Ядовитая тропа (fb2)

- Ядовитая тропа [litres] 1836K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Александрович Тамоников

Александр Тамоников
Ядовитая тропа

СМЕРШ – спецназ Сталина

Пролог

Декабрь сорок пятого

Военный округ Кенигсберг

Он остался один из группы. К сожалению, на территории города работала слишком большая группировка. И если бы только одна.

Тихоня с усилием потер виски. Нужно оставить сообщение для Центра там, где его обязательно найдут. Но открыто писать нельзя. Декабрь выдался в этом году на удивление теплым. Даже почки на деревьях начали набухать, как будто уже пришла весна. Тихоня посмотрел на свои руки. Пальцы начали чернеть еще вчера. В груди постоянно что-то булькало. Кружилась голова, и все время хотелось есть. Агент понимал, что жить ему осталось совсем немного. Задание, на которое послали их группу, не выполнено. Весь день он потратил на то, чтобы отправить сообщения в Центр. В городе работают минимум две ячейки по разным направлениям. Но он был уверен, что больше.

Его пасли уже два часа. Тихоня улыбнулся. Ну, давайте, родимые, подходите ближе. Он уже устал.

Тихоня открыл дверь комнаты, квартиры, которая считалась у них запасным жильем. Эх, жалко, что мало успел. Это была очень уютная квартирка, мебель пришлось, правда, вынести, она мешала, когда работала группа, для удобства они чертили план на полу мелом, а потом смывали его. Дом стоял на отшибе, в нем имелись две комнаты, гардеробная. Черный ход вел к ручью, по которому незамеченным можно дойти до центра и из центра города назад.

Тихоня закончил свои записи, завернул их в промасленную бумагу, потом в брезент и сунул в банку. А банку убрал в холодильник – обычный, не сильно приметный шкаф под окном. Задвинул за батарею банок с немецким вареньем. Вернется и найдет, хорошо. Квартиру он внес в реестр служебного жилья. Если найдут его записи, передадут в комендатуру. Это будет хорошо.

Тихоня выскользнул из дома и пошел по дороге, нутром чувствуя, что за ним идут.

…Его тело так и не нашли. Тела почти всех тех, кто шел за ним, похоронили в общей могиле как неопознанные.

Глава первая

Семен открыл глаза и с усилием потер виски. Сон ушел, но липкое ощущение, что ему смотрят в спину, осталось. Это ощущение, как маячок опасности, много раз выручало его на фронте. Но война закончилась. Во всяком случае, для большинства. Семен привык думать, что и для него тоже. Хотя знал, что для таких, как он, наступает не менее тяжелое время. Не надо думать, что с подписанием мирных соглашений оканчивается война. Нет. Особенно на новых территориях. Семен Серабиненко, полковник СМЕРШа, после ранения и контузии был списан. Но ввиду своих заслуг работал не на завалах или вербовочных пунктах, а в самом центре столицы Кенигсбергского военного округа недалеко от полуразрушенного Замландского вокзала, на котором все еще сияли огромные буквы с немецкой надписью «Нордбанхоф». Что было странным, обычно именно на вывесках и срывалась злость рядового состава. В здании, где сейчас работал Семен, во время войны размещался штаб гестапо. А сейчас там собрали все архивы и временно разместили отделение комендатуры города.

Задача Семена сейчас была, казалось бы, простая и скучная – просматривать тонны бумаг. Еще при нацистах сюда свозили документы со всей Западной Европы. Литовские, польские, эстонские, попадались даже венгерские. Не только современные. Попадались даже старинные закладные свитки. Фашисты, как сороки, тащили все, что блестит. Семен знал одиннадцать языков. Мог даже блеснуть греческим, но, как сам любил шутить, произношение у него было так себе. На всех остальных языках читал, писал и говорил свободно. Почти ничего не забывал, был внимателен, усидчив. Мог часами разбирать рукописные закорючки, которые порывались выкинуть, а потом оказывалось, что именно в этой записке с «закорючками» содержались очень ценные для военной комендатуры данные о том, где именно были заминированы каналы реки Прегель.

Внешне ничего не говорило о том, что полковник был ранен, разве что чрезмерная худоба. Время от времени лицо Семена серело, и казалось, что он переставал дышать. В такие минуты ему чудилось, что он буквально уговаривал свое сердце снова начать биться, а грудную клетку – расширяться, проталкивая воздух внутрь. В эти секунды он снова чувствовал себя придавленным бронеплитой из капонира Пятого форта. И черт же понес его туда в день штурма Кенигсберга. По приказу в тот день он должен был быть в другом месте. Но нет. Решил проверить свою догадку по поводу численности гарнизона и засады, которую готовили для штурмовиков. Когда ты в СМЕРШе, то гораздо важнее не умение следовать прямым приказам, хотя нарушение их во время войны карается смертью, а умение находить решение и принимать на себя ответственность. И если ты делаешь ход и побеждаешь – ты снова в команде. Если нет – то ты сам по себе и нарушил приказ.

Именно так в них воспитывали умение думать и побеждать в любой обстановке, в команде или сам по себе.

Полковник Серабиненко поймал в день штурма шпиона, который надеялся укрыться среди военного гарнизона Пятого форта и, воспользовавшись хаосом после взятия форта, прикинуться обычным пленным рабочим из соседнего поселка. В одном из казематов форта действительно держали пленных. Особо полезных, тех, чьи навыки могли пригодиться во время осады форта. Но немцы просчитались. Осады не было. Был стремительный, смертоносный и практически невозможный ни с точки зрения тактики, ни с точки зрения теории штурм. Наверное, будь Семен кем-то другим, он много раз прокручивал бы в голове тот день, думал бы, можно ли было что-то изменить. И не оказаться на пути взрывной волны. Не получить удар в грудную клетку и контузию. В СМЕРШ нет места размышлениям постфактум. Ты сделал свое дело – теперь у тебя есть новое дело.

Формально его списали, но в Центре дали понять, чтобы не расслаблялся, на пенсию еще рано.

Но на самом деле Серабиненко занимался любимым делом. Он разгадывал запутанные загадки прошлого. Все они были здесь, скрыты в этих бумагах. И кому, как не ему, найти в них важное. Описания лабиринтов дренажных систем и подземелий города. Схемы коммуникаций и подвалов. Все это было деталями мозаики, которые он сохранял у себя в голове. По старой памяти и вдруг когда-нибудь пригодится.

В тот день Семен вышел из дома и привычно пошел пешком на службу. Жил он в меблированной квартире-мансарде в очаровательном парковом районе в двух кварталах от комендатуры. Ему предлагали другое жилье, служебное, в здании бывшего банка, на той же улице, но Семену хотелось ходить пешком. С поднятой головой, не следя за небом.

Сослуживцы не знали ни о его прошлом, ни о его звании. Это был подарок от командира «Крымской розы», его отряда. Позывной Раглан. Большой привет историкам и знатокам Крымской войны. Для всех он был молодым лейтенантом разведки, чудом уцелевшим после гибели группы «Джет». Выглядел гораздо моложе своих лет. Худой. Движения то замедленные, то порывистые. Первым его заданием в Кенигсберге еще в сорок пятом было сопровождать экспедицию Пакарклиса, и именно тогда он и проявил себя. Спас молодого офицера, не дал ему соскочить с кузова грузовика и, ведомого черным пламенем войны, которое выжгло его разум, побежать в заминированный лес. Умело скрутил и на глазах у изумленных литовцев чуть придушил, чтобы уснул парнишка и перестал бежать на верную погибель. Шепнул на ухо: «Отдохни, братишка». Потом в старом замке Лохштед именно Серабиненко понял, что здесь испытывали химическое оружие. Поэтому снег вокруг замка был цвета разведенной горчицы, а трупы немцев, застигнутых смертью настолько внезапно, что некоторые из них еще держали в руках ложки и другие столовые приборы, могли быть опасны. Может быть – заражение. Может быть – заминированы подвалы или сами трупы. Сдвинешь такой, и до свидания, исследователь из Вильнюса и его группа ученых энтузиастов. Решение Серабиненко тогда принял так себе с точки зрения следа для истории и самого Пакарклиса, который орал на него потом в коридорах комендатуры, что он знает, что это все дело рук Семена и что бесценные сокровища, сложенные в подвалах замка, утеряны навсегда.

С точки зрения экспедиции профессора из Виленского университета все выглядело прескверно. Они приехали в замок, полный трупов. Спустились в подвал и нашли ящики с книгами. Спасли, сколько поместилось в кузов грузовика, в том числе и бесценное издание «Времен года» Кристиона Донелайтиса, литовского классика литературы, и множество других рукописей и документов. А на следующий день, когда группа снова поехала в замок, полная надежды провести новые исследования и найти новые сокровища, замок уже был окружен кольцом солдат с огнеметами. Пакарклис плакал, ругался, клял весь мир на трех языках. А Семен поймал себя на том, что, глядя на замок впервые, видит, как плачет камень. При высоких температурах кирпич, из которого были построены хозяйственные постройки Лохштедта, плавился и стекал вниз на землю как бурое стекло. Но тогда еще Семен не знал, что вспомнит эту историю позже.

Пакарклис тогда винил его в утере всех сокровищ мира, не зная, что ящики выгрузили из подвалов той же ночью, как только Семен передал шифровку Раглану через связного. И за них Серабиненко следовало приняться, когда он закончит со всеми документами, что сейчас окружали его.

Работы хватит до самой старости. А то, что теперь какой-то ученый объявил его своим смертельным врагом, да много их таких было. Привык.

Полковник шел привычной дорогой. На работу всегда в одно и то же время по одной и той же улице. Обратно – другим маршрутом, меняющимся раз в несколько дней без системы. Привычка. В день дважды не ходить одной и той же дорогой. Да и невозможно это было в послевоенном, пока еще не переименованном в Балтийск Кенигберге с его постоянными перекрытиями улиц. Пока еще не умер всесоюзный староста Калинин, и Балтийск казался самым очевидным названием.

Семен знал свой маршрут по минутам. Как и то, что в доме с обрушившейся аркой портала, которую сейчас разбирали солдаты, горельефы с каштановыми листьями были с другой стороны дома. С северной. Вот такой вот, казалось бы, обычный пустяк. Мало ли почему тяжелый камень с резным орнаментом оказался здесь. Но Серабиненко остановился.

– Что-то вы рано сегодня, – сказал Семен бойцам, разбирающим гору камней.

– Да вот зашибло кого-то. Что его понесло шастать по развалинам, непонятно, – сказал знакомый рядовой. Он дежурил на этом перекрестке каждые два дня.

Семен хорошо знал всех, кто работает на этом участке. За первую неделю он запомнил их всех в лицо.

Еще через месяц – по именам, кличкам, помнил привычки тех, кто часто стоял в карауле. Знал, что Антон – смешной рыжий парень – делал самокрутки из старых немецких марок. Что у рядового Алексея невеста в Крыму. Он берег ей банки с консервами и красивую чашку с анютиными глазками.

– Врача нашего убило. Что его сюда понесло, да еще и ночью, непонятно. Развалины же, да еще и огорожены. Не разобрано до конца. Зашел внутрь, и вот камнем и прилетело по голове, – пояснил подошедший молодой лейтенант, слово в слово повторив слова рядового.

Он закурил, а Семен, показав документы, хоть его и знали тут, но порядок есть порядок, подошел поближе к телу. Все вроде бы просто на первый и крайне невнимательный взгляд. Но. Тело явно двигали. Крови вокруг раны нет, значит, вытекла где-то в другом месте. Раны на голове, особенно прижизненные, сильно кровоточат. Семен обратил внимание на губы и руки убитого. Кожа па пальцах – черная, на кончиках и вокруг ногтей слезает. Как если бы при сильном обморожении. То же самое с губами и кончиками ушей. А зима в этом году была мягкая. Даже снег еще не выпал, хотя уже конец января. Семен посмотрел на камень, который аккуратно положили на тело убитого. Затейливая резьба в виде каштановых листьев. Еще интереснее. Чтобы успокоить самого себя, он встал и обошел здание. Да. Такой декор шел с другой стороны здания, он был прав. Значит, фельдшера убили, положили под балкон и добили камнем, чтобы скрыть след от удара в висок.

– Вызывайте наряд, – устало сказал он, напоминая себе, что у него тут другое дело. СМЕРШ – это не про бытовые убийства. СМЕРШ – это про другое.

Серабиненко закурил и посмотрел перед собой, привычно спрятав огонек в ладони. Нет, не простое это убийство. Не может быть простого убийства в городе, где практически каждый дом и каждая дорога окружены лентами, значит, еще не разминировано. Уходя, немцы заминировали все, что только возможно: дороги, дома, склады. Почти под каждым домом были бомбоубежища. И бесконечные лабиринты подвалов. Почти все, кто участвовал в штурме города, вспоминали, что в том аду, когда в воздухе висела кирпичная взвесь и от грохота было почти ничего не слышно, приходилось бежать на ощупь, просто двигаться вперед и буквально прорубать себе дорогу, не оставляя врага за спиной.

Враг был не только за спиной, но еще и под землей. Стреляли из подвалов, из амбразур бомбоубежищ, из окон… и никто не знал, кто может ждать за углом. Старик с гранатой или ребенок с «вальтером».

Семен тряхнул головой. Сегодня у него другая жизнь и другая задача. Чтобы понять ее, нужно представить, чем был Кенигсберг для Германии. Это не просто столица Восточной Пруссии. Город где-то там далеко. К исходу войны Кенигсберг был идеологической столицей Германии. И это тоже было еще не все. Как и то, что именно в Кенигсберг свозились ценности и произведения искусства со всей Европы.

Кенигсберг и вся область еще со времени строительства первой железной дороги стал крупнейшим транспортным узлом. А где сходится столько дорог, всегда будут шпионы. Те, кто будет собирать информацию, и не только для военной разведки. Именно в Кенигсберге еще с начала века были организованы несколько промышленных сообществ, которые на самом деле были штабами зарождающегося абвера – разведки фашистской Германии. Этот город даже сейчас, после войны, оставался сердцем многоголовой гидры разведки нацистской Германии, и ее головы только еще предстояло начать рубить.

Поэтому не может быть в этом городе случайных смертей. Особенно сейчас, когда готовится первая военная выставка на освобожденной территории. И эта выставка должна стать началом новой жизни Кенигсбергского военного округа. Формально можно сказать, что полковника Серабиненко списали. Сиди себе, перекладывай бумажки, болезный. Не нужен ты больше СМЕРШу. Только вот перекладывал бумажки он в самом центре города. В здании с очень страшной историей. И где, если держать уши открытыми, а голову холодной, можно было много всего услышать. Например, про то, что именно организация этой военной выставки трофеев и достижений может существенно ускорить официальное вхождение округа в состав РСФСР и его дальнейшее переименование. А это значит, новые силы, переселенцы, строительство нового города.

Тяжело боевому офицеру на бумажной работе, мог бы – взялся разгребать развалины, патрулировать. Семен успешно создавал видимость того, как сильно он расстроен тем, что вынужден торчать в кабинете. А сам слушал. Смотрел. Собирал всю возможную информацию. А ее было много. Очень много. И он отправлял ее в Центр. Скоро обещали прислать нового связного.

Докурив, молодой полковник вернулся к телу.

‒ Дежурный за патрулем побежал, – доложил ему рядовой, хотя мог бы и не докладывать.

По шинели сразу и не поймешь, кто перед ним. Но почувствовал, видимо, что важная шишка. Семен улыбнулся и кивком показал «вольно». А сам снова присел у трупа.

– Вы бы не сидели на земле. Грязно.

Видно, что молодой еще. И не в такой грязи сидели. Семен продолжил осмотр тела. Он был из династии врачей. Вопреки всему, карьера в медицине никогда не привлекала Серабиненко. Но часто, в детстве, он бывал и в анатомическом театре, да, не место для ребенка, но кто воспрепятствует детскому любопытству?

Оставался на лекциях деда. И на занятиях отца. Слушал, впитывал как губка и в юности уже очень хорошо разбирался в медицине, в строении человеческого тела, знал, кто такие Гааз и Пирогов. И именно те знания много раз на войне спасали жизни ему и его товарищам. Он умел правильно тампонировать. Знал, как наложить жгут так, чтобы потом не приходилось отрезать обескровленную и зараженную гангреной конечность. Знал, как движется кровь.

Первый осмотр подсказал ему, что труп явно криминальный.

Сейчас он мог сказать, что труп был не просто криминальный. Кто-то очень сильно хотел убить этого человека так, чтобы никто не заметил его как можно дольше. Списали просто на еще одного беднягу, которого засыпало обломками. Может быть, сунулся туда в поисках добычи, а нашел свою смерть.

Семен еще раз осмотрел руки трупа. Потом расстегнул ворот рубашки и обнажил грудь убитого. Тело покрывали пятна неясного происхождения.

Пока неясного.

– Синяки? Били его? – спросил крутящийся под рукой рядовой.

– Нет, это что-то другое, – с интересом сказал Серабиненко.

Патруль прибыл довольно быстро, Семен быстро для протокола выдал все свои наблюдения, и дальше уже он должен был проследовать на место службы. Чтобы оправдать опоздание, пришлось взять расписку у дежурного патруля. Обычная записка от руки на обороте бланка немецкой телеграммы. «Такой-то, такой-то в указанное время находился в обществе трупа на развалинах. Ждал патруль». Текст был, конечно, другим, более официальным, но Семен переделал его в своей голове, наверное, больше из пижонства, чем для развлечения ума.

Отдав записку дежурному, он поднялся к себе. Бывали в его жизни записки и поинтереснее. Например, однажды он опоздал на работу, потому что спасал лошадь. Наравне с людьми на завалах работали и лошади. Бедные истощенные животные, испуганные. Жалкие. Семен лошадей любил с детства. Да, он вырос в богатой семье. Непростой. И чтобы попасть в СМЕРШ, ему пришлось очень от многого отказаться. Но он хорошо помнил конюшню в доме дяди. И лошадей с их бархатными носами и умными глазами. С чуткими ушами. Помнил, как пахнет чистая конюшня. Помнил, как пахнут и выглядят ухоженные здоровые лошади.

Пегая кляча не понимала, чего от нее хотят, и, от страха рванув, провалилась в дыру: то ли лючок какой транспортный, то ли еще что. Неважно, доски прогнили, вот и попала в ловушку. Семен и еще двое солдат тащили бедное животное из ловушки, которая могла стоить ей переломанных ног. И Семен поймал себя на мысли, приходившей в детстве. Врут, что коммунисты не молятся. Все так или иначе на войне обращаются к богу или к высшим силам. Ну ладно. Почти все. Умные люди не верят, что за смертью пустота и конец. Семен не верил. И в тот момент он молился, чтобы ноги лошади были целые. Тогда не пристрелят. Выживет. Лошадь выжила, а начальство Серабиненко пополнило свою коллекцию удивительных рапортов. Записка от караула, который был рядом, была написана на обороте вышедшей из обихода после Победы дойчмарки.

Убийство не шло у него из головы. Вернее, даже не само убийство. Видел он убийства и страшнее, нет, Семен поймал себя на мысли, что постоянно думает, что могло оставить те пятна. И от чего еще чернеют кончики пальцев. Скоротечная гангрена? Обморожение отпадает, надо очень долго пробыть на льду, чтобы обморозить пальцы. Что-то тут было не то.

Просто выйти на обед вовремя и прогуляться вниз по улице до стоящего у реки напротив полуразваленного здания Королевского замка бывшего бассейна, где разместили прозекторскую, было нельзя. Все-таки опасное послевоенное время в городе, где все еще работают штабы абвера. И не надо обманывать себя, думая, что Победа была окончательной и бесповоротной. Еще долгое время никто не будет чувствовать себя в безопасности на этой земле. Что бы там ни говорили вербовщики, которые уже получили распоряжение работать по разрушенным войной колхозам для сбора населения и отправки людей в Кенигсберг и соседние города. Для разбора руин и поднятия производства нужна была рабочая сила. Нужны были молодые, уверенные в себе люди, жадные до жизни.

Серабиненко вышел на балкончик, который был у него в кабинете, и закурил. В каком-то роде, если бы его мысли сейчас подслушало начальство, то в лучшем случае его взяли бы на карандаш, а в худшем… он бы отправился, несмотря на все свои заслуги, разгребать завалы. В СМЕРШе была суровая дисциплина. Но некоторая инаковость и свободомыслие приветствовались. Давайте будем честны. Кто будет лучше воевать: тот, кто пойдет убивать ради Родины и Сталина, или тот, кому есть что терять в случае проигрыша? Почему именно отряды стройбата и штрафбата бились за каждый сантиметр земли с такой яростью, что их боялись даже очень хорошо вооруженные фрицы? Видел Семен, как однажды несколько штрафников буквально обратили в бегство румынских фашистов. А эти были зверями страшнее самих немцев. Финны, румыны, венгры, хорваты. Как бы они потом ни клялись в верности РСФСР, и идеалам коммунизма, и красному флагу, те, кто позволил себе такое, не имеют права ходить по земле. Всем, кому дали шанс искупить кровью свое прошлое, те, чьи родственники считались «врагами народа» и кто мог пойти на войну и получить шанс жить потом без клейма, воевали до последнего. Как и Семен. Сразу после прохождения обучения его, лучшего на курсе стрелка, вызвали в кабинет, где находились несколько высоких чинов. И объяснили, что рассмотрели его досье очень внимательно. И хоть и семья у него неблагонадежная: бабушка была из княжеского рода, немка, а дед так и вовсе неоднократно имел неосторожность высказываться против советской власти, родители пропали без вести (бежали в Париж), оставив его одного на попечении деда и бабки, у него есть шанс завоевать для своей семьи нормальную, советскую жизнь. Семен тогда понял. Пан или пропал. Если сейчас он начнет лебезить, спорить, то пополнит ряды штрафников или пойдет воевать обычным рядовым. И где-то там пропадет. Он вспомнил прищур деда, с которым тот смотрел в окно, когда по улицам его города маршировали солдаты Красной армии. И смог улыбнуться так же. Лихо и бесстрашно.

– А что? Разве умные люди с хорошими способностями не могут приносить пользу? Образование и высокий балл уже не ценятся? В целом, хороший стрелок, наверное, сможет и лопату неплохо держать.

И понял по тому, как блеснули глаза стоящего у окна и, казалось бы, не принимающего в беседе никакого участия мужчины, что попал в цель.

Так он попал в СМЕРШ. «Смерть шпионам». Особый отряд бойцов товарища Сталина. Псы войны. Их ненавидели. Но знали, если где-то появились подразделения со знаменитой аббревиатурой, то шпионам действительно смерть. И не только им. Так же попадут под раздачу и растратчики, и плохие командиры, те, у которых что ни день, то огромные потери, а сами они ходят в чистой шинели по заранее проложенным рядовыми понтонам. Чтобы ноги не замочили. Они были и карателями, и судьями, и солдатами. Найти и уничтожить. По законам военного времени суд предполагался только в том случае, если у них был на это приказ.

Серабиненко попал в «Крымский отряд», и сам товарищ Сталин предложил членам отряда взять позывные врагов России во время Крымской войны. Почему-то ему это казалось особой шуткой. Что сначала воевали против России, а теперь послужат ей во благо. Кроме командира Раглана, который знал о них все, остальные члены отряда знали только позывные и имена друг друга. Все остальное не имело значения.

Семен был настоящим книжным червем. Разведка была для него полем непаханой науки. Он читал все документы и донесения, до которых можно дотянуться, просиживал во всех возможных архивах ночами, и скоро Раглан понял, что этот парень найдет все, что нужно. Если где-то в какой-то писульке, указиловке значилось то, что им нужно, Сент-Арне (Серабиненко) найдет. И он находил.

Разведка во время войны и в довоенное время была… огромной сетью. Можно было смело сказать, что каждый второй моряк торгового судна, представитель экономических структур, властных, учебных заведений, любой мог быть шпионом. Все так или иначе писали донесения и письма на родину. Сотнями летели во все стороны письма «Дорогой дядя…», «Мой любимый муж…», «Отец…», по этим письмам, если их структурировать, то, как учили работать в разных школах разведки, можно было даже угадать ну если не учебное заведение, то страну точно. И вот она, ирония судьбы, школы абвера и СМЕРШа.

Внизу городская суета. Семен поймал себя на том, что от мыслей про утренний труп он как-то плавно перешел на продуктовый паек и то, что если удастся раздобыть сухарей и яичного порошка, то можно будет приготовить суп с тушенкой. Так себе бурда, конечно, без картошки и лука, но питательная.

А это ему сейчас и нужно, чтобы восстановиться. А хорошо бы найти шоколад. Горький, такой, как до войны был. Тонкие лепестки в золотой фольге. Да сойдет любой шоколад. Черный кофе из чашки с тонкими стенками, так чтобы кофейный завиток пара поднимался вверх и кусочек шоколада таял на языке.

«Отставить буржуйские замашки!», «На том и живем», – зазвучали голоса в голове.

«А у кого они не звучат после войны?» – сказал сам себе Семен. Рабочий день у него сегодня был короткий, есть задание прибыть к руинам Королевского замка через полтора часа. Идеально. Если бы полковник верил в знаки, то решил, что это знак. Потому что потом он может быть свободен и отправиться куда хочет. Например, к прозекторскую. Там служил его старый знакомый, не товарищ, нет. Просто знакомый. А если вы прослужили вместе хотя бы две недели и никого из вас не убили на войне и потом разошлись каждый в свою сторону и встретились после войны, то считай, что лучшие друзья.

«Старый знакомый» – Тамара. Военврач. Хотя выглядела она, наверное… Как те девушки на рекламных плакатах. Раньше такие висели в Гостином дворе или Елисеевском. Красивая до такой степени, что бойцы под ее руками воскрешали. Просто потому, что не могли себе позволить умереть, когда рядом была она, когда касалась лба прохладными пальцами, смотрела своими яркими синими глазами, казалось, прямо в душу и улыбалась так, что хотелось идти за ней на край света. Семен даже пошутил тогда, когда Тамара выходила его после очередного ранения, что она ангел, которого сослали на землю то ли на пенсию, то за невероятную красоту. Ой, какие плохие шутки для советского человека. Но Тамара поняла. Приложила палец к губам и достала из кармана своей гимнастерки крест на простой веревке.

Тамара, казалось, училась у знаменитого Пирогова, хотя по времени не могла. Но она умела делать почти невозможное. Если ранение было не глубокое и не осколочное, то она доставала пулю без разреза. Помогало знание человеческой анатомии, настолько хорошее, что она вела пулю по тому же входному отверстию.

В помещении прозекторской было холодно. Бывший бассейн был устроен очень интересно, можно сказать, что новаторски. Полуподвальное помещение, в котором было всегда прохладно, оборудованное сложной системой вентиляции так, что оттуда выходила вся влага и тела не разлагались раньше времени. И не пахло формальдегидом.

Тамару Семен нашел этажом выше в довольно просторном помещении дирекции бассейна, где она занималась составлением отчетов о вскрытиях, а ее помощник, хромой старик-рядовой, перепечатывал все то, что она записывала быстрым убористым почерком. Машинкой Афанасий Федорович владел виртуозно. Печатал с большой скоростью и без единой ошибки.

– Были бы пулеметчиком, цены бы вам не было, – восторженно сказал Семен, который, печатал гораздо медленнее.

– Пулеметчиков много. А я такой один, – отшутился Афанасий Федорович и поправил очки на длинной веревочке вместо дужек.

Сидели они на его лице плохо, но хотя бы подходили по зрению, это было видно по тому, что старик не морщил лоб и не щурился на бумаги, которые лежали перед ним.

– Зачем ты пришел? – спросила Тамара. – Сомневаюсь, что в гости.

– Труп из развалин в бывшем Амалиенау тебе привезли?

– А у нас есть другие прозекторские? Да, мне.

– Тебе ничего странным не показалось?

– Ты про синие пятна? Я еще не делала вскрытие, но пошли посмотрим.

Тамара понимала его с полуслова. Это было неожиданно приятно и волнующе. Как если бы они говорили на одном языке среди иностранцев.

Тогда еще Семен не знал, что нашел одного из самых верных помощников в этом деле.

– Пошли, покажу тебе кое-что.

Прежде чем они спустились в прозекторскую, Тамара достала какую-то папку. Как она ориентировалась в этой мешанине дел, понятно было только ей, но, видимо, была какая-то система.

– Итак. Мужчина среднего возраста, плотного телосложения. Не голодал. Видимых повреждений кожного покрова нет, что странно, прошел всю войну, считай, без единого ранения?

Тамара срезала одежду там, где ее нельзя было снять, не двигая тело, и начала осмотр, правильно поняв, что Семену данные хотя бы первичного осмотра нужны были сейчас.

– Умер, скорее всего, от удара по затылку. Был второй удар в левую височную долю, но он был нанесен явно посмертно, думали, видимо, что решат, что это случайность, несчастный случай. Посмотри, как нанесен удар в затылок. Это перелом основания черепа. Ударить так точно и с такой силой нужно уметь. Ювелирно, а!

Тамара восхищенно цокнула языком. Оборудования для более полного исследования у нее не было, старый морг Кенигсберга был погребен под развалинами здания после налета британской авиации, его даже не разбирали. Просто тела складывали в других местах. Хотя там наверняка можно было бы найти и хорошие инструменты, и оборудование. А тут что, пилы да тесаки, таким даже соскоб с кожи не возьмешь.

– Ты посмотри-ка, а? Ну какая красота. Думаю, что он медленно умирал от какого-то тяжелого отравления. Раньше были случаи отравления свинцом, ртутью, но все они протекали с другими симптомами. Тут что-то другое. Возможно, что сепсис, ткани отмирали постепенно. Другое, но очень интересное.

Она внимательно рассмотрела руки, пальцы и пятна на теле убитого в лупу. А потом, отложив инструменты, сняв перчатки и тщательно помыв руки, кивком подозвала Семена:

– Смотри, вот что я хотела тебе показать. Эти тела тоже привезли недавно и уже увезли в общие захоронения как невостребованные. Две немки. Мой предшественник написал, что они умерли своей смертью и от возраста, но хотя бы не поленился и сделал визуальный осмотр тел. В целом картина та же. Черные, словно обмороженные, кончики пальцев, губ. Пятна на лицах и на теле. Он предположил, что это следы разложения, если тела давно пролежали где-то под завалами. Но под завалами они не были, их нашли в порту, около Вальцевой мельницы. Пытались, видимо, украсть немного зерна. Согласно описанию, сильно истощены, и у них были следы плохо сросшихся переломов.

Семен кивнул:

– Понял. Слушай, если будут еще подобные тела, дай мне знать. Мой рабочий номер телефона вот. Но лучше не звони. Сможешь кого-то отправить ко мне с запиской?

– У меня только Афанасий Федорович, как-то стыдно мне будет гонять мальчонку, – рассмеялась Тамара, но кивнула: – Я поняла. И где найти, тоже поняла. Найду способ дать знать, если что-то найду, обязательно. Самой интересно. Попробую провести тесты, тут есть неплохой трофейный набор реактивов из больничного морга. Чудом уцелел. Я как увидела этот чемоданчик, чуть не заплакала, поняв, какое сокровище мне досталось.

– Не буду говорить, что другие женщины плачут при виде цветов, духов и платьев, ты уникальный ангел, – отозвался Семен.

– Да-да, – ответила Тамара и махнула рукой, указывая ему на выход. У нее было еще много работы и ненормированный рабочий день.

Семен подумал, что если получится где-то замолвить словечко, чтобы дали им хотя бы еще одного рядового в помощь, то попробует. Сложно работать в таких условиях.

Тамара сделала еще одно важное дело. Она дала ему описание тел с похожими следами под клятвенное обещание, что он вернет его через два дня.

По пути домой Семен размышлял, что может быть общего у всех найденных тел. Не думать Семен не умел. Даже засыпая, он анализировал все, что видел за день, позволяя себе перестать думать только за десять минут до того, как окончательно провалиться в сон. Командир Раглан часто говорил о том, что в разведке учат спать без снов. Это правильно, но только в том случае, если нужен быстрый сон для ясной головы. А если есть возможность поспать дольше, то лучше дать себе возможность увидеть сны. Потому что во сне мозг продолжает работать и может показать что-то: дать ответ на тот вопрос, на который не нашли ответа днем.

Как военному переселенцу первой волны Семену досталась не комната, а полностью меблированная квартира в мансарде старого двухэтажного дома. Вокруг дома был разбит яблоневый сад, во дворе сохранилась садовая мебель, и вся улица казалась слишком спокойной. Слишком похожей на старую открытку из тех, что были у его бабушки, которая очень любила курортные города на Балтийском море – Кранц и Пиллау и часто рассказывала маленькому Семену про них. Про изящные деревянные променады с подвешенными на длинных жердях фонарями, ветер раскачивал их, и если смотреть издалека, то казалось, в дюнах танцуют огромные светлячки. Еще тогда Семен думал, что если бы у него было много кораблей, то он бы прятал их где-то за дюнами… Ведь у них же не было таких бухт, как в Крыму? Как же тогда немцы прятали свои корабли… Со слов бабушки, старый Кенигсберг был какой-то сказочной страной. С замками, древними лесами, пряничными домиками и ажурными коваными мостами. Она рассказывала ему про плавучую биржу, на которой велись торги. Биржа плавала на плоту, приставая к разным причалам по реке Прегель, собирая биржевые ставки.

Семен лег на спину. Он не привык спать на такой ровной и мягкой кровати. Не привык к постельному белью со слабым ароматом фиалок. Не привык к тому, что у него есть окно, не заклеенное бумагой крест-накрест. Не привык к кошке. На войне тоже были животные, крысы в основном. Эта кошка, белая, словно снег, пришла к нему сама. Он открыл дверь в квартиру и сразу увидел ее. Кошка сидела в кресле, стащив с подголовья одну из подушек, и казалось, что она была в этой квартире всегда.

Сама квартира была однокомнатной, за небольшой перегородкой была туалетная комната с настоящим унитазом. А рукомойник был в комнате. Крошечная раковина, если бы Семен положил в нее обе ладони, они бы там не поместились. Но вода была. Тоже редкость для войны. Врач обязал Семена посещать больницу. Контузия была слишком сильной, временами Семен переставал слышать и видеть и проваливался в немилосердную тьму. Тяжелее всего было в этот момент не запаниковать и не начать метаться. А стоять на месте и ждать, когда пройдет. Семен начинал считать от ста до одного. И делал это половинками. Девяносто девять с половиной. Девяносто девять. Девяносто восемь с половиной… Девяносто восемь. Именно эти половинки и помогали ему выбраться из тьмы. Но в больнице, где он должен был теперь постоянно наблюдаться, была еще заведующая. Ирина. Она не была врачом, в прошлой, довоенной, жизни она была историком, заведующей историческим факультетом. Умная, цепкая, именно она подсказала Семену, как выбираться из этих приступов. Она же подсказала ему, что следует выбрать квартиру в маленьком доме, а не большом на несколько семей, чтобы были люди вокруг. Сказала, что люди будут мешать, и оказалась права. Сейчас он делил дом со старым инженером, тот сутками пропадал на Замландском вокзале, и это соседство вполне устраивало обоих.

Ирина дала Семену еще один ценный совет. Как сделать так, чтобы не чувствовал себя в этой квартире инородным элементом. Купить на черном рынке – другого рынка в городе пока еще не было – умывальный набор. Или просто тазик. Такой простой предмет домашней утвари – тазик…

Только она не знала, что Семен не чувствовал себя инородным, каким-то чужим в этом доме. Скорее наоборот. Все это, начиная от изящной мебели и патефона и заканчивая настоящими занавесками, а не обычными тряпками, было для него привычным и родным. Даже кресло-качалка. Ему казалось, что он снова в детстве, дома у своей бабушки. Даже книги в шкафу были теми же. Кант. Юнг. Надо же. Интересно. У всех немцев это обязательный набор? Семен тихо засмеялся, представив, как маленьким фрицам в школе на уроках выдавали тяжелые тома в качестве домашнего чтения. И тут же сам себя одернул. На войне самое плохое дело – смеяться над врагом.

Семен вытянул ноги и посмотрел на потолок, покрашенный светлой краской. И подумал, что, когда будет выходной, нужно будет найти возможность сходить в порт. У него был пропуск, разрешающий ему посещать все, в том числе и закрытые территории. Да, не все, но в порт он мог попасть.

Почему-то его туда тянуло. Тем более что тела немок были найдены там же…

Выходной у полковника был один раз в десять дней. Хотя с его медицинской картой ему полагалось два, но один день он тратил на работу на развалинах замка. Просто как обычный рабочий. Потому что ему хотелось что-то делать руками.

У Серабиненко была еще одна удивительная черта, которую отмечали все его условные друзья. В любом месте: окопе, блиндаже, в чужом городе, деревне или на явочной квартире он буквально за пару часов умел устраиваться с комфортом. И сегодня хотел сходить на рынок, купить хлеба, сухарей, если получится, то сухофруктов, хотя для него и было неожиданным то, что немцы хранили в подвалах яблоки и сохраняли их так, что можно было есть свежие яблоки даже после Нового года.

Утром у дверей его поджидал сюрприз.

– Афанасий Федорович, что же вы не позвонили! – удивился полковник, увидев, что на крыльце его ждал помощник Тамары.

Старик курил самокрутку и с удовольствием щурился, гладя на февральское солнце.

– Да зачем? Труп-то уже мертв. И у нас. А тут можно посидеть спокойно, никуда не торопясь. Сосед все равно сказал, что вы еще дома, да и Тамара Владиленовна просила подождать вас, сказала, что вы не любите резкие звонки.

Семен закатил глаза. Не любит звонки. Какая предусмотрительная. Да, ходило такое поверье, что контуженным нельзя звонить или стучать в дверь. Мало ли как они отреагируют на резкие звуки.

Но гораздо сложнее было бы найти хоть одного не контуженого или не раненого в окружении Семена.

– Что у нас нового? – спросил Семен, когда они вместе с Афанасием Федоровичем дошли до прозекторской.

Это было не скоро. Через час. По Кенигсбергу сейчас нельзя было пройти по прямой. Не было ни одной целой улицы, ни одной ровной. И приходилось ходить по проложенным деревянным доскам буквально над разломами, ямами от снарядов. Внизу можно было рассмотреть проложенные ранее коммуникации, часть были затоплены водой. Приходилось обходить огороженные пятачки там, где было еще не разминировано. Один раз они остановились, потому что услышали выстрелы, произведенные в воздух. Но оказалось, что это был залп во время похорон товарища. Небольшая братская могила появилась на пересечении двух улиц в сердце старого Кенигсберга. Интересно, каким все-таки будет его новое название. Нужно будет переименовать, как же иначе.

Рабочий был еще совсем молодым. Лет восемнадцать. Может быть, даже младше. Видимых повреждений на теле не было, предположительная причина смерти – утопление. Его утром нашел в порту патруль. Лежал лицом вниз, в воде. Со стороны могло показаться, что за ночь понтонный мост обледенел, и он, не удержав равновесия, упал в воду и ударился виском о жесткое металлическое крепление между понтонами.

– Чтобы так удариться, ему нужно было упасть вбок, понимаешь? – сказала Тамара.

Семен кивнул, рассматривая почерневшие губы и кончики пальцев рук. Пятна были не такими большими, как у предыдущего убитого, можно было сказать, что они появились недавно? Были совсем свежими? Темный ореол вокруг губ незнающий человек легко бы принял за возможное трупное окоченение или решил, что именно так выглядит утонувший человек.

Не так. И он не утонул.

– Нужно сделать анализ крови. Хоть какой-то. Я сделала, какие могла в этих условиях, пробы на различные яды. Но нет ни одного совпадения. Попробую еще проверить на токсины. Может быть, какие-то заболевания. Так. Делай что хочешь, но достань мне медицинский справочник. На любом языке, хоть на латыни, хоть на греческом.

Семен кивнул. На черном рынке за банку консервов можно было купить все что угодно. От противогазов и старинного фарфора до книг и кружевного белья. Кстати, именно на этом и попадались молодые офицеры. Желая удивить своих жен, оставшихся на родине, они первым делом в свои увольнительные находили ближайший к ним рынок и искали обновки. Хотели порадовать женщин, которые ждали их все эти годы. И меняли консервы на изящное белье, затейливые флакончики с неизвестными названиями. А потом, стыдливо пряча глаза, приносили их Семену. Чтобы понять хотя бы, что они купили. Чаще всего говорили «нашел». Нашел дома, нашел на улице. Только находили одно и то же. Мыло и сухие духи. И помады. Правда, пару раз выходили и конфузы, и в затейливых флаконах, украшенных цветным стеклом, оказывалось, например, рапсовое масло или сухие шарики нафталина.

Сами виноваты. Посещать черный рынок и рядовым, и офицерам РККА было категорически запрещено. И запрет, понятное дело, никто не соблюдал.

У Семена было официальное разрешение. Он искал книги, карты. И поэтому, как бывший агент СМЕРШа, а нынче служащий комендатуры, имел полное право посещать все рынки и развалы.

В первой точке, около Королевских ворот, Семену не повезло. Он прошел весь рынок, завел разговор с несколькими знакомыми букинистами, но ничего интересного для себя не обнаружил.

Хотя стоп.

Кройц-аптека. Старейшая аптека в городе! И здание неплохо сохранилось. Обрушилась только часть, выходящая во двор, и вылетело несколько окон. Может быть, там сохранились медицинские пособия? Ведь по старой традиции все аптекари умели готовить лекарства, а значит, должны были иметь под рукой справочники по болезням.

Семен отправился в аптеку. Она была недалеко от Королевских ворот, на той же улице.

Аптека встретила его темными провалами окон. Выбитая дверь была заботливо поставлена на место, но Серабиненко не стал ее трогать. Формально на территории еще не проверенных домов заходить можно было только под свою ответственность. Таблички «Разминировано» не было, но что мешало ему аккуратно все проверить? Семен полагался на свое чутье. Он влез через окно, при этом специально выбрал самое неудобное окно, боковое со стороны переулка, там, где его не сразу было видно. Еще и на втором этаже. Вряд ли, уходя и минируя дома, фрицы могли предположить, что кто-то полезет в такое неудобное окошко.

Света внутри хватало. Окна были вынесены взрывами. Семен стал искать. Он постоянно осматривал все вокруг, замирал, делая новые шаги, и не спешил, сначала осматриваясь и только потом шагая. И все равно не заметил этого пролома и с грохотом позорно провалился на первый этаж. Чудом ничего не сломал.

Но этого хватило для того, чтобы снова оказаться в привычной темноте и глухоте.

«Как не вовремя», – подумал полковник и зацепился за эту мысль как за спасательный круг. Надо же, как ему повезло в этот раз, приступ прошел буквально за несколько минут.

И он понял, что упал не в общий зал, а в кабинет провизора, и спасло его то, что упал он на кучу сваленной на диване одежды.

Тут же, в этом же помещении, стоял большой книжный шкаф. Семен улыбнулся уголком губ – идеально!

Глава вторая

– Какие сокровища! А еще там есть? – Тамара с такой нежностью гладила корешки книг, как будто бы ей принесли не книги, а самые дорогие, самые лучшие в мире драгоценности.

Семен улыбнулся:

– Разминируем, и я обязательно принесу тебе все, что найду там интересного. Давай посмотрим, есть ли в этих справочниках то, что нам нужно. Если будет что-то на языках, которые ты не знаешь, просто заложи страницы, я переведу… При нем были какие-либо документы? Личные вещи?

– Ты же понимаешь, что этим делом занимаешься не ты, а местное отделение НКВД? Хоть вы и соседи. Формально я не могу тебе передать вещи и документы убитого. Но я могу дать тебе их посмотреть, прежде чем отдам их бойцам. Сколько тебе нужно времени?

– Несколько минут, – спокойно ответил Семен.

Но вот что интересно. Документов при работнике порта не было. Вообще никаких. В тонкой клеенчатой папке лежали просто обрывки бумаги.

Семен кивнул. А вот это как раз по его части. Убийств, скорее всего, будет еще больше, все тела так или иначе находятся рядом с портом или на тропинках рядом с ним. Значит, нужно копать в той стороне.

Для всей России – в Кенигсбергском военном округе все хорошо. Почти земля обетованная. Всем, кто придет на пункт вербовки и получит документы на переселение, дадут дом, корову или козу, заплатят все долги, выплатят подъемные. Пока что первые переселенцы прибывали военными самолетами. Но уже был составлен план о том, как будут курсировать поезда с вагонами-теплушками. Рассчитано все, даже вес, который смогут взять с собой будущие жители области. Краем уха Семен слышал много о чем. Пока что первыми переселенцами были военные и их семьи. Правда, командование настойчиво рекомендовало брать только жен. Детей – только командирам. Для создания идеальной картины безопасной земли. Но все понимали, что Кенигсберг сегодня не место для детей. Даже для детей войны. Потому что сложно будет ребенку играть только на асфальте или брусчатке, а не копаться в снегу, а потом и на траве… Каждый день поступали донесения о том, сколько подорвалось, сколько человек потеряли конечности и остались инвалидами после взрывов. А еще грядущий голод – то, что он будет, все понимали, потому что запасов продуктов надолго не хватит. Нужно быстро начать что-то делать. Сажать, пахать, ловить рыбу. В Балтийском море, которое так же, как все вокруг, было заминировано. Водопровод пока еще работал на окраинах, а в центре – только в отдельных районах. Серабиненко не был инженером, но тех карт, что он видел, было достаточно, чтобы понять, что эта система проработает недолго. Потому что сложную сеть дренажных каналов, частично разрушенных бомбардировками, нужно поддерживать в рабочем состоянии. А для этого нужны точные планы и схемы инженерных коммуникаций. Их немцы либо забрали, либо спрятали. Семен не был идеалистом советской власти, хоть и был винтиком системы. И он понимал: тех инженеров, что у них есть, не хватит на то, чтобы восстановить город. Да и не будет пока такой задачи – восстановить.

Задача: подготовить плацдарм для штаба флота и оплота РККА на территории бывшей Восточной Пруссии. В случае возможного повтора военного сценария именно отсюда будут наноситься удары по Восточной Европе. И не только.

Брошенных домов было много. Людей на то, чтобы проверить все, – не хватало. Заселяли быстро, работали сутками.

Семен потер виски. Он прекрасно понимал, что таких как он, даже не спящих агентов, а скорее просто наблюдателей – бывших агентов в СМЕРШ не бывает – в городе много. Кто-то, может быть, занимается чем-то вообще не очевидным. Например, транспортом. Или, может быть, в госпитале появился новый медбрат… Кто знает. Но он работает на своем месте. И ему не нужно забывать про двадцать три отделения абвера только на территории Кенигсберга.

Сначала – собрать информацию. Подтвердить догадки. Провести разведку, собрать всю информацию и отправить Раглану.

Семен улыбнулся. И здесь они снова нарушили устав. Так получилось, что Борис Борисович стал для Серабиненко не просто командиром. Но еще и хорошим другом. Он поддерживал его, правда, поддержка заключалась в том, что Серабиненко попадал, пожалуй, во все самые опасные переплеты, которые только можно, но стоит отметить, что Борис Борисович неизменно оказывался всегда вместе с ним.

А сейчас пора было возвращаться к работе.

– Серабиненко!

Семен повернул голову в сторону выкрика. Формально – он сейчас находился на рабочем месте. Территориально – во внутреннем дворе комендатуры. Прямо перед ним стояли пять ящиков и одна бочка, полные бумаг. Их привезли из подвала Королевского замка, там находился известный на весь город ресторан «Блюдгерихт». «Кровавый суд» – если по-нашему. Так себе ирония. По легенде, ресторан располагался именно в тех подвалах замка, где раньше у рыцарей были пыточная и тюрьма. Во входной зоне ресторана стояли ради украшения интерьера неиспользуемые огромные бочки из-под вина. Вот именно в них и сложили документы и привезли сюда.

– Чем занят?

Третий зам коменданта Кенигсберга был человеком грубым, не очень образованным, но не глупым, скорее пустым. И предсказуемым. Как стенгазета. Прочитать его было очень легко. Обычный замполит. Кстати, так его и называли за глаза солдаты. Даже ходил буквой «Г», как конь в шахматах. Сначала шел по прямой, по своим делам, потом замечал что-то, что, с его точки зрения, было непорядком, делал крутой поворот и в несколько длинных шагов оказывался рядом с нарушителем. В данный момент нарушителем был полковник, который, по легенде, был лейтенантом, который стоял и бездельничал, как казалось. И явно находился не там, где он должен быть. Не у себя в кабинете или в архиве. В общем, если боец не бежит в атаку, значит, он не занят делом. Работать с такими Семен умел отлично. Самое главное для замполита – быть причастным к важному делу. Значит, нужно взять его за пуговку и посвятить в это самое важное дело.

‒ Работаю, товарищ капитан!

– Над чем?

– Дело крайней важности! Обнаружены доставленные из Королевского замка крайне важные документы, сложенные в крайнем беспорядке. Непорядок. Нужно срочно устранить и разобрать. Мы же с вами понимаем, как важно, чтобы все было в порядке?

Последнюю фразу Серабиненко произнес проникновенным голосом, быстро посмотрел наверх и так же быстро опустил глаза вниз. Что означало, что сверху очень пристально наблюдают за тем, чтобы тут у них внизу был порядок. А в этих бочках его явно не было.

– Молодец. Продолжай наблюдение. То есть работу.

– Так точно! Есть продолжать!

Серабиненко вытянулся, отдавая честь, насколько позволяли ранения грудной клетки, а потом, как только замполит скрылся из виду, кинул папку, которую он держал, в бочку. Но через секунду снова ее достал. И вместе с ней ушел в кабинет, так как согласно не самой стройной иерархии подчинения в действующем военном аппарате замполит был формально его начальником, и приходилось слушаться. А лучше просто не попадаться ему на глаза.

В кабинете он быстро открыл папку и стал читать документы на польском языке. А потом резко сбежал вниз, поймал двух рядовых и приказал опустошить бочки. Прямо там, на плиты во дворе. Имел полное право, так как в папке было личное дело мадам Бороковой. Известной дамы, основавшей в Варшаве школу разведки для женщин. Их основной задачей было наниматься машинистками в различные конторы. Работать, выходить замуж за тех, на кого им укажут, и передавать сведения. Саму мадам убили в сорок втором. А вот выявить всех ее «девочек» до сих пор не удалось. Был только один очень и очень слабый след. Случайно попалась одна из машинисток именно из этой, варшавской, школы. Подозревали, что были еще, и рассеялись они по всей Восточной Европе и не только. Изначально, кстати, идея женских школ разведки принадлежала британцам. И именно они первые начали внедрять шпионов в машинописные бюро. Но самыми лучшими машинистками до войны считались как раз польки. Работали они очень быстро, а денег им можно было много не платить. Очень часто девушки делали вид, что не знают никакого языка, кроме польского, на деле владели и русским, и немецким, и чаще всего – французским. Это и было зацепкой. «Шляпный салон мадам Мод». Попавшая в руки агентов СМЕРШа машинистка сдала французскую явку. Мадам Мод – это общий позывной. Для связи использовалась реклама шляпного салона.

В папке, которую держал Серабиненко, еще было дело француженки Мирей Мод. Хозяйки шляпного салона в Париже и по совместительству – агента абвера. Всего в папках было двадцать дел. Двадцать потенциально спящих агентов. Возможно, что большая часть из них мертвы или перевербованы. В том, что дела оказались в таком беспорядке, да еще и фактически в мусоре, не было ничего странного. Обычно так и делали. То, что было самым важным, что ты не можешь вынести и спрятать, нужно бросить на самом видном месте, как мусор. Тогда, может быть, пройдут мимо и не заметят. Повезло. Снова повезло, что Семен хорошо знал французский благодаря деду. Тот часто рассказывал, что в царской России французский был языком знати лишь потому, что был языком торговли. Слишком много торговых путей проходило тогда через Францию. И слишком много путешественников хотели посмотреть Россию. Эту огромную и загадочную для всей остальной Европы страну. Так Франция стала буквально прорастать в Российской империи. У деда Семена была своя теория заговоров. В частности, о том, что Франция, по сути, пыталась захватить Россию таким бархатным, мягким способом. И у нее это почти получилось. Ведь она заставила знать, приближенных к императору и его семью заговорить на своем языке и отодвинуть свой.

А язык врага нужно хорошо знать.

Семен знал. Теперь у него появился отличный повод выйти на связь с Рагланом. На руках у него документы, которые неплохо бы срочно передать. Все свои находки он очень удачно замаскировал найденной в одной из бочек описью картин итальянских мастеров эпохи Возрождения, украденных и перевезенных в Королевский замок из Флоренции. Вот этот список он и передал своему начальству, добавив, что это очень дорогие картины. Каждая стоит баснословных денег.

Таинственные трупы чуть было не вылетели у Семена из головы, когда он, словно ищейка, сидя на холодных плитах внутреннего двора, перебирал папку за папкой, откладывая те, что были ему нужны. Получилась внушительная стопка. Конечно, он не будет отправлять всю стопку Раглану в Центр. Список должен быть коротким и максимально выверенным. Только имена, клички, возможные места работы.

На такую работу обычно ставят двух или трех агентов. Один может ошибиться. Изначально в крымской группе было девятнадцать агентов. Осталось семь. Каждый просто брал на себя обязанности товарища, обычное дело во время войны. Во время войны все они стали взаимозаменяемыми.

Семен засел за работу. Если бы кто-то стоял снаружи здания, недалеко от развалин Штайндаммских ворот, на улице Генерал-Лицман-штрассе, то он бы не удивился тому, что в канцелярии комендатуры, расположенной в здании бывшего управления гестапо, а ныне это здание выбрало себе НКВД, горел свет в окнах, несмотря на то, что была уже поздняя ночь.

Семен собрал список. На это ему понадобилось четырнадцать часов практически непрерывной работы. Результат его работы мог уместиться в одном письме, которое и было отправлено по сохраненному каналу для связи в Севастополь, а оттуда – в Центр. Передавать такие данные по открытым каналам было нельзя, поэтому Семен зашифровал список в карте. Имея ключ, по названиям улиц можно было составить список с полными именами агентесс Варшавской школы, их позывными и адресами первого места работы, куда они должны были внедриться на момент сорок второго и сорок третьего года.

И то хлеб.

Спать Семен лег только после того, как письмо было отправлено, там же у себя в кабинете на крайне неудобном деревянном диване. Спать на таком ему было гораздо привычнее за последние годы, и, накрывшись шинелью, Серабиненко провалился в сон без сновидений. Но с одной мечтой – проснуться и выпить приготовленного в турке, по всем правилам, черного крепкого кофе с лимоном. Не желудевый или цикориевый суррогат. А настоящий. Черный. Какой был до войны.

– Дорога перекрыта, простите, товарищ лейтенант. – Знакомый рядовой развел руками, когда Серабиненко вечером следующего дня шел домой.

Семен прикинул на глаз, что слишком большой патруль для обнаружения обычного снаряда или любого другого беспорядка. Что-то случилось. Патруль – девять вооруженных солдат оцепили квадратом небольшой участок улицы, ведущей к парку Луизенваль. Все вооруженные, оружие держат на изготовку, готовые стрелять на любое движение.

– Что случилось?

– Не положено, – устало сказал рядовой.

Если бы он показал удостоверение, то никаких вопросов бы и «не положено». Но не сегодня. Потом. Сегодня все не так.

Серабиненко кивнул и свернул в переулок, он все равно узнает, что произошло. Первым делом, сразу после того как полковник перебрался на новое местожительство, он начал «обживаться». Собирал информацию, налаживал сеть знакомых. Там помочь перенести вещи в новый дом медсестре. Выпить разбавленного спирта из жестяной чашки за тех, кто не дождался Победы. Поэтому о том, что около парка на красивом кованом заборе ночью кто-то повесил мужчину среднего возраста, без документов, но с табличкой, на которой по-немецки было написано «предатель», он узнал где-то через полчаса.

А к вечеру уже знал, что на самом деле повесили человека, которого убили раньше. Его горло было сломано так, что так сломать его при удушении было невозможно. Это был очень хороший рассчитанный удар. А еще у него были точно такие же следы, как и на других трупах, найденных ранее. Только их было больше. Кому-то захотелось проверить реакцию патруля на работу немецкого ополчения, бойцов которого в городе еще оставалось немало.

– Ему оставалось жить буквально пару дней, – сообщила Тамара. – Я сделала вскрытие. Сердце, легкие, печень. Поражено все. Больше всего досталось гортани. Рассчитано все на то, что мы не будем делать вскрытие. Вроде бы как преступление на почве послевоенной вражды. Но очень сильное поражение. Легкие почти разложились! И гортань…

– А ты не купилась и сделала вскрытие, – почти с восхищением сказал Семен, глядя на Тамару.

Женщина устало потерла виски. Инструментов у нее тоже было не так много, так что пришлось изрядно попотеть, но Тамара полночи изучала справочники, которые ей принес Семен, и отобрала несколько статей с похожими поражениями тканей. И теперь она хотела убедиться, права она или нет.

– А как ты понял, что это наше тело?

Семен указал на табличку, которую принесли вместе с телом, – написано с ошибкой. Возможно, что специально.

Тамара покачала головой:

– Много вас таких, грамотеев, на мою голову.

Серабиненко сунул руку в карман шинели и достал коробочку, которую нашел в аптеке и сразу подумал о том, что Тамаре пригодится.

– Аспирин… «Байер». Настоящий. – Тамара сразу сунула коробочку в карман, а Серабиненко выложил из шинели пакет с яичным порошком, сухари и банку сгущенного молока.

– Если ты не спишь, то хотя бы поешь. Стране ты нужна такая, чтобы была более или менее на ногах.

Тамара фыркнула, как большая кошка, но еду приняла. И было видно, что ей приятна забота.

Семен же пошел домой, мысленно составляя список. Сложнее всего было сейчас с картой города. Для работы на улицах нужна карта. хотя бы составленная в голове. Но и тут фашисты даже после войны умудрились подложить ему свинью. Дело в том, что у Кенигсберга были две карты. Начиная с тридцать шестого года, как к управлению страной пришли фашисты, они переименовали часть улиц. Но почему-то эти карты во время войны были не особо в ходу. А в Кенигсберге очень сильной была партия элиты, которая продолжала пользоваться старыми картами. А после бомбардировок центра города карты стали не особо нужны. Но вот от карты городских коммуникаций Серабиненко бы не отказался. Так как был уверен в том, что все слухи о подземных ходах под рекой и между фортами слухами были только наполовину. Или даже меньше.

Еще три тела за два дня. Потом долгий перерыв в неделю. Ни у кого не было документов. Семен каждый вечер выходил на улицу. Просто бродил пешком, казалось бы, без цели, но на самом деле создавал в голове свою карту города, куда уходить, где можно затаиться, где какие схроны, где может быть засада. Понятными только одному ему знаками он отмечал проходы, убежища и безопасные переходы. Все это было важно для охоты, которую, возможно, придется устроить на днях, потому что именно затишье с телами как раз и заинтересовало Семена.

Кроме того, он работал в Кройц-аптеке. Все так же заходил через разобранный лаз со двора, проходил через подвал в основные помещения и выносил для Тамары справочники, лекарства, инструменты, которые ему удавалось найти. Подкупал, если можно было, так сказать. Афанасий Федорович, который служил им посыльным, передавая сообщения о новых телах или интересных моментах при вскрытии, которые обнаружила Тома, уже начинал в шутку ворчать о том, что пора наладить сообщение голубиной почтой.

– Ты там свою основную работу не забросил со всеми этими загадками? – спросил как-то раз вечером Афанасий Федорович Семена, когда тот снова «заскочил» на чай, чтобы перевести новые статьи с похожими симптомами, которые обнаружила Тамара. Таких статей было уже много, но каждый раз мимо.

Семен покачал головой. Он как раз читал увлекательную, с точки зрения любого патологоанатома, историю черной оспы и того, как почти невидимое поражение внутренних органов человека влияет на его поведение. То, что было, с его точки зрения, интересно Томе, он зачитывал вслух, переводя буквально на ходу.

– Еще немного, и я решу, что ты мною увлекся. Уж слишком хорошо ты знаешь, чем завлечь женщину, – рассмеялась Тамара, разгибаясь от стола и потирая ноющую поясницу. – Еще и кошку свою притащил.

Кошка, которой Семен так и не дал имя, в самом деле сейчас царственно сидела в единственном кресле в морге и шевелила хвостом. Семен принес ее Тамаре, когда понял, что кошка стала какой-то вялой, и испугался, что животное могло заболеть. Тамара, закатив глаза, сказала, что вот уж по кошкам она не специалист, но осмотрела и предположила, что кошка была просто голодной. Семен не слишком задумывался, чем ее кормить. Просто давал ей то же, что и ел сам. А тут вот, оказывается, отдельное питание надо.

– Да не может кошка есть сухари! Вот видишь, за те два дня, что ты мне ее тут оставил, она снова стала похожа на кошку.

Тамара подняла кошку с кресла и всучила Семену с видом, что нечего тут делать живому существу.

Полковник Серабиненко улыбнулся уголком губ, давая понять, что оценил шутку, и засобирался домой. Старый помощник Тамары был прав. Свою основную службу он сейчас в самом деле забросил, но на это были причины.

Первое ‒ дело действительно было интересное и по его линии.

Второе – Раглан ждал сообщения из Центра, продолжая работу на земле.

Третье – его работа сейчас позволяла относиться к ней с некоторым разгильдяйством. Ему принесли на анализ и разбор два ящика переписки. Нужно было найти, есть ли в этой переписке что-то касательно устройства казарм Кронпринц, количества гарнизона, внутреннего устройства, и почему-то нынешнее начальство Серабиненко очень интересовал бюджет казарм. То ли хотели прикинуть, смогут ли сами содержать что-то подобное, то ли пытались понять, не осталось ли что-то от золотой казны фюрера на территории казарм. Что было сущей ерундой, потому что гарнизоны Кенигсберга были полностью на обеспечении местной знати. С точки зрения правительства нацистов, это был еще один плюс Кенигсберга – большое количество очень богатой знати. А значит, можно заставить их финансировать армию. Это было особенно важно в конце войны, когда денег оставалось все меньше и меньше.

Знать платила налоги.

А Семен, который отлично умел быстро читать, давно пролистал все письма и отчеты, бегло просмотрев их на предмет искомых данных еще в первую неделю. Но так как писем было много, а его начальство считало, что если ты работаешь с бумагами быстро, значит, ты плохо и невнимательно их читаешь, Семен читал хорошо и внимательно, подробно составляя выписки. Так что можно было немного отвлечься на то, что было по-настоящему интересно.

Плюс он еще продолжал собирать данные о Варшавской женской школе разведки. В бочках из «Блютгерихта» попадались обрывочные сведения, которые он складывал в папку.

Хорошо, когда над головой не свистят пули, не звучит сигнал воздушной тревоги и можно спокойно заниматься своим делом, не боясь, что скоро придется бросить все и переносить штаб в другое место…

Семен тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Почему-то сейчас ему вспомнился тренировочный лагерь. Тогда он очень боялся опростоволоситься. Сделать что-то не так и подвести Бориса Борисовича, который в него поверил. Тогда, в лагере, Семен еще ни разу не стрелял в человека. И сейчас он понимал, что от того, сможет ли он выстрелить, зависит его дальнейшая судьба в разведке. Ходили слухи, что им нужно будет казнить преступника. И у каждого будет свой преступник, и так далее и так далее.

На самом деле все оказалось гораздо проще.

Раглан вывел их на нулевую линию, где до первого эшелона и линии боевого соприкосновения оставалось совсем немного. Немцы всегда старались убирать тела погибших. Но иногда их было слишком много, а убрать трупы быстро под постоянным огнем нельзя. Советские солдаты стреляли в тела убитых. Патроны нужно было экономить, но на тот момент недостатка в боеприпасах у них не было. И тогда Семен понял, что сможет убить немца, потому что увидел дом. У самой линии. Обычный простой дом. Но там было окошко, теперь уже ослепшее навечно. И там, за разбитым стеклом, висела белая тюлевая занавеска, стояла герань. Почему-то горшок уцелел, и она еще цвела, несмотря на то что вокруг была зима, лежал снег, и Семен очень хорошо запомнил это. Полусгоревший дом, одной стены нет. И это окно. Тогда он понял, что будет рвать зубами за свою землю, за такие вот дома и тех, кто теперь навсегда останется в земле.

– Думай лучше о той жизни, что впереди, что дома тебя сейчас ждет. Сваришь картошки, чай заваришь. Потом можно и спать завалиться, – предложил Афанасий Федорович.

Они жили рядом, через две улицы. Старому рядовому досталась квартира попроще, на первом этаже, но зато с уютным палисадником. И он уже планировал, что посадит весной.

– Нет-нет. Просто вспомнил, с какой радостью и азартом Тамара пересматривает разные не самые приятные картинки в справочниках, – отшутился Семен.

Они шли по дороге, привычно уже кивали дозорным и показывали удостоверения и разрешения находиться на улице после наступления комендантского часа. Просто два солдата идут домой после долгого дня.

– Ты вот что. Не надумай там себе ничего. Тамарка ждет мужа, – неожиданно сказал Афанасий Федорович и добавил: – Каждый день про него говорит.

– Да, я знаю. У меня тоже есть невеста. В Крыму осталась. Вот немного все успокоится, и перевезу ее сюда, – и соврал и не соврал одновременно Серабиненко.

Невесты не было. Была молодая женщина, которую он любил и в которую верил. Верил, что когда-нибудь он в самом деле предложит ей переехать к нему. Но вряд ли. Она был молодым капитаном, шифровальщицей, и с ней он случайно пересекался всего пару раз.

Может быть, когда-нибудь Катерина и ответит согласием на его предложение, но до этого надо еще дожить. А вот про мужа Тамары он мог рассказать много. Но не расскажет никогда, потому что теперь дело мужа добровольной помощницы Серабиненко надежно спрятано под грифом «Совершенно секретно». Как и само тело предателя, которого расстреляли сразу после того, как удалось его поймать. Тот день Семен помнил очень хорошо. Знал он и о том, что у предателя было не меньше трех или даже четырех, если считать Тамару, жен в разных подразделениях и на разных фронтах. И много чего еще мог рассказать. Например, как один человек воровал целыми вагонами и перепродавал то, чем снабжали военных. Как уходили налево продукты, необходимое снаряжение и многое другое. Эту гнусь нельзя было даже сравнить с пауком, раскинувшим сети. Это было мерзкое подлое насекомое, раздавить которое было правильным делом.

А Тамара об этом никогда не узнает. Это был подарок для нее полковника, которого она спасла в госпитале, у постели которого сидела ночами. Он тогда хорошо ее запомнил. И смог пойти на небольшое должностное преступление, с молчаливого попустительства начальства. Имя жены предателя исчезло из всех документов. Благо расписались они уже во время войны, путаница в документах и все прочее. Скажут потом, что погиб на фронте или пропал без вести. Время лечит. Привыкнет.

А может быть, дело ей найдет какое поинтереснее. Не должна такая женщина всю жизнь копаться в трупах.

– Она же была хорошим врачом, кстати. Многие жизни спасла. Не знаешь, почему пошла в прозекторскую? Могла же в госпиталь, там бы и руки ее, и знания пригодились бы.

Афанасий покачал головой:

– Ранение. Тремор рук. Может только резать, а оперировать уже нет. Боится, что загубит кого. А когда ей заведование предложили, она отказалась. Сказала, что не может больше брать на себя ответственность за чужие жизни. Слишком многих не успела спасти на войне, да и хватило ей этого там. Но на самом деле не успела спасти всего одну. Между нами.

– Само собой.

– Девчонка у них была санитаркой. Тамара тогда была в Инкерманских штольнях в госпитале полевом. По ночам, чтобы не спать, они даже не садились, стояли все время. Вот девчонка там была одна, и она не рассчитала. Они же там знаешь как питались? Сахаром и вином. Другого ничего не было. А у нее болезнь была какая-то по крови. Нельзя ей было ни вино, ни сахар. А никто не знал, а она сама и не сказала. Тамара так и винит себя, что проглядела, говорит, что можно было эту болезнь определить и она бы заметила, врач-то опытный, а все больные вокруг другие были, она просто не успевала взгляд на своих кинуть. Так девчонка та и умерла. Во время очередного дежурства стоя просто осела на землю. Тамара подошла к ней, а она уже мертвая. И судя по тому, что она там увидела, уже была мертвая. Просто стояла у стеночки между столом и стенкой. И сразу и не заметили. Она в кому впала сначала, а потом умерла.

– Диабет. Он у всех практически, кто там был тогда, развился. В Инкермане, – вздохнул Семен. – Ладно. Бывай. Прав ты. Сварить картошки, выпить чая и спать. Да еще и за питанием кошки теперь нужно следить.

Афанасий кивнул, и Семен пошел домой.

Только еды у него дома, кроме шоколадки и сухарей, не было ни крошки. Все никак не успевал пойти паек получить или купить что-то. А уже давно было пора заняться своим здоровьем.

Тамара ругалась. Постоянно ругалась, когда он приходил и приносил им свою еду. Имеет право, в конце концов.

Был шоколад, его оказалось в Кенигсберге много. Консервов было гораздо меньше, а вот шоколада, марципанов и прочих сладостей сколько угодно и еще кое-что, от чего почему-то полковник часто ловил себя на том, что хихикает. Как мальчишка. У него в квартире была ванная. Самая настоящая. И туалет. Унитаз. Все было у этих фрицев. Все – кафель, унитазы, ванные, патефоны, выключатели, которые приводили Афанасия Федоровича в детский восторг. Простая такая вроде бы штука, а вот же. Практически во всех домах они были сделаны так, чтобы, войдя в помещение, не нужно было шарить рукой по стене. А одной рукой открываешь дверь, а другая сразу находит его на уровне руки внизу. Простая, но предельно упрощающая жизнь вещь.

Есть не хотелось. Спать тоже, хотя завтра утром он будет ругать себя за это. Семен заставил себя помыться, переодеться. Не ложиться на кровать в одежде, как он делал это в первые дни. Привести себя в порядок. Дать кошке кусочек сала.

Интересно. Жертв роднило то, что у них были очень спокойные лица. Может быть, они знали своего убийцу? Не было выражения ужаса. Ничего…

– Или они умерли много раньше… Отравление? Может быть, это все-таки какой-то неизвестный яд, – пробормотал Семен.

Но зачем убивать, особенно так, простых рабочих? У них не было доступа ни к чему секретному. Надо будет осторожно провести подробную проверку личности. Расслабился полковник. Сосредоточился на способе убийства, но не проверил жертв.

Семен закрыл глаза, еще раз вспомнил всех жертв. Ничего, казалось бы, примечательного. Но личные дела он не видел, только краткие выписки из дела, которые дала ему почитать Тамара. Официально он не может их запрашивать или просить показать, только если наладить с кем-то из военной полиции контакты. Личные связи всегда его выручали, но задействовать их будет выглядеть слишком странным. Привлечет внимание, которого сейчас ему не нужно. Сделать вид, что нашел похожие описания тел в каких-то документах?

Семен открыл глаза. Сон не шел. И вот тут ему пришел на ум замок. Конечно же, как он не подумал про замок. Немцы ставили эксперименты с ядами еще со времен Первой мировой войны. Правда, состав яда или газа из Лохштедта так и не узнали, не было на это времени, пришлось принимать экстренное решение и на случай ловушки все сжечь. Но документы были же. И часть из них лежит у него в сейфе.

Плюсом мансардной квартиры было еще и то, что из его окна можно было легко попасть на крышу. Конечно, не самый лучший и безопасный вид прогулок для человека с контузией и ранением грудной клетки, но Семен так уже делал. Да отчего-то стало душно в квартире, захотелось прогуляться, подышать свежим воздухом.

Полковник снова переоделся, отметил про себя, что нужно, наверное, раздобыть еще какой-то гражданской одежды. Отвык он от мирного слова «купить». Обменять, найти, раздобыть, но, с другой стороны, на новой земле еще будут с этим вопросом сложности, потому что пока еще тяжело понять, какие деньги будут тут в ходу. С одной стороны, конечно, советские рубли. Но и марки тоже были в ходу. Специальные. Их планировали пока выпускать для немецкого населения, которое по плану будет еще некоторое время жить в Кенигсберге и области. Нужно наладить производство, инженерное дело, коммуникации. Нужны работники порта. Талоны, понятное дело. Куда без них. Зарплата выдавалась в том числе и талонами.

Сложно. Гражданским, конечно, сложнее, чем военным. У них все-таки был и паек, и какое-никакое вещевое снабжение.

Но что-то удобное бы не помешало. Семен запахнул шинель и устроился на приступке трубочиста. Небольшая площадка рядом с трубой. Город вымер. Уличное освещение работало не на всех улицах, на многих горели аварийные уличные фонари. Это было планом коменданта, чтобы город с наступлением темноты не погружался во тьму. Так опаснее и страшнее. Словно тараканы могут вот-вот полезть из всех щелей ополченцы, шпионы, недобитки. Поэтому на улицах оставляли много света. Аэродром Девау спал, на его месте было черное пятно. Военный объект. А вот к Королевскому замку планировали подвезти авиационные прожекторы. Горел огнями порт. Невысокий дом Семена прятался в деревьях, и самого полковника поэтому не было видно на крыше. Даже когда он закуривал. Но зато хорошо были видны остальные дома, улицы. Движение на одной из крыш Серабиненко скорее почувствовал, чем заметил. Там тоже был человек. И он тоже просто стоял и курил. И, видимо, тоже заметил Семена. Потому что просто… помахал ему рукой. А потом, выкинув окурок, легко спрыгнул вниз. Вот и не было соседа.

«Или приснилось», – сказал сам себе Семен. Ну не задремал же он, сидя на крыше. И все-таки вернулся в дом, составив в голове приблизительный план на завтра.

У Семена был еще один козырь в руках. Подписанные документы для прохода на закрытые территории. Но пока их он решил придержать, чтобы любопытные уши и глаза не заметили чего лишнего.

Завтра. Все завтра.

…Утром на крыльце дома Семена снова поджидал сюрприз.

– Дяденька, хлебушка не найдется? – раздался веселый голос, казалось, что ребенка, но когда малец поднял голову и выпрямился, Семен даже не знал, что сразу сделать. Отдать честь или обнять командира и друга.

Борис Борисович Раглан приехал сам. Невысокого роста, щуплый, легкий на подъем. Чем-то они внешне были даже похожи. Борис Борисович виртуозно менял голоса, легко мог притвориться хоть подростком, хоть торговкой с рынка. Выдавали только глаза. Они были «седыми». Почти белыми, прозрачными. Так бывает после войны. Но их он успешно скрывал под длинной челкой отросших волос. Неуставная стрижка, но для их работы можно.

А крупных и рослых у них особо и не было в отряде. Разве что Кардиган. Он был рослым, высоким, широкоплечим, да еще и таким рыжим, что зажмуриться хотелось. В Крыму выгорал до белого, совсем как одуванчик.

– Пошли пройдемся, по пути, – сказал Раглан. И снова стал самим собой. Быстрым, цепким.

Семен доложил обо всем: и по Варшавской школе, и по тем телам, что были найдены. Командир вопросов не задавал. Слушал, кивал. Потом коротко сказал, что выйдет на связь в ближайшие пару дней, а пока хочет «погулять по городу», к Тамаре тоже заглянет, но позже. Формально в городе он по Варшавской школе, женщинами-шпионками очень заинтересовались в Москве, велели начать с Кенигсберга. Дел у него много, они не знакомы, встреч не искать, квартиру найдет сам.

– Что проверяем первым?

– Для начала, как всегда. Модистки, ателье… шучу. Понятное дело, что рынки. И подпольные больницы. Дам наших нужно искать в самых неожиданных местах. Скорее всего, они прекрасно говорят по-русски и отлично разбираются в наших офицерских званиях.

У перекрестка с одной из центральных улиц Раглан подмигнул Семену и буквально растаял в утреннем городе. Вроде бы только что был тут. А вот уже и нет его.

– Как обычно, – пробормотал себе под нос полковник.

Но все же он чувствовал себя увереннее, когда рядом был боевой товарищ. Так-то они часто работали поодиночке. Без документов, без прикрытия. Победил, нашел шпиона – почет тебе и уважение. Проиграл, ну что ж, может быть, кто-то и поставит на могилке крест. А может быть, и нет. Если вообще будет эта могила, а не просто скинут в воду.

Но тем не менее на работу полковник пришел в приподнятом настроении.

– Серабиненко!

– Так точно! – на всякий случай отозвался полковник, когда шел по внутреннему двору.

Замполит снова нашел что-то интересное, раз поджидал его у внутреннего входа.

– Молодец, правильно отвечаешь, иди получи продовольственный паек. Пришло распоряжение сегодня выдать всем праздничный. Не знаю, что уж там за праздник, но ты в списке на усиленный офицерский. Расписаться в ведомости не забудь.

– Так точно! Очень рад! – весело ответил Семен.

Праздничный паек на новой территории он не получал еще ни разу. Стало даже интересно, чем побалуют.

В коробке были консервы, чай, кофе, настоящий! Сахара кусок колотый. Крупа. Мед. Мед…

Семен даже приподнял брови, не веря своим глазам. Мед-то откуда?

Судя по баночке – немецкий. Где-то тут, видать, были пасеки.

Было еще мыло, приличный кусок. Мыло туалетное. Пахло чем-то очень приятным, нежным. Семен отложил его для Тамары. Побаловать. А то она все еще вспоминает мыло «К», страшную едкую жидкость, которой на войне санитарки отстирывали бинты и пропитанную кровью одежду, отстирать это мыло, в самом деле, могло все что угодно. В том числе и кожу с рук.

Еще в коробке были разные мелочи. Даже сигареты попали каким-то образом в этот праздничный паек. В бутылке с длинным узким горлышком был анисовый сироп. Непонятно зачем, но, видимо, чтобы лечить простуду. Промозглая балтийская зима. Муки немного. Куль. Но это тоже все нужное. Семену стало интересно, сильно ли отличается их мука, немецкая, от той, что он когда-то видел дома.

Не сильно. Комковатая, желтая. Но и в суп можно, куда угодно.

Во время войны почти все производства были поставлены на военные рельсы. Все для фронта – боеприпасы, снаряжение, транспорт, одежда. И все равно одежды не хватало. Но зато сейчас оказалось более чем достаточно. И уже в конце сорок пятого появились ателье, где можно было перешить шинели и гимнастерки в любую другую одежду. Даже в детские платья.

Семен переоделся в гимнастерку, галифе и мягкие сапоги и выскользнул из дома. Но, чтобы понять жертв, нужно было проделать их путь. Семен уже пару раз осуществлял такие вылазки, запоминал время, когда идут патрули, сказать по правде, они не сильно старались, шли в одно и то же время, и часто это было скорее формально. Чаще всего это были рядовые, которые понимали, что если кто-то захочет, он скроется, и особенно ночью. Поэтому это было скорее устрашение для тех, кто захочет загулять ночью. Тем более что в Кенигсберге оказалось немало винных погребов. И вот тут тоже начиналась работа патрульных, потому что каждый второй погреб был… наполнен отравленным спиртным.

Сегодня Семен хотел заодно посмотреть, что за коллега ночью выходил на крышу. Он оставил включенным свет в одной из комнат и устроился под козырьком балкона на корточках, практически слившись со стеной. И увидел, что через некоторое время на крыше дома появилась тень. Человек точно так же, как и Семен, вышел на крышу, немного постоял там, а потом легко спрыгнул вниз.

Но проследить за ним Серабиненко не успел, потому что его кто-то мягко перехватил за локоть, тренированное тело отреагировало раньше головы, но полковника скрутили довольно быстро и умело.

– Тише, это я, – сказал Борис Борисович.

Семен выдохнул.

– Куда отправился на ночь глядя? – строго спросил командир, и только глаза блеснули лукаво.

Они вернулись в дом. Было приятно видеть командира. Хотелось о многом поговорить, но Семен, прежде всего, быстро доложил по делу. Сначала факты, потом мысли. Борис слушал, кивал, уточнил по поводу первых трупов, сказал, что дел их нет. Их даже не заводили. Есть только те документы, что остались у Тамары.

– Командир, ты сколько суток не спал? – спросил Семен, глядя на Бориса. Ночью, когда они были вдвоем, он мог позволить себе такой тон. Тон старого друга и сослуживца.

– Четверо, – улыбнулся одними глазами Борис и, не таясь, зевнул, потянувшись до хруста в костях.

Семен быстро приготовил ужин: чай с медом. Понюхал еще раз анисовый сироп и подумал, что отнесет его Томе.

– Значит, минимум двенадцать часов сна. Как ты учил.

– Есть еще кое-что. Тебе не кажется странным, что в городе больше нет агентов СМЕРШ, кроме нас?

– А может быть, есть? Но работают так же, как мы – тихо.

Командир покачал головой:

– В Центре в последнее время творятся очень странные дела. Одна бабушка на скамейке у подъезда намекнула, что в область будут стягиваться большие силы. Планируется открыть тут свою школу военной разведки. Такой, чтобы чертям в аду тошно было. СМЕРШ, как ты понимаешь, скоро будет не нужен.

– Так ведь шпионы будут все равно же. И всегда.

Командир устало улыбнулся:

– Будут. Но будь готов к тому, что однажды нам намекнут, что мы больше не нужны. Устарели, как оружие.

– Неужели тогда распустят?

– Нет, вряд ли. Скорее мы станем спящими агентами. Кое-кто уже успешно в том натренировался. Сидит, бумажки перекладывает и знай греет себе уши во внутреннем дворе. Ладно, это я от недосыпа и долгой дороги философствую. Я – спать.

Семен кивнул. В квартире была кровать и вполне себе удобный диван. Так что можно было разместиться с комфортом. Кошка почему-то сразу отметила командира и теперь сидела у него на коленях и позволяла себя гладить. Ей досталось желе от тушенки и каша.

Но в отличие от командира, который заснул быстро, сон все еще не шел к Семену. Как-то он разучился спать.

В голове было слишком много мыслей, и Семен решил опять выйти на крышу, что-то тянуло его туда как магнитом. Но стоило мужчине выскользнуть в окно, подтянуться и привычным маршрутом добраться до той самой скамейки трубочиста, как Семен понял: на крыше он не один. Движение было еле заметным, он угадал его скорее на уровне интуиции и увернулся. Надо же, второй ночной контакт за этот вечер. Но это уже был совсем другой человек. Лица было не разглядеть, только очень сильный знакомый запах керосина. Видимо, им была пропитана одежда противника. Он атаковал быстро, работал не грубо, скорее прощупывал, что за боец перед ним. В контактном бою Семен был в самом деле хорошим бойцом. Юркий и легкий за счет высокого роста, он легко увертывался, не давая попасть по себе, но все же поймал одно попадание заточенного лезвия в намотанный на руку шарф, но именно это помогло ему обезоружить противника. Семен сделал рывок на себя, лишая соперника равновесия, перекатился ему под ноги, надеясь сбить, но тот отпрыгнул назад, а потом неожиданно пропал. Просто перепрыгнул на крышу соседнего дома – они стояли почти вплотную.

Полковник не стал продолжать погоню.

Ведь то, что его нашли и пытались если не убить, то напугать, значило, что они с командиром на верном пути. И враг об этом либо знает, либо пытается узнать. Все зависит от того, кто он. Будет ли он прощупывать, или долго кружить вокруг них, или же постарается уложить быстро и грубо. Например, подложив взрывчатку. Но осмотрев оружие противника, Семен подумал, что нет. Этот, скорее всего, будет долго кружить. Сужая круг раз за разом, он будет искать способ загнать их в ловушку.

Это можно было понять по стилету. Тонкому лезвию, которое удобно спрятать в рукаве.

Стилет ‒ излюбленное оружие фашистов. Но не мелких исполнителей. Те обычно обходились простыми ножами или теми же пуке, финскими ножами, которыми обычно пользовались наши рядовые штурмовики. Семен положил стилет перед собой на стол и внимательно осмотрел. Где-то он уже видел такой. Подобные стилеты крепились под наручи. Тонкое лезвие можно было вытащить из рукава легким движением запястья. Полковник посмотрел в окно и прислушался к ровному дыханию командира. Он поймал себя на том, что улыбается. Он скучал по тому, что только что произошло на крыше. Да, разгадывать загадки, сидя в кабинете или гуляя по городу, было интересно. Закопаться в бумагах, распутать следы, найти скрытые подсказки. Это было интересно. Но столкнуться в прямом бою, найти, победить, посмотреть в глаза врагу. Вот это уже было другое чувство. Сколько раз Серабиненко ловил себя на том, что пытался найти в себе крупицы милосердия к врагу. К шпиону, который говорил с ним, возможно, на одном языке. И, может быть, даже родился где-то рядом и, может быть, даже в том же первом роддоме на Арбате. Но… он враг. Шпион. Он предал свою страну.

Гораздо проще взять в руки оружие и пойти вперед, не оставляя врага за спиной. Семен еще раз прокрутил в голове ночную встречу. На нападавшем была очень странная одежда. Какой-то цельный костюм из непонятного материала. Он частично гасил удары, и было сложно за него зацепиться.

…Командир ушел утром, еще до того, как Семен проснулся. Ушел по-кошачьи тихо, умудрившись оставить завтрак на столе – омлет из яичного порошка и чуть поджаренный хлеб из грубой муки. И кофе. Свежесваренный кофе, прикрытый блюдцем в ковшике. Семен не разбудил его и не доложил о ночной драке. Это было нарушением всего – всех правил и являлось ошибкой Серабиненко. Но почему-то ему было жалко будить командира, подумал, что пусть лучше выспится.

«Идиот», – отругал сам себя Семен. Ведь ночное столкновение, ко всему прочему, означало, что квартира скомпрометирована. И рисковал он не только собой, но и Рагланом. Непростительная ошибка.

Также на столе лежал вырванный из блокнота лист с небольшим стихотворением. Прочитав его, Семен улыбнулся. Ему даже не нужно было доставать книгу, по которой можно было расшифровать этот текст. Он просто привычно переставил буквы в голове, потратив на это примерно двадцать секунд, а раньше мог быстрее, ему было достаточно пяти-семи секунд, чтобы расшифровать записку от друга.

Итак. Командира не будет несколько дней, если он окажется рядом – они не знакомы, если будут представлять друг другу – равнодушное знакомство. Дальше каждый занимается своим делом. Конкретно: необходимо выяснить интервалы, с которыми появлялись тела, не было ли их ранее, максимально точно установить первую дату, еще раз проверить все места, где были найдены тела со странными следами, составить карту. Пройти локации, проверить пути отхода убийцы.

Был еще один момент. Все тела были найдены утром. Значит, убийца работал ночью.

Семен кивнул сам себе, соглашаясь с командиром. И параллельно подумал о том, что командир еще пытается занять его. Может быть, он узнал что-то о деле Варшавской школы женщин-шпионов и ему было нужно время? К тому же со стола исчез стилет. Значит, командир либо о чем-то догадался, либо они обсудят это позже. Борис Борисович никогда ничего не делал просто так. Вопрос: забрал ли стилет командир или кто-то наведался к нему в гости?

Семен пожал плечами, отвечая сам себе, что разберется с этим вопросом потом. Сегодня у него был редкий выходной.

И Семен отправился выполнять первый пункт задания. Но перед этим он вылез на крышу. И еще раз изучил место, где вчера произошла неожиданная встреча, которую очень хотелось назвать банальной стычкой. Потому что это только где-то в книгах или, может, фильмах драки больше похожи на героические сражения. На самом деле все происходит очень быстро. И не всегда красиво. Чаще всего это просто близкая, контактная возня. Потому что ну нет у тебя в драке времени на красивый замах, скорее, наоборот, будешь максимально прижимать к себе противника, подминая его под себя, чтобы не дать ему сделать лишнее движение.

Семен внимательно изучил крышу, но не нашел никаких следов, которые мог оставить вчерашний противник. Его ошибка. Нужно было встать с рассветом, потому что, скорее всего, на крыше был уже и его ночной противник, и, скорее всего, командир, если он все же что-то слышал.

– Позорник, – пробормотал себе под нос агент СМЕРШ. Ему было стыдно и неловко именно перед командиром.

Хотя бы не дал себя ранить или убить. А то было бы совсем неловко. Прав Борис Борисович. Расслабился Семен на бумажной работе.

Для того, чтобы пройти по городу, Семен переоделся. Достал старую гимнастерку, галифе, начальный цвет которых уже сложно было определить. Шинель без погон. И вот уже и не понять, кто это: то ли кто-то из переселенцев, то ли просто рядовой или караульный. Если встретит кого-то из знакомых, тоже вопросов не будет, после войны не до моды. Еще лет двадцать точно будут ходить так же. Не потому, что не хочется одеться в гражданку, а потому, что так привычнее. Как… да как в броне, наверное.

Февраль в Кенигсберге пах весной. Травой, землей. Гарью. Запах гари ветра еще не скоро выдуют из города. Повезет тем, кто приедет в мае. Уже город будет цвести, сады, парки. Город-сад. Так его и планировали немцы. А позарились на чужие земли и потеряли свой город-сад.

Свой маршрут Семен начал от того самого дома с каштановыми листьями на фасаде. Там был обнаружен первый труп. Он изучил развалины и быстро нашел подвал. Хороший такой, перспективный. Прямо под домом, и попасть туда было легко, нужно было всего лишь обойти дом по большему радиусу. Вход в подвал был закрыт упавшим деревом, но взрослый человек легко пройдет. Семен и прошел. И понял, что убийца мог не просто спрятаться там после убийства, но и находился в подвале все время, пока патруль осматривал местность, а потом забрал тело. Смело. Серабиненко осмотрел подвал и понял, что он прав. Времени прошло немало, но следы на мерзлой земле читались. Валялись окурки. Курил тот, кто прятался в подвале у окна, немецкие сигареты, не самокрутки. В целом – не редкость. В Кенигсберге их можно было найти в домах, которые еще не заселили. Мародерство было под запретом и каралось строго. Но пойди докажи, что ты не нашел сигареты просто на развалинах. Шел и подобрал. Чего же лежать хорошей вещи.

Семен подобрал один из окурков, завернул его в угол платка и сунул в карман.

До развалин Королевского замка, где было найдено еще одно тело, у Восточной башни, было идти около часа. Но пройти можно было только через Ластади, портовые склады, то самое место, где согласно документам, которые показала Тамара, были найдены тела немок. А вот что интересно.

Семен хорошо умел быть незаметным и легко попал на территорию полуразрушенных и уже тщательно проверенных складов. И так же легко нашел очень удобный подвал.

То же самое было и у первого понтонного моста через Преголю. Там, где было найдено еще одно тело рабочего.

Окурков там, конечно, уже не найти, как и других следов, но можно представить, что убийца не уходил, что он наблюдал за тем, как найдут тело. Может быть, хотел убедиться, что поверят, что это несчастный случай.

Будь Серабиненко на его месте, он бы сделал немного по-другому. Он бы не стал наблюдать. Идеально – напроситься в караульные или патруль. Рук не хватает, в патрулях дежурят даже сотрудники комендатуры. Кстати, отличная идея. Семен мысленно отметил, что нужно записаться на следующее убийство. Но, скорее всего, подвалы были нужны для чего-то другого. Может быть, с теми, кого убили там, были какие-то встречи? Если обжитые подвалы использовались для каких-то явок, то это может означать, что дела о найденных трупах стали еще интереснее.

Каким чудом Семен вышел к зоопарку, он так и не понял. То ли заблудился, то ли, просто гуляя, наткнулся на него. Зоопарк представлял собой печальное зрелище, уцелело всего семь животных. Старательно спасали бегемота от пулевых ранений. Семен знал про эту историю, потому что к ним приходил рядовой, который взял на себя заботы о бегемоте. Он принес Семену бумаги на литовском языке и просил перевести, там были какие-то ветеринарные документы, о том, как лечить таких животных. До войны рядовой и бегемотов-то никогда не видел. А тут вот такое животное. Надо ему помочь. Семен перевел все, что было нужно, и сейчас решил, что раз уж он тут, то зайдет заодно и проведает, как там бегемот-то? Забыл, как его звать…

Движение в Кенигсберге было не интенсивным. Части дорог просто не было. Но Семен все равно, прежде чем идти, внимательно посмотрел направо и налево. И только потом пошел.

Взрывом его буквально закинуло на территорию зоопарка. Пролетев приличное расстояние, он приземлился спиной в груду спиленных веток и сам удивился тому, как удачно все сложилось.

– Я тут это… бегемота вашего решил навестить, – мрачно пошутил полковник, когда прибежали дежурные и те, кто сейчас работал на расчистке зоопарка.

– Вы в следующий раз лучше пешком, а не сваливайтесь с неба. У нас тут все-таки зверушки нервные, войну пережили, – в тон его шутке ответил тот самый рядовой Васильев, который так боролся за жизнь бегемота.

С бегемотом по кличке Глясик Семен пообещал познакомиться потом.

– Что за взрыв-то был?

Семен вышел на дорогу, где уже стоял патруль.

– Едут саперы, – устало отозвался солдат.

Семен присел на дорогу и кивнул.

– Да тут и без них понятно. Обычный фугас сработал. Только интересный.

– Ты уж определись, он интересный или обычный.

Семен кивнул. Теперь уже не понять. Смершевец, у которого все еще двоилось в глазах и подозрительно уходила земля из-под ног после его увлекательного полета, поднял с земли осколок фугаса. А ведь не должен был он так сработать. Конечно, уже вовсю использовались радиоуправляемые. Но для того нужно было находиться рядом. Либо рядом был преступник. Либо кому-то нужно внимательнее смотреть под ноги.

– Да ты не первый уже. В январе тут фейерверки были. Народ массово на легкой взрывчатке калечился. Идет так себе, идет гражданин по улице. Даже не военный. Кто-то идет, в общем. А через секунду он летит. И непонятно, откуда сработало.

– С земли. Или дороги. Хотя… смотри, как интересно.

Семен перевернул осколок, потом присел, борясь с тошнотой – последствиями взрыва, и показал бойцу. Корпус фугаса, вернее, того, что от него осталось, был покрашен в цвет брусчатки.

– Ты своих предупреди, чтобы по брусчатке ходили с оглядкой.

На осмотр и разведку ушло полдня. Еще час он провел у Тамары. Она нашла еще несколько болезней со схожими симптомами. Перебрав все возможные заболевания, чтобы исключить эпидемию с очагом в городе, чего очень боялась Тамара, понимая, что, учитывая удаленность нового региона, им эту болезнь не вылечить, она взялась за яды.

– Тут тебе я снова заложила, что переводить, но, если честно, не очень понимаю. Очень странно. Похоже и на холеру, и на какое-то грибковое поражение. Эти пятна мне уже ночами снятся. Но при этом я тут посоветовалась с коллегами в местной больнице, по секрету пошушукалась. Все так или иначе сталкивались с чем-то похожим.

Тамара села, неторопливо скрутила самокрутку и закурила. Табак Семен принес ей в прошлый раз. Отличный табак. Крепкий, взрослого мужика бы с ног свалил, какой крепкий, а Томе хоть бы хны. Курит.

– Так что странного в этих пятнах? – напомнил ей Семен.

– Они не разлагаются. Вернее, разлагаются, но позже остального тела. Под пятном есть уплотнения, в том числе и на руках. И вокруг губ у тех, у кого они уже старые. У тех тел то есть. И были. Тела у меня забрали. Как невостребованные они были захоронены в общей могиле. А я бы сожгла, если это болезнь. Если я что-то упустила, мы тут не справимся с последствиями. Сепсис начинается, а потом затормаживается. На его месте вырастает рубцовая ткань, и она держит разложение. Я такое видела один раз. Но не могу вспомнить где. Вот прямо вертится в голове. Вообще что-то ты мне сегодня не нравишься. Ты с кем-то подрался? Или что случилось?

– Нарвался на фугас. Но слабый, часть силы взрыва приняла на себя трамвайная остановка. А я лишь долетел до зоопарка. С бегемотом познакомился.

Тамара закатила глаза, встала, дошла до шкафа, открыла дверцу и вытащила какой-то флакон и дала его понюхать Семену. От резкого запаха он отшатнулся и чуть было не врезался в стену.

– Что это?

– Обычный нашатырь, чтобы бредить перестал. При чем тут бегемот? Сиди вон, читай свои справочники и постарайся не нарываться на фугасы. Кстати, интересно. В январе было много трупов, кто-то по ошибке наступил на такой же камешек, как и ты.

– Подожди-ка.

Семен как раз просматривал один из справочников и подумал, что странно, что они не заметили этого с самого начала. Видимо, оба зациклились на том, что посчитали отравлением. Статья, на которую он смотрел, была исследованием одного швейцарского врача о гигиене. И о паразитах, и о том, как они двигаются по пищеводу. Семен понял, на что был похож характер повреждений на телах.

– Они что-то ели. Смотри. Следы на руках, губах, и дальше пятна проявляются, как если бы пища двигалась по пищеводу. Такое может быть? Может что-то прожечь пищевод сквозь ткани?

Тамара задумчиво пожевала кончик карандаша и кивнула:

– В теории. Пятна на теле могут появиться после смерти. А вот руки и губы до. Значит, это может быть яд. Ищем по ядам…

Через пять минут Семен понял, что она его не слышит и, скорее всего, не видит, погрузившись полностью в справочники.

– А где Афанасий Федорович?

– Дала ему выходной, с тех пор как его ко мне приставили помогать, у старика не было ни одного выходного. Боялся меня бросить среди пациентов, – неожиданно тепло улыбнулась Тамара. – Но ты же понимаешь, что с ними гораздо спокойнее, чем со многими живыми. Но хотя ночью бывает слишком темно.

И Серабиненко ее очень хорошо понял. В городе, который так пока и не стал до конца их, который лежал в руинах и люди ходили по ним, перебираясь на службу через сгоревшие танки, хотя бы раз в день наступал момент, когда становилось слишком темно. Когда казалось, что завалов не разобрать, что всех тараканов не выбить из щелей, подвалов и подземелий и что в темноте за спиной кто-то стоит. У тьмы был голос. И чаще всего он звучал на одном языке – немецком.

Серабиненко тряхнул головой.

– Куда собрался на ночь глядя? – не оборачиваясь, спросила Тамара.

– На дежурство, – соврал полковник.

Тамара сделала вид, что поверила. «Хлебными крошками» называли в разведке точки, где можно было собрать информацию. Ими могли быть осведомители, а могли быть и такие места, где можно было потолкаться, послушать, что говорит народ. Прежде всего на разборах завалин. Чаще всего в центре города, потому что такие места, как порт и вокзалы, оставались стратегическими объектами и просто так там было не потолкаться… А вот развалины Королевского замка, въездных ворот, форты. Многие называли ворота, которые в самом деле «башнями» и «фортами» были похожи на маленькие замки, Королевским замком, из-за чего возникала большая путаница. А те, кто знал, что это на самом деле, просто не успевали быть во всех местах одновременно и устало качали головой, когда слышали ошибку. «Потом поправим», «Напишем на картах правильно». Да и неважно, как называет советский человек эти дома сейчас. В некоторых воротах даже жили. Обычно такое сооружение представляло собой два или три больших просторных помещения, сквозных, в них размещалась таможня или склады и большой проезд для транспорта. Рядом с Замладским вокзалом, недалеко от работы Семена, как раз находились такие ворота. Они были сильно разрушены, и развалины как раз разбирали, чтобы можно было проехать тяжелому транспорту. А в уцелевшем зале с камином и чудом сохранившимися перекрытиями вповалку на шинелях спали караульные и отдыхала смена рабочих, когда приходили их менять.

Вот туда и подался Семен, чтобы послушать, что будут говорить. Эти ворота были в том числе ориентиром для встречи с командиром. Семен проработал на разборе завала несколько часов, при свете костра помогая передавать камни. Целые кирпичи нужно было складывать аккуратно в башенки. Ходили слухи, что кирпич увезут в Ленинград. Будут восстанавливать город. Семен слушал внимательно. Не было ли каких-то неожиданных событий. Не заболел ли кто сразу всей семьей или бригадой. Умело закидывая удочки для разговора (то случайно обронит что-то про синяки на пальцах от работы, то отпустит шуточку, то спросит, где раздобыл такие сапоги), разведчик направлял разговор в нужное русло. И вот он уже знал, что из Преголи, ближе к подорванному Берлинскому мосту, тоже пару раз вылавливали утопленников с похожими симптомами. Многовато трупов становилось. Но кто будет обращать внимание на тела в городе, где недавно была война? Тем более, что это были тела немцев. Многие говорили про немок, которых доставали из подвалов на Королевской улице. Вроде как синюшные, были страшные, видимо, долго пролежали в подвале, а только рты были то ли обожжены, то ли синяки такие.

Семен слушал, запоминал, а потом почувствовал легкий толчок в плечо, условный сигнал. Он сунул руку в карман шинели и нащупал записку. Хорошо. Значит, командир рядом. Вот, казалось бы, сложно найти друг друга в большом городе. Но агенты СМЕРШа очень хорошо умели быстро затеряться и так же быстро найти друг друга. Именно поэтому в первые дни своего приезда в город Семен постоянно ходил оглядываясь, ему казалось, что, возможно, где-то рядом есть еще одна группа. Странное ощущение.

Семен закончил смену, посидел, погрелся у камина в зале, в этот раз разговором он не управлял, просто слушал, о чем судачат люди. Разговоры были простые. Где найти еду, когда будут раздавать уголь. О том, что скоро разберут пути и пойдут поезда и с Замландского вокзала. Переименовать бы все, чтобы привычнее было уху, чтобы было свое, родное. Кто-то рассказал, как недалеко, за Кранцем – курортным городом на море, в сторону границы двинулись войска, гнали туда немцев, значит. А в Литве фашисты как в воду канули. Растворились. Наши бойцы постучались на литовский хутор, попросились переночевать. Хозяин пустил. Ему даже заплатили за постой из полковой кассы. А утром все были мертвы. Потравились и умерли в страшных мучениях.

– Если все мертвы, кто же тогда рассказал? – иронично спросил Семен, грея руки у огня. Записку он уже прочитал и, скомкав ее, кинул в огонь.

– Да был там рядовой один, мальчишка. Все молоко пили, которым хозяева угощали, а у него живот прихватило, вот и бегал до ветра. Это его и спасло. Все потравились. Он прикинулся мертвым. Их всех в сарай свалили, подперли дверь и дали деру. Он окно высадил и бежать к нашим, да только когда вернулись, сарай уже сожгли. Умерли все, как он говорит, тихо. Во сне. И быстро очень, агония была тоже быстрой.

Семен снова вспомнил Лохштед. И то, как лежали немцы на холодном каменном полу замка, как будто спали. Он еще подумал, что так, скорее всего, и было, кто где упал, там и умер. У них на лицах не было следов мук, агонии. Просто заснули. Кто-то лежал с открытыми глазами, те, кого смерть застала у костра, окостенели сидя. Казалось, пошевели, разбуди их, встанут и пойдут. Но были ли следы? Обморожение точно было. Могли ли это быть такие следы применения яда?

Разведчик чуял, что разгадка тогда была в замке. Но пришлось все сжечь, потому что кроме разгадки и бесконечного числа коробок, которые они оттуда вывезли, там еще оставались опасные для жизни реагенты. Вещества, которые уничтожить можно было только огнем.

Завтра нужно будет попытаться добраться до этих ящиков. Тем более что командир написал, что прибывает остальная группа. Правда, не полностью. Всего их будет пятеро. Работают по старой схеме. Расходятся по городу в центре – квартира рядом с Семеном. Служебная. Закреплена за военврачом Линеевым. Ключ от квартиры под жабой – то есть под самым большим камнем рядом с домом – в саду.

Семен усмехнулся. Нельзя им привыкать к чему-то. Даже к своим именам, мало ли куда забросит в следующий раз, но все равно у каждого был свой почерк, что-то свое, какой-то жест, взгляд, привычка. Семен обожал кофе. И слыл аристократом, что для советского человека было зазорно. Пятном на репутации. Грубоватый Кардиган, он же Руслан, два часа учил Семена правильно плеваться по ветру. Чтобы чуть меньше в нем было этой утонченности. А вот командир в любом месте мог быстро обустроить уютный штаб. С комфортом. И ключ от него всегда был под жабой.

Семен улыбнулся.

А о том, что найден новый труп, он узнал на следующее утро, когда шел на работу.

Глава третья

Семен проснулся за два часа до встречи. Плохое предчувствие или интуиция, можно называть это как угодно, но еще немного, и Серабиненко побежал бы искать Раглана. Что-то не то.

Командир сидел на скамейке. Казалось, что просто присел отдохнуть. Семен пришел на встречу за час до начала рабочего дня и понял, что, кажется, опять ему придется брать расписку у караула о том, что задержался, потому что снова нашел тело. Выражение лица командира было спокойным, расслабленным. Чтобы подпустить кого-то к себе так близко, он должен был или хорошо знать этого человека, или… Да даже если бы он хорошо знал этого человека, просто так бы не подпустил. Слишком хорошо Серабиненко знал своего командира.

Отстраненно подумал о том, что по сложившейся традиции позывной Раглан теперь переходит к нему. И что нужно будет узнать у Томы причину смерти и встретить группу, если он правильно все понял, что члены группы по прибытии в город найдут его сами. Будут еще двое. Их так и было всегда четверо. Вернее, теперь трое.

Мысли оглушали. Но думать себе пока что Серабиненко запретил. Сначала работа, потом все остальное. Борис Борисович, хоть и был ненамного старше Семена, всегда казался ну если не небожителем, то явно стоящим на какой-то другой ступени развития. Даже на полностью просматриваемой площади, где вообще никого не будет, он мог подойти незаметно. Быстро разбирался на местности, легко превращался в кого угодно: от подростка до пожилой артистки театра. Казалось, что у него с собой по карманам разложено не меньше тысячи уловок. Сколько раз смерть приходила за ним, а он всегда увертывался.

Значит, это должен быть либо кто-то действительно сильнее, быстрее и ловчее, либо кто-то, кого он хорошо знал.

Семен дождался патруля, сказал, что нашел тело случайно, уронил портсигар, вот решил спуститься вниз и увидел человека. Он говорил машинально, убедительно. Машинально отмечая, что делает и говорит, обратил внимание, что в отряде были все знакомые, что объяснительная снова на обороте бланка немецкой телеграммы.

Так машинально, на твердых, почти не гнущихся ногах пришел на работу. Засел в кабинете. Отбирал весь день дела, связанные с Варшавской школой. Ждал вечера. Вечером смог отпроситься, сказавшись больным. Так как такое было первый раз, то его легко отпустили, параллельно, правда, наградив мелким поручением, нужно было передать пакет документов во временное размещение медицинской службы. Располагались они в здании рядом с моргом, где работала Тамара. Очень удачно. Если дают машину, то можно и посыльным побыть, тем более что планы с поручением совпадали.

Семен неделю назад начал создавать видимость романа с экспертом. Несмотря на то что она была старше его, это было очень удобно для прикрытия, на случай, если нужно будет появляться там чаще. Мужчины тоже любят обсудить чью-то личную жизнь. Но после войны к тому, что кто-то нашел себе сердечную подругу, относились спокойнее. Только вездесущий замполит не выдержал и первый же пришел обсудить слухи. Стал уточнять, когда будет создаваться новая ячейка советского общества, и, узнав, что ничего по линии полковой кассы пока не требуется, заметно успокоился и ушел к себе, но перед выходом все-таки сказал, что рад.

Чему именно он был рад, Семен так и не понял. То ли тому, что пока не нужно будет отделу разоряться на подарки, то ли тому, что они с Тамарой якобы пара. Семена устраивал любой вариант, потому что это значило, что созданный им слух пошел в народ.

Он даже рассказал об этом Тамаре. Она кивнула и спросила, можно ли ей говорить то же самое. Потому что уже устала отбиваться от вопросов, почему она все еще сидит в «перестарках». Про мужа она говорить не хотела. Тогда бы началось сочувствие, все стали бы ее трепать по плечу и говорить общие слова в духе «он обязательно вернется». Тамара сама понимала, что если не объявился до сих пор, то вряд ли.

Семен, конечно, согласился и теперь время от времени приносил ей мелкие приятные подарки, чтобы можнобыло оставлять их на столе, вроде как подарил возлюбленный. Ухаживает вот. Даже один раз, когда они оба засиделись допоздна, проводил Тамару до дома. Просто потому что.

– Представляешь, оказывается, если кто-то женится, то сообщение об этом сразу отправляется в Центр, знаешь почему? – сказала ему Тамара тогда, когда Семен провожал ее.

– Формирует положительный облик нового Кенигсберга для первых переселенцев! – подражая голосу замполита, отрапортовал Семен, и Тамара рассмеялась.

Приятно было слышать ее смех.

Но сегодня Семен поймал себя на том, что старается идти все медленнее и медленнее. Ко всему уже должен был привыкнуть, но точно не к тому, чтобы видеть своего командира на железном столе. Семен напомнил, что согласно оставленному приказу – командир группы теперь он. А значит, не время для скорби и сантиментов.

…В своем посмертии Раглан был безмятежен. Кажется, что даже немного улыбался, но это была лишь игра теней.

– Что скажешь по нему? – спросил Семен.

Тамара кинула быстрый взгляд на стол, а потом посмотрела на Семена. Может быть, поняла что-то, а может, почувствовала. Не всем же война отбивает женское чутье.

– Убит ударом в сердце. Лезвие тонкое и длинное. Удар был нанесен со спины, быстро и очень точно. Что странно, он же был в телогрейке, очень сложно в подобном случае сделать точный удар. Поэтому для верности был нанесен еще один удар. Смотри.

Она отвела в сторону волосы командира на виске, и Семен увидел тонкую аккуратную дырку.

– Но пуль такого калибра не бывает?

– Это не пуля. Это шило или что-то похожее на него. Помнишь парня, которого принесли из дома с каштанами? С него ты и начал свое расследование.

Серабиненко кивнул, рассматривая странную рану. Стилет. Точно такой же стилет, который лежал у него на столе. Он не сказал про драку, пожалел спящего командира. Подставил, не предупредил. Идиот…

– У него было точно такое же отверстие. Просто потом его закидали камнями, и это смазало картину. Височная кость очень тонкая, ее легко пробить шилом, если нанести быстрый и сильный удар и если это будет очень острое лезвие.

– А почему мало крови? Ведь раны на голове всегда очень сильно кровоточат.

Семен облизнул внезапно пересохшие губы. Во рту стало горячо и нестерпимо захотелось пить. Все-таки он выдал себя.

– Потому что сердце остановилось раньше, – пояснила Тамара и налила ему воды. – Ты знал парня?

– Да, служили вместе, – не стал скрывать Семен и добавил: – Можно сказать, что были хорошими друзьями. Мы вместе начали воевать. Потом пути разошлись. Пересекались еще несколько раз. Это я его сюда сманил. Он забавный был. Умел невероятно точно пародировать голоса. Пересмешник.

Если хочешь правильно соврать, говори полуправду. И добавь туда как можно больше подробностей. Мелких, человеческих, но понятных.

Тамара кивнула и быстро и неловко обняла Семена. Слова для сочувствия закончились еще в первые пару лет войны. И Семен был рад, что она ничего не сказала. И он был благодарен за такое участие, но сейчас полковник был противен сам себе. В смерти командира виновен он, и это подтвердит любой.

– Значит, убийца у нас один.

– Да, и есть один интересный момент. Смотри. – Она показала ему руку командира. Там, на указательном пальце, проявилось темное пятно. – Видишь? Оно совсем маленькое. И проявилось сейчас. Я думаю, что это какой-то вид заражения тканей, который проявляется сильнее, когда кровь перестает циркулировать. Это яд. Или что-то зараженное, что он потрогал.

– Как давно он потрогал это?

Тамара задумалась.

– Могу только предполагать, что за пару дней до смерти.

Семен кивнул. Значит, ему нужно было отследить путь командира в эти сутки. Скорее всего он быстро докопался до истины, увидел что-то, что не заметил Семен, но ничего ему не сказал, потому что не был уверен, скорее всего.

– У него есть родня? Тут вещи его…

– Нет, никого нет. Я буду заниматься похоронами, – отозвался Семен.

То же самое он сообщил и в местном отделении НКВД. Нужно было придать этому делу официальный вид, поэтому на следующее утро отправился туда, благо находились они в соседнем подъезде в том же здании, где работал полковник. Доложил честь по чести, что фронтовой знакомый, до получения им ордера на жилье остановился у Семена, он же его и нашел, потому что жили в этом же районе. И вот хочет заняться похоронами.

Документы на этот случай у него были. Ночью Семен зашел в служебную квартиру, которую каким-то образом командир успел подготовить. И где только он раздобыл ключи и как нашел эту квартиру, которая была очень удобно расположена – за развалинами театра, было загадкой. Порядок был отработан смершевцами с первых дней формирования отряда. Комплекты «запасных» документов готовились командиром на каждого. С соответствующей легендой. До окончания дела похоронить Бориса Борисовича под его собственными именем будет нельзя. Для соблюдения легенды. А как найдут тех, кого искали, Семен добьется перезахоронения. Похоронили как солдата. Под деревом на перекрестке, по странному совпадению недалеко от той самой квартиры. Рядом было еще несколько могил таких же солдат. Залп из «мосинки», вот и все формальности. Стрельба в городе была запрещена, но Тамара и Семен объяснили караулу, что похороны. Что же мы, не люди? Люди.

В служебной квартире Семен нашел письмо командира. Как обычно, написанное быстрым почерком, в блокноте в летном планшете. Очень короткое.

Через два дня ждать прибытия Кардигана.

Игорь Толобаев, позывной Кардиган. Крупный, широкоплечий вояка, на самом деле был инженером-связистом. Мог собрать рацию из яблока, речной гальки и пары проводов. Сломать и починить все, что можно было. Обладал удивительной способностью договориться по-хорошему почти с любым механизмом.

И если командир вызвал именно его, то, значит, нужно будет иметь дело с техникой.

Перед поездкой ему оформили документы, все чин чинарем. Должен был прибыть как инженер на работу на восстановление местного вагоностроительного завода. Выписали его аж из Ржева. Во время войны, да и после нее, там все еще был ад. Все еще не убирали тела убитых солдат с полей, и поезда с закрытыми окнами проходили по расчищенной железной дороге. Открывать запрещалось в том числе и по санитарным соображениям. В некоторых местах тела лежали слоями в несколько метров.

С Игорем у Семена отношения были хорошими, они несколько раз выполняли задания в паре и были хорошо сработавшейся командой, понимали друг друга буквально с полуслова. А так как сотрудником для города он был ценным, то ему предложили выбрать несколько ордеров на жилье, полностью меблированное. Он выбрал квартиру в том же доме, где была служебная. Только тоже в мансарде, как и Семен. Это тоже роднило участников «Крымского отряда». Они все любили жить повыше. Смотреть на звезды. И чтобы в случае чего можно было быстро уйти по крышам. На земле обычно ждала засада.

– Нужно за крысами понаблюдать. У меня есть три дня на обустройство быта, погуляю по городу, – сказал Игорь и добавил: – Нужно посмотреть, есть где-то следы яда, есть ли крысы, кошки, собаки. Где есть их скопление, там и яд.

Семен кивнул. Была еще одна причина, по которой он стал чаще бывать в служебной квартире, а к себе приходил переодеться и оставить включенным свет, для вида. Стилет, который он отобрал у ночного гостя и оставил для того, чтобы показать командиру, пропал в тот же день. Можно было, конечно, решить, что его забрал с собой Борис Борисович, но, скорее всего, у него были гости. И гости эти проникли через окно, которое смогли открыть, но не сумели закрыть. Со старой довоенной рамой это было практически невозможно.

– Немцам и соседям нашим не выгодно, чтобы сюда стал ехать народ из разрушенных областей. Это же будет наш форпост на берегу Балтики. Да еще и какой, – Игорь постучал по столешнице химическим карандашом, – только подумай. Если мы будем грамотно использовать все то, что нам тут досталось от немцев, я только краем глаза посмотрел, но тут оборонная система была – ого. На высоте. Закрепимся, и в случае чего город можно быстро превратить в мощную оборонную башню. А потом и флот сюда… Ты в Пиллау был уже?

– Там раньше курорт был. Сейчас мало что сохранилось.

– А я тут историю почитал, пока ехал. – Глаза Игоря мечтательно затуманились. Так было всегда, когда он влипал в очередную романтическую историю.

– Так уж и почитал. И как ее зовут?

– Зоя… Она историк. В школе будет преподавать деткам. А ехала к мужу. Но ты не думай, я девушку из семьи не уводил. Им же что нужно, чтобы их слушали. И восхищались. А я только рад услужить. – Игорь приложил руку к груди и изобразил шутливый полупоклон.

Это-то да. У них в группе он мог уболтать любую барышню вне зависимости от возраста и социального статуса. Никто не мог устоять перед чарами умного и смешливого Кардигана. С виду – славянский богатырь, он был очень хорошо образован, с подвешенным языком, его воспитывали бабушка с дедом и внушили с детства глубокое уважение к женщинам. Что те, в свою очередь, очень ценили.

– И какими тайнами истории она с тобой поделилась? – Семен был рад хоть один вечер провести за приятной дружеской беседой, за маленьким круглым столом с белой скатертью, с чаем, заваренным прямо в чашках по-офицерски, с сахаром. И за окном ночь скрыла разрушенный город. Тихо. Только шорох шагов караула, что по привычке улавливает ухо. Липкое чувство вины за смерть командира он оставил на потом.

– Раньше эта область уже была нашей. И если бы тогда император малахольный ее канцлеру не отдал обратно, так, может, и не было бы этой войны. – Кардиган подпер рукой подбородок и задумчиво посмотрел в окно. – При Елизавете это было. Хорошей она бабой была, императрица. Цепкая, сильная. И после Семилетней войны мы получили область. И Пиллау этот раньше постоянно штормами смывало, а тут папенька Суворова нашего прославленного весь город и перестроил. Поедем туда с тобой, когда все обустроится. Хочу посмотреть. Он там и набережную построил, и специальные ворота такие в гавани, чтобы входящие корабли у них останавливались и платили налог на вход.

– И это все она тебе в дороге рассказала?

Игорь с максимально серьезным видом кивнул, а потом улыбнулся.

Семен закатил глаза. Кроме служебной квартиры он на всякий случай сказал Игорю, где живет сам. И про визитера, который любит гулять по крышам, тоже рассказал. Чтобы Кардиган знал, что угроза может быть в том числе и сверху.

– Какой у тебя город интересный, – отметил Игорь и добавил: – Кстати, ты знаешь, что есть распоряжение насчет названия?

– Балтийск?

– Да.

Семен улыбнулся уголком губ.

– Подожди еще. Сейчас посчитают маршалов, и будем мы носить имя и фамилию маршала.

О погибшем командире они не говорили. Слова и воспоминания будут потом. Когда закончат дело.

– Формально я приехал заниматься оценкой ценностей, вывезенных из Ленинграда и Москвы. Все ценности пока собраны на нескольких складах, буду оценивать и описывать, потому что в Москве уже воют, получив очередные ящики с картинами классиков с описаниями «Женщина, голая в волнистой ванне».

– Волнистой ванне?

– Копия Венеры, Боттичелли.

Семен фыркнул, вспомнив то, как выглядит картина, и тихо рассмеялся, представляя, как были описаны все остальные картины.

– Подожди, тебя же собирались вызвать как инженера? На вагоностроительный?

– В последний момент все поменяли. И не смотри на меня так, я три курса окончил по искусствоведению и истории мировой культуры. В целом я неплохо в этом разбираюсь. Так что буду помогать, чем смогу. На деле мне передали документы Варшавской школы, есть намеки на то, что две ее ученицы есть среди местного отделения НКВД и они до сих пор работают.

– Понял.

– Это мое второе формальное задание. И есть третье, основное. Мы с тобой должны поймать эту гниду.

Серабиненко улыбнулся:

– Да. Это первое и основное.

– Твои соображения?

Семен взял лист бумаги и нарисовал большой круг.

– Я думаю, что у нас есть одно очень большое дело. Что-то глобальное. И под этим кругом есть много слоев. И в центре или группа, совсем небольшая, вроде нашей. Или один человек. Очень хорошо тренированный, он дергает за ниточки. У них есть задание. Главарь группы, скорее всего, здесь.

– Почему ты так думаешь?

– Управлять нужно изнутри. Слишком много убийств. Все – скорее всего, случайные свидетели. Возможно, что даже не свидетели.

– Рабочие?

– Возможно. Рабочие, которые стали больше не нужны. Или на них ставили эксперименты, а потом выпустили. Но при этом он затягивает петлю, любит поиграть. Был у меня дома, украл свой стилет. Вряд ли это главарь, скорее всего, один из исполнителей.

Действовать решили согласно плану. Пока у Игоря были свободные дни на обустройство, он собирался пройтись по всем местам, где были найдены тела, послушать город, провести свое расследование пешком.

– В порт пойдешь? Пропуск нужен?

Кардиган улыбнулся. Устало и зло. Пропуск на тот свет будет выписан тем, кто встанет у него на пути и появится подозрение, что эти «кто-то» причастны к смерти командира.

Семен кивнул. Заночевать он решил на служебной квартире, а утром привычным путем к себе – переодеться и посмотреть, не было ли у него гостей.

– Наводить на квартиру будем?

– По обстоятельствам, ‒ ответил Семен. – Пока нет.

Игорь кивнул.

Утро началось без происшествий, день был солнечным, и пока еще Семен не понял, хорошим это было знаком или нет.

– Сегодня едем на завод, – сказал замполит.

Формально Семена полностью перевели под его начало. На самом деле негласно начальство дало понять Серабиненко, что все понимает. Но замполит человек заслуженный, на беду начальства, он успел побыть героем. Правда, в разумности его геройских действий начальство сильно сомневалось, скорее всего, просто оказался в нужном месте, плюс родня – кто-то из семьи служил в высших эшелонах власти. Задача Семена была, по сути, быть адъютантом. То есть сделать так, чтобы этот идиот не натворил много дел. Семену намекнули, что в скором времени замполит будет переведен на какую-то руководящую должность в один из городов области, а у Семена есть все шансы занять его место. Серабиненко устраивало пока, чтобы шумный и не очень умный замполит оставался на своем месте. Глупым человеком управлять всяко легче. Но информацию он к сведенью принял.

Тем более что на завод нужно было и ему самому.

Немецкий судостроительный завод «Шихау» для Советов был стратегически важным объектом. Во-первых, завод чудом уцелел. Перед самой войной немцы потратили огромные деньги на то, чтобы оснастить его самым современным оборудованием для строительства и спуска на воду современных эсминцев, торпедоносцев и небольших десантных катеров. Корпус одного из них стоял в огромном ангаре – что-то вроде сухого дока, Семен в этом не очень разбирался.

Расчистка территории завода шла рекордными темпами. Серабиненко все время задавался вопросом – как так вышло, что завод уцелел? Да, он находился сравнительно далеко от центра города и был хорошо укрыт, это спасло его от налетов английской авиации, от которых пострадал весь центр города. Англичане не сильно помогли в этом. Да, хаос посеяли немалый. Но бить нужно грамотно. Они же били по жилым центрам городов специально, мстя за разрушенные города Британии. При этом разведка действительно важных объектов, которые следовало бы уничтожить, или не была проведена, или не была принята к исполнению. Скорее всего, второе. Но завод должен быть идеальной целью для минирования. Уходя, фашисты даже продуктовые магазины и здание университета заминировали так, что от центра города должна была даже не воронка остаться, а кратер. А завод, получается, нет?

– А как вышло так, что завод уцелел? Вы знаете? – спросил Семен у молодого обаятельного инженера Яна Плюснина, который прибыл в Кенигсберг из Каунаса. Он чисто говорил по-русски, родился в Петербурге. Об этом рассказал замполит, пока они ехали на завод.

Ян, которого назвали так в честь дедушки, весело рассмеялся. Он вообще много смеялся, но это были скорее вежливые смешки, чтобы показать, что вот такой вот он, новый советский гражданин – полный энтузиазма и энергии. Хоть сейчас рисуй с него агитационные плакаты.

– Это удивительная история. Отступая, фашисты заминировали все корпуса завода, каждый ангар, каждый док, склады, тут была невероятно сложная система. Все просто могло взлететь на воздух, – он сделал неопределенный взмах руками, – по нажатию большой красной кнопки. И нажать ее должен был директор завода. Он, как и полагается капитану, уходил последним с тонущего судна, и вот представьте себе – не нажал. Просто решил не взрывать завод. Мало того, решил не только ничего не нажимать, он еще и перерезал все провода.

– Правильное решение для фашиста, – заметил замполит, – решил перейти на нашу сторону! Понял, собака, кто победит.

– Я думаю, что он просто не хотел взрывать завод. Понимал, что второй раз такое не построить, – заметил Семен.

«Шихау» потрясал грандиозным замыслом. И какой-то невероятной просчитанной логичностью. Был продуман каждый переход. Каждая дверь. Все было сделано с максимальной эргономичностью, чтобы ничего не отрывало от основной работы – строить военные корабли.

– Завод был полностью милитаризирован, – словно прочитал мысли Семена Ян.

Он уже успел рассказать, что прибыл в Кенигсберг в конце сорок пятого, с особой комиссией. Что летел в Черняховск из Ленинграда, а потом на машине ехал на завод и все время, что работал тут, даже не выходил с территории. Но как только у него появлялись выходные, сразу старался сделать что-то полезное для новой советской территории. Ведь вокруг еще столько дел! Выспаться можно успеть и потом. Такой энтузиазм начинал порядком раздражать Семена.

– Тут есть бараки, корпуса для рабочих. Там и живем. Но как вам сказать… Чтобы никого и ничего не оскорбить, бараки эти выглядят и оснащены лучше, чем многие квартиры.

– Особенно после войны, – мягко вернул его на рельсы истории «Шихау» Семен.

Ян ему нравился своей увлеченностью, и он понимал, что начальство в лице замполита Яну ничего не сделает. Главный инженер был слишком важной шишкой. Но точно не хотелось, чтобы он попортил ему кровь.

– Когда мы вошли, здесь еще не было электричества, приходилось освещать все фонариками, мы экономили свет. Но была резервная линия, ее просто нужно было откопать.

Ян повел их в главный ангар, тот самый, где стоял недостроенный корпус судна, и лицо его светилось таким детским восторгом, словно он увидел или вот-вот увидит какое-то чудо.

– Мы выбрали именно этот ангар для начала работы, потому что он был уже разминирован и там было много света из-за конструкторской особенности – отсутствия одной стены для спуска корабля. Но вы только представьте. Темно. Стоит он, красавец, и везде, куда хватает взгляда, пол усыпан бумагами. Документы, чертежи, они понимали, что не могут все вывезти. Я уверен, что забрали очень многое. А все остальное раскидали, попортили, они топтали бумаги сапогами, чтобы грязь была везде и ничего нельзя было прочитать, но я все собрал. Все бумаги, до последней записки собрал, чтобы потом отдать куда-то в архив или куда следует отдать. Там же может быть что-то важное.

– Вот у нас тут есть как раз специалист по таким делам. Все бумажки разберет! – важно сказал замполит и указал Серабиненко.

Семен мысленно застонал, но в целом, будь у него больше свободного времени, две головы и десяток рук, он бы сам вцепился в эти бумаги.

А потом они увидели корабль, вернее, его корпус.

– Но он же небольшой. Я думал, что огромный эсминец.

– Вот это самое интересное. Я внимательно изучил корпус. Я неплохо читаю по-немецки, пришлось буквально ускоренным курсом учиться. – Ян посмотрел на корпус с такой нежностью… Так смотрят на любимую женщину.

– Этот корабль должен был стать уникальной, смертоносной машиной. Он может нести мины, а может внутри своего корпуса перевозить машины. Танки, скорее всего. Немного. Четыре штуки. Я осмотрел все приспособления внутри. При этом согласно записям он должен был быть быстроходнее и маневреннее всех кораблей, что у них были. Корпус построен из крайне интересного сплава. Корабль легче, чем обычные суда, но прочный. Предполагалось даже использовать его как корабль-разведчик. Но был еще один интересный момент, вместе с ним разрабатывали специальные механизмы для спуска снарядов.

Ян все говорил-говорил, а Семен не мог оторвать взгляд от корпуса корабля. Он был… изящным. Не тяжелым, приземистым воякой миноносцем, он был действительно изящным. Легким, как росчерк пера. Плавным.

– А вы планируете его достроить?

– Вот для этого мне, возможно, и понадобится ваша помощь. Мне сказали, что вы лучший специалист по языкам.

– Ну не лучший, – сказал замполит, который был уверен, что младшие по званию и социальной лестнице априори не могут быть лучшими.

– Да, конечно. – Ян немного склонил голову и хитро посмотрел, признавая свою неправоту, но одновременно давая Семену понять, что они на одном уровне. – Мне нужна помощь с чертежами. Вы позволите попросить о помощи вашего подчиненного?

Раздувшись от важности, замполит медленно кивнул.

Семену не с руки было тратить два дня, которые ему дали, на то, чтобы разбираться с чертежами на заводе, но кто знает, может быть, удастся найти что-то и там? Все-таки «Шихау» – это очень важный стратегический объект. Вряд ли он не заинтересовал группировку, работающую на территории города. А возможно, что и всей области.

Нужно было предупредить Кардигана, что два дня он будет работать на другой территории.

Предполагалось, что ночевать он будет там же, чтобы не тратить время на дорогу.

Семен отпросился на несколько часов, очень убедительно замявшись. Так, что замполит сразу решил, что подчиненный хочет предупредить свою зазнобу, что не будет ночевать дома, и благодушно его отпустил, дав на два часа служебную машину.

Сам он в это время с дирекцией завода и главным инженером остался на обед.

Оставив сообщение по условленному коду для Игоря, Семен быстро собрал нужные ему вещи, и через два часа он уже был у проходной «Шихау». На два дня ему пришлось полностью выпасть из расследования. Но погрузиться в другое. История корабля была уникальной, и Ян всеми силами пытался затянуть в нее Семена. Он постоянно находился рядом, буквально под рукой, чуть ли не дергая смершевца за рукав, чтобы тот переводил пояснения к чертежам быстрее. Они были составлены на странной смеси немецкого и литовского языков, и Семен был во многом рад присутствию Яна в том числе и потому, что нужны были постоянные консультации по техническим вопросам и согласование терминов.

– Сверху дергают очень сильно, – честно сказал Ян, – поэтому приходится так наседать на тебя. Я понимаю, что это дело не одного и не двух дней. А гораздо больше. Но очень хотят, чтобы этот корабль рассказал нам все свои тайны. К тому же сам понимаешь, если мы найдем тайну этих механизмов для спуска снарядов с дистанционным подрывом, то это будет огромный козырь для Советов. Ходят слухи, что так просто рейх не угомонится. Будут пытаться снова…

Ян правда старался помочь. Они были, если можно так сказать, «на одной волне», хотя при этом Ян был полной противоположностью Семена. Учитывая, что это дело всей его жизни, Серабиненко старался держаться в тени. Он часто даже ловил себя на том, что старается не стоять на месте, а хоть чуть-чуть поменять положение тела или выражение лица, чтобы его было сложнее сфотографировать или запомнить. А Ян – наоборот. Он был этаким рубахой-парнем, гением, приглашенной звездой и любимцем всех женщин. Он постоянно улыбался, входя в помещение, мгновенно приковывал к себе внимание, размахивал руками, мог поддержать разговор на любую тему и все свести к своим любимым кораблям.

В целом, как сказал бы Борис Борисович, – «таким людям доверять нельзя». Те, кто настолько живет напоказ, за ярким фасадом жизни прячут темную жизнь.

«Стареешь, – сказал сам себе Семен, когда поймал себя на том, что, подойдя к окну, чтобы посмотреть вдаль, давая глазам отдых, на самом деле украдкой наблюдал за Яном. – Стареешь и везде ищешь подвох».

Может быть, в самом деле издержки профессии? Чем ему не нравится этот Ян? В нем нет ничего подозрительного. Хоть Семену и пришлось из-за него и этого корабля бросить основные расследования, иногда это и полезно – вернуться к началу расследования и еще раз обдумать все данные, которые были у него на руках. Но есть один нюанс. Кто-то пытается сыграть на опережение. Почему убили командира? Что сейчас найдет Кардиган во время «прогулок» по городу?

Полковник снова вздохнул, несколько раз моргнул, с усилием потер глаза и вернулся к чертежам.

– Глупая эта идея, начинать сейчас масштабное переселение, – неожиданно сказал Ян, Семен не заметил, что инженер молчит уже почти час, а это было, кажется, не слишком характерно для него.

– Рук не хватает. Нужны люди, которые быстро поднимут производство, начнут разбирать завалы, строить дома. Иначе город так и будет мертвым. И не только город. Удаленные поселки, города. Тут же несколько административных центров, и теперь все это наше. Невероятно много работы.

– А разве он мертв? Город спит. Приедут люди, которые не знают города. Им там наобещают, что тут земля обетованная, молочные берега и кисельные реки, – распалился Ян и продолжил говорить, не замечая своей ошибки с «с молочными реками и кисельными берегами». А вот Семен ее заметил. И подумал, что Ян как-то очень болезненно относится к теме переселенцев. Может быть, сам не хотел ехать, а его заставили? Интересно, что ему тут пообещали, что он так зол на вербовщиков?

– Подожди. Мы все равно ничего не сможем изменить. Но почему лично ты против? Не думай, я никуда ничего не записываю. Ты переселенец. Такой же, как и я. И нам теперь жить в этом городе и поднимать его, – сказал Семен, записывая переведенный текст химическим карандашом прямо на чертеже над немецким текстом.

Ян кивнул:

– Да. И мы не простые люди. Прости, но правда не простые люди, как бы по-антисоветски это ни звучало. Мы с тобой умные люди, образованные. Мы прошли всю войну. А приедут люди, многие не сильно образованные. Мне жалко город с точки зрения инженерного объекта. Я не обманываюсь насчет наших людей. Поедут те, кому нечего терять и кто уже все потерял. И жадные до денег. Ты же знаешь, что подъемные дают большие. Они приедут из деревень, сел, которые уничтожили немцы. Там было хозяйство. А тут им дадут квартиру. Где держать скотину? Правильно. Во дворе или в ванной. Ванны – долой. Унитазы – долой. Они привыкли ходить в будку во дворе. А тут сложная канализация! Водопровод! Все это будет порушено, потому что ненужно. Они не привыкли к этому. Кенигсберг ‒ он как… как инженерная машина! Сложная, тонкая в настройке, но невероятно красивая в своем замысле!

Ян распалился. Он горячо отстаивал мысль о том, что в городе должны жить умные, образованные люди, которые знают, что такое «кафель» и «патефон».

Семен слушал и кивал, продолжая работу.

– У моей подруги в прозекторской работает помощник. Старый рядовой без звания. Афанасий Федорович. Писать и читать научился буквально перед войной. Оказалось, что пишет он очень хорошо. По ранению остался в штабе, освоил печатную машинку, старую. Тяжелую как телега. Но знаешь, как-то мы с ним зашли в дом, где взрывом выбило окна и двери. А на полу лежала скатерть. Простая, белая, вышитая. Так вот этот необразованный, без звания, простой советский солдат Афанасий первым заметил ее, поднял и аккуратно сложил, чтобы не запачкалась, а не я, который подумал, что ну лежит она там давно, пусть и лежит дальше… Не надо мерить людей по какому-то признаку. Да, я не спорю, не все графья. Но и не свиньи. Не забывай, что мы и сами с тобой служили в Рабоче-крестьянской Красной армии.

Ян попытался что-то сказать, поспорить, но Семен взмахнул рукой, показывая, что он уже выслушал мнение инженера, пусть теперь тот послушает его.

– Ты подумай сам. Тут для них была фашистская Германия. И приедут люди смелые, отчаянные. Рыбаки, например. Ты только подумай, как это выйти в море, зная, что тут заминирован буквально каждый метр? Кто будет в полях сажать? Чтобы всем этим твоим благородным и умным господам было что есть? Те же самые крестьяне. Я видел, кстати, вербовочные ведомости.

– И что в них? Графья? – набычившись, спросил Ян.

– В них список областей. И профессий, которые нужны. И наравне с крестьянами там врачи. Инженеры. Строители. Только за четыре года мало нас, образованных, осталось. Потому защищали нас те самые мужики рогатинами и вилами. Мало от нас, образованных, толку на войне оказалось.

Семен оставил свое мнение при себе. О том, как много умов было расстреляно как врагов народа. И если бы подумали, если бы удержали, то, может быть, и не было бы столько потерь во время войны. Взять того же Ворошилова с его кавалерией. В группе шутили, что к Ворошилову у Серабиненко были свои личные претензии. Ну как можно танки разворачивать, как кавалерию во время наступления? Где тактика? Где стратегия?

Хорошо быть в СМЕРШ. Потому что там можно думать. Выполнять свою работу, но думать. Учитывать ошибки прошлого.

Ян вздохнул:

– Да. В этом ты прав. Прости. Но ты же понимаешь, что голод обязательно будет!

– С чего ты взял? – удивился Семен резкому переходу в разговоре.

– Четыре года войны, и не до урожая всем. У нас в области сотни тысяч немцев. И кормить их будем мы. Они будут работать, но мы кормить. Ты же уже знаешь, что даже специальная карточная система разработана. Мы – Страна-Победитель, поэтому не можем позволить, чтобы наши пленные голодали. Они получают карточную пайку наравне с советским гражданином. А ты знаешь, что они ели людей? Ходили слухи. Голод будет еще и по другой причине. И будет он у нас.

– И по какой же?

– А разве мы признаемся, что у нас тут не хватает еды? Что освобожденная от фашистского гнета территория не такая уж процветающая? Нет. Мы будем держать это в секрете, даже если люди тут будут есть друг друга.

– Подожди. До каннибализма все-таки еще далеко. Я читал, что люди будут приезжать со своим скотом. Кто корову привезет, кто козу. Кони, опять же. Для распашки, работы в поле.

Ян вздохнул и сказал:

– Ты видел, какие тут местные лошади? Когда будет время, посмотри на их копыта. Я был на обучении в Голландии. И там такая же земля, как тут. Половина области ниже уровня моря. Голландцы построили вальные укрепления. Тут их не строили. И вот приедет коровка из теплого климата к нам, на мокрую землю, и будет стоять постоянно в воде. У них будут гнить копыта. Я уверен.

Ян с такой злостью посмотрел на очередной чертеж, словно именно он был виноват в том, что у коров и коз будут гнить копыта. И не заметил, как внимательно посмотрел на него Семен. Раглан поднял голову. Не так прост этот Ян. Ну или слишком прост и наивен. Вот это и нужно понять.

– Видишь, слишком много говорю и слишком много рублю сразу. Категоричен очень, я понимаю, именно поэтому никак не могу себе даже простого приятеля найти, – улыбаясь, развел руками Ян. – Это вал. Это не ступенька, а вал у тебя на чертеже. Вал такая штука, как ступеньки, но на колесе.

Семен кивнул:

– Ну да. Тебе бы поменьше болтать, а то примут, как антисоветский элемент… А откуда ты вообще про все это знаешь?

– А вот поэтому я радуюсь, что я нужный и умный. И образованный. А пока я нужный, могу позволить себе и поболтать немного, – невесело усмехнулся Ян. – Пока я полезен, то меня будут держаться. Мне еще и лекции предложили читать, чтобы образовывать народ.

Семен сам не выдержал и рассмеялся. Да, кажется, он все-таки нашел себе еще одного если не приятеля, то союзника в этом городе.

– Но знаешь, пока еще февраль. И голод нам не светит, – неожиданно сказал Ян. – Фашисты очень боялись длительной осады. И они сделали огромные запасы, чтобы можно было продержаться минимум полгода всему командному составу и гарнизонам.

– Такие уж огромные запасы. Половину из них с момента подписания мирных договоренностей уже разворовали, – скорее для порядка проворчал Семен, снова уходя с головой в перевод.

– В порту стоят большие зернохранилища. Холодильники. Это такие большие склады из темно-красного кирпича. И вальцовая мельница. Ведь у нее свои хранилища муки. Это огромный запас. И еще склады на фортах. Их просто еще не разобрали. Немцы, уходя, подорвали проходы. Нужно следить за крысами.

Семен внутренне напрягся. Игорь говорил то же самое.

– Зачем?

Ян посмотрел ему в глаза и холодно улыбнулся. Скорее даже не улыбнулся, а просто раздвинул губы в улыбке, но глаза оставались холодными. Видимо, успел поголодать, поэтому первым делом, как прибыл в город, постарался узнать о запасах продовольствия. Точно. Он же был в Ленинграде. Оборонял город во время блокады?

– Крысы живут там, где есть еда, – произнес Ян. – Я видел, как они ручейками стекались к подвалам, где лежали мешки с зерном.

– Да. У нас в окопах тоже крысы были первыми помощниками.

– Тоже приводили к провианту?

– Не давали сойти с ума, – хмыкнул Семен. – Так вроде бы и живая душа рядом. Не кусали нас почему-то. Я часто видел, как многие солдаты, ложась на ночевку, не прогоняли крыс, которые прятались у них в шинелях. Для тепла. В случае опасности крыса первая отреагирует и человека разбудит. Многие даже делились с ними сухарями. В Кенигсберге много крыс до сих пор. Кстати, я не знал, что они вполне себе неплохо плавают.

– Это водяные крысы. Ондатры. Они живут у рек, тут и бобров много. Немцы их, к моему удивлению, не съели, – ответил Ян. – Все живое уходит от взрывов, шума, а бобры нет. Странные они… Я тут подружился с одной бобрихой. Прикормил ее мерзлой морковкой. Представляешь, она бобренка на хвосте катает.

Семен покачал головой. Определенно, он еще не привык к мирной жизни и такой быстрой смене тем. Ладно. Чем быстрее он закончит работу, тем быстрее сможет вернуться к расследованию.

– Слушай, а тут не было случайно странных смертей?

– Почти весь город до сих пор заминирован. А вот вода в колодцах и скважинах отравлена. А еще трупный яд. Не все тела найдены, само собой. Какая из смертей от всего этого может показаться странной? – иронично спросил Ян.

Семен невесело усмехнулся:

– Мне тут пару раз попадались странные тела. Руки и губы как будто обожжены. Или обморожены. Черные или коричневые следы такие. ‒ Он провел рукой вокруг губ, показывая на себе ареал распространения пятен.

– Так это черная ангина, – неожиданно сказал кто-то за спиной, Семен обернулся, а Ян с нескрываемой злостью посмотрел на вошедшего. Он очень не хотел, чтобы их отвлекали от работы.

А может быть, гнев его был таким сильным, потому что вошедший был немцем, хоть и прекрасно говорящим по-русски. Это был один из сотрудников завода. Позволять немцам работать на предприятиях было в целом нормальной практикой для новой области. Квалифицированные специалисты оставались на своих местах. Да, им пришлось изрядно ужаться в жилье, они получали те самые карточки на продовольствие и, по сути, оказались в шкуре евреев в начале войны. Были немецкие кварталы – гетто. У них были свои пропуска, особые документы. Только работа, дом и рынок. Никакого скопления больше пяти человек. Комендантский час. Но талоны на продовольствие и товары первой необходимости они получали. А также имели право работать и жить. Что, с точки зрения всех, кто прошел войну, было уже слишком много. Семен знал, что по плану специалисты будут жить в Кенигсберге до пятидесятого года. А потом уже начнется глобальное переселение немецкого населения. Куда – не имеет значения. Подальше.

– Бернс, что ты хотел? – резко спросил Ян.

Семен остановил его жестом:

– Подожди. Расскажи нам про черную ангину.

Бернс поставил на пол ящик с документами, который он принес, и стал рассказывать:

– Мой отец работал врачом. Черная ангина появилась где-то в тридцать девятом году. Он говорил, что ткани во рту, на пальцах, в пищеводе и на слизистых умирали. Я не знаю, как правильно это по-русски.

– Можешь говорить на немецком, я пойму, – отозвался Семен.

Ян закатил глаза и пробурчал что-то вроде того «что только фашистской речи нам тут не хватало», но Семен снова остановил его, кивнув на ящик с документами. А немец, перейдя на родной язык, рассказал о том, что тела с такими симптомами в городе появлялись два раза. В тридцать девятом и конце сорок четвертого. Отец говорил, что правильное название «септическая ангина». И это следствие голода. Обычно она появлялась там, где люди голодали.

– Голода?

– Да. Этот вид ангины был незаразный. Но отец запретил всем пациентам есть зерно. Говорил, что это болезнь от зерна, которое было под снегом. Какая-то гниль. Люди, которые болели ею, так странно пахли…

– Плесенью и сладким чем-то, да? Как будто специями? – подсказал Семен.

– Да, да! Точно! – Бернс быстро закивал, как китайский болванчик.

– Может быть, мы теперь вернемся к работе? – раздраженно спросил Ян. – Чем больше их кормишь, тем больше они говорят. А у него тоже есть очень много работы. Или мне доложить кому следует?

Последняя угроза предназначалась немцу.

Бернс тихо пробормотал себе под нос устойчивую немецкую идиому о слишком высоко сидящих и потому плохо видящих начальниках и с полупоклоном вышел. Вид у него при этом был насмешливым. Конечно, он позволял себе многое. Но понимал, что кормить его в самом деле будут, действительно только пока нужен.

– Да, вернемся к работе, – быстро сказал Семен, понимая, что нужно закончить все здесь как можно быстрее и вернуться в город.

Теперь у него был очень устойчивый след. Наконец-то. Машинально Семен подумал о том, что нужно собрать побольше информации на этого говорливого инженера и узнать побольше о немцах, которые остались работать на заводе. Все-таки стратегический объект. В целом, конечно, держать при себе ценных специалистов было нормальным. Некоторые немцы за несколько месяцев стали практически незаменимы. Они понимали, что, пока нужны, у них будет дом. Тех, кто не был нужен, отправили эшелонами через Литву и Польшу в Германию. Особо не разбирались, сказать по правде, кто мирный, а кто воевал в ополчении, собрали всех лишних и убрали с новообретенной территории. Мешали потому что.

Глава четвертая

Домой Семен приехал только на следующий день. Официально ему дали выходной за ударный труд, и можно было заняться расследованием. Первым делом Семен наведался к Тамаре. Не столько для поддержания легенды, сколько для того, чтобы рассказать ей про септическую ангину.

Тамара сначала выразилась непечатно для дамы, но на войне сказать матом часто было гораздо быстрее, чем выразиться длинно и простым языком.

– Да, это очень-очень похоже. Так, Сеня, иди домой, помойся, поспи, чем вы там еще в свободное время от спасения мира занимаетесь, а мне дай подумать. Вечером сама зайду к тебе. Есть у меня пара идей, я хочу по рынку пройтись, среди бабонек потолковать. Я вспомнила, где видела похожие следы. На животных. Коровах и лошадях. У них точно такие же уплотнения на почерневших участках. Это очень интересно. Значит, потраву эту или разработали и сначала тестировали на животных, потому что сложно, чтобы одно и то же заболевание было и для людей, и для животных. Или же фашисты что-то увидели у животных и разработали похожее. Но уже для людей. И, скорее всего, могут держать яд для животных про запас, если привезут скот.

Второй раз за два дня Серабиненко слышал о том, что фашисты захотят потравить скот. Надо же. Почему ему не приходила в голову такая простая идея для диверсии в области, куда поедут переселенцы из колхозов?

Семен кивнул, поблагодарил ее и пошел на служебную квартиру.

От Кардигана вестей не было. Значит, работает, но ничего пока не нашел. Семен наведался к Игорю. Дверь его квартиры была открыта, на столе записка о том, что пошел на рынок к тете Глаше, она обещала достать молока. Это означало, что если старший группы нашел эту записку, значит, нужно дождаться бойца. Семен снял шинель и стал ждать. Выпил чая, перекусил сухарями, лег на топчан и провалился в сон. Спал он крепко, несколько часов без сновидений, это было странно. Очень странно, но проснуться мужчина никак не мог. Несколько раз, балансируя на грани сна и яви, он понимал, что снова проваливается в сон и никак не может выбраться из него. В этот момент вернулся Игорь. Сел за стол, не раздеваясь, вздохнул и сказал, что следовал за крысами и нашел место. Потом почему-то стал говорить про птиц, несколько раз повторил про птиц, про крыс, а потом, когда с его лица, чернея и отваливаясь струпьями, стала слезать кожа, Семен понял, что все-таки все еще спит, и усилием воли заставил себя проснуться.

Игорь в самом деле был в комнате. На этом плюсы пробуждения закончились. Казалось, что Кардиган был мертв. По виску стекала тонкая струйка крови.

Стоп. Значит, сердце еще бьется! Семен подскочил, ноги были словно ватные, и он упал на пол. Кардиган с усилием открыл глаза.

– Тссс. Не паникуй. Я уже, считай, мертв. – Он раздвинул шинель и показал торчащий из груди стилет. – Вот, прихватил подарок. Если его вытащишь, конец мне. Сам знаешь. Оставишь – тоже конец. Пытался ко мне так же, как к командиру, подобраться, но рост и крепкость черепушки не рассчитал.

Игорь улыбнулся, и на губах запузырилась кровь, выдохнул он с присвистом, – легкое пробито. Крысы.

Семен пытался встать, но тело странно не слушалось. Кажется, что его если не отравили, то, во всяком случае, где-то угостили ударной дозой снотворного.

– Домой не ходи. Спалилась хата. Про служебную не знает. Их пятеро. – Игорь старался говорить, не делая вдоха, поэтому речь получалась торопливая и невнятная, больше похожая на шипение, чем на слова человека. – Черт. Птицы. Там вокруг много дохлых птиц. И крысы. Порт. Поня…

Глаза Игоря закатились, и он умер. Последний выдох был долгим и очень тяжелым, с хрипом, как будто спустились меха гармони. Семен не пытался уже встать. Он понимал, что, скорее всего, сухари были чем-то посыпаны или вода. Но слишком долго для яда. Снотворное? Что-то похожее.

Нужно подождать, пока действие пройдет.

Семен достал из кармана галифе огрызок химического карандаша, которым он писал на заводе на чертежах, и торопливо записал на полу все, что сказал Игорь. Мало ли что. А потом понял, что восхищен другом. Силен. Силен! С двумя смертельными ранами он смог дойти до дома и дожить до его пробуждения.

Смог!

Оцепенение длилось невероятно долго. Только через час Семен понял, что он может пошевелить ногами. И еще через час понял, что тело перестало быть ватным. Все это время он лежал на полу у ног мертвого товарища и понимал, что если бы не застрял на заводе, то… То, наверное, ничего бы не изменилось. Они работали каждый сам по себе, по одному. Встречаясь только для того, чтобы обменяться информацией. Но все же. Если бы он был рядом и прикрыл бы. Так. Винить себя в следующий раз, а сейчас лучшее, что он может сделать, это встать и…

Интересно, что за снотворное? Значит, и эта квартира тоже скомпрометирована. Несколько раз Семен проваливался в липкий бред и каждый раз вытягивал себя из этого омута буквально силой. Нельзя позволить отключиться, иначе он может что-то забыть. Или их могут навестить. Значит, нужно быть в сознании. Если придет враг, он сможет достать пистолет, закрепленный под стулом, на котором сидел Игорь. Он сможет.

Тома. Про нее наверняка знают, если следят за Семеном.

Семен так резко встал, что у него закружилась голова. Но он заставил себя удержаться на ногах. Тамара же собиралась прийти вечером. Если квартира скомпрометирована… Нужно идти.

Идти было сложно. Непонятно, что делать с Игорем, но об этом Семен решил подумать потом, после того как убедится, что Тамара в безопасности.

Серабиненко заставил себя не думать о том, что дома его может ждать труп эксперта, но тем не менее до дома он практически добежал. Нет. Из квартиры он не уйдет. Если нужно будет, встретит врага там. Даже интересно будет посмотреть ему в лицо. Или нет. Рисковать нельзя, он должен убить эту гниду сам. За теперь уже двоих его друзей.

– Ого. Ты откуда так бежал? И почему такой бледный? – раздался звонкий голос, который Семен рад был услышать.

Они подошли к дому практически одновременно.

– Тебя боялся упустить, – честно сказал Семен и добавил: – Засиделись у друга, и не уследил за временем. Давай пройдемся? Вечер теплый, а я за эти двое суток насиделся в помещении.

– Да, я заметила. И то, что вечер теплый, тоже, да. Почти лето. Ну пошли, Ромео, – поддела его Тамара. Значит, и до нее дошли слухи, которые он распустил.

– Значит, что я узнала. Эта гнилая ангина, так ее называли у нас в самом деле, наша черная смерть. Умирали они, понятное дело, не от нее, но кто-то очень хотел, чтобы эта болезнь не стала развиваться дальше. И таким образом про нее не узнали. Она в самом деле вызвана каким-то токсином, сама по себе черная ангина развивается по-другому. Значит, кто-то вывел ее в пробирке и стал распространять как яд. Это мое предположение, и, сказать по правде, оно плохое. Разубеди меня и скажи, что я надумала. Это же весь город в опасности, – попросила женщина.

До наступления комендантского часа была еще пара часов и можно было прогуляться по старым, не сильно разрушенным кварталам.

– Сначала расскажи, что еще ты надумала, а потом я начну тебя разубеждать, – попросил Семен.

Головокружение и шок все еще не прошли, но раз уж Игорь почти мертвый смог дойти до дома, он точно сможет не упасть. Но тут, на их счастье, очень удачно подвернулась скамейка, прямо под фонарем. И сухая. И в самом деле была очень теплая ночь. Для февраля. Как будто природа забыла про зиму и решила сразу шагнуть в позднюю весну.

Тамара села и вытянула ноги, она тоже устала. И только сейчас Семен понял, насколько она устала. Под светом фонаря были видны резко очерченные морщинки в уголках ее губ и глаз. Глубокие тени под глазами.

– Я вот о чем подумала. Септическая ангина не заразна. Но опасна тем, что где-то должен быть ее очаг. А если очаг, то может быть и эпидемия. А нам сейчас не нужна эпидемия, понимаешь? Мы же все делаем, чтобы привлечь сюда свежую кровь. Вдруг… – Тамара запнулась, боясь озвучить ему, военному человеку, те мысли, что вертелись в ее голове.

В целом, Семен был с ней согласен. Именно этому их и учили в СМЕРШ. Мыслить критически, все подвергать сомнению, кроме товарища Сталина. И его тоже подвергать, пока не увидишь и не услышишь лично.

– Я понимаю, о чем ты. Можешь не говорить вслух. Нет, вряд ли. Не наш стиль работы.

– В смысле? – Тамара так широко открыла глаза, что они стали похожи на два чайных блюдца, и Семен невесело рассмеялся.

– В смысле, что если бы работали наши, кто-то из военных, то не стали бы убивать и подкладывать тела в разных местах города, а просто собрали бы всех зараженных в одном месте и надежно спрятали бы. В целом, немцы сделали бы то же самое. Из чего можно сделать вывод, что работают именно диверсанты. Их цель – чтобы тела нашли. А может быть, как еще один вариант, и мне он кажется более очевидным, работяги им были зачем-то нужны. А как только они перестали быть нужны, их убрали, как отбракованный материал. Так что не бойся насчет эпидемии. Ты уже замерзла, давай я провожу тебя.

Тамара кивнула.

Они шли медленно, молча. Иногда что-то говорили, но это были скорее случайные фразы. Семен ловил себя на том, что его как магнитом тянет обратно. Ему нужно было проверить квартиру. Проверить Игоря. Конечно, за это время он не оживет, но в то же время он понимал, что нельзя бросать сейчас Тамару. Да и не хотелось. Время утекало сквозь пальцы, как песок. Но он все равно проводил Тамару до дома, всю дорогу гася в себе желание обернуться. Слежки не было. Он уже перешел в боевой режим и, если бы была, даже несмотря на все еще проходящую дурноту, – почувствовал бы.

Тамара жила не так далеко, как он думал, в скромной однокомнатной квартире рядом со старым зоопарком. Первое, что увидел Семен, когда вошел, в качестве тюли на окне висела фата.

– Это же фата?

– А? Да. Фата. Я ее выменяла на сало и яблоки у одной девчули. Мне как занавеска, а ей нужно было убирать ее из памяти. Мы в поезде вместе ехали. Она все говорила, что начнет тут новую жизнь. А фату оставить не могла. Ну я и предложила, что в новую жизнь нужно по-новому. И выменяла у нее фату.

– Понял.

Тамара не стала суетиться, пытаться накрыть на стол, как бы, наверное, сделала любая женщина на ее месте. Она не стала кокетничать или стесняться чего-то. А просто спросила:

– Останешься? На ночь?

И он остался. Ну не мог полковник сейчас по-другому. Ей он был нужнее, чем мертвому другу. Да и ему так спокойнее. Нельзя было потерять еще и Тамару. А тут, если что, он будет рядом.

В том, что происходило между ними этой ночью, не было никакой романтики. Простое, человеческое тепло. Понятное им обоим и от этого еще более приятное. Огненное, обжигающее, родное. Каждый старался подарить другому те крохи человеческого тепла, что они сохранили и пронесли через войну. И, наверное, от этого стали оба хотя бы на одну ночь полностью живыми.

– Утром лучше уходи, – засыпая, прошептала Тамара и добавила, не просыпаясь: – Я же замужем. И что там будет дальше, я не знаю. Еще я храплю во сне. Так что уходи.

– Хорошо, – ответил Семен, улыбаясь.

Но дождался, когда она окончательно заснет и дыхание станет ровным. Он умел двигаться бесшумно. Осторожно опустил спящую женщину на подушку, укрыл, быстро собрался и ушел, бесшумно ступая.

Как только он вышел от Тамары, снова навалилась оглушающая пустота. Но в то же время в голове у Семена созрел план.

Прежде всего нужно было избавиться от квартиры и перебраться на другую. Подсказал, что делать, тот самый фугас, благодаря которому Семен полетел знакомиться с бегемотом. Остаток ночи полковник и потратил на то, чтобы подготовить все необходимое.

Этой ночью в городе произошли сразу два происшествия.

Первое: сгорела квартира приглашенного эксперта, вызванного для оценки ценностей, найденных в Королевском замке. Сам он, к сожалению, погиб, надышавшись угарным газом. Кроме него в доме больше никого не было, и никто больше не пострадал. А в подвале дома в Амалиенау, где жил сотрудник комендатуры Серабиненко С., cдетонировал немецкий военный снаряд. Ровно половина дома была разрушена и стала непригодной для жилья. Никто не пострадал, потому что старик, который жил в соседней квартире, неделю как жил у дочки, а полковник ночевал у подруги. И вроде бы ничего удивительного, обычные будни послевоенного города.

Ордер на другую квартиру Семену дали очень быстро. И, как выяснилось, благодаря Яну, который несколько раз передавал через начальство свою самую горячую благодарность за помощь ему в переводе чертежей. Благо пустых домов было все еще много. В новой квартире были две комнаты, она очень удобно располагалась, мебели там было, правда, совсем немного, но Семен понял, что раз он постоянно думает об этом, то нужно будет уговорить перебраться туда Тамару. Лучше пусть будет перед глазами.

Как сказали в комендатуре, квартира почему-то была записана как служебная для сотрудников НКВД. А потом бронь сняли.

– Привет! Прости, не удержался, очень хотел поделиться радостью, а понял, что кроме тебя, собственно говоря, мне и не с кем больше! – Ян поймал Семена у проходной.

– О, рад видеть, – отозвался Семен, что было невероятной и искренней ложью. Именно шумного инженера Серабиненко хотел сейчас видеть меньше всего.

– Я услышал, что у тебя случилось, принес вот тут вещи, может быть, пригодятся, – сказал Ян, пожимая руку Семену и протягивая ему объемный сверток, в котором лежала почти новая шинель, гимнастерка, несколько комплектов белья, и все это было завернуто в настоящую роскошь – большое шерстяное одеяло.

– Ого! От души благодарен! Я тут теперь недалеко живу. Пошли, покажу тогда мое жилье. – Снова ложь с надеждой, что откажется. Но раз нет, то ладно. Можно будет сделать вид, что все именно так и задумывалось.

Жил Семен в самом деле недалеко и от работы, и от всех дорог, которыми привык ходить, кроме того, бонусом к жилью на первом этаже был большой палисадник. Где, как уже сразу несколько человек сказали Семену, можно будет разбить огород.

– Какие у тебя хоромы! Правда, мебели почти нет, но зато у меня ее в избытке. Если найдешь машину, могу поделиться, – сказал Ян, рассматривая квартиру. Так как пришлось пригласить его в гости, это немного путало все планы.

Квартира и в самом деле была большая. Даже по меркам того жилья, которое раньше было у Семена и его семьи, еще когда он был маленьким. Из мебели в ней был стол, стулья, два кресла и кровать. Главной ее роскошью была большая дровяная плита и гардеробная. Но стульев на кухне не было. Видимо, их пустили на растопку, но Семену они и не особо были нужны. Ему и две комнаты не были нужны. Но почему-то решили именно так. Видимо, сработали слухи про Тамару. Оно и к лучшему, никто не удивится тогда, если он ее перевезет. Нужно будет уговаривать, конечно. Но Семен подумал, что Афанасий тоже будет на его стороне и вдвоем они эксперта дожмут.

– Да нет, я же пока еще один. Куда мне. Тамара пока еще не хочет переезжать, но буду сегодня как раз уговаривать.

– Что ей одной жить. Правильно. Скажи, что если поженитесь, я ей свадебное платье подарю! У меня есть тут связи в городе. У нее будет настоящее свадебное платье. Белое.

– Только этого не хватало. Она бывший военный фельдшер. У нее белый цвет навсегда теперь с бинтами будет ассоциироваться. Был у нее уже муж. Второго не хочет, – развел руками Семен. – Ты откуда узнал про нас с ней?

Ян улыбнулся:

– Слухи.

Ян быстро перешел на другую тему и стал рассказывать про корабль, ведь это была главная причина его визита.

– Там уникальная, совершенно уникальная система спуска мин, я тебе уже говорил и про управляемый дистанционный подрыв…

Ян все говорил, говорил, а Семен поймал себя на мысли, что это ему не мешает. Но все же, сославшись на то, что ему еще нужно заскочить к Тамаре, вежливо выдворил Яна. А сам, быстро переодевшись, отправился в порт. Нужно было обследовать еще несколько складов.

За время, что прошло после смерти второго человека из их группы, он успел очень много. В частности, обследовал подходы к порту. И первый склад зерна. Пробравшись туда ночью, он взял пробы зерна и принес их Тамаре. Эксперт сказала, что она постарается проверить зерно. Но оба понимали, что это не то. Все дело в крысах.

– Они толстые. Представляешь, настолько толстые, что даже особо не разбегались, – сказал Семен, передавая Тамаре зерно, она осталась на ночное дежурство, и Семен пришел в морг.

Сославшись на комендантский час, попросился переночевать, а на деле это было его небольшое дежурство. Лучше не оставлять ее одну на работе.

– Ищи дальше, – ответила Тамара. – Будешь ужинать? Твоя кошка уже отужинала и спит.

Семен улыбнулся и кивнул.

Такой простой вопрос. А внутри стало так тепло, как будто он вернулся в прошлое. Еще до войны, до всего. Кошка в самом деле перебралась пока жить на работу к Тамаре. Семен сказал, что заберет ее потом, когда полностью переедет, а на самом деле просто понял, что пушистая красавица очень понравилась Тамаре. Они подружились, значит, пусть будет так, пока живет с ней. Потом заберет уже их обеих.

Глава пятая

Ян снова попросил его приехать на следующий день на завод. И Семен понимал, что отказаться не получится. Флоту был нужен этот корабль. И крайним сделали инженера Плюснина. И он теперь решил, что пока они полностью не расшифруют все чертежи, то от Семена он не отстанет.

– Не буду говорить, что это дело государственной важности, ты и сам это знаешь, а твое начальство все равно уже в курсе, ему позвонило мое начальство. Прости, мы с тобой крайние. И вот твой пропуск на территорию завода.

Семен взял пропуск и кивнул. На самом деле если бы он показал все свои документы, то попал бы и на территорию завода, и территорию порта, но прощай тогда легенда. Плюснин снова ждал его у проходной, когда Семен собирался сразу после работы дойти до Тамары и снова попытаться ее уговорить переехать к нему. Компания ему там была не нужна, но, к счастью, Яна ждала служебная машина, так что за Семеном он не увязался. А то уже как-то слишком много вокруг Семена становилось Яна Плюснина. Как рыба-прилипала, честное слово.

– Хорошо, тогда завтра сначала к себе, а потом к тебе. И спасибо еще раз, что помог с вещами, я так закрутился, что, если честно, и не подумал про вещи.

– Да все мы так. Привыкли на войне, что одна шинель на все случаи. – Ян махнул рукой и побежал к машине.

Еще одним преимуществом его нового жилья был черный вход. Дверь с кухни выходила к парковому ручью. И если пойти по нему вверх, то можно было оказаться у дома Тамары, минуя улицу, и точно так же можно было вернуться обратно. Семен очень хорошо видел в темноте, а сегодня Тамара обещала рассказать ему, что она узнала, так что он решил забрать ее с работы и проводить до дома. Тамара была удивительным помощником. У нее оказался настоящий талант к химии. Она работала почти сутками, а когда узнала про взрыв, то, кажется, начала что-то подозревать. Она замкнулась в себе и молча встречала Семена, лишь кивая в знак приветствия. Злилась на него, не без причины, считала, что он слишком рискует собой. Даже пару раз обмолвилась, что не хочет снова ждать. Как ждала мужа.

По тому разговору Семен понял, что Тома подозревала, что ее муж мертв. Оно и к лучшему, пусть лучше считает его мертвым, чем узнает правду. После окончания дела, если нужно будет, он выправит Тамаре другие документы, чтобы ее фамилия нигде не всплывала. А если она что-то спросит, то скажет, что в целях безопасности. Наплетет что-нибудь.

Тамара вышла Семену навстречу, когда он подошел к моргу.

– Я чем-то расстроил тебя? – спросил он, заметив, что она снова сурово сжала губы, увидев его.

– Например, тем, что чуть не погиб? Пусть и от случайного взрыва? – Тамара раздраженно пожала плечами. – Я тут видела кого-то на крыше. Сразу про тебя почему-то подумала.

– А что ты делала на крыше?

– Да я часто туда выхожу. Смотреть на звезды, – ответила женщина. – Ночью на крыше я чувствую себя свободной. А стены иногда давят. Сам понимаешь, компания у меня на работе не самая веселая, вот я и стала перед сном выходить на балкончик. У нас там есть такой ничейный балкон на крыше. Очень удобно. Кстати, очень многие так поступают. Я часто вижу огоньки на соседних крышах.

– Огоньки? Самокрутки?

– Да. Люди выходят покурить, посмотреть на звезды. Комендантский час, а хочется немного побыть… свободным человеком.

– Давай у нас сегодня будет свободный вечер? Вообще от всех дел? Все, что нужно, расскажешь завтра, а сегодня пара часов полностью наши? – Семен изо всех сил постарался произнести это самым беззаботным тоном, на какой был способен.

Тамара улыбнулась:

– И ты это сможешь? Нет уж. Я не хочу отвлекать тебя от важных мыслей. К нам в прозекторскую приставили уборщицу. Польку. И когда она убиралась, я увидела ее пальцы. Они начинают темнеть. Если я права и болезнь скоротечна, то в ближайшие дни ей станет хуже, и они начнут чернеть. Так что завтра жду тебя в прозекторской на томное свидание. Понаблюдаешь заодно за ней. Я не стала ее ни о чем расспрашивать, чтобы не спугнуть, все равно ты задашь все нужные вопросы, и к тому же ты говоришь по-польски. А я нет.

– А как вы общаетесь?

– Через Афанасия. Он неплохо понимает.

Тамара улыбнулась, заметив, как задумался ее провожатый.

– Я же вижу, что тебе сейчас не до меня, спасибо, что проводил, ты иди лучше. Тебе отдохнуть надо. Обустроиться. Да и просто побыть одному. Завтра жду тебя у себя. Магда приходит вечером. Про переезд давай тоже поговорим потом. Не хочу решать все вот так, впопыхах.

Семен кивнул и в знак благодарности сжал ее ладонь. Удивительная женщина. Когда Тамара скрылась в подъезде, Семен привычно подождал, когда у нее в квартире загорится свет, и… не ушел. Что-то не пускало. Он решил подождать. Просто стоял курил. В конце концов, имел полное право быть на улице столько, сколько нужно. У него были на это все необходимые разрешения. Обошел дом. И стал смотреть на крыши и понял, что, в самом деле, люди приходили домой и, кто не падал сразу спать, выходили на крыши. Все-таки удивительный народ были эти немцы. Прусаки. Даже на крышах у них были удобные площадки, балкончики, скамейки трубочистов. Сады почти у каждого дома. Все продумано, удобно. Четко. Семен задумался о том, что город можно отстроить, привести в порядок, и он будет прекрасным русским Кенигсбергом. Машинально полковник отметил, что хлопнуло мансардное окно. Тома вышла на крышу. Можно подождать, пока она закурит, и уйти, он посмотрел на крышу соседнего дома и напрягся. Дом стоял слишком близко. В этом районе была плотная застройка. Дома лепились так, что иногда не сразу можно было понять, где заканчивался один дом и начинался другой. С крыши на крышу легко…

Тамара упала на асфальт почти беззвучно. Вес она так и не успела набрать. Легкой была, хрупкой, как перышко. Того и гляди, ветер подхватит. Семен даже не услышал шума драки. Хоть бы крикнула, он бы успел, наверное…

И, глядя на ее тело, Семен понял, что враг играет персонально с ним. И что он, скорее всего, прекрасно знает, кто такой Семен и зачем он тут. Смерть Тамары была показательной, специальной – видели и ее, и его. Возможно, что знали, что он часто, после того как провожал ее, стоял, ждал, пока она включит свет.

Семен молча смотрел на женщину. А потом в нем снова проснулся Раглан. Не шевелись. Стой. Ты стоишь в тени дерева. Значит, тебя не видно сверху. Нет, Тому убили именно сейчас не потому, что ты рядом, а потому, что ты был рядом и не дал устроить несчастный случай по дороге. Первые твои мысли были неправильными. Они тебя не видят. Не шевелись. Убийца рядом. Семен прислушался. Прикинул. Этаж невысокий. Есть шанс, что она может остаться живой. Значит, убийца должен спуститься и проверить.

И точно. Черная тень скользнула вниз, спускаясь по декоративным элементам фасада как по удобной лестнице. Семен ужом вывернулся из шинели – слишком тяжелая, не даст подойти бесшумно. Они стартовали одновременно. Семен из-под дуба, а убийца, перекатившись по земле в сторону от Тамары к дому. Чуть-чуть не успел, но в этот раз Серабиненко был уверен, что догонит. По движениям, по фигуре он понял, что это не тот, с кем он столкнулся на крыше. Значит, кто-то из подручных. Семен швырнул в его сторону шинель, это дало несколько секунд форы, убийца замешкался, попытался встать, но Семен сделал подсечку. Они сцепились врукопашную. Полковник перехватил руки убийцы, ударил лбом в переносицу, хотя противник был гораздо выше, и тут тишину ночи разрезал выстрел. Громкий и от этого неуместный. Ночь не время для таких салютов.

Семен оттолкнул тело. Снова спрятался под дерево. Машинально отметил, что убитый был одет в такой же странный комбинезон, что был на другом диверсанте. Стреляли с крыши соседнего дома. Но которого из? Застройка в этом районе была плотная, отследить вспышку полковник не успел. Хотя…

Он стал осматриваться. Должно быть что-то. Блик, движение. Но на крышах было тихо. Значит, стрелок, скорее всего, где-то очень близко, но лег ничком или встал, прижавшись к стене или крыше так, что его не было ни видно, ни слышно. Семен слышал топот. К ним приближался патруль, а вот встречаться с ним в планы полковника сегодня не входило. Он подхватил свою шинель, обшарил карманы убийцы Тамары, но ничего не нашел там и буквально скатился по земле к ручью. Там его скрывала земля и кусты. Дожидаться патруля смершевец не стал и быстро побежал в сторону дома. Дошел до моста, через ручей, прошел две улицы и вернулся окружным путем, чтобы убедиться, что нет слежки. Свет дома не включал. Лег на пол и закрыл глаза. Он не проверил еще семь складов и мельницу. Нужно держаться за эти мысли. Семь складов и мельница.

Тамара, его смелая, удивительная Тамара дала отличную ниточку. Буквально канат, главное, чтобы никто этот канат не перерубил до того, как он до нее доберется. Она сказала, что полька приходит убираться ночью. Когда все уходят. Семен сел.

Так. Если она убирается ночью, прошло три часа. Нет. Не успеет добежать до морга. Скорее всего, полька уже закончит уборку. Значит, завтра ночью. Но перед тем, как поедет на завод, нужно зайти в прозекторскую, сделать вид, что ищет Тамару, и там «узнать» о ее смерти или забрать вещи, если слухи уже дойдут. Будет действовать по обстоятельствам.

Ночью Семену снова приснился странный сон. Обычно, когда он вел очередного шпиона, то спал без снов. Просто отдыхал, и все. Но в этот раз сон был рваный, но один момент Семену запомнился очень хорошо. Он листал старый фотоальбом, и на одном фото была фотография Яна. Мозг, подсознание, душа, да что еще там живет внутри человека, пытались подсказать Семену, что вот почему он все равно настороженно относился к Яну. Он точно его знал. И теперь нужно было понять откуда.

Где-то видел фотографию. Плюснин ветеран боевых действий. Прошел Брест, Курскую дугу, участвовал в освобождении Литвы, был в обороне во время блокады в Ленинграде. Но это все на словах, но он так и не видел его личного дела.

Машина на завод должна была приехать через три часа. Семен успел навести порядок в кабинете в бумагах, принять соболезнования, замполит даже предложил выписать ему помощь из полковой кассы, Семен машинально кивал, благодарил, говорил что-то, что нужно говорить в таких случаях.

– Серабиненко! Тебе письмо, – окликнул его дежурный.

Семен уже собирался уходить, прибыл транспорт, но тут же внутренне подобрался, словно вынырнув из омута собственных мыслей. Кто мог писать ему?

Взяв конверт, Семен улыбнулся. Обратным адресом значился г. Симферополь.

Внутри письма были еще инструкции, которые командир успел отправить до своего убийства. Что ценнее всего, там были координаты связного группы. Оказывается, параллельно в Кенигсберге работал связной группы, его задача была быстро подчищать следы, перехватывать радиограммы и работать так, чтобы, в случае чего, сообщения просто не доходили или доходили до Центра как можно быстрее.

Семен выдохнул. Это очень хорошо. Это значит, что все это время у него в городе были дополнительные глаза, а теперь еще и появились дополнительные руки.

– Так-так. План меняется. Скажи, что на завод я прибуду сам. Приказ сверху, брат, сам понимаешь, – сказал Семен водителю. При этом он почти не глядя махнул одним из разрешений, которое было выдано еще до начала работы на месте.

Водитель, увидев картонку с множеством печатей, округлил глаза и попытался вытянуться, сидя за рулем, чтобы отдать честь.

Семену нужно было найти здание Штадхалле, развалины городского концертного зала.

Каждый день в десять утра связной будет ждать его там. Ждет десять минут, потом уходит.

Связным оказался уже знакомый Семену лейтенант, с которым они работали и в Бресте, и в Севастополе, и в других городах. Парень смышленый, быстро понял, что от него нужно. Договорились, что работать будут вместе на точке, но пока только наблюдать. Неожиданно Семен дал ему поручение отправить запрос на личное дело Плюснина. Не мог Семен избавиться от мысли, что что-то тут не так.

– Наконец-то! Что за срочное поручение из Центра? У нас тут все горит, нужно срочно разбирать схемы двигателей и подводки пускоснарядных…

Ян, как обычно, фонтанировал словами, и Семен, привычно пропустив половину из них мимо ушей, сразу погрузился в работу. Но внезапно что-то резануло его слух, он поднял голову.

– Что ты сказал только что? – Он пристально посмотрел на коллегу.

– Решил провести свое расследование. Кто-то явно ворует зерно из зернохранилищ. Его стало много появляться на рынке, – повторил Ян. И рассказал, что видел немок, которые меняли кульки с зерном на одежду.

– По курсу: пудреница в обмен на кулек, приличный такой.

Ян развел руками, показывая размер кулька.

Семен кивнул. Еще одна зацепка. Возможно, что отравленное зерно попадало на черный рынок и там его просто выменивали на что-то или покупали. И как результат ‒ хаотично появлявшиеся трупы. Либо это те самые воры, которые крали понемногу для продажи.

– Я решил сам поймать вора! – гордо сказал Ян. – Сейчас Бернс еще принесет записи, он нашел записи механика, там есть настоящая сенсация. Состав того самого сплава…

И снова все, что он стал говорить, прошло мимо ушей Серабиненко. Тот погрузился в перевод и, пытаясь расшифровать хитросплетения языка, даже особо не слушал. Технические подробности Семену были не нужны, потому что он понимал, что мозг, при всей его вместительности, тоже должен отдыхать. Сейчас, для того чтобы удержать лицо и выгнать из головы образ лежащей на черной земле Тамары и умерших членов группы, ему нужно дать голове перерыв. Хотя бы на несколько часов погрузиться в механическую работу, благо перевод не требовал от него особого напряжения.

А еще неплохо бы напроситься с Яном, когда тот решит устроить свой рейд на воров зерна. Вот интересно, какое из зернохранилищ он выберет. И снова перед глазами всплыл старый альбом, который он увидел во сне. Полковник был уверен, что это не сон. Это воспоминание. Он точно видел этот альбом. Нужно только вспомнить где. А пока работа поможет.

– Вместе пойдем, – сказал Семен, когда закончил все так же писать перевод поверх текста, и неожиданно спросил: – А почему ты не попросил перевести Бернса?

– Он только говорит на русском. И то в каком-то небольшом объеме. К тому же, сам понимаешь, он все равно немец, и он может напереводить так, что взлетим на воздух тут все, – сказал Ян.

Сегодня он был гораздо спокойнее. Семен машинально отметил, что Плюснин больше не выглядел взволнованным. Теперь это был сосредоточенный спокойный человек, который был явно на своем месте. Работали они все в том же ангаре, рядом с корпусом корабля. Но за пару дней многое изменилось. Корабль был сдвинут вперед, но поставлен как-то очень ненадежно. В месте стальных опорных немецких конструкций нос корабля теперь упирался в несколько грубоватых деревянных брусьев.

– А ты не боишься, что он рухнет и застрянет в этой яме? – спросил Семен. – Это же обычное дерево.

– При грамотном распределении нагрузки обычное дерево становится очень прочным материалом. Знаешь же, как раньше строили корабли. Точно так же на деревянных рейках. А потом достаточно было убрать одно бревно, чтобы корабль легко сошел на воду. Я считаю, что такая конструкция надежнее. Давай сделаем небольшой перерыв, и я тебе покажу.

Семен пошел за Яном к громаде корабля. Что бы там ни говорил инженер, корабль выглядел очень большим. И казалось, что закреплен он очень ненадежно и вот-вот либо завалится набок, либо рухнет вниз в бетонный канал для вывода в специальный шлюз, или как там все это у них называлось раньше.

Ян рассказал, что у немцев был свой отличный и очень надежный механизм, корабль крепился на специальных металлических поводьях, и для того, чтобы спустить его или даже просто опустить, требовалось не меньше получаса.

– Слишком много рычагов, шестеренок. Туда повернуть, тут замкнуть, там раскрутить, к тому же этот механизм заклинило, но я думаю, что его все же сломали специально. Не просто так это все. А брус просто. Выбей вот эту балку у носа, и вся конструкция рассыпется как карточный домик.

– Но ведь для этого тоже требуется усилие. Надеюсь, что это не выглядит так, что ты просто ударил и она упала?

– А вот тут и скрыта главная хитрость. Ею пользовались с начала строительства нашего флота, – рассмеялся Ян и указал на неприметный деревянный кубик. – На самом деле нужно убрать вот этот кубик. Тогда та балка станет нестабильной, обычный удар взрослого человека по ней, и все поедет.

– И поэтому тут лежит кувалда? – Семен указал на кувалду, которая стояла прислоненная ручкой к механизму спуска корабля.

– А, это просто для вида. Я ей вмятину выравнивал, и вот решил оставить, – отмахнулся Ян. – Так народ смотрит на нее и думает: ну для того, чтобы это бить кувалдой, нужно спустить корабль.

Семен кивнул, Ян следил за своей речью, было заметно, но трогательная неправильность все равно показывала себя. И дело было не в акценте, говорил Плюснин без акцента, дело было в том, как он временами переставлял слова. Человек, у которого в семье говорили только на русском языке, так бы не заговорил. Но. Почти все, у кого были корни во враждебной советской идеологии аристократии, так или иначе воспитывались в семьях, где вторым языком был либо французский, либо модный с начала века немецкий. Кто же знал тогда, когда в Империю хлынули немецкие няни и гувернеры, что меньше чем через полвека они станут нашими врагами.

Так что можно смело сказать, что не из рабоче-крестьянской семьи Плюснин. Каким бы он ни казался рубахой-парнем.

– У тебя же есть образование, да?

– Да, я учился кораблестроению. Работал на Путиловских вервях. Я только родился, когда там заложили «Волхв». Знаменитое спасательное судно. Это корабль, кстати, прообразом которого стало немецкое спасательное судно. Похоже на катамаран. Только у «Волхва» шесть арок, а у немецкого две. Его позже переименовали в «Коммуну», но мне кажется, что «Волхв» было все все-таки лучше. Это же спасательное судно.

Семен улыбнулся уголком губ. Ну, конечно. Нужно сворачивать его с этих рельсов, а то сейчас они снова начнут рассуждать о кораблях.

– На самом деле тут очень много странного происходит. Я не знал, с кем это обсудить, но думаю, что можно с тобой. – Плюснин достал из кармана рабочих штанов платок и вытер руки. Проследив взгляд Семена, он расхохотался: – Ну конечно, советского разведчика выдал парашют за спиной. Шутка. Расслабься, у меня с детства очень тонкая кожа на руках, приходится или носить перчатки, или постоянно вытирать руки, поэтому я ношу с собой платок или мажу ладони вазелином. Если не следить за этим делом, то кожа начинает слезать, это не очень приятно.

– Вазелином? Да, хорошо помогает. А я уже чуть было не подумал, не немецкий ли ты шпион, потому что советский солдат, конечно же, вытер бы руки о штаны, – отшутился Семен. – О чем ты хотел поговорить?

– Не тут. Давай вечером, когда пойдем в порт. Я покажу тебе, откуда, как мне кажется, воруют зерно. Странное все это дело.

Ян указал на стены и на собственные уши, намекая, что даже у стен на этом месте могут быть уши.

Семен кивнул.

Да, они не просто могут быть. Тут они обязаны быть. И эти уши должны не просто слушать, но еще и записывать, проявляя бдительность во всем.

Они вышли с завода вместе. Даже поужинали перед этим вдвоем.

– Надо же. У вас тут сохранилась даже столовая.

– И даже кормят в ней, – рассмеялся Ян.

Почему-то столовая удивила Семена сильнее всего, и, кажется, это могло быть тем самым последним ударом, который мог перебить натянутую внутри него струну. Столовая. Когда после войны, из-за него, из-за того, что он сдернул сюда в Кенигсбергский военный округ всю группу и буквально заставил Тамару заниматься этими странными погибшими… столовая. Со скатертями. Видимо, для фотографий о том, как тут хорошо жить. Скатерти, столы. Высокие потолки. Фарфоровая посуда. И супница, будь она неладна. На столе инженера стояла супница, в которую была щедро налита уха. Семен не ел ухи, наверное… он уже давно забыл, когда ее ел. И чтобы вот так на тарелках лежали щедро отрезанные ломти хлеба. Не сухари. А хлеб.

– Тут на складе много рабочей одежды. Давай подберем там себе какую-то другую одежду? Будет странно, если ты пойдешь в порт в шинели, – предложил Ян.

– Как раз ничего странного. Военным тут никого не удивить, – ответил Семен, рассматривая черные форменные комбинезоны, они висели на вешалках, и много еще совсем новых в бумаге просто лежали на полу, присыпанные пылью.

– А что там? – спросил Семен, указывая на стоящие вдали ящики.

– Водолазные костюмы. У завода были свои водолазы. Плюс во время войны тут в бассейне для проверки герметичности приборов тренировались военные водолазы, у них была очень сильная школа диверсантов. Тебе ли не знать.

– Мне ли не знать? Если честно, я не очень хорошо разбираюсь в этом, мое дело документы, – эхом отозвался Семен. – А есть распакованный костюм? Можно посмотреть?

Ян кивнул:

– Да, конечно.

Он прошел между вешалками, покопался там минут десять и достал черный плотный костюм. Для того, чтобы убедиться, что он прав, Семен пощупал ткань и кивнул.

Да. Он был прав. Именно в такие костюмы были одеты напавшие на него и Тамару. И ведь правда, как он сам не подумал об этом? Не пропускает холод. Обтекаемый, не сковывает движения. Да, долго в таком не проходишь, и если воду внутрь он не пропускает, то наружу пот выпускает очень активно, поэтому становится холодно. И очень сложно схватить за одежду человека в таком костюме.

– Только представь, Кригсмарине СС^[1] совершили огромный скачок в развитии технологий. Представляешь, сразу по приходе к власти социал-демократов почти вся промышленность начала работать на армию. И они разработали очень интересный материал, смотри.

Казалось, что Ян восхищался фашистами, но, на самом деле, Семен понял, что восхищается Плюснин не фашистами. А тем, как быстро они совершили скачок в техническом развитии. Чего вначале не хватало Советам. Как бы антисоветски сейчас ни звучали мысли Семена, но он понимал: умы утекли из России. А те, кто не утек, были расстреляны как враги народа. А новые умы помешала вырастить война.

Ян тем временем достал один из костюмов и развернул его так, чтобы Семен посмотрел внутрь и обратил внимание на подкладку.

– Видишь, тройная мембрана. Она не дышит, конечно, согласен. Но если надеть что-то из хлопка, например тельняшку, и выйти в этом сейчас на улицу, ты не замерзнешь первый час. Если будет идти дождь даже. И даже если ты будешь бегать. Но потом мембрана внутри забьется. Вот бы были такие у нашей группы «Джек».

– Что? – моментально навострил уши Семен.

– Разведгруппа «Джек». Мой друг был в этой группе. Они все попали в лес. И почти все сразу погибли. Я делал расчеты по весу, сколько всего должно быть у каждого разведчика, чтобы он не потерял в скорости при быстром передвижении по лесу и чтобы, если попадет в оцепление, у него было оружие для обороны. Я передал старшему группы все расчеты. А члены группы в последний момент передумали. И ничего не взяли с собой. Их накрыли на точке высадки, тут, неподалеку от города. И все погибли.

– Подожди. Я не слышал про такую группу. «Джет» был. И вроде как кто-то выжил.

– Нет, правильное название «Джек». Остальное – слухи. Ну или группы было две и, как водится, у нас все максимально засекретили. Я точно знаю, что их выдали, фашисты откуда-то узнали об их месте высадки и убили всю группу! А если бы они послушали меня и были бы соответствующе экипированы, то тогда, кто знает, может быть, и смогли бы отбиться.

Ян с мрачным видом пнул какой-то ящик, и внутри него что-то жалобно звякнуло. Тут же в воздухе разлился едкий запах.

– Технический спирт, – сообразил Семен. – А теперь бежим, пока нас не побил сторож.

Плюснин сначала непонимающе на него посмотрел, а потом от души расхохотался:

– Бежим.

Единственное, что они взяли со склада, и за это Ян честно расписался в журнале, это два мощных газовых фонаря.

Глава шестая

Светить связного перед кем-либо в планы Семена не входило. Но сработал случай и очередное дурацкое совпадение.

– Сеня, ты-то тут откуда? – Связной широко улыбнулся и крепко обнял Семена так, как будто это была просто случайная встреча двух сослуживцев.

– Вадик, вот уж не ждал тебя тут увидеть, – «удивился» Семен. – Ты чего по ночам шастаешь?

Представив их с Яном друг другу, Семен хотел было свернуть их прогулку, раз так получилось, но Ян сам неожиданно прихватил за рукав шинели нового знакомого.

– Отлично, раз вы вместе служили, то тоже пойдешь с нами на дело. Чем больше нас будет сегодня, тем лучше.

Семен мысленно застонал. Все пошло не по плану.

– И что вы задумали? – живо заинтересовался Вадим.

Связного в самом деле звали Вадим. Использовать в работе собственные имена проще всего. Не запутаешься. Не успел Семен ничего сказать, как Ян снова перехватил инициативу в свои руки и рассказал Вадиму, что они идут к Вальцевой мельнице, чтобы проследить, где там воруют зерно. Мельница находилась дальше всего от складов. И Ян решил, что раз она находится на таком удалении, то будет логично, что красть будут оттуда. Семен был с ним не согласен, но спорить не стал. Логичнее как раз идти к месту, которое всегда на виду. Если какой-то склад хорошо просматривается, это значит, охраны там будет меньше, так как все будут уверены, что в такое место не полезут. Ведь все же видно.

– Так идти прилично. К тому же ночь. И почему вы решили, что именно сегодня оттуда будут воровать зерно? – задал вполне рациональные вопросы Вадим.

– Осмотримся на местности, – буркнул Семен. Он не был против того, чтобы Ян перетянул на себя одеяло и начал командовать. На самом деле, было даже интересно.

– Да! Осмотримся, изучим. Вдруг заметим что-то, понимаешь, в городе появилось отравленное зерно. И оно явно идет откуда-то с порта. Из одного из хранилищ, – тихо рассуждал Ян, пока они шли.

Идти в самом деле было долго, к тому же по пути попадались патрули, но Семен показывал свои документы, и их пропускали.

– А почему ты решил, что оно именно отравленное, а не испортившееся? – задал вопрос Вадим.

Семен подумал об этом, но опять же специально промолчал. Вадим отлично играл недотепу. Спотыкался, задавал десяток глупых вопросов и быстро распылял внимание, так что сложно было понять, на каком вопросе он действительно сосредоточен и какого ответа ждет.

– Не знаю. Но я предполагаю. Не может испортиться столько зерна, ты же понимаешь! А если это диверсанты! Они отравили зерно, а это сродни нашему золотому запасу!

Тут уже настала очередь Семена говорить:

– Подожди. Не ищи сразу диверсантов, зерно – это не единственный источник питания, да, подстраховка, но провизия в городе есть. Плюс летают самолеты. К тому же можно переправлять колонны с грузовиками через Литву. Зерно ‒ это так, про запас. Городу продержаться на нем можно лишь пару дней.

Но пережившего блокаду Яна просто так с темы было не сбить, он был уверен, в чем горячо убеждал Семена и Вадима, что, именно отравив зерно, немцы хотят устроить голод в городе.

– Там десятки тонн муки и зерна. В хранилищах мельницы. Вы представьте, город рассчитывает на них, а они все потравлены. А люди все равно будут есть. Голодный человек – это страшно. И в результате будут массовые отравления и смерти. И смотрите дальше! – Он поднял указательный палец вверх. – А дальше у нас что будет?

– Что? – иронично спросил Семен, а Вадим так вытаращил глаза, что Серабиненко с трудом удержался, чтобы не засмеяться, и якобы случайно наступил ему на ногу, мол, не переигрывай.

– А дальше сорвется первая волна переселенцев. Они же не захотят сюда приезжать, если тут голод и смерть. Они же, по сути, от нее уезжают. Это же, по сути, черная метка для нашей области.

– А как они узнают?

– В смысле? – удивился Ян. – Есть же газеты!

– И ты действительно думаешь, что переселенцы из какой-нибудь Брянской или Вологодской области будут читать газету, если им пообещают землю, подъемные и погасить все долги? Это первое. И второе, никто и никогда, нигде не напишет, что тут голод. И что вообще тут что-то случилось. Я тебе больше скажу, по донесениям, которые идут в Москву, – у нас тут уже все давно разобрано и разминировано. И мы с фарфора едим копченого угря.

– А угорь, кстати, это что? Или кто? – снова переключил тему Вадим, и снова Семен порадовался тому, как умело и быстро он это сделал.

– Рыба такая. Длинная, черная, питается падалью в том числе, в Польше в озерах ее много. Партизаны так и выжили, – пояснил Семен.

– Ловили угрей?

– Да. А те, в свою очередь, разжирели на трупах. Они водятся, кстати, только в очень чистой воде. Ходят слухи, будто в Мазурских каналах после войны что угри, что раки вот такие. – Семен широко развел руки и рассмеялся, сводя страшную правду послевоенного времени к обычной шутке. Ну и заодно отвлекая внимание группы от скользкой темы голода, на которую постоянно сворачивал Плюснин.

Когда они дошли до громады Вальцевой мельницы, уже пробила полночь. Не зря город называли «Городом наизнанку», по мере удаления от центра города развалин становилось все меньше, а застройка плотнее. Сады, домики. Черные махины старинных «холодильников», два старых немецких здания со специальными погрузчиками, куда загружались продукты, доставленные на кораблях. И, как слышал Семен, кстати, они там действительно очень долго не портились. У мельниц дремал караульный. Надо же. Если ее склады в самом деле забиты мукой и зерном, то странно, что охрана такая слабая.

– А вот так и утекает зерно, – сказал Ян и указал на пролом в стене, видимо, от попадания авиабомбы. Очень характерный был след, как от удара сверху. – Я приметил это место, когда мимо проезжал на машине.

– Ну пошли, посмотрим.

Конечно, это далеко не самая лучшая идея, ночью лезть в черный пролом в здании, где отчего-то так мало охраны. Только потом уже, задним умом, Семен подумал о том, что охраны, скорее всего, было не мало, а ее сняли. Но это уже было потом. А сейчас его спасло только то, что хорошо видел в темноте. А те, кто там засел, – нет. И когда Ян чиркнул спичкой, то случайно ослепил тех, кто был внутри, и они ринулись наружу. Началась короткая драка, но дрались явно не солдаты. А просто обычные люди. Дрались молча, ожесточенно, лезли пальцами в глаза, рвали губы. У Вадима в кармане неожиданно оказался свисток, и резкий пронзительный свист разорвал сосредоточенный клубок звуков ночной драки. Воры разбежались от этого звука как тараканы.

– Это точно не диверсанты. Обычные подростки и женщины, – сказал Семен, поднимая туфлю, которая совсем не подходила для февраля. – Скорее всего, прятались в одном из домов и воровали зерно. И думаю, что скоро нам следует ждать новых трупов со следами заражения. Видели мешки?

Ян медленно кивнул:

– Да. Я видел, что у них за спинами были мешки.

Вадим отряхнулся.

– А что нам теперь объяснять патрулю, который, кстати, теперь бежит сюда, что мы тут делаем?

Трое мужчин решили, что, пожалуй, ничего объяснять они не будут, и резко и не сговариваясь сорвались с места. Мало что так роднит людей, как ночная драка и дальнейший бег по улицам разрушенного города. Спрятались они за одним из складов Ластади, караул не слишком торопился, но все-таки пробежал мимо них в сторону мельницы.

– А зачем мы-то бежали? – спросил Ян, когда они пошли дворами в сторону дома Семена.

Решили, что сегодня можно заночевать у него. Места было много, да еще и треть мешка картошки имелась. Последнее, кстати, сыграло решающую роль в выборе места.

– Чтобы не отвечать на глупые вопросы. Гораздо интереснее другой момент, – отметил Семен, – охрана мельницы. Куда делась? Мы заметили всего одного человека, и он спал. Притом спал настолько крепко, что даже не заметил драку?

– А может быть, его оглушили чем-то? Я пока на разборах завалов работаю, дойду завтра, посмотрю? – предложил Вадим и добавил: – Нам каждое утро разные места для работы дают, завтра вроде в порту будем работать. А что? Работа хорошая, и на свежем воздухе, и очень полезная.

Ян горячо похвалил нового приятеля, пока Семен варил картошку. Еще некоторое время они обсуждали, что нужно будет все равно как-то донести до властей, что дыру в стене нужно заделать, иначе слишком быстро растащат запасы с этого склада. Так как ближе всего к комендатуре был Семен, то это дело поручили ему. Ян пообещал раздобыть более удобные комбинезоны для вечерних дежурств.

– Зачем? Ты хочешь еще раз осуществить вылазку в порт? – удивился Семен. Он был уверен, что сегодняшнего пустого, по сути, похода им хватит.

– А ты заметил там хоть одну дохлую птицу или крысу?

– Но было темно, – робко возразил Вадим.

– Мы бы поняли, если бы наступили на труп. Значит, это зерно не отравлено. Нужно искать дальше!

И они решили, что, в самом деле, нужно будет продолжить поиски.

Пока Семен готовил нехитрый ужин, Ян посвятил Вадима в их план. И его теорию о том, что диверсанты отравили зерно и хотят сорвать план по переселению. Семен мысленно поаплодировал связному группы. Он словно родился для роли простачка, готового на подвиги.

– Хоть завтра. Но мне бы бросить кости где-то, я пока жил в Штадхалле, там что-то вроде стоянки для нас сделали перед распределением по казармам.

– Так оставайся у меня, – предложил Семен, – две комнаты же.

Буквально на мгновение у него перехватило горло, когда он чуть было не сказал про то, что Тамара уже не переедет.

Ян радостно хлопнул в ладоши.

– Значит, завтра можно приступить к делу.

– У нас с тобой завтра завод, – напомнил Семен, – тебе еще свой корабль достраивать.

Спать они легли уже ближе к рассвету. И снова ночью Семену снились тревожные сны. И даже во сне он никак не мог справиться с ощущением, что что-то упустил, был какой-то момент, совсем рядом. Вот же. Протяни руку. Но проснулся он в этот раз просто от храпа. Да, самого обычного, но очень громкого.

– Не хотел бы я оказаться с ним в одном укрепе, – прошептал Вадим с другой стороны комнаты, и они с Семеном посмотрели на Яна, который, лежа на боку, выдавал такие рулады, что, кажется, весь дом ходил ходуном.

– Зато те животные, что уцелели в зоопарке, наверное, думают, что к ним везут льва, или уже привезли, но он сбежал, бродит где-то на свободе и рычит, – таким же громким шепотом ответил Семен и неожиданно рассмеялся.

И как-то было под этот храп, пожалуй что, даже уютно спать, поскольку рядом кто-то живой. Ян, словно понимая во сне, что говорят про него, храпел еще громче и разнообразнее, но все уже крепко спали.

Утром они проснулись от крика петуха. Живого. Обычного петуха.

– Была легенда, что у соседа Канта был очень громко кукарекавший петух. И он готов был выкупить его за любые деньги и отправить в суп, – не открывая глаз, сказал Семен.

– Что сразу в суп-то? – отозвался Ян.

Вадим и Семен проснулись почти одновременно и посмотрели на стоящего посреди комната Яна. Который буквально светился, словно только что нашел клад.

– Я кофе нашел. И сварил нам. В кастрюле.

– А-а, так это ты кукарекал? – осторожно спросил Вадим.

– Я. Еще в детстве научился, в деревне. У бабушки, – отозвался инженер. И он в самом деле сварил кофе. И даже приготовил нехитрый завтрак из всего того, что нашел у Семена на кухне.

– У меня точно не было варенья.

– Оно стояло в холодильнике.

– Где?!

Ян встал и открыл дверцу под окном, Семен даже не замечал ее. Под подоконником был небольшой шкафчик. И там действительно стояли банки с вареньем.

– А отравлено оно или нет, мы узнаем потом, – сказал Вадим, и Семен подумал, что, может быть, в любое другое время они втроем стали бы хорошими приятелями. Но история снова все решила по-своему.

Утро прошло, наверное, даже слишком спокойно и идеально. Семен просматривал свои записи, пока остальные завтракали, и понял, что нужно поехать в морг. По-человечески поговорить с Афанасием Федоровичем. Старый солдат наверняка остался там и ждет его. Поговорить. Помянуть Тамару. Старику это будет важно. Он только начал привыкать к мирной жизни.

– Так, нам нужно с тобой на завод, по пути закинем Вадима в порт. Вечером встречаемся у моста.

– Да, в самом деле, нужно возвращаться к работе. Мне только нужно будет зайти домой, переодеться и собрать все необходимые бумаги. Я там делал разные записи, просто записывал все, что мне казалось подозрительным, когда я ходил на разборы завалов. Люди как рой, постоянно гудят о чем-то. Очень интересно, – сказал Вадим.

– И какого рода это гудение? – поинтересовался Семен, отметив, что Ян на самом деле ведет себя как неплохо обученный полевой агент.

Судя по тому, что он рассказывал в первые дни после приезда, каждую свободную минуту Ян ходил гулять по городу, слушая, разведывая и собирая информацию. Просто делал это по-своему. Шумно.

– Я ходил на рынок, на толкучку, был на вокзале, тут есть Главный вокзал на другом конце города. И еще один, он в отличие от Замландского вокзала почти не тронут разрушениями. А на Пиллау-баунхоф я даже ночевал. И вот там один из рядовых рассказывал, как через несколько дней после штурма ночью уходили поезда с Главного вокзала.

– Так железная дорога же с Главного вокзала завалена. Там лежал перевернутый вагон. А уходили поезда в Пиллау с того, второго вокзала, – предположил Семен, который на самом деле в данный момент думал о том, что он хорошо помнит те поезда. И знал, что там было, в этих поездах. Но об этом знали только те, кто загружал вагоны. Поезда шли первые несколько дней до Истенбурга и Пиллау.

Время летело слишком быстро. Слишком быстро, потому что Семен понимал, что ему придется все-таки вечером заехать в морг. Переговорить с полькой-уборщицей, чтобы узнать все, что она могла знать. Но после событий вчерашнего вечера все-таки это все казалось теперь чем-то… Чем-то уже не очень важным. Семен тряхнул головой и подумал, что размяк. Слишком. У него есть задание. А он стал уделять внимание личным связям. Но, с другой стороны, он много раз замечал, да и сам пользовался тем, что именно личные связи помогали ему в делах.

Ян еще не приехал, Семен добрался до завода раньше, боец на проходной уже узнал его и махнул рукой, когда тот полез за пропуском, чтобы показать.

На рабочем месте Семен закрыл глаза и дал себе пять минут на скорбь. Пять минут скорби. Не так много. Но больше нельзя.

Вынырнув из черного тумана, Семен принялся за работу. Голова яснее не стала.

И Ян все еще не появился. Странно, не в его правилах было опаздывать.

– Еще немного, и я начну думать, что убивают всех вокруг меня, – пробормотал он себе под нос.

Но тут Ян как раз пришел. Он выглядел очень растерянным и виноватым.

– Что случилось? – напрягся Серабиненко.

– Вместе с Вадимом мы попали в перестрелку… – очень коротко сказал Ян и опустил голову.

Семен понял, что с нарастающим свистом проваливается в темноту. Как давно у него не было таких приступов. Но эта мысль была последняя.

– У тебя контузия? – спросил Ян, когда Семен пришел в себя.

Кажется, этому поспособствовали графин воды, который ему на голову вылил инженер. И судя по тому, как болели щеки, его также пытались привести в себя, хлеща по щекам.

– Да. Что случилось? Не сейчас. Я знаю, что я отключился… С вами.

Семен чувствовал, что голова все еще сильно кружится, а ноги и руки противно дрожали, но нужно было слушать.

– На нас напали. Когда мы шли по дороге, на нас неожиданно налетели. Стрелки были с двух сторон, между домами притаились. Стреляли в меня, но попали в Вадима. Он буквально встал на линии огня. Закрыл меня собой. Если бы не он, меня бы уже не было в живых.

– Сколько было стрелков, ты запомнил? Как Вадим оказался на линии огня? Сколько раз стреляли и из чего?.. Патруль застали?

Ян кивнул и ответил таким же быстрым телеграфным стилем:

– Мне показалось, что их было пятеро. Из чего стреляли, я не понял, наверное, из своих пистолетов, одеты были как мы, в шинели. Лица скрыты, Вадим первым заметил нападавших. Он резко толкнул меня к дереву, когда раздался первый выстрел, потом закрыл меня собой.

Семен пытался прийти в себя, чтобы собрать в голове все данные, прежде чем он все-таки пойдет в морг. Теперь на его совести еще и смерть связного. Но для того, чтобы условно узаконить свою деятельность, ему нужно получить хотя бы одно разрешение у коменданта города. Семен тряхнул головой. Пора уже снимать маски.

– Так. Вадим сирота. Хоронить его тоже нужно будет мне. Сейчас, Ян, соберись и опиши все, что случилось, на бумаге. Мне нужно будет получить разрешение на похороны Тамары и на то, чтобы мне выдали ее личные вещи. А ты пиши максимально подробно, я поеду и передам твои показания в секретариат.

– У кого получить разрешение? ‒ растерялся Ян.

– Обычно пишется прошение на имя коменданта военного округа. А дальше я отнесу его в секретариат, и секретарь выпишет мне распоряжение.

– А разве не сам комендант?

– А зачем тогда ему такой штат секретарей? – грустно улыбнулся Семен. – Пиши. Чтобы тебя сейчас не дергали, пока ты не закончишь с чертежами, я отвезу твои показания. Нужно будет, чтобы кто-то подтвердил твои показания, что ты был не один. И что все это произошло не ночью, когда была кража в порту. Я думаю, что об этом уже доложили. Нужно подстраховаться.

Семен понял, что он буквально забалтывает Яна, чтобы тот не начал что-то подозревать. В частности, что Вадим был не случайным знакомым ‒ фронтовым сослуживцем.

Закутывая Яна в слои лжи, Семен специально не расспрашивал его о том, что произошло, еще раз. Он все узнает из объяснения, которое тот напишет. Когда ты пишешь, а не говоришь, то мысль получается более стройной, более понятной. И возможно, что вспомнится больше мелочей, моментов, которые мозг зафиксировал, но сразу не дал понять, что он помнит это.

Сам Семен лихорадочно думал.

Так. Связной мертв. Точно ли хотели убить Плюснина? В целом это логично, если работает группа диверсантов, то они могут работать в разных направлениях, в том числе и на то, чтобы сорвать запуск нового корабля для флота. А сорвать разработку корабля нового вида очень просто. Нужно просто убить главного конструктора. Если это все так, то получается, что Вадим в самом деле случайно попал под раздачу. Но для того, чтобы убедиться в этом окончательно, нужно было увидеть тело.

– Тебе тут передали записку, оставили на проходной.

Ян отдал Серабиненко записку со службы. Замполит написал, что у него есть три дня на похороны и улаживание всех дел. Для получения дополнительной материальной помощи – следует обратиться в полковую кассу, на его фамилию уже выписаны средства. Какая трогательная забота. Замполит верил, что можно что-то купить за деньги. Можно. Но мало. В городе пока процветал обмен.

Нужно придерживаться легенды.

Ян исписал уже три листа. Семен кивнул, забрал их, рассказал, что ему уже дали выходные на службе и что в ближайшие три дня он не сможет работать над документами. Самого Яна он ждет вечером у себя.

– Один не ходи. Возьми служебный транспорт. Ночевать будешь у меня. Утром также на служебном транспорте тебя будут отвозить на работу. Пешком по городу не ходи. Все перемещения на машине, вечером у меня все обсудим. Понял?

Ян кивнул, было видно, что он немного растерян от того тона, каким с ним сейчас разговаривал вроде бы спокойный и тихий переводчик Серабиненко.

– Семен, а ты кто? – спросил Плюснин. – Ты же не просто переводчик?

– Все в порядке. Я ‒ это все еще я. Просто у меня был уже опыт ведения таких дел, и не забывай, что хоть я и простой переводчик, но все-таки я сотрудник военной комендатуры. Знаю, что нужно делать в таких случаях.

После этого Семен нашел транспорт и отправился в свое родное отделение комендатуры. Получил деньги, поблагодарил замполита, просто, по-человечески. И неожиданно даже получил от секретаря все необходимые разрешения. Он написал объяснительную о том, что ему нужен доступ в морг, потому что он собирался жениться на Тамаре, военном эксперте, и нужно было забрать ее личные вещи.

Доступ ему подписали. Можно было достать свои документы и получить всю необходимую поддержку. Но тогда прощай секретность. Особенно если диверсанты работают где-то среди своих.

В морге было тихо. Семен побоялся посмотреть на стол Томы. опасаясь увидеть там другого человека.

– Не прислали еще никого, я тут один, заходи.

Ему открыл Афанасий Федорович, который за одну ночь сильно сдал, и теперь он больше не выглядел бравым крепким мужчиной в возрасте. Перед ним стоял старик. С потухшим взглядом и полностью седой головой.

– Прости. Я не уберег. Мне нужно было уговорить ее остаться у себя. Тогда бы она не полезла опять гулять по крыше. Я так и не смог ее уговорить переехать ко мне.

Афанасий Федорович покачал головой:

– Да кто бы ее остановил?.. Она письмо написала. И коробку оставила, которую я тебе должен отдать, если она забудет. – Афанасий Федорович протянул Семену коробку. – Тамара там лежит. На столе. И новенький. Ты ведь и на него тоже хотел посмотреть? После перестрелки парень поступил.

– Как ты догадался? – Семен убрал письмо Тамары в карман, решив, что прочитает его потом, один и без свидетелей.

– Не дурак, – отозвался Афанасий Федорович.

Тела лежали на полу или столах, на столы, правда, клали в основном новые. Накрывали их или покрывалами, или обычными занавесками и другими кусками ткани.

Тело Тамары было закрыто отрезом кружевной ткани.

Тело Вадима ‒ неожиданно занавеской с кокетливыми вишнями.

– Его одежда вон там, на полу. Ранение прямое, стреляли в спину вплотную, – мертвым, усталым голосом сказал Афанасий Федорович.

– Ты уверен? – быстро спросил Семен.

Афанасий Федорович кивнул и невесело улыбнулся, кивнув на шинель:

– Смотри, видишь, да смотри ты на шинель, а не на тело, успеешь еще насмотреться.

Он взял со стола лупу и дал Семену посмотреть в нее.

– Видишь, ворсинки вокруг отверстия приглажены, как при ожоге. Судя по пуле, я ее достал, это ТТ. Семь-шесть-два. Либо диверсанты, либо наши стреляли, тут не угадать. Но стреляли в упор, тут и ожог на одежде, и сама рана со следами внутри стружки. Патрон-то большой. Соответственно, если бы издалека стреляли, такого бы не было. Мощное оружие.

– Мощнее, чем ПМ.

Семен не удивился тому, как хорошо разбирался в деле Афанасий Федорович, все-таки он и войну прошел, и уже не первый месяц работал с Тамарой. А еще он очень хотел остаться дальше работать тут. Поэтому все свободное время либо читал, либо постоянно о чем-то расспрашивал.

Осмотрев гимнастерку и шинель Вадима, Семен окончательно убедился в том, что старый солдат прав. А потом они перешли к телу. Патрон Афанасий Федорович уже достал. Это в самом деле был нарезной патрон от ТТ семь-шесть-два. Большой и мощный калибр.

– Если бы стреляли издалека, синяк был бы больше. Так что ищи того, кто рядом был.

Семен кивнул, пристально посмотрев в глаза старику.

– Сможешь мне чайку сообразить? – спросил Семен.

Старик, не задавая вопросов, вышел. Понял, что его гость хочет попрощаться.

– Обожди. Не сама она с крыши шагнула.

Афанасий Федорович подошел к телу Тамары и указал на ее запястье:

– Видишь? После смерти если бы ей так руку выкрутили, синяков бы не было. Значит, при жизни руку кто-то взял и резко выкрутил, она развернулась, скорее всего, замахнулась второй рукой, и ее толкнули в грудь.

Семен кивнул:

– Понял. Я найду их.

Афанасий Федорович согласился:

– Найди. Дело теперь у тебя есть личное. И у меня заодно.

Пока Афанасий Федорович готовил чай, Семен осмотрел вещи Вадима. Забрал коробок спичек и маленький нож. Больше у него с собой ничего не было. Нужно будет рассмотреть потом. А пока он сел, еще раз внимательно перечитал все то, что написал Ян. Нет, Семен не оставил показания инженера в комендатуре. Он забрал их с собой специально. Инженер писал свои показания правой рукой, хотя был левша. Сослался на то, что повредил руку в драке, но писать печатными буквами умеет и правой. Редкость. Но так часто делают и для того, чтобы не опознали почерк, Семен и сам так делал пару раз. Но зачем он соврал про выстрел? Хотелось оправдаться, что не видел, не понял, дрался в этот момент с другим нападавшим. Но свидетелей не было. Семен поспрашивал у своих, никто не слышал о перестрелке. Вообще никто. Скорее всего, был выстрел в спину, в упор. Но зачем? Что такое увидел Вадим, что Яну пришлось его срочно убрать? И зачем это ему? Семен думал. Он сопоставлял в голове каждое слово, каждый момент, когда они были вместе. Что говорил, куда ходил. Жесты, слова, действия.

Нет. Как ни крути, либо убийца в самом деле Плюснин, о чем думать не хотелось, либо кто-то подошел к Вадиму вплотную, выстрелил, а Ян либо видел это и покрывает убийцу, либо еще по какой-то причине не говорит всей правды. Но, с другой стороны, он же должен понимать, что Семен будет осматривать тело Вадима.

И тут Семен понял. Нет. Он не думал, что Семен будет осматривать тело Вадима. Ведь если на минуту представить, что Ян ‒ глава диверсантов, то он может не знать, кто такой Семен. Например, думать, что он просто сотрудник комендатуры, который решил заняться расследованием странного дела. И знает, что он встречается с Тамарой. Тамара убита, кто будет проводить вскрытие и делать подробный анализ? Никто.

Очень не хотелось думать, что это Плюснин. Но все указывало на это. Просто других вариантов произошедшего пока еще не было. А вот совпадений было много. И прежде всего, это еще и случайно сказанная фраза про разведгруппу «Джек». Была такая группа, да. И высадилась она гораздо раньше, чем говорил Ян. И все из группы действительно погибли. После них были еще две разведгруппы. «Джет» и «Роза». И все они были подготовлены одним экспертом по экипировке. «Роза» была сразу после «Джека». И тоже попала в засаду. А вот «Джет» нет, потому что в последний момент из-за погодных условий сменили место высадки и члены группы выжили.

– Что будешь делать и какая нужна помощь от меня? – спросил Афанасий Федорович.

– Ты когда спал последний раз? – спросил Семен.

– Выходной мне Тома дала за день до того, как ее убили, – устало сказал старый солдат. – Нужно как можно быстрее разобраться с этим делом.

– Пока нового эксперта не прислали?

– Да какое там. Мне сказали все на себя взять. Типа раз был тут с Тамарой, то, значит, все умею. Я-то умею, да и не сложно мне. Магда вон убирает, чистит.

– Да, Тамара мне говорила. Я должен был с ней поговорить.

Афанасий Федорович кивнул.

– Она будет сегодня, ты же шпрехаешь по-польски, – не спросил, сказал утвердительно.

Семен открыл коробку, которую оставила ему Тамара. Там были личные вещи и документы, найденные при убитых. По идее, все это должно было быть передано в местное отделение НКВД. И лежать там до востребования в большом ящике. Но вот же. Она все сохранила. Военные билеты. Временные удостоверения личности, выданные немкам. Два кулона с мутными фотографиями одинаковых белокурых мальчиков. Все детские фотографии похожи. Особенно если долго носить их с собой в кулоне или старом портсигаре. Портсигар, надо же. Окопное творчество. Семен улыбнулся. Выдавленное гвоздем «Привет из Симферополя». Два дешевых обручальных кольца. Из серебра, кажется. Семен перебирал вещи в коробке, все, что осталось от чьей-то жизни. А потом понял. И снова в его памяти всплыло воспоминание про фотоальбом и фотографии. Он держал на коленях коробку и не замечал, что просто сидит и смотрит перед собой невидящим взглядом. Афанасий Федорович, кажется, говорил что-то, но Семен очень глубоко ушел в свои воспоминания, боялся спугнуть. Он вспомнил, где видел этот фотоальбом. И когда листал. Теперь, чтобы убедиться, что он прав, нужно было вернуться в кабинет. Но потом. Сейчас Магда. Послушаем, что она сможет рассказать и подтвердит ли его подозрения.

Семен вышел в другое помещение и достал письмо от Томы. Почему-то подумал, что, учитывая задание и его дело, лучше сделать все сегодня. И прочитать письмо сейчас, потому что кто знает, что будет через час.

Тамара была удивительной женщиной. Нет. Там было не любовное послание. Она перечислила и расписала все вещи, которые были в коробке, что и когда попало к ней в руки и кому из убитых принадлежало, кроме того, она подробно изложила все свои соображения по поводу черной ангины. В частности, то, что до того, как начнется необратимое поражение легких, пациента можно вылечить. Это не была записка на случай ее смерти. Тамара просто записала все, что узнала, чтобы не забыть, и положила письмо на коробку, чтобы, если Семен придет, а ее не будет, Афанасий Федорович все передал Семену. Потому что септическая ангина, вызванная каким-то неизвестным токсином, кроме того, еще и скоротечна, а значит, если кто-то из них заразится, времени у них мало. Кроме того, Тамара написала примерный план лечения. Как бы лечила она. Напомнила Семену про Магду и про то, что ее тоже нужно будет загнать на лечение. И в конце уже выписала список токсинов или токсичных соединений, которые могут вызывать отравления такого рода. Там же она отметила, что ей бы чуть больше реагентов, тогда есть шанс плотнее поработать с имеющимися у нее образцами тканей и, может быть, уже выделить конкретно один из видов токсинов.

– Она брала образцы тканей?

– Да, у нас есть холодильник, и вся верхняя полка там занята Томкиными баночками, – отозвался Афанасий.

Семен подошел к холодильнику. Да… Тамара работала быстро и использовала все, что могла. В частности, она сделала срез зараженных тканей и сохранила их… в плотно закупоренных баночках из-под пудры и духов. Все, что было стеклянное, она использовала.

– Удивительная, чудесная девчонка была. Где бы нам теперь найти эксперта, которому все это показать, – пробормотал себе под нос Афанасий Федорович.

– А что ты думаешь про все это? Мы с Тамарой увлеклись нашим расследованием, но ты же был тут. И слышал, о чем мы говорим. И наверняка видел. И в городе ты тоже бываешь на улице и слышишь и видишь, что происходит, – проговорил Семен, глядя в глаза старому солдату.

Афанасий Федорович неторопливо скатал самокрутку. Семен мысленно фыркнул, глядя, что вместо бумаги рядовой использовал купюру дойчмарки. Скрутил. Сделал козью ногу и с удовольствием закурил. А потом ответил, глядя в глаза Семену спокойным взглядом человека, которому нечего терять:

– Знаешь, много раз мне приходилось с вашими встречаться на фронте. И работали вместе. Был в моей истории случай один. Время у нас есть до прихода нашей Магды. Так вот. Был случай. Должна была идти танковая колонна. Мне сказали двинуться вперед, покумекать, посмотреть, что да как. Я пошел. Зима. Дорога мерзлая и не очень ровная. Вдали рощица была. Ну я и забрался на дуб, чтобы посмотреть, далеко ли танки. А они возьми да и появись прямо из этой рощицы. Шли на меня на полном ходу, я кольцо повернул, гранату кинул, попал, потом наши подошли. Но что сделает пехота, когда колонна идет? Но пары машин немцы лишились. Привели меня, значит, в расположение и по законам военного времени решили расстрелять.

– Решили, что ты струсил и поэтому на дерево забрался? – Семен даже не удивился. Подобных историй он слышал десятки.

– Да. И был там паренек один. Лейтенантом я был раньше. И звали меня по-другому. Захочешь – скажу, но нет больше того летехи. Сняли с меня там под Ржевом погоны, расстреляли перед забором. В доме, где мы тогда разместились, помню, синие такие ставни были. Я на них смотрел, стоял и думал: «Ну вот и все. Пожил». К нам буквально за неделю до этого прибыл парень. Молодой такой, ушлый, как ты. Все смотрел, слушал, говорил мало, но каким-то образом всегда рядом оказывался. Нас там в этой деревне три взвода стояло. Вот представь, именно ему командир и поручил меня расстрелять. Он там очень хотел перед Центром выслужиться и показательно расстрелять труса. И решил, что он стратег великий. И поэтому казнить меня должен был кто-то сторонний. Он сам предложил. Как потом выяснилось, это была его идея, а не командира. Выстрелил, я упал, он подошел ко мне и шепнул: «Лежи тихо. Я потом за тобой приду».

Оттащил меня за ноги в сарай, куда мы своих убитых складывали. А потом ночью пришел, шинель мне дал, руку перевязал. Он мне выстрелил в плечо и как-то так быстро все провернул. Сказал лежать спокойно, утром они уйдут. А потом идти по дороге к следующей деревне. Документы мне даже дал. Я так и не понял, чьи они, но сделал все, как он велел. И вот теперь я Афанасий Федорович, сижу перед тобой. Из ваших он был.

– Из наших? – Семен даже не стал изображать непонимание. Просто решил подождать.

– Смершевец, как ты. – Афанасий затянулся с таким вкусом, что Семен даже ему немного позавидовал, что сам не курит.

Семен кивнул:

– Да.

– Задание какое или инициатива, так сказать?

– И то и другое.

– Вас сюда закинули несколько групп, – сказал сам себе Афанасий Федорович.

– И много ты нас тут видел?

– Живым тебя одного.

Семен посмотрел на Афанасия Федоровича очень и очень внимательно. Так, что если бы перед ним был простой гражданский, то такого взгляда он бы не выдержал.

Афанасий Федорович посмотрел на него чуть насмешливо.

– Рассказывай, – потребовал Семен. – Не под запись. Просто и коротко.

– Тамара не знала, кто ты. Поэтому и не рассказала тебе. Сразу после войны, в декабре сорок пятого это было. Тогда начали летать самолеты до Девау и Истенбурга. Ночью нам привезли три трупа. Мы не успели ничего сделать, Тома только быстрое обследование сделала, даже и говорить мне не хотела, говорила, что не мое пока это дело. В общем, их забрали через час. Все они были из СМЕРШа. Искали шпионов, а они нашли их. Или он.

– Как их убили? Документы ты видел?

– Не видел, Тамара только сказала.

– А какого рода ранения?

– Огнестрельные. И тоже из ТТ. Одного убили так же, как парня твоего, в спину, а двоих других, кажется, в голову, и были множественные в живот. Но вспомнил я то дело, как увидел этого парня. Говорили, что они вроде бы как должны были на нашем заводе работать. И еще каких-то шишек должны были сопровождать, тебе виднее, чем вы там занимаетесь. Слухи разные по городу потом ходили, но только как поубивали их всех, как ножом отрезало. Замолчали все. А потом говорят, что на заводе «Шихау» этом, будь он неладен, сразу несколько несчастных случаев произошло. Кто сам упал с верфи вниз, кого затянуло в механизм какой-то хитрый.

– У нас разные группы, и у каждого свое задание, – отозвался Семен. – Так. Значит, была еще одна группа, еще что ты слышал?

– Что вся группа убита.

Больше о той группе Афанасий Федорович ничего не знал, да и пришла как раз Магда.

Первое, что попыталась сделать уборщица, когда увидела в зале Семена, – убежать. Конечно, она не бросила на пол тряпку и ведро и не кинулась к двери. Нет, но она испытала страх. Изможденная женщина сделала шаг назад, уперлась спиной в стену, и было видно, что пока она не переживет этот страх, Семен от нее ничего не добьется. Пока она металась, он уже успел отметить, что вокруг губ женщины стали появляться пятна. Как и на пальцах.

– Подожди, не бойся, – обратился он к ней по-польски, – я не сделаю тебе ничего плохого. Тамара рассказала мне, что ты знаешь о больных ангиной людях. С черными ртами и пальцами. Тамара умерла, мы хотели пожениться. Я хочу помочь. С такими же следами, как у тебя. Ты же тоже больна, значит, тебе нужно в госпиталь.

Он специально говорил так. Чуть сбивчиво, добавил волнения, грусти в голос. Афанасий понимал, о чем говорит смершевец, но и то посмотрел на него с восхищением. Ишь, как вертит, как играет, шельмец.

– Давай попьем чай, и ты расскажешь мне что помнишь, – предложил Семен.

Как-то незаметно на столе появился колотый сахар, сало, грубый, но все же хлеб, а не сухари. Жесткий, конечно, как подметка, но вкусный невероятно. Афанасий Федорович быстро, так, словно делал это всю жизнь, сообразил чай. И вот уже они сидели в круге света настольной лампы за столом. Полька жадно ела, и мужчины не мешали ей. Пусть сначала поест.

– Много раз уже были такие смерти. Мой муж работал в порту. Там есть два хранилища.

– Зерна?

– Нет, не зерно. Это мука. Белая, хорошая мука. Много тонн, ее готовили к отправке, я не знаю куда, знаю, что она была не для местных. А потом ее оставили, чтобы, когда сюда прибудут первые переселенцы, везде был хороший хлеб. Жители города раньше, еще до войны, очень хорошо умели делать хранилища для консервации продуктов. Мука, зерно могли очень долго лежать. Мясо, овощи, фрукты, все лежало долго. Даже молоко!

Полька округлила глаза, говоря про молоко, и стало ясно, что именно оно и было ее мечтой сейчас.

– Ты знаешь, какой это из складов?

– Третий по счету от моста. Так говорят. Подход к нему завален. Там еще понтоны старые лежат вокруг него. И снаряды неразминированные. Порт очень сильно бомбили, опасно ходить. Но недавно на черном рынке у Королевских ворот появилась белая мука. Месяца четыре как. И много кто стал от нее умирать. Но моя бабушка помнит эту болезнь. Вот и я тоже ею заболела. Муж приносил домой муку, я пекла хлеб, он был ранен и умер раньше. Эта болезнь очень сильно влияет на сердце. У кого оно больное, все быстро умирают.

– Подробнее.

– Спорынья. Фашисты однажды уже использовали этот яд в моей деревне. Они заразили муку спорыньей. Все, кто пек хлеб из нее, умерли.

– Интересно, где они ее столько достали, чтобы отравить такое большое хранилище. Она же должна храниться в мешках. Мука-то, – проговорил Афанасий Федорович.

Полька быстро перекрестилась и сказала, что сделали. Что у нее в семье говорили, что фашисты научились делать этот яд сами. И что учились где-то тут.

– Говорили про лабораторию, там делали газ, специальный, и яды. Может, брешут. В замке это было на заливе, и ходили слухи, что вокруг этого замка ничего не растет. И не будет расти. И животные гибнут. А потом пришли русские и сожгли замок.

– Лохштедт.

Глаза Магды стали еще больше, женщина перекрестилась, а потом почему-то посмотрела на Семена с таким ужасом, что ему стало немного смешно. Так, словно он вот-вот утащит ее в этот замок.

После этого полька стала тоскливо говорить, что ей пора браться за работу, а то она не сможет заработать денег, а семью нужно кормить. Семен кивнул, говоря ей, что очень благодарен, и отпустил, а сам глубоко задумался.

– Думаешь, где они яд такой мудреный взяли? – спросил Афанасий Федорович.

– Нет, я больше думаю, если работает группа, то что она хочет замаскировать этими смертями? От чего отвлечь?

– А может быть, ты слишком много думаешь? Может, это зверье и не хочет никого ни от чего отвлекать, а в самом деле просто решили потравить тут всех? Раз они все это массово хотели производить в этом замке? Ты, кстати, откуда про него знаешь?

– Его сожгли по моему донесению, я там был, – сказал Семен и позвал Магду.

Он записал ей на бумаге по-польски, что нужно сказать доктору. И сказал, чтобы она обязательно пошла в госпиталь лечиться, иначе скоро умрет. А так полежит немного в больнице и выйдет.

– Я уже мертва, – устало сказала полька и добавила: – Мне нужно работать, чтобы кормить семью. Не могу я в госпиталь, нет у меня документов. Я лучше просто буду работать, а дальше уже как пойдет.

– Как это нет документов? – удивился сердобольный Афанасий Федорович.

– Есть было нечего. Я их и продала. Зачем мне документы тут. Я уборщица Магда, – пожала плечами полька.

– И много вас таких, кто продает документы?

– Много. Нам всем негде жить, нечем кормить семьи. Мы продаем свои документы тем, кто идет на работу на заводы, вокзалы.

Полька прекрасно понимала, что это преступление и за него ее ждет расстрел. Потому что где-то под ее документами может работать шпион. Например, та самая агент Варшавской школы абвера. Да кто угодно. Но Семен понял, что уже не может на нее злиться. И не потому, что она умирала. А потому, что их, таких, действительно было много.

Но теперь у него был еще один след. Он понял, как именно в городе скрывались ученицы «Мадам Мод». Они покупали документы у таких вот, как Магда.

– Так. Подожди. Сейчас сделаем так. Я принесу тебе еды. Для твоей семьи и для тебя. Дам лекарства. Они тебя не вылечат, но боли не будет и сил станет больше. Но мне нужно, чтобы ты рассказала мне, где и как найти того, кто покупает документы. Как вас находят?

Магда вздохнула. Она понимала, что ей уже нечего терять. Но если она получит лекарство и принесет домой еду, то жизнь ее станет гораздо легче. Оставшаяся жизнь.

– Нас находят на черном рынке. Это русские или польки, нет, не немки. Это очень хорошо одетые дамы. Очень хорошо видно, что они не голодают. И никогда не работали. Я всегда смотрю на руки. Ко мне подошла дама, Ева. Я все время смотрела на ее руки и думала, что она, наверное, даже никогда сама не стирала. У нее очень короткие ногти, с ярким лаком, но такие короткие, почти до мяса обрезаны. Она сказала, что слышала обо мне в церкви, у нас есть своя церковь, мы все туда ходим молиться. Это община. Не надо думать, что у нас там секта, и она готова выкупить мои документы. Все равно нам выдадут новые, Советы. А можно всегда сказать, что мы их потеряли. Я продала все сразу, не думая. За еду, дрова, одежду. Она привезла купленное на машине к нашему церковному дому.

– Запиши мне адрес.

Магда кивнула:

– Да, хорошо.

– Много ваших женщин продали документы? Были ли среди них мужчины?

– Нет, только женщины. Мужчины их не интересовали.

– Только польки?

Магда кивнула:

– У нас в общине только польки.

– Когда проходят ваши встречи?

– По ночам.

– Сегодня?

Магда отрицательно покачала головой.

– Нужна машина. Пешком далековато, – сказал Афанасий Федорович, посмотрев на адрес.

А Семен понимал, что, кроме машины, нужны еще и люди. Один он не успеет везде. Значит, в любом случае нужна поддержка.

По словам Магды, там все было поставлено на поток. Документы покупались десятками. А вот девушки, продавшие их, многие потом умирали. Чаще всего у них была такая же болезнь, как и у Магды.

– Ты же понимаешь, что вас травили? И та еда, которую они передавали вам в обмен на документы, была отравлена. И теперь всю вашу общину разгонят, потому что я обязан доложить о происходящем, – жестко сказал Семен.

Магда подняла на него воспаленные глаза.

– Ни я, ни моя семья не просили войны. Мы выживаем. Виноваты немцы, а страдает Польша. Пусть недолго, но я выкупила своей семье жизнь без голода.

Семен покачал головой, но поймал себя на мысли, что, может быть, и прав Афанасий Федорович. Но в любом случае игру пора начинать.

Сейчас, ночью, никто, конечно, не пустит его в комендатуру. Там в сейфе нужно было кое-что забрать. Ох, как жаль. Ну да ладно. Можно и на блеф сыграть, просто пощекотать нервы кое-кому, чтобы начал делать ошибки. Или посмотреть, что будет.

Семен поблагодарил старого солдата, отпустил Магду и отправился в город. Ян говорил ему, где живет, но Семен был уверен, что там никого не найдет. Обнаружит только чистую меблированную квартиру, даже со следами того, что там кто-то живет. Но только не Ян Плюснин. Да и кто знает, существовал ли этот Плюснин когда-либо. Вадим успел отправить в Центр шифровку с запросом данных на Плюснина.

Но только неизвестно, получил ли ее Центр.

Размышляя так, Семен дошел до дома и улыбнулся.

Ладно. Пока у него есть время. Перерыв, когда враг будет кружить вокруг него, сжимая круги, если он правильно понял характер врага, то убить его сегодня ночью у диверсантов пока задания нет. Значит, можно спокойно выспаться. Потому что дальше у него уже совсем не будет на это времени.

Командир всегда учил, что сомневаться надо во всем. В том, что видишь, что слышишь, в том, что есть вокруг тебя. В целом невредно сомневаться даже в самом себе, потому что никто не знает, что тебе внушили, какой яд ты можешь нести внутри себя или кем были твои родители. Мифы вокруг Третьего рейха расцветали на благодатной почве необразованности, страхов и ограниченности мыслей. Люди привыкли, что нужно опираться на что-то. На то, что им говорили родители: на царя, на партию, на что угодно, но не на самих себя.

Семен начинает сомневаться буквально во всем. Пороховой след на коже – в убитого стреляли в упор, в то время как Плюснин показал, что видел, как стреляли в спину. Странная ночная перестрелка. Следов нет. Ну не по крышам же они перенеслись? Как только рассвело, он еще раз осмотрел место перестрелки. Нужно было сделать это еще вчера, но не разорваться же. Семен искал гильзы, какие-либо следы. Да, он уже не сомневался, что дело в Яне и что тот врет, но, с другой стороны, давал себе маневр для сомнений. Если бы там была перестрелка, как описывал Ян, обязательно должны быть следы.

Семен присел. Судя по следу на дереве – чиркнули недавно. Выстрел, пуля застряла. Он достал нож и аккуратно достал пулю. ТТ. Родная сестра той, которая попала в спину Вадиму.

Но характер выстрела… Семен встал, как примерно должен был встать стрелок, прикинул рост Яна.

Один выстрел, да и то сделан, судя по всему, впопыхах. Просто для того, чтобы отметиться.

Но благодаря Магде Семен понял, что да, дело не в муке. И не в зерне. Это был отвлекающий маневр, чтобы сбить со следа тех, кто идет за ними. Тем не менее, скорее всего, в ближайшие дни отравленный хлеб из этой муки попадет на рынки, и тогда в городе будет огромное количество трупов и заболевших.

Семен поехал в «Шихау». Яна на месте не было, на проходной сказали, что заболел. Серабиненко не удивился. В целом он был уверен, что больше Плюснин на работу не придет. Теперь он будет действовать в городе. Если работает группа, то у нее еще много дел, и, скорее всего, операция вошла в завершающую стадию.

Но нужно проверить кое-что.

В зале с кораблем, где они работали, документы лежали в идеальном порядке. За одним исключением. Делая перевод, Серабиненко специально откладывал в сторону бумаги, касающиеся начинки пусковых шахт корабля. Грубо говоря, все, что было связано с боеприпасами, Ян это видел, несколько раз спросил, что он делает и зачем. И вот теперь именно эти документы и пропали.

На склад Семен попал, уже используя свое собственное удостоверение, которое утром достал из схрона. Будет не вредно посеять немного хаоса, пусть на заводе знают, что там работает СМЕРШ, тогда эти слухи быстро дойдут до Плюснина и заставят его действовать. Ускориться. Но везде он специально якобы случайно и под большим секретом говорил, что ищет следы Варшавской школы абвера.

Семен прошелся по «Шихау» тайфуном. Заставил проверить наличие всех водолазных костюмов и специального оборудования. Согласно сделанной еще в сорок пятом описи не хватало примерно половины оборудования. Специальных лезвий для работы с металлом, костюмов. В том, что растащили рабочую одежду, в целом не было ничего удивительного. Обычное дело. Семен благодушно «разрешил» не обращать на это внимание. А потом он отправился к цеху, который был опечатан таким количеством замков и печатей, что вскрыть их мог разве что лично товарищ Сталин. Но СМЕРШа боялись. И открыли дверь. Это был склад, где должны были храниться боеприпасы для военных кораблей.

– Ну и где они? – спросил Семен у резко побледневшей комиссии, которую собрали в рекордные пару часов специально для него.

Те молчали.

Бернс, единственный из немцев, кто тоже присутствовал при осмотре завода, подал голос:

– Я думаю, что их забрал герр инженер.

Почему-то немцу Семен доверял. Доверял, потому что видел, как Бернс ненавидит Яна. Это было заметно во взгляде, тоне, которым тот говорил в присутствии Плюснина. А враг моего врага, как известно, – мой друг.

– Что вы можете сказать про Плюснина? – обратился к нему Семен.

Специально вызвал его в кабинет, который временно выделили на заводе для «беседы» с некоторыми сотрудниками, как сказал Серабиненко товарищам из руководящего состава завода. На самом деле это все было лишь проверкой, чтобы понять, остались ли при заводе у Яна люди. Если остались, то они обязательно донесут до него, что по его душу пришли.

– Ничего хорошего. Он ничего не смыслит в кораблестроении. Да, возможно, что неплохой инженер, но не более. Он вел себя так: собирал нас и говорил: «Ваше мнение?» И потом повторял его при начальстве. Пару раз я специально хотел его проверить и говорил неправильно. И он повторял.

– Но мы работали вместе, и я видел, что он разбирается в том, о чем я у него спрашивал.

– Это несложно. Он не разбирался, а хорошо читал и говорил на немецком. Но в его личном деле этого не было, поэтому нужен был переводчик. Вы были единственным, кого смогли быстро найти, – сдержанно пояснил Бернс.

– Понял. Что по людям? Как, по-вашему, есть ли у него союзники?

– Есть. Но я их не знаю. У него звериное чутье. Когда герр инженер понял, что я за ним слежу и не доверяю ему, то стал намеренно отсылать меня подальше от себя. Я выполнял у него мелкие поручения. При том, что он знал, что это я строил «Кронцпринц»! Что это полностью моя разработка.

– Корабль?

– Это миноносец нового поколения. Более быстроходный, надежный, кроме специального механизма для спуска мин, мы добавили шахты для пуска ракет. Это калибры небольшого размера, но с большой поражающей силой.

– Он все это знал?

Бернс тонко улыбнулся:

– Не все. Но убойные характеристики корабля – знал. Я не знаю, кто и что ему рассказал, но знал он многое. В частности, он знал, что взрывные устройства мы делали тут сами. Учитывая, что к концу войны средств становилось все меньше и меньше, все стороны выкручивались как могли. Но нам дали, как это у вас называется… Карт-бланш. Любые деньги на разработку нового вида подрывных механизмов. Мое дело было только «Кронпринц».

Семен поймал себя на том, что, с одной стороны, ему хочется поставить Бернса к стенке, а с другой – он начинает ему симпатизировать. Немец не ушел с завода не из большой любви к советской власти, а потому что был предан только своему делу, но в то же время он видел, что Ян явно не тот, за кого себя выдает. Понимал, что возможна диверсия, но при этом ничего не сделал. Прав был командир. Все они тут сидят и ждут, что Советы проиграют, не справятся с новой территорией, и Кенигсберг снова вернется… Но только некуда ему больше возвращаться. Нет больше такой страны, как Восточная Пруссия. И Третьего рейха тоже нет.

Семен улыбнулся холодной улыбкой:

– Я понял вас. Еще где-то на заводе хранится оружие или боеприпасы?

Бернс кивнул:

– На нижнем складе. У самого спуска к воде.

– Склад опечатан?

– Нет. О нем никто не знает.

Семен приподнял брови. Склад с боеприпасами, о котором никто не знает? То есть они буквально сейчас, если он правильно понял, стоят на пороховом складе?

– Меня никто о нем не спрашивал, а те, кто знал о нем… Их больше нет.

– Тогда пошли. Прогуляемся. Ключи, я так понимаю, у вас есть.

Бернс снова кивнул:

– Я был главным помощником директора завода. И главным инженером. Меня никто не спрашивал о том, как тут все было раньше, но «Шихау» – моя жизнь. У меня нет семьи, нет друзей. Только корабли. И только тут я чувствую себя живым.

– Я уже понял, что вы решили все самое интересное придержать при себе, раз вас «никто не спрашивал». Но на вашем любимом заводе работал предатель. И теперь детище вашей жизни, скорее всего, погибнет. Если хотите этого избежать, никто не должен знать про Яна. Понятно?

Бернс кивнул.

Они вернулись в тот склад, где Семен провел несколько дней рядом с «Кронпринцем», оказались перед незаметным люком. Пролезть туда можно было, только очень сильно сжавшись. И то погибший Кардиган бы не пролез. А Семен смог. Он пошел первым, по правилам безопасности, чтобы немец не смог привести в действие какой-нибудь механизм подрыва. Мало ли что задумал этот обиженный невниманием к себе герр инженер.

Склад был больше похож на тоннель. Обычный технический тоннель, который был еще и очень узким. И весь, насколько хватило взгляда, был заставлен коробками. Семен заглянул в один из ящиков.

– Плохая новость для тебя и, пожалуй что, для меня.

Ящики были пустыми.

Глава седьмая

– Это очень странно, – наконец-то заговорил Бернс, когда они осмотрели все ящики.

– Правда? – иронично поинтересовался Семен.

– Да, – не понял иронии и кивнул немец. – Как он смог вынести все это незаметно?

Семен быстро восстановил в памяти все чертежи и записки, что он переводил, и вспомнил, что среди планов и схем была одна, которую Ян сразу смахнул на пол со словами «это нам не нужно, не будем тратить время». Но потом смершевец уже ее не видел. Просто отметил машинально и подумал, что инженер, наверное, убрал куда-то лишний чертеж.

– Есть одна мысль, – сказал Семен.

Самое главное, чтобы сейчас не начался приступ. После того как во время штурма форта Семена придавило плитой, он прилагал все усилия к тому, чтобы не оказаться снова в узком и тесном темном тоннеле. Сначала начинался свист в ушах. Потом давящая боль в груди. А затем он проваливался в темноту боя, когда звучали выстрелы и солдаты шли в атаку на форт, выбивая из него немецкий гарнизон. Семен выдохнул. Так, судя по тому, что свист уже подступает, у него есть примерно десять минут.

Он пошел вперед, простукивая рукояткой пистолета стены. Так. Пустота. Проход. Семен понял, что к свисту присоединилась боль. Он уже почти ничего не видел и не слышал, что позади него в спину говорил обеспокоенный Бернс, зовущий его на разных языках. Но Семену сейчас было не до немца. Главное, найти выход до того, как он отключится.

Дверь не хотела открываться, но Семен нашел вентиль, который нужно было повернуть. Надавив, он открыл тяжелую дверь и буквально вывалился в воду.

Очнулся он, когда его кто-то шлепал по щекам. Мокрый немец сидел рядом.

– Поздравляю, вы нашли один из выходов в реку. Но не стоило так туда торопиться, – сухо сказал Бернс и добавил: – Я думаю, что это технический тоннель, судя по его форме, но, скорее всего, именно отсюда боеприпасы грузились на лодку.

– Спасибо, – поблагодарил Семен и сел.

Размял руки и ноги, пытаясь как можно быстрее разогнать кровь в ставших ватными конечностях.

Немец ничего не говорил и даже не смотрел в его сторону, только махнул рукой, давая понять, что им нужно вернуться и быстро переодеться, если они оба не хотят пополнить ряды заболевших.

Серабиненко был ему за это благодарен. Конечно, он понимал, что Бернс вытащил его из воды не из-за человеколюбия. Мало кто захочет оказаться в компании с мертвым агентом СМЕРШа. И хоть никто и не знал, куда они пошли, их видели вдвоем. Значит, обвинят его, немца.

Зайдя на склад, они оба быстро переоделись в рабочие комбинезоны и фуфайки. На складе нашлось даже белье, носки и обувь. Заодно Семен проверил водолазные костюмы. На складе не осталось ни одного. Значит, он был прав в том, что их вынесли.

Как и многие другие квалифицированные немцы, которые были пока еще нужны Советам, Бернс смотрел на русских чуть надменно. Все они думали, что русские здесь ненадолго.

– Повторяюсь, – пробормотал себе под нос Семен по-русски.

– Что?

– Мысли вслух.

Семен вернулся в кабинет, который ему выделили, и попросил принести все документы касательно Плюснина. Должно было быть его личное дело и вербовочный билет. На предприятиях часто их отдавали в отдел кадров.

Дело было – и комар носа не подточит. Все почти идеально. Даже слишком. И награды, и материалы, и квалификация. Липа чистой воды. Но очень хорошо выполненная. Учитывая расстояние и состояние связи, быстро эти документы на подлинность было не проверить.

Но Семен был уверен, что все было липой. И есть еще один момент. Еще одна группа, прибывшая до него. Чем она занималась? О том, что группа работала в городе, комендант должен был знать. Значит, раз он уже раскрыл свою личность, то можно пообщаться и с руководством.

Боевой генерал 3-го Белорусского фронта Смирнов работал у себя дома, во временном размещении штаба. Еще в сорок пятом они разместились на Шенфлис-аллее в доме среди аккуратных домиков, которые не затронула бомбежка. У коменданта было несколько штабов, в этом доме он жил и работал, когда можно было не выезжать в центр.

Семен добился визита через секретаря.

Смирнов встретил его у себя в кабинете. Это был невысокий, начинающий лысеть мужчина с очень тяжелым взглядом и тяжелой же походкой человека, который прошел войну и, судя по тому, как он тяжело переставлял ноги, – скорее всего, у него было ранение в позвоночник. Возможно, что не только туда.

– За Курскую дугу моя награда тут, – правильно поняв его взгляд, Смирнов указал на голову, где от лба вверх начинался грубоватый шрам, – за Брест в ноге, а за Кенигсберг в спине.

Семен кивнул.

– Уже наслышан про тебя и про шорох, который ты навел на заводе. Коллеги твои до этого работали тише.

– И все погибли.

– Не все.

Семен приподнял брови.

Смирнов не стал распыляться по поводу того, что сам Серабиненко тоже тихо сидел в комендатуре, а тут вдруг вот тебе. Нет, говорил комендант коротко и по делу. Оно и понятно, слишком тяжелое и беспокойное хозяйство ему досталось.

– Группа была из четырех человек. Прибыли в сорок пятом. Работали по наводке по школам абвера. Но на деле искали подрывников, так как к ним попало донесение о том, что готовятся массовые подрывы железнодорожных путей, когда по ним будут проходить вагоны с первыми переселенцами. Но первым пострадал поезд с нашими солдатами, который уходил из Истенбурга. Паровоз верный, старый, немецкий, перед поездкой его проверили досконально. Поезд должен был идти через Брест. Но взлетел на воздух сразу после того, как выехал из города. Заряд был заложен очень грамотно. Само полотно восстановили буквально за неделю. А поезд слетел с рельсов полностью.

– Много наших погибло? – спросил Семен, удивившись, что Центр ничего не знал про эту диверсию. Или знал, но решил разделить задачи?

– Немного. Поезд был грузовой. Везли трофеи. Собранные культурные ценности, которые теперь официально считаются утраченными навсегда. Среди личного состава потери – четырнадцать человек. Трое раненых скончались позже.

С точки зрения войны это были совсем небольшие потери. Но Семена заинтересовал подтекст, который явно читался.

– Считаются утраченными?

Смирнов кивнул:

– Поезд вез пустые ящики. А под видом наших солдат ехали в нем переодетые военнопленные немцы и конвой. Конвой ‒ это как раз те самые трое раненых. После этого началась полноценная работа по выявлению подрывников.

История была темная. Честно тебе скажу, никто не знает, что именно там произошло. Трое ваших погибли, один пропал. Формально – пропал без вести. Подали донесение, обыскали завалы, сам видишь, в каком состоянии город. Спрятать тело так, чтобы не нашли, раз плюнуть.

– Думаете, что его тоже убили?

– Нет. Я думаю, что он сделал вид, что его убили. А сам работает в городе. Слишком уж методы похожи на ваши. Исходя из того, что ты мне рассказал, да, что про тебя рассказали, вы как будто одну школу оканчивали.

Семен вспыхнул.

– Пока нет никаких доказательств, попрошу вас помнить, что вся моя группа также погибла тут при выполнении задания. И я остался один. Так, может, и меня запишете в предатели?

– Может быть, и запишу, пока не доказано обратное. Сам понимаешь. У меня на руках город, куда в скором времени начнут прибывать люди со всего Союза. Мне нужно сделать так, чтобы они тут чувствовали себя в безопасности. Найдешь тело мертвого товарища, – похороним с почестями. Если нужна какая-то помощь, обращайся. Будем работать.

– Мне бы транспорт. И есть еще одно: при разборе бумаг из Королевского замка я обнаружил документы шпионок Варшавской женской школы абвера. Все они – спящие агентессы. Внедряются в салоны мод, конструкторские бюро, школы, прикидываются машинистками. Работают быстро. Выходят замуж. Могут даже родить. По моим данным, польская община вот по этому адресу, – Семен передал бумажку, где Магда написала адрес церкви, – продает документы богатым дамам. Все, кто покупал документы полек, говорят на русском и польском. Очень хорошо, без акцента. Ухоженные, но руки как у машинисток, с коротко остриженными ногтями. Община собирается по ночам. Нужна облава и максимальный шум. Со стрельбой и криком. Я, как вы уже поняли, работаю один.

– Понял. Будет и облава, и крик, и шум. Что потом делать с теми, кого поймаем?

– На ваше усмотрение. Получите еще один орден и благодарность товарища Сталина за то, что раскрыли заговор и накрыли ячейку абвера. Про них в Москве знают, ждут действий.

Комендант кивнул.

– Сам водишь или нужен водитель?

– Сам вожу.

– Хорошо, бери мой трофейный «Хорьх». Тут все равно других быстрых машин пока нет. Сейчас напишу тебе разрешение.

– Да у меня вроде бы свое есть. – Семен коснулся кармана, где лежали корочки СМЕРШ.

Комендант усмехнулся:

– Корочки твои силы тут большой не имеют. Не обижайся, но мы пока еще слишком далеко от Центра. Вот с этой бумагой тебя пустят везде.

Он быстро написал письмо и передал его Семену.

Тот кивнул, благодаря.

– У вас же наверняка есть все донесения моей группы?

– А почему ты думаешь, что они не передали все в Центр? Вы же обычно автономно работаете.

Смирнов тяжело встал и, опираясь на столешницу, подошел к сейфу, долго копался там и достал папку.

– Верни потом.

– Так точно.

Смирнов опустил глаза в бумаги, дав понять, что разговор окончен.

Ключи от машины ему передал адъютант. Он же проводил его к машине и спросил, нужна ли какая-либо еще помощь.

Семен отрицательно покачал головой.

Конечно, такая машина, как немецкий «Хорьх», не может не впечатлить. Изящная и легкая, она неслась по брусчатке, как выпущенная из лука стрела. И сложно было глупо, по-мальчишечьи не улыбаться. Семен и не стеснялся.

Документы он взял с собой, не стал читать их в машине. Автомобиль поставил во дворе, так чтобы его не было видно с улицы, пришел к себе домой и рассмеялся.

– Ну ты даешь, – сказал он Афанасию Федоровичу, который уже хлопотал в квартире Семена по хозяйству.

Они договорились о том, что старый солдат переедет на время расследования к Семену, еще вчера. Он был единственным, кому в этом городе доверял Серабиненко. И учитывая тенденции и то, как близко подобрались враги, Семен не хотел потерять еще и его.

Поэтому Афанасий Федорович тихо, мирно и без шума перебрался в новое жилье. Обжил вторую комнату и вот быстро сообразил ужин.

– Щи… щи. Не могу поверить. Как?! Из чего?

– Да было бы чему удивляться, – смутился Афанасий Федорович, – там на рынке банку кислой капусты прикупил, крупы пара горстей у тебя была. Тушенки банку трофейной кинул. Так себе щи, скорее суп из топора. Но сытный. Не хватало, чтобы ты еще на расследовании где-нибудь в голодный обморок упал.

Семен рассмеялся. Этот смех был как… как будто внутри лопнула та самая струна, которая не давала ему нормально дышать с тех пор, как убили всю его группу.

После ужина Семен стал читать документы, которые ему передал комендант. Работала небольшая группа, двух бойцов Серабиненко знал. Пару раз сталкивались на заданиях. Оказывается, вот. Уже лежат в земле.

Чем дальше Семен читал донесения, тем больше он понимал, что вот это и есть его дело. А мука и все это уже давно было просто лишь ширмой.

Заманухой, на которую он купился и пошел не в ту сторону.

– Получается, что водили меня за нос, как дурака. А я и купился и все рыл землю вокруг этих трупов.

Афанасий Федорович покачал головой:

– Ты погоди винить себя. Каждый мог. Ты лучше скажи, что думаешь – твой работает на той стороне?

– Нет. Я знаю этого человека. Мы вместе попали в котел как-то раз и только благодаря его уму выбрались. Тихоня, это его позывной, был парнем отчаянным, но не предателем. Он был патриотом, но не таким, знаешь, крикливым, чтобы на каждом углу размахивать красным флагом. А очень умным, взвешенным и продуманным. Он бы не стал переходить на другую сторону. Семьи у него не было. Вся родня у него в партизаны ушла. Всех почти повесили немцы. А жена с сыном погибли при авианалете. Бомба попала аккурат в их дом. Фашистов он ненавидел. Шантажировать его семьей, как ты понимаешь, было нельзя. Думаю, что лежит он где-то тут. Прикопанный надежно и глубоко. Это же удобно очень. Пустить тень на нас.

– Значит, еще одно твое дело теперь восстановить его доброе имя, – сказал Афанасий Федорович. – Не хватает еще, чтобы вашим бойцам тут недоверие высказывали.

Семен кивнул. Он положил на стол личные документы агентов, те, что теперь лежали в сейфе у коменданта. Отдельно отложил дело Тихони. Надо же. А он и не знал, что они тезки. Семен Тихонов. От фамилии, наверное, и позывной был.

– Магда сегодня приходила.

– Что говорит?

– Я ее попросил походить, поспрашивать по рынку, по улицам. Она говорит, что их всех предупредили, что муки и зерна в ближайшее время не будет. Что на складах поставили дополнительную охрану и украсть для продажи теперь не получится. Прикрыли лавочку наши, получается.

– Не думаю, что это наши. Скорее всего, группа уже начала работу. Так что впереди у нас много всего интересного. Подозреваю, что хотят, чтобы мы тоже начали суетиться. Возможно, Ян думает, что мы начнем суетиться. Он же не знает состава группы, – уклончиво ответил Серабиненко.

А сам понимал, что нужно думать, и думать очень быстро. От того, как он сыграет на поле врага, зависит очень многое. В том числе и доброе имя погибшего Тихони. Скорее всего, сегодня будет облава.

– Надо бы ее предупредить, или как думаешь?

Афанасий Федорович улыбнулся:

– Я уже сказал. Чтобы не появлялась даже рядом с церковью.

Но следов практически нет. Семен начинал работать по принципу «вычеркнуть лишнее, вернуться к началу». Принцип, которым их учили пользоваться в школе разведки на самых первых этапах обучения. Отмести догадки и вернуться только к имеющимся данным. Как шифровка, которую никак не получается расшифровать. В какой-то момент нужно убрать результаты всех попыток и посмотреть на исходный текст.

Семен достал из стола альбом для рисования, он нашел его у себя на службе и забрал домой. Подумал, что плотная бумага может понадобиться для чего-то. Что он будет там пылиться. А пригодилось даже раньше, чем он думал.

Итак. Спящая ячейка диверсантов. Скорее всего, их собрали уже тут, на месте. Прибыл кто-то главный, и началась работа. Команда слаженная.

Плюснин. Может быть главным. Тем более что после того, как он заехал на работу и нашел то, что хотел, подняв некоторые документы, Серабиненко уже точно знал, что никакой этот инженер не Плюснин. Ключевой подсказкой был тот самый фотоальбом, который не шел у него из головы.

Зерно и мука, как уже всем понятно, были маневром для отвода глаз. Заодно таким образом решили навредить действующей власти и посеять слухи и панику. Чем больше будет слухов и страхов, тем тяжелее будет держать порядок. А дальше так можно и до голодного бунта народ раскачать.

Семен усмехнулся. Ведь в самом деле, работали как по учебнику. Только вместо «Разделяй и властвуй» у диверсантов было «Разделяй, властвуй и убивай».

Может быть, работали так же, как и СМЕРШ? Несколькими группами?

Вряд ли. Немцы такое любят, конечно, но у них всегда есть главный и главная группа. Значит, все подчиняются одному – Яну.

Бернс говорил о том, что новые взрывчатые устройства с возможностью дистанционного подрыва на большом расстоянии не успели пройти полные испытания, значит, скорее всего, их захотят где-то испытать. Нужна такая площадка, взрыв на которой сразу поднимет много шума и привлечет внимание. Но при этом она должна хорошо просматриваться и быть режимным объектом.

Судоходство. Балтийское море заминировано так плотно, что еще несколько лет работы на его разминирование. Пройти могут только легкие суда, пассажирской логистики нет. Подорвать завод? Про Яна там ничего не знают. Семен специально решил, что лучше, если никто не будет знать о личности Плюснина. Поэтому о нем знал только Бернс, он болтать не будет. Плюснин в городе стал настоящим любимцем публики. Везде, где он появлялся, сразу перетягивал на себя внимание и становился центром беседы. И это хорошо. Потому что теперь тихо и просто так он пройти не сможет.

Подрывать порт не имеет никакого смысла. Просто наделает много шума, и все. Он и так уже частично в руинах. Железные дороги охраняются, и диверсию на них ожидают. Тем более что один взрыв там уже был, почему-то Серабиненко подумал о том, что диверсанты не будут повторяться. Конечно, это было самым логичным. Оборвать связь с другими городами, уничтожив железнодорожное сообщение серией направленных взрывов. Семен крутил это в голове и так и сяк и понимал, что нет, они не будут так действовать именно потому, что ожидаемо. Должно быть что-то другое.

Остается аэродром. В городе был действующий военный аэродром. Авиабомба, упавшая на взлетно-посадочную полосу, чудом не взорвалась, ее обезвредили саперы, и уже с начала сорок шестого года аэропорт принимал первые военные самолеты.

Вот это была бы идеальная цель. Он находился в черте города, рядом размещались несколько пунктов временного размещения караульных. Что тоже, с точки зрения Семена, было не лучшей идеей, потому что такие пункты, где скопились больше десятка советских солдат, уже были идеальной целью.

– Профдеформация, – снова сказал сам себе Семен.

– Почему? Что? – проснулся Афанасий Федорович.

Семен так увлекся размышлениями, что даже не заметил, что старый солдат задремал за столом.

– Иди спать, ты здесь такой уют сделал буквально за несколько часов, я даже не понимаю, как ты это сумел.

– Да это самое простое. Знаешь, как я мечтал об этом. О теплом свете из окна вечером. И чтобы за этим окном торшер, тюль, чтобы скатерка была. И картошка вареная в тарелке.

Семен улыбнулся:

– Иди спать, правда. Я еще подумаю.

– Над чем?

– Над подрывом аэродрома, – честно ответил Семен.

– А, ну так это просто. Надо утром взрывать.

– Это почему? – удивился Семен.

– Потому что утром оттуда уходят патрули на дежурство, а туда идут на работу. И самолеты тоже прилетают утром. Чаще всего. Я там жил рядом в первое время. В расположении.

Семен качнул головой, признавая правоту Афанасия Федоровича.

– Ты тоже спать иди, Семен. Сегодня ночью вряд ли что-то произойдет.

– Я сейчас сам себе кажусь очень глупым, но я снова спрошу – почему? – Серабиненко потер ноющие виски и весело посмотрел на Афанасия Федоровича.

– Ну ты уже потыкал палкой в это гнездо. Теперь нужно жужжание послушать.

Семен покачал головой. Буквы в тексте бумаг, которые лежали перед ним, уже расплывались перед глазами. Завтра нужно будет устроить небольшой рейд. Для начала доехать до Главного вокзала и вокзала Пиллау. Посмотреть, понаблюдать, послушать. Чутье – чутьем, но если он не проверит железные дороги, хотя бы не попытается, то не узнает, был ли там Ян Плюснин с каким-нибудь дружественным визитом и не работал ли он там под видом инженера.

И все-таки Семен не выдержал. Он сел в машину и поехал по адресу общины. Успел вовремя. Там рядом был небольшой парк, уютная церковь, отчего-то община выбрала лютеранскую кирху на окраине города. Недалеко от дома Семена, но все в неразрушенных кварталах Кенигсберга было относительно близко. Серабиненко поставил машину в тени дома, дальше пошел пешком. Именно в этот момент мимо него с ревом пронеслись два автомобиля, которые, лихо затормозив перед кирхой, выплюнули из салона несколько групп вооруженных солдат. Смирнов выполнил свое обещание. Брали «шпионов» с максимальным шумом, стрельбой, но все-таки только в воздух, потому что внутри были преимущественно женщины и дети. И вот эти самые женщины и открыли стрельбу. Из неприметной дверцы выскочила растрепанная девушка. И вот она стреляла не в воздух, а на поражение. Успела ранить двоих или троих, прежде чем ее убили, но под ее прикрытием еще две женщины пробежали к парку, но дойти до него им не дали. Водитель машины, на которой приехали солдаты, догадался включить фары, и они лучами света прорезали парк насквозь. Вот так, наверное, и выглядели знаменитые амазонки. Разъяренные фурии решили не сдаваться живьем. Они стреляли не глядя, просто в сторону солдат, ослепленные ярким светом фар.

Семен не знал, какой приказ отдал Смирнов, брать живыми или, может быть, наоборот, стрелять на поражение. Бойцы честно пытались не убивать их, но казалось, что у шпионок был какой-то нескончаемый запас патронов.

Все трое были убиты.

Не сказать, что Семен был расстроен таким исходом событий, но в целом это было именно то, что нужно. Шум, гам, стрельба и слухи, которые поползут по городу уже сегодня ночью. Остальная группа Плюснина либо затаится, либо будет вынуждена действовать как можно быстрее. Все, что интересовало Семена, это документы. Но об этом уже можно будет поговорить со Смирновым, потом. Сегодня уже все. Спать. Он подежурил в своем импровизированном зрительном зале еще полчаса. Посмотрел, как выводили народ из кирхи. Многие из задержанных уже наверняка заражены. Про болезнь Семен тоже доложил коменданту и отдал ему план лечения, который оставила Тамара. Это должно помочь. В конце концов, Смирнов должен заботиться о городе, над которым его поставили главным. А у Семена есть и другие дела.

Подойдя к своей машине, Семен поехал домой.

…На Главном вокзале с утра уже кипела работа. Семен доехал до него довольно быстро.

– Ого, это кто к нам такой важный пожаловал? – сказал рядовой из караула, охраняющий вокзал.

Вот тут пора было показать зубы и начать наводить шухер. За ночь, обдумав стратегию, Серабиненко понял, что день он потратит сегодня именно на это. Будет ездить по городу и устраивать как можно больше шума. А вот про Яна пока нигде говорить не стоит. Пусть пока побудет городским героем. Иначе заляжет так, что не выкурить будет его из какого-нибудь подвала. Тем более что, учитывая ночную облаву, город уже с утра должен быть в курсе того, что всех начнут трясти.

На Главном вокзале кипела жизнь с раннего утра. Он был красивым. Простые, строгие линии. Ничего лишнего, но сочетание бордового кирпича и изящных арок крыш на платформе притягивало взгляд. На одном из путей стоял паровоз.

– А ты знал, что паровозы нельзя заглушать? – раздался веселый голос неподалеку.

Семен обернулся и заметил, что рядом стоял молодой мужчина, сунув руки в карманы шинели, и смотрел на паровоз.

– В смысле?

– Если паровоз один раз раскочегарили, то потом уже нельзя останавливать. Он должен быть все время в рабочем состоянии. А этот уже заснул навсегда. Но может проснуться, если до нас доедут инженеры с «Шихау».

– Уж не Плюснин ли?

– О, ты уже слышал о нем? Буквально вчера он читал лекцию.

– Где?!! – Семен даже моргнул от удивления, как он мог такое пропустить…

– В здании старой биржи. Там хотят сделать матросский клуб. Хорошая была лекция про инженерное дело, про то, что будущее за технологиями. Корабли, самолеты, поезда. Он столько всего наобещал уже к ближайшей пятилетке, что хотел бы я ее застать.

– А что, боишься не застать? С чего такие мрачные мысли?

– Работа у нас нервная, – отозвался собеседник Семена.

Парень был очень воодушевленным, а Семен, наоборот, подобрался, как перед прыжком, в ожидании продолжения разговора.

– Я тут начальник, наверное. Сложно объяснить мою должность, просто выдернули из штаба и сказали: «Дуй командовать на вокзал, и чтобы к весне был готов к приему первых переселенцев», вот пришел. Я Марихин Юрий. Это ты на «Хорьхе» Смирнова приехал, да?

– Да. Уже доложили?

– Да если бы, – рассмеялся Юра, – все, кто должен был доложить, стоят, машину рассматривают. Да, сказать по правде, я и сам там стоял, вот заодно и услышал, что к нам из СМЕРШа пожаловали.

– А как ты понял, что это я?

– Так я тут давно тружусь. И знаю всех, кто у меня работает. А таких, как ты, уже многих повидал. Ваши умеют работать, прочесывая город гребенкой. И взгляд такой особенный. Тут твои уже приходили.

– Ну ты даешь, – перенял манеру общения собеседника Семен и добавил: – Тебе показать удостоверение или на слово поверишь? – Он все-таки показал документы, а потом попросил: – Покажи мне тут все, есть у меня парочка вопросов, но чтобы без посторонних ушей.

– Да, конечно. Пошли. Есть тут одно очень интересное место, где нас точно никто не услышит.

Он повел Семена по каким-то внутренним лестницам, коридорам и неожиданно вывел его на крышу.

– Люблю сидеть здесь. Смотри как красиво.

Марихин указал Семену вниз, на переплетение железнодорожных путей, которые уходили куда-то вдаль к небольшому железнодорожному техническому мосту. На путях спали вагоны, пути были уже расчищены, и казалось, что нет более мирной картины.

– Да.

– О чем ты хотел поговорить?

– Мы проверяем объекты стратегического значения. Не было ли у тебя тут в хозяйстве чего-нибудь странного? Трупы или, может быть, заболевшие с черными пальцами и губами? И что ты знаешь про предыдущую группу?

– Трупы с черными пальцами и губами?

– Да.

– Были такие. Но пропали пару дней назад. Уборщица у нас тут работала, немка, мы оставили несколько местных, которые работают с поездами. Тут есть разные тонкости, в которые я еще не вник. Немка, она старалась не говорить и не попадаться мне на глаза, но я все равно должен был следить за всеми, ты же понимаешь. То, что она нездорова, сразу было видно. А потом ее начало шатать, и губы в самом деле почернели, как ты и описывал.

– А еще случаи были?

– Да. Еще несколько человек сказались больными. Один из караульных, кстати, выжил. Это яд какой-то?

– Да, расследуем дело отравленного зерна. Пока оно расходится по черным рынкам. Еще что? Не ловили кого-нибудь на путях?

– Нет, скорее наоборот. К нам тут приезжал Плюснин, осмотрел все, но потом сказал, что приедет с командой позже. Есть у него там какой-то интересный план для нашего вокзала, сказал, что есть идея, как сделать все более автоматическим.

Вот ведь. И тут успел.

– И когда он планировал начать?

– В мае. Или позже.

– Хорошо, теперь про группу.

– Приезжали трое. Такие же шустрые, как и ты. Со старшим вы были даже похожи. Осмотрели весь вокзал, поговорили с людьми, мне сказали, что ничего конкретного у них пока нет. Что вроде бы как осматриваются на местности, смотрят, что да как. И куда. Мне же показалось, что они искали что-то конкретное. Явно работали по наводке. Один из них обмолвился, что осмотрят все вокзалы, станции, порт. И потом дальше на запад двинутся.

Несмотря на то что Марихин был сравнительно молод для директора вокзала, он смог выстроить работу так, что там действительно врагу было не подобраться. Любое действие сразу становилось известно директору.

Со следующим вокзалом все обстояло немного не так, как с предыдущим. Это был небольшой вокзал, скорее станция. Она использовалась как сортировочная. Поэтому и сотрудников там было гораздо меньше. Охрана была, патруль, неожиданно усиленный собаками.

– У нас тут постоянно кто-то пытается выносить что-то из вагонов. Притом крадут реально все. Креозот пытались вынести. Вот как его можно применить дома?

Начальник станции был так невероятно похож на моржа в шинели, что Семен держался всеми силами, чтобы не улыбнуться. Такое ощущение, что усы жили отдельно от начальника.

Серабиненко задал несколько вопросов, осмотрел станцию и понял, что да, пожалуй, удобный район для диверсии – сразу за вокзалом начинался длинный жилой дом. Кажется, говорили, что это самый длинный дом в Кенигсберге. Туда сразу заселили сотрудников, которые будут работать на станции и сортировке товаров, которые будут доставляться по железной дороге.

– Красиво у тебя тут и спокойно, – сказал Семен.

– Да про нас на самом деле мало кто знает. Вот сколько раз я был в городе, везде так удивлялись, что у нас тут есть вокзал. Здесь правда тихо. И спокойно. И дома маленькие, народ живет тихий.

– А собаки у тебя откуда? Это же бельгийские овчарки.

– Да тут же питомник был. В этом квартале.

– Подожди. Но они же… немецкие?

Начальник рассмеялся, от чего его усы пришли в движение, и Семен усилием воли заставил себя не смотреть в ту сторону.

– Так они просто делают то, что делали. Охраняют вокзал. Это умные животные, какое им дело до войны. А система «свой-чужой» работает у них отлично. У нас тут есть один шустрый парень Яшка. Он быстро их и приручил.

– А команды на каком языке подаются?

Начальник снова весело рассмеялся:

– Да на русском. Обычном русском. Через мат и работает, представляешь.

Семен отлично представлял. Он часто видел, как точно так же в городе управляются с лошадьми. Ведь должны же знать команды на немецком, откуда им русский знать? А тем не менее животные умнее людей. Они быстро сообразили, что к чему.

Лошадей Семену было жалко. Людей – нет. Каждый раз, когда он видел очередную изможденную лошадь, которая пыталась вытянуть засевшую в глине самоходку или тянула телегу и было видно, что лошадка не то что фуража, сена вдоволь давно не видела, и было понятно, что не доживет скотина до весны, Семену хотелось взяться за голову.

Когда-то давно, в другой, довоенной, жизни ездил он с дедом на Старожиловский завод, где разводили рысаков. Там он впервые сел в седло и там же понял, что как бы ни заглядывался на бравых кавалеристов, в седло он не сядет.

Причина простая – жалко лошадь.

Семен сел в машину и еще раз посмотрел на свой список. Три вокзала, два из них рабочих, один еще разбирают, порт. Завод.

Здесь, на сортировочной станции, он тоже спросил про первую группу, и оказалось, что они были и тут. Приезжали трое. И начальник станции также подтвердил, что очень уж главный был у них на Семена похож внешне. Точно так же расспрашивали обо всем и ни о чем одновременно. И так же про собачек спросили. Интересные ребята.

Одного полковника Серабиненко не хватит, чтобы везде установить дежурство, но где мог, он народ взбаламутил. Дальше сами, ребята. Он уже правда сделал все, что мог.

Глава восьмая

Семену не хватало информации. Нужно было найти хоть что-то по первой группе. У Смирнова тоже не было сведений про задачу той группы. Только документы. И единственную наводку, которую он смог дать, это место, где была служебная квартира. Как раз в том самом банке, точнее, его бывшем здании, где с самого начала предлагали жилье Семену. Вот если бы тогда согласился, то не пришлось бы сегодня вечером двигать туда и поднимать сонную охрану.

Попасть в здание оказалось на удивление сложно. Пришлось пройти несколько коридоров и три поста. И только потом Семен смог оказаться на последнем, мансардном, этаже, на котором размещались шесть квартир. И одна из них, как раз та, где жили его предшественники, оказалась свободной. На его счастье.

Дверь не была опечатана, так как никто формально не знал, что случилось с группой. Все, что касалось СМЕРШа, сразу приобретало гриф «совершенно секретно». Но вот ключ трогательно висел на двери рядом с квартирой.

Семен снял его и вошел внутрь.

Неплохое тут служебное жилье, надо сказать. Три комнаты, просторная гостиная с видом на город. Но Семен приехал не за этим. В этих квартирах останавливались командированные. То есть еще до войны они использовались как гостиницы. Это было заметно по тому, что ко всей мебели были прикручены маленькие таблички с инвентарными номерами. Серабиненко обошел квартиру, осматривая шкафы, полки, заглядывая под кровати.

На его счастье, те, кто проводил тут обыск, не сильно заморачивались дальнейшим наведением порядка. Вещей, правда, не было. Видимо, все забрали. Но через час перед Семеном на столе лежали: две одинаковые книги стихов, деревянный пенал с перьевой ручкой, блокнот. Три коробка спичек. Негусто.

Вот они, сомнительные «прелести» работы в СМЕРШ. Часто после тебя остается настолько мало вещей, что все они поместятся на одной столешнице. И кто-то другой будет так же рассматривать их, пытаясь найти ответы на возникшие у него вопросы.

Семен посмотрел в окно. Не сходится. По времени не сходится. Потому что это он отправил командиру донесение о том, что найдены документы и личные дела дам из Варшавской школы. Командир бы не стал ему врать. Недоговорить мог. Что-то до поры до времени утаить, но только если на это был приказ. И то он всегда находил возможность сделать так, что они сами узнавали про то, что происходит. Глупых у них там не было.

Значит, получается, что первая группа работала над каким-то другим делом? Что бы ни говорили директора вокзалов и все, с кем он уже успел поговорить, СМЕРШ никогда не приезжал куда-то, просто чтобы посмотреть по сторонам и «понюхать и послушать». Получается, что задание было сверхсекретным.

Семен принялся за книги, он пролистал каждую страницу, рассмотрел их на солнечный свет, а потом, кивнув сам себе, взялся за карандаш. Хорошо, что когда-то все они ходили «в одну школу». Расшифровка заняла у него больше двух часов, но оно того стоило. Потому что через два часа действительно кропотливой работы перед Серабиненко лежал список из фамилий и адресов. Фамилии были немецкие, а адреса в Кенигсберге. Многие улицы Семен знал. Но проверить все адреса он не сможет сейчас, до того как закончит свое дело.

Что было по этим адресам? Явки? Шпионы? Что такого они нашли, что погибли все, а командир группы пропал без вести?

В то, что Тихоня перешел на другую сторону, Семен все еще не верил. Пока не было доказано обратное.

Он подошел к окну и посмотрел вниз. А потом услышал взрыв. Не один, а серию направленных взрывов, кажется, вверх по улице.

Прихватив все, что нашел в квартире, разложив по карманам, Семен побежал вниз. Еще одним преимуществом «Хорьха» среди других машин было то, что он действительно очень быстро заводится. Семен тряхнул головой, когда машина сорвалась с места, подумав, что к такой скорости еще нужно будет привыкнуть.

На месте взрывов он был минут через десять. Откуда-то бежали люди, но Семен, выхватив удостоверение сотрудника комендатуры, стал кричать, чтобы никто не подходил к месту взрыва. Скоро к нему присоединились еще несколько военных. Они отгоняли гражданских зевак до приезда машины саперов и пожарной службы.

Семен остался на месте, но для этого ему уже пришлось показать свое удостоверение.

– Что думаете? Подрыв? – спросил Семен у командира команды саперов, которые, быстро оцепив территорию дома, осматривали обломки.

Тот неопределенно пожал плечами.

Пожар потушили примерно через час. Семен специально не уходил, всем своим видом показывая, что он не уйдет, пока не получит ответы на вопросы. И не удивился тому, что рядом остановилась машина и оттуда вышел генерал Смирнов.

– Ого!

– И чего удивительного? Как тебе праздник в кирхе? Громко было?

Семен кивнул.

Смирнов подошел к саперам и, сделав Семену жест подождать его, о чем-то долго с ними разговаривал – минут двадцать. Серабиненко за это время успел еще раз осмотреть место вокруг и понял, что как-то очень странно оно выглядит. Он успел повидать немало мест после подрыва почти всех видов боеприпасов. Тут было что-то другое. Во-первых, пламя. Оно горело слишком долго, и его смогли потушить, только засыпав полностью очаг возгорания песком. И на это понадобился грузовик песка. И второй момент. Смирнов приехал одновременно с грузовиком песка. То есть водитель заранее знал, что нужно делать.

– Кажется, вам есть что мне рассказать?

– Да. И лучше будет, если мы с тобой прогуляемся. Хотя нет. Давай так. Едешь за мной. Лучше будет, если поменьше народу увидит, что мы с тобой вместе поехали куда-то.

Семен кивнул. И поехали они… к Смирнову домой.

– Далековато пришлось ехать, но ничего, потерпишь, – устало сказал комендант.

Потом достал из стола карту города и разложил ее на столе. На карте было отмечено несколько точек. Все далеко от центра города. Две – Семен посмотрел и понял, что это два форта, кажется, Пятый и Одиннадцатый.

– Вот эти точки – места, где за вчера и сегодня произошли направленные и, что меня не пугает, но заставляет понервничать, контролируемые взрывы. При этом согласно информации, которую до меня донесли, рядом никого не было. Но есть подозрения, что детонация была или рассчитана, или ей дали сигнал снаружи. И вот это очень и очень плохо. И скорее всего, эти взрывы были точно не ответом на наш визит в кирху. Это тренировка перед чем-то большим.

– Какие характеристики взрывчатки? У вас же есть отчеты?

– Есть. Потушить можно песком. Притом огромным количеством песка, чтобы у пламени не было доступа к кислороду. Саперы описывают снаряды как…

– Металлическая капсула, наполненная тягучей жидкостью для огнеметов. Горит с такой скоростью и такой температурой, что плавится кирпич?

– Да. Встречал такое?

Семен потер виски.

– Нет. Лично не видел, но встречал описание. Притом недавно. На заводе «Шихау» в документах, которые я переводил, было описание похожих снарядов. Ими предполагалось вооружать корабли. Но не большие суда, а мелкие, маневренные. Чтобы корабль было практически невозможно потушить, если его атаковали такие плавучие москиты. Ведь нет же таких крейсеров, которые на всякий случай будут возить с собой тонну песка.

– Значит, у нас проявилась утечка. Немецкая разработка, которая оказалась в руках у врага.

Смирнов посмотрел на Серабиненко тяжелым взглядом. А тот неожиданно улыбнулся.

– Есть идея. У нас же в городе есть отличный специалист – Ян Плюснин. Давайте выслушаем его мнение.

– Ты предлагаешь вызвать его сегодня ночью к нам сюда?

– Нет. Завтра. Или как вам будет удобнее. А я с вашего разрешения поприсутствую. И было бы неплохо, если бы там находился еще кто-то. Сможете собрать комиссию? Ян правда в этом хорошо разбирается. А мне бы послушать.

Смирнов вздохнул.

– По-твоему, у меня так много времени?

– Нет, но это совещание действительно может быть нам полезно.

– Завтра в два часа дня у меня будет пара свободных часов. Ты приглашен, ‒ сказал Смирнов и, сев за стол, уткнулся в бумаги, давая таким образом Семену понять, что он свободен.

– Еще один вопрос. Все взрывы произошли ночью?

– Днем. Самым ясным днем. Во второй половине дня. Видимо, наш подрывник любит после обеда устроить себе пару взрывов вместо послеобеденной прогулки.

Была у Семена еще одна мысль, но ее он отложил на потом. Пусть Смирнов пока отдохнет, а завтра Семен предложит ему еще несколько интересных ходов с якобы приглашенным в город экспертом по эпидемиям. И внезапным отравлением. И, пожалуй что, нужно будет переговорить с Афанасием и еще раз посмотреть записи Тамары. Им нужна очень убедительная причина странного заболевания. Но не с помощью зерна. Что-то другое.

Еще Семен решил позже уточнить время взрыва. Уж не совпало ли оно случайно с теми днями и временем, когда у Плюснина были лекции.

Семен доехал до дома. Как они договорились с Афанасием Федоровичем, тот сказался на службе больным и дежурил дома, если можно так сказать. На самом деле Семен был уверен, что старый солдат вылезет из дома на разведку. И точно. Вон, сидит, сияет как начищенный самовар.

На ночь Семен оставил аэродром. А для того, чтобы голова была свежей, нужно было заехать домой поспать хотя бы пару часов.

– Уже слышал про взрыв?

– Да. И про то, что их было несколько. Тут у нас говорят, что форты горели, но сказали, что там сдетонировала жидкость для огнетушителей. Как думаешь, наши шпионы действовали?

– Я уверен, что да. Это Плюснин испытывает новые виды боеприпасов… Ну рассказывай. Вижу же, что еще что-то хочешь рассказать.

– Был на лекции у бандита нашего. Слушал, значит.

Семен приподнял брови:

– А откуда ты узнал, что у него будет лекция?

– Так на доске написали. Около вокзала нашего доска стоит. Там все важное и пишут. Лекция была в кирхе у нас тут, в парке. Луизенваль который.

– О чем лекция?.. Плюснин был один?

Семен задал еще несколько вопросов. Афанасий Федорович поставил перед ним миску с картошкой и достал тетрадь, куда он все записал, как выяснилось.

– Подожди. Не части. Лекция была про будущее науки и инженерии. Он был один, рядом я никого не видел. Немчуры на лекции не было. Плюснин выглядел так, как будто ждал чего-то. Говорил мудрено, но знаешь, кажется мне, что тебя он ждал или искал.

– А я все не иду, представляешь?

– Так понятное дело. Занят ты. Он сам байки травит, рассказывает вроде как смешное что-то, а сам глазами все по залу зырк-зырк.

– Значит, он у нас теперь еще и лекции по городу читает… Я вздремну пару часов и на ночное дежурство отправюсь. Ты будь дома. Если что-то пойдет не так, в городе остаешься за главного, – шутливо сказал Семен, лег, проваливаясь в сон под бодрящееся «Рад стараться!».

Тем веселее будет посмотреть на лицо Яна, когда он получит сюрприз от Семена. Хочешь спутать противнику все планы, будь максимально нелогичным.

На дежурство в Девау Серабиненко пошел пешком. «Хорьх» слишком громкая и слишком заметная машина, чтобы ее использовать для таких целей. Проникнуть на территорию аэродрома оказалось несложно, благо еще днем Семен, проезжая мимо, разведал несколько подходов. Аэродром был небольшим. Вспомогательным. Несколько ангаров, один вход. К работе пригодна только одна взлетно-посадочная полоса. Но самое главное – он был рабочим. И его можно было использовать, правда, лучше все-таки для небольших самолетов, учитывая короткую полосу.

Семен был одет в рабочий комбинезон, и когда он по-деловому пересек полосу и дошел до ангара, там как раз заправляли один из легких АН.

Еще два, полностью заправленные, стояли на полосах, готовые к взлету.

– А что у нас тут сегодня за движение-то? Меня вызвали с другого объекта, обещали на месте сказать, но ничего так и не сказали, – прикинувшись простачком, обратился Семен к рабочему, одетому примерно так же, как он.

Обернувшись, тот рассказал, что сам не в курсе. Но есть приказ заправить все имеющиеся самолеты по максимуму, приготовить их к взлету. Вроде как распоряжение от СМЕРШ, но никто точно не знает. Сами смершевцы еще не прибыли.

– А почему охраны нет?

– Так ее всю сняли и отправили в порт. Ты же слышал про СМЕРШ. У них везде режим строгой секретности.

– Ну да. Слыхал что-то про это.

– Прибыл полковник, показал корочки. Сказал, что дело важное. Так что готовность номер один.

– А ты случайно фамилию этого смершевца не запомнил? – спросил Семен.

– То ли Тихонов, то ли Тихонин, он как-то тихо произнес, а тут у нас всегда шумно.

Семен кивнул.

Очень не хотелось верить, что это Тихоня. Но, скорее всего, у него просто забрали документы и под его именем работал или Плюснин, или кто-то из его команды. Но команда, скорее всего, состоит из немцев. Акцент их выдаст. Значит, сам Ян действовал.

В Девау остались буквально трое рабочих. Двое стояли курили у входной группы.

Нужно действовать быстро. Семен повредил винт и шасси у всех трех бортов, без них самолет не сможет взлететь. Благо у АНа он знал одну хитрую конструкторскую особенность. Узнал случайно, на допросе одного диверсанта. Что достаточно просто хитро так сбить одну гайку, и все – стоит самолет без одного колеса.

После этого полковник наконец-то пошел ва-банк. Устал он уже от этой игры в кошки-мышки. Поэтому просто взял тележку, на которой стояли бочки с керосином, вывез их на взлетно-посадочную полосу. Перед этим аккуратно вырубил троих свидетелей. Если он проиграет, то есть шанс, что диверсант их не убьет. Вроде бы как даже на руку – лежали в отключке, ничего не видели.

Семен поджег одну из бочек. Горела она красиво. Керосин горит, не взрывается. Другие виды топлива, если они в бочке, то могут рвануть. А керосин, если бочка хотя бы минут пять постояла открытая, то просто будет пылать как очень высокий красивый факел.

При этом он намеренно не прятался, передвигаясь так, чтоб его было видно. Затем он спокойно ушел. Какая незадача. Кто-то сломал все самолеты, и топлива больше нет. Да и поднялся такой шум, гам. С другого конца города было видно, как красиво горел керосин.

В расследовании инцидента в Девау на следующий день Семен, как сотрудник комендатуры и смершевец, принимал самое живое участие. Приехал на «Хорьхе» со всеми своими документами и запиской от коменданта и сразу ринулся в бой. Расспрашивал, тормошил, шумел, грозил трибуналом. В общем, вел себя так, чтобы его было хорошо слышно и видно отовсюду.

Днем приехал Плюснин. Его вызывали как инженера. Военных в городе много, но инженеров мало. Особенно таких грамотных. Не зря же он уже вторую неделю читает лекции и участвует во всех комиссиях, в которых нужны технические специалисты. Вот там его и перехватил секретарь Смирнова. И настоятельно попросил прибыть на совещание, которое собирает комендант.

В городе Ян Плюснин стал очень известным. Работал он хрестоматийно, привлекая как можно больше внимания. Его портреты постоянно печатали, как выяснил потом Семен. Газеты вообще были первыми, что запустили в городе. Печатная продукция важна. При этом газеты выходили как для советского человека, так и для немецкого населения. Чтобы не отставали и знали об успехах Советов. Ян заметил Семена и приветливо, с чуть насмешливым видом ему кивнул. Они оба понимали, что все друг о друге знают. Но доказательств, чтобы ухватить Яна, нет. Вернее, у Семена были. Но нужно было переиграть, просто схватить – это только полдела. Полупобеда. А вот сорвать планы, растоптать врага на его же поле будет чистой победой.

Вперед Семена вела интуиция, та самая, что много раз спасала ему жизнь на поле боя. И вела вперед. Значит, и сейчас не подведет.

Совещание, которое инициировал Смирнов, устроили все в том же здании банка. Оно было удивительно удобно расположено, не повреждено, внутри было много удобных помещений и почти ничего не разрушено. Можно спокойно собираться без боязни того, что тебе на голову упадет часть перекрытия или стены.

В небольшом кабинете сидели генерал Смирнов, его секретарь, несколько сотрудников НКВД, которые, на радость Семену, не выглядели дураками и явно были в теме, если не полностью, то частично точно. Сам Ян, который вошел, по привычке источая радость и оптимизм, и Семен. Он сидел с видом отличника на первой парте. Положил перед собой блокнот и тот самый пенал, который нашел на служебной квартире предыдущих агентов.

Смирнов быстро изложил повестку дня. Прежде всего – взрывы. Хитровыдуманные. И явно утомительные. Но повестку он зачитывал по бумаге, которую подготовил для него Семен.

– Итак, у нас тут в городе намечается очень интересная картинка. Кто-то, явно намеренно, мешает работе транспортных систем города. Неизвестной группой лиц была проведена серия взрывов. Работали плохо, наши саперы сразу прибыли на место и провели свое расследование в кратчайшие сроки. Работа топорная, грубая. Граната и бочки с топливом для огнетушителей. Поэтому долго не могли потушить. Германских диверсантов мы уже выслеживаем. Есть свидетели, которые видели машину, на которой подъехала группа лиц, заложивших взрывчатку, видели, как они тащили бочки с зажигательной жидкостью. Так что их уже ищут. Всех присутствующих попрошу успокоить на своих участках народ. Чтобы никакой паники. Все знаем, делаем все, что возможно, враг будет повержен… Все присутствующие знают товарища Плюснина. За время работы у нас он уже успел зарекомендовать себя как специалист экстра-класса. А раз он у нас такой талантливый, то мы бы хотели, Ян, дать вам особое задание.

Семен специально очень внимательно наблюдал за выражением лица Яна. Услышав про работу саперов и то объяснение, которое дал Смирнов, Плюснин явно «удержал» лицо – не выказал никаких эмоций. Но потом, по мере того как говорил Смирнов, его брови ползли вверх, и еще немного, и он бы встал от возмущения.

– Простите, но я специалист совсем не в этой области, и я ничего не понимаю в медицинском оборудовании.

– Ян, мы все понимаем. И начальство мое тоже. В Москве уже знают про то, что у нас тут сложилась крайне сложная обстановка. Люди болеют, болезнь опасная. Вы читаете лекции о том, что инженерия спасет мир, так давайте покажем всему миру, как советская инженерия может его спасти.

– Но я же занимаюсь кораблем. Он нужен флоту!

– Кораблем займется эксперт, который в ближайшее время прибудет из Ленинграда. Ваше дело – быстрое проектирование новой больницы. Самой современной, так чтобы там могли оперативно принимать пациентов. И быстро лечить их. И чтобы у врачей было все необходимое. С вами будет работать комиссия наших военных медиков, они подскажут все, что нужно. На вас, товарищ Плюснин, вся надежда.

Яну ничего не оставалось, как кивнуть, а Семен в очередной раз мысленно поаплодировал Смирнову. Боевой генерал определенно был на своем месте. И очень хорошо разбирался в людях.

Для всех присутствующих товарищу Плюснину было оказано огромное доверие и поручена невероятно сложная задача, и теперь ему нужно было каким-то образом выкручиваться. Потому что наличие комиссии означало, что рядом с Яном будут постоянно находиться люди.

– Я прошу разрешения закончить мои текущие дела.

– Сколько вам нужно времени?

– Две недели.

– У вас неделя. Максимум десять дней. У нас трупы уже лежат в помещении бассейна, сами понимаете, мы под пристальным вниманием, как новая территория, и очень многие ждут, что не справимся с задачей. Так что не дело это…

Плюснин кивнул и даже нашел в себе силы улыбнуться. А потом посмотреть в глаза Семену и кивнуть ему как старому другу.

…Семен начал свою игру. Он следовал за Яном везде в течение недели. Был на его лекциях, постоянно предлагал подвезти, проникал на все совещания, в которых участвовал Плюснин, – для СМЕРШа нет закрытых дверей. Даже в столовой НКВД, куда Яна пригласили на закрытое мероприятие, тот первым делом увидел довольное лицо Серабиненко, который тут же при всех подхватил инженера под локоток и завязал с ним длинную беседу о том, как можно улучшить… обычные городские трамваи и какие у него планы по поводу строительства больницы. Мало того, Семен так вдохновенно расписывал всем присутствующим положительные качества Яна и то, какое огромное доверие ему было оказано, строительство больницы! Современной, с самым лучшим оборудованием!

В какой-то момент именно там, в той столовой Семен и понял, что достал его. Попал в точку. И теперь Плюснин постарается его убить, уже не потому, что таков план, а потому, что он сильно зол. Инженер, или, как называл его немец Бернс, «герр инженер», был не дураком, и он прекрасно понял, кто именно виноват в том, что теперь на задание, или какие у него там были планы в Кенигсберге, у Плюснина оставалось очень мало времени и возможностей.

Злость всегда помогала срывать чьи-то планы.

Сигнал от Бернса Семен получил, когда был в морге. Приехал «отпросить» Афанасия Федоровича, объяснив, что тот нужен ему в работе. Выполняет задание СМЕРШа. А потом, как прочитал послание, тут же сорвался на «Шихау». Бернс оказался неплохим двойным агентом. Выслушав все то, что Семен рассказал ему про механизмы работы взрывчатки на месте подрывов, он кивнул и подтвердил, что да, именно так должны были работать специальные снаряды для «Кронпринца». И прототипы этих снарядов, в самом деле, были на том складе, под мастерской.

Семен вошел в мастерскую. Сделать так, чтобы они там оказались вдвоем, тоже было не так уж сложно. Загнанный в угол агент СМЕРШа действовал так же, как загнанный в угол германский диверсант.

– Слушай, но все-таки. Где я прокололся? Ведь ты же отчего-то не доверял мне с самого начала, – спросил Плюснин.

Была ночь, и сотрудников на заводе не было. Караульная находилась далеко от зала с корпусом «Кронпринца», кричи ‒ не кричи, никто не придет. Ян сидел на полу, вокруг него был ворох бумаг. Казалось, что он ждал полковника. Семен вошел не таясь.

– У «Коммуны» четыре арки, а не шесть. Я видел это судно. И ты слишком хорошо знал его немецкий аналог. А наше судно не видел. Ересь какую-то городил на новичка. Плюс ты пару раз очень убедительно оговорился в наших поговорках. Как будто проверял, как я отреагирую. Но знаешь, что самое главное?

– Что?

– Я ведь не знал, кто ты. Доверял тебе до последней минуты.

– Точно. Тот мальчишка-связной. Глупо вышло. Но другого выхода у меня не было, понимаешь? Он меня видел с группой, плюс он собирался передать донесение в Центр. Прости, если он был твоим другом.

– А все остальные, кого вы убили, по-твоему, не были? – возмутился Семен.

Плюснин улыбался Семену, как старому другу, понимая, что тот ничего не докажет. Он работал чисто, не оставляя следов. Для суда нужны доказательства. По законам военного времени уже не пройдет. Война-то закончилась. А то, что было против него у Семена, это лишь догадки. И слова немца, который мало того что из ума выжил, так еще и помешался на фоне того, что его любимый «Шихау» теперь был советским. Как ни пытался Семен его спровоцировать, Плюснин все так же улыбался чуть глумливо и говорил, что просто хочет приносить пользу Родине. Не уточнял которой. Просто монотонно повторял: «Родина, моя Родина меня не забудет».

– Конечно, и убивал ты тоже ради Родины. И взрывы устраивал, и все то, что происходило в городе с декабря сорок пятого, на твоей совести.

Плюснин поднял взгляд на Семена и кивнул. Просто кивнул, а потом пожал плечами и снова сказал:

– Я же патриот. Родина меня не забудет.

– Есть один нюанс. Ты не уточнил, какая именно Родина.

– Слушай, а ведь ты такой же, как я. Плевать тебе на Советский Союз и его кроваво-красные идеалы. Ты умный, явно родился в образованной семье аристократов. Я уверен, что были у тебя в семье и бароны, и графы. Зачем тебе СМЕРШ?

Ян вел себя так, как будто внутри него жило несколько личностей. То это был спокойный и собранный фашист. То советский патриот. Он то ругался, то убалтывал Семена. Тянул время?

Серабиненко казалось, что он вот-вот сойдет с ума. Но у агента СМЕРШа есть козырь в рукаве. Всегда.

Семен вздохнул.

– Ты подожди. У меня тут подарок для тебя где-то был. Главное, не потерять, где-то тут. – Серабиненко похлопал себя по карманам, делая вид, что ищет что-то. Со стороны могло показаться, что он тоже тянет время, и, может быть, так оно и было. Но нет.

Полковник достал одну маленькую фотографию. Крошечный квадратик размером с почтовую марку. И протянул его Плюснину, полностью копируя шпиона. Даже улыбнулся так же. Одновременно и глумливо, и открыто.

– Я тут немного порылся в архивах. Ты так много сделал для нашего города. Вот подумал, пусть будет тебе… подарок.

Плюснин посмотрел на фото и тут же кинулся на Семена, одним неуловимым движением запястья освобождая из наручей стилет. Но полковник был к этому готов. Он уже навещал вчера завод. И добавил одну деталь. Ведь он же тогда предупредил Яна, что дерево так себе материал для такого большого корабля. Ну рухнет же. Но нет. Тот уперся как баран, утверждая, что старые механизмы подъема требуют слишком много времени, чтобы их запустить…

Утром в газетах появилась заметка о том, что на заводе произошла страшная авария. Известный инженер, герой войны и любимец всего округа погиб при обрушении корпуса старого корабля. Спасти его не удалось. Подвела хрупкая древесина – центральная балка, которая удерживала корпус, треснула, и вот страна потеряла такого героя!

На заводе объявили траур. Смирнов получил длинное объяснение, что именно произошло и почему нельзя предавать огласке, что Плюснин был шпионом и главой диверсионной немецкой группы.

Тихоню не нашли и похоронили его удостоверение, которое Семен забрал у Плюснина. Имя агента было восстановлено. Семен отправил донесение в Центр в том числе и о погибшей группе.

Полковник получил официальное подтверждение того, что Центр все получил, что он сработал чисто. И что теперь у него есть полномочия формировать собственную группу.

Афанасий Федорович остался работать в морге. Семен похлопотал, чтобы старик остался при своей должности. Жил он пока в той же комнате в квартире Семена. Ворчал, что должен же кто-то следить, чтобы Серабиненко не забывал про еду. И хотя бы раз в неделю ложился спать. Не железный же.

Семен сидел у себя в кабинете и улыбался. Поймал себя на мысли, что успел соскучиться по простой бумажной работе. И даже по замполиту скучал. Полковник закрыл папку с делом с пометкой «Без срока давности» и убрал ее в сейф. В этой папке лежат фотографии и отпечатанные на пишущей машинке «Башкирия» документы. В том числе – улыбающиеся лица членов семьи Митгаузен, вложивших огромные средства в военную машину Гитлера и финансирующих комендатуру Ляша. Именно они обещали любые деньги за голову «предателя рейха Ляша», после того как он сдал Кенигсберг. На одной из фотографий было вырезано лицо. Именно это лицо, только без очков и с другим цветом волос, красовалось с траурной лентой на доске почета Судостроительного завода.

Согласно документам вся семья сгорела в транспортном вагоне при попытке побега из Пиллау через Фришенерунг.

Согласно документам СМЕРШа при обнаружении любого из членов этой семьи его следовало немедленно уничтожить по законам военного времени и без срока давности. Также в сейфе лежал тот самый фотоальбом. С виду – просто семейные фото. А на самом деле это были фотографии самых опасных преступников, служащих Третьему рейху и верящих в его возвращение. С каждым новым делом на одном из фото ставился черный крест. Такие семьи вкладывали огромные деньги в легенды своих отпрысков. Семен даже боялся представить, сколько сил и денег ушло на то, чтобы из одного из Митгаузенов создать Яна Плюснина. Он с рождения уже был записан в шпионы. Действительно учился в Ленинграде. И в самом деле строил корабли. Вся его личность была создана с нуля, но идеально. Легкий акцент и неправильность в речи он приобрел, когда работал в Риге. Во время войны он был в инженерном корпусе. Нашлись документы и свидетели того, что он действительно воевал в РККА. И прошел все круги ада войны. Был награжден, горел в танке даже как-то раз. Но при этом работал на фашистскую Германию. Где-то формировал спящие ячейки. Где-то устраивал диверсии. Вербовал, доносил и всегда оставался на виду. Был буквально – на сцене. Лицедей, ученый и шпион. И сколько еще было таких же, как он? Сложно не сойти с ума, когда ты ведешь такой образ жизни и, просыпаясь, смотришь на себя в зеркало и понимаешь, что живешь не свою жизнь и неизвестно, вернешься ли в свою.

Семен запер сейф и потянулся. А вот теперь пора возвращаться к работе. Кто знает, кто еще помешает ему снова заняться переводами. Да и сеть пора в городе наладить. И все-таки подумать, кого принять в группу… Интересно, пришлет ли Центр кого-то?

Семен покачал головой и, стукнув себя ладонью по лбу, сунул удостоверение в сейф. Пора было снова становиться Семеном Серабиненко. Переводчиком комендатуры… До следующего задания.

В кабинете был еще один сейф. Больше похожий на шкаф. И именно туда Семен положил книги, пенал, блокнот. То, что осталось от группы Тихони. Он так и не узнал, что с ним случилось. Но недавно получил письмо из Центра. От одного из общих знакомых. И тот писал, что очень сожалеет о смерти друга. И уверен, что если Тихоня погиб, то погиб он в бою. И наверняка забрал с собой максимальное количество врагов.

Остался только нерешенным вопрос с отравленной мукой. Большая ревизия складов, устроенная НКВД, показала, что отравлена была именно мука, а не зерно. И мешки с ней были помечены особым образом. Работали явно давно, в общей сложности получилось несколько десятков тонн ядовитой муки. Расследование показало, что работала группа. Мешки с отравленной мукой добавляли к мешкам с неотравленной в разное время, крали, впрочем, тоже в разное время. Самый первый мешок был датирован концом сорок четвертого. Готовились. Понимали, что нужен запасной план на случай, если рейх проиграет войну. Семен потратил немало времени в порту среди мешков с мукой. Он так и не понял, почему именно белая, дорогая мука была отравлена? Был какой-то план? Диверсанты думали, что муку будут использовать для приготовления хлеба начальству, и тогда все важные чины будут отравлены? Или же решили, что это лучшая приманка для голодных воров?

Тут ему на помощь пришел все тот же Афанасий Федорович, который теперь официально по всем документам числился криминальным экспертом при НКВД.

Он и объяснил своему другу, что мешки просто удобно выносить. Зерно-то нужно в тару какую-то пересыпать. А мешок подхватил и тащи. Все оказалось просто.

В один из прекрасных солнечных и почти весенних дней Серабиненко неожиданно навестил… Смирнов. Боевой генерал пришел к нему в кабинет тихо, без шума, сопровождения и вездесущего секретаря.

– А…

– Сиди, – махнул рукой Смирнов и подошел к окну. Весь кабинет переводчика он мог пересечь за пять широких шагов. – Как ты относишься к тому, чтобы получить дополнительную работу?

– А какого рода будет эта работа?

– Неблагодарная. Тяжелая. Победишь – почет тебе и уважение, не справишься – ну что взять с переводчика. И работать чаще всего тебе придется одному, опираясь только на своих людей. Кроме того, есть очень высокий риск, что тебя могут убить. Или ранить. Или будут постоянно пытаться это сделать. Но подчиняться будешь напрямую мне.

Семен улыбнулся:

– Вы тут филиал СМЕРШа решили открыть?

– Соломки решил подстелить. Чтобы из Центра не спустили еще одну группу бравых разведчиков, часть из которых потеряется по пути, а часть имеет все шансы погибнуть на месте. А так мне начнут что-то говорить, а я отвечу, что у меня свои есть. К слову, у меня для тебя заданий целый шкаф. У нас тут разные дела творятся, и далеко не про все можно сообщить в Центр. Чтобы им не пришло в голову просто послать сюда бомберы тяжелые и не сравнять город с землей.

– И я так понимаю, что я такой у вас не один.

– Правильно понимаешь. Ты же знаешь, какие слухи про вас ходят. Это пока что ваши красные корочки могут открыть все двери. Но время идет. Разведка тоже развивается.

Семен кивнул:

– Да. Недавно мне говорили о том же. Могу привлекать к делу группу?

– Если ты ей полностью доверяешь, то да. Я же говорю – делай, что хочешь и как хочешь, главное, чтобы задание было выполнено. Если прибудет задание из Центра, все понимаю, Центр в приоритете.

Семен улыбнулся. Кажется, его впереди ждало что-то интересное.

Последний, но далеко не последний, герой этой истории немец Бернс по-прежнему работал на «Шихау». Завод был и оставался его любимым детищем. Было несложно подменить документы. С его заместителем они были очень похожи. Многие думали, что главный инженер и его коллега – братья. Они даже ходили и разговаривали одинаково. Хотя, может быть, дело было в том, что они просто работали и жили одним делом. Когда поняли, что нужно эвакуировать завод, оба знали, что его подорвут. И оба мешали этому. Его друг и заместитель погиб. Бернс забрал его документы себе, а ему подложил свои. Пусть думают, что это Алекс погиб геройской смертью, защищая завод, что это он обезвредил сложную схему зарядов и это он для верности перерезал провода, ведущие к питанию. Бернс знал, что эту систему можно запустить дистанционно, но надеялся, что у тех, кто заминировал завод, просто не хватит на это времени. Он никогда не считал рейх своим государством. Сказать по правде, его невероятно мало интересовала политическая обстановка, да и люди тоже. Бывало так, что они увлекались работой и сутками не выходили из мастерской, внутри нее было все необходимое. Правда, приходилось все-таки есть.

Поэтому он и остался при «Кронпринце». Правда, один из винтов пришлось заменить. Он сильно погнулся при падении на Плюснина. В прямом смысле этого слова предатель принял свою смерть под винтом.

А Бернс, которого Ян узнал сразу, но не мог подать виду и сказать, кто он на самом деле, остался на заводе и продолжил свою работу. И больше никто не шипел ему в спину, что тот предатель своей родины. И что завод должен был взорваться. Бернс с самого начала знал о планах Яна. Но не мог ничего сделать. Не потому, что боялся Плюснина. А потому, что тот пригрозил ему, что если хоть кто-то узнает от Бернса о нем, то «Кронпринц» отправится на переплавку. В конце концов, это всего лишь корпус. Железяка. Пустая коробка без души. Без двигателя. День за днем Ян подначивал бывшего главного инженера. И тогда-то тот и придумал этот план. Нашел ту, первую группу, они тоже интересовались Плюсниным, и навел их на него. Это было не так уж и сложно. Но первая группа была уничтожена. Бернс принял это к сведению. Учел свои ошибки и несовершенство плана. Нужно подождать и найти других людей, которые уберут ненужный винтик в его совершенной системе. Повезло.

По утрам Бернс ел белый хлеб с медом. Это был его любимый завтрак. И сегодня утром он впервые почувствовал себя как-то странно. Легкий озноб, кружилась голова. Немец посмотрел на себя в зеркало и увидел, что кожа вокруг губ потемнела. И на кончиках пальцев.

Надо же. Неисправность в механизме. Жаль, что люди такие хрупкие и несовершенные.

…По ночам Семен по-прежнему выходил на крышу. Конечно, поймали далеко не всех агентов Варшавской школы. Группа Плюснина тоже растворилась где-то на улицах Кенигсберга. Так и непонятно, что за задание было у группы Тихони. Она же погибла. Документы Тихони были у Плюснина. Значит, он его и убил. Можно считать, что отомстил за двух командиров.

Заветная банка так и стояла в холодильном шкафу, прячась среди банок с вареньем, ожидая того момента, когда хозяйственный Афанасий Федорович, который хоть и собирался получить ордер на новую квартиру и переехать, но все еще жил с Семеном, ее достанет.

Примечания

1

Военно-морской флот фашистской Германии.

(обратно)

Флибуста

Ядовитая тропа (fb2)

Александр Тамоников
Ядовитая тропа

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Примечания

1

Оглавление

Флибуста

Ядовитая тропа (fb2)

Александр Тамоников Ядовитая тропа

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Примечания

1

Оглавление

Александр Тамоников
Ядовитая тропа