое олимпийское достижение удалось повторить лишь однажды, спустя почти полвека, на Играх в Лос-Анджелесе – рекорд принадлежал другому афроамериканцу Карлу Льюису. Джесси Оуэнс стал не просто героем берлинской Олимпиады, он превратился в ее символ. Международная антинацистская пропаганда также сделала из него символ, заявив, что Гитлер отказался пожать чемпиону руку, потому что тот был негром. Однако это неправда. Адольф Гитлер еще до начала Олимпиады принял решение не пожимать руку никаким чемпионам, прекрасно понимая, что многие из этих рук будут черными, красными, еврейскими и бог еще знает какими. Сборная США, завоевавшая 59 медалей, была наполовину черной, сборная Франции, удостоившаяся 19 медалей, – наполовину красной. Нацистам такие фотографии в прессе были не нужны.

Пожалуй, самым неприятным для Гитлера мог стать снимок с немецкой фехтовальщицей Хеленой Майер. Ее олимпийская история была не менее удивительной, чем у Джесси Оуэнса, просто ввиду своей неоднозначности история эта затерялась во времени. Хелена Майер была наполовину еврейкой, но она считалась первой фехтовальщицей в мире. По версии американского журнала Sports Illustrated Хелена Майер была признана лучшей фехтовальщицей всех времен и народов. Она входила в список сотни выдающихся спортсменок XX века. В 1935 году после принятия Нюрнбергских расовых законов ее лишили немецкого гражданства и выгнали из немецкого спорта. На то время спортсменка училась в США, а потому сильно не пострадала. Когда же на следующий год встал олимпийский вопрос, то в мировом фехтовании возникла серьезная дилемма. Провести Олимпийские игры без первого клинка планеты было абсурдно, но под чьим флагом должен был в таком случае выступать этот клинок и как было нужно поступать на Играх с евреями? Эта история по сей день укрыта плотной завесой тайны, подобно тому как на Западе редко рассказывают до конца историю с Джесси Оуэнсом и Гитлером. В случае с Хеленой Майер, скорее всего, имела место секретная договоренность между нацистами и Олимпийским комитетом. Кстати, таких договоренностей, вероятно, было много. Решение провести Олимпиаду в Германии было принято в 1931 году еще при Веймарской республике, а потому с приходом Гитлера к власти Олимпийский комитет оказался поставленным перед политическим фактом и пошел на тесное сотрудничество с нацистами, чтобы Олимпийские игры не сорвались. Желающих бойкотировать берлинские Игры было предостаточно, особенно в Америке и Франции.

Как бы то ни было, Хелена Майер приехала на Олимпийские игры и выступила за Германию в форме со свастикой на груди, а стоя на олимпийском пьедестале во время награждения, вскинула руку в нацистском салюте. Впоследствии ей это дорого обошлось, потому как она в итоге вернулась в Америку, где затем вынуждена была оправдывать свои действия тем, что у нее в Германии оставалась семья, а потому другого выхода не было. Однако у нацистов имелась еще одна проблема – лицо фехтовальщицы. Более арийской внешности, чем у Майер, блондинки с голубыми глазами, было сложно представить. Совместная фотография Гитлера с его лицом и Хелен Майер могла бы стать настоящим издевательством над Нюрнбергскими расовыми законами. По закону арийцем был Гитлер, по фотографии – Майер. Геббельс вышел из положения настолько филигранно, что у всего мира после берлинских Игр осталось одно только восхищение и не возникло никаких подозрений. Для этого работал весь нацистский государственный аппарат, даже Адольфу Гитлеру пришлось лично включиться в пропагандистскую работу. Джесси Оуэнс впоследствии говорил, что когда он проходил мимо трибуны, где сидел Гитлер, фюрер его поприветствовал, дружелюбно помахав рукой. Никаких тому документальных свидетельств, в смысле фотографий, не сохранилось. Это значит, что немцы не предали такой факт огласке, хотя каждое движение Гитлера фотографировалось и упустить столь важный жест, как приветствие фюрером величайшего атлета Олимпиады, они, естественно, не могли. Однако Джесси Оуэнс настаивал в своих показаниях касаемо Гитлера и вот при каких обстоятельствах. Он утверждал, что его достижения признал сам Адольф Гитлер, а вот президент США Франклин Делано Рузвельт после завершения Олимпиады ему не позвонил, не пригласил в Белый дом и вообще сделал вид, что понятия не имеет о живущем в США великом спортсмене, который принес Америке фантастическую олимпийскую славу. От обиды Джесси Оуэнс вступил в Республиканскую партию и, будучи афроамериканским героем, нанес Рузвельту нешуточный ответный политический удар. А ведь все началось с того, что Гитлер помахал Джесси Оуэнсу на стадионе.

Еврейский вопрос стал фундаментом нацистской идеологии с первых дней существования этого движения. В основе национализма часто лежит не столько любовь к своей нации, сколько ненависть к другой, которую принято по каким-то, часто средневековым, доводам считать врагом. Национализмом в основном страдают люди обозленные. Нацизм, который представлял собой крайнюю форму национализма, поставил ненависть к врагам нации во главу своей идеологии, поскольку являлся политическим движением, наверное, самых обозленных людей в Германии. Легче всего было ненавидеть соседей. Именно по этому легкому пути и пошла такая на первых порах несложная политическая сила, какой являлась НСДАП в 1919 году. Лучших врагов, чем евреи, Гитлеру в Германии было не найти. Без них нацизм просто бы не состоялся. У нацизма имелась еще одна важная идеологическая сторона. Не стоит забывать, что НСДАП создали крайне правые немецкие политические силы, сосредоточившиеся после окончания войны в рейхсвере. Их главной целью являлась борьба с коммунизмом. В этой безжалостной схватке все средства были хороши. Евреи стали для крайне правых одним из главных средств такого противостояния. Гитлер говорил о коммунистах четверть века, и каждый раз он называл коммунистов евреями, а евреев коммунистами. Закончились все эти разговоры геноцидом настолько страшным, что человечество не в состоянии его понять и объяснить по сегодняшний день.

Первые два года нацистского правления преследование евреев в Германии шло хаотично. Этим в основном занимались штурмовики СА и «старые бойцы» партии. Они постоянно учиняли уличное насилие против евреев, главной целью которого нередко становился обычный грабеж. Таких людей в немецком обществе было немного, но их было отлично видно, а то, что они делали, вызывало у большей части населения тотальное неприятие и возмущение. Германия уважала Гитлера за порядок, который он навел в стране. Штурмовики, громившие еврейские магазины, были последним уличным беспорядком в стране. К осени 1935 года нацистское руководство решило покончить со стихийными уличными погромами и взять решение Еврейского вопроса под свой контроль. Таким решением стало принятие Нюрнбергских расовых законов. Их было два: Закон о гражданстве Рейха и Закон об охране германской крови и германской чести. Нюрнбергскими их называют потому, что приняты они были с большим пафосом во время съезда НСДАП, который ежегодно проходил в баварском Нюрнберге. Каждый партийный съезд проходил под определенным символическим названием. Съезд 1935 года стал «Съездом свободы», несостоявшийся съезд 1939 года назывался «Съездом мира». Чего-чего, а символизма у геббельсовского министерства просвещения и пропаганды было не занимать. В соответствии с новыми законами, немецкие евреи лишались гражданства, а также им было запрещено мешать свою кровь с арийской. Иными словами, еврейско-арийский секс стал в Германии серьезным преступлением, куда более наказуемым, чем грабеж или воровство.

На самом деле ограничений было куда больше. Главным было то, что евреям в Германии не давали больше жить – пока только в переносном смысле слова. Их увольняли с работы, выгоняли из университетов, если у них был бизнес, его отбирали. Евреев стали грабить, причем это дело нацистское правительство сразу взяло в свои руки. Споры о том, сколько у евреев в Германии (и в других странах) похитили денег и материальных ценностей, можно вести вечно. Ясно одно – украли все. В ФРГ вопрос еврейских репараций был, есть и, вероятно, будет вечным, что может служить отличным историческим лакмусом. Любимым ответом на этот вопрос у послевоенных поколений консервативно настроенных граждан ФРГ была заезженная фраза: «Мои дети не имеют к этому никакого отношения». Платить пенсии бывшим гестаповцам и эсэсовцам дети могут, а вот вернуть семье Кемпински House Vaterland на Потсдамской площади в центре Берлина выше их сил.

Все это было плохо, но терпимо. Положение евреев в Германии стало невыносимым всего за одну ночь – с 9 на 10 ноября 1938 года. Она вошла в историю под названием «Хрустальная ночь». Осенью 1938 года польское правительство лишило гражданства евреев, которые не жили в Польше больше пяти лет. Немецкое правительство незамедлительно постановило депортировать всех проживающих в Германии польских евреев в Польшу. Таких оказалось около 12 тысяч человек. Их посадили на грузовики, довезли до границы и оставили на ничейной полосе. Когда же евреи попытались пройти на территорию Польши, их не пустили польские пограничники, поскольку эти люди уже не считались гражданами страны. Они оказались в сложном положении, выброшенными на границе между двумя странами, где им некоторое время пришлось поздней осенью жить под открытым небом, пока польские власти все-таки не впустили их в страну. Утром 7 ноября 1938 года 17-летний юноша по имени Гершель Гриншпан, чьи родители были среди депортированных польских евреев, явился в немецкое посольство в Париже. Гриншпан жил во Франции у своего дяди, находился в тяжелом положении, без документов, без денег, без работы и потому пребывал в подавленном психологическом состоянии. Взбешенный новостями о том, что произошло с его родителями, он на последние деньги купил пистолет и пошел в посольство Германии, намереваясь застрелить посла. Гриншпан сказал дежурному, что у него есть крайне важная информация и ему нужно увидеть дипломатического представителя. Естественно, никакой посол встречаться с мальчишкой не стал, его принял дежурный дипломат Эрнст фом Рат. Гриншпан выстрелил в него пять раз. Через два дня дипломат умер. Имеется, правда, еще одна версия произошедшего. Гриншпан и Рат якобы состояли в любовной связи и убийство произошло на этой почве, потому-то дипломат и отвел молодого человека к себе в кабинет, даже не спросив его документы. Однако все это в действительности не имело никакого значения. Главное заключалось в том, что еврей застрелил немецкого дипломата – лучшего повода устроить в Германии погром было не найти.

Гершель Гриншпан. После оккупации Франции он попал в руки нацистов. Что с ним случилось, неизвестно

Очевидно, нацистское руководство готовилось перейти к следующей стадии решения Еврейского вопроса еще с начала 1938 года. Немецкие историки опять не дают четкого ответа, почему было принято решение устроить «Хрустальную ночь», ведь еврейские погромы привели к резкому ухудшению международной репутации Германии. Их самая распространенная версия заключается в том, что нацистское руководство на местах хотело окончательно разграбить имевшуюся у них под носом еврейскую собственность. Без сомнения, значительная часть правды именно в этом и заключается. Однако не исключено, что не менее важной была еврейская повестка высшего нацистского руководства в Берлине. Для Адольфа Гитлера 1938 год стал триумфальным. Ему удалось вернуть в лоно Германии 10 миллионов немцев – Австрию и Судетскую область – не сделав при этом ни единого выстрела. Германский национализм кипел как никогда, но его требовалось поддерживать в таком состоянии и дальше, потому как борьба только начиналась. Период немецкого мирного внутреннего роста подходил к концу, и уже в следующем, 1939 году германской нации предстояло отправиться на войну. Еврейские погромы, очевидно, понадобились Гитлеру, чтобы повысить градус национализма в немецком обществе, которое требовалось подготовить к войне. В любом случае «Хрустальная ночь», без всяких сомнений, не была спонтанным проявлением справедливого гнева немецкого народа против «большевистских евреев», снова нанесших Германии удар в спину, как писала в те дни нацистская пресса.

Все было тщательно спланировано и хорошо подготовлено заранее. Гершель Гриншпан стрелял в Эрнста фом Рата утром 7 ноября. Немецкий дипломат умер через два дня, вечером 9 ноября. Причем имеется версия, что убил его в действительности не Гриншпан, а прибывший из Берлина личный врач Гитлера доктор Брандт, переливший раненому неправильную группу крови. Полученные Ратом ранения вроде были несерьезными, а Германии он был нужен мертвым. Затем имело место очередное невероятное совпадение. Девятого ноября 1938 года отмечалась пятнадцатая годовщина Пивного путча, которую после прихода нацистов к власти в стране праздновали с пафосом и размахом. Предстоящие торжества обещали быть особенно пышными, ведь 1938 год стал годом невиданных националистических свершений: помимо того, что к Рейху были присоединены Австрия и Судетская область, имелось много других достижений как внутри страны, так и за ее пределами. Празднования проходили в той же мюнхенской пивной, в которой все началось осенью 1923 года. Перед собравшимся партийным активом обязательно выступал Адольф Гитлер, отчитываясь о проделанной за год работе, затем один за другим слово брали лидеры нацизма, которые обычно говорили на злобу дня. Радио и пресса обстоятельно освещали все происходящее в пивной. Возвращаясь к совпадениям: Эрнст фом Рат умер буквально за пару часов до того, как началась пивная вакханалия в Мюнхене. Нахлебавшись пива под выступления Гитлера и Геббельса, толпа в три тысячи самых отборных нацистов Германии первой услышала из уст Йозефа Геббельса о смерти немецкого дипломата, убитого большевистским евреем. Как будто этого совпадения было мало, там же произошло и второе, еще более странное, чем первое. О смерти героя сообщил не Гитлер, а Геббельс, хотя первым выступал фюрер, который и слова о таком «вопиющем» преступлении не промолвил. Дальше – больше. Гитлер, прочитав свою речь, покидает пивную, и лишь затем начинает говорить Геббельс, который и подстрекает собравшихся начать погром. На то время Гитлер являлся крупной фигурой на международной политической сцене – главой государства. Произносить такие вещи он не мог, если намеревался и дальше заниматься внешнеполитической деятельностью. Другое дело Геббельс, отвечавший за внутреннюю политику министр просвещения Германии. Ему подобные вещи говорить было можно, даже нужно.

«Хрустальная ночь» была одним гигантским, всегерманским еврейским погромом, в ходе которого погибли десятки людей. Около 30 тысяч человек схватили и посадили в концлагеря. «Хрустальную ночь» еще называли «Ночью разбитых витрин», потому что главным был грабеж. Партия, наконец, дала своему самому агрессивному активу возможность выпустить пар – расправиться с евреями и их магазинами. На следующее утро вся мировая пресса, от американской до советской, объявила Германии информационную войну. Президент Рузвельт отозвал из Берлина посла США. Недовольна была и большая часть немецкого народа, потому как, во-первых, многие немцы не разделяли гитлеровского антисемитизма, а во-вторых, даже те, кто, подобный антисемитизм приветствовал, опускаться до такого неслыханного насилия на улицах городов не желал. В «Хрустальную ночь» выйти из дома боялись не только евреи, но и немцы, такая там творилась вакханалия. Крики, вопли, кровь, разбитые витрины на каждом шагу, битое стекло на тротуарах, грохот, пожары, вой сирен… в ту ночь не спала вся Германия, и в действительности мало кому это понравилось. Не осознавать последствий нацистское руководство не могло, но все равно осмысленно пошло на такую акцию. Чтобы понимать, зачем все это было сделано, нужно представлять себе обстановку того времени и помнить о произошедших вскоре событиях, которые, несомненно, уже тогда, осенью 1938 года, нацистами планировались. Более детально речь об этих событиях пойдет в следующей главе, сейчас же достаточно будет сказать о том, что после Мюнхенского соглашения по разделу Чехословакии, подписанного 30 сентября 1938 года, Адольф Гитлер взял курс на мировую войну. Он перестал играть в демократию с западными демократиями и стремительно, всего за год, покончил со всеми международными дипломатическими формальностями, развязав 1 сентября 1939 года Вторую мировую войну. Чтобы пройти этот сложный путь к войне так быстро и так успешно, ему требовалась полная мобилизация немецкой нации. Гигантский еврейский погром стал одним из важнейших мобилизационных мероприятий нацистов перед началом Второй мировой войны.

На следующее утро после погромов. Разбитые витрины, озадаченные немцы

Новый 1939 год большинство немцев ожидали с необычайной тревогой. Эйфория после аннексии Австрии и Судетской области прошла, и все боялись войны, чувствуя, что именно туда ведет их Адольф Гитлер. Основная часть населения все еще верила его обещаниям о том, что новые территориальные приобретения обязательно будут, а войны обязательно не будет, ведь пока ему это удавалось. На внешнеполитическом горизонте маячили притязания к Польше: Данциг, Мемель, Польский коридор. Однако было видно, что напряжение в обществе растет. По всей Германии в поисках выхода метались сотни тысяч евреев, полных отчаяния, внося дополнительную нервозность, закрасить которую нацистская пропаганда была не в состоянии. Отношения Германии с Британией и Францией стали крайне напряженными. Напряглась по большому счету вся Европа, ожидая следующего хода Адольфа Гитлера. Подходивший к концу 1938 год стал для немецкого народа последним довоенным. Пришел срок оплаты в дьявольской сделке с Гитлером, и плата эта будет страшной, потому как больше всех во Второй мировой войне пострадает Германия, о чем не принято говорить, поскольку она эту войну развязала.

Глава 10
Аншлюс Австрии. Захват Чехословакии. 1938–1939 гг

Адольф Гитлер считал себя величайшим политическим деятелем на планете. За нацистской идеологией, думал он, будущее всего человечества – его «Новый порядок». К 1939 году такого мнения придерживалась половина населения Европы. Мирное триумфальное шествие нацизма на международной арене началось Олимпийскими играми летом 1936 года и закончилось нападением на Польшу 1 сентября 1939 года. Мирным назвать его можно с натяжкой, поскольку нацистское шествие было агрессивным и сопровождалось убийствами и военными действиями на европейской периферии. Но события того времени, конечно, не идут ни в какое сравнение с тем, что стало происходить, когда Адольф Гитлер, утомленный несогласными, продолжил свою политику иными, недипломатическими, средствами.

Все свои политические мысли Гитлер изложил в «Майн кампф». Он ничего не скрывал. Политики того времени с удивлением замечали, что лидер немецкого национал-социализма идет по жизни строго согласно плану, изложенному в книге, выполняя все свои обещания. Адольф Гитлер во время выступлений часто хвалился перед немецким народом тем, что он политик честный: пообещал – выполнил, пообещал – выполнил. Одним из главных было обязательство покончить с Версальским позором. Это обещание было очень расплывчатым. В представлении самого Гитлера замысел покончить с Версальским договором выходил далеко за рамки того, как это понимало большинство немцев. Если кратко изложить гитлеровскую трактовку, то он намеревался «Вновь сделать Германию великой», а поскольку его фантазия была совершенно дикой, то «Самой великой». Ни один немецкий политик в мировой истории не думал претворить фразу из «Песни немцев» – Германия превыше всего – настолько глубоко в жизнь, как это попытался сделать Адольф Гитлер. Главным полем борьбы для нацистов в 1939 году стала международная арена, которую они, идя на поводу у своего безумия, решили завоевать всю… без остатка.

В 1933 году Германия была на мировой политической сцене пустым местом: разваленная экономика, никакой армии, окружена врагами. Единственное, что у нее имелось, это нацистская диктатура. Первый серьезный агрессивный шаг Гитлер сделал 7 марта 1936 года. Германия ввела в демилитаризованную по Версальским соглашениям Рейнскую область 3 тысячи солдат. В военном плане это была неслыханная дерзость. На другом берегу реки в полной боевой готовности стояла полумиллионная французская армия, способная стереть в порошок еще слабый вермахт. У немецких военных, марширующих по рейнским дорогам, имелся строгий приказ, если французские войска перейдут границу, немедленно отступить на исходные позиции. Французы границу не перешли, позволив вермахту спокойно занять Рейнскую область. Никакой серьезной реакции не последовало и со стороны англичан. Вообще, никто в Европе не возражал. Эту военно-политическую загадку современные немецкие историки упорно обходят стороной. После войны генерал Гудериан, один из крупнейших военачальников вермахта, утверждал на допросе, что если бы французы весной 1936 года вмешались в события, происходившие в Рейнской области, то Гитлер у власти, скорее всего, тогда не удержался бы. Вместо этого, через неделю, во время выступления в Мюнхене, фюрер с пафосом заявил: «Ни угрозы, ни предупреждения не свернут меня с моего пути…» Речь он, без сомнения, вел о пути, описанном в его книге. В 1936 году баланс военных сил между Германией и ее противниками был еще настолько не в пользу вермахта, что даже польская армия единолично могла нанести ему сокрушительное поражение. Французы и англичане, на чьих плечах лежала ответственность за коллективную безопасность в Европе, без всяких сомнений, намеренно впустили нацистскую Германию в Рейнскую область. Зачем они это сделали, является вопросом, из-за которого ожесточенные исторические сражения не утихают по сегодняшний день. Официально историческая наука называет этот процесс «политикой умиротворения». Зародилась эта трагическая франко-британская политика именно 7 марта 1936 года, когда французская армия одной пехотной дивизией могла покончить с Гитлером навсегда.

Через четыре месяца после Рейнского демарша, летом 1936 года, нацисты сделали следующий шаг на международной арене, в этот раз куда более смелый и широкий. Германия спасла фашистских путчистов в Испании от разгрома, которым неминуемо бы закончилось их выступление, не приди Гитлер на выручку в первые дни гражданской войны. Возглавивший фалангистов, генерал Франко обратился лично к Адольфу Гитлеру за помощью. Ему требовалось перебросить верные ему марокканские войска из Северной Африки в Андалузию, на юг Испании. Сделать это необходимо было очень быстро, по воздуху. Нацисты послали фалангистам эскадру транспортных самолетов, с помощью которых те и высадились на испанской территории. Политическая база генерала Франко была сосредоточена в Испанском Марокко, среди консервативно настроенных военных, служивших там в колониальных войсках. Высадиться морем на испанском побережье фалангистам бы не удалось, поскольку военно-морские силы сохранили верность республике и утопили бы мятежников. Немецкие самолеты дали генералу Франко шанс на победу, которым тот не преминул воспользоваться. Это стало началом сотрудничества фалангистов и нацистов. Транспортную немецкую авиацию вскоре сменила военная. Она называлась «легион “Кондор”». Именно «Кондор» составил основу военно-воздушных сил Франко, второй важной их составляющей стала итальянская авиация. Германия также активно участвовала в боевой подготовке и техническом оснащении войск фалангистов. В армии Франко немцы играли ключевую роль в качестве военных советников, военных специалистов и инженерно-технического персонала. Они служили в артиллерии, танковых частях, разведке. Немецкие военные стали тем фундаментом, на котором генерал Франко сумел построить современные вооруженные силы. Фалангисты жили исключительно за счет итальянских и немецких поставок оружия, боеприпасов и снаряжения. Гражданская война в Испании стала важнейшим общим международным проектом Италии и Германии, посредством которого им удалось существенно дестабилизировать Европу, особенно Францию.

Нацистское вмешательство в Испании было невероятно успешным. Фашисты одержали убедительную победу на Иберийском полуострове, при этом Гитлер намеренно затянул гражданскую войну в Испании, чтобы разжечь общественное противостояние в соседней Франции. Там в 1936 году у власти было аналогичное испанскому по составу правительство Народного фронта – пестрого союза левых сил. Франция бурлила. Либерально настроенная ее часть требовала немедленно прийти на помощь испанским республиканцам, консервативная – ненавидела как испанский Народный фронт, так и французский, а потому выступала категорически против. Летом 1937 года правительство Народного фронта в Париже рухнуло. Противостояние между левыми и правыми во Франции достигло апогея, в стране могла начаться гражданская война наподобие той, что шла в Испании. Во время испанских событий впервые проявилась оказавшаяся впоследствии важной черта Гитлера – невероятная быстрота реакции. Нацисты действовали не только решительно, но и молниеносно. Пока другие правительства тщательно просчитывали имевшиеся варианты и, опасаясь последствий, колебались, Гитлер смело бросался в очередную авантюру. В Испании в 1936 году это проявилось особенно заметно. В самом начале фалангистского путча, когда все решалось за считаные дни, немецкая военная помощь была оказана Франко именно за необходимый для успеха короткий срок. На помощь республиканцам пришел Советский Союз, но он сильно замешкался, а потому в первые критические дни опоздал. Сталин слишком тщательно и долго все взвешивал, поскольку сильно опасался последствий. В его понимании испанские республиканцы были совершенно диким левым политическим элементом, больше троцкистами, чем сталинистами. Лишь через некоторое время волна возмущения бездействием Советского Союза со стороны мирового пролетариата вынудила Сталина послать испанским троцкистам военную помощь, но было уже поздно, Испанию он Гитлеру проиграл.

Действия Франции и Британии во время Гражданской войны в Испании стали продолжением начатой в Рейнской области «политики умиротворения», которая постепенно набирала обороты среди консервативно настроенных правящих кругов в Париже и Лондоне. Они боялись коммунистов больше, чем нацистов. В 1936 году такое мышление понять с точки зрения «реальной политики» еще можно было. Германия в военном плане уступала англо-французскому альянсу настолько, что ни о каком вооруженном противостоянии с Лондоном и Парижем в Берлине и думать не могли. Однако обстановка в Европе, и особенно в Германии, менялась с такой невероятной быстротой, что уже через два года немыслимое стало реальностью, баланс сил в Европе сильно изменился. Поразительно, но даже в 1938 году консервативные англо-французские правящие круги все еще видели в коммунистах бо́льшую угрозу, чем в нацистах, а потому продолжили опасную игру с Гитлером. Что удивительно, левые силы пришли к власти, как в Англии, так и во Франции, сразу после окончания Второй мировой войны, но никакой катастрофы в обеих странах не произошло. Спрашивается, кого они так в 1938 году боялись? Лейбористы победили на выборах летом 1945 года и незамедлительно приступили к строительству британского социализма, одного из крупнейших на сегодняшний день в Европе. Во Франции на выборах осенью 1945 года большинство в парламенте получили социалисты и коммунисты. С 1945 года левые силы играют в Западной Европе значимую роль, являясь неотъемлемой составляющей существующей политической системы. Никому из европейских политиков сегодня и в голову не придет пойти на сотрудничество с нацистами, чтобы остановить левых. В 1938 году, однако, они это сделали, что и стало главной причиной Второй мировой войны.

Дабы проще объяснить суть произошедшего в 1938 году соглашательства Запада с Гитлером, можно использовать фразу, запущенную тогда в политический оборот крупным французским капиталом: «Лучше Гитлер, чем Народный фронт». Их звали «200 семейств», 200 богатейших французских семейств, цепко державших страну в своих руках. Это для них Гитлер был лучше, чем Народный фронт, и плевать они хотели на Францию. Политическая ситуация в Англии была похожей, просто раскол во французском обществе был куда заметнее, нежели в более стабильной Британии. На протяжении 1937 года Германия копила силы, бурно росла экономически, лихорадочно вооружалась и готовилась. Решающим для Гитлера стал 1938 год, когда ему удалось без единого выстрела включить в состав Германии «немецкие земли» Центральной Европы. Это коренным образом изменило баланс сил во всей Европе.

Воссоединение немецкого народа, «подло» разделенного Версальским договором, стояло в программе нацистов одним из первых пунктов. Идеология, основанная на превосходстве германской нации, не могла по-другому. Соотечественники, оказавшиеся волей версальской судьбы гражданами других, часто вражеских государств, рассматривались нацистской пропагандой в качестве мучеников. Причем это было недалеко от истины: немцы, проживавшие в бедной Польше и даже относительно небедной Чехословакии, действительно там страдали. Во-первых, в этих странах был намного ниже уровень жизни, нежели в Германии, что после начала Великой депрессии приняло просто гигантские масштабы. В начале 1938 года половина работоспособного населения Судетской области, к примеру, сидела без работы. Во-вторых, немцев чувствительно притесняли в бывшей Австро-Венгрии. Ведь раньше, при императоре Франце Иосифе, немцы считались гражданами первого сорта, а поляки и чехи – второго. Когда власть сменилась, то в Польше и Чехословакии они поменялись местами. Польские и чехословацкие притеснения по сути были мелко-бытовыми и касались в основном государственного языка, который немецкое население было просто не в состоянии выучить. Геббельс сумел сделать из бедных, попавших в «славянское иго» соотечественников отличный пропагандистский материал, которым заливал немецкую прессу годами, готовя почву для того, чтобы однажды Германия смогла соотечественников освободить. Австрийский, затем Судетский, и в конце – Польский вопрос являлись звеньями одной политической цепи, и соотечественники были в этой цепи не более чем прикрытием главной цели – достижения мирового господства. Это был начальный этап великих гитлеровских завоеваний, который нужно было провести тихо, без войны, потому как у Германии для большой войны еще недоставало сил.

Первой целью являлась Австрия, она была самой легкой добычей. Историческая реальность вокруг этого вопроса намного сложнее, нежели ее часто пытаются изложить немецкие и особенно австрийские историки. Официальная версия тех событий, которую отчаянно защищают австрийские власти с момента их появления на послевоенной международной политической сцене, звучит следующим образом – Австрия стала первой жертвой нацистской Германии. Однако целый ряд вопиющих фактов, отрицать которые невозможно, настолько они широко известны, противоречат официальной австрийской точке зрения. Это Чехословакия была первой жертвой нацистской Германии, Австрия же стала первым, причем чрезмерно рьяным, нацистским соучастником. Количество австрийцев, служивших в частях СС во время Второй мировой войны, на душу населения было выше, чем среди жителей Германии. Через месяц после оккупации Австрии немецкими войсками в стране провели референдум о воссоединении с Германией. Явка на него составила 99,71 %, а за воссоединение проголосовало 99,73 %. Да, референдум проходил под мощным давлением нацистской пропаганды, но все же голосование было тайным, в избирательной кабинке австрийским гражданам никто не мешал отдать свой голос против Гитлера. Нацисты запретили участвовать в референдуме коммунистам, социалистам и евреям – всего около 360 тысяч человек, что составляло 8 % населения. Все остальные австрийские граждане воспользовались правом голоса так, как они воспользовались. Огромное количество кинохроники и фотографий, сделанных в марте 1938 года, когда части вермахта маршировали по улицам австрийских городов, стали еще одним доказательством того, что мало кто из числа местного населения чувствовал себя в те дни жертвой нацизма. Миллионы ликующих лиц радостно смотрят в объективы фото- и киноаппаратов министерства пропаганды доктора Геббельса, повсюду снимавших пышный праздник великого немецкого воссоединения. Совсем по-другому выглядели лица чехов, попавшие в объектив весной 1939 года, когда части вермахта шагали по улицам. Адольф Гитлер приехал в Вену 15 марта 1938 года вслед за немецкими войсками, вступившими на территорию республики 12 марта. С балкона Нового замка на площади Героев в центре города он провозгласил аншлюс Австрии и Германии. Послушать речь Гитлера на площади прибыло более 200 тысяч человек. Никогда в истории Австрии, ни до этого события, ни после, не собиралось такого количества граждан, чтобы увидеть выступление политического деятеля.

Аншлюс, события ему предшествующие и его сопровождавшие даже сегодня очень сложно правильно оценить, настолько все случившееся было неоднозначным. И все же некоторые факты этой довольно запутанной истории остаются бесспорными. Аншлюс, без какой-либо тени исторических сомнений, был делом рук британцев и французов. Весной 1938 года, как и в случае с Рейнским демаршем весной 1936 года, Лондону и Парижу достаточно было лишь рявкнуть на все еще бессильного в военном плане Гитлера, чтобы никакого аншлюса не состоялось. Они не просто промолчали, они одобрительно промолчали. Речь в первую очередь идет об англичанах, именно они в тот период были главной в Европе политической силой. Франция к середине 30-х годов была более чем нестабильна, пребывая на грани социально-общественного развала, раздираемая противоречиями между правыми и левыми. Положение в стране напоминало Веймарскую республику накануне ее кончины. Одно правительство в Париже сменяло другое, широкие народные массы от всего происходящего были утомлены до предела, обозленный крупный капитал мечтал о Гитлере. Британские правящие круги, в отличие от французских, содержали страну в куда большем политическом и экономическом порядке. Кроме того, Британская империя была несоразмерно больше Французской, а в экономическом плане значительно ее крепче. Лондон в 1937 году правил пятой частью земной суши, а его подданными являлись 540 миллионов человек. Британская империя была самой большой страной в мире. Французские владения были намного скромнее, а численность населения вместе с колониями составляла только 110 миллионов человек. Кроме всего вышесказанного Британия имела особые отношения с Соединенными Штатами, а среди ее доминионов были такие экономически развитые страны, как Канада, Австралия, Новая Зеландия и Южная Африка. Иными словами, все политические решения в Европе на тот момент принимались в Лондоне. Франция являлась лишь британской политической попутчицей, имея разве что совещательный голос.

Когда речь заходит о «политике умиротворения» нацистской Германии перед началом Второй мировой войны, то разногласия между современными западными историками становятся колоссальными. В их рассуждениях можно утонуть, но так ничего и не понять. Однако некоторые факты все же настолько очевидны, что скрыть их невозможно. К ним мы и обратимся. Как было сказано выше, «политика умиротворения» являлась в основном политикой британских правящих кругов. У всех на слуху имя премьер-министра Чемберлена, подписавшего Мюнхенское соглашение с Гитлером. Куда меньше, однако, известно имя его заместителя и министра иностранных дел Галифакса. Именно эти два человека претворили «политику умиротворения» в жизнь. Чемберлен был последним лидером старой довоенной Консервативной партии Великобритании со всеми ее консервативными крайностями. На этом посту в 1940 году его сменил Черчилль, а летом 1945-го Черчилля и Консервативную партию из власти вынесли лейбористы, незамедлительно принявшиеся строить в Британии социализм. Затем последовало крушение колониальной империи, что поставило окончательную точку в британском консерватизме. Как доказала английская история, Чемберлен и Галифакс являлись последними защитниками старого, ультраправого, британского консерватизма. Иными словами, как и в случае 200 французских семейств, они думали, что лучше Гитлер, чем коммунисты.

В ноябре 1937 года министр иностранных дел Великобритании Галифакс принял приглашение командующего люфтваффе Геринга поохотиться с ним на лис в Померании. На охоте состоялись поистине судьбоносные для Европы переговоры. Детали того, о чем два политика беседовали в лесу, вероятно, никогда не станут известны, но вот суть их переговоров спрятать невозможно. Лондон согласился на немецкие претензии Берлина. Австрия, Судетская область Чехословакии и Данциг должны войти в состав Германии, и Британия не будет этому препятствовать. После охоты Геринг и Галифакс отправились на встречу с Гитлером в Берхтесгаден, курортный филиал рейхсканцелярии в Альпах. Здесь предварительные договоренности, достигнутые на охоте, были заключены уже на высшем политическом уровне. Это случилось 20 ноября 1937 года. Нацисты начали готовить историческую «немецкую», как думали англичане, экспансию.

Судьба Австрии после окончания Первой мировой войны складывалась очень тяжело. Когда империя развалилась, получившееся австрийское государство казалось совершенно нежизнеспособным. По большому счету это была огромная Вена, ее окрестности и Альпы. До войны Вена была, вероятно, самым блистательным городом Европы. Остальная империя занималась обслуживанием и снабжением ослепительной столицы. Когда империи не стало, Вена осталась без обслуживания, снабжения и, главное, без средств к существованию. Зимой 1919 года в городе было нечего есть, после того как венгерские и словацкие крестьяне перестали возить продовольствие. Первое официальное название нового государства – Германская Австрия, а среди населения и правящих кругов поголовно царили настроения войти в состав Германии, поскольку люди боялись оставаться в таком крошечном обрубленном государстве наедине со своими соседями и с полностью разрушенными экономическими связями. Однако французские и британские правящие круги, тем временем занимавшиеся в Париже переустройством европейского мира, объединение Германии и Австрии категорически запретили, что было записано в условиях как Версальского, так и Сен-Жерменского мирных договоров. В 20-х годах Австрия во многом повторила политическую судьбу Германии. Здесь шло ожесточенное противостояние между левыми и правыми на фоне постоянной нестабильности в обществе. Практически одновременно с нацистской диктатурой в Германии была установлена и фашистская диктатура в Австрии. Нацисты подожгли рейхстаг 27 февраля 1933 года, а на следующий день, 28 февраля, приняли указ «О защите народа и государства», после чего по всей стране начались массовые аресты. В Австрии 4 марта 1933 года распустили парламент, а 7 марта возобновилось действие драконовского закона «О военном положении», который был принят в самый тяжелый момент Первой мировой войны. Австрийским диктатором стал канцлер Энгельберт Дольфус. Он был сторонником итальянского фашизма и потому пользовался покровительством Муссолини. Таким образом, по состоянию на 1933 год Австрия пребывала в зоне итальянского, а не немецкого влияния. Дольфус запретил в стране деятельность нацистов и коммунистов, но социал-демократическая партия продолжила свою работу на законных основаниях. Австрофашизм Дольфуса, как принято называть режим среди историков, по сравнению с немецким нацизмом был образцом демократии.

Зимой 1934 года в стране началась гражданская война между левыми и правыми. Продлилась она меньше недели, но погибло почти 2 тысячи человек. Победили фашисты. Через четыре месяца, летом 1934 года, в Вене произошла попытка нацистского переворота. Полторы сотни австрийских эсэсовцев из числа тех, кто бежал в Баварию после запрета НСДАП в стране, тайно проникли на территорию Австрии. Переодевшись в австрийскую военную форму, они захватили здание федеральной канцелярии и застрелили канцлера Дольфуса. Здание было окружено верными правительственными войсками и полицией, а Муссолини отдал приказ итальянской армии немедленно выдвинуться к австрийской границе. Нацистский путч провалился. Австрия осталась фашистской и независимой, но потеряла Дольфуса, самого сильного в стране оппонента Гитлера. Через два года Австрия также лишилась своего главного защитника на международной арене – Муссолини. К 1936 году, оказавшись в сложном положении из-за войны в Абиссинии и по целому ряду других политэкономических обстоятельств, Муссолини пришлось уступить Австрию Гитлеру, для которого аншлюс стоял одним из первых пунктов политической программы.

Германские спецслужбы чрезвычайно активно работали в Австрии. Придуманный испанскими фалангистами в ходе гражданской войны термин «пятая колонна» как никакой другой подходит для описания того, чем занимались германские спецслужбы в Австрии, а затем и во многих других странах. Для ведения разведывательной и подрывной деятельности на австрийской территории немцы не требовались, всем этим занимались австрийцы, которые были за немцев. К 1938 году страна была полностью под германским колпаком. Прогерманские настроения среди населения также достигли пика. Экономическое и политическое положение в Австрии было катастрофическим, в то время как соседняя Германия являла миру эталон благополучия и стабильности. Все было готово к аншлюсу, необходимо было только согласие Великобритании, других преград на своем пути Гитлер не видел. Это злополучное согласие фюрер и получил 20 ноября 1937 года у себя в альпийской резиденции от британского министра иностранных дел Галифакса.

После убийства канцлера Дольфуса в 1934 году его место занял Курт фон Шушниг. Он продолжил политический австрофашистский курс на независимость от Германии, хотя ему и пришлось пойти немцам на целый ряд уступок, заключив в 1936 году Австро-германское соглашение. После подписания этого документа Австрия практически становилась придатком Германии, но придатком независимым, что противоречило планам Гитлера, ведь он обещал немецкому народу Великую Германию. Австрийская развязка случилась за один месяц, в феврале – марте 1938 года. Двенадцатого февраля 1938 года канцлер Шушниг прибыл с официальным визитом в гитлеровскую резиденцию Бергхоф, чтобы обсудить текущие отношения между двумя странами. Обычная деловая встреча, думал Шушниг, а потому испытал неописуемый шок, когда Гитлер вместо политических переговоров предъявил ему жесткий ультиматум немедленно передать власть в стране нацистам. Четырнадцатого февраля канцлер вернулся в Вену, где на протяжении месяца, пока он еще оставался у власти, лихорадочно пытался предотвратить надвигающееся германское нашествие. Однако Шушниг был уже не в счет. Судьбу Австрии решили на следующей неделе два человека, которым в ближайшие полтора года было суждено вершить судьбу всей Европы. Двадцатого февраля 1938 года Адольф Гитлер выступил в рейхстаге с речью, заявив следующее: «Германский рейх больше не желает терпеть угнетение 10 миллионов немцев, проживающих вне его границ». Великое дипломатическое наступление нацистов по освобождению угнетенных немцев началось. Через два дня, 22 февраля, в британском парламенте выступил премьер-министр Чемберлен. Он заявил следующее: «Лига Наций не в состоянии защитить малые страны Европы». Англичане таким образом подтвердили перед всем миром обещание, данное Гитлеру в ноябре, касаемо того, что не будут препятствовать германским усилиям по защите 10 миллионов немцев в Австрии, Чехословакии и Польше.

После выступления Гитлера и Чемберлена события развивались стремительно. Немецкие секретные службы и австрийские нацисты приступили к активным политическим и иным действиям на территории республики. Пытаясь остановить неминуемое, канцлер Шушниг тем временем пошел на отчаянный шаг – 9 марта 1938 года он объявил о проведении 13 марта референдума по вопросу аншлюса. Канцлер попытался мобилизовать для голосования все антигерманские силы в стране. Вопрос на референдуме был только один – хотите ли вы, чтобы Австрия осталась независимой. Имелась и подсказка: ответ «да» был крупным и выделенным, ответ «нет» маленьким и незаметным. Без всяких сомнений, на референдуме Шушнига австрийцы также проголосовали бы за аншлюс, как они проголосовали через месяц уже при Гитлере, однако результаты референдума были бы совсем другими. Нацистам требовалась тотальная победа на референдуме с 99 % голосов, а Шушниг попытался их ее лишить. Все эти избирательные хитрости, однако, ни к чему хорошему ни Австрию, ни самого канцлера не привели. Через два дня Гитлер выдвинул Шушнигу ультиматум – немедленно сдать власть в стране. Вечером того же дня, 11 марта 1938 года, Шушниг спешно покинул австрийскую политическую сцену, подав в отставку с поста канцлера. Утром 12 марта 1938 года подразделения 8-й немецкой армии вторглись на территорию Австрии. Во второй половине того же дня на австрийскую территорию вошел особый отряд СС, около 4 тысяч человек. Это ехал Адольф Гитлер, эсэсовцы были его личной охраной. Въезд фюрера на историческую родину был обставлен с немыслимым блеском. Первым австрийским городом (точнее, городком) на пути Гитлера была его родная деревня. Попасть туда было несложно, поскольку крошечный Браунау-ам-Инн располагался на границе с Баварией. Адольф Гитлер появился на свет не в самом городке, а в деревне Рансхофен, которая на момент его рождения относилась к окрестностям Браунау-ам-Инн. Затем город поглотил деревню, и таким образом Браунау-ам-Инн стал считаться местом рождения Адольфа Гитлера. С его посещения он и начал свое триумфальное шествие по Австрии. Каждый шаг фюрера по родной земле запечатлевали лучшие мастера кино- и фотоискусства Третьего рейха. Геббельс мобилизовал, кажется, все имевшиеся творческие силы страны для освещения столь важного события – Адольф Гитлер воссоединяет немецкий народ. Из Браунау-ам-Инн фюрер в сопровождении эсэсовцев и фотографов отправился в столицу Верхней Австрии, город Линц, где выступил перед ликующим местным населением с националистической речью о величии германской нации. Гитлеровский конвой из гигантских мерседесов 770-й серии колесил по территории Австрии в течение трех дней. С таким пафосом на фоне толп ликующего народа, вероятно, до нашей эры входили в Рим императоры-триумфаторы. Австрийский поход Гитлера, как было сказано выше, завершился его выступлением на центральной площади Вены при огромном скоплении теперь уже немецкого населения.

Европа, до того безразличная к судьбе Австрии вследствие глубокой погруженности в собственные трудности, сильно, однако, после аншлюса встревожилась. Виной тому стала великолепная геббельсовская пропаганда. Говоря о нацизме, историки часто забывают отдать должное тому, насколько большой вклад в нацистское дело внес этот хромой доктор филологических наук. Созданная им пропаганда была часто опаснее вермахта. Так произошло и весной 1938 года. Высокохудожественная кинохроника об эпохальном воссоединении великой германской нации обошла кинотеатры всего мира. Фотографии на ту же тему, созданные лучшими мастерами немецкого фотоискусства, заполонили первые полосы всех европейских газет. Геббельсу с помощью визуального искусства так виртуозно удалось показать величие германской нации, что соседние европейские нации, у коих имелись проблемы с немцами, заметно насторожились. Германия была на марше. Куда немцы будут маршировать дальше, весной 1938 года вдруг стало волновать всю Европу без исключения, хотя еще за месяц до аншлюса на континенте были совсем другие проблемы. Вскоре эти старые трудности покажутся людям невинными пустяками в сравнении с теми, что ожидают их в совсем недалеком будущем.

Британское руководство после аншлюса, на который оно само дало Гитлеру разрешение, также не на шутку переполошилось. Лондон напугали нацистская риторика и пропаганда, сопровождавшие аншлюс Австрии. Все это было как-то слишком агрессивно, а главное, кинохроника Геббельса как нельзя более наглядно показала британскому руководству, с кем именно они имеют дело. Но Лондон еще раз пошел на сделку с Гитлером, причем в этот раз дело происходило на глазах у всего мира – в Мюнхене на международной конференции, а не в померанском лесу за охотой на лис. Это стало огромной ошибкой, потому как тогда, осенью 1938 года, нацистов еще можно было остановить дипломатическим путем, ведь Германия была все еще беззубой, в смысле безоружной. Британия же, точнее ее консервативное руководство, пошли соглашательским путем, надеясь, что если Гитлер даст перед всей европейской общественностью обещание умиротвориться, то слова свои он сдержит. Немалая доля логики все же в этом имелась. Осенью 1938 года в Лондоне считали, что баланс сил все еще на их стороне, и это действительно было так. Не выполни Гитлер свои обещания, его совместными европейскими усилиями стерли бы в порошок военными средствами. Главным препятствием на пути британских властей к применению военной силы в отношении Германии было общественное мнение – как английское, так и европейское. Новая война не укладывалась у людей в голове после того, через что им пришлось пройти в годы Первой мировой. Ни британские, ни французские власти не сумели бы объяснить своему электорату даже самую справедливую и небольшую войну, реши они ее начать, а потому они не смогли бы народ на нее поднять. С этой точки зрения Чемберлена и его соглашательство в Мюнхене можно понять. Ему требовалось, чтобы Гитлер либо сдержал свое обещание, либо, если он его нарушит, сделал бы это прилюдно, показав всему миру, какой он бандит, и таким образом доказав, что войны не избежать. «Никаких больше приватных договоренностей между Галифаксом и Герингом в лесу на охоте, только при свидетелях», – подумали в Лондоне и промахнулись. Гитлер нашел выход из той западни, которую ему приготовили англичане. Он начал двигаться настолько быстро, что неторопливый Чемберлен всего за полгода потерял то неоспоримое военное превосходство, которым Британия обладала осенью 1938-го. Захватив весной 1939 года Чехословакию, нацисты реквизировали там вооружение, составлявшее более половины того, что имелось у вермахта на тот момент. В руки к немцам также попала чехословацкая оборонная промышленность, крупнейшая в довоенной Европе. К весне 1939 года баланс сил настолько серьезно изменился, что война с Германией для Британии выглядела совсем не таким уж верным делом, как осенью 1938-го. Молниеносная гитлеровская дерзость в Чехословакии, о которой никто среди уважающих себя политиков и подумать не мог, в одночасье, всего за один день, 15 марта 1939 года резко опрокинула европейский бюрократический стол со всей на нем расставленной государственной посудой, превратив континент в груду разрозненых политических остатков. Первым блицкригом в действительности были не немецкие танки в Польше, а Гитлер в Чехословакии, при этом его чехословацкий блицкриг прошел без единого выстрела. «Какой выдающийся политик», – думали весной 1939 года националисты. «Какая сволочь», – думали коммунисты. Чемберлен и Галифакс в тот момент тоже много размышляли о Гитлере. Спора нет, такого политика, как Гитлер, Европа в своей истории еще не знала, а потому, на что он способен в дальнейшем, она даже не догадывалась.

Что же именно произошло в Чехословакии с осени 1938-го по весну 1939 года? Чехословакия была создана после Первой мировой войны французами и представляла собой довольно странное государство. Оно очень напоминало Австро-Венгерскую империю, из чьих осколков ее собрали. В новой стране бок о бок проживали те же самые народы – австрийцы, чехи, словаки, венгры, поляки, украинцы, румыны, цыгане, евреи. Не хватало разве что югославов. Чехословакия была намного меньше, чем империя Габсбургов, но вот главная проблема бывшей империи, которая ее и развалила, – национальная – в новом государстве встала еще острее, чем при Габсбургах. Всем этим народам опять было сложно ужиться. Кроме того, произошла смена национальной власти. Вместо немцев и венгров титульными нациями в новом государстве оказались чехи и словаки, которые стали мягко, но настойчиво притеснять первых. На международной арене Чехословакия, как и соседняя Польша, были задуманы Францией в качестве союзных государств, угрожавших Германии с востока. В начале 1919 года, когда Париж и Лондон рисовали будущие границы чуть ли не половине европейских государств, Франция претендовала на роль континентального гегемона. Ее интересы совпадали с интересами правящих чехословацких и польских кругов. Обе стороны, как французы, так и новые восточные европейцы, желали построить большие, сильные, жизнеспособные государства. Чехословаки и поляки при помощи французов постарались тогда, в 1919 году, вместить в свои границы как можно больше территорий. Вместе с ними, однако, они приобрели и национальные проблемы, ведь на этих территориях жили люди. Вот эти национальные проблемы на втиснутых окраинах и дали о себе знать 20 лет спустя.

Томаш Масарик, первый президент Чехословакии, является легендарной для страны политической фигурой. Он, несомненно, был одним из самых прогрессивных европейских политиков того времени

Восточная Европа к концу 1938 года пребывала в большом политэкономическом хаосе. Великую депрессию эти страны перенесли очень плохо, что сильно обострило все имевшиеся в регионе противоречия. Конфликты в Восточной Европе случались практически на каждой государственной границе. За исключением Чехословакии, у власти везде были полуфашистские диктатуры, потому как в регионе бушевал совершенно дикий национализм. Все были против всех. Польша враждовала с Чехословакией из-за крошечного куска Силезии, потерянного в ходе короткой войны зимой 1919 года. Венгрия сталкивалась с Чехословакией из-за куда больших территорий, которые Франция передала последней после окончания Первой мировой войны. Польша и Венгрия находились в полусоюзнических отношениях, совместно противоборствуя Чехословакии, а также разделяя общие политические ценности. В Польше правила диктатура «Трех полковников», в Венгрии – диктатура адмирала Хорти. Вместе они ненавидели довольно либеральную по тем временам Чехословакию, в которой прятались многие оппоненты как польского, так и венгерского режимов. Венгерско-польско-чехословацкий враждующий треугольник был в Восточной Европе не единственным. Столкновение местных национализмов шло повсюду. Отношения Румынии с Венгрией, к примеру, были куда более напряженными. Болгарско-югославско-греческий треугольник постоянно грозил перерасти в Третью балканскую войну. Однако самым крупным и центральным в Восточной Европе к концу 1938 года все же являлся Чехословацкий вопрос. Либеральная Чехословакия была со всех сторон окружена нацистскими и полунацистскими врагами. После австрийского аншлюса весной 1938 года кольцо вокруг Праги сомкнулось окончательно. На севере и востоке – Польша, на юге и востоке – Венгрия, на севере, западе и юге – Великая теперь уже Германия. У них всех имелись к Чехословакии серьезные территориальные и этнические претензии.

Франция, выступая после окончания Первой мировой войны бесспорным гегемоном на европейском континенте, к 1938 году представляла собой жалкую политическую тень своего былого величия. Ее отношения с Польшей испортились после заключения Локарнских договоренностей в 1925 году, когда Варшава справедливо посчитала, что Париж ее предал. Отношения с Чехословакией были несколько лучше, но политэкономическое положение самой Франции к 1938 году было настолько хрупким, что в Восточной Европе она уже была не игрок. Таким образом, Чехословакии было не на кого опереться, когда Гитлер решил за нее взяться. Официально у Праги имелось два договора о взаимопомощи – с Францией и с СССР. Однако в силу политической ситуации, сложившейся на континенте осенью 1938 года, договорам этим была грош цена. Советский Союз рвался в Европу и готов был тогда на многое. Однако правящая европейская номенклатура, от польской до британской, боялась тогда СССР куда больше Германии, а потому категорически отказывалась иметь с Москвой какие-либо внешнеполитические отношения. Европейская эволюция в Советском вопросе была, правда, довольно быстрой, и уже через несколько лет все европейские не нацистские правительства имели с Советским Союзом самые тесные политические и военные отношения. Осенью же 1938 года такое правительство в Европе было только одно – чехословацкое, – но ему пришлось выбирать между Советским Союзом и Западом. Прага выбрала Запад. Естественно, тот ее цинично предал… как обычно.

К решению Чехословацкого вопроса Адольф Гитлер приступил через неделю с небольшим после успешного завершения аншлюса. Двадцать восьмого марта 1938 года в Берлин с тайным визитом прибыл лидер Судето-немецкой партии Конрад Генлейн, главный германский ставленник в Чехословакии. Ему была поставлена задача инициировать активную дестабилизацию страны. Генлейн должен был потребовать от чехословацкого правительства предоставить судетским немцам автономию. Ему также поручили войти в тесный контакт со всеми другими националистическими движениями в Чехословакии – словацким, польским, венгерским, украинским. Общими усилиями требовалось организовать движение за самоопределение народов, проживавших в Чехословакии, что должно было привести к ее распаду. Такое движение, в принципе, началось сразу же после аншлюса. В Судетской области прошли массовые волнения немцев, вызванные австрийскими событиями. Судетские немцы тоже хотели в Рейх. На первых порах Гитлер действовал осторожно, чтобы не встревожить англичан, с другой стороны, он наносил удар стремительно, чтобы не потерять набранный великогерманский темп. Немцы во всем мире пребывали в эйфории от того, что делала Германия на пути к своему величию. Это было похоже на революцию, националистическую революцию, и, чтобы ей успешно развиваться, Гитлеру требовались новые победы. Останавливаться было никак нельзя. Двадцать четвертого апреля 1938 года в Карлсбаде (Карловы Вары) проходит съезд Судетско-немецкой партии, на котором Конрад Генлейн выдвигает программу из восьми пунктов. Главным требованием является предоставление судетским немцам автономии. Пока все выглядит политически адекватно, а сам Генлейн великолепно играет роль законопослушного чехословацкого гражданина, который просто борется за права граждан немецкой национальности. К Германии, а главное, к ее спецслужбам, уверяет Генлейн, он не имеет никакого отношения. Все это, однако, не более чем германская операция прикрытия. В рамках этой операции Генлейн 12 мая летит в Британию, где встречается со множеством политиков и раздает интервью прессе, изображая верного чехословацкого гражданина умеренных политических взглядов.

И без того никудышная бдительность английского истеблишмента вроде была усыплена до осени. Однако, скорее всего, это не совсем так, хотя именно в этом ключе об тех событиях пишет большинство британских историков. Чемберлен, Галифакс, а также их ближайшее политическое окружение, без сомнения, знали, что Чехословакии предстоят большие изменения, ведь они сами о них с Гитлером договорились осенью 1937 года. Вопрос, который терзал Лондон, заключался в другом: выполнит ли Гитлер свое обещание – лишь вернуть немцев на родину – или же он попытается захватить всю Чехословакию, а его рассказы о притеснениях немцев лишь политическая ширма для широкомасштабной европейской экспансии? Англичанам не понравилось то, как состоялся аншлюс Австрии, какую бешеную великогерманскую истерию из него устроила геббельсовская пропаганда. В Лондоне начинали опасаться Гитлера, считая его политиком не совсем адекватным, не вполне понимающим, как работают механизмы реальной политики. Верхушка британского истеблишмента бдительность в германском отношении не теряла ни на минуту, и такие дешевые политические актеры, как Конрад Генлейн, усыпить ее точно были не в состоянии. Господа Чемберлен и Галифакс, что бы плохого о них ни писали впоследствии историки, являли собой высшее достижение британской дипломатии, которая была на то время лучшей в мире. Австрийский крестьянин Адольф Гитлер, поработавший несколько лет в Вене маляром и послуживший несколько лет вестовым в немецкой армии, не мог обвести вокруг пальца человека с таким опытом, какой имелся у Невилла Чемберлена. Весной 1945 года уже не совсем психически здоровый Гитлер кричал, как эти чертовы англичане его обманули в Мюнхене, подтолкнув на восток. Конечно, он бредил… наверное. Но Гитлер и Чемберлен были единственными, кто знали все мюнхенские нюансы до конца. Чемберлен не оставил после себя даже исторического бреда. Он умер, не сказав о главной сделке всей своей политической жизни ни слова правды.

Британское руководство ожидало очередного съезда НСДАП, который должен был пройти в Нюрнберге с 5 по 12 сентября 1938 года. Этот съезд, десятый по счету, стал последним в нацистской истории, и прошел он под крайне символическим на тот политический момент лозунгом – «Съезд Великой Германии». Двенадцатого сентября в заключительной речи Адольф Гитлер раскрыл перед миром свои великогерманские карты. Он заявил, что его больше не интересует автономия судетских немцев, он требует, чтобы Судетская область вошла в состав Великой Германии… немедленно. На следующий день судетские немцы подняли в Чехословакии восстание. Правительственные войска смогли его подавить в течение нескольких дней, но судетско-немецкие повстанцы отступили на территорию Рейха. Семнадцатого сентября Гитлер объявляет о создании на германской территории судетско-немецкого фрайкора. В действительности абвер и другие спецслужбы уже давно организовали целую армию для ведения подрывных действий на чехословацкой территории. Ее требовалось лишь политически оформить на международной сцене, что и было сделано Адольфом Гитлером 17 сентября. Части новосозданного фрайкора стали переходить границу и совершать нападения на чехословацких военных, полицейских, представителей власти и даже железнодорожников. Это была война, не объявленная пока, но уже война. Двадцатого сентября 1938 года правительства Британии и Франции выдвигают правительству Чехословакии официальное требование уступить Судетскую область Германии. Двадцать первого сентября территориальные требования Праге выдвигает правительство Польши, 22 сентября – правительство Венгрии. Вооруженные силы Германии, Польши и Венгрии концентрируются вдоль чехословацких границ, а поскольку эти три государства полностью окружают территорию Чехословакии, страна оказывается в кольце врагов, готовых начать одновременное вторжение со всех направлений. Регулярные части немецкой армии тем временем присоединяются к отрядам фрайкора и устраивают на чехословацкой территории разведку боем, захватывая несколько приграничных населенных пунктов. Их оттуда выбивают, но всем ясно, что главные силы вермахта стоят наготове всего в нескольких километрах, лишь ожидая приказа. Двадцать третьего сентября на севере в Чехословакию вторглись польские нерегулярные части. Варшава создала из чехословацких поляков добровольческий легион, который и отправила 23 сентября в бой. Их выбили так же, как и немцев, однако польская регулярная армия, одна из крупнейших в Европе, стоит в полной боевой готовности по ту сторону границы в ожидании приказа. Лишь Венгрия ограничилась мобилизацией и концентрацией своих сил вдоль чехословацкой границы, не устраивая пока никаких вооруженных провокаций. Однако Прага не испытывала в отношении венгров никаких иллюзий, поскольку те считали себя самым в Чехословакии обиженным меньшинством и настроены были крайне воинственно.

Чемберлен прилетел в Мюнхен, в первый раз

Британское руководство внимательно следило за событиями. В этом месте стоит упомянуть важный факт – английская разведывательная и дипломатическая службы были на тот момент сильнейшими в мире. Более того, по осведомленности они, вероятно, превосходили все аналогичные европейские службы вместе взятые, поскольку последние либо прямо на них работали, либо активно с англичанами сотрудничали. По этой причине важно исходить из понимания того, что не было в Европе таких секретов, о которых в Лондоне не знали бы. Нет потому ничего удивительного в том, что на следующий день после выступления Гитлера с требованием отдать Германии Судетскую область премьер-министр Чемберлен обратился к фюреру с предложением встретиться, незамедлительно получив на это согласие. Британский премьер-министр прилетел к Гитлеру через день, утром 15 сентября. Ничего подобного в английской дипломатической истории раньше не случалось. Встречи на столь высоком уровне готовились в Европе месяцами, если не годами, сопровождаясь большим количеством предварительных переговоров и консультаций. Здесь же все произошло за один день. Естественно, англичане все прекрасно знали, обо всем были отлично осведомлены, а главное, скорее всего, предварительные, хоть и тайные переговоры с немцами они уже давно вели. Не может высшее должностное лицо самого могущественного в мире государства лететь на переговоры по столь трудному вопросу со столь сложным лидером, как Гитлер, в полную пустоту – авось там договоримся. Этот и многие другие факты, как тот, что уже 20 сентября Лондон потребовал от Праги сдать Судеты Германии (такие вопросы за пару дней никогда не решаются), указывают на весьма высокую вероятность наличия некой договоренности или, по крайней мере, взаимопонимания между Лондоном и Берлином, существовавших задолго до сентября 1938 года.

Если смотреть на освещение Мюнхенских переговоров британской прессой осенью 1938 года, то картина произошедшего будет выглядеть совсем по-иному, нежели то, как все описывают британские историки сегодня. Чемберлен, казалось, опасался скорее английского народа, нежели Гитлера. Если читать лондонскую прессу того времени, складывается впечатление, что переговоры в Мюнхене он вел в первую очередь для своего электората, который больше всего боялся войны. Чемберлен пытался предстать перед ним миротворцем. Его полет к Гитлеру 15 сентября стал газетной сенсацией и колоссальным пропагандистским мероприятием. Невилл Чемберлен никогда не летал самолетом. Этим транспортом вообще в те годы лидеры государств пользовались редко ввиду его небезопасности. Однако британскому руководству требовалось подчеркнуть своему избирателю всю драматичность происходящего и то, насколько далеко оно готово было идти, чтобы принести миру мир. Отсюда и беспримерный полет премьер-министра, чтобы спасти человечество от надвигающейся войны. Чемберлен летал к Гитлеру в сентябре трижды. Основную часть переговоров они провели один на один в присутствии личного переводчика Гитлера доктора Шмидта. Многие современные историки, которые недобросовестно относятся к изучению Мюнхенской сделки, часто цитируют именно доктора Шмидта. Тот написал после войны книгу под названием «Переводчик Гитлера», где изложил всю «правду» о сути переговоров. Надо, однако, понимать что штандартенфюрер Шмидт оставался убежденным нацистом до 1970 года, когда он умер уважаемым гражданином в ФРГ, и «правда» в его книге была также нацистской.

Официальная западная историческая линия касаемо переговоров Чемберлена и Гитлера выглядит следующим образом. При первой встрече, 15 сентября, британский премьер-министр, мол, думал, что речь пойдет об автономии судетских немцев, как еще несколько месяцев назад уверял их в Лондоне Конрад Генлейн. Однако Гитлер, дескать, сразу огорошил Чемберлена безапелляционным заявлением о том, что ни о какой автономии речи больше не идет, что Судетская область должна быть присоединена к Германии немедленно, до 1 октября. Но в ходе переговоров два лидера, мол, нашли взаимопонимание, и Чемберлен согласился с тем, что Судетская область теперь немецкая. С этим он вернулся в Лондон, чтобы обсудить этот вопрос со своим кабинетом, с Францией и заставить Чехословакию согласиться с германскими требованиями. Совместное англо-французское обращение к Праге от 20 сентября с тем, чтобы Чехословакия пошла Германии на уступки, – нужное тому доказательство. Таким образом, Чемберлен условия Гитлера выполнил. Удовлетворенный достигнутым, британский премьер-министр прилетает к Гитлеру 22 сентября, чтобы завершить переговоры и наконец подписать мирное соглашение. Фюрер, однако, опять преподнес Чемберлену неприятный сюрприз. Он заявил, что за прошедшую неделю ситуация в Чехословакии настолько ухудшилась, что все, о чем они договорились 15 сентября, сегодня, 22 сентября, уже неактуально, а потому нужно договариваться заново. Затем Гитлер выдвинул новые требования, суть которых сильно у современных историков разнится, – вплоть до того, что Гитлер потребовал разделить Чехословакию между Германией, Венгрией и Польшей. Озадаченный Чемберлен отвечает, что ему необходимо обсудить новые требования со своим кабинетом и с Францией, после чего возвращается в Лондон.

Новые требования Гитлера и вообще его манера вести международные дела вызвали в Британии бурю возмущения. Лондон и Париж объявляют частичную мобилизацию. В Чехословакии меняется правительство, новым премьер-министром становится генерал Сыровый, который в тот же день объявляет в стране тотальную мобилизацию. На призывные пункты является почти миллион человек. У чехословацкой армии огромные запасы самого современного вооружения в Европе. Одновременно с этим Чемберлен через посредника ставит Гитлера в известность о том, что ястребы в его кабинете взяли верх после последних немецких требований и сдержать их у него нет никакой возможности. Гитлер понял, что перегнул палку и ситуация вот-вот может закончиться войной, к которой Германия еще совершенно не готова. Уже впоследствии, инспектируя захваченные чехословацкие оборонительные сооружения на границе, Гитлер с пафосом заявит, что да, здесь бы пролилось немало немецкой крови, если бы нам пришлось их брать осенью 1938 года. В действительности баланс сил на тот момент был таким, что Германии вряд ли бы удалось победить даже одну только Чехословакию. Мощные укрепления, труднопроходимая горная местность, миллионная, отлично вооруженная чехословацкая армия. В случае вступления в войну Франции и Британии немецкая военная судьба закончилась бы катастрофически, о чем во время Нюрнбергского процесса в 1945 году уверенно заявит генерал Гудериан.

Смелый вчера, Гитлер сегодня не на шутку испугался и передал Чемберлену, через своего посредника, послание, в котором сообщил, что готов удовлетвориться лишь Судетской областью, как и было договорено изначально на встрече 15 сентября. Посредником этим стал Бенито Муссолини. В мировой прессе все выглядело, конечно, по-другому. Мол, в самый последний момент, чтобы спасти мир, дуче выступил с новыми предложениями, предложив себя в качестве миротворца. Муссолини был в восторге от предложенной ему роли. Участие в столь важных международных переговорах, а также возможность лишний раз подняться на мировую политическую сцену тешили его необъятное эго наилучшим способом. Ему представилась отличная возможность затесаться в ряды первых политических лиц Европы. Это был его первый и последний подобный международный триумф. В действительности сделанные Муссолини «новые» предложения были старыми гитлеровскими предложениями от 15 сентября. Однако мало кто тогда был посвящен в реальные детали сложившейся ситуации. Кроме того, мало кого они вообще интересовали, всех беспокоило лишь одно – чтобы не было войны. Буквально в последний момент (на 1 октября было запланировано германское вторжение в Чехословакию) – 29 сентября – британское, французское, немецкое и итальянское руководство собралось в Мюнхене, чтобы подписать соглашение по Судетской области. Представители Чехословакии во всем происходившем не участвовали. Их судьбу решили за них – вопиющее нарушение всех международных норм.

Главное, что волновало Чемберлена в те дни, были дальнейшие намерения Гитлера. Фюрер излагал их посредством непрестанных громких заявлений в прессе следующим образом. Он, Адольф Гитлер, был во время Первой мировой войны простым солдатом на фронте и знает об ужасах войны не понаслышке, он ее видел в лицо. А потому он старается всеми средствами избежать новой бойни и сделает все возможное, чтобы сохранить в Европе мир. Единственное, что его тревожит на международной арене, это вернуть 10 миллионов немцев домой… сохранив при этом мир в Европе. Чемберлен Гитлеру не верил. Британский премьер-министр полагал, что фюрер врет, что эти его 10 миллионов немцев лишь политическая ширма для тех планов, которые Гитлер описал в своей книге «Майн кампф». Как было сказано выше, у британского правительства имелись на то время лучшие в мире разведывательные и дипломатические возможности. Без всякого сомнения, в Лондоне было собрано огромное количество информации о Германии, ее планах и потенциале. Все указывало на серьезные экспансионистские намерения Третьего рейха, и только что проглоченная Судетская область была лишь каплей в море германских планов. Главный вопрос заключался в следующем: в каком направлении Гитлер собирается осуществлять свою экспансию – на Запад или на Восток? В своей книге он писал о «жизненном пространстве» на Востоке. Кроме того, там, на Востоке, находился его главный идеологический противник – коммунисты, с которыми он начал борьбу еще в 1919 году. На востоке Европы вообще собралось множество врагов германской нации: поляки, разные другие славяне, евреи, коммунисты. Восток выглядел неким рассадником недругов германской нации, что было крайне важно для нацистского руководства, ведь объяснить войну с ними было куда проще, нежели войну, скажем, с голландцами, бельгийцами, англичанами и даже французами. Немцы считали себя частью цивилизованной – Западной – Европы. Однако восточной своей частью страна всегда соприкасалась с «нецивилизованной» Восточной Европой, где постоянно происходили трения и царила напряженность. Иными словами, к Западной Европе в Германии было благосклонное отношение, к Восточной Европе – презрительное. Если с кем и было воевать, то с теми, кого не жалко. Оголтелый нацистский расизм, стремительно насажденный геббельсовским министерством просвещения среди германского населения, был целиком направлен на Восток.

Естественно, Чемберлен все это прекрасно понимал. Британское руководство, без сомнений, не верило ни одному слову нацистского руководства, а потому готовилось к грядущей войне. Крайне сложным, а потому и очень важным было поднять на войну британский народ, боявшийся брать в руки оружие после прошлой войны (французскому руководству это так и не удалось). Другой важный вопрос заключался в том, чтобы втянуть в противостояние с Германией Советский Союз. Естественно, британское руководство желало направить Гитлера на Восток, однако в 1938 году это было крайне непростой геополитической задачей. Как неоднократно было сказано выше, английский государственный аппарат являлся самым грамотным в Европе и смена одного его руководителя на другого (Чемберлена на Черчилля) сильно на его эффективность не влияла, как пытаются изобразить некоторые современные политики. Мол, Чемберлен был неграмотным политиком, а Черчилль грамотным. Государственный аппарат у них обоих был одинаковый, а все решения принимались коллегиально, демократия все же. Нет, британская политика была последовательной, то есть одинаковой как при Чемберлене, так и при Черчилле – победить Гитлера англичане намеревались советскими руками. В реальности столкнуть Германию и Советский Союз было очень сложно, несмотря на все идеологические и расовые предрассудки нацистов. Гитлер прекрасно понимал, насколько грозным соперником являлся СССР, а главное, у него не имелось никаких сомнений касаемо того, что если он ввяжется в войну с Советским Союзом на огромной его территории, то выиграть ее никогда не сможет. В последний момент Британия со своими союзниками нанесет истощенной Германии удар в спину. Для Лондона это, конечно, было бы идеальным решением, чтобы нацисты и коммунисты сцепились в смертельной схватке. Однако исходить в оценке событий того времени стоит из того, что никто из их участников не был идиотом. Все были грамотными – «реальными» – политиками, причем британские политики были, пожалуй, самыми грамотными, а вовсе не теми наивными простачками, которых с такой легкостью обманул Гитлер в Мюнхене.

Полный раздел Чехословакии в Берлине стали готовить сразу после присоединения Судетской области к Германии осенью 1938 года. В ноябре, после того как немцы захватили Судетскую область, Праге пришлось удовлетворить также венгерские и польские территориальные претензии. Страна оказалась в крайне сложном как экономическом, так и политическом положении. Теперь она состояла из трех полунезависимых частей: Чехии, Словакии и Карпатской Украины. Ее экономика рухнула, а националистическое брожение усилилось. Правительство попыталось консолидировать свои позиции вокруг чешского и словацкого народов. Венграм и украинцам дали широкую автономию в далеких от Праги Карпатских горах. Немецкие спецслужбы в этот раз в качестве Троянского коня выбрали словацких националистов. Подобно судетским немцам несколькими месяцами ранее, среди словаков начались античешские волнения. Росла напряженность и среди оставшихся венгров, чем занимались спецслужбы адмирала Хорти. Чтобы расшатать оставшуюся Чехословакию до основания, нацистам понадобилось всего четыре месяца. В этот раз все произошло за два дня. Четырнадцатого марта 1939 года Словакия объявила о своей независимости. На следующий день, 15 марта, о своей независимости заявила Карпатская Украина. Вечером 14 марта 1939 года президента Чехо-Словакии (так республика стала называться в ноябре 1938 года) Эмиля Гаху срочно вызвали в Берлин для встречи с Адольфом Гитлером. В рейхсканцелярии с ним обращались как в гестапо, разве что не били, правда, поговаривают, что ему вводили какие-то психотропные препараты. Сначала чехо-словацкого президента заставили ждать Гитлера несколько часов в приемной, пока фюрер смотрел кино. Затем, уже ночью, Адольф Гитлер вышел и поставил Гаху перед выбором. Немецкие войска утром войдут на территорию Чехии. Если чешские войска окажут сопротивление, он прикажет разбомбить Прагу. Поэтому либо президент сейчас же дает приказ не оказывать завтра никакого сопротивления вермахту, либо… По одним сведениям, Эмиль Гаха заработал инфаркт, другие источники уверяют, что у него лишь прихватило сердце, есть мнение, что ему что-то вкололи, дабы он отдал приказ не сопротивляться. Что произошло в ночь на 15 марта 1939 года с президентом Гахой в рейхсканцелярии, истории достоверно неизвестно, но вот события, имевшие место утром 15 марта на территории Чехо-Словакии, отлично задокументированы. В Чехию вошли части вермахта, которые не встретили на своем пути никакого сопротивления. В одном лишь месте произошла недолгая перестрелка с чешской воинской частью, где офицер нарушил приказ правительства. На следующий день Чехия превратилась в германский протекторат Богемии и Моравии. Словакия стала независимым, но марионеточным государством. Карпатская Украина была оккупирована Венгрией. Чехословацкий вопрос, державший Европу в напряжении почти год, был разрешен! Британское правительство не сказало в защиту республики ни единого слова, хотя предоставило ей гарантии безопасности при подписании Мюнхенского соглашения. По сути, испуганно промолчала вся Европа. Наступали иные времена. Страх опускался на континент подобно густому осеннему туману, увидеть и понять что-либо в котором было практически невозможно.

Когда премьер-министр Чемберлен вернулся из Мюнхена после подписания соглашения с Гитлером, он прямо на аэродроме, едва выйдя из самолета, устроил самое знаменитое политическое шоу в своей жизни. Потрясая бумагами перед восторженной толпой, он заявил: «Я привез вам мир». Кинохроника сияющего Чемберлена, размахивающего гитлеровскими бумагами, которые в действительности ничего не стоили, мгновенно облетела весь мир. Пока успокоившееся человечество беззаботно возвращалось к своим повседневным делам, британское правительство незамедлительно стало готовиться к предстоящей войне. Первыми на Германию, кстати, напали именно англичане. Правда, пока это была лишь информационная агрессия, но именно пропагандистское противостояние на тот момент было главным. Людей требовалось подготовить к войне и убедить в том, что воевать они будут за правое дело и против врагов человечества. Вторая мировая война станет справедливой, в отличие от бессмысленной Первой мировой, но народу это еще требовалось объяснить, чтобы его на нее поднять. Всего через месяц с небольшим, после подписания Мюнхенского соглашения 9–10 ноября 1938 года, по всей Германии прошли еврейские погромы. После «Хрустальной ночи» британская и американская пресса, а вслед за ними пресса других западных стран устроили нацистам на страницах своих газет настоящее Ватерлоо. Такого антигерманского выступления в средствах массовой информации на Западе не было с момента прихода Гитлера к власти в 1933 году. Евреев в данном случае англичане и американцы использовали лишь в качестве острого политического инструмента против немцев. Сами люди их абсолютно не интересовали. Именно после «Хрустальной ночи» из Германии и других европейских стран началось массовое паническое бегство еврейского населения, но и Великобритания, и США тут же закрыли евреям въезд.

То, что Чемберлен не поверил Гитлеру в Мюнхене и готовился к войне с Германией, доказывает тот факт, с какой быстротой его кабинет пришел на помощь Польше, когда той стали угрожать из Берлина. Речь, правда, идет о помощи дипломатической, иными словами, риторической. Реальной военной поддержки Британия Польше во Второй мировой войне так и не оказала. Немецкие войска вошли в Чехию ранним утром 15 марта 1939 года. К 9 часам утра они уже были в Праге. Гитлер приехал в Прагу вечером того же дня. Всего через неделю после того, как Адольф Гитлер проглотил Чехию, он двинулся дальше на восток. Двадцатого марта 1939 года Берлин предъявил Литве ультиматум немедленно передать Германии Мемельскую область (современная Клайпеда), которая была частью Второго рейха до 1918 года. Уже вечером 22 марта Гитлер выступал на мемельской центральной площади перед немецким населением города с речью о том, какое великое германское военно-морское будущее ожидает Мемель в ближайшее время. Литовская власть собралась и ушла из города буквально за несколько часов, настолько велик стал к тому времени страх перед Германией на марше. Двадцать первого марта 1939 года Гитлер предъявил территориальные претензии Польше. Это было уже очень серьезно. Польский вопрос оказался куда больше чехословацкого, а главное, он наступил после того, как Гитлер окончательно нарушил свои мюнхенские обещания – что никаких территориальных претензий после Судетской области у Германии не будет. Всего за одну неделю, с 15 по 22 марта 1939 года, Адольф Гитлер растоптал Мюнхенское соглашение самым немыслимым за многие столетия европейской истории способом. Германия захватила Чехию, Мемельскую область и теперь угрожала Польше. Такого правителя крупного европейского государства, который бы столь нагло лгал всему миру, подписывая ничего не стоящие договоренности, Европа еще не знала. Тридцать первого марта 1939 года Британия по собственной инициативе предложила Польше подписать договор о взаимопомощи. Чемберлен наконец бросил Гитлеру вызов.

Глава 11
Накануне. Весна – лето 1939 г

События шести месяцев весны – лета 1939 года, последовавшие за оккупацией Чехии, оказались в мировой истории самыми, пожалуй, неясными, а в последнее время еще и крайне политически заангажированными. Инициатива пользовать историю Второй мировой войны в политических целях принадлежит коллективному Западу. В 1945 году западные средства массовой информации единогласно утверждали, что главный вклад в победу над нацизмом сделал Советский Союз. В 1975 году они уже писали о СССР лишь как об одном из участников антигитлеровской коалиции. В начале нашего века некоторые западные политики, а также вверенные им средства массовой информации стали утверждать, что Вторую мировую войну начали Советский Союз и Германия, напав осенью 1939 года на Польшу. Такая вот на Западе произошла радикальная историческая эволюция в отношении Второй мировой войны. Чтобы избежать бесконечной, вследствие своей крайней политизированности, дискуссии о том, как в действительности началась Вторая мировая война, мы попытаемся описать события тех дней не с российской точки зрения и не с точки зрения коллективного Запада, а глазами британских правящих кругов того времени, в 1939 году. Британская политика 1939 года на тот момент была задокументирована лучше всех в мире. Большая часть ее была изложена в средствах массовой информации, где постоянно печатались официальные британские заявления. То, что осталось за политическими рамками, было затем отражено в многочисленных мемуарах, где, естественно, присутствовало много лжи, за которой, однако, возможно было рассмотреть контуры правды. Уинстон Черчилль, к примеру, опубликовал в 1953 году книгу «Вторая мировая война» в шести томах, за которую получил Нобелевскую премию по литературе. В этих мемуарах история сильно искажена, нет в том никаких сомнений, но даже такому монстру мирового империализма, каким являлся Уинстон Черчилль, оказалось не под силу переписать мировую историю, даже в шести томах.

Одним из первых шагов Адольфа Гитлера на внешнеполитической арене, после его прихода к власти в 1933 году, стало сближение с Польшей. Главной военно-политической проблемой Германии всегда являлся тот факт, что страна находилась в окружении врагов, то есть бороться ей приходилось постоянно на два фронта. В 1933 году на западе Германии противостояла Франция, на востоке – Польша. В первые годы после окончания Первой мировой войны Польша и Франция были ближайшими союзниками, что делало положение немцев крайне сложным. Кроме того, надо принять во внимание тот факт, что Польша 30-х годов прошлого века была крайне милитаризированным государством и содержала почти миллионную армию, в то время как вооруженные силы Германии, ограниченные Версальским мирным договором, насчитывали лишь 100 тысяч солдат и офицеров. Однако постепенно отношения между Францией и Польшей утратили союзную близость и стали прохладными. Адольф Гитлер решил вбить между Францией и Польшей клин, тем более что в экономическом плане немецко-польские связи были куда крепче, потому как куда больше. В январе 1934 года две страны заключили пакт Пилсудского – Гитлера о неприменении силы. В то время главное столкновение Германии предстояло на западе – с Францией. Берлину в первую очередь было необходимо вернуть Рейнскую область, для чего требовалось обеспечить крепкий тыл на востоке, с Польшей. Удивительно, как один за другим многие европейские лидеры проигрывали Адольфу Гитлеру свои геополитические партии. Пилсудский, договариваясь с Гитлером, пытался доказать французам важность Польши на европейской политической сцене, а вместо этого прикрыл Германии тыл во время ее агрессии против Франции. Пилсудскому самому в те годы приходилось решать проблему войны на два фронта. На западе страна граничила с исторически вражеской Германией, на востоке – с исторически вражеской Россией. Заигрывая с Гитлером, Пилсудский, таким образом, не только доказывал свою весомость Франции, но и использовал Германию в качестве инструмента сдерживания против Советского Союза, отношения с которым были особенно сложными. На протяжении всех 20-х годов и вплоть до начала 30-х СССР считал именно Польшу своим главным потенциальным военным противником, а потому держал на границе с ней основные силы Красной Армии. Аналогичным образом действовала и Польша. Напряженность между двумя государствами сохранялась на крайне высоком уровне в период с 1920 по 1939 год.

Серьезные проблемы у Польши, как внутри страны, так и во внешней политике, начались в 1935 году, после смерти Пилсудского. У власти оказалось трое слабых политиков, которые в довершение всего еще и соперничали друг с другом. Крепкая диктатура Пилсудского сменилась шаткой и не совсем дееспособной диктатурой, которую поляки в шутку прозвали «Три полковника». Эти люди за четыре года правления показали себя во всех отношениях настолько глупо, что оказались единственными, кого Британия не эвакуировала после немецкого вторжения. Правительства всех остальных оккупированных Германией стран были англичанами вывезены в Лондон, где продолжили свою работу в изгнании. «Три полковника» в сентябре 1939 года бежали в Румынию, откуда англичане их не забрали, создав польское правительство в Лондоне из других людей. Игнаций Мосцицкий занимал должность президента страны, Эдвард Рыдз-Смиглы командовал вооруженными силами, Юзеф Бек был министром иностранных дел. Именно Юзеф Бек, практически единолично, стал вести внешнюю политику Польши после смерти Пилсудского. Внешнеполитический курс Бека оказался хаотичным, беспринципным и абсолютно безграмотным. Можно смело утверждать, что Вторая мировая война началась во многом из-за действий именно этого человека, который разрушил все усилия по созданию системы коллективной антинацистской безопасности в Восточной Европе во имя абсолютно идиотских геополитических фантазий и собственных провинциальных амбиций. Заниматься польскими геополитическими фантазиями начал еще маршал Пилсудский в годы своего правления. Он назвал проект «Междуморьем». Суть его заключалась в объединении стран Восточной Европы от Балтийского до Черного моря как единого политического блока, чтобы им было легче противостоять давлению извне. Бек решил продолжить проект, лишь сменив его название на более пафосное – «Третья Европа». Ничего реального из этого не вышло, поскольку противоречия, раздиравшие страны Восточной Европы, были масштабными, а все восточноевропейские правительства оказались интеллектуально мелкими, провинциальными, полуфашистскими диктатурами. Как, к примеру, Варшава собиралась заставить сосуществовать в одном политическом блоке Венгрию и Румынию, объяснить невозможно. А как она намеревалась сотрудничать с Прибалтикой, когда путь в нее преграждала Литва, с которой у Варшавы даже не имелось дипломатических связей, настолько плохими были отношения между двумя странами?

Юзеф Пилсудский был хоть и реакционным, но политическим гигантом. Его сменили политические пигмеи, которые завели Польшу в гитлеровский тупик

Единственное, чего Польше удалось добиться своими геополитическими фантазиями, так это радикально ослабить влияние Франции в регионе, что во многом и предопределило успех нацистской Германии в 1938–1939 годах. После окончания Первой мировой войны Франция являлась бесспорным гегемоном в Восточной Европе, останься она в таком положении до конца 30-х годов, и у Гитлера не было бы здесь ни единого дипломатического и военного шанса. Однако Польша, сначала при Пилсудском, а затем при Беке – особенно при Беке – сильно подорвала влияние Франции в Восточной Европе, решив занять ее место. В 30-х годах Польша посчитала себя настолько сильной, что задумала стать восточно-европейским гегемоном, однако с таким сложным делом не справилась. Ей не хватило экономических возможностей, военного потенциала, а главное, дипломатического умения, когда речь заходит о Юзефе Беке. Интересы Великобритании вплоть до конца 30-х годов были крайне далеки от Восточной Европы. В соответствии с договоренностью, достигнутой на Парижской мирной конференции 1919 года, это была зона французского влияния. К тому же главные английские интересы того времени были главным образом колониальными и располагались далеко от Европы. Богатые ресурсами Ближний Восток, Индия и Юго-Восточная Азия занимали воображение британских правящих кругов куда больше нищей Польши, которую нельзя было эксплуатировать, но нужно было поддерживать и защищать. Лондон решил заняться Польским вопросом только во второй половине 30-х годов, когда Германия стала представлять для Великобритании реальную угрозу. Чемберлен понимал, что Польша играет в Восточной Европе ключевую роль. Ослабевшая Франция со своей восточно-европейской зоной влияния катастрофически не справлялась, и другого выхода, кроме как вмешаться, у Лондона не оставалось.

Немецко-польские отношения с момента подписания пакта Пилсудского-Гитлера зимой 1934 года были дружескими вплоть до весны 1939 года, когда они за считаные дни стали вражескими. Что же произошло? Сразу же после подписания Мюнхенского соглашения, в октябре 1938 года, Германия взялась за Польшу. Официально у Берлина к Варшаве имелись претензии касаемо Польского коридора и Данцига, но к тому моменту всем уже стало ясно, что это лишь предлог. Реальной целью Гитлера было мировое господство. Вначале, осенью 1938 года, планы нацистов в отношении Польши были дружественными. Берлин намеревался приобрести в лице Варшавы союзника по Антикоминтерновскому пакту. В таком случае вопросы Данцига и Польского коридора решились бы для польской стороны выгодным образом. Заключение союза между Германией и Польшей полностью перевернуло бы баланс европейских сил в немецкую пользу, причем опять же без единого выстрела. Однако Юзеф Бек, пошедший еще месяц назад на активное сотрудничество с нацистами в Чехословацком вопросе, в этот раз испугался гитлеровского напора. Неожиданно и наконец ему стало ясно, что такое взаимодействие поставит Польшу в положение немецкого вассала, которое неизвестно еще чем закончится, настолько вероломными были эти люди. Все это стало ясно Юзефу Беку не сразу, осознание происходило на протяжении нескольких последующих месяцев, в течение которых нацисты агрессивно нажимали на него с одной стороны, а с другой – коварно готовили окончательный раздел Чехо-Словакии. О событиях в Чехо-Словакии Беку детально докладывало разведывательное управление Генерального штаба польской армии – знаменитая «Двуйка», – которая знала в регионе каждую политическую щель. Вероятно, Бек представил себе Польшу на месте Чехо-Словакии и ужаснулся. Лечь под Гитлера польское руководство отказалось и вроде бы правильно сделало, но то, как они это осуществили, поставило в судьбе их родины настолько трагическую точку, что решение Лондона бросить их в Румынии было лишь малой толикой справедливого возмездия, которую стоило отмерить кучке этих чопорных политических идиотов.

Атмосфера в немецко-польских отношениях изменилась сразу после того, как Германия оккупировала Чехию 15 марта 1939 года. Двадцать первого марта Гитлер выдвинул Польше жесткие территориальные требования касаемо Данцига и Польского коридора. На следующий день, 22 марта, генеральный инспектор вооруженных сил Польши маршал Рыдз-Смиглы подписал оперативный план войны против Германии под кодовым названием «Запад». Третьего апреля начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта генерал-полковник Кейтель подписал оперативный план войны против Польши под кодовым названием «Белый план». Два государства стали на встречный конфронтационный курс, что весной 1939 года еще отнюдь не означало неизбежного военного столкновения. В действительности до него было еще довольно далеко, что в Варшаве прекрасно понимали, а потому себя так смело в отношении других участников предстоящего конфликта и повели, гордо отстаивая польскую независимость. Полугодом ранее положение Польши отличалось от чехословацкого самым разительным образом. Окруженная со всех сторон внешними врагами, раздираемая изнутри национальными противоречиями, Чехословакия была обречена, потому как к ней никто не пришел на помощь. Весной 1939 года, перед лицом нацистской агрессии, не веря уже ни единому гитлеровскому слову, на стороне Польши могли выступить самые сильные страны Европы, которые являлись врагами Германии и желали ее остановить. Сама Польша в военном плане была одним из самых мощных государств в Европе. На то время ее население лишь немногим уступало населению Британии и Франции, а регулярная армия была огромной по численности, хотя и слабой в материально-техническом плане. Слабость польского оружия, однако, компенсировал высокий боевой дух вооруженных сил гордой польской нации, лишь недавно обретшей независимость и боявшейся ее вновь потерять. Да, в Польше, как и в Чехословакии, имелись проблемы национальных меньшинств, составлявших треть населения страны, но они были совсем другого порядка, нежели в Чехословакии. Украинцы, белорусы, евреи были забитыми польской диктатурой гражданами, которые не представляли для государства никакой реальной угрозы, в отличие от судетских немцев.

Польские танки были легкими и устаревшими. 1939 г.

Иными словами, баланс военно-политических сил в Европе весной 1939 года был совершенно иным, и крайне для Германии невыгодным. У Гитлера не имелось тогда ни единого военного шанса против Польши. Все, что тогда Варшаве следовало сделать, это договориться с врагами нацистской Германии о совместных действиях, а странам этим нужно было иметь желание остановить Гитлера. Ничего из этого не вышло. Виноваты в случившемся были все участники событий. Сегодня можно разве что выяснять, чья вина была больше. Варшава весной и летом 1939 года непрерывно совещалась со всеми ведущими европейскими государствами: Германией, Францией, Великобританией, Советским Союзом. Переговоры с немцами были оборонительно-разведывательными по характеру. Поляки, приняв для себя решение разойтись с Гитлером, в ходе совместных обсуждений разве что пытались выяснить настроения и намерения нацистов. Куда сложнее шли переговоры с Советским Союзом. И без того плохие отношения Польши и СССР ощутимо ухудшились во время Судетского кризиса, когда Москва пыталась прорваться в активные участники тех событий, для чего требовалось разрешение Польши на прохождение частей Красной Армии через ее территорию. Варшава тогда не только категорически отказала Москве, но и пошла на сотрудничество с Гитлером по разделу Чехословакии, предоставив Германии серьезное дипломатическое прикрытие на мировой политической сцене и став соучастником немецкого разбоя. Однако уже в ноябре 1938 года Варшава, чтобы поправить опасный крен в сторону Германии, начала спешно налаживать связи с СССР, пытаясь выровнять сложный польский баланс немецко-советских отношений. Но, без всякого сомнения, главным дипломатическим партнером Польши в тот момент стала Великобритания, предоставившая Варшаве гарантии безопасности от своего имени и от имени Франции. В принципе, по состоянию на весну 1939 года все три государства – Великобритания, Франция и СССР – были готовы поддержать Польшу в случае нападения на нее нацистской Германии. Однако когда через полгода дело-таки дошло до немецкого вторжения, никто ей на помощь не пришел. Почему же так произошло?

Между тремя противниками нацистской Германии – Великобританией, Францией и СССР – весной 1939 года началась самая сложная геополитическая игра в истории человечества. В действительности противостояли друг другу Великобритания и СССР, Франция была не более чем статистом. Большинство современных западных историков описывают события 1939 года как схватку Гитлера и Сталина, оставляя Чемберлена за скобками происходящего. Это совершенно не соответствует исторической действительности. Великобритания в 1939 году занимала на мировой политической и экономической сцене такое же место, какое сегодня принадлежит Соединенным Штатам Америки. Британская империя была на то время единственной супердержавой в мире, за спиной которой, кстати, стояли союзные ей США. События 1939 года не могли идти без самого активного, хотя и закулисного участия Чемберлена. И Гитлер, и Сталин, планируя любой свой шаг, в первую очередь думали о том, как на него ответит Чемберлен, у которого на политической шахматной доске того времени было больше фигур, чем у них обоих вместе взятых. И Гитлер, и Сталин боялись только Чемберлена, выстраивая свою игру исключительно вокруг Британии, которая в 1939 году была на мировом шахматном политическом поле в буквальном смысле слова королевой, потому как с легкостью могла ходить куда и как хотела. Речь идет о военно-политических ходах, которые могла делать в Европе только Великобритания. Дело заключалось в том, что британская военная доктрина по сути своей была сугубо наступательной (в отличие от французской строго оборонительной). Главной составляющей вооруженных сил империи являлся военно-морской флот, равного которому в мире не существовало. С его помощью англичане могли проектировать свою силу в любой точке планеты. Британские военно-воздушные силы также были лучшими: в 1939 году они превосходили люфтваффе, особенно в бомбардировщиках. Все, что весной – летом 1939 года требовалось предпринять Чемберлену, чтобы остановить Гитлера, это послать английский флот в Балтийское море, высадить на польском побережье Британский экспедиционный корпус (который высадили через полгода во Франции) и перебросить в Польшу несколько соединений авиации (что также сделали через полгода во Франции). Польское правительство такому ходу британцев было бы только радо и, естественно, не возражало бы. Аналогичное советское предложение Варшава решительно и неоднократно отклоняла до самого конца своего существования. Даже Советский Союз, с высокой степенью вероятности, был бы удовлетворен таким ходом британцев и не предъявлял бы Польше претензий.

Для Лондона отправка британской эскадры в Балтийское море никакого риска – ни военного, ни политического – в себе не несла. Эффект же сдерживания от такого развертывания военно-морских сил у берегов Германии стал бы колоссальным. Весной 1940 года немецкий флот единственный раз за все время Второй мировой войны столкнулся с британским в открытом бою у берегов Норвегии. За несколько дней англичане утопили треть всего имевшегося у Германии наличного состава боевых кораблей. Оставшиеся немецкие корабли сбежали с моря боя и никогда больше не рисковали встречаться с английским флотом в открытом бою. Именно из-за страха перед британскими военно-морскими силами в апреле 1940 года немецкое командование захватило Данию, чтобы преградить английскому флоту доступ в Балтийское море. Однако весной – летом 1939 года Дания была независимой, а ее проливы оставались свободными. Ничего этого Чемберлен однако не сделал. Что же он предпринял? Британское правительство в апреле 1939 года начало переговоры с СССР. Встречи были трехсторонними – кроме Великобритании и Советского Союза, в них участвовала Франция – проходили они в Москве. Главной целью было заключить договор о взаимопомощи трех стран – чтобы остановить нацистскую Германию. Без всякого сомнения, завершись тогда эти переговоры успешно, ход истории был бы иным, однако все закончилось ничем. Кто из трех стран-участников не пошел остальным на встречу? Даже у самых реакционных западных историков сегодня не поворачивается язык обвинить в срыве переговоров СССР. Франция также изо всех сил стремилась к подписанию договора о взаимопомощи. В стране уже царили панические настроения – немцы идут! Французы категорически не хотели воевать. Они прекрасно понимали, что принять на себя немецкий удар, как и в 1914 году, придется им, а не англичанам. Похоже, единственной страной, которая не боялась Гитлера, да и располагалась от Германии далеко, на острове, была Великобритания. На переговорах в Москве она была единственной супердержавой, именно ее мнение было главным. Похоже, именно она и сорвала переговоры, точнее свела их на нет в 1939 году.

Официально камнем преткновения на переговорах стала позиция Варшавы, не позволявшей войскам Красной Армии находиться на польской территории или следовать через нее. Однако нет сомнений в том, что будь у Лондона желание, он смог бы убедить Варшаву дать Красной Армии такое разрешение, хотя бы предложив разместить в стране символические британские войска одновременно с советскими. Ничего подобного англичане однако делать не стали. Осенью 1938 года Чемберлен трижды летал к Гитлеру в Мюнхен, чтобы сдать нацистам Чехословакию, но даже не подумал отправиться летом 1939 года в Москву, чтобы спасти мир. Он испытывал по отношению к коммунистам идиосинкразию, а потому говорить с ними был просто не в состоянии ни в прямом, ни в переносном смысле. Его старший брат Остин Чемберлен занимал пост министра иностранных дел Великобритании в 20-х годах и отличался ярой антикоммунистической и антисоветской риторикой. В 1927 году он разорвал дипломатические отношения с СССР, надеясь, что английскому примеру последуют другие страны Запада. В Советском Союзе это имя знали все от мала до велика, поскольку лозунг «Наш ответ Чемберлену» прочно вошел в советский фольклор.

Лучшей иллюстрацией хода мысли британских правящих кругов летом 1939 года, наверное, могут послужить слова Сталина от 7 сентября 1939 года: «Война идет между двумя группами капиталистических стран… Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга». А вот еще одно высказывание Сталина того времени: «Коммунизм снова близок, как в 1919 году». Современные западные историки по какой-то причине не предоставляют широкой общественности аналогичные высказывания Чемберлена по этим вопросам, но ведь нет никаких сомнений в том, что они были, ведь британские правящие круги думали о том же и таким же точно образом. Все участники тех событий занимались одним и тем же делом – «реальной политикой». Чемберлен пытался стравить Германию с СССР, Сталин хотел столкнуть Германию с Великобританией. Гитлер на первом этапе обошел и Сталина, и Чемберлена. Лондон летом 1939 года загадывал куда дальше наступавшей осени. Англичане, вероятно, не так уж и стремились остановить Гитлера. Они мечтали его уничтожить. Проблема была не в Польше, проблема была в фюрере и в его планах покорить Европу. Чемберлен, безусловно, уже тогда понимал, что этот человек ни перед чем не остановится, с нацистами придется воевать, и главным станет вопрос, каким путем пойдет предстоящая война – на восток или на запад. А еще его сильно волновала «красная угроза». Ведь большевизм, как правые называли тогда всех левых, появился на европейской политической сцене в результате Первой мировой войны, точнее тех неимоверных страданий, которые она обрушила на головы широких народных масс. То, что в результате предстоящей мировой войны случится новый всплеск большевизма, не вызывало в британских консервативных правящих кругах никакого сомнения, потому как народу предстояли испытания куда более грандиозные, нежели лишения времен Первой мировой. Забегая несколько вперед, стоит заметить, что именно так летом 1945 года оно и случилось. На состоявшихся тогда в Англии парламентских выборах левые вынесли из власти правых с самым сокрушительным избирательным счетом за всю историю страны.

Остин Чемберлен, старший брат Невилла Чемберлена, был злейшим антикоммунистом Британии

Трехсторонние переговоры между Британией, Францией и СССР, продолжавшиеся с апреля по август 1939 года, шли очень вяло. Скорее, стороны использовали их в качестве инструмента давления на Германию, нежели реально пытались достичь договоренности. Не исключено, что переговаривающиеся стороны уже тогда пришли к пониманию неизбежности предстоящей войны, ведь по-другому покончить с нацистами уже не представлялось возможным. Все заявления Гитлера о Тысячелетнем рейхе больше никому не казались бредом сумасшедшего, превратившись в ужасающую европейскую реальность, изменить которую теперь можно было только силой оружия. Если в Лондоне и Москве посчитали, что война неизбежна, то главный вопрос летом 1939 года заключался в том, как ее правильно начать, – естественно, каждая сторона исходила в этом вопросе в первую очередь из собственных национальных интересов. Надвигалось страшное время, под кровавые жернова «реальной политики» одна за другой попали большинство стран Европы. Польша стала первой. Главные участники конфликта решили использовать ее в качестве испытательного военного полигона и передового политического плацдарма. Намерения Германии в отношении Польши были предельно ясными и современной исторической наукой четко описаны – расширение жизненного пространства. Намерения СССР в отношении Польши также очевидны и зафиксированы – вернуть утраченные в 1920 году территории и создать из них оборонительный буфер против Германии. О намерениях Великобритании касаемо Польши современные западные историки пишут мало, довольствуясь странным утверждением о том, что Англия и Франция после немецкого вторжения в Польшу начали «Странную войну». Других объяснений, кроме этих странных, практически никто не дает. Как так могло случиться, что в самый разгар «реальной политики» главный игрок на мировой геополитической сцене вел себя крайне парадоксально, то есть настолько нелогично, что объяснить его действия никто не может даже сегодня по прошествии стольких лет? Вероятно, это обусловлено противоречивостью этих действий в моральном плане всему тому, о чем Великобритания говорит по сей день. Мол, она единственная боролась в то время за свободу и демократию в мире, причем делала это чистыми руками. В действительности же все похоже на то, что Великобритания жестко преследовала свои национальные интересы, не брезгуя самыми грязными политическими средствами.

Советско-британско-французские и немецко-польские дипломатические переговоры шли все лето 1939 года и ни к чему не привели. Такой нелепый исход в столь важный момент можно объяснить разве что полным нежеланием сторон прийти к соглашению дипломатическим путем, поскольку главным для них был иной вариант разрешения противостояния – военный. Именно в этом вопросе – в военном – Германия с невиданным дотоле блеском переиграла всех своих оппонентов, чем перевернула баланс сил в Европе. На это ей понадобился всего месяц.

Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом, более известный в западной историографии как пакт Молотова – Риббентропа, был заключен, казалось, молниеносно, все случилось в августе. В действительности подобные переговоры между двумя странами велись еще с 1936 года. Такое соглашение, вероятно, просто вытащили из дипломатического актива в тот момент, когда международная ситуация созрела для его использования. Вопрос заключается в том, как именно советское руководство намеревалось эту договоренность в реальности использовать? Вошли бы советские войска на территорию Польши и в каком качестве, если бы польская армия выдержала первый удар вермахта, а британско-французские войска нанесли Германии удар на западе, как подразумевалось их союзным договором? Иными словами, если бы разгорелась полномасштабная война между двумя группами капиталистических стран, как мечтал Сталин, вступил бы Советский Союз в этот конфликт, а если да, то когда и на чьей стороне? Ответ на этот вопрос до крайности прост: СССР, безусловно, ввязался бы в конфликт, выступил бы против Гитлера, а время своего присоединения к воюющим сторонам оттягивал бы до последнего момента, чтобы две группы капиталистических стран могли измотать себя как можно больше. Такому ходу исторической мысли имеется веское подтверждение. Когда 3 сентября 1939 года Британия и Франция объявили Германии войну, Гитлер довольно сильно испугался. Он немедленно потребовал от советского правительства срочно начать действовать против Польши, на что получил следующий ответ от министра иностранных дел Молотова: «Мы согласны с вами, что в подходящее время нам будет совершенно необходимо начать конкретные действия. Мы считаем, однако, что это время еще не наступило». Когда именно такое время пришло бы и какими именно были бы конкретные действия СССР, в случае если бы Германия увязла в Польше, а также всерьез столкнулась с Францией и Британией, сегодня остается только догадываться.

Военно-политическое поведение Советского Союза, Великобритании и Франции в сентябре 1939 года стало прямым следствием того, как развернулись боевые действия между вермахтом и польской армией. В современной историографии этот вопрос обсуждается редко, поскольку считается решенным – мол, у польской армии не было ни единого шанса выстоять против вермахта, а потому продержаться ей удалось всего три недели. Но это совершенно не соответствует военной реальности на польско-немецком фронте перед началом войны. Такая историческая интерпретация тех событий, очевидно, сделана для того, чтобы обелить чье-то темное историческое прошлое. В августе 1939 года польское командование было уверено в том, что сможет продержаться один на один с вермахтом от трех до шести месяцев. Этого времени было бы предостаточно для того, чтобы Франция и Великобритания смогли развернуть свои силы против Германии на западе и на море. Того же мнения, возможно более консервативного, – что Польша самостоятельно продержится скорее три, нежели шесть месяцев, – придерживалось и союзное англо-французское командование. Нет сомнений в том, что в августе 1939 года подобным же образом о польском военном потенциале мыслило и советское руководство. Такие выводы были сделаны армейской верхушкой всей Европы, потому что опирались они на цифры и на опыт военного искусства – древнейшего в мире. Никому из офицерского корпуса любой страны в августе 1939 года не могло прийти в голову то, что произошло в Польше в сентябре. Британская пресса в безумные сентябрьские дни первой подобрала новому военному явлению историческое название, которое закрепилось за ним навсегда, – блицкриг. Этот оригинальный немецкий способ вести войну Гитлеру удалось повторить трижды, однако в Польше Германия применила его впервые, чем нарушила все планы как Сталина, так и Чемберлена.

В августе 1939 года польские вооруженные силы насчитывали почти 1,5 миллиона человек при условии полной мобилизации. Это была третья армия в Европе по численности после французской и немецкой. Войска вермахта, вторгшиеся на польскую территорию осенью 1939 года, насчитывали около 2 миллионов солдат и офицеров. Столь незначительное численное превосходство и давало военным специалистам основания предполагать, что победа Германии над Польшей не будет такой уж быстрой. По законам военного искусства того времени, наступающей стороне полагалось иметь тройной численный перевес над обороняющейся стороной, чтобы добиться успеха. Правда, немецкая армия обладала куда более весомым преимуществом в бронетехнике и авиации. По количеству самолетов и танков она действительно превосходила польскую армию более чем в три раза, а качество немецкой техники было несоразмерно лучше той, что стояла на вооружении польской армии. Именно эту технику и недооценили европейские военные специалисты. Вермахту впервые в истории удалось успешно, с помощью радио, скоординировать действия авиации и танков, что коренным образом изменило способ ведения боевых действий. Польша стала первым в мире полигоном, на котором Германия провела успешные испытания нового метода ведения войны.

В августе 1939 года в Москве, как и в Лондоне, были уверены в том, что война с Польшей станет для Германии непростым испытанием. Немецкие войска там увязнут, поскольку поляки будут защищаться до последнего, и там, в Польше, совместными усилиями мировая общественность ударами с запада и востока сможет разгромить Германию малой кровью ввиду тотального превосходства антинацистских сил. С военной точки зрения такой ход развития событий летом 1939 года казался большинству европейских политиков самым вероятным. Нападение Германии на Польшу им также было необходимо для того, чтобы объяснить собственным гражданам, почему началась война. Для Великобритании и Франции такая задача была особенно сложной. Память о Первой мировой войне пропитала страхом английское и французское общественное сознание настолько глубоко, что заставить людей вновь взять в руки оружие было делом почти немыслимым. Здесь требовались очень веские причины – варварское нападение Германии на Польшу могло решить эту проблему. Однако все расчеты европейских политиков разрушили немецкие военные, которые в сентябре 1939 года совершили немыслимое – разгромили польскую армию за неделю. Да, именно за неделю. Утром 8 сентября 1939 года немецкие войска подошли к Варшаве, а основные силы польской армии к этому моменту попали в окружение. Начинать наступление против германских войск на западе англо-французским силам было уже бессмысленно, к тому же они были к нему совершенно не готовы. Вермахт не увяз в Польше, как предполагалось, а молниеносно ее разгромил и готов был встретить войска союзников на западе во всеоружии. Военные планы в Лондоне, Париже и Москве потребовалось срочно переделывать, подстраиваясь под стремительно изменяющиеся обстоятельства. Как вермахту удалось устроить в Польше блицкриг и почему никто из военных в Европе не смог его предугадать?

Причин тому было много. Без сомнения, умелое массированное использование новой военной техники – авиации и танков, – впервые в истории предпринятое немецким командованием, сыграло большую роль в победе, однако только этого было недостаточно, чтобы добиться столь немыслимых результатов. Нет, имелись и другие причины. Одной из них стал человеческий фактор – безудержный страх солдат перед лицом новых страшных инструментов войны, таких, к примеру, как немецкая «штука». Этот пикирующий нацистский бомбардировщик, «Юнкерс Ю-87», воем своих сирен за годы войны свел с ума тысячи солдат. Массовое применение современной авиации произошло в ходе Польской кампании вермахта впервые, и предвидеть ее эффект действительно было сложно. Но все же главная причина столь катастрофического поражения Польши была не военной, а политической. Иными словами, войну проиграли не столько польские военные, сколько польские политики, о чем речь пойдет ниже.

События непосредственно перед началом войны развивались невероятно стремительно. В начале августа 1939 года в Москву прибывает военная миссия союзников. Полномочий подписывать дипломатические документы у них нет, миссия военная. Их цель – скорее разведать, нежели попытаться достичь каких-либо договоренностей, что, без сомнения, понимает советская сторона. Казалось, жизнь на мировой политической сцене в августе 1939 года еле теплится, весь мир отдыхает, лишь группа британских и французских военных ведет вялые переговоры в Москве. Однако все меняется в один день: на международной арене происходит потрясение, после которого события начинают развиваться с молниеносной быстротой. В ночь на 24 августа представители СССР и Германии подписали в Москве договор о ненападении. Главная реакция последовала со стороны Британии. На следующий день, 25 августа, Лондон заключает с Варшавой договор о взаимопомощи. Все эти подписания носили скорее символический смысл. Вряд ли кто-либо собирался принимать их к исполнению. Договор о ненападении между Германией и СССР немцы нарушили 22 июня 1941 года. Британско-польский договор о взаимопомощи англичане разорвали через неделю после подписания, не придя Польше на помощь, как того требовало соглашение. Советский Союз своим договором с Германией отправил Западу послание о том, что будет оставаться в стороне от надвигающихся событий и англичанам придется самим защищать Польшу. Британия своим немедленным, заключенным за сутки (невиданное в истории дипломатии событие), союзом с Польшей предупредила Германию о том, что объявит ей войну в случае нападения последней на Польшу.

Гитлер до этого считал, что Британии не хватит решимости развязать войну из-за Польши, а потому соглашение, столь стремительно принятое Лондоном и Варшавой, его испугало. Воевать с англичанами ему не хотелось. Во-первых, было еще рано, Германия к такой войне была не готова. Во-вторых, Гитлер в принципе не хотел вступать в военный конфликт с Британией. Разделить с ней мировое господство – это да, а воевать – ни в коем случае. В тот же день, 25 августа, узнав о британско-польском договоре, Муссолини заявил о строгом итальянском нейтралитете, предав таким образом своего немецкого союзника из-за страха перед англичанами. В августе 1939 года Великобритания была еще в состоянии наводить ужас на весь мир одним только своим дипломатическим движением. Немецкое вторжение в Польшу было запланировано на 26 августа 1939 года, но после де-факто ультиматума Лондона от 25 августа оно было отменено. Приказ остановиться ушел в немецкие войска буквально в последний момент. Какая-то воинская часть даже не успела его получить и двинулась вперед, однако на фоне постоянно на тот момент происходивших провокаций это расценили как очередной приграничный инцидент. Между Британией и Германией начались лихорадочные переговоры. Лондон пообещал Берлину, что Варшава пойдет на уступки касаемо этого чертового Данцига, который уже никого в действительности не интересовал. Англичане отбросили всякие дипломатические приличия и стали требовать от поляков пойти на прямые переговоры с немцами и делать так, как им скажут. Что и как на самом деле произошло за эти несколько хаотичных дней в британско-германско-польском треугольнике, неизвестно по сей день. Западной исторической науке оно, странным образом, не интересно. Одним из следствий лихорадочных дипломатических попыток что-то предпринять в последний момент стал срыв мобилизации польской армии. Начало всеобщей мобилизации в подобных условиях считается де-факто объявлением войны. По требованию Лондона, пытавшегося в последний момент ее предотвратить, польское руководство остановило мобилизационные мероприятия, что, вероятно, стало одной из главных причин столь быстрого поражения страны. Вместо запланированных 1,5 миллиона человек Варшава смогла отправить на фронт только 1 миллион солдат и офицеров.

Польская пехота идет на фронт. Англичане сорвали полякам мобилизацию

Срыв всеобщей мобилизации был огромной, но не единственной ошибкой, которая привела Польшу в сентябре 1939 года к военной катастрофе. Серьезным просчетом стала диспозиция польской армии накануне войны. Она являлась сугубо политической и грубо противоречила всем правилам военного искусства. Варшава сконцентрировала основные силы на крайнем западе страны и в Польском коридоре на севере. Такое решение было политическим, а не военным. Это были бывшие немецкие территории, которые до 1918 года входили в состав Германии и достались Польше по Версальскому договору. За них в Варшаве боялись больше всего, логично предполагая, что их Германия попытается отбить в любом случае. Кроме того, это была самая в экономическом плане развитая часть страны, а коридор являлся единственным имевшимся у Польши выходом к морю. Лишись Варшава этих территорий, и экономика страны подобных потерь не пережила бы. Польские политики, вероятно, предполагали, что Германия намеревается провести ограниченную войну – отобрать свою бывшую территорию на западе с ее крупным промышленным потенциалом и проживающими здесь немцами. Именно потому на западе и были сконцентрированы основные силы польской армии, так как отдавать свою территорию, хоть и в прошлом немецкую, Варшава не собиралась. Однако с военной точки зрения такое – «политическое» – расположение войск являлось самоубийством. Армейская группа «Поморье», дислоцированная в Польском коридоре, легко отсекалась от основных сил ударами вермахта с двух сторон – из Восточной и Западной Пруссии. Иными словами, изначально эта польская армейская группа сидела в мешке, который вермахту оставалось завязать одним легким движением войск. Польская армейская группа «Познань» – крупнейшая на момент начала боевых действий – также сидела в мешке, просто намного более широком, на крайнем западе страны. Многие высшие офицеры польского Генерального штаба понимали губительность такой диспозиции войск и настоятельно требовали перекинуть основные силы внутрь страны на более удобные для обороны позиции, которые у Польши имелись. Если бы немцев встретили на этих удобных оборонительных позициях, то вермахту пришлось бы очень тяжело, а если бы еще и удалось провести нормально мобилизацию, то взять Варшаву до Нового года вермахт вряд ли бы смог, если бы сумел вообще. Польское политическое руководство не слушало военных, потому как понимало, что если отвести войска с запада, то Германия, без всяких сомнений, займет эти территории, потому как они останутся беззащитными. Мировое сообщество, если такое произойдет, лишь с облегчением вздохнет, как оно вздохнуло в чехословацком случае, а Польшу постигнет экономический крах. Насколько печальная ее после этого ждет судьба, было одному богу известно.

Безусловно, дилемма, перед которой оказалась в августе 1939 года польская диктатура «Трех полковников», была одной из самых сложных в мировой истории. Но беда Польши заключалась еще и в том, что люди, стоявшие у руля, представляли собой политиков самого невысокого уровня, в принципе, неспособных задачи такого масштаба решать. Одной из ярких иллюстраций того, о чем идет речь, может служить случай, имевший место за два дня до начала войны. Ночью 30 августа британские дипломаты позвонили послу Польши в Германии Юзефу Липскому с требованием, чтобы он немедленно связался с Риббентропом, который желал обсудить очередные немецкие требования. Посол отказался встать посреди ночи с кровати, чтобы вступить с Риббентропом в переговоры. Нет, ему не было лень, он таким образом просто пытался сопротивляться давлению немцев, доказывая собственную значимость. Липский являлся очень важным элементом высшей польской номенклатуры, много лет играя ключевую роль в отношениях с Германией. Поэтому его ночные действия были не его личным политдипломатическим жестом, а жестом польского правительства. Утром, позавтракав, никуда не торопясь, преисполненный собственной важности, он звонит Риббентропу, сообщая, что готов встретиться. Риббентроп спрашивает Липского, получил ли он от польского правительства полномочия подписывать договоренности, на что посол отвечает отрицательно, после чего Риббентроп отказывается с ним встречаться. Разговор этот состоялся 31 августа. На следующий день началась война.

Глава 12
Вторжение в Польшу. «Странная война». 1939–1940 гг

Ранним утром 1 сентября 1939 года, в 4 часа 45 минут, стоявший в Данцигской бухте немецкий учебный броненосец «Шлезвиг-Гольштейн» открыл огонь по польскому военно-транзитному складу, расположенному здесь же в бухте на полуострове Вестерплатте. Так началась Вторая мировая война. Героическая оборона Вестерплатте вошла в польскую историю подобно тому, как в советской истории себя увековечила оборона Брестской крепости, только польские события были меньше по масштабу. Немецкое командование полагало, что польский гарнизон, насчитывавший всего 200 человек, сдастся сразу после обстрела броненосца. Как считали в германском штабе, вероятно, после обстрела в бой придется бросить городскую полицию, но в любом случае к обеду польская заноза будет вырвана из сердца Данцига и в Берлин можно будет доложить о том, что теперь город полностью немецкий. С докладом в Берлин пришлось ждать неделю. Именно столько продержались на складах 200 поляков. Против них направили батальон СС, отряд морской пехоты, полицейский полк, два торпедных катера, броненосец, артиллерию и больше полусотни самолетов. Ожесточенные бои шли неделю. Немцы потеряли убитыми и ранеными почти 300 человек. Самоотверженная оборона Вестерплатте – хорошая иллюстрация того, что поляки могли отважно сражаться чуть ли не голыми руками. Против 280-миллиметровых орудий главного калибра броненосца «Шлезвиг-Гольштейн» и множества другой немецкой артиллерии у польских защитников Вестерплатте имелось: одна трехдюймовая пушка 1902 года и две крошечные 37-миллиметровые пушки – немцы называли такие «хлопушкой». Битва за Вестерплатте стала не единственным проявлением польского героизма. Героической была оборона Варшавы, куда более масштабное сражение, когда на защиту города встали не только военные, но и гражданское население. Героической стала оборона Модлинской крепости, продержавшейся до 29 сентября, а также битва на реке Бзуре, когда польская армия сумела нанести наступающим на Варшаву немецким войскам сильный контрудар.

Однако героизм простых польских солдат оказался напрасным из-за идиотизма их командующего, маршала Рыдз-Смиглы. Имя этого человека практически вычеркнуто из истории Польши. В качестве военачальника его потолком было командовать дивизией, ему же пришлось предводительствовать огромной польской армией в ходе первой современной войны, в которой главную роль сыграла броне- и авиатехника. Составленный им перед началом боевых действий стратегический план сражения против вермахта оказался настолько несостоятельным, что польские войска попали в безвыходное положение буквально на второй день войны. Как было сказано выше, в силу политических причин польской армии требовалось любой ценой защищать бывшие немецкие территории на западе страны, что само по себе уже было крайне губительно. Но Рыдз-Смиглы совершил еще одну ошибку, которая довершила безысходность ситуации. В польской обороне на западе имелось два особенно слабых места – Познанский выступ и Польский коридор. Познанский выступ глубоко вдавался на территорию Германии, а потому вермахт двумя ударами по флангам легко мог отсечь дислоцированные на выступе польские войска от основных сил и окружить их. Еще хуже обстояли дела с Польским коридором, который представлял собой узкую полосу суши, проходившую через Германию. Опасность окружения в нем была самой большой. Рыдз-Смиглы разрешил столь сложную военную дилемму совершенно неправильным образом. Он расположил в Польском коридоре просто огромные силы, почти треть личного состава армии, считая, что таким образом не только предотвратит их окружение, но и сможет угрожать из коридора Кёнигсбергу и всему балтийскому побережью Германии, чем свяжет крупные силы противника на севере. Маршал также сосредоточил значительные силы на Познанском выступе, но самую крупную группировку войск, более трети всей армии, он оставил в резерве, который разместил в центре северо-западной части страны на приблизительно равном расстоянии от Познанского выступа и Польского коридора. После начала немецкого наступления, когда стало бы ясно направление главного удара противника, маршал намеревался нанести имевшимися резервами контрудар по противнику. Однако немцы обвели маршала вокруг пальца как мальчишку. Главный удар они нанесли не на севере в районе Познани или в Польском коридоре, как тот думал, а на юге с бывшей чехословацкой территории. Так катастрофически не угадать направление главного удара противника и сосредоточить чуть ли ни всю армию не в том месте было ошибкой, которая обрекла простых польских солдат на молниеносное поражение, как бы смело они ни сражались.

Министр обороны маршал Рыдз-Смиглы на довоенном польском плакате. Во время Первой мировой войны он командовал полком, больше до 1939 года он ничем не командовал

Немецкий Генеральный штаб в годы Второй мировой войны обладал колоссальным превосходством над всеми своими врагами. Лишь Генеральный штаб Красной Армии к концу 1942 года стал для него единственным достойным противником. Нет потому ничего удивительного в том, что в сентябре 1939 года немецкому верховному командованию удалось с такой легкостью переиграть польское верховное командование. Однако грубый стратегический промах маршала Рыдз-Смиглы, несомненно, стал той соломинкой, которая окончательно переломила ход событий и привела к настоящей катастрофе. Еще одним важным обстоятельством, повлекшим столь сокрушительное поражение польской армии осенью 1939 года, стал тот факт, что вермахт смог использовать для нападения на Польшу чехословацкую территорию, нанеся именно оттуда тот самый главный удар на юге. После немецкой оккупации Чехословакии у Польши появилась новая граница с Германией, самая, кстати, протяженная. Это был третий – Южный – фронт, кроме фронта на западе и на севере. Если бы польской армии пришлось обороняться лишь на западе и на севере, то линия фронта в таком случае была бы почти вдвое короче и шансы дать вермахту достойный отпор были бы намного выше. Появление Южного фронта стало прямым результатом недальновидной политики польского руководства во время Судетского кризиса. Ключ к антинацистскому разрешению вопроса тогда находился в руках министра иностранных дел Польши Юзефа Бека. Чехословакия и Советский Союз просили его предоставить возможность войскам Красной Армии проследовать через польскую территорию в Чехословакию, но Бек категорически отказался это делать. Тогда он думал, что ему выгоднее договориться с Гитлером, чем с большевиками. Юзеф Бек был не способен предвидеть, что через год его политика обернется появлением Южного фронта, а Эдвард Рыдз-Смиглы не предполагал, что направление главного удара вермахта будет на Южном фронте. Два этих слепых провинциальных политика угробили Польшу, за что она их по сей день ненавидит. Оба бежали 17 сентября 1939 года в Румынию. Англичане категорически отказались иметь с ними дальше дело и незамедлительно сняли обоих с должности, заменив новым – послушным – правительством, которое до мая 1940 года заседало во Франции, а затем нашло убежище в Лондоне, где просуществовало до 1990 года. Юзеф Бек писал в Румынии идиотские мемуары, излагая свою версию случившегося. Там он и умер в 1944 году от туберкулеза. Эдвард Рыдз-Смиглы до декабря 1940 года пробыл в Румынии, затем бежал в Венгрию, откуда в октябре 1941 года пробрался в Польшу, чтобы вступить в движение сопротивления, как он утверждал, простым солдатом. Заседавшее в Лондоне польское правительство в изгнании категорически отказывалось иметь с Рыдз-Смиглы дело и запретило подпольщикам в Варшаве с ним контактировать. Вообще, все его перемещения под носом у немцев в Румынии, Венгрии и Польше, когда они с Беком оба находились под колпаком гестапо, по сегодняшний день остаются загадкой. Второго декабря 1941 года маршал умер в Польше от инфаркта. Смерть его также была странной, потому как, согласно некоторым источникам, его видели живым в 1942 году.

Немецкие войска, вторгшиеся в Польшу, делились на группу армий «Север», в которой насчитывалось 22 дивизии, и группу армий «Юг», состоявшую из 36 дивизий. В реальности основные боевые действия вели всего 14 немецких подвижных дивизий – 6 танковых и 8 моторизованных. Именно они устроили пресловутый блицкриг, остальные 40 с лишним пехотных дивизий вермахта шли пешком, следом за прорвавшимися танковыми частями, замыкая вокруг польских войск кольцо окружения. Надо отметить, что в этот момент у Германии на западе оставались лишь 23 дивизии. Им противостояли 110 французских дивизий и 5 первых высадившихся дивизий Британского экспедиционного корпуса. Также в Польше была задействована практически вся немецкая авиация, так что оставшиеся на западе 23 дивизии еще и не имели никакого прикрытия с воздуха. Польская армия насчитывала 39 пехотных дивизий и 16 бригад (в основном кавалерийских). Танков у поляков было приблизительно в четыре раза меньше, чем у немцев, и они в основном были распределены по пехотным дивизиям и кавалерийским бригадам. В войсках имелось лишь две моторизованные бригады, вот и весь польский броневой кулак. Однако не в малой численности танков заключалась главная проблема польской армии, а в их уровне. Танков как таковых было всего около 200 штук, приблизительно одна четверть от общего числа бронетехники. Остальное – это танкетки, вооруженные одним пулеметом. Правда, и в германской армии образца сентября 1939 года большую часть бронетехники составляли легкие танки T-1 и T-2, которые можно было классифицировать скорее как танкетки, нежели как танки. Особенно это касалось T-1 – машины, имевшей слабую броню и вооруженной двумя пулеметами. Всего вермахт задействовал почти 3 тысячи танков против 800 польских машин. Аналогичное соотношение сил наблюдалось и в авиации – почти 2,5 тысячи немецких самолетов действовали против около 600 польских – при этом немецкая авиатехника являлась на то время лучшей в мире.

Первого сентября 1939 года танковые части вермахта всего за несколько часов прорвали польскую оборону на южной границе и стремительно двинулись в глубь страны. Они как бы вспороли Польше мягкий незащищенный живот по всей ее ширине с запада на восток. От словацкой границы до Кракова было меньше 100 километров, до Львова – около 250 километров. Словацкая республика, марионеточное фашистско-клерикальное государство, приняла участие во вторжении на стороне Германии, отправив на фронт три дивизии, около 50 тысяч солдат и офицеров. Однако, главное, Словакия предоставила Германии в качестве плацдарма свою территорию, что и дало вермахту такую отличную возможность нанести Польше столь сильный удар «в живот». В качестве предлога для вступления в войну Братислава вспомнила Варшаве, как осенью 1938 года во время первого раздела Чехословакии Польша силой отобрала у нее несколько приграничных деревень на востоке страны. Маршал Рыдз-Смиглы потерял управление войсками уже к концу первого дня войны. Во-первых, служба связи в польской армии была одним из самых слабых ее мест. Во-вторых, немецкое командование приложило огромные усилия к тому, чтобы с самого начала уничтожить средства связи противника, используя для этого все имевшиеся возможности от авиации до диверсантов. На второй день боевых действий, получив те донесения, которые все же дошли до штаба армии, маршал Рыдз-Смиглы в присутствии других офицеров удрученно пробормотал нечто несвязное о том, что война проиграна. Он увидел, где и какой силы немцы нанесли свой главный удар – на юге, – там он не оставил для обороны страны практически никаких сил. О переброске воинских частей из состава стратегического резерва с северо-запада на юг страны не могло в тот момент идти и речи. Люфтваффе за день практически полностью остановило железнодорожное сообщение в западной части Польши, разбомбив основные железнодорожные узлы. Хаос в войсках был таким, что большинству польских резервных частей не удалось даже прийти на помощь Варшаве, когда через неделю над той нависла немецкая угроза. О том, чтобы идти на помощь Кракову или Львову, в те дни даже думать уже никто не стал.

Немецкое командование вовсе не собиралось воевать с основными польскими силами, сосредоточенными на северо-западе страны. Бронетанковые части вермахта, молниеносно прорвав на севере линию фронта, устремились в глубокий тыл противника, обходя его основные силы и избегая при этом крупных боестолкновений. Главное для них было уйти как можно дальше и как можно быстрее на восток, уничтожая при этом вражеские коммуникации. Немецкие танки рвались к Варшаве, справедливо полагая, что польская армия бросится спасать столицу. Так оно и вышло. Передовые части вермахта появились на окраинах города 8 сентября 1939 года, чем вызвали настоящий шок в Польше, и не только. Шокирован был весь мир. Немцев к этому моменту уже боялись во всех странах Европы, за исключением разве что тех государств, которые стали на фашистский путь развития. Тот факт, что вермахт оказался на подступах к Варшаве через неделю после начала войны, доказывал невероятное военное могущество Германии, о чем геббельсовская пропаганда неустанно и умело трубила по всему миру. В действительности немецкие танки на варшавских окраинах были наглым нацистским блефом. Взять крупный полуторамиллионный европейский город силами одной танковой дивизии было немыслимо. Последующие события стали лучшим тому доказательством. Варшава оборонялась три недели, почти до самого окончания войны. Однако свою задачу немецкие танкисты, столь стремительно дошедшие до Варшавы к 8 сентября, выполнили. Основные польские силы, сосредоточенные на северо-западе страны, оказались полностью деморализованными. Немцы были у них глубоко в тылу, уже у Варшавы. Польская армия к этому моменту технически еще не была полностью окружена, однако новости о Варшаве в сознании польских солдат, воюющих к западу от столицы, создавали именно такое впечатление: у них за спиной были немцы.

Шестого сентября маршал Рыдз-Смиглы отдает приказ об общем отступлении на восток, пытаясь избежать окружения основных сил польской армии на западе страны. Однако немцы продвигаются вперед намного быстрее, чем он может себе представить. Это и есть тот самый пресловутый блицкриг. Плотное взаимодействие авиации и танковых войск. Результаты такого взаимодействия на тот момент просто не укладывались в голове военачальников прошлой, кавалерийской, эпохи, ярким представителем которой и был Рыдз-Смиглы. Положение на фронте ухудшается с катастрофической быстротой. Всего через четыре дня, 10 сентября, маршал уже отдает приказ об общем отступлении к Румынскому плацдарму на юго-восточной окраине страны. Это был конец. К 10 сентября значительная часть польской армии оказалась в окружении. Рыдз-Смиглы решает ввести в действие оперативный план, имевшийся на самый крайний случай. На восточном берегу Вислы, еще не окруженные, вели бои около 20 польских дивизий из тех 39, что были в начале войны, десятью днями раньше. Маршал хочет отвести оставшиеся силы в самый глухой угол страны, расположенный на границе с Румынией, в Карпатских горах. Здесь, на крошечной горной территории, среди множества лесов и рек, идеальная местность для ведения оборонительных боев. Даже миллионная немецкая армия ничего не в силах будет сделать, она здесь просто не поместится. Еще до войны польское командование устроило в этих глухих местах крупные склады продовольствия, боеприпасов и необходимого военного снаряжения, так что обороняться в Карпатах поляки могли очень долго. Кроме того, до румынской границы буквально рукой подать, а там недалеко и главный румынский порт на Черном море – Констанца, через который можно было получать снабжение от союзников и, главное, дождаться наконец англо-французского подкрепления… или бежать во Францию. Польша и Румыния являлись ближайшими союзниками с 1921 года, а потому Варшава была в Бухаресте на тот момент уверена. Однако никакого общего организованного отхода польской армии к Румынскому плацдарму не вышло. Немцы постоянно были на шаг впереди. Двенадцатого сентября их передовые моторизованные части вышли ко Львову, таким образом отрезав отступавшим из центра страны польским войскам путь в Карпаты.

С первого дня войны польское правительство оказалось не то что в замешательстве, но в состоянии совершенно безумном, объяснять которое западные историки не желают по сегодняшний день. Тому имеются современные политические причины, связанные с действиями Советского Союза в сентябре 1939 года. Сегодня их на Западе интерпретируют совсем по иному, нежели в 1939 и в 1945 годах или даже в 1975-м. Польское правительство в те трагические дни занималось главным образом бегством, стремительно перемещаясь из одного города в другой, все дальше на восток, пока не заехало совсем уж в глухую деревню на границе с Румынией. Отсюда оно – правительство – окончательно сбежало из страны задолго до окончания войны, оставив Польшу немецким танкам на растерзание. Существовавшие и до того серьезные разногласия между тремя «полковниками» до предела обострились в первый же день войны. Каждый спасался как мог. В конце концов вырваться удалось только президенту Мосцицкому, которого из Румынии в декабре 1939 года при помощи американцев вытащили англичане, отправив его затем в Швейцарию на покой. Там президент ушел из политики и занялся химией – он был химиком по профессии. Его единственного на Западе посчитали относительно адекватным польским руководителем, бросив двух других «полковников» в Румынии на произвол судьбы.

Президент Мосцицкий со своим аппаратом уже 1 сентября 1939 года покинул Королевский замок в Варшаве, где располагалась его администрация, из-за опасений, что резиденцию будут бомбить. Они переехали в селение неподалеку от столицы, однако 8 сентября, когда к городу неожиданно подошли немецкие войска, президентская администрация поспешно отправилась на восток Польши, в деревню на Волыни. Там они пробыли лишь несколько дней, после чего бежали в Прикарпатье к румынской границе, где остановились рядом с небольшим гуцульским городом Коломыя – самым крупным в этом регионе. Сюда в те дни, скрываясь от немцев, съезжалась польская номенклатура со всей страны. Бегство министра иностранных дел Юзефа Бека со своим министерским аппаратом очень походило на бегство президентской администрации с той лишь разницей, что до 5 сентября господин Бек еще пытался вести дипломатию, а потому оставался в столице. В те дни поляки с огромным нетерпением ожидали наступления англо-французских войск против вермахта на западе Европы. Когда 3 сентября Великобритания утром, а Франция вечером объявили Германии войну, ликованию варшавян не было предела. Толпы горожан восторженно скандировали перед зданиями посольств союзников. Всеми этими дипломатическими делами – кто вступает в войну, кто остается нейтральным, у кого какая позиция в отношении происходящего – и занимался министр иностранных дел Бек. В те дни у него было много работы. Однако к 5 сентября все его дипломатические дела закончились. Он, вероятно, первым понял, что никакой помощи от англичан не будет и вообще все кончено. Теперь его интересовала позиция лишь одного государства – Румынии. Бек со своим аппаратом отправился приблизительно по тому же маршруту, что и Мосцицкий: сначала на восток, на Волынь, а когда маршал Рыдз-Смиглы объявил общее отступление к Румынскому плацдарму, – на юг, в Карпаты.

Горит Королевский замок в Варшаве, сентябрь 1939 г. Немцы жестоко бомбили город с первых дней войны

Самыми непостижимыми, однако, были действия и перемещения человека, который оказался 1 сентября 1939 года в Польше первым лицом в государстве – министра обороны, Верховного главнокомандующего, маршала Рыдз-Смиглы. Седьмого сентября он оставляет Варшаву и переносит ставку Верховного командования на восток, в Брест. Бегство Генерального штаба с передовой в такой критический для армии момент обернулось для нее настоящей катастрофой. Во-первых, внезапный уход командования из Варшавы нанес непоправимый урон моральному состоянию всех без исключения вооруженных сил страны. Генеральный штаб к тому же забрал с собой практически все силы ПВО, защищавшие столицу, – авиационную бригаду и бригаду зенитной артиллерии, – таким образом оставив Варшаву на растерзание люфтваффе. Во-вторых, покинув столицу, маршал Рыдз-Смиглы окончательно утратил способность управлять войсками, поскольку лишился остатков связи, которые у него в Варшаве еще имелись. Те несколько дней, которые он провел в Бресте, связь с основными силами ему приходилось поддерживать в основном посредством курьеров, возивших депеши в Варшаву на мотоциклах. К тому времени добраться таким образом из Бреста до Варшавы было уже настоящим приключением, которое длилось целый день.

Семнадцатого сентября 1939 года в Польшу вошла Красная Армия. Для местных жителей это было совершенно неожиданно, и реакция на появление советских солдат была самой разной, однако в основном положительной. Дело заключалось в этническом составе населения, обитавшего на территории Восточных кресов (Восточных окраин), как в Польше называли Западную Украину и Западную Белоруссию. Украинцы, белорусы и евреи, составлявшие здесь подавляющее большинство населения, были во Второй Речи Посполитой национальными меньшинствами, которые Варшава сильно притесняла. В начале никто вообще не понял, что происходит. Колонны советских войск перешли границу мирно, никаких боевых действий – артиллерийского огня, налетов авиации или просто стрельбы – не вели, двигаясь походным порядком внутрь страны. Польские пограничники также в них не стреляли, равно как и все остальные польские военные. Многие подумали, что Красная Армия пришла воевать с Германией, ведь отношения между нацистами и коммунистами были всем хорошо известны. В тот день, 17 сентября, Рыдз-Смиглы, Бек и Мосцицкий собрались на совещание в Карпатах, их последнее совещание в Польше. Им, в отличие от простого народа, с удивлением наблюдавшего, как по дорогам идут колонны красноармейцев, с происходящим все было ясно. Маршал Рыдз-Смиглы отдает приказ войскам: немедленно всеми возможными способами отступать на территорию Румынии и Венгрии, в боевые действия с частями Красной Армии не вступать, но обороняться, в случае если те совершат нападение.

Гитлер с первого дня войны сильно нервничал касательно советских намерений. Он не доверял Сталину ни на йоту, ожидая удара в спину, как только тому подвернется удобная возможность. Таковы были правила «реальной политики», которую в сентябре 1939 года проводили все без исключения участники тех событий – от Великобритании до Румынии. Гитлер прекрасно понимал, как поведет себя Сталин, если немецкая армия застрянет в Польше, а войска союзников вторгнутся на практически беззащитную немецкую территорию с Запада. Пакт о ненападении, подписанный за неделю до начала войны, не стоил той бумаги, на которой он был написан. Для Германии это была какая уже по счету договоренность, какой по счету пакт – все они были попраны самым циничным образом. Все решал ход реальных событий на поле боя. Немецкое руководство до последнего дня не верило в то, что Великобритания объявит Германии войну из-за Польши, а потому оно ужасно переполошилось, когда это случилось 3 сентября 1939 года. Гитлер принялся немедленно давить на Сталина, чтобы тот срочно ввел войска в Польшу, однако советское руководство никак на его просьбы не реагировало, ожидая дальнейшего развития событий. Десятого сентября маршал Рыдз-Смиглы отдал приказ об общем отступлении, ситуация на фронте уже принимала критический оборот, но у польской армии еще оставался шанс закрепиться на Румынском плацдарме, сохранив при этом боеспособность. Да, они бы потеряли Польшу, но сберегли бы армию. Кстати, в некотором смысле так оно и случилось. Стотысячная польская армия сумела осенью 1939 года уйти из разгромленной Польши через Румынию во Францию, а затем в Британскую империю и успешно воевала с Германией до мая 1945 года. Седьмого сентября 1939 года части французской армии начали наступление в Сааре на западе Германии. Однако вторжение французских войск на немецкую территорию оказалось символическим, а не стратегическим, и через неделю его свернули, французские войска отошли на исходные позиции. Это странное наступление стало первым военным актом «Странной войны» на Западном фронте. В те сентябрьские дни, когда все пребывало в полном хаосе, его еще можно было принять за нечто серьезное… первые пару дней. Но после того, как французы отступили, никаких сомнений ни у кого не осталось – поляков кинули.

Несмотря на головокружительные успехи вермахта в Польше, военно-международная обстановка оставалась в те дни крайне напряженной для Германии. Одного серьезного удара на Западе было достаточно, чтобы весь гитлеровский блеф рухнул. Германия в одиночку начала войну против целого мира. Весь немецкий торговый флот, находившийся в море, был в считаные дни захвачен англичанами, а против Третьего рейха введена экономическая блокада, подобная той, которая поставила Германию на колени во время Первой мировой войны. В те дни Гитлеру было крайне необходимо, чтобы Советский Союз ввел войска в Польшу как можно скорее. Это привело бы к немедленному окончанию боевых действий в Польше и таким образом сняло бы англо-французскую угрозу на Западном фронте. Но Сталин войска в Польшу не вводил, он ждал. Время было на его стороне. Либо англо-французские войска начнут боевые действия на западе, либо польская армия сможет остановить наступление вермахта, пусть даже на Румынском плацдарме, после чего союзники вынуждены будут принять активное участие в происходящем. В любом случае воевать с поляками Советский Союз не собирался, намереваясь воспользоваться сложившейся ситуацией с максимальной для себя военно-политической пользой, как и все остальные основные участники тех событий. Все устные немецкие увещевания не возымели на Москву никакого действия. То было время очень жесткой реальной политики, только реальные действия могли подвигнуть одну из сторон совершить тот или иной шаг. И Гитлер пошел на такие действия, чтобы заставить Сталина сделать реальный шаг.

Немецкие войска двинулись дальше на восток и перешли ту границу, которая была оговорена в Пакте Молотова – Риббентропа. Действия немцев на фронте должны были послужить для Советского Союза предупреждением. Двенадцатого сентября передовые части вермахта подошли ко Львову, 13 сентября – к Бресту. Это были два главных города на востоке Польши: один являлся центром Западной Украины, другой – Западной Белоруссии. Для их обороны польское командование собрало все оставшиеся силы. Дальше на восток уже не было никого. Возьми вермахт эти города, и путь на восток был бы Германии полностью открыт. Немецкие моторизованные части дошли бы тогда до польско-советской границы за один день. Польско-советская граница на тот момент проходила в 40 километрах от Минска и в 270 километрах от Киева. Брест немецким войскам удалось взять 15 сентября. Дела со Львовом обстояли сложнее, поскольку этот город был намного крупнее Бреста, к тому же здесь у польской армии было сосредоточено больше сил. Однако судьба Львова висела на волоске. Немецкое командование могло в любой момент перебросить сюда подкрепление. Одной дивизии хватило бы, чтобы завершить дело в кратчайшие сроки. Советскому правительству надо было принимать решение. В ночь с 16 на 17 сентября Сталин встретился в Москве с немецким послом Шуленбургом и поставил его в известность о том, что утром 17 сентября войска Красной Армии вступят на территорию Польши.

Два польских танка, брошенных в Брестской крепости

Действия Великобритании и Франции в сентябре 1939 года западными историками принято считать странными. Их никак не объясняют, просто приклеили ярлык «странные», назвали для полной ясности последовавшую войну «странной», и на этом речь о том, что произошло на западе Европы, завершили. Странно это очень, поскольку с точки зрения «реальной политики» ничего необычного на Западе в те дни не произошло, все случившееся было логично и объяснения сложного не требует. Чемберлен был твердо намерен покончить с Гитлером, но сделать это он хотел малой британской кровью посредством ограниченной войны (в наши дни такую войну называют конфликтом низкой интенсивности). Стоит заметить, что британскому руководству блестяще удалось претворить столь сложную цель в жизнь. Потери Британской империи во Второй мировой войне составили менее 400 тысяч человек, это включая военнослужащих со всех концов империи от Индии до Австралии. В куда менее кровопролитной Первой мировой войне Британская империя потеряла более 1,1 миллиона человек. Для сравнения: Польша в годы Второй мировой потеряла 6 миллионов человек (почти пятую часть населения). Концепция ограниченной войны, которую собирались вести против Гитлера англичане, никак не подразумевала развертывание широкомасштабных боевых действий, наподобие «окопной мясорубки» Первой мировой. Нет, правительство Чемберлена намеревалось в этот раз действовать тоньше, а главное, чужими руками, как того требовали правила «реальной политики». Англичане, уверенные в своей военной неуязвимости на островах, спрятавшись к тому же за спиной французов, которые тогда имели самую сильную сухопутную армию в Европе, планировали в первую очередь задушить немецкую экономику. Нападение Германии на Польшу дало Великобритании возможность ввести против Третьего рейха жесткие экономические санкции и по всему миру арестовать немецкий флот, который не успел спрятаться. Затем Германии устроили жесточайшую морскую блокаду, лишив ее поставок сырья. Морская блокада стала решающим фактором в победе Антанты над Германией в Первой мировой войне, хотя это и заняло много времени. Однако Вторая мировая обещала стать куда более сложной в экономическом плане, нежели Первая мировая. Это была уже война моторов, и для нее требовалось огромное количество нефти, стали, каучука и множество других видов сырья. А потому британское правительство надеялось в этот раз достичь нужных результатов намного быстрее, что осенью 1939 года казалось вполне реальным. Перед началом Второй мировой войны Германия из тридцати важнейших стратегических видов сырья обеспечивала себя полностью лишь семью.

Английские и французские солдаты на фронте во время «Странной войны» играют в карты

Великобритания объявила Германии войну 3 сентября 1939 года в 11 часов утра. Вечером ее примеру последовали Франция, Индия, Австралия и Новая Зеландия. Шестого сентября Германии объявил войну Южно-Африканский Союз, 10 сентября – Канада. Никаких реальных военных действий против Германии, однако, никто из вышеперечисленных стран вести не стал, за исключением очень странного, короткого наступления французов в Сааре. Девятнадцатого сентября 1939 года Гитлер обращается к союзникам с мирными предложениями, утверждая, что больше не имеет ни к кому никаких претензий (разве что просит вернуть Германии африканские колонии, утерянные после Первой мировой войны). Шестого октября в день окончания Польской кампании фюрер еще раз заговаривает о мире. Однако в этот раз мирное наступление Гитлера никого на Западе не вводит в заблуждение. Все понимают, что нацисты просто пытаются выиграть время, поскольку они еще слишком слабы, чтобы вести полномасштабную войну с Западом. Гитлеру выдвигают предварительные требования для начала переговоров – восстановить независимость Чехословакии и Польши, – на чем мирные инициативы нацистской Германии заканчиваются. Тем не менее призывы Гитлера к миру все же возымели определенное действие на консервативные круги Запада. Многие политики из числа правых ему опять поверили. Вроде бы Германия уже освободила всех немцев в Европе от славянского ига. Двигаться дальше ей было действительно некуда. Кроме того, если реально посмотреть на военно-геополитическое положение Германии в октябре 1939 года, то оно стало намного хуже того, в котором страна пребывала месяцем ранее, в сентябре 1939 года. Лучше всего сложившуюся ситуацию иллюстрируют слова Уинстона Черчилля из его речи на радио Би-би-си от 1 октября 1939 года: «…Я сегодня заявляю о своем твердом убеждении в том, что вторым по важности установленным фактом первого месяца войны является постоянная угроза Гитлеру и его целям, исходящая с востока и из Юго-Восточной Европы…»

Уинстон Черчилль на тот момент занимал должность первого лорда адмиралтейства, то есть командовал британским флотом, иными словами, он являлся главным военным стратегом страны.

Именно в этом и заключался главный умысел британского правительства, когда речь заходит о нападении нацистов на Польшу: вывести Германию на границу с СССР, открыв таким образом против Третьего рейха Восточный фронт. Гитлер попал в старую немецкую ловушку – вести войну на два фронта. Делать этого Германии было категорически нельзя, как считали все без исключения военные стратеги того времени, и в этом они оказались правы. Польша служила буфером, преграждавшим СССР путь в Германию, теперь же этого буфера больше не существовало, о чем Уинстон Черчилль честно и заявил во всеуслышание по радио. Дернуться в таком положении на запад ли, на восток ли нацистской Германии было самоубийству подобно, потому как, без всяких сомнений, ей бы ударили в спину, а воевать на два фронта было полным безумием. Так выглядел ход военно-политической мысли в мире. Господин Черчилль, выступая перед радиослушателями, просто констатировал существовавшую на 1 октября 1939 года политическую реальность, ничего больше. Это высказывание Черчилля, много что объясняющее, британские историки цитируют крайне редко. Зато они затерли до дыр весь черчиллевский пафос о том, как англичане будут воевать с нацистами до последнего… как затем оказалось, советского солдата. Зажав осенью 1939 года Германию между Востоком и Западом, правительство Чемберлена решило обескровить нацистскую экономику. Одновременно Британия с Францией стали срочно вооружаться и готовиться к предстоящей войне, в чем на помощь им незамедлительно пришли США. Вашингтон, в обход законодательства, запрещавшего на тот момент продавать оружие, устроил законодательную хитрость под названием «кэш энд керри»: покупатель должен был платить наличными сразу же и забирать оружие из США своим транспортом. Франция разместила в Америке крупный авиационный заказ – более 500 истребителей. Эти самолеты смогли бы полностью изменить баланс военно-воздушных сил Франции, которые были самым слабым местом французской армии.

Осень 1939 года прошла на Западном фронте мирно, равно как и зима 1939–1940 годов. Лучшей иллюстрацией того, как выглядела «Странная война», может послужить история, рассказанная одним американским журналистом, побывавшим в те странные дни на фронте, на французских позициях. Его отвели на передовую. Из окопа журналист с большим удивлением видит нескольких немецких солдат, которые мирно собирают грибы на ничейной полосе в сотне метров от французской траншеи. Изумленный, он спрашивает сопровождающего его офицера: «Почему вы не стреляете в них?» На что офицер отвечает: «Вы сошли с ума, месье! Если мы будем в них стрелять, то они будут стрелять в нас». И все же реальные боевые действия во время «Странной войны» имели место, только шли они на море – там, где Великобритании это было удобно. Война на море была для Лондона идеальной войной, совершенно ограниченной и такой, в которой преимущество было полностью на ее стороне. Однако немецкий флот – кригсмарине – в первые же дни войны, несмотря на свою малочисленность, доказал англичанам, что является непростым противником. В середине сентября 1939 года подводная лодка кригсмарине потопила британский авианосец. Затем вблизи главной базы британского флота Скапа-Флоу был уничтожен британский линкор. С сентября 1939 по март 1940 года кригсмарине удалось пустить на дно 403 торговых судна Британской империи и нейтральных стран, которые доставляли грузы союзников. Тем не менее превосходство британского флота над немецким было абсолютным. Англичане за первые 6 месяцев войны потопили 27 подводных лодок из 57 имевшихся у кригсмарине в сентябре 1939 года.

В декабре 1939 года весь мир следил за германской трагедией в Атлантическом океане. Британский флот охотился на тяжелый немецкий крейсер «Адмирал граф Шпее». Это был самый лучший, самый большой и самый главный военный корабль Третьего рейха, гордость нации. Английская пресса в шутку прозвала его «карманным линкором», поскольку, с одной стороны, он по многим параметрам не дотягивал до линкора, но с другой – представлял собой в бою не меньшую, чем линкор, опасность. Немецкий крейсер несколько месяцев безнаказанно бороздил просторы Атлантического океана, топя торговые суда союзников. На охоту за неуловимым рейдером англичане отправили крупные силы. Утром 13 декабря 1939 года британский флот нашел морского разбойника у побережья Уругвая. Получив в бою серьезные повреждения, «Адмирал граф Шпее» укрылся в столице Уругвая, городе Монтевидео. Однако устранить повреждения за те три дня, которые, по международному праву, он мог провести в Монтевидео, немецкий крейсер не успел. На выходе из бухты, в нейтральных водах, «Адмирала графа Шпее» ожидала целая британская эскадра, готовая утопить его, как только он покинет уругвайские территориальные воды. Капитан корабля получил приказ по радиосвязи из Берлина: в море не выходить, судно затопить, экипажу сдаться уругвайским властям. Сотни журналистов со всего мира слетелись в Монтевидео, чтобы все увидеть и написать репортаж. За отсутствием других боевых действий на фронтах «Странной войны» трагедия «Адмирала графа Шпее» стала в декабре 1939 года чуть ли не главной мировой сенсацией и крупной победой союзников, а точнее, их пропаганды. Если судить по заголовкам в прессе, то союзники одержали над нацистами не меньшую победу, чем Гитлер в Польше тремя месяцами ранее. Все это, включая полную газетного драматизма британскую охоту на «Адмирала графа Шпее», было, однако, лишь затишьем перед страшной бурей, которая разразилась в Европе весной 1940 года.

Глава 13
Вторжение в Норвегию. Весна 1940 г

Шестого октября 1939 года Адольф Гитлер выступил с речью в рейхстаге. В этот день последние польские солдаты сложили оружие. Война закончилась. Фюрер отчитывался перед германской нацией о новых успехах, а также убедительно заверял ее в том, что войны больше не будет. С этой целью он обратился к странам Запада, выдвинув целый ряд мирных предложений. Гитлер говорил об извечной немецкой дружбе с Голландией и Норвегией, с Данией и Бельгией, уверяя, что Германия никогда не нарушит нейтралитет этих стран. Он предложил создать новое польское государство на захваченных вермахтом территориях. О границах такого государства речи не шло, но опытные политики на Западе понимали, что Германия заберет себе Данциг, Польский коридор и западную часть страны, которая была до 1918 года немецкой. Это означало, что Польша лишится не только территории, но и львиной части своей промышленности. Если добавить тот факт, что Западная Украина и Западная Белоруссия оставались в СССР, от довоенной Польши осталась бы половина, лишенная к тому же большей части своей промышленности. Мало того, ни у кого на Западе не имелось никаких сомнений касаемо того, что в новой Польше Гитлер приведет к власти свое марионеточное фашистское правительство и превратит такое государство во вторую Словакию. Главное нацистское предложение было адресовано Великобритании и Франции. Гитлер призывал провести мирную конференцию крупнейших европейских государств, чтобы достичь всеобъемлющего мира на континенте. Пафос его выступления был неимоверным, тон заявлений – елейным. Казалось, не найти в Европе большего голубя мира, нежели лидер нацистской Германии. Зачем он это сделал? С одной стороны, для внешнего мира фюрер продолжал ту политику, которую проводил в жизнь уже который год, – нагло, но уверенно лгал о том, что лишь хочет вернуть всех немцев на родину. В Европе все еще оставалось много людей, которые верили Гитлеру даже после Чехословакии и Польши, ведь нацистами являлись не только немцы, их тогда было много во Франции, Норвегии и Голландии. Все они летом 1940 года проявятся и станут властью – коллаборационистской, но властью, во Франции, Норвегии и Голландии. С другой стороны, и это было для Гитлера главным, ему требовалась поддержка немецкого народа, чтобы осуществить те безумные планы, которые он вынашивал. Немцы боялись войны не меньше французов или англичан. Гитлер делал все пропагандистски возможное, чтобы доказать народу Германии, насколько сильно нацисты желают мира. «А вот чертовы англичане и французы, которые объявили нам войну из-за нашего же Данцига, мира не желают», – звенела с утра до вечера геббельсовская пропаганда в умах немцев. Пропаганда союзников уступала нацистской пропаганде куда больше, чем слабая французская авиация грозному люфтваффе. Геббельс со своим министерством пропаганды, без сомнений, во Второй мировой войне сыграл куда большую роль, нежели Геринг с его министерством авиации.

О своих дальнейших действиях нацистское руководство задумалось еще до окончания Польской кампании. Осенью 1939 года военные перспективы Германии, несмотря на победу в Польше, выглядели очень мрачно. Кругом были враги, а те страны, которые соблюдали нейтралитет, мысленно оставались на британской стороне, просто они не хотели воевать. Реальных союзников у Германии, кроме марионеточной Словакии, на тот момент в Европе не было. Фашистские Италия и Испания осенью 1939 года держались в стороне от нацистской Германии, опасаясь Великобритании и Франции. Вермахт к концу 1939 года насчитывал 98 дивизий, треть из которых – очень низкого качества, наспех перед Польской кампанией мобилизованные и совершенно неподготовленные. У Франции имелось чуть более 100 дивизий регулярных, хорошо подготовленных, отлично вооруженных войск (в стране существовала воинская повинность). В Советском Союзе также насчитывалось более 100 дивизий регулярных войск (в СССР также существовала воинская повинность). Сухопутные войска Великобритании были ее слабым местом. Основной акцент после окончания Первой мировой войны Лондон сделал на флот и авиацию, надеясь никогда больше не участвовать в окопных войнах на континенте, стоивших ей столько крови. Однако Великобритания обладала тотальным превосходством на море, а ее военно-воздушные силы, как показали дальнейшие события, не уступали люфтваффе, обладая при этом одним важным отличием – у них имелась стратегическая авиация, впоследствии превратившая Германию в руины.

Третий рейх уступал своим врагам не только по количеству войск, но и в экономике. Здесь немецкое отставание было катастрофическим. У Германии совершенно не было собственного сырья, вообще никакого, кроме разве что угля. Что касается хваленой немецкой промышленности, то и в этом вопросе было больше мифов, нежели экономической правды. Самым простым тому доказательством может служить количество автомобилей, производившихся в стране на душу населения. Во Франции каждый год на 100 человек выпускалось 5 автомобилей, в Соединенных Штатах – 20, а в Германии – 1,5. Немецкая экономика к концу 1939 года уже работала на пределе возможностей. Увеличения роста промышленного и военного производства ожидать было неоткуда. Наоборот, производство должно было начать падать после того, как Британия установила морскую блокаду. С другой стороны, все враги Третьего рейха, от Франции до СССР, стали стремительно наращивать выпуск оборонной продукции. Началась гонка вооружений, в которой Германия, уже задействовавшая все имеющиеся мощности, не имела ни единого шанса победить. Ей приходилось сражаться практически против всего мира, в то время как ее собственные ресурсы – природные, человеческие, технические – были строго ограничены.

Все крупнейшие страны, которым Адольф Гитлер 6 октября 1939 года предложил провести мирную конференцию, – Великобритания, Франция, США и СССР – хотели одного: чтобы он сошел с мировой политической сцены. Большинство других европейских стран желали того же, просто нейтрально молчали. Однако позиция большой четверки была уже предельно ясной – они приготовились воевать с нацистами, просто пока еще старались сделать это чужими руками. Но это было уже неважно, главное, они стали на военный путь решения нацистской проблемы в Европе. Через пять лет, к Рождеству 1944 года, с нацистами воевал весь мир – от Южно-Африканского Союза и Бразилии на юге планеты до Канады и Финляндии на севере. Все это Адольф Гитлер осенью 1939 года прекрасно понимал. Сходить с европейской политической арены, чего так жаждали его враги, он не желал, а чтобы на ней остаться, ему требовалось сделать немыслимое – разгромить половину Европы. Только осуществить это надо было молниеносно, потому как ресурсов вести затяжную войну у Германии не имелось.

Осенью 1939 года в Берлине понимали, что судьба Германии находится в руках нейтральных европейских стран. Если те станут британскими союзниками, нацистам придет конец. В Лондоне это тоже осознавали, а потому вели с нейтральными странами активные закулисные переговоры. Франция, имевшая протяженную и напряженную границу с Германией, пыталась перенести будущие боевые действия с нацистами подальше, на территорию других стран. Таких возможностей тогда было две: Балканы и Скандинавия. У союзников имелся колоссальный численный перевес в военно-морских силах, что позволяло им беспрепятственно высаживать свои войска в любой точке Европы, лишь бы там было море. Балканы омывались Средиземным, Эгейским и Черным морями, а также здесь у англо-французской оси имелись потенциальные, еще со времен Первой мировой войны, союзники: Югославия, Румыния и Греция. Отсюда можно было нанести удар по Третьему рейху с юга, в Австрии. Однако Балканский вариант почти сразу перестали рассматривать из-за Италии. Высадка в Югославии на побережье Средиземного моря и вообще появление в Средиземном море столь крупных военно-морских сил союзников могли подтолкнуть Муссолини в объятия Гитлера, что значительно бы нарушило баланс сил на европейском театре будущих военных действий. Пока, осенью 1939 года, Муссолини боялся англичан и французов, а потому придерживался строгого нейтралитета. Ситуация в Скандинавии была для союзников более выгодной, нежели на Балканах. Во-первых, здесь им никто не мешал. Во-вторых, овладев Скандинавией, они могли с легкостью утопить весь немецкий флот, который прятался от англичан в Балтийском море, а затем разнести в щепки Балтийское побережье Германии от Гамбурга до Кёнигсберга. Однако главным, что в балканском, что в скандинавском варианте, являлось стратегическое сырье: на Балканах – румынская нефть, в Скандинавии – шведская железная руда. Нефть превращалась в бензин, а железная руда – в сталь. Бензин и сталь представляли собой кровь экономики, ни жить без них, ни воевать было просто невозможно. Румыния оставалась главным источником нефти для германской экономики до конца лета 1944 года, когда Бухарест перешел на сторону союзников. Швеция осенью 1939 года являлась для Германии главным источником железной руды. Затем у Третьего рейха появились и другие источники, но до лета 1940 года жить немцы без шведской руды были не в состоянии.

Центр напряженного дипломатического противостояния между союзниками и нацистами переместился в Норвегию практически сразу после начала Второй мировой войны. Шведская руда шла в Германию главным образом через норвежский порт Нарвик, поскольку залежи руды находились в полутора сотни километров, у шведского города Кируна. От месторождения, крупнейшего в Европе, до норвежского порта шла железная дорога. Нарвик располагался на Крайнем Севере, за Полярным кругом. Это было идеальное место для ведения ограниченной войны: вокруг никого, с одной стороны – бурное Норвежское море, с другой – вечная мерзлота. В это слабое для немцев место и решили бить англичане, чтобы одним железным ударом покончить с нацизмом в Европе, избежав при этом большой войны. Норвежский узел был многообещающим, но оказался крайне непростым. Действовать здесь требовалось с предельной осторожностью, причем каждой из сторон. Все нейтральные страны, от Румынии до Норвегии, отлично понимали, в какое сложное положение они попали, а потому всеми силами желали избежать войны между англо-французскими союзниками и нацистами на своей территории. Все они, бедные, бились тогда в агонии, пытаясь любыми средствами сохранить нейтралитет. Нейтральными, однако, в Европе удалось остаться считаным странам, все остальные попали в жернова истории, которые безжалостно перемололи миллионы нейтральных человеческих жизней. Норвежские правительство и народ (не весь) политически, без сомнения, находились на британской стороне, но этого тогда было мало. Требовалась еще смелость об этом заявить и вступить в ряды союзников. Осло нужно было допустить на свою территорию войска союзников, а в территориальные воды – их флот. Хватило бы даже просто норвежского разрешения заминировать побережье, чтобы остановить движение судов с рудой в Германию. Однако это означало верную войну, потому как Германия бы в таком случае немедленно атаковала Норвегию, и тут география была на нацистской стороне. От главной базы немецкого флота в Вильгельмсхафене до Осло и южного побережья Норвегии, где проживало большинство населения страны, было рукой подать.

Сложнейшая дипломатическая игра на скандинавской политической сцене началась еще до того, как смолкли немецкие пушки в Польше. Именно к правительству в Осло в первую очередь обращался Адольф Гитлер, когда клялся нейтральным странам в дружбе 6 октября 1939 года, выступая с речью в рейхстаге. Следом за Гитлером к правительствам нейтральных стран обратился Уинстон Черчилль, призвав их не бояться вступить в ряды союзников, в первую очередь имея в виду опять же Норвегию, но также крайне стратегически важную Бельгию, о чем речь пойдет ниже. Это была очень страшная дипломатическая игра: союзники с одной стороны, нацисты – с другой, и между двумя этими огнями – трясущиеся от страха нейтральные страны. Любое неосторожное движение англичан привело бы к немедленному вторжению немцев, и наоборот. Так оно в конце концов и вышло. Едва англичане весной 1940 года принялись минировать норвежское побережье, как немцы моментально начали широкомасштабное вторжение в Норвегию. Это означало, что германские войска все это время находились в состоянии повышенной боевой готовности, настроенные мгновенно отреагировать на любое выступление союзников. Через три недели после вторжения в Норвегию, 10 мая 1940 года, также под весом сложившихся обстоятельств они молниеносно напали на Францию через нейтральные Бельгию и Голландию.

Хотя у немецкого командования и имелись планы наступления во Франции осенью 1939 года, несмотря на то, что Гитлер несколько раз подписывал директиву о начале операции, скорее всего, никто в Берлине не собирался всерьез воевать против союзников сразу после окончания Польской кампании. Западные историки ссылаются на гитлеровские директивы, на оперативные планы немецкого командования, найденные после войны, но таких директив Гитлер выпустил великое множество, и лишь некоторые были приняты к исполнению. Что же касается оперативных планов Генерального штаба вермахта, то они у него имелись в нескольких вариантах для каждого оперативного случая. В этом и заключается работа Генерального штаба – разрабатывать оперативные планы на всякий случай. Воевать зимой наступавшего 1940 года никто в Европе не собирался – ни союзники, ни нацисты. Даже позднее, когда Вторая мировая война бушевала на всей планете, зимой активность воюющих сторон резко уменьшалась, так как считалось, что проводить широкомасштабные наступательные операции в таких условиях невозможно. Чтобы начать кампанию во Франции, после падения Польши, вермахту требовалось перебросить свои силы с востока на запад, а также серьезно подготовиться. На все это было нужно время, как минимум несколько месяцев. Иными словами, в лучшем случае начать наступление можно было в декабре 1939 года, прямо посреди зимы. Нет, это было нереально. Войну в Европе противоборствующие стороны отложили до весны следующего, 1940 года.

Вторая мировая война перестала быть странной и началась всерьез 9 апреля 1940 года. Хотя считается, что первыми в Норвегию вторглись немцы, в действительности союзники выдвинулись к норвежским берегам одновременно с ними, просто нацистам было намного ближе, и потому прибыли они к месту событий раньше. Также существует версия, что англичане умышленно опоздали, чтобы проиграть битву за Норвегию, но выиграть войну в Европе, о чем речь пойдет ниже. Гитлеровское вторжение в Норвегию стало первой в истории совместной операцией военно-морских, военно-воздушных и сухопутных сил – невероятное для того времени достижение военного искусства, на которое были способны разве что вооруженные силы Третьего рейха. Всего за один день, 9 апреля 1940 года, немцы захватили все главные порты страны, основные аэродромы и столицу. Казалось, участь Норвегии решена. Судьба соседней Дании, куда немецкие войска вторглись утром 9 апреля, была к концу того же дня действительно очевидна, но вот события в Норвегии стали только разворачиваться, причем самым неожиданным и неприятным для Германии образом. Вермахту не составило большого труда захватить Осло и южное побережье Норвегии, расположенные в непосредственной близости от Балтийского побережья Германии. Неожиданная высадка десанта в норвежских портах вдоль всего побережья страны также оказалась делом несложным с военной точки зрения. Успехи люфтваффе по захвату аэродромов были легко предсказуемы, настолько они превосходили норвежские военно-воздушные силы. Единственное, что нацистам не удалось 9 апреля, так это взять в плен норвежского короля и заставить норвежцев капитулировать, как случилось в соседней Дании, где король сдался и отдал приказ своему народу сделать то же самое.

Датский король Кристиан X был родным братом норвежского короля Хокона VII

В то время как геббельсовская пропаганда утром 9 апреля 1940 года трубила на весь мир об очередных успехах непобедимого германского вермахта, реальное положение военных дел в Норвегии оказалось для Германии катастрофическим. Операция по захвату Дании и Норвегии планировалась как мирный ввод немецких войск в эти страны, наподобие того, какой состоялся в Чехии. В Дании все пошло по плану – части вермахта вошли в страну практически без единого выстрела. В 4 часа 20 минут в порту Копенгагена высадился немецкий десант – один пехотный батальон. Они спокойно, город еще спал, на велосипедах доехали до Цитадели – крепости, в которой дислоцировался гарнизон Копенгагена, – и взяли ее вместе с гарнизоном. Затем немецкий десант покатил в Королевский дворец, где, однако, встретил сопротивление, поскольку король, уже встревоженный немецким вторжением, проснулся. Сопротивление во дворце было символическим, немецкие солдаты могли легко взять дворец штурмом, но получили приказ обращаться с королевским двором мягко. Король Кристиан X провел в осажденном дворце совещание с кабинетом министров. Они посоветовались с командующим датских вооруженных сил и в 6 часов утра приняли решение капитулировать, чтобы избежать кровопролития. По-другому развернулись события в Осло. Если 9 апреля в 4 часа 20 минут немецкий десант без единого выстрела высадился в Копенгагенском порту, то в 4 часа 21 минуту командир норвежского форта Оскарсборг, прикрывавшего вход в Осло-фьорд, отдал приказ открыть огонь по немецким кораблям, пытавшимся высадить десант в столице Норвегии. В Копенгагене имелся такой же форт, защищавший город с моря, но его гарнизон пропустил немецкие корабли с десантом без боя. В отличие от датчан норвежцы тем утром дали немцам отпор, да еще какой. Старый норвежский форт с антикварным вооружением, который немецкая разведка посчитала скорее историческим музеем, нежели военным объектом, показал кригсмарине чудеса морского боя. У форта имелась батарея торпедных аппаратов, о которых немцы ничего не знали. Торпеды были, правда, еще XIX века, и уверенности в том, что они доплывут до цели, а тем более взорвутся, у командира норвежского форта не имелось. Однако со словами «либо меня наградят, либо посадят» он в 4 часа 21 минуту дал команду открыть огонь, чем изменил ход не только норвежской, но и мировой истории.

Датские солдаты не оказали немцам никакого сопротивления

В 6 часов 22 минуты, после двухчасового боя, форт Оскарсборг потопил флагмана немецкого флота тяжелый крейсер «Блюхер» с десантом на борту. Этот десант должен был захватить норвежского короля, чтобы заставить его, как и датского монарха, подписать капитуляцию. Гарнизон форта Оскарсборг не только потопил «Блюхер», но и повредил второй немецкий крейсер «Лютцов». Иными словами, им удалось отбить атаку кригсмарине и задержать высадку немецкого десанта в Осло. Это дало норвежскому королю время бежать из города в организованном порядке, вместе с кабинетом министров и почти полным составом парламента. Добравшись до города Эльверум, расположенного приблизительно в 150 километрах к северу от Осло, норвежские власти – король, правительство и парламент – приняли решение не сдаваться. Норвежский король Хокон VII сыграл в тех событиях ключевую роль и продолжил исполнять ее в норвежском сопротивлении вплоть до конца войны. Нет сомнений в том, что такое его непоколебимое противостояние врагу целиком было делом британских рук. Закулисные переговоры между всеми вовлеченными сторонами шли в Осло постоянно еще задолго до войны. Англичане однозначно предоставили королю гарантии безопасности и выполнили их. Сначала его вместе с кабинетом министров эвакуировали на север страны, туда, где силы союзников быстро взяли ситуацию под контроль. Затем, когда все рухнуло, в июне 1940 года, короля перевезли в Лондон, где он возглавил норвежское правительство в изгнании.

Однако вернемся к событиям, происходившим в первые дни войны. Бегство короля Хокона из Осло стало сильным ударом для немецкого командования, оно срывало все их планы. Вместо мирной оккупации Норвегии им теперь грозила военная кампания на огромной территории от Северного моря до Полярного круга. От Осло до Нарвика было 1,5 тысячи километров – огромное расстояние, без дорог, на севере, в горах. На следующий после вторжения день, 10 апреля, к сбежавшему королю Хокону в Эльверум из Осло прибыл немецкий посол в Норвегии Курт Бройер. Он начал учить монарха жизни и потребовал сдать страну. «Посмотрите, какой пример вам подает ваш старший брат Кристиан, король датский, – уговаривал норвежского монарха немецкий посол. – Он ведь поступил гуманно, решив избежать кровопролития». Датский и норвежский короли действительно были родными братьями, но действовали они в тот критический момент по-разному не столько вследствие различий в характере, сколько из-за геополитических различий стран, которыми они правили. Норвегия имела куда больший геополитический вес в той дьявольской схватке между Великобританией и нацистской Германией, которая началась весной 1940 года после зимнего затишья, последовавшего за Польской кампанией вермахта. Король Хокон VII, к тому моменту уже твердо стоявший на британской стороне, ответил немецкому послу отказом. Не добившись ничего уговорами, на следующий день, 11 апреля, немецкое командование попыталось убить сбежавшего короля, норвежские правительство и парламент. Самолеты люфтваффе до основания разбомбили деревню, в которой они прятались, почти все ее жители погибли. Короля и правительство, однако, в деревне не оказалось, они укрылись в соседнем лесу и с ужасом наблюдали за происходящим. Затем их судьбой уже озаботились британские спецслужбы, а в Норвегии начались реальная война и серьезное кровопролитие, как и предупреждал короля немецкий посол Курт Бройер.

Немецкое вторжение в Норвегию было крупномасштабной военной операцией, а не второстепенным столкновением на периферии войны, как сегодня его пытаются представить многие историки. Оно стало второстепенным, когда союзники проиграли битву за Норвегию во второй половине мая 1940 года, причем проиграли они ее во Франции, а не в Норвегии. В начале же сражения, когда союзники одержали победу над нацистами, 13 апреля 1940 года, на четвертый день боевых действий, все выглядело совсем по-иному. Норвежская кампания представлялась колоссальной немецкой катастрофой, грозившей поставить Третий рейх на колени. В операции участвовал практически весь немецкий военно-морской флот и около тысячи самолетов – четверть всех машин люфтваффе. Армейская составляющая сил вторжения действительно была небольшой, всего 6 дивизий, около 100 тысяч солдат и офицеров, но так ситуация выглядела в начале операции, которая планировалась как мирная оккупация Норвегии. Мирной оккупации, однако, не получилось, началась война, которая разворачивалась постепенно, по мере высадки войск союзников. Конфликт в Скандинавии разгорался и мог со временем принять угрожающие для Германии масштабы: стотысячным воинским контингентом Третий рейх никак не обошелся бы. Для вторжения в Норвегию командование немецкого флота сформировало шесть ударных корабельных групп, которым предстояло высадить десант в шести главных портах страны. Самое сложное задание стояло перед ударной группой, которой надлежало взять порт Нарвик, расположенный на Крайнем Севере Норвегии. Здесь немецкие корабли были лишены поддержки люфтваффе, поскольку находились вне радиуса ее действия, а потому им предстояло сразиться с британским флотом один на один. Ударная группа для захвата Нарвика была по этой причине самой большой – в нее входило 10 эсминцев (из 22 имевшихся у кригсмарине на тот момент), которые прикрывали 2 имевшихся у Германии линкора. В принципе, вся Норвежская кампания была задумана ради захвата Нарвика, а потому нет ничего удивительного в том, что немецкое командование отправило половину своего флота за Полярный круг, в пасть к британскому флоту. Берлин пошел на огромный риск, но выбора у него не было.

Англичане разбили немцев в Нарвике за четыре дня. Помогли им в этом норвежцы. Их крошечное патрульное судно, вооруженное всего лишь одним орудием, сумело 9 апреля, в первый же день войны, уничтожить главный немецкий заправочный корабль. У немцев для этой цели оставалось еще одно судно, но основным заправщиком был тот, который утопили норвежцы. План немецкого командования состоял в том, чтобы эсминцы высадили десант в Нарвике и оттуда немедленно ушли обратно, на юг, под защиту линкоров и люфтваффе. Однако для этого им нужно было после высадки десанта заправиться, поскольку топлива для столь длинного перехода, каким являлась вылазка в Нарвик, на эсминцах хватало только в один конец. Весь день 9 апреля 1940 года немецкие эсминцы лихорадочно заправлялись в порту Нарвика от оставшегося заправщика, бывшего в своей прошлой морской жизни старой китобойной базой, а потому не очень для этого дела приспособленного. К утру следующего дня немцы успели заправить два из десяти своих эсминцев. Однако было уже поздно: их атаковали англичане, которые приплыли в Нарвик намного раньше, чем того ожидало немецкое командование. Скорее всего, даже если бы немцы успели заправить все свои эсминцы к утру 10 апреля, их бы все равно потопили. С высокой степенью вероятности можно утверждать, что норвежские события были спровоцированы Уинстоном Черчиллем, который заманил Адольфа Гитлера в ловушку, намереваясь уничтожить немецкий флот. Именно поэтому британская эскадра оказалась у фьорда Нарвика с такой немыслимой быстротой, уже на следующее утро. Те английские корабли, которые атаковали немцев утром 10 апреля, были лишь авангардом британской эскадры, но настолько внушительным, что реши германские эсминцы прорваться из фьорда Нарвика в открытое море, им бы все равно это не удалось. Первый морской бой при Нарвике, имевший место 10 апреля, был еще равным. Обе стороны понесли одинаковые потери – по два эсминца. Однако уже 13 апреля к Нарвику подошли главные силы британской эскадры. Ее флагман, один из самых могучих кораблей в мире, линкор «Уорспайт» своим главным калибром – четырьмя 15-дюймовыми орудиями – с дальнего расстояния потопил все оставшиеся восемь беззащитных германских эсминцев. Все, что немцы смогли сделать в ответ, это лишь причинить незначительные повреждения трем британским эсминцам.

Морское сражение у берегов Норвегии стало для нацистского флота первым и последним в его истории, поскольку закончилось оно полным разгромом. Никогда больше надводные военно-морские силы Третьего рейха не решались бросить вызов Военно-морской службе Ее Величества. С этого момента воевать Германия против англичан на море могла только под водой. В результате Норвежской кампании кригсмарине безвозвратно потеряли треть надводных боевых кораблей. Большинство оставшихся судов получили серьезные повреждения. Из основных боевых кораблей после норвежской катастрофы в строю остались лишь три крейсера и четыре эсминца. Такой вот пирровой победой на море обернулась для Адольфа Гитлера попытка мирно, без единого выстрела, оккупировать Норвегию. Чехии у него в Скандинавии не вышло. Но это было еще не все. К середине апреля 1940 года разгром на море оказался только началом немецких проблем в Норвегии. Главная цель вторжения, то, ради чего и была затеяна вся скандинавская авантюра, не просто не была достигнута – она стала для нацистов практически недостижимой. Десять погибших немецких эсминцев, перед тем как уйти на дно, задачу свою в Нарвике вроде как выполнили. Десант они высадили и город взяли. Но, как было сказано выше, Нарвик оказался капканом Черчилля, поставленным на Гитлера. Сам городишко не имел ровным счетом никакого стратегического значения, в нем проживало несколько тысяч человек. Стратегическим значением обладал незамерзающий порт, расположенный в Нарвике. Однако какую теперь этот порт имел ценность, если на выходе из него стояла британская эскадра, в то время как немецкая лежала на морском дне? Этот риторический вопрос можно было поставить шире: какое теперь вообще имело значение все норвежское побережье, если немецкого флота как такового больше не существовало? У нацистов, правда, оставались люфтваффе в качестве весомого стратегического инструмента на норвежском театре военных действий, но и в воздухе не все было так просто. Во-первых, радиус действия немецких самолетов, которые использовали в основном аэродромы на юге страны, с трудом дотягивал до Центральной Норвегии. Нарвик и железная руда находились далеко на севере страны, за Полярным кругом, куда люфтваффе были не в состоянии долететь. Во-вторых, союзники начали разворачивать свою авиацию на севере, что грозило перейти в большую авиационную войну. Они также стали наращивать на севере свои сухопутные силы. Иными словами, чтобы захватить железную руду, Гитлеру теперь требовалось развязать крупномасштабную войну за Полярным кругом, добраться до которого немецкие войска могли только с помощью военно-морского флота, а его Германия уже потеряла.

К весне 1940 года главным действующим военно-политическим лицом Британии стал командующий Военной-морской службы Ее Величества первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль. Норвежская эпопея была исключительно делом его рук. Можно даже предположить, что к апрелю 1940 года британские правящие круги уже приняли решение поставить господина Черчилля во главе империи. Его назначение на пост премьер-министра состоялось 10 мая 1940 года в результате парламентских дебатов касаемо, кстати, хода войны в Норвегии, о чем речь пойдет ниже. Если говорить о реальных планах господина Черчилля в отношении Норвегии, а не о тех, что описывают британские историки, то Норвегия должна была стать для Гитлера капканом, а железная руда в этом капкане – сыром, без которого Германия действительно жить не могла. Военно-политические результаты, достигнутые господином Черчиллем за первый месяц боевых действий, были довольно впечатляющими (парламентские дебаты состоялись как раз в это время, 7–9 мая 1940 года). Британия проиграла нацистам Норвегию, но выиграла, как тогда многим казалось, войну. Да, немцы оккупировали практически всю норвежскую территорию, за исключением Крайнего Севера, где находилась железная руда, но кому в сущности была нужна эта крошечная (население 3 миллиона человек) страна? Гитлер отчаянно, до самого последнего момента боролся за то, чтобы Норвегия оставалась нейтральной, ему здесь нужна была только железная руда, ничего больше. Теперь же, в начале мая 1940 года, Германия заполучила Норвегию, где вынуждена была вести изнурительную бессмысленную войну, но не имела больше железной руды. Нацисты потеряли флот, на строительство которого ушли колоссальные экономические ресурсы. Третий рейх вынужден был держать на Северном полюсе крупные силы люфтваффе и теперь перед ним маячила ужасная перспектива вести бесцельную, бесконечную войну на истощение за Полярным кругом, выиграть которую он был не в состоянии. При этом над побережьем самой Германии нависла серьезная военно-морская угроза, поскольку защитить его было некому. Жалкие остатки флота лихорадочно ремонтировали на немецких верфях, остальное лежало на дне Норвежского моря. У союзников на севере Европы, в Скандинавии, к началу мая 1940 года складывались отличные военно-политические перспективы. Они могли втянуть в войну на своей стороне Швецию, высадиться в захваченной немцами Дании, без труда добить кригсмарине, наконец, отрезать немецкие войска в Норвегии от снабжения по суше в центральной части страны, сделав их положение на севере катастрофическим. Уинстон Черчилль мыслил совсем иными, нежели Адольф Гитлер, военными и геополитическими категориями – флотскими. Сухопутный же ефрейтор Гитлер значение флота никогда не понимал. Для него кригсмарине в 1940 году были вспомогательным родом войск. Но, несмотря на это, он вступил в морскую по своей сути войну за Норвегию, которую ему навязали англичане, угрожая в начале апреля 1940 года заминировать норвежское побережье, чтобы остановить проход транспорта со шведской железной рудой.

Девятого апреля 1940 года вермахту удалось захватить Нарвик. Немецкая эскадра, состоявшая из тех 10 обреченных эсминцев, высадила на сушу десант в 2 тысячи человек. Они захватили город, но через несколько дней оказались в западне, после того как британский флот потопил немецкие эсминцы и корабли снабжения. Затем союзники стали высаживать один за другим свои десанты в окрестностях Нарвика, взяв город в кольцо. К ним присоединились подразделения норвежской армии, дислоцированные на севере. Довольно скоро союзникам удалось сколотить у Нарвика группировку в 25 тысяч бойцов с артиллерией и бронетехникой. У немцев в городе оказалось чуть больше 5 тысяч человек со стрелковым вооружением. Это вооружение никуда не годилось, потому как свыше 3 тысяч солдат были матросами с потопленных эсминцев, которых вооружили старыми винтовками норвежской армии, захваченными в городском арсенале. Окруженные в Нарвике немцы ввиду такого огромного численного превосходства противника, вероятно, сразу бы сдались, если бы не их командир – генерал Дитль, отпетый нацист, заставивший вчерашних матросов воевать до последнего норвежского патрона. У Эдуарда Дитля партбилет был под номером 122. После окончания Норвежской кампании геббельсовская пропаганда сделала из него первого национального военного героя. Позднее о нем писали – «наш Снежный Герой». Фельдмаршала Роммеля называли «наш Солнечный Герой».

Хотя главной целью союзников являлась Северная Норвегия, в начале кампании они все же попытались удержать за собой и центральную часть страны. Двенадцатого апреля у города Тронхейм высадился первый британский десант. Однако война в Центральной Норвегии оказалась странной, в некотором роде похожей на ту «Странную войну», которая шла на Западном фронте с осени 1939 года. Нет, войска союзников в этот раз вели боевые действия против вермахта и никто грибы на позициях не собирал, здесь стреляли, причем сильно. Вопрос заключался в другом. Союзники высадили в Центральной Норвегии лишь несколько тысяч человек без какого-либо тяжелого вооружения и поддержки авиации. И если на севере, у Нарвика, они постоянно наращивали свои силы, намереваясь закрепиться там надолго, то в Центральной Норвегии ничего подобного не происходило. Высадка британского десанта у Тронхейма была операцией скорее пропагандистской, нежели военной. Лондону требовалось показать норвежскому народу и всему миру, что они готовы, наконец, защищать свободу и демократию с оружием в руках. Требовалось поддержать норвежские настроения, ведь страна поднялась на борьбу с нацистами, потому что была уверена – Британия придет на помощь. Части норвежской армии не сложили оружие, как датские войска, а оказывали ожесточенное сопротивление вермахту по всей стране. Люди ждали британской помощи, и бросить их было совершенно невозможно, ведь за происходящим наблюдал весь мир. К тому же британскому командованию требовалось задержать продвижение основных сил вермахта по суше на север (по морю немцы передвигаться уже не могли), пока там не будет создана достаточно мощная группировка союзных войск. В этом смысле военная кампания в Центральной Норвегии оказалась успешной – немцев задержали на две недели. С военной точки зрения высаживать большое количество войск в Центральной Норвегии и разворачивать там крупномасштабные боевые действия было неправильно. Немецкая авиация легко доставала высадившиеся войска союзников с аэродромов на юге Норвегии. У английских войск абсолютно не имелось прикрытия с воздуха, у них не было никаких средств ПВО, и они оказались легкой добычей люфтваффе. Битва в Центральной Норвегии стала сражением британского флота против люфтваффе, выиграть которое англичане не могли, а потому, оказав символическое сопротивление, через две недели они эвакуировали своих солдат. Норвежская армия прикрыла отход англичан, после чего разошлась по домам.

К началу мая 1940 года военно-экономическое положение Третьего рейха стало критическим. Страна находилась в торговой блокаде, экономика начинала задыхаться от нехватки стратегического сырья. После поражения на севере Норвегии над Третьим рейхом нависла угроза остаться без стали. Заключенный весной 1939 года договор о союзе и дружбе между Италией и Германией специалисты из министерства доктора Геббельса тогда назвали «Стальным пактом». Такое громкое название звучало теперь как насмешка – в «Стальном пакте» больше не осталось стали. Имевшихся в Германии запасов железной руды хватило бы от силы до конца 1940 года. Из чего затем немецкая промышленность собиралась делать танки, пушки, снаряды и патроны, было непонятно. Чтобы осознать масштаб надвигавшейся на Германию угрозы, стоит упомянуть одну важную историческую аналогию, имевшую место годом позднее. Летом 1941 года правительство США ввело нефтяной бойкот против Японии (Америка была основным поставщиком черного золота в Страну восходящего солнца). Запасов нефти у Токио оставалось меньше чем на год, и Япония начала войну против США, чтобы захватить нефть в Индонезии. В начале мая 1940 года над Германией нависла еще одна серьезная опасность, грозившая нацистам окончательной катастрофой. Этой опасностью был главный британский ястреб Уинстон Черчилль.

Британские историки лучшие в мире, это бесспорно. Однако им приходится обслуживать интересы правящего класса своей страны и «отбеливать» часто неблаговидную, во многом колониальную, крайне сложную историю некогда великой Британской империи. В результате страдает научная объективность, или, проще говоря, искажается историческая правда. Уинстон Черчилль в британской истории по сей день сохраняет статус, который в советской истории имелся у Владимира Ильича Ленина. Тысячи книг, сотни фильмов, памятники – о нем или хорошо, или никак. Святой был во всех отношениях человек, лидер свободного мира, спасший планету от нацизма. Если же объективно смотреть на деятельность Черчилля, не прибегая к помощи британских историков, то лучшим ее описанием, вероятно, станет словосочетание «тотальный реализм». Если Чемберлен ради интересов Великобритании, по правилам «реальной политики», сдал Гитлеру Чехословакию и Польшу, то Черчилль в рамках той же «реальной политики» сдал Гитлеру Норвегию… и всю остальную Европу. Уинстона Черчилля ввели в состав британского правительства сразу после начала Второй мировой войны, в сентябре 1939 года, поставив де-факто во главе вооруженных сил страны, иными словами, сделав вторым человеком в государстве. Нет никаких сомнений в том, что британские правящие круги уже в тот момент серьезно думали о смене премьер-министра. Невилл Чемберлен, олицетворявший собой провалившуюся «политику умиротворения», был сделан из совершенно непригодного для войны с нацистами теста. Слова Гитлера лучшее тому подтверждение: «Я их видел в Мюнхене, эти люди – мелкие черви». Адольф Гитлер совершенно не боялся ни Чемберлена, ни кого-либо из постоянно менявшегося французского руководства, он даже не очень опасался президента США Рузвельта, полагая, что Америка никогда не ввяжется в войну из-за сильных изоляционистских настроений в стране. Единственный человек, которого Адольф Гитлер опасался весной 1940 года, был Уинстон Черчилль, о чем британские правящие круги знали. Это было просто вопросом недолгого времени, прежде чем в Лондоне произошла бы смена премьер-министра. Для нацистской Германии это стало бы настоящей катастрофой.

Седьмого мая 1940 года в британском парламенте начались жаркие споры, вошедшие в историю под названием «Норвежские дебаты». Их считают самыми знаменитыми в истории XX века. Три дня ведущие политики страны без устали дискутировали о дальнейшем ведении войны против нацистов, недовольные тем, как она шла до этого. За несколько дней до начала дебатов британские войска оставили Центральную Норвегию, что считалось поражением. Теперь парламентарии требовали сменить правительство, виновное в произошедшем. Это было неприкрытое политическое нападение на премьер-министра Чемберлена, совместно устроенное как членами правящей консервативной партии, так и лейбористской оппозицией. Третьего апреля премьер-министр Чемберлен во время одного из своих выступлений заявил: «Гитлер опоздал на автобус». Через неделю после этих слов «замешкавшийся» Гитлер захватил Данию и большую часть Норвегии, а Британия не успела прийти им на помощь. Злополучная фраза Чемберлена вышла ему боком, когда взбешенные норвежским «поражением» члены парламента выкрикивали премьер-министру, что это он «опоздал на автобус». Дебаты длились три дня и закончились вечером 9 мая 1940 года странным образом… а ранним утром 10 мая Германия начала Вторую мировую войну всерьез, войска вермахта вторглись в Бельгию и Голландию. Через пять дней, ранним утром 15 мая, премьер-министр Франции Поль Рейно позвонил уже новому премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю с известием о том, что война проиграна.

«Норвежские дебаты» хоть и знамениты, но по сей день вызывают много вопросов и кажутся не менее странными, нежели «Странная война», которую вело с Германией правительство Чемберлена. Ничуть, однако, не странными, а напротив, совершенно логичными оказались результаты этих дебатов. В их результате Чемберлен сошел с британской политической сцены, уступив кресло Уинстону Черчиллю. Гитлер, боявшийся Черчилля, молниеносно нанес удар союзникам до того, как новый премьер-министр успел въехать в свой новый кабинет, дабы не позволить ему реализовать все свои намерения на новой должности. «Норвежские дебаты» в действительности не были странными. Они, скорее всего, являлись великолепной театрально-политической постановкой, совершенно необходимой в демократическом обществе для смены Чемберлена на Черчилля. Также дебаты требовались для мобилизации английского народа на войну, почему и превратились в посыпание британской головы пеплом касаемо поражения в Норвегии, которое в действительности было победой. Тому имеется несколько серьезных доказательств. Во-первых, Чемберлен в мае 1940 года был серьезно больным человеком, он страдал раком кишечника, от которого умер через полгода. Руководить страной, которая ведет мировую войну, в таком состоянии было невозможно, это очевидно. Британские историки, правда, пишут о его болезни разное, одни – что Чемберлен о ней не догадывался до последнего дня, другие – что он о ней узнал уже после дебатов, в июне. Путаницы в таком простом вопросе у них много, хотя история болезни столь крупного политического деятеля в столь непростое для страны время является важнейшим историческим материалом, к тому же им легко доступным. Британская разведка после войны до последнего анализа смогла восстановить медицинскую историю Адольфа Гитлера, а как болел премьер-министр Чемберлен в Лондоне, выяснить до конца никто не в состоянии… Во-вторых, согласно политическому этикету того времени, сменить Чемберлена на посту премьер-министра должен был министр иностранных дел Галифакс. Он был вторым человеком в правительстве и с 1937 года верно служил Чемберлену правой рукой. Однако Галифакс не стал премьер-министром, а сошел с британской политической сцены следом за Чемберленом, его отправили через полгода послом в США, откуда он уже до конца войны не вернулся. Иными словами, британские правящие круги полностью сменили руководство страны. Премьер-министром назначили Уинстона Черчилля – ради чего, вероятно, и устроили норвежский фарс в парламенте.

Лучшим доказательством того, что Великобритания Норвежскую кампанию не проиграла, а выиграла, является цитата Уинстона Черчилля, приведенная крупнейшим британским историком сэром Бэзилом Лидделом Гартом в его книге «История Второй мировой войны», которая считается на Западе самой главной по этой теме: «По моему мнению, которое разделяют мои опытные советники, герр Гитлер совершил серьезную стратегическую ошибку… то, что случилось в Скандинавии, стало для нас большой победой. Гитлеру пришлось взять на себя целый ряд обязательств на Норвежском побережье, за которые ему теперь предстоит воевать все лето против сил союзников, которые обладают значительно превосходящим флотом, а потому способны с куда большей легкостью, чем он, перебрасывать войска к месту боевых действий. Я не вижу ни одного преимущества, которое ему удалось достичь… Я считаю, что нам удалось получить колоссальные преимущества… в результате огромной ошибки, совершенной нашим смертельным врагом, на которую мы его спровоцировали».

Иными словами, Уинстон Черчилль являлся к началу дебатов уверенным победителем и бесспорным лидером страны, которой предстояла большая война. Чемберлен и его правая рука Галифакс были скомпрометированы проведенной ими «политикой умиротворения», а потому они должны были уйти. Именно об этом во время дебатов истерично кричал один из самых ярых противников гитлеровского умиротворения, член парламента Лео Эймери. Его речь и ключевая фраза «Во имя бога уйдите!», обращенная к Чемберлену, на следующий день разошлись по всей стране как призыв. Чтобы продолжать в условиях войны нормально функционировать, чтобы полностью мобилизовать народ, британским правящим кругам требовалось создать коалиционное правительство, то есть правительство с участием оппозиции – Лейбористской партии. Однако лейбористы категорически отказались участвовать в правительстве Чемберлена, чем поставили в его политической судьбе последнюю точку. Британская демократия отличалась от германского нацизма фантастической неповоротливостью. Мало того, что для смены Чемберлена на Черчилля понадобилось устроить парламентский шум на весь мир, но даже когда 10 мая 1940 года ранним утром вермахт вторгся в Бельгию и Голландию, англичане умудрились потерять еще целый день на бюрократические формальности. Уинстон Черчилль вступил в должность лишь вечером. При условии, что немцы нанесли французам роковой удар в Арденнах уже 15 мая, этот день дорого обошелся Европе. Невилл Чемберлен, кстати, в конце дня, 9 мая 1940 года, еще не собирался сдаваться и на следующий день намеревался продолжить переговоры о формировании нового правительство с собой во главе. Когда же ранним утром пришли новости о немецком вторжении, он сразу передумал и доложил королю о своей отставке. Таким вот непростым способом, не без помощи немецкой армии, вторгшейся в Бельгию, на мировую политическую сцену взошел Уинстон Черчилль – английский бульдог, порвавший нацистский флаг на тряпки – правда, в основном чужими руками.

Глава 14
Падение Франции. Весна – лето 1940 г

Пока в Лондоне сотрясали воздух Норвежские дебаты, в Берлине шли последние лихорадочные приготовления к вторжению в Западную Европу. У Германии не оставалось иного выхода. Придя к власти, Уинстон Черчилль немедленно выстроил бы эффективную антигитлеровскую коалицию. За ним бы последовали многие страны Европы. Однако в первую очередь нацистов волновала Бельгия. Эта страна в силу своего географического положения являлась ключом к победе над Францией. Весной 1940 года Бельгия была единственным таким ключом. Никаких других возможностей разгромить французов, кроме как ударить по ним через Бельгию, у вермахта не имелось. К началу 30-х годов XX века Франция завершила строительство на границе с Германией оборонительной Линии Мажино, названной так по имени министра обороны страны Андре Мажино, принявшего решение о ее возведении. Линия Мажино стала вершиной военно-строительного искусства того времени и была совершенно неприступной. Чтобы ее оборонять, требовалось совсем небольшое количество войск. Это высвобождало крупные армейские силы для других участков фронта. Прорваться к Парижу немецкая армия могла только в обход, с севера, через территорию соседней Бельгии. Когда Черчилль призывал нейтральные страны не бояться Гитлера, а смело становиться в ряды союзников, он в первую очередь имел в виду Бельгию. Если бы только она впустила французскую армию и Британский экспедиционный корпус на свою территорию, если бы только они смогли занять позиции вместе с частями бельгийской армии на границе с Германией, судьба нацистов оказалась бы решенной. Бельгийско-немецкая граница имела протяженность чуть больше 100 километров, еще приблизительно такой же протяженности была граница между Третьим рейхом и Люксембургом, через который можно было проникнуть в Бельгию, а затем во Францию. Оборонять столь короткий участок фронта совместными британско-франко-бельгийскими силами было бы проще простого. Вермахт же практически не имел шансов прорваться. Таким образом перед Германией на западе Европы выстроилась бы стена, пробить которую не представлялось возможным. Тем временем между Западом и нацистами началась ожесточенная гонка вооружений, которую Германия отчаянно проигрывала. К весне 1940 года одни только англичане уже выпускали больше самолетов, чем была в состоянии производить немецкая экономика, а ведь самолеты и другое вооружение делать для союзников с осени 1939 года взялись и Соединенные Штаты Америки. Третий рейх задыхался от введенных против него экономических санкций и от морской блокады. Остановившиеся поставки железной руды через Нарвик стали последним гвоздем, вбитым в гроб немецкой военной промышленности.

Отступать Адольфу Гитлеру в мае 1940 года было некуда. Речь в его случае не шла о том, чтобы уйти с должности канцлера Германии, как с поста премьер-министра Великобритании ушел Чемберлен. У Гитлера такого политического выбора не было. Его, Геринга, Геббельса, Гейдриха, Гиммлера, всю эту нацистскую камарилью, без сомнения, предали бы суду, потеряй они власть. Нет, у них имелся только один выход остаться на политической поверхности – устроить мировую войну всерьез. Нападение на Западную Европу с целью разгромить Францию и вывести таким образом главную сухопутную силу союзников из игры было затеей с военной точки зрения совершенно безумной, хотя если бы это удалось, германский нацизм был бы спасен. Война с Францией и Великобританией была совсем иным делом, нежели столкновение с Польшей. Даже простое соотношение воинских сил было не в пользу Германии, но куда хуже выглядело соотношение человеческих, промышленных и сырьевых ресурсов, которые, в конце концов, и должны были решить исход войны. Весной 1940 года никому и в голову не могло прийти, что Германия сумеет разгромить Западную Европу за две недели (Дюнкерк случился через 16 дней после начала боевых действий). Все военные специалисты того времени, включая большинство немецкого генералитета, не сомневались в том, что предстоящая война будет затяжной, а у Германии нет для такой войны ресурсов – ни человеческих, ни промышленных, ни сырьевых.

Численность войск у союзников и вермахта накануне Французской кампании была приблизительно одинаковой: 3,3 миллиона солдат и офицеров у союзников, 3,35 миллиона солдат и офицеров у вермахта. Однако у союзников имелось в два раза больше артиллерии, особенно ощутимым был дисбаланс в тяжелой артиллерии, оставшейся у французов еще с Первой мировой войны. Сегодня многим это может показаться удивительным, но союзники в полтора раза превосходили вермахт по количеству танков, а главное, французские танки весной 1940 года были куда лучше немецких. Две трети танкового парка германских вооруженных сил весной 1940 года составляли танкетки типа T-1 и T-2, в то время как у французов имелись отличные тяжелые танки B1, а также великолепные средние танки S35. Единственное немецкое преимущество заключалось в авиации: у люфтваффе было в 1,7 раза больше самолетов, нежели у союзников, а немецкие самолеты и летчики давали десять очков вперед французским, бельгийским и голландским. Однако даже в авиации превосходство нацистов было довольно шатким. Люфтваффе действительно были на голову выше отсталых французских и особенно бельгийско-голландских ВВС, но британские ВВС немецким не уступали ни в самолетах, ни в пилотах, в чем весь мир сможет удостовериться осенью 1940 года во время Битвы за Британию. Главная проблема союзников в небе, когда началась Французская кампания, заключалась в том, что англичане оставили большую часть своей авиации дома, на островах. На первом этапе они посчитали, что хватит тех самолетов, что уже отправлены во Францию, а затем, когда ситуация резко ухудшилась, Черчилль побоялся перебрасывать английскую авиацию во французскую мясорубку, понимая, что эта техника очень скоро Британии самой сильно понадобится. Если бы только англичане успели до начала немецкого вторжения организовать во Франции такую систему ПВО, какую они создали у себя на островах, никакого блицкрига бы не случилось. Союзники повсюду опоздали буквально на полшага. По заказу военного министерства Америка произвела для Франции крупную партию истребителей – всего 560 самолетов, доставить которые планировали в июне 1940 года. Новому премьер-министру Великобритании Уинстону Черчиллю хватило бы, вероятно, одного месяца после вступления в должность, чтобы подготовить Западную Европу к тотальной обороне. У него, однако, не оказалось в распоряжении даже лишнего дня. Наоборот, первый день войны он потерял из-за Чемберлена и бюрократии. При условии, что до катастрофы на Западном фронте с момента начала боевых действий прошло всего пять дней, это было очень много.

Практически весь высший немецкий генералитет, как никто другой, боялся войны на Западе. По их мнению, выиграть такую войну было невозможно. Этих людей абсолютно не интересовала политика, они смотрели на предстоящую кампанию исключительно через призму военного искусства, уникального по степени дерзости. Это затем, в июне 1940 года, после победы над Францией, генералитет назовет свершившееся выдающейся смелостью гениального Адольфа Гитлера. Перед началом же Французской кампании многие немецкие генералы от страха думали больше о перевороте в стране и о свержении Гитлера, нежели о победе над союзниками. Проблема заключалась ведь не только в том, что вермахту предстояло атаковать превосходящие силы союзников, но и в том, что единственным способом одержать верх являлся полный разгром врага в кратчайшие сроки, буквально за один-два месяца, поскольку вести затяжную войну Германия была не в состоянии. Это уже было за гранью разумного: представить себе такой исход надвигающейся войны не мог никто. Ведь ко всем военно-экономическим недостаткам у Германии еще имелись и колоссальные стратегические трудности.

Если у союзников был лишь один уязвимый участок фронта, в Бельгии, протяженностью немногим более сотни километров, то у Германии таких незащищенных мест в обороне оказалось более двух тысяч километров. Самую серьезную опасность для нацистов представляла граница с Советским Союзом. Для проведения Французской кампании вермахт вынужден был перебросить на запад практически все наличные силы. Немецко-советская граница оставалась практически неприкрытой. Весной 1940 года вермахт оставил против трехмиллионной Красной Армии лишь 20 дивизий с незначительным количеством бронетехники и символическим числом самолетов, которым противостояла настоящая армада как бронетехники, так и авиации. Совершенно незащищенной Германия была и на севере. Захваченные Данию и Норвегию, а также все немецкое балтийское побережье протяженностью более чем в тысячу километров требовалось оборонять. Как утверждал Черчилль, флот союзников мог беспрепятственно высадить десант в любом месте, на любом побережье. Соотношение военно-морских сил союзников и Германии говорило само за себя. В начале 1940 года у Великобритании и Франции вместе насчитывалось 360 крупных надводных боевых кораблей, а у Германии – 35. Затем случилась Норвежская кампания, в результате которой у кригсмарине к маю 1940 года на плаву осталось лишь с десяток кораблей. Обладая таким колоссальным превосходством на море, союзники с легкостью могли высадить десант и по желанию захватить с запада на восток любой город на Балтике: Бремен, Гамбург, Киль, Росток, Данциг, Кёнигсберг, Мемель. Чтобы этого не случилось, на всем балтийском побережье Германии, в Дании и Норвегии вермахту требовалось держать большое количество войск. К примеру, только в Норвегии на протяжении всей войны Германии постоянно приходилось иметь воинскую группировку в 200 тысяч человек, чтобы сдерживать англичан от высадки десанта в стране. Серьезной оставалась и угроза с юга. Планы союзников по высадке десанта на Балканах, на побережье Греции и Югославии, никуда ведь не делись, а лишь ждали своего времени. Третий рейх находился в осаде, его военно-географическое положение было катастрофическим. Чтобы защищать свои границы, ему требовалось огромное количество сухопутных войск, поскольку у него не имелось флота, способного остановить противника в море. Такого количества войск у Германии не было даже близко. Все, что Гитлер мог собрать, хватило бы лишь на один удар в одном узком месте, и не дай бог удар этот оказался бы для противника не смертельным, потому как затем, приди враг в себя, весь германский блеф рухнул бы как карточный домик.

Идея напасть на Запад при таких невероятно малых шансах на успех принадлежала исключительно Адольфу Гитлеру. Такое решение основывалось больше на его политических инстинктах, нежели на понимании военной науки. Нет, в военном плане Французская кампания вермахта стала одним из главных шедевров воинского искусства современности, это бесспорно. Однако кампанию выиграли все же не немецкие военные, ее проиграли британские и французские политики – самым постыдным образом, почему они до сих пор и стараются взвалить всю вину на немецкий блицкриг. Падение Франции летом 1940 года было настолько невероятным, что жаркие споры историков о том, как такое могло случиться, не прекращаются по сей день. Британские исследователи утверждают, что французское государство к 1940 году стало настолько неуправляемым, что рухнуло само по себе, под весом собственного декадентства. Редкое правительство могло удержаться у власти в Третьей республике дольше года, некоторые правили всего несколько часов, другие – несколько месяцев. Расползавшуюся по швам в начале 30-х годов Веймарскую республику можно было считать образцом порядка и функциональности в сравнении с Третьей республикой, где профсоюзные забастовки, казалось, никогда не заканчивались. Противостояние между левыми и правыми было накалено до предела. Роялисты до сих пор ненавидели якобинцев, коммунисты боролись с фашистами, а большинство населения проводило вечера в кафе, пило вино и следовало принципу «после нас хоть потоп». Французские солдаты, как любят описывать события первых дней войны британские историки, бросив оружие, сидели в придорожных бистро за кружкой пива, ожидая, когда наступающие немецкие войска придут и возьмут их в плен. Никто во Франции не собирался воевать, потому как никто не хотел умирать. Раны Первой мировой войны в Третьей республике к 1940 году не зажили. О ее ужасах свидетельствовали памятники, установленные на главной площади в каждой деревне. На них были выбиты имена павших в бою местных жителей… сотнями. Чтобы подчеркнуть настроения французов весной 1940 года, британские историки любят приводить этот пример с памятниками погибшим. Такие монументы стоят во Франции и в наше время. В каждом поселении их всегда два: один – тем, кто погиб в Первой мировой войне, второй – жертвам Второй мировой. На первом всегда выбито множество имен, половина мужского населения деревни или даже больше. На втором имен мало, часто одно или два, иногда три. Так французы воевали во второй раз – никто не спешил сложить голову в бою. Британские историки утверждают, что Гитлер понимал французские настроения, как никакой другой политик в мире, ведь он пришел к власти в Германии, находившейся в аналогичных политических обстоятельствах. Если бы Франция в 1932 году напала на Веймарскую республику, то немецкие – веймарские – солдаты тоже, скорее всего, просидели бы всю войну в пивной, нежели пошли умирать за такую ненужную им родину.

У французских историков, однако, имеется иная версия событий. Они считают, что их предали… англичане. Героическую, по мнению британских историков, эвакуацию из Дюнкерка они называют предательством и трусливым бегством с поля боя, которое и привело к поражению Франции. Отказ Черчилля прислать на континент дополнительные силы истребительной авиации стал еще одним актом английского вероломства, поставившим в судьбе Франции окончательную точку. Немалая вина за поражение лежит и на двух других союзниках Третьей республики – Голландии и Бельгии, которые очень быстро сдались, чтобы избежать кровопролития и разрушений на своей территории. Пусть воюют англичане и французы, их великие державы, подумали голландцы, а затем и бельгийцы, не понимая, что тем самым сдали немцам Западный фронт. Через две недели после начала немецкого вторжения Франция осталась один на один с Германией. Все ее союзники либо сдались, либо бежали с поля боя. Однако даже в таком тяжелом положении Франция все еще была слишком большой костью, чтобы Германия могла ее сгрызть. У военно-политического руководства Третьей республики в начале июня 1940 года еще оставался выход из положения. Обладая сильным флотом, оно могло без каких-либо сложностей эвакуировать основные армейские силы во Французскую Северную Африку на другом берегу Средиземного моря: в Алжир, Марокко, Тунис. Там, за морем, под прикрытием флота они были не в меньшей безопасности, чем англичане на своих островах, отделенных от континента лишь узким Ла-Маншем. Третья республика могла продолжить свое существование в Алжире и вести борьбу с нацистами вместе с Великобританией, о чем Черчилль умолял в те дни французское руководство. Ничего этого, однако, не произошло. Шестнадцатого июня 1940 года в Третьей республике произошел фашистский переворот, в результате которого правительство возглавил маршал Филипп Петен. Французские фашисты немедленно, за неделю, сдали страну германским нацистам. К власти пришли люди, которых современные французские историки предпочитают мягко называть коллаборационистами, хотя по своей политической сути они были фашистами. Историки каждой страны всегда занимаются в первую очередь тем, что «отбеливают» темные пятна в собственном государственном прошлом. Во Франции таким пятном был фашистский режим Виши под руководством маршала Петена. Современная история Франции рисует яркий образ страны во время Второй мировой войны как одного из участников антигитлеровской коалиции. В реальности же ей больше подходит роль союзника Германии, наподобие той, что сыграли в те годы Испания и Италия.

Вернемся, однако, к описанию военных событий, имевших место на Западном фронте с 10 мая по 22 июня 1940 года, и тому, как они планировались немецким командованием. История Французской кампании по сей день покрыта тайной, и она была во многом не менее странной, чем предшествующая ей «Странная война». Первые странности связаны со знаменитым эпизодом с заблудившимся немецким офицером связи, у которого при себе имелся полный оперативный план наступления на Западном фронте. Эта совершенно фантастическая история считается той случайностью, которая полностью развернула ход военных событий в немецкую сторону. Майору Рейнбергеру, ответственному за снабжение 7-й парашютной дивизии, требовалось прибыть из Мюнстера, где дислоцировалась его дивизия, на штабное совещание в Кёльне. Вечером 9 января 1940 года в офицерском клубе за кружкой пива он рассказал об этом майору Хёнмансу, командиру авиабазы, расположенной под Мюнстером. Хёнманс предложил Рейнбергеру доставить его в Кёльн на самолете, чтобы тот не трясся полдня в поезде. На следующий день Хёнманс как раз собирался лететь в Кёльн к жене, чтобы отвезти ей в стирку свое грязное белье. Ну так вот, утром 10 января 1940 года два майора и полетели на связном «мессершмитте» из Мюнстера в Кёльн. Как 52-летний летчик в звании майора, командир авиабазы, то есть крайне опытный пилот, умудрился заблудиться на пути из Мюнстера в Кёльн, между которыми было всего 150 километров, уму непостижимо. Причем он настолько сбился с такого короткого пути, что залетел сначала в Голландию, а затем очутился в Бельгии. Но это было лишь началом абсурда. Над бельгийской территорией майор Хёнманс, этот опытный пилот, нечаянно задел рукоятку подачи топлива в двигатель, и тот остановился. Как так вышло, что рукоятку он задел именно в те несколько минут, которые самолет находился над бельгийской территорией, навечно останется загадкой истории. Затем Хёнманс все же показывает высокий класс пилотирования и сажает «мессершмитт» с остановившимся мотором посреди поля, причем самолет не подлежит восстановлению, а у обоих майоров ни царапины. В этот момент Рейнбергер говорит, что у него в портфеле секретные документы, которые надо немедленно сжечь. Уничтожить документы два немецких майора пытаются дважды, но оба раза безуспешно. Обгорелые, но все же понятные секретные бумаги оказываются в руках бельгийской разведки, а затем идут по кругу в штабах союзников. Оно и понятно, к ним «нечаянно» попал «Желтый план» немецкого Генерального штаба с детальным описанием вторжения на Запад.

Дебаты среди историков касаемо того, что все это было, не прекращаются по сей день. Правды, однако, до сих пор не видно, хотя два незадачливых майора оставались в плену у союзников до конца войны, а по ее окончании в таком же положении оказался уже весь немецкий Генеральный штаб. Предположений имеется великое множество вплоть до того, что история с самолетом была подстроена начальником абвера адмиралом Канарисом, намеревавшимся предотвратить войну. Зимой 1940 года найденные документы вызвали в западноевропейских штабах переполох, который, правда, со временем утих. Дело заключалось в том, что датой начала наступления в перехваченных документах значилось 17 января 1940 года. Однако ни 17 января, ни вообще в январе, феврале или марте никакого немецкого наступления на Западе не последовало. О раскрытом оперативном плане стали забывать, пока немцы все же не пошли в наступление 10 мая 1940 года, когда о нем вспомнили и на него все же клюнули. Как гласит официальная историческая версия, утерянный план был настоящим и случай с майором Рейнбергером был действительно несчастным, а не инсценированным, но дальше события принимают совсем необычный оборот. Немецкое командование понимает, что их план наступления стал известен противнику, а потому принимает решение его изменить.

Дальше в ход идет легенда о Манштейне. Переделанный «Желтый план», более известный как «План Манштейна», был разработан племянником фельдмаршала Гинденбурга, одним из самых талантливых немецких военачальников Второй мировой войны, на тот момент генерал-лейтенантом Эрихом фон Манштейном. Первоначально созданный Генеральным штабом вермахта «Желтый план» был в значительной мере повторением «Плана Шлиффена», который использовали в Первую мировую войну. Несмотря на то, что «План Шлиффена», в основе которого было наступление на Францию через Бельгию, в 1914 году провалился, к нему обратились вновь за неимением каких-либо иных перспектив. Другого реального пути прорваться во Францию, кроме как через Бельгию, просто не имелось. Альтернативный план, на то время казавшийся совершенно фантастическим, и разработал генерал Манштейн при помощи специалиста по танковым войскам генерала Гудериана. Он отослал свои предложения в Генеральный штаб, где от них отмахнулись, посчитав безумными. Однако Манштейн проявил завидное упорство и продолжал настаивать на рассмотрении своего плана. Слухи о нем дошли до Гитлера, перед которым в тот момент стояла серьезная дилемма. Ему изначально не нравился «Желтый план», поскольку шансы одержать молниеносную победу с его помощью практически равнялись нулю. Любая другая победа фюреру была не нужна, поскольку затяжная война с союзниками раньше или позже означала поражение. Но другого жизнеспособного плана просто не существовало из-за крайне невыгодной для Германии географии. Затем еще случился инцидент с заблудившимся самолетом, и положение, казалось, стало уже совсем безвыходным. Тогда Гитлер и решил посмотреть на безумный, как его уверяли в Генштабе, «План Манштейна». Сделать это фюреру, однако, было совсем не просто. Германский генералитет на то время еще пользовался довольно высоким авторитетом в Третьем рейхе. Адольфу Гитлеру приходилось со всеми этими генералами обходиться крайне уважительно, считаясь с их мнением куда больше, чем ему бы того хотелось. Это уже затем, в декабре 1941 года, он разнесет этот чертов Генеральный штаб на куски, а германский генералитет превратит в жалкую кучку своих лакеев. Зимой же 1940 года он от них еще зависел целиком и полностью. Помог случай, как гласит официальная история. Адольф Гитлер не мог пригласить к себе генерала Манштейна, чтобы тот объяснил свой план лично, через голову Генштаба. Однако в феврале 1940 года шанс встретиться им представился вроде как нечаянно. Генерала Манштейна из-за его настойчивости со своим планом армейское начальство решило перевести от Берлина подальше. Его назначили командиром корпуса на востоке. И тут такая неожиданность: фюрер запланировал встретиться с новыми командирами корпусов. Когда встреча только началась, Адольф Гитлер бросил все, подошел к Манштейну и попросил его в деталях рассказать о своем плане. Таким вот образом и была решена судьба Франции. Через неделю, 24 февраля 1940 года, переделанный, как то предлагали Манштейн и Гудериан, «Желтый план» был принят Генеральным штабом вермахта к исполнению. Адольф Гитлер, кстати, присвоил авторство нового плана себе. Во-первых, чтобы никто в Генеральном штабе больше не возражал. Во-вторых, такой передовой во всех отношениях замысел операции должен был принадлежать только лидеру нации и никому больше, того требовали политические интересы Рейха.

В чем заключался «План Манштейна»? В начале операции немецким войскам надлежало нанести удар в Бельгии, как того и ожидали союзники. На франко-бельгийской границе были дислоцированы крупные силы британско-французских войск, которые в случае нападения немцев на Бельгию должны были немедленно перейти границу и прийти бельгийской армии на помощь. Расположенные на границе союзные войска (около 40 дивизий) были лучшими из всех имевшихся и почти полностью моторизованными, то есть перемещаться они могли на высокой скорости. После того как эти 40 дивизий ушли бы далеко на север и втянулись бы в бои с частями вермахта на бельгийской территории, немецкой армии предстояло нанести главный удар в другом, а главное, совершенно неожиданном для союзников месте – в Арденнах. Арденны – это горная, лесистая, труднопроходимая местность на границе Германии, Бельгии и Франции. Линия Мажино доходила до Арденн и затем останавливалась, поскольку строить ее там не имело никакого смысла, ведь сами горы считались отличным естественным оборонительным барьером. Вот здесь, в Арденнах, где союзники не ожидали нападения, и предлагал Манштейн нанести главный удар. Мало того, он намеревался обрушиться на врага бронетанковым кулаком, то есть переправить через горы и непроходимые леса предстояло не пехотные части, а танковые и моторизованные подразделения. С технической точки зрения такая задача казалась почти невыполнимой, но немецкие танкисты с этим справились. Имелся, правда, большой риск, что французская авиация засечет переброску немецких войск через Арденны и тогда… тогда вермахту грозила катастрофа, ведь план срывался, союзники поняли бы, где предполагается осуществить главный удар и вовремя перегруппировали бы свои силы. Вот это слово «вовремя» является, вероятно, самым точным, чтобы описать, почему Францию так сокрушительно разгромили в мае 1940 года. Союзники не сделали ни одного шага вовремя, они везде опаздывали – где на день, где на два. Что такое день или два на войне, которой предстояло продлиться еще пять лет? Вроде миг, другой, не больше, но для Французской кампании, судьба которой решилась за неделю, это была целая вечность.

Командующий союзными войсками французский генерал Гамелен, которого затем посчитали главным виновником поражения, действительно был военачальником медлительным. Думавший исключительно скоростями и категориями пехотной Первой мировой войны, он и вправду не понимал, насколько быстро могут развиваться события во время моторизованной Второй мировой. Он не верил, что танковые части способны быть независимой от пехоты силой. Сам факт того, что войска противника могут преодолевать в день 50 километров и даже больше, не укладывался у него в голове. Апофеозом его несостоятельности служат рассказы о том, как он управлял войсками. Засев в своем штабе под Парижем, генерал Гамелен отказывался использовать связь по телефону и радио для управления вверенными ему войсками. Он считал это ненадежным, поскольку немецкая разведка в этом вопросе значительно превосходила французов и могла прослушивать как телефонную, так и радиосвязь. Генерал Гамелен использовал вестовых мотоциклистов – обыкновенных мотоциклистов, которые курсировали каждый час между его штабом под Парижем и штабами на местах. Вот там союзники и потеряли так нужные им день-другой.

Согласно «Плану Манштейна» нанести главный удар в Арденнах и прорвать оборону противника не было первостепенной задачей. Самое важное заключалось в том, что Манштейн предлагал сделать потом. Командование союзников, естественно бы, подумало, что немецкие войска обязательно попытаются взять Париж, а потому, прорвав французскую оборону в Арденнах, повернут на юг. Однако Манштейн предложил двинуться на запад, к побережью, чтобы отрезать выдвинувшиеся в Бельгию войска союзников от основных сил. По его замыслу, попав в окружение на севере, Британский экспедиционный корпус, лучшие дивизии Франции и бельгийская армия должны были сдаться, после чего судьба оставшейся в центре страны и на юге французской армии была бы решена. Так оно и произошло за некоторыми исключениями. Успешное исполнение плана зависело от внезапности, скорости и силы удара. Со всем этим у вермахта никаких проблем не было. Но главное, от чего зависел успех предстоящего немецкого вторжения, были действия союзников. Все их шаги должны были оказаться ошибочными, чтобы Германия могла одержать в столь рискованной и растянутой войсковой операции сокрушительную победу. Немецкая победа действительно стала беспрецедентной в истории военного искусства. Неужели англо-французский генералитет был настолько несостоятельным? Британские историки уверяют, что да. Особенно они пеняют на французов, защищая командующего Британским экспедиционным корпусом генерала Горта, который, мол, вынужден был подчиняться приказам французского верховного командования. В действительности это не совсем так. Потерпеть в тех условиях столь немыслимое поражение могли только полные идиоты. Но ни французские, ни британские генералы, несмотря на некоторые их недостатки, дураками не были. Проиграли кампанию нацистам не французские генералы, на чем настаивают британские историки, а Уинстон Черчилль и стоявший за ним британский правящий класс – потому как другого выхода спасти демократию у них попросту не было. Речь об этом пойдет ниже, но сначала нам требуется рассказать о том, что же произошло во время Французской кампании, дабы читателю было ясно, как именно Черчилль хотел спасти демократию.

Первой под удар вермахта утром 10 мая 1940 года попала Голландия. Немецкое военно-политическое руководство рассчитывало захватить эту страну таким же образом, каким ему удалось оккупировать соседнюю Данию, – за один день. Все нидерландские власти – королева, правительство, парламент – располагались в Гааге. Немецкое командование решило высадить в городе крупный авиадесант, всех их захватить, на чем закончить военные действия. Вторжение в Голландию стало одной из самых крупных воздушно-десантных операций в истории вермахта. Десанты также планировали высадить в целом ряде других мест, чтобы захватить стратегически важные объекты и парализовать возможное сопротивление нидерландских вооруженных сил. Командование люфтваффе было окрылено успехами своих десантников в Норвегии, где тем действительно удалось выполнить все поставленные перед ними задачи за один день. Они думали, что в Голландии все пройдет так же успешно. Ничего подобного в Нидерландах у них, однако, не вышло. Немецких парашютистов перестреляли и переловили в Гааге, как куропаток. Люфтваффе потеряли в Голландии почти 200 военно-транспортных самолетов «Юнкерс Ю-52», четверть всего военно-транспортного парка люфтваффе на тот период времени. В плен попали полторы тысячи немецких парашютистов, их даже успели отправить до голландской капитуляции в Британию. Около 4 тысяч немецких парашютистов были убиты и ранены. В первый день голландцы сбили и взяли в плен командира 4-й бомбардировочной эскадры полковника Фибига, известного впоследствии генерала люфтваффе, разбомбившего Белград и командовавшего снабжением окруженных в Сталинграде немецких войск по воздуху. Его, к сожалению, отправить в Англию не успели. После капитуляции Нидерландов он вернулся в строй и совершил в Европе много военных преступлений. Осенью 1947 года его расстреляли в Югославии как военного преступника.

Захватить голландскую королеву немцам не удалось. Правительство сохранило контроль над государством и вооруженными силами. На всей территории Нидерландов начались ожесточенные военные действия. Немецкая армия значительно превосходила голландские вооруженные силы по уровню вооружения и оснащения, но у голландцев имелось одно оборонительное преимущество, которое могло поставить крест на превосходстве вермахта, – многочисленные каналы по всей стране. С их помощью нидерландская армия могла просто затопить определенные участки, сделав их совершенно непроходимыми для немецкой армии и запершись таким образом от нацистских захватчиков. Этой военной технологии было много столетий, так голландцы защищались еще в Средние века. Подняв шлюзы в канале, они затапливали территорию непосредственно перед каналом, но такое затопление было мелким. Перед каналом появлялось своеобразное болото, слишком мелкое, чтобы переплыть его на лодке, и слишком вязкое, чтобы перейти вброд. Ни пехота, ни танки преодолеть такое препятствие были не в состоянии.

Несмотря на стремительное первоначальное продвижение в приграничных районах, командование вермахта уже через два дня осознало, что план захвата Нидерландов провалился и немецкая армия вот-вот надолго завязнет в стране. Это грозило сорвать ход всего «Плана Манштейна», ведь задействованные в Голландии войска должны были уже оказаться в Бельгии. На счету у немецкого командования в это напряженное время был каждый час и каждый солдат. Позволить, чтобы четвертьмиллионая группировка войск вермахта застряла далеко на севере непонятно на сколько времени, было при тех обстоятельствах самоубийству подобно. Оказавшись в безвыходном положении, германское командование решилось на крайние меры. Четырнадцатого мая 1940 года по приказу Германа Геринга немецкая армия идет на военное преступление. Группа из 54 бомбардировщиков «Хейнкель Хе-111» наносит удар по центру Роттердама. Историческая часть города почти полностью уничтожена, неповрежденными остаются лишь три здания. Погибло 884 мирных жителя, тысячи получили ранения, более 80 тысяч остались без крова. По меркам того, еще почти мирного, времени случившееся стало невиданным варварством, от которого содрогнулась вся Европа. До этого, осенью 1939 года, люфтваффе сильно бомбили Варшаву, но, во-первых, кого Варшава в Западной Европе интересовала, во-вторых, даже там не было столь концентрированного авианалета, направленного исключительно против мирного населения. Немецкое командование предъявляет командующему голландской армией генералу Винкельману ультиматум: либо немедленная капитуляция, либо люфтваффе бомбят Утрехт, а затем и Амстердам. У генерала Винкельмана не имеется практически никаких средств ПВО, а оставшиеся полсотни голландских самолетов не смогут защитить страну от немецких бомбардировщиков. Нидерланды капитулируют – на пятый день войны.

Вторжение в Бельгию началось для вермахта куда успешнее. Здесь немецким парашютистам удалось добиться совершенно фантастической победы. Рота парашютистов-саперов (85 человек) смогла вывести из строя, а затем захватить бельгийский артиллерийский форт Эбен-Эмаль (гарнизон из 1200 человек), который считался абсолютно неприступным. Форт располагался в окрестностях города Льежа и представлял собой ключевой элемент в обороне всего этого стратегически крайне важного приграничного района. В 1914 году немецкая армия застряла на неделю именно под Льежем, в результате чего тогда и провалился в значительной степени «План Шлиффена». Сделав из уроков Первой мировой войны надлежащие выводы, Брюссель возвел в районе Льежа, грозившего послужить для немцев входной дверью в Бельгию, серьезные укрепления. Форт Эбен-Эмаль, построенный по последнему слову военной архитектуры того времени, представлял собой отлично защищенное подразделение дальнобойной артиллерии, способное вести огонь на 20 километров по левую сторону и на 20 километров – по правую. По обе стороны от форта проходил Алберт-канал, через который перекинулись три моста. Все это было в радиусе обстрела орудий форта Эбен-Эмаль, и форсировать канал при таких обстоятельствах было совершенно невозможно. Немецких парашютистов высадили ранним утром 10 мая на крышу форта с помощью планеров. Бельгийские солдаты спали, война еще не началась. Перебив тех немногих часовых, которые были снаружи форта, парашютисты стали бросать через амбразуры внутрь форта заряды специальной взрывчатки, которой у них с собой имелось две тонны. Перепуганные случившимся бельгийские солдаты бросились в подвал, где просидели почти сутки, пока не подошли основные немецкие силы, которым они и сдались. Тем временем передовым частям вермахта удалось форсировать оставшийся без артиллерийского прикрытия Альберт-канал и прорвать бельгийскую приграничную оборону, после чего уже 11 мая они вырвались на оперативный простор.

Сражаться с бельгийской армией было для немцев совсем иным делом, нежели воевать с голландцами, даже несмотря на столь блестящую первоначальную победу вермахта, какой являлся захват форта Эбен-Эмаль. К тому же на помощь Бельгии стремительно выдвинулись англо-французские войска, стоявшие в полной боевой готовности на границе. Бельгийская армия была вдвое больше голландской, а также куда лучше вооружена. Командование вермахта, однако, не собиралось серьезно воевать здесь с союзниками. Планов разгромить противника и захватить страну за день-два, какие имелись у немецкого Генерального штаба в связи с Голландией, в отношении Бельгии никто не строил. Командование вермахта намеревалось использовать Бельгию в качестве ловушки для союзников, а потому требовалось заманить англо-французские войска поглубже на бельгийскую территорию, прежде чем захлопнуть гигантскую мышеловку ударом через Арденны. Немецкому командованию это удалось даже лучше, чем они запланировали. Французы и англичане, ничего не подозревая, немедленно отправили в Бельгию 44 дивизии из той сотни с небольшим, какие у них имелись. Причем в Бельгию выдвинулись лучшие войсковые соединения, оставив во Франции в основном второсортные дивизии, недавно сформированные из мобилизованных. В Бельгию также ушли практически все бронетанковые силы союзников.

Верховный главнокомандующий англо-французскими войсками генерал Гамелен утром 10 мая 1940 года вышагивал по коридорам своего штаба и весело насвистывал какой-то бодрый парижский шансон. Он пребывал в отличном боевом настроении. Все шло по плану. Немцы нанесли удар там, где и предполагалось. Захваченные в январе карты майора Рейнбергера не соврали, хотя немцев и без них ожидали в Бельгии. Утром 12 мая 1940 года началась битва при Анню, которую можно считать крупнейшим танковым сражением Второй мировой войны. В ней участвовало больше танков, чем в сражении у Прохоровки во время Курской битвы. Хотя, конечно, те немецкие и французские машины, что встретились на поле боя весной 1940 года, выглядели игрушечными по сравнению с немецкими и советскими танками, что жгли друг друга в поле под Прохоровкой. Битва при Анню, маленьком валлонском городишке в полусотне километров от голландской границы, продлилась три дня. Генерал Гамелен, весело насвистывавший утром 10 мая, в принципе имел все военно-технические основания для приподнятого настроения. Столкновение французских танков с немецкими при Анню это подтвердило. Соотношение потерь было 2:1 в пользу французской бронетехники. Иными словами, французские танки оказались лучше немецких, что было теперь доказано в бою. Однако утром 13 мая Гамелен свистеть перестал. Семнадцатого мая генерала снимут с должности, а его имя навечно покроется позором.

Как только основные англо-французские войска втянулись в Бельгию на севере, утром 13 мая 1940 года, ведущие немецкие силы нанесли главный удар через Арденны в центре. Французские летчики заметили передвижение немцев в Арденнах еще в ночь с 10 на 11 мая, о чем немедленно доложили начальству. Большой тревоги это донесение в штабе генерала Гамелена, однако, не вызвало. Там решили, что, возможно, вермахт попытается нанести в этом районе вспомогательный удар. Ограничились отправкой подкрепления в размере одной дивизии. Ход штабной французской мысли был несложным и логичным. Чтобы перебросить через Арденнский горный массив крупные подразделения, понадобится как минимум 10 дней, этого времени с избытком хватит для того, чтобы усилить оборону на этом участке фронта в случае такой необходимости. Немцы, однако, поступили по-другому. Они перебросили через Арденны не крупные, а ударные силы и сделали это за два дня. В прорыв пошли отборные танковые части вермахта, три дивизии под командованием генерала Гудериана. По какой еще причине генерал Гамелен не сильно волновался об участке фронта в Арденнах? Ведь вермахту мало было преодолеть труднодоступный горный массив. Выйдя из леса на оперативный простор неподалеку от города Седан, немцы тут же упирались в реку Маас, на которой и крепилась французская оборона. То есть немецкой армии после столь сложного перехода пришлось бы форсировать водный рубеж, обороняемый противником. Такая сложная операция по канонам военного искусства того времени требовала большого количества артиллерии с огромным запасом боеприпасов, чтобы сутками напролет обстреливать оборону противника на другом берегу, дабы ее размягчить перед форсированием реки. Переправить все это через Арденны было действительно мероприятием на две недели. У Гудериана в самом деле утром 13 мая на берегу реки Маас под Седаном не было артиллерии – в привычном понимании этого слова. У него, однако, имелась «летающая артиллерия», которая оказалась куда эффективнее обычной, потому как французы перед ней оказались совершенно беззащитными. Согласно «Плану Манштейна», разработанному, кстати, при помощи Гудериана, в этом месте немецкое командование решило нанести самый массированный авиаудар, на какой только были способны люфтваффе. Восемь часов подряд 13 мая бомбардировщики люфтваффе утюжили французскую оборону в районе Седана. Такой концентрированной, непрекращающейся бомбежки военная история еще не знала. Положение французских войск, оборонявшихся на реке Маас, осложнялось еще и тем, что к такому нападению они были совершенно в плане вооружения не готовы. У них практически не имелось противотанковой и зенитной артиллерии. Никто в штабе генерала Гамелена не ожидал на этом участке фронта массированного удара именно танками и самолетами. На этом и строился расчет генералов Манштейна и Гудериана. Мало того, все оборонявшиеся под Седаном пехотные дивизии были класса «Б». Так во французской армии тогда называли части, состоящие из мобилизованных, в основной своей массе гражданских лиц, которым преимущественно было за 40 лет и которым совершенно не хотелось воевать и особенно – умирать. Это были семейные люди, абсолютно не понимавшие, что они в этих окопах делают и что вообще вокруг происходит. Французское командование специально дислоцировало их на этом «тихом» участке фронта, скорее в роли статистов, нежели настоящих солдат, потому как было уверено, что войны здесь никакой не будет. Все вышло ровно наоборот. Бедные резервисты оказались на самом острие немецкого наступления, под ударом отборных частей вермахта, что также было частью замысла Манштейна. Его план был продуман до мельчайших деталей. Собранные воедино, эти детали превратились в военный каток, несущийся по наклонной плоскости, остановить который неторопливый генерал Гамелен со своим штабом без оперативной связи был просто не в состоянии.

Утром 13 мая генерал Гудериан начал психическую атаку на оборону противника. Немецкие «штуки» своим воем и бомбами напугали французскую пехоту и разбили многочисленную артиллерию противника на противоположной стороне реки. Затем Гудериан начал форсировать Маас. Довольно быстро ему удалось создать плацдарм на вражеском берегу. Севернее форсированием командовал другой будущий герой вермахта – генерал Роммель. В те дни здесь собрался весь цвет немецкой армии. Французы, осознав нависшую над ними опасность, начали предпринимать отчаянные меры, однако для этого у них не имелось на этом участке фронта достаточно сил. Теперь уже летчики докладывали генералу Гамелену, что видели в Арденнском лесу колонну немецких войск, протянувшуюся на 250 километров через Бельгию и Люксембург до самой Германии. К вечеру 14 мая генерал Гамелен понял, каким эпическим оказался немецкий обман и каким катастрофическим стало положение французской армии. Все попытки в течение 14 мая ликвидировать немецкий плацдарм на западном берегу реки Маас провалились. Все усилия разбомбить немецкие переправы были напрасными, поскольку те оказались под непробиваемой защитой люфтваффе и зенитной артиллерии. Англичане за день потеряли почти полсотни бомбардировщиков, безуспешно пытаясь разбомбить эти чертовы переправы. Немцы тем временем стремительно расширяли плацдарм, переправляя на него все новые силы. Колонны вермахта нескончаемым потоком спускались с Арденн и переходили на западный берег реки Маас, сметая остатки французских войск со своего пути. К концу дня 14 мая французам уже было ясно: сражение при Седане проиграно. Историческая ирония судьбы заключалась в том, что 1 сентября 1870 года при Седане произошло генеральное сражение Франко-прусской войны, закончившееся для Франции сокрушительным поражением, с которого и началось столь ожесточенное противостояние между двумя нациями. На следующий день, 15 мая, немецкие передовые танковые части прорвали еще одну линию обороны, имевшуюся у французов в глубине, за которой уже никто не мог сдержать наступательного порыва немцев. Перед вермахтом, дрожа от страха, лежала беззащитная Франция. Ее лучшие войска застряли на севере в Бельгии, остальные были размазаны тонким слоем по протяженным ее границам: германской, швейцарской, итальянской, испанской и средиземноморской.

В 7 часов утра 15 мая 1940 года премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля поднял с постели телефонный звонок премьер-министра Франции Поля Рейно. Он безапелляционно заявил своему английскому коллеге, что война проиграна, описав в преувеличенно мрачных тонах события в районе Седана. Черчилль принялся успокаивать Рейно, заверяя того, что немецкие танки уйти далеко без пехоты не смогут, кроме того, им требуется большое количество топлива, – и так далее и тому подобное, вплоть до воспоминаний о том, как немцы прорвали Западный фронт весной 1918 года, но их затем остановили. На следующий день, 16 мая, встревоженный Черчилль прилетел в Париж. Британские историки путаются в изложении того, что именно произошло между английским и французским руководством в тот день. Главной драмой этого совещания в верхах стал разговор Черчилля с генералом Гамеленом. Британский премьер-министр задает французскому главнокомандующему вопрос жизни и смерти: «Где ваши стратегические резервы?» Гамелен отвечает: по версии Черчилля – «Их нет», по версии самого Гамелена – «Их больше нет». Британские историки, лучшие в мире, до сих пор не в состоянии разобраться, имелись ли у французского командования в тот момент стратегические резервы или нет, а если их не было, то как такое вообще оказалось возможно, ведь это противоречило всем законам военной науки. Уинстон Черчилль пребывает в состоянии глубокого шока: не столько от того, что французское командование каким-то странным образом осталось без стратегических резервов, но вследствие того, в каком вообще психологическом состоянии находится это самое военное и политическое руководство. Назвать его панической растерянностью было бы неправильно, это был скорее какой-то пораженческий фатализм, смешанный с безудержным страхом перед Гитлером.

Когда фюрер планировал вторжение во Францию, именно этого – психологического разгрома противника – он в первую очередь и добивался. Именно это и было его главной надеждой на победу. Его генералы ничего в психологической войне не понимали, они думали исключительно о том, сколько у них танков и пушек, а потому боялись начинать Французскую кампанию, ведь им явно не хватало вооружения. Гитлер же не столько смотрел на поле боя, сколько стремился заглянуть в душу французского руководства, пытаясь понять ход их мысли, в чем великолепно преуспел. Нацисты, можно считать, выиграли войну просто потому, что они ее начали. Победили они не в военном плане, а в психологическом. Они единственные в Европе были готовы воевать. Этого нельзя было сказать о французах, равно как и о голландцах, бельгийцах, датчанах, норвежцах… и англичанах. Никто в Европе, кроме немцев, этого не жаждал. Даже значительная часть немецкого населения не хотела и думать об этом, их просто умело вдохновило министерство Геббельса, а самых упрямых подтолкнуло ведомство Гиммлера.

Шестнадцатого мая 1940 года на глазах пребывавшего в ужасе Черчилля французское военно-политическое руководство начинает разваливаться. Премьер-министр Рейно не находит ничего лучшего, как сместить с должности генерала Гамелена, а вместо него назначить генерала Вейгана. Этого 73-летнего военачальника вытащили с пенсии осенью 1939 года и отправили командовать тремя дивизиями, пылившимися в Сирии. Возраст был не главной проблемой Вейгана, основная его слабость заключалась в мировоззрении. Этот человек славился своими ультраправыми, националистическими, фашистскими политическими взглядами. Вейган прибывает в Париж 19 мая. Днем ранее туда же из Мадрида, где он служил послом Франции, прилетает 84-летний маршал Петен, чтобы занять пост заместителя премьер-министра. Маршал Петен также придерживается ультраправых, националистических, фашистских взглядов. Он лучший друг испанского диктатора Франко. Поль Рейно вытащил из музея французской боевой славы две эти мумии исключительно потому, что народ их знал как героев Первой мировой войны, победивших Германию. Полю Рейно и в голову не могло прийти, что два этих фашиствующих старика решатся сдать Францию Германии, чтобы к власти в стране не пришли коммунисты. Конечно, не в этой паре пенсионеров было дело – за ними стояли пресловутые 200 семейств, считавшие, что во всем виноваты коммунисты и что Гитлер для Франции лучшая альтернатива, чем собственные левые. В ужасе от увиденного, сделав самые мрачные выводы, напуганный Уинстон Черчилль возвращается в Лондон, чтобы всего через несколько дней сделать шаг, который перевернет европейскую военно-политическую доску, скинув с нее все воюющие во французской партии фигуры.

Прорвав французскую оборону у Седана, немецкие танки за неделю беспрепятственно пересекли всю Францию и вышли к Ла-Маншу. Они преодолели 300 километров за неделю – беспрецедентное в военной истории событие. Как такое было возможно? Эта военная странность, вероятно, в истории Второй мировой войны является самой большой, и объяснить ее по сей день никто из западных историков странным образом не берется. Вместо этого они рассказывают всякие нелепости, сваливая все на глупость французского (именно французского) командования, на хаос, неразбериху и просто на необычайное везение, которое сопутствовало великому Гудериану. Немецкая группа армий «А», наносившая главный удар в центре, в составе которой действовал танковый кулак Гудериана, дошедший до Ла-Манша, насчитывала полсотни дивизий. Из них 7 были танковыми и 3 моторизованными. Именно они, эти 10 подвижных дивизий, вошли в прорыв и стали стремительно продвигаться к побережью. С военной точки зрения того времени действовать так было совершенно немыслимо. Слева и справа от прорвавшихся танков Гудериана располагалась почти сотня вражеских дивизий. Чтобы перерезать тонкую линию снабжения группировки Гудериана, далеко оторвавшейся от основных, пехотных сил, союзникам хватило бы одной-двух дивизий, а сделать это можно было во множестве мест на трехсоткилометровом пути, проделанном немцами по французской территории. В таком случае в окружении оказались бы не войска союзников в Бельгии, а 10 дивизий Гудериана, оставшиеся без топлива где-нибудь во французской глубинке, посреди чистого, никому не нужного поля. Однако совершенно парадоксальным образом организовать серьезный контрудар и отрезать зарвавшегося Гудериана французскому командованию не удалось. При этом большинство отправленных 10 мая в Бельгию войск оказались там незадействованными и томились от безделья в тылу, как раз недалеко от тех мест, где они могли нанести прорвавшимся немцам контрудар. Причем надо помнить, что многие из числа этих войск были лучшими во французской армии и моторизованными, то есть могли атаковать немцев быстро и мощно.

Как гласит официальная западная история, виноват в провале контрудара был генерал Вейган. Он отменил контрудар, назначенный уволенным генералом Гамеленом на 17 мая, чтобы сперва разобраться в обстановке, а когда все же перешел в наступление 20 мая, то было уже поздно – пехота противника успела подтянуться вслед за танками. Но немецкая пехота не могла за три дня преодолеть все 300 километров, а именно столько к этому времени прошли немецкие танки. У союзников все равно еще оставались возможности для ответного удара, просто наносить его требовалось дальше на запад, ближе к побережью. Это союзники в те дни могли прижать зарвавшиеся танки Гудериана к морю и расстрелять их корабельной артиллерией могучего британского флота. Неимоверный успех эпического немецкого танкового рывка через всю Францию к Ла-Маншу приписывают смелому и гениальному Гудериану. Этот исторический миф является, пожалуй, одним из самых непостижимых. Генерал Гудериан получил от своего непосредственного командира генерала Клейста приказ остановиться на следующий день после того, как он вошел в прорыв, то есть совсем еще недалеко от Седана. Немецкая пехота на тот момент отставала от танков на 36 часов. Генерал Клейст был сильно озабочен тем, что противник может ударить на фланге и отрезать танки Гудериана. Смелый Гудериан, однако, продолжает наступление. Затем, уже на полпути к побережью, ему поступает приказ остановиться лично от Гитлера, сильно обеспокоенного так далеко ушедшими вперед немецкими танками. Гудериан и этот приказ игнорирует, отписываясь тем, что намеревается лишь провести разведку боем, а в действительности не останавливаясь, рвется к Ла-Маншу. Иными словами, главным героем в победе над Францией западные историки назначили генерала Гудериана, что, однако, странным образом совершенно не отразилось на его дальнейшей карьере в вермахте. Вершиной служебной лестницы генерала Гудериана стало командование танковой группой во время вторжения в Советский Союз через год, летом 1941 года. Зимой того же года его, однако, не только сняли с должности, но и вообще отправили вон из действующей армии, в резерв. Лишь летом 1944 года Гитлер вновь решил воспользоваться услугами Гудериана, но через полгода с небольшим выгнал гениального военачальника из армии окончательно. Назначенный генерал-полковником за свои подвиги во Франции летом 1940 года, Гудериан всю оставшуюся войну в этом звании и провел. Его подчиненный в то время, командир дивизии, генерал-майор Роммель в 1942 году был уже фельдмаршалом.

Вернувшись 17 мая из Парижа, премьер-министр Уинстон Черчилль немедленно дал указание разработать план эвакуации Британского экспедиционного корпуса с континента. Двадцатого мая, когда стало известно, что немецкие танки вышли к Ла-Маншу, командование Королевского флота получило приказ готовиться к эвакуации английских войск, повсюду начали собирать гражданские суда. В историю эта эвакуация вошла под названием операция «Динамо». Ни французских, ни бельгийских союзников в известность о своих планах британское правительство не поставило. Окруженные в Бельгии силы союзников повели себя чрезвычайно странно. Ведь в очень по сути тонком кольце немецкого окружения оказались чрезвычайно крупные воинские силы: три французские армии, бельгийские вооруженные силы и Британский экспедиционный корпус – в совокупности более полутора миллиона солдат и офицеров, отлично при этом вооруженных. Действовавшая против них в Бельгии немецкая группа армий «Б» была вдвое меньше по численности. Ее задача заключалась в том, чтобы выманить основные силы союзников из Франции на север в Бельгию, а не разгромить их в Бельгии. С другой стороны были 10 дивизий Гудериана и медленно подтягивающиеся за ними пехотные части. С 20 по 27 мая союзники могли легко разорвать тонкое гудериановское кольцо на юге и пробиться из Бельгии во Францию, при таком-то огромном перевесе сил. Они этого, однако, не сделали. Вместо того, чтобы прорываться на юг, во Францию, окруженные в Бельгии войска союзников стали поспешно отходить на запад к побережью, оказавшись через неделю спиной к морю и теперь действительно очутившись в узком мешке, на котором немецкие войска со всех сторон завязали тугой узел.

Развязка наступила 27 мая 1940 года. В этот день началась эвакуация Британского экспедиционного корпуса из Дюнкерка. На следующий день, 28 мая, капитулировала Бельгия. Франция осталась одна лицом к лицу с Гитлером. И хотя война продлилась еще почти месяц, это был конец. Французские историки обвиняют Великобританию в том, что она нанесла Третьей республике коварный удар в спину, предав ее в самый тяжелый момент. То же самое утверждали в те дни взбешенные французские политики. Бельгийский король Леопольд III, подписав 28 мая капитуляцию страны, заявил, что дело союзников проиграно, также косвенно обвинив в этом британцев. Уинстон Черчилль незамедлительно вступил с ним в заочное газетное сражение, но это мало помогло, антибританская эскапада бельгийского короля дорого обошлась Лондону. Хотя и французское, и бельгийское руководство к тому времени уже в значительной мере заняли пораженческие позиции, действия Уинстона Черчилля все равно можно расценивать как предательство. Великобритания была супердержавой, остальные следовали за ней. Уже через неделю, 4 июня 1940 года, Черчилль выступит в парламенте с одной их своих самых знаменитых речей «Мы будем сражаться на пляжах», в которой он призывал британский народ защищать свою землю от нацистов до последнего патрона. Защищать французскую землю до последнего патрона британское руководство, однако, отказалось и бросило Европу на произвол судьбы. Такой вот пример она подала союзникам своими циничными действиями. Кто же после всего этого – после Чехословакии, Польши, Дании, Норвегии, Голландии, Бельгии, Франции – поверил бы Британии? Нет, в конце мая 1940 года политическая правда в Европе была на стороне бельгийского короля. Черчиллю в том, что он больше никого не сдаст, в Европе уже никто не верил, разве что британский парламент скептически выслушал его пламенную речь о последнем патроне на пляже.

Британские историки описывают операцию «Динамо» – эвакуацию английских войск из Дюнкерка – как одно из самых героических событий в истории их страны. Количество книг, фильмов и другого исторического материала на эту тему просто огромно. Ни одно другое сражение Второй мировой войны не заслужило в Англии такого внимания, как операция «Динамо», хотя по своей военной сути сражением британское бегство из Дюнкерка не назовешь – это было циничное предательство Франции и Бельгии. В истории с операцией «Динамо» имеется, однако, одна серьезная странность, которую британские историки тщательно обходят стороной. Когда немецкие танки 20 мая 1940 года дошли до французского побережья, у них был приказ захватить все порты. Они бросились было исполнять это предписание и почти уже справились с задачей (незахваченным оставался всего один порт – Дюнкерк), как 24 мая получили распоряжение Гитлера остановиться. Поистине непостижимы пути гитлеровские, по крайней мере для британских историков. Почему Адольф Гитлер 24 мая остановил немецкие танки в 10 километрах от Дюнкерка? Ведь в тот день вермахт мог захватить этот последний порт на побережье и тогда… Тогда Британский экспедиционный корпус оказался бы в ловушке, не было бы никакого Дюнкерка, никакой героической операции «Динамо», английские солдаты остались бы во Франции – и, вероятно, сдались бы в плен вместе с бельгийскими и французскими солдатами. Почему нацисты не захлопнули ловушку в Дюнкерке, ведь в те дни им это было так просто сделать?

Подавляющее большинство британских историков дают этому событию одно-единственное объяснение – Гитлер был странным человеком. Весной 1940 года фюрер не был странным, иначе бы он не поставил на колени Западную Европу за две недели. Лишь у самого честного и крупного из британских военных историков сэра Гарта проскакивает фраза, в которой кроется простая сермяжная историческая правда: «Гитлер был уверен, что английские войска, бежав из Дюнкерка, в Европу больше не вернутся». Вот что «странному» Гитлеру было в реальности нужно. Ему требовалось, чтобы англичане бежали и предали своих континентальных союзников, которые после этого прекратили бы сопротивление. Так ведь оно и произошло, в бельгийском случае – буквально на следующий день. Если бы англичане остались на континенте, то пришлось бы вести долгую войну на истощение, в которой шансы Германии на победу были невелики. После же британского бегства кровопролитие в Европе практически закончилось, стрелять почти перестали, а через три недели наступил мир, нацистский, но мир. Нацисты вели в Западной Европе политическую войну, а не войну на уничтожение, какую они развернут через год в Советском Союзе. Им не нужно было разгромить и раздавить все эти страны: Францию, Британию, Бельгию и Голландию. Они задумали установить в них новый – фашистский – порядок и сделать их своими союзниками. Громить и давить нацисты собирались славян на Востоке, как в свое время США разгромили и раздавили североамериканских индейцев, чтобы отобрать у них территорию. Дальнейший ход событий доказывает это утверждение. Десятого июля 1940 года во Франции маршалом Петеном был создан фашистский режим Виши. Осенью 1940 года Адольф Гитлер встречался со своими латинскими фашистскими союзниками – генералиссимусом Франко, маршалом Петеном, дуче Муссолини – чтобы попросить их о помощи в предстоящей кампании против советских большевиков. Таких фашистских режимов в Европе к тому времени было уже большинство – от Португалии на крайнем западе до Румынии на крайнем востоке – и во всех них был установлен новый крепкий фашистский порядок.

В этом месте возникает вопрос, который странным образом никогда не волновал британских историков, даже самых честных из них. Если Гитлеру так нужно было, чтобы англичане бежали из Европы, то почему Черчилль это сделал? Всему виной «реальная политика!.. В конце мая 1940 года международно-военная ситуация на европейском континенте сложилась таким образом, что Гитлеру и Черчиллю требовалось одно и то же, хотя, конечно, мотивация у них была совершенно разной. Они стремились избежать повторения Первой мировой войны. Если бы они устроили такую же бойню в Западной Европе, какая началась в 1914 году, то они оба ее бы не пережили. Победителя в новой мировой войне на Западе не было бы. Нет, победитель бы существовал – Сталин, – что, естественно, не устраивало ни Гитлера, ни Черчилля. Тотальная война в Западной Европе, без сомнения, закончилось бы победой мирового коммунизма во всем мире. Большевизм, как в то время называли коммунизм, появился на мировой политической сцене исключительно в результате Первой мировой войны. Трудно себе даже представить, чем бы закончилась Вторая мировая, если бы она случилась на Западе, а Советский Союз остался бы от нее мирно в стороне на Востоке. Уинстон Черчилль мог оставить Британский экспедиционный корпус сражаться на континенте, мало того, он мог перебросить на континент значительные силы авиации, о чем его умоляло французское правительство. Черчилль мог упереться, как уперлись англичане в 1914 году, он мог произнести такую же речь о том, как британский народ будет сражаться до последнего патрона, только на французских пляжах, он много чего еще в военном плане мог предпринять весной 1940 года. Но ничего этого он не сделал, а героически бежал из Дюнкерка. Если бы Черчилль все это совершил, немцев, без сомнения, на севере Франции остановили бы, и в Бельгии их остановили бы. Началась бы затяжная окопная война, по сравнению с которой армагеддон 1914 года на Западном фронте оказался бы лишь пустяшной репетицией при всех-то новых видах вооружения. Западную Европу разнесли бы в щепки, вернули бы в Средние века и на ее руинах построили бы большевистское царство – кошмар для Черчилля, кошмар для Гитлера, мечта для Сталина. Западная Европа, при условии, что Вторая мировая война прошла главным образом на Востоке Европы, и без того после 1945 года сделала колоссальный политический крен влево. Можно себе только представить, каким политическое послевоенное устройство Западной Европы стало бы, если бы Вторая мировая прошла главным образом на ее территории. Никто из числа британских, немецких и советских политических деятелей того времени не был странным, все были реальными политиками.

Всего через год, вечером 22 июня 1941 года, Уинстон Черчилль, самый ярый враг мирового большевизма первой половины XX века, выступит со знаменитой речью на Би-би-си, в которой объявит Великобританию главным другом Советского Союза в борьбе против нацизма. Только политический реализм, ничего лишнего не творилось в ужасном идеологическом треугольнике, сложившемся к тому времени на планете из западного либерализма, германского нацизма и советского большевизма. Этот идеологический треугольник нестабильно несколько лет раскачивался, пока летом 1941 года не обрел состояние равновесия – либерализм и большевизм против нацизма. Судить Черчилля за его роль во всей этой треугольной истории не возьмется, кажется, никто, настолько она была дьявольски сложной, но приподнять хотя бы немного занавес над этой черчиллевской кухней все же требуется.

Эвакуация британских войск из Франции завершилась 4 июня 1940 года. На следующий день, 5 июня, вермахт приступил к исполнению «Красного плана», следующего за «Желтым планом» этапа вторжения на Запад. После того как бельгийская армия капитулировала, британская бежала, а значительная часть французской была окружена, разгромить оставшегося противника оказалось делом настолько несложным, что реальные военные действия продлились всего несколько дней. По состоянию на утро 5 июня 1940 года практически вся территория Франции, за небольшим исключением на севере, была еще во французских руках, вот только рук этих для обороны страны у Парижа катастрофически не хватало. Теперь вермахт имел более чем двойное численное превосходство в живой силе и тотальное превосходство в воздухе. Но главное – французская армия морально полностью разложилась, она больше не могла и не хотела воевать. Правительство бежало из Парижа 10 июня. Столицу объявили открытым городом, и 14 июня в нее без единого выстрела вошли немецкие войска. Шестнадцатого июня 1940 года во Франции произошел фашистский де-факто переворот. Как гласит официальная история, в этот день премьер-министр Рейно подал в отставку, а его место занял маршал Петен. На самом деле власть в стране взяли в свои руки французские фашисты, которые немедленно сдали Францию германским нацистам. Уже через два дня, 18 июня, маршал Петен договорился с немцами о перемирии, которое униженные французы подписали в вагоне маршала Фоша 22 июня. А через три недели, 10 июля 1940 года, они объявили о создании фашистской диктатуры на французской территории, оставленной им Гитлером. Война на Западе закончилась. Во всей Европе, за исключением нейтральной Швейцарии и поставляющей нацистам железную руду Швеции, воцарился новый фашистский порядок. Только на Балканах, в крошечной Греции, еще действовала непонятная военная хунта. Именно там через полгода огромная нацистская машина неожиданно увязнет, в результате чего Гитлеру придется отложить вторжение в СССР с конца весны почти до середины лета 1941 года.

Глава 15
Битва за Британию. Лето – осень 1940 г

Ранним утром 23 июня 1940 года по центру Парижа разъезжала, вероятно, самая необычная в истории этого города экскурсионная группа. Достопримечательности французской столицы в сопровождении двух своих главных архитекторов и скульптора осматривал фюрер Германии Адольф Гитлер. Накануне Гитлер закончил войну, заключив в Компьенском лесу перемирие с Францией, и теперь он мечтал о мире, о своем новом прекрасном фашистском мире. В тот же день, 22 июня, фюрер подписал приказ о демобилизации 35 дивизий, отправив полмиллиона немцев домой, и думал теперь о созидательном строительстве, о том как он обустроит Европу по-новому. В качестве экскурсовода выступал любимый скульптор Гитлера Арно Брекер, учившийся в Париже, а потому великолепно знавший город. С двумя зодчими – Германом Гизлером и Альбертом Шпеером – Гитлер обсуждал архитектуру французской столицы, считавшейся жемчужиной Европы. Разговоры эти были совсем не досужими, фюрер привез своих архитекторов в Париж, чтобы поставить им задачу – сделать Берлин самым красивым европейским городом. Этот день Гитлер часто вспоминал впоследствии, что не удивительно, потому как 23 июня 1940 года стало для него политической вершиной, на которую не взбирался еще ни один правитель в истории человечества. Он намеревался увидеть могилу Наполеона, с которым всегда себя сравнивал. В тот момент Гитлер оставил великого француза далеко позади в завоевательном деле. Война закончилась, Европа была германской, теперь он мог заняться мирным строительством. И вот Адольф Гитлер уже на следующий день после войны колесит по Парижу, интересуется архитектурой, забыв о группе армий «А» и группе армий «Б».

Мирной гитлеровской идиллии, однако, не суждено было сбыться, она и продлилась-то каких-то пару недель. Победа на Западе, конечно, была эпической, она предоставила Германии полное господство в Европе, но у Третьего рейха еще оставались серьезные враги. Их, значимых противников, было трое: СССР, США и Великобритания. Это был просто вопрос времени, когда Германии пришлось бы с ними столкнуться, а ее худшим кошмаром мог стать политический сценарий, при котором враги рейха объединились бы в борьбе с нацистами. По этой причине Гитлеру пришлось довольно быстро позабыть об архитектуре и вернуться к старому – заняться военным делом. Вначале он попытался избежать войны. Это правда, Гитлер не хотел воевать. Он жаждал побеждать, порабощать, поглощать и предпочитал делать это мирным способом, так было дешевле. Для этого ему приходилось лгать и хитрить, что у него несколько лет на мировой политической сцене отлично получалось, – такой великий он был политический актер. Однако к лету 1940 года оставшаяся на политической сцене международная публика – Черчилль, Сталин и Рузвельт – уже не верили ни единому его слову. И все же Гитлер попробовал разыграть очередную мирную партию с англичанами. Немецкое руководство в конце июня – начале июля 1940 года различными способами зондировало почву в Лондоне, пытаясь заключить с Британией перемирие. С одной стороны, немецкие дипломаты указывали англичанам на безысходность их военного положения, с другой, уверяли, что не имеют к Британии никаких серьезных претензий, за исключением нескольких колоний в Африке. Черчилль, однако, был непреклонен. Он не верил ни единому слову Гитлера и считал, что единственным способом разрешить конфликт в Европе является уход нацистов из политики. Черчилль решительно расправился с последними пораженцами в Лондоне под предводительством лорда Галифакса. Восемнадцатого июня 1940 года, в день, когда маршал Петен сдал Францию нацистам, Черчилль объявил Гитлеру беспощадную войну до победного конца. Эта речь, она называется «Их звездный час», пожалуй, наиболее знаменита. В ней были такие слова: «Битва за Францию закончилась, я ожидаю, что битва за Британию вот-вот начнется». Уинстон Черчилль оказался прав. Битва за Британию началась 10 июля 1940 года. Никто даже предположить в тот момент не мог, насколько она будет необыкновенной и для хода мировой истории важной.

В действительности положение нацистской Германии летом 1940 года было не таким уж великолепным, как многим тогда казалось, а положение Великобритании не таким уж безнадежным, о чем и заявил Черчилль в своей речи 18 июня. Слабым местом Германии являлась ее экономика. Ни в Германии, ни в захваченной нацистами Европе не имелось достаточного количества природных ресурсов, чтобы поддерживать нормальную жизнедеятельность богатого западноевропейского общества. Большую часть сырья Европа импортировала из стран Третьего мира, однако британская морская блокада теперь препятствовала ввозу. Германии удалось решить проблему с железной рудой, поскольку после поражения во Франции союзники бежали из Норвегии, и больше проблем с доставкой шведской руды у Берлина не было. Кроме того, богатые залежи железной руды имелись в захваченной у французов Лотарингии, но что касается остального сырья, в первую очередь нефти, то с этим была настоящая беда. Ведь теперь Германии приходилось отвечать за снабжение сырьем не только самой себя, но и всей Европы. Муссолини при каждой удобной возможности клянчил у Гитлера нефть и уголь. Во Франции потребление бензина упало, по сравнению с 1939 годом, в восемь раз, что не могло не отразиться на уровне жизни и промышленном потенциале страны. Больше половины своей нефти Европа теперь получала из Румынии, которая оказалась не в состоянии удовлетворить огромный спрос целого континента, где было больше всего моторов в мире и где шла война. Другие, кроме Румынии, поставщики нефти были крайне ненадежными и маргинальными. Советский Союз поставлял Германии нефть по условиям пакта Молотова – Риббентропа, но в крайне ограниченном количестве и в обмен на станки, оружие и машины, что было крайне для Третьего рейха опасно. Немцам пришлось продать СССР более 40 основных истребителей люфтваффе «Мессершмитт Ме-109», что дало советским авиаконструкторам и летчикам возможность разобраться с будущим противником заранее. Что же касается количества проданной нефти, то оно равнялось количеству нефти, которую добывали в Дрогобыче на Западной Украине перед началом войны. Поскольку, согласно пакту Молотова – Риббентропа, эта часть Польши отошла СССР, вместе с нефтью, то немцы попросили продавать им каждый год такое же количество сырья. Этой нефти могло хватить разве что на половину крестьянской Польши. Соединенные Штаты Америки поставляли немного черного золота фашистскому режиму генералиссимуса Франко в Испании и фашистскому режиму маршала Петена во Франции, но эти поставки были для Германии даже более вредными, чем советские поставки в обмен на «мессершмитты». Президент Рузвельт таким способом крепко держал два фашистских режима на экономической привязи, чем сумел их в значительной мере предостеречь от неосмотрительных шагов во время Второй мировой войны. Еще немного нефти добывала Венгрия, еще чуть-чуть удавалось покупать через немногие оставшиеся нейтральными страны. Однако в принципе нефти, как и другого сырья, Европе катастрофически не хватало. Имелись также проблемы с продовольствием. Сама себя накормить Европа была не в состоянии, европейское сельское хозяйство в те годы находилось совсем на ином, нежели сегодня, технологическом уровне. Часть продовольствия приходилось импортировать опять же из стран Третьего мира. Причем речь шла не только об экзотическом продовольствии – специях, кофе, чае, какао, фруктах – но и о рисе, пшенице, мясе. Германия могла вновь, как в 1918 году, оказаться на брюкве и усадить на брюкву всю Европу. В таком случае Гитлеру было бы крайне сложно поддерживать на континенте свой новый фашистский порядок.

У Германии имелась еще одна большая проблема, также экономического характера, но иного плана. Враги Третьего рейха, все без исключения – СССР, США и Великобритания, – начали гонку вооружений. Первой в нее вступила Германия, как только Гитлер пришел к власти в 1933 году. К 1940 году половина немецкой промышленности работала на оборону, но дальше расширять военное производство на то время, казалось, было некуда. Правда, нацисты принялись эксплуатировать захваченную европейскую оборонную промышленность, но ее было в мирной предвоенной Европе не так много, и с ней имелись разного рода сложности, от кадровых до сырьевых. Самой большой нацистской добычей стала чешская оборонная промышленность, но это было по большому счету всего два крупных предприятия. Совсем другие по масштабу промышленные мощности имелись в СССР, США и Великобритании, которые стали спешно переводить их на военные рельсы. До начала Второй мировой войны крупной оборонной промышленностью обладал лишь Советский Союз, но даже у него военное производство составляло лишь 15 % от объема экономики страны. В Америке оборонной промышленности как таковой вообще не было, в Англии ее только-только начали всерьез разворачивать весной 1940 года. Этим трем странам хватило бы года, может, двух, чтобы выиграть у Германии гонку вооружений, ведь никаких сложностей с сырьем у них не наблюдалось. Случись такое, Гитлер лишился бы своего военного превосходства, без которого он мог очень быстро превратиться из политического гиганта в политического пигмея.

Нацистской Германии, чтобы одержать окончательную победу и добиться мирового господства, требовалось вывести из игры еще одного участника из двух оставшихся на континенте. Соединенные Штаты Америки Гитлер летом 1940 года за игрока на мировой политической сцене не считал. Итак, Великобритания или СССР? На тот момент двух мнений, за кого взяться первым, у нацистского руководства не имелось. Конечно, Великобритания, положение которой казалось безнадежным. Требовалось воспользоваться моментом и добить слабого противника, пока тот не опомнился, к тому же вооруженные силы Германии были на западе полностью развернуты и готовы к боевым действиям. Чтобы выступить против СССР, потребовалось бы как минимум несколько месяцев только для переброски армии с запада Европы на восток, а ведь войска для вторжения требовалось еще подготовить. Это была бы уже зима. Зимой Германия не воевала. Нацисты могли таким образом потерять целый год, до летней кампании 1941 года, но у Германии в силу вышеперечисленных причин не было этого года. Летом 1940-го другой цели, кроме Великобритании, у Третьего рейха не существовало. Как Гитлер затем, после победы над англичанами, собирался поступить с Советским Союзом, останется величайшей загадкой истории, хотя ничего хорошего людям, проживавшим к востоку от немецкой реки Одер, от фюрера ожидать не стоило. Однако когда германское военное командование задумалось над тем, как добить Британию, оно столкнулось с неразрешимой проблемой. Численное и материальное превосходство немецких сухопутных сил над английскими было колоссальным, но использовать это преимущество не представлялось возможным. Провести операцию по высадке десанта на британских островах вермахт был не в состоянии. С военно-технической точки зрения такую операцию, скорее всего, вообще было нереально провести. Единственный раз в мировой истории, когда она состоялась, летом 1944 года, это произошло в результате невероятных англо-американских усилий и двух лет подготовки. Чтобы англо-американскому десанту высадиться летом 1944 года в Нормандии, войска союзников задействовали колоссальные военно-морские и военно-воздушные силы, при условии, что у вермахта в Нормандии не имелось ни одного военного корабля и практически ни одного самолета, рискнувшего подняться в воздух навстречу авиации союзников. При этом союзникам удалось десантировать во Франции всего 156 тысяч человек. Иными словами, это была главным образом операция ВМС и ВВС союзников по доставке незначительного количества сухопутных сил на другой берег Ла-Манша. Летом 1940 года высадить вермахту в Британии 2 миллиона солдат и офицеров, чтобы воспользоваться своим сокрушительным численным превосходством, было чистой воды фантазией.

Командование кригсмарине первым заявило о полной несостоятельности каких-либо планов по форсированию Ла-Манша даже в самом его узком месте. Главнокомандующий кригсмарине гросс-адмирал Редер искусно уступил главную роль в предстоящих событиях главнокомандующему люфтваффе рейхсмаршалу Герингу. Редер технически правильно указал на тот факт, что, если вторжение в Британию через Ла-Манш и имеет какие-либо шансы, то только после того, как будет уничтожена английская авиация. В таком случае люфтваффе смогут нейтрализовать британский флот и освободить Ла-Манш для действий немецкого флота. Рейхсмаршал Геринг с большим удовольствием взял на себя первую роль в предстоящей войне с Британией, надеясь покрыть свое имя славой, равной гитлеровской. Герман Геринг был летом 1940 года вторым человеком в государстве после Адольфа Гитлера. Специально для него придумали ранее не существовавшее звание рейхсмаршала. Люфтваффе представляли собой армию в армии. Если сухопутные силы вермахта насчитывали 2 миллиона солдат и офицеров, то в люфтваффе служили более миллиона человек. Немецкие военно-воздушные силы, как многим тогда казалось, действительно могли справиться с поставленной задачей. Вот только какую именно Гитлер тогда поставил Герингу задачу, неясно по сегодняшний день.

Виноваты опять английские историки. По понятным причинам они настолько приукрасили Битву за Британию, что за густым туманом их пропаганды часто невозможно отыскать даже самую очевидную правду. А поскольку английским специалистам принадлежит монополия на историю этой военной кампании, то продраться сквозь пафосные описания великобританского героизма к реальным фактам просто немыслимо. О доподлинном положении вещей остается разве что догадываться, полагаясь на здравый смысл реальной гитлеровской политики. Если исходить из понимания, что нацистское руководство действовало летом 1940 года грамотно, а весь ход предыдущих событий – серьезное тому доказательство, то становится ясно, что Германия изначально не планировала никакого вторжения в Британию. Мало того, Гитлер, вероятно, даже не верил в то, что люфтваффе смогут победить Королевские ВВС, о чем ему, без сомнения, доложил Геринг. Скорее всего, фюрер пошел тем же путем, с помощью которого ему удалось победить всех остальных своих противников. Он хотел запугать англичан, в этот раз с помощью авиации.

Накануне немецкого вторжения на Запад в Европе и во всем мире царил неописуемый страх перед новым видом оружия массового поражения – авиацией. Тогда бомбардировщиков боялись, как атомного оружия в годы Холодной войны. Любимым делом фантастов того времени было написание романов о гигантских самолетах, способных за четверть часа превратить город в груду дымящихся развалин. Им не уступали журналисты, живописавшие действия авиации против мирного населения при рассказе о любом военном конфликте. Среди военных специалистов считалось, что остановить бомбардировщик невозможно, он всегда прорвется к цели, а потому авиация – это главный вид наступательного вооружения. Самым крупным и мощным таким вооружением обладал Третий рейх. Причем настолько крупным и мощным, что в мире на тот момент не было другой воздушной силы, способной бороться с люфтваффе на равных. Это правда, но имеется один нюанс. Королевские ВВС летом 1940 года действительно уступали люфтваффе, что доказали майские воздушные бои над Францией. Однако люфтваффе превосходили Королевские ВВС на ничейном поле боя. Когда же началась Битва за Британию, то воевать немецкой авиации пришлось на поле боя противника, которое тот превратил в неприступную воздушную крепость, используя самые современные на то время технические средства.

Вероятно, планы нацистов запугать англичан были похожи на то, что они проделали в Нидерландах, разбомбив центр Роттердама, после чего страна капитулировала. Голландский случай был, естественно, куда проще. Потребовалось всего полсотни бомбардировщиков, потому как никаких сил ПВО у нидерландской армии не имелось. Страна была совершенно беззащитной, и это все понимали. С Британией дело обстояло по-другому, англичане имели мощную систему ПВО. Геринг надеялся не столько ее полностью уничтожить, сколько ослабить до такой степени, чтобы иметь возможность безнаказанно бомбить Лондон. В столице Великобритании летом 1940 года проживало 8 миллионов человек, пятая часть населения страны. Единственный такой мегаполис в Европе, огромный и крайне во всех смыслах важный, Лондон представлял собой великолепную цель для бомбардировочной авиации. Начни люфтваффе бомбить его всерьез, и достичь эффекта Роттердама стало бы лишь делом времени. У Черчилля, при всей его непримиримости, вряд ли хватило бы сил долго сопротивляться, если бы над Лондоном нависла смертельная бомбардировочная опасность. Нацистские военно-политические расчеты были совершенно реальными, и случись Великобритании иметь в то время другого премьер-министра, нежели Черчилль, – Чемберлена, скажем, или Галифакса, то так бы оно, вероятно, и произошло. Англичане пошли бы с Германией на перемирие, тем более что Гитлер обещал им достойное обращение. Однако Черчилль летом 1940 года крепко сидел в своем премьерском кресле, а Британия готовила люфтваффе сюрприз, которого Геринг совершенно не ожидал.

Понимая, насколько большую угрозу германская авиация представляла для Великобритании, в стране после начала Второй мировой войны принялись лихорадочно строить первую в мире полностью интегрированную систему ПВО. В нее входили три следующих главных элемента: истребительная авиация, зенитная артиллерия и сеть радиолокационных станций (радаров). Это стало грандиозным научно-техническим прорывом, основанном на экстенсивном использовании радаров. Англичане видели каждый немецкий самолет на экране радара, когда тот еще только приближался к Ла-Маншу со стороны Франции или Бельгии. Им не надо было гоняться вслепую за противником в бескрайнем небе, как это приходилось делать летчикам люфтваффе. Британские истребители всегда поджидали врага в засаде на нужной им высоте, в удобном месте и часто с численным преимуществом на их стороне. То же самое касалось английской зенитной артиллерии. Зенитчики всегда знали, откуда, на какой высоте, с какой скоростью и какие прилетят немецкие самолеты. Зенитные засады были для самолетов люфтваффе не менее смертельными, нежели засады английских истребителей. Единственным действенным способом борьбы с британскими зенитчиками для немецких летчиков было летать на большой высоте, что, однако, сильно уменьшало эффективность бомбометания. О том, что такую систему ПВО можно вообще построить, а главное, что она будет эффективно работать, если начнутся массированные авианалеты, никто среди командования люфтваффе даже не задумывался. Летом 1940 года это казалось им фантастикой. Но англичане такую систему создали. А когда начались массированные немецкие авианалеты, она не дала сбой, выдержала и отлично сработала. Для люфтваффе это закончилось разгромом, для Германии – поражением. Первым поражением во Второй мировой войне. Причем не стоит его преуменьшать. Оно действительно было эпическим и решительно повернуло весь ход войны.

Геринг допустил еще одну ошибку: он недооценил возможности британской истребительной авиации. Немцы были хорошо знакомы с летными качествами и боевыми характеристиками двух основных английских истребителей – «харрикейн» и «спитфайр» – они встречались с ними в бою. К тому же самолеты эти, особенно «харрикейн», были далеко не новыми. Однако командование люфтваффе сильно просчиталось с количеством имевшихся у англичан машин. Немцы не знали о том колоссальном производственном рывке, который удалось сделать британской авиационной промышленности буквально в самый последний момент – перед вторжением Германии на Запад. Летом 1940 года английские заводы строили в месяц до 450 истребителей, в то время как немецкие ежемесячно едва производили 200. Англичанам также удалось провести тотальную мобилизацию летчиков, причем не только у себя в стране, но и в доминионах, от Южной Африки до Канады. В ряды Королевских ВВС также влились пилоты из оккупированной Европы: поляки, чехи, французы, бельгийцы, голландцы, норвежцы. Именно высокая численность британских истребителей стала для Геринга самой большой неожиданностью, которая все время сбивала его с толку. Немецкое командование вело постоянный оценочный учет самолетов противника. Исходя из этих данных, Геринг каждый раз и планировал очередное крупное воздушное наступление. Он посылал эскадру бомбить Лондон, уверенный в том, что у англичан уже не осталось машин эффективно оборонять столицу, но удивленные немецкие летчики, выходя к цели, вдруг заполняли эфир паническими криками о большом количестве атакующих их вражеских истребителей.

Спорадические налеты на Британские острова немецкие самолеты стали совершать еще в начале июня 1940 года, однако официальным началом Битвы за Британию считается дата 10 июля 1940 года. Люфтваффе проявляли осторожность, втягиваясь в боевые действия постепенно. В июле они вели разведку боем над Ла-Маншем, пытаясь выманить Королевские ВВС с острова на ничейную территорию, где шансы у сторон были неравными, люфтваффе оказывались сильнее. Немцы атаковали торговые корабли, доставлявшие англичанам все необходимое. Геринг надеялся, что Королевские ВВС вступят в бои над Ла-Маншем, чтобы защитить торговый флот. Однако британцы не дали втянуть себя в битву за Ла-Манш, предпочитая сражаться над своей, а не над ничейной территорией. Так продолжалось чуть больше месяца, пока Геринг не отдал приказ о генеральном воздушном наступлении. Время поджимало, осенью английская погода становилась нелетной. Наступление должно было начаться 13 августа непрекращающимися массированными авианалетами на аэродромы английской истребительной авиации. Кодовое название операции – «День орла». Геринг намеревался одним неожиданным и сильным ударом сломить британскую систему ПВО, надеясь, что столь сложная, громоздкая и не испытанная в деле структура не выдержит такого натиска. Геринг пообещал Гитлеру разгромить истребительную авиацию англичан за несколько дней, после чего небо Британии должно было стать немецким. Никакого блицкрига на этот раз у Германии, однако, не вышло. Повторить подвиг, совершенный Гудерианом во Франции, Герингу в Англии не удалось. Все пошло не так с самого первого дня генерального наступления люфтваффе. Утром была плохая погода, и часть немецких самолетов не вылетела на задание. Но главное, конечно, заключалось в том, что британская система ПВО, сложная и громоздкая, как думали немцы, сработала словно швейцарские часы. Никакие попытки немцев уничтожить радары или создать им помехи не увенчались успехом. Попасть бомбой в радиолокационную антенну было практически невозможно, все остальные повреждения англичане устраняли за несколько часов. Тем утром люфтваффе смогли полностью вывести из строя лишь один радар. Немцы прорвались к некоторым аэродромам, но английских самолетов на них к тому моменту уже не оказалось, все они были в воздухе. Разрушить аэродромы даже частично немцам также не удалось, противник все быстро восстановил. Нанеся англичанам совершенно незначительный урон, люфтваффе в первый день наступления понесли катастрофические потери. Почти полсотни самолетов было сбито, еще около 40 получили серьезные повреждения. Но даже не это вызвало шок у немецкого командования. Люфтваффе безвозвратно потеряли за один день почти 200 летчиков. Еще около 150 человек получили ранения. Потери англичан составили 3 летчика и 14 истребителей (лишь один был уничтожен на аэродроме). Они лишились еще некоторого числа бомбардировщиков, наносивших немцам контрудар, и вспомогательных самолетов на аэродромах, но эти потери в ходе предстоящего сражения были вторичными, главным были истребители – люди и машины.

Битва за Британию стала грандиозным сражением истребителей. Ничего подобного мир еще не видел. Перед началом боев у англичан насчитывалось около 650 машин, а у немцев около тысячи, но британские заводы производили в месяц 450 истребителей – в два раза больше, чем выпускалось Германией. У каждой стороны имелось по два основных типа истребителей: у Королевских ВВС – устаревшие «харрикейны» и новейшие «спитфайры», у люфтваффе – одноместный одномоторный «Мессершмитт Ме-109» и двухместный двухмоторный тяжелый истребитель «Мессершмитт Ме-110». «Спитфайры» и «Ме-109» были самолетами, совершенно в бою равными, вот только у англичан на «спитфайры» приходилась треть общего числа истребителей, остальные две трети составляли устаревшие «харрикейны». Самолет предыдущего поколения, построенный еще наполовину из дерева и ткани, «харрикейн» многим казался машиной, неспособной бороться с «мессершмиттом» на равных, но все было не так просто с этим самолетом. Пилот «харрикейна» имел прекрасную защиту, в отличие от крайне уязвимого пилота «мессершмитта». Немецкие конструкторы вместо пилота обезопасили в самолете бензобак. «Харрикейн» имел колоссальную живучесть. Да, он был медленнее «мессершмитта», имел более слабое вооружение, но сбить его оказывалось делом непростым, он летел и летел. Основное же преимущество «харрикейна» заключалось в его простоте и, следовательно, дешевизне производства. Именно потому, что англичане летом 1940 года производили в большом количестве полудеревянные «харрикейны», а не железные «спитфайры», они и могли дать Королевским ВВС в два раза больше истребителей, чем немцы.

У люфтваффе также имелись проблемы с истребителями, точнее с одним из них – с «Мессершмиттом Ме-110». Геринг возлагал на этот самолет большие надежды из-за его большой дальности полета. У одномоторного Ме-109 дальность полета была крайне ограниченной, как, впрочем, у любого самолета такого класса. Долетев до Лондона, он имел максимум 10 минут летного времени над городом, чего могло хватить в лучшем случае на один короткий бой с истребителем противника. У Ме-110 этот показатель был совсем иным, его дальность полета была вдвое больше, чем у Ме-109, но вот его летные качества оказались крайне невысокими, что выяснилось только, когда эти машины стали массово применять в ходе Битвы за Британию. Тяжелый истребитель Ме-110 был настолько тяжелым, что вел себя в бою скорее как бомбардировщик, нежели как истребитель, а потому он стал легкой добычей для англичан. После нескольких крупных боестолкновений, понеся большие потери, командование люфтваффе вынуждено было пойти на абсурдные действия – предоставлять истребителям Ме-110 эскорт истребителей Ме-109, которые, однако, не могли летать так далеко.

Люфтваффе оказались к Битве за Британию куда менее подготовленными, нежели английская система ПВО. Бесполезными оказались не только Ме-110, но и главная гроза люфтваффе – пикирующий бомбардировщик «штука», «Юнкерс Ю-87». Этот самолет, ставший главным воздушным инструментом немецкого блицкрига в Польше и Франции, был совершенно беззащитным в английском небе. «Штука» выглядела грозной, только когда в небе господствовала немецкая авиация, если же «юнкерсу» приходилось сталкиваться с истребителями противника, то у него не возникало ни единого шанса такое столкновение пережить, настолько он был медленным и слабозащищенным. «Штуку» после нескольких катастрофических для нее боев перестали использовать в английском небе. Не оправдал надежды немецкого командования и самый скоростной из немецких бомбардировщиков двухмоторный «Юнкерс Ю-88». Считалось, что он сможет летать без сопровождения истребителей, но в первых же боях над Британией такое предположение доказало свою ошибочность. Англичане легко догоняли и сбивали «Юнкерс Ю-88».

Серьезные проблемы имелись у люфтваффе не только с самолетами, но и с аэродромным обслуживанием. Действовать против Британии приходилось с территории Франции и Бельгии, расположенной у самого побережья, чтобы максимально сократить расстояние до цели. Однако там перед войной практически не имелось аэродромов, ни гражданских, ни военных. Их немцам пришлось строить самим в невероятной спешке. Кроме того, такие аэродромы были полевыми, что приводило к большому количеству аварий и множеству технических сложностей. Очень серьезным недостатком люфтваффе оказалась слабая разведка. Как только Черчилль пришел к власти, 10 мая 1940 года, он тут же посадил в тюрьму весь Союз британских фашистов во главе с Освальдом Мосли, а полиция устроила тотальную облаву на всех, кого можно было посчитать сочувствующим делу нацистов. У немцев практически не осталось агентуры на острове. Кроме этого, они сильно отставали от англичан в радиоразведке. Иными словами, люфтваффе приходилось бомбить практически вслепую, не зная действующий они бомбят аэродром или запасной, есть там самолеты противника или нет. При этом англичане читали немецкие шифровки и часто знали каждый их шаг заранее, в то время как немцы никакого понятия о возможных действиях англичан не имели.

Первое воздушное наступление на Британию, начавшееся 13 августа, продлилось меньше недели. Люфтваффе бомбили аэродромы. Затем наступила короткая передышка, погода была нелетной. После чего, 24 августа, как только позволили погодные условия, Геринг возобновил наступление. В этот раз главный удар был направлен по авиазаводам. Так продолжалось еще две недели, до 7 сентября. Немецкие самолеты, не переставая, день и ночь бомбили англичан, пытаясь уничтожить как можно больше истребителей противника на земле и в воздухе, а также вывести из строя аэродромную инфраструктуру Королевских ВВС и авиационные заводы. Об обещании Геринга покончить с английскими истребителями за несколько дней никто не вспоминал. Подсчитывая собственные потери, в Берлине уже начали волноваться об исходе вообще всей воздушной кампании. Понимая, что Британия выдержала удар, а перспективы люфтваффе одержать победу с каждым днем становятся все призрачнее, Гитлер решается на крайние меры – бомбить Лондон. Без сомнений, нацистское руководство хотело обойтись без такого варварства, как массированные бомбежки огромного западноевропейского мегаполиса, что привело бы к многочисленным жертвам среди мирного населения. Летом 1940 года Гитлер, как ни странно это может прозвучать в наше время, еще думал о своем политическом имидже в глазах европейцев. К тому же ему требовалось достичь мирного соглашения с Британией, а не сжечь ее столицу. Тут имелся большой политический риск: начни люфтваффе безжалостно бомбить Лондон, и вместо того, чтобы напугать англичан, они могли их обозлить, как оно вскоре и произошло. Нацистское руководство намеревалось уничтожить британскую истребительную авиацию, чтобы поставить Черчилля в безвыходное положение, угрожая бомбежками беззащитного Лондона, полагая, что этого будет достаточно для достижения мирного соглашения. Когда стало ясно, что установить господство в воздухе у люфтваффе не получится и сражение принимает затяжной характер, в Берлине решились бомбить британскую столицу.

В действительности англичане первыми стали атаковать с воздуха Берлин. Бомбардировочная авиация Королевских ВВС не оставалась в стороне от Битвы за Британию, а пыталась оказать истребительной авиации посильную помощь, отвлекая часть сил противника на себя. Для этого английские бомбардировщики постоянно наносили удары по целям на территории Германии. Такие авианалеты, проходившие в основном ночью, были малоэффективными, поскольку ночное бомбометание на тот момент было делом крайне неточным, но они вызывали у немецкого населения панику, что требовало от нацистского правительства должной реакции. Шла психологическая война. Гитлер обещал нации великие завоевания, а не великие страдания. Теперь же по ночам немцам приходилось в ужасе бежать из дома, чтобы спрятаться в бомбоубежище. В начале войны британские авианалеты были символическими и ограничивались целями на западе Германии. Достать Берлин, находившийся в восточной части страны, англичане даже не пытались. Так продолжалось больше трех месяцев, пока 25 августа не случилась серьезная эскалация. Днем ранее несколько немецких бомбардировщиков, сбившись с курса, сбросили бомбы на Лондон. До этого люфтваффе английскую столицу не атаковали, хотя дамоклов меч такого варварства угрожающе висел над головой британского руководства постоянно. Все понимали, что это должно случиться со дня на день, ведь другого выхода у немцев больше не оставалось, разве что признать поражение и отступить. Пребывавшее в крайней степени напряжения британское руководство отреагировало на случайную немецкую бомбежку 24 августа намеренным контрударом, который последовал незамедлительно, ночью 25 августа. Англичане отправили бомбить Берлин большую группу самолетов – 81 машину. Бомбометание произошло совершенно хаотично, получилось, что просто бомбили город, куда попало.

Это был первый крупный налет союзной авиации на Берлин. Такие налеты впоследствии будут осуществляться вплоть до апреля 1945 года. К тому моменту от столицы Третьего рейха останутся одни руины. Однако 25 августа 1940 года Берлин считался лучшим и парадным городом Европы, которого война совершенно не касалась. Он утопал в огнях ночного освещения, нарядные горожане сидели в кафе на центральных улицах чуть ли не до утра. Так жила главная столица Европы в те дни, ведь Германия правила миром. Среди праздной публики на знаменитом бульваре Унтер-ден-Линден особенно выделялись «золотые фазаны». Так обычные немцы в шутку называли нацистов, которых официальная пропаганда величала «старыми бойцами». Им партия выдала специальный золотой значок (для первых 100 тысяч членов НСДАП). Рядом с Унтер-ден-Линден находился правительственный квартал, и потому «золотые фазаны» считали главный бульвар столицы своим курятником, где они правили германский бал, рассевшись в дорогих ресторанах, раздавая должности и привилегии. Вот этот золотой нацистский курятник и разбомбили поздно вечером 25 августа британские самолеты. В районе Унтер-ден-Линден упало всего несколько бомб, но в психологическом плане для немцев и особенно для «золотых фазанов» произошла настоящая катастрофа. Бомбежки Берлина, правда, куда меньшего масштаба продолжились и в следующие дни. Черчилль бросил Гитлеру вызов. Вероятно, он сделал это намеренно, чтобы сжечь все мосты для мирных переговоров и вынудить фюрера пойти на дальнейшую эскалацию – начать в ответ бомбить Лондон. У нацистского руководства действительно не осталось иного выхода. Возмущенное немецкое население требовало мести. Разгневанные «золотые фазаны» роптали, не понимая, как такое могло случиться, ведь Германия одержала победу в войне. Четвертого сентября 1940 года Адольф Гитлер выступил перед партийной общественностью с речью, в которой обрушился на британских варваров, обещая германской нации очистить немецкое небо от воздушных пиратов. Лондону он пригрозил карой небесной от люфтваффе. Планы Гитлера закончить миром войну на Западе, подписав с англичанами мирное соглашение, в тот день окончательно рухнули. Германия втягивалась в крайне опасную воздушную эскалацию, которая закончится для нее тотальным разрушением и миллионными жертвами.

Седьмого сентября 1940 года почти тысяча самолетов люфтваффе атаковали Лондон, это был германский ответ на британский налет 25 августа. Геринг и Кессельринг стояли на вершине скалы у самого побережья Ла-Манша, провожая в бой пролетавшую у них над головой воздушную армаду. Этот день должен был решить исход войны на Западе. Все было продумано, как они считали, до мельчайших деталей. Крупнейший в истории авианалет должен был стать их Ватерлоо в небе над британской столицей. Из тысячи отправленных бомбить Лондон самолетов лишь чуть больше 300 были бомбардировщиками, остальные – истребителями. Геринг намеревался одним ударом достичь две цели – добить британские истребители в открытом бою и разбомбить Лондон. По данным немецкой разведки, более чем трехнедельная кампания люфтваффе, направленная против истребительной авиации Королевских ВВС и ее аэродромов, истощила британские возможности до предела. Геринг теперь намеревался в решающем сражении покончить с последними английскими истребителями, после чего сжечь Лондон дотла. Геринг не сомневался в том, что англичане бросят все свои наличные воздушные силы на защиту столицы. Цель для бомбардировки в Лондоне была подобрана с большой стратегической тщательностью. Бомбить решили густонаселенный рабочий район Ист-Энд. Здесь располагались лондонские доки и огромные продовольственные склады, которые кормили весь город. Осенью 1941 года люфтваффе таким же образом разбомбят Бадаевские склады в Ленинграде, где хранились полугодовые запасы городского продовольствия.

Британская истребительная авиация 7 сентября воевала из рук вон плохо. Английские самолеты опоздали на перехват, к тому же оказавшись в значительном меньшинстве. Немецкая воздушная армада почти беспрепятственно вышла к цели и без серьезных помех сумела отбомбиться по складам в доках Ист-Энда. Начался грандиозный пожар. Вспыхнули запасы рома, виски и другого спиртного, привезенного из колоний со всего мира. Густые клубы черного дыма поднимались в небо от горящего каучука, горели сахар и зерно. Лондонская пожарная охрана и силы гражданской обороны боролись с огнем до утра следующего дня. Зарево пожара стало отличным ориентиром для массированного налета немецких бомбардировщиков ночью. Утром 8 сентября Геринг был уверен, что англичане окончательно разгромлены, о чем радостно сообщил жене по телефону. «Лондон в огне», – кричал он ей в трубку. О том, что британская истребительная авиация наконец разгромлена, в тот день подумало практически все немецкое командование.

Следующий массированный дневной авианалет на Лондон был назначен на 9 сентября. В этот раз англичане, однако, были к нему полностью готовы. Армаду люфтваффе перехватили до того, как она смогла достичь Лондона. Завязался ожесточенный бой, при этом большое количество британских истребителей в воздухе стало для немецких летчиков полной неожиданностью. Лишь незначительной части бомбардировщиков лютфваффе удалось прорваться на окраины Лондона, где они хаотично сбросили бомбы и спешно повернули назад. Для Геринга, его штаба и всего нацистского руководства в Берлине произошедшее стало настоящим шоком. Адольф Гитлер изначально с большим опасением относился к стратегическим бомбардировкам Лондона. Он понимал, что этот крайне опасный военный инструмент может обернуться против Германии, поскольку Британия также обладала серьезными бомбардировочными силами. Именно так оно впоследствии и случилось. Следующие несколько дней налеты лютфваффе на Лондон были малочисленными – испортилась погода. Четырнадцатого сентября 1940 года в Берлине состоялось совещание Генерального штаба, на котором Гитлер склонялся к тому, чтобы прекратить массированные бомбардировки Лондона, которые могли привести к большим жертвам среди мирного населения. Очевидно, понимая в тот момент, что война затягивается, он уже всерьез стал опасаться за безопасность немецких городов и не хотел ужесточения англо-германского противостояния. Командование люфтваффе, однако, попросило дать им последний шанс разгромить английские истребители. Последний решающий удар люфтваффе по британской столице назначили на 15 сентября.

Эта дата, 15 сентября 1940 года, сегодня является национальным праздником в Соединенном Королевстве. Считается, что именно в этот день Королевские ВВС выиграли Битву за Британию. Пятнадцатое сентября 1940 года было воскресеньем. Стояла хорошая погода – на то время очень плохое предзнаменование для жителей Лондона. Казалось, вся страна утром того дня готовилась отразить неизбежное нападение люфтваффе. В том, что немцы сегодня прилетят, никто из англичан, кажется, не сомневался. Битва за Британию достигла высшей точки напряжения. Германское наступление началось в 9 часов утра. В этот раз Королевские ВВС были готовы как никогда, английское командование решило переломить ход войны. Ранним утром на центральный командный пункт Королевских ВВС прибыл премьер-министр Черчилль с женой, чтобы лично принять участие в историческом сражении. Англичане подняли в воздух всю имевшуюся истребительную авиацию. Самолеты люфтваффе перехватили, как только они пересекли Ла-Манш. Оборонительный строй немецких бомбардировщиков и охранявших их истребителей нарушили далеко от Лондона. Начался хаотичный воздушный бой. Прорваться к столице удалось 148 вражеским бомбардировщикам и считаным истребителям эскорта. У «мессершмиттов» просто не хватило топлива, они его использовали в ожесточенном бою на пути к городу. Прицельно отбомбиться по Лондону прорвавшимся немецким бомбардировщикам не удалось, их рассеяли английские истребители. Беспорядочно сбросив бомбы на лондонских окраинах, бомбардировщики люфтваффе повернули обратно, но здесь их ожидала жестокая расплата за совершенное преступление. К этому моменту они уже остались без прикрытия: даже те немногие «мессершмитты», что сопровождали их до Лондона, вынуждены были оставить поле боя из-за недостатка топлива. На обратном пути вплоть до середины Ла-Манша немецкие бомбардировщики подвергались ожесточенным атакам британских истребителей. В тот день четверть люфтваффе потеряли вылетевших на задание бомбардировщиков. Большинство уцелевших машин были повреждены, почти в каждом самолете имелись раненые и убитые члены экипажа. На немецких аэродромах во Франции творился кошмар. Посадка практически каждой машины, возвращавшейся с боевого задания, была аварийной из-за полученных повреждений. Санитарные автомобили мчались к каждому севшему самолету, чтобы забрать раненых и убитых. Пожарные автомобили стояли наготове. Авиамеханики в ужасе смотрели на изрешеченные в бою самолеты, не понимая, как те смогли долететь обратно. Это был разгром.

Немецкое воздушное наступление на Британию в тот день, 15 сентября 1940 года, завершилось, но воздушная война в английском небе не закончилась. Ее активная фаза продолжалась до 16 мая 1941 года, когда основные силы люфтваффе начали перебрасывать на восток перед вторжением в СССР. Однако после 15 сентября 1940 года немецкая авиация больше не совершала массированных дневных налетов на Лондон, а полностью перешла на действия ночью. Господство в британском небе окончательно перешло в руки англичан, и теперь немецкое командование могло разве что наносить незначительные неточные удары по ночам посредством небольших групп бомбардировщиков. Заставить Великобританию капитулировать, нанеся ей удар с воздуха, у нацистов не вышло, запугать Черчилля и английский народ также не получилось. Битва за Британию стала важным политическо-психологическим сражением, которое Третий рейх проиграл. Люфтваффе потерпели сокрушительное поражение. В ходе Битвы за Британию было потеряно 2 тысячи самолетов, почти 40 % немецкого самолетного парка на тот период. В английской земле и в английском плену остались более 4 тысяч человек немецкого летного состава. Это были лучшие, еще довоенные, кадры люфтваффе. Эти пилоты имели по нескольку лет летной подготовки и боевого опыта. Начиная с лета следующего 1941 года летчиков в Германии будут готовить второпях, за несколько месяцев, поскольку на более длительное обучение больше не хватит ни топлива, ни времени; развернется страшная война. Главным итогом Битвы за Британию стал полностью изменившийся баланс сил в Европе. Если в конце июня 1940 года, после капитуляции Франции, все верили в то, что война в Европе закончилась, а Германия стала мировым гегемоном, то теперь, осенью 1940 года, у большинства политиков на международной политической арене на этот счет имелись сомнения. Главными такими сомневающимися были США и СССР, что радикальным образом изменило ход мировой истории. Соединенные Штаты поверили в то, что Великобритания не сдастся, и начали оказывать ей активную военно-техническую материальную помощь. Советский Союз, также убежденный в этом, пошел осенью 1940 года на конфронтацию с нацистами. Хорошо известна знаменитая фраза Молотова, дерзко брошенная Риббентропу 13 ноября 1940 года в Берлине во время важных советско-немецких переговоров, речь о которых пойдет ниже: «Если Англия разбита, то почему мы сидим в этом убежище? И чьи это бомбы падают так близко, что разрывы их слышатся даже здесь?» Молотову и Риббентропу пришлось в тот день прервать переговоры в здании министерства иностранных дел и спуститься в бомбоубежище, поскольку начался британский авианалет. Англичане специально его устроили в день приезда советской делегации, чтобы напомнить о себе, а Молотов умело принял от них дипломатический пас, забив Риббентропу дерзкий гол в его нацистские ворота, когда заявил о «поверженной» Британии, которая бомбит Берлин.

Поражение люфтваффе в небе Британии загнало германское руководство в политический тупик. Вывести англичан из войны не получилось. Наоборот, они стали заклятыми врагами Рейха и теперь были готовы воевать до конца. Война, которую Адольф Гитлер так хотел закончить летом 1940 года, только разгоралась и становилась затяжной. Никакого блицкрига против Британии не вышло, а действовать по-другому Германия была не готова. Ситуация становилась крайне опасной. Воевать годами немецкий народ был не согласен, а экономика страны не способна. По крайней мере, такие представления доминировали в Берлине осенью 1940 года. Никому тогда не могло даже в голову прийти, что война продлиться пять лет, а Германию полностью разбомбят до последнего крупного города. Нацистам требовалось срочно менять военно-политические планы, времени у них совсем не оставалось. Враги Рейха спешно вооружались и готовились к предстоящему столкновению. Немецкая экономика тем временем работала на пределе своих оборонных возможностей. Воздушная война с англичанами обошлась Германии крайне дорого, люфтваффе требовалось срочно восстанавливать. Положение с поставками сырья только ухудшалось. Нацисты почувствовали себя загнанным в клетку зверем, которому нужно было любой ценой вырваться на свободу. Его дикий взгляд обратился на Восток, больше ему в тот момент смотреть было некуда. Англичане в очередной раз заманили Гитлера в ловушку, они гнали нацистского зверя на Восток с методичностью опытнейшего геополитического охотника. После поражения люфтваффе в небе над Лондоном 15 сентября 1940 года Адольф Гитлер отменил все планы в отношении Британии. Все его помыслы с того дня и до его последней минуты теперь были посвящены только Советскому Союзу. Нацистское руководство принялось готовить очередной блицкриг – их последний блицкриг.

Глава 16
Перед бурей. 1940–1941 гг

За несколько дней до падения Франции, 22 июня 1940 года, Советский Союз аннексировал Прибалтику. Через четыре дня после того, как режим маршала Петена подписал перемирие с Германией, 26 июня 1940 года, министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов вручил румынскому послу в Москве ультиматум с требованием в течение следующих 24 часов передать Советскому Союзу территории Бессарабии и Северной Буковины. Немецкое правительство было сильно озабочено такими действиями СССР. Особенно Берлин взволновала аннексия румынской территории, поскольку она на 200 километров приближала авиацию русских к нефтепромыслам в Плоешти, до которых от новой советской границы было теперь всего 250 километров. Прибалтика, как и Финляндия, согласно пакту Молотова – Риббентропа, входила в зону советского влияния, но в пакте ничего не говорилось об аннексии прибалтийских государств. О Румынии у Германии с Советским Союзом вообще не имелось никаких договоренностей. Сделать, однако, летом 1940 года германское руководство ничего не могло, практически все вооруженные силы страны находились на западе Европы. На границе с Советским Союзом у вермахта в июне 1940 года имелось всего 10 дивизий, у Красной Армии – больше 100 дивизий.

Для советского руководства столь молниеносное поражение Франции стало военно-политической катастрофой, которую никто не ожидал. Правда, в Европе это для всех оказалось неожиданностью, но в Москве случившееся восприняли с особой болью, как будто поражение от рук вермахта потерпела Красная Армия, а не французы. В некотором роде так оно в действительности и произошло. Во Франции вермахту достались колоссальные, совершенно немыслимые военные трофеи. Все французское вооружение и снаряжение, которое Париж собирал десятилетиями, перешло к Германии. За счет захваченной автомобильной техники, к примеру, немецкая армия всего за месяц оказалась моторизованной, хотя до этого она была одной из самых пеших в Европе. Разложение французских вооруженных сил в последние дни войны оказалось настолько сильным, что никто и не подумал уничтожать технику, а потому вся она оказалась в распоряжении нацистов. То же самое касалось вооружения и техники, брошенных Британским экспедиционным корпусом в Дюнкерке, бельгийского и голландского оружия. Когда военное противостояние на Западе только началось, в мае 1940 года, советское руководство посчитало, что уже победило как в Мировой войне, так и в Мировой революции, которая обязательно бы произошла следом. Сталин считал, что конфликт на Западе развернется по тому же сценарию, что и в 1914 году, то есть станет затяжным, при этом Советскому Союзу удалось остаться от него в стороне. Когда же столкновение между нацистами и европейскими демократиями на Западе через месяц с небольшим завершилось, советское руководство было уверено в том, что Германия вскоре нападет на СССР. Никаких сомнений относительно такого развития событий в то время не было и у британского руководства. В своих воспоминаниях Уинстон Черчилль пишет о том, как осенью 1940 года, в самое сложное для Англии время, он сказал сыну, что знает способ победить нацистов – надо втянуть в войну США. Это чисто английская ложь. Господин Черчилль великолепно понимал, с кем он в Вашингтоне имел дело. Он в те дни был не в состоянии выпросить у американцев даже полсотни старых, оставшихся с Первой мировой войны эсминцев, ржавевших без дела в американских портах. В конце концов, Вашингтон их обменял Лондону на военные базы по такой цене, что британская номенклатура взвыла о грабеже средь бела дня. Нет, господин Черчилль в те дни отлично осознавал, кого он действительно мог вовлечь в войну с нацистами. Большевиков. Как он собирался это сделать? Да очень просто. Черчиллю требовалось просто не сдаваться, ему нужно было лишь недолго продержаться, пока Гитлер сам не отправится на восток в свой последний блицкриг. Весь этот англо-немецко-советский треугольник был с точки зрения реальной политики настолько прозрачным, что казался сделанным из тончайшего стекла. Премьер-министр Черчилль чувствовал себя в нем как рыба в аквариуме. Все в этом треугольном аквариуме всё понимали. Немецкие генералы после войны рассказывали о том, как Гитлер не уставал повторять: пока СССР существует, Великобритания не сдастся, поскольку Лондон уверен – большевики в последний момент ударят нацистам в спину.

Советский демарш в Прибалтике и Румынии был отчаянной попыткой сделать хоть что-то в ответ на захват Гитлером Западной Европы. Заняв эти территории, СССР получал дополнительную буферную зону на случай нацистского нападения. Свою буферную роль эти территории летом 1941 года, бесспорно, сыграли. Как бы развернулись тогда события, если бы они не стали советскими, несложно догадаться. Вторая мировая война в 1945 году не закончилась бы, американцам пришлось бы сбрасывать атомную бомбу на Берлин, а не на Хиросиму, количество жертв во Второй мировой войне оказалось бы на несколько десятков миллионов человек больше. Советские аннексии в Прибалтике и Румынии после падения Франции стали первым шагом на пути к войне между СССР и Германией, поскольку являлись агрессивным, с точки зрения нацистов, выдвижением Красной Армии на запад.

После этого события развивались с невероятной быстротой. Сначала нацисты попытались провести еще один блицкриг – воздушный – и вывести из игры Великобританию. Когда Германия потерпела поражение в Битве за Британию, ее военно-политическое положение сильно ухудшилось. Адольф Гитлер немедленно отдает приказ готовить нападение на СССР. Вторжение назначено на 15 мая 1941 года – почти такая же дата, как и при вторжении на запад, начавшемся 10 мая 1940 года. Вермахту для успешного наступления нужна весна, не ранняя с распутицей, а поздняя, сухая, удобная для техники. Одновременно с началом военных приготовлений на востоке Берлин развивает бурную дипломатическую деятельность, последнюю в своей истории, затем действовать Третий рейх будет исключительно военными методами – как с врагами, так и с союзниками.

Двадцать седьмого сентября 1940 года в Берлине три страны – Япония, Италия и Германия – подписывают Тройственный пакт. Немецкое руководство предлагает Советскому Союзу присоединиться к пакту, чтобы поделить Британскую империю вместе и взять себе Индию. Десятого ноября 1940 года в столицу Третьего рейха с официальным визитом прибывает министр иностранных дел СССР Вячеслав Молотов. Некоторые современные британские историки описывают этот визит именно в рамках советско-германских переговоров о присоединении СССР к Тройственному пакту. Двум сторонам, утверждают они, не удалось договориться только потому, что Москва выдвинула завышенные территориальные требования. Такая версия тех событий является не просто вымыслом, но геббельсовской, по сути своей, пропагандой. Главный британский историк Второй мировой войны Гарт, равно как и другие авторитетные послевоенные английские историки, трактуют переговоры Гитлера и Молотова куда честнее. Видимо, в 60-х годах прошлого века у британских историков еще не подымалось перо равнять нацистов и коммунистов, поскольку еще были живы люди, пережившие войну, которые хорошо помнили, кто кем являлся в то время. Однако, без всяких сомнений, визит Молотова в Берлин осенью 1940 года стал крайне важным событием, которому историческая наука уделяет удивительно мало внимания.

Точнее всего было бы назвать переговоры Гитлера и Молотова дипломатической разведкой боем. Немецкое руководство действительно сделало советской стороне предложение присоединиться к Тройственному пакту, но это была разве что дымовая дипломатическая завеса, поскольку все отлично понимали реальную расстановку сил в англо-немецко-советском треугольнике. Если бы СССР сдал немцам Великобританию, то Германия прикончила бы Советы следом за ней. Истинная цель Гитлера заключалась в ином. Германия к тому времени уже начала глобальную операцию по дезинформации советского руководства касаемо даты нападения на СССР. Берлин пытался уверить Москву в том, что вести войну на два фронта не намеревается и пока не завершит конфликт с Британией, атаковать Советский Союз не будет. Отсюда все эти нацистские разговоры и переговоры о Британии, о том как ее вместе поделить и т. д. Гитлер дважды встречался с Молотовым и говорил все время об этом. Риббентроп также дважды общался с ним, настойчиво советуя Советскому Союзу направить военные усилия к Индийскому океану. Даже Геринг, не имевший к переговорам никакого отношения, пристал к Молотову на приеме в советском посольстве и пафосно заявил, чтобы тот ничего на 10 июля 1941 года не планировал: у него, у Геринга, запланирован на этот день немецкий парад победы в Лондоне, и он Молотова лично на этот парад приглашает. Идея о том, что Германия не может воевать на два фронта с такими сложными противниками, как СССР и Великобритания, была совершенно очевидна, события весны 1941 года ее дополнительно подтвердили. Именно поэтому немецкое руководство играло как могло, чтобы вбить эту мысль в сознание советского руководства. Частично им это удалось, что обошлось советскому народу и всему человечеству невероятно дорого.

Гитлер, встречаясь с Молотовым, также хотел прощупать советское руководство по целому ряду важных тактических вопросов, от которых мог зависеть исход будущей военной кампании. Молотов занимался на переговорах тем же самым. Он не поверил немецкому блефу о Британии и, вернувшись в Москву, твердо заявил о том, что надо срочно готовиться к войне. Главное же, чем занимался Молотов в Берлине, это выяснение позиции Германии по ряду крайне важных тактических вопросов, которые требовали от Советского Союза срочного решения. Самым важным и сложным был Финский вопрос. Именно его в основном обсуждали Гитлер и Молотов во время первой встречи. Ну как обсуждали: Молотов спрашивал, что немецкие войска делают в Финляндии, хотя, согласно советско-германским договоренностям, эта страна находится в зоне влияния СССР, а Гитлер, не отвечая на вопрос, занимался демагогией. Личный переводчик Гитлера после войны утверждал, что ни один иностранный политический деятель не разговаривал с фюрером настолько дерзко, как это делал нарком Молотов.

Финский вопрос имел огромное значение. Это была единственная имевшаяся у СССР на то время реальная возможность провести превентивную военную операцию, которая могла бы в корне изменить обстановку на будущем советско-германском фронте. Если бы Красная Армия оккупировала Финляндию осенью 1940 года, без всяких сомнений, Вторая мировая война оказалась бы куда короче, а количество жертв в ней – куда меньше, речь идет о миллионах человеческих жизней. Сделать это в ноябре 1940 года было для СССР довольно просто, несмотря на сложности Финской кампании предыдущего года. Воспользоваться бы, правда, пришлось гитлеровскими методами: потребовалось бы разбомбить Хельсинки. Но к тому времени, после того как разрушили Роттердам и попытались сжечь Лондон, нравы на мировой политической сцене полностью изменились. Если в конце 1939 года СССР за вторжение на финскую территорию исключили из Лиги Наций, а мировое общественное мнение сделало его государством-парией, то к концу 1940-го никакой Лиги Наций уже по сути не существовало, а уцелевшее мировое либеральное общественное мнение только того и ждало, чтобы кто-то остановил Гитлера. Германия отлично понимала финские риски и потому спешно перебрасывала в страну свои войска, намереваясь предотвратить наступление русских. Аналогично Берлин действовал и в Румынии, направляя в страну свой военный контингент, чтобы защитить ее от возможного советского вторжения. Финляндия сыграла во Второй мировой войне огромную и поистине кровавую роль, за что не понесла должного наказания. Поражение Красной Армии в Прибалтике летом 1941 года, запертый до конца 1944 года Балтийский флот, блокада Ленинграда и миллион умерших от голода жителей города – вот тот неполный список преступлений, который целиком лежит на совести финских фашистов.

Осенью 1940 года нацисты активно вели переговоры со всеми европейскими фашистами о совместном походе против советских большевиков. В конце октября 1940 года Гитлер совершил большой железнодорожный вояж на юг Европы, чтобы встретиться с латинскими фашистами: Франко, Петеном и Муссолини. Этот дипломатический блиц закончился для нацистского руководства полным провалом. Гитлер был в бешенстве от случившегося. Франко и Петен наотрез отказались посылать свои войска на Восточный фронт. Муссолини же ошарашил фюрера невероятной глупостью. Он напал на Грецию, не согласовав своих действий с Германией, о чем радостно сообщил Гитлеру, когда тот прибыл поездом во Флоренцию на встречу с ним. Греческий поход Муссолини стал злополучным как для итальянских, так и для немецких фашистов. Гитлер знал, что итальянская авантюра в Греции плохо закончится, поскольку имел точные донесения абвера касаемо положения на Балканах.

Не добившись ничего от фашистов на западе Европы, нацисты стали тщательнее разговаривать с фашистами на востоке. Переговоры шли с Венгрией, Румынией, Болгарией, Словакией, Хорватией, Югославией и Финляндией. Чтобы в этот раз достичь нужного результата, Берлин принялся торговать советской территорий. Речь идет в первую очередь о двух странах – Румынии и Финляндии, обиженных Советским Союзом в 1940 году. Гитлер пообещал Румынии не только вернуть аннексированные Бессарабию и Буковину, но также отдать Бухаресту Одесскую и Винницкую области Украины. Финляндии посулили захваченные у нее территории, а также Карелию и Ленинградскую область. Именно эти две страны – Румыния и Финляндия – послали на Восточный фронт львиную долю союзных нацистам войск. Из 4 миллионов фашистских солдат и офицеров, вторгшихся в СССР 22 июня 1941 года, 850 тысяч составляли войска союзников. Италия направила экспедиционный корпус численностью 60 тысяч человек, Венгрия – один стрелковый корпус, Испания – дивизию добровольцев, Франция – дивизию добровольцев, Хорватия – отряд добровольцев. Все остальные, более 700 тысяч человек, были румынами и финнами.

Вторжение Италии в Грецию, начавшееся 28 октября 1940 года, задуманное Муссолини как прогулка по Балканам, имело целый ряд серьезных для Европы последствий. Итальянский диктатор был совершенно уверен в успехе своей армии, ошибочно посчитав Грецию легкой добычей. С первого взгляда так оно и казалось. Итальянские войска, насчитывавшие около 140 тысяч солдат и офицеров, при поддержке авиации и бронетехники нанесли удар из Албании на узком участке фронта протяженностью около 150 километров. Здесь им противостояли греческие войска численностью всего 38 тысяч человек без бронетехники и авиации. Прорвать греческую оборону и устроить прогулку до Афин итальянским фашистам, однако, не удалось. Ситуация оказалась схожей с Зимней войной между СССР и Финляндией в 1939–1940 годах. Итальянское наступление началось в крайне сложной для ведения боевых действий местности, при очень плохой погоде: шли проливные дожди, сделавшие горные греческие дороги непроходимыми для техники, а оборона оказалась упорной и умелой. Муссолини был уверен, что Греция не окажет серьезного сопротивления, ведь вся Европа уже была под пятой фашистов и вступать в противостояние было просто бессмысленно. Однако именно так – бессмысленно – греки и поступили. Им удалось сначала остановить наступление итальянской армии, а затем, проведя тотальную мобилизацию, зимой перейти в контрнаступление и отбросить противника обратно в Албанию, нанеся ему при этом ощутимые потери.

Для Германии итальянская авантюра в Греции представляла большую опасность. Немецкая разведка куда лучше итальянской представляла себе театр боевых действий на Балканах и возможности греческой армии, а потому докладывала Гитлеру о неоднозначном исходе возможного вторжения. Однако Берлин волновали не столько неудачи Муссолини, сколько те потенциальные возможности, которые он своим провалом мог предоставить англичанам на южном фланге Европы. Так оно и вышло. Британия сумела воспользоваться сложившейся ситуацией и разжечь на Балканах очаг антифашистского сопротивления накануне нападения Германии на СССР. Это заставило Гитлера перенести сроки вторжения с 15 мая на 22 июня 1941 года, поскольку вермахту пришлось весной отправить крупную группировку войск на Балканы, чтобы исправить ошибки Муссолини и обезопасить южно-европейский фланг. Это была странная и совершенно не нужная нацистам война. Как в Греции, так и в Югославии у власти находились фашисты. Югославское правительство даже собиралось присоединиться к Тройственному пакту, в то время как греческий диктатор Метаксас был ярым антикоммунистом и никакой реальной угрозы для нацистов не представлял. Со стороны Муссолини эта вылазка на Балканы была чистой воды авантюрой. Виной тому стало его латинское тщеславие и неуемные амбиции. Он старался не отстать в своем величии от Гитлера, для чего строил собственную империю, однако воинских сил и умений у него для такого дела явно не хватало. Италия подбирала себе самых слабых противников, которых только могла найти, – Абиссинию, Албанию и вот Грецию – но все равно завоевать их молниеносно, как это делала Германия, была не в состоянии.

Черчилль немедленно воспользовался неудачами Муссолини в Греции, как и предвидел Гитлер. Эти три политика – Черчилль, Гитлер и Сталин – отлично понимали друг друга. Казалось, они могли с легкостью предсказать каждый следующий ход противника. В эти жуткие геополитические шахматы они за одной доской играли втроем, каждый сам за себя. Черчиллю осенью 1940 года после победы в Битве за Британию требовалось развить успех и показать всему миру, что Англия не сдается, а продолжает борьбу. Ему требовался следующий военный успех, что являлось непростым делом, поскольку встречаться с вермахтом в открытом бою британские сухопутные силы были еще явно не в состоянии. Итальянские фашисты, с другой стороны, казались идеальным мальчиком для битья. Отважные греки, давшие отпор Муссолини, предоставили англичанам отличный плацдарм на Балканах, крайне сложном во всех отношениях регионе Европы. Одновременно с этим Черчилль решил ударить по империи Муссолини в Африке и по его флоту на Средиземном море. В ночь с 11 на 12 ноября 1940 года англичане нанесли сокрушительное поражение итальянскому флоту. Впервые в истории корабельная авиация массированно атаковала вражеские суда, добившись колоссального успеха при невероятно малых собственных потерях. Атака англичан на главную базу военно-морского флота Италии в городе Таранто была прообразом японского нападения на Перл-Харбор годом позднее. Японская военная делегация прибыла сюда вскоре после случившегося, чтобы изучить все детали произошедшего. Именно после Таранто в Токио задумали аналогичную атаку на Перл-Харбор. Масштабы британской операции были соразмерны с тем, что японцам удалось достичь в Перл-Харборе, разве что потери англичан были минимальными, а задействованные ими силы крайне незначительными. Если в атаке на Перл-Харбор участвовало более 400 японских самолетов новейших типов, то базу в Таранто атаковал всего лишь 21 британский устаревший торпедоносец-бомбардировщик «суордфиш». Результаты при этом были вполне сопоставимыми. Англичане вывели из строя 3 линкора из 6 имевшихся на итальянском флоте, а японцы – 8 линкоров. При этом англичане потеряли всего 2 самолета и 4 человека. Японские же потери были куда выше – 29 самолетов и 64 летчика.

Девятого декабря 1940 года британские войска в Северной Африке начали операцию «Компас». Их успех в Ливии оказался еще более сокрушительным, чем «Перл-Харбор» в Таранто. За два месяца напряженных боев англичанам удалось полностью разгромить 10-ю итальянскую армию, дислоцированную в Ливии, и продвинуться далеко вглубь вражеской территории. В плен сдались более 130 тысяч итальянских солдат и офицеров, остальные либо погибли, либо были ранены. Всего в 10-й армии насчитывалось 150 тысяч человек. Итальянцы также бросили все свое вооружение и технику, которые англичане переправили греческой армии. Действовала против 10-й итальянской армии британская армия «Нил», оборонявшая западные границы Египта. В ней насчитывалось всего 36 тысяч солдат и офицеров: 3 дивизии – пехотная индийская, пехотная австралийская и танковая английская, а также несколько вспомогательных подразделений. Тяжелым также оказалось положение итальянского Королевского корпуса колониальных войск, дислоцированного в Восточной Африке. Рим владел Сомали и Эритреей еще с конца XIX века. Затем в 1935 году Муссолини напал на соседнюю со своими колониями Эфиопскую империю. Этот восточноафриканский итальянский колониальный анклав в конце 1940 года оказался осажденным силами Британской империи, которые начали постепенно сжимать вокруг итальянцев кольцо окружения. За год, к ноябрю 1941 года, они полностью его захватили, а итальянский Королевский корпус колониальных войск не столько разгромили, сколько просто разогнали (большинство его солдат были местными жителями). Битву за Восточную Африку англичане вели почти исключительно колониальными силами. Самым боеспособным британским воинским соединением в этой кампании являлись Королевские африканские стрелки. Англичан в нем служило около 800 человек, офицерами. Остальные были жителями Кении. В битве за Восточную Африку также участвовали воинские подразделения из Индии, Родезии и Южно-Африканского союза. Для Муссолини Восточная Африка имела огромное экономическое и политическое значение. Это была самая большая его колония, а война с Эфиопией в 1935 году стала краеугольным камнем всей фашистской пропаганды на годы вперед. Рим по-иному относился к Восточной Африке в военном плане, нежели Британия к своим африканским колониям. Здесь служили почти 90 тысяч итальянских солдат и офицеров, а туземная армия численностью в 200 тысяч человек, набранная из местного населения, была отлично Римом вооружена и оснащена. Теперь же итальянская Восточная Африка оказалась обречена, а потраченные на нее огромные материальные ресурсы безвозвратно утеряны.

К началу 1941 года Италия была на грани разгрома. Черчилль оказался прав, Британия нашла себе правильного противника, чтобы его победить. Катастрофические поражения в Греции, Северной и Восточной Африке, на Средиземном море скрыть было невозможно. Потери убитыми, ранеными, пленными, окруженными в Восточной и Северной Африке составили почти треть личного состава итальянских сухопутных войск. Огромными также стали потери военно-морского флота и военно-воздушных сил. После всех обещаний, сделанных тщеславным Муссолини итальянскому народу о вечном благоденствии страны, которого не знала даже Римская империя, такое положение военных дел выглядело политическим фарсом. Экономика страны, лишенная колоний, замученная британской торговой блокадой, нагруженная неподъемными тратами на войну, трещала по всем швам. Обманутый народ грозно роптал. Фашистское правление Муссолини в корне отличалось от правления Гитлера. В Италии не было ни гестапо, ни концентрационных лагерей, а потому власть дуче зашаталась. В 1943 году такие итальянские брожения закончатся успешным антифашистским переворотом, но и в 1941 году, если было не предпринять срочных мер, то переворот мог случиться в любой день. У итальянского короля и генералитета имелась на тот момент довольно реальная власть в стране, а диктатура Муссолини была сделана из иного, нежели в Германии, теста.

Конечно, в Берлине были серьезно озабочены итальянским положением, но спешить на помощь Муссолини они не торопились. На то имелись веские причины. Гитлер в этот момент был занят куда более важным вопросом – он пытался понять, как ему лучше разыграть британско-советскую партию. Решение атаковать СССР к этому моменту было уже окончательно принято, а приготовления к летней кампании на востоке шли полным ходом. Самой главной задачей теперь стало дезинформировать советское руководство касаемо планов Германии. Как было сказано выше, кампания по дезинформации СССР перед началом Великой Отечественной войны, вероятно, была самой большой и сложной в военной истории. Одними подброшенными фальшивками и агентурными инсценировками добиться нужных результатов вряд ли было возможно в столь глобальном вопросе. Нет, здесь требовались другие, совершенно иного масштаба дезинформационные мероприятия: к примеру, серьезная и победоносная, но не законченная война против Великобритании, чтобы Сталин поверил в планы Гитлера сначала добить Черчилля. Греческая глупость Муссолини с последующими поражениями Италии на всех фронтах предоставила Берлину отличную возможность: проучить Муссолини, разгромить Черчилля и обмануть Сталина.

Сначала германское руководство приняло меры, чтобы стабилизировать итальянский фронт в Северной Африке. Десятого февраля 1941 года в Ливии начали высаживаться подразделения немецкого Африканского корпуса под командованием генерала Роммеля. Громкое название – Африканский корпус – скрывало реальное положение военных дел. Под командованием Роммеля – будущего фельдмаршала, одного из самых раздутых нацистской пропагандой военачальников вермахта – на тот момент находились одна пехотная дивизия и один танковый полк. Ему была поставлена задача лишь помочь итальянцам держать фронт. Однако вследствие своей неуемной дерзости Роммель весной 1941 года устроил разведку боем. Она случайно перешла в успешное наступление, остановить которое англичанам удалось лишь через полтора года. В марте 1941 года немецкое командование с новой силой возобновило боевые действия в небе Британии. Спорадические налеты люфтваффе на Лондон и другие английские города не прекращались даже после поражения немецкой авиации в Битве за Британию осенью 1940 года. Однако в конце октября погода над островами стала совсем уж нелетной, какой и оставалась всю зиму. Немецкие авианалеты стали единичными и малоэффективными. В марте 1941 года, когда погода улучшилась, люфтваффе вновь стали по ночам активно бомбить английские города малыми группами бомбардировщиков. Англичане отвечали тем же, причем даже более агрессивно, поскольку у них, в отличие от люфтваффе, имелись четырехмоторные стратегические бомбардировщики. Но главным полем весенней битвы 1941 года для вермахта должны были стать Балканы. События, имевшие тогда здесь, в Югославии, место, по сей день остаются загадкой британской истории… как это часто случается в британской истории.

Греция не представляла никакой угрозы для Германии. Расположенная на самом отшибе континента, окруженная со всех сторон союзниками Третьего рейха, с трудом отбивающаяся от итальянцев, эта крошечная страна в начале 1941 года служила скорее неким мелким периферийным раздражителем для нацистов, нежели серьезно угрожала их интересам. Совсем другим делом была Югославия. Куда больше по территории и населению, она была географически крайне стратегически расположенной. Ее границы проходили в какой-то полутора сотне километров от румынских нефтепромыслов, в сотне километров от Венеции и двух сотнях километров от Вены. Гитлер лично крайне обходительно и терпеливо еще с осени 1940 года вел переговоры с югославским руководством о присоединении страны к Тройственному пакту. К началу 1941 года Югославия была последней страной в Европе (кроме Греции), с которой нацистам еще не удалось договориться о сотрудничестве. К весне 1941 года политическая реальность сложилась таким образом, что у Белграда по сути не оставалось иного выхода, кроме как согласиться на сотрудничество с Третьим рейхом. Югославское королевство было окружено давними врагами – теперь союзниками Германии – Венгрией, Болгарией и Австрией, входившей в Третий рейх. В самом королевстве политическая ситуация была невероятно сложной. Если Германии удалось без особого труда развалить в мирном еще 1938 году многонациональную, но спокойную Чехословакию, то сделать это с бурлящей национализмом Югославией в уже военном 1941-м для Берлина было абссолютно не сложно. К тому же Гитлер удивительным образом предлагал Белграду самые мягкие условия в Европе: никакого военного участия югославской армии в нацистских военных походах, никакого присутствия немецких войск на территории страны и даже полный запрет на транзит частей вермахта через Югославию. Альтернативы у белградского правительства в действительности не имелось. В случае отказа сотрудничать нацисты разорвали бы королевство на части самым жестким способом. Сомнений в этом ни у кого на Балканах не возникало. Лучшим тому доказательством может служить голосование членов Королевского совета по этому вопросу: 15 человек выступили за подписание пакта с Германией, 3 высказались против.

В такой вот обстановке неожиданно разворачиваются события, серьезно изменившие ход Второй мировой войны, и объяснить их историки до сих пор не в состоянии. Югославская правительственная делегация отправляется в Вену, где 25 марта 1941 года подписывает союзнический пакт с Германией. Через два дня, 27 марта, в Белграде происходит военный переворот, устроенный сербскими офицерами под руководством генерала Симовича. Новое правительство выступает категорически против подписания пакта с Германией и вместо этого демонстративно начинает переговоры с Великобританией и СССР, что равносильно самоубийству. Так оно и происходит через неделю с небольшим, когда Германия вместе со своими союзниками 6 апреля 1941 года вторгается в Югославию. При этом если переворот 27 марта был народным, как утверждают британские историки, то почему в таком случае югославская армия не оказала фашистским захватчикам практически никакого сопротивления, а разбежалась всего через несколько дней после начала боевых действий? Уже 17 апреля, спустя 11 дней после германского вторжения, белградское правительство подписало капитуляцию. При этом обвинять югославский народ в трусости нет никаких оснований, поскольку самое активное движение сопротивления в оккупированной нацистами Европе было именно в Югославии, причем началось оно уже летом 1941 года.

В истории с югославским переворотом существует загадочный британский след. Одни британские историки утверждают, что этот переворот был организован английскими спецслужбами, другие говорят, что англичане просто подтолкнули югославов к перевороту, третьи об английской роли в югославских событиях молчат, пытаясь обойти их стороной. Однако не уделить внимание событиям апреля 1941 года в Белграде невозможно, поскольку они перевернули ход истории и привели к ужасным для этой страны последствиям. Во время Второй мировой войны в Югославии погибло 1,7 миллиона человек, в четыре раза больше, чем в Британии. В Греции число погибших составило 450 тысяч человек. Был ли переворот генерала Симовича устроен британской разведкой или нет, по сей день не известно. Она хранит об этом молчание даже по прошествии стольких лет, хотя нет никаких сомнений в том, что ей о тех событиях все известно достоверно. Тем временем в Берлине Гитлер ни минуты не сомневался в том, что переворот в Белграде – дело рук англичан. Их выдвижение в Югославию могло представлять для Германии опасность совсем другого порядка, нежели затянувшаяся война в Греции. Под угрозой мог оказаться весь южный фланг фашистского фронта в Европе, в первую очередь румынская нефть. Немецкая реакция была молниеносной. Через 10 дней после событий в Белграде вермахт начал вторжение на Балканы. Германия разгромила Югославию, Грецию и Великобританию за три недели. Черчилль, несомненно, пытался создать плацдарм антифашистского сопротивления на Балканах, однако у него ничего из этого в военном плане не вышло. Он, кстати, всегда был сильнее в геополитических махинациях, нежели в военном деле, что отлично доказывает история его военно-политической деятельности, во время как Первой, так и Второй мировой войны.

Седьмого марта 1941 года в Греции высадился Британский экспедиционный корпус численностью около 60 тысяч человек. Черчилль перебросил эти войска из Северной Африки. Это был решительный, но опрометчивый шаг. Останься этот военный контингент на прежних позициях, Роммелю вряд ли удался бы его знаменитый египетский поход. Однако весной 1941 года Черчилль, уверенный в том, что итальянцы в Ливии полностью разгромлены, решил нанести им следующий удар – в Греции. Для этого он перебросил часть сил из Африки на Балканы, а произошедший через три недели после высадки Британского экспедиционного корпуса югославский переворот окончательно опрокинул балканскую политическую доску со всеми расставленными на ней фигурами.

Немецкое вторжение на Балканы было тщательно продуманной и хорошо подготовленной военно-политической операцией, главной целью которой являлся разгром Великобритании на Средиземноморском театре военных действий. Если еще 5 апреля 1941 года мировая общественность была уверена в том, что англичане наступают на всех фронтах, то всего через два месяца, к 31 мая, когда немцы захватили остров Крит, многие думали, что Британия находится при последнем издыхании, поскольку ее военное положение выглядело хуже, нежели летом 1940-го, после падения Франции. За три дня до начала нацистского вторжения в Югославию к немцам перебежал майор югославских ВВС Владимир Крен, хорват по национальности, который передал Германии планы дислокации югославских военных аэродромов. Утром 6 апреля 1941 года, в 5 часов 15 минут передовые немецкие части вторглись в Югославию с территории Болгарии. В 6 часов министр просвещения Германии Йозеф Геббельс зачитал по радио объявление о начале очередной нацистской войны. Зачитывать по утрам объявление войны в Третьем рейхе странным образом доводилось всегда именно министру просвещения, не самому, с первого взгляда, подходящему для такой роли министру. В 6 часов 30 минут люфтваффе нанесли мощнейший удар по спящему Белграду. Город бомбили как еще ни один другой до этого. Непрерывные бомбежки продолжались два дня. Если в Лондон днем лишь единожды смогли прорваться около 300 немецких бомбардировщиков, которых немедленно атаковали сотни британских истребителей, то куда меньший по размерам Белград совершенно безнаказанно ранним утром 6 апреля атаковали почти 500 немецких самолетов. Югославское военное командование, королевский двор, правительство, все министерства, вся без исключения система государственного управления утром 6 апреля остались без связи и полностью утратили контроль над страной. Одновременно с этим люфтваффе, используя данные майора Крена, точно атаковали практически все югославские военные аэродромы. У королевства имелись довольно сильные военно-воздушные силы, свыше 400 машин разных типов, многие из которых были довольно современными. Это было больше, чем у греков и англичан вместе взятых на Албанском фронте. Однако большая часть этой авиации утром 6 апреля оказалась уничтожена на аэродромах.

В Югославии нацисты действовали по уже отработанному для многонациональных восточноевропейских государств сценарию. Подобно тому, как Чехословакию раскололи с помощью словацких националистов, Югославию раздробили руками националистов хорватских. Во вторжении участвовали соседние страны, имевшие к королевству территориальные претензии, а также веками враждовавшие с сербами. Вторжение на Балканах было по сути весенним контрнаступлением нацистов в ответ на неудачи Муссолини осенью – зимой 1940–1941 годов. Итальянской армии предстояло принять в предстоящих военных действиях самую активную роль. Муссолини перебросил в Албанию крупные подкрепления для наступления против греков, а также сосредоточил значительные силы на севере Италии для нападения на Югославию. Вместе с итальянскими и немецкими войсками участие во вторжении приняли венгерские и болгарские войска. Важную роль также сыграли хорватские националисты. Офицеры югославской армии, хорваты по национальности, либо перешли на сторону немцев, либо саботировали действия югославских вооруженных сил.

Важной отличительной чертой вермахта, которая стала залогом его успеха, всегда являлась быстрота. Это была даже скорее некая фантастическая молниеносность, позволявшая вермахту постоянно быть на шаг впереди противника. Так в очередной раз случилось и на Балканах. В первых числах апреля командование греческих и югославских вооруженных сил, а также Британского экспедиционного корпуса на Балканах провели совещание, на котором они разработали план совместной весенне-летней кампании. Несомненно, главную роль в обсуждении сыграли англичане. План был составлен грамотно, вот только привести его в действие не успели, поскольку немцы оказались более быстрыми – ударили раньше, да к тому же воспользовались грамотным британским планом. Суть английского плана весенне-летней кампании на Балканах заключалась в следующем. Первым делом разгромить итальянскую армию в Албании. Греческие и британские войска должны были наступать с юга, в то время как югославской армии надлежало ударить итальянцам во фланг из Косово и Македонии. Затем предполагалось стремительно перебросить освободившиеся силы на восток, на границу с Болгарией, откуда исходила главная опасность как для Греции, так и для Югославии. Хорватию и Словению на севере в Белграде, вероятно, готовы были сдать немцам, но вот Сербию, Македонию, Черногорию, Боснию и большую часть Адриатического побережья казалось довольно реально оборонять. Местность здесь была преимущественно гористой и потому сложной для развертывания крупных механизированных сил. Совокупно полностью отмобилизованные вооруженные силы Греции и Югославии превышали миллион человек. Если добавить Британский экспедиционный корпус, помощь британской авиации и флота, то обороняться здесь можно было бесконечно долго. Черчилль намеревался устроить Гитлеру на Балканах вторую Норвегию, только в этот раз не бежать из-за французов, а закрепиться: потопить в Адриатическом и Средиземном море итальянский флот, открыть в горах Греции и Югославии против немцев Балканский фронт, воюя при этом главным образом чужими руками. Британский план был во всех отношениях идеальным.

План Черчилля был остроумным и гениальным, но имел один существенный изъян – он был прозрачным как стекло, по крайней мере, для Гитлера. Пока британско-балканские союзники думали и разворачивали свои силы на западе Балкан, немецкая армия нанесла бронетанковым кулаком сильнейший удар на востоке, из Болгарии. Вермахт действовал, как всегда, на шаг раньше противника. Болгарская граница была едва прикрыта – как у Греции, так и у Югославии. Большинство греческих сил находились на фронте в Албании, югославская же армия оказалась, в отличие от греческой, не отмобилизованной и вообще в первые дни немецкого вторжения разгромленной. Нацистский блицкриг на Балканах стал самым молниеносным и победоносным в ходе Второй мировой войны, если не считать оккупацию Дании. Немецкие безвозвратные потери на Балканах составили лишь 6 тысяч человек. В Югославии вермахт потерял вообще всего 200 солдат и офицеров убитыми. Действия немецкой армии, казалось, уже были отработанными до автоматизма. Танки при поддержке авиации в сопровождении мотопехоты прорывали оборону противника в слабом месте, после чего стремительно продвигались глубоко в тыл, где замыкали кольцо окружения. Обычно не имевший подвижных (бронетанковых) частей противник не мог ничего противопоставить такому глубокому прорыву, а потому был изначально обречен. Балканские армии (греческая и югославская) были строго пехотными, подвижных частей у них практически не имелось. Подвижным являлся Британский экспедиционный корпус, все его три дивизии были полностью моторизованными, но встречаться в открытом бою с 1-й танковой группой фельдмаршала Листа англичане посчитали самоубийством. Уже через несколько дней после начала нацистского вторжения британское командование было занято исключительно одной мыслью – как эвакуировать свои войска из Греции. Эта эвакуация Британского экспедиционного корпуса оказалась, как уже стало для англичан привычно, героической, но не последней. Через месяц она повторится на Крите.

Молниеносный разгром югославской и греческой армий в апреле 1941 года оказался, однако, не финалом Балканской кампании. Британские войска и некоторые уцелевшие подразделения греческой армии закрепились на греческом острове Крит, имевшем важное стратегическое значение на средиземноморском театре военных действий. Британское командование было уверено в том, что взять остров вермахту ни за что не удастся. На море господствовал английский флот, а на Крите дислоцировался 40-тысячный гарнизон союзников. Британское командование ошиблось. Командующий немецкими воздушно-десантными войсками генерал Штудент предложил взять остров силами парашютистов. Немецкие парашютисты к тому времени уже отличились в Голландии, Бельгии и Норвегии, но там перед ними стояли задачи совершенно иного, куда меньшего, масштаба. Воздушно-десантная операция вермахта на Крите стала крупнейшей в истории на тот период. Это было невероятно рискованное предприятие, которое завершилось успехом лишь чудом, благодаря грубым просчетам англичан. Элитная немецкая 7-я парашютная дивизия понесла в ходе операции тяжелейшие потери, после чего Гитлер заявил генералу Штуденту, что время парашютистов прошло. После десанта на Крите вермахт никогда больше всерьез не задействовал парашютистов. Союзники сделали из случившегося обратные выводы и к осени 1944 года сформировали целую парашютную армию, которую неудачно высадили в Голландии.

Немцы выбросили воздушный десант на Крите 20 мая 1941 года. Сражение за остров продолжалось до 31 мая, когда англичане в очередной раз героически эвакуировали своих солдат. Битва за Крит в военном плане оказалась настолько фантастической и напряженной, что к ней было приковано внимание всего мира. Об этом побеспокоилось ведомство Геббельса, устроившее настоящее газетное представление из самого большого парашютного десанта в истории человечества. Действительно, с военно-технической точки зрения достижения немецких десантников тогда многим казались совершенно невероятными. Люди во всем мире каждый час жадно внимали последним новостям немецкого радио, передававшего известия с Крита. Позывные «Говорит Германия» вызывали у кого ужас, у кого восторг, но главное, их можно было услышать теперь во всей Европе – от Лиссабона до Бреста на границе СССР. Британия отвечала Геббельсу своей пропагандой. Би-би-си воевало в те дни с «Говорит Германия» не меньше, чем британские солдаты на Крите с немецкими парашютистами.

Весной 1941 года Британии пришлось труднее, чем летом 1940 года после падения Франции. Сначала поражение на Балканах, затем катастрофа на Крите, наступление Роммеля в Ливии. В это самое время у англичан начались сложности на Ближнем Востоке. Второго апреля 1941 года в Ираке произошел фашистский переворот. К власти пришли офицеры из организации «Золотой квадрат», ориентировавшиеся на Германию. Иракский переворот сильно напоминал югославский, главным его вдохновителем выступил немецкий посол в Багдаде. Новое иракское правительство запрашивает и немедленно получает помощь от Германии. На севере страны в городе Мосул приземляются первые немецкие военные самолеты. Здесь, в Мосуле, находится центр иракской нефтедобывающей промышленности, нефти здесь на порядок больше, чем в Румынии. В соседней Сирии правит режим французских коллаборационистов Виши. Германия достигает с режимом Виши соглашения об использовании Сирии в качестве плацдарма для вторжения вермахта на Ближний Восток. Люфтваффе начинают использовать сирийские аэродромы на пути в Ирак, а также намереваются развернуть здесь свои силы. В этот раз англичане, наученные горьким немецким опытом, реагируют молниеносно. Британская авиация бомбит французские аэродромы в Сирии. Начинаются бои с французской авиацией. Иранский шах Реза Пехлеви и египетский король Фарук настроены антибритански, они ждут немцев, готовые в любой момент по примеру иракских заговорщиков пойти навстречу Германии. В начале мая 1941 года начинаются боевые действия между иракской армией и британскими войсками, между Королевскими военно-воздушными силами и люфтваффе.

На самом пике ближневосточного противостояния, 20 мая 1941 года, начинается парашютно-десантная операция вермахта на Крите. На Балканах, после разгрома Югославии и Греции, развернута мощнейшая 700-тысячная группировка вермахта под командованием фельдмаршала Листа. Ей рукой подать до Ближнего Востока. Там же располагается более чем полумиллионная группировка итальянских войск. Что мешает им переправиться на Ближний Восток и добить Великобританию? Зачем, спрашивается, Гитлеру было наступать через весь Советский Союз на Баку, если в мае 1941 года большая нефть была у него в руках, в Мосуле, где уже находились немецкие самолеты? Если в мае 1941 года вермахту удалось под огнем противника высадить свыше 20 тысяч парашютистов на Крите, то что ему помешало сбросить десант в Мосуле, где не было никакого противника? У англичан в Ираке на тот момент имелось всего две неполные дивизии.

Англичанам к 31 мая 1941 года удается подавить мятеж в Ираке и привести к власти лояльное правительство. Однако угроза в Сирии, как и во всем остальном арабском мире, остается. Они немедленно, 8 июня 1941 года, начинают вторжение в Сирию. Здесь дислоцирован контингент французских войск режима Виши – всего около 35 тысяч солдат и офицеров, в основном туземных войск, но также и британские войска, в большинстве своем колониальные. Британских войск было приблизительно столько же, сколько и французских. Из Греции до Сирии плыть меньше суток. Режим Виши – союзник нацистской Германии. Война в Сирии продолжается до середины июля, но вермахт, способный, когда требуется, развернуть миллионную группировку за несколько дней, бросает французов в Сирии на произвол судьбы. Почему Гитлер в июне 1941 года остановился в одном, совсем коротком, шаге от ближневосточной нефти? Почему он не добил тогда Великобританию? Если бы он захватил Ближний Восток и Суэцкий канал, то англичане оказались бы отрезанными от остальной империи и остались бы без нефти. Да что там без нефти, они остались бы без хлеба!

В июне 1941 года Гитлер мысленно был уже совсем в другом месте и думал о совершенно ином противнике. Он намеревался открыть последнюю, как ему казалось, главу в истории человечества – уничтожить большевизм, добиться полного мирового господства и завершить строительство Тысячелетнего рейха.

Глава 17
Операция «Барбаросса». Лето – зима 1941 г

Скорее всего, добить Великобританию в июне 1941 года на Ближнем Востоке у Гитлера все же не вышло бы. В самый последний момент на защиту англичан встал бы Советский Союз, таковы были правила реальной политики того времени. Допустить полный разгром Британии нацистами для СССР было бы смерти подобно. Лишним подтверждением того, что Советский Союз не остался бы в стороне, может служить диспозиция Красной Армии к началу лета 1941 года. Закавказский военный округ насчитывал более полумиллиона солдат и офицеров. Эти войска дислоцировались на границе с Ираном и в непосредственной близости от Ирака, так что до ближневосточной нефти они дошли бы раньше вермахта. В августе 1941 года совместно с британскими войсками части Закавказского фронта оккупировали Иран, чтобы предотвратить его переход на сторону Германии. Основные силы для иранского вторжения предоставила Красная Армия – свыше 300 тысяч человек – у англичан таких сил на этом направлении даже близко не имелось. Самая большая группировка советских войск перед началом Великой Отечественной войны была сконцентрирована на юге страны, на Украине – почти 2 миллиона солдат и офицеров. Нацелена столь большая группировка советских войск была на румынские нефтепромыслы и, главное, на Балканы, которые являлись для Германии передовым плацдармом против ближневосточных владений Британии. Начни вермахт летом 1941 года крупномасштабное наступление против англичан на Ближнем Востоке, и над его южным флангом нависла бы угроза попасть под удар мощной советской группировки, дислоцированной на Украине. Военно-политическая игра в англо-немецко-советском треугольнике к июню 1941 года достигла апогея.

В июне 1941 года Гитлер приступил к решающему этапу самой большой военно-политической игры в своей жизни – обмануть Сталина. В действительности эта сложнейшая игра шла тогда между двумя государственными аппаратами, а не между двумя политиками, как иногда упрощают те события некоторые современные историки. Нацистское руководство по целому ряду причин твердо решило, что следующим их шагом должно стать нападение на Советский Союз, с Британией они собирались разобраться затем. В начале июня 1941 года Гитлеру требовалось только одно – чтобы Сталин не поднял Красную Армию по тревоге. Фактор внезапности, игравший важную роль в каждой военной кампании вермахта, при нападении на СССР имел не просто огромную, но решающую роль, настолько серьезным противником для вермахта являлась Красная Армия. Эту сложнейшую в истории человечества игру нацисты выиграли, что привело к трагедии не только советский народ, но и всю Европу.

Почему Сталин не поднял Красную Армию по тревоге раньше? Причин тому немало. Многие из них понять совсем не сложно. В первую очередь нападать Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года было уже поздно. Гитлер начал кампанию против Франции 10 мая 1940 года, то есть ранней весной, чтобы успеть завершить ее до наступления зимы, когда воевать по правилам того времени считалось невозможным. Вторжение на западе весной 1940 года проходило на фронте протяженностью около 400 километров по отличным западноевропейским дорогам. Протяженность советско-германского фронта летом 1941 года составляла почти 3 тысячи километров, а дорог в Советском Союзе практически не было. Нет, если уж вторгаться на территорию СССР, то делать это требовалось совсем ранней весной. В апреле же 1941 года вермахт вынужден был начать кампанию на Балканах, куда отправили группировку в три четверти миллиона человек. Другая важная причина – уверенность советского руководства в том, что Германия не посмеет ввязаться в затяжную войну с СССР, не закончив до этого противостояние с Великобританией. Да, военные действия на суше против англичан летом 1941 года имели незначительный масштаб, но экономические затраты от столкновения с Британией на море и в воздухе были огромными, к тому же не прекращалась морская блокада Германии. За годы Второй мировой войны немецкая оборонная промышленность 40 % своих возможностей истратила на производство самолетов и только 8 % – на производство танков. Большая часть немецкой авиации и практически весь флот воевали на Западном фронте. Немецкой экономике за годы войны пришлось построить больше тысячи подводных лодок, чтобы вести с англичанами войну на море. Благодаря этим средствам они могли удвоить производство танков.

Советское руководство было абсолютно уверено в том, что блицкрига у нацистов в СССР не выйдет. Главными инструментами блицкрига являлись крупные бронетанковые соединения и сильная авиация. Ни у одной армии в мире на то время не было достаточно средств для борьбы с такими инструментами вермахта – кроме Красной Армии. В июне 1941 года в ее распоряжении были 29 механизированных корпусов и многочисленная авиация. Для сравнения: у французов в мае 1940 года имелась 1 танковая дивизия и слабый воздушный флот.

Советское руководство в этом вопросе оказалось правым, немецкий блицкриг в СССР закончился через полтора месяца, к началу августа 1941 года. Втягиваться в затяжную войну на огромном фронте с русскими, имея такие колоссальные экономические трудности, оставив в тылу опасную Британию, за спиной которой стояла еще более опасная Америка, казалось безумием. На этом военно-политическом фоне перед глазами Сталина начинает разыгрываться сначала балканская, а затем и ближневосточная постановка Гитлера. Что бы подумал в таких обстоятельствах любой здравомыслящий политик того времени? В этом месте геополитическая игра в англо-немецко-советском треугольнике становится поистине дьявольской, при этом карты начинает сдавать Адольф Гитлер.

Десятого мая 1941 года заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс бежит в Британию, лично пилотируя «Мессершмитт Ме-110». Это событие, пожалуй, одна из самых больших загадок британской истории, настоящая черная дыра, о которой англичане упорно молчат по сей день. Гесс летит в Шотландию, к своему «другу» герцогу Гамильтону, связанному родственными узами с домом Виндзоров. Он намерен договориться с англичанами о «мире», как шутят современные историки. Только вот в мае 1941 года советскому руководству было совершенно не до шуток. В Москве новости о полете Гесса в Шотландию вызвали шок. Самым худшим сценарием для СССР могло стать мирное соглашение между Великобританией и Германией. В сложившихся на то время обстоятельствах достижение такого соглашения было крайне реальным. Как с гордостью заявлял позднее Уинстон Черчилль: «…В начале 1940 года я был практически единственным британским политиком, не доверявшим Гитлеру». Иными словами, летом 1941 года в Британии, как и во Франции годом ранее, имелось немало политических сил, готовых договориться с нацистами, особенно если бы Германия крепко надавила на Британию. Начни вермахт крупномасштабное вторжение на британский Ближний Восток в июне 1941 года – где, когда и на каких условиях нужно было в таком случае вмешиваться в происходящее Советскому Союзу? Советское вмешательство требовало согласования действий с англичанами, но отношений между СССР и Великобританией на тот момент практически не существовало. Вермахт же всегда действовал молниеносно, и Красная Армия могла просто не успеть прийти англичанам на помощь. Имелись также серьезные сомнения касаемо настроений британских правящих кругов. Они скорее могли заключить с нацистами мир, чем сдать ближневосточную нефть, Индию и Суэцкий канал под охрану СССР. Все возвращалось к тому же вопросу о большевизме. Если бы Германия вторглась на британский Ближний Восток, то победу в англо-немецко-советском треугольнике одержал бы Сталин. Ведь, как и во Франции, многие правящие круги в Британии считали, что лучше Гитлер, чем Сталин. Черчилль был одним из немногих британских политиков, предпочитавших советского вождя. Очень смелое решение, но таких смелых политиков летом 1941 года в Британии было совсем немного.

Таких и многих других не менее серьезных размышлений во второй половине мая – первой половине июня 1941 года у советского руководства имелось предостаточно. Тем временем в Кремль одно за другим приходили донесения из разных источников с предупреждением о предстоящем немецком вторжении в СССР. Исторически самым цитируемым является донесение от советского разведчика Рихарда Зорге. Но куда более точным и значимым в действительности было письмо от британского премьер-министра Черчилля, предупреждавшего советское руководство о надвигающемся нацистском вторжении. Многие донесения были частью нацистской кампании по дезинформации, другие просто ошибались в сроках. Одна дата возможного вторжения за другой истекали, но ничего не происходило. Такого грандиозного разведывательного хаоса еще никогда в мировых военно-политических отношениях не существовало. Советское руководство всерьез опасалось спровоцировать войну случайно, ведь именно таким образом, случайно, началась Первая мировая. Если Германия летом 1941 года собиралась добить Великобританию, то любые мобилизационные действия Советского Союза посчитали бы в Берлине актом агрессии, поскольку они понимали, что Москва окажет Лондону помощь (Лондон пришел на выручку Москве уже вечером 22 июня 1941 года). Что же касается концентрации немецких войск у границ СССР, то ее можно было рассматривать как намерение Германии создать на востоке заслон на случай, если Красная Армия решит вмешаться в конфликт на стороне Великобритании.

Советское руководство окончательно поняло, что это война, 15 июня 1941 года. Четырнадцатого июня было опубликовано заявление ТАСС, в котором говорилось о том, что ширятся слухи о предстоящем столкновении между Германией и СССР. Ставшее впоследствии знаменитым, это заявление ТАСС по форме и содержанию являлось беспрецедентным в истории мировой дипломатии, но по сути оно стало крупной дипломатической провокацией в отношении нацистов. Если Германия не собиралась нападать на СССР, то Берлину, согласно дипломатическим и логическим правилам, требовалось немедленно ответить на заявление ТАСС заверением, что никаких планов вторжения в Советский Союз у немецкого руководства нет. Такого заявления, однако, не последовало. Берлин вообще никак не отреагировал. Германия молчала вплоть до раннего утра 22 июня. В свете того, что произошло затем, в годы Великой Отечественной войны, многие могут подумать, что такие дипломатические тонкости не имели никакого значения, но это не так. В 1941 году Великая Германия пока еще с особой тщательностью заботилась о своем имидже на международной политической арене, ведь она собиралась править миром, а потому так нагло лгать было ей тогда не с руки. Заверить 15 июня 1941 года перед всей мировой общественностью Советский Союз в том, что она не собирается на него нападать, а через неделю вероломно, без объявления войны вторгнуться в СССР, было для Германии на то время политически непозволительно.

На самом деле в те тревожные дни все решали уже не дипломаты, а военные. К середине июня 1941 года перемещение немецких войск к советским границам достигло таких масштабов, что скрывать или как-то объяснять происходящее было уже больше невозможно. У советского руководства оставалось слишком мало времени – меньше недели, – чтобы передислоцировать на запад миллионы солдат и огромное количество техники. Командование Красной Армии отдало приказ о переброске на запад войск из внутренних округов, но делать это потребовало крайне осторожно, чтобы не спровоцировать немцев раньше времени. На счету теперь был каждый день, каждый час. Если бы германская разведка засекла крупномасштабное перемещение советских войск к границе, то, вероятно, вермахт немедленно начал бы вторжение, не дожидаясь, когда подтянутся его последние тылы.

Масштаб советского поражения летом 1941 года британские историки в последние годы сильно преувеличивают. Немецкая армия не выполнила ни одной из поставленных перед ней стратегических задач, провалила все сроки и вместо молниеносной войны втянулась в затяжную войну на истощение, выиграть которую Германия не имела никаких экономических возможностей. План «Барбаросса» стал самым большим достижением военного искусства в истории человечества. Никогда раньше, ни в одной стране мира военные ничего подобного не разрабатывали. Немецкое вторжение в СССР должно было идти строго по плану – так, как это происходило в Польше, во Франции и на Балканах. Но в СССР все разладилось буквально с первых дней. Командование вермахта намеревалось разгромить основные силы Красной Армии в приграничных сражениях, после чего парадным маршем дойти до Москвы и Ленинграда, на чем завершить войну. Планировалось, что войска вермахта дойдут до линии Архангельск – Астрахань, где остановятся, поскольку Урал и Сибирь Великую Германию не интересовали. На разгром Красной Армии в приграничных боях и захват Москвы отводилось 4–6 недель. Иными словами, немцы должны были оказаться в Москве в августе 1941 года. Сегодня такие планы гитлеровцев кажутся безумными, но первые три недели боевые действия вермахта на направлении главного удара – на Москву – шли в соответствии с планом «Барбаросса». Немцам удалось разгромить войска Западного фронта в Белоруссии и преодолеть за три недели 700 километров на восток, дойдя до Смоленска. До Москвы им оставалось меньше 400 километров. В Смоленске, однако, русские дали немцам бой совсем как в 1812 году французам, только гитлеровцам в 1941 году пришлось здесь задержаться на два с половиной месяца. Наполеон со своим походом на Россию преследовал Гитлера и его суеверную армию подобно злому психологическому року. Казалось, весь немецкий офицерский корпус перечитал книгу французского генерала Шамбре о вторжении в Россию 1812 года. Немцы начали наступление 22 июня, французы – 23 июня. Обе армии шли на Москву одной дорогой – Смоленским трактом – и обе натолкнулись в Смоленске на ожесточенное сопротивление русских.

Основные положения плана «Барбаросса» заключались в следующем. Направлением главного удара была выбрана Белоруссия, где бронетанковыми силами предполагалось провести глубокий прорыв – очень глубокий прорыв на тысячу километров до Москвы. Второй по важности удар наносился в Прибалтике. Цель – Ленинград. Средства достижения те же – глубокий прорыв бронетанковыми силами. От границы до Ленинграда чуть больше 800 километров. От наступления на Украине, на юге СССР, вермахт многого не ожидал. Дело заключалось в том, что перед началом войны советское командование разместило основные силы Красной Армии именно на Украине, сделав это из стратегических соображений, которые оказались ошибочными. Немецкое командование на начальном этапе военных действий умело использовало каждую ошибку Красной Армии. Направление главного удара вермахта оказалось не там, где ожидало советское командование: в Белоруссии, а не на Украине. В основе плана «Барбаросса» лежала уже проверенная идея танкового блицкрига, к лету 1941 года, казалось, доведенная до совершенства. Командование вермахта разделило Восточный фронт на три части. На севере – в Прибалтике – наступала группа армий «Север». В ее составе имелось: 2 армии, 1 танковая группа и 1 воздушный флот. На центральном участке фронта – в Белоруссии – действовала группа армий «Центр», в составе которой имелось: 2 армии, 2 танковые группы и 1 воздушный флот. На юге – на Украине – продвигалась группа армий «Юг», в ее составе имелось: 3 немецких армии, 1 румынская армия, 1 танковая группа, 1 воздушный флот и румынская авиация. Отдельно на границе СССР с Финляндией действовала немецко-финская группа войск, но главную роль в ней играла финская армия.

Каждая группа армий – «Север», «Центр» и «Юг» – наступала подобно огромному крабу, нанося удары на флангах парой гигантских бронетанковых клешней. Две эти «клешни» должны были прорвать тонкую линию приграничной обороны, затем стремительно уйти далеко вперед и замкнуть окружение глубоко в тылу советских войск. Наступавшая за танками пехота укрепляла кольцо осады, чтобы из котла никто уже не вырвался. Во время Польской кампании 1939 года польские войска пытались выйти из немецкого окружения. В ходе Западной кампании 1940 года французские, британские и бельгийские войска не предпринимали таких попыток. Англичане героически эвакуировались, французы и бельгийцы сразу сдались. Противодействовать такой тактике гитлеровцев можно было только с помощью крупных механизированных соединений, не уступающих по размеру немецким. Ни у французской, ни у польской армии таких соединений в 1939 и 1940 годах не имелось, но у Красной Армии в 1941 году они были, причем по количеству и качеству танков значительно превосходящие противника. Несмотря на это, в приграничных сражениях летом 1941 года советские войска понесли значительное поражение, однако при этом Германия не смогла выйти победителем. Можно даже с уверенностью сказать, что летом 1941 года Третий рейх войну проиграл, поскольку у него имелся всего один шанс на благополучный исход – разгромить СССР за 4–6 недель, как было записано в плане «Барбаросса» и как ему это удавалось в каждой предыдущей сухопутной кампании.

Как вермахт смог нанести столь тяжелый урон Красной Армии летом 1941 года? Масштаб советского поражения действительно выглядел апокалиптическим, особенно когда его описанием в средствах массовой информации занимались специалисты германского министерства просвещения доктора Геббельса. К концу 1941 года в плен попало 3 миллиона советских солдат и офицеров. Это была колоссальная, хотя и не совсем реальная цифра. Немцы брали в плен всех на своем пути: железнодорожников, ведь советские железнодорожники носили форму и считались военнообязанными, коммунистов, комсомольцев, сотрудников райсполкомов, мобилизованных, призванных, но еще даже не получивших обмундирование, огромное количество военных строителей, оказавшихся во фронтовой полосе в первый день войны. В Германии кинотеатры с утра до вечера показывали военную кинохронику из СССР, на которой шагали, казалось, бесконечные колонны пленных красноармейцев, а в полях стояли сотни сгоревших советских танков. Да, 3 миллиона советских граждан было взято в плен. Да, тысячи сгоревших советских танков и тысячи брошенных орудий тоже были. Такие факты имели место, но это только часть военной реальности лета 1941 года. Полная картина происходившего куда масштабнее и сложнее.

Большинство советских военнопленных в 1941 г. погибло, их просто не кормили

Немецкие военные успехи летом 1941 года стали возможны в первую очередь благодаря эффекту внезапности, ради которого нацистское руководство предпринимало беспрецедентные дезинформационные меры, речь о которых шла выше. Однако не менее важным фактором является и военное мастерство вермахта, сравниться с которым на тот момент действительно не мог никто. Превосходство немецких вооруженных сил над Красной Армией, равно как и над армиями Великобритании, Франции и США, являлось неоспоримым, и с этим всем приходилось считаться. Превзойти сухопутные силы вермахта в умении воевать ко второй половине войны смогли только советские вооруженные силы. Армии союзников так и не сумели этого сделать и побеждали вермахт исключительно посредством колоссального количественного перевеса во всех видах вооружения и снабжения. Летом 1941 года полное превосходство вермахта как на тактическом уровне – непосредственно на поле боя, – так и на стратегическом – в генштабе, – стало одной из главных причин поражения Красной Армии.

По состоянию на 22 июня 1941 года советские вооруженные силы насчитывали 5,2 миллиона человек. В европейской части страны дислоцировалось около 3,5 миллиона солдат и офицеров, однако они располагались тремя стратегическими эшелонами. Один эшелон находился в непосредственной близости от границы, второй – на расстоянии 100–300 километров от нее, а третий – в глубине европейской части СССР, на расстоянии 500–1000 километров. Большое количество войск было сосредоточено в Московском и Ленинградском военных округах. Замысел немецкого Генерального штаба был простым: разбить Красную Армию по частям – один эшелон за другим. Чтобы добиться такого результата, требовалось в первые же часы войны полностью нарушить управление войсками и, главное, уничтожить советскую авиацию на аэродромах. Потеряв управление войсками, оставшись слепым без авиационной разведки, советский Генеральный штаб не сумел оперативно слить три эшелона в один, чтобы организовать крепкую оборону. Если добавить к этому бронетанковые клещи вермахта, ранним утром 22 июня прорвавшие тонкую оборону на границе, громившие советские тылы и сеявшие панику, то можно себе представить тот хаос, который начался в рядах Красной Армии. В плане «Барбаросса» все было просчитано. На тех участках, где немецкие войска совершали танковый прорыв, превосходство вермахта было десятикратным и более. Советская пехотная дивизия в приграничной полосе обороняла участок протяженностью в среднем 30 километров. Немецкая танковая дивизия при поддержке авиации и артиллерии наносила удар на участке шириной в 3–4 километра, который обороняли от силы 2–3 пехотных батальона. Утром 22 июня у тех советских мальчишек, которые оказались в окопах на границе, не было никаких шансов остановить идущую на них танковую армаду.

Важной главой советской трагедии летом 1941 года стал разгром танковых войск Красной Армии. По замыслу советского Генерального штаба, они выступали тем инструментом, которым собирались встретить германский блицкриг. Многие удивляются, как у немцев получилось трижды провести скоротечную войну, при этом каждый раз успешно. Французы видели германский блицкриг в Польше, но заявили, что сравнивать польскую армию с французской глупо, а потому во Франции у немцев такое не пройдет. Советское командование наблюдало за событиями и в Польше, и во Франции, а потому решило найти контрмеры. Такими вот контрмерами стало формирование механизированных корпусов, которые должны были встретить прорвавшиеся немецкие бронетанковые клещи, куда бы те ни двинулись. В них, в этих механизированных корпусах, и заключалась проблема. Формировать их стали во второй половине 1940 года, в большой спешке, после того, как увидели, что случилось во Франции. Времени для создания столь сложных воинских соединений оказалось недостаточно. А главное, никакого боевого опыта их применения у Красной Армии не имелось, и потому было совершено много грубейших ошибок, которыми в очередной раз воспользовалась немецкая армия. Любое воинское соединение – это сложная организация, чем больше соединение, тем она сложнее. Механизированный корпус в 1941 году представлял собой вершину организационной сложности в Красной Армии. У немцев действия танковых войск (дивизий, корпусов, танковых групп) были отлажены как часы, испробованы в нескольких кампаниях; равных этим войскам в бою не существовало нигде в мире. Это было идеальное соотношение количества танков, мотопехоты и артиллерии при идеальном решении всех логистических задач. Черчилль не зря говорил французскому премьер-министру Рейно утром 15 мая 1940 года, чтобы тот не волновался: немецкие танки далеко не уедут, у них скоро закончится горючее. Чтобы снабжать танковую дивизию топливом, за ней должен был ехать целый поезд – специальные грузовики-заправщики, которые могли бы заправлять сразу несколько танков за очень короткое время. В советских механизированных корпусах топливо возили главным образом в бочках, а танки заправляли ведрами.

Главной проблемой советских мехкорпусов стала их полная функциональная несостоятельность, которая и привела к поражению. В них было слишком много танков, но очень мало мотопехоты и артиллерии. Большинство советских танков летом 1941 года было уничтожено не немецкими танками, а немецкой артиллерией. У вермахта на Восточном фронте в начале войны имелось около 15 тысяч 37-миллиметровых противотанковых пушек. Крошечное орудие, немецкие солдаты прозвали его «хлопушкой», с легкостью пробивало тонкую противопульную броню советских танков Т-26, БТ-5 и БТ-7, составлявших основную массу танкового парка Красной Армии. Когда советское командование бросило в контратаку мехкорпуса, представлявшие собой большую массу легких танков, без поддержки пехоты и артиллерии, то немцы просто перестреляли их из «хлопушек». Для борьбы с советскими средними танками Т-34 и тяжелыми танками КВ, появление которых на поле боя стало для вермахта полной неожиданностью, немцы также приспособили артиллерию, причем сделали это очень оперативно. Против Т-34 и КВ вермахт применял куда более серьезное, нежели «хлопушка», противотанковое 50-миллиметровое орудие. Таких орудий у гитлеровцев имелось не слишком много, чуть больше тысячи, но и советских танков новых типов в первые дни войны у Красной Армии было мало. Однако главную угрозу советским средним и тяжелым танкам представляло знаменитое 88-миллиметровое немецкое зенитное орудие, прозванное «восемь-восемь». Это была лучшая пушка Второй мировой войны, страшное орудие, способное подбить тяжелый КВ даже с дальней дистанции. Немцы научились использовать их против тяжелых танков во время Французской кампании 1940 года. У Красной Армии в первые дни войны также имелось большое количество 45-миллиметровых противотанковых орудий. Они были лучше аналогичных немецких «хлопушек», но в июне 1941 года у них катастрофически не хватало бронебойных снарядов, чтобы вести борьбу с немецкими танками.

Разговоры о 20 тысячах советских танков, разгромленных в начале войны 4 тысячами немецких танков, являются пропагандой тех, кто, очевидно, до сих пор жалеет о поражении Великой Германии во Второй мировой войне. На ходу у Красной Армии 22 июня 1941 года было 18,5 тысячи машин. В бой против нацистов вступило 11 тысяч машин, из них Т-34 и КВ совокупно – чуть больше 1,5 тысячи танков. У вермахта 22 июня имелось 4200 танков, еще около 500 машин было в наличии у немецких союзников. Большой ошибкой командования Красной Армии стал решительный бросок мехкорпусов навстречу прорвавшимся немецким танковым группам. Им нужно было просто преградить немцам путь уже в глубине советской территории на удобных оборонительных позициях, до того, как немцы успели бы замкнуть кольцо окружения. Эти лишние две-три сотни километров, пройденных навстречу врагу на запад, оказались роковыми для советских мехкорпусов. Их тылы были намного слабее, чем у немцев, не хватало транспорта, особенно артиллерийских тягачей. Они сильно растянулись на марше, снабжение отстало. Но главное, отстала артиллерия, потому что ее тянули медленные, как улитки, колхозные тракторы, а ведь ее и без того в мехкорпусах катастрофически не хватало. Защитить советские танки от вражеских «хлопушек» и «восемь-восемь» оказалось на поле боя некому. Крайне важную роль в танковом блицкриге всегда играли люфтваффе. Немецкой авиации удалось в первый день войны добиться полного господства в воздухе, теперь она безнаказанно бомбила растянувшиеся колонны мехкорпусов на марше. Сокрушительный разгром советских танковых войск летом 1941 года стал крахом планов Красной Армии касаемо того, как противодействовать немецкому блицкригу. Оставшись буквально через неделю после начала войны без танков, Красная Армия попала в положение, в котором весной 1940 года оказались французы. В конце июня 1941 года в Берлине праздновали победу. Очередной блицкриг, последний, как считали нацисты, успешно состоялся.

На самом деле добиться тех успехов, о которых трубили в Берлине в июне 1941 года, вермахту удалось лишь на направлении главного удара, в Белоруссии. В двух котлах – под Белостоком и под Минском – немцы смогли взять в плен около 300 тысяч советских солдат и офицеров. При этом еще приблизительно такому же количеству советских военнослужащих удалось отойти на восток. То есть полностью окружить и разгромить 600-тысячную группировку Красной Армии, как было запланировано, вермахт не сумел даже в Белоруссии, где немецкое командование сосредоточило свои основные силы. Двойные танковые клещи здесь получились только потому, что у группы армий «Центр» имелись две танковые группы – половина всех немецких танковых войск на Восточном фронте. На Украине и в Прибалтике окружить сколько-нибудь крупные силы Красной Армии летом 1941 года у вермахта не получилось. При этом даже успешное окружение войск Западного фронта в Белоруссии пошло для немецкой армии совсем не так, как она к этому привыкла. Попавшая в кольцо французская армия в 1940 году сразу осознала безысходность своего положения, а потому сложила оружие. Окруженные в Белоруссии войска Красной Армии безнадежной сложившуюся ситуацию не считали, а потому ожесточенно сопротивлялись. Бои в минском котле завершились лишь 8 июля 1941 года, хотя сам город немцам удалось взять 28 июня. Советский котел и французский котел, как очень быстро поняло немецкое командование, сильно друг от друга отличались.

Ожесточенность боев на Восточном фронте встревожила нацистское руководство с первого дня войны, хотя в принципе именно такого развития событий в СССР они и ожидали. Перед самым началом вторжения, 6 июня 1941 года, Верховное командование вермахта издало так называемый «Приказ о комиссарах». Согласно этому приказу всех пленных советских политработников расстреливали на месте. Война нацистской Германии против СССР была идеологической по сути своей, а потому вести ее вермахт намеревался совсем иными, нежели на Западе, методами. Однако нацистское руководство ошиблось. Немцы надеялись русских запугать, но вместо страха вызвали ярость.

На Украине и в Прибалтике вермахту не удалось окружить советские войска в ходе приграничных боев. Части Красной Армии сумели в относительном порядке отступить на восток. План «Барбаросса» трещал по швам. Взять в кольцо и уничтожить основные силы Красной Армии в приграничных сражениях не получилось. В Берлине стали даже поговаривать о том, что русские перехитрили немецкое командование: они отходят на восток, заманивая вермахт в глубь бескрайних советских территорий. Затем, в конце июля 1941 года, немецкая армия, наступавшая на Москву, столкнулась с упорным сопротивлением в районе Смоленска. Прорвать оборону советских войск вермахт был не в состоянии. К этому времени, к концу июля – началу августа 1941 года, Красной Армии удалось стабилизировать обстановку практически на всем протяжении Восточного фронта. В Берлине происходит первый командный кризис. Вермахту в действительности мало что удалось сделать за первый месяц войны: углубиться на 300–400 километров в Прибалтике и на Украине, а также пройти 700 километров в центре по направлению к Москве, где, однако, дальнейшее продвижение было остановлено яростным отпором советских войск. При этом эффект внезапности уже был полностью утерян, а Красная Армия, сумев не только избежать разгрома, но и оправиться от первых поражений, теперь повсюду наносила ответные удары. Перед немецким руководством замаячила катастрофа – затяжная война в Советском Союзе, на фронте в три тысячи километров. Это затем, начиная с 1942 года, при помощи надрывной геббельсовской пропаганды нацисты как-то умудрятся заставлять немцев воевать, пугая их приходом большевиков. В августе же 1941 года Адольф Гитлер совершенно не представлял себе, как он объяснит немецкому народу, что война не закончится победой Германии через месяц, а продлится много лет и еще неизвестно чем завершится. Однако, без всяких сомнений, именно в начале августа 1941 года, если не раньше, он осознал нависшую над мировым фашизмом опасность. Срочно требовались радикальные военные меры, принять которые мог только он – Гитлер, поскольку больше никто не взял бы на себя ответственность на ходу изменить план «Барбаросса».

Споры историков о том, правильно поступил Адольф Гитлер или нет в августе 1941 года, не утихают по сей день. Что он сделал? Фюрер полностью меняет план «Барбаросса». Вместо того чтобы прорвать советскую оборону под Смоленском и продолжить наступление на Москву, он забирает у группы армий «Центр» обе танковые группы и поворачивает их – одну на юг, другую на север. Результаты гитлеровского решения превосходят все ожидания. В течение двух следующих месяцев вермахт наносит Красной Армии три тяжелейших поражения подряд, каждое из которых куда больше по масштабу, нежели окружение советских войск в Белоруссии. Осенью 1941 года Гитлер одержал над Красной Армией три сокрушительные победы, но проиграл зимой 1941 года Вторую мировую войну. О том историки по сей день и спорят: может, правильнее было в августе 1941 года продолжить наступление на Москву и попытаться все же выиграть Мировую войну? До советской столицы оставалось менее 400 километров. Как утверждают многие исследователи, начни вермахт наступление в августе, Гитлер, возможно, успел бы захватить город до морозов. Другие историки, однако, считают, что Гитлер поступил верно. Взять Москву наскоком у немцев бы точно не вышло. Им не удалось таким образом добиться успеха даже в Ленинграде – в августе 1941 года их остановили на дальних подступах к городу. Если бы речь шла о Москве, то, без всяких сомнений, советское руководство бросило бы на защиту столицы все имеющиеся в стране силы. Кроме того, начав столь дерзкое наступление на центральном участке фронта, германская армия рисковала получить сильный удар во фланг с Украины, где на тот момент дислоцировались крупные силы Красной Армии.

Танковая группа Гудериана уходит с центрального участка фронта на юг, на Украину. По новому замыслу Гитлера, в районе Киева немецкая армия должна окружить крупную группировку Красной Армии. Две танковые клешни – 2-я танковая группа генерала Гудериана с севера и 1-я танковая группа генерала Клейста с юга – совершают глубокий охват 600-тысячной группировки советских войск, сосредоточенной в районе Киева. Эта колоссальная по своей дерзости и сложности военная операция стала самым большим успехом вермахта за годы Второй мировой войны. Наступавшая с севера танковая группа Гудериана была советскому командованию хорошо видна. Она прорвала боевые порядки Красной Армии и быстро шла по советским тылам на юг, но замкнуть собственными силами кольцо окружения вокруг 600-тысячной киевской группировки Гудериан не мог. Совершенно неожиданно, в самый последний момент, на юге в районе города Кременчуг, советскую оборону прорывает танковая группа Клейста и начинает стремительно двигаться навстречу танкам Гудериана. Прорыв Клейста был поистине фантастическим, потому его никто и не ожидал. Танковой группе Клейста требовалось форсировать Днепр, который в районе Кременчуга достигал своей максимальной ширины – больше километра. Чтобы переправить целую танковую группу, а это 150 тысяч человек с огромным количеством техники, требовалось за считаные дни построить понтонный мост невиданного размера. Чтобы его соорудить, собрали все понтонные части, имевшиеся в группе армий «Юг». Даже после этого строительство переправы через широчайший Днепр за столь рекордное время было немыслимым, а ведь возводимую переправу еще требовалось защитить от налетов советской авиации. Это был огромный риск, но у немцев все получилось. Перебравшись через Днепр, танковая группа Клейста спустя пять дней встретилась с танковой группой Гудериана у маленького украинского города Ромны, восточнее Киева, замкнув таким образом кольцо самого большого в военной истории окружения.

К началу августа 1941 года наступление немецких войск на северном участке фронта в направлении Ленинграда, также как и в районе Смоленска, застопорилось. Фашистов остановили на Лужском оборонительном рубеже полосой укреплений, спешно построенной силами гражданского населения и протянувшейся от Финского залива до озера Ильмень. Временно прекратив наступление на Москву, Гитлер решил разгромить Красную Армию на севере и на юге. На Украину, чтобы разбить действующие там советские войска, отправили танковую группу генерала Гудериана. Покончить с Ленинградом надлежало 39-му моторизованному корпусу, одному из двух моторизованных корпусов 3-й танковой группы генерала Гота. Гитлер все время метался в своих решениях, что именно сделать с Ленинградом. Планы нацистов в отношении города менялись каждую неделю. В конце концов, Гитлер решил устроить в Ленинграде геноцид. Так поступали в Средние века: вражеский город окружали, бомбардировали артиллерией, а главное, морили голодом. Немецкий моторизованный корпус из танковой группы генерала Гота незамеченным проскользнул из-под Смоленска на север. Советская войсковая разведка под Ленинградом не смогла установить прибытие на фронт столь крупного механизированного соединения противника, а потому помешать глубокому прорыву танкистов генерала Гота вовремя не удалось. Восьмого сентября 1941 года передовые части 39-го моторизованного корпуса взяли Шлиссельбург, замкнув вокруг Ленинграда кольцо блокады. Через неделю, 15 сентября, танкисты Гудериана и Клейста замкнут окружение на Украине. Гитлер торжествовал, озадаченный высший германский генералитет недоумевал. «Богемский ефрейтор», как называл Гитлера покойный президент Гинденбург, оказался прав. Тщательно разработанный Генеральным штабом план «Барбаросса» провалился, а придуманная на ходу стратегическая импровизация Гитлера сработала. Два гигантских окружения – на севере и на юге, – полный разгром основных сил Красной Армии, казалось, победа была уже в германских руках.

Следующим шагом Гитлера, после победы на Украине и под Ленинградом, была стремительная перегруппировка сил с юга и с севера обратно в центр для наступления на Москву – последнего и решающего сражения войны, как думали в Берлине. Гитлер не только вернул на московское направление танковую группу Гудериана и половину танковой группы Гота, но и перебросил с ленинградского направления 4-ю танковую группу генерала Гёпнера. Для решительного – последнего – удара немецкое командование собрало в железный кулак на московском направлении все, что только могло собрать с огромного трехтысячекилометрового фронта. Три танковые группы из четырех. Первый и последний раз в ходе войны на Восточном фронте почти все немецкие бронетанковые силы оказались в одном месте. Отовсюду собирали авиацию. Осенью 1941 года на московском направлении вермахт сосредоточил почти 2 миллиона солдат и офицеров, половину немецких войск, действовавших в СССР в то время.

Первой наступление на Москву 30 сентября 1941 года начала танковая группа генерала Гудериана, нанеся удар с севера Украины – из района города Глухова Сумской области – в направлении на Брянск. Немецкое командование на два дня передало генералу большую часть имевшейся авиации для развития прорыва. Второго октября последовал второй удар, более мощный, силами танковых групп Гота и Гёпнера – из района Смоленска в направлении на Вязьму. Использованную Гудерианом авиацию теперь бросили на поддержку прорыва Гота и Гёпнера. По замыслу немецкого Генерального штаба, в ходе предстоящей операции вермахт намеревался окружить и уничтожить более чем миллионную группировку советских войск, оборонявшихся на дальних подступах к Москве. Это был некий второй план «Барбаросса», названный операцией «Тайфун». В ходе этой операции вермахт попытался сделать то, что ему не удалось летом 1941 года. В значительной мере осуществить свои планы – окружить и уничтожить советские войска под Брянском и Вязьмой – немецкая армия сумела, однако победить Советский Союз Германия в очередной раз не смогла.

Третьего октября 1941 года Адольф Гитлер обратился с речью к немецкому народу. Это было второе по счету военное выступление германского лидера. Первое он произнес 22 июня 1941 года по случаю нападения на СССР. Более чудовищной лжи, насаженной на совершенно безумный пафос, человечество в своей истории еще не слышало: «…В эти часы на нашем Восточном фронте начинается новая операция, представляющая собой громадное событие. Уже 48 часов она разворачивается в гигантских масштабах!» Гитлер говорил о миролюбии германской нации, о том, что немецкое вторжение в СССР летом 1941 года и наступление на Москву осенью того же года – это попытка принести мир Европе. Гитлер вещал о том, что не желает войны, что она вынужденная, превентивная. Англо-саксонские либералы и еврейские большевики якобы желают задушить Германию, но немецкие национал-социалисты спасли родину в самый последний момент. Вторжение в СССР – это никакое не нападение, а вынужденная самооборона. Это война между правдой и ложью, но нет никаких сомнений в том, что правда в конце концов победит. И так далее и тому подобное. Такая вот была гитлеровская правда в 1941 году. Поразительно, но тогда ей многие в Европе, не только в Германии, верили. Третьего октября 1941 года Гитлер был полностью убежден в успехе операции «Тайфун», вероятно, даже больше, нежели в успехе плана «Барбаросса» тремя с половиной месяцами ранее.

Преимущество вермахта на московском направлении было не только количественным, но и качественным. Советскую оборону держали по большей части недавно сформированные, еще не обученные и не обстрелянные дивизии, в то время как наступление вели немецкие войска, за плечами которых имелся огромный боевой опыт. Однако главной причиной поражения Красной Армии под Вязьмой и Брянском вновь стало превосходство немецкого Генерального штаба над советским. Немецкая ставка переиграла советскую. Командование Красной Армии ожидало главный удар вермахта в районе Вязьмы, вдоль Минского шоссе, идущего на Москву. Другой хорошей дороги, ведущей к советской столице на центральном участке Восточного фронта, просто не существовало. Автомагистраль Минск – Москва, построенная перед самым началом войны, была лучшей в СССР. По ней германская армия и продвигалась от самого Минска. По этой же дороге – ее тогда называли Смоленским трактом – в 1812 году наступала и затем отступала армия Наполеона. В отличие от французских войск XIX века, немецкой армии XX века для передвижения требовалось асфальтированное шоссе. Танковая дивизия вермахта насчитывала 150–200 танков и… 3 тысячи колесных грузовиков. Если танки и бронетранспортеры были способны передвигаться по пересеченной местности, то колесные грузовики этого делать не могли, им требовалась хоть какая-нибудь дорога. Исходя из этого предположения, советское командование дислоцировало свои основные силы на Минском шоссе. Немецкое командование, однако, отправило ударные гусеничные бронетанковые силы в обход Минского шоссе с двух сторон и замкнуло под Вязьмой котел, в котором оказались четыре советские армии. Красной Армии в те дни катастрофически не хватало разведывательных данных, потому как в начале войны была потеряна большая часть авиации. В результате, когда началось немецкое наступление под Вязьмой, советские военачальники не знали, насколько крупные бронетанковые силы противника задействованы в этом наступлении, – это были две гитлеровские танковые группы. Немцы поэтому смогли собрать достаточное количество гусеничной бронетехники, чтобы отправить ее в обход Минского шоссе с юга и с севера. Им даже удалось воспользоваться сухой погодой и протолкнуть по проселочным дорогам в этих крайне глухих местах часть своей колесной техники. Это был огромный риск, если бы пошел дождь, то немецкие грузовики на проселочной дороге просто утонули бы. Однако вермахт всегда действовал рискованно, а главное – молниеносно, к чему командование Красной Армии никак не могло привыкнуть.

В начале операции «Тайфун» вермахту удалось устроить два котла. Один под Вязьмой, другой южнее, под Брянском. Кольцо окружения под Вязьмой оказалось туже затянуто, нежели под Брянском, откуда некоторым советским подразделениям удалось вырваться. Это была катастрофа, еще большая по масштабу, нежели та, что случилась месяцем ранее на Украине. По состоянию на утро 30 сентября 1941 года численность подразделений Красной Армии, оборонявших Москву на дальних ее подступах, составляла 1 250 000 человек. За три последующие с небольшим недели советские войска потеряли почти миллион солдат и офицеров. Около 600 тысяч из них попали в плен. До Москвы оставалось всего 200 километров и практически никаких советских войск – огромная, зияющая, страшная пустота. Почти двухмиллионная группировка вермахта изготовилась к последнему прыжку, помешать ей было некому, Красной Армии больше не существовало… как думали в немецком Генеральном штабе.

Любая другая армия того времени действительно не перенесла бы такого поражения, таких потерь и прекратила бы сопротивление. Но Красная Армия от всех других армий того времени радикально отличалась. Уже 22 июня 1941 года советское правительство объявило в стране тотальную мобилизацию. Германское правительство прибегнет к таким мерам лишь в октябре 1944 года. Эта мобилизация, а также экстренные меры по ее исполнению и спасли СССР от неминуемого, казалось, поражения в конце 1941 года. Советскому государству удалось всего за несколько месяцев после начала войны сформировать и вооружить еще одну Красную Армию, чего германское командование и предположить не могло. В организационном плане такое достижение было по тем временам просто немыслимым. Сроки подготовки стрелковой дивизии сократили с 6 до 2 месяцев. Вооружена такая дивизия была, конечно, хуже, нежели кадровая довоенная, но все же она была полностью обеспечена оружием, подготовлена и сформирована. Ситуацию спасла советская призывная система, ведь большая часть мужского населения страны ранее прошла службу в армии и учить этих людей обращаться с оружием не требовалось.

После разгрома Красной Армии на дальних подступах к Москве в октябре 1941 года советскому командованию как воздух требовалось время, хотя бы месяц, чтобы собрать новые силы для обороны на ближних подступах к городу. Британские историки уверяют, что столицу СССР спасли начавшиеся в середине октября проливные дожди, превратившие русские дороги в непроходимое болото. В этом, мол, болоте и утонула немецкая армия. Доля правды в этом утверждении есть. Вермахт действительно увяз в русской грязи по уши. Санитарные потери в немецких войсках взлетели фантастически, пехотные части поголовно болели дизентерией. Снабжение войск всем необходимым от боеприпасов до продовольствия оказалось полностью нарушено. Расход топлива возрос многократно, машины больше не ехали на Москву, они буксовали на Москву. Но все же самым главным фактором в том, что советскому командованию удалось выиграть необходимое ему время, стало упорное сопротивление окруженных частей Красной Армии под Вязьмой и Брянском. Вермахту понадобилось две недели, чтобы сломить сопротивление в котлах. Возобновить наступление на Москву части немецкой армии смогли лишь в середине октября 1941 года.

Шестнадцатого октября вермахту удалось прорвать Можайскую линию обороны, прикрывавшую Минское шоссе. Советское правительство отдало приказ эвакуировать из Москвы государственные учреждения, в городе началась паника. Двадцатого октября в столице ввели военное положение, на улицы вышли усиленные патрули, паника прекратилась, настроения изменились. Стало ясно, что сдавать Москву не будут, ее намерены защищать. Такая уверенность советского руководства, вероятно, основывалась на том, что оно знало, сколько у него к тому времени имелось сил, а точнее, сколько сил спешило Москве на помощь со всех уголков СССР.

Немецкое командование тем временем, во второй половине октября, пребывало в полной уверенности, что война уже закончена, а потому действовало не спеша, не понимая, насколько смертельная над Германией нависла угроза. Сотни эшелонов с советскими войсками мчались к Москве из Монголии, с Дальнего Востока, из Средней Азии, с Северного Кавказа, с севера и юга, отовсюду. Десятки новосформированных дивизий и десятки кадровых дивизий из тыловых округов спешно перебрасывались к Москве. Именно они в начале декабря 1941 года повернут ход Второй мировой войны вспять. Для немецкого командования неприятным сюрпризом стало уже то, что части вермахта в середине октября встретили упорное сопротивление на Можайской линии обороны. По их расчетам, значительных резервов у Красной Армии больше не имелось, они были убеждены, что немецкий бронетанковый каток докатится до Москвы по Минскому шоссе беспрепятственно и быстро. Действительно, был такой момент, когда у советского командования совершенно не осталось сил, чтобы преградить врагу путь на Москву. В бой бросили курсантов военных училищ, запасные части, подразделения зенитной артиллерии, только вышедших из окружения под Вязьмой солдат, всех, кого только смогли найти. Эти люди задержали врага на несколько дней, но каждый новый день давал командованию Красной Армии новые силы – несколько прибывших из тыла дивизий. Немецкий Генеральный штаб, получив в середине октября донесения о первых свежих частях Красной Армии, введенных в бой под Москвой, сделал ошибочные выводы. Он посчитал их совсем уж последними советскими резервами. Сводные отряды курсантов были тому лишним подтверждением. Бросать под танки в качестве пехоты завтрашних командиров было безумием и могло означать лишь одно: у русских больше никого не осталось. Такое умозаключение стало огромной ошибкой. Во второй половине октября наступление вермахта на Москву замедлилось из-за проливных дождей и размокших дорог. Немецкое командование, всегда воевавшее молниеносно, в этот раз действовало не так стремительно. Уставшим войскам решили дать отдых, подтянуть отставшее из-за погоды снабжение. В Генеральном штабе уже задумались о действиях после взятия Москвы в интересах группы армий «Север» и группы армий «Юг», чтобы выйти на линию Архангельск – Астрахань, как было запланировано планом «Барбаросса».

Шестого октября 1941 года из Ленинграда вызвали генерала Жукова, командовавшего Ленинградским фронтом. Его назначили командовать обороной столицы. Этот советский военачальник сыграл крайне важную роль в битве за Москву. Следующие почти два месяца ему удавалось каждый раз правильно предугадывать направление главного удара немецких войск, что давало Красной Армии возможность концентрировать свои скудные силы на нужном участке фронта. Ошибись он хоть раз, и немцы бы вновь прорвали фронт, однако в этот раз до Москвы им оставалось 60–70 километров, и восстанавливать прорванный фронт было бы уже негде. Без сомнения, Жукову было куда легче в октябре – ноябре 1941 года разгадать замыслы немецкого Генерального штаба под Москвой, нежели другим советским командующим летом – осенью того же года. Впервые у Красной Армии появилась в достаточном объеме авиационная разведка, способная оперативно засечь любую крупную переброску войск противника. В Москве и Подмосковье имелось много отличных аэродромов, а система ПВО советской столицы являлась на то время самой сильной в мире. Люфтваффе, с другой стороны, приходилось действовать с полевых аэродромов, которые к тому же полностью раскисли от осенних дождей. Первый раз советской авиации удалось добиться паритета с люфтваффе, что дало генералу Жукову глаза в небе.

И все же немецкая армия была не железной. Эти солдаты прошли пешком с ожесточенными боями тысячу километров. И если летом многим из них поход в СССР еще мог показаться прогулкой, то осенью думающих так на Восточном фронте больше не осталось. Первой сдалась немецкая техника – как автомобильная, так и бронетанковая – она стала массово выходить из строя, затем начали болеть и валиться с ног люди. Германия, чтобы обеспечить вермахт автомобильным транспортом, ограбила всю Европу. Если в Красной Армии по большому счету имелся ровно один грузовик – полуторка, который был невероятно примитивным, а следовательно, крайне неприхотливым и простым в ремонте, то в германской армии насчитывались сотни видов автомобилей самых разных европейских марок, причем все они для советских дорог были совершенно непригодными. В результате за вермахтом ездили сотни полевых автомастерских, которым постоянно требовалось невероятное количество самых разных запчастей. Не лучше обстояли дела с бронетехникой. Моторесурс двигателей «Майбах», установленных на основных немецких танках T-3 и T-4, составлял 3 тысячи километров, но это для паркетной войны во Франции с асфальтовыми дорогами, без серьезных боев и при хорошей погоде. На Восточном же фронте, как писал один американский историк, расход масла в танковом двигателе у немцев был в четыре раза выше, чем на Западном. К концу октября 1941 года командование вермахта, может, еще и было в состоянии убедить солдат идти вперед, но вот заставить ехать поломанные грузовики… Механический ресурс вермахта оказался на грани возможного. Человеческий ресурс был уже за этой гранью, просто солдаты молчали, а вот техника дальше не ехала. К 31 октября 1941 года немецкое наступление на Москву первый раз выдохлось. В Берлине еще не осознали серьезность сложившегося положения. Численное превосходство вермахта на московском направлении все еще было огромным, а проблемы с распутицей имелись и у Красной Армии, фронт под Москвой ведь был один на двоих. Немецкое командование принимает решение временно приостановить активные наступательные действия, привести войска и технику в порядок, подтянуть отставшие тылы, наладить снабжение. Тем временем, считают в немецком Генеральном штабе, должна улучшится погода. Закончатся дожди, придет мороз, и дороги, которые превратились в болото, вновь обретут твердое покрытие, по ним можно будет опять ехать. Новое, последнее, наступление на Москву было назначено на 15 ноября 1941 года.

Немецкое командование намеревалось в очередной раз сломить советскую оборону на флангах двумя бронетанковыми клешнями и захлопнуть Москву в котле, обойдя ее с юга и севера. На севере прорывались 3-я и 4-я танковые группы, на юге – 2-я танковая группа. Встретиться немецкие танкисты должны были к востоку от Москвы, в районе Ногинска. Однако прорвать советскую оборону вермахту не удалось, они лишь смогли потеснить советские войска, особенно на севере, в районе города Клин. Сопротивление частей Красной Армии в ноябре 1941 года оказалось настолько упорным, что немцам приходилось скорее прогрызать советскую оборону, нежели прорывать ее. Никакого глубокого продвижения у немцев в ноябре 1941 года, в отличие от октября 1941-го, не вышло, окружить Москву не получилось. В отчаянии командование вермахта пытается просто додавить советские войска до Москвы, хотя вести уличные бои в четырехмиллионном городе невозможно. От безысходности в наступление на центральном участке московской обороны переходят пехотные части вермахта, стараясь потеснить советские войска. Немцы бросают теорию глубокого прорыва, забывают про танковые клешни и просто пытаются с боями пройти оставшиеся до Москвы 40–50 километров. Бои принимают не просто позиционный характер, они начинают напоминать битву при Вердене времен Первой мировой – знаменитую бессмысленную мясорубку. В первых числах декабря ударили морозы – в 1941 году они оказались самыми сильными за сто лет. Судьба Третьего рейха была решена, каток германского нацизма уткнулся в московский тупик.

Теперь, лишившись авиационной разведки, немецкое командование ослепло, совсем как советское в первые дни войны. Когда установились сильные морозы, полевые аэродромы люфтваффе вышли из строя. Кроме того, погода в первых числах декабря была нелетной. Заметить стремительную перегруппировку крупных сил Красной Армии можно было только с воздуха, но в небе теперь превосходство оказалось у советской авиации, действующей с постоянных московских аэродромов. Советское контрнаступление под Москвой началось 5 декабря 1941 года, что стало для германского командования полной неожиданностью. Понять расчеты немецкого Генерального штаба в тот момент несложно, если посмотреть на соотношение сил между противоборствующими сторонами и на реальное положение дел на фронте. Немецкая группировка под Москвой в начале декабря 1941 года насчитывала 1,7 миллиона солдат и офицеров, в то время как советская – лишь 1,1 миллиона. У немцев было в полтора раза больше танков и почти в два раза больше артиллерийских орудий. Лишь в авиации у Красной Армии имелся численный и аэродромный перевес над люфтваффе. При этом германское командование считало свою армию профессиональной, а Красную Армию плохо вооруженным и необученным сборищем необстрелянных варваров. Германский Генеральный штаб также ни во что не ставил своего советского визави – Генеральный штаб Красной Армии, – который они уже вот почти полгода раз за разом обыгрывали. Эти совершенно реальные рассуждения, а также традиционная заносчивость прусской военщины, уверенной в том, что она самая в военном деле способная, сыграли с нацистской Германией злую шутку.

Советский Генеральный штаб зимой 1941 года впервые обыграл немецкий Генеральный штаб, спланировав и осуществив операцию, куда более сложную, нежели «Барбаросса». Красная Армия нанесла сокрушительное поражение группе армий «Центр», составлявшей на тот момент половину всей немецкой действующей армии в СССР. При этом советские войска не имели численного превосходства. Как Красной Армии удалось разгромить немцев под Москвой при таком соотношении сил, в таких сложных условиях? Советское командование, наконец, сумело отрезать немецкие бронетанковые клешни, которыми вермахт так умело орудовал с первого дня войны. Поражение – мать победы. Бронетанковый нацистский блицкриг стал кошмаром Красной Армии с раннего утра 22 июня 1941 года. В те дни советское командование понятия не имело о штатном расписании немецкой танковой дивизии и о тактике применения вражеских моторизованных соединений. К декабрю 1941 года, ценой множества поражений, ценой огромных человеческих и материальных потерь, советское командование приобрело опыт, который можно назвать поистине бесценным. Теперь они знали все четыре немецкие танковые группы как свои пять пальцев вплоть до фамилии каждого командира дивизии. Они выучили все немецкие бронетанковые тактические приемы и выяснили все их слабые места. Оставалось только одно: дождаться нужного момента, когда гитлеровцы заиграются и ошибутся. К началу декабря 1941 года немецкие танковые группы под Москвой слишком сильно растянулись, особенно в районе Клина, где они тщетно пытались прорвать советскую оборону. Немецкие танкисты и раньше часто растягивались. Самое такое, поистине фантастическое, растяжение устроил генерал Гудериан во Франции, когда он ушел в прорыв без поддержки пехоты почти на 200 километров. До декабря 1941 года столь рискованные глубокие продвижения с незащищенными флангами сходили дерзким немецким танкистам с рук, что породило у них некое чувство безнаказанности. Под Москвой их первый раз за такую наглость наказали. Красная Армия рубанула зарвавшиеся немецкие бронетанковые клешни по их голым флангам.

Особенно далеко зашли 3-я и 4-я немецкие танковые группы, наступавшие к северу от Москвы. Они были настолько уверены в своих возможностях и так сильно рвались вперед, что оставили свои фланги практически полностью обнаженными, бросив все наличные силы в наступление. Вот в эти голые фланги и ударили свежие советские дивизии, прибывшие из внутренних районов СССР. Командование Красной Армии, имея на руках прогноз погоды, вероятно, специально запланировало контрнаступление под Москвой именно на 5 декабря 1941 года, поскольку в этот день начались те знаменитые тридцатиградусные морозы, о которых так часто с грустью пишут немецкие историки. Воевать при такой температуре воздуха, да еще и с обильными снегопадами – сугробы были высотой больше метра – не пыталась еще ни одна армия в мире. Если шла война, то противоборствующие армии того времени просто зимовали на позициях, подобно медведям в берлоге, ожидая весны, когда можно будет продолжить убивать друг друга на поле брани. Хотя столь тяжелые погодные условия под Москвой были равными для обеих сторон, вермахт, без всякого сомнения, к таким боевым действиям был подготовлен куда хуже Красной Армии. Его система снабжения рухнула в одночасье. Если части Красной Армии снабжались из Москвы, расположенной в 50 километрах от линии фронта, то немецкие получали обеспечение из Германии за 2 тысячи километров. Когда резко ударили такие сильные морозы, немецкой армии внезапно потребовалось столько всего крайне необходимого – в первую очередь теплое зимнее обмундирование. Эта история о немецком зимнем обмундировании обросла легендами. Суть ее проста. В плане «Барбаросса» было записано, что после разгрома СССР на советской территории должно было остаться только 40 немецких дивизий из тех 180 с лишним, которым предстояло вторгнуться в страну. То есть зимовать в России планировали только 40 дивизий, для них и было предусмотрено зимнее обмундирование. Вероятно, только в середине ноября немецкое командование осознало тот факт, что переждать зиму в Москве, в городском тепле, у вермахта не выйдет. Зимовать придется под Москвой в открытом поле. Одеть и обуть соответствующим образом полтора миллиона человек, за 2 тысячи километров от немецкого дома, и сделать это за две недели было невозможно. О том, что зима будет такой холодной, немецкое командование, скорее всего, узнало вообще в последний момент, в первых числах декабря, когда получило метеосводку о надвигающемся циклоне.

Когда советские войска ударили на обнаженных флангах чрезмерно растянувшихся немецких танковых групп, пытаясь отрезать их от основных сил, среди немецкого танкового командования возникла паника. Все эти люди – танковые генералы Гудериан, Рейнгардт, Гёпнер – были одними из самых опытных военачальников того времени. Они немедленно осознали нависшую над ними угрозу оказаться в окружении. Сами большие мастера делать котлы, они теперь с ужасом смотрели на то, как устроить им самим котел пыталось советское командование. Для крупного бронетанкового соединения оказаться в окружении было особенно опасно. Танковой группе для ведения активных боевых действий было необходимо значительное и бесперебойное снабжение, в первую очередь топливом. Если пехотное подразделение, бросив тяжелое вооружение, еще могло пробиться через тонкое кольцо осады, то бронетанковая часть главным образом представляла собой именно то самое тяжелое вооружение, которое требовалось оставить, чтобы вырваться. Единственным выходом из сложившегося положения было немедленное отступление, решиться на которое в тот момент психологически мог далеко не каждый немецкий военачальник.

Первым таким смелым генералом оказался командующий 2-й танковой группы Гудериан, наступавший на Москву с южного направления. Правда, положение вверенных ему войск оказалось самым тяжелым. Немецкие танковые группы, представлявшие собой на протяжении всей кампании 1941 года авангард вермахта на Восточном фронте, неожиданно начали стремительно отступать… В действительности это было не отступление, а настоящее паническое бегство. Танкисты Гудериана, весной 1940 года одним ударом поставившие на колени Западную Европу, бежали под Москвой в ужасе, что не успеют выскользнуть из русского котла. Они бросали танки, машины, артиллерию – все, что не могло больше двигаться, потому как не осталось топлива. Снабжение топливом крупного механизированного соединения – крайне сложный процесс. Когда ударили сильные морозы, потребление горючего сильно возросло. Чтобы утром отправиться в бой на танке, прогревать его мотор нужно было с ночи. В начале декабря войска Гудериана вели бои низкой интенсивности, практически перейдя на зимнее военное расписание, и даже тогда уже имелись серьезные перебои с топливом. Однако когда всей танковой группе пришлось резко, за один день, развернуться и начать отступление, отражая при этом атаки противника, то есть когда неожиданно поехала вся имеющаяся техника, то, естественно, топлива для нее не хватило. Каждый день отступления ситуация только усугублялась, потому как тыловые службы бежали первыми и уже ни о каком снабжении боевых частей топливом и боеприпасами не думали. Немецкое танковое тактическое мастерство – лучшее в мире – было непревзойденным в прорывах и наступлениях, но как правильно отступать, немецкие танкисты понятия не имели, особенно в таких ужасных для техники условиях, какие сложились зимой 1941 года под Москвой. Генерал Гудериан, чьим именем пугали британских и французских офицеров, бежал из-под Москвы подобно Наполеону в 1812 году, бросив большую часть танков, тех самых, чьи гусеницы он вымыл в Ла-Манше весной 1940 года.

Паническое бегство танкистов в начале декабря 1941 года стало причиной развала всего немецкого фронта под Москвой. Лишь малочисленность советских войск и опытность немецких спасли вермахт от полного разгрома на центральном участке советско-германского фронта зимой 1941 года. Через два дня после начала наступления Красной Армии под Москвой, 7 декабря 1941 года, на другом конце света, на Гавайских островах, Япония вероломно напала на базу Тихоокеанского флота США. В тот же день Соединенные Штаты Америки объявили Японии войну. Через четыре дня после этого, 11 декабря 1941 года, войну США объявила Германия. Война стала принимать совершенно иные масштабы, молниеносного ее завершения в Берлине уже больше никто не ожидал, а ведь еще месяцем ранее руководство страны было убеждено в своей полной победе. В конце декабря 1941 года нацисты, как рядовые члены партии, так и ее элита, еще верили в собственные силы. Никому из них тогда и в голову не могло прийти, до чего их идеология доведет Германию, от которой через четыре года останутся дымящиеся руины.

Глава 18
Тотальная война. 1941–1943 гг

Восемнадцатого февраля 1943 года в Берлинском дворце спорта выступал министр просвещения Германии Йозеф Геббельс. Это выступление стало самым знаменитым в недолгой жизни Третьего рейха и было таким же диким по своей сути, как и он сам. Для Йозефа Геббельса спектакль о Тотальной войне – так называлась его речь – стал звездным часом на фашистской политической сцене. Это было грандиозное шоу. Во дворце спорта собрали 15 тысяч самых отпетых нацистов со всей страны. Им предстояло сыграть в геббельсовской постановке крайне важную роль – в нужный момент они должны были в едином порыве вскакивать с мест выбрасывать руку в нацистском приветствии и орать «хайль Гитлер» с таким выражением лица и блеском в глазах, чтобы ни у кого из врагов Рейха не осталось сомнений в том, что теперь их точно ждет Тотальная война. Кинооператоры снимали все происходящее на пленку, звукооператоры вели прямую трансляцию по радио. Это была самая большая кинорадиопостановка Третьего рейха, соперничавшая с партийными съездами в Нюрнберге и Олимпийскими играми в Берлине. Энергетика геббельсовского спектакля во дворце спорта была фантастической. В конце он истерически заорал: «Вы хотите Тотальной войны?» И совершенно обезумевшая, специально отобранная нацистская аудитория, доведенная до состояния транса, в ответ заорала такое «да», что оно немедленно вошло в историю. Черный немецкий политический юмор того времени гласил: «Англичане, вы нас не бомбите. Летите дальше, бомбите тех, кто орал Геббельсу “да”». Министр просвещения после этого выступления похудел на 3 килограмма, и это при том, что хромой арийский карлик весил всего 50 килограммов. Такое вот он пережил напряжение, задвинув всего одну речь. После спектакля Геббельс удовлетворенно заявил, что еще никогда в жизни не встречал столь отлично отобранных зрителей, хотя ему довелось видеть больше нацистских аудиторий, чем кому-либо в Германии. Речь о Тотальной войне транслировалась по радио. Ее слушала, без преувеличения, вся Германия, миллионы людей. О чем говорил министр просвещения и почему он обратился к нации именно 18 февраля 1943 года, через три с половиной года после начала Второй мировой войны?

Многие британские историки называют выступление Геббельса в Берлинском дворце спорта ответом нацистов на выступление Сталина по радио 3 июля 1941 года, в котором советский лидер назвал войну СССР против фашистской Германии Великой Отечественной войной. Название «Великая Отечественная война» вошло в мировой политический оборот на следующий день после речи советского лидера. Германским нацистам понадобилось почти полтора года, чтобы наполнить свою войну «правильным», в их понимании, идеологическим смыслом. Теперь они собирались вести Тотальную войну. Содержание речи Сталина о Великой Отечественной войне и речи Геббельса о Тотальной войне говорит само за себя как в идеологическом, так и в человеческом плане. Вина Сталина за совершённые им преступления перед советским народом и всем человечеством не подлежит сомнению. Этот человек никогда не был коммунистом. Он расстрелял всех советских коммунистов, расстрелял Коминтерн, расстрелял всех коммунистов, до которых только смог добраться, от немецких до польских. Сталин был оппортунистом, присвоившим Великую Октябрьскую революцию, совсем как Наполеон, который украл Великую Французскую революцию. Однако, так же, как и Наполеон, Сталин вынужден был использовать революционную идеологию, поскольку она составляла фундамент его власти. Ему ведь была нужна власть. Если же похищенная власть находилась на социалистическом фундаменте, то так тому было и быть. Поменять социалистический идеологический фундамент общества был не в состоянии даже такой диктатор, как Сталин. Две речи – Геббельса и Сталина – две совершенно противоположные идеологии. Геббельс 18 февраля 1943 года истерически орал об арийской расе, которой угрожают еврейские коммунисты и английские капиталисты. Сталин 3 июня 1941 года говорил о свободе, о совместной интернациональной борьбе всех народов мира против фашистской угрозы, как ни дико это может показаться многим сегодня – Сталин и свобода. Личность в истории мимолетна, гуманная идеология вечна. Левая идеология, даже замаранная такими, как Сталин, жива по сей день и является в большинстве стран Запада одной из доминирующих.

Главной причиной столь запоздалого решения германских нацистов в феврале 1943 года срочно поставить войну на «правильные» идеологические рельсы стало катастрофическое положение немецкой армии на фронте. Начиная с 5 декабря 1941 года, после провала плана «Барбаросса» и вступления в войну США, военные дела Третьего рейха шли все хуже и хуже. Предпринятое грандиозное летнее наступление 1942 года на Восточном фронте закончилось катастрофой в Сталинграде. Второго февраля 1943 года окруженные в Сталинграде немецкие войска капитулировали. Нацистскому руководству срочно требовалось объясниться с немецким народом, поскольку люди стремительно теряли веру в партию и в нацистскую идеологию. Воевать без веры в правоте своего дела означало несомненное поражение. В реальности простые немцы хотели воевать не больше англичан или французов. Память о Первой мировой войне и всех тех ужасах, которые она принесла, была в Германии не менее свежа, чем во Франции. В действительности немцам во время войны досталось даже больше, чем французам, поскольку из-за блокады страна ужасно голодала, в то время как Францию кормили ее колонии. Когда Гитлер вторгся в Польшу, немецкий народ испугался, но война закончилась победой через месяц и вообще оказалась опереточной, германских жертв было совсем немного. Затем произошел блицкриг на Западе, который завершился совсем уже фантастической победой и тоже через месяц. В шовинистическом угаре Германия стремительно скатилась на самое дно морали, поверив Гитлеру, что арийская нация может и должна править миром. Чувство страха перед войной у обывателей улетучилось, ведь вермахт был непобедим. Война, считали немцы, теперь не страшна, потому что она всегда будет молниеносной и победоносной.

Когда ранним утром 22 июня 1941 года министр просвещения Геббельс выступил по радио с речью о новой молниеносной войне, немецкий народ все же испугался. Люди того времени были политически куда более грамотными, нежели сейчас, особенно в Германии, пережившей так много всего за одно поколение. Немецкие обыватели прекрасно понимали, что война с СССР будет иной, чем во Франции, она будет идеологической, а значит, ожесточенной, и через месяц не закончится. Они оказались правы. Страна слушала Геббельса как никогда раньше, пытаясь понять, что в действительности происходит на Восточном фронте. Немецкий народ проповедовал скорее реализм, чем нацизм. Даже самые отпетые нацисты интересовались реальным положением на фронте куда больше, чем чтением насквозь лживой партийной прессы. О том, что Геббельс врет, знала вся страна, люди просто внимательно слушали, о чем именно он врет сегодня, дабы понимать, куда Гитлер поведет Рейх завтра. В июне 1941 года Геббельс утверждал, что немецкие войска будут в Москве к августу. В августе он перестал упоминать Москву и начал вещать о Киеве. В октябре Геббельс вновь заговорил о Москве, пообещав, что немецкая армия окажется в городе к концу ноября. В конце ноября он завел речь о русской зиме, в декабре – о русском морозе. О том, что вермахт под Москвой разгромили, Геббельс вообще не стал сообщать, но немецкий народ об этом догадался сам, когда министр просвещения принялся рассказывать по радио о зверствах большевистской зимы. Когда Адольф Гитлер 11 декабря 1941 года объявил войну США, немцы испугались окончательно. Люди поняли – у гениального фюрера что-то пошло не так, они только не осознали, насколько это было серьезно. Но, главное, жители Германии даже не подозревали, что это в реальности был за человек – их любимый добрый фюрер Адольф Гитлер. Вскоре он сожжет всю Германию, а немцев превратит в пушечное мясо ради набора безумных идей, от которых германская нация с ужасом шарахается по сей день. Ни одному политику в ФРГ сейчас даже в голову не придет назваться немецким националистом.

Советское руководство в лице Молотова озвучило идеологическую суть Великой Отечественной войны через 8 часов после ее начала. Двадцать второго июня в 12 часов Молотов от имени правительства СССР обратился к советскому народу по радио. Обращение заканчивалось словами: «Наше дело правое». Сознание народных масс – советских, германских, британских, американских, европейских – играло во Второй мировой войне первостепенную роль. Каждое правительство делало все возможное, чтобы убедить население собственной страны в том, что они выступают за «правое дело», иначе граждане воевали очень плохо. А ведь еще нужно было тяжело трудиться и терпеть лишения. Народу требовалось понимать, ради чего все это происходит. Уинстон Черчилль после нападения Германии на Запад, 13 мая 1940 года, заявил, что обещает британцам лишь кровь, пот и слезы. Сталин после нападения Германии на СССР предрек советскому народу то же самое. Гитлер никогда не обещал немцам страдания – только величие. Нацисты работали над сознанием собственного народа как ни одна другая воюющая страна в годы Второй мировой, поскольку у них имелись в этом вопросе объективные сложности. Советский, британский и американский народы были абсолютно уверены в том, что их дело правое, а потому сознание этих людей было в идеологическом плане чистым. У жителей Германии в этом отношении имелись серьезные для нацистов проблемы. Больше половины населения страны до прихода Гитлера к власти имели левые или либеральные убеждения. Конечно, эти убеждения могли несколько сместиться вправо после экономических и других успехов Гитлера, но еще быстрее они могли качнуться обратно влево, начнись в стране трудности. Да, католическая Бавария славилась консервативностью, но Берлин и Гамбург всегда были рассадником большевизма. Либерально настроенных немцев, конечно, можно было запугать. В принципе, именно так нацисты и сделали в начале своего политического пути. Однако чтобы победить в войне, Германии требовалась полная отдача всех ее граждан. Силой заставить людей отдаться родине было нереально, оставалось их в этом убедить. В противном случае половина страны занималась бы саботажем.

Именно этим, в конце концов, все для нацистов и закончилось – саботажем. Активным и пассивным неповиновением занималась практически вся оккупированная Европа. Настроения немецких граждан во время войны также были неоднозначными. Без сомнения, имейся у них твердая уверенность в том, что нацистское дело правое, и немецкая экономика показала бы совсем иные результаты. Нет потому ничего удивительного в том, что Европа, включая саму Германию, – технологически наиболее продвинутую часть мира в то время – не дала нацистам достойного оружия, чтобы победить во Второй мировой войне. Отсталый в техническом плане, бедный, наполовину оккупированный нацистами Советский Союз обогнал работавшую на фашистов Европу в гонке вооружений только потому, что справедливость была на его стороне, а в Европе все занимались саботажем, потому как дело нацистское правым не считали. Немецкие танки оказались хуже советских, немецкие самолеты не сразу, но тоже начали проигрывать противнику по своим техническим характеристикам. Винтовки, автоматы, пулеметы, минометы, пушки – все немецкое оружие не выдерживало сравнения с советским. До прихода Гитлера к власти Германия наравне с Англией была лидером в мировой физической науке. Именно Германия должна была первой создать ядерное оружие, однако половина немецких физиков бежала от нацистов, оставшиеся занимались саботажем. То же самое, вероятно, случилось с танками и самолетами. Немецкая авиационная промышленность смогла создать по большому счету всего один достойный истребитель – «мессершмитт» – еще в 1936 году, а затем просто его модернизировала понемногу. Лучший немецкий танк «тигр» оказался невероятно сложным в производстве, а потому настолько дорогим, что их построили обоих типов (первого и второго) меньше двух тысяч штук – капля против моря советских, американских и британских танков.

Гитлер был вынужден обращаться с немецким народом крайне осторожно, по крайней мере в начале войны. Именно поэтому, в первую очередь, Германия не могла вести затяжную войну на истощение. Немцы были категорически против подобного, вспоминая ужасы Первой мировой. Именно по этой причине – чтобы не напугать население – Гитлер вел сложную войну на Восточном фронте в 1941 году так, будто ни в какой войне Германия не участвовала. Экономика работала по-старому, без особого военного напряжения, призыв в армию шел по правилам мирного времени, без массовой мобилизации, снабжение населения продовольствием и потребительскими товарами не ухудшилось. Если Черчилль и Сталин обещали народу кровь, пот и слезы, то Гитлер делал все возможное, чтобы немцы вообще не чувствовали, что страна воюет, потому как в народе своем он был не уверен. Это нацистское представление о победоносной и молниеносной войне где-то там далеко рухнуло в начале декабря 1941 года как карточный домик. Гитлер намеревался в следующем военном году спасти перед германским народом свое политическое лицо, весь 1942 год лихорадочно пытаясь довести уже не молниеносную войну до победного конца. Когда у него это не вышло, нацисты объявили немцам о начале Тотальной войны.

Зачем 11 декабря 1941 года Германия объявила войну США? В Берлине понимали, что такой шаг не будет иметь никаких реальных последствий для Третьего рейха на протяжении довольно долгого времени. Япония устроила в Юго-Восточной Азии молниеносную войну – не менее масштабную и победоносную, нежели нападение Германии на СССР, разве что бои при этом шли главным образом на море. Тихоокеанский театр военных действий простирался на тысячи километров, и в Берлине были уверены, что по крайней мере до конца 1942 года американские вооруженные силы будут скованы именно там. Немцы надеялись, что как минимум до конца 1942 года никаких конкретных военных усилий американцы против Германии не предпримут, в чем однако ошиблись. Нацистское руководство было также уверено в том, что до конца года Германии удастся одержать окончательную победу над СССР, а потому участие США в войне к тому времени уже не будет иметь какого-либо значения. Англии и Америке придется в 1943 году, после поражения СССР, договариваться с Германией и Японией о мире.

В действительности США участвовали в войне против Германии на стороне Британии и Советского Союза задолго до 7 декабря 1941 года. Америка поставляла врагам Третьего рейха, особенно Британии, все необходимое в огромных количествах. Фактически это Соединенные Штаты первыми объявили войну Германии, когда еще 29 декабря 1940 года президент Рузвельт сообщил по радио о том, что отныне «Америка – это арсенал демократии». Поэтому, когда Адольф Гитлер официально объявил войну США, он лишь сдернул политический занавес, прикрывавший реальное положение дел. Германии это было необходимо сделать не риторических дел ради, а чтобы достичь совершенно конкретных целей – иметь законное право атаковать в Атлантическом океане американские суда, идущие в Британию. Немецкие подводные лодки незамедлительно развязали против американского судоходства масштабную наступательную кампанию, которая очень дорого обошлась США.

После разгрома вермахта под Москвой Адольф Гитлер устроил немецкому генералитету грандиозное разбирательство. Это была вторая по счету чистка в рядах высшего военного руководства страны после дела Бломберга – Фрича в 1938 году. Своих постов лишились командующие группы армий «Север», группы армий «Центр» и группы армий «Юг», а также многие генералы рангом ниже, среди них два командира танковых групп – Гёпнер и Гудериан. Снятие с должности Гудериана, самого известного немецкого танкового командира, стало для генералитета особенным шоком, неким сигналом от Гитлера – неприкасаемых в вермахте нет. Устроенная нацистами чистка в армии была не эмоциональной вспышкой фюрера, как представляют те события некоторые историки, но крайне важным изменением в командной структуре вермахта. Последствия этого немецкие вооруженные силы будут испытывать на себе до окончания войны. Адольф Гитлер 19 декабря 1941 года сместил с должности главнокомандующего сухопутными войсками фельдмаршала Браухича, после чего сам занял эту должность. Это был беспрецедентный и крайне важный военно-политический шаг, хорошо Гитлером осмысленный. Браухич еще в ноябре 1941 года перенес инфаркт, а потому был уже бесполезной командной фигурой, превратившись в козла отпущения. Главное заключалось в другом: Гитлер решил лично возглавить войну против СССР. Кампания на Восточном фронте была в основном делом сухопутных войск. Кригсмарине воевали против Англии, люфтваффе обороняли Европу от англо-американской авиации, сухопутные войска вермахта вели войну против большевиков. Именно здесь, на Восточном фронте, теперь решалась судьба мира, думал в декабре 1941 года Адольф Гитлер. Его решение лично возглавить армию вызвало у немецкого генералитета шок, ведь до этого они считали себя отдельным от нацистов военным сословием. Теперь же командовать ими будет не профессиональный потомственный прусский фельдмаршал, а австрийский ефрейтор, нацист и, как впоследствии многие будут уверять, психопат. Большинство немецких генералов после окончания войны написали мемуары, в которых все они без исключения заявили, что войну Германия проиграла из-за неграмотного командования Гитлера. Если бы он не вмешивался, то войну, уверяли эти генералы, Германия обязательно бы выиграла.

После неожиданного контрнаступления советских войск под Москвой вермахт стратегическую инициативу на Восточном фронте утратил… на полгода. Это было огромное количество времени для Германии. Все стратегические планы нацистского руководства, так иллюзорно выстроенные летом 1941 года, оказались безжалостно сломаны. Как неоднократно говорилось выше, Германия была не в состоянии вести затяжную войну. В начале 1942 года перед нацистским руководством предстала совершенно иная, нежели они думали годом ранее, военно-политическая реальность. Во-первых, всерьез нависла угроза открытия Второго, англо-американского, фронта. Во-вторых, у Европы не имелось достаточно ресурсов воевать еще целый год. Могло начаться брожение среди союзников, среди населения, и фашистский режим, с таким трудом выстроенный в Европе, мог рухнуть под тяжестью лишений, вызванных войной. Такие брожения действительно быстро начались повсюду. Япония отказывалась вторгаться на советский Дальний Восток. Финляндия не хотела наступать на Ленинград. Финская армия вообще практически перестала вести боевые действия против Красной Армии, просидев в своих окопах до лета 1944 года. Гитлеру с огромным трудом удалось выбить из активных союзников – Венгрии, Румынии и Италии – 40 дополнительных дивизий для летней кампании 1942 года на Восточном фронте. Больше фюрер от них ничего не добился до самого конца войны. Все попытки заставить Болгарию послать войска на Восточный фронт закончились ничем, а осенью 1942 года вишистская Франция первой из нацистских союзников рухнула после высадки англо-американских войск в Северной Африке.

Германии требовалось в срочном порядке не только перехватить стратегическую инициативу на Восточном фронте, но и нанести такой удар Советскому Союзу, от которого тот вряд ли смог бы оправиться. Для того чтобы это сделать, у немецкого командования имелось лишь лето 1942 года. Удивительным образом германская военная история в 1942 году повторила сценарий 1941 года с разницей лишь в несколько дней – как в начале кампании 1942 года, так и в ее конце. Кодовое название летнего наступления вермахта на Восточном фронте – «Синий план». Немецкий Генеральный штаб вернулся к практике первых лет Второй мировой войны называть планы кампаний по цветам: «Белый план» – разгром Польши, «Желтый план» – разгром Франции. Окончательный разгром СССР решили назвать «Синим планом». Начать операцию предполагалось 28 июня 1942 года.

Суть операции заключалась в следующем: нанести главный удар на южном участке советско-германского фронта, где командование Красной Армии не ожидало крупного немецкого наступления. Требовалось прорвать советскую линию обороны и затем решить две стратегические военно-экономические задачи: 1) захватить советскую нефть в Баку и Грозном; 2) перерезать главную советскую водную транспортную артерию – реку Волгу. Положение военных дел складывалось для Германии в первой половине 1942 года таким образом, что в Берлине уже никто и не думал заговаривать о полном разгроме и оккупации СССР – таких сил у Германии больше не имелось. Наступление вермахта на всем протяжении трехтысячекилометрового Восточного фронта летом 1942 года, как это происходило летом 1941-го, было невозможно из-за недостатка военных сил. У Германии имелся всего один шанс – последний – нанести поражение Советскому Союзу, причем в этот раз речь шла о поражении экономическом, а не военном.

На Кавказе – в Баку, Майкопе и Грозном – добывалось почти 80 % советской нефти. Окажись она в руках нацистов, Германия получила бы от кавказской нефти двойной военно-экономический эффект: удовлетворила бы, в конце концов, свои топливные потребности; лишила бы топлива Советский Союз. Возможности возместить потерю кавказской нефти у СССР не было. Теоретически поставить такое количество нефти могли США, у них она имелась в избытке, но завезти ее в таких объемах в Россию было попросту нереально. Немецкие планы перерезать Волгу также представлялись крайне опасными для советской экономики. Эта река, крупнейшая в Европе, являлась основной транспортной артерией страны, шедшей с юга на север. Окажись она перекрытой, большая часть европейской части России, расположенная на севере, оказалась бы изолированной от южной части страны, откуда традиционно поступало значительное количество продовольствия. Летом 1942 года Гитлер больше не пытался разгромить Красную Армию. Фюрер хотел оставить СССР без нефти и хлеба. Он намеревался задушить Советский Союз экономически, так было вернее.

Советское контрнаступление под Москвой зимой 1941 года довольно быстро сошло на нет. Хотя Красной Армии и удалось добиться существенных успехов в декабре 1941 года на центральном участке фронта, нанести вермахту серьезное поражение она не смогла. Во-первых, у нее на тот момент еще не имелось достаточно сил. Во-вторых, Сталин допустил большую стратегическую ошибку, потребовав начать общее наступление по всему фронту, уверенный в том, что немцы выдохлись зимой 1941 года не только под Москвой, но и на всем советско-германском фронте. Частично это было так, и войскам Красной Армии действительно удалось потеснить противника на многих участках фронта, но уже в январе 1942 года советское контрнаступление остановилось за неимением резервов и возможностей. На фронте последовал долгий период затишья, продлившийся до начала мая 1942 года.

Военно-политическое руководство Германии лихорадочно использовало это время, чтобы подготовить армию к летней кампании на Восточном фронте, которая должна была решить исход войны. В первую очередь войска на Восточном фронте постарались перевооружить. Главной проблемой вермахта были советские танки Т-34 и КВ. Чтобы решить эту проблему, немецкое командование срочно увеличило производство 75-миллиметровых противотанковых орудий Pak 40, которые начали массово поступать в войска в начале 1942 года. Попадание снаряда, выпущенного из такого орудия, было фатальным как для танков Т-34, так и для КВ. Немецкая промышленность также стала устанавливать на двух основных танках вермахта T-3 и T-4 длинноствольные 50- и 75-миллиметровые пушки с более высокой начальной скоростью, которые теперь могли пробивать броню Т-34, и на близкой дистанции броню КВ. Модернизации подверглись почти все боевые самолеты люфтваффе. На вооружение сухопутных войск поступил новый основной армейский пулемет MG 42, отличавшийся колоссальной скорострельностью. Немецкая промышленность увеличила поставки бронетранспортеров и стала массово производить самоходно-артиллерийские установки с длинноствольными орудиями крупных калибров, которые могли успешно бороться с советскими танками всех видов. Иными словами, с лета 1941 до лета 1942 года Германия сумела серьезно технологически перевооружиться, в то время как основной ее противник – Советский Союз – в основном оставался со старым вооружением, тем, какое было создано до 1941 года. Советская оборонная промышленность потратила время с 1941 по 1942 год на эвакуацию и обустройство за Уралом, а потому ей было не до новой техники. Приходилось руками женщин и детей лихорадочно давать Красной Армии те танки, которые были изобретены до войны. Большой технологический скачок в вооружениях – новые танки, самолеты и орудия – Советский Союз совершил в следующем, 1943 году.

Нацисты также предоставили Восточному фронту значительное подкрепление. На протяжении всей кампании 1941 года, вплоть до поражения под Москвой, на Восточном фронте воевала одна и та же немецкая армия – та, которая перешла границу СССР 22 июня 1941 года. Никаких новых дивизий за этот период туда отправлено не было. Действующая армия получала разве что маршевое пополнение. В начале осени 1941 года, на пике эйфории от одержанных побед, Гитлер даже заговорил о демобилизации военнослужащих вермахта, воевавших на Восточном фронте. После поражения под Москвой нацистское руководство, естественно, изменило свои мобилизационные планы. На Восточный фронт были переброшены 12 дивизий из Западной Европы, а в самой Германии были проведены экстренные мобилизационные мероприятия по формированию новых дивизий. Поскольку сильно тревожить сознание немецкого народа нацисты опасались, мобилизационные меры были довольно ограниченными, особенно в сравнении с теми, что были предприняты в СССР еще летом 1941 года.

Гитлер также попытался мобилизовать союзников, но, как было сказано выше, его успехи в этом вопросе оказались довольно скромными. Ему удалось выбить из них всего 40 новых дивизий, чтобы отправить на Восточный фронт. Возможности союзников были куда больше, особенно у Италии. Летом 1941 года Муссолини перебросил на Восточный фронт всего 3 дивизии. В 1942 году по требованию Гитлера он послал еще 9 дивизий. Общая численность итальянских войск на Восточном фронте достигла четверти миллиона солдат и офицеров, при этом вооруженные силы Италии насчитывали более 2 миллионов человек. Муссолини указывал Гитлеру на сложности войны с англичанами в Северной Африке, для чего ему, мол, и нужна была армия, хотя численность британских войск в Ливии лишь немногим превышала 100 тысяч человек. Несмотря на все мобилизационные и организационные сложности, к концу весны 1942 года немецкая армия была вновь готова начать молниеносную и победоносную кампанию против Красной Армии – последнюю и решающую, как надеялось руководство Третьего рейха. Летом 1942 года немцам, как и летом 1941-го, удалось обмануть советское командование с направлением главного удара. Для достижения этой цели была проведена одна из самых сложных кампаний по дезинформации за время Второй мировой войны – операция «Кремль». Более сложной была только кампания по дезинформации перед началом операции «Барбаросса». Немецкая разведка убедила командование Красной Армии, что летом 1942 года вермахт попытается взять Москву. Правда, советское командование и без немецкой дезинформационной помощи считало, что направление главного удара противника в ходе летней кампании 1942 года будет таким. Однако проведенная немецкой разведкой работа довершила дело, и советские военачальники допустили большую стратегическую ошибку.

В чем заключалась сложность принятия решений на Восточном фронте? Главной проблемой была огромная протяженность фронта. Если в начале войны она еще составляла 3 тысячи километров, то к лету 1942 года за счет большой извилистости линии фронта, она уже достигала почти 4,5 тысячи километров. Это было огромное пространство, никогда еще в истории человечества люди не воевали на столь колоссальной по размеру территории. Такая протяженность фронта означала одно – войска были растянуты вдоль него очень тонким оборонительным слоем, прорвать который для мощной бронетанковой группировки было проще простого. Именно по этой причине непременно требовалось правильно определить направление главного удара противника, чтобы сосредоточить там свои основные силы. При относительном равенстве сил противоборствующих сторон также было крайне важно перехватить стратегическую инициативу. Кому первому удалось нанести удар и прорвать оборону врага, после чего развить наступление, тот и выиграл, поскольку противнику приходилось срочно перебрасывать свои силы, чтобы восстановить положение. Таким образом, та воюющая сторона, которая владела стратегической инициативой, становилась ведущей, а та, которая ее утратила, вынуждена была играть роль догоняющей.

К лету 1942 года силы сторон на Восточном фронте были приблизительно равны, разве что у вермахта все еще имелось значительное превосходство в воздухе. Поэтому битва между ставкой Гитлера и ставкой Сталина стала первым и крайне важным сражением летней кампании, в котором победа оказалась за Гитлером. Сделав неправильное предположение касаемо направления главного удара вермахта и пытаясь перехватить стратегическую инициативу, советская ставка решила первой вступить в бой на южном участке фронта, в районе Харькова, где у частей Красной Армии сложилось тактически выгодное положение. Немецкий Генеральный штаб летом 1942 года запланировал нанести главный удар на том же участке, где и сосредоточил для этой цели основные силы. Таким образом, Красная Армия, желая провести в районе Харькова локальное, отвлекающее от Москвы наступление, ринулась прямо в гущу немецких войск, сосредоточенных для основного летнего наступления. Исход сражения под Харьковом было несложно предугадать. Наступающие части Красной Армии через несколько дней попали в окружение, после чего были разгромлены. Положение советских войск на южном участке фронта оказалось серьезно ослабленным. Затем, 28 июня 1942 года, вермахт, прорвав ослабленную советскую оборону между Харьковом и Курском, начал стремительное наступление на Воронеж. Уже через неделю немецкие передовые моторизованные части подошли к городу, однако полностью взять его не смогли. Им удалось захватить часть города, расположенную на правом берегу Дона. Левобережной частью Воронежа они так и не завладели, а зимой их здесь разгромили. После этого немецкая армия, неожиданно для советской ставки, резко поворачивает на юг и начинает стремительно двигаться по правой стороне Дона к Волге, к Сталинграду. Советских войск на ее пути почти нет, основные силы Красной Армии в районе Воронежа были расположены с другой стороны, на севере, прикрывая московское направление. Только в этот момент советское командование окончательно разгадало планы ставки Гитлера.

Колонна советских военнопленных идет по улицам Харькова… без охраны. Окружение под Харьковом стало последним крупным поражением Красной Армии в ходе войны

Вторым этапом летнего наступления вермахта стал удар из района Харькова в направлении на Ростов. Двадцать третьего июля 1942 года немецкие войска взяли Ростов, считавшийся воротами на Кавказ. Две немецкие танковые армии: 1-я (наступала на кавказском направлении) и 4-я (наступала на сталинградском направлении) вышли на оперативный простор в глубоком советском тылу и начали стремительно продвигаться вперед. Четыре танковые группы вермахта были в январе 1942 года переименованы в танковые армии. Они также были переформированы, получив большое количество дополнительной пехоты, при этом количество бронетехники осталось тем же. С одной стороны, теперь это были менее подвижные соединения, с другой – более крупные. В день, когда части вермахта взяли Ростов, 23 июля 1942 года, Адольф Гитлер выпустил директиву, согласно которой группа армий «Юг» делилась на две части: группу армий «А», наступавшую на Кавказ, и группу армий «Б» – ее целью был Сталинград. Именно в этот день у немецкого военно-политического руководства началось раздвоение стратегических целей, оказавшееся для него фатальным. На первых этапах летней кампании вермахта у Гитлера было четкое понимание главной цели наступления на юге – захват кавказской нефти. Взятие Сталинграда было вторичной целью, чтобы перерезать советское снабжение по Волге. Однако постепенно, по психологическо-политическим причинам, Гитлер переместил центр тяжести летнего наступления с Кавказа на Сталинград. Он начал снимать силы с кавказского направления и перебрасывать их к этому городу. В результате дойти до Баку вермахту не удалось, а под Сталинградом немецкая армия попала в советскую ловушку и все это из-за названия города, точнее из-за серьезных психологических отклонений фюрера Третьего рейха. Адольф Гитлер не уставал повторять, что его генералы ничего не понимают в политике, в то время как война идет в первую очередь идеологическая, политическая и экономическая, что именно ему – Гитлеру – приходится решать весь этот сложный спектр вопросов, тесно между собой переплетенных. Его командование армией по этой причине было больше политическим, нежели военным, поскольку фюреру требовалось помимо армейских вопросов решать огромное количество других сложных проблем: держать в узде союзников, следить за настроениями в германском обществе, думать об экономике.

Среди некоторых историков существует мнение, что у советского руководства имелся некий план заставить Гитлера перенести центр тяжести летней кампании 1942 года в Сталинград. Никаких серьезных доказательств тому нет, однако именно так оно летом 1942 года и случилось. Скорее всего, произошло это случайно, как и многое на войне. Наступать на Сталинград немецким войскам летом 1942 года было довольно просто, поскольку от Воронежа до этого города почти не имелось советских войск. Но это с одной стороны. А вот с другой – продвигаться вперед вермахту здесь было неимоверно сложно. В августе 1942 года температура воздуха в степях, где шло немецкое наступление, днем поднималась до 45 градусов. Казалось, Африканскому корпусу Роммеля в Ливии приходилось легче, чем солдатам под Сталинградом. Немецкие танкисты воевали практически голыми, они сутками не вылезали из своих танков, превратившихся в раскаленные печи на гусеницах. Шестой армии генерала Паулюса летом 1942 года пришлось проделать, вероятно, самый изнурительный марш в истории вермахта. Солдаты Паулюса прошагали 600 километров от Воронежа до Сталинграда в самый разгар летней жары с боями и плохим снабжением. Сложности со снабжением у вермахта на Восточном фронте были всегда, но летом 1942 года, на пути в Сталинград, они оказались почти как зимой 1941 года под Москвой. Части 6-й армии ушли уже настолько далеко от Рейха, что обеспечивать их всем необходимым адекватно стало практически невозможно. Дошло до того, что снабжать передовые части 6-й армии стали транспортными самолетами – невероятное для военного времени расточительство.

Несмотря на все имевшиеся сложности, командующий 6-й армии генерал Паулюс не сомневался, что ему удастся взять Сталинград с ходу, настолько слабым было сопротивление Красной Армии. Ничего вроде не предвещало каких-либо неожиданностей, советских сил, способных остановить его войска в районе Сталинграда, не наблюдалось. Такие силы, однако, неожиданно нашлись – советское командование в спешном порядке перебросило к городу две резервные армии. К тому же на защиту Сталинграда мобилизовали всех, кто мог носить оружие в самом городе: местных жителей, зенитные части, тыловые подразделения, иными словами – всех. А из самого города решили сделать крепость.

За все годы Второй мировой войны вермахту ни разу не приходилось брать с боями большой город. Сталинград стал исключением. Это оказалось настолько сложно, что Гитлер в 1944–1945 годах, когда ход войны переменился, решил организовать оборону по типу сталинградской в целом ряде населенных пунктов на пути наступающей Красной Армии. Сам по себе большой город является лучшим из возможных укреплений. Немецкое командование летом 1942 года, еще не понимая, что его ждет, усугубило будущее положение собственных войск, отдав приказ разбомбить Сталинград до того, как в него войдут солдаты вермахта. Двадцать третьего августа 1942 года самолеты 4-го воздушного флота люфтваффе под командованием генерала Рихтгофена (кузена знаменитого аса времен Первой мировой войны) совершили налет на Сталинград. Это было самое масштабное и жестокое воздушное нападение в истории на тот момент времени. Позднее налеты англо-американской авиации на Германию станут более разрушительными, но до лета 1942 года ничего подобного мир еще не знал. Тысяча немецких самолетов 48 часов подряд без остановки бомбили практически беззащитный город, пока полностью его не уничтожили. Четвертый воздушный флот генерала Рихтгофена в августе 1942 года являлся самым сильным военно-воздушным соединением в мире. Три сотни советских самолетов, дислоцированных в окрестностях Сталинграда, были бессильны что-либо сделать, они почти все погибли вместе с городом. Количество жертв среди гражданского населения за эти два дня превысило 40 тысяч человек, столько же, сколько погибло от немецких бомбардировок в Британии за всю войну. Однако, превратив Сталинград в руины, летчики генерала Рихтгофена создали для прибывших оборонять город частей Красной Армии идеальные укрепления.

И генерал Паулюс, и генералы в ставке Гитлера до этого момента воспринимали Сталинград лишь как очередной географический объект на штабной карте боевых действий. Сколько таких сложных для немецкого уха названий они уже выучили. Важность Сталинграда для Паулюса заключалась лишь в одном: ему нужно было дать предельно утомленным войскам место для отдыха – такой себе оазис в бескрайних русских степях, от которых его солдаты уже сходили с ума. Также Паулюсу требовалась зимняя квартира для его армии по той же самой причине – зимовать в степях было еще хуже, чем наступать в них летом. Немецкие генералы часто смотрели не дальше кончика вверенного им воинского соединения, тут Гитлер был абсолютно прав. После уничтожения Сталинграда летчиками Рихтгофена солдаты Паулюса начали наступление, уверенные в том, что не встретят никакого серьезного сопротивления в городских руинах. Солдаты 6-й армии, думавшие, что война для них уже закончилась, радостно отправились в последний бой. Они были убеждены в том, что скоро наконец смогут отдохнуть – в оазисе на берегу Волги. Они напоролись не просто на ожесточенное советское сопротивление, им пришлось вести в Сталинграде такую войну, какой история еще не знала. Солдатский юмор вермахта был самым черным из всех воюющих армий Второй мировой войны. Бои в Сталинграде немецкие солдаты прозвали «Крысиной войной». Взять город с ходу армии Паулюса не удалось. Начались упорные и крайне ожесточенные уличные бои в городских руинах. Использовать бронетехнику и авиацию в таких боях было практически невозможно. Вермахт остался без своих главных инструментов войны, теперь сражаться немецким солдатам приходилось винтовками и штыками, как в XIX веке. Самым эффективным оружием в развалинах Сталинграда были автоматы, но у красноармейцев их имелось куда больше, чем у немецких солдат. В таких ожесточенных боях прошел сентябрь 1942 года. Наступил октябрь, затем ноябрь.

Немецкая армия дважды еще в 1941 году брала города, названия которых были связаны с именем Сталина. Это были Сталино (сегодня Донецк) и Сталиногорск (сегодня Новомосковск Тульской области). Оба события тогда остались геббельсовской пропагандой незамеченными, поскольку в тот момент все германские умы были заняты взятием со дня на день Москвы, и вообще знаменательные победы осенью 1941 года случались в Рейхе каждый день. Совсем по-другому сработала геббельсовская пропаганда летом 1942 года. За неимением других больших достижений взятие Сталинграда в какой-то момент стремительно вышло на первое место в речах пропагандистов Рейха из-за столь символического при сложившихся обстоятельствах названия города. Посчитав взятие Сталинграда лишь вопросом недолгого времени, они раздули из него колоссального пропагандистского слона, чем сильно подвели и вермахт, и военно-политическое руководство Рейха. Советская пропаганда ответила на геббельсовское наступление не менее ожесточенно, нежели Красная Армия дала отпор вермахту на улицах Сталинграда. На помощь советской пропаганде стремительно пришли союзники, и уже к концу сентября 1942 года не было в мире более обсуждаемого вопроса, чем удастся ли немцам взять Сталинград или нет. Адольф Гитлер оказался в политической ловушке, которую ему устроил Йозеф Геббельс. Большей глупости в годы Второй мировой войны нацистское руководство совершить так и не сумело. Гитлеру пришлось менять свои стратегические планы, снимать войска с кавказского направления и перебрасывать их под Сталинград. Бакинская нефть ушла на второй план, Гитлеру требовалось защищать репутацию Германии перед лицом всей Европы. На кону оказалось слишком много. Забегая вперед, отметим, что после поражения вермахта под Сталинградом практически все союзники Германии начали искать пути выхода из войны, и в конце концов этим все и закончилось. Италия, Румыния и Венгрия после Сталинградской битвы сняли свои войска с Восточного фронта. Движения сопротивления в оккупированных европейских странах, до того не проявлявшие большой активности, вспыхнули как спички в костре. После немецкого поражения под Сталинградом почти вся без исключения Европа, от Финляндии до Франции, сменила политическую ориентацию. Теперь европейские политики хотели перейти в антифашистский лагерь, ведь фашистское дело, что после Сталинграда стало очевидным, было проиграно.

Сталинградские события зимы 1942 года во многом походили на то, что происходило под Москвой годом ранее. Советское командование до крайности измотало сильно растянувшиеся немецкие войска, незаметно для противника сконцентрировало в районе Сталинграда крупные резервы и, когда начались морозы, нанесло противнику мощные удары на слабых флангах. В этот раз у Красной Армии было куда больше сил, нежели зимой 1941 года, а потому ей удалось окружить немецкие войска и довести дело до полного их уничтожения. Пытаясь взять Сталинград, немецкое командование все время снимало дополнительные силы откуда только могло. Таким образом оно оголило свои фланги в районе Сталинграда до такой степени, что там остались одни румыны – 3-я и 4-я румынские полевые армии. Плохо вооруженные, замерзшие, совершенно не понимающие, что они делают в двух тысячах километрах от Бухареста посреди бескрайней, до горизонта заметенной снегом русской степи, румынские солдаты попали под советский танковый каток огромной силы. Советское наступление началось 19 ноября 1942 года. Уже через четыре дня, 23 ноября, части Красной Армии замкнули кольцо вокруг 6-й армии у города Калач.

Немецкое военно-политическое руководство пребывало в состоянии шока от случившегося. Они опять не могли понять, откуда у русских появились резервы, да еще и в таких количествах. Вермахт снова оказался в тяжелом положении зимой, снова очень далеко в глубине вражеской территории, в этот раз особенно далеко. Все попытки спасти 6-ю армию были тщетными. Геринг пообещал Гитлеру наладить снабжение угодившей в котел армии по воздуху. Зимой 1941 года во время отступления под Москвой он смог сделать это для немецких войск, застрявших под Демянском. Однако тогда, в 1941-м, ситуация была иной: в котле оказались около 100 тысяч человек, а люфтваффе обладали совсем другими ресурсами. В кольцо же под Сталинградом зимой 1942 года попали 330 тысяч солдат и офицеров, а возможности люфтваффе уже были куда меньшими. Бои 6-й армии в окружении превратились в страшную агонию не только для немецких солдат на улицах Сталинграда, но и для всего европейского фашизма.

Гитлер делал все возможное, чтобы избежать полного и неизбежного поражения под Сталинградом: посылал войска деблокировать окруженных, пытался снабжать их с помощью авиации. В конце концов, он потребовал от своих солдат сдохнуть в Сталинграде, всем до последнего человека, но не сдаваться большевикам и держаться до последнего патрона. Геббельс почти три месяца, после того как 6-я армия попала в окружение, пытался объяснить всей Европе и германской нации сложившееся в Сталинграде положение. С утра до вечера «Говорит Германия» вещала о героизме немецких солдат, что было плохим предзнаменованием для всех тех, кто давно слушал геббельсовское радио. В стране три месяца нагнеталась тотальная героическая истерия, закончившаяся речью Геббельса о Тотальной войне в Берлинском дворце спорта 18 февраля 1943 года. Одного Гитлеру удалось добиться в Сталинграде: он смог обещаниями, увещеваниями и угрозами заставить безнадежно застрявших в котле немецких солдат не сдаваться почти три месяца, что сковало крупные советские силы, державшие кольцо окружения. Сдайся 6-я армия генерала Паулюса хотя бы в начале, а не в конце января, и с высокой степенью вероятности можно было бы утверждать, что Вторая мировая война закончилась бы до конца 1943 года.

Группа армий «А», имевшая целью захватить Баку, ушла на восток еще дальше, чем группа армий «Б», которой было поручено взятие Сталинграда, а потому она оказалась в крайне уязвимом положении. Если бы у Красной Армии зимой 1942 года имелось достаточно сил, чтобы провести два окружения – под Сталинградом и на Кавказе, – то масштабы германской катастрофы оказались бы для вермахта фатальными. Однако немцы в сталинградском котле оборонялись не менее отчаянно, чем советские солдаты месяцем ранее. Это дало командованию вермахта возможность отвести войска группы армий «А» с Кавказа в относительном порядке: без поражений, окружений и крупных потерь материальной части. Однако сам факт столь стремительного и крупномасштабного отступления германской армии имел значительные политические последствия. Немецкое отступление больше напоминало паническое бегство, коим оно в действительности и являлось ввиду нависшей угрозы советского окружения. Геббельсовская пропаганда ведь много трубила и о Кавказе. В сентябре – октябре 1942 года немецкое радио каждый день без устали перечисляло труднопроизносимые названия кавказских городов и деревень, взятых вермахтом. Эти бравурные сводки с фронта к концу октября сменились ежедневными рассказами о героизме немецких солдат. Затем, в январе 1943 года, министерству просвещения доктора Геббельса пришлось срочно писать эзоповым языком басню, в которой лучшие пропагандисты Рейха пытались объяснить необъяснимое – азиатские орды еврейских большевиков разгромили непобедимый арийский вермахт. Зимой 1943 года в ходе Второй мировой войны начался перелом, который закончился летом на Курской дуге. С этого момента запустился обратный отсчет до разгрома нацизма в Европе.

Осенью 1942 года проблемы у Германии возникли не только в Сталинграде, но и в Африке. Масштаб столкновений между итальянско-немецкими и британскими силами в Ливии был, конечно, несравним с теми событиями, что происходили на Восточном фронте. Однако этот театр военных действий таил в себе большие политические угрозы для Третьего рейха. На противоположном от Североафриканского фронта берегу Средиземного моря располагались латинские союзники Германии – Испания, Италия и Франция. Это были очень ненадежные союзники. Они сильно колебались и готовы были бежать с фашистского корабля при первых признаках того, что он тонет. Все трое с осени 1942 года по осень 1943-го так и сделали. Латинские фашисты покинули гитлеровский корабль первыми. Фюрер отлично понимал, чего стоит фашизм Муссолини, Франко и Петена. Он считал его ненастоящим. Но главное заключалось в том, что все эти латинские народы категорически не желали воевать, а следовательно, они сдались бы англичанам (еще лучше американцам) при первой удобной возможности. Черчилль понимал суть латинского фашизма не хуже Гитлера, а потому разработал специальную военно-политическую стратегию, вошедшую в историю под его же, Черчилля, афоризмом – «мягкое подбрюшье Европы» – так он назвал латинских фашистов и Балканы. Однако главную военно-политическую роль по вспарыванию мягкого европейского подбрюшья предстояло сыграть Соединенным Штатам Америки, а не Великобритании. Пришли новые геополитические времена, на мировую политическую сцену вышел новый крупный игрок, которому сразу достались первые политэкономические, дипломатические и военные роли. Гитлер серьезно опасался появления США на европейском театре военных действий и никак не ожидал этого в 1942 году. Крупномасштабная десантная операция американской армии в Северной Африке осенью 1942 года сильно его напугала. Гитлер понял, что у Германии больше не осталось времени. Через три месяца Геббельс объявил немцам о Тотальной войне.

Боевые действия в Северной Африке, на территории Ливии и Египта, шли с переменным успехом и разной интенсивностью еще с осени 1940 года. После того как в феврале 1941 года на помощь итальянским войскам пришел Африканский корпус генерала Роммеля, дела фашистов стали куда лучше, но разгромить британскую армию им все же не удалось. Многочисленные и громкие успехи Лиса Пустыни – такое прозвище Роммель получил от своих солдат – были больше вымыслом Геббельса, нежели реальными достижениями на поле боя. Геббельсу требовался герой, которого он мог бы показать немецкой нации, непобедимый генерал. На Восточном фронте таких не было, а вот в Африке он нашелся. Роммель успешно и безостановочно громил британцев полтора года подряд. В реальности единственной крупной победой Лиса Пустыни стало взятие ливийского города Тобрук летом 1942 года, где в плен сдались 35 тысяч британских солдат. За это достижение и по совокупности заслуг, а также для поднятия морального духа немецкой нации Роммелю присвоили звание фельдмаршала. У новоиспеченного фельдмаршала на тот момент под командованием находилось всего-то три неполных немецких дивизии. Роммель в тот день жутко ругался: «Лучше бы они мне дали еще одну дивизию, чем этот ненужный фельдмаршальский жезл». События в Северной Африке с начала 1942 года развивались по тому же сценарию, что и на Восточном фронте. Войска Роммеля летом перешли в решительное наступление, намереваясь дойти до Суэцкого канала. Как и в России, они слишком сильно растянулись, переоценили свои силы, а главное, недооценили возможности противника, что закончилось сперва поражением, затем отступлением и, в конце концов, капитуляцией всех фашистских североафриканских сил, как итальянских, так и немецких. Роммеля нацистское руководство за два месяца до капитуляции вверенных ему войск осмотрительно отправило лечиться, фельдмаршал плохо себя чувствовал. Рейх не мог себе позволить потерять еще одного фельдмаршала, попавшего в окружение, к тому же такого легендарного.

Катастрофа, случившаяся в Северной Африке, была делом совсем иных рук, вины Роммеля в ней не было. Войну в Африке проиграл Гитлер. Он ошибся в своих американских расчетах, уверенный в том, что до конца 1942 года США будут не в состоянии принять участие в боевых действиях на европейском континенте. Действительно, японский блицкриг в Юго-Восточной Азии, начавшийся 7 декабря 1941 года нападением на Перл-Харбор, оказался не менее сокрушительным, нежели немецкий блицкриг в СССР летом того же года. Гитлер был уверен в том, что Америка окажется связанной военными действиями на Тихом океане как минимум до начала 1943 года. Однако японский блицкриг на Тихом океане совершенно неожиданно закончился в июне 1942-го, буквально за один день. Военные действия между Японией и США носили иной, нежели в Европе, характер, они шли главным образом на море, в Тихом океане. Более того, эти морские сражения были совсем нового типа – между авианосцами – а судьбу такого сражения часто мог решить всего один самолет, удачно сбросивший бомбу на вражеский авианосец. Четвертого июня 1942 года у атолла Мидуэй на Гавайских островах в Тихом океане произошла битва американских и японских авианосцев. Самоуверенное японское военно-морское командование намеревалось добить американский флот, уцелевший в Перл-Харборе. Все, однако, произошло ровно наоборот: американцы потопили 4 вражеских авианосца – половину всего японского флота авианосцев. Скорее всего, победа флота США была случайной. Два авианосца в один день уничтожил американский летчик-бомбардировщик – поистине невиданное в истории достижение. Лейтенант по фамилии Бест в прямом смысле слова повернул ход мировой истории – за один день. Бояться Америке в Тихом океане было больше некого. Следующие три года США планомерно сжимали кольцо окружения вокруг Японских островов, озабоченные лишь тем, чтобы одержать победу, пролив как можно меньше американской крови. Даже после того как США неожиданно выиграли в битве за Мидуэй, Гитлер не начал думать об американцах всерьез. До начала 1943 года никаких активных военных действий на европейском континенте он от них не ожидал. А до конца 1942 года, мечтал Гитлер, он добьет русских, после чего Германии уже некого будет бояться. Такой ход мысли оказался ошибочным. Америка сумела нанести Германии сильный удар в самом слабом ее месте до конца 1942 года, по совету Черчилля вонзив свой штык в «мягкое подбрюшье Европы».

Операция «Факел» началась 8 ноября 1942 года. Во французских колониях – Марокко и Алжире – высадился десант американских и британских войск. Колонии управлялись режимом Виши, в них дислоцировалась верная ему стотысячная колониальная армия, – как, правда, скоро выяснилось, не очень-то и верная. Главную роль в операции «Факел» предстояло сыграть американцам, у англичан были с французами крайне натянутые отношения после событий 1940 года. Когда происходила высадка десанта на побережье, над каждой лодкой развивался огромный американский флаг, хотя почти половина десантников были английскими солдатами. Английских флагов не было вовсе, американские же реяли повсюду. Высадившиеся солдаты немедленно втыкали их в землю, дабы развевающиеся на ветру звездно-полосатые полотнища были хорошо видны французским солдатам… чтобы те не стреляли. Французы тем не менее стреляли, правда, немного и недолго, но некое суматошное сопротивление все же имело место.

Американские разведчики и дипломаты еще до выброски десанта пытались договориться с местным вишистским командованием о переходе французских колониальных войск на сторону союзников, но безуспешно. Вся эта англо-американо-французская сумятица в Алжире и Марокко продлилась совсем недолго. Через два дня после высадки союзников в Северной Африке, 10 ноября 1942 года напуганный Гитлер отдал приказ оккупировать Южную Францию, покончив таким образом с режимом Виши до того, как это смогли сделать американцы и англичане. Первый союзник нацистов в Европе рухнул под тяжестью сложившихся военно-политических обстоятельств. Фашистский мир на европейском континенте дал первую серьезную трещину. И хотя Гитлер попытался стремительно исправить ситуацию, назначив новое, более покладистое коллаборационистское правительство, Францию нацисты потеряли. Им пришлось спешно оккупировать свободную часть страны на юге, а также предпринять ряд жестких мер против населения. Французская Северная Африка и дислоцированные в ней колониальные войска перешли на сторону союзников. Настроения во французском обществе резко изменились, и уже через несколько месяцев, в начале 1943 года, в стране широко развернулось движение сопротивления. Следующей была Италия.

За неделю до высадки англо-американских войск в Марокко и Алжире, на другом конце Северной Африки, в Египте, британские войска нанесли поражение Африканскому корпусу фельдмаршала Роммеля. Наступательная пружина, натянутая Лисом Пустыни до предела, лопнула у египетского городка Эль-Аламейн, расположенного в 70 километрах от Александрии – главной военно-морской базы Британии на Средиземном море. Виноват в поражении Африканского корпуса был Адольф Гитлер. Он требовал от Роммеля невозможного – разгромить англичан практически голыми руками. Роммелю не хватало всего: у него было слишком мало войск, ему катастрофически недоставало топлива и боеприпасов, он лишился превосходства в воздухе. Англичанам удалось осенью 1942 года перехватить инициативу в Средиземном море, и они топили большую часть транспортов со снабжением, идущих в Ливию из Италии. Геринг пообещал обеспечивать войска Роммеля с помощью авиации, для чего собрал на юге Италии более 500 транспортных самолетов – половину всего имевшегося у люфтваффе парка этого вида авиации. Выполнить обещание Геринг не смог, англичане сбили большую часть этих самолетов. Через месяц, в конце ноября 1942 года, Геринг давал Гитлеру очередное подобное обещание – снабжать всем необходимым окруженные в Сталинграде войска генерала Паулюса. При этом половина транспортных самолетов была уже потеряна в Африке. В Сталинграде по этой причине в котел летали главным образом немецкие бомбардировщики, совсем для такой цели не приспособленные, при этом многие из них также были сбиты. В Сталинграде погиб весь уцелевший цвет немецкой бомбардировочной авиации. У Африканского корпуса в его положении по состоянию на конец октября – начало ноября 1942 года не было ни единого шанса выстоять перед превосходящими силами британцев. Дерзость Роммеля заключалась в том, что, испытывая огромные сложности со снабжением, он атаковал у Эль-Аламейна английские войска, вдвое превосходившие его по численности, количеству танков и артиллерии.

Исход битвы при Эль-Аламейне было нетрудно предсказать. Лопнувшая пружина Роммеля нанесла Третьему рейху колоссальный моральный урон. Полтора года нацистская пропаганда не покладая рук трудилась над образом непобедимого Лиса Пустыни и его Африканского корпуса. Они, фельдмаршал и его корпус, были главными героями Рейха с весны 1941 по осень 1942 года, они стали символами Германии – такими, как свастика и «хайль Гитлер». Их значение для поддержания духа нации даже сложно описать, настолько доктор филологии Геббельс вложился в этот германский миф. В ноябре 1942 года у никому не известной египетской деревни, посреди никому не нужной египетской пустыни состоялось самое мучительное унижение нацистского пропагандистского аппарата. Африканский корпус начал эпическое отступление, продлившееся полгода и три тысячи километров, пока в мае 1943 года он не капитулировал вместе с итальянской армией в Тунисе.

Хотя историки об этом не говорят, события в Сталинграде и в Северной Африке были с высокой степенью вероятности связаны. Военно-политическое руководство СССР, США и Великобритании скоординировали свои действия осенью 1942 года: англичане нанесли поражение Роммелю под Эль-Аламейном в первых числах ноября; англо-американские войска высадились в Алжире и Марокко 8 ноября; Германия оккупировала Южную Францию 10 ноября; советское контрнаступление под Сталинградом началось 19 ноября. Всего за один месяц – ноябрь 1942 года – Фашистский мир, каким его знала Европа – самоуверенным и непобедимым, рухнул как карточный домик. Три следующих месяца Гитлер еще лихорадочно пытался спасти положение: разжать кольцо окружения под Сталинградом и остановить англо-американские войска в Северной Африке. Второго февраля 1943 года окруженная в Сталинграде 6-я армия капитулировала. Германии срочно требовалось что-то предпринять, на нее смотрела вся Европа – настороженно, испуганно, подозрительно, – готовая в любую минуту удрать с нацистского корабля. Пропагандистский фронт Геббельса трещал по швам, его бесконечному фашистскому пафосу больше никто не верил. Однако именно на плечах Геббельса, на его газетах, радио, кино, на его пафосе, черт побери, держался европейский фашизм, без которого Германия одна выстоять в мировой войне была не в состоянии. Восемнадцатого февраля 1943 года министр просвещения Третьего рейха Йозеф Геббельс в Берлинском дворце спорта перешел в решительное наступление. Объявление Тотальной войны стало главным сражением всей его жизни. Тотальную войну нацисты проиграли так же, как до этого они проиграли войну молниеносную, только в этот раз страдать немецкому народу пришлось наравне со всеми остальными, потому как в 1943 году Гитлер привел войну к ним в дом. Такого кромешного ужаса, какой воцарился в Германии, не узнала за годы войны ни одна страна Европы.

Глава 19
Воздушная война. 1942–1944 гг

Разные европейские народы страдали во время Второй мировой войны по-разному. Датчане, оккупированные нацистами одними из первых, до освобождения в мае 1945 года прожили относительно спокойно. Две тысячи датских граждан сгинули на Восточном фронте, они были нацистами и служили в Добровольческом корпусе СС «Данмарк». Около тысячи датчан погибли в мировом океане, будучи матросами на кораблях, служивших союзникам. Большая часть датского торгового флота оказалась в море, когда страну захватили нацисты, и корабли эти перешли на службу в британский флот. Еще около 4 тысяч человек погибли за годы войны в самой Дании от рук немецких оккупантов: коммунисты, евреи, члены движения сопротивления. Военная судьба соседней Норвегии оказалась более тяжелой. Страну часто бомбили, ее граждан жестко преследовали, на ее территории шли кровопролитные бои. То, что творилось во время войны в таких странах, как Польша и Югославия, не поддается описанию: ранее невиданный в истории геноцид, концентрационные лагеря, массовые расстрелы и расправы, яростные бои. Варшава, которую сравняли с землей, и множество других разрушенных городов. Судьба оккупированной части Советского Союза, вероятно, была самой трудной, поскольку военные действия здесь шли самые ожесточенные, а люди, здесь проживавшие, согласно нацистскому плану «Ост», подлежали уничтожению или выселению – все, за очень небольшим исключением.

Судьба германского народа в начале Второй мировой войны складывалась как нельзя лучше. Хотя и шла война, каких-либо материальных лишений немцы, в отличие от остальной Европы, не испытывали, наоборот, благосостояние их улучшилось. Гитлер позаботился о том, чтобы плоды германской победы были разделены справедливо и достались не только таким людям, как Геринг, который после оккупации Франции немедленно занялся хищением картин и других предметов искусства. Нет, немецкие солдаты, за исключением Геринга и ему подобных, не мародерствовали в Западной Европе, это в армии было строго запрещено. Имелись куда более тонкие инструменты повысить достаток немецкого народа. Германские оккупационные власти во Франции установили новый обменный курс между франком и маркой, который был для немцев намного более выгодным, чем до войны. Теперь даже простые солдаты вермахта могли покупать самое лучшее французское шампанское, не обращая внимания на его цену, настолько оно было для них дешевым. Немцы, казалось, скупили всю Францию за свои, бесценные теперь, рейхсмарки. Сотни тысяч солдат и офицеров отправляли домой в Германию огромные посылки, набитые награбленными по сути французскими товарами и продовольствием. Нацисты обчистили все оккупированные страны Европы, а те европейские страны, с которыми они были в союзнических отношениях, цинично использовали в собственных экономических интересах. К концу 1940 года Германия достигла пика благосостояния.

О настроениях немецкого народа на тот период говорить не приходится. Та часть страны, которая стояла на нацистских позициях, пребывала в состоянии экстаза. Все, что Гитлер им обещал, он выполнил и даже больше, намного больше. Те, кто голосовали против Гитлера, а таких даже на последних выборах 1932 года было больше половины населения Германии, опасливо с нацистской частью общества соглашались. Одни боялись, другие стали думать, что, может, фюрер все же был прав, ведь посмотрите – он действительно сделал Германию Великой. Все это моральное удовлетворение от нового германского величия и материальное наслаждение от улучшенного снабжения закончилось в начале 1942 года после поражения под Москвой, когда стало ясно, что война оказалась затяжной и пошла на истощение. В 1942 году война всерьез пришла в саму Германию – с воздуха, а начиная с 1943 года жизнь немецкого народа превратилась в настоящий ад, причем каждый месяц, вплоть до конца апреля 1945 года, страна погружалась в преисподнюю все глубже и глубже.

Начать стратегические бомбардировки Германии Уинстон Черчилль задумал, как только занял пост премьер-министра Великобритании в мае 1940 года. На то было много причин. Во-первых, у Англии, в отличие от Германии, имелась стратегическая авиация. Во-вторых, по мнению Черчилля, воздушная война была для Великобритании намного выгоднее сухопутной. Дело заключалось в том, что после Первой мировой английское военное ведомство изменило свои приоритеты. Оно отдало основные ресурсы военно-морскому флоту и военно-воздушным силам. Во флот и в авиацию вкладывались огромные средства, туда брали лучших. Сухопутные войска стали в Англии чем-то второстепенным, недоразвитым, не очень нужным. Черчилль, в начале 20-х годов занимавший должность министра по делам колоний, пришел к выводу, что одна эскадрилья самолетов может навести в мятежном Ираке куда больше порядка, чем две или даже три пехотные дивизии. При этом стоимость использования эскадрильи составляла лишь малую толику того, что требовалось для задействования даже одной пехотной дивизии, не говоря уже о британских человеческих потерях, которые в случае применения авиации оказывались ничтожными.

Иными словами, к 1940 году две страны, Британия и Германия, шли в своем военном развитии разными курсами. Островная Британия поставила на флот и авиацию, расположенная в центре Европы Германия – на сухопутные войска. Нацисты уделяли военной авиации не меньшее, чем англичане, а, вероятно, даже большее внимание. Однако созданная ими авиация была целиком подчинена интересам сухопутных сил. Она должна была их обслуживать, защищать и, главное, выполнять роль летающей артиллерии. Люфтваффе представляли собой исключительно фронтовую авиацию. Их основной задачей являлось обеспечение непосредственной огневой поддержки на поле боя и ближняя разведка. Немецкие конструкторы, таким образом, создали самолеты только для ближнего боя. Летать далеко и нести большую бомбовую нагрузку они не могли. Такова была нацистская стратегия развития военной авиации перед началом Второй мировой. Исправить ее после начала войны у Германии не оказалось ни времени, ни ресурсов. Этой ошибкой Геринга воспользовался Уинстон Черчилль, а вслед за ним и руководство Соединенных Штатов Америки.

Первой воздушную войну против мирного населения неосмотрительно начала Германия. Нацисты бомбили города, чтобы запугать противника во время блицкрига. Так, в первый же день нападения на Польшу, ранним утром 1 сентября 1939 года, люфтваффе разгромили крошечный польский город Велюнь, не имевший никакого военного значения. Сделали нацисты это для того, чтобы доказать свое абсолютное превосходство в воздухе и показать противнику, что с ним произойдет в случае, если тот окажет вермахту сопротивление. Подобная демонстрация воздушной силы в Роттердаме весной следующего 1940 года привела к немедленной капитуляции Голландии. Затем Геринг совершил, вероятно, самую большую ошибку, когда решил запугать англичан и попытался разбомбить Лондон. Заставить англичан капитулировать Герингу не удалось, а вот предоставить британскому военно-политическому руководству моральное оправдание тех нечеловеческих действий, которые оно вскоре предпримет в небе Германии, получилось как нельзя лучше. Англичане начали бомбить немецкие цели еще летом 1940 года, но при этом выбирались главным образом военные объекты, а сами налеты британской бомбардировочной авиации на то время были скорее символичными, нежели эффективными. Да, у англичан, в отличие от немцев, имелись четырехмоторные стратегические бомбардировщики, способные дотянуть до Берлина, но они были малочисленными и допотопными. Однако в ноябре 1940 года на вооружение британских ВВС стали поступать новые тяжелые четырехмоторные стратегические бомбардировщики «Галифакс». Это была очень грозная машина. Следом за ней в марте 1942 года в строй встал еще более грозный тяжелый четырехмоторный стратегический бомбардировщик «Ланкастер», ставший основным стратегическим бомбардировщиком британских ВВС в годы Второй мировой войны. У американцев к моменту их вступления в войну также имелось два стратегических бомбардировщика: Boeing B-17 «Летающая крепость» и Boeing B-24 «Освободитель». Американские бомбардировщики были даже опаснее, чем английские. К концу войны, летом 1944 года, ВВС США стали получать на вооружение бомбардировщик Boeing B-29 «Суперкрепость». Сбить этот самолет-монстр было практически невозможно. Германии повезло, что США использовала его только против Японии на завершающем этапе войны.

На протяжении первых лет войны, до начала 1942 года, английские налеты на Германию большого вреда Рейху и его гражданам не приносили. Конечно, всем было неприятно соблюдать светомаскировку, а ночные сирены будили обывателей по ночам… иногда, но на этом, в принципе, весь урон от британских бомбежек и ограничивался. Реальные человеческие жертвы и городские разрушения были минимальными. Англичане бомбили конкретные военные цели, в основном оборонные заводы, которые были тщательно защищены хорошо отлаженной системой ПВО. Британская авиация несла большие потери, часто количество убитых и попавших в плен английских пилотов превышало количество немецких жертв на земле. Задуманная Черчиллем воздушная война зашла в тупик, требовалось какое-то иное решение. Дебаты среди британского военно-политического руководства касаемо стратегической авиации шли всю вторую половину 1941 года. Многие считали, что нужно изменить приоритеты и перенаправить ресурсы на развитие флота и сухопутных сил. Черчилль, однако, отстоял стратегическую авиацию.

Правда, о его роли в этом деле британские историки стараются говорить как можно меньше, поскольку в наше время многие либерально настроенные граждане на Западе считают воздушную войну против Германии в годы Второй мировой войны геноцидом немецкого народа. Всю вину за «воздушный геноцид» британские историки в наше время сваливают на командующего бомбардировочной авиации генерала Харриса и профессора Линдеманна, главного научного советника премьер-министра Черчилля. Для того чтобы действия стратегической авиации стали эффективными, британское военно-политическое руководство решило изменить тактику ее применения. Вместо того чтобы громить конкретный военный завод, к примеру где-то в Дортмунде, предлагалось бомбить сам Дортмунд. Успешно атаковать крупное промышленное военное предприятие с воздуха было крайне сложно. Его обороняли несколько батарей зенитной артиллерии, которым на помощь незамедлительно приходили истребители с ближайших аэродромов. Обычно уничтожать такой завод отправляли небольшую группу самолетов – два-три десятка машин, – больше над маленькой целью и не поместилось бы. Если же атаковать весь город, то можно было послать несколько сот бомбардировщиков одновременно, которые с легкостью бы отбились от нескольких десятков истребителей, базировавшихся в районе Дортмунда. Кроме того, зенитной артиллерии в самом городе не было, она вся размещалась на заводе. Главное же заключалось в том, что бомбить в таком случае можно было по площадям, с большой высоты, не задумываясь, куда попадут бомбы, ведь все они упадут на Дортмунд. Совершенно иное по сложности задание, нежели попасть в заводской пятачок площадью 500 на 200 метров, летя на малой высоте под огнем зенитной артиллерии.

Профессор Линдеманн все посчитал и предоставил свои расчеты правительству, то есть Черчиллю. Что именно предлагал профессор Линдеманн? Его идея заключалась в том, чтобы лишить немецкий рабочий класс всех благ современной цивилизации того времени, не давать рабочим спать, есть, пить и вообще жить. Если трудно разбомбить военный завод в Дортмунде, то несложно оставить этот завод без рабочих рук. Полученный результат будет, в принципе, аналогичным: завод перестанет работать и производить продукцию военного назначения. Профессор Линдеманн посчитал, сколько нужно сбросить зажигательных и фугасных бомб на Дортмунд, чтобы сжечь городской жилой фонд, городское коммунальное хозяйство, городской транспорт и сделать таким образом рабочий класс бездомным, оставить его без электричества, воды, канализации – иными словами, вернуть людей в каменный век. Получалось, что бомб в таком случае требовалось куда меньше, нежели для того, чтобы разбомбить завод, а главное, потери британской авиации обещали быть ничтожными. Британские ВВС громили немецкие города ночью, главным образом – зажигательными бомбами. Всю ночь атакованный город не спал, полыхая и корчась в ужасных муках. Люди метались по горящим улицам, пытаясь спастись. После того как бомбежка заканчивалась, они продолжали метаться, пытаясь потушить пылающие дома и спасти тех, кто оказался под завалами. Утром ошеломленные и обезумевшие от того, что им пришлось пережить ночью, горожане с ужасом смотрели на сгоревшие развалины своих жилищ, на погибших соседей или, держа за руку умирающего родственника, сходили с ума от горя в уцелевшей соседней церкви, где был организован импровизированный госпиталь. В таком разбомбленном городе больше не ходил общественный транспорт. Да вообще никакой транспорт там больше не действовал, потому как все дороги были завалены руинами. В таком городе ничего больше не работало, включая военные заводы. На восстановление городской инфраструктуры уходили недели и огромное количество ресурсов – люди, машины, бензин, металл, строительные материалы и это посреди войны, когда каждый литр бензина, каждый грузовик был на вес золота.

Разбомбленный Франкфурт-на Майне. Уцелел собор в центре города

Четырнадцатого февраля 1942 года министерство авиации Великобритании выпустило директиву, предписывающую стратегической бомбардировочной авиации атаковать промышленные города Германии. Правда, первым подвергся нападению ничего в оборонном плане не значащий портовый город Любек, расположенный на балтийском побережье. Его выбрали, во-первых, из-за того что город был полностью деревянным, а во-вторых, в Средние века он был центром Ганзейского союза и представлял собой большую историческую и сентиментальную ценность для германской нации. Вот эту историческую ценность в ночь с 28 на 29 марта 1942 года и сожгла британская авиация. В апреле аналогичная судьба постигла другой средневековый ганзейский город на балтийском побережье – Росток. Гитлер был вне себя от бешенства, немецкий народ был сильно напуган, война пришла в его дом. Как люди поведут себя теперь, было совершенно не ясно. Требовалось что-то немедленно предпринять. Четырнадцатого апреля 1942 года Гитлер потребовал от Геринга ответных мер: нанести удар по историческим городам Англии, чтобы вынудить англичан остановиться.

В историю эта попытка заставить Великобританию прекратить «воздушное варварство» вошла под названием «Рейды Бедекера». Один из сотрудников Геббельса пафосно заявил, что будет сожжено каждое английское здание, у которого в путеводителе Бедекера имеется три звезды и больше. Бедекер являлся главным немецким справочником для путешественников того времени, и каждая историческая достопримечательность в нем имела рейтинг, определявшийся количеством звезд. Бедекер начал первым использовать звезды в туристических путеводителях. Ответные налеты немецкой авиации на английские исторические города закончились колоссальным провалом. Люфтваффе перестали активно действовать против Британских островов перед началом войны с СССР, поскольку им пришлось перебросить основные силы на Восточный фронт. За это время, с лета 1941-го до весны 1942 года, система британских ПВО сделала огромный шаг вперед. Появились новые ночные истребители, новые радары, приспособленные для работы в темное время суток. О дневных налетах люфтваффе тогда уже и думать не могли, у них больше и близко не имелось таких сил. А вот ночью немецкие самолеты еще имели возможность прорваться в Англию – так они считали весной 1942 года, пока не решили попробовать. Люфтваффе на протяжении месяца пытались бомбить английские исторические города из списка Бедекера. Причиненный ущерб был минимальным, поскольку немецкие самолеты не могли пробиться к городам, а вот потери оказались огромными, более 300 бомбардировщиков за один месяц.

В ночь с 30 на 31 мая 1942 года англичане совершили первый авианалет тысячей бомбардировщиков. Бомбили Кёльн, один из самых древних городов Германии. Две тысячи лет немецкой истории сгорели за одну ночь. Воздушная война становилась грандиозным пропагандистским сражением. Сначала англичане принялись атаковать с воздуха немецкие города, затем люфтваффе попытались отомстить, но у них ничего из этого не вышло, после чего Британия немедленно перехватила инициативу и повысила ставки – начала бомбить Германию тысячей самолетов. До этого лишь единожды в истории состоялся авианалет такого масштаба, когда люфтваффе выбрали своей целью Лондон осенью 1940 года. Но тогда бомбардировщиков насчитывалось лишь немногим более 300, остальные были истребителями прикрытия, которые бомбы на город не сбрасывали. Кроме того, эти 300 немецких бомбардировщиков были фронтовыми, а следовательно, имели небольшую бомбовую нагрузку. Тысяча стратегических, четырехмоторных, тяжелых, английских бомбардировщиков были совсем другим бомбардировочным делом и большим пропагандистским трюком, выдуманным специалистами из британского министерства информации.

Министерство старалось говорить правду, но не всю, а такую, которая бы поднимала боевой дух английского народа. Газетные заголовки о тысяче английских самолетов, разгромивших Кёльн, были чистой правдой и отличной пропагандой. Событие на то время было грандиозным, сравнимым с бомбардировкой ядерным оружием. Кстати, разрушительный эффект от такого авианалета был сопоставим с ядерной бомбардировкой. Термин этот – авианалет тысячи самолетов – весной 1942 года прочно вошел в британский пропагандистский оборот, поскольку совершать его англичане отныне стали регулярно, каждый раз сопровождая громкой оглаской. Весной 1942 года Германия проиграла Великобритании воздушное сражение в небе Европы всего за один месяц, настолько неравными оказались авиационные силы противоборствующих сторон. Люфтваффе вели тяжелые бои на Восточном фронте, где перед ними стояли задачи огромной сложности. Для того чтобы воевать еще и с англичанами, у них просто не доставало самолетов и пилотов. После начала британской стратегической бомбардировочной кампании весной 1942 года у Германии не осталось иного выхода, кроме как срочно бросить все силы для обороны Рейха.

В 1944 году на пике своей численности вермахт насчитывал чуть больше 9 миллионов человек, из них 2 миллиона служили в люфтваффе. Основные силы люфтваффе были заняты обороной Европы от налетов англо-американской авиации, однако в 1944 году люфтваффе окончательно проиграли это поистине эпическое сражение. В начале года у союзников на вооружение стали поступать американские истребители дальнего радиуса действия «Мустанг» с дополнительными топливными баками. Эти самолеты могли сопровождать стратегические бомбардировщики до любой цели в Германии. После этого люфтваффе оказались больше не в состоянии защищать Рейх. За последний год войны союзники превратили Германию в груды сожженных развалин, а практически все население страны довели до состояния тяжелого психического расстройства. Около 600 тысяч мирных немцев погибло, несколько миллионов получили ранения, половина страны имела психические травмы и отклонения различной степени тяжести. К примеру, Кёльн за три года, с весны 1942 года до весны 1945-го, бомбили почти 250 раз. Каждую четвертую ночь люди, которые прожили те три года в городе, испытывали то же самое, что солдаты на фронте во время сильного артобстрела. Редкий фронтовик перенес такое, редкий солдат даже после нескольких артобстрелов оставался психически здоровым человеком. Но в окопах укрывались бойцы, здоровые мужики, отправившиеся воевать, а в Кёльне под бомбами в подвалах сидели женщины, старики и дети.

Разбомбленный Кёльн. Уцелел Собор в центре города

Нацистское руководство осознало, какая над Германией нависла ужасная угроза, сразу после первых британских налетов на мирные немецкие города весной 1942 года. Последствия таких действий им были прекрасно известны, ведь они сами их применяли, стремясь сломить моральный дух голландцев, поляков, югославов, в конце концов, тех же англичан. Теперь этот прием применили против них. Бумеранг бесчеловечности, который нацисты бросили первыми, вернулся к ним, при этом сильно увеличившись в размере. Военно-авиационный технический прогресс шел в годы Второй мировой войны семимильными шагами. Роттердам в 1940 году бомбили «юнкерсы» – «штуки». Берлин в 1944 году крушили «боинги» – «летающие крепости». «Штука», по сравнению с «летающей крепостью», выглядела велосипедом на фоне самосвала. Тогда, в 1942 году, Гитлер надеялся, что англичане не переступят черту человечности и не начнут бомбежки гражданских целей. Ведь следующим шагом могло стать применение химического оружия против населения. Кстати, нацисты, находясь в отчаянном положении в конце войны, от этого воздержались, поскольку союзники в ответ залили бы отравляющим газом всю Германию за считаные дни. Пустить в ход отравляющий газ Черчилль отказался, но бомбить Германию решился, поскольку предыдущее опрометчивое использование авиации нацистами дало ему оправдание перед историей и европейской общественностью.

Чтобы защитить Рейх от английской авиации, требовалось в сжатые сроки построить мощную систему ПВО. Однако задача, которая сперва была сложной, затем стала невыполнимой. Нацисты с присущей им уверенностью и геббельсовским пафосом пообещали немецкому народу защитить его от английских воздушных разбойников. Но время, когда Гитлер выполнял свои обещания, закончилось 22 июня 1941 года, после этого он не сдержал ни одного из них. Немецкий юмор времен Второй мировой был исключительно черным. Одной из самых распространенных была шутка о Геринге. Его называли Мейером, типичным еврейским именем. В начале войны он громогласно заявил: «Если хоть одна вражеская бомба упадет на Рур, можете называть меня Мейером». Вражеские бомбы упали не только на Рур, который был ближе всего к Британии, английские бомбардировщики долетели до Берлина, расположенного далеко на востоке.

Выстраивая систему ПВО, нацистское руководство изначально приняло фундаментально ошибочное решение, которое крайне дорого обошлось Рейху. На этом решении лично настоял Адольф Гитлер. Главным инструментом борьбы с английскими бомбардировщиками он посчитал крупнокалиберное 88-миллиметровое зенитное орудие, считавшееся лучшим в мире. Знаменитая «восемь-восемь» действительно была главной зениткой Второй мировой войны. Гитлера она особенно привлекала тем, что создавала нужный психологический эффект – своей непрерывной мощной канонадой она успокаивала немцев: смотрите, мы боремся с англичанами, да еще как. Воюющие высоко в небе истребители люфтваффе немецким гражданам с земли было не видно и не слышно. По этой причине у людей могло сложиться впечатление, что Гитлер бросил их на произвол судьбы, ведь с неба сыпались бомбы, а нацистская партия ничего не делала. Такое политическое гитлеровское решение имело, однако, большое военно-экономическое значение. Огромное семитонное орудие стоило очень дорого, в полтора раза дороже «мессершмитта», но еще большей проблемой являлась его низкая эффективность по сравнению с последним. В среднем, чтобы сбить один вражеский бомбардировщик, «восемь-восемь» требовалось три тысячи выстрелов. Три тысячи крупнокалиберных снарядов, чтобы уничтожить всего один самолет! Это было больше, чем полный боекомплект тяжелого танкового батальона вермахта, вооруженного «тиграми».

За годы войны зенитная артиллерия, защищавшая Рейх от англо-американской авиации, истратила в два раза больше снарядов, чем вся немецкая полевая артиллерия на всех фронтах вместе взятых. А вот еще одна цифра – куда более говорящая: в январе 1943 года для нужд ПВО в Германии произвели совокупной военной продукции на сумму 39 миллионов рейхсмарок, а для всего остального вермахта – на сумму 93 миллиона рейхсмарок. Иными словами, больше трети оборонных мощностей Рейха работали на то, чтобы защитить Европу от воздушных нападений союзников. Оборонять приходилось не только территорию Германии, но и множество стратегически важных мест, разбросанных по всей Европе. Румынские нефтяные прииски, французские судоверфи, норвежские фьорды, в которых прятался немецкий флот, голландские, бельгийские, чешские машиностроительные заводы, европейские железные дороги, мосты и дамбы.

Немецкие сложности не ограничивались тратой огромных ресурсов на систему ПВО. Нацистам также приходилось прилагать огромные усилия – человеческие и экономические, – чтобы тушить пожары, восстанавливать разрушенную инфраструктуру, лечить раненых, контуженных и сошедших с ума. В рядах так называемого Домашнего фронта к середине 1943 года служил миллион человек – пожарных, спасателей, строителей, санитаров, электриков. Все они встречали воздушное нападение на земле: тушили, спасали, восстанавливали изуродованные немецкие города. Союзники не смогли заставить Германию капитулировать, беспощадно бомбя ее день и ночь, хотя такие планы всерьез рассматривались летом 1943 года, после того как им удалось полностью сжечь Гамбург. Однако отвлечь значительную часть немецкой оборонной промышленности на себя в ходе воздушной войны против Третьего рейха у них все же получилось.

Фрагмент листовки британских ВВС, сброшенной на Эссен после бомбардировок весной 1943 года. Пропагандисткий заголовок гласит «У “Крепости Европа” нет крыши». На диаграмме вверху показаны «Самые тяжелые авианалеты с 1940 по май 1943 г.» и сравнивается суммарный вес бомб, сброшенных Германией на Лондон и Бат и Британией на Мангейм, Киль, Кёльн и Дортмунд

Весной 1942 года на Британские острова прибыли первые военнослужащие американских ВВС. Это были сотрудники штаба 8-й воздушной армии, ставшей впоследствии знаменитой «Могучей восьмеркой». Развертывание американской стратегической авиации на Британских островах шло неспешно. Первые боевые вылеты начались лишь осенью 1942 года, а всерьез бомбить Рейх американцы принялись только в начале 1943 года. Командование 8-й армии решило, что атаковать цели в Германии их самолеты будут днем и прицельно, в отличие от англичан, бомбивших ночью и по площадям. Совместно английское и американское командование решили, что теперь громить Третий рейх с воздуха они будут круглосуточно – американцы днем, англичане ночью. Жить немцам, по замыслу союзников, должно было стать теперь совсем невыносимо. Однако достигнуть поставленных целей союзникам в 1943 году не удалось. Американцы переоценили свои самолеты. На бумаге «летающая крепость» действительно выглядела непобедимой и грозной. Все ее уязвимые места были бронированными, а вооружение мощным – 10 или 12 крупнокалиберных пулеметов, расположенных по всему самолету. Американское командование изобрело особый оборонительный строй, которым предписывалось летать бомбардировщикам на задание, и атаковать такой строй казалось делом невозможным. Но немецкие истребители со временем научились бороться с «летающими крепостями», и «Могучая восьмерка» начала нести большие потери. К концу 1943 года потери стали для американцев нестерпимыми, после чего 8-я армия перестала бомбить Германию.

Однако праздновать победу люфтваффе пришлось недолго. Американцы просто рационально решили дождаться появления истребителя сопровождения дальнего радиуса действия, который бы защитил «летающие крепости» от немецких истребителей. Как было сказано выше, такой истребитель – «Мустанг» – появился на фронте в начале 1944 года, что в корне переломило ход воздушной войны в Европе. С начала 1944 года отдохнувшая и усиленная «Могучая восьмерка» со свежими силами вступила в бой. Все это время англичане ни на один день не переставали атаковать Германию, но появление на воздушном фронте в начале 1944 года обновленной 8-й американской воздушной армии, усиленной истребителями сопровождения, в одночасье удвоило давление на систему ПВО Третьего рейха, что привело к ее полному разгрому в течение следующих нескольких месяцев. Агония люфтваффе – ключевого элемента немецкой системы ПВО – наступила в июне 1944 года. Шестого июня союзники высадились в Нормандии, что сопровождалось колоссальным воздушным наступлением по всему Западному фронту. В те дни произошел единственный за годы войны случай, когда целая немецкая танковая дивизия была полностью уничтожена на марше ударами с воздуха. Немецкие истребители отчаянно пытались защитить обороняющиеся на земле части вермахта от авиационных атак, не имея на то практически никаких шансов. Англо-американское численное превосходство было подавляющим. Через две недели с небольшим, 22 июня 1944 года, на Восточном фронте началось летнее наступление Красной Армии, в ходе которого была разгромлена немецкая группа армий «Центр». Это самое большое поражение вермахта за годы Второй мировой войны. Разгром люфтваффе на Восточном фронте в июне 1944 года оказался не меньшим, нежели на Западном. К июлю люфтваффе окончательно покинули поле боя. Защищать немецкие города от англо-американской авиации осталась лишь зенитная артиллерия – любимые пушки Гитлера «восемь-восемь», которые создавали много шума для успокоения германского народа, но редко сбивали вражеские бомбардировщики. С середины лета 1944 года до весны 1945-го авиация союзников, не встречая какого-либо серьезного сопротивления, разрушила почти все, что немецкая цивилизация построила в Европе за предыдущие два тысячелетия. На территории Германии не осталось практически ни одного даже небольшого города, который бы не бомбили самолеты союзников.

Когда реальные бомбежки германских городов только начинались весной 1942 года, перед нацистским руководством встала дилемма – как объяснить происходящее немецкому народу. В сердцах обычных граждан на тот момент еще боролись два чувства – отчаяние и месть. Большинство все еще верили в скорую победу Великой Германии, а потому были готовы потерпеть. Как всегда, нацисты обратились к самым низменным человеческим инстинктам, попытавшись разжечь среди обывателей чувство мести и ненависти к англичанам. Весной 1942 года Гитлер громогласно объявил о «рейдах Бедекера» против исторических британских городов, но замысел провалился из-за слабости люфтваффе, которые не справлялись с войной на два фронта. Эффективных военно-воздушных средств у нацистов для борьбы с английской авиацией не имелось. Большую часть 1942 года Гитлер еще жил уверенностью в том, что вермахт разгромит Красную Армию до конца года, после чего геополитическая ситуация полностью изменится, и люфтваффе сможет перебросить свои основные силы с Восточного фронта для борьбы с английской авиацией. Когда же зимой 1942 года случился Сталинград, угроза воздушной войны приобрела иные масштабы, и задача стала абсолютно нерешаемой. Иных мер борьбы с авиацией союзников, кроме оголтелой пропаганды, у нацистов после поражения под Сталинградом не осталось.

Англо-американское военно-воздушное командование тем временем наращивало свои бомбардировочные возможности и действовало все более жестко. В мае 1943 года они уничтожили плотины в Рурской области, после чего огромная территория оказалась затопленной. В конце июля 1943 года союзники сожгли Гамбург. Бомбардировку Гамбурга по количеству жертв и нанесенному ущербу можно сравнить с атомной бомбардировкой Хиросимы. После случившегося в Гамбурге нацистское руководство настолько испугалось, что по тревоге были подняты все силы безопасности Третьего рейха. Гитлер боялся народного восстания. Восстания, однако, не произошло. У немецкого народа на то время не осталось даже чувства ненависти к англичанам, иначе бы всех британских летчиков, падавших с неба из подбитых самолетов немецким обывателям на голову, линчевали бы на месте. Летчиков же просто избивали, а затем передавали военным.

Единственное, что осталось у немцев к концу 1943 года, – это желание выжить. Люди все понимали. Они осознавали, что Германия проиграла войну, для них было очевидным, почему англичане их так жестоко бомбят, а еще все помнили, что гестапо рядом и русские идут. Ни у кого в Германии не имелось иллюзий касаемо того, что немецкая армия натворила в Советском Союзе, а также куда делись все евреи из Германии и остальной занятой нацистами Европы. После войны простые немцы упорно твердили, что они ничего не знали. Может, они и не знали всего, но, без сомнения, обо всем догадывались. А потому уже в 1943 году простые немцы больше думали о том, что с ними будет, когда придут русские, евреи и коммунисты, а не о том, куда упадет английская бомба завтра ночью. Вероятность того, что снаряд попадет в их дом, когда они будут спать, была небольшой, поскольку к тому времени немцы ночевали главным образом в бомбоубежищах. А вот шансы, что к ним в дом придут русские, становились уже, казалось, неотвратимыми. Часть населения, без сомнения, еще верила Геббельсу, уверявшему, что победа Великой Германии будет… потом. Может, в 1947 году, может, в 1950-м, но обязательно будет. Однако к концу 1943 года таких людей в Германии в действительности было совсем немного.

Гамбург после налетов союзной авиации, август 1943 г. Город безостановочно бомбили больше недели. Это называлось «Операция Гоморра»

После заговора в июле 1944 года, когда офицеры попытались убить Гитлера, Третий рейх держался исключительно на гестапо. В конце нацистской истории гестапо и СС тысячами расстреливали дезертиров, паникеров и пораженцев, а большинство солдат вермахта только о том и думало, как побыстрее сдаться в плен – обязательно американцам. Безумное желание выжить завладело умами немецкого населения после того, как большинству стало ясно, что Германия проиграла войну, а за совершённые перед человечеством преступления придется нести коллективную ответственность. Сознание людей сковал всепоглощающий страх. Немцы теперь боялись всех – английских бомбардировщиков, еврейских большевиков, собственное гестапо – причем последних боялись больше всех, поскольку гестапо в Германии было вездесущим. Соседи по лестничной клетке, коллеги на работе и даже собственные гитлерюгендные дети – абсолютно любой гражданин Третьего рейха мог работать на гестапо, в котором насчитывалось 40 тысяч штатных сотрудников и почти миллион внештатных осведомителей. А ведь еще были фанатичные члены нацистской партии или просто обыватели, до сих пор верившие Гитлеру, которые рьяно писали доносы в гестапо при первом же подозрении. Нет, бомбежки союзников были не самым ужасным для немецкого народа испытанием в последние годы войны. Самым страшным был невероятный, неописуемый, немыслимый страх, полностью парализовавший немецкий народ. Именно поэтому, из-за этого жуткого повсеместного народного страха, Германия не восстала, когда англичане сжигали ее города дотла. Из-за страха перед гестапо немецкие старики безропотно шли в фольксштурм зимой 1945 года, когда это уже не имело никакого смысла. Великая немецкая арийская нация в конце своего нацистского пути превратилась в стадо до смерти напуганных баранов, чье пастбище сожгли дотла, а их самих решили отправить на бойню. Премьер-министр Черчилль, начиная воздушную войну против Третьего рейха в 1940 году, надеялся с помощью воздушного флота заставить Германию капитулировать. Добиться задуманного он не смог. Что, однако, ему удалось, так это еще в 1943 году вселить в немецкий народ понимание того, что войну Третий рейх проиграл, превратив таким образом германскую нацию в нацию пораженцев.

Глава 20
Германские преступления перед человечеством

Немецкий народ в 30-х годах принял нацистскую идеологию, поскольку увлекся национализмом. От национализма после Первой мировой войны в Европе страдали многие. Практически все европейские государства заняли в те годы националистические позиции. Время такое наступило в Европе – расцвет националистического самосознания. Исторические обстоятельства сложились таким образом, что германский национализм в Европе стал сначала самым большим, а затем и самым страшным. Немцы оказались униженными, оскорбленными и обедневшими, считая, что ничего этого они не заслужили. Германия, без всяких сомнений, совершенно объективно была самым большим и развитым государством Европы как до Первой мировой войны, так и после нее. До 1914 года Германия была богатой, просвещенной и в основном космополитичной. После 1918 года она стала бедной, обозленной и по большому счету шовинистской. В стране появился широкий слой общества, уверенный в том, что немецкая нация в опасности, а Германия со всех сторон окружена врагами. Со временем, в результате уже других исторических обстоятельств, такая общественная прослойка существенно расширилась, взяла власть в свои руки, подчинила своей идеологии остальное население, стремительно сделала Германию Великой, после чего решила отомстить врагам немецкой нации за все перенесенные «страдания». Над многими народами Европы нависла угроза рабства и геноцида, которые можно сравнить с тем, что пережили в США африканские рабы и американские индейцы.

Идеология, открыто изложенная Гитлером в книге «Майн кампф», была по сути своей обыкновенным расизмом, просто доведенным до крайности. Единственное крупное идеологическое новшество, привнесенное Гитлером, заключалось в том, что он предлагал порабощать «белых», что, конечно, противоречило нравам того времени. Превращать в рабов черных, индейцев и азиатов тогда нормам не противоречило, этим активно занимался весь Западный мир. Разница заключалась лишь в том, насколько дикими методами проводили колонизацию те или иные западные государства. Великобритания, к примеру, осуществляла в Индии мягкую колонизационную политику. Бельгия вела себя в Конго хуже, чем Гитлер в Польше. Угнетать «белых», да еще такими же методами, какие применялись по отношению к «черным», никому на Западе и в голову прийти не могло. Гитлеру такая мысль дикой не показалась, в чем и заключалась его «Расовая революция». Нацистским эзоповым языком гитлеровская расовая теория называлась «Жизненное пространство на Востоке». Адольф Гитлер взглянул на карту мира по-новому. Чтобы колонизировать другие континенты, требовался мощный флот, которого у Германии никогда не имелось, она была сильной, но сухопутной державой. Таким образом, доступным для завоевания оставался лишь европейский континент, однако и здесь имелись определенные сложности. Ту часть Европы, которая находилась к западу от Германии, нацисты считали развитой и цивилизованной, а ту, что простиралась на востоке, – неразвитой и нецивилизованной. Такой себе «Дикий Запад», в европейском случае – «Дикий Восток». Вот его Гитлер и выбрал в качестве будущих германских колоний. Если американцы смогли в XIX веке покорить целый американский континент – Дикий Запад – то почему в XX веке, обладая куда большими техническими возможностями, немцы не могут поработить «Дикий Восток»?

Между национализмом и нацизмом пролегает очень тонкая грань. Часто националисты в порыве гнева могут ее перейти, не заметив того, поскольку грань едва заметная, а сами националисты всегда страдают политической близорукостью. Нечто подобное случилось с Германией в 30-х годах прошлого столетия. Ведь в начале гитлеровского правления коллективный Запад не считал Германию нацистским государством. Гитлера и его клику называли немецкими националистами. Таких в Европе было очень много. К примеру, в соседней с Германией Польше существовал не менее националистический режим маршала Пилсудского. Уинстон Черчилль в начале 30-х годов относил Бенито Муссолини к величайшим политическим деятелям Европы, хотя дуче на тот момент уже бредил самым абсурдным национализмом на континенте, намереваясь сделать Италию Великой, какой некогда была великая Римская империя. Национализм – это шовинизм, расизм, милитаризм. Пока националисты в состоянии сдерживать столь сложные политические материи внутри управляемого ими государства, они остаются националистами. Но утратив способность контролировать свой милитаризм и начав войну, особенно такую большую, как Вторая мировая, такие националисты становятся нацистами. Именно это и произошло с немецким национализмом. Он изначально оказался столь масштабным и безумным, что удержаться в германских границах был просто не в состоянии. Когда Третий рейх напал на Польшу осенью 1939 года, немецкие националисты переступили черту и стали нацистами. Не начни они тогда войну, еще неизвестно, как бы повернулась мировая история и каким боком вошли бы в нее немецкие националисты. Гитлеровские националисты были настолько политически близорукими, настолько наглыми, настолько психически нездоровыми, а потому настолько в себе уверенными, что чихать на всякую черту они хотели. Они сперва ее перешли, а затем и стерли. Человеческие законы для них были отныне ничтожными. Они посчитали, что напишут человечеству новые законы – нацистские – и заставят его по ним жить.

Обустройством колоний на «восточных территориях» в Третьем рейхе желали заниматься все, ведь предстоял самый грандиозный грабеж в истории человечества. Хотя было создано специальное министерство под руководством главного философа партии Альфреда Розенберга, – министерство оккупированных восточных территорий – вопросом этим озадачились чуть ли не все первые лица государства: Геринг, Геббельс, Гиммлер. Однако, без всякого сомнения, главным в нацистской партии специалистом по решению расовых вопросов всегда являлся Адольф Гитлер. Эволюция его расистских воззрений шла следующим образом. В начале политического пути главным врагом германской нации он считал евреев. Активную борьбу с ними нацисты начали, как только пришли к власти. А вот с другим врагом – славянами – Гитлер повел себя куда осторожнее и начал борьбу с ними лишь в сентябре 1939 года, когда напал на Польшу. Славянский вопрос Гитлер решал исходя исключительно из пониманий политического реализма. В Восточной Европе жили союзные, исторически прогерманские славяне, воевавшие во время Первой мировой войны на стороне Германии – болгары, хорваты, словаки – и славяне, которые исторически были настроены против Германии – сербы, поляки, русские. Русских, украинцев и белорусов Гитлер вообще людьми не считал. Их нацисты называли «недочеловеками» – официальный, между прочим, в Третьем рейхе политический термин, на полном серьезе использовавшийся в школах, университетах и государственных учреждениях. Пафосный нацистский термин «Жизненное пространство на Востоке» был эвфемизмом для обозначения Советского Союза. Хотя в жизненное пространство также входила территория Польши, в основном это были огромные советские территории, простиравшиеся до Урала.

Разжечь среди немцев ненависть к евреям было несложно. Как и повсюду в Европе, уровень антисемитизма в стране был довольно высоким. Куда сложнее было заставить ненавидеть русских. С ними у немцев не было практически никаких трений, а исторически отношения складывались хорошо. Немцы и русские воевали вместе против Наполеона. Русские освободили тогда немцев от французов. Во времена Бисмарка связи с Российской империей также были прочными. Царская семья имела многочисленные немецкие корни, и даже во время Первой мировой войны главными врагами Второго Рейха были французы, а не русские. После Первой мировой Германия и Россия, исключенные из Западного общества, активно друг с другом сотрудничали. Нет, в отличие от поляков, с русскими у немцев веками все обстояло благополучно.

Чтобы заставить немцев ненавидеть русских, Гитлер использовал евреев и коммунистов. Он стал называть Советский Союз государством, которое управляется еврейскими большевиками. При этом Соединенные Штаты Америки он затем окрестил страной, которой управляют еврейские банкиры. Иными словами, согласно незатейливой нацистской пропаганде, СССР представлял собой государство, населенное «недочеловеками», которыми управляли еврейские большевики, и государство это угрожало Германии. Немецкий народ был просвещенным, и подавляющая его часть в весь этот политический бред не верила. Но они не возражали, ведь Гитлер действительно сделал Германию Великой, и если его расистские бредни были частью этого величия, то так тому было и быть, невелика цена, думало просвещенное немецкое большинство.

Главных германских преступлений против человечества два, и они между собой очень тесно переплетены, что западные историки странным образом до сих пор не замечают. Эти два германских преступления нацистская номенклатура назвала особыми эвфемизмами: «Окончательное решение еврейского вопроса» и «Генеральный план Ост». Никаких серьезных документальных доказательств того, что нацисты собирались убить десятки миллионов людей, западные историки по сей день не нашли, или сказали мировой общественности, что не нашли. Нет ни одного документа, в котором бы Адольф Гитлер говорил что-либо об убийстве евреев или кого-либо вообще. Из всех предоставленных мировой общественности документов существует лишь некий текст длиной в три предложения, написанный Герингом на листе простой белой бумаги (все документы он писал на официальной, специально только для него напечатанной бумаге со всеми реквизитами, свастиками и орлами). В первом предложении заявляется о необходимости тотального решения Еврейского вопроса, во втором спрашивается, какие государственные органы будут вовлечены в это дело, и в третьем говорится об окончательном решении этого вопроса. Письмо адресовано начальнику Главного управления имперской безопасности Рейнхарду Гейдриху. Это письмо, скорее даже записку, можно трактовать как мимолетный вопрос, адресованный чиновнику, возглавляющему службу безопасности, нежели как тщательно продуманный приказ убить миллионы людей.

Хотя первые преступления германские нацисты, военные и чиновники, начали совершать после вторжения в Польшу осенью 1939 года, геноцидом они стали заниматься после нападения на СССР летом 1941 года. Свою окончательную политику в отношении евреев и славян высшее нацистское руководство сформировало во второй половине 1941 года. Апогей принятия таких решений, очевидно, пришелся на декабрь 1941 – январь 1942 года после разгрома вермахта под Москвой и вступления США во Вторую мировую войну. Двадцатого января 1942 года в пригороде Берлина, на озере Ванзее состоялась печально известная Ванзейская конференция. Главное документальное доказательство, существующее на сегодняшний день, касаемо планов нацистов по «Окончательному решению Еврейского вопроса» – это протокол Ванзейской конференции, найденный случайно в 1947 году. «Конференция» – слишком громкое слово для обозначения того, что произошло на вилле СД, расположенной на берегу Ванзейского озера. Полтора десятка нацистских чиновников средней руки полтора часа обсуждали, как убить 11 миллионов европейских евреев, оказавшихся в руках Великой Германии. Естественно, не они, эти 15 шизофреников, решили и осуществили за полтора часа убийство 6 миллионов европейских евреев. Они были винтиком в жутком по бесчеловечности германском государственном аппарате, созданном немецкими нацистами, которых еще летом 1939 года западный истеблишмент считал лишь немецкими националистами. Примечательна судьба этих 15 нацистских чиновников, решивших убить 11 миллионов человек. О том, что с этими людьми сделали после войны, западные историки молчат. Шестеро из участников Ванзейской конференции погибли во время войны при исполнении своих нацистских обязанностей, включая застреленного чешскими диверсантами в 1942 году Гейдриха и пропавшего в 1945 году Мюллера. Еще троих повесили. Одного – сбежавшего в конце войны Эйхмана – казнили в 1962 году израильтяне. Второго – Бюлера, служившего заместителем Франка, – приговорили к смерти в 1948 году поляки. Третьего – бригадефюрера СС Шёнгарта – повесили в 1946 году англичане. Последний случай особо интересен. Шёнгарта англичане казнили за то, что осенью 1944 года он расстрелял британского пленного летчика, а не за то, что, будучи начальником сил безопасности Польского генерал-губернаторства, он был ответственным за убийство миллионов людей. Шестеро оставшихся чиновников после войны были осуждены англо-американскими судами, поскольку все они бежали на запад Германии. Все шестеро отсидели в тюрьме лишь несколько лет, после чего были освобождены. Шесть нацистских чиновников, чье непосредственное участие в убийстве 6 миллионов человек документально доказано Ванзейским протоколом, провели за решеткой кто три, кто четыре года, после чего спокойно жили в Федеральной Республике Германия. Они получали в ФРГ пенсию, куда, между прочим, зачислили их трудовой стаж в годы нацистского правления. Ни у одного западного историка или германского политика такая послевоенная «справедливость» по сей день не вызывает вопросов. При этом из самой Ванзейской конференции на Западе создали культ нацистского зла, не говоря, однако, ни слова о том, что ее участники по сути не понесли никакого наказания. Это лицемерие, соразмерное с преступлением.

«Генеральный план Ост» никаким планом в действительности не являлся. Это набор разрозненных документов, составленных различными нацистскими чиновниками в 1941 году. Всего после войны нашли восемь таких документов. Суть их следующая. После завершения войны и оккупации территории СССР планировалось депортировать большую часть славянского населения в Сибирь. В одном из найденных документов идет оживленный спор между двумя нацистскими теоретиками «Расовой революции» касаемо того, сколько миллионов человек местного населения нужно депортировать с Украины и сколько из Белоруссии. Один теоретик утверждает, что второй ошибся в оценках украинского и белорусского населения, а потому количество людей, подлежащих переселению, необходимо на столько-то миллионов увеличить. Согласно «Генеральному плану Ост», гении германского расизма намеревались депортировать от 75 до 85 % славянского населения СССР в Сибирь, где, как они предполагали, большинство должно было умереть от естественных трудностей. Вообще, слово «депортация» на языке германских чиновников было очередным нацистским эвфемизмом. Неугодных людей просто хотели убить, не беря грех на душу, так сказать. В середине XIX века власти США таким образом изгнали с обжитых мест индейцев, сослав их в непригодные для жизни пустынные районы. Часть индейцев погибала в пути, другие умирали от лишений на новом, непригодном для жизни месте. В результате большинство депортированных не выживали. Так в Америке решили «Индейский вопрос». В начале XIX века в США индейцев и американцев было поровну. Сегодня индейцев в стране меньше 2 % населения. В американской истории это называлось «Тропа слез». В нацистской – «Генеральный план Ост». В сравнении с депортацией американских индейцев запланированная депортация славян в Сибирь оказалась бы, без сомнений, куда более смертоносной. Только в европейской части СССР Германия собиралась для начала уморить голодом от 30 до 40 миллионов человек во время оккупации, кормить же депортированных в Сибирь нацисты не собирались вовсе.

Евреев из европейских стран тоже, согласно официальным утверждениям того времени, депортировали на Восток, а что с ними там происходило – об этом уже знали очень немногие. Правда, все догадывались. Перед вторжением в СССР нацистское руководство, вероятно, действительно планировало все нежелательные для Рейха элементы – евреев, славян, большевиков – переселить, а не умертвить. Серьезные разговоры о тотальной депортации евреев шли еще с 1939 года. Сначала хотели отправить их всех в резервацию (именно так официально нацисты назвали это место) под Люблином, на окраине оккупированной Польши, затем стали говорить о Мадагаскаре. Вокруг Люблина были одни болота, на Мадагаскаре – ужасный климат и тропические болезни. Немецкое руководство намеревалось выслать туда миллионы людей без каких-либо средств для выживания. Это должно было стать депортацией в один конец. Убить их всех должна была сама мать-природа, Германия не имела бы к этому никакого отношения. Пока гении немецкой расовой революции витали в нацистских облаках, строя свои гигантские фантастические прожекты (уже появился план депортировать евреев на Северный полюс), Германия начала войну против СССР, которая перечеркнула самые безумные из их планов.

Адольф Гитлер был героем не только немецких националистов, но и всех националистов Европы. Перед началом каждой военной кампании германские спецслужбы активно сотрудничали со сторонниками фюрера, местными националистами, в странах, на которые предполагалось напасть. Самыми знаменитыми нацистскими коллаборационистами оказались норвежские националисты под руководством майора Квислинга. Националисты в Европе по состоянию на лето 1941 года имелись в каждой стране, и пребывали они все в крайне агрессивном и возбужденном состоянии. Это были очень опасные, озлобленные и жестокие люди – бочка с порохом, в которую Гитлеру нужно было лишь бросить спичку, чтобы она взорвалась в тылу противника. Самый большой взрыв национализма произошел на территории западных республик СССР, после вторжения туда немецких войск. Одной из главных искр, высеченных Гитлером в гуще национализма на советской территории, стали евреи. Фюрер избрал евреев с самого начала своей политической деятельности в качестве основного политического инструмента. С их помощью ему удалось разжечь немецкий национализм, который привел его к власти. Германские нацисты использовали евреев на советской территории для обострения националистических и антисоветских настроений среди местного населения. В результате пожара национализма, вспыхнувшего из-за германских нацистов на оккупированной советской территории, с июня по декабрь 1941 года было убито около миллиона евреев. Никогда еще в истории Европы не совершалось столь преднамеренного массового убийства мирного населения.

«Генеральный план Ост» рухнул зимой 1941 года. После разгрома немецких войск под Москвой и вступления США во Вторую мировую войну, Гитлер, без сомнения, осознал, что выиграть ему не удастся. Однако понимания того, что войну он проиграл, у него также не было. Что удивительно, это понимание у него так и не появилось до самого окончания его военно-политической карьеры. Гитлер был уверен, что сможет в какой-то момент прекратить войну, достигнув с противниками Рейха некоего соглашения на неких условиях. За эти вот условия, чтобы они были для Германии сносными, он в принципе три с половиной года после декабря 1941 года и воевал. Иными словами, идея депортировать 75 % славян в Сибирь по состоянию на декабрь 1941 года стала неосуществимым бредом кучки психически нездоровых нацистских бюрократов, сидевших в никому теперь не нужном министерстве оккупированных восточных территорий. О том, чтобы дойти до Сибири, зимой 1941 года больше ни один человек в немецком военно-политическом руководстве не помышлял. Депортировать славян было некуда. Мало того, жесткие меры в отношении местного населения, предпринятые немецкими оккупационными властями в первые месяцы их хозяйствования на захваченной советской территории, привели к ожесточенному сопротивлению и росту партизанского движения. К 1943 году проблема партизан на оккупированных советских землях приняла для вермахта немыслимые масштабы. Немецкой армии пришлось открыть полноценный фронт в собственном тылу, что значительно ухудшило ее положение. Недоделанный министерством Розенберга и другими идеологами германского колониализма «Генеральный план Ост» выбросили на свалку истории, очевидно, еще в 1942 году. Однако само министерство оккупированных восточных территорий существовало вплоть до мая 1945 года, что стало еще одним фантасмагорическим доказательством абсурдной сути германского национализма. Оккупированных восточных территорий у Германии уже давно не было, но министерство все еще оставалось. При этом советские танки из тех самых восточных оккупированных территорий уже стояли перед зданием министерства на центральном бульваре Берлина Унтер-ден-Линден, расстреливая его в упор. Тогда, видно, несостоявшиеся германские колонизаторы и сожгли все документы «Генерального плана Ост», хорошо понимая, что будет с теми, кто документы эти подписывал.

В решении Еврейского вопроса германские нацисты продвинулись дальше, нежели в решении Славянского вопроса, поскольку на помощь им пришли националисты всей Европы. Чудовищные цифры говорят об участии европейских националистов в Холокосте ярче всякой непрекращающейся по сей день циничной демагогии о том, как они – националисты – боролись с большевиками во время войны. В Литве за годы войны погибло 95 % еврейского населения. Оставшиеся 5 % спаслись в основном потому, что успели летом 1941 года бежать в глубь советской территории или были арестованы НКВД до начала войны. На территории самой оккупированной Литвы выжить смогли лишь несколько тысяч человек, в основном те, кто ушли в советские партизаны. В Голландии во время войны погибло 75 % еврейского населения, во Франции – 25 %. Почему такая разница? Во Франции в 1942 году началось массовое движение сопротивления, настолько масштабное, что летом 1944 года партизаны собственными силами освободили от немцев Париж и большую часть сельской части страны. В Голландии по ряду объективных причин столь сильного движения сопротивления не было. Как во Франции, так и в Голландии, но особенно в Литве, в деле поддержания нацистского порядка и борьбы с большевиками немецкие оккупационные власти опирались целиком на местных националистов. Во Франции и Голландии в сопротивлении в основном участвовали коммунисты, как и в каждой другой оккупированной европейской стране. Спроси сегодня любого француза, кто состоял в сопротивлении, и тебе без колебания ответят – коммунисты и евреи. Иными словами, Гитлер был прав, когда говорил о еврейских большевиках. Современные националисты также не лгут, утверждая, что их деды во время войны боролись с большевиками. Просто опускается сущий пустяк: их деды воевали против большевиков вместе с германскими нацистами. Даже хуже: они выполняли самую грязную работу – убивали людей, которые выступали против нацистов, называя их еврейскими большевиками. Три четверти всех евреев в Литве, около 170 тысяч человек, погибли до конца 1941 года, еще до того, как Гитлер пришел к «окончательному решению Еврейского вопроса». В Литве на тот период дислоцировалось всего около 600 немецких военнослужащих-тыловиков, занятых иными, нежели убийство детей и женщин, делами. Евреев в Литве уничтожали литовские националисты – около 20 тысяч местных полицейских и 20 тысяч местных чиновников. Чиновники оформляли убийство евреев документально и отбирали у них всякое недвижимое имущество. Полицейские зверски расправлялись с евреями, перед этим присвоив всякое движимое имущество – от зашитых в пиджаках драгоценностей до нижнего белья. Литовское население соучаствовало в происходящем, по крайней мере в грабеже. Каждый гражданин имел право бесплатно получить восемь товарных единиц еврейских материальных ценностей – диван, скажем, или шкаф, может, люстру или печку – почти все литовские граждане этим правом воспользовались. Остальной конфискат можно было приобрести на аукционе за деньги, недорого. Разобрали все. С аукциона продали все еврейское имущество до последнего гвоздя. Во все еврейские дома и квартиры вселились… правильно – убийцы: те чиновники и полицейские, которые «честно» себе жилье заработали, а также другая литовская номенклатура того времени. Литовская администрация периода Второй мировой войны (а республика пользовалась у Третьего рейха высокой степенью автономии) была, вероятно, самой националистической за всю историю литовского национализма, а потому современная Литва гордится героями того времени… беспредельно.

До 22 июня 1941 года нацисты евреев не убивали ни в одной стране Европы, за исключением редких эксцессов в Польше, и то тогда речь шла о нескольких тысячах жертв. Польских евреев в 1940 году согнали в гетто, где условия жизни были тяжелыми, но людей не уничтожали. Двадцать второго июня 1941 года на оккупированной немцами территории СССР, прямо за линией Восточного фронта, в некоторых местах буквально на следующий день после прихода немецких войск, началось массовое убийство евреев. До конца 1941 года на оккупированной советской территории погибло около миллиона человек. В марте 1942 года германские нацисты приступили к окончательному решению Еврейского вопроса. С марта 1942 года по февраль 1943-го, когда Геббельс объявил Тотальную войну в Берлинском дворце спорта, было убито еще 3 миллиона евреев, в основном жителей Польши и СССР. После этого началась охота за евреями по всей Европе, и до конца войны погибло еще 2 миллиона человек. Чудовищность преступлений германских нацистов во время Холокоста бесспорна. Об этом западными историками сказано очень много, но практически ничего не упоминается о тех людях, без чьего участия устроить Холокост было невозможно, – о европейских националистах и коллаборационистах.

Большинство европейских евреев убили в польских лагерях смерти – таких, к примеру, как Треблинка. Это было наспех построенное крошечное нацистское учреждение в 100 километрах от Варшавы, в котором однако истребили около 800 тысяч человек. Чтобы осознать ужас случившегося, достаточно сказать, что в лагере служили всего 20 немецких эсэсовцев и около 100 охранников разных национальностей, в основном набранных из числа советских военнопленных. Эти 120 «людей» убили 800 тысяч человек самым жестоким образом – сначала задушили, потом сожгли. Каждый день в лагере был рабочим. Каждый день туда приходил железнодорожный состав, в котором обычно находилось около 4–5 тысяч евреев. Лагерная охрана объявляла, что для дезинфекции после дороги требуется принять душ. Ничего не подозревающие люди раздевались, оставляли свои вещи и шли в душ… там их душили отравляющим газом, затем тела сжигали, а оставленные вещи конфисковывали в пользу Третьего рейха.

Самое сложное заключалось не в том, чтобы убить ничего не подозревающих людей в газовой камере Треблинки. Главная задача была в другом – найти евреев в большом городе и задержать их, чтобы затем посадить в поезд, который отвезет их в Треблинку. Сделать это в такой большой стране, как Франция, или даже в стране поменьше, например в Голландии, было куда проблематичнее, чем умертвить 5 тысяч человек за день в газовой камере где-то в польской глубинке. Двадцати эсэсовцев, чтобы найти и арестовать во Франции 5 тысяч евреев за день, ни в коем случае не хватило бы. Если французские евреи только увидели бы эсэсовцев, подходящих к их дому где-нибудь в Марселе или в какой-нибудь глухой деревне, где они скрывались, то они тут же сбежали бы. Нет, разыскать и схватить евреев было куда сложнее. Для этого требовались сотни тысяч коллаборационистов самого разного толка: от полицейских и чиновников до доносчиков и фашистов на местах. Главной движущей силой этой бесчеловечной облавы, устроенной Гитлером по всей Европе, стали миллионы европейских националистов, боровшихся таким образом с большевиками. Подавляющее число этих преступников, а их нужно считать главными виновниками Холокоста наряду с Гитлером, не понесли после Второй мировой войны никакого наказания. Мало того, многие из них после ее окончания продолжили борьбу с большевиками, но уже на других баррикадах, однако теми же в принципе националистическими методами, разве что уже оставили евреев в покое. Об этих миллионах военных преступников западные историки не написали ни слова.

Евреи и славяне были не единственными жертвами германского нацизма. Самым большим геноцидом 1941 года стало убийство почти 3 миллионов советских военнопленных. Это было начало того ужаса, который предстоял человечеству. После вторжения в СССР летом 1941 года германские нацисты создали самый большой репрессивный аппарат в истории человечества, сначала чтобы колонизировать жизненное пространство на востоке, а затем чтобы спасти свой режим от краха. К концу 1935 года в немецких концлагерях осталось сидеть всего 3 тысячи заключенных. Наступающий 1936 год стал пиком мирных успехов германского нацизма. В стране должны были состояться Олимпийские игры, воцарилось тотальное экономическое благополучие и полное народное благодушие. Немцы знали о концлагерях, но относились к ним в 1936 году как к чему-то незначительному – и правда, в них ведь сидело всего 3 тысячи человек. «Строгают – стружки летят», – так гласит немецкая народная пословица, так думало в 1936 году о концлагерях большинство простых немцев. То, что после начала Второй мировой войны через нацистские концлагеря пройдет 18 миллионов человек, из которых 11 миллионов в них останутся навечно, вероятно, не уложилось бы в голове ни у одного немецкого обывателя, скажи ему кто такое в 1936 году. Однако именно это и случилось – нацистский режим совершил 11 миллионов убийств самым жестоким в истории человечества способом. Когда германский блицкриг в СССР закончился провалом зимой 1941 года, платить безумно высокую цену за приход нацистов к власти в 1933-м пришлось уже всей Европе, а не только обреченным на колонизацию славянам Польши и Советского Союза. К концу войны нацисты уже расстреливали даже послушных датчан, а взбунтовавшихся голландцев зимой 1945 года попытались уморить голодом, перекрыв поставки продовольствия в страну.

Вторая мировая война стала самым большим преступлением против человечества за всю историю его существования. Количество ее жертв невозможно подсчитать до сих пор. Цифры варьируются от 50 до 80 миллионов человек. В последнее время самая часто официально упоминаемая цифра – это 70 миллионов, но даже она весьма спорная. Что, однако, совершенно бесспорно, так это то, что большинство жертв Второй мировой войны были детьми, женщинами, стариками и другими мирными людьми, к войне никакого отношения не имевшими. Все они пострадали от национализма – ущербной идеологии, которая, попав в умы особо нездоровых людей, способна довести человечество до такой крайности, как нацизм. К сожалению, поборов ценою 70 миллионов человеческих жизней нацизм, правящие сегодня в мире политические классы все еще не в состоянии вырвать его корень – национализм, – а некоторые безумные политики даже в наши дни пытаются играть в национализм со своими избирателями, очевидно, имея короткую либо бессовестную память. Таким современным политикам надо твердо уяснить, что Гитлер был не германским нацистом, а германским националистом. Таковым он считал себя сам, так его расценивали миллионы других националистов со всего мира, так о нем, пока Германия не начала войну, думали на Западе. Между национализмом и нацизмом до сих пор остается очень тонкая грань, перейти которую может каждый националист, – стоит ему только сильно разозлиться.

Глава 21
1943 г. Перелом

Объявление Геббельсом Тотальной войны в Берлинском дворце спорта 18 февраля 1943 года не было пустой демагогией. Нацисты стали решительно переводить экономику Германии на военные рельсы. Это может прозвучать парадоксально, но лишь на четвертый год Второй мировой войны немецкое руководство начало прибегать к мерам оборонно-экономического характера, которые советское руководство приняло в первый же день Великой Отечественной войны. Чтобы население Германии почувствовало изменения незамедлительно, в Рейхе были закрыты 100 тысяч кафе, пивных и ресторанов, до этого беззаботно угощавших немецкий народ пивом, шнапсом и кофе с пирожными. Хотя кофе уже давно был эрзац-кофе, а пирожные сделаны на маргарине, все эти остатки былой довоенной жизни, по мнению Геббельса, мешали населению понять серьезность положения. Женщин стали привлекать для работы на заводах – нечто для нацистской идеологии немыслимое, поскольку их место было на кухне. Многие предприятия, до этого производившие продукцию гражданского назначения, спешно заставили выпускать военную продукцию. В Германию начали массово пригонять иностранную рабочую силу, а также применять труд военнопленных. Иными словами, нацисты начали тотальную мобилизацию промышленности, осознав после поражения под Сталинградом, что могут проиграть войну.

Гитлер с большим опозданием пустился в гонку вооружений, выиграть которую у него уже не имелось ни единого шанса. Однако теперь он только об этом и говорил. Вундерваффе («чудо-оружие») должно было спасти Рейх. С его помощью нацисты надеялись повернуть ход войны. Германская оборонная промышленность действительно с 1943 года стала выдавать вермахту новые образцы вооружений, часто передовые, но каждый раз сырые и недоделанные. Но, главное, новое немецкое вооружение оказалось не настолько революционным, чтобы изменить течение войны, и делать его стали слишком поздно, чтобы как-то серьезно повлиять на развитие боевых действий. Союзники в деле создания новых вооружений от Германии не отставали. Кроме того, поскольку им не требовалось в спешке разрабатывать фантастическое чудо-оружие, они подходили к оружейному вопросу куда более прагматично, нежели нацисты. В результате их решения были утилитарными и продуктивными – германские же танки оказались элитарными и невероятно дорогими, что не позволяло выпускать их в больших количествах. Танковая гонка вооружений во время Второй мировой войны – лучшая иллюстрация того, как нацисты проиграли оружейное противостояние с союзниками. Советская промышленность произвела 52 тысячи танков Т-34, американская – 49 тысяч танков «Шерман», немецкая – 1355 «тигров».

Новый немецкий танк «тигр» по замыслу нацистского руководства должен был летом 1943 года переломить противостояние в свою пользу, однако ничего подобного не произошло. Первые машины, поставленные вермахту для наступления на Курской дуге, были недоделанными. Почти половина из них, около 200 штук, сломались и до поля боя просто не добрались. Остальные повлиять коренным образом на течение боевых действий летом 1943 года не смогли, слишком их оказалось мало и не такими уж они оказались грозными. С ними быстро научились бороться. Затем появились советские танки такого же класса, они были хуже, но их было больше. А через полгода, в январе 1944-го, на вооружение Красной Армии стали массово поступать новые «тридцатьчетверки», окончательно поставившие крест на немецких танковых войсках. Из 52 тысяч танков Т-34, произведенных за годы войны, почти 17 тысяч приходилось на Т-34-85. Многие эксперты считают эту машину даже более совершенной, чем немецкий «тигр», хотя Т-34-85 – это средний танк, в то время как «тигр» – тяжелый. Главная идея как «тигра», так и новой «тридцатьчетверки», основывалась на пушке. Немцы взяли свое лучшее орудие – знаменитую длинноствольную зенитную пушку «восемь-восемь» – и построили на ее основе тяжелый танк. «Тигр» с расстояния в 2 километра легко мог подбить Т-34, в то время как Т-34 был не способен поразить «тигр» даже с 500 метров. Один «тигр» без проблем мог расстрелять целую роту «тридцатьчетверок» еще до того, как тем удалось бы приблизиться к нему, чтобы попытаться выстрелом в борт с близкого расстояния вывести его из строя. Такая вот была простая в танковом бою арифметика. Советские конструкторы ответили вермахту тем же. Они взяли лучшее советское длинноствольное 85-миллиметровое зенитное орудие, усовершенствовали его и вставили в лучший танк Второй мировой войны. Получилась машина почти такой же огневой мощи, но куда более легкая и, следовательно, маневренная, нежели очень тяжелый, ненадежный и неповоротливый «тигр».

В начале 1943 года перед Гитлером и Генеральным штабом сухопутных сил вермахта стояла нерешаемая задача – победить в летней кампании 1943 года. Если немецкий генералитет в отчаянии ломал себе голову насчет того, что они могут предпринять на Восточном фронте, имея явно меньше сил, нежели Красная Армия, то проблемы, стоявшие перед Гитлером, были совсем иного – глобального – характера. Германия стремительно проигрывала войну во всем мире. Защищать Германию от налетов англо-американской авиации становилось с каждым днем все сложнее. Люфтваффе находились на пределе своих возможностей, им катастрофически не хватало топлива, чтобы готовить новых летчиков. Зенитная артиллерия бессмысленно выпускала в воздух миллионы снарядов, так нужных фронту. Налеты союзников становились все более агрессивными и разрушительными, остановить лавину англо-американских бомбардировщиков было некому.

К началу 1943 года также сильно осложнилось положение немецкого подводного флота в Атлантике. Германия потратила колоссальные средства, чтобы в срочном порядке построить огромный подводный флот для борьбы с кораблями союзников в Атлантическом океане. Если в начале Второй мировой войны у Третьего рейха имелось всего 57 подводных лодок, то затем, до 1945 года, Германия построила их больше тысячи. Командующий подводным флотом адмирал Дёниц обещал Гитлеру остановить транспортное сообщение между Великобританией и внешним миром, задушив таким образом англичан тотальной морской блокадой. Немецкие успехи в этом эпическом по размаху сражении, происходившем на просторах Атлантического океана, достигли к середине 1942 года апогея победы для Третьего рейха. Однако в начале 1943 года положение в Атлантике радикально изменилось, инициатива стремительно перешла к союзникам. Их военно-морские силы приняли на вооружение новые, очень мощные радарные системы, способные засечь противника на значительном расстоянии, что в корне изменило ход боевых действий на море. Они также получили большое количество новых кораблей эскорта самого разного класса, вплоть до авианосцев, и существенную поддержку авиации на всем пути следования. Союзники начали каждый месяц безжалостно топить немецкие подводные лодки десятками, легко обнаруживая их местонахождение с помощью новейших радаров и забрасывая их затем градом глубинных бомб. Это походило на стрельбу по мишеням в тире. Знаменитые немецкие асы-подводники, из которых пропаганда Геббельса годами лепила «цвет нации», шли на дно один за другим. Май 1943 года вошел в историю немецкого флота под названием «Черный май». Кригсмарине за месяц лишились 43 подводных лодок, еще 37 получили серьезные повреждения. Адмирал Дёниц безвозвратно потерял почти четверть своих подлодок вместе с экипажами, еще почти столько же вышли из строя. На одной из потопленных лодок служил сын адмирала – Петер Дёниц. Двадцать третьего мая 1943 года адмирал Дёниц отдал приказ своему подводному флоту уйти из Атлантики, война в океане была проиграна.

У Гитлера больше не оставалось времени. Летняя кампания 1943 года была, без сомнения, последней, в которой у Германии имелся шанс предотвратить неминуемое поражение, перехватить стратегическую инициативу на Восточном фронте, переломить ход всей войны, пошедшей не так. Шанс этот, однако, был совершенно призрачным, что хорошо понимали многие в Генеральном штабе сухопутных сил. Именно поэтому среди германского генералитета разгорелась жаркая дискуссия касаемо летней кампании 1943 года. Часть генералитета настаивала на необходимости наступать, часть уже не верила в успех наступления на Восточном фронте, а потому считала, что надо перейти к стратегической обороне. Окончательное решение принял командующий сухопутных сил Германии Адольф Гитлер, хотя, как утверждают многие историки, сделал он это неохотно. Сложность, стоявшая перед фюрером, заключалась еще и в том, что наступать вермахту на Восточном фронте по большому счету было больше некуда и незачем. Огромный по протяженности фронт, совершенно иная по составу, вооружению и боевому опыту Красная Армия. Никакого глубокого прорыва с какой-либо стратегической целью, как то: взять Москву или Кавказ, немецкая армия устроить летом 1943 года была уже не в состоянии. Соотношение сил на Восточном фронте изменилось к тому времени самым радикальным образом. За неимением других возможностей, внимание немецкого командования привлек Курский выступ на центральном участке Восточного фронта. Возникший замысел был совершенно банальным, как будто на дворе был 1941-й, а не 1943 год. Взять Курский выступ в клещи, нанести сильные удары на флангах, прорвать фронт и замкнуть кольцо окружения позади выступа. Таким образом немецкое командование намеревалось устроить Красной Армии большой котел и проделать в советской обороне огромную дыру, через которую можно было бы угрожать Советскому Союзу наступлением как в южном направлении – опять на Кавказ, так и в северном – снова на Москву.

Если бы немецкое командование адекватно оценивало свои силы и силы противника, то оно, несомненно, бы отдавало себе отчет в том, что план наступления на Курской дуге – чистой воды безумие. Однако оценить адекватно сложившуюся на Восточном фронте обстановку военно-политическое руководство Германии не сумело по целому ряду как объективных, так и субъективных причин. Главной объективной причиной стала катастрофическая недоработка немецкой разведки, которая упустила, кажется, все, что могла. Гитлер получил совершенно неправильные данные о силах Красной Армии вообще, но особенно касаемо того, насколько сильной была организованная на Курской дуге советская глубоко эшелонированная оборона. В рядах Красной Армии к началу 1943 года на советско-германском фронте насчитывалось около 6 миллионов человек, у вермахта – около 3 миллионов. Немецкая армия утратила на Восточном фронте не только численное превосходство, но и качественное преимущество практически во всех видах вооружения. Главной субъективной причиной стала сверхъестественная вера Гитлера и многих других в немецкое «чудо-оружие» – новые танки: «тигры», «пантеры», «фердинанды». Тому, правда, имелись веские основания. Весной 1943 года в ходе Третьей битвы за Харьков недавно созданный танковый корпус СС наголову разгромил советские танковые части в районе этого города. Корпус СС был лучшим танковым соединением вермахта, кроме этого, у него на вооружении имелось 28 новых «тигров». Новые танки в умелых эсэсовских руках, даже несмотря на свое малое количество, переломили ход боев под Харьковом самым решительным образом. Это была последняя победа немецкого оружия на Восточном фронте. После боев под Харьковом нацистское руководство пребывало в полной уверенности, что если обеспечить лучшие танковые части вермахта достаточным количеством новой бронетехники, то проломить оборону Красной Армии на Курской дуге будет возможно.

Гитлер спешил перехватить стратегическую инициативу на Восточном фронте летом 1943 года также для того, чтобы успеть во всеоружии встретить открытие Второго фронта союзниками. Вопрос, откроют ли союзники Второй фронт летом 1943 года и где именно это произойдет, волновал на тот момент всех, поскольку такое развитие событий, несомненно, привело бы к быстрому разгрому Германии. Инициативу в этом вопросе среди англо-американских военно-политических правящих кругов смело взял на себя Уинстон Черчилль. Он упорно продолжал гнуть свою линию о «мягком подбрюшье Европы». Союзники намеревались высадиться летом 1943 года на юге Италии, вывести эту страну из войны, а затем стремительно прорваться на Балканы, где их ждали румыны, венгры, греки, югославы и болгары. Черчилль был уверен, не без оснований, что появись только англо-американские войска на Балканах, и все местные фашистские режимы немедленно перейдут на сторону союзников. Такая стратегия в военно-политическом плане была правильной и могла привести к быстрому разгрому Германии. Она, правда, противоречила интересам СССР, поскольку советское руководство, как и руководство союзников, уже составляло планы по разделу послевоенной Европы на зоны влияния. Вторжение англо-американских сил в советскую зону могло привести к серьезным трениям, однако Черчилль надеялся, что заинтересованность СССР в скорейшем завершении войны по состоянию на лето 1943 года перевесит будущие политические разногласия касаемо зон европейского влияния. Договоренностей между тремя союзниками о будущем европейском устройстве на тот момент еще не существовало, имелись лишь гипотетические предположения, но геополитические размышления занимали в умах союзников чрезвычайно большое место.

Пока вермахт стоял в 300 километрах от Москвы и в 50 километрах от Ленинграда, делить Европу советскому руководству было еще рано. Первая официальная встреча трех союзных лидеров состоится в конце ноября 1943 года в Тегеране, тогда и начнется первый серьезный дележ послевоенной Европы. Летом 1943 года Черчилль попытался изменить военно-политическое положение на европейском континенте таким образом, чтобы поставить советское руководство в Тегеране перед свершившимся балканским фактом. У него это не получилось. Его подвели военные, как английские, так и американские, которые совершенно не умели воевать с немцами. Прорваться на Балканы англо-американским войскам летом 1943 года не удалось. Даже захватить Италию, которая действительно перешла на сторону союзников, они тогда не смогли, настолько сильно англо-американские войска уступали вермахту в боеспособности.

Летом 1943 года командование Красной Армии заранее знало планы противника до последней тактической детали. Это было заслугой советской разведки, которая к тому времени работала отлично. Немецкое командование, с другой стороны, имело относительно противника неправильные и недостаточные разведывательные данные. Это во многом и предопределило судьбу летней кампании 1943 года – немецкая армия, не сумев прорвать Курскую дугу, вынуждена была затем отступать на Украине почти такими же темпами, какими она здесь наступала летом 1941 года. Дебаты касаемо того, как провести летнюю кампанию 1943 года, в советской ставке были не менее горячими, нежели в Генеральном штабе сухопутных войск вермахта. Спорили о том же, о чем и немцы: наступать или обороняться? Приняли решение обороняться, измотать противника в оборонительном сражении, после чего перейти в контрнаступление. Зная заранее направление главного удара противника – на Курской дуге, – советское командование отдало приказ возвести на этом рубеже глубоко эшелонированную оборону. Таких укреплений в годы войны больше не построили нигде. Немцы даже не представляли, что их ждет на Курской дуге. К строительству оборонительных сооружений были привлечены сотни тысяч местных жителей, почти миллион военнослужащих, собрано огромное количество строительной техники. Всего было возведено три оборонительных рубежа, за которыми дополнительно располагался еще резервный Степной фронт. Даже если бы немцам на каком-то участке и удалось прорвать все три линии советской обороны, то за последней, третьей линией, они бы наткнулись на стоящий в резерве Степной фронт, ожидавший своей очереди, чтобы перейти в контрнаступление. Прорвать три линии обороны на Курской дуге смогли лишь эсэсовские танкисты и только в одном узком месте, но дойти до Курска им так и не удалось. Дошли эсэсовцы совсем недалеко от места прорыва, до деревни Прохоровки, где им в открытом поле дала бой 5-я гвардейская танковая армия из состава Степного фронта. Самое важное танковое сражение Второй мировой войны закончилось тем, что эсэсовцы не прошли.

Советское командование не только знало о планах вермахта наступать летом 1943 года на Курской дуге, но также было отлично осведомлено о новом немецком танковом оружии и о планах Гитлера использовать его в качестве главного инструмента прорыва. Советские войска смогли захватить первый трофейный «тигр» еще осенью 1942 года под Ленинградом. Знало командование Красной Армии и о других новых образцах германской бронетехники, а потому оборонительные рубежи, построенные на Курской дуге, были в первую очередь противотанковыми по своему назначению. Советские саперы установили сотни тысяч противотанковых мин. Гусеницы были слабым местом «тигров», «пантер» и «фердинандов», поскольку ничем не отличались от гусениц других танков, разве что чинить их в полевых условиях было сложнее. Были вырыты в большом количестве противотанковые рвы, устроены многочисленные противотанковые засады, созданы специальные подразделения для борьбы с танками из пехотинцев, бронебойщиков и артиллеристов. Немецкие «тигры» в Красной Армии знали, их ждали, но, когда на Курской дуге дошло до дела, их оказалось на поле боя до смешного мало. У немецкого командования перед началом сражения в рабочем состоянии имелось лишь 211 «тигров», 258 «пантер» и 93 «фердинанда».

По замыслу Гитлера этой жалкой кучке в полтысячи машин предстояло взломать глубоко эшелонированную, отлично подготовленную советскую оборону, занятую следующими силами: 1,3 миллиона солдат и офицеров, около 20 тысяч орудий и минометов, 3,5 тысячи танков. И это без учета сил стоявшего за Курской дугой в резерве Степного фронта, насчитывавшего еще полмиллиона человек и полторы тысячи танков. Части вермахта, предназначенные для наступления на Курской дуге, насчитывали: 900 тысяч солдат и офицеров, около 10 тысяч орудий и минометов, около 2 тысяч обычных танков в дополнение к 562 танкам новых типов, которые, по мнению Гитлера, были настолько грозными, что их было достаточно для того, чтобы напугать 1,3 миллиона советских солдат, сидевших в окопах Курской дуги. Для военного руководителя, прошедшего Сталинград, такие расчеты были верхом легкомыслия. Гитлер ведь видел, что красноармейцы не бежали даже из сталинградских окопов, хотя соотношение сил там было для них катастрофическим. Решить, что 2 миллиона большевиков (включая солдат Степного фронта) оставят Курскую дугу при виде полутысячи недоделанных «тигров» и «пантер», было со стороны фюрера полным уходом от сложившейся военно-политической реальности. Именно так до того момента величайший в мире политик-реалист Адольф Гитлер, начиная с лета 1943 года, стал часто страдать от приступов непонимания существующей в мире реальности, особенно реальности на Восточном фронте.

Немцы перешли в наступление на Курской дуге поздно, 5 июля 1943 года. Никогда до этого и никогда после летняя кампания на Восточном фронте так поздно не начиналась. Наступающие стороны всегда пытались воевать летом, потому как это было намного легче, чем зимой. Чем раньше могли пойти в наступление летом, тем дальше могли продвинуться до прихода осенней распутицы. В конце июня 1943 года советское командование даже стало волноваться, что ошиблось и никакого летнего наступления вермахта летом не состоится. Некоторые генералы настаивали на том, чтобы Красная Армия сама перешла в наступление, однако у ставки Верховного Главнокомандования все же хватило выдержки дождаться активных действий немцев. Гитлер задержал операцию на Курской дуге из-за новых танков. С их производством имелись существенные проблемы. Как было сказано выше, «тигры», «пантеры» и «фердинанды» были крайне сложными машинами, к тому же еще и сырыми – недодуманными и недоделанными. Первые поступившие в войска машины постоянно ломались, но, главное, их к началу лета было сделано катастрофически мало для такой большой задачи, которая была перед ними поставлена. Гитлер ждал, чтобы изготовили еще хотя бы сотню другую «тигров», пока больше ждать стало уже невозможно. Пятого июля 1943 года вермахт обреченно и неосторожно перешел в свое последнее на Восточном фронте наступление, именно там, где его ждали превосходящие силы Красной Армии.

Немецкая атака на северном фланге Курской дуги захлебнулась почти сразу. Местность здесь была довольно лесистой, и ширина полосы, в которой могли наступать танки, не превышала ста километров. Именно на этом небольшом участке советское командование сосредоточило основную часть артиллерии, достигнув настолько большой плотности огня, что не оставило вражеской бронетехнике ни единого шанса куда-либо прорваться. Немецкие танки обреченно толклись на узком пятачке, пытаясь пробить советскую оборону то в одном, то в другом месте без какого-либо успеха. За пять дней им удалось продвинуться лишь на 10–12 километров, потеряв при этом две трети машин. Десятого июля 1943 года вермахт прекратил попытки прорвать советские позиции и перешел к обороне на северном фланге Курской дуги. Ситуация на южном фланге сложилась для него более успешно. Местность была ровной и открытой – идеальной для проведения крупномасштабного танкового наступления. Именно здесь Гитлер бросил в бой свой главный инструмент прорыва – танковый корпус СС. Немцы сломали первую линию советской обороны в первый же день наступления. Затем, однако, начались сложности. Соседи справа не смогли пробить брешь в обороне русских, а потому отстали, и эсэсовцам пришлось развернуть часть сил, чтобы защитить свой фланг. Несмотря на это, им удалось смести и вторую линию обороны противника. К 11 июля вермахт, правда, уже из последних сил, прорвал третью оборонительную линию на южном фланге Курской дуги. Ситуация становилась критической для Красной Армии: между немецкими танками и Курском практически не было советских войск. Если бы немцы взяли город, то серьезная опасность нависла бы над всей дугой. Здесь находился железнодорожный узел, через который шло снабжение всего фронта, его потеря означала бы коллапс обеспечения советских войск, и через несколько дней таких ожесточенных боев миллион солдат остался бы без боеприпасов.

Советское командование еще 9 июля испугалось неистово рвущегося вперед эсэсовского танкового корпуса. Войска находящегося в резерве Степного фронта получают приказ выдвигаться к Курской дуге. Навстречу эсэсовцам отправляют главное подвижное соединение фронта – 5-ю гвардейскую танковую армию под командованием генерала Ротмистрова. Два крупных механизированных соединения – немецкий танковый корпус СС и советская 5-я гвардейская танковая армия – утром 12 июля 1943 года встречаются в беспрецедентном танковом бою в поле у села Прохоровка. Кто выиграл в том сражении, историки спорят по сей день, поскольку определить победителя действительно сложно. Советские танкисты потеряли намного больше машин, чем немецкие, но это были легкие танки Т-70 и средние Т-34, в то время как вермахт лишился цвета танковых войск – как в плане техники, так и в плане экипажей. А главное, поле боя осталось за Красной Армией, уцелевшие машины, как русские, так и немецкие, попали в советские руки, и многие были затем отремонтированы. Исход сражения, кроме тактического значения размером в танковый корпус СС, имел для немецкого командования куда более важное стратегическое значение – на поле под Прохоровкой была окончательно решена судьба всей летней кампании вермахта на Восточном фронте. Отошедшие вечером 12 июля 1943 года на исходные позиции эсэсовцы дальше уже никуда не продвинулись. Немецкая операция по окружению советских войск на Курской дуге провалилась. В Берлине еще, однако, не осознавали, чем неудачное наступление в районе Курска обернется для немецкой армии, будучи все еще уверенными в превосходстве вермахта над Красной Армией.

В самый разгар сражения на Курской дуге, в ночь с 9 на 10 июля 1943 года, англо-американские войска высадились на Сицилии. Рим охватила паника. Еще большая паника началась в Берлине. Гитлер испугался не на шутку и не зря: через две недели в Италии произошел антифашистский переворот. Бенито Муссолини арестовали, пришедшие к власти военные стали активно договариваться с англичанами и американцами. Через два месяца, в начале сентября, Италия перешла на сторону союзников. Утром 10 июля еще находившийся у власти Муссолини по телефону устроил Гитлеру истерику – он не сомневался, что это конец. Дуче хорошо знал свой народ, а потому его пессимизм был оправдан, фашизму в Италии действительно пришел конец. Итальянцам совершенно не хотелось воевать, как, впрочем, и немцам, однако правящий в стране фашистский режим Муссолини был сделан из иного теста, нежели нацистский режим Гитлера в Германии. Оборонявшие Сицилию итальянские дивизии, состоявшие в основном из местных жителей, сдавались высадившимся союзникам десятками тысяч, не оказывая практически никакого сопротивления. Удерживать Сицилию какое-то время удалось только из-за присутствия здесь некоторого количества немецких частей. По всей стране немедленно началось сильное политическое брожение, особенно среди правящих кругов в Риме, которые, казалось, только и ждали прихода союзников, чтобы перебежать к ним от Гитлера. Номинально Муссолини подчинялся королю, а тот оказался в первых рядах заговорщиков, среди которых также находился практически весь генералитет и крупный капитал страны. Фашисты в Италии были совсем другими, нежели в Германии, и в сущности не имели никакой социальной базы, когда дела на войне пошли плохо. Итальянцы были, как индусы, – пацифистами, принудить их воевать до конца было абсолютно немыслимо. Даже просто заставить их воевать всерьез было невозможно. В те дни Гитлер был ежедневно на связи с Муссолини, уговаривая его держаться. Он обещал дуче направить танковый корпус СС – лучшее соединение вермахта, – которое сбросило бы союзников в море. Танковый корпус СС уже неделю вел адские бои на Курской дуге и потерял к тому моменту половину личного состава и материальной части.

Тринадцатого июля 1943 года Гитлер отдал приказ остановить наступление на Курской дуге. Официальной причиной была высадка союзников на Сицилии, но в действительности Гитлер лишь воспользовался событиями в Италии, чтобы спасти лицо перед солдатами и офицерами вермахта. Недели ожесточенных боев на Курской дуге хватило немецкому командованию, чтобы понять, насколько они недооценили силы противника и насколько переоценили возможности новых танков, большинство из которых было утеряно за первую неделю боев. Однако реальный масштаб сил Красной Армии, сосредоточенных на Курской дуге, немецкое командование еще не представляло себе полностью. Это был уже третий раз, когда совершенно неожиданно для вермахта, в самый последний момент у русских на фронте появлялись свежие крупные резервы. Так было под Москвой, затем под Сталинградом и вот теперь под Курском. Десятого июля части Красной Армии перешли в контрнаступление на северном фланге Курской дуги, 15 июля – на южном фланге. В бой стали вводить сосредоточенные за Курской дугой резервы – войска Степного фронта. План советского командования – измотать немецкую армию в обороне и нанести ей затем мощный контрудар удался как нельзя лучше. Вермахт стал стремительно откатываться на восток, будучи не в состоянии сдержать наступление частей Красной Армии. Это было первое поражение германских вооруженных сил, которое они потерпели летом. До этого геббельсовская пропаганда два года без устали трубила о том, что под Москвой и Сталинградом немецких солдат победили не русские солдаты, но русские морозы, а так – летом – вермахт был непобедимым. Летом 1943 года вермахт отступал на Восточном фронте почти такими же темпами, какими он наступал здесь летом 1941-го.

Летнее наступление Красной Армии 1943 года, начавшееся как контрнаступление на Курской дуге, проходило в основном на Украине. В начале, еще в рамках контрнаступления под Курском, советские войска заняли Орел на северном фланге, а также Харьков и Белгород – на южном. Затем Красная Армия развернула наступление широким фронтом в направлении Днепра. Река представляла собой крупнейшую естественную преграду, которую немцы попытались превратить в неприступный оборонительный рубеж. Гитлер 11 августа 1943 года отдал приказ о строительстве «Восточного вала» на Восточном фронте. Большая часть «Восточного вала» – от Смоленска до Черного моря – проходила по Днепру. Неутомимый геббельсовский пропагандистский аппарат в срочном порядке организовал новую кампанию о том, как непобедимый вермахт возводит на берегах Днепра непреодолимый барьер для защиты Европы от большевиков. Месяцем ранее тот же геббельсовский аппарат с неменьшим пафосом трубил о том, как непобедимый вермахт сломал большевикам хребет на Курской дуге и вот-вот развернет наступление на Москву.

Столь быстрая смена пропаганды и географических названий, которые все время смещались на запад, заставляли Европу задуматься о ходе войны. Особенно усердно размышлять приходилось немецкому народу. Летом 1943 года англо-американская авиация начала, как было задумано, финальное воздушное наступление на Германию. Союзники намеревались разгромить Третий рейх ударами с воздуха. В ночь на 25 июля стратегическая авиация союзников приступила к осуществлению операции «Гоморра» – уничтожению Гамбурга. Город бомбили неделю и действительно сожгли на 90 %, при этом более 40 тысяч человек погибло, около 200 тысяч были ранены, а свыше миллиона бежали из города. Большинство немцев пребывало в состоянии не просто страха, но неописуемого ужаса, боясь, что завтра такую же Гоморру устроят и в их городе. Гестапо сбилось с ног, подслушивая пораженческие разговоры обывателей. Все дислоцированные на территории Германии войска были приведены в состояние полной боевой готовности, нацисты ожидали народного восстания. В ноябре 1943 года британская авиация (американцы отказались) попыталась сжечь Берлин и таким образом закончить войну, но воздушное наступление англичан провалилось. Столица Германии с ее широкими бульварами не загорелась. Битва за Берлин продлилась 4 месяца, четверть города была разрушена, но британская авиация понесла настолько большие потери, что, в конце концов, ей пришлось отступить. Как говорили английские летчики: они собьют нас всех раньше, чем мы разрушим их город.

«Восточный вал», которым Геббельс обещал оградить Европу от большевиков, начал рушиться уже через месяц, в середине сентября 1943 года. Сперва на южном участке фронта, затем в центре. К концу сентября части Красной Армии захватили плацдармы на правом берегу Днепра в районе Киева. Шестого ноября 1943 года советские войска взяли Киев. Потеря столицы Украины означала для Гитлера осенью 1943 года не меньше, нежели для Сталина осенью 1941-го. Город имел колоссальное символическое, а следовательно, политическое значение для обеих сторон. Оба лидера намеревались его использовать не только для пропаганды, но и в качестве доказательства могущества своих вооруженных сил перед союзниками. И германскому, и советскому лидеру осенью 1943 года приходилось вести все более сложную игру, каждому со своими союзниками. Сталин впервые встречался с западными партнерами – Черчиллем и Рузвельтом – в ноябре в Тегеране. К началу Тегеранской конференции Киев был взят, нацисты на Украине разгромлены. Сталин настойчиво требовал от союзников приступить к исполнению своих обязательств. Отношения Гитлера с европейскими фашистами после крушения «Восточного вала», сдачи Киева и разгрома вермахта на Украине перешли в окончательную стадию – все сателлиты Третьего рейха теперь только о том и думали, как бы сбежать с тонущего нацистского корабля.

Серьезные проблемы с союзниками у Гитлера начались после того, как в Италии 25 июля 1943 года произошел государственный переворот, в результате которого фашистский диктатор Муссолини оказался низложенным. Возглавивший новое правительство маршал Бадольо заверил Гитлера в том, что Италия останется верной своим союзническим обязательствам, но никто в Берлине эти слова всерьез не воспринял. Нацистское руководство стало спешно готовиться к худшему. На границе начали сосредотачивать силы для вторжения в Италию, спецслужбы искали Муссолини. В самой Италии тем временем царили полная военная неразбериха и политический хаос. Народ на улицах радостно жег фашистские флаги, король передал военным все полномочия, а те не знали, что делать. Между 25 июля 1943 года, когда свергли дуче, и 8 сентября, когда было подписано перемирие с союзниками, в стране творилось нечто непонятное, главным результатом чего стал полный развал армии. А потому, когда немецкие войска 8 сентября вторглись в Италию, защитить страну вооруженные силы не смогли. Миллионная итальянская армия дезертировала или попала в плен, но оказать сопротивление куда меньшим по численности силам вермахта оказалась не в состоянии.

Еще более нелепо повели себя англо-американские войска. Они не сумели скоординировать свои действия с правительством маршала Бадольо, действовали крайне медленно и неумело. Английские, американские и итальянские войска совокупно многократно превосходили силы вермахта в Италии, но потерпели от рук немцев унизительное поражение. Немецкая армия, оказавшись в отчаянном положении, наоборот продвигалась как никогда умело и стремительно. Вермахту удалось за считаные дни оккупировать северную и центральную часть Италии, включая Рим. Линия фронта образовалась в районе Неаполя, где гитлеровские войска сдерживали превосходящие силы союзников до весны 1944 года. В результате дерзкого парашютного рейда немцы освободили Муссолини и поставили его во главе поспешно созданной марионеточной Социальной республики. Однако и он, и новая республика были лишь жалкой тенью итальянского фашизма, которая вызывала у остальных сателлитов нацистской Германии только одно желание – не ошибиться как итальянцы, когда они будут перебегать на другую сторону.

После очередного поражения на Восточном фронте и потери Италии наступающий 1944 год не предвещал германским нацистам и немецкому народу ничего хорошего. Европа замерла в ожидании военно-политической развязки, ее исход ни у кого уже не вызывал сомнений. Было очевидно, что союзники в 1944 году откроют Второй фронт, а Красная Армия окончательно разгромит вермахт на Восточном фронте. Войну на два фронта, к тому же с такими сложными противниками, Германия, без сомнения, выдержать была не в состоянии. Большинство военных, политиков и обыкновенных граждан, как в Германии, так и во всей остальной Европе, были уверены в том, что война в 1944 году закончится, а фашизм будет уничтожен, исходя из чего и делали свои приготовления. Они все, однако, представить себе не могли, на что способен нацизм, если прижать его к стенке. Гитлер попытается унести Германию и многих, многих, многих других с собой в могилу, подведя даже под такой абсурд идеологическое обоснование, а война продлится до весны 1945 года и обойдется человечеству неимоверно дорого.

Глава 22
1944 г. Разгром

Большинство германского генералитета к началу 1944 года понимало, что война проиграна. Теперь немецкие генералы отделяли себя от нацистов, считая тех во всем виноватыми, хотя еще летом 1942 года называли Гитлера величайшим полководцем всех времен и народов. Нацисты прекрасно осознавали, о чем думает офицерский корпус. Теперь большинство немецких офицеров и значительная часть германских нацистов находились по разные стороны баррикад, но служили они все в одной армии – немыслимый парадокс, которого еще не знала история. Самое удивительное заключалось в том, что столь нелепая в идеологическом плане армия сумела продержаться против много превосходящих ее сил противника куда дольше, чем кто-либо мог себе представить. Главным вопросом предстоящей летней кампании 1944 года для военно-политического руководства Германии являлся Второй фронт. В том, что его летом 1944 года точно откроют, сомнений не имелось уже ни у кого, оставался лишь вопрос – где и какими силами ударят союзники? Именно ход боев на Западном фронте, думали в Берлине, станет решающим для исхода войны. Немцы намеревались разгромить англо-американский десант и сбросить его в море, доказав таким образом своим противникам бесперспективность продолжения войны с Германией, после чего Гитлер собирался заключить мир с союзниками. Нацисты, сумевшие заставить немецкий народ вести Тотальную войну, теперь надеялись, что англичане и американцы не перенесут многолетнего противостояния и пойдут на подписание перемирия с Германией. Советский Союз также не осилит еще многих лет войны. Если разгромить десант союзников на европейском континенте, то война могла продлиться еще невероятно долго, что было невозможно, люди бы не выдержали.

Немцы – были уверены нацисты – продержатся, а англичане и американцы точно не устоят. К тому времени гитлеровцы уже отлично умели заставлять немцев сносить все испытания. Ни один другой народ не терпел к началу 1944 года таких лишений, какие приходилось испытывать населению Германии. Люди жили в руинах, часто без воды и электричества, их каждую ночь бомбили. Почти все мужское население служило в армии, чуть ли не в каждой семье имелись убитые и покалеченные. Некогда лучшее снабжение в Европе теперь было одним из худших, не хватало продовольствия, потребительских товаров, медикаментов, даже самых простых вещей. Англичан и русских кормили американцы, немцев в 1944 году уже никто не кормил. Гитлер боялся взять лишний кусок у своих союзников, потому что те могли в любой момент от него сбежать. Психическое состояние германской нации было катастрофическим, страна жила в непереносимом страхе. Обыватели по ночам с ужасом ждали английских бомбардировщиков, а днем – тряслись перед гестапо и соседями-нацистами, которые могли на них донести. Соседи-нацисты и сотрудники гестапо днем тревожились о том, что с ними будет, когда Германия проиграет войну, а ночью не смыкали глаз из-за английских бомбардировщиков вместе с теми, кто боялся гестапо. Все немцы с ужасом думали о том, какое будущее им уготовано, когда в Германию придут русские, поляки, евреи и большевики. Еще совсем недавно большинство этих людей были убеждены в том, что арийской нации предстоит править миром, теперь же они превратились в стадо напуганных животных, готовых безропотно идти, куда им скажет гестапо. Гитлер верил в то, что его арийское стадо выдержит куда больше, чем кто-либо еще, а потому ему требовалось только держаться.

В начале 1944 года все шло еще не так плохо. Европа была полностью под пятой нацистов. Немецкие танки стояли недалеко от Киева, в Одессе и под Ленинградом. Англо-американцев крепко удерживали у Неаполя, те никак не могли прорвать немецкую оборону, хотя имели огромное численное и материальное превосходство. Нет, Германия еще могла постоять за себя. На подходе было новое чудо-оружие: первые в мире баллистические ракеты, первые в мире реактивные самолеты, революционные подводные лодки, способные изменить ход войны на море. Нет, еще не все потеряно, думали в начале 1944 года нацисты, нужно только сбросить готовящийся англо-американский десант в море, отстоять Европу и затянуть войну… затем можно будет договориться о мире, на приемлемых для Германии условиях, а не как в прошлый раз. О русских нацисты не размышляли, они их боялись, а потому старательно выбрасывали мысли о них из головы. Им было куда проще думать об англичанах и американцах, потому как их они не боялись. Эта поза страуса летом 1944 года сыграет с Гитлером разгромную шутку. Восточный фронт просто развалится под невероятно мощным ударом Красной Армии, так что исход сражения с союзниками на Западном фронте уже не будет иметь никакого значения, хотя это сражение вермахт также проиграет.

Немецкому командованию было ясно, что союзники высадятся во Франции, однако они не смогли правильно предположить, где именно это произойдет. Разведка Третьего рейха к началу 1944 года уже была практически недееспособной. Одиннадцатого февраля взбешенный очередным провалом Гитлер снял адмирала Канариса с должности начальника абвера. Саму службу передали в ведение Гиммлера, на чем история знаменитой немецкой разведывательной службы, можно считать, закончилась. Не понимая до последнего момента, где ждать союзников, Гитлер принял решение расположить свои главные подвижные резервы – десять танковых дивизий СС – на некотором расстоянии от побережья. Важно было иметь возможность бросить их в бой там, где нужно, когда зона высадки десанта станет известна. Вроде бы правильное в сложившихся обстоятельствах решение оказалось фатальным. Успеть к месту высадки десанта противника, чтобы сбросить англо-американский десант в море, эсэсовские танкисты не смогли, а ведь они представляли собой главную ударную силу вермахта во Франции. Основная масса немецких войск, дислоцированных во Франции, была второго, так сказать, армейского сорта. Танковые дивизии СС, расположенные в тылу фронта, должны были служить тем стальным стержнем, на котором вермахту предстояло держаться во Франции. Остальные – пехотные – дивизии были совсем другого пошиба, нежели эсэсовские танкисты. Половина дивизий была лишена какой-либо мобильности, поскольку не имела вообще никакого транспорта. Такие дивизии считались стационарными, им строго предписывалось занимать свои позиции и перебрасывать их куда-либо было невозможно. Многие подразделения были так называемыми Восточными легионами, которые состояли из бывших советских военнопленных разных национальностей. Их боялись использовать на Восточном фронте против Красной Армии из-за опасения, что будет много перебежчиков. Предполагалось, что на Западном фронте им деваться будет некуда. Это оказалось не совсем верным предположением. Большинство немецких солдат, служивших во Франции, были пожилыми или больными людьми. Лучших посылали на Восточный фронт. Казалось, во французской тихой заводи вермахт сможет обойтись тем, что осталось. Дислоцированную на юге Франции 19-ю армию вообще презрительно называли «булочной», поскольку она состояла из призывников третьего уровня – тех, кто еще в 1943 году считался негодным к строевой службе. Большинство этих людей страдали от болезней желудочно-кишечного тракта, а посему им требовалось особое диетическое питание, организовать которое на войне было делом непростым. Больных желудком призывников собрали в отдельную армию, чтобы их всех вместе было легче кормить, и послали туда, где военных действий никто не ожидал, – на средиземноморское побережье Франции. Здесь они своим присутствием должны были сдерживать командование союзников от мысли высадиться. Союзники в августе 1944 года все же появились на французском средиземноморском побережье – «булочная» армия разбежалась при одном только виде противника.

Союзники собрали для высадки на европейском континенте почти 3 миллиона солдат и офицеров. Они превосходили дислоцированные во Франции, Бельгии и Голландии части вермахта более чем в 2 раза по численности личного состава и бронетехники и в 22 раза по численности самолетов. Именно англо-американской авиации было уготовано сыграть решающую роль в предстоящем сражении. Большинство эсэсовских танков, которым надлежало пустить десант союзников ко дну, было уничтожено именно английскими и американскими самолетами. Утопить авиацию союзников эсэсовские танкисты были не в состоянии, они даже спрятаться от нее толком не смогли на довольно открытой в Северной Франции местности. Высадка началась утром 6 июня 1944 года в Нормандии – там, где немцы не ожидали. За несколько часов до появления морского десанта, на побережье, в тылу немецких войск, союзники выбросили крупный воздушный десант. Оборонительные позиции вермахта на побережье буквально утонули в море огня, их обстреливала армада военных кораблей и бомбила армада самолетов.

Адольф Гитлер в тот день проснулся очень поздно. Он лег спать практически под утро. Без него отдать приказ танковым дивизиям СС выдвинуться навстречу противнику не мог никто, поскольку дивизиями фюрер распоряжался лично. Фельдмаршала Роммеля, командующего войсками группы армий «Б», ответственной за участок вторжения, также не оказалось на месте, он уехал днем ранее в Германию, чтобы отпраздновать день рождения жены. Проснувшийся после обеда Адольф Гитлер еще некоторое время колебался в отношении танковых дивизий, стоявших в резерве. Он опасался, что происходящее в Нормандии могло быть лишь отвлекающим маневром, а главный удар противник нанесет в другом месте. К концу дня, когда стало уже окончательно ясно, что именно в Нормандии произошла высадка основных англо-американских сил, эсэсовским дивизиям отдали, наконец, приказ отправиться в Нормандию и сбросить союзников в море. Оперативно добраться до линии фронта нацистам, однако, не удалось. Их атаковала на марше авиация союзников, причем с такой силой, какую немецкие военные никогда раньше не видели. Одну из танковых дивизий почти полностью уничтожили с воздуха. Остальным досталось меньше, тем не менее добраться до места вовремя никто из эсэсовцев не успел.

Несмотря на эффект неожиданности и значительное численное превосходство, союзники прорвали немецкую оборону на северо-западе Франции лишь через полтора месяца. Все это время они вели ожесточенные бои на узком плацдарме в Нормандии, который к 25 июля 1944 года составлял в ширину порядка 100 километров, а в глубину – около 30–40 километров. Сказывалось отсутствие боевого опыта у американских и большинства английских военных. К тому же союзникам не удалось захватить порты на побережье, чтобы адекватно наладить снабжение наступающих войск, которые постоянно использовали огромное количество боеприпасов. Лишь 25 июля 1944 года англо-американские войска прорвали оборону противника и, выбравшись с нормандского плацдарма, вышли на французский оперативный простор. В начале августа они смогли окружить крупные силы вермахта в Фалезском мешке, после чего немецкая оборона во Франции окончательно рухнула. Пятнадцатого августа войска союзников высадились на средиземноморском побережье Франции, нанеся таким образом удар во фланг отступающим из Франции войскам вермахта. После этого по всей стране начались стихийные восстания сил сопротивления. Французское движение сопротивления насчитывало больше 600 тысяч человек, к ним присоединились сотни тысяч обычных граждан. Во многих крупных городах вспыхнули восстания – Марсель, Лион, Тулон были взяты восставшими еще до того, как к ним подошли союзники. Девятнадцатого августа 1944 года мятеж вспыхнул в Париже. Гитлер, вне себя от происходящего, приказал сжечь город. Немецкий комендант Парижа генерал фон Хольтиц, однако, распоряжение Гитлера не выполнил. Он не просто саботировал приказ, но и сдал двадцатитысячный немецкий гарнизон Парижа восставшим, не оказав серьезного сопротивления. Вообще к этому моменту многие немецкие солдаты, воевавшие во Франции, предпочитали сдаться союзникам, прекрасно понимая, что война проиграна, а в американском плену им ничто не угрожает.

Части вермахта поспешно отступали на восток, к Линии Зигфрида – системе укреплений, построенных еще до войны на германско-французской границе. У союзного командования имелись все военные возможности разгромить основные силы вермахта еще на французской территории и ворваться осенью 1944 года на плечах отступающей немецкой армии в Германию. Однако у них это не вышло – не хватило боевого опыта и военного умения, слишком искушенным противником являлся вермахт и слишком неопытными были англо-американские сухопутные силы. Многие в Европе были уверены в том, что война завершится еще до Рождества. Все указывало на скорый конец Третьего рейха. Восточный фронт рухнул летом 1944 года, немецкие войска бежали с территории СССР на Запад быстрее, чем наступали здесь летом 1941-го. Двадцатого июля 1944 года в Третьем рейхе произошла попытка военного переворота, Гитлера пытались убить, а нацистов свергнуть. Германия разрывалась на два фронта, будучи уже не в состоянии оказывать серьезное сопротивление. Затем тонущий нацистский корабль один за другим стали покидать фашистские сателлиты – Румыния, Болгария, Словакия, Финляндия – все они переходили на сторону союзников, нанося Третьему рейху один удар в спину за другим. Настроения внутри самой Германии царили исключительно пораженческие, никто больше не хотел воевать – особенно за Гитлера, но война продолжалась. Поразительно, однако, что при сложившихся военно-политических обстоятельствах Третий рейх смог не только дожить до Рождества, но и разгромить американские войска в Арденнах, а затем протянуть почти до лета следующего 1945 года. Невероятно парадоксальным был этот нацистский режим в Германии.

Военно-политическое руководство СССР отнеслось к подготовке летней кампании 1944 года с такой тщательностью, будто это была отдельная, новая, война. В Москве также, вероятно, намеревались закончить Вторую мировую войну до конца 1944 года, а также добиться крупных геополитических изменений в освобожденной от нацистов Европе. Англо-американо-советским союзникам предстоял сложный год – разгромить вместе нацистов и разделить сообща Европу. При этом между ними сохранялись серьезные идеологические противоречия. Достичь военных целей они до конца 1944 года не смогли, но найти понимание по политическим вопросам в значительной мере оказалось возможно. Четвертого февраля 1945 года начала свою работу Ялтинская конференция, в ходе которой Великобритании, США и СССР удалось в общих чертах договориться о послевоенном мировом порядке.

Однако вернемся к планам СССР касаемо летней кампании 1944 года. Поздней осенью, зимой и ранней весной боевые действия на Восточном фронте обычно сильно ограничивались, поскольку у обеих сторон не имелось технических средств для активных наступательных действий. Ни у советской, ни у немецкой армии не было достаточного количества вездеходного транспорта, чтобы преодолеть распутицу и снег, а потому активные наступательные действия велись только при хорошей погоде, приблизительно с мая по октябрь, когда колесный и гужевой транспорт мог передвигаться по советским дорогам. Но осенью 1943 года ситуация на Восточном фронте изменилась. Красная Армия к этому времени получила большое количество вездеходного транспорта из США. Полноприводной трехосный грузовик «студебекер» отличался невероятной для того времени проходимостью и значительной грузоподъемностью. Советские войска обзавелись колесами, которые везли ее при любой погоде, по грязи и по снегу. Именно «студебекеры» сделали возможным осеннее наступление Красной Армии на Правобережной Украине и взятие Киева. Получив достаточное количество вездеходного автотранспорта, советские войска не перестали вести активные наступательные действия зимой и весной 1944 года. Они серьезно потеснили части вермахта на северном участке фронта в районе Ленинграда и на южном участке фронта, выбив германские войска из Крыма и Одессы. Иными словами, стратегическая инициатива на Восточном фронте полностью перешла к Красной Армии, а все попытки гитлеровцев организовать стабильную линию обороны в СССР терпели неудачу, Восточный фронт постоянно трещал, то тут, то там.

Летом 1944 года советское командование намеревалось устроить на Восточном фронте блицкриг, сравнимый с немецким планом «Барбаросса» 1941 года. Это был невероятно амбициозный план, поскольку вермахт все еще считался лучшей армией в мире, а возможности нанести удар неожиданно, как это немцы сделали 22 июня 1941 года, у Красной Армии не имелось. Советский блицкриг начался 22 июня 1944 года (в годовщину нападения нацистской Германии на СССР), а уже в конце января 1945 года передовые части Красной Армии захватили плацдарм на левом берегу реки Одер, в 60 километрах от Берлина. Таким образом, советские войска прошли с боями за 6 месяцев почти 1,5 тысячи километров тем же путем, что и вермахт в 1941 году, – через Белоруссию. Немецкая армия в 1941 году за 5 месяцев преодолела тысячу километров и была остановлена в 50 километрах от Москвы… навсегда. Красная Армия в 1944 году за 6 месяцев покрыла расстояние в 1,5 тысячи километров и остановилась под Берлином зимой 1945 года, но только для того, чтобы передохнуть и подтянуть тылы, а через три месяца добила «фашистского зверя», как писала пропаганда того времени, в его «фашистском логове».

Германское командование неправильно предположило направление главного удара Красной Армии летом 1944 года, что стало результатом грандиозной операции по дезинформации, проведенной советской разведкой, а также крайней слабости немецкой разведки в то время. Генеральный штаб вермахта полагал, что Красная Армия продолжит развивать успех на южном участке Восточного фронта, на Украине, где советские войска уже во многих местах вышли к довоенной границе. Уже была освобождена практически вся Украина, в то время как Белоруссия почти полностью оставалась оккупированной. Германское командование опасалось, что Красная Армия начнет наступление на Украине, продвинется далеко вперед, после чего повернет на север и в Белоруссии отрежет немецкие войска от основных сил. Гитлер был согласен с выводами Генерального штаба, поскольку, как обычно, больше руководствовался геополитическими рассуждениями, нежели чисто военными расчетами. Он считал, что русские будут рваться к румынской нефти, а потому предпримут наступление на Украине. На Восточном фронте к лету 1944 года образовался так называемый «Белорусский балкон» – довольно большой выступ, вдающийся глубоко в советскую территорию. По логике германского командования русские могли попытаться отрезать выступ, продвигаясь по соседней Украине. Проведение широкомасштабного наступления в самой Белоруссии считалось маловероятным из-за условий местности – болотистой и в общем неподходящей для развертывания крупных танковых сил. Красная Армия, однако, нанесла главный удар именно в Белоруссии, там, где и местность была неподходящей… и где ее не ждали.

Советское наступление в Белоруссии состоялось 22 июня 1944 года, в третью годовщину вторжения вермахта в СССР. Для немецкой армии оно стало полной неожиданностью. Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Буш находился на тот момент в отпуске, настолько никто не предполагал, что русские предпримут что-то в Белоруссии. Немецкая оборона в болотистой и лесистой местности крепко держалась почти год, еще с летней кампании 1943 года, хотя части Красной Армии неоднократно пытались прорваться на этом участке Восточного фронта. За это время здесь было создано большое количество укреплений, а потому в немецком Генеральном штабе за судьбу группы армий «Центр» не сильно тревожились. В результате у вермахта в Белоруссии практически не имелось никаких подвижных резервов, с авиацией была полная катастрофа – в строю осталось всего 40 рабочих самолетов, остальные перебросили на защиту Рейха. Удар наступающих советских частей был невероятной силы, численное превосходство Красной Армии в бронетехнике было колоссальным, в авиации – тотальным. С таким перевесом сил вермахту на Восточном фронте еще не приходилось сталкиваться. Германская оборона в Белоруссии рухнула практически сразу. Уже через 10 дней после начала советского наступления гитлеровцам пришлось оставить Минск. Немецкие войска стремительно отходили, пытаясь избежать окружения. В какой-то момент организованное отступление группы армий «Центр» превратилось в паническое бегство, остановить которое Гитлеру удалось лишь через месяц под Варшавой.

Германское командование попыталось в начале советского наступления принять контрмеры. Это, однако, лишь усугубило общее положение немецкой армии на Восточном фронте. С Украины, где были дислоцированы основные подвижные резервы вермахта, начали перебрасывать танковые части в Белоруссию. Но когда они оказались посреди пути с юга на север, Красная Армия нанесла сильный удар на Украине и действительно, как боялся Гитлер, стала стремительно продвигаться к Румынии. Таким образом, последние танковые резервы вермахта оказались не у дел, посреди чистого поля между Украиной и Белоруссией, под огнем советской авиации, в то время как многочисленные танковые подразделения Красной Армии крушили беззащитную немецкую пехоту, что на Украине, что в Белоруссии. Численное советское бронетанковое превосходство над вермахтом к лету 1944 года оказалось настолько большим, что его хватило для главного броска в двух направлениях: и в Белоруссии, и на Украине. Его оказалось достаточно даже для мощного удара в Прибалтике летом 1944 года. Часть советских войск, прорвавшихся в Белоруссии, затем повернула на север, и вскоре под угрозой окружения оказалась немецкая группа армий «Север», дислоцированная в Прибалтике.

К концу лета 1944 года Восточный фронт, таким, каким он был с начала войны в июне 1941 года, фактически перестал существовать. Немецкие войска на этом фронте все эти годы делились на группу армий «Север», дислоцированную в Прибалтике и на ленинградском направлении, группу армий «Центр» – в Белорусии и на московском направлении, а также группу армий «Юг» – на Украине и юге России. К концу лета 1944 года группа армий «Север» попала в окружение в Прибалтике, где оставалась в котле до конца войны. Группа армий «Центр» была полностью разгромлена в Белоруссии. Группа армий «Юг» сумела организованно отступить с Украины на Балканы, но в Румынии 23 августа 1944 года ее ожидал антифашистский переворот. Румыния перешла на сторону союзников, и войска группы армий «Юг» оказались между двух огней – частями Красной Армии и вчерашними румынскими союзниками. К концу лета 1944 года Восточного фронта как такового больше не существовало. Восточная Европа бурлила не меньше Западной, ожидая освобождения от нацистов. Всем казалось, что война вот-вот закончится. Почва уходила у фашистов из-под ног с невероятной быстротой, и их действительно до конца 1944 года в Восточной Европе почти не осталось. Румыния, Болгария, большая часть Венгрии, Югославии, Финляндии, Словакии и Польши, а также Греция и Албания были освобождены от местных и германских фашистов в основном местными силами, но при помощи Красной Армии, – во многих случаях оказалось достаточно одного лишь ее приближения. Сотни тысяч немецких солдат и офицеров оказались отрезанными от Рейха в самых разных уголках Восточной Европы, отчаянно пытаясь прорваться домой. Последние германские солдаты сложили оружие 15 мая 1945 года… в Югославии, они пытались пробиться в Австрию.

Двадцатого июля 1944 года немецкие офицеры совершили попытку государственного переворота в Третьем рейхе. Сигналом к выступлению должно было стать убийство Адольфа Гитлера. Покушение на фюрера, однако, прошло неудачно. Он получил контузию, несколько незначительных осколочных ранений, ожог на ногах – на нем сгорели брюки – и повреждение барабанных перепонок. Уже через полчаса после случившегося фюрер неистовствовал перед Муссолини, приехавшим по совпадению в это самое время на встречу. Гитлер вопил о том, что само провидение спасло его, дабы он мог защитить Европу от большевиков. После неудавшегося покушения большинство участников заговора испугались, а потому действовали крайне нерешительно, что привело к провалу переворота. Около 7 тысяч человек были арестованы, около 5 тысяч казнены. В Федеративной Республике Германии участники заговора 20 июля считаются героями сопротивления. Тот факт, что подавляющее большинство из них были офицерами вермахта, много лет подряд неукоснительно выполнявшими все приказы Гитлера, современный германский истеблишмент не интересует. Другого движения сопротивления у правящих кругов ФРГ, чтобы предъявить его общественности, нет.

Интересны свидетельства очевидца тех событий, о которых пишет главный на Западе историк Третьего рейха, Уильям Ширер. Незадолго до 20 июля руководство заговорщиков попыталось вступить в контакт с немецкими коммунистами. Те отказались иметь с ними дело, назвав их такими же нацистами, как Адольф Гитлер. Самыми видными среди участников заговора были фельдмаршал Роммель и адмирал Канарис. Их вклад в дело победы германского фашизма над человечеством сложно переоценить, настолько он был велик. Но вот летом 1944 года они неожиданно прозрели и стали героями антифашистского сопротивления. По крайней мере, так считает современная германская номенклатура. Большим немецким цинизмом является разве что послевоенная судьба пасынков Геббельса, ставших к концу 50-х годов одними из богатейших граждан ФРГ – не без помощи своего отчима во время войны. Им принадлежали крупные пакеты акций многих германских промышленных предприятий, среди прочих – Daimler-Benz и BMW. Вряд ли их наследники расстались с этими акциями сегодня, ведь эти компании – гордость германской нации. Так что автомобили марок «Мерседес» и «БМВ» можно смело назвать «геббельсмобилями», исторически это будет куда точнее, нежели причислять фельдмаршала Роммеля и адмирала Канариса к героям антифашистского сопротивления.

Разрыв между нацистами и офицерами летом 1944 года является, вероятно, одной из лучших возможностей заглянуть в загадочную германскую душу. До наших дней она не в состоянии внятно объяснить миру, как самая цивилизованная нация Европы опустилась до того безумного варварства, от которого люди будут содрогаться еще тысячу лет. В этом смысле Адольф Гитлер сдержал свое слово, он построил Тысячелетний рейх. Следующее тысячелетие человечество действительно не забудет нацистов. Германский офицерский корпус, самый влиятельный правящий класс в стране, привел Гитлера к власти, чтобы побороть восставшую в 1918 году «немецкую чернь», потому как других способов остановить ее у него уже не было. Когда речь заходит об истории Германии, надо обязательно помнить, что Адольф Гитлер состоял в военной разведке, а его партия была политическим проектом немецких военных. В какой момент, а главное – насколько далеко разошлись их пути, современные германские историки знать категорически не желают, потому как правящий немецкий класс сегодня в ФРГ тот же самый, который привел Гитлера к власти в 1932 году. Нет, эти люди сегодня не служат офицерами в армии, в Германии царит тотальный пацифизм. Они работают в правительстве, владеют крупнейшими немецкими предприятиями, полученными в наследство от своих отцов, – Геббельсов, Фликов, Круппов, – но вот их политические взгляды по сей день остаются «консервативными», скажем так, хотя очень хочется назвать вещи своими именами… Немецкое офицерство, без сомнения, восхищалось Гитлером в 30-х годах, когда он сумел устроить в стране консервативное политэкономическое чудо, от которого им достались самые большие дивиденды. Эти люди не испытывали угрызений совести, когда победа была на их стороне. Они не возражали, когда вверенные им войска стали совершать военные преступления – сначала в СССР, а затем повсюду, где только они появлялись. За всю историю Третьего рейха нет ни одного случая, когда немецкий генерал отказался бы выполнить приказ, при этом совершая военное преступление. Таких преступлений было сотни тысяч, однако немецкие генералы ни разу не поколебались. Миллионы убитых вермахтом детей и ни единого угрызения совести среди германского офицерского корпуса, зато тысячи выпущенных после войны мемуаров, в которых утверждается только одно – вермахт в годы войны оставался «чистым».

Поведение немецких офицеров в годы правления нацизма является верхом оппортунизма и приспособленчества. Сначала они были вместе с Гитлером, пока Германия побеждала, затем попытались сменить режим в стране, чтобы избежать наказания за совершённые преступления. Роммель и Канарис были такими же преступниками, как Гитлер и Геббельс, даже хуже, потому как это они разгромили англичан, французов, русских и всех остальных. Сами по себе, без немецкого офицерского корпуса, Гитлер и Геббельс не смогли бы победить даже Бельгию. Однако смелые на фронте, встретив более слабого противника, немецкие офицеры оказались невероятными трусами перед лицом презираемого ими гестапо. Гестапо, в котором служило всего 40 тысяч человек, держало в неописуемом страхе почти десятимиллионный вермахт. Когда дело дошло до переворота летом 1944 года, гестапо разгромило вермахт за два дня, потому что последний от страха парализовало. Такой вот была суть германской офицерской души во времена Третьего рейха – жуткая смесь приспособленчества и трусости, наглости и жадности, оппортунизма и расизма. Гитлеру удалось поднять со дна человеческого все самое худшее и сделать из этого идеологию, которую проглотила вся страна. Немецкие офицеры все видели, они сами, лично, совершали преступления против человечества, но после войны упорно твердили, что вермахт был «чистым» и вся вина лежит на СС и гестапо. Расизм, шовинизм, милитаризм, оппортунизм, цинизм… и доведенный до идиотизма страх – вот что такое был германский нацизм, когда кучка безумцев превратила самую цивилизованную нацию Европы в стадо зверей, убивших 70 миллионов человек.

К началу осени 1944 года вермахту удалось стабилизировать как Западный, так и Восточный фронт, что было невероятным военным достижением при сложившихся обстоятельствах. Это служит лишним доказательством тому, что немецкая армия все еще оставалась одной из сильнейших в мире. Войска союзников остановили на старой франко-немецкой границе, Красную Армию – в Польше на Висле. Как англо-американские, так и советские войска продвинулись слишком далеко, слишком быстро, в результате чего им понадобилась оперативная передышка, чтобы подтянуть тылы и наладить снабжение. Особенно тяжелое положение со снабжением сложилось у англо-американских войск. Они никак не могли ввести в действие крупный порт на французском побережье, чтобы обеспечивать всем необходимым далеко ушедшие на восток войска. При этом войска союзников имели большое количество тяжелого вооружения и были полностью моторизованы, что требовало огромного количества боеприпасов и топлива. Лишь поздней осенью заработал на полную мощность порт в Антверпене, и союзникам наконец удалось наладить достаточное обеспечение своей гигантской моторизованной армии.

Бившийся в конвульсиях нацистский режим тем временем предпринимал все возможные меры по защите Рейха. В конце сентября 1944 года было принято решение создать фольксштурм. Геббельс начал в стране очередную, преисполненную пафосом кампанию пропаганды, которая теперь вызывала у немцев разве что смех сквозь очень горькие слезы. Приказ о создании фольксштурма изда́ли 18 октября 1944 года в годовщину Битвы народов (сражения под Лейпцигом осенью 1813 года, в котором разгромили Наполеона). В народное ополчение призывались все германские мужчины в возрасте от 16 до 60 лет. Геббельс с безумием обреченного бредил о 6 миллионах бойцов фольксштурма. Им предстояло спасти Третий рейх. На тот момент военному ведомству с трудом удалось собрать 40 тысяч старых винтовок, чтобы вооружить выдуманные Геббельсом 6 миллионов ополченцев. Производство вооружений и боеприпасов в Третьем рейхе рухнуло летом 1944 года под ударами союзной авиации, из-за недостатка сырья и коллапса железнодорожного сообщения. Германию безжалостно бомбили днем и ночью, она стала полностью беззащитной. Геббельс ничего этого, однако, не замечал, продолжая без умолку нести пропагандистский бред – по радио, в газетах, в кино: о немецких партизанах в тылу врага, о шести миллионах бойцов фольксштурма, о «чудо-оружии», которое изменит ход войны в самый последний момент.

Абсурдность происходящего поражала воображение. Монументальная кинолента о героической обороне померанского города Кольберг от войск Наполеона была завершена к январю 1945 года. Это был самый дорогой фильм в истории Германии и, вероятно, в истории всего мирового кинематографа на тот период. В съемках принимало участие почти 200 тысяч человек. Показывать этот шедевр геббельсовской пропаганды, а его три года ждала вся страна, было в январе 1945 года негде. Состоялось лишь два закрытых показа «Кольберга» в Берлине для партийной верхушки и один – в рейхсканцелярии для Адольфа Гитлера и Йозефа Геббельса. Через два месяца после премьеры Кольберг штурмом взяли советские войска.

Осенью 1944 года Германии предстояла агония, за которой должна была последовать расплата. Ее, однако, немцам удалось в значительной мере избежать благодаря удачно для них сложившимся после окончания войны геополитическим обстоятельствам – что стало, вероятно, самой большой несправедливостью в истории человечества.

Глава 23
Крушение Третьего рейха. 1944–1945 гг

Последней военной надеждой Гитлера во время Второй мировой войны стал безумный план разгромить американцев на Рождество в Арденнах, задуманный им осенью 1944 года. Что это решало? В военном плане ровным счетом ничего. Нанести поражение американцам в Бельгии можно было разве что тактическое. Так оно и вышло: вермахту удалось разбить две американские пехотные дивизии. Пытаясь причинить союзникам ощутимый урон на Западном фронте, нацисты намеревались договориться с ними о мире, такова была последняя логика Адольфа Гитлера. Суть гитлеровского плана заключалась в следующем: обрушиться на врага в Арденнах, где американцы этого не ожидали; прорвать оборону противника; выйти на оперативный простор и развивать наступление на Антверпен; взять Антверпен и лишить союзников главного порта, через который велось снабжение всего Западного фронта; парализовать таким образом надолго действия союзников в Европе и затянуть войну, после чего достичь с ними мирного соглашения. Почему Гитлер думал, что союзники пойдут с ним на мирные переговоры? Да потому, что он заблуждался. Гитлер, некогда один из крупнейших политиков-реалистов в Европе, к тому моменту полностью потерял связь с реальным миром. Он думал, что американцы не вынесут затяжной войны… а немцы выдержат. Если бы фюрер хоть раз выбрался из своего бункера на улицы Берлина, чтобы увидеть результат ночной бомбежки и заглянуть в глаза немцам, пережившим очередной авианалет союзников, возможно, его связь с реальностью была бы крепче. Рузвельт и Черчилль договорились не вести с Гитлером никаких сепаратных переговоров еще в декабре 1941 года во время Первой Вашингтонской конференции. Слишком ненадежным партнером для заключения каких-либо договоренностей был лидер мирового нацизма. Но главное, после всего случившегося ни американский, ни английский народ такие договоренности не принял бы ни при каких обстоятельствах.

Для последнего удара, который должен был решить судьбу Рейха, германское командование собрало все, что смогло, – лучшие силы вермахта, последние его подвижные резервы. На острие наступления находились две немецкие танковые армии. Одна из них, эсэсовская 6-я танковая армия под командованием оберст-группенфюрера СС Дитриха, в прошлом личного шофера Гитлера, была самым боеспособным и крупным танковым соединением Рейха на тот период, его последним главным подвижным резервом. Ударить планировали в труднопроходимых Арденнах, чтобы достичь эффекта неожиданности, как весной 1940 года, полагая, что союзникам и в голову не придет ожидать на этом участке крупномасштабного наступления вермахта. Немецкое командование не ошиблось: союзники даже предположить не могли, что вермахт вообще в состоянии атаковать, не говоря уже о том, чтобы нанести мощный удар в Арденнах. Этот участок фронта командование союзников считало второстепенным, его занимали две американские пехотные дивизии, солдаты которых изнывали от скуки и заняты были больше охотой на диких кабанов в местных лесах, нежели перестрелками с немецкими солдатами.

Наступление в Арденнах началось ранним утром 16 декабря 1944 года. Сопротивление американских войск было сломлено практически мгновенно. Началось паническое бегство, в результате чего немецкая армия смогла за следующие несколько дней продвинуться почти на 100 километров, сея панику не только среди отступающих американских солдат, но и во всей Европе. В Париже ввели комендантский час, начали распространяться фантастические слухи о том, что немцы идут на Париж и будут здесь через несколько дней. Немецкие танки еще могли вселять ужас в сердца жителей Европы, всего несколько месяцев назад освобожденных от нацистской оккупации. Гитлер получил свои несколько дней победной эйфории посреди того безысходного военного ужаса, в котором ему приходилось находиться уже много месяцев. Реальность дала себя знать через три дня. Самой большой проблемой, с которой пришлось столкнуться наступающим частям вермахта, оказались дороги. В Арденнах их было очень мало. В условиях горного ландшафта передвижение такого большого количества техники целиком зависело от контроля над теми немногими дорогами, что здесь проходили. Крошечный городишко под названием Бастонь являлся главным перекрестком в Арденнах, через него проходили семь таких дорог. Если бы американцам удалось удержать Бастонь, то немецкое наступление захлебнулось бы. Немецкие танки просто не смогли бы спуститься с гор и выйти на оперативный простор, чтобы развить наступление на Антверпен.

Взять Бастонь вермахту не удалось. Американское командование молниеносно перебросило сюда знаменитую 101-ю воздушно-десантную дивизию, которая героически удерживала город целую неделю, пока к ним на помощь не подошли части 3-й армии генерала Паттона. Вермахт затормозил в Арденнах, наткнувшись на Бастоньскую пробку. Большие сложности у застрявших в горах немецких танкистов начались 23 декабря. В этот день с утра над Арденнами воцарилась отличная – летная – погода. Одним из ключевых факторов наступления вермахта в Арденнах были нелетные условия. Германское командование намеренно ожидало от метеорологов прогноза с продолжительным периодом непогоды. Это был единственный способ прикрыть свои войска с воздуха. Немецкие генералы были уверены, что успеют проскочить Арденны за несколько дней и выйти на оперативный простор, где прятаться от авиации союзников будет куда легче, нежели на узких горных дорогах. Метеорологи обещали германскому командованию неделю нелетной погоды. Однако войска вермахта застряли в Бастони, и утром 23 декабря их начали бомбить, сильно бомбить. Как только погода прояснилась, союзники подняли в небо все, что имели. Немецкие танки горели на узких горных дорогах, будучи не в состоянии увернуться от американских самолетов, а сами дороги превратились в непроходимые кладбища сгоревшей техники. Тем временем к Арденнам с юга и севера спешили многочисленные подкрепления союзников. Последнее германское наступление Второй мировой войны с треском провалилось, хотя ожесточенные бои в Арденнах и продлятся еще почти месяц.

Двадцать пятого декабря 1944 года в ставке Гитлера «Орлиное гнездо», расположенной на западе Германии, праздновали Рождество. Более мрачным торжеством среди высшего нацистского руководства станет только последний день рождения фюрера 20 апреля 1945 года. Главным виновником мрака в ставке был сам Гитлер, он находился в крайне депрессивном состоянии – наступление в Арденнах, его последняя надежда, провалилось. Характер Адольфа Гитлера, особенно в последние месяцы его жизни, отличался одной особенностью: от эйфории до депрессии его иногда отделяли лишь несколько минут, достаточно было одной плохой новости, чтобы у него начался припадок бешенства. Дело, скорее всего, было в состоянии здоровья фюрера в то время. Он был, по всей видимости, очень больным человеком, в прямом смысле слова. Немыслимое многолетнее нервное напряжение и невероятное злоупотребление лекарственными препаратами к началу 1945 года истощили здоровье Гитлера окончательно. Утверждают, что в значительной степени был виноват личный врач фюрера Теодор Морель. Его многие считали шарлатаном, но Гитлер ему слепо доверял. В 1945 году доктор Морель давал мнительному фюреру в совокупности 82 лекарственных препарата, реагируя на каждую жалобу своего непростого и нездорового пациента. Гитлер страдал от проблем с желудком и кишечником – результат голодной юности и четырех лет, проведенных в окопах Первой мировой. У фюрера были нелады с нервами, потенцией и зубами. Он мучился от полипов в горле, к концу жизни, крайне вероятно, приобрел болезнь Паркинсона и многое другое. Каждый раз, когда Гитлеру «нездоровилось», но нужно было работать, доктор Морель делал ему инъекцию метамфетамина – психостимулятора с высокой степенью формирования зависимости – и еще множество лекарственных коктейлей, составленных бог знает из каких психоделических препаратов.

В «Орлиное гнездо» Адольф Гитлер прибыл из Берлина 10 декабря 1944 года, накануне Арденнского наступления, чтобы лично наблюдать за ходом военных действий в непосредственной близости от места решающего сражения. До этого фюрер находился в «Волчьем логове», расположенном в Восточной Пруссии, где он командовал войсками Восточного фронта, но положение там сложилось настолько безнадежное, что 20 ноября он покинул ставку. Дабы сохранить лицо перед генералами, оставшимся на Восточном фронте, окружение Гитлера сообщило им, что фюреру нужна операция на горле. Гитлеру действительно в Берлине уже во второй раз удалили полипы. Вскоре после операции он отправился в свой последний поход – в ставку «Орлиное гнездо», – где оставался до 15 января 1945 года.

В то время как все помыслы Адольфа Гитлера и его ближайшего окружения были заняты событиями в Арденнах, над Восточным фронтом сгущались грозовые тучи. Красная Армия готовила генеральное наступление против вермахта по всему фронту. Первый раз в ходе войны такое наступление должно было начаться зимой, а не летом. Правда, Арденнская операция немецкой армии также была зимней, но все же ее масштаб отличался: в ней участвовало немногим более 250 тысяч человек и проходила она на довольно узком участке фронта шириной меньше 200 километров. На Восточном фронте зимой 1945 года в наступление против вермахта пошло более 6 миллионов бойцов Красной Армии при тотальном превосходстве во всех видах вооружения.

Девятого января 1945 года в ставку «Орлиное гнездо» для доклада прибыл начальник штаба сухопутных войск генерал Гудериан. Он только что завершил инспекционную поездку по Восточному фронту. Гудериан доложил Гитлеру, что, по данным разведки, зимой русские готовят крупномасштабное наступление, которое может начаться со дня на день. Присутствовавшие на совещании высмеяли Гудериана. Геринг заявил, что авиаразведка ошибается. Немецкие летчики утверждали, что у Красной Армии только в Польше и Восточной Пруссии имелось более 8 тысяч самолетов. Геринг гневно кричал: «Это чепуха, русские выставили на аэродромах самолетные макеты, а эти идиоты на них клюнули!» Начальник штаба Верховного командования вермахта фельдмаршал Кейтель стучал по столу и возмущался: «Рейхсмаршал Геринг прав, этого не может быть!» Униженному и оскорбленному Гудериану не оставалось ничего иного, кроме как с достоинством удалиться из ставки. Правда, в конце он умудрился отомстить своим обидчикам. Когда совещание закончилось, он заявил Гитлеру следующее: «Восточный фронт – это карточный домик. Когда русские прорвут оборону в одном месте, он весь рухнет». Генерал Гудериан хорошо знал свое дело и обстановку на Восточном фронте. Его пророчество исполнилось всего через три дня. Утром 12 января 1945 года Красная Армия перешла в наступление.

Главный удар советские войска наносили в Польше, идя по кратчайшему пути к Берлину, чтобы как можно быстрее завершить войну. Численное превосходство Красной Армии на этом участке фронта было настолько подавляющим, что у оборонявшихся в Польше частей вермахта изначально не имелось ни единого шанса задержать лавину советских войск, даже ненадолго. Полтора миллиона советских солдат и офицеров против 400 тысяч у вермахта, 7 тысяч советских танков против 1200 у вермахта, 5 тысяч советских самолетов против 600 у люфтваффе, 37 тысяч советских орудий против 5 тысяч у вермахта. Но даже эти цифры не полностью передают сложившееся на Восточном фронте реальное положение дел. У немецкой армии к этому времени практически не оставалось топлива. Танки имели запас хода от силы в 20–30 километров, самолеты летали только по крайней необходимости, из автотранспорта на ходу оставались считаные машины. Немецкая армия могла маневрировать только пешком, как в XIX веке. Не лучше обстояли дела и с боеприпасами, большинство орудий имели лишь по нескольку снарядов. С другой стороны, советские войска зимой 1945 года были полностью моторизованными и не испытывали сложностей с обеспечением всем необходимым – от топлива и боеприпасов до питания и медикаментов. Тотальное советское превосходство над вермахтом в действительности было куда бо́льшим, нежели Гудериан себе представлял, когда докладывал Гитлеру обстановку в Польше. Восточный фронт был обречен.

За три недели зимнего наступления 1945 года части Красной Армии прошли такое же расстояние в Польше, как и вермахт за три недели осенью 1939 года, но только сделали они это в условиях холодов. Нацисты зимой 1945 года получили в Польше блицкриг – через пять с половиной лет после того, как они первыми в мировой военной истории его здесь же устроили. В первых числах февраля 1945 года передовые части Красной Армии заняли плацдарм на левом берегу Одера, в 60 километрах от Берлина, чем вызвали в столице Третьего рейха панику, ведь население города было уверено, что война идет все еще где-то далеко – в Польше. Генерал Гудериан судорожно пытался в сложившихся обстоятельствах хоть как-то удержать Восточный фронт от полного развала. Русские неудержимо наступали не только в Польше, но и в Венгрии. Тринадцатого февраля 1945 года войска Красной Армии окончательно захватили Будапешт, хотя город был окружен еще 26 декабря, а большая его часть – нижний город Пешт – была взята 18 января. Под угрозой оказалась Вена – вторая столица Рейха, до которой советским войскам оставалось около 200 километров.

Гудериан прекрасно понимал, что больше сделать ничего не в состоянии, дальнейшее сопротивление бессмысленно. В тот момент, в январе 1945 года, генерала больше всего волновала судьба жены, а не обреченного вермахта. Жена проживала в имении Гудериана, расположенном в Восточной Пруссии, куда вот-вот должны были прийти русские, а уехать она не могла, поскольку находилась под колпаком местного гестапо. Об ее отъезде немедленно бы доложили Гиммлеру, который, без сомнения, посчитал бы бегство генеральской супруги проявлением пораженчества со стороны Гудериана. Эвакуировать жену смогли буквально в последний момент. Сам генерал 28 марта 1945 года удачно поссорился с Гитлером, нервы которого уже были совершенно расшатаны. Фюрер отправил Гудериана в отпуск, из которого тот вышел только 10 мая 1945 года, сдавшись американцам. Будучи наравне с фельдмаршалом Манштейном самым ценным немецким военачальником, генерал Гудериан активно использовался после войны американцами и англичанами для получения информации о Красной Армии. Затем вместе с Манштейном он консультировал правительство ФРГ по оборонным вопросам. Гудериан, как и Манштейн, написал мемуары, ставшие в Германии невероятно популярными. В них он утверждал те же самые мысли, что и Манштейн: вермахт был «чистым», а войну проиграл Гитлер, они с Манштейном ни в коем случае не потерпели бы поражение. Ни к какой ответственности Гудериан не привлекался, хотя СССР настойчиво требовал от США его выдачи за преступления против человечности, совершённые на Восточном фронте.

Гитлер покинул ставку «Орлиное гнездо» 15 января 1945 года и отправился в Берлин. Дела на Западном фронте, в Арденнах, окончательно зашли в тупик, ожидать там чего-либо еще, кроме дальнейших неприятностей, не стоило. С другой стороны, на Восточном фронте развитие событий принимало катастрофический оборот. Русские рвались к Берлину, сдержать их вермахт не мог, резервов больше никаких в Германии не осталось, последние были использованы для неудавшегося наступления в Арденнах. Осознав через несколько дней после прибытия в Берлин масштаб катастрофы, случившейся в Польше, Адольф Гитлер проявил свою последнюю полководческую инициативу. Он приказал сделать из крупных городов на востоке Германии, являвшихся важными транспортными узлами, «города-крепости». Идея заключалась в том, чтобы превратить каждый такой город в Сталинград. Советские войска оказались бы надолго втянутыми в тяжелые уличные бои, а их дальнейшее продвижение на запад замедлилось бы, поскольку использовать дороги, проходившие через такой город, было бы невозможно. Эта идея была не новой, ее попытались применить во время советского летнего наступления 1944 года в Белоруссии, но тогда из нее ничего не вышло. В этот раз Гитлер считал, что у вермахта все получится, ведь для такой цели он был готов пожертвовать крупными немецкими городами, такими как Позен и Бреслау. Летом 1944 года командование вермахта пыталось устроить Сталинград из крошечного белорусского Бобруйска. Теперь же, зимой 1945 года, Гитлер готов был бросить в топку войны полмиллиона немецких жителей Бреслау, лишь бы остановить советское наступление на Берлин. Ничего из этой затеи у нацистов не получилось. Части Красной Армии обошли гитлеровские «крепости» и продолжили наступление, не снижая темпов. Решить вопрос снабжения помогли американские полноприводные грузовики. Бреслау, Позен и другие гитлеровские крепости советские войска осадили, затем штурмом все до единой взяли, стерев многие из них с лица земли.

В начале февраля 1945 года, хотя положение на Восточном фронте и сложилось для вермахта критически, это был еще не конец. Третий рейх с трудом, но дышал. Сотрудники гестапо трудились как никогда раньше. Пройдя с тяжелыми боями за три недели, зимой, больше 500 километров, войска Красной Армии очень устали, а линии снабжения сильно растянулись. Несмотря на это, среди высшего советского командования разгорелись жаркие дебаты касаемо дальнейших действий. Немало советских генералов, пребывая в состоянии эйфории от столь большой близости к Берлину, настаивали на том, чтобы немедленно совершить последний рывок, взять Берлин и закончить войну. Здравые военные расчеты одержали, однако, вверх. Без всякого сомнения, полагали в советской ставке, нацисты оперативно соберут все оставшиеся в Рейхе силы для защиты Берлина, а сам город превратят в Сталинград. Так оно затем и вышло. В феврале 1945 года советским войскам вряд ли бы удалось взять Берлин, хотя никаких значительных сил у вермахта на подступах к городу на то время не имелось. Была зимой 1945 года у Красной Армии под Берлином еще одна проблема. К северу от столицы Третьего рейха, в Померании, у вермахта оставалось еще некоторое количество боеспособных сил, которые могли нанести удар во фланг наступающим на Берлин советским войскам. Это была последняя крупная группировка немецких войск, способная прийти Берлину на помощь. Командовать ею в этот критический для Рейха момент Адольф Гитлер поручил рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Агония Третьего рейха, как и его рождение, проходила в муках абсурда.

Генрих Гиммлер не имел абсолютно никакого военного образования и военного опыта, его делом всегда было СС – концлагеря, расстрелы, убийства мирного, безоружного населения и пленных. В феврале 1945 года ему предстояло возглавить полумиллионную группировку войск и провести сложнейшую войсковую операцию против превосходящих сил противника. Немецкий офицерский корпус пребывал в состоянии шока, понимая абсурд происходящего. Прибывший от генерала Гудериана офицер связи с трудом нашел штаб группы армий «Висла», как называлась группировка войск, под командованием Гиммлера. Штаб располагался в личном поезде рейхсфюрера «Штайермарк». Этот образец невероятной роскоши на железнодорожных колесах, еще недавно служивший доказательством всемогущества Третьего рейха, в непролазной грязи Восточного фронта выглядел в глазах немецких солдат и офицеров неопровержимым доказательством гиммлеровского идиотизма. Офицер связи был обескуражен. Неудивительно, что ему было так сложно найти штаб Гиммлера, – в поезде не имелось узла связи, только телефонный коммутатор для звонков в Германию. Как рейхсфюрер собирался руководить войсками, не имея с ними связи, было совершенно непонятно. Но это было не все. В штабе Гиммлера практически отсутствовали штабные офицеры, там не существовало картографического отдела, то есть у рейхсфюрера и его штаба не было даже карт театра военных действий.

Советское командование приняло решение отложить наступление на Берлин. Требовалось сначала разгромить группировку Гиммлера, чтобы ликвидировать угрозу на северном фланге, и в то же время тщательно подготовить решающее наступление на столицу Третьего рейха. Гитлер получил короткую отсрочку, которую истратил целиком на сведение счетов с германским народом. Март и апрель 1945 года оказались, вероятно, самым для немцев тяжелым временем за все годы нацистского правления. Психологическое состояние Адольфа Гитлера в эти два месяца стало предметом исследования многих западных историков, но никаких определенных выводов они почему-то сделать не смогли. Пишут много, неясно и противоречиво. Черт с ним с Гитлером, его скоро не стало, но ведь немцы и те другие, кто окружали Гитлера, остались. Почему они, почти 75 миллионов человек (считая австрийцев), до последнего момента, терпя немыслимые лишения, безропотно подчинялись уже практически развалившейся нацистской диктатуре?

Лучшим, хотя и сложным, объяснением немецкого мышления на тот момент может, вероятно, послужить эпизод, описанный в книге «Конец» британским историком Яном Кершоу, одним из главных специалистов по Гитлеру. В апреле 1945 года американские войска подходят к небольшому городу на западе Германии. В городе стоит гарнизон вермахта. Бургомистр встречается с группой наиболее уважаемых горожан, они совещаются и принимают решение убедить военных уйти из города. Затем бургомистр по поручению общественности должен был отправиться к американцам с просьбой не стрелять, поскольку немецких солдат в городе нет. Таким образом горожане хотели избежать кровопролития и спасти свое имущество. Им без труда удается договориться с офицерами вермахта и те уводят своих солдат. Бургомистр едет на велосипеде к американцам и также без особых усилий договаривается с ними: город их ждет завтра утром, немецкие солдаты уйдут до этого без боя. Когда бургомистр возвращается от американцев, его видит местный булочник, старый нацист. Булочник понимает, что бургомистр ездил к американцам и бежит к начальнику гестапо, доложить. Гестаповцы (их всего несколько человек) арестовывают бургомистра, судят на месте, а затем вешают на центральной площади в присутствии городской общественности, той самой, которая послала его договориться с американцами. Никто из горожан не проронил ни слова возражения. Гестаповцы садятся в машину и покидают город, ведь завтра придут американцы.

Март 1945 года обернулся для Гитлера и его ближайшего окружения окончательной военной катастрофой как на Восточном, так и на Западном фронте. Войска Красной Армии разгромили группировку Гиммлера в Померании, американским войскам фантастически повезло на Рейне. К началу марта 1945 года союзники прорвали Линию Зигфрида и начали продвижение в глубь германской территории. Главной преградой на их пути теперь оказался Рейн, форсировать который было куда сложнее, нежели сломать Линию Зигфрида, где союзники застряли на полгода. В первых числах марта 1945 года Гитлер и его окружение еще питали хотя и безумные, но все же обоснованные надежды – надолго задержать союзников на Рейне и попытаться стабилизировать Восточный фронт, мобилизовав все оставшиеся резервы. Геббельс уже в какой раз сравнивал немецкое положение с советским, поминая то Сталинград, то Москву, то советских политруков. В этот раз он вспомнил про Москву зимой 1941 года. Русские смогли тогда собрать все имевшиеся у них силы и выйти победителями из тупикового, казалось бы, положения. Удивительно, но окончательно обезумевшее нацистское руководство все еще намеревалось стабилизировать фронт как на востоке, так и на западе, после чего договориться о мире – по крайней мере с союзниками.

Геополитические договоренности самого фантастического толка являлись той стихией, в которой Гитлеру не было равных, даже учитывая его паркинсонизм весной 1945 года. Определенная логика в ходе его мыслей имелась – союз между СССР, США и Великобританией был совершенно противоестественным в политическом плане. Эти страны выступали идеологическими противниками по отношению друг к другу, но никак не союзниками. В этом Адольф Гитлер оказался прав, война между бывшими союзниками началась уже 5 марта 1946 года, когда Уинстон Черчилль произнес свою знаменитую Фултонскую речь про «Железный занавес». То есть после разгрома Германии бывшие союзники не смогли прожить в мире и года. В чем Адольф Гитлер, однако, сильно ошибался, так это в том, что англо-американский истеблишмент решит использовать его нацистский режим для поддержания баланса сил в Европе. Иметь дело с Гитлером в 1945 году было для западной демократии самоубийством перед лицом собственных избирателей, которые еще не забыли Чемберлена, летавшего к фюреру в 1938 году, чтобы договориться. Нет англичане и американцы могли использовать Германию для поддержания баланса сил в Европе и без Гитлера. Для этого у них был затем Аденауэр – совершенно незапятнанное политическое лицо. При этом «чистый» вермахт, Манштейн, Гудериан и многие другие остались при том же деле. Для поддержания баланса сил в Европе от Германии требовался послушный вермахт, а не безумный Гитлер.

История с мостом Людендорфа через Рейн – одна из самых фантастических за годы Второй мировой войны – привела к очень важным последствиям. Отступающие с Линии Зигфрида части вермахта в хаосе происходящего не сумели толком подорвать мост у местечка Ремаген, неподалеку от Бонна. Немецким саперам привезли промышленную, а не военную взрывчатку, которая была более слабой, – взрывчатки в стране уже катастрофически не хватало. Затем взрывом снаряда перебило провод. Одна нелепость за другой со стороны немцев, одно удачное обстоятельство за другим со стороны американцев, и переправа через неприступный водный рубеж, где Гитлер собирался удерживать союзников до заключения перемирия, попала в руки передовых частей 9-й американской танковой дивизии. После того как мост Людендорфа оказался в распоряжении противника, германское командование развернуло самое необычное сражение Второй мировой войны, намереваясь разрушить мост и уничтожить американский плацдарм на восточном берегу Рейна. По приказу Гитлера в бой на Рейне бросили все чудо-оружие, имевшееся у вермахта к тому времени, за исключением разве что новых подводных лодок. Вероятно, нацисты попытались таким образом продемонстрировать свои новые оружейные возможности в свете планов принудить союзников начать мирные переговоры.

Сражение на Рейне за мост Людендорфа стало самым высокотехнологичным за все годы войны. Люфтваффе использовали новейшие реактивные истребители «Мессершмитт Ме-262» («ласточка») и реактивные бомбардировщики «Арадо Ар-234» («молния»), по мосту стреляли баллистическими ракетами Фау-2, вели огонь из 600-миллиметровой мортиры «Карл», посылали подводных диверсантов-подрывников, отправляли начиненные взрывчаткой баржи. Американская армия также бросила в бой все, что смогла, дабы защитить мост. Зенитная артиллерия стояла по оба берега Рейна буквально в ряд, в два ряда, в три ряда. Такой плотности сил ПВО на единицу площади больше в годы Второй мировой войны не было нигде. Американские истребители не могли перехватить немецкие реактивные самолеты, но последние не попадали в мост, настолько они были еще сырой военной техникой. То же самое касалось немецких баллистических ракет. Когда такой ракетой стреляли по большому городу, например Лондону, поразить цель было несложно, а вот угодить ею в мост оказалось невозможно. Сражение за мост Людендорфа длилось с 7 по 17 марта 1945 года, пока переправа, в конце концов, не обвалилась. Утомленный металл не выдержал столь большого напряжения. Однако за эти 10 дней на восточный берег Рейна переправилось достаточное количество американских войск, чтобы пробить оборону вермахта и ворваться в сердце Германии – Рурскую область. Западный фронт, который Гитлер в своих последних политических планах рассчитывал удерживать как минимум до конца 1945 года, рухнул за месяц. К концу марта более чем трехмиллионная армия союзников, как потоп, заливала западную Германию. Остановить их было некому. Никому из немецких солдат не хотелось воевать с англичанами и американцами, вермахт на Западном фронте в марте 1945 года массово сдавался, дезертировал и бежал. Войну эти немецкие солдаты уже закончили, и не было больше в Германии такой силы, которая смогла бы заставить их не бросать оружие.

Иначе складывалась обстановка в марте 1945 года на Восточном фронте. Повсюду шли ожесточенные бои. Немецкие солдаты боялись сдаваться в плен русским, а потому упорно сопротивлялись. Но и здесь, на Восточном фронте, март был последним месяцем организованных боевых действий, когда вермахт еще представлял собой регулярную армию. Апрель 1945 года – фактически последний месяц Второй мировой войны в Европе – стал временем агонии нацизма. Однако народу Германии удалось избежать трагедии, которую он ожидал после падения нацизма, благодаря гуманизму тех, по отношению к кому немецкая нация за все те годы не проявила ни капли человечности. Больше всего с начала 1945 года, когда стало ясно, что русские придут, немцы боялись Красной Армией. Министерство Геббельса изо всех сил подогревало эти чувства, чтобы набрать как можно больше бойцов в отряды фольксштурма и заставить солдат регулярной армии защищать родной немецкий дом до последнего патрона. Простые граждане и без Геббельса знали, что Германия делала на оккупированных советских территориях, а потому логично опасались за свое имущество и за свою жизнь, когда придут русские.

В апреле 1945 года между Геббельсом и советским писателем Эренбургом разгорелся невиданный даже по меркам того ужасного времени, совершенно безумный пропагандистский поединок. Одиннадцатого апреля 1945 года в газете «Красная звезда», центральном печатном органе наркомата обороны СССР, появилась статья Эренбурга под названием «Хватит!». В ней он писал о немцах, нацистах, их злодеяниях и о том, как повернулся ход истории. Геббельс поднял в контратаку всю нацистскую пропаганду. Советский еврей Эренбург наряду с американским евреем Моргентау (немецкого, между прочим, происхождения), министром финансов США, считались главными врагами Третьего рейха. Моргентау – автор «Плана Моргентау», составленного в 1944 году, согласно которому Германию после войны намеревались лишить всей промышленности и поделить на несколько сельскохозяйственных государств, чтобы она больше никому никогда не угрожала. Эренбург всю войну писал статьи, которые печатали не только в СССР, но и по всему миру. В них содержалась самая пламенная антинацистская и антинемецкая пропаганда, в те годы их часто было сложно разделить. Однако через три дня после статьи Эренбурга в «Красной звезде», 14 апреля 1945 года, в другой советской газете – «Правда», печатном органе ЦК ВКП(б), появилась публикация «Товарищ Эренбург упрощает». Статья принадлежала перу Александрова, заведующего отделом пропаганды ЦК ВКП(б). В ней была изложена по сути официальная позиция советского правительства касаемо Немецкого вопроса: виноваты во всем не немцы, а нацисты, следовательно, обращаться с мирным населением Германии бойцы Красной Армии должны соответственно – как с освобожденными от нацизма гражданами Европы.

Эксцессы против мирного немецкого населения со стороны советских военнослужащих, без сомнения, случались, и были они довольно многочисленными. Но такие же эксцессы, только менее многочисленные, имели место со стороны американских, английских и особенно французских войск. В основном немцев грабили, но никто не сжигал деревни вместе с людьми, никто не убивал детей и женщин, даже пленных эсэсовцев никто не расстреливал, хотя немцы годами уничтожали на Восточном фронте во исполнение «Приказа о комиссарах» всех пленных коммунистов, евреев и советских работников. Значительная часть населения восточной Германии, опасаясь преследований со стороны наступающей Красной Армии, хлынула на запад страны. Снялась с места практически вся Восточная Пруссия, поскольку туда советские войска пришли первыми. Затем бежали из других мест, но уже не так массово: в основном удирали нацистские функционеры, рядовые члены партии, состоятельные граждане и все остальные, кому стоило опасаться большевиков в первую очередь. Куда большим преследованиям, нежели со стороны Красной Армии, подверглись немцы в Чехословакии, Польше, Румынии и Югославии, где до войны проживали довольно большие немецкие общины. Судетских немцев, около 3 миллионов человек, из Чехии депортировали, причем самым жестоким образом: у них отобрали все имущество, более 40 тысяч человек были убиты, сотни тысяч ранены и покалечены. Немцев беспощадно вытесняли из всех стран Восточной Европы, где они жили до этого столетиями. Не менее сурово обращались и с теми немцами, кто волей судьбы оказался в странах Западной Европы. Досталось даже женщинам, сожительствовавшим с немецкими офицерами, – во Франции, Бельгии и Голландии. Там устраивали настоящие концлагеря, куда бросали всех по малейшему немецкому подозрению. Оказаться немцем во Франции весной 1945 года было, пожалуй, даже опаснее, чем где-нибудь на востоке Германии, в зоне советской оккупации.

Война, которую Гитлер еще в марте планировал вести как минимум до конца 1945 года, закончилась за один месяц, в апреле. Западный фронт к этому времени окончательно развалился, и войска союзников стремительно продвигались к центру Германии. Расположенный на востоке страны Берлин оставался по сути последним серьезным очагом сопротивления нацистов в Германии по двум причинам. Во-первых, там находился решивший бороться до конца Адольф Гитлер. Во-вторых, взять Берлин намеревалась Красная Армия. Это было геополитическое, идеологическое и символическое утверждение, на котором советское руководство настаивало перед лицом союзников самым решительным образом. Речь в апреле 1945 года шла не о Гитлере и кучке сошедших с ума нацистов, засевших в Берлине, а о создании нового политического порядка в Европе, о переделе континента. Советский Союз по этой причине требовал, чтобы ему отдали должное как государству, внесшему главный вклад в дело разгрома нацизма. Это не было каким-то идеологическим тщеславием со стороны СССР, это было «реальной политикой» – борьбой за умы европейских народов, которым вскоре предстояло решать, каким путем идти дальше. Череда выборов – во Франции, Великобритании, Италии, Бельгии, Голландии, Чехословакии и многих других европейских странах – началась буквально через несколько месяцев после окончания войны. Уже в июле 1945 года лейбористы победили на выборах в Британии, разгромив с огромным счетом Черчилля, злейшего врага Советского Союза. Америке с огромным трудом удалось в первые послевоенные годы сдержать волну социализма в Западной Европе, причем лишь частично.

Взятие Берлина в апреле 1945 года стало задачей Красной Армии по политическим, а не по военным причинам. Американские войска, вероятно, могли дойти до города раньше советских войск, а нацисты, скорее всего, сдали бы Берлин американцам без боя. Такое развитие событий, однако, привело бы к большому политическому недоразумению всю Европу, которой и без того предстояло непростое политическое будущее. Взятие Берлина частями Красной Армии стоило больших человеческих жертв как советскому, так и немецкому народу, а сам город в результате двухнедельного сражения был окончательно разрушен. Берлинская наступательная операция началась 16 апреля 1945 года. Германское командование решило оборонять город на дальних его подступах, на Зееловских высотах, где были созданы мощные укрепления. Держать оборону предстояло группе армий «Висла», той самой, которой в Померании месяцем ранее командовал Гиммлер. Его сместили с командования 20 марта, а на его место назначили генерала Хейнрици, отличившегося в боях за Венгрию. От группировки Гиммлера после февральских и мартовских боев под командованием рейхсфюрера в действительности мало что осталось, но это были последние боеспособные части регулярной немецкой армии, которые можно было бросить на оборону Берлина. Остальные защитники столицы были фольксштурм, гитлерюгенд, СС, гестапо, полицейские, пожарные, зенитчики. Зееловские высоты германское командование считало неприступными, но советские войска прорвали немецкую оборону за три дня. Ничего в том удивительного в сущности не было – численное превосходство наступающих советских войск было почти десятикратным. Западные историки утверждают, что Зееловские высоты Красная Армия взяла ценой беспрецедентных потерь – по их данным, было убито около 30 тысяч советских солдат и офицеров. По советским данным, погибли 6 тысяч красноармейцев, в два раза меньше, нежели составляли немецкие потери.

В последнее решающее сражение Великой Отечественной войны, на Берлин, командование Красной Армии бросило огромные и очень опытные силы – почти 2,5 миллиона человек при поддержке колоссального количества техники. Что им на тот момент могли противопоставить нацисты – недобитые остатки группы армий «Висла», фольксштурм и гитлерюгенд? У немецких артиллеристов на Зееловских высотах насчитывалось всего по нескольку снарядов на орудие, в берлинском небе не летало ни одного немецкого самолета, а немецкие танки не имели в баках ни одного литра бензина – их использовали в качестве неподвижных огневых точек, у которых тоже не было снарядов. А главное, даже здесь, на Восточном фронте, несмотря на страх попасть в советский плен, никто из немецких солдат больше не хотел умирать. В ходе Берлинской операции погибло около 90 тысяч немецких солдат и офицеров, почти полмиллиона сдались в плен.

План сдержать советские войска на Зееловских высотах сыграл с германским командованием злую шутку. Оборонявшиеся на высотах части 9-й армии представляли собой основные регулярные силы вермахта, оставшиеся для защиты столицы Третьего рейха. Когда части Красной Армии прорвали оборону на Зееловских высотах, 9-я армия попала в окружение, пытаясь бежать в Берлин. Многочисленные советские танковые подразделения стремительно вошли в прорыв и отрезали пути к отступлению немецкой пехоте. В результате оборонять сам город пришлось «войскам Геббельса» – патетическим остаткам нацистского режима в виде фольксштурма и гитлерюгенда. Самой серьезной военной силой оказались зенитные части со знаменитыми «восемь-восемь», от которых, правда, большой пользы в уличных боях не было. Вермахта в Берлине почти не осталось. По улицам города бегали геббельсовские мальчишки с фаустпатронами и бросались под гусеницы советских танков. Самой боеспособной воинской частью, оборонявшей первого мая 1945 года рейхсканцелярию, стал батальон французской дивизии СС «Шарлемань». Прорвав 19 апреля 1945 года оборону на Зееловских высотах, советские войска к утру 23 апреля окружили Берлин. За неделю, к 1 мая, город был взят.

Двадцатого апреля 1945 года в рейхсканцелярии праздновали последний день рождения Адольфа Гитлера. Ему исполнилось 56 лет. В конце 30-х – начале 40-х годов торжества по этому поводу считались главным светским событием не только в Германии, но и во всей Европе. На прием по случаю дня рождения фюрера съезжались сливки нацистского и европейского общества. Это был один из главных официальных праздников Третьего рейха, который отмечали по всей стране. Двадцатого апреля 1945 года все было, однако, по-другому. Сначала Адольфа Гитлера поздравила авиация союзников, совершив особенно сильный налет на Берлин. Затем огонь по городу открыла советская дальнобойная артиллерия. Это был ее первый обстрел Берлина. Немецкие граждане день рождения фюрера в 1945 году не праздновали. Многим из них было негде это делать, поскольку они уже жили на оккупированных союзниками территориях. Другим в апреле 1945 года было не до того. Хотя сотрудники министерства Геббельса и развесили кое-где среди руин Берлина транспаранты с поздравлениями фюреру, в сложившихся на тот момент обстоятельствах выглядело это полным безумием. На день рождения фюрера 20 апреля 1945 года нацистская верхушка собралась в основном ради того, чтобы определиться со своими дальнейшими действиями, для чего им требовалось понять планы и настроение Адольфа Гитлера. В рейхсканцелярию явились: Геринг, Гиммлер, естественно, Геббельс, никому давно не нужный Риббентроп, крайне важные на тот момент министр Шпеер и адмирал Дёниц, оставшиеся без войск начальники штабов Кейтель, Йодль и Кребс, партийный секретарь Борман, эсэсовец Кальтенбруннер. Все присутствовавшие на празднике отметили, насколько плохо выглядел именинник. Хотя в тот день Гитлеру исполнилось 56 лет, казалось, ему уже глубоко за 70. Его левая рука сильно тряслась, цвет лица был землистым. Очевидно, в это время он принимал всяческие медицинские и околомедицинские препараты в особо больших количествах, что, без сомнения, отразилось на его физическом, психическом и умственном состоянии. Пережить такое политическое падение – с высочайшей в истории вершины власти в самую глубокую в истории бездну презрения – не доводилось даже Наполеону Бонапарту. Справиться с таким нервным напряжением без медикаментозной помощи было, конечно, сложно.

Когда все собрались, Гитлер сообщил, что бежать в Баварию он не собирается (там подготовили «Альпийскую крепость» – последний редут нацизма). Фюрер заявил, что останется в Берлине и будет защищать город до последнего патрона. В тот же момент начались крысиные нацистские бега – удивительная по цинизму и безумию борьба за власть в Третьем рейхе. Основных претендентов возглавить Германию при живом еще Гитлере было двое – Геринг и Гиммлер, – но к властному финишу, уже после смерти фюрера, пришли совсем другие люди. Тридцатого апреля 1945 года, после самоубийства Гитлера, на два дня рейхсканцлером Германии стал Геббельс, а рейхспрезидентом, на три недели, – гроссадмирал Дёниц. После самоубийства Гебббельса вся власть в Германии досталась Дёницу.

Самыми, однако, драматичными стали события, развернувшиеся между 20-м и 30-м апреля 1945 года, между днем рождения и днем самоубийства Адольфа Гитлера. Двадцатого апреля, сразу после приема в рейхсканцелярии по случаю дня рождения фюрера, Геринг и Гиммлер бежали из Берлина. Дальше все походило на пьесу абсурда. Согласно секретному нацистскому постановлению от 29 июня 1941 года Геринг выступал политическим наследником Гитлера, в случае наступления недееспособности последнего. Двадцать второго апреля 1945 года у фюрера случился нервный срыв, в ходе которого он впервые признал, что война проиграна. Гитлер заявил что войну он проиграл из-за предательства немецкого генералитета. Дальше шли куда более важные слова о том, что он собирается совершить самоубийство, а Герингу нужно возглавить правительство и приступить к переговорам с союзниками о перемирии. Генерал Йодль передал эту информацию начальнику штаба люфтваффе генералу Коллеру, которого Геринг оставил в Берлине, – не столько чтобы оборонять город с воздуха, поскольку оборонять его было уже нечем, сколько чтобы следить за развитием событий в бункере Гитлера.

Ранним утром следующего дня, 23 апреля, генерал Коллер вылетел из Берлина в Баварию, где находился Геринг, чтобы доложить своему начальнику о случившемся. Геринг посовещался с группой собравшихся вокруг него в Баварии нацистских функционеров и принял решение отправить Гитлеру осторожную телеграмму, в которой говорилось о том, что в свете сложившихся обстоятельств он готов взять всю полноту власти в стране на себя. Пришедшая в бункер Гитлера депеша попала на глаза Борману, у которого имелись собственные планы на власть в Рейхе. Он подал телеграмму фюреру как предательство со стороны Геринга. Пребывавший на тот момент в крайне сложном психологическом состоянии Гитлер, клюнув на интерпретацию Бормана, объявил Геринга предателем и приказал его арестовать.

Через пять дней, вечером 28 апреля, в западной прессе появилась информация о том, что рейхсфюрер СС Гиммлер пытается вести с союзниками закулисные переговоры. Об этом тут же стало известно в бункере. Вероятно, союзники намеренно опубликовали в прессе эти новости, чтобы ускорить процесс разложения на высшем нацистском уровне. Новости о предательстве «верного Генриха», как Гитлер часто называл Гиммлера, окончательно подорвали веру фюрера в немецкую нацию и в свое ближайшее окружение, так бесстыдно бегущее с тонущего корабля. Арестовать Гиммлера в те дни Гитлеру было уже сложно. Однако фюрер отдал приказ расстрелять Фегелейна, представителя Гиммлера в ставке группенфюрера СС, арестованного днем ранее при попытке дезертировать. Имелась одна деталь: Фегелейн был мужем младшей сестры Евы Браун, будущей жены Гитлера. Браун умоляла Гитлера не убивать ее зятя в день их свадьбы (Гитлер и Браун расписались 29 апреля 1945 года). Взбешенный фюрер ответил оскорблением, а несостоявшегося родственника в день своего бракосочетания приказал расстрелять.

К этому времени, к утру 29 апреля 1945 года, бои шли уже в Правительственном квартале, русские могли в любой момент прорваться в бункер и взять Гитлера в плен. У фюрера не оставалось времени, тянуть с последними мероприятиями было нельзя. Главных таких мероприятий было два: Гитлеру нужно было напечатать завещание и жениться. Если женитьба в таких обстоятельствах состоялась исключительно по просьбе Евы Браун, которая специально приехала в Берлин, чтобы умереть фрау Гитлер, а не остаться жить фройляйн Браун, то завещание для фюрера было делом куда более важным. Оно состояло из двух частей: личной и политической. Историков, естественно, интересует политическая часть. Ничего, однако, необычного в ней не содержалось. Гитлер заявил, что никогда не хотел войны, войну развязали евреи. Фюрер изгнал из партии и правительства Геринга и Гиммлера, а также создал новый кабинет министров. Гроссадмирала Дёница он назначил рейхспрезидентом, Геббельса – рейхсканцлером. Закончив таким образом все оставшиеся дела, 30 апреля 1945 года, после обеда, Адольф Гитлер застрелился.

Ранним утром следующего дня, 1 мая 1945 года, в 4 часа 00 минут, на советские позиции прибыл последний немецкий главнокомандующий, генерал Кребс. Он был отличной иллюстрацией той деградации, которая постигла некогда всемогущий вермахт, еще совсем недавно лучшую армию в мире. В начале 1942 года этот человек служил в звании полковника на Восточном фронте, теперь же он командовал вермахтом. Из двух десятков германских фельдмаршалов в конце войны Гитлер выбрал этого бывшего полковника, чтобы доверить ему командование немецкой армией, настолько фюрер ненавидел генералитет, проигравший его войну. Генерала Кребса принял генерал Чуйков, командующий советскими войсками, ведущими бой в центре Берлина. У Кребса имелось при себе обращение Геббельса к советскому руководству с предложением начать мирные переговоры. Кребс сообщил Чуйкову о самоубийстве Гитлера и о назначении Геббельса, а затем передал обращение нового рейхсканцлера. Генерал Чуйков связался с вышестоящим начальством, но на самом советском верху немедленно заявили, что никаких переговоров о мире с Геббельсом вести не собираются, а требуют незамедлительной безоговорочной капитуляции. Таковой была договоренность между союзниками – никаких переговоров с нацистами, только безоговорочная капитуляция. Удрученный генерал Кребс возвращается в бункер и извещает Геббельса о требованиях русских. Тот кричит, что его подписи под таким позором для Германии не будет и начинает готовить семью к самоубийству. Весь город, вся страна, весь мир должны подождать. На улицах Берлина творится сплошной ад, люди гибнут сотнями каждый час. В бункере тем временем приблизительно три сотни сходящих с ума нацистов ждут самоубийства семьи Геббельса, чтобы затем, наконец, бежать из этой западни под рейхсканцелярией.

В полдевятого вечера 1 мая 1945 года Геббельс с семьей совершает суицид. Через два часа с небольшим после этого группа последней крупной нацистской номенклатуры во главе с Борманом уходит из бункера, чтобы попытаться прорваться через кольцо советского окружения. Впереди этого патетически жалкого отряда нацистских партработников шел один танк «тигр» – все, что осталось от их Рейха. На следующее утро, 2 мая 1945 года, к генералу Чуйкову на переговоры едет начальник Берлинского гарнизона генерал Вейдлинг, генерал Кребс застрелился. Начальник гарнизона Вейдлинг немедленно соглашается на безоговорочную капитуляцию. Теперь вермахт свободен, нацистов в бункере больше нет – их вообще больше в Германии с утра 2 мая 1945 года нет. Таким совершенно тривиальным образом завершилась самая кровавая глава в летописи человечества – период в истории Германии, когда она с 1914 по 1945 год начала две мировые войны, устроила в Европе геноцид, создала и провела в жизнь нечеловеческую идеологию, воспользовавшись самыми низкими человеческими пороками. Эту историю надо изучать, потому как другой такой у нас нет. Люди учатся жить на своих трагедиях. Большей трагедии, чем две германские мировые войны и нацизм, человечество не видело. Многим кажется, этого было достаточно, чтобы «никогда снова», но национализм давно и гордо поднял свою недобитую голову под флагом патриотизма, особенно в неуемной Европе, а та тонкая грань, что его отделяет от трагедии, снова стерлась в сознании людей. Неужели случившегося окажется человечеству недостаточно, и однажды они придут «снова»?

Эпилог

Столь многообещающая «Прекрасная эпоха», начавшаяся в 70-х годах XIX века, закончилась трагедией – Первой мировой войной. Вместо того чтобы пойти по пути невиданного прогресса, человечество погрузилось в пучину немыслимого разрушения. Кто был в том виноват? Как так случилось, что вместо творческого созидания люди, в основной своей массе глубоко верующие христиане, стали на путь массового убийства? Никто не хотел умирать, но неожиданно готов был убивать, совершенно при этом не понимая, кого и за что. Первая мировая война началась из-за того, что в Европе нарушился баланс сил. Шесть больших европейских империй не смогли сохранить мир на континенте и затеяли, как они думали, небольшую войну, чтобы переставить некоторые фигуры на карте Европы. Они погубили «Прекрасную эпоху» и убили самих себя. К концу 1918 года четырех из шести начавших войну империй не существовало, они погибли в ужасных страданиях. Двум выжившим победителям, англичанам и французам, досталась пиррова победа. После очень короткого периода триумфа этим двум империям предстоял не менее долгий, мучительный и унизительный путь на дно истории, нежели тот, на котором оказались в 1918 году Германская, Российская, Австро-Венгерская и Османская империи.

Большинство современных историков и политиков винят в развязывании Первой мировой войны Германскую империю и кайзера Вильгельма. Мол, самая молодая из европейских империй оказалась самой сильной, а потому самой агрессивной. Она настойчиво требовала передела мира, поскольку не получила «справедливой» колониальной и прочей доли. Это правда, но это не вся правда. В действительности главным виновником случившегося выступал мировой империализм. Он уже не работал, а потому был неспособен поддерживать в Европе порядок. Три империи – Российская, Османская и Австро-Венгерская – были многонациональными. Две другие – Британская и Французская – колониальными. Германская империя не была ни колониальной, ни многонациональной. Она была молодой, динамичной и амбициозной, пожалуй, слишком амбициозной. Хотя виновными в развязывании Первой мировой войны считаются европейские империалисты, в действительности куда большая вина лежит на европейских националистах. Это были не только сербские националисты, сделавшие первый выстрел в Сараево. Националистами невероятно стремительно стали сами империалисты. Британский король, германский кайзер, российский царь – люди, дотоле не имевшие национальности, все внуки королевы Виктории, все одной безумно перемешанной голубой королевской крови, стали вдруг ярыми националистами. Национализм, начавший в конце XIX века точить европейское сознание, незаметно пришел на смену космополитному по своей идеологической сути империализму, что и привело к началу Первой мировой войны.

Германия, расположенная после своего рождения в центре Европы, обладавшая огромным промышленным и научным потенциалом, представляла собой самую большую европейскую силу. К 1914 году она являлась не только центром Европы в географическом плане, но и доминировала на континенте во всех отношениях: в экономике, политике, культуре. Немецкий мир накануне войны был огромным. Сравниться с ним по любым меркам не мог ни Французский, ни Английский, ни Русский мир. На немецком языке говорила вся континентальная Европа, кроме ее латинской окраины, и даже столица Российской империи носила немецкое имя. Хотя европейская аристократия, включая немецкую, использовала французский язык для внутривидового общения, чтобы отличаться от плебеев, языком науки, техники и прогресса был немецкий, поскольку большинство европейской техники делали в Германии. Немецкий мир в начале XX века включал в себя не только Германскую, но и Австро-Венгерскую империю, в совокупности они составляли большую часть европейского континента. Первая мировая война, точнее, поражение в ней, привела к развалу блистательного Немецкого мира, еще вчера такого всемогущего и великолепного. На руинах разрушенного, великого и гуманного Немецкого мира началось невиданное в истории человечества сложное, трагическое и крайне опасное национальное немецкое строительство.

Бурное рождение европейского национализма после окончания Первой мировой войны привело к страшным для человечества последствиям. Однако национализм тогда мало кто заметил. Внимание империалистов было приковано к коммунистам, поскольку «красная угроза» пришла в Лондон, Париж, Нью-Йорк и представляла большую опасность интересам империалистов, маяча буквально у них под окнами. Национализм после окончания Первой мировой войны сперва никто всерьез не воспринимал. Он в 20-х годах прошлого века был польским, румынским, литовским – иными словами, небольшим и не опасным. Когда в 20-х годах появился первый крупный германский национализм, его также никто не брал в расчет, в первую очередь, сами немцы – пока им не стало очень плохо во время Великой депрессии. В Америке Великая депрессия привела к всплеску социализма, а в Германии – к взрыву национализма. Придя к власти, Гитлер называл себя немецким националистом. Таковым его считали и большинство других политических деятелей Европы. Многие из них фюрером восхищались. Не начни он Вторую мировую войну, кто знает, какое он занял бы место в истории. Евреев он тоже в 1933 году не собирался убивать. Он лишь хотел, чтобы они уехали из Германии. Политиков с такими взглядами тогда в Европе было очень много. Евреев не принимала ни одна страна в мире, их всех считали коммунистами и никуда, даже в Палестину, не пускали. Польские правящие круги, к примеру, уже в 1968 году, после Холокоста, выслали из страны всех оставшихся евреев, причем эти люди были в основном старыми коммунистами, а Польша была коммунистическим государством.

Однако не начать войну, не устроить геноцид и не создать нацизм Адольф Гитлер не мог, потому как это противоречило бы самой сути великого национализма, а именно таким – великим – националистом он себя и видел. Любой, даже самый умеренный, националист жаждет стать великим националистом, он мечтает сделать Германию, Италию, Польшу, Румынию, Литву… Великой. Все эти страны, даже крошечная Литва и нищая Румыния, управлялись в 30-х годах прошлого века режимами, которые официально утверждали, что строят Великую Румынию и все тому подобное. Великая Германия в конце 30-х – начале 40-х годов прошлого века стала примером для европейских националистов, которые крепко ухватились за власть практически на всем континенте. За исключением Великобритании и СССР, к лету 1941 года практически вся Европа находилась в руках националистов самого крайнего, фашистского, толка. Всего за четверть века просвещенная Европа, авангард человеческой цивилизации, сменила «Прекрасную эпоху» на крайнюю форму национализма – фашизм. Вот каким огромным политическим потенциалом обладает простое и понятное «патриотическое» желание доказать, что твоя нация превыше всего.

После окончания Второй мировой войны Германии пришлось столкнуться с трудностями совершенно иного порядка, нежели те, что выпали на ее долю после окончания Первой мировой. Германию лишили государственности. Такой страны больше не существовало. Ее разделили идеологически, по зонам оккупации. На востоке была советская зона, на западе – антисоветская. Ее всю разбомбили, разгромили, разграбили. Германия после Второй мировой войны лежала в руинах, из которых победители вывезли все, что осталось целым и ценным. Почти все немецкое дееспособное мужское население было убито, покалечено или сидело в плену. Работать по большому счету, кроме немецких женщин, было некому, а они никогда раньше этим не занимались. Весь знаменитый и выдающийся германский научно-технический потенциал был уничтожен до основания. Союзники вывезли не только научно-техническое оборудование, но и всех оставшихся ученых. От Великой Германии в 1945 году не осталось даже фундамента, на котором можно было что-либо построить в будущем, – так в то время думали практически все правящие политические круги в мире. Германию спасла следующая мировая война, которая, к ее счастью, началась уже в 1946 году.

Главные события Холодной войны, мировой по своей сути, как ни парадоксально, разворачивались там же, где проходили Первая и Вторая мировые войны: в Европе. Больше того, Германия опять стала играть в новой войне центральную роль. Немецкий мир, расположенный в самом центре Европы, настолько велик, как географически, так и политэкономически, что вести какую-либо войну в Европе без Германии было просто невозможно. США и СССР не оставалось иного выхода, кроме как восстановить немецкую государственность, чтобы воевать в Европе. Сделать это было обеим сторонам идеологически крайне сложно. Советскому Союзу предстояло построить коммунистическую Германию при условии, что почти все немецкие коммунисты были убиты Гитлером и Сталиным. Соединенным Штатам предстояло создать демократическую Германию при условии, что практически вся доставшаяся им немецкая номенклатура в западной зоне оккупации была нацистской. Германские чиновники были напуганы поражением, но их способ мышления от этого сильно не изменился. Гитлер во многом был прав, он только ошибся, проиграв войну, считали они.

Первыми новую Германию – ФРГ – создали американцы, 23 мая 1949 года. Русский ответ последовал незамедлительно: советскую Германию – ГДР – создали 7 октября 1949 года. Крайне важной в Германском вопросе являлась тема денацификации. Мировая общественность после всего случившегося, особенно в первые годы после окончания войны, заняла в отношении бывших нацистов совершенно нетерпимую позицию. Проблем с бывшими нацистами у Советского Союза в ГДР не было, почти все они бежали перед приходом Красной Армии на запад. У Соединенных Штатов такие проблемы в ФРГ имелись, и немалые. Все германские нацисты собрались на Западе, а главное, они обладали немалым влиянием, особенно в экономике. Подавляющее большинство немецких промышленников имели нацистское прошлое, все они при Гитлере заработали огромные деньги. Кто-то за гроши купил предприятие еврейского конкурента, кто-то использовал рабский труд советских военнопленных, практически все получали военные заказы. Промышленников, отказавшихся во всем этом участвовать, нацисты из экономики страны выкинули, остались только те, кто выразил согласие. В ГДР предприятия таких людей сразу национализировали. У Фридриха Флика, крупнейшего промышленника Третьего рейха и военного преступника, осужденного на Нюрнбергском процессе, в ГДР забрали все заводы, почти треть его промышленных активов. В ФРГ все заводы Флика остались в его собственности, а их управлением он занимался, сидя в тюрьме. Освободившись, он построил в ФРГ при канцлере Аденауэре промышленную империю, затмившую по своему могуществу ту, что он создал при Гитлере. При этом политических нацистских взглядов господин Флик придерживался до конца своих дней. Таких, как Флик, в ФРГ было большинство.

Восстановить без их помощи экономику Германии американское правительство не могло. Не заниматься же было Вашингтону построением социализма в ФРГ, национализировав частную, хотя и нацистскую собственность. Соединенные Штаты договорились с новыми, старыми, правящими германскими кругами, такими как Флик (напомним, что Флик и ему подобные привели Гитлера к власти). Суть договоренности была несложной. Америка возвращает им власть в Германии, они держат свои нацистские взгляды при себе и так до самого низа немецкой общественной пирамиды в обмен на новую государственность. Сотни тысяч нацистских и военных преступников больше никто не преследует, взамен все население ФРГ придерживается демократических взглядов, по крайней мере, официально. Поступить на государственную службу в ФРГ, публично демонстрируя нацистские взгляды, было невозможно. Публично их вообще было теперь не проявить. Все средства массовой информации перешли на демократическую риторику. Это была, вероятно, величайшая общественная сделка в истории человечества. Население ФРГ, по крайней мере те, кто желал, могли оставить свои взгляды при себе в обмен на демократическую риторику. Всех немецких военных преступников, таких как Манштейн, после создания ФРГ американцы и англичане выпустили из тюрем, и они присоединились к строительству новой Германии. Отношение к такой ФРГ было тогда в мире крайне неоднозначным. Советский Союз негодовал, называя ФРГ реваншистами. Даже соседняя Франция, не говоря уже о Польше, относились к новой – Западной – Германии с презрением и омерзением. Сложности в отношениях с соседями из-за гитлеровского прошлого Федеративной Республики не прекращаются, кстати, по сей день.

Реальная денацификация прошла в ФРГ не сверху – силами старых, немецких, профашистских правящих кругов, а снизу, под давлением немецкой антифашистской молодежи, которая весной 1968 года устроила в стране антифашистскую революцию. Эта демократическая революция сотрясла весь мир, взбунтовалось первое послевоенное поколение. Левые студенты в Париже, а тогда все студенты в Париже были левыми, 1 мая 1968 года захватили французскую столицу. Американские негры после убийства Мартина Лютера Кинга взяли штурмом Вашингтон, бои с полицией шли в 110 американских городах. Тогда остановить восставших в столице США удалось лишь за два квартала до Белого дома, для чего в бой бросили части 82-й воздушно-десантной дивизии, снятые с Вьетнамского фронта. Восстания за свободу и демократию начались в Чехословакии и Бельгии, в Польше и Германии. Немецкая молодежь, как и французская, требовала справедливости, просто справедливая повестка у них была разная.

Восставшая молодежь в Париже прикончила «диктатуру генерала Де Голля», защищавшую старую консервативную Францию. Немецкие студенты в 1968 году разделались с полуфашистской Федеративной Республикой Германией. Они ненавидели западногерманский режим «гитлеровских палачей», как они называли ФРГ, с его лицемерием и консерватизмом. В стране начались необратимые крупномасштабные левые процессы. На германской политической сцене стали появляться левые, красные, зеленые, хиппи, «дети цветов». Началась сексуальная революция. Немецкая молодежь смела нацистов из послевоенной Германии всего за одно поколение. Двадцатилетний левый политический активист Йошка Фишер в 1968 году дрался на улицах с полицией в качестве простого демонстранта. В 70-х годах он был командиром знаменитого левого «Отряда чистильщиков», который вел ожесточенные уличные бои с силами германского правопорядка. В 80-х Фишер превратился в одного из лидеров Партии зеленых. В 90-х он стал министром иностранных дел Германии и одним из самых популярных в ФРГ политиков.

От Великой Германии в сознании граждан современной Германии не осталось и следа. ФРГ сегодня, вероятно, самая антифашистская страна в Европе. Немцы в действительности пострадали от нацизма больше всех в Европе. Их страну полностью разрушили, а затем разграбили. Позор перед всем человечеством за содеянное Гитлером до сих пор висит на германских дверях и висеть там еще, очевидно, будет тысячу лет. Обыкновенные немцы просто этого не понимали, пока пропагандой в стране занимался доктор Геббельс во время войны, и его ученики после ее окончания. Когда же германская пропаганда оказалась в руках таких людей, как Йошка Фишер, и немцы, наконец, узнали правду о Великой Германии, то ей немедленно пришел политический конец. Сегодня вы не найдете в ФРГ ни одного политика, который бы заявил, что он немецкий националист. Само это словосочетание в германском политическом лексиконе является табу. Люди, которые смеют такое говорить, считаются психически нездоровыми, настолько гитлеровский нацизм обанкротил в современной Германии понятие национализма. В Европе в наши дни много самого разного национализма – польского, французского, литовского, норвежского – нет только германского, настолько немцы напуганы тем, куда их могут завести националисты, ведь они как никто другой знают, сколь просто перейти тонкую черту, которая разделяет национализм и нацизм.

Примечания

1

В книге сохранено авторское написание с прописных букв в словосочетаниях «Германский (и др.) мир», «Еврейский (и др.) вопрос». – Прим. ред.

(обратно)

2

Лингва франка – язык или диалект, систематически используемый для коммуникации между людьми, родными языками которых являются другие. – Прим. ред.

(обратно)

3

«Прекрасная эпоха» (бель-эпок; фр. (La) Belle Époque) – условное обозначение периода европейской истории между 1871 и 1914 годами, родилось и укоренилось после Первой мировой войны и по контрасту с ее травматическим опытом; указывает на период ускоренного технического прогресса, экономических успехов, мира в политических отношениях, расцвета культуры во Франции, Великобритании, России, Австро-Венгрии, Германии, Италии, Бельгии и др. после Франко-прусской войны и упадка 1870–1880-х годов, вместе с тем ностальгически отмечая предвоенную четверть столетия как безвозвратно ушедшие времена. – Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1 Накануне Первой мировой войны. Ее причины и смысл

Глава 2 Первая мировая война. Неудачное германское начало. 1913–1914 гг

Глава 3 Война на истощение. 1915–1916 гг

Глава 4 Поражение. 1917–1918 гг

Глава 5 Революция. Окончание войны. Немецкая социал-демократия. 1918–1919 гг

Глава 6 Безумный Версальский мир. 1919 г

Глава 7 Веймарская республика. 1918–1933 гг

Глава 8 Адольф Гитлер

Глава 9 Тысячелетний рейх. 1933–1938 гг

Глава 10 Аншлюс Австрии. Захват Чехословакии. 1938–1939 гг

Глава 11 Накануне. Весна – лето 1939 г

Глава 12 Вторжение в Польшу. «Странная война». 1939–1940 гг

Глава 13 Вторжение в Норвегию. Весна 1940 г

Глава 14 Падение Франции. Весна – лето 1940 г

Глава 15 Битва за Британию. Лето – осень 1940 г

Глава 16 Перед бурей. 1940–1941 гг

Глава 17 Операция «Барбаросса». Лето – зима 1941 г

Глава 18 Тотальная война. 1941–1943 гг

Глава 19 Воздушная война. 1942–1944 гг

Глава 20 Германские преступления перед человечеством

Глава 21 1943 г. Перелом

Глава 22 1944 г. Разгром

Глава 23 Крушение Третьего рейха. 1944–1945 гг

Эпилог