| [Все] [А] [Б] [В] [Г] [Д] [Е] [Ж] [З] [И] [Й] [К] [Л] [М] [Н] [О] [П] [Р] [С] [Т] [У] [Ф] [Х] [Ц] [Ч] [Ш] [Щ] [Э] [Ю] [Я] [Прочее] | [Рекомендации сообщества] [Книжный торрент] |
Собрание неоткрытых письмен для Эдны Уэбстер (fb2)
- Собрание неоткрытых письмен для Эдны Уэбстер (пер. Максим Владимирович Немцов) 58K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ричард Бротиган
Ричард Бротиган
Собрание неоткрытых письмен для Эдны Уэбстер
Из книги The Edna Webster Collection of Undiscovered Writing by Richard Brautigan (1955)
Перевел М. Немцов
Мобилизованный сказочник
— Ты — дятел? — спросил я.
— Нет, — ответила она. — Я — маленькая девочка. Где вы были все это время, мистер?
А был я в отделе художественной литературы публичной библиотеки и читал книгу Уотсона Т. Смита Браунли, в которой он излагал, притом весьма логично, что всем писателям и поэтам следует прекратить писать и вместо этого заняться кладкой кирпича. Я очень увлекся книгой, и тут кто-то принялся постукивать мне по ноге. Со мной впервые случилось такое: чтобы я читал в библиотеке книгу, и кто-то начал постукивать меня по ноге. Мне стало любопытно. Я посмотрел вниз — там стояла маленькая светловолосая девочка в зеленом платьице, с синими глазами и постукивала указательным пальчиком мне по ноге.
— Где твоя мама, маленькая девочка? — спросил я.
— В магазине, — ответила она.
— Что ты здесь делаешь? — спросил я. — И не прекратишь ли ты, пожалуйста, стучать по моей ноге?
— Мама оставила меня здесь читать, а сама пошла в магазин. Я читала книжку.
— А ты не хочешь снова пойти и почитать книжку? — предложил я.
— Она фуфловая, — ответила девочка.
— И что я теперь должен делать?
— Рассказать мне сказку, — сказала девочка.
— Чего?
— Тише, — сказала она. — А то всех разбудите.
— Я не хочу рассказывать тебе сказку, — ответил я. — Я хочу почитать эту книгу.
— Вы расскажете мне сказку.
— Почему я? — поинтересовался я.
— Потому что я проверила тут всех, у кого большие рты, и у вас — самый большой.
— А что будет, если я откажусь рассказывать тебе сказку? — спросил я.
— О, ничего особенно, — любезно ответила она. — Я просто заору изо всех сил, а когда сюда все сбегутся, скажу им, что вы мой папа. Мне говорили, что когда я кричу, наступает конец света. Я могу даже укусить какую-нибудь невинную старушку. Вас когда-нибудь приковывали к веслам на галерах, мистер?
Я понял, что попался, а потому с неохотой вернул книгу на полку.
— Я расскажу тебе сказку на крылечке, снаружи, — сказал я тоном побежденного.
— Я знала, что вы меня поймете, — сказала девочка.
Я вышел из библиотеки, держась за ручку маленькой девочки и не сомневаясь — она способна опровергнуть теорию относительности Эйнштейна.
Я сел на ступеньки библиотеки, а девочка как ни в чем ни бывало устроилась у меня на коленях. Я перевел взгляд на старую, заросшую плющом городскую ратушу: на крыше стояли голуби и ворковали.
— Хочешь послушать сказку о голубе? — спросил я.
— Об одном из вон тех? — Девочка показала на крышу ратуши.
— Да, — ответил я.
— Нет, — сказала она.
— Почему? — спросил я.
— Потому что они похожи на болванов, — сказала она.
— Какую же сказку тогда ты хочешь послушать?
— Ту, в которой есть славное кровавое убийство, и немногословную, как у Хемингуэя. Терпеть не могу отступлений.
— А?
— Давайте быстрее, — нетерпеливо сказала она.
— А ты слышала сказку о Дракуле?
— Да, — сказала она. — Эта сказка — старая, как сами Карпаты.
— А научно-фантастическую сказку хочешь?
— Только не про юных космонавтов, — умудренно ответила она.
— Жила-была, — начал я, — раса пятиглавых скорпионов на планете Нептун.
— Как это банально, — заметила девочка. — Начало бородатое, а кроме того, атмосфера на планете Нептун вся примерзла к грунту. А как пятиглавые скорпионы могут жить без атмосферы?
Повисла долгое мгновение молчания.
— Ты уверена, что хочешь слушать сказку? — спросил я. — Может, тебе вернуться в библиотеку и почитать Ницше, Юнга или кого-нибудь еще?
— Я хочу сказку.
— Ну… ну ладно, — послушно сказал я.
И рассказал ей сказку о леопардовых лягушках с высокоразвитым интеллектом — они нашли способ путешествовать в четвертом измерении и поработили бы весь мир, если б не одна ошибка: они так глубоко забурились в четвертое измерение, что вывалились в пятое, а в четвертое вернуться не смогли, поэтому никакого вреда Земле причинить не получилось, ведь земля работает строго по трех- и четырехмерному принципу. Когда я закончил сказку, у меня болела голова.
Маленькая девочка немного поразмыслила, и лицо у нее было очень серьезным. Потом сползла с моих коленей и сказала:
— Мистер, вы лучше идите читайте свою книжку, а?
Я заскочил обратно в библиотеку, как подбитый краб. Маленькую девочку я больше никогда не видел — слава те господи!
Искатель яиц
Лило-то как из ведра. Огроменные каплищи. Здоровые, как клубничины, что махом с неба сыплются, а черные, прям как мой песик Сэм. И ветром этак вбок хлещет по желтушной траве. Трава-то — по брюхо и вся мокрая. В самый раз в такую погоду по траве гулять, ага. Я весь до костей вымок, штаны да рубаха насквозь, да и в башмаках хлюпает. Шляпы-то у меня нет, вся голова тож мокрая, будто я из ванны только или купаться ходил. Когда хлынуло, я как раз по гребню высматривал. Даже не думал, что польет, когда высматривать пошел, но наверно ошибся. Обычно я насчет погоды-то не ошибаюсь, а потому сильно удивился, когда хлынуло, — то есть, впервые наверно такого маху дал. А потому пришлось бросать мне эти беличьи яйца искать и по-быстрому к ручью рвать, где деревья погуще. А сверху хлещет так, что держись, а желтушная трава-то вся мокрая, коли по ней бежать. До ручья добежал с теми деревьями, тут и обрадовался. Под нижние ветки заполз, а там — как в пещере, только не волнами пахнет, а стиркой. Хорошо, когда сверху не капает, а лило там прямо так, что боже мой. Сижу, стекаю, а сухая пыль, что под деревом, у меня к одежонке липнет. А наверху в деревьях ветер с дождем смешно так перешмыгиваются — вроде как боятся чего. Но мне-то это совсем не нравится. Уж не знаю, сколько я там просидел под тем деревом, как слышу — идет кто-то. Люди, не иначе, да только мне не слышно ни шиша — ветер с ливнем совсем ополоумели. Вот подходят — ближе и ближе, и я их совсем хорошо слышать стал. Бен с Салли, которая еду готовит у моего дяди Лема. Губы у ней красные, а спереди торчит все, будто арбузы себе под платье засунула. И за руки они держатся. А я сижу себе такой тишком. Не нравится мне Бен — он мне пендаля как-то раз такого отвесил, что все передние зубы повышиб, и рот раскровянил, и больно потом было так, что боже мой. Потому вот и сижу тишком. Залег тихо-тихо, точно и не я это, а дохлая курица какая-нибудь. А они совсем рядом проходят — и меня не видят. Сижу себе и радуюсь. Тут они чутка в стороне остановились и тоже под дерево заползли, и Бен как давай Салли целовать — и по всему лицу, и в красные губы. Руку ей в платье запустил поглубже, а на себе штаны давай расстегивать, будто ему по-маленькому приспичило. И тут такое сотворил, что ни в сказке сказать — ну, то есть, они, совсем как овцы начали, как собаки, как коровы или вообще. А я там сижу и смотрю. И мне всему так смешно везде стало. Тут дождь кончился, я тихо так из-под того дерева выкарабкался в мокрую траву и дальше пополз, подальше от Бена с Салли. Мокро по траве-то ползать. Но я тихо-тихо укандюхал. С Беном-то вообще потише надо. Гадкий он, мне такого пендаля отвесил и смеется надо все время. Говорит, я тупой, как пьяная собака, даже хуже. Ладно, я медленный иногда, но я ж не виноват. Я же очень-очень стараюсь. И я побольше Бена буду — я б ему показал, если б он такой гадкий не был. В общем, полез я обратно на горку — там, мой братец Чарли, говорит, беличьи яйца водятся. Я и в траве искал, и у сусликов в норах, и в кустах, и везде, в общем, весь день, пока кругом все не стемнело. Но наверно, плохо искал, потому что никаких беличьих яиц не нашел. Ни одного.
Джеймс Дин в Юджине, Орегон
Я встретил Боба в «Тиффани-Дэвис» на Вилламетт-стрит. Я не видел его пять лет. Мы вместе ходили в неполную среднюю школу имени Вудро Вильсона.
Мы стояли с ним перед стойкой с журналами, разговаривали, улыбались, как это делают многие парни, которые друг друга давно не видели.
— Хочешь колы или чего-нибудь выпить? — спросил Боб через несколько времени.
— А чего б нет? — ответил я.
Мы пошли к прилавку и сели. Подошла официантка. Боб спросил, чего я буду.
— Наверно, колу, — ответил я. Себе Боб заказал чашку кофе.
Мы сидели там и разговаривали — о тех днях, что давно сошли с земли, о том, как все смотрится совсем иначе, когда тебе двадцать. О разном, в общем, говорили.
Потом Боб упомянул, что хотел стать актером и какое-то время провалял дурака в Голливуде, кое с какими актерами познакомился. Рассказал, как встретил Джеймса Дина в «Швабе» на углу Голливуда и Вайна.
Я видел Джеймса Дина в фильме «К востоку от рая» — очень тонкий актер. Но как и большинство кинозвезд, Джеймс Дин казался мне очень нереальным. Он принадлежал к миру, напоминавшему одну большую сказку. Я всегда думал о кинозвездах, как о людях поддельных.
— Дин носит очки, — сказал Боб. — С толстыми линзами.
— Ого, — ответил я.
— Я там с другими парнями был, — продолжал Боб. — Сидели, болтали, а Дин молчаливый такой. Вообще почти не разговаривает. Только слушает, но уж когда что говорит, так говорит что-то. Очень умный — только ужасно тихий. Языком не треплет что ни попадя. Когда что-нибудь говорит, то уж как скажет, так скажет. Понимаешь, о чем я, да?
— Чего ж не понять?
Я по голосу мог сказать — Бобу Джеймс Дин понравился. Почти больше ничего он про него не рассказывал, но когда закончил, у меня было такое чувство, что я сам с Дином познакомился. Очень реальный — и мне он тоже понравился. Странное такое чувство, приятное.
Все это произошло однажды в Юджине, штат Орегон, еще до того, как Джеймс Дин убился.
Кое-кто из страны Хемингуэя
Они сидели за столиком в баре, населенном умненькими с виду людьми — они выпивали, смеялись и было им очень весело.
— Как ни верти, — сказала она, — на этом всё. С тобой больше не прикольно, и я не хочу больше тебя видеть. Ты был…
— Это так чертовски мило, — сказал Арт, поглядев на нее несколько секунд, а потом снова уставился в стол.
— И не надо со мной разговаривать так, будто ты в стране Хемингуэя, — сказала она. — Что, нельзя просто промолчать и не корчить из себя мелодраматического осла.
Его лицо закончило бледнеть. Губы немного подрагивали.
— Терпеть не могу этих детских сцен, — сказала она. — Инфантилизм. Инфантелячество.
Подошел высокий официант и спросил, готовы ли они делать заказ.
— Черт, нет, — ответил Арт, не отрывая глаз от стола.
Официант очень медленно отошел. Когда-то он был профессиональным боксером.
— Я ухожу, — сказала она.
— Валяй, — сказал он. — Валяй.
Она встала из-за стола.
— До свидания.
— Вали, — сказал он. Он смотрел в стол и слушал, как она уходит. Когда он поднял голову, ее уже не было.
Люди за соседним столиком хохотали так громко, что он не слышал своих мыслей.
— Сучка негритянская, — сказал он. И заплакал.
Сжигательница цветов
Пенни не появилась, и мне поэтому было очень хреново. То есть — ну, в общем, я на это рассчитывал, но она не появилась, и мне от этого было очень хреново. Пенни обычно приходит к ручью в середине дня и плавает там голышом пару минут, а вчера — не появилась.
Еще бы мне не нравилось прятаться по кустам и смотреть, как Пенни плавает голышом: она, наверное, самая красивая индианка во всем округе. Я просидел в кустах больше часа, пока не понял, что она не придет, а потом решил топать домой и сделать что-нибудь. Я выполз из кустов, прошел через ельник к дороге и двинулся домой.
А жара вчера стояла — как в преисподней воскресным вечером, наверное.
Иду я себе, и тут по дороге скачет на своей кобыле скачет мистер Перлих. Остановился рядом.
— Здрасьте, мистер Перлих, — говорю.
— Жарко, а? — спрашивает он.
— Ага. Ну да, как бы.
Мистер Перлих — это такой длинный тощий парняга, совсем без волос. Ну нет у него волос на голове. Все выпали, когда его жена себе черепушку из дробовика снесла.
— Знаешь, чего? — спрашивает мистер Перлих.
— Чего?
— Ой. Ой, даже не знаю, — говорит он. И отваливает — ни слова больше е сказал. Мистер Перлих всегда так чудит. С тех пор, как его жена себе черепушку отстрелила.
Мистер Перлих за поворотом скрылся, и я его больше не видел. Я дальше пошел.
А жарень такая стояла, что я весь аж употел. Аж коленки ослабли — это потому, что я почти и не обедал ничего.
На крыльце этой развалюхи — сидроварни Уинстона — загорала здоровая, жирная гремучка. Я кинул в нее камнем, но промазал. Она потрещала и под крыльцо увалилась. И за мной оттуда подглядывает. Я еще один камень кинул, и она уползла под сидроварню — больше я ее и не видел. Разозлилась, наверное, да еще как!
В небе над сидроварней висело одно облачко. Белое, на плевательницу похоже. Сейчас таких облаков почти и не увидишь — чтоб на плевательницы смахивали.
Когда я шел мимо дома Хиншоу, на ветке самого здорового клена перед крыльцом, на самой верхотуре, сидел Бен Хиншоу. Ему 64, а лицо у него мартышечье. Он за мной подглядывал из-за листика.
— Ты какого черта там делаешь? — заорал я.
— Пошел отсель, — ответил он.
— Чего с тобой такое?
— Пошел отсель. Пошел. Я птичка. Оставь меня в покое. Пошел отсель.
— А-а, так, значит, птичка, да?
— Угу. Птичка.
— И какая же ты птичка?
— Малиновка.
— И как там тебе малиновкой?
— Неплохо.
— Это хорошо.
Тут на крыльцо выскочила миссис Хиншоу и заорала:
— А ну не трожь его! Оставь моего мужа в покое! Пошел отсюдова и оставь его в покое!
— Да я его и не трогал.
— Оставь его в покое и пошел отсюдова к черту.
— Это общая дорога, — ответил я.
Миссис Хиншоу села на ступеньки, закрылась фартуком и заплакала.
— Оставь его в покое, ради господа боженьки. — Весь голос у нее попадал в фартук, поэтому я почти ничего не разобрал. — Пожалуйста, оставь его в покое.
— Ладно, — ответил я. — Я пошел. И не надо плакать. Не плачьте, пожалуйста.
— Прошу тебя, — сказала она.
Я двинулся дальше.
Бен засмеялся.
— Я птичка! — вопил он. — Малиновка!
Миссис Хиншоу зарыдала еще пуще. Я прибавил ходу оттуда к чертовой бабушке, потому что когда миссис Хиншоу плачет, меня жутики пробирают.
За весь остаток пути домой я остановился только один раз. Поглядеть, как миссис Драгу сжигает цветы. Пару раз в неделю она сжигает цветы. Главным образом — ирисы. Берет, складывает в кучу, поливает керосином и поджигает. А потом садится в плетеное кресло рядом с горящими цветами и читает свою большую черную Библию. Миссис Драгу очень набожная. За последние 40 лет пропустила только одну службу в церкви. Это когда сама церковь сгорела 3 года назад. Миссис Драгу всегда читает свою Библию — да и чего б не читать, она богатая вдова, чего еще ей делать? Я-то лично Библию терпеть не могу. Слишком сухая. Мне Мики Спиллейн нравится.
Я постоял на дороге и посмотрел, как миссис Драгу сжигает цветы. Никак в толк не возьму, чего ей так нравится сжигать цветы. Как-то у мамы спросил, а она говорит:
— Ну и что?
Миссис Драгу вдруг оторвалась от своей Библии и на меня поглядела — долго-долго так, и не говорит ничего. Просто глядела и все.
— Добрый день, миссис Драгу, — сказал я.
— Ты в аду гореть будешь, — ответила она.
— Чего?
— Ты меня слышал, молодой человек. Ты будешь гореть в аду и ты это знаешь. Вечно и всегда там гореть будешь. По меньшей мере — месяц.
— Это… ну, такого не очень красиво желать.
— И не дерзи, — сказала она, взяла лиловый ирис и швырнула в огонь. — Не дерзи мне тут.
Я пожал плечами и пошел домой.
Жутко чудные люди живут у нас в городке. Иногда я прямо не знаю, что и думать.