Исповедь русской американки (fb2)

- Исповедь русской американки 2242K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валентина Попова-Блум

Валентина Попова-Блум
Исповедь русской американки

Предисловие

Эта книга — исповедь на грани фола, своеобразное подведение итогов женщиной, в 1993 году неожиданно переехавшей из Советского Союза в Америку. Рассказ о жизни трудной, трагичной, но и яркой, радостной, веселой, половина которой проведена в России, вторая — в США. И обе наполнены грустными и комическими событиями, приключениями и путешествиями по всему земному шару.

Валентина Попова открыла первый в России Центр формирования сексуальной культуры, участвовала в создании Российской сексологической ассоциации, представляла Россию на международных конгрессах, доказав всему миру, что в СССР секс есть. А потом началась ее американская эпопея, адаптация к совершенно новым реалиям со всеми вытекающими отсюда и радостными, и печальными уроками жизни.

Подкупает наблюдательность автора, оптимизм и юмор, колоритный язык, умение подмечать необычное в обыденном. Валентина позволяет себе вольно обращаться с языком, кто-то может обвинить ее в искажении слов, но в этом ее самобытный стиль и нестандартность.

Эта книга о том, как наш человек может найти себя в любом месте, адаптироваться и проявить свою русскость; о дружбе и любви, о страданиях и восторгах, об удивительных встречах и необычных местах, о добродетелях и пороках, о природе и животных.

Андрей Кивинов

* * *

Я благодарна людям, без которых это книга не состоялась. Не хватило бы энергии, организованности, технических способностей. Это мой редактор, Виктория Шервуд-Пименова, заглянувшая в мою душу; Ольга Орлова, толкнувшая меня к Виктории; Blake Wilkinson, молодой человек, посланный мне в помощь кем то сверху, без которого я бы не довела рукопись до конца. А также моя дочь Алина и внук Никита Грачевы. Спасибо им!

От автора и об авторе

Стриптиз души

Мемуаразмы по удалым волнам моей памяти

Огромная Жизнь, полная событий и приключений

Зачата была в любви, в Монголии. Родилась в Москве.

Проработав два года в регистратуре детской поликлиники, поступила в Первый московский медицинский институт им. Сеченова.

После окончания работала в районной санэпидстанции врачом и позже — заведующей Отделением коммунальной гигиены.

Курировала Театр на Таганке, закрывала бальнеологическую лечебницу за антисанитарию, воевала с нарушениями санитарно-бактериологического режима в одном из районов Москвы.

Позже поменяла профиль — перешла во Всесоюзный проектный институт, где создала санитарно-гигиеническую лабораторию по оценке полимерных материалов. Запретила через Минздрав использование древесно-стружечных плит для детских кроваток — из-за токсичности. Воевала с полимерами, плохо влияющими на здоровье.

Затем возглавила районный Дом санитарного просвещения, где начала бороться с бескультурьем средствами массовой информации и помогать подросткам.

Открыла первый в России Центр формирования сексуальной культуры, создав анонимную бесплатную Службу доверия — впервые в Москве, да и в России. С коллегами разработали школьную программу по половому воспитанию.

Непосредственно участвовала в создании Российской сексологической ассоциации. Мы были пионерами в этой сфере!

Представляла Россию на международных конгрессах.

Не состояла ни в комсомоле, ни в партии.

В 1993 году уехала с мужем в США на два месяца его служебной командировки, а в Подмосковье в это время сожгли нашу дачу, которую мы сами строили, таская каждую доску, и мы в Россию не вернулись. Издала книгу «Голубой пеньюар» — все деньги от продажи пошли на помощь Дому престарелых в Химках Московской области.

Книгу приняли в славянский отдел Публичной библиотеки Нью-Йорка, что считаю большой честью!

Я трижды вдова (без шуток). Дважды вдова Советского Союза и один раз — американского ветерана. У меня много друзей, я продолжаю работать и наслаждаюсь жизнью, природой, экзотическими путешествиями и общением с интересными людьми.

Валентина Попова-Блум

Вступление

Вот и прошла большая часть моей длиннющей интересной, неординарной, хочется думать, жизни. Полной закономерных и незакономерных событий, лихих приключений, множества путешествий! Социальный поиск себя: карьерный рост и спады, мысли, строчки, раздумья, обиды прощенные и непрощенные.

Моя старинная подруга Память время от времени теребит меня и соблазняет писать, подсказывая сюжеты из бывшей и нынешней реальности, остро обнажая смешные и грустные моменты…

И так как времени у моей подруги Памяти остается немного, наверное, надо ее удовлетворить хотя бы частично, чтобы не мучилась попусту.

Память человеческая — как губка, впитавшая всё, что проплыло мимо и проникло в нее.

И чуть нажмешь — вылезают пузыри и пузырьки событий, образов и переживаний.

Что-то уже заскорузло внутри губки и не выдавливается. Навсегда законсервировано в глубине.

А некоторые пузыри переливаются радужным светом и мимо них не пройти…

Как же всё началось в моей полной событий и приключений жизни?

Попробую описать и постараюсь угостить вас, читатель, клубничкой, горчицей и даже хреном. Потому что пресная жизнь никого не привлекает, как и полезная, но невкусная еда.

Мои извилины и полушария еще полны воспоминаний, хранят старые, упущенные ранее детали и уже пополнились новыми яркими впечатлениями. И мои милые, расположенные ко мне друзья просят продолжение моей первой (я была уверена, что она же и последняя) книжки.

Итак, я продолжаю, внимая зову зудящей памяти, призыву друзей и вопреки здравому скептицизму, а может, и смыслу…

Пишу не для моих детей. Первая книга писалась для них с уверенностью, что, кроме них, это никого не заинтересует. Получилось «с точностью до наоборот». Нежелание детей называется «некогда, совсем нет времени». А если и удосужатся (отважатся, удостоят), то не поймут, не поверят искренности, не сочтут интересным, побоятся поучительности, подвергнут остракизму и, более того, разразятся ядовитыми репликами в мой адрес, как посмевшей приложиться к вечности…

Но я все же пройдусь по клавиатуре компьютера, как по струнам моей души, и, возможно, проложу кому-то дорожку с инструкцией «Как поймать за хвост удачу» или просто смогу показать вам, читатель, что активность в вашей жизни — хороший фундамент для постройки своего большого мемориального дома (может, полного интересных мыслей, воспоминаний, торжества и, конечно, сожалений об упущенном или ошибочном).

Не осуждайте меня за мои мысли и тексты. Садитесь и пишите, пишите сами. У каждого есть чем поделиться. Может быть, ваши дети и внуки прочтут и узнают вас лучше и будут благодарны.

Может быть, кому-то вы откроете Истину.

Вы можете посмеяться надо мной. Но согласитесь: пока мы живы — мы чувствуем. И палитра наших чувств огромна! И если ее краски рвутся наружу, их надо выпустить.

Удачи вам всем!

Рай под названием Sarasota, Florida

Маленькая зарисовочка из моей сегодняшней жизни

Убежав несколько лет назад из Нью-Йорка, прихватив с собой очень пожилого мужа, я прижилась во Флориде.

Продлила жизнь мужа на пять лет, овдовела и теперь живу в абсолютном земном раю! Sarasota, Florida — так он называется.

Привычная, рутинная и спокойная моя жизнь здесь налажена. Спокойная, за нередким исключением бурных всплесков светской активности, сумасшедшей тусни, чаще веселой, но иногда со сценками из русского серпентария. Знаете, когда на сцене несколько русских женщин…

Возможно, мой распорядок дня вызовет у кого-то недоумение.

Итак, с раннего утра я получаю виртуальный завтрак на экране телефона, сервированный в великолепных красках и с цветами.

Это — НОВОЕ в моей весьма продолжительной жизни, смешное, но необыкновенно трогательное начало дня (по нью-йоркскому и флоридскому времени с 4 до 5 утра! А по европейскому времени это 10 утра). Виртуальный завтрак приходит от моего недавнего платонического эмоционального увлечения — от нового знакомого по европейскому санаторию, романтического мужчины средних лет по имени Ивко. Безо всяких видимых мне корыстных побуждений. Как говорится, зацепились языками, а потом и мозгами.

Короче, я уже почти месяц начинаю свой день с улыбки. Слава богу, научилась отключать звук от получения месседжа по WhatsApp, а то раньше из-за него просыпалась и так с идиотской улыбкой валялась в кровати, не в состоянии опять заснуть.

Далее я виртуально на работе — на дежурстве до 9 утра, после чего мой офис открывается и я уже не ответственная за звонки от Answering service.

Я быстро завтракаю стоя, просматривая Messages, почту и кошмарные новости, вскакиваю на моего двухлетнего красного железного коня («Mazda») и как угорелая несусь на морской пляж, чтобы занять небольшое место в тени сосен на белом песке рядом с бирюзовой, обычно спокойной водой Мексиканского залива.

Уже завидуете? Да я сама себе завидую.

Правда, почти всё в этой жизни я решала сама.

Но кто-то из канцелярии Судьбы мне явно помогал. Может, за то, что я всегда старалась сделать что-то полезное для людей.

Нескромно, но это чистая правда!

В моем любимом тенистом местечке я пристраиваю старый, когда-то ярко-красный, раскладной пляжный стул, покрываю его древним полотенцем (чтобы ни у кого не было соблазна спереть, пока я пару часов хожу по сосновой аллее) и пытаюсь изобразить что-то похожее на спортивную ходьбу. Моя ежедневная дистанция — 3–4 мили. Это для самоуважения.

Если больше, то самовосхищение зашкаливает.

Иногда ходьба бодренькая, иногда — по типу старого ишака (которого никогда не видела), но с попыткой делать дыхательную гимнастику под соснами, где вся земля усеяна длинными иголками, источающими сосновый запах и полезные для легких фитонциды.

Вернувшись к своему старому стулу — часто изнеможенной лошадью, но гордая выполненным перед собой долгом, — я плюхаюсь на него и утыкаюсь в телефонный экран.

И тут у меня дилемма: утонуть в телефоне или включить мозг и что-то добавить в свой текст. Конечно, через короткое время мой мозг устанет и заленится, кожа нагреется от горячего солнца даже в тени, и я полезу в воду, к сожалению, не быстрой рыбкой, а притворюсь мэнэти (Мэнэти — manatee (амер.) — ламантины, морские коровы. — Авт.). Кстати, у нас есть местная рыба, которая выпрыгивает из воды на метр высотой, делает пируэт в воздухе и плюхается на пузо обратно в воду.

Никто никогда не объяснил мне это явление. Но, недавно наблюдая это у моей подруги Юли на бэкъярде у залива, я, кажется, догадалась: рыбы так прыгают и плюхаются животом, чтобы вытрясти икру.

Пусть ученые мою догадку опровергнут!

Про тексты я упомянула, потому что это у меня в подкорке.

Когда-то, приехав из Москвы в Америку на пару месяцев, мы с мужем узнали, что нашу дачу в Подмосковье сожгли соседи, с возвращением торопиться не стали, задержались, и в конце концов я осталась здесь навсегда…

Под влиянием ностальгии я начала доверять мысли бумаге, и когда ее оказалась большая куча, а я переезжала из дома в пригороде Нью-Йорка в крохотную квартирку на Гудзоне, решила собрать всё в маленькую книжицу, что и сделала. Побоялась — вдруг потомки признают меня талантливой, а я выброшу мятую бумагу с моими мыслями.

Книжка состоялась, удостоилась одобрения, даже случайно попала на полку Публичной библиотеки Нью-Йорка, отчего до сих пор меня распирает гордость.

С тех пор утекло много лет, а писчий зуд время от времени занимает мою голову, ночи и место в компьютере.

Много впечатлений и событий записала. Опять — куча мала, теперь в айподе и компьютере, и всё это просится в организованный объем с обложкой.

Моя подруга Оля, поэт и энтузиаст, посоветовала писать и подарила контакт со своей питерской подругой — писателем, журналистом, редактором, большим профессионалом Викой Шервуд.

Вика почитала мои мемуаразмы и изрекла вердикт: «Книге быть!»

Теперь, несмотря на большую активность повседневности — работа (с пяти часов вечера я опять на виртуальной работе), обязательное плавание по часу в бассейне (тренируюсь на звание рыбы?), ланчи с такими же бездельниками, домашняя нелюбимая работа, идиотские русские сериалы, иногда просто прилипающие к жопе, как банный лист, реже киношедевры, и жизнь уже на день короче. Отсюда угрызения совести, чувство вины и невыполненного долга перед человечеством.

И я дала обещание Вике прилепить пятую точку к стулу, а не к телевизору, и, как Ленин, писать, писать и писать.

Только иногда отойти пописать.

Мой американский муж (последний, пятый) сразу после знакомства со мной выучил по-русски разницу: писать и писать; плачу и плачу, а я от него усвоила американскую фразу: «Не кусай руку, которая тебя кормит!»

Итак, мое блаженство и наслаждение раем накрывается медным тазом, а начинается писчий зуд, возвращается невроз, время сжимается шагреневой кожей… И возрастает недовольство собой и текстами.

Вам нравится мой режим жизни?

Мне, в основном, очень нравится, но вот конец моего дня: до состояния засыпания — перед экраном, борюсь со сном, боюсь привычной бессонницы. В постели одна! Размышляю иногда и еще не понимаю, это хорошо или плохо. После пятого мужа я овдовела, но полна энергии, задора и вкуса к жизни. И опыта!

Так что? Надо продолжать наслаждаться жизнью, общением с интересными и приятными людьми (желательно только с такими, но выбор за вами); хочется смотреть, слушать, читать, путешествовать и еще много разных глаголов по вашему выбору и возможностям.

А как насчет секса?

Считается (и некоторыми теоретиками, и практиками), что сексом заниматься надо до смерти.

Это якобы тонизирует, тренирует, выжимает остатки гормонов, хорошо для кожи, для мышечного тонуса и для «конуса»…

Слушаешь видных сексологов — они рекомендуют поддерживать секс просто для здоровья: почаще, с игрушками и, несмотря на брезгливость, даже с чужими, много раз пользованными мужчинами. И это называется «для здоровья»?

Я бы сказала, что это чушь собачья.

Главное — не фрикции во время секса, а нежность к человеку, уважение, почтение (особенно к старому человеку), не говоря уже о симпатии, любви, страсти (обычно короткоживущей).

Важно желание не только самой потешиться, но и доставить удовольствие другому. Даже если это не любовь, а временное увлечение. Но оно точно стимулирует душу, мозг, мышцы, эмоции и остаток гормонов.

Я, конечно, говорю о немолодых и пожилых людях.

В молодости, да и в зрелости, всё бурно, бездумно, часто неосторожно. Просто несет тебя по гребню страсти, похоти, нетерпения. Если по Фрейду — требует либидо.

У меня было такое стихотворение: «Мне не нужен толстый член, доходящий до колен; мне б хватило нежных рук, сладких зон расширить круг.» — и так далее; написала я это лет в пятьдесят, живя в это время с четвертым мужем, который как раз отличался неплохим либидо.

Но для меня был не вкусным, не душистым и не желанным.

Хотя был искусен, искушен, с хорошей эрекцией, хитер, образован и опытен. Но неласков, неискренен. Короче, я его не хотела.

Из всех моих мужей и любовников только одного бы повторила. Кстати, он был на 12 лет моложе.

Мы были на одной гормональный волне, что теоретически объясняется совпадением амплитуд сексуальности у мужчин и женщин соответственно возрасту. Гиперсексуальности мужчин до 25 лет и женщин после 35 лет.

На графике это выглядит совпадением волнообразной кривой в верхней точке.

Если вы еще не поняли, о чем я говорю, то могу сказать попроще и покороче: ебля — это не главное в жизни!

Состояние влюбленности, увы, полный психологический и гормональный дисбаланс. «То загорится кровь огнем, а то, как лед, остынет» (цитирую себя).

Это состояние — настоящая болезнь. Короткая или долгая, в легкой или тяжелой форме, с психическими отклонениями или без оных…

И у всех по-разному. Но именно в этом состоянии создаются шедевры, вот тогда человек может всё, даже летать и двигать горы, решать все проблемы. Он светится, и он счастлив… или пребывает в надежде на счастье.

Это высшее состояние человеческого духа и физиологии.

И я бы сказала, что частая потребность секса, чтобы удовлетворить свое либидо, равна необходимости мочеиспускания или дефекации. Это безусловный рефлекс. Это не высшая форма божьего создания — человека.

Не обязательно со мной соглашаться или спорить.

Конечно, это мое личное мнение, но за ним — богатый опыт и даже теоретическая база.

Думайте об этом и спорьте с собой, с партнерами, с друзьями. Это полезно! В конце концов, можете найти истину.

А человеческий организм сам регулирует свои потребности, их удовлетворение и чувство завершенности и освобождения.

Вот его и слушайте, когда речь идет просто о физиологических потребностях.

Влюбленность, любовь, привязанность к человеку, желание быть с ним, потребность слиться с ним во всех ипостасях физических и духовных — вот что ценно и ожидается в мечтах и в реальности любым человеком, невзирая на пол, возраст и состояние здоровья.

Иногда в своих ожиданиях можно наткнуться на жесткую и грустную реальность. Но и здесь теперь есть выход.

Врачи и психологи много придумали в сфере сексологии, и не надо от этого отгораживаться.

Делать себя счастливым и довольным жизнью вы сможете, если захотите. Даже маленькие душевные и физиологические радости вам доступны. Мы к этому еще вернемся.

А нечастое состояние влюбленности и любовь человек проносит по всей жизни, не забывает, заново переживает всё в мыслях, и это с ним до конца его человеческой жизни.

Про «дальше» ничего не знаю.

Хочется, конечно, верить всем, кто говорит, что жизнь продолжается в разных формах; радует в этой концепции то, что не надо бояться смерти.

Я в этом не уверена и поэтому считаю, что в свой земной период жизни человек может попробовать всё и без ограничений, но только не скатываясь в скотское, не унижая достоинства Человека.

Так что дерзайте, люди! Наслаждайтесь сегодняшней жизнью, делайте ее сами удобной и приятной.

И пишите мемуары, это помогает в самоанализе и в познании самого себя и окружающего мира.

А я постараюсь вас развлечь или поделиться опытом и мыслями, а лучше бы и то и другое.

Да, я на «спуске с горы», но у меня была очень насыщенная событиями, путешествиями, приключениями и мужьями жизнь. Этим всем я хочу поделиться с вами с призывом сесть и писать про себя.

Для себя, для детей, для внуков, для человечества или для тех, кто хочет познать мир. И спасибо вам, если вы прочтете…

Часть первая
Осколки памяти советского
и постсоветского периода

Глава 1

Дитя любви

Вот и начался последний завиток жизни. Хочется надеяться, что предпоследний, но вряд ли.

Уже маячит впереди «абзац с пейзажем».

Ну и скорость у этой жизни! Она проносится как метеор.

А началась спираль в первый день Великой Отечественной войны, 22 июня 1941 года. Женщина, запечатленная на фото, исхудавшая, как скелет, с толстым, в перевязочках, ребенком, стоящим на старинном стуле, демонстрировала героизм, мужественное одинокое материнство.

Не было еды — сдавала кровь, чтобы прокормиться. На фото намеренно высоко и гордо поднята голова. Ребенок — дитя любви, зачатый и рожденный вне брака.

Двое встретились в Монголии: Он — солдат, она — учительница при русском посольстве, во временной командировке.

Любовь, встречи, беременность и отъезд в Москву — рожать — накануне начала войны.

День объявления нападения на Советскую Россию совпал с моментом рождения дочери. Меня…

Родители практически никогда не жили вместе друг с другом семьей, и я мало знаю об их отношениях. Знаю, что с началом войны отец ушел на фронт в разведбат, а мама родила в Москве меня, не будучи замужем, что мучило ее всю сознательную жизнь.

В России ханжество всегда цвело махровым цветом. Правда, отец, узнавший о рождении дочери, тут же послал военный аттестат на ребенка, что означало для дочери фронтовика какую-то помощь или довольствие.

После войны мои родители встретились на короткое время: он приехал к ней в ближнее Подмосковье. Увидел убогий домик, бывший в старину коровником при барской усадьбе, и тихо слинял в столицу, где его уже ждала дама сердца.

Мать страдала, воевала с ним за алименты на ребенка. Мне было сказано, что отец погиб на фронте. Как у всех матерей одиночек, отец — герой!

Думаю, что она долго продолжала его любить, а гордость пожирала ее, но и давала силы растить дочь.

Работала она учительницей в школе, а он, окончив два вуза, стремительно шел в карьерный рост и занимал уже значимые посты.

Моя мама, интеллигентка в первом поколении, хотела воспитать культурную дочь, для чего купила подержанный рояль, занимающий половину нашего жилого пространства, и отдала меня учиться музыке, хотя лишних денег не было совсем. Зарплата учительницы была мизерной.

Я не любила заниматься, не любила часами сидеть на стуле; мне не разрешали подбирать мелодии на слух, заставляя учить скучные этюды, повторяя и повторяя одни и те же такты. Мама никогда не бывала дома днем, приезжала на электричке вечером уставшая и контролировать меня не могла. Она просила мою тетку за тонкой стенкой прислушиваться — играю ли я на пианино, и я, пользуясь наивностью этой необразованной женщины, ставила на пюпитр вместо нот книжку, читала и бренчала, как пальцы хотели. На вопрос мамы, занималась ли я, тетя уверенно отвечала: «Да».

Когда я читала под свою «музыку», у меня в ногах на электроплитке в алюминиевой, кривой и помятой кастрюле булькал аппетитно пахнущий борщ из банки, который я просто разводила водой и ждала, когда он прокипит и можно будет его съесть. Это было детское, неконтролируемое никем счастье и свобода!

А музыканта из меня не получилось вовсе, хотя музыку люблю и немного знаю.

Позже я свою лень передала дочери — мы отдали ее учиться играть на скрипочке, потому что не хотели утруждать себя большим инструментом, и она, ненавидя и скрипку, и музыку, лелеяла детскую мечту: скинуть ее и «училку» с балкона.

В детстве я неосознанно получила знак, что удачлива. К маме приехала подруга, и мы все вместе с местными ребятишками пошли гулять в подмосковный лес.

Мы с детьми, как водится, бегали, соревновались. Я попросила у мамы снять кольцо с пальца — повоображать перед гостями.

Мама носила это кольцо, не снимая; дешевое серебряное кольцо с большим плоским ярким камнем или даже стеклом.

Я не помню, были ли у нее еще украшения; это кольцо было любимое, возможно, единственное. Мы нашли стог сена и завалились все вместе. Нас окликнули мама с подругой, мы вскочили, и я обнаружила, что кольца нет; конечно, оно было мне велико и соскочило с пальца.

Я в ужасе! Мама расстроилась и строго сказала: ищи!

Я, плача от абсолютной безнадеги найти «иголку в стоге сена», начала ковырять сено в стогу.

И, не поверите, нашла это цветное кольцо. Радости не было границ. И только много лет позже я поняла: это знак, что я, кажется, удачлива и всё, что я хотела и задумывала, кто-то помогал осуществлять. Через полсотни лет одна кубинка-вуду подтвердила, что я нахожусь под большой защитой (неизвестно кого), ко мне тянутся люди, и те, кто рядом со мной, находятся под моим зонтом. Я посмеялась про себя, чтобы не обидеть или не разозлить предсказательницу. Но не раз ловила себя на мысли о своей удачливости и проверяла ее на деле. Как-то раз, когда мне было уже лет восемь, мы с мамой поехали в Москву в театр на спектакль «Синяя птица».

Я была в восторге, а в перерыве к нам подошел мужчина, который меня не заинтересовал, и я его даже не рассмотрела. Мама сказала, что это ее знакомый. Он подал мне… банан. Я не видела доселе этой экзотики. Он раскрыл фрукт, как длинный цветок, и предложил попробовать откусить от середины. Я от стыда за свою деревенскость (так чувствовалось) откусила и кинула им, смотревшим на меня выжидающе: «Мыло какое-то». Эпизод, кроме вкуса «мыла», я забыла очень скоро. Мужчину — маминого знакомого — не запомнила. Я не знала о существовании отца и не видела его лет до девяти, пока однажды на нашей неровной, ухабистой, не асфальтированной улице в подмосковном поселке мы, дети, играющие на улице, не увидели роскошный черный автомобиль ЗИЛ (его называли в народе правительственным). Машину корежило на неровной дороге.

Дети стали спорить, к кому и за кем приехала такая важная машина, а я нахально заявила: «Не спорьте! Это за мной!»

Из машины вышел худой, чуть выше среднего роста, седоватый мужчина с усами и направился в наш дом.

Мы с мамой жили в том же бывшем коровнике. Вскоре вышла мама и сказала, что это мой отец и он возьмет меня покататься. Дети, не услышав, кто это, поняли, что это действительно за мной, и стояли, онемев от удивления.

В машине оказались еще двое — мужчина и женщина.

Я утонула в мягком кресле в ужасе от происходящего и неизвестности маршрута. Наверное, потому, что мать всегда негативно вспоминала об отце. Мы поехали, и меня тут же стало укачивать и тошнить от тряски по ухабам. Со мной возились, останавливались, где-то кормили. Я не помню, потому что в голове пульсировала одна мысль: меня сейчас изнасилуют (не думаю, что понимала смысл этого слова) и выбросят в канаву, что казалось мне страшнее всего…

Так я в первый раз пообщалась с отцом. И потом встречались мы крайне редко. Его мать, моя бабушка, несказанно страшной внешности, как мне тогда казалось (что недалеко от истины), была образованной и когда-то работала ГЛАВНЫМ бухгалтером (как в анекдоте, ребенок спрашивает: «А наша бабушка экономист, как Маркс?» И получает ответ: «Маркс был экономист, а наша бабушка — старший экономист»). Бабушка Женя делала мне подарки. Я страшно смущалась, но брала, хотя чувствовала себя нищенкой. Это чувство усилила третья жена моего отца — когда я уже получила высшее образование и стала самостоятельной. Эта жена была дочерью водителя автопарка и кассирши в продуктовом магазине (я думала, что она обсчитывала покупателей, потому что у них всегда было много еды).

Она получила высшее образование и испытывала некую социальную гордость. Но еще у этой женщины имелся муж — замминистра, как она гордо говорила, и она чувствовала себя светской львицей, «номенклатурой», леди и феей, одаривающей сиротку (меня), несмотря на то что «замминистра» был мой отец, а еду для меня она доставала из холодильника, чтобы очистить его от старых запасов.

Я брала эти залежалые продукты и всегда уходила, глотая слезы унижения.

Я так и оставалась сироткой, изредка посещая семью отца, жившего на улице Горького, напротив Моссовета, где обитали генералы, космонавты и директора магазинов — высшая элита советского общества.

Я редко виделась с отцом и, вероятно, не производила на него и его жену приличного впечатления. Я была замужем с девятнадцати лет, сделала после института небольшую карьеру в санэпидстанции и уже работала в ведомственном институте, куда меня взял пациент мужа из Кремлевской больницы на неплохую должность и хорошую зарплату — выше, чем у мужа-хирурга.

Мой первый муж

МОЙ ПЕРВЫЙ МУЖ — Александр Попов (я так и оставила его фамилию, лишь позже присоединила к ней фамилию последнего, пятого, мужа и стала Popova-Blum). Мы встретились в стенах Первого московского медицинского института, а познакомились у… трупа.

Однажды моя однокурсница призналась, что ее бойфренд получил в подарок несколько значков для своей коллекции. Получил не просто так, а как своего рода взятку. Даритель, Саша из двадцать первой группы, однокурсник ее бойфренда, просил, чтобы тот познакомил его со мной.

Длинная, до поясницы коса была моим единственным достоинством (как я тогда считала), а мама говорила: «Без косы ты была бы похожа на лошадь!» Свои комплексы неполноценности и некрасивости я скрывала под неприступным и гордым видом.

Как-то на занятии по анатомии меня оставили в анатомическом зале один на один с каким-то худеньким трупом, даже не помню кого. Вообще студенты не выказывали страха перед покойниками, иначе бы они не пошли в медицинский, а вот юморить — это запросто: могли воткнуть в рот трупу сигарету, надеть шляпу и что-нибудь еще в таком духе.

Преподаватели ругались, увещевали, призывали. Тщетно! Мертвецкий юмор не иссякал — возможно, студенты использовали его как щит, пряча перед сокурсниками собственные жутковатые эмоции.

И вот стою я над трупом, и мне не до смеха, раздумываю, что с ним делать и к кому обратиться за помощью… Вдруг ко мне подходит высокий парень в белом халате, с длинным хлюпающим носом (сопли от запаха формалина и даже слезы — нормальная реакция живых в анатомическом зале).

— Здравствуйте, я давно хотел с вами поговорить, — произнес он робко.

— Вы — Саша из двадцать первой группы? — сообразила я. Он кивнул.

Я сказала, что мне все понятно, и поинтересовалась, не хочет ли он мне помочь.

Саша с радостью схватился за труп.

Мы мило поболтали, путаясь в соплях, и после этого стали встречаться. Шлялись после занятий по Большой Пироговской, где было «дефиле» нашего института и соседнего Педагогического. Провожать меня домой было сложно: мне предстояло позорно ехать 25 минут на электричке в свой ненавистный непрестижный пригород, а он жил в центре, в престижном районе с маленькими московскими улочками, рядом с проспектом Мира. Отец его занимал высокий пост хозяйственника и мог ВСЁ!

Моя мать, одинокая учительница, тоже ездила на работу в московскую школу на электричке. И не могла ничего! Даже обеспечить меня приличной одеждой. Помню, первый шерстяной свитер я купила себе на первую зарплату. И жуткое дешевое пальто, которое запахивала на себе, представляя себя элегантной девушкой.

Наши встречи с Сашей быстро переросли во взрослые отношения, втайне от мамы с учительским ханжеским взглядом на такие «отношения». Но мы определились. Мальчик оказался ответственный и серьезный.

Мой собственный опыт потом здорово помог мне в работе с подростками, когда и на лекциях, и в беседах я объясняла им, как распознать отношение к тебе друга, партнера, любимого и прочие ипостаси взаимодействия полов.

И меня радовали многие ребята, мыслящие в этом отношении более здраво, чем взрослые. Выше и чище!

Родители Саши даже не догадывались о намерении сына жениться так рано — на втором курсе института, мы держали наши планы в тайне. Они видели меня лишь однажды: пригласили в цирк сына с девушкой, чтобы взглянуть на его избранницу.

И резюме было такое: почему у нее нету носа? Они всей семьей отличались крупными и очень крупными носами. А мой «клювик», которого я стеснялась, оказался отсутствием носа.

Разумеется, я им не понравилась, тем более что Сашина школьная подруга, с которой он встречался до меня, была дочерью председателя Совета министров СССР. А я — дочь нищей учительницы из пригорода.

Мы подали заявление в загс и месяц или два ждали росписи и штампа в паспорте, который узаконивал наши отношения и разрешал заниматься сексом легально, без стыда для меня стать опозоренной девушкой, потерявшей невинность.

В кавказских республиках после свадьбы выносили на обозрение всем гостям простыни со следами крови. Каких только россказней об ухищрениях брачующихся и родственников не ходило тогда в народе… Наша свадьба была тайной — в присутствии трех друзей и маминой молодой подруги как представителя взрослых. Не обошлось без стрессов. Мой жених сильно опоздал, и мы уже бог знает что подумали: «Из-под венца — какой скандал!»

Оказалось, что мама и папа, предвидя роковой поступок сына, спрятали его паспорт, и он перерыл все шкафы, устроив такой бедлам в доме, что бедные родители, вернувшись домой, сразу поняли: случилась беда!

Отпраздновали бракосочетание в шашлычной у Никитских ворот, куда мы со студентами иногда заходили, налегая на приносимый заранее черный хлебушек с горчицей и солью, заказав на всех одну-две порции мяса. Праздновали впятером или вшестером. После штампа в паспорте я привезла мужа домой, в ближнее Подмосковье, в убогий дом, бывший коровник, где мы с мамой жили в одной комнате с небольшим роялем, а в крохотной кухне располагались рукомойник и печка. Ведро из-под рукомойника часто переливалось от бесконтрольности.

Спали на моем маленьком нераскладном диванчике, отодвинув сиденье вперед и положив в образовавшуюся дыру всякого разного.

Мама спала в этой же комнатке, но за роялем, занимающим ровно полкомнаты. Здесь и настигли нас родители сбежавшего сына — жениха, уже мужа. И его сестра. Все плакали и кричали. Мы, как затравленные щенки, жались друг к другу, выказывая единство и непреклонность решения.

Моя (уже) свекровь вопила, показывая рукой на закопченный потолок нашей комнатушки: «На что ты позарился?»

Мой (уже) свекор угрожающе махал пальцем перед носом моей мамы, обещая суд. Моя мать грохнулась в обморок, даже не сумев растянуться во весь рост по причине малой площади комнаты. Свекор вопил, что она притворяется и нарочно сводничала, чтобы заполучить их мальчика. Я рыдала, защищая маму.

Они уехали, разъяренные, а мы остались.

Жили впроголодь. Сашу выгнали из дома, мы месяц жили на вокзале и у друзей, спали в строящемся доме на полу; потом его простили, вернули его вещи и даже зимние пуховые кальсоны; он еженедельно ходил к родителям покушать, и я каждый раз с нетерпением ждала его возвращения, потому что ему давали вкусный паек на неделю. С небывалыми деликатесами.

Вскоре моя мама получила желанную командировку в Германию, где проработала два года учителем или заведующей учебной частью в школе при советском посольстве, освободив нам «хоромы» в Немчиновке. Так назывался наш поселок в ближнем Подмосковье.

Первое, что мы сделали, оставшись одни, — продали рояль за бесценок. Только чтобы его не было…

Мы тогда заканчивали второй курс института и еще четыре года потом учились и работали.

Еще хорошо, что нам помогали родители мужа, которые как сыр в масле… да еще с икоркой…

Меня они терпеть не могли не только потому, что я ввела их юного сына в брак, но и от неправильного его выбора.

Они приняли меня только через несколько лет, когда у нас родилась дочка. Но никогда не любили. Отец мужа был деспот, и только я в семье его не боялась почему-то. Но я уже была заведующей отделом СЭС (Санэпидемстанцией). И за словом в карман не лезла.

Дочка у нас родилась на шестом курсе института. Из-за состояния глубокой беременности сокурсники выгоняли меня с занятий по радиационной медицине, шутливо издеваясь над моим колобковым состоянием и объясняя свои действия боязнью моего облучения.

Рожала я в Институте акушерства, и в качестве обезболивающего на мне испытывали веселящий газ.

Помню свое состояние опьянения и группу студентов у кровати (некоторые меня знали). После того как акушерка огласила вес ребенка — 4300, я сказала: «Это не мое, перевесьте!» — а профессор пояснил студентам: «Женщина под закисью, сознание затуманено! Врачи тоже люди и тоже рожают».

К шестому, последнему, курсу Московского медицинского института мы уже зажили отдельно, в самой Москве, а не в пригороде, что было вожделенно для меня, выросшей с комплексом провинциалки. Кооперативную квартиру купили за деньги, вырученные от посылок мамы из Германии (для людей, работающих в Союзе, приобрести жилье за зарплату было нереально). Свекор помог пробить разрешение на покупку кооператива студентами без стабильной зарплаты. Он же помог оформить эту квартиру на выпускников института (это было невозможно для неработающих).

Муж получил направление на должность врача-уролога в Кремлевскую больницу — не без помощи своего отца, крупного хозяйственника, а я пошла работать врачом в районную санэпидстанцию. И скоро стала заведующей коммунальным отделом, активно «контролировала» подведомственные объекты и даже курировала Театр на Таганке в то время, когда там работал Владимир Высоцкий.

Я с энтузиазмом вела санитарно-эпидемиологический контроль за всеми помещениями и с трепетом передвигалась по театру, мечтая встретить великого барда и просто поздороваться… Правда, в это время он редко здесь появлялся, у него уже случались срывы.

Я была молодой, носила короткую юбку и вершила районное правосудие с точки зрения санитарной инспекции. Служила честно, безвозмездно (без взяток) и с чувством самоуважения.

Зарплата у меня была выше, чем у врача «Кремлевки», рядового хирурга-уролога. Муж Саша был очень ревнив, и ему не нравилась моя свободная деятельность в районе — как заведующая отделом СЭС, я могла закрыть единственную в Москве водолечебницу или другой объект за санитарно-эпидемические нарушения, общаясь с огромным количеством мужчин-чиновников. И он, договорившись с одним из высокопоставленных пациентов, уговорил меня уйти в союзный ведомственный институт, открыть свою лабораторию изучения влияния полимеров на здоровье и писать диссертацию. С зарплатой, тоже значительно превышающей зарплату мужа в «Кремлевке». Зато теперь я сидела на одном месте весь рабочий день и с народом не встречалась.

Я высидела, сколько смогла со своей неугомонной энергией, а через несколько лет кардинально сменила трудовой профиль, и у меня начались приключения, которые растянулись на много-много лет…

Тому минуло уже почти полвека, а мои коллеги по этой работе так и прожили в этом «болоте». Без колыханий, всплесков, приключений и лихих американских горок. Тихо, спокойно, заурядно, как многие.

Немного про работу

Итак, я создала и возглавила лабораторию в ведомственном институте. Все было правильно и как у всех.

Работала, писала диссертацию. Режим был закрытый, и с 8 до 17 я должна была сидеть в здании. Поначалу даже по лестницам пятиэтажного корпуса бегала, чтобы энергию выплеснуть и не тыкаться носом в стол, засыпая. Директор, бывший пациент мужа, ласково пенял: «Получаешь большую зарплату и сиди.»

Мне ужасно надоело ездить на работу по Москве в час пик на трех видах транспорта с перескоками.

До метро надо было доехать одну остановку: я вскакивала в автобус на самую последнюю ступеньку, так что автоматические двери захлопывались вместе с моей одеждой, а иногда и костями. Это бы еще ничего — потерпеть три минуты, но с моим невысоким ростом я обычно упиралась носом в чьи-то, пардон, гениталии на ступеньке повыше. Моя тонкая душа не могла терпеть этого.

Потом от метро был трамвай и еще троллейбус, и на работу я приезжала уставшая, вспотевшая, нервная от спешки и хронического опоздания. Пару часов остывала. А дорожные впечатления оказывались незабываемы!

Вот пример — извините за отклонения от сюжета жизни и литературного языка. Московский трамвай битком (я ездила с Преображенки в Останкино). Вдруг один мужик, не видный в толкучке, громко выдал: «Срать хочу!» Народ завозмущался, раздался смех, реплики, а он в ответ на эти реплики: «А ты что, не срёшь?» Люди заволновались, но все, кто подавал голос, получали тот же вопрос. Это было слишком, но когда кто-то крикнул, что надо позвать милицию, мужик парировал: «А что, милиция не люди? Тоже срут!»

Народ грохнул, и кто-то (возможно, я, но не уверена) призвал, стараясь не показываться: «Вышвырните его из трамвая!» И что вы думаете? Отжали автоматические двери и выбросили его наружу. Наверное, потом смеялись полдня, как и я. Русским не откажешь в горьком чувстве юмора.

Я мало интересовала отца, занятого работой и женой, он снисходительно общался со мной с неловкой улыбкой.

ТАК БЫЛО ДО тех пор, пока отец мой, «создатель древесностружечных плит России», о чем я и не знала на тот момент, не оказался в необычной ситуации. Я писала диссертацию по влиянию полимеров на здоровье и обнаружила проект, позволяющий делать детские кроватки из ДСП (те самые древесностружечные плиты, из которых создавались тогда и дома, и мебель и прочее). Я встала стеной на защиту здоровья детей и нашла путь наложить запрет на эту инициативу.

Министр вызвал «на ковер» моего отца: «Вам подведомственны два института и несколько фабрик, производящих ДСП. Нужда в них огромная, а какая-то Попова запретила их производство».

И тут мой отец гордо сказал: «Это моя дочь!» — и министерство таки исключило использование ДСП для детских кроваток. Так я заслужила уважение отца, и наши отношения наладились и стали почти регулярными. Его хитрожопую жену больше я в душу не пускала и не реагировала на ее гнусные инсинуации.

А с моей бабушкой Женей, на которую мне с первой встречи было страшно смотреть, произошла трагикомическая история.

Она жила с сыном Иоганном, моим отцом, и его женой, той самой наглой особой. Невестку недолюбливала.

Как-то в споре эта невестка то ли ткнула старухе кулаком в глаз, то ли ударила. История умалчивает, что она сделала, но глаз у бабушки Жени ослеп.

Ее повели к лучшим офтальмологам — это были профессора Краснов и его сын, тоже уже известный офтальмолог.

Один из них предположил, что это опухоль, а второй — что гематома.

Но чтобы точно убедиться, глаз надо было вынуть. Вынули. Оказалось — гематома, но обратно вставили глаз уже стеклянный. Согласна, что история нешуточная. Но у нее есть продолжение.

Бабушка и так была не красавица, вся сморщенная, с крючковатым носом, глубокими морщинами под ним и тонюсенькой седой косицей, как крысиный хвост. Но умная. Когда-то она работала в санатории в Пятигорске и славилась умом и памятью. К примеру, она знала родственников Пушкина во всех коленах и ветвях, чем поражала собеседников.

Мой молодой муж потерял маму, которая меня терпеть не могла, потому что сыночек рано женился и не на той. Маме сделали посмертный портрет для могильной плиты: выпуклый, глянцевый, в немыслимых розово-голубых тонах, и этот портрет мой муж повесил на стене в середине гостиной. У портрета была особенность — он смотрел на меня с осуждением, в какую бы сторону я от него ни уходила по комнате. Следил глазами. Искусство!!!

Я отказалась заходить в гостиную, месяц не разговаривала с мужем, потому что он не хотел этот портрет со стены снять. Там было пыльно, а дома — душно и нервно. Муж упёрся!

Ситуация сложилась критическая. И тут мой мозг, по обыкновению, нашел решение. Я сказала мужу, что если он не снимет портрет, то я повешу рядом портрет бабушки Жени со стеклянным глазом. Чувство юмора и воображение разрулили ситуацию, и портрет свекрови упокоился в недрах «стенки» — так называлась мебель для гостиной.

Глава 2

Командировка мужа в Ирак. Трагедия

Мы с мужем работали, у нас уже подрастала дочка, а материальный уровень нашей молодой семьи оставлял желать лучшего.

Муж работал в Кремлевской больнице, лечил и оперировал пациентов высших чинов советского общества, некоторых с неограниченными возможностями (за счет высоких занимаемых постов); они его обожали и были полны благодарности.

Лирическое отступление

Одним из Сашиных знаменитых пациентов был академик Александр Иванович Опарин, автор известнейшей в мире теории происхождения человека. После Дарвина, конечно. Мировой популярности человек.

Мы дружили с ним и его женой Ниной Петровной и часто навещали их в московской квартире или на даче.

Нам несказанно повезло близко общаться с такими человеческими глыбами… Много интересного навсегда осталось в памяти.

У них в гостях мы слышали о невероятных событиях и людях. Так, например, Опарин с женой были на приеме у Кеннеди в Вашингтоне, куда Мэрилин Монро пришла в роскошном платье… без белья под ним. Все, и Александр Иванович в том числе, это заметили. И он, большой ценитель женщин, отметил, как она была блистательна!

У них дома мы держали в руках бесценные раритеты и предметы, подаренные Опарину мировыми лидерами и знаменитостями. Помню на ощупь каменный наконечник стрелы ацтеков, подаренной ему в Мексике, кусочек невероятно тяжелого обгорелого металла с Марса, подаренного советскому академику американскими космо — навтами.

Я, возможно, одной из первых в Москве держала в руках огромный тяжелый альбом репродукций картин Сальвадора Дали в серебряном переплете, подаренный самим Дали, когда Опарины гостили у Дали и его жены.

Александр Иванович много рассказывал о Дали, и я с тех пор являюсь ярой поклонницей Дали во всех его ипостасях. В частности, запомнился мне рассказ о картине Дали «Тайная вечеря». Все гениальные художники рисовали этот сюжет из мифов о Христе. Картина Дали отличается от всех: Христос там с женским лицом. Возможно, художник изобразил свою жену, Елену Дьяконову, с детства прозванную Гала за любовь к конфетам.

Почти на всех картинах Дали присутствует ее не очень красивое лицо (на мой взгляд) и роскошные пропорции тела. Опарин рассказывал, что в музее Вашингтона картина «Тайная вечеря» висела одна в зале — ему поставили там кресло, и он шесть (!) часов рассматривал эту картину. Он лично мне об этом рассказывал.

Потом я увидела эту картину в Вашингтонской галерее искусств.

Александр Иванович Опарин был отличным рассказчиком.

И он живописно описывал свои впечатления и наблюдения. Они гостили на ранчо у Дали, много разговаривали, и когда Опарин спросил Дали о сюрреалистических мотивах его живописи, Дали ответил просто: «Я люблю морочить публику!» У него действительно было много чудачеств. История любви его к жене и их жизнь удивительна.

Обо всем этом можно писать отдельную книгу. И многое уже написано.

Будучи большой его поклонницей, я много читала и узнавала о нем, видела его работы во всех музеях мира, бывала в музеях Дали в Испании, в Лондоне. И мне очень повезло: сейчас, когда я живу в Америке, в штате Флорида, посещаю чудный музей Дали в городке Санкт-Петербург (да-да! Когда-то этот американский городок был основан русскими), в 40 минутах на машине от места моего проживания. Музей основан самим Дали. Но много позже неподалеку был построен новый музей с уникальной архитектурой и маленьким парком.

Я считаю, что он лучше, чем в Лондоне: великолепная архитектурная постройка в стиле модерн, дизайн и наполнение. В музее много его ранних работ — без непонятностей, ухищрений, сюрреализма, которые отражают большой талант Дали-живописца.

Вспоминается одна старинная история с композитором Арамом Хачатуряном (кстати, он был пациентом моего первого мужа, и судя по его рассказам об этом незаурядном человеке, могу сказать, что история похожа на персонажа).

Эту историю озвучила на русском радио в Америке одна журналистка, работающая в сфере искусства. Фамилию ее не помню, а история более чем забавная.

Когда Хачатурян был с визитом в Испании, он получил приглашение от самого Дали посетить его дом. Честолюбивый композитор (он таким был, и заслуженно — его музыка гениальна) был весьма польщен и с волнением, тщательно одевшись официально, прибыл по указанному адресу.

Его любезно провели в дом и разместили в огромной пустой гостиной. В центре расположились удобное кресло и столик, на котором стояли бутылка великолепного коньяка и ваза с фруктами.

Композитор долго ждал аудиенции и приложился к коньячку.

Проходит полчаса, час — никого. Официальный пиджак был снят, воротник расстегнут… Бутылка опустошалась в течение весьма длительного времени (не помню, сколько просидел, бедняга, в ожидании, но долго!). Алкоголь «запросился на выход». Бедный гость попробовал открыть хоть одну из многочисленных дверей по периметру огромной гостиной, но все были заперты. Увы!

Он заметил в углу большую вазу и, за неимением никаких других емкостей, использовал ее по срочному поводу.

Ему полегчало, но ситуация была очень странная. Вдруг одна дверь резко распахнулась, из нее вылетел верхом на метле голый Дали и, «проскакав» крупными прыжками, скрылся за дверью в другом конце гостиной.

Гость не успел опомниться, как вошел мажордом и объявил, что аудиенция окончена.

На выходе композитору вручили в подарок огромный альбом в серебряном переплете, скорее всего тот самый, что я видела и держала в руках в Москве, дома у другого гостя Дали — академика Опарина, тоже пациента моего мужа.

Поэтому при воспоминании об альбоме вылезла из недр памяти эта забавная история.

Она не была веселой для несчастливого гостя. Хачатурян был оскорблен и не любил вспоминать этот эпизод.

Кажется, даже никогда не хотел более посещать Испанию.

Возвращаюсь в свое прошлое.

А тогда мой муж, лечивший знаменитых и важных людей в стенах Кремлевской больницы, после 13 лет брака нашел возможность через кого-то из своих могущественных пациентов поехать в Ирак врачом, кажется, при посольстве или при госпитале (точно не помню).

Командировка на год за границу очень мощно поправляла финансовое положение любой семьи, и уж конечно, подняла бы нашу молодую семью на небывалый жизненный уровень и удовлетворила наши смешные и амбициозные потребности. Помните комплект зажиточного советского человека? Мебель, машина, дача, шуба, зимние сапоги…

Всего хотелось, но не моглось. А многие друзья, регулярно выезжающие за рубеж или работающие там, гордо демонстрировали высочайший жизненный уровень, благоухая ароматом Запада после возвращения из даже не очень длительных поездок.

И вот мой муж уехал в Ирак на год — там шла война, он очень тяжело там приживался, трудно работал, недоедал, копил на машину, что было почти неосуществимой мечтой советского человека с нищенской зарплатой.

Саша писал тоскливые письма, скучал по дочке и жил надеждами на возвращение и достижение главной советской мечты: приобрести свой личный автомобиль.

Я в это время от тоски и необычного одиночества (мы были женаты с 19 лет и уже долгое время прожили вместе) неожиданно для самой себя стала наивно, неумело писать стихи, чем невероятно взволновала мужа.

Саша правдами и неправдами посылал мне что-то из Ирака через дипломатов, эти посылки отправлялись в комиссионный магазин, и выручалась приличная сумма на жизнь нам с дочкой.

Возвратившись из Ирака, Саша привез кучу зарубежных диковинных подарков и сэкономленные деньги. И сразу по приезде начал хлопотать о покупке машины.

По правде сказать, хлопотать — слово неверное. Он работал врачом, и один из его могущественных пациентов давал указания и разные разрешения самому Моссовету. Он же подписал прошение или распоряжение (не знаю той иерархической лестницы) ПРОДАТЬ такому-то автомобиль «Волга 24», новую модель. Она так и называлась — «Новая Волга».

То был выигрыш на миллион!

Автомобиль марки «Волга» считался престижнейшей машиной. Только для избранных, нужных, высоко посаженных или звезд советской техники и культуры. Я не относилась ни к какому из кругов высшего общества и даже среднего. Я была в строю простой советской интеллигенции.

Мой муж был рядовым хирургом-урологом, но пациенты его боготворили. Это были не простые и не рядовые люди, а люди, которые могли всё! Или почти всё…

Пример: моя мать жила в подмосковном городе Химки, в новых домах, где еще не был проложен телефонный кабель. А в соседнем доме жил химкинский прокурор. Ему провели «воздушку», то есть кабель по воздуху, и у него был телефон.

И когда пациентом мужа оказался министр связи, по его просьбе протянули «воздушку» для любимой тещи доктора.

Ждали всего месяц, в то время как люди ждали установку телефона годами в домах, где кабель был проложен.

Телефон был роскошью! Но не для всех!

Интересно, что к этому же Сашиному пациенту приходили с просьбой «на получение квартирки» Владимир Высоцкий и Марина Влади, и этот чуткий человек, чиновник высокого ранга, лежа на больничной койке, вершил добрые дела. Он им подписал ходатайство, и знаменитая пара скоро получила квартиру.

Чтобы оформить покупку машины, Саша должен был поехать в какой-то важный отдел (НЕ в магазин), где и заплатить деньги за автомобиль. Мы очень волновались, и он взял с собой приятеля.

Сумма была очень большой. Взяли вместительную сумку, положили туда деньги, а приятель еще и прихватил с собой топорик!

Они приехали в какой-то исполкомовский отдел, в бухгалтерию, с необходимыми бумагами-разрешениями, и молодые сотрудницы завороженно и удивленно смотрели на молодого высокого парня (мужу было всего 34 года), оплачивающего автомобиль «Волга».

Приятель, кудрявый парень на несколько лет постарше, в кожаной куртке, игравший роль разбитного водителя важного покупателя, небрежно бросил: «Вы что, не узнали? Это же следующий космонавт, ему скоро в полет». Девицы радостно засуетились.

Машину оплатили и пошли к моему отцу (он жил рядом, напротив Моссовета) рассказать, как всё прошло. Отец открыл дверь, впустил Сашу, а его спутника принял за шофера и попросил подождать за дверью. Тот с готовностью согласился, а Саша расхохотался: приятель был заместителем генерального конструктора большого важного засекреченного института, который возглавлял сын министра обороны Устинова. Так забавно они «сходили на дело».

* * *

Из Ирака муж вернулся изменившимся, подхватив там стафилококковую инфекцию, от которой его стали лечить в Кремлевской больнице республиканского масштаба (а не союзного), и только как сотрудника, а не «контингент». Зато после этой годовой командировки он купил автомобиль «Волга», ГАЗ 24, самый престижный в то время в СССР.

И вот мы владельцы «Волги»! Нам по 35 лет. Представьте наш восторг и гордость, зависть окружающих цветет махровым цветом, автомобиль — любимое дитя мужа, только о нем разговоры и забота…

В Ираке, задолго до возвращения, Саша брал курсы вождения и был полон грандиозных планов. Он серьезно и ответственно подходил к делу. Волновался.

И в одном из писем вдруг написал страшную фразу: «Чует мое сердце — угробит меня эта машина!»

Я вздрогнула, но восприняла это не как предчувствие, а как неудачную шутку и страх, который свойственен многим начинающим автомобилистам. Увы, та фраза мужа оказалась пророческой.

И мне было тоже очень страшно сидеть за рулем поначалу.

Помню, когда я сдавала экзамен по вождению, инструктор сказал мне, вытирая лоб: «Я 40 лет за рулем, и мне никогда не было так страшно!»

На новой, битком набитой машине мы едем в отпуск «на юга». За нами следует тот самый приятель с топориком, сопровождавший Сашу с деньгами на оплату машины.

Приятель тоже с семьей, он отличный водитель со стажем, и на привале он просит Сашу не торопиться.

Едут за нами и смеются, наблюдая вождение новичка.

Саша в нервном возбуждении, взвинчен. Я и даже дочка, сидящая сзади, посередине, просим его не гнать так быстро. Он грозится нас высадить. Мы замолкаем, тревожно поглядывая в окна и назад, на друзей.

Дорога пустая и вдруг одна встречная машина обгоняет другую, приблизившись к нашей полосе, Саша резко крутит руль вправо, и мы летим с откоса.

За две секунды до полета вниз — метра три — я как наяву увидела картину: дочка летит с сиденья сзади вперед и головой пробивает ветровое стекло… осколки, кровь… и «услышала» крик моего ребенка!

Я успеваю на лету повернуться назад и разворачиваю руки на всю ширину, левой рукой придерживая голову дочки, а правой закрываю пространство впереди, тем самым, как бы в распорку, застреваю сама и закрываю пространство для полета ребенка с заднего сиденья.

Упали мы в мягкое болотистое место. Мою дверь заклинило, но я, ободравшись, вылезла в узкую щель. Со всех сторон к нам бежали какие-то люди и наши друзья, ехавшие за нами.

Дочка, кричавшая потому, что на нее упал транзисторный приемник и разбил до крови голень, сидела в шоке; между мной и водительским креслом стоймя стоял столовый нож лезвием кверху, что было необъяснимо! Возможные последствия этого могли быть чудовищны. Мои раскинутые руки спасли дочку и меня, потому что я как бы застряла и благодаря этому мы не полетели головами вниз.

Помню я все плохо. Был шок, да и десятки лет стерли следы из памяти.

Саша вылез из машины и даже с трудом встал. Обошел вокруг и посмотрел, как сложился лонжерон. У него были сильно разбиты губы и кровоточил нос: он ударился о руль. Встал и тут же упал…

Приехала милиция, скорая помощь, и нас увезли в госпиталь. Алину, дочку, забрал к себе домой кто-то из местных городских начальников, видимо, по просьбе моего отца.

У дочки были разбиты лоб и голень. У меня — только синяки и царапины от того, что я вылезала в узкую щель помятой двери машины. Меня спасла моя позиция боком, потому что я держала руку поперек машины, чтобы дочка не выскочила головой вперед в стекло при падении машины вниз (как мне привиделось за несколько секунд до падения), и я удержалась.

Я провела с мужем в госпитале несколько дней, у него был диагностирован компрессионный перелом позвоночника, и транспортировку в Москву не разрешали.

Со временем с этой травмой возможно было справиться и восстановить здоровье.

Но при лечении стафилококковой инфекции в Кремлевской больнице при переливании крови его «наградили» вирусом гепатита Б. Оказалось, что во время нашей поездки он уже заболевал, находился в продромальном периоде и ситуация дала резкий толчок болезни. В состоянии продромы (начало заболевания) он не справился с управлением той самой вожделенной машины, ради которой так тяжело работал и жил в разлуке с семьей.

От стресса и травмы болезнь резко обострилась, и Саша впал в кому, из которой врачи Брянской областной больницы не смогли его вывести, хоть и старались. Рядом с ним постоянно находились врач и глубоко беременная медсестра, хотя он, возможно, был заразен.

Мой свекор смог отправить группу медиков из Кремлевской больницы, но погода была нелетная и они выехали на машине. Приехали к утру, когда пациент уже остыл.

Я в определенный момент увидела и поняла его смерть и отошла от его кровати.

Врач и медсестра беспомощно сидели рядом.

Я валялась на какой-то каталке в коридоре в беспамятном сне — двое суток я от Саши не отходила ни на шаг и не спала совсем.

Медицинская бригада, приехавшая с опозданием из Москвы, забрала меня из больницы.

Перед отъездом ко мне подошел главный врач и сказал, что я могу подать на них в суд, так как они не справились (они даже не смогли поставить подключичную капельницу — то ли от неквалифицированности, то ли от недостатка чего-то).

Я вяло промямлила, что могу, но это мне мужа не вернет.

Привезла я тело назад в Москву на машине московских медиков.

Ему было 35 лет и на похоронах кто-то сказал, что он спешил жить… Ведь в 35 лет у него уже был весь комплект успешного (или удачливого) советского человека: квартира, машина, дача.

Мы остались с дочкой одни.

Мы прожили вместе с первым мужем 17 лет. Работали, растили дочку. Он был очень ревнив, что омрачало наши отношения. Я — кокетлива, но безгрешна! Может, по нравственным, но и по медицинским причинам: боязнь заразы, беременности, интриг и лжи, и других негативных моментов, разрушающих брак, душу и саму жизнь, как правило!

Довольно долго я восстанавливалась; продала, что можно было продать, привыкала к роли вдовы и главы семьи, ответственной за всё. Было нелегко!

В 36 лет я осталась вдовой.

Похороны помню плохо. Очень помог отец — взял на себя все хлопоты.

Дочка была у него на даче и узнала, что папы больше нет, уже после похорон. Очень кричала: она его сильно любила, а он души в ней не чаял.

Я тяжело переживала его уход: не могла есть и спать дома, ходила к соседке-подруге в соседний подъезд.

Приходили люди, я с ними молча ела; не могла открывать шкафы долгое время, не могла находиться одна дома, и однажды нянька моей дочери, неграмотная баба Стеша, вывела меня на улицу, взяла за плечи и сказала: «Сегодня девять дней, как ОН ушел. Повернись на все четыре стороны, кланяйся и говори: уходи, уходи, я справлюсь».

Помогло!

Я долго не могла ходить на кладбище и не водила туда дочь. Ходила сомнамбулой. Приходила к кому-то домой и могла заснуть, сидя на стуле… Меня ловили, я долго спала после этого.

«Охранительное торможение» спасло мой рассудок. Выживала! С трудом выплатила все наши долги, продав всё, что могла. Нужно было самой быть для дочери матерью и отцом. Я до этого времени не занималась ни счетами, ни жилищными проблемами.

Теперь всё лежало только на моих плечах.

Надо было продавать эту новую, престижную и несчастливую «Волгу». Мечту жизни погибшего на ней человека.

У нас были долги, и я все равно не смогла бы на ней ездить, да и средств на ее обслуживание не предвиделось.

Продавать эту машину мне следовало только по спекулятивной цене. Чтобы надолго хватило денег. Официальная цена была невелика, но купить даже подержанную, тем более битую машину можно было по формальной разнарядке, по блату, по знакомству и так далее. А так продажа считалась средством наживы.

Желающих купить по высокой спекулятивной цене было навалом. Но жуликов было еще больше, и становиться их жертвой я не собиралась.

На эти деньги мне надо было жить, растить дочь, оплачивать репетиторов для ее поступления в институт.

Я изучила все способы обманов при продаже машин: можно было столкнуться с подложными бумагами, фальшивыми деньгами, стать жертвой грабежа и даже убийства. Могли налететь в момент передачи денег и милиция, и цыгане — и денежки «тю-тю».

Я продумала всё и подготовилась. Знакомый посоветовал мне комиссионный автомагазин, и его директор, заинтересованный в купле-продаже, обещал безопасный сервис.

Я нашла покупателя, богатого узбека, и он оплатил в кассу нужную официальную сумму, а мой приятель с огромными деньжищами должен был благополучно доехать домой и отзвониться директору, после чего тот выдал бы документы новому владельцу нашей «Волги».

Всё получилось удачно. Узбек оказался классным дядькой, научил меня делать настоящий узбекский плов и даже подарил мне огромную шкуру степного волка, мех которого украсил мое новое кожаное пальто.

Кожу для пошива пальто прислал тот же узбек, и я несколько лет щеголяла в этом тяжелом «самостроке».

Надо сказать, что он хотел за мной поухаживать, несмотря на многоженство, но обнаружив, что во мне есть еврейская кровь, ретировался с искренними извинениями. Эпизод был невероятно смешной.

Глава 3

Жизнь не закончилась, а только начинается!

Через некоторое время я поняла, что в жизни произошли грандиозные перемены. Кончилось уютное время за спиной мужа. 17 лет замужества были почти половиной моей жизни и, несмотря на беспочвенную ревность мужа, весьма удачными.

Я была верной супругой, институтской подругой, первой любовью мальчика, только что окончившего школу, и матерью нашей дочери. Он стал первым мужчиной в моей жизни, и все у нас было правильно.

Он был не по годам ответственен, деловит, все решал сам и уважал мужской диктат (видимо, старался подражать отцу, который был деспотом в семье.) Я подчинялась в основном.

И вот началась свобода… Свобода поступков и решений!

И никем не контролируемая инициатива, ответственность за всё и вся, планирование и вся жизнь моя и тринадцатилетней дочери. Как я распоряжусь жизнью, такой она и будет.

Мой, не близкий мне, отец иногда покровительствовал, несмотря на свою занятость и свою семью.

Я сама зарабатывала на жизнь, моя мать помогала с дочкой.

А жизнь текла своим чередом, оставляя позади потери.

За полгода до этого трагического происшествия я начала собираться в туристическую поездку в Алжир — Тунис — Париж. В то время было недостаточно заплатить деньги за предстоящее путешествие.

Надо было получить РАЗРЕШЕНИЕ! От некоторых органов, включая какие-то комитеты при райкоме партии по месту жительства; они решали, достоин ли ты представлять собой советского гражданина за рубежом, правильно ли разбираешься в международной обстановке, могли спросить имя генсека какой-либо дружественной страны, поинтересоваться твоими взглядами на политику своей и чужих стран.

Короче, для обычного человека это было почти недостижимой проблемой — надо было готовиться, как к экзамену. И запросто могли не пустить. А денежки могли и пропасть.

Моя «проверка на вшивость» осуществлялась группой стариканов, вид которых поверг меня в шок: у всех что-то текло — из носа, из глаз, изо рта. Некоторые тряслись, некоторые боролись с тремором.

Все были в костюмах с галстуками, и все были преисполнены важностью решающих органов.

Я таки получила разрешение (не без предварительной помощи или сговора, или, как говорили, «по знакомству или по блату». Да и сам шанс такой поездки, как выигрыш в лотерею, был возможен для немногих. Тоже — блат).

Поэтому получение разрешения на выезд в туристическую зарубежную поездку на две недели в капиталистические страны был маленькой, но важной победой на социалистическом фронте.

Срок поездки приходился на дату через две недели после похорон. Отложить, переменить, изменить было просто нельзя. Можно было отказаться и потерять деньги и шанс побывать на африканском континенте и в вожделенном Париже. Но отказ показался бы подозрительным и чреватым неприятными последствиями фактором.

Я не могла даже заикнуться никому о поездке. Решила посоветоваться с мудрым, тертым орехом — отцом.

Он сказал: «Никому не говори, дочка, и езжай!» Я так и сделала. Полетела…

И открылась коробочка с приключениями для скромной молодой вдовы!

Находясь еще в трансе после похорон мужа, я почти не общалась ни с кем в нашей туристической группе: сидела в автобусе одна на переднем сиденье и тихонько подвывала, думая, что звуки гасятся движением, музыкой, разговорами. Так и не узнала, слышал ли кто мои всхлипы.

Прилетели в Тунис, столицу Туниса. Сидим всей группой в холле отеля (человек 12, точно не помню, как и многое другое в этой поездке) и ждем выдачи нам «мелкоскопических» денег. Меняли на всю поездку 30 рублей по курсу почти доллар за рубль! 1978 год. Было же время и триумф рубля!

Эти деньги предназначались на покупку сувениров; все остальное было оплачено. На воду и всякие капризы народ не позволял себе потратить ни цента.

Надо было на эти 30 долларов привезти семье импортные шмотки, технику и все, чего не было у нас в стране. А у нас не было ничего!

В Тунисе и Алжире ничего не тратили, а вот в Париже уже оторвались по полной…

В этой поездке у меня случилось много приключений — и смешных, и пугающих, и долгоиграющих.

Так вот, ждем мы в вестибюле отеля в Тунисе наши сувенирные, а по сути — самые нужные 30 рублей в валюте.

Вдруг ко мне подходит местный парень-араб с букетиком коротких мелких цветов с одуряющим запахом.

Я стала жестами отказываться, мол, мне не надо, а сама в ужасе, что мне придется на них потратить такие нужные для важных покупок деньги. Слава богу, их еще и не было на руках. Отмахиваюсь.

А парень показывает жестами куда-то в угол на трех европейцев, непринужденно сидящих на диване, и поясняет, что не надо денег — это подарок, сует мне цветы в руку и отходит.

Я запунцовела, поймала взгляды европейцев, стараясь вежливым кивком головы показать благодарность, и поняла, что заработала ненависть женской части группы, то есть большинства.

Это были французы, руководящие местной фабрикой и жившие в этом отеле. Почему именно я оказалась удостоена внимания, не знаю, красавицей не была. Может, вселенская скорбь на лице привлекла их взгляды.

Все знают, что в зарубежных поездках ВСЕ группы советских людей сопровождались сотрудниками КГБ. Или в группе были добровольцы-соглядатаи по договору.

Обычно их было трудно вычислить, и народ, зная, что кто-то следит и строчит рапорты, наблюдали друг за другом во избежание неприятностей.

Ходить надо было только всем вместе, кучкой, и вести себя осмотрительно, то есть как достойный член советского общества, не восхищаясь и не удивляясь уровню жизни, если он был выше.

А ниже он не был нигде.

Поэтому было странно и тревожно, когда один из французов стал ходить с нашей группой рядом со мной.

Он приглашал меня по дороге то в один, то в другой ресторан, я решительно отказывалась — мы смотрели только на витрины, поглядывая на товарищей рядом; нормально общаться мы не могли: он говорил по-французски, а я по-русски с некоторыми английскими словами. Было смешно, но и тревожно, так как я знала, что, попав в список неблагонадежных, могу оказаться невыездной.

А приключения продолжались…

Почему-то руководитель группы (а это всегда был главный начальник и распорядитель на чужой территории) поместил меня одну в комнате, когда все заселялись по двое, чтобы быть на виду. Причина была мне не ясна: то ли слышали мое подвывание, то ли сочувствие моему горю, но я была с комфортом размещена в хорошем отеле одна в номере.

Надо сказать, что наша группа была элитной, от Дома дружбы с зарубежными странами, со значимыми в социуме людьми, и поэтому отели, питание и транспорт были на высоком уровне.

Нас встречал сотрудник посольства, рыжий, краснолицый высокий и худой, довольно некрасивый молодой мужчина. Он сидел за обедом в ресторане рядом, шутил и был в ударе, а после обеда пошел проводить меня в номер, пожав руку начальнику группы, как своему.

В номере я заметила, что сотрудник посольства изрядно пьян; за разговорами он стал ко мне активно приставать, даже несколько зверея от моего пока деликатного отказа от «близкой дружбы народов».

Я пыталась объяснить, что я только что овдовела, и просила меня пощадить.

Он не унимался, и мне пришлось чем-то треснуть его по голове. Не помню чем, не смертельно, но ему было обидно и оскорбительно. Ушел он с угрозами.

Тут я, кажется, догадалась, для чего я получила одноместное проживание в номере с двойной кроватью, и была уверена, что утром придет руководитель группы и по смятой постели определит мой моральный облик.

Поэтому, несмотря на брезгливость, легла на смятую в борьбе половину кровати, перевернув подушку.

Вторая половина постели была почти девственной. Я постаралась доказать свою невинность.

Утром я поняла, что была права: стук в дверь, входит руководитель группы и первый быстрый взгляд кидает на постель. Я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Кстати, позже выяснилось, что он отличный мужик. Мы потом дружили с ним и его пассией, которую он в этой же группе завел, несмотря на то что женат. Так что моральный облик блюли не все. А его дама была незамужней.

Мы поколесили по красивейшему Тунису, который при своем мусульманстве достаточно либерален во нравах и позволяет туристам из Германии загорать топлес, что меня поразило.

Из Туниса мы направились в Алжир, страну бедную, тоже бывшую французскую колонию, после которой у нас было четыре дня в Париже!

В Алжире аж два приключения были весьма опасными.

Нас привезли на восточный базар, все разбрелись по лавкам, и я, заинтересовавшись, как плетут ковры, зашла в одну лавку, прошла вглубь и смотрела на женщин, умело сплетающих нити, образуя яркую красоту.

Рядом оказался дядька, который пригласил жестом в следующую комнату. Я последовала за ним, там тоже были работницы, сплетающие еще более сложные узоры, и вдруг мы вышли в какую-то дверь, оказавшись на «улице» — в кривом коридоре между глинобитных стен без единого окна или двери.

На видимом длинном пространстве — никого!

Я струхнула, начала по-русски ругаться и заметила, что он возбужденно трясется и показывает рукой — туда, дескать, к автобусу…

Запаниковав, я встала как вкопанная, и тут, на мое счастье, открылась невидимая дверь, вышел человек, оценил ситуацию и показал, что к автобусам в другую сторону.

Я погрозила арабу кулаком, как-то выскочила на площадь, нашла наш автобус и долго еще тряслась от страха, ругая свою неосмотрительность.

Второе приключение было невинным, но насторожившим нашего группового контролера поведения.

Нас привезли на пляж, и обнаружилось, что местный распорядитель лодок учился в нашем московском Университете дружбы народов им. Лумумбы и мог объясняться по-русски.

Все обрадовались ему, как родственнику, а я возьми да попроси покатать меня на водном велосипеде.

Мне тут же пригнали агрегат, я гордо уселась; никто не присоединился, я поняла вскоре почему.

Молодой араб крутил педали, я наслаждалась лазурью Средиземного моря, и мы круто пошли вдаль, отдаляясь от пляжа к глубинным беспределам. Я была счастлива и даже забыла про свое горе.

И тут пронзила мысль: за все удовольствия в жизни надо платить! И за это катание плата будет мне точно не по карману… Какие все умные, что со мной не сели!

Купить никаких обновок не придется, в Париже буду без копейки, да еще этих моих наличных может не хватить вообще, надо будет занимать. Я опять посетовала на свою неосмотрительность.

И приняла решение: мы приплывем обратно к группе на пляже, и я гордо выйду из лодки и пойду…

Парень будет бежать за мной и кричать: «Мэ-эм, деньги!» — а я небрежно кину ему через плечо, как леди в кино: «Придешь в отель за деньгами!»

Успокоившись, приняв решение казаться богатой независимой леди, способной оплачивать свои капризы, я стала созерцать бирюзовое море и вдруг заметила, что пляжа уже почти не видно.

Я встревожилась, посмотрела на водилу велосипеда и словно почувствовала его волнение.

И тут мой взгляд опустился с его голого торса на плавки, и я увидела, как они растут на глазах.

Я просто взорвалась смехом — он, заметив мой взгляд, сконфузился.

Напомню: мне было 36 лет и я была в купальнике, а посмеяться любила всегда. Страшно не было.

В эту напряженную минуту послышался далекий звук свистка; мы взглянули в сторону пляжа, увидели движение красного флажка, и наше плавательное средство срочно зарулило к суше.

Чем ближе подплывали, тем подробнее в деталях я представляла себе ужасную сцену оплаты услуг…

А вышло так: мы подплыли близко к кромке воды, где дно показалось мне совсем рядом, я гордо сказала холодное спасибо, шагнула через борт и… полностью с головой ушла в глубину под воду.

Выскочив мокрой курицей, стараясь не выйти из роли леди, пошла прочь, ожидая спиной окрик: где деньги? Никто меня на догонял и не просил. Дойдя до наших, я горячо поблагодарила распорядителя лодок и услышала от согруппников: «Мы с ужасом увидели, что тебя увезли так далеко, наш руководитель занервничал, а мы сказали ему, что ты надежный, как кремень, стойкий, правильный советский человек и вернешься без проблем».

Но самую сильную тревогу у представителя КГБ вызвал инцидент в Париже, в Соборе Парижской Богоматери. Хотя до этого был еще один эпизод.

Когда мы летели из Алжира в Париж, на соседнем сиденье оказался англичанин. Я попрактиковалась в английском со своим кошмарным акцентом и малым словарным запасом.

Англичанин вызвал осуждение от нашего русского окружения, и народ удовлетворился тем, что поставили ему диагноз: «Он наркоман».

Меня англичанин удивил, сказав, что я совсем не похожа на русскую: ни одеждой, ни обувью, ни часами.

Надеюсь, что тот «комплимент» не был услышан руководителем или причастными к рапортам.

Но представляете, какими мы, русские, казались европейцам.

В Париже мы провели четыре дня. Незабываемых!

Мы жили в недорогом отеле, нас кормили в неплохом ресторанчике в центре, куда стекались и другие группы русских туристов, даже одна группа больших деятелей советского искусства.

Нас возили по экскурсиям, вечером было свободное время, и мы маленькими группками (поодиночке было нельзя) бегали по Парижу, экономя даже на транспорте. Однажды спросили дорогу, а нам ошалело ответили, что это очень далеко, аж четыре остановки на метро. Но русские женщины, вы знаете.

Наконец-то в Париже мы дорвались до вожделенного шопинга.

Нам поменяли в Москве по 30 рублей! Деньги держал руководитель группы до определенного момента. В Алжире и Тунисе мы не тратили, даже умирая от жажды. На 30 рублей мы должны были одеться на несколько лет и привезти подарки всем домашним и друзьям.

Гид, морщась, привезла нас в район Сен-Дени, где находилось большое количество дешевых лавок, в основном арабских, и мы там рыскали, как голодные волки в поисках еды, стараясь уложиться в тесный бюджет.

Нас восхитил большой магазин TATI. Там было всё! А покупки складывались на кассе в бешеной красоты пластиковые пакеты, окрашенные в крупную клетку голубого или розового цвета.

Не смейтесь!

Моя дочь год ходила в школу с таким пакетом и чувствовала себя примой под завистливые взгляды одноклассников. А ведь когда мы в Париже собирались в аэропорт, чтобы вернуться на родину в Москву, гид попросила по возможности убрать эти пакеты, чтобы не позориться в аэропорту. Но никто, конечно, не поверил, и мы гордо несли покупки в огромных ярких этих пакетах, демонстрируя блеск и нищету главной страны соцлагеря.

Итак, я купила на эти деньги для себя — длинное коричневое вельветовое пальто на клетчатой фланелевой подкладке с такими же манжетами и изнанкой капюшона, с погончиками и поясом, в котором долго щеголяла по Москве, ловя взгляды понимающих в моде. Для мамы я купила несколько «водолазок» — эластичных тонких джемперочков. Дочку же я одела на пару лет: шикарная клеенчатая красно-белая курточка, сапожки, кофточки, что-то еще, не помню, и несколько пластиковых сумок магазина TATI. В последний день пребывания в Париже нас повезли в Нотр-Дам де Пари (Собор Парижской Богоматери).

Мы разбрелись в полутьме, и я вдруг наткнулась на надгробье. На постаменте за высокой роскошной чеканной изгородью были расположены великолепные скульптуры в натуральную величину: ложе с умирающим человеком, в ногах которого сидела женщина, протягивая к нему руки.

Он же, приподнявшись со смертного одра, вперил взгляд не на нее, а вперед, где у ног стояла Смерть в саване, словно ожидающая добычу.

Скульптурная группа была так реальна, так страшна и так созвучна моим недавним переживаниям, что мне стало плохо. Я сползла, держась за прутья загородки, на пол и схватилась за сердце.

Лекарств с собой не было, полутьма, никого рядом, и я поняла, что это мой конец.

Но человек, пока жив, цепляется за жизнь.

Я представила себе машину скорой помощи, госпиталь без страховки и отъезд группы в Москву без меня и стала стараться остановить в себе панику и сердечный спазм. Со временем это удалось, хотя чувство времени выключилось.

Я с трудом на руках поднялась и побрела к выходу, понимая, что меня ждут…

В полутемном соборе горели таблички EXIT; я вышла, зажмурившись, на яркий солнечный свет и обнаружила, что меня никто не ждет. На улице никого.

Опять в панике, я вернулась в темноту собора и стала искать в спешке другие выходы.

Лишь в третьем выходе я увидела ожидавшую меня группу и руководителя с трясущимися руками.

Видимо, я так выглядела и была бледна как смерть, что меня никто ни о чем не спросил.

Позже человек, исполняющий функции надсмотрщика, сказал мне: «Я был уверен, что ты останешься в Париже, и скорее в последний день…» Это сулило ему увольнение с работы и даже лишение членства в партии. Чаще всего эту роль играли люди доверенные, за что поездка за границу для них была бесплатной или сильно льготной.

В Париже состоялась встреча, давшая начало интересному долгому знакомству.

Обедая и ужиная в Париже в одном и том же ресторане с другими группами из России, мы коротко общались.

Один седовласый товарищ (мы еще господами не были) пригласил меня походить по Парижу ближе к полуночи после их программы, да и нашей (не такой важной, как у этой группы представителей высокого искусства). Практически все четыре дня и ночи мы, счастливые туристы, не спали, боясь тратить драгоценное время.

Мы договорились. Он спросил мое имя, я назвалась Тиной, как называли меня друзья.

Полное имя и фамилию побоялась дать почему-то; оговорили место и время встречи (как было возможно жить и функционировать без мобильных телефонов, уже даже не представляю).

Его имя я не спросила. В этой группе они были все такие важные!

Но встреча не состоялась. На следующий день он не хотел смотреть в мою сторону, и мы с «товарками» (две профессорские жены; мы вместе жили в одной комнате и гуляли по городу) подскочили к нему, я извинилась, они подтвердили правдивость моих оправданий, и он простил.

Это был последний вечер в Париже для всех — мы возвращались в Москву, его группа летела в Амстердам и потом куда-то еще. Мы опять не встретились…

Примерно через месяц зазвонил мой рабочий телефон — спрашивали меня. Абонент представился, но голос и имя-отчество были мне незнакомы. И вдруг слышу: «Плохо же вы вели себя в Париже!»

Я онемела. Мои волнения по поводу маленьких невинных приключений оправдались! КГБ!

Думаю: так, меня обвинят в антисоветчине, аморальном поведении и могут посадить в тюрьму.

Что же будет с дочкой? Без отца, без матери. Сразу представила дочку-сироту, которую отправят в детский дом!

Но вспомнила, что как раз в Париже, кроме опоздания из Собора Парижской Богоматери, все было кристально чисто и невинно — ни общения с иностранцами, ни нарушений в моральном поведении не было.

После паузы осторожно пытаюсь выяснить почему. В ответ услышала: «Вы не пришли дважды, и я вас так долго искал! Меня зовут Эдуард Борисович, и я директор Большого концертного зала Москвы».

Я горько пошутила: «Вот вы как раз мне и нужны сейчас!» Он вскинулся: «Ты развелась?»

И на мой ответ, что я овдовела и у меня дочка, после паузы он сказал: «Вы теперь скучать не будете!»

Я несказанно удивилась звонку и тому, как он нашел меня, зная только мое неполное имя.

Много позже, когда мы уже подружились, он рассказал мне как: смешно, но без КГБ не обошлось.

У него был там приятель на высокой должности, и его попросили найти женщину по имени Тина, которая была в Париже такого-то числа. Ему нашли Альбину из нашей группы, он позвонил ей, и она сразу поняла, о ком идет речь, и дала мой телефон.

Действительно, Бог послал мне этого человека для покровительства и помощи безо всякой компенсации с моей стороны. Мы с дочкой были на всех значительных концертах, кинофестивалях и вечерах и сидели в директорской ложе. Рядом часто находилась его жена, и всё было абсолютно пристойно и по-дружески. Он помогал во всех трудных вопросах, например доставал билеты на поезд, что было порой невозможно без знакомства. Стал просто Санта-Клаусом в нашей с дочкой жизни. Для меня эта опека и защита были необходимы. Мы сохранили дружеские отношения надолго, и он, разведясь с женой, уехавшей в Израиль, привел ко мне новую жену для знакомства.

Судьба этого доброго человека сложилась, думаю, трагично. Обладая грандиозной энергией, он открыл первый в Москве успешный кооперативный магазин в центре города, и его обложили данью бандиты, в частности и те, кто промышлял под крышей Кобзона (с которым он дружил!). Но, как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь! Он вовремя не расплатился, хотя причины были уважительные. «Люди бизнеса» ждать не хотели. И его практически стерли с лица земли, отжав магазин. Его украли, держали в подвале, били, отняли машину, потом квартиру, и в конце концов он исчез. У него отобрали всё. Видимо, и жизнь. Такое было время!

Через месяц после похорон мужа, после возвращения из Туниса — Алжира — Парижа я вышла на работу в институт, где я создала лабораторию и писала диссертацию.

Глава 4

Вдова. Смена работы. Таинственная дверь. Клуб неординарных личностей. Прокрустово ложе и борьба за справедливость

Вернувшись из заграничной поездки, я одарила маму и дочку подарками; теперь мне предстояло возвращаться к повседневной жизни и работе, но уже в качестве вдовы с кучей трудно решаемых проблем. Прошел месяц после похорон мужа.

Выйти на работу в институт, где я создала лабораторию, оказалось не просто — нужны были силы для сочувствия, любопытных взглядов, шепота за спиной, равнодушных соболезнований.

Справилась.

Моя жизнь кардинально изменилась — теперь я все должна была организовывать и делать САМА!

Я уже продала всё, что могла, чтобы расплатиться с долгами и съездить за границу.

Теперь надо было ВЫЖИВАТЬ!

Я поменяла работу, покинув созданную мной лабораторию полимеров.

Желая быть поближе к дому, устав от транспортных проблем, я нашла работу, до которой могла добраться НА ЛИФТЕ! Дело было так.

Между первым и вторым подъездами дома, где мы жили, была скрытая кустами какая-то дверь. Я не обращала на нее внимания, но однажды, приглядевшись, прочла вывеску и поняла: это моя Судьба распорядилась, избавив меня от необходимости мотаться на перекладных. Здесь находился Дом санитарного просвещения (ДСП) Минздрава Москвы по нашему району.

Я зашла внутрь, увидела двух нестарых мужчин, один из которых был врачом, а второй — главным врачом. Спросила о наличии ставки еще одного врача в этом богоугодном (ссыльном для убогих, старых, бестолковых и больных работников здравоохранения) заведении.

Мне решительно отказали, но я, впечатлившись местом расположения учреждения, рук не опустила.

Не поверите, клянусь, не помню как, но вроде через месяц я была там главным врачом.

Став главным врачом маленькой вспомогательной, но и контролирующей организации района, я столкнулась с формальными и неформальными вопросами.

Тамошний врач, Григорий Ефимович, работающий только для зарплаты, занимался несколько другими проблемами и с большим энтузиазмом. Он организовал на базе ДСП Клуб неформальных людей.

Там регулярно собирались необычные люди: экстрасенсы, новаторы (роды в воде, металлоискатели), космонавты, видевшие инопланетян, журналисты и другие неординарные личности.

Это было необычайно интересно и познавательно, но меня несколько удивлял и волновал не тот профиль, который предполагал Минздрав.

И вот меня вызывают телефонограммой в районный отдел КГБ и просят рассказать о деятельности этого врача и Клуба. Я изложила то, что успела уже узнать, и заверила, что ничего антисоветского в Клубе нет, а этот доктор — интересный и весьма умный, хоть и чудак.

Мне напомнили функции учреждения данного профиля и просили Клуб закрыть. Так мое собственное просвещение в сфере неопознанного и новаторского закончилось. А доктор-энтузиаст уныло вернулся к скучной рутине.

Забавный нюанс: у нас в помещении, как во всех учреждениях в то время, на стене висел красочный плакат с портретами членов Политбюро. И если по радио сообщали о кончине одного из них, наш Григорий Ефимович несся на работу в 6 утра и жирным красным фломастером зачеркивал члена крест-накрест.

Позже он сыграл весьма подленькую роль, и я с ним в жизни больше не пересекалась, но знаю, что журналист Генрих Боровик, телевизионный «вещала», вывез его в Америку.

Вскоре по указанию Бориса Ельцина, который в то время возглавлял Московский городской комитет Коммунистической партии Советского Союза, все просветительские организации, даже санитарные, должны были ринуться в общеобразовательные школы с антирелигиозной пропагандой. Я, будучи атеисткой, отказалась, обосновав отказ отсутствием нужного теологического образования.

Меня наказали, не пустив в туристическую поездку в ФРГ за мои же деньги. Не дали бумажное одобрение на поездку.

Самое удивительное, что пропагандист атеизма Ельцин, как только взошел на пост президента страны, немедленно пошел молиться в церковь в сопровождении жены, членов семьи и всей администрации.

Оказалось, что все члены Коммунистической партии были верующими. Все последующие народные лидеры тоже оказались глубоко религиозными…

Но тогда я всё же попала в школу с лекциями для старшеклассников, но по ЗОЖ — здоровому образу жизни.

Ситуация по Москве, да и по стране была нелегкой. Подростки имели тягу к выпивке и куреву. Ранняя половая жизнь и высокий статистический уровень подростковых суицидов тревожили.

Я вошла в этот молодой круг и выйти уже не смогла.

Родители, как правило, мало общались с детьми — их надо было прокормить и одеть. На большее не оставалось сил и времени. А с подростковыми проблемами было сложно тогда, так же как и с едой и одеждой!

Да и найти язык с ребятами, предоставленными самим себе, далеко не все умеют.

Когда я окунулась в эту среду, я поняла, как дремучи и одиноки подростки и как они беспомощны.

Если взрослый найдет выход из трудной ситуации с помощью подруги, друга, алкоголя, секса или просто переключением занятий: женщины — стиркой, готовкой, уборкой; мужчины — общением, пивом, работой и прочим, то подростки не имеют опыта выхода из стрессовых ситуаций, и им очень сложно выстоять, не сломавшись.

Эти подростковые трудности и определили мои приоритеты в работе. Я тогда не догадывалась, но это было началом пути к новому взлетному витку моей карьеры. Короткому!

Инициативная работа с подростками в районе набирала обороты, но Райздрав, Горздрав и Минздрав совсем не обрадовались новой ветке просвещения, начали волноваться и стали душить нас приказами вернуться в «прокрустово ложе».

Заставляли заниматься только по-старому: педикулезом, профилактикой кишечных инфекций, питанием в школах, надзором за поликлиниками и прочим — тем, что мы с новым составом сотрудников (психолог, нарколог и врачи-специалисты) считали архаикой.

В это время по центральному телевидению прошел Телемост Познер — Донахью (США). Там встала пожилая, плохо одетая женщина и, гордо выпятив огромную грудь, с интонационным напором выдала лозунг: «В СССР секса НЕТ!» Это ее заявление стало мемом на десятки лет.

И через некоторое время, катаясь на лыжах в Подмосковье, вдруг задумавшись, я остановилась средь чистого поля на подходе к лесу — светило солнце, сиял синевой нетронутый снег.

В памяти пронзительно всплыли разговоры с подростками, их серьезные, порой даже неразрешимые проблемы, беспомощность и полное отсутствие структуры профессиональной помощи в этом аспекте. Как женщина, мать и врач я возмутилась и приняла решение: надо менять ситуацию.

Придя на работу, написала (тогда от руки) текст на трех-четырех страницах, обосновывающий целесообразность срочно создать Центр помощи подросткам.

Моя секретарь-машинистка перепечатала мой вызов Минздраву, и я поехала в несколько организаций, имевших полномочия принять нужное и важное действенное решение. Как ни странно, я легко попадала на прием! Мои письменные и устные предложения были приняты БЕЗ возражений и кивков на бюджет. (Не всё было так плохо в Советском Союзе, извините за непопулярный коммент!) У меня не было связей, денег, покровителя. Но была… Помните? Ее величество Удача!

Зато в рамках Дома санитарного просвещения, находившегося в структуре районного отдела здравоохранения, начались козни.

Для новой предлагаемой структуры мне нужны были другие сотрудники, а не сосланные в нашу ветхую и нежизнеспособную структуру медики, списанные в архив по несостоятельности. Для этого предстояло уволить практически всех сотрудников заскорузлой консервативной организации.

Машинистка посвятила сотрудников в мой коварный план (во имя прогресса, чего они не понимали), и тут такое началось, что не придумать и фантастам.

Возглавил оппозицию тот самый продвинутый в экстраординарных вопросах Григорий Ефимович (а я бы его оставила в штате новой организации, невзирая на мнение отдела КГБ).

Он прекрасно писал, и его жалобы на меня и петиции разлетелись по всем инстанциям.

Но еще круче оказалась другая моя сотрудница — помощник санитарного врача, кавказская женщина, старательная, но с низким интеллектом и образованием, заикающаяся и очень странно выглядящая внешне, что, по моему мнению, позорило нашу деятельность. Ее муж был хорошим сапожником и работал при ЦК КПСС в сервисе для важных товарищей Комитета. Он начинал рабочий день с посещения кабинетов своих обувных клиентов с вопросом: «Когда снимут с работы Попову?»

Секретарь нашего ДСП накопала погрешности в расписании, в рабочих часах для оплаты сотрудников, который сама и вела, особенно для сотрудников по совместительству, специалистов по работе с подростками, тем, кто у нас подрабатывал, выполняя-таки главную функцию нашего учреждения за мизерные деньги, и их рабочий день в табеле рассчитывался даже с минутами…

Как у всякого главврача, у меня имелись огрехи, но совесть была чиста, и сотрудники это знали.

Вскоре меня вызвали в ОБХСС. Даже не знаю, как расшифровывать аббревиатуру, но эту организацию боялись все жулики в стране.

В этом грозном отделе районного исполкома меня принял мужик с золотыми зубами, у которого на лбу было написано: «взяточник». Я возмутилась грязными, оскорбительными вопросами, встала и ушла из кабинета.

Я стала борцом. Наивным, но за справедливость! Надо было как-то защищаться!

И я попросилась на прием к заведующему отделом здравоохранения Горкома партии Москвы, который Ельцин тогда и возглавлял. Я слышала, как трудно было попасть к нему на прием даже секретарям районных комитетов, то есть мелким руководителям в его структуре — рассказывали даже про суициды по этой причине.

Но к руководителю его отдела здравоохранения я попала очень легко. Хотя, в отличие от большинства руководителей даже низшего звена в стране, членом партии я не была. Мне не верили, что такое возможно, и считали, что я скрываю партийную принадлежность. Кстати, еще в школе я и в комсомол отказалась вступать по демонстративной причине: «Если имярек член комсомола, то мне там делать нечего!» На меня и мои доводы плюнули.

Но когда я заполняла анкету для поступления в Первый московский медицинский институт и была заминка, что написать в графе «Член ВЛКСМ с такого-то года», я по совету матери написала: «Мать — член КПСС с такого-то года». Как ни странно, вопросов и плохих последствий не было. То ли не заметили, то ли нужен был маленький процент несоюзной молодежи. У нас на курсе таких было только двое — я и взрослый дядя.

И вот я у завотделом здравоохранения Горкома партии. Очень высокий уровень карьерной лестницы!

Совсем не старый мужчина, бывший до того директором фельдшерского училища, внимательно выслушал планы и проблемы и пообещал приехать на специально собранное совещание моего коллектива.

Коллектив в нервном возбуждении собрался. Высокий чиновник приехал, увидел и выслушал всех. Ни слова не сказав, уехал. Свои аргументы я ему уже изложила в его кабинете на приеме.

Через пару дней пришло распоряжение Горкома партии: ДСП закрыть (не спрашивая Минздрав, Горздрав и Райздрав, в чьем подчинении мы находились). И ОБХСС было поручено прекратить дело против Поповой.

Маленькая деталь: в донесении на меня фигурировал старый доктор, единственная моя опора в достойном контроле нашей конторы за всеми медицинскими учреждениями района. В доносе меня обвинили в хищении его зарплаты (во время отпусков). Так этот доктор, Михаил Моисеевич, старый рентгенолог, прошедший войну, пришел в райком партии и заявил, что, если против меня начнутся действия, он положит на стол свой партбилет! Он понимал мою честность и ценил мою инициативу. Тогда еще никто партбилеты не кидал, и эта угроза сработала.

Кстати, рассказывая ранее моему отцу, опытному чиновнику, об ОБХСС, услышала: «Доченька, а у тебя руки чистые?!» В смысле — ничего к ним не прилипло? И при моем отрицательном ответе он сказал: «Тогда не волнуйся! Все уладится».

Так Горком партии Москвы принял справедливое и прогрессивное решение!

Я тогда подумала, что опыт работы «нашего прокуратора» в фельдшерском училище очень помог: он знал проблемы подростков!

ДСП действительно сразу закрыли, а меня пригласили в другой районный комитет партии Москвы ко второму секретарю райкома и объявили: «Добро пожаловать! Вот вам отличное большое помещение — ДСП Октябрьского района, рядом с метро, и ПОЛНЫЙ КАРТ-БЛАНШ! Делайте всё, что считаете нужным»!

Так начался самый, на мой взгляд, значимый виток моей деятельности, дающий мне ощущение гордости и удовлетворения!

Глава 5

Был ли секс в СССР?

Наверное, в СССР не было ни одного человека, кто не слышал бы фразу той самой вышеупомянутой тетеньки, выступившей в передаче на центральном телевидении в рамках телемоста Познер — Донахью (журналисты с советский и американской стороны), когда обсуждались острые вопросы морали и ее разные стороны и понятия.

И когда свободный в мыслях американец и осторожный умный Познер начали говорить на деликатные темы, эта плохо одетая и неухоженная дама с огромной грудью выпалила: «В СССР секса нет!»

Помню смутно, но, по-моему, раздались аплодисменты публики.

Это было очень смешно, но и грустно тоже. Ханжество процветало и считалось нормой поведения советского человека, активного строителя коммунизма, высоких моральных принципов.

В этот момент моей жизни, будучи врачом, я встречалась с подростками старших классов в школах; и мне, и моим коллегам — врачам и психологам — приходилось много, подробно и доверительно говорить об алкогольной и никотиновой зависимости, а также о вопросах «секса».

Это объяснялось тяжелой подростковой статистикой на тот момент, включая рост суицидов.

Забавно, что на лекциях на эту тему на наш первый вопрос: «Кто знает, что такое секс?» ребята смущались, краснели и переглядывались…

Мы тут же отвечали сами: «Это просто отношения между мужчиной и женщиной!» Вздох облегчения облетал аудиторию.

И начинались откровения и открытия в этой запретной теме.

Известно, что очень немногие родители могли и могут говорить с детьми на эти щекотливые темы. Обычно доверялись информации от кино, телевидения, а больше — с улицы.

Даже вопросы анатомии и физиологии человека обоих полов вызывали нервный смех и потливость у подростков.

Программы полового воспитания в школах введены были несколько позже; мы с моими коллегами как раз и разработали эти программы, и они вводились в школьное обучение. Насколько знаю, сейчас в школы пришла церковь.

Обычно дети и подростки сами находили нужную им информацию (и ненужную тоже), и многие взрослые уповали на это, не обсуждая эти острые, неудобные вопросы в семье. А я по опыту работы с подростками знаю, в какие ситуации они попадают.

И проблема в том, что чаще всего им не с кем обсудить больную тему, не у кого спросить совета и возможны тяжелейшие последствия такой неграмотности в жизненных вопросах. Это касается ранних половых контактов, изнасилований, венерических болезней и психологических стрессовых ситуаций, особо тяжелых для молодых, неопытных, несведущих людей.

Смешно сказать, но вскоре весь мир был посвящен в историю орального секса Клинтона в Белом доме.

А нам, врачам и психологам, взрослым людям, самим имеющим детей, приходилось трудно. На школьных занятиях надо было отвечать на вопрос, что такое оральный секс, глядя в глаза подросткам с зашкаливающим уровнем возрастных гормонов, и обсуждать его детали.

Это было самое начало девяностых со всеми вытекающими проблемами. Накормить и одеть ребенка родителям было не просто. А уж воспитание и образование, считали они, — дело учителей.

А ведь в школе в основном преподавали женщины, порой с трудной судьбой и проблемами в личной жизни (знаю и по своей маме-учительнице). И ханжество у них цвело, как правило, махровым цветом. Считалось необходимым воздерживаться от половой жизни до брака, до какого-то правильного этапа образования или до определенного возраста либо достатка.

Это при огромном актуальном интересе к противоположному полу и уже почти полной гормональной готовности…

И один из самых частых письменных вопросов на таких занятиях был: «А правда, что от мастурбации на ладонях растут волосы?» Или что-то в этом роде.

В это время родилась моя большая инициатива в этом направлении просвещения как наиболее актуальная, подкрепленная статистическими данными по суицидам подростков, ранним беременностям и прочим проблемам.

Так, вот после этого злополучного телемоста я каталась на лыжах в Подмосковье и вдруг встала посреди чистого поля, задумалась и решила «изменить мир».

Центр формирования сексуальной культуры

И сразу, с этого прозрения необходимости, был создан Центр по работе с подростками, где работали врачи, психологи, нарколог, венеролог, гинеколог, журналисты.

Впервые в России и Москве такой Центр оказывал анонимную и бесплатную помощь подросткам. И к нам потекла река писем от подростков, родителей. И потянулись молодые люди — школьники, студенты.

Называлась эта новая структура «Центр формирования сексуальной культуры».

Забавно, что первым средством массовой информации, озвучившей это название (на то время революционно смелое), была газета «Пионерская правда». Мне позвонил главный редактор и попросил вести рубрику в этой газете и отвечать на письма пионеров и комсомольцев.

Мало кто мог без стеснения говорить на эти щекотливые темы. Просили вначале академика Игоря Кона, но он был слишком академичен (его считали русским Фрейдом), а мы уже имели опыт бесед и лекций в школьных классах и даже больших аудиториях по сто — сто пятьдесят человек в клубах Москвы и Московской области.

Кстати сказать, в течение полуторачасовой лекции никто не просился выйти пописать или покурить, так ребятам важна была наша информация.

Подростков в стадии полового созревания и гормональной насыщенности интересовало всё — и техника секса, и последствия, и любовь, и ревность, и психологические аспекты…

Они действительно крайне нуждались и в советах, и информации, заслуживающей доверия, которую в это время негде было получить — источники отсутствовали.

Родители стеснялись или не считали нужным обсуждать это с детьми, а в средствах массовой информации на эти темы были наложены табу.

Оставались такие же несведущие друзья и улица.

Мы получали мешки писем со всей страны — от детей и родителей. После статьи в «Пионерской правде» о гигиене приходили письма вроде этого: «Дорогая Валентина, вы пишете, что надо мыться и следить за кожей, а мне некогда и негде. И воды горячей у нас нет. А еще у меня не растет грудь, как у Таньки, и еще я хочу иметь косу, как у Нины. Посоветуйте, что делать».

Мы читали письма, смеялись и плакали, и отвечали, смеясь и плача.

Но было не до смеху, когда приходила девочка 13–14 лет после изнасилования, зараженная венерическим заболеванием, иногда и беременная. Мы звонили ей домой, чтобы пригласить на консультацию специалиста, а родители, находясь в неведении (бывало такое и в семьях врачей и учителей), строго выговаривали: «Почему вы звоните так поздно, ребенок давно спит, ему завтра в школу рано».

А их ребенок попал в такую страшную ситуацию, что хочет расстаться с жизнью. И кто поможет?

Приходили письма с угрозами, что убьют за «развратные темы» статей.

Были и благодарные слова от родителей.

И огромная, неумело высказанная благодарность от детей, которым объяснили и помогли.

С подростками надо было разговаривать, глядя в глаза, не тушуясь, не стесняясь, простым, доступным околомедицинским языком, обходя народную и неформальную лексику или застенчивое заикание, намеки и красные пятна стыда.

Не скажу, что всегда это оказывалось просто.

Со взрослыми тоже приходилось нелегко.

Мы работали в школах, средних учебных заведениях в больших аудиториях подростков и даже в институтах усовершенствования учителей и врачей с лекциями по этапам психосексуального развития.

Помню, как в этих аудиториях на лекциях специалистов, работавших с детьми, раздавался гомерический хохот, и администрация прибегала с ужасом: «Что за звуки? У нас такого не было». Все объяснялось просто — учителя и врачи отвечали на те же вопросы, что мы задавали детям. Например: какая часть тела главная в браке?

Вопросы были в микрофон, а ответы анонимные на бумажках, и когда я их зачитывала, аудитория взрывалась хохотом.

Взрослые отвечали, что главное — это член. Подростки — голова.

Еще вопрос: кто ответственен за контрацепцию?

Взрослые — Минздрав, Райздрав, Аптечное управление. Дети — мужчина или оба партнера. И так далее.

Не могу забыть свою лекцию в Московском институте усовершенствования учителей для учителей физкультуры.

Разгорелся спор — надо ли освобождать девочек от уроков физкультуры во время месячных?

Мужчины настаивали на том, что тренировка нужна, чтобы не терять форму, и не важно, в каком состоянии подросток пришел на урок.

Долго спорили, пока я наконец, разозлившись, не спросила самого агрессивного учителя физкультуры:

— А вы когда-нибудь ходили с мокрой кровавой ватой на спине?

В зале — шок! В то время не было никаких прокладок, широко рекламируемых сейчас на всех экранах, и женщины пользовались ватой.

После такого убийственного аргумента были разрешены пропуски уроков физкультуры.

О нас много писали и говорили, подчеркивая новизну, необходимость и актуальность такой структуры.

Много статей было опубликовано в центральной прессе. Помню, большой ажиотаж вызвали статьи на целую страницу в серьезной центральной газете с огромным тиражом на тему: «Мастурбация у женщин» и в следующем выпуске — у мужчин.

Было море писем. Меня грозились убить или слезно благодарили. Люди реагировали очень активно.

Прошел цикл телепередач на московском ТВ «Девочка становится девушкой». В газете «Труд» опубликовали мою рецензию на фильмы «Маленькая Вера» и другие, после чего мы еле выжили.

Утонули в письмах и в различных реакциях трудящихся. Пытались отвечать и письменно, и через СМИ.

И венцом моей «карьеры» на почве sex education стала телепередача Листьева «Тема» на главном канале.

Ко мне подъехал ассистент Листьева и, обнаружив непаханое поле информации, попросил меня не выкладываться, а оставить рассказы для камеры на прямой передаче.

Меня пригласили в телешоу; выписали пропуск на телевидение в Останкино. Встретила меня молодая девушка, воскликнувшая: «Я знаю вас! Видела вашу передачу «Девочка становится девушкой» и я кричала: мама, послушай, что говорит эта тетенька! Как интересно!» Вот они, проросшие семена, посеянные нашей инициативой!

Девушка привела меня в комнатку, и гримеры стали работать с моим лицом. Я не понимала, что происходит и зачем.

Я была уверена, что меня посадят в первый ряд среди публики на скамейках и спросят по порядку (как было в передачах) мое короткое мнение.

Вдруг в комнатку вошла звезда! Листьев поздоровался и сел в соседнее кресло. Над ним запорхали женщины.

Я, уверенная, что он не знает, кто я такая (наивность телевизионная — это же была его гримерка!), произнесла опрометчиво:

— А зачем вы меня красите, как клоуна? Я же как специалист по теме пришла, а не выступать.

Листьев с соседнего стула вскинулся:

— А что, Никулин — это стыдно?

Я не ожидала такой атаки и вступила в оборону.

Словесная перепалка между нами продолжилась, а я всё еще думала, что он не снизойдет до меня как до интересного субъекта.

Гримеры меня отпустили, я взбила прическу по-своему, и меня куда-то повели. Вводят в большой, ярко освещенный сотнями камер зал, полный сидящей на скамьях публики. Как обычно на его передачах.

Глазами ищу место на первом скамеечном ряду (думала, что заслуживаю). Вижу всю мою команду сотрудников, свою дочь с мужем, которую по блату поставила в список сотрудников.

И — о ужас! — меня и коллегу Сергея Агаркова неожиданно сажают на сцену в середине зала, где два кресла друг к другу.

Туда, где уже сидели многие знаменитые и даже уже покойные: Собчак, Старовойтова…

Мы и не предполагали, что мы — главные герои в дискуссии о проституции. Так решил Листьев.

Кстати, нам сказали, что, поскольку мы получим деньги, мы должны придерживаться заданных позиций!

Дискуссия крутилась вокруг темы нужны ли России публичные дома. И нам сказали: вы, Попова, будете против проституции, а вы, Агарков, за! Мы с Сергеем переглянулись и поняли, что выразим наши позиции ровно наоборот!

Кстати, никаких денег мы не получили; нам и не предлагали, мы и не ждали, но кто-то объяснил нам, что такая приманка практиковалась на этой передаче.

Передача позже получила название «Легализация проституции». Происходило все в 1992 году.

Можете себе представить многомиллионную аудиторию листьевских передач, да еще с таким скандальным вопросом.

А тогда я с ужасом вспомнила недавнюю передачу с Тамарой Глоба, которую, если можно так сказать, буквально размазали. А я с ним 15 минут назад ожесточенно спорила. Неосмотрительно!

И правда, Листьев начал меня атаковать довольно неуважительно и саркастически. Не знаю, было это запланировано или я ему не понравилась за дерзость…

Я позаикалась, помямлила, защищаясь, и, внезапно увидев изумленные и расстроенные лица моих молодых сотрудников, сделала резкий выпад против листьевских аргументов, выровняла ситуацию, и всё вошло в уважительное русло.

Передача записывалась часа два, после монтажа ее продолжительность составляла час, и я волновалась за результаты, опасаясь, что наше святое дело (интересы подростков) будет перевернуто, подвергнуто остракизму или насмешкам в поисках популярности шоу, тем более по такой необычной и острой теме. Шоу, как вы помните, так и называлось — «Тема».

Нескромно скажу, что почти весь зрительный ряд часовой передачи подсказала я. Передача получилась!

После передачи некоторые называли меня специалистом по проституции; я злилась, потому что наши цели были предохранительные.

Но когда мне в метро уступали место, было приятно.

Телевизионные сюжеты показали на русском ТВ, и приезжали нас снимать ТВ Канады, Франции, Китая, Германии и другие.

Мы получили всемирную известность. Тоталитарная страна открылась!

Вскоре я получила письмо от президента Всемирной ассоциации сексологов профессора Wabrek из США, который прочел в прессе о наших начинаниях и увидел телевизионный сюжет Американского телеканала ABC News с моим уроком в школе.

Оказалось, что во многих странах мира уже давно имелись такие ассоциации. Мне предложили создать российскую ассоциацию сексологов.

Представьте себе, что в это время все вопросы и проблемы сексуальной сферы человека находились в ведомстве раздела психиатрии при Минздраве России.

И мне приходилось даже на Всемирных конгрессах признавать неправильность такого подчинения.

Сексология стала завоевывать свое важное место, выходя из раздела «сексопатология». И надо было объяснять и взрослым, и детям в нашей стране, что эти функции человека — норма, а не патология.

Вскоре на базе Центра мы с Сергеем Агарковым, сексологом, у которого я проходила курс обучения по сексологии, создали Российскую ассоциацию по сексологии, куда вошли ведущие специалисты по сексопатологии и психологии, психиатры, писатель, юрист, журналисты. Среди них Кришталь, Гарпинченко, профессор по социологии, Голод, психологи А. Асмолов (позже замминистра министерства образования), Л. Щеглов, писатель Рюриков. Академик И. Кон (советский Фрейд) был почетным членом.

Наша Ассоциация стала полноправным членом Всемирной ассоциации сексологов.

Незадолго до этого, в 1993 году, я впервые поехала на Всемирный конгресс по сексологии в Амстердам.

Мне удалось пробить эту командировку за счет Минздрава. Как?

Мой муж (№ 4) работал ученым секретарем большого союзного института и знал порядок оформления зарубежных командировок.

Меня уже знали по прессе как новатора из России и пригласили принять участие в Конгрессе. Я приготовилась к выступлению на 20 минут на семинаре по половому воспитанию детей. Я работала с детишками в детском саду и показывала им иллюстрированную книжицу, изданную прибалтами, «Откуда берутся дети». Кто-то с российского ТВ снял документальный фильм про это. Это было круто в то время.

Я оформила, как надо, заявку в Минздрав, меня письменно внесли в план за полгода или больше. Не важно. Важно, что, когда подошел срок платить за билет в Амстердам и командировочные, мне из Минздрава сообщили, что поедет туда сотрудник министерства и я должна ему передать все материалы. Я вежливо послала их далеко и напомнила, что именно моя фамилия стоит в плане министерства. Они облизнулись, но ничего сделать не могли. Я поехала.

Всемирные конгрессы по сексологии

Перед моим отъездом в Амстердам газета «Московский комсомолец», видимо, отслеживая мои успехи, опубликовала маленькую информационную заметку: «Сегодня Попова Валентина летит в Амстердам на Всемирный конгресс сексологов доказывать, что в СССР секс есть!»

Занятно, что по возвращении из Амстердама, ко мне явился тот же корреспондент и подробно интересовался тем, что происходило в рамках Конгресса. Я рассказывала о любопытных деталях и упомянула, что в кулуарах демонстрировались старые киноленты с эротическими и порноэтюдами, как сейчас бы назвали — видеоролики. И меня удивило раннее видео с Мэрилин Монро в ее дозвездном периоде, когда она подрабатывала на жизнь на съемках эротических фильмов и сюжетов.

Она — молодая, прекрасная — топлес лежала на кушетке и катала яблоко по своей нагой груди, мило, якобы застенчиво улыбаясь в камеру.

Я к тому моменту уже повидала всякого, и меня страшно позабавило ее белье, в частности трусы. Да, трусы, а не трусики, полного размера — белые, шелковые, не эластичные. Они странно складывались складками и морщинились вокруг ее бедер и в промежности. Это было как какое-то инородное пятно на прекрасном холсте и выглядело смешным — в эпоху уже такого эстетичного фотомоделирования. Я посмеялась, рассказывая это корреспонденту, а наутро прочитала в «Московском комсомольце» абзац крупным шрифтом: «Как рассказала В. Попова, гвоздем конгресса в Амстердаме был показ порнофильмов!»

Я была в бешенстве, позвонила ему и сказала, что добьюсь его увольнения. А он так миролюбиво и просительно заявил: «Валентина Иоганновна, вы же понимаете, что нам нужна клубничка для читателей, чтобы развлечь и оторвать их от серых будней!»

Я его простила.

В Амстердаме и на Конгрессе я была впервые. От волнения, что буду там выступать, ничего про город и тамошнюю жизнь не поняла тогда.

Но обстановка в рамках Конгресса была настолько дружелюбной и естественной, что я быстро освоилась.

Познакомилась там с президентом и вице-президентом Всемирной сексологической Ассоциации: профессором гинекологии, заведующим кафедрой Стэнфордского университета в США и профессором психологии из Австралии. Мы мило побеседовали при моем почти полном отсутствии английского языка — я использовала мимику, и нам было очень весело. Позже, уже в США, я по его приглашению посетила их с женой в их доме и помню, что не могла за столом есть, потому что по всей огромной столовой вдоль стен на высоких стеллажах стояли в ряд настоящие мумифицированные головы.

Семинар мой в Амстердаме прошел очень успешно, с помощью переводчицы, участницы русской делегации, уже практически израильтянки, которая очень «тянула одеяло на себя». Но я была не в обиде, понимая причины, и благодарна за помощь.

Я почему-то, никогда ранее не участвуя в конгрессах, тем более всемирных, была уверена, что придут человек шесть-десять и я прочту текст по-английски. Уговорила переводчицу на двадцать минут — помочь с вопросами.

Но когда мы вошли в огромную комнату с софитами, микрофонами, где находилось более ста пятидесяти человек, да еще опоздали, а нас ждали, я сильно струхнула.

Прочла свой текст кое-как. И представила книжку, по которой работала с детьми, «Откуда берутся дети?»

И тут начался шквал одобрения, вопросов и прочей активности. Книжка взяла удар на себя и очень мне помогла.

Японская делегация целиком, человек двадцать, захотели со мной и с книжкой в руках сфотографироваться. Был успех!

Может, поэтому на следующий конгресс (через 2 года, в 1995 году) я и была приглашена в Японию.

Это было чудо! Оказалось, что мой 20-минутный семинар в Амстердаме произвел впечатление и Всемирная ассоциация ждала продолжения.

Мне опять предложили участие в семинаре и попросили прислать тезисы — пару абзацев с оглавлением темы и пояснениями.

Я прислала; тогда послать факс за границу было большой проблемой, и мне помог друг дочери, у которого была уже частная фирма.

Буквально через несколько дней я получила письменное предложение расширить рамки моего выступления, прислать более пространные тезисы (на страницу). Я, окрыленная интересом к нашим проблемам, накатала своих идей и внезапно получила официальное предложение «прочесть пленарную лекцию» на Всемирном конгрессе в Йокогаме, Япония.

При этом меня проинформировали, что все расходы (авиабилеты, отель, питание, взносы на участие в Конгрессе и даже на культурную программу) берет на себя Всемирная ассоциация. Я, простая душа, порадовалась бесплатной поездке в Японию, потому что перед этим были попытки подсчитать стоимость такой поездки, и кто-то сказал, что за тысячу баксов слетать стоило бы. Мол, потом расплатишься с долгами.

Эта сумма была невероятной и нереальной. Потом уже я узнала, что обошлась Конгрессу почти в 5 тысяч долларов.

Мало того, мне нужна была виза в Японию. Это занимало месяц и стоило денег. Я подала документы, ждала и получила отказ.

Тогда в Японию трудно было получить визу, даже временную. Я даже обрадовалась, потому что уже волновалась, что «сажусь не в свои сани». Всех спрашивала, что такое пленарная лекция, но никто не знал, даже мой муж — ученый секретарь Союзного НИИ.

Я опять отправила факс — сообщила о том, что не еду. Не поверите, через несколько дней мне позвонили по поручению посла Японии и пригласили зайти получить визу. Мне казалось, что все происходящее со мной — это сон.

Но ни радости, ни предвкушения счастья от будущей поездки в Японию я не испытывала. Все виделось зыбким, трудным и казалось нереальным.

Во-первых, проблемы с мамой: оставить ее одну дома не представлялось возможным и надо было устраивать в специальное медицинское учреждение.

Во-вторых, мне предстояло представить лекцию на 40 минут, а я — не ученый, а практик, придумавший и создавший новую для России и Москвы структуру помощи подросткам, и мне нужен был научный материал (статистика и так далее), который обещали написать коллеги — члены Ассоциации, ученые сексологи, а отловить их, договориться и забрать текст у каждого — огромная проблема. Все заняты до смерти. А мне еще предстояло перевести все материалы на английский язык, для чего требовался переводчик (читать лекцию надо было по-английски). Я была на грани срыва, но меня держало в тонусе мое болезненное чувство ответственности. Потом я даже не могла поверить, в какой авантюрный план я вписалась.

В это время я еще «бэбиситила» с внуком на даче, и никто не хотел понимать, какую ответственность я на себя взяла (я тогда еще не знала, что буду одна от России на Всемирном конгрессе, а то вообще бы отказалась), и все посмеивались, сомневались и относились к моим планам с недоверием.

Но я подготовила доклад. Назвала его «Сексология в России. От идеологии к прагматике». Коллеги название приняли. Они тоже сомневались в реальности происходящего. Особенно удивляло, что за меня платят и не надо клянчить деньги у Минздрава, который найдет сто причин не дать, урезать и потом послать своего человечка с моим докладом.

Это уже мы проходили…

Мне отдали перевод моего доклада за ночь перед отлетом!

Я даже не проконсультировалась с англоговорящими людьми (их было мало в то время), чтобы разметить ударения и произношение.

Маму только накануне я наконец-то устроила. Не спала несколько ночей. Была похожа на безумную. И на меня, наверное, так и смотрели окружающие.

Дочка знакомого, журналистка с журфака, прожившая в Штатах несколько лет, приехала со своим приятелем к ночи, мы один (только один!) раз прочли текст, и я разметила карандашом произношение почти каждого слова.

Рано утром должна была прийти машина. Ждать пришлось долго, я сомневалась, что она придет, и меня уже била падучая.

Как ни странно, машина все-таки пришла, и меня отвезли в аэропорт Шереметьево. Я прошла все кордоны, села в зале около нужного выхода и уснула глубоким сном.

Проснулась, потому что меня сильно трясли за плечо! Открываю глаза: передо мной милиционер.

Я понимаю, что проспала всё на свете; оглядываюсь — ни одного азиата или японоподобного пассажира рядом.

Значит, мой самолет уже на пути к Токио. Обреченно закрываю лицо руками, но страж порядка заявляет, что самолет на Токио скоро отправится с другого выхода. Несусь туда, мысленно благодаря того, кто наверху рулит всем и дает мне шанс.

Отдышавшись от стресса и беготни, сажусь на лавку и решаю просмотреть текст моего доклада, который я должна прочитать в очень скором будущем.

Внезапно я слышу тихий мелодичный свист, поднимаю голову и вижу шагающего широким шагом взад-вперед высокого худого европейца с рюкзаком за спиной, видимо, ожидающего тот же самый рейс. «Паганель», — подумала я.

Мужчина плюхается на лавку рядом со мной и бесцеремонно заглядывает в мои бумажки. «А, — произносит он, — ты тоже летишь на Конгресс?» Я киваю, это легче, чем отвечать по-английски. Он спрашивает, какую страну я представляю, и представляется сам: профессор такой-то из Голландии. Я отвечаю, что я от России, и он вдруг произносит: «Я никого не знаю из России, только Попову. Она была в Амстердаме!»

Трудно описать мои эмоции: мне одновременно хотелось засмеяться в голос, зардеться от горделивого смущения или высокомерно, как полагается знаменитости, кивнуть. Я прикрыла открытый рот и сказала смущенно, что это я, и мы вместе посмеялись.

«Так, начинаются приключения Шахерезады», — подумала я. И не ошиблась!

В Токио меня встретил представитель российского радио и телевидения — а может, и КГБ — и отвез меня в Йокогаму. По дороге я чуть-чуть, сквозь нервную дрожь, увидела Токио. Он мне показался маленьким Нью-Йорком.

Йокогама — великолепный небоскребный, вновь отстроенный город. И во всех помещениях звучит музыка Чайковского.

Японцы его обожают.

Прибыв в роскошный отель (кстати, как позже узнала, именно в нем была размещена вся администрация Конгресса и верхушка Всемирной ассоциации), я повосхищалась вестибюлем и своим номером и заметила на столике все материалы по Конгрессу.

Здесь оказались большая красочная книга программы Конгресса со всеми лекциями, семинарами, коллоквиумами, встречами и беседами с указанием имен, времени и места; приглашения на различные встречи, приемы (даже с руководством Конгресса, министром здравоохранения Японии), коктейли, вечеринки, культурные события и туры. Всё на высшем уровне и для меня бесплатно, включая билеты на развлечения.

Я, конечно, испытала шок и сначала решила, что это не для меня.

Но ведь я действительно была одна от России среди ста стран и тысячи делегатов.

Я даже не стремилась понять, что происходит. Просто тупо листала бумажки.

Желая изучить программу и посмотреть, где и когда мое выступление, я обнаружила: Конгресс длится пять дней и каждый день начинается пленарной лекцией для всех участников Конгресса (а их тысяча), а потом все расходятся по разным тематическим семинарам, встречам, коллоквиумам и прочим формам конгресса.

В программе было объявлено всего пять лекций длительностью сорок минут; в первый день выступали японцы, как хозяева: замминистра здравоохранения Японии, президент японской Ассоциации сексологов и кто-то еще.

Второй день — лекция президента Всемирной сексологической ассоциации. Третий день — Попова Валентина от России! Четвертый день — президент Ассоциации США и пятый день — опять выступают хозяева-японцы.

Моей реакцией был гомерический хохот. Отсмеявшись, я начала плакать. Мой сценарий никак не предполагал такой массовки и расклада.

И мой уровень науки в этой области был ничтожный. Да, я сломала ханжеские заборы в стране, мне удалось отвоевать свою идею и наши начинания у департаментов системы здравоохранения. Да, я гордилась вниманием, оказанным нашей работе за рубежом. Я была счастлива, что центры помощи подросткам распространились по всем территориям.

Но это научный Конгресс, и мы замахнулись на анализ, статистику и выводы. И я не чувствовала себя уверенной. В конце моей речи планировалась комическая фраза: «Пожалуйста, не задавайте мне много вопросов, я не смогу на них ответить, потому что не смогу их понять».

Она действительно вызвала взрыв смеха, и ведущий сказал в микрофон: «Валентина, не волнуйся, нас интересуют только два вопроса: количество инцестов в России и количество абортов». Мне пришлось ответить, что по инцестам статистики никогда не было, хотя они имели место всегда и с давних пор. А количество абортов — не раскрываемая цифра.

В Советском Союзе аборты были легально разрешены с 1955 года, и число их было чуть ли не самым высоким среди всех стран. Огромное. В том числе и у подростков. С разрешения родителей обычно. Этому разрешению на медицинские аборты предшествовало огромное количество нелегальных, даже немедицинских, так называемых криминальных абортов.

Когда я работала в больнице, на моих руках умирала очень молодая девочка, госпитализированная после нелегального аборта: у нее начался сепсис, и спасти ее не смогли. Кто-то ковырял ее по-страшному, наверное, и не медик вовсе. Бабки обычно такое делали.

Моя подруга, замужняя женщина, уже имеющая сына, решилась на внебольничный аборт. Она рассказывала, как пришла к какой-то якобы акушерке домой. Та повела ее на кухню, постелила на кухонном столе тряпки сомнительно чистого вида и кипятила в грязной кастрюле на плите какие-то крючки. Ей предложили лечь на этот стол и широко раздвинуть ноги на подставленные табуретки… У подруги хватило ума слезть со стола и уйти в состоянии шока и ужаса. Вопрос решился по медицинскому пути. Но очень многие женщины расплатились здоровьем, бесплодием или самой жизнью. Поэтому разрешенные аборты были благом, но количество их было невероятно огромным, поэтому их статистика замалчивалась. Впрочем, как и многая информация. Во всех сферах. В медицинской — и о геях, и о статистике некоторых контагиозных (заразных) заболеваний, и об отравлениях в детских лагерях, и о суицидах, особенно у подростков. Этот список можно продолжать.

Наш доклад прошел с оглушительным успехом. У нас не было жалоб и сетований, мы представили дореволюционную и послереволюционную статистику (теория стакана воды от Коллонтай) — того времени, когда знаменитых сексологов Мастерса и Джонсон^[1] еще и в помине не было.

Да, в послереволюционной России много говорили о сексуальной свободе и проводились статистические исследования. И, конечно, была информация современная. Плюс наши инициативы и введение в школах программ по половому воспитанию.

После лекции у меня брали интервью журналисты из разных стран, в том числе для журнала «Пари Матч», для скандинавских стран, для Китая (год спустя я получила от них приглашение на конференцию по проституции).

Видимо, российские сексологи были экзотикой на этих конгрессах и потому вызывали большой интерес.

На следующий день ко мне подошли организаторы и сказали, что все копии моих тезисов разобраны и они начинают их копировать и продавать за деньги. Я пожала плечами, по-прежнему чувствуя себя сомнамбулой.

Ко мне подошел профессор из Португалии и попросил текст моих тезисов и доклада, чтобы не покупать. Он меня поздравил с успехом и заметил, что в его стране тоже тоталитарный режим и сексология не принимается во внимание. Я обещала ему отдать всё в конце, но с моими пометками по произношению (у меня был только один экземпляр). Договорились, а в последний день он подскочил и радостно сообщил, что всё купил, даже кассету с моим выступлением; мне кассету подарили, я попробовала дома посмотреть, но не смогла — было стыдно за мой английский, за то, как я выглядела, и за все остальное.

Скажу откровенно, от повышенного внимания у меня несколько снесло крышу, и я позволяла себе, неожиданно для себя самой, непозволительное. Так, в одном интервью (кажется, французскому изданию) на вопрос, чем отличается Россия от Европы, я бойко ответила: «Ничем, всё так же, только нет туалетной бумаги!» Хохот меня отрезвил.

В третий или четвертый день Конгресса меня как популярную личность пригласил на свой семинар один израильский профессор. Тему не озвучил. Я явилась с опозданием (плутала в огромном здании, с кем-то говорила) и вошла в небольшой зал, где сидели человек пятьдесят. Я увидела графики на доске и услышала тему: «Мастурбация у женщин-репатрианток из России». Меня как хлестнули под хвост.

Не исключаю, что по дороге хлебнула винца, не помню. Я почему-то разъярилась, тема мне показалась неэтичной.

Выбрав момент, я подняла руку и вышла вперед. На своем чудовищном английском с жалким словарным запасом, жестикулируя, начала свой монолог:

— Великий русский ученый Мечников, начиная лекции в аудиториях на деликатные темы, просил поднять руки тех слушателей, кто в детстве занимался онанизмом. Увидев лес поднятых рук, он изрекал: «А кто не поднял руки, тот занимается этим по сей день!»

Убейте меня, я не знала, откуда я это взяла и где слышала или прочла. Наверное, на лекциях Агаркова или Решетняка на курсе по сексологии.

В зале раздались бурные аплодисменты. Я продолжила:

— Ваша статистика некорректна — еврейская женщина никогда не ответит на этот вопрос искренне или промолчит. И как вы можете подвергать нравственному стрессу людей, которые с трудом выехали из страны, где их обижали, которые вывезли своих детей и теперь выживают, приспосабливаясь к новому месту и жизни. Всем известно, что мастурбация — защитный механизм человеческой психики, и вы не можете получить достоверную информацию по данному вопросу у этого контингента опрашиваемых.

Раздался взрыв аплодисментов. Ко мне подскочил тучный профессор-южноамериканец, который оказался кандидатом на пост следующего президента Всемирной ассоциации сексологов. Он меня обнимал, тряс, благодарил, а я, изумленная своей смелостью и долгим монологом, стояла как вкопанная. На бедного израильского профессора было жалко смотреть. Я и не смотрела.

В рамках Конгресса проходили интересные мероприятия, в частности на второй день многие были приглашены на вечер дружбы. С вином, изысканным фуршетом, музыкой. Многочисленные приглашенные были нарядными, многие в национальных костюмах.

Признаюсь, я надела красивейшее платье из розового шелка, которое купила в церкви под Нью-Йорком, на так называемом Charity Sale (благотворительная распродажа) для неимущих — и в общем-то для всех желающих. Оно стоило пять долларов, хотя видно было, что сшито из дорогого материала и практически новое. Прихожане церкви жертвовали всё, что считали возможным.

Старушка на выходе, принимавшая деньги, удивилась качеству и цене платья и поздравила меня с удачной покупкой.

Об этой удивительной благотворительной (от слова «благо») системе распродаж в Америке я напишу позже.

Так вот, на этом большом приеме участники Конгресса знакомились, веселились, общались, и вот в микрофон прозвучало неожиданное предложение выходить на подиум делегациям от разных стран и группой петь песню своей страны.

Выходили большие и небольшие группы и пели свои национальные песни под аплодисменты. Человек тридцать — от Китая, двадцать — от Бразилии, остальные — от скандинавских и европейских стран (французов было много).

Объявили Россию. Я заволновалась, не зная, что мне делать. Стоящие рядом люди стали толкать меня на сцену: «Иди, от России зовут!»

Я вышла одна на подиум в своем роскошном платье за пять баксов, скрестила руки на груди и стала благодарить за честь приехать, выступить… А публика орет: «Пой!!!»

И я, протянув руки к народу, неожиданно для себя запела: «Расцветали яблони и груши; поплыли туманы за рекой…» После того как Катюша вышла на берег, я напрочь забыла слова и вставила: «Калинка, малинка, калинка моя! В саду ягода.» и еще две строчки. Народ хлопал в такт, а у меня текли слезы. Певческий успех состоялся тоже, после профессионального.

Интересно, что на этом Конгрессе в Японии одной из главенствующих тем в программе выступлений была тема эрекции. И неожиданно в выступлениях специалистов прозвучала информация по длительности сексуальной жизни в различных странах. Например, в Японии, по данным ученых-сексологов, интерес к проблемам секса угасает к пятидесяти годам.

В Европе же, особенно в скандинавских странах, сексуальная жизнь к пятидесяти годам только набирает обороты и вызывает острый интерес.

Когда дети уже выросли, профессиональная карьера устоялась, некоторые останавливают напряженный рабочий режим и больше занимаются собой, спортом, путешествиями и развлечениями; и тут секс приобретает новое звучание.

Разработано много методик, масса игрушек и приспособлений (авторы представили некоторые на конгрессе). Люди ходят на специальные тренинги и лекции. Короче, живут в свое удовольствие. Разумеется, высокий жизненный уровень в этих странах способствует тому, чтобы немолодые люди наслаждались жизнью, а не ломали головы — как выжить и добыть пропитание. Что замечательно!

И еще деталь из пребывания в Йокогаме. В последний день меня пригласили на небольшой прием для узкого круга.

В огромном небоскребе на каком-то пятидесятом-шестидесятом этаже было роскошно, звучал Чайковский, сверкали хрустальные бокалы, и я вдруг подумала: я так неожиданно, незаслуженно попала на такую социальную ступеньку, это у меня никогда больше не повторится и хорошо бы закончить свою жизнь на этой высокой ноте. Как? Прыгнуть с пятидесятого этажа и умереть в полете. Прислушавшись к этой блестящей мысли, я подошла к окну и уперлась лбом в холодное герметическое толстое стекло с металлом.

Оно меня остудило, я засмеялась над собой и поняла, что надо продолжать жить — желательно подольше, если эта жизнь дарит такие великолепные сюрпризы, — и поехала на скоростном лифте вниз.

Добавлю, что после участия в Конгрессе я получила несколько приглашений в университеты на должность профессора!

В Америке их было три. Я грустно посмеялась — без документов на постоянное жительство, без английского языка и без денег!

Хотя, будь я уверена в себе, это все можно было бы урегулировать. Но я точно знала себе цену. Правда, в дополнение к лекции я поделилась своими соображениями по созданию Всемирного комитета по sex education, которые понравились, в результате поступило предложение сделать это в Женеве на базе Юнеско. Отсутствие английского меня угнетало, муж не хотел мне помогать и упускать лидерство в семье, и я все свои мысли отдала американской организации.

Российская ассоциация сексологов, созданная нами по предложению президента Всемирной ассоциации сексологов, активно функционировала и развивалась сначала в Москве на базе нашего Центра, потом и в других регионах.

Мы продвигали в реальность вновь озвученные в России интересы человека как природного явления, а не как строителя коммунизма.

Кстати, как я упомянула, эти истины давно уже были открыты во многих странах.

Вскоре нас заметили в нашей стране «наверху», и по предложению прокуратуры нам пришлось создать Комиссию по «эротике и порнографии», потому что стали вдруг возможны и наполнили рынок многочисленные издания — книги, журналы, фильмы, картинки, и закрытая до этого для интимной темы страна наводнилась низкопробными изделиями, спекулирующими на теме интереса к сексуальной сфере. Прокуратура посчитала, что эротика возможна для тиражирования, а порнография — нет. И наша задача часто состояла в непростом выборе и официальном заключении, на основе чего могли быть применены санкции прокуратуры.

Скажу только, что мы вытащили из тюрьмы людей, посмотревших голливудский фильм «Калигула» и показавших его близким (даже жене), поскольку за это инкриминировалась статья за распространение порнографии; люди по нескольку лет сидели в тюрьме, хотя фильм уже был разрешен к прокату на кассетах.

И конечно, пытались остановить волну грязной порнографии. Помню журнал с интимными фото секса с карликами и фильмы с грязными сексуальными сценами с мочеиспусканием и даже дефекацией…

Были на экспертизе и книжки с порнографическим содержанием. Особенно отличалась одна дама-автор, которая в реальности оказалась мужчиной — полковником КГБ. Вот мы повеселились, читая выдержки из ее (его) книжек…

Позже наша Ассоциация участвовала в создании первых частных сексшопов и эротического кафе.

Там были интересные детали. Позже коснусь.

Мы первые в Москве придумали и открыли на нашей базе Академию женского обаяния, где наши семинары по вопросам семьи, брака, по психологическим и сексуальным проблемам одобрили большое количество людей. Особенно пользовались популярностью лекции по запахам.

Но сам Центр, организованный мной, работал с подростками и для подростков. Помимо лекций в маленьких и больших аудиториях мы вели личный прием и помогали и в легких, и в тяжелых случаях, иногда даже полулегально.

Возраст посетителей был в основном от двенадцати до двадцати лет.

Несколько психологов вели ежедневный прием. При нежелательных беременностях подключали гинеколога и психологов. Иногда венерологов.

Проблем у молодых людей было много и часто невероятно сложных.

Помню девочку из Николаева лет пятнадцати-шестнадцати.

Мне сказали, что она добралась к нам автостопом и у нее серьезное желание стать мальчиком. Она приехала с намерением немедленно сделать операцию. Я попросила психолога заняться ею. После психолога с ней поработал доктор и другой психолог. Вердикт мне изложили такой: девочка глуха к убеждениям и доводам, стоит на своем, хочет операцию. Причина для нас смешна, для нее трагична: она влюбилась в девочку в классе, написала ей письмо, а его перехватили и озвучили. От стыда и горя она ушла из школы и, прослышав про наш Центр, приехала.

Гомосексуальность в 90-е еще не стала популярной и модной; разговоры об этом были не в чести, статистика замалчивалась.

Психологи предположили, что это тот самый случай.

Кончился рабочий день, сотрудники, исчерпав все доводы, ушли домой. Девочка не уходила и плакала.

В этот день у нас было заседание Комитета по эротике и порнографии и там присутствовал главный психиатр Минздрава. Я попросила его побеседовать с девочкой. Он ей объяснил, что получение рекомендации или разрешения на операцию возможно только после двухмесячного нахождения в стационаре психиатрического отделения с прохождением многочисленных обследований. Она была согласна. Но тут он вспомнил, что Украина (место жительства девочки) уже вышла из рамок Минздрава России и они не могут ею заниматься по территориальным причинам.

Было уже десять часов вечера, меня ждали дома с ужином, а девочка убеждала меня, что ее вопрос легко решить и мы просто не хотим ей помочь. Я объяснила ей, что при ампутации грудных желез в ее случае (размер 2–3) останутся страшные рубцы, ей нужна будет длительная гормонотерапия и она вряд ли сможет стать настоящим мужчиной даже после операции.

Она была согласна на всё.

И тогда я как бы «сдалась». Привела ее на кухню (где мы ее несколько раз за длинный день покормили), предложила лечь на стол и взяла большой нож… Сказала: раз это легко, и ты на всё согласна, я сейчас это сделаю. Она с ужасом на меня посмотрела и спросила: «Вы с ума сошли?» Тогда я подвела ее к большому зеркалу и спросила: а куда мы денем большую мягкую женскую попу, даже если отрежем грудь? И в какое отделение больницы ее надо класть — в женское или мужское? Она было ответила, что в мужское, но заколебалась. И зачем уродовать хорошее развитое женское тело? Она расплакалась.

Какой-то кавказец утром дал ей деньги взаймы и предложил прийти к ночи на вокзал, где он научит ее хорошо зарабатывать.

Я описала ей все возможные перспективы такой «работы», предложила ей поставить свечку за доброго кавказца, ехать на вокзал и на эти деньги купить билет домой.

А дальше — уйти из этой школы и любить кого хочется.

На следующий день я была в Минздраве, и когда позвонила в Центр узнать новости, секретарь мне сказала, что девочка звонила уже из Николаева, сказала, что она пойдёт на курсы комбайнеров и когда родит девочку, назовет ее Валентиной!

Бывало и грустно, и смешно, а порой даже страшно.

Наш Центр начал широкое внедрение всевозможных психологических тренингов, лекций для женщин, родителей.

Так, впервые в России мы создали вышеупомянутый очень популярный клуб «Школа женского обаяния», различные курсы.

Но самое главное, что мы создали — и я горда своим участием в этом проекте — семинары для специалистов по всей России и способствовали созданию на местах таких же центров помощи подросткам по всей стране и даже в бывших республиках.

Мы добились того, что Минздрав и Министерство образования оплачивали приезд к нам на эти курсы врачей, психологов, учителей, и подготовили армию специалистов, которые по возвращении создали на своих территориях центры, подобные нашему.

Это был огромный прогресс в обучающей и профилактической работе с подростками.

Первый в России секс-шоп

Как обещала, расскажу о первом в России секс-шопе.

90-е годы наводнили страну и свободой, и мусором.

Интерес к сексуальной сфере возрастал и, разумеется, нашел и вход, и выход к потребителю.

Тогда некоторые члены Сексологической ассоциации России, специалисты и врачи, решили возглавить движение к прогрессу и удовлетворению растущего интереса потребителей к активной интимной жизни. Ибо опытный и знающий лидер поведет массы в правильном направлении и уберет нездоровый ажиотаж к сексуальной революции.

Я сама не имела времени, возможности и желания идти этим путем. Мой путь — помощь подросткам — поглощал меня полностью.

У меня были помещение, штат сотрудников, бюджет и запросы школ и разных аудиторий. Кроме того, отчеты Райздраву, Горздраву, Минздраву и многочисленным их ответвлениям.

Попытки помешать, закрыть, обвинить и исказить делали нашу миссию порой impossible (невозможной, анг. — Авт.). Надо было сражаться и с махровым ханжеством, и с завистью, и с желанием чиновников подчинить нас.

А мы были как птицы в полете, но на веревке…

Для первого магазина с названием «Секс-шоп» мои коллеги получали невероятное количество разрешений от тех же чиновников. Часто за взятки.

Вложили свои деньги. Нашли спонсоров (об этом далее). Это был огромный, неподъемный труд.

И, видит Бог, не только ради материального интереса.

Руководила всем супружеская пара: врачи сексологи-сексопатологи, кандидаты медицинских наук, имеющие четверых детей.

Никаких перверсий (отклонение от нормы — авт.) — чистые, умные, деловые люди, грамотные врачи с желанием помочь! Ну, наверное, и заработать тоже.

У них был огромный нерастраченный потенциал и много детей.

Были закуплены за рубежом всевозможные приспособления, игрушки, вспомогательные товары.

В салоне магазина предусматривалась бесплатная консультация врача-сексолога. Всё честь по чести.

Придумали процедуру шикарного резонансного открытия. Приглашены были журналисты всех мастей и стран (их было большинство), врачи, психологи, чиновники разные, а также нужные люди и родные (в смысле, родственники и друзья). Моя дочь была там с мужем, мой муж (четвертый) и друзья. Свидетели успеха!

Ограниченная небольшим помещением приглашенная публика была в бурном восторге. Съемки, вспышки, возгласы, шампанское, закуски. Успех идеи.

Утром мне позвонил приятель и прочел заметку из журнала «Столица» о том, что в Москве открылся первый в стране секс-шоп, был большой прием и какая-то роскошная женщина требовала шампанского и сказала, что если государство не может накормить своих граждан, то надо дать каждому в руку по искусственному члену…

Я пришла в ужас от пошлости, стала возмущаться и выяснять детали. Приятель был режиссером, предводителем гей-организации, которую я помогала создать и с которой проводила пресс-конференции, потому что именно эти ребята помогали ВИЧ-инфицированным в России выживать, а не академики Минздрава (отец и сын), получающие огромные бюджетные средства и летающие по миру на конгрессы, рассказывая о наших успехах в борьбе со СПИДом.

Приятель пояснил, что речь шла обо мне (я была в красивой шубе), что это я требовала шампанского. А на деле я не могла пробиться к стойке бара и крикнула: «Хоть кто-нибудь нальет мне шампанского?!» — и тут же главный редактор газеты «Спид Инфо» принес мне бокал. Что касается фразы про искусственный член в каждую руку, я категорически от нее отказалась (ну не могла я такое произнести!), а приятель возразил: «Ты, когда хлебнешь, и не такое скажешь!»

Журнал я видела. Статью читать не стала.

Первое эротическое кафе

Другое громкое событие в Москве — открытие первого эротического кафе. Названия не помню.

Я нашла художников, и они сделали эскизы окон полуподвального помещения кафе. Получились потрясающие окна-витражи с тематикой Гаргантюа и эротическими сюжетами.

Все участники этих событий были талантливыми, остроумными людьми и настоящими энтузиастами на новом свободном поле творчества. Работали за очень маленькие деньги или бесплатно.

Эту пару художников потом многие пытались копировать. Мне жаль, если они не состоялись финансово.

Пригласили известного повара Михайлова. Кандидат технологических наук, большой фантазер и настоящий шеф-повар, всесторонне одаренный, иногда даже слишком, он уже сделал себе имя.

Решили бурно, весело и вкусно провести открытие кафе.

Повар принес мне меню с придуманными им самим названиями блюд:

Салат «Гномик-педераст».

Блюдо в горшочке «Дед трахнул старушку».

Кулебяка «Жопа»… и далее в том же духе.

Творчески подошел человек к делу.

Отсмеявшись до колик, мы возразили, и мне пришлось самой придумывать названия блюд и согласовывать с автором-производителем.

Долго придумывала. Помню, что суп в горшочке по типу французского лукового я назвала «Девственница», потому что на поверхности супа была пленка сыра. Всем понравилось. Других названий вспомнить не могу.

Наметили открытие, снова пригласили представителей СМИ, нужных людей, районных и городских чинов. Приготовили роскошное шоу перед едой и аукцион после дегустации.

Моя дочь-студентка сшила штору (подработала) из бархата в виде огромной фаллообразной свечи, раскрывающейся посередине.

Шоу вела я! Никто из наших не решился. А чужие не вписались бы в тему с нужной интонацией. Без слюней!

Была готова балетная группа, одетая в эротические костюмы из секс-шопа — я нашла балетмейстера, блестящую танцующую актрису из одного московского театра. Она привела друзей, и всё получилось шикарно, элегантно и очень аппетитно.

Немцы сняли целый фильм про наше шоу.

В конце трапезы, после выступления танцевальной группы, вызвавшей взрыв либидо у зрителей, был устроен аукцион.

Выставили полуметровое блюдо, приготовленное нашим талантливым хулиганом-поваром.

На большом блюде покоился огромный розовый фаллос, испеченный из теста, а у его подножия лежали два круглых шара, каждый величиной с большой грейпфрут… Как пояснил повар, одно «яйцо» было фаршировано грибами, второе — сыром.

Это была фантасмагория!

Публика взвыла в изумлении и восторге.

Пошел торг. Победил мой приятель, сосед по даче, тогдашний высокий представитель Патриархии. Он заплатил S200.

А я взяла огромный нож и, присев перед кулинарным мегашедевром на корточки, собралась нарезать его вдоль и поперек на порции для дегустации.

Я занесла над шедевром нож и со смехом повернулась к публике, как вдруг раздался вопль: «Не делай этого!»

Народ ржал! Я обнаружила, что вопил мой муж (№ 4) Причину испуга я так и не выяснила.

А наутро.

Газета «Московский комсомолец» опубликовал на первой полосе статью «200 баксов за фаллос». Начиналась она так: «Попову Валентину Иоганновну помнят многие как директора Центра формирования сексуальной культуры. Теперь у нее другое амплуа.»

Дальше я не помню от расстройства.

С трудом избежала скандала, объяснив, что это была шутка, а не коммерческий проект. Что было чистой правдой!

А приятель, купивший фаллос за S200, написал такой стих:

По поводу коммерческих интересов. У меня их не было совсем. Но, напомню, у авторов и создателей секс-шопа и кафе были спонсоры. Некоторые из них оказались бандитами, крышевавшими или отмывавшими деньги, не знаю. Но начались распри, дележка, шантаж, угрозы.

Я не участвовала и не была в курсе, но видела расстроенные и озабоченные лица людей, раскрутивших бизнес.

Меня это не касалось.

Но однажды, зайдя в их офис, я увидела лежащего на диване молодого мужчину.

Я вскинула брови, собираясь узнать, кто он такой и где хозяин, а он вскинул черный пистолет и направил на меня…

Я не могу назвать себя храброй, но часто уверена, что воюю за справедливость (сохранила эту наивность до старости), и тогда мне море по колено.

Я своей головой пробила ханжескую стену и готова была на всё ради защиты интересов человечества (российских подростков, в частности).

Увидев наставленный на меня на расстоянии трех-четырех метров пистолет, я, неожиданно для себя и не успев испугаться, взревела: «А ну встать!»

Парень вскочил мгновенно, вытянулся во весь рост и извинился.

Не помню, что было дальше, как тряслись коленки… Но точно помню, что месяцем позже, когда мой муж выбросил из дома моего больного кота, выжившего в сгоревшей даче, а я заболела после неуспешных его поисков (подозреваю, что у меня был микроинсульт или микроинфаркт от переживаний), именно этот парень привозил мне еду и оставлял под дверью, потому что я не хотела с ним общаться. Долго, недели три. Не удивительно ли? Больше я его никогда не видела и даже не знаю его имени. Правда!

Шумели лихие девяностые.

Страна проснулась, кипела экономическая инициатива, активность, сумасшествие.

Мы продвигали «безопасный секс», слава гремела. Руководство нашей ассоциации было вызвано в Кремль, где принимала нас Екатерина Лахова, советник президента Ельцина по семье. И от волнения, важности момента, желания устоять и не прогнуться, сохранить самостоятельность и не показать чинопочитания я плохо помню место и время.

Вспоминаю огромное помещение. Потрясающий вид из окон на Москву.

Нам разносили чай милые русские женщины в передничках, и на головах у них красовались кружевные кокошнички.

Уже плохо помню предмет обсуждения. Мы, вероятно, докладывали о нашей деятельности. Лахова внимательно слушала, видно было, что она одобряет нашу инициативу, активность.

Ну а структуры Минздрава — районные и городские — были недовольны нашим ответвлением от привычной системы и всё пытались нас воткнуть в прокрустово ложе советской медицинский пропаганды.

Наша международная известность также раздражала.

Захотели отнять у нас помещение, посылали комиссии проверять рабочие часы. Стало трудно работать.

И бешеный эмоциональный рывок иссякал в этой рутине и борьбе с тараканами-чиновниками.

Глава 6

Мои мужья

Эта глава не будет слишком длинной, потому что у меня было только пять мужей. Из них один — неофициальный.

Случайные связи в промежутках не считаются, на то они и называются случайными.

Мужьями я считала мужчин только по количеству совместно прожитых лет. Не меньше трех!

Все они были незаурядными интересными людьми. С другими я бы не ужилась.

В этой книге вы увидите не только жизнеописание «по волне моей памяти» по принципу хронологии и доминантов памяти, но и мою попытку анализа жизни и поступков. Своих и чужих…

И свои ошибки, не всегда признаваемые даже самой собой, но тяжело переживаемые при чувстве вины или даже причастности.

Моя память, как река, завлекает камушки в свое русло и поток.

Понимаю, что многое в моем начале женского пути шло от подмосковных комплексов и комплекса дочери матери-одиночки, под гнетом воспитания разочарованной и несчастливой женщины.

Муж № 2

Я не замечала никого после гибели мужа. Знала, что будут за спиной судачить, жалеть или злорадствовать. Это было невыносимо для меня, и я инстинктивно защитилась высокомерной холодной маской.

А однажды в вестибюле института, где я работала, ко мне подошел крупный высокий молодой человек. Он испугал меня нечеловеческой, какой-то ангельской, нежной для такого гиганта улыбкой и сказал, что ежедневно встречает меня в автобусе.

Пожав плечами, я отошла, но поняла, что он знает о моем печальном статусе.

Он стал буквально моим хвостом. Он отрастил бороду и усы, чтобы не выглядеть таким юным. И завалил меня стихами!

Он перефразировал стихи Бодлера, Шекспира, сочинял сам и бог знает что вытворял на бумаге.

Каждый день я находила у себя на столе листочки с поэзией, близкой к высокой. Недаром соавторы были великие…

Помню первые его стихи: «Я встретил Женщину! Средь уличного гула, в глубоком трауре, прекрасна и бледна, придерживая трен, как статуя, стройна. Она в толпе мелькнула и исчезла… Я вздрогнул и застыл, увидя скорбный рот.» и так далее.

Я, конечно, удивилась, но меня это тронуло.

Я вдовствовала с тринадцатилетней дочкой. Молодой поклонник оказался женат и имел двухлетнего сына. Меня это никак не волновало, и планов на него у меня не было.

Я казалась себе взрослой женщиной — мне уже исполнилось 36 лет, — а он был на 12 лет младше, мальчишка.

Он старался быть полезным, заботился обо мне и дочке, покупал какую-то еду, приходил к нам домой, мыл посуду, стирал и шел домой к семье. Я находилась в каком-то сомнамбулическом состоянии. Принимала все равнодушно, не понимая, чего он хочет. Относилась к нему иронично и безразлично. Злилась на него за то, что он за мной таскается. И была уверена, что он мне не нужен.

Вскоре жена нашла у него упомянутые ранее стихи, смогла разыскать мой номер в его телефонной книжке и позвонила.

Разговаривала она в оскорбительном тоне, с какими-то обвинениями. Я ее понимала и постаралась успокоить, объяснив, что ее молодой муж никак, ни в каком качестве не может меня устроить, что у него увлечение как бы луной! Это пройдет скоро, и пусть она просто подождет и не устраивает ему (и мне) скандалов.

Она не успокоилась. Звонила моей маленькой дочери и говорила гадости.

Однажды я шла к служебному входу института, где работала, и увидела выходящую оттуда женщину с ребенком на руках.

Я обратила внимание на злую, торжествующую улыбку у нее на лице, но потом узнала ребенка — Виктор иногда приносил малыша. Очевидно, его жена приходила ко мне на работу. Чтобы вернуть мужа?

Я поняла, что со мной кто-то будет беседовать о нравственности. Советский вариант…

Войдя в вестибюль, я поинтересовалась у вахтера, к кому приходила женщина с ребенком, и получила ответ: к парторгу (секретарь парторганизации, являющейся в то время незыблемым ядром любой организации).

Я про себя посмеялась, потому что не была партийной. Никак не хотела вступать даже в комсомол, в котором были все и всегда. Не по каким-то принципиальным соображениям, а просто не хотела и прессинг не выносила.

Это у меня сохранилось по сей момент.

Меня вызвали к парторгу. Это был довольно молодой мужчина на витке партийной карьеры, преодолевший ступень вверх — от парторга на фабрике до парторга всесоюзного института.

Я села, он внимательно меня оглядел и изрек: «Вы разрушаете семью! Ко мне приходила жена сотрудника соседнего института с дитем.»

Если бы я не встретила эту женщину около входа, я бы не поняла, о чем идет речь.

Я вряд ли смогла спрятать лукавую улыбку и сказала, что у меня нет никаких отношений с ее мужем.

Наш секретарь парторганизации расслабился, понимая, что его сентенции не нужны. Я встала со стула и, изобразив шутливо книксен, произнесла фразу из фильма «Крепостная актриса»: «Спала с вами, больше ни с кем, барин!»

Он захохотал и порадовался, что жена не оставила письменной жалобы, по которой надо бы было разбираться.

Молодой парень, инженер из соседнего института, меня таки «достал» своей собачьей преданностью, кротостью, интеллектом и любовью (иначе, как временной у него, я ее не рассматривала). Как только я поведала ему о звонках и визите его жены, он забрал вещи и ушел от нее. Под влиянием чувства вины я пустила его к себе домой. И он прижился.

Мгновенно нашел подход к моей дочке, они вместе писали сочинения (у него, безусловно, был литературный дар) и делали домашнюю работу для школы и по дому.

Однажды меня вызвали в школу и сделали выговор за то, что моя двенадцатилетняя дочь написала сочинение о влиянии масонов на русскую литературу. У меня глаза на лоб полезли, потому что я не подозревала о таких глубоких познаниях ребенка. Мне пригрозили, а я поняла, откуда ветер дует, и попеняла Виктору.

Между прочим, поначалу у меня совсем не было денег — я отдавала долги, и одной зарплаты не хватало для моего привычного образа жизни.

Так что он нас кормил в полном смысле этого понятия, этот Виктор. Покупал еду и что-то нужное. Тратил всю зарплату минус алименты (он сразу развелся) на нашу семью.

Мы прожили вместе три года; я занималась своими делами, своими друзьями, он работал и занимался хозяйством. То было спокойное и уютное время.

На встречи со своими друзьями довольно высокого социального статуса я его не брала, ни с кем не знакомила. Он принимал мой снобизм и знал, что его, просто молодого инженера, эта компания не примет. Он не диктовал мне условий и не возражал против моих встреч с друзьями. Просто ждал меня и всегда встречал у метро, чтобы я не шла одна.

Я с дочкой продолжала ходить в один из главных киноконцертных залов Москвы по приглашению директора, встреченного в Париже, на концерты и кинофестивали.

Размещались мы в директорской ложе, а Виктор, поблескивая очками, сидел где-то и наблюдал за нами.

Потом дома кормил, убирал, мыл, стирал…

Я не испытывала тогда угрызений совести от служения молодого красивого гиганта, это пришло много позже.

Я просто не верила, что так можно и ему это нужно. Меркантильного интереса с его стороны я не наблюдала. Да и чем он мог у меня разжиться.

Друзья качали головами в сторону молодого любовника, завидовали, наверное. Ну а я, вероятно, нуждалась в любви, хотя делала вид, что нет.

Помню интересный эпизод. Друзья, естественно, знали, что я вдова. А мужья подруг по очереди приезжали ко мне с интересными предложениями. Я не оскорблялась, смеялась и прикрывалась молодым любовником, что оскорбляло их и их лысины.

Я никогда не была и не слыла красавицей, но, наверное, как говорила Фаина Раневская, была чертовски мила…

Мои подруги старше меня, чьи мужья занимали хорошие должности, что добавляло женам тревоги, возможно, догадывались о происках своих благоверных и, собравшись на девичник, однажды подвергли меня обструкции.

Я оборонялась и оправдывалась. Они сомневались.

Пришло время разъезжаться по домам. Темно. Снег. Метро далеко. Я позвонила дочке и сказала, что еду домой.

Вышли мы от хозяйки квартиры, где происходило судилище, и, утопая в снегу, даже не надеясь на такси в темном переулке, поползли к метро. Вдруг из-за поворота показалось такси. Остановилось. Мы открыли рты.

Из такси вылез красивый высокий молодой мужчина и взял меня на руки. Я спьяну сначала даже не узнала Виктора.

Мои подруги онемели. А я им торжествующе выкрикнула: «А вы мне про своих пожилых козлов толкуете!»

Это был красивый реванш! Поэтому и помню.

Я не рассматривала Виктора в качестве будущего мужа.

Он ни на что не претендовал и мной не манипулировал. Просто находился рядом.

Конечно, я благодарно оценила это позже.

Он иногда удивительно себя вел, особенно когда болела дочка или у меня случались неприятности.

Он давал мне выпить успокоительное, а сам сидел на полу около постели дочки всю ночь, накинув на спину свитер.

Я всё принимала как должное, была уверена, что этот союз — короткий, и не берегла его.

Он был хорошим человеком и потрясающим любовником от слова «любовь» — точно. Нежным, сильным, заботливым; лучшего в моей жизни, наверное, не было. Но я не оценила этот подарок судьбы: если и вспоминала, то только при сравнении. Всегда считала, что это временно. Из-за разницы в возрасте. Тогда это значило много.

Меня, правда, раздражал иногда его маскулинный запах — я думала, что все должны пахнуть лавандой.

Молодая была, глупая.

Моя личная жизнь после вдовства плавно менялась приблизительно каждые три года.

Я решительно отодвинула молодого Виктора через три года, и он очень болезненно воспринял этот разрыв.

Некоторые общие знакомые порвали со мной отношения, «отказали мне от дома», объяснив это тем, что я причинила глубокую боль хорошему, любящему человеку и довела его до попытки суицида.

Я этого не знала, я выживала, думала о дочери и не верила угрожающим бредням некоторых «опытных советчиков».

Больше я не встречала его никогда и не слышала о нем.

Муж № 3

В вышеупомянутом киноконцертном зале, директор которого меня разыскал после Парижа и дружески опекал, проходило много событий. Однажды я пришла туда с подругой, мы увидели группу мужчин, подошли, и один из них галантно встал и разговаривал с нами стоя, а не сидя, вальяжно развалясь, как другие. Поговорили и отошли.

Подруга спросила: кто этот интересный мужчина?

И я, такая светская: «Не знаю, вроде видела его раньше… Наверное, главный инженер здешний, судя по осанке».

Она задала кому-то тот же вопрос, и ей ответили, удивившись ему, что этот красивый мужчина — диктор центрального телевидения!

Они с директором этого концертного зала приятельствовали.

Я поняла, почему мне показалось, что я его уже видела. Коротко поговорили. И я стала частенько его встречать на концертах, а то и прямо в метро (подозреваю, что он меня поджидал) на пути туда или обратно.

Тогда дикторов ЦТ было человек десять на всю страну, и все их знали в лицо: они ежедневно входили в наши дома через экраны, оставаясь небожителями.

Люди копировали их манеры, одежду, прически. И ликовали, если встречали на улице.

Позже я подружилась с диктором Светланой Жильцовой, которая вела КВН. Мы шли по улице Горького в Москве, навстречу двигалась грузная женщина в форме проводницы поезда, с двумя сумками.

Вдруг она увидела Светлану, ее лицо озарило изумление и промелькнула целая гамма чувств, и она, бросив на асфальт сумки, кинулась к Светлане, схватила ее за плечи и стала трясти, как яблоньку.

Жильцова возмущалась, вскрикивала, просила отпустить, но женщина трясла ее и причитала:

— Светлана Жильцова! Живая! Мужу расскажу, детям расскажу, соседям всем расскажу…

Я пыталась оттащить тетку, но она вцепилась намертво. Не помню, помог ли кто-то ее отцепить, по помню Светлану, дрожащую, сердитую до слез.

Эти избранные экраном люди были собственностью народа, их обсуждали, их личная жизнь муссировалась с большими искажениями, и это считалось нормальным и даже светским. Могли хвалить, могли осуждать!

Светлана рассказывала, как после одной из передач КВН она получила групповое письмо с некой фабрики, подписанное двумястами подписями, что весь коллектив фабрики осуждает ее за то, что она в брюках! Они думали, что она — советский человек, а она пособница западного растления.

Так вот, я удостоилась внимания одного из избранников экрана, Валерия М. Я узнала, что он приехал из провинции, работал в спортивной редакции местного ТВ, будучи мастером спорта. Он был невероятно хорош собой, и знаменитая женщина, диктор центрального телевидения, влюбившись, привезла его в Москву и внедрила в закрытую систему ЦТ. Я видела фотографии его молодого, когда он вел передачу «Спокойной ночи, малыши».

Наглядеться было невозможно.

После определенного периода изучения друг друга мы стали жить вместе и даже поженились вопреки желанию.

Он был разведен, имел дочку, с которой я наладила их регулярное общение. Был сложным, неровным, ироничным, очень эмоциональным человеком со своими ценностями, стандартами, спортивными пристрастиями. Но бескомпромиссно честным, что омрачало его карьеру на советском телевидении.

Он был умелым в бытовой жизни, но и невероятно требовательным. Я была пофигисткой. Случались частые прения.

Светлана Жильцова, с которой он меня и познакомил, спрашивала: «Как ты отпускаешь его на работу? Мы оттаскиваем от него женщин постоянно. Невозможно отлепить!» И назывались громкие женские имена.

Я смеялась, была не ревнива и знала, что он очень порядочен и в этом, хотя очень красив действительно.

И я знала, что до меня рядом с ним промелькнули очень известные и знаменитые красивые женщины.

Как я шутила, мои сестры по х…

Я работала пока в том же институте, диссертация накрывалась медным тазом из-за отсутствия времени и стимула.

И в нашей столовой, где питались сотрудники двух крупных соседних институтов, женщины подходили к моим сослуживцам и спрашивали:

— А правда, что Валерий М. женился на этой некрасивой и немолодой женщине?

И получали гордый ответ: «Да! На сотруднице именно нашего трудового коллектива!»

У нас была забавная свадьба с моими и его друзьями. Мою губу разнесло от герпеса, и я даже смеяться не могла.

Все издевались, строя гипотезы.

Свидетелем жениха был молодой диктор ТВ Дима Полетаев, красавчик, в которого были влюблены все девушки Советского Союза. И моя дочь долго чувствовала себя примой в школе — потому что Дима был на свадьбе ее мамы свидетелем.

Люди интересовались и личной жизнью этих тогдашних знаменитостей — дикторов. Помню приехал с Украины мой дядя, военный полковник, и узнав, что я дружу со Светланой Жильцовой, спросил весьма бесцеремонно:

— Как там она живет с Сашкой-то?

— Каким?

— Да Масляковым, — и на ответ, что Масляков — не муж Жильцовой, а партнер по передаче, заявил: — Что ты мне рассказываешь! Это вся страна знает!

Очень недоверчиво он выслушал, что у нее другой муж, хорошая семья, но «не с Сашкой».

Этот мой брачный союз тоже продержался три года с небольшим. Сроком, опять отведенным мне судьбой.

Брак был негармоничен и распался по причине скандалов, в основном кастрюльного характера. И потому, что я всегда опаздывала, а он терпеть этого не мог — и от своего самолюбия, и от врожденной аккуратности. Я всегда спешила, нервничала, ожидая скандала, и обычно всегда все складывалось не в мою пользу.

Или он, собираясь на работу в нервическом состоянии, требовал варить три ложки каши в огромной кастрюле, а не в маленькой, как любила я. Или пытался помешивать каждые пять минут плов, который я готовила по методике того самого, знакомого по продаже машины узбека. Это священнодействие было непонятно простому парню. И уж тем более помешивание этого яства.

Мы развелись официально уже после долгого разрыва, он надеялся на гостевой брак, что для меня было неприемлемо.

В загсе его узнали и не хотели нас разводить, видя его расстроенное лицо.

Меня осудили, но нас все-таки развели.

Мы нежно простились в трамвае, обнявшись, со слезами.

Но я уже смотрела в будущее…

Вскоре я уехала из страны. Мы созванивались иногда. Я иногда посылала ему подарки, но он, не будучи меркантильным человеком, воспринимал это странно. Как-то я спросила его, отправив ему спортивные вещи и носки, носит ли их он. Он ответил: «Как я могу их носить? Я с ними сплю!» Я долго смеялась этой шутке.

Он попросил меня присылать открытки отовсюду, где я бывала. Я посылала их много лет из разных путешествий по миру, и мне сказали, что у него все стены в квартире увешаны открытками и фотографиями, что меня тронуло!

Он больше никогда не женился. И через 30 лет, проведенных мной в Америке, разговаривая по телефону с ним, однажды спросила, смеясь, как давно мы развелись с ним и сколько прожили вместе. Он неожиданно выпалил: три года, столько-то месяцев и дней.

Я чуть руль не выпустила из рук от изумления его долгой и детальной памятью о нашем браке.

Он жил одиноко, социально неактивно, анализируя прошлое и настоящее, писал «в стол», и не думаю, что был счастлив.

Но он был аскет и, надеюсь, не страдал от этого.

Муж № 4

А тогда, когда я разводилась с Валерием, я уже год находилась под опекой престижного, зрелого умного мужчины с высоким социальным статусом. Нас познакомили задолго до этого друзья. Я со своим мужем — диктором ТВ была даже приглашена несколько лет назад на его свадьбу с четвертой по счету женой, милой немолодой знаменитой профессоршей, доктором. Друзья шутили, что он женится на всех женщинах, с кем начинает встречаться. Вскоре профессорша умерла от онкологии. Они были очень счастливы за короткий период совместной жизни. В этом коротком браке его материальный статус сильно вырос; они купили или получили огромную квартиру в престижном районе, сделали шикарный ремонт и шокировали гостей, скромных советских граждан, своим благополучием.

Видно, Богу что-то не понравилось, и он разлучил их навеки… Виталий, так звали моего нового героя (вскорости мужа), ужасно горевал.

Я в это время рассталась с третьим мужем, диктором, и искренне пыталась утешить в горе знакомого вдовца, часами разговаривая с ним по телефону или на встречах, социальных мероприятиях. И однажды, неожиданно для меня, он, будучи некрупным и худосочным, очень выдержанным и спокойным человеком, схватил меня на руки и со словами, что так дальше продолжаться не может, донес до постели… Я буквально онемела. Всё произошло мгновенно и очень удачно! Я даже и не поняла, как вошла в другую фазу отношений с этим человеком. Наше объединение в семью выглядело как в песне: «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костёр…»

Виталий был умным и хитрым (что является гремучим сочетанием). У него за плечами была серьезная профессиональная школа, длительный опыт работы и жизни за рубежом. Он был не прост, очень наблюдателен и опытен во всем.

Я была немножко знаменита и отвечала его временным интересам.

Я всегда уважала интересную Personality в мужчине и предпочитала эту особенность размеру и упругости члена. Даже если стояла необходимость выбора: хороший секс (или проще — хорошая эрекция) или интеллект и человеческие качества, я выбирала второе. И никогда не понимала женщин, слепо следующих за стоячим членом, несмотря на негативные качества его обладателя. Я иногда старалась быть толерантной к сексуальным функциям мужчины, с которым меня близко столкнула жизнь. Но порой даже при благоприятным сочетании вышеназванных факторов любви не случается. И брак не складывается — просто шевелится без всплесков, без счастья. Существует как данность.

Так случилось и в этот раз: было уважение, была благодарность, была толерантность к неприятным привычкам, чувство долга жены и соратницы, но не было супружеского счастья, которого все-таки хотелось, несмотря на уже преклонный возраст.

Но я опять, в третий раз, с близким по жизни мужчиной выполнила миссию воссоединения отца и его ребенка от прежнего брака. Может, поэтому, как мне кажется, кто-то помогает мне во всех моих делах и начинаниях.

Муж стал регулярно общаться и наладил отношения со своим единственным сыном, рожденным от второго брака.

Мы прожили достаточно ровно и комфортно несколько лет. Именно этот муж вскоре привез меня в Америку в краткосрочную командировку. Интересно, что это был единственный из моих мужей, который мне изменял. Я даже знала с кем: его давнишняя любовница, жена близкого друга, красивая, хоть и немолодая женщина с горделивой осанкой и белой ухоженной кожей. Но она была невероятной дурой.

Видно, друг женился на красоте много лет назад и застрял на годы…

Меня это не волновало, но то, что муж, обманывая меня, не ездил на дачу кормить несчастного кота, живущего одиноко в стылом доме и глотающего ледяные слезы, вызывало у меня бессильную ненависть.

Я прямо сказала об этом мужу — он стрельнул в меня пытливым взглядом и промолчал. Изменить я ничего не могла.

А в начале нашего, очередного для обоих, брака мы интенсивно работали, не тратя много времени и внимания друг на друга.

Он был ученым секретарем крупного союзного института.

Я работала, воевала за интересы подростков с официальными организациями, неофициальными лицами и собой.

Наш Центр был известен в мире, но являлся притчей во языцех в Москве в контрольных организациях. Но мы с коллегами уже создали такие центры помощи подросткам по всем территориям России, чем я горжусь немеряно.

Всем вышестоящим не нравились наша независимость, самостоятельность, инициатива, не спущенная сверху.

Назревала гроза.

Со всех сторон мешали: отбирали помещение, заставляли вернуться к профилю работы департамента здравоохранения — борьбе со вшивостью, пищевыми инфекциями и санитарному надзору. И требовали не соваться в новое без вышестоящих инструкций.

Стычка с Минздравом

Получив от Минздрава, строгое указание прекратить все медикопсихологические виды помощи подросткам и заняться проблемами педикулеза (было нашествие вшей в Москве), мы демонстративно закрыли наш Центр.

Забавно: мы снимали дачу в поселке, где был кооператив Большого театра, и однажды, встретив на лыжной прогулке Родиона Щедрина и отвечая на вопрос, чем я занимаюсь, я посетовала на проблему вшивости населения. Щедрин поморщился и строго заметил: «Вы же женщина, как вы позволяете себе такие слова говорить». Воистину, он был интеллигент…

Вскоре, по «просьбе» советника по семье при президенте России (Ельцине) Екатерины Лаховой меня пригласили в Минздрав, чтобы погасить конфликт между министерскими приказами и группой борцов за права подростков. Меня вызвал начальник Санэпиднадзора России, замминистра здравоохранения России; я ждала в приемной, когда туда вошел главный санитарный врач России, печально знаменитый ныне своими запретами Онищенко, вместе с двумя другими высокими чиновниками от медицины. Это случилось в день Рождества, празднование которого только входило в моду по воле президента и высоких чинов правительства, гурьбой устремившихся в церковь сразу после вхождения на пост президента России, борца с религией Ельцина.

Увидев меня в приемной замминистра здравоохранения, Онищенко разочарованно бросил: «Это из-за вас нас вызвали в Рождество?» Получив положительный ответ, поморщился.

Замминистра начал атаку в резкой форме, заявив, что надо бороться, а не увольняться. «Вот двух главных врачей в Москве убили!» Я заявила, что хочу и могу работать, а не бороться. И не надо мне помогать — просто не мешайте. И поскольку я уже не их сотрудник и субординация не работает, я могу сказать им то, что думаю. И сказала. Им не понравилось. Разошлись без решения, недовольные. Моему тогдашнему мужу предстояла командировка по бизнесу в США на пару месяцев или чуть дольше. Я объявила, что уезжаю, на что замминистра сказал: «Но вы же вернетесь! И продолжите работать».

Советник президента по семье Е. Лахова предложила мне создать новый центр при Институте молодежи, но у меня был уже настрой на поездку в Нью-Йорк на два-три месяца, к тому же я знала, что работать опять не дадут, заваливая поминутными графиками работы совместителей (самых нужных специалистов), вопросами ремонта помещений, неработающих туалетов, еженедельными отчетами, рассылаемыми по иерархии. Я хорошо представляла себе отчеты и давление на всех министерских и партийных уровнях, но самое смешное, что помню, — приходилось писать Перспективный план работ на 5 лет вперед. Его всегда рожали в муках. Возмущались, фантазировали, смеялись, но делали. По настоятельной просьбе! Наша крутая инициатива приказала долго жить, не выдержав габаритов прокрустова ложа формализма, заскорузлой бюрократии и нелюбви к новому и прогрессивному, и поэтому Центр закрылся. Я отказалась от предложения Е. Лаховой создать новый Центр и оставила работу и коллег.

Итак, закрыв эту страницу своей биографии, я уезжала в командировку в США с четвертым мужем, максимум месяца на три. Я и не думала, что застряну там надолго, скорее всего навсегда и через несколько лет опять поменяю мужа…

Моя самостоятельность возрастала, возрастала и независимость, которая осталась со мной навсегда.

Расставаясь, сохраняла с мужьями дружеские отношения. Уходила налегке — распиливать шкаф пополам не приходилось.

Образцом для меня стали питерские друзья — семья директора одного из больших академических театров, — которые после развода остались друзьями. В их питерской компании очень многие выбрали такой высокий, я бы сказала, стиль общения. Французскому, на мой взгляд, стилю — я видела когда-то французский фильм с Роми Шнайдер про любовников и подруг, с которыми они легко и детально откровенно обсуждали своих бывших партнеров. Фильм, вызвавший шок в нашей ханжеской стране с высокими моральными требованиями к членам советского общества.

В России преобладал стереотип тяжелых разводов, когда делили детей и пилили мебель пополам, в некоторых семьях спорили даже из-за кастрюль и крупы.

Моя подруга-адвокат описывала мне много своих разводных дел. Травматично и даже драматично для всех членов семьи, и особенно для детей.

И поэтому в своей деятельности мы старались донести до людей правду, пусть не всегда практическую. Например: теоретически человек может влюбиться восемь раз за жизнь! И это значит, что он практически восемь раз может создать семью. И выход из брака без большой психологической драмы помогает создать следующую семью и дает шанс быть счастливым!

Об этом я много говорила в лекциях, особенно выступая перед женщинами, объясняя, что кондовые семейные узы, если они таковые, надо разрывать и идти дальше: искать свое счастье и не впадать в депрессию и меланхолию. Жизнь слишком коротка, и даже при неудаче нельзя опускать голову и нет смысла искать виноватого.

И развод с распиленным шкафом, и даже дележ детей, не говоря уже об имуществе, не повод закрывать свою дверь на щеколду. Человек много раз падает в своей жизни. Но он поднимается и идет дальше, несмотря на синяки, ссадины и даже переломы. Распад брака — не худшая боль. Хотя, конечно, это травма, часто серьезная. Но всё проходит, как сказал мудрец, и жизнь продолжается… Так человек, слава богу, устроен. Однако анализ любой ситуации и поиск исхода из нее необходим. И проводить анализ лучше не с подругами, а с психологом. Может, получится почерпнуть из моей книжки что-нибудь полезное, в частности, если ваша семейная жизнь раскололась, или не состоялась, или разочаровала, не складывайте крылья, летите дальше, наблюдайте зорко, и вы обязательно встретите человека, с которым вам будет интересно и приятно.

И даже если придется делить имущество и детей, не отчаивайтесь! Имущество — дело наживное и не самое важное в жизни, а дети, как только оперятся, вылетят из вашего гнезда и будут вить свои. Если они увидят вашу волю к жизни, ваш оптимизм и ваши надежды на новое, может, и лучшее, это будет им хорошим жизненным багажом.

Я в 35 лет овдовела; сейчас я опять вдова уже по пятому мужу; я сильно немолода, но, по правде говоря, у меня есть еще, на мой взгляд, достаточно резервов для шестого мужа.

Я имею в виду эмоциональную готовность, физическую активность (качества, необходимые хорошей жене), материальную самостоятельность и большой жизненный опыт.

Мне кажется, что я знаю и понимаю мужчин, знаю сильные и слабые стороны женщин, и неважно, сколько лет впереди. Конечно, надо стараться быть готовым к новому, непривычному и помнить, что в жизни часто приходится чем-то поступаться.

Ради чего-то ценного. Над этим надо работать и действовать, подумав хорошенько.

Пять факторов счастливого брака

Теоретическое и практическое изучение психологами и сексологами пяти факторов счастливого брака говорят, что все пять факторов вместе складываются редко. Это:

1. Внешностный фактор (внешность, облик, любимый типаж, лицо, фигура и прочее).

2. Сексуальная гармония и привлекательность, чувственная совместимость!

Браки, созданные по этим двум факторам, наиболее распространены, типичны и чаще всего скоро распадаются.

3. Культурно-ценностные ориентации в паре и их уровень. Согласитесь, строитель-каменщик и женщина-профессор или актриса редко соединяются узами брака.

4. Материальный фактор (не только денежный). Кто что может внести в семейный бюджет. Иногда, просто труд по дому и занятия с детьми.

5. Психологическая совместимость. Самый главный фактор для совместной гармоничной жизни.

При наличии 3–4 факторов семья будет существовать долго и, возможно, счастливо!

Важно взвесить свои «за» и «против», свой жизненный временной потенциал, энергию и силы. И помнить, что их надо потратить умно и рационально, с пользой для вас, а может, и для кого-то еще.

Если для этого есть перспективы, то их надо брать в свои руки!

А у меня был один постоянный признак того, что брак не удался! Могу поделиться как многоопытная женщина.

Если вам не хочется идти домой — это повод для смены мужа!

Я люблю один остренький анекдот. Француженку изнасиловали в парке. Ее привезли в полицию, она плачет!

Полицейский: «Мадам, не плачьте! Мы всех найдем!» Француженка, нахмурив бровки: «Не надо мне всех! Найдите мне второго и восьмого!»

У меня теперь двойная фамилия, и я поясняю: по первому и пятому мужу.

Шуточные, но и реальные советы по охране собственной постели

Потерять из дома и постели мужа — это неприятность. Потерять любимого мужа — большая неприятность!

Но не трагедия! И не беда… Если его любишь, пожелай ему счастья, даже на стороне и без тебя. Вслух, глядя в глаза.

Это его потрясет до глубины души. Это застрянет у него в памяти навсегда. Поэтому надо подготовиться и с прикидом, и с выражением на лице искренности, любви, толерантности к мужским шалостям и всепрощения.

Не надо идти в монастырь — ни в прямом, ни в переносном смысле.

Жизнь полна удовольствий (помимо интересной работы), развлечений и неожиданных встреч. Никогда не знаешь, кто за дверью и собирается войти. Поэтому оглядывайся на дверь в любом помещении, где находишься, и верь! Вдруг войдет Он! Может, даже тобой потерянный муж. Окажется, что он выходил ненадолго — чтобы проветриться, осмотреться, принюхаться к окружающему пространству.

И тут надо быть готовой сыграть его ЛЮБИМУЮ роль. Сразу, немедленно, с первой секундочки. Вариаций — как количество перестановок в математике. Просчитать вперед невозможно. Надо ждать, как ждет зверь свою добычу. Включить иронию и терпение. Не рвать душу. Не поможет! Ведь рваная душа всем заметна и не очень привлекает физиологически нормальных мужчин. Все хотят легкой и приятной жизни. Страдания по Достоевскому давно покрыты пеплом.

Мир Интернета и социальных сетей не основан на эмоциях. Рацио — вот современный Бог! И все ему подчинены. И твой потерянный муж тоже.

Он поблудит и поблуждает, включит свое «рацио» и определит, что ему эмоционально приятнее и, главное, удобнее. И тут ты уж должна быть готова! Конечно, в зависимости от твоего времяпрепровождения в период отпуска от него.

Возможные варианты.

— Ты выходил? Ой, я так была занята и не заметила.

— Милый, я знала, что ты вернешься…

— Ну, что нового в твоем мире без меня? Что-то интересненькое? Я тоже хочу.

— Я тоже люблю только тебя.

— Начнем все сначала. А что и как тебе ТЕПЕРЬ хочется?

— Дорогой, столько проблем накопилось. Я поняла, что без тебя их не решить. Ты мне так нужен!

— А что, ты насовсем? Ой, мне надо подумать.

— О, здорово, что ты пришел. Погуляй с собакой. У меня встреча и надо срочно к модному парикмахеру.

— Моя душа и постель пусты без тебя!

И так до бесконечности в пространстве.

Дерзайте, дорогие женщины! Мужчины, как звери, поддаются и даже нуждаются в дрессировке. И вы с холодным сердцем, смелым разумом, быстрым хлыстом и нежными руками добьетесь нужного результата.

Женщина всегда сильнее! И умнее. Помните об этом.

Итак, вы познакомились с моими четырьмя мужьями. Всем я была хорошей, верной, уважающей женой.

Практически профессиональная жена.

Про пятого, самого долгоиграющего мужа, уникального человека, хоть и абсолютно другого бэкграунда (прошлое) — американца, с которым было много общего, несмотря на разноязычность, поведаю вам позже.

А пока я с четвертым мужем собираюсь в Америку в его краткосрочную командировку.

Глава 7

Мама

Уезжала я радостно. 1993 год. Еще до поездки в Японию. Все непонятно было в Москве, и хотелось сменить сумасшедший ритм, отдохнуть от борьбы и увидеть Америку, конечно.

В Москве тогда оставалась моя старенькая мама, что меня весьма волновало. И когда я в 1995 году по приглашению Всемирной ассоциации сексологов готовилась к поездке с большим докладом в Японию, я опять столкнулась с российской бюрократической машиной.

Нужно было позаботиться о маме. Моя мама, заслуженный учитель России, была преклонного возраста, с потерей памяти (синдромом Альцгеймера), жила одна на окраине Москвы в хорошей квартирке, где летала черная моль величиной с бабочку.

Это потому, что мама была диабетиком и по рецепту районной поликлиники получала ежемесячно очень тогда дефицитную гречневую крупу. Съедать ее она не успевала, да и не спешила — предпочитала хранить «на случай голода или войны», как она говорила. В крупе заводились червячки, из них вылуплялись бабочки. И летали черной тучей, прилепляясь к стенам и потолку черными пятнами. Когда пришлось очищать мамину квартиру, я нашла горы гречневой муки, в которую превратилась крупа.

Еще мама хранила газеты с важными статьями с 50-х годов. Она не хотела их выбрасывать, несмотря на мои просьбы. В газетах она прятала деньги — пенсию, когда ее приносил почтальон. Устав от многочасовых поисков, я так и выбросила тонну этих газет.

Мама прятала деньги за батарею, в валенки, в посуду, которой не пользовалась с тех пор, как привезла ее из Германии, где работала в посольской школе. Потом маму стали грабить в районной сберкассе — когда обнаружили, что она может расписаться и уйти, забыв деньги. Ей тогда вообще перестали их выдавать. Она этого не понимала.

Я маму навещала не часто. И работала много, и жила далеко, но с тяжеленными сумками еженедельно тащилась к ней через всю Москву городским транспортом с пересадками. А приехав в следующий раз, находила испорченную еду, протухшие продукты, отложенные «на голод», и, конечно, сердилась.

А теперь предстояло оставить ее на пару месяцев. Она сильно сдавала. Колола сама себе инсулин, не дожимая шприц негнущимися пальцами, — сил не было или экономила на случай войны. Дверь она стала запирать на большой ключ и прятала его в углубление на шкафу, для чего залезала на табурет. Затем в поисках ключа мучилась и шарила там, падая с табуретки и ушибаясь. Торопилась, когда кто-то стучал в дверь (чаще добрые соседки, простые женщины, уважительно помогающие старой учительнице).

И еще страшнее было то, что она ставила на газ чайник, иногда пустой, и накрывала его полотенцем для просушки. Ее даже не остановил пожар у соседа, который она сама заметила и вызвала пожарных. Пожар произошел по аналогичной причине. А я должна была лететь на Всемирный конгресс в Йокогаме в Японии и потом к мужу в США.

Полет вокруг земного шара: из Москвы в Токио и потом через Лос-Анджелес в Нью-Йорк!

Я решила поместить мать в надежное заведение, где она могла бы быть под надзором — и медицинским, и бытовым.

В Москве это была не просто проблема, а полное отсутствие всяческой возможности найти такое место. К счастью, рядом с маминым домом я нашла пансионат — многоэтажку, стоящую, как раскрытая книга, на канале Москвы-реки.

Я выяснила, что это пансионат для жителей Москвы, но только для ветеранов культуры. Учителя, даже заслуженные, как мама, в эту категорию не входили.

Комнаты там были на двоих с большой лоджией.

Там, например, жила и умерла Лидия Русланова.

Я сходила к главному врачу. Это была замечательная женщина, фронтовик. Потому там был порядок, и не воровали. За пациентами хороший уход, внимание, культурные программы.

Мне там очень понравилось, но, увы, это место было не для всех.

Надо было искать выход из безвыходной ситуации, и я пошла в Минздрав. Сказала, что еду в Японию с докладом о наших успехах в решении социальных проблем, а сама нуждаюсь в социальной помощи. Что я одна от России приглашена на Всемирный конгресс с лекцией о своей работе с российскими подростками — среди 100 стран-участников и тысячами представителей разных континентов. Видимо, это впечатлило, и мне помогли пристроить маму в приличное место. Чиновники Минздрава дали разрешение на пребывание мамы в элитном заведении сроком на месяц. Я знала, что еду надолго, но про это молчала, надеясь на русское «авось». Этим «авось» позднее оказалась моя дочь, которая правдами и неправдами (в том числе денежными) добилась маминого пребывания там в течение нескольких лет, до ее конца…

Но выяснилось, что для помещения пациента в этот пансионат нужна сотня справок — о том, что у претендента нет туберкулеза, сифилиса, что она не хулиганка, не привлекалась и так далее. Чтобы собрать все справки, нужен был месяц, а у меня его не было. В маминой маленькой поликлинике в Химках Московской области, откуда нужно было получить справки, я случайно встретила главного врача крохотной подмосковной больницы — чудного пожилого мужчину, который предложил мне помощь: нужно было поместить маму к нему в стационар на 10 дней, и он, вызвав всех специалистов, все сделает.

Я нашла сердобольных друзей, они отвезли нас с мамой в эту деревенскую больницу. То, что я увидела, впечатано в мозг навсегда.

В лесу, в трех километрах от прекрасного шоссе, ведущего в международный аэропорт Шереметьево, стоял небольшой двухэтажный деревянный сруб, покосившийся и ветхий, над дверью которого была тусклая вывеска: «Городская больница г. Химки».

Рядом был колодец, и на веревках висели портки и простыни. Похолодев от ужаса, я вошла внутрь. Облезлые стены, ободранный линолеум. На покосившихся дверях надписи «Процедурная», «Медсестра», «Главврач». И запах карболки.

У меня сохранились фото, которые я сделала в этом аду. Полы, потолки, покосившиеся облупленные двери. Правда, было чистенько.

Маму провели в палату. Это была комната метров пятнадцать, где стояли вплотную семь-восемь железных кроватей с рваненьким, но чистым бельем. И столько же низких тумбочек. Лежали там деревенские старушки. К маме подошли три-четыре приветливые бабульки. Остальные лежали в забытьи, стонали с жуткими лицами и ввалившимися ртами. На клеенках.

В комнате стоял туалет — фанерный старый стул, окрашенный в ядовитый зеленый цвет, в сиденье которого была вырезана прямоугольная (!) дырка. Под стулом, прямо под дыркой, стояло синее ведро.

Нам показали свободную койку. Все они были очень-очень низкие.

Я в полном шоке лихорадочно себе повторяла: «Только неделя! Надо потерпеть».

Мама опустилась на эту свободную низкую кровать и заплакала. «Это дом престарелых?» — тихо, без эмоций спросила она.

Я, глотая слезы, стала горячо убеждать ее, что это только на неделю. Мама, стараясь меня успокоить, сказала обреченно: «Ничего, ничего». Но она не верила мне. Как и все окружающие — и пациенты, и сотрудники.

В этом доме жили двадцать четыре выброшенных на помойку старика. Внизу — женщины, на втором этаже — мужчины.

У кого-то сгорел дом, кто-то был одинок, кто-то слишком долго болел, остальных сдали дети или родственники.

Жили старики там годами — до смерти. Больница была на бюджете Минздрава, того самого, замминистра которого предлагал мне бороться с системой. Бюджет был нищенский, и работали только несколько сотрудников — кстати, все они были энтузиасты или инвалиды.

Работать в такой больнице было и физически, и психологически тяжело — копеечная зарплата, украсть нечего, нищие больные, никому не нужные, выброшенные из жизни старики. Да еще далеко от любого транспорта.

Еда у пациентов — минимально возможная, чтобы не умерли с голоду. Ничего не отщипнуть.

Стирали белье и исподнее лежачих вручную. Сушили на веревках на улице. Я оставила маму там и потеряла сон. Было лето, я жила на даче с внуком.

Мне нужно было готовить доклад на сорок минут перед тысячной аудиторией на непонятном английском. В пять утра я оставляла внука на попечение подруги, которая сидела на даче со своей внучкой, ехала на электричке, потом на метро, потом на сельском автобусе. С сумками, полными еды и фруктов для маминых соседок по палате, тащилась пешком три километра до этого кошмарного барака. Мама была спокойна, пользовалась уважением, привычным в народе по отношению к учительнице, и даже бывала недовольна, что я угощаю ее соседок.

Помню, одну слепую лежачую старушку я спросила, не хочет ли она банан.

А та спросила, что это такое — банан. И недоуменно жевала беззубым ртом душистую мякоть.

Вскоре нужные бумаги были собраны, и я перевезла маму в отличный элитный пансионат, в двухместную большую комнату с лоджией.

Устроила маму и улетела в Японию на Конгресс. Оттуда — в Штаты к мужу. И задержалась там надолго. Но за маму я была спокойна. Она была под надзором: сыта, относительно ухожена и в безопасности.

Ее немаленькая пенсия шла пансионату. Звонила я ей еженедельно, платила за дополнительный уход, даже говорила с ней иногда, пока однажды какая-то медсестра или нянечка не крикнула грубо мне в трубку: «Что вы звоните? Она совсем дурочка, ничего не понимает». И бросила трубку. Я долго не могла прийти в себя. Но как врач понимала, что все правильно.

Мама доживала в хороших, в отличие от тысяч других стариков, условиях. Хотя и без дочери рядом. Родных у нас не было.

Конечно, маму я больше не увидела.

Я застряла без подтвержденной визы в Америке, без которой выезд из страны невозможен. Вернее, въезд потом обратно, после выезда. Ждала ее продления долго.

А у нас там уже был дом, и муж сам не умел жить без женского ухода, был избалован пятью женами.

Короче, знаю, что я плохая дочь, но мучилась из-за этого и до сих пор испытываю чувство вины перед матерью.

Глава 8

Перед отъездом в Америку

Я закрыла наш Центр, уволилась из бюджетной организации Минздрава России. Мы с мужем (№ 4) готовились к отъезду. Мы волновались только за нашу дачу в Подмосковье, которую переделывали и достраивали, купив маленький домик с небольшим участком у сестры маршала Тухачевского. Она и другие сестры со своими детьми разделили судьбу брата и были высланы из Москвы. И после многолетнего лагеря для родственников врагов народа еще прожили уйму лет на поселении. 16 лет в неволе. Когда им разрешили вернуться, они получили большое внимание от журналистов и прохладное поощрение от властей. В частности, этой сестре дали участок земли в Подмосковье в рамках ведомственного дачного кооператива. Ее друг по каторге построил на этом участке земли маленький домик. Но пожить им там не пришлось.

Нам посчастливилось купить этот домик с участком. Я некоторое время общалась с этой интеллигентной во всех отношениях дамой.

Помню ее негромкий, деликатный стиль общения, большую приветливость и гостеприимность, гордость (она не принимала подачки от властей и даже подарки). Ее благородная осанка и весь ее внешний вид меня потрясли. После всего пережитого и сломанной жизни Мария Николаевна всегда была тщательно одета, даже находясь у себя дома и не ожидая посетителей, причесана, в чулках и туфельках. И даже в комбинации (как-то заметила у нее из-под юбки краешек). Так ходили тогда «в люди», а дома ходили в халатах и тапочках. Она вызывала у меня оторопь своим внешним благородством. Мы с ней подружились, и она сказала мне, что не держит зла ни на кого, рассказывала о лагере. Дети сестер или умерли в лагере, или вернулись больными, одна сестра ослепла. Судьба ужасная! Она делилась воспоминаниями о своей большой семье.

Отец-помещик был женат на крестьянке, но детей они воспитывали в традициях дворянства. В доме для детей (их было девять) проводились ежедневные занятия музыкой, их приучали читать, обсуждали прочитанное; устраивались еженедельные концерты. Мама была невероятно добра к дворовым людям, всем помогала и кормила. И, видно, поэтому во время погромов помещичьих усадеб только их усадьбу и дом в округе и области никогда не грабили и не разрушали.

Эта женщина, одна из выживших сестер и братьев советского маршала Тухачевского (многие члены семьи были расстреляны), пережившая столько горя и бед, была по-прежнему добра к людям. Удивительно, как воспитание в детстве формирует личность и облик. Кажется, советская система воспитания и образования создала иной типаж человека.

Мы обожали эту свою дачу, многое делали своими руками. Помню, что я потрогала каждую доску вагонки для обшивки дома, когда перетаскивала из кучи, сгруженной грузовиком на землю. В этом доме была вся наша жизнь и интересы. Рядом с дачным поселком находилась деревня, довольно зажиточная, даже с водопроводом. Но дачный поселок считался элитным и вызывал у деревенских зависть и нелюбовь.

К примеру, рядом была дача артиста Евгения Леонова, чью популярность трудно было переоценить. Его обожали взрослые и дети. Реплики его героев жили в народе. Но дачу его грабили ежегодно! Причем не просто забирали что-нибудь, а еще ломали и крушили всё в доме, даже мебель. Как-то я поймала мальчишек около дома Леонова и спросила, зачем этот вандализм. Вы же любите его! И ваша деревня вовсе не бедная и не несчастная, рядом с Москвой. Дети ответили: «А просто так, пусть, чтоб знал!»

К нашим дачам примыкал садово-товарищеский кооператив, где были участочки по шесть соток и скромные маленькие домики, сильно отличавшиеся от дачных домов, часто принадлежавших знаменитым и, следовательно, богатым людям, обычно обласканным властью.

Соседним домиком владела супружеская пара железнодорожников. Скромные труженики — я никогда не видела их праздно отдыхающими: всегда согнутые, на карачках обрабатывающие землю, сажающие, поливающие, собирающие урожай.

Однажды их ограбили. Негодяи-грабители не просто отобрали лучшее из вещей и посуды, но и нагадили в кастрюли, закрыв их крышками, и на кровать, накрыв кучу полотенцем (туалет был на участке. Обычный для России — выгребной). Женщина, жившая в этом домике, страшно заболела от оскорбления и осквернения их маленького, созданного их трудом райка.

Больше я их никогда не видела там!

Точно такая же история произошла на даче у моей подруги, совсем в другой части Подмосковья и по другой ветке железной дороги.

Помню ее рыдания и чувства. Страшно, что происходят не просто кражи. Бог с ними — взяли, что нужно, и ушли. Нет, надо сокрушить, нагадить, сломать, испортить… У меня нет, и у тебя пусть не будет! Таких историй знаю много. Приходят с топором, а не только с мешком для чужого барахла.

Не обвиняйте меня в ненависти к родине — я долго была патриоткой!

Наш любимый дом тоже погиб смертью храбрых от рук добрых соседей.

Перед нашим отъездом в Америку (временным тогда) мой муж, будучи избранным председателем дачного кооператива, вместе с членами правления осуществлял проект газопровода к участкам, что резко повысило бы уровень жизни на дачах: горячая вода, газовые плиты вместо керосинок и электроплиток.

Кстати, планировался газопровод и к деревне.

Когда мы уже жили в Принстоне, университетском городке в штате Нью-Джерси, на нашей даче жил приятель, писавший диссертацию и кормивший нашего свободно гуляющего по лесам и полям кота. Он присматривал за домом.

И однажды я почувствовала, что там скоро что-то произойдет, и даже сказала мужу об этом. Он нехорошо посмотрел на меня и молча отошел в сторону. Я даже определила пять дней по календарю, когда это произойдет. Причины долго объяснять, а предчувствие иногда и объяснить невозможно. Мое пророчество сбылось: позвонила дочка из Москвы и осторожно спросила, что у меня из дорогого на даче.

И на мое удивление и ответ, что многое там и машина в гараже, намекнула, что кто-то видел маленький огонек.

Я тут же, похолодев, поняла, что деревянный дом и огонек — это катастрофа и трагический результат.

Наш дом сожгли… И на чердаке сгорело огромное количество писем семьи Тухачевских из ссылки, где писали про «Усатого», зашифровывая имя Сталина. О намеренном поджоге мне позже поведали в областной прокуратуре и рекомендовали не искать виновных себе во вред.

Весьма угрожающе это звучало.

Сгорело наше счастье и желание возвращаться на родину. Несчастный кот, живший в нашем доме, выжил.

С Тухачевской я больше не встречалась. Думаю, ей было не менее больно, чем нам.

А про несчастного кота Филю тогда же, сразу, у меня родился наивный рассказ, наверное, для моего внука. Вы сможете прочитать его в конце книги. Рифмованный чуть-чуть и очень болезненный для меня и причастных к этой истории. Поэтому не судите за примитивность, нелитературность и невозможность строгого редактирования. Слезы душат.

Часть вторая
Америка

Глава 1

Переезд. Моя первая работа

Итак, в Америку меня привез мой четвертый муж Виталий.

Он ранее несколько лет провел в Вашингтоне и Нью-Йорке и, обладая великолепным английским, обещал показать мне «его» Америку и обеспечить вполне респектабельную жизнь. Сразу скажу: вначале это не вполне получилось.

Перед отъездом мой друг в Москве, возглавлявший небольшой ведомственный Центр радио и телевидения и с которым я сделала три документальных фильма, провожая меня, сказал мне: «Ты покоришь Америку!» Я посмеялась тогда, сказала, что переименуюсь в Колумбину. Но вспоминала эту фразу довольно долго. Не могу сказать, что я покорила Америку; я покорилась Америке, поклонилась и люблю до сих пор. Уже 30 лет! Кстати, этот человек произнес фразу, изумившую, а по раздумью очень насмешившую, которую я слышала в жизни много-много раз от молодых приятелей-мужчин, и даже в очень зрелом своем возрасте: «Если бы ты была помоложе! Ты — моя женщина!» Мы поначалу поселились в Принстоне, престижном университетском городке. Я дала два семинара в Принстонском университете на славянском факультете по теме sex education, принятых с большим интересом. И засела дома без работы. С ностальгией, тоской и обжорством — так много было в супермаркетах еды и особенно хлеба (сортов тридцать), чего не было тогда, в 1993 году, в Москве. Рассказывают, как приехавшие в США люди падали в обморок в супермаркете от изобилия продуктов и еды. Я наших гостей и туристов туда водила и видела их реакцию.

Так что сама я расползлась в размерах, в мыслях, в планах и прочем…

Мы жили с мужем вдвоем в арендованном, небольшом, но роскошном профессорском доме, и я носилась по университетскому кампусу, где находится изумительный университетский музей, как мини-Эрмитаж, с драгоценными картинами — подарками выпускников Принстонского университета, как правило, занимающих высокие посты. В Принстоне раньше жили Эйнштейн, писательница Нина Берберова, написавшая в числе других книгу о «железной» женщине — любовнице Горького, и дочь Сталина, написавшая там «Книгу для внучек». Я бегала также по церквям Принстона. В этом маленьком городке двадцать четыре церкви различных конфессий, и во всех было интересно; прихожане дружелюбно встречали новых людей, не задавая вопросов, и почти везде было принято после службы обернуться по сторонам и пожать руки рядом сидящих людей. И все улыбались. И я тоже.

За пару лет я привыкла к этим улыбкам, вовсе не фальшивым, как говорят про американцев, а открытых, разумеется, несколько равнодушных, как бы дежурных на случай чьего-то взгляда, но приятных и теплых.

Приехав в Москву через два года, я заметила, что люди на меня как-то странно смотрели — с интересом, что ли, словно на нездешнего человека, подходили ко мне сами и спрашивали, помочь ли информацией…

Меня, москвичку, это очень удивляло, но потом, обратив внимание на серьезные, даже сумрачные, озабоченные закрытые лица людей, я поняла, что выгляжу по-другому, более натурально и открыто. Это и замечали люди, наверное. Теперь я всегда предпочту даже равнодушную улыбку угрюмому, неприязненному взгляду.

Я слетала из Москвы в Японию на Конгресс и вернулась в Нью-Йорк, где и осталась.

Возвращаться домой в Москву, к сгоревшему дому, куда было вложено много души, сил и рук, уже не хотелось.

Моя ностальгия приутихла!

Через несколько лет мы уехали из элитного Принстона в дальний пригород Нью-Йорка, маленький деревенский городок штата Нью-Джерси. Там были горы Аппалачи, горные озера, долина с центром городка (даунтауном) и горнолыжные комплексы. Леса, озера, горы — эту местность называют американской Швейцарией. О чем еще мечтать?

Муж купил маленький домик. Мы обставили его очаровательно и полностью за копейки, как нас научили друзья из Вашингтона.

Американский Garage Sale или Moving Sale (продажа из гаража и при переезде) — это явление!

Американцы любят расчищать свои дома, освобождаться от старого или надоевшего и ненужного.

Но это не нужное им так нужно многим другим: небогатым, приезжим, молодым семьям, искателям антиквариата, бездельникам. К тому же, чтобы выбросить крупные предметы, надо заплатить мусорщикам. Намного легче выставить на улице около дома, отдать в хорошие и заинтересованные руки и получить хоть небольшие деньги. А в случае переезда перевоз имущества на грузовой машине, track, стоит тысячи долларов, и нет никакого резона тащить мебель куда-то и платить грузчикам дважды. Поэтому иногда в городках по выходным дням целыми улицами торговали барахлом, мебелью и домашним скарбом. Мой муж называл такие поиски по окрестностям охотой! Правда, это было интересно, полезно и увлекательно.

Я не скоро остыла к этим занятиям.

Так что дом мы и обставили, и украсили, и обзавелись не только необходимым, но и лишним.

Американцы даже детей приучают помогать в таких распродажах. Они продают свои игрушки, книжки, лимонад.

В Америке после успешного доклада на международном конгрессе я получила массу лестных предложений, меня даже приглашали в пару институтов на должность профессора, вызвав у меня не только гордость, но и смех: у меня не было ни рабочей визы, ни английского языка, ни денег. Муж не хотел играть роль переводчика. И всё завяло…

Мы прижились в этой лесной горной деревне, спускались в долину в магазины, ездили в Нью-Йорк (меньше часа на машине) и по окрестным городкам. Муж работал из дома, а я, чтобы не сходить с ума от безделья, не вариться в «двухлидерной» (два лидера в семье из двух человек) семейной кастрюле, что нестерпимо, пошла работать «хоматендой», как называют это русские, то есть помощником по дому для пожилых или больных.

Первая работа в Америке, не для выживания, а для того, чтобы не торчать дома.

После должности главного врача, после радио- и телепередач, интервью зарубежной прессе, успеха на конгрессах я резко спустилась вниз по социальной лестнице. Нашла агентство по уходу и пошла служить с проживанием к старой американке. Она до 70 лет работала в крупной газете, была умна, саркастична. Смеялась над моим английским, и я тут же села заниматься языком. Ее дочь относилась ко мне прекрасно, угадывая мое образование и культурный уровень.

За это я ценю Америку — любой труд здесь уважаем. Нет презрения к работающему человеку, чем бы он ни занимался.

Помню пару забавных эпизодов. У нас в Москве дома была смешная привычка в качестве приветствия говорить «ку-ку». В самом начале нашего знакомства, когда я приехала на неделю домой к пациентке, я приветливо и весело произнесла: «Ку-ку». Леди нахмурилась и произнесла по-английски: «Ku-ku yourself», что означает «сама ты ку-ку». Я удивилась, а позже мне пояснили, что это оскорбление, признание сумасшедшей. Смешно, но поучительно.

Я наблюдала в Америке привычное и должное по закону уважение к человеческой личности (даже если он не личность совсем! Его обидишь — и тебя засудят). Иногда кто-то нарочито медленно (якобы с достоинством) переходит дорогу, чтобы дорогая машина его ждала. Да, хочется газануть на это «достоинство», но дорого обойдется. Хочешь не хочешь, а уважай права человека!

Жизнь здесь у всех на разном уровне достатка, но это не выживание!

Бедным быть очень выгодно, государство помогает им едой, деньгами, бесплатной медициной и лекарствами, льготным жильем, и иногда они живут лучше среднего класса, который работает и несет все тяготы на своем горбу и платит и за медицину, и за образование детей, и за жилье. Я не раз наблюдала некоторых русских, перевезших драгоценности, картины, утварь и прочие ценности, прикидывающихся неимущими, и доверчивое государство дает им все льготы, бонусы, почти бесплатное жилье и медицину. Они живут припеваючи и при этом часто критикуют Америку, доверчивую и гостеприимную к пришельцам извне. Очень мне не нравятся эти люди. Не наблюдала здесь я у людей комплекса неполноценности, даже когда есть неполноценность.

И я не комплексовала. Понимала, что бросила собственную мать, заслуживаю порицания и моя функция тут — практически ухаживать за чужими стариками. Как наказание и компенсация. Так еще и зарплату получать. Меня это не угнетало. Я видела «заботу о стариках» в России. Надеюсь, что сейчас стало получше в этой сфере. Годы спустя, когда мамы уже не было, я снова приехала в тот ад — дом престарелых по дороге в аэропорт Шереметьево — в надежде увидеть, что его нет. Увы, все стояло на прежнем месте. И из того же колодца сотрудники таскали воду. А рядом уже высились роскошные дачи, вплотную подступающие к богадельне. В память о маме и из сострадания к этим выброшенным на помойку старикам, нянечкам и медперсоналу, я купила им несколько кресел-туалетов, моющихся, с крышками; два телевизора, теплые вещи. И уже в Нью-Йорке нашла хороших людей — бизнесменов, выходцев из России, — которые купили и установили там большие стиральную и сушильную машины. Помню, когда они позвонили и сказали, что все установлено и табличку с моим именем повесили, я обливалась слезами всю ночь. Богатые русские, построив в лесу рядом дома, не посчитали нужным помочь чужим старикам… Могу сказать честно: я не думаю, что дети должны свою жизнь посвящать родителям. И не хочу, чтобы мои дети занимались мною. Конечно, следует выполнить некий долг и обеспечить родителям достойную старость, помощь, уход, лечение. Грех бросать стариков.

И в цивилизованных странах эта проблема более-менее решена.

Я слышала, что в России открылись такие частные дома, где за сумасшедшие деньги держат родителей разбогатевшие дети.

Уверена, что это не по карману учителям, врачам, другим представителям интеллигенции, составляющим культурный фонд страны. Знаю, что Лужков помогал открывать на государственные деньги такие социальные учреждения, но тут же передавал их в частное владение. То, как в Америке организована эта служба здравоохранения, имеет под собой базу не только экономическую — в Америке человеческая жизнь представляет ценность. Уважение к жизни — это основа культуры. Потому здесь практическая медицина ориентирована на борьбу за жизнь любого индивидуума. Поверьте, мне есть с чем сравнить. Я не раз бывала в госпиталях Нью-Йорка и Нью-Джерси — видела всё своими глазами. И моего пятого, очень пожилого мужа оживляли в госпитале четыре раза. К несчастью, я побывала в больнице в России в 2010 году — приехала навестить умирающего зятя сорока восьми лет. Я имела возможность сравнить рядовой госпиталь в Америке с главной больницей скорой помощи в Москве — знаменитым Институтом Склифосовского. Одно слово звучит в голове: «Ужас!» Ободранные палаты, старое оборудование, ветхие простыни на полкровати, застиранное белье, капельницы, работники… Еда, от вида которой уже тошнит, пять-шесть человек в крохотной палате. Внизу в пустом вестибюле — туалет, где нет мыла и туалетной бумаги. И даже держалка вырвана с корнем.

Мой бедный зять мастерил из железных вешалок держатели для капельницы и для другого инвентаря. У меня был шок.

Сама тактика ведения онкологических больных — прошлый век и невероятно жестока даже к молодым. Мне сказали о существовании приказа по лечебным учреждениям — НЕ оказывать помощь больным в терминальной стадии^[2].

Про стариков и говорить нечего.

Когда я вернулась в Америку к здешним счастливым обитателям Day Care Center (центр дневного пребывания лиц, нуждающихся в помощи) и своим пациентам, хотелось кричать им в лицо: радуйтесь, что вы живете в цивилизованном мире. Будьте, наконец, благодарны. Цените то, что у вас есть. Я желаю здешним счастливым старикам благодарно принимать предложенный им «коммунизм», ценить то уважение, с каким Америка относится к человеку, поддерживая его в бесполезной для общества старости. Моя мама, заслуженный учитель России, этого не имела.

Временно разрешенное пребывание в достойном месте было счастье «по блату», которое продлилось недолго. Увы, к счастью, она там и умерла, потому что трудно представить, чтобы было бы, если бы ее выгнали оттуда.

Мы жили в штате Нью-Джерси, в горах и лесу, в 45 минутах от Нью-Йорка. Я работала «в людях» — не хлеба ради, а себе в наказание, учила английский, имела разговорную практику, обрастала друзьями, писала, и моя первая книжка «Голубой пеньюар» написана по мотивам жизни в районе Highland Lakes, New Jersey (в переводе — высокогорные озера).

Опять похвалюсь: позже эта книжка чудесным образом, без всякого моего участия попала в Публичную библиотеку Нью-Йорка, что расположена на 5-й авеню — в самом центре острова Манхэттен, центре Нью-Йорка. Там есть отдел славянской литературы, и туда не берут беллетристику. Мне сказали, что меня взяли за правдивость изложения действительности.

Что есть абсолютная правда!

У мужа был бизнес по работе с приезжими группами из России, я иногда не бывала дома по нескольку дней, оставаясь с пациентами.

У нас была рабочая виза, которую иммиграционные власти никак не хотели продлевать. Мы ждали многие месяцы и не могли выехать из страны, потому что не смогли бы вернуться — а мы уже купили дом. Мы ждали ежедневную почту, как манну небесную, а она всё не падала с неба. Когда у меня в горах гостил маленький внук, он взял себе за правило бегать к ящику за почтой и, принеся мне, заглядывал в глаза с немым вопросом, а я отрицательно и грустно вертела головой. В моей первой книжке есть главы, написанные только для моего внука Никиты. Я даже вела дневник — «Новости Highland Lakes», где отражалось все происходящее в социуме и в природе.

Глава 2

Знакомство с Нью-Йорком

Мы жили в глуши, в горах и в лесу, но часто наведывались в Нью-Йорк из культурных соображений — театр, выставки, бесплатные концерты на площадках и в парках города, музеи, коих в Нью-Йорке около ста двадцати. За тридцать лет житья неподалеку я не обошла и трети.

Нью-Йорк — город большого Яблока — центр мира! Кто не верит, проверьте лично.

Нью-Йорк состоит из нескольких больших районов: остров Manhattan, куда можно попасть только за деньги через мосты или туннели, крупные жилые районы — Brooklyn, Bronx, Queens, Staten Island, Long Island (Бруклин, Бронкс, Квинс, остров Стейтен, остров Лонг).

Конечно, всё самое интересное сосредоточено на острове Манхэттен. Плюс шикарные и нешикарные магазины.

На Манхэттене обычно гуляют и развлекаются туристы, их миллионы. В праздники по улицам невозможно передвигаться в толпе — в основном приезжих и молодежи с окраин Нью-Йорка и из других штатов.

Обеспеченные люди уезжают на праздники из центра города в дачные дома, на яхты и лодки, летят на курорты, а по улицам шлендрают только брат-турист и те, кто обслуживают, обирают и дурят брата-туриста.

Расскажу про интересное чудо. В Манхэттене на углу Пятой авеню и Сорок девятой стрит (улице) стоит главная церковь Нью-Йорка St. Patrick Cathedral — кафедральный собор святого Патрика, куда каждый год прилетает Папа Римский и проводит службу. Это большое событие, все улицы перекрыты для транспорта и заполнены народом. На лбу у них пятна черной сажи, значит их благословили…

Уж не знаю, сколько они тот лоб не моют, но гордость на их лицах читается ясно.

В этом роскошном огромном соборе с высокими нефами и потрясающими цветными витражами, великим органом и архитектурным и скульптурным убранством есть позади алтаря, где ежегодно проповедует Папа Римский, маленькая Lady Chapel (женская часовня).

Там стоит маленькая скульптура девы Марии, кротко сложившей руки и опустившей глаза. Вокруг цветы и свечи. Небольшой холл с изысканными деревянными сиденьями. Внизу — бархатом обитая ступенька для стояния на коленях. И в ящичке — толстая Библия.

Не помню, кто мне поведал, что все просьбы на коленях перед красавицей девой Марией неизменно выполняются.

Конечно, я понимала, что это миф, надежды страждущих, утешение, что ты сделал всё, что мог… Надеешься на кого-то из-за бессилия своего или неумения и нежелания решать жизненные проблемы.

Всё я понимала и все-таки (русское «авось»!) стала приходить и, стоя на коленях, чего в жизни себе не позволяла, просить…

Старалась НЕ для себя или для себя в последнюю очередь. И я вас сейчас удивлю: ВСЁ, что я просила, даже невозможное и нереальное, всё сбылось! Могу рассказать подробнее про эти чудеса!

Тогда нельзя было ввозить в Америку детей без родителей, а я так хотела показать всем своим то, что восхищало меня!

И внука хотела взять на лето в горную американскую цивилизованную, канализованную и комфортабельную деревню — в дом с террасой над озером. Попросила слезно.

Внука привез представитель «Аэрофлота» и за ручку вывел семилетнего Никиту прямо мне в руки!

Потом попросила помочь приехать дочери с мужем (тогда супругов вместе не выпускали из опасения, что останутся, если вдвоем; а если выезжают поодиночке — это гарантия возвращения). Дикость нерушимая!

Опять получилось! Не знаю как. Они приехали вместе.

Дальше — больше! Я замахнулась на крупное! Я стала просить грин-карту! И себе, и дочери с зятем. Ходила регулярно и умоляла.

Потом постыдилась вываливать на Марию непосильное, громко отказалась от себя и уже просила только за них.

Не поверите: дочь выиграла грин-карту в лотерею и, что еще важнее, за что я тоже молилась, — прошла интервью в посольстве, на чем некоторые выигравшие люди потерпели неудачу и не получили ничего. Пару лет спустя я умоляла втиснуть в узкие двери московского престижного вуза моего внука, наверное, талантливого, но оболтуса. Он поступил, правда, кроме Марии его втискивала его мама. И с отвращением к себе я просила Богоматерь иногда помочь ему сдать экзамены, чтобы не вылетел из института за неуспехи!

Не чудеса ли это? Для меня — да!

Я много раз обращалась к деве Марии с уважением и благоговением за помощью, будучи абсолютной атеисткой. Я оправдывала себя в молитвах, говорила, что привела к ней многих людей (что было чистой правдой! Я с удовольствием делюсь с людьми, которых люблю или уважаю). Результатов чужих не знаю. Все мои просьбы были выполнены. Кроме одной. Я просила за молодого зятя, пораженного онкологией, но спасти его не получилось. Как врач, я понимала, что рак поджелудочной железы победить невозможно. И существует мнение, что активное курение и алкоголь дают этому заболеванию зеленую дорогу и человек сам идет к болезни.

Для меня это непостижимо, но всех, кто будет в Нью-Йорке, я приглашаю посетить собор святого Патрика и поставить свечки в Lady Chapel. И может, о чем-то попросить. Искренне и покаявшись…

В Манхэттене, в даунтауне, есть еще один интересный собор — Trinity Church (церковь святой Троицы). Стоит она прямо на Бродвее, ровно напротив Wall Street (Уолл-стрит), улочки, спускающейся к реке Гудзон, с высокими зданиями по сторонам, где трудятся «акулы Уолл-стрита» в корпорациях, банках, холдингах, на биржах и где крутится вся мировая экономика. Даже удивительно, что такая узенькая и короткая улица управляет миром.

Тут же рядом на Бродвее, в ста метрах от церкви святой Троицы и Уолл-стрит, установлена огромная металлическая фигура быка в угрожающей позе, с наклоненной головой с рогами, олицетворяющая сильный финансовый бизнес.

Существует поверье, что, если подержаться за очень крупные тестикулы быка, тебя ждет финансовый успех. И бык всегда облеплен народом, стоит очередь сфотографироваться (очень терпеливая), на быке сидят верхом, свисают на рогах, обнимают копыта, стоят перед ним на коленях и, главное, держатся за яйца быка. Абсолютно каждый, жаждущий успеха в бизнесе, даже если его нет, и оттого огромные яйца выглядят золотыми, натертыми до блеска, до сияния жадными человеческими руками. Это зрелище!

Манхэттен — необыкновенный, интересный остров в центре Нью-Йорка с удивительной историей. Он омывается реками Hudson and East River (Гудзоном и Ист-Ривер). Он спроектирован очень четко: авеню (их двенадцать) идут параллельно этим рекам, а стрит (улицы) — поперек острова. То есть основная часть Манхэттена как бы выстроена в клеточку. И только Бродвей идет наискосок, пересекая авеню и улицы, длиной почти 50 километров. (32,93 мили). Поэтому в Нью-Йорке трудно заблудиться: лишь назови перекресток авеню и стрит.

Считается, что индейцы продали его в 1626 году за 20 долларов колонизаторам из Европы. Сейчас его цена около S39 миллиардов. Он застроен небоскребами, но местами, например в Центральном парке, сохранены его природный рельеф и ландшафт, что удивительно приятно.

Да, каменные джунгли, созданные мозгом и руками человека, но с сохранением усилий Творца! Это удивительно и неповторимо.

Лет десять назад меня впечатлила выставка в музее Нью-Йорка. Называлась она «Нью-Йорк вчера, сегодня, завтра».

Это были многочисленные фотографии старого города с арбами, лошадями, деревянными бараками на месте знаменитых сейчас площадей и парков. Где-то, по легенде, были зарыты мешки золота, и их искали десятилетиями.

На старых фото — люди, одетые по-старинному. Подозреваю, что это были даже первые фото американского человечества.

Сегодняшний Манхеттен — красавец: высокий, элегантный, современно-модерновый, почти везде чистый, с нарядными, уверенными в себе людьми, с бестолковыми и бывалыми туристами, жуликоватыми продавцами многочисленных лавочек и киосков. Или просто разложившими свой поддельный фирменный товар на асфальте.

«Белые воротнички» — служащие банков, корпораций и учреждений — снуют по даунтауну и мидтауну, где небоскребы, утром и в ланч-тайм; а в конце рабочего дня все ринутся на паромы через Гудзон в Нью-Джерси и Стейтен-Айленд: в метро, в кафешки и бары.

Всё кипит в этом городе, парит и парит.

И только к вечеру, когда зажгутся миллионы огней (Манхэттен сверху выглядит как сгусток света, как протуберанец, как хвостатая комета. Хвосты — это пути въезда и выезда с острова в близлежащие районы Нью-Йорка), шевелящийся человейник начнет остывать, двигаться медленно и редеть, пока город не уснет до завтрашнего бешеного дневного ритма. Но и тогда город не перестает полностью функционировать. Вечный город! Чрево Дьявола или Божий подарок? Но, безусловно, созданный умом и трудом человека!

Пусть он будет всегда! Радовать и разочаровывать, помогать и обижать, восхищать или ужасаться. Но никогда он не вызовет равнодушия.

Теперь расскажу далее о концепции выставки «Нью-Йорк. Вчера, сегодня, завтра». О прогнозах архитекторов, футурологов, предсказателей… Уж не знаю, чьи это были идеи. На картинках были привычные и уже новые небоскребы. Но они были подвешены к некой ажурной крыше, пропускающей солнечные лучи и, наверное, воздух. Здания были сильно укорочены, а у их подножья плескалась вода. Вернее, вместо асфальта были четко ограниченные рисовые поля, узкие проходы с редкими человеческими фигурками. Ни машин, ни техники. Чистый сюр.

Существует прогноз, что Манхэттен будет затоплен огромной волной океана, и эти картинки словно отражали результат Апокалипсиса. Мне очень не понравились эти картинки. Но они были выполнены архитектурными планами и чертежами.

Мы шутили с мужем, что наш 50-этажный жилой комплекс на высоком берегу Гудзона, практически на горе, не утонет. И нам надо иметь дома надувную резиновую лодку, чтобы, как Ной, поплыть прямо из окна куда глаза глядят.

Но эта шутка пришлась уже на жизнь с НОВЫМ, ПЯТЫМ МУЖЕМ.

Пора вернуться к смене мужей

Мой четвертый муж Виталий утверждал, что мы отправляемся в краткую командировку; может, сам так думал, а может, желал ее продления с самого начала. Он не был простым, открытым человеком. За большими брежневскими бровями, длинными и кустистыми, за огромным высоким лбом роились мысли и планы. Они жили отдельной от меня жизнью, и у меня был выбор: догадываться или не догадываться. Я, зная его ум и жизненную опытность, а также американскую адаптацию за счет абсолютного знания языка и отсутствия акцента (что высоко оценивалось американцами) и довольно долгого рабочего пребывания в США ранее, была спокойна и не лезла с советами.

Была ЗА МУЖЕМ в исконном смысле термина, просто следовала за ним. Поначалу..

После пожара, уничтожившего нашу любимую дачу, он изменился, посуровел, не говорил о возвращении в Москву, хотя у него там была превосходная по тому времени, необыкновенно большая и красивая квартира в прекрасном районе.

Бизнес у него со временем стал затухать: он старел, Москва и лично Ельцин вводили ограничения на поездки чиновников за рубеж за казенные деньги. Группы профессионального туризма редели и исчезали.

Он попробовал заняться риелторством, сдал трудные экзамены и получил лицензию, но ее величество Удача, как он выражался, поворачивалась к нему спиной. Он не был ленив, напротив — рукастый и умелый, много работал по дому, читал, писал, ходил на службу в контору, общался с желающими купить недвижимость, но так ничего и не смог продать.

Правда, после Принстона, где мы снимали жилье, он купил для нас домик в горном районе Нью-Джерси, где мы прожили года три, и потом второй дом, взамен, более удобный, попрестижнее и в том же чудесном горно-лесном районе.

Именно там я стала заниматься ходьбой вокруг огромного озера, аэробикой в сельском club-house, вошла в весовую норму и «распушилась» (что важно для женщины и ее реноме). У нас уже были знакомые, соседи — американцы и русские друзья.

Забавно, что, когда мы уезжали из Москвы, какие-то снобы (каковыми мы были тоже) посоветовали нам не угнездяться в русскоговорящей общине, чтобы лучше ассимилироваться и развивать английский язык, а не перемешивать его с русским, что производит чудовищное впечатление на окружающих. Мы это предусмотрели.

Виталия стала одолевать депрессия: неуспехи и возраст делали свое дело. Мы отдалялись друг от друга. Я подружилась с бумагой, на которой отражала свои мысли, настроения и впечатления. А их было много. И я очень скучала по внуку, который приезжал только на лето. Я даже начала вести газету Highland Lakes News для него: писала, сама смеялась, посылала ему в Москву и ждала ответа.

По моему настоянию внук проучился пару лет в американской школе и получил великолепный английский выговор, потому что успел до возрастного изменения артикуляционного аппарата, что, говорят, определяет наличие или отсутствие акцента. Все, что я ему писала — сказки, рассказы и газеты, — я опубликовала в первой книжке, ему посвященной. Но скоро мама забрала его в Москву, недовольная американским образованием. А мне нравилось: много спорта, общения, мало уроков. Главный принцип — дети должны быть активны и счастливы!

Я же тогда работала «в людях», как я называла (как у Максима Горького), уезжая на несколько дней к пациентам, которым помогала в их старости и немощности, учила английский, получала зарплату и укрепляла свою независимость.

Мы с мужем жили на горе, в горнолыжном районе. Я работала по нескольку дней подряд и, приезжая домой на пару дней, готовила, стирала, убирала и злилась на мужа, который в депрессии лежал на диване, мерз и гонял электрическое отопление, из-за чего счет приходил по S700 в месяц. Он плохо ел и не доедал оставленную ему приготовленную мной еду. Я сердилась, потратив время и деньги, и как-то раз, увидев недоеденный суп, решила для скорости добавить туда овощи и какие-то еще ингредиенты и кипятила его. И вдруг увидела глаза мужа, открывшиеся во всю величину (обычно прищуренные из-под густых бровей, и услышала: «Ты мне, как свинье, намешала!» Отхохотавшись, я обещала больше так не делать.

Но домой, к мужу, мне ехать уже не хотелось. Перемены были неизбежны.

Вот так и родилась мысль, что я не хочу идти домой, а это значит, что в жизни надо что-то менять… Я вставала на ноги, а муж сидел на стуле и думал о возвращении на родину. А я уже этого не хотела, съездив на короткий промежуток времени туда и сравнив изменившуюся Москву с моей жизнью в Америке. Я сделала свой выбор. У меня был свой дом, я могла заработать на жизнь, и это меня наполняло уверенностью, что я выживу сама.

Очень важно иметь свое и только свое жилье. Зависеть от кого-то плохо, даже от любящего человека. И этот важный урок надо запомнить. И еще: жертвенность, даже в браке, редко бывает правильно оцененной. И это очень больно.

Не делитесь последним сухарем — люди не любят быть благодарными!

Муж Виталий решил вернуться, мы спокойно попрощались, он улетел, и мы встретились позже, когда я, будучи в Москве, заехала за своими вещами в его роскошную квартиру. У меня был только один вопрос к нему: куда он дел нашего несчастного кота, который спасся из сгоревшего дома и не мог прижиться в московской квартире, когда я нашла его бездомным около сгоревшей дачи и привезла туда. Он промолчал, зыркнув острым глазом из-под бровей. А я не простила его за судьбу кота.

Эпопея с российскими мужьями закончилась с отъездом четвертого мужа назад в Россию. Вернее, он сразу нашел шестую жену и надолго выехал с ней в Европу. При встрече, когда я забирала свои вещи и хотела узнать про кота, спросила его, как долго он продержится с новой женой. Он честно ответил: «Пока буду нужен!» Дама открывала там бизнес, и ей необходимы были его английский язык и связи. Он был умным и четко мыслящим человеком.

У нас не было претензий друг к другу. Он уехал со своими деньгами, мне остался дом с моргичем (долг банку), который я вскоре успешно продала, начав создавать свой капитал. Я ни на что из его собственности не претендовала. Кстати, первая из его пяти жен. Со всеми предыдущими у него были суды, разделы, скандальные разводы. Мы развелись дистанционно — спокойно и равнодушно.

Сейчас последует рассказ, написанный давно. Он подытожит период четырех мужей и откроет новый, самый интересный для меня, я уверена, период жизни, которым очень хочется поделится и пожелать всем, кто не удовлетворен своей сегодняшней действительностью, искать новые дороги к личному счастью и не сдаваться!

Голубой пеньюар
Рассказ

У меня в прошлой жизни была потрясающая приятельница Ляля из Ленинграда. Я встретилась с ней на юге, у Черного моря, где мы по блату отдыхали в маленьких домиках для рабочих какого-то южного завода прямо на берегу моря. Она была с дочерью-подростком, очаровательным тонким, чернявым, прыщавым согласно возрасту созданием, а я — со своей семилетней дочкой. Мы обе отдыхали без мужей, которые, договорившись по телефону с администрацией Дома отдыха завода, отправили нас на отдых, наверное, обеспечив больший отдых для себя.

Ляля была пышечкой, ее дочь была высокой и тоненькой, и я сразу стала в шутку называть их Дон-Кихот и Санчо Панса. Я была приличной воображалой и имела модное, кустарно связанное пончо и вязала такую же «попону» дочке. Ленинградки тут же прозвали нас «Пончо» и «Пончина мама».

Мы имели весьма примитивный комфорт, много моря и солнца и хорошее настроение; по вечерам — танцы в темноте под обожаемое и навязшее в зубах «Облади, облада», забавные попытки девочки-подростка выбиться на самостоятельную взрослую арену на танцплощадке. И квохтанье Ляли, оберегавшей птенца от опасных чернооких орлов, скакавших козлами.

Через некоторое время приехал Лялин муж, могущественный директор знаменитого в стране театра, в безумном расстройстве от статьи в центральной советской газете с плохой рецензией на гастроли театра в Москве. Человек, преданный театру, поклонявшийся гениальному режиссеру, принял газетную критику так близко к сердцу, что на нервной почве у него началось расстройство желудка. «Удобства» в этом заводском Доме отдыха были, что называется, «во дворе» — на высокой горе, куда несчастному директору театра приходилось бегать по нескольку раз в день. Соседи шутили, что ему можно было бы носить трусы в руках, чтобы не утруждать себя излишними движениями.

Выздоровев желудком и окрепнув нервами, директор уехал на борьбу за правду, а мы завершили свой путевочный срок и расстались. Но наша дружба выросла из тоненького стебелька в тонкое дерево, и мы стали созваниваться и путешествовать из Петербурга в Москву и обратно.

Правда, наши смешные ситуационные прозвища поменялись на невыразительное и не очень эстетичное, но кажущееся нам необыкновенно смешным и отражавшим гастрономические пристрастия — «Кура». Причем это прозвище относилось ко всем нам одинаково. Оно живо до сих пор, хотя с той поры проскакало несколько десятилетий, и сыновья наших дочерей уже придумали нам новые прозвища, в ногу со временем — жутковатые (теперь покруглевшую Лялю внук призывает: «Шарик! Ко мне!»).

Ляля, беззаветно преданная друзьям, тогда имела возможность доставать кое-что из заграничной одежды, что было очень ценно в то далекое и прекрасное время. Прекрасное потому, что всегда что-то хотелось купить, вернее, достать, была цель, были средства, и это было как досягаемая мечта… плюс молодость, требующая украшения снаружи.

Ляля имела хлопотную жизнь, друзья молились на нее, и все были «при деле».

И вот однажды она купила мне потрясающий, из какой-то голливудской жизни комплект: воздушный пеньюар и ночную, лучше сказать вечернюю (как платье) сорочку. Хотя это слово грубо и не отражает всю красоту и изящество покроя изделия, в то время абсолютно не оправдывающего своего функционального назначения.

Это волшебное одеяние из голубого серебристо-сверкающего нейлона было узким, длинным до пола и отделано голубыми перьями. Я была в таком восторге от комплекта, что носить его казалось немыслимым. Я часто мерила его, он мне очень шел, демонстрировала подругам, вызывая разъедающую зависть, и надевала его только в самые важные жизненные моменты, чтобы запасть в сердце мужчины навсегда в этом великолепии.

Надо сказать, что таких жизненных моментов в моей счастливой жизни было немало. Я пронесла этот пеньюар через нескольких мужей, и не только. И, как ни странно, реакция на эту неземную красоту у мужчин была неодинаковой.

Мой первый молодой муж ушел из жизни очень рано, после автокатастрофы, и после шока вдовства в тридцать пять лет я не помню его реакцию на белье, хотя, наверное, наш студенческий брак с семнадцатилетним стажем не претерпел изменений с появлением этого гиперсексуального наряда, не привнесшего новизны в привычной суете ни в мою, ни в его жизнь.

Надо сказать, что я доставала это голубое сокровище из заветного целлофанового пакета крайне редко, только тогда, когда ощущала большой подъем духа. При муже было много забот по дому и с ребенком. Кроме того, он был очень ревнив. Помню, как на день рождения подарила ему электробритву, после чего он месяц терзал меня подозрениями и вопросами, где я взяла деньги. После этого я всю совместную жизнь дарила ему расчески и тому подобное. Так что кокетство в голубом могло кончиться большим скандалом.

К тому же идти спать я могла — да и старалась — попозже, чтобы, вытянув уставшее тело, не разбудить мужа, требующего подтверждения своих хозяйских прав еженощно. Голубой пеньюар мог спровоцировать нежелаемую активность. Как потом, десятилетия спустя, я жалела об этом…

После того как овдовела, подъемы духа периодически возникали, но не очень часто. А мой ритм новых всплесков серьезных привязанностей предусматривал три года.

Козырной пеньюар был непременным участником всех судьбоносных перемен.

Мой следующий после гибели мужа мужчина, намного моложе меня, не обратил ни малейшего внимания на демонстрацию модели. С ним эмоции были сильны и без этого. Он, кажется, любил меня. И ценности были иные. Хочу надеяться, в его памяти сохранился образ рыжей вдовы в голубом. Три года пролетели как три дня.

Очередной трехлетний период выпал на трудного мужа — телевизионную знаменитость, звезду по тем временам.

Этот красавец был родом из маленького провинциального городка на Урале, из простой семьи. Он был очень красив в молодости, и кто-то из заезжих могущественных звезд женского пола перетащил его в Москву на Центральное телевидение. Он был неглуп, известен лицом, но очень скромен в душе (внешне это проявлялось только при использовании увеличительного стекла) и абсолютный аскет в быту. Его девиз «Нам ничего не надо, у нас все есть!» относительно всех атрибутов жизни и жизненных благ я до сих пор вспоминаю с улыбкой, снисхождением, но и с уважением.

В период нашего жениховства («окучивания», как сейчас говорят) он уехал в свою провинцию навестить маму, маленькую сухую старушку, абсолютно необразованную, но с убежденной позицией поддержки политики советского правительства в отношении военных действий в Афганистане. Она настаивала на необходимости советского присутствия там. Иначе, заявляла она, американский президент Рейган «встанет на гору и будет смотреть с нее на нашу страну». При этом она прикладывала сухую ручонку ко лбу над глазами, как пограничник Карацупа. Это было уморительно до слез.

Так вот, ожидая возвращения моего мужчины после поездки к маме с поезда, приходящего в Москву в пять часов утра, я к шести часам уже благоухала, использовав всю имеющуюся в доме косметику. Достав из дальнего отделения комода заветный пеньюар, надев шпильки и приняв соответствующую осанку, я открыла дверь на звонок.

Мы обнялись и я, предложив ему чашку кофе, гордо зацокала на кухню, подтянув спину, втянув живот и всё, что можно было втянуть. Я была горда своей зрелой привлекательностью, облаченной в небывалой красоты голубое торжество западного образа жизни.

Тут он, оценив эстетику, с чувством сказал: «Тиша! Сними это скорей, а то заляпаешь. Надень свой старенький халатик!» Праздник души кончился, и голубое великолепие вернулось в свой пакет в самую дальнюю глубину комода.

Следующий этап был внеочередной. В молодости, в начале своей карьеры санитарного врача, мне пришлось участвовать в каком-то совещании по жалобе советского трудящегося в районном райкоме партии. Там я встретилась с инструктором этого райкома, которому было поручено разобраться. Это был высокий, прибалтийского типа блондинистый молодой мужчина с кожей лица, ярко окрашивающейся в красный цвет в эмоциональной ситуации. Он резко краснел при гневе райкомовского чиновника на провинившегося. И таким же цветом отмечал моменты своего смущения или эмоционального мужского реагирования на объект. У нас было несколько невинных свиданий днем в районном парке, где мы в разговоре сохраняли невозмутимое выражение лиц, опасаясь, что нас могут узнать, притворяясь, что мы обсуждаем производственные вопросы при случайной встрече. Вы помните, что моральный облик советского человека, тем паче райкомовца, внешне должен был быть безупречен.

Наша взаимная симпатия проявлялась лишь багровыми пятнами на лице и повышенным потоотделением, что неприятно беспокоило. Никаких близких отношений не случилось, и когда в разговоре по телефону я посетовала, что наше семейное положение препятствует развитию симпатий и я от переживаний так похудела, что юбка падает, он заметил: «Плохо падает!» На этом мы благополучно потеряли друг друга на тринадцать лет.

Однажды я собиралась в туристическую поездку за рубеж в период, когда необходимо было проходить комиссию в райкоме партии (неважно, что я не была членом этой партии). Там решение о том, достоин ли ты представлять советское общество, подкован ли политически, стойкий ли у тебя моральный облик и так далее, принимали старые и очень старые большевики. У одного, помню, из носа текло что-то черное, наверное, колларголовые капли, думала я, забыв о цели своего прихода и о бессонной нервной ночи накануне — «пустят, не пустят» (за мои же деньги!).

Меня не пустили. Наверное, была не достойна. И естественно, тут я начала «телодвижения» советского человека, приученного находить обходной путь любой горы и горки, встретившейся на пути целеустремленного члена социалистического общества к его личной цели. И выясняю, что второй секретарь данного райкома партии (очень высокий уровень в районе) — тот самый блондин…

Звоню, узнаю, что он знает о моем пребывании в данном учреждении его района… Однако не пристало такой величине спрашивать о маленькой песчинке, поэтому, несмотря на желание, у него до сих пор не нашлось возможности для встречи. Он уладил мою ситуацию с поездкой, мы потрепались по телефону (насколько помню, он звонил из телефона-автомата, а не с работы — редкой честности человек и высокого морального облика).

Он работал на партию, не жалея сил, был женат всё на той же жене, иногда вспоминал обо мне, завидев рыжих женщин. Забавно, что жена у него была брюнетка, как и положено блондину, и ненавидела рыжих женщин, наверное, инстинктивно. Я в это время была в недолгом промежутке между трехлетними брачными циклами, поэтому, не думая о моральном облике и не планируя что-либо серьезное и грешное, я пригласила его в гости.

Он должен был прийти сразу после работы, сказав, наверное, жене, что задержится на совещании. Я была взволнована (не видела его много лет), немного возбуждена и в то же время настроена шутливо.

Чтобы поразить партийного чиновника своим легкомысленным и соблазнительным видом, мое голубое чудо было вытащено из недр комода, проверено и проветрено. К сожалению, некоторые перья были уже обломаны и потрепаны редкими всплесками желания подражать экранной жизни. Но всё еще сверкали.

Настал час. Я, тщательно отработав позу перед зеркалом, полная желания насмерть поразить входящего мужчину, забывшего, наверное, даже мое лицо, ждала в прихожей, приглаживая встающие дыбом перья. Звонок. Открываю дверь. Стоит очень интересный мужчина, намного выше меня, хотя я на тех же, надеваемых по случаю употребления пеньюара прозрачных сабо на шпильках. Улыбаюсь. И вижу, что лицо его становится пунцовым (не научился владеть сосудами при высокой должности), а потом растерянным. Или восхищенным (так мне хочется!) до растерянности.

Он снимает плащ, мы обнимаемся, его руки дрожат, оба в эротическом возбуждении… Проходим в гостиную (не в спальню!). Он садится на диван, я — к нему на колени. Неумелые объятия, нестрастные поцелуи, миллион ненужных мыслей в голове у меня, а может, и у гостя. Робкие попытки обнажить грудь, неестественные движения и… я понимаю, что у него, бедолаги, все уже произошло, не дождавшись нужного момента.

Он страшно смущен. Я, распаленная, разочарованно затухаю. Проехали мимо… Я его глажу по голове, молча утешаю. Он красив, очень расстроен. Прощен!

Пьем чай, и я, уже остыв и приобретя прежний ироничный тон, спрашиваю, как ему мой наряд. Он искренне восхищается, делает мне кучу комплиментов, говорит, что я со временем даже похорошела (всегда приятно такое слышать, даже если это ложь). И я задаю ему ехидный некорректный вопрос, встречал ли он женщин в таком шикарном виде, предназначенном только для него. Он искренне ответил: «Никогда! Я ничего не успел увидеть и узнать в этой жизни. Я очень много работаю, устаю, после работы поглощен семейными делами, проблемами с дочерью и никогда не имел никакой тайной личной жизни. И ты видишь результат!»

Я пожалела этого очень чистого человека, неискушенного ни в отношениях с женщинами, ни в нарядном белье, ни в мужском досуге. Ничего, кроме преданности партии.

Итак, мой голубой комплект опять залег на дно.

С моим следующим мужем против обыкновенного трехлетия я продержалась почти двенадцать лет. Уровень моей жизни изменился в лучшую сторону. И окружение, и одежда, и заграничные поездки стали престижнее и дороже. Голубой пеньюар использовался в коротких поездках, по-прежнему бережно, и был оценен по достоинству новым мужем, простым по происхождению, но искушенным в «политесе», заграничных шмотках и даже в любовных играх и похождениях, отработанных на пяти женах и невыясненном количестве любовниц.

Но почему-то именно в тот период при использовании моего любимого голубого перьевого чуда я не ощущала трепета. Возможно, это было нормальным проявлением повышения моего уровня жизни или понижения психоэротических проявлений с данным мужчиной, кстати — наиболее опытным в эротических играх с пеньюарами и без. Видимо, его длительное пребывание в Америке в молодые годы насытило его созерцанием раздетого и одетого секса, сделанного в Голливуде. Но он привез меня в Америку. А я привезла в Америку мой потрепанный, но по-прежнему ценимый пеньюар от ленинградки Ляли. После того как я повидала в Америке огромное количество белья с перьями и кружевами, дорогого, очень дорогого и дешевого в негритянских районах, сверкание моего сокровища померкло в моем сердце, но закупить новый шикарный комплект всегда что-то мешало: то цена, то отсутствие денег, то просто нецелесообразность, а может, ностальгия по молодости и прежней жизни не желала соперничества.

Ушел в отставку искушенный муж. А моя реликвия по-прежнему мялась в шкафу.

Здесь, говоря о приключениях голубого пеньюара, уместно заметить, что количество шкафов, где ему довелось храниться, увеличивалось с течением времени в геометрической прогрессии. В России их было много, но в Америке за столько лет их насчитывается дюжина. Вот это жизнь для белья, прикупленного около двадцати пяти лет назад!

А если посчитать шкафы в поездках… Кстати, совсем не во всех пунктах пеньюару довелось выйти на свет и воздух. Чаще он оставался в шкафу во чреве чемодана.

Пару раз он прокатился в Европу, пару раз — на побережье океана. Пожалуй, самым удачным было его выступление на южном побережье океана в Нью-Джерси. Это был двухдневный вояж с приятельницей, изящнейшей, элегантной женщиной с дорогими нарядами и изысканным, требовательным вкусом. Не имея еще финансовой возможности к тому времени купить новые наряды, я с сомнениями взяла свой комплект (правда, замены все равно не было).

И он меня не подвел. Я чувствовала себя достойно. На чудной веранде нашего двухкомнатного номера мы пили кофе, болтали; океанский ветерок колыхал оставшиеся голубые перья, я, кажется, выглядела неплохо, на уровне…

Пришел новый муж, американский. Чудный, умный, хороший, но… он пришел слишком поздно. Все поезда уже ушли. Он купил мне кучу белья и даже черные чулки с резинками. Все валяется в шкафу. Начала понемногу передаривать. Предпочитаю носить удобное и хлопковое. Покупаю много одежды, вешаю в шкаф и забываю, что купила. А голубой пеньюар покоится в очередном шкафу, кстати, теперь — с потрясающим видом на Гудзон и Манхэттен.

Он уже несколько пожух. Нет уже прежней гладкости и свежего запаха молодости. Но он всё еще красив! Интересно, будет ли у него вторая жизнь?

Глава 3

Юджин Блум

Так звали моего пятого мужа.

Я дружила с владелицей Агентства по уходу за стариками и инвалидами, и как-то она мне дала посмотреть журнал New Yorker, где на последней странице печатались объявления по поиску партнеров. Она предложила мне поучаствовать в этой лотерее.

Я написала про себя коротенько, подруга текст не одобрила, но я возразила, что я писала про свои предпочтения и если прочитавшему мужчине это не понравится, то мы и не заинтересуем друг друга. Врать не хотелось.

Мне помогли перевести текст на английский, и я отдала его другой приятельнице, которой понравилась идея и она решила тоже себе кого-то подыскать. Она довольно давно меня знала, у нее не было проблем с английским, и я предложила ей выбрать кого-то для меня из предлагающих себя мужчин в объявлениях, на свой выбор. Она отправила мое письмо только одному адресату. И для себя — парочке.

И представьте себе мое удивление (я человек реальный и со скепсисом), когда очень скоро, дней через восемь, я получаю письмо.

Здесь нужны детали!

Письмо было в голубом конверте с художественно неровными, как бы оборванными краями; на углах конверта порхали бабочки.

Внутри на листке хорошей декорированной бумаги с текстом были рассыпаны цветы. Письмо было написано от руки на неплохом русском языке только с одним неправильным предлогом.

Корреспондент отвечал на мое письмо и отметил, что он учился русскому языку «на» университете, что убеждало в его нерусскости.

Указан был адрес мужчины и два номера телефона — домашний и служебный. Из этого следовало, согласно мнению моей подруги — инициаторши письменной акции, что мужчина живет в престижном районе и свободен, если дал номер домашнего телефона.

Я была приятно удивлена быстрым ответом (приятельница, тоже разместившая свое обращение, так и не получила ответа) и почувствовала, что запахло приключением. Оно и случилось.

Я позвонила и оставила на автоответчике свой телефон. Он немедленно перезвонил, и мы договорились встретиться.

В назначенный день и час я приехала на своей маленькой Honda, первой в моей американской жизни машине, к месту встречи и неуклюже пыталась запарковаться. Он подъехал в лимузине и попросил водителя помочь мне уместиться в парковочное место.

Я с некоторой нервозностью влезла в лимузин, где на заднем сиденье сидел пожилой, очень благородной внешности мужчина в плаще и кожаной кепке. Он неловко поздоровался, я тоже, и тут он меня рассмешил, сняв кепку и оголив большую сияющую лысину, обрамленную полукруглым бордюром черных волос, с лукавой улыбкой произнеся по-русски: «Вот я каков!»

Я искренне повеселела от простоты и естественности.

Неловкость исчезла моментально, и мы разговорились, пока ехали в театр, куда он меня пригласил на первое свидание.

Мы тут же нашли массу интересных тем для разговора. Он прекрасно говорил по-русски, конечно, с акцентом, но на правильном классическом, несколько старомодном русском. Кстати сказать, его американский английский был также четким, без сленга и диалекта, классический, как в голливудском кино, и я его прекрасно понимала. Видимо, сказывался его опыт работы учителем.

У нас оказалось много общего во вкусах на еду, музыку, искусство, любовь к природе и прочее.

Юджин приглашал меня в театры, показал мне самые его любимые рестораны, где он был завсегдатаем, с удовольствием и гордостью знакомил меня с достопримечательностями и историей его города Нью-Йорка, где он родился и прожил всю жизнь.

Забавно, что в Метрополитен-музее, который по его рассказам посещал с восьми лет, самостоятельно, без родителей, приезжая на метро за двадцать пять центов из Бруклина, он привел меня в галерею скульптур и остановился перед одной, массивной. «Роден», — сказал он. Я возразила: «Майоль». Он несколько возмущенно, как знаток любимого музея, возразил, подошел поближе и убедился, что я права.

После этого эпизода он проникся ко мне не только симпатией, но и уважением. А я была горда, оттого что показала свой интеллект и не опозорила культурную репутацию русских.

Так сразу, без малейшего напряга сложилось общение при взаимном человеческом интересе. «Химии», как теперь принято говорить, между мужчиной и женщиной у меня никакой не возникло, про него не знаю. Но человеческий интерес к этому мужчине родился.

Состоялось забавное знакомство и потом нечастые, не эмоциональные встречи.

Но кто-то «там, наверху» явно подталкивал нас нос к носу.

Юджин, мужчина весьма пожилых лет (он указал в объявлении меньший возраст, чем на самом деле), высокого роста, приятной наружности, был в разводе, работал полный рабочий день рядом с Уолл-стрит в мозговом центре Чейз Манхэттен Банка консалтинговым менеджером, а по вечерам учился в Джулиард-академии (консерватория) и брал классы сольфеджио и теории музыки наряду с профессиональными музыкантами, в основном молодого возраста. Даже сочинял по заданию преподавателей композиции для трех и более инструментов. Очень было забавно, что он сочинил пьеску в духе и ритме Перселя на мотив русского романса «Я встретил вас».

Он был математиком по образованию и окончил три лучших университета (Cornel, NYU, Columbia) по специальности математическая лингвистика, имел две докторские степени и был необыкновенно образованным и эрудированным человеком.

Мне всегда нравились умные и образованные мужчины. И еще он обладал великолепным чувством юмора. Причем русским, однозначно. Американский юмор мне тогда, да и сейчас, оценить сложно. С Юджином было интересно. Не говоря уже о театрах и шикарных ресторанах, к которым я весьма спокойно отношусь.

Никогда не забуду я своей просьбы к «кому-то наверху».

Я работала сиделкой (после шумных успехов в роли главного врача в Москве) и однажды ехала из Манхэттена на большом рейсовом автобусе к месту работы. Маршрут пролегал по высокому берегу вдоль реки Гудзон, откуда открывается потрясающая панорама на Нью-Йорк, на остров Манхэттен с его небоскребами, зеленью, корабликами и паромами на реке.

Невероятное зрелище, которое невозможно увидеть в самом городе, завораживающее глаз, на которое хочется смотреть вечно.

И я подумала, как бы я хотела и что бы отдала за возможность жить на бульваре Кеннеди.

Я пожелала себе найти старушку, снять у нее комнатку и ухаживать за ней в благодарность за возможность видеть это каждый день.

Конечно, подумала я, хорошо бы найти мужчину, который бы держал меня за руку — как я заметила, американцы любят водить так своих женщин. С мужем № 4 было уже покончено; он собирался уезжать обратно в Москву, не добившись желаемого и запланированного успеха.

Я посмотрела в небо над Гудзоном и горячо попросила воплотить мою внезапную мечту в жизнь.

И вскоре, не поверите, неожиданно для себя я стала жить в прекрасной квартире в пятидесятиэтажном доме с видом на Манхэттен, в лучшем месте бульвара Кеннеди, и мужчина стал водить меня за руку. Это был Юджин.

После наших невинных встреч в течение месяца-двух, когда умер мой пациент, у которого я работала по неделям с проживанием, мне предстояло вернуться в мой дом в горах к мужу, депрессивному и готовящемуся к отъезду.

Юджин взял меня за руку и сказал: «Мой дом — твой дом!» и протянул ключи. Безо всяких условий, переговоров и договоренностей.

Чудо? Чудо!

Начался новый период моей жизни с интереснейшим человеком из всех встреченных когда-либо.

У Юджина была удивительная особенность: он был влюблен в русский язык! В юности он за ночь прочел «Братья Карамазовы» Достоевского в переводе на английский, был очень впечатлен и принял решение изучать русский язык при первой же возможности.

Она представилась в Корнельском университете.

Преподавал там русский язык и литературу некто «новеллист» Владимир Набоков. По рассказам Юджина, студенты Корнельского университета удивились крупному человеку, который при первой же встрече со студентами поведал им о своем увлечении бабочками.

Представить себе такого крупного человека бегающим с сачком за бабочками, было очень «шмешно», как говорил Юджин, и профессор смеялся вместе со студентами.

Студенты любили чудаковатого русского писателя, не понимая еще его масштаба. Забавно было, что на лекции он часто приходил с женой, которая молча сидела в уголке и вязала.

Много позже, лет через десять нашего брака, семья двух русских профессоров по психологии из Нью-йоркского университета попросила Юджина прочитать лекцию о Набокове на уроке литературы в школе их дочери. Мы приехали в школу в штате Нью-Джерси, я поразилась крупности и взрослости разноцветных деток старших классов, пришедших на урок, и переживала — как они примут рассказ старого человека о своей учебе в классе у Набокова полвека назад. Но оказалось, что их учительница литературы была влюблена в этого русского писателя и много им рассказывала и читала. Справедливости ради отмечу, что американская публика слышала это имя в связи с известным фильмом «Лолита» по роману Набокова.

Юджин несколько затянул вступление, я волновалась, чтобы его рассказ не был скучен и не привел этих взрослых американских подростков к разочарованию в русском писателе. Но вдруг Юджин повернул класс в нужную сторону (сказался его опыт работы учителя математики в школе в молодости), и ребята зачарованно слушали. Когда он упомянул о жене Набокова, я из угла решила напомнить ему, что она вязала, сидя на уроках писателя.

На своем плохом английском вставила в его речь две кажущиеся мне важными фразы, а Юджин повернулся ко мне и мягко заметил:

— И жена Набокова Вера всегда сидела на уроках мужа молча, не произнося ни звука.

Класс грохнул хохотом, и я смеялась с ними. Юджин улыбался. Урок прошел блестяще, было задано много вопросов, и интерес к русскому писателю был большим и неподдельным.

Юджин увлекался Россией на протяжении многих десятилетий; он прекрасно знал русскую историю, литературу, много русских песен и романсов, которые учил по кассетным записям русских эмигрантов, и пел их, отлично выговаривая слова и точно следуя мотиву, поражая русских слушателей. Причем в отличие от русских он помнил все куплеты и слова наизусть, аж до самого конца своей жизни.

Но несмотря на свой большой и широкий интерес, он никогда не был в России.

Я привезла его в Москву и Петербург, который понравился ему значительно больше, чем Москва, потому что он помнил некоторые описания по книгам.

Мы в Питере, бродя по улицам и несколько заблудившись, случайно оказались в пустом переулке и, увидев, к счастью, мужчину с собакой, спросили его, каким транспортом добраться до Невского проспекта. Мужчина пожал плечами и сказал: «Понятия не имею, я езжу на своем „лексусе“, но вот там — маршрутка!» Мы посмеялись, потому что у нас в Нью-Йорке тоже был Lexus, пошли, посланные доброжелательным питерцем, и втиснулись в старый дребезжащий, почти полностью заполненный людьми маленький маршрутный автобус, где водитель объявлял остановки.

Юджин, услышав названия, тут же вслух вспоминал о фактах исторических или описанных у Достоевского или других писателей.

Он помнил место, куда привезли после дуэли Пушкина, на улице Апраксина он рассказал о генерале и тому подобное.

Из маршрутки его выносили на руках и рукоплескали старому американцу, восхищенные его познаниями об их любимом городе.

На Невском мы зашли в «Литературное кафе», где на первом этаже у витрины сидит Пушкин (очень натуральный, как живой) с пером в руке.

На втором этаже в ресторане пел русские романсы баритон и аккомпанировал музыкант. Они заметили, что иностранец повторяет губами слова, удивились и пригласили его к роялю, и он спел свой любимый романс «Я встретил вас, и все былое…».

Этот удивительный человек, урожденный американец, был больше русским, чем я.

Несмотря на окончание трех университетов, Юджин пошел в школу преподавателем математики в старших классах.

Началом его карьеры стало создание профсоюза учителей. Вскоре профсоюз начал активную деятельность и объявил забастовку. Этот факт и Юджин, как активный участник, стали частью истории города Нью-Йорка. Вот пересказ статьи об этом событии.

Нью-Йорк, 11 сентября 1967 года. В первый день учебного года члены Комитета по образованию (Board of Education) Нью-Йорка — профессионального союза, объединившего тогда восемьдесят тысяч учителей, начали забастовку, которая продолжалась четырнадцать школьных дней. Юджин был одним из одиннадцати должностных членов Комитета, в обязанности которых входили переговоры по контрактам, определяющим условия работы учителей. Спустя сорок лет Юджина попросили описать эти события. Так появились эти воспоминания о том, что происходило за кулисами коллективных переговоров по вопросам забастовки.

«Что такое профсоюз и что такое коллективные переговоры? Работники крупных организаций, где работают тысячи людей, практически лишены индивидуальной переговорной силы, которая позволила бы каждому из них договариваться с работодателем об изменении зарплаты или условий труда. В результате все вопросы решаются путем коллективных переговоров через профсоюз. Избранные должностные лица — Комитет по переговорам — обсуждают с руководством предложения коллектива. В результате успешных переговоров появляется контракт. Если переговоры заходят в тупик, работники используют единственное оружие, доступное им, — забастовку. И пока идет забастовка, переговоры продолжаются.

Вначале Комитет по образованию полагал, что учителя будут бастовать не более одного дня. Если бы забастовка развалилась, руководство могло бы навязать нам свои требования.

Более 80 процентов учителей бастовали в первый день забастовки, на второй день — более 95 процентов учителей не вышли на работу. На третий день забастовка охватила почти 100 процентов учителей. Профсоюзы основаны на солидарности и отстаивали свою позицию. На третий день Совет директоров убедился, что у нас полная забастовка и необходимо переходить к переговорам — к чему мы как раз и стремились. Забастовка получила большую огласку в газетах и на телевидении. Тогдашний мэр Нью-Йорка Джон В. Линдси тоже не мог остаться в стороне. Он предложил проводить переговоры в резиденции мэра, особняке Грейси, в верхнем Ист-сайде Манхэттена.

Когда наша группа из одиннадцати человек вошла в особняк, мэр спустился поприветствовать нас, и его лицо было белым от гнева. Ведь закрытие школ создавало для него серьезную политическую проблему. Он начал кричать на нас, и мы хотели уйти, но помощник мэра остановил нас.

Нас провели в большую, красиво оформленную гостиную и сказали, что по приказу мэра нам не разрешено покидать особняк, пока забастовка не будет урегулирована. Полиции было дано указание не выпускать нас. Неужели мэр хотел сломить нашу волю, заставив нас чувствовать себя некомфортно?

Главным вопросом в первый день в особняке было — где спать? В комнате, отведенной нам, да и во всем особняке мэра не было спален и не было кроватей. Джордж, вице-президент по средним школам, был большим любителем кемпингов и предложил купить надувные матрасы. Мы одобрили расход. Через пару часов Джордж вернулся с одиннадцатью надувными матрасами, но, к сожалению, забыл купить насос. И вот наш Комитет по переговорам дружно уселся надувать матрасы, дуя прямо в них. Помощник мэра заглянул к нам и, увидев, как весь наш комитет, сидя на полу, усердно надувает щеки, дуя в матрасы, наверняка подумал, что мы тронулись умом.

Переговоры с Комитетом заняли 11 дней. Нам предстояло решить несколько сотен вопросов, но в конце концов после многих уступок с обеих сторон у нас появился контракт, который мог быть принят членами нашего профсоюза. И мы оказались правы. Вместе мы одержали великую победу. Подавляющим большинством голосов контракт был принят, и забастовка закончилась»^[3].

После такого сухого изложения исторического факта надобно добавить сочных подробностей, которыми Юджин поделился со мной: в особняке мэра Нью-Йорка не было не только спален — не было и душевых. Там никогда никто не оставался на ночь, и группа из 11 человек, среди которых была одна женщина, проспавших на полу в одной комнате в течение долгого времени на надувных матрацах, находилась в очень некомфортабельных условиях.

После долгих переговоров забастовщикам было разрешено по очереди уходить домой помыться, на что отводилось 2–3 часа.

Людей кормили, и это было все, что мэр сделал для них. Профсоюз учителей победил, и Юджин очень гордился этой победой, добытой в трудных условиях. Не уверена, что Профсоюз помнил и оценил эти героические усилия своих избранных делегатов.

А вот еще одна история, связанная с Юджином Блумом, развернувшая мое сознание с привычного угла зрения на противоположный.

Юджин и атомная бомба

Речь пойдет об атомной бомбе, сброшенной на Хиросиму, которая спасла жизнь Юджину и полумиллиону американских молодых парней.

Эта страничка биографии Юджина Блума и истории Соединенных Штатов Америки меня удивила.

Он вспоминал неоднократно, что атомная бомба спасла его жизнь.

Мы в Советском Союзе были выращены и воспитаны в огромном возмущении этим актом «американской военщины», обвиняя Америку в жесточайшем, античеловеческом действии против военного противника, но приведшем к таким страшным жертвам и последствиям для мирного населения городов Хиросимы и Нагасаки воюющей Японии.

И вдруг такое мнение очевидца! Все русские знакомые и я были в шоке.

Одна моя приятельница, серьезный писатель, однажды послала к нам журналистку с Белорусского телевидения, собиравшую информацию для телеканала «Звезда». Приехала очаровательная молодая женщина с оператором и ассистентом, и мы все, открыв рот, слушали этот рассказ.

1945 год. Американский военный флот в этом регионе у берегов Японии был представлен крейсерами и эскадрами, на которых находилось полмиллиона молодых моряков. Южину было 20 лет. Их готовили к высадке на берег Японии. Зная о жестокости японцев к противнику на примере китайских и корейских войн, молодые американцы готовились к худшему. Стараясь не потерять мужества, они писали домой прощальные письма, горько шутили, потихоньку незаметно плакали, готовясь погибнуть в боях.

Из Wikipedia: Прогнозы возможных потерь при осуществлении операции различаются, однако, как считается, они были бы чрезвычайно высоки: в зависимости от степени участия в боевых действиях японских гражданских лиц, они могли бы исчисляться миллионами для союзников и десятками миллионов для японцев.

До высадки оставались считаные дни, но в одно прекрасное утро их разбудил корабельный рупор, и они услышали, что по указанию президента США Трумэна и по приказу генерала Мак-Картера на Японию были сброшены атомные бомбы и Япония капитулировала.

Ликование воцарилось на корабле. Моряки обнимались, плакали, не скрывая слез, обнимались. Они были спасены от неминуемой гибели. Полмиллиона молодых ребят.

Интересны были рассказы Юджина о том, как американские моряки сходили на японский берег через две недели после капитуляции.

Они стояли в семидесяти километрах от Токио — час по железной дороге.

В первый их выход на улицах было пусто, не было людей вообще. В следующий раз стали выходить мужчины. На их лицах были испуг и ожидание агрессивного поведения вражеских военных. Поняв, что им ничего не угрожает и американские парни открыты и даже дружелюбны, началась обменная торговля. Валютой были американские сигареты. Взамен японцы предлагали пиво, что-то еще.

В третий выход на берег они увидели на улицах женщин и детей; лица их не были испуганы, и Юджин отметил даже приветливость.

Шла честная (Юджин подчеркивал это) торговля. Никаких грабежей, изнасилований и агрессивного поведения к мирным жителям.

По армии был приказ, и нарушивших ждало строгое наказание, вплоть до расстрела. Одна подобная история была широко освещена, и насильник был приговорен к высшей мере. Как рассказывал Юджин, у Америки были намерения привести Японию к демократии, помочь создать политические партии, поднять права женщин и их участие в голосовании, осуществить свободу слова, а также провести модернизацию флота по английскому образцу и направить нужные категории на учебу в Англию.

Русских интервьюеров интересовали бытовые условия моряков, и Юджин с удовольствием рассказывал. Оператор поинтересовался, как кормили моряков, и получил подробный отчет, от которого у нас вытянулись лица: «Еда была хорошая и вкусная. Ешь сколько хочешь! Моряки подходили к раздатчику еды с большой тарелкой на несколько ячеек и показывали, что они хотят. Можно было подходить неоднократное количество раз; не ограничивали и даже давали мороженое».

Юджин помнил всю свою жизнь точное количество времени, проведенного в армии.

Он служил в армии 2 года 8 дней 4 часа и 15 минут.

Его воспоминания были красочны и некоторые довольно подробны.

Вот рассказы очевидца EUGENE BLUM об этом.

Он пошел служить в армию в 18,5 лет и был призван на войну в июне 1944, после окончания 1 курса в Корнельском Университете.

Занимался он специальной программой: поддерживать радиотехнику, сонары, обслуживать системы радиопередач. Через 10 месяцев стал сержантом. Успел одну неделю повидаться с семьей.

В Сан-Франциско он попал на корабль с несколькими тысячами моряков, и они поплыли на Филиппины, которые были освобождены американцами от японцев. Пересекли Тихий океан.

На корабле находилось около 3000 человек. Были созданы группы по 200 человек.

Маленькие крейсеры были названы как города США: Пасадина, Бруклин, Сан Франциско.

Большие боевые корабли на 3–4 тысячи человек носили названия штатов США.

Когда прибыли на Самоа, их высадили и разместили в Большом военном лагере морской пехоты и моряков.

Начались тренировки для высадки в Японии.

Их тренировали, чтобы быть готовым к заданию налаживать радиосвязь при высадке в Японии, поддерживать коммуникация корабля с землей и работать с аппаратурой. Для этого их высаживали на берег, и они с аппаратурой бегали по песку, чтобы наладить связь. Их было таких по 80–90 человек на каждом корабле.

Прикрытие должно было быть сверху, когда выбегают все и 15–20 секунд лежат на песке лицом вниз. Знали — стоять нельзя, попадешь под пули. Использовались настоящие пули, но стреляли поверх.

Песчаное побережье Филиппин было такое же, как в Японии, те же кусты.

Тот, кто планировал атаку на Японию, имел фото и описание.

Все природные условия должны быть приблизительно такие же как в Японии. Даже ширина пляжа и кусты.

Он должен был тащить на себе оборудование и немедленно наладить связь. Каждый день таскать, налаживать связь и подавать сигнал.

Он был только один связист, и предусматривалась замена, если он будет убит.

Почти все были уверены, что будут ранены или убиты при высадке на острове Туруйя — пушками или ружьями.

В лекции о высадке на Туруйя упоминалось, что все было залито кровью.

Ребята (а им было от 17 до 21 года) боялись, но не подавали виду, говорили о доме, девушках, о том, как скучают по маминой кухне, пирогам, пиву.

Алкоголь в армии был запрещен.

Новости приходили ежедневно по радио, общие новости, спорт. Они не были оторваны от жизни, знали и о ходе войны.

Никто не говорил о смерти, о страхе. Только о работе-тренировке.

Неправильно выполненная работа вызывала резкое недовольство и агрессивные слова: «Сволочь, ты будешь убит!». Напоминали, что за твои ошибки поплатятся жизнью не только ты, но и многие.

Когда проводился разбор тренировок, то не осуждали конкретные лица, но обобщали: «Если ты так сделаешь, то будешь убит». Он не понимал, почему вся группа слушала критику в адрес одного.

Сержанты технические никогда не критиковали конкретного человека, но группа критиковала. Но, если на следующий день он сделал правильно, все это тоже знали.

На Филиппинах, согласно инструкциям, была местность — песок, кусты и джунгли.

Предупреждены были — не входить в джунгли: потеряться легко, там аборигены и неизвестно, что ожидать, нельзя приближаться к женщинам.

Но говорили, что это было легко — обходить женщин стороной, потому что они были некрасивые, даже отталкивающие, коротконогие, грязные.

Аборигены-филиппинцы ходили без одежды с повязками на бедрах. Ужасные и грязные.

Знали, что японцы более цивилизованы, но вооружены и стреляют. Японцев тренировали с 12 лет: установка — воткнуть нож в американца — будешь героем.

В 1937 году японцы бомбили американский корабль с американским флагом в Шанхае. Неизвестно — нарочно или случайно.

Японцы жестоко обходились с мирным населением, сожгли ребенка, и фото обошло мир, что возмутило всю американскую общественность.

Это формировало ненависть.

Однажды в Августе 1945 года они были собраны, и командующий объявил им, что «наши воздушные силы» сбросили самую большую бомбу в мире, атомную (они не знали, никогда не слышали об атомной бомбе и предполагали, что это обычная, но огромная бомба и надо продолжать готовиться к высадке).

Они радовались, обнимались, но думали, что через неделю они продолжат делать то же самое.

Через три дня был созван митинг и им объяснили, что ученые расщепили атом и выпустили небывалую энергию, которая может взорвать целый город.

Узнали, что город Хиросима полностью разрушен.

Они начали понимать, что это ЧУДО-бомба, которая спасла их жизни, потому что Япония объявила капитуляцию.

Позже узнали, что вторая бомба была сброшена на Нагасаки.

Реакция моряков была радостная: «Мы не умрем, не будем ранены! Все мы счастливы и живы, и наша кровь не окрасит лагуну».

Салютовали все корабли. Счастье кипело во всех! Они решили, что скоро они будут отправлены домой.

Поскольку Япония объявила капитуляцию, их тренировки прекратились. Но они оставались в лагере.

В начале сентября он и тысяча моряков погрузились на корабль «USS MISSURY», который стоял на якоре.

Юджин был назначен на военное судно — легкий крейсер, который был уже пришвартован на якоре в Токио заливе.

Все профессии были представлены на всех судах. Пекарь, бухгалтер, техники-сержанты, медики.

На якоре судно разделено на две половины: одна — где ты спишь, вторая — где несешь вахту. Имели право выхода на берег через день.

Отправляли маленькими шлюпками каждые 15 минут, моряки были в форме, сапоги начищены.

Маленькие шлюпки с мотором вмещали двадцать человек.

Залив YOKOSUKA недалеко от Токио имел такое же важное значение как Перл Харбор.

Железная электрическая дорога — от станции 40 минут до Токио.

Сели в электричку. Напротив — англичанин в штатском. Союзники.

Разговорились. Он жил там до войны, работал. Они проехали место — мертвая равнина с остатками деревьев с обеих сторон железной дороги.

Англичанин спросил: что это? Ему ответили, что это город Йокогама. Там жило много бедного населения. Были сброшены зажигательные бомбы. Дома были из бамбука и промасленной бумаги, которая моментально возгоралась.

Осталось пустое место. Кто не погиб — покинули город. Глубокое впечатление на всю жизнь Юджина произвело это пустое место вместо города.

Приехали на вокзал в Токио с двумя-тремя моряками друзьями. Оказались там впервые. Американцы чувствовали себя в безопасности. Японцы были очень дружелюбны, улыбались, предлагали пиво, просили сигареты.

Запомнились искусственные каналы с водой, каменные стены императорского дворца.

Японцы продавали классическое Японское Искусство.

Юджин раз двадцать был в Токио.

Он и его товарищи были уверены, что в безопасности от радиации, что командование их не пошлет туда, где опасно!

Он боялся заболеть от японской Еды, не имея привычки и иммунитета к их пище.

Еще Юджин не ходил в тёмные места. Некоторые ходили, разговаривали, искали проституток за 2 пачки сигарет. Тех, что возвращался на корабль позже, чем требовалось, наказывали.

Как-то в электричке увидели группу симпатичных девушек, одетых современно (большинство японцев носили традиционную одежду.

Исключение составляли жены богатых и чиновников бизнесменов, также студентов). С ними — японский солдат без оружия. Демобилизован как охрана.

Те девушки были незабываемо хорошенькими, чуть моложе Юджина, и вызвали много эмоций — он стал деликатно ухаживать за ними. Охранник зло посмотрел, одарил враждебным взглядом. Девушки застенчиво хихикали и оказывали знаки внимания американским офицерам. Охранник выглядел так, как будто хочет их убить.

Поезд остановился, но Юджин не хотел выходить. Друзья вытащили его и держали, пока поезд не тронулся — напомнили, что капитан очень накажет, если он опоздает.

И моряков был опыт общения с момента капитуляции.

Первая группа после капитуляции — никого не встретила на улице.

На следующий день видели только мужчин.

Третья группа заметила, что на улицах много народа и местные жители им объяснили: «Мы думали, что американцы сделают то же, что японские солдаты делали в Китае, Филиппинах, Бирме на оккупированных территориях».

Судили по своему опыту поведения на оккупированных территориях.

Для них было неожиданным — то, что завоевательная армия вела себя так цивилизованно и неагрессивно. Это была главная причина, почему американская оккупация была такой успешной. Никакого сопротивления.

6 месяцев Юджин был в Японии. Новости — по радио транслировались ежедневно (10 минут — военные новости): вот, например — американский солдат был арестован за изнасилование японской девушки и попал под трибунал, ему грозит смертная казнь.

Японцы не брали пленных, пытали. Американцы тоже не брали в плен, стреляли.

Известный фактор: сражение американских и японских кораблей.

Американцы расстреливали всех, кто пытался выплыть.

Юджин возвратился в Америку в 1946 году, 20 июня в 4:14 рм. И вернулся в Корнел-колледж на второй курс.

Атомная бомба спасла жизнь около миллиона военных.

Очень заинтересовал нас рассказ о том, какие бонусы ожидали молодых парней после возвращения на родину.

Бенефисы впечатляют: мало того, что они пользовались уважением и поддержкой. Для поддержки вернувшихся с войны были созданы Клубы 22/20. Ветераны получали от правительства $20 на неделю в течение 22 недель. Деньги выдавались, пока человек не найдет работу или учебу. Можно было получать до шести месяцев, если работа не находилась.

Надо сказать, что после Великой депрессии, когда семья Юджина получала 10 долларов в неделю на семью из четырех человек, перед войной в стране была бедность и Юджин рос в бедной семье; с началом войны появилась работа и экономика пошла вверх. Появились деньги, но купить было нечего, и государство брало деньги от населения в долг и позже возвращало с процентами.

После войны, в 40-50-х, люди на эти деньги стали покупать машины, бытовую технику, холодильники, стиральные машины (Юджин вспоминал, как мать раньше тяжело стирала на стиральной доске! И белье вешали между домами. Мне было смешно слушать, потому что в России так стирали до 80-х).

Жизнь после войны налаживалась. Люди перебирались в более комфортабельное жилье.

Образование для вернувшихся с войны поощрялось, и ветераны пользовались поддержкой правительства. Оплачивалось любое обучение. Если кто-то женился, тоже оказывалась немедленная поддержка.

* * *

Юджин вернулся в Корнельский университет.

Он отстал на два года, учился, получал стипендию от государства, подрабатывал в университетской столовой, собрал деньги и отдал отцу пятьсот долларов, на что отец купил лавку в нью-йоркском районе Квинс.

Позже отец вернул сыну деньги. Юджин был горд этим.

Корнельский университет принял Юджина снова студентом после демобилизации (до войны он проучился там полгода), и он продолжил занятия по своему математическому профилю и по изучению русского языка.

В семнадцать лет Юджин в библиотеке на полке увидел книгу «Братья Карамазовы» на английском языке. Он слышал, что Достоевский «могучий писатель», и решил ее прочесть. Он не смог остановиться и читал всю ночь, а когда в пять часов утра он заканчивал книгу, читая о крике мальчика, вдруг с улицы услышал крик… Он посчитал это символичным и пообещал себе заняться русским языком.

В Корнельском университете была занятная система изучения: сначала как в детском саду, потом — как в первом классе гимназии.

Разучивали песенку «Чижик-пыжик» и другие детские стихи.

На последнем курсе появился новый профессор, учитель русского языка Набоков. Студенты не знали, что это известный писатель, который отлично писал и по-русски, и по-английски.

Продолжая изучать русский язык, Юджин прекрасно говорил, пел, читал и писал на русском. И любил общение с русскими.

Юджин обожал рассказывать и владеть аудиторией, завораживая своими интересными деталями и впечатлениями.

В поисках грустного бэби

Мы с Юджином в наших походах по театрам часто встречали русских, очень активных в культурных событиях Нью-Йорка, и они, услышав русскую речь с акцентом от такого пожилого нерусского мужчины, могли запросто подойти и заговорить, задать вопрос и, что интересно, тут же показать свою продвинутость и в русской культуре, и в своей ассимиляции.

Меня это раздражало, Юджин весьма охотно и дружелюбно разговаривал, в тщеславном ожидании восторгов по поводу его русского языка, которые он, разумеется, бесконечно получал.

Однажды нас «достала» дама с Брайтон-бич, которая подошла к нам и стала делиться своими впечатлениями о спектакле, в которых мы абсолютно не нуждались. Южин, упрекавший меня иногда за нежелание разговаривать с соплеменниками, наконец-то меня понял и согласился с моей позицией.

Люди, желающие светского контакта, начинали рассказывать о себе в деталях и «от печки», проводили сравнительный анализ страны, из которой убежали, с Америкой, которая их приютила. Совсем не всегда с благодарностью.

Я поначалу спорила, отстаивая свои взгляды и мнение, пока не поняла наконец, что человек судит обо всем со стороны своей социальной позиции в чужой стране, уровня своей жизни, места проживания и своего субъективного восприятия окружающей действительности.

Могу пояснить: часто от русских приходилось слышать о низком культурном уровне американцев, обжорстве, небрежности в одежде, излишнем весе, плохой музыке, плохой еде и продуктах, простоте манер и прочее.

А я, прожив несколько лет в Принстоне, не могла с этим согласиться. Мне повезло общаться с людьми высокого образовательного уровня, культуры и эрудиции, состоятельными и не жрущими что попало из соображений здоровья и сохранения формы; в их домах звучала классическая музыка и на тарелках были крошечные порции. Они объездили мир, много учились и работали, занимались спортом и представляли Америку иначе, чем считали многие приезжие эмигранты, живущие в дешевых районах и общающиеся, соответственно, с жителями этих районов. Поэтому понятна их точка зрения с того шестка, на котором они оказался по воле судьбы.

Я перестала спорить и доказывать. Мне, безусловно, повезло! Но я до сих пор отдаю должное Америке за терпимость и помощь бегущим из разных стран сотням тысяч людей, за предоставление им крова, еды, медицины, за защиту сирых и убогих, не претендуя на их благодарность.

Кстати сказать, средний, рабочий класс Америки не может похвастаться таким вниманием и помощью от государства и живет подчас намного хуже эмигрантов, получивших всё, не заслужив ничего, кроме традиций помощи Америки приезжим детям мира.

Это нонсенс. Но обидная реальность. И тем не менее никакого раздражения, выливающегося на эмигрантов, в массе американцев я не наблюдала.

В это время мне попалась в руки книжка Василия Аксенова (он преподавал в университете в Вашингтоне в то время) об эмиграции — «В поисках грустного бэби». Он описывал свой опыт русского эмигранта, и я узнавала всё из своей жизни, хоть я приехала сначала ненадолго, а его вышвырнули навсегда из страны за написанные им книги.

Эта книжка Аксенова о русских эмигрантах в Америке, их привычках, взглядах, сравнениях, ассимиляции и прочем весьма интересная, рекомендую прочесть.

И там есть мысль, с которой не могу не согласиться: многие приезжие так хотят обамериканиться, что при малейшем раздражении упирают на свои права, что американцы истинные делают редко. Этот момент описан Аксеновым блестяще.

Мечта и просьба к Всевышнему воплотилась в реальность!

Я переехала к Юджину в квартиру с видом на Гудзон и Манхэттен на той самой улице, которая запала в душу, в небоскреб под именем Galaxy.

Это правда целая Галактика: три пятидесятиэтажные башни многогранной формы с окнами от стены до стены во всех квартирах.

Здания стоят на высоком берегу Гудзона, используя рельеф местности — лобби (вестибюль), где вход и консьержи, расположены на семнадцатом этаже, на уровне бульвара Кеннеди, а бассейны (зимний, олимпийского размера, под стеклянным куполом и чуть поменьше наружный летний) находятся прямо внизу, почти на уровне реки, чуть над проезжей дорогой вдоль Гудзона и тоже с видом на небоскребы Манхэттена на противоположной стороне реки.

Три башни соединены между собой только основанием из шестнадцати этажей парковки автомашин. Наверху, на выходе из башен, небольшой молл — торговый центр с ресторанами, кафе, кинотеатром, аптекой, магазинчиками. Есть даже винный магазин. И даже свой мини-парк с выходом из всех трех башен на 20-м этаже, откуда открывается фантастический вид на реку Гудзон и почти весь Манхэттен.

Абсолютно всё, что надо для жизни. Галактика, одним словом.

Вернусь к русской требовательности: однажды я стала чувствовать запах табака из холла около двери нашей квартиры.

Я вышла посмотреть и, открыв соседнюю дверь, ведущую к внутренней лестнице здания, увидела сидящего на ступеньках курящего мужчину. Я выразила недовольство и покритиковала комплекс, порядки, какие-то мелочи… Так, побрюзжала, как бы капризно намекая на недостаточно комфортный уровень проживания. Мужчина слушал молча, опустив глаза, и вдруг стрельнул на меня недобрым взглядом и произнес вежливо и тихо: «Милая дама, миллионы американцев мечтали бы жить в таком доме, но никогда не будут!» Я чуть не провалилась от стыда, вниз по лестнице.

Это чистая реальная правда!

Трагедия 11 сентября 2001 года. Взгляд из окна

Немного о страшной дате 11 сентября 2001 года, когда два самолета врезались в башни-близнецы в даунтауне Манхэттена.

Я уже жила тогда на берегу Гудзона, на стороне штата Нью-Джерси (уже с новым, пятым мужем-американцем) в высотном доме с потрясающим видом на весь Манхэттен. И на весь даунтаун с высокими зданиями Всемирного торгового центра в башнях, называемых «Близнецами».

Около девяти часов утра муж разбудил меня и поведал, что в одну башню врезался самолет. Я вскинулась — война? Он успокоил меня — нет-нет, это несчастный случай!

Надо сказать, что он работал на соседней улице, рядом со Всемирным торговым центром, в небоскребе Чейз Манхэттен Банка и в этот день, к счастью, остался дома, поджидая спеца по компьютерам, чтобы устранить непорядки (он остаток дня и часть ночи после работы тоже проводил у компьютера).

Муж выглядел встревоженным; я подошла к окну (в нашем уникальном с точки зрения архитектуры доме нет простенков в квартирах — просто окна от стены до стены и до потолка) и увидела самолет, летящий со стороны Бруклина прямо в направлении «Близнецов».

Медленно летит, подумала я, и очень низко. Ага, это помощь летит к «Близнецам», атакованным первым самолетом, который увидел в окно муж. Какая помощь, одернула я себя! Уолл-стрит такая узкая улочка, и здания там так густо стоят без промежутков, а самолет выглядел, как пассажирский. Большой.

В голове эти мысли промелькнули за секунду-две — на моих глазах самолет скрылся за башней на уровне середины высотного здания. Я не успела понять, что происходит, и увидела, как огромный красный шар взрыва выскочил из-за здания!

Я стояла, открыв рот от ужаса и непонимания ситуации, муж и вовсе зажмурился.

А дальше было еще страшнее. Мы смотрели, как обе башни медленно оседали вниз в облаке пыли, не наклоняясь — просто усаживались на землю. Муж плакал. Если бы он был там рядом, я бы его больше не увидела: он бы всех пропускал вперед и там бы остался…

В нашем доме с потрясающим обзором на весь Манхэттен у многих стояли стационарные бинокли или подзорные трубы, и соседи видели, как из окон «Близнецов» люди прыгали вниз, в бездну — смерть или спасение. Это было нестерпимо страшно.

Помню, я позвонила на работу, друзьям, дочери в Москву. Все не принимали всерьез масштаб трагедии и говорили, что вечером увидят в новостях. Одна мне сказала: «Я видела это кино!» и не могла врубиться, что я смотрю в окно, а не на экран…

Горе опустилось на страну. Все вокруг плакали.

Не могу не поделиться страшным наблюдением: рядом с нашими домами располагался красивый парк с озером и лебедями; из парка видны небоскребы Мидтауна и Даунтауна Манхэттена. Я там ходила ежедневно вокруг озера — занималась физкультурой.

И на следующий день, придя туда, со слезами в глазах смотрела на дырку от небоскребов Всемирного торгового центра.

А рядом куча людей (нет другого слова) в хиджабах и мешках радостно пела и плясала, празднуя свою победу над Америкой.

Когда миллионы плакали, а тысячи погибли.

Но жизнь продолжалась везде, несмотря ни на что!

Моя жизнь с пятым мужем кардинально изменилась в социуме, поднялась на несколько ступеней вверх. Но главное, с этим человеком было необыкновенно интересно. Говорили мы на смеси русского и английского языков. Он обожал петь русские песни и романсы и, находясь в компании русских, абсолютно потрясал их правильным исполнением и мелодии, и слов того, что он пел.

Когда я привезла его в Москву, нас пригласили мои друзья, собравшие компанию для встречи с интересным американцем, учеником Набокова. И торжественно подарили ему CD с песнями. Он взял его в руки и пропел почти все по оглавлению. От «Тачанка-ростовчанка» и «Полюшко-поле» до «Огней там много золотых на улицах Саратова», где очень грассировал букву «р».

У гостей, да и у меня, был шок!

Юджин и хозяин дома были счастливы.

Русский язык Юджина был превосходен и потрясал всех русских до глубины души. Иногда он делал ошибки, меня часто смешившие, и я недовольно останавливала тех, кто пытался его поправлять.

Эти его ошибки были прикольные, находчивые и веселили меня. Он не сердился, когда я говорила, что живу с ним потому, что он меня смешит.

Я даже за ним записывала и написала еще при его жизни некоторый текст, посвященный Юджину и его русскому языку.

Русский язык по Юджину Блуму

(написано в 2002 году)

Юджин Блум — «чистый американец», родившийся в Нью-Йорке в бедной семье. В шестнадцать лет ему случайно попалась книга «Братья Карамазовы», на английском языке, конечно. Он прочел эту книгу за ночь, и с этого момента в нем проснулись интерес к русской литературе и огромное уважение к русскому писателю Достоевскому. После окончания школы, получив возможность из-за своих способностей поступить в любой колледж, он выбирает Корнельский университет, где сразу же берет курс русского языка, поскольку уже давно решил читать русскую литературу в подлиннике. В это время русский язык и литературу в Корнельском университете преподает еще не знаменитый в ту пору русский «новеллист», как его называли, Владимир Набоков. Так что Юджин — ученик Набокова.

Закончив образование на математическом факультете Корнельского, а также Колумбийского и Нью-Йоркского университетов, он, имея как основную специальность математику, продолжает интересоваться Россией, читает всевозможную русскую политико-историческую и художественную литературу, издаваемую на английском языке, и даже книги на русском. Но полюбив, как он сам говорит, «мелодику русского языка», он очень увлекся русской музыкой, особенно романсами. Юджин скупил все компакт-диски с парижскими записями русских и цыганских романсов и, обладая феноменальной памятью, после многократного прослушивания выучил их наизусть.

В основном эти диски были записаны давними иммигрантами из России, и Юджин усвоил много старинных оборотов речи и стиль произношения. Он утверждает, что у него «петроградское» (!) произношение. Так или иначе, его русский язык очарователен, в нем не присутствует сленг современных песен, которые Юджин тоже очень хорошо знал и пел, начиная от песен Пугачевой и Малинина до «Не валяй дурака, Америка!» и попсы — «Подождем… твою мать!». Забавно, что этот американец пел в ванной комнате, как многие делают в минуты удовольствия, не американские песни, а «Миллион алых роз» или «Я встретил вас» и «Утро туманное».

Его словарный запас был огромен, кроме того, используя математический анализ, он вычислял значение того или иного слова, сравнивая корень слова с аналогами французского, латинского или английского языка. Очень интересно было слушать этот процесс узнавания значения русского слова таким необычным способом.

Употребляя русские слова ежеминутно, он думал о падежах, склонении и спряжении, что даже не всем русским доступно. Его глубинные знания русской грамматики, так же как и русской истории, потрясают! Но если Юджин не знал точно окончания слова или употребляемых в бытовой речи оборотов, он… сочинял их.

И это настолько забавно, что подвигло меня записывать за ним, чтобы дать возможность посмеяться друзьям. Его потрясающее чувство юмора, я бы даже сказала, русского помогает в этом словотворчестве, и хочется надеяться, что вы тоже посмеетесь над этими шутками и смешными и милыми ошибками.

Толстятки — толстые женщины.

«Не заботись, всё будет ладно!»

«У меня квартира с одной спальницей».

«Это вкусное сырьё?» — разговор о сыре.

«Что такое ножное пальцо?» — про палец на ноге.

Рыбовий, рыбовический, рыбий — ищет слово «рыбный».

«Ты акула Уолл-стрита!» — «Нет, я сын рабочего класса четвертого разряда».

«Ты раб капитализма!» — «Нет, я раб зарплаты».

«Я умоляю, ты должна меня уважать. Я на этом настаиваюсь!»

Небоскорби — небоскребы.

Медведь, медьведька, медведенка — медведь, медведица, медвежонок.

Ротно — устно.

«На этих улицах чуть-чуть опять тесная толпа».

«Я очень старинный парень».

Собираюсь в Москву и говорю, что хочу собрать около шестидесяти пяти человек. Он с притворным ужасом: «Я должен кормить тесную толпу голодных мужев?»

«Идет пьяная толпа любителей классической музыки!»

«Ты — моя вождька».

Шмелки — пчелки.

Зубчик — стоматолог, зубчиха, зубчица — стоматолог-женщина.

Институт им сексуализма.

«Ты садист, но я — мазохист, потому что знаю, что мне будет за этот шум!» — это он шумит крышкой мусорного ведра.

Бах — неплох!

Разговор: «Саша мне всё дал и ушел…» Он: «Ты хочешь, чтобы я был щедрым из могилы? Но даже Интернет бессилен помочь!»

Пригласили в гости даму с собачкой (собачка не любит оставаться одна, и дама попросила разрешения прийти с ней, а здесь — ковры, мебель). Я спрашиваю Юджина: «Ты не возражаешь?» Он тут же задает вопрос: «А ваша собачка любит Баха?» Собачкина хозяйка: «Да, когда мы уходим, мы всегда оставляем ей музыку Баха!»

Автомобильные погОНЬки.

Ему говорят: «Экономь воду!» (Привыкли в России к активной гражданской позиции.) Он: «Да, я стараюсь использовать как можно меньше, каждую каплю я использую дважды!»

В Канаде я села в машину друзей («вэн», в котором никогда не ездила), чтобы доехать до железнодорожной станции. Не знаю, с какой силой нажимать на тормоза. Он: «Ничего, если ты не сможешь остановить машину, мы поедем прямо в Квебек».

Человек на коне — коняк? Коньяк?

Я — разводчик (после развода).

Пициклет — велосипед.

Я буду потеться — потеть.

«Ты нашла богатого еврейского американца».

«Я сын трудового народа».

Я могучий любитель — имел в виду «любовник».

Вайягарский водопад — от слова «виагра».

Свитипаюшка — от английского выражения sweetie pie (сладкий пирог).

«Откуда ты знаешь эти русские песни?» — «У меня была цыганка!» — «Она научила тебя петь?» Ответ: «И пить…»

Купили говорящую игру внуку. Юджин: «Хорошая вещь, не говорит: „Ё… твою мать!“»

«Зад твоей души…»

«Ты не жалеешь мою ногу, которая болит!» — «Нет, только грудь и зад».

«Ты любишь мое чувство юмора, а я твой зад».

Я (прилюдно): «Что ты ценишь во мне больше всего: интеллект или душу?» Неожиданный быстрый ответ громко при всех: «Твой зад!»

Я бегу, хочу срочно в туалет. Он: «Я не хочу здесь Ниагарский водопад!»

Очень удивился разнице смысла писать и писать. И тут же сочиняет рассказ: «Честно скажу — я был шпионом. Меня забросили на русскую территорию, и всё было хорошо. И тут мне надо… Я сказал, что хочу писать! Мне дали бумагу. Я опять повторил, что хочу писать, и мне принесли ручку. Но было уже поздно!»

Я объяснила Юджину разницу в словах «Плачу и плачу!». Он: «Плачу и Плачу!»

Я, как-то рассердившись, шутливо произнесла: «Я тебя убью!» Он, с радостью: «Ты сказала „люблю“, наконец-то!» Я возразила, что имела в виду — нет, убью! Он обиделся, потом приходит: «Я понял! У тебя проблемы с буквой „л“! И ты хотела бы сказать „люблю“, но не можешь произнести букву „Л“! (убью — люблю)».

«Я торчаю!..»

Ест без ножа. Я заявила, что его не пустят в приличное общество! Он: «Я не хочу приличное общество, я хочу только тебя!»

Надевает эластичные чулки (из-за варикозных вен) и поет по-русски: «Если завтра война, если завтра в поход…»

Я — Евгений Долгоногий (имея в виду Юрия Долгорукого).

«Я никогда не видел так медленно писущих людей».

«Ты очень сексовата».

Утром, собираясь на работу на Уолл-стрит, поет по-русски: «Вставай, проклятьем заклейменный…»

Пришли домой за полночь. Он начинает шумно вынимать мелочь из кармана. «Что ты среди ночи считаешь мелочь?» — «Да, это моя еврейская натура!»

Склоняет: «Мы идем, они идят…»

«У меня есть скамейка „для коротких людей“».

«Искусственные магазины» — магазины для произведений искусства.

«Ты самая прекраснейшая из всех бездомных».

Долго торчал в туалете. «Что случилось?» Он: «Я рад, что это случилось!»

Шуточный спор: мы будем вместе до февраля… ладно, до мая, а если до декабря, то я буду декабристом.

Дискуссия о дешевых и дорогих женщинах. Он: «Ты дорога мне, но ты того стоишь!»

Центральный парк Нью-Йорка. Люди на площадке катаются на роликах. Кто во что горазд. Много зевак. Один мужчина лет шестидесяти показывает чудеса катания и вращения со стаканом, а потом и с двумя на голове. Лебеди очень смешно скользят по льду прудика. Он: «Я могу так же, только у меня голова тяжелая, и ноги так не скользят…»

«Я никак не могу вообразить как китай… ебят» — имеет в виду, как киты воспроизводят потомство.

Рассказываю ему: «Это муж Пугачевой». Он: «А муж Пугачевой — мужчина или женщина?»

Кровное жмание — кровяное давление.

«Ты — прекрасная Дама!» — «Как у Дон-Кихота?» — «Нет, там была фантазия, а здесь — реальная…»

Иногда мы не понимаем друг друга на двух языках. Шум детей мне мешает…

I am скромный.

Лена сказала, что его знак Зодиака, Козерог, плохой. Он расстроился, потом сказал: «Я решил. Давай изменим мой знак. Позвони Лене, спроси, какой лучше…»

Я говорю: «Возможно ты полюбил меня за мое черное платье». — «Нет, за твою машину» (которую он сам мне купил).

Шмелка — пчела.

Виселка — виселица, вешалка, а также шторы.

Скрипистка, скрипчица — скрипачка.

Танцорки.

«Я кончил на компьютере; я кончил у помойки» — имея в виду «помыл посуду». «Я кончил в душе. Я сказал в душе, а не в душу».

«Тебе возможно жить с одном мужчиной?»

«Он — голубчик?» — имеется в виду «голубой».

«Я — язычный комик?»

Я пошла спать. «Ну-ну, срочно впостел!»

«Я выключил все лучи» — выключил весь свет.

«Когда я заснулся и разбудился — я силен и скор!»

Новое слово — «какать» (извините!). Он начинает грамматические примерки: «Какал, закакал, укакал? Правильно?»

«Несмотря на все МОИ недостатки, я все еще влюблен в тебя. Прекрасная, ты так миленька!»

Гумор — юмор.

Легкий шум на кухне, может, что-то на плите. Я: «Что это?» Он: «Это черви, они едят „Галакси“ (так называется дом, где мы живем), каждый день по кусочку».

Груша — грусть.

Дынная рыба — донная рыба.

Помогатели — помощники.

Конкурс бальных танцев. Танцоры — подростки и дети с очень важными лицами и позами. Я: «Они как маленькие мужчинки и женщинки». Он: «Они как маленькие взрослые».

«Юджин Блум — народный переводитель».

Машная бабочка — Машина бабушка.

Я голодею, я голодаюсь, мне голодно — поиски правильного выражения.

Никто не тут. Никто тут. Никто дома.

Простирующая машина — стиральная машина.

«Ты — стихотворка!»

Бросается обниматься в музее в приступе восторга. Я: «Не надо, мне надо в туалет». Он: «ОК, после писки…»

«Ну, жмай, жмай» — имеет в виду «жми».

«Ты кончила на мороженое?»

«Научное исследование: найти витамины в водке».

«В нашей жизни конец нету до конца».

«Я отоплю (отеплю) оладушки».

«Я теперь сын безрабочего класса» — безработный.

Членка.

Средник — средний палец.

«Какой странный вонь! Какой прекрасный вонь!»

Расписька — расписание.

Приглашает меня и подругу пойти с ним к врачу. Он: «Я скажу, что одна — моя жена, а вторая — любовница. Оффис в обморке».

«Все девушки в обморке».

Целует в нос: «Я — носильщик!»

Она (эмоционально): «Что ты делаешь?» — Он: «Да, я — сволочь!» Бестолковный.

Врач — врачка.

Ждай, ждай — жди.

«Тина, молчай!»

Пожелание на ночь: «Спокойной ноч ЬЮ!»

«Спи, спи!» — «Да, да, я должен спить!»

Телевидение.

Сроководка (сковородка).

Я настаиваюсь.

Слезопад.

Это — знатно! (известно).

В новостях говорят, что в Нью-Йорке на каждого жителя приходится по крысе. Он: «Да, они живут с нами, но они не платят налоги…» Гаремские танцорки.

Козел — козёлка. Едем как-то в лифте нашего пятидесятиэтажного дома. Стоит черный парень. Мы по-русски обсуждаем, кто козел, а кто — коза. Объясняю, что козлами называют мужчин. Черный парень вдруг по-русски: «Ничего себе разговорчик!»

Куречный дом — курятник.

«Луч за образование — это хорошо!» (Я ночью читаю и спрашиваю его, не мешает ли свет.)

«Я продолжаю ждание. Я срочно начинаю ждать».

«Причеши волосы!» — «Причесу…»

«Ты красавица и еще хорошая поварка!»

Слышим безумный рэп. Он: «Это новый пьес Баха?»

«Как можно не объесться с такими едами».

Утром, просыпаясь, говорит мне (жене): «Здравствуйте! Ну, как ВЫ поживаете?» Я смеюсь. Он поправляется: «Ну, как ТЫ поживаешь?»

«Я дам тебе яблочного сука».

«Все идет хорошо у меня во рту» (жует конфету).

«Следующая ОБСтановка — наша».

«Я — невольный шут» (шучу поневоле).

Промытый (Прометей).

После ссоры: «Прости меня, я люблю тебя навсегда!» И подарил шесть (!) желтых (!) роз (четное количество роз цвета измены).

«Он пляшет чукотку» (чечетку).

Признание в любви: «Хочу только тебя в моей кровати…» — «Да, в твоей постели?» — «Да, и в постели тоже!» — «А что, есть разница?» — «Да, наверное, постель — более высокое выражение!»

Акулы Волстрита здесь обывают (о Нью-Йорке).

Дела финансовые.

Я уезжаю. «Вот ты соскучишься!» Он: «Я уже соскучиваюсь!» Я смеюсь. Он поправляется: «Я уже тужу!»

Слон — слонка.

Говорит о себе: «Дурный, старый, горбатый».

Его день рождения. Он рассказывает: «Я вижу сон — я родился. Моя мама наклонилась надо мною. Я увидел ее родное лицо и улыбнулся ей. А она смотрит на меня и так тепло говорит: „Ужас!“»

«Как всегда, у тебя превосходительный суп».

«Я был моряк. Очень удачный, эффективный. Почему эффективный? Не потонулся!»

«Спасибо за свидетельничество».

ОКРУжейная палата.

Юрий Краткорукий (Долгорукий).

Плывать.

«Твой позвонок удался» (удачно прозвонилась по телефону).

«Как дела?» — Ответ: «Есть новые действия: каждый день я уставаюсь!»

Я лгаю, лжу, льжу.

Злодейцы.

Посольник — посол.

«Она ясноумная!»

Вопрос: «Посмотри, у меня опухла щека?» — Ответ: «Да, немного пухлейше, чем направо».

Кухарный институт (кулинарный институт). Курица пьяняется (маринуется).

«Я запьяняюсь».

Поет: «Конфетки-бараночки…» — считая, что это одно сладкое кушанье. Объясняю: два разных понятия и как пример привожу словосочетание «водка-селедка». Он: «Понял! Водка, селедка, девочки…»

Рассказываю о порнофильмах, которые видела по немецкому телевидению, когда была в Германии. Он: «Порно с мукой?»

«Это шмешно!»

Поет: «Утро красит СНЕЖНЫМ светом…»

«Боль укрепляет душу, как сказал мне отец, когда дал мне удар».

Я: «Странно, но мой свитер пахнет табаком». Он: «Это от воспоминаний прошлых дней!»

«Это свинцовые котлетки?» Я смеюсь. Он: «Я должен сказать свинец!» (О свиных котлетах.)

Он лежит в постели. Я: «Где металлическая вешалка? Она была на кровати. Ты можешь пораниться!» Он: «Как я потерял яйцы от виселки…»

Дождицы.

«У меня больные очи».

Утки и гуськи.

«У тебе — правда!»

«Как хорошо спать под теплым одеялом без включенного отопления». Он тут же: «Да-да, как в Сибири, как чукчи».

«Чукчи, когда они хочется завтракать, они положат руки в реку и хватать рыбу».

«Он был твердо ранен».

Лежа в постели: «Я так долго тебя ждал, всю жизнь!» (и, вздохнув счастливо, повернулся на другой бок).

«Я в день ебу глазами приблизительно пять женщин и к вечеру очень устаю».

«У меня раньше были две сильные части тела — head (голова — авт.) и хуй, а теперь только ноги».

Юджин производил неизгладимое впечатление на русских. Образованные люди поражались его эрудиции и знанию русской истории, литературы, музыки; культуры.

С простыми, не очень образованными людьми он легко находил темы для разговора и пел деревенские песни. Это было уморительно, забавно и удивительно: он знал их хорошо, правильно выговаривал слова и помнил мотив.

Слушатели сидели с открытыми ртами или пели с ним с большим энтузиазмом. Народные, военные песни, романсы.

Любимый романс «Я встретил вас» он пел как марш, отбивая такт. Я этого переносить не могла, затыкая или переводя на другие песни. Он не обижался и шутил: «Больше всего я люблю петь и пить!». И то и другое он делал неплохо!

To Eugene Blum

Я вспомнила то «время золотое и сердцу стало…» грустно и светло!

2000 г.

Русская газета Нью-Йорка не раз писала об этом интересном человеке.

Глава 4

Нью-Йорк! Нью-Йорк!

Вот так я и дошла до жизни такой — с настоящим американцем, блестяще образованным, интересным и хорошим человеком, любившим все русское. Не богатым, но вполне обеспеченным, давшим мне много знаний об Америке и американцах, о Нью-Йорке — городе, где он родился и которым гордился.

Мой английский оставлял желать лучшего — в институте обучали плохо, со слабыми преподавателями с плохим произношением.

Перед отъездом в Америку я взяла несколько уроков у очень сильного преподавателя, автора учебника. Это была не очень приятная, вульгарноватая, нагловатая и алчная дама, но ее преподавание языка «новым русским», богатым, часто необразованным коммерсантам, стремящимся на внешний рынок, было весьма успешным и популярным.

Она дала мне несколько уроков грамматики, буквально вбивая в мозг, и сказала: «Всё! Остальному там научишься!»

И добавила невероятно важную и действенную, хоть и очень неожиданную рекомендацию: «Говори, не стесняясь: „Твоя моей так сказать, чтобы твоя поняла!“»

Удивитесь, но это работает! Америка, состоящая из иммигрантов, толерантно воспринимает плохой английский (говорят, французы не переносят плохой французский у приезжих и злятся).

Американцы стараются понять. Мне нравится, что они чувствуют и уважают образованных людей, несмотря на их плохой английский.

А рабочих, обеспечивающих им различный сервис, они не презирают (что потрясает меня до сих пор — любая работа в Америке уважаема!), а терпеливо коммуницируют по делу.

Относительно плохого английского, от чего я, как и основная масса приезжих, страдала, я выработала определенную защиту от возможных презрительных комментариев, чем могу поделиться. Не рекомендую, а делюсь!

Если человек выглядит хоть чуть образованным, я говорю: если бы хотели меня понять, то поняли бы; в этой стране почти половина людей говорят с акцентом (многие воспитанные и вежливые американцы на мои извинения так и отвечали), и уж, пожалуйста, постарайтесь меня понять или прощайте.

Если же вас в магазине не понимает толстая черная необразованная девушка или кто-то с презрением переспрашивает: What? What? — вы говорите: «Если ты, дубина, меня не понимаешь, позови менеджера». Они этого не любят.

А пришедшему менеджеру, несмотря на очередь, ожидающую сзади (обычно терпеливо), вы говорите: «Вы обслуживаете всех, и ваши сотрудники ОБЯЗАНЫ понять и обслужить, или их надо удалить на обучение».

Обычно менеджер извиняется и обслуживает сам или делает замечание работнику. Вот так уважают здесь права человека, даже если он иногда человеком не выглядит вовсе. Бывает. Но простых американцев это не смущает, по крайней мере, они это не показывают.

Но стоит добавить: если вы живете в чужой языковой стране, вы обязаны говорить на их языке из удобства и вежливости.

Так, что язык НАДО учить!

Я очень полюбила Нью-Йорк, вернее, Манхэттен — остров, на который можно попасть только через мосты или тоннели. И только за деньги. Поэтому для приезжих из соседних районов и штата Нью-Джерси (через реку Гудзон, что звучит как Хадсон) приезд в город Большого Яблока весьма затратен. Плюс дорогая парковка, если на машине въезжать. Плюс покушать и попить. А развлечения — театры, клубы, концерты — стоят весьма дорого.

Транспорт в Нью-Йорке очень развит и удобен. Для всех, с деньгами и без. В метро — в переходах и даже на платформах — музыканты часто устраивают целые концерты. Им многие дают деньги. Даже профессиональные музыканты, молодые и старые, не считают зазорным так подрабатывать.

Ходит байка (реальность), как знаменитейшие музыканты, билеты на концерт которых стоят по нескольку сотен долларов, собрались группкой и поиграли в нью-йоркском метро, заработав долларов сорок.

Я сама слушала на улицах концерт Уитни Хьюстон на площади перед Метрополитен-оперой и пение Стинга в даунтауне — для народа, бесплатно.

В праздники и в летний период на улицах и в парках Нью-Йорка проходит много концертов.

Манхэттен — душа, сердце, мозг, кошелек, рот и клоака не только для американцев, а, наверное, для всего мира!

Остальные районы города — Бруклин, Квинс, Стейтен-Айленд, Бронкс, Лонг-Айленд — больше жилые районы, но и в них есть свои театры, концертные залы, парки, бары, рестораны и много разной развлекухи. Но Манхэттен — сосредоточение всего самого значительного.

На улицах можно встретить знаменитостей, спокойно гуляющих по городу. Могу перечислить, кого я видела из русских звезд «живьем», и даже к некоторым приставала с приветствиями и разговорами. Воспринимается это спокойно и дружелюбно.

До и после многих спектаклей и концертов артисты на гастролях свободно ходят по городу и разговаривают с земляками.

Интересно было перекинуться фразами с Кончаловским и Юлией Высоцкой после спектакля «Дядя Ваня»; с Меньшиковым вообще получилось смешно: артисты после дневного спектакля «Игроки» сели в итальянском ресторанчике прямо на улице, и я, проходя мимо, сказала им всем: «Спасибо, ребята! Это просто пир духа!» Звучала эта спонтанная шутка неприлично, но Меньшиков, сначала подняв брови, быстро сориентировался и засмеялся. Несколько раз около Карнеги-холла мы любовались Хворостовским с его очаровательной женой. Приезжие звезды из России не обижаются на внимание и реагируют доброжелательно.

Об одной звезде, вернее, о двух я расскажу подробнее в рассказе о вечерней жизни острова Манхэттен, центра города Нью-Йорка.

Вечера в Манхэттене на Гудзоне (краткий обзор нью-йоркских развлечений)

Этюды нью-йоркской культурной жизни по-русски. Игорь Бутман и Винтон Марсалис (Wynton Marsalis)

Каждый год уже на протяжении многих лет в июле-августе проходит в Нью-Йорке Lincoln Center Festival.

Со всего света привозят самое новое и интересное на суд дружелюбному, весьма восторженному и благодарному нью-йоркскому зрителю.

Кто и как производит отбор — мне не ведомо. А может, и многим тоже…

Спектакли идут в разных залах и даже зданиях Линкольн-центра. Я покупаю, как обычно, в марте билеты на то, чем заинтересовалась и что могу оплатить.

Билеты недешевые, дорогие и очень дорогие. В начале продажи выкупаются билеты по реальным ценам, позже — по нереальным, и к июлю продано уже всё.

Однажды, когда приезжал Большой театр из Москвы, в продажу пошел даже пятый ярус театра, который никогда не использовался. Как сказали — для людей с очень хорошим слухом.

Встреча с прекрасным всегда радостна, даже если зрелище скучновато или непонятно, слишком символично и модерно.

Может, это только для меня. Но отнесем это за счет моего скудного английского и весьма рваной русской эрудиции в области зарубежного искусства… да и русского, наверное, тоже.

И многое здесь совершенно по-другому.

Например, в России оперные певцы с руками, вытянутыми по швам, въелись в мозг. И поэтому нью-йоркская Метрополитен-опера (МЕТ) потрясает, по крайней мере меня и мое окружение, уже десять лет. Я просто стала фанатом оперы, которую всегда терпеть не могла.

МЕТ — это синтетический театр, и каждая постановка — неожиданный шедевр.

Здесь лучшие певцы мира, приглашаемые на сезон и демонстрирующие публике лучшее свое искусство.

И потрясающие постановки каждой отдельной опере, декорации, гениальные творческие находки, музейные костюмы, юмор (почти всегда, даже в трагедиях). Всё для дорогого зрителя!

Хотя театр не окупает стоимостью билетов даже половины средств, истраченных на постановку. Об этом говорят оперные дивы, обращаясь с экрана к зрителям, призывая поддержать театр пожертвованиями. И находится много благотворителей-меценатов, а граждане — любители опер перечисляют средства, называются спонсорами и получают хорошие места. В первых рядах сиденья именные и на спинке значатся фамилия и имя благотворителя.

Блестящий культурный проект мэра Нью-Йорка Блумберга — показывать новые оперы МЕТ в прямой трансляции из театра на экранах кинотеатров в HD, только однажды, но по всему миру, независимо от временной разницы, войдет, наверное, в историю культуры. Моя подруга ночью смотрит оперу в Москве синхронно со мной, несмотря на семичасовую разницу во времени.

Но финансовые интересы театра этот проект все-таки подрывает.

Надеюсь, этот удивительный театр не сдаст позиции уникального.

Отвлеклась на любимое….

Так вот, на Линкольн-центр фестиваль приглашаются разнообразные театры: здесь и балет, и драма, и эпос, и куклы, и музыкальнозрелищные новинки…

Почти всё виденное за несколько лет навсегда впечаталось в память своей необычностью, высочайшим профессиональным уровнем и собственной реакцией не очень сильно образованного, в прошлом, советского интеллигента…

Одна бывшая приятельница весьма высокомерно заметила, что я плохо образована. К ее удивлению, я согласилась.

Она ожидала бурной реакции протеста, спора, сравнений и насладилась бы моей обидой. Но я честно согласилась.

Для нее это была полная неожиданность, поскольку она абсолютно неспособна к самоанализу, априори считая, что ее музыкальное образование вознесло ее к самой вершине интеллекта и эрудиции. В отличие от моего верхне-медицинского. Хотя в столице выпускники ее учебного заведения подвергались насмешливой критике как не вполне «доделанные» и односторонне мыслящие, странные и слабые. И это образование не считалось лучшим и достойным пика уважения.

Но Нью-Йорк не такой снобистский, как Москва, и разный люд ходит на эти фестивали. Правда, здесь это регламентируется долларом, а не только интеллектом и интересом. И приехать в город даже с окраины, например из Бруклина или из ближнего Нью-Джерси, на машине стоит весьма прилично: платные мосты, тоннели, без которых в Манхэттен не въехать, дорогая парковка и невозможность запарковаться на улице (спасибо мэру).

Плюс перекусить, а то и выпить!

Полста баксов да плюс стоимость билета. Не каждому жаждущему высокого искусства по карману.

Зато, слава Америке, Нью-Йорку или не знаю кому, в городе полным-полно шансов услышать и увидеть БЕСПЛАТНЫЕ развлечения. Особенно летом. Уже на протяжении сорока четырех лет.

На многих площадях, в парках, просто на улицах играют и поют, представляют, выступают. Развлекают простую публику, как могут, и делают это с милым энтузиазмом. Часто силами молодых (даже профессиональных артистов из оперы, театров и коллективов).

А как вам выступление Уитни Хьюстон около оперы на площади (сама там была)? Правда, она опоздала почти на час, задержавшись в трафике из Бруклина.

А концерт Стинга в небольшом Брайан-парке в семь часов УТРА!

Да, да, по пятницам в июле и августе такое бывает, причем есть расписание outdoor (уличных) концертов и опер (в Центральном парке), распечатанное в цвете и в большом количестве предлагаемое в этих местах.

Щедро, умно, приятно народу. Доступно всем желающим с любым уровнем жизни.

Не могу не заметить, что, на мой взгляд, люди здесь ЖИВУТ (на любые деньги), а не выживают. И чем беднее люди, тем более стабильно их финансовое положение, обеспеченное государством. Не всех, конечно. Есть чему позавидовать!

Где-то прочла заметки любительницы светских городских мероприятий, что вы можете прожить в Нью-Йорке без денег, ежедневно вкусно поесть, выпить и поразвлечься на различных приемах (я и сама не раз коктейльничала на халяву на выставках и тусовках).

Только надо быть нормально одетой (не говорю дорого) и без мешков, как у бездомных, которых, как заметила, никто не гоняет, и они бездомничают и валяются в свое удовольствие на улицах города.

Мой муж-ньюйоркец говорит, что у всех у них есть возможность спать на хорошей чистой постели и питаться вдоволь и хорошо. Но они предпочитают свободу.

Кстати, вечером в городе и на вокзалах благотворительные организации раздают весьма аппетитную еду всем желающим.

Видела и даже однажды с удовольствием попробовала, когда с прошлым мужем-дипломатом ждали в полночь электричку в Принстон, где жили тогда. С колесного лотка раздавали куриные зажаренные ножки с рисом и овощами. Ожидавший поездов народ спокойно подходил и брал, и мы, оглядевшись и пересилив неловкость (голод не тетка), с аппетитом уплетали угощение.

Кажется, положили денежки в стаканчик для чаевых.

Но вернемся от желудка к душе.

Американцы не просто отличные зрители. Они благотворители! Они любят и могут помогать и проявлять щедрость души себе в ущерб, даря лишние билеты.

Поэтому около Линкольн-центра суетятся и просят лишний билет на табличке или устно люди, в основном старики, не делая при этом униженного выражения лица. Достойно дают понять, что тянутся к искусству, на что не имеют средств.

Это трогательно, и даже русское слово «халява», шуточное, но оскорбительное, не прилипает к ним.

Забавно, что, посещая частенько концерты и спектакли в Линкольн-центре и Карнеги-холле, я много лет встречаю одних и тех же людей у входа и, как правило, вижу потом их внутри.

Они получают заветное. Не потратившись.

Пасутся там и экзотические личности. Например, старик с шевелюрой Эйнштейна, кажется, модельер. Он всегда невероятно экстравагантно одет: пестро, неожиданно в сочетаниях цвета и предметов туалета, забавно, но с большим вкусом и интересно. Бросаются в глаза (а может, это продумано) только странные авоськи.

Когда у Линкольн-центра проходят ежегодные нью-йоркские недели моды, сотни людей толкутся вокруг установленного для показа павильона, оценивают наряды и узнаваемые лица входящих и выходящих, фотографируют, наблюдают за интервью.

Кстати, мужчины и не мужчины мужского пола одеты и причесаны намного интересней женщин, изощряющихся в основном только в форме и высоте каблуков и близости края юбки к вагине.

Так вот, этот экзотический старик перебивал своим нарядом всех. На нем были шотландские элементы одежды (юбочка, гетры и прочее), какие-то медали и значки, неописуемый головной убор. Все это было хорошего вкуса и качества.

Я заметила, что у него была шишечка на верхней части лба. Недавно я увидела его рядом с театром, впервые в этом году спрашивающего билет на открытие фестиваля Моцарта, и заметила (это невозможно было не заметить), что его шишка выросла в большой торчащий рог. Это от халявы, желчно, по-русски подумалось мне.

Я себя осудила, а в перерыве увидела его в партере с авоськой и рогом, важно беседующим с мужчиной в черном.

Кстати, этой возможностью красиво светски развлечься в Нью-Йорке за очень маленькие деньги не раз, сознаюсь, пользовалась и я. Да и многие русские (я не скажу за всю мировую Одессу), знаю, тоже.

Однажды мы направлялись с приятельницей в МЕТ слушать оперу «Отелло» и проходили мимо Эвери-Фишер-холла, где увидели афишу, вещающую, что сегодня играет Евгений Кисин. Я, зная, что на него продают билеты за полгода, решила попытать счастья — подошла к кассе и спросила недорогой билет (цены на него кусаются).

Что вы думаете? Я чуть в обморок не упала, когда кассирша спросила: «За 15 долларов подойдет?» Мы купили два билета (больше и не было. Может, кто-то сдал?), не спрашивая, где места, и сидели в партере, как порядочные буржуа.

Кисин играл только в первом отделении и, насладившись его игрой, мы понеслись в соседнее здание оперы на «придушку» Дездемоны (третий акт).

Мне нравится, что в опере, и не только для опоздавших, которых не пускают в зал, есть возможность видеть всё в фойе на экране, сидя на мягком диванчике.

И другие щедрости возможны. Купил билеты (по телефону) на три-четыре концерта — и получаешь два билета в подарок бесплатно на то, что выбрал.

В течение многих последних лет я пользуюсь чудной возможностью купить билеты в оперу не по большим двузначным или вовсе трехзначным ценам, а по двадцать баксов. Спасибо кому-то умному, научившему.

Я пересмотрела весь репертуар этого невероятного синтетического театра. Надо только постоять в небольшой, но долгой очереди среди очень приличных ньюйоркцев и купить не более двух билетов.

Восхищение вызывают порядок и интеллигентность очереди и служащих, ее направляющих. Достойно и спокойно, вдоль шнура, за который никто не рвется, с допуском обратно отходивших на время, очередь движется к цели и предупреждается о количестве возможных билетов. На великолепные дорогие места.

Бывает, что на культурное событие Нью-Йорка можно попасть и вовсе бесплатно.

Однажды я попала на бесплатный концерт, посвященный певице и бывшему администратору Метрополитен-оперы Беверли Силлз. Очередь тесно змеилась на огромной площади перед Оперой. Тысячи (!) людей стояли на солнце, спокойно разговаривая и ожидая организованной раздачи бесплатных билетов. И опять можно было взять два билета.

И мой муж — урожденный ньюйоркец, не имеющий понятия о таких чудесах, порадовался и концерту с первыми солистами, и встрече с известными людьми, рассказывающими о юбилярше, уже покинувшей этот мир.

Выступал и мэр Блумберг, и ее друзья Киссинджер и Барбара Волтер, и другие знаменитости.

И несколько тысяч человек наслаждались зрелищем бесплатно, вспоминая и отдавая дань этой весьма невыдающейся певице, но много сделавшей для Оперы даме.

Много раз, долго стоя в очереди (с подругой или книжечкой) за двадцатидолларовым билетом в Оперу, я восхищалась таким подарком — мэрии, как мне казалось, — людям со скромным достатком, позволяющим приобщиться к высокому искусству, пока кто-то знающий не объяснил мне, что это дары вовсе не щедрого мэра, а щедрой меценатки (к сожалению, забыла ее имя), оплачивающей оставшиеся непроданные или заказанные и не выкупленные билеты для небогатых фанатов оперы, жаждущих насладиться волшебной музыкой и невероятными постановками этого удивительного театра.

В один прекрасной год это прекратилось, и я узнала, что щедрая леди умерла.

Но через некоторое время подарочную эстафету перехватили другие меценаты и очереди страждущих вернулись. С благодарностью.

Можно купить и входной билет в Оперу, и вы будете стоя опираться на удобный парапет, обитый красным бархатом, как и весь театр, и перед вами будет крохотный экранчик с титрами на нескольких языках (русского нет, хотя нас там множество).

Да здравствует Искусство, доступное стремящемуся к нему народу!

А летом в августе перед зданием Оперы ставятся три тысячи стульчиков (жестких, и поэтому тут же продаются плоские подушечки с эмблемой Оперы по скромной цене) и можно увидеть записанные на HD оперы. Бесплатно. На площади, как бы в нише на Бродвее.

Спиной к Бродвею, перед фасадом Оперы, на котором между огромными фресками Шагала натянут большой экран, три тысячи человек и по полтысячи по бокам на теплом асфальте, как только стемнеет, погружаются в мир волшебных звуков и оперных сюжетов. Никто не разговаривает, не курит, некоторые попивают винцо (разрешено и тут же продается в хорошем выборе на лотках), жуют, лижут мороженое в полнейшей тишине, внимая и не тревожа соседей. А сзади и с боков светится и сверкает город.

Небо, звезды, луна и высоко пролетающие железные птицы делают зрелище фантасмагорическими. До трепета, восторга и волны благодарности…

Но я отвлекалась от рафинированного искусства. Ежегодные фестивали Линкольн-центра, проводимые в июле в течение многих лет, на которые билеты надо покупать в марте, иногда потратив около тысячи (из моего опыта) на недорогие билеты за полгода вперед.

Пройдусь для себя и для читающих «По волне моей памяти» по незабываемым впечатлениям.

Парижский «Комеди Франсез» привозил спектакль по басням Лафонтена, позднее свистнутых и хорошо переведенных на русский язык дедушкой Крыловым. Красиво оформленный и блестяще отыгранный, с роскошными костюмами и масками.

На японском театре «Кабуки» я, извините, совсем не «догнала» юмор от мужчин, переодетых женщинами, и шутки про естественные надобности и рефлексы.

Кукольный театр Резо Габриадзе с историей о войне глазами муравьев и их страданиями очень удивил углом зрения творца.

Его же спектакль с участием Барышникова, бегающего по сцене, изображая безумного бывшего летчика, представлявшего себя машиной. Интересная пьеса, основанная на реальной истории, в удивительном перевоплощении Барышникова, который молча двигался по сцене.

Странный спектакль, где тридцать тибетских монахов и один мальчик отобразили из картонных коробок на сцене все жизненные этапы человека как индивидуума и в коллективе, с намеком на популяцию, под очень странную, непривычную музыку. Было визуальное ощущение высокой философии.

Абсолютно потрясла музыка Монтеверди, исполненная в стиле кабаре, когда за столиками тесно сидят зрители-слушатели, наслаждаясь бокалом вина, его основой — виноградом, крекерами и сыром, ждут начала представления, удивляясь, где же сцена для артистов.

И вдруг за соседним столом чудный баритон начинает повествование, а тенор, сопрано и другой баритон из разных углов присоединяются и а капелла (без музыкального сопровождения) рассказывают о жизни и смерти, любви и ревности, драме и бытовых проблемах XVI века, так актуальных и сегодня.

Около каждого певца сидит молчащий актер, одними глазами, мимикой и иногда порывистыми движениями иллюстрируя музыкальные диалоги.

А ты только успеваешь поворачивать голову на звук, сдерживаешь слезы, чувствуя мурашки на коже и начисто забывая обо всем на свете…

Бывало, придя домой, я заставала блаженствующего под Монтеверди мужа, и от этих звуков вспоминала о загробной жизни, а мой жизнеутверждающий оптимизм не мог принять потусторонней неподвижности.

А тут такая махина чувств сваливалась на мозг, включая все органы восприятия, что до сих пор при воспоминании об этом музыкальном представлении разливаются в душе неведомые цветные волны…

Ну, конечно, были и странности, когда под музыку русской Леры Ауэрбах зрителям завязывали глаза, проводили под руки и усаживали на стул, предлагая почувствовать себя слепым. И, лишив зрения, тревожили слух мычанием коров, плачем ребенка, звуками природы и человека, музыкальными экспериментами или экскрементами (не берусь судить), и казалось, что или тебя морочат за большие деньги, или ты вовсе идиот, не догоняешь шедевров современности со своим консервативным старомодным вкусом.

В моем любимом «Армари» — огромном, на четыре блока (между Парк-авеню и двумя улицами в Манхэттене) красном здании, принадлежавшем военному ведомству (отсюда и Армари — оружие), где тренировались и маршировали военные из богатых семей и где иногда проходят зрелища и выставки, вследствие чего оно включается в состав помещений, где проходит Линкольн-центр фестиваль, — была интересная инсталляция-экспозиция: произвольно были расставлены стулья, скамьи, или люди просто садились на пол (как это здесь любят). Со всех сторон раздавались звуки — птиц, животных, техники, несмазанных дверей и телег, голоса, смех, плач, музыкальные вкрапления. Словом, все звуки мира и жизни. И войны, между прочим. И народ вертел головами, разглядывая много разного, в том числе и людей вокруг. Было ужасно любопытно и необычно, впрочем, как всё, что происходит в «Армари».

Даже Лондонский театр Шекспира представил там его пьесу в новом интерьере, необычном и объемном.

Трудно было понять привезенное однажды на фестиваль в Нью-Йорк японское садомазо XVI века, про которое нудно нараспев на своем языке рассказывает кучка японцев в луче тусклого света в середине сцены. Вроде и спать дорого и неудобно, но и следовать сюжету невозможно, особенно о японском житье-бытье и на их языке…

Можно параллельно читать титры, но не очень успеваешь, и в темноте глаза просто не хотели работать, а монотонность убаюкивала мозг. И предмет повествования был чудовищен: девушка из богатой семьи росла капризной, и служанка от зависти выколола ей глаза! Девушка стала садисткой, соблазнила слугу, и он как мазохист терпел ее издевательства. Все это было скучно, без чего-то колоритненького, что можно бы увидеть из представления о садомазо.

Боролась со сном в темноте отчаянно.

В один из июлей неизгладимое впечатление произвел спектакль, сыгранный на большом удалении от Линкольн-центра — на губернаторском острове, где раньше была огромная тюрьма и куда можно было добраться только на специально выделенном пароме для тех, кто потратился на билеты на спектакль.

Долго ехали, потом плыли, потом чапали по жаре мимо бывших тюрем. И пришли в большой амбар с лавками-амфитеатром.

Голландцы привезли пьесу Пазолини («коммуниста и педераста») о полном разрушении богатого благополучного европейского семейного очага пришельцем.

Но только после спектакля в голову пришло объяснение, по крайней мере, догадки о причинах такой значительной и труднодоступной отдаленности от Манхэттена.

По ходу спектакля разделись догола все персонажи, кроме собаки. И в таком виде подверглись сексуальному насилию со стороны пришельца.

Но случайно ли здесь (не знаю, как в оригинале у Пазолини) пришелец был явно арабской внешности, а буржуазная семья европейцев, вялых, скучающих в своем комфортном беспечном существовании, беззащитных, слабых, падких на порок людей, совсем не вызывала сочувствия в полном их унижении и социально-физическом уничтожении. Голые актеры (хорошо, что жаркий июль) подходили вплотную к первому ряду зрителей, давая убедиться в отсутствии телесных трико, и низко кланялись с надеждой на понимание высоких целей искусства.

Зрители в шоке машинально хлопали без обычной для Нью-Йорка неистовости, потом все мы молча вышли в душную темноту и долго брели в грустных раздумьях о судьбе Европы, а может, и Америки. И только на пароме, когда мы подплывали к сияющему торцу Манхэттена и перед нами открылся потрясающий обзор небоскребов-банков, корпораций, реклам и пьяненького народа на улицах, отлегло.

И появилась надежда, что, может, еще поживем и все обойдется…

Могу себе представить отклики и выплески зрителей, если бы это происходило в центре Манхэттена.

Хотя на ежегодных гей-парадах тоже навидаешься всякого! Но, правда, без демонстрации арабской угрозы разлагающемуся человечеству.

Интересен был и запомнился тоже в один из июльских фестивалей спектакль французского театра с маленькими трагедиями и комедиями из современной французской жизни. Тоже в «Армари». Огромное помещение по кругу заставили металлическими конструкциями, из которых составили ряды с сиденьями примерно для тысячи человек. А в середине на просторном подиуме находились большие круглые подставки, вращаемые и передвигаемые парой молодых людей в черном трико, невидимо ползающих по полу, двигая их. На один из круглых подиумов направлялся свет и разыгрывалась сценка из современной жизни французского общества. Светского и простонародного, из жизни молодых и старых, бедных и богатых.

И как только кончалась актерская миниатюра, свет падал на другой круг, а прежний отползал в темноту.

Запомнились несколько пронзительных миниатюр. Одна, без единого произнесенного слова, когда работяга приходит домой в грязной спецодежде, моет руки, садится за стол. Жена подает одно за другим блюдо, трогательно заглядывая ему в глаза и ожидая чего-то. Хоть слова. Он хмуро и устало ест, в лице безнадежность и безразличие, и, доев, отправляется спать, оставив жену с опустившимися руками и лицом. Молча!

И другая миниатюра, тоже без слов, кажется, вызвавшая просто поток слез.

Старики — муж и жена — сидят в креслах, и дверь (это всё, что на кругу), в которую стучит и пытается войти внук-наркоман.

Они не открывают, держа друг друга за руки, плача.

А за дверью (круг вращается) мальчик проходит все стадии эмоций — от мольбы о помощи, плача, тихих просьб до агрессии — в тяжелейшем состоянии абстиненции он пытается взломать дверь, чтобы получить деньги. Это было так страшно, правдиво, трагично и без разрешения ситуации. Они не открыли, и он валяется под дверью…

В перерыве всех зрителей пригласили вниз на подиум, мгновенно поставили длинные столы и подали домашние печеньки и чай. Актеры и дети, человек сорок, угощали. Было так трогательно, что люди с невысохшими слезами благодарили от души.

Вынула я из закутков памяти представление в парке, на природе, по Шекспиру. Там мы в числе немногочисленных зрителей (человек пятьдесят) пару часов ожидали на траве и протоптанных дорожках Баттари-парка прихода паромчика, перевозившего нас на остров.

А там мы, как идиоты, бегали за актерами, облаченными в одежды тех времен, со шпагами, по долинам и по взгорьям, холмам и полям. Останавливались в недоумении у «трупов», убитых в поединках, сомневаясь в нереальности происходящего…

Было смешно, но интересно. Артисты фехтовали и бежали на другой редут, а мы, зрители, трусили за ними в догадках, что же дальше. За это денег не брали. Но набегались мы до полусмерти.

Однажды купив билеты, как обычно, в марте, я долго ждала начала фестиваля в предвкушении впечатлений от созерцания прекрасного.

Начался он у меня с балета. На японцев после прежних мучений я не пошла.

Я выбрала Lincoln Center Festival, балет европейской труппы Rosas Faze, надеясь увидеть элементы хореографии Пины Бауш, гениальной, но непривычной и странноватой для консервативного русского вкуса и глаза. Моего, скажем.

Пина Бауш неожиданно сильно впечатлила меня — я узнала о ней из документального фильма «Пина», который за пару лет до этого номинировался на «Оскар» в своей категории, но не получил!

Тогда я посмотрела балет, если можно так выразиться. Балет походил на тест по психиатрии. Еле прошла. С трудом. Многие не выдержали испытания и выползли из зала.

Это напомнило, как в одном советском фильме показывали людей под психотропными препаратами, которые повторяли какое-то дикое движение снова и снова, без конца. Жутко было смотреть.

Сегодня я увидела это за немалые деньги.

Повтор движений (не более десяти) еще не караул. Можно рассмотреть в этом философию рутины жизни. Но повтор трех музыкальных тактов в течение пятнадцати минут с обозрением синхронных десяти движений вызывал желание заорать на весь зал или порешить из автомата ползала под эти такты.

Поэтому это и был тест на терпение и психическую устойчивость. Ползала не устояло и удалилось в душную реальность бытия, где психи не так сконцентрированы, а диффузно рассыпаны по улицам и помещениям.

Начинаешь ценить примитивную жизнь с ее маленькими радостями, и даже грязный, заплеванный и зассанный тротуар Девятой авеню умиляет реальностью.

И ты тихо отходишь от посещения психбольницы, стараясь выкакать это из памяти.

Но студентам, «балерунам и балериншам», было «пользительно» посмотреть на труд, упорство и настойчивость в старании войти в мир искусства. Даже сомнительного в данной точке и данном времени.

Я долго сомневалась, идти ли на второй балет той же психбольной «хореографши» или поберечь свою психику. Жадность победила. Хотела за свои шестьдесят баксов если не хлеба, то зрелищ! Подумала, что хотя бы послушаю музыку Бартока. И интересно было посмотреть, оправдано ли название «Микрокосмос» — что там в нем?

Та же хореограф и композитор Барток напоминали местами ожившего Модильяни. Четыре девахи в маленьких повседневных, будто несвежих черных платьях временами вульгарно задирали подолы сзади и спереди, иногда снимали подолы совсем, как бы иллюстрируя падение нравов, скакали козами по сцене, как по полю. Снимая нижнюю часть одежды, девушки выпячивали пятую точку, показывали мускулистые зады в белых тугих, словно резиновых трусах, выражая современные нравы средствами современной, так сказать, пластики.

Было удивительно и абсолютно асексуально. Хореограф Тереза, наверное, плохая ученица Пины Бауш.

Она по случайности сидела рядом со мной и была сама полностью лишена грации балерины (исключая анатомию шеи), женственного шарма в одежде и пластике обычных движений и одухотворенности в лице. Но своим обликом олицетворяла классическую психиатрию. Хореограф напряженно наблюдала движение на сцене, местами замирающее в полном герметическом молчании, когда зрители даже боялись кашлянуть (хотя в театре обычно посещает мысль, что в зале в этот день присутствуют пациенты туберкулезного санатория).

Люди боялись звучать не от драматизма происходящего на сцене, а от недоумения и от нежелания показать свою непосвященность и непонимание серьезного нового искусства… Ну чистый «Голый король».

Но местами было интересно посмотреть двигательные молчаливые взаимоотношения в паре и в женском коллективе.

Ощущая неполноценность от отсутствия восторженных эмоций при встрече с прекрасным, я вышла на улицу и случайно увидела афишу о сегодняшнем концерте Игоря Бутмана в Джаз-клубе на площади Колумба в пяти минутах ходу.

И понеслась после балета и Бартока на джаз. Да простят меня серьезные люди и музыканты за это всеядное обжорство, свойственное мне и в прямом, и в переносном смысле.

B огромном комплексе на площади Колумба (Бродвей / 60 Street для иногородних), на 5-м этаже здания Time Warner Center в Джаз-клубе Dizzy Gillespie стояла очередь за зарезервированными билетами и отдельно — короткая очередь, как я быстро сообразила, на остатки нераспроданных билетов.

Оказалось, что концерт Игоря Бутмана сегодня последний. Русских в очереди была половина. Когда меня запустили, музыка уже гремела.

Села я на «шесток» — высокие стулья у стены, совсем с краю, и официант принес меню. В темноте изучить его оказалось проблематично, музыка гремела, на маленьком подиуме уже буйствовал Игорь Бутман.

Есть я не хотела, да и пришла сюда не за этим, хотя по соседству несколько очень толстых людей жрали (именно так), аккуратно подбирая остатки пищи с тарелки, старательно и неловко пользуясь ножом, стараясь не показать свинский аппетит и пытаясь выглядеть светски респектабельно.

Я заказала свой любимый коктейль кайпиринью (из тростникового рома и лайма) в память о влюбленности в Рио-де-Жанейро — этот коктейль в Нью-Йорке правильно делают только в трех-четырех местах. Остальные заменяют дорогой бразильский тростниковый ром дешевой водкой.

Мы, закупая все ингредиенты и давилки-выжималки, ухитряемся делать этот коктейль дома.

Бутмана я видела на экране ТВ, он замечательно «саксофонил». Слышала восторженные отзывы и восхищалась им на телешоу «Ледниковый период», когда прославленный музыкант, как убеждали ведущие шоу, никогда раньше не катавшийся на коньках, рассекал лед, да еще таскал на себе партнершу, поднимая ее на руках и удачно бросая на лед.

Она была профессионалка и его возможную неловкость в броске безопасно купировала классным сальто и приземлением на лед ногами, а не другими частями тела.

Я искренне восхищалась храбрым и отчаянно дерзким знаменитым музыкантом, пробующим себя на новом поприще, опасном и для здоровья, и для творчества.

Он оказался невысоким, коренастым, но не мощным (вспомнила, как он таскал фигуристку, и подивилась его физической силе).

Такой свет от него шел помимо прожекторов: белокожий, рыжий, с курносым носом, совсем не отражающим фамилию Бутман, он искрился. Надувался, краснел арбузом, хулиганил в музыкальных импровизациях, шутил на сленговом английском, вертелся и извлекал из своего блестящего дружка фантастические зажигающие звуки.

В зале всё колыхалось, кроме жующих обжор. Они колыхались сами по себе. В зале было много черных, изысканно или экзотически причесанных. Все вертелось, звучало, шевелилось и бодрило. Огненная позитивная энергия рвалась из ртов, рук, ушей и глаз.

Не как на балете Roses, когда мучаешься между желанием заснуть или, заорав в голос, перестрелять всех окружающих, начав с хореографа, от монотонности движений танцовщиков и назойливого повтора тактов музыки…

Простите опять, эстеты (вернее, псевдоэстэты)… Но контраст — это тоже хорошо.

Бутмана мне постоянно загораживал один их таких экзотически причесанных, с пизанской башней на голове, напомнивший старое название начеса «вшивый домик» (вот уж где могли бы завестись даже крупные животные. Ведь эти прически на долгую носку. Правда, говорят, что их можно мыть). Кстати, я заметила, что в Америке люди не пахнут плохо, даже в транспорте. Наверное, моются каждый день или чаще. Сравнительное обоняние подсказывает.

Я вертелась на насесте, потом к пизанской башне подрулили суетливые официанты и вертучая белая официантка с обожанием на лице, а также другие обитатели бара и своими мельтешащими движениями совершенно скрыли мне весь большой оркестр.

Я, подобрав свою фальшивую кайпиринью (неправильно приготовленную), по совету любезного молодого русскоговорящего человека, вычислившего русскость по моему облику (я наших тоже обычно успешно угадываю) пошла вглубь бара, где у стенки позади привилегированных столиков сидели фанаты джаза. Но там между ними и сценой «никого не стояло».

В процессе протискивания я заметила в хорошем для обзора месте столик с тремя респектабельными черными.

Четвертый стул был не занят.

Поскольку я могу культурненько пристать к любому жителю планеты, а может, и космоса, я, верная себе, подошла к столику и попросила разрешение сесть.

Произошла короткая заминка — может, они не расслышали из-за джазового грома, — они переглянулись между собой и ладонью указали мне на свободный стул. Я кивнула, развернулась лицом к Бутману и боком и спиной к хозяевам столика и впала в звуковое блаженство. Чуть подогретая общим градусом настроения и легкого алкоголя. И джаза, настоящего!

Попробую описать первое короткое впечатление от сидящих за столиком.

Все были крупные и нестарые. Один был в шляпе, важный, с холеными тоненькими бакенбардами. Большими, навыкате, глазами и тяжелым оценивающим взглядом.

Второй — помоложе, приятный, улыбчивый. Третий совсем простецкий, в полосатой, как тельняшка, майке, тоже улыбающийся приветливо и подмигивающий, дескать, не робей.

Радостная от удобной удачной позиции, трясясь и качаясь в ритме джаза, притрагиваясь время от времени к соломинке в стакане, я утонула в музыке.

Музыканты были все русские, умилило, как потом Бутман, представляя их, перечислил всю географию бывшего СССР. Сопровождал шутками почти каждого из оркестра — кто-то приехал из самой глухой части Сибири, кто-то из Украины, из Питера, с Урала.

Зал принимал хорошо.

Бутман начал темпераментно и волнообразно переходить от известных классических джазовых мелодий к импровизациям на русскую тему. Тут были и «Катюша», и «Старушка не спеша…», и блатные — «Мурка» и другие. Прозвучали и нотки известной классики, подвергшейся джазовой аранжировке.

Всё в кучу и очень здорово.

Я в экзальтации повернулась и стала объяснять сидящим черным, что это русский музыкант, что это попурри из известных русских песен, классики и прочего.

Я пыталась под гром джаза объяснить кто такой Бутман. С улыбкой. Посмеивались и они тоже. Приятный и простецкий улыбались и кивали, что понимают, что меня тоже умилило. Важный в шляпе снисходительно двигал уголком рта.

В конце импровизационного блока все хлопали, а как только стало тихо, я неожиданно (а может, «ожиданно» для меня, учитывая мою персону) крикнула по-русски: «Спасибо!» Сидящие в зале русские (наверное) нестройным хором зареагировали, захлопали, поддержали.

Важные черные были довольны моей непосредственной живой реакцией, а Бутман подошел к краю рампы и по-русски сказал «спасибо», глядя прямо на наш столик, наверное, удивившись, как русская бабушка попала за этот столик.

Он продолжил играть, конвульсируя в такт и заставляя публику следовать ритму…

Я пыталась манипулировать с телефоном, чтобы снять фото или видео (что непросто при моей дружбе с передовой электроникой).

Сделала несколько снимков. Тут ко мне подошел, думаю, администратор, тоже чернокожий, и, обдавая меня ароматом дорогого парфюма, мягко и вежливо сообщил мне, что снимать не надо и что я вообще сижу за private table (персональный стол — авт.). Я задергалась, заизвинялась, а он предложил мне пересесть в другое место с его помощью. Я отказалась, обещав больше не вынимать телефон.

Он отошел. Однако очень скоро кто-то другой или тот же подошел уже с более настойчивой рекомендацией пересесть на другое место.

Я сказала, что хозяева столика разрешили мне к ним подсесть, и, обернувшись к ним, жестом спросила согласия. Что-то промелькнуло: жест ли, слово или просто взгляд — не поняла, но строгий служащий стал пятиться, умолял простить, двумя руками двигая воздух по направлению ко мне.

Я горячо поблагодарила улыбающихся снисходительно хозяев и развернулась к сцене, мысленно отметив возможную важность их персон и поздравив себя с удачным завершением нахального поступка.

Поклонение моим столохозяевам продолжалось, подтверждая, что они важные птицы.

К ним подходили и какие-то белые, и так же экзотически выглядящие чернокожие, что-то восторженно выражали, благодарили.

Мои красавцы за столом снисходительно принимали комплименты, улыбались.

Причем определить социальную иерархию моих новых знакомых я не могла, поскольку сидела к ним спиной. Но важностью этих персон прониклась.

С бандой (джаза) Бутмана выступала кудрявая смуглая красоточка.

Он представил ее, рассказав, как она прибилась к ним. И она через пару энергичных горловых импровизаций поведала на хорошем русском, что родилась в Москве и имеет доминиканскую наследственность от папы. Это, наверное, помогало ей издавать такие звуки. Я восхищаюсь только одной белокожей джазовой певицей — Джони Митчелл.

А Бутман почему-то все смотрел в сторону нашего стола, подмигивал и жестами как бы просил или обещал что-то, делал маленькие движения руками.

Заводной, живой и влюбленный в джаз Бутман, легко и мило исполняя американские мелодии, демонстрировал абсолютную свободу, непосредственность и естественность в этом южном, горячем афроамериканском ритме и мире.

Подошел отыскавший меня на новом месте официант, принесший коктейль, и спросил не хочу ли я чего-то еще. Я попросила счет и достала свой толстый (не от денег, а от нужных и совсем ненужных бумажек) кошель, доставая кредитку.

Я почувствовала шевеление за столом, и официант, кланяясь, попятился от стола. Я вопросительно посмотрела на простака в тельняшке и спросила зачем, ведь у меня нет проблем заплатить. Он забавно дернул плечом и показал на важного в шляпе: «Это он платит!» Я взглянула — важный величественно кивнул головой и сказал американское сакраментальное: «No problem».

Было неожиданно приятно.

Нет, по правде сказать, «ожиданно». Я сразу была уверена, что эти трое — настоящие джентльмены. И как-то патриотически благодарны за любовь к ИХ музыке.

Я подтрясывалась, впав в восторг даже с фальшивой кайпириньей.

А Бутман все поглядывал на наш стол и ждал чего-то. Он что-то быстро сказал, обращаясь к нашему столику, а я, обернувшись на соседей, пыталась определить, кому предназначены улыбки и призывы.

Вдруг зал зааплодировал, и некоторые зрители встали. Я, не понимая, в чем дело, вертела головой и вдруг увидела, как из-за нашего стола понимается этот милый простоватый человек и, чуть смущенно улыбаясь, под скандирующие крики и «Марсалис!» направляется на невысокий подиум. Торжествующий Бутман встает рядом.

Тот, кому предназначались бурные аплодисменты, берет в руки золотую трубу, и зал замирает. Полились звуки — резкие, ритмичные, раскатистые. Публика ревела…

Оказалось, это знаменитейший джазист, современный Армстронг, трубач Винтон Марсалис, о котором я много слышала от бойфренда подруги, бывшего джазмена из Тбилиси, даже создавшего панно, орнамент которого состоял из имен ста величайших джазовых музыкантов планеты, и рядом с Армстронгом там было имя Марсалиса!

Тбилисец мечтал лично вручить эту свою дорогую работу знаменитому трубачу.

Я знала, что он долго пытался выйти на него и связывался с администраторами, секретарями, чтобы встретиться, подарить и рассказать, как высоко ценит его талант и как он популярен в далекой России. Я тоже пыталась помочь, но безуспешно.

В конце концов он кому-то передал свой коллаж для Марсалиса, но реакции не последовало.

А тогда зал бушевал. Музыкант вернулся к столику, но никто уже не садился обратно. Концерт был окончен на высокой ноте.

Народ стоя аплодировал до звона в ушах. Важный шляпоносец, видимо, импресарио Марсалиса, стоял тоже.

Я вышла в теплую, ярко освещенную бродвейскую ночь.

Полночь плыла под луной.

На тротуарах местами валялись счастливые пьяные, бездомные или сумасшедшие. Никто их здесь не гоняет, и они спят, мирно подложив ручку под щечку.

Мой муж-ньюйоркец говорит, что у всех них есть шанс на теплую и сытную жизнь, но они выбирают Свободу!

И я, счастливая, с джазом в душе, шла по ночному Нью-Йорку, минуя через каждые три метра ресторанные двери и прислушиваясь к льющейся через дверь живой музыке.

По улице, как однажды после концерта пошутил мой муж, «шла тесная пьяная толпа любителей классической музыки».

Вдыхая в полночь аппетитные запахи лука, специй, мяса и тревожные — человеческой похоти и пороков, я счастливо «пилила» домой к своему дряхлому гению — мужу. И сердце билось в ритме джаза. Жизнь удалась, как говорит мой приятель!

Послесловие

Наутро, едва его дождавшись, я позвонила пожилому бойфренду своей подруги, тому самому бывшему джазмену из Тбилиси. Я рассказала ему о ночном приключении и встрече с его кумиром Марсалисом, надеясь, что он разделит мой восторг, удивится и порадуется.

Ожидая (по-женски) восторгов и охов, получила глоток хининного раствора из горечи, неудачливой старости, раздражения на сделанные по жизни ошибки, потери и неудачи (хотя устроен был совсем не плохо, уютно и сытно) и на ушедших. И на недооцененный Марсалисом его подарок, в который было вложено много души и труда.

От его разрушающего разочарования, пессимизма и уныния мой восторг угас, как костер под его мочой…

Надеюсь, вам будут интересны эти этюдики из нью-йоркской культурной (и некультурной) жизни.

Я очень ее полюбила, боюсь, навсегда, и никакое сравнение не перебьет ощущения причастности к жизни этого дивного города.

Июль 2014

Нью-Йорк

Я уже упоминала мое неожиданное увлечение Метрополитеноперой Нью-Йорка на фоне моей детской, юношеской, да и взрослой нелюбви к опере в России, но справедливости ради надо заметить, что ее было немного в моей русской жизни.

Русская опера была для меня скучна, невероятно дорога по цене и далека от моего жилья в близком Подмосковье, куда надо было в полночь возвращаться на электричке. Друзья и родные ею не увлекались, и я предпочитала балет.

И взмахом Судьбы, переместившей меня в близкий пригород Нью-Йорка, я вдруг я влюбилась в оперу и в Метрополитен-оперу, в частности.

Может, зрелость, но скорее всего невероятное высокое искусство, созданное коллективом потрясающе творческих людей, увлекло меня неожиданно глубоко и сильно. Я словно прозрела и увидела богатство и разнообразие человеческого интеллекта, оценила искусство!

И конечно, теперь мои финансовые возможности, время и свобода передвижения стали абсолютно иными, чем в моей скромной русской жизни, где высовывающимся могли отстричь голову уже в школе, вузе и на производстве. Как на газоне — всё должно быть вровень!

Прилагаю мое эссе об опере. Извините за некоторые повторы.

Хвалебная ОДА опере на HD (high definition — высокое разрешение звука. — Авт.) Или, если хотите, Панегирик (похвальная публичная речь)

Люди по-разному относятся к опере. Причем это «разное» меняется в течение жизни.

Знаю по себе. Ненавидела оперу смолоду — за скучность.

Оперетта, по мнению моей мамы-учительницы, — легкомысленное полуискусство, которое я за это и презирала, а «подлинное искусство» оперы (хотя не помню, как мама комментировала оперу) я ненавидела.

Полюбила, попав в Метрополитен-оперу. Всем сердцем. Навсегда.

Может, наконец созрела и прозрела, а может — по диссонансу с Большим театром в Москве, где Зураб Соткилава до сих пор поет, держа «руки по швам».

Скорее, я полюбила сам театр Метрополитен-опера за уважение к классике и невероятное, неожиданное внедрение модерна.

Горячо полюбила за работу, ориентированную не только на старую, проверенную столетиями аудиторию, но и на молодую. За потрясающие постановочные шедевры, открытия, остроумные находки, за синтетичность искусства: музыкального, зрелищного, постановочного, оформительского и декоративного (простите мой дилетантизм).

МЕТ-опера — это когда лучшие в мире оперные певцы играют свои роли так превосходно, как лучшие драматические или даже комедийные актеры. Когда, зная наизусть слова и музыку распространенных опер, слышанных с детства (в основном по радио. Ненавидела же!), открываешь для себя так много нового, неожиданного за счет игры актеров (голосов в России было много хороших), за счет оригинальных, смелых, современных постановок: поиска нового и переноса сюжетов классических опер в наши дни.

Ведь гениальное не подвластно времени.

В этом театре всё потрясающе талантливо, в новом прочтении иногда рискованно смело, но всегда интересно, что уже само по себе прекрасно!

Но не всем дано, возможно и доступно это высокое искусство. МЕТ — это Нью-Йорк («Великий и ужасный»), Манхэттен — его сердце. Опера — в его глубокой околосердечной полости, в центре, с фресками Шагала на фасаде.

Не все могут доехать, потратиться прилично, выкроить довольно много времени — четыре часа и более на спектакль и неизвестно сколько на путь к этому сердцу Нью-Йорка. Плюс проблема или дороговизна парковки. И путь домой в ночи после спектакля…

Да, посещение этого театра — целое событие. Издалека и без тугого кошелька туда не зачастишь.

А по всему земному шарику народ может и не познать этого восторга НИКОГДА!

И вот!

Родился новый проект, чтобы порадовать всех любителей оперы и незнакомых с ней вовсе и познакомить с этим волшебным, уникальным театром.

Мэр Нью-Йорка Блумберг постарался, и теперь во всем мире в один и тот же момент — повсеместно на всех континентах земного шара — МЕТ открывает занавес! В специально оборудованных залах некоторых кинотеатров в крупных городах.

76 стран от Европы до Уругвая и Японии! Называется это — опера на HD (high definition — высокое разрешение звука). На экранах!

Для этого созданы специальные спутники и оборудование в специальных кинотеатрах. Запись идет прямо из театра МЕТ-оперы.

И в Москве с прошлого года моя подруга с большим восхищением слушала и смотрела СО МНОЙ в одно и то же время оперу из МЕТ. А я была в самом театре. Не это ли «культура в массы» и достижения техники на службу ВСЕМУ человечеству?

Но существует и критика этого новшества.

Подрываются финансовые основы театра. Расходы на постановку не окупаются даже на половину. Особенно, если новые оперы идут не годами, а иногда только по 8-10 раз. Слава богатым спонсорам и даже небогатым поклонникам и ценителям оперного искусства — тем, кто покрывает эти расходы.

А экранизация якобы снижает число слушателей вживую. Это ерунда! Миллионы по всему миру (76 стран!) никогда бы не пришли в этот театр. А теперь они им восторгаются и приобщаются к прекрасному.

«Нет живого звука, — говорит знакомая дива. — Именно в этом сила оперы». Согласна, но техника сегодня на грани фантастики.

И рядовые миллионы слушателей на звук с экранов не обижаются.

Нет необходимости наряжаться, когда идешь к экрану, нет длинного пути к восторгу перед искусством. Да. Но у меня, например, выработался рефлекс — я испытываю трепет уже за несколько дней до определенного события.

Правда, бывает, что спектакль не оправдывает ожиданий. Но не часто. И не на каждый взгляд.

ЗАТО:

Видна творческая работа не только исполнителей оперных партий, но и режиссеров-постановщиков, костюмеров, оформителей-декораторов, художников и других участвующих в спектаклях и их обеспечении.

Ты наблюдаешь мимику актеров. Живую реакцию партнеров, чего ты никогда не заметишь уже с десятого ряда партера (где стоимость билетов исчисляется сотнями долларов).

Следишь детально за драматургией и игрой поющих актеров.

В этом театре нет напыщенности и нарочитости оперы, демонстративной условности. Ты живешь жизнью героев и забываешь, что они поют. Живешь в этом временном пространстве и, погружаясь в суть самого сюжета, забываешь о своем, личном.

Ты живешь с ними. Влюбляешься в персонажей и актеров.

Мы с приятельницей чуть не подрались, влюбившись в Хосе и Тореадора в умопомрачительной постановке «Кармен».

Каждая отстаивала достоинства своего. Хосе или Тореадора. Потом согласились, что оба чудо как хороши.

А Кармен была лучшей за всю мою долгую жизнь при неплохой слуховой и зрительной памяти. Совсем другой, не такой, как мы привыкли.

Кстати, уроженка Риги (Латвия) — Элина Гаранча.

А как здорово в перерывах между актами посмотреть на экране интервью с исполнителями главных партий!

Интервью берут лучшие оперные певцы, а певцы, занятые в спектакле, в перерыве, в сценической одежде вдруг раскрываются человеческой сутью, рассказывая о своих персонажах, передают приветы близким, улыбаются.

Видишь индивидуальность человека — певца. Интересно.

Потрясли в антрактных интервью нормальные голоса двух красавцев-контратеноров (которых во времена Гайдна называли кастратами. И они таковыми были). А сейчас это нормальные мужики, могущие всю партию петь таким неестественным для мужчин, но очень красивым голосом. Теперь мой любимый лучший контратенор современности — Филипп Джарусский. Где-то прочла, что его дед бежал во время революции в Европу и на таможне, где у него спросили имя, он ответил: «Я — русский!». Так и записали.

Когда слушаешь его исполнение Генделя и Вивальди, замирает всё и кажется, ты паришь где-то на небесах, в вечном блаженстве и спокойствии. Невероятное открытие для меня — это пение.

Недавно мне попался русский фильм, где использовано пение Филиппа Джарусского «Турецкое седло». У меня был шок.

Пересказать не решусь. Неадекватная реакция несведущего обывателя.

В опере на HD ты в деталях можешь разглядеть дирижера. А когда звучит: «Maestro to the pit! Maestro to the pit!» («Маэстро — к пюпитру!» — так приглашают дирижера к оркестру. — Авт.), охватывает дрожь от предвкушения прекрасного.

Вы можете наблюдать лица музыкантов оркестра, чья мимика красноречиво выражает вдохновение.

На экране вы имеете шанс послушать режиссера-постановщика и художника, рассказывающих о своей работе над спектаклем.

В перерыве между актами экран дает возможность заглянуть за кулисы и увидеть процесс смены декораций: грандиозные трансформирующиеся устройства и большое количество целенаправленно снующих работников сцены, которые приносят, уносят, меняют, устанавливают. Внешне неспешно, но быстро. Очень интересно!

Вам покажут костюмы персонажей и расскажут, как это делается. И вы удивитесь, как близко к реальности подобраны цвета крови (всё в этом театре близко к реальному), как расшиты камнями дорогие одежды и разные декоративные элементы спектаклей. Никакой фальши и подмены!

Вагнер представлен фантастически: певицы-«птицы» подвешены в воздухе и поют, герои уходят в вертикальное пространство.

Огромные подвесные платформы становятся то лесом, то хижиной, то дворцом с колоннами. И ты видишь, как это все передвигается перед следующим актом. Фантастика!

Могут вывести на сцену живых лошадей. Или показать море «крови», в котором хор в белых одеждах по колено, и красная жидкость поднимается, впитываясь белой тканью на людях всё выше и выше. Балы, где все роскошно одеты, — ведь экран не обманешь…

Видны и мимика, и детали одежды, и очень естественный макияж на певцах. В этом театре нет нарочитой театральной декоративной косметики.

У певцов и актеров естественные лица с отличной игрой мимических мышц и пластикой. Экран безжалостен, но здесь всё безукоризненно!

И естественность лиц в сочетании с подходящими роли костюмами дает полное ощущение твоей сопричастности к происходящему на сцене. Так и хочется вспомнить Станиславского: «Верю!»

В театре издалека часто видна темная сцена со светлыми пятнами лиц и рук. Только звук. В театре, кроме первых рядов, на сцене ничего не увидеть. Клонит к приятному сну.

В то время как на экране HD — и крупный план, и вся сцена, и детали, и углы…

Некоторые «оперолюбы» презирают мою заинтересованность экранным воплощением смысла их жизни и отсутствием должного уважения к «живому звуку». Они правы. Но искусство должно принадлежать народу, а не его «жирным» представителям. Шутка!

И я, киношный фанат, нахожу огромное количество плюсов.

В голове — размышления и работают другие органы чувств кроме слуха. Наполняется мозг. Идет работа ума и сердца. За счет мимики, пластики и жестов передается юмор. Разделяешь с персонажами боль и радость, несмотря на понятную отстраненность сюжетов. Обычная нарочитая трагедийность сюжетов опер не отпугивает.

При современных возможностях техники ты можешь наслаждаться всеми органами без напряга, без чьей-то головы, загораживающей зрелище, без поиска лучшей точки обзора, не вертишь башкой по сторонам сцены — тебе всё покажут на экране. И ты смотришь прямо.

Ты удобно сидишь. Текст бежит внизу экрана, и не надо опускать глаза на бархатный пюпитр и щуриться или нацеплять очки для чтения.

В МЕТ забываешь про свою реальность. Экран заставляет следовать за ходом действия.

Интересны эксперименты Метрополитен-оперы с модернизацией классических бессмертных опер и переносом действия в недалекую современность.

Изменения интерьера, костюмов, поведения и жестикуляции персонажей оригинальны, часто неожиданны и по большей части заинтересовывают зрителя новизной прочтения.

Но есть и неудачные постановки, например «Князь Игорь» в производстве русского новоиспеченного постановщика, где лучшие арии и хор половецких девушек в исподнем вместе с Кончаковной, роскошной по сюжету ханской дочкой, которая мечется взад-вперед в грязной, мятой и потной белой рубахе (смахивающей на смирительную), звучат на фоне макового поля, где валяется князь как бы в «глюках».

Или «Сказание о граде Китеже, где из подполья вылезают люди, одетые в хаки, и по сцене слоняются оборванцы с авоськами в руках, наполненными пустыми бутылками. «Новопрочтение», по-моему, Гергиева из Санкт-Петербурга.

Забудем о неудачах.

Почти каждый спектакль МЕТ-оперы — Праздник души. Великолепны балетные вкрапления в оперы.

А на HD, на экране в кинотеатре, хоть и нет театрального эксайтмента^[4] и нарядно одетой публики, ты погружаешься с головой в теплые волны восторга перед искусством. И благодарность за это очищает твою душу от скверны и делает тебя лучше.

«Великая сила искусства»!

Публика там тоже хлопает часто и охотно, смеется и даже плачет. Как в кино.

Последняя в этом сезоне опера «Паяцы» потрясла трансплантацией в современность. Гениальный план драматурга оперы раскрывается человеческой трагедией так четко, ясно и реально, так актуально во все времена. И глядя на экран, когда даже грязные босые ступни и шишка на стопе реальны, а ревность и смерть так понятны, веришь и сопереживаешь по полной…

Итак, МЕТ-опера — это…

…Живые люди, живая драма, живая жизнь.

Гениальная музыка и вечная человеческая трагедия.

Костюмы, сделанные с высоким вкусом, качеством и смыслом.

Работа большого коллектива, демонстрация мастерства и таланта. Отличный, умный подбор актеров к персонажам.

Выдумка, юмор, изобретательность мастера-постановщика.

Прекрасный результат тренинга актерского мастерства у певцов. И не забудьте — это лучшие голоса мира.

Ступайте в театр! Статья Белинского еще актуальна. «О, ступайте, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!»

И вы точно влюбитесь в этот театр.

* * *

Моя же личная жизнь удивительно поменялась с отъездом четвертого мужа и началом моей самостоятельной жизни не в деревне в лесу, в часе езды от Нью-Йорка, а в необыкновенном небоскребе на берегу Гудзона с видом на Манхэттен.

Всё случилось случайно или по воле Провидения! Может, заслужила? Своей вечной заслугой считала хлопоты по возвращению моих всех мужей к ИХ оставленным детям, результатом которых стало успешное и длительное общение.

Ночь любви
Рассказ

Они встретились странно…

Ей — немного за 55… Вернее, около 60, но она еще барахтается на поверхности зыбкой жизни, не опускаясь в пучину старости.

Голова пока высоко над ватерлинией, светлая, веселая и оптимистичная. Русская.

Ее прошлый муж впал в депрессию из-за распада бизнеса, который кормил, из-за отсутствия денег, перспективы и просто возраста, приносящего грусть, раздумья и разочарования во всем вокруг, даже в природе, поскольку она продолжит быть прекрасной и после твоего ухода в небытие. Поэтому муж вернулся в Россию.

Молодая приятельница героини нашего рассказа, с трудом выносящая сентенции этого мужа, как-то обмолвилась о респектабельном журнале, печатающем по дорогим расценкам объявления людей, желающих поискать «свою половинку» в который уже раз, видимо, в погоне за гармонией жизни.

Эти объявления содержали описания достоинств объявителя и предпочтительные параметры желаемого объекта.

Она, внутренне посмеиваясь над собой и затеей, написала типовое письмо, составив о себе почти честный, но, безусловно, привлекательный словесный портрет, и попросила приятельницу переадресовать его подходящему, по ее мнению, мужчине.

Фото не приложила.

Та отправила письмо только одному ищущему гармонию адресату из журнала, и они обе благополучно об этом забыли.

Он — американец, родившийся в Нью-Йорке. На тот момент он оставил свой дом и жену, прожив с ней несчастливо 38 лет. Брак распадался в течение 10 лет, и на склоне жизни, уже очень крутом, когда ему было 70, он решил начать новую жизнь.

Он имел весьма хорошую зарплату и пенсию и, переехав в другой штат из Нью-Йорка, где сложно с разводами, красиво начал новый виток жизни, сняв прекрасную квартиру и обставив ее силами дизайнера, как видно из интерьера преимущественно розового цвета — старой девы.

В поисках новой подруги жизни он дал два объявления в том самом престижном журнале и получил кучу писем от страждущих женщин, готовых к путешествиям, комфорту и беспечному образу жизни при респектабельном мужчине. Их было около 450, разного возраста и цвета, интеллекта и интересов. Объединяло их жгучее желание обеспеченного счастья как выигрыша в лотерею.

Писали разные женщины, но по одной схеме. Предлагали создать увлекательные отношения; описывали возможные сногсшибательные развлечения за счет нового друга; обещали бурный секс на знойном пляже, на дне Большого каньона, на лоне природы, при луне — то есть везде, где это было чревато серьезными осложнениями здоровья.

Обещания нежного секса в ванной с песнопениями Сирены особенно развлекали его, потому что в ванной он любил петь сам.

Приходили фотографии молодых красоток в бикини в завлекающих позах.

При разговоре по телефону потенциальные подруги немедленно проявляли настойчивый интерес к его благосостоянию и недвижимости.

Иногда доходило до абсурда. Откликнувшаяся на объявление дама, живущая в престижном районе Манхэттена, поинтересовавшись маркой его автомобиля и узнав, что у него нет машины, пришла в ужас. Хотя он объяснил, что он удобно добирается на Уолл-стрит специальным автобусом (!), она резко отказалась от продолжения даже телефонного общения.

Он встречался с некоторыми претендентками на дружбу и любовь, отозвавшимися на его журнальный призыв. Были театры, дорогие рестораны и лимузины. Деньги он тратил, как бешеный, сорвавшись с многолетней цепи брачного распределения денег в одну сторону.

Шестидесятилетняя дама-профессор после нескольких обедов в дорогущих ресторанах заявила, что у нее нет к нему сексуального влечения (химии, как говорят американцы). Он не огорчился.

Увлекательный отбор кандидаток продолжался. И по небесной задумке или по счастливой случайности ЕЁ письмо попало к НЕМУ.

Через две недели она получила по почте ответное письмо в голубом конверте на голубой бумаге с марками из птиц и цветов.

Письмо оказалось интеллигентным и выглядело очаровательно. Себя он описал как высокого интересного мужчину около шестидесяти пяти, с интеллектуальными интересами и занятиями. Были указаны рабочий и домашний телефоны с просьбой звонить в любое время.

Она удивилась скорому везению — ответу на единственное посланное письмо.

Чувствовалось, что человек, давший объявление, — интересный, образованный (в письме было сказано, что русский язык он изучал в Корнельском университете) и свободный, так как указал адрес и домашний телефон.

Подруги, повеселившись, решили, что авантюру надо продолжить во что бы то ни стало.

Она позвонила и оставила на автоответчике свой телефон. Он вскоре перезвонил, и началась осторожная телефонная разминка — или разведка. И когда они оговорили день и час встречи, он осторожно намекнул на редкую растительность на голове, сказав: «У меня — лысва», имея в виду лысину. Она посмеялась про себя и поблагодарила его в душе за откровение, предупреждающее о разочаровании.

Наконец они решили встретиться.

Находясь в состоянии некоторой нервозности, смущения и усталости от приготовлений к ожидаемой встрече и долгой дороги к месту свидания, она села в ожидавший ее лимузин с пассажиром сзади и увидела мужчину в добротном плаще и кожаной кепочке.

Джентльмен был намного старше возраста, заявленного в объявлении, действительно высоким, но сутулым и очень неспортивного сложения.

Она вздохнула, подумав про себя: «Не красавец!» А он с милой и застенчивой улыбкой снял кожаную кепочку и, обнажив сверкающую лысину почти во всю голову с тонким обрамлением крашеных черных волос, произнес мягким глухим голосом:

— Вот мой секрет! Я — таков!

Это было так неожиданно, мило и просто, что она улыбнулась, ободрительно пошутив, что лысина — знак сильного гормонального фона, и напряжение исчезло.

Они сходили в театр, пообедали, погуляли и нашли много общего во вкусах, предпочтениях и интересах. Им обоим не было скучно, они не напрягались — не старались создать выигрышный имидж — и были довольны свиданием.

Так начались их встречи.

Роман завязывался не спеша. Американец продолжал свой отбор и по плану встречался с некоторыми претендентками на «длительные отношения», откликнувшимися на его объявление.

Русская женщина оказалась более снисходительной, сдержанной в ожиданиях и теплой.

Этого, оказалось, он и хотел.

Они встречались раз в неделю. Целомудренно и интеллектуально проводили время и оба… зевали. Он возил ее в лимузинах, согласно расписанию с параллельными свиданиями, водил в театры, музеи, дорогие рестораны и ничего не требовал взамен.

Человеческая симпатия уже родилась и должна была развиваться дальше по законам природы. Но ни он, ни она не решались на активные действия.

Признавшись, что ему за семьдесят, хотя это было видно невооруженным глазом, он не докучал эротическими домогательствами, а она их и не ожидала. Только однажды он позволил себе сильные горячие объятия и целомудренные неумелые поцелуи, но при этом он так часто и тяжко дышал, что она испугалась. Он, заметив ее страх, очень смеялся и сказал, что так бы умереть не плохо!

Однажды она предложила съездить на побережье океана, пока еще не наступила глубокая осень. Он согласился, учтиво заказал номер в хорошем отеле, и оба с большим волнением пустились в путь ожиданий, надежд и боязни разочарований.

За три часа в комфортабельном автобусе они добрались из Нью-Йорка до побережья Атлантики и разместились в дорогом «Хилтоне».

При оформлении служащая отеля спросила, что они предпочитают: номер с двумя кроватями или с одной — двойного размера?

«Кинг сайз!» — быстро сказал он. Она, покосившись, промолчала. Позже, когда они поднялись в симпатичный номер, она спросила с ехидцей: «Зачем вы взяли номер с кроватью King size, не спросив моего желания? Это для кого?» И он неожиданно быстро и остроумно парировал: «Для короля и королевы!»

День они провели мило. Она — около воды, на холодном мокром песке под еще горячим октябрьским солнцем. Он — с газетой на променаде, так как боялся набрать песка в начищенные ботинки.

В хорошеньком ресторане съели по гигантской (по-американски) порции салата с кусочками брынзы, маслинами и полосками ржавой кильки, изысканно называемой здесь анчоусами.

Он приустал от бурлящей энергии своей дамы и солнца, накалившего лысину, и пошел в номер прилечь.

Она, не зная, как себя вести в такой ситуации, сказала, что совсем не устала, и поспешила в SPA, великолепно оборудованное мягкими лежаками, где, оставшись наедине с собой, расслабилась и погрузилась в неглубокий сладкий сон под громкий шум детских голосов, гулко раздающихся в бассейне.

Короткий сон освежил ее, и вернувшись в номер с хорошим настроением, она увидела его лежащим поверх королевского размера кровати с недовольным обиженным лицом.

В комнате был относительный порядок. Вещи были аккуратно развешаны в шкафу. На ночной тумбочке лежал огромный пакет с лекарствами. На журнальном столике лежали какие-то вещи, газеты и нечто необычное и неожиданное — ярко-зеленые толстые резиновые перчатки. Одна из перчаток была с дыркой на месте для большого пальца, что говорило об их частом употреблении.

Она застыла в изумлении. В голове лихорадочно скакали мыслимые и немыслимые возможные причины употребления этих жутких перчаток. В том числе пронеслись идеи о маньяках, убийцах женщин и прочих ужасах.

Неизвестно, заметил ли он ужас на ее лице и пронесшиеся вихрем страшные мысли. Но удивление несомненно заметил. «Я объясню потом!» — произнес он.

«Он выглядит слабым и безобидным, — подумала она наконец. — Это „Хилтон", кто-то рядом. Опасностью не пахнет — он спокоен. На всякий случай возьму сторону кровати, ближнюю к двери…» Тут включилось ее привычное чувство юмора. Пахло приключениями, но было непонятно, что бы это значило. Он молчал.

Надо было выправлять положение, спасая хорошее ожидание радостей бытия.

Она вспомнила о своем намерении получить от этой поездки максимум впечатлений (а не ощущений! С этой стороны она ожидала разочарований). Надо что-то придумать!

Концерт! Это то, о чем она давно мечтала.

Он заглянул в рекламные проспекты, и она несказанно обрадовалась, узнав, что в одном из отелей в этот вечер поет Хулио Иглесиас, ее кумир.

Она стала радостно торопить своего спутника, насколько это было возможно. Он поднялся, сменил рубашку, и они направились в соседний отель на такси. Народу полно, билетов не было. Но ее радостный подъем духа помог «стрельнуть лишний билетик».

Концерт поднял настроение, конферансье сыпал сексуально окрашенными шутками. Аудитория «торчала». Ее щеки горели от счастья и удовольствия. Все было замечательно.

Выйдя на воздух, вспомнили о голодном желудке. Но хорошие рестораны почему-то уже закрывались. Пришлось довольствоваться круглосуточной дешевой кафешкой.

Его настроение опять испортилось от мелкой неудачи и плохой еды. И он почти не ел.

Она хотела вина и какого-то алкоголя для него, чтобы легкий эйфорический настрой помог преодолеть чувство неловкости. Она наблюдала его как-то после трех порций «водка-мартини», и он был очень мил, раскован и остроумен.

Но тут, за ужином, выяснилось, что на следующий день его ожидает процедура исследования кишечника и он не должен употреблять алкоголь, должен ограничить себя в еде и… принимать с вечера слабительные таблетки. Вот это свидание!

Они вернулись в номер. Он был в унылом настроении. В ней боролись желания смеяться и плакать. Ночь брала свое. Несмотря на легкое алкогольное опьянение, эмоциональный всплеск затух. Наваливались усталость дня, зевота, сон. Двое чужих уставших людей с осоловевшими сонными лицами в одной комнате… Тягостное молчание… И одна кровать…

Он молча и сосредоточенно стал раздеваться: снял брюки, повесил в шкаф, достал пижаму, затем стал снимать поочередно рубашку, майку, шортики, трусы, носки. Все это и носовой платок он положил на пол. Перехватив ее изумленный взгляд, пояснил: «У меня дома — шкаф для грязного белья…» Она, не уловив связи, моргала.

Он натянул пижаму, сел на стул и потянулся к жутким зеленым перчаткам, лежавшим под газетой на элегантном столике. Стал их медленно натягивать на руки.

Она, сжавшись в комок, судорожно соображала, что делать: бежать или ждать? Подвинулась к двери.

Он выглядел усталым, старым и беспомощным. «Нет, это не для убийства», — сардонически сверкнула мысль, и она уже с любопытством ждала продолжения.

Зеленые перчатки, болтающиеся на руках, потянулись к икрам, и тут только она заметила, что он носит тугие эластичные чулки телесного цвета, видимо из-за варикозных вен, и теперь он собирается снимать их, как протезы…

Сердце сжалось от жалости к этому усталому человеку, хватающемуся за жизнь с упорством, которое помогает ему побеждать недомогания и слабость. Но в то же время ее душил смех от глупых «кинодетективных» мыслей, от нелепости и нетипичности всего, что происходило.

Ничто не трепетало нигде, на душе было спокойно, немного смешно и грустно за свою невостребованную женственность, за его старость, за жизненную правду ситуации, так не похожей на грезы, фантазии, воспоминания былых предпостельных ощущений и впечатлений.

Ничего похожего на то, что видено на экране, навязывающем свои стандарты, читано в книгах, рассказано в пылу горячительно-завлекающих откровений и даже в собственном «небедном» жизненном опыте.

Абсолютно неожиданная, грустно-смешная, первая в жизни ситуация, показавшая страшное беспомощное лицо старости…

Он был поглощен своим каждодневным ритуалом, лицо не выражало ничего, кроме разочарования от неактивной ироничной женщины и собственного бессилия.

Она, ощутив полную безопасность, подчиняясь наваливающемуся Морфею, надела красивое, приготовленное к поездке с поклонником ночное белье, легла на «королевскую» кровать поближе к двери (на всякий случай) и, засыпая, услышала: «Я так устал сегодня, много ходил. Спокойной ночи».

В памяти всплыл старый анекдот: когда шеф с секретаршей в одном гостиничном номере собирались переночевать, шеф спросил: «Как вы хотите, чтобы я вел себя: как с женой или как с секретаршей?» — «Как с женой!» — ответила секретарша. Шеф отвернулся к стене и захрапел.

Она тихо засмеялась старой шутке, отвернулась к двери и мгновенно заснула.

Ночью он вскочил, как ужаленный, с громким стоном. Она, проснувшись, не могла понять, что происходит. Наконец, выяснив, что у него сильная судорога икроножной мышцы, перекинувшись через кровать, стала растирать и массировать его ногу.

Боль прошла. Он успокоился. Она уснула, но много раз просыпалась от легкого шума — его беготни в туалет.

«Ну да, слабительное!» — проплыло в ее сонном сознании.

Приоткрывая глаза, она видела озабоченного, почти незнакомого мужчину, дефилирующего по небольшому гостиничному номеру в ванную и обратно к кровати. При этом он почему-то придерживал спадающие пижамные штаны на животе, собрав их в кулаке.

Она незаметно наблюдала за ним, проваливаясь в сон и просыпаясь от негромкого движения в комнате.

Ночь прерывалась, реальность происходящего была размыта сном, алкоголем, усталостью.

Его реальная беготня в туалет была как страшный сон.

И при погружении в дрему очередной раз ей приснился кошмар: кто-то с огромным животом, кто-то где-то разбился, кто-то кричал и тому подобное…

В шесть часов утра она, совершенно разбитая беспокойной ночью, почему-то проснулась и открыла глаза. И тут же зажмурилась, чтобы не видеть жуткой правды жизни. Но через мгновение стала сквозь ресницы наблюдать за происходящим.

Он вышел из ванной, тихонько лег в кровать и тяжело вздохнул. Видимо, заметив ее подрагивающие ресницы, протянул тонкую волосатую руку и попытался обнять ее. «Я хочу кое-что сказать тебе о сексе! — вдруг изрек он. Она тихо хмыкнула. — Я принимаю виагру и должен точно по минутам рассчитывать время секса. Я принял виагру в 4.50 утра и ждал, когда ты проснешься, не хотел тебя тревожить».

Повисла пауза. Она, соображая, как среагировать, спросила: «Помогает?» Он ответил спокойно и уверенно: «Да, после этого средства я имею хорошую эрекцию, но ты должна знать время действия и возбуждать меня. Потому что, если я сяду читать газету, ничего не произойдет. Я принял это средство, и мы должны быть готовы для секса через двадцать минут».

«Да-да!» — понимающе произнесла она сквозь сонную дурноту.

Он протянул к ней тонкие волосатые руки, обнял. Она со снисходительной готовностью потянулась к нему и ждала чего-то — то ли его активности, то ли своей решимости дать страждущему крохотный кусочек заслуженной ласки.

Тут он вздохнул и сказал: «У меня есть новость для тебя! Я принял таблетку виагры, и после ее приема прошло уже слишком много времени. Мне не хотелось тебя будить, ты устала вчера. Но сюрприз в том, что я взял с собой только одну таблетку…»

Ее гомерический хохот испугал его, но, оправившись от неожиданной реакции женщины, он присоединился хриплым смехом.

Смех снял напряжение и прогнал остатки сна.

Они стали обмениваться репликами, обнялись. Он деликатно, но изо всех сил стараясь продемонстрировать свою натренированную сноровку мужчины, которой не было и в помине, начал двигаться. Она старалась быть мягкой и податливой, прогоняя циничные мысли, и пыталась не фиксироваться на ощущениях. После трудных судорожных упражнений и манипуляций без ощутимых результатов порыв страсти пошел на убыль, но он продолжал слабую ритмичную активность. Она спросила: «Должна ли я подождать, когда ты закончишь?»

Он ответил: «Я могу закончить прямо сейчас!» и поспешно, с видимым удовольствием мгновенно вернулся на свою часть кровати, вздохнул, с наслаждением вытянулся и затих.

Было похоже, что его душу наполняла гордость «за сделанную любовь», радость жизни и чувство исполненного мужского долга. Она с пониманием, но и с облегчением сдержанно демонстрировала «ублаготворение» и остывала от неутоленного гормонального всплеска.

Утром он привычно начал свой нескончаемо долгий утренний туалет: снял все время спадающие и придерживаемые руками пижамные брюки. Голый, не стесняясь своего старого тела и обвислостей, прошел в ванную, вышел после душа. Заметив ее, видимо, неодобрительный взгляд, пояснил: «У американцев принято не стесняться своего тела, если мужчина и женщина были близки». Она горько усмехнулась про себя.

Он надел чистое белье, сел на стул и начал нечеловечески ловко свою привычную процедуру обработки ног: приклеивание пластыря к потертостям, использование специальной пудры и тому подобное.

Затем снова влез в жуткие зеленые перчатки и начал с трудом натягивать чулки-протезы.

Наконец оделся и со вздохом произнес по-русски: «Ты износила меня!»

Она снисходительно наблюдала за ним, не ощущая неприязни, понимая старческое бессилие, с которым не считается жестокая жажда жизни.

Желание быть крутым, уверенным в себе, любящим и любимым присуще каждому, несмотря на возраст, но особенно сильно проявляется оно на крутом склоне вниз.

Они погуляли на побережье еще недолго, сели в огромный автобус, несущийся в Нью-Йорк, и, разговаривая ни о чем, вдруг вспомнили бурные события ночи и стали смеяться до слез, особенно при ее комментариях относительно зеленых перчаток, которые навели ее на мысль о маньяке…

Путешествие и трудная ночь быстро забылись, но ее еще долго душил незлобивый смех, особенно при воспоминаниях о зеленых перчатках.

Вы знаете, чем закончились отношения этих двух людей?

Они поженились, и их брак был достаточно гармоничным, взаимно интересным, с полной психологической совместимостью, с общими культурными и вкусовыми интересами.

И, несмотря на отсутствие телесного контакта, почти полноценным.

Ее жизнь с ним была комфортной, спокойной и интересной.

А он считал, что это лучшие годы из всей его долгой жизни и только теперь он счастлив!

Нью-Йорк,

2004 г.

* * *

Мои американские впечатления были сильными, интересными и часто неожиданными. Я долго не понимала, что я в другом мире, с людьми другого бэкграунда, в стране, сильно отличавшейся от моей России. Не могла привыкнуть к совсем другой жизни и выработать новые привычки.

Но в самом начале, вскоре после моего приезда из Москвы в элитный Принстон, я познакомилась с удивительной женщиной, баронессой, как она себя называла, и она меня многому научила. Я стала писать о ней, стараясь положить на бумагу ее рассказы об удивительной судьбе. Она плакала и спрашивала — как я поняла и увидела ее жизнь?

А мне хотелось просто помочь ей освободиться от старой боли, потерь. Это была практически психотерапия для нее.

Надо сказать, что я была очень деликатна в описании событий той ее старой жизни, не лезла «под кожу».

Но по-хорошему этот рассказ должен быть когда-то переделан, дополнен ужасными событиями, случившимися позже, осмыслен и проанализирован причинно-следственными связями. И вообще я вижу сценарий фильма по этой истории.

Вижу героев этой истории, как наяву.

Принстонская встреча

Правдивая история

Ирине и Александре С. посвящается

Так случилось, что, приехав в Америку в краткосрочную командировку, мы с мужем поселились в Принстоне — маленьком городке в часе езды от Нью-Йорка, где находится элитный Принстонский университет. Городок снобистский, дорогой.

Светлана Сталина, жившая там первое время после отъезда из России, написала «Книгу для внучек» и, получив за эту свою первую книжку гонорар, исчислявшийся семизначной цифрой, истратила его в Принстоне очень быстро и в этой своей книге написала, что уехала оттуда по причине дороговизны жизни.

Этот знаменитый городок привлекал и привлекает известных и состоятельных людей не только университетом. Здесь роскошные парковые места штата Нью-Джерси, и многие богатые люди имеют там вторые дома (дачи, как это называется у нас).

Мы поселились там, потому что у моего четвертого мужа были в этом городе дела, он был сноб и, главное, за аренду дома платила фирма, в которой он работал.

Когда мы уезжали из Москвы, муж сказал, что не надо брать ничего с собой — мы всё купим там в «хороших» магазинах.

И я приехала с небольшим скарбом, старым, предназначенным на выброс через очень короткое время.

Муж выехал в Америку раньше меня на пару месяцев, и когда он встретил меня в аэропорту Нью-Йорка в январе, я была в длинной роскошной шубе из крашеного песца. Я была измучена десятичасовым перелетом, взволнована, мне было жарко, и, узнав, что до места надо еще ехать два часа, я пришла в уныние.

На улице лил дождь и было очень тепло, градусов эдак пятнадцать по Цельсию.

Меня очень укачало в машине, на вынужденных остановках я испортила всю роскошную шубу и уже не реагировала на замечание знакомого моего мужа, который вел машину, что, к сожалению, они имели мало времени найти хорошее жилье и сняли первую попавшуюся хибару на короткое время.

Въехали в маленький хорошенький городок уже затемно и остановились около симпатичного двухэтажного домика. Наверное, мы будем жить в подвале, подумала я, но тошнота подступала опять, и я мечтала только остановить свое движение, продолжающееся уже более тринадцати часов.

С ожиданием тоскливого зрелища я вошла в прихожую и обмерла. На меня смотрели зеркала, хрустальные люстры и бра со стен, бархатная мебель, толстенные книги по искусству, изумительный фарфор и серебро из элегантных треугольных стеклянных шкафов в углах. Я в мокрой и грязной шубе опустилась на ступеньки резной лестницы, покрытой ковром, и заплакала.

Мои ожидания дурного и усталость взбудоражили нервную систему, и она взорвалась слезами. Муж и его знакомый растерялись и принялись объяснять, что это был сюрприз.

Дому было более пятидесяти лет. Он принадлежал профессору Принстонского университета в третьем поколении и был сдан на год в аренду со всем старинным и дорогим содержимым.

Очень смешно было увидеть в шкафах спальни на втором этаже нераспечатанное постельное белье от «Кристиан Диор», в то время как мой муж посоветовал мне взять «старенькую простыню и пододеяльник на первое время».

Началась удивительная после безумной Москвы, непривычно пассивная, слишком сытая жизнь. Вес, депрессия, ностальгия нарастали с каждым днем.

В это время знакомый моего мужа, встречавший меня в аэропорту, получил очень высокое повышение по службе, собираясь вернуться в Москву перед новым витком карьеры. Уезжая, он предложил нам взять часть их хозяйственного скарба, чем мы решили воспользоваться, понимая, что рано или поздно фирма перестанет оплачивать дорогой дом и нам придется начинать жизнь с нуля.

Набрав огромные тюки разного барахла (халява, сэр!) в его нью-йоркской квартире, мы, не имея еще в то время машины, попросили довезти нас до вокзала и сели в пригородный поезд до Принстона. Около полуночи мы стояли на платформе Принстона и ожидали другой, маленький, местный двух — или трехвагонный «поезд-подкидыш», который приходил к прибытию поезда из Нью-Йорка и подвозил пассажиров в центр университетского городка, где мы собирались взять такси до дома.

На платформе ожидали всего несколько человек. Мы разговаривали по-русски, и неожиданно к нам подошла худенькая женщина.

Она спросила нас, русские ли мы — на русском языке с сильным акцентом, и мы разговорились. Она выглядела поистине странно: немолодая, одетая в ободранную старую норковую шубу, в очень странной шапке и каких-то доисторических ботиках. Манеры ее были очень мягкими и, как говорится, дворянскими. Вообще она выглядела очень милой, дружелюбной, но что-то казалось необычным.

Было уже за полночь, и она, удивившись, что мы с такими огромными тюками (это здесь непривычно взгляду, как она только не приняла нас за домушников!), предложила подвезти нас на машине. «Если я ее найду!» — добавила она, что произвело на нас еще более странное впечатление, чем ее одежда, манеры и пребывание ночью одной на платформе пригородного поезда.

Правда, она сказала, что была «в концерте».

После долгих поисков среди запаркованных машин она нашла свою и быстро довезла нас до дома, чему мы несказанно обрадовались, ожидая всего что угодно от такой дурацкой ситуации. Она попрощалась с нами тепло, не дав ни телефона, ни адреса, ни фамилии.

Через несколько дней, когда мы уже стали забывать о странном знакомстве, Ирина, так ее звали, появилась на пороге. Она привезла вкусные пирожные, и мы мило поговорили о России.

Эта русская женщина уже пятьдесят лет жила в Америке, была замужем за американцем, имела двух взрослых дочерей, уже выпорхнувших из родительского гнезда, и в настоящее время находилась в жесточайшей депрессии из-за переезда в Принстон. Продав старый дом, где они жили долго и вырастили детей, муж купил дом в Принстоне и настоял на переезде, несмотря на ожесточенное сопротивление жены. Ирина глубоко переживала потерю родного дома, не могла привыкнуть к новому, и к тому же с ними теперь жила мать Ирины — женщина под девяносто, с сильным давящим характером и плохим состоянием здоровья.

Ирина выглядела абсолютно «не в себе». Руки дрожали, она то смеялась, то плакала. Мне очень хотелось ее утешить, помочь, и я предложила ей дружбу и возможную помощь. Но не денежную (для нас это было нереально).

Согласно статистике, американцы меняют дома через семь лет. И считается, что, если благосостояние улучшается, семья перебирается в дом получше. Если же доходы снижаются, люди продают свой дом, выручают какие-то деньги и находят жилье подешевле.

Учитывая вид и возраст Ирины, мы поняли, что это тот самый случай, когда пожилые люди снижают свою социальную ступеньку.

Ирина упоминала, что старый дом был трехэтажный, прекрасный, а теперешний — одноэтажный и неудобный. Я отчетливо и ярко представляла себе старый огромный солидный дом и новую маленькую хибарку и очень жалела Ирину.

Доброты она была редкостной. Вдруг увидев, что я прихрамываю, она заявила, что у меня плохая обувь, и повезла меня в магазин. Я, увидев цены, онемела и стала уверять, что мне ничего не нужно. Ирина, заставив меня все-таки примерить обувь, очень мягкую и удобную, пошла оплачивать покупку по баснословной цене.

Мне пришлось прибегнуть ко всем мягким и жестким способам избежать этого подарка, чувствуя эмигрантскую униженность и жалея деньги небогатой дамы.

И наконец она пригласила меня в гости.

Она приехала за мной, и через пятнадцать минут мы въехали в ворота огромного парка, спускавшегося к маленькой речушке, в которой, как я убедилась позже, плескалась форель.

Одноэтажный огромный асимметричный роскошный дом стоял на поляне в парке размером около пяти акров. Войдя внутрь, я потеряла дар речи, увидев в гостиной размером метров пятьсот квадратных два концертных рояля в «уголке».

А мебель, а картины, а зеркала и ковры, гардины и огромные цветущие экзотические цветы в невиданных кадках! Это было первое знакомство с настоящей роскошью. Я вспомнила свои видения «маленькой хибарки» и внутренне посмеялась над своими русскими стандартами.

Маленькая, хрупкая, пугливая, как лань, моя пожилая подруга смотрелась в этом доме не хозяйкой, а случайной скромной грустной гостьей.

Ее комната, вернее, отсек дома был организован с учетом всех возможных желаний и удобств. Огромные окна смотрели в сад, усаженный великолепными цветами и экзотическими растениями. Всё было продумано, шикарно и заботливо обставлено с огромным, художественным вкусом ее мужа.

Муж — владелец страховой компании, человек англосаксонского происхождения, с большой эрудицией, образованный, с тончайшим вкусом и огромной любовью к музыке — в течение недели жил в нью-йоркском особняке и приезжал в загородный принстонский дом только на выходные, как на дачу. Ирина с матерью жили там все время, практически безвыездно.

Он искренне заботился об Ирине, но она находилась в глубочайшей депрессии и не могла привыкнуть к новому дому.

Ирина как-то обмолвилась, что в молодости была пианисткой, затем преподавала музыку, а позже посвятила себя дочерям, дому и мужу. К моменту нашей встречи она потеряла социальную значимость, от чего страдала, была полностью подчинена мужу и испытывала неловкость за старую, больную мать, которую взяли в новый дом.

Мать имела отдельный, очень скромно обставленный отсек в другой стороне дома. Она была все еще привлекательна русской красотой (в стиле знаменитой русской эстрадной певицы Клавдии Шульженко), сильна духом, несмотря на слабость и нездоровье, властна и продолжала сильно довлеть над уже почти семидесятилетней дочерью.

Дочь была, конечно, больна душой. Ее психика казалась надломленной, и весьма сильно.

Она не раскрывала свою душу и терзавшие ее проблемы и только хотела что-то сделать для нас — так же, как пыталась много раз помогать русским эмигрантам.

Как-то Ирина призналась мне тихим голосом, что она — баронесса. Я никогда не видела живых баронесс и не имела понятия, как этот титул присваивается. Решив, что она баронесса по матери, я стала расспрашивать об этом, и Ирина, подернув плечиком, сказала: «Нет, моя мама — не настоящая баронесса. Я — настоящая!» Она очень любила отца и гордилась им не только из-за титула.

Общаясь с Ириной, я поняла, когда начался надлом ее души. Ее рассказ о детстве и молодости потряс меня.

Когда я, пытаясь очистить ее сознание и облегчить страдания души, написала ее историю, вернее, историю жизни ее матери и Ирининого детства, она, плача спрашивала: «Откуда вы знаете, как это было?»

А я представляла себе всё до мелочей в этой истории матери Ирины и ее самой так, как будто увидела всё на экране.

Вот эта история! В абсолютно точном изложении главных героев.

Судьба русской женщины того времени — типичная для тысяч и в то же время неординарная!

Александра С. родилась во Владивостоке в 1903 году в семье переселенцев с Украины и через всю жизнь пронесла любовь к этому краю, смешанную с болью.

Семья ее деда из девяти человек в потоке людей, стремившихся в конце прошлого века на Дальний Восток как в края необжитые, обильные, где виноград рос сам собой, а рыбу можно было ловить руками, впервые в жизни ехала по железной дороге в Одессу. Затем пересела на пароход «Нижний Новгород» и поплыла на далекий Дальний Восток.

Путь лежал мимо Индии. Жара была невероятная, и дети на пароходе начали умирать от кишечной инфекции. В каком-то порту на борт корабля вошел доктор. Был он в темных очках, шляпе, рубашке без рукавов и в коротких штанах. Образ доктора не соответствовал привычному, и ему не доверяли. Дети остались без медицинской помощи.

Но путешествие продолжалось и даже не обошлось без дополнительных приключений: недалеко от Владивостока пароход напоролся на риф. Однако пробоину удалось заделать, и пароход с измученными и испуганными людьми, сильно накренившись в одну сторону, наконец вошел в порт.

Начинался новый этап в жизни династии. Первые годы жили в землянках, но позже жизнь наладилась. Дед разбогател, купили сто десятин земли, поставили хороший дом, держали лошадей, коров, птицу. Не бедствовали…

В девяностолетнем возрасте дед Савва задумал вернуться на Родину: очень уж захотелось украинских яблок. Он доехал до Читы и умер в поезде. В Чите его и похоронили.

Дочь Саввы вышла замуж за ефрейтора, служившего на китайской границе, и вскоре у них родилась дочь Александра.

Накануне Русско-японской войны, когда женщин и детей эвакуировали из Владивостока, семья скиталась по квартирам и вскоре пополнилась еще тремя сыновьями. Наконец купили дом. Перед Первой мировой войной дом пришлось продать. Опять скитались…

Тем не менее отец семейства — «владивостокский мещанин римско-католического вероисповедания» — поощрял детей к образованию, и Александра окончила женскую «коричневую» гимназию имени царевича Алексея. При входе в школу висел огромный портрет царевича, он был обожествленным примером для всех детей, и гимназия жила в постоянном ожидании счастья его приезда.

Окончив восемь классов гимназии, Александра решает продолжать образование и поступает на японское отделение Института восточных языков, являвшегося гордостью Владивостока, да и всей России.

В это счастливое время студенчества она и встречает свою любовь и будущего мужа — Александра фон дер Лауница, родившегося и выросшего в имении отца — балтийского барона-аристократа и матери-немки. В его семье, где было пятеро детей, жил целый штат учителей, и до четвертого класса гимназии дети учились дома, изучая иностранные языки, музыку, природоведение. Кстати, вместе со своими детьми фон дер Лауниц дал образование и сыну кучера.

Позже семья переезжает в Петербург, оставляя имение. Аристократ Лауниц слыл гуманным помещиком, и, может быть, потому его усадьба и постройки в числе трех имений во всей Латвии не были разграблены в годы беспорядков.

Надвигалась Первая мировая война, и барон Лауниц определил сыновей в военное училище, не считаясь с их предпочтениями. Из патриотических соображений!

Молодой Александр Лауниц очень скоро вместе с собственной лошадью (подарком отца) был отправлен на фронт в артиллерию, где и застала его революция.

Революционный период жизни Александра был типичен для многих русских интеллигентов: колебания между «красными» и «белыми» в поисках политической правды для реализации своего патриотизма, приложения знаний и молодой кипучей энергии, с желанием быть в гуще бурных событий.

Судьба забрасывает его во Владивосток, куда он въезжает на коне в числе первых представителей Красной Армии. Здесь и встречаются Александр и Александра. И вскоре знакомство перерастает в глубокое чувство, увенчавшееся очень счастливой, но короткой семейной жизнью.

Военная карьера не привлекала Александра Лауница, и он направил свои способности в противоположную область — в музыку. Окончив консерваторию в Виннице, тридцатилетний музыкант уже с маленькой дочкой Ириной, ставшей препятствием на музыкальном поприще ее матери, возвращается во Владивосток, куда война и революция забросила многих ученых и уже были открыты университет, Горный и Рыбопромышленный институты. Здесь-то он и приложил всю свою энергию и талант преподавателя, отмеченный еще во время учебы в Консерватории, в организацию первых в городе музыкальных техникума и школы.

И вот через 10 лет самозабвенной работы он вдруг оказался «слишком» популярным — шел 1937 год. Внезапно из Москвы приезжает проверяющий партиец, не имеющий отношения к музыке, но стремящийся проводить активную идеологическую работу. Он-то и обнаруживает у преподавателя музыки и заведующего учебной частью школы «голубую кровь», непригодную для обучения музыке советских детей и студентов.

Имея намерение «разорить дворянское гнездо», он начинает проводить тщательную проверку всей программы музыкальной школы. Как раз подоспела жалоба одной неистовой и бездарной студентки — чтобы выделиться, она демонстративно одевалась во все красное — на то, что пианист Лауниц отбирает себе лучших студентов, которые слишком успешно выступают в школьных концертах.

К тому же проверяющий обнаружил нерегулярную переписку Александра с сестрой, выехавшей из России во время революции и жившей в Америке.

Тот много раз просил сестру не писать, понимая опасность, но она продолжала посылать любимому брату заботливые письма, а иногда и деньги, несмотря на то что вовсе не была состоятельной.

Лауниц пишет письмо с критикой в адрес некомпетентного проверяющего и, несмотря на советы преподавателей, отсылает его. Это стало его роковой ошибкой. Всего вышеперечисленного оказалось вполне достаточно для обвинения во вражеской деятельности. Ярлык «врага народа» был наклеен. А дальше — по известной схеме!

Лауница выбрасывают из техникума и школы, им же созданных. Ходатайства коллег и прошения учеников только усугубили ситуацию. И все же спустя шестьдесят семь лет на здании школы появилась мемориальная доска со словами благодарности за кипучую деятельность этого человека. Его талант, энергия и доброта не были забыты людьми!

А тогда он искал способа прокормить семью.

Дважды ночью приходил пьяный плотник, служащий в музыкальной школе, плакал и умолял поскорее уехать из Владивостока. Маленькая Ирина просыпалась и со страхом слушала эти причитания. Отец отвечал торопливо, чтобы выпроводить позднего гостя: «Хорошо! Хорошо!» А потом, обсуждая это с женой, возмущался: «Почему я должен уезжать? Я не преступник, никого не убил и не сделал ничего дурного…»

Но втайне от мужа жена уже приготовила на всякий случай чемоданчик с его вещами и почему-то валенки, которые он не носил никогда в жизни.

Испытав в то время страшные потрясения, оставившие след на всю жизнь, дочь его всегда вспоминала об этих валенках, сожалея, что на них не было галош!

И однажды ночью, 3 января 1938 года, раздался резкий стук в дверь и дворник громким голосом потребовал отворить дверь.

Вошел человек во всем кожаном. Без пристрастия был проведен обыск, и человек поинтересовался: «А что, вы прочли все эти книги? И действительно можете сыграть все эти ноты?» Но уважение к интеллекту не заслонило служебных обязанностей: ребенка подняли с постели, чтобы пошарить под подушкой в поисках компромата. Тут-то и пригодился долгожданный чемоданчик…

Еще разрешили взять зубную щетку, но почему-то потребовали, чтобы зубной порошок был пересыпан из железной коробки, для чего у ребенка была экспроприирована коробочка от игрушки. Плачущая дочка неожиданно сказала: «Папа, скушай котлетку!» Наверное, предчувствуя, что это может быть последней домашней едой в его жизни!

Но он, стоя перед дверью, сказал с улыбкой помертвевшей жене: «Не волнуйся! Разберутся — выпустят!» Не выпустили… И никто никогда его больше не видел.

В тюрьму разрешали передавать ежемесячно 70 рублей, для чего жена с четырех часов утра вставала в очередь перед тюрьмой среди остальных, стоящих в течение долгих часов в томительном ожидании с надеждой что-то узнать, хоть чем-то помочь своим близким и дать почувствовать свою любовь, боль за них и веру…

Александра часто видела в толпе около тюрьмы простых крестьянских женщин, даже не понимавших, за что взяли их мужей. Деньги принимали. Но когда принесли для передачи теплое белье, сшитое дрожащими от сострадания и отчаяния руками, им ответили коротко и страшно: «Такого нет…»

Только через пятьдесят лет жена и дочь узнали, что Александр Лауниц был расстрелян уже через два месяца после ареста. Но тогда таких слов не произносили.

Типовой приговор «Десять лет без права переписки» был очень удобен, чтобы избежать объяснений и эмоций родственников и близких на ближайшие десять лет.

Этот человек очень любил жизнь и, возможно, предчувствуя короткую возможность насладиться ею, часто повторял: «Нужно жить так, чтобы каждый день остался в памяти…»

После ареста мужа время для Александры остановилось. Улыбка исчезла с ее лица. Потянулись серые, безрадостные дни, и она даже не предполагала, что начинается страшный и долгий период скитаний молодой русской женщины, пытающейся спасти своего ребенка и жизнь в надежде возвратить свое счастье.

Она писала длинные прошения, убеждала в невиновности мужа и перечисляла его заслуги, на что один сотрудник НКВД посоветовал ей забыть мужа и сменить фамилию. Она гневно ответила: «Никогда!»

А через некоторое время поступил приказ: «Покинуть Владивосток в течение пятнадцати дней». И начался путь длиной в десять лет… Сначала — на лошади до станции, второпях собрав всё необходимое. Провожать их боялись. Ценнейшее в доме — рояль фирмы «Берштейн», согласно наказу мужа никогда не расставаться с ним, позже последовал за ними через всю Россию, трясясь по железным дорогам в специальном коробе, изготовленном храбрым родственником.

Рояль этот был куплен в свое время на деньги, занятые у отъезжающего из Владивостока датчанина, в чем посодействовал им знакомый дантист.

Знали ли мать и дочь (и этот рояль), что начавшийся длинный путь приведет их на родину рояля, в Берлин?

Как это ни удивительно, но началось путешествие в удобном мягком вагоне до Москвы с симпатичным проводником, у которого прожили в Москве две недели. Спали на полу в его квартире, полной детей. Но радости ни от мягкого вагона, ни от Москвы не было.

Они выбрали конечной точкой маршрута Таганрог — маленький провинциальный, где жили дальние родственники и была возможной прописка. Поначалу деньги были, но быстро закончились. Багаж где-то застрял и нашелся только через три месяца. Дочка всё еще ходила в носочках, хотя приближалась зима.

В Таганроге мать и дочь сняли комнатку и жили в ожидании известий из Владивостока. Мать Александры писала, что приходил милиционер узнать, где дочь, что короб для рояля строится, что из тюрьмы — никаких новостей…

Александра работала и ждала. Дочь училась в двух школах и была рада общению со сверстниками, которого была лишена во Владивостоке, имея клеймо дочери врага народа. Даже коллеги отца отказывались давать Ирине уроки музыки.

Теперь за музыкальную школу платили девять рублей в месяц. Горько шутили, что раньше музыкальное образование было бесплатным, так как учил музыке отец. Здесь, в Таганроге, в один из летних дней, будучи в магазине, они услышали страшное слово «война»!

Вторая Мировая война принесла с собой горе и голод. Власть старалась ничего не оставить захватчикам и не думала о жителях. В порту была рассыпана пшеница, чем-то полита и подожжена. Люди смотрели на огонь с ужасом — дома были голодные дети, но подбирать ее никто не смел. Электростанция и водопровод были взорваны. Почта не работала. В школах разместились госпитали. А вскоре, в один из осенних дней они увидели на улицах немецкие машины.

Пришла лютая зима, сестра голода. Предприятия закрылись, магазины и аптеки тоже. Знакомая немка привезла им три ведра немолотой пшеницы в обмен на бережно хранимое зимнее пальто мужа. Это была единственная еда для них. Девочка проворачивала замоченные с ночи зерна через мясорубку, и из этого пекли хлеб.

Александра служила в типографии газеты, которая уже стала работать под немецким надзором. Большой удачей было, что ее взял в штат «под свою ответственность» русский директор. Сомнений в душе не было. Александра понимала, что скудный паек спасет от голодной смерти. Работа была адской: при отступлении в типографии были намеренно перепутаны все шрифты, и надо было восстанавливать всё в очень короткие сроки. Но она была рада, потому что с работой пришли еда и топливо. И появилась хоть какая-то информация, которой были лишены с начала войны.

Ежедневно переводчик приносил от коменданта материалы для газеты, и ночами, когда из соседнего Ростова поступала электроэнергия, шел редакционный процесс. Александра стала корректором. Страх ошибки преследовал ее днем и ночью.

Тогда-то она и узнала, что половина населения города погибла от голода.

Они жили в крохотной комнатке вместе с роялем, долго догонявшим их через всю Россию. Когда население города начало редеть, им показали свободную квартиру в доме «Новый быт» из цемента и сказали: «Взламывайте дверь и живите!» Оформлять ничего не надо было. Но чувство неловкости беспокоило, не давая насладиться новым, просторным жильем.

В квартире была печка. Она грела тело и душу, хотя и травила угарным газом: труба, выведенная прямо в окно, подвывала. «Удобств» в квартире не было, воды тоже. Топливо кончалось мгновенно.

Однажды Александра по договоренности с кем-то послала дочь с соседом, раздобывшим подводу, за дровами. За это половину дров надо было отдать. Но оказалось, что их обманули и это были не дрова, а ящики. И всё же это было топливо, хоть и ненадолго.

Мать при свете свечи шила на руках, без швейной машинки, длинное зимнее пальто для Ирины. В школе без пальто находиться было нельзя — не топили! Она ходила в музыкальную школу, обычная уже закрылась на неопределенное время. Пальто старались сшить по моде: очень хотелось немного радости, кроме еды, конечно!

Девочка смотрела на рояль и жалела его, как живое существо, страдающее от холода. В квартире откуда-то появилась белая мышка, тоже жаждущая тепла и хоть каких-то крошек еды.

Однажды мать принесла что-то немного напоминающее муку. Решили устроить пир. Печку топить было нечем, и пустили в ход томики малой энциклопедии, из которой сначала вырезалось самое интересное, но позже и оно отправлялось туда же, в ненасытный огонь. Пиршество началось и закончилось дивным блюдом — блинчиками на касторовом масле. Спать после пира легли, как всегда, в пальто.

Как-то, в критический день, они вышли на улицу, робко подошли к двери какого-то немецкого учреждения, и Александра, собрав комом в горле все свои чувства, попросила у вышедшего немца хлеба для Fur meine Tocher (для своей дочери). Немец облил холодным презрительным взглядом мать и дочь в нелепом коротком пальто, из которого она давно выросла, но ушел в помещение и через минуту вышел с буханкой хлеба. Хлеб был белый, такого они не видели уже давно. Но, несмотря на голод, презрительный взгляд прогнал аппетит. Больше они не просили никогда…

Иногда в дверь их квартиры стучались и входили немцы и, увидев диван, оставались на день или два для отдыха или по делу. Питались они в своих столовых, за постой не платили ничем, но и не приставали. Бог миловал! Как-то после одного постояльца осталось полплитки шоколада и кусок белого хлеба. Это был настоящий праздник. Они ухитрились сделать из этих остатков слоёный торт и устроили «пир земной».

Мать очень боялась за дочь, особенно когда приходили немцы, обосновавшиеся по соседству, и просили Ирину играть для них на рояле. Однажды они, будучи сильно навеселе, отпустили гнусную шутку и потушили свечку, сопровождая свои действия гоготом.

Александра и Ирина похолодели… К счастью, обошлось.

В один из дней начала весны 1942 года сидящую на балконе Ирину увидел проходящий мимо немец. То ли молоденькая девушка приглянулась ему, то ли по какой другой причине, но через несколько дней пришёл денщик немецкого военного инженера и, осмотрев большую комнату, объявил, что здесь поселится офицер. Оказалось, тот самый, который проходил мимо.

Сердце наполнилось тревогой: что теперь будет? Что за намерения у него? Почему именно к нам?

Но опять Бог или Судьба были милостивы. Ничего плохого не случилось. И даже наоборот! Сразу же в квартиру был проведен свет, появился уголь для печки, а главное, время от времени появлялась дополнительная еда!

Наверное, это был тот нечастый в жизни счастливый случай, когда судьба преподносит радость встречи с хорошим человеком.

Особенно радостно — освобождение от страха и ожидания чего-то плохого, от тревожного предчувствия.

Немецкий инженер оказался просто хорошим человеком, деликатным и добрым. Он, будучи на чужбине, очень скучал по своей семье, по детям.

Рацион семьи улучшился, впервые за долгое время щеки Ирины порозовели от тепла и еды. Инженер относился к ней как к дочери, называя ее Meine Tochter, и частенько делил с ней свой обед. Любопытно, что звали этого немца Вальтер Михальский.

Война продолжалась, и инженер покинул Таганрог, как ни удивительно — с чувством беспокойства за этих, в общем-то, чужих ему людей. И совсем удивительно, что он еще разыщет их через несколько лет и явится к ним перед Рождеством с елкой в руках. После этого он бесследно исчезнет из их жизни, оставшись в благодарной памяти.

Сразу же после отъезда офицера немцы заберут у них рояль, объяснив, что он — немецкий. Неотъемлемая часть отца в их семье исчезнет. Но при всей боли потери защищать свое семейное сокровище было безумием. Потом, как-то проходя по улице, Александра услышала звуки знакомого рояля. Это была скорее интуиция, а не узнавание. Инструмент был прекрасно настроен и украшал гостиную немецкого офицерского клуба.

Дрожа от страха и от сильного волнения, она вошла туда и, плача, пыталась объяснить, что значит для нее и дочери этот рояль. Ей со смехом предложили присылать дочь заниматься на нем.

А тогда к Таганрогу подходили советские войска. Бомбежки оставляли страшные следы. Однажды Ирина видела на улице половину лошади и половину человека. Попал снаряд и в их цементный «Новый быт», к счастью, в дальнюю его часть. Но в их подъезде что-то обвалилось и задавило соседского малыша. Еды не было! Люди с тачками уходили в городки Украины, пытаясь поменять что-то на продукты.

Александра была убеждена, что взятие Таганрога советскими войсками сулит ей расстрел. И, прежде чем уехать, Вальтер помог им сесть в машину, следующую в Кривой Рог. Он раздобыл повязку переводчицы, и в дороге Александра, не знающая немецкого языка, несколько раз попадала в ситуации, которые могли кончиться для нее тем, от чего она бежала.

Таганрог не взяли. Они вернулись, но ненадолго.

В том же 1943 году война забрасывает мать и дочь в Германию. С потоком русских женщин, угоняемых на работу, их перемещают сначала в Польшу, в лагерь, и позже, по разнарядке, в Берлин.

Немецкая кровь мужа и отца — фон дер Лауница с учетом «кровопускания» в 1938 году дала некоторое послабление в строгости лагерной жизни: они были в роли пострадавших от советского режима. Но мытарства они испытали наряду со всеми остальными.

Они не сожалели, что покинули Таганрог: они знали, что там их ждала голодная смерть. Кроме того, работа Александры в газете при немецком режиме могла иметь действительно страшные последствия после освобождения города советской армией. Они слишком хорошо помнили, как наказывает советская власть.

Это было страшнее смерти от голода. А они хотели жить!

Когда Александра с дочерью попали в Берлин, город уже бомбили русские, американцы и англичане. Вместо стекол в окнах был картон. Бомбежки были ежедневными и оглушительными. В память врезались взрывы, кровь, бомбоубежища. Потом туда ходить перестали: страх притупился…

Жили они в Берлине в крохотной комнатушке. Александра не без труда, не зная ни слова по-немецки, нашла работу, что давало право на получение хлебных талонов, карточек на продукты и сигарет, тут же меняемых на хлеб. Место работы не имело значения по сравнению с перспективой витавшей над всеми смерти.

Используя лояльное отношение к дочери барона немецкого происхождения, Александра тут же попыталась устроить дочь для продолжения музыкального образования. До сих пор остается загадкой, как она объяснялась в Консерватории, добиваясь прослушивания Ирины. Дочь не приняли, посоветовав подготовиться получше в течение года, и даже предложили педагога-немца.

И в это тяжелейшее неспокойное время неистовая мать, выполняя волю бесследно канувшего в Лету мужа, берет напрокат пианино, чтобы обеспечить музыкальные занятия дочери. Но встретились иные трудности: при первых звуках пианино соседи начинали колотить в стены. Александра не сдавалась, мечтая увидеть Ирину пианисткой.

К Берлину подступала советская армия, и работающих женщин повезли в Чехию.

Александра и Ирина были в их числе, и опять их ожидали неопределенность, неудобная и несытая жизнь. Путь из Берлина лежал через Дрезден, до которого добирались на подводе, за что заплатили хозяину лошади сигаретами.

Сидя на подводе, они грелись на солнце и грызли твердую колбасу, заранее припасенную в дорогу, и черствый черный хлеб. В Дрездене они с большим трудом сели в поезд. Кругом была паника.

Люди бежали, кричали, на ходу бросали в окна свои чемоданы. Их группа состояла из десяти русских. Ирина была больна, кашляла: начинался плеврит. Они разместились на верхней полке, разулись и собрались полюбоваться Чехией за окном, как вдруг начался обстрел поезда американским самолетом. Крик: «Бегите!» — и люди, падая, спотыкаясь, несутся прочь от железной дороги. Все бежали по направлению к какому-то сараю. Ирина, задыхаясь, с болтающимся за спиной мешком, упала, не в силах подняться и сделать шага.

Окружающие решили, что она ранена. Опять начался обстрел, и мать закрыла дочь своим телом. Но дочь пыталась сделать то же самое. Наконец добежали до леска. Ирина, теряя последние силы, только твердила маме: «Оставь меня, оставь…» Самолет, разбомбив поезд, улетел. Ехать было не на чем и некуда…

Оставшиеся несколько человек добрались до фермы, и фермер разрешил им переночевать с коровами, на сене. Они повалились и провалились в глубокий сон. Наутро — о чудо! — Ирина проснулась здоровой. Нервное потрясение прогнало болезнь!

Мать и дочь прожили на ферме две недели, спали там же. Людей с поезда оказалось много. Мужчины помогали фермеру, женщины старались чаще бывать на кухне: им давали похлебку. Александра на кухне не показывалась — стеснялась просить.

Через несколько дней пришли чехи и забрали мужчин. Среди них был один немец — учитель из России, мечтавший стать лесником. Он варил картошку и старался накормить всех. Немец этот стал другом семьи на всю жизнь.

Позже тех мужчин, у кого не оказалось оружия, выпустили, и они вернулись.

Через две недели вся группа тронулась в путь, забрав из поезда то, что осталось, так как там уже поработали мародёры. Ирина с негодованием и удивлением видела, как несколько женщин с алчными лицами шарили по чемоданам, и подумала: «Ведь кто-то так аккуратно складывал свои нужные и любимые вещи». Эти женщины были похожи на крыс.

Отправились на подводе в Староконицы и там увидели первого американца. Он жевал жвачку, проверяя документы. Они прикинулись давнишними иммигрантами. Это было 5 мая 1945 года. От него они и узнали, что война кончилась!

Александра и Ирина разместились в американском лагере для перемещенных лиц и жили в комнате, где размещалось в общей сложности пятнадцать человек. Перегородок не было. Спали на полу. Мужчины по ночам играли в карты, не давая уснуть.

Женщины собирали ягоды в лесу. Однажды Ирина осталась в лесу, пережидая дождь, а когда вернулась, мать страшно при всех накричала на нее, не в состоянии скрыть тревогу за дочь из-за бродивших по лесу дезертиров. В лагере все пытались заняться тем, что хоть чуть подкармливало. Ирина переписывала ноты, за что ей починили ботинки. В американском лагере для перемещенных лиц условия были не из лучших.

В лагере время от времени неофициально появлялся советский офицер, выискивая русских. Большинство перемещенных, выехавших из Советского Союза, затаивались или молчали, не желая показывать, что они русские: страх отправки в Россию под конвоем был паническим. Позже кто-то сообщил об этом коменданту лагеря, и у ворот поставили американского часового. Поиски русских прекратились.

Однажды при перевозке на грузовике группу женщин, в которой находилась Александра с дочерью, подвезли к советскому лагерю. Часовые стали спрашивать, кто они? Онемев от ужаса, они молчали, и после многократных вопросов часовой сказал с раздражением: «Черт их знает, кто они!» И их повезли дальше. Еще долго они не могли вымолвить слова, с трудом оправившись от испуга.

Чехия оставила след в душе как страна сказочной природы, заслонившей собой горести, трудности и постоянное гнетущее ожидание без конца.

Они пробыли в Чехии до конца войны. Война кончилась, но не кончились мытарства, скитания, бездомная жизнь. Они оказались в громадном лагере под Мюнхеном, разместившемся в частично разрушенных бывших казармах, где обитало более восьми тысяч беженцев двадцати семи национальностей.

В этом лагере прожили они три года.

Здесь, в мюнхенском лагере, энтузиастами при содействии американской администрации лагеря была организована консерватория наряду с гимназией. Там были и госпиталь, и церковь.

Студентов в консерватории было не так уж много, но пять имеющихся роялей не обеспечивали желающих — возникала постоянная междоусобица.

Наконец-то Ирина смогла серьезно заняться музыкой, а мама светилась гордостью. Ирина училась сама и преподавала музыку детям, получая за это плату сигаретами, которые потом продавали на черном рынке по 50 марок за пачку. На эти деньги покупали еду. Того, чем кормили в лагере, было недостаточно, чтобы выжить.

Еду раздавали из громадных баков серого цвета, и сама еда представляла собой жидкое серое варево. Но «не хлебом единым жив человек»! Здесь, в лагере, среди прочих жили и необыкновенные люди, личности, оставившие глубокий след в жизни, счастье общения с которыми потом длилось несколько десятков лет.

Одним из них был Георгий Кочевицкий — первый и последний в жизни Ирины учитель, благоговение перед которым она сохранила в течение пятидесяти лет всей своей последующей жизни. Родившийся в Петербурге и получивший блестящее образование, он отсидел в лагере пять лет как политический заключенный. Перед войной Кочевицкий преподавал в Гомеле и, пройдя страшные дороги войны, оставаясь удивительным человеком, был верен своему профессиональному долгу.

Позже, будучи в Америке, он встретил Нину Берберову, русскую писательницу, профессора Принстонского университета, и стал ее мужем (третьим), продолжая оставаться самим собой, а не мужем знаменитой жены.

После его смерти многочисленные благодарные ученики будут пытаться разными способами увековечить его память. Ему посвящены книги.

Когда он встретился с Ириной, он находился в лагере, там и работал, формируя будущую культуру, не принадлежащую пока никакой стране.

Ирина училась, а мать, как всегда, работала от зари до зари. В лагере была русская церковь, старавшаяся, как могла, помочь, укрепить дух. Поддержать тело помогали американские посылки с продовольствием «Саче». Каждая из них, наверное, предназначалась одному человеку, но делилась на многих. Радости хватало ненадолго. Иногда в посылках попадались червяки в шоколаде, видимо, там были когда-то орехи.

Жизнь в лагере для перемещенных лиц была суровой: жили в комнатах по пятнадцать человек. Кусочек помещения, отделенный серыми одеялами, где умещалась кровать и у самых расторопных — тумбочка, назывался комнатой.

Соседками Александры и Ирины были проститутка и монашка. Странно, что у них никогда не бывало разногласий.

После того как больную проститутку увезли, на ее место поселилась старушка Варвара Петровна, ухитрявшаяся иногда испечь что-нибудь съестное и подкармливать соседских ребятишек. А в один прекрасный день к ней приехал сын, нашедший ее непостижимым образом, после того как долго прятался в лесу от немцев, питаясь гусеницами и ягодами.

Будущее представлялось неопределенным. О возвращении в Россию не было и речи из-за страха, боли и обиды. Немцев боялись тоже. «Человеческое радио» рассказывало о том, что американская зона — наилучшая, и мать и дочь стремились остаться в ней правдами и неправдами.

В результате многочисленных попыток удалось наконец через русскую церковь списаться с сестрой мужа в Калифорнии, и Александра с дочерью решили ехать в Америку. После долгих ожиданий, с помощью фонда имени Льва Толстого, возглавляемого дочерью писателя Александрой Львовной, которая направляла ходатайства на старинном русском языке в иммиграционные инстанции, они получили долгожданную визу на въезд в США.

И вот в ожидании сытого счастья и мирных впечатлений едут наши героини с оставшимися непроеденными пожитками в пересылочный пункт Бремен, где садятся на пароход, плывущий в благословенную Америку.

Несмотря на полное отсутствие комфорта на пароходе, приспособленном только для перевозки военных грузов, несмотря на мучительные ощущения от морской болезни, мать и дочь, стоя на палубе, вглядывались в бескрайние морские просторы, отдаляясь от войны, и пытались увидеть грядущую райскую жизнь.

После утомительного, но наполненного трепетом радостного ожидания пути пароход прибыл в Нью-Йорк. Их встретила статуя Свободы и… больше никто.

Но атмосфера ликования вокруг затмила тревогу, и они отдались чувствам, испытываемым всеми окружающими их людьми. Многие плакали, молились, простирали руки к берегу навстречу родным, встречавшим их, чтобы воссоединить разрушенные войной семьи. Многоцветные толпы людей, встречающих пароход, казались с корабля пестрым ковром.

Снова томительное ожидание дальнейшей судьбы, зависящей от кого-то, на центральном вокзале Нью-Йорка, без денег, без единого слова по-английски, под трепещущим американским флагом.

И вдруг — о счастье! — русские волонтеры, разыскивающие тех, кто нуждается в помощи. Они встречали русских беженцев, помогали сесть на поезд в нужном направлении, позвонить, дать телеграмму тем, кто их ждал, а иногда могли и приютить.

Их посадили на поезд, следующий в Лос-Анджелес. Как приятная неожиданность — в поезде им подали завтрак: красивые коробочки с корнфлексом и томатный сок. Они пили этот сок как нектар и не могли оторваться, а потом с удовольствием стали хрустеть сухими хлопьями, но тут подошел чернокожий стюард и очень деликатно предложил мисочку с молоком.

Снова дороги, снова вокзал и снова на вокзале — никого… Решили ждать… Через несколько часов в помещение вокзала буквально влетели родственники, которых они никогда в жизни не видели, и к ногам скиталиц, сидящих на чемоданах, упал мешок с апельсинами.

Объятия, слезы и рассыпающиеся сладкие плоды горячего калифорнийского солнца!

Дом у родственников оказался крохотным. Дядя в это время был безработным. Александра сразу засуетилась в поисках работы. Они с Ириной решили не быть обузой для родственников. Мать пошла работать на фабрику — шить, дочь работала по найму и играла в церкви.

Все возможности устроить свою семейную жизнь Александра — молодая, привлекательная еще женщина — отвергала категорически. Она хотела навсегда остаться верной своей любви и первому счастью. Так и жили вдвоем с дочерью.

Семья священника пресвитерианской церкви была знакома по посылкам с одеждой для лагерных, собранных церковью по инициативе тети, и принимала горячее участие в судьбе двух русских женщин. Дочь священника стала ей ближайшей подругой.

Дядя из благодарности написал большую картину «Христос с детьми» и подарил церкви.

Опять остро стоял вопрос жилища. Экономили каждый пенни. И вот священник прочел в газете о продаже трейлера — вагончика за 400 долларов.

Весь день, пока Александра была на работе, священник караулил вагончик, отгоняя других покупателей, и трейлер стал их первым собственным домом после стольких лет скитаний. Это было истинное счастье!

Священник любезно позволил поставить вагончик в своем дворе и даже разрешил пользоваться своей уборной. Никогда в жизни они не смогли забыть того счастливого момента, когда вошли в свой собственный дом, который казался им необычайно уютным, милым и вполне просторным, хотя мать с двадцатилетней дочерью спали на одной кровати. Люди из церкви снабдили их всем необходимым.

Александра ежедневно ездила на работу и изучала Америку из окна автобуса. На работе шила блузки, выполняя отдельные детали и получая за каждую по 10 центов.

Ирина пошла учиться. Жили на крохотную зарплату матери, поэтому денег катастрофически не хватало. Девушка занимала их в русском студенческом фонде, работала официанткой. Единственным развлечением, которое они себе позволяли, было кино. Больше ничего!

Александра пробовала менять фабрики, и жизнь состояла из длинных фабричных этапов пути и разных хозяев.

О муже и отце они ничего не знали. Сначала пытались что-то узнать, писать, потом перестали ждать и надеяться. Непроходящая боль потери, обида, скитания заслонили тоску по Родине. Только — память!

Потом пути матери и дочери на время разошлись. Мать недовольно, с ревностью приняла Иринино решение уехать учиться в другой штат. Однако дочери очень хотелось отдохнуть от затянувшейся настойчивой и властной материнской опеки.

Александра переехала в Сан-Франциско, где проживало много русских. Обзавелась подругами, появился близкий друг, но решения быть верной памяти мужа не изменила. Осталась вдовой!

Так в труде, воспоминаниях и любви к дочери незаметно пролетело почти двадцать лет. Подступала старость. Но жизнь еще бурлила в ней, и опять проявились сила духа, природные способности и нежелание быть обузой, хотя дочь в это время имела уже возможность обеспечить матери достойную жизнь и отдых.

В один прекрасный день Александра прочла объявление, что требуются люди, хорошо знающие русский язык. Александра заявила о себе, прошла трехступенчатые тесты и длинную проверку и в свои шестьдесят лет выехала на работу в Вашингтон, где трудилась до семидесяти лет. Она никогда не рассказывала об этом периоде жизни. Это было время «холодной войны» с Россией, и, видимо, требовались надежные люди, умеющие молчать. Она пригодилась в свои шестьдесят лет, и последние десять лет ее трудовой деятельности были отданы службе, о которой никто из родных ничего не знает до сих пор. Но она была внутренне горда своей необходимостью стране, давшей ей пристанище.

Александра Мартыновна Лауниц прожила долгую жизнь. Ей приходилось бороться за выживание в разных странах. Долго живя в нужде, а потом довольствуясь немногим, привыкшая к скромной, без излишеств жизни, она провела остаток своих дней в великолепном, роскошном доме дочери и зятя в Принстоне и до конца сохранила некое эстетство, невероятную чистоплотность и любовь к порядку, чувство и понимание красоты.

Она до глубокой старости не потеряла памяти и имела аналитический ум и интуицию в девяносто лет. Интеллект ее не угас и после девяноста — она всем интересовалась и, читая книги (только по-русски), выписывала непонятные ей слова, чтобы потом посмотреть в словаре.

Александра Мартыновна поражала развитым русским языком. Английский она так и не освоила, прожив в Америке 50 лет. В отличие от дочери, приобретшей английский акцент, мать сохранила чистый русский язык без каких-либо территориальных стилей произношения. Забавно, что к тому же она на лету схватывала молодежный сленг, шутливо подстроившись к нему в разговоре. Не только понимала новый для нее стиль, но и принимала с доброй иронией.

Это было невероятно после полувековой жизни в чужой стране, тем более что по-русски она последние 20 лет говорила только с дочерью. Александра уважала Америку, прощая ей всё негативное от не принимаемого ею «американского образа жизни». Она была благодарна этой стране. Она жила в ней и болела за нее. И только очень глубоко была спрятана русская душа и боль за Россию.

Эта женщина оставалась властной до конца своей жизни, хотя иногда понимала свое неадекватное отношение к той или иной ситуации и старалась хитроумно выйти из неловкого положения. Однажды я была свидетелем, как она громким голосом на чудовищном английском в присутствии посторонних «учила хорошим манерам» шестидесятипятилетнего зятя — блестяще образованного американца, очень состоятельного бизнесмена, кормильца и поильца, в чьем доме она доживала последние годы своей жизни. Ирина тогда плакала и говорила: «Билл выгонит из дома маму и меня…»

Александра стремилась подчинить себе не только своих близких, но и животных в доме, удивляясь, почему птичка и кошка не выполняют намеченного ею распорядка… Она управляла до последнего дня своей жизненной силой, своими поступками, желаниями и смогла подчинить своей воле даже жизненный конец: она наметила себе день и место смерти и рассчитала всё до минуты, не желая умереть вне дома. Она ушла не немощной тенью, а быстро и на активной ноте, резко выказав раздражение противоречащему ее желанию совету.

Она сделала всё так, как хотела сама…

После смерти Александры ее единственная дочь Ирина, урожденная баронесса, пожилая, тихая и невероятно добрая женщина, встреченная нами в полночь на Принстонском перроне, осталась наедине с депрессией.

Женщина, готовая помочь всем, будучи к своим семидесяти годам одинокой, закомплексованной, грустной, неуверенной в себе, боящейся своего мужа-миллионера и грустившая в своем роскошном доме, сидя перед окном, выходящим в великолепный сад и огромный парк.

Я провела с ней рядом пару лет, дружила с ней, развлекала ее, угощала русскими пирожками и писала эту историю для очищения ее души от страшных воспоминаний, пронесенных через всю жизнь. Что-то было в ее прошлом до американской благополучной жизни тайное, глубоко запрятанное, чего она боялась. Может, немец, описанный в ее рассказе, не до конца понятный или что-то другое.

Две ее взрослые дочери были далеки от нее, хотя иногда навещали, что ее пугало; они называли мать Ирины «бабушкой, которая гладит белье» и не любили Александру.

Муж Ирины был занят работой, меценатством пианиста Е. Кисина, строительством шикарного русского ресторана в Манхэттене и своими делами, и хотя он приезжал в Принстон, как на дачу, каждые выходные с подарками для Ирины (платья, шляпы, сладости), она не проявляла радости; пугливо, как птичка, трепетала и была словно парализована, молча воспринимая его активность в доме, на кухне (он любил готовить), считая его порции спиртного, и ждала, когда он уедет в город. Мама, пока была жива, тоже не выползала из своего отсека. Они боялись, что он их выгонит.

У Ирины бывали суицидальные порывы, и однажды они удались…

Я уже не жила в Принстоне и узнала о трагедии по телефону, отчего долго не могла оправиться.

Всё думала: если бы я была рядом, этого могло бы не случиться. Она пошла за мамой!

* * *

В моем американском периоде жизни было и есть много интересного, удивительного и яркого.

Довольно много времени ушло на мою адаптацию и натурализацию как американского гражданина.

Процесс это был сложный, нервный и важный. Долгожданный и нужный. И наконец он завершился!

День выборов

Речь пойдет не о нашумевшем сатирическом русском фильме о выборах губернатора в России, а о дне выборов президента США.

В этот день завершилась моя четырнадцатилетняя дорога через бюрократические джунгли к получению американского гражданства. Именно в этот знаменательный для Америки день выборов впервые в ее истории чернокожий парень из бедных слоев населения преимуществом голосов победил на выборах и стал первым чернокожим президентом в истории Америки, заставив переименовать в народе Белый дом на «Барак Обамы».

Именно в этот день я присягнула на верность и любовь к Америке. Совершенно искренне…

День на Гудзоне только просыпался, а я, ошалевшая, ночь не спавшая и наглотавшаяся в темноте валокордина, ибупрофена, фестала и пилюль от изжоги, уже ехала в Ньюарк — нью-джерсийскую базу иммиграционной бюрократии.

Целых три недели я зубрила историю США, систему государственного устройства и чуток географии, собирала дрожащими от нервозности и многообразия руками тысячи бумажных документов и их копий, складывала и раскладывала их по этапам и по важности. Утешая себя рассуждениями, что эта бумажная волокита и сам экзамен (интервью, как они называют) — ничто по сравнению со здоровьем, жизнью и смертью и вообще с общечеловеческими ценностями, я старалась удержать хладнокровие, но нервы предательски вибрировали, кишечник куда-то просился, а голова чугунела.

В принципе, результат ожидаемой грозной процедуры не мог изменить ничего в моей жизни ни кардинально, ни в различных правах на жизнь в Америке. Но чувство солидарности с миллионами иммигрантов за всю историю Американского государства и ощущение ожидания огромного дара — американского гражданства — будоражили душу и весь организм.

Столько лет проволочек, ожиданий, надежд и чувства безысходности; долголетнее истероидное ожидание письма с важным грифом; таинственное исчезновение документов…

Однажды, ожидая в иммиграционном суде очередной бумажки, я наблюдала, как сверхупитанные чернокожие девушки швыряли папки с документами из углов, где стояли их столы, в середину зала в огромный контейнер. Некоторые бумажки вылетали из папок, как упорхнувшие из неволи птички, и их никто не ловил, оставляя на свободе, может, навеки. После этого зрелища, с трудом оправившись от шока, я не удивлялась, что мой оригинал свидетельства о рождении «приказал долго жить» и мое продвижение по бюрократическому лабиринту застряло где-то в темном, не подметаемом углу.

Наконец этот желанный день, сулящий избавление от чувства неполноценности среди счастливых и свободных граждан, наступил.

И вот со строгим письмом о дате и точном, по минутам, времени для явки, я еду на интервью-экзамен, в то время как все американцы прилипли к радио и ТВ в ожидании приговора на ближайшие 4 года.

Втайне надеюсь, что офицерам иммиграционного ведомства, ожидающим результаты голосования за пост президента, будет не до нас, несчастных просителей из слаборазвитых стран (сильноразвитые «туды неходють»). Ведь с приходом нового президента связаны новые надежды на счастливое будущее, обязательно с большими деньгами. К тому же большинство работников этого ведомства в Ньюарке — чернокожие, и возможный новый президент аналогичного цвета, сильно возбудив общественность, просто окрылил наиболее темнокожую ее часть.

По правде говоря, на мой социалистический взгляд, это действительно огромное достижение демократии в стране, где только 230 лет назад было отменено рабство выходцев из Африки. Черный президент в Белом доме? И вся страна в эти часы этого дня балансирует на острие нерва в ожидании результатов голосования. Общество и даже семьи раскололись на «за и против», охрипнув в спорах, погрязнув в ссорах, обидных репликах и испорченных вечеринках.

Но я о себе. В роскошном здании иммиграционной Фемиды чисто и тепло, сумки и карманы проверяют вежливо. В туалетах, правда, напряженка с туалетной бумагой (понятно, расход уж очень большой), но в офисе все организовано достойно: в стаи не сбивают, ботинки снимать не заставляют, стулья удобные, телевизор беззвучно светится, а трудновыговариваемые имена жаждущих свободы со всех концов земного шара звучат старательно и громко.

Офицеры встречают претендентов на право быть равными с ними около указанной объявлением двери, и люди с трепетом исчезают за ней.

В зале тишина, нависает темная аура эмоций — надежд и волнений.

Внешне всё достойно и обманчиво безмятежно. И никто не глазеет по сторонам, сосредоточившись на своих внутренних органах (имеются в виду сердце, мозг и другие, отвечающие за ровное дыхание).

Один из офицеров, высокий белокожий средних лет человек, объявляя фамилию своего очередного ответчика, каждый раз трогательно добавлял в микрофон: «Доброе утро!» и улыбался.

Это наполняло мою и, наверное, чью-то еще душу нежностью и особой благодарностью к этому, безусловно, доброму человеку, наверняка чувствующему состояние сидящих и подбадривающему их своей приветливостью.

Некоторые офицеры открывали из разных углов запертые изнутри двери и долго держали их, пока человек просачивался. Лица были не то чтобы приветливые, но доброжелательные.

Я уже страстно хотела себе того, который желал доброго утра, и ждала, раздумывая в эти минуты о главном — бежать в туалет сейчас или позже…

По немому телевизору кандидат в президенты голосовал, наверное, за себя, с улыбкой для камеры прицеливался бюллетенем к прорези ящика судьбы. А в зале ожидания — застывшие лица.

Но теперь, как говорится, о еврейском счастье…

Меня объявили, и я понеслась к двери № 2 с двумя большими сумками: в одной — тысяча бумаг, вторая — моя каждодневная, в которой есть всё, что может понадобиться в случае, если я окажусь на необитаемом острове. Или, как в прежней советской жизни, чтобы в сумке уместилась капуста, хлеб и колбаса с молоком.

Подлетев к другому концу огромного зала ожидания, я уперлась носом в запертую дверь. Никто не держал ее, чтобы я просочилась.

Пока я соображала, как бы с достоинством, прилично, не раздражая местных важных чиновников, попасть внутрь, дверь открылась, и я увидела весьма коренастого темнокожего, без возраста, мужчину в нетемном переливающемся костюме. Образ дополнял жуткий желтый, в картинках, широченный, сбитый чуть набок галстук. Хмурое лицо выражало важное достоинство, превосходство, подозрительность и недоверие к клиенту, то бишь ко мне.

Я, подобострастно улыбнувшись, произнесла: «Доброе утро!» — забыв, к ужасу (осознав это уже после интервью), добавить слово «СЭР», чем можно покорить любого чернокожего (и белого тоже, если он совсем не выглядит на сэра).

Он бормотнул в ответ и, повернувшись спиной, зашагал в свой закуток. Я засеменила следом, мысленно отмечая форму бритого затылка, телосложение и походку бандитов-братанов из русских современных фильмов.

Только я собралась усесться на один из двух стульев, как он рявкнул что-то вроде: «Стоять, сядешь, когда разрешу».

Я замерла в ожидании, в несколько наклонной позе намерения приложить зад к стулу, но он рявкнул невнятно. Кажется, у него была проблема с верхними зубами, потому что рот там был несколько «впуклый», может, оттого его дикция была нечеткой.

А может, это мой слабый английский давал себя знать, если я не понимала бормотания с явным акцентом, территориальное происхождение которого я не могла определить (муж позже сказал, что, похоже, он из Вест-Индии и что он не был рожден в Америке. Вот она, американская демократия — «Кто был ничем, тот станет всем!»).

Короче, он рявкнул: «Подними руку!» — и я, неожиданно для себя, вскинула руку вперед и вверх, как в фашистском приветствии. Он рыкнул что-то опять невнятное, и я, содрогнувшись от сделанного, согнула руку в локте, подняв кверху ладонь, и поклялась, что сегодня говорю правду, после чего он милостиво разрешил мне сесть и свирепо начал задавать вопросы, тут же строго указывая на мои ошибки в бумагах (где твое отчество? Кто дал тебе право его упустить? Ты получила разрешение суда для этого? Почему две буквы «Н» в нем, если в свидетельстве о рождении одна; сколько раз я посмела быть замужем и так далее.). Я обреченно ожидала расстрела на месте.

Достав две свои огромные папки с документами, указанными в приглашении на интервью, я положила их на краешек стола со своей стороны. Он приказал убрать, и я, лихорадочно доставая из папки, неудобно расположенной на коленках, ту бумагу, которую он просил, рассыпала всё, что было сложено по порядку.

Всё выражение его лица показывало, что я ему не симпатична, что он превосходит меня и, была бы его воля, он не дал бы мне никакого гражданства, но, к сожалению, ему не за что зацепиться… Не поняв его вопрос, а может, акцент, я переспросила, сказав, что я не поняла, на что он буркнул: «Ты НИЧЕГО не понимаешь!»

Мгновенно взвесив размер оскорбления и возможные последствия моей возмущенной реакции, я глупенько хмыкнула, обозначив реакцию женщины в комической ситуации, и отнесла мысленно его реплику к моему более чистому произношению, что его задевает. Эта утешительная мысль помогла проглотить обиду (впрочем, вся ситуация была и вправду комичной).

Далее офицер прицепился к безупречным бумагам мужа, кстати родившегося, в отличие от самого вопрошающего, в благословенной Америке. Я предложила спросить самого мужа, так как он здесь, в зале ожидания. После грубого «Нет!» и очередного вопроса и моего вторичного предложения пригласить мужа он сказал: «Зови!» Я понеслась, роняя бумаги из папок на пол, к двери наружу, позвала мужа, и мы опять уперлись носом в крепко запертую от просителей свободы дверь.

Стояли мы долго, несколько минут. Я сначала деликатно скреблась, потом стала тихонько постукивать, потом громко стучать… Наконец дверь отворилась, и незнакомый офицер с удивленным лицом уставился на меня с немым вопросом: «Чего надо?» Тут подплыл мой коренастый и произнес: «Это ко мне!» — и мы с мужем последовали в его закуток.

Я засуетилась, убирая папки со второго стула, чтобы муж сел, но грозный прокуратор рявкнул: «Он не будет сидеть!»

Долговязый по сравнению с коренастым, мой сильно немолодой муж стоял перед столом и оправдывался за свои документы, а я, онемев от, мягко говоря, невежливости, суровости происходящего, даже не прислушивалась. И не помню, сидел ли офицер или стоял у своего стола. Когда я потом поинтересовалась у мужа, тот ответил, что офицер сидел перед ним.

Наверное, бывшему неамериканцу хотелось полностью насладиться своим превосходством над интеллигентом, стариком, урожденным американцем, отплатив за унижение в прошлом.

Может быть, мой анализ ошибочен и объяснение неверно, но то, что воспитанием данный человек не блистал, это уж точно!

Отпустив бедолагу-мужа мановением руки, властитель ситуации подождал, пока я с трудом помогла своему спутнику найти выход из тягостного бюрократического лабиринта на волю.

Вернувшись, я стала отвечать на вопросы по истории, государственному устройству своей новой родины. Он задал мне все десять положенных вопросов, формулируя их чуть по-другому, чем это представлено в подготовительных пособиях, но я справилась с девятью легко. На один, не отвеченный впоследствии ни одним американцем или сдававшим этот экзамен, я ответила неверно, назвав другое, тоже малоизвестное имя.

Показала-таки свои знания…

Офицер сунул мне бумагу и велел подписать. На вопрос «что это?» он недовольно проворчал, что я прошла испытание и немедленно иду присягать новой родине в соседнем зале.

Я обрадованно засуетилась, засияла от радости, переспросила для уточнения счастья и удивилась, что ни рукопожатия, ни поздравления, ни улыбки не получила. Он был суров и неприязнен ко мне.

Может, он не любит русских, или мой еврейский нос ему ужасно несимпатичен, промелькнуло в голове. Но счастье уже заливало лицо, шею, грудь и прочие части тела.

Я, как чумная, схватила в охапку рассыпанную тонну бумаги, запихала в сумку и красной пулей вынеслась вон в ожидальный тихий зал. Внутри всё пело и плясало…

Я подлетела к мужу, плюхнулась на стул и, отметив на часах 25 минут до присяги, притихла, не веря в окончание пятнадцатилетней дороги к равноправию с окружающей средой.

Подумав об офицере — неприятный человек с гипертрофированным чувством собственного достоинства, как у людей с комплексами, — я тут же испугалась, обвинив себя в расизме. Спросила мужа — мерило справедливости и толерантности, — свободного от предрассудков, его мнение об офицере, и он сказал: «Холодный, неприятный человек!» — ни словом не обмолвившись об унизительном допросе, учиненном ему, когда он стоял перед этим чиновником, скорее всего недавно бывшим иммигрантом.

Но Бог с ним…

И вдруг в микрофон звучит мое имя и в окне я вижу моего истязателя, к которому я только 5 минут назад старалась почувствовать признательность и подавила в себе неприязнь, объяснив его поведение строгостью процедуры и местонахождения.

«Он передумал!» — мелькнула в голове болезненная молния.

Я медленно пошла к окну, перебирая в голове возможные варианты ситуации — один страшнее другого — и обреченно готовясь к худшему.

Офицер подал мне в окошко мои главные документы (паспорт и социальную карточку), которые он протянул мне перед уходом, а я обронила их на пол в «топоте копыт», даже не заметив. «Пальта не надо!» — пронеслась в голове шутка о широте русской (в анекдоте — грузинской) души.

Взяла документы, поблагодарила его сердечно и тихо побрела к стулу, боясь что-то спугнуть.

Через 10 минут моего остывания от стрессов милейшая черная девочка с кудряшками и метровыми ногтями подозвала меня к окошку, дала какие-то бумажки (я уже плохо соображала) и… поздравила!

Тут я пулей понеслась в туалет звонить на другой конец земного шара дочери с новостью, что я уже сразу иду на присягу, услышала привычное модно-русское: «Во блин! Ничего себе…» и заперлась в кабинке; призадумалась, не найдя туалетной бумаги; нашла, как все практичные русские, выход из экстраординарной ситуации при помощи той же сумки для необитаемого острова и вышла в зал ожидания.

Муж сказал, что мою фамилию произнесли, приглашая в зал присяги, десять минут назад, и я, сбив с ног офицершу на выходе (или входе), не обратив внимания на ее реплику, что я не опоздаю и люди еще подходят туда, заскользила по скользкому полу к заветному знамени.

Человек пятнадцать равнодушно сидели молча и ждали.

Наконец мы хором спели гимн, невнятно подпевая, увидели на экране Буша, с улыбкой произнесшего поздравления в присоединении к нации, и, встав в очередь-цепочку, получили рукопожатия доброжелательного молодого человека (тоже похожего на недавнего иммигранта) и красивые «почетные грамоты» (вместо ожидаемого мной вожделенного синего паспорта, который, оказывается, надо получить на почте).

С поющей ликующей душой и радостно-торжественным мужем я вышла на улицу. Сияло яркое теплое американское солнце.

Меня качало, как пьяную, после трех недель невроза, бессонной ночи, голода и стресса. Муж обнял меня крепко, проходящий господин запечатлел наши освещенные солнцем и счастьем лица на камеру.

Я села за руль с опасением — как бы не провалиться в глубокий сон по дороге домой — и неслась, не чувствуя скорости. Мы ввалились в нашу любимую «Зеленую кухню» — ресторан в нашем же доме, и я, запарковав машину, пока трезвая, и бухнув в час дня шампанского, проглотив сразу завтрак, ланч и обед, доползла до квартиры и провалилась в летаргический сон.

Проснувшись, я понеслась на любимый променад вдоль Гудзона, где даже зимой зеленая трава и цветы, где ходят улыбающиеся собаки и люди. Красавец Нью-Йорк уже зажигал разноцветные глаза-огни, и я чувствовала в себе прошлые реинкарнации — души пилигримов, приехавших за счастьем и свободой в Америку и получивших это.

Господи, благослови Америку, пел внутри голос советской атеистки. Предвкушение радости от получения паспорта чудного синего цвета после полувекового ношения красного, неуважаемого паспортными контролями мира, не обмануло.

Новый синий паспорт как символ WELCOME to everywhere («добро пожаловать всюду»), как чудная книжечка с картинками разных штатов, был зацелован, неоднократно прижат к горячей груди и теперь сияет на дне трюмо на почетном месте, в кожаном чехольчике, в ящичке с самым дорогим.

Он ждет теперь своего часа торжества при очередном путешествии уже без унизительных, дорогих и очень сложных визовых хлопот.

Счастье временами накатывает, как волны возрастных приливов. Вот только вспоминается «Сталкер» Тарковского: а что делать, когда ты достигаешь в трудном движении заветной цели? Куда идти и чего ждать? Главные жизненные вопросы человечества.

Я хочу и прошу Бога о счастье просто наслаждаться жизнью при всей ее хлопотности, неровности, нервозности и сложности.

ЖИТЬ и НАСЛАЖДАТЬСЯ всем, что еще дано: солнцем, травой, музыкой, искусством, вином и едой, телевизором, наконец.

И еще нести радость жизни всем, кто рядом. А дальше? Тишина? Но это не скоро!

Штат Нью-Джерси

Третий штат США, сокращение NJ. Численность населения штата Нью-Джерси в 2022 году — 9 261 699 человек. Столица Нью-Джерси — Трентон, самый большой город штата…

Живя в предместье Нью-Йорка, в чудном Нью-Джерси (каждый штат в США имеет второе название, отражающее его основную характеристику. Нью-Джерси именуется еще Гарден-Стейт, что в переводе означает штат-парк, а лучше сад) я встречала много русских, обосновавшихся в этом прекрасном соседстве с огромным мегаполисом, вредным для проживания из-за многотысячных машинных выхлопов, толп туристов, суетни работающей и торгующей братии, снующей круглосуточно везде, особенно в сердце Нью-Йорка и в общем-то и мира — Манхэттене.

Этот небоскребный рай — или ад, кому что — остров, отделенный от других районов города реками Гудзон и Ист-Ривер.

Штат Нью-Джерси начинается от Манхэттена с другой стороны реки Гудзон (Хадсон Ривер), и его жители, глядясь в воды огромной, наверное, километровой по ширине реки, созерцают профиль острозубья(!) Манхэттена, устье реки, впадающей в Атлантический океан, заселенный маленькими корабликами, парусными и моторными лодочками, грузовыми баржами и огромными океанскими кораблями, включая новый гигантский корабль «Квин Мэри», и оканчивающий остров Манхэттен мостом Веризано Бридж, пропускающим невероятно огромные суда из океана в порт и обратно. Издалека кажется, что огромное круизное судно никак не проползет под мостом. Однако все как-то умещаются.

Здесь, в пятнадцати минутах от Times Square — центра мира, в чистом бризе с океана, с цветами и вечнозелеными (как и бывает в субтропиках) газонами, без городского шума и суеты живет много русских, достаточно обеспеченных для проживания в таком дорогом месте.

Надо сказать, что штат Нью-Джерси имеет протяженность 50 миль (80,5 км) вдоль Атлантического океана и включает в себя не только побережье с великолепными пляжами, порт Элизабет, игорный город Атлантик-Сити, но и горные массивы (это предгорье Аппалачей), леса, лыжные курорты, горные озера с непуганой рыбой, леса с большими черными, не агрессивными медведями, рысями и другими представителями флоры и фауны.

Однажды у меня гостила московская журналистка, и она попросила отвезти меня на одну из университетских радиостанций, где с нею ждали встречи.

На мой вопрос: «Где это?» — она ответила: «У вас рядом — в Нью-Джерси!» и была несказанно удивлена моим смешком и отсутствием желания вести машину, быть может, на протяжении пяти часов в одну сторону и столько же обратно.

Чтобы проехать этот штат с севера на юг, из конца в конец, нужно несколько часов.

Экологически этот штат чист, так как, кроме парфюмерной промышленности, здесь нет другой, вредной. И кругом сады, парки, горы, озера и океан.

Да, да, я влюблена в эти места. Все годы пребывания в Америке я прожила только в этом штате. И в Принстоне, и в горах, и на Гудзоне, напротив середины великолепного Манхэттена.

Жить близко к Нью-Йорку престижно и очень дорого.

И тем не менее русским в ближнем Нью-Джерси уже есть где развернуться.

Есть и русские магазины, где в большом ассортименте русские деликатесы, ДОСТАВАЕМЫЕ, бывало, только в кремлевской кормушке или по блату (кто не помнит — по знакомству), где выбор яств обуславливался полезностью клиента.

Сюда русские привозят всё это. Или делают в Бруклине, наклеивая престижные русские или европейские ярлыки. В умении и фальсификации русские не уступают китайцам.

Есть русские «ДЕДские» сады для дневного пребывания пожилых эмигрантов из бывшего СССР, получающие здесь заботу, уход и материальную помощь, даже не снившуюся бывшим соотечественникам (соплеменникам) в России, Украине и других бывших республиках, а также и коренным американским гражданам. Всё бесплатно!

Для их развлечения приезжают знаменитые русские артисты, журналисты, поэты. Я несколько лет вела в одном из них интеллектуальный клуб (за зарплату) и привозила к нашим соотечественникам — теперь уже американским гражданам с правами, большими, чем у самих граждан страны, — российских знаменитостей с лекциями и выступлениями. Администрация этих «садиков» щедро платит им.

Питание нашим людям доставляют из ресторанов, часто русских. Щедро, вкусно, красиво! Страна — вторая мать эмигрантов — платит.

А наши бывшие граждане иногда еще жалуются, что у меня вызывает возмущение.

Удивительная страна!

Есть русские врачебные кабинеты, даже с хирургией. Правда, русскоязычным врачам надо пройти длинную многоступенчатую дорогу к разрешению (лайсенс) на работу в качестве врача. Здешние эскулапы, в своем большинстве не привыкшие думать, а глядящие в компьютер, заполняют многочисленные формы, обороняясь от возможных судебных разбирательств, что волнует их больше здоровья пациента. Поэтому здесь такие высокие цены на медицинскую помощь и страховки — на случай многотысячных судебных издержек. Здешняя система медицины (правда, офисная) боится конкуренции врачей из зарубежья. Поэтому лайсенс получить сложно.

Зато что касается операционной техники и госпитального уровня — это несравнимо с родной Россией (а может даже, частично и с Кремлевской больницей. Знаю, бывала!). И, что очень важно, послеоперационным уходом.

Как сравнивать каменный век и высший уровень цивилизации. Увлеклась, простите!

Немного цифр

В Нью-Йорке — 64 моста. Численность населения в районах Нью-Йорка: в Бруклине (где живет много русских) — 4 миллиона, на Манхэттене — 1 миллион, в Бронксе — 1,5 миллиона, в Квинсе — 2,5 миллиона жителей.

В Нью-Йорке вывозится 115 тысяч тонн мусора в день. После рокового 11 сентября от «Близнецов» вывезли 500 тысяч тонн и разбирали гору всего разного и человеческих останков.

В Нью-Джерси живет более 9 миллионов человек, наибольшая плотность населения — 467 чел./км2, 1-е место по США; нет нищих, садовый штат; 170 миль побережья Атлантического океана.

Атлантик-Сити (штат Нью-Джерси)

Увидела я это знаменитое злачное игорное место в 1994–1995 году, когда прожила в Америке только пару лет.

Слышала много разного об этом городе, но, когда увидела впервые, дух перехватило от невиданной раньше архитектуры, роскошества интерьеров отелей и казино, звона падающих градом монет, усиленного и звучащего повсюду, создающего впечатление золотого дождя в каждом зале для каждого второго счастливца.

Город шика-блеска, не сбывшейся еще, но ожидаемой мечты. И также разочарований, денежных потерь, бурных эмоций.

Несколько приездов я посвятила наблюдению за поведением людей. Многие внешне невозмутимо дергают длинную ручку (позже ее заменили кнопкой, чтобы рука платящего не уставала), некоторые на грани истерики, некоторые пьют, курят (раньше можно было войти в казино и задохнуться. Теперь курение там невозможно). Некоторые падали замертво на выходе. Видела!

Паркинг во всех отелях был бесплатный. Народу толпы. Так называемый средний класс. Как сказал один русский эмигрант, уже оснобившийся в Америке, «рай для уборщиц». На мое эмоциональное «почему?» ответил: «Они пашут всю неделю и приезжают сюда истратить все заработанное, чтобы почувствовать себя хозяевами жизни!» Может, и правда!

Но и много состоятельных бездельников и заядлых (скорее, зависимых) игроков посещают Атлантик-Сити для основательных выигрышей или потерь. Но они не играют в общих залах с однорукими бандитами (автоматами, тупым бездушным злом). У них свои залы, комнаты, клубы привилегированных. Я как-то останавливалась в огромном роскошном номере с русской приятельницей, зять которой столько проиграл в казино, что ему была дана привилегия пожизненно останавливаться на любое количество дней и ночей, не платя ни копейки. Я все пыталась подсчитать, сколько нужно проиграть, чтобы заслужить такое почтение от администрации казино.

Но воспользоваться привилегией ему не удалось. Его посадили. Надолго. Может, после освобождения он еще там попользуется? Если это казино его подождет и не разорится…

Мой прошлый, четвертый, русский муж принимал группы из России, которые ездили якобы на профильные семинары в Америку за счет своих министерств. На деле это были туристические поездки чиновников и членов их семей с обильным бюджетом и интересной программой.

Несколько профильных ознакомительных встреч и посещений объектов включалось. Так что совесть у всех была почти чиста. Всем было хорошо! Но Ельцин это порушил, к сожалению, и мой муж не успел хорошо поживиться. Я помню многих людей из этих групп. Конечно, один из группы был представителем КГБ. Всегда. Иногда и не знали, кто это.

Однажды не могла удержаться от смеха, чем оскорбила одного из таких высоких чиновников во время одного из эпизодов его посещения Атлантик-Сити. Смешно до сих пор. Дело было так.

На променаде вдоль океана между отелями и казино расположено много лавочек с дешевыми товарами. Раньше их были сотни, да и сейчас немало. Продавались в изобилии дешевенькие и нужные товары, предметы одежды и прочая атрибутика, и это очень привлекало туристов.

И когда члены делегаций, состоящих из «высоко посаженных» чиновников, нападали на эти лавки, на людей было страшно смотреть.

Справедливости ради надо сказать, что я сама не скоро выздоровела от этой шопинговой болезни и при своем отсутствии денег тоже испытывала стресс даже в долларовых магазинах, где все по доллару. И много полезного там, между прочим, продается.

И вот один пузатый высокий чиновник впал в неистовство в этих лавочках и накупил несметное количество товаров. Неся гордо два огромнейших пластиковых мешка, достающих до пола, этот грузный человек был неимоверно счастлив — не тяготился ношей и не обращал внимание на окружающих.

А в моем плане было посещение казино «Тадж-Махал». Это было по дороге к парковке, прямо на променаде. Мы заходим внутрь роскошного здания в форме оригинального индийского храма и поднимаемся на эскалаторе. Вокруг тысячи зеркал, отражающие хрусталь невероятных по красоте и величине десятков люстр. Позолота. Скульптуры. И я, глядя сверху на поднимающегося по эскалатору человека с мешками, сравнимыми с объемом его массивного пузатого тела, сдавленными шириной эскалатора, разразилась истерическим смехом. Неожиданно и неуправляемо. Пытаясь сгладить ситуацию, я шутливо предложила ему сделать фото и поместить его как уникальное с подписью «Советский человек в американском казино».

Он сначала заулыбался, но тут же посуровел, поняв издевку картинки.

Я не забуду эту картинку и без фото.

Жизнь такая была у нас в Союзе, что даже при наличии денег ничего не купишь. Народное хозяйство называлось. Да, да, слышу возгласы возмущения и рассказы про обилие сегодняшнее.

Согласна. Только сказала бы, что ситуация ДЛЯ РЯДОВЫХ ГРАЖДАН страны изменилась диаметрально. А цены и сейчас в России за пределами сознания.

И в Америке многое сейчас изменилось. Атлантик-Сити померк, местами позолота слезла, состав приезжих поскромнее.

А я все помню: дорогие магазины, нарядные люди, процветающий игорный бизнес.

После посещения Лас-Вегаса мы перестали восторгаться Атлантик-Сити, но продолжали ездить, чтобы потрогать океан и песок пляжа.

Приезжали без ночевки и маялись с купальниками, переодеванием, песком в трусах и предстоящей трехчасовой ездой домой.

После долголетнего перерыва однажды приехали просто к морю — отдохнуть и подышать морским бризом.

Увидели на окраине когда-то шикарного променада дом — как в гетто. Рядом на улице никого. Многие окна заколочены. Только зияющие дыры дверей. Страшный многоэтажный дом, как будто с привидениями. Обходили его стороной. «Гетто» выглядело мирным, но ходить там было страшно, а вечером и не захочешь мимо пройти. Так и думаешь, что кто-то выскочит и затащит внутрь…

Мы радовались балкону на море, воздуху, безделью.

Но было ясно, что город умирает, казино закрываются. В магазинах продавцы бросаются на зашедших, как клопы на новое мясо.

Цены сильно упали. Народ в большинстве убогий; недаром когда-то давно услышала отзыв об Атлантик-Сити: «рай уборщиц».

На некогда шикарном променаде — нищие. Поразила черная женщина без рук и без ног — некий кошмарный обрубок, — лежащая на высокой больничной каталке. Она играла ЯЗЫКОМ на какой-то клавиатуре.

Страшное сюрреалистическое зрелище.

Основная публика — приезжие пенсионеры (их привлекают очень льготные условия: бесплатный проезд в автобусе плюс какая-то сумма жетонами для игры с «однорукими бандитами»). Много цветного населения, простите за кажущийся расизм. Просто в памяти было много белого…

Неловко рассказывать, но однажды разразился скандал. Автобус с русскими туристами потерпел аварию, и кто-то пострадал. При разбирательстве выяснилось, что эти люди из вышеупомянутых «ДЕДских» садиков приезжали играть на автоматах и им выдавались жетоны на небольшую сумму — «затравочные», чтобы инициировать игру и соответствующий по статистике проигрыш! По идее, эти учреждения для эмигрантов-пенсионеров предусматривают некоторую нетрудоспособность, тяжелые заболевания и инвалидные состояния. На деле наши старые люди, как кони, носятся по казино и имеют деньги на проигрыш. Было некрасиво.

В последний приезд в Атлантик-Сити мы с мужем разместились в Тропикане — роскошном городе-отеле. Внутри гигантского комплекса зданий — настоящие длинные улицы с шикарными магазинчиками (это всё под крышей, но освещение — как на улице днем).

Воплощены все атрибуты тропиков. Пальмы шестиметровой высоты, фонтаны, газоны, цветники.

Но я, как Бурлакова Фрося (помните фильм «Приходите завтра»?), приехала на машине со своими пожитками: сумки пляжные, сумка пластиковая со жрачкой по русской старинной привычке: яйца, огурцы малосольные, копченая колбаска и прочие возлюбленные закусоны к коньяку и водочке — «чтоб у нас было».

Плюс огромная сумка мужа с лекарствами и витаминами. И белье, и пижамы по количеству дней пребывания вне дома.

Валет паркинг^[5], как бывало, отсутствует. Перли сами, вернее, сама. Стыдновато было.

Но русская жена должна и с конем, и с избой справляться. Денег на шикарный отдых не наблюдалось.

А в отеле-городе, чудными камешками отделанными барами и магазинчиками, ресторанами со столиками всего полным-полно.

На побережье — неприветливый хмурый океан, серая свинцовая вода, но еще теплая. Ветер, песок, люди. Прямо на променаде — концерты для публики. Бесплатно. Довольно известные музыканты-пенсионеры зажигают публику, тоже немолодую.

Характерно непринужденное поведение. Люди свободно танцуют в одиночку и парами прямо перед музыкантами. Налицо их самовыражение.

Публика, как ни странно, в основном мужского рода. Бывшие рокеры? Но и фанатки музыкантов присутствуют.

Все трясутся в такт и горячо принимают, что обычно для американской публики, и всегда искренне.

Днем прямо на променаде пожилые спортсменки дают уроки аэробики пожилым гуляющим, в основном женщинам.

Праздный народ, видимо. В основном пожилые. Может, и игроки, безуспешно надеющиеся разбогатеть.

Но если заночевать здесь для вечерних посиделок, то надо снимать отель. Так что люди там гуляют небедные.

Хотя цены на отели упали катастрофически. В нашем шикарном отеле цены уже не $350, как раньше, а $60. Ничего себе?

Русская пословица «дешево хорошо не бывает» здесь не канает.

Световые движущиеся шоу на стенах зданий потрясали, но народа созерцающего совсем немного!

Публичная уборная прямо на променаде называется красиво: comfort station.

Очень интересен Museum Believe it or Not (музей «Веришь или нет?») Там представлено все незаурядное, часто изумляющее, шокирующее, уродливое. Иногда и не веришь, что это не «разводилово». Но интерес у народа огромный, а билеты стоят недешево. Помните, как в древности — бродячий цирк с уродцами. Такого же плана и эта развлекуха.

Ощущение от нового Атлантик-Сити было грустное. Золото и блеск померкли.

В пятьдесят лет шикарный променад казался бесконечным. В семьдесят — проскочила его мгновенно. Пустой и гулкий. Какой-то заплесневелый.

Запахи дешевой еды и закрытые рестораны.

Какой же «Тадж-Махал» роскошный был! Закрывается. Отель и казино «Шоубоат» закрыт. А какие там были шоу по мотивам старинной Америки!

Магазины, раньше недоступные, шик-блеск-красота, закрыты. Теперь неинтересно.

Денежная помпа сломалась.

Попробовала сделать фото полисменши. Жаль, она заметила, что я снимаю, и перестала ковырять в носу и грызть ногти посреди променада, стоя на широко расставленных ногах.

Зато в это время там проходил конкурс «Мисс Америка», некогда красивейшее, яркое шоу. Теперь тужились из последних сил.

Девочки показывали свои тела в купальниках, а потом таланты (кто поет, кто танцует, кто играет). Потом следовал маленький социально ориентированный спич (маленькая речь, предназначенная показать наличие мозга).

А до того они шли из нашего отеля шеренгой по улице, торопясь на подиум. Разные — высокие и короткие. На каблуках, нарядно одетые и с коронами. Через торс — широкая лента с названием штата, который представляют.

Можно было пощупать (глазами) каждую и пожелать успеха в состязании.

Девочки, лучезарно улыбаясь, благодарили.

Ничего экстраординарного. Некоторые — хорошенькие. Обычные молодые девочки. Даже не потрясающие идеальным телосложением. Невысокие. Наверное, макияж, фотогеничность, спецы от массмедиа и каблуки делают из них американский образец. Стандарт.

Всё и везде «массмедиа»! Они делают и политику, и стандарты, и мораль, определяют вкусы и стиль жизни. Воистину королевская рука.

Езжайте в Атлантик-Сити, пока можете застать былую мощь индустрии обмана и остатки роскоши для небогатых.

Дух уже не захватывает, но зрелище еще есть.

* * *

Если вам посчастливится посетить город Нью-Йорк, даже за несколько дней вы можете познакомиться с ним, и ниже маленькая подсказка.

Что можно увидеть в Нью-Йорке за несколько дней

Ferry across Hudson River with panoramic view (паром через Гудзон с обзорным видом) to:

Downtown:

Ground Zero and a new building on the place after Twins Towers.

New Tower with Observation desk. World Trade Center.

Rotonda with natural palms trees inside. Museum of September 11.

Oldest church in NYC (Trinity Church).

Wall Street.

Ferry to Staten Island which passing Statue of Liberty (fantastic view to City) БЕСПЛАТНО, мимо Статуи Свободы.

Chinatown.

Greenwich Village & Coxo.

Midtown:

Times Square, Broadway, Theaters, Metropolitan Opera, Central Park, Saint Patrick Cathedral, Saks Fifth Avenue store, Rockefeller Plaza, Fifth Avenue (with stores), MOM A (Museum of Modern Art), Museum of Natural History, Columbus Circle, Trump Towers, Sony Museum (Where U could have a look to deep of eye, ear, uteri or cosmic space), Plaza Hotel (historical place of NYC).

Uptown:

Metropolitan museum, museum of Guggenheim, Museum of New York, Jewish Museum, Museum of modern design, Frick Collection etc.

And much, much more.

Изложено по-английски, но вы же должны знать, как что называется и что спросить для ориентации.

Глава 5

Штат Флорида

Я всегда куда-нибудь вступаю…

У меня была хрустальная мечта пожить на океане, на море, на озере — на любой воде.

Если бы мне предложили выбор: иметь место для отдыха и умиротворенной жизни в горах, в лесу или на море, я была бы в большом затруднении. По причине полного разрыва разума из-за невозможности этого выбора.

Но я уже пожила в лесу на горах в нью-джерсийской деревне — Верноне — несколько лет. И, между прочим, оставила там частичку сердца. Поменяла мужа, стиль и уровень жизни. И приблизилась к любимому Манхэттену.

Но о море мечтала. Ездила, летала, наслаждалась. Но на недельку. Уезжала всегда с сожалением.

Наконец поняла, что с моим уровнем жизни и гениальным, но безденежным мужем надолго к морю не подобраться.

Я пыталась помечтать и даже сделала кое-какие шаги навстречу мечте в Майами. Но этот город дьявола меня отринул буквально всем: ценами, фанаберией, зажравшимися русскими агентами, давящими небоскребами, недружелюбным океаном, русским хамлом и жуликами, а также кучкующимися там, живущими в коммунизме за счет американского государства бывшими русскими.

И вдруг с разных сторон я услышала слово «Сарасота», звучащее необычно, как название танца. Несколько моих знакомых случайно в разговоре упомянули, не сговариваясь, именно это место в штате Флорида как чудный городок на побережье; не на стороне популярного Майами на Атлантическом океане, а на побережье Мексиканского залива. Этот городок называется Сарасота. Мне захотелось его увидеть.

Отзывы были единодушно положительно-хвалебные. Я вспомнила про бывшую сослуживицу, милую и талантливейшую художницу, которая уехала в Сарасоту и купила там маленький старенький домик в Art Village (деревня художников).

Я позвонила, услышала описание райского места и возбудилась.

Я — быстрая, «пацан сказал, пацан сделал» — купила билет.

Моя молодая приятельница, владелица Travel Agency, нашла маленький скромный недорогой отельчик в самом престижном богатом районе, среди роскошных вилл в трех минутах от пляжа с белым мельчайшим песком.

Аборигены были в шоке от цены и расположения отельчика, который мне нашли друзья.

Я, пролетев в самолете всего 2,5 часа из Нью-Йорка, вышла из аэропорта, как из осени (поздний октябрь) в яркое лето. Маленький, бутиковый, как говорит моя соседка-дизайнер и художник, очень милый аэропорт был совсем не похож на те, что я видела раньше — гигантские, кишащие человеческим материалом, транспортными средствами и огромными железными летучими птицами, так мощно и невероятно для логического сознания возносящиеся с драгоценным живым грузом ввысь, оставляя после себя лишь облачко.

Я вышла из маленького элегантного аэровокзальчика на улицу и сразу влюбилась: в тепло, пальмы, пение птиц (в аэропорту!), в пустые прекрасные дороги и оранжевое солнце. Меня отвезли в отельчик (Bed & breakfast). Уже темнело. Мы проехали оживленную и ярко освещенную круглую площадь, обрамленную магазинчиками и ресторанчиками. Ничего другого там не увидела.

Я, бросив вещи, понеслась на улицу в теплый летний вечер, мечтая сразу окунуться в море. Прошла по темной улице мимо красивых домов, утопающих в тропических кустах и цветах в палисадниках и украшенных пальмовыми деревьями. Мне не понравилась темнота и пустота, и я решила отложить встречу с морем на завтра, а пока погулять по освещенному кругу и поглазеть на витрины. Пошла в другую сторону от домика, в котором «сняла кровать» (крохотную комнату с огромной высокой кроватью), направляясь к освещению и людям, но вокруг сновали машины, и никого вдоль дороги не было, как часто в Америке. Нью-Йорк — исключение! Он никогда не спит, развлекает, угощает приезжих детей мира, обсчитывает и обманывает… надежды и ожидания. Как и все большие города — «человейники».

Темнело уже до черноты, и я засомневалась, правильной ли дорогой иду к свету и людям, а главное, «на кой?». Стало тревожно.

И вдруг из темноты появляется фигура неопределенной формы, пола, возраста и цвета… Я заволновалась. Машины, ослепляя фарами, проносятся на бешеной скорости мимо. Слышу вопрос на английском из темноты, нужна ли помощь.

Я люблю за это Америку. Много людей стараются помочь бескорыстно и каждому.

Подходит ко мне коротенький, толстенький, в круглых очечках человек непонятного возраста и приятным мягким голосом спрашивает с утверждающей интонацией, не неместная ли я. Сознаюсь, хотя и так понятно. Не много местных идиотов ходят в темноте в ночи.

Он попросил подождать, когда он привяжет велосипед, и исчез в темноте; вернулся и повел меня в освещенный круг, в который я и искала путь. Но там уже все было закрыто, и он повел меня обратно в переулок к моей гостинице. Мы мило разговаривали, хотя в самом начале я спросила полушутливо, не маньяк ли он, чтобы увидеть его реакцию на чудовищный вопрос. Он спокойно ответил: «Нет».

Эта странная история достойна подробного изложения, и вы прочтете ее ниже, но я восприняла эту встречу как посланного мне ангела, указывающего, что я приехала в правильное место и должна жить здесь.

Так мне указал «ангел», хотя я и не посвящала его в свои планы.

Так я, агностик, скептик и реалист, попала в нереальный мир. Параллельный мир или другое измерение.

Попав в Сарасоту, я влюбилась в город мгновенно, за полчаса езды от аэропорта — пальмовые аллеи, тропические кустарники, цветы, дорога без трафика, Тишина. Абсолютная нирвана.

Не жгучее солнце. Бриз, потому что здесь Мексиканский залив, речки и пруды.

После одного дня пребывания я назвала его городом Ангела в противоположность Майями — городу Дьявола, денег, безделья и грехов.

Мне показалось, что здесь царит безмятежный покой. Никакого напряга шумного мегаполиса, засилья небоскребов, запаха асфальта, мягкого от палящего солнца.

А море! Теплое, нежное. Маленькие баюкающие волны. Белый, чистый, девственный песок на пляже. Пальмы и сосны.

Никого вокруг. Тишина. Конец сентября…

Я влюбилась в город и все четыре дня наслаждалась, несмотря на короткий дождь, тропическую грозу, не убивающую духоту, с ниагарским потоком с крыши аквариума, где она меня застала, и благодарила прохладные ночи.

Я не помню, когда и где еще я могла сидеть (плавать) в воде полтора часа и не мерзнуть. Тишайшая вода или маленькие нестрашные волны. Не очень мелко, но и неглубоко для трусливых. И воздух той же температуры. Нежный песок.

Ну разве не рай?

Вам интересно, куда же я вступила? В реализацию мечты!

Мои тайные желания, далекие от реальности МОЕЙ жизни, вдруг дали ростки. Я, было, начала плесневеть. Не было стимула одеваться, выглядеть, стараться для кого-то; хандра и безнадега в ближайшем будущем.

Неясные идеи вдруг обрели реальность.

Моя мечта пошла мне навстречу. И я пошла за ней….

Страсти по черепахам,

или

Из жизни черепах, птиц и людей

Посвящается девочке Сандре

Так случилось в моем житье-бытье, что по указанию чьего-то перста или Божьего промысла, я бросила грандиозный, великолепный сумасшедший, интересный и высококультурно-развлекательный, прекрасный и грязный Нью-Йорк и очутилась в райском месте на побережье Мексиканского залива. В одноэтажной Америке — после небоскребов города и нашей квартиры в 50-этажном доме с панорамным видом на Манхэттен.

Я убежала от зимы и холода, от привычного места обитания и прогрессирующего старения не только тела, но и души…

Некой замшелости от надоевшей уже привычности.

Я хотела не только погреться и всласть поплавать, что получилось на сто процентов, но и пописать, потешить свою русскую графоманию.

Тут-то произошел сбой в планах и мечтах.

Я никогда не жила долго так близко к морю. Даже и не мечтала. И будучи на югах и пляжах неделю, с сожалением считала убывающие дни блаженства.

И вот я приехала надолго, на месяцы… Сбылась мечта идиота!

Наслаждение природой, морем и даже бассейном под столетним деревом, покоем, обилием дикой растительности, цветов и птиц, а также и не ожидаемой даже в сладких снах спокойной доброжелательностью местных людей затопило меня теплом.

Я растаяла, потеряв концентрацию ума, утратив борцовский задор, затейливый узор планов в голове и защитную, надеюсь, агрессивность, что полностью изменило мой образ жизни и мыслей.

Утром я, как подорванная (по выражению моей дочери), вскакиваю по будильнику в 6.45 утра, завариваю мужу овсянку и уже в 7 утра выношусь в нежаркие еще тропические заросли, окружающие вместе с соснами наш двор, и, улыбаясь утру и пению птиц, иду к машине, чтобы через 4 мили бросить ее в метре от пляжа и идти, идти по пустому от людей и полному разнообразных видов забавных птиц пляжу.

И пройдя 3–4 мили, иногда нагибаясь и подбирая красивые многоцветные ракушки, выполнив установленную собой же спортивнооздоровительную норму, с сознанием выполненного долга погружаюсь в соленую, почти всегда прозрачную зеленую спокойную воду, плыву в блаженстве или качаюсь на маленьких волнах, напевая и танцуя иногда при полном отсутствии свидетелей… Нереальное счастье!

И вот сегодня ранним утречком, когда солнце только что проснулось и поднималось, зевая, я нацепила шорты на купальник, скакнула на своего железного рычащего коня красного цвета (мою машину) и понеслась в сторону моря-океана.

Как обычно поутру, по кромке воды бродили птицы удивительной наружности, разыскивая пропитание или просто гуляли.

Нам их не понять!

Хотя местные природолюбы-волонтеры их понимают, изучают и защищают.

А я только любуюсь, хотя и любопытничаю. Может, пока еще.

А здесь, видимо благодаря хорошей экологии, полно летучей, ходячей и плавучей живности.

Самые мои любимые птицы — в красных чулках во всю длину ноги от перьевого тела и с длиннющим загнутым носом-клювом — каждое утро бродят по кромке воды, что-то выискивая в песке, на самом краю воды, и смешно отскакивают от набегающих волн.

Невероятно грациозные белые, размером с крупную курицу, эти птицы на длинных ногах в этих красных чулках всегда поутру приводят меня в восхищение и хорошее настроение своей красотой и деловитостью.

Вышагивая важно, мелькая красными чулками, они чаще собираются группами, и отражение их в воде восхищает каждый раз — хоть в сотый, хоть в тысячный. Недавно я узнала их имена: White Ibis (белый ибис).

Еще один невиданный мной раньше вид птиц белого оперения с вуалевыми хохолками на макушке в ЖЕЛТЫХ БОТАХ и такого же цвета круглыми кругами вокруг глаз «хохлят» по пляжу и выискивают что-то в песке — может, маленьких рыбок, маскирующихся под песок своей окраской. Так и не установила, что они вылавливают.

Эти птицы очень смешно выгибают голову, приседают и направляют желтый глаз параллельно уровню воды, словно меняя угол перископа.

Здесь обитают интересные птицы, похожие на чаек, с ярко-оранжевыми длинными клювами. Они иногда летят с открытым клювом прямо по воде. Может, что-то туда попадает съедобное на лету.

Не могу не отметить еще один невиданный мной вид птиц. Наверное, это Heron (цапля).

Они здесь популярны и уважаемы, и даже наш дом под соснами и пальмами называется Heron Harbor.

Скорее всего, это разновидность большой цапли, по-нашему. Хотя раньше я никогда их живьем не видела. Только в детской книжке, где цапля (или журавль?) и лиса ходили друг к другу на угощенье.

Длинношеяя птица предлагала лисе угощение в высоком кувшине… Я вспомнила это, наблюдая забавную сценку на пляже, когда рыбак удил рыбу, глядя на море, а здоровенная цапля за его спиной подошла к его ведру и, заглядывая туда все ниже и ниже, любопытствовала содержимым.

Ужасно было смешно. Ведь эти птицы прекрасно добывают пропитание в чистой спокойной природной среде. Наверное, ею двигала любознательность или озорство.

Но этим утром мне птицы на глаза не попались, а подошла высокая стройная женщина и привлекла мое внимание к странным следам в песке, как будто от небольшого бульдозера. Словно отпечаток гусеничного транспорта. Но в этих якобы машинных вмятинах на песке строго симметрично проглядывались отпечатки странных больших лап. Когтей и подушечек.

Леди обратила мое внимание на следы и рассказала всё про них, поняв, что мне это интересно (до сих пор я сохранила любознательность).

Она пояснила мне, что это ползла черепаха. Очень крупная, судя по отпечатку талии. А ползла она, оказывается, к маленьким дюнам, поросшим травкой, откладывать яйца и торопилась, наверное, боясь не донести их до безопасного места.

И правда, иногда близко к воде я видела огороженные места кладки черепашьих яиц недонесенных. Или недоношенных?

Перебрав в голове возможных владельцев следов — кошка, собака, — я сообразила, что диких собак и кошек в этом цивилизованном, хоть и совершенно естественном и натуральном месте, нет. И я остановилась на идее, что это ракун-хищник (еноты по-нашему) сопровождал черепаху на сносях из дружбы или намереваясь пообедать яичницей.

Но ведь черепаха им не по зубам. Зачем же они преследовали или сопровождали ее, судя по отпечаткам лап совсем рядом?

Кстати, ракуны — хищные, но очень забавные животные. Я однажды плавала в бассейне в абсолютном одиночестве под столетним деревом и почувствовала, что кто-то на меня смотрит. Оглядевшись по сторонам, заметила довольно высоко на дереве глаза, наблюдающие за мной. Я вскрикнула и увидела убегающего ракуна величиной с небольшую собаку. Весьма упитанного.

А на озере около нашего дома в Нью-Джерси ракуны сожрали все лебединые яйца, и теперь лебеди там не плавают — улетели, обидевшись.

Женщина-следопыт рассматривала следы и рассуждала (она научилась в школе изучать родную природу с любовью и бережным к ней отношением), пояснив, что черепаха искала место отложить сотни яиц и спрятать, глубоко закопать, чтобы из них через какое-то время вылупились многочисленные потомки-черепашатки, которые потом поползут к воде, чтобы жить в море.

А хищные ракуны с удовольствием эти яйца тут же съели бы. Поэтому и сопровождали, наверное.

Но и черепаховый суп известен как большое лакомство. Для человека… Не пробовала за свою длинную жизнь.

А может, люди и жарят яичницу из черепашьих яиц (правда, они мелковаты).

Но на пляже скорлупы или других следов варварства либо пиршества видно не было. Чистенько, примято веерообразными лапами.

И рядом гусеничная дорога обратно в море.

Так объяснили эти следы тут же набежавшие волонтеры в ярких зеленых майках с надписью «Сохраним черепах!».

И как они так быстро узнают про закопанное гнездо? Оказывается, дежурные волонтеры объезжают пляж с раннего утра на маленькой машинке с черепашьей символикой, как и на их зеленых майках.

Тетенька с толстой книжкой записей тут же приплюсовала в своем журнале свежеобнаруженные следы к прежним проявлениям черепашьей природы и назвала трехзначные цифры в прошлом и этом году зафиксированных выходов из моря этих чудищ.

Ведь при всем желании, черепах не назовешь миленькими. Особенно гигантских. Я видела их на Гавайских и Бермудских островах. Страшноватенькие чудища. Теплолюбивые обычно.

Но даже на севере Нью-Джерси, высоко в Аппалачах, где я жила с прежним мужем около горного озера, мы однажды увидели очень большую черепаху. Очень близко, и даже понаблюдали за ее характером.

Муж принес ее домой с дороги. Она остановилась посередине асфальтовой трассы, не боясь быть раздавленной машинами.

Муж «спас» ее и принес домой.

В доме было много детей, которые обрадовались представителю живой природы и построили загон для страшненькой красавицы с длиннющей шеей, выворачивающейся из панциря со страшной скоростью, чтобы обороняться.

Ей дали толстую морковку, которую она хряпнула пополам и выплюнула за четверть секунды. Ничего из предложенного есть не стала и только шипела при приближении. Но, помня об участи толстой морковки, мы уже пытались общаться с ней только посредством длинной палки.

Она нас презирала и, наверное, мечтала о свободном передвижении по дорогам.

Ночью она перелезла через воздвигнутый загон и удалилась…

К детскому огорчению и моей радости. Потому что, как мне сказали, если она схватит за палец, то никогда не отпустит и его можно будет освободить от черепахиных челюстей, только отрубив палец или черепахину голову. А мне доверили детей целиковых…

Правда, можно отрубить черепахину голову, но кому это понравится?

Кажется, мы потом видели ее или ее сестру (может, брата или маму — все эти чудовища чудовищно похожи) в нашем горном озере под горой, на которой стоял наш дом. Она грелась на огромном камне и, не желая быть потревоженной нами, плюхнулась в воду.

Но возвращаюсь из недр памяти во Флориду!

Волонтеры на пляже окружили места возможных яйцегнезд красными флажками и остались дежурить на пляже, охраняя их от голодных и глупых животных, а также человеческого глупого вандализма. В ожидании, когда привезут оградку из палочек, которую поставят на зарытом заботливой черепахой гнезде с потенциальными черепахо-детьми, волонтеры вежливо просвещали пляжных праздных людей с назойливыми вопросами.

Оказывается, черепаха откладывает около 100–150 яиц в одном гнезде, закапывая их своими лапами-ластами на глубину полметра. Яйца у них светлого цвета с пятнами, чуть меньше куриных. Лежать в песке они будут три месяца.

Чтобы ни одно яйцо не сожрали, волонтеров на один черепаший клад было четверо. Иногда они меняли ямку, если черепаха выбрала опасное или шумное место, и сами перекладывали яйца, бережно считая, зарывая в песок и записывая в журнал.

И я узнала, что каждое раннее утро кто-то обходит или объезжает километровые пляжи в поисках птиц и животных, нуждающихся в защите от хищников и несознательных жестоких людей. В этих флоридских местах все люди удивительно трогательно заботливые. Это здорово! И довольно необычно.

Мне захотелось подкараулить с волонтерами момент, когда черепашатки, как горох, посыплются и почапают к морю. Но скорей всего это случится ночью или на рассвете. А оказаться на пляже одной в это время страшновато. Вдруг голодные акулы или люди набросятся на меня, не зная, что я уже не аппетитная…

Я всё думаю, кто бы так заботился о самом человеке? По-волонтерски, активно и с состраданием. Кто бы берег людей так заботливо?

Не найдя ответа на свой вопрос, я погрузилась в воду — покачаться на теплых нежных волнах Мексиканского залива.

А вечером я опять приду на пляж, чтобы провожать в ночь гигантское рыжее солнце, погружающееся в море и, словно плавно и быстро засыпающее, приглашая всю природу последовать за ним в ночной отдых.

Море, белый мягкий и пушистый песок, на котором около воды начертано кем-то: «Я люблю это место», нежаркое утром солнце, тишина, птицы, редкие люди мирно и спортивно шагающие или ищущие ракушки, а некоторые в наушниках и с «миноискателями» (может, ищут золото?) радуют глаз, душу и украшают жизнь.

Хочу жить вечно! У моря! Или даже неважно где…

Вы заметьте: в повседневной жизни так много маленьких интересных явлений, событий, объектов для наблюдения, которые радуют и удивляют.

Если научитесь получать удовольствие от этого, то будете восполнять энергию.

И надо верить, что Небо может подарить вам большое счастье как благодарность за ваше маленькое счастье от маленьких радостей!

Празднование 8 Марта в Майами
Рассказ

Еще до переезда во Флориду, как-то в начале марта, устав от суетни, беготни, пустых и причинных хлопот, желая хоть на время забыть о телефонном неврозе и раздражении от стареющего мужа, я внезапно решилась слетать из Нью-Йорка в Майами, штат Флорида, воспользовавшись приглашением друзей, счастливо проводивших там зиму.

Наплевав на дороговизну билета из-за короткого периода от покупки до полета, я вылетела из зимнего, хоть и без снега и мороза, Нью-Йорка и через три часа оказалась в жарком влажном лете под роскошными, растопыренными, как пальцы, пальмами.

Время полета пролетело так незаметно, как будто я съездила за покупками и продуктами в ближайшем районе своего окологудзонного Нью-Джерси.

Друзья жили в многоэтажном роскошном доме с выходом из мраморных просторных вестибюлей сразу на пляж. Я собиралась все четыре дня пробыть на пляже, под солнышком, на океанском ветреном берегу, поменьше есть, выключить голову (репу, как говорит молодежь), походить босиком по песку и покупаться вдоволь в теплом океане.

Но было не жарко, на пляже никого. Океан теплый, но нелюбезный, даже агрессивный, и меня явно не хотел. Я брызгалась в волнах у кромки воды, получала плеск в морду, упрашивала океан успокоиться и снова и снова подлезала к нему, а он меня выгонял.

Но мое убеждение, что соленая вода полезна для кожи, помогало мне смириться с альтернативой не поплавать, а «помочиться» в океанской соленой волне. Жаль, летела в основном за этим, но увы.

Зато, пока я бродила по песчаному пляжу, обнаружила буквально в 500 метрах от дома пляж для нудистов. На маленькой фанерке около символического заборчика висело деликатное объявление, что после этой черты вы можете встретить обнаженных людей.

Я смело прошлась несколько раз через этот, довольно большой, участок пляжа туда и обратно, стараясь не смотреть на немногочисленных голых мужчин, некоторые из которых по непонятным мне причинам были в майках до пояса. Они бродили по пляжу, потряхивая своими причиндалами, и явно ловили взгляды, видимо, ожидая сильных эмоций.

Однажды я увидела храбреца, рассекающего пенную волну. Его коротко стриженная голова в темных очках время от времени исчезала надолго в воде, пугая опасностью не справиться с бушующей мощью океана. Я решила, что он молод и силен, а он стал выходить из воды прямо на меня, стоящую с открытым ртом, и, пройдя мимо, удивил еще больше, оказавшись невысоким худощавым стариком в фиолетовой майке до пояса. И еще на нем были очки.

Мне всегда казалось, что такие пляжи облюбованы в основном голубыми представителями человеческой фауны. Показалось, что некоторый нарциссизм на пляже присутствовал, и короткие до пояса майки на мужчинах, по-моему, это подтверждали.

Только однажды я увидела обнаженную женщину, немолодую, но стройную, завлекательно играющую с двумя шарфами, развевающимися на ветру. Поодаль несколько мужчин устанавливали на песке тенты.

Каждый день с утра я шла на нудистский пляж в надежде покупаться голой, что я обожаю и в каждый приезд к морю-океану стараюсь практиковать, но в основном в темноте, дрожа от страха быть укушенной, ужаленной, акулой сожранной, волной унесенной, увиденной кем-то, но гордая тем, что смогла, переломила волнение и запреты. И кожа отвечала, становилась гладкой и упругой. Так мне казалось.

И теперь я, конечно, радовалась легальности нагого купания, но, чувствуя неловкость, выбирала места поодаль от людей, что не составляло труда, так как сезон был некупальный и иногда пляж оказывался пуст вообще.

Несколько раз я побрызгалась в приятном одиночестве, разговаривая с нелюбезным океаном.

И вот именно 8 марта, в наш любимый Международный женский день, с хорошим настроением, с ожиданием получить несколько телефонных поздравлений, выскочив на пляж (в доме мой мобильный не брал звонки), я быстрым спортивным шагом понеслась в сторону голого пляжа.

Сейчас немногие русские, проживающие в Америке, еще помнят этот поистине главный советский праздник, а ведь забыли или не знали, как он возник. Вот краткая справка.

В начале весны 1857 года «труженицы» главной древнейшей профессии вышли на улицы Нью-Йорка. Они требовали выдать зарплату матросам, которые им изрядно задолжали. Демонстрацию разогнали, тем не менее шума она наделала изрядно. Это событие даже стали называть Женским днем.

В 1894 году парижские шлюхи также устроили демонстрацию с требованием признать их права, учредить профсоюзы и тому подобное. Демонстрация была разогнана полицией.

Прошло более 50 лет, и в последнее воскресенье февраля уже 1908 года проститутки вновь вышли на улицы Нью-Йорка.

В 1909 году Женский день вновь был отмечен маршами и забастовками.

В 1910 году уже великодушные германские революционерки Роза Люксембург и Клара Цеткин восьмого марта выводят на улицы немецких городов местных проституток с требованием прекратить произвол со стороны полиции и позволить им создать частный профсоюз, уравняв их тем самым с остальными профессиями. И добились-таки своего! И лишь позднее, уже в советской истории, демонстрацию проституток заменили на демонстрацию трудящихся женщин.

Итак, 8 марта выскакиваю я на пляж и начинаю прослушивать месседжи в моем телефоне от друзей-мужчин, шутливые и лестные. Я на ходу улыбаюсь, слушаю их вновь и вновь и, почти достигнув таблички, предупреждающей о голых телах, то есть пройдя по песку около 400 метров, замечаю, что моя пластиковая сумка слишком легкая… Из болтающейся на ветру сумки вывалился ключ от ворот пляжной калитки и входных дверей в мраморный дворец — дом, в котором проживали мои друзья.

Я, забыв о голом пляже, понеслась обратно к дому, внимательно вглядываясь в песок с кусочками мусора и черных засохших водорослей, понимая, что затея найти желтый ключик на желтом песке на расстоянии 400 метров широченного пляжа совершенно безумна и нереальна. Хоть и шла я небольшими зигзагами, стараясь попадать в колею машины, где легче было при ходьбе преодолевать сыпучесть песка, мне казалось, я могла обронить ключ на любом метре 400-метровой дистанции, но не более четырех метров пляжа по ширине. Я, внимательно и безуспешно вглядываясь в эти четыре метра перед собой, дошла обратно до калитки к дому, за которой начиналось чистое мраморное роскошество, и поняла, что на мраморе я бы услышала звон падающего ключа. Я уныло поплелась обратно. Но почему-то тлела надежда ключ отыскать, несмотря на разум, утверждавший, что эта затея бесполезна.

Занятая внимательнейшим обзором песка с мусором под ногами, я уперлась опять в голопляжную табличку и, горько вздыхая, решила хоть поплескаться в волнах, тем паче никого не было видно при обзоре ближайшего и даже дальнего пространства. Только вдалеке виднелась высокая фигура черного мужчины в яркой бирюзовой длинной майке, вращающего руками, по-видимому, в спортивных целях.

Я, думая только о потерянном ключе, разделась, положила всё подальше от линии воды на случай резкого всплеска океанского характера и подошла близко к воде. Стояла по щиколотку и орошалась брызгами, наслаждаясь соленым вкусом и запахом моря, отпрыгивая от белопенных накатов и забыв о несправедливости бренного мира.

Внезапно боковым зрением я заметила движущуюся фигуру совсем близко.

Это был пожилой мужчина, одетый благопристойно в шорты и майку, в кроссовках. Он остановился рядом и задал вопрос…

Я, не расслышав, повернулась к нему и на повтор ответила, что да, вода теплая. Тут, осознав нелепость ситуации, несмотря на предупреждение о возможности встретить голых людей в этом месте, я совершенно смутилась, отвернулась и стала лихорадочно соображать, как себя вести. Услышав вежливое: «А могу ли я к вам присоединиться?» — я пожала плечами и увидела, как дядька стал быстро раздеваться и, скинув всё, встал рядом со мной слева. Прикрыться мне было нечем.

Закрывать стыдные районы руками, как на картинах великих мастеров, было смешно и рук бы не хватило, особенно учитывая некоторые габариты моего тела. Бежать от него к трусам, валяющимся весьма поодаль, было бы еще смешнее, платок для красивой игры с ветром был там же, и это без репетиции не получится.

Я кинула быстрый взгляд налево на предмет… Весьма пожухлый… Пожилой дядька не выглядел соблазнительно, но вел себя непринужденно и просто сказал: «Как приятно легально быть голым!» Я не могла с ним не согласиться, хотя чувствовала себя голой идиоткой. Тут я решилась с достоинством выйти из легальной, но неловкой ситуации: я подтянулась и вобрала, как смогла, живот. Постаралась непринужденно держать руки таким образом, чтобы хоть как-то приблизить тяжеловесную грудную часть к уровню молодой стоячести.

И тут мое боковое зрение зафиксировало что-то справа… Я повернула голову и окаменела: рядом справа стоял высоченный черный роскошнотелый молодой мужчина в длинной бирюзовой майке, из-под которой далеко вниз тянулось мужское достоинство… необыкновенное, невиданное и совершенное… Разглядывать получше было неудобно. А он так заботливо говорит: «Мэм, это очень опасно — купаться сейчас. Когда ветер с моря, волны затягивают вглубь». Его забота меня тронула, я согласно кивнула, прикидывая, как так быстро на пустом пляже возникли свидетели моей свободы от одежды, зачем они приблизились ко мне и как побыстрей добежать до своих шорт или хоть платка.

Миленькая ситуация: двое мужчин стоят по разные стороны от меня на расстоянии меньше метра и смотрят на то, что давно уже пора прятать за глухую застежку.

Где мои 16 лет? Или хотя бы 36, да хотя бы 40 или 45. Где тогда были эти мужики, Майами, голая свобода и молодая я?

Стараясь двигаться пограциозней, я пошла от воды к своей кучке с одеждой, накинула прозрачный платок (мучиться с трусами, когда ноги в песке, было не манерно) и встала в позу той увиденной раньше женщины, играющей на ветру двумя шарфами. Платок закрывал меня спереди, надежно развевался назад, но я кокетливо придерживала его на заду на случай, если позади тоже появятся зрители…

Черный незаметно отвалил. Как будто его и не было, даже не просматривался в отдалении на открытом пространстве. Старый мужчина стоял рядом и старался продолжить разговор. Узнав, что я из одного из этих шикарных домов неподалеку, он очень оживился, стал объяснять, где живет он, и спрашивать в какое время я прихожу сюда. Начал пытаться «клеиться».

Но мой кураж и стыд кончился, я оделась и потеряла всякий интерес и к нему, и к пляжу, и даже к противному океану, не позволившему мне укрыть свою наготу в его ласковых волнах. Я впервые в жизни испытала жуткую неловкость, стыд и обиду за свое тело и свой возраст.

Я отходила от смешного шока. Вернулось расстройство по поводу ключа. Мало того что немолодая, что «все поезда уже ушли», так еще и растяпа. Люди меня пригласили, принимали так радушно и широко, а я, дурында, потеряла специальный ключ, выданный мне для свободной жизни на пляже. Ну хорошо, думала я, придется мне настаивать на оплате штрафа, зная, что мои друзья благородно не захотят этого допустить (я не знала, что замена ключа не только стоит 85 баксов, но и требует много хлопот и заполнения разных форм).

И я опять продолжила искать ключ на песке, пытаясь проглядывать по два метра с обоих сторон. Шла медленно, вглядывалась в песок и рассуждала сама с собой о превратностях жизни. Надежда забылась, и медленно закипали раздражение и муки совести.

В сердцах, я начала произносить крамольную фразу: «Господи, ну докажи, что ты есть, и помоги мне найти нужное…» И тут же я буквально прикусила язык и подумала: «Как я смею обращаться с такими пустыми мелкими просьбишками к Всевышнему!» и ужаснулась своему обращению.

И продолжая тупо смотреть под ноги, ровно через 3 минуты на своем пути я заметила верхнюю часть ключа, утопленного в песке.

О, какие эмоции нахлынули на меня! Я плюхнулась на колени и, обратив ладони к небу, заверещала громко и весело: «Господи, ты не только наблюдаешь за нами, но и смеешься над нами. Твое чувство юмора непостижимо. Слава тебе, наш Создатель и Судья! Спасибо за то, что ты есть!» Настроение стало праздничным, удалым, шутливым. Я с энергией метеора принеслась к друзьям и поведала им мою историю.

Они поулыбались и, наверное, отнесли рассказ к моей неуемной фантазии.

Майами и Сарасота, штат Флорида

Майами — популярный, «раскрученный» город с небоскребами на самом пляже. Дорогой, помпезный, где жители и обитатели миллионных домов и квартир меряются количеством и качеством денег, автомобилей, метров, брендов и прочего. Много там живет и обслуги во всех сферах — в домах и квартирах скромнее, дешевле, дальше от пляжа. Город, раскинувшийся на километры, с большой плотностью населения — разный по всем уровням. Но само название «Майами» звучит как повод для уважения, поклонения и зависти. Я бывала там в гостях в одном из самых шикарных домах, но не заболела снобизмом в этом смысле и жить там не хотела: огромный город, трафик, загазованность, на пляже нет закатов, и даже солнце закрывают небоскребы.

Я пыталась помечтать о жизни в этом городе и даже сделала кое-какие шаги навстречу мечте в Майами. Но этот город дьявола меня отринул буквально всем: ценами, фанаберией, зажравшимися русскими агентами, давящими небоскребами, недружелюбным океаном. Русским хамлом и жуликами, а также кучкующимися там, живущими в «коммунизме» за счет американского государства бывшими русскими.

И услышав с нескольких сторон слово «Сарасота», звучащее необычно, как название танца, а также единодушные положительнохвалебные отзывы, я рванула в Сарасоту неожиданно для себя, меня словно понесло ветром.

Все слышали имя города Майами, а «Сарасота» — имя не шумное, но престижное. Там живут богатые и очень богатые американцы, желающие проводить конец жизни в пенсионный период в вечном лете, спокойном комфорте и близости к природе. И снобизм выражен значительно мягче, хотя невероятно высок уровень культурных развлечений в Сарасоте: своя опера, свой балет, своя филармония, свой оркестр с конкурсом на главного дирижера. Несколько лет этот пост занимала эстонка очень маленького роста, но дирижер высокого уровня, которая привозила на Рождество эстонский хор в составе 70–80 человек, и они а капелла (без оркестра) пели сочинения Генделя. Это было невероятно красивое событие, сохранившееся надолго в памяти.

Обосновавшись в Сарасоте, я опасалась бедности социальной и культурной жизни после бешеного и богатого музыкальной жизнью Нью-Йорка; все удивлялись, как это я рассталась с фестивалями, конкурсами, операми, гастролями, музеями и выставками. Оказалось, что это всё есть в Сарасоте и не хватит времени и денег успеть всё посмотреть и услышать.

Интересно, что основные расходы города на это покрываются благотворительностью тех самых богатых американцев, там проживающих! Один ежегодный международный кинофестиваль чего стоит! Организация, отбор картин, приглашение звезд и прочее. И волонтеры, пожилые респектабельные дамы и джентльмены, помогают разобраться в классификации фильмов, расписании, местах просмотров и встреч с кинематографистами… Нью-Йорку не достигнуть такого. Особенно при проведении культурных событий русской диаспоры. Помню, как чуть не задавили моего деликатного американского мужа, которого я привела на кинофестиваль русских фильмов: встреча задержалась из-за дебатов с авторами фильма, а на следующий фильм уже набилась тесная толпа в вестибюле. Организаторы от стыда были вынуждены угощать зрителей, с боем прорывающихся в зал, шоколадными конфетами, что добавило возбуждения (желающих было больше, чем конфет). Юджина после этого я не смогла заманить на русские события. Он ходил только на американские.

Когда я прижилась в Сарасоте с англоговорящим и, слава Богу, русскоговорящим тоже, мужем, я не встречала тут русских в большом количестве. Честно говоря, я не скучала «ЗА НИМИ», как говорят многие русскоговорящие эмигранты, приехавшие, в основном, с Украины, из Одессы, из Белоруссии и немного из Прибалтики.

Но через некоторое время, не имея широкого дискуссионного поля общения по-русски, я задумалась о возможности создать русскую колонию рядышком. Вернее, русскоговорящую, потому что чисто русских-русских в эмиграции немного, знаю, что есть в Бостоне, Милуоки и где-то еще.

В первую зиму моего обоснования в Сарасоте меня посетило около 25 гостей из Нью-Йорка и моего любимого Нью-Джерси. Проживали дни блаженства зимой под пальмой у моря, в основном, в моей небольшой квартире, пользуясь моей гостеприимностью. И влюбились в мой Рай все, без исключения, даже те, кто нацеливался на престижный Майами.

В последующие пару лет купили дома поблизости почти все знакомые, приближающиеся к пенсионному возрасту, чтобы провести, скажем оптимистически, ВТОРУЮ половину жизни.

Продолжительность жизни в Америке высока, как и комфорт, для всех, кто этого хочет. На разном уровне, но, обычно, достойном. Бедным в Америке быть удобнее всего — государство дает все, что нужно, специальными программами и довольно щедро. Нищие и бездомные, как утверждал мой муж, коренной американец, демократ, социалист, создатель профсоюза учителей, остаются в этом статусе добровольно, из любви к свободе, без рамок и правил, без выплаты кредитов, таксы и разных проблем домовладельцев. Средние американцы задыхаются в этих путах.

У меня нет оснований не верить мыслящему, опытному американцу, ньюйоркцу.

Так, что «русская» колония в Сарасоте и в округе была создана по цепочке между друзьями и знакомыми и достигла уже НЕ нужных размеров.

Вернувшись к русскоговорящему окружению, созданному с моей помощью, забавно отметить, что некоторые из них много говорят о кознях или поддержке КГБ!

Я слушаю эти рассуждения и домыслы со смехом, потому что эти люди утверждают, что если я занимала в СССР руководящие посты (очень невысокие, надо сказать), то я была агентом КГБ, иначе меня бы не утвердили на должность и не допустили бы на телевидение. Надо сказать, что только один раз я была вызвана в районный комитет госбезопасности, где я защищала нестандартно мыслящего сотрудника. И меня поняли, и никогда больше не беспокоили.

Кстати, я даже никогда не была членом коммунистической партии, и в комсомол отказалась вступать в школьном возрасте. И сама, без протекций добилась всего, прилагая здравомыслящую мотивацию моей деятельности.

Однажды меня пригласили в районный комитет партии с предложениями «карт-бланш» (делай, что считаешь нужным!).

Да, я живой свидетель возможной справедливости в СССР. Я ее видела и добивалась одна и сама.

Приехавшие в Америку русскоговорящие, почти все с «легендой», конечно, мне не верили, но меня это не огорчало.

И некоторые новые соседи во Флориде (в основном, из периферийных городов) утверждают, что убежав от КГБ в России, попали в их «логово» здесь, в Земном Раю. Подозреваемые, как правило, — это люди, знающие язык, работавшие в международных сферах и из центральных городов и столиц России (Москва, Питер). И их образование, интеллект, и широта мышления значительно выше, чем у подозревающих.

* * *

Сарасота, куда я переехала из Нью-Йорка, вернее, с реки Гудзон между Манхэттеном и Нью-Джерси, — город на побережье Мексиканского залива. В принципе, он не очень популярен для харрикейнов (тропических штормов). Это не открытый океан, а как бы гигантская бухта. И штормы, и волны не достигают высокобалльного уровня.

В Майами однажды был такой ураган, что летало всё. Сын моей подруги, у которой я гостила в роскошном небоскребе на первой линии пляжа, рассказывал, что увидел, как тяжеленная чугунная кушетка на балконе балансировала на узких перильцах балкона.

Первой его мыслью было выскочить и поддержать ее, чтобы она не свалилась. Но он тут же осознал, что будет лететь, держась за эту кушетку, как за ковер-самолет. Кажется, они продали вскоре квартиру на пляже. Разрушений тогда в Майами было много.

На нашем, противоположном побережье Флориды потише, чем на открытом океане, и старожилы не помнят драматических природных явлений.

Нам повезло! Посылаю свои впечатления от пронесшегося по Флориде урагана. Они эмоциональны и с намеком на мою храбрость. Так что не обессудьте.

«Ирма», ураган — террористическая атака

Репортаж

Ураган ударил НАС очень сильно только 10 сентября 2017 года с 8 вечера до 1:30 ночи.

Его ожидали, присвоили высочайшую категорию 5, активно и круглосуточно вещали о грядущем бедствии населению Флориды и соседних штатов.

Мы готовились сутки. Радио и телевидение нагнетали истерию, приглашали в шелтеры (убежища) и предупреждали, активно демонстрируя свою готовность отразить, эвакуировать и прочее.

Муж тупо смотрел ТВ, а я села писать про круиз на Кубу, только что счастливо завершившийся, прямо перед залетом в Мексиканский залив сволочной злобной «Ирмы». Уселась я перед компьютером, наконец-то дав своим ногам отдохнуть от беготни.

Но друзья и знакомые со всех концов мирового пространства тревожно звонили и давали советы (практически все из бывшей страны советов).

А главное, они каждый час отслеживали путь урагана по отношению к месту моего нахождения. Участвовали Нью-Йорк, Нью-Джерси, Москва, Рига (!), Канада, Израиль, Германия.

Они информировали меня, как поворачивает красная спираль (ГЛАЗ) урагана, когда он придет к нам, какова сила и скорость ветра в баллах и так далее.

Я деловито суетилась, заклеив окна крест-накрест полосками скотча. И у себя, и в квартире отсутствующих друзей на 4-м этаже, чья квартира находилась прямо в метре от верхушки высоченной пальмы, которая волнующе качалась в течение всего шторма, но устояла.

Заранее улететь и уехать я не могла из-за Юджина. Он был в «жидком» состоянии, и оставить его было нельзя.

ГЛАВНЫМ СОМНЕНИЕМ БЫЛО — ЕХАТЬ ИЛИ НЕ ЕХАТЬ В ШЕЛТЕР?

Решила не ехать. Там будет полно народу, много из бедноты, с домашней скотиной, блохами и клопами. Позавчера объявили, что туда надо принести подушку, одеяло, стул (на 2 дня!) или матрац, еду, ценные вещи и документы (которые могут тут же спиздить! Русские привычные мысли). Умножьте этот скарб на двух человек, плюс Юджин с вокером (ходунки), еле ползущий, и мое отсутствующее терпение!

Моим главным аргументом для мужа было: там один туалет на сто и более человек, а ты — любитель находиться там часами, тебя разорвут на куски! Он тут же согласился не ехать в шелтер!

На следующий день важные люди в телевизоре сказали, что шелтеры полны и не принимают больше, госпиталь эвакуируется, несмотря на то что сила шторма немного понизилась до категории 3.

Объявили: «Не звоните, не ждите, никто не поможет! ОСТАВАЙТЕСЬ, где вы сейчас! И будьте в безопасности!»

Что мы с удовольствием и чистой совестью сделали. Когда нет выбора — жить легко.

В двух туалетах нашей квартиры я реально оборудовала «шелтер» со всем необходимым, список этого выложила в Фейсбуке.

И фото получились смешные: емкости с водой в ванных, чтобы не утонуть в г…, что может случиться при отключении электричества и, следовательно, воды; коньяк, лекарства, одеяло с подушкой и завещание (НА БУМАГЕ!), а также прочее, что показалось мне целесообразным держать около горшка в закрытом бункере санузла в самом сердце железобетонного дома.

Убрав всё с террасы, внутри комнат я отодвинула от окон всё, что смогла.

При шторме в проём окна могут лететь стекла и разновеликие предметы извне. И это — страшное орудие мести матушки Природы людям за неуважение.

В Майами, по рассказам, в квартиру влетела железная балка с соседней стройки, разбив окно и сметая все живое и неживое на своем пути.

Никогда я в такой ситуации не была, но большинство друзей и знакомых из страны советов давали мне советы, часто толковые и логичные. Должна отметить, к странному удивлению, что все «америкоурожденные» друзья и соседи исчезли, словно утонув в своем… интересе.

Хотя уверена, что нашлось много местных волонтеров в трудных точках. Здесь это обычно.

Я старалась следовать советам, но по своей логике. Телефон звонил ежеминутно. Спрашивали, беспокоились.

Одна восьмидесятилетняя подруга, Света из нью-йоркского района Квинс, плакала из-за того, что я здесь, а она там и не может помочь!

Горда была, подсчитав количество людей, проявивших беспокойство о нас. Значит, жизнь моя прожита не зря…

Вскоре по ТВ объявили комендантский час на сутки.

Ночь и день 9-10 сентября шел дождь, но не ливень. Телевизор светился красным и желтым, показывал корреспондентов, развевающихся на ветру, наводнение, покрывающее машины, пальмы, кланяющиеся в пояс, и истерические комментарии.

Вид из наших окон был сильно шатающийся, но не драматический.

У нас началось в 8 вечера. Ураган грозно стучался в окна и двери, я ему не открывала. Двери шатались… несильно.

Забавно: на Фейсбуке поставили фото маленького домишки с закрытыми фанерой окнами, с подписью: «ИРМА, ПОШЛА НА Х..Й! РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ!». Так и я примерно!

Друзья из Нью-Джерси и даже из Подмосковья, следившие за ураганом поминутно, к часу ночи, позвонив, успокоили, сказав, что он пошел на Тампу и сейчас полегчает. Ни свет, ни телефонная связь, к счастью, у нас не отключились.

При урагане «Ида» в Нью-Йорке у нас в 50-этажном доме не было света неделю (я была рада, что инстинктивно купила квартиру на безопасном этаже). У меня была газовая плита, и я кормила кучу народа с соседних улиц, стряпая днем, когда светло. К ночи тусклый свет шел только из длинного коридора здания.

Вернусь во Флориду: мой приятель, сидя на даче в Подмосковье, отслеживал движение шторма по Флориде ежемильно. И наконец в 1:30 ночи заверил, что центр кошмара, двигающегося широкой полосой по штату Флорида, пронесся с бешеной скоростью и задел нас боком, то есть тропическим штормом, а не центром урагана высокой категории, и «глаз» шторма прошел рядом, буквально в девяти кварталах от нас. Они с женой под Москвой за нас выпили и отправились спать.

Моя новая нью-йоркская приятельница, которой я поведала наблюдаемый из Подмосковья маршрут урагана, брызнула остракизмом, но позже выяснилось, что подмосковный анализ оказался чистой правдой. Большая территория, начинающаяся именно в девяти кварталах от нас, осталась без электричества на три с половиной дня. И в такой близости от нас было повалено много деревьев, надолго нарушено энергетическое обеспечение, местами была повреждена канализация, все вылилось на улицу, и кое-где смрад долго мучил. Во многих домах пять дней не было электричества.

У нас же, по большому везению, электричество функционировало бесперебойно.

Ночью, в 2 часа, я выключила истерический телевизор, проглотила 4 таблетки русской валерьянки, Юджину тоже их всунула, и мы залегли в своих кроватях, которые находятся на безопасном расстоянии от окон. Так что если столб влетит в окно, то пронесется мимо ног.

Шелтер в уборной с коньяком и жрачкой так и не понадобился. Свет моргал, но не гас. Страха не было. У меня, по крайней мере. Юджин был в ступоре. Обещали ночью отключить свет, что во многих районах и домах так и сделали.

У нас, везунчиков, свет не выключался.

Спали до утра, не разбуженные шумом, грохотом летучих предметов и других необычных звуков. Успокоенные валерьянкой.

Утром следующего дня было пасмурно, дождило. Народ стал звонить «с ранья», проверять нашу живность, вернее, живучесть. Мы подтвердили свое существование.

Я еще работала (на телефоне) и посылала ежедневный рабочий рапорт (даже не было перебоев с Интернетом).

В 11 часов утра пошла наружу, опасаясь, как после ядерной атаки. Юджин умолял не ходить. Я храбро пошла.

Результаты в нашей округе:

Сломались несколько частей нескольких деревьев. Мелкого мусора и веток навалом, но наши люди уже подметали. И кучи по обочинам дороги были приготовлены к вывозу.

В нашем доме выбило одно окно на первом этаже около лифта в закрытом стеной пространстве! (Так крутило?)

Луж воды на асфальте вокруг нас нет, только на въезде в комплекс, где низко и всегда вода стоит недолго после дождя.

Все машины в порядке и сухости. Никаких поваленных деревьев и навесов, никаких наводнений.

Но у многих знакомых и незнакомых горожан света не было. Начиная с девяти блоков от нас, как прогнозировали в Подмосковье.

Некоторые знакомые, живущие без света, пришли поесть и, может, пожить, пока не вернут электричество. Говорили, что даунтаун нашего городка практически утонул. Наверное, потому, что там низина около огромной реки Мэнети. Она и вышла из берегов.

Собралась я проверить пляж, сосед сказал, что меня арестуют и что мост и пляж закрыты. Но любопытство и желание увидеть море утолить было невозможно.

А на улице, без кондиционерного климата, было замечательно, воздух пропитан озоном. И почти никого, только несколько мужчин с лающими, наверное, от перенесенного стресса, собаками.

Так что мы выжили, было не страшно, находясь дома — он железобетонный и каменный, кажется, надежный и теперь уже проверенный.

Друзья сказали, что моя энергия оттолкнула ураган, проявился эффект Пауля (это уже я им пояснила околонаучно), когда сильная необычная энергия блокирует моторы непонятным образом… Такие шутки про меня — меня вдохновляют.

Многие друзья эвакуировались из Майами, но это оказалось очень трудно: ехали двадцать два часа вместо девяти, некоторые с детьми сидели в одной комнате в отеле несколько дней.

Кое-кто в панике закрыл кошку в неправильной комнате, а не там, где была ей приготовлена еда и вода. Бедная кошка почти неделю была в изоляции, долго плакала и причитала, когда они вернулись и с ужасом это обнаружили.

Кошка очень отощала, но выжила. Кстати сказать, полдома затопило. Крыша, может, протекла?

Те, кто убегал от шторма в пятницу, вообще застряли на дорогах на пути урагана со всем комплексом проблем и неудобств.

Потом у людей была проблема достать канистры и бензин и «пилить» обратно в том же трафике двадцать два часа. С детьми… Грустно за них.

У нас Армагеддона, к счастью, не случилось.

Такой силы урагана давно во Флориде не было, и все надеются, что теперь не скоро будет. Ураганы не ходят по одним и тем же местам.

Вот торнадо — непредсказуемо и может — в следующей жизни, при точном попадании, вероятность чего минимальна, — принести большие разрушения.

Так что пока спим спокойно…

И на пляже в нашем городке всё замечательно: он стал шире, правда, пока очень много выброшенной морской травы, которую скоро маленькие бульдозеры подберут. В домах вдоль пляжа никакого строительного мусора я не увидела.

Прошла вокруг три мили, просмотрев район маленьких скромных домишек, и обнаружила только три больших поваленных дерева, которые, к счастью, упали не на провода и не на дома. Только одно дерево коснулось конька крыши, но на закрытой сеткой веранде сидела старая женщина и, улыбаясь, наслаждалась безмятежностью. Все тихо-мирно, все домишки чистые и аккуратные.

ПОСТКРИПТУМ

Природа виновато улыбается солнцем, словно извиняясь за все обиды, что принесла людям. Всё тихо, тепло, спокойно, птицы щебечут; правда, бассейн закрыт, потому что после чистки туда налили много хлорки.

Давайте извиним Природу — мы тоже нанесли ей много бед.

Но зато это событие сделало рентгеновский снимок друзей и знакомых.

Это уже полезный результат катаклизма.

Может ли рыба летать или падать с неба?

Нежилась я как-то на пляже, на нашем белом, как мука, флоридском песочке.

Кстати сказать, из этого восхитительного мелкого песка талантливые люди лепят целые скульптуры и композиции.

Просто из удовольствия и восхищения морем, пляжем и солнцем.

Чаще это фигурки русалок, черепах, рыб и крокодилов (водные обитатели), а иногда и замки из песка или даже крепости.

Здорово, что нечасто попадаются вандалы, которые любят разрушать построенную кем-то красоту.

И это творчество долго сохраняется на пляже, радуя людей, которые фотографируют их и благодарно удивляются талантам и труду тех, кто это создал.

Итак, стою я себе спокойненько на солнышке по колено в морской воде и наблюдаю полет большущей птицы, даже побольше пеликана (пеликаны — это крупные птицы с огромным длинным клювом, которых я называю птеродактилями, потому что они напоминают и являются потомками страшных летающих ящуров эпохи динозавров).

Большая птица, osprey, с небольшой головкой, словно в белом фартучке (такой окрас перьев), парит в воздухе прямо над моей головой, и в когтях у нее огромная, сверкающая серебром на золотом солнце рыбина.

Я не успела изумиться и сообразить, каким образом большая птица смогла поймать большую рыбу и куда с ней летит, как птица роняет эту рыбу почти на меня, и здоровенная рыба со свистом пролетает рядом с моей головой и падает в воду.

Ушибленная от падения рыбина, наверное, очумевшая еще от страха и полета, со следами когтей в теле, которыми птица ее захватила (жаль, я не видела момент птичьей рыбалки) не уплыла немедленно в водные глубины. Рыбина в шоке осталась на какое-то время на поверхности моря, и ее тут же подобрал дяденька, чтобы сфотографироваться.

Я, очнувшись от виденья рыбопада, быстренько подлетела к дяденьке по имени Боб, чтобы тоже сфотографироваться с рыбехой (народ сказал, что это рыба Makrel, по-нашему — скумбрия) и попробовать эту рыбу удочерить, а по-честному — сварить из этого неожиданного подарка супчик. Меня волновала годность этой рыбы к употреблению в пищу, но Боб сказал, что птичка уронила рыбку по причине большого размера и веса. Не удержала в когтях. И что, безусловно, она чистая и съедобная, сказал Боб, слегка расстроившийся, опоздав в идее употребить подарок с неба.

Я, довольная, ощущаю от окружающих легкую зависть и удивление неамериканской рыбалкой: здесь часто отпускают пойманную рыбу обратно в море, вынув из нее крючок, чего я абсолютно не понимаю. Ведь рыба часто уже с травмой, и зачем же так долго стоять с удочкой, чтобы, погордившись своими рыбацкими успехами, выбросить ее на свободу.

Все знакомые мужчины (хотя здесь рыбачат и женщины, которые, я уверена, ни за что не выпустят на волю обед для семьи) мне громко завидовали. Дескать, они плывут на лодке, тратят время, бензин, усилия и надежду на рыбацкий успех и похвалы жен (как добытчики), а я, стоя без дела на пляже, получаю в руки такую большую и благородную рыбу.

Несмотря на легкую зависть, люди согласились, что это был подарок небес. И я это заслужила, если с неба на меня падает рыба. Приятно было это слышать.

Должна с сожалением отметить, что рыба в моих слабых, но алчных руках долго возмущалась (я поняла это по бешеному движению ее хвоста), но потом смирилась с участью быть сваренной (при моей благодарности). Кто-то из пляжных соседей с легкой завистью принес мне большой пластиковый мешок, вытряхнув из него важные пляжные принадлежности, и я гордо понесла эту ношу в машину.

Дома я сварила отличный наваристый рыбный суп. Рыба была свежайшая и даже приятно сладкая. Если честно, жалко было есть.

Если бы можно было, оставила бы ее на память как сувенир моего везения.

Сарасота, Флорида

Свадьба Мэнети (Manatee)

Я уже упоминала о том, что на побережье Мексиканского залива, в частности в нашей Сарасоте, обитают огромные морские млекопитающие животные мэнети, в переводе — морские коровы (на русском — ламантины).

В нескольких местах нашего города стоят большие, в натуральный размер животного, скульптуры (или чучела?) этих симпатичных, невиданных животных в позициях «стоя» и в обнимку с детенышем. Размер их практически соответствует человеческому.

Я видела их в здешнем музее «Аквариум»; их там демонстративно кормят, на радость людям, особенно детям. Только крупным свежим салатом. Голова у них смешная, в размер человеческой, но не похожа ни на что. Может, на крупного млекопитающего животного, каким и является. Возможно, на барашка.

Я и не мечтала увидеть их воочию! Но однажды, придя на свое любимое место на пляже, где сосны создают тень на песке до двух часов дня, в день перед моим днем рождения (как подарок душе), я увидела у кромки воды несколько людей, что-то очень эмоционально рассматривающих.

Я подошла и увидела огромные черные туши, штук пять-шесть, они копошились на мелководье и непонятным рассудку образом двигались. У многих на черной лоснящейся гладкой шкуре без шипов, волос, чешуи, похожей на дельфинью, были глубокие порезы, из которых выпирало белое мясо. Позже я узнала, что это были порезы от винтов лодок, катеров и прочего. Мэнети — животные любопытные и бесстрашные — подплывают пообщаться, не понимая опасности.

Я, пораженная увиденным, решила, что это групповое самоубийство: огромные животные были практически уже на пляже почти на половину туловища и болтали огромными, как гигантский веер или ладони шириной полметра, хвостами. Я бросилась звонить 911, чтобы вызвать спасателей. Остальная масса «человеков» тупо стояла рядом и глазела. Полицейский диспетчер выслушал мой невнятный бредовый рассказ внимательно, спросил, сколько этих животных, и уточнил месторасположение на пляже (я сообразила, как объяснить относительно проезжей вдоль пляжа дороги). Голос сказал: «Вам позвонят!»

Зрителей прибывало. Какая-то безумная худая загорелая бабка бросилась к животным с маленькой бутылочкой воды и стала поливать им на спину. На вопрос зачем, объяснила: «У них кожа засохнет!»

Кто-то пояснил, что они могут даже вылезти полностью на берег погреться.

Кто-то полез в воду, чтобы быть поближе и поучаствовать. Но близко подойти не отваживались. Позже я узнала, что ударом этой «руки» мэнети могут сильно отшвырнуть и даже убить.

Я, войдя в воду по щиколотку, снимала на видео (их у меня десятки) животных, копошащихся в полутора метрах от меня. Тут мой телефон зазвонил неожиданно, и низкий мужской голос произнес: «Valentina, don’t worry! They are dating!» Дескать, не волнуйся, у них свидание! Подъехали молодые ребята на специальных пляжных спасательных машинках, вошли с фото — или кинокамерами в воду и попросили всех отдалиться. Эти натуроведы объяснили страждущим, что происходит. А происходит брачный ритуал у мэнети.

Пять-семь мужских особей и одна женская встречаются для «переговоров» о будущем потомстве, и их брачные игры выглядят впечатляюще! Самцы по очереди приближаются к самке, помогая друг другу (в отличие от человеческих млекопитающих), и пытаются обнять ее ластами в виде рук или веера. Она ждет некоторое время и внезапно делает мощное отбрасывающее движение. Оскорбленный кавалер отлетает на десятки метров и удаляется на глубину. Следующий в очереди приближается к вожделенной цели и начинаются те же объятия. Оскорбленный откинутый кавалер, «охолонясь» в отдалении, опять встает в живую очередь.

И так до бесконечности. Я вела видеосъемку телефоном на палящем солнце, стоя в воде, около двух часов, дожидаясь благополучной развязки, и, не дождавшись, уехала домой. Меня сменила дочь, вызванная моим экзальтированным истошным звонком. Она снимала тоже часа полтора и, уехав, позвонила мне и изрекла: «Она не дала никому!»

Я, волнуясь за потомство вымирающих и охраняемых крупных водоплавающих животных, узнала, что самки имеют только одного детеныша за сезон, вынашивают его 12–13 месяцев. Поэтому они и редкие.

Эти симпатичные животные, жующие только морскую траву и не интересующиеся человеческим мясом, часто в любопытстве подплывают к людям. У меня был случай, когда я купалась в море, неглубоко, и боковым зрением увидела рядом голову в человеческой размер. Я заорала, думая, что это утопленник подплыл, оглянулась и, не обнаружив рядом головы, поняла, что это была мэнети.

В другой раз, увидев невдалеке несколько огромных туш, я вплавь направилась к ним; одна подплыла ко мне так близко, что я могла бы ее погладить. На мне был черный купальный костюм с рукавами (для защиты от солнца), и, видимо, она приняла меня за свою. С пляжа знакомый, снимавший видео, подтвердил мою догадку и сказал, что все они были рядом со мной, но под водой. Их видно иногда, только когда они высовывают голову или переворачиваются. Они не прыгают, как дельфины. Но часто можно увидеть большую черную тень или две, обычно проплывающие рядом мимо.

Мне объяснили, что прикасаться и приближаться к ним запрещено, штраф $2,5 тысячи. А если: «Не виноватая я! Он сам пришел!»?

Разумеется, появление на пляже этих животных вызывает большой групповой интерес. Но десятки зевак и пловцов не мешают им заниматься своими делами. У меня есть фото и видео, снятое мной с причала, как прямо подо мной две огромные мэнети целовались.

Народ громко комментировал, смеялся, и все были счастливы.

Кстати, county (в переводе графство или, проще, район), в котором я живу, так и называется — Manatee County.

Вспоминается мне одна легенда.

Будучи в Австралии, в Сиднее мы попали в огромный океанариум, размещенный в большом 3-4-этажном здании, которое разделено на много отсеков. В огромных аквариумах плавает почти все содержание моря-океана, включая огромных акул. Кровь стынет в жилах, когда видишь, как в 50 сантиметрах от носа, правда, за толстым стеклом, проплывает зубастая бестия, вглядываясь в тебя маленькими злыми глазками.

Отвлекусь от аквариума на минуту: однажды сосед-рыбак во Флориде подарил мне голову акулы. На суп. Голова была размером с человеческую, белая, гладкая, без чешуи с маленькими застывшими глазками и жутко острыми многочисленными зубами.

Просто жуть брала, и подташнивало смотреть и особенно держать эту голову; хотелось закричать и отбросить подальше. Но жадность кухарки не разрешала. Надо было разделить с кем-то плохие ощущения, и я, оторвав мужа от математических проблем на экране компьютера, заставила его взглянуть в эти мертвые глазки и оценить зубки. Муж спокойно взглянул и по-русски сказал, как всегда, неожиданную фразу (обычно предугадывая в разговорах две-три ожидаемые реплики, я за двадцать лет ни разу не угадала, что скажет мой муж): «Бедный, только мамУШка любила его!» Я долго не могла остановить смех.

Вернемся в аквариумы Сиднея. В одном из них я и увидела впервые морских коров. Так они там назывались. Им спустили на поддоне пучки свежайшего зеленого крупного салата. Они с аппетитом чавкали. Я, насмотревшись, собралась отойти, но увидела на стене рядом со стеклом небольшую латунную гравированную картинку. На ней был изображен парусный корабль в море и прыгающие в море с палубы матросы. Текст гласил: «Обезумевшие матросы, качающиеся на волнах месяцами, услышав нежное зовущее женское пение Сирен (это явление было уже упомянуто древними греками), бросались в воду и часто погибали».

Так на табличке указывалось, что эти звуки издавали морские коровы. Я тогда и не слышала такого, и не видела этих животных, но сейчас, живя с ними в одном районе, могу сказать, что звуков от них не слышала никогда, хоть и рядом бывала.

Когда я рассказываю об этом американцам в своей деревне, они, обычно не знающие ни Гомера, ни «Илиаду», ни «Одиссею», смотрят на меня с удивлением, как на рассказчика на китайском языке. Впрочем, мой русский английский звучит для них, наверное, так же.

На днях я плавала в моем райском теплом море (Мексиканский залив), что с удовольствием делаю ежедневно, а то и дважды в день. Я бы сказала, что море уж слишком теплое, как негорячее джакузи.

Даже бриз на берегу при выходе из воды кажется холодным при температуре 30 градусов Цельсия.

Много живности в теплой воде плавает вокруг, некоторые рыбы выскакивают из воды, пролетают метр и плюхаются в воду. Как ни старалась, причин не выяснила ни у рыбаков, ни у пляжников, ни у рыб самих. Рыбы, в отличие от людей, молчаливы.

Иногда вода вдруг «вскипает», как в горшочке, и выдает всплеск. Но не воды, а миллиона мелких рыбешек. Наверное, это детсадовские дела у них или тренировки полетов.

Иногда проплывает мимо электрический скат или их группка. Видела однажды большое темное, быстро двигающееся пятно, оказавшееся огромной стаей крупных крылатых скатов. Хорошо, успела отскочить.

Не знаю, что могло случиться, но однажды я почувствовала в воде сильнейшую ожоговую боль ступни. Думала, что это краб схватил или медуза обожгла. Но от краба остается крохотная ранка (было дело — большой краб позарился на мой красный ноготь), а боль ожога от медузы проходит быстро.

Тогда же боль была долгой и нестерпимой и никакого следа на коже не осталось.

Я собралась было в госпиталь, но по ощущениям и самодиагностике чувствовала себя нормально, без интоксикации, только с непрекращающейся болью, идущей вверх по ноге.

Сосед, бывалый флоридский абориген, сказал, что я, видимо, наступила на маленького ската. Боль на следующий день прошла. А через неделю я заметила какую-то бахрому из кожи на ступне.

Это была моя вздувшаяся старая кожа, носком снимаемая со всей ступни и даже с жесткой толстой пятки, вытоптавшей мили песчаного пляжа. Я порадовалась новой младенческой пяточке и забыла травму.

Утром и на закате довольно часто и близко можно видеть кувыркающихся дельфинов; рыба-игла, пугающая формой и движениями змеи, извивается рядом; пеликаны, называемые мной птеродактилями, могут камнем упасть с неба рядом с твоей головой, нырнуть и выскочить на поверхность воды с рыбой в длинном клюве, смешно подкидывая ее, чтобы она в зоб поместилась. Много раз пугалась, что птеродактиль нацелился на мой драгоценный глаз или оба. Счастье, что эта цель им неинтересна и они не промахиваются.

В теплой морской воде почти каждый год начинают разрастаться какие-то водоросли, пожирающие кислород и выделяющие вонючий газ, отчего мелкая рыба и рачки погибают, увеличивая смрад. А иногда и средняя, и большая рыба, мелкие черепахи, крупные крабы выбрасываются на пляж. Раз в несколько дней проходит очищающая машина, но вонь и состояние слезотечения, чихание и кашель не позволяют подходить близко к пляжу. И беда тем, кто за бешеные деньги снял жилье на отпуск: и жить рядом нельзя, и деньги не возвращают. Никто не знает, когда эта напасть случится и сколько продержится. Называется это явление Red Tide, и оно очень неприятно и для морских обитателей, и для людей.

Но это тоже природные процессы, и никуда не деться.

Но самое интересное животное в наших краях — морские коровы, мэнети. Они не агрессивны, едят водоросли и крупный салат, если пойманы человеком и находятся в аквариумах.

Это крупные млекопитающие, имеющие только одного детеныша в год, которым беременны 13 месяцев.

Они любопытны и часто подплывают близко к людям, пугая их или искушая потрогать, за что можно получить штраф в две с половиной тысячи баксов, так как они охраняются природоохранными законами.

Я много раз видела их неподалеку от себя, приняв впервые увиденное монстрообразное существо за утопленника, а потом просто радовалась встрече с неведомым, невиданным, неожиданным существом огромного размера.

Но на днях я превзошла все встречи с этими удивительными, очень крупными морскими животными.

Плавая, как всегда, в неглубокой воде, чтобы в случае чего быстренько спастись бегством и не быть накрытой крупной опасной волной, я заметила слева в метре от себя большую темную тень.

Я подумала, что это островок водорослей на дне, но тень быстро двигалась ко мне, и я, поняв, что это мэнети, попыталась, задрыгав ногами, отодвинуться. Но секунда — и я чуть ли не оседлала мэнети.

Я завопила, хотя не испугалась, и еще сильнее задрыгала ногами. Тень проплыла мимо.

Я посмеялась над возможностью покататься на спине чудовища, отогнав мелькнувшую мысль, что могла бы уйти под воду храброй наездницей, но там было мелко.

Продолжая наслаждаться морем в той же точке, я развернулась, услышав плеск, и увидела смешную голову величиной почти с человеческую, с усами и будто с улыбкой. Она показалась и быстро исчезла.

Я сказала ей «брысь» и не знаю, поняла она меня или просто, утолив любопытство, исчезла.

Мой пульс не участился; я запомнила ее улыбку, пожелала ей счастья и вышла на пляж, чтобы поделиться знакомством с немногочисленными загорающими, которые ничего не видели.

Люди выслушали, у каждого был свой случай близкого пребывания морской коровы в море.

Про улыбку черного блестящего чудища — меня вряд ли кто-то понял.

Часть третья
Путешествия

Глава 1

Юбилейное путешествие на Луну. Исландия

Так случилось, что наши ежегодные поездки в экзотические точки мира уперлись в мое нежелание по-обывательски отмечать некий юбилей. Все фибры моей души сопротивлялись идее тусовки с застольем, хлопотами, неврозом и слушанием выдавленных комплиментов.

Хотелось вольной воли, оригинальности и экзотики. И мы — я, моя дочь и ее подруги с сопливого детства, а также моя подруга дочериного возраста — рванули в Исландию с залетом в Гренландию.

Организация поездки, как всегда, была трудна, истерична, в спешке ввиду короткого сезона «белых ночей», с трудностями отбора возможностей и сочетания их с реальностью, с недоверием и психозом. И с подсчетами нулей…

Оформив на всякий пожарный случай страховку на все возможные случаи жизни (болезнь, опоздания, катаклизмы, вулканические взбрыки, особенно после последнего, произошедшего всего 3 недели назад, кражи и прочие всякие ужасы природы и человечества) мы занялись бронированием отеля.

Как всегда, хотелось лучшее и задешево.

В результате оказалось, что оплатили отель прямо на летном поле местного аэропорта, а не в центре Рейкьявика, который представляет собой крохотный городок. Моя дочь устроила выброс «протуберанца», но я ее утешила надеждой на виды не старых домишек в центре города (где цены на отели более 300 баксов за ночь), а природы и леса. Так мне виделась Исландия. Я пока не знала их шутки: «Что делать, если ты заблудился в исландском лесу? Ответ: встать». И правда, деревьев практически нет, только кусты, и их немного.

Зато потом нам объяснили, что когда-то этот отель был самым большим и престижным в городе и даже ужин там был доступен далеко не всем. Теперь отель полностью обновили, сделали там модерновое СПА, бассейн с местной, теплой от природных гейзеров водой, отличными комнатами и кроватями с потрясающими постельными принадлежностями (пуховые невесомые перины с жаккардовыми простынями) и вкусным разнообразным завтраком. И несмотря на то, что топать от центра города было долго, а на такси — 5 минут, но дорого, мы остались довольны своим местом жительства. Тем более что вползали в отель после экстремальных туров полуживые.

Надо напомнить, что летом в тех краях светло практически 22 часа в сутки, солнце светит ярко, если только не облачно, и только на пару часов чуть смеркается… Еще одна исландская шутка: «Что делать, если вам не нравится исландская погода? Ответ: подождать 5 минут». Правда, погода меняется часто и на расстоянии нескольких километров может разниться от палящего солнца до сплошной дождевой пелены.

Рейкьявик очень милый, невероятно чистый городок, с яркими крышами низеньких домов и полянами вдоль дорог, заросшими синими люпинусами — единственной дикой растительностью в стране вообще.

В городе всего несколько высоких зданий — это сейсмическая зона. Высится только красивейший, в стиле модерн, лютеранский храм, названный в честь средневекового исландского поэта.

Крохотный президентский дворец расположен в городе среди других домов и не охраняется, но недалеко от него стоит табличка с просьбой «без нужды не беспокоить президента».

Все виды города, окрестностей, как и вообще все пейзажи по стране, обрамлены вулканами. Архитектура, украшения и скульптуры на улицах ультрасовременны. Создан высоко цивилизованный мир. Даже под асфальтовыми мостовыми проложены трубы с горячей водой. Огромное количество горячих источников обеспечивает населенные пункты даровым горячим водоснабжением, отоплением и даже электричеством. На природном тепле построены теплицы, где выращиваются даже бананы. Мы попробовали потрясающе вкусный черный хлеб, испеченный в гейзере (на процесс уходит 24 часа). Вообще везде по стране парит, кипит и течет. И иногда извергается. Извержение одного из вулканов в 2010 году парализовало всю Европу на целую неделю. Исландцы объяснили, что оно было не сильное, но пепел был мелкодисперсный и долго держался в воздухе, сделав невозможным полеты, и не только над Исландией. Извержение этого года, незадолго до нашего приезда, было сильнее, но частицы были крупнее и быстро осели в течение нескольких дней, не принеся больших проблем. Теперь в Исландии ожидают третьего, самого сильного извержения с выбросом очень мелких частиц; это может закрыть солнце надолго, что несовместимо с человеческой жизнью, и тогда придется эвакуировать все население.

Кстати, спасательные службы очень развиты, и есть план эвакуации всего населения в течение нескольких часов.

Впрочем, население Исландии, к нашему, а теперь и вашему удивлению, всего 300 тысяч человек. И из них две трети — 200 тысяч — проживают в Рейкьявике и окрестностях. То есть страна не заселена густо.

Горы, вулканы, гейзеры, ледники и лава. Она везде, куда ни кинешь взгляд. Бескрайние просторы лавы, ограниченные где-то на горизонте горами-вулканами. Поля темно-черной, глыбастой, мертвой, страшной, голой лавы. Вы знаете, сколько лет надо подождать, чтобы на лаве вырос мох — первая растительность после извержения? Мы были в шоке, трудно представить — 100 лет! И только потом во мху начинают застревать принесенные ветром семена, и еще через пару столетий появится травка…

Как-то, проезжая по единственной двухполосной дороге на всем видимом бескрайнем пространстве, вдали на горе среди бледной зелени мы заметили гигантские буквы. Какие-то двуногие варвары, вырвав мох на поверхности горы, оставили след типа надписи «здесь был Вася». На века. Исландец-гид грустно заметил, что негодяев-идиотов не нашли.

Исландцы рассказывают быль, похожую на сказку: ловил рыбак рыбку около островов, и вдруг прямо перед ним с грохотом и плеском из воды стала расти гора, возносясь все выше и шире… И возник из воды огромный остров, раскинувшийся широко и вздымающийся высоко. Его показывают всем приезжим и гордятся новой территорией Исландии. Непонятно, что стряслось с рыбаком после такого катаклизма, но совершенно очевидно и известно, что всякие подходы и вхождение на остров-заповедник строжайше запрещены, потому что ученые теперь наблюдают за процессами возникновения жизни на вновь образованной земле. Трудно сказать, сколько поколений ученых будут при деле, но история интересная. Эта цепочка старых островов с новообразованным видна очень хорошо издалека.

Просторы Исландии не заселены зверьем и какой-либо живностью. На лаве — ни птиц, ни зверей. Видела только чучело маленькой белобрысой (как большинство исландцев) лисицы, которая, говорят, здесь водится. Но экземпляр маленький и худенький — поесть-то негде и нечего. Рыба, которая водится только в одном озере из многочисленных и, конечно, в океане, кормит страну и экспортируется.

Нас привезли в одном из туров на необыкновенной красоты озеро, где всё дышало вечностью, покоем. Только Харона не было видно. Вода холодная и прозрачная. Ни водорослей, ни рыб, ни букашек. Одна ассоциация пульсировала в голове: мы на Луне. Девочки мои задумчиво глядели в воду и размышляли о чем-то. Я же думала о вечности, красоте природы и полном отсутствии признаков пребывания гомо сапиенс, несущего разрушение и дисгармонию вокруг себя.

С другой стороны этого чуда-озера горбятся скульптурные (иначе не назовешь) горы с жуткими профилями, напоминающими чудищ.

Известно, что в исландском эпосе присутствуют разнообразные тролли и гномы.

Согласно легендам, тролли живут в темноте и если только вылезут на свет божий, то сразу окаменеют. Вот эти камни и сгруппировались в долине, окруженной горами или вулканами, вокруг сверкающего синего озера. На голове одного из чудищ растет чудная «шевелюра» из редко встречающейся в этих краях ярко-зеленой растительности. Выглядит фантастически и страшновато.

Моя ассоциация просторов Исландии с Луной оказалась неслучайной. Один из гидов упомянул, что сюда приезжали специалисты из НАСА и позже привозили астронавтов для тренировок.

Мы попали в Исландию во время бесконечного дня. Испытывать это впервые здорово: кажется, что время растягивается, возвращаешься домой и думаешь, что еще середина дня и до вечера далеко.

Смотришь на часы — двенадцатый час ночи, и только закрыв плотные шторы, падаешь на постель и отключаешься в коматозе от усталости.

Считается, что здешние жители тяжело реагируют на длинный световой день, что это негативно влияет на нервную систему (перевозбуждение, глаза и мозг не отдыхают). А далее за этим следует длинный многомесячный период темноты, когда светло только 2 часа в сутки. Видимо, по этой причине люди в этих краях подвержены непреодолимым депрессиям.

Социальные проблемы в стране со столь развитой цивилизацией такие: алкоголизм, наркомания, высокий процент суицидов, особенно у молодых людей, может, потому что они еще не умеют справляться со стрессами, не самодостаточны, не умеют занять себя, не нашли свое дело и место в жизни.

Существует даже популярное место на окраине Рейкьявика, где бросаются в реку с очень быстрым течением, причем чаще летом.

Существуют, конечно, службы психологической поддержки, но проблемы срывов распространены.

Нам трудно представить ночь в течение шести или более месяцев. Это, наверное, грустно. Зато зимой у них — северное сияние, на которое прибывают любоваться толпы сумасшедших туристов, не боясь ни холода, ни снега, ни темноты.

Привозили нас на окраину города к маленькому дощатому строению типа деревенской церквушки с несколькими хозяйственными постройками, и мы с удивлением узнали, что это строение служит для приемов президентом Исландии. Нет ни заборов, ни оград, ни охраны, ни специальных газонов, только чахлая травка. Ни надписей, ни вывесок. Скромность, весьма великая, проявлена в этом. Суровая природа не любит помпезности и суеты, наверное. И диктует стиль жизни.

Названия мест я не рискну приводить, наш язык просто сломается при попытке произнести имена и названия.

Эту необыкновенную страну нашли викинги. Высадились, привезли рабынь из Швеции, Германии, Англии. Поэтому наряду с роскошными блондинками с чудной кожей цвета персика встречаются и темноволосые люди. Народ очень красивый. Мужчины высокие, статные… Женщины молодые — красоты невероятной. Зрелые женщины суховаты и внешне, и в манерах и несколько мужеподобны.

Все приветливы, вежливы, организованы.

Первое, куда мы понеслись в окрестностях Рейкьявика, — знаменитая Голубая лагуна: в междулавном пространстве не то озеро, не разлившаяся река — белые налеты на краях и вода белесо-голубого цвета за счет кремниевой глины. Там находится популярное СПА, получившее престижный титул «СПА номер 1» в Европе. Приезжий и местный народ сотнями устремляется туда и залезает в огороженную (для взимания весьма значительной платы) часть лагуны с горячей (39 градусов) известковой водой. Здесь же, прямо в воде, с лотка можно купить коктейли, напитки и пластиковую баночку с серой грязью, которую отмокающие люди намазывают на лица для очищающего шелушения. Они сидят, двигаются, стоят по плечи в горячей воде цвета лунного голубого камня, со страшными безликими белыми сухими лицами (это от высохшей маски). Холодный воздух (+10–11 градусов) охлаждает лицо, шею и плечи, все тело погружено в горячую мутную воду, она чуть парит, и ты ощущаешь себя в неземной атмосфере среди таких же странников без лиц с необычными ощущениями в теле. Наверное, в воде есть то ли радон, то ли какие-то крутые соли, но состояние опьянения присутствует. Кстати, недаром висит предупреждение не находиться в воде более 40 минут. Очереди мокнуть в лагуне и в многочисленные душевые нет, места хватает на несколько сот тел, так что предупреждение вызвано не коммерческими причинами, а вниманием к охране здоровья отмокающих. Считается, что там происходит омолаживание, за что не жалко никаких денег.

Здорово и необычно было. Выходя, мы накупили дорогущих косметических продуктов из грязи и, счастливые от того, что прикоснулись к одному из чудес света, поехали дальше тратить день, услаждая другую часть тела — желудок. Надо похвалить местную еду, в основном из движущихся существ местного проживания — морепродукты и баранина. Шашлык на шампурчике из кусочков лобстера после гриля — деликатес сумасшедший, как и цена. Но зато пиршество происходит на воздухе, хоть и на деревянных скамейках и столах из ящиков около крохотных торговых сарайчиков, на бумажной разовой посуде, и все фантастически вкусно. Со свежим, только что испеченным тоненьким батончиком белого хлеба с корочкой, на который можно налечь по взаимному с ним согласию (без угрызений совести, напоминающей, что хлеб — мягкий враг). Это пир желудка, но и духа — потому что ты глядишь на океан, на многочисленные рыбацкие шхуны в далекой невиданной малонаселенной стране, где день длится три месяца, а ночь — семь. И очень далеко от нашего дома…

Даунтаун Рейкьявика — крохотный, хорошенький, с маленьким портом для рыболовных и туристических корабликов, кучей магазинчиков и неказистых ресторанчиков. Тут же около порта находятся городские строения и большой сарай — это местный музей, а сарай поменьше — рынок. Влекомые неутолимым женским любопытством, мы впорхнули туда и были почти сшиблены жуткой вонью то ли экскрементов, то ли гниения. Интерес к висящему барахлу антикварного вида исчез мгновенно, но далее были прилавки с продуктами и, подойдя к самому значительному разделу морепродуктов, мы установили причину вони, а самые храбрые даже отведали это на вкус. Это была специальным образом замаринованная, ферментированная, выдержанная полгода в песке акула и так же где-то выдержанный полгода китовый жир.

Тестирование не имело последствий, но послеВОНИЕ осталось надолго. Чего только не придумает человек, чтобы ублажить свое чрево…

В следующий тур мы отправились в поход на ледник. При планировании поездки я сказала, что это не для меня и я не собираюсь, как курица по льду, карабкаться вверх.

Дочь заверила меня, что путь будет горизонтальный, я поддалась, и пришлось участвовать в авантюре.

Нас долго везли по каменистым пустыням между гор к тому вулкану, извержение которого произошло меньше месяца назад. Было страшновато, тем более что исландцы ожидали новое извержение. О недавнем прошлом, которое они застали, будучи неподалеку, слушать было жутковато.

Наконец, мы остановились у подножья каких-то сероватых гор. Оказалось, что это и есть глейшеры — сползающие ледники невероятной толщины и высоты, так что их таяние на несколько сантиметров ежедневно может затянуться на века. Высоченные, неровные, с глубокими страшными трещинами, с выемками, заполненными голубой водой, и с разноцветными слоями на вертикальных стенках этих трещин. Серый цвет ледников объяснялся слоем пепла от извержения вулкана, запорошившего ледниковые горы только месяц назад.

Молодой высоченный парень в ярко-красном комбинезоне (хотелось надеяться, что он ответственный и опытный инструктор) вместе с напарником нацепил нам на ноги что-то вроде старинных коньков (в моем далеком детстве такие надевали на валенки), но с шипами. Каждой всучили в руки ледоруб, и мы полезли в гору. Когда я спросила, до какой отметины мы должны карабкаться, молодой инструктор указал рукой на кажущуюся недосягаемой высоту, от чего у меня тревожно защемило сердце и зашевелились грызущие мысли: «Ну куда меня опять несет навстречу риску и приключениям на одно место…» Но делать нечего, уже заплачено, надо… Полезли. Девчонки шустро поднимались, почти на цыпочках, чтобы зацепляться за лед, я за ними. Иногда парень, перешагивая долговязыми ногами через трещины, ледорубом скалывал ступеньки и помогал нам перепрыгнуть.

Мы поднимались без особых усилий, только надо было сильно топать ногами, чтобы шипы вонзались в лед и не давали скользить.

С подъемом открывался фантастический вид, хотя надо было смотреть под ноги — трещины пугали. Было ощущение гордости за себя, чувство преодоления трудностей, несмотря на легкий тремор внутри от страха.

За нами увязался водитель, работающий с туристами годами, но так еще не разу не лазивший на ледник. Всё шло хорошо, и мы настроились на шутливый лад, стали перебрасываться репликами и шутками. Лезть было еще далеко, обратный путь инструктор обещал полегче, пологий, но вдруг сильно захотелось… «вылить воду». Девчонки обменялись шутками по этому поводу, и начался хохот, даже остановивший наше движение. А что делать-то? Доберемся мы до цивилизации ой как не скоро.

На горе спрятаться негде, кустов нет.

Стали смеяться, представляя как из-под лыжных водонепроницаемых штанов на глейшер (ледник) вырвется наружу горячий гейзер (пардон) на глазах изумленной публики (инструктор и гид); и стыдобы не оберешься, и подниматься дальше мокро…

Начался гомерический хохот, терпеть стало невозможно. Я попросила дочь остановиться и не смешить меня и себя, потому что ситуация уже критическая. А она продолжала смешные реплики. И тут я неожиданно даже для себя, согнувшись, сделав страшное лицо (было уже не шуток) и подняв ледоруб, пообещала, если она не прекратит: «Сейчас зарублю тебя на х-й». Бурный хохот меня отрезвил, и я благополучно не растопила лед горячими струями. Преодолели и подавили несвоевременную физиологическую потребность. И далее — недолгий подъем и нетрудный спуск (нажимали теперь уже на пятки), последний взгляд на страшное озеро между гор с ледниками — и мы, гордые собой и счастливые от приобретенного опыта, возвращаемся в город.

Недалеко от Рейкьявика между американским и евроазиатским континентами проходит зона тектонического разлома, где со скоростью два сантиметра в год расходятся континентальные плиты. Привозят туда сотни туристов большими автобусами, и бредут они по узкой ложбинке между горами, стараясь представить себе на невероятной глубине эти плиты, от смещения которых зависят и время, и жизнь человечества. Маленькие горки и мостики через речушки и ручейки в этой, внешне неприметной ложбинке, важные горы и камни. Туристы довольны.

Но мы были удачливы и не скупились в выборе тура, и нам удалось прикоснуться к этой щели между континентами вплотную.

И не в переносном смысле, а в прямом — ощутить кожей…

Симпатяга в спортивном облегающем костюме забрал нас из отеля и повез к этой трещине не со стороны туристических маршрутов, а по грунтовой извилистой дорожке среди лавы, холмиков и редких кустиков. По пути мы с восхищением наблюдали огромную, во весь горизонт, яркую радугу. Она реяла над бескрайними полями с лавой и холмами на краю горизонта.

Наконец, подъехав через пару часов к месту расхождения материков, мы остановились около ручейка (мы собирались на снорклинг, поплавать в масках и ластах, и взяли купальники и полотенца) и, хотя было совсем не жарко — температура +11 градусов С, — мы, имея опыт купания в горячих источниках, храбро решили раздеться и попробовать всё.

Однако Финни — так звали нашего очаровательного гида и инструктора — открыл багажник своего минивэна и стал вынимать странное обмундирование: теплые облегающие костюмы и легкие водолазные водонепроницаемые скафандры уже с сапогами, шлемы, ласты и маски. Мы нервно захихикали, засуетились, но к приключениям были готовы. И, как говорится, уже немало заплачено. Значит, надо расслабиться и получить удовольствие.

Он стал терпеливо натягивать обмундирование на каждую из нас.

Мы по предложенной программе должны были плавать в щели между континентами, и тут выясняется, что температура воды +1 градус С.

И купальники совсем не по сезону… Стрёмно.

Но гид объяснил, что его костюмы обеспечивают нормальный тепловой режим и гарантируют плавучесть (из-за воздуха внутри).

Было страшновато, хоть Финни убеждал, что мы не утонем при всем желании. Я поняла, что утонуть, может, и невозможно, а захлебнуться легко… Чего я и опасалась больше, чем холодной воды.

Одна из девушек была уже запакована и готова к погружению и вдруг резко заволновалась — у нее возникли БОЛЬШИЕ неодолимые потребности… Вокруг — только маленькие кустики и лава. После долгих колебаний и попыток укротить физиологические потребности, коллективом было приняло решение: надо им подчиниться!

Девушку раздели, и она понеслась в чахлые и низкие кусты позади машины.

Потом ей пришлось снова натягивать обмундирование, и наконец мы были готовы ринуться в бездну. Я, похвалившись тренеру по дороге своим снорклинговым опытом, обрадовала его, сняв тревогу за столь «пожилое погружение». И напрасно. Я попробовала снорклинг дважды на Карибах, в теплой водичке на мелком месте, где я могла в любую минуту встать на ноги, раздавив бережно охраняемые кораллы, снять маску, подышать и погреться.

А здесь… Проблемы начались при надевании костюма с очень тугим, высоким и узким резиновым воротом. Девчонки, одетые и ждавшие остальных, уже выглядели надутыми и красными, полузадушенными. Я со своей шейнопозвоночной проблемой сразу затревожилась, но стойко держалась перед публикой, про себя молясь, чтобы пройти это испытание (риск за свои же деньги), старалась дышать ровно и не предаваться обморочной панике. Трехпалые толстые перчатки было невозможно вставить между шеей и резиной, чтобы хоть на минуту ослабить жуткое сдавливание.

Инструктор предупредил нас, что поначалу будут неметь руки и лицо вокруг губ под маской от проникающей туда ледяной воды, нацепил на нас ласты, еще раз заверил, что утонуть невозможно, и мы храбро спустились в воду… Напомню, это была узкая расщелина между континентами, а внешне — ручеек метров пять шириной между наваленной вековой лавой. Финни крепко держал меня, девчонки поплыли вперед. Одну из них весь путь держала за рукав моя отчаянно храбрая дочь. Инструктор сконцентрировался на мне, за что я была ему очень признательна, а причину узнала, когда мы уже вылезли на лаву — живые и даже сухие. Опустившись в воду, я не почувствовала ожога холодом, а заверещала про себя (рот-то не разинешь под ледяной водой, надо дышать через трубку), ошалев от мертвой красоты. Ни рыб, ни растений, только прозрачнейшая вода и белые камни… Я почувствовала кураж и поплыла.

Финни меня держал — не помню, за что…

Через несколько метров дно вдруг разверзлось, и я увидела глубочайшую бездну, холодную, безмолвную и мертвую.

Я окаменела, как те камушки в начале пути, и почувствовала, как Вечность из-под воды и земли тихонько призывно машет мне, приглашая присоединиться. Я не знаю, сколько я проплыла — чувство времени и расстояния исчезло совсем, но в ужасе стала выскакивать из воды, из маски, вытягивать сдавленную шею и сразу устала. Финни меня не отпускал и мимикой призывал взять трубку в рот и выпятить губы. И тут я взмолилась: вытащи меня на лаву и плыви за девчонками, подберешь меня на обратном пути.

Его чувство ответственности раздваивалось, но он меня послушал, помог зацепиться за выступ лавы и поторопился за уплывшими вперед. Я приготовилась ждать, стараясь контролировать дыхание через удушающий шлем, уговаривая себя потерпеть и безуспешно пытаясь снять трехпалые, плотно пригнанные жесткие перчатки, чтобы оттянуть проклятый ворот.

Вглядываться вдаль, ожидая группу плывущих, пришлось недолго. Они завернули и быстро высадились на суше недалеко от меня. Наш парень несся ко мне по лаве и первым делом, вытащив меня из ледяного плена, содрал (бережно) с головы шлем. Я начала дышать. Мы выползли обратно к машине, победно и радостно позируя в обнимку с Финни.

Тут он и сказал, что я была почти самой старой из сумасшедших экстремалов-туристов и он был уверен, что я не войду в воду или сразу выскочу. Но я, к своему и его удивлению, в самоуважении проплыла три четверти маршрута.

Мы с чувством выполненного геройского долга поехали обратно в город. По возвращении в гостиницу я сразу улеглась в постель, хотя светило солнце, обманывая чувство времени, подбирающееся к полночи, и сказала дочери: «Если со мной что-то случится, не говори, чем я занималась», чтобы не создать проблемы для нашего очаровательного человечного гида-инструктора.

Он рассказал нам, что только однажды до нас встречался с русскими. Это была группа мужиков, профессиональных дайверов. Они пили водку, ныряли в ледяную глубочайшую щель, вылезали, снова пили и снова влезали. На вопрос, нравится им или нет, они только коротко хмыкали. То ли не говорили по-английски, то ли были столь лаконичны. Он так и не понял их. И когда из отеля позвонили и предложили группу русских женщин, Финни решил взять нас и продолжить знакомство с русскими.

И мы не посрамили звание русской женщины, которая может невозможное.

Когда мы благополучно вернулись из подводного космоса на землю, губы у всех были распухшие, и Финни заметил, что не нужно никаких дорогостоящих косметических ухищрений, чтобы губы были пухленькие и надутые.

Все с облегчением и гордостью задышали полной грудью чистым земным воздухом и счастливо улыбались.

Моя молоденькая подруга с момента погружения в ледяную воду заметила: замерзало вокруг рта и надо было растирать, чтобы восстановить чувствительность кожи. В своем плавании она, будто находясь вне реальности, ожидала появления снежной королевы и завороженная, желая продлить это на вечность, смотрела на глыбы камней, напоминающих ей остатки разрушенных античных зданий. Забыты были замерзшие руки, губы — время остановило свой бег в машине времени…

С Финни мы расстались во взаимной любви и обожании. Написали восторженный и благодарный отзыв на его сайте и запомнили приключение навсегда. Надо добавить, что незадолго до нашего тура этот заботливый к туристам человек вернулся в родную Исландию после 10 лет работы в Лос-Анджелесе в качестве спасателя подростков-наркоманов.

В Рейкьявике нам показали небольшой симпатичный деревянный домик, похожий на маленькую дачку, где встречались Горбачев и Рейган для серьезных переговоров о ядерном оружии. Договор не был подписан, но эта встреча вошла в историю, положив начало прекращению гонки ядерного вооружения.

Очень интересной была поездка на странное, даже затруднительно сказать что — хранилище, что ли? — в часе езды от города.

Между горных массивов, рядом с единственной асфальтовой дорогой, в далеко распространяющемся сильном рыбьем запахе стоят сотни высоких стоек с протянутыми между ними проволоками, на которых сушатся подвешенные не цельные рыбины, а их головы и хребты. Огромные и небольшие, они раскачиваются на ветру. Их тысячи и тысячи… Целиковые рыбьи скелеты (хребты с ребрами) с огромными головами, глядящими на тебя выпученными глазами, сушатся, раскачиваясь на ветру, как повешенные…

Просто фильм ужасов!

Выясняется, что это часть исландского экспорта, идет в Африку. Цель непонятная, вроде как используется для супа в бедных африканских странах. Может, перерабатывается в рыбную муку. Гид не знал. Но картинка впечатлила весьма.

Еще мы залезали в щель в лаве в шахтерских костюмах с лампочкой на шлеме и ползли на пузе в глубоком подземном, вернее, подлавном пространстве.

Мы заезжали в деревню, где нас принимали в столетнем домике, собранном из обломков кораблей, потерпевших кораблекрушение. Использовалось всё. Там были и остатки деревянных мачт, использованных как опоры дома, и обшивка кораблей, и старинные предметы, и сундуки, и мебель, и посуда, и много-много интересного из прошлого этой удивительной страны.

Этот домик используется в качестве музея, стены увешаны фотографиями этой деревни сто лет назад, но угостили нас там по-современному и очень вкусно. И дома в этой деревне, в отдаленном от Рейкьявика горно-вулканическом районе, вполне цивилизованные.

Прокатились мы на джипе с огромными колесами в центр страны — двенадцатичасовая экскурсия. Гиды в Исландии, часто сами владельцы маленьких турфирм — большие энтузиасты, влюбленные в свою страну. Сначала мы заказали маленькую экскурсию, но потом, соблазненные дополнительными познавательными возможностями, решили вместо четырех часов поехать на двенадцать. Гид, молодой исландец, проработавший лет десять в Европе и вернувшийся на родину, очень обрадовался удлиненному рабочему дню, и не только из-за дополнительной оплаты, а потому что любит эту длинную экскурсию. Он только позвонил жене и предупредил, и мы понеслись, кстати, не спеша. Очень спокойное, внимательное и неторопливое вождение у них.

Гид выскакивал с нами в каждом красивом месте, тоже фотографировал (хотя бывает там пару раз в неделю) и радовался вместе с нами, когда несся через речки, по бездорожью в ложбинах и взлетал на горы так, что дух захватывало и мы визжали от страха и восторга.

И потом мы молча стояли на вершине, взирая на лунные ландшафты, и думали о вечности природы и краткости мига нашего в ней участия. Мы увидели красивейший горный массив, на вертикальных склонах которого разбросаны потрясающие красочные орнаменты, созданные Природой.

А внизу ярко-бирюзовое озеро, в котором водится форель. В переводе название этого места, не поверите, — «Отвратительная лужа».

Вот такое чувство юмора у исландцев. Стоя на вершине горы, мы видели далеко внизу мелких, как муравьи, людей, бредущих вдоль озера около воды. Вообще мы встречали таких бродячих туристов, иногда парой, в самых отдаленных и диких местах, бредущих или с поклажей, или просто в дождевике под дождем. Мы поражались, как они туда попали — нет ни автобусных маршрутов, ни жилья на многие километры вокруг.

И они не просят их подвезти, спасти, помочь… Но через несколько километров мы видели на горе какой-то красный джип, и удивление уступало место уважению и восхищению.

Внимание к туристам там очень почтительное. По дороге мы остановились опять же около деревянного домика-сарайчика, в котором продается горячая еда (простенький шведский стол), пиво, разнообразные чаи и кофе, есть душевые и даже несколько комнат для ночлега. Немногочисленные посетители сидят, кушают, играют в шахматы. Молча. Уютно, приятно, спокойно и достойно.

Все это для людей, обслуживающих туристов, и для самих туристов.

Здесь же был маленький музей натуральной истории этого района Исландии, всего с несколькими чучелами обитателей местной флоры и фауны. Ну очень скудной — мертвая земля!

Ощущение пустоты, чистоты и тишины было гнетущим. Горячая вкусная еда подогрела наши замерзающие в немом изумлении души.

Но что нас потрясло абсолютно — при входе стоит обувь. Народ не входит туда в пыльной и грязной обуви. И это еще не всё. Рядом стоят две большие корзины с голубыми музейными бахилами. В одной новые, сложенные парами, в другой — снятые при выходе. Как в Эрмитаже.

Интересно, что туризм развит и зимой, когда навалом снега и джипы ездят без дорог по снегу, обязательно по несколько машин в колонне (необходимое правило).

Иногда около дорог стоят рукотворные кучи камней для ориентирования в темноте и снегу. У всех водителей есть навигаторы и обязательная рация. Цивилизация на «Луне».

Потом было настоящее приключение в скрытых районах исландского высокогорья — на «суперджипе», с пересечением рек, купанием в ПРИРОДНОМ горячем источнике.

Мы заехали в огромную долину, окруженную разноцветными горами, припарковались около одноэтажного сарайчика, где стояли с десяток машин и неподалеку вертолет. Сарайчик оказался раздевалкой с душевыми и раковинами, где мы разделись, после чего под дождем, в купальниках, при температуре не более 10 градусов, по узкой деревянной дощатой дорожке через болотца побежали, трясясь от холода, куда-то в никуда… Метров через сто пятьдесят увидели маленькую извилистую канаву, в которой стояли по грудь несколько мужчин и одна женщина, и прыгнули в указанное ими место в воду, оказавшись в горячем природном джакузи.

Я пошутила, что мы присоединяемся к клубу сумасшедших, что вызвало смех у немцев (это оказались они), и мы выяснили, почему не надо было прыгать туда, куда мы изначально собирались, — в то место впадал ручеек с кипятком. Немцы «варили яйца» (пардон за мой сленг) уже долго, обмениваясь шутками, и вскоре к нам присоединилась группка французов.

Что-то мистическое было в нахождении десятка голых людей, прилетевших на вертолете и приехавших на джипах с колесами в мой рост, в диком лунном ландшафте, в огромной долине, обрамленной горами, в бесконечном солнцестоянии…

Исландия показалась нам потрясающей во всем. Мы, наверное, захотели бы там пожить. Но перспектива бесконечной ночи после недолгого круглосуточного дня нас пугает, и мы предпочитаем любить эту красивую страну издалека.

Но будем помнить всегда!

Глава 2

Гренландия

Купив двухдневный тур в Гренландию с ночевкой в эскимосской деревне на одном из островов (желающим последовать за нами в тур сообщаем, что одной ночи, несмотря на рекомендации турфирм, там вполне достаточно), мы из Рейкьявика полетели в Кулусук, международный аэропорт в Гренландии в двух часах лету.

А оттуда на вертолете на один из островов. Узнав о планировании этой экскурсии с четырьмя полетами в течение двух дней, я очень засомневалась в ее целесообразности: трудно, дорого и просто стремно (велик русский язык, особенно в сленге. Это дурацкое слово подразумевает так много, что пояснение значения может занять полстраницы).

Прилетев в Кулусук, в крохотный дощатый сарайчик-аэропорт без всякой таможни и прочего (другое государство, другие деньги, другой уровень цивилизации и всё другое), мы вышли наружу и обалдели. Перед нами были горы, покрытые снегами, какая-то вода и пыльная дорога в никуда… Улетая на следующий день обратно и ожидая того же самолета, доставившего нас сюда, мы пойдем по этой дороге — 40 минут до ближайшей (и единственной в этой части Гренландии) эскимосской деревни и столько же обратно в аэропорт, почти заблудившись в единственной развилке извилистой дороги, потеряв из виду сарай-аэропорт. В видимой близи, на расстоянии около километра, стоит двухэтажный крепенький сарайчик. Это гостиница для сумасшедших туристов. Вокруг абсолютная необитаемая природа. И путь в деревню и обратно к аэропорту мы и даже большая группа американских туристов из Нью-Йорка, в которой я нашла соседей по Гудзону, проделали пешком по когда-то расчищенной от снега грунтовой дороге. С чего я это взяла? Да просто по обочинам тянутся непрерывные на длинном пространстве трехметровой высоты горы снега, тающего медленно крохотными ручейками. Температура воздуха +5–7 градусов С. Но солнце шпарит.

Но пока мы ждем вертолет, и сердце мое трепещет от страха. Я не летала на вертолете никогда в жизни и, не веря рассказам летавших, в том числе и моего внука, уверявших, что это здорово, готовилась к ужасу с тошнотой, блевотой и полной отключкой. Для этого взяла с собой памперсы, которые я на всякий случай носила с собой и забывала использовать во всех экстремальных турах по Исландии. Забыла и сейчас, ошалев от увиденной, не объяснимой словами красоты суровой Природы.

Мы сели в ярко-красный (наверное, чтобы он был заметен на фоне снеговых вершин и голубого неба) маленький вертолет на 9 человек с двумя небритыми пилотами в комбинезонах, отделенными от нас и аппаратуры веревочной сеткой, надели круглые толстые наушники, и я, с дрожью ожидая разбега, зажмурила глаза. Удивившись долгой недвижимости вертолета, я открыла глаза и с изумлением увидела, что мы уже высоко над землей и вокруг неописуемая красота гор в снежных шапках и даже шубах. Вертолет, которому совсем не надо разбегаться, парил над горами Гренландии, открывая невероятные дали воды с дрейфующими ледниками разного размера. Я поймала себя на мысли, что это наслаждение хочется продлить надолго. Так лететь и лететь…

Но вертолет (это рейсовый транспорт, перевозящий местных жителей и редких туристов в деревню на острове и обратно) через 15 минут приземлился у подножья крутых гор на крохотной пыльной площадке. Пока мы раздумывали, как вскарабкаться с сумками на вертикальную гору по пыльной извилистой грунтовой дороге (кроме этой дороги наверх в обозримом пространстве ничего не было), сверху спустился ободранный минивэн, и улыбающийся человек объяснил, что это трансфер. Мы были рады такому комфортабельному туробслуживанию. Нас вознесли на гору.

Наш двухэтажный длинный синего цвета отель сарайного типа располагался на высшем уровне горы, лицом обращенный к снежным вершинам, а вокруг на разных уровнях прилепились, как скворечники, маленькие разноцветно-яркие домишки деревенских жителей-эскимосов. Как умещаются семьи в таких крохотных домишках, осталось загадкой.

Но наверняка здешние жители не страдают депрессией, как высоко цивилизованные исландцы, потому что от уровня моря, от деревенского даунтауна, где бар, церковь, школа и прочие службы, тропинки к домам вьются вертикально в высоченную гору и за пару ходок вниз и вверх организму уже не до депрессий. Выжить бы и выдюжить…

Из социальных проблем — алкоголизм (хотя сухой закон не допускает крепкие напитки. Их нет даже в отеле, только вино и пиво), наркотики и ВИЧ-инфекция. Причины ее не выяснили, но, может, долгая ночь не способствует умеренному безопасному сексу.

По сути, Гренландия всё еще на правах колонии Дании и получает дотации, медицину и образование за ее счет. Датчане владеют отелями и прочими бизнесами. Эскимосы рыбачат и, как мы видели, радостно волочат по льду замерзшего даже в июне залива что-то большое и тяжелое. Мы пригляделись и решили, что это тюлень. Уровень безработицы высок, и многие жители зависят от туризма в дополнение к более традиционным занятиям охотой и рыбалкой.

Ребятишки — чумазые, неулыбчивые и диковатые — группками бегают по деревне. Встречаются женщины с очень пропитыми лицами. Все чем-то заняты.

Прогуливаясь, мы прошли пустую запертую церковь, магазин, заметили много грязных голодных собак на цепи около домов и брошенных деревянных саней. Представили себе, как эскимосы ездят на этих санях зимой, и как-то погрустнели. В километре от деревни у подножья гор в талой долине оказалось кладбище с одинаковыми крестами и искусственными цветами. На крестах нет имен по традициям эскимосов, потому что они верят, что имя покойного переходит к другому в момент смерти и жизни на следующее поколение.

А сами горы местами (наверное, в тенистых участках) были покрыты толстым слоем снега.

И вдруг с нами поравнялась группка местных детей, направляющихся прямо в гору по протоптанной в глубоком снегу тропинке.

Дети были без взрослых, и на наш вопрос, куда они идут, показали куда-то вверх. Мы потащились за ними, отставая, так как они шли очень быстро. Деревня была довольно далеко позади, и это групповое восхождение выглядело странно. Через некоторое время подъема по снегу горы расступились, снег исчез, и мы увидели озеро, в котором плавали и ныряли ребятишки, человек тридцать.

Они тряслись от холода, но храбро ныряли опять и опять. Мы были в теплых куртках (плюс 5–7 градусов), дети были полуголые.

Воду в озере попробовали — градусов не более 13. На лысой горе, освещенной ярким солнцем, сидел взрослый мужчина, вроде учитель, и смотрел на резвящихся счастливых детей.

Вот такой школьный урок физкультуры в горах Гренландии рядом с Полярным кругом.

Мы козами поскакали по горным склонам и вертикальным деревенским дорогам, но нас уже ждало смертельно опасное приключение (за наши же немалые денежки). Мы купили в отеле-сарае у владельца-датчанина экскурсию на катере к айсбергам, которые были видны с вертолета. Но с высоты не разглядишь детально и не поймешь их размерчик, и мы дерзко решили встретиться лицом к лицу с плавающими льдинами-гигантами.

У меня уже был шанс увидеть их несколько лет назад на Аляске, когда я на огромном четырнадцатиэтажном круизном корабле ожидала обещанного капитаном по радио подхода близко к плавучим льдинам, когда-то сползшим с гор, отломившись от ледников.

Тогда наш огромный корабль подошел к какому-то проливу, где плавало несколько небольших льдин разного цветового отлива (это зависит от химического состава воды и прохождения солнечных лучей определенного спектра). Несколько тысяч человек высыпали на палубы в предвкушении фантастического зрелища, как вдруг капитан громко объявил, что развлечение отменяется ввиду опасности для гиганта-корабля и, соответственно, пассажиров повреждения льдинами.

Разочарование было саркастическим, горьким и долгим. В памяти отложилась опасность связи: корабль — льдины.

Но пока это не сработало.

Мы спустились с горы и в ожидании экскурсии стали примериваться к многочисленным катерам, стоящим в бухте, гадая, на котором из них мы поплывем.

Подъехал наш знакомый раздрызганный минивэн, из которого высадилась сладкая парочка европейцев-мужчин и пожилая чета датчан.

Наши красивые прогнозы по выбору плавучего средства не оправдались. Нас, всех девятерых, в два приема загрузили в болтающуюся жуткую доисторическую маленькую лодчонку с изгрызенными веслами и, накреняясь то в одну, то в другую сторону, подгребли к жуткой шхуне-развалюхе, правда, свежеокрашенной.

Мы влезли по ветхой лестнице на борт и поплыли по красивейшей бухте, обрамленной снежными горами-великанами, в открытый океан навстречу приключениям вместе с плавучими ледяными глыбками, глыбами и глыбищами.

Плавание обещало быть приятным. Льдин вокруг нас становилось всё больше, но тревоги своими размерами они не вызывали.

Нас накрыли суконными просоленными одеялами, и мы на холодном ветру, как романтические пираты, вглядывались вдаль, где маячили невероятно огромные плавучие горы.

Наш кораблик скрипел, но мчался вперед, стремясь к свободному плаванию в неограниченном пространстве. Сладкая парочка мужчин улыбалась нам элегантной улыбкой, заставляя отвлекаться на земное…

Мы подплывали всё ближе к двум огромным льдинам, величиной с пятнадцатиэтажный дом. Я была в полной уверенности, что мы окажемся около огромных айсбергов, пофотографируемся на их фоне и повернем восвояси. Ан нет!

Наш отважный капитан шел вперед и вперед, достиг уровня одного плавучего дома и, легко сманеврировав, протиснулся между этим и другим огромным ледяным домом, углубляясь в ледяную ловушку. Сердце мое зашлось…

Вокруг нас обступали, стараясь прижаться, ледяные «коровы», «бараны», «слоны» и «домики». Так выглядели глыбы. Оглянувшись на восхищенных девчонок, на сверкающую дорогими объективами сладкую парочку, я уловила их доверчивую беспечность и поняла, что народ не разделяет моей растущей тревоги. А видимой воды вокруг оставались уже не метры, а дюймы. Льды окружали и уже шумно чмокали наш «утлый челн».

Не так уж далеко впереди виднелись торосы, где льдины залезли друг на друга и в страшных позах застыли навсегда.

Водное пространство кончалось, и начинался полярный ледяной вечный покров.

Мы плыли, и многоэтажный дом изо льда разворачивался, показываясь разными сторонами, изумляя формами и пространствами, напоминающими арки, окна, террасы, и приглашая внутрь.

Мы забрались так далеко вглубь, что возвращение в свободную воду мне казалось уже невозможным. И тут наша посудина остановилась… У меня под шапкой волосы встали дыбом. Что случилось, почему стоим, куда плыть дальше, если воды уже нет? Куда звонить?

У моих москвичек болезнь — телефонная зависимость, и они принимают звонки с другой части земного шара круглосуточно — и неважно, на леднике ли они, в расщелине, на вертолете или на горшке. Они бодро отвечают по рабочим проблемам, являя эффект присутствия, или долго объясняют звонящим, где они, что делают и когда вернутся, не забывая втыкать ледоруб или что-то еще.

Думая о сегодняшнем техническом прогрессе, когда в кармане мировая связь, оглядываюсь по сторонам стоящего среди сплошных льдов кораблика и представляю себе, как острые льдины протыкают обшивку плавучего старого чемодана (или пока только хотят это сделать), и мой мозг бешено ищет ответ на исконно русские вопросы «Кто виноват?» и «Что делать?».

Да, панически размышляю я, в Москву звонить легко, но бесполезно, придется долго объяснять непонятливым москвичам про льдины в июне. МЧС далековато.

Наверняка гренландские спасательные службы начеку, но пока прилетит заметный красный вертолет или приплывет другой ветхий «Летучий голландец», мы уже примем ледяные ванны, и не факт, что сможем залезть на крутые скользкие льдины. Вертикально стоящие.

Сколько минут сможет продержаться человек в такой экстремальной ситуации? Даже такие, как моя горячая дочь с боевыми подругами, могущие на лету остановить не только коня, но и танк, не будут дееспособны. Ну ладно уж я, так много повидавшая, останусь в вечной мерзлоте, сохранив на века пожухлую красоту, но они-то — молодые, не пожухлые, любимые и семейные, с детьми и неотложной работой. Как же спасти их?

Затосковалось по памперсам, руки и сердце заледенели от ужаса, почему-то абсолютно не разделяемого пассажирской компанией: девочки в экстазе, пожилая пара забилась куда-то, один красавец постарше сияет дорогими имплантами и щелкает крутой фотокиноаппаратурой, не понимая, что есть шанс ее утопить для удивления потомков глобального потепления.

Боюсь сказать точно, но мне показалось, что капитан и его команда (а была ли она, я не сфокусировалась) исчезли.

Тут моя дочь заметила мое нервное состояние и наверняка страшное лицо и стала насмешничать. Молодые беспечницы упрекнули меня в незнании физики и изложили мне некую новую для меня теорию, по которой наша посудина должна отталкиваться от льдин, а не протыкаться ими. Я, вспоминая огромный комфортабельный плавучий лайнер на Аляске, испугавшийся маленьких льдинок, не смогла принять новую теорию и мечтала только о теплом туалете и серьезном очищении перед вступлением в Вечность…

Хорошо, что здесь не водятся акулы, а то я бы вспомнила анекдот. Акула-мать учит акулят нападать на людей. «Вы сначала сделаете несколько кругов вокруг, а потом атакуйте». «А зачем ждать, если мы голодные?» — спрашивают акульи дети. Опытная мать отвечает: «В противном случае вам придется съесть добычу с г-ом».

Я внимательно искала между льдинами просветы воды и заметила, что некоторые из них активно плывут в одном направлении по какому-то им известному течению, к счастью, в сторону от торосов. Наш кораблик постоял, подумал, подождал и присоединился к активному меньшинству. Большинство стояло как вкопанное, вернее, как вмерзшее…

Очень медленно нас двигало в сторону от страшного, хоть и прекрасного, огромного ледяного дома, и еще до второй громадины нас развернуло к выходу из ледяного лабиринта. Мало-помалу льдины расступались, приняв наконец новую теорию отталкивания; мое лицо начало оттаивать, памперсы забылись, батарейки в фотоаппарате (неактивном в период ужаса) сдохли.

Мы медленно, с гордостью победителей грозной стихии возвращались в кажущееся теперь абсолютно безопасным и дружественным свободное водное пространство с температурой около нуля.

Девчонки упрекали меня в трусости (не зная о благородстве моих просьб к Богу взять только мою жизнь, не забирая их) и наперебой убеждали меня в абсолютной безопасности проведенной экскурсии.

Их аргументы о нежелании капитана сесть в тюрьму за погибших пассажиров и даже самому образовать инкрустацию во льду не показались мне убедительными. Я придерживаюсь версии оправданного приличными деньгами за тур девяти пассажиров риска.

Они рискуют каждый день, а сумасшедшие туристы платят не каждый. Прогнозы погоды, регламентирующие экстремальный туризм, учитываются, на мой взгляд, не на все сто процентов.

Я медленно отходила от чувства конечности моей интересной жизни и теперь мечтала о хорошей порции грога, глинтвейна, коньяка или хотя бы виски, чтобы снять стресс, в который я погрузилась совершенно добровольно.

Но в баре отеля этого не было, пива и вина мое нутро не захотело, и снять стресс не удалось.

Решив, согласно путеводителю, поужинать в ресторане с сырыми продуктами моря, мы, покарабкавшись по горам и с трудом найдя среди домишек на разных уровнях «адрес», уперлись в запертую дверь двухэтажного сарая и, настойчиво постучав, узнали, что надо было зарезервировать столик заранее (из Европы?), а сейчас всё уже занято.

Мы, глядя на окружающую убогость жилья (хотя электрические столбы и провода есть, правда, с Интернетом там проблема), позлословили и отправились по бездорожью наперекос, чтобы не спускаться и снова не подниматься в гору, в наш сарай-отель, который, кстати сказать, раньше использовался, как военные американские казармы.

Там мы опять полюбовались видом из окон на сверкающие в нескончаемом солнечном дне вершины, потрогали в холле растянутую на стене шкуру белого медведя с зубастой пастью и заночевали трезвенькие в отельчике на горе, переспав на узкой койке в крохотной неуютной комнатенке с доисторическим, с дыркой в полу, душем-туалетом.

Уснули замертво, не слышав воя и лая собак, покормили русской кровью жирных комаров и на следующее утро встали свеженькими.

Наступивший день был моим нежданным, нежеланным и «неповеримым» (как выражался по-русски мой американский муж) юбилейным днем рождения, из-за чего и зародилась идея путешествия в столь дальние и необычные края — чтобы встретить эту чудовищную дату в полете, как птица, возможно, роняя на лету что-то биологическое (во избежание чего и были приготовлены пресловутые, не раз упомянутые предохраняющие приспособления, изобретенные цивилизацией, чтобы отличаться от животных и птиц).

За отличным обильным и вкуснющим завтраком мои девочки и нестройный хор малочисленных обитателей отеля, включая сладкую парочку (которая и поведала нам про чудовищный ночной лай и вой собак, что наводило на мысли об их бессоннице), спели мне традиционную американскую песенку, и доча моя вручила подарок — потрясающей красоты ожерелье и кольцо из вековой лавы в серебре, купленные втайне от меня после долгих поисков и групповых споров в бутике Рейкьявика, где всё непомерно дорого.

Роскошные украшения были упакованы очень элегантно в коробочку, футлярчик, бумажки, чтобы долго разворачивать с замирающим от любопытства сердцем. Замечательно, что имя дизайнера, создавшего эту красоту, было тем же, что и мое, — Тина.

Оставив живущих в отеле туристов ночевать под вой собак еще ночь или несколько и в таких спартанских условиях любоваться окружающим пейзажем, мы обменялись с нашей парочкой электронными адресами, обоюдно уверенные в ненадобности этого, и на любимом вэне спустились с горы к нашему знакомому красному вертолету.

Наши очаровательные пилоты, герои-романтики, с утра выглядели свежими, были побриты и приветливы. Мы сделали снимки в обнимку и пожелали им всегда мягких посадок, какие они сделали для нас.

В мой день рождения мои намерения свершились — я летела птицей (в вертолете) и счастливо улыбалась, наслаждаясь состоянием полета и невероятной суровой красотой.

На обратном пути с острова после вертолета мы, в ожидании самолета обратно в Исландию, осуществили 40-минутный поход (и столько же обратно в аэропорт) в кулусукскую деревню. Она ничем не отличалась от островной, где мы ночевали, даже была поменьше, около 100 домов, вернее, домиков. Население около 300 человек.

В деревне есть церковь, построенная в память о датском судне, севшем на мель неподалеку от берега, из бревен самого судна, школа на 70 детей. Для туристов организуется шоу силами местных жителей в национальных костюмах. Туда мы не попали.

А в местном сельпо мы получили короткое удовольствие — короткое, потому что он закрывался на обед. Прямо как у нас в России, где, «бывалоча», соблюдая права трудящихся в торговых точках, то есть вороватых продавцов, в обеденные часы, когда люди мечтают поесть и закупиться, магазины закрывались и малочисленный жирный персонал продуктовых магазинов, трапезничая, с усмешкой поглядывал в окно на толпы голодных, страждущих, бесправных покупателей.

Но в деревне, тем более около полярного круга, никто, кроме нас, не спешил и не возмущался обычаями закрывать магазин на обед.

Продается там всё, как и в американском супермаркете, даже больше. Любое мясо и птица в герметичной упаковке, любые синтетические напитки (кроме воды — местная чистейшая вода, наверное, вытесняет пластиковые канистры и бутыли), сыры, выпечка, не уверена, что местная; всё необходимое из одежды, в хозяйстве и для гигиены. Не зря они не отрываются от Дании, хоть изображают независимость. Но что нас поразило в деревенском магазине наряду с едой и перечисленным выше, так это круглая подставка с ружьями.

Причем к нашему визиту осталось для продажи только одно ружье, остальные лунки были пусты. Купил — и вперед, на охоту.

Именно около этой эскимосской деревни мы видели, как человек волочил по льду что-то очень большое — для хозяйства и пропитания. Вероятно, тушу какого-то животного. Мы решили зверушку не жалеть. Польза налицо.

Двухчасовой полет обратно в Рейкьявик был комфортабельным, сытным и приятным.

Нам оставалось пробыть в Исландии еще пару дней и предстояло удивительно познавательное путешествие, уже описанное выше.

Мы многое увидели, потрогали, почувствовали в этом интереснейшем уголке нашей замечательной планеты. Мы были счастливы, всем довольны, насыщены информацией и впечатлениями. Женский коллектив ни разу не поссорился. Никто не заболел, только одна наша красотка в первый же день попыталась взлететь, оторвавшись от асфальта, и тот наказал ее содранной коленкой, которая болела, несмотря на мужественные уверения, что все нормально. Эта коленка с отпечатком Исландии была продемонстрирована на празднике родственников в Германии — как приложение к кокетливому короткому платью.

Наша запланированная авантюра удалась. Время путешествия пронеслось и окончилось очень быстро, всё прошло прекрасно.

Я, как зачинщик, была счастлива и удовлетворена.

Несмотря на перезрелый возраст, я всё мотаюсь, как говорит дочь Алина, «по жопам мира». Между тем она уже четвертый год ездит туда же со мной и со своими подругами. Все они — молодки по сравнению со мной. Так что я не имею права стареть, сдаваться, а то эти девчонки меня заклюют.

Исландия с Гренландией — путешествие, почти перебившее предыдущее, в Австралию и Новую Зеландию, но там мы все время передвигались (15 перелетов за 20 дней, как в трамвае, говорит Алина) и глазели.

А в этом году каждый день был экстрим, несовместимый с моим возрастом. Но я в свой юбилей сознательно пустилась во все тяжкие, чтобы не видеть и не слышать дурацких поздравлений, ненужных подарков и зрелища жующих людей.

Юбилей я встретила достойно: впервые в жизни летала в красном вертолете, чего всю жизнь боялась до смерти, и приземлилась без эксцессов; насмотрелась сверху на снежные горы и айсберги. Посмотрела на эскимосов в их поселке.

Нырнула в ледяную воду, откуда вечность приглашающе поманила меня с немереной глубины, где от страха и удушения легким водолазным костюмом я чуть не потеряла сознание.

Карабкалась козлом по горам и с ледорубом по глейшеру; в середине Исландии голая бежала по ледяному дождю до канавы с горячей водой, где немцы и французы, прилетевшие в эту дикую долину на вертолете, «варили яйца».

Болталась в суперджипе с колесами в мой рост по бездорожью и рекам; стояла на высоких вершинах на ветру; оторопев, молчала в лунном пейзаже. Ощущала тепло и дружелюбие холодных потомков викингов.

Наслаждалась вкусной водой и свежайшей, только что выловленной из воды и приготовленной едой. Удивлялась бесконечно длящемуся солнечному дню рядом с Полярным кругом.

А больше всего радовалась этой прекрасной длинной, счастливой событиями и впечатлениями моей жизни.

Только бы подольше!..

Постскриптум

По просьбе моей дотошной подруги, восторженно оценившей описание и потребовавшей практической информации, некое дополнение.

Для тех, кому недостаточно виртуального путешествия, для экстремалов, желающих последовать нашему примеру, сообщаю интересующие вас цифры:

Package New York — Reykjavik — New York (полет и 7 дней в очень приличной гостинице) — мы заплатили по 1300 баксов.

Экскурсия в Гренландию с одной ночевкой (включая самолет из Рейкьявика в Кулусук и вертолет на остров и обратно, плюс одна ночь в «отеле» — 1500 баксов.

Каждая экскурсия (private tour) не менее 250 долларов с носа. Но автобусные групповые экскурсии подешевле.

Ищите здесь:

http://www.icelandholidays.is/Daytours-Activities/Glacier.

Глава 3

Помпеи

Как-то довелось мне поплыть по Средиземному морю от итальянской круизной компании «КОСТА».

Да, той самой, затонувшей из-за экзальтированного капитана, который, наверное, после нескольких литров кьянти, решил подойти поближе к берегу, чтобы поприветствовать коллегу, находящегося на суше.

Итальянцы действительно эмоциональны до парадокса. Когда мы прибывали в очередной порт на территории Италии, с пристани разносились вопли сотен людей.

В первый раз я выскочила, как ошпаренная, думая — случилось что-то страшное. На берегу стояли толпы людей, женщины кричали дурными голосами, подкидывали младенцев, показывая их кому-то на борту, то ли здоровались, то ли прощались.

Воистину, «с любимыми не расставайтесь… И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите от них».

Мы путешествовали с приятельницей Ольгой, близкой по интересам и энергетике. Однако на борту плавучего лайнера выяснилось, что у нас разные скорости на сборы, и с этого начались наши разночтения маршрутов и временных рамок не только по выбору экскурсий, но и по приему пищи в течение дня.

Я долго ждала в дверях каюты, потом шла в определенный ресторан, функционирующий в это время дня на одной из палуб, глотала слюни перед огромным, аппетитным и кажущимся «халявой» (можно набрать на целую деревню) шведским столом в ожидании подруги. Потом быстро съедала свою порцию и, уходя, замечала ее жующей в другом углу.

Надо сказать, что «жрачка» (питание) на европейском корабле сильно уступает американской.

Экономят на всем, если не сказать, жульничают.

Граждане Евросоюза едят, может, и меньше американцев, но значительно быстрее. И когда бы ты ни пришел, есть уже нечего…

Это не очень омрачало наше путешествие, но слегка разочаровывало.

На корабле, в отличие от роскошества и организованности американских круизов, царила неразбериха, бестолковщина, жуткий шум и гомон с засильем французского, итальянского и испанского языков.

В последнюю очередь, а то и не всегда, и невнятно в объявлениях произносился текст по-английски, ущемляя наши национальные патриотические чувства недавних иммигрантов. Тогда был какой-то политический антиамериканский момент…

С утра туристы с набитыми животами неслись по радиопризывам в разные углы на разных палубах для построения и выезда на разные экскурсии.

Группы собирались по языковому принципу и долго ждали высадки на землю.

Экскурсии в каждом из портов предлагались великолепные, что покрывало все бортовые неудобства.

Просто невозможно было принять решение, куда из предлагаемых пяти-шести маршрутов в каждом порту ехать в отведенные шесть-семь часов стоянки теплохода.

У нас выработался рефлекс при выходе на каждую экскурсию незаметно (с чисто русской тайной хитрожопостью, заметной всем и называемой этими всеми невоспитанностью и плохими манерами) семенить быстрее в цепочке людей, направляющихся к экскурсионному автобусу, чтобы «забить» первые сиденья и весь маршрут тихо радоваться преимуществу места.

Иногда мы раньше подходили к автобусу с надписью маршрута и первыми залезали.

Нам удавалось, и мы радовались нашей расторопности. Но однажды это не сработало.

Бросив якорь в Неаполе, мы собирались на экскурсию в Помпеи.

С воодушевлением, волнением и ожиданием встречи с мистическим, ужасным и невиданным мы готовились к экскурсии.

И решили схитрить. Ольга пошла в определенный угол на регистрацию, а я бегом, не дожидаясь группы, устремилась на берег на поиски автобуса с надписью «Помпеи».

Я пулей вылетела по трапу раньше толп туристов и через вокзал вынеслась на огромную городскую площадь. Обычно прямо рядом с пароходом стоят ровненькими рядами огромные экскурсионные автобусы. Но в этот раз я не увидела симметрично запаркованной группы автобусов. Стояли такси, прохаживались симпатичные мужички-итальянцы, попадались редкие и не такие комфортабельные и огромные, как обычно, автобусы.

Я стала приставать с расспросами к аборигенам, они любезно улыбались, обдавали меня волнами парфюма, табака и парами вина и кофе и ничего не понимали. Но показывали руками в разные стороны.

А автобусов видно не было. Обежав огромную площадь, я уже стала думать, что моя скорость хитрости обогнала время.

И вдруг я увидела первый, а за ним и второй красивый автобус и далее третий…

Они выкатывались из-под морского вокзала со стороны моря и были полны пассажиров.

Я поняла, что колонны автобусов, как всегда, стояли у корабля, вернее, нескольких кораблей, пришвартованных в порту.

А я выскочила на другую сторону вокзала, прямо в город.

И я поняла, что опоздала. Я никогда не увижу Помпеи, я буду грызть себя всю жизнь, потеряю приличную сумму, заплаченную за экскурсию, не прощу себя за глупую хитрожопость.

Надо было срочно что-то предпринять.

Я заметила, что автобусы, идущие строго друг за другом, проезжают по одной линии, размеченной на площади, и даже отделенной бортиком. Я бросилась наперерез и стала пропускать автобусы с «не моей» надписью.

И вижу на стекле «Помпеи». Я перекрываю полосу движения, растопырив руки, как на кресте, и зажмурив глаза.

Автобус останавливается, дверь открывается, гид подтверждает маршрут. Я извиняюсь за остановку и расслабляюсь на свободном сиденье, тихо радуясь удаче и своей смышлености. Через несколько минут я решаюсь уточнить детали маршрута, и выясняется, что в автобусе пассажиры с другого корабля и они возвращаются на борт в час, когда мой корабль уже «тютю»….

Я с диким воплем бросаюсь по проходу к водителю. Он и гид в панике. И тут же, открыв дверь, они вышвыривают меня на площадь.

Автобусы бесчисленной чередой плывут на меня, я обострилась в сосредоточенности, проводя поиск надписей нужного сочетания названия корабля и указания маршрута. От волнения подташнивало.

Наконец-то совпало. Я опять на абордаж, растопырив руки перед огромным автобусом, с риском быть подмятой под себя движущимся автобусом-гигантом.

Гигант остановился в последнюю секунду перед маленьким препятствием, полностью заблокировавшим автобусную реку.

Дверь открылась. Рядом с водителем на раскладном сиденье располагался гид, так что мне оставалась для входа только верхняя ступенька. Дверь закрылась, и меня сплющило между дверью и сиденьем. В позиции капкана было неудобно.

Я стала объясняться на моем дефективном английском, описывая ситуацию и просясь в Помпеи.

Гидша стала звонить на корабль и уточнять мою кандидатуру, на счастье…

Это было или показалось мне вечностью. Пассажиры, не менее шестидесяти, терпеливо молчали! Не наши!

Линия автобусов стояла позади и ждала, не выражая звуками своего нетерпения или возмущения. Я пунцовела от своей значительности и ответственности за происходящее.

Наконец гидша заявила, что моя приятельница в предназначенном автобусе уже уехала без меня. Гидша с негодованием покачала головой, я возмутилась, хотя знала, что виновата сама и что все оказалось совсем не так, как я спланировала. Гид приподнялась, откинула сиденье и пропустила меня в салон автобуса.

Я села с молодым мужичком (слава богу, нашлось свободное кресло), автобус поехал. Гид включил микрофон и заговорил на чистом французском…

Я окоченела от неожиданности. И поняла, что вариантов нет. И так уж невероятно повезло, что еду к вожделенным Помпеям и вернусь вовремя и на нужное место, в каюту с моими вещами и маршрутом.

Сосед стал любезно, хоть и неуверенно, стараться переводить мне на английский французские комментарии гида.

Если бы он знал уровень моего английского, он вряд ли бы чувствовал себя так неуверенно.

Показав на небольшую невыразительную горушку, проплывающую вдалеке, он, как мне послышалось, назвал ее Везувием.

Не знаю, что уж я ожидала, в каком виде и размере представляла этого монстра, хоть и давно затухшего, но, пять раз переспросив, разочаровалась.

Итак, мы подъезжали к древним остаткам города, погибшего под выплеском некогда грозной, а ныне «невыразительной горушки», названной Везувием.

Гид-француженка не была со мной особенно любезна до тех пор, пока мы на остановке автобуса, перед въездом в Помпеи, не зашли всей автобусной гурьбой в сувенирную лавку, где я купила довольно дорогую камею (якобы античную) для своей дочери и бутылку дорогой итальянской граппы для давней подруги. Гид меня мгновенно полюбила, так как ей шли проценты от покупок туристов, а в нашей группе никто больше не раскошелился.

А я всегда стараюсь в аэропортах купить экзотическую бутылку граппы для моей любимой подруги, чей шикарный и хлебосольный дом всегда предлагает гостям после всех возлияний и изысканной еды рюмочку граппы или гран-марнье.

Я ее выпиваю, зажмурясь, выполняя приказ мужа этой моей подруги: «Пей, как лекарство!»

Даю вам гарантию после многократных употреблений, что глоток этой итальянской виноградной водки прочищает голову и желудок после любого злоупотребления алкоголем и едой.

Алкоголь мой организм в большом количестве не хочет, но пожрать он ой как любит. И иногда не сверяет количество еды с возможным объемом желудка.

Грешна, но всё, что (и как) подается в доме Лены, безумно вкусно и красиво. И трудно остановиться.

Но после глоточка граппы всё встает на свои места: и голова, и желудок.

Трезвая и свежая, как стеклышко, я рулю домой 45 минут в ночи, как молодая.

Недавно я около полуночи попала под полицейскую акцию на дороге по проверке подвыпивших пассажиров в ночь после большого национального праздника.

В маленьком городке Нью-Джерси на перекрестке установили тумбы, направлявшие трафик только в сторону полицейского участка, где цепочкой стояли проверяльщики и проверяльщицы на трезвость. Первый же, проигнорировав мой вопрос «Что случилось?» — строго спросил: «Вы пили сегодня?»

Я, сглотнув булькнувшую от испуга граппу обратно и доверяя ей всецело, спокойно ответила утвердительно, добавив, что давно и немного. Хотя, если честно, коньяк пила активно, а перед отъездом, минут 40 назад, сделала пару глотков граппы.

Полицейский послал меня выше в горку, и я решила, что буду дуть (впервые моей жизни) в контрольную трубочку.

Там двое строгих полицейских попросили документы. Едва взглянув на них, полицейский с презрением сказал, что все просрочено. Тут моя голова включилась на полную мощь (если это применимо к женской водительской голове), и я стала анализировать ситуацию, припоминая, что обычно присылается уведомление об окончании срока документов. Потом из памяти выплыл эпизод, когда я давала машину дочери, тогда я оставила регистрационный квиточек в бардачке.

Но нетрезвый мозг сказал мне, что это было год назад, а мой голос сказал вслух: «Щас!»

Чудом нашла! Вручила в руки грозного стража. И еще дала кучу страховых бумажек и предложила ему выбрать нужное, мысленно восхитившись собственной дерзостью.

Он сам выбрал нужное и, вернув мне оставшуюся и просроченную кучу, назвал ее «гарбидж» (мусор).

Я заметила им, что впервые остановлена полицией и поэтому заминка, и женщина-полицейская сказала: «Это хорошо!»

Мне предложили подняться выше, и на вопрос куда я получила приказ следовать за предыдущей машиной. Испугавшись казни, я выехала за машиной и оказалась на свободе, на спокойной улице. Отпустили меня, не заставив никуда дышать. Может, потому что сказала правду, а может, волшебная граппа уничтожила все признаки употребления алкоголя.

Так вот, в Помпеях, купив дорогие сувениры и граппу, я заработала авторитет у гида, и она одаривала меня вниманием.

Надо сказать, что наши представления об извержении Везувия, взятые из русской живописи, не соответствуют случившемуся. Я узнала, что Везувий находился в двенадцати километрах от Помпей. И никто не бежал от несущейся рекой огненной лавы.

Все было значительно проще и трагичней. Город накрыл пепел. В это время пошел дождь, и пепел окаменел, покрыв своей толщью и город, и людей. Вот почему так много остатков города, погребенных под черной коркой, сохранилось на века.

Даже тела людей сохранились до сего времени, и ученые смогли, пользуясь оригинальной методикой, выстукивая пространства, заполняя их специальной массой и расколов толстую корку, вынимать вазы, предметы быта и даже тела, скорчившиеся в момент смерти. Все это представлено в Помпеях для обозрения.

Люди, успевшие покинуть город, погибли от ядовитых газов. И от них ничего не осталось.

Вот и думай, куда бежать и прятаться в случае катаклизмы!

Когда мы въехали на территорию города, дух захватило от созерцания сохранившегося очищенного города. Просторные, улицы, скульптуры, элементы декоративной архитектуры, колонны поражали глаз и ум и включали воображение. Величественный город стоял на равнине. Горы и горушки обрамляли пейзаж.

Спокойный, даже безмятежный, роскошный город под солнцем. Мертвый!

Гид с бесполезным французским был и не нужен. Все органы чувств работали на полную мощь.

Толпы многоязыких туристов, группами следующих за своим гидом с опознавательным предметом в руке (часто таким предметом был зонтик), не галдели. В тишине люди ошалело созерцали мертвый, прекрасный некогда город и, по-видимому, представляли возможные стихийные (и не стихийные) бедствия со своим участием или просто думали о том, что остается от деятельности людей, созидающей или разрушающей.

Бьюсь об заклад, что многие думали о грядущей ядерной катастрофе и что останется после нее и нас.

Одним из самых популярных остатков города Помпеи является услаждающее специальное заведение. Для платной любви.

Многоязычные группы стоят в очереди, и туристы небольшими группками входят в маленькое каменное помещеньице, где сохранились удивительные фрески эротического содержания на стенах и мраморное ложе, чуть обгрызенное прошедшими веками.

Фрески сохранились полностью, в цвете, словно олицетворяя вечность любви, хоть и покупной или продажной.

И полный восторг вызывает великолепно сохранившаяся за века мостовая перед этим заведением, где на брусчатой поверхности из полированных камней выпукло выложен огромного размера мужской орган с анатомическими приложениями.

Надо было долго стоять в ожидании возможности сфотографировать символ вечной любви и народопроизводства.

Меня взялась опекать молодая негритянка из французской группы. Она поддерживала меня под локоток, пропуская вперед и останавливая поток туристов. Немцы обалдело глядели на меня, пытаясь понять скрытые причины такого демонстративного подобострастия. Я удивлялась и сама. Не понимала и благодарила.

Перед толпой, ждущей входа в античный храм любви, она властно протянутой рукой остановила поток людей и приглашающим жестом пропустила меня внутрь.

Пока я размышляла о причинах такого уважения и разглядывала «приап» на мостовой, вспоминая о где-то увиденных произведениях живописи под названием «жертвоприношение приапу», мой взгляд упал на пустынную улицу, где возникло некое видение!

От неожиданности, мистического настроения в созерцании вечного города и увиденного я застыла, открыв рот: по пустынной мощеной вековой дороге на фоне багрового заката поднималась одинокая женская фигура. Отсутствующий взгляд, скорбь на лице… Я впала в шок.

И вдруг, ахнув, узнала свою подругу Ольгу, с которой мы разминулись, сойдя с теплохода. Я окликнула ее по имени, бросилась к ней со словами: «Ты нашлась, нашла меня!»

Но она, скользнув по мне отсутствующим взглядом, бросила в сторону: «Я потерялась!» Я стала что-то быстро говорить ей, но она была «не в себе». Помолчав, обиженно произнесла: «Ты что, не понимаешь? Я потерялась!»

И зашагала одна по поднимающейся улице в никуда…

Я долго смотрела ей вслед, ожидая, что она повернется. И я бы подбежала к ней, обрадованная встречей. Но она уходила, не оборачиваясь. Я отнесла столь странное поведение подруги к глубоким впечатлениям от мертвого города и вернулась к своей французской группе.

Мы долго бродили там. Видели дом богатого человека, где прекрасно сохранились мозаичные полы и вазы, рассматривали великолепные скульптуры осанистых римлян — в рост человека и даже крупнее.

Почему-то поразили полудохлые, с ободранной шерстью собаки, валяющиеся то тут, то там, прямо в середине площади, на солнцепеке, которых туристы обходили, фотографировали. Оказалось, что собаки живые, но от усталости или голода проваливались в сон тут же, где стояли, ожидая объедков.

Как-то было не по себе от этого мертвого живого зрелища. И вопросы, на которые не было ответов, повисли…

Но я отвлекалась от шока, наблюдая шествие в «никуда» своей подруги. Странно! Но… Здесь все было нереальное.

И вскоре на большой площади среди мелких расколотых предметов и деталей архитектуры я опять увидела О. Она была со своей группой, но подошла ко мне и вполне миролюбиво заявила, что нашлась и хочет продолжать путь с моей франкоговорящей и слушающей гида группой.

Я взглянула на француженку и поняла, что, кажется, ей одной сумасшедшей русской в группе довольно.

Закатывалось солнце, освещая багровым цветом развалины, казалась, что запах пепла и вечности присутствует тут. Навсегда!

И хотелось так бродить, воображать живое, представляя бурную жизнь города, похороненного в одно короткое мгновение, и смотреть, смотреть… Бесконечно. И приходить сюда еще и еще…

И мысли о давнем человеческом прошлом путались с фантазийными видениями будущего человечества в целом и нас по отдельности.

Глава 4

Куба. Гавана. Август 2017 г.

Впечатления однодневной туристки

Перебежав два года назад с берега нью-йоркской реки Гудзон на побережье Мексиканского залива, я растворилась в теплой нирване под пальмами и соснами, на песчаном пляже и разлюбила путешествия, коих в моей жизни было немало, включая экзотические места — Австралию, Новую Зеландию (северную и южную), Исландию с Гренландией и другие.

Никуда не хотелось лететь и ничего не хотелось «осваивать». Даже перед частыми полетами в любимый Нью-Йорк на утренней пробежке по пляжу и в заплыве спрашивала себя: «И на кой ляд я куда-то лечу из рая?»

И вдруг флоридский жаркий воздух донес дуновение кубинского зазывного ветерка — информацию, что из Тампы отплывают корабли и посещают Гавану. А я давно хотела побывать там. Во мне встрепенулось забытое в нирване любопытство. И дух странствий.

По счастью, на моем новом месте жительства мне посчастливилось встретить семьи чудных людей, теплых, интересных, социально активных и молодых, что я особенно люблю. Прекрасные представительницы этих семей (на полном серьезе прекрасных) решили отдохнуть от семейных и домашних обязанностей и дамским сбором совершить круиз и сплавать в Гавану, по пути заглянув в Ки Вест — остров в конечной части Флориды, где жил и творил Хемингуэй и где находится его невероятно интересный музей в его же доме.

Я немедленно примкнула к дамскому коллективу, уговорив соседку, чикагскую ленинградку, разделить со мной каюту, что было не просто…

Итак, мы поплыли, с восторгом думая о Гаване и ожидая высадки.

Приплыли туда в 7 утра и понеслись на борт, чтобы увидеть с моря обещанную красоту города, особенно утром и с высокого круизного лайнера. Правда, была дымка.

В кубинский порт Гавану мы прибыли через недлинный и узкий проход для небольших кораблей, раскинувшийся вдоль берега.

Вопреки ожиданиям, город удивил малым количеством ярких пятен.

Здания по фасаду порта, многие с остатками роскошной архитектуры, имеют какой-то пыльно-серый оттенок, словно подернутые плесенью, выглядят не просто неухоженными, а даже заброшенными… Еще с корабля мы удивились малому движению машин вдоль набережной на широких дорогах и множеству марок дешевых русских машин. Возникало впечатление разрушенного кем-то великолепного города бывшей сказочной страны.

Историческая справка

Куба до конца XVI века была заселена индейскими племенами. Народ гуанахатабей переселился на остров с материка предположительно в VI столетии до н. э…

В октябре 1492 года Кубу открыли участники первого плавания Христофора Колумба, а в 1511 году Диего Веласкес де Куэльяр основал на Кубе первое поселение — Асунсьон.

Куба находилась под властью Испании до 1898 года, когда в результате испано-американской войны перешла под управление США. Американская оккупация острова официально завершилась 1 января 1902 года, когда в должность вступил первый избранный президент Кубы Томас Эстрада Пальма. В 1933 году в результате военного переворота к власти пришел Фульхенсио Батиста, остававшийся во главе государства до 1959 года, когда он был свергнут в результате революции. У власти оказалось поколение политиков во главе с Фиделем Кастро, с 1961 года объявивших о социалистической ориентации страны.

Куба под управлением проамериканского диктатора была цветущим островом.

В 1940 году абсолютным большинством кубинцев был избран первый в мире президент-мулат (от черной матери и отца-мулата).

При этом на Кубе тогда, как и сейчас, большинство населения — белые. Как ни странно, этим президентом стал будущий диктатор Фульхенсио Батиста (Fulgencio Batista y Zaldivar).

Но революционеры в количестве всего около 100 человек приплыли из Мексики свергать диктатора Батисту. Плыли на лодке. Лодка перевернулась, и выжили немногие, включая Фиделя Кастро и Че Гевару. Они-то и организовали революционный переворот в 1959 году.

1 января на Кубе празднуется День освобождения (Dia de Libertad de Cuba) — годовщина победы революции 1959 года и бегства диктатора Ф. Батисты.^[6]

И все капиталисты и бизнесмены, побросав свою процветающую собственность, драпанули… И роскошные здания стали приходить в запустение и обветшание.

Тогда надо было вершить революцию и утверждать равенство трудящихся.

С тех пор прошло более полувека. «Иных (Фиделя) уж нет, а те далече!»

И Куба, счастливое достижение революции, принесшее равноправие простым трудящимся, трудно живет, скорее выживает. В буквальном смысле слова.

У города осталось много знаков бывшей революции и их вождей: город как после войны, военная база прямо в центре города, пушки, зарытые в асфальт, как ограничители пешеходной территории от машин. Следы разрухи.

Странно, что во многих домах нет стекол! Только жалюзи деревянные. Дождь проникает в комнаты и портит нехитрое имущество. Кондиционеры — диковинка и роскошь, далеко не всем по карману. А климат сурово-жаркий.

В городе много грязи, строительного или деструктивного мусора. В воде портовой части города плавают огромные кучи отходов пластиковой эры цивилизации. Видела, как дети рыбачили с пирса и, когда крючок зацепился за что-то в мусоре, залезли в кишащую мусором воду, чтобы спасти крючок! Много бродячих собак, спящих, как мертвые, или деловито куда-то бегущих.

Дети на улице играют в пыли и мусоре с грязными собаками и выглядят вполне счастливо. Правда, в этот момент рядом кто-то из взрослых раздавал им то ли пиццу, то ли кусочки пирога.

Когда-то Советский Союз, друг и брат на протяжении десятков лет, баржами слал помощь братскому народу Кубы. В течение тридцати лет поставлял сюда нефть и нефтепродукты, продовольствие, сельхозтехнику, запчасти, вооружение. Большая часть поставок шла в долг за счет всевозможных кредитов, технической помощи и так далее. Сами кубинцы шутили, что из СССР им не присылали разве что только снегоочистители. С Кубы в Союз шли сахар и цитрусовые, что было колоссальной помощью кубинцам, поскольку американский рынок был закрыт и никуда больше с таким количеством сахара, который страна производила, Кастро обратиться не мог.

Тридцать лет кубинская армия полностью оснащалась за счет СССР.

С распадом СССР Куба понесла огромные экономические убытки (в 1990–1993 годах ВВП уменьшился на 33 процента).

После того как Советский Союз рухнул, Москва бросила кубинцев на произвол судьбы. Россия забыла даже о своих капиталовложениях в кубинскую экономику (некоторые оценивают их в 12 миллиардов долларов) и прекратила закупки и поставки. «Для нас это было то же самое, как если бы прекратило всходить солнце», — скажет значительно позже Фидель Кастро, который в 1991 году объявил чрезвычайное положение в экономике.

Кубе хватило трех лет революции, чтобы люди столкнулись там с проблемой голода.

Живут кубинцы на черте бедности: зарплата (не поверите!) 15 долларов в месяц, 50 — высшая. Хирурги «бомбят» по вечерам после рабочего дня и многих операций в государственных больницах…

У некоторых есть выделенная государством машина. И полузаконным бизнесом люди «подворовывают». Чтобы достойно жить или просто выжить!

Машин в пользовании очень мало. Общественный транспорт неудобен и недостаточен. Владельцы машин работают круглосуточно и хорошо обеспечены.

Туристический промысел в Гаване — поездка на кабриолетах. Это старые, штопаные-перелатанные машины, любовно окрашенные в самые невероятные яркие цвета для привлечения туристов. Но в жару открытый верх не спасает от солнца и жары, а в закрытом, без кондиционера, автомобиле длинной поездки не пережить….

Зашли в магазин и аптеку ДЛЯ ТРУДЯЩИХСЯ. Испытали шок и хотелось плакать!

На старых дощатых ободранных полках широко расставлены маленькие упаковки продуктов, бакалеи. На одной из полок драная грязная кошка ела что-то, похожее на крысу. Гид сказала, что это никого не удивляет, но оказалось, что кошка вылизывает только что родившегося котенка, Продуктов в магазине нет, но нищих тоже нет. Никто не голодает!

А месячный прожиточный паек по карточкам, предоставляемый всем, таков: рис, бобовые, стаканчик масла, сахар и кусочек мыла. Кажется, еще бутылка рома и три сигары. Почему «кажется» — потому что кубинцы без удовольствия и даже опасаясь говорят об этом.

Режим распределяет не только продукты питания, но и, например, кеды, носки, трусы, брюки, юбки, полотенца и постельное белье.

В 90-е годы, когда остров, оставленный прежними союзниками, жил буквально впроголодь, по талонной книжке можно было получить рис, сахар, небольшое количество фасоли, кофе, рыбы, яиц, растительного масла, мясного фарша, картошку и бананы, мыло для мытья и стирки, а также зубную пасту. Раз в полтора месяца можно было купить четыре пачки сигарет и три сигары на человека и бутылку рома на семью. Детям до семи лет на каждый день полагалась булка и пол-литра молока.

Сегодня мороженого нет, потому что нет молока.

Сейчас талоны перестали быть единственным источником снабжения, но большинство кубинцев не представляет себе жизни без них. А в 1954 году Куба была страной с самым большим количеством коров и быков на душу населения в мире — одна на каждого жителя.

И в то же время — третьей в мире страной по потреблению мяса на душу населения (вслед за Аргентиной и Уругваем).

В 1957 году по количеству калорий (2870), потребляемых ежедневно калорий каждым кубинцем, Куба была второй после Уругвая.

Нас очень удивил развоз питьевой воды в огромных цистернах. Не поняла — это за деньги или для бесплатной раздачи.

Как нам поведали, всё остальное за валюту. Кто, что и каким-либо путем добудет. Встреченные русские рассказали, что сливочное масло купить невозможно (их мама, привезенная несколько лет назад из России и давно парализованная, просит масло, но неизвестно, как его добыть!).

Живут многие за счет туристов. Сейчас большой наплыв из Америки и Европы, и уже разрешено людям сдавать комнаты, за что арендодатели платят государству большой налог. Но много условий и контроля. Должен быть обеспечен отдельный туалет и кондиционер. Это непросто, но зато помогает многим жить материально более достойно.

Безработицы в стране НЕТ. Похоже, эффективности в работе тоже.

Как в России: «государство делает вид, что платит, а мы делаем вид, что работаем».

Всё вокруг государственное, и деньги за всё идут государству. Даже от рыболовства мелкими артелями. Ничего частного.

Считается, что медицина на Кубе отличная и бесплатная. Комментировать без анализа не могу. Но, как говорится, «вшивый о бане»: пластические операции здесь славятся. Омоложенные говорят, что не очень дорого и очень качественно. Говорят!

Но мой вопрос о лечении возможных послеоперационных осложнений повис в воздухе. А было так: в 1847 году Куба — первая страна в Америке, в которой начали применять эфир для анестезии при хирургических операциях.

В 1907 году в Гаване впервые в Латинской Америке открывается рентгенологическое отделение.

В 1955 году Куба — вторая страна в Латинской Америке после Уругвая с наименьшим уровнем детской смертности (33,4 на тысячу новорожденных).

В 1957 году ООН признает Кубу страной с одними из лучших медицинских показателей в мире и лучшими в Латинской Америке и Испании. На Кубе был один квалифицированный врач-специалист на 957 жителей.

Ситуация сегодня не афишируется.

Гавана несет следы бывшего красавца-города. Когда-то шикарные здания и особняки, которые побросали богатые люди, убегая от революции в 1959–1960 годах, теперь частично разрушены; роскошные здания стали приходить в запустение и ветшать.

А в 1952 году первое в мире жилое здание из бетона было построено именно в Гаване (здание El Focsa).

Некоторые здания недавно стали восстанавливать. «Иностранцы!» Дивные дворики внутри бывших шикарных зданий либо полны строительного мусора, либо уже манят современным ресторанным дизайном.

Удивительно здание Русского посольства — высоченная уродливая башня, ее называют «Око КГБ».

Великолепна статуя Христа на высокой точке Гаваны. Христос статен, «красив, как Бог», с дивными аристократическими и «умными» руками.

Историческая справка

Самая большая в мире статуя Христа, созданная женщиной, находится в столице Кубы Гаване. Она была создана кубинской женщиной-скульптором Хильмой Мадерой. Высота скульптуры достигает 20 метров. Она установлена на трехметровом основании, и весит примерно 320 тонн. Скульптура-памятник возвышается над окрестностями Гаваны на высоте 51 метр над уровнем моря.

В 1953 году был объявлен конкурс на лучший проект статуи Христа в Гаване, и Хильма показала свой эскиз из гипса, который неожиданно для всех победил в конкурсе. Уникальную статую Гаванского Христа решили изваять из итальянского мрамора Каррары, из которого были сделаны надгробия Некрополя Колумба в Гаване. Этот белоснежный мрамор признан самым лучшим в мире. Статуя гаванского Христа создавалась на средства первой леди Кубы Марты Фернандес Миранды, жены президента и диктатора Фульхенсио Батисты. В то время шла гражданская война. Однажды студенты ворвались в президентский дворец, и во время перестрелки президент Фульхенсио Батиста был тяжело ранен. Именно тогда его жена дала обещание спонсировать изготовление статуи Христа, если муж останется в живых. Свое обещание она выполнила. Это было пожертвование Богу. Статую-памятник ваяли по частям в Риме. Затем 67 частей привезли из Италии. Перед отправлением через океан в Гавану скульптуру благословил Римский Папа Пий XII.^[7]

Скульптура была открыта 25 декабря 1958 года, в праздник Рождества Христова, на берегу тихой бухты на самой вершине холма Ла-Кабанья, в знаменитом районе Касабланка. Статую благословил и освятил кардинал Артега, глава Католической Церкви Кубы. Но уже спустя менее чем неделю генерал Батиста вместе с женой, детьми и приближенными покинул страну, а 1 января 1959 года партизаны — барбудос — вступили в Гавану. 8 января 1959 года Фидель Кастро встал во главе государства. Так начался новый этап развития Кубы. Из страны были высланы около 400 священников (в основном испанцев) за «контрреволюционную деятельность», закрыто множество католических школ. Однако ж «контрреволюционную» статую Фидель со товарищи не тронули, не желая задевать религиозные чувства верующих кубинцев, в то время составлявших большинство (72,5 процента, согласно опросам в 50-е годы).

Трижды в «Гаванского Христа» попадала молния (в 1961, 1962 и 1986 году). И создательница памятника Хильма каждый раз ремонтировала ее. Это было до тех пор, пока в 1986 году по ее просьбе возле памятника Гаваны не установили громоотвод.

Забавно, но если верить слухам, женщина-скульптор лепила лицо и фигуру статуи Христа со своего мужа…

Красивы очень кафедральный собор и Театр оперы и балета. Шикарные здания. Театр — посещаемый, для иностранцев билет стоит около 20 долларов, для местных дешевле.

В Гаване начинают строиться (тоже иностранцами) современные отели, номера в которых стоят по 200–300 долларов в день.

Кубинцы с надеждой ждут американцев, которые привнесут инвестиции, дадут работу (оплачиваемую!), восстановят город и цивилизацию и вернут город в живое состояние. Как этого добиться — никто не знает.

Жители Гаваны приятны, гостеприимны, доброжелательны, улыбчивы и чистоплотны.

Везде белье сушится. Нет нищих и попрошаек.

На Кубе есть религиозная община, члены которой носят белые одежды и свободно разгуливают по городу, заставляя обычных граждан незаметно шарахаться от них. И есть в центре Гаваны большой дикий парк, где отправляют свои обряды вуду и всякие колдуны. Там везде знаки и трупы жертвенных животных. Смрад, глушь, и народ туда ни ногой.

Историческая справка

Сантерия (исп. santena), также Ла-Регла де Оча-Ифа (исп. La Regla de Ocha-Ifa) — синкретическая религия, распространенная на Кубе, а также в среде афрокубинских эмигрантов в США и других странах.

Представляет собой верования народа йоруба, смешанные с элементами католицизма, имеет множество сходных элементов с вуду и другими африканскими синкретическими религиями. Численность последователей сантерии с трудом поддается оценке, так как большинство их либо посещает католические храмы и регистрируется как католики, либо скрывает свою принадлежность к этой религии.

Сантерийские священники играют важную роль в своей общине еще и потому, что они искусные врачеватели, обладающие познаниями в традиционной медицине и траволечении. В сантерии проводятся также специальные колдовские ритуалы.^[8]

Я хотела купить амулеты в странных лавках колдунов. Но мне посоветовали этого не делать — из опасения, что они могут нанести большой вред, потому что во время лечения колдуны делают маски, в которые переносят болезни (свои и клиентов). И эти маски потом могут продаваться как сувениры туристам или другим желающим. А вместе с экзотическим сувениром покупатель может приобрести и болезнь.

Нам сказали, что жители Гаваны не любят океан. Куба — архипелаг. Пляжи на островах находятся далеко и, говорят, очень красивые. Курортные зоны, по отзывам, роскошные, но рядовым кубинцам НЕ на чем, НЕ на что и НЕкогда ехать на пляж.

Верх мечты — пожить несколько дней в хорошем отеле, где всё включено, сервирована хорошая еда и комфортное проживание.

Интернета в городе практически нет. Молодежь сидит на асфальте около отелей, ловит Интернет. Но он тоже платный. Когда я искала гида по Гаване, заметила, что только ночью они отвечали на запросы на экскурсии, чем они и живут. А я удивлялась таким перерывам в нашей переписке и их только ночным ответам.

А в 1957 году Куба была самой электрифицированной страной в Латинской Америке с наивысшим количеством электрифицированных жилых домов (83 процента) и жилищ с туалетом и со всеми удобствами (80 процентов). Эти показатели были одними из высочайших в мире.

С грустной иронией жители Гаваны говорят о режиме тоталитарного коммунизма. Но они патриотичны: «Это наша страна, и мы должны любить ее!» Удивляет оптимизм кубинцев, который кто-то назвал бы безысходностью.

Тем не менее многие всё же мечтают «переплыть лужу». Так они называют бегство из страны.

Но закон «сухих ног» УЖЕ отменен. Он гласил, что переплывшие, ступившие на землю территории США, могли остаться и не должны быть депортированы назад на Кубу.

Широко известна история, как беженцы с Кубы пытались доплыть до Штатов. Перегруженное судно перевернулось. Выжил один пятилетний мальчик, бывший в спасательном круге. Маму и братьев на его глазах съели акулы. Как узнали об этом? Мальчик после пережитого шока долго не разговаривал. С ним работали врачи и психологи. И через некоторое время по просьбе психологов мальчик нарисовал, что с ними случилось. Американцы взяли его «под крыло» и дали визу. Но после долгих переговоров и судов ребенка вернули на Кубу, к отцу. Говорят, что его потом выделяли на родине и он стал знаменит и успешен. Повезло!

Рассказывают, что когда-то Америка забрала какое-то количество кубинских детей, чтобы дать им образование. Но они никогда больше не встретились со своими родителями.

Все, приехавшие на Кубу, считаются иностранцами. Только рожденные на Кубе считаются кубинцами. Иностранцы могут приезжать и уезжать, но детей вывозить нельзя.

Нашим гидом была русская женщина, которую привез на Кубу красавец мачо в качестве жены. Он доставил ее, городскую русскую девушку (испанский она тогда не знала), в глухую деревню и вскоре сбежал, оставив с грудным ребенком.

Это произошло 22 года назад, и все эти годы она не могла вывезти сына из страны. Она могла вернуться в Россию, но без сына. И как только ему исполнился 21 год, он полетел в Москву, где нашел работу. Но бедная женщина несколько лет назад привезла на Кубу мать, которую, к несчастью, парализовало, и теперь они проходят все круги бесплатной медицины и выживают на скудном пайке. Старая женщина, прикованная к кровати, не была на улице много лет. В квартире окна без стекол, и дождь часто заливает внутрь. Только в комнате матери они смогли осилить установку кондиционера, который она, кстати, не любит, и это ей хочется сливочного масла. Но вернуться в Россию уже «не светит».

Рассказывают, что женщины с проблемами по вывозу детей обратились к Юлии Тимошенко и она, прилетев на Кубу, смогла каким-то путем «выкрасть» и вывезти детей. Красивая история!

В ресторанчиках старой Гаваны всё же есть посетители. Наш ланч в очень хорошем ресторане стоил 24 CUC (куки, кубинская валюта для туристов), что составляет около 30 долларов — вкусные, красиво оформленные блюда из морских обитателей. И даже музыкальное трио играло для нас и пело за крохотные чаевые.

У кубинцев две денежные единицы: CUC и песо для «местных». Доллар не разрешен, но его берут, хоть и неохотно. Его не меняют на территории Кубы, культивируется идиосинкразия (неприемлемость. — Авт.) ко всему американскому. К евро отношение уважительное.

С 1915-го по 1959 год — кубинское песо (peso cubano) было единственной валютой в мире, которая за 44 года обесценилась относительно доллара США всего на 1 цент.

Куба экспортирует ром, сигары. Сахар тоже, но уже не очень. Не моден нынче сахар! Солдаты рубят при помощи мачете жесткие колючки, нужные для приготовления какого-то экспортируемого напитка.

Зашли в парфюмерный магазинчик, где стоят десятки огромных бутылей и духи продаются в розлив. Бешеный смешанный аромат сшибает с ног при входе.

В старом городе нас удивили два монастыря на узкой улочке: женский и напротив — мужской. Женский закрыт (может, выходной?), а в мужском МОНАХ в рясе РАЗЛИВАЕТ ВИНО на пробу и на продажу. Прикольно!

Кубинцы религиозны, в основном католики, пошли по стопам испанцев. Церквей много, и есть Кафедральный собор, есть Русская православная церковь и даже синагога. Оказались закрыты и православный храм, и синагога (был понедельник). Православный храм — большой, белый, красивый, с куполами, в приличном состоянии, а синагога, к нашему великому удивлению, обнесена по верху сплошного бетонного забора колючей проволокой в три ряда. Как-то повеяло антисемитизмом…

Занятно: кто такие евреи — кубинцы не знают. Слово «иудеи» еще как-то помнят, но кто это и где — понимают «не отчетливо».

Из устной истории: приплыл корабль с беженцами-евреями в начале Второй Мировой войны, евреи сошли на кубинский берег и быстро ассимилировались. Они стали называться Гомезы и Санчесы, и растворились в общей массе кубинцев, разделяя их бедность и патриотизм.

В старом городе сохранилась огромная крепость, на высоком здании которой возвышается силуэт женщины с воздетой к небу рукой. Выяснилось, что глава города Де Сото уплыл покорять Америку, собираясь озолотить по приезде с богатой добычей родную Гавану. И тогда управление народом взяла на себя его жена, образ которой и увековечен на верхушке высокой башни.

В городе Брадентон штата Флорида есть маленький музей и парк, посвященный завоевателю Де Сото, с документальными и художественными описаниями его героического, хоть и жадного до золота вояжа по Флориде, где он и погиб вместе со своими соратниками в борьбе с индейцами, так и не найдя золота…

Тот ли это Де Сото — мы не установили, но исторические параллели впечатляют.

Флоридский Де Сото почему-то вызывает симпатию, хоть он и пришел с мечом в Америку, поплатившись за храбрость и жажду наживы мученической смертью — своей и солдат. И лошадей.

Еще немного информации по ДОкастровской Кубе.

1958 год — это вторая страна в мире, начавшая вещание цветного ТВ и массовую продажу цветных телевизоров (во многих домах до сих пор стоят эти телевизоры). Третья страна в Латинской Америке по количеству автомобилей (160 тысяч, то есть одна машина на 38 кубинцев). Первая страна в ЛА по количеству электроприборов в домах кубинцев. Первое место в мире по длине железных дорог на квадратный километр и по количеству радиоприемников в мире (1 на 2 человек). С 1950-го по 1958 год Куба занимала второе / третье места по доходам населения в Иберо-Америке, обгоняя Италию и более чем в два раза — Испанию. Несмотря на маленькую площадь и всего 6,5 миллиона человек населения, в 1958 году Куба занимала 29-е место среди мировых экономик, намного опередив все страны Латинской Америки, Испанию, Италию, Португалию.

В 1958 году, согласно сведениям Международной организации труда, по средней зарплате рабочих Куба находилась на восьмом месте в мире (после США, Канады, Швеции, Швейцарии, Новой Зеландии, Дании и Норвегии), а по доходам крестьян — на седьмом месте в мире. Уровень безработицы был одним из самых низких в мире — 7,07 процента. Всего работающего населения на Кубе в 1958 году было 2 204 000 человек. Кроме всего этого, к 1958 году Куба была страной с лучшим дорожным покрытием в Латинской Америке, с самым большим количеством супермаркетов в Латинской Америке, с самым современным аэропортом (Гавана), с самыми большими иностранными инвестициями и с самым большим в Америке бюджетом на сохранение исторических и архитектурных памятников.

Все данные взяты из ежегодников ООН, ВОЗ и ЮНЕСКО за 50-е годы.

Глава 5

Мексика, Ривьера Майа, Resort Royal Hacinda

Письмо из рая

Пребывание в раю приятно до невероятности. Природа фантастически окружает пальмами маленький оазис цивилизации с большим комфортом и без его напряга.

Почти нагота помогает слиться с природой, теплым морем, изумительным песком.

После четырех и до полного заката — нега: солнце не жжет, но тепло, вода шелковая и ласковая. Песок еще горяч. Созерцание, бездумье и безделье, шум волн и опускающееся громадное красное солнце доводят тело и душу почти до оргазма…

И ничегошеньки не надо ни в жизни, ни в работе, ни в социуме… Полное растворение в блаженном покое.

Поскольку в нашем кусочке рая (дорогой резорт) нет пришельцев и туристов, привыкших к системе «Всё включено» и надирающихся дешевым халявно-бесконечным хлёбовом, то нет и громкоголосых пьяных звуков — тихо, только море неподалеку дышит, фонтаны журчат, и звучат нахальные черные длиннохвостые птицы, смешно заваливающиеся набок от ветра, сдувающего их вертикально и лопастеобразно приделанные длинные хвосты.

Эти черные, громкие самоуверенные птицы, с утра переговаривающиеся на каком-то жаргоне и посвистывающие, будят своими голосами с раннего утра и напоминают, что день начинается. Что-то еще тоненько напевно звучит, Юджин переводит птичий язык: они объявляют, что «им хочется секс».

Сегодня удивилась проворству и находчивости одной летающей нахалки, в секунду укравшей жареное куриное крылышко, принесенное официантом на пляж на большой тарелке. Причем птица правильно держала его за косточку.

Также здесь обитают и рыбачат пеликаны. Они любят сидеть на крыше катеров, порой резко взлетая и бросаясь в воду на плавучую добычу-еду.

А вчера в стороне от пляжа два мексиканца рыли землю и отбрасывали ее на сетку. Рядом стоял надзирающий, а в метре от него — пеликан, и оба очень внимательно следили за работой. Выглядело это очень забавно.

Раннее утро, и привычно надо идти по пляжу далеко (минут 25) в огромную лагуну, где никогда нет волн, даже если около нашего оазиса шумно бьют и белыми барашками закручиваются вздыбленные хребты воды.

В лагуне ты остаешься один на один с морем, песком и свободой. Никого на огромном пространстве.

Страх покусывает, а что-то внутри подзуживает: «Иди, соединись, обнимись, растворись! И умри со мной…» И вот ты одна в море!

И солнце смеется.

Море непредсказуемо: то ласково качает, то вдруг налетит волна, неизвестно откуда принесшаяся, и так шарахнет и окатит с головой, что сразу отрезвляет от блаженного упоения, включая инстинкт самосохранения, бдительность к морскому поведению и возвращает в реальный мир опасности…

Когда-то в Исландии мы «сноркали» в воде +1 градус Цельсия в узеньком пятиметровом ручье, разделяющим материки. Я поплыла в ледяной воде (в специальном снаряжении, когда только губы под маской и руки в перчатках ощущают температуру воды) и, глядя в прозрачную воду на белые камни где-то далеко внизу, ощутила острый восторг от необычного места и действия.

И своей не-трусости.

И вдруг мне показалось, что ледяная Вечность приглашающе машет мне белой рукой и шепчет: «Иди ко мне, иди!» Я, вспомнив, что глубина «ручейка» метров 150, ощутила такой ледяной ужас, что, как ошпаренная кипятком, высунула голову из воды и стала по собачьи трясти ластами, не способная произнести слово просьбы о помощи, задушенная резиновым воротом водолазного костюма и парализованная костюмом и перчатками с одним пальцем, не дающими снять маску с трубкой. Хорошо, что инструктор был рядом, предвидя возрастную слабость экстремальной туристки. Он зацепил меня за камень суши и стащил с меня маску.

Вот уж я подышала…

Но в моем мексиканском раю опасность вообще не ощущается. Вода ведь такая ласковая, а солнце такое дружелюбное…

Поэтому, видимо, некоторые люди выглядят ошпаренными — те, кто потерял бдительность и доверился солнцу.

Вечер. Тихо. Позвякивают где-то на балконах столовые приборы и фужеры. Смех. Анфилады коридоров и утопленные окна и двери на лоджиях светятся диковинным оранжевым светом (все стены комплекса оранжево-желтые — мексиканский стиль). Рельеф трехэтажных зданий, сомкнутых подковой, носящий пирамидные очертания с маленькими башенками, озаряет рыжиной темно-синее небо, плавно опускающееся на крыши. Бассейн мерцает сквозь пальмы, и вода колеблется под светом фонарей.

Море спряталось в темноте и почти не дышит. Хочется увидеть его завтра на рассвете, любующимся восходящим рыжим солнцем. И завтра, и послезавтра, и еще много-много дней и лет.

Юджин заглянул через плечо прочел и произнес: «Ты очень хорошо писаешь». Как всегда, его комменты по-русски забавны.

Добавление к письму из рая

Случился УЖАС! Я не хочу домой. Мне здесь так спокойно, безмятежно.

У меня — отдых.

Физиологический:

Для глаз — видеть прекрасное море, пальмы, цветы и песок, радующий дизайн нашего комплекса и прилегающей бесконечной и свободной территории.

Для ушей — свист птиц и плеск волн, звук фонтанов.

Для кожи — она стала гладкой и нежной, чувствует легкое, приятно-необычное жжение от солнца;

Для ног — они босиком бегают в дальнюю лагуну и ощущают горячее джакузи под пальмой.

Для мышц — аква-гимнастика по часу ежедневно в бассейне у моря.

Для рук — минимум работы.

Для языка — нет телефонной и другой пустой трескотни.

Для рта и пищевода — пить и есть всегда на террасе на воздухе.

Социальный: нет негатива от общения с нужными и ненужными особями.

Мозговой: они в отключке на 90 процентов.

Деловой: всё отступило куда-то, и нет никаких необходимостей…

Временной: время определяется только солнцем и желудком.

Эстетический: в «вилле» нравится всё без исключения, ничего не раздражает и не цепляет глаз неприязненно с мыслью о необходимости в переустройстве или реорганизации.

Поведенческий: нет никаких «надо!».

Интеллектуальный: можно читать и смотреть то, что давно хотелось.

Нервносистемнолечебный эффект налицо: всё до фени и завтра, несмотря на любую погоду, будут море, пальмы, воздух и вся красота природы в ближайшем окружении.

И как же быть? Завтра последний день в раю! Неделя пролетела.

И самое странное, когда я спросила Юджина, хочет ли он домой, он с застенчивой улыбкой твердо сказал: «Нет!»

И не мог объяснить почему. Вывод НЕ напрашивается, а висит в воздухе.

Грустно!

Что делать?

Ривьера Майа

Глава 6

Новая Зеландия и Австралия

Я вернулась из противоположного мира, Южного полушария, где сейчас глубокая осень, где живут индейцы и реальные неандертальцы, где над головой другие мириады звезд — созвездие Южный Крест и нет нашей любимой Полярной звезды, где земля дышит дымящимися гейзерами, булькающими кипящими грязями и вулканами, и где даже вода уходит в отверстия не направо, а налево.

Красота невероятная и непривычная, суровая и манящая.

Северная и Южная Зеландия, окруженные океаном, поражают невероятным многообразием пейзажей: сотня вулканов на территории только одного города.

Мы прилетели в город Окланд (Auckland) в северной Зеландии, прокатились и по Северной, и по Южной части, и везде гейзеры, озера воды и грязи, глубокие дыры и дышащая сероводородом зыбучая почва, а также леса, посаженные людьми!

Многие называют эту местность дьявольской кухней, где всё скворчит, кипит, парит и булькает.

Красота невероятная. Местное население — маори — приплыло сюда двадцать шесть тысяч лет назад. Маори, весьма упитанные и рослые, взращенные несколько веков назад на человечине — баловались людоедством.

Сейчас, как прокомментировал наш гид, они нас не едят. Они очень милые, вполне цивилизованные, возрождают свой язык и культуру для себя и туристов. Приветствуют друг друга потиранием носов, сжав губы (может, от соблазна съесть?).

А традиционный мимический жест — вытаращенные до невозможности глаза и высунутый тоже до невозможности язык — наверное, генетически устрашающая маска, парализующая жертву, приготовленную для съедения…

Интересна в музее экспозиция, посвященная Второй Мировой войне, во время которой целый батальон армии Новой Зеландии очень успешно участвовал в Критской военной операции и даже входил во 2-ю Новозеландскую дивизию. Они прославились своей воинственностью.

Символ Новой Зеландии — птица киви, которую невозможно увидеть даже ночью; она ведет ночной образ жизни, и мы, тараща глаза, честно пытались в темноте и кустах ее заметить. Услышали шуршание — и всё.

Символ киви везде, и они называю себя страной Киви. Я бы назвала — страной чучела киви, так как они везде…

Внимание к туристам отличное, с душой и даже энтузиазмом.

Рекомендую очень посетить когда-нибудь эти края. Стоит того! Абсолютная экзотика!

Австралия

Потрясающе элегантный, спокойный, красивейший Сидней. Люди отдыхают не спеша, сидят в дорогих ресторанах и наслаждаются жизнью (такое впечатление у нас, туристов). Ни бедных, ни нищих не видно.

Русская популяция живет, понятно, в самом милом районе, рядом с городским пляжем, где купаются круглый год, кажется.

Потомки бывших каторжников отличаются хорошим вкусом, манерами и аристократически европейской внешностью. Смотреть и общаться приятно.

Рослые, тонкие, породистые. Мужчины очень похожи на мужчин.

Интересна известная история Австралии, куда Европа кораблями отправляла из тюрем заключенных, в том числе уголовников, убийц и преступников на вечное поселение. И авантюристов также.

Плыли больше года. Немногочисленные женщины на корабле, изнасилованные по многу раз, успевали рожать, и по прибытии количество пришельцев увеличивалось в разы.

Очень впечатляет в Сиднее национальный памятник Женщине в европейском облике и одежде, обнимающей группу детей у колен; он олицетворяет защиту, материнство, готовность на подвиги во имя них.

Знаменитый театр в Сиднее невероятного размера, не похож ни на один театр мира, интересен и архитектурой, и месторасположением.

Город абсолютно европейский, и страна, выросшая на европейских отверженных, теперь очень уважаема, независима, со своими, иногда более требовательными законами к иммигрантам, чем Европа. Для многий людей в мире Австралия — мечта!

В середине материка Австралия расположен Улуру (англ. Uluru, Ayers Rock) — массивное оранжево-коричневое скальное образование овальной формы.

Полет в центр австралийского континента, в Красную пустыню и горы (более трех часов лету от Сиднея) показал другую часть Австралии — священные горы с природными мистическими знаками и многовековыми рисунками в гротах, выполненных руками первобытных людей. Красные пустыни, где бегают дикие верблюды, дикая собака динго (видела лично!) и самые невероятные, нигде более не замеченные сумчатые животные — кенгуру, изображение которых — символика Австралии и даже самолетов аэрокомпании QANTAS.

Верблюды населили Австралию случайно. Там арабские шейхи выращивали завезенных животных, а потом возвращали их назад, уже взрослыми и многочисленными.

Но некоторые, вольнолюбивые, сбежали из вольеров и остались навсегда, произведя многократное потомство; теперь они бегают по австралийской пустыне, иногда «кустыне», питаясь колючками, торчащими из красной пустынной почвы, и порой соревнуются в беге с гигантскими туристическими автобусами, забавляя туристов с раскаленными от съемок фотоаппаратами.

Нас возили в район пустыни, огороженный надежной оградой, где в ночи наш гид, осветив маленьким длинным фонариком бездонное небо, показал нам созвездие Южный Крест. Сначала нас покормили жаренной на мангалах кенгурятиной и еще каким-то диким мясом. Было впечатляюще, особенно когда рядом за забором выли дикие собаки динго, может, принюхивались шакалы, вглядывались верблюды, а сверху из темноты на нас смотрели Вечность и Южный Крест.

Невероятные впечатления, незабываемые!

В природном парке нас встречала мелкая разновидность кенгуру, и мы кормили малышей из рук вафельными стаканчиками с какими-то семечками, настолько аппетитными, что иногда по ошибке откусывали сами.

Они хорошенькие и даже не такие вонючие, как коалы, с которыми хочется целоваться.

Расскажу, как уверяют, реальную историю. Охота на кенгуру возможна за большие деньги. Приехали новые русские и поехали на охоту. Гнали больших кенгуру, и один охотник «подстрелил» огромного самца. Кенгурище упал и не шевелился. Гордый охотник подошел, посмотрел и решил запечатлеть свой успех. Он снял с себя пиджак и шляпу, кажется, и очки и нацепил все это на труп кенгуру. Взял камеру, отошел на расстояние, выстроил кадр, щелкнул… И в этот момент кенгуру-мачо вскочил и с бешеной скоростью скрылся в джунглях.

С пиджаком, паспортом, документами и толстым портмоне с кучей бабла. Поохотился мужик.

В аэропорту Сиднея перед полетом в пустыню, место обитания австралийских аборигенов, среди пассажиров увидела странную четверку — от ужаса волосы встали дыбом. Они сидели поодаль — пара существ, одетых в джинсы и ковбойки, обросших растительностью, и двое в черных чехлах, похожие на существ женского рода (Господи, прости меня!). Они сидели молча, старик зыркал злыми глазами, женщины дремали.

Я попыталась незаметно, чтобы не обидеть, сфотографировать их.

Они выглядели настолько необычно среди пассажиров (может, только для нас?), что я в шутку предположила, что они приезжали в Сидней выправлять документы, подтверждающие, что они люди.

В наказание мне за это нехорошее любопытство они оказались на следующем ряду в самолете, позади меня. С ними был, видимо, провожатый, молодой европейский мужчина лощеной внешности. Женщины сидели через проход. Ни слова не было произнесено за весь полет.

Позже я поняла, что их сопровождал переводчик. Стыдно сказать, но запах животного мира преследовал меня не только эти три часа, но и потом.

Стюардесса дважды предложила им ланч, произнеся обращение «сэр». Они приняли, молча протянув руки.

Ногти у них длинные, волосы нечесаные, лица назвать лицами нельзя. Улыбка не мелькает даже в зачатке.

Когда приземлились, я встретилась взглядом со старухой и улыбнулась, она ответила мне злобным взглядом и ткнула в мою сторону жутким пальцем.

Запах, время от времени волнами идущий от аборигенов, напоминал зоопарк. И когда позже на месте, где они проживают, мы смотрели шоу с молодыми туземцами — наверное, студентами — и меня, за любопытство в глазах, вытащили на сцену плясать с ними, я еще раз ощутила запах нецивилизованного мира. Простите!

Кстати, эта община, проживающая в горах, далеко от цивилизации, очень закрыта; они не пускают к себе. Только в культурных туристических местах, где торгуют сувенирами, все как обычно.

А мистические испещрения на горах вызывают оторопь и удивление — кто это нанес на горы? Природа или древние люди?

Гид сказал, что все, кто ходит в эти горы, исчезли бесследно. И туристы, и местные жители.

Туристам разрешено обойти одну лишь гору, только группой, гуськом. По жаре, в мокрых от пота майках и обкусанных какими-то летающими «крокодилами», несмотря на закрытую, насколько возможно, по рекомендации гида кожу. И с мурашками от неосознанного страха.

В одной из немногочисленных разрешенных для осмотра туристами пещере показывают поразительные наскальные рисунки древних аборигенов. Даже не верится, что они высечены столетия назад!

Цветные, тематические, вразумительные. Как объясняют гиды, здесь была школа и детям объясняли функции мужчин и женщин в общине: мужчины на символических рисунках занимаются охотой, рыболовством, добычей пропитания, строительством жилища. Женщины — домом и детьми. Очень все разумно было у доисторических людей!

Иногда приходит мысль, что мы с цивилизацией выплеснули что-то ценное. Особенно в наше трагическое время, когда убивают, и не за пропитание, а за идеологические расхождения. Правильно ли развивается цивилизованное общество?

Несколько дней спустя в культурном центре аборигенов для туристов за большие бабки молодые голые (только в татуировках и набедренных повязках) люди плясали, пели и учили кидать бумеранг. Меня, сидевшую от вечной дурацкой любознательности в первом ряду, выбрали за активность, и один абориген вывел меня за руку на сооруженную из камней и палок сцену. Там я с ними конвульсивно дергалась, повторяя звуки «кака-пока-кураку» и задыхаясь от запаха пота и животного мира.

Хочется верить, что они не только развлекают туристов, но и учатся в школе.

Так что Австралия — страна, где в глубинке живут аборигены, почему-то пропущенные эволюцией человека.

Неандертальцы существуют — замечено сегодняшней наукой, и, кажется, я их повидала.

И существуют всего в трех часах лета современными летательными машинами; они соседствуют с высочайшей культурной и оберегающей природу цивилизацией на участках, заселенных бывшими каторжниками…

Впечатлили оригинальностью, являющейся обыденностью для местного населения, пляжи курортной зоны Австралии (Керн).

Пустынный пляж побережья Тихого океана с хорошим мелким ласковым песком и серой мутной водой. Но только крохотный участочек пляжа, выделенный как маленький садок — огороженный мелкой сеткой кусочек воды, — единственное разрешенное для купания место.

А перед ним — знаки на стенде, обозначающие опасности, подстерегающие на пляже: крокодилы и ядовитые медузы!

А вода теплая до удивления. Но страшно и не хочется входить даже в огороженный садок.

Прелесть пляжа дополнилась необычностью на околопляжной ресторанной аллее из огромных деревьев.

Появившись там вечером в поисках ресторанчика около моря-океана, мы обратили внимание на громкий гомон птиц и даже на секунду с трудом затихли, прервав наш женский щебет, желая насладиться птичьими голосами, необычно резкими и какими-то скандальными.

Попугайчики, решили мы. Или птичий гомон, с помощью которого пернатые желают друг другу спокойной ночи.

А светлым днем, увидев знаки и прочувствовав опасности купания, добавили себе порцию удовольствия, не только услышав, но и увидев тех самых «птичек» величиной с хорошую ворону — тучами летавших, резко звучащих, прыгающих и ползающих по стволам деревьев, роняющих экскременты, представьте себе, черных летучих мышей!

Которые, почему-то активны и днем, а не только ночью.

Курорт как-то не приглянулся, и огромный бассейн в отеле, покрытый подвесным тентом от солнца, а может, и от падающего мышиного дерьма, стал отличной заменой пляжу.

Насчет ресторанов могу засвидетельствовать — невероятно вкусную и свежую морскую живность подавали приготовленную любым способом и просто великолепно декорированную на тарелке.

Московские девочки оценили: «Ну, какова подача материала!»

Поездка в страны, где время в сравнении с Нью-Йорком на 16 часов впереди, где сезоны года, а также день и ночь поменялись местами, где вода утекает против часовой стрелки, где живы и активны гейзеры, водопады и вулканы, где жили людоеды и до сих пор живут неандертальцы, где местами угнездилась высочайшая цивилизация с приветливым отличным туристическим сервисом, принесла огромное удовольствие и массу интереснейших впечатлений.

За полмесяца путешествия — десять перелетов и неисчислимое количество переездов и пеших километров.

Масса эмоций — от восторга до жути.

Мы целовались с маленькими кенгуру, с сонными коалу, индейцами Маори.

Нас трогали руками аборигены и толкали огромные рыбы, когда мы «сноркали» на Большом Барьерном рифе, нам улыбались акулы в двадцатисантиметровой близости, в огороженном крепкой сеткой маленькой части большого Тихого океана. Там, предварительно нарядив в блестящие облегающие костюмы с капюшонами от ядовитых медуз и рыб и маски, нас, туристов, окунали в море.

Мы плескались, искали подводную живность, и вдруг стая разновеликих рыб и рыбищ потоком бросилась куда-то в одном направлении, сметая всех и вся в кучу, больно толкаясь очень тугими рыбьими телами.

Я увидела страшную улыбающуюся пасть метровой, даже крупнее, рыбины, похожей на акулу. Чудище неслось прямо мне в лицо — я заорала, чуть не захлебнувшись, выскочила на плаву на поверхность и завопила уже в воздух: акула!

В ответ ребята у входа в морской бассейн, огороженный сеткой, закричали: «Не бойтесь! Она своя!»

Оказывается, был час кормления, и рыба, боясь пропустить «халяву», стремглав неслась к людям-кормильцам, сметая на пути людей — созерцателей их жизнедеятельности. Необычная картина!

Езжайте в Новую Зеландию и Австралию! Не пожалеете.

Глава 7

Карловы Вары, Чешская республика

Город Карловы Вары — историческое название Карлсбад — основан несколько столетий тому назад.

В переводе: Кипяток Карла.

Водный курорт в горнолесной местности. Похожее на длинное узкое блюдо, раскинувшееся на дне неглубокого ущелья.

Городок Карловы Вары интересно расположен: с использованием рельефа местности красиво спускается с горок. Здания роскошные, с цветными деталями и яркими черепичными крышами. Глаз радуется.

Его называют также городом королей.

Существует легенда.

1358 год, Богемия. Стая охотничьих собак преследовала лань, которую ранил охотник. Казалось, олениха испускала последний вздох, убегая от собак и охотника, но она прыгнула в маленькое озерцо, покрытое паром, и, словно набравшись новых сил, выскочила из воды и довольно легко убежала от преследователей. Удивленный охотник (а это был именно Карл IV, король Богемии и император Священной Римской империи) остановился у источника отпить воды, и, к его удивлению, она оказалась едва не кипятком. Впоследствии Карл возвел здесь город и назвал в свою честь.

Это город, где минеральные воды протекают, льются и капают из шестнадцати источников.

Источникам приписывают различные целебные свойства; люди в это свято верят и приезжают по многу лет каждый год поправлять здоровье! Я встречала людей, которые приезжали сюда 14–15 раз подряд, из года в год, не переставая верить, что эти источники — чудодейственные.

Правда, помимо источников есть довольно приличное санаторнокурортное лечение на основе серьезной бальнеологии (физиотерапевтические процедуры, заключающиеся в лечении минеральными водами, а также лечебными грязями.)

Чехи мне очень нравятся, и их певучий язык, и их достоинство, с которым они несут свою службу для ненавистных русских.

Чехи работают профессионально, честно, не прогибая спину, не прислуживая, но с уважением к пациенту и весьма тщательно выполняют свои обязанности.

Помимо этого, Карловы Вары — очаровательный город, расположенный в живописном ущелье, по краям которого стоят прехорошенькие особнячки, в основной своей массе построенные в XVIII–XIX веках.

На дне горного ущелья течет речка, забранная в красиво оформленные берега, которая то мелководна, то наполняется водой после дождя; в ней снует огромное количество маленьких сомов, видимых в прозрачной воде с променада, проложенного вдоль этой речки, где прогуливаются отдыхающие.

Красивейшая природа — леса по краям ущелья, по верху над домами, и очаровательные сады вокруг особняков, в которых расположились отели-санатории, предлагающие большое количество процедур для поддержания и поправки здоровья отдыхающих.

На променаде вдоль речки — старинная величавая колоннада с источниками, и народ сотнями прогуливается взад-вперед, попивая минеральную воду из маленьких поильников.

Я много слышала об этом лечебном курорте, но приехала туда впервые. Прилетела из далекой Америки. Я полюбила этот городок и приезжаю сюда в третий раз, несмотря на то что объездила почти весь мир и есть еще неизведанные его кусочки.

И вот я на курорте! В чешских горах. Как говорили в старину, на водах.

На закате жизни я впервые оказалась в санатории и занимаюсь собой, а не переделываю окружающий мир. Две недели собираюсь принадлежать только себе.

Прислушиваюсь к своему телу, булькающему от выпиваемой литрами воды, любуюсь хорошенькими улочками и красивыми фасадами курортов, слушаю в большинстве русскую речь. Иногда мимо проплывает певучая чешская…

Начало было неправильное: мой чемодан застрял где-то между Нью-Йорком, Римом и Прагой. Сутки я была голой, нестиранной и расстроенной, с вечным русским вопросом: «Что делать?»

Консьержка потом сказала, что я вела себя мужественно. На мое удивление заметила: «Мы здесь и не такого навидались!» А я просто была в прострации.

Но потом всю ночь я мысленно составляла список необходимых прожиточных вещей, которые надо было бежать покупать.

Но, видно, я и здесь оказалась везунчиком — некоторые отдыхающие оказались без одежды, трусов, лекарств и нужных вещей в течение недели.

Ночное пожелание самой себе, что для счастья мне нужен только возврат моего скромного чемодана с барахлом, сбылось — чемодан привезли ровно через сутки.

И через день я смогла уже расслабиться и все рассмотреть. И пообщаться с обитателями курорта. Они охотно делились питьевым, процедурным и туалетным опытом. Иногда это было очень смешно.

Городок оказался прелестный. Мне понравились и мой отель, и лечение, и люди.

Стоял морозец, но улицы не были скользкими. Во второй же день пребывания меня понесло в горы, а там снег и лед. И лес!

Я была одна и на вершине заблудилась в лесу с большим количеством тропинок и дорожек. Потом какие-то русские меня привели к фуникулеру, и мы спустились в город.

Зато я нашла бюст Петра Первого. Русский царь побывал в Карловых Варах в 1711 году, и ему здесь очень понравилось. Он успешно лечился и спонсировал строительство галереи водных источников. Приезжал еще раз, и потом все его потомки почтили это место своим присутствием в течение столетия. Около бюста Петра установлены мраморные доски с перечислением всех его родичей — их было немало!

Туристы и отдыхающие из всех стран мира поднимаются в гору, чтобы посмотреть на бюст Петра Великого.

Вид на город оттуда восхитительный.

А в самом центре городка — Этнографический музей, где выставлена табуретка, изготовленная саморучно русским царем.

Прямо на главной улице расположены старые и новые павильоны, в которых много разных источников.

Все под номерами. Действующих — пятнадцать. Источники целебных вод в ряд. Знающие люди говорят, что вода одинаковая, из одного источника.

Но названия, да и вкус и температура воды у них разная. Может, это определено породами, через которые проходит горячая минеральная вода?

Вдоль этого ряда оформленных краниками источников чинно ходит народ, в основном русский, явно из обеспеченных.

Роскошные разноцветные норковые шубки украшают пейзаж.

Врачи предписывают пациентам, что и когда пить. И публика, накупив красивые керамические поильники, ходит чинно с ними и пьет, пьет, пьет степенно, маленькими глоточками, стоя около источников или дефилируя по набережной.

Вода вкусная. Теплая. В некоторых источниках просто горячая.

Только далеко от толчка уходить не стоит или просто НЕЛЬЗЯ. Можно не добежать… А меня мучило непреодолимое желание завернуть краник после наполнения моей бутылочки. А она все течет, течет!

Из истории города: Карлсбад давно был знаменит, славился лечебной водой из минеральных источников и публикой.

Богатые и знаменитые, больные, мамаши с девицами на выданье и прочая разная публика стремилась сюда.

Приезжали лечиться и дефилировать и даже подыскивать выгодные браки.

Совсем старинная история города удивляет. Например, меня поразил рассказ экскурсовода около памятника умершим от чумы, какие стоят по всей Европе, где она косила миллионы… Здесь чумы НЕ БЫЛО! Чуть ли не в единственном городе в Европе.

Разумные причины: горячая минеральная вода, которая постоянно использовалась в хозяйстве для мытья, стирки и прочего, помои выносились в строго определенные места сброса нечистот (даже с горшками приходили в определенные места) и отсутствие подвалов, а значит, и крыс.

Любопытно было услышать: в давние времена произошел пожар, уничтоживший город на 95 процентов. Причина пожара — бытовая: одна мамаша, отправившись на базар, велела двум дочкам растопить и стеречь масло. Но в это время по улице проходили военные (гусары?), и девахи, высунувшись в окна, любовались красавцами и махали платочками. Когда масло выплеснулось и загорелось, они испугались и стали огонь заливать водой. В итоге сгорел ВЕСЬ город.

Меня поразила фраза: «Их ВЫГНАЛИ из города». Не убили, не разорвали на куски, а просто выгнали…

Какая толерантная нация чехи!

Список знаменитостей, посещавших и пользовавших этот курорт, впечатляет: Гёте, Бетховен, Казанова, Моцарт, Бах, Брамс, Шиллер, Кафка.

Из русских — Батюшков, Гоголь, Тургенев, Фонвизин, Вяземский, А. Толстой, Соллогуб.

Бывали здесь кроме короля Карла и государя Петра Великого, прусский король Фридрих, Карл Маркс, Бисмарк, Маннергейм, Гитлер. А также Косыгин и генсек Брежнев.

На главной улице находится отель Elephant и на первом этаже знаменитая кондитерская — в ней побывали многие вышеперечисленные знаменитости. Напротив стоит прекрасное здание театра, с балкона которого выступал Гитлер.

Забавно, что эпизод встречи Штирлица с женой в «Семнадцати мгновениях весны» снимался в этой же кондитерской. Так утверждают там.

Старинный отель «Пупп» установил тротуар из маленьких продолговатых плоских камней, на каждом из которых начертаны имена знаменитых посетителей. Там и американские кинозвезды, и президенты.

А напротив, на главной улице, огромное роскошное двойное здание, принадлежащее жене мэра Москвы Лужкова. Рассказывают, что этот старинный памятник архитектуры был перестроен по вкусу именитой дамы, но разразился скандал и русскую владелицу исторического памятника Чешской Республики заставили вернуть всё, как было.

Результат не знаю, врать не буду.

А позади в парке — полуразрушенное монументальное здание очень старинного санатория, ждущее капитального ремонта и сейчас открытое в качестве музея — за небольшие деньги. Там можно увидеть старинные фотографии (копии с дагерротипа), на которых дамы в кринолинах с зонтиками дефилируют по парку рядом с санаторием.

Второй этаж с нефами расписан невероятной живописью. А в уголке на первом этаже маленький отсек — царская купальня, отделанная голубыми изразцами: 2 х 2 метра, с крохотным унитазом и ванной. Не разгуляешься!

Кстати, в Вене туалет Марии Терезии показался абсолютно не соответствующим габаритам грузной императрицы.

По улицам теперь ходят сотни курортников, охотников за здоровьем. Много семейных с детьми и собаками, одетых нарядно и обыденно, мусульманских или европеизированных.

Все ходят к источникам по три раза в день перед едой. На променаде располагаются полубродячие музыканты. Фальшивые, жалобно играющие на фоне льющихся из машины звуков оркестра. Собирают маленькие подаяния, развлекая прохожих и озвучивая чинную тишину среди деловито снующих страждущих.

В нашем отеле Bristol Group (это комплекс из пяти отелей) большое количество прекрасных процедурных кабинетов. Есть отличный большой красивый бассейн с прибамбасами.

С первой минуты появления в отеле меня позабавило, что все молча бродят по длинным красивым и теплым переходам между зданиями в разные корпуса на процедуры, катаются в многочисленных лифтах, помогая вновь прибывшим найти нужное очень охотно.

Почти все в белых толстых халатах и белых тапочках шаркают по чистому, сверкающему полу. Как-то вспомнилась «Палата № 6» Чехова, и я решила не следовать здешней моде. Если честно, то на процедуры так ходить удобно — скинул халат и голяком окунулся в ванну или лег на массажный стол.

В санатории, в первый же день приезда, меня в вестибюле встретил приятель.

55-летний огромный красивый мужик был в белом халате и тапочках. Эти халаты для всех были одного размера (ONE SIZE).

Я, увидев его «прикид», начала смеяться: белый махровый халат еле сходился на его волосатой груди и объемном животе.

Он радушно меня встретил и стал объяснять местную топологию — где что, лифты, переходы, лечебные кабинеты и прочее.

Я слушала внимательно, стараясь запомнить большую трудную вербальную информацию. Вдруг его лицо побледнело, его задергало, тело завибрировало, и он, буркнув, что должен бежать, зашоркал соскакивающими белыми тапочками, которые тоже были ему малы.

Я удивилась стремительности и пошла по указанному маршруту.

Когда мы встретились вечером, я узнала причину жуткой спешки.

Минеральные источники в Карловых Варах (их пятнадцать) различаются по температуре и действию на организм. Плюс индивидуальные реакции.

Люди ходят с маленькими кружечками по 200–250 миллилитров и пьют глоточками долго.

Мой приятель, большой, всегда голодный, взял для лечения не кружечку, а двухлитровую пластиковую бутыль и выпил за день.

Поэтому вдруг посреди элегантного разговора с дамой (мной), вода в животе забурлила и попросилась наружу вместе с содержимым кишечника…

Он бросился к горшку, который был не близко.

Мне позже по-дружески рассказал, что еле добежал, чуть не обосравшись среди мраморного великолепия и важной публики…

Больше он не пил эту воду вообще.

Мне, как и всем отдыхающим, назначили кучу процедур, дали сложное расписание с подробными маршрутами, и я тоже стала бродить по переходам между корпусами и этажами — от шестого вверх до минус второго вниз. В строительстве использован горный рельеф местности.

Процедур много, и они интересные, а некоторые и приятные: углекислые ванны, массажи, парафин, водный массаж, кислородные уколы, горячие грязи, парафин, вытяжки и еще много разных. Но есть и болезненные уколы. Говорят, очень нужные.

Как-то я услышала со своего балкона, выходящего на этот променад и с видом на горы с противоположной стороны речки, громкий звук большого духового оркестра по случаю пятницы. Мне пора было на водопой: я спустилась на променад и поспешила к месту действия.

И обнаружила большое скопление отдыхающих, окруживших выделенную площадку, на которой разместился духовой оркестр человек на двадцать пять, довольно хорошо играющий маршевую музыку и танцевальные мелодии, мощно сдабривая музыку литаврами и барабанами.

Оркестр состоял из молодых людей — юношей и девушек.

В диссонанс с дирижерской палочкой стояла очень старая, немного забавная, почти безволосая дама в черном тонком праздничном платье. Она активно жестикулировала руками, управляя оркестром, пританцовывая, припевая, подергивая плечиками, поворачиваясь к публике и приглашая их аплодировать в такт, успевая прихлопывать руками сама. Она бурно руководила музыкой и дирижировала молодежью, как будто давая ей свою гремучую энергию и заражая молодым задором.

Старая дама вызывала одновременно и смех, и восхищение. Ее экзальтации воодушевляли и оркестр, и публику вокруг.

Отвернувшись от оркестра и пританцовывая, она стала приглашать привлекательных и высоких мужчин из толпы.

Ее выбор был искрометным, но всегда верным. Мужчины, которых она вытаскивала из толпы, включались в веселый танец, обнимая ее за горбатую спину, и она кружилась и кружилась.

Дама выглядела вспотевшей, уставшей, но полной вулканической энергии, и вызывала восторг публики, активно хлопающей и выкрикивающей «браво!». Волосенки ее, постриженные в кружочек, немножко дрожали, как и ручки, от возбуждения.

От нее шел пар, и казалось, что этот вулкан сейчас взорвется. Но дама кружилась всё с новыми и новыми мужчинами.

Птичье горбоносое лицо зорко выглядывало следующего танцевального партнера. В публике царило оживление, хорошее настроение, позитивный настрой, и старая дама была счастлива!

Процедуры в санаториях Карловых Вар:

• диагностическое исследование,

• классический массаж,

• рефлекторный массаж,

• ударная волна,

• парафин и парафандо,

• углекислые ванны,

• пневмопунктура (углекислый газ),

• ультразвук,

• грязевые обертывания,

• жемчужные ванны,

• Душ Шарко,

• вытягивание позвоночника,

• гидромассаж (гидросернистый),

• магнитотерапия,

• ингаляции,

• электротерапия…

Наверняка что-то упустила.

Также почти везде:

• СПА отличное (бассейн, сауна, турецкая баня, джакузи и пр.),

• тренажерный зал,

• боулинг.

• И, главное, минеральные источники, конечно…

Здесь предлагают много экскурсий в Германию, Австрию, Париж, Будапешт и по Чехословакии. Всё рядом.

Надо еще заметить, что известная косметологическая клиника Asklepion тоже находится в этом комплексе, и я на себе опробовала французские методики омоложения, которые точно сработали!

Советую только приезжать не менее чем на 2 недели. Я только через неделю пришла в себя от перемены времени дня и года. Глючило… Днем ходила сонная, ночью спать не могла. Потом вписалась, упилась и уписалась…

Только отдыхать я не умею и ничего не делать не могу. Поэтому устала отдыхать.

Вот такой доклад вам. Странно было жить без телефона и забот, без кухни и уборки. И с полным обслуживаем.

Так приятно и непривычно, когда о тебе так заботятся, ухаживают и искренне поправляют твое здоровье.

Как будто я во сне все это увидела и даже почувствовала телом.

Послевкусие

Как только я пришла в себя, я стала обращать внимание на окружающих людей. Раньше здесь преобладающим большинством были российские граждане. Теперь приезжают русские в основном из Европы, Германии, Израиля, Канады. Много людей из арабских стран.

Мой глаз отметил невероятное преобладание старых лиц и фигур. Хромых, больных, не в меру упитанных, с кислыми лицами, с неопределимым выражением спеси и одновременно беззащитности, обиженных жизнью и окружением людей.

А я с утра до вечера думала о том, как отвратительно некрасива старость, немощность, болезнь, и удивлялась настойчивому желанию этих ходящих полутрупов сохраниться как можно дольше.

Конечно, невольно глядя на эти пожухлые вялые лица, ожиревшие деформированные фигуры, начинаешь приравнивать себя к этой чудовищный некрасивости.

Настроение портится, от зеркала тошнит, и понимаешь, что ты абсолютно идентичен в их ряду. Это-то и вызывает плохое настроение. Ну, так жизнь подкатывает к последней площадке перед спуском.

И дальше — тишина!

Кто знает, сколько выделено человеку для жизни? Почти каждый это время в мыслях увеличивает: может быть, ценность жизни этим и определяется. Человек всё оставляет «на потом», которое может не случиться: разобраться в шкафу, привести в порядок бумаги, кому-то позвонить, отдать или забрать долги, сказать любимым, как вы их любите и цените.

В жизни почти всегда больше огорчений, разочарований, расстройств, страданий, чем радости. Многие это знают.

Но предательская память выделяет доминантой только какие-то определенные моменты жизни и эмоции.

Дряхлость, некрасивость, изменение фигуры — эти атрибуты старости замечают все, но осознают не все. Критически относятся к себе только редкие люди, меньшинство. И даже странно, глядя на них, представлять, что кто-то любит их, ждет, ценит, благодарен, кто-то их целует. Об этом интересно думать, но эти мысли ни к чему не приводят — ни к какому выводу, никакому анализу.

Единственное, что может украсить старость, — это доброта!

Она всегда отражена на лице. Когда человек себя не видит, его лицо выражает его истинные чувства: мало кто контролирует свои мимические мышцы лица.

Человек всегда в своих мыслях и редко замечает, что на него кто-то смотрит, а если замечает, то в эту же секунду преображается!

И начинает изображать то, что, по его мнению, возвышает и приукрашивает его, — создает позитивный образ, по его мнению, ожидаемый наблюдающими.

Февраль 2020

Глава 8

Моя Москва — десять лет спустя

(Впечатления после десятилетнего отсутствия)

Пожив в Америке и, в частности, в Принстоне несколько лет, я однажды прилетела на короткое время в Москву с Юджином, пятым мужем-американцем — он впервые прилетел в Россию, которую любил издалека так много лет!

К своему удивлению, поняла, как я или Москва изменились. И написала небольшое эссе.

Надо сказать, что некоторые знакомые обиделись на меня, но друзья — нет. Это был 2002 год.

Вот наконец и сбылась давняя мечта — после долгого отсутствия побывать в Москве! «Москва, как много в этом звуке…» Уж поистине много!

И впечатлений тоже. Разных. «От прелести до жути!»

Мы с мужем болтались в воздухе от Нью-Йорка до Москвы (с посадкой в Праге) в течение одиннадцати часов и, прибыв в Москву, хотели освежиться, переодеться, чтобы предстать перед встречающими в полном американском блеске.

Мы не стали делать это в Праге в чистом и комфортабельном аэропорту, чтобы дополнительные два с половиной часа не помяли наши лица и немнущуюся одежду.

А в аэропорту Шереметьево прямиком понеслись в туалет — первый и единственный перед паспортным контролем.

Увы, или «О, ужас!» — в крохотном грязнущем туалете не было никакой возможности переодеться, не испачкавшись о расписанные различными фразами и непристойными рисунками стены. Туалетной бумагой и не пахло! Полотенцами тоже.

К счастью, у меня в сумке были салфетки. У мужа-американца не было с собой сумки… Он вышел растерянным и удивленным, с мокрыми руками. Я подумала: «Десяти лет как не бывало!» Успокоила мужа, сказав, что это просто случайность, зная наверняка, что это наша закономерность.

Быстро пройдя контроль и взяв носильщика, мы выяснили, что багаж наш прибыл не в полном составе. Огромная коробка с подарками где-то задержалась. «Счастье» это было не только наше. Помните: «Если радость на всех одна, то и беда — одна!» Таких, как мы, оказалось больше десятка. Но самое удивительное, что с разных авиарейсов.

Тут нам очень пригодился носильщик. Привычно отыскав все нужные бланки, он помог их заполнить и втереться в обход нервной очереди к окошку знакомой ему служащей, оформляющей жалобы на утерянный багаж. Наш, слава богу, не утерялся и был доставлен через день по нужному адресу совершенно бесплатно (но с хорошими чаевыми).

Очень жалко было парня, которому обещали привезти багаж на дом, а он все спрашивал кого-то: «В Набережные Челны?» И еще одного азиата, не желавшего ждать багаж четыре часа со следующим рейсом, потому что через два часа он улетал куда-то дальше. Но, как у американцев: «Это не наши проблемы!»

Мы — в Москве! Волнение встречи, суета Шереметьевского аэропорта, снующие желающие подвезти, с алчными глазами. Поехали!

Конечно, Москва изменилась за десять лет моего отсутствия, и однозначно эти изменения не определить.

Похорошели в центре фасады: искусный макияж с использованием импортной косметики. Правда, эклектика Москвы стала еще более явной. Теперь не только из-за разницы в архитектурных стилях, но еще из-за чудовищного социального неравенства.

Построено классное Третье транспортное кольцо, придавшее городу-герою сходство с крупнейшими мировыми столицами и, видимо, здорово решившее транспортные проблемы. Хотя пробки в Москве не хуже нью-йоркских, а может, и «лучше». Москва-река по-прежнему прекрасна, и новый пешеходный мост через нее вечером сверкает так заманчиво и не по-русски, хотя хочется надеяться — для русских!

Москва украсилась чудовищно безвкусными пестрыми рекламами и даже тряпочными транспарантами через Тверскую, которые болтаются на ветру, как и положено тряпкам, подчеркивая временность всего, что видишь.

Радость приземления на родную землю проявляется затрудненным дыханием не только от эмоций, но и от отсутствия свежего воздуха.

Сразу обращаешь внимание на тяжелый, загрязненный воздух (может, от солярки и выхлопов старых машин?). Пока едешь по Ленинградскому шоссе, вдохнуть «дым отечества» не представляется возможным из-за спазма дыхательных путей.

Загазованность Москвы дополняется табачным дымом. В ресторанах просто угораешь от курева, особенно после Нью-Йорка, где активно борются с курением и есть залы для курящих и не…

За две недели пребывания в Москве так и не принюхалась к выхлопам и табачному дыму со всех сторон. А как принюхаться в подъездах домов? Просто поразительный контраст роскошного внутреннего состояния квартир после «евроремонта» (с дорогостоящим старанием создать на западный манер современный комфортный дом) и вонючего распада старого жилого фонда и самого бывшего социалистического общества.

Древние трухлявые подъезды разрушающихся домов смердят такой смесью отходов жизнедеятельности людей и животных, что неправдоподобная вонь долго преследует входящего, мгновенно впитываясь шерстяными тканями, волосами, надолго застаивается в носовых пазухах.

Несчастные жильцы собирают деньги, ставят замки на входных дверях, моют и очищают, но запах неистребим. Моя милая приятельница не может сдать чудную нарядную квартирку, потому что всех входящих потенциальных квартирантов насмерть сшибает вонь.

А может, это не от людей вовсе, а от огромного количества бездомных собак и кошек, понуро бродящих по городу, как зомби, двигаясь медленно и страшно. Один думский чиновник сказал, что их очень критиковали за бездушное отношение к отлавливаемым бездомным животным и теперь с отловом покончено в гуманных целях.

В отличие от животных, очень живо ведут себя люди, в частности в центре, в подворотнях около станции метро «Кузнецкий мост», где мне доводилось часто пробегать мимо. Бойкая торговля в фанерных палатках преграждает гражданам путь из метро и в метро (чтобы не проходили мимо, не потратив деньги) и просто поражает своим разнообразием, стремящимся к капиталистическому изобилию, и одновременно — убогостью. Но и удобство налицо: продажа пива в подворотне приглашает к мгновенному утолению жажды и освобождению полного мочевого пузыря. Далеко не надо бежать, в подворотне — темно. Правда, очень мокро…

И — призывный запах, сочетающийся с запахом кур-гриль и сдобы.

Зато на площади в двадцать пять квадратных метров можно купить абсолютно все!

В Москве появилось много ресторанчиков и кафе (правда, с неожиданными названиями: «Елки-палки», «Дрова» и прочее), в которых люди спокойно едят, пьют, разговаривают, как во всем мире уже много-много лет. Это большой сдвиг для постсоветского общества. И москвичи, и гости столицы ценят это продвижение уровня жизни и сервиса очень высоко.

Но не очень понятно, кто там сидит и на что ест и пьет. Хотя вроде цены чуть ниже европейских (кроме ресторанов с названием фильмов и прочих новых роскошных и нерусских), но при средней пенсии, скажем, образованной постаревшей русской интеллигенции в 50–60 долларов США, это абсолютно неприемлемо. А народ сидит в ресторанах и кафе и получает дорого оплачиваемое удовольствие. Опять налицо конфликт потребностей и возможностей?

В хорошем супермаркете, где, надо отдать должное, соблазняют деликатесы из всех стран Европы, легко истратились две месячные пенсии — на скромную бутылку вина и легкие закуски.

А как же живут люди? Что они едят?

Но очередей за продуктами не видно. Зато в аптеке очередь занимается еще до открытия. Это в обычной аптеке. А меня послали в «36,6», что я вначале приняла за прежний трехбуквенный посыл, но более изобретательный в остроумной русской речи. Пошла и там купила все, что надо, быстро, с приятным обслуживанием и… намного дороже.

Всё же есть выбор! Это утешает.

Москвичи гордятся изменениями в столице, считают, что страна идет уверенной поступью к сытому, душистому капитализму.

Они благодарят мэра за умеренное воровство, хотя на взгляд лица, давно не видевшего города, — очень даже неумеренное. Распродажа московских площадей и снос старинных зданий — памятников культуры — населением оправдывается, несмотря на то что вклад иностранного капитала явно идет через карман заинтересованных лиц.

Безусловно, красив воздвигнутый величественный Парк Победы с музеем, пряничной, очаровательной, в новом стиле церквушкой и просторным чистым променадом. Собор Василия Блаженного засиял яркими красками. Новый Храм Христа Спасителя высится в самом сердце Москвы, хотя почему-то никто из моих друзей там еще не был. Красиво! И, видимо, очень дорого. Но большой вопрос, что важнее: прошлая история бывшей страны или будущее людей, живущих старыми запасами (одежды, утвари, терпения) и новыми мечтами.

Кто знает, может, наши дети и внуки оценят этот подвиг сегодняшнего правящего класса — новый храм, тем более что все активно двинулись к религии. Назад или вперед — очень спорно.

Сияют огни казино, банков, ресторанов. На здании кинотеатра на Пушкинской площади с родным именем «Россия» — чудовищные сверкающие неоном китайские драконы, которым во всех столицах мира отведены специальные части города (только с краю).

Эти новые для Москвы учреждения, а также магазины с витринами лучше, чем в Париже и на Медисон-авеню в Нью-Йорке, а еще гостиницы с нерусскими названиями поражают роскошью. И поэтому около каждой важной двери (через каждые два метра) стоят молодые мужчины, преимущественно в черных кожаных куртках (наганов не видела, врать не буду). Лица у всех одинаково одухотворенные с легким «уголовным» налетом. Интересно, во времена Дзержинского лица были такими же? Мужчины молчаливо-угрюмы, без интереса к снующим мимо нищим обывателям. Проскочить мимо хочется поскорее.

На автомобилях — лучше. Если есть. Особенно уважаемы иномарки. Запарковать машину можно везде, где втиснешься (вот бы мэру Нью-Йорка поучиться!). Если нельзя и какая-то полоса с краю или веревка, то надо поискать глазами человека в кожанке, сделать ему знак и, если Ваш статус, вернее кошелек, позволяют, веревка приподнимется, полоса переезжается, и машина будет в безопасности. Если оставить где-то самостоятельно, то не надо удивляться, когда подойдет молодой угрюмый охранник и твердо скажет: «Заплатите за охрану!» И хоть и не хочется, и не за что, и незаконно — лучше заплатить. За охрану от него самого…

А новая застройка абсолютно неожиданная для меня! В центре и на окраинах Москвы новые многоквартирные жилые дома вызывают изумление, переходящее в восторг, пока не услышишь цену за квадратный метр.

Русские — не жадные! И на новые квартиры тратятся так, что американцы с их моргичами (по-русски — ипотека) могут «отдыхать».

Новые дома претендуют на почетное звание «Дома уникальной архитектуры» и соревнуются по высоте, красоте и стоимости. Чей больше, комфортабельней и шикарней? Наверное, много наделали печатных станков для денег. Не может же быть, что столько воров в Москве…

Первопрестольная украсилась не только покрашенными или просто нарисованными на ткани, как декорации, фасадами в центре города и новыми автомобильными трассами. Достопримечательности Москвы пополнились новыми скульптурными памятниками великого русского ваятеля Церетели. Сразу видно, что мэр Москвы — большой знаток и ценитель его творчества. Недаром, скульптуры Церетели распространяются по всему свету. Щедрый скульптор одаривает ими столицы мира, если они согласны принять дар.

Активность Церетели докатилась и до американского штата Нью-Джерси, где в битвах с местными жителями он насаждает свое восприятие мира, чудовищное по форме, содержанию и размеру. Подарок великого русского скульптора Америке к годовщине трагического 11 сентября — гигантская скульптура, по объяснению автора — слеза, по впечатлению жителей Джерси-Сити — женские гениталии, закрывающие вид на Гудзон и Манхэттен и даже на статую Свободы. Если верить информации «Эха Москвы», доставка подарка жителям Джерси-Сити обойдется московскому мэру, покровителю скульптора, в 22 миллиона долларов США. Москва щедро раздает миллионы в ущерб себе. А жители маленького американского города не хотят заплатить всего 2 миллиона долларов на установку слезы в форме вагины. Хотя, согласно шутке известного русско-американского телевизионного комментатора-острослова, назначать свидание у этого памятника будет очень символично!

Все эти прошедшие десять лет я помнила ВДНХ, роскошную миниатюру счастливого советского образа жизни… снаружи. Наверное, это место так же характеризует сегодняшний день страны: развал, нищая суть российской экономики, купля-продажа всего, что можно и нельзя, облезлая позолота, полуразрушенные павильоны братских когда-то республик и отраслей советской индустрии. Распад и гниение… Больно!

Зато в Подмосковье вместо ветхих домишек с огородами и садами, как грибы, выросли замки, виллы и дворцы. Заодно вырублены все деревья, а поля не засажены, так как разбиты на небольшие участки для новых вилл.

Дороги к ним — такие же, как описывали великие русские писатели сто пятьдесят лет назад. Проехать безбоязненно можно только на тракторе или «мерседесе». Но очень красиво! И выглядят новые виллы надежно, некоторые — с заборами толщиной в два кирпича и с бойницами.

Люди! Выглядят отлично! В энергичном движении, элегантно и дорого одетые в основной своей массе. Лица сосредоточены. Зря не улыбаются, но и ненависти не видно. Торопятся, толпятся, тусуются, торгуют, тратят деньги, как во всем мире. Не жалуются, не плачут. Пенсионеры благодарят мэра за крохотные льготы, называя их «лужковскими» (забывая, что сами заработали их долгим трудом и получают маленькую толику того, что им положено по закону, из того, что не влезло в оттопыренный карман жены мэра).

Наши люди — лучшие и сильнейшие люди в мире. Терпеливейшие и понимающие. Скромные и нетребовательные. И всё еще гордые. И еще — сочувствующие…

Я была потрясена до слез, когда врач, потратив пятьдесят пять минут, чтобы обследовать меня, и взяв деньги за это, спросила: «Для вас это не слишком много?» А новые русские — и не русские вовсе! Как и во всем мире, это — люди, которые зарабатывают на красивую жизнь тяжелым, но нечестным трудом, отнимая у кого-то слабого, беззащитного, глупого или больного «на голову».

«Бизнес-люди». Новое сословие России.

Честные — работают за копейки. Пенсионеры молча бедствуют, стоят в очередях за дешевыми лекарствами, цена которых все равно несовместима с жизнью. Супермаркеты ломятся от деликатесов, но основная масса людей отоваривается на оптовых рынках далеко от дома. На столах в домах по-прежнему — изобилие. В карманах — дырки. Головы полны забот, но не опущены под их тяжестью. Поднимают детей, мечтают видеть их новыми русскими, выживают, не жалуются, надеются на светлое будущее.

Как и было всегда!

Две недели пролетели, как сон: полуреальность, безумный ритм, не влезающие в голову новшества, расстройство желудка у американского мужа от вкусной русской еды, прежние друзья, слава богу, без трагических перемен. Любимый разноликий город: дорогущие рестораны, красиво переделанные на западный лад квартиры и вонь в подъездах, новые строения и старые развалины, новое руководство и старое доверие.

Русская столица похожа на красивую старинную хохломскую коробочку, яркую, полированную, подкрашенную и привлекательную снаружи и прогнившую, и затхлую внутри.

Наш русский народ! Добрый, доверчивый, терпеливый и патриотичный!

Вернувшись в Нью-Йорк и с трудом очистив белый кожаный костюмчик, в котором я посещала и Париж, и Лондон, и Амстердам, половину Германии, Канаду в течение нескольких лет и ставший черным в Москве за две недели, надев растоптанные кроссовки и старую майку, я помчалась на променад вдоль Гудзона, вдыхая легкий бриз с океана и глядя на большой отплывающий в далекие края корабль, наслаждаясь теплым солнцем и высаженными цветами, чистым тротуаром и улыбающимися людьми и собаками.

Жизнь хороша всегда и везде, во всех ее проявлениях и вывертах. Лишь бы подольше!

Постскриптум

Дорогие мои родные и друзья!

Мой приезд, ставший возможным только через десять лет, был полон радости от встречи с вами, благодарности за ваше участие и счастья от чувства возвращения на Родину. Пусть не обидят вас мои ядовитые слова о нашей любимой Москве.

Это от боли и от долгого отсутствия, обострившего взгляд, восприятие и обоняние. Я сердцем всегда была в Москве, и мой «посторонний» взгляд после короткого периода пребывания здесь только отражает наш привычный максимализм и принятие желаемого за действительное.

Москва и была, и осталась красавицей! Правда, со всеми пороками времени, европейской столицы и русской истории…

Глава 9

В объятиях «QUEEN MARY»

Репортаж

Речь идет о круизном судне, плывущем с пассажирами на борту, из Нью-Йорка в Англию в портовый город Southampton, без остановки пересекающий Атлантический океан за неделю.

«Queen Mary» — корабль, построенный в 1841 году и полностью переделанный несколько раз; в последний раз в 2003 году — во Франции.

Порт приписки Ливерпуль.

Лайнер на 12 % длиннее и на 20 % шире Титаника. И на 147 футов длиннее Эйфелевой башни.

Это самый дорогой и единственный лайнер такого масштаба; на него потрачено $800 миллионов.

Он самый маневренный из всех существующих больших кораблей: может развернуться на протяжении мили и уйти от опасности. Имеет 14 этажей, 1019 футов длинной. На нем 1360 кабин-кают на 2691 человека. Назван в честь королевы Мэри, жены короля Георга V.

Теперешний владелец — City of Long Island Beach.

В 2004 году королева Елизавета Вторая плавала на этом лайнере, впервые спущенном на воду, разбив бутылку шампанского на счастье.

Путь корабля пролегает неподалеку от затонувшего Титаника, как бы повторяя его путь, что вызывает некий душевный трепет. Но об этом вслух не напоминают.

Сложнейшее современное оснащение, системы и компьютерное обеспечение, сотни приборов слежения и анализа технических устройств вызывает восторг и чувство безопасности для обитателей.

На корабле неделю плывут 1800 пассажиров и 2000 членов экипажа. Лайнер приписан к Англии и перевозит жителей Англии и Америки и туристов со всего мира туда-сюда весь год, не взирая на погоду.

По радио на весь корабль капитан регулярно транслирует детали путешествия и новости с корабля. В случае инцидентов идет подробное объяснение ситуации, во избежание кривотолков.

На двенадцатом этаже расположен «капитанский мостик», на носу корабля, шириной приблизительно 50 метров. Туда иногда пускают любознательных пассажиров, правда, находиться можно лишь позади, в узком проходе за толстым стеклом.

Можно видеть спины шести-семи молодых людей в свободных позах, молча, неотрывно смотрящих в экраны компьютеров, где отражаются все внутренности и наружные границы корабля. Один стоит у переднего огромного панорамного окна и неотрывно всматривается в воду впереди корабля. Только я подумала, что он может сойти с ума от напряжения, как его сменил другой человек. Иногда, меняясь местами, они проходят рядом со стеклом, к которому снаружи прилипли носами созерцатели, и приятно улыбаются.

Мое представление капитанской рубки с открытой дверью и надписи на ней «разрешено для обзора» полностью не подтвердилось: никакого бородатого шкипера с трубкой в зубах и капитанской фуражке с огромным штурвальным колесом я не увидела. Молодые люди у компьютеров — будничные картинки. Может где-то повыше кто-то главный всматривается в даль и рулит?

Нет, наверное. В наше время все решают компьютеры и человеческий фактор уходит в сторону. А может, в никуда.

Современный мир — компьютеры рулят.

Дизайн корабля шикарный, правда, несколько уже обшарпан за годы службы человечеству.

Многое в убранстве с ностальгическим мотивом и напоминанием о королевских особах. Целые галереи на стенах с фотографиями звезд и знаменитостей, проплывших на этом корабле. Приятно оказаться в такой компании.

Много ресторанов, кафе, клубов, гостиных и прочих мест общения, питания, выпивки и развлечений. Есть огромный кинотеатр, иногда используемый, как планетарий. Два-три театра, танцевальные залы, где днем проводятся бесплатные уроки танцев.

К услугам плывущих — великолепные СПА, бани и сауны, спортзалы с тренажерами, бассейны на палубах на воздухе и внутри корабля, с джакузи и всем прочим. В бутиках предоставлены товары всех лучших брендов.

Проводится много разных лекций и выставок. Досуг наполнен многочисленными развлечениями trivia с вопросами, ответами и наградами — по музыкальным, историческим темам, кинофильмам и прочим околоинтеллектуальным соревнованиям. Для подвижных и темпераментных — ночная дискотека.

Как небольшой город, корабль обеспечивает и развлекает людей, предоставляя всевозможные способы увлечь и увлечься, выпить и поесть. И всё это не отходя от океана, смотреть на который можно бесконечно, вспоминая, сравнивая, мечтая и философствуя.

День первый

Гигантский корабль «Queen Mary» («Королева Мэри») отправился из Нью-Йорка (из района Бруклин) в окрестности Лондона. Стояла большая спокойная очередь на регистрацию. Потом мы сидели около часа в бункере вокзала, примыкающего к кораблю. Я сначала подумала, что это брюхо корабля. Но помещение было отвратительным, и я порадовалась, узнав, что мы за пределами «Королевы Мэри».

Будущие пассажиры вели себя спокойно. Очень много пожилых и очень пожилых, даже в инвалидных креслах. Глаз положить не на кого. Огорчилась. Всё было буднично, даже скучно. Все тупо ждали вступления на борт.

Вспомнилось, как, плавая на средиземноморском круизе, в каком-то итальянском порту я встрепенулась от страшного ора снаружи корабля. Я выскочила на палубу, но не поняла, что происходит. На пристани стояли группы людей и кричали, плакали, причитали, смеялись, подкидывали детей вверх (к счастью, ловили) и всячески выражали разные эмоции от радости по полного горя. Я в изумлении спросила близстоящих зевак на палубе, что это? Мне объяснили, что это — провожающие своих родных в двухдневное плавание до следующего итальянского порта. Поистине, «С любимыми не расставайтесь, и каждый раз навек прощайтесь, когда уходите от них!».

Незадолго до этого круиза по миру пролетела новость: круизный корабль по Средиземному морю с пассажирами потерпел аварию, подойдя слишком близко к берегу и напоровшись на подводные камни. Он отклонился от водной трассы потому, что нетрезвый капитан приблизился к берегу, чтобы поприветствовать своего друга на суше. Был большой скандал.

На том нашем корабле все тогда вспоминали о случившемся и шутили, надеясь на трезвость и ответственность НАШЕГО капитана.

А теперь, спустя много лет, я плыву на самом большом круизном лайнере, на нашей «Королеве», и все спокойно, порой даже чопорно.

Англичане, в основном, возвращаются домой на британском корабле после летних каникул. На борту много детей и подростков, посетивших Диснейленд в Орландо, штат Флорида, на борту.

Издав короткий басистый гудок, наш корабль поплыл мимо Статуи Свободы, предоставляя незабываемый великолепный вид на торец Манхэттена с острозубыми верхушками небоскребов и новую часть Нью-Джерси, застроенную Трампом, прямо напротив бывшего Всемирного торгового Центра Близнецы, уничтоженного в 2011 году двумя самолетами, пилотируемыми камикадзе.

К своему несчастью, я наблюдала всё это действие и коллапс зданий из огромного, во всю стену, окна в своей квартире на берегу реки Гудзон на стороне штата Нью-Джерси.

Кстати, мой муж, работавший в ЧЕЙЗ Манхэттен банке, расположенном в соседнем здании, по счастью, не пошел на работу в этот день — ждал визита компьютерного специалиста. Он плакал, глядя в окно.

Тот страшный день почти забылся, новый комплекс небоскребов вырос остроконечной глыбой (как только остров Манхэттен выдерживает такую тяжесть! Существуют прогнозы, что это всё опустится под воду в один роковой день).

А сейчас мы покидали город Большого Яблока, я бы сказала, Центр Мира, поражаясь творению рук и мозга человеческого. Я, по крайней мере, не устаю думать об этом.

Молодая пара с детьми, наблюдая наше медленное движение из устьев рек Хадсон (Гудзон) и Ист Ривер в сторону открытого океана, произнесла прощальные слова, и маленькая девочка на руках у матери стала громко кричать, повторяя: «Гудбай, Америка!»

Народ стал расходиться с палубы по своим каютам, буфетам, гостиным, фойе, рассыпаясь по четырнадцати этажам.

Поплыли в Англию!

День второй

Продолжалось знакомство с громадиной корабля и историей. Изучали галерею знаменитостей-пассажиров, бывших на борту звезд, политических фигур. Количество кафе, ресторанов, клубов, фойе и гостиных с музыкантами на разных этажах трудно подсчитать и запомнить.

На корме корабля — анфилада бассейнов с джакузи. Каждый бассейн выдается вперед так, что солнце не загораживается и можно пляжиться целый день.

Клиника красоты и здоровья с нетрадиционным лечением и массажами, иглоукалываниями заманивает купонами и комплиментарными (т. е. бесплатными) пятиминутными процедурами и тестами. Цены на все процедуры запредельные и не входят в заранее оплаченное путешествие на круизе.

Наряду с этим бесплатно уроки танцев ежедневно, аэробика, кинотеатр, планетарий, лекции, игры.

По вечерам несколько театров на разных этажах и в разных частях корабля. Все по программе.

Так и бегаешь целый день, чтобы не пропустить интересное, изложенное в буклете, заботливо положенном в каждую каюту на кровать предыдущим вечером.

Рестораны и несколько буфетов работают до 23 часов. Можно заказать еду и ночью. Принесут в номер.

Бутики от знаменитейших фирм и ювелирные салоны завлекают покупателей возможностью сэкономить на такс-фри.

День третий

С утра океан закрылся сильным туманом и наш огромный корабль продирается сквозь сплошной туман и часто дает низкий длинный гудок.

Полы на палубе вокруг корабля мокрые и променад на шестом этаже вокруг четырнадцатиэтажного корабля длиной почти километр, не очень популярен сегодня.

Вся пожилая часть обитателей, основная масса пассажиров, боится поскользнуться и упасть. Околоспортивный народ, средневозрастной и молодой, в абсолютном меньшинстве продолжает ходить по променаду, несмотря на сильнейший сдувающей ветер, влагу в лицо и большую затрудненность движения.

Многочисленные кафе и буфет на корабле работают беспрерывно и народ набивает животы; еды очень много, она красивая и вкусная. Очень много обслуживающего персонала. Сразу забирают грязные тарелки и приносят всё, что ты хочешь, всячески услужливо помогают. Повторюсь, на 1800 пассажиров корабельного монстра — 2000 обслуживающий персонала. В основном, молодые люди азиатского происхождения, чаще — филиппинцы. Капитан — типичный англичанин. Но в команде, обычно, представители разных европейских стран.

Один вечер на всех недельных круизах посвящен встрече пассажиров с капитаном и командой.

В огромном театре капитан представляет публике сотрудников, часто они готовят шутливые выступления. Однажды я видела ПОЧТИ полный стриптиз мужчин корабельной команды. Было очень весело. Хохотали все: и зрители, и исполнители.

На корабле внизу целые стены коридоров и холлов заполнены черно-белыми фотографиями звезд и знаменитостей, когда-либо плавающих на этом корабле, в вечерних платьях и смокингах, с бокалами, прическами, улыбками.

Сейчас во всех углах сидят бабки и дедки, также и детки, вооруженные компьютерами, айпадами, уткнувшиеся в экран или просто ковыряющиеся в телефоне.

Это — знак времени: мало кто разговаривает, все смотрят в экран.

В каждой каюте на определенном телеканале можно видеть все параметры корабля, его путь, все детали погоды, скорости, глубины моря и географические координаты. Сегодня третий день плавания, и мы уже оказались посередине атлантического океана между Нью-Йорком и Лондоном.

Между прочим, плывем неподалеку от затонувшего Титаника.

Впечатляет бесконечное водное пространство со всех сторон. Только здесь начинаешь реально понимать, что вода занимает большее пространство нашей планеты Земля.

За обедом трапезу прервала речь капитана. На весь корабль прозвучала информация, что один пассажир серьезно заболел, и лайнер меняет курс, направляясь к ближайшему материку, Канаде, для госпитализации больного. Позже объявили, что из Канады летит медицинский вертолет. За час до его прибытия пассажиров просили не выходить на палубы, не открывать балконы, не делать фото и видео. Из своей каюты я слышала громкий вибрирующий звук и запах сгоревшего топлива в течение почти часа, думая, что вертолет сел на корабль, но потом оказалось, что он завис, спуская корзину для пациента.

Медицинская эвакуация прошла успешно, и капитан пожелал всем спокойной ночи. Но сон улетел с вертолетом.

Я сделала фото с балкона, когда вертолет был еще рядом с кораблем и, как бы в раздумье — куда лететь, завис рядом.

Событие было неординарным для меня, и я еще раз подумала о ценности человеческой жизни в Америке. Разумеется, дорого оплачиваемой кем-то: страховкой или государством. По-разному.

Третий день прошел спокойно, комфортно, с ходьбой по палубе, созерцанием неимоверного количество воды вокруг одиноко плывущего титана. К счастью, пока не было сильной качки, только слегла покачивание, как в гамаке. Океан спокойно струился, не возмущаясь использованию его поверхности Человеком.

Кино, развлекухи, танцы профессионалов и любителей, лекции и викторины, тренажеры и бассейны — на любой вкус. И жрачка, которая уже подходит к горлу, слабая воля и атрофия мышц, закрывающая жующий рот.

Не знаешь, куда бежать. Поэтому сижу в своей каюте с балконом и пишу.

Телефон, сеть и голова выключены. Непривычные ощущения от этого. Как первозданная пустота.

Но какое удовольствие не получать и не писать сообщения, не ковыряться в Вотсапе, не рассылать мусор по свету, чтобы посмешить или удивить.

Просто, на время, осумковаться и выпасть из всех соцсетей, спрятаться и не высовываться.

Четвертый день

Кроме всего перечисленного, было обследовано СПА, термальная его часть, то есть, бассейн, финская сауна и восточная ароматическая парная.

Моя приятельница, завсегдатай таких заведений и в седьмой раз плывущая именно на этом корабле, затащила меня туда и быстренько нырнула в бассейн, присоединившись к немногим мокнущим. Я доскользила до него, спустилась на две ступеньки и, не найдя следующую в «бурлящей» воде, слезла в воду, стараясь нащупать дно.

Увы, дна не было, течение закружило меня вихрем, и я ушла под горячую воду, хлебнув литр горячей хлорной воды.

Пытаясь сохранить достоинство перед завсегдатаями, я браво вынырнула и попробовала доплыть до стенки, около которой водой массируют спину, но течение было невозможно преодолеть и я, найдя какой-то поручень, подтягивалась до места и с ужасом думала, как я смогу вылезти на волю из водоворотного плена. Показали ближайший трап наружу, и мне удалось выбраться… В изнеможении, обмотавшись полотенцем и надев халатик, залегла на шезлонг и стала наблюдать за присутствующими. Это не доставило ни удовольствия, ни особых впечатлений. Просто гадала — где англичане, а где американцы. В общем-то это было не трудно. Перекормленные и недокормленные.

Водные процедуры вызвали зверский аппетит, и я, едва обсохнув в сауне, понеслась в стометровый выставочный зал всевозможной еды заправиться и переесть, как обычно. Всё включено!

А корабль-гигант невозмутимо и спокойно пересекает Атлантику, стремясь к своей цели — порт Саут-Хэмптон — перевозя человеческих детей всех цветов, форм и размеров к точке их следования и маршрута. До расставания осталось два полных дня!

На седьмой день рано утром лайнер выплюнет раскормленных пассажиров, слегка отдохнет и почистится, чтобы принять новый человеческий и продуктовый груз. Он поплывет в Норвегию по фьордам. И я вместе с ним.

Часть четвертая
Рассказы и рассказики
Про людей и события

Счастливая старость
Рассказ-быль

Прожив 25 лет рядом с Нью-Йорком, в штате Нью-Джерси, прямо на берегу реки Гудзон, я по приглашению знакомых и из любопытства слетала на Мексиканский залив штата Флорида и, выйдя из аэропорта, влюбилась в город Sarasota!

Да, да, выйдя на улицу из аэропорта крошечного, бутикового, как говорят мои соседи, на теплую, влажную флоридскую землю, я услышала щебет птиц, увидела пальмы и практически пустую от машин дорогу, огромное солнце, улыбающихся дружелюбных людей и влюбилась в этот город, думаю, навсегда.

Я долго жила очень активной социальной жизнью Нью-Йорка — мой небоскреб, в котором я жила, расположен на высоком берегу Гудзона, в 15 минутах автобусом до Тайм-сквер, если пересечь реку Гудзон через Линкольн-тоннель — чудо, которому 100 лет.

Я ходила на все выставки, кинофестивали, на все оперы Метрополитен-опера, на все гастроли русских и даже приезжих исполнителей танго из далеких стран — бразильских и аргентинских артистов.

И когда я решила перебраться жить во Флориду, очень многие знакомые удивились и прокомментировали так: уезжаешь от тусовочного Нью-Йорка в деревню? И как же ты там проживешь?

Но перебравшись в вечно летнюю Флориду, а именно в Сарасоту — небольшой город, населенный в большинстве своем богатыми американцами, приехавшими на зимовку из разных, в основном с более суровым климатом, штатов Америки, скажем, upper middle class (высший уровень среднего класса), обеспеченными и подвижными, перенесшимися к старости в края вечного лета, я расцвела.

Тех, кто приезжает на сезоны осени, зимы и ранней весны, здесь называют snow birds — снежными птицами, а вернее, зимними.

Я тоже так собиралась, но «осела», уподобившись неприхотливым аборигенам, сидящим почти голяком под пальмой все сезоны.

Как мне объяснили, самое большое количество богатых людей во Флориде живет именно в Сарасоте, а не в Майами, как предполагают многие, и я была в их числе.

И выяснилось, что социальная активность здесь такая, что не хватает времени и денег посетить всё, что происходит здесь.

Здесь своя опера, свой балет, свой Сарасотский оркестр, Филармония, большое количество музеев, включая Ringling-музей, знаменитый в Америке, построенный богатым человеком Джоном Ринглингом и впоследствии подаренный городу. Он купил гигантский участок и в 20-е годы прошлого века разбил роскошный парк и построил венецианский дворец, где располагалась его резиденция. Теперь это удивительный музей, и подарен он Флоридскому университету. Там женой Ринглинга создан розовый сад, где представлены и подписаны названия всех сортов роз, существующих в мире…

Я неоднократно видела и узнавала этот дворец и парк в американском кино, снятые в качестве демонстрации богатой резиденции героев каких-то фильмов.

В Сарасоте построен концертный зал Van Wezel — здание новой архитектуры, необычного фиолетового цвета на 1740 мест. Зал занимает очаровательное место на берегу залива, недалеко от огромного горбатого (для прохождения под ним больших яхт) моста, ведущего в фешенебельный околопляжный район с великолепными многомиллионными домами, окруженными тропическими садами, пальмами и удивительной красоты цветущими кустарниками и деревьями.

Здесь же находится даунтаун Сарасоты с бутиками и ресторанами неподалеку от пляжа. Всё для услаждения жизни богатых обитателей. К слову сказать, бедных людей там не видела. Наверное, они стесняются туда ходить. И за парковку надо платить.

В этот концертный зал приезжают, иногда для только одного выступления, знаменитые певцы, группы, музыканты, исполнители высокого уровня, знаменитые бродвейские шоу. Этот концертный зал всегда полон, даже когда исполняется серьезная классическая музыка Малера, Бетховена и Рахманинова, а не только когда демонстрируются мюзиклы, выступают рок-звезды и джазовые музыканты.

Напоминаю, что это не культурный город мира Нью-Йорк, а курортный городок. И не важно, что возраст основной массы зрителей и слушателей 70–90 лет, никто не спит под музыку, заплатив большие деньги, как в Нью-Йорке. Меня всегда удивляло в Эвери-Фишер-холл и других огромных концертных залах столицы мира (куда трудно достать билет даже за большие деньги), где выступают самые знаменитые музыканты мира, что живые люди спокойно спят в партере во время концерта.

Интересно, что я никогда не видела такой пожилой в своей массе, элегантной, дружелюбной, приветливой публики.

На всех культурных событиях города задействовано большое количество волонтеров, они включены в обслуживание зрителей. Причем часто волонтерами являются богатые люди из шикарных районов Нью-Йорка или других больших городов, которые переехали на старость в теплую Флориду и таким образом построили свою жизнь, что активно функционируют, принося пользу и комфорт зрителям в опере и на концертах.

Парковка около Van Wezel на 1000, наверное, недешевых машин окружена высоченными пальмами на берегу залива с потрясающим обзором заката, иногда фантастически колоритного; роскошные многоэтажные дома и отели рядом с залом вызывают восторг и удивление!

Публика — в подавляющем большинстве старики, очень приятно и красиво одетые, улыбающиеся, загорелые, элегантные — направляется к зданию зала, а волонтеры, в основном мужчины в черных смокингах, встречают народ, показывают и приглашают вовнутрь и создается такое праздничное, приподнятое настроение.

Однажды в опере, выходя из здания на улицу в толпе, я пыталась попасть рукой в рукав легкого пальто на ходу, чтобы не задерживать поток удовлетворенной оперой публики, и вдруг почувствовала, что кто-то сзади помогает мне завершить эту затянувшуюся процедуру.

Я оглядываюсь поблагодарить и вижу роскошного, голливудского вида высокого джентльмена, седовласого, в смокинге, подающего мне мое пальто с очаровательной улыбкой. Это был один из зрителей. Ну очень впечатлило! Чисто голливудское кино.

Интересно, что помимо рафинированных развлечений для богатых и образованных в красивых залах и театрах есть и другая жизнь.

Многие жители города, имеющие небольшие скромные, иногда сараеобразные дома с участком земли — садом или просто кусочком джунглей, в определенный сезон часто устраивают у себя в доме и во дворе (бэкъярд) концерты, обычно народной музыки (кантри).

Зрители платят по 20 долларов на музыканта, приносят какую-то еду, вино или не приносят ничего.

Обычно там огромное количество еды и питья для всех пришедших на концерт. Прийти могут все, кто хочет, а не только знакомые.

Даются объявления в местных газетах.

Во дворе и в доме, наполняемых часто незнакомыми людьми, расставлены разные старые стулья, и никого это не смущает.

Самодельная убогая сцена, освещенная огоньками. Горкой лежат пледы для желающих, даже одеяла на случай прохладного бриза.

И та же доброжелательная, приятная атмосфера. Иногда здесь же продаются очень дешевые (по 5-10 долларов) ювелирные изделия интересной авторской работы. Я не раз покупала эти украшения и ношу с удовольствием, отложив в далекий ящик золото, серебро и даже немногочисленные бриллианты, что меня никак не смущает. Часто это шедевры искусства и таланта и вызывают большие комплименты своей оригинальностью.

Правда, со времен поганого вируса эти концертики прекратилась. Надеюсь, временно.

Это нехитрое искусство в естественной атмосфере — как раз то, что часто важнее помпезного и претенциозного. Вызывает радость!

На прошлой неделе была на концерте Рахманинова в вышеупомянутом концерт-холле. Полный, как обычно, зал.

И глядя на эту респектабельную пожилую красивую публику, встающую в конце концерта, чтобы поприветствовать артистов, громко аплодируя и активно двигаясь, выражая восторг и благодарность, я подумала: какая же у них, у американцев, красивая, комфортабельная, хорошо обеспеченная старость.

Как же я счастлива, что попала в этот уголок мира и моя старость будет украшена пальмами, солнцем, пляжем, морем, хорошей музыкой, улыбками, вкусной едой в ресторанчиках у воды. И я сама себе позавидовала.

Когда меня охватывают такие эмоции, я часто вспоминаю стариков России. Но не в столицах, а в маленьких городках страны, и мне грустно.

Верьте в чудо, люди

Надо жить долго в этом мире, чтобы понять, что существуют удивительные совпадения людей по многим параметрам, что в этом мире существуют чудеса, которым мы не верим, потому что мы их, наверное, и не замечаем, и не ждем…

Уже в который раз убеждаюсь, что за нами кто-то внимательно наблюдает, улыбается или сердится, смеется или плачет, иногда направляет нас мудростью и добром, а иногда — провокационным путем для проверки на вшивость.

Такое чудо посетило меня как свидетельство того, что оно существует в реальности, и не только меня, а еще целую семью. И не ту, что рядом, а живущую совсем далеко, в Европе, среди совершенно незнакомых людей, в стране, в которой я никогда не была.

Вот и не верь после этого в реинкарнацию.

Я встретила этих людей случайно, как почти все предопределенное.

Он — очаровательный, хорошо воспитанный бельгиец, интеллигент, но не в нашем понимании слова, а всё умеющий делать руками. Инженер, поэтому с техническим мышлением. Спокойный, выдержанный, очень ответственный за семью, за жену и детей. Абсолютно не эгоист, тонкий, добрый и очень милый.

Жена из русской провинции, умна, хорошо образованна, с прекрасным английским (языковое образование). Европа отшлифовала ее за восемнадцать лет жизни в Бельгии с мужем. За год плюс к английскому выучила фламандский язык — родной язык страны проживания мужа, чтобы избежать разночтений бэкграунда с любимым человеком.

Они оба с правильным пониманием жизненных ценностей и отлично и вдумчиво воспитывающие двух дочерей. И, надо сказать, успешно.

И две очень разные, прелестные, продвинутые и думающие девочки тринадцати и шестнадцати лет, говорящие на пяти языках и не смешивающие их, позитивные, умненькие, внимательные, заботливые и, как и их родители, напрочь лишенные эгоцентризма. Всё как должно быть в сказке, но это честно, натюрлих.

Удивительно, что на второй день личного знакомства младшая — лукавая, непосредственная — вдруг выпалила:

— Тина, пожалуйста, будь моей бабушкой!

— И моей! — подхватила старшая, вызвав у меня оторопь.

Увидев мои квадратные глаза, младшая тут же деликатно пояснила, что не будет меня называть бабушкой. Я была сражена наповал этой неожиданной, искренней просьбой.

И поразмыслив, принимая во внимание, что их русская бабушка, кстати, тоже Валентина, простая добрая русская женщины из глубинки, недавно умерла, а бельгийскую бабушку они не интересуют по причине выбора сыном русской жены, я в новогоднюю ночь приняла и озвучила свое обещание БЫТЬ им бабушкой, утолив их желание и мою переполняющую душу потребность в Любви.

Думаю, что многие из вас имели в жизни опыт приближения к волшебству, к чуду.

Встреча с незнакомым, но вдруг, оказывается, очень близким вам человеком бывает нередко. Это счастье, и тот, кто углядел, успел ухватить промелькнувшее чудо за хвост или хотя бы увидел, везунчик!

Многие, к сожалению, просмотрели, пропустили, не обратили внимания, не поверили в свое счастье. Как жаль! Я, к счастью, не проворонила.

Не упрекайте меня в экзальтированности и глупом романтизме.

Мое время восторгов, эксайтмента уже уходит, и реальность очень жестока.

Разумеется, жизнь вносит свои коррективы, но мне кажется, что что-то важное произошло во мне, какие-то изменения заскорузлых устоев.

Наверное, вы посмеетесь, но я вдруг перестала панически бояться старости, немощности, беспомощности, некрасивости и даже болезней.

Моя, даже видимая мне самой и так раздражающая моих детей ворчливость (я бы назвала ее полушутливой. Не всегда, но частенько), назидательность тона, надоедливость в советах, раздражительность на выход из рутинных привычек и прочие мои пороки не встретили конфронтации, возмущения или даже неприятия. Они были поняты, приняты и прощены.

Сразу и без борьбы!

Мои советы принимаются не в штыки априори, а с вниманием и с желанием прислушиваться к ним и с последующим выбором решения, что абсолютно нормально при общении с пожилым человеком, умудренным опытом.

Я чувствую себя нужной, полезной в жизни и хозяйстве, в эрудиционном поле, и мой практицизм востребован и пользуем.

От этого мне тепло и очень комфортно, и мне очень хочется, чтобы это чувство душевного покоя в комфорте совести и ощущений меня не покинуло.

Люди, так внезапно ворвавшиеся в мою жизнь, — продвинутые, с ними легко, они не ложатся ярмом на шею, они разделяют все хлопоты, мысли, намерения и их реализацию. Мне не надо стоять на цырлах, угождать, угадывать их желания.

Они берут от меня всё, чем мне приятно поделиться: жизненный опыт, практицизм, знания, интеллект, тепло души, радушие.

Всё, кроме денег, они берут с удовольствием и благодарностью. То, чего я не получала от своих детей, из-за чего страдаю давно и безысходно.

Теперь у меня две чудные внучки, готовенькие, без долгого мучительного роста и воспитания. Девочки, которые меня любят, дорожат мной, волнуются за мое здоровье и хватаются за всё, чтобы мне помочь.

Это ли не счастье?

Я надеюсь, у моих детей хватит ума понять, что я принадлежу теперь не только им и что это не мое старческое слабоумие, не каприз, а реальность, которую нужно принять и по возможности понять. Прощать не надо, вины не ощущаю.

Бурное желание помочь, даже подставив свою голову, невостребованная любовь, как тесто, вылезающее из горшка, желание внимания и даже заботы наконец удовлетворено кем-то помимо… И это естественно и справедливо.

Я счастлива, что кому-то нужна. У меня не было внучек, а теперь они есть.

Девочки, полюбившие меня так быстро и сразу, прижались по-родственному — это дорогого стоит. И я оценила. И я счастлива быть их бабушкой.

Посылаю это всем своим друзьям и близким знакомым и, конечно, своим детям не в назидание или чтобы их огорчить, а просто для того, чтобы они понимали, что есть вещи намного выше, чем то, что они видят, понимают и чувствуют, и что надо дорожить тем, что ты имеешь, если это дается тебе с теплом от чистого сердца или по крови.

Верьте в сказки, люди. Они рядом с вами. И верьте в счастье!

У меня был очень щедрый год на приобретение новых людей, уже новых друзей: интересных, умных, веселых, молодых, оптимистичных и очень дружелюбно ко мне настроенных.

Как я уже заметила, когда обрываешь несколько неприятных, болезненных и надоевших пустых контактов, тут же в награду получаешь новые, украшающие жизнь, без горького привкуса, с неприятной необходимостью сглатывания.

НАДО ОКРУЖАТЬ СЕБЯ теми, с кем ПРИЯТНО, ТЕПЛО И ИНТЕРЕСНО!

Канадская история
Посвящается Асмик

Асмик с мужем эмигрировали из советской Армении в Канаду 25 лет назад, чтобы спасти сына, травмированного в роддоме Еревана.

Ему требовались многочисленные хирургические операции, которые невозможно было сделать в советской Армении.

Эта пара с прекрасным образованием и интеллигентскими корнями — Ашот и Асмик — перелетела в Канаду и начала жизнь с нуля. Впрочем, как многие иммигранты.

Ашот с высшим техническим образованием пробивался случайными заработками низкоквалифицированного труда.

Выживали и мечтали вылечить сына. Ашот устроился механиком на хлебопекарное производство и пристроил жену.

Асмик, филолог по образованию, работала в булочной — продавала булочки. Жили на крохотные зарплаты.

В их маленький магазинчик приходила пожилая пара, и муж трогательно покупал для жены «печеньки» ежедневно.

Они виделись с Асмик частенько и не могли не обратить на нее восхищенного внимания: высокая, стройная, тонкая, как лоза, восточная красавица, улыбка которой освещает всё пространство вокруг.

Однажды наша молодая пара пригласила стариков в свою крохотную квартирку, и они стали друзьями, если можно так обозначить обоюдную симпатию.

Старичок оказался человеком необычайной судьбы: он подростком ушел монахом к иезуитам. Его стремление к образованию, которое не могли дать ему родители, реализовали иезуиты, и он изучил историю религии до самых глубин и добился самых вершин в своих познаниях. Он был удостоен приглашений во многие университеты мира, но продолжал изучать… И, конечно, он никогда не был женат.

Уже в зрелом возрасте он ушел из монастыря и стал преподавать в Париже, затем в Чикаго, а затем в Монреале, где с 2001 года получил профессорскую должность в университете Конкордия.

Там неожиданно он и встретил свою любовь. Ею оказалась немолодая монашка из Австралии, получающая мастерскую степень.

Поняв, что они хотят быть вместе, они отказались от монашества и соединились. Ей было около 50. Ему чуть больше 60.

Он уже имел всемирный почет и признание. Она стала заведующей кафедрой истории религии в том же университете. Но эти люди были абсолютными детьми в людской суете и толчее и быте.

Не имея ранее денег и не зная их власти и гнета, они столкнулись с проблемами из жизни людей и человеческой нечестности.

Они вдруг приобрели возможность купить… всё. Всё, что хотелось! В первую очередь книги, которых было множество и которые двигались по жизни с ними.

Потом пошла недвижимость. Скромная, но респектабельная.

Они приобрели великолепную квартиру.

А вскоре купили дом во Франции, неподалеку от Бордо, в маленькой деревеньке, окруженной виноградниками, виньярдами. Шато (добротный дом) со старинными винными погребами и постройками.

На каждом этапе ремонта, дизайна, закупок по дому их нещадно обворовывали, воспользовавшись их неопытностью и возвышенностью над суетностью, непрактичностью.

И со временем вдруг выясняется, что платить за большую квартиру нечем. Наверное, всё потратили неосмотрительно.

Они переезжают из нее в крохотную, где не умещается их культурный скарб, и погружаются в отчаяние, но это не конец движения…

И тут наши Асмик и Ашот проявляют свое человеколюбие, доброту, уважение к старшим, к интеллекту и просто к возрасту и предоставляют им возможность жить бесплатно в оборудованной удобной квартире, на которую сумели заработать и купить и которую собирались сдавать в аренду, чтобы иметь прибыль, увеличив свой ежемесячный бюджет.

Старики в ответ приглашают их в свой дом во Франции — красивый, функциональный, с современными удобствами.

С садиком и огромным черешневым деревом.

Через некоторое время эта пожилая пара, у которой нет ни детей, ни родных, так привязалась к Асмик и Ашоту, что они стали родными друг другу.

Счастье к пожилой паре пришло поздновато и длилось недолго. Она заболела серьезно и знала, что диагноз трагический.

Он начал терять короткую память, что означало начинающийся синдром Альцгеймера.

И старики принимают решение передать дом в предместье Бордо Асмик и Ашоту.

Принимают решение легко, а наша пара не может прийти в себя от их доброты и щедрости. Потому что работают тяжело, поднимаясь медленно по социальной лестнице другого мира и проходя через многочисленные операции сына.

И вот все документы оформлены и подписаны. Обязательства нашей молодой пары по контракту минимальны, на уровне человеческой помощи, в которой они никогда бы не отказали ни старикам и никому другому, нуждающемуся в ней. Поскольку помимо интеллигентности обладают невероятной душевной добротой и отзывчивостью.

Пожилая женщина направляется в госпиталь, зная, что оттуда не вернется, и, мужественно проявляя заботу о муже, нуждающемся в постоянной заботе и помощи, на этой же машине скорой помощи везет его в «старческий», как называет его Асмик, дом.

Вскоре она ушла из жизни. Он недолго еще жил под постоянным уходом. Асмик и Ашот навещали его еженедельно. Он «ушел к жене».

А мои замечательные армянские канадцы, или канадские армянцы, как я их поддразнивала, Асмик и Ашот, иногда посещают свою очаровательную французскую недвижимость, в которой всегда тусуются многочисленные друзья и гости… Бесплатно!

В радости, веселье и благодарности. И собираются, когда выйдут на пенсию, жить в этом месте, вместе и долго-долго.

Дай им Бог! Они заслужили! Друзья не оставляют их надолго. И я туда собираюсь вскоре. Со своей дочерью.

Не правда ли, доброта в этом мире ведет за собой, сея в человеческом поле семена и взращивая доброжелательность, толерантность, желание и умение помочь.

Делать добро! Не чудо ли это в наше кровавое время?

День святого Франциска
(The Feast of Saint Francis)

Слышали ли вы когда-нибудь сочетание таких звуков, как, прости меня, Господи, звучание церковного органа и лай собак? Невероятно и странно.

Но это реальность. Не знаю, бывает ли еще где-нибудь в мире такое, что происходило в Нью-Йорке 4 октября. И, оказывается, не только в этом году, когда я наблюдала это невероятное сочетание, а случается это ежегодно уже в течение многих-многих лет в День святого Франциска. Он родился в 1182 году и прославился добрыми делами и любовью ко всем животным. Он пускал всех в свою обитель, и, говорят, даже волки приходили к нему.

К церкви The Cathedral Church of St.John the Divine с раннего утра со всех сторон города Нью-Йорка и его окрестностей стекались люди с домашними (и недомашними тоже) животными. Даже в метро на линиях, ведущих к Амстердам-авеню, где находится эта огромных размеров и потрясающей красоты церковь — кафедральный собор святого Джона (John the Divine), ехали люди со своими «меньшими братьями», а точнее, с «нечеловеческими» детьми.

Все животные были чисто вымыты, надушены, расчесаны, а некоторые даже наряжены. Меня привела сначала в смятение, а потом в восторг маленькая таксочка в розовой балетной юбочке («пачке»), из-под которой торчал тонкий хвост и выглядывала, извините, неприличная собачья задница.

Но собачка была так торжественна и горда нарядом, пребыванием в святом месте или просто всеобщим вниманием, что мой смех из саркастического перешел в радостный. Животные-девочки были украшены бантиками, заколками и тому подобными украшениями.

Основная масса публики, сидящей на скамьях собора, держала на руках, нежно поглаживая, собак и кошек. Все слушали удивительную музыку, состоящую из звуков природы, воспроизводимых необычными музыкальными инструментами, пением хора из ста человек и игры органа, любовались танцевальными движениями молодых девушек с шарфами и флажками и внимали проповеди священника.

Вот тут-то и заметила я, что к прекрасным торжественным звукам органа присоединилось что-то инородное… собачий лай. Это поразило.

В торжественной обстановке, как ни странно, животные вели себя спокойно. Одна только брехучая собачонка облаивала всех, кто проходил мимо. Животные терпеливо сидели, посматривая по сторонам, как бы сравнивая и оценивая окружающих и ожидая восхищенных комментариев.

Многие маленького размера собачки и кошечки спали на руках своих покровителей, которые, боясь пошевелиться, охраняли их безмятежный счастливый сон. Вот житуха!

Проповедь священника содержала красивые и добрые молитвенные слова. Служба сопровождалась песнопениями.

Мы пришли позднее и, пробившись в середину зала, попали между стульями с людьми и огромнейшим, похожим на стол, сооружением из полированного дерева, на который инстинктивно хотелось положить сумки, пакеты, что мы тут же и сделали. К нам подошел служитель и очень вежливо попросил все снять с… алтаря. Это оказался поперечный срез дерева метра четыре диаметром, высотой около метра и возрастом много сотен лет, поэтому он был так огромен и красив с кольцами-контурами, обозначающими годы и даже столетия жизни этого дерева.

Моя приятельница, дама с собачкой — таксочкой по имени Сыночка, к счастью, пригласившая меня на это замечательное ежегодное событие в городе Нью-Йорке, объяснила мне, зачем все пришли сюда. Эти животные ждут благословения от главного священника Собора. И она сообщила, что сейчас приведут и других животных.

Я удачно стояла рядом с центральным проходом в храме между рядами стульев и приготовилась увидеть очередь из находившихся здесь людей и их питомцев, направляющихся к алтарю за благословением.

Вдруг вбежали несколько молодых людей, несущих трепещущие шелковые ленты голубого и зеленого цвета, обозначавшие волнение моря, и на длинном шесте — как бы плывущую огромную роскошную золотую рыбку из тонкого шелка и шифона, парившую в воздухе высоко над головами. Это было так невероятно красиво, что люди и звери замерли в восхищении. После того как рыбка проплыла по храму вперед до алтаря и назад к выходу, вошли люди с большими флажками и встали в середине храма, обозначив проход с двух сторон. И тут явились важные гости…

В церковь торжественно «вплыл» верблюд (и вправду «корабль пустыни»), за ним белая лошадь с чудной гривой, украшенной цветами и венком, затем с зычным «му-у-у» — огромная чистая чернобелая корова и бык, тоже с венками на рогах. И череда нескончаемых, восторженно ожидаемых сюрпризов узнавания и удивления продолжалась.

Шли ослик и пони, затем козочки и баран, потом полицейская собака, вся в медалях на перевязанной вокруг тела ленте, как заслуженный генерал. Она важно, с достоинством несла награды и улыбалась восхищенным людям и соплеменникам. За ней величаво выступали две ламы с расчесанной мягкой шерстью.

Потом пошли люди, державшие на плечах или руках птиц: орла, сокола, яркого попугая, несли маленьких птичек в клетках. Кто-то нес хорошенького пингвина, прижавшегося к груди от застенчивости. Затем на подушечках внесли двух больших черепах, огромного питона, обвившего служителя и поворачивающего свою маленькую голову в разные стороны, выбрасывая при этом тонкий язык. Далее — огромный кролик на руках сильного мужчины. Другой мужчина нес плоский ящик, внутри которого ощущалось какое-то движение. Пчелы — подсказали мне. Потом еще змеи.

Девушка несла какую-то странную собачонку. Оказалось, что она без задних ног и каким-то образом вместо них приделано устройство с колесиками для ее передвижения. Собачка-инвалид. Постоянные прихожане посетовали, что в этом году нет слона, он умер.

Все люди, которые вели и несли животных, были одеты в белые балахоны. Замыкающий катил садовую тележку с землей, всю перевитую цветами, обозначающую плодородие, а за ним женщина несла тоже всю перевитую цветами лопату, наверное, благословляя труд для природы.

Все животные прошли к алтарю и, получив благословение, стали выходить обратно. Их поведение было торжественным и благочинным. И, как ни странно, во время этого шествия животных, делегированных на празднество из зоопарка, я не услышала ожидаемого лая собак — даже брехучая собачка молчала. Правда хозяйка держала ее голову, повернув ее назад и в сторону от проходящего и проносимого зверья.

Не обошлось и без курьезов. Верблюд никак не хотел подниматься по высокой и широкой лестнице, ведущей в храм. Его подталкивали снизу несколько человек. А бык не хотел спускаться с лестницы, мычал, водил рогами и озирался налитыми кровью глазами.

Внизу на подходе к лестнице обосновались многочисленные журналисты с телекамерами и фотоаппаратами. Они ожидали схода этого шествия, чтобы запечатлеть зрелище для широкой публики.

Бык, пренебрегая всеми приличиями, выразил свое неудовольствие и неуважение, налил огромную лужу, которая потекла вниз, к журналистам, но тут подоспел монах с тачкой, а женщина с лопатой быстренько забросала лужу и потеки землицей из тачки, пригодившейся очень кстати.

Потом все выстроились на этой широченной лестнице в большую группу на разных уровнях и попозировали перед камерами для увековечения своей благословенной неотразимости.

А рядовую публику с «нечеловеческими» любимцами пригласили в садик, где всех животных благословил пастор. Моя дама с собачкой трепетала в ожидании, как, впрочем, каждый год, приходя сюда в этот знаменательный день. Сыночка был серьезен, сосредоточен, не глазел на соплеменников своего и не своего пола и ждал свой черед. Пастор взял его за тонкую длинную интеллигентную мордочку и довольно долго что-то говорил. Таксенок слушал, внимательно смотрел чудными умными карими глазами на священника и думал, возможно, что сейчас наконец получит свой обед. И точно. Безумно любящие мама с папой тут же вынули стерильную мисочку, наполнили ее деликатесами и поставили перед ним, Сыночка ел с достоинством, правда, с оглядкой по сторонам, поскольку вокруг толпилось много всяких людей и собак, которые были не прочь пообедать вместо него. Тем более что его воду кто-то попроворней уже выпил.

Собачьи мама и папа стояли «на стреме». Вся еда благополучно и быстро исчезла из мисочки, и семья, счастливая и умиротворенная, отправилась восвояси.

Здесь же, в садике, прямо на траве расположились музыканты, играющие средневековую музыку, и танцевали дети с разрисованными странным образом лицами, имитируя животных. Можно было что-то купить, что-то интересное увидеть и найти на лотках. Люди и животные нежились на теплом солнце, умиротворенные причащением и услажденные увиденным и услышанным.

А я побрела по Бродвею, наполненная восторгом и преклонением перед этим удивительным городом и этим необычайным праздником для созданий божьих, организованным и проведенным с таким умением, любовью и добротой.

Ну в какой еще стране возможно встретить такую нетрадиционную традицию?

Первоапрельский День смеха в Америке

В последние дни марта погода была почти летняя, и мы гуляли с гостями из Москвы по Нью-Йорку без пальто и даже пиджаков, наслаждаясь весной. Было 16 градусов тепла.

Следующий день был знаменательным — 1 апреля: День смеха в России, который в Америке называется «День дураков». Но нам в этот день было не до смеха.

Мы с приезжими москвичами поехали в Атлантик-Сити в середине дня, когда начался дождь. Дождь был несильный, даже со снегом, но мы ехали на юг и не волновались, потому что снег таял, не достигая асфальта.

Наигрались на игровых автоматах вдоволь.

Наконец мы оторвались от «безруких бандитов», заглотивших все деньги наших гостей и запланированную на наш проигрыш сумму, и вышли на улицу из казино «Тадж Махал». Было уже десять часов вечера, и мела настоящая метель. Но снег моментально таял на дороге, и мы, не видя большой проблемы для вождения, спокойно остывали от оглушающего звона монет. В машине было тепло, сухо и уютно. Для пассажиров, но не для водителя!

Дорога была очень трудна. Гораздо лучше было бы остаться и переждать непогоду в уютном отеле Атлантик-Сити среди света, музыки, звона монет. Но наши гости улетали на следующий день в Москву, где весной еще и не пахло, и мы не могли ждать погоды у моря, вернее, Атлантического океана, на берегу которого и построен город денег и страстей.

Пока мы ехали, метель не на шутку разыгралась и мела без остановки. Снег несся прямо в лицо, вернее, в стекло, но водитель инстинктивно зажмуривался. Видимость становилась всё хуже, только летящие хлопья белой ваты, утомляющие глаза, залепляли ветровое стекло машины.

Но мы упорно продолжали движение, правда, замедленное.

Через четыре часа, хоть на этот путь обычно требовалось всего два, уже далеко после полуночи, мы подъезжали к нашему повороту с основного шоссе. По обочинам уже очень сузившейся от снега скоростной автомобильной трассы стояли снегоуборочные машины. Снег сметался в горы по краям. Машин явно не хватало для такого бедствия. Наверное, часть машин уже убрали в связи с окончанием зимы до следующего года, и снег явно побеждал в борьбе с людьми и машинами. Мы тогда жили в деревне в горном районе, и местная дорога шла круто вверх от основной автомобильной магистрали.

Мы свернули с большой дороги под мостик и обнаружили, что наша дорога в гору не расчищена. Только следы от нескольких шин. Снегу было так много, что все деревья прогнулись, провисли и опустились над дорогой. Наш «Форд» пролезал под сугробами на ветках деревьев, рискуя быть заваленным снегом, тяжелыми провисшими деревьями и проводами.

Было страшно, но развернуться и поехать обратно мы не могли: завязли бы сразу в снегу надолго. Ехали вперед по еле заметному следу машин. Останавливаться было опасно. Снег всё валил, и деревья стали ломаться под его тяжестью и падать на дорогу. Могли еще зацепиться за провода, и тогда… Огромные снежные массы, накопившиеся на ветках, падали от звука или просто от собственной тяжести, к счастью, позади нас.

Впереди путь был еще свободен, но очень труден! Темно, никого, только тихо падающий снег и наш страх!

Наш водитель мужественно и решительно ехал вперед. Машина виляла, скользила, руль не слушался. Я молилась, чтобы поскорее проехать опасный участок и подъехать поближе к нашим улицам. Надо сказать, что этот лесной участок дороги шел в гору и составлял около семи миль. Не дойдешь пешком и в хорошую погоду!

Машина была молодцом! Напрягаясь, тяжело урча, она тянула людей вверх по горе. И дотянула до нашего поворота на новую горку. Тут машина вильнула и воткнулась носом в огромный сугроб, увязнув по середину высоты дверцы. Проехать даже пару метров было невозможно ни вперед, ни назад. Все было завалено огромным слоем снега в два фута (1 метр 20 сантиметров). Для сравнения: мой рост — один метр пятьдесят пять сантиметров.

Столько снега выпало за пять-шесть часов сильнейшего снегопада первого апреля! Как будто сразу вся зимняя норма снега свалилась с неба.

Мы с трудом вылезли, провалившись сразу по пояс, и поползли вверх. Мужчины были повыше, но зато тяжелее и проваливались так же, как и я. Мы долго ползли куда-то в кромешной темноте (провода давно оборвались и ни одного огонька не было видно ни вблизи, ни вдали), и я ничего не узнавала: почему-то вместо крутого подъема мы стали спускаться. Среди деревьев просматривались огромные белые холмы и рядом холмики поменьше. Я только потом сообразила, что это были занесенные снегом дома и рядом машины.

Я не могла узнать хоть какую-то улицу для ориентира. Поваленные деревья, отсутствие огней создавали ощущение девственного, дикого леса без признаков жизни, и мелькала мысль, что мы сбились с пути.

Но нам надо было спасать свои жизни и найти наш дом, который защитит нас и укроет от дикой природы. И мы ползли, перелезая через препятствия, и меня душил нервный смех. Гостям было не до смеха, они не ориентировались вообще, были в шоке и слепо следовали за мной (муж-водитель остался в машине на дороге).

По наитию я решила взять левее. Кажется, мы шли, вернее, ползли вдоль улицы, но я не была уверена, пока наконец не увидела в просвете между деревьев посередине улицы огромный белый холм и не сообразила, что это дом наших друзей, «куриный домик», как мы его называли, около которого мы спускались к озеру. Я стала продвигаться уверенней, поняв, что мы близки к цели.

Гости, кажется, уже отчаялись, ошеломленные такими переменами погоды. Но в Америке всё грандиозно, даже погодные катаклизмы. Приезжие москвичи никак не могли ожидать такого от этой Страны удобной цивилизации. Они уже видели Нью-Йорк, роскошь Атлантик-Сити, сто два этажа небоскреба и длиннющий тоннель через реку Гудзон, построенный сто лет назад, насладились теплой, почти летней погодой ранней весной, и вдруг — Сибирь. Впрочем, вряд ли эти люди, да и сама Сибирь, видели так много снега, выпавшего за несколько часов весной, в почти летнюю погоду. Наконец, определив наше местонахождение, я крикнула мужчинам впереди: «Ищите два столба! Между ними должен быть проезд к дому». И точно! Только столбы с фонарями на въезде оказались на уровне нашего носа, а не на привычной высоте. Доползли до двери в дом, отмели от двери огромный сугроб и ввалились в дом, как говорится, без рук, без ног.

В доме было не холодно, но и не тепло. Света, понятно, не было, ведь электрические провода порваны. Трясущимися от перевозбуждения и усталости руками я на ощупь нашла свечки. Потом, с трудом и тоже на ощупь, в кухонных ящиках — спички.

Со свечкой отвела гостей в нижний этаж, дала все имеющиеся в доме одеяла, и они в изнеможении повалились на кровати и мгновенно уснули. Тут только я поняла, что муж не с нами, так как он остался в машине.

Проанализировав наш сложный маршрут к дому, я убедилась, что мы шли от машины не по той улице. Мы вышли к спуску на пляж, где нас обычно встречала дурная, бросающаяся на всех и пугающая своим лаем белая собака. Благо, она была на привязи. Сейчас она или под сугробами, или, скорее, в доме, лишив нас ориентира.

И еще я поняла, что мой муж заблудится в этих улочках. Он прекрасный водитель, знает все дороги, но не бегает по округе, как я, для сбрасывания веса. Он на машине ездит по прямым проезжим улицам, и ему худеть нет никакой необходимости.

Оставив машину внизу под горой, он, если и поползет, то уж точно не в ту сторону. Я надела высокие ботинки и вышла в снежную бурю искать блуждающего мужа. Я кричала слабым голосом и не знала, в какую сторону идти: влево или вправо.

Домов не было видно. Только снег. Тут мне в голову пришла мысль, что кроме меня на улице могут бродить медведи, так часто встречающиеся в этом горном лесном районе Нью-Джерси. Я сразу вспотела от ужаса. Повернула к дому, собираясь вернуться.

Но встала перед дилеммой: спасать заблудившегося человека или спасать свою шкуру от медведя. После минутного колебания я продолжила свой бестолковый поиск в ночи. Надо сказать, этому помогла мысль: какой же глупый медведь будет шастать в такую погоду по снегу, закрывшему все съестные мусорные баки, вместо того чтобы лежать в теплой берлоге и посасывать лапу в сладком сне!

Вскоре я увидела блеск машинных фар. Я рванулась в ту сторону. Это оказалась первая специальная маленькая, для локальных дорог, машина для уборки снега. Шофер сказал мне, что внизу, где мы уткнулись в сугроб, уже расчищают дорогу большие машины. Было уже три часа ночи. Я пошла домой и к четырем часам дождалась мужа, заблудившегося в ночи, как я и предполагала.

Выяснилось, что наша машина оказалась между двух машин, чистящих дорогу, и он следовал по их маршруту, пока не смог с ними разъехаться. И заблудился. Только когда муж заметил здание нашего озерного клуба, он сориентировался и по уже расчищенным узким дорогам доехал до ближайших к дому улиц, после чего бросил машину на горе и пополз домой, проваливаясь по пояс в снег.

Мы упали, как убитые, и провалились в сон.

Утром солнце заглянуло в заснеженные окна, окрасив деревянные стены золотистым цветом и развеселив нас. Мы посмеялись над ночным приключением, выскочили за дверь и набрали пушистого снега в ведро, чтобы растопить его для чая. Разожгли камин, вскипятили воду, использовав снег в туалете вместо воды, и вышли из дома на солнышко.

Снег давно перестал падать, но проблем было много: основные дороги были расчищены, а до мелких дорог очередь еще не дошла. Люди не смогли выехать на работу. Странно было, что они вовсе не радовались полученному выходному. Оказалось, что компании не заплатят им за этот пропущенный день, поэтому незапланированный выходной им был вовсе не по вкусу.

Соседи вышли откапываться. Ярко светило солнце, все были в майках и шортах и работали «с огоньком». Но электрического огонька в домах не было целых три дня.

Мы, русские, тогда пошутили, что если Америку лишить электричества, то она вскоре погибнет в темноте, холоде и голоде. Потому что здесь всё на электричестве: нет света — нет воды, которая качается насосом, не работают отопление, кухонная плита. Без воды очень неинтересно в туалете. Получается, что жизнь без электричества — как в пещере в каменном веке.

Но мы не унывали в то утро. Тем более что надо было немедленно собираться и ехать из горного района в Нью-Йорк, в аэропорт Кеннеди, и отправлять гостей обратно в Москву.

Я разогрела еду в камине, сделала яичницу и чай. Мы позавтракали с шутками, прибаутками. Было забавно и непривычно.

Снег был уже разметен на дорогах до черного асфальта и яростно таял на жарком солнце. Сугробы по краям дорог были по три метра высотой — не перелезть и не проехать.

Прокопали тоненькую тропочку к дороге, сосед на джипе подвез нас вниз к полностью заваленной снегом машине. Кое-как разгребли, залезли внутрь и убедились, что все содержимое оказалось на месте, несмотря на то что в брошенной на обочине, незапертой машине оставались покупки гостей для родных и близких на пару тысяч баксов.

Покинув нашу веселую деревню, по дороге в аэропорт гости делились впечатлениями о невероятном событии, невероятной смене погоды за несколько часов, невероятной быстроте расчистки улиц в деревенской «горно-таежной глуши» при таком стихийном бедствии и просто НЕВЕРОЯТНОМУ приключению в Америке первого апреля…

На дороге уже спилили все упавшие деревья и столбы, освободили проезжие части и чинили порванные электропровода. В городе снега уже и след простыл, и все, смеясь, смотрели на нашу машину, на крыше которой ехал огромный полуметровый сугроб. Один водитель крикнул: «Где взял?» На что мы хором ответили: «Купил!»

Но говорят, что предыдущим вечером в Нью-Йорке был парализован весь транспорт и люди ездили по улицам города небоскребов на лыжах!

Вот это смех!

Наш дом, как и все соседские, долго был без света, но вдруг однажды утром включились сразу все лампочки, отопление и потекла вода. Отопление было уже ни к чему, так как на улице было почти двадцать градусов тепла. Холодильник был опустошен от растаявших продуктов, заодно и вымыт.

Люди ходили по улицам в майках и шортах, разгребали горы снега и выкидывали его на черный асфальт, где мгновенно образовывались бегущие ручьи. Вода текла вниз рекой, прямо в озеро, которое волнами приветствовало новые потоки и разбухало на глазах. Птицы пели. Черный асфальт еще контрастировал с белым снегом на обочинах.

Было очень смешно смотреть на горы снега и полуголых людей.

Вот какой у нас был первоапрельский юмор! Есть у русских такая присказка: «Первый апрель — никому не верь!» Хочешь — верь, а хочешь — не верь. Природа пошутила, соединив лето и зиму в одном дне!

Но уродливые обломки столбов и выломанные с корнем полувековые деревья «украшали» обочины дорог во многих районах еще долгое время, намекая, что «в каждой шутке есть доля правды».

Нью-Джерси

Грустная история о долгой любви,
умершей в одно мгновение

Девочке было лет 17. Ее мама была учительницей в школе и заместителем директора по учебной части, чем сама невероятно гордилась, объясняя название своей позиции для интересующихся гордым подергиванием головы.

У нее были хорошие отношения с бывшими учениками, они иногда навещали ее даже после окончания школы.

Ее дочь к тому времени была еще не распустившимся цветком, вернее сказать, гадким утенком. На лебедя и не претендовала.

Один бывший ученик, Борис — высокий остроносый чернобровый и черноволосый молодой человек — навещал учительницу с дочкой частенько, и девочке казалось, что мама «раскатывает губы» на изменение отношений с «бывшая учительница — бывший ученик» на что-то кокетливо-обнадеживающее.

Девочку это возмущало до глубины души, потому что, как все дети и подростки, она считала всех старше тридцати глубокими стариками, не заслуживающими никакой жизни отдельно от детей. Но ей и в голову не могло прийти, что она сама могла являться предметом его интереса.

Хотя женщина, рождающаяся в девочке, уже требовала соперничества. Просто так, без особой заинтересованности.

Однажды зимой он пришел к ним такой торжественный, побледневший от, видимо, бушевавших внутри него чувств, и, открыв куртку, показал девочке, что у него за пазухой — живой тюльпан. Это зимой, в те суровые годы, было очень большой редкостью.

Он бережно обнажил этот тюльпан, ожидая восторга, а у нее возникла ассоциация с легендой о храбром римском юноше, у которого за пазухой был лисенок, порвавший ему всю грудь, но юноша не выдал своей боли, своих чувств и упал замертво.

Почему-то этот образ наложился на личность Бориса на долгие годы. Их пути разошлись.

Он женился на очень милой, но очень некрасивой белесой, бесцветной женщине, что, конечно, злорадно осудилось с жестокой злостью молодой девушки. Вскоре у них родились две дочери и вроде была неплохая семейная жизнь.

Жена точно его очень любила, а он, видимо, просто принимал это как должное. И, когда изредка приводил ее к бывшей учительнице с уже повзрослевшей дочерью, выглядел как-то виновато…

Было известно, что позже они попали в автомобильную аварию, когда он вел машину, и жена получила сильную травму лица, которое «украсилось» ужасными красными шрамами, пересекавшими все лицо.

Прошло много лет. Наша девушка была уже давно замужем и даже успела овдоветь.

Она не контактировала с ним многие годы и не знала, умерла ли его жена ко времени описываемого события или он был в разводе.

Но это не важно: он позвонил и напросился в гости, они провели приятный вечер с винишком и с разговором до полуночи, и он остался ночевать.

Она ушла в свою спальню, а он разместился в гостиной.

У женщины на голове была замысловатая укладка — так называли прическу, сделанную в парикмахерской, — и, чтобы не испортить ее во время сна, такую красивую и дорогую, она нацепила на голову какую-то сетку, типа чепчика.

Ее дорогая голова наверняка выглядела уродливо и асексуально, но, видит Бог, у нее и в мыслях не было никакого намерения привлечь мужчину.

Было много выпито и переговорено, она устала и мечтала только добраться до постели и уснуть.

Тут надо упомянуть, что они, видимо, съели что-то очень неправильное, потому что уснуть она долго не могла — ее раздувало, как лягушку.

Неизвестно, что послужило причиной — вздутая бочка сама лопнула или звук в дверь был неожиданный, — но в один прекрасный момент произошел оглушительный взрыв извержения с газовой атакой отравляющих средств…

Именно в этот трагический миг открывается дверь, на пороге появляется Борис в белоснежных, явно новых трусах чалмой, и этак застенчиво направляется к ее кровати.

Дама, еще не вышедшая из шока от взрывной волны, отчетливо осознавая, как выглядит в этом идиотском колпаке, подскочила и уселась на кровати с квадратными от ужаса и неловкости глазами. Зардевшись пуще красной свеклы, она начала вопить ужасным голосом: «Ты что? С ума сошел? Почему зашел и чего ты хочешь?»

И стала даже молотить ногами в воздухе.

Он безумно перепугался, пытался что-то рассказать про свою давнишнюю любовь, про то, что он хочет просто прикоснуться к ней, но она была вне себя. Ужас смущения, ненависть к самой себе, комичность омерзительной ситуации надолго вывели женщину из равновесия, и неизвестно, то ли мужчина убрался сразу же, захлопнув дверь, то ли она долго кричала вслед.

Думаю, что вряд ли она смогла бы на него взглянуть потом.

Они больше не виделись никогда. Несколько раз за жизнь он позвонил, чтобы пожаловаться. Он овдовел и жил только интересами двух дочерей, которые разъехались по Европе и общались с ним очень редко, но обещая забрать его к себе… когда-нибудь.

Поскольку они больше не встречались, позор не воспалялся. Но много лет при имени «Борис» она вздрагивала и краснела.

Можно себе представить, как быстро погасли, увяли, усохли, умерли его нежные чувства. В одно мгновение!

Недавно я прослушала лекцию на Ютюбе о борьбе с вздутием живота.

Доктор начал лекцию о борьбе с газами так: «Пукают все — и принцессы, и президенты!»

Жалко, что той женщине не пришлось услышать такое утешительное и умиротворяющее мнение. Она бы не мучилась десятки лет из-за своей отвратительной неэлегантной истории.

Путешествие в другое измерение

Все люди, особенно дети, о чем-то мечтают. Всю жизнь!

Но не все счастливы заявить, что их мечты сбылись. Чаще мечты остаются несбыточными, иллюзорными или просто нереальными.

Так же, как и просьбы к кому-то всевышнему и всесущему.

У меня случилось исполнение неистовых желаний всего несколько раз, и я помню два из них очень четко.

Я уже упоминала, что по счастливой случайности нашла потерянное мамино колечко в стогу сена!

И закралась мысль, что госпожа Удача, может быть, не будет меня покидать!

Второй эпизод неожиданной помощи Госпожи Удачи произошел в Майами, когда я потеряла на пляже ключик из желтого металла от важной двери и НАШЛА ЕГО, обыскав трехметровой ширины полоску пляжа на протяжении километра. Это ЧУДО, но оно было!!!

Вспоминая эти эпизоды из моей жизни, могу констатировать, что бывала везучей и получала каким-то образом всё, чего желала. Мечты сбывались часто!

Правда, могу сказать, что была скромна в своих притязаниях, не просила много и не отходила от реальности.

И всегда была благодарной, даже за малость.

Но, признаюсь, были и мечты, на мой взгляд реалиста, несбыточные. Одна из них — жить у моря, особенно теплого и зимой.

В моем американском 20-летнем периоде жизни такой возможности не предусматривалось. Речь идет о чисто материальной причине. Охота к перемене мест меня не оставляла никогда!

Достаточно сказать, что Судьба — или что-то властное — перекинула меня без учета моей охоты или неохоты к смене места жительства за последние 25 лет более 10 раз! И в России, и в США.

Сегодняшнее, последнее по счету «пристанище» оказалось самым комфортным, интеллектуально-спортивным и очень любимым.

Привлекает не только красивейшим пальмово-морским ландшафтом, но и цивилизованным стилем жизни.

Короче, живу у моря, о чем и мечтать не могла.

Случилось это, на мой взгляд, чисто случайно.

Знакомая из Нью-Джерси продала дом и переместилась во Флориду. Однажды она позвонила и рассказала об Art Village in Sarasota, Florida (деревня художников в городке Сарасота штата Флорида).

Я несколько раз гостила в Майами у друзей в очень респектабельных домах, прямо на пляже, как там говорят, на первой линии, но не полюбила этот модный и шикарный курортный город за снобизм, показную роскошь и стремление к ней, «выпучив глаза».

Когда я выяснила, что Сарасота расположена на противоположной стороне полуострова Флориды на побережье Мексиканского залива, где я никогда не бывала, меня стала долбить мысль о необходимости туда поехать и самой всё увидеть.

Если я решила сделать что-то, то стараюсь не откладывать реализацию.

Приятельница заказала номер в маленькой гостинице в центре Сарасоты, недалеко от пляжа и дала мне, на удачу, координаты агента по продаже недвижимости, покупать которую у меня не было ни позыва, ни средств.

Я прилетела и мгновенно влюбилась в местность, выйдя из дверей маленького бутикового аэропорта в лето (в октябре!), где качались приветливые пальмы, пели птицы и сияло солнце. И НЕ было машин на дороге! После бешеного Нью-Йорка место мне показалось раем.

Меня встретила агент по недвижимости и отвезла в заказанный крохотный отельчик в небольшом старом, когда-то жилом доме.

Через 10 минут после того, как я разместилась там, недалеко от пляжа, хотя было уже 9 вечера, я решила подойти к морю, от которого меня отделяло буквально метров 300, и я чувствовала его дыхание.

Но было темно, и роскошные особняки на улочке без освещения внутри пугали темными окнами, что казалось таинственным и неприветливым.

Только силуэты пальм под луной темнели, но я решила продолжить в кромешной темноте мое исследование окрестностей.

Однако вскоре, поняв нелепость и авантюрность намерения, я повернула в сторону ресторанов, кафе и магазинчиков, мимо которых проезжала с агентом полчаса назад, восторгаясь потоками света, музыки и запахами цивилизации.

Было темно, как бывает на юге! Ни зги! Я двинулась к большой проезжей дороге без освещения, по которой на бешеной скорости мимо проносились машины, шурша дорогими шинами по великолепного качества асфальту и ослепляя на мгновенье ярким светом.

Я же искала большой поток света от места скопления праздного курортного народа. Тщетно.

Только темень и фары, освещающие на секунду кусочек блестящего асфальта.

Я боялась потерять дорогу назад, к своему домику, где мой чемодан и уже оплаченная кровать на 4 дня. И остановилась в растерянности.

Неожиданно я услышала голос, по-английски спрашивающий, нужна ли мне помощь. Я, не видя источника звука, возопила: «Да!»

Короткая упитанная фигура, поблескивая очками, двинулась ко мне с противоположной стороны оживленной проезжей трассы, выждав пустую секунду, чтоб пересечь дорогу.

Фигура подошла ко мне и мягким голосом повторила вопрос. Мне было не до страха разбоя, ограбления и тем более изнасилования!

Я потерялась в темноте! В незнакомом месте (правда, со мной нередко происходило что-то нестандартное).

Это был невысокий лысый мужчина, с пузиком, в очках и с мягкими интонациями в голосе. Он выяснил мое потерянное состояние и предложил показать мне то, что я искала, пояснив, что он местный житель. Мы пошли, обмениваясь короткими фразами.

Успокоившись от одиночества в темноте, я вдруг немного забеспокоилась о своей личной безопасности и прямо спросила странного человека, не маньяк ли он. «Пока нет!» — засмеялся он. И мне показалось это убедительным, исходя из спокойного тона ответа.

Через короткое время я увидела круг света, но не яркий, не искрящийся, а локальный, от витрин — все рестораны и бутиковые магазинчики уже были закрыты, и день погас даже здесь, в этом человейнике, алчно поглощающем материальное и съедобное.

Странный, очень доброжелательный и словоохотливый персонаж повел меня к моему ночному приюту. Я уже приустала и от движения (летела из Нью-Йорка, в спешке и нервозности), и от дороги к аэропорту и от него, и от пустых разговоров.

Хотелось спать!

Добрый человечек (так я его окрестила) довел меня до места и, узнав, что я мечтаю увидеть море и окунуться в него, но что меня забирает агент в 10 утра, предложил подойти и проводить меня к пляжу в 7 часов утра. Я немедленно согласилась.

Всю ночь я мучилась на кровати величиной во всю мою комнату и высотой в половину моего роста — надо было написать, что сдается не номер, а кровать с унитазом! Страдая от боли в плече, под утро заснула, а когда проснулась, было 9 часов утра.

Я подскочила к окну на своем втором этаже и увидела мужскую лысину с полотенцами подмышкой и пляжными стульями в другой руке.

Я онемела, не веря в происходящее. Выскочила, извинилась, узнала, что меня терпеливо ждали с 7 утра, безмерно удивилась и последовала за незнакомым человеком с пляжными стульями в неизвестном направлении.

Пляж был близко!

Радуясь теплому ласковому морю, я плескалась, он был рядом и вскоре сказал: «Тебе пора. Кто-то должен забрать тебя в 10 часов».

Без удовольствия выйдя из воды на чудный белый и очень мелкий песок, я подумала: ведь это абсолютная нирвана, о которой я и не мечтала из-за невозможности просто представить эту картинку. Солнце улыбалось!

Неожиданно этот смешной полноватый человечек в тонких круглых очечках, улыбаясь, стал вытирать мне ноги! Замерев от неизвестных мне чувств, я молча подставляла ноги. Он помог мне обуться, накинул на спину полотенце, и мы пошли с пляжа назад.

Я была в абсолютном смятении. В уме копошилась только одна мысль — Ангел спустился ко мне! За что? Кем послан? Для чего?

Может, это предвестник чего-то? И я расшифровала так: моя Судьба показывает мне, что это мое место и я должна жить ЗДЕСЬ!

Посланника Судьбы я назвала «Ангел». Его доброжелательность, приветливость, мягкая забота и внимание, непривычные для нервно-недоверчивого, замученного суетой городского жителя, не могли объясниться моим сознанием иначе. Бог послал! Мне!

А меня уже ждала агент. Увидев нашу парочку, она просто открыла рот и не могла его закрыть. Услышав мой рассказ, она произнесла:

— Я оставила тебя в девять часов вечера в гостинице, и ты через десять минут имела около себя мужчину? И он ждал тебя два часа под окном?

Каждое утро из оставшихся трех дней под моими окнами терпеливо ждал человек с маленьким пляжным стульчиком.

Мы шли на пляж на короткое время, свободное от моего расписания запланированных встреч, ходили по песку и потом купались.

Вода была той же температуры, что и воздух, и находиться в воде можно было долго-долго без чувства охлаждения.

Что тоже как-то отрывалось от реальности.

С гордостью коренного жителя он показал мне все знаменательные места Сарасоты, аквариум, музеи. Терпеливо ждал меня подолгу, когда я была занята.

Ангел меня разглядывал, оценивал, комментировал, хвалил купальники. И куда делись мои комплексы «старой кожи»? Исчезли.

Возникло давно забытое чувство осознания некой своей былой привлекательности.

Он сказал, что теперь не удивляется тому, что я пятый раз замужем. Фигура, говорит, прекрасная.

Разглядывал ноги, удивляясь. Попросил показать руки, посмотрел и похвалил, сказал — безукоризненные под шеллаком ногти.

Может, он высчитывал мой возраст? Похвалил прекрасную форму, в которой я нахожусь.

Замечал он всё: и парфюм, и помаду (сказал, что красная не идет. Смени!). И я, посмеявшись, сменила. Комментарий последовал: «Намного лучше!»

И я перестала видеть уродство своей старости.

Но, как я поняла, возраст он угадывать не умел. И слава богу!

У него же я не увидела никаких амбиций, желания что-то показать, предложить мотив общения, произвести впечатление, лидерствовать. Скромное и чуткое поведение.

Всё у него было целесообразно и спокойно. Каждый поступок и мово.

Но его эрудиция часто меня изумляла: он был сведущ и в музыке, и в психологии, и даже знал русскую историю, знал, например, про маршала Жукова.

Несмотря на признание об отсутствии образования, сыпались неожиданные и глубокие знания в разных областях. Удивил меня его краткий комментарий о страдалице-жене Толстого (мало кто из русских знает такие подробности из жизни Льва Николаевича и Софьи Андреевны).

Он говорил, что изучает и сам пишет музыку. Знает нотную грамоту. Занимается самообразованием с интересом во многих областях.

У него проявлялся болезненный интерес к музеям, но мало где бывал. Мечтал попасть в Метрополитен-музей Нью-Йорка.

Житейская версия этого странного человека, по его рассказам, не знающего своих корней, происхождения, национальности, была такова: он был усыновлен в раннем детстве богатой семьей — армянином и итальянкой, у которых не было детей. Но после усыновления мальчика у них вскоре родилось двое собственных детей.

Мальчик испытывал некоторую ревность, но из его рассказов я поняла, что приемные родители положили много сил на его образование, которое он получать не хотел; сбегал из дома, из дорогой частной школы. Отец его разыскивал и возвращал. Он больше любил мать.

От бросивший его родной матери осталась глубокая незаживающая рана, которую несет всю жизнь, не потеряв чувства боли.

В юности он попал к хиппи, бродяжничал с ними, по его воспоминаниям, с большой любовью к Нью-Йорку, где они долго обитали на Истсайд. Носил длинные волосы, употреблял наркотики, практиковал беспорядочный безудержный секс, по его рассказам.

Разносил газеты в Гарлеме, мыл посуду в ресторанах, общался с грубыми, агрессивными, грязными, но интересными, на его взгляд, людьми.

Увлекся наркотой и торговал ею. Как я поняла, за это был отчислен из Массачусетского университета (где учатся самые умные студенты). Он много чем занимался в жизни, но я запомнила, что Ангел работал на самых трудных работах в промышленном рыболовстве, где подвергался насмешке и насмерть дрался.

Он рассказал, что никогда не был женат и не хотел «плодить» детей, помня о своем сиротстве, чего никогда не пожелал бы никому.

Он признался, что ему 62 года. Мой медицинский глаз не нашел опровержения. Он сказал, что раньше вышел на пенсию (пенсия в США — после 66 лет), скопил деньги и живет скромно на сбережения и крохотную (из-за раннего выхода) пенсию. Наслаждается жизнью, музыкой, природой, общением — он легко прилипал к людям, благодаря мягкому стилю общения и культуре обхождения.

Он не высказывал обид на жизнь, ожиданий. Он был всем доволен, что у людей встречается нечасто! Человеческая логика ему была не чужда, но проглядывал аскетизм и полное отсутствие мотивации по жизнеустройству.

Он сказал, что живет в маленьком mobil house (вагончике без колес) среди сотни таких же, со стоянкой для машины рядом. Некоторые люди разводили цветы около своих домиков. Говорил, что никого никогда в дом не приглашает. Если бы я посетила бы его домик, может, меня бы отпустила мистическая гипотеза о его околоземном происхождении.

Меня удивлял этот мужчина своим нетипичным галантным, но и простым поведением.

Я даже сводила его в гости к приятельнице, купившей домик в деревне художников, и просила ее оценить реальность существования данного субъекта.

Мы вошли, и меня представили незнакомым мне людям. И одна женщина спросила:

— Это ваш муж?

Я ответила:

— Нет, но мне самой кажется, что да: когда ничего не хочется и не надо, и очень комфортно.

Все засмеялись. Он не прореагировал. Когда я ему повторила, смеясь, мой комментарий, он просто улыбнулся и сказал «да». Вовсе не обидевшись.

Он не обращал на меня внимания, не ухаживал, предоставляя шанс хозяевам и их гостям успешно делать это.

Надо сказать, что все эти люди, в основном бедные художники, тоже были необычны.

Абсолютно иные, чем все вокруг меня по жизни. Одеты не просто небрежно, а безразлично. Дружелюбны. Просты и естественны. Помыслы все наружу. Ничего не видно за пазухой и в заднем уме. Сравнение с моими подругами напрашивается настоятельно.

Ни секунды без задней мысли.

Ангел поражал любезностью, но не нарочитой, а какой-то естественной! Он молча сидел, слушал родную речь (все, кроме нас с приятельницей, были американцы). Ему понравилась кукла в реальный женский рост, сделанная художницей, которая была одета в длинное платье. Он обнял ее и прошелся с ней в танго. Пока все сидели и спокойно разговаривали, он вдруг встал и пошел мыть посуду.

Я потом спросила свою приятельницу — хозяйку дома: это мой мираж или реальный человек? Она — ходячая доброта, все принимающая с улыбкой, сказала: «Он реальный человек. Добрый. Смешной».

Ну почти похож на обычного субъекта мужского пола. Но я сомневалась. Он вел себя так, что я не могла предъявить ни одной претензии или высказать недовольства. Потом поняла, что он вел себя так, как мне бы хотелось, чтобы он себя вел.

Это и было странно, необычно и подозрительно. То ли он Ангел, то ли Дьявол?

Создалась цепь последовательных автодвижений по Сарасоте со звеньями, переходящими друг в друга.

И они раскрывались уже без опасения законченности, а переходили друг в друга, и проглядывала логика поступков.

Моя «крыша попрощалась и ушла»; всегда привычно кипящий мой мозг уснул или утонул в полном покое — комфортном, неосмысленном. Все воспринималось как привычное, как должное.

Не было эксайтмента, благодарности. Всё было равно теплым везде — в воде, в воздухе, в душе и в пустой голове.

Не проглядывалась его корысть, хотя мысль промелькнула и умчалась без должного внимания. Вяло и неохотно искалось объяснение и не находилось. Было удобно, как бы привычно. И СПОКОЙНО, без суеты, разъедающих сомнений, намерений.

И мне неважно было, кто он, кто я. Я не комплексовала по поводу своего возраста, как обычно. Не волновалась, как я выгляжу. Не задумывалась — где надо прикрыть тошнотворные для себя самой складки кожи. Не важна была разница в возрасте.

У меня не было никаких сексуальных ощущений, желаний, планов и даже мыслей об этом. Даже попыток понравиться или вызвать интерес, социальный или сексуальный, что было характерно для меня всю жизнь, но уже, кажется, ушло, не попрощавшись. Мне было легко и просто.

Не волновали его мотивы, мозг потерял необходимость анализировать. Ничего, кроме состояния душевного комфорта.

Мысли о возможном альфонстве отскакивали, как орех, не задерживаясь в мозгу. Он спокойно платил небольшие суммы.

Язык, на котором я разговаривала с ним, не фиксировался. Обычно я уставала через двадцать минут общения на английском, или просто мне становилось неинтересно. А тут без перерыва шел какой-то простой, бесхитростный, но интересный разговор.

Общение на другом уровне, без объяснения. Понимание приходило мгновенно. Легко. И реакция собеседника была моментальна, глубока и предметна. Как будто он слушал внимательно, не уходил мыслями вдаль. Следил за предметом разговора и легко и точно реагировал. Делал поправки моего английского без улыбки и назидательности. Просто и не обидно. Я как-то спросила: «Мы так долго разговариваем, а на каком языке?» Он сказал: «Это не важно! Я понимаю тебя!» Это меня поражало и было за пределами реальности…

Мое пребывание в Сарасоте и странная встреча подошли к концу. Я, неожиданно для себя, дала предложение на покупку квартиры в кондоминиуме. Как бы послушалась Небо, которое послало мне своего посланника, названного мной Ангел, посоветовав здесь жить.

Он проводил меня в аэропорт, мы спокойно попрощались, и я улетела в Нью-Йорк.

Вернувшись домой, я несколько дней не могла осмыслить эти четыре дня, отдифференцировать реальность от нереальности.

От поездки на Мексиканский залив осталось чувство события, изменившего жизнь.

То ли мне показали конец жизни — приятный, мирный, комфортный, то ли подготовили меня к новому витку моей жизни. Новому этапу, меняющему весь мой привычный многолетний рутинный быт.

Я много раз меняла мужей, место жилья, стиль и уровень жизни. Всегда удачно, что утешает.

Назревало новое изменение, навевая предвкушение комфортной новизны.

Без моей инициативы, с упованием на кого-то разумного или всемогущего, играющего с людьми, тасуя, их как карты. Как бы одаривая, одобряя и проверяя.

И что странно — я была в состоянии решительной готовности к переменам, хотя и что-то трепетало внутри.

Как будто я принимала награду.

Ангел, то есть встреченное мной существо, был послан мне, кажется, в подарок, чтобы очистить душу от забот, сомнений, колебаний, нервозности.

Мне показали, как спокойно и комфортно можно жить без привычной утомительной суетности.

Может, это знак, что пора изменить жизнь. Показать, что не всё еще кончено и потеряно с возрастом.

Есть что-то впереди в реальной или уже нереальной жизни. Что может нравиться и не быть грустным, печальным и конечным.

Прошел месяц. Знак изменить жизнь был мной принят, поправки, вернее, попытки сделаны. Покупка состоялась, хотя не было планов, денег и решимости. Откуда-то, под режиссерскую палочку, всё сложилось.

У меня теперь есть во Флориде квартира недалеко от белого песчаного пляжа. Есть шанс провести впервые в жизни зиму в лете.

Это греет душу.

И не жаль было покидать роскошный пляж на Багамах, куда я сплавала круизом, давно запланированным, возвращаясь в еще не остывший, но уже осенний Нью-Йорк.

Мечта, уже почти реализованная, жить у моря радовала, и ожидание приятного близкого будущего изменения стиля жизни несло тихое умиротворение.

Я собрала «в кучу» мужа, который поначалу решительно отказался ехать во Флориду и менять привычный образ жизни.

Нашлись действенные аргументы, и он согласился.

Надо сказать, что этот переезд к морю и в тепло продлил его жизнь на пять лет.

Вещей, кроме одежды, нам не надо было брать — я купила квартиру с мебелью и всем нужным и ненужным скарбом.

В Америке часто продается жилье с нажитым имуществом. Люди очищаются от привычного, начинают новую жизнь, переезжая в лучшие условия или к месту работы, что доминантно. Да и дорого всё перевозить.

Про переезд в худшие условия ничего не знаю, но, наверное, в таком случае люди не бросают свое имущество.

Я не общалась никаким образом с господином Никто — так я теперь называла того, кого встретила и посчитала Ангелом, передавшим мне знак поменять жизнь. Это была даже не встреча, а скопление факторов в одном участке пространства и времени.

Но я вспоминала его и старалась проанализировать происшедшее.

Господин Никто

Пожалуй, это был самый необычный мужчина, встреченный в моей жизни. Во-первых, он был никто: никаких позиций, никакого снобизма, никакого самолюбования, сама простота и естественность. Притом с характером гордым и сильным.

Он мог быть галантен, деликатен, внимателен, он так умел слушать, глядя в глаза и в рот, он был только с тобой! Без деталей. Но не казался открытым. Какая-то загадочность в нем присутствовала, хотя он отвечал на все вопросы о нем самом.

Хотелось бы сказать, что он вел себя идеально правильно, но нет! Он вел себя так, как мне приятно, всё знает, как понравиться женщине. Когда я встретила его — толстенького, смешного, ужасно дружелюбного, с лысоватым черепом, его никак нельзя было назвать красивым.

Я решила, что это посланник Бога, хранитель светлых сил, чтобы показать мне, что здесь отныне мое место, что я должна жить здесь и наслаждаться всем, что дает Природа: вечным летом, морем, пальмами, шумом океана, белым песком, невероятными птицами и рыбами, привлекающими своим свободным поведением; впрочем, так же как люди — обнаженные, раскованные, безмятежно свободные, как бы растворенные в наслаждении.

Приехав к морю из Нью-Йорка в декабре, думая, что только на зимний период, я акклиматизировалась, привыкала к новому жилищу (довольно большой квартире с двумя спальнями и ванными, с большой террасой, затянутой мелкой сеткой), знакомилась с хозяйственными атрибутами, оставленными прошлыми жильцами — двумя пожилыми парами, где дамы дружили со школы. Они по очереди отдыхали здесь в зимние периоды в течение 15 лет. Все необходимое было там оставлено хозяйственными добрыми людьми.

И я совершенно забыла об Ангеле. Я в нем не нуждалась. Как сон — прошел и забылся.

Но однажды в присутствии двух молодых женщин на пляже я вдруг вспомнила о своем паже (так он себя вел) и набрала его номер телефона.

Я забыла его голос и, несмотря на то что очень чувствительна к модуляциям и тональности мужского голоса, абсолютно не могла его охарактеризовать. Голос никакой у господина Никто.

Он узнал меня, вроде бы обрадовался и сказал, что приедет минут через двадцать. Я сообщила, что я в белой широкополой шляпе буду ждать его у выхода на пляж.

Я стояла на проезжей дороге у подъезда к пляжу и всматривалась в подъезжающие машины с сомнением, что узнаю его.

Меня кто-то окликнул. Я повернулась и увидела ЕГО. Это был другой человек: худощавый, мускулистый, загорелый и чернявый.

Я узнала только доброжелательность и некую насмешливость.

Он меня обнял, я познакомила его с молодыми женщинами, и он удивил меня вежливыми поклонами в их сторону и мгновенным переключением внимания на меня, пожилую…

Он приветливо расспрашивал меня, помня все детали нашего общения спустя полгода и всё, что я рассказывала про себя.

Но я с трудом узнавала того Ангела. Только тепло, приветливость и желание услужить, сделать что-то приятное.

Пошли в море, не переставая разговаривать. Были небольшие волны, и я опасалась.

Он держал меня за руку. Смеялся надо мной. Сказал, что удивлен моим страхом перед водой и считал, что чувство страха мне неведомо.

Предложил потанцевать в воде. Я с удивлением для себя согласилась. Он взял меня на руки — в воде это так легко. И это было так мило! Нежно, без тисканья. Приятно и целомудренно… Без тактильных прикасаний тел. Без гормональных намеков.

Вагина никогда не управляла мной. Нельзя сказать, что я не подвергалась порывам бурной страсти в своей длинной жизни, но они были короткими и не очень сильными. Голова, практичная и рассудительная, независимо от меня, по своей воле всегда доминировала над гормонами и горячими волнами эмоций.

Иногда мы были очень близко рядом, испытывая платоническую любовь, и мы не обсуждали вопросы интимной близости. И в ней не нуждались. Так мне казалось. Однажды, заметив, что он наблюдает за мной, я ехидно задала провокационный вопрос, бывал ли он так близко с женщиной без всякого грешного соития?

Он подумал и ответил: «Нет, но я не хочу испортить наши чудные взаимоотношения». Я долго вспоминала эту мудрую фразу.

У нас было родство душ, что тоже было необычно для недавнего и короткого знакомства.

Однажды что-то пошло не так! Мы спорили, я сказала что-то грубое, он засмеялся. Я по какой-то причине упомянула Дьявола и его сходство с ним в новом обличье. И я увидела, как странно сверкнули его глаза. Я сделала фото, он с удовольствием попозировал мне, приставив к голове согнутые пальцы, как рожки. Это выглядело абсолютно органично. Он в точности был в образе Дьявола.

Вскоре всё пошло не так! Я не понимала его цели и задачи. Воспринимала его как пажа, но его достоинство все время пульсировало и не укладывалось в логическое русло отношений.

Никакой близости я не допускала, он и не настаивал. Он старался быть полезным, галантным, угадывал желания, целовал ручку. Но не распускал ни руки, ни что-нибудь еще. Я не понимала, зачем это ему и мне?

Не получилось у меня держать его на коротком или длинном поводке. Его инстинктивная необоснованная, неаргументированная гордость охраняла его. Я поняла, что не удержала нужную тональность и осторожную деликатность. И что теряю своего пажа…

Вскоре мой приятель во Флориде — латыш, пилот, который по болезни уходит в религию, привез ко мне католического священника из Латвии, у которого там большой приход. Просто для знакомства. Очень приятный молодой, серьезный, но с чувством юмора человек. Мы сразу стали «на ты», много разговаривали, ужинали, плавали в бассейне. Он прыгал в воду и заметил: «Какое удовольствие делать то, что запрещено надписью!»

Я пришла в восторг от непосредственности молодого человека, серьезно погруженного в религию для Бога и людей.

Кстати, после пары бокалов вина я пристала к нему с вопросом, почему он не женится. Он отворачивался от ответа, а потом выпалил:

— Я столько наслушался про брак, семью и детей в исповедях, что меня на аркане не затащить.

Я очень смеялась, согласившись.

Меня очень интересовал их взгляд на мою историю с Ангелом. И как мужчин, и как людей от религии, искренне служащих Богу.

И мне объяснили, повергнув меня в полный ступор, некоторую теорию взаимоотношений Бога и Дьявола.

Попробую изложить понятое мной. Уж не обессудьте за наивность.

Бог помогает людям скорее верующим и молящимся, и делает это открыто, искренне и безвозмездно. Он, не обещая, старается помочь в трудных и трагических ситуациях и призывает к смирению в случаях, когда помочь нельзя. Ему надо верить!

Дьявол притворяется добрым и могущественным, помогает, но при этом держит втайне некую корысть. Может, правда души собирает или соревнуется за последователей и верующих.

Дьявол-искуситель его называют.

Но меня потрясло, что распознать, попадаешься ли ты на крючок Дьявола или просишь и ждешь помощь от Бога, — невозможно.

Или очень трудно. И отчаявшемуся человеку невозможно долго проводить анализ мотивации и реализации.

То есть мой Ангел, которого я так назвала, мог быть посланником Дьявола, и его задачей было забрать мою душу, жизнь, веру или что там еще ценное у человека.

И вот эта мягкая прилипчивость, желание услужить, быть полезным и быть всегда рядом, до полного, безраздельного и безотчетного доверия, за которым следует манипулирование, и есть, наверное, цель Дьявола.

Всё как-то складывалось: и смена физического облика (помните, он был толстеньким, добреньким, в очечках, улыбчивым, а через год — худой, мускулистый, серьезный и ироничный), и функции, и методы.

Я не могла понять его цели и задачи по поводу моей персоны. Даже идея его альфонства меня не трогала, я не так уж богата!

Но что-то изменилось в нем… Я чувствовала.

Выражение его лица, невротичность, раздражительность показывали мне, что ему надоело притворяться. Не могу сказать, что я очень напугалась, но, посвященная теперь в игры Добра и Зла, я решила «отползать из объятий». Он был очень осторожен в словах и движениях, но я начала чувствовать опасность. Каким-то шестым чувством, нюхом, интуицией. Иногда взблескивающий огонь в его глазах меня пугал. Я стала тяготиться общением. Мы стали много спорить.

Однажды я его обидела, отказавшись идти с ним в театр и, протянув ему его билет, сказала, чтобы он шел сам.

Он молча повернулся и ушел, поцеловав мне на прощание руку.

Прошел год, мы не виделись и не перезванивались. Потерялись… Но я его вспоминала часто.

Как-то мы побывали с друзьями в местном музее, бывшем имении богатого человека, Джона Ринглинга, основавшего Сарасоту и подарившего музей городу. Сидя с приятельницей у дворца бывших владельцев, глядя на причал на заливе и на прекрасный венецианский дворец, я произнесла: «Сюда меня привел Ангел!» (все мои друзья слышали это имя от меня).

Вдруг я почувствовала, как моя правая рука сама поползла вверх. Я повернула голову за движением своей руки и ощутила легкое прикосновение. Взглянув наверх, я увидела стоящего рядом Ангела, который поднес мою руку к губам в почтительном поцелуе.

Я похолодела, а у подруги до конца дня не закрывался рот, она только произнесла: «Да, странные чудеса!»

Позвонив приятелю, подробно осведомленному о моих странных взаимоотношениях со странным персонажем, я с волнением спросила: «За кем он пришел? Кто-то рядом умрет или я? Зачем и как он появился рядом, когда я вспомнила о нем?»

Приятель сказал: «Ничего странного. Это же ты его вспомнила, и он появился перед тобой. Для тебя это нормально».

Ничего, слава Богу, не случилось, но я долго не могла забыть это явление и искала логические объяснения. Не нашла.

А тогда он любезно осведомился о моих делах, проводил за локоток к выходу из парка и исчез. Надолго.

Мне полегчало, исчезли вопросы к себе и к Небу, но я иногда его вспоминала как какой-то приятный сон, а проснувшись, прогоняла.

Прошло года три. Я продолжала активную жизнь у моря, ходила ежедневно по 5 миль, плавала; была еще социально значима, продолжала работать дистанционно; чувствовала себя на новом месте во Флориде очень комфортно и понимала, что сделала правильный выбор по смене места жительства. Ангел, или кто это был, помог принять правильное решение. Приняла это с благодарностью.

Я не думала о нем и перестала анализировать и удивляться. Всё прошло! Мое смятение, удивление, новые ощущения.

И в один прекрасный день мне в голову стали стучаться мысли о том странном субъекте: жив ли он, где он, чем или кем занят…

Ни с чего. Просто вдруг подумала.

То место, где он обитал раньше, было довольно далеко от моего ежедневного маршрута. Он здесь никогда не бывал.

И я вдруг отчетливо вспомнила Ангела-Дьявола, увидев спину велосипедиста, обогнавшего меня на аллее вдоль пляжа.

Форма головы, что ли, напомнила, но это был не он.

Пройдя свою дистанцию, я вернулась к своей машине, открыла дверь, и тут мимо меня, в метре, прошел худой человек с велосипедом прямо на песок пляжа. Я посмотрела вслед и почему-то окликнула: «Хелло!» Он чуть повернулся, и я увидела худющего, с черными впадинами глаз, страшного, осклабившегося в какой-то беззубости человека, похожего на усохшего Дьявола, который вначале мне явился Ангелом.

Он ответил: «Хелло» и продолжил свой путь. Я крикнула вслед: «Ты узнал меня?» Он, не оборачиваясь, ответил: «Конечно!»

Я поняла, что он не намерен продолжать разговор, и стала садиться в машину. Закрыла дверь, открыла окно и увидела, что он возвращается, не пройдя и пяти метров по пляжу, открыла рот в ожидании разговора.

Но он, проходя мимо машины в полуметре, довольно быстро, сверкнув глазами, произнес: «Ты — одна!» И исчез.

Ни справа, ни слева никого не было в поле зрения.

То есть он опять явился, когда я о нем вспомнила.

Я зачем-то сплюнула три раза и поклялась себе не вспоминать его никогда. Но короткое впечатление было, что это существо тает, усыхает, умирает.

Но я ведь обещала не вспоминать и не думать о нем больше.

А то, как в пословице: «Бес легок на помине».

Клуб знакомств с серьезными
и легкомысленными намерениями

Моя подруга однажды настояла, чтобы, чтобы я, недавняя вдова, начала искать друга мужского пола и «воткнула» меня в сайт знакомств.

Я указала район проживания и свои критерии отбора:

Возраст (конечно же, лет на десять 10 младше меня) — старые меня не интересуют ничем, даже деньгами (потому что я понимаю стоимость услуг), желательно высшее образование и интеллектуальные занятия.

Спорт, пиво, барбекю, рыбалка, комеди-шоу в качестве любимых развлечения претендента я отвергла, как показатель низкого социального статуса статуса (low middle class), недалеко от которого я, по месту жительства, между прочим, оказалась.

Правда, меня это не очень волнует, но претензии мои остались на уровне high middle class (верхушка среднего класса); хотя, я уже не жила в элитном Принстоне. Но все же моя достаточно неплохая, немаленькая квартира в недешевом комплексе, довольно близко к пляжу, вовсе не относилась к бедному району проживания.

Относительно занятий желаемого претендента я решила, что гольф весьма подойдет — дорогой вид спорта, доступный избранным. Также теннис и парусный спорт — вполне достойные занятия прослойки обеспеченных и образованных мужчин.

На сайте была размещена моя фотография с русского бала в Нью-Йорке в вечернем платье, с «причесоном» и соответствующим благостным выражением лица.

В ответ посыпались морды и рожи, по-другому не назвать.

Забавно, что при фото интересного мужчины всегда стоит дополнительный призывной значок службы знакомств, при нажатии на который тебе предлагается доплатить некую сумму: от $2.99 до $34.99. Принцип доплаты мне неясен, и я ему не следовала, посчитав, что 40 баксов в месяц уже достаточно для этого парада одиноких (или нет) самцов. А может, уже и не самцов по сути.

На сайте была представлена краткая самопрезентация искателей счастья, заложенная в ответах на определенные вопросы анкеты.

Автобиографии читать интересно, а портреты рассматривать — грустновато. Претенденты значительно различаются.

Некоторые пишут романтические призывы, списанные у кого-то. Некоторые хотят жениться и создать семью, некоторые цинично намекают, что надеются временно поразвлечься, попутешествовать (за чей счет — в призыве не определяется) и прочее.

Иногда проглядывают честные иронические ответы на анкету, что вызывает уважение.

Я сделала ленивый и равнодушный отбор, исключительно по фотографиям, выбрав несколько объектов, вернее субъектов.

Догадывалась, что фотографии сделаны как минимум 10 лет назад. Соответственно к указанному возрасту можно смело прибавлять десятку.

Поскольку я сама, молодая, была не молода, я определила возраст для желаемого кандидата на счастье со мной — не старше шестидесяти пяти.

Поэтому, рассматривая фотографии мужчины этого возраста, я учитывала, что ему на 10 лет больше.

Я стала приглядываться в магазинах и на пляже к приятно выглядевшим пожилым мужчинам, но таких было мало и, обычно, они встречались в сопровождении крепких давнишних партнерш (новые пассии были бы вдвое моложе мужчины).

Мужчины выглядели или мне казались такими дряхлыми, такими искореженными жизнью, что мои ожидания претендента на романтические отношения умерли.

Встретить чудо на белом коне я и не рассчитывала.

Понятно было, что тот, кто заинтересуется мной, мне категорически не подойдет.

Выбрав двоих из 600 запросов (перебирать долго не смогла), взяла из того, что легко открылось, и без доплаты за предполагаемое высокое качество. Оба — жили поблизости от меня. Один — с интеллигентными усами и бородкой «а ля Дон Кихот», не очень древний (согласно указанной цифре) и достаточно высокий (рост указывается в первых же вопросах анкеты, как значимое качество). Обещано было атлетическое телосложение предлагаемого персонажа.

Второй, выбранный мной неожиданно для себя самой, — чернокожий, с горящими, как у пантеры, глазами, похожий на актера Омара Шарифа, покорившего весь мир в роли доктора Живаго. Темнокожего с угольными глазами актера-египтянина, до смешного непохожего на русского доктора.

«Дон Кихот» откликнулся сразу. Мы четко обозначили время и место встречи — около кафе на пляже. Я подчеркнула — около, чтобы он не волновался, что я хочу «развести» его на пластиковый стаканчик кофе.

Американцы часто платят только за себя в ресторанах и кафе. Мне не кажется это ужасным, я стараюсь понимать принципы траты денег на себя, а не на разных голодающих или халявщиков.

Но почему-то, наверное, сдуру, пытаюсь платить за всех.

Я подошла к кафе, оно было уже закрыто, но там стояли столики и стулья, и закат освещал широкий пляж — и все вокруг светилось от раскаленного солнца, опускавшегося в воду почему-то без шипения в воде…

Я сразу увидела его — высокий, он быстро шел с другой стороны кафе, возможно, атлетическое телосложение, как указано в анкете, и имело место быть, но в далеком прошлом. Он был, правда, похож на Дон Кихота из книжки детства и напоминал мамину любимую чугунную статуэтку.

Я подошла к нему и поделилась своей ассоциацией.

К моему огромному удивлению, он знал этого книжного героя (средние американцы не сильны в европейской литературе и культуре, вообще) и тут же уточнил: Сервантес? Я была поражена.

Мужчина оказался хорошо образованным и даже интеллектуалом. Он был чем-то похож на моего ушедшего мужа-американца — и внешне, и речью.

Но он тоже оказался очень старым, с покосившемся торсом бывшего баскетболиста, что Дон Кихот подтвердил сразу, только поправил меня, что он — бейсболист.

У него был острый оценивающий взгляд умного и делового человека. Он рассказал, что приехал продавать дом, купленный в качестве инвестмента (для вложения денег) много лет назад и теперь требующий много трат на ремонт и прочее, что теряет стоимость и выгодность вложения денег.

Сам он из Калифорнии, где когда-то было родовое гнездо, из которого все уже практически выпали. Он никогда не был женат и не имеет детей, хотя много раз состоял в многолетних связях с тремя-четырьмя женщинами (в наше странное время надо бы уточнять пол сожителя…), которые жили в его большом доме.

Мне понравилось, что он отзывался о них весьма уважительно, обо всех, кроме последней подруги.

Он был одет в старую одежду спортивного стиля, конечно, в длинных шортах. Рубашка и спортивная кепка — были в одном линялорозовом цвете.

Мы сели рядом, мило и довольно интересно беседовали, без напряга, непринужденно.

Он взялся за мою коленку, продолжая что-то рассказывать. Прием опытного кавалера.

Я посматривала на уходящее спать солнце — у нас в Сарасоте удивительные красочные яркие закаты, как бесплатное и каждый день разное кино.

Сотни людей приходят посмотреть на закат и даже иногда аплодируют яркой живописи Природы.

Я беседовала с удовольствием со старым типичным «янки», вспоминала мужа такого же типа и возраста.

Но тут мой взгляд упал на длинные ноги, широко и уверенно раздвинутые по-мужски, и я заметила какое-то очень большое скопление в паховой области. Медицинским взглядом я тут же поставила «диагноз»: большой памперс (при недержании) или огромная «кила» (паховая грыжа), весом на пару килограммов.

У меня волосы зашевелились и стал душить смех.

Хорошо, что я была в темных очках и в шляпе, которые полностью закрывали мои нескромные взгляды.

Не знаю, заметил он или не заметил мой взгляд, но я тут стала фантазировать о каких-то близких прикосновениях и меня затошнило.

Несмотря на очень благородную бородку и усы Дон Кихота, на постоянную большую и широкую улыбку, обнажающую кошмарные остатки зубов, торчащих в разные стороны, джентльмен был очаровательный.

Но то, что было мной обнаружено, полностью исключало какое бы то ни было продолжение встреч, несмотря ни на какие обстоятельства.

Я продолжала мило щебетать, стараясь не смотреть в опасную зону и не показать отвращения.

Я пожалела его, да и себя, имеющую надежду встретить мужчину такого древнего возраста в сохранном состоянии и моего стандарта.

Было смешно и грустно.

Мы незаметно проболтали полтора часа, и он сказал, что встречается сегодня с давними друзьями из прошлой жизни.

Он был весь такой активный, шустрый; нежно поцеловал мне руку, довел меня до моей припаркованной в пятидесяти метрах от пляжа машины, и мы мило попрощались.

Я собиралась идти купаться, как обычно, на закате, и успела заметить, как Дон Кихот садился в большую (я даже не заметила какой марки) машину — и поехал встречаться со своим приятелем-брокером, который продавал его дом, что интересовало его сейчас гораздо больше, чем романтические отношения.

Больше мы не коммуницировали. Моя подруга, выслушав историю, заявила: «А вдруг это был не памперс???»

Второй претендент был уже мысленно отвергнут априори. Он жил довольно далеко от меня, в часе езды на машине.

Мне он написал, что как только уедут гостившие у него на море дети и внуки, он позвонит. Позвонил через неделю и захотел приехать.

Но я сказала, что приготовила ему сюрприз недалеко от его дома, и ему не нужно будет тратить много времени. Я решила познакомить его с русской едой в русском магазине на полпути и от меня, и от него. Он обрадовался.

Я чуть опоздала и, припарковавшись, увидела стоящего у дверей магазина приятного, аккуратненького темнокожего мужчину, тонконогого, в длинных шортах. Ничего подобного атлетическому телосложению не наблюдалось. Рост был невысокий. Лысый череп шоколадно поблескивал. Глаза не горели и никакого сходства с красавцем Омаром Шерифом не обнаруживалось.

Он мило улыбался белыми натуральными зубами и был очень оживлен.

Я пригласила его в магазин, провела экскурсию, продавщица-украинка, не говорящая по-английски, отрезала ему колбаски и сыра попробовать.

Ему понравилось. Я купила то, что хотела, и мы вышли из магазина. Он ожидал большего и не хотел прощаться. Даже сказал, что хочет попробовать русскую кухню в моем исполнении, на что я, к своему удивлению, бодро соврала, что не готовлю русскую еду.

Дружелюбно попрощавшись за руку с чернокожим мужчиной, я села в свою красную «мазду» и отвалила с чувством превосходства. Почему-то!!!

На этом мои поиски новой гармонии кончились. Мне всё сыплются и сыплются предложения и «лайки», но я даже не открываю сайт. Не верю, не надеюсь, посмеиваюсь.

Хотя, я знаю нескольких довольно благополучных пар, которые нашли друг друга по информации в интернете. Перо им в шляпу. Или флаг им в руки.

И я также знаю много примеров, когда союз не удержался и при близком знакомстве открылись такие стороны характера или привычки, которые оказались неприемлемыми даже для тех, кому опостылело одиночество.

Лето 2023 Сарасота,

Флорида, США

Мужские портреты
ИВКО

Я встретилась с этим человеком в Словакии. Я отдыхала и подлечивалась в санатории, и в промежутках между горячими грязевыми аппликациями, водными процедурами и массажами, измучившими тело, я ублажала душу интеллектуальным туризмом.

Мне захотелось съездить в Будапешт, но санаторные турагенты избегали этой длительной, из-за дальности расстояния, и невыгодной для них экскурсии. Выйдя в маленький городишко поблизости, я нашла вывеску туристического агентства и зашла в небольшое помещение.

За столиком, заваленным бумагами, сидел приятный мужчина средних лет с невероятно усталым бесцветным лицом. Казалось, из него выпили всю кровь и отобрали энергию, и он машинально исполнял свой профессиональный ритуал оформления туров.

Мы быстро договорились (рядом стояли, ожидая, другие жаждущие проехаться по окрестным замкам и историческим местам). Я заплатила полную сумму за экскурсию, которую обычно делят на количество экскурсантов в машине, и собралась одна с гидом отправиться в Будапешт на машине — 3,5 часа в одну сторону.

Этот же самый грустный человек без энергии заехал за мной рано утром, через день, и мы на его большом БМВ поехали в дальние края.

Оказался он милейшим, интеллигентным, деликатным человеком, владеющий как минимум пятью языками, с высокопрофессиональными навыками гида, а не просто водителя.

Он вовремя остановился на кофе и маленький отдых от движения, и мы продолжили длинный путь. За это время мы всё выяснили о жизни друг друга, понимая друг друга с полуслова, обладая схожим чувством юмора и глубиной интеллектуальной сущности.

Нам было интересно и весело. Он, видимо, забыл о своих проблемах и великолепно, спокойно вел автомобиль, создавая большой комфорт пассажирке — мне.

Ивко — очень приятный человек, недаром, все его туристические клиенты влюбляются в него и повторяют экскурсии с ним по разным городам и знаменитым местам ежегодно. Назван он был в честь Ивана Кожедуба, знаменитого советского летчика. Мы подружились сразу за девятичасовую экскурсию в Будапешт, потом съездили еще на пару коротких близких экскурсий.

И вот уже почти год я получаю ранним утром его виртуальное внимание: чашку кофе, цветы или забавные рисунки. Каждый день!

Мы уже общаемся по нескольку раз в день, демонстрируя духовную и интеллектуальную близость и схожее чувство юмора. Это держит мое нестабильное настроение в позитивным тонусе, и я начинаю день с улыбки.

Приятно, когда человек на другом континенте утром открывает глаза и вспоминает о тебе, посылая картинки с чашкой кофе и завтраком или цветы. На 6 часов раньше, чем наступает мое утро. И я, вскакивая с кровати и хватая телефон, уверена, что улыбнусь. Эти знаки внимания очень украшают мою вдовью жизнь.

Когда я через полгода после нашего знакомства прилетела в Прагу, он меня встретил, и мы отправились в восьмидневное путешествие, проехав с ним всю Баварию.

Несмотря на дождь и холод, что непривычно для меня, флоридианки в течение последних семи лет (живу я почти весь год во Флориде, отъезжая в Нью-Йорк ненадолго, на тусовки или в Европу), наше путешествие было очень успешным и интересным. Мы еще ближе сдружились.

Он был потрясающим гидом и пажом — тактичным, галантным, высоко профессиональным, забавным и обаятельным. И удивительно спокойным, и во всех ситуациях доброжелательным.

Я была уверена, что после нового тура, наше «ватсаповское» ежедневное общение прекратится, потому что меня (клиента) больше не надо «пасти» на будущее, но ошиблась. Оно даже укрепилось.

Ивко явно не хватает чего-то в его суетной и занятой жизни и с туристами, и семьей.

Он жаждет понимания и общения — на одной волне. Поэтому мы на связи несколько раз в день, как ни странно. Ивко не напрягает меня своими горькими мыслями и размышлениями, которых у него много. Я выслушиваю и сочувствую ему, хотя многие проблемы он создал сам, и только сам.

Вот его жизненная история. Незаурядная и странная.

Очень привлекательный и неглупый парень провел веселую и красивую молодость, любил погулять и столкнулся с большим и мучительным выбором невесты. Гулял сразу с двумя девушками, предпочитал одну и вдруг, неожиданно для самого себя, женился на другой.

Они неплохо жили, нажили двух дочерей, и, я думаю, он погуливал «налево», обладая большим сексуальным интересом, а может, и потенциалом, чего его жена не разделяла.

Его «кобелиный» или козлиный стиль поведения он самокритично подтверждал.

Но спокойная по характеру жена не замечала или не желала знать эту сторону мужа, и они жили «нормально», пока он не встретил гиперсексуальную девушку с горячим темпераментом.

Думаю, паталогическим, то есть болезненным, судя по его рассказам.

Он увлекся, но из семьи не ушел. Секс «на стороне» — бурный и безумный — привел к беременности. Но ребенка она потеряла, что обострило отношения между любовниками.

У нее были попытки суицида, и он не смог с ней расстаться из благородных соображений.

Странно, что они вместе не жили. А в его семье обстановка накалялась, и их семейная пара все-таки раскололась. Они развелись.

Ивко продолжал редкие сексуальные сессии, но патологию девушки он уже осознавал.

Он узнал, что у нее в семье уже произошла смерть на почве безумия, но все-таки остановиться не смог — бешеный секс не отпускал. Благородство и порядочность были ему присущи и не позволяли ему оставить больную молодую женщину. Их отношения, тем не менее, продолжались, и она забеременела вновь.

Ивко предложил ей брак, но ее отец резко воспротивился, по причине бедности жениха.

Пока девушка вынашивала ребенка, состояние ее психики и здоровья резко ухудшались.

И сразу после родов выяснилось, что у нее был другой партнер в то же самое время, параллельно. И она заявила перед нотариусом, что отец ребенка (девочки) — другой человек (старше и состоятельней). Ивко был в состоянии растерянности, он повел ее в церковь, и перед алтарем и священником безумная поменяла позицию и объявила отцом Ивко.

Когда я советовалась со своими друзьями психологом и психиатром, оба рассказали, что у них такие пациентки идут потоком, их гиперсексуальность не контролируется, они обычно имеют секс с несколькими партнерами параллельно, и отцом ребенка мог быть кто угодно.

Но Ивко сходил с ума, что ЕГО ребенок (девочка) у другого человека. Он несколько раз увидел ребенка в раннем младенчестве и утверждал для себя и посвященных в ситуацию, что девочка очень похожа на него и, следовательно, он отец.

Безумная молодая женщина вскоре умерла, ее дочь отдали человеку, на отцовство которого она ранее указала. Несчастный Ивко обращался в суд, но ему отказали даже в праве провести экспертизу на отцовство и вынесли вердикт — не приближаться к ребенку.

Мне было странно слушать эту историю, но в Словакии, видно, такие законы.

Тогда Ивко обратился с жалобой к Президенту (там Президент — женщина и, кстати, живет в очень скромном невысоком здании на большой площади; и у двери только один часовой. Местный народ и туристы шляются мимо окон Президента!)

Президент или ее служба жалоб отказала в пересмотре дела и в проведении экспертизы на отцовство.

Судья же заявила, что, если ей принесут такую бумагу, она выбросит ее в мусор без прочтения! Странные законы в Словакии.

С тех пор минуло почти 10 лет, Ивко, человек с огромной эрудицией, полиглот, с большим багажом знаний и очарованных многолетними турами с ним людей из разных стран, женился на молодой необразованной украинке, и она родила ему сына, как подарок на пятидесятилетие.

Мужчина воспитывает его сам, объясняя, что хочет быть рядом каждую минуту, каждый час, чтобы видеть, как растет его сынишка, понимая скоротечность этого счастливого периода. Но ежедневно тоскует по девочке, уверенный, что это его дочь, которую воспитывает чужой человек. И никакие уверенья, что его отцовство не подтверждено, не убеждают его. Он упрямо верит. И даже если нанять детектива и взять биологический материал у ребенка, результат ничего не изменит. Надо ждать совершеннолетия девочки, когда она примет решение сама. Если захочет…

Ивко очень жалеет о своей неконтролируемой страсти, о разрушенной семье и мучается от того, что его дочь живет в соседнем городке, и он не имеет права к ней даже приблизиться.

Он раз в год ходит с цветами на могилу возлюбленной и спрашивает Пустоту, чей это ребенок. Хотя, сам уверен, что это его дочь. Расплата за ошибки (и блядство) налицо!

Он и не спорит.

Я, выслушав его историю, посочувствовала, понадавала бесполезных, непрофессиональных и равнодушных бабьих советов.

Сказать больше нечего.

Но он надеется на Чудо и помощь неизвестно откуда. И сердится на законы своей страны.

ВНУК МОЕЙ МЕЧТЫ

Недавно на пляже знакомый мужчина представил мне своего сына. Увидела я молодого, крупного, красивого парня лет тридцати, сидящего в одиночестве на раскладном пляжном стуле и грустно смотрящего на море.

Я несказанно удивилась выражению печали на лице молодого американского молодого человека, да еще и на пляже. Вдалеке от компании и в полном одиночестве.

От своего мужа, в далеком раннем прошлом, школьного учителя, я слышала, что в американских школах главная задача — НЕ наделять знаниями подрастающее поколение, а создать им атмосферу счастья, в котором подростки должны находиться в школе.

Безысходность на лице парня озаботила меня, и я пристала к нему с вопросами.

Озвученные им причины показались мне очень весомыми и действительно неприятными.

Он недавно вернулся из поездки на Ближний Восток, где видимо, перенес панкреатит.

И последствия этого, достаточно серьезные, он лечил самостоятельно, решив, что ему поможет тридцатидневное голодание.

Исходя из своих представлений о правильности лечения, я поняла, что нужно вмешаться и «поправить несправедливое расположение звезд» над ним.

Позже мне пришло на ум сравнение: «я подобрала выпавшего из гнезда птенца». Так как, кроме физического болезненного состояния, парень пережил психологический срыв по реальным финансовым и личным причинам, и у него произошел полный разрыв с семьей.

Даже с отцом, у которого он жил, практически «на его шее» (в данное время), в ситуации очень неприятной, критической и роковой для парня. Как я поняла позже — он был готов к суициду.

Я бросилась его «спасать» и, поначалу убедив его, что долгое голодание — не путь к выздоровлению, начала подкармливать его «еврейским пенициллином» (куриный бульон); диетическими куриными котлетками и творила прочие женские глупости по исцелению страждущего, несмотря на его сопротивление.

Вернее Птенец не спорил, а с улыбкой и благодарностью принимал каждую тарелку супа и любую, даже непривычную ему еду.

Назовем спасаемого птенца Блейк или коротко Б.

Чтобы отвлечь Б. от грустных проблем, я постаралась приставить его к двенадцатилетнему мальчику, сыну приятельницы.

Мальчик, как и сам Б, тоже оказался сломанной жертвой развода родителей — был трудным, закрытым, протестующими, не почитавшим мать и своим поведением вгонявший ее в панику и слезы.

Представила я роль Блейка, как старшего друга для него, примера для подражания, как шахматного партнера и знатока компьютерных программ.

Объяснила Блейку и подруге мой план, и всё удалось отлично. Мальчик принял предложение дружбы от взрослого парня, тем более что Б. очень деликатно, умело и по-дружески продемонстрировал мальчику свое расположение.

Даже дважды проиграл ему в шахматы, чем порадовал мальчика. Мне признался, что не поддавался — противник действительно силен в шахматах и умен.

И еще произошло событие, которое стало незабываемым уроком для мальчика. Мы были на пляже, мальчик, к беспокойству матери, бросился в море и бурно играл с волнами. Б. сидела на пляжном стуле и не шел купаться, хотя все с радостью плескались в теплом море. Я с удивлением спросила, почему он не раздевается и не идет плавать с мальчиком, и тут же догадалась: «У тебя тату?»

Да, ответил тот, и сказал, что ему стыдно. Так, это же великолепный педагогический пример для мальчишки — сообразила я.

— Раздевайся, покажись и объясни, что ты очень сожалеешь о том, что испортил кожу навсегда, а свести татуировку трудно, больно, дорого и почти безнадежно.

Блейк разделся, и у меня, как в басне, «в зобу дыханье спёрло!»

Широкий торс Б. был весь изрисован и исписан, даже по бокам и подмышками.

Тут были и символы, и рисунки, и много строчек текста на арамейском. Это было зрелище, от которого нельзя оторвать глаз — хотелось всё рассмотреть и прочесть подробно… Но Блейк разбежался, прыгнул в волны и присоединился к резвящемуся в волнах мальчику.

После пляжа мальчишка эмоционально поведал матери свое впечатление о татуировке Б. и о том, что тот стесняется и собирается исправлять «ошибки молодости». Это был хороший правильный урок.

Мой сложившийся план по спасению птенца, выпавшего из гнезда, работал, чем я была горда, взяв на себя миссию матери Терезы (Дурезы, как я себя определяю).

Следующим этапом в моей программе, после диетического лечения и околопсихологической поддержки, было налаживание контакта Б. с отцом. Получилось!

Не знаю даже как. Просто я пообщалась с отцом, нашла точки соприкосновения и правильные слова.

И сам Блейк удивлялся: как это у тебя получилось. Они с отцом перестали держать режим молчания, прекратили игнорировать друг друга и стали нормально общаться. С матерью проблема была неразрешимой.

Она отвергла сына с детства, как и других своих детей, жила для себя — далеко, в другом штате.

Сравнительно недавно она снова закрыла перед его носом дверь, когда он к приполз к ней со своей бедой.

Болезненная тема была закрыта.

Я взяла активное шефство над Птенцом, погруженным в меланхолию и уныние по причине отсутствия абсолютно всего необходимого в данный момент жизни: машины, денег, работы, здоровья и даже надежды на светлое будущее. Я возила его на пляж, кормила и даже брала его с собой слушать оперы, что он с удовольствием воспринял. Он галантно выполнял функции пажа.

Кстати, он великолепный водитель, что нормально для американца, про которых говорят, что они родились в машине (частенько они даже 300 метров предпочитают проехать, а не пройти).

Вождение Б. спокойное и внимательное, а не как мое — нервное и скоростное. Я даже штрафы за это получаю.

Мне было интересно смотреть в его приятные глаза, направленные прямо на меня, а не отводившиеся в сторону, в пол, в потолок. Ему было интересно общаться со мной.

Для него стало откровением теплое и заботливое отношение, и он увидел много нового в русской пожилой женщине, так по-родственному относившейся к нему.

Высоко ценил он эту маленькую заботу, что было очень приятно и непривычно мне.

И абсолютная разность поколений, национальности, языка, привычек и обычаев в жизни, занятий, отношения к жизненному опыту — оказалось не преградой, а расширяло кругозор и вызывало взаимный интерес.

«Птенец», выпавший из гнезда, тоскующий по матери, отдалившейся от нее с детства, увидел во мне теплое материнское чувство и сразу назвал меня «грандма» — бабушка.

Кстати, он точно угадал мой возраст. Никто до него этого не мог, по причине моей моложавости, живости и шустрой социальной активности.

Я подумала о своем далеком во всех отношениях внуке и о том, что я бы поклонилась в ноги женщине, которая протянула бы ему руку помощи в минуту беды и отчаяния. Я просто с ума сходила, когда по ночам думала, что ему плохо, тоскливо, он в отчаянии.

Моя пустая «ниша внука», покрытая мхом и болью, вдруг заполнилась теплом и благодарностью, о которой я мечтала тщетно очень давно. Как говорит пословица: «Свято место пусто не бывает». И я назвала Птенца — внуком моей мечты.

Общение с молодыми всегда приятно, если они не манкируют тобой, не презирают, не отодвигают в сторону, как ненужный хлам, прислушивается к мнению, к интуиции — это просто подарок судьбы.

Я была удивлена, когда Блейк с радостью согласился сопровождать меня на оперу. Очень немногие из молодых ЗНАЮТ и любят оперу. Я думала, это вежливая реакция на мое желание отвлечь и развлечь его.

В местном гигантском кинотеатре шел летний повтор классических опер и одной, в стиле модерн, о Древнем Египте. Занятно, что я слушала музыку американского композитора Филиппа Гласса в опере «Ахнатен» («Akhnaten») о знаменитом египетском фараоне, в котором, кстати, подозревают «Пришельца» из Космоса, и заметила много компиляции (почти кража музыки у других композиторов).

Но я совершенно не понимала, что там происходило с героями, часто и долго певшими на одной ноте «Аааааа», что вводило меня в заблуждения относительно талантов композитора.

К моему изумлению мой Птенец подробно объяснил всю фабулу, основанную на истории Египта, которую он отлично и глубоко знал. Меня это впечатлило.

Киноэкранная версия Метрополитен Опер Нью Йорка — всемирный проект бывшего мэра Нью Йорка Майкла Блумберга, называемый «Метрополитен Опера на HD» это — демонстрация спектаклей Оперы на огромных экранах в специально оборудованных кинотеатрах Мира в разных странах (около 100 стран участвуют в проекте). Я писала об этом в специальном эссе.

Я увлечена этим новым видом искусства уже больше 10 лет. Это нововведение — Чудо!

Метрополитен Опера Нью Йорка, где поют лучшие голоса Мира, теперь доступна по всему Земному Шару.

Оказалось, Б., никогда не видевший ни одной оперы, знает и помнит музыку из классических опер (мать слушала оперы? Все-таки отстранившаяся от детей мать оставила в их культурной памяти что-то).

Меня буквально поразило, что парень не сидел, вперившись глазами в телефон, как моя дочь рядом, а неотрывно смотрел на экран и подпевал знакомым музыкальным фрагментам.

И он не пошел гулять в перерывах, а слушал комментарии и интервью певцов и создателей спектакля.

Этого никогда нет в самом театре, а представляет большой интерес, объясняя создание шедевра композитором, певцами и всеми, кто готовил это потрясающее действо для слушателей. Здесь можно узнать все из первых уст и увидеть, как идеи воплощались в жизнь.

Общение с американской версией ровесника моего внука меня воодушевляло, наполняло радостью, теплотой и я упивалась непривычной вербальной благодарностью.

Про галантное его обхождение и говорить не приходится — это было так приятно!

Я долго ждала подобного подарка от внука, надеясь, что наши теплые отношения в его раннем детском возрасте сохранятся навсегда.

Но все наши поздние контакты не приносили мне никакого удовлетворения и радости.

Только огорчения, грустные размышления и боль, потому что мой мальчик, мой единственный внук — тоже сломанный. Он интроверт, по сути. Очень интеллектуален, но не любит это обнаруживать. Кай, одним словом, из Снежной Королевы Андерсена.

Общение мое последние пару десятилетий с внуком было очень кратким; с его стороны — высокомерное, при отсутствии видимых причин, да и невидимых тоже; закрытость, молчаливость, неулыбчивость делают это общение с ним трудным и совсем не удовлетворяющим, и не радующим бабушку, по крайней мере.

Поэтому я была, конечно, впечатлена чужим американским парнем, его ровесником.

Да, соглашусь, состояние очарованности людьми меня посещает часто!

Я влюбляюсь в людей, хотя иногда позже разочаровываюсь; что-то принимаю, что-то нет; с чем-то мирюсь, с чем-то нет. Но я рада, что первые реакции при встрече с людьми у меня позитивные и эмоции от них положительные, ожидающие хорошего, а не негативные, априори.

Я люблю созерцать физическую человеческую красоту. Это касается и мужчин, и женщин. Молодых, зрелых и даже старых.

С удовольствием замечаю накаченные молодые широкоплечие тела парней и тонкие длинноногие девичьи фигуры. Нравятся красивые пропорции тела.

Меня привлекают элегантные старики с ухоженной кожей и с сохранившимися формами. Я люблю красивых внешне людей, как создание матушки Природы! Иногда, не устаешь смотреть на них.

А если случается, что эти люди еще интересные и хорошие, так это просто Праздник.

Некоторые любят античную мебель, посуду, предметы искусства. Мне нравятся красивые люди, особенно, если они красивы не только физически, но и нравственно; и мнение окружающих людей, при расхождениях с моим, не очень-то меня и задевает.

Я отдаю предпочтение своему анализу и восприятию, и я знаю, что это многих бесит.

Иногда даже этим развлекаюсь, увы, грешна.

Известно, что некоторые актеры, музыканты и знаменитости вызывают бурю эмоций обожания и восторга.

Есть даже целые армии их фанатов. Мне довелось прислониться к такому.

Немецкий певец Йонас Кауфман, мировая знаменитость, часто поет в Метрополитен Опере в Нью-Йорке, и я, однажды, выходя из театра в ночную темноту, познакомилась со странной женщиной, одетой не по-театральному (в некрасивой кофте и «трениках», как в СССР называли спортивные штаны).

Она состояла в группе фанатов этого певца. По ее рассказам, эта группа (в основном, состоящая из женщин) ездит за ним по миру, обсуждает его несчастливую личную жизнь, его плохое питание и язву, его дрянную нелюбящую жену. Они за свой счет таскаются за ним по странам и столицам, дарят ему подарки, частенько доставляют ему горячую еду, заботятся о его здоровье. Он для них Бог.

И они живут этим, порой забывая свои семьи. Я слышала об этом.

Я могу сказать, что влюблена в Хворостовского; мне нравится каждое движение его рук и губ, очень внимательные изучающие серьезные глаза; я обожаю звук его голоса; он меня завораживает, и я плачу до сих пор, глядя на него с экрана, понимая, что его уже нет. Меня восхищает его мужская красота, тембр его невероятного голоса, возможно, не очень сильного для оперы, но невероятно выразительного и чарующего. Я бы смотрела на него, не отрываясь. И мне не важны дефекты кожи или черты характера. Восторг заливает сердце.

Модный хорватский виолончелист Hauser, наигрывая мотивы классических шедевров и мировые шлягеры, практически одним пальцем, но при этом мимически выражая гамму разных чувств, вызывает бурный сумасшедший восторг у лучшей половины человечества молодого и старого возраста.

Обаяние, харизма, мужская красота, мужественность (внешне — точно) вызывают шквал восторга.

Мне очень нравятся некоторые мужчины-актеры. Существует любимый типаж, обсуждаемый с подругами по аналогичным вкусам (с которыми не спорят) на мужскую, да и на женскую красоту.

И «вот, новый поворот!» — вдруг передо мной встает излюбленный образец мужчины!

Рядом — без ореола славы, демонстративной осанки, без сопровождения толпы или телохранителя, один передо мной: слабый, больной, сломанный, нуждающийся в опеке, поддержке, и помощи.

Можете представить прилив энергии и активности у моей персоны! И я протянула к нему свои руки помощи, еще не понимая какой и зачем.

Вскоре я продумала план немедленной скорой помощи:

• Вылечить диетой последствия панкреатита и голода.

• Каким-то образом снять депрессивное состояние отрешенности.

• Помирить его с отцом и наладить взаимоуважительные отношения.

• Вернуть его к готовности начать всё сначала в бизнесе и жизни.

Будете смеяться, но мне удалось! Наверное, я очень этого хотела.

За свою Жизнь я не раз замечала, что, если я хочу чего-то хорошего и не для себя, часто удается достичь желаемого. Кто-то помогает? Или благие намерения вознаграждаются? Кем-то!

Я и сама активизировала отношения с отцом Блейка и искренне ему сказала, что мне нравится, как он воспитал сына.

Отец был несказанно горд. И в благодарность за заботу о его сыне испек мне сладкое медовое печенье в виде сердца и принес пакет с маленькими полезными подарочками. Трогательно!

А парень, правда, показался мне удивительным. Очень умен и эрудирован. Достаточно организован. Пунктуален. По слуху знает оперу. В машине по радио музыка. Я — Бетховен. Он — Пятая симфония. Моя реакция — открытый рот…

Блейк имеет опыт международного сотрудничества в бизнесе, был во многих странах.

У него ОН-ЛАЙН друзья по всему Миру. Ужасно было забавно, когда он показывал меня, как новую русскую бабушку в соцсетях, и я в разговорах с ними видела большую симпатию у них к этому американскому парню.

Поразилась, увидев в его Instagram около трети миллиона followers (последователей, OH знаменит).

Б., несмотря на мужественную зрелую мужскую красоту, по-юношески, открыт, доброжелателен и доверчив к людям.

Даже слишком.

Наивно считает, что его миссия — помогать!

Что и старается делать. Убедилась не раз, что бескорыстно.

Я же, при моем старании помочь, поимела тщеславную корысть пользователя: помимо приятных мужских манер, обращенных ко мне (он был пажом, который меня понимает, слышит и слушает), я получила помощь интеллектуальную, в которой нуждалась и не надеялась получить от своего окружения, потому что стесняюсь отнимать у людей время, понимая, какая это драгоценность.

Парень — спасенный птенец — оказался не беспомощным, бескрылым нахлебником-питомцем.

Неожиданно он помог мне с очень нужным и важным делом для редактуры моей книги, что я никогда не смогла бы сделать и просто забросила бы эту идею.

Он создал программу на моем компьютере, благодаря которой мы с моим редактором могли одномоментно считывать и править текст, находясь на разных полушариях Земного Шара в разных часовых поясах.

Мы за несколько дней сделали долгую важную работу; он был рядом каждую нашу сессию, контролировал, поправлял, дополнял. Подскакивал моментально при наших истерических вскриках: «Пропал кусок текста!» и спокойно находил пропажу.

И я, полная гордого оптимизма, даже зауважала себя за попытку написания книги и была благодарна Блейк за неожиданную и неоценимую помощь.

Кстати, он не просил и даже не намекал на оплату его дорогостоящего недельного труда, хотя, знаю, был абсолютно без денег, потеряв всё, что у него было: и большие деньги, и бизнес, и любимую девушку (что объяснимо при потере денег, которая произошла, возможно, при ее участии).

Сказал, что просто хотел мне помочь.

Его помощь — естественный обмен благодарностью за протянутые с помощью руки — я приняла без колебаний и сомнений.

И когда несколько раз мы находились в огромных супермаркетах, я предлагала купить то, что ему нужно, он отказывался. За исключением больших тяжелых галлонов питьевой воды и нескольких мелочей. Скромность меня поразила.

Мне было весело с этим молодым человеком: мы шутили; он рассказывал о себе, я его шутливо поругивала, критиковала, он надо мной подтрунивал, по-доброму, и над моим плохим английским, но мы понимали друг друга в основном — желанием помочь! И радовали хорошими теплыми дружескими отношениями.

Я даже давала ему советы, наверное, наивные, плохо выраженные на моем английском, но искренние, и он их слушал! Что необычно для молодого человека. И, кроме того, я совершенствовала с ним мой английский.

Я заметила у него удивительное редкое качество: винить во всём себя и только себя. Буквально во всём. И, еще необычно: при каждой неприятности или неудаче, эмоционально реагируя, он утверждает, повторяя как мантру — завтра точно будет лучше.

Он напоминает мне моего внука, которому всегда хочется помогать, хотя он никогда об этом не просит. Деньги, правда, берет, но в благодарности не рассыпается.

Но у моего родного внука, как у многих, виноваты в неудачах все вокруг, но только не он сам.

Я была полностью поглощена заботой о Птенце и желанием помочь, что мне, сдуру, вообще свойственно, частенько и бескорыстно (этакая альтруистка, но, хочется надеяться, что… дозированная).

Я подарила Блейку иконку Святого Спиридона, привезенную мной недавно с греческого острова Корфу, где в саркофаге покоятся мощи этого Святого. Считается, что этот святой налаживает именно финансовые проблемы и помогает обрести свой дом и не остаться без гроша в кармане.

Легенда говорит, что Спиридон Тримифунтский иногда покидает свой саркофаг, и, когда возвращается, рядом находят его истрепанные тапочки (Он, якобы, навещает тех, кому нужна помощь).

Предприимчивые служители церкви режут эти тапочки на мелкие кусочки и раздают страждущим. Безвозмездно.

Называются эти крохотные завёрточки «оберег». Саркофаг иногда (редко) открывают. Не поверите, но, когда я была в церкви и, по поручению подруги, известившей меня об этом Чуде, просила за ее брата-монаха, крышку саркофага открыли на две минуты.

Конечно, там нельзя фотографировать и снимать видео, но я смогла. С благоговением, конечно.

Для подруги и для утверждения реальности самих мощей. Мне самой святой показался очень маленьким, и даже расшитые золотом сафьяновые тапочки были детского размера.

Корфу знаменателен этой роскошной церковью, носящей имя Спиридона, и в лавке церкви идет очень активная продажа икон разных размеров и прочей атрибутики. Я купила иконки для самых близких.

У меня возникло непреодолимое желание подарить одну Блейку.

Он положил подаренную мной иконку Спиридона в портмоне и сказал, что она всегда будет с ним. Я убедилась в этом через некоторое время, уже после его карьерных успехов.

Однажды я получаю от Б. с утра текст в невероятно теплых тонах — признание в любви, как к маме или бабушке. По-русски, с употреблением высокого литературного слога. Даже несколько высокопарного.

Я сначала восхитилась, потом посмеялась, сообразив, что он списал слова из какого-то русского источника.

Было очень приятно, но и странно, и смешно. Но на искренность и лестность признания я не «клюнула» и заставила Б. объяснить, откуда он взял такие слова и где их нашел.

И он, смеясь, что я его «расколола», признался, что использовал программу AI (Artificial Intellect) — искусственный интеллект. Мы тут же написали красивые письма друзьям и разные мини-истории, задавая программе темы и включая некоторые тематические ключевые слова.

Потом мы обрадовали пишущих и редактирующих, что они могут идти отдыхать — теперь искусственный интеллект всё сделает сам, и долго смеялись.

Он поставил мне эту программу, но я не уверена, что справлюсь без его помощи.

Мое участие в нынешней судьбе Блейка проявилось еще одним событием — вводом его в семью моих друзей с детьми близкого к «Птенцу» возраста. Я как бы нашла ему новое гнездо. Он легко наладил контакты с ребятами и восхитился их мамой, невероятно теплой и мудрой, красивой женщиной — антиподом своей матери.

Он как бы получил еще одну семью, за что несказанно благодарен.

И, ура! Блейк инициировал свои попытки вернуться в бизнес, искал работу по своему профилю (политика и валюта), готовился и проходил разные интервью. Он знал, чего хочет. И он верит, что добьется большого успеха.

Мы были довольны и даже счастливы нашей необычной дружбой.

Но тут вокруг меня началось несусветное, неожиданное, отвратительное и оскорбительное движение.

Моя недавняя, но теплая, любящая и заботливая подруга, продирижировала мою дочь, и они вдвоем взвились от непонятных мне чувств. Подруга с дочерью вдруг озаботились моей безопасностью.

Причем, в яростной и агрессивной форме.

Его обвинили во всех возможных и невероятных пороках, состоянии невменяемости, корысти, мошенничестве. Мне указали на серьезную угрозу моей социальной, экономической и даже физической безопасности. Всё это ввело меня в ступор.

И меня, и его заподозрили в сексуальных пороках, что мне казалось особенно смешным, потому что по возрасту он был мне внуком. И кстати напомнил мне его очень сильно.

Мне было и смешно, и страшно. Защита ими моей персоны показалась мне ударами лопаты наотмашь по голове и сердцу.

Пена этих беспричинных и странных (они даже не были с ним знакомы) эмоций, обидных для меня, накрыла меня, как зловонным одеялом. Отплевываться не было сил и желания.

Они меня защищали «от хакера, мошенника, жулика и агрессивного насильника».

Должна заметить, что мой сексуальный темперамент, в отличие от социального, весьма холоден, и, когда речь идет о моих излюбленных образцах мужской красоты, я абсолютно не примеряю себя в их постели. И в моей тоже.

Но не в этом была моя оторопь. Я понимала эгоистическую мотивацию дочери, но мотивация подруги мне непонятна вообще. Но эти негативные эмоции достигали меня через оповещенных друзей и докатывались волны осуждения.

«Она влюбилась! — восклицали мои защитники. — У нее отберут все деньги! У нее украдут все пароли, она беспечна, он — хакер. Он жулик!»

Парень понял обвинения и обиделся, сказав: «Если бы я был хакер, я бы рядом не сидел, а легко сделал бы все дистанционно. Меня бы никто не увидел. Я просто хотел помочь».

В процесс моего унижения был вовлечено близкое окружение под грифом «открыть глаза…». К счастью, я уехала в Европу и там отдохнула от невротического состояния.

Мое недоумение сменилось негодованием. Но против лома нет приема. Я занервничала и счастье быть нужной или просто полезной, с благодарностью в ответ — испарилось. Я стала натягивать шлем отчуждения от защитников.

«Лопата» оскорбительных обвинений в мой адрес продолжала размахиваться. Но я, имея чистые помыслы, была сильна духом и противостояла грязному «общественному мнению».

Правда, устала от пошлости и никчемности таких невротических волн, нагоняемых на меня.

Мне твердили истерически: «Ты потеряла рассудок, ты с ума сошла!»

Я сначала воспринимала это с юмором, но тут пошли аргументы: «я волнуюсь за тебя»; «ты не в себе», «что с тобой случилось?»; «ты меня пугаешь!»; «у тебя странные реакции».

Такие намеки на мое психическое нездоровье вводят меня в недоумение. Меня как будто пришлепывают по голове и говорят: «Ты не в порядке, я волнуюсь!»

По поводу моего психического состояния — я проанализировала: вроде я в порядке, еще продолжаю работать в большой кампании, с весьма ответственными функциями.

Много общаюсь с людьми по работе и не вижу за собой сбоев в логике поступков. Что не скажешь об обвинителях в моей безнравственности, как ни странно это звучит по отношению к человеку моего возраста.

Наверное, дочь опасается, что место внука, да и ее, будет занято, что вполне возможно из-за недостаточно уважительного и теплого использования в течение долгих лет. Но надо надеяться, что хорошее всегда перекрывает плохое.

Встает извечно русский вопрос: кто виноват и что делать? РИТОРИЧЕСКИЙ.

А с моим спасенным Птенцом всё замечательно пока (тьфу, тьфу, не сглазить!). Он очнулся от травм, распушил перья и пустился в пробный полет, правда, еще с оборванным хвостом.

Мои просьбы к Небу и помощь Спиридона отправили Блейка в Европу, он занят в интересном проекте, общается и заводит новых друзей в среде богатых и знаменитых.

Он работает в команде, возглавляемой сильным бизнесменом, правда, мне кажется — не очень честным (пользуется добротой Б.) Они посещают разные страны и проводят официальные встречи. Блейк очень увлечен и доволен.

К сожалению, из его фотографий в соцсетях и его сообщениях мне по Ватсапу, я заметила большой активный интерес всей женской части команды и окружения к нему, и даже с элементами соперничества. Это не может не настораживать — не собьет ли такое дамское внимание его бизнес-планов и творческой направленности. Хотя он еще не забыл прошлую подругу, оставившую его, и пока ему удается избежать новой привязанности. Правда, одна экзальтированная дама проявила внимание к Блейку очень необычным способом: в его день рождения она арендовала дорогущую машину Lombardini, и он рулил на ней по городу Дубай абсолютно счастливый и восхищенный подарком.

Хочется уповать на его здравомыслие.

Но вы же помните вечную Мудрость — всё зло от женщин.

Блейк регулярно шлет мне фото и видео его успеха из Европы и Ближнего Востока, уведомляет о планах, каждый раз благодарит меня за что-то в его движении и иногда пишет, что реально скучает и любит. Наверное, потому что он, несмотря на молодость, смог оценить мои рациональные мозги и открытую, как у него, душу.

Не это ли нужно каждой бабушке? Волнуюсь за него из-за его доверчивости и доброты, зная, как люди этим пользуются.

Блейк в большой надежде заработать миллиард и купить дома: отцу, матери, отчиму; а мне — Теслу, чтобы, как он сказал моей подруге: «Нана (так Б. меня называет) могла бы пить коньяк, а умная машина сама везла бы ее домой!»

Кому-то это покажется безумием, но, во-первых, оно — доброе, а во-вторых, со способностями Блейк возможное.

Правда, я посоветовала ему просить пока только миллион: не напрягать сильно Спиридона и быть скромнее.

Но он еще не определился с цифрой.

Будем верить в его Успех, и, если Блейк его добьется, всё это случится, и те, кто исходил на злобу, изойдут на слюну от зависти. Хотелось бы увидеть их лица, если я на Тесле прирулю…

Кстати, мне кажется (вернее, хочет казаться), что Святой Спиридон и мне помогает (наверное, за то, что я прошу помощи не для себя): я благополучно выжила после экстремальной поездки по Шотландии — в качестве «бурлака» я добралась от Эдинбурга до Глазго и вернулась домой живой. И теперь Спиридон мне помогает закончить книгу.

А та негодующая подруга, узнав, что Блейка рядом со мной уже нет, успокоилась и, как ни в чем не бывало, звонит и воркует. Но я уже настороже от ее заботы.

Подруга, не понявшая меня, была отодвинута на задний план. Но дочь, с которой было всегда напряженное общение, вызвала горечь. Непонимание и разные платформы убеждений делают раскол возможным.

Мое понимание и прощение заморозились и торчат ледяной иглой между нами. Конечно, хочется, чтобы лед растаял! И она попытается понять меня.

Наши с дочерью отношения прервались на размышления… но дочь есть дочь, и я ее прощу. Но хочется извинений за некорректную, обидную и болезненную «защиту».

А я размышляю, как отмыться, очиститься, пережить непонимание близких мне людей…

Может, только доктор Время поможет? Но я чувствую себя еще сильной и не позволю собою управлять. «This is my way». (Это мой путь!)

Существует мудрая фраза: «Время покажет!»

Мне не раз говорили, что я привлекаю людей. Кубинка по имени Норма, женщина-ВУДУ, давно сказала мне, что люди летят на меня, как на лампу.

Однажды я была приглашена консультантом на съемки фильма в Форосе после моих поправок сценария.

Я проработала месяц, помогла в каких-то вопросах и собралась уезжать.

Но режиссеры не хотели отпускать меня со съемок, говоря, что я создаю атмосферу.

Наконец, я поняла и сформулировала: у парня четкий синдром отсутствия матери. Поэтому он «прибился» ко мне.

Мне с этим парнем легко, приятно, интересно, весело и приятно. Он замечательный Паж.

У меня такое было с гидом по Баварии. И мне не трудно давать опыт, знания, настроение, смешливость. Он берет это жадно и благодарно. Я не испытываю боли, наблюдая недостатки его воспитания или детали судьбы. Потому что он чужой.

Я не могу забыть многолетние мысленные мучительные переживания за своего внука. Когда ночью я просыпалась и не могла уснуть от ужаса при мысли о том, что ему плохо.

А этот чужой парень слушает мои советы и принимает их, потому что понимает, что они искренние и оптимизирующие. И доброжелательные. Мне не трудно давать ему энергию — он берет ее жадно и благодарно.

Мне не надо преодолевать барьер неприятия, недоверия, нелюбви, несимпатии, неблагодарности, что меня очень напрягает, ранит, расстраивает и даже убивает. Потому что очень больно.

Потому, что близкие не понимают, не принимают.

А еще я начинаю чувствовать, что мне плохо без людей, которые меня любят, или ценят, или просто симпатизируют.

Это помогает мне понимать, что я не зря прожила жизнь, что кому-то помогла, кого-то выслушала, кому-то что-то дала, дала понять что-то важное. Что я нужно людям.

И то, что мне показывают мою нужность — придает мне силы, энергию и делает мою жизнь счастливой.

Я люблю посмеяться и, если человек со мной в одной тональности, в близком интеллектуальном уровне, с хорошим чувством юмора, — это подарок.

Когда меня подвергают остракизму люди равнодушные, негативные, эгоистические — я болею, потому что хочу сделать что-то хорошее. И потому, наверное, мне часто помогает Бог или кто-то НАД нами.

А Любовь между людьми — это что-то глубокое, сложное, далекое от простой физиологии — это высший смысл Жизни.

И у меня сейчас большая человеческая симпатия к молодому человеку и надежда, что там наверху — ТОТ, который внимательно за нами наблюдает, анализирует, помогает или карает, ведет учет всего, что ты сделал в этом мире, справедливо расставит всё по местам.

Я в это очень верю!

Октябрь 2023

Сарасота

Московские драмы

Вы уже в курсе, что мне нравятся интересные оригинальные люди и, особенно, мужчины.

В женщинах я редко нахожу что-то, кроме красоты и иногда добра. Мужчины более интересны и прямолинейны.

Один из моих мужей был ученый секретарь большого союзного института.

Директор института — очаровательный обрусевший кавказец с великолепным грамотным русским интеллигентным языком, назовем его К., создал этот институт и был бессменным директором во время всех меняющихся режимов и лидеров страны.

Я как-то давно на его юбилее выступила и назвала его королем компромисса. Потому, что иначе человек не смог бы так долго удержаться на высоком месте под гнетом чиновников-доброхотов, трудового коллектива и прочих камней преткновения советского периода. А может и любого периода, в любой стране.

К. был очень красив, высок, улыбчив, строг (по справедливости). И считался хорошим директором большого ведомственного института.

Короче, farming (привлекательный) мужчина большим спросом у женщин, разумеется, пользовался, но был женат, являлся моногамным мужем, был великолепным отцом и еще лучшим дедушкой.

В лихие девяностые, как сейчас принято говорить, он успешно директорствовал, занимая для института три здания, и решил отдать одно здание под что-то денежное, то ли Клуб, то ли казино. Эти здания располагались на одной из центральных улиц столицы Москвы и являлись лакомым кусочком для всех, у кого есть зубы.

Всё шло успешно, пока в один прекрасный день в институт не вошла группа вооруженных людей в масках с оружием и потребовала всему трудовому коллективу убраться на улицу немедленно. На дворе стояла зима, народ выскочил в чем был, в недоумении, в растерянности. Мой наивный муж американец-демократ во время рассказа задал только один, страшно удививший меня вопрос: «Как? Их выгнали без пальто?»

Даже К. смеялся и подтвердил: без пальто и без вещей и навсегда.

Большое количество людей потеряли работу не в одночасье, а в одну минуту, и никто не знал — чьих рук это дело. Кто прибрал лакомый кусок (несколько зданий на одной из главных улиц Москвы). Только позже К. признался, что всё провернула «Питерская группа».

К., естественно, реагирует сосудистым спазмом и попадает в госпиталь. Но не простой, а элитный. И начинается лечение, как потом определено многими специалистами, коварно опасное и даже убийственное.

Ему, во избежание движения тромба, назначают препарат, разжижающий кровь, но никем не проверяется завышенная дозировка и график применения препарата, и К. получает, по-видимому, инсульт. Его состояние резко ухудшается, он близок к трагическому исходу после психологической атаки на институт и на него, как на директора. Но тут прилетает из-за рубежа его жена, гостившая у детей, и устраивает бешеный разнос в госпитале. Она забирает мужа и увозит из страны.

У К. диагностируется стволовой инсульт, его несколько раз оперируют и, в конце концов, справляются с проблемой. Только он теперь не может ходить. Может сидеть в инвалидном кресле.

Он долго не говорил, чьими руками это преступное дело было сфабриковано и проделано, но позже признался, что это питерская команда самого главного босса. И что его хотели убрать.

Вот уже много лет он в инвалидной коляске — большой, красивый, умный, добрый, интеллигентный человек, заслуженный профессионал, награжденный орденами России и некоторых европейских стран. Он же — никому не нужный пенсионер, жертва преступных разборок и захватов.

И только верная жена, находящаяся около него 50 лет, несет на себе груз — и моральный, и физический, таская тяжеленную коляску, загоняя ее в машину и помогая поддерживать крупного тяжелого мужа.

Блестящая карьера человека, верой и правдой служившего отечеству, выброшена на помойку. И, хотя на многих сайтах его имя и невероятно красивая фактура мужчины-офицера на фотографиях еще сверкает, немощное тело оседает в кресле, голова склоняется на грудь, и он являет собой жалкое зрелище жертвы коррупции. Неблагодарность отечества, злокозненность сильных мира сего и уныние по поводу никому ненужности и бесполезной омерзительной старости.

Вот и весь портрет роскошного красавца К, умницы, баловня судьбы, честного человека и блестящего специалиста в своей области.

Аминь!

Любимец девушек

Еще один портрет моего приятеля, интереснейшего талантливейшего питерца, настоящего потомственного интеллигента. Не от слова «потом», а внука и сына репрессированных питерских интеллигентов. Назовем его А.

Он получил прекрасное образование, даже не одно, а два с половиной (психология, минералогия и неполный курс философии) в Ленинграде, жил на хорошей социальной ступеньке. Был женат по любви чуть ли не с 10-го класса школы, но недолго.

А. разошелся женой, благодаря его суперактивной теще, заправляющей высокими профсоюзами и желающей руководить всем и вся.

А. развелся и остался с дочкой на руках, как отец-одиночка, потому что девочке грозил детский дом из-за занятой на политическом поприще бабушки и безвольной матери.

Мой приятель был оппозиционером, выражал недовольство режимом и окружением, его с позором исключили из комсомола, но потом, после голосования назначили секретарем комсомольской организации института. Но вскоре, несмотря на соседство и дружбу со знаменитостями, опасаясь неприятностей, взял маленькую дочку и перебрался в Америку.

Поскольку он являлся незаурядном человеком и довольно близким к церкви, ему оказали помощь русские эмигранты первой и второй волны, из верховной духовной Иерархии.

Он остался в Америке навсегда, отдал дочку в православную русскую школу, вырастил ее по своим мужским меркам и понятиям. Девочка была трудная, но все-таки выправилась, выучилась, благополучно вышла замуж и родила трех очаровательных детей.

Мой приятель А., став профессионалом высокого уровня в медицинской сфере, нашел себя и состоялся также в качестве маяка для молодых и красивых женщин.

Несколько раз ненадолго сходил в брак, но разочаровался, поскольку довольно высоко представляет себе женские функции, а бытовые детали он сам прекрасно выполняет, даже лучше, чем женщина.

И вот уже длительный период он является светлячком для женщин (он выбирает только свой излюбленный типаж) и буквально отбивается от них, летящих на его свет, деньги, галантность, изобретательность во всём, что касается ухаживания, достигнув в этом поле невероятные высоты. И, возможно, прилагая невероятные способности в сексе или умение. Это искусство тоже надо изучать и применять. Он изучал.

Я как бывший сексолог, теперь на пенсии, теоретически и практически, могу это подозревать.

Никто из знакомых мужчин не может сравниться с ним по манерам, творческим выдумкам, увлекательным увеселительным мероприятиям, коллекционированию уникальных предметов искусства. Он активный любитель самых шикарных ресторанов, спортсмен-экстремал на всех видах передвижения (машины, лыжи, джетски и прочее, используя дрон и всякие устройства для наблюдений за своими передвижениями). Он легко заводит друзей и подруг и легко их теряет. Он любит выражение благодарности.

И если он «выгулял девушку», прилетев с ней в ресторан на вертолете, и они сели на крышу ресторана, он ждет от нее выражение благодарности и восторга.

Но если девушка приняла это как должное (сейчас завышенная самооценка женщин в тренде, несмотря на то что очень немногое количество их приближается к общеоцениваемым стандартам. Проще сказать, далеки от стандартов), А. сразу разочаровывается и не берет ее в избранницы.

Девушки бесятся, не понимая, как это их отвергли. Удивительное время на дворе.

А. доволен своей жизнью, не поддается возрастным изменениям, считает, что так будет всегда, и он останется красив, интересен, силен и искусен во всём — навсегда!

Он считает себя счастливым, не имея стабильный семьи, живет на всю катушку, много и трудно работает (но только четыре дня в неделю), много летает по миру, немножко пишет и наслаждается своей свободной неженатой жизнью без семейных проблем.

Мне кажется — он нашел идеальный путь мужчины-эгоиста и наслаждается этим от всей души.

Кстати сказать, многие женщины из моего окружения просто удивлены, взбешены, возмущены тем, что у меня в друзьях всегда молодые интересные мужчины.

Это обсуждается и вслух, и за спиной. Были случаи, когда мои подруги осведомляли на ушко «прирученных» мной друзей-мужчин о моем запредельно старом возрасте.

В ожидании чего — не понимаю. Но объяснение наличия около меня молодых мужчин простое.

Им со мной интересно, они могут поделиться и обсудить со мной любые вопросы. Мне с ними тоже интересно, и я не требую от них ни денег, ни секса. Никакого напряга!

У меня сложилась, может, и неоригинальная, но интересная классификация женщин в логике мужчин. Проверена на десятке мужчин.

Женщина только для дружбы.

Женщина только для секса.

Бывает женщина для секса и дружбы, но редко и ненадолго, включая брак.

Ханжа советского разлива

Вера была дочерью незамужней женщины, влюбленной в своего избранника, не собиравшегося строить с ней семью, хотя искренность его чувства к ней исключать нельзя.

Жизнь развела их и, встретившись через год-два, когда у нее уже был от него ребенок, дочь Вера, им стало понятно, что семьи не будет. Вернее, ей. Боль и горечь отравляли ей жизнь.

Женщина пыталась бороться со статусом матери-одиночки — возникла легенда погибшего отца ребенка, она не поворачивала голову на шепот за спиной. Гордо несла «бремя позора». Такие были нравы. Особенно перед родственниками и соседями.

Долго его любила, вспоминала, на что-то надеялась. Хотя алименты он платить отказался, возможно, по наущению своей матери.

Она узнала, что он женился, у него родился второй ребенок. Но с женой вскоре разошелся и был постоянно в поиске. Новых женщин выбирал достойных, со статусом и статью, что бесило, огорчало и обостряло комплексы и обиды брошенной с ребенком женщины.

Нельзя сказать, что Вера росла в нелюбви, но она являлась живым укором и причиной несчастливой жизни, безусловно. Нервические реакции матери на поступки, учебу и даже болезнь дочь пугали, она их предугадывала и боялась крика и даже оплеух.

Но надеялась, что это от болезненной любви. В самоотверженности матери было отказать нельзя.

В нос девочке постоянно тыкались упреки в адрес отца, злые, обидные, оскорбительные, антисемитские, о чем девочка не имела никакого понятия. К тому же она никогда отца и не видела, даже на фотографиях. Представляла его чудовищем и негодяем. Хотя понимала, что из матери выплескивается обида и, может, остаточная любовь.

Мать часто повторяла фразу, врезавшуюся в память, что мужчинам нужно только одно… Вера долго не понимала, что это — одно. Но с детства усвоила, что мужчинам доверять нельзя: они коварны, неверны, ищут путь полегче и выгодней, что они все — гады!

Они жили вдвоем всегда, с рождения Веры. Редкие мужчины замечались рядом; мать много и ответственно работала, мало и плохо занималась домом, не увлекалась кулинарией — всё было просто, быстро, из консервных банок или готовых полуфабрикатов. Но даже это вспоминалось вкусным — наверное, от недоедания.

Они жили скромно в части маленького ветхого дома, далеко от центра города, что было не престижно; с печным отоплением и без водопровода и канализации. Но тогда многие жили так, даже не понимая, что это ненормально.

Спали мать с дочерью в одной комнате, разделенные мебелью.

Нечаянно замеченная мастурбация матери, вначале непонятная, впоследствии оставила сильный негативный, но и поучительный след в душе и в закоулках памяти.

Мать многие годы была одна.

Только значительно позже, когда Вера была уже замужем, у матери появился постоянный любовник, намного моложе, статусный и симпатичный. Мать гордо представила его дочери, случайно заставшей их полураздетыми.

Вера искренне радовалась за мать. Ей минуло пятьдесят лет тогда, по теперешним меркам — еще молодая женщина. Но связь длилась недолго — он был женат.

Вера рано вышла замуж на первом курсе института. Дефлорация случилась спонтанно. Мальчик, однокурсник, ставший уже близким другом, всегда был рядом, даже в трудную минуту, и однажды сказал: «ТАК надо!» — и она поверила, забыв заветы и советы матери.

Он казался надежным. Таким и оказался. Она представила его строгой матери, он ей понравился.

Мать, считая себя умноделикатной, опытной и дирижирующей окружающими людьми женщиной, выпытала секрет у дочери «об отношениях УЖЕ!» и, дознавшись, что да, сказала, что им надо срочно жениться. Вера не хотела следовать советам матери, но и повторять ее жизненный опыт тоже.

Трудно сказать, любила ли она предоставленного ей Богом и Судьбой.

Безусловно, он был самым близким человеком и, видимо, любил ее. Но он прожил недолго. Вера овдовела в очень молодом возрасте.

Эта неуверенность в чувствах мужчины и своих, полученная от обожженной матери, сформировало всю жизнь Веры — она не верила в любовь. Ведь мужчинам нужно только ОДНО! Конечно, подразумевался секс, но такого слова не было в словарном запасе большинства советских людей и «это» обсуждалось иносказательно, шепотом и стеснительно.

Так случилось, что, прожив длинную жизнь, Вера вряд ли кого-то по-настоящему любила.

Влюблялась — да! Нечасто, но окрашено это было всегда в черные цвета сомнений: как быть, идти ли на интим? А страх беременности? А страх заразиться венерической гадостью? Она всегда думала об очереди предыдущих партнерш по сексу у оказавшегося рядом, тяжело дышавшего от возбуждения мужчины и о безусловной «грязности» его предыдущих партнерок.

И эта мысль, будоражившая ее мозг, загораживала и ее сексуальные ощущения, и смелость, и заставляла держать стягиваемые с нее трусы (иногда, не часто) изо всех сил… Она научилась превозмогать свое возбуждение, желания и чувства.

Портрет матери как бы стоял в углу зрения, назидательно грозя пальцем! И Вера давила в себе всё — и физиологию, и романтизм, и чувства симпатии к человеку в тактильной близости. Другие, не привлекательные для нее, и приблизиться не могли. Шел жесткий отбор в голове; гормоны и чувства не считались значимыми и отвергались рассудком, как неконструктивные. Ущерб сознательно подавлялся нарочитой брезгливостью, скрываемой сексуальностью.

К тому же она была малообразована в области физиологии женской сферы (и сексуальной, в первую очередь), как большинство советских людей в то время царствующей ханжеской морали.

Люди шепотом говорили на темы сексуальной близости, любое отступление от общепринятых представлений осуждалось; «рабоче-крестьянское» расположение партнеров считалось единственной нормой. Всякие отступления, ухищрения, фантазии были вне рамок приличия. Даже словарный запас на эту тему у советских людей был минимальный, формальный и застенчивый. Помню исследования сексологов в этом ракурсе смешили, определив словарный запас на тему любви и близких отношений с женщиной среди офицерского командного состава — в цифру 15–20 слов, после чего они переходили на неформальный и матерный сленг; среди простых необразованных французов — больше 100 слов. Я могу ошибаться в цифрах, но их порядок был таков.

Говорить об ЭТОМ было не принято, или только шепотом на ухо и самым-самым…. Но лучи солнца от западного раскованного мира проникали во все сферы, и в область человеческих отношений тоже, включая сексуальную сферу.

В 90-е годы устои зашатались, и свобода всего стала просачиваться во все дыры и щели. Пересматривались многие советские ограничительные рамки. Советская мораль тоже подверглась остракизму.

Врачи, психологи и даже, по новой терминологии, — сексологи начали пропаганду медицинских, научных и психологических знаний в просветительских лекциях среди населения.

Лекции по сексологии были востребованы, как воздух. Собирались огромные аудитории на лекции по осведомительной сексологии, включая обсуждение сексуального поведения партнеров и, о, ужас! Об оргазме, этом признаке западного разврата. Шоковые реакции у людей выражались и цветом лица, и потоотделением, и нервными движениями. Даже температура в помещении повышалась. Помню, секс-терапевт Московской школы сексологов, молодой интересный мужчина, поделился со мной отзывами женщин трудового коллектива ткацкой фабрики: они ходили на все лекции с ожиданием невероятных эротических реакций их тела на его слова, возбуждение вызывало повышенную секрецию всех органов. «Мы все в мокрых трусах», — поясняли они.

Сексолог И. Л. Б. умерла так завести женскую аудиторию, что слушательницы признавались, что начинают новую жизнь. Доктор объясняла, что желание секса — нормально, это нужно организму для разрядки, надо любить свое тело и удовлетворять его потребности; при отсутствии партнера можно получить всё альтернативными методами. И это не стыдно! Дерзайте, женщины, ищите свои эрогенные зоны! Какой подъем духа у людей вызывали такие откровения сексологов и психологов!

И разговорный язык пополнился, как терминами, так и расчехленными уже, вульгарными, матерными словами. Был такой советский анекдот. Профессорская семья сидит за праздничным столом с хрусталем, дорогим фарфором, шампанским и ждет внука, пошедшего 1 сентября впервые в школу. Ждут долго, ребенка нет. Вдруг врывается Вовочка, волосы дыбом; школьная форма перекошена и распахнута, весь потный, он швыряет в угол портфель и вопит: «Сидите тут и не знаете, что пиписька-то хуй называется!»

Извините, но это советский эпос, и его не стереть и не спрятать.

Вот другой аспект советской действительности, отражающийся на сексуальной жизни трудящихся.

Большинство семей жили в одной комнате с детьми и даже родителями. Места и времени для интима найти было трудно. Другой иллюстративный анекдот. Одна комната, молодая пара хочет уединения, но рядом их сынишка лет шести. Они ему говорят: «Сынок, садись на подоконник, не оборачивайся и рассказывай всё-всё, что ты видишь за окном». Мальчик перечисляет: «Почтальон идет, дядя Федя двор подметает, соседская собака побежала, машина подъехала; а вон Васька в окне торчит — наверное, тоже родители ебутся». Смешно, но горько за людей.

Слово СЕКС звучал уже из всех утюгов, все старались показать современность и продвинутость.

А поначалу людям приходилось объяснять, что это не порнографический термин, а просто отношения между мужчиной и женщиной, и ничего постыдного в этом не наблюдается. Появились бесплатные медицинские пункты по профилактической обработке после СЛУЧАЙНОГО сексуального контакта. В общественных уборных можно было купить презервативы, побриться и получить другие платные услуги. Россия хотела подражать Западу.

С изменением нравов изменилась статистика. Всего: абортов, разводов, изнасилований, неполных семей с детьми и прочего.

Стали с экрана ТВ обсуждать нужны ли России публичные дома.

Вот тогда-то и был открыт первый в России сексшоп, и в магазине дежурили специалисты-сексологи, объясняли, рекомендовали, помогали.

Пришли в Россию различные консультации, службы «Секс по телефону», сдернутые у стран Европы и Америки. Помню, как в 1993 году я приехала в Принстон и по ночам смотрела такие передачи, чтобы сравнить с тем, что сама же инициировала в России, первой громко провозгласив «Секс есть в СССР».

Старая худосочная бабулька на экране, в очёчках, с пучочком спокойно, без улыбки и эмоций отвечала на такие вопросы по телефону ночным зрителем, что мне было неудобно их слушать. Иногда вопросы были «по делу», а иногда просто издевательские, хамские и грязные. Но бабулька справлялась на отлично!

Немного позже в Москве была организована на радио похожая ночная передача о сексе. Вела ее моя подруга М., актриса, невероятно красивая блондинка, что не видно было по радио, но кажется ее имя называлось и ее могли знать зрители. Однажды к ночи, после моей телевизионной программы по вопросам полового воспитания, я позвонила М., но она не подняла трубку. Позже она перезвонила и на вопрос, где была так поздно, ответила:

— Занималась сексом в лифте (она употребила вульгарный глагол).

— С кем? — взвилась я.

— С мужем, — был ответ.

— Как? Зачем?

— Ну, интересно же, а вдруг кто-то войдет!

Я упоминала этот эпизод в своих лекциях в серьезных аудиториях (учителей, врачей) об управлении своей сексуальностью и что-то в этом роде, о половом воспитании, и всегда был один вопрос у части аудитории — телефончик ее дадите?

Вернемся к героине Вере.

Ее скудная сексуальная жизнь в собственных и общественных запретах, с отпугнутыми ее скованностью и комплексами редкими мужчинами, с полным отсутствием здорового и хоть какого-нибудь секса, наложили отпечаток и на выражение лица, и на характер, и на нервную систему. Редкие сексуальные эпизоды не приносили ей оргазма, она стеснялась показать, что она хочет от мужчины. Но, наконец, с приходом новых веяний, она поняла, что она клиторная женщина, а не все мужчины умеют довести до оргазма такой тип женщин. Нужен умелый предварительный петтинг эрогенных зон (это слово уже это было озвучено в рамках новой общественной морали), но где взять специалиста по петтингу она не знала.

Стеснительность редко проходит с приходом знаний. У нее случались мужчины, даже имела пару мужей, но оргазм к ней не приходил. Она притворялась (по статистике новых откровенных времен, так делают чуть ли не 70 % женщин, чтобы не обидеть или не потерять мужчину).

Она все уже прослушала, прочла, но изменить свои установки по жизни не смогла. Человек из прошлого поколения, искалеченного и деформированного системой запретов, ханжества, осуждения, она осталась в том поле — без нужного здорового секса, с мечтами и фантазиями, с неполным счастьем и разочарованиями. Она искала заместительные механизмы, которые уже продавались без ограничения и запретов.

Она, и миллионы русских женщин не перестроились в перестройку и остались прежними, находясь в рамках советских цепях лживой морали, ханжества и застенчивости. Жизнь Веры, по ее ощущениям, была неполной. Она жалела об упущенных возможностях.

Про секс все всё уже знали. И шуточный вопрос в анекдоте: «Нужно ли говорить с детьми о сексе?» заканчивался ответом: «Нужно, вы можете узнать много нового».

А наша Вера так и осталась жертвой ханжества советского периода…

Но это о старых временах. Сейчас в Мире наблюдаются совсем другие тенденции. Полная либерализация нравов, предпочтений, поведения людей, даже градации пола. Не просто мужской и женский, а промежуточный, anysex (любой, даже в туалетах. В Калифорнии в школах уже такие. Представьте, мужики по 16–17 лет и маленькие девочки в одном туалете!).

Не просто разрешена смена пола, а приветствуется. В Америке иншурансе (страховка) выплачивает огромные суммы хирургической и гормональной коррекции). Эротика и порнография слились в один комок. Все на продажу, никаких ограничений. Все в пределах нормы.

ВСЁ под Солнцем течет и изменяется.

Но об этом должна быть другая история.

И снова про кота

Я уже изложила в начале книги моей жизни историю о сожженной даче под Москвой, где жил мой свободолюбивый кот Филя. Когда тушили пожар, его видели рядом. Потом он исчез, и я каким-то чудом, уверенная, что он бродит там, бездомный, по округе в тоске, горе и голоде, нашла его по рассказам соседей.

Я привезла его в город, где он не прижился.

Тогда-то я и написала грустную историю, наверное, для внука.

Писала почему-то корявой рифмой, роняя горькие слезы. Ни перечитывать, ни редактировать не могла — рыдания подступали.

Поэтому прошу извинить за примитивизм; не претендую на оценку, но предлагаю прикоснуться к живой истории страдальца Фили.

Очень грустная история

1

2

3

4

5

6

7

8

Послесловие

Дорогие читатели, я откровенно поделилась с вами своими воспоминаниями, мыслями и чувствами. Благодаря этой возможности высказаться я как бы облегчила для себя груз памяти, уже занимающей почти полностью возможное пространство моего мозга (безусловно объем прожитого велик)… Но мне очень хочется надеяться, что я смогла вызвать у вас созвучие и сочувствие, дать какую-то интересную информацию или даже спровоцировать желание возразить. Эта живая реакция и ценна автору.

Честно сообщаю: всё написанное — правда и ничего, кроме правды.

Я считаю себя счастливым человеком, прожившим насыщенную длинную Жизнь, полную ярких впечатлений, встреч, социальной активности и даже борьбы. Простите мне возможную, на ваш взгляд, нескромность. Исходя из клятвы, что все это правда, моя совесть чиста.

И еще: как классно заканчивать земной срок со счастливым настроением, быть приятным, интересным и полезным для людей!

Я искренне желаю всем такой конечности Земного существования.

Я абсолютно довольна своей жизнью и судьбой, и никакие злые языки, глаза и мысли этого не испортят.

У меня есть «оболочка», которую иногда приходится заштопывать, но она еще защищает. И мой призыв ко всем, кто это прочтет, и даже не прочтет — живите полной жизнью, насколько это возможно, СЕГОДНЯ, не оглядываясь, не задумываясь о мнении окружающих. Если вы чисты сердцем, вам можно всё. Человек — это Космос и, если вы нашли окно туда и видно, что там светло, хорошо и весело — влетайте в него. НЕ бойтесь!

Мне осталось очень недолго жить на земле. Даже если 10 лет еще — это очень мало.

Потому что я полна энергии и желания что-то сделать, не устаю получать впечатления от природы, от людей, от искусства. Мне еще интересно всё, по крайней мере многое. Мое чувство счастья и полноты жизни привлекает людей, особенно энергетически слабых. Мне нравится быть нужной, это окрыляет и придает энергию..

Как говорит великая женщина-писатель А. Свиридова: «Вы сами генерируете энергию, у вас внутри реактор».

Но этот реактор должен подпитываться доброжелательностью и благодарностью. Вербальной вполне достаточно. Так интересно жить на свете! Так здорово чувствовать, что ты кому-то нужен, приятен, интересен. Это украшает жизнь и делает ее целесообразной, и спасибо тому, кто помогает мне.

Спасибо за внимание к моей Судьбе.

Примечания

1

Мастерс и Джонсон (англ. Masters and Johnson; с 1957-го до 1990-х годов) — американский научный дуэт в составе Уильяма Мастерса и его супруги Вирджинии Джонсон. Дуэт известен исследованиями цикла сексуальных реакций человека.

(обратно)

2

Терминальной — конечной.

(обратно)

3

Сокращенный перевод с английского Елены Алексеевой.

(обратно)

4

Excitement (англ.) — волнение, возбуждение, восторг, радость.

(обратно)

5

Валет паркинг (Valet Parking) — эксклюзивный сервис парковки автомобилей.

(обратно)

6

Из Википедии.

(обратно)

7

Из Википедии.

(обратно)

8

Из Википедии.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

От автора и об авторе

Вступление

Часть первая Осколки памяти советского и постсоветского периода

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

Часть вторая Америка

  Глава 1

  Глава 2

  Голубой пеньюар Рассказ

  Глава 3

  Глава 4

  Ночь любви Рассказ

  Глава 5

  Празднование 8 Марта в Майами Рассказ

Часть третья Путешествия

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

Часть четвертая Рассказы и рассказики Про людей и события

  Счастливая старость Рассказ-быль

  Верьте в чудо, люди

  Канадская история Посвящается Асмик

  День святого Франциска (The Feast of Saint Francis)

  Первоапрельский День смеха в Америке

  Грустная история о долгой любви, умершей в одно мгновение

  Путешествие в другое измерение

  Господин Никто

  Клуб знакомств с серьезными и легкомысленными намерениями

  Мужские портреты ИВКО

  Ханжа советского разлива

  И снова про кота

Послесловие