Круглосуточный книжный мистера Пенумбры (fb2)

- Круглосуточный книжный мистера Пенумбры [litres][Mr. Penumbra's 24-Hour Bookstore] (пер. Юлия Леонидовна Федорова) (Круглосуточный книжный мистера Пенумбры - 1) 1541K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Робин Слоун

Робин Слоун
Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Robin Sloan

MR. PENUMBRA’S 24-HOUR BOOKSTORE

AJAX PENUMBRA 1969

Перевод с английского Юлии Федоровой

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Пресса и коллеги о «Круглосуточном книжном мистера Пенумбры»

Поистине шедевр – и великолепная притча, которая оживает у нас на глазах, поскольку автору хватает лихости использовать реальное (здесь есть, к примеру, настоящий кампус «Гугла»), чтобы заманить нас в сумеречный мир нереального и гипотетического. Робин Слоун великодушен и бесконечно влюблен в этот мир – мир старины, а также современный мир, – влюблен в дружбу и любовь, в идею о том, что наши технические возможности могут послужить проводником красоты, и читателя неизбежно уносит на волне такого воодушевления. «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – это масса радости и очень сильный читательский опыт, от которого не отмахнуться.

Джордж Сондерс, автор «Линкольна в бардо», «Десятого декабря» и «Пасторалии»

Восхитительный первый роман, книга о системах, тайных и явных, о кодах и дизайне, и ее очень красит голос рассказчика – умный, современный и блестящий, как экран нового айфона.

Грэм Джойс, автор «Зубной феи» и «Как подружиться с демонами»

Книга о страсти – к книгам, истории, будущему… в «Круглосуточном книжном мистера Пенумбры» я люблю абсолютно все.

Кори Доктороу, автор «Младшего брата» и «Родной страны»

«Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – дитя любви «Ночного цирка» Эрин Моргенштерн и «Вируса „Reamde“» Нила Стивенсона. Это прекрасная история о соблазне загадки и дружбе, добрая и оптимистичная, балансирующая на пересечении современных технологий со средневековой тайной, – карта маршрута, который приведет нас к комфортным отношениям между старым миром и новым. Роман, который все понимает. Ну и вдобавок тут, знаете ли, есть криптографические секты, вертикальные книжные магазины, клевые нерды, кража и поиски бессмертия. Я эту книгу полюбил как родную.

Ник Харкуэй, автор «Мира, который сгинул» и «Гномона»

Робин Слоун – умелый архитектор, и «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – уникально сконструированное пространство, полное загадок и шифров. Умная, увлекательная, полная юмора история, которая одновременно умудряется быть глубоким рассуждением о прогрессе, информации и технологиях.

Чарльз Ю, автор «Как выжить в НФ-пространстве»

Во времена, когда книги пылятся в коробках на распродажах вместе с видеокассетами и пейджерами, «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» напоминает нам о том, сколько радости таится в осязаемых бумажных штуках, которые называются «романы», и в теплых ламповых тайных обществах, которые мы некогда называли книжными магазинами. Роман Слоуна восхитительно смешной, провокационный, лихой и увлекательный. Я листал эти страницы и не мог оторваться – и дело тут отнюдь не только в ностальгии.

Джон Ходжмен, журналист The Paris Review, Wired и The New York Times Magazine

«Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» ловко балансирует на перекрестке старых и новых технологий: этот роман – и признание в любви к книгам, и рассуждение о развитии технологий, и реквием, и приключение, от которого не оторваться. Эта книга умна и полна теплоты. Слоун разворачивает перед нами сильный сюжет, не пренебрегая философскими вопросами – о технологиях, о книгах, о власти, которая таится в тех и других.

The New York Times Sunday Book Review

События разворачиваются в странном, псевдореальном и полусюрреалистическом Сан-Франциско, где сплавлены воедино магическое, технологическое, абсурдное и воображаемое.

SFGate

Лихая необорхесовская повесть о безработном веб-дизайнере, устроившемся в таинственный книжный магазин и, к собственному изумлению, попавшем в секретное общество библиофилов, которое идет прямым курсом на лобовое столкновение с «Гуглом». Издатели Слоуна благодарны ему за то, что своим оптимизмом он заражает индустрию, выбитую из колеи цифровыми технологиями.

The New York Times

«Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – захватывающая, почти детективная история, а также глубокое рассуждение о траектории развития и пределах технологий. Слоун блестяще преуспел там, где потерпели поражение множество комментаторов – и техноутопистов, и луддитов… Это стоит прочесть всем, кто увлечен эпохальными переменами, пришедшими в наш мир с цифровой революцией.

The Boston Globe

Неотразимая книга – не отложишь, пока не прочтешь до конца.

Newsweek

Одна из самых глубоких и увлекательных книг, которые вам попадутся… «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» полон великодушной магии и возвращает нам волшебство чтения – и не имеет значения, на бумаге вы читаете или на экране.

NPR Books

Бесшабашная фантазия о перекрестках старых и новых способов доступа к информации… «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» ловко ставит на службу воображению всю технологическую эпоху… Вы не пожалеете, что листали эти страницы, когда узнаете, каков финальный ответ Слоуна на вопрос о том, почему люди с таким упорством пытаются разгадать загадку Пенумбры.

San Francisco Chroniclé

Замечательное литературное приключение… Свою головоломку Слоун строит из Больших Идей о том, как обрести вечное в цифровую эпоху.

Entertainment Weekly

Это просто фантастика… Мир, который создал Слоун, я полюбил всей душой – и хайтековскую страну фантазий «Гугла», и древнее аналоговое братство. «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» кишмя кишит гиковскими аллюзиями, обаятельными персонажами и славит книги – те, что из мертвых деревьев, и те, что из единиц и нулей.

Wired

Робин Слоун ловко скрещивает старинный мир библиофилии с пульсирующей эпохой цифровых технологий и находит радость и тайны в том и другом. Биты и байты у Слоуна оказываются поистине красивы… Странствие бунтаря в поисках отмычки, которая взломает код, а также древняя секта, тайные пароли и секретные ходы за книжными шкафами приведут в восторг внутреннего ребенка в любом из нас. Но это не фэнтезийная байка. Сюжет прочно коренится в странной реальности, и Слоун блестяще нащупывает комический баланс между эксцентричностью и нормальностью… Эти страницы полнятся энтузиазмом автора, его нежностью и к бумажным книгам, и к новым медиа. «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – остроумная и прихотливая история с большим сердцем.

The Economist

Завлекательная, коварная и заразительная история.

The Cleveland Plain Dealer

«Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – отчасти Харуки Мураками, отчасти Дэн Браун, отчасти художник Джозеф Корнелл: сюрреалистическое приключение, экзистенциальный детектив и дивная кунсткамера.

Newsday

Вот это приключение! Особенно для буквоедов, которые не готовы отрицать, что живут в современном мире. Если вы любите книги (какой у них запах! какие они на ощупь!), но ни за что не расстанетесь со смартфоном, если вас увлекают головоломки, и книжные секты, и квесты – эта книга для вас.

Flavorpill

Слоун не просто исследует новые идеи – он закладывает основу нового литературного жанра. Да, без влияния Нила Стивенсона и Уильяма Гибсона не обошлось, но «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» уникален. Это технократическое приключение, в котором каждая загадка, каждая головоломка решаются абсолютно реальными гаджетами. Это очень человеческое рассуждение сказочника о технологиях, бодрящая и умная история, полная такой убежденности, что, когда дочитываешь, завтрашний день вызывает у тебя один сплошной восторг.

Grantland

Прихотливое странствие – детектив пополам с квестом. Мы прислушиваемся к Слоуну и помимо воли надеемся прозреть будущее.

AudioFile Magazine

Рекомендуется всякому, кто любит детективы, прославляющие цифровую эпоху.

Library Journal

«Код да Винчи» для помешанных на типографике.

AV Club

Этот роман обманчиво напоминает «Тень ветра» Карлоса Руиса Сафона – здесь тоже лучшее случается, когда автор обращается к нашей любви к литературе, и в этом смысле «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» ни в чем не уступает роману Сафона: это криптический диптих, умный и добрый, теплый и честный, эзотерический, интригующий и замечательно остроумный.

Tor.com

«Круглосуточный книжный мистера Пенумбры», великолепный дебют Робина Слоуна, одновременно воспевает и пародирует столкнувшиеся миры технологий и бумажных книг.

Book Page

Для тех, кто боится, что интернет/электронные читалки/любые будущие изобретения убили или вот-вот убьют бумагу и чернила, роман Слоуна – прекрасная новость.

Publishers Weekly

«Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» ведет читателя тропами ослепительных и без дураков увлекательнейших приключений, лавируя между царствами литературного и цифрового.

Kirkus Reviews

«Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – библиотриллер для помешанного на типографике, который таится внутри каждого из нас… После этого романа читающий с экрана понимает, насколько электронные книги в долгу перед мастерами-типографами прежних времен, а библиофилы, напротив, постигают, как новые технологии могут усовершенствовать – и уже усовершенствовали – книгоиздание, книжный дизайн и типографику.

The Hindu

Я так не наслаждалась чтением со времен выхода первого «Гарри Поттера». «Круглосуточный книжный мистера Пенумбры» – литературное приключение, битком набитое воображаемыми компаниями, выдуманными веб-сайтами, вымышленными книгами, несуществующими писателями и играми, но фантазия здесь густо перемешана с реальностью.

Bookreporter.com

Неотразимый роман о загадочных книгах и пыльных книжных.

Booklore.com

Загадочное тайное общество библиофилов, очень странный книжный магазин, роскошный подземный читальный зал, секретные шифры, пересечение технологий и мира книг, а также Альд Мануций и первые печатники… В «Круглосуточном книжном мистера Пенумбры» есть все это – и много чего еще. Слоун… написал прекрасную историю – квест, который не может не увлечь широчайшую аудиторию.

PhiloBiblos

Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Посвящается Бетти Энн и Джиму

Книжный магазин

Есть работа

Затерявшись в тенях между полками, я едва не падаю с лестницы. Я уже проделал ровно половину пути наверх. Земля где-то далеко внизу – поверхность покинутой планеты. Сверху надо мной нависают темные полки – книги стоят так плотно, что вообще не пропускают света. И воздух тут как будто бы разрежен. Кажется, я и летучую мышь вижу.

Изо всех сил я цепляюсь одной рукой за лестницу, другой – за край полки, от напряжения аж пальцы побелели. Взгляд следует поверх костяшек, изучая корешки, – и вот я вижу ее. Книжку, которую ищу.

Но давайте-ка сдадим назад.

Я Клэй Дженнон, и в те времена я вообще редко прикасался к бумаге.

Как правило, я садился за кухонный стол и начинал просматривать предложения работы на ноутбуке, но вскоре мне подмигивала новая вкладка, и я переходил по ссылке на какую-нибудь длиннющую статью о генетически модифицированных винных сортах винограда. Она оказывалась слишком длинной, и я добавлял ее в свой список того, что однажды надо прочесть. Потом мне попадался какой-нибудь книжный обзор. И его я отправлял в тот же список, а заодно и скачивал первую главу самой книги – третьей из серии про вампиров-полицейских. Затем, начисто забыв о вакансиях, я уходил в гостиную, ставил ноутбук на живот и весь день читал. У меня была куча свободного времени.

В начале двадцать первого века по всей Америке резко сократилась продовольственная отрасль, оставив по себе развалившиеся сети бургерных и руины империй суши. Вот и я оказался не у дел.

А раньше я работал в главном офисе «Нового бейгла», который располагался не в Нью-Йорке – или какие там еще города традиционно славятся бейглами?^[1] – а у нас, в Сан-Франциско. Это была очень маленькая и молодая компания. Ее основали два бывших сотрудника «Гугла»: они написали софт для дизайна и выпечки идеального божественного бейгла: гладкая хрустящая корочка, мягкое рыхлое нутро, идеальная форма круга. Это была моя первая работа после художки, и сначала я занимался дизайном маркетинговых материалов, восхваляющих и продвигающих наш вкуснейший тороид: меню, купоны, диаграммы, постеры для витрин, даже целый киоск для ярмарки выпечки.

Работы было полно. Сначала один из гугловцев попросил меня переделать логотип компании – большие и яркие радужные буквы в светло-коричневом круге. Сваяли его, наверное, в «Майкрософт пейнте». Я все переделал – использовал довольно новый шрифт с острыми черными засечками, рассудив, что он как бы отсылает к квадратикам с кинжально-острыми гранями, как в еврейском алфавите. Это добавило «Новому бейглу» солидности, а мне принесло награду от филиала Американского института графического искусства в Сан-Франциско. Потом я как-то сказал соосновательнице «Нового бейгла», что еще и программировать умею (типа), и она поручила мне веб-сайт. Так что и его я переделал, после чего мне выделили небольшой бюджет на маркетинг с ключевыми словами «бейгл», «завтрак» и «топология». Еще я стал голосом твиттера @Новый_Бейгл – занятными фактами про завтраки, а также купонами завлек туда несколько сот подписчиков.

Мое творчество отнюдь не было прекрасным новым витком в эволюции человечества, но я набирал опыт. Двигался вверх. А потом экономика пошла вниз, и оказалось, что в кризисные времена людям хочется старомодных продолговатых бейглов с шероховатостями, а не гладких, как космический корабль, даже если их посыпать каменной солью высокоточного помола.

Гугловцы, привыкшие к успеху, не захотели уйти по-тихому. Они быстро сменили название на «Старый добрый бублик» и отказались от своего алгоритма, так что бейглы стали получаться неровными и подгоревшими. Меня попросили сделать веб-сайт в допотопном стиле, отчего у меня и на душе кошки заскребли, и новых наград не прибавилось. Рекламный бюджет сократился, а потом окончательно иссяк. Работы становилось все меньше и меньше. Новый опыт и рост тоже закончились.

Наконец гугловцы капитулировали и ретировались в Коста-Рику. Духовки остыли, веб-сайт погас. Выходного пособия не выплатили, зато мне достался корпоративный «Макбук» и аккаунт в «Твиттере».

Моя карьера прервалась, не прошло и года после ее начала. Оказалось, что пострадала не только продовольственная отрасль. Люди были вынуждены жить в мотелях и палаточных городках. Экономика походила на игру в музыкальные стулья, и я был убежден, что нужно как можно скорее занять себе стул – просто первый попавшийся.

От перспективы конкуренции начиналась депрессия. У моих друзей-дизайнеров в портфолио уже лежали всемирно известные сайты и продвинутые интерфейсы для тачскринов, а не просто логотип каких-то новичков в бейглах. Некоторые мои друзья работали в «Эппл». А лучший друг Нил вообще руководил собственной компанией. Если бы я еще годик поработал в «Новом бейгле», я бы крепче стоял на ногах, но я не успел собрать портфолио или стать специалистом хоть в чем-нибудь. У меня за душой была лишь дипломная работа по швейцарской типографике (1957–1983) и сайт с тремя страницами.

Но я старательно изучал вакансии. И мои стандарты стремительно скатывались. Поначалу я хотел работать лишь на компанию, в миссию которой я бы верил. Потом решил, что сойдет любая возможность набраться опыта. После этого дошел до того, что лишь бы не служить злу. Теперь я тщательно пересматриваю свое представление о зле.

А спасла меня бумага. Оказалось, что я могу сосредоточиться на поиске работы, если отвлекусь от интернета. Я распечатывал стопку объявлений, бросал телефон в ящик и шел гулять. Объявления, где требовалось слишком много опыта, я комкал и выбрасывал в помятые зеленые мусорные баки по дороге, и к тому моменту, когда у меня не оставалось сил и я запрыгивал в автобус до дому, в заднем кармане оставалось два-три перспективных варианта, по которым можно было вести разговор.

Эта практика и обеспечила меня работой, хотя и не так, как я ожидал.

В Сан-Франциско хорошо гулять, если у вас крепкие ноги. Наш город – холмистый квадратик, с трех сторон обрамленный водой, и то и дело вдруг открываются потрясающие виды. Идешь так по своим делам с пачкой распечаток, и вдруг земля уходит из-под ног и ты смотришь прямо на бухту и здания, подсвеченные оранжевым и розовым. Архитектурный стиль Сан-Франциско не прижился больше нигде в стране, и даже если живешь здесь и вроде бы привык, виды все равно удивляют: все эти высокие узкие дома, окна, напоминающие глаза и зубы, филигранные украшения, как на свадебном торте. И если смотреть куда надо, где-то далеко за ними растянулся громадный ржавый призрак – мост Золотые Ворота.

Как раз по такому неординарному пейзажу я прошелся крутыми ступенчатыми тротуарами, а дальше берегом – длинный путь домой. Я шагал мимо старых пирсов, старательно обходя зазывный чаудер на Рыбацкой пристани, пока ресторанчики морепродуктов не сменились судостроительными конторами, а потом – стартапами, живущими в соцсетях. Когда наконец живот заурчал, сообщая о готовности пообедать, я снова свернул в сторону города.

Гуляя по улицам Сан-Франциско, я день за днем высматривал в витринах объявления «Есть работа», хотя кто так делает, ну? К подобной инициативе надо бы относиться с подозрением. Нормальные работодатели дают нормальные объявления на «Крейглисте».

И разумеется, этот круглосуточный книжный магазин нормальным работодателем не представлялся:

ЕСТЬ РАБОТА

Ночная смена

Особые требования

Хорошая компенсация

Скажу сразу: я был уверен, что «книжный магазин» – это эвфемизм. Он располагался на Бродвее, в районе сплошных эвфемизмов. Я в своем поиске работы сильно отдалился от дома. На соседнем заведении с названием «Попец» на неоновой вывеске ритмично скрещивались ножки-ножницы.

Я толкнул стеклянную дверь книжного магазина. Над ней звякнул колокольчик, я медленно вошел. Я тогда еще не осознавал, что пересек очень важный порог.

Представьте себе книжный обычного размера и масштаба, только повернутый набок. До абсурда узкий и головокружительно высокий, стеллажи до самого верха – этажа три книг, а то и больше. Я запрокинул голову (почему в книжных всегда приходится как-то неудобно гнуть шею?): полки скрывались во мраке, словно им не было ни конца ни края.

Полки стояли очень тесно, и я чувствовал себя как на опушке леса – и не какого-нибудь дружелюбного калифорнийского, а скорее старого трансильванского, полного волков, ведьм и головорезов с кинжалами, поджидающих прямо за кромкой пятна лунного света. К стеллажам цеплялись лестницы, которые можно катать из стороны в сторону. Обычно они кажутся милыми, но здесь, уходя вверх и во мрак, производили скорее угрожающее впечатление. Перешептывались о несчастных случаях, что произошли в темноте.

Я решил держаться поближе к входу, там, куда проникал яркий свет дня, который, понадеялся я, отпугнет волков. Стена над дверью и по бокам от нее была стеклянной, прямоугольники толстого стекла в ячейках из черного металла, а над ней аркой красовались вытянутые золотые буквы, гласившие (задом наперед):

В арке под ними был еще и логотип – две раскрытые ладони над открытой книгой.

Кто этот мистер Пенумбра?

– Ну здравствуйте, – окликнул меня тихий голос из-за стеллажей.

Появился мужчина, высокий, тощий, как лестница, в светло-серой рубашке и голубом кардигане. Шагал он нетвердо, длинной рукой придерживаясь за полки. Когда он вышел из тени, я заметил, что кардиган у него под цвет глаз: они были голубые и как бы лежали в гнезде морщинок. Мужчина был очень стар.

Он кивнул мне и слабо махнул рукой:

– Что вы ищете на этих полках?

Мне понравились эти слова – почему-то от них стало спокойнее.

– Вы мистер Пенумбра? – спросил я.

– Я Пенумбра, – кивнул он, – смотритель магазина.

Я не особо знал, что сказать, пока сам себя не услышал:

– Я ищу работу.

Пенумбра моргнул, потом кивнул и поковылял к столу у входной двери. Стол был массивный, из темного дерева с узором годовых колец, настоящая крепость на краю этого леса. Если со стеллажей нападут, оборону можно держать не один день.

– Работу. – Пенумбра снова кивнул. Скользнув на стул за массивным столом, он принялся меня рассматривать. – Тебе уже доводилось работать в магазине книг?

– Ну, – начал я, – в школе я подрабатывал официантом в рыбном ресторане, и там владелец продавал собственную кулинарную книгу. – (Она называлась «Треска без тоски», и в ней детально описывался тридцать один способ… ну, вы поняли.) – Это, наверное, не в счет.

– Действительно, но и не важно, – ответил Пенумбра. – Здесь тебе наличие опыта в книжной торговле особо не поможет.

Постойте-ка, может, это и правда эротическое заведение? Я посмотрел вниз и по сторонам, но лифчиков не заметил, ни рваных, ни каких других. Зато прямо рядом со мной оказался низкий столик с пыльной стопкой книг Дэшила Хэммета. Хороший знак.

– Расскажи мне, – продолжил Пенумбра, – о своей любимой книге.

Ответ я знал сразу. Конкурентов не было.

– Мистер Пенумбра, это не одна книга, а серия. Там не самый высокий слог, и, возможно, она слегка затянута, и концовка ужасная, но я прочел ее трижды и благодаря ей встретил своего лучшего друга – мы оба были ею одержимы в шестом классе. – Я вдохнул. – Я люблю «Хроники драконьей песни».

Изогнув бровь, Пенумбра улыбнулся.

– Просто замечательно, – сказал он и заулыбался еще шире, демонстрируя кривые белые зубы. Он сощурился, смерил меня взглядом. – А на лестницу взобраться сможешь?

Так я оказался на лестнице круглосуточного книжного магазина мистера Пенумбры, на высоте третьего этажа, хотя никаких этажей там не было. Меня отправили за книжкой «Аль-Асмари», а она оказалась слева от меня и на сто пятьдесят процентов дальше, чем я могу дотянуться. По всей видимости, надо спуститься на пол и подвинуть лестницу. Но Пенумбра кричит мне снизу:

– Тянись, мальчик мой! Тянись!

Ох, как мне нужна эта работа.

Пуговицы пальто

Но это было месяц назад. Теперь я уже ночной продавец в магазине Пенумбры и карабкаюсь по лестнице вверх-вниз, как обезьяна. Тут целая методика. Подкатываешь лестницу, фиксируешь колеса, потом, согнув колени, прыгаешь сразу на третью или четвертую ступеньку. Подтягиваешься на руках, стараясь не растратить импульс, и вот ты уже одолел пять футов. Карабкаясь, смотришь строго вперед, а не вверх или вниз; фокус где-то в футе перед собой, чтобы цветные корешки просто мелькали пятнами. Мысленно пересчитываешь перекладины лестницы, добравшись, тянешь руку за книжкой… то есть, конечно, тянешься всем телом.

В профессиональном смысле, возможно, это не такой ценный навык, как веб-дизайн, но, пожалуй, прикольнее, да и я готов уже на всё.

Только хотелось бы применять его почаще. Книжный магазин мистера Пенумбры работает круглосуточно не из-за того, что от покупателей отбоя нет. По сути, это покупателей почти нет, и иногда мне кажется, что я тут ночной сторож, а не продавец.

Пенумбра торгует подержанными книгами, но они все как одна в таком прекрасном состоянии, что их можно принять за новые. Принимает он их днем, строго сам – закупать книги может лишь тот, чье имя указано на вывеске, – и покупатель он, похоже, придирчивый. Хит-парадами бестселлеров он особо не интересуется. Его подборка весьма эклектична; я не вижу в ней никакой системы, кроме, наверное, его собственного вкуса. Так что у него нет ни подростков-волшебников, ни вампиров-полицейских. И кстати, зря – ведь именно в таком магазине хочется купить книжку про подростка-волшебника. В таком магазине хочется быть подростком-волшебником.

Я рассказал о Пенумбре друзьям, и некоторые пришли поглазеть на полки и на то, как я взбираюсь на эти пыльные высоты. Обычно я подбиваю их что-нибудь купить: роман Стейнбека, рассказы Борхеса, толстый томик Толкина – эти авторы, похоже, Пенумбре интересны, у него есть полные собрания их сочинений. Как минимум друзья уходят с открыткой. На кассе этих открыток целая куча. На них чернильный рисунок самого магазина – настолько хорошо забытый дурацкий стиль с тонкой штриховкой, что он снова стал модным, – и Пенумбра продает их по доллару за штуку.

Но по доллару каждые несколько часов даже моя зарплата не набирается. И я не понимаю, откуда она берется. Я не знаю, за счет чего магазин держится на плаву.

Одну покупательницу я видел уже дважды и почти уверен, что она работает в соседнем заведении. Я почти уверен в этом потому, что оба раза глаза у нее были накрашены, как у енота, плюс от нее разило дымом. У нее сияющая улыбка и пыльно-русые волосы. Возраст определить сложно, – может, в двадцать три уже такая взрослая или в тридцать один так хорошо сохранилась. Ее имени я не знаю, но запомнил, что она любит читать биографии.

В первый раз она медленно обошла по кругу ближние стеллажи, шаркая ногами и рассеянно потягиваясь, а потом вернулась к прилавку.

– А у вас есть про Стива Джобса? – спросила она. На ней была толстовка «Норд-Фейс» поверх розового топика с джинсами, а голос звучал немножко гнусаво.

– Наверное, нет, – ответил я, нахмурившись. – Но давайте проверим.

У Пенумбры есть допотопный «Мак-Плюс» с базой данных. Я набрал имя его создателя, и «Мак» радостно звякнул, сигнализируя успех. Ей повезло.

Мы задрали голову перед разделом биографий и нашли ее: единственный экземпляр, сверкает как новенький. Может, эту книгу кто-то подарил на Рождество своему папе, который работает техническим директором и не любит читать. Или, может, предпочитает «Киндл». В любом случае кто-то продал книгу нам, и она прошла жесткий контроль Пенумбры. Чудо из чудес.

– Какой он был красивый, – сказала Норд-Фейс, держа книжку на вытянутой руке. С белой обложки на нее смотрел Стив Джобс, взявшись рукой за подбородок, а его круглые очки были почти как у Пенумбры.

Через неделю она влетела в магазин, радостно улыбаясь и хлопая в ладоши, – тут мне показалось, что ей скорее двадцать три, чем тридцать один.

– Это было нереально круто! – сообщила она. – Так, слушайте, – голос ее посерьезнел, – он написал еще и про Эйнштейна. – Норд-Фейс протянула мне свой телефон, где была открыта биография Эйнштейна авторства Уолтера Айзексона на «Амазоне». – Я нашла в интернете, но подумала, вдруг можно купить у вас?

Я вам скажу: это невероятно. Это мечта книготорговца. Стриптизерша стоит лицом к истории и орет: «Остановись!» Но потом мы, задрав в надежде голову, выяснили, что в нашем биографическом разделе нет «Эйнштейн: его жизнь и его Вселенная». У Пенумбры было пять разных книг о Ричарде Фейнмане, а об Альберте Эйнштейне – вообще ничего. Так говорил Пенумбра.

– Серьезно? – Норд-Фейс надула губы. – Блин. Похоже, придется заказывать в интернете. Спасибо. – Она ушла в ночь и больше пока не возвращалась.

Позвольте сказать прямо. Если бы меня попросили оценить опыт приобретения книг по таким критериям, как удобство, простота и удовлетворенность, список выглядел бы так:

1. Идеальный независимый книжный магазин, например «Пигмалион» в Беркли.

2. Большой и яркий «Барнс энд Ноубл». Знаю, что он корпоративный, но давайте честно – там хорошо. Особенно если стоят большие диваны.

3. Книжный отдел в «Уолмарте». (Рядом с грунтом для растений.)

4. Библиотека на атомной подводной лодке «Западная Вирджиния» в глубинах Тихого океана.

5. «Круглосуточный книжный магазин мистера Пенумбры».

И я поставил себе цель исправить положение. Нет, я не специалист по управлению книжными. И нет, я не знаток покупательской аудитории из стрип-клубов. И нет, я еще никогда не исправлял никаких положений, если не считать того случая, когда я спас фехтовальный клуб Школы дизайна Род-Айленда от банкротства, организовав круглосуточный марафон фильмов Эррола Флинна. Но я вижу, что какие-то вещи Пенумбра явно делает неправильно, а конкретнее – те, которые он вообще не делает.

Например, маркетинг.

Я продумал план: начну с маленьких успехов, чтобы показать себя, потом попрошу денег на печатную рекламу, повешу несколько постеров в витринах, может, даже замахнусь на баннер на автобусной остановке тут неподалеку: «Ждать автобуса час? Подожди у нас». И буду открывать на ноуте расписание автобусов и всех предупреждать за пять минут. Это же гениально.

Но начинать надо с малого, посему я усердно тружусь, пока меня не отвлекают покупатели. Во-первых, подключаюсь к соседской незащищенной вайфай-сети, которая называется попецнет. Затем на всех местных сайтах пишу блистательные отзывы о нашей потаенной жемчужине. Рассылаю местным блогерам письма с радостными эмодзиками. Создаю группу на «Фейсбуке»^[2] с одним участником. Завожу гипертаргетированную рекламную программу «Гугла», которую мы уже использовали с «Новым бейглом», – она отбирает целевую аудиторию с пугающей точностью. В развернутой гугловой анкете отмечаю нужные характеристики:

• живет в Сан-Франциско

• любит книги

• сова

• имеет при себе наличные

• нет аллергии на пыль

• любит фильмы Уэса Андерсона

• по данным отслеживания GPS, недавно бывал(а) в пределах пяти кварталов отсюда

У меня всего десять баксов, так что приходится быть точным.

Это что касается спроса. Предложение тоже надо продумать – у Пенумбры оно, мягко говоря, причудливое. Но и это еще не все. Как я узнал, в круглосуточном книжном мистера Пенумбры, по сути, два магазина.

Один более-менее нормальный – это те книги, которые тесно стоят у прилавка. Низкие стеллажи с метками «История», «Биографии» и «Поэзия». Там есть «Никомахова этика» Аристотеля и «Шибуми» Треваньяна. У этого более-менее нормального магазина ущербный и досадный ассортимент, но там хотя бы то, что можно найти в библиотеке или интернете.

Книги другого магазина расставлены дальше и выше – это к ним надо лезть по лестнице, – а если спросить гугл, их не существует. Поверьте, я искал. Многие из них выглядят древними – потрескавшиеся кожаные переплеты, заголовки, тисненные золотом, но есть и свеженькие экземпляры в ярких новых обложках. Выходит, не все они старые. Просто… уникальные.

Про себя я называю их «Суперстары».

Когда я только начал, я думал, это книжки крошечных издательств. Которые принадлежат амишам – они же не любители цифровой записи. Или, может, какой-то самиздат – коллекция штучных экземпляров, переплетенных вручную, которые не попали в Библиотеку Конгресса и вообще на учет. Может, у Пенумбры книжный сиротский приют.

Но, проработав месяц, я уже думаю, что все куда сложнее. Видите ли, во втором магазине и завсегдатаи свои – небольшая группа людей, которые крутятся вокруг него, словно этакие луны. На Норд-Фейс они совсем не похожи. Они старше. И приходят с алгоритмически выверенной регулярностью. Они никогда не глазеют просто так. Они не теряют времени даром, трезво мыслят и точно знают, чего хотят. Вот вам пример.

Звякает колокольчик над дверью, и даже раньше, чем стихнет звук, мистер Тиндал, задыхаясь, выкрикивает:

– «Кингслейк»! Мне нужен «Кингслейк»!

Он опускает руки (он что, бежал сюда, схватившись за голову?) и шлепает их на прилавок. И повторяет так, будто он мне уже сообщил, что на мне рубаха горит, а я почему-то ничего не делаю:

– «Кингслейк»! Быстро!

В базе данных на «Маке» есть и обычные книги, и Суперстары. Последний не расставлен по названиям или теме (у них хоть есть темы?), поэтому без помощи компьютера не обойтись. Я вбиваю К-И-Н-Г-С-Л-Е-Й-К, и «Мак» тихонько гудит, а Тиндал тем временем просто подпрыгивает; затем «Мак» дзынькает и выдает шифрованный ответ. Вместо «Биографий», «Истории» или «Научной фантастики и фэнтези» на экране выскакивает «3-13». Это значит Суперстары, третий ряд, тринадцатая полка, всего-то футов десять.

– Слава богу, спасибо, да, слава тебе господи! – в экстазе верещит Тиндал. – А это я принес. – И он достает нечто очень большое не пойми откуда – возможно, из штанов. Эту книгу он возвращает, меняет на «Кингслейка». – Вот мой билет.

Он бросает на стол изысканную ламинированную карточку. Она украшена тем же логотипом, что и у нас на витрине. Еще на плотной бумаге отпечатан непонятный шифр, и я его переписываю. Тиндал, как всегда, под счастливым знаком 6WNJHY. Набирая его, я ошибаюсь дважды.

Обезьяной вскарабкавшись на лестницу, а затем спустившись, я оборачиваю «Кингслейка» коричневой бумагой.

– Как у вас дела, мистер Тиндал? – Я пытаюсь поддержать светский разговор.

– Отлично, уже лучше, – выдыхает он, забирая сверток трясущимися руками. – Продвигаюсь, медленно, но верно, да! Festina lente, спасибо!

Он убегает обратно на улицу, снова звонит колокольчик. И это в три часа ночи.

Здесь какой-то книжный клуб? Как в него вступают? Это платно?

Эти вопросы я задаю себе, оставшись один после визита Тиндала, Лапин или Федорова. По-моему, Тиндал из них самый странный, хотя они все чудики: седовласые, упертые и как будто их занесло из какого-то другого времени или места. Айфонов у них нет. Они не обсуждают текущие события, поп-культуру или хоть что-нибудь, кроме этих книг. Я однозначно уверен, что это какой-то клуб, хотя у меня даже нет доказательств, что эти люди знакомы между собой. Все они приходят по одному и ни слова не говорят ни о чем, кроме предмета своего нынешнего помешательства.

Я не знаю, что́ в этих книгах, – и моя работа этого не знать. После теста с лестницей в тот день, когда Пенумбра меня нанял, он встал за прилавок, окинул меня ярко-голубым взглядом и объявил:

– У меня три очень строгих требования. Не соглашайся, не подумав. Сотрудники магазина строго соблюдали их вот уже почти целый век, и сейчас я нарушений не потерплю. Первое: ты всегда должен быть на работе строго с десяти вечера до шести утра. Не опаздывать. Не уходить раньше. Второе: не смотреть, не читать и не листать книги на полках. Только доставать их для клиентов. И все.

Я знаю, о чем вы думаете: столько ночей в одиночестве – и он ни одну книжку даже не раскрыл? Да, не раскрыл. Вполне возможно, что Пенумбра поставил тут камеру. Если я загляну в книжку и он узнает – уволит. Мои друзья вылетают с работы один за другим; загибаются целые отрасли и регионы. Я не хочу жить в палатке. Мне нужна эта работа.

К тому же третье правило компенсирует второе:

– Тщательно фиксировать все сделки. Время. Внешний вид клиента. Его душевное состояние. Как именно он спрашивает книгу. Как принимает. Не ранен ли он? Нет ли веточки розмарина на шляпе? И так далее.

В нормальных обстоятельствах это требование, наверное, звучало бы жутковато. А в реальных – где я выдаю странные книжки еще более странным буквоедам посреди ночи – вполне адекватно. В общем, вместо того чтобы пялиться на запретные стеллажи, я веду записи о клиентах.

В первый вечер Пенумбра показал мне низкую полку в столе, где стояло несколько огромных томов в кожаных переплетах, совершенно одинаковых, за исключением ярких римских цифр на корешках.

– Это наши книги учета, – сказал он, проведя по ним пальцем, – с записями почти за век. – Он вытащил самый правый том и громко бухнул его на прилавок. – Теперь вести их будешь ты.

На обложке было выбито слово «NARRATIO»^[3] и символ с витрины: ладони, открытые, как книга.

– Посмотри, – сказал Пенумбра.

Широкие серые страницы потемнели от записей, сделанных от руки. Там были и зарисовки: крошечные портреты бородачей, плотные геометрические каракули. Пенумбра перелистнул страницы и нашел примерно на середине место с закладкой из слоновой кости, где записи заканчивались.

– Фиксировать надо имя, время, название книги, – говорил он, постукивая по странице, – но еще и, как я уже сказал, особенности поведения и внешности. Мы ведем записи обо всех наших членах и претендентах – так мы отслеживаем их работу… Некоторые очень усердно трудятся, – добавил он после паузы.

– А чем они занимаются?

– Мальчик мой! – Пенумбра вскинул брови, типа «это же очевидно!». – Читают!

Итак, на страницах журнала «NARRATIO» под номером IX я как можно точнее описываю события, происходящие в мою смену, лишь изредка добавляя литературные изыски. Считаем, что в правиле номер два есть исключение. Одну странную книгу в магазине мне трогать можно. Ту, в которой я пишу.

Если ночью приходил клиент, утром Пенумбра меня расспрашивает. Я зачитываю свои записи, а он кивает. Иногда докапывается до подробностей:

– Достойное описание мистера Тиндала. Но скажи-ка, помнишь ли ты, пуговицы на его пальто были перламутровые? Или из рога? Или из какого-то металла? Может, медные?

Ладно, признаю, все же странно, что Пенумбра ведет такое досье. Я даже никакой злонамеренной цели вообразить не могу. Но когда человек достигает определенного возраста, перестаешь его спрашивать зачем. Это как-то опасно. Вдруг ты спросишь: «Мистер Пенумбра, почему вас так интересуют пуговицы на пальто мистера Тиндала?» – а он помолчит, почешет подбородок, повиснет неловкое молчание, и мы оба поймем, что он не помнит?

Или вдруг сразу же меня уволит?

Пенумбра скрытен, и его послание очевидно: работай и не задавай вопросов. Моего друга Аарона на прошлой неделе уволили, и ему придется вернуться в родительский дом в Сакраменто. В нынешней экономической ситуации мне предпочтительнее не испытывать терпения Пенумбры. Мне нужна эта работа.

Пуговицы на пальто у мистера Тиндала были нефритовые.

Мэтрополис

Для круглосуточной работы книжного магазина владелец и два сотрудника поделили пиццу циферблата поровну, и мне достался самый темный клин. Себе Пенумбра выбрал утро – в теории время максимальной нагрузки, только у этого магазина ее не бывает. Каждый клиент тут – целое событие, и он появится с равной вероятностью как в полночь, так и немного за полдень.

Я передаю рабочую эстафету Пенумбре, но принимаю ее от тихони Оливера Гроуна, который работает до вечера.

Оливер высокий и крепко сбитый, у него массивные конечности и огромные ступни. А еще кудри цвета меди, и уши торчат перпендикулярно. В какой-то другой жизни он, возможно, играл бы в футбол, занимался греблей или не пускал недостаточно уважаемых господ в клуб по соседству. А в этой жизни Оливер – аспирант в Беркли, археолог. Готовится стать куратором музея.

Он тихий, даже слишком для таких габаритов. Разговаривает короткими простыми фразами и как будто постоянно думает о чем-то другом, о чем-то давнем и/или далеком. Оливер вечно грезит об ионических колоннах.

Его познания глубоки. Однажды я устроил ему тест по книжке «Предметы старины глубокой», вытащенной с самого низа крошечного исторического раздела Пенумбры. Прикрыв рукой подписи, я показывал ему только фотографии.

– Минойский бык-тотем, тысяча семисотый год до нашей эры! – выкрикнул он. И был прав. – Графины региона Йюс, четыреста пятидесятый год до нашей эры. Может, пятисотый. – (Да.) – Черепица, шестисотый год нашей эры. Думаю, корейская. – (Тоже да.)

В итоге Оливер угадал десять из десяти. Уверен, у него мозг просто подчиняется другим законам времени. Я едва помню, что ел вчера на обед; Оливер же прекрасно знает, что происходило в тысячном году до н. э. и как там все выглядело.

Я ему завидую. Сейчас мы с Оливером Гроуном на равных: у нас одна работа, мы сидим на одном стуле. Но скоро, очень скоро он превзойдет меня на целую и очень весомую степень и стремительно умчит вперед. Он устроится в реальном мире, потому что он в чем-то хорош – умеет не только лазить по лестнице в пустынном книжном магазине.

Я прихожу каждый вечер к десяти, Оливер всякий раз неизменно сидит за прилавком с книгой, и всегда это какой-нибудь «Атлас стрел доколумбовой Америки» или «Керамика: уход и питание». Каждый вечер я постукиваю пальцами по темному дереву. Он поднимает голову и говорит:

– Привет, Клэй.

Каждый вечер я сажусь на его стул и мы обмениваемся кивками на прощание, как солдаты, как люди, побывавшие на месте друг друга.

Заканчивается моя смена в шесть утра – не самое простое время, чтобы выходить в мир. Как правило, я отправляюсь домой, читаю или играю во что-нибудь на компьютере. Я мог бы сказать, что это мой способ расслабиться, однако ночная смена у Пенумбры особо не напрягает. В общем, я просто убиваю время, пока не встанут мои соседи по квартире.

Мэтью Миттельбрэнд – наш художник. Он тощий как палка, у него бледная кожа и странный график – даже по сравнению с моим, потому что вдобавок непредсказуемый. Зачастую Мэта и ждать не приходится: он всю ночь до утра корпит над своими проектами.

В дневное время (если можно так сказать) Мэт занимается спецэффектами в «Индастриал лайт энд мэджик»^[4] в Президио, а точнее, готовит реквизит и декорации для фильмов. Ему платят за то, что он придумывает и делает лазерные винтовки и за́мки с привидениями. Но – и это меня потрясает – он не пользуется компьютером. Мэт из вымирающего племени художников по спецэффектам, которые до сих пор делают что-то с помощью ножей и клея.

Когда Мэт не на студии, он занимается каким-нибудь собственным проектом. Он работает с безумной целеустремленностью, часы улетают, как сухой хворост в костер, и стремительно сгорают. Спит он мало и поверхностно: иногда прямо сидя в кресле или ложится на диван в позе фараона. Он как дух из сказок, какой-нибудь джинн или типа того, только его стихия – не воздух или вода, а воображение.

Нынешняя затея Мэта самая крупная, и скоро в квартире не останется места ни мне, ни дивану. Этот проект стремится захватить вообще всю гостиную.

Называется он «Мэтрополис», Мэт строит его из коробок и банок, бумаги и пены. Это как бы модель железной дороги, но без железной дороги. Сплошь крутые холмы из гранул пенополистирола под проволочной сеткой. Мэт начал на карточном столе, потом добавил еще два на разной высоте, словно тектонические плиты. И на этой почве столов раскинулся его город.

Это фантастическая миниатюра, яркий и сверкающий гипергород, сделанный из кусочков знакомых всем вещей. Тут есть формы, как у Фрэнка Гери^[5], из гладкой фольги. Готические шпили и зубцы из макарон. Эмпайр-стейт-билдинг из осколков зеленого стекла.

На стену за столами Мэт скотчем приклеил фотореференсы: распечатки с музеями, соборами, офисными небоскребами и домами ленточной застройки. Некоторые показаны силуэтно издалека, но есть и крупные планы: приближенные поверхности и текстуры, которые Мэт снимал сам. Часто он стоит и пялится на них, потирая подбородок, изучая гладкости и шероховатости, разбивая на части и пересобирая их в своем авторском лего. Мэт так творчески использует обычные предметы, что забываешь об их первоначальном назначении и видишь лишь крошечные здания, которыми они стали.

На диване лежит черный пластмассовый радиопульт; я беру его и нажимаю кнопку. Игрушечный дирижабль, уснувший у двери, зажужжав, оживает и устремляется к Мэтрополису. Хозяин может посадить его и на Эмпайр-стейт-билдинг, но под моим управлением дирижабль лишь тупо влетает в окна.

Моя спальня – первая по коридору после Мэтрополиса. У нас три спальни и три жильца. У меня самая маленькая, простой белый куб с эдвардианской лепниной на потолке. У Мэта самая большая, гораздо просторнее остальных, но там дует – он живет в мансарде, куда ведет крутая узкая лестница. В третьей спальне идеально сочетается размер и комфорт, и принадлежит она нашей третьей соседке, Эшли Адамс. Сейчас она спит, но осталось недолго. Каждое утро она встает ровно в шесть сорок пять.

Эшли красивая. Может, даже слишком – своими формами и сиянием она больше похожа на 3D-модель. Она блондинка, прямые волосы ровно острижены на уровне плеч. Руки рельефные: дважды в неделю она занимается скалолазанием. Ее кожа постоянно обласкана солнцем. Эшли – менеджер по работе с клиентами в пиар-агентстве, и «Новый бейгл» был ее клиентом – так мы и познакомились. Ей понравился мой логотип. Сначала я думал, что влюблен в нее, но потом понял, что она андроид.

В хорошем смысле! Когда мы в этом вопросе разберемся, все признают, что андроиды – это круто, так? Они умные, сильные, собранные, вдумчивые. Эшли именно такая. И она у нас хозяйка: это ее квартира. То есть она давно ее снимает, поэтому цена аренды зафиксирована договором и не поднималась.

Лично я рад, что наши хозяева теперь андроиды.

После того как я прожил здесь месяцев девять, наша тогдашняя соседка Ванесса переехала в Канаду оканчивать магистратуру по экологии, и я на ее место нашел Мэта. Он был другом моего друга из художки; я видел его выставку в крошечной галерее с белыми стенами – миниатюрные райончики, возведенные в бутылках и лампочках. Когда оказалось, что мы ищем соседа, а он ищет квартиру, меня страшно прельстила перспектива делить кров с художником, хотя я сомневался, согласится ли Эшли.

Мэт пришел знакомиться в обтягивающем голубом блейзере и слаксах со стрелками. Мы сели в гостиной (тогда там царил телик с плоским экраном, настольного города не было и в мечтах), и Мэт рассказал нам о своем тогдашнем проекте в «ИМЛ»: дизайн и создание кровожадного демона с джинсово-синей кожей. Для сцены в фильме ужасов в магазине «Аберкромби и Фитч».

– Я учусь шить, – пояснил он и показал на манжеты Эшли. – Вот это очень качественные швы.

Когда Мэт ушел, Эшли сказала, что ей понравилась его аккуратность.

– Если ты думаешь, что он будет хорошим соседом, я не против, – сказала она.

В этом и таится ключ к гармонии нашего сожительства: хотя у них совершенно разные цели, Мэт с Эшли оба очень внимательны к деталям. Мэт – к малюсенькому граффито на крошечной станции метро. Эшли – к нижнему белью, которое подходит к ее костюму.

Но истинное испытание случилось сразу, на первом же проекте Мэта. Все развернулось на кухне.

А кухня – святая святых Эшли. Я сам на кухне осторожен и аккуратен: готовлю только такие блюда, после которых легко убрать за собой, например пасту или «Поп-тартс»^[6]. Я не трогаю модные и сложные инструменты Эшли, типа терочек и чеснокодавки. Я умею включать и выключать конфорки, но не режим конвекции в духовке, – полагаю, для этого нужно задействовать два ключа, по принципу пускового механизма на ядерной ракете.

Эшли обожает кухню. Она любит хорошую еду, придерживается философии эпикурейства и максимально красива – точнее, андроидно-идеальна – по выходным, когда готовит ароматное ризотто в фартуке, подобранном по цвету, завязав светлые волосы пучком на макушке.

Мэт мог бы разместить свой первый проект в мансарде или в нашем маленьком заросшем дворике. Но нет. Он выбрал кухню.

Я тогда после «Нового бейгла» сидел без работы, так что все развернулось на моих глазах. Я как раз вглядывался в художество Мэта, когда появилась Эшли. Она только пришла с работы в карбоново-кремовом одеянии от «Джей-Крю». И ахнула.

Мэт установил на плите огромный котел из пирекса, в котором медленно смешивалось масло с красителем. Субстанция была плотная и вязкая и при медленном нагревании снизу потихоньку закручивалась, словно распускающиеся цветы. Мэт выключил на кухне свет и расположил за котлом две яркие дуговые лампы – они бросали сквозь стекло красные и фиолетовые тени, которые падали на гранит и белую штукатурку.

Я выпрямился и молча застыл. Последний раз меня подобным образом застукали в девять лет, когда я после школы делал на кухонном столе вулканы из соды и уксуса. На маме тогда были такие же штаны, как у Эшли.

Мэт медленно поднял на нее взгляд. Рукава у него были закатаны до локтя. Его темные кожаные туфли сверкали во мраке, как и намасленные кончики пальцев.

– Это симуляция туманности Конская Голова, – сообщил он. А что же еще?

Эшли молча уставилась на него. Челюсть у нее слегка отвисла. Ключи болтались на пальце, на полпути к своему месту, аккуратному крючочку прямо над списком дел по дому.

К тому времени Мэт прожил с нами три дня.

Эшли сделала два шага вперед, наклонилась к котлу и, как прежде я, уставилась в космические глубины. Шафрановый пузырь пробивался через золотисто-зеленое месиво.

– Мэт, пипец, – с придыханием сказала она. – Какая красота.

Астрофизическое варево Мэта продолжило тихо бурлить, а за ним последовали и другие его проекты, которые становились все крупнее, создавая больше бардака и занимая больше места. Эшли заинтересовалась его работой. Бывало, зайдет, подбоченится, сморщит нос и с легкостью даст какой-нибудь конструктивный совет. Телевизор она убрала сама.

В этом секретное оружие Мэта, его паспорт, его козырь: он делает красивые вещи.

Разумеется, я приглашал Мэта в магазин, и сегодня он объявился. В полтретьего. Колокольчик над дверью звякнул, возвестив о его приходе. Он молча запрокидывает голову, глядя на стеллажи, уходящие в темную высь. Потом поворачивается ко мне, рукой в клетчатом рукаве указывает вверх и заявляет:

– Я хочу туда.

Я проработал тут всего месяц и еще недостаточно свободно себя чувствую, чтобы безобразничать, но любопытство Мэта заразно. Он направляется прямиком к Суперстарам, останавливается между стеллажами и, склонившись к ним, изучает текстуру древесины и книжных корешков.

– Ладно, – соглашаюсь я, – только держись крепко. И не трогай книги.

– Не трогать? – удивляется он, пробуя лестницу на прочность. – А если я хочу купить?

– Отсюда нельзя ничего купить, только взять, и эти книги только для членов клуба.

– Они редкие? Первые издания? – Мэт уже в воздухе, двигается он быстро.

– Скорее, единственный экземпляр, – отвечаю я. На них и ISBN нет.

– А о чем они?

– Не знаю, – тихо отвечаю я.

– Что?

Повторяя громче, я осознаю, насколько глупо это звучит:

– Я не знаю.

– Ты что, не смотрел? – Мэт останавливается, изумленно уставившись на меня.

Я уже нервничаю. Я же вижу, куда идет разговор.

– Неужели ни разу? – Он тянется к полке.

От досады мне хочется тряхнуть лестницу, но лучше уж Мэт откроет книгу, чем разобьется насмерть. Наверное. Он уже держит в руках толстый том в черном переплете, рискуя упасть. Лестница с Мэтом покачивается, я скрежещу зубами.

– Слушай, Мэт, – голос у меня вдруг становится визгливо-плаксивый, – может, хватит…

– Это так круто.

– Давай-ка ты…

– Реально круто, Дженнон. Ты что, не видел? – Прижав книгу к груди, он спускается на ступеньку.

– Погоди! – (Лучше с этой книжкой далеко не уходить.) – Я поднимусь.

Я ставлю вторую лестницу рядом и прыгаю по перекладинам; вот я уже поравнялся с Мэтом и мы вполголоса дискутируем в тридцати футах над землей.

По правде говоря, мне, конечно, любопытно до смерти. И я зол на Мэта, но в то же время благодарен, что он взял на себя роль демона-искусителя. Прижимая толстую книженцию к груди, он подается ко мне. Тут темно, поэтому и я наклоняюсь к нему, чтобы лучше видеть.

И вот за этим Тиндал и остальные прибегают по ночам?

– Я-то надеялся, что это какая-нибудь энциклопедия кровавых ритуалов, – говорит Мэт.

На развороте раскинулась убористая матрица букв, плотное одеяло глифов практически без пробелов. Шрифт крупный, жирный, с острыми засечками. Я узнаю алфавит – обычная, привычная латиница, – но не слова. По сути, слов и нет. Страницы испещрены длинными рядами букв – какая-то совершенно нечитаемая тарабарщина.

– Хотя, – продолжает Мэт, – откуда нам знать, что это не энциклопедия кровавых ритуалов…

Я беру с полки другую книжку: высокую и тонкую, с ярко-зеленой обложкой и коричневым корешком. Она подписана «Кресимир». В ней то же самое.

– Может, это головоломки, – гадает Мэт. – Какое-нибудь продвинутое судоку.

По сути, да, клиенты Пенумбры как раз из тех, кто сидит в кафе с шахматными задачами и субботними кроссвордами и вписывает ответы в газету, изо всех сил давя на синюю шариковую ручку.

Далеко внизу звякает колокольчик. Нервный импульс леденящего страха стремительно совершает полет от моего мозга к кончикам пальцев и обратно. От дверей доносится тихий голос:

– Есьть здиесь кто?

– Ставь на место, – шикаю я на Мэта, а сам стремглав бросаюсь вниз.

Задыхаясь, слетаю с лестницы и узнаю Федорова. Он старше всех клиентов, которых я видел, – белоснежная борода, кожа на руках тонкая, как прозрачная бумага, – но, пожалуй, взгляд яснее всех. Вообще-то, он очень похож на Пенумбру. Федоров кладет книжку на стол – он возвращает «Кловтьера», – громко ударяет по прилавку двумя пальцами и сообщает:

– Теперь я вазьму «Мурао».

Что ж. Отыскав Мурао в базе данных, посылаю за ним Мэта. Федоров смотрит на него с любопытством:

– Новый прадавец?

– Это мой друг, – отвечаю я. – Он просто помогает.

Федоров кивает. Меня посещает мысль, что Мэт мог бы сойти за самого молодого члена клуба. Сегодня они с Федоровым оба в коричневых вельветовых брюках.

– Ты сам тут сколька, трицыть семь днией уже?

Я не считал, но да, наверняка ровно тридцать семь. Эти люди точны во всем.

– Так точно, мистер Федоров, – весело подтверждаю я.

– И што думаешь?

– Мне нравится. Лучше, чем офисная работа.

Федоров кивает и подает мне свою карточку. Разумеется, он 6KZVCY.

– Я трицыть лиет работал в «Эйч-Пи». – (Он произносит «Эйш-Пи».) – Вот это был офис. – А потом спрашивает: – Какгда-нибудь пользавалса калькулятарам «Эйш-Пи»?

Мэт приносит «Мурао». Это большая книга: и толстая, и широкая, в крапчатом кожаном переплете.

– Ну еще бы, – отвечаю я, оборачивая книгу коричневой бумагой. – Я все старшие классы прошел с графическим калькулятором. «Эйч-Пи – тридцать восемь».

Федоров сияет, будто хвастается перед внуком:

– Я работал над двацыть восьмым, это предшественник.

Я улыбаюсь.

– Думаю, мой так у меня где-то и лежит, – говорю я и кладу «Мурао» на прилавок.

Федоров хватает его обеими руками:

– Спасиба. Знаешь, што в тридцыть восьмом нет абратнай польскай записи? – И похлопывает по своей книге (кровавых ритуалов?) со значением. – А нада сказать, для нашего дела она очень палезна.

Похоже, Мэт прав: это судоку.

– Буду иметь в виду, – говорю я.

– Ладна, еще раз спасиба.

Звякает колокольчик, и Федоров медленно уходит по тротуару в сторону автобусной остановки.

– Я заглянул в его книжку, – сообщает Мэт. – То же, что и в других.

То, что и раньше казалось странным, теперь кажется еще страннее.

– Дженнон. – Мэт переводит на меня пристальный взгляд. – Я должен кое-что спросить.

– Дай угадаю. Почему я еще ни разу не заглянул…

– Тебе нравится Эшли?

М-да, я ждал не этого.

– Что? Нет.

– Хорошо. Потому что мне нравится.

Я, изумленно хлопая глазами, смотрю на Мэта Миттельбрэнда в его узком, идеально сидящем пиджаке. Это как если бы Джимми Олсен признался, что ему нравится Чудо-женщина. Слишком резкий контраст. И тем не менее…

– Попробую к ней подкатить, – всерьез сообщает он. – Атмосфера может накалиться. – Он говорит как спецназовец, объявляющий ночную облаву. Типа возможно всякое, но не волнуйся. Мне не впервой.

У меня в голове щелкает. Может, Мэт не Джимми Олсен, а Кларк Кент, под личиной которого скрывается Супермен. Ростом не вышел – и все же.

– Вообще-то, мы уже один раз целовались.

Стоп, как…

– Две недели назад. Тебя дома не было. Ты работал. А мы напились вина.

Голова слегка идет кругом, но не от диссонанса такой пары, а от мысли о том, что их флюиды летали у меня прямо под носом, а я и не заметил. Ненавижу такое.

Мэт кивает, типа все решено.

– Ладно, Дженнон, у тебя тут круто, но мне пора.

– Домой?

– Нет, на работу. В ночную. Монстр джунглей ждет.

– Монстр джунглей.

– Из живых растений. В студии из-за него жара. Может, сделаю еще перерывчик и снова приду. У вас тут классно. И сухо.

Мэт уходит. Позднее я запишу в журнале:

Прохладная безоблачная ночь. В магазин заходил самый молодой клиент, каких (по мнению автора этих строк) магазин давно не видел. На нем были вельветовые брюки, сшитый на заказ пиджак, а под ним вязаный жилет с вышитыми малюсенькими тиграми. Клиент купил одну открытку (под давлением), а потом ушел, чтобы продолжить работу над монстром джунглей.

Теперь стало очень тихо. Подперев ладонью подбородок, я пересчитываю друзей и гадаю, что еще скрывается у меня под самым носом.

«Хроники драконьей песни, том I»

Следующей ночью в магазин приходит еще один мой друг, и не какой-нибудь, а самый старый.

С Нилом Шахом мы дружим с шестого класса. В непредсказуемой гидроаэродинамике средней школы я каким-то образом выплыл на поверхность – безобидный среднестатистический пацан, который неплохо играет в баскетбол и не боится девочек до усрачки. Нил, наоборот, прямиком шел ко дну: его отвергали и спортсмены, и нерды. Ребята, с которыми мы обедали в столовке, посмеивались, что он странно выглядит, странно разговаривает, странно пахнет.

Но мы сошлись с ним той весной на почве любви к серии книжек о поющих драконах, и в итоге Нил стал моим лучшим другом. Я его защищал и поддерживал, не жалея на него своего предпубертатного политического капитала. Я добивался, чтобы его звали на пиццу, и заманил ребят из баскетбольной команды в нашу ролевую игру «Ракеты и колдуны». (Но они недолго продержались. Нил всегда был мастером подземелий и каждый раз насылал на них упертых дроидов и орков-зомби.) В седьмом классе я подсказал Эми Торгенсен, красотке с соломенными волосами и любительнице лошадей, что отец Нила – страшно богатый ссыльный принц, так что Нил будет отличной партией на зимнем балу. Так состоялось его первое свидание.

Можно было бы сказать, что Нил передо мной в долгу, но мы за это время столько сделали друг для друга, что подсчет по пунктам уже невозможен, – нас просто окружает яркий ореол верной дружбы. Как галактическая туманность.

И вот Нил появляется в дверях магазина, высокий, крепкий, в облегающей черной спортивной куртке. Он не обращает никакого внимания на высокие пыльные ряды Суперстаров. Он мигом нацеливается на полочку с табличкой «Научная фантастика и фэнтези».

– Ого, у вас есть Моффат! – восклицает он, взяв толстую книгу в мягкой обложке.

«Хроники драконьей песни», том первый, та самая книга, благодаря которой мы сдружились в шестом классе, до сих пор наша общая любимица. Я перечитал ее три раза. Нил, наверное, шесть.

– И похоже, старое издание, – замечает он, листая.

Он прав. Обложки последнего переиздания трилогии, опубликованного после смерти Кларка Моффата, украшены строгим геометрическим узором, который складывается в единое целое, если все три книги поставить рядком на полку. А на этой из морской пены вздымается отретушированный синий жирный дракон.

Ты просто обязан ее купить, говорю я Нилу, потому что это коллекционное издание и стоит наверняка больше, чем просит Пенумбра. А также потому, что за последние шесть дней я продал всего одну открытку. Обычно мне неловко впаривать друзьям книжки, но Нил Шах сейчас богат если и не безмерно, то все равно может потягаться с какими-нибудь скромными принцами. В то время, когда я едва зарабатывал минимум в «Съешь треску, забудь тоску» в Провиденсе, Нил уже основал собственную компанию. Промотаем на пять лет вперед – и вот вам магия всех его усилий: по моим оптимальным оценкам, у Нила несколько сот тысяч баксов в банке, а его компания стоит миллионы. У меня же самого, напротив, на счету 2357 долларов, а компания, где я работаю, – если ее вообще можно так назвать – существует в экстрафинансовом измерении, населенном отмывателями денег и религиозными маргиналами.

В общем, я думаю, что Нил может раскошелиться на старую книжку в мягкой обложке, даже если ему уже некогда ее читать. Пока я ищу сдачу в кассе, он наконец переводит взгляд на окутанные мраком грозные стеллажи в глубине.

– А там что? – спрашивает он.

Нил еще не понял, интересно ли ему на самом деле. Он, как правило, предпочитает все новое и блестящее всему старому и пыльному.

– Это, – говорю я, – и есть настоящий магазин.

После интервенции Мэта Суперстары перестали меня так смущать.

– Что, если я тебе скажу, – продолжаю я, подводя Нила к дальним стеллажам, – что завсегдатаи этого магазина – несколько странных книгочеев?

– Круто, – кивает Нил. Он почуял чернокнижников.

– А что, если я скажу, – я беру с нижней полки книгу в черном переплете, – что тут на всех страницах какой-то шифр? – Я распахиваю книгу и демонстрирую лес бессвязных букв.

– Дурдом, – комментирует Нил. Он проводит пальцем по лабиринту засечек. – Один из моих людей, беларус, умеет взломать любой шифр. Защиту от копирования и всякое прочее.

В этой фразе сокрыта вся разница между его жизнью после средней школы и моей: у него есть свои люди, которые на него работают. А у меня нет. Я и ноутбуком-то едва разжился.

– Могу попросить его посмотреть, – продолжает Нил.

– Ну, я не уверен, что это шифр, – признаю я. Закрыв книгу, ставлю ее на место. – А даже если так, не уверен, что есть смысл его взламывать. Берут эти книжки весьма странные товарищи.

– Начинается всегда так! – говорит Нил, ударяя меня по плечу. – Вспомни «Хроники драконьей песни». Кто появляется на первой странице – Телемах-полукровка? Нет, чувак. На первой странице появляется Фернвен.

Фернвен – главный герой «Хроник», ученый карлик, и он мал даже по меркам карликов. В детстве он был изгнан из своего клана воинов, и… короче, да, возможно, Нил в чем-то прав.

– Надо разобраться, – говорит он. – Сколько это стоит?

Я объясняю, как тут все работает, что у членов клуба есть карточки, и это уже не праздный разговор. Сколько бы ни стоило вступить в клуб читателей Пенумбры, Нил может это себе позволить.

– Выясни, сколько стоит, – требует он. – Это сценарий для «Ракет и колдунов», отвечаю. – Он ухмыляется. И добавляет тихим голосом мастера подземелий: – Только не зассы, Клэймор Красные Руки.

Ох, елки. Он использовал против меня мое имя из «Ракет и колдунов», а это заклинание древней силы. Я повинуюсь. Я спрошу Пенумбру.

Мы возвращаемся к низким стеллажам и ретушированным обложкам. Нил листает еще одну нашу старую любимицу – историю про то, как к Земле медленно приближается громадный космический корабль цилиндрической формы. Я рассказываю ему, что Мэт собирается ухаживать за Эшли. Потом спрашиваю, как его компания. Нил расстегивает свою спортивную куртку и с гордостью демонстрирует металлически-серую футболку.

– Это наша, – говорит он. – Взяли в аренду три-дэ-сканер, и каждая футболка по своим меркам. Сидят идеально. Идеально.

Нил в отличной форме. При каждой встрече я невольно вспоминаю пухлого шестиклассника, который внезапно обрел тело в виде перевернутого треугольника, как у супергероев из комиксов.

– Хороший брендинг, понимаешь? – говорит он.

На груди у облегающей футболки красуется лого компании Нила, неоново-синее слово «Анатомикс».

Когда утром приходит Пенумбра, я заговариваю о том, что один мой друг хочет купить доступ к Суперстарам. Дернув плечами, Пенумбра скидывает свой эпичный бушлат – очень качественный, из чернейшей овечьей шерсти, – и усаживается на стул за прилавком.

– Тут дело не столько в покупке, – отвечает он, сложив пальцы домиком, – сколько в намерении.

– Ему просто любопытно, – поясняю я. – Мой друг – страшный библиофил.

Вообще-то, это неправда. Нил больше любит экранизации. И вечно негодует, что никто так и не снял фильм по «Хроникам драконьей песни».

– Ну, – отвечает Пенумбра, – содержание этих книг покажется ему… непростым. И чтобы получить к ним доступ, ему придется согласиться с условиями.

– Так, стойте… То есть платить все же надо?

– Нет-нет. Твой друг должен просто обещать читать вдумчиво. Это особенные книги, – взмахом длинной руки Пенумбра показывает на Суперстары, – тексты в них особенные и требуют пристального внимания. Они способны дать твоему другу нечто удивительное, но для этого ему придется постараться.

– Там философия? – спрашиваю я. – Математика?

– Они не настолько абстрактны, – качает головой Пенумбра. – Эти книги – головоломка, – он склоняет голову набок, – но ты, мальчик мой, это уже знаешь, да?

– Да, – скривившись, признаюсь я. – Я посмотрел.

– Молодец. – Пенумбра резко кивает. – Нет ничего хуже нелюбознательного работника. – Глаза его сверкают. – Для решения головоломки требуются время и старание. Я не вправе разглашать, что принесет разгадка, ограничусь лишь тем, что многие решили посвятить ей всю свою жизнь. Однако будет ли это достаточной наградой для твоего… друга, я сказать не могу. Подозреваю, что такое вполне возможно.

Пенумбра криво ухмыляется. До меня доходит, что он не верит, будто я спрашиваю для друга, то есть он думает, что я интересуюсь для себя. Ну, может, так и есть. Хотя бы отчасти.

– Разумеется, между книгой и читателем складываются личные отношения, – продолжает Пенумбра, – посему приходится полагаться на доверие. Если ты подтвердишь, что твой друг будет читать вдумчиво, с уважением к авторам, я тебе поверю.

Я знаю, что Нил точно не будет читать так, и не уверен, что готов подписаться сам. По крайней мере, пока. Мне равно интересно и стремно.

– Хорошо, – только и говорю я. – Я ему передам.

Пенумбра кивает:

– Ничего страшного, если твой друг пока не готов. Возможно, со временем интерес окрепнет.

Чужак в стране чужой

Ночи наслаиваются одна на другую, в магазине все тише и тише. Проходит целая неделя – ни единого посетителя. Я открываю на ноутбуке свою гипертаргетированную рекламную кампанию и вижу, что набралось ровно ноль показов. В углу экрана ярко светится желтое сообщение от «Гугла»: он предполагает, что выбранный мной диапазон аудитории слишком узкий и, возможно, такой клиентской базы просто не существует.

Я гадаю, каково тут днем, в залитую солнцем смену Пенумбры. Бывают ли у Оливера толпы клиентов по вечерам, когда все идут домой с работы? И не разрушают ли эта тишина и одиночество мою психику? Не поймите неправильно: я рад, что у меня есть работа, что я сижу тут на стуле, зарабатываю потихоньку (немного) и имею возможность платить за квартиру, покупать пиццу кусочками и приложения на айфоне. Но раньше я работал в офисе, в команде. А тут только я и летучие мыши. (О да, я знаю, что наверху есть летучие мыши.)

В последнее время пропали даже читатели Суперстаров. Или их переманил какой-то книжный клуб на другом конце города? Или все накупили себе «Киндлы»?

У меня, например, «Киндл» есть, и я почти каждую ночь им пользуюсь. Я постоянно воображаю, будто книги смотрят на меня и шепчут: «Предатель!», но, блин, у меня там целая куча бесплатных первых глав. «Киндл» достался мне от отца – одна из первых моделей, слегка скошенный и асимметричный кирпич с крошечным серым экраном и расположенными под углом кнопками. Похож на реквизит из фильма «2001 год: Космическая одиссея». У новых моделей и экран побольше, и дизайн поизящнее, но мой – как открытки Пенумбры: такой отстойный, что снова крутой.

Где-то на середине первой главы «Консервного ряда»^[7] экран чернеет, застывает, потом и вовсе гаснет. И так почти каждую ночь. Вообще, батарея «Киндла» рассчитана месяца на два, но после того, как мой слишком долго пролежал на пляже, заряда хватает всего на час.

Я переключаюсь на «Макбук» и делаю свой регулярный обход: новостные сайты, блоги, «Твиттер». Я просматриваю разговоры, состоявшиеся без меня в течение дня. Когда все новости читаешь со сдвигом во времени, не значит ли это, что во времени сдвинут ты сам?

Наконец я открываю свою новую любовь: сайт Угрюмбла.

Это такой человек, вероятно мужчина, какой-то таинственный кодер, работающий на стыке литературы и программирования, – «Хакерские новости» плюс «Пари ревю». Мэт прислал мне ссылку после своего визита: счел, что Угрюмбл тут как-то в тему. И оказался прав.

Угрюмбл замутил шикарную пиратскую библиотеку. Он пишет программы для взлома защиты авторских прав на электронных книгах и собирает сложное железо для сканирования бумажных книг. Он бы разбогател, если бы работал на «Амазон». Но он вместо этого взломал якобы стопроцентную защиту серии про Гарри Поттера и выложил все семь электронных книг у себя на сайте – скачивай не хочу, но с кое-какими изменениями. Теперь, если хочешь бесплатно почитать про Поттера, надо терпеть эпизодические вставки о юном волшебнике по имени Углюмблец, который тоже учится в Хогварце вместе с Гарри. Но это и не страшно; Углюмблецу досталось несколько хороших реплик.

Меня, впрочем, завораживает новый проект Угрюмбла. Это карта со всеми локациями из научной фантастики, опубликованной в двадцатом веке. Он написал программу, чтобы выдрать эти карты, и построил 3D-модель – видно, как год за годом разрастается коллективное воображение человечества, захватывая все новые горизонты: Луна, Марс, Юпитер, Плутон, альфа Центавра и так далее. Всю Вселенную можно вращать и приближать, а еще можно запрыгнуть в кокпит многоугольного космического кораблика и погонять на нем. Скататься на свидание с Рамой и отыскать миры «Основания»^[8].

Итак, по пунктам:

1. Нилу понравится.

2. Я хочу быть как Угрюмбл. В смысле, а вдруг я тоже сделаю что-нибудь настолько крутое? Был бы достойный опыт. Можно будет присоединиться к какому-нибудь стартапу. Или устроиться в «Эппл». И встречаться и общаться с другими людьми в теплых лучах дневного светила.

К счастью для меня, Угрюмбл, как и полагается хакерам-героям, выложил код, на котором работает его карта. Это специальный движок для 3D-графики, написанный на языке руби – на нем же я делал сайт «Нового бейгла», – и он совершенно бесплатный.

Возьму-ка я код Угрюмбла за основу и сделаю что-то свое. Посмотрев по сторонам, я понимаю, что мой проект прямо передо мной: я изучу 3D-графику, создав модель магазина Пенумбры. Это же узкая высокая коробка, набитая коробочками поменьше, – вряд ли так уж сложно.

Для начала требовалось скопировать базу данных со старого «Мак-Плюса» Пенумбры на мой ноут, что, вообще-то, оказалось нетривиальной задачей, поскольку у «Мак-Плюса» пластиковые дискеты, а в «Макбук» их засунуть некуда. Пришлось купить старый дисковод на eBay. Обошелся в три доллара плюс пять за доставку, и подключать это к ноутбуку было прямо как-то странно.

Но теперь, скачав данные, я создаю свою модель магазина. Она довольно грубая – просто серые блоки рядами, как виртуальное лего, – но уже узнаваемая. Пропорции обувной коробки сохранены, и все полки на месте. Я добавил систему координат, и теперь программа сама может найти тринадцатую полку в третьем ряду. Виртуальный свет из виртуальных окон прочерчивает в виртуальном магазине резкие тени. Если вас это впечатляет, вам явно больше тридцатника.

Я три ночи потратил на пробы и ошибки, но вот я уже пишу длинные строчки кода, учась по ходу пьесы. Приятно найти себе занятие: на экране моего ноута медленно вращается довольно убедительная многогранная модель магазина Пенумбры. Я не бывал так счастлив с распада «Нового бейгла». Из динамиков ноута звучит новый альбом энергичной местной группы под названием «Лунный суицид», и я готовлюсь загрузить базу данных в…

Звякает колокольчик, и я выключаю звук. «Лунный суицид» смолкает. Подняв взгляд, я вижу незнакомое лицо. Обычно я с ходу понимаю, кто передо мной – член самого странного книжного клуба в мире или просто не спится человеку, вот и зашел поглазеть. Но на этот раз мое чутье заглохло.

Незнакомец невысокий, но крепкий, какого-то непроходимо неразличимого среднего возраста. Костюм сизый, воротничок белой рубашки расстегнут. Все это было бы совершенно нормально, если бы не его лицо: призрачная бледность, черная щетина и глаза как острия карандашей. А под мышкой у него сверток, аккуратно обернутый коричневой бумагой.

Его взгляд сразу же устремляется к низким ближним стеллажам, а не к Суперстарам, так что, может, это все же обычный посетитель. Может, пришел из соседнего заведения.

– Вам помочь? – спрашиваю я.

– Что это? Ну что это такое? – говорит он, брызжа слюной и сверля взглядом низкие стеллажи.

– Да, знаю, довольно скромно, – признаю я.

Я уже собираюсь обратить внимание посетителя на удивительные жемчужины скромного ассортимента Пенумбры, но незнакомец не дает мне и слова сказать.

– Ты шутишь? Скромно? – Он швыряет сверток на прилавок – бум! – и шагает к полке «Научной фантастики и фэнтези». – Зачем это здесь? – Он показывает мне наш единственный экземпляр «Автостопом по галактике». – А это? Это шутка какая-то? – Он предъявляет «Чужака в стране чужой».

Я не знаю, что сказать, потому что не понимаю, что происходит.

С этими двумя книгами посетитель возвращается к прилавку. И бацает их на столешницу.

– Ты кто вообще такой? – Его темные глаза вызывающе сверкают.

– Я тут за главного. – Я стараюсь произнести это как можно спокойнее. – Будете брать или как?

Он раздувает ноздри.

– Ты тут не главный. Даже не новичок.

А вот это обидно. Да, я проработал всего чуть больше месяца, но это все-таки не бином Ньютона…

– И ты вообще не в курсе, кто тут на самом деле главный, да? – не унимается он. – Пенумбра не сказал?

Я молчу. Это явно не простой посетитель.

– Да, – фыркает он. – Похоже, не сказал. Так вот, уже больше года назад мы велели твоему боссу избавиться от этого мусора. – Для убедительности он с каждым словом постукивает по Дугласу Адамсу. Последняя пуговица на манжетах у него тоже расстегнута. – И уже не в первый раз.

– Слушайте, я вообще не понимаю, о чем вы говорите. – (Я буду спокоен. Буду вести себя прилично.) – Серьезно, вы это покупаете?

К моему удивлению, посетитель достает из кармана брюк мятую двадцатку.

– А как же, – говорит он, швыряя купюру на прилавок. Ненавижу, когда так делают. – Мне нужно доказательство неповиновения Пенумбры.

Повисает пауза. Его темные глаза сверкают.

– У твоего босса неприятности.

Неужели из-за штучной продажи научной фантастики? И за что чувак так ненавидит Дугласа Адамса?

– А это что? – резко говорит покупатель, показывая на «Макбук».

На экране медленно вращается модель магазина.

– Не ваше дело. – Я отворачиваю экран.

– Не мое дело?! – рявкает он. – Да ты хоть знаешь… Не знаешь. – Незнакомец закатывает глаза, словно за всю историю Вселенной еще никого так кошмарно не обслуживали. Но, встряхнув головой, он берет себя в руки. – Слушай внимательно. Это очень важно.

Двумя пальцами он толкает свой сверток через прилавок. Сверток широкий, плоский и знакомый. Уставившись на меня, этот человек продолжает:

– Тут у вас, конечно, полнейший бардак, но я хочу быть уверен, что на тебя можно положиться и ты передашь это Пенумбре. И отдай лично в руки. А не ставь на полку. Не оставляй лежать и дожидаться его. Передай лично в руки.

– О’кей, – говорю я. – Ладно. Без проблем.

Посетитель кивает:

– Хорошо. Спасибо. – Он сгребает свои покупки и толчком открывает дверь. На выходе оборачивается. – И передай боссу привет от Корвины.

Утром, едва Пенумбра переступает порог, я все ему выкладываю – тараторю и путаюсь, типа «Да что с этим чуваком, что за Корвина, что в этом свертке, и, блин, что с ним такое…».

– Успокойся, мальчик мой. – Пенумбра повышает голос и поднимает длинные руки, унимая меня. – Тихо. Не торопись.

– Вот. – Я показываю на сверток, как на дохлятину. Может, там правда труп какого-нибудь зверька или хотя бы кости, уложенные аккуратной пентаграммкой.

– Ага, – довольно выдыхает Пенумбра. И, обхватив сверток длинными пальцами, легко поднимает его с прилавка. – Вот это чудесно.

Разумеется, это не коробка с костями. Я прекрасно знаю, что там, – я понял, как только бледнолицый посетитель вошел в магазин, – но это знание пугает меня со страшной силой: из него следует, что происходящее здесь – не просто причуда одного старика.

Пенумбра снимает коричневую бумагу. А там книга.

– На наших полках пополнение, – объявляет он. – Festina lente.

Книжка тонкая, но очень красивая. В сверкающем сером переплете – какой-то крапчатый материал, мерцающий на свету, как серебро. А на черном корешке жемчужными буквами написано: «Эрдос». У Суперстаров пополнение.

– Новые очень давно не появлялись, – поясняет Пенумбра. – Это надо отпраздновать. Жди здесь, мальчик мой.

Он уходит в подсобное помещение за стеллажами. Я слышу шаги на лестнице, которая ведет в его кабинет. С этой стороны на двери написано: «Не входить», и заглядывать туда я не отваживался. Пенумбра возвращается с двумя пенопластовыми стаканчиками один в другом и полупустой бутылкой скотча. На этикетке написано: «Фицджеральдз», и на вид она немногим моложе Пенумбры. Он наливает по полдюйма золота в каждый стаканчик, один вручает мне.

– А теперь, – просит он, – опиши его. Посетителя. Зачитай из книги учета.

– Я ничего не записал, – признаюсь я.

Я, собственно, вообще ничего не делал. Всю ночь мерил шагами магазин, стараясь держаться подальше от прилавка: я боялся дотронуться до свертка, посмотреть на него и даже много о нем думать.

– Но это обязательно надо зафиксировать в книге учета, мальчик мой. Давай, пиши и рассказывай. Я хочу знать.

Я рассказываю и параллельно записываю. Мне даже становится лучше, словно все это безумие переходит из моих вен на страницу через черное острие ручки.

– В магазин зашел какой-то бесцеремонный козел…

– Э… Возможно, лучше так не писать, – беспечно говорит Пенумбра. – Напиши, что он напоминал… курьера на срочном задании.

Ну хорошо.

– В магазин зашел курьер по имени Корвина, которому поручили срочное задание, и…

– Нет-нет, – перебивает Пенумбра. Он закрывает глаза и пощипывает себя за переносицу. – Стой. Давай я сперва объясню. Посетитель был очень бледный, глаза как у ласки, сорок один год, плотное телосложение, неудачная борода, костюм из тонкой шерсти, однобортный, пуговицы на манжетах застегиваются, черные кожаные туфли с заостренными носами… так?

Абсолютно верно. На туфли я внимания не обратил, но Пенумбра точен во всем.

– Да, ну конечно. Это был Эрик, и его дар – настоящее сокровище. – Пенумбра крутит скотч в стаканчике. – Хотя роль свою он играет с чрезмерным энтузиазмом. Это он от Корвины набрался.

– Так кто этот Корвина? – Как-то неловко, но я произношу: – Он передает привет.

– А как же. – Пенумбра закатывает глаза. – Эрик от него в восторге. Как и многие из молодежи. – Ответа на мой вопрос он избегает. Помолчав, поднимает глаза на меня. – У нас тут не просто книжный магазин, но я не сомневаюсь, что ты это уже понял. У нас еще и своего рода библиотека, в мире таких много. Есть в Лондоне, Париже, в общем счете дюжина. Несмотря на внешние различия, предназначение у них одно, и все их курирует Корвина.

– Выходит, он ваш босс.

Услышав это, Пенумбра мрачнеет:

– Я предпочитаю называть его нашим покровителем. – Он делает крошечные паузы между словами. От моего внимания не ускользает «нашим», и я улыбаюсь. – Но подозреваю, сам Корвина будет полностью согласен с твоей характеристикой.

Я пересказываю, что Эрик говорил о книгах на ближних стеллажах и о неповиновении Пенумбры.

– Да-да, – вздыхает тот. – Мы это уже проходили. Это глупость. Прелесть библиотек в том, что они все разные. У Костера в Берлине музыка, у Грибоедова в Санкт-Петербурге большой самовар. А у нас в Сан-Франциско самый разительный контраст.

– То есть?

– Ну как же – у нас есть книги, которые кому-то действительно может захотеться прочесть!

Пенумбра гогочет, сверкая зубами. Я смеюсь вместе с ним.

– Значит, ничего страшного?

Пенумбра пожимает плечами.

– Зависит, – говорит он, – от того, насколько серьезно воспринимать старого закоснелого надсмотрщика, уверенного, что все везде и всегда должно быть одинаково. – После паузы он добавляет: – Я лично всерьез его не воспринимаю вообще.

– А он сюда заходит?

– Никогда, – резко отвечает Пенумбра, качая головой. – Он уже давно не бывал в Сан-Франциско… больше десяти лет. Нет, он занят другими делами. И слава богу. – Пенумбра вскидывает руки и гонит меня от прилавка. – Все, иди домой. Ты сегодня стал свидетелем редкого явления, значение которого не способен оценить. Просто радуйся. И пей свой скотч, мальчик мой! Пей!

Закинув сумку на плечо, я осушаю стакан в два глотка.

– Тост в честь Эвелин Эрдос, – возвещает Пенумбра. Держа сверкающую серую книжку перед собой, он как будто бы к ней и обращается: – Добро пожаловать, подруга, рад, что добралась. Молодец!

Прототип

На следующий вечер я, как и всегда, вхожу в магазин и машу рукой Оливеру Гроуну. Я хочу спросить его про Эрика, но не могу подобрать слова. Мы с ним не обсуждаем своеобразие магазина в лоб. В итоге я начинаю так:

– Оливер, у меня вопрос. Бывают вот нормальные клиенты, да?

– Не так много.

– Ну да. И есть такие, которые берут книги по карточке.

– Типа Мориса Тиндала.

– Да. – Я не знал, что он Морис. – А у тебя бывало, чтобы кто-нибудь приносил новую книгу?

Он задумывается. И затем просто отвечает:

– Не-а.

Как только он уходит, у меня в голове начинают роиться новые теории. Может, Оливер тоже замешан. Может, он шпион Корвины. Тихий наблюдатель. Отлично. Или, может, он участник более глубинного заговора. Может, я узнал лишь самую малость. Я знаю, что есть другие такие же магазины – библиотеки? – хотя все еще не понимаю, какие «такие». И зачем нужны Суперстары.

Я пролистываю книгу учета с начала до конца в поисках хоть какой-то зацепки, какого-нибудь сообщения из прошлого типа: «Берегись, милый человек, гнева Корвины». Но ничего подобного нет. Мои предшественники, как и я, следовали инструкциям, и все.

Простыми словами они излагали факты, описывая посетителей. Некоторых я уже знаю: Тиндала, Лапин и прочих. Другие для меня загадка – клиенты, которые приходят только днем или давно вообще перестали появляться. Судя по датам на страницах, в этом журнале собраны данные за пять с лишним лет. И записей пока только до середины. Я буду вести его еще пять лет? Послушно записывать годами, не понимая, о чем речь?

Мой мозг растечется в лужу, если я буду так сидеть всю ночь. Надо отвлечься. На что-то большое и сложное. Я открываю ноутбук и продолжаю работу над моделью магазина.

Каждые несколько минут я гляжу за окно, высматривая на улице тени: не мелькнет ли серый костюм, не сверкнет ли темный глаз. Но за окном ничего нет. Работа сглаживает ощущение бредовости, и я наконец вхожу в поток.

Чтобы от моей модели был какой-то толк, наверное, надо не только добавить местоположение книжек, но и отмечать, какие на данный момент выданы и кому. Так что я вкратце ввел туда свои записи за последние недели и научил программу определять время.

Теперь книжки светятся, будто лампочки, в параллелепипедах 3D-полок. И лампочки эти разноцветные: то, что взял Тиндал, синее, Лапин – зеленое, Федоров – желтое и так далее. Вообще-то, выглядит круто. Но с этой новой фичей добавился и баг: если чересчур сильно повернуть магазин, полки, мигнув, пропадают. Я сижу сгорбившись над кодом, тщетно пытаясь разобраться, в чем дело, но тут раздается звон колокольчика.

От неожиданности я невольно издаю удивленный писк. Вернулся Эрик и будет снова на меня орать? Или Корвина, сам гендиректор, явился наконец, чтобы обрушить свой гнев на…

Это девушка. Просунувшись в дверь наполовину и глядя на меня, она спрашивает:

– У вас открыто?

О да, девушка с каштановым каре и в красной футболке с горчично-желтым словом BAM! – да, у нас еще как открыто.

– Конечно, – отвечаю я. – Заходите. Мы работаем круглосуточно.

– Я ждала автобус на остановке, и телефон зажужжал, – кажется, мне пришел купон.

Она подходит прямо к прилавку, подталкивает ко мне свой телефон, а там на экране мое объявление в «Гугле». Моя гипертаргетированная рекламная кампания – я о ней уже забыл, но она все еще работает и нашла клиентку. На поцарапанном экране смартфона выскочил нарисованный мной купон. Ногти сверкают.

– Да! Отличный купон. Лучший!

Я говорю как-то слишком громко. Она сейчас развернется и уйдет. Удивительные алгоритмы гугловой рекламы привели ко мне настоящую красотку, а я не знаю, что с ней делать. Девушка крутит головой, осматривая магазин. На лице у нее сомнение.

Все зависит от мелочей. Разница в тридцать градусов – и эта история тут бы и закончилась. Но мой ноутбук стоит под нужным углом, а на его экране как ненормальный крутится наш 3D-магазин в двух плоскостях, словно корабль, прорывающийся сквозь космическую пустоту. Девушка смотрит на него и…

– Что это? – интересуется она, вскидывая бровь. Очень красивую темную бровь.

Эту карту надо разыграть безошибочно. Чтобы не вышло слишком занудно.

– Ну, это модель нашего магазина, но еще тут отображается, какие книжки в наличии…

– Визуализация данных! – У девушки загораются глаза. И все сомнения развеиваются. Она уже в восторге.

– Точно, – говорю я. – Именно так. Вот, смотрите.

Мы встречаемся на полпути у края стола, и я показываю ей свой 3D-магазин (он все еще пропадает, если повернуть слишком сильно). Она наклоняется поближе:

– А можно посмотреть исходный код?

Злоба Эрика удивляла, а любопытство этой девушки поражает.

– Да, конечно.

Я листаю темные окна, пока на экране не оказывается сырой файл на руби с красными, золотыми и зелеными цветовыми кодами.

– Я с этим работаю, – сообщает она, нагибаясь к экрану и вглядываясь в код. – С визуализацией данных. Можно?

Девушка показывает на клавиатуру. О да, прекрасная хакерка-полуночница, можно.

Моя лимбическая система уже привыкла к определенному (очень малому) количеству контактов с другими людьми (женского пола). И теперь, когда она стоит рядом, слегка упираясь в меня локтем, я словно пьянею. Но пытаюсь продумать свои следующие шаги. Порекомендую ей Эдварда Тафти, «Визуальное представление больших объемов информации». У Пенумбры она есть – я видел на полке. Огромный томина.

Девушка быстро листает мой код, и мне становится слегка неловко – у меня там полно комментариев типа «Ну я крут!» и «Компьютер, пришло время подчиниться моему приказу».

– Круто, – говорит она с улыбкой. – Ты, я так понимаю, Клэй?

В коде есть метод «клэй_рулит». По-моему, у каждого программиста такое есть.

– А я Кэт. Я вроде поняла, в чем проблема. Показать?

Я тут мучился часами, а эта девчонка – Кэт – вычислила мою ошибку за каких-то пять минут. Она гений. Она подробно объясняет, как отладить, приводя доводы быстро и уверенно. И, легко стуча по клавиатуре, решает проблему.

– Прости, что отобрала. – Она поворачивает ноутбук обратно ко мне. Убрав волосы за ухо, встает и говорит с напускным хладнокровием: – Ну, Клэй, и зачем ты делаешь модель магазина? – При этом ее взгляд поднимается вдоль стеллажей до самого потолка.

Не знаю, стоит ли откровенно рассказывать, насколько это странное место. «Привет, приятно познакомиться, я тут продаю нечитабельные книжки каким-то мутным старикам, сходим поужинать?» (И вдруг меня охватывает уверенность, что сейчас кто-нибудь из этих чудиков ворвется в дверь. Тиндал, Федоров и все остальные, очень вас прошу, посидите сегодня дома. Сидите и читайте.)

Я говорю не это:

– Это исторический проект. Магазин работает почти целый век. По-моему, он самый старый в городе, а может, и на всем Западном побережье.

– Обалдеть, – говорит Кэт. – «Гугл» просто младенец в сравнении.

Ну, все понятно: она из «Гугла». Значит, точно гений. А еще у нее чуть-чуть щербатый зуб, и это так симпатично.

– Обожаю такие данные, – говорит она, указывая подбородком на ноутбук. – Реальный мир. История.

В этой девушке светится искра жизни. Это мой основной фильтр при отборе друзей (девушек и не только), и от меня это высший комплимент. Я много раз пытался понять, как она загорается – какие именно факторы сходятся в холодном темном космосе, чтобы образовалась звезда. Я знаю, что выдает ее в основном лицо – не только глаза, но и брови, щеки, губы, а также соединяющие их микромышцы.

Микромышцы у Кэт очень привлекательные.

– А ты пробовал визуализацию временно́го ряда? – спрашивает она.

– Пока нет, не пробовал. – (На самом деле я даже не знаю, что это такое.)

– В «Гугле» мы их делаем для истории поисковых запросов, – поясняет она. – Это крутая тема – видно, как новые идеи вспыхивают по всему миру, как будто эпидемия. И в течение недели она угасает.

Мне очень интересно слушать, но в основном потому, что мне интересна Кэт.

Вдруг у нее на телефоне громко звякает оповещение, и она смотрит на экран.

– Ой, мой автобус, – говорит она. (Я проклинаю городской транспорт за внезапную пунктуальность.) – Визуализацию могу показать, – предлагает она. – Хочешь, как-нибудь встретимся?

Да, я очень хочу. Может, я даже сам куплю ей книгу Тафти. Заверну в коричневую бумагу и подарю. Стоп… я не сошел с ума? Книга-то дорогая. Может, есть издание попроще, в мягкой обложке. Можно купить и на «Амазоне». Хотя это глупо, я же работаю в книжном. (А «Амазон» быстро доставит?)

Кэт все еще ждет ответа.

– Конечно, – пищу я.

Она записывает свой адрес на открытке Пенумбры: katpotente@ – ну естественно – gmail.com.

– А купоном в следующий раз воспользуюсь, – обещает она, взмахнув телефоном. – Пока.

Как только она уходит, я открываю свою гипертаргетированную рекламную кампанию. Я там что, случайно отметил пункт «красивая»? (А «одинокая»?) Я вообще могу себе это позволить? Чисто в плане маркетинга это был провал: я не продал ни одной книжки, ни дорогой, ни дешевой. Более того, я должен доллар: Кэт написала адрес на открытке. Но особых поводов для беспокойства нет: из моего первоначального бюджета в одиннадцать баксов «Гугл» вычел всего семнадцать центов. За единственный показ рекламы – единственный и безупречный, который состоялся ровно двадцать три минуты назад.

Позднее, когда час ночной изоляции и вдыхание паров лигнина отрезвляют меня, я делаю две вещи.

Во-первых, пишу Кэт и спрашиваю, не хочет ли она пообедать завтра, то есть в субботу. Я иногда бываю трусоват, но верю, что железо надо ковать, пока горячо.

А во-вторых, я гуглю «визуализацию временнóго ряда» и начинаю работу над новой версией своей модели в надежде произвести на Кэт впечатление своим прототипом. Я люблю девушек, на которых можно произвести впечатление прототипом.

Я задумал сделать анимацию, чтобы данные о том, как брали книги, отображались в динамике, а не одновременно. Первым делом я переписываю побольше имен, названий и сведений о времени из книги учета в ноутбук. А потом начинаю свой хакатон.

Не все программирование одинаково. В обычных письменных языках есть разные ритмы и идиомы, так? В языках программирования тоже. Язык си строится на жестком императиве – примерно так и говорят компьютеры. Лисп похож на одно длинное закрученное предложение с кучей придаточных – до того длинное, что забываешь, о чем, собственно, шла речь. Про эрланг все понятно из названия: скандинавский и эксцентричный. Ни на одном из них я программировать не умею, потому что они слишком трудные.

А вот руби, мой любимый язык со времен «Нового бейгла», придумал японский программист-весельчак, поэтому руби читается как понятные дружелюбные стихи. Билли Коллинз^[9] переоделся Биллом Гейтсом.

Хотя, разумеется, язык программирования придуман не для того, чтобы на нем просто читать, – надо еще и писать. Ты пишешь – он на тебя работает. И вот тут руби, по-моему, просто звезда.

Это как готовка. Только ты не следуешь рецепту шаг за шагом в надежде на лучшее, а можешь в любой момент вынимать ингредиенты из кастрюли и класть обратно. Можно посолить, попробовать, покачать головой и убрать лишнюю соль. Можно взять отдельно идеальную хрустящую корочку, а внутрь добавить все, что захочешь. Это уже не линейный процесс, который заканчивается успехом или (как правило, у меня) огорчительным провалом. Это кольцо, завитушка или каракуля. Игра.

Итак, добавив соли и немного масла, я к двум часам ночи получаю рабочий прототип новой визуализации. И тут же замечаю нечто странное: разноцветные огни повторяют друг друга.

Визуализация показывает, что Тиндал берет книгу с самого верха второго ряда. А через месяц Лапин берет книгу с той же полки. Через пять недель оттуда же забирает книжку и Имберт, а Тиндал тем временем уже возвращает ту и берет другую книгу снизу первого ряда. Он на шаг впереди всех.

Раньше я этой закономерности не видел, потому что биты информации разнесены в пространстве и времени, – это как если бы в музыке проходило по три часа между каждой нотой и все они игрались в разных октавах. Но когда я вывел информацию на экран и ускорил, все стало очевидно. Эти люди играют одну и ту же мелодию, или танцуют один и тот же танец, или – ну да – решают одну и ту же головоломку.

Звенит колокольчик. Это Имберт: невысокий, крепкий, черная щетина и кепка-восьмиклинка набекрень. Он кладет на прилавок то, что сдает (громадную книжищу в красном переплете). Я быстренько прокручиваю визуализацию, чтобы найти место Имберта в общем узоре. На экране загорается оранжевая лампочка, и не успевает он открыть рот, я знаю, что он попросит книгу из середины второго ряда. Это будет…

– «Прохоров», – хрипит Имберт. – «Прохоров» следующий.

Я лезу по лестнице, и на полпути у меня начинает кругом идти голова. Что тут происходит-то? В этот раз я не делаю никаких отчаянных маневров – мне бы на ногах устоять. Я беру с полки тонкую книжку в черном переплете. «Прохоров».

Имберт подает карточку – 6MXH2I – и забирает свою книгу. Звякает колокольчик, и я снова остаюсь один.

Я фиксирую обмен в книге учета, упоминая в том числе кепку Имберта и тот факт, что изо рта у него пахло чесноком. А потом пишу для неизвестного будущего работника и, может, для того, чтобы доказать самому себе, что это все реально:

В круглосуточном книжном мистера Пенумбры творятся странные дела.

Самое счастливое будущее

– …называется «Непарность в сингулярности», – говорит Кэт Потенте.

На ней та же красно-желтая футболка с надписью BAM!, а это означает, что а) она в ней спала, б) у нее несколько одинаковых футболок или в) она герой мультфильма – мне симпатичны все варианты.

«Непарность в сингулярности». Так. Я знаю (спасибо интернету), что сингулярность – это гипотетическая точка в будущем, где кривая развития технологий переходит в вертикаль и цивилизация типа перезапускается. Компьютеры становятся умнее людей, и мы разрешаем им править бал. Или они берут себе это право…

Кэт кивает:

– Приблизительно.

– Но «Непарность в сингулярности»?

– Это быстрые знакомства для умников, – поясняет она. – «Гугл» каждый месяц проводит. Соотношение мужчин к женщинам очень хорошее. Или очень плохое. Смотря кто…

– Ты ходила.

– Ага. И познакомилась там с парнем, который программирует ботов для хедж-фонда. Мы какое-то время встречались. Он очень увлекался скалолазанием. И плечистый такой был.

Хмм.

– Но бессердечный.

Мы сидим в «Гурмэ-гроте», расположенном в светящемся шестиэтажном ТЦ в центре города, рядом с терминалом кабельной дороги, хотя, по-моему, до туристов не доходит, что это торговый центр: парковки тут нет. «Гурмэ-гротом» называется фуд-корт – возможно, лучший в мире: салаты из местного шпината, тако с запеченной грудинкой и суши без ртути. К тому же он подземный, туда можно попасть прямо из терминала: даже не надо выходить на улицу. Здесь я люблю воображать, что живу в будущем, в атмосфере радиация, а на пыльной поверхности земли заправляют банды диких байкеров, ездящих на биодизеле. Прямо-таки сингулярность, да?

Кэт хмурится:

– Так будущее представляли в двадцатом веке. После сингулярности мы сможем решать такие проблемы. – Она разламывает пополам хрустящий фалафель и дает мне половинку. – И жить будем вечно.

– Да брось, – возражаю я. – Древняя мечта о бессмертии, ну…

– Да, мечта о бессмертии. И что такого? – Кэт молча жует, затем продолжает: – Давай я попробую сказать иначе. Это покажется странным, особенно потому, что мы только познакомились. Но я знаю, что я умная.

Это однозначно так…

– И ты, по-моему, тоже. Так почему это должно закончиться? Мы могли бы столького добиться, если бы у нас было больше времени. Понимаешь?

Я жую фалафель и киваю. Какая интересная девушка. Судя по ее прямолинейности, Кэт была на домашнем обучении, но в то же время она абсолютно очаровательна. Думаю, способствует ее красота. Я смотрю на ее футболку. Все же, наверное, у нее гора одинаковых.

– Чтобы верить в сингулярность, надо быть оптимистом, – продолжает она, – что тяжелее, чем кажется. Ты когда-нибудь играл в «Самое счастливое будущее»?

– Судя по названию, это японское игровое шоу.

Кэт расправляет плечи.

– Давай сыграем. Для начала представь себе будущее. Счастливое. Без ядерных бомб. Представь, что ты фантаст.

Ладно.

– Мировое правительство… никакого рака… аэроскейты.

– Давай дальше. Счастливое будущее после этого.

– Космические корабли. Вечеринки на Марсе.

– Дальше.

– «Звездный путь». Телепортация. Можно переместиться куда угодно.

– Дальше.

Я немного туплю и вдруг понимаю:

– Дальше не могу.

Кэт качает головой:

– Да, это непросто. Хотя тут всего сколько, тысяча лет? А потом что? Что вообще может быть дальше? Воображение иссякает. Но это и понятно, да? У нас, по всей видимости, хватает фантазии лишь на то, что мы знаем, а для тридцать первого века у нас аналогий уже нет.

Я стараюсь представить себе обычный день в 3012 году. В голову не приходит ничего хоть более-менее адекватного. Будут ли люди жить в зданиях? Будут ли носить одежду? Воображение прямо физически перенапрягается. Мыслепальцы роются за диванными подушками в поисках хоть каких-то идей, но ничего не находят.

– Лично я думаю, что серьезные перемены произойдут с мозгом, – говорит Кэт, постукивая у себя над ухом – а оно у нее розовое и милое. – Я думаю, мы найдем новые способы мышления. Благодаря компьютерам. Ты ждал, что я так и скажу, – (да), – но это уже происходило. У нас сейчас не такой мозг, как у людей тысячу лет назад.

Стоп.

– Такой же.

– Жесткий диск тот же, но софт другой. Ты в курсе, что понятие личной жизни совсем недавнее? Как и романтика, разумеется.

Да, я вот задумался о романтике только вчера вечером. (Вслух я этого не говорю.)

– Каждая такая большая идея – это апгрейд операционной системы, – продолжает Кэт с улыбкой. Она в своей стихии. – Частично это заслуга писателей. Говорят, Шекспир придумал внутренний монолог.

О, внутренний монолог мне прекрасно знаком.

– Но по-моему, время писателей вышло, – говорит она, – и на этот раз человеческую операционку проапгрейдят программисты.

Я однозначно имею дело с девушкой из «Гугла».

– И что это будет за апгрейд?

– Он уже начался, – сообщает Кэт. – У тебя уже куда больше способностей, ты как будто находишься в разных местах одновременно, и это воспринимается нормально. Ты посмотри вокруг.

Я озираюсь и вижу, о чем она говорит: десятки людей сидят за столиками и видят на экранах своих телефонов места, которых вроде бы и нет, но которые им интереснее, чем «Гурмэ-грот».

– И это не странно, это не научная фантастика, это…

Она осекается, взгляд тускнеет. По-моему, Кэт решила, что перегнула палку. (Откуда я это знаю? У меня в голове установлено специальное приложение?) У нее раскраснелись щеки, и она так прекрасно выглядит, когда вся кровь прилила к коже.

– В общем, – наконец продолжает Кэт, – я просто думаю, что воображать сингулярность вовсе не лишено смысла.

Она говорит так искренне, что я улыбаюсь и думаю, как мне повезло, что такая умная и оптимистичная девушка оказалась рядом со мной в будущем где-то глубоко под землей, потому что в атмосфере радиация.

Я решаю, что пришло время показать Кэт улучшенную модель магазина, в которую я добавил временнóе измерение. Ну вы понимаете: всего лишь прототип.

– Это ты вчера сделал? – спрашивает она, вскинув бровь. – Впечатляет.

Я не рассказываю, что просидел всю ночь и еще немного утром. Думаю, Кэт справилась бы минут за пятнадцать.

Мы смотрим, как друг за другом загораются разноцветные лампочки. Я перематываю, мы смотрим еще раз. И я пересказываю ситуацию с Имбертом – как прототип предсказал его выбор.

– Может, просто совпало. – Кэт качает головой. – Нужно больше данных, чтобы утверждать, что тут действительно есть система. Может, ты просто видишь то, что хочешь видеть. Как лицо на Марсе.

Или как когда ты абсолютно уверен, что нравишься девушке, а потом оказывается, что нет. (Этого я тоже вслух не говорю.)

– Есть что еще добавить в визуализацию? Тут ведь данные всего за несколько месяцев?

– Есть другие книги учета, – говорю я. – Но это не то чтобы данные, просто описания. И переносить их в компьютер я буду целую вечность. Там все от руки, а я и собственный почерк едва разбираю…

У Кэт загораются глаза.

– Корпус естественного языка! Я как раз искала повод воспользоваться книжным сканером. – Она довольно улыбается и хлопает по столу. – Приноси их в «Гугл». У нас есть специальная машина. Ты обязан принести их в «Гугл».

Она прямо подпрыгивает на стуле, и ее губы так красиво изгибаются, когда она говорит слово «корпус».

Запах книг

Передо мной стоит задача вынести книгу из книжного. Если получится, будет шанс узнать что-то интересненькое о магазине и его назначении. И что еще важнее, произвести впечатление на Кэт.

Но так просто книгу учета не возьмешь: ее же используют и Пенумбра с Оливером. Она вросла в магазин. Чтобы взять ее домой, нужна веская причина, и я не могу придумать ничего убедительного. Мистер Пенумбра, я хочу перерисовать свой скетч Тиндала акварелью. Ну да.

Есть еще один вариант. Можно взять другой том – не IX, а VIII или даже II или I. Это, конечно, рискованно. Некоторые из них старше самого Пенумбры, – боюсь, они развалятся от одного прикосновения. Безопаснее всего брать последний законченный том, VIII, он же самый крепкий, но в то же время самый… заметный. Я его вижу, когда ставлю текущую книгу учета на место, – наверняка Пенумбра заметит его отсутствие. Тогда, может, VII или VI…

Итак, я забираюсь под прилавок, тычу пальцем в корешки, проверяя книги учета на прочность, и тут звенит колокольчик над дверью. Я рывком распрямляюсь. Это Пенумбра.

Он разматывает свой тонкий серый шарф, делает странный круг перед дверью, стучит по прилавку, бросает взгляд на низкие стеллажи, потом на Суперстары. И тихонько вздыхает. Что-то не так.

– Ровно в этот день, мальчик мой, – наконец говорит он, – тридцать один год назад этот магазин перешел ко мне.

Тридцать один год. Пенумбра просидел за прилавком дольше, чем я прожил. До меня вдруг доходит, насколько мое присутствие в магазине мимолетно.

– Но только через одиннадцать лет после этого, – добавляет Пенумбра, – я сменил его название.

– А чье имя он носил до того?

– Аль-Асмари. Он был моим наставником и много лет моим работодателем. Мохаммед Аль-Асмари. Мне всегда казалось, что его имя на витрине выглядит лучше. Я и до сих пор так считаю.

– И Пенумбра хорошо смотрится, – говорю я. – Таинственно.

Он улыбается:

– Я, когда поменял название, ждал, что и магазин преобразится. Но он особо не изменился.

– А почему?

– Ох, причин много. И хороших, и плохих. Отчасти финансирование… А еще моя лень. Поначалу я больше читал. Искал новые книги. Но теперь, похоже, остановился на своих любимых.

Ну, раз уж тему подняли…

– Может, вам заказывать сюда что-нибудь популярное? – осмеливаюсь предположить я. – К независимым книжным сейчас есть интерес, но куча народу даже не в курсе, что тут есть такой магазин, а когда сюда все же забредают, выбора почти нет. Например, заходили некоторые мои друзья, и… В общем, у нас нет ничего такого, что им нужно.

– Я и не знал, что твои ровесники еще покупают книги, – говорит Пенумбра, подняв бровь. – Мне казалось, теперь читают только на телефонах.

– Не все. Многие все же любят… ну, знаете, запах книг.

– Запах! – повторяет Пенумбра. – Когда говорят про запах, крыть уже нечем, – говорит он с улыбкой, а потом его посещает какая-то мысль, и он щурится. – У тебя же нет этого… «Киндла»?

Упс. Это как будто директор школы спрашивает, есть ли у меня трава. Но по-дружески, типа, может, попросит поделиться. По факту, «Киндл» у меня с собой. Я достаю его из сумки. Он у меня побитый жизнью, с широкими царапинами на задней крышке, а в нижней части экрана следы от шариковой ручки.

Пенумбра берет его и хмурится. Экран темный. Я надавливаю на уголок, и «Киндл» оживает. Пенумбра резко вдыхает, светло-серый прямоугольник экрана отражается в его ярко-голубых глазах.

– Потрясающе, – объявляет Пенумбра. – Подумать только, а меня еще впечатляет это волшебное зеркало. – Он кивает на «Мак-Плюс».

Я лезу в настройки «Киндла» и увеличиваю размер шрифта.

– Прекрасная типографика, – комментирует Пенумбра, поднося очки к экрану «Киндла». – Я знаю этот шрифт.

– Да, – говорю я, – это стандартный. Мне тоже нравится.

– Классика. «Герритсцон». – После паузы он добавляет: – У нас вывеска им же написана. А в этой машине когда-нибудь кончается электричество? – Он встряхивает «Киндл».

– Батарея должна держать заряд пару месяцев. Но не у меня.

– Пожалуй, это и к лучшему. – Вздохнув, Пенумбра возвращает мне гаджет. – Книжки все еще без батареек. Но я не дурак. Преимущество незначительное. К счастью, – на этих словах он мне подмигивает, – у нас очень щедрый покровитель.

Я запихиваю «Киндл» обратно в сумку. Я не успокоился.

– Вот правда, мистер Пенумбра, если мы закупим более современные книги, у магазина найдутся почитатели. Он будет… – Я смолкаю, но потом все же решаюсь сказать честно: – Он станет прикольнее.

Пенумбра потирает подбородок, и взгляд у него становится мечтательный.

– Возможно, – наконец отвечает он. – Может, и пора воскресить энтузиазм, который был у меня тридцать один год назад. Я поразмыслю над этим, мальчик мой.

Я еще не отказался от идеи отнести одну из прошлых книг учета в «Гугл». Дома, растянувшись на диване в тени Мэтрополиса и попивая «Энкор Стим», хотя на дворе семь утра, я рассказываю свою историю Мэту, который делает крошечные круглые дырочки на бледно-мраморной коже какой-то крепости. Мэт тут же предлагает план. Я на это и рассчитывал.

– Могу сделать точную копию, – говорит он. – Без проблем, Дженнон. Только принеси фотографию.

– Но ты же не можешь скопировать все страницы?

– Только то, что снаружи. Обложку, корешок.

– А что будет, когда Пенумбра откроет твою точную копию?

– Не откроет. Ты же говоришь, это какой-то архив, так?

– Так…

– Значит, достаточно внешнего сходства. Люди предпочитают думать, что все настоящее. Дай им повод, и они поверят.

Это мне говорит мастер спецэффектов, поэтому звучит убедительно.

– Значит, фотографий достаточно?

– Только нужны хорошие, – кивает Мэт. – И много. Со всех ракурсов. При ярком равномерном освещении. Ты понимаешь, что значит яркое равномерное освещение?

– Без теней?

– Без теней, – соглашается он. – Что, разумеется, невозможно. У вас же там круглосуточный магазин теней.

– Угу. Тени и запах книг, все вот это.

– Я могу принести свет.

– Боюсь, это меня выдаст.

– Тоже правда. Может, и с тенями сойдет, если их немного.

В общем, план готов.

– К слову, о темных делах, – говорю я. – Как там с Эшли?

Мэт фыркает.

– Я добиваюсь ее традиционными методами, – отвечает он. – И мне нельзя говорить об этом дома. Но в пятницу мы вместе ужинаем.

– Интересный порядок.

– Наша соседка вся про порядок.

– А она… Ну… А о чем вы говорите?

– Обо всем, Дженнон. И представляешь, – Мэт показывает на бледную мраморную крепость, – она нашла эту коробку. Достала из мусорки на работе.

Потрясающе. Эшли Адамс, скалолазка, готовит ризотто, профи в пиаре – и помогает строить Мэтрополис. Может, она все же не настоящий андроид.

– Это прогресс, – говорю я, поднимая бутылку с пивом.

Мэт кивает:

– Прогресс.

Павлинье перо

У меня и самого прогресс: Кэт приглашает меня к себе на вечеринку. Но я, к сожалению, не смогу пойти. На вечеринки я теперь не хожу, поскольку у меня делу время, когда у всех потехе час. Сердце мое сжимается от печали: мяч у нее, она делает красивый легкий пас, а у меня связаны руки.

как жаль, пишет она. Мы общаемся в гмейле.

Да, очень жаль. Хотя стоп.

Кэт, ты же веришь, что мы, люди, вскоре вырастем из этих наших тел и сублимируемся в цифровой эфир, растратив физические измерения?

точно!!

но ты наверняка не согласишься попробовать.

ты о чем?

А вот о чем: Я буду на твоей вечеринке, но на ноуте. – (Через видеочат.) – А тебе придется всюду меня сопровождать: будешь меня носить с собой и со всеми знакомить. Она ни за что не согласится.

омг, гениально! давай! только тебе придется приодеться. и пить.

Она согласилась. Но: Нет, погоди, я буду на работе, мне нельзя пить…

надо. иначе что это за вечеринка?

Я тут вижу противоречие – Кэт верит в бестелесное будущее, но настаивает на употреблении алкоголя, – однако спускаю это на тормозах, ведь я иду на вечеринку.

Десять вечера, я сижу за прилавком в магазине Пенумбры. На мне светло-серый свитер, рубашка в голубую полоску и прикол, который, я надеюсь, мне еще удастся торжественно продемонстрировать, – безумные штаны с фиолетовым пейсли. Дошло? Меня же никто ниже пояса не увидит… короче, да, надеюсь, дошло.

Кэт выходит в сеть в 22:13. Я нажимаю зеленую кнопку-камеру. Кэт появляется на экране, как всегда, в красной футболке BAM!

– Хорошо выглядишь, – говорит она.

– А ты одета как обычно. И вообще никто не разодет.

– Да, но ты-то у нас будешь просто плавающая голова, тебе надо выглядеть хорошо.

Магазин растворяется, и я всецело погружаюсь в видеоизображение квартиры Кэт – напомню, что вживую я там никогда не бывал. Это лофт открытой планировки, Кэт панорамирует ноутбуком, показывая мне, где там что.

– Тут кухня, – говорит она.

Я вижу шкафчики со стеклянными дверцами, промышленную плиту, схематичный комикс xkcd^[10] на холодильнике.

– Гостиная, – продолжает она, поворачивая меня.

Экран идет темными пиксельными полосками, потом картинка собирается в открытое пространство с широкоэкранным теликом и длинными низкими диванами. На стенах постеры в тонких изящных рамах: «Бегущий по лезвию», «Планета обезьян», «ВАЛЛ-И». Гости сидят кру́гом – часть на диванах, часть на ковре – и во что-то играют.

– Кто там? – щебечет чей-то голос.

Картинка поворачивается, и я вижу круглолицую девушку с темными кудрями и массивными черными очками.

– Это экспериментальный искусственный интеллект, – сообщает Кэт, – созданный, чтобы поддерживать прикольные разговоры на вечеринках. Протестируй. – И она ставит ноут на гранитную столешницу.

Мисс Темные Кудри близко наклоняется ко мне – ой, слишком близко – и щурит глаза:

– Это что, правда? Ты настоящий?

Но Кэт меня не бросает, хотя могла бы запросто: поставить ноутбук, отойти, когда кто-то позовет, и не вернуться. Но нет, она целый час носит меня с собой, знакомя со своими соседями по квартире (Темные Кудри одна из них) и друзьями из «Гугла».

Потом мы идем в гостиную и присоединяемся к игре. Она называется «Предатель»; тощий чувачок с тонкими усиками, наклонившись, объясняет мне, что ее придумал КГБ и секретные агенты играли в нее в шестидесятых. Суть игры – обманывать. Тебе назначают роль, но надо убедить всех, что ты кто-то совершенно другой. Роли прописаны на карточках, Кэт подносит мою к экрану.

– Так нечестно, – говорит девушка напротив. У нее очень светлые волосы, почти белые. – У него преимущество, мы же не видим его целиком.

– Ты права. – Кэт хмурится. – А я знаю, что, когда на нем штаны с пейсли, он лжет.

Я как по команде опускаю ноутбук и показываю свои брюки: раздается такой громкий смех, что из динамиков слышится треск и фузз. Я тоже ржу один в магазине и наливаю себе еще пива в красный стаканчик из праздничного набора. Каждые несколько минут я поглядываю на дверь, и мое сердце пронзает кинжал страха, но алкоголь и адреналин смягчают боль. Клиентов не будет. Их никогда нет.

Потом у нас завязывается разговор с другом Кэт Тревором, который тоже работает в «Гугле», и мою защиту пробивает кинжал уже другого рода. Тревор очень долго рассказывает про поездку в Антарктику (кто ездит в Антарктику?), а Кэт склоняется к нему, словно на нее воздействует какая-то сила притяжения, хотя, может, это просто ноутбук стоит под углом. Остальные потихоньку расходятся, и все внимание Тревора концентрируется на Кэт. У нее горят глаза, и она с энтузиазмом кивает.

Да нет. Нечего выдумывать. Он просто интересно рассказывает. А она немного выпила. И я немного выпил. Но вот не знаю, пил ли Тревор или…

Звонит колокольчик. Я резко перевожу взгляд на дверь. Черт. Это не заблудший одинокий покупатель, игнорировать не удастся. Это мисс Лапин, член клуба. Единственная женщина (насколько мне известно), которая берет Суперстары, и вот она протискивается в магазин, прижимая к себе свою массивную сумку, словно щит. На шляпе у нее павлинье перо. Это что-то новенькое.

Я пытаюсь одним глазом смотреть на экран, другим на мисс Лапин. Не получается.

– Добрый вечер, здравствуйте, – говорит она.

Голос у нее как на старой растянутой пленке: неровный, с перепадами высоты. Она протягивает руку в черной перчатке к павлиньему перу, чтобы поправить или просто проверить, на месте ли оно. Потом достает книгу из сумки. Она сдает «Бёрнса».

– Мисс Лапин, здравствуйте! – говорю я слишком громко и слишком быстро. – Что будете брать?

Может, подсмотреть, что ей надо, в моем вуду-прототипе, не дожидаясь просьбы, но на экране у меня пока…

– Что ты сказал? – врывается голос Кэт.

Я глушу звук на ноутбуке.

Лапин не заметила.

– Ну, – говорит она, скользя к прилавку, – не знаю, как это правильно произносится, может, Парази-был-вич или Пошел-бы…

Она издевается, что ли? Я пытаюсь вбить то, что она говорит, но в базе такого нет. Я пробую другой набор гипотетических звуков. Нет, пусто.

– Мисс Лапин, а по буквам?

– Ах, П, Б, да, Б, Ш, В, нет, простите, Ы…

Да. Она. Точно. Издевается.

– Еще одна Б, нет, там одна Б, И, нет, то есть да, И…

База данных выдает «Пшибылович». Какой-то бред.

Я взлетаю по лестнице и так рьяно дергаю «Пшибыловича», что едва не падает его сосед «Прайор». Я возвращаюсь к мисс Лапин с застывшим стальным раздражением на лице. Кэт молча двигается на экране, машет кому-то.

Я оборачиваю книгу бумагой, Лапин достает было карточку – 6YTP5T, – но потом устремляется к ближним низким стеллажам, где стоят обычные книги. О нет.

Долго идут секунды. Она задерживается у полки «Романы», павлинье перо подпрыгивает, когда она водит головой, читая названия на корешках.

– Так, пожалуй, возьму еще и эту, – наконец сообщает она, неся к прилавку Даниэлу Стил в твердой обложке.

Потом она дня три ищет свою чековую книжку.

– Так, – блеет Лапин, – тринадцать, ну-ка, тринадцать долларов и сколько там центов?

– Тридцать семь.

– Тринадцать… долларов…

Она мучительно медленно пишет, но, надо признать, почерк ее прекрасен. Черные, буквально каллиграфические завитушки. Прижав чек к столу, она медленно выводит: «Розмари Лапин».

Закончив, она отдает чек мне. Внизу мелким шрифтом написано, что она член «Телеграф-хилл Кредит Юнион» с 1951 года. Ого.

Блин. Разве такая пожилая женщина должна страдать из-за моих заскоков? Я смягчаюсь. Стальная маска слетает с лица, и я улыбаюсь – искренне.

– Хорошего вам вечера, мисс Лапин, – говорю я. – Возвращайтесь поскорее.

– Ах, я и так стараюсь как могу. – Она тоже мило улыбается, и ее щеки становятся похожи на бледные сливы. – Festina lente.

Она прячет в сумку добытое сокровище с полки Суперстаров, а вместе с ним свое постыдное увлечение, и обе книги немного торчат: матовый коричневый и красный глянец. Колокольчик звякает, дама с павлиньим пером исчезает.

Время от времени я слышу это от клиентов. Festina lente.

Я снова припадаю к экрану, включаю звук. Кэт и Тревор все еще весело болтают. Он рассказывает очередную историю про какую-то экспедицию с целью развеселить затосковавших пингвинов. Очевидно, это очень смешно. Кэт хохочет, ее смех так и бурлит в динамиках. А Тревор, по-видимому, самый умный и интересный мужчина во всем Сан-Франциско. Они оба не в кадре: полагаю, что она положила руку ему на локоть.

– Эй, ребята, – говорю я. – Чуваки.

Тут я понимаю, что они тоже выключили звук.

Я вдруг чувствую себя идиотом; вся эта затея ужасна. Смысл вечеринки у Кэт был в том, чтобы я рассказывал смешные истории и она касалась моей руки. А этот эксперимент с эффектом присутствия, напротив, смысла лишен; все наверняка смеются надо мной и корчат рожи, когда я не вижу. У меня горит лицо. Им заметно? Мое изображение на экране приобрело странный красный оттенок?

Я встаю и отступаю из-под взгляда камеры. Усталость заливает мозг. В последние два часа я перенапрягся – как веселый щенок на алюминиевом просцениуме. Все это большая ошибка.

Уперевшись руками в широкую витрину, я смотрю за окно из-за решетки позолоченных букв. Да, это «Герритсцон», хоть что-то прекрасно-знакомое в моем одиночестве. Изгиб Б так прекрасен. От моего дыхания затуманивается стекло. «Веди себя нормально, – говорю я себе. – Вернись и веди себя нормально».

– Эй? – доносится из ноутбука. Кэт.

Я проскальзываю обратно за прилавок:

– Привет.

Тревора уже нет. Кэт одна. И обстановка вокруг другая.

– Это моя комната, – тихо говорит она. – Нравится?

Обстановка у нее спартанская: всего лишь кровать, рабочий стол и массивный черный сундук. Как в каюте на океанском лайнере. Нет, в космическом корабле. В углу стоит белая пластмассовая корзина для белья, возле которой валяются – не попала – одинаковые красные футболки, штук десять.

– У меня была такая версия, – говорю я.

– Да, я решила не тратить умственные ресурсы, – она зевает, – на то, чтобы думать с утра, что надеть.

Ноутбук качается, на экране все плывет, после чего мы оказываемся у нее на кровати. Кэт подпирает рукой голову, и я вижу изгиб ее груди. У меня вдруг начинает колотиться сердце, как будто я действительно рядом, вытянулся на кровати и жду, а не сижу тут один в сумраке книжного магазина все еще в брюках с пейсли.

– Получилось довольно прикольно, – тихо продолжает Кэт, – но жалко, что ты не пришел на самом деле.

Она потягивается, крепко жмурясь, словно кошка. Я совершенно не знаю, что сказать, и, подперев ладонью подбородок, молча смотрю в камеру.

– Лучше бы ты был тут, – мурлычет Кэт.

И засыпает. А я сижу один в магазине, смотрю через весь город на ее спящий силуэт, освещенный лишь серым светом от экрана ноутбука. Через какое-то время он тоже засыпает, и экран темнеет.

Сидя один в магазине после вечеринки, я приступаю к подготовке. Выбор сделан: я аккуратно достаю с полки книгу учета под номером VII (старую, но не слишком) и делаю снимки для Мэта: и с расстояния, и крупным планом щелкаю на телефон с разных углов, и на всех кадрах один и тот же, плоский и широкий, побитый жизнью коричневый параллелепипед. Потом я добавляю детальные снимки закладки, переплета, бледно-серых страниц, рельефной надписи «NARRATIO» на обложке и логотип магазина под ней. Когда утром приходит Пенумбра, телефон уже лежит в кармане, а фотки улетают на почту Мэта. С тихим присвистом.

Текущую книгу учета я оставил на прилавке. Теперь так и буду делать. Зачем постоянно убирать ее на полку? Так и спину можно потянуть, скажу я вам. Если повезет, эта практика приживется и отбросит новую привычную тень, в которой смогу затаиться я. Вполне шпионская стратегия, скажите? Шпионы каждый день ходят, например, в пекарню и берут буханку хлеба – вполне себе естественно, – а потом в один прекрасный день вдруг берут буханку урана.

Марка и модель

В последующие дни я провожу больше времени с Кэт. Я вижу ее квартиру не через экран. Мы играем в видеоигры. Целуемся.

Один раз мы попытались приготовить ужин на ее промышленной плите, но на полдороге признали, что распаренная склизкая капуста кейл – это провал, так что вместо нее Кэт достала из холодильника аккуратный пластиковый контейнер с острым салатом с кускусом. Обычные ложки ей найти не удалось, и вместо них она взяла ложку для мороженого.

– Это ты приготовила? – спрашиваю я, потому что сомневаюсь. Салат безупречен.

Кэт качает головой:

– Это с работы. Я почти всегда таскаю что-нибудь домой. Нас кормят бесплатно.

Кэт практически все время проводит в «Гугле». Там же работают почти все ее друзья. «Гугл» – основная тема ее разговоров. Теперь оказывается, что и бóльшую часть ее калорий поставляет он же. Меня это впечатляет: она умна и увлечена работой. Но в то же время и пугает, ведь сам я работаю не в сияющем хрустальном замке, полном улыбчивых гениев. (Так я представляю себе «Гугл». И все в смешных шапочках.)

Я не особо могу строить отношения с Кэт в ее свободное от «Гугла» время – просто потому, что его очень мало, а я, наверное, хочу большего. Я хочу заслужить возможность войти в ее мир. Хочу увидеть принцессу в ее замке.

И мой билет в «Гугл» – книга учета номер VII.

Следующие три недели мы с Мэтом усердно создаем копию оболочки книги учета. Мэт работает над поверхностью. Для начала он берет лист новенькой кожи и тонирует ее с помощью кофе. Затем приносит из своего мансардного жилища винтажные шипованные кеды для гольфа, и, еле втиснув в них ноги, я хожу по этой коже два часа.

Внутренности книги требуют дополнительного изучения. Вечером, пока Мэт трудится над своим миниатюрным городом, я сижу на диване с ноутбуком, гуглю и зачитываю вслух детальные инструкции по изготовлению книг. Мы узнаём, как делаются переплеты. Находим оптовых продавцов пергамента. Отыскиваем ткань цвета темной слоновой кости и толстые черные нитки. Покупаем книжный блок на eBay.

– А у тебя хорошо получается, Дженнон, – хвалит Мэт, когда мы ставим блок чистых страниц на клей.

– Что, делать книги? – (Мы работаем за кухонным столом.)

– Нет, учиться на ходу. Мы так и работаем. Не то что компьютерщики. Эти постоянно делают одно и то же. Пиксели да пиксели. А у нас каждый проект уникальный. Новые инструменты, новые материалы. Всегда все новое.

– Типа монстра джунглей.

– Точно. Мне дали двое суток, чтобы освоить бонсай.

Мэт Миттельбрэнд не встречал Кэт Потенте, но я думаю, что они бы поладили: Кэт искренне верит в потенциал человеческого мозга, а Мэт способен научиться чему угодно за день. Задумавшись об этом, я вдруг проникаюсь ее точкой зрения. Если зарядить Мэта жить тысячу лет, он, наверное, смог бы построить нам новый мир.

Завершающая и самая сложная деталь – тиснение на обложке. На оригинале очень глубоко проштамповано слово «NARRATIO». После внимательного изучения увеличенных фотографий я понимаю, что и это старый добрый «Герритсцон». Что плохо.

– Почему? – спрашивает Мэт. – По-моему, у меня он есть на компьютере.

– Твой «Герритсцон», – бурчу я, – годится для электронной почты, рефератов и резюме. А это, – я показываю на увеличенное «NARRATIO» на экране своего ноута, – «Герритсцон Дисплей» для рекламных щитов, журнальных разворотов и, как выясняется, обложек оккультных книг. Посмотри сам, тут засечки острее.

Мэт мрачно кивает:

– Да, засечки тут острые.

Когда я рисовал для «Нового бейгла» меню, плакаты и (позвольте напомнить) удостоенный приза логотип, я досконально изучил рынок цифровых шрифтов. И там самое жестокое соотношение баксов за байт. Я вот о чем: электронная книга стоит долларов десять, так? А в ней где-то мегабайт текста. (Чтоб вы знали, при каждом входе на «Фейсбук» вы загружаете больше данных.) С электронной книгой ясно, за что вы платите: слова, абзацы, возможно, нудное перечисление интернет-магазинов. А цифровой шрифт весит тоже примерно мегабайт, но стоит не десятки долларов, а сотни, иногда тысячи, и при этом он абстрактен, даже, можно сказать, невидим – тонкий конверт математических формул описывает очертания буковок. Рядовому потребителю оскорбительна сама эта идея.

Поэтому, разумеется, шрифты пытаются красть. Но я не такой. На курсе по типографике мы создавали собственные шрифты. Я замахнулся о-го-го – и назвал свой шрифт «Телемах», – но там надо было нарисовать слишком много букв. Я не смог доделать вовремя, успел только заглавные, пригодные для кричащих плакатов и каменных скрижалей. В общем, поверьте, я знаю, сколько труда требуют эти очертания. Оформители шрифтов – дизайнеры; дизайнеры – мой народ, и я намерен их поддерживать. Но прямо сейчас FontShop.com сообщает мне, что «Герритсцон Дисплей» от нью-йоркской словолитни «ФЛК» стоит 3989 баксов.

Ну разумеется, я попытаюсь его украсть.

В мозгу зигзагом вспыхивает нейронная связь. Я закрываю вкладку магазина шрифтов и иду в библиотеку Угрюмбла. У него же не только пиратские электронные книги, есть и шрифты – незаконные буквы любой формы и размера. Я читаю список: «Метро», «Готэм», «Сохо» – бери не хочу. «Мириад», «Миньон», «Миссис Ивс». А вот и «Герритсцон Дисплей».

Скачивая, я ощущаю приступ раскаяния, но очень легкий. Наверняка нью-йоркская словолитня «ФЛК» – «дочка» «Тайм Уорнер». «Герритсцон» – старый шрифт; автор, давший ему свое имя, давно мертв. Какая ему разница, кто использует плод его труда и как?

Мэт размещает буквы над аккуратно обведенным символом магазина Пенумбры – ладони, открытые, как книга, – и дизайн обложки готов. На следующий день Мэт идет в «ИЛМ» и режет по металлу плазмотроном. В его мире плазмотрон для резки – такое же обычное дело, как и ножницы. Потом наконец мы большущей струбциной вдавливаем буквы в искусственно состаренную кожу. Эта конструкция молча висит на кухонном столе три дня и три ночи, создавая тиснение. Когда Мэт снимает струбцину, обложка выглядит идеально.

И вот время пришло. Настала ночь. Я сменяю Оливера Гроуна за прилавком, начинается моя смена. Сегодня я получу билет на приключение в мире Кэт. Сегодня я совершу подлог.

Но оказывается, что шпион из меня никакой, – я не могу успокоиться. Я перепробовал все: читать длинные журналистские расследования, играть на компе в «Ракеты и колдуны», ходить вдоль полок с Суперстарами. Я не могу сосредоточиться ни на чем дольше трех минут.

Я уже сдался и просто сижу за прилавком, но все равно дергаюсь. Если бы я так правил «Википедию», как сейчас мандражирую, я бы уже полностью переписал статью о чувстве вины и перевел ее на пять новых языков.

Наконец-то без четверти шесть. С востока подкрадываются тонкие щупальца рассвета. Ньюйоркцы уже потихоньку твитят. Я трясся всю ночь и совершенно измотан.

Настоящий том VII я засунул в сумку, хотя она для него мала, и он выпирает – полнейшая лажа и палево. Как будто гигантская африканская змея проглотила зверя целиком и ты прямо видишь, как он там извивается.

А фальшивка стоит со своими сводными сестрами. Когда ставил, заметил, что на пыльном краю полки остался предательский след. Сначала я запаниковал. Но потом пошел к дальним полкам с Суперстарами, набрал пыли и насыпал ее перед своей подделкой, добившись идеального сходства с пыльными залежами перед другими книгами.

И заготовил с десяток отмазок (с сюжетными ответвлениями) на случай, если Пенумбра заметит разницу. Но должен признать: наше изделие выглядит круто. И моя пыльная ретушь вполне достойна «ИЛМ». Все аутентично, мой взгляд ни за что бы не зацепился, и… ой, колокольчик…

– Доброе утро, – приветствует меня Пенумбра. – Как прошла ночь?

– Прекрасно-хорошо-отлично, – отвечаю я.

Слишком быстро. Не спеши. Помни про тень нормальности. Прячься в ней.

– Знаешь, – говорит Пенумбра, снимая бушлат, – я тут подумал. Пора его отправить на пенсию, – он тихонько постукивает двумя пальцами по голове «Мак-Плюса» (тук-тук), – и завести что-нибудь посовременнее. Но не слишком дорогое. Может, порекомендуешь марку и модель?

Марку и модель. Впервые слышу, чтобы так говорили о компьютерах. «Макбук» можно взять любого цвета – главное, чтобы он был целиком металлический.

– Да круто, – соглашаюсь я. – Я изучу вопрос мистер Пенумбра может восстановленный «Аймак» по-моему они как новые, – говорю я на одном дыхании, уже направляясь к двери. Мне нехорошо.

– И, – осторожно добавляет он, – может, ты смог бы на нем сделать веб-страницу.

У меня сердце выскакивает из груди.

– Магазину нужна страница. Давно пора.

Все, сердце мое лопнуло, возможно, надорвались и соседние органы, но я храню верность выбранному курсу – корпусу текстов Кэт Потенте.

– Ого супер однозначно надо сделать сайты это круто но мне надо бежать до скорого мистер Пенумбра.

После паузы он криво улыбается:

– Отлично. Хорошего дня.

Двадцать минут спустя я еду в поезде до Маунтин-Вью, прижимая сумку к груди. Очень странно – мое прегрешение крайне мало. Кого интересует, где проведет какие-то жалкие шестнадцать часов старая книга учета мутного магазина подержанных книг? Но ощущается иначе. Как будто я один из двух человек, на которых Пенумбра должен быть в состоянии положиться, а мне, оказывается, доверять нельзя.

И все ради того, чтобы произвести впечатление на девушку. Громыхание и качание поезда усыпляют меня.

Паук

Радужный значок возле станции, указывающий дорогу к кампусу «Гугла», подвыцвел на солнце Кремниевой долины. По рекомендации бледной стрелки я иду извилистой тропинкой, обрамленной эвкалиптами и стойками для великов. На финише вижу далеко простирающиеся газоны и низкие здания, между деревьев мелькают фирменные цвета: красный, зеленый, желтый, синий.

Сейчас о «Гугле» говорят, что он олицетворяет саму Америку: до сих пор круче всех, но дела неизбежно и безвозвратно идут на спад. И «Гугл», и Америка – сверхдержавы с безграничными ресурсами, но у обеих имеются стремительно развивающиеся соперники, которые рано или поздно их затмят. Конкурент Америки – Китай. А у «Гугла» – «Фейсбук». (Это по слухам из тематических блогов – не верьте безоговорочно. Там еще писали, что в следующем году взлетит стартап «МанкиМани».) Но есть разница: осознавая неизбежное, Америка заказывает у военных подрядчиков авианосцы. А «Гугл» платит гениальным программистам, чтобы те делали что хотят.

Кэт встречает меня на синем пункте охраны, запрашивает и получает гостевой бейдж – мое имя и место работы отпечатаны красными буквами – и ведет меня в свои владения. Мы пересекаем широкую парковку, черная крыша которой запекается на солнце. Машин тут нет; зато она забита белыми транспортными контейнерами на коротких подпорках.

– Это фрагменты Биг-Бокса, – сообщает Кэт.

К дальнему концу парковки, рыча и фырча, подъезжает фура. На ярком красно-зелено-синем прицепе стоит очередной белый контейнер.

– Это как блоки лего, – продолжает она, – только в каждом дисковое пространство, до фига дискового пространства, ЦП и все остальное, и туда проведены вода, электричество и интернет. Их нам собирают во Вьетнаме, а затем доставляют куда угодно. Но везде они подключаются автоматически. И все вместе – Биг-Бокс.

– А что он делает?

– Все, – отвечает Кэт. – Все в «Гугле» работает в Биг-Боксе. – Очень смуглой рукой она показывает на контейнер с громадными зелеными буквами WWW. – Там копия интернета. В YT все видео с «Ютьюба». В MX вся твоя почта. Вся почта всех.

Стеллажи Пенумбры больше не кажутся такими уж высокими.

Широкая пешеходная дорожка петляет по основному кампусу. Для велосипедистов проложен свой трек, и гугловцы проносятся мимо на гоночных велах из углеволокна и фиксах с аккумуляторами. Еще нам попалась пара старичков на рикамбентах и высокий чувак с синими дредами на моноцикле.

– Я зарезервировала слот на сканере на полпервого, – сообщает Кэт. – Пойдем сначала пообедаем?

На горизонте показывается гугловская столовка – широкий и невысокий белый шатер, как будто разбитый для садового приема. Брезент над входами поднят, и из отверстий торчат короткие очереди гугловцев.

Кэт останавливается и щурится. Она считает.

– Сюда, – наконец решает она и тащит меня в самую левую очередь. – Я нормально рассчитываю стратегию по очередям. Хотя тут непросто…

– Потому что в «Гугле» все правильно рассчитывают стратегию, – подсказываю я.

– Точно. И некоторые блефуют. Например, он. – Кэт тычет локтем в парня, оказавшегося в очереди перед нами. Высокий блондин, похожий на серфера.

– Привет, я Финн. – Он протягивает мне мощную длиннопалую руку. – Первый раз в «Гугле»? – Он говорит «Гю-угл», с паузой посередине.

Все так, мой друг откуда-то из Европы. Я поддерживаю светский разговор:

– Как тут кормят?

– Ой, чудесно. У нас известный шеф-повар… – (Пауза. Мысль.) – Кэт, ему же в другую очередь.

– Точно. Вечно я забываю, – спохватывается Кэт и объясняет: – У всех индивидуальный рацион. Витамины, природные стимуляторы.

Финн энергично кивает:

– Я экспериментирую с калием, сейчас съедаю по одиннадцать бананов в день. Биохакинг!

Его губы расходятся широкой улыбкой. Так, и в салате с кускусом были стимуляторы?

– Прости, – угрюмо говорит Кэт. – Очередь для посетителей вон там.

Она показывает на другой край газона, и я вынужден оставить ее с этим евробиохакером и серфером.

И вот я жду у таблички «Внешние зависимости» с тремя чуваками в штанах хаки и голубых рубашках, с телефонами в кожаных чехлах. А все гугловцы в обтягивающих джинсах и ярких футболках толпятся по ту сторону лужайки.

Кэт уже разговаривает с кем-то другим – со стройным смуглым парнишкой, который пристроился в очередь за ней. Одет он как скейтер, на основании чего я подозреваю, что у него докторская степень по искусственному интеллекту. Я ощущаю где-то за глазами укол ланцета ревности, но я к нему готов: я знал, что этого стоит ожидать в хрустальном замке, где Кэт знает всех и все знают ее. Я жду, когда боль пройдет, и напоминаю себе, что она меня сюда привела. В подобных ситуациях это главный козырь: да, все тут умные, все крутые, все здоровы и привлекательны – но она привела тебя. Вот твой значок на груди, твоя медаль.

Опустив взгляд, я замечаю, что написано на моем гостевом бейдже:

ИМЯ: Клэй Дженнон

КОМПАНИЯ: Круглосуточный книжный магазин мистера Пенумбры

ПО ПРИГЛАШЕНИЮ Кэт Потенте

Я снимаю его и закрепляю повыше.

Еда, как и обещали, великолепна. Я дважды зачерпываю салат с чечевицей, беру здоровый розовый ломоть рыбы, семь толстеньких зеленых полосок спаржи и одну печеньку повышенной хрустящести с шоколадной крошкой.

Кэт подзывает меня к столику у периметра павильона, где бриз шуршит белым брезентом. По бумажной скатерти с голубой сеткой пляшут слайсы света. В «Гугле» обедают на миллиметровке.

– Это Радж, – говорит Кэт, махая вилкой с чечевичным салатом (на вид точно такой же, как мой) в сторону скейтера с ученой степенью. – Мы с ним вместе учились.

Кэт изучала символьные системы в Стэнфорде. Они все тут ходили в Стэнфорд? Там всем автоматом предлагают работу в «Гугле»?

Заговорив, Радж сразу кажется на десять лет старше. Выражается он коротко и ясно:

– А ты чем занимаешься?

Я-то надеялся, что здесь этот вопрос запрещен, а вместо него используется какой-нибудь причудливый гугловый эквивалент типа «Какое у тебя любимое простое число?». Я тычу пальцем в свой бейдж и признаю, что мой работодатель – полная противоположность «Гугла».

– А, книжки. – Радж делает паузу, чтобы прожевать. А потом включает заезженный трек: – Да, старые книги – это для нас целая проблема. Как и любая старая информация. Мы ее называем СИ. СИ – старая информация. Ты в курсе, что девяносто пять процентов интернета созданы в последние пять лет? Но что касается всей информации, накопленной человечеством, отношение противоположное – почти всё, что знают и когда-либо знали почти все, – это СИ.

Радж не моргает и, возможно, даже не дышит.

– И где же она, а? Где вся СИ? Во-первых, в старых книгах. – Радж снимает колпачок с тонкого маркера (откуда он его достал?) и принимается рисовать на скатерти-миллиметровке. – А еще у людей в голове – там много всякой традиционной информации, ее мы называем ТИ. СИ и ТИ. – Он рисует пересекающиеся кружочки, подписывая аббревиатуры. – Представь, если бы мы могли сделать все эти СИ/TИ доступными для всех и всегда. В интернете, в твоем телефоне. И тогда больше не останется вопросов без ответов.

Я спрашиваю, что ему подсыпают в еду.

– Витамин D, омега-три, ферментированные чайные листья, – отвечает Радж, не отрываясь от рисунка. Он ставит точку сбоку от кружочков, расплющивая перо, и по миллиметровке растекается черная клякса. – Вот это у нас сейчас в Биг-Боксе, – он показывает на точку, – и ты вдумайся, насколько оно ценно. А если бы мы могли добавить все это, – он обводит рукой кружочки СИ/ТИ, точно генерал армии завоевателей, – вот тогда было бы дело.

– Радж уже давно в «Гугле», – поясняет Кэт, когда мы уходим из столовой; на выходе я сцапал еще одну печеньку и грызу ее по пути. – Он готовится к IPO и уже несколько лет ПМ.

Одни акронимы! Но этот я вроде бы знаю. Хотя и удивлен.

– Что, в «Гугле» есть премьер-министр?

– Ха, нет. Продукт-менеджеры. Комитет. Раньше там было два человека, потом четыре, сейчас уже больше. Шестьдесят четыре. Они управляют компанией. Одобряют новые проекты, назначают инженеров, распределяют ресурсы.

– То есть высшее руководство.

– Нет, в том и дело. Это лотерея. Если вытянут твое имя, становишься ПМом на год. Могут выбрать любого. Раджа, Финна, меня. Перца.

– Перца?

– Это наш шеф-повар.

Ух ты. Такой эгалитаризм – это даже за пределами демократии.

– Как суд присяжных, – соображаю я.

– Но тебя могут выбрать, только когда проработаешь год, – говорит Кэт. – И если у тебя какой-то суперархиважный проект, можно отказаться. Но все к этому относятся очень серьезно.

Я спрашиваю, выбирали ли уже ее.

Кэт качает головой:

– Пока нет. Но я хотела бы. Шансов, конечно, немного. На тридцать тысяч сотрудников всего шестьдесят четыре ПМа. Вот и посчитай. Но их число постоянно растет. Поговаривают, что скоро сделают еще больше.

– А если бы и страной править так же… – прикидываю я.

– Да, Радж за это же топит! – смеется Кэт. – Планирует этим заняться, как только найдет все СИ и ТИ. – Кэт качает головой; она над ним немного стебется. – Уже разработал поправку к Конституции. Если кто и может это сделать… – Кэт снова поджимает губы. – Наверняка это будет не Радж.

Она опять смеется, и я тоже смеюсь. Да, для американских умеренных консерваторов Радж – это несколько чересчур.

– Тогда кто же? – спрашиваю я.

– Может, я. – Кэт выпячивает грудь.

Может, и ты.

Вот мы проходим мимо владений Кэт – отдела визуализации данных. Кластер модульных домов примостился на пригорке вокруг небольшого амфитеатра, от которого каменная лестница ведет вниз, к батарее огромных экранов. Мы смотрим туда. На ступеньках амфитеатра сидит пара инженеров с ноутбуками на коленях и смотрит на экран, где прыгает несколько пузырей, соединенных волнистыми линиями. Каждые несколько секунд пузыри застывают, а линии выпрямляются, как встающие дыбом волосы. Затем экран мигает сплошным красным. Одна из инженеров ругается себе под нос и наклоняется к своему ноутбуку.

Кэт пожимает плечами:

– Рабочий момент.

– А что они делают?

– Я точно не знаю. Наверное, что-то внутреннее. Бо́льшая часть того, что мы делаем, – это что-то внутреннее. – Кэт вздыхает. – «Гугл» такой большой, что сам себе аудитория. Я в основном делаю визуализации для других инженеров, рекламщиков или ПМов… – Она смолкает. – Честно говоря, я хотела бы сделать то, что увидят все!

Кэт смеется, – похоже, ей стало легче, когда она призналась в этом вслух.

Мы проходим через рощицу высоких кипарисов на самом краю кампуса – дорожка под ней испятнана золотом – и оказываемся у низкого кирпичного здания без опознавательных знаков, кроме налепленной скотчем на дверь из темного стекла бумажки, где от руки написано:

КНИЖНЫЙ СКАНЕР

Обстановка внутри напоминает лазарет. Тут темно и жарковато. Мощные прожекторы освещают операционный стол, окруженный длинными многосуставчатыми металлическими манипуляторами. Легкие жжет, как от хлорки. А вокруг стола на металлических тележках лежат книги – стопки, горы. Большие и маленькие, бестселлеры и старье, достойное и Пенумбры. Я замечаю Дэшила Хэммета.

Управляет сканером высокий гугловец по имени Джед. У него пушистая коричневая борода и идеально треугольный нос. Он похож на греческого философа. Может, это потому, что он в сандалиях.

– Привет, добро пожаловать. – Улыбаясь, он пожимает руку Кэт, потом мне. – Рад гостям из визуализации данных. А ты… – Он смотрит на меня, подняв брови.

– Я не из «Гугла», – признаюсь я. – Я работаю в букинистическом магазине.

– Как круто, – говорит Джед. Но потом мрачнеет. – Хотя прости.

– За что?

– Ну, что вытесняем вас с рынка, – говорит он весьма безучастно.

– Кого?

– Книжные… магазины?

Точно. Я-то не привык считать себя участником книжного бизнеса. Магазин Пенумбры какой-то совсем уникальный. Но… я все же продаю книги. И запустил рекламную кампанию в «Гугле», чтобы привлечь покупателей книг. До меня вдруг доходит: да, я продаю книги!

– Ну, когда мы все отсканируем, – продолжает Джед, – и всем будут доступны дешевые читалки… книжные магазины станут уже никому не нужны, так?

– Значит, вот ваша бизнес-модель? – Я киваю на сканер. – Продавать электронные книги?

– Бизнес-модели у нас как бы и нет. – Джед пожимает плечами. – Зачем нам? Реклама приносит столько бабла, что больше и не надо. – Он поворачивается к Кэт. – Ты согласна? Даже если это даст, скажем, пять… миллионов… баксов? – (Он как будто не уверен, производит ли впечатление эта цифра. Если что – да, производит.) – Никто и не заметит. Там, – он машет длинной рукой в общем направлении центра кампуса, – столько капает каждые минут двадцать.

Какой облом. Если бы я заработал пять миллионов долларов на продаже книг, я бы хотел, чтобы меня носили в паланкине, сделанном из первого тиража «Хроник драконьей песни».

– Да, примерно, – кивает Кэт, – но это и хорошо. Это дает нам свободу. Мы можем сосредоточиться на долгосрочной перспективе. Инвестировать в подобные проекты. – Она шагает к яркому столу сканера с длинными металлическими манипуляторами. Ее широко распахнутые глаза сияют в его свете. – Ты только посмотри.

– Короче, прошу прощения, – тихонько говорит Джед.

– Переживем, – отвечаю я. – Люди до сих пор любят запах книг.

К тому же не только книжный сканер Джеда финансируется со стороны. У Пенумбры тоже есть покровитель.

Я достаю и отдаю Джеду книгу учета:

– Вот наш пациент.

Джед помещает ее под прожекторы.

– Какая красивая, – говорит он, проводя длинными пальцами по тиснению на обложке. – Что это?

– Просто личный дневник. – После паузы я добавляю: – Очень личный.

Джед аккуратно открывает книгу Пенумбры и закрепляет переднюю и заднюю обложку металлической рамкой. Не повредив корешок. Затем размещает раму на столе и фиксирует четырьмя скобами. Щелк-щелк. Он проверяет, не шатается ли конструкция, но рама и пассажир надежно закреплены. Книга учета зафиксирована, как летчик-испытатель или манекен для краш-тестов.

Потом Джед отгоняет нас от сканера:

– Встаньте за черту. – (На полу нарисована желтая линия.) – Манипуляторы острые.

Его длинные пальцы стучат где-то за рядом плоских экранов. Сканер урчит, как у вас в животе, потом предостерегающе звякает и принимается за работу. Стробирующий свет прожекторов создает ощущение покадровой съемки. И кадр за кадром паучьи руки сканера опускаются, хватают страницы за уголки, переворачивают. Зрелище завораживает. Впервые вижу такую скорость и аккуратность. Руки сканера гладят, ласкают, расправляют страницы. Эта штука любит книги.

При каждой вспышке света две огромные камеры над столом поворачиваются и синхронно фотографируют. Я бочком приближаюсь к Джеду – оттуда видно, как на мониторах складываются в стопку готовые страницы. Пара камер имитирует глаза, они выдают 3D-картинку, а компьютер Джеда снимает слова прямо со светло-серых страниц. Какой-то экзорцизм.

Я возвращаюсь к Кэт. Она застыла на желтой линии, всем телом подалась к сканеру. Я боюсь, что она получит в глаз.

– Как круто, – выдыхает она.

И правда. Но мне вдруг становится жаль нашу книгу учета – этот вихрь света и металла в считаные минуты вырвал из нее все тайны. Давным-давно книги были высшим достижением цивилизации. Но уже нет.

Загадка Основателя

Позднее, около восьми, мы сидим у Кэт дома, в ее каюте космического корабля, за белой приборной панелью ее стола. Она у меня на коленях, наклонилась к своему «Макбуку» и объясняет мне процесс оптического распознавания символов: как компьютер преображает чернильные изгибы и графитовые черточки в понятные ему символы типа К и Э и T.

– Задача нетривиальная, – говорит она. – Книга большая.

И у моего предшественника почерк был почти такой же ужасный, как и у меня. Но у Кэт есть план.

– Возможно, мой компьютер будет это обрабатывать всю ночь, – говорит она. – Но нам же не терпится, так?

Она печатает на скорости 10 варп^[11], задает длиннющие команды, которых я даже не понимаю. Да, нам однозначно не терпится.

– Мы поручим сотням машин делать это одновременно. Используем «Хадуп»^[12].

– «Хадуп».

– Все его используют. «Гугл», «Фейсбук», АНБ. Это софт, который разбивает большие задачи на множество крошечных, раздает куче компов, и они решают их одновременно.

Хадуп! Звучит круто. Кэт Потенте, у нас с тобой будет сын, и мы назовем его Хадупом. Он будет великим воином, королем!

Она тянется вперед, ладонями опирается на стол.

– Какая круть. – Кэт пристально смотрит на распускающуюся на экране диаграмму: прозрачный цветок с мерцающим центром и десятками – нет, сотнями лепестков. Он быстро растет: ромашка, одуванчик, гигантский подсолнух. – Сейчас тысяча компьютеров делает то, что хочу я. И мой ум не только здесь, – она постукивает себя по голове, – но и вовне. Восхитительное ощущение.

Кэт ерзает у меня на коленях, и все запахи резко становятся ярче. Ее свежевымытые волосы прямо у меня перед лицом. Мочки ее ушей слегка торчат, розовые и округлые, а спина крепкая – спасибо гугловому скалодрому. Я провожу пальцами по ее лопаткам, по выступам лямок лифчика. Кэт опять ерзает, покачивается. Я задираю ее футболку, и сплющенные буквы отражаются в экране монитора: BAM!

Через некоторое время ноутбук Кэт легонько дзынькает. Она отлипает от меня, вскакивает с кровати и вновь забирается на черный стул за белым столом. Пальцами ног цепляется за край стула, изогнув спину, и похожа на горгулью. На прекрасную горгулью в форме обнаженной девушки.

– Получилось, – сообщает Кэт. Она оборачивается ко мне: лицо красное, темные волосы всклокочены. На лице ухмылка. – Получилось!

Далеко за полночь, я снова в магазине. Настоящая книга учета уже благополучно стоит на полке. А подделка в сумке. Все прошло строго по плану. Я бодр, чувствую себя хорошо, готов продолжить работу над своей визуализацией. Я скачиваю отсканированные данные из Биг-Бокса; на скоростях сети попецнет это занимает меньше минуты. И все мельчайшие подробности, которые кто-либо когда-либо нацарапал в этой книге, заливаются в мой ноутбук в безупречном качестве.

Теперь, компьютер, пришло время подчиниться моему приказу.

Сразу никогда гладко не бывает. Я заливаю сырой текст в свою программу – и моим прототипом как будто завладел Джексон Поллок: повсюду мазки данных, розовые, зеленые и желтые пятна ядовитых оттенков, как в игровых автоматах.

Первым делом я меняю цветовую гамму. Давайте земляные тона, пожалуйста.

К тому же у меня тут слишком много данных. А я хочу видеть, лишь кто что брал. Аналитике Кэт хватило ума отметить тэгами имена, названия и время, а моя программа знает, как их отображать. Я вывожу данные на экран и вижу нечто знакомое: россыпь мерцающих лампочек на полках, каждый клиент своим цветом. Только эти посетители ходили сюда много лет назад.

Зрелище не особо впечатляет – просто гирлянда ползает по Суперстарам. Потом меня осеняет, я соединяю точки, и вот передо мной уже не россыпь, а несколько созвездий. Каждый клиент оставляет свой след – по полкам движется пьяный зигзаг. Самое малое созвездие цвета красной глины – крошечная буква Z, всего четыре точки. Самое сложное, цвета темного мха, огибает весь магазин большим зазубренным овалом.

Ну такое. Я с трекпада запускаю вращение – мой 3D-магазин крутится вокруг своих осей. Я встаю, чтобы размяться, огибаю стол. Беру Дэшила Хэммета – к нему никто не притронулся с тех пор, как я сюда устроился. И это печально. Нет, серьезно: все несутся к полкам с какой-то белибердой, а «Мальтийский сокол» собирает пыль? Это не просто печально. Это глупо. Пора мне поискать другую работу. Этот магазин сведет меня с ума.

Я возвращаюсь к столу. Магазин еще крутится-вертится каруселью… и вдруг я вижу нечто странное. Один раз за круг темно-мшистое созвездие на миг обретает четкость, складываясь в картинку, на которой… Да быть такого не может. Я хлопаю по трекпаду, останавливая вращение, немного отматываю назад. Мшистое изображение обретает фокус. Другие созвездия тоже вписываются в картинку. Элемент из темного мха самый объемный, но и остальные прочерчивают линию подбородка или дугу глаза. Когда модель выравнивается, как если бы я смотрел на него из двери – примерно оттуда, где сижу, – созвездия оживают. Они образуют лицо.

Это Пенумбра.

Звякает колокольчик, входит он, и за ним тянется длинный шлейф тумана. А я не знаю, что сказать, словно язык проглотил. Передо мной сразу два Пенумбры: безмолвный проволочный каркас на экране ноутбука и старик в дверном проеме, на лице которого постепенно проступает улыбка.

– Доброе утро, мальчик мой. – Голос его весел. – Произошло ли ночью что-нибудь примечательное?

На миг я всерьез подумываю закрыть ноут и больше никогда не поднимать эту тему. Но все же нет: мне слишком любопытно. Не могу же я и дальше сидеть за столом, пока вокруг меня паутиной сплетается вся эта чертовщина. (У многих на работе творится черт знает что, я в курсе, да, но в моем случае это может быть что-то реально сверхъестественное.)

– Что тут у тебя? – спрашивает он. – Начал делать нам сайт?

Я поворачиваю ноутбук к нему:

– Не совсем.

Пенумбра с легкой улыбкой наклоняется к экрану, придерживая очки под нужным углом. Лицо у него вытягивается.

– Основатель, – тихо говорит он. И поворачивается ко мне. – Ты решил загадку. – Пенумбра хлопает себя по лбу, лицо расплывается в эйфорической улыбке. – Уже решил! Видишь его? Вот он, прямо на экране!

Видишь его? А это разве не… Ой. Пенумбра наклоняется поближе, и я понимаю, что допустил распространенную ошибку: для меня все старики на одно лицо. У человека на экране нос такой же, но губы – крохотной дугой. А у Пенумбры они плоские, но широкие, готовые расплыться в ухмылке.

– Как ты это сделал? – допытывается он. Пенумбра так горд, будто я его внук и только что выбил хоум-ран или нашел лекарство от рака. – Покажи свои записи! Ты использовал метод Эйлера? Или инверсию Брито? В этом нет ничего постыдного, сразу значительно сокращает неразбериху…

– Мистер Пенумбра, – торжествующе говорю я, – я отсканировал старый архив… – Тут до меня доходит, что я прокололся. Запинаясь, я признаюсь: – Я его взял. На время. С возвратом.

Пенумбра щурится.

– Да я знаю, мальчик мой, – беззлобно сообщает он. Пауза. – От твоего симулякра сильно разило кофе.

Вон оно что. Ну тогда ладно.

– В общем, я взял архив, мы его отсканировали… – (Его лицо меняется, теперь в нем страх, словно я не нашел лекарство от рака, а может, заболел им.) – В «Гугле» есть специальная машина, очень быстрая, и «Хадуп», он… ну, там тысяча компьютеров, и опа! – Я для наглядности щелкаю пальцами. По-моему, Пенумбра не понимает, о чем речь. – Короче, мы подтянули оттуда данные. Автоматом.

В микромышцах Пенумбры начинается тремор. Глядя на него так близко, я вспоминаю, что он очень стар.

– «Гугл», – выдыхает он, за чем следует длинная пауза. – Как любопытно. – Пенумбра распрямляется. У него очень странное лицо, эмоциональный эквивалент «Ошибки 404: страница не найдена». – Придется об этом доложить, – говорит он по большей части самому себе.

Стоп, кому доложить? В полицию? О хищении в особо крупном?

– Мистер Пенумбра, а нельзя было? Я не понимаю…

– Ну еще бы, – говорит он резко и пронзительно смотрит на меня. – Ну конечно. Ты ведь сжульничал… Можно так сказать? И следовательно, не постигаешь, чего добился.

Я смотрю в стол. Да, так сказать можно.

Когда я снова поднимаю глаза на Пенумбру, он уже смягчился.

– Но все же… ты это сделал. – Повернувшись, он уходит к Суперстарам. – Как любопытно.

– А кто это? – внезапно спрашиваю я. – Чье это лицо?

– Это Основатель, – говорит Пенумбра; его длинная рука скользит по одной из полок. – Тот, кто скрывается, выжидая. Годами смущая умы новичков. Годами! А ты вычислил его за сколько? Всего за месяц?

Не совсем.

– За день.

Пенумбра делает резкий вдох. Глаза снова вспыхивают, широко раскрываются и отражают свет окон, сияя электрическим синим светом, – такого я еще не видел.

– Невероятно! – ахает Пенумбра. И вдыхает еще глубже. Он потрясен, он в восторге; по-моему, он слегка спятил. – Но мне надо работать, – говорит Пенумбра. – Надо продумать планы. Иди домой, мальчик мой.

– Но…

– Иди домой. Осознаёшь ты это или нет, ты сегодня сделал нечто важное.

Пенумбра отворачивается и уходит в темную глубь пыльных полок, что-то бормоча себе под нос. Сунув ноутбук в сумку, я выскальзываю за дверь. Колокольчик звенит еле слышно. Обернувшись, я бросаю взгляд в окно, но Пенумбра скрылся за изгибами золотых букв на витрине.

Почему вы так сильно любите книги?

Вечером я возвращаюсь и вижу такое, чего не видел еще ни разу, и ахаю, и застываю как вкопанный.

В магазине Пенумбры темно.

Тут что-то не то. Он ведь всегда открыт и никогда не спит, он как маячок на этом неказистом отрезке Бродвея. Но теперь свет погашен, а на двери изнутри приклеен аккуратный бумажный квадратик. Паучьим почерком Пенумбры на нем написано:

ЗАКРЫТО (ДО ДАЛЬНЕЙШЕГО УВЕДОМЛЕНИЯ)

У меня нет ключа от магазина – он никогда мне не требовался. Дежурство всегда передавалось из рук в руки – от Пенумбры Оливеру, от Оливера мне, от меня – Пенумбре. Какой-то миг я злюсь, горю эгоистичной яростью. Какого хрена? Когда он снова откроется? А почему мне не написали? Ответственные работодатели так себя не ведут.

Но потом я начинаю нервничать. Утро-то выдалось за гранью всего. А вдруг Пенумбра так переволновался, что у него случился небольшой сердечный приступ? Или даже большой сердечный приступ? А вдруг он умер? Или сидит рыдает в одиночестве у себя в квартире, где его никто не навещает, потому что дедуля Пенумбра какой-то странный и от него пахнет книжками? Меня охватывает стыд, и из стыда с яростью получается такое едкое месиво, что меня мутит.

Я отправляюсь в винный магазин на углу, чтобы купить чипсов.

Следующие двадцать минут я стою на тротуаре и бездумно жую «Фритос», вытирая руку о штанину и не понимая, что мне теперь делать. Уйти домой и вернуться завтра? Поискать Пенумбру в телефонном справочнике и попробовать ему позвонить? На фиг. Я заранее знаю, что Пенумбры в справочнике не будет, и к тому же я не представляю, где взять справочник.

И вот я стою, пытаясь придумать какой-нибудь умный план, как вдруг вижу, что по улице скользит знакомая фигура. Это не Пенумбра – он не скользит. Это… мисс Лапин. Я ныряю за мусорный бак (почему я ныряю за мусорный бак?) и наблюдаю, как она семенит к магазину, ахает, сообразив, что с магазином что-то стряслось, подлетает к двери, встает на цыпочки и, прижавшись носом к стеклу, изучает записку «Закрыто (до дальнейшего уведомления)», несомненно догадываясь, что эти три слова таят в себе очень много смысла.

Потом мисс Лапин украдкой озирается, и когда бледный овал ее лица поворачивается в мою сторону, я вижу, что оно сковано страхом. Развернувшись, мисс Лапин скользит обратно, откуда пришла.

Бросив чипсы в мусорку, я следую за ней.

Лапин сворачивает с Бродвея к Телеграф-Хилл. Скорость ее движения неизменна, даже несмотря на то, что земля под ногами забирает вверх; эксцентричная старушка, паровозик, который верит в себя. Я негодующе пыхчу, стараясь держаться на квартал позади нее, но едва поспевая. Впереди на холме высится сопло Койт-Тауэр – тонкий серый силуэт, словно вырезанный из более темного неба. На середине узкой улочки, огибающей холм, Лапин исчезает.

Я бегу туда, где видел ее в последний раз. Там под прикрытием деревьев обнаруживается узенькая каменная лестница, крутым проулком поднимающаяся на холм между домами. Лапин умудрилась пробежать уже где-то половину.

Я было кричу ей вслед: «Мисс Лапин!» – но выдохся, и из горла вырывается лишь хрип. Так что, кряхтя и кашляя, я бегу за ней на холм.

На лестнице тихо. Ее освещают лишь крошечные окошки в вышине по обе стороны; свет первым делом падает на ветви деревьев, обвисших от тяжести темных слив. А впереди слышится громкий шорох и птичий хор. В следующий миг стая диких попугаев вспархивает со своих насестов и устремляется по обрамленной деревьями трубе в ночной город. Кончики крыльев задевают мою макушку.

Впереди раздается резкий щелчок и скрип, узкая полоска света разрастается в квадрат. В него заходит тень моей жертвы, после чего он плотно захлопывается. Розмари Лапин дома.

Добравшись до лестничной площадки, я сажусь на ступеньку, чтобы перевести дыхание. Какая выносливая дама. Может, она легкая, как птичка. Может, ее не так притягивает к земле. Я оборачиваюсь туда, откуда пришел, и сквозь черное кружево веток вижу вдалеке городские огни.

А в доме мисс Лапин звенит посуда. Я стучу в дверь.

Надолго воцаряется подчеркнутая тишина.

– Мисс Лапин? – зову я. – Это Клэй… из книжного магазина. Продавец. Хочу у вас спросить кое о чем. – (Или даже обо всем.)

Все еще тишина.

– Мисс Лапин?

Полоску света под дверью пересекает тень. Сначала тень выжидает, потом щелкает замок и выглядывает мисс Лапин.

– Привет, – дружелюбно говорит она.

Ее дом – нора хоббита-библиофила: с низким потолком, тесная и битком набитая книжками. Домик хоть и маленький, но удобный; в нем сильно пахнет корицей и едва заметно – коноплей. Перед опрятным камином стоит кресло с высокой спинкой.

Но Лапин в нем не сидит. Она забилась в угол камбуза, который заменяет ей кухню, как можно дальше от меня. Наверное, она бы вылезла в окно, если бы могла.

– Мисс Лапин, – говорю я, – мне надо связаться с мистером Пенумброй.

– А чая вам налить? – предлагает она. – Да, выпьете чая и пойдете. – Она берется за тяжелый медный чайник. – У молодежи-то дел по вечерам, должно быть, полно: всюду побывать, со всеми повидаться…

– Вообще-то, я в это время обычно работаю.

Ее руки трясутся над плитой.

– Да-да, но рабочих мест много, не переживайте…

– Но я не ищу работу! – Уже тише я продолжаю: – Мисс Лапин, я серьезно. Мне надо связаться с мистером Пенумброй.

Лапин останавливается, но ненадолго.

– Столько интересных профессий. Можно стать пекарем, таксидермистом, капитаном парома… – Потом она поворачивается и, кажется, впервые смотрит на меня в упор. Глаза у нее серо-зеленые. – Мистер Пенумбра уехал.

– А когда вернется?

Лапин молча смотрит на меня, а потом отворачивается к своей крошечной плите, где уже подпрыгивает и шипит чайник. В голове у меня разливается слепящий коктейль любопытства и ужаса. Пан или пропал.

Я достаю ноутбук – возможно, это самая продвинутая техника, когда-либо пересекавшая порог логова Лапин, – и ставлю его на стопку толстых книг (одни Суперстары). Сверкающий «Макбук» тут – словно несчастный инопланетянин, старающийся как-нибудь слиться со столпами человеческой цивилизации. Я его открываю – инопланетянин сидит сверкающими кишками наружу – и запускаю визуализацию. А Лапин шагает ко мне с двумя чашками и блюдцами.

Едва она узнает на экране 3D-магазин, блюдца совершают жесткую посадку на стол. Сложив руки под подбородком, Лапин склоняется к экрану и смотрит на формирующийся каркас лица.

– Ты его нашел! – пищит она.

Убрав со стола книги, мисс Лапин разворачивает широкий свиток из тонкой, практически прозрачной бумаги. Теперь моя очередь разевать рот: это наш магазин, нарисованный серым карандашом, где паутина линий так же соединяет точки на полках. Но рисунок неполон – точнее, едва начат. Проступает лишь линия подбородка, крючок носа, и все. Вокруг этих темных уверенных линий видны многочисленные потертые следы от резинки – многослойная история призрачных линий, многократно наносившихся и стиравшихся.

Интересно, сколько Лапин над этим работала?

По ее лицу видно. У нее дрожат щеки, будто она вот-вот заплачет.

– Вот почему, – она снова смотрит на мой ноутбук, – вот почему мистер Пенумбра исчез. Что же ты наделал? И как?

– С помощью компьютеров, – говорю я. – Больших.

Лапин вздыхает и наконец опускается в кресло.

– Ужас, – говорит она. – А мы столько работали.

– Над чем вы работали, мисс Лапин? Зачем все это?

Она закрывает глаза:

– Мне запрещено об этом говорить.

Затем смотрит на меня одним глазком. Я тих и открыт, я стараюсь казаться как можно безобиднее. Лапин снова вздыхает:

– Но ты Пенумбре нравился. Очень нравился.

Это прошедшее время пугает. Лапин тянется за чаем, но не достает, и я подаю ей чашку с блюдцем.

– Но все же приятно об этом поговорить, – продолжает она. – Я столько лет только читала, читала и читала. – Она замолкает, отпивает чай. – Ты никому не расскажешь?

Я качаю головой. Никому.

– Ладно, – начинает она, затем делает глубокий вдох. – Я новичок в товариществе, которое называется «Жесткий переплет». Ему пятьсот с лишним лет. – И чопорно добавляет: – Как и самим книгам.

Ух ты. Лапин всего лишь новичок? Ей же лет восемьдесят.

– А как вы начинали? – рискую спросить я.

– Я была клиенткой магазина. Ходила туда лет шесть или семь. Однажды, когда я расплачивалась – как сейчас помню, – мистер Пенумбра посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Розмари… – она очень правдоподобно изображает Пенумбру, – Розмари, почему вы так сильно любите книги?» – «Ну, не знаю», – сказала я. – (Она воодушевилась, как девчонка.) – «Наверное, потому, что они молчат и их можно взять с собой в парк». – Лапин щурится. – Пенумбра молча смотрел на меня. И я сказала: «На самом деле я люблю книги потому, что они мои лучшие друзья». Тогда он улыбнулся – у него такая чудесная улыбка, – пошел, и ступил на лестницу, и забрался высоко-высоко – он так высоко при мне еще не поднимался.

Ну конечно. Понятно.

– И он дал вам книжку из Суперстаров.

– Как ты сказал?

– Ну, знаете, дальние стеллажи. Книги с шифром.

– Это codex vitae, – четко выговаривает старушка. – Да, мистер Пенумбра дал мне одну из них, а также ключ для расшифровки. Но предупредил, что это первый и последний ключ. Следующий я должна буду найти сама. Как и все остальные. – Лапин слегка хмурится. – Еще он сказал, что попасть в лигу без переплета можно быстро, но мне это дается тяжело.

Что?

– В лигу без переплета?

– Есть три ордена, – объясняет Лапин, загибая пальцы. – Новички, без переплета, в переплете. Чтобы перейти в лигу без переплета, надо разгадать загадку Основателя. В магазине. Отгадываешь книгу за книгой, расшифровываешь их, чтобы найти ключ к следующей. На полках они стоят в определенном порядке. И ты словно разматываешь клубок.

– Я так и сделал, – соображаю я.

Она кивает, хмурится, делает глоток чая.

– Знаешь, – она словно только что вспомнила, – я же была программисткой.

Быть не может.

– Компьютеры тогда были серые и громадные, как слоны. Непростая, скажу тебе, работенка. Мы же были первыми.

Потрясающе.

– А где вы работали?

– В «Пасифик Белл» на Саттер-стрит. – Лапин показывает куда-то в сторону центра. – В те времена телефоны еще считались современной технологией. – Она улыбается и театрально хлопает ресницами. – Я была очень современной девушкой.

Охотно верю.

– Но машинами я давно не пользовалась. Мне даже в голову не приходило сделать то, что сделал ты. Хотя все вот это, – она рукой обводит кипу книг и бумаг, – было просто мучительно. Я с трудом перебиралась от книги к книге. Некоторые рассказы были хороши, но другие… – Мисс Лапин вздыхает.

Вдруг на улице раздается топот, бодрые птичьи вскрики, после чего кто-то настойчиво стучит в дверь. Лапин пугается. Стук не прекращается. Дверь ходит ходуном.

Лапин толчком поднимает себя с кресла, поворачивает ручку, и перед нами предстает всклокоченный Тиндал с выпученными глазами. Одной рукой он держится за голову, вторую занес, чтобы снова стучать.

– Он исчез! – кричит Тиндал, вваливаясь в комнату. – Вызвали в библиотеку! Как это возможно? – Он стремительно ходит кругами, твердя одно и то же, словно расправляющаяся пружина сжатой нервной энергии. Замечает меня, но не останавливается, даже не замедляется. – Его нет! Пенумбры нет!

– Морис, Морис, успокойся, – говорит Лапин.

Она подводит его к своему креслу, он плюхается туда, но продолжает дергаться и ерзать.

– Что будем делать? Что мы можем сделать? Что надо делать? Без Пенумбры… – Тиндал смолкает, смотрит на меня и склоняет голову набок. – Ты сможешь руководить магазином?

– Погодите, – говорю я. – Он же не умер. Он просто… Вы же только что сказали, что он уехал в библиотеку?

Судя по лицу Тиндала, я чего-то не знаю.

– Он не вернется. – Тиндал качает головой. – Не вернется. Не вернется.

Тот коктейль – в котором теперь больше ужаса, чем любопытства, – переливается в живот. И это неприятно.

– Мне сказал Имберт, а ему Монсеф. Корвина разозлился. Пенумбру сожгут. Сожгут! И мне конец! И тебе конец! – Он тычет пальцем в Розмари Лапин. У нее дрожат щеки.

Я вообще ничего не понимаю.

– Что значит – мистера Пенумбру сожгут?

– Не его самого, – отвечает Тиндал, – а книгу! Его книгу! Но это не лучше, а то и хуже. Уж лучше бренное тело, чем страницы. Они сожгут его книгу, как и Сандерса, Моффата, Дона Алехандро – врагов «Жесткого переплета». Этого, Гленко, и, что еще хуже, у него была дюжина новичков! И всех бросили, все потеряны. – Тиндал смотрит на меня влажными, полными отчаяния глазами и выпаливает: – А я почти закончил!

Я реально вляпался в секту.

– Мистер Тиндал, – говорю я спокойно, – где она? Библиотека?

Он качает головой:

– Не знаю. Я новичок. И теперь я ни за что, ни за что… если только… – Он поднимает взгляд, в нем светится слабый огонек надежды, и он снова спрашивает: – Ты сможешь заведовать магазином?

Я не смогу заведовать магазином, но смогу им воспользоваться. От Тиндала я узнал, что Пенумбра попал в беду. Причем из-за меня. Я не понимаю как или почему, но он однозначно исчез из-за меня, и теперь я всерьез за него боюсь. Возможно, эта секта прицельно охотится на пожилых книгочеев – типа саентология для престарелых книжных червей. Если так, Пенумбра уже увяз в их сетях. В общем, хватит робких догадок: я пойду в магазин и отыщу там ответы на свои вопросы.

Но туда надо как-то войти.

В середине следующего дня я стою на Бродвее и, дрожа, разглядываю стеклянную витрину. Внезапно рядом возникает Оливер Гроун. Блин, этот здоровяк подкрался совсем незаметно.

– В чем дело? – спрашивает он.

Я настороженно смотрю на него. Вдруг Оливер тоже уже в секте?

– Почему ты тут стоишь? – спрашивает он. – Холодно ведь.

Нет. Он, как и я, тут посторонний. Но вдруг у него есть ключ?

Оливер качает головой:

– Магазин же никогда не закрывали. Я всегда сменял мистера Пенумбру, сам знаешь.

Да, а я – Оливера. Но Пенумбра пропал.

– Мы больше не можем войти.

– Ну… Можно попробовать через пожарный ход.

Двадцать минут спустя мы с Оливером напрягаем мышцы, натренированные во мраке среди книжных полок. Мы купили стремянку в хозяйственном магазине неподалеку и поставили ее в проулке между нашим книжным и стрип-клубом.

Неподалеку на перевернутом пластмассовом ведре сидит и курит тощий бармен из «Попца». Бросив на нас взгляд, он снова утыкается в свой телефон. Похоже, он играет во «Фруктониндзя».

Оливер лезет первым, а я придерживаю стремянку, потом взбираюсь и сам. Все это – терра инкогнита. Абстрактно-то я осознавал, что этот проулок существует и там есть пожарный ход, но до сих пор не понимаю, как именно он ведет к магазину. В глубины магазина я вообще ступал редко. За ярко освещенными стеллажами и темными рядами Суперстаров есть еще и крошечная подсобка со столиком и малюсеньким туалетом, а еще за ними – дверь с табличкой «Не входить», ведущая в кабинет Пенумбры. К табличке я относился серьезно, как и ко Второму правилу (по поводу неприкосновенности Суперстаров), – по крайней мере, пока не вмешался Мэт.

– Да, дверь выходит на лестницу, – сообщает Оливер. – Лестница ведет вверх.

Мы стоим на металлической площадке запасного выхода, которая стонет, если переминаться с ноги на ногу. В стене широкое окно, старое стекло в покоцанной деревянной раме. Я тяну, оно не подается. Оливер наклоняется, тихо кряхтит, как и подобает студенту последнего курса, и, щелкнув и взвизгнув, окно распахивается. Я смотрю вниз на бармена. Он нас игнорирует с выдержкой, какая частенько требуется ему на рабочем месте.

Мы запрыгиваем в окно, во тьму кабинета Пенумбры на третьем этаже.

Попыхтев, еще покряхтев и громко ойкнув, Оливер нащупывает выключатель. На длинном столе расцветает оранжевая лампа, и мы видим, что́ нас окружает.

А Пенумбра-то, оказывается, компьютерщик, хотя виду не подает.

Стол заставлен машинами, произведенными не позднее 1987 года. К приземистому коричневому телевизору подключен старый TRS-80. Есть тут и продолговатая «Атари», и IBM PC с ярко-синим пластмассовым чехлом. Вытянутые коробки с дискетами, стопки мануалов, на которых квадратными буквами напечатаны такие названия:

«ЯБЛОКО» ВАМ ПО ЗУБАМ

БАЗОВЫЕ ПРОГРАММЫ ДЛЯ ИГР И ЗАРАБОТКА

МАСТЕР-КЛАСС ПО VISICALC

Рядом с ПК стоит длинная металлическая коробка с двумя резиновыми кольцами. А рядом старый дисковый телефон с длинной гнутой трубкой. По-моему, коробка – это модем, возможно древнейший в мире; чтобы выйти в Сеть, надо положить трубку на эти кольца, как будто компьютер по правде звонит. Я своими глазами такого еще не видел, только в блогах, где предлагалось поржать над тем, как все работало в допотопные времена. Я в шоке: значит, было время, когда Пенумбра отваживался на цыпочках выйти в киберпространство.

На стене за столом висит карта мира, очень большая и очень старая. На ней нет ни Кении, ни Зимбабве, ни Индии. Вместо Аляски – пустота. Кое-где на карте сияют булавки. Они пронзают Лондон, Париж и Берлин. Санкт-Петербург, Каир и Тегеран. И не только. Там, должно быть, расположены другие книжные магазины, маленькие библиотеки.

Пока Оливер роется в бумагах, я, громко щелкнув тумблером, запускаю ПК. Компьютер оживает. Он гудит, как самолет на взлете: сначала рычит, потом скрипит, потом издает отрывистый писк. Оливер подскакивает.

– Что ты делаешь? – шепчет он.

– Пытаюсь отыскать след, как и ты.

Не знаю, почему он шепчет.

– Но вдруг там что-нибудь стремное? – Он тем не менее продолжает шептать. – Типа порнухи.

Компьютер выдает приглашение командной строки. Ничего, разберусь. Когда ваяешь веб-сайты, приходится взаимодействовать с удаленными серверами, и эти способы связи с 1987 года особо не изменились, так что, вспомнив «Новый бейгл», я на пробу вбиваю инструкции.

– Оливер, – рассеянно говорю я, – а ты не занимался цифровой археологией?

– Нет, – отвечает он, склонившись над тумбочкой. – Я обычно не лезу, если оно моложе двенадцатого века.

Крошечный диск ПК забит текстовыми файлами с непостижимыми названиями. Открыв один, я вижу лишь набор значков. Либо сырые данные, либо зашифрованные, либо… да. Это одна из Суперстаров, которые Лапин назвала codex vitae. Похоже, Пенумбра перенес ее в компьютер.

А вот программа под названием EULERMETHOD^[13]. Я ввожу команду запуска и, сделав глубокий вдох, нажимаю ввод… Но ПК пищит в знак протеста. Ярко-зелеными буквами он сообщает мне, что в коде есть ошибки – и много. Программа не работает. Может, никогда и не работала.

– Смотри, – зовет Оливер с другого конца кабинета.

Он стоит, склонившись над толстой книгой на шкафчике для документов. Она в кожаной обложке, как и книги учета в магазине, и подписана словом «PECUNIA»^[14]. Может, частная книга учета всех пикантных нюансов книжного бизнеса? Но нет. Оливер открывает книгу, и ее назначение проясняется. Это журнал прихода и расхода, каждая страница поделена на две широкие колонки с десятками узких рядков, и в каждый вписано что-то паукообразными каракулями Пенумбры:

FESTINA LENTE CO. 10 847,00$

FESTINA LENTE CO. 10 853,00$

FESTINA LENTE CO. 10 859,00$

Оливер перелистывает страницы. Месяц за месяцем тут расписаны десятилетия. Вот и наш покровитель: компания Festina Lente наверняка связана с Корвиной.

Оливер Гроун умеет вести раскопки. Пока я играл в хакера, он отрыл нечто полезное. Взяв с него пример, я медленно обхожу кабинет в поисках зацепок.

Вот еще один низкий шкафчик. На нем лежит словарь, тезаурус, помятый издательский еженедельник «Паблишерз уикли» 1993 года, меню навынос из бирманской забегаловки. В шкафчике – бумага, карандаши, резинки для денег и степлер.

Еще в кабинете есть настенная вешалка, а на ней лишь тонкий серый шарф. Я раньше видел его на Пенумбре.

На дальней стене рядом с лестницей вниз висят фотографии в черных рамках. На одной изображен сам магазин, только, должно быть, несколько десятилетий назад – фото черно-белое, улица выглядит совсем иначе. А по соседству не «Попец», а ресторан «У Аригони», со свечами и клетчатыми скатертями. Еще есть цветная фотография, снятая на пленку «Кодахром». На ней красивая блондинка средних лет, с короткой стрижкой, улыбается камере, обняв секвойю и задрав ножку в туфле на каблуке.

На последней трое мужчин позируют перед мостом Золотые Ворота. Один постарше, похож на профессора: острый крючок носа и обаятельная кривая улыбка. Двое других куда моложе. У одного широкая грудь и массивные руки, как у олдскульного бодибилдера. А также черные усы и крутые залысины. Он показывает в объектив большой палец. Другая его рука лежит на плечах третьего, высокого и худощавого, с… Стоп. Третий – Пенумбра. Пенумбра много лет назад, с копной каштановых волос и еще не впалыми щеками. Он улыбается. Он такой молодой.

Я снимаю рамку и достаю фотографию. Она подписана почерком Пенумбры:

Два новичка и великий учитель

Пенумбра, Корвина, Аль-Асмари

Потрясающе. Старший, должно быть, Аль-Асмари, тогда усатый – Корвина, ныне босс Пенумбры, руководитель всемирной сети самых безумных книжных под названием, я так полагаю, «Фестина Ленте компани». И по всей видимости, этот Корвина вызвал Пенумбру в свою библиотеку, чтобы наказать, уволить, сжечь или того похлеще. На фотке он здоровяк, но должен уже быть так же стар, как и Пенумбра. Наверняка стал злобным скелетом.

– Посмотри! – снова зовет меня Оливер из другого угла.

Детектив из него явно лучше, чем из меня. Сначала он нашел книгу учета, теперь это: он показывает мне свежераспечатанное расписание поездов «Амтрака». Разворачивает распечатку на столе – и вот он, обведенный четким прямоугольником, пункт назначения нашего работодателя.

Пенн-стейшн.

Пенумбра едет в Нью-Йорк.

Империи

Я вижу следующий сценарий.

Магазин закрыт. Пенумбра уехал по вызову своего босса Корвины в тайную библиотеку – штаб-квартиру секты библиофилов под названием «Жесткий переплет». И там что-то сожгут. Библиотека находится в Нью-Йорке, но никто не знает, где именно, – во всяком случае, пока.

Оливер Гроун будет забираться через пожарный ход и открывать магазин хотя бы на несколько часов в день, чтобы Тиндал и остальные не расстраивались. Может, заодно он разузнает побольше об этом «Жестком переплете».

У меня же своя задача. Время прибытия поезда Пенумбры – он, разумеется, едет на поезде – только через два дня. Пока он чухает через всю страну, я, если подсуетиться, смогу его обогнать. Да: я его перехвачу и спасу. Я смогу все исправить, и у меня снова будет работа. Я в силах разобраться, что тут происходит.

Все это я рассказываю Кэт, что уже вошло в привычку. Как задать очень трудную математическую задачу компьютеру. Я ввожу все переменные, нажимаю «ввод», и…

– Не получится, – говорит она. – Пенумбра – старик. Я так понимаю, он занимается этим уже давно. По сути, он этим живет, так?

– Да, но…

– Я не думаю, что ты так легко уговоришь его… все бросить. Вот я сколько в «Гугле», три года? Далеко не целую жизнь. Но уже сейчас ты не мог бы остановить меня на вокзале и сказать: не ходи туда. Эта компания – важнейшая часть моей жизни. Важнейшая часть меня самой. Я бы тебя не послушала.

Кэт права. Это прискорбно – потому что нужно придумать что-то другое и потому что, хоть я и вижу, что она права, мне самому это непонятно. У меня никогда не было такой привязанности к работе (или секте). Меня можно остановить на вокзале и подбить на что угодно.

– Но тебе обязательно надо в Нью-Йорк, – продолжает Кэт.

– Что-то не понимаю.

– История слишком интересная – нельзя бросить ее вот так. Какие у тебя варианты? Найти другую работу и до конца дней гадать, что случилось со старым боссом?

– Ну, это вариант, однозначно…

– Первая твоя мысль была верная. Просто надо доработать… – Кэт делает паузу, поджимает губы, – стратегию. И ты обязан взять меня с собой.

Она улыбается. Ну конечно. Как тут откажешь?

– У «Гугла» огромный филиал в Нью-Йорке, – продолжает она, – а я там еще не бывала. Скажу, что хочу встретиться с ребятами из команды. Мой менеджер одобрит. Ты как?

Как я? У меня есть миссия и союзник. Осталось найти покровителя.

Позвольте дать вам совет: сдружитесь с миллионером в шестом классе, пока у него нет больше никаких друзей. У Нила Шаха полно приятелей – инвесторов, подчиненных, коллег-предпринимателей, – но все (и он тоже) в глубине души осознают, что они дружат с Нилом Шахом, руководителем компании. А я, в отличие от них, навсегда останусь другом мастера подземелий.

Нил и станет моим покровителем.

Его дом по совместительству служит штаб-квартирой его компании. Когда Сан-Франциско был еще молодым, Нил жил в громадном здании бывшей пожарной части; теперь он живет в громадном кирпичном технолофте с крутыми аудиоколонками и сверхбыстрым интернетом. Компания занимает этаж, где пожарные девятнадцатого века ели чили девятнадцатого века и травили анекдоты того же периода. Теперь пожарных сменили их антиподы: тощие парни в мягких неоновых кроссовках вместо тяжелых черных ботинок, и рукопожатие у них не мясисто-костедробильное, а вяло-скользкое. Но у большинства акцент, – может, хоть это не изменилось?

Нил отыскивает гениев-программистов, привозит их в Сан-Франциско и ассимилирует. Это его люди, и самый крутой из них Игорь, девятнадцатилетний беларус. По словам Нила, Игорь выучил матричную алгебру на тыльной стороне лопаты, в шестнадцать лет возглавил минскую хакерскую тусовку и его ждало опасное будущее цифрового пирата, если бы Нил не заметил его творение на демовидео на «Ютьюбе». Он сделал Игорю визу, купил билет на самолет, а по приезде Игоря ждал собственный стол в бывшем здании пожарной части. И спальный мешок у стола.

Игорь предлагает мне свое кресло и уходит искать начальника.

Кирпичные стены с толстыми деревянными балками все завешены гигантскими блестящими плакатами с классическими женщинами: Рита Хейуорт, Джейн Расселл, Лана Тёрнер. Все портреты черно-белые. На экранах компьютеров та же тема. На некоторых экранах женские портреты увеличены до пикселей; на других один и тот же повторяется десятки раз. У Игоря на заставке Элизабет Тейлор в роли Клеопатры; правда, половина портрета – 3D-скетч, зеленый проволочный каркас, расхаживающий по экрану по мере развития сюжета.

Нил заработал миллионы на межплатформенном программном обеспечении. То есть он делает софт для тех, кто делает другой софт – как правило, компьютерные игры. Он продает инструменты, которые им нужны, как художнику нужна палитра или режиссеру – камера. Инструменты, без которых разработчики не могут обойтись и за которые платят дорого.

Ладно, перейду к сути: Нил Шах – ведущий мировой эксперт по физике сисек.

Он разработал первую версию своего симулятора сисек еще на втором курсе в Беркли и взлетел – вскоре продал лицензию корейской компании, которая делала 3D-игру про пляжный волейбол. Сама игра была ужасная, но сиськи – просто феноменальные.

А сейчас эта программа под названием «Анатомикс» – инструмент номер один для изображения груди в цифровом пространстве. Это всеохватывающий пакет, позволяющий создать и смоделировать целую вселенную потрясающе реалистичных сисек. Один модуль содержит переменные, определяющие размер, форму, натуралистичность. (Нил вам скажет, что сиськи – не сферы и не шары с водой. Это сложная конструкция, почти произведение архитектуры.) Другой модуль создает само изображение, рисует грудь пикселями. Особенно трудно передать свечение кожи. Для этого используется какое-то «подповерхностное рассеивание».

Если вам по работе нужен симулятор сисек, программа Нила – единственный достойный вариант. И она уже способна на большее – благодаря стараниям Игоря «Анатомикс» научился строить изображение всего человеческого тела с идеально откалиброванными вибрациями и свечением в таких местах, о которых вы даже и не знали. Однако сиськи все еще основной источник дохода компании.

Хотя я считаю, что Игорь и остальные ребята Нила просто занимаются переводом. Вводные данные – пришпиленные к стенам и сияющие на всех мониторах конкретные цыпочки из исторических фильмов. А на выходе – обобщенные модели и алгоритмы. И круг уже замкнулся: Нил расскажет вам под большим секретом, что его софт теперь используется и в киношном постпроизводстве.

Нил сбегает по спиральной лестнице, улыбаясь и маша мне. Помимо молекулярной серой футболки в обтяг, на нем совершенно отстойные вареные джинсы и сияющие кроссовки «Нью бэлэнс» с пухлыми белыми язычками. Отчасти ты навсегда остаешься в шестом классе.

– Нил, – начинаю я, пока он выдвигает себе стул, – мне завтра надо в Нью-Йорк.

– А что там? Работу предложили?

Нет, напротив.

– Мой престарелый босс пропал, я его ищу.

– Я вообще не удивлен, – говорит Нил, щурясь.

– Ты был прав, – соглашаюсь я. Чернокнижники.

– Ну рассказывай. – И он устраивается поудобнее.

Возвращается Игорь, и я уступаю ему кресло, чтобы представить свой кейс стоя. Я повествую в жанре приключенческой завязки а-ля «Ракеты и колдуны»: предыстория, персонажи, квест. И команда почти набралась, говорю я: есть бродяга (я) и колдунья (Кэт). Теперь нам нужен воин. (Почему, кстати, типовая команда состоит из колдуна, воина и бродяги? На самом деле нужен колдун, воин и богач. А то кто будет оплачивать мечи, заклинания и отели?)

У Нила загораются глаза. Я знал, что избрал верную риторическую стратегию. Я показываю ему, как в моей модели магазина проступает морщинистое лицо загадочного Основателя.

Нил вскидывает брови. Его впечатлило.

– Я и не знал, что ты умеешь программировать, – говорит он.

Потом он молча щурится и поигрывает бицепсами. Думает. Наконец говорит:

– Хочешь, чтобы этим занялись мои ребята? Игорь, глянь…

– Нет, Нил. Графика мне не нужна.

Игорь все равно склоняется над экраном.

– Я бы сказау, нэплохо, – добродушно комментирует он. На его собственном экране Клеопатра хлопает проволочными ресницами.

– Нил, мне просто надо в Нью-Йорк. Завтра. – Я смотрю на него с дружеской прямолинейностью. – А еще, Нил… Нам нужен воин.

Он морщится:

– Вряд ли… Работы полно.

– Но это сценарий «Ракет и колдунов». Ты же сам говорил. Сколько мы такого насочиняли? А теперь все взаправду.

– Знаю, но у нас скоро крупный релиз…

– Неужели ты сейчас зассал, Нилфрик-квартерон? – говорю я басом.

Это удар в живот отравленным кинжалом бродяги, и мы оба это знаем.

– Нил… фрик? – переспрашивает Игорь.

Нил смотрит на меня сурово.

– В самолете работает вайфай, – говорю я. – Ребята справятся и без тебя. Правда? – обращаюсь я к Игорю.

Беларусский Бэббидж улыбается и качает головой.

В детстве, читая фэнтези, я мечтал о колдуньях-красавицах, хотя на встречу не рассчитывал. Но я просто не знал, что колдуны будут ходить по земле и мы станем называть их гугловцами. Прямо сейчас я в спальне колдуньи-красавицы, мы сидим на ее кровати и пытаемся решить неразрешимую задачу.

Кэт смогла меня убедить, что мы ни за что не перехватим Пенумбру на Пенн-стейшн. По ее словам, площадь вокзала слишком велика, слишком высока вероятность, что мы не заметим, как Пенумбра выйдет из поезда. Она это доказала математически. Шанс, что мы его увидим, всего одиннадцать процентов. Его надо ловить в более узком месте.

Само собой, идеальный вариант – библиотека. Но где базируется «Жесткий переплет»? Тиндал не в курсе. Лапин тоже. Никто не знает.

Сколько мы ни искали, «Гугл» не знает ни сайта, ни адреса «Фестина Ленте компани». За целый век не зафиксировано ни одного упоминания ни в газетах, ни в журналах, ни в объявлениях. Они не просто тише воды ниже травы – они вообще где-то в глубоком подземелье.

Но это же должно быть реальное место, так? С дверью. Есть ли на ней вывеска? Я мысленно возвращаюсь к нашему магазину. На витрине имя Пенумбры и этот значок, такой же, как на книгах учета. Ладони, открытые, как книга. У меня есть фотка в телефоне.

– Хорошая идея, – говорит Кэт. – Если на здании есть символ – хоть в витрине, хоть вырезан в камне, – мы его найдем.

– Как? Обойдя весь Манхэттен? На это нужно лет пять.

– На самом деле двадцать три, – поправляет Кэт. – Если по старинке. – Она подтягивает к себе ноутбук по кровати, встряхивает, и он оживает. – Но угадай, что у «Гугла» есть в режиме просмотра улиц? Фотографии всех домов Манхэттена.

– Если не ходить ногами, сколько уйдет – лет тринадцать?

– Тебе пора мыслить иначе, – хмыкает Кэт, качая головой. – В «Гугле» как раз этому учат. То, что раньше было трудно… теперь легко.

Я все равно не понимаю, как компьютер поможет нам решить конкретно эту задачу.

– А если ком-пью-те-ры и лю-ди бу-дут ра-бо-тать вме-сте? – Кэт пищит, как мультяшный робот. Ее пальцы порхают по клавишам, какие-то команды я даже узнаю: армия короля Хадупа вновь выходит на поле боя. – «Хадуп» же помог нам прочесть книгу, так? – продолжает она уже обычным голосом. – Вот пусть прочитает и знаки на зданиях.

Ну конечно.

– «Хадуп» будет допускать ошибки, – говорит Кэт, – но, я думаю, сократит сто тысяч зданий тысяч до пяти.

– Значит, потребуется не пять лет, а пять дней.

– Нет! – опять возражает Кэт. – Ведь у нас есть десять тысяч друзей. Это называется… – Она победоносно щелкает по кнопке, и на экране загораются жирные желтые буквы: «Механический турок»^[15]. – Он разошлет задачу не компьютерам, как «Хадуп», а людям. Куче людей. В основном эстонцам.

Кэт повелевает королем Хадупом и десятком тысяч эстонских пехотинцев. Да ее не остановить.

– Что я тебе все время говорю? – спрашивает Кэт. – У нас сейчас столько новых возможностей, а никто не понимает. – Кэт качает головой и снова говорит: – Никто не понимает.

Я тоже изображаю мультяшного робота:

– Син-гу-ляр-ность уже близ-ко!

Кэт смеется и передвигает значки на экране. Большое красное число в углу сообщает, что наших поручений ожидают 30 347 работников.

– Че-ло-ве-чес-кая де-вуш-ка о-чень кра-си-вая!

Я щекочу Кэт под ребрами, из-за чего она ставит галочку не туда, отталкивает меня локтем и продолжает свое дело. Я смотрю, как она добавляет тысячи манхэттенских фоток: коричневые дома из песчаника, небоскребы, автостоянки, школы, магазины, снятые специальными грузовичками «Гугла». На каждом, по предварительной оценке компьютера, может находиться значок в виде книжки из двух ладоней, хотя в большинстве случаев (то есть во всех, кроме одного) там лишь что-то похожее на символ «Жесткого переплета»: ладони, сложенные в молитве, витиеватый готический символ, мультяшное изображение закрученного кренделя.

Кэт отправляет фотки «Механическому турку» – целой армии солдат, по всему миру ожидающих команды за своими ноутбуками. А также шлет им мое фото логотипа и простой вопрос: «Есть ли этот значок на фото? Да или нет?»

Крошечный желтый таймер на экране извещает, что работа займет двадцать три минуты.

Теперь я понимаю, о чем говорила Кэт: это действительно обалденно. Компьютерная армия короля Хадупа – это одно, а тут настоящие люди. Толпа. В основном эстонцы.

– Кстати, знаешь что? – внезапно спрашивает Кэт, и лицо ее светится от возбуждения. – У нас скоро объявят новый состав продукт-менеджеров.

– Ух ты. Пожелать тебе удачи?

– Там это… выбор все же не совершенно случайный. Лишь отчасти. Есть еще и алгоритм. И я попросила Раджа замолвить за меня словечко. Алгоритму.

Ну конечно. Из этого вытекают две вещи: 1) шеф-повар Перец никогда не будет руководить компанией и 2) если «Гугл» не поставит во главе эту девушку, я перейду на другой поисковик.

Мы вытягиваемся на мягкой кровати Кэт в ее космическом корабле, лежа бок о бок и переплетя ноги, а на нас тем временем работает больше народу, чем живет в моем родном городе. Она – королева Кэт Потенте с ее мгновенно родившейся империей, а я ее верный спутник. Мы будем править недолго, но, блин, в мире вообще все скоротечно. Мы приходим в жизнь, чтобы найти союзников, построить империю и умереть – и все это за один миг, может, один-единственный импульс какого-то гигантского процессора.

Ноутбук тихонько дзынькает, Кэт переворачивается и принимается стучать по клавишам. Все еще тяжело дыша, она ухмыляется, ставит ноут на живот и показывает мне итог великого сотрудничества компьютера и человека, слаженной работы тысячи машин, десять раз по столько же человек плюс одной умной девушки.

Блеклая фотография невысокого здания – собственно говоря, крупного дома. Перед ним на тротуаре застыли расплывчатые фигуры – у одной розовая поясная сумка. На окошках металлические решетки, дверь прячется в тени под черным навесом. И вот они, выгравированные в камне, серые на сером: ладони, открытые, как книга.

Они крошечные – не больше настоящих. Проходя мимо, скорее всего, и не заметишь. Здание расположено на Пятой авеню, неподалеку от Музея Гуггенхайма, и смотрит на Центральный парк.

«Жесткий переплет» прячется на самом виду.

Библиотека

Самый странный продавец за пятьсот лет

Я веду наблюдение через белый бинокль «Штурмовик», нацелив его на тот самый крошечный серый символ: открытые, как книга, ладони, выгравированные в темно-сером камне. Сам я сижу на лавочке на Пятой авеню, спиной к Центральному парку, между газетным автоматом и тележкой с фалафелем. Мы в Нью-Йорке. Бинокль я взял у Мэта перед отъездом. Он сказал не потерять.

– Что видишь? – интересуется Кэт.

– Пока ничего.

Небольшие окна расположены высоко и защищены тяжелыми решетками. Маленькая скучная крепость.

«Жесткий переплет». Как-то ассоциируется с преступной бандой не меньше, чем с библиофилами. Что творится в этом доме? Книжный фетишизм? Наверняка. Я стараюсь не представлять, как это может выглядеть. Участие платное? Да, наверняка членство очень дорогое. Вероятно, с роскошными круизами. Я беспокоюсь за Пенумбру. Он так во всем этом погряз, что даже не осознает, насколько это ненормально.

Раннее утро. Мы прибыли сюда прямо из аэропорта. Нил постоянно мотается в Нью-Йорк по делам, я раньше ездил на поезде из Провиденса, а вот у Кэт это первый опыт. Когда наш самолет по спирали опускался в аэропорт имени Джона Кеннеди, она вытаращилась на предрассветное сияние города, прижавшись кончиками пальцев к прозрачному пластику иллюминатора, и ахнула:

– Офигеть, какой он щупленький.

А теперь мы тихонько сидим на скамейке в этом щуплом городе. В небе светлеет, но мы спрятались под покровом тени и завтракаем совершенно несовершенными бейглами с черным кофе, стараясь слиться с обстановкой. Воздух пахнет влажностью, как перед дождем, а по улице носится холодный ветер. Нил рисует в блокнотике фигуристых телочек с фигуристыми мечами. Кэт купила «Нью-Йорк таймс», но не поняла, как ею пользоваться, и уткнулась в телефон.

– Сегодня официально объявят новую команду продукт-менеджеров, – сообщает она, не отрываясь от экрана.

Она обновляет, и обновляет, и обновляет страницу: кажется, батарея у нее не дотянет до обеда.

А я листаю «Определитель птиц Центрального парка» (купил в аэропорту) и иногда тайком поглядываю в Мэтов бинокль.

Вот что я вижу.

Гул города нарастает, на Пятой авеню густеет поток машин, по той стороне дороги торопливо семенит одинокая фигура. Это мужчина средних лет с копной развевающихся на ветру каштановых волос. Я настраиваю фокус бинокля. У мужчины круглый нос, мясистые розовые щеки горят от холода. Темные брюки и пиджак типа твидового – все идеально сидит на его круглом животике и покатых плечах. Он немножечко подпрыгивает на ходу.

Паучье чутье мне не изменило: Круглый Нос останавливается у двери «Жесткого переплета», крутит ключом в замке и осторожно заходит. На стенах по бокам от двери оживают небольшие лампы-близнецы.

Я стучу Кэт по плечу и показываю на загоревшиеся лампы. Нил щурится. Поезд Пенумбры прибудет на вокзал в 12:01, а пока мы сидим и наблюдаем.

Вслед за Круглым Носом в ту же темную дверь тоненьким, но стабильным потоком стекаются поразительно обычного вида ньюйоркцы. Девушка в белой блузке и черной юбке-карандаше; мужчина средних лет в неярком зеленом свитере; бритый парень, которому самое место среди моделей «Анатомикса». Неужели все они члены «Жесткого переплета»? Как-то не похоже.

– Может, тут у них другая целевая аудитория, – шепчет Нил. – Моложе. Пронырливее.

Разумеется, куда больше людей проходит мимо этой темной двери. Тротуары по обе стороны Пятой авеню забиты народом – целый человеческий поток, высокие и низкие, молодые и старые, крутые и нет. Стайки пешеходов ходят мимо, загораживая мне обзор. Кэт в напряжении.

– Толпа вроде небольшая, но людей много, – говорит она, глядя на этот поток. – Они… как рыбы. Или птицы, или насекомые, я не знаю. Какой-то сверхорганизм.

– А где ты выросла? – встревает Нил.

– В Пало-Альто, – отвечает она.

А потом Стэнфорд и «Гугл»: для человека, одержимого расширением границ человеческих возможностей, Кэт недалеко уехала от дома.

Нил понимающе кивает:

– Провинциальное сознание не может охватить эмерджентную сложность нью-йоркской улицы.

– Ну, не знаю. – Кэт щурится. – В целом со сложностью у меня неплохо.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – качает головой Нил. – Что это просто многоагентная симуляция и все следуют довольно простым правилам. – (Кэт кивает.) – И если ты выявишь эти правила, то сможешь построить модель. И сделать симулятор улицы, потом района, потом всего города. Так?

– Именно. Ну то есть правил я пока не знаю, но могу вычислить их в ходе эксперимента, а потом уже просто…

– Ответ неверный. – Нил противно квакает, как в телевикторине. – Не получится. Даже зная правила – которых, кстати, нет, но если и были бы, – модель построить невозможно. Знаешь почему?

Мой лучший друг и подруга спорят о симуляциях. Мне остается только сидеть и слушать.

Кэт хмурится:

– Почему же?

– У тебя не хватит памяти.

– Да ладно…

– Говорю тебе. На все это памяти не хватит. Нет достаточно большого компа. Даже этот ваш, как его…

– Биг-Бокс.

– Да, он самый. Даже в него не влезет. Вот это все, – Нил разводит руки, охватывая тротуар, и парк, и улицы за ним, – больше.

А толпа змеей течет вперед.

Нилу надоедает сидеть с нами, и он уходит к Метрополитен-музею пофоткать античные мраморные сиськи для своей базы. Кэт спешно набирает большими пальцами коротенькие сообщения коллегам, обсуждая слухи о назначении новых продукт-менеджеров.

В 11:03 на улицу неуверенной походкой ступает сутулая фигура в длинном пальто. Мое паучье чутье опять оживает; похоже, я научился улавливать определенный вид заскоков с точностью лабораторного прибора. Лицо у ковыляющего как у старой сипухи, а на голове черная меховая шапка, натянутая до встопорщенных тонких бровей. Разумеется, он ныряет в темную дверь.

В 12:17 все-таки начинается дождь. Мы прячемся под высокими деревьями, а на улице быстро темнеет.

В 12:29 перед «Жестким переплетом» тормозит такси, из которого выходит мужчина в бушлате и запахивает воротник на горле, пока расплачивается с водителем. Это Пенумбра, и видеть его здесь, на фоне темных деревьев и светлого камня, дико странно. Я-то его вообще нигде, помимо нашего книжного, не представляю. Они типа два в одном, не бывают по отдельности. И тем не менее: вот он стоит на манхэттенской улице, роется в кошельке.

Подскочив, я бросаюсь через дорогу, уворачиваясь от медленных машин. Такси отъезжает, как желтый занавес, – и та-да! Вот и я. Сначала лицо Пенумбры не выражает ничего, потом он щурится, потом улыбается, потом запрокидывает голову, и из его горла вырывается лающий хохот. Он хохочет и хохочет, и я тоже начинаю смеяться. Так мы стоим и ржем. Я при этом слегка задыхаюсь.

– Мальчик мой! – восклицает Пенумбра. – Ты, пожалуй, самый странный продавец, который попадался нам за пятьсот лет. Ну, пойдем. – Он ведет меня на тротуар, все еще хохоча. – Что ты здесь делаешь?

– Я должен вас остановить. – Мой голос звучит неестественно серьезно. – Не надо… – Я пыхчу и сиплю. – Не ходите туда. Не надо. Чтобы жгли вашу книгу. Или что там.

– Кто тебе такое сказал? – тихо спрашивает Пенумбра, вскинув бровь.

– Ну… Тиндал слышал от Имберта. – (Пауза.) – А он, э-э, от Монсефа.

– Они ошибаются, – резко отвечает Пенумбра. – Я приехал сюда не обсуждать наказание. – Он произносит это «наказание» – все равно что плюется, словно это ниже его достоинства. – Нет. Я собираюсь изложить свою позицию.

– Позицию?

– Компьютеры, мальчик мой, – говорит он. – Они – нужный нам ключ. Я это заподозрил не вчера, но у меня не было доказательства, что они могут содействовать нам в работе. А ты его предоставил! Если компьютер помог тебе решить загадку Основателя, они могут принести нам и куда больше пользы. – Пенумбра сжимает тощий кулак и потрясает им. – Я готов рассказать Первому Читателю о том, что мы должны ими пользоваться. Просто обязаны!

Голос Пенумбры звенит, как у предпринимателя, нахваливающего свой стартап.

– Вы про Корвину, – говорю я. – Это он Первый Читатель.

Пенумбра кивает.

– Тебе сюда нельзя, – взмахом руки он показывает на темную дверь, – но мы поговорим, когда я закончу. Надо будет продумать, какое оборудование закупать… с какими компаниями сотрудничать. Мне понадобится твоя помощь, мальчик мой. – Пенумбра смотрит мне через плечо. – Ты не один, да?

Я оглядываюсь: на той стороне Пятой авеню Кэт с Нилом стоят, наблюдают, ждут. Кэт машет нам рукой.

– Она работает в «Гугле», – говорю я. – Она мне помогала.

– Хорошо, – кивает Пенумбра, – очень хорошо. Но скажи-ка, как ты отыскал этот дом?

– Компьютеры, – улыбаюсь я.

Пенумбра качает головой. Потом достает из-за пазухи тоненький «Киндл»: на экране еще горят четкие буквы на светлом фоне.

– Вы купили, – с улыбкой констатирую я.

– И не один, мальчик мой.

Пенумбра достает вторую читалку – «Нук». А потом еще «Сони». И «Кобо». Серьезно? Кто пользуется «Кобо»? И что, Пенумбра ехал через всю страну с четырьмя читалками?

– Я отстал от жизни, надо нагонять, – поясняет он, складывая их стопкой. – Но знаешь, – он достает последнюю, супертонкую и синюю, – больше всего мне понравилась эта.

Логотипа на ней нет.

– Что это?

– Это? – Пенумбра крутит в руках свой загадочный прибор. – Мой ученик Грег – ты его не знаешь пока что – дал мне в поездку. – И заговорщически добавляет: – Грег сказал, что это прототип.

Безымянная читалка восхитительна: тонкая, легкая, корпус не из пластика, а из ткани, как у книги в твердом переплете. Как к Пенумбре попал прототип? Кого мой босс знает в Кремниевой долине?

– Замечательное устройство, – говорит он, кладя гаджет к остальным и похлопывая по стопке. – Все это просто замечательно. – После паузы он смотрит на меня. – Спасибо, мальчик мой. Я здесь благодаря тебе.

Я улыбаюсь. Покажите им, мистер Пенумбра.

– Где встретимся?

– В «Дельфине и якоре». И друзей с собой бери. Сам найдешь, так ведь? Воспользуйтесь своими компьютерами.

Подмигнув, он поворачивается и проходит через темную дверь в тайную библиотеку «Жесткого переплета».

Телефон Кэт ведет нас к месту назначения. Начинается дождь, так что бóльшую часть пути мы бежим.

Как выясняется, «Дельфин и якорь» – идеальное убежище: массивное темное дерево и приглушенный свет медных ламп. Мы садимся за круглый столик у окна, испещренного дождевыми каплями. К нам подходит официант, и он тоже безупречен: высокий, с широкими плечами, густой рыжей бородой и отношением, которое согревает всех нас. Мы заказываем пиво, и вместе с кружками он приносит тарелку с хлебом и сыром.

– Сила в шторме, – сообщает он, подмигивая.

– А если мистер П. не придет? – спрашивает Нил.

– Придет, – отвечаю я. – Все не так, как я думал. У него есть план. Он даже читалки с собой взял.

Кэт улыбается, не поднимая взгляда. Она снова прилипла к телефону. Как кандидат в день выборов.

На столе лежит стопка книг и стоит металлический стаканчик с карандашами, которые заточены хорошо и, судя по запаху, недавно. «Моби Дик», «Улисс», «Человек-невидимка» – это бар для библиофилов.

На задней обложке «Человека-невидимки» пятно от пива, а поля испещрены карандашными отметками, да так плотно, что бумагу под ними едва видно – тут конкурируют за пространство заметки нескольких десятков человек. Я листаю: книжка вся исписана. Некоторые заметки касаются самого текста, другие адресованы друг другу. На полях разворачиваются споры, но не только. Кто-то перекидывается непонятными номерами. Вот какой-то шифр:

6HV8SQ был здесь

Я неспешно пью пиво и грызу сыр, пытаясь вникнуть в разговоры на страницах.

Вдруг Кэт тихо вздыхает. Я перевожу взгляд на нее и вижу ее хмурую гримасу. Кэт откладывает телефон и накрывает его салфеткой из плотной синей ткани.

– Что там?

– Назвали новых продукт-менеджеров, – отвечает она, качая головой. – Не в этот раз. – Натужно улыбнувшись, Кэт берется за побитую жизнью книжку из стопки. – Ничего, – говорит она и принимается листать книжку, чтобы переключиться. – Все равно это лотерея. И шансов было мало.

Я вообще не предприниматель и не бизнесмен, но в этот момент мне хочется одного: основать компанию, дорастить ее до масштабов «Гугла» и поставить во главе Кэт Потенте.

Порыв влажного ветра. Я отрываю взгляд от «Человека-невидимки». В дверном проеме я вижу Пенумбру: от дождя его непослушные волосы прилипли к ушам и потемнели на тон. Он скрежещет зубами.

Нил подскакивает и подводит его к столику, Кэт помогает снять бушлат.

– Спасибо, милая девушка, – тихо говорит Пенумбра, дрожа.

На негнущихся ногах он подходит к столу, держась за спинки наших стульев, чтобы не упасть.

– Мистер П., рад знакомству, – говорит Нил, протягивая руку. – У вас отличный магазин.

Пенумбра крепко пожимает ему ладонь. Кэт приветственно машет.

– Так, значит, это твои друзья, – говорит Пенумбра. – Очень приятно. – Сев, он резко выдыхает. – Я не приходил сюда с такими молодыми людьми с… пожалуй, с тех пор, как сам был таким молодым.

Мне жутко хочется знать, как все прошло в библиотеке.

– С чего же начать? – Пенумбра вытирает макушку салфеткой. Он хмурится и нервничает. – Я рассказал Корвине, что произошло. О книге учета, о твоей изобретательности.

Он назвал это «изобретательностью» – хороший знак. Рыжебородый официант приносит еще кружку пива и ставит ее перед Пенумброй.

– Запиши на счет «Фестина Ленте», Тимоти, – говорит тот, взмахнув рукой. – Весь наш чек.

Он тут явно свой.

– Но Корвина стал еще консервативнее, хотя я и не думал, что такое возможно, – говорит Пенумбра. – Он уже наломал столько дров. А я и не знал. – Он качает головой. – Корвина говорит, что Калифорния меня заразила. – Он словно выплевывает это слово: «заразила». – Смешно. Я рассказал ему, что ты сделал, мальчик мой, и что вообще возможно сделать. Но он не сдается. – Пенумбра подносит кружку к губам и делает большой глоток. Потом обводит взглядом Кэт, Нила, меня и продолжает: – Друзья мои, у меня к вам предложение. Но сначала вам надо понять кое-что о нашем братстве. Вы последовали за мной до самой его штаб-квартиры, однако цели его вам неизвестны. Или ваши компьютеры сообщили вам и это?

Ну, лично я слышал, что есть библиотеки и новички, люди попадают в переплет, рукописи горят, но в целом ничего не понимаю. А Кэт с Нилом знают лишь то, что видели на моем ноутбуке: лампочки на полках странного книжного магазина. Если спросить про «Жесткий переплет» у гугла, он скажет: «Вы имели в виду „женский перелет“?» Посему правильный ответ:

– Нет. Ничего.

– Тогда поступим так, – говорит Пенумбра, склонив голову. – Сначала я вкратце расскажу вам нашу историю. Затем, чтобы все стало понятно, вам надо увидеть Читальный зал. Там суть моего предложения прояснится, и я очень надеюсь, что вы его примете.

Конечно примем. У нас же квест. Полагается выслушать, в чем беда старого колдуна, и поклясться ему помочь.

Пенумбра складывает пальцы домиком.

– Знаете ли вы, кто такой Альд Мануций?

Кэт с Нилом качают головой, а я киваю. Обучение в художке все же пригодилось.

– Один из первых книгопечатников, – говорю я, – сразу после Гутенберга. Его книги знамениты до сих пор. Они просто прекрасны. – (Я видел на слайдах.)

– Именно, – подтверждает Пенумбра. – Это было в конце пятнадцатого века. Альд Мануций собрал в своей типографии в Венеции писцов и ученых, и они выпустили первые издания классических произведений. Софокла, Аристотеля, Платона. Вергилия, Горация, Овидия.

– Да, – встреваю я, – и они набирали свои книги новейшим шрифтом Гриффо Герритсцона. Это было супер. Никто еще ничего подобного не видел. По сути, это до сих пор самый знаменитый шрифт. Установлен на всех «Маках». – (Но не путайте с «Герритсцон Дисплей». Этот надо красть.)

Пенумбра кивает.

– Да, об этом знают все историки, и, похоже, – добавляет он, поведя бровью, – книжные продавцы. Не менее интересно, что творение Гриффо Герритсцона – источник богатства нашего братства. Даже в наши дни издатели покупают этот шрифт именно у нас. – Тут он понижает голос. – А мы берем дорого.

В мозгу у меня щелкает: словолитня «ФЛК» – это «Фестина Ленте компани». Секта Пенумбры существует за счет вопиюще дорогой лицензии на шрифт.

– Но вот в чем суть, – продолжает он. – Альд Мануций был не только книгопечатником, но еще и философом и учителем. И первым из нас. Это он основал «Жесткий переплет».

Да уж, этого на моем курсе по типографике не рассказывали.

– Мануций верил, что в древних писаниях сокрыта важнейшая истина, в том числе ответ на самый главный наш вопрос.

Пенумбра выдерживает многозначительную паузу. Я откашливаюсь.

– И каков же… наш самый главный вопрос?

– Ключ к вечной жизни? – вырывается у Кэт.

Пенумбра поворачивается и пристально смотрит на нее. Его большие глаза горят, и он кивает.

– Когда Альд Мануций умер, – вполголоса говорит Пенумбра, – его друзья и ученики положили в его могилу копии всех книг, которые он успел напечатать.

Дверь вздрагивает от сильного порыва ветра.

– Сделали они это потому, что могила была пуста. Когда Альд Мануций умер, трупа его не осталось.

Итак, в культе Пенумбры есть мессия.

– Мануций оставил по себе книгу под названием Codex vitae – «Книга жизни». Правда, он ее зашифровал, а ключ передал единственному человеку: своему доброму другу и партнеру Гриффо Герритсцону.

Дополнение: в культе есть мессия и первый ученик. Но ученик хотя бы дизайнер. Круто. А Codex vitae… Это я уже слышал. Хотя Розмари Лапин называла так Суперстары. Ничего не понимаю…

– Мы, ученики Мануция, пытались расшифровать его «Книгу жизни» веками. По нашему мнению, там содержатся все секреты, которые он постиг из древних учений, – в первую очередь ключ к вечной жизни.

В окно брызжет дождь. Пенумбра делает глубокий вдох:

– Мы полагаем, что, когда мы наконец раскроем секрет, все члены «Жесткого переплета», что только жили на земле… вернутся к жизни.

Мессия, первый ученик и вознесение на небеса. Все пункты присутствуют. Прямо сейчас Пенумбра балансирует на грани между стариком с милыми причудами и стариком с пугающими загонами. Две вещи склоняют чашу весов к милоте. Во-первых, его кривая улыбка, непохожая на улыбку душевнобольного: микромышцы не лгут. А во-вторых – взгляд Кэт. Она заворожена. Полагаю, у людей бывают убеждения и постраннее, так? Например, у президентов и римских пап.

– А сколько членов в вашем братстве? – спрашивает Нил.

– Не так много, – Пенумбра, вставая, отталкивает стул, – поместятся в одной большой комнате. Идемте, друзья мои. Читальный зал ждет.

«Книга жизни»

Мы шагаем под дождем, все под одним большим черным зонтом, взятым в «Дельфине и якоре»^[16]. Нил держит его у нас над головой – зонт всегда несет воин. Пенумбра идет посередине, а мы с Кэт прижимаемся к нему по бокам. Пенумбра много места не занимает.

Мы подходим к темной двери. Тут все совершенно не так, как в нашем магазине в Сан-Франциско: у Пенумбры стеклянные стены, сквозь которые на улицу льется теплый свет, а здесь глухой камень и две тусклые лампочки. Магазин Пенумбры приглашает войти. Эта дверь как бы предупреждает: «Не, пожалуй, снаружи безопаснее».

Кэт тянет дверь на себя. Я прохожу последним и, войдя, сжимаю ее руку.

Я не готов к тому, насколько за дверью все банально. Я-то ждал каких-нибудь горгулий. Вместо них я вижу небольшую приемную с двумя низкими диванами и квадратным стеклянным столиком, на котором веером разложены журналы светской хроники. Прямо по курсу за стойкой регистрации стоит бритоголовый, которого утром я приметил на улице. На нем синий кардиган. А на стене над головой висят квадратные буквы, шрифт без засечек:

Ф Л К

– Мы снова к мистеру Деклу, – сообщает Пенумбра.

Парень за стойкой едва поднимает голову. Пенумбра проводит нас через дверь из матированного стекла. Я все еще жду горгулий, но нет, тут серо-зеленый пейзаж, прохладная саванна с широкими мониторами, низкими перегородками и черными анатомическими компьютерными креслами. Обычный офис. Как в «Новом бейгле».

За потолочными панелями гудят флуоресцентные лампы. Столы стоят группками, за столами сидят люди, которых я засек утром через бинокль. Большинство в наушниках, и никто даже не оторвется от экрана. Заглядывая через их сутулые плечи, я вижу таблицу, почтовый ящик, «Фейсбук».

Как-то непонятно. Тут же куча компьютеров.

Мы петляем меж столов. Тут установлены все тотемы офисной тоски: кофемашина, гудящий мини-холодильник, гигантский многозадачный лазерный принтер с мигающим красным индикатором «Застряла бумага». На белой доске видны поблекшие следы многих лет мозговых штурмов. А сейчас на ней написано синим маркером:

ТЕКУЩИХ СУДЕБНЫХ ПРОЦЕССОВ: 7!!!

Я все жду, что кто-нибудь поднимет голову и заметит нашу скромную процессию, но все, похоже, с головой ушли в работу. Пальцы стучат по клавишам, как дождь по стеклу. Из дальнего угла раздается смешок, я оборачиваюсь – там мужчина в зеленом свитере улыбается экрану. И ест йогурт из пластикового стаканчика. Похоже, смотрит какое-то видео.

По периметру расположены кабинеты и переговорные, везде двери из матированного стекла и крошечные именные таблички. Мы направляемся к самой дальней двери, на которой написано:

ЭДГАР ДЕКЛ / СПЕЦИАЛЬНЫЕ ПРОЕКТЫ

Пенумбра кладет тонкие пальцы на ручку, один раз стучит по стеклу и толчком распахивает дверь.

Крошечный кабинет совершенно не похож на то, что снаружи. Мои глаза с трудом привыкают к новой цветовой палитре: здесь стены оклеены обоями с золотыми завитками на темном и насыщенном зеленом фоне. Здесь под ногами скрипит и пружинит деревянный пол, а каблуки Пенумбры легонько постукивают, когда он возвращается, чтобы закрыть за нами дверь. Здесь и свет другой: теплые лампы вместо потолочных флуоресцентных. Когда дверь затворяется, на смену гулу приходит приятная тяжелая тишина.

Я замечаю массивный стол – близнец того, что стоит в магазине Пенумбры, – а за столом сидит мужчина, которого я сегодня утром засек самым первым: Круглый Нос. Поверх уличной одежды появилась черная мантия, она небрежно запахнута и зафиксирована серебряной булавкой: две ладони, открытые, как книга.

Вот это уже похоже на правду.

Здесь и пахнет иначе. Книгами. Ими заставлены стеллажи вдоль стены, до самого потолка, позади Круглого Носа. Но кабинет невелик. Похоже, секретная библиотека «Жесткого переплета» не больше книжного киоска в региональном аэропорту.

Круглый Нос улыбается.

– Сэр! С возвращением, – говорит он, вставая.

Пенумбра поднимает руки, подавая знак снова сесть. Круглый Нос переводит взгляд на меня, Кэт и Нила:

– Кто ваши друзья?

– Эдгар, они без переплета, – поспешно отвечает Пенумбра, а потом обращается к нам: – Ученики, это Эдгар Декл. Он охраняет вход в Читальный зал… Сколько уже, Эдгар? Одиннадцать лет?

– Ровно одиннадцать, – подтверждает Декл, улыбаясь.

Я вдруг замечаю, что мы все улыбаемся. Он и его кабинет – как теплый тоник после холодной улицы и офисных кабинок еще холоднее.

Пенумбра смотрит на меня с искрой в глазах:

– Эдгар тоже начинал продавцом в Сан-Франциско, как и ты, мальчик мой.

У меня почва уходит из-под ног – то самое чувство, когда осознаёшь, что мир куда теснее, чем ты предполагал. Это его наклонный почерк я видел в книге учета? Он тоже работал в ночную смену?

Декл сияет, затем говорит с напускной серьезностью:

– Дам тебе один совет. Когда-нибудь у тебя возникнет мысль, не зайти ли в клуб по соседству. – (Пауза.) – Не стоит.

Да, он точно работал в ночную смену.

Перед столом стоит деревянный отполированный стул с высокой спинкой, и Декл жестом предлагает Пенумбре сесть.

Нил с заговорщическим видом подается вперед, показывает большим пальцем в сторону офиса и спрашивает:

– Так что, это просто прикрытие?

– Нет-нет, – говорит Декл. – «Фестина Ленте» – реальная рабочая компания. Еще какая реальная. Мы продаем лицензию на шрифт «Герритсцон», – (Кэт, Нил и я умудренно киваем – хоть и новички, но в теме), – и много чего еще. У нас есть и другие проекты. Например, с электронными книгами.

– Это как? – спрашиваю я. Похоже, бизнес у них современнее, чем выходило по словам Пенумбры.

– Я сам до конца не понимаю, – отвечает Декл, – но мы как-то разыскиваем пиратов электронных книг по заданию издательств.

У меня раздуваются ноздри; я слышал, как у детей, которые еще в колледже учатся, отсуживали миллионы долларов.

– Это наш новый бизнес, – объясняет Декл. – Детище Корвины. Похоже, весьма прибыльное дело.

Пенумбра кивает:

– Наш магазин существует благодаря работе этих людей.

Просто отлично. Я получаю зарплату с лицензий на шрифты и разбирательств о защите интеллектуальных прав.

– Эдгар, эти ребята решили загадку Основателя, – говорит Пенумбра, и у Кэт с Нилом брови взлетают на лоб. – Пришло время показать им Читальный зал. – Он так это произносит, что заглавную букву прямо слышно.

Декл улыбается:

– Замечательно! Поздравляю и добро пожаловать. – Он кивает на настенные крючки. На половине висят обычные свитеры и куртки, на другой – черные мантии, как на нем. – Для начала наденьте это.

Мы скидываем мокрую верхнюю одежду. Пока натягиваем мантии, Декл объясняет:

– Там надо поддерживать чистоту. Я понимаю, что они смотрятся нелепо, но на самом деле модель хороша. Есть боковые разрезы – двигаться не мешает, – Декл машет руками, – плюс внутренние карманы для бумаги, карандаша, линейки и компаса. – Он отодвигает полу мантии, демонстрируя карман. – Письменные принадлежности внизу есть, но инструменты надо брать свои.

Какая красота: «В первый день в секте не забудьте принести линейки!» Но где это «внизу»?

– И последнее, – говорит Декл. – Телефоны.

Пенумбра показывает пустые ладони и шевелит пальцами, а мы вынуждены сдать своих темных дрожащих товарищей. Декл сваливает их в неглубокую деревянную корзиночку на столе. Там уже лежат три айфона, черный «Нео» и покоцанная бежевая «Нокия».

Декл встает, расправляет мантию и, собравшись, резко толкает стеллажи позади стола. Они раскрываются, словно двери, плавно и беззвучно, как в невесомости; за ними – тень и уходящая вниз, во тьму, широкая винтовая лестница. Декл вытягивает руку, приглашая нас проходить.

– Festina lente, – говорит он обыденно.

Нил делает резкий вдох, и я знаю, что это значит. «Я всю жизнь ждал момента, когда надо будет спускаться по тайной лестнице, спрятанной за книжными шкафами». Пенумбра встает и шагает к лестнице, мы за ним.

– Сэр, – говорит ему Декл, стоящий у одного из отъехавших стеллажей, – если у вас потом будет время, я бы с радостью угостил вас кофе. Нам надо многое обсудить.

– Так и поступим, – с улыбкой отвечает Пенумбра. Проходя, он похлопывает Декла по плечу. – Спасибо, Эдгар.

Пенумбра ведет нас по лестнице. Он ступает осторожно, хватаясь за перила – широкую ленту из дерева на массивных металлических кронштейнах. Нил держится поблизости, готовый подхватить, если Пенумбра споткнется. Широкие ступени из бледного камня сворачивают резко, по спирали уводя нас под землю. Дуговые лампы, висящие на стенах в маленьких бра на приличном расстоянии друг от друга, едва освещают путь.

Шаг за шагом мы идем вниз, и до нас начинают доноситься какие-то звуки. Тихий шепот; затем гул; затем эхо голосов. Лестница перестает быть такой крутой, впереди появляется прямоугольник света. Мы входим. Кэт ахает, и у нее изо рта вырывается облачко пара.

Это никакая не библиотека. Это Бэтпещера.

Перед нами простирается Читальный зал, длинный и низкий. Потолок рассекают широкие деревянные балки. Над и между ними виден крапчатый камень – косые пласты, ломаные плоскости, и все блестит кристаллическими вкраплениями. Балки тянутся по всей длине потолка, резко уходя в перспективу, как декартова система координат. В местах пересечений висят яркие лампы, освещая пространство под собой.

Пол тоже каменный, только он отполирован, как стекло. Равномерными рядами стоят квадратные деревянные столы, по два вместе, до самого конца зала. Они простые, но крепкие, и на каждом лежит по одному массивному тому. Все книги черные и прикованы к столам толстыми цепями – тоже черными.

Вокруг столов сидят и стоят люди, мужчины и женщины, в таких же черных мантиях, как у Декла. Они разговаривают, тараторят, спорят. Их тут десятки, и создается ощущение, что мы попали на очень маленькую фондовую биржу. Все звуки сливаются и накладываются друг на друга: шипящий шепот, шарканье ног. Скрип ручки по бумаге и мела по доске. Кашель и шмыганье носом. Мы как будто вошли в класс, только все ученики взрослые, и я понятия не имею, что они изучают.

Во всю длину стен стоят стеллажи из той же породы дерева, что и балки со столами. Стеллажи забиты книгами. Эти книги, в отличие от тех, что на столах, яркие: красные, синие, золоченые, с обложками из ткани и кожи, есть и потрепанные, и аккуратные. Надежное средство от клаустрофобии: без этих книжек на полках помещение казалось бы катакомбой, но они создают такое обилие цвета и текстуры, что тут становится хорошо и уютно.

Нил одобрительно бурчит себе под нос.

– Что это? – спрашивает Кэт, потирая предплечья и дрожа.

Цвета вокруг теплые, но, вообще-то, очень холодно.

– Идите за мной, – говорит Пенумбра.

Он петляет между столами и стайками людей в черных мантиях. Я слышу обрывок разговора:

– …проблема в Брито, – говорит высокий мужчина с белой бородой, тыча пальцем в толстую черную книгу на столе. – Он утверждал, что все операции должны быть обратимы, хотя на самом деле…

Его голос теряется, но теперь слышен другой:

– …просто помешан на странице как единице анализа. Книгу надо воспринимать иначе – как неделимую последовательность символов, согласны? У нее не два измерения, а одно. Следовательно…

Это говорит человек с лицом как у сипухи, которого я уже видел утром, – тот, с непослушными бровями. Он все так же сутулится и все в той же меховой шапке; когда к образу добавилась мантия, он стал на сто процентов выглядеть как колдун. Он резко черкает что-то мелом на дощечке.

Нога Пенумбры попадает в кольцо лежащей на полу цепи; когда он ее стряхивает, она громко звякает.

– Абсурд, – бормочет он с недовольным лицом.

Мы тихонько следуем за ним гуськом – крошечный отряд черных овец. Стеллажи лишь изредка прерываются: дважды – дверьми по обе стороны, и один раз – в конце долгого зала. Там стоит деревянная кафедра с яркой лампой на стене голого гладкого камня. Кафедра высокая и строгая. Наверное, тут они исполняют свои жертвенные ритуалы.

Когда мы проходим мимо, кое-кто оборачивается, замирает и выпучивает глаза.

– Пенумбра! – восклицают они, улыбаются, протягивают руки.

Пенумбра кивает, улыбается в ответ, пожимает руки всем по очереди.

Он подводит нас к необитаемому столу рядом с кафедрой, спрятавшемуся в мягкой тени между двумя светильниками.

– Вы в особенном месте, – говорит Пенумбра, опускаясь на стул. Мы тоже садимся, путаясь в складках наших новых мантий. На фоне общего гвалта голос Пенумбры звучит тихо, едва слышно. – Никогда и никому не рассказывайте о нем и о том, где оно находится.

Мы дружно киваем.

– Это же восхитительно, – шепчет Нил.

– Зал сам по себе не особенный, – отвечает Пенумбра. – Хотя, разумеется, он старый. Но все подвалы одинаковы: надежное помещение под землей, холодное и сухое. Ничего примечательного. – После паузы он добавляет: – В этом подвале интересно содержимое.

Мы провели в заставленном книгами подземелье всего три минуты, а я уже забыл о существовании всего остального мира. Я уверен: этот зал выдержит и ядерный удар. За какой-то из дверей наверняка груды консервированных бобов.

– У нас тут два сокровища, – продолжает Пенумбра. – Первое – обширная книжная коллекция, второе – единственный том. – Он кладет костлявую руку на книгу в черной обложке, цепью прикованную к нашему столу, такую же, как и на всех остальных. На обложке вытянутыми серебристыми буквами значится: «Мануций».

– Это она, – рассказывает Пенумбра, – «Книга жизни» Альда Мануция. И за пределами этой библиотеки ее нет.

Что?

– Даже в вашем магазине?

Пенумбра качает головой:

– Новички ее не читают. Только полноценные члены братства – с переплетом и без. Нас не так много, и мы читаем Мануция только здесь.

Так вот что тут происходит – все сосредоточенно изучают одну книгу. Хотя я заметил, что многие поглядывают на нас. Так что, может, не так уж и сосредоточенно.

Пенумбра поворачивается на стуле и взмахом руки обводит стеллажи вдоль стен:

– А это второе сокровище. Следуя примеру Основателя, каждый член братства пишет свой codex vitae, или книгу жизни. Это задача членов лиги без переплета. К примеру, Федоров – ты его знаешь, – (Пенумбра кивает мне), – один из них. Когда он допишет, в его книге останутся все его знания и опыт.

Я вспоминаю Федорова с его белоснежной бородой. Да, пожалуй, он кое-что знает.

– Наши книги учета, – говорит мне Пенумбра, – доказывают, что Федоров заслужил свои знания трудом. – Пенумбра выгибает бровь дугой. – Мы должны быть уверены, что он понимает, чего достиг.

Ну да. Они хотят быть уверены, что он не просто скормил кучу книг сканеру.

– Когда я утвержу его книгу жизни и Первый Читатель ее примет, Федоров станет членом братства в переплете. И тогда наконец принесет последнюю жертву.

Ага, кровавый ритуал на Алтаре Истинного Зла. Я так и знал. А мне нравится этот Федоров.

– Книгу Федорова зашифруют, скопируют и поставят на полку, – спокойно продолжает Пенумбра. – Прочесть ее можно будет только после его смерти.

– Отстой, – цедит Нил.

Я строго смотрю на него, но Пенумбра улыбается и поднимает открытую ладонь.

– Мы идем на эту жертву, руководствуясь нашей глубокой верой, – поясняет он. – Я сейчас говорю с предельной серьезностью. Когда мы расшифруем Codex vitae Мануция, все члены нашего братства, которые следовали по его стопам, написали собственную книгу жизни и отдали ее на хранение, снова будут жить.

Я стараюсь не выпустить свой скепсис наружу, хотя ему ужасно охота скривить мне лицо.

– Что? – удивляется Нил. – Как зомби?

Он произносит это слишком громко, и некоторые черные мантии оборачиваются.

Пенумбра качает головой:

– Природа бессмертия – это тайна. – Он говорит тихо, и мы вынуждены наклониться к нему. – Но все, что я знаю о письме и чтении, говорит о том, что это правда. Я чувствовал это среди книжных полок здесь и не только здесь.

В бессмертие я не верю, но понимаю, о чем он говорит. Когда идешь вдоль библиотечных стеллажей, скользя пальцем по корешкам, сложно не почувствовать присутствие спящих духов. Это просто ощущение, а не факт, но помните (повторяю): люди верят и в более странные вещи.

– А почему вы не можете расшифровать книгу Мануция? – спрашивает Кэт. – Что случилось с ключом? – Это по ее части.

– Ну да, – вздыхает Пенумбра. – Действительно – что? – Набрав воздуха, он после паузы продолжает: – Герритсцон был по-своему таким же незаурядным человеком, как и Мануций. Он не стал никому передавать ключ. И целых пятьсот лет… мы обсуждаем это его решение.

То, как он это говорит, наводит меня на мысль, что в качестве аргументов порой использовались кинжалы и пистолеты.

– Не имея ключа, мы перепробовали все методы, какие только можно представить, чтобы расшифровать Codex vitae Мануция. Мы использовали геометрию. Искали скрытые фигуры. Отсюда и загадка Основателя.

Да-да, лицо в моей визуализации. У меня снова земля уходит из-под ног. На экране моего «Макбука» вертелся Альд Мануций.

– Потом взялись за алгебру, логику, лингвистику, криптографию… Среди нас были великие математики, – говорит Пенумбра. – Мужчины и женщины, получавшие награды в мире наверху.

Кэт склонилась к нему так сильно, что уже буквально лежит на столе. Это для нее как кошачья мята: ждущий разгадки шифр, да еще и ключ к вечной жизни – два в одном. Меня слегка распирает от гордости: это же я ее сюда привел. «Гугл» сегодня огорчил. Самое интересное происходит здесь, в «Жестком переплете».

– Друзья мои, поймите, – продолжает Пенумбра, – в нашем братстве почти ничего не менялось с тех пор, как оно образовалось пять веков назад. – Он показывает пальцем на людей в черных мантиях, занимающихся бурной деятельностью. – Мы мелом пишем на дощечках, чернилами на бумаге. – Его тон меняется. – Корвина считает, что надо строго придерживаться этих методов. Он уверен, что мы, если хоть что-нибудь изменим, лишимся права на награду.

– А вы, – (я имею в виду человека с «Мак-Плюсом»), – не согласны.

В ответ Пенумбра поворачивается к Кэт и уже не говорит, а просто выдыхает:

– Вот мы и подошли к моему предложению. Если я не ошибаюсь, милая девушка, ваша компания собрала огромное количество книг… – он умолкает, подбирая слова, – на цифровых полках.

Кэт кивает, и ее ответный шепот резок:

– Шестьдесят один процент всего, что было когда-либо опубликовано.

– Но у вас нет «Книги жизни» Основателя, – произносит Пенумбра. – Ее ни у кого нет. – И после паузы добавляет: – Может, пора завести.

До меня вдруг доходит: Пенумбра предлагает библиокражу.

Женщина в черной мантии, шаркая ногами, проносит мимо нас толстую зеленую книжку с полки. Высокая и стройная, лет за сорок, с сонным взглядом и короткими черными волосами. Под мантией я замечаю синий цветочный принт. Мы молча ждем, когда она пройдет.

– Я убежден, что пора порвать с традициями, – продолжает Пенумбра. – Я уже стар, и если такая возможность есть, я бы хотел, чтобы работа завершилась прежде, чем от меня останется лишь книга на этих полках.

И снова меня осеняет: Пенумбра же в переплете, значит и его собственная книга жизни должна быть здесь, в этой пещере. От такой мысли у меня слегка кружится голова. Что в этой книге? Что за история?

У Кэт сияют глаза.

– Мы можем ее отсканировать, – говорит она, похлопывая книгу на столе. – И если там шифр, мы его взломаем. У нас такие мощные машины, вы не представляете.

По Читальному залу прокатывается шепот, рябь узнавания. Все черные мантии сели ровно, шепчут и присвистывают, предупреждая друг друга.

В дальнем конце зала, куда сверху спускаются широкие ступени, нарисовался высокий силуэт. Мантия на нем не такая, как у всех, – вычурнее, больше черных складок у воротничка, красный кант на рукавах. Мантия висит на плечах, словно этот человек просто ее накинул, а под ней виднеется блестящий серый костюм.

Вошедший направляется прямиком к нам.

– Мистер Пенумбра, – шепчу я, – может…

– Пенумбра, – нараспев произносит мужчина – негромко, но голос идет как будто из глубин и разносится по всему залу. – Пенумбра, – повторяет он, быстро переставляя ноги.

Он тоже старый – не как Пенумбра, но почти. Однако он крепче. Не сутулится, твердо стоит на ногах; вполне возможно, этот костюм даже скрывает кубики пресса. Человек побрит налысо, у него аккуратные темные усы. Носферату в обличье сержанта морской пехоты.

И тут я его узнаю. Это он был на фотографии с молодым Пенумброй – здоровяк, который показывал большой палец перед мостом Золотые Ворота. А ныне босс Пенумбры, содержащий магазин, гендиректор щедрой компании «Фестина Ленте». Корвина.

Пенумбра поднимает себя со стула.

– Познакомься, это ребята без переплета из Сан-Франциско, – говорит он Корвине, а нам: – Это Первый Читатель и наш покровитель. – Внезапно Пенумбра изображает радетельного подчиненного. Ключевое слово «изображает».

Корвина холодно, оценивающе глядит на нас. Его черные глаза сверкают – в них светится проницательный и всепожирающий интеллект. Корвина смотрит Нилу в глаза и, подумав, спрашивает:

– Что из Аристотеля Основатель напечатал первым? – Его голос звучит тихо, но неумолимо, каждое слово подобно пуле, выпущенной из пистолета с глушителем.

Нил без идей. Повисает неловкая пауза.

Скрестив руки на груди, Корвина поворачивается к Кэт:

– Ну а ты что скажешь? Знаешь?

У Кэт подергиваются пальцы, как будто она хочет посмотреть в телефоне.

– Аякс, тебе еще работать и работать. – Корвина разворачивается к Пенумбре. Голоса не повышает. – Они должны знать все собрание наизусть. Цитировать задом наперед греческий оригинал.

Я бы поморщился, но у меня голова кругом от внезапного открытия: у Пенумбры есть имя, и имя ему…

– Они только начали, – со вздохом говорит Аякс Пенумбра. Он на несколько дюймов ниже Корвины и чуть-чуть пошатывается, с трудом держа осанку. Голубые глаза скептически озирают зал. – Я думал привести их сюда вдохновения ради, но цепи – это как-то перебор. Не думаю, что они соответствуют духу…

– Аякс, мы здесь не настолько беспечны, – обрывает его Корвина. – У нас ничего не пропадает.

– Да ладно, книга учета – это не «Книга жизни» Основателя, и она не пропала. Ты цепляешься за любые поводы…

– Потому что ты мне их даешь, – сухо отвечает Корвина.

Его голос ровен, но звенит на весь зал. Все смолкли. Люди в черных мантиях перестали разговаривать, двигаться и, возможно, даже дышать.

Корвина складывает руки за спиной – учительская поза.

– Аякс. Я рад, что ты вернулся. Я принял решение и хотел сообщить тебе сам. – Он выжидает, затем озабоченно склоняет голову. – Тебе пора вернуться в Нью-Йорк.

Пенумбра щурится:

– У меня магазин.

– Нет. Он нам больше не нужен. – Корвина качает головой. – Он полон книг, не имеющих отношения к нашей работе. И кишит людьми, не осознающими степень нашей ответственности.

Я бы не сказал, что прямо кишит.

Пенумбра молчит и смотрит в пол, сильно нахмурив брови. Его седые волосы торчат из головы облаком путаных мыслей. Если бы он их сбрил, может, стал бы таким же элегантным и внушительным, как Корвина. Но вряд ли.

– Да, у меня есть другие книги, – в конце концов отвечает Пенумбра. – Уже несколько десятилетий. Как и у нашего учителя и моего предшественника. Наверняка ты помнишь. И знаешь, что половина моих новичков приходит к нам потому, что…

– Потому что у тебя очень низкие стандарты, – перебивает Корвина, и его взгляд на бреющем полете пролетает над нами троими. – Какой толк нам от членов без переплета, которые не воспринимают работу всерьез? Они делают нас слабее, а не сильнее. Они подвергают риску всё.

Кэт хмурится. Нил поигрывает бицепсами.

– Аякс, ты слишком долго жил в глуши. Возвращайся к нам. Проведи остаток своих дней с братьями и сестрами.

Теперь Пенумбра кривится:

– В Сан-Франциско есть новички и люди без переплета. Их много. – Он внезапно как будто хрипнет; я ловлю его взгляд и читаю в нем боль. Я знаю, что он думает о Тиндале, Лапин и остальных, включая меня и Оливера Гроуна.

– Новички есть везде. – И Корвина пренебрежительно от них отмахивается. – А те, кто без переплета, приедут с тобой. Или нет. Аякс, услышь меня. «Фестина Ленте компани» прекращает поддержку твоего магазина. Больше от нас дотаций не будет.

В Читальном зале стоит абсолютная тишина: ни шороха, ни стука. Люди в черных мантиях пристально смотрят в книги, но слушают нас.

– Я предоставляю тебе выбор, мой друг, – мягко говорит Первый Читатель, – и хочу помочь тебе увидеть истину. Аякс, мы уже немолоды. Если ты подключишься к нашей работе, еще успеешь совершить великие дела. Или же, – он поднимает взгляд к потолку, – можешь вернуться и впустую потратить оставшееся тебе время. – Корвина пристально смотрит на Пенумбру, как бы с заботой, но в то же время свысока, после чего повторяет: – Возвращайся к нам.

С этими словами он резко разворачивается и шагает обратно к лестнице, а мантия с красными разрезами, трепеща, развевается у него за спиной. Его подданные все разом поднимают шелест и шорох, имитируя работу.

Когда мы спешно покидаем Читальный зал, Декл снова предлагает кофе.

– Нам бы чего покрепче, мальчик мой. – Пенумбра старается изобразить улыбку, и у него даже почти – но не совсем – получается. – Я очень хочу с тобой сегодня поговорить… Где бы? – Пенумбра вопросительно поворачивается ко мне.

– «Нортбридж», – вклинивается Нил. – Угол Двадцать девятой и Бродвея.

Мы там остановились, потому что Нил знает хозяина.

Мы скидываем мантии, забираем телефоны и бредем на выход по серо-зеленому мелководью «Фестина Ленте компани». Мои кеды шаркают по корпоративному напольному покрытию с разводами под дерево, и я соображаю, что мы сейчас, должно быть, находимся прямо над Читальным залом, буквально идем по его потолку. Только я не понимаю, насколько глубок подвал. Двадцать футов? Сорок?

А там книга жизни самого Пенумбры. Я ее не видел – она стоит где-то там на полке, одна из множества, – но в моих мыслях она занимает куда больше места, чем Мануций в черном переплете. Мы улепетываем в грозной тени брошенного ультиматума, и у меня такое чувство, что Пенумбра оставляет позади что-то ценное.

Один кабинет у стены больше прочих, и дверь из матированного стекла у него другая. Теперь я четко вижу табличку:

МАРКУС КОРВИНА / ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА ДИРЕКТОРОВ

Значит, и у Корвины есть имя.

За стеклом проплывает тень – значит он там. Что он делает? Ведет телефонные переговоры с каким-нибудь издателем, требуя заоблачные суммы за старый добрый «Герритсцон»? Сдает имена и адреса коварных книжных пиратов? Закрывает еще какой-нибудь прекрасный книжный магазин? Или звонит в банк, чтобы отменить один там регулярный платеж?

Это не просто культ. Это еще и корпорация, которой сверху донизу правит Корвина.

Повстанческий альянс

На Манхэттене льет как из ведра – темный грохочущий потоп. Мы укрылись в гипер-бутик-отеле, принадлежащем другу Нила Андрею, тоже руководителю стартапа. Называется «Нортбридж». Идеальное хакерское логово: розетки через каждые три фута, в воздухе буквально висит вайфай, заметный невооруженным глазом, а в подвале прямое соединение с интернет-магистралью, проходящей под Уолл-стрит. Обиталище Пенумбры – «Дельфин и якорь», база Нила – здесь. Портье его знает. С батлером они приветствуют друг друга хлопком ладоней.

Вестибюль «Нортбриджа» – это гнездо нью-йоркских стартаперов: Нил говорит, везде, где мы видим двух человек или больше, скорее всего, новая компания выверяет договор о своем создании. Мы тоже скучковались вокруг низкого столика, сделанного из банок от старых магнитных лент; пожалуй, нам здесь тоже самое место – мы, конечно, не новая компания, но все же что-то создаем. Мы теперь – Повстанческий альянс, а Пенумбра – наш Оби-Ван. И мы все понимаем, кто Корвина.

С тех пор как мы ушли, моему другу все не дает покоя Первый Читатель.

– И что у него за идиотские усики? – не унимается Нил.

– Он их носит с самого первого дня нашего знакомства. – Пенумбре удается изобразить улыбку. – Но тогда он не был таким ригидным.

– А каким он был? – интересуюсь я.

– Как и все мы… как я. Любопытный. Сомневающийся. Я-то до сих пор во многом сомневаюсь!

– А теперь он кажется весьма… самонадеянным.

Пенумбра хмурится:

– А чего бы нет? Он Первый Читатель, и наше братство ему нравится как есть. – Пенумбра бьет костлявым кулаком по мягкому дивану. – И он не сдастся. Не пойдет на эксперименты. Даже не даст нам попытаться.

– Но ведь в «Фестина Ленте компани» есть компьютеры, – отмечаю я. Там же целая цифровая антипиратская организация.

Кэт кивает:

– Да, компания, похоже, весьма продвинутая.

– Ой, это только наверху. – Пенумбра покачивает пальцем. – Компьютеры разрешены в «Фестина Ленте компани», но не в «Жестком переплете». Это – ни в коем случае.

– Даже телефоны нельзя, – напоминает Кэт.

– Ни телефонов, ни компьютеров. Ничего такого, – говорит Пенумбра, качая головой, – чем не пользовался сам Альд Мануций. Электрический свет – не представляете, как мы из-за него спорили. Двадцать лет! – фыркает он. – Вот я уверен, что Мануций был бы рад лампочке-другой.

Все молчат.

Наконец Нил говорит:

– Мистер П., не сдавайтесь. Я могу финансировать ваш магазин.

– Бог с ним, с магазином, – отмахивается Пенумбра. – Я люблю наших клиентов, но есть лучший способ дать им необходимое. Я не буду держаться за привычное, как Корвина. Если нам удастся увезти Мануция в Калифорнию… И ты, милая девушка, сможешь сделать то, что обещаешь… Магазин больше никому не будет нужен.

Мы сидим и разрабатываем план. Все согласны, что в идеальном мире мы взяли бы Codex vitae и отдали его в паучьи лапы сканера «Гугла». Но мы не можем вынести книгу из Читального зала.

– Болторез, – говорит Нил. – Нам нужен болторез.

Пенумбра качает головой:

– Это надо сделать украдкой. Если Корвина заметит, пощады не жди, а у «Фестина Ленте компани» невероятные ресурсы.

И куча юристов. К тому же, чтобы передать Мануция «Гуглу», нам не нужна сама книга. Достаточно копии на диске.

– А если мы принесем сканер к книге? – спрашиваю я.

– Его не перенесешь, – качает головой Кэт. – То есть его можно передвигать, но это целое дело. К работе в Библиотеке Конгресса его готовили неделю.

Значит, нужно что-то другое. Или кто-то. Аппарат, специально разработанный для сканирования украдкой. Джеймс Бонд с дипломом по библиотечному делу. Нам нужен… Так. Я знаю, кто нам нужен.

Выхватив у Кэт ноутбук, я открываю книжный хаб хакера Угрюмбла. Я зарываюсь в архив все глубже, и глубже, и глубже и отыскиваю самые первые проекты, с которых все начиналось… Вот он.

Я поворачиваю ноутбук экраном к остальным. На нем четкий снимок: «Угрюмблер-3000», книжный сканер из картона. Его можно собрать из старых коробок, прорезав лазерным резаком пазы под нужными углами. А детали сложить стопкой. В нем два слота для фотоаппаратов. Все помещается в сумку типа моей.

Фотоаппараты – простейшие туристические мыльницы, они на каждом углу. Особенность именно в каркасе. Если бы фотоаппарат был один, пришлось бы размещать книгу под правильным углом, муторно перелистывать страницы. Это заняло бы несколько дней. Но в «Угрюмблере-3000» два фотика установлены рядом и управляются программулиной Угрюмбла, так что разворот делается за один кадр – идеально ровно, идеально четко. Прибор незаметный и быстрый.

– Он бумажный, – поясняю я. – Можно даже через металлодетектор пронести.

– Значит, можно протащить на самолет? – спрашивает Кэт.

– Нет, значит, можно протащить в библиотеку, – говорю я. (Глаза у Пенумбры распахиваются.) – На сайте есть схема. Можно скачать. Останется найти материалы и лазерный резак.

Нил обводит пальцем вестибюль:

– Тут собираются самые упоротые нерды Нью-Йорка. Я думаю, лазерный резак у кого-нибудь найдется.

Даже если нам удастся собрать «Угрюмблер-3000» и он заработает, надо будет еще как-то оказаться в Читальном зале без посторонних глаз. «Книга жизни» Мануция огромна, сканирование займет несколько часов.

Кого бы заслать? Пенумбра едва на ногах стоит – он не годится. Кэт с Нилом надежны, но у меня другие планы. Как только перед нами встала задача отсканировать книгу, я решил, что пойду один.

– Я хочу с тобой, – настаивает Нил. – Это же самое интересное!

– Не заставляй меня называть твое имя из «Ракет и колдунов», – предупреждаю я, погрозив пальцем. – Тем более при девушке. – Я делаю серьезное лицо. – Нил, у тебя компания, работники и клиенты. На тебе ответственность. Если тебя поймают или, блин, не знаю, арестуют, будет плохо.

– А для тебя типа арест не проблема, Клэймор Крас…

– Эй! – обрываю его я. – Во-первых, особой ответственности на мне нет. Во-вторых, я, по сути, уже новичок в «Жестком переплете».

– Да, ты решил загадку Основателя, – кивком подтверждает Пенумбра. – И Эдгар бы за тебя поручился.

– К тому же, – настаиваю я, – по сценарию я бродяга.

Кэт недоуменно поднимает бровь, и я тихо поясняю:

– Он воин, ты колдунья, а я бродяга. Но я тебе этого не говорил!

Нил медленно кивает. Кривится, но больше не спорит. Отлично. Я пойду один и вернусь не с одной книгой, а с двумя.

В дверь врывается холодный ветер, и из стены дождя выходит Эдгар Декл. Его круглое лицо обтянуто капюшоном фиолетовой куртки, сделанной из какого-то пластика. Пенумбра подзывает его взмахом руки. Мы с Кэт встречаемся глазами; она нервничает. Это решающий разговор. Декл – наш ключ к Читальному залу и Мануцию, потому что у него есть ключ.

– Сэр, я слышал про магазин, – говорит Декл, едва переводя дух, и усаживается на диван рядом с Кэт. Потом осторожно стягивает капюшон. – Я не знаю, что и сказать. Это ужасно. Я поговорю с Корвиной. Я могу его убедить…

Пенумбра жестом просит Декла замолчать, а потом рассказывает ему все. О том, как я брал книгу учета, о «Гугле» и загадке Основателя. О том, чтó он, Пенумбра, предложил Корвине и как Первый Читатель отказался.

– Мы его обработаем, – говорит Декл. – Я буду время от времени поднимать эту тему, и посмотрим, может…

– Нет, – перебивает его Пенумбра. – Эдгар, аргументы на него не действуют, а у меня не хватит терпения. Я значительно старше тебя, мальчик мой. И я уверен, что Codex vitae можно расшифровать уже сейчас; не через десять и не через сотню лет – сейчас!

Я понимаю, что не один Корвина чрезмерно самонадеян. Пенумбра взаправду верит в компьютеры. Не странно ли, что я, человек, с которого этот проект начался, сомневаюсь куда больше?

Декл выпучивает глаза. Он озирается, словно где-то в углу «Нортбриджа» может прятаться кто-нибудь из черных мантий. Маловероятно. Вряд ли хоть один человек в этом вестибюле в последние годы дотрагивался до бумажной книги.

– Сэр, вы это несерьезно, – шепотом говорит Декл. – То есть я помню, как вы были воодушевлены, когда заставили меня вбить все названия на «Маке», но я бы никогда не подумал… – Вдохнув, он добавляет: – Сэр, это против правил братства.

Так это Эдгар Декл создал базу данных по магазину. Меня охватывает приступ рабочей солидарности. Мы оба стучали пальцами по одной короткой и громкой клавиатуре.

Пенумбра качает головой.

– Тебе это странно, потому что мы застряли, мальчик мой, – говорит он. – Застыли во времени из-за Корвины. Первый Читатель не был верен духу Мануция. – Голубые глаза Пенумбры подобны лучам лазера, палец указует на столик из банок от магнитных лент. – Эдгар, он был предпринимателем!

Декл кивает, но все равно нервничает. Щеки горят, он запускает руки в волосы. Расколы всегда начинаются вот так? В тесных кружках шепотом преподносятся еретические идеи?

– Эдгар, – говорит Пенумбра ровным тоном, – из всех моих учеников ты мне дороже всех. Мы много лет работали в Сан-Франциско бок о бок. Ты воплощаешь истинный дух «Жесткого переплета». – На этом он делает паузу. – Дай нам ключ от Читального зала на одну ночь. Это все, о чем я прошу. Клэй не оставит и следа. Обещаю.

На лице Декла пустота. Волосы мокрые и всклокоченные. Он подбирает слова:

– Сэр. Я никогда не думал, что вы… Мне даже в голову не приходило… сэр.

Он смолкает. Вестибюля «Нортбриджа» больше не существует. Вся вселенная свелась к лицу Эдгара Декла, задумчивому изгибу губ, любым признакам того, что сейчас он скажет «нет» или…

– Да. – И он расправляет плечи. Глубоко вдохнув, Эдгар повторяет: – Да. Конечно же я помогу вам, сэр. – Он энергично кивает и улыбается. – Конечно.

Пенумбра улыбается:

– Умею я продавцов выбирать. – С этими словами он тянет руку, хлопает Декла по плечу. И отрывисто смеется. – Да уж, это я умею.

План готов.

Завтра Декл принесет мне запечатанный конверт с запасным ключом и передаст его через консьержа «Нортбриджа». Мы с Нилом отыщем способ собрать «Угрюмблер», Кэт покажется в нью-йоркском офисе «Гугла», а Пенумбра встретится с кем-то из черных мантий, разделяющих его мнение. Когда стемнеет, я возьму сканер и ключ, проберусь в тайную библиотеку «Жесткого переплета» и вызволю на свободу Мануция и еще кое-кого.

Но это завтра. А сейчас Кэт ушла в наш номер. Нил затусил с кучкой нью-йоркских стартаперов. А Пенумбра один засел в баре отеля со стаканом чего-то золотистого, углубившись в свои мысли. Он здесь смотрится странновато: он старше всех на несколько десятков лет, и его седая макушка светится маяком в откалиброванном сумраке.

А я сижу один на низком диване, уставившись в экран своего ноутбука, гадая, как бы подобраться к лазерному резаку. Андрей, друг Нила, дал нам координаты двух хакерских хабов; резак оказался только в одном из них, но график расписан на несколько недель вперед. Все что-то мастерят.

Меня вдруг осеняет, что кого-нибудь где-нибудь знать может Мэт Миттельбрэнд. Должна же тут быть мастерская по спецэффектам с нужным инструментом. Я выстукиваю сигнал SOS на своем телефоне:

Срочно нужен лазерный резак в Нью-Йорке. Есть идеи?

Через тридцать семь секунд приходит ответ от Мэта:

Спроси у угрюмбла.

Ну конечно. Я месяцами рылся в его пиратской библиотеке, но никогда ничего не писал. На его сайте есть живой форум, где люди ищут электронные книги, а когда им присылают, жалуются на жуткое качество. Там есть и техническая ветка, где обсуждают кухню оцифровки книг, и в ней появляется сам Угрюмбл, отвечая на вопросы кратко, точно и исключительно строчными буквами. Как раз в этой ветке я и попрошу помощи:

Всем привет. Я молчаливый член угрюмбломатрицы, пишу впервые. Я сейчас в Нью-Йорке, и мне нужен лазерный резак «Эпилог» (или аналог), рекомендуемый в инструкции по изготовлению «Угрюмблера-3000». Я хочу как можно быстрее сделать незаметный сканер. Моя цель – один из важнейших экземпляров в истории книгопечатания. Другими словами, это, возможно, круче, чем Поттер. Что посоветуете?

Вдохнув и трижды проверив текст на предмет опечаток, я отправляю свой пост. Надеюсь, антипиратский патруль «Фестина Ленте компани» не читает этот форум.

Номера в «Нортбридже» очень похожи на белые грузовые контейнеры на кампусе «Гугла»: вытянутые, низкие, с точками доступа к воде, электричеству и интернету. Кровати тоже узкие – явно неохотная уступка бренности кожаных мешков.

Кэт, в трусах и красной футболке, сидит на полу, скрестив ноги, и смотрит в свой ноутбук. Я расположился на краешке кровати над ней, подключив свой «Киндл» к ее USB-порту – э-э-э, нет, это не эвфемизм, – и в четвертый раз перечитываю «Хроники драконьей песни». Кэт наконец отошла от разочарования из-за того, что ее не назначили продукт-менеджером, и сейчас поворачивается ко мне:

– Это суперинтересно. Просто не верится, что я раньше не слышала об Альде Мануции.

У нее открыта статья в «Википедии». И мне знакомо это выражение лица – такое же, как когда она говорит о сингулярности.

– Я-то всегда думала, что ключ к бессмертию – нанороботы, которые чинят мозг, – продолжает она. – А не книжки.

Я должен быть честен.

– Я не уверен, что книги – ключ. Брось. Это же секта. Ну правда. – (Кэт хмурится.) – Но тем не менее утерянная книга самого Альда Мануция – важная вещь. А потом увезем мистера Пенумбру обратно в Калифорнию. И сделаем все в магазине по-своему. Я разработал маркетинговый план.

Кэт ничего этого не слышит.

– В Маунтин-Вью у нас есть специальная команда, – говорит она. – Надо им рассказать. Проект «Гугл навсегда». Они работают над увеличением продолжительности жизни. Лечение рака, регенерация органов, устранение ошибок ДНК.

Это уже как-то глупо.

– И какая-нибудь криогеника на стороне?

Кэт ощетинивается:

– У них структурно-комплексный подход.

Я запускаю пальцы в ее волосы, еще влажные после душа. Она пахнет цитрусом.

– Я просто не понимаю. – Кэт снова поворачивается ко мне. – Неужели тебя не бесит, что жизнь так коротка? Так коротка, Клэй.

Честно говоря, моя жизнь частенько странная и местами неприятная, но вот не сказал бы, что она короткая. По-моему, с тех пор как я пошел в школу, миновала вечность, а с переезда в Сан-Франциско – целая техносоциальная эпоха. Тогда даже в интернет с телефона было не выйти.

– Каждый день узнаёшь что-нибудь потрясающее, – продолжает Кэт. – Например, в Нью-Йорке есть тайная подземная библиотека… – Она делает паузу, театрально разинув рот, и я смеюсь. – Представляешь, сколько еще всего нас ждет? Восемьдесят лет – это явно мало. Даже сто. Или сколько. Просто мало.

Голос ее слегка срывается, и я понимаю, до чего это больная тема для Кэт Потенте.

Склонившись, я целую ее над ухом и шепчу:

– Ты правда согласна заморозить свою голову?

– Я абсолютно однозначно согласна заморозить свою голову. – Она поднимает на меня серьезный взгляд. – И твою заморозила бы. А через тысячу лет ты скажешь мне спасибо.

«Поп-ап»

Утром просыпаюсь – Кэт уже ушла в нью-йоркский офис «Гугла». А меня ждет письмо – сообщение с форума Угрюмбла. Время написания 03:05, автор… обалдеть, сам Угрюмбл. Текст простой:

круче поттера, значит? скажи, что нужно.

Кровь пульсирует в ушах. Обалдеть.

Угрюмбл живет в Берлине, но, похоже, постоянно путешествует. У него особые миссии по сканированию то в Лондоне, то в Париже, то в Каире. Может, бывает и в Нью-Йорке. Никто не знает его настоящего имени. Никто не знает, как он выглядит. Может, это она или вообще целый коллектив. Но в моем воображении Угрюмбл все же он и ненамного старше меня. В моем воображении он работает в одиночку – шаркая ногами, проходит в Британскую библиотеку в пухлой серой парке, под которой, как пуленепробиваемый жилет, картонный каркас его сканера. Но союзники у него есть везде.

Может, мы даже встретимся. Может, станем друзьями. Может, я начну учиться у великого хакера. Главное только не суетиться, чтобы он не подумал, будто я из ФБР или, хуже того, из «Фестина Ленте компани». В итоге я пишу:

Угрюмбл, привет! Спасибо, что ответил, чувак. Я большой фанат твоего

Так, нет. Я жму на «Del» и начинаю заново:

Привет. Мы можем добыть фотики и картон, но не можем найти лазер. Есть возможность выручить? P. S. Ладно, я признаю, что Джоан Роулинг – крутая тема… но и Альд Мануций когда-то был крут.

Нажав кнопку «Отправить», я захлопываю ноутбук и ухожу в ванную. Я размышляю о героических хакерах и замороженных головах, намыливая голову под горячими струями индустриального душа, явно разработанного для роботов, а не для людей.

Нил, поджидая меня в вестибюле, доедает пустую овсянку, звучно запивая ее смузи из кейла.

– Привет, у вас в номере биометрический замок? – спрашивает он.

– Нет, ключ-карта.

– А мой должен узнавать мое лицо, но меня не впустил. – Он хмурится. – Кажется, это работает только на белых.

– Сделай своему другу софт получше, – говорю я. – Пора войти в гостиничный бизнес.

– Ага. – Нил закатывает глаза. – Точно. Я, пожалуй, не хочу пока осваивать другие рынки. Я рассказывал, что мне пришло письмо от Министерства национальной безопасности?

Я застываю. Это как-то связано с Угрюмблом? Да нет, чушь.

– Типа недавно?

Нил кивает.

– Им нужно приложение для визуализации телосложения человека под толстой одеждой. Типа кто там под паранджой и тому подобное.

А, ну ладно. Уф.

– Ты возьмешься?

Нил кривится:

– Ни за что. Даже если б не тошнило – а меня тошнит, – дел и без того слишком много. – Он снова засасывает свой шейк, и по трубочке поднимается ярко-зеленый цилиндр.

– Ты же это любишь, – ненавязчиво говорю я. – Хвататься за все сразу.

– Хвататься за все сразу люблю, – соглашается Нил. – Но не за тела под паранджой. Чувак, у меня нет партнеров. У меня никто не занимается развитием бизнеса. Я сам уже ничего интересного не делаю! – Это он о программировании или, может, о сиськах; не поймешь. – Честно говоря, я хотел бы заняться венчурными инвестициями.

Нил Шах – венчурный инвестор. В шестом классе нам бы такое и во сне не приснилось.

– А что останавливает?

– Э, боюсь, ты переоцениваешь, сколько приносит «Анатомикс», – говорит он, воздев брови. – Это же не «Гугл». Чтобы инвестировать, нужно много бабок. А у меня пока только несколько контрактов на пятизначные суммы с разработчиками игр.

– И с киностудиями, да?

– Тсс, – шикает Нил, окидывая взглядом вестибюль. – Большой секрет. Там очень серьезные документы, чувак. – И после паузы добавляет: – Например, с подписью Скарлетт Йоханссон.

Мы садимся в метро. После завтрака пришло следующее сообщение от Угрюмбла:

в дамбо на джей-стрит 11 вас ждет угрюмблер3. попроси спецпредложение хогварца. без псилоцибинов.

Пожалуй, это самое крутое письмо за всю историю моих входящих. Нам оставили закладку, и мы с Нилом едем ее забирать. Назвав секретный пароль, мы получим сканер для нашей миссии.

Громыхая и покачиваясь, поезд едет по тоннелю под Ист-Ривер. В окнах темно. Едва держась за поручень над головой, Нил спрашивает:

– Ты точно не хочешь управлять бизнесом? Мог бы возглавить проект «Паранджа».

Он улыбается, вопросительно задирает брови, и я понимаю, что это он всерьез – как минимум по части управления бизнесом.

– Хуже кандидата на эту должность тебе не найти, отвечаю, – говорю я. – Тебе придется меня уволить. И это будет ужасно.

И я не шучу. Работать на Нила – нарушение условий нашей дружбы. Он станет Нилом Шахом – моим боссом или ментором, вместо Нила Шаха – мастера подземелий.

– Я бы тебя не уволил, – говорит он. – Просто понизил бы.

– И кем бы назначил? Подмастерьем Игоря?

– У Игоря уже есть подмастерье. Дмитрий. Дико умный. Ты мог бы стать подмастерьем Дмитрия.

Дмитрию наверняка лет шестнадцать. Мне эта идея не нравится. Я меняю тему.

– А может, сам начнешь снимать кино? – говорю я. – Раскроешь талант Игоря во всей красе. Будет у тебя новый «Пиксар».

Нил кивает и некоторое время молчит, обдумы- вая.

– Точняк, – наконец отвечает он. – Если бы я знал какого-нибудь продюсера, точно бы его профинансировал. – После паузы он добавляет: – Или ее. Но если бы это была она, я бы финансировал ее через свой фонд.

Ах да: Фонд Нила Шаха для поддержки женщин в искусстве. Налоговое убежище, созданное по задумке его хитрого бухгалтера, автохтона Кремниевой долины. Нил попросил меня сделать липовый сайт, чтобы придать фонду правдоподобия, и до сих пор эта работа занимает второе место в списке моих самых гнетущих дизайнерских творений. (Верхнюю позицию все еще удерживает ребрендинг «Нового бейгла» в «Старый добрый бублик».)

– Так найди ее, – говорю я.

– Сам найди! – выпаливает Нил в ответ. Как в шестом классе. И тут у него загораются глаза. – Слушай… это же идеально. Да. Клэймор Красные Руки, такова твоя плата за то, что я финансирую эту поездку, – говорит он тихим голосом мастера подземелий. – Найди мне кинопродюсерку.

Мой телефон ведет нас по адресу в бруклинском районе Дамбо. Это дом на тихой улице на берегу, рядом с обнесенным забором участком с трансформаторами «Кон-Эдисон». Сам дом темный и узкий, тощее даже, чем магазин Пенумбры, и куда потрепаннее. Есть ощущение, что здание недавно горело: по бокам от дверного проема вверх уходят длинные черные следы. Дом казался бы заброшенным, если бы не два фактора. Первый: криво прикрученная широкая вывеска из ПВХ с надписью «Пицца поп-ап». Второй: запах горячей пиццы.

Внутри разруха – тут точно был пожар, – но воздух ароматный и плотный от углеводов. Прямо у входа стоит карточный стол с покоцанным ящиком для денег. А за ним кучка раскрасневшихся подростков орудует в импровизированной кухне. Один крутит над головой тесто для пиццы, другой режет помидоры, лук и перец. Еще трое стоят, болтают и смеются. За спиной у них высокая печь для пиццы – по центру голой, побитой жизнью металлической панели синяя полоса, как на гоночной тачке. И эта печь на колесах.

В пластмассовых колонках грохочет музыка, скрипучие трели, которые, полагаю, во всем мире слышали максимум тринадцать человек.

– Что будете заказывать?

Один из подростков пытается перекричать музыку. Хотя, возможно, он даже не подросток. Весь персонал тут безусого переходного возраста; наверное, все учатся в художке. На белой футболке у нашего официанта Микки Маус со зверской гримасой и автоматом Калашникова.

Так, главное – не ошибиться.

– Спецпредложение Хогварца! – воплю я в ответ. Партизан Микки кивает. – Только без псилоцибинов, – добавляю я. Пауза. – В смысле, без грибов. – Снова пауза. – Наверное.

Но партизан Микки уже отвернулся от нас и совещается с коллегами.

– Он тебя услышал? – шепотом спрашивает Нил. – Мне пиццу нельзя. Если нам дадут пиццу, она вся на тебе. Мне не давай. Даже если буду просить. – После паузы он добавляет: – Я наверняка буду просить.

– Я привяжу тебя к мачте, – говорю я. – Как Одиссея.

– Как капитана Кровавые Сапоги, – поправляет Нил.

В «Хрониках драконьей песни» ученый карлик Фернвен убеждает экипаж «Звездной лилии» привязать капитана Кровавые Сапоги к мачте после того, как капитан попытался перерезать глотку поющему дракону. Так что да. Как капитана Кровавые Сапоги.

Партизан Микки возвращается с коробкой пиццы. Быстро он.

– Шестнадцать пятьдесят, – объявляет он.

Стоп, я что-то не так сказал? Или это розыгрыш? Угрюмбл отправил нас искать ветра в поле? Нил удивлен не меньше, но достает новенькую двадцатку и вручает Микки. А взамен берет коробку с пиццей размера XL, на которой потекшими синими чернилами напечатано: «Пицца поп-ап».

Коробка не горячая.

Я открываю ее, как только мы выходим на улицу. Внутри аккуратная стопка тяжелого картона с прорезями для сборки. Разобранный «Угрюмблер». Края как подгоревшие: картон резали лазером.

На дне коробки толстым маркером написано сообщение от Угрюмбла – я никогда не узна́ю, его собственной рукой или его бруклинским приспешником:

СПЕЦИАЛИС РЕВЕЛИО^[17]

На обратном пути мы заскакиваем в магазин серой электроники и берем две дешевые цифровые мыльницы. Мы возвращаемся в «Нортбридж» через Нижний Манхэттен. Нил несет коробку с пиццей, я – целлофановый пакет с фотоаппаратами, который стучит по коленке. У нас есть все, что нужно. Мануций будет наш.

Этот сияющий город – сплошные водовороты транспорта и торговли. Такси гудят под желтеющими светофорами; по Пятой авеню от магазина к магазину носятся толпы людей. На каждом углу какая-то тусовка: люди смеются, курят, продают кебабы. Сан-Франциско – хороший город, красивый, но настолько живым он не бывает. Я делаю глубокий вдох – воздух холодный и едкий: пахнет табаком и мясными обрезками неясной природы, и я вспоминаю, что́ Корвина сказал Пенумбре: «Можешь вернуться и впустую потратить оставшееся тебе время». Блин. Вечная жизнь глубоко под землей, в набитых книгами катакомбах, или смерть наверху, среди всего этого? Я выбираю смерть с кебабом. А Пенумбра? Мне он тоже почему-то кажется скорее человеком мира. Я вспоминаю его магазин с широкими витринами и первое, что он мне сказал: «Что вы ищете на этих полках?» – слова, произнесенные с широкой гостеприимной улыбкой.

Когда-то Корвина и Пенумбра крепко дружили; я видел фотосвидетельство. Корвина тогда наверняка был совсем другим… буквально другой личностью. Когда принимается это решение? В какой момент пора звать человека иначе? «Прости, но ты больше не Корвина. Теперь ты Корвина 2.0» – апгрейд, непонятно, нужный ли. Я думаю о молодом мужчине, который показывал большой палец на фото. Он исчез насовсем?

– Режиссера все же лучше женщину, – тем временем говорит Нил. – Серьезно. Мне надо больше денег отдавать через фонд. Пока я выдал только один грант, и тот – собственной кузине Сабрине. – После паузы он добавляет: – Не уверен, что это законно.

Я пытаюсь представить себе Нила через сорок лет: лысого, в костюме, совершенно другого человека. Я пытаюсь вообразить Нила 2.0 или Нила Шаха, своего ментора – с которым больше не могу дружить, – но у меня никак не получается.

К моему удивлению, в «Нортбридже» я застаю Кэт с Пенумброй: они сидят на диванчике и оживленно беседуют. Кэт энергично жестикулирует, Пенумбра улыбается и кивает, его голубые глаза сияют.

Кэт поднимает взгляд, и я вижу, что она тоже улыбается.

– Пришло еще одно письмо! – выкрикивает она. После чего держит паузу, но лицо живет своей жизнью, прыгает и скачет, будто новость рвется из нее наружу. – Число продукт-менеджеров увеличили до ста двадцати восьми, и… я одна из них! – Ее микромускулы взбудоражены, и Кэт почти выкрикивает: – Меня выбрали!

У меня слегка отвисает челюсть. Подскочив, Кэт обнимает меня, я обнимаю ее, и мы танцуем хороводиком в ультракрутом вестибюле этого отеля.

– И что это значит? – интересуется Нил, ставя коробку.

– По-моему, это значит, что нашему параллельному проекту обеспечена поддержка на высшем уровне, – говорю я, и Кэт победно вскидывает руки.

Чтобы отметить успех Кэт, мы все вчетвером перебираемся в бар «Нортбриджа», стены которого выложены малюсенькими матово-черными интегральными микросхемами. Мы усаживаемся на высокие стулья, Нил угощает. Я отпиваю глоток чего-то под названием «Синий экран смерти», – вообще-то, напиток неоново-голубой: в одном из кубиков льда подмигивает яркий светодиод.

– Так, давай-ка еще раз: ты одна… одна сто двадцать восьмая гендиректора «Гугла»? – спрашивает Нил.

– Не совсем, – уточняет Кэт. – У нас есть гендиректор, но компания слишком масштабная, один человек не справится, и ему помогают продукт-менеджеры. Выходить ли на этот рынок, стоит ли приобрести актив… Такого типа.

– Чуваки! – Нил подскакивает со стула. – Приобретите меня!

Кэт смеется:

– Не уверена, что три-дэ-сиськи…

– У нас не только сиськи! – говорит Нил. – Теперь все тело. Руки, ноги, дельтовидные мышцы, что угодно.

Кэт лишь улыбается и пьет. Пенумбра сидит над дюймом золотого скотча в стакане с толстым дном. Он поворачивается к Кэт.

– Милая девушка, – начинает он, – как думаешь, будет ли «Гугл» существовать через сто лет?

Задумавшись на миг, она энергично кивает:

– Да, я уверена.

– А знаешь, – отвечает он, – некий весьма известный член «Жесткого переплета» тесно дружил с одним молодым человеком, основателем компании с такими же амбициями. И он говорил ровно то же самое.

– Что за компания? – спрашиваю я. – «Майкрософт»? «Эппл»?

Неужели и Стив Джобс подвизался в их братстве? Может, поэтому шрифт «Герритсцон» и установлен на каждом «Маке»…

– Нет-нет. – Пенумбра качает головой. – Это был «Стандарт ойл». – Он ухмыляется. Да, он нас подловил. Крутнув свой стакан, он продолжает: – Ты отыскала дорогу в историю, которая началась давным-давно. Некоторые из моих братьев и сестер сказали бы, что твоя компания, милая девушка, ничем не отличается от тех, что были до нее. Некоторые даже утверждали бы, что никто за пределами «Жесткого переплета» не принес нам никакой пользы.

– Некоторые типа Корвины, – брякаю я.

– Корвина, да, – кивает Пенумбра. – Но не только. – Он смотрит на нас – Кэт, Нила и меня – и тихо добавляет: – Но я рад, что вы мои союзники. Не знаю, постигаете ли вы исторический масштаб этого труда. Методы, наработанные нами на протяжении веков, в сочетании с новыми инструментами… Я уверен, что все получится. Я верю в это всей душой.

Мы дружно беремся за пробную сборку «Угрюмблера-3000» – Нил зачитывает инструкцию с моего ноута, а Пенумбра подает детали. Они вырезаны из гофрокартона и приятно звучат, если щелкнуть по ним пальцем. Готовая конструкция шокирует своей структурной целостностью. Ложе для книжки расположено под углом, а над ним – два держателя для фотоаппаратов с хитрыми гнездами: каждый фотик снимает свою страницу разворота. Мы подсоединили мыльницы к моему ноутбуку и запустили программу «Угрюмблскан». Она, в свою очередь, передает изображения на черный матовый терабайтник, упрятанный в тонкую коробочку от игральных карт фирмы «Байсикл»^[18]. Милый подарок бродяге от Нила.

– Напомни-ка, кто разработал эту штуку? – спрашивает он, листая инструкцию.

– Некий Угрюмбл. Чувак гений.

– Надо взять его на работу, – говорит Нил. – Мегапрограммист. И круто рубит в пространственных отношениях.

Я открываю свой «Определитель птиц Центрального парка» и размещаю его в сканере. Аппарат Угрюмбла совсем не такой, как в «Гугле», – у него нет паучьих лап, чтобы переворачивать страницы, это приходится делать самому, как и запускать фотоаппараты, – но все же он работает. Пик, пых, щелк. Маршрут миграции странствующего дрозда записывается на потайной жесткий диск. Потом я снова разбираю сканер в стопку, а Кэт засекает время. Сорок одна секунда.

С этой приспособой сегодня чуть за полночь я снова пойду в Читальный зал. Я буду там один. Максимально быстро и незаметно я отсканирую не одну, а две книги и скроюсь. Декл предупредил, что надо все сделать и исчезнуть, не оставив и следа, к рассвету.

Черная дыра

Чуть за полночь я быстро шагаю по Пятой авеню, косясь на темный массив парка через дорогу, на черные силуэты деревьев на фоне серо-фиолетового пятнистого неба. Из машин на улице только желтые такси, отчаянно кружащие в поисках заработка. Одно ярко мигает мне фарами, я качаю головой.

Ключ Декла со щелчком входит в темную дверь «Фестина Ленте компани» – и все. И я внутри.

В темноте мигает красная точка. Благодаря наводке от Декла я знаю, что это беззвучная сигнализация, которая сообщит о вторжении очень частной охранной фирме. Сердце бьется быстрее. У меня тридцать одна секунда, чтобы ввести код, что я и делаю: 1-5-1-5. Это год смерти Альда Мануция или, если верить рассказам «Жесткого переплета», – год его бессмертия.

В приемной темно. Я достаю из сумки и надеваю налобный фонарь. Это Кэт предложила его вместо обычного.

– Сможешь спокойно перелистывать страницы, – сказала она.

Фонарик освещает буквы «ФЛК» на стене, и они отбрасывают на стену резкие тени. На миг я задумываюсь о факультативном шпионаже – например, удалить базу данных книжных пиратов? – но заключаю, что и основная миссия достаточно рискованная.

Я шагаю по беззвучному пространству верхнего офиса, освещая фонариком кабинки справа и слева. Гудит и бурчит холодильник, многозадачный принтер отчаянно мигает, по экранам прыгают скринсейверы, освещая офис тусклым голубоватым светом. Помимо этого – ни движения, ни звука.

В кабинете Декла я не переодеваюсь и не сдаю телефон. Мягко толкаю полки, и они расступаются с поразительной легкостью – абсолютно бесшумные и невесомые. Тут все действительно отлажено.

За потайной дверью черно.

Внезапно моя миссия предстает совсем в ином свете, если можно так выразиться в подобных обстоятельствах. До сих пор я представлял себе Читальный зал точно таким же, как вчера: ярко освещенным и оживленным. И даже если здесь не окажется никого, кто будет рад видеть меня, сам я все-таки буду видеть. Но на деле я гляжу в черную дыру – космический объект, откуда не может выбраться ни материя, ни энергия. И я должен шагнуть прямо туда.

Я наклоняю голову с фонариком. Спуск будет небыстрым.

Надо было спросить Декла, где тут выключатель. Почему я не спросил Декла про выключатель?

Мои шаги сопровождает долгое эхо. Я выхожу в Читальный зал, и в нем царит кромешная тьма: самое черное небытие, какое мне доводилось видеть. Вдобавок жутко холодно.

Сделав шаг вперед, я решаю смотреть вниз, а не вверх, потому что так свет фонаря отражается от гладкого камня; если смотреть вверх, он исчезает в пустоте.

Хочу все отсканировать и свалить отсюда. Сначала надо найти любой стол. Их тут десятки, не проблема.

Я обхожу периметр, ведя пальцами вдоль полок, перескакивая с корешка на корешок, как с кочки на кочку. Другая рука вытянута и ловит сигнал, как мышиный ус.

Надеюсь, мышей здесь нет.

Вот. В луч моего фонарика попадает край стола; я вижу и тяжелую черную цепь, и прикованную к ней книгу. Вытянутые серебристые буквы на обложке охотно отражают свет: «Мануций».

Я достаю из сумки сначала ноутбук, потом разобранный остов «Угрюмблера». Собирать в темноте труднее, я слишком долго вожусь с прорезями и выступами, боясь, что сломаю картон. Потом достаю фотоаппараты и делаю тестовый снимок. Вспышка освещает весь подвал, и в эту яркую микросекунду я сразу жалею о содеянном: мое зрение убито, перед глазами плавают яркие фиолетовые пятна. Я моргаю и жду, думая о мышах, обычных и/или летучих и/или минотавре.

Мануций реально гигантский. Даже не будь он прикован к столу, не знаю, как его можно было бы отсюда вынести. Я неловко обхватываю книгу обеими руками, чтобы загрузить в сканер. Мне страшно, что картон не выдержит такую нагрузку, но физика сегодня на моей стороне. Конструкция Угрюмбла весьма устойчива.

Я приступаю к сканированию. Пик, пых, щелк. Книга такая же, как и все остальные Суперстары: плотная матрица зашифрованных символов. Пик, пых, щелк. На второй странице то же самое, что и на первой, и на третьей, и на седьмой. Листая эти широкие монотонные страницы и фокусируясь на них, я впадаю в транс. Пик, пых, щелк. Моя вселенная сжалась до мрачного шифра «Книги жизни», между вспышками я вижу лишь гудящую тьму. Страницы переворачиваю на ощупь.

Внезапная вибрация. Кто-то пришел? Мой стол только что дрогнул.

И вот опять. Я пытаюсь сказать: «Кто здесь?», но слова застревают в пересохшем горле, и получается лишь легкий хрип.

Еще одна вибрация. Затем, не успеваю я даже состряпать жуткую теорию о Рогатом страже Читального зала – разумеется, это Декл-оборотень, – вибрация усиливается, вся пещера трясется и гудит, и я хватаюсь за сканер, чтобы он не упал. Меня окатывает волна облегчения, когда я понимаю, что это метро, всего лишь поезд метро проносится в соседнем каменном тоннеле. Грохот отдается эхом, затихает во мраке пещеры. Наконец поезд проезжает, и я снова берусь за дело.

Пик, пых, щелк.

Проходит немало минут, а может, даже больше чем минут, и меня охватывает уныние. То ли оттого, что я не поужинал и уровень сахара в крови упал, то ли оттого, что я тут один в ледяном подземелье, темном, хоть глаз выколи. Независимо от причины следствие реально: я остро осознаю идиотизм своего предприятия, да и всего этого абсурдного культа. «Книга жизни»? Да что это за книга вообще? Даже «Хроники драконьей песни, том III» – и то лучше.

Пик, пых, щелк.

Но разумеется, я не могу ее прочитать. Сказал ли бы я то же самое, если бы книга была на китайском, корейском или иврите? Большие Торы в синагогах выглядят так же, да? Пик, пых, щелк – плотные ряды непонятных символов. Может, проблема в моих собственных ограничениях. Может, беда в том, что я не понимаю того, что сканирую. Пик, пых, щелк. А если бы я мог прочесть? Типа глянул на страницу и понял шутку? Или ахнул на нежданном повороте судьбы?

Пик, пых, щелк.

Нет. Листая этот зашифрованный текст, я понимаю, что мои самые любимые книги похожи на открытые города, куда можно спокойно войти с разных сторон. А это – крепость без ворот. И надо карабкаться по стене, камень за камнем.

Я замерз, устал и голоден. Я представления не имею, сколько утекло времени. Ощущение такое, будто вся моя жизнь прошла в этом подвале и лишь иногда во сне я видел солнечную улицу. Пик, пых, щелк, пик, пых, щелк, пик, пых, щелк. Мои руки – закоченевшие клешни, которые скрючило и свело, точно я весь день играл в видеоигры.

Пик, пых, щелк. В тупые видеоигры.

Наконец все позади.

Я сплетаю и выворачиваю пальцы, тяну руки в космос. Прыгаю, пытаясь вернуть костям и мышцам какое-то подобие нормальной человеческой конфигурации. Но не получается. Колени болят. Спину свело. Из больших пальцев до запястий простреливает болью. Надеюсь, это не навсегда.

Я трясу головой. Мне реально ужасно. Надо было взять с собой батончик гранолы. Я вдруг понимаю, что умереть с голоду в непроглядной пещере – худшая смерть на свете. А это наводит на мысль обо всех книгах жизней, стоящих вдоль стен, и меня мороз по коже продирает. Сколько мертвых душ сидят и ждут на этих полках?

Одна из них важнее остальных. Пора переходить ко второй части моей миссии.

Где-то тут книга жизни Пенумбры. Я дрожу от холода, мне страшно хочется слинять, но я пришел вызволить отсюда не только Альда Мануция, но и Аякса Пенумбру.

Подчеркну: я в это не верю. Не думаю, что эти книги – ключ к бессмертию. Я только что собственными клешнями перелистал одну из них: затхлая бумага в затхлом кожаном переплете. Кипа мертвой древесины, обернутая мертвой плотью. Но если codex vitae Пенумбры – основной труд его жизни, книга, в которую он вложил все свои знания и опыт, тогда, как вы понимаете, кто-то должен сделать ее резервную копию.

Может, шанс невелик, но другого у меня никогда не будет. Согнувшись пополам, я снова иду по периметру и читаю повернутые боком корешки. С первого взгляда ясно, что они не расставлены по алфавиту. Ну естественно. Скорее, они стоят согласно какому-то суперсекретному рангу секты, по любимому простому числу или, не знаю, длине шагового шва. Так что я изучаю полку за полкой, погружаясь глубже во тьму.

Разнообразие книг потрясает. И толстые, и тоненькие, и высокие, как атласы, и коротышки, как современные книги в мягкой обложке. Интересно, есть ли и в этом какая-то логика, зависит ли формат от статуса? У одних книг тканевые переплеты, у других кожаные, а у многих материал, которого я даже не знаю. В свете фонаря ярко блестит книга, облаченная в тонкий алюминий.

Я прошел уже тринадцать стеллажей, а «Пенумбры» все не видно, и я уже волнуюсь, что мог его пропустить. Фонарь дает лишь узкий конусообразный луч света, я вижу не все корешки, и особенно трудно разглядеть те, что у самого пола…

Вдруг я замечаю пробел на одной из полок. Но нет, если приглядеться, это не пробел – там, наоборот, черно. Черная книжная скорлупа, заглавие на корешке едва видно:

МОФФАТ

Этого же не может быть… Кларк Моффат, автор «Хроник драконьей песни»? Точно не может.

Я вытаскиваю книгу за корешок, и по пути она распадается. Обложка еще держится, но кипа почерневших страниц вываливается на пол. «Ч-черт», – шепчу я и запихиваю то, что осталось от книги, обратно на полку. Похоже, ее как раз жгли. Она испорчена, остался лишь один почерневший заголовок. Может, это предупреждение.

Руки у меня теперь тоже черные от сажи. Я отряхиваю их друг о друга, и кусочки «Моффата» падают на пол. Может, это его предок или внучатый племянник. Не один же Моффат жил на свете.

Я наклоняюсь, чтобы собрать обугленные останки, и тут мой фонарь высвечивает высокую и тонкую книгу с равномерно разнесенными по корешку золотыми буквами:

ПЕНУМБРА

Это он. Сложно заставить себя взять ее. Вот она, стоит – я ее нашел, – но внезапно книга видится мне слишком личной, словно я собрался рыться в его налоговой отчетности или ящике с нижним бельем. Что в ней? О чем написано?

Зацепив пальцем корешок сверху, я потихоньку достаю книгу с полки. Она прекрасна. Выше и тоньше соседок, но обложка очень прочная. Габаритами напоминает скорее большую детскую книгу, чем оккультный дневник. Обложка голубая, как его глаза, и даже сияет так же, переливаясь и поблескивая в свете фонарика. А на ощупь она нежная.

Останки «Моффата» превратились в черное пятно у меня под ногами, и я ни за что не допущу, чтобы то же самое стало и с этой книгой. Я отсканирую «Пенумбру».

Я отношу codex vitae своего бывшего работодателя к сканеру и – почему же я так нервничаю? – открываю на первой странице. Разумеется, внутри та же шифрованная мешанина, что и в остальных. Книга жизни Пенумбры такая же нечитаемая.

Но она тонкая, куда тоньше Мануция – много времени не займет. И однако, я почему-то листаю медленнее, пытаясь разобрать на этих страницах хоть что-то. Взгляд расфокусируется, буквы расплываются пятнами теней. А мне так хочется хоть что-то рассмотреть в этом беспорядке, – честно сказать, я жду какой-то магии. Но нет: если я хочу прочитать странный опус моего пожилого друга, мне придется вступить в его секту. В тайной библиотеке «Жесткого переплета» бесплатных историй нет.

Времени уходит больше, чем я ожидал, но вот наконец все страницы «Пенумбры» сохранены на жестком диске. Чувство такое, будто я сделал что-то важное, – с Мануцием было не так. Я закрываю ноутбук, бреду туда, где взял книгу, – место можно опознать по останкам «Моффата» на полу – и возвращаю сияющий голубой codex vitae на место.

Похлопав его по корешку, я говорю:

– Доброй ночи, мистер Пенумбра.

И тут включается свет.

Я ослеплен и напуган, панически хлопаю глазами. Что это? Активировалась сигнализация? Сработала какая-то ловушка для обнаглевших бродяг?

Я выгребаю телефон из кармана и отчаянно тычу в экран, пытаясь его оживить. Почти восемь утра. Как это возможно? Сколько я лазил по полкам? Как долго я сканировал «Пенумбру»?

Свет горит, я слышу голос.

В детстве у меня был хомячок. Он боялся всегда и абсолютно всего – вечно загнанный, вечно дрожал. Я промучился с ним полтора года.

И теперь, впервые в жизни, я сопереживаю своему Пуху-Вжуху на все сто процентов. Сердце колотится, как у того хомячка, взгляд мечется по залу в поисках хоть какого-то выхода. Лампы шпарят, как прожекторы на тюремном дворе. Я вижу собственные руки, горку обугленной бумаги под ногами, свой ноутбук на столе, а рядом картонный сканер.

И еще в дальней стене я замечаю темный силуэт двери.

Я кидаюсь к ноутбуку, потом хватаю и сканер, сминаю картон под мышкой и лечу к этой двери. Понятия не имею, что там, за ней, – консервированные бобы? – но я уже слышу голоса. Во множественном числе.

Я хватаюсь за ручку. Затаив дыхание, я молюсь: только бы ты была открыта – и нажимаю. Мой бедный измученный Пух-Вжух так ни разу и не испытал подобного облегчения: дверь подалась. Проскользнув внутрь, я закрываю ее за собой.

По ту сторону двери снова тьма. Я застываю, неловко прижимая к себе свое барахло и привалившись спиной к двери. Принуждаю себя дышать полегче, умоляю свое хомячковое сердце успокоиться, ну пожалуйста.

За спиной слышатся шаги и голоса. Дверь не прилегает к камню плотно, она скорее напоминает дверь в кабинке туалета, за которой чувствуешь себя у всех на виду. Зато можно, поставив сканер, распластаться на гладком ледяном полу и попытаться что-нибудь рассмотреть сквозь полудюймовую щель под ней.

Читальный зал заполняют черные мантии. Их уже десятки, и они продолжают спускаться по лестнице. Что происходит? Декл забыл посмотреть в календарь? Он нас предал? Сегодня какое-то ежегодное собрание?

Я сажусь и пытаюсь сделать то, что подобает в экстренной ситуации: кому-нибудь написать. Но фиг мне. Мигает оповещение «нет сигнала», даже если встать на цыпочки и махать телефоном под потолком.

Надо спрятаться. Я найду место, свернусь клубочком, дождусь ночи и слиняю. Будут проблемы: захочется есть, пить и, может, в туалет… но не все же сразу. Глаза снова привыкают к темноте; поворачивая голову, я широким кругом света обмахиваю помещение. Каморка с низким потолком, полная темных пересекающихся и накладывающихся друг на друга силуэтов. Во мраке это напоминает что-то из научной фантастики: нечто металлическое с острыми ребрами и длинными трубками до потолка.

Я на ощупь продвигаюсь вперед, но тут дверь тихонько щелкает, и я снова превращаюсь в хомячка. Бросившись вперед, я съеживаюсь за одним из темных предметов. Что-то утыкается мне в спину и трясется; я протягиваю руку, чтобы остановить движение, и под пальцами оказывается какой-то металлический штырь, до боли холодный и скользкий от пыли. Не стукнуть ли им человека в черной мантии? А куда бить? По лицу? Не уверен, что могу врезать человеку по лицу. Я же бродяга, а не воин.

Комнату заливает теплый свет, в дверях я вижу фигуру. Округлую. Эдгар Декл.

Он входит, шаркая ногами, потом слышится плюх. Декл принес ведро со шваброй; он неловко держит их в одной руке, а другой ведет по стене. Потом раздается легкое жужжание и загорается оранжевый свет. Я щурюсь, корча морду.

Декл резко ахает, увидев в углу меня – на корточках, с железной палкой, которой я замахиваюсь, словно какой-то готической бейсбольной битой. Он явно в шоке.

– Ты уже должен был уйти! – шипит он.

Я решаю не признаваться, что отвлекся на «Моффата» и «Пенумбру».

– Тут было очень темно, – говорю я.

Декл ставит на пол ведро со шваброй: бух, плюх. Вздохнув, он вытирает лоб черным рукавом. Я опускаю железяку. Теперь видно, что я сел возле огромной печи и схватил железную кочергу.

Я осматриваюсь, и вокруг уже никакая не научная фантастика. Тут собраны печатные станки, переселенцы из различных эпох: монотип, ощетинившийся многочисленными ручками и рычагами, широкий тяжелый цилиндр на рельсе, что-то из гаража самого Гутенберга – тяжелый деревянный блок с торчащим из него огромным штопором.

А еще ящики и тумбочки. На древнем широком столе разложены печатные расходники: широкие книжные блоки, большие катушки толстых ниток. А под столом широкими кольцами лежит цепь. Печь улыбается большой решеткой и широкой трубой тычет в потолок.

Я нашел страннейший печатный цех глубоко в недрах под Манхэттеном.

– Но ты все сделал? – шепотом спрашивает Декл.

Я показываю на жесткий диск в коробочке из-под карт.

– Сделал, – облегченно выдыхает Декл. Он быстро оправляется от шока. – Так. Надеюсь, у нас получится. Думаю, да. – Он кивает сам себе. – Дай-ка я возьму вот это, – он хватает со стола три тяжелые одинаковые книги, – и сейчас вернусь. Сиди тихо.

Прижав книжки к груди, Декл уходит, оставив свет.

Я жду и осматриваюсь. Пол тут очень красивый, мозаика знаков: на каждой плитке выгравировано что-то свое. У моих ног лежит алфавит.

Один металлический ящик сильно больше других. На нем уже знакомый мне символ: ладони, открытые, как книга. Зачем организации метят всё своим знаком? Как пес, ссущий на каждое дерево. И «Гугл» так делает. И «Новый бейгл» так делал.

Я обеими руками, кряхтя, поднимаю крышку ящика. Внутри он разделен на отсеки – и длинные, и широкие, и абсолютно квадратные. В отсеках кучки железных букв, штампиков, из которых на печатном станке выкладывают слова, абзацы, страницы и книги. И до меня вдруг доходит, что это.

«Герритсцон».

Дверь снова щелкает, я оборачиваюсь: Декл стоит, спрятав руки под мантией. На миг меня посещает уверенность, что он просто прикидывался, а сам все же предал нас и теперь его послали меня убить. И он выполнит поручение Корвины – может, расплющит мне черепушку печатным станком Гутенберга. Но если он действительно задумал коллегоубийство, он очень хорошо притворяется: лицо открытое, дружелюбное, как будто он за нас.

– Это его наследие. – Декл кивком показывает на ящик с «Герритсцоном». – Круто, скажи?

Он подходит, как будто мы тут, глубоко под землей, просто поболтать собрались, протягивает руку и запускает круглые розовые пальцы в шрифт. Потом берет малюсенькую литеру e и подносит к глазам.

– Это наиболее часто используемая буква в английском алфавите, – говорит он, крутя и осматривая ее. Потом хмурится. – Уже совсем стерлась.

Где-то неподалеку в каменном тоннеле грохочет поезд метро, сотрясая всю каморку. «Герритсцон» позвякивает и подпрыгивает, крошечные a осыпаются лавиной.

– Тут не так много, – говорю я.

– Износ, – поясняет Декл, бросая «e» обратно в отделение. – Литеры портятся, а новые мы сделать не можем. Оригинальные пунсоны^[19] утрачены. Одна из величайших трагедий нашего братства. – Он смотрит на меня. – Некоторые уверены, что, если сменить шрифт, новые книги жизни будут недействительны. И что мы обязаны вечно печатать все «Герритсцоном».

– Еще не так страшно, – утешаю его я, – он, наверное, лучший…

В Читальном зале раздается шум, точнее, чистый звон колокола, сопровождаемый долгим нестихающим эхом. Глаза Декла вспыхивают.

– Это он. Нам пора. – Он осторожно закрывает ящик, потом заводит руки назад и вытаскивает из-за пояса сложенную черную ткань. Мантия.

– Надень, – говорит он. – И молчи. Держись в тени.

Переплет

В конце зала у деревянной кафедры толпятся черные мантии – их там десятки. Все собрались? Они разговаривают, шепчутся, отодвигают столы и стулья. Готовятся к шоу.

– Ребята! – кричит Декл. Черные мантии расступаются, пропуская его. – Кто в грязной обуви? Я вижу следы. Я же только вчера мыл.

Это правда: пол сияет и, подобно стеклу, в пастельных тонах отражает цветные корешки на полках. Очень красиво. Снова раздается звон колокола – эхо разносится по пещере, звучит колокольным хором. Черные мантии выстраиваются перед кафедрой. Все смотрят на одного человека. Разумеется, на Корвину. Я пристраиваюсь за каким-то высоким блондином. Ноутбук со сканером уже спрятаны в сумку, а она висит на плече под свежеобретенной мантией. Я втягиваю голову в плечи. Этим мантиям реально недостает капюшонов.

Перед Первым Читателем на кафедре лежит стопка книг; он постукивает по ним крепкими пальцами. Эти книги Декл только что вынес из типографии.

– Братья и сестры «Жесткого переплета»! – взывает Корвина. – Доброе утро. Festina lente.

– Festina lente, – шепчут в ответ черные мантии.

– У меня сразу два повода собрать вас здесь, – объявляет Корвина, – и вот первый. – Он поднимает и показывает всем одну из синих книжек. – После долгих лет работы ваш брат Заид представил свой codex vitae.

По кивку Корвины из толпы выходит один из людей в черном и поворачивается к толпе. Ему за пятьдесят, коренастое тело обтянуто мантией. Лицо как у боксера: приплюснутый нос, щеки пошли пятнами. Полагаю, это Заид. Он стоит прямо, сцепив руки за спиной. Лицо застыло в отчаянных попытках держаться храбро.

– Декл поручился за труд Заида, и я прочел его книгу, – говорит Корвина. – Изучил со всей тщательностью, на какую способен.

Чувак действительно харизматичный; в голосе его звучит тихая, но непоколебимая уверенность. Он делает паузу, в Читальном зале абсолютная тишина. Все ждут оценки Первого Читателя.

В итоге Корвина просто говорит:

– Написано мастерски.

Черные мантии в голос ликуют и кидаются обнять Заида или пожать ему руку по двое сразу. Трое учеников, стоящих рядом со мной, запевают песню. Судя по мотиву, что-то вроде «Ведь он такой классный парень», но наверняка не скажешь, потому что поют на латыни. Я хлопаю вместе со всеми, чтобы не выделяться. Корвина поднимает руку, успокаивая толпу. Все отходят и утихают. Заид так и стоит, прикрыв глаза рукой. Он плачет.

– С сегодняшнего дня Заид в переплете, – сообщает Корвина. – Его книга жизни зашифрована. Теперь ее поставят на полку, а ключ будет храниться в тайне до его смерти. Как Мануций выбрал Герритсцона, Заид вверил свой ключ брату, которому доверяет. – Корвина выдерживает паузу. – Эрику.

То тут, то там снова звучат поздравления. Я знаю Эрика. Он стоит в первом ряду, бледное лицо под клочьями черной бороды: курьер, которого Корвина посылал в наш магазин в Сан-Франциско. Черные мантии хлопают по плечам и его, и я вижу, что он улыбается, щеки тоже расцвели. Может, он не такой уж и плохой. Хранить ключ Заида – большая ответственность. Разрешается ли его записать?

– Эрик также будет одним из курьеров Заида вместе с Дариусом, – добавляет Корвина. – Братья, выходите сюда.

Эрик делает три шага вперед, а вместе с ним человек с золотистой кожей, как у Кэт, и плотными каштановыми кудрями. Оба расстегивают мантии. У Эрика под ней сизые слаксы и хрустящая белая рубашка. А Дариус в джинсах и свитере.

Эдгар Декл тоже выходит из толпы с двумя широкими листами плотной коричневой бумаги. Он ловко оборачивает одну книгу, потом другую и вручает посылку курьеру: сначала Эрику, потом Дариусу.

– Три экземпляра, – говорит Корвина. – Один остается в библиотеке, – он снова поднимает книгу в синем переплете, – а две отправляются на хранение. В Буэнос-Айрес и Рим. Братья, мы вверяем Заида вам. Возьмите его codex vitae и не сомкните глаз, пока не поставите его на полку.

Теперь ясно, зачем нас посещал Эрик. Он прибыл с такого же собрания и привез нам на хранение свежую книгу жизни. И разумеется, показал себя козлом.

– Заид добавляется к нашему бремени, – серьезно вещает Корвина, – как и все, кто был переплетен до него. С каждым годом и каждой книгой наша ответственность растет. – Он обводит взглядом всю толпу черных мантий. Затаив дыхание и вжав голову в плечи, я пытаюсь раствориться в воздухе позади высокого блондина. – Нам нельзя их подвести. Мы должны раскрыть секрет Основателя, чтобы Заид и все, кто работал над загадкой до него, могли жить вечно.

В толпе звучат приглушенные голоса. Стоящий впереди Заид больше не плачет. Он собрался, теперь он выглядит гордо и сурово.

Корвина некоторое время молчит, потом продолжает:

– Нам надо обсудить еще кое-что.

Он делает легкий взмах рукой, и Заид возвращается в толпу, а Эрик и Дариус направляются к лестнице. Я думаю было последовать за ними, но быстро отказываюсь от этой идеи. Сейчас мой единственный шанс – слиться с толпой и, съежившись, прятаться в тени этого полного безумия.

– Недавно я говорил с Пенумброй, – продолжает Корвина. – У него здесь есть друзья. Я тоже считаю себя одним из них. И это вынуждает меня пересказать вам наш разговор.

Все вокруг перешептываются.

– На совести Пенумбры ужасное происшествие, одно из самых страшных нарушений, какое только можно представить. По его халатности была похищена одна из наших книг.

Снова шепотки и ахи.

– А именно книга учета с данными о нескольких годах работы братства «Жесткого переплета» в Сан-Франциско. Теперь она без всякого шифра выложена на всеобщее обозрение.

У меня потеет спина под мантией и щиплет глаза. Жесткий диск в кармане превратился в кусок свинца. Я стараюсь изображать непричастность к инциденту. Для чего главным образом смотрю на свою обувь.

– Это чудовищная ошибка и не первый промах Пенумбры.

Черные мантии продолжают ахать. Разочарование Корвины, его презрение передается по кругу, набирая обороты. Высокие темные фигуры слились в одну большую разочарованную тень. Расправа воронов. Я уже прикинул путь отступления к лестнице. Я готов бежать.

– Обратите внимание, – Корвина слегка повышает голос, – Пенумбра у нас в переплете. Его codex vitae стоит на одной из этих полок, куда поставят и труд Заида. Но судьба его неопределенна. – Сказанные быстро и уверенно слова разлетаются по залу. – Братья и сестры, я хочу, чтобы вы понимали: когда наше бремя тяжко, а цель серьезна, нельзя прикрываться дружбой. Еще одна ошибка – и Пенумбра будет сожжен.

Услышав это, народ ахает и снова перешептывается. На лицах вокруг я вижу удивление и шок. Возможно, тут Первый Читатель зашел слишком далеко.

– Проделанная работа вам еще ничего не гарантирует, – говорит он уже мягче, – в переплете вы или нет. Нам необходима дисциплина. Нам необходима решительность. Нельзя позволять себе… – (пауза), – отвлекаться. – (Вдох. Корвина мог бы быть кандидатом на пост президента – успешным; разглагольствовал бы убежденно и искренне.) – Для нас важен текст, братья и сестры. Помните это. Все, что нам нужно, уже содержится в тексте. Пока у нас есть он и наш разум, – он пальцем постукивает себя по гладкому лбу, – больше ничего и не нужно.

После этого вóроны разлетаются. Черные мантии вьются вокруг Заида, поздравляют, расспрашивают. Его пятнистые щеки еще красны, глаза еще влажные.

«Жесткий переплет» возвращается к своим трудам. Черные мантии склоняются над черными книгами, туго натянув цепи. Корвина возле кафедры разговаривает с женщиной средних лет. Объясняя что-то, она размашисто жестикулирует, а он смотрит в пол и кивает. Декл выжидает неподалеку. Наши взгляды встречаются. Резким движением подбородка он недвусмысленно дает мне понять: «Иди».

Склонив голову и как можно крепче прижимая к себе сумку, я иду по залу, стараясь держаться поближе к стеллажам. Но на полпути я спотыкаюсь о цепь и падаю на колено, шлепнув ладонями об пол. На меня косо смотрит черная мантия. Человек высокий, бородка торчит, как пуля.

– Festina lente, – бормочу я.

После этого, глядя строго вниз, я спешу к лестнице, едва отрывая ноги от пола. Там я прыгаю через две ступеньки и наконец вылетаю на поверхность планеты Земля.

Я встречаюсь с Кэт, Нилом и Пенумброй в фойе «Нортбриджа». Они ждут меня на массивных серых диванах, перед ними кофе и завтрак; вся сцена – просто оазис здравого смысла и современности. Но Пенумбра хмур.

– Мальчик мой! – восклицает он, вскакивая на ноги.

Подняв бровь, он осматривает меня с ног до головы. До меня доходит, что я еще в черной мантии. Бросив сумку на пол, я скидываю свое одеяние. Ткань гладкая и блестит в приглушенном свете вестибюля.

– А мы уже беспокоились, – продолжает Пенумбра. – Почему так долго?

Я объясняю, что случилось. Рассказываю, что сканер Угрюмбла сделал свое дело, и вываливаю его смятые останки на низкий столик. Рассказываю о церемонии Заида.

– Вот это был переплет, – констатирует Пенумбра. – Это крайне редкое явление. Не повезло, что церемония выпала на сегодня. – Склонив голову набок, он добавляет: – Или, наоборот, повезло. Теперь ты лучше представляешь, какого терпения требует «Жесткий переплет».

Я машу рукой официанту и отчаянно прошу его принести мне тарелку овсянки и «Синий экран смерти». Утро раннее, но мне страшно надо выпить.

Потом я перехожу к тому, что Корвина сказал о Пенумбре.

Мой бывший работодатель машет костлявой рукой:

– Не важно, что он говорит. Теперь уже не важно. Главное то, что на этих страницах. Просто не верится, что все получилось. Не верится, что мы завладели книгой жизни Альда Мануция!

Кэт улыбается и кивает.

– Пора за дело, – говорит она. – Можно распознать текст и убедиться, что все работает.

Она вытаскивает и запускает свой «Макбук». Я подключаю к нему крошечный жесткий диск и копирую его содержимое – но не все. Я перетаскиваю «Книгу жизни» Мануция к Кэт, а «Пенумбру» оставляю себе. Я не скажу ему, что отсканировал его книгу, – никому не скажу. Это может подождать – если повезет, до бесконечности. Наша цель – Codex vitae Мануция. Пенумбру я взял только для подстраховки.

Я ем овсянку и наблюдаю за полосой загрузки. Тихий треньк оповещает о том, что копирование завершено, и пальцы Кэт начинают летать по клавиатуре.

– Так, – говорит она. – Процесс пошел. В Маунтин-Вью попросим помощи со взломом шифра, а сейчас можем хотя бы поручить «Хадупу» оцифровать текст. Готовы?

Я улыбаюсь. Момент волнующий. У Кэт горят щеки: она вошла в режим цифровой императрицы. А мне, кажется, ударил в голову «Синий экран смерти». Я поднимаю мигающий бокал:

– Долгих лет жизни Альду Мануцию!

Кэт ударяет пальцем по клавиатуре. Фотки с книжными страницами разлетаются по удаленным компьютерам, где превратятся в строчки значков, которые можно будет скопировать, а вскоре и декодировать. Теперь их не удержат никакие цепи.

Пока компьютер Кэт занят работой, я спрашиваю Пенумбру о сожженной книге «Моффат». Нил тоже слушает.

– Это был он? – вопрошаю я.

– Ну конечно, – отвечает Пенумбра. – Кларк Моффат. Он работал здесь, в Нью-Йорке. А до этого, мальчик мой, он был нашим клиентом.

Пенумбра улыбается и подмигивает. Он думает, что это меня впечатлит, и он прав. Я, считай, встретил своего кумира. Оказался в том же месте, но в другое время.

– Но то, что ты держал в руках, не была его книга жизни. – Пенумбра качает головой. – Уже нет.

Ясное дело. Это была книга пепла.

– А что случилось?

– Он ее опубликовал, разумеется.

Я как-то не понимаю.

– У Моффата же вышли только «Хроники драконьей песни».

– Да, – кивает Пенумбра. – Его книга жизни – это третий и последний том саги, которую он начал до того, как присоединился к нам. Это крайнее проявление веры – закончить такую работу и передать ее на полки братства. Кларк представил ее Первому Читателю – до Корвины им был Нивеан, – и ее приняли.

– Но потом он ее забрал.

– Не смог принести такую жертву, – подтверждает Пенумбра. – Оставить свой последний том неопубликованным.

Значит, Моффат бросил «Жесткий переплет», ведь Нилу, мне и многочисленным другим нердам третий и последний том «Хроник драконьей песни» в шестом классе буквально снес крышу.

– Блин, – говорит Нил, – это многое объясняет.

И он прав. Дети обожали третий том за его полную внезапность. Сбился тон. Изменились персонажи. Сюжет сходит с рельсов и подчиняется какой-то скрытой логике. Мы всегда списывали это на психоделики, которыми, видимо, увлекся Кларк Моффат, но реальность оказалась еще удивительнее.

Пенумбра хмурится:

– Я считаю, что Кларк совершил трагическую ошибку.

Ошибка или нет, но это его решение изменило мир. Если бы «Хроники драконьей песни» не были дописаны, я бы не сдружился с Нилом. И он бы здесь сейчас не сидел. Может, я и сам не сидел бы. Может, серфил бы в Коста-Рике с каким-то иным лучшим другом из вселенной Бизарро. Или сидел бы в серо-зеленом офисе.

Кларк Моффат, спасибо. Спасибо тебе за твою ошибку.

«Хроники драконьей песни, том II»

Вернувшись в Сан-Франциско, я застаю Мэта с Эшли на кухне: они поедают сложносоставные салаты, оба в ярких эластичных спортивных костюмах. У Мэта на талии пристегнут карабин.

– Дженнон! – восклицает он. – Ты когда-нибудь пробовал скалолазание?

Я признаюсь, что нет. Я бродяга – я предпочитаю виды спорта, которые требуют проворства, а не силы.

– Вот и я так думал, – кивает Мэт, – но там главное не сила. А стратегия. – Эшли смотрит на него с гордостью, а он продолжает, размахивая зеленью на вилке: – Каждый скалодром надо изучить, составить план, опробовать, подкорректировать. У меня реально мозг больше устал, чем руки.

– А как Нью-Йорк? – вежливо интересуется Эшли.

Даже не знаю, что ответить. Что-то типа: «Ну, усатый хозяин тайной библиотеки взбесится, когда узнает, что я скопировал всю его древнюю зашифрованную книгу и отдал „Гуглу“, зато мы жили в хорошем отеле»?

– Отлично, – говорю я вместо этого.

– У них там крутые скалодромы. – Эшли качает головой. – Наши ни в какое сравнение не идут.

– Да уж, дизайн интерьера во «Фриско-Рок-Сити» определенно… оставляет желать лучшего, – соглашается Мэт.

– Эта фиолетовая стена… – содрогается Эшли. – Такое ощущение, что взяли ту краску, на которую была самая большая скидка.

– А ведь там столько возможностей, – продолжает Мэт, входя в раж. – Это же холст! Целых три этажа творческого пространства. Настоящий мэт-пейнтинг. У нас в «ИЛМ» есть парень…

Я ухожу, а они радостно продолжают обсуждать нюансы.

Мне сейчас в идеале бы поспать, но я отрубался в самолете и теперь не могу успокоиться, словно мысли еще кружат над летной полосой, отказываясь заходить на посадку.

Я отыскиваю Кларка Моффата (нетронутого огнем) на собственных маленьких полках. Я до сих пор медленно перечитываю трилогию и уже подошел к концу второго тома. Я плюхаюсь на кровать и пытаюсь взглянуть на эту книгу по-новому. Ее написал человек, ходивший теми же улицами, что и я, смотревший на те же сокрытые в тени стеллажи. Моффат вступил в «Жесткий переплет» и вышел оттуда. Что он за это время узнал?

Я открываю там, где остановился.

Герои, ученый карлик и свергнутый с престола принц, пробираются через смертельно опасное болото в цитадель Первого Волшебника. Разумеется, я знаю, что дальше, – я читал это уже три раза: Первый Волшебник их обманет и сдаст Королеве Змей.

Я неизменно знаю, что так будет и что это необходимо (как еще они попадут в башню Королевы Змей и сразят эту гадюку?), но все равно мне каждый раз больно это читать. Почему нельзя по-хорошему? Почему Первый Волшебник не может просто напоить их кофе и приютить на время?

Даже при всем моем новообретенном знании история кажется такой же, как и раньше. Моффат хорошо пишет: ясно, стройно, достаточно, но без излишеств сдабривая текст пассажами о судьбе и драконах. Персонажи притягательны и архетипичны: ученый карлик Фернвен – типичный нерд, изо всех сил старающийся пережить это приключение. Телемах-полукровка – герой, которым мечтаешь быть ты сам. У него всегда есть план, всегда есть решение, тайные союзники, на которых можно положиться, – пираты и колдуны, чью верность он заслужил давнишними жертвами. Я сейчас как раз подбираюсь к той части, где Телемах подует в Золотой рог Гриффо, чтобы восстали мертвые эльфы леса Пинейк, которые перед ним в долгу, потому что он освободил…

Золотой рог Гриффо.

Хм.

Гриффо, Гриффо Герритсцон.

Я открываю ноутбук и начинаю записывать. Дальше там так:

– Золотой рог Гриффо выкован превосходно, – сказал Дзенодот, проводя пальцем по изгибу сокровища. – Его магия – в мастерстве изготовления. Понимаешь? Волшебства никакого нет, – во всяком случае, я не вижу.

У Фернвена глаза вылезли на лоб. Они ведь только что храбро преодолели болото ужасов ради этой зачарованной дудки! А Первый Волшебник утверждает, что никакой реальной силой рог не наделен?

– Магия – не единственная сила в этом мире, – мягко сказал старый волшебник, вручая рог хозяину, его величеству Телемаху. – Гриффо изготовил настолько совершенный инструмент, что даже мертвые должны восставать на его зов. И сделал он это своими руками, без заклинаний и драконьих песен. Хотел бы я так уметь.

Не знаю, что это значит, но наверняка значит что-то.

Дальнейший сюжет мне хорошо знаком: когда Фернвен и Телемах глубоко заснут (наконец-то) в богато украшенных почивальнях, Первый Волшебник украдет рог. Потом он зажжет красную лампу и запустит ее в воздух, что послужит сигналом страшным мародерам Королевы Змей, обретающимся в лесу Пинейк. У них там дел полно – отыскивать могилы эльфов, выкапывать их кости, перетирать их в порошок. Но они прекрасно знают, что это за сигнал. Они спустятся к цитадели, и когда Телемах-полукровка испуганно очнется, он уже будет окружен длинными тенями. Взвыв, они кинутся на него.

На этом вторая книга заканчивается.

– Это было круто, – говорит Кэт.

Мы взяли на двоих безглютеновую вафлю в «Гурмэ-гроте», и Кэт рассказывает мне об инаугурационном собрании новых продукт-менеджеров. На ней кремовая блузка с кинжалообразным воротничком, а из-под нее на шее подмигивает красным ее привычная футболка.

– Нереально круто, – продолжает она. – Все просто топ. Очень… структурированно. В любой момент все предельно понятно. Все пришли с ноутбуками…

– А люди хоть смотрят друг на друга?

– Не особо. Все, что нужно, у тебя на экране. Самоорганизующаяся повестка. Закрытый чат. И проверка фактов! Если выступаешь, кто-то проверяет твои доводы, подтверждает или опровергает…

Афинская модель для айтишников.

– …и встреча была очень длинная, часов шесть, но время пролетело вообще незаметно, потому что думаешь изо всех сил. И потом абсолютно выжат. Столько информации, и подача такая быстрая. И они… то есть мы принимаем решения тоже быстро. Когда кто-то предложит голосование, все происходит вживую и делать выбор надо сразу же либо кому-то передать свой голос…

Это уже больше похоже на реалити-шоу. А вафля ужасна.

– Там есть один инженер, Алекс, крутой чувак, это он почти все гугл-карты делал. Кажется, я ему нравлюсь – он уже один раз делегировал мне свой голос, это просто безумие, я же совсем новенькая…

Пожалуй, я хотел бы делегировать свой кулак Алексу в лицо.

– А еще там куча дизайнеров, куда больше, чем обычно. Кто-то сказал, что они взломали алгоритм выбора в команду. Думаю, и меня поэтому же взяли: я же и дизайнер, и программист. Оптимальная комбинация. Ну и вот. – Кэт наконец переводит дыхание. – Я сделала презентацию. Наверное, на первой встрече их от тебя никто не ждет. Но я поговорила с Раджем, он сказал, что, может, и неплохо. Может, даже хорошая идея. Произвести впечатление. Типа того. – Она снова вдыхает. – Я рассказала им о Мануции.

Она это сделала.

– О том, что это потрясная древняя книга, несомненное историческое достояние, очень старые знания, СИ, и…

Она правда это сделала.

– …я объяснила, что одна некоммерческая организация пытается ее расшифровать…

– Некоммерческая организация?

– Это лучше звучит, чем типа тайное братство. Короче, я сказала, что они пытаются ее расшифровать, и, естественно, народ оживился: в «Гугле» все любят шифры…

Книги: скучно. Шифры: круто. И эти люди управляют интернетом.

– …я сказала, что, возможно, стоит уделить проекту время, поскольку это может стать началом чего-то нового, типа бесплатного сервиса по взлому шифров…

Эта девушка знает свою аудиторию.

– Идея всем понравилась. Мы провели голосование.

Круто. Больше не придется действовать украдкой. Благодаря Кэт у нас теперь официальная поддержка «Гугла». Нереально. Я спрашиваю, когда начнут расшифровывать.

– Мне поручено все организовать. – Кэт считает по пальцам. – Я соберу волонтеров. Потом настроим системы, убедимся, что текст распознан нормально. Джед должен с этим помочь. Надо, конечно, поговорить с мистером Пенумброй. Может, он заедет в Маунтин-Вью? Ну так вот. Думаю, будем готовы где-то… недели через две. Скажем, две недели с сегодняшнего дня. – Она резко кивает.

Тайное ученое братство работало над этой задачей пять сотен лет. А мы назначили ориентировочно на утро пятницы.

Важнейшая СИ

Пенумбра соглашается не закрывать магазин, пока банковский счет не опустеет, поэтому я снова выхожу на работу и берусь за новую миссию. Я заказываю каталог у книжного дистрибьютора. Запускаю еще одну рекламную кампанию в «Гугле», уже крупнее. Пишу организаторам крупного литературного фестиваля в Сан-Франциско: он идет целую неделю и туда стекаются готовые тратить деньги читатели аж из Фресно. Кто знает, может, дело выгорит. Может, удастся привлечь реальных покупателей. Может, обойдемся и без «Фестина Ленте компани». Может, получится рабочий бизнес.

В течение суток после запуска рекламной кампании к нам забредают одиннадцать одиноких сердец, прямо прогресс – раньше-то я один сидел тут одиноко. Когда я спрашиваю, видели ли они рекламу, эти новые клиенты кивают, а четверо даже покупают что-то. Трое из них берут нового Мураками, которого я поставил аккуратной стопкой и снабдил карточкой, рассказывающей, как он крут. На карточке красуется имитация подписи «Мистер Пенумбра» его паучьим почерком: я считаю, людям это понравится.

После полуночи я замечаю на тротуаре Норд-Фейс из «Попца»: опустив голову, она идет к автобусной остановке. Я подбегаю к двери, высовываюсь и кричу:

– Альберт Эйнштейн!

– Что? – удивляется она. – Я Дафна…

– У нас появилась биография Эйнштейна, – говорю я, – Айзексона. Который про Стива Джобса писал. Еще нужна?

Улыбнувшись, она поворачивается на каблуках – а они у нее высоченные – и берет пятую книжку за этот день: новый рекорд.

Каждый день поступают новые книги. Когда я прихожу к своей смене, Оливер показывает кучу коробок, таращась на меня с подозрением. Он какой-то слегка неспокойный с тех пор, как я вернулся и рассказал ему обо всем, что узнал в Нью-Йорке.

– Я так и думал, что тут творится нечто странное, – тихонько сказал он, – но я думал, что торгуют наркотиками.

– Блин, Оливер! Что?

– Ну да. Думал, может, в книжках кокаин.

– И ни разу не сказал?

– Это было лишь предположение.

Еще Оливер считает, что я слишком разбрасываюсь нашими скудеющими финансами.

– Тебе не кажется, что надо растянуть их максимально надолго?

– Не всё надо беречь, как артефакты, – бухчу я. – Деньги – не древняя керамика. Если постараться, их можно приумножить. Мы обязаны попытаться.

Теперь у нас есть подростки-волшебники. И вампиры-полицейские. Мемуары журналиста, манифест дизайнера, графический роман знаменитого шеф-повара. И жест ностальгии – или, может, неповиновения: новое издание «Хроник драконьей песни», все три тома. Еще я заказал старую аудиокнигу для Нила. Он сейчас уже не читает, но, может, послушает в спортзале.

Я стараюсь увлечь всем этим Пенумбру – в чеках у нас по-прежнему двузначные числа, но это на целый знак больше, чем было. Однако его заботит лишь Великий Взлом Шифра. Однажды холодным утром вторника Пенумбра заходит в магазин с кофе в одной руке и своей загадочной электронной читалкой в другой, и я показываю ему прибавление на полках.

– Стивенсон, Мураками, последний Гибсон, «Информация»^[20], «Дом листьев», свежее издание Моффата, – показываю я.

У каждой книги свой шелфтокер, все шелфтокеры подписаны мистером Пенумброй. Я волновался, что он не одобрит эти рецензии от его имени, но он даже не замечает.

– Прекрасно, мальчик мой, – кивает он, так и глядя в свою читалку.

Он вообще не понял, что я сейчас сказал. Его стеллажи уходят от него. Он опять кивает, перелистывает страницу на читалке, потом поднимает взгляд.

– Сегодня у нас встреча, – объявляет он. – В магазин придут гугловцы, – (у него получается четыре слога: гу-го-лов-цы), – познакомиться и обсудить наши методики. – После паузы он добавляет: – Думаю, тебе тоже лучше поприсутствовать.

Итак, в тот день сразу же после обеда в нашем круглосуточном книжном магазине происходит важное собрание старой гвардии и новой. Пришли самые старые ученики Пенумбры: седобородый Федоров и Мюриэл с короткими серебристыми волосами. Ее я вижу впервые, – наверное, она ходит днем. Федоров и Мюриэл пошли за учителем. Поперек культа.

Контингент из «Гугла» отобрала и прислала Кэт. Это Пракеш и Эми, оба моложе меня, а также Джед, который заведует книжным сканером. Он восторженно осматривает низкие стеллажи сверху донизу. Может, позднее удастся ему что-нибудь продать.

Нил в центре, на конференции разработчиков «Гугла» – хочет познакомиться с коллегами Кэт и посеять семена приобретения «Анатомикса», – а к нам прислал Игоря. Тот еще не в курсе наших дел, но схватывает мгновенно. Возможно, он самый умный из собравшихся в магазине.

Итак, все вместе, и стар и млад, мы стоим вокруг стола, на котором разложены открытые Суперстары. Краткий курс по многовековой работе «Жесткого переплета».

– Эти книги, – говорит Федоров, – не проста всякие буквы подряд. – Он проводит пальцами по странице. – И надабна щитать не толька па буквам, но и па страницам. Некатарые из болие хитрых спосабав шефравания как раз на аснове пастранишного кадиравания.

Гугловцы кивают и записывают на ноутбуках. У Эми айпад с небольшой клавиатурой.

Звякает колокольчик над дверью, и в магазин врывается долговязый чувак – очки в черной оправе, длинный хвост.

– Простите за опоздание! – запыхавшись, выпаливает он.

– Здравствуй, Грег, – говорит Пенумбра.

– Привет, Грег, – одновременно с ним говорит и Пракеш.

Они сначала смотрят друг на друга, потом на Грега.

– Ага, – отвечает Грег. – Странненько.

Выясняется, что таинственная читалка у Пенумбры от Грега! А Грег одновременно инженер по аппаратной части в «Гугле» и новичок в местном отделении «Жесткого переплета». И он оказывается бесценным человеком. Он переводит с языка клиентуры Пенумбры гугловцам, и наоборот: одним объясняет про параллельную обработку данных, а другим – размер книжного листа.

Джед, оператор сканера, тоже незаменим: у него уже есть опыт.

– В распознанном тексте непременно будут ошибки, – поясняет он. – Например, маленькая f может превратиться в s. – Он набирает их на ноутбуке, чтобы мы оценили сходство. – А rn похоже на m. Иногда А становится 4. И такого очень много. Нам будет необходимо учесть и скомпенсировать все возможные ошибки.

Федоров кивает и добавляет:

– Также нада учесьть аптичеськие эйгэнвэктары^[21] тэкста.

Гугловцы смотрят на него озадаченно.

– Нада кампэнсиравать аптичеськие эйгэнвэктары, – повторяет он, словно всем должно быть ясно.

Гугловцы смотрят на Грега. Но и он ничего не понимает.

Игорь поднимает свою худенькую ручонку и четко произносит:

– Думаю, можно сдэлаць трэмэрную матритцу насыщченносци типограуской краски?

Седая борода Федорова раскалывается улыбкой.

Я не представляю, что будет, когда гугловцы взломают Мануция. Разумеется, я знаю, чего не будет: умершие братья и сестры Пенумбры не воскреснут. Не вернутся. Даже голубыми призраками, как джедаи. Реальная жизнь – это вам не «Хроники драконьей песни».

Но все равно новость будет важная. Секретная книга от первого великого издателя, оцифрованная, расшифрованная и выложенная в публичном доступе, ну? Может, «Нью-Йорк таймс» напишет об этом в своем блоге.

Мы решили, что надо позвать всех местных членов братства в Маунтин-Вью посмотреть на это. Пенумбра поручает мне рассказать тем, кого я знаю лучше всех.

Я начинаю с Розмари Лапин. Поднявшись на крутой холм к ее хоббитской норе, я трижды стучу в дверь. Она слегка приоткрывается, из щели мне моргает один глаз Лапин.

– Ой, – пищит она и открывает дверь до конца. – Это ты! Ты это… ну… то есть… что случилось?

Впустив меня, она открывает окна и машет руками, чтобы выгнать запах конопли. Я все рассказываю ей за чаем. Выпучив глаза, она пожирает меня взглядом; прямо видно, что Лапин готова сразу же бежать в Читальный зал и обрядиться в черную мантию. Но я сообщаю, что, возможно, это и не понадобится. Что великая загадка «Жесткого переплета», возможно, решится всего через несколько дней.

Лапин ошарашена.

– Ну, это что-то, – наконец говорит она.

Честно говоря, я ждал, что она обрадуется больше.

Тиндал реагирует лучше, чем Лапин, хотя я не знаю, рад он, что скоро все раскроется, или же реагирует так на все. Может, если бы я ему сказал, что в «Старбаксе» скоро появится новое латте с ароматом книг, он тоже сказал бы:

– Потрясающе! Я в восторге! Превосходно!

Тиндал запустил пальцы в свои седые кудри. Он ходит туда-сюда по своей квартире – крошечной однокомнатной студии у океана, где слышно, как перешептываются наутофоны, – носится кругами, ударяясь локтями о стены и сшибая фотографии, которые повисают под разными углами. Одна со звоном падает на пол, и я за ней наклоняюсь.

На снимке фуникулер, снятый в каком-то страннейшем ракурсе, пассажиров целая куча, а впереди в опрятной синей форме сам Тиндал: моложе и стройнее и волосы черные, а не седые. Он широко улыбается, наполовину свесившись из вагонетки, и машет фотографу. Все ясно: он был кондуктором на канатке. Наверняка…

– Восхитительно! – Он все еще носится кругами. – У меня нет слов! Когда? Где?

– В пятницу утром, мистер Тиндал, – отвечаю я.

В пятницу утром, в сияющем сердце интернета.

Я не вижу Кэт почти две недели. Она занята организацией Великого Взлома Шифра, а также и другими проектами «Гугла». Должность продукт-менеджера – как шведский стол, а Кэт очень голодна. На мои письма с заигрываниями она не отвечает, иногда пишет в мессенджер по два слова.

Наконец в четверг вечером у нас внезапное свидание с суши. Холодно; на Кэт толстый блейзер в ломаную клетку, а под ним серый свитер и блестящая блузка. Красной футболки не видно.

Кэт без умолку трещит о проектах «Гугла» – она теперь знает обо всех. Они создают трехмерный веб-браузер. Автомобиль, который ездит сам. Поисковик для суши – она тычет палочкой в наш ужин, – чтобы знать, в каких заведениях экологичная рыба, без ртути и невымирающая. Они строят машину времени. Разрабатывают источник возобновляемой энергии на основе самоуверенности.

Кэт описывает один мегапроект за другим, и я чувствую, как становлюсь все меньше и меньше. Разве можно сохранять интерес к чему-то – или кому-то – одному, когда весь мир у твоих ног?

– Но что мне действительно интересно, – говорит Кэт, – это «Гугл навсегда».

Ну конечно: увеличение продолжительности жизни. Она кивает:

– Им нужны дополнительные ресурсы. Я буду их союзником, постараюсь продвигать их интересы как продукт-менеджер. Возможно, в конечном итоге это окажется нашей самой важной работой.

– Не знаю, машина вроде тоже очень крутая…

– Может, завтра нам будет чем их порадовать, – продолжает Кэт. – А вдруг в этой книге найдется что-то невероятное? Например, последовательность ДНК? Или формула нового лекарства?

У нее горят глаза. Надо отдать Кэт должное: воображение в сфере бессмертия у нее работает отменно.

– Мне кажется, ты слишком многого ждешь от средневекового печатника, – говорю я.

– Люди вычислили окружность Земли за тысячу лет до изобретения печати, – фыркает она. А потом тычет в меня палочкой. – Вот ты бы мог вычислить окружность Земли?

– Ну… нет. – Подумав, я добавляю: – А ты что, могла бы?

Кэт кивает:

– Да, на самом деле это довольно просто. Но суть в том, что и тогда люди уже кое-что знали. И они однозначно знали то, что было утрачено и пока не открыто повторно. СИ и ТИ, помнишь? Старая информация. Возможно, это важнейшая СИ.

Кэт отказывается пойти ко мне после ужина. Говорит, что ей надо почитать почту, изучить прототипы, отредактировать статьи в сетевой энциклопедии. Что, в четверг вечером мне уже предпочитают энциклопедию?

Шагая один в темноте, я думаю о том, с чего вообще начать вычислять окружность Земли. Никаких идей у меня нет. Наверное, спрошу у гугла.

Звонок

Ночь; на завтрашнее утро Кэт Потенте назначила массированную атаку на многовековой Codex vitae Альда Мануция. Ее гугл-взвод готов. Приглашен и Пенумбра с соратниками. Признаюсь, момент волнительный, очень волнительный, но и пугающий: непонятно, что после этого будет с магазином. Сам Пенумбра не сказал ни слова, но у меня такое ощущение, что он решил спустить все на тормозах. Легко понять: зачем тебе эта обуза, этот старый книжный, когда тебя ждет вечная жизнь?

Ну, посмотрим, что завтра нам готовит. В любом случае ожидается крутое шоу. Может, после него Пенумбра сможет говорить о будущем. Я все еще мечтаю установить билборд на автобусной остановке.

Ночь спокойная, пока было только два клиента. Я обхожу полки, выравнивая свои новые приобретения, и повышаю «Хроники драконьей песни» на полку получше, а потом от нечего делать кручу в руках первый том. На задней обложке напечатан маленький черно-белый портрет Кларка Моффата – ему здесь за тридцать. Светлые взъерошенные волосы, густая борода, простая белая футболка и зубастая улыбка. А под фоткой написано:

Кларк Моффат (1952–1999) жил и писал в Болинасе, Калифорния. Его самые известные работы – бестселлер «Хроники драконьей песни» и детская книга «Другие похождения Фернвена». Окончил Военно-морскую академию США, служил связистом на атомной подводной лодке «Западная Вирджиния».

У меня идея. Я раньше этого не делал – даже в голову не пришло за все то время, что я здесь проработал. Поищу кое-кого в книгах учета.

Мне нужен как раз VII том, который я тайком носил в «Гугл»: он охватывает середину восьмидесятых и начало девяностых. Я открываю текст на ноутбуке и задаю команду поиска: косматые светлые волосы и борода.

На это уходит время: я пробую разные варианты ключевых слов, отсеиваю неподходящие варианты. (Оказывается, бород было много.) Я ищу по распознанному тексту, а не рукописному; неясно, кто что писал, но я знаю, что некоторые заметки принадлежат Эдгару Деклу. Было бы хорошо, если бы именно он… Вот!

Член братства под номером 6HV8SQ:

Новичок берет «Кингслейка» с благодарностью и радостью. На нем белая футболка с эмблемой празднования двухсотлетия Американской революции. «Ливайсы-501» и тяжелые рабочие ботинки. Голос хриплый от сигарет: из кармана торчит полупустая пачка. Светлые волосы длиннее, чем когда-либо фиксировал этот продавец. В ответ на комментарий по данному поводу он объяснил: «Отпускаю, как у волшебника». Понедельник, 23 сентября, 01:19. Небо ясное, пахнет океаном.

Это Кларк Моффат. Наверняка он. Запись оставлена после полуночи, то есть в ночную смену, значит «этот продавец» – действительно Эдгар Декл. Есть еще кое-что:

Новичок быстро продвигается в решении загадки Основателя. Но даже больше скорости поражает его уверенность. Ему не свойственны ни колебания, ни разочарования, как другим новичкам (включая этого продавца). Он словно играет знакомую песню или танцует знакомый танец. Голубая футболка, «ливайсы-501», рабочие ботинки. Волосы еще длиннее. Берет «Брито». Пятница, 11 октября, 02:31. Звучит наутофон.

И так далее. Примечания краткие, но смысл ясен: в «Жестком переплете» Кларк Моффат был гений. Возможно ли… что созвездие цвета темного мха в визуализации – его работа? Что это он очертил все лицо Основателя, пока остальные новички успели прорисовать лишь ресничку или мочку уха? Наверняка же есть способ проследить связь между конкретными заметками и моей визуализацией и…

Звякает колокольчик, я дергаю головой, резко отрываясь от бесконечного прокручивания текста. Уже поздно, и я-то думал, что пришел кто-то из братства, но в дверях Мэт Миттельбрэнд. С собой он притащил черный пластиковый кейс больше его самого. Кейс настолько огромный, что застрял в дверях.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, помогая Мэту втащить кейс внутрь; у кейса жесткий бугристый корпус с массивными металлическими замками.

– Я по делу, – отвечает Мэт, тяжело дыша. – У вас же последний рабочий день?

Я жаловался ему, что Пенумбра забил на магазин.

– Возможно, – отвечаю я. – Видимо, да. А это что?

Мэт укладывает кейс на пол, открывает замки (они весьма внушительно щелкают) и задирает крышку. На подушке из черного поролона лежит фотооборудование: хрустальные студийные лампы с бронированными проводами, толстые складные алюминиевые штативы, большая катушка яркого оранжевого кабеля.

– Мы тут все задокументируем, – объясняет Мэт и, уперев руки в бока, внимательно осматривается. – Это надо зафиксировать.

– Типа фотосессия?

Мэт качает головой:

– Нет, это было бы выборочно. Ненавижу выборочную съемку. Мы сфотографируем каждую поверхность с каждого угла под ровным ярким освещением. – И после паузы добавляет: – Чтобы все потом можно было воссоздать.

У меня отвисает челюсть.

– Я снимал зáмки и особняки, – продолжает он. – Магазин по сравнению с ними крошечный. Всего три-четыре тысячи кадров.

Идея Мэта избыточна, маниакальна и, возможно, нереализуема. Другими словами, тут она как нельзя кстати.

– А где фотоаппарат? – интересуюсь я.

Как по команде снова звякает колокольчик над дверью, и в магазин вваливается Нил Шах с исполинским «Никоном» на шее и бутылкой ярко-зеленого сока из кейла в каждой руке.

– Взял подкрепиться, – объявляет он, предъявляя бутылки.

– Вы будете мне ассистировать, – сообщает Мэт, постукивая по своему черному кейсу носком обуви. – Ставьте аппаратуру.

В магазине ярко и жарко. Вспышки Мэта подключены последовательно к одной розетке за прилавком. Я уверен, что предохранитель вылетит, а может, и вообще трансформатор, обслуживающий всю улицу. Неоновая вывеска «Попца» в опасности.

Мэт влез на одну из лестниц Пенумбры и использует ее как тележку: Нил медленно катает его по магазину. Мэт крепко держит «Никон» перед лицом; один большой и ровный шаг Нила – один снимок. Фотоаппарат активирует вспышки, расставленные по углам и за прилавком, и с каждым снимком они делают пых-пых.

– Потом по этим снимкам можно будет сделать три-дэ-модель, – говорит Нил, затем переводит взгляд на меня. – В смысле, еще одну. Но твоя хорошая.

– Да нет, я понял, – отвечаю я. Я сижу за прилавком и составляю список всех деталей, которые надо зафиксировать: вытянутые буквы на витрине, их жесткие зазубренные края, которые немножко стерлись от времени. Колокольчик, его язычок, его изогнутый металлический кронштейн. – Моя как «Галага»^[22].

– Можно сделать интерактивную, – продолжает Нил. – Вид от первого лица, полный фотореализм, возможность все осмотреть. Можно будет выбрать время суток. Сделаем, чтобы полки отбрасывали тени.

– Нет, – стонет Мэт на лестнице. – Три-дэ-модели – лажа. Я хочу сделать миниатюрный магазин с крошечными книжками.

– И миниатюрным Клэем? – уточняет Нил.

– Точно, можно человечка из лего, – говорит Мэт, забирается повыше, и Нил катит его в обратную сторону.

Вспышки пыхают, оставляя у меня перед глазами красные пятна. Толкая лестницу, Нил перечисляет преимущества 3D-моделей: выше детализация, степень погружения, можно сделать безграничное количество копий. Мэт все стонет. Пых-пых.

Из-за светового шума я чуть не пропустил зво- нок.

Он ощущается как щекотание в ухе, но да, где-то в магазине звонит телефон. Я лечу вдоль полок параллельно съемке, а вспышки все пыхают. Забегаю в крошечную подсобку. Звонит в кабинете Пенумбры. Толкнув дверь с надписью «Не входить», я взмываю по лестнице.

Пыханье вспышек здесь тише, а звон телефона (стоящего рядом со старым модемом) – громче и настойчивее: какая-то очень мощная, старомодная механическая шумелка. Телефон все звонит, и я понимаю, что мой обычный стратегический подход к непонятным телефонным звонкам – переждать – тут может и не сработать.

Дзынь-дзынь.

В наши дни по телефону сообщают только плохие новости. Типа «Вы просрочили оплату по студенческому кредиту» или «Ваш дядя Крис попал в больницу». Все прикольное и интересное – скажем, приглашение на вечеринку или намечаемый тайный проект – придет по интернету.

Дзынь-дзынь.

Ну ладно, может, это любопытный сосед звонит спросить, что тут у нас за свет и вспышки. Может, Норд-Фейс из «Попца» хочет убедиться, что все нормально. Это так мило. Я беру трубку и радостно объявляю:

– «Круглосуточный книжный магазин мистера Пенумбры».

– Останови его, – говорят не представившись и без преамбул.

– Кажется, вы ошиблись номером. – (Это не Норд-Фейс.)

– Ничего я не ошибся. Я тебя знаю. Ты этот мальчик… продавец.

И тут я узнаю голос. Тихий и властный. Четкая дикция. Корвина.

– Как тебя зовут? – спрашивает он.

– Клэй. – А потом я добавляю: – Вы, вероятно, хотите поговорить с мистером Пенумброй лично. Перезвоните утром…

– Нет, – сухо говорит Корвина. – Не Пенумбра украл наше самое драгоценное сокровище.

Он уже знает. Ну конечно. Но откуда? Наверное, кто-то из его воронов настучал. Кто-то тут, в Сан-Франциско, сболтнул.

– Формально все же, кажется, не украл. – Я смотрю в пол, как будто мы с Корвиной в одной комнате. – Скорее всего, это общественное достояние… – Я смолкаю. Это мне не поможет.

– Клэй, – говорит Корвина ровно и зловеще, – ты должен его остановить.

– Простите, я просто не верю в вашу… религию, – отвечаю я. Вряд ли я смог бы сказать это ему в лицо. Я крепко прижимаю черный изгиб трубки к щеке. – Так что какая разница: ну отсканируем мы старую книгу. Или нет. Вряд ли будет катастрофа космического масштаба. Я просто помогаю своему боссу… другу.

– Отнюдь, – тихо говорит Корвина.

На это мне нечего ответить.

– Я понимаю, что ты не разделяешь наших верований, – продолжает он. – Это естественно. Но вера и не нужна, чтобы понять, что Аякс Пенумбра ходит по лезвию бритвы. – Он делает паузу, чтобы я вдумался. – Я знаю его дольше, чем ты, Клэй, намного дольше. Позволь мне рассказать тебе о нем. Он всегда был мечтателем и большим оптимистом. И я понимаю, почему вас к нему тянет. Всех вас в Калифорнии – я сам когда-то там жил. И знаю, каково это.

Да. Молодой человек перед мостом Золотые Ворота. Улыбается мне через всю комнату, показывая большой палец.

– Ты, может, думаешь, что я просто бесчувственный директор из Нью-Йорка. Слишком строгий. Но понимаешь, Клэй, иногда дисциплина – это истинная доброта.

Он часто называет меня по имени. Обычно так делают продавцы.

– Мой друг Аякс Пенумбра многое попробовал в жизни, разрабатывал многочисленные планы, очень тщательно все продумывал. Он всегда был на грани прорыва – по крайней мере, в собственном воображении. Я знаком с ним пятьдесят лет, Клэй, пятьдесят лет! Знаешь, сколько из его планов оказались за это время успешными?

Мне не нравится, куда…

– Ни одного. Ноль. Он держит магазин, где ты сейчас находишься, – и то с трудом. А больше ничего значимого он не достиг. И его последний великий план – из него тоже ничего не выйдет. Ты же сам это сказал. Идея глупая, и ее ждет провал, и что потом? Клэй, я искренне за него беспокоюсь, я же его самый старый друг.

Я понимаю, что Корвина сейчас по-джедайски пытается меня одурачить. Но это реально успешный фокус.

– Хорошо, – говорю я, – согласен. Пенумбра слегка странноватый. Само собой. И что мне делать?

– То, чего не могу я. Я бы стер то, что ты украл. Все копии. Но я слишком далеко, поэтому мне и нашему общему другу должен помочь ты.

Корвина как будто стоит рядом со мной.

– Ты должен остановить Пенумбру, иначе этот провал сломает его.

Трубка вернулась на свое ложе, хотя я толком и не осознал, как ее повесил. В магазине тихо, вспышку больше не слышно. Я медленно обвожу взглядом кабинет Пенумбры, многочисленные рухнувшие за десятилетия цифровые мечты, и начинаю понимать, о чем говорил Корвина. Вспоминаю выражение лица Пенумбры, когда он излагал нам свой план в Нью-Йорке, и верю Корвине еще больше. Снова смотрю на их фото. И вдруг уже не Корвина непутевый друг, а Пенумбра.

На лестнице появляется Нил.

– Мэту нужна помощь, – говорит он. – Чтобы ты вспышку подержал или что-то такое.

– Да, конечно.

С резким выдохом я выталкиваю голос Корвины из головы и вместе с Нилом возвращаюсь в магазин. Мы подняли тут столько пыли – теперь лампы вычерчивают яркие геометрические фигуры, освещая пустоты между стеллажами, и на свету сияют взлетевшие пылинки: микроскопические клочки бумаги, кусочки кожи Пенумбры и моей.

– А Мэт знает свое дело, да? – Я осматриваю ставшее потусторонним пространство.

Нил кивает:

– Он крут.

Мэт вручает мне огромный плакатный щит, белый и глянцевый, и велит держать ровно. Он снимает прилавок крупным планом, углубляясь в детали. Эффект отражателя едва уловим, но я так полагаю, что щит – важная деталь, он обеспечивает яркость и равномерность освещения.

Мэт снимает; лампы-прожекторы теперь светят постоянно, и я слышу только щелк-щелк фотоаппарата. Нил стоит позади Мэта, одной рукой держит лампу, а другой – уже вторую бутылку зеленого сока, который он с бульканьем потягивает.

А я держу отражатель и размышляю.

Корвине на самом деле плевать на Пенумбру. Это вопрос власти, и он пытается меня использовать. Я рад, что нас разделяют многие мили: не хватало только слышать этот голос вживую. Хотя, возможно, вживую он бы и не пытался меня убедить. Может, просто заявился бы с бандой в черных мантиях. Но не заявится: мы же в Калифорнии и нас от него защищает целый континент. Корвина спохватился слишком поздно, и, кроме голоса, у него ничего нет.

Мэт подходит еще ближе, – похоже, он хочет с молекулярной точностью снять прилавок, за которым я в последнее время проводил огромную часть жизни. Передо мной хорошо кадрированный портрет: компактный, съежившийся Мэт, весь в поту и с фотоаппаратом у глаза, а рядом большой, широкоплечий Нил, который, улыбаясь, крепко держит лампу и попивает сок из кейла. Мои друзья за общим делом. Которое тоже требует веры. Я не знаю, что дает мой отражатель, но доверяю Мэту. Я знаю, что будет красиво.

Корвина ошибся. Раньше у Пенумбры ничего не выходило не потому, что он безнадежный сумасброд. Послушать Корвину – вообще никому и никогда не стоит рисковать и браться за новое. Может, у Пенумбры ничего не получалось, потому что ему не помогали. Может, у него просто не было Мэта, Нила, Эшли или Кэт… раньше.

Корвина сказал: «Ты должен остановить Пенумбру».

О нет. Мы, наоборот, ему поможем.

Наступает рассвет, но Пенумбру я не жду. Я знаю, что сегодня он пойдет не в магазин, носящий его имя, а в «Гугл». И часа через два проект, над которым Пенумбра вместе со своими братьями и сестрами трудился десятилетиями, принесет плоды. А он отпразднует это, съев где-нибудь бейгл.

Здесь, в магазине, Мэт укладывает лампы обратно в их саркофаг, обитый черным поролоном. Нил выносит на мусорку погнутый белый отражатель из плакатного щита. Я скручиваю оранжевый кабель и навожу порядок на прилавке. Все стало как прежде, будто и не трогали. Но что-то изменилось. Мы отсняли все поверхности: стеллажи, стол, дверь, пол. Мы сфотографировали книги: все, и ближние, и Суперстары. Содержимое, разумеется, не щелкали – это проект другого масштаба. Если однажды будете играть в «Братьев-суперпродавцов из книжного» в 3D-копии магазина Пенумбры, где через окно льется желто-розовый свет, а в глубине наблюдается нечто похожее на частицы тумана, и решите взять и почитать какую-нибудь книжку с прекрасно переданной текстурой, мне вас жаль. Модель Нила будет соответствовать объему магазина, но не плотности.

– Позавтракаем? – спрашивает Нил.

– Позавтракаем! – соглашается Мэт.

И мы уходим. Вот и все. Я выключаю свет и плотно закрываю за собой дверь. Колокольчик звонко тренькает. Ключ мне так и не дали.

– Покажи фотки, – требует Нил, хватаясь за фотоаппарат Мэта.

– Всему свое время. – Мэт прячет камеру под мышку. – Сначала коррекция. Пока это сырой материал.

– Коррекция? Ты будешь что-то исправлять?

– Нет, я про цветокоррекцию. Перевожу: чтоб они круче смотрелись, – говорит Мэт, вскинув бровь. – Я-то думал, ты сотрудничаешь с киностудиями, Шах.

– Он тебе сказал? – Нил резко поворачивается ко мне, выпучив глаза. – Ты ему сказал? Документы же!

– Зайди на следующей неделе в «ИЛМ», – спокойно говорит Мэт. – Я тебе кое-что покажу.

Они уже отошли довольно далеко, на полдороге к машине Нила, а я все стою у широкой витрины с большими золотистыми буквами «Магазин Пенумбры» и т. д., набранными прекрасным «Герритсцоном». А внутри темно. Я кладу руку на знак братства – ладони, открытые, как книга, – а когда убираю, остается жирный пятипалый отпечаток.

Очень большая пушка

Наконец пришло время взломать код, ожидавший этого пятьсот лет.

Кэт застолбила гугловский амфитеатр визуализации данных с огромными экранами. Расставила перед ними столики из столовки: как будто центр управления на пикнике.

День прекрасный: пронзительно-голубое небо испещрено запятыми и закорючками легких облачков. Колибри слетелись изучать экран, а потом рассредоточились по пестрым газонам. Вдалеке звучит музыка: духовой оркестр «Гугла» репетирует вальс, написанный программой по алгоритму.

Команда дешифровщиков, лично отобранная Кэт, готовится взяться за дело. Достаются ноутбуки, украшенные уникальными коллекциями ярких стикеров и голограмм, гугловцы подключаются к розеткам и оптоволокну, разминают пальцы.

Среди них и Игорь. За свое гениальное решение, выдвинутое в книжном, он получил особое приглашение: сегодня ему разрешат поиграть в Биг-Бокс. Он сидит, наклонившись к своему ноутбуку, его тоненькие ручки едва видны в голубом свете экрана, а два гугловца изумленно смотрят ему через плечо.

Кэт обходит всех по очереди, совещается с гугловцами. Она улыбается, кивает, хлопает ребят по спине. Сегодня она генерал, и это ее войска.

Тиндал, Лапин, Имберт и Федоров – все здесь, как и остальные местные новички. Они расселись по краю амфитеатра, все в ряд вдоль самой высокой каменной ступени. Люди прибывают. Вот Мюриэл с серебром в волосах и гугловец Грег с хвостиком. Он сегодня со своим братством.

Почти все члены братства, можно сказать, пожилые. Некоторые, например Лапин, уже довольно старые, а другие и того старше. Вот древний старик в кресле-каталке, запавшие глаза в тенистых глазницах, щеки бледные и морщинистые, как крепированная бумага. Его катит молодой ассистент в опрятном костюме. Старик сипло здоровается с Федоровым, тот жмет ему руки.

А вот наконец и Пенумбра. Он встречает своих на краю амфитеатра, объясняет, что сейчас будет. Он улыбается, машет руками, показывает на гугловцев за столиками, на Кэт, на меня.

Я не рассказал ему о звонке Корвины и не собираюсь. Первый Читатель больше не имеет значения. Главное – люди, собравшиеся в этом амфитеатре, и высветившаяся на экранах загадка.

– Иди сюда, мальчик мой, подойди, – говорит Пенумбра. – Познакомься с Мюриэл как следует.

Я улыбаюсь и пожимаю ей руку. Она красавица. Волосы посеребренные, уже почти все белые, но кожа гладкая, лишь легкое микрокружево морщин вокруг глаз.

– Мюриэл держит ферму с козами, – говорит Пенумбра. – Съезди со своей… ну, подругой, – он кивком указывает на Кэт, – свози ее туда. У них чудеснейшая экскурсия.

Мюриэл легко улыбается.

– Лучше всего весной, – говорит она. – Весной у нас козлята. Аякс, ты красиво рассказываешь, а сам бываешь редко. – Она делает вид, что ругает его. И подмигивает.

– Я был занят в магазине, – объясняет Пенумбра, – но после этого… – Он взмахивает руками, а лицо открытое и изумленное, типа «кто знает, что будет потом». – После этого возможно все.

Стоп – неужели между ними что-то есть? Да вряд ли.

Хотя не исключено.

– Так, попрошу тишины. Тихо! – кричит Кэт, выйдя на площадку перед амфитеатром. Она задирает голову к эрудитам, собравшимся на каменных ступеньках. – Итак, я Кэт Потенте, продукт-менеджер этого проекта. Я очень рада, что вы пришли, но должна кое-что сказать. Во-первых, вы можете пользоваться вайфаем, но оптоволокно предназначено только для сотрудников «Гугла».

Я смотрю на представителей братства. У Тиндала карманные часы, которые длинной цепью крепятся к брюкам, и он как раз смотрит, сколько времени. Не думаю, что проблема с оптоволокном возникнет.

Кэт смотрит в распечатанный чек-лист:

– Во-вторых, прошу не писать в блоги, «Твиттер» и не вести прямую трансляцию того, что здесь происходит.

Имберт поправляет астролябию. Серьезно: это не проблема.

– А в-третьих, – говорит она с улыбкой, – мы быстро, так что особенно не расслабляйтесь.

Дальше Кэт обращается к своим войскам:

– Мы пока не знаем, с каким типом шифра имеем дело. Сначала надо понять это. Работать будем параллельно. В Биг-Боксе у нас наготове две сотни виртуальных машин, ваш код запустится автоматом там, где надо, для этого используйте тэг CODEX. Все готовы?

Гугловцы дружно кивают. Одна девочка надевает темные защитные очки.

– Погнали.

Загораются мониторы, готовясь к быстрой и победоносной визуализации и расшифровке данных. Ярко вспыхивает изуродованный до неузнаваемости текст Мануция: обтесанные буквы, видоизмененные кодом и консолью. Это уже не книга, а свалка данных. На экране разворачиваются точечные графики и гистограммы. По команде Кэт машины начинают жевать и пережевывать эти данные, пробуя девятьсот разных подходов. Девять тысяч. Но пока ничего.

Гугловцы ищут в тексте сообщение – хоть какое-нибудь. Вся книга, несколько предложений, одно слово. Никто, даже «Жесткий переплет», не знает, что нас ждет и как Мануций шифровал, поэтому задача очень сложная. К счастью, гугловцы любят очень сложные задачи.

Они пробуют более творческие подходы. На экранах пляшут цветные кресты, спирали и галактики. Диаграммы прирастают новыми измерениями – сначала превращаются в кубы, пирамиды и кляксы, потом отращивают длинные щупальца. В попытках уследить разбегаются глаза. На одном экране проносится словарь латыни – весь язык проверен за тысячные доли секунды. N-граммы и диаграммы Воннегута. Появляются и карты: последовательности букв как-то переводятся в широту и долготу, координаты наносятся на глобус, точки рассыпаются по Сибири и югу Тихого океана.

Но пусто.

Гугловцы заходят так и эдак, экраны мерцают и вспыхивают. Братство перешептывается. Кто-то все еще улыбается, кто-то уже хмурится. Когда на экране появляется огромная шахматная доска с кучкой букв в каждой клетке, Федоров, фыркнув, бормочет:

– Это мы пробывали в тысяча шесьтьсот двадцыть седьмом гаду.

Почему Корвина был уверен, что проект провалится? Потому что «Жесткий переплет» перепробовал уже буквально все? Или просто потому, что мы сейчас жульничаем? Ведь у старины Мануция не было ни ярких экранов, ни виртуальных машин. Но если придерживаться этих идей, они захлопываются, как капкан, приводят прямиком в Читальный зал с мелками и цепями – и никуда более. Я все еще не верю, что на экране высветится секрет бессмертия, но, блин, только бы Корвина не оказался прав. Я хочу, чтобы «Гугл» взломал этот шифр.

– Так, – объявляет Кэт, – мы подключили еще восемьсот машин. – Ее голос разлетается над газоном. – Копайте глубже. Пробуйте еще. Не останавливайтесь.

Она ходит от столика к столику, консультирует, подбадривает. Она отличный руководитель, я вижу это по лицам гугловцев. Похоже, Кэт Потенте нашла свое призвание.

Игорь буквально головой бьется о текст. Сначала он каждую строчку преобразует в молекулу и симулирует химическую реакцию, а на экране раствор становится серой грязью. Затем делает из букв крошечных 3D-человечков и помещает их в симулякр города. Они бродят по улицам, врезаясь в дома и кучками собираясь на улицах, а потом Игорь насылает на них землетрясение. И ничего. Нет ответа.

Кэт поднимается по ступенькам и смотрит на солнце, щурясь и прикрывая глаза рукой.

– Шифр сложный, – признает она. – Дико сложный.

Тиндал пробегает по краю амфитеатра, перепрыгивая через мисс Лапин, и та, пища, закрывается от него. Он хватает Кэт за локоть:

– Надо учитывать фазу Луны во время написания! Поправка на Луну крайне важна!

Я подхожу и отцепляю его трясущуюся клешню от рукава Кэт.

– Мистер Тиндал, не переживайте. – Я видел, как надкушенные луны гарцевали по мониторам. – Они изучили ваши методики.

Ребята здесь дотошные.

Внизу мерцают и расплываются экраны. К членам братства направляется команда гугловцев – молодые люди с папками и дружелюбными лицами – и начинают задавать вопросы: когда вы родились? Где живете? Какой у вас уровень холестерина в крови?

Интересно, кто это.

– Это ребята из «Гугл навсегда», – не без робости поясняет Кэт. – Стажеры. Но это хорошая возможность. Тут некоторые такие старые, а еще в очень добром здравии.

Лапин рассказывает о своей работе в «Пасифик Белл» гугловцу с тоненькой видеокамерой. Тиндал плюет в пластмассовую пробирку.

И к Пенумбре подходит стажерка, но он молча отмахивается. Он не сводит взгляда с экранов. Они поглотили его всецело, его голубые глаза широко распахнуты и светятся, как небо над нами. Слова Корвины непрошеным эхом звучат у меня в голове: «И его последний великий план – из него тоже ничего не выйдет».

Но это теперь не только план Пенумбры. Все уже куда масштабнее. Посмотрите на собравшихся, посмотрите на Кэт. Она опять спустилась к столам и яростно строчит что-то в телефоне. Потом, убрав его в карман, опять поворачивается к своей команде.

– Остановитесь на секунду! – выкрикивает Кэт, размахивая руками. – Стоп!

Колесо хакерской рулетки потихоньку останавливается. На одном экране крутятся буквы «МАНУЦИЙ», каждая со своей скоростью. На другом пытается развязаться какой-то суперзапутанный узел.

– Продукт-менеджеры делают нам большое одолжение, – объявляет Кэт. – На все, что вы сейчас делаете, разрешили поставить тэг «ПЕРВОСТЕПЕННО». Где-то через десять секунд вся система займется нашим кодом.

Что? Вся система? Вся-вся система? Весь Биг-Бокс?

Кэт довольно улыбается. Она начальник артиллерии, которому только что дали очень большую пушку. Она переводит взгляд на свою аудиторию – братство Пенумбры – и складывает руки рупором:

– Это мы только разогревались!

На экранах пошел обратный отсчет гигантскими разноцветными буквами: 5 (красная), 4 (зеленая), 3 (синяя), 2 (желтая)…

И вдруг одним солнечным пятничным утром в течение трех секунд вы не можете ничего найти. Не можете проверить почту. Не можете посмотреть видео. Не можете построить маршрут. Всего три секунды ничего не работает, потому что каждый компьютер «Гугла» до последнего отдан этой задаче.

Поправка: очень-очень большая пушка.

Экраны становятся белыми, как чистый лист. Показывать нечего: запущено столько процессов, что не отобразишь ни на четырех мониторах, ни на сорока, ни на четырех тысячах. Сейчас заветный текст подвергается всем трансформациям, которые только возможны. Учитывается каждая возможная ошибка, каждая оптическая собственная величина развенчивается. Задается любой вопрос, какой только можно задать последовательности букв.

Три секунды спустя допрос завершен. Амфитеатр безмолвствует. Все братство затаило дыхание – только самый старший в кресле-каталке делает долгий вдох ртом, хрипя и свистя. Глаза Пенумбры выжидающе горят.

– Ну и? Что у нас там? – спрашивает Кэт.

Светящиеся экраны таят ответ.

– Ребята! Что там у нас?

Гугловцы молчат. Экраны пусты. Биг-Бокс пуст. Столько усилий – и безрезультатно. Амфитеатр безмолвствует. На той стороне газона ревут духовые: трам-пам-пам.

Я отыскиваю лицо Пенумбры в толпе. Он в ошеломлении смотрит на экраны, ждет, когда там появится что-нибудь, хоть что-то. По лицу прямо видно, как множатся вопросы: Что это значит? В чем они ошиблись? В чем я ошибся?

А внизу с кислыми лицами перешептываются гугловцы. Игорь так и сидит, согнувшись над клавиатурой, что-то пробует. Его экран идет цветными вспышками.

Кэт медленно поднимается по лестнице. Она удручена и подавлена – даже хуже, чем когда думала, что не стала продукт-менеджером.

– Что ж, похоже, они ошибались, – говорит она, вяло махнув рукой в сторону братства. – Сообщения тут нет. Просто шум. Мы перепробовали всё.

– Но не всё же…

Кэт пронзает меня взглядом:

– Да, все. Клэй, мы сейчас провернули около миллиона лет человеческих трудов. Но там ничего нет. – Она раскраснелась – не то от злости, не то от стыда, не то от того и другого вместе. – Там ничего нет.

Ничего нет.

И какие варианты? Либо шифр такой хитрый и сложный, что мощнейшая вычислительная сила в истории человечества не может его взломать, либо там действительно ничего нет и братство все эти пять веков тратило время впустую.

Я пытаюсь снова отыскать Пенумбру. Оглядываю весь амфитеатр, водя глазами вверх-вниз по толпе. Тиндал что-то шепчет сам себе, Федоров сидит, задумчиво сгорбившись, Розмари Лапин слабо улыбается. И вот я замечаю его: высокая фигура, палка-палка-огуречик, ковыляет по зеленому газону – он уже почти у деревьев на той стороне, идет быстро и не оглядываясь.

И его последний великий план – из него тоже ничего не выйдет.

Я бросаюсь за ним, но я не в форме. А старик почему такой шустрый? Пыхтя, я бегу по газону туда, где его видел. Когда добегаю, его уже нет. Вокруг хаотичный кампус «Гугла», цветные стрелки показывают сразу всюду, а изгибающиеся дорожки разбегаются в пять сторон. Он пропал.

Идея глупая, и ее ждет провал, и что потом?

Пенумбра исчез.

Башня

Маленькие железки

Мэтрополис захватил гостиную. Мэт с Эшли вынесли диван, и теперь пройти можно лишь узким каналом между карточными столиками по петляющей Миттельривер с двумя мостами. Торговый район прилично разросся, новые башни обогнали старый ангар для дирижабля и почти касаются потолка. Подозреваю, Мэт что-нибудь сделает и там. Скоро Мэтрополис аннексирует небеса.

Уже за полночь, но уснуть не получается. Я так и не вернулся к нормальному циркадному ритму, хотя с нашей ночной фотосъемки прошла уже неделя. Поэтому сейчас я лежу на полу, затонув в глубокой Миттельривер, и перезаписываю «Хроники драконьей песни».

Аудиокнига, которую я купил Нилу, была выпущена в 1987 году, а в каталоге не предупредили, что она на кассетах. На кассетах! Хотя, может, и предупредили, но я недосмотрел, азартно скупая все подряд. Но мое желание подарить Нилу аудиокнигу не угасло, так что я купил черный «Сони Уокман» за семь баксов на eBay и теперь играю кассеты своему ноутбуку и записываю, переводя их одну за другой в большой небесный музыкальный автомат.

Это делается только в реальном времени, то есть я вынужден сидеть и переслушивать первые два тома целиком. Но это не так уж и плохо – аудиокниги читает сам Кларк Моффат. Я до этого никогда не слышал его голос – жуть навевает, с учетом того, что я узнал о Моффате. У него приятный голос, хрипловатый, но дикция четкая, и я представляю себе, как он эхом разносится в нашем книжном. Представляю, как Моффат впервые вошел в эту дверь – колокольчик звякнул, скрипнули половицы.

Пенумбра спросил бы: «Что вы ищете на этих полках?»

Моффат осмотрелся бы, оценил магазин – и, разумеется, заметил бы затененные дальние стеллажи – и потом, наверное, сказал бы: «А что тут почитать волшебнику?»

Пенумбра бы улыбнулся.

Пенумбра.

Он исчез, а его магазин теперь заброшен. Где искать Пенумбру, я без понятия.

В голове вспыхнула яркая лампочка, знаменуя гениальную идею проверить домен penumbra.com, – конечно же, он принадлежит ему. Куплен Аяксом Пенумброй в допотопные времена зарождения Всемирной паутины, право собственности обновлено в 2007 году на оптимистичный срок в десять лет… но там указан лишь адрес его магазина на Бродвее. Дальнейший поиск в гугле ничего не дал. Цифровая тень Пенумбры едва заметна.

Вспышка послабее принесла несколько менее гениальную идею найти седовласую Мюриэл и ее козью ферму недалеко к югу от Сан-Франциско, на туманных полях Пескадеро. Но Пенумбра с ней не связывался.

– С ним такое уже бывало, – рассказала она. – Что он пропадал. Но обычно он звонит.

Ее гладкое лицо чуть нахмурилось, микроморщинки вокруг глаз потемнели. Она дала мне головку свежего козьего сыра размером с ладонь.

Последняя отчаянная лампочка подтолкнула меня открыть отсканированного «Пенумбру». «Книгу жизни» Мануция не смогли раскусить и в «Гугле», но этот более свежий codex vitae зашифрован менее тщательно, и к тому же (я был плюс-минус уверен) здесь все-таки было что расшифровывать. Я попросил помощи у Кэт, но ее ответ оказался кратким и однозначным: «Нет». Через тринадцать секунд: «Ни за что». И еще через семь: «Этот проект закрыт».

Кэт ужасно расстроилась из-за провала Великого Взлома Шифра. Она искренне верила, что в тексте нас ждет какая-то глубинная истина; она хотела, чтобы там нашлась истина. И теперь всецело отдалась работе, а меня в основном игнорирует. Если не считать вот этого «Ни за что».

Но оно, возможно, и к лучшему. Даже просто глядя на развороты книги на мониторе ноутбука – черные значки, набранные «Герритсцоном» и сфотографированные под ослепительным светом вспышек двух фотоаппаратов «Угрюмблера», – я испытываю странные ощущения. Пенумбра не ждет, что его книгу жизни прочтут до его ухода. Я решил, что не буду и пытаться расшифровать книгу жизни человека для того лишь, чтобы найти его домашний адрес.

Когда гениальные идеи подошли к концу, я обратился к Тиндалу, Лапин и Федорову. Ни с кем из них Пенумбра тоже не связывался. Все они собрались двинуть на восток, искать приюта в нью-йоркском «Жестком переплете», в партии каторжников под крылом Корвины. Мое мнение, что это тщетно: мы же взяли «Книгу жизни» Мануция, растерзали ее на части и разобрали по буквам, даже жесткий переплет не спас. В лучшем случае идеи братства базируются на ложной надежде, в худшем – на лжи. Тиндал и его коллеги еще не посмотрели правде в глаза, но рано или поздно придется.

Все это кажется вам мрачным? Ну да, так оно и есть. И у меня на душе паршиво, потому что, если проследить, с чего все началось, нельзя не заметить, что все это моя вина.

Мой разум блуждает. Ушло немало ночей, но я проделал этот путь: Моффат дочитывает второй том. Раньше я аудиокниг не слушал, и должен сказать, что это совершенно отдельный опыт. Когда читаешь, события отчетливо разворачиваются у тебя в голове. А когда слушаешь – как бы в маленьком облачке вокруг головы, и оно как пушистая вязаная шапка, натянутая на глаза.

– Золотой рог Гриффо выкован превосходно, – сказал Дзенодот, проводя пальцем по изгибу сокровища. – Его магия – в мастерстве изготовления. Понимаешь? Волшебства никакого нет, – во всяком случае, я не вижу.

Моффат передает Дзенодота совсем не так, как я ожидал. Не раскатистым, переливистым и театральным голосом волшебника, а плоским и холодным. Как у корпоративного мага-консультанта.

У Фернвена глаза вылезли на лоб. Они ведь только что храбро преодолели болото ужасов ради этой зачарованной дудки! А Первый Волшебник утверждает, что никакой реальной силой рог не наделен?

– Магия – не единственная сила в этом мире, – мягко сказал старый волшебник, вручая рог хозяину, его величеству Телемаху. – Гриффо изготовил настолько совершенный инструмент, что даже мертвые должны восставать на его зов. И сделал он его своими руками, без заклинаний и драконьих песен. Хотел бы я так уметь.

Когда Моффат читает, я слышу в голосе Первого Волшебника зловещее намерение. Дальнейшее очевидно:

– Даже Альдраг, Отец Змей, позавидовал бы такой вещице.

Стоп, что?

До сих пор каждая строчка в устах Моффата была приятно знакомой. Его голос, как иголка патефона, плавно скользил по глубоким желобкам в моей голове. Но эта реплика… ее я никогда не читал.

Это что-то новое.

У меня дергается палец, хочет нажать на паузу, однако жаль портить запись. Вместо этого я быстро, но тихо ухожу к себе и достаю с полки второй том. Отыскиваю нужную страницу в конце, и да, так и есть: Альдраг, Отец Змей, там не упоминается. Это дракон, который запел первым и силой своей песни создал первых гномов из расплавленного камня, но суть не в этом – суть в том, что этой строчки в книге нет.

А чего еще нет в книге? Какие еще отличия? Почему Моффат импровизирует?

Аудиокниги были записаны в 1987 году, сразу после выхода третьего тома. Как только у Моффата начались проблемы с «Жестким переплетом». Мое паучье чувство бьет во все колокола: это взаимосвязано.

Но на всем белом свете только три человека могут знать, что было на уме у Моффата. Первый – злой властитель «Жесткого переплета», но у меня нет ни малейшего желания общаться с Корвиной или его приспешниками в «Фестина Ленте компани», ни на земле, ни под. К тому же я все еще опасаюсь, что мой IP-адрес мог попасть в их реестры пиратов.

Второй человек – мой бывший работодатель, и я очень хотел бы пообщаться с Пенумброй, но не знаю как. Лежа на полу и слушая шипение закончившейся кассеты, я вдруг осознаю нечто весьма печальное: благодаря этому тощему голубоглазому старику моя жизнь завернулась очень странной загогулиной, а я так и не знаю о нем ничего, кроме того, что написано на витрине его магазина.

Есть еще третий вариант. Эдгар Декл формально из команды Корвины, но у него имеется несколько плюсов:

1. Он уже участвовал в нашем сговоре.

2. Он страж дверей Читального зала, то есть занимает довольно высокое положение в братстве, следовательно, имеет доступ к многочисленным тайнам.

3. Он знал Моффата.

И самое главное:

4. Его имя есть в телефонной книге. Он в Бруклине.

Мне представляется, что выйдет убедительно и в духе «Жесткого переплета», если отправить ему письмо. Бумажных писем я не писал десять с лишним лет. Последним письмом, написанным мной чернилами на бумаге, было слащавое пространное послание моей далекой псевдодевушке, которое я накропал в золотом сиянии первых дней после научного лагеря. Мне тогда было тринадцать. Лесли Мёрдок так и не ответила.

Для нынешней эпистолы я выбираю плотную бумагу архивного качества. Покупаю тонкую ручку-роллер. Тщательно составляю текст: для начала объясняю, как развивались события на ярких гугловских экранах, потом спрашиваю, что Эдгар Декл знает, если знает, об аудиокнигах Кларка Моффата. В процессе сминаю шесть листов архивного качества, потому что делаю ошибки или пишу слова без пробела. И почерк все еще ужасный.

В итоге я бросаю письмо в ярко-синий ящик и надеюсь на лучшее.

Через три дня приходит электронное письмо. От Эдгара Декла. Он предлагает поговорить в видеочате.

Ну что ж, ладно.

Сразу после полудня в воскресенье я нажимаю на зеленый значок камеры. Запускается эфир, я вижу Декла, смотрящего в свой компьютер, и его круглый нос в ракурсе. Он сидит в узкой, залитой светом комнате с желтыми стенами; мне кажется, у него над головой мансардное окно. За копной его пушистых волос я замечаю крючки с медной посудой и блестящую дверцу черного холодильника, украшенную яркими магнитами и бледными рисунками.

– Мне понравилось твое письмо, – с улыбкой говорит Декл, показывая аккуратно сложенный втрое лист архивной бумаги.

– Ну да. Я так и думал. Но ладно.

– Я уже знал, что произошло в Калифорнии, – сообщает он. – У нас в «Жестком переплете» новости распространяются быстро. Ты расшевелил болото.

Я думал, что он будет злиться, но Декл улыбается:

– Корвине досталось. Народ злился.

– Он старался это остановить, можете не беспокоиться.

– Нет-нет. Они возмущались, что это не попробовали мы и самое интересное досталось выскочке «Гуглу».

Я улыбаюсь. Может, власть Корвины не настолько абсолютна, как мне казалось.

– Но вы все еще не сдаетесь? – интересуюсь я.

– Хотя даже мощные компьютеры «Гугла» ничего не нашли? – переспрашивает Декл. – Конечно. Ну блин. У меня тоже есть компьютер. – Он щелкает пальцем по крышке ноутбука, и камера дрожит. – Они же не волшебные. Могут лишь то, что скажут программисты, да?

Да, но то были довольно толковые программисты.

– Честно говоря, – продолжает Декл, – некоторые ушли. Из молодежи без переплета, которые только начинали. Но ничего. Это ерунда по сравнению с…

У Декла за спиной мелькает пятно в расфокусе, а потом над плечом проступает крошечное личико, и оно тянется к экрану. Это маленькая девочка, поразительное создание: миниатюрная копия Декла. Длинные спутанные волосы, светящиеся, как солнце, и папин нос. Ей лет шесть.

– Кто это? – спрашивает она, показывая на экран.

Значит, Эдгар Декл подстраховался: ищет бессмертие и в книгах, и в продолжении рода. Интересно, у кого-нибудь еще есть дети?

– Это мой друг Клэй, – отвечает Декл, обнимая ее за талию. – Он знает дядю Аякса. Клэй тоже живет в Сан-Франциско.

– Я люблю Сан-Франциско! – радуется девочка. – Я люблю китов!

Декл наклоняется к дочке поближе и театрально шепчет:

– А что говорит кит, дочка?

Вывернувшись из его объятий, малышка встает на цыпочки и издает какое-то му-мяу, медленно делая пируэт. Это она изображает кита. Я смеюсь, а она смотрит на экран горящими глазами, радуясь вниманию. Затем снова издает песнь кита, кружась по направлению от нас, скользя по полу кухни. Му-мяу пропадает где-то за стенкой.

Декл, улыбаясь, провожает ее взглядом.

– Так, вернемся к делу. – Он снова поворачивается ко мне. – Нет, я не могу тебе помочь. Я встречал Кларка Моффата в магазине, но, когда он решил загадку Основателя – месяца через три, – он уехал в Читальный зал. После этого я ни разу его не видел и уж точно ничего не знаю о его аудиокнигах. Честно говоря, аудиокниги я терпеть не могу.

Но аудиокнига же как пушистая вязаная шапка, натянутая на…

– Ты ведь знаешь, кого надо спрашивать?

Конечно знаю.

– Пенумбру.

Декл кивает.

– У него был ключ от книги жизни Моффата. Ты знал? Они были близки, во всяком случае некоторое время.

– Но я не могу его найти, – печально говорю я. – Он же растворился, как призрак. – Тут я вспоминаю, что имею дело с любимейшим новичком Пенумбры. – Стой, а ты знаешь, где он живет?

– Да. – Декл смотрит прямо в камеру. – Но я тебе не скажу. – Видимо, Декл замечает, как я расстроился, потому что мигом вскидывает руки. – Но я предлагаю сделку. Я нарушил все правила устава – а он очень старый – и дал тебе ключ от Читального зала, так? Теперь и мне от тебя кое-что нужно. А взамен я с радостью скажу тебе, где найти нашего друга мистера Аякса Пенумбру.

Я не ждал от дружелюбного и улыбчивого Эдгара Декла такой расчетливости.

– Помнишь, я показывал тебе «Герритсцон» в печатном цехе?

– Конечно. – (В подземном копировальном центре.) – Но от него мало что осталось.

– Верно. По-моему, я говорил, что оригинал украли. Сто лет назад, вскоре после нашего прибытия в Америку. «Жесткий переплет» был в ярости. Наняли кучу детективов, заплатили полицейским и поймали вора.

– И кто это был?

– Человек из братства, в переплете. Его звали Гленко, его книгу сожгли еще до этого.

– За что?

– За то, что трахался в библиотеке, – сухо отвечает Декл. Потом, подняв палец, вполголоса добавляет: – Кстати, это и до сих пор не одобряется, но за такое уже не жгут.

Значит, какой-то прогресс в «Жестком переплете» есть. Но медленный.

– Ну так вот, он спер стопку книг жизни, какое-то количество серебряных вилок и ложек – у нас тогда был шикарный обеденный зал. И загреб несколько горстей пунсонов. Некоторые говорят, что из мести, но я думаю, что это был скорее жест отчаяния. Знание латыни в Нью-Йорке не востребовано.

– Но ты сказал, что его поймали.

– Ага. Покупателя на книги он не нашел, так что их нам вернули. А ложки давно ушли. Как и пунсоны. И с тех пор их не видели.

– Странная история. А мораль?

– Найди их.

Гм.

– Ты серьезно?

Декл улыбается:

– Да, серьезно. Я понимаю, что они могут быть на какой-нибудь свалке. Но ведь остается и вероятность, – тут его глаза сверкают, – что они лежат где-то прямо на самом виду.

Маленькие железки, утраченные сто лет назад. Пожалуй, проще отыскать Пенумбру, обходя дом за домом.

– Мне кажется, у тебя получится, – говорит Декл. – Ты очень предприимчивый.

Еще раз:

– Ты серьезно?

– Напиши, когда найдешь. Festina lente.

Улыбнувшись, он нажимает отбой, и передо мной остается черный экран.

Вот теперь я зол. Я ждал, что Декл мне поможет. А он меня нагрузил. Невозможной задачей.

Но это его «Ты очень предприимчивый»… Мне такого еще не говорили. Я обдумываю это слово. Предприимчивый, предприниматель. С предприимчивостью у меня ассоциируется Нил. Но может, Декл и прав. Все, чего я до сих пор добился, было достигнуто c помощью друзей. Я знаю одаренных людей и знаю, как объединить их умения.

И представляете, я уже придумал, что можно предпринять.

Чтобы найти что-то старое и непонятное, странное и важное, я обращаюсь к Оливеру Гроуну.

Когда Пенумбра исчез и магазин закрылся, Оливер молниеносно перебрался на новую работу, и я заподозрил, что она уже некоторое время была у него в загашнике. В «Пигмалион» – это трушные инди, серьезный книжный магазин, открытый на Энгельс-стрит в Беркли ветеранами Движения за свободу слова^[23]. И вот мы с Оливером сидим в тесном кафе «Пигмалиона», спрятавшемся за огромным разделом «Пищевой политики». Ноги Оливера слишком огромны для здешнего крошечного столика, и он вытянул их вбок. Я грызу скон с малиной и проростками бобов.

Похоже, Оливеру нравится тут работать. «Пигмалион» огромный – почти целый квартал, набитый книгами. И организация на высоте. Яркие цветные блоки на потолке обозначают разделы, а по полу плотными узорами идут полосы соответствующих цветов, как на радужной монтажной плате. Когда я пришел, Оливер нес кучу увесистых книженций на полки «Антропологии». Может, у него телосложение вовсе не полузащитника, а библиотекаря.

– Так что за пунсоны? – спрашивает Оливер.

Его познания о непонятном не так уж обширны, если оно моложе двенадцатого века, но меня это не останавливает.

Я объясняю ему идею наборного шрифта: крошечные металлические литеры ставятся рядами, а потом делается оттиск на странице. Веками эти литеры изготавливались вручную и по одной. Чтобы отлить литеру, нужна матрица, а чтобы создать матрицу, нужен оригинал из твердого металла. Он назывался пунсоном. У каждой буковки свой пунсон.

Оливер с минуту сидит молча и с отсутствующим видом.

– Значит, так, – внезапно говорит он. – Я должен это сказать. По сути, в мире все предметы делятся на два вида. Прозвучит странненько, но… у некоторых вещей есть аура. А у других нет.

Что ж, я ставлю на ауру.

– Речь об одной из ключевых ценностей многовекового культа.

Оливер кивает:

– Это хорошо. Повседневные объекты… предметы быта? Они уходят. – Он щелкает пальцами, типа фьюить. – И большая удача найти, например, какой-нибудь потрясающий салатник. Но религиозные объекты? Ты не поверишь, сколько церемониальных сосудов всплывает до сих пор. Ни у кого рука не поднимается выбрасывать такое.

– Значит, если удача на моей стороне, выбросить «Герритсцон» тоже ни у кого не поднялась рука.

– Да, а если его еще и сперли – это хороший знак. Кража – один из лучших поворотов судьбы для предмета. Краденое ходит по рукам. Его не зарывают в землю. – Тут он поджимает губы. – Но сильно не надейся.

С этим ты опоздал, Оливер. Дожевав скон, я спрашиваю:

– Ну так а если есть аура, что делать?

– Если эти пунсоны где-то существуют, – отвечает Оливер, – найти их можно в одном месте. Тебе надо попасть за стол инвентаризации.

Первый класс

Табита Трюдо – лучшая подруга Оливера из Беркли. Она невысокая и в теле, с каштановыми кудрями, и у нее устрашающие широкие брови за толстыми черными очками. Сейчас она заместитель директора самого странного музея во всем районе Залива. Это крошечное заведение в Эмеривилле под названием Калифорнийский музей искусства вязания и науки вышивки.

Оливер свел нас по электронной почте и пояснил Табите, что у меня особая миссия, которую он одобряет. А мне он дал тактический совет: пожертвование не повредит. Увы, нормальное пожертвование – это двадцать процентов от всего моего мирского богатства, но у меня же есть покровитель. Я сообщил Табите, что, возможно, смогу привлечь на благо музея тысячу долларов (от Фонда Нила Шаха для поддержки женщин в искусстве), если она поможет мне.

Когда мы встречаемся в музее – между собой его называют «Кали-Вязали», – я сразу проникаюсь к нему симпатией, поскольку музей почти такой же причудливый, как магазин Пенумбры. Один большой зал в здании бывшей сельской школы, с яркими стендами и детскими столами для мастер-классов. У двери стоит арсенал – широкое ведро с вязальными спицами: толстые, тонкие, из яркого пластика, деревянные с антропоморфными резными узорами. В зале сильно пахнет шерстью.

– Много у вас посетителей? – интересуюсь я, рассматривая деревянные спицы; они похожи на тоненькие тотемные столбы.

– Да, очень, – отвечает Табита, приподнимая очки. – В основном школьники. Как раз сейчас к нам едет экскурсионный автобус, так что давай к делу.

Табита сидит за стойкой регистрации с табличкой: «Бесплатный вход при пожертвовании на пряжу». Я достаю чек Нила из кармана и разглаживаю его на столе. Табита забирает чек с улыбкой.

– Доводилось таким пользоваться?

Она нажимает кнопку на голубом компьютерном терминале. Он издает звонкий писк.

– Ни разу, – отвечаю я. – Только позавчера узнал, что они существуют.

Табита смотрит в окно, я за ней: на крошечную стоянку при музее въезжает школьный автобус.

– Ну да, – говорит она, – существуют. Разберешься. Только не отдавай наши экспонаты другим музеям.

Кивнув, я усаживаюсь на место Табиты. А она принимается сновать по музею, поправляя стулья и протирая пластиковые столы дезинфицирующими салфетками. Стол инвентаризации для меня накрыт.

Как рассказал мне Оливер, это гигантская база данных, в которой числятся все артефакты всех музеев, где бы они ни находились. Их внедрили около середины двадцатого века. Раньше в них использовались перфокарты, которые передавали в другие музеи, копировали и складывали в каталоги. В мире, где артефакты постоянно путешествуют – с минус третьего этажа музея в выставочный зал, в другой музей (в Бостоне или Бельгии), – без такой системы не обойтись.

Столы инвентаризации есть во всех музеях мира, от скромнейшего частного исторического музейчика в небольшом городке до роскошной национальной коллекции. И везде идентичные мониторы. Блумберг-терминал с предметами старины. Когда кто-то находит или приобретает артефакт, данные обновляются в этой музеологической матрице. Если предмет продается или сгорает дотла, запись прекращается. Но пока в какой-нибудь коллекции где-нибудь в мире хранится хоть клочок холста или осколок камня, он остается на учете.

И стол инвентаризации помогает выявить подделки: терминал каждого музея ведет поиск по новым приобретениям, подозрительно похожим на уже существующие элементы коллекции. Когда кого-то где-то облапошивают, стол инвентаризации подает сигнал тревоги.

Если шаблоны «Герритсцона» существуют хоть в одном музее мира, они будут значиться в этой таблице. Мне нужна всего минута за терминалом. Но вы поймите: куратор любого реального музея пришел бы в ужас от такой просьбы. В терминалах сокрыты тайные знания этого культа. Поэтому Оливер предложил зайти через черный ход: небольшой музей, владелец которого окажется благосклонен к моей миссии.

Стул подо мной поскрипывает. Я-то ждал, что стол инвентаризации будет чуть более высокотехнологичным, но он и сам похож на артефакт. Яркий синий монитор далеко не последней модели, пиксели проглядывают через толстое стекло. Сбоку прокручиваются новые приобретения по всему свету. Средиземноморские керамические тарелки, японские самурайские мечи, монгольские статуэтки плодородия – очень сексапильные статуэтки с круглыми бедрами, прямо как якшини, – и так далее и тому подобное, старые секундомеры, рассыпающиеся мушкеты и даже книги, красивые старые книги в синем переплете, с толстыми золотыми крестами на обложках.

Как кураторам удается оторваться от терминала, а не сидеть и смотреть на него весь день?

В «Кали-Вязали» набиваются кричащие и визжащие первоклашки. Два пацана выхватывают спицы из ведра у двери и начинают дуэль, имитируя звуки лазерных мечей и брызжа слюной. Табита отводит их к столикам и начинает свой рассказ. У нее за спиной висит плакат с надписью: «Пришел учиться вязать? Дай пять!»

Но вернемся к столу инвентаризации. С другой стороны экрана я вижу графики, явно настроенные Табитой. Они отслеживают активность в различных областях: «Текстиль», «Калифорния» и «Нецелевой». «Текстиль» представляет собой холмик с острой вершиной, график «Калифорнии» заметно уходит вверх, а «Нецелевой» – просто ровная линия по нулям.

Так, ладно. Где тут поиск?

Табита уже достала пряжу. Первоклашки роются в широких пластиковых контейнерах, выбирая свои любимые цвета. Одна девочка падает в контейнер и вопит, а две подружки тычут в нее спицами.

Поиска нет.

Я наугад жму разные кнопки, пока в верхней части экрана не загорается слово «Директория». (Помогла кнопка F5.) Передо мной разворачивается обширная детальная таксономия. Кто-то и где-то классифицировал все и везде:

Металл, Дерево, Керамика

XV век, XVI век, XVII век

Политическое, Религиозное, Церемониальное

Постойте-ка, а какая разница между «Религиозным» и «Церемониальным»? Мне становится нехорошо. Я берусь за категорию «Металл», но там лишь монеты, браслеты и рыболовные крючки. Даже мечей нет – их, наверное, занесли в «Оружие». Может, в «Войну». Может, в «Острые штуки».

Табита сидит с первоклашкой, помогает ему скрестить спицы, чтобы сделать первую петлю. Мальчишка предельно сосредоточенно наморщил лоб – я видел такие лица в Читальном зале; вот у него получается петля – и он хихикает, расплывшись в улыбке.

Табита смотрит на меня:

– Ну, нашел?

Я качаю головой. Нет, еще не нашел. В «XV веке» нет. То есть, может, и есть, но в «XV веке» есть буквально все – вот в чем беда. Я ищу иголку в стоге сена. Может, в стоге сена древней империи Сун, которую сожгли монголы, как и все прочее на своем пути.

Обхватив лицо руками, я пялюсь в синий экран, который показывает мне какие-то бугристые зеленые монеты, добытые со старого испанского галеона. Я впустую слил тысячу Ниловых баксов? Что мне делать? Почему «Гугл» еще не проиндексировал музейное имущество?

Рыжая первоклашка подбегает к стойке регистрации, хохоча и душа себя спутанной зеленой пряжей. Э-э-э… красивый у тебя шарфик? Она улыбается и скачет.

– Приветик, – говорю я. – Можно задать тебе вопрос? – (Она хихикает и кивает.) – Как бы ты искала иголку в стоге сена?

Первоклашка останавливается, задумывается, тянет зеленую пряжу, намотанную на шею. Девочка всерьез озадачена. Маленькие шестереночки крутятся, она от напряжения заламывает пальцы. Это так мило. Наконец она смотрит на меня и серьезно говорит:

– Я бы попросила сено ее найти.

И, тихо взвыв, как банши, скачет прочь на одной ноге.

У меня в голове грохочет гонг древней империи Сун. Ну конечно! Она гений! Хихикая, я многократно жму клавишу выхода, пока не выпутываюсь из жуткой таксономии терминала. Теперь я выбираю простую команду «Приобретение».

Все очень просто. Ну конечно же! Первоклашка права. Найти иголку в стоге сена легче легкого! Надо попросить сено поискать!

Форма приобретения длинная и сложная, но я заполняю ее мигом:

СОЗДАТЕЛЬ: Гриффо Герритсцон

ГОД: 1500 (прибл.)

ОПИСАНИЕ: Металлический шрифт Герритсцона. Пунсоны. Полный комплект.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ: Утрачен ок. 1900 г. Возвращен анонимным дарителем.

Не заполнив остальные поля, я шлепаю по клавише ввода, чтобы занести в стол инвентаризации новый вымышленный артефакт. Если я правильно понял, теперь он появится на экранах таких же терминалов во всех музеях мира. И кураторы – тысячи кураторов – сейчас сверяют его с аналогами.

Медленно проходит минута. Вторая. Ко мне подкрадывается сутуловатый первоклассник с черной копной волос, встает на цыпочки и с заговорщицким видом наклоняется поближе.

– А у вас есть какие-нибудь игры? – шепчет он, показывая на терминал.

Я грустно качаю головой. Извини, парнишка, но, может…

Стол инвентаризации говорит иу-иу. Громко, пронзительно, как пожарная сирена: иу-иу. Мальчишка подскакивает, все его одноклассники оборачиваются к нам. Табита тоже, вскинув огромную бровь.

– У тебя там все нормально?

Я киваю, от волнения потеряв дар речи. В нижней части экрана сердитыми жирными красными буквами мигает сообщение:

ПРИОБРЕТЕНИЕ ЗАПРЕЩЕНО

Да!

АРТЕФАКТ В НАЛИЧИИ

Да, да, да!

ПРОСИМ СВЯЗАТЬСЯ С ООО «ЕДИНЫЙ УНИВЕРСАЛЬНЫЙ СКЛАД ДОЛГОСРОЧНОГО ХРАНЕНИЯ»

Стол инвентаризации звонит – что, он и это умеет? Я заглядываю за экран и вижу, что на боковушку терминала прицеплена ярко-синяя телефонная трубка. Это экстренная горячая линия музея? Помогите, гробница Тутанхамона опустела! А он все звонит.

– Друг мой, что ты там делаешь? – кричит Табита через весь зал.

Я весело машу ей рукой – все отлично, – хватаю трубку, прижимаю покрепче к уху и шепотом говорю:

– Алло. «Кали-Вязали».

– Это «Единый универсальный склад долгосрочного хранения», – объявляют с другого конца провода. Голос женский и слегка гнусавый. – Будьте добры, соедините меня с отделом регистрации поступлений.

Табита на том конце зала выпутывает двух первоклашек из кокона зеленой и желтой пряжи. Одна раскраснелась, как будто задыхается.

– Поступлений? – говорю я в трубку. – Это я, мэм.

– Ой, какой ты вежливый! Послушай, дружище, тебя кто-то пытается наколоть, – сообщает она. – Этот… ну-ка, посмотрим… церемониальный артефакт, который ты только что внес в базу, у нас уже есть. Давным-давно. Всегда надо первым делом проверять, дружище.

Я едва держусь, чтобы не подскочить и не заплясать. Собравшись, я отвечаю в трубку:

– Блин, спасибо, что предупредили. Я сейчас его выпровожу. Чувак реально какой-то мутный, говорит, что он из тайного братства, у которого артефакт хранился сотни лет, – ну, как всегда.

Она с сочувствием вздыхает:

– Вот и у меня та же история постоянно!

– Слушайте, – я пытаюсь быть ненавязчивым, – а как вас зовут?

– Шерил. И мне правда жаль. Никто не любит, когда им звонят из Ед. Ун.

– Неправда! Меня ваша бдительность очень выручила, Шерил. – Я придерживаюсь образа. – Вообще, наш музей очень маленький. Я даже никогда не слышал про Ед. Ун.

– Ты серьезно, родной? Мы же всего-то самый крупный и продвинутый центр хранения, который обслуживает весь развлекательно-исторический сектор к западу от Миссисипи, – выпаливает она на одном дыхании. – Мы в Неваде. Ты бывал в Вегасе?

– Да нет…

– Самое засушливое место во всех Штатах, дружище.

Идеальное место для хранения каменных скрижалей. Так, пора действовать. Я перехожу в наступление:

– Слушайте, Шерил, а вы не можете меня еще раз выручить? Мы тут только что получили большой грант от, гм, Фонда Нила Шаха…

– Здóрово.

– Ну, по нашим стандартам большой, а стандарты у нас скромные. Тем не менее мы готовим новую экспозицию, и… настоящие пунсоны Герритсцона у вас, так?

– Да я не знаю, что это такое, родной, но написано, что у нас.

– Мы хотели бы их позаимствовать.

Я беру у Шерил координаты, говорю спасибо и до свидания и вешаю синюю трубку на место. По дуге прилетает клубок зеленой пряжи, падает на стол, катится и падает мне на колени, разматываясь по дороге. Подняв глаза, я снова вижу рыжую первоклашку: она стоит на одной ноге и показывает мне язык.

Суетясь и толкаясь, детишки уходят к автобусу. Табита закрывает за ними дверь и возвращается к стойке регистрации. На щеке у нее розовая царапина.

Я сматываю зеленый клубок.

– Неугомонный класс попался?

– Но спицами орудуют быстро, – вздохнув, ответила она. – А ты тут как?

Я записал название склада и его невадский адрес в музейном блокноте. И показываю его Табите.

– Да, я не удивлена, – говорит она. – Где-то девяносто процентов всего, что можно увидеть на этом экране, находится у них. Ты в курсе, что Библиотека Конгресса хранит бóльшую часть своих книг не в Вашингтоне? У них семьсот миль стеллажей. Сплошь склады.

– Хм. – Я не рад это слышать. – А смысл, если никто никогда ничего не увидит?

– Задача музея – сохранять вещи для потомков, – фыркает Табита. – У нас вот есть отдел с климат-контролем, набитый рождественскими свитерами.

Естественно. Я, знаете, уже начинаю думать, что весь мир – лоскутное одеяло безумных мелких сект со своими тайными хранилищами, базами данных и правилами.

Возвращаясь на поезде в Сан-Франциско, я набираю на телефоне три коротких сообщения.

Одно Деклу: «Я вышел на след».

Второе Нилу: «Одолжишь машину?»

Третье Кэт, просто «Привет».

Циклон

«Единый универсальный склад долгосрочного хранения» – длинная и приземистая серая громадина, обосновавшаяся у шоссе неподалеку от города Энтерпрайз в Неваде. Въехав на узкую стоянку, я буквально чувствую, как эта безликая серая масса угнетает меня. Воплощенное уныние промзоны, но оно хотя бы таит обещание сокровищ. Сетевой ресторан «Эплби» в трех милях отсюда тоже был уныл, но про него точно знаешь, что внутри.

Чтобы попасть на склад, я прохожу два металлоискателя и рентген, после чего меня ощупывает охранник по имени Барри. Сумку, куртку, кошелек и мелочь из кармана конфискуют. Барри проверяет, нет ли у меня ножей, скальпелей, отмычек, шил, ножниц, щеток и ватных палочек. Оценив длину моих ногтей, велит надеть розовые латексные перчатки. Потом наряжает меня в белый комбинезон из тайвека, с резинками на запястьях и сапогами на ногах. Я выхожу на сухой и безупречный воздух склада совершенно инертным: я не могу ничего отломить, поцарапать, обесцветить, подвергнуть коррозии или вступить в реакцию ни с каким веществом в познанной нами вселенной. Хотя, наверное, лизнуть что-нибудь могу. Поразительно, что Барри не заклеил мне рот скотчем.

Шерил встречает меня в узком коридоре с немилосердными флуоресцентными лампами на потолке. Она стоит перед дверью, на которой большими черными буквами по трафарету написано: «Приобретение/Изъятие», но они как будто намекают на «Ядро реактора».

– Добро пожаловать в Неваду, дружище! – Шерил машет рукой и широко улыбается, демонстрируя щечки-яблочки. – Страшно приятно видеть тут новенького.

Шерил – женщина средних лет с черными кудряшками. На ней зеленый кардиган с симпатичным зигзагообразным узором и пыльно-голубые джинсы мом, а не скафандр из тайвека. На шее висит фирменный бейдж на ленточке – на фотке она выглядит на десять лет моложе.

– Так, дружище. Вот форма передачи артефакта в другой музей. – Она вручает мне хрустящий бледно-зеленый листок. – А это декларация о выдаче. – (Этот листок желтый.) – И еще вот это надо подписать. – (А этот розовый.) Шерил делает долгий вдох и хмурит брови. – Послушай-ка… Ваше учреждение не аккредитовано на национальном уровне, так что принести и подать мы не сможем. Это против правил.

– Принести и подать?

– Прости. – Она выдает мне айпад прошлого поколения в защитном резиновом чехле. – Но вот тебе карта. У нас теперь крутые планшеты, – улыбается она.

На айпаде изображен крошечный коридор (Шерил показывает пальцем: «Мы вот тут, видишь?»), который выходит в огромный пустой прямоугольник.

– А там склад. – Она поднимает руку, звеня браслетами, и показывает на широкие двойные двери в конце коридора.

Одна из форм (желтая) подсказывает мне, что шаблоны моего шрифта лежат на полке «Зулу-2591».

– А где она?

– Честно, не могу сказать, – признается Шерил. – Сам увидишь.

Этот склад – самое поразительное пространство, которое я видел в жизни. Не забывайте, что я недавно работал в вертикальном книжном магазине, а еще более недавно побывал в секретной подземной библиотеке. Вдобавок в детстве я видел Сикстинскую капеллу, а в научном лагере нас возили посмотреть на ускоритель частиц. Но до этого склада им всем далеко.

Очень высоко над головой висит потолок, ребристый, как в ангаре. А на полу лабиринт высоких металлических стеллажей, забитых коробками, канистрами, контейнерами и корзинами. Весьма незатейливо. Вот только стеллажи… стеллажи перемещаются.

На миг меня мутит – все плывет перед глазами. Все нутро ангара извивается, как черви в банке, причем со всех сторон – фиг уследишь. Стеллажи установлены на широких резиновых шинах и пользуются ими очень ловко. Полки смещаются резкими контролируемыми рывками, за которыми следует плавный спринт по прогалинам между другими стеллажами. Стеллажи останавливаются, вежливо ждут друг друга, сбиваются в стайки и образуют длинные составы. Что-то запредельное. Прямо как в «Ученике чародея»^[24].

Значит, на карте айпада ничего нет, потому что склад перестраивается в режиме реального времени.

Тут темно, потолочного света нет, но на верху каждого стеллажа, мигая и вращаясь, светится маленькая оранжевая лампочка. По ходу сложной миграции эти лампочки отбрасывают непредсказуемые пляшущие тени. Воздух сухой – очень сухой. Я облизываю губы.

На проносящейся мимо меня полке я вижу стойку с длинными копьями и пиками. Она резко поворачивает, копья громыхают, и я замечаю, что они едут к широким дверям в дальней стене. А там тьму разгоняет прохладный голубой свет, в котором ребята в комбинезонах снимают с полок коробки, сверяют со своими планшетами и уносят прочь. Стеллажи суетятся и толкаются, как первоклассники, но выстраиваются в ряд; потом, когда белые комбезы заканчивают свою работу, стеллажи вновь уезжают в лабиринт.

Здесь, на самом продвинутом удаленном складе, обслуживающем весь развлекательно-исторический сектор к западу от Миссисипи, ты сам никаких артефактов не найдешь. Тут артефакты ищут тебя.

Мой айпад мигает мне голубой точкой с маркировкой «Зулу-2591» где-то в самом центре. Спасибо, полезно. Это, должно быть, тэг маячка. Или волшебное заклинание.

Перед мной на полу нарисована толстая желтая линия. Я пересекаю ее одним пальцем, и ближние стеллажи отворачиваются и отшатываются от меня. Это хорошо. Они меня видят.

Я медленно вхожу в водоворот. Кое-какие стеллажи не замедляются, но меняют траекторию, ловко огибая меня спереди и сзади. Я шагаю медленно и ровно, шаг за шагом. Проплывающие мимо полки – как парад чудес. Вот огромные, покрытые глазурью сосуды с сине-золотыми узорами (они обернуты поролоном и пристегнуты); широкие стеклянные банки с коричневым формальдегидом, в котором смутно колеблются щупальца; торчащие из шершавого черного камня кристаллы, светящиеся в темноте зеленым. На одной полке стоит единственная почти двухметровая картина маслом: портрет хмурого коммерсанта с тоненькими усиками. Картина поворачивается и уезжает, но взгляд как будто все еще следит за мной.

Окажется ли когда-нибудь на таких полках и миниатюрный город Мэта – точнее, теперь уже Мэта и Эшли? Его поставят на бок и тоже закрепят ремнями? Или осторожно разберут и все здания сложат по одному, обернув марлей? А полки разъедутся какая куда? Мэтрополис рассредоточится по всему складу, как звездная пыль? Многие мечтают, чтобы их произведение попало в музей, – это ли они себе представляют?

Внешний периметр склада похож на оживленное шоссе: видимо, там тусят популярные артефакты. Но я по указке айпада пробираюсь к центру зала, и тут движение замедляется. Вот стенды с плетеными масками, чайные сервизы в гранулированном наполнителе, толстые металлические панели, усыпанные засохшими усоногими. Вот винт самолета и костюм-тройка. Здесь всё причудливее.

И не только стеллажи. Есть и вращающиеся сейфы – огромные металлические ящики на гусеницах. Некоторые медленно ползут вперед, другие стоят на месте. На всех сложные замки, у всех наверху посверкивают камеры. Заметив на одном сейфе намалеванный знак, предупреждающий о биологической опасности, я обхожу его стороной, делая приличный крюк.

Внезапно раздается щелчок гидропривода, и один из сейфов оживает. Мигая оранжевыми лампочками, он дергается вперед. Я отпрыгиваю, а он наезжает туда, где я только что стоял. Стеллажи расступаются перед ним, и сейф медленно пробирается к широким дверям.

Я вдруг понимаю, что, если меня тут расплющит, тело найдут не скоро.

Я замечаю едва уловимое движение. Та часть мозга, задача которой – следить за другими людьми (особенно грабителями, убийцами и вражескими ниндзя), вспыхивает, как оранжевая лампочка. Во тьме ко мне приближается человек. Режим хомячка активирован. Кто-то бежит прямо на меня, и очень быстро. Похож на Корвину. Я резко поворачиваюсь к нему, выставляю вперед руки и вскрикиваю:

– А!

Опять та картина – усатый коммерсант. Вернулся, чтобы снова на меня посмотреть. Он меня преследует? Нет, конечно нет. Но сердце выпрыгивает из груди. Успокойся, Пух-Вжух.

В самом центре склада все неподвижно. Тут почти ничего не видно: стеллажи выключили свои лампочки – может, экономят заряд батареи, а может, просто от отчаяния. И тихо, как в центре циклона. Иногда прорываются лучи света с оживленного периметра, освещая помятые коричневые коробки, стопки газет, куски камня. Сверившись с айпадом, я нахожу мигающую синюю точку. Похоже, она уже рядом, и я приглядываюсь к полкам.

На всех толстый слой пыли. Я протираю полку за полкой и читаю маркировки, вытянутые черные буквы и цифры на блестящем желтом фоне. «Браво-3877». «Гамма-6173». Я ищу, включив фонарик в телефоне. «Танго-5179». «Ультра-4549». И вот он: «Зулу-2591».

Я ждал увидеть тяжелый чемоданчик, красивый кованый сундучок, подобающий великому творению Герритсцона. А тут всего лишь картонная коробка с заправленными внутрь клапанами. Каждый пунсон лежит отдельно в полиэтиленовом пакетике, перетянутом резинкой. Как запчасти от старого автомобиля.

Но когда я беру один из них в руки – тяжеленький X, – меня ослепительным потоком окатывает ощущение триумфа. Не верится, что он у меня в руке. Не верится, что я его нашел. Я как Телемах-полукровка с Золотым рогом Гриффо. Я чувствую себя героем.

Никто не смотрит. Я вскидываю руку с иксом, словно это мифический меч. И представляю, как молния бьет в потолок. Представляю, как смолкает страшный легион Королевы Змей. Я тихо изображаю звук переизбытка энергии: пшшшшш!

Потом обнимаю коробку, снимаю с полки и, шатаясь, возвращаюсь в циклон.

«Хроники драконьей песни, том III»

В кабинете Шерил я заполняю бумаги и терпеливо жду, пока она внесет изменения в столе инвентаризации. Терминал у нее точно такой же, как в «Кали-Вязали»: голубой пластик, толстое стекло, встроенный телефон. Рядом висит отрывной календарь с фотографиями кошек, одетых как знаменитости. Сегодня день белого и пушистого Юлия Цезаря.

Я спрашиваю, осознаёт ли Шерил историческую значимость содержимого этой коробки.

– Ой, дружище, – отмахивается она, – тут всё для кого-то сокровище. – И наклоняется к терминалу, перепроверяя введенные данные.

Хм… И впрямь. Что там еще спит в центре циклона, выжидая, когда придет его человек?

– Да поставь ты ее. – Шерил кивает на коробку, которую я обнимаю. – Тяжело же.

Я качаю головой. Нет, я ее не отпущу. Боюсь, что мое сокровище исчезнет. Я до сих пор поверить не могу, что держу в руках эти пунсоны. Пятьсот лет назад человек по имени Гриффо Герритсцон выковал эти буквы – вот именно эти. Шли века, и миллионы, если не миллиарды людей видели их отпечатки, хотя многие этого не осознавали. И теперь я баюкаю их, как новорожденного. Очень тяжелого новорожденного.

Шерил нажимает на кнопку, и рядом с терминалом мурлычет принтер.

– Почти готово, дружище.

Пунсоны – великая эстетическая ценность, но выглядят невзрачно. Тоненькие палочки из темного сплава, неаккуратные, поцарапанные, они становятся красивыми лишь на конце, где в металле, подобно горным вершинам в тумане, проступают значки.

Вдруг меня осеняет:

– А чьи они?

– А ничьи, – отвечает Шерил. – Теперь ничьи. Если бы у них был хозяин, ты бы говорил с ним, а не со мной!

– Тогда… что они здесь делают?

– Ох, да мы как сиротский приют для разных вещей. Сейчас посмотрим. – Наклонив очки, она крутит колесико мышки. – Их прислал Музей современной промышленности города Флинта, но они, разумеется, закрылись в восемьдесят восьмом. Милое было местечко. И приятный куратор, Дик Сандерс.

– И он все оставил здесь?

– Он приезжал за какими-то старыми тачками и увез их на эвакуаторе, а остальное передал в нашу коллекцию.

Может, им стоит организовать собственную выставку: «Неизвестные артефакты всех времен».

– Мы пытаемся распродавать на аукционах, – продолжает Шерил, – но что-то… – Она пожимает плечами. – Я же говорю, всё для кого-то сокровище. Но зачастую этого кого-то не найти.

Тоска. Если эти маленькие штучки, сыгравшие такую важную роль в истории книгопечатания, типографии и человеческого общения, затерялись на гигантском складе… то какие шансы у нас?

– Хор-рошо, мистер Дженнон, – объявляет Шерил с деланой формальностью, – все готово. – Сунув распечатку в коробку, она похлопывает меня по руке. – Выдаем вам на три месяца, можно продлить на год. Готов снимать эти кальсоны?

Я возвращаюсь в Сан-Франциско, разместив свое сокровище на пассажирском сиденье Нилова гибрида. От пунсонов так пахнет машинным маслом, что у меня щиплет в носу. Я думаю, может, их прокипятить? И не провоняют ли сиденья?

До дому далеко. Поначалу я наблюдаю за панелью контроля расхода топлива «тойоты», стараясь побить свой показатель по пути сюда. Но вскоре мне это наскучивает, и я включаю аудиокнигу «Хроники драконьей песни, том III», которую читает сам автор.

Я отвожу плечи назад, руки на руль кладу на два и десять часов и погружаюсь в странность. Со мной бок о бок едут братья из «Жесткого переплета», разделенные веками: Моффат в стереосистеме, Герритсцон на пассажирском сиденье. Пустынный пейзаж Невады не меняется многие мили, а в высокой башне Королевы Змей события разворачиваются крайне чудно́.

Не забывайте, что трилогия началась с того, что в море запел дракон, взывая о помощи к дельфинам и китам. И его спас проплывавший мимо корабль, на котором по случаю оказался наш ученый карлик. Фернвен сдружился с драконом и вы`ходил его, а потом спас ему жизнь, когда ночью капитан корабля хотел перерезать дракону горло, чтобы вытащить оттуда золото, – и это все на первых пяти страницах. Сами видите, закрутить сюжет еще невероятнее – не пустяковое достижение.

Но теперь-то я, разумеется, знаю причину: третий и последний том «Хроник драконьей песни» вдобавок служил и книгой жизни Моффата.

В третьем томе все действие разворачивается в башне Королевы Змей, а башня эта – почти отдельный мир. Она доходит до звезд, на каждом этаже свой свод правил и нужно решать свои загадки. В первых двух томах описывались приключения, сражения и, конечно, предательства. А здесь лишь головоломки, головоломки, головоломки.

Третий том начинается с того, что дружелюбное привидение спасает карлика Фернвена и Телемаха-полукровку из темницы Королевы Змей, и так они начинают свое восхождение. Из колонок «тойоты» льется голос Моффата, описывающего это привидение:

Оно было высокое и бледно-голубое, с длинными руками, длинными ногами и тенью улыбки; но всего ярче светились его голубые глаза.

Стоп!

«Что вы ищете в этих стенах?» – просто спросила тень.

Я судорожно перематываю. Сначала я перестарался, так что вынужден был мотать вперед, но снова не попал куда надо и опять прокрутил назад, а потом «тойота» запрыгала на шумовой полосе. Я вынужден тянуть руль и выравнивать курс, после чего снова запускаю кассету.

…но всего ярче светились его голубые глаза. «Что вы ищете в этих стенах?» – просто спросила тень.

И еще раз:

…светились его голубые глаза. «Что вы ищете в этих стенах?»

Ошибки быть не может: Моффат имитирует голос Пенумбры. Фрагмент не нов – дружелюбное голубое привидение из темницы я запомнил, еще когда читал в первый раз. Только я тогда не знал, что Моффат включил в свой фэнтезийный эпос эксцентричного книготорговца из Сан-Франциско. А заходя в круглосуточный книжный, я понятия не имел, что несколько раз уже встречался с Пенумброй.

Аякс Пенумбра и есть голубоглазая тень в темнице башни Королевы Змей. Я абсолютно уверен. И в конце этой сцены в хриплом голосе Моффата звучит такая нежность…

Лестница обжигала крошечные ручки Фернвена. Железные ступени были ледяными, и каждая кусала, злодейски стараясь сбросить его обратно в темные глубины подземелья. Телемах был высоко – он уже выбирался через портал. Фернвен бросил взгляд вниз. Тень стояла в потайной двери. Она улыбнулась, пульсируя призрачно-голубым светом, помахала руками и закричала:

– Лезь, мальчик мой! Лезь!

И он полез.

…невероятно. Пенумбра уже обрел некоторое бессмертие. А он сам-то знает?

Я вновь набираю крейсерскую скорость, качая головой и улыбаясь. Сюжет тоже наращивает темп. Сиплый голос Моффата переносит героев с этажа на этаж, они решают загадки, обретая по пути союзников – вора, волка и говорящий стул. И теперь мне впервые все понятно: этажи – это методики дешифровки «Жесткого переплета». Моффат использует башню как метафору, чтобы рассказать, какой путь он проделал в братстве.

Все так очевидно, когда знаешь, к чему прислушиваться.

А в самом конце длительного и причудливо закрученного сюжета герои попадают на вершину башни, откуда Королева Змей озирает мир, строя планы тотального господства. Она ждет, а с ней и весь ее темный легион. И их черные мантии тоже обрели смысл.

Пока Телемах-полукровка ведет отряд своих союзников в последний бой, ученый карлик Фернвен делает важное открытие. В суете развернувшегося побоища он подкрадывается к волшебному телескопу Королевы Змей. С невероятной высоты он видит нечто удивительное. Горы, разделяющие западный континент, образуют буквы. И Фернвен понимает, что это послание, и не просто какое-то там послание, а то, о котором давно говорил сам Альдраг, Отец Змей, и когда Фернвен произносит эти слова вслух, он…

Охренеть.

Когда я наконец въезжаю по мосту в Сан-Франциско, голос Кларка Моффата, читающего последние главы, хрипит и булькает: наверное, пленка растянулась – я ведь отматывал и переслушивал снова и снова, снова и снова. Да у меня и мозг тоже слегка растянулся. Он вынашивает новую теорию. Сначала было лишь маленькое зернышко, но оно быстро разрослось на почве всего, что я только что услышал.

Моффат, ты был гением. Ты увидел то, чего не замечал никто другой за всю историю существования «Жесткого переплета». Ты быстро добрался до верха, сдал рукопись, может просто ради доступа в Читальный зал, – а потом вплел все их тайны в собственную книгу. Спрятав их на самом виду.

А мне потребовалось услышать тебя, чтобы понять.

Уже поздно, за полночь. Я ставлю машину Нила вторым рядом перед своим домом и луплю по широкой кнопке, включающей аварийку. Выскакиваю, хватаю коробку и взлетаю по лестнице. Скребу ключом замок – в темноте попадаю не сразу, руки заняты, и меня потряхивает.

– Мэт! – Я подбегаю к лестнице и кричу ему в закрытую дверь: – Мэт! У тебя есть микроскоп?

Слышится шепот, тихий голос – Эшли, – потом на лестнице появляется Мэт, в одних семейных трусах, с полноцветной репродукцией картины Сальвадора Дали. Он машет огромной лупой. Она настолько гигантская, что делает его похожим на мультяшного детектива.

– На, держи, – тихо говорит он, сбежав по лестнице и вручив ее мне. – Больше ничего нет. И с возвращением, Дженнон. Только не роняй.

Он убегает обратно по лестнице и с тихим щелчком закрывает дверь.

Я удаляюсь с оригинальным «Герритсцоном» на кухню и включаю весь свет. Ощущение, что у меня крыша едет, но в хорошем смысле. Я осторожно достаю один из шаблонов – снова X. Вынимаю его из пакетика, протираю полотенцем и помещаю в свет флуоресцентной лампы над плитой. Потом, покрепче зажав в руке лупу Мэта, принимаюсь рассматривать.

Послание от Альдрага, Отца Змей, сокрыто в горах.

Паломник

Неделю спустя всё у меня в руках. Я имею в виду очень многое. Я написал Эдгару Деклу, чтобы приезжал в Калифорнию, если ему нужны пунсоны. Точнее, чтобы пришел в «Пигмалион» в четверг вечером.

И я пригласил туда всех: моих друзей, членов братства, всех, кто помогал. Оливер Гроун уговорил менеджера разрешить мне провести встречу в глубине: у них там есть аудиовидеоаппаратура для чтений и поэтических слэмов. Эшли напекла веганского овсяного печенья. Четыре тарелки. Мэт расставил стулья.

Табита Трюдо сидит в первом ряду. Я познакомил ее с Нилом Шахом (ее новым покровителем), и он сразу же предложил тему для новой экспозиции в «Кали-Вязали»: сиськи в свитерах.

– Привлекательная тема, – говорит он. – Это самая сексуальная одежда. Правду говорю. Мы проводили исследование на фокус-группе.

Табита хмуро сводит брови. Нил не унимается:

– Можно еще показывать сцены из классического кино на повторе, найти те самые свитеры, развесить…

Розмари Лапин расположилась во втором ряду, а рядом с ней Тиндал, Федоров, Имберт, Мюриэл и другие – почти все, кто тем солнечным утром был в «Гугле». Федоров, видно, настроен скептически – сложил на груди руки, словно говоря: «Это мы уже проходили». Но ничего. Я его не разочарую.

Прилетели даже два брата без переплета из Японии – косматые, в джинсах скинни цвета индиго. До них дошли слухи по сарафанному радио «Жесткого переплета», и они решили, что тут есть ради чего срочно взять билеты до Сан-Франциско. (И не ошиблись.) С ними сидит Игорь, с легкостью болтая на японском.

А в первом ряду стоит ноутбук, чтобы на встрече могла присутствовать и Шерил из Ед. Ун. На экране видеочата она сияет, хотя почти все пространство занимают ее черные кучеряшки. Я звал и Угрюмбла, но у него сегодня самолет. Сказал, что в Гонконг.

В дверь магазина врывается тьма: из Нью-Йорка прибыл Эдгар Декл с антуражем черных мантий. Они, правда, не в мантиях – здесь это было бы странно, – но все же именно одежда выдает в них аутсайдеров: костюмы, галстуки, угольно-черная юбка. Толпа заходит, их человек десять. И в числе последних Корвина. В сером мерцающем костюме. Он, конечно, все еще импозантный чувак, но как будто слегка усох. Без помпезного окружения и каменного фона он просто старый… Его сверкающие глаза отыскивают меня. Ладно, может, не очень усох.

Клиентура «Пигмалиона» удивленно смотрит на марширующую по магазину толпу черных мантий. На губах у Декла легкая улыбка. Корвина пронзительно-суров.

– Если пунсоны «Герритсцона» действительно у тебя, – бесстрастно говорит он, – мы их забираем.

Я вытягиваю позвоночник, как стальной прут, и слегка приподнимаю подбородок. Мы уже не в Читальном зале.

– Да, они у меня, – отвечаю я. – Но это еще не все. Присаживайтесь, – (ох, мама), – пожалуйста.

Он бросает взгляд поверх щебечущей толпы и хмурится, но потом взмахом руки велит черным мантиям садиться. Они все размещаются в последнем ряду, черной скобкой за всем собранием. Позади них встает Корвина.

Когда Декл проходит мимо меня, я хватаю его за локоть:

– Он придет?

– Я ему сказал, – кивает Декл. – Но он уже знал. У нас новости распространяются быстро.

Кэт тоже здесь – сидит впереди и тихонько болтает с Мэтом и Эшли. На ней опять блейзер в ломаную клетку, а на шее зеленый шарф. Она подстригла волосы с нашей последней встречи – теперь они чуть ниже ушей.

Мы больше не вместе. Формального объявления не было, но де-факто это такая же объективная истина, как атомная масса углерода или стоимость акции «Гугла». Однако я все равно от нее не отставал, пока не выманил обещание прийти. Уж она-то должна это видеть.

Люди ерзают на стульях, овсяного печенья почти не осталось, но надо подождать. Наклонившись вперед, Лапин спрашивает меня:

– Ты переедешь в Нью-Йорк? Наверное, будешь работать в библиотеке?

– Э… Однозначно нет, – сухо отвечаю я. – Не интересует.

Она хмурится и всплескивает руками:

– А я должна ехать, но не уверена, что хочу. – Лапин смотрит на меня снизу вверх, вид у нее потерянный. – Я скучаю по магазину. И по…

Аякс Пенумбра.

Он проскальзывает в дверь «Пигмалиона», как заблудший призрак. Его темный бушлат застегнут на все пуговицы, воротничок поднят, прикрывая тонкий серый шарф. Пенумбра обводит взглядом зал, и когда замечает в глубине толпу – в том числе все эти черные мантии, – глаза у него вылезают на лоб.

Я подбегаю к нему:

– Мистер Пенумбра! Вы пришли!

Он стоит ко мне вполоборота, схватившись за шею костлявой рукой. Смотреть на меня он избегает. Голубые глаза уставились в пол.

– Мальчик мой, прости, – почти шепчет он. – Зря я пропал так… ох. Просто я… – Он тихо вздыхает. – Мне было неловко.

– Мистер Пенумбра, прошу вас, не переживайте.

– Я был так уверен, что все получится, – говорит он, – но ничего не вышло. А там был ты, твои друзья, все мои ученики. Я себя чувствую старым дураком.

Бедный Пенумбра. Я представляю, как он забурился куда-то, виня себя за то, что увлек братство мечтой, а на зеленом газоне «Гугла» их ждало лишь разочарование. Как он переосмыслял собственную веру, гадая, что же дальше. Ведь он сделал крупную ставку – самую крупную в своей жизни – и проиграл. Но он ставил не один.

– Мистер Пенумбра, давайте, – я отхожу на свое место, подзывая его взмахом руки, – садитесь. Все мы дураки – кроме одного. Сейчас я все расскажу.

Все готово. Презентация на ноутбуке ждет. Я понимаю, что в идеале раскрывать большую тайну надо в каком-нибудь салоне, напустив в него дыма, и сыщик должен заворожить встревоженную аудиторию лишь голосом и силой дедукции. Но лично я предпочитаю книжные магазины и слайды.

Итак, я запускаю проектор, занимаю свое место, и свет без картинки бьет мне в глаза. Я сжимаю руки за спиной, расправляю плечи и, щурясь, смотрю на собравшихся. Потом нажимаю кнопку на пульте и начинаю.

СЛАЙД № 1

Если бы вы хотели оставить послание на века, как бы вы это сделали? Вырезали в камне? Выгравировали в золоте?

Сделали бы его настолько мощным, чтобы людям хотелось передавать его из уст в уста? Построили бы религию, чтобы люди вкладывали в ваше послание, допустим, души? Или, может, создали бы тайное братство?

Или сделали бы то же, что и Герритсцон?

СЛАЙД № 2

Гриффо Герритсцон родился в середине пятнадцатого века в семье фермера, растившего ячмень на севере Германии. Старший Герритсцон был небогат, но имел репутацию хорошего, благочестивого человека и смог устроить сына подмастерьем к местному ювелиру. В пятнадцатом веке это считалось очень престижным – если юный Герритсцон не облажается, он обеспечен на всю жизнь.

Но он облажался.

Он рос набожным мальчиком, и ремесло златодела его отвращало. Он с утра до вечера плавил одни цацки, чтобы сделать другие, и понимал, что его работу ждет такая же судьба. Да и вера говорила ему, что это все тщетно. В Граде Божием не место золоту.

Гриффо делал, что велели, и обучился ремеслу – у него очень хорошо получалось, – но, как только ему исполнилось шестнадцать, попрощался и ушел. Вообще покинул Германию. И пустился в паломничество.

СЛАЙД № 3

Я это знаю, потому что Альд Мануций знал это и записал. Записал в своей «Книге жизни» – а я ее расшифровал.

(В аудитории ахают. Корвина так и стоит сзади – лицо напряжено, рот кривится и тянет вниз кончики усов. Некоторые лица застыли в ожидании. Я смотрю на Кэт. Она серьезна, как будто волнуется, что у меня в мозгу что-то перемкнуло.)

Давайте я сразу скажу: в этой книге нет никакой секретной формулы. Никакого волшебного заклинания. Если секрет бессмертия где-то и есть, то не здесь.

(Корвина делает свой выбор. Он разворачивается и решительно шагает на выход мимо разделов «История» и «Саморазвитие». Проходит мимо Пенумбры, который стоит в стороне, опираясь на низкий стеллаж. Проводив Корвину взглядом, Пенумбра поворачивается ко мне, складывает ладони рупором и кричит:

– Продолжай, мальчик мой!)

СЛАЙД № 4

На самом деле Codex vitae Мануция оказался именно тем, что следует из названия: книгой о его жизни. С исторической точки зрения это сокровище. Но я хочу обратить ваше внимание на ту часть, что касается Герритсцона.

Я переводил с латыни гуглом, так что простите, если заметите мелкие ошибки.

В юности Герритсцон бродил по Святой земле, то тут, то там подрабатывая слесарем, чтобы прокормиться. Мануций говорит, что Герритсцон встречался с мистиками – каббалистами, гностиками, суфиями – и пытался понять, чем ему заняться в жизни. От златоделов до него дошли слухи о том, что в Венеции творятся интересные дела.

Вот карта странствий Герритсцона, насколько мне удалось ее восстановить. Он болтался по Средиземноморью – Константинополь, потом Иерусалим, пересек Египет, затем назад через Грецию в Италию.

А в Венеции он встретил Альда Мануция.

СЛАЙД № 5

Свое место в жизни Герритсцон нашел в типографии Мануция. Там потребовались все его навыки работы с металлом, но вот цель была иная. Печать – не цацки и побрякушки, а слова и смыслы. К тому же это был практически интернет того времени, круто же.

И как и с интернетом в наши дни, с печатью в пятнадцатом веке постоянно были одни проблемы. Как хранить чернила? Какие использовать сплавы? Как отлить шрифт? И ответы менялись каждые полгода. Во всех больших европейских городах работали с десяток типографий, и все пытались найти решения первыми. Лучшее издательство Венеции принадлежало Альду Мануцию, и Герритсцон устроился работать туда.

Мануций распознал его талант сразу же. Он уверяет, что распознал и его дух: увидел, что Герритсцон тоже был искателем. Поэтому он взял Гриффо в свою типографию, где они работали вместе долгие годы. И крепко сдружились. Мануций никому не доверял, как Герритсцону, а Герритсцон никого не уважал, как Мануция.

СЛАЙД № 6

Через несколько десятилетий, изобретя целую новую отрасль и отпечатав сотни томов, которые мы до сих пор считаем типа самыми красивыми книгами на свете, оба состарились. И придумали последний совместный проект – весь свой опыт, все свои знания они хотели упаковать для потомков.

Мануций написал свой Codex vitae, в котором честно рассказал обо всем, что творилось тогда в Венеции. Об аферах, на которые он пошел, чтобы получить эксклюзивное право печатать классиков; о том, как конкуренты пытались его закрыть; и как сам он вместо этого закрыл некоторых конкурентов. Поскольку он рассказал все как было, издать книгу сразу Мануций не мог – это навредило бы бизнесу, который он завещал своему сыну. И Мануций решил зашифровать свой текст. Но как?

Герритсцон между тем готовил свой лучший шрифт – новый и смелый, с которым типография Мануция продолжит работать и после его смерти. Этот шрифт превзошел все ожидания – эти литеры и носят теперь его имя. Но в процессе Герритсцон сделал нечто неожиданное.

Альд Мануций умер в тысяча пятьсот пятнадцатом году, оставив по себе весьма откровенные мемуары. Согласно легендам «Жесткого переплета», он доверил Герритсцону ключ для расшифровки. Но за пять веков что-то потерялось в переводе.

Герритсцон не получил от него ключ.

«Герритсцон» и есть ключ.

СЛАЙД № 7

Вот фото одного из пунсонов шрифта «Герритсцон»: буква X.

Вот поближе.

Вот еще ближе.

А вот вид через лупу моего друга Мэта. Видите крошечные насечки по краю литеры? Как зубчики шестеренки, да? Или ключа.

(У кого-то челюсть с грохотом упала на пол. Это Тиндал. Всегда можно рассчитывать на его впечатлительность.)

Эти крошечные насечки неслучайны. Они есть на всех пунсонах, на всех отлитых с них литерах, они повторяются везде, на всем шрифте Герритсцона. Чтобы это выяснить, мне потребовалось съездить в Неваду, а чтобы понять – услышать голос Кларка Моффата на пленке. Но если бы я раньше знал, где искать, я бы открыл ноутбук, напечатал что-нибудь «Герритсцоном» и увеличил на три тысячи процентов. В компьютерной версии насечки тоже есть. В подземной библиотеке «Жесткого переплета» не снисходят до компьютеров… но наверху, в офисе «Фестина Ленте компани», работают очень кропотливые оцифровщики.

Вот он, ключ. Эти самые зазубринки.

За пятивековую историю братства никто не додумался посмотреть так пристально. И в «Гугле» тоже не додумались. Оцифрованный текст был вообще другим шрифтом. И мы рассматривали последовательность знаков, а не их форму.

Шифр одновременно и сложный, и простой. Сложный потому, что F в верхнем регистре и f в нижнем регистре различаются. Потому, что двойное ff – не две маленькие f, а вообще отдельный пунсон. В «Герритсцоне» полно вариаций одной литеры – три P, два C, воистину эпичное Q – и у каждой свое значение. К расшифровке надо было подходить через типографику.

Зато дальше все просто: достаточно лишь подсчитать зубцы, что я и сделал – внимательно, через лупу, дома за кухонным столом; компьютерный центр никакой не нужен. Шифр из комиксов: цифра соответствует букве. Простая подстановка – и «Книга жизни» Мануция расшифровывается в момент.

СЛАЙД № 8

И это еще не все. Если выложить пунсоны по порядку, как в типографии в пятнадцатом веке, получится еще одно сообщение. От самого Герритсцона. Его последние слова, адресованные миру, прячутся на самом виду уже пять сотен лет.

Никакой жути, никакой мистики. Просто послание от человека, жившего очень давно. Но кое от чего мурашки бегут по коже: посмотрите вокруг.

(Все смотрят. Лапин вытягивает шею. Она, похоже, нервничает.)

Видите таблички на полках? «История», «Антропология», «Подростковые паранормальные романы»? Я и раньше замечал: они все набраны «Герритсцоном».

На айфоне он есть. В каждом новом документе в «Майкрософт Ворде» по умолчанию задан «Герритсцон». «Гардиан», «Монд» и «Хиндустан таймс» набирают им заголовки. Раньше «Британскую энциклопедию» печатали только им, Википедия перешла на него в прошлом месяце. А представьте, сколько им написано курсовых, биографий и учебных планов. Сколько резюме, предложений по трудоустройству, заявлений об отставке. Договоров и судебных претензий. Соболезнований.

Он везде. Вы видите «Герритсцон» ежедневно, и он все время был рядом, пять веков смотрел прямо на нас. Всё – романы, газеты, новые документы – несло тайное послание автора, спрятанное в колофоне.

Герритсцон нашел его, ключ к бессмертию.

(Тиндал подскакивает и взвывает:

– Так и что там? – И рвет на себе волосы. – Что в послании?)

Ну, оно на латыни. Гугл дал шершавый перевод. И не забывайте, что Альд Мануций при рождении получил другое имя: он был Теобальдо, и так его называли друзья.

Но вот оно. Послание Герритсцона в вечность.

СЛАЙД № 9

Спасибо, Теобальдо

Ты мой лучший друг

Это и было ключом ко всему

Братство

Шоу окончено, зрители расходятся. Тиндал и Лапин стоят в очереди за кофе в малюсеньком кафе «Пигмалиона». Нил все живописует Табите божественную красоту сисек в свитерах. Мэт с Эшли что-то живо обсуждают с Игорем и японцами, медленно направляясь к двери.

Кэт сидит одна и грызет самую последнюю веганскую печеньку. С вытянутым лицом. Я интересуюсь, что она думает о бессмертных словах Герритсцона.

– Прости, – говорит она, качая головой, – но это ерунда. – Ее темные глаза печально смотрят в пол. – Он был такой талантливый, но все равно умер.

– Все умирают…

– И тебе этого достаточно? Он оставил нам записку, Клэй. Он оставил нам записку! – кричит она, и с губ слетает крошка овса.

Оливер Гроун, стоя возле полок «Антропологии», оборачивается к нам, вскинув брови. Кэт опять смотрит в пол.

– Не называй это бессмертием, – тихо говорит она.

– А вдруг это лучшее, что в нем было? – Я сочиняю теорию на ходу. – А вдруг в общении Гриффо Герритсцон не всегда был… ну, прямо таким уж классным? Вдруг он был чудаковатым мечтателем? Вдруг лучшее, что в нем было, – значки, которые он делал из металла? Эта часть и оказалась воистину бессмертна. Бессмертнее не бывает.

Она снова качает головой, вздыхает, легонько прислоняется ко мне, засовывая в рот последний кусок печеньки. Я нашел старую информацию, СИ, которую мы искали, но Кэт Потенте не понравилось содержание. Она продолжит поиски.

Спустя миг она отстраняется, резко вздыхает, встает:

– Спасибо, что пригласил. Пока.

Кэт поправляет блейзер, машет рукой и направляется к двери.

Теперь меня подзывает Пенумбра.

– Это потрясающе! – выкрикивает он, снова став самим собой: горящие глаза, широкая улыбка. – Мы все это время играли в игру Герритсцона. Мальчик мой, его буквы были у нас на витрине!

– Кларк Моффат это понял, – говорю я. – Не представляю как, но он понял. А потом, похоже… решил подыграть, не раскрывая отгадку. – (Пока кто-то не отыскал подсказки в его книгах.)

Пенумбра кивает:

– Кларк был гением. Шел своей дорогой, полагался на чутье. – Склонив голову, он замолкает, а потом добавляет с улыбкой: – Он бы тебе понравился.

– Так вы не разочарованы?

Пенумбра изумлен:

– Разочарован? Ни в коем случае. Это не то, чего я ждал, но чего я ждал? Чего ждали мы все? Я тебе скажу, чего я не ждал: узнать правду при жизни. Это невообразимый дар, и я благодарен за него Гриффо Герритсцону и тебе, мальчик мой.

К нам приближается Декл. Он сияет, едва не прыгает от радости:

– Ты это сделал! – Он хлопает меня по плечам. – Ты их нашел! Я знал, что у тебя получится, знал! Но я не представлял, куда это заведет.

У него за спиной переговариваются черные мантии. Они взбудоражены. Декл оглядывается:

– Можно их потрогать?

– Они твои, – говорю я и вытаскиваю пунсоны Герритсцона в их картонном ковчеге из-под стула в первом ряду. – Тебе придется официально их выкупить, но я взял формуляры, и вряд ли…

Декл прерывает меня жестом.

– Это не проблема. Поверь мне – это не проблема.

К нам подходит одна из нью-йоркских черных мантий, а за ней и все остальные. Склонившись над коробкой, они охают и ахают, будто там лежит младенец.

– Так это ты его надоумил, Эдгар? – Пенумбра выгибает бровь.

– Мне показалось, сэр, – отвечает тот, – что в моем распоряжении оказался редкий талант. – Пауза, улыбка, и затем: – Да уж, вы и впрямь умеете выбирать продавцов. – (Пенумбра фыркает и ухмыляется.) – Это триумф, – говорит Декл. – Мы обновим шрифт, перепечатаем кое-что из старых книг. Корвина не сможет с этим поспорить.

При упоминании Первого Читателя, его старого друга, Пенумбра мрачнеет.

– А что с ним? – интересуюсь я. – Он… гм… как будто расстроился.

Лицо Пенумбры серьезно.

– Присмотри за ним, Эдгар. Маркус хоть и стар, но мало сталкивался с разочарованием. Он кажется твердым, но на самом деле хрупкий. Я беспокоюсь о нем, Эдгар. Очень.

Декл кивает:

– Мы о нем позаботимся. Надо еще придумать, что делать дальше.

– У меня есть идейка для начала, – говорю я и достаю из-под стульев вторую коробку.

Она новенькая, с толстым крестом свежего скотча сверху. Я сдираю скотч и открываю коробку. Она плотно набита книгами в мягкой обложке и полиэтиленовой упаковке. Одну я вскрываю. На простой синей обложке вытянутыми заглавными незатейливо написано: «Мануций».

– Это вам. – Я протягиваю ее Деклу. – Сто копий расшифрованной книги. Оригинал на латыни. Я подумал, что вы захотите сделать свой перевод.

Пенумбра смеется:

– Ты теперь еще и издатель, мальчик мой?

– Отпечатано на заказ, мистер Пенумбра, – поясняю я. – По два бакса за штуку.

Декл и его команда в черных мантиях утаскивают свои сокровища – одну старую коробку и одну новую – в арендованный фургон, припаркованный на улице. Седовласый хозяин «Пигмалиона» настороженно наблюдает из своего кафе, как они покидают его магазин, распевая веселую песнь на греческом.

Пенумбра задумчив.

– Я сожалею лишь о том, – говорит он, – что Маркус однозначно сожжет мой codex vitae. Как и книга Основателя, это все-таки история, и мне жаль его потерять.

Сейчас я удивлю его второй раз.

– Когда я был в библиотеке, – признаюсь я, – я отсканировал не только Мануция. – Я достаю из кармана синюю USB-флешку и вкладываю ее в длинные пальцы Пенумбры. – Конечно, не так красиво, как настоящая книга, но весь текст здесь.

Пенумбра поднимает руку с флешкой. Пластик поблескивает в свете ламп, губы Пенумбры тронуты изумленной полуулыбкой.

– Мальчик мой, – выдыхает он, – ты полон сюрпризов. – А потом поднимает бровь. – И можно напечатать всего за два доллара?

– Так точно.

Своей тонкой рукой Пенумбра обнимает меня за плечи, наклоняется ко мне и тихо говорит:

– Я слишком долго к этому шел, но наконец понял, что мы живем в Венеции нашего мира. Той самой Венеции. – Он распахивает глаза, потом зажмуривается и качает головой. – Как и сам Основатель.

До меня не доходит.

– Я понял, – продолжает Пенумбра, – что мы и мыслить должны, как Мануций. У Федорова есть деньги, как и у твоего друга – этого, забавного. – (Мы вместе окидываем взглядом магазин.) – Может, нам найти пару покровителей и… начать сначала, что скажешь?

Невероятно.

– Должен признать, – говорит Пенумбра, качая головой, – я преклоняюсь перед Гриффо Герритсцоном. Его достижения неповторимы. Но и у меня осталось прилично времени, мальчик мой, – он подмигивает, – а в мире еще столько загадок. Ты как, со мной?

Мистер Пенумбра. Вы даже не представляете.

Эпилог

А что же будет дальше?

Нил Шах, мастер подземелий, успешно продаст свою компанию «Гуглу». Кэт выдвинет предложение, и его примут. «Анатомикс» переименуют в «Гугл-тело» и сделают новую версию софта, которую любой сможет скачать бесплатно. Но по-прежнему лучшее, что в нем будет, – это сиськи.

Нил таким образом наконец безмерно разбогатеет и станет полноценным покровителем. Первым делом у Фонда Нила Шаха для поддержки женщин в искусстве появится капитал, офис и исполнительный директор: Табита Трюдо. Она развесит в здании бывшей пожарной станции рисунки, картины, образцы текстиля и гобелены, созданные женщинами и спасенные из Ед. Ун., а потом начнет раздавать гранты. Большие.

Потом Нил переманит Мэта Миттельбрэнда из «ИЛМ», и вместе они откроют продюсерскую компанию, которая будет работать с пикселями, векторными многоугольниками, а также ножами и клеем. Нил купит права на экранизацию «Хроник драконьей песни». После продажи «Анатомикса» он сразу же снова переманит к себе Игоря из «Гугла» и назначит его ведущим программистом в своей «Студии-полукровке». Он запланирует реализовать трилогию в 3D. А Мэт будет режиссером.

Кэт поднимется по служебной лестнице. Сначала она принесет «Гуглу» расшифрованный мемуар Альда Мануция, который ляжет в основу нового проекта «Утраченная книга». «Нью-Йорк таймс» напишет об этом в своем блоге. Потом приобретение «Анатомикса» и популярность «Гугл-тела» придадут Кэт дополнительного веса. Ее портрет напечатают в Wired, на целую половину глянцевой полосы. На фото Кэт будет стоять под огромными экранами визуализации данных – руки в боки, блейзер распахнут, а под ним ярко-красная футболка BAM!.

Тут до меня дойдет, что Кэт носит ее всю дорогу.

Оливер Гроун защитится по археологии. Он сразу же устроится на работу, и не в музей, а в компанию, которой принадлежит стол инвентаризации. Ему поручат задачу перераспределить по категориям все мраморные артефакты, созданные до 200 г. до н. э., и он будет на седьмом небе.

Я приглашу Кэт на свидание, и она согласится. Мы пойдем на концерт «Лунного суицида» и не будем говорить о заморозке голов, а будем просто танцевать. Выяснится, что танцевать она совсем не умеет. На лестнице своего дома она один раз легонько поцелует меня в губы и скроется за темной дверью. Я пойду домой, а по дороге напишу ей сообщение. Там будет одна величина, которую я вычислил сам в результате длительной борьбы с учебником геометрии: 25 000 миль.

«Жесткий переплет» даст трещину. Вернувшись в Нью-Йорк, Первый Читатель примется угрожать страшным судом и следствием за любое неповиновение. В подтверждение своих слов он действительно сожжет книгу жизни Пенумбры – и это окажется ужасным просчетом. Черные мантии взропщут, дело дойдет до голосования. Все, кто в переплете, соберутся там, где погребены их книги, один за другим поднимут руки и свергнут Корвину. Он останется директором «Фестина Ленте компани» – ее прибыли стремительно пойдут вверх, – но внизу будет новый Первый Читатель.

Эдгар Декл.

Морис Тиндал поедет в Нью-Йорк писать свой codex vitae, и я посоветую ему подать прошение на позицию стража Читального зала вместо Декла. Их офис надо бы немного оживить.

Хотя сосуд будет уничтожен, содержание книги жизни Пенумбры уцелеет, и я предложу помочь ему с публикацией.

Он воздержится:

– Может, когда-нибудь, но не сейчас. Пусть ее содержание пока останется тайной. Все-таки, мальчик мой, – он сощурится, но его голубые глаза все равно заблестят, – ты можешь удивиться тому, что там прочтешь.

Мы вместе с Пенумброй организуем новое общество – то есть небольшую компанию. Уговорим Нила вложить часть гугловой прибыли. Вдобавок выяснится, что у Федорова миллионы в акциях «Эйч-Пи», так что в дело войдет и он.

Мы с Пенумброй будем неоднократно обсуждать, какое предприятие лучше всего отвечает нашим интересам. Новый книжный магазин? Нет. Издательство? Нет. Пенумбра призна́ет, что ему радостнее быть ментором и наставником, а не заниматься исследованиями и расшифровками. А я призна́ю, что мне просто нужен повод собирать вместе всех, кого я люблю. В итоге мы откроем консалтинговую компанию: отряд специального назначения, который будет действовать на стыке литературы и технологий, решать загадки, таящиеся в тени цифровых полок. Кэт подгонит нам первый контракт: создать систему заметок на полях для гуглового прототипа электронной читалки, тонкой и легкой, в обложке не из пластика, а из ткани, как у настоящей книги.

Дальше нам придется пробиваться самим, и Пенумбра окажется абсолютным мастером деловых встреч. В темном твидовом костюме, до блеска протерев очки, он будет забредать в конференц-залы «Эппла» и «Амазона», обводить взглядом собравшихся за столом и тихо спрашивать: «Что вы ищете в нашем сотрудничестве?» Его голубые глаза, его дерзкая улыбка и (откровенно) преклонный возраст будут ошеломлять, очаровывать и покупать слушателей с потрохами.

У нас будет узкий офис на залитой солнцем Валенсия-стрит, втиснувшийся между такерией и мастерской по ремонту скутеров, с большими деревянными столами с блошиного рынка и длинными зелеными стеллажами из «ИкеА». На полках будут стоять любимчики Пенумбры, спасенные из нашего магазина: первые издания Борхеса и Хэммета, ретушированные Азимов и Хайнлайн, пять разных биографий Ричарда Фейнмана. Раз в несколько недель мы станем выкатывать книги на солнце и устраивать поп-ап-распродажу, объявляя о ней в «Твиттере» за минуту до начала.

За большими столами будем работать не только мы с Пенумброй. Первой сотрудницей станет Розмари Лапин. Я научу ее писать на руби, и она сделает нам сайт. Потом мы переманим из «Гугла» Джеда, и еще я ангажирую Угрюмбла.

Компанию мы назовем «Пенумбра», просто «Пенумбра», и я сделаю логотип, набрав его, разумеется, «Герритсцоном».

А что же с «Круглосуточным книжным магазином мистера Пенумбры»? Три месяца он простоит пустой с вывеской «Аренда», потому что никто не будет знать, что делать с таким высоким и узким помещением. Но потом кое-кто кое-что придумает.

Эшли Адамс, в карбоново-кремовом одеянии, придет в «Телеграф-хилл Кредит Юнион», в отделение для малого бизнеса, с рекомендательным письмом от клиентки банка, самой старой из еще живых. Эшли опишет свое видение с блеском и уверенностью профи в сфере пиара.

И это будет последнее, что она сделает как профи в сфере пиара.

Потом она снимет полки, отциклюет пол, поменяет освещение и переделает магазин в скалодром. В подсобке будет раздевалка, на месте низких стеллажей поставят «Аймаки», чтобы скалолазы могли выйти в Сеть (все еще через попецнет). А вместо прилавка появится сияющая белая столешница, где Норд-Фейс (она же Дафна) начнет новую жизнь, делая шейки из кейла и шарики из ризотто. На стенах расцветет буйство красок: Мэт нарисует яркие муралы, взяв за основу увеличенные элементы нашего бывшего книжного. Вы там всё найдете, если знаете, что искать: строчку букв, ряд корешков, изгиб сияющего колокольчика.

Там, где раньше стояли Суперстары, по поручению Мэта команда молодых художников построит огромный скалодром. Это будет серо-зеленая крапчатая стена с яркими золотыми светодиодами, разветвляющимися синими маршрутами и горами с заснеженными вершинами в качестве зацепов. На сей раз Мэт построит даже не город, а целый континент, цивилизацию, повернутую набок. И тут тоже, если вы знаете, что искать, знаете, как провести линии между зацепами, вы, быть может, различите лицо, что взирает на вас со стены.

Я куплю абонемент и начну заниматься.

И наконец, я все это запишу. Кое-что подсмотрю в книге учета, кое-что восстановлю по переписке в почте и мессенджере, а остальное по памяти. Сначала покажу Пенумбре, потом найду издателя и распространю всюду, где в наше время продаются книжки: в большом «Барнс энд Ноубл», в ярком «Пигмалионе», в тихом магазинчике, встроенном в «Киндл».

Вы возьмете эту книгу и вместе со мной узнаете все, что узнал и я:

Нет никакого бессмертия, не построенного на дружбе и тщательно выполненной работе. Все секреты мира, которые стоит знать, сокрыты прямо на виду. Взобраться по лестнице на третий этаж можно за сорок одну секунду. Представить себе 3012 год непросто, но это не значит, что не стоит пытаться. У нас появились новые возможности – особые силы, к которым мы еще не до конца привыкли. Послание от Альдрага, Отца Змей, сокрыто в горах. Ваша жизнь должна быть как открытый город, куда можно войти разными путями.

Со временем эта книга поблекнет, забудется, как и все книги, что вы прочитали. Но надеюсь, что вы запомните это:

Человек быстро идет по темной пустынной улице. Торопливые шаги, тяжелое дыхание – его гонят любопытство и нужда. Колокольчик над дверью и его звон. Продавец, лестница, теплый золотистый свет – и, наконец, самая подходящая книжка в самый подходящий момент.

Аякс Пенумбра 1969

Круглосуточный книжный магазин

Приезжий бродит по городу и что-то ищет. У него список: библиотеки и книжные магазины, музеи и архивы. Он спускается в недра «Сан-Франциско кроникл» и следует за мрачным клерком к древнейшим собраниям этого морга. Газеты едва не рассыпаются от прикосновения. Он листает их осторожно, но уверенно: пальцы явно натренированы. Но архив недостаточно стар. Там нет имени, которое он ищет.

Приезжий обходит китайский квартал, выучив, как будет «Книжный магазин?» («Шу диан?»), и отважно ныряет в дымку Хейт-стрит, беседует с длинноволосым мужчиной, который торгует книгами в парке Золотые Ворота, разложив их на одеяле. Через Залив добирается до магазина «Книги Коди»^[25], Калифорнийского университета в Беркли, потом на юг в «Книги Кеплера»^[26] и Стэнфорд. Он спрашивает в «Сити лайтс», но кассир по имени Шиг качает головой:

– Даже не слышал о таком, чувак. Даже не слышал, – и вместо искомого продает посетителю «Вопль»^[27].

1969 год, Сан-Франциско активно строится. Широкая центральная артерия, Маркет-стрит, превратилась в траншею. К югу от нее снесены и выскоблены целые кварталы; вот забор с надписью «Сад Йерба-Буэна», хотя там нет ни единого дерева и вообще растений. В северной части города приезжий проходит стройку, где широкий зиккурат устремляется в небо, а плакат обещает «Будущую трансамериканскую пирамиду» над контурным изображением сверкающего копья.

Приезжий разочарованно шатается по городу. Он обошел уже все по списку и свернул свой листок. Он шагает к мосту Золотые Ворота, потому что знает: родители о нем спросят. Пройдя четверть пути, он разворачивается. Он хотел посмотреть с моста на город, но над заливом стоит туман, а короткие рукава рубашки трепещут на леденящем ветру.

Приезжий медленно возвращается в гостиницу, сокрушаясь из-за неудачи. Утром он купит обратный билет на поезд. Он идет по берегу, потом углубляется в город. На границе между Норт-Бич и китайским кварталом он вдруг замечает книжный, втиснутый между итальянским рестораном и китайской аптекой.

В ресторане все стулья стоят вверх ногами на скатертях в красную клетку. В аптеке тоже темно, а на двери темными кольцами висит цепь. Вся улица спит: дело к полуночи. Но книжный магазин бодрствует вовсю.

Приезжий слышит его даже раньше, чем видит: отголоски разговора, дребезжащий завиток песни. Звук становится громче, когда дверь магазина распахивается и на улицу высыпают тела – юные, длинноволосые, в балахонах. Приезжий слышит щелчок зажигалки; отскакивает искра. Тела что-то передают из рук в руки, вздыхая и выпуская перья дыма, который мешается с туманом. Приезжий наблюдает издалека. Они снова что-то друг другу передают, потом бросают на дорогу и возвращаются внутрь.

Он подходит поближе. Витрина магазина целиком стеклянная, снизу доверху. Квадратные стекла, напрочь затуманенные, держатся на железном каркасе. Похоже, тут вечеринка. Приезжий видит лица и руки, темные копны волос – сквозь туманное стекло сцена похожа на картины импрессионистов. А эту песню он уже слышал в городе; это что-то модное.

Он толкает дверь, и его омывает теплая забористая волна. Где-то сверху, возвещая о его приходе, звенит колокольчик, но никто не обращает внимания. Дверь упирается в чью-то спину в свободной куртке с созвездием заплаток. Приезжий втискивается бочком, тихонько извиняясь, но этот, в куртке, даже не замечает, настолько он увлечен разговором с женщиной, вцепившейся в портативный радиоприемник, откуда и льется вихрем песня.

Магазин совсем малюсенький: высокий и узкий. Посетитель из угла осматривается и понимает, что тут меньше клиентов, чем в «Сити лайтс», может, даже меньше двух десятков, но все сбились в очень плотную толпу.

Небольшая, но густая толпа обтекает несколько невысоких столиков, на которых стоят таблички от руки: «Поэзия», «Научная фантастика» и «Из каталога „Вся Земля“». Кто-то просматривает книжки, два бородатых мужика вцепились в столик «Кинематограф», споря и жестикулируя. Кто-то прямо читает; вот стоит женщина в зеленом платье, поглощенная комиксом «Фантастическая четверка». Но в основном толпа занята собой: люди болтают, кивают, смеются, флиртуют, убирают волосы с глаз за уши. Волосы у всех длинные, и приезжему вдруг становится неловко за свою стрижку под машинку.

Он петляет сквозь толпу к кассе, стараясь ни до кого не дотрагиваться. Уровень гигиены у людей тут очень разный. Голый деревянный пол отражает эхо голосов, и приезжий ловит обрывки разговоров:

– …ну, такой трип…

– …в Марине…

– …Лед Зеп…

– …типа собачий корм…

А магазин оказывается не так прост. В глубине, позади столиков, стеллажи уходят высоко вверх, далеко во тьму. Лестницы пугающе растворяются во мраке. Тяжелые жильцы этих полок выглядят солиднее того, что ближе к витрине, но толпу они не интересуют – хотя, возможно, предполагает приезжий, в самой глубокой тени происходит нечто неочевидное.

Ему ужасно неудобно. Охота развернуться и уйти. Но… это все же книжный магазин. Может, хоть тут найдется зацепка.

Подобравшись к кассе, посетитель видит, что продавец спорит с клиентом. Контраст между ними разителен: их разделяют десятилетия и широкий массивный стол. Клиент тонкий и гибкий, как прут, жирные слипшиеся пряди завязаны в хвостик; продавец – массивный шкаф с толстыми руками, растягивающими полоски на рукавах свитера. У него аккуратные усики и темные, зализанные ото лба волосы; он похож не столько на продавца в книжном, сколько на моряка.

– Туалет предназначен для клиентов, – настаивает продавец.

– Я на прошлой неделе покупал книжку, чувак.

– Да что ты? Я не сомневаюсь, что ты на прошлой неделе что-то у нас читал, – да-да, я видел, – но вот покупал ли… – Продавец достает толстенную книгу в кожаной обложке, проворно листает страницы. – Нет, увы, я тут ничего не вижу… Напомни, как тебя зовут?

Клиент блаженно улыбается:

– Койот.

– Ну конечно, Койот… нет, не вижу тут никаких Койотов. Вижу Дитя Звезд… Фродо… но не Койота.

– Дитя Звезд, да! Это моя фамилия. Хватит уже, чувак. Мне надо отлить. – Клиент – Койот… Дитя Звезд? – прыгает на пятках.

У продавца, видимо, сводит челюсть. Он достает мастер-ключ, украшенный длинной серой кисточкой:

– Только быстро.

Схватив ключ, клиент проскальзывает между высокими стеллажами, и за ним устремляются еще двое.

– Давайте живо! – кричит им вслед продавец. И… – Вздохнув, он резко поворачивается к посетителю. – Ну? Тебе чего?

– А, здравствуйте, – с улыбкой говорит приезжий. – Мне нужна книга.

Продавец молчит. Перенастраивается.

– Правда? – Челюсть потихоньку расслабляется.

– Да. Если быть точным, мне нужна одна конкретная книга.

– Маркус! – кричит кто-то.

Продавец поднимает взгляд. Женщина с радиоприемником машет над головой у собравшихся книжкой, тыча пальцем в обложку: «Незнакомка пришла нагой»^[28]. – Ма-ар-кус! Это ты читаешь, пока никого нет, да?

Продавец хмурится, не удосуживаясь ей ответить. Он просто бьет кулаком по столу и бормочет в пустоту:

– Не знаю, зачем он закупил эту пошлость…

– Конкретную книгу, – осторожно напоминает о себе посетитель.

Взгляд продавца мигом обращается к нему. Продавец натягивает губы ниточкой – улыбка получается не вполне.

– Да, конечно. Название?

Посетитель выговаривает четко и медленно:

– «Techne Tycheon». T-E-C-H…

– «Techne», я знаю. А «tycheon»… Это «мастерство судьбы», да?

– Именно так! – восклицает приезжий.

– Мар-кус! – снова орет та женщина.

На этот раз продавец на нее и не смотрит.

– Вопреки тому, какое может сложиться впечатление, – обыденно констатирует он, – нам не чужды научные изыскания. – Он достает книгу, в ширину больше, чем в высоту. – Название мне незнакомо, но я сейчас проверю. – Он перелистывает расчерченные страницы – это что-то вроде каталога. – На Т ничего такого нет… А кто автор?

Посетитель качает головой:

– Это очень старое произведение. Я знаю лишь название. И что оно было здесь, в Сан-Франциско, в книжном магазине, принадлежащем некоему… В общем, история непростая.

Продавец щурит глаза, но это не сомнение, а искренний интерес. Он откладывает каталог в сторону:

– Рассказывай.

– Это… – Посетитель оборачивается, воображая, что за ним уже скопилась очередь; но никого нет. Он снова поворачивается к продавцу. – Долгая история.

– Магазин круглосуточный. – Продавец улыбается даже как-то грустно. – Времени у нас полно.

– Мне придется начать с начала.

– Начни вообще с самого банального. – Продавец устраивается на стуле, скрестив руки. – Как тебя зовут, дружище?

– А, да, точно. Аякс Пенумбра.

Аякс Пенумбра!

Как можно получить имя Аякс Пенумбра? А вот так: Пабло и Мария Пенумбра должны зачать тебя и сбежать из Испании всего за несколько месяцев до начала большой гражданской войны. Отец будет нести чемодан с книгами, а мама – тебя.

Ты родишься в Англии. От Марии, школьной учительницы, унаследуешь лающий смех и дерзкую ухмылку. От Пабло, вечно бедного поэта, – рост и имя как у греческого героя. Впоследствии окажется, что ты, пожалуй, больше похож на соперника Аякса, Одиссея, и, разумеется, отец рассматривал и этот вариант, но Мария наложила вето. Мальчишке по имени Одиссей Пенумбра, сказала она, в седьмом классе несдобровать.

Свои ранние годы ты проведешь в переездах: из Англии в Канаду, оттуда в Америку. А именно в Гейлсберг, штат Иллинойс, где Мария устроится работать учительницей старших классов, а со временем станет директрисой школы. А Пабло начнет публиковать литературный журнал под названием «Миграсьонес»^[29]. За все годы твоего детства журнал наберет аж семьдесят три подписчика.

Родители твои – чудаки в лучшем смысле этого слова. Дни рождения они не празднуют: ты в жизни не получил ни одного подарка десятого декабря. Но тебе дарят книги в дни рождения их авторов. Двадцать седьмого января на лестнице тебя будет ждать яркий сверток. И записка: «Моему любимому мальчику по случаю 93-го дня рождения Льюиса Кэрролла». «Алиса в Зазеркалье».

«АЯКС ПЕНУМБРА». В крошечном колледже города Гальваник, известном как Гарвард Иллинойса, в студбилете заглавными буквами одинаковой ширины будет напечатано твое имя, а рядом портрет существа, состоящего из шеи, ушей и зубов. С широкой дурашливой улыбкой. Глядя на нее, ты думаешь, что надо было держать себя в руках. Постараться как-то посерьезнее.

Стоя перед тобой и остальными первокурсниками, президент колледжа гордо объявляет, что впервые в истории распределение по комнатам в общаге – результат компьютеризированного процесса. Но поначалу тебе кажется, что компьютер допустил катастрофическую ошибку. Твоим соседом выбран Клод Новак, болтун из Чикаго, – а ты интроверт из маленького городка. Клод невысокий и пылкий, ты – длинный и сдержанный. Он курит, ты шлангуешь. Клод как будто по ошибке оказался в этом колледже среди кукурузных полей, а ты идеально сливаешься с бледными стеблями.

Но логика компьютера станет ясна, когда вы в первый же день распакуете вещи: вы оба набили чемоданы в основном книгами, заполнив щели между ними необязательными вещами типа штанов и обуви. В тот же день вы стоите плечом к плечу, склонив голову набок, и осматриваете свою общую коллекцию на хлипких полках в комнате общаги. Твой вклад – Шекспир, Данте, Гомер – влияние твоего отца. А Клод взял почти одну научную фантастику. На обложках его книг красуются изящные космические корабли, сверкающие роботы-гуманоиды, зеленые красотки-марсианки.

И вы читаете всю ночь.

Клод пошел в этот колледж ради компьютера. В Гальванике установлена одна из самых мощных машин Среднего Запада, недавний и несколько эксцентричный подарок богатого выпускника, хотя общее количество учеников и преподавательского состава тут менее трех тысяч человек. Клод все подсчитал – поделил машинные циклы на население кампуса – и выявил, что больше времени за компьютером проведет в Гальванике, а не в Университете Иллинойса.

Почти все свои дни и многие ночи он проводит на минус втором этаже Макдональд-холла, где, по слухам, установлена великая компьютерная громада. Клод зовет туда и тебя. Ты спускаешься на два пролета и крадешься по прохладному затененному коридору. Дверь приоткрыта, оттуда несет ледяным холодом. На табличке у двери значится «B3», но под ней Клод скотчем прилепил записку, которую начеркал своим корявым почерком: «Основание».

Там ты впервые встречаешься с компьютером лицом к лицу. Вопреки ожиданиям он не громаден, как слон, – скорее, кластер высоких ящиков, больше похожих на сверхсовременное кухонное оборудование с гладкими панелями, что сияют серебряным и мерцают красным. За стеклянными дверцами медленно вращаются катушки с пленкой, размером с большие обеденные тарелки. И всюду один и тот же рубленый логотип: IBM.

Что-то гонит в комнату очень-очень сильный холод – возможно, один из этих приборов. Клод сидит за крошечным столиком в середине конгломерата, как следует укутавшись: на нем лыжная маска и зимняя куртка.

– Привет, старина! – орет он, сдвигая маску.

Зрелище, конечно, странное, но, по сути, не страннее самой идеи, что твой сосед по общаге сидит за компьютером.

Да кто вообще пользуется компьютерами, ну?

Клод подкатывает к своему столу крутящийся пластмассовый стул.

– Ты как раз вовремя.

Он сортирует толстую кипу лоснящихся желтоватых перфокарт. На каждой написано: «Не гнуть, не скручивать, не портить». Ты сидишь, потирая руки от холода.

Клод вставляет перфокарты в приемник, затем уверенно нажимает толстенькие кнопки в краткой последовательности. Карты начинают исчезать: компьютер пожирает их одну за другой, щелкая клювом и курлыча.

– Н-но что он… делает? – спрашиваешь ты.

– В основном уравнения Навье – Стокса. Ой, прости, в смысле… Ну да. Он читает перфокарты, выполняет инструкции и выдает мне ответы… вот тут.

Клод показывает на принтер с толстым рулоном бумаги. Принтер уже извергнул несколько метров ответов, и они кольцами валяются на цементном полу.

– И что эти ответы… дадут?

– Я занимаюсь погодой. Сейчас в информатике это популярная тема… климатические модели, распространение радиоактивных осадков и тэ дэ. Так во-о-от, я ввожу наблюдавшуюся сегодня температуру, скорость ветра и тэ дэ… Сначала, понятно, надо зафиксировать узловые точки… а потом задать свою модель прогнозирования – тут как раз уравнения Навье – Стокса, – Клод говорит очень быстро и очень возбужденно, – и-и-и-и… я узнаю, будет ли завтра дождь. – Он стучит пальцами по столу: тук-тук-тук-тук. – В Москве.

После этого ты часто бываешь в кабинете B3 и всегда берешь с собой зимнюю куртку. Но компьютера побаиваешься: когда Клод предлагает понажимать кнопочки, ты не решаешься. Однако смотришь и слушаешь, что он говорит – быстро, лихорадочно – обо всех задачах, которые смогут решать еще более мощные компьютеры.

– Экономические прогнозы, – говорит он. – Моделирование дорожного движения. Шахматы!

Изначально в качестве основной дисциплины ты выбираешь английский язык, но в первом семестре соображаешь, что в колледже предлагается и более специализированный курс для студентов с… особыми интересами. И его предметы не числятся в каталоге – по крайней мере, в открытую. Нет, они спрятаны среди прочих курсов английского факультета, нумерованы простыми числами и напрочь лишены смысла – например, «Английский язык 103, Синтаксический разбор»; никто в своем уме не запишется туда, не имея на то веской причины.

Курс проходит в огромной, облепленной серыми горгульями библиотеке на верхнем этаже. Окна бойниц, выходящие на кукурузные поля, не особо желают впускать свет. Курс ведет грузный мужчина с жабьим горлом по имени Лэнгстон Армитаж. Он представляется руководителем отделения оккультной литературы. Все с жаром кивают, ты один недоумеваешь. Ты-то сюда записался, потому что тебе правда нравится синтаксический разбор предложений.

В первый день второго семестра ты идешь в регистратуру и меняешь специализацию.

Той же весной на первом занятии «Английского 211, История оглавления» – который на самом деле оказывается «Оккультной литературой 211, Опасные книги» – Армитаж объясняет, что в библиотеке Гальваника содержится больше уникальных, непереводимых и/или необъяснимых изданий, чем в любой другой коллекции на земле. На втором занятии он посылает тебя к стеллажам. Там стоят книги из серебра и кости. Книги с кровью на страницах – и в фигуральном, и в буквальном смысле. Книги из перьев; книги, облаченные в нефрит; книги, которые звенят, точно колокола, когда берешь их с полки; книги, которые светятся в темноте.

Клод Новак оканчивает колледж всего через три года. Одним прохладным летним утром ты провожаешь его на вокзальчик городка Гальваник, помогая тащить его тяжеленный чемодан, набитый научной фантастикой. Клод направляется в Калифорнию, в магистратуру Стэнфорда по информатике – одну из первых в стране. До прихода поезда он достает книжку и дарит тебе. На обложке бледная воронка галактики. Это «Основание» Айзека Азимова; Клод много о ней говорил.

– Ученые предсказывают будущее? – уточняешь ты.

– Психоисторики, – роняет твой друг. – И это не научная фантастика, старина. Уже нет. Это станет реальностью.

Когда прибывает поезд, ты пожимаешь руку своему бывшему соседу и торжественно говоришь:

– Я благодарен компьютерному процессу за то, что нас свел. Надеюсь, твои алгоритмы дадут такие же удачные результаты.

Клод смеется:

– Я тоже, дружище. Я тоже. Успехов в библиотеке.

Серебряные книги, костяные книги; и все же самое странное, что ты видел за годы обучения в Гальванике, – мальчик в лыжной маске за компьютером в подвале.

Год спустя, когда ты готовишься к выпуску, Лэнгстон Армитаж приглашает тебя в свое орлиное гнездо над библиотекой. Единственное узкое окно заклеено полосой обоев в огурчик, но солнце все же пробивается, тонируя все, что есть в кабинете, зеленоватым цветом. Включая Армитажа.

– Хочу пригласить тебя в штат нашей библиотеки, – квакает он.

Ты уже три лета проработал в библиотеке, расставляя книги по полкам, сортируя и пересортировывая, обновляя картотеку, и, хотя тебе тут очень нравится, следующий шаг в жизни мог бы быть и поинтереснее. Наверное, это читается по твоему лицу, потому что Армитаж добавляет:

– Нет, мальчик мой. Я приглашаю тебя в отдел поступлений.

Годами на занятиях по оккультной литературе велась нескончаемая реклама отдела поступлений. Он – длинные руки библиотеки Гальваника и источник ее библиографических богатств. Иногда ты видел его работников на верхних этажах библиотеки: они совещались в тенях, тихо переговаривались на странных языках и задумчиво поглаживали странные шрамы.

Тем же летом ты становишься подмастерьем агента отдела поступлений и, в сущности, приступаешь к магистерской программе, за которую не причитается диплома. Тебе платят за чтение классики, а также книг, которые были бы классикой, если бы наличествовали в какой-нибудь другой библиотеке. Тебе платят за изучение языков: греческого и латыни, естественно, но и более древних – арамейского, санскрита, протофиникийского, на котором, возможно, говорили в Атлантиде.

А в Гейлсберге твоя мама выходит на пенсию и оркестр играет прощальный концерт на газоне перед вашим старым домом. Отец на месяц попадает в больницу, выздоравливает, но его голос после этого меняется навсегда. Становится тише. И он открывает новый журнал, «Интеррупсьонес»^[30].

Дело движется, пожалуй, медленнее, чем ты ожидал. Лишь через несколько лет Лэнгстон Армитаж сочтет тебя готовым к первому заданию. В этот день он вызовет тебя в свой кабинет, повысит до младшего агента отдела поступлений и выдаст это самое первое задание: добыть книгу под названием «Techne Tycheon».

– «Искусство, или мастерство, судьбы», – переведешь ты с греческого.

– Молодец. Это книга с долгой историей… Вот смотри. – Он достает очень толстую папку из середины высящейся на столе башни; заодно выскакивают несколько других, рассыпая содержимое на пол. – Это, – говорит Лэнгстон Армитаж, постукивая по папке, – итог работы другого агента, Джека Бриндла. Ты увидишь, что след оборвался около тысяча шестьсот пятьдесят седьмого года.

– А где сам Бриндл?

– Погиб в Макао. При таинственных обстоятельствах. Ну так вот, тысяча шестьсот пятьдесят седьмой год. Начнешь отсюда.

Ты узнаешь, что «Tycheon», как его сокращенно называют примерно три человека, которые неравнодушны к его судьбе, большими тиражами не выходил, но малочисленные экземпляры произвели значительный фурор. По всей видимости, эта книга – пророчество, и папка Бриндла набита многообещающими обрывками. В 1511 году некий торговец в Ливерпуле восхваляет достоинства этого труда. Почти столетие спустя, в 1601 году, гадалка в Лондоне не в состоянии без нее работать. Ее ученик тоже бурно превозносит «Tycheon», но, похоже, упускает очень важное предсказание: его убивают в 1657 году. След становится кровавым и обрывается.

И с этого места начинаешь поиск ты. Едешь на поезде в Урбану, Чикаго, Ист-Лансинг и Анн-Арбор. По университетским библиотекам и антикварным книжным собираешь клочки информации, штудируешь сноски, и твоя собственная папка постепенно толстеет. Пользы от нее не больше, чем от изысканий Бриндла. Ты рассылаешь письма с вопросами в самые дальние дали, но в ответ получаешь лишь сожаления.

Ты начинаешь подозревать, что «Tycheon» просто потерялся. Признаёшься в этом Лэнгстону Армитажу, а он напоминает тебе, что твоя коллега Кэрол Йенссен недавно отыскала «Книгу снов» инков, которой шесть сотен лет.

– Она представляла собой попросту завязанную узелками нитку, мальчик мой, – квакает Лэнгстон Армитаж, – из которой навязали свитеров. – И он повторяет с нажимом: – Книга… оказалась… в свитерах селян.

И ты упорствуешь. Ищешь квитанции и описи. А затем – прорыв.

В бумагах нью-йоркского хирурга и библиофила по имени Флойд Декл обнаруживается письмо его друга, доктора Виктора Потенте, отправленное из Сан-Франциско в сентябре 1861 года. Потенте пишет:

Здесь ни у одного книготорговца нет такой коллекции, как у великого Уильяма Грея: и первые издания Галена и Везалия^[31], и еще одно произведение, менее научное, однако не менее примечательное: книга пророчеств! Флойд, не сомневайся, я требовал, чтобы продавец раскрыл мне ее содержание, но он отказался, утверждая, что для интерпретации этой россыпи знамений необходима специальная подготовка. Я рассказал о своем хирургическом образовании – я определенно научился читать некоторые знаки тьмы, сказал я, – но продавец, мистер Фан, лишь покачал головой и убрал в хранилище эту книгу, которая называлась…

«Мастерство судьбы».

Ты ошеломленно записываешь имя. «Уильям Грей». Пишешь его дважды. Затем бежишь мимо стеллажей, взмываешь по лестнице, спотыкаешься, падаешь. Добравшись до самого верха, колотишь в дверь Лэнгстона Армитажа – легкие ходят, как мехи, ладони саднят – в ожидании квакающего приказа «Войдите!».

Армитаж внимательно выслушивает рассказ о твоем открытии: новое упоминание, на целых два века ближе к нам! Имя продавца: Уильям Грей из Сан-Франциско! Вот оно, недостающее звено!

Губы Армитажа вытягиваются в линию.

– Сан-Франциско, – квакает он.

Ты киваешь. Армитаж тоже кивает. Затем пухлой ручкой театрально описывает дугу и вибрирующим баритоном поет:

– «Если едете… в Са-а-ан-Фра-а-а-а-анциско…» – На этом он смолкает. И косится на твою короткую стрижку. А потом пронзает воздух пальцем. – Много цветов ты туда не вплетешь, Аякс^[32].

Ты выдыхаешь. Берешь себя в руки.

– Ну что, мне ехать на Запад?

– Мальчик мой! Да ты уже должен быть в пути.

Фридрих и Фан

Пенумбра рассказывает продавцу не все, однако больше, чем, говоря строго, необходимо, дабы описать объект поисков. Продавец слушает внимательно, брови сосредоточенно нависли над глазами, широкий лоб сурово наморщился. К прилавку то и дело подходят волосатые и просят ключ от туалета. Продавец выдает его, не говоря ни слова и без возражений. Почти не глядя.

Пенумбра завершает рассказ именем книготорговца из Сан-Франциско. Продавец молча размышляет.

– Ясно, – говорит он наконец. – Я никакого Уильяма Грея не знаю.

– Я к этому ответу уже привык. Ничего…

Продавец прерывает его жестом.

– Погоди. Мы спросим Мо.

– Мо?

Дверь магазина распахивается, колокольчик нервно звякает. Обернувшись, Пенумбра видит, как в толпе проходит какая-то невидимая сущность, сопровождаемая волной приветствий:

– Мо, приветик.

– Мо!

– Как жизнь, Мо?

– Мо, дорогой мой человек!

Море волосатых расступается, и показывается мужчина футов пяти ростом, с сияющим лысым черепом. Это не кто иной, как Мохаммед Аль-Асмари. На острый крючок носа нацеплены круглые очки. На Мо стильный жакет Неру, узкий, темный и сверкающий. Мо обращается к собравшимся:

– Вон! Все вон! – и подгоняет толпу руками. – Домой! Спать!

Вообще никто не реагирует. Песня все играет; собравшиеся невозмутимо смеются и флиртуют. Когда хозяин магазина снова поворачивается к широкому прилавку, лицо, прорезанное сетью глубоких морщин, сияет.

– Сегодня у нас здоровая толпа, мистер Корвина.

Продавец – Корвина – хмурится:

– Они на всех купили две книги, Мо.

– Нормально, – отмахивается тот. – В нашем деле главное – построить отношения. И выждать правильный момент. Вот смотрите. – Развернувшись, он снова орет: – Эй, ты! Феликс, так? Ты эту книжку уже три ночи читаешь – покупай давай!

Тот, на кого он указал, добродушно протестует, изображает пустые карманы. Мо снова орет:

– Чушь! Пусти шляпу по кругу. Уж три доллара-то с этих хулиганов насобираешь.

Толпа негромко улюлюкает. Мо снова отворачивается, все еще улыбаясь.

– А тут у нас кто? – Он смотрит на Пенумбру. – Новенький?

– Это более серьезный клиент, – одобрительно поясняет Корвина. – Мохаммед Аль-Асмари, знакомьтесь – Аякс Пенумбра.

– Аякс! – повторяет Мо и осматривает его с головы до пят. – Я так понимаю, у ваших родителей были высокие ожидания.

– Они… Мой отец – поэт, – говорит Пенумбра, протягивая руку. – Приятно познакомиться, мистер Аль-Асмари.

– Ой! Умоляю! Зовите меня Мо. – Он берет руку Пенумбры обеими ладонями. – Что ж, добро пожаловать в наш круглосуточный книжный магазин. Вряд ли вы прочитали о нас в «Роллинг стоун»?..

– А… нет. Я не…

– Мо, он ищет конкретную книгу, – перебивает Корвина.

– Как и все мы, мистер Корвина, – все мы ее ищем. Но большинство этого пока не осознает. Тут наш друг Аякс Пенумбра многих опередил.

– Это очень старая книга, – поясняет Пенумбра. – Самое свежее упоминание о ней относится к этому городу, к книжному магазину, которого уже нет. Я приехал сюда в надежде, что у кого-нибудь из книжных торговцев остались какие-либо данные о сделках с ней.

Мо семенит за прилавок, сгоняет Корвину со стула и садится на его место.

– Я заметил у вас в кармане «Вопль», мистер Пенумбра, – Мо тычет в него пальцем со своего насеста, – и теперь знаю, что вы побывали у этого выскочки, нашего конкурента, прежде чем отважиться зайти сюда. Но они ничем не помогли, так? Ну разумеется. У нас здесь память длиннее. Но скажите мне, скажите, что же вы ищете?

Пенумбра вновь пересказывает свою историю. Где-то на середине к прилавку подходит юноша с пушком на подбородке, держа потрепанную «Дюну» и пригоршню разнокалиберных монет. Мо отмахивается:

– Да бери просто так, Феликс. А на эти деньги сходи подстригись.

Пенумбра досказывает, и они с Корвиной выжидающе смотрят на Мо.

– Уильям Грей, – медленно говорит тот. – Что ж… Очень интересно.

Пенумбра воодушевляется:

– Вы о нем слышали?

– Мне знакомо это имя, – отвечает Мо; четыре простых слова, но от них по спине Пенумбры бегут мурашки. – И я расскажу откуда, – продолжает Мо, а потом поворачивается к своему продавцу. – И вы слушайте внимательно, мистер Корвина. Вас это тоже заинтересует.

В магазине стало тише: женщина с приемником ушла. Сплетя пальцы, Мо кладет на них подбородок.

– Начну с того, мистер Пенумбра, что половину вы сказали верно.

Пенумбра вскидывает бровь:

– Какую именно?

Мо молчит. Тянет. Затем произносит:

– Уильям Грей – не человек. Это название корабля.

– Быть не может. – Пенумбра качает головой. – У меня четко написано про книжный магазин.

Мо пристально смотрит на него поверх костяшек:

– Много ли вы знаете об этой земле?

– О городе? Признаюсь, что я не местный, но нахожу труды Херба Кейна^[33] весьма…

Мо фыркает:

– Идемте со мной. Оба.

Он спрыгивает со стула и семенит к двери. На выходе он кричит юнцу с пушком на подбородке и «Дюной»:

– Феликс! Присмотри за магазином!

А по улице ветер гоняет клочья тумана. Мо вздрагивает и поднимает повыше воротник.

– Идемте, – говорит он, устремляясь вниз к Заливу.

Его тень пляшет под фонарями. Пенумбра с Корвиной подчиняются, и все трое несколько кварталов идут молча. Туман сгущается; от книжного магазина позади остался лишь призрачный свет.

– Вот. – Мо резко останавливается. – Это Сан-Франциско.

Пенумбра озадаченно смотрит на него.

– А это, – Мо прыгает на шаг вперед, – Залив. Точнее, здесь он был, пока его не засыпали. Я сейчас стою в новом Сан-Франциско. На свалке.

Корвина наклоняется к земле, как будто надеется увидеть разницу. Бетон холоден и гладок.

– Тут в основном обломки большого землетрясения и пожаров тысяча девятьсот шестого, – говорит Мо. – Но не только. Есть и корабли.

– Корабли, – повторяет Пенумбра.

– Это было в тысяча восемьсот сорок девятом году. В город ежедневно приплывали корабли, набитые будущими старателями. Они сходили на берег – а некоторые, не утерпев, прыгали в воду – и бросались бегом на золотые прииски. Так-то. Моряки всю дорогу слушали бред этих сумасшедших и тоже не хотели остаться не у дел. Мечтали, что и их ждет богатство! И побросали свои корабли – все до единого. Даже капитаны.

Корвина хмурится:

– Совсем бросили?

– Целиком и полностью, не колеблясь, мистер Корвина. Ведь кто-то должен собирать куски золота, которые валяются прямо на земле, как яблоки под деревом! По крайней мере, они так думали. А корабли, оставшиеся без капитана и экипажа, продавали с молотка. В основном они так и стояли там, где пришвартовались, и использовали их по всяким назначениям. У них даже были адреса! Из них делали склады. Постоялые дворы. Бордели. Тюрьмы.

На лице Пенумбры сияет догадка.

– Книжные магазины.

– Всего один. Как раз «Уильям Грей».

– Да, я действительно не так понял, – со стоном признаёт Пенумбра, хлопает себя ладонью по лбу и запускает пальцы в волосы. – И искал совсем не то.

Мо задумчиво смотрит на воду.

– Да, «Уильям Грей» стал книжным магазином, первым в городе. Учредили его мистер Фридрих и мистер Фан.

Услышав это имя, Корвина оживляется и как будто собирается что-то сказать, но Мо продолжает:

– Они были добрыми друзьями. Фридрих приплыл из Германии. А Фан родился здесь, в Сан-Франциско. Да-да, мистер Корвина. – Тут он со значением смотрит на своего продавца. – У мистера Фана был партнер. Но недолго.

Пенумбра в недоумении переводит взгляд на Корвину. Но тот и сам ошарашен. А Мо рассказывает дальше:

– Лет десять их совместное предприятие бултыхалось в Заливе – маячок знаний в довольно-таки недалеком сообществе. Но увы, должен констатировать, что интерес к делу у мистера Фридриха… угас. Рынок недвижимости в Сан-Франциско тех времен был такой же безумный, как и сейчас, а в город ворвалось одно новшество. Спекулянты скупали так называемые участки воды – клочки Залива, понимаете? – и засыпали их. Алхимия! Раз-два – и недвижимость у воды. И одним из методов – это было бы смешно, если бы не было так грустно, – одним из особо быстродейственных способов было… просто затопить корабль.

– Нет! – мычит Пенумбра. – Не «Уильяма Грея» же?..

– Однажды утром… Ох, я даже представить себе не могу. Это было редкостное предательство, он подставил не только мистера Фана, но и всех… ох. – Мо качает головой. Жесткий свет фонаря рисует тонкие тени, расчерчивает паутиной его морщинистые щеки. – Однажды утром мистер Фан пришел в свой прекрасный плавучий книжный магазин на Бил-стрит и не застал его на плаву. Фридрих его потопил. Из воды торчал лишь кончик мачты.

Пенумбра ахает.

– И что сделал Фан?

– Разумеется, то, что сделал бы любой уважающий себя книготорговец, мистер Пенумбра. – В глазах Мо мелькает темная искра. – Он нырнул!

Пенумбра издает смешок – как будто гавкает:

– Ха! Да ну.

– Да! – настаивает Мо. – Он нырял, и нырял, и нырял. И достал все, что смог. В итоге удалось высушить и скопировать лишь несколько томов. Которые, – он вновь смотрит на Корвину, – и по сей день лежат в основе нашей коллекции.

– Я не знал, что все началось с Фана, – говорит Корвина.

– О да. Он открыл новый магазин там, где мы располагаемся сейчас. Это он, мистер Корвина, повинен в том, что у нас здание таких странных габаритов, и его же надо благодарить за колокольчик над дверью.

– А «Techne Tycheon» он спас? – спрашивает Пенумбра; его едва не трясет. У него перед глазами маячит задание. – Книга с таким названием еще у вас?

– То есть… «Мастерство судьбы», я правильно перевожу?

Пенумбра кивает. В Сан-Франциско, по всей видимости, греческий популярен.

Мо перебирает свой каталог в уме:

– Мне очень жаль, мистер Пенумбра, но я уверен, что у нас ее нет.

– Но она была на «Уильяме Грее», – настаивает Пенумбра. – У меня есть свидетельства.

– Значит, сплыла. Корабль пошел ко дну. А теперь… – Мо обводит руками тротуар, улицу, витрины магазинов, все эти темные декорации, сползающие в Залив. – Теперь над ним вырос большой город.

Психоисторик

Подавленный, он идет по городу. Узнать судьбу «Уильяма Грея» и книги – это уже что-то, говорит он себе. Но все равно неудача. Его первое задание как младшего агента отдела поступлений – и он не смог добиться результата.

Кэрол Йенссен нашла «Книгу снов» в далекой деревеньке в Перу. Другой агент отдела, Джулиан Лемир, вытащил дневник Навуходоносора II из действующего вулкана. Лэнгстон Армитаж дважды бывал в Антарктике. А Пенумбра так близко подобрался к своей цели, но она недосягаема. Сам город перегородил ему путь.

Он переключается на другую задачу, которую не бросит, не попытавшись. В толстой телефонной книге в библиотеке Пало-Альто он находит имя «Новак, Клод Казимир». Его бывший сосед по общаге уехал в Стэнфорд, да так там и остался.

Электричка, пыхтя, везет Пенумбру по ожерелью городов полуострова: Сан-Матео, Хилсдейл, Сан-Карлос, Редвуд-Сити, Менло-Парк и, наконец, Пало-Альто.

Объехав полуостров из конца в конец, он пришел к выводу, что Сан-Франциско – не Калифорния. Город бледен и пронизан всеми ветрами; в Пало-Альто зелено и тихо, в воздухе стоит сильный запах эвкалиптов. И небо перламутрово-синее, а не платиново-серое. Подставив лицо щедрому солнцу, Пенумбра недоумевает, почему раньше не приехал навестить бывшего соседа по общаге.

Клод Новак живет в оштукатуренном домике с красной черепицей. Трава на газоне пожухла, а над газоном такое дерево, что домишко кажется совсем крошечным. Секвойя, догадывается Пенумбра. Клод живет под секвойей.

Мебели в доме нет. Все валяется на полу, на зеленом ворсистом ковре. Приземистыми башенками громоздятся кипы миллиметровки; карандаши и ручки стоят в кофейных чашках или торчат прямо из ковра. Горы книг с пугающими названиями: «Конечные автоматы», «Современная алгебра матриц», «Путешествия по гильбертовым пространствам». Художественная библиотека Клода тоже выросла. Она стоит стеной по периметру отделанной коричневой плиткой кухни. На замятых корешках книжек в мягких обложках жирными большими буквами написаны фамилии авторов: Азимов Брэдбери Кларк Дель Рей… Пушистая серая кошка затаилась за научной фантастикой и мяукает на нежданного гостя.

– Располагайся, – говорит Клод и плюхается на пол, где оказывается еще и коробка из-под пиццы, газета «Сан-Хосе Меркьюри ньюс», одинокое увядшее растение, а в самом центре, там, где должен бы располагаться обеденный стол, между двумя неустойчивыми стопками книг и папок высится…

– Клод, это что – компьютер?

Клод кивает:

– Сам собрал.

Если компьютер в Гальванике был стильным и изящным, то это неотесанное, хотя и практичное сооружение – фанерная коробка, напоминающая машинку для любительских гонок, сделанную из ящика из-под мыла. И оно гораздо меньше: скорее как чемодан, а не кухонное оборудование. Верхняя панель откинута, обнажены кишки компьютера: дощечки, усеянные электронными компонентами, блестящими, словно камешки и ракушки.

– Чтобы ты понимал, – поясняет Клод, – он в четыре раза меньше нашего старого IBM, но вдвое мощнее.

Компьютер запущен, на лицевой панели мигают лампочки. Имеются клавиатура и массивный монитор с расплывчатыми зелеными значками на черном фоне. Пенумбра зачарованно смотрит на компьютер. Клод сделал его сам.

Да кто вообще сам собирает компьютеры, ну?

– А ты как? – интересуется Клод. – Как жизнь?

Пенумбра садится и выкладывает ему все. Про работу в библиотеке, «Techne Tycheon», свою одиссею в Сан-Франциско, «Уильяма Грея».

– Фантастика, – говорит Клод. – Тебе очень подходит, старина. Ты нашел свое призвание. Покурим?

Пенумбра отказывается, а его бывший сосед зажигает сигарету.

– Корабль, погребенный под городом, – говорит Клод. – Жесть. – Медленно выпустив дым, он стряхивает пепел; на боку пепельницы написано «Стар трек».

– Итог неудачный, – признает Пенумбра, – но хоть какой-то итог. По-моему, лучше знать правду, чем…

– Стой! – внезапно перебивает Клод и постукивает пальцами по пепельнице. Тук-тук-тук-тук. – ССЗЗ. Да. Я же делал прогнозы. Количество пассажиров, региональный охват, варианты маршрутов и так далее. У меня есть… стой… – Он вскакивает и, согнувшись, роется в своих стопках, что приводит к их тектоническому сдвигу на ковер. Кошка вскрикивает. – Должно быть где-то здесь… карта всей системы, расписание и тэ дэ… вот! – Он победоносно вскидывает кипу бумаг. – ССЗЗ!

– Что это… ССЗЗ?

– Это аббревиатура, дружище. «Скоростная система Зоны Залива». Поезда, сечешь? Ее как раз сейчас строят. Ты наверняка видел… весь город к чертям разрыт.

– Точно! ССЗЗ.

– Так… Смотри.

Клод разворачивает бумаги и показывает геометрическое подобие области Залива. Вытянутый полуостров, квадратный выступ города, а с той стороны Залива – зубчатая дуга Окленда и Беркли. Контурная карта, черно-белая, но белизна расчерчена цветными линиями: красный, желтый, синий, зеленый. Клод указывает на пучок, разрезающий Сан-Франциско:

– Вот тут сейчас копают. Прямо сейчас.

– И ты над этим работал? Готовил планы?

– Я же говорю: пассажиропоток. Просчитывал варианты. Дорогое топливо, дешевое топливо, термоядерная война и тэ дэ.

– Клод! – сияет Пенумбра. – Ты все же психоисторик.

– Ха! Ты прочитал «Основание». Ценили бы его мои коллеги… У нас там не так уж много поклонников Азимова. Но суть в том, что в городе откапывают много чего. Постоянно что-то находят. Старые подпольные бары… подвалы, о которых люди даже не подозревали.

У Пенумбры округляются глаза.

– А корабли?

– Может, да, а может, и нет. Могу лишь сказать, что вот этот тоннель, – Клод показывает туда, где радужный пучок пересекает Эмбаркадеро, – проходит прямо через насыпь. И там нельзя торопиться… приходится копать осторожно.

У Пенумбры гудит голова.

– А как мне узнать, раскопают ли они по пути и «Уильяма Грея»?

– Тут я помочь не могу. Могу только сказать, что первого января тысяча девятьсот семьдесят пятого года там будет двести пятьдесят восемь тысяч пассажиров. Ха, а вот про затонувшие корабли в моей модели ни полслова. – Клод затягивается. – Вроде это ты у нас специалист по старью, дружище.

Пенумбра вспоминает их хлипкие книжные полки: на одной его классика, на другой научная фантастика Клода. Эта картинка, думает он, хорошо смотрелась бы на обложке одной из книжек его бывшего соседа: корабль-призрак поднимается над городом будущего…

Пенумбра улыбается:

– Ты прав. Я сам разберусь.

Общественная библиотека Сан-Франциско разместилась в крепости из светлого мрамора; от городской администрации ее отделяет унылый променад с пальмами. Внутри величественная главная лестница обрамлена бледными фресками – пустой океан, под потолком дымка облаков. На Пенумбру эта картина производит удручающее впечатление.

Однажды он тут уже бывал и, потратив целый день на бесплодные поиски, ушел в дурном настроении. В тот раз он искал свидетельства о рождении, купчие, судебные протоколы – все, что помогает найти дельца. А этим утром он ищет корабль с адресом.

Он идет в отдел карт. В узком зале полно народа, но еще больше высоких коричневых шкафов с длинными узкими ящиками. Библиотекарша в цветастом платье сидит, согнувшись над романом «Случай Портного».

– Мне надо посмотреть все карты Сан-Франциско, выпущенные с тысяча восемьсот сорок девятого по шестьдесят первый год, – заявляет Пенумбра.

Она испуганно смотрит на него:

– Что – все?

Да, все.

Билет до дому он еще не купил.

Дар

Еще до полудня он прибегает в книжный; ночная толпа еще не собралась. Пара туристов осматривает столик «Вся Земля», тихонько переговариваясь на немецком и показывая на высокие стеллажи.

Пенумбра упирается ладонями в широкий прилавок. Он запыхался, щеки раскраснелись, рубашка сбилась набок. Из библиотеки он бежал бегом. Корвина смотрит на него с поднятой бровью и намеком на улыбку:

– С возвращением.

– Я… уф. О боже. – Пенумбра глотает воздух. – Я добыл карту!

Он достает свое сокровище. На карте город с двумя берегами. Один как сейчас, он нарисован сплошной линией; а старое побережье нанесено блуждающим пунктиром, который забирает далеко в центр города; целые кварталы залиты водой. Вдоль пунктира аккуратно расставлены цифры, а в обширной легенде в углу карты расписаны соответствующие названия: «Кадм», «Каноник», «Евфимия»… «Марта Уотсон», «Томас Беннетт», «Филип Хоун»… а вот и он, где Маркет-стрит уходит наискосок. Под номером 43, прижавшись к пунктиру побережья, прячется «Уильям Грей».

Корвина переводит взгляд с карты на Пенумбру, с Пенумбры на карту, потом обратно.

– Ты сам нашел?

– Оказалось несложно, когда я понял… уф… где искать. И пожалуй, ради чего. – Пенумбра проводит пальцем по Маркет-стрит. – Здесь прокладывают тоннель ССЗЗ. И они будут копать мимо корабля, Маркус.

Корвина кивает:

– Покажи Мо.

В глубине магазина три двери. Первая открыта нараспашку – за ней Пенумбра видит небольшую комнату отдыха с характерной обстановкой: столик, два стула, ланч-бокс. Следующая дверь, наоборот, крепко заперта; на ней приклеены медные буквы «WC», а под ними записка, накаляканная кривыми печатными буквами, которая сообщает, что туалет предназначен «Только для покупателей, которые покупают». На третьей двери тоже две латунные буквы – «МО».

Эта дверь открыта, а лестница за ней круто уходит во тьму. Пенумбра сует в проход голову и кричит:

– Эй!

Нет ответа. Он начинает подниматься. Сверху струится пряный запах и щекочет ему нос.

Он выныривает наверху, и перед ним простирается помещение, увешанное гобеленами с плотной вышивкой – кое-где в неярком золотистом свете поблескивают металлические нити. На гобеленах изображены танцовщицы в пуантах, музыканты с гнутыми рожка́ми, писцы, орудующие перьями размером с них самих. Окон в комнате нет, а если и есть, они закрыты гобеленами. Ткань приглушает шаги; жутковатое ощущение, что эта комната поглощает вообще все. Словно ты вышел из времени и пространства.

– Мистер Аль-Асмари? – осторожно зовет Пенумбра.

В центре стоит массивный стол, брат-близнец того, что внизу, в магазине. Свет лампы падает густым пятном, над которым парит лицо, резко подсвеченное снизу.

– Мистер Пенумбра, – нараспев произносит лицо.

Это Мо, но здесь он как-то преобразился. В его очках отражаются лунные овалы света; глаза за ними едва видно.

– Сколько мне вас умолять? Зовите меня Мо.

– Но вы же…

– Я прошу.

– Хорошо. Мо. – (Это странно произносить.) – Я только что из библиотеки – хотел кое-что узнать… И нашел карту.

– Карты – это хорошо. Я люблю карты. Позвольте предложить вам кофе. У меня своя смесь.

Теперь понятно, что за специей пахнет: это кардамон. От светлой чашки на столе поднимается тонкая струйка пара, кольцами заворачиваясь в свете лампы, светясь буквально золотом.

– Да, буду рад. Спасибо.

Мо наливает ароматный кофе из филигранного чайничка, закутанного в фиолетовую ткань, – в целом такой стильный термос – и звонко ставит чашку под лампу.

– Присаживайтесь. Пейте не спеша. Наслаждайтесь.

Пенумбра подчиняется. Кофе очень горяч, густ и словно обволакивает горло. Пенумбра замечает, что Мо изучал какой-то внушительный том – явно с высоких стеллажей. Страницы испещрены китайскими иероглифами.

Мо ловит его взгляд:

– А! У нас тут не общественная библиотека, мистер Пенумбра. Эта книга не для праздных глаз. – И он резко ее захлопывает. – Но признаюсь, что я и сам провел расследование. – Он показывает Пенумбре корешок. Белыми, широко разнесенными буквами там написано: «Фан».

– Тот самый Фан, владелец книжного магазина?

– Да. Первый из моих предшественников. Мистер Фридрих тоже имел бы честь так называться, если бы, разумеется, не потопил собственный корабль, вынудив своего партнера искать новое жилье. Мистер Фан нашел это здание… я уже говорил? А Фридрих… стерт из наших записей.

– И о чем Фан там пишет? – Пенумбра показывает на книгу.

Сняв очки, Мо трет глаза.

– И действительно, о чем? Подобно многим своим… гм… коллегам, мистер Фан постарался защитить свои мемуары от посторонних глаз. Книга зашифрована.

– Зашифрована!

– Шифр довольно простой, но расшифровывать и при этом читать по-китайски… ну-у… – Мо возвращает очки на нос и молча смотрит на Пенумбру. Потом говорит: – У нас не обычный книжный магазин.

– Это да. Больше похож на хостел…

– Нет-нет, я не об этом. – Мо качает головой, и очки мерцают, точно прожекторы. – Эти люди скоро уйдут, как и пришли… Они уже уходят. Вы не слышали, мистер Пенумбра? Их Лето любви уже кончается.

– Нет, не слышал. Ну и ладно. Я приехал в Сан-Франциско не ради Лета любви.

– Ну конечно, конечно. Тут наркотики, музыка, заря новой эры… а вы приехали ради старой книги.

Пенумбра уязвлен. Но замечает, что Mo улыбается: не с издевкой, а с искренной теплотой.

– Мистер Корвина тоже приехал в поисках книги, – продолжает Мо. – Из… Откуда же он? Кажется, из Сан-Диего. Не думаю, что он намеревался остаться, но я предложил ему место продавца в магазине, ну и вот. Теперь он здесь.

– Вы оба мне очень помогли.

– Ну да. Мистер Корвина весьма увлечен вашим расследованием. Настаивал, что мы должны вам помочь, чем только сможем. Я возражал, что это глупость.

И снова Пенумбра уязвлен.

– Мне жаль, что вы так думаете, мистер Аль-Асмари.

На этот раз Мо не жалуется на такое обращение.

– Я уже встречал таких, как вы, мистер Пенумбра. С вашим даром.

– Да нет, я умею искать лишь потому…

– Нет-нет. Рыться в архивах может каждый. Я о вашей готовности носиться с абсурдными идеями. Эта склонность весьма ценится моими… единомышленниками.

Пенумбра не знает, что ответить.

– Я и сам хотел бы обладать этим даром, но, увы, умею лишь его ценить. – Мо отпивает глоток кофе. – Ну или… не только ценить. Могу поддаться увещеваниям мистера Корвины и придумать, как вам помочь. Расскажите мне об этой карте.

Пенумбра предъявляет Mo свою находку. Поместив карту под лампу, он показывает номер 43, «Уильяма Грея» и тоннель ССЗЗ, который идет на перехват.

Мо хмурится:

– Мистер Пенумбра, я сейчас вынужден продемонстрировать свою слабость и сказать вам правду: крайне маловероятно, что там что-нибудь уцелело.

– Вы правы, – соглашается Пенумбра, – тем не менее в письме из Сан-Франциско говорится, что «он убрал в хранилище эту книгу». Поэтому, возможно – не вероятно, я не спорю, но возможно, – что «Tycheon» хранился в особых условиях.

– Вот он! Ваш дар. И я бы больше всего на свете хотел, чтобы вы были правы, чтобы там, может, уцелели и другие сокровища… видите? Это даже немного заразно. – Сплетя пальцы, Мо кладет на них подбородок. – А что нужно от меня, мистер Пенумбра?

– Так. Я не… ах. Я знаю, где находится корабль, и вижу, что маршрут пролегания тоннеля предполагает… возможность доступа. Но, по правде говоря… – Тут Пенумбру пробивает на смех от собственной глупости. – ХА! Я не представляю, что с этой информацией делать!

Мо расплывается в улыбке:

– А я как раз представляю, мистер Пенумбра. Еще кофейку? Хорошо… да, я знаю, что делать.

Только для членов братства

У Мохаммеда Аль-Асмари своя банда, – по крайней мере, такое создается впечатление, когда он совещается с Пенумброй и Корвиной в магазине за массивным широким столом.

– Ценность магазина не в квитанциях, а в друзьях, – говорит он, – и в этом смысле мы воистину богаты. – (Пенумбра замечает, что у Корвины слегка напрягается челюсть; похоже, работник Мо был бы рад и квитанциям.) – Они у нас есть по всему городу, – продолжает Мо, – во всех районах и социальных слоях. И я вас уверяю, кто-то наверняка знает кого-то… кто знает кого-то… кто работает в этом тоннеле. – После чего Мо распределяет задачи: – Я всех обзвоню. Вы, мистер Корвина, всех обойдете. А пока вы будете заняты… кто-то должен сидеть на вашем месте. – И он резко разворачивается к Пенумбре.

– Я?

– Ну это же общее дело, так?

– Ну, пожалуй… Да. Я могу присмотреть за магазином.

Корвина мрачно смотрит на Мо:

– Правила ты ему расскажешь?

– Ну конечно. – Мо распрямляет спину. – Мистер Пенумбра, будьте как дома. Делайте все, дабы избежать ограбления, пожара и налета полиции. Если получится, продайте парочку книг. Но ни при каких обстоятельствах не читайте книги на стеллажах, не заглядывайте в них и вообще даже на них не смотрите.

Пенумбра смотрит на высокие стеллажи.

– Что, вообще не трогать?

– Трогать можно, только если член братства попросит дать ему книгу.

– Член братства. Понятно. А как в это братство записаться?

Мо поправляет очки.

– Продвижение должно быть постепенным. Прежде чем записаться в братство, надо быть покупателем. И… так, погодите. – Он делает вид, будто пытается припомнить. – Вы, случайно… у нас еще ничего не покупали, мистер Пенумбра?

Тот качает головой, улыбаясь:

– Не покупал.

И Мо улыбается:

– Тогда посмотрите, что у нас тут есть. Рекомендую столик с поэзией. Вы знакомы с творчеством Бротигана? Обязательно почитайте.

Тем же вечером Пенумбра заступает на место Корвины и надзирает за шумной тусовкой круглосуточного книжного. Он опасается, что сборище волосатых сочтет его еще более безнадежным цивилом, чем Корвину, но нет, им он в новинку, и все по очереди подходят поболтать. Парень по имени Койот просит помочь ему найти «Ребенка Розмари», а потом даже покупает. Женщина с радиоприемником расспрашивает о Корвине, после чего рассказывает, что пышнобородый дуэт, который крутится у столика «Кинематограф», Джордж и Фрэнсис, – местные киношники^[34]. Феликс приносит свою уже страшно потасканную «Дюну» и спрашивает, нельзя ли обменять ее на «Затонувший мир». Пенумбра не уверен, что это не противоречит бизнес-модели Мо, но все равно разрешает.

Позднее, когда в магазине уже совсем не протолкнуться, на Пенумбру начинает поглядывать темноглазая женщина: один раз, другой. Потом она идет к нему через весь магазин, а вслед за ней тянется облако дыма, как за паровозиком. Когда она подходит ближе, Пенумбра замечает у нее тонкий косяк. Женщина протягивает его Пенумбре:

– Будешь, тигр?

– Ой нет. И я думаю… Видите ли, тут книги.

– Да книги я не жгу.

– Я имел в виду – случайно.

– Случайностей не бывает, тигр. – Она затягивается. – Ты здесь новенький, да?

– Новенький? Нет-нет. По сути, я даже не здесь. – Пенумбра хотел сказать, что не работает в магазине, а просто подменяет Корвину. Но вышло как-то странно, и…

– Сильно, – кивает она. – Может, и меня тут нет. Может, мы с тобой и должны быть не здесь… вместе. Намек понятен?

– Думаю, да, но я не…

– Мы с друзьями собираемся в Хейт. Хочешь затусить с нами?

– Я не могу, гм, тусить. То есть не могу уйти. Может, в другой раз.

Незнакомка жалостливо улыбается:

– Ну тогда паши.

Она выпускает в воздух еще одно облачко дыма и уходит в толпу. Позднее, направляясь к выходу, она напоследок глядит через плечо на Пенумбру, но тот отворачивается.

Яркий солнечный свет льется в окна, поблескивая на голых половицах. В «Круглосуточном книжном магазине Аль-Асмари» на удивление пустынно. Сейчас обед, волосатые, наверное, в парке, валяются на траве под странным светом дневной звезды. Жарко и душно – магазин не оборудован для таких термодинамических испытаний; Пенумбра подпирает дверь стопкой «Боен номер пять».

Он снова присматривает за магазином, ожидая возвращения Корвины. Тот нашел члена братства, чей зять занимается налогами компании, которой принадлежит одна из строительных площадок ССЗЗ. И он убалтывает этого бухгалтера за пивом в «Династии щитов»^[35].

Пенумбра уже дошел до середины «Электропрохладительного кислотного теста», и ему кажется, что он понимает ночную толпу лучше с каждой страницей. «Веселые проказники» как раз встретили «Ангелов ада», и тут вдруг кто-то тихонько кашляет. Пенумбра испуганно отрывается от книжки. Перед ним, в нескольких шагах от прилавка, стоит девушка в зеленых вельветовых брюках.

– Э… Я… – Пенумбра откладывает книгу. – Чем могу помочь?

Девушка смотрит оценивающе. Пенумбра не понимает, долго ли она тут простояла. К груди она прижимает огромный том в темном переплете.

– Вы новенький, – наконец говорит она.

– Я вообще не… э-э, – сдается он. – Да, скажем, я новенький.

– Я могу зайти позже.

– Нет-нет. Я к вашим услугам.

Девушка быстро делает два шага вперед, тяжело роняет книгу на стол и опять на два шага отступает.

– Эту я закончила.

Пенумбра приподнимает книгу, смотрит на корешок. Она явно с высоких стеллажей.

– Ясно, – говорит он. – Ага. И… как вам?

Секунду посетительница молчит, и Пенумбре кажется, что она сейчас выбежит в дверь, но потом ее самообладание дает трещину – видно, что ей трудно было держаться, – и она выпаливает:

– Очень интересно! Не так уж сложно, как я думала после того, что он сказал. В смысле, Мо. Простая омофоническая подстановка. – И после паузы добавляет: – Наверное, не стоило вам этого говорить.

Но Пенумбра вообще ничего не понял. И не знает, что теперь делать. Тянется неловкое молчание.

– Ну ладно, – наконец говорит девушка. – Следующая там… погодите.

Порывшись в кармане, она извлекает мятый клочок бумаги. С обеих сторон он исписан буквами, некоторые вычеркнуты и переписаны, другие стерты и переписаны, словно игра в виселицу вышла из-под контроля. Она читает по горизонтали и по вертикали, шевеля губами. Затем снова сворачивает бумажку, кладет в карман и объявляет:

– «Кингслейк».

– «Кингслейк», – повторяет Пенумбра.

Затем отыскивает прямоугольную книгу учета, ту, с которой Корвина сверялся, когда Пенумбра пришел сюда впервые, – их каталог. Тут все записано вручную; ко многим книгам есть аннотации, некоторые вычеркнуты. Он находит «Кейна» (смотри также: «Каин»), «Кейла», «Кима», ~~«Кина»~~, «Кинга», а вот и «Кингслейк». В каталоге указаны координаты.

– Три… двадцать три, – читает Пенумбра. – Три двадцать три. Подождите, пожалуйста.

Он убредает к высоким стеллажам. На них – невысоко, под рост Аль-Асмари, – он находит пронумерованные медные таблички. Он доходит до III, подкатывает лестницу, какое-то время возится с нижним фиксатором.

Потом лезет вверх. Полка XXIII оказывается очень высоко над землей. В библиотеке Гальваника лестниц вообще нет; там книги хранятся на разных этажах, что весьма благоразумно. Пенумбра крепко хватается за перекладины, медленно и осторожно переставляет ноги – вот V, вот X, вот XV и XX.

Отсюда уже виден потолок – Пенумбра теперь может подтвердить, что тут есть и потолок, а не только бесконечные полки. Он запрокидывает голову, чтобы рассмотреть получше. Всю площадь потолка занимает изображение, несколько напоминающее фреску эпохи Ренессанса. Он осматривает картину по кускам, и наконец она складывается: это люди в плащах на крутой скалистой тропе. Из туч над ними бьет молния, похожая на трещину в краске. Глаза распахнуты, челюсти сжаты, но руки вытянуты, а пальцы сцеплены. Эти люди помогают друг другу карабкаться.

Опустив взгляд, Пенумбра видит полку XXIII, а на ней искомую книгу: она толстая, как словарь, на корешке отпечатано «Кингслейк». Он обхватывает лестницу локтем, а другая рука выдвигается за книгой, тянется к ней самым длинным пальцем: он порхает в воздухе, вот он раз подцепил корешок, второй, накренил, и книжка выползает силой собственной тяжести, и тут Пенумбра понимает, что ее надо хватать, но также очень ясно сознает, до чего она тяжелая, и боится, что столь массивный предмет сместит его центр тяжести и утянет его за…

Книга падает.

Пенумбра успевает отметить, что поступил необдуманно, даже прикинуть, как еще можно было подойти к задаче, а тем временем наблюдает, как книга кувырком пролетает двадцать две полки, лишь чуточку трепеща… и падает в вытянутые руки Маркуса Корвины.

Молодая посетительница в ужасе – может, испугалась, что будет повинна в порче книги? Она берет «Кингслейка» из рук Корвины, шепчет «спасибо» и бросается к двери. Продавец открывает толстую книгу учета в кожаном переплете и принимается писать.

Пенумбра робко подходит к нему.

– Маркус, я прошу прощения, – выдавливает он. – Мне не стоило…

Корвина поднимает на него взгляд. Он улыбается – Пенумбра всего второй раз видит у него такое лицо.

– Я три книги уронил и ничего не сказал Мо. Так что… Я ничего не видел.

Пенумбра кивает:

– Спасибо.

Дописав, Корвина закрывает книгу в кожаном переплете и многозначительно постукивает по обложке.

– Вот люди вроде Эвелин Эрдос – это настоящие клиенты.

– Настоящие клиенты.

– Да. Настоящие читатели. – Улыбка уже сошла с его лица. – Будь я хозяином магазина, сделал бы его только для членов братства. И больше не тратил бы времени на остальную публику. – Он буквально выплевывает это слово: публику.

Пенумбра задумчиво молчит. А потом возражает:

– Маркус… если бы магазин не был открыт для публики, меня бы сейчас здесь не было.

Корвина морщит лоб и коротко кивает. Но остается при своем.

Его посиделки в баре оказались плодотворными. Клиент зятя кого-то из членов братства, Фрэнк Лапин, управляет одной из строительных площадок ССЗЗ и воспринял их затею благосклонно; другими словами, за взятку он с радостью отвернется, предоставив им возможность осмотреть раскопки.

Корвина сообщает об этом с мрачным лицом.

– Но это же хорошо? – спрашивает Пенумбра.

– Он хочет две тысячи долларов, – поясняет Корвина. – К моему сожалению, у нас таких денег нет. – Он с кислой миной обводит взглядом магазин. – Как ты мог заметить, книги тут особо не продаются. Нью-Йоркский фонд оплачивает аренду… но на этом все.

– Маркус, рано отчаиваться, – говорит Пенумбра. – Мне есть к кому обратиться.

Пенумбра звонит Лэнгстону Армитажу из телефона-автомата на Монтгомери-стрит. Рассказывает о том, что выяснил. Описывает город, корабль, карту. Говорит и о книжном магазине.

Армитаж настораживается.

– Кто держит этот магазин? – квакает он. – Какой-нибудь торгаш дешевым чтивом?

– Нет-нет, – возражает Пенумбра. – Мохаммед Аль-Асмари вовсе не такой. Я посетил все книжные магазины в этом городе и не только, но этот книжный… и этот человек… они уникальны.

– Но он все же простой книготорговец, мальчик мой. Коммерсант. Не ученый. Не интеллектуал. Его в конечном счете заботят лишь продажи.

Пенумбра смеется – как будто гавкает:

– Вот уж в чем не уверен.

– А за счет чего же он держится на плаву? – спорит Армитаж. – Это бизнес, мальчик мой.

– Я бы сказал, что это заведение находится… в серой зоне, сэр.

– Заинтересовался теневой стороной, а, Пенумбра? Ага-а. Но прецедент уже есть. Я тебе рассказывал, как Бичем внедрился в венгерское издательство, чтобы получить доступ в их секретный архив?

– Нет, сэр.

– Ну так вот. Мы потом нашли его тело в Дунае, но не важно.

Пенумбра объясняет, что проникнуть к останкам «Уильяма Грея» можно, но это будет дорого стоить.

– Я подчеркну, сэр, – продолжает он, – что к настоящему времени от корабля, скорее всего, остался только утрамбованный слой гнилого дерева. Лично я думаю, что попытаться все же стоит… но нет никакой гарантии, что «Tycheon» сохранился хоть в каком-то виде.

– Ну, ты знаешь, как у нас говорят: «Поиск заканчивается, лишь когда держишь в руках пепел книги и оплакиваешь потерянные впустую годы».

– Я не знал, что у нас так говорят, сэр.

– Я переведу деньги, мальчик мой. Достань нам книгу!

Идет кессонщик

Пенумбра приходит пораньше, когда остатки ночной толпы начинают шевелиться, лениво потягиваются и разбредаются в поисках пропитания. К обеду в магазине никого, и Корвина привлекает Пенумбру к делу: переставить кое-какие книги на средних полках высоких стеллажей. Они ставят рядом две лестницы, забираются на них и передают друг другу толстенные тома по непонятной Пенумбре системе.

За работой они разговаривают. Пенумбра рассказывает о Гальванике, об их библиотеке. И узнает, что Корвина в каком-то смысле действительно был моряком: техником по радиолокации на авианосце. Ходил по морям четыре года.

– Я много читал, – рассказывает Корвина. – Так и заинтересовался всем этим.

– Что ты читал?

– Чего я не читал? Я читал все. У нас была лучшая библиотека на всем флоте. Офицер, который был там за главного, – хотя это я узнал позднее – состоял в той же… организации, что и Мо. Научил меня читать по-гречески.

– Постой. Выходит, твой авианосец был как-то связан с этим магазином?

– Так точно. Книгохранилище мичмана Тейлора на четвертой палубе. Это целая сеть… и глубокая традиция, Аякс. Очень давнишняя.

– Значит, плавучих книжных уже два.

Корвина смеется:

– Ха. Да. «Уильям Грей» и «Коралловое море». Хотя, должен сказать… мой был больше. – Он улыбается. Третий раз.

Час спустя у Пенумбры болит спина, дрожат икроножные мышцы, руки напоминают клешни. Он уже готов умолять сделать перерыв, но вдруг снизу звенит колокольчик и грубый голос кричит:

– Есть тут кто? – А потом громче: – Есть кто по имени Марк?

Корвина напрягается и шипит:

– Это он! – Пенумбра начинает спускаться, но Корвина снова шикает: – Нет. Я сказал его бухгалтеру, что буду один. Стой здесь.

Не успевает Пенумбра возразить, как Корвина обхватывает ногами боковушку лестницы, расслабляет хватку и – Пенумбра ахает – съезжает вниз и плавно приседает на полу. Потом гибко встает и удаляется мимо стеллажей к прилавку, выходя на свет и исчезая из поля зрения Пенумбры.

– Добро пожаловать, – доносится до него.

– Приветик, Марк. – Голос у посетителя грубый и шутливый.

– Маркус, – поправляет Корвина. – Вы клиент Альвина? Строитель?

– Строитель? Я тебя умоляю! Я кессонщик. Нас мало, но мы в тельняшках. Приятно познакомиться. Я Фрэнки. Хотя, может, ты предпочтешь «Фрэнклин».

Если он и подтрунивает, Корвина либо не замечает, либо предпочитает не обращать внимания.

– Фрэнклин. И мне приятно познакомиться. Альвин рассказал суть моего замысла?

Пенумбра слушает затаив дыхание. Фрэнки, похоже, в рабочих ботинках: каждый его шаг сопровождается громким ударом.

– Рассказал. И… Извини, я вынужден спросить. Ради собственного душевного спокойствия. Ты же не банк грабить собрался?

– Уверяю тебя, – невозмутимо отвечает Корвина, – я просто местный историк.

– Ладно. Поверю. Но только потому, что Альвин хороший парень и он за тебя поручился. Ясно тебе?

– Конечно. Так… и как мы поступим?

– Ну, во-первых, Марк, ты мне заплатишь. Суммы, которую ты, так сказать, предложил Альвину, будет достаточно.

Пенумбра слышит, как открывается ящик, шуршит бумага – толстый конверт, который он вчера получил в «Уэллс Фарго». Его охватывает приятное волнение. Вот что значит быть младшим агентом отдела поступлений.

– Пожалуйста, – говорит Корвина, – как договаривались.

– Дай-ка гляну. – (Бумага рвется, бумага шелестит. Считаются деньги.) – Какая щедрость. Ладно, Марк, у меня есть хорошие новости и плохие.

– Не уверен, что рад это слышать.

– Хорошие новости в том, что нужное тебе место готово. Мы там прошли давным-давно. Перекресток Маркет и Бил, да? Я сходил и сам проверил. Что-то там есть. Выглядит не супер, но с учетом обстоятельств и не слишком плохо.

– А плохие новости?

– Плохие новости, Марк… не я заведую стройкой на Эмбаркадеро. Там совсем другая контора, и к ней не подступиться.

Прямо слышно, как Корвина раздувает ноздри. И у самого Пенумбры сердце уходит в пятки. Они так близко, но путь снова перекрыт. Вот что значит быть младшим агентом отдела поступлений.

А Корвина не сдается.

– Вы бы не пришли, если бы у вас не было решения, – говорит он. – Я прав?

– Ты очень проницателен, Марк. Я все утряс. Мы закончили тоннель – ты в курсе?

– Под Заливом?

Посетитель довольно угукает.

– Все надежно. Рельсы пока не проложены, но мы ежедневно гоняем там грузовики. Площадка с другой стороны тоннеля – вот она как раз моя. И я могу все уладить с ночным сторожем, не проблема.

– Площадка… с другой стороны.

– Ага. В Западном Окленде.

Корвина усмехается:

– То есть вы предлагаете дать кругаля?

Фрэнки тоже смеется:

– Почему бы и нет? Размяться никогда не помешает.

– Это безопасно?

– Конечно. Важные шишки в следующем месяце организуют там экскурсию для публики. Для детишек, стариков, для всех. Прямо по тоннелю. Как по мне, ты просто попадешь туда раньше всех.

– Что ж, я рад, что вы так это видите. Полагаю, наш взнос гарантирует нам… анонимность.

– Ну конечно, Марк, ну конечно. – Фрэнки топает к двери, но останавливается; Пенумбра слышит, как он разворачивается. – А что там? Золотые дублоны?

– А вам не все равно?

– Не знаю… Вдруг долю захочу.

– Увы, Фрэнклин, я вас разочарую: там просто книги.

– Ты дал большие деньги за какие-то старые книжки, но, впрочем, у тебя тут целая коллекция. Каждому свое, как я всегда говорю. Все путем?

– Западный Окленд. По тоннелю. А что сказать сторожу?

– Его зовут Гектор. Он и тебя посторожит. Можно использовать пароль…

– Festina lente.

– Что-что?

– Festina lente. Это будет наш пароль.

Пенумбра начинает подозревать, что Корвина не впервые организовывает незаконную экспедицию.

– Фис-ти-на лен-ты. О’кей. Как скажешь. – Фрэнки снова топает к двери и на этот раз ее открывает; бодро звякает колокольчик. – В любое время после полуночи. Фис-ти-на лен-ты. О’кей. Удачи там тебе, Марк.

Обломки «Уильяма Грея»

Они пересекают Залив на последнем вечернем пароме под нервно мерцающей луной, едва пробивающейся сквозь низко нависшие тучи. Он плавно проскальзывает под темным брюхом моста Бэй-бридж, который выглядит суровее и серьезнее своего кузена, любимчика туристов.

Паром причаливает среди пакгаузов Оклендского порта. Они заранее купили велосипеды на углу Тёрк-стрит и Левенворт у мужика, который назвался Русским Майком. Корвина взял себе элегантный зеленый «швинн»; Пенумбре достался синий прогулочный велик с удлиненным седлом. Они катят к строительной площадке в Западном Окленде, которую нетрудно отыскать: гладкие бетонные столбы выросли высоко, но не держат пока ничего; горы ржаво-красной арматуры лежат и ждут, когда их вживят в камень; плюс многочисленные заснувшие экскаваторы.

Гектор в чем-то вроде полицейской формы лениво прогуливается вдоль сетки-рабицы по периметру. Они подают знак издалека, осторожно приближаются, говорят «festina lente» из тени. Крякнув, он взмахом их пропускает и бредет дальше вдоль забора, даже толком не заглянув им в лицо.

Перед ними зияет огромная пасть тоннеля для скоростных электричек. К ее металлической губе цепляются комья земли; пока это больше похоже не на объект городской инфраструктуры, а на древнюю гробницу. Рельсов еще нет. Со стройки внутрь уходит широкая, поросшая травой дорога со следами проезжавших грузовиков.

Света тоже нет, но они это предусмотрели. Корвина достает туристический фонарь и вешает его на руль.

– Готов?

Пенумбра выравнивает руль.

– Видимо.

Тоннель глотает их. Корвина вырывается вперед, уверенно давя на педали, щелкая передачами и быстро находя эффективную комбинацию. Пенумбра то и дело оглядывается на вид через вход в тоннель – пыльный овал оклендского неба, который уменьшается, тускнеет, наконец меркнет и становится не ярче цветных пятен, вспыхивающих на сетчатке в отсутствие света.

Такой кромешной тьмы он еще ни разу не испытывал. Тоннель под колесами кажется гладким, как пол в помещении: на баскетбольном стадионе или в вестибюле банка. Каждые несколько секунд раздается глухой бум, когда велосипед наезжает на очередной шов: заваренный стык между гигантскими металлическими пластинами, запечатанными от вод Залива.

Залив-то прямо тут. Над головой. На какой они глубине? Пенумбра даже не представляет. Может, футов десять; может, сто. Но воздух другой. Холодный и влажный, и выхлопные газы не выветриваются. А хватит ли им кислорода? Вдруг к посещению людьми тоннель еще не готов? Вдруг они с Корвиной на полпути потеряют сознание? И никто их не найдет до утра?

Корвина мчит впереди. Фонарь прыгает у него на руле, отбрасывая в кильватер совершенно безумную тень – темного аватара, что танцует и прыгает по тоннелю.

– Притормози! – орет Пенумбра, но Корвина не слышит, или не понимает, или не слушается. Пенумбра набирает полные легкие тяжелого воздуха и снова пробует: – Ты не мог бы… Ай, – сдается он.

Тень Корвины уменьшается; свет фонаря тоже. Сгущается тьма.

Пенумбра останавливается, тяжело дыша. Он ложится на руль: чувствует его, но не видит. Свет фонаря Корвины уже схлопнулся.

Гнев Пенумбре несвойствен, но сейчас он в гневе. Корвина! Пенумбра понимает, что с этим человеком не стоит идти в страшный подземный тоннель. Да, Корвина способный, он хороший предводитель, но у него не хватает терпения на тех, кто за ним не поспевает.

Ну что ж.

Не стоять же тут вечно.

Пенумбра наудачу потихоньку крутит педали. Впереди лишь тьма, чистый черный мрак – зато, разумеется, никаких препятствий. Ничто не стоит у него на пути. Пенумбра замечает, что переднее колесо забирает вверх, – значит он наехал на изгиб стенки тоннеля; он дергает руль, подчиняется силе притяжения и скатывается назад. Пожалуй, можно и так. Просто прислушиваться к ощущениям, полагаясь на окружность тоннеля. И крутить педали. Можно даже закрыть глаза. Тут опасаться нечего.

Пенумбра теряет счет времени. Вселенная сжимается до почти философской тьмы тоннеля, кривой его пространственно-временнóго континуума, которую он воспринимает ногами, а не глазами. Может, когда он выберется на поверхность, окажется, что прошло десять лет. Пятьдесят. Он улыбается и считает годы, крутя педали: 2017… 2018… 2019. Каким станет этот город в двадцать первом веке? Может, в саду Йерба-Буэна наконец что-нибудь прорастет или…

Раздается вопль Корвины:

– Аякс! Это ты?

Пенумбра резко тормозит и идет юзом.

– Где ты?

– Я тут.

Удрученный голос в черноте где-то неподалеку; Пенумбра его почти видит – темный силуэт на фоне тьмы тоннеля еще темнее. Похоже, Корвина сидит на полу.

– Помоги мне, я… Тут слишком темно, Аякс. Я потерял фонарь.

Пенумбра аккуратно кладет велосипед и, скользя ногами по полу, идет на голос.

– Я иду, – говорит он. – Вытяни руки.

Он едва касается чего-то пальцами, и его запястье хватает рука – сильная, трясущаяся, скользкая от пота.

– Маркус, все в порядке. – Пенумбра помогает ему встать – во всяком случае, пытается, но Корвина едва не роняет его самого. Сколько же он весит?! Пенумбра кряхтит, тянет, и Корвина встает. – Все хорошо.

Они долго идут вместе, Пенумбра ведет Корвину за руку. Здоровяк молчит, просто идет следом, и дыхание его замедляется, потихоньку выравнивается. Пальцы у него толстые и мясистые, но очень мягкие.

И вот наконец fiat lux^[36]. Поначалу мерцает лишь едва заметный намек на свет, потом он становится булавочной головкой, потом точкой. Чем быстрее они идут, тем быстрее он растет, посему они шагают очень резво, потом переходят на бег, и где-то по дороге Корвина отпускает руку Пенумбры и делает рывок вперед.

Под конец тоннель снова поднимается, они добираются к свету стройки на Эмбаркадеро, и к тому времени Корвина окончательно приходит в себя. И следа не осталось от его переживаний во тьме.

– Корабль должен быть где-то рядом, – решительно говорит он, снова беря на себя бразды правления.

Тоннель выходит в пещеру, которую освещают зарешеченные лампочки – они праздничной гирляндой висят под грубо сделанным потолком. Потолок держится на каркасе темных балок, кое-где уже возведен бетонный периметр. На полу разлились широченные лужи – не перепрыгнешь, приходится идти вброд. Пенумбре заливает туфли.

Тут видны признаки жизни и работы: брошенные перчатки, бумажные стаканчики, дешевенькая каска из белого пластика с синим логотипом «ССЗЗ» на лбу. Пенумбра поднимает ее, встряхивает, надевает:

– Что скажешь?

Корвина фыркает:

– Что ты самый тощий кессонщик в городе.

Сто с лишним лет назад «Уильям Грей» был затоплен и засыпан кучей мусора. Утоплен и погребен. Мачта давно сломалась, паруса и прочая оснастка сгнили. Остался только корпус, да и то лишь едва: он как смятая пивная банка на свалке.

А потом строители ССЗЗ пробурили тоннель. Пенумбре доводилось видеть ископаемые окаменелости: огромные камни раскалываются – а на сколе какой-нибудь древний зверь. Именно так сейчас выглядит и «Уильям Грей». Его очертания темны, но все же хорошо различимы в стене тоннеля. Здесь, на минус втором этаже города, сохранилась хотя бы тень корабля.

Миг триумфа быстро сменяется поражением. Пенумбра воображал обломки, вроде того, что показывает Жак Кусто. Думал, будет куда войти, что осмотреть, но сейчас понимает, что сглупил. Их миссия, очевидно, не археологическая, а геологическая. Корабль – целиком и полностью ископаемая окаменелость.

– Вот, – окликает Корвина, вырывая Пенумбру из потока мрачных мыслей.

Книжный продавец отыскал где-то две лопаты. Одну он осторожно бросает Пенумбре, но она выскальзывает у того из рук и падает.

– Маркус, не…

– Я вижу корабль, – объявляет Корвина. – Я вижу первый книжный магазин в этом городе. Аякс, здесь есть что искать.

– У нас с тобой общий дар, – сухо отвечает Пенумбра.

– Какой еще дар?

– Мистер Аль-Асмари так это назвал. «Готовность носиться с абсурдными идеями».

Корвина фыркает.

– Я не ношусь с идеями, – возражает он. – Я их реализую.

Он вонзает лопату в стену тоннеля и начинает копать.

Проходит час. Может, больше. Они углубляются в нутро корабля, перебрасывая через голову землю, ил, сгнившее дерево, и за спиной растет сырая куча. Лопата Пенумбры вонзается в мягкие сгустки – грустные останки книг, подозревает он. Они темные и мокрые, сгнили, испорчены, но видны намеки на корешки.

Черная грязь брызжет ему на рубашку и брюки. Чем дальше они углубляются, тем страшнее вонь – вековая гниль наконец вышла на волю. У Пенумбры горят руки, а ноги промокли, и видно, что даже Корвина устал, но вдруг…

БУМ.

Лопата Пенумбры натыкается на что-то не мягкое и не испорченное. Он снова замахивается.

БУМ.

– Маркус, по-моему… – начинает он, но тот уже тут как тут, тоже машет лопатой.

Они находят контур твердого бумкающего предмета и откапывают, пока Корвине не удается применить лопату как рычаг. Он кряхтит, и из дыры на пол тоннеля с влажным бух вываливается металлический сундучок – сначала встает на бок, а потом падает как надо.

Пенумбра и Корвина смотрят друг на друга во все глаза.

Сундук немилосердно изъеден коррозией, вся поверхность пошла ржавыми бородавками и коричнево-зелеными потеками, но он, похоже, устоял. Крышку держит поразительно толстый замок.

– Отойди, – командует Корвина, повыше заносит лопату и обрушивает ее на замок, точно молнию гнева.

Толстый старый замок не ломается, а скорее крошится. Пенумбре кажется, что даже как бы с облегчением.

Потом они пешком уходят с площадки, Корвина несет сундук. Ночной сторож на Эмбаркадеро замечает их с той стороны гигантской дыры в земле. И кричит:

– Эй, вы! Что вы там делаете?

– Не останавливайся, – шепчет Корвина.

Перед ними ряд оранжевых конусов, а дальше тротуар, где парочки в пальто и шарфах торопливо шагают мимо и никто даже не смотрит в сторону этой ямы. Еще дальше в небо темной стеной уходит шоссе Эмбаркадеро, и по обеим сторонам в ночи со свистом, гудя и визжа тормозами, пролетают машины. Весь этот свет и шум как бальзам на душу после тоннеля.

Пенумбра поворачивается к сторожу и постукивает по своей каске:

– Заканчиваем кое-какую работенку! Сами знаете, как тут все. Festina lente!

И с этими словами они уходят за конусы на тротуар и на свободу.

Они овладели мастерством судьбы.

Миллион случайных цифр

На сей раз Mo реально всех выгоняет. Волосатые бубнят и стонут, но он не сдается:

– Дальше по улице есть прекрасный книжный. Свет у них не горит, но не дайте себя обмануть… стучите. Зовите Лоренса.

Пенумбра расчищает широкий стол, и Корвина выкладывает добычу, содержимое сундука: семь томов, все сухие и невредимые, по одному закутанные в телячью кожу. Мо сгорает от любопытства. Да они все сгорают. Одно за другим они разворачивают свои сокровища.

– Мадригал! – восклицает Мо. А потом вопит еще громче: – Брито! Он же из первого поколения!

Одна из книг в кожаном переплете точь-в-точь похожа на магазинную книгу учета, только у здешней римская пятерка на корешке, а у найденной – единица. Мо крутит ее в руках.

– Первая книга учета, – выдыхает он. – Записи о наших самых первых клиентах. Ходят слухи, что в их числе был сам Марк Твен. И вскоре мы узнаем, правда ли это.

Корвина разворачивает один из последних томов и безмолвно передает его Пенумбре. Обложка тускло-серая, местами потерявшая цвет, как гусеница, выселенная из кокона. Простыми заглавными буквами на ней написано: «TECHNE TYCHEON». Пенумбра открывает книгу на первой странице.

Там мешанина фраз, выстроенных рядами и столбцами. Просто какие-то обрывки: Великая река расходится и сходится; Рев льва-тирана; Нет стен без кирпичей; Хохочущий череп твоего мертвого деда…

На следующей странице то же самое. А принц все время был ящером. Пенумбра открывает в случайном месте в середине – и там опять то же. У тебя выпадают зубы один за другим. На каждой странице как будто сетка, и в каждой клетке либо фрагмент текста, либо изображение.

Совершенно ничего не понятно.

Пенумбра видит, что пророчество тщательно зашифровано. И расстраивается. Ему уже встречались подобные книги: «Оккультная литература 337» как раз посвящалась кодам и шифрам. И «Tycheon», понимает он, будет той еще задачкой. Предстоит мучительная работа, которая займет годы.

Мо оптимистично улыбается:

– Если шифр есть, его можно взломать, мистер Пенумбра. Может, удастся заинтересовать мистера Федорова…

Пенумбра вздергивает голову:

– Вы это… о чем?

– Он у нас лучший спец по шифрам, – объясняет Мо. – С прошлыми томами он быстро расправился, так что если повезет…

– Но я везу книгу в Гальваник.

Слова Пенумбры повисают в воздухе. Корвина протягивает руку и решительно кладет ее на «Tycheon».

– Мистер Пенумбра, эта книга принадлежит нам, – говорит Мо. – Как и в тот день, когда затонул «Уильям Грей». И такой пустяк, как целое столетье захоронения, ничего не меняет.

Пенумбра качает головой:

– Остальное берите, пожалуйста, но я оплатил поиск потому, что моего начальника интересует эта книга. Теперь она принадлежит нашей библиотеке и наши ученые будут ее расшифровывать. Я не могу оставить ее вам. Это же, – он рисует рукой широкий круг, – просто магазин.

Мо вспыхивает, но, прежде чем он успевает возразить, к удивлению Пенумбры, вмешивается Корвина:

– Мо. Аякс прав. Он заплатил. Если бы у нас были такие деньги… но у нас их не было. – Он убирает руку, и Пенумбра хватает «Tycheon».

Мо сверкает глазами:

– Вы оглядитесь, мистер Пенумбра. Это не просто магазин.

Развернувшись, Мо уходит, скрывается за высокими стеллажами. Пенумбра слышит, как дверь – та, что с буквами «МО», – открывается и закрывается.

Он снова садится в электричку и едет через полуостров; сойдя в Пало-Альто, добирается до прячущегося в тени секвойи домика Клода. Там на зеленом ковре, где раньше лежала коробка из-под пиццы, теперь стопочкой стоят три. Пенумбра начинает постигать ритм жизни своего бывшего соседа.

– Я приехал попрощаться, – говорит он, усаживаясь по-турецки.

Серая кошка тычется носом ему в коленку.

Клод хмурится:

– Уже? Что ж. Но я рад, что ты заехал, старина. А что там с кораблем?

Пенумбра достает «Tycheon» из толстого желтого конверта:

– Наши поиски «Уильяма Грея» были успешны.

– Нашли! Охренеть!

Пенумбра позволяет себе улыбнуться:

– Да, не без твоих подсказок. И в нем отыскали эту книгу. Но мне предстоит решить, что с ней делать.

– Ты не хочешь везти ее в Гальваник?

– Возможно… Ох. – Пенумбра громко и протяжно вздыхает. – Я не знаю, Клод.

– Она ценная? О чем она вообще? О демонах?

– Она однозначно ценная, а вот ее содержание… Скажем так: если она и о демонах, то они надежно сокрыты. Сам посмотри. – Он открывает книгу и демонстрирует Клоду страницы бессвязного текста. – Все зашифровано. Ничего не разберешь.

Взгляд Клода скачет по обрывочным фразам.

– Шифр?

Пенумбра кивает:

– Однозначно. Я уже видел такое в Гальванике. И у нас там был курс…

– А ты не думаешь, что это случайный набор фраз?

– Клод, я сомневаюсь, что тут просто какой-то бред. Эту книгу так не берегли бы, если бы в ней не было смысла. И ценности.

– Ой! Ты считаешь, нужно иметь смысл, чтобы представлять ценность? Дружище… Я тебе не показывал книгу RAND?^[37]

– Нет.

Клод подскакивает и уходит к одной из дальних книжных куч. Роется в ней, бросая толстые книги через весь ковер. Пенумбра видит «Инструкцию по эксплуатации SDS-940». Видит тоненькую брошюрку «RFC 1: Базовое программное обеспечение».

– Вот она.

Клод откапывает толстенную книгу в темной обложке и бросает ее на ковер между ними. Заголовок набран ненавязчивым шрифтом с засечками:

Миллион случайных цифр и 100 000 нормальных отклонений

– Когда-то это была самая ценная книга в этой комнате, – говорит Клод. – RAND – это типа фабрика мысли – они опубликовали ее… так… – Он с трудом открывает книгу, находит страницу с выходными данными. – В сорок шестом году. Новые компьютеры сами могут генерировать случайные числа… точнее, формально псевдослучайные… но когда мне в Гальванике требовалось случайное число, я переписывал его отсюда.

Он распахивает книгу на первой попавшейся странице, а там одни лишь цифры, как кирпичики в стене. Открывает другую: там на вид то же самое, но, по всей видимости, числа совершенно другие.

Пенумбра проводит пальцем по странице:

– Но зачем они? Куда столько случайности?

– Метод Монте-Карло, – объясняет Клод, – один из столпов современной науки. Космическое казино, дружище. Как бы объяснить… Вот например. Иногда приходится иметь дело с системой, которую ввиду сложности нельзя смоделировать полностью. Нет, этот товарищ, – он похлопывает свой доморощенный компьютер по боковушке, – мощный, но не настолько. И вместо того чтобы обсчитывать всю систему сверху донизу, берутся случайные точки… и делаются ставки. А дальше как в казино: если сделать достаточно ставок, случайность выравнивается и становится понятна система, лежащая в основе.

– И для чего используется этот метод?

– Для всего! – восклицает Клод. – В климатических моделях… экономических прогнозах… ядерной физике. – Он смолкает, и его лицо ожесточается. – Старина. Ядерную бомбу делали с использованием этой книжки.

Пенумбра переваривает.

– И ты считаешь, что у «Tycheon» такое же предназначение.

– Я не знаю. Если рассматривать мозг человека как систему, то целиком ее смоделировать никогда не удастся. Может, в твоей книге заданы случайные точки. В ядерном реакторе это были бы координаты X, Y, Z, а в нашем мозгу вместо этого… – Он смотрит в книгу и зачитывает: – «Корона лжекороля». – (Пауза.) – Ха. Навевает ассоциации с моим боссом. Видишь? Иногда случайность приносит плоды. – Он задумывается. И вдруг веселеет. – Я тебе так и не сказал, но я нашел алгоритм подбора.

Пенумбра в недоумении:

– Какой?..

– Который поселил нас вместе в Гальванике – тот великий компьютеризированный процесс, помнишь? Я копался в подвале и нашел перфокарты с исходным кодом. Сказать, как он определил, кого с кем поселить?

– Как?

– Случайно.

– Случайно, – повторяет Пенумбра.

– Абсолютно случайно.

– Компьютер не знал, что у нас обоих горы книг?

Клод качает головой:

– По-моему, на матфаке там обленились совсем. Я уверен, что и президент колледжа не знал. Просто ну совсем случайно.

Пенумбра испускает громкий лающий смешок. Клод улыбается, потом тоже смеется, и вот уже они хохочут вместе, катаясь по зеленому ковру, а пушистая серая кошка им подмяукивает.

Скалолазы

Вот он стоит перед Лэнгстоном Армитажем на верхнем этаже библиотеки – он принес «Techne Tycheon». Старая жаба медленно разворачивает свое сокровище, пожирая его выпученными глазами. Пенумбра рассказывает о том, как добыл книгу. Объясняет, что, вероятно, ее использовали как некие случайные подсказки для гадания – как Таро или «И цзин».

– Молодец, мальчик мой, молодец, – невоздержно квакает Армитаж. – Книги случайностей… это может потребовать нового курса. Со случайным числом в названии, разумеется… и чтобы менялось каждый год. Например, «Английский 389». Это случайно? Нет, вряд ли. Но ладно. – Он откладывает книгу в сторону. – Ты слышал, что Лемир умер? Старая рана так и не зажила. Которую он получил в монгольской экспедиции. Она его все же прикончила. Суть в том, что его место освободилось. Он был старшим агентом отдела поступлений, мальчик мой.

Яркое солнце пробивается сквозь зеленые обои. Пенумбра знает, что за окном лишь бескрайние кукурузные поля.

– Сэр, признателен за предложение, но я решил вернуться в Сан-Франциско.

Губы Армитажа вытягиваются в линию.

– В Сан-Франциско, – повторяет он. Но на этот раз не поет.

Звякает колокольчик над дверью. Пенумбра застает Корвину и Мо за широким столом в глубокой задумчивости. Они оборачиваются – лица удивленные. Ни слова не сказав, он медленно обходит столики, то и дело останавливается, берет в руки то и это. Корвина и Мо так же молча наблюдают, как он петляет от «Поэзии» к «Психоделике» и дальше к «Рекомендациям Мо». Там он переводит дух и объявляет:

– Я отвез «Tycheon» в Гальваник своему бывшему начальнику.

Корвина медленно кивает. Мо тоже. И говорит:

– Это ваше право, мистер Пенумбра. Я не должен был его оспаривать. Что ж. Остается только сказать, что для меня было редким удовольствием…

– Я хотел бы купить эту книгу, – перебивает его Пенумбра, пуская по столу новое издание «Алисы в Зазеркалье» в мягкой обложке с несколько галлюциногенной картинкой. Корвина поднимает бровь. Мо, наклонив голову, ждет.

– И я хотел бы поинтересоваться… как вступить в ваше братство, – продолжает Пенумбра.

Лицо Мо расплывается в улыбке.

– Ну конечно, конечно. Пробейте, мистер Корвина! – После паузы он добавляет: – Я вас правильно расслышал? Вы сказали «бывшему начальнику», мистер Пенумбра?

– Да, мистер Аль-Асмари. Я переехал. Поживу у друга в Пало-Альто, пока не найду себе жилье. Здесь, в городе.

Мо выходит из-за прилавка к Пенумбре:

– Тогда, может, стоит рассмотреть одну… весьма абсурдную идею. Может, вам устроиться к нам на работу. – Мо смотрит на своего молодого гостя, и его круглые очки сверкают. – Скажите мне, не испугают вас наши лестницы?

День благодарения. Снова холодно, но утро солнечное и ясное. Пенумбра один в магазине; Корвина уехал в Нью-Йорк в исследовательскую, как выразился Мо, командировку.

Звякает колокольчик над дверью. Пенумбра поднимает взгляд от книги учета; в магазин входит Клод Новак.

– Крутое местечко, старина.

– Да, тут уютно. А по ночам весьма оживленно.

Клод бродит по магазину, останавливается у столика «Научная фантастика» и изучает ассортимент. Выбрав книгу, он идет с ней к столу. «Всем стоять на Занзибаре»^[38].

– Я рад, что ты теперь здесь, – говорит Клод и постукивает по книге: тук, тук-тук-тук. – Хорошо, что ты рядом.

– И мне тут хорошо, – отвечает Пенумбра. – Я даже буквально возмущен, что ты не пел хвалу этому городу настойчивее. Ты зажал всю Калифорнию, Клод.

Тот смеется и согласно кивает. Потом рассказывает Пенумбре, что прямо на днях его коллеги провели связь между компьютерами через всю страну.

– Не просто сеть, – поясняет он, – а интерсеть.

– И что они по ней передали?

– Всего несколько символов, почти что ничего. Связь потом прервалась. Но было супер. Это как… – Клод смолкает. Он только заметил, по-настоящему заметил высокие стеллажи в глубине магазина. – Что это?

Клод как загипнотизированный делает шаг вперед. Он даже забыл свою интерсеть. Он вглядывается в тень, в вертикальные и горизонтальные ряды книг, словно уходящие в бесконечность. Потолка ему не видно, как и темной фрески на нем, заказанной самим мистером Фаном. Ее заметит лишь тот, кто заберется на самый верх, и Аякс Пенумбра, хотя в последующие годы бывает там все реже, ни на миг не забывает, что на ней изображено.

Скалолазы в плащах на крутых горных тропах протягивают друг другу руки. Помогают друг другу на этом пути.

Приложение

Книги, представленные в «Круглосуточном книжном магазине Аль-Асмари» в сентябре 1969 года на низком столике с табличкой «Рекомендации Мо»:

«Верховный король», Ллойд Александер

«Я знаю, почему птица в клетке поет», Майя Энджелу

«Незнакомка пришла нагой», Пенелопа Эш

«Съедобная женщина», Маргарет Этвуд

«Затонувший мир», Дж. Г. Баллард

«В арбузном сахаре», Ричард Бротиган

«Всем стоять на Занзибаре», Джон Браннер

«Штамм „Андромеда“», Майкл Крайтон

«Мечтают ли андроиды об электроовцах?», Филип Дик

«Тайный смысл вещей», Лоуренс Ферлингетти

«Фантастическая четверка» № 89, Стэн Ли и Джек Кирби

«Левая рука Тьмы», Урсула Ле Гуин

«Армии ночи», Норман Мейлер

«Се человек», Майкл Муркок

«Случай Портного», Филип Рот

«Город Часчей», Джек Вэнс

«Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», Курт Воннегут

«Электропрохладительный кислотный тест», Том Вулф

Примечания

1

Бейгл – выпечка в форме бублика, изначально принадлежавшая еврейской кухне, но впоследствии распространившаяся по всему миру. – Здесь и далее примеч. перев., кроме отмеченных особо.

(обратно)

2

Здесь и далее упоминается социальная сеть «Фейсбук», и действующее законодательство РФ обязывает нас указывать, что «деятельность американской транснациональной холдинговой компании Meta Platforms Inc. по реализации продуктов – социальных сетей Facebook и Instagram запрещена на территории Российской Федерации». – Примеч. ред.

(обратно)

3

Повествование (лат.).

(обратно)

4

Industrial Light and Magic – американская студия, занимающаяся созданием визуальных эффектов к кинофильмам; основана Джорджем Лукасом в мае 1975 года.

(обратно)

5

Фрэнк Гери (р. 1929) – один из крупнейших современных архитекторов, стоявший у истоков стиля деконструктивизм, для которого характерны нестандартные изломанные и изогнутые формы.

(обратно)

6

«Поп-тартс» (Pop-Tarts) – готовое к употреблению печенье со сладкой начинкой, в лучшем случае разогревается в тостере.

(обратно)

7

«Консервный ряд» (Cannery Row, 1945) – роман Джона Стейнбека о периоде Великой депрессии; действие происходит в калифорнийском городе Монтерее.

(обратно)

8

«Свидание с Рамой» (Rendezvous with Rama, 1973) – научно-фантастический роман Артура Кларка; «Основание» (Foundation, 1942–1993) – цикл научно-фантастических романов Айзека Азимова; то и другое – классика научной фантастики.

(обратно)

9

Билли Коллинз (р. 1941) – американский поэт, американский поэт-лауреат (2001–2003), обладатель престижных наград и одна из самых известных фигур современной американской поэзии.

(обратно)

10

xkcd (с 2005) – веб-комикс американского художника-программиста Рэндела Манро «о романтике, сарказме, математике и языке».

(обратно)

11

Варп – единица измерения скорости в вымышленной вселенной «Звездного пути» Джина Родденберри, связан с искривлением пространства. 1 варп равняется скорости света и растет экспоненциально.

(обратно)

12

Apache Hadoop – проект фонда Apache Software Foundation, пакет программ с открытым исходным кодом для обработки больших массивов данных и распределенного решения крупных задач.

(обратно)

13

«Метод Эйлера» (англ.).

(обратно)

14

«Деньги» (лат.).

(обратно)

15

«Механический турок» – краудсорсинговая интернет-площадка компании Amazon, названная в честь шахматного «автомата», появившегося в Вене в 1770 году как аттракцион: восковая фигура в турецком наряде, выдаваемая за автомат, якобы играла в шахматы, в то время как на самом деле под столом сидел человек.

(обратно)

16

Здесь уже будет уместно упомянуть, что Альд Мануций использовал издательскую эмблему «Дельфин и якорь» с девизом «Festina lente» (лат. «Поспешай медленно») начиная с 1501 года.

(обратно)

17

Заклинание позаимствовано из романа «Гарри Поттер и Принц-полукровка», шестого тома гепталогии Джоан Роулинг о Гарри Поттере; действие заклинания – обнаружение волшебных чар.

(обратно)

18

Bicycle – всемирно известный американский бренд, выпускающий карты для игр и фокусов с 1885 года. В годы Второй мировой войны их производитель, U. S. Playing Card Company, выпускала в том числе колоды, предназначенные для помощи военнопленным при побеге (в этих колодах туз пик расслаивался в воде, открывая фрагмент карты местности). В ходе войны во Вьетнаме компания поставляла солдатам тузы пик с изображением статуи Свободы, потому что американцы считали, что изображения женщин и туза пик вьетконговцы считают про́клятыми.

(обратно)

19

В шрифтолитейном производстве пунсон (тж. пуансон) – стальной брусок квадратного сечения, на торце которого выгравировано рельефное изображение буквы или другого знака; пунсоны используются для создания матриц, которые, в свою очередь, нужны для отливки литер.

(обратно)

20

Имеется в виду бестселлер американского писателя-историка Джеймса Глейка «Информация. История. Теория. Поток» (The Information: A History, a Theory, a Flood, 2011), посвященный генезису информационного общества и в целом информационной эпохи.

(обратно)

21

Эйгенвектор, он же собственный вектор – понятие в линейной алгебре, определяемое для произвольного линейного оператора как ненулевой вектор, применение к которому оператора дает коллинеарный вектор – тот же вектор, умноженный на некоторое скалярное значение (которое может быть равно 0).

(обратно)

22

Galaga – видеоигра-стрелялка компании Namco с примитивным, слишком ярким интерфейсом, разработанная для игровых автоматов в 1981 году.

(обратно)

23

Движение за свободу слова (Free Speech Movement) – первая массовая студенческая акция протеста в США, проходившая весь 1964/65 учебный год на кампусе Калифорнийского университета в Беркли и заложившая основы как дальнейшей борьбы за права студентов, так и антивоенного движения 1960-х.

(обратно)

24

«Ученик чародея» (The Sorcerer’s Apprentice, 2010) – фэнтезийный приключенческий фильм 2010 года продюсера Джерри Брукхаймера и режиссера Джона Тёртелтауба с Николасом Кейджем в главной роли.

(обратно)

25

«Книги Коди» (Cody’s Books, 1956–2008) – независимый книжный магазин Фреда и Пэт Коди, работавший в основном на Телеграф-авеню в Беркли; выступал против цензуры, в ходе протестов против войны во Вьетнаме служил пунктом первой помощи протестующим; позднее описываемых событий, в начале 1970-х, в нем работал Марио Савио, один из лидеров Движения за свободу слова.

(обратно)

26

«Книги Кеплера» (Kepler’s Books and Magazines, с 1955) – независимый книжный магазин, основанный Роем Кеплером в городе Менло-Парк, тоже важный центр калифорнийской контркультуры 1960–1970-х.

(обратно)

27

«Вопль» (тж. «Вой», Howl, 1956) – поэма американского поэта-битника Аллена Гинзберга, одно из ключевых произведений литературы бит-поколения и в целом американской литературы второй половины XX века.

(обратно)

28

«Незнакомка пришла нагой» (Naked Came the Stranger, 1969) – пародия на эротический роман, опубликованная под псевдонимом Пенелопа Эш, но написанная группой журналистов газеты Newsday (каждый писал по главе). Создателем концепта – худший любовный роман в истории, с акцентом на сексе и максимумом дурновкусия, – а также одним из редакторов выступил колумнист газеты Майк Макгрейди, который тем самым хотел продемонстрировать, до какой степени испортились вкусы публики и критиков. Гипотеза Макгрейди подтвердилась: книга стала бестселлером (чему не помешало раскрытие авторского псевдонима в конце 1969 года), а в 1975 году ее экранизировал Рэдли Метцгер.

(обратно)

29

«Миграции» (исп.).

(обратно)

30

«Прерывания» (исп.).

(обратно)

31

Гален (129−216) – древнеримский медик, хирург и философ греческого происхождения. Андреас Везалий (1514−1564) – родившийся в Брюсселе врач и анатом, придворный медик Габсбургов, основоположник научной анатомии.

(обратно)

32

Отрывок из песни Джона Филлипса «San Francisco (Be Sure to Wear Flowers in Your Hair)» (1967) из репертуара Скотта Маккензи; первые строки – «Если едешь в Сан-Франциско, / Непременно вплети цветы в волосы».

(обратно)

33

Херб Кейн (1916−1997) – журналист и юморист из Сан-Франциско, автор популярной ежедневной колонки в San Francisco Chronicle, писавший на светские, социальные и политические темы, связанные с городом.

(обратно)

34

Имеются в виду, со всей очевидностью, Джордж Лукас (р. 1944) и Фрэнсис Форд Коппола (р. 1939), в декабре 1969 года открывшие в Сан-Франциско студию American Zoetrope, которая впоследствии выпускала режиссерские работы обоих («Апокалипсис сегодня» и «Дракулу» Копполы, «THX 1138» Лукаса), а также продюсировала фильмы Вима Вендерса, Жан-Люка Годара, Акиры Куросавы и т. д.

(обратно)

35

«Династия щитов» (House of Shields, с 1908) – один из старейших баров в Сан-Франциско, расположен на Нью-Монтгомери-стрит.

(обратно)

36

Да будет свет (лат.).

(обратно)

37

RAND Corporation – американская исследовательская организация, предоставляющая услуги государственным учреждениям США, Европы, Среднего Востока и Азии; занимается вопросами национальной безопасности, информационных технологий и т. д. С декабря 2023 года признана нежелательной на территории РФ, о чем действующее законодательство РФ обязывает нас упоминать. – Примеч. ред.

(обратно)

38

«Всем стоять на Занзибаре» (Stand on Zanzibar, 1968) – научно-фантастический роман-антиутопия британского писателя Джона Браннера, повествующий о будущем человечества и проблеме перенаселения.

(обратно)

Флибуста

Круглосуточный книжный мистера Пенумбры (fb2)

Робин Слоун Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Книжный магазин

Есть работа

Пуговицы пальто

Мэтрополис

«Хроники драконьей песни, том I»

Чужак в стране чужой

Прототип

Самое счастливое будущее

Запах книг

Павлинье перо

Марка и модель

Паук

Загадка Основателя

Почему вы так сильно любите книги?

Империи

Библиотека

Самый странный продавец за пятьсот лет

«Книга жизни»

Повстанческий альянс

«Поп-ап»

Черная дыра

Переплет

«Хроники драконьей песни, том II»

Важнейшая СИ

Звонок

Очень большая пушка

Башня

Маленькие железки

Первый класс

Циклон

«Хроники драконьей песни, том III»

Паломник

Братство

Эпилог

Аякс Пенумбра 1969

Круглосуточный книжный магазин

Аякс Пенумбра!

Фридрих и Фан

Психоисторик

Дар

Только для членов братства

Идет кессонщик

Обломки «Уильяма Грея»

Миллион случайных цифр

Скалолазы

Приложение

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

Робин Слоун
Круглосуточный книжный мистера Пенумбры