Аргентинец поневоле 2 (fb2)

- Аргентинец поневоле 2 (Аргентинские страсти - 2) 3703K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Дорнбург

Аргентинец поневоле 2

Глава 1

Аргентинская Конфедерация, Буэнос-Айрес, улица генерала Манциллы. 16 декабря 1829 года, глубокий вечер.

Я влип! И кто же в этом виноват? Если, так сказать, танцевать от печки, то, наверное, католическая церковь. Недаром же Ватикан уверенно держит первое место по уровню преступности в Европе. На жалких 527 жителей, там каждый год, в конце 20 века, регистрировалось 600 уголовных преступлений. Прям скопище бандитов и воров! Куда не плюнь — везде несправедливость!

И кто ввел столь неудобный в местных условиях календарь? Ведь здесь все совсем наоборот. Не так как в Европе. В январе — разгар лета, а в июле — апофеоз зимы.

Но календарь у нас такой же как в Европе. Приближается канун католического рождества с праздниками. А потом и Новый год. В Европе в это время можно сидеть как медведь в берлоге, сосать лапу, и ни о чем не беспокоиться. Хочешь, дань отдавая массовой культуре, можешь забухать на неделю. А хочешь — на десять дней. И никому до тебя и дела нет. Так как природа спит, природа отдыхает. И нам велит.

И теперь представьте, как приходится крутиться в это время в Аргентине? Особенно мне. Не даром же умные люди говорят: «Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе!» Мало того, что я тут продвигаю передовое сельское хозяйство, а летом у селян выходные не предусмотрены.

Да вдобавок фоном идут многочисленные стройки. Заводов, фабрик, складских помещений, причалов, мельниц, запруд и прочего добра. Так еще в столице я приоритетный компаньон на множестве совместных предприятий. Монополистов в своих сферах.

А это значит что? Ишачу как осел. Ведь бог не пошлет калачи, если лежать на печи.

И потому именно сейчас мне необходимо встретиться с партнерами, подбить предварительные итоги года. И наметить планы развития на следующий календарный год. А я теперь хоть разорвись. К тому же, в первой трети 19 века вопросы по телефону или электронной почте, не говоря уже о режиме видеоконференции, не порешаешь. Никак. И даже банальную телеграмму пока ты не пошлешь: «Ликую с Вами!»

Да и за день ты не управишься.

Здесь целое дело. Вариантов два, как в армии. То есть: «Добровольцы, кто поедет на картошку? Двое? Отлично, остальные идут пешком». Вот и здесь, 150 км туда, это тебе не полтора часа на машине рассекать по автобану. А изволь трясись на лошади, несись, отбивай свою задницу, ссаживай кожу в кровь, целых три дня. А это скажем, не предел мечтаний!

Затем отдай три дня ты на визиты. Проверь все хозяйским глазом. Прими отчеты компаньонов, и заодно доверенных людей, что за ними присматривают. Надо же узнать, какой самоотверженный труженик съел весь кишмиш, приобретенный для кренделей, и свалил все на мышей! Каждая общественная копейка должна быть учтена!

Да еще по ходу дела ты сообрази, что можно оставить без внимания, а что немедля нужно исправлять. Да так все в областном масштабе. И три дня потом несись обратно.

Короче, муки адские на фоне дурдома. Ведь чтобы нажиться — надо крутиться. В такие минуты ощущаешь себя бравым пожарником. Работа не бей лежачего, зарплата отличная, от людей большое уважение, но как пожар — хоть увольняйся.

Так что, вечером первого дня, по приезду в Буэнос-Айрес, я уже валился с ног от усталости и уже почти ничего не соображал. Шутка ли, прискакать в разгар сиесты в город и сразу нагрянуть на судостроительный завод к сеньору Мендосе? Там убил два часа, да плюс час на совещанье. Специальность у меня собачья. Чтобы иметь свой гран-кусок хлеба с маслом на я всех лаю, если хотите знать.

Да пожрать нам почти на ходу пришлось, а потом бегом рванул в литейный цех к сеньору Мурильо. Дебиты, кредиты, схемы, графики, эскизы, техпроцессы, голова идет кругом! Но надо же как-то руководить всем этим безобразием? Пока там вопросы порешал — уже и вечер. Конец рабочего дня, все отдыхают. Но не я.

А я поспешил домой к сеньору ла Вега, что рулил у нас Резинотрестом. Ночевать же я должен был у сеньора Грасии, что руководил у нас оружейным цехом. Туда же, прямо с судостроительного завода, я отправил моего помощника, Рикардо Перильо. Вместе со слугой и нашими лошадьми. Они должны были все приготовить для нашего размещения и ночлега.

Там, поработаю немного с сеньором Грасия, честнейшим фраером, до полуночи и спать. А завтра новый день и новые визиты. На стекольный заводик, на фабрику нефтепереработки, на мануфактуру по выпуску керосиновых ламп.

А впереди еще начало шумной рекламной компании по агитации за употребление индейцами чистого 96-градусного технического спирта в неразбавленном виде. Ведь совсем не виноваты эти «трое из подворотни», то бишь дикие индейцы из пампы, в том, что не могут приобщиться к настоящей европейской культуре?

Так что краснокожим обязательно нужно в степи устроить повсеместно примитивные автопоилки, действующие по принципу «Захотел выпить — опускай одно центаво и подставляй рот». Первые образцы уже ждут избранных — спецов-дегустаторов.

Пусть походя, вместо воды и хлещут! Все к пользе! И углеводы-то там, и витамины-то там, и калории-то там, и чего-то там только нет!

И тогда у них пьянство исчезнет как бы само собой. Вместе с индейцами.

Потому как — культура!

И куда мне эту компанию прикажете втиснуть?

Ведь на третий день мой график тоже расписан полностью. Снова канитель. Целый день. Одно производственное совещание в Продасиликате чего только стоит. А маленькие бюсты клинобородого Троцкого, вырезанные туземными мастерами из китовой кости? Под видом последнего старорежимного испанского короля Фердинанда VII?

А Древосиндикат, наше самое узкое место? Тут еще совсем конь не валялся!

"Надо, надо нам учиться,

Как сберечь свои леса,

Чтоб потом не очутиться

Без избы и колеса!"

И все в том же духе и все такое прочее…

Время-то не ждет!

Но график не всегда можно выдержать полностью. Хоть ты собаку съешь на тайм-менеджменте. Встречаются различные накладки. Вот и я в особняке сеньоры ла Вега задержался. Каждого попробуй научи щи варить из топора. Серьезное ведь дело.

Да, вдобавок, без пропитания же работать невозможно, пришлось порадовать свой желудок на фуршете. Должны были до темноты там все закончить, ведь летом же темнеет поздно. А глядь в окно, а там и ночь в права свои вступила.

Но что же делать? Пойдем по темноте. Тем более, что лошадей я приказал сразу определить на конюшню. Чтоб задница моя немного отдохнула. Да и ноги размять мне сильно захотелось, после трех дней, проведенных в седле. Поэтому специально выбирал все точки для своих сегодняшних визитов примерно в одном большом районе. Это ведь удобно!

А ночь, что ночь? В Аргентине летом первая половина ночи — самое оживленное время. После дневной жары весь город оживает. Все веселятся и танцуют. Тут тебе и бля-манже и минуэт в комплекте. Все тридцать три удовольствия зараз. Все бодро приобщаются к вершинам передовой городской культуры!

К тому же, район здесь приличный. Это не рабочая окраина. Живет в особняках, окруженных зелеными садами, тут исключительно" чистая публика". Пока не олигархи, но уже далеко не средний класс. Так что тут обычно не встретить «джентльменов из пельменной». А идти нам всего лишь три квартала.

Летняя ночь, месяц сияет на небосводе. «Прозрачно небо, звезды блещут…» И это внушало удивительное чувство гармонии и симметрии.

На душе распускались цветы и гремели оркестры. Все вокруг казалось изумительным и полным значения.

Что с нами может случиться?

Провожая нас от ворот, слуге моему по имени Хулио ( такое имя звучит исключительно благозвучно для русского уха и поднимает мне настроение, оттого и держу этого парня всегда при себе) вручили осветительный фонарь. Чтобы мы в темноте не переломали себе ноги. Конечно, наши керосиновые лампы уже неплохо пошли в народ, особенно в богатой его части, их хорошо берут. Хватают! Но нам дали старую модель.

А чему тут удивляться? Когда в гостях тебе дают в дорогу при дожде зонтик, наверняка это будет не любимая хозяйская вещица, а старый зонт, который и потерять не жалко. На отвяжись. Так и тут, на вид это был небольшой фонарь, типа уличного. Который нужно было таскать за скобу сверху, застекленный с трех сторон. Внутри в лампадообразную емкость был налит животный жир, и выведен горящий фитиль наверх. Светит? Так чего тебе, «хороняка», еще нужно?

И мы, без приключений, на ходу жуя котлеты, шустро дошли до конца квартала. Здесь, на перекрестке, к моему Хулио начали активно цепляться две задорные шлюхи. Сочные, свежие, крепкие, упругие, как огурцы, уверенные в себе, прочные, как сама жизнь, румяные и чернявые.

Сирена Карповна и Афродита Дементьевна. С ногами, обнаженными до пределов допустимого и даже выше этих пределов. Пахнущие вежеталем. Известной марки «Отцвели уж давно-о-о хризантемы в саду-у!»

Они фамильярно хватали Хулио за руки и обещали замечательную скидку. За мужественный вид в размере 30%.

Стоят тут, под олеандром, понимаешь, как часовые в мавзолее на посту № 1. А у меня в швейных мастерских работниц недокомплект!

Слуге, романтику по жизни, такое внимание польстило. И он, как очарованный странник, притормозил. В ответ тоже зубоскаля. А так как фонарь был у него, то и мне пришлось невольно задержаться. Скандалить я не стал, кричать: «отлызни, гнида, укушу»! Чай Хулио не идиот, перекинется с дамочками парой комплиментов, да и продолжит путь. Ему ведь тоже хочется симпатягой быть. Этаким бесшабашным удальцом, острословом, которому сам черт не брат!

Пусть лишний раз повысит чувство собственной значимости на ровном месте. Я же не зверь…

И надо же такое совпадение, тут же из темного переулка раздался звонкий женский голос:

— Помогите! Сюда, на помощь!

Чего только не бывает на свете!

Сказать по правде, я не Бэтман. И не какой-нибудь долбанутый епископ Кентерберийский!

На кой леший?

У меня у самого дел выше крыши, чтобы еще вдобавок бегать по темным закоулкам. Ища себе на задницу различных приключений. Покорнейше благодарю.

Моя хата с краю, я ничего не знаю. Смущаться нечего. Каждый понимает, что своя рубашка-то ближе к телу.

Начисто утрачен в 21 веке дух рыцарства, чего уж говорить! В отличии от 19-го века, где подобных идиотов еще пруд пруди!

Но тут эти шлюхи уже ко мне пристали:

— Сеньор! Вы же посмотрите что там? Вы же не струсите? Синьор, Вы же храбрый?

Да так уж задушевно…

Окстились бы, мамани! Но не тут-то было!

И что мне делать? Пройти мимо, так потом ославят тебя трусом на ровном месте. Погубят репутацию навеки. А я же в столице не последний человек. На меня многое завязано. А если такой факт дойдет до журналистов, то потом меня еще долго будут полоскать в помоях в местной прессе. А оно мне нужно? Чтобы пропесочили в газетах? Нет уж! Разве у меня самолюбия нет?

Короче, развели меня на слабо. Пришлось, скрепя сердце, идти смотреть. Чай, мы не в пустыне тут. Народ кругом живет в домах приличных. Уже, наверное, любопытные повылазили. Со всех щелей. Со светом и со слугами. Со всем разобрались. Так что мне необходимо только убедиться, что все в порядке и можно продолжать свой путь. Минута роли не сыграет.

Так что я, с выражением благоразумия на лице, голосом шаловливого карапуза бросил Хулио:

— Пойдем посмотрим!

И пошел вперед. Уверенный на сто процентов, что слуга последует за мной, рядом. К тому же, я, на всякий разный случай, великолепно вооружен. В дороге без оружия никак, а после своего приезда в город я еще не успел переодеться. И по огневой мощи равен целому отделению солдат.

Верный Хулио хотел последовать за своим хозяином, но не тут то было. С каждым может случиться оплошка.

Снова дамочки стали виснуть у него на руках с призывами:

— Не уходи, красавчик-кабальеро, нам ведь страшно. Побудь немного с нами. Пальцы у тебя какие замечательные. Тебе бы, милый, знаменитым пианистом быть…

Параллельно порываясь петь пропитыми голосами фривольные куплеты на французском языке:

"Во Францию два гренадера

Из русского плена брели…"

Хулио начал осторожно вырываться, и поэтому упустил из виду, как из темноты за его спиной появилась солидная мужская тень.

Возможно, это был сутенер этих проституток. Додик лет тридцати. Явный «герой труда». Типа конь в пальто. Высокий, крепкий и сильный мужчина. Фигура габаритная, рожа — размером с бабушкин комод. В своих руках этот мордоворот держал солидную палку. Такой хват любому юшку из носа пустит, даже не проси.

Моментально примерившись, незваный гость лихо огрел слугу дубинкой, обшитой кожей, по затылку и у бедняги Хулио моментально свет померк в глазах.

Эффект был предсказуем. Слуга начал падать на мостовую, так что какой-нибудь ловкий еврей-психиатр по фамилии Гуревич, мог на его примере шустро накропать докторскую диссертацию по теме «Прогрессивный паралич». И при этом, одна из шлюх ловко подхватила начинавший падать фонарь. Вот и имей после этого дело с культработниками!

Затем фонарик перекочевал в руку сутенера и он, под видом павшего на ниве долга слуги, проследовал вслед за прохожим. На первый взгляд никто не мог разоблачить замену.

Зайдя в начало переулка, я увидел в темноте женщину в светлом платье ( по внешности — улет), которая крикнула мне:

— Сеньор, на помощь, моей сестре плохо. Скорей сюда!

Вот же «Мисс гениальность!»

Какой-нибудь дурень, скорей всего, тут же припустил к ней, сломя голову. Но не я. Не на помойке найден.

Признаться, честь по чести, я совсем не гожусь в герои фильмов ужасов. Такой вот у меня бзик. Да и характер не тот. И темперамент.

Честное слово!

Ну никогда я, завидя упавший рядом метеор, не побегу в одиночку босиком ночью в темный и дремучий лес. И там, найдя воронку с небесным каменным гостем, покрытым непонятной зеленой слизью, не стану тыкать в него палкой. А потом, подняв свое орудие на уровень глаз, завороженно следить, как мерзкая слизь стекает вниз по палке, прямо на мою руку. Изображая из себя изваяние. Дудки! Не дождетесь!

Так же, когда маньяк -убийца перекрошил-перерезал вокруг кучу народа, а мне чудесным образом вдруг удалось ловко вырубить его попавшейся под руку сковородой. То я не стану срывать его рожи маску клоуна и, обнаружив под ней лицо своего любимого брата, потерянного еще в детстве, не отброшу сковородку и не стану прижимать потерявшего сознание к своей груди. Сидя на полу и горько причитая: «Брат! Брат! Наконец-таки я тебя нашел!»

Скажу я вам, — хрен с редькой! Получите!

Тот, кто рассчитывал, что я буду вести себя подобным образом — здорово просчитался.

К тому же, если быть до конца честным, в Аргентине в последнее время я заимел немалое число врагов. Здесь я вроде Эдиты Пьехи. А как же иначе? Если есть в наличии товарищ Сталин, то должен быть и ГУЛАГ. Иначе работать кто же будет? Кто будет пахать, падая с ног от усталости? Строить новую жизнь? Дураков-то нема!

А в сельской местности почти нет людей. Одна семья скотоводов гаучо приходится на обширные площади пампы. Как правило, отец и сын. И что они наработают на стройках пятилетки? Конечно, можно к ним еще вдобавок задействовать женщин и детей, но это не сильно поможет.

В городе тоже 10% населения, негров и мулатов, диктатор Рохас, по политическим причинам, взял под свое крыло. Во-первых, всегда главная движущая сила любой революции — «черный люд». В нашем случае это следует понимать буквально. Так что Рохас еще раз провозгласил ( в который раз в этой стране) полную отмену рабства. Чем купил себе горячие симпатии этой категории населения. Во-вторых, из негров работники еще те.

На них где влезешь, там и слезешь. Бьют баклуши целыми днями. Плохие по наследству гены, любой талант ведь могут загубить. А генетика наука из наук! Не может получить обширных знаний, чернокожего алкаша потомственного внук. Ты хоть в Оксфорд его учиться отправляй, он и там сопьется.

В-третьих, черные поголовно сотрудничают с местным НКВД ( «Масоркой»). Бодро стучат и пишут доносы, чем покрывают полностью все движения и бурления в Буэнос-Айресе. Они в качестве слуг вхожи как в богатые дома, так в качестве пролетариев и в уголовные шайки. Так что мимо них обычно ничего не проходит, что позволяет НКВД держать обстановку под полным контролем. А враг бдителен. Враг — не спит!

Но работать все-таки кому-то нужно? А что раньше творилось? Ого! Еще героиня дамского романа «Унесенные ветром», «вся такая воздушная, к поцелуям зовущая»… Сообразила, хоть мозгов имела в дефиците, что экономичней всего иметь дело с каторжниками. То есть ГУЛАГ в США успешно работал еще до Сталина.

Опять же крепостное право…

"Светает, товарищ,

Работать давай,

Работы усиленной

Требует край."

«Спасибо сердечное скажет вам русский народ!»

А кто я такой, чтобы ломать то, что успешно работает? Можно даже выразиться, что я, верный идеалам гуманизма, спасаю этим человеческие жизни.

Так как многих просто бы повесили без прикрас и на этом их бренная жизнь окончилась. А у меня они бодро пашут за миску баланды на стройках пятилетки. Делают общественно важное дело для будущих поколений. Трудятся для народа. Делают жизнь «сказкой» для всех. К сожалению, не все адекватно воспринимают мои аргументы. Так что в столице существует слишком много людей, которые меня не любят. Мягко говоря.

И ладно бы они лишь кипятились на кухнях, за закрытыми дверями. Народ здесь горячий, кто-нибудь может и ножичком пырнуть. Где угодно в этом мире предостаточно гадюк. Такой вот непатриотизм и эгоистичность. А мне лишняя дырка в организме совершенно не нужна.

Что греха таить? В любом государстве власть держится на армии и карательно-правоохранительных органах. То есть на штыках, хотя они всю задницу тебе изрежут. Так как на них сидеть уж очень неудобно. Да и великий вождь В. И. Ленин учил всегда, что «революция в белых перчатках не делается». И «Революция тогда чего-то стоит, когда она себя умеет защищать!»

И, на закуску, моя самая любимая цитата Ильича:

— Идет победный ход революции!

Ему из зала возражают:

— Ничего не выйдет, евреев не хватит.

— Не беспокойтесь, товарищ, на дураков хватит!

Так что все претензии к классикам!

Впрочем, тогда этот фестиваль юмора в стране, где свирепствовало народное счастье, очень быстро закончился. Ленина разбил паралич, и Москва получила к царь-пушке, которая не стреляет, к царь-колоколу, который не звонит, к рублю, который не звенит, еще и председателя Совнаркома, который не говорит. Полный комплект! Очко!

А впрочем, мне больше импонирует товарищ Сталин. Недаром же он, после просмотра оперы Отелло, сказал товарищам:

— А этот Яго неплохой организатор!

А меня как раз зовут Яго. То есть Яша. Вот так совпадение!

Да и вообще жизнь штука сложная. В качестве примера, можно привести судьбу недавно умершего короля Бернадота, основателя династии современных монархов королевства Швеции. Когда-то, за красивые ноги, один из офицеров французской королевской армии взял его денщиком.

Потом нагрянула революция, затем Бернадот породнился с Наполеоном. В скором времени император Бонапарт пристроил родственника на бесхозный ( почти) трон Швеции. А когда новоявленный монарх умер, то на руке у покойного обнаружили татуировку «Смерть королям!»

Но вернемся к нашим баранам…

У меня на душе отчего-то кошки заскреблись. Нутром чувствую подляну. Тут же еще довольно много «голубых». Метающих огонь из ноздрей. Вернее «бело-голубых», но это не важно.

Сущность-то одна. На свете так много девушек красивых. А приставать все равно будут именно ко мне. Это уж как водится. Так и тянутся ко мне различные гомики, словно пчелы к родному улью. Словно бы я медом намазан! Народ целыми днями ломится, хоть все бросай.

Что же такое? Нету покоя! От геморроя!

В общем, даже если бы в этом квартале проживали исключительно одни Абрамовичи… Люди, что абсолютно не понимают детективов, мол, что за это туфта, как можно организовывать убийство, когда на кону стоят жалкие десять миллионов долларов? То я бы и тогда поостерегся. Когда плывешь на Титанике, необходимо заботиться о личной шлюпке для спасения. Иначе вокруг акулы, гибель неизбежна…

А здесь тем паче. Будешь зря ебалом щелкать — считай покойник.

Странно все это. Дамочка орет, как оглашенная, прямо под твоим забором, а вокруг тишина. Как на кладбище. Ноль эмоций. Дома вокруг стоят погруженные во мрак и никакого отклика. А так же не бывает? Да и слуга, бездельник, куда-то запропастился. Отстал. А без фонаря я туда не сунусь. Ищите другого дурака.

Так что, я, словно не видя, как дамочка, сорвав вуаль иллюзий, беснуется в призывах:

— Готовлю вкусно, не болтлива, смирно, все прихоти любимого супруга исполню, от уборки всей квартиры, до прочих дел, без женского недуга!

Вот так — в лоб! Без каких-либо хитростей и задних мыслей. Чего уж тут там стесняться! Просто диву даешься, до чего железная логика!

Но я стоял, как в землю врос. «Не пой, красавица, при мне ты песни Грузии печальной!»

Хотя и убедился, что передо мной не явный трансвестит. А чудесное создание удивительной красоты. Такой гражданочке только под чужими кроватями хорониться…

Взором, как прожектором, я пытался пронзить тьму и понять, что за удивительная фигня здесь происходит. Что это за кошки-мышки такие?

Вполне безобидно все на первый взгляд. А на второй — не очень. Но почему? На каком основании?

А вот не нравится мне эта обстановка, хоть плачь. Кстати, вот и отблески фонаря сзади до меня добрались. Наверное, Хулио, бездельник, соизволил, наконец, явиться. Какая пошлость!

В этот момент, уяснив, что я не тороплюсь попасть в ловушку, пошла жара. Обстановка резко обострилась. Что же, это предсказуемый итог.

Мои растущие подозрения завершились разом. Неожиданно и синхронно ворота двух участков для домов, напротив друг друга, что в начале переулка, открылись. И оттуда в диком разгуле повалили многочисленные черные тени! Засада! Из ворот, сохраняя молчание, выскочила добрая дюжина крепких мужских фигур. Зловещих долбанавтов. Раздуплились, голубчики!

Это нападение было таким же внезапным, как бросок кобры из засады. Только что я спокойно стоял в начале темного переулка, как вот тебе и «здрасьте, забор покрасьте»! Приходится схватиться не на жизнь, а на смерть! С какими-то рычащими, орущими невесть что чудовищами, налетевшими на меня, словно стая коршунов.

Впрочем, кое в чем они просчитались. Я не из тех людей, которые будут в такой ситуации терять драгоценное время, глупо спрашивая:

— Парни, вы это чего?

В данных обстоятельствах промедление смерти подобно!

Явно же, что все эти люди не бегут ко мне с комплектами в руках из поллитровок, кусков колбасы и головок луку! Так как им непременно надо со мной выпить. Нутро горит!

Нет, тут такие жмоты, что не выпросить у них даже еловой шишки. Держи карман шире!

Ну, конечно же! Понятно даже пьяному ёжику, что эта дружная делегация по мою душу. Надеюсь, им дали приказ меня не убивать, а лишь спеленать, обезвредить, всунуть в рот кляп. А потом, в виде спеленутой мумии, доставить хозяевам. В английское или французское посольство. Как нашкодившего котенка, за хвост — и в яму!

За что? Больно уж вкусные технологии я успел продемонстрировать в последнее время в Аргентине. Трогая конкурентов за вымя, то есть за кошелек. И думаю, кого-нибудь этим сильно заинтересовал. И мой грандиозный план по превращению Васюков в Нью-Москву и центр мирозданья грозит внезапно рухнуть!

Впрочем, пока беспокоиться нечего, так как из каждого положения отыщется выход. А то и два! И главное — в мире нет такой проблемы которую нельзя решить через жопу! Или при помощи лома.

Все предусмотрено могучим ураганом. В том числе и подобная нежелательная встреча. К протесту, товарищи!! Да здрав-ству-ет Крас-на-я ар-ми-я! Вставай, проклятьем заклейменный!

Поскольку до дня рождения детища полковника Кольта уже рукой подать, то я, сильно не заморачиваясь, соорудил себе такие штуки. Аж в двух экземплярах. Благо капсюли уже изобретены и начали использоваться еще в заключительный период наполеоновских войн. В начале в виде пистонов, где инициирующее вещество лежит между двух слоев вощеной бумаги, а потом научились заворачивать его и в медную фольгу.

А основную часть револьверов легко и просто можно отлить из бронзы. Немного хорошего дерева для рукоятки — найти здесь тоже не проблема. А кусок ствола из шведской мелкокалиберной фузеи, что отливается из великолепного железа, с природными легирующими добавками, при желании достать можно даже здесь. На краю света.

Кусок побольше — пойдет на ствол, шесть обрезков поменьше свариваются кузнечной сваркой в виде барабана. Прорезать нарезы в стволе разверсткой с однозубом, при наличии кислот, не так уж трудно. Еще немного хорошей стали идет на ударный механизм. Вот и все. Заворонил в кипятке с селитрой и вот тебе стильная игрушка для мужчин.

Основная проблема возникает лишь в пружинах. Ну нет здесь пока хороших пружинных сталей! А поскольку револьверы у меня самовзводные, пришлось поизвращаться. Для одного я пожертвовал колечком от ключей из будущего, созданного из хорошей стальной проволоки. Получился отличный экземпляр Кольта.

А вот второй мой пистолет немного подкачал. Пружины на него пошли местные. Лучшие экземпляры, но все равно они ломаются довольно часто. Менять пружины приходится приблизительно через каждые пятьдесят выстрелов. Хотя, можно при желании взводить курок и второй рукой, так что приходится мириться с этим. Все равно лучшего пока нет.

С патронами тоже нет проблем особых. Капсюли импортные, литые свинцовые пули, облачены в медное колечко, чтобы сильно не засерать свинцом нарезы в стволе. Латунные колпачки гильз отлиты вручную по шаблонам, а сделать их при наличии местных свинцово-цинковых и медных рудников не так уж трудно. Почти все свое, домашнее. Даже хлопок, который в небольших количествах я начал нитровать азотной кислотой. Так получился порох бездымный. А с ним и взрывчатость пороховых газов сильней, и облако дыма тебя лишний раз не выдаст. Да и перед глазами пеленой не станет.

А надобно сказать, что в пампе до сих пор можно встретить интернациональные мелкие банды махновцев. Так что я в дорогу собрался в классическом костюме ковбоя. То есть целиком в коже, хоть и жара сейчас стоит неимоверная. Только вместо шляпы стетсон, у меня обычная легкая соломенная шляпка, не сомбреро. Но все равно поля в ладонь шириной дают достаточно тени на лицо. А приехав, запыленный как мельник в муке, я просто не успел переодеться. Все дела, делишки…

Сильно пропотел, так что? Перед сном омоюсь у колодца. В особняке Грасии. Если туда сегодня доберусь живым и невредимым.

Но не будем, как говорится, забегать вперед…

А потренировался в стрельбе из новых пистолетов я за эти месяцы неплохо, ой неплохо. Задатки снайпера у меня были изначально, талант заложен с детства. А техника — дело наживное. Вот и добился того, что частенько с 50 метров стал свечу гасить.

Так что, не теряя драгоценного времени, револьверы я, привычным жестом, извлек из кобуры на автомате. Сюрприз для вас, сеньоры-бандиты! Ловите момент! Я вам сабантуй устрою! Дух вон и видео в смартфон!

Стрелял я с двух рук, нацелившись на крайние фигуры врагов и переводя стволы потом все дальше к центру. Бах, бах, бах… Дуплетом звучали выстрелы. Не балуя соперников разнообразием дебютов.

Работа, грязная, тяжелая работа. Но необходимая.

Врагов я заметил впереди с дюжину. А в револьверах у меня по пять патронов. Предохранителя-то нет, вот и приходится против бойка оставлять пустое место. Чтобы себе случайно вдруг яйца не отстрелить. Хоть и была в переулке и темнота, но целился я в центр масс. Безусловно ехидничая в душе над отсталыми громилами из трущоб Буэнос-Айреса.

Так что обоснованно надеялся, что десять противников я выбью из числа врагов активных. А от оставшихся двух мы, вдвоем с Хулио, уж как-то отмахаемся. Ножи-то есть у нас.

Тем более, сейчас я переживаю вторую молодость. Когда меня сюда нежданно-негаданно перенесло, я чувствовал себя юнцом лет на шестнадцать. А с тех пор прошло восемь месяцев, и теперь я, в свои нынешние семнадцать, изрядно заматерел. Раскабанел, налился дюжей силой. Еще бы на свежем воздухе, да на обильной мясной диете. Шашлык по-карски три раза в день. С шипящей жирной коричневой корочкой. Плюс физические упражнения. Да отличная генетика, так как латиноамериканцы в подавляющем числе, выглядят намного ниже и плюгавей русских. Природа у них такая. Как говорится: «Сколько ворона ни гогочи, а гусем не станет».

Да бонусом, не знаю правда это или нет, но после переноса, я стал замечать, что стал намного сильней, умней, и резче. Чем в своей первой молодости. Про скорость реакции уж не говорю. Короче, я на пике формы, все отлично…

Гипотетический супербоец, суперчемпион, супербоксер с инстинктом убийцы!

Глава 2

Все знают, что в бою все планы сразу летят к черту. И это могут подтвердить обе стороны. Ведь если я б прошел за крикливой гражданочкой, жаждущей мужского внимания, метров 25, то ворота открылись бы как раз у меня за спиной. И толпа меня стоптала бы, я и охнуть бы не успел. Да и тут положение было хуже губернаторского. Что такое 20 метров? Не буду говорить, что стометровку многие пробегут секунд за двенадцать. То есть 20 метров секунды за три. Тут не тот случай. Ночь, темнота, противники мешают друг другу. Секунд шесть-семь положим…

К тому же, я не маньяк. К бою стал готовиться, когда уже восемь врагов, выглядевших хищными, как лесные волки, оказались в переулке. Да плюсом четверо виднелись в воротах. Они бегом ко мне, а я оружие вытащил и стал стрелять. Под лозунгом: «Я работаю в хору. Все орут — и я ору!»

Шесть выстрелов прозвучали очень быстро. Тут проявил я высший пилотаж. Секунды три всего прошло. А так как мои недруги собачьей стаей бежали, с оружием, размахивая энергично, то в переулке поместилось в первой шеренге шестеро. А кодлой нападать на одного — не такая уж и доблесть!

Их я и выкосил. Пижонов. Чтоб, как говорится, не вякали.

Кто свалился, как падающие кегли в кегельбане, кто мирно сел на землю, а кто прильнул к забору. Точно пьяный, борясь с земным тяготением, когда ноги подгибаются. Такое вот дурака валяние…

Вторая шеренга немного замешкалась, вырываясь на первый план.

«В очередь, сукины дети!» Приобретайте билеты, граждане! Благоволите!

И тут мое везение как отрезало. Правый пистолет, как и следовало, выстрелил, еще одну тень, как корова языком слизнула. А левый внезапно замолчал. Вероятно, в самый неподходящий момент, по «закону подлости» лопнула пружина. И все. Капут. Давил я на курок, как в лихорадке, а Кольт мой словно декоративный, сделанный из камня, не отзывался. Хорошо, хоть правый револьвер произвел еще один выстрел, опустошив барабан. И тоже замолк.

А враги уже совсем рядом. Буквально в двух шагах. Правый дымящийся кольт упал на землю, а в освободившуюся руку я успел переложить левый пистолет. И тут же выстрелил, так как первый из противников уже тянул руку. Чтобы ухватить меня за плечо. Бах! Я выстрелил, левой рукой отведя назад боек, словно в Голливудском вестерне, изображая бравого ковбоя. Все это произошло за ничтожную долю секунды!

Противник сник и больше ничего не хочет. Растворяясь в блаженном довольстве.

Остался лишь последний патрон и я снова, быстрее молнии, произвел эту же нехитрую операцию. Но чуть-чуть не успел.

Если меня первоначально и собирались не убивать, а лишь помять и спеленать, то теперь все шутки и игры в гуманизм закончились. Деньги деньгами, а жизнь всяко дороже.

Увидя, как падают от выстрелов их товарищи, бандиты взбеленились. А здесь народ горячий. Порывистый. Вспыхивают как порох. Любят хватать, как говорится, через край.

К тому ж, все при ножах и при кинжалах. Причем с младых ногтей. И не стесняются пускать свое оружие в ход. Здесь это норма. Недаром же генерал Рохас в своих владениях, людей, вооруженных ножом или кинжалом, по воскресеньям, превентивно забивал в колодки. Уж коли нож имеется, то, к гадалке не ходи, его тут пустят в ход.

Так что теперь у врагов в их черепушках имелось место только для одной, самой примитивной мысли — убивать, убивать, убивать! Их клинки молниями сверкали во тьме. Отовсюду. И первый же резанул мне по запястью правой руки. Я уронил свой Кольт, но он, падая, все же выстрелил. Надеюсь, хоть в ногу, но пуля в кого-нибудь да угодила. Но мне некогда стало придаваться размышлениями. Так как тут же я ощутил сильнейший удар сзади.

Нет худа без добра. Когда меня резанули по тыльной стороне правой ладони, то я от боли автоматически отскочил немного влево. Поэтому удар дубья, что должен был проломить мне череп, лишь сбил соломенную шляпу и угодил мне в правое плечо.

Будто бы булавой меня саданули! Обычно такой силы удар с ходу ломает ключицу. У нас же ключица как предохранитель, тебя ударили, она сломалась и сигнализирует тебе, что бой окончен. Организм настойчиво требует паузу. Для лечения и покоя.

Кроме этого, передо мной еще весомо, грубо, зримо, явилось понимание, что за моей спиной никакого верного Хулио нет. Что там расположился очередной враг, а я один тут маячу одинешенек. Как тополь на Плющихе.

Но и это было лишь началом моих бед. Так как два клинка противников, что пришли в дикую ярость от моего сопротивления, сильно ударили с двух сторон мне в грудь. А поскольку в этом нападение явно участвовали безработные профессиональные тореадоры, так называемы «эспады», забойщики быков на арене, то удар у них был прекрасно поставлен.

Финал? Конец? Я умер? Не дождетесь!

Прежде всего, направляясь в дорогу, я не только озаботился о оружии. Так сказать, о мече. Но и о щите подумал. Немного опишу свой дорожный костюм. С головным убором я не стал заморачиваться. Жара, пот по телу льется градом. И если с груди пот на ноги стекает, то это ничего, а вот когда со лба лицо мне заливает, то я такого не люблю. Так что шляпа из соломы, легка, шея не устает. Да и воздух легко вентилируется, жара ужасная с ней переносится полегче. Начну, пожалуй, с низу.

Сапоги сшили мне по спецзаказу, на моей сапожной мануфактуре. Из толстой, но хорошо выделанной кожи. Шпоры у меня были намного меньше обычных, миниатюрные. Так как лошадей я мучить не люблю, а сие приспособление немного при ходьбе мешает. Зато на сапогах был металлический наносник и на каблуках стальные подковки. Как на спецобуви.

И кроме этого, с внешней стороны голенища была вшита внутрь металлическая стальная линейка. В качестве защиты. Тут в основном до сих пор еще орудуют холодным оружием. Так что такая предусмотрительность лишней не будет.

Конечно, тяжелый кавалерийский палаш мне ногу все равно перерубит, но от удара кинжалом и не самого сильного удара саблей такая обувь все же защитит. Такими прекрасными сапогами я не уставал любоваться!

Как все знают, всадники даже на джинсы себе пришивают кожаные вкладки. Иначе не пойдет, себе все ноги ты разотрешь до крови. Но здесь у меня были полностью кожаные штаны. Жарко? Но такие брюки надеты были поверх шелковых трусов, так что терпеть можно. А во швах, так же с внешней стороны, была вшита сдвоенная стальная проволока. Какая-никакая, а защита. Да плюс на бедрах кобуры из толстой кожи.

Сами штаны, из такого добротного материала, успешно защитят тебя от ударов вскользь ножа, кинжала или сабли. Да плюс, попав под удар, проволока или кобуры тоже сыграют некоторую защитную роль. Недаром же здесь так любят аксельбанты. Или декоративные гусарские ментики, набрасываемые на одно плечо. Такие плотные веревки, переплетенные с тонкой проволокой и золотым шитьем, могут отразить нехилый удар саблей. Выполняя роль доспехов.

Все это дело простое, житейское. Когда у вас лопнут брюки, что вы делаете? Берете брюки и несете в починку. Так и тут. Когда тебя норовят убить, ты принимаешь меры.

Ремень на поясе мой из толстой, грубой кожи, с массивной пряжкой. Его можно разрубить лишь топором. А пряжка удержит пулю в упор из пистолета. Ужас до чего хороший ремень!

На таком фоне, туловище у меня и вовсе было защищено прекрасно. Во-первых, рубашка из тонкой кожи вроде замши. Какая-никакая, а защита.

На горле черный шелковый бант. Теперь я понял, почему здесь все так любят пышные горловые банты. Модные вещицы. Плотная шелковая ткань, если тебя резанут по горлу, выполнит свою защитную роль. Или если пырнут тебя кончиком ножа на грани дистанции… То, угодив в узел банта, особого урона не нанесут. А у меня еще сверх банта, висит шелковый платок- намордник. От пыли. Которым в степи закрывают нижнюю часть лица. Так что теперь для горла имеется еще одна защита.

Конечно, рубашка и бантик это ерунда. Защитит лишь от сильных царапин. Можно в них продираться среди колючих стволов кактусов. Но это еще не все. В швы рубашки, в рукава с внешней стороны, так же вшита стальная проволока. А на плечах пришиты изнутри кармашки, а в них металлические пластины. Типа погон. Если рубанут по плечу, то такой погон клинок не перерубит. Вот не вру, честное слово!

Как любил говорить незабвенный Чичиков, достоинство — вещь совершенно неощутимая, а рубашка-то эвон, ее и пощупать можно!

И это только внешняя защита. Вместо майки у меня легкий бронежилет. В виде стандартной майки-алкоголички. Сделанный из нескольких слоев китайского шелка внахлест, проклеенных намертво. Получилось нечто вроде полотняной кирасы, что одевали воины Александра Македонского.

Такой легкий бронежилет прекрасно защищает против ножа, стрелы и пули на излете. Поверх него, в виде жилетки, имеется другой бронежилет. Из толстой, вываренной кожи. С вшитыми внутри тонкими стальными пластинами. На груди, животе и спине. Конечно, это не кевлар с титаном.

И если в меня в упор начнут стрелять из ружья, то сразу грохнут. Но такие пластины нож не пробьет, а если клинок угодит в место, где стальной защиты не имеется, то, пробивая два слоя кожи и несколько слоев клеенного шелка, проникнет внутрь лишь на пару миллиметров. То есть только поцарапает. Не более того. С меня все, как с гуся вода.

То есть я обманул противников своих неоднократно. Во-первых, два пистолета оказалось у меня не однозарядных. Как здесь все носят. А из таких-то и стрелять одновременно не возможно. Черта с два! На полку ты должен обязательно свежего пороха подкинуть, чтобы стрелять. При этой манипуляции задействуя обе руки.

А тут вместо одного, максимум двух выстрелов, мне удалось осуществить сразу десять. Шок это по нашему!

Мое коварство было несомненным…

Во-вторых, никакую я ключицу не сломал. Не спорю, удар был чудовищный! Но, против обыкновения, он не возымел ожидаемого эффекта. Стальной погон, распределил силу удара палкой на площадь всего плеча. Да, плечо мне отсушили, рука временно отсохла, но я надеялся, что она скоро заработает. Так как кости целы.

В-третьих, удары ножами, а после первых двух, мне в остервенении нанесли еще несколько, в грудь, в живот и даже в спину, не сильно меня беспокоили. Царапины, не более того.

Но все же дело мое было очень худо. Против меня еще действовали пятеро лихих громил. Метелили клинками они меня с криками «Молоти»! Нисколько не жалея, не по-детски. Набросились на мою бренную тушку как цинготный больной на свежие овощи!

Надеюсь, все же парочку из них я как-то выстрелами покоцал, так что они теперь не в лучшей своей форме. Но и я тоже не мог похвастаться тем, что цел, бодр и весел.

А с учетом того, что одна рука у меня вышла из строя, то пятеро для меня нынешнего было слишком «до фига». Это же самоубийство! Тут либо сдохнешь, либо прямиком отправишься в дурдом. В состоянии овоща.

Дело пахло керосином. Увы! Плохие шансы. В таких условиях ставки идут пять к одному.

Враги торжествовали!

Я словно бы попал в эпицентр ночного урагана. В подобных обстоятельствах приходилось биться почти вслепую.

Поскольку противники меня атаковали и спереди и сзади, стараясь нанести мне шквал ударов клинками. То я ужом выскользнул, чтобы стать таким образом, чтобы прикрыть глиняным забором свою спину. А для прорыва использовал все методы. Дозволенные и недозволенные.

Коль правая рука вышла из строя, то тоже придя в исступление, я начал активно лягаться ногами. Невиданно сильно, словно застоялый жеребец.

Применяя ловкую тактику Ипполита Матвеевича Воробьянинова в схватке за стул с отцом Федором. Стараясь по-молодецки ударить противников в пах. Или, на худой конец, в колено. Чтобы враги отведали всю пролетарскую мощь моих ударов. А так как изящные сапоги сорок второго размера у меня были с стальными набойками на носах, то это стало для моих врагов довольно неприятным откровением.

Добавлю, что я бил ногами быстро, без всяких задних мыслей, на автомате. Мерси. Любой нанесенный мной ущерб мне будет в кассу!

Если же мой удар не получался, то опуская ногу, я старался наступить окаянному противнику на стопу. А тут же либо все в сапогах-гаучо, то есть наполовину босиком. Либо в открытых сандалиях, либо в тоненьких кожаных тапках. То есть защиты ноги — никакой.

"И не надо нам портить нервы,

Вроде зебры жизнь, вроде зебры,

Белый цвет идет, потом — черный цвет,

Вот и весь секрет!"

Мелкие косточки на пальцах так и трещали, когда мне удавалось изловчиться и оттоптать бандитам ноги. Тем более, что разгоряченные громилы, в припадке ярости, действовали в простом и примитивном стиле «Принимай все удары, изматывай противника, лупи сам. Наплюй на технику».

Левой рукой я вытащил свой кинжал из ножен. И теперь пытался отразить или заблокировать львиную долю ударов, что мне наносили с левой стороны.

Осади! Назад! В мать, в бога!

Чем-то мне это сильно напоминало «темную» в казарме.

С правой стороны дело было намного хуже, так как эта рука пока не действовала. Получался, в общем, полнейший мрак.

"Пощады не ждите,

Она не приде-ет…"

Все, что я мог, так это трясти своей рукой, как припадочный, перед лицами своих врагов. Возможно, так чувствительность скорей в руке проявиться. А нет, так хоть кровью, что текла из сильного разреза, глаза бандитам забрызгаю.

Импровизировал на всю катушку, так сказать.

Такую тактику я дополнял, сильно плюясь, словно верблюд, в надежде угодить верзилам плевком в глаз. Хоть на секунду отвлекутся, плевки с лиц стирая, и то хлеб.

К тому же, льщу себя надеждой, что если бы маленькую порцию этой моей слюны вспрыснуть кролику — кролик издох бы во мгновение ока. А 2-х граммов было бы достаточно, чтобы отравить эскадрон Буденного с лошадьми вместе.

Но долой иронию, да здравствует отчаяние! Пусть небу станет жарко!

И даже эти остроумные действия мне не сильно помогали. Больно уж неравными были силы сторон. Нападавшие действовали с какой-то исступленной яростью. По-звериному. Поражая своими приемами даже видавшего виды в будущем, в телебоях без правил, меня, любимого. Видимо, бандиты, безжалостные мордовороты, привыкли сильно к лютым дракам, которые нередки в мире подонков. А выросли они на скотобойне.

Молниеносным сильным ударом кинжала мне удалось поразить одного из громил куда-то в туловище. Клинок вошел в мускулистое тело по самую рукоятку. Но радость моя была недолгой, так как я почувствовал, как зубы этого бесшабашного неизвестного впились в мою левую руку. Разрывают и пережевывают мою плоть. Ай! Я инстинктивно отпустил кинжал и отчаянно взвыл от боли.

Рядом у действующего с этой же стороны бандита был солидный нож, которым он агрессивно, как в деревенских драках, полосовал мою рубаху. Покрывая руку и тело кровоточащими бороздами. И не мог по-настоящему пырнуть, так как ему сильно мешал его же зубастый компадре. Куды там!

А тот так хотел сам дорваться до комиссарского тела. Да что ж такое? У меня же не казенная морда!

Но все равно ощущение с этой стороны у меня было такое, словно с меня живьем срезают мясо тупым раскаленным ножом. Тяжело! Да и негигиенично. Эх, да что тут и говорить!

Наконец, сильнейшим пинком ноги в грудь мне удалось отшвырнуть зубастика на землю. Кому я говорил: образумься! Стань сколько-нибудь приемлемым членом социального общества!

Не послушал. И получил закономерный результат!

Вот что значит искусство, то бишь — тьфу! — доморощенное карате!

Но этим я лишь освободил место «на шахматной доске» для следующего противника. И почти сразу, по счастливой случайности, мне удалось схватить размахивающего ножом бандита за кисть. И хоть как-то сдерживать движения его натренированной, мускулистой руки. Ведь было же темно, как в преисподней.

И только чей-то писклявый голос мне шептал проникновенно:

— Ты куда, дрянь, на кого бочку катишь? Холеры на тебя нет! Попишу! Порежу! Задушу я тебя, паскуда этакая!

Но не время было рвать на себе волосы от досады! Тут же я увидел, что сваезабойным ударом ноги, с пыра, мне удалось сломать коленную чашечку находящемуся с фронта бандиту. Мужику с гориллоподобной физиономией. Его соратник или был ранен, или же капли крови или слюны попали ему в глаза… Но он временно выбыл из борьбы, услужливо отступив на задний план. Его первобытные злость и ярость, притупляемые усталостью, начинали угасать.

Зато находящийся у меня с тыла громила все так же тупо бил меня ножом, со всей дури, в спину. С постоянством метронома и энергией парового котла, двигающего многотонные колеса. Вероятно, этот придурок уже сумел сломать об меня свою дубинку.

Скорость, удар, напор. И я иногда чувствовал, треща костями, как его клинок, найдя слабое место в моей защите, втыкается мне в кожу. Незначительно углубляясь в тело. И добавляя мне неприятных ощущений. Нечего и говорить, что испытание это оказалось чертовски трудное. Вроде барокамеры.

О боже! Он мне так все кишки вытрясет!

Но зуб даю, что этот ошарашенный латинос, принимает меня за легендарного берсерка!

Я явственно слышал, как соратники ему, в удивлении, кричат:

— Эй, Хосе, что с тобой? Забыл, как бить надо? Каши мало ел? Неужто этого дебила уложить не можешь? Он, часом, не железный?

На это я ничего не отвечал — было некогда.

Да и было бы удивительно, если бы в таких печальных обстоятельствах, я внезапно гулко грянул басом, как архиерей на приеме:

«Господу богу помолимся…»

Уф! С правой, слабой стороны у меня никого из соперников не имелось, так как я все же, шлепая и прыгая, успешно достиг глинобитного дувала. Облегченно вдохнув, я развернулся спиной к стене, прикрывая свои тылы. Теперь будет немного проще отбиваться. Если учесть, что теперь я полностью обезоружен и покалечен. Да и устал уже порядком. Руки налились свинцом. Ноги дрожали. Дыхание сбилось.

Только бы живым выйти!

Правда, и число соперников-мерзавцев у меня несколько уменьшилось. Забравший мой кинжал своим телом громила, после моего богатырского пинка, упал и больше не поднялся. Очень эффектно! Похоже, этому уже хватит. С горочкой.

Еще один бандит ушел на второй план. Кажется, его я все же подстрелил, и, когда адреналин немного схлынул, то он решил, что пусть теперь бьются за него другие.

Третий нападавший, которому я раздробил коленную чашечку, еще не остыл от схватки. Сильно хромая, он медленно, как покалеченный терминатор… Словно тигр, почувствовавший запах крови… Передвигался в мою сторону. Как говорят: шел юзом.

Видит этот Терминатор, делать нечего — надо помирать. Под Вторую рапсодию в исполнении симфонического оркестра.

Тоже не боец. Скорее половинка бойца. Наверное, пьяный. Или обкурившийся дури. Пока боль не нахлынула. Еще кипят в нем силы, еще требует к своей особе внимания! На пару минут. Короче, ему уже в крематорий пора, а он…

Так что против меня оставалось лишь двое, вооруженных кинжалами громил. Уже немного легче. Дела, скажу я, славные!

В кромешном мраке нападавшие казался мне всего лишь расплывчатыми сгустками мглы. Пятнами, чуть более черным, чем окружавшая их со всех сторон непролазная тьма.

В довершение позитивных моментов, почувствовал, что чувствительность правой руки понемногу возвращается. И теперь я могу ее чуть-чуть использовать в защите. Так что времени я даром не терял.

Немного отведя в сторону руку с клинком правого громилы, заблокировал очередной удар, я вцепился пальцами левой руки в кисть с кинжалом левого врага. Но тот упорно продавливал клинок к моей тушке. Мышцы врага под моими судорожно стиснутыми пальцами были напружинены, как рояльная струна. А моя собственная хватка грозила вот-вот ослабнуть, и это приводило меня в отчаяние.

Но предаваться горестями было некогда, так что я отчаянным усильем воли нанес ногой мощный и сильный удар левому бандиту, полностью сосредоточенному на этом своеобразном амреслинге, в пах. В чернильном мраке ночи тут же прозвучал звук, что был похож на удар копытом лягающегося мула. Наложенный на вопль кастрируемого кота. И наша канарейка, как говорится, «попела».

Как изящно выразился бы по данному случаю поэт-классик: «Яйцо с размаху шмякнулось о деревцо!»

Так что мой враг буквально улетел как Карлсон. Обещал он вернуться или нет не знаю, но этот субъект уже к нам не вернулся. Вероятно, его унесло куда-то в район Бразилии. Где так много диких обезьян.

Приободренный таким поворотом сюжета, я еще раз заблокировал правой рукой удар кинжалом своего соперника, от которого мог бы увернуться и слепой, соорудив нехитрую ручную баррикаду… Одновременно выбросив кулак левой в район его переносицы. Со сросшимися волосатыми бровями. И, судя по боли в костяшках, хорошо попал.

Бам-м-м! Саданул как молотобоец. Каждый килограмм своего веса, напряжение каждого мышечного волокна — всего себя я вложил в этот крушащий удар. Теперь этот чудик, если выживет, то будет явно носить кличку Плоскорожий!

Затем я, со взрывной энергией, решительно прыгнул вперед. В таких моментах действуешь на инстинктах, не думаешь, не чувствуешь, не замечаешь ничего, кроме прямых угроз и мест на теле врага для нанесение критического удара.

Так что, мощнейшим ударом ноги, попавшей в бедро Терминатору… У которого это была как раз опорная нога, так как вторая не действовала, превратившись в кровавое месиво… Я снес его с копыт долой. Завалив на землю. Заплел нашему козлику ножки кренделем.

Закрепляя свой успех, решил рискнуть и добить поверженного противника. Так что пробил настоящий пенальти ему по черепу.

«Какой ты на хрен танкист?» Если защитного шлема-танкиста не имеешь? Раздался жуткий хруст и разлохмаченный Терминатор отрубился. Причем надолго, если не навсегда. В общем, глупая, нелепая смерть…

Но при этом, я выпустил из вида последнего активного врага. Мистера Плоскорожего. Еще один из действующих лиц, «герой второго плана», куда-то уже смылся. С концами. Смазал пятки салом. Сбежал, как крыса с идущего ко дну корабля.

Но мне и одного хватило, так как этот тип, длиннорукий и похожий на шимпанзе, в качестве сокрушительного удара возмездия пошел ва-банк. И, словно бык с разгону, ударив всей своей массой, завалил меня на землю.

Кусаясь и лягая друг друга ногами, мы катались в пыли переулка. И хотя невидимый враг утробно ухал всякий раз, когда мой пролетарский кулак кувалдой влеплялся в его тело… Не чувствовалось ни малейших признаков того, что мой соперник начинает уставать. Его запястье казалось стальным многожильным тросом, грозившим в любое мгновение вырваться из обхвативших его моих пальцев.

Чувствуя, как все мое тело покрывается мурашками от ужаса перед холодной сталью ножа врага… Я стиснул это запястье уже обеими руками, пытаясь заставить противника бросить клинок. Кровожадный вопль был ответом на эту тщетную попытку, и голос, ранее бормотавший что-то на непонятном языке индейцев, просвистел прямо в мое ухо по-испански:

— Собака! Ты подохнешь в этой грязи! Твое тело сожрут крысы, которыми кишит эта дыра! Так-то!

Какая экспрессия!

Словно сотканный из мрака, большой палец противника норовил впиться мне в глаз…

Да что такое, в самом деле? Что я, управы, что ли, не найду на вас?

И я всей своей тяжестью откинулся назад, нанеся при этом врагу чудовищный удар согнутым коленом. Неизвестный бандит, у которого перехватило дыхание, отлетел в сторону, визжа, как ошпаренная кошка.

Я тоже, поднявшись, еле сумел удержать равновесие и, пошатнувшись, ударился о глинобитную стену. С воплями и проклятиями не убиваемый противник вновь в раскорячку накинулся на меня, стараясь снова подмять под себя. Я услышал, как мимо просвистело лезвие, проскрежетавшее по саманной кладке где-то прямо у меня за спиной, и наугад саданул кулаком, как кузнечным молотом, в темноту. Вложив в это движение все свои силы.

Чувствуя, что мой рискованный удар достиг цели и мистер Плоскорожий, как подкошенный, со всего маху шмякнулся в пыль, я с трудом удержал свое измученное тело от такого же стремительного падения. Прежде я никогда не пасовал перед противником, когда приходилось драться один на один, но теперь впервые отступил от этого правила.

И, превозмогая боль и усталость, быстро побежал к началу переулка. Уверенный, что скоро умру от усталости и напряжения. Так как сейчас я находился в таком состоянии духа и тела, когда меня начинало передергивать.

Пробегая, я заметил, что негодяй, который напал на меня сзади, предварительно предусмотрительно поставил наш фонарь на тротуар. Так что, взяв безхозный фонарь, просунув в петлю порезанную правую руку почти до локтя, я, вооружившись чьим-то брошенным кинжалом, пошел назад. Надо, Яша, надо. Негоже оставлять недобитых врагов за спиной. Ведь недорубленный лес опять вырастет.

Так что я усердно производил контроль. А то отдохнуть мне не дадут по-человечески! Вы ваши шутки бросьте! В качестве бенефиса, у всех тел, которые лежали по дороге, ударом ноги в сапоге, я ломал гортань. Не корысти ради…

На этом интермедию можно было считать законченной.

Итого я насчитал в этом переулке девять трупов. Начали они «за здравие», а кончили «за упокой».

Куда делись еще четверо, я не знаю. Наверное, скрылись во дворах, где ранее они сидели в засаде.

А я не знал, имеются ли там еще бандиты, поэтому от греха подальше, забрав свои револьверы, шляпу и кинжал и, распределив все аксессуары по местам, рванул назад. Пот градом катил по моей шее, смешиваясь с кровью из глубоких порезов, покрывавших запястья, плечи, руки и грудь. Наверное, мое тело превратилось в сплошной багровый синяк.

На перекрестке шлюхи уже куда-то скрылись. Оглушенный Хулио лежал в сторонке у стены дома. Чтобы не попасть прохожим под ноги. Когда я проверил ему пульс, то обнаружил, что мой слуга-бездельник жив. Похлестав его по щекам, я живо привел его в чувство.

Знаете, что я ему сказал? Не знаете? Вот и не надо!

Как-то передвигать ноги умеет — вот и ладно. Нечего тут засиживаться, мало ли кто тут еще появиться.

Может бандиты, а может и серенос. Ночная стража. Задержит нас для протокола. Впрочем, если бы последние захотели тут появиться, то, услышав выстрелы, уже были бы здесь. У нас же они пока еще далеко не повсюду. Кое-где только. Да и то…

Казна пока пуста. Страна в долгах, как в шелках. Хоть закладывай ее со всеми потрохами Британской империи. Как я уже упоминал, теперь самым высокооплачиваемым чиновником из высокопоставленных особ является новый градоначальник Буэнос-Айреса. Мужчина с пухлыми губами сластолюбца. Сеньор Викторика. Получает он в месяц всего пятнадцать песо. Правда, серебром. А с таких денег шиковать не будешь.

Впрочем, когда английский консул, сэр Гамильтон, узнал сколько получает дон Викторика, то внимательно посмотрел на него и объявил свое мнение:

— Нормально. Такие и у нас больше не получают.

И в доказательство вальяжно помахал желтоватой «Дзе Лондон Газетт» трехмесячной давности.

На что президент Рохас обратил внимание чванливого британца, чьи предки имели дурную привычку рождаться исключительно в семьях крестьян или лакеев, на, как выразился бы «Сеньор Робинзон», кадр из фильма «Аргентина 19 века». Который тут механически транслировался всегда и всюду, без помех.

В данный момент это были фигуры двух повешенных на виселице. Приятных эмоций такое ядреное зрелище не вызывало.

— И какое же у них преступление? — мрачно спросил сэр Гамильтон.

— Слишком много болтали не по делу! — плотоядно улыбаясь, дипломатично ответил генерал.

К счастью, сеньор Викторика по-совместительству очень богатый латифундист. А за своим хозяйством надо присматривать. Без хозяйского надзора никак нельзя. Мало ли, что там управляющий наворотит. Вот и делит свое время Викторика между городом и поместьем. Месяцами сидит там, а месяцами — здесь.

Что же касается серенос, то у них зарплата так мала, что на эти должности идут лишь старики-пенсионеры. Как в будущей России в охранники.

Много ли надо сил и умений по ночам с колотушкой ходить и кричать противным голосом: «Спите спокойно граждане города. В Буэнос-Айресе все спокойно»? То есть с бандитами местные серенос никаких дел иметь не будут. Не герои они, чтобы вступать в ночные схватки. Хоть стреляй их, расстреливай. Дел все равно не будет. Им и так не скучно.

Да и как когда-то говорил мне знакомый начальник ОВД нашего района: «В милицию обращаются только бомжи, проститутки, сумасшедшие и пьяницы. А нормальные люди приходят к нам только чтобы паспорт получить!»

Вот и мы не будем портить статистику…

Тем более, что сам диктатор Рохас в Буэнос-Айресе не живет. Резиденция нового главы Аргентинской Конфедерации расположена в северо-западном пригородном поселке Палермо.

Сильно опасается наш генерал атаки с моря и высадки вражеского десанта. Готов в любую минуту стратегически отступить в пампу, в свои поместья. То есть вся нормальная охрана только там. Вот в Палермо бы патрули, стрельбу услышав, все беспорядки мигом пресекли. А тут все пущено на самотек. Такова се-ля-ви.

Но все же, пошатываясь и спотыкаясь, мы со слугой вполне успешно добрались в этот раз до особняка синьора Грасия.

Глава 3

Как только мы добрались до места ночлега, «ми амо» (хозяин), дон Грасия, происходящий из рода потомственных благородных кабальеро, но внешне выглядящий как чахоточный плебей, увидев в каком мы плачевном состоянии, тут же отправил верхом слугу с сообщением для дежурного по городу «Масорки».

Я был не против. Во-первых, от «Масорки» что-либо утаить невозможно. В надежных женских руках, эта организация работает уже так же эффективно, как НКВД в пору своего расцвета.

Помимо 10 процентов (цветного населения Буэнос-Айреса), которые пишут доносы и стучат, не по тягостному долгу, а так сказать «по велению сердца», есть еще масса добровольных стукачей. Барабанщиков. Уж до чего дикий народ, я вам скажу по секрету, прямо ужас.

Им указали путь к доносу и клевете, и они знают, что достаточно одного их слова, чтобы предать целую семью в руки Масорки. Даже развращенная Венеция во времена Совета десяти не позавидовала бы нашему настоящему положению.

А чего чернокожим сейчас терять кроме своих цепей? Их скученность трудно себе представить. Днем, когда часть членов семьи находится на работе, в католических школах, а дети дошкольного возраста копошатся на улицах, эта скученность не так заметна. Но когда наступает ночь и семья собирается в полном сборе, картина совершенно иная.

Летом они для ночлега занимаются все балконы, коридоры, прихожие, лестничные клетки, словом, все, где можно лечь. И все равно тесно. Слава богу, что зимы как таковой почти нет. Максимум по утрам в разгар зимы пар изо рта валит. Значит на воздухе меньше 13 градусов Цельсия.

Так что нечего сказать, широко размахнулись барабанщики нашего города!

Аргентинцы массово переобулись в воздухе. Революция, однако, полная свобода, равенство и даже братство. Глядь-поглядь теперь все из унитаристов, стали добрыми федералистами. А новая партия «Народное объединение» Рохаса имеет отделения во всех кварталах аргентинской столицы. Причем партийная работа поставлена так хорошо, что Ленин плачет от зависти и нервно курит в сторонке.

А рядовые партийцы, естественно, обязаны, если что узнают противоправное, то тут же докладывать «Масорке».

Безобразие! Разве буйствовать разрешается? Нет, никому не разрешается. Сажай их, сукиных сынов, на нашу голову!!!

Прибавим к этому, что и само аргентинское НКВД массово и профессионально вербует себе информаторов во всех «вкусных» сферах и во всех слоях общества. Из «зоны риска». Подписывают обязательства сотрудничать поголовно все бендерши из публичных домов, хозяева гостиниц, трактиров, рюмочных- пулькерий и так далее. А так же все врачи, фельдшеры, аптекари и тому подобное. Это с полицией или народной милицией можно играть в кошки-мышки. А «Масорке» доказательства не требуется, достаточно «революционной необходимости».

Как Вы думаете, где сейчас хозяин гостиницы, что натравил на меня бандитов? Зека на стройках пятилетки! Уже выбился в бригадиры, в «бугры» и стал на путь исправления. А как иначе? Ведь у надсмотрщиков отличные бичи из воловьих жил. Аргентинского производства.

Так что, вероятней всего, если где соберутся 8–9 «портеньо» из столицы, то уверенно считай — один из них стукач. Что всегда про себя подумает: «Полегче. За такие слова, знаешь…»

То есть все тайное моментально станет явным.

Думаю, что и сведения о нападении на меня уже превентивно где-то проходили. Больно уж много народу было задействовано в нем. А подобное скрыть просто невозможно. Скорей всего большинство рядовых исполнителей использовалось «в темную». То есть цель они не знали.

А «Масорка», «карающий меч революции», «опора народной империи», посчитав, что целью станет не высокопоставленный правительственный чиновник и не партийный функционер, решила, что обычный криминал не их компетенция и передала информацию в милицию. Где она и застряла. То есть с этой стороны плохо быть «тайным советником Сталина» и официально не иметь высоких чинов.

Во-вторых, чего мне боятся огласки? Это пусть мои враги боятся. А я с родной «Масоркой» не прочь успешно сотрудничать. С наслаждением.

За исключением одного щекотливого момента.

Я же тут известный оракул. Провидец, перед которым открыты все тайны грядущего. Белый маг. С дозволения начальства. Жужжу как муха, а от меня отмахиваются…

И тут такой конфуз. Какой же ты пророк, когда сам влез в ловушку? Ослеп? Или потерял свой дар? Как-то это нехорошо выглядит. И пахнет. А как известно, в столице понты ценятся превыше всего.

Обычно я делал предсказания только по «глобальным вопросам». Мол, мелочевкой не занимаюсь. Только то, что войдет в учебники истории и стоит моего внимания. Но аргументик шаткий. Пророк, не распознавший смертельную угрозу для своей жизни, может моментально лишиться «легитимности». Ой, ой, ой!

Вот ёлы-палы!

Короче, скажу, что все провидел заранее, поэтому пошел туда специально, чтобы проверить и убить всех заговорщиков, но увы, не смог предвидеть сущего пустяка, что мой пистолет забарахлит. Такая мелочь ускользнула от моего внимания. А так бы я всем показал… Да и сейчас, в общем-то, продемонстрировал, что со мной шутки плохи. А что? Вдруг прокатит.

Прокатит…Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

Пока мои промыли и перевязали раны, приехал срочно из «Масорки» дежурный офицер.

— Драсьте…

Молодой лейтенант. А это самый лучший вариант.

Потому что, в Аргентине, все как в России или в СССР. Да и в любой стране мира, с чинами люди только «бронзовеют». Дубы крепчают…

Классификация следующая. Молодой лейтенант — главный оплот армии или НКВД. Он по должности должен все знать и хотеть служить. Это главные его обязанности. «Страшный лейтенант» должен уметь все делать самостоятельно и просто «службу тянуть». Отзвонил — и с колокольни долой!

Капитан — уметь организовывать работу подчиненных и развивать в них желание служить.

Майор — знать, где и что в его подразделении делается. Подполковник — уметь доложить начальству, где и что делается. Полковник — самостоятельно находить то место в документе, где ему надо расписаться. Генерал — скрепя извилинами в остатках мозгов — самостоятельно расписываться там, где ему укажет адъютант. Главкому военного округа, как полному оболтусу, предписано лишь уметь ясно и четко выражать свое бурное согласие с мнение министра обороны. Министр обороны, словно какой-нибудь монтер Мечников, «измученный нарзаном», — может просто и понятно сказать президенту или правителю страны то, что тот хочет услышать.

А президент должен периодически, но не реже одного раза за свой выборный срок, побывать в воинской части. И, заигрывая в демократию, спросить у лейтенанта: в армии какой страны тому хотелось бы служить. Если тот ответит, что в той же где работает и президент, то последний обязан пообещать повышение жалования. После следующих выборов.

Так что я окинул прибывшего чекиста взором и подумал: «Экий бравый…» Так как в левой руке у него был зеленый грязный пенал с письменными принадлежностями, а в правой бутерброд с копченой колбасой. Ха, сразу видно увлечённого человека.

Лейтенант Торрес подробно опросил меня и моего слугу, Хулио. Все тщательно зафиксировал «под протокол» и уехал. Багровый от радости. При этом глаза его сияли как звезды.

Теперь всем злоумышленникам конец. Определенный. И неизбежный. Спасется только тот, кто вовремя сумеет эмигрировать. Остальных повяжут.

Без вариантов. В покушении на меня участвовало почти два десятка человек. Включая вспомогательный персонал. Теперь, когда известно, кто был целью, «Масорка» станет носом землю рыть. Отыщется стукач или сразу два. Которые дадут весь расклад.

Опять же трупы. Аргентинская НКВД пройдется частой гребенкой по их кругу общения, по знакомым. В подвалах «Масорки» никто запираться не будет. Расколются до самой жопы.

Известно место нападения. А тут пока не принято сдавать особняки посуточно, без документов. Хозяевам не отбрехаться. При этом и все соседи вокруг упорно делали вид, что все тихо и спокойно. А значит что? Что в этом квартале рядом живут члены одной «комфитерии». То есть политической партии. Которая имеет руководство. А это вам не какие-нибудь драные угольщики-корбанарии. Авторитетные люди. Этим есть, что терять. А когда солидное имущество ставится под угрозу конфискации, то нам обязаны выдать козлов-отпущения. На расправу.

Да плюс раненые. Им не скрыться. Все врачи, фельдшеры и аптекари активно сотрудничают с «Масоркой» Допустим, что какой-то доктор остается при этом тайным поклонником унитаристов. Подпольщиком. И все равно в тайне такое удержать не получится.

Народ пока не привык шиковать. То есть использованные бинты и окровавленные простыни не выбрасывают, а стирают на берегу реки.

А в городе стирать запрещено. Если кто начнет — соседи доложат. Мол, так и так — забивает стоки ливневой канализации, гад. Дорогие органы возьмите и разберитесь. А если кто рискнет стирать окровавленные бинты на берегу Ла-Платы, то куча желающих найдется доложить «куда надо» о подобном. Порядочек, граждане прежде всего.

То есть для заговорщиков куда не кинь — всюду клин. Их песенка спета.

После этой памятной ночи я целую неделю провалялся в постели, под наблюдением врачей. Покорно принимая их порошки и отвары. Восстанавливая силы и здоровье.

Пока я лечусь, напомню коротко о том, что раньше происходило. Мой отец Педро Хуарец — природный аргентинец. Родом из города Росарио, провинции Санта-Фе. Дальний родственник Че Гевары. Волей судьбы он оказался в Советском Союзе и там прижился. И натурализовался. Женился на моей матери, русской красавице, и прожил насыщенную жизнь. Так же насыщенно жил и я, Яго Хуарец, в России — Яша Шувалов, до 55 лет, пока не угодил в авиакатастрофу.

А здесь переродился и начал все сначала. С 16 лет, в Аргентине 1829 года. Кажется, у меня еще имеется миссия сделать Аргентину великой и процветающей страной. Но это неточно. Во всяком случае, спорить на это я бы не стал. Могу и ошибаться…

Тут я быстро влился в коллектив, поддержав переворот Рохаса. То есть стал советником «товарища Сталина». В середине марта я оказался в этих местах, а уже в конце апреля Рохас, преодолевая препоны обстоятельств, уже захватил столичный Буэнос-Айрес. Прежний диктатор, француз Жан Лавалье, бежал в Монтевидео. Вот что интересно, сам француз пришел к власти на волне народного недовольства, когда правительство в результате поражения в войне с бразильцами, согласилось признать провинцию Восточный берег независимым государством Уругвай.

А Лавалье, надрывая связки, кричал: жизнь положу, лягу костьми, но подобной мерзости не допущу. Но после нескольких часов апрельского плавания на яхте, на пристань Монтевидео сошел совершенно другой человек. Ярый сторонник уругвайских сепаратистов, часто восклицающий «Вива свободный Уругвай!» Вот что оплеуха животворящая делает! Монтевидео Лавалье использует как базу, эмигрантский центр, ведя там переговоры с французами и надеясь при их помощи вновь прийти к власти в Аргентине.

«Совсем обнаглели!» — подумал я. И тут же отметил, что эта формулировка приходит в голову все чаще и чаще.

А что же Рохас? Приход к власти нашего генерала, вызвал бурные овации всех федералистов.

6 декабря 1829 года новоизбранная Палата предсказуемо избрала губернатором и командующим вооруженными силами провинции Буэнос-Айрес тридцати шестилетнего Хуана Рохаса. Федералисты победили (если бы они только знали, что их лидер со временем превратит всех их в унитаристов!).

Перед избранием Рохас потребовал от Палаты представителей неограниченных полномочий. Требование было удовлетворено с формулировкой: «неограниченные полномочия предоставляются с целью регулирования внутреннего управления провинцией в соответствии с требованиями сложившихся условий… и обеспечения порядка и общественного спокойствия».

Каудильо всех оставшихся Соединенных провинций испытывали «чувство глубокого удовлетворения». Еще бы! При унитаристах, сторонниках твердой центральной власти, их юридический статус был ниже плинтуса. Потенциальные преступники, сепаратисты, хотя и фактические руководители провинций. Теперь же их фактический статус стал приближаться к юридическому. Тем более, что богатые прибрежные провинции Буэнос-Айрес и Уругвай совсем не хотели объединяться и иметь общий бюджет с нищими провинциями в глубине страны.

Но теперь Уругвай отпал, и Буэнос-Айрес стал единственными морскими воротами в «большой мир». К тому же, наша провинция контролировала конец разветвленной речной системы. А эта речная система, состоящая из больших рек Ла-Платы, Параны, Парагвая и прочих притоков, сейчас выполняла роль дорог по доставке грузов. За неимением лучшего.

Так что каудильо всех провинций быстро договорились. Каждый имеет, то, чем он фактически владеет. Аргентина становится Конфедерацией. Союзом фактически независимых 14 государств. Этакое СНГ. Реки остаются свободными для торговли. При внешних угрозах Соединенные провинции обязуются помогать друг другу против армий интервентов. Тех же бразильцев, англичан или французов.

Единственным моментом, выделяющим генерала Рохаса среди остальных каудильо, было то, что ему доверяли сферу внешних сношений. Иначе было нельзя. Провинция Буэнос-Айрес единственная теперь имела выход к морю, через нее велась вся внешняя торговля, что, при ярко выраженной колониальной структуре экспорта и импорта, было делом жизни и смерти для всех аргентинцев. Да и консулы «великих держав», США, Англии, Франции жили именно в столице или в ее окрестностях.

Каудильо провинций, нечто вроде батек Махно, только большого калибра, в юриспруденции разбирались слабо. Сказывалась дремучая провинциальная патриархальность.

А при заключении этого договора я дал Рохасу некоторые советы… Теперь прописанные, хотя и не мелким шрифтом, но погребенные в глубинах текста государственного договора. И принявшие силу закона. В результате сложилась забавная ситуация.

Этот договор никак не мог быть юридически расторгнут. И каудильо провинций не могли делегировать по доверенности свои международные дела никому другому, кроме губернатора провинции Буэнос-Айрес. Одновременно становящемуся формальным главой Аргентинской Конфедерации. То есть получилась милая юридическая ловушка. Ни туда, ни сюда.

Забегая немного вперед, скажу, что теперь каудильо никак не могли законно сместить Рохаса с поста главы Аргентинской Конфедерации, в чьей сфере влияния находились все внешние сношения. Так как этим ведал исключительно губернатор Буэнос-Айреса. А все провинциальные декреты, с грозными приказами сместить Хуана Рохаса с должности губернатора провинции Буэнос-Айрес, выглядели просто смешно.

Кстати, формально Бразильская война так еще и не закончена. Хотя меморандум о мире подписали еще почти полтора года назад. В начале народное возмущение вызвало переворот Лавалье. Затем Рохас, укреплял власть, боясь вызвать очередные народные волнения. К потере Уругвая надо было просто привыкнуть. Время лечит…

Вот так и живем!

К счастью, болел я недолго, на мне все заживало как на собаке. Особенно, если учесть, что все болезни я привык лечить алкоголем.

Так что в конце этой недели я уже стал страивать производственные совещания прямо в постели. Вызывая к себе компаньонов и ревизоров. Ну, нет у меня свободного времени. Совсем нет!

И началась тут потеха. По-ихнему, если отчетность на полгода отстала — пустяки! А по-моему — преступление. По-ихнему — кассовые книги заверять и шнуровать не надо, а по-моему — надо! По-ихнему — нарезать болты вручную продуктивно, а по-моему — нужно механически! На кого ни посмотришь — светлая личность, хороший честный гражданин, а как сядет на финансовые потоки, моментально мордой в грязь. Все эти неприглядные факты казались мне не смешнее зубной боли.

А на восьмой день, разместившись в портшезе, словно какая-нибудь истеричная дамочка, я лежа проследовал до некоторых производственных объектов. Облитых жарким солнцем. Чтобы окинуть все хозяйским глазом.

Барин вернулся!

Качаюсь на портшезе как будто в океане. «По морям, по волнам… »

Скоро Новый год! Жара! Жара! Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут плавиться мозги?

Ну, вон он, Байрессельпром.

Я выгрузился и стал по-хозяйски осматривать подведомственную территорию.

И со входа сразу охватывает сладкий запах карамели. Белые колпаки, снежные халаты. Мнут карамельную массу, машина режет карамельные конуса. Что сказать? Все по классике: " Науки юношей питают, отраду старцам подают!" Кажется со стороны простая штука, каждая баба может так отрезать, а на самом деле это не так.

На плитах тазы с начинкой. Симпатичный цех! Бывшие знаменитые «Пинедо и сыновья». Этот Пинедо просто нагло примазавшаяся ко мне личность в треснувшем пенсне и с бакенбардами.

В банках и ампулах сепарированные дрожжи, сусло, солод кукурузный и сорговый, культуры дрожжей.

— Кормилец ты наш! — восхищенно воскликнула мне какая-то старушка и зарыдала.

Старушку еле успокоили всем коллективом.

На следующем объекте тяжелый запах табака убивает прицепившуюся ко мне аромат карамели. Халаты на работницах синие. «Дукат». По-английски тоже написано: «Doucat». Работницы, словно легендарная Кармен, режут, набивают, клеят. Сигары выходят не хуже кубинских. Не даром же грек Онассис сказочно разбогател, экспортируя не турецкий или греческий табак в Южную Америку, а аргентинский — в Европу. Вот и мы поощряем отечественных табаководов. Везде пестрят лозунги «Вершки и пасынок оборвешь, лучший лист соберешь». Или «Сей махорку — это выгодно».

Порх-порх…

Дальше прибыли на славный фруктовый, бывший Ревера ( известный местный математик, философ и болван), ныне Первый завод фруктовых вод. Моя гордость.

Почему? Я сейчас веду обширное строительство. А со стройматериалами в пампе беда. К счастью есть отличный рецепт для наших условий. Глина ( или даже простая земля)- этот компонент есть везде. Зола — тоже в кострах и в очагах постоянно восполняется. Не дефицит. Третий, связующий компонент этой смеси — известковый раствор. Тут уже дело хуже.

Хотя Аргентина — дно древнего океана. В принципе, известняка или ракушечника тут хоть задницей ешь. Вот только в степи он покрыт многометровым слоем чернозема. В северо-западных провинциях страны, где влаги достается меньше, да и леса культурные индейцы инки, со своею «Дочерью Монтецумы», уже свели, во многих местах черноземного слоя почти нет. Сплошная «Индейская гробница!» С участием любимцев публики. Хоть начинай пилить блоки и пирамиды Хеопса ваяй!

А когда известняк обнажился, то считай местность превращается в пустыню. Так как на поверхности вода, которой там и так не достает, совершенно не держится. По мелким трещинам в известняке она уходит на глубину. А в тех краях, вдобавок, климат намного жарче, чем в столице. Вот и получается почва сухой, как старый костяной череп, найденный в пустыне.

К счастью, и рядом с Буэнос-Айресом имеются известняковые каменоломни, где ломали блоки для строительства кафедрального собора и некоторых богатых особняков. И белой известковой пыли там полно. Не дефицит, так как она никому не нужна. Бери эти отходы лопатой и кидай в рогожный мешок из сизаля.

Потом технология проста. Обжигай этот порошок на огне, превращай в негашеную известь. Далее, когда весной, в октябре, пошли дожди и почва от воды раскисла, в определенных местах, мы насыпали на глину относительно ровными слоями приготовленную золу и известь, погоняли по этому место табуны волов и лошадей, чтобы место превратилось в болото, наполненное однородной тестообразной массой. А заодно и известь погасилась.

То есть никаких «Ковыряй, стало быть, землю лопатой?» у нас не водится. Механизируем все, что можно. На конской тяге. А пока лошадь еще дает фору локомотиву.

Затем на объекты мы нагнали зека и они нам, при помощи приготовленных деревянных форм, почти всю эту грязь превратили в кирпичи. Под песню «Гори, моя звезда!.. И на штыке у часового горит полночная луна!»

Началось лето, кирпичи начали сохнуть. Эти же зека стали потихоньку возводить из этих кирпичей фабрики, заводы, амбары и склады. Все просто и функционально. Никаких «кудрей или завитушек».

Остатки грязи, которую иногда поливали водой, использовали в качестве раствора. Фишка в том, что слепленные из такого дерьма объекты с годами приобретут прочность цементного монолита. А через века их даже взорвать станет не так уж просто. Нормально работа идёт, график мужики выдерживают.

Конечно, до предстоящих апрельских дождей мы все эти объекты под крышу не возведем. Да и не надо. Пусть коробки зданий сохнут равномерно со всех сторон. Как гласит народная мудрость: «Поспешность потребна только блох ловить.»

В сезон дождей, в апреле, хозяйственно накроем, чтобы не мокло, брезентом, кожей или мешковиной покрытой битумом и асфальтовой смолой и все перестоит. А следующим летом будем думать. Лучше всего, конечно, будет покрыть все крыши объектов импортной белой жестью.

Из Германии. В 17 веке эта жесть была ценной и дорогой, ее из страны не вывозили. В конце 18 века стали активно экспортировать, в том же Лондоне много домов покрыли такой кровлей. А в начале 19 века, надеюсь, и в Аргентине так же станем делать. А если не получится — тогда все покроем толью. На тканевой сизалевой основе. Или на картонной. С внешним слоем из смолы, битума и мелкого асфальта. Рубероид хорош по качеству, так как с равным успехом переносит сильный ветер, тропический дождь и жару, снег и холодную зиму, в известной мере огнестоек.

Наша беда, что мы постоянно испытываем хронический дефицит топлива. Вот такое свинство по профессиональной линии. Угля нормального нет и не предвидится. Дрова тоже в жутком дефиците. А из-за границы не на возишься. Пищу готовить можно на сухом бурьяне или кизяках. А вот промышленность на подобном топливе не разовьешь. Эх, жизнь-жестянка!

Так что приходится постоянно ломать голову, как в нашем случае лишний раз сэкономить. Всё как всегда: решишь одну задачку — сразу вырисовывается другая.

То есть просто разложить костры на дне каменоломни — не наш метод. Приходится в наших палестинах сразу строить нормальную фабрику. С нормальными печами, камерами, баками, стальными или бронзовыми. С заводскими трубами, дающими хорошую тягу. Вертикальными или наклонными, там, где возможно использовать природные возвышенности. С вентиляцией, кузнечными мехами, и каскадом вентиляторов на конной тяге. И там же применять разные медные и бронзовые трубки, чтобы сразу получать вспомогательный продукт.

Так как когда известняк нагревается — то выделяется огромное количество углекислого газа. А его жалко на воздух пускать. Польза же? Польза! А желание халявы неистребимо. Вот и приходится этот углекислый газ собирать в нечто вроде аэростатов. И буксировать всадниками к потребителям. А потребителей у нас вагон и маленькая тележка.

«До чего дошел прогресс. До невиданных чудес…» Французское шампанское на родине в бочках зреет много лет, а по передовой советской технологии, насыщая вино углекислым газом, можно сделать подобное шампанское всего за шесть месяцев. Так что все белое аргентинское вино мы скупаем на корню. И не только аргентинское. Будем теперь всем контрафактное французское шампанское за полцены гнать. Особенно богатым бразильским метисам, в обмен на золото и алмазы с самоцветами, под лозунгом «огненная вода вкусная очень есть, да».

Пункты приема пустых бутылок для этого от треста «Мелкие дребезги» уже работают день и даже ночь.

И тогда начнутся дикие радостные танцы, и аргентинцы запоют победную песнь своими козлиными голосами:

"Кооперация! Кооперация!

Даешь профицит ты нашей нации!.."

И все пьют нашу огненную воду под аккомпанемент хрустящего жареного мяса. Тоже аргентинского.

А кому такое вино не нравится, тот может удалиться в какое-нибудь другое место. Например, в обоссанный донельзя Париж.

Опять же газировка! Золотое дно. Дороже бензина! Сон Шехерезады, товарищи!

«Кока-колу» нам пока, конечно не создать. Так как тонизирующие орехи кола необходимо везти из Африки. А вот просто шипучку «Кока» -легко и просто. Так как коки в Боливии выше крыши. Реклама трубит, что наша «кока» полезна всем в любое время, что она помогает переносить жару и высокую влажность воздуха, является тонизирующим средством, повышает настроение и прочее и прочее. Все достоинства её трудно перечислить.

А вот апельсиновая «Фанта» у нас выходит близко к натуральной. Немецкой. Даже лучше, так как у нас апельсины свои, доморощенные.

Есть у меня мысли и по созданию «советского мороженного». За 20 копеек. А то живут бедные аргентинцы, кроты несчастные, в подземелье своего невежества. Настоящего мороженного не знают.

Рецептура там проста как бублик. Сахар, свежее молоко и сливочное масло. Продукты натуральные и этого всего у нас в избытке. Нет только холода. Но уже через пять лет какой-то француз сумеет сгустить углекислый газ до твердого состояния. Создав сухой лед.

А в конце 19 века в США на основе такого льда разразился бум мороженного. Прогресс и цивилизация в одном флаконе, однако!

Я конечно, могу что-нибудь подобное соорудить, но уж больно все это дорогим выйдет. Только олигархам по карману. Придется по старой доброй американской технологии отправлять корабли на Огненную землю, в горы, там пилить ледниковый лед, паковать его в прессованные опилки, в ящики, и на корабле же срочно плыть обратно. В Буэнос-Айрес. Так выйдет намного дешевле.

Впрочем, довольно об этом.

Так вот, вернусь к началу мысли, завод наш газировки уже работает на всю катушку.

В карбонизаторе при 5 атмосферах углекислота насыщает воду. Вода перед этим проходит через массу фильтров, так что чиста как стеклышко. А вот с бутылками пока проблема. Пытаемся продавать продукт в оловянных кегах. Мол, пейте напитки большой компанией. «Праздник к нам приходит!» И «Разве с полведра напьешься?» Какая потрясающая реклама!

Но за один день я все посмотреть не успел, а потом наступило Рождество. И народные гуляния. Со свистопляскою.

А скоро наступит и Новый год. Посреди адского пекла. «Новый год к нам мчится! Скоро все случиться!… Ждать уже недолго! Скоро будет елка!»

Глава 4

Вот и наступил Новый, 1830 год. Очередной год на пути прогресса и просвещения. Я уже достаточно выздоровел, чтобы выдержать трехдневный путь домой на лошади, но перед тем как покинуть Буэнос-Айрес, все же решил посетить родную «Масорку» и узнать, как продвигается дело о нападении на мою скромную персону. Интересно, знаете ли.

Президент Рохас, наш «товарищ Сталин» успешно контролировал столицу из пригородного Палермо. Его супруга оставалась в семейных поместьях, на хозяйстве. А хозяйство там было обширное, настоящие удельные владения, частная империя, за всем нужен глаз да глаз. И все же сеньора Рохас находила там время и возможность руководить аргентинским НКВД. И решать стратегические вопросы. Надобно заметить, что жена дона Хуана Мануэля Рохаса, не была безусловно злой женщиной, но обладала необычайной склонностью к тонкой интриге. К тому же, с волками жить — по волчьи выть.

В столице же, для контроля над обстановкой, она делегировала полномочия своей сестре. Донне Марии Хосефе Эскурра, свояченице дона Хуана Мануэля Рохаса. Влияние которой стало громадным.

Эта женщина быстро стала играть роль «нашего Берии».

Помните мою классификацию для армии и спецслужб? Так вот в данном случае она не работала. Никакого профессионального выгорания не происходило, так как во главе аргентинского НКВД стояли женщины. А женщинам очень интересны любые сплетни. И когда у них под рукой имеются государственные ресурсы, то они с наслаждением качают любую информацию. Чем больше — тем лучше. И никогда не устают на такой работе.

Природа, очевидно, совсем не предназначала свояченицу Рохаса для тихих наслаждений семейным счастьем. Сильная жажда деятельности и бешеные политические страсти волновали душу этой женщины, а обстоятельства и некоторые условия ее семейной жизни, в том числе и общественное положение мужа ее сестры, смуты и волнения аргентинского общества, открыли ей обширную арену для действий.

Никогда еще существо без определенных целей и способностей, с очень посредственным умом, не оказывало столь крупных услуг тирану, как эта женщина Рохасу, всегда предоставляя ему случай удовлетворить её собственные капризы. А так же злобу и ярость.

В ее действиях не было особого расчета, она совершала поступки под влиянием искренней страсти, глубокого фанатизма и преданности делу федерации и своему любимому свояку. Она питала какую-то слепую, безумную ненависть к унитариям и была, так сказать, живым воплощением этой страшной эпохи переворотов общественных и частных, созданных диктатурой жестокого генерала Рохаса.

Меня согласились принять 2 января и даже прислали за мной транспорт. В назначенный час желтая коляска, запряженная парой вороных коней, забрала меня из дома сеньора Грасии, крупной рысью проскакала по улицам столицы и остановилась позади площади Сан-Хуана, перед сохранившим былое великолепие домом, ворота которого походили на врата ада, из-за множества изображенных на них красных языков пламени.

Такой вот у местных чекистов своеобразный юмор.

И во дворе и в большом доме, этого аналога нашей Лубянки, кишела куча народа. Чувствовалась, что работа НКВД идет непрерывно и неустанно. Мне пришлось поднять шейный платок, закрыв нижнюю половину лица, чтобы не лишиться чувств от ядреных ароматов, когда я пробирался сквозь толпу негритянок, мулаток, уток, кур и всякой живности.

Здесь же были и нескольких рослых мужчин, одетых с ног до головы в красное, цвет генерала Рохаса, и, судя по их очень подозрительному виду, самой судьбой предназначавшихся для виселицы.

Так как на дворе сейчас было горячее времечко, когда за тюремными заключениями, расстрелами, следовали уже официальные убийства, выполняемые с готовностью Масоркой, куда с большим энтузиазмом вступили шайки набранных правительством отчаянных бандитов. Уголовников, которых с негодованием и презрением отвергли бы даже французские якобинцы, друзья Марата.

Эти мрачные люди, точно вышедшие из ада, вот уже несколько месяцев бродили по столичным улицам, сидели в наших кофейнях, толкались по площадям и даже на священных порогах католических храмов не прятали своих огромных кинжалов. Так называемых Кинжалов Конфедерации.

Не забывайте, что сейчас мы находимся на революционном вулкане, который волнуется, грохочет и момент извержения всегда близок. Уже двадцать лет как жизни нет. Со времени славной борьбы за независимость. И даже раньше, если вспомнить времена британской интервенции.

Преступления, совершенные до настоящего времени, отнюдь не конец, а только самое начало страшной эпохи террора. Кинжалы точатся во мгле, жертвы намечены, и это не мщение, а прочно организованная система: соперники одержимы горячкой кровопролития.

Иностранные интервенты активно поддерживают и вооружают отряды «контрас». Сепаратизм раскалывает страну на куски. Каждый сам хозяин в своей округе, плюющий на все законы, божеские и человеческие.

Вскоре должен наступить час резни и поголовного избиения, и если тогда мы будем действовать разрозненно, то мы погибнем и не будет нам спасения! Спасение можно обрести только в коллективе.

Единство и организация, это сейчас наш главный оплот и надежда общества Аргентины в борьбе против внешних и внутренних врагов. Так что приходится объединяться черт знает с кем. Даже со странными «попутчиками революции».

Пробиваясь сквозь густую толпу, словно на базаре, по коридорам, увешанным старинными портретами знаменитых испанских маршалов и генералов, я с трудом добрался до дверей прихожей, где надеялся поймать кого-нибудь и заставить доложить о себе хозяйке дома.

Странное смешение всяких народностей в коридорах и в приемных залах, не может себе представить никакое воображение: здесь были и негры, и мулаты, и негритянки, и мулатки, индейцы и европейцы, — отбросы и сливки общества, мерзавцы и честные люди, которых привели сюда различные страсти, тревоги, заботы и надежды.

В приемной хозяйки я обнаружил лишь слонообразных двух мулаток и трех им подобных негритянок, сидевших на полу и настолько грязных, что их ноги и платья марали белые половики, покрывавшие паркет. Явные и типичные «ходоки к Ленину». «Товарищи». Они громко и дружески болтали с долговязым солдатом в красном плаще. Напоминавшего этим мультяшного «сеньора Помидора».

Тут надобно вспомнить, что после революционного переворота Рохаса, обращение «компадре», то есть «товарищ» при общении друг с другом в нынешней Аргентине стало обязательным. «Господа сейчас в Париже». Или в Монтевидео.

Эти шестеро «товарищей» нагло и с любопытством оглядели меня. А надобно сказать, что гардероб я с собой в столицу не привозил, поэтому был в все том же дорожном костюме. Серьезно пострадавшем от схватки и лишь заштопанным служанками в доме сеньора Грасии. Но и это было еще пол беды.

На мне не было никаких отличительных знаков федерации, которыми жители Буэнос-Айреса теперь были увешаны с ног до головы. Ни красных революционных шароваров, ни кумачового плаща или пунцового жилета. Не имелось так же красных бантов, кокард или полос с лентами. А так же звезд и прочих атрибутов революции.

Отсутствие всех этих мелочей считалось нынче серьезным преступлением, и та же самая народная мораль, которая видела их такими, должна была так же изобрести народных судей и народных палачей. Так как преступление по мнению разнузданных народных «витиев» требовало незамедлительного наказания. Трибунала!

Женщины, создавшие голем Масорки, к сожалению, очень плохо контролировали толпу своих созданий. Позволяя им слишком многое. При этом не занимаясь делом, а размениваясь на мелочи. Лекарство, зачастую, оказывалось хуже болезни.

Банды веселых головорезов всех сословий сторожили у церковных дверей, имея с собой горшки с жидкой смолою и шиньоны из бумажной материи пунцового цвета.

Эти шиньоны погружали в жидкую смолу, и, если у молодой девушки, выходящей из церкви, не имелось на голове красного знака федерации, негодяи грубо отталкивали ее в сторонку, прикрепляли к голове шиньон, вымазанный в смоле и затем толкали ее из стороны в сторону с хохотом и насмешками.

Однажды подобная сцена разыгралась в одиннадцать часов утра у небольшой церкви.

Одна девушка вышла оттуда вместе со своей матерью и была схвачена революционными бандитами, толпившимися вблизи церкви.

Девушка, поняв, что с нею хотят сделать, сбросила со своей головы шаль и гордо предоставила палачам исполнить то, чего они хотели. По принципу «если изнасилование неизбежно, то надо расслабиться и получать удовольствие».

Мать ее, которую задержали другие, вскричала:

— В Буэнос-Айресе нет более мужчины, который мог бы защитить женщину!

— Нет, матушка, — отвечала девушка, бледная как смерть, но с улыбкой величайшего презрения на губах, — мужчины находятся в райском саду, куда отправился мой брат, а здесь остались только «женщины» и шакалы.

Общество Масорка, торговцы и в особенности негритянки и мулатки рыскали по городу беспорядочными шайками, и щепетильные люди чувствовали себя осажденными в своих жилищах, за порог которых красногвардейцы пока боялись переступать.

Все это были еще пока невинные шалости. Шутка- юмор.

Богатые кварталы города от расшалившихся революционеров были в самом плохом положении: здесь головорезы, как бы по молчаливому уговору, объединялись в конфитерии [общества]. Там они могли пить, не платя ничего: тосты, провозглашаемые ими за Рохаса и федерацию, должны были служить достаточной платой за поглощаемое «красными» конфитерами вино.

Такие кафе были битком набиты уже с четырех часов вечера.

Несчастье грозило и тому несчастному, у кого имелась борода, или же волосы на голове были разделены пробором: нож Масорки без промедления действовал тогда в качестве бритвы и ножниц цирюльника. Шутки «защитников страны» становились все безобразнее, пока не переросли в самый настоящий революционный произвол.

Со временем, с заходом солнца, обычно жизнерадостные улицы столицы стали пустеть: жители, запершись в своих жилищах, коротали беспокойные ночи, спать было страшно.

Только каждые полчаса серенос испускали свои вопли, теперь похожие дикие крики смерти. Уличных фонарей сейчас просто нет. Почти совершенно не освещаются городские парки, набережные.

Редко какая страна, кроме России и Аргентины, имеет в своих летописях столь жестокие страницы.

В Буэнос-Айресе все официально пользовались покровительством закона, но на самом деле каждый зависел от прихотей бандитов, устанавливающих свои законы: невозможно стало быть уверенным в своей безопасности. Единственный способ не стать жертвой — сделаться убийцей самому.

Итак, ради собственной безопасности надо было присоединиться к тому, что было наиболее в стране позорного, к Масорке, взять в руку кинжал, убивать и быть наготове к тому же всегда и всюду. Или ты в команде волков, или баранов. Третьего не дано. В сторонке здесь не отстоишься.

Или ты «вступаешь в коммунистическую партию» или готовишься «от тюрьмы да от сумы не зарекаться»

Или ты с Рохасом или мертвец.

К счастью, я вовремя вскочил на подножку этого поезда. Не в последний момент, а, благодаря путеводителю со статьей по истории Аргентины, заранее.

Но имелся один казус.

Я совсем был бы похож на контрреволюционера, если бы не позаимствовал в доме Грасии тонкий красный шнурок, который повязал на тулью своей соломенный шляпы. Так что только кончики этого шнурка, едва заметно выглядывавшие слева из-под полей шляпы, могли быть названы федералистским знаком.

К тому же, тут очередь, как в районной поликлинике. Ждать я не хочу, а эта кодла меня явно не пропустит. И даже приемы Остапа Бендера, что, мол, мне «только спросить», здесь не прокатят.

На минуту воцарилось тягостное молчание.

— Сеньора донья Мария-Хосефа у себя? — спросил я в пустоту, не обращаясь ни к кому в отдельности.

— Да, товарищ Эскурра у себя, но она занята! — нагло и небрежно отозвалась одна из монументальных мулаток.

И что делать? Не драться же мне с ними на потеху публики? К тому же, всегда следует помнить, что в этом здании есть помещения, куда заходили многие, а выходили единицы.

С минуту я колебался, но затем, подойдя к одному из окон, выходивших на улицу, его открыл и позвал своего слугу. Хулио, который сопровождал меня теперь всегда и всюду.

Как только тот появился на пороге прихожей, я твердо сказал, подчеркивая нотки тона скрытой меланхолии:

— Видишь эту дверь? Украшенную позолоченными коронами? Иди и постучись в нее и потом вежливо спроси у сеньоры доньи Марии-Хосефы, может ли она принять сеньора Яго Хуареса.

Повелительный тон этого приказания и нравственное превосходство, которое люди высокого духа и происхождения всегда имеют над грязной чернью, в каких бы условиях они не находились, тотчас же благотворно подействовали и на присутствующих здесь разнокалиберных субъектов. Отчего-то после недавней революции вообразивших, что они вправе считать себя равными людям высокого происхождения, грабить и убивать которых им слишком часто разрешали.

Никто ничего не вякнул.

Минуту спустя появилась опрятно одетая служанка и вежливо попросила меня обождать одну минуту в зале, затем, обращаясь к пяти федеративным дамам, сидевшим на полу, объявила, что сеньора не может их выслушать ранее, чем после обеда, и приказала им прийти позже. Вот и славно!

«Ходоки» повиновались, но одна из них, уходя, бросила жгучий злобный взгляд на меня, невольного виновника их неудачи. Но я сделал вид что ничего не заметил, ни разу даже не взглянув на странных посетительниц свояченицы президента Аргентинской Конфедерации.

Прислуга удалилась, а революционный солдат, не получивший никакого приказания, счел себя вправе усесться на полу приемной.

Между тем, в соседней комнате донья Мария-Хосефа спешила отпустить двух служанок, с которыми она беседовала. При этом она складывала в кучу более двадцати поданных ей сегодня поутру прошений.

Прошения сопровождались разными подарками, в числе которых утки и куры, толпившиеся в передней, занимали не последнее место; все эти прошения она должна была передать лично его превосходительству президенту, хотя отлично знала, что Рохас даже не взглянет на них.

Тут надобно заметить, что в народе уважительно прозвали Рохаса Ресторадор. То есть Реставратор законов. Это произошло потому, что народ Аргентины до смерти устал жить в условиях революционной анархии, изнывая от беззакония. А Рохас под бурные аплодисменты заявил, что восстанавливает законы, действующие при испанской монархии. К полному удовлетворению всех граждан страны. Так что прозвище Ресторадор стало упоминаться даже в официальных документах.

И вот дверь зала отворилась, и я по-демократичному сумел пожать сальные, грязные пальцы давно не мытых рук товарища Марии-Хосефы.

Это была маленькая, худенькая женщина с хитрым лицом и крошечными глазками, горевшими каким-то мрачным огнем и никогда не останавливавшимися ни на чем, а постоянно бегавшими из стороны в сторону. Почти нечесаные волосы, обильно тронутые сединой прикрывала огромная наколка из ярко — красных лент. На шее висел крест, прикрепленный к великолепному ожерелью, каменья которого распространяли волшебное сияние.

Ей было не более тридцати девяти лет, но под влиянием пожиравших ее страстей, что обильно поят землю кровью, она состарилась настолько, что казалась почти старой женщиной.

— Ба! Какие люди! — так, по-простому, начала свое приветствие глава ЧеКа столицы. — Как приятно видеть, что к нам так просто граждане приходят в гости! На огонек. На чашку мате! А то последнее время наш Буэнос-Айрес изрядно обезлюдел. Такое впечатление, что все стали скрытыми унитаристами, потому что теперь их сразу узнают по замкнутому образу жизни. А знаете ли вы, почему эти дураки и дуры заперлись у себя?

— Нет, сеньора, откуда же я могу это знать?

Отвечая, я не смог скрыть легкий оттенок иронии.

Глава 5

— Они запираются и не высовывают носа на улицу исключительно потому, что не хотят надевать установленного красного федерального знака, — уверенно резанула правду-матку товарищ Мария-Хосефа, — да еще из опасения, что их не обольют дегтем. Что за ребячество⁈ Я бы гвоздем приколотила им эти знаки к головам, чтобы они не могли их снимать ни дома, ни… Ах, да ведь и вы, Яго, не носите красного знака так, как это требуется.

При этом выпаде черты лица свояченицы диктатора из искусственно благодушных внезапно превратились в повелительные…

Ну вот, меня же еще и в контрреволюции обвинили. Хватит, уже наносился всех этих красных галстуков в пионерах, значков со знаменем в комсомольцах, и звездочек в пионерах. Уж на старости лет, то мне можно отдохнуть? Ах да! Все забываю, что мы тут только в самом начале пути! Еще не наигрались! Так что я бесстрастно ответил:

— Однако я ношу его, сеньора.

— Да, вы его носите, но так, будто его вовсе нет, так его носят унитаристы. Вы подаете окружающим дурной пример! Льете воду на мельницу врагов. Да я знаю, что вы из Европы, но это не причина, чтобы и вам стать таким же отвратительным, как все они, да, вы носите красную ленточку, но…

— Я его ношу, и это все, что я обязан делать, сеньора, — решительным тоном перебил я оседлавшего любимого конька и сдвинувшейся на этом нашу Фурию Революции. — Давайте перейдем ближе к делу. К моему делу.

Мол, знай свое место. Это не твое собачье дело. Хотя ты и близкая родственница вождя, но и я доверенное лицо Рохаса. Приближенный к телу советник. Ты обеспечиваешь ему власть, но и я могу дать ему большую власть.

В нашей стране контрастов уживается все: слова привета и проклятия, улыбка и злобные гримасы, дружеское рукопожатие и кулак.

И, кажется, что я немного перегнул палку. С женщинами нужно общаться больше с хитростью и лестью, потому что мне ответили:

— А что тут думать? Нападение на Вас конечно дело рук этих гнусных унитариев. И сейчас они пытаются бежать. Чтобы избегнуть рук правосудия. И, этому, конечно, помешать нельзя! Ведь берег так велик!

Странно. Чтобы это услышать, мне не стоило задерживаться в столице, да вдобавок, тащиться сюда. Ну почему всегда органы так увлекаются различной мишурой, диссидентами, но в упор не выполняют своих прямых обязанностей!

— Вы полагаете, что помешать нельзя? — с надеждой спросил я.

— Да, я так думаю.

— Но хоть какие-то шансы их обнаружить и схватить есть?

— Об этом не стоит беспокоиться, их, наверное, скоро разыщут, потому что у нашей полиции огромный опыт в подобных делах. Говорят, что сеньор Викторика обладает положительно гениальными способностями, — настаивала хитрая донья Мария-Хосефа.

Учитывая, что весь личный состав «полицейских орлов» Викторики, на весь огромный город составлял 25 человек, это выглядело как скрытая насмешка. Особенно если учесть, что большинство этих парней давно забили на службу. Переключившись на добывание себе взяток. Мол, сколько не трудись, всегда найдется еще один подонок, затаившийся в тени, готовый нарушить закон.

— А я всегда думал и полагаю, что и в данном случае вы будете несравненно полезнее, чем товарищ начальник полиции, — решил я немного польстить здешней главной энкаведешнице. — Я же знаю, что вы пользуетесь полным доверием регента.

Мол, пощади, царица! Целую ваши ноги!

— О, в этом вы можете не сомневаться! — подтвердила донья Мария-Хосефа, одной из главных слабостей которой было желание похвастать своими подвигами и покритиковать действия начальника сыскной полиции.

— Я вам верю, потому что это говорите мне вы, — убежденно сказал я, стараясь выпытать секреты этой женщины, — вы, конечно, послали сотню человек за ними в погоню.

— Нет, я просто послала за моим осведомителем, Кордовой, который выдал их, но эта скотина не знает всех имен, тогда я позвала сотрудников, они провели расследование, и вот прямо тут, на пороге, сидит тот, который доставил мне необходимые сведения… вот вы сейчас увидите… Пика-до! — крикнула женщина.

Вошел уже знакомый мне солдат и со шляпой в руке подошел к нам.

— Скажи мне, товарищ Пикадо, что ты можешь мне сказать об омерзительных и диких унитариях, который в ночь с 16 на 17 декабря вероломно напали на товарища Хуареца?

— Я знаю, что у них на теле должно быть несколько меток! — отвечал он со зверским выражением на лице.

Ну, тоже мне открытие. Что все пятеро оставшихся в живых из нападавших серьезно пострадали, я знал и без него. Хотелось бы узнать что-то новенькое.

То, что в органах сильно умных не любят, я уже понял. Пришлось продолжать работать «под дурачка». Выцеживая информацию по капле.

— Я полагаю, что раненые находится теперь на излечении у себя или же в других домах, а потому нет никакой возможности опознать их по ранам, — простецки высказал я свое мнение дилетанта.

Наживка сработала.

— Ах, молодой человек, — воскликнула донья Мария-Хосефа, — ведь эти раны дают мне три разных способа отыскать их!

— Три!

— Да, три, слушайте и учитесь: первый способ — доктора, делающие перевязки, второй — аптеки, доставляющие лекарства, и третий, — дома, в которых внезапно появляются больные, поняли вы теперь?

— Если эти способы вы считаете надежными, то верно они таковы, я же не понимаю, как таким путем можно что-либо узнать.

— У меня есть в запасе и другие, если эти не помогут.

— Еще другие?

— Конечно. По понедельникам у нас на реке большая стирка. Будь прачка унитарка или федералистка, все одно — стирать белье приходится при всех, а я уже приняла необходимые меры!

— Прошло уже полмесяца, так что же удалось узнать? Все тщетно?

— Сейчас! Позовите мне товарища Соломона.

Явился товарищ Соломон. Это был человек лет шестидесяти, высокий и такой толстый, что самый жирный бык из числа тех, которых ежегодно приводят на конкурс для карнавала, показался бы тощим в сравнении с ним. Сын одного из старых испанских лавочников-пульперо в Буэнос-Айресе, он и его брат Хеннаро унаследовали от своего отца пульперию. А так же скромное имя Гонсалеса.

Хеннаро, старший из двух братьев, возглавил семейное дело. Но предание ничего не говорит о том, почему мальчишки этого квартала прозвали его Соломоном. Несомненно лишь то, что это прозвище приводило в ярость почтенного Хеннаро, который сыпал в гневе кулачные и палочные удары на тех, кто под предлогом покупки вина или чего другого оскорбляли его этим известным библейским именем.

Этот Хеннаро, будучи пульперо, являлся в то же время капитаном народной милиции, к несчастью, его расстреляли еще в 1823 году, во время военного бунта. Стала вдовой его жена, донья Мария Ризо, и сиротой — его дочь Квинтина.

После смерти Хеннаро, его младший брат Хулио Гонсалес стал владельцем пульперии и в силу народной психологии, потому, что имя Соломон ему казалось звучнее, чем Гонсалес, он стал называть себя: Хулио Гонсалес Соломон.

И с той поры имя, вызывавшее гнев старшего брата, отца Квинтины, стало неразрывно с именем данным при крещении младшему брату, который, казалось, уже с законной гордостью носил его.

И вот дон Хулио стал расти в объеме так же быстро, как росли его имена, а в чинах — так же быстро, как в объеме. Он преуспевал в милиции, да и в торговом деле, но ни то, ни другое занятие не мешало ему по обыкновению отдохнуть часок на пороге своего дома.

Ураган, который подхватил низы аргентинского населения при захвате власти Рохасом, был слишком силен, чтобы не поднять со дна всю пену. Поднял он и эту тушу мяса из грязи. И вот с порога своего дома почтенный дон Хулио представлял себя возведенным в звание полковника милиции, а затем — и в президенты Народного общества Ресторадора, члены которого избрали в качестве символа колос маиса, в подражание одному древнему испанскому обществу, которое выбрало тот же символ и имело почти те же цели.

Теперь этот почтенный человек был начальником районного отдела НКВД и был одет по всей форме. На нем была черная шляпа с широкой красной лентой, синие камзол с красными вставками впереди как у красноармейца, под ним красный жилет и огромный кинжал у пояса, которым масорковцы должны были искоренять крамолу. В данный момент форменная рукоятка скрывалась под правой полой. Напомню, что подобные кинжалы отечество дало всем своим детям для защиты святого дела федерации. И чтобы те сумели обагрить свои клинки кровью гнусных унитариев.

Бороды сейчас все федералисты брили, а вот бакенбарды и отсутствие пробора в волосах считались символами благонадежности. Здесь Соломон не блистал оригинальностью. Добавим сюда мрачный и бегающий взгляд.

Такие характерные лица пройдох можно встретить лишь в минуты народных смут и волнений и их невозможно увидеть, когда в стране царят порядок и покой.

Добавлю, что на этом человеке было очень много федеральных знаков и девизов. В таких кругах почему-то утвердилось мнение, что чем их больше — тем лучше. Так что передо мной был прекрасный образчик северокорейских генералов из будущего, которые носили ордена на всем теле, даже на заднице.

— Да здравствует федерация! — начал рапортовать бодрый начальник отдела НКВД. — Да здравствует славный восстановитель законов! Да погибнут дикие, омерзительные унитарии, за проклятое золото продавшие себя иностранцам! Да погибнут все изменники! Все мы должны быть готовы отдать жизнь за славного Ресторадора, потому что все мы — столпы святого дела федерации!

— Да здравствует славный восстановитель законов! Давшей свободу Америке! — неожиданно тоже прокричала донья Мария-Хосефа.

— Да здравствует любимая дочь великого аргентинского народа, сеньора Мария-Хосефа дель Эскурра! — вынужден был я присоединиться к этим лозунгам и здравницам.

В таких ситуация, закаленный комсомольской юностью, я чувствовал себя так же уверенно, как рыба на дне морском.

— Да здравствует славный герой степей, восстановитель законов, отец наш и отец федерации! — пошел на второй круг товарищ Соломон, наш славный масоркеро. — Все мы, федералисты, и мужчины, и женщины, обязаны помогать его превосходительству, потому что он отец всех федералистов. Поместим нечестивого унитариста Лавалье в клетку и выставим его на всеобщее обозрение на площади Свободы.

— Слава товарищу Рохасу, герою Америки! — сохраняя полную невозмутимость, в нужный момент снова вступил я. — Да здравствует наш славный Ресторадор, да погибнут все враги святого дела федерации!

— Да здравствует Аргентинская конфедерация! Да погибнут дикие унитарии! — не подкачала Мария-Хосефа.

Декларировали мы эти «пролетарские лозунги», соревнуясь с друг другом, еще минут пять. Все устали и оглохли от криков. Наконец, мне удалось с дальним прицелом ввернуть актуальное:

— За работу, товарищи!

После этого товарищ Эскурра соизволила сжалится надо мной и велела Соломону:

— Докладывайте!

— Докладываю! — бодро начал чекист. — Негритянка Мбанга, на вид грязная и оборванная, но в душе добрая федералистка, сообщает следующее:

Читает из протокола:

«Я служу в лавке, которая находится как раз против дома этой унитарки, и из кухни вижу каждое утро молодого мужчину, который никогда не носит федерального девиза. Он разгуливает по саду и срезает цветы для букетов, затем гуляет под руку с унитаркой, а вечером, когда стемнеет, они садятся на скамеечку под большой ивой, и им подают туда кофе!»

"Вопрос: Откуда ты видишь все это?

Ответ: Кухня нашей лавки выходит в сад этой унитарки, и я из-за решетки выслеживаю их, потому что я на них зла.

Вопрос: Почему же ты зла на них?

Ответ: Да потому, что они — унитарии!

Вопрос: А ты откуда знаешь это?

Ответ: Эта донья Гармония, когда она проходит мимо нашей лавки, никогда не кланяется ни мне, ни моей хозяйке, ни моему хозяину, потому, что ее слуги никогда ничего не покупают у нас, хотя прекрасно знают, что и сам хозяин лавки, и все мы — добрые федералисты. Кроме того, я часто видела эту унитарку в платье небесно-голубого цвета. ( «Альба-селеста» тона унитаристов). Прошлой ночью, когда я увидала, что краснознаменный ординарец товарища Муриньо и двое его солдат наблюдают за ее домом и справлялись у нас в лавке, я поспешила рассказать вашей милости все, что я знаю, потому что я добрая федералистка, а она унитарка. Уверяю вас!

Вопрос: Ну, что же ты еще знаешь о ней?

Ответ: Вчера я рассказала вашей милости все, что я видела: почти ежедневно она принимает у себя молодого человека, который, как говорят, приходится ей двоюродным братом, а в прошлые две недели к ней еще очень часто ездил доктор Алькорза. Вот почему я думала, что у нее в доме был кто-нибудь болен".

Далее мне зачитали еще кучу протоколов, в которых бдительные граждане сообщали органам правопорядка, что кто-то носит в костюме бело-голубые цвета, не носит федеральных знаков, а потом как-то внезапно оказывалось, что эти люди, или их хорошие знакомые были найдены убитыми утром 17 числа, в достопамятном мне переулке.

Из других доносов следовало, что другие люди, так же замеченные в разных мелких грехах, так то не ношение красных флагов и лозунгов, в последние две недели часто вызывали домой докторов или фельдшеров или же стали завсегдатаями аптек. В третьих доносах указывались подозрительные люди, которые стирали в реке белье или бинты с засохшей кровью. Как правило они уже тоже предварительно попадали на заметку органам как скрытые унитаристы.

Вот удивляюсь я здешним Штирлицам. Ходят по фашистскому Берлину в буденовках, советской форме, с парашютом за плечами и думают, что их никто не разоблачит. Кажется, чего уж проще? Уж если ты решил работать подпольщиком, то ты первым должен быть в костюме с красным знаменем цвета одного. И больше всех драть глотку на митингах. Хотя, я бы как раз именно к таким людям и присмотрелся в первую очередь. Мне именно они больше всех подозрительны.

Но и тут я мог только подивиться какой мелкой и крепкой паутиной окутан весь Буэнос-Айрес. Какая огромная работа проделана, и как донья Эскурра, словно огромный паук, широко раскинула свои тенета.

В результате проведенной работы было поймано трое непосредственных исполнителей ( двое умерли от ран), несколько человек, из тех кто им помогал. А так же в клейкие сети Масорки угодило еще с полсотни разного народа. Как я и думал, ниточки вели на самый верх. В горние сферы.

Умный не спрашивает в лоб. Умный сам постигает суть и природу вещей. Но по крупицам из намеков я сложил полную картину происходящего.

Для своей операции по моему изъятию хитрый английский посол, сэр Гамильтон, нашел лоха. «Юношу бледного со взором горящим». Сына легенды аргентинской революции Мануэля Бельграно. 16 летнего Педро Бельграно. Но поскольку по матери тот принадлежал к клану Эскурра и немного Рохасов, то донья Эскурра не могла выйти в своем расследовании на саму себя. Если хорошенько тряхнуть дерево, то на голову свалится серьезный кризис, который совсем запросто может перерасти в кровопролитие между влиятельными аргентинскими кланами.

Так что то, нити ведут к Педро, я понял только из темных нюансов повествования. Мол, юный мальчик оступился, по глупости. Но все исполнители, которые могли на него показать, уже зачищены. Так что ничего ему не предъявишь. Что делать? Понять и простить…

Так же следует поступить и с сэром Гамильтоном. Он сразу открестился от всякого участие в этом деле. И ничего ему не пришьешь. А учитывая сколько денег Аргентина сейчас должна Британской империи, то лучше не рыпаться.

Вот так: нападение было? Было. А виноваты — стрелочники. Они наказаны? Наказаны. Так чего тебе милый друг еще надо? Занимайся своими делами и не отвлекай занятых людей.

Я понял намек и поспешил раскланяться и удалиться. Ругаясь в душе. Насколько же мерзкая семейка эти Бельграно! Проклятые итальяшки! Грязные макаронники! Вечно они по уши в переворотах и в интригах. Для них любая власть плохая, если они не у руля. Папаша бузил при испанцах. Но там еще его как-то можно оправдать. Независимость — дело святое.

Но я знал, что яблоко от яблони далеко не падает. И от осинки не родятся апельсинки. И этот сыночек в будущем себя еще покажет. Отъявленным мерзавцем. Так что все сразу ахнут. Так как сынок Мануэля Бельграно, наш Педро, станет активно сотрудничать с французскими оккупантами.

И начинает-то как рано! Вляпается в любой заговор, лишь бы свою выгоду поиметь!

Больше в столице меня ничего не задерживало, так что я срочно выехал в одну из асиенд Рохаса, где работал управляющим.

Глава 6

Заканчивается февраль. А это значит, что пора познать мудрость народной пословицы «цыплят по осени считают». А с марта как раз начинается календарная осень, а заодно и первый год моего попадания в 19 век.

А плоды моего пребывания уже видны невооруженным глазом. Уже второй год южная часть Южной Америки страдает от жестокой засухи. А у нас даже некоторый рост валовой продукции наблюдаются. Животноводству засуха не такая уж помеха. Это же вам не обледенелый наст копытами пробивать.

Да, на определенных участках пришлось уменьшить поголовье. Вместо 700 животных оставить триста. Но все засолили впрок. Ничего не пропало. Если животное развивается слабо, его держать не выгодно, и оно подлежит уничтожению. Только так следует производить отбор, по принципу: лучшее из лучших.

А оставшийся скот мясных пород выглядит отлично.

Низкорослые, приземистые, хорошо упитанные животные более напоминали приплюснутые покрытые шерстью шары на четырех опорах, наполненные до отказа мясом, жиром и костями. Для обзора мне вывели рекордсмена этой мясной породы. Бычок набирал вес до 700 г в сутки. Животное, видимо, уже привыкло к подобным презентациям и стояло спокойно, безразлично посматривая на собравшихся.

С точки зрения промышленного подхода, корова и прочая скотина — это своего рода живая фабрика по переработке растительных жиров, белков и углеводов в животные (мясо, молоко).

Из небольшого количества привозной железа и стали, а так же дерева твердых пород, вплоть до железного, у нас работает разнообразное оборудование на конной или воловьей тяге, которое активно применяется при выращивании кукурузы и для ухода за крупным рогатым скотом. Жатки, сеялки, сноповязалки, комбайны. Бросаются в глаза простота и надежность таких машин. Подобные механизмы в комплексе сводили ручной труд гаучо к минимуму.

Многие приемы организации нашего сельскохозяйственного производства буквально повторяют промышленные. В свое время старина Генри Форд I справедливо заметил, что «мы у себя на ферме не фермеры, а промышленники». Главный результат всего этого заключается, конечно, в повышении урожайности сельскохозяйственных культур и продуктивности скота, в снижении затрат труда на единицу продукции. Никакой, понимаешь, теперь тебе поэзии сенокоса!

Возле рек, ручьев и рукотворных прудов, раскинулись массивы кукурузных полей. Всюду царит порядок, типичный для процветающих ферм. В качестве насосов подают воду на поля водяные колеса, что крутятся течением воды. Эти колеса сделаны из индейского бамбука, который привезли к нам с северных регионов, а вместо труб используются стебли из местного камыша. Раскаленным железным прутом, там прожжены коленца, так что они теперь полые по всей своей длине. Изобретательность в этом направлении не знает предела.

При этом можно вспомнить слова Марка Твена: «Люди очень много говорят о плохой погоде, но мало делают для того, чтобы ее улучшить». Вот мы и делаем. В конце концов, во Франции еще при Людовике Четырнадцатом, «короле Солнце», 14 колесами Марне снабжался водой весь Версаль. А это на минуточку, миллионы литров воды, переброшенные на десять километров от Сены, да еще и поднятые на высоту 126 метров. То есть четырех десятиэтажек, поставленных друг на друга.

А что подобная хрень ломается постоянно, так ее и починить несложно. Не бином Ньютона. Справиться любой пентюх.

При выращивании кукурузы отсутствует ручная прополка, так как при нормальном развитии кукурузы сорняки развиваются медленно и не приносят ощутимого вреда, тем более что их вообще-то мало.

Вопреки установившимся традициям, потому,что мы вносим в почву удобрения, как органические, так и химические, на нашей асиенде смогли увеличить частоту кукурузных рядов. Снизив промежутки на междурядья.

Для других же аргентинских фермеров «попытка заставить людей изменить расстояния между рядами — это все равно, что пытаться изменить ширину колеи железных дорог». Совокупность воздействия химических продуктов и более густой посев кукурузы дали нам возможность увеличить урожай с того же участка в условиях лютой засухи более чем в 1,5 раза.

Посевная площадь сокращается, а валовой сбор зерна растет. Это говорит о довольно высокой интенсификации сельскохозяйственного производства. Разве умение и навыки выращивания высоких урожаев при наименьших затратах это не богатство?

Наша асиенда производит впечатление отлично организованного хозяйства.

Нигде комар носа не подточит. Все было на своем месте. Рационально расположенные постройки, инвентарь, машины, материалы создают картину подтянутости.

Однако странное дело: чем дальше отъезжаешь от центральной части нашей асиенды, тем чаще на глаза попадаются участки, на которых находятся различные полуразрушенные строения. Не приходилось видеть каких-либо сторожей. Не видно глухих заборов. Люди, производящие работу, почти не попадаются на глаза. Печальный вид заброшенных построек не увязывался с отличным состоянием всего хозяйства и особенно самих посевов. Это был явный диссонанс.

Но засуха не всех щадит, особенно тех, кто не успел к ней заранее подготовиться. Поэтому мы видим воочию остатки разорившихся частных ферм, земли которых ныне перешли в руки богатого соседа. Генерала Рохаса. Хилые постройки доживают свой век, хирея и разрушаясь.

В некоторых жилых домах еще теплилась жизнь. Это часть семьи разорившегося фермера продолжает обитать на прежнем месте в ожидании известий от главы семьи, уехавшего искать работу на «стройки пятилетки».

Конкурентная борьба бывает изящной, но в целом по содержанию ее формы отражают по-капиталистически суровые и беспощадные законы жизни — кто сильнее, тот победитель, а его, как известно, обычно не судят.

Но я верю, что целесообразность рано или поздно восторжествует, на всей территории Аргентины.

За исключением угля и дерева, наша страна обладает исключительно богатыми запасами сырья, благоприятным климатом, протяженной береговой линией, отличными гаванями и другими условиями, необходимыми для строительства крупной индустриальной державы. Так что нечего на судьбу пенять. Нечего капризничать. Все имеется, даже дерево на севере или в горах, надо только уметь его привести. И бурый уголь на юге.

А тут я подсуетился. Кораблики, приплывшие вниз по течению, что раньше разбирали в Буэнос-Айресе на дрова, немного переделал. И вперед. Поскольку лошадь пока сильнее парового локомотива, то я пока эксплуатирую животных на всю катушку. По восточному, низкому берегу аргентинских рек суда вверх по течению тянут упряжки лошадей.

А если встречаются тяжелые участки… Обрывистый берег, или затопленный, болотистый, или заросший дебрями кустарника, или камышом, то вступают в действие мои коноводные механизмы. Можно было, конечно, полностью сделать колесные пароходы. Ведь еще древние римляне делали подъемные краны, где ходил человек как белка в колесе. И тогда бы лошади приводили в действия на судах гребные колеса.

Но из-за экономии места и материалов я поступаю намного проще. На тяжелых участках матросы ставят судно на якорь. Спускают на воду челнок и гребут вперед. На челноке перевозят другой якорь. В нужном месте его цепляют за дно реки и возвращаются на судно. На палубе корабля выбирают первый якорь и две лошади грудью толкают солидный рычаг, приделанный к вороту, вокруг оси.

Внизу под палубой в трюме, наматывается канат и судно притягивается к выброшенному вперед якорю. Делается это очень быстро. Имеются и примитивные усилители. То есть на вороте установлено бронзовое колесо с зубчиками, в виде большой шестеренки. Эта шестеренка, вращает еще большую, а та еще большую. А по закону Архимеда: когда мы проигрываем в расстоянии, мы выигрываем в силе.

То есть используется принцип обычной механической лебедки, когда один человек, крутя ручку, может поднять подъемник вверх на стену, нагруженный двумя рабочими.

Что отличает мою конструкцию? Прежде всего простота изготовления, позволяющая поставить массовое или крупносерийное производство на конвейере; простота налаживания, несложность и надежность эксплуатации, позволяющие свободно пользоваться машиной или приспособлением; простота разборки и сборки. Как говорят американские инженеры: «Он недостаточно умен, чтобы делать простые вещи». А я умен.

Так что теперь я могу привести с севера все, что угодно. Медь, платину, олово, свинцово-цинковые руды, нефть, соль, каучук. И главное дерево, доски, брусья и древесный уголь. Стоимость перевозок речным флотом сейчас ниже, чем другими видами транспорта, примерно на 50000 %. Или в 500 раз. Так как сейчас везде и всюду издержки по транспортировке продуктов труда превышают издержки их производства.

А климат большинства районов Аргентины допускает навигацию почти круглый год, за исключением короткого периода апрельских дождей и это очень важный момент в работе речного флота. Отсутствие сезонности и низкие цены привлекают к нам значительное количество клиентов. Наша фирма отвечает за весь комплекс работ и действует под девизом «Потребитель всегда прав».

Особенно выгодно перевозить массовые грузы, такие как хлопок, соль, сахар, лес, древесный уголь.

Для организации любого дела нет мелочей. Про строительство я уже упоминал, добавлю лишь только, что все строится по одним типовым проектам, из одних и тех же конструктивных элементов. Поэтому на стройке не слышно споров, не видно суеты. Не найдется места, где бы выполнялась лишняя работа или повторные операции.

Здания должны быть недороги в строительстве и эксплуатации, несгораемы, прочны, влагонепроницаемы.

При этом, скажу еще, что кожевенные чаны или солильные ямы мы часто делаем по-простому способу. В полу зданий из глины выбираем ямы, корыта, подвалы и прочее, а потом просто заполняем углубления углем и поджигаем.

Получаются керамические технологические углубления любой необходимой нам глубины и размера. Конечно, теперь мы часто делаем баки, чаны и прочие бочки и из цветмета. Для производства кислот — камеры из свинца, для перегонки нефти или спирта — большие колоннообразные баки из бронзы. А так же изготавливаем и прочие необходимые нам емкости из олова или меди.

Утилитарность по-аргентински — значит все подряд должно давать доход. Любая возможность, таящая в себе получение прибыли, изучается весьма тщательно и быстро, чтобы без промедления превратиться в реальность, сделаться ощутимой и весомой, окупить затраты и дать прибыль. Извлекать из всякого обстоятельства максимально возможную выгоду — таков отныне девиз любого делового аргентинца.

Этому служит и широкое проникновение науки в производство, и высокая техника комплексного использования сырья, энергии, и всестороннее использование зданий и сооружений.

Это, например, может касаться любой части здания. Объем промышленного здания, который у других в большинстве случаев не всегда принимается во внимание (мы учитываем, как правило, только полезную площадь), должен быть использован до отказа. Коридор, подвал, наконец, крыша — все должно приносить пользу, то есть выгоду.

К примеру в цеху «плавятся» печи для цветмета, рядом, чтобы не тратить драгоценной энергии, пытаются выплавить алюминий из глинозема, дальше вулканизируется каучук, плавится борное стекло, кузнецы разогревают заготовки, химики используют отводимый теплый воздух для своих процессов. Мыловаренных или даже производства нитроглицерина, а потом и динамита.

Как говорится: «Если вы хотите организовать массовое производство хороших снарядов, делайте это без артиллеристов, то есть без специалистов, „одетых в мундир“, установившихся традиций и канонов».

Такая вот синергия. Система рекуперации тепла была продумана до мелочей, с применением всех возможных инженерных решений и давала экономию топлива для моих комплексов до 50%.

Политехнический заводик перерабатывает всю массу сырья и превращают ее в годный для использования материал, который применяется как для производства самых разнообразных изделий промышленного назначения, так и для изготовления предметов быта.

Хозяйственной сметке служит использование бумажной макулатуры и тряпья для производства бумаги и картона без затрат целлюлозы. Это позволяет экономить нам лес. Впрочем, оберточную бумагу и картон мы делаем из обычного камыша,превращая его при помощи кислот в гидропульпу. Туда же идут и отходы деревообработки, в виде опилок и стружек.

А бумага, картон и изделия из них, успешно заменяют в ряде случаев металл, дерево, текстиль, цемент, кожу, стекло и многое другое. Трудно перечислить всю многочисленную номенклатуру предметов, которые делаются из бумаги и картона.

И попутно из пуха коричневых сигарообразных наверший камыша нами создается набивка для матрасов и подушек.

Тоже самое можно сказать о значительном расходе дерева на спички и также больших при этом отходах. Серы в горной Аргентине много. Анды же молодые вулканические горы.

А мы свели расходы дерева на серные спички к минимуму. Вместо обычного стержня-палочки у нас применяется прессованный картон или бумажные трубочки, покрытые на конце обычным составом для зажигания. Упаковка спичек также делается из картона. Все это резко снижает себестоимость серных спичек.

Полученные при сгорании древесного угля зола и шлак, как я уже упоминал, используется для строительства, то есть служит сырьем для производства цемента. Все вокруг поставлено на службу бизнесу.

На нашей асиенде имеется прекрасно организованное предприятие, бойня, применяющее самые современные механизмы. Конечно, какая-то часть ручной работы осталась, но сравнительно небольшая. Засолочный цех. Сушильный цех. Скоро сделаем механизмы и откроем цех переработки фарша и прессовки мясного концентрата. Оставшиеся кости перерабатываются на жерновах в муку. Жернова крутят водяные или воздушные мельницы. Или же многочисленные волы или лошади.

Отходы костей и мяса собираются и подвергаются переработке в корм, который вновь поступает как составная часть рациона питания. Запах обычной салотопки стойко держался в воздухе, им пропитывается одежда, долго сохранявшая характерный «аромат». Благо степной ветер постоянно мешает воздух и разносит вонь по пампе.

Рога и копыта, конский волос, а так же кожи — все идет в дело. От животных ничего не пропадает, ничего не остается, кроме ржания или мычания.

На асиенде механизированы все основные процессы (подача корма, воды, уборка помещения), в результате потребность в рабочей силе весьма мала. Усилий одного человека достаточно, для того чтобы выращивать 500 голов крупного рогатого скота мясной породы.

Простое устройство для подачи корма из силосной башни существует в виде лотка со шнеком. Круглогодично действует ветвь конвейера (шнека), выходящая на открытую площадку. Как говорил отец конвейера Г. Форд: " Моя цель — простота… почти все, производимое нами, много сложнее, чем нужно."

Животные быстро привыкли к этим машинам, без толкотни размещаются вдоль конвейера и с аппетитом поедают кукурузную силосную массу, периодически сдабриваемую концентратами и специальными добавками. 30—40 минут вполне достаточно для раздачи корма стаду в 800— 900 голов.

Скот вырастает очень ровный, что облегчает работу забойщикам. При разделки туш на комбинате еще много ручных работ, но их удельный вес все уменьшается. Шкура со скота после убоя снимается вручную. Кстати говоря, за порез шкуры, даже самый незначительный, оплата рабочему автоматически снижается на 50%.

Умение рационально организовать труд, заставлять людей эффективно работать — это не искусство, а наука. Недаром же американские бизнесмены считают, что важной работой является умение заставить продуктивно трудиться других.

Основные применяемые мной принципы научной организации труда, изложенные в стиле краткость и ясность:

начинай и заканчивай каждое движение одновременно обеими руками;

применяй наиболее простые движения, обеспечивающие выполнение заданной работы;

траектория движений не должна выходить за пределы нормальной рабочей зоны;

располагай инструменты и материалы в надлежащей последовательности всегда на одних и тех же местах;

применяй наименьшее количество движений; по возможности применяй ножные педали, чтобы освободить руки;

не держи предметы в руках во время работы — применяй тиски и зажимы, чтобы высвободить руки для перемещения деталей;

по возможности используй для перемещений свободное движение деталей под действием силы тяжести;

проектируй высоту рабочего места так, чтобы можно было работать сидя или стоя;

предусматривай надлежащую высоту стула с удобным сидением и спинкой, помогающими поддерживать правильное положение корпуса во время работы, и т.д.

Короче говоря, добивайся экономии движений, их результативности.

У нас нет такого явления, чтобы один рабочий бросал отходы на пол, а не в специальную емкость или корзину, а другой рабочий их подбирал и укладывал. У нас же не СССР! Мы с безработицей не боремся! Поэтому такая работа мной, по справедливости, считается ненужной, излишней, глупой, и она никогда не будет оплачена.

Конечно, я не везде сам бегаю. Везде же есть надсмотрщик за работниками. То есть мастер. Здесь заложен принцип — извлечь максимально возможный эффект из каждого человека.

Специализация, специализация и еще раз специализация — вот девиз, без которого ни одно дело не начинается, если от него ждут хороших результатов. Поэтому производительность труда на специализированных предприятиях выше в 2—3 раза и более, чем на неспециализированных.

Похлопывая панибратски по плечу рабочего в обеденный перерыв или после окончания работы, мастер на работе остается строгим и беспощадным начальником, не терпящим возражения.

Он внимательно следит за тем, чтобы каждый рабочий вырабатывал минимальную норму, устанавливаемую для каждой операции при повременной оплате труда. Мастер, как, впрочем, и любой начальник, считается хорошим, если он придерживается правила: чем меньше в процессе работы работник обращается к вышестоящему руководителю, тем больше ценится его деятельность. Многословность вредна для практической деятельности…

Мне же остается: анализируй, разделяй функции, надзирай за мастерами или управляющими цехов и проверяй исполнение работ. Да постоянно зудеть лозунг: «Делать лучше, чем раньше!»

И еще пару моментов. Снятые, например, шерсть и волос подвергаются на моей асиенде мойке, затем скручиваются в виде жгутов, обрабатываются термически в особых камерах, а затем, с помощью специальных распылителей, на шерсть наносится в мелкодисперсном состоянии резина. В результате получается материал с хорошими свойствами амортизации. Он находит применение для производства мягкой мебели, матрасов и прочего. Этот материал долговечен, гигиеничен и дешев.

Как учил нас В. И. Ленин «Капитал организует и упорядочивает труд внутри фабрики для дальнейшего угнетения рабочего, для увеличения своей прибыли».

Поэтому в СССР всегда вставали в гордую позу «Мы не такие». И не хера ни делали. А мы здесь в Аргентине — делаем.

К примеру, у нас устроены приспособление для борьбы с паразитами животных. Недалеко от места водопоя установлен невысокий столб, на верху которого подвешен сосуд с раствором против паразитов. От столба идут веревки -растяжки. Присутствие паразитов на коже заставляет животных чесаться об эти растяжки, что вызывает подачу раствора на спину животного. Простейшая установка, по принципу рукомойника, действует как своеобразный автомат, не требуя затрат труда, кроме как на заполнение бачка раствором.

Для удаления отходов и крови из мясных цехов используются химические моющие средства. Это обеспечивает удаление жира без какой-либо изнурительной ручной работы. Достаточно только применить необходимую дозу этого вещества — жирового налета как не бывало. «Мистер Клин» моет полы, стены, кухни, ванны, окна, мебель, посуду, обувь и прочие.

Без него так же трудно обойтись в прачечной или мастерской для чистки. Одним словом, он моет все.

Устройство полов в цехах на одном уровне, без порогов, намного упрощает транспортировку грузов, делает здание удобнее и для хождения людей и для производства уборки. Комментарии, как говорится, излишни.

В обувном цеху который при помощи швейных машинок изготавливает стандартизируемую обувь из обработанной нами дубленой кожи, швейные машины в которых с трудом можно узнать примитивный «Зингер», установлены не вертикально, а под углом к столу.

В результате рабочему не требуется нагибаться и, следовательно, делать лишние движения. Так сказать, машина сама наклоняется к человеку. Как правило, наша обувь легка и удобна для носки. И обеспечивает практически любые запросы массового потребителя. Так как получаются рациональные изделия с красивым внешним видом.

Короче, вот так мы, братцы, и живем. И я уверен, что в сентябре, то есть весной этого года, мы масштабируем мою опытную асиенду на всю огромное хозяйство Рохаса. А еще через год на весь клан Рохасов, Осорнио, Эскурра, и некоторых их друзей и родичей.

Глава 7

В мае месяце, в преддверии зимы, я с блеском отчитался перед генералом Рохасом о своей деятельности. Рохас был очень доволен моими свершениями и таким цветущим состоянием своих владений. Ну да, курочка по зернышку клюет, а яичко вот какое получается.

А я получил карт-бланш на дальнейшую деятельность, согласно своему плану. То есть испытательный срок у меня прошел и я стал полноправным членом команды «товарища Сталина».

Между тем, Бразильская война близилась к своему официальному завершению. Этому способствовала и бушевавшая в нашем регионе засуха, охватившая и Аргентину, и Уругвай, и южные регионы Бразилии. Трофей войны изрядно утратил свою былую привлекательность.

Бразильская блокада побережья сошла на нет и выполнялась в последний год только для галочки. Да и не в той Бразилия весовой категории, чтобы устраивать такую блокаду. Как гласит кавказская пословица: «Если ты волк — кусай, если баран — терпи!» А бразильцы только рядятся под волка, а сами — фуфломёты позорные, вонючие свиньи!

Как я уже упоминал, перевозка сейчас выгоднее любого производства. Поэтому англичане, «просвещенные мореплаватели», стремятся монополизировать эту вкусную тему. Португальцы всегда выполняли роль шакала Табаки при англичанах, а Бразилия только формально независимое государство, так как Педру Первый — наследник португальского престола, которому дали порулить этой «независимой страной».

То есть Великобритания формально могучий союзник и Бразилии и Аргентины. А заодно и главный инициатор идеи независимого Уругвая.

Английские корабли, не обращая внимание на бразильскую блокаду, плавают куда хотят и где хотят. А тут речь идет даже не о десятках судов, а о сотнях. Так как другого пути, кроме как мимо нас, на тихоокеанское побережье Америки, как Южной так и Северной, до самого канадского Ванкувера, нет. Так же как и в восточную часть Тихого океана.

То есть ежемесячно в глубоководный порт Монтевидео, который представляет главное здешнее окно во внешний мир, приходит караван британских судов в количестве 60 кораблей. И еще такое же количество за этот период шастает поодиночке. Да в мелководный Буэнос-Айрес штук тридцать в месяц забегает.

Кроме этого, есть и французы. Сейчас каждый норовит сунуть свое рыло в кормушку. Может какую единичную маленькую шхуну бразильцы и могут шугануть. Но не стандартный торговый корабль. Ну не испугается он и что ему сделаешь? Начинать войну с Францией по такому глупому поводу — дураков нет. То есть ежемесячно до сорока французских кораблей посещают порт Монтевидео и еще такое же количество приходит в соседний с нами порт Ла-Плата.

А есть еще американцы США, с которыми бразильцы тоже не хотят связываться. И портить отношения. У этих, правда, большая половина судов — маленькие китобойные шхуны. Но многочисленные и наглые. Так и рыщут возле наших берегов, выгребая бесплатно морские биоресурсы Аргентины. Уничтожают китов, тюленей, ламантинов.

И ничего ты им не сделаешь, хоть ты тресни!

США тоже активно поддерживают идею разделения крупных латиноамериканских стран на маленькие части. Уничтожают конкурентов. Скоро США уничтожат большую Гранд-Колумбию. А потом сделают из большой Мексики — маленькую.

Аргентина, в этом же ключе, после распада на Боливию, Парагвай, Уругвай и Соединенные провинции, тоже перестанет быть крупной страной. Другое дело, что аргентинцы, захватывая ничейные земли индейцев на юге, снова войдут в разряд крупных государств. А так пока только Бразилия, в качестве исключения, останется большим государством, как верный союзник и клиент англичан.

Рохас, конечно, явный противник независимого Уругвая, но ничего не может поделать. Время идет, сепаратистский режим Монтевидео укрепляется. Уругвай как транзитный порт-государство пользуется горячей поддержкой всех «великих держав». А против них всех вместе не попрешь.

Тем более, что я активно уговариваю генерала подписать мирный договор и закончить эту нелепую войну. Мол, любой договор это бумажка, которая перестает действовать сразу после того, как становится выгодно его нарушить. То есть действую в англосаксонском ключе.

Если посмотреть на действия представителей «великих держав» в Аргентине, то обстановка следующая. Представитель старых, гнилых престолов Европы, французский консул, в качестве независимого властелина, сидит в соседнем порту Ла-Плата. Делая из этого города цитадель французского влияния в стране. И очень редко приезжает в Буэнос-Айрес.

Так как Франция заняла крайне враждебную позицию к режиму Рохаса, поддерживая своего ставленника Лавалье. Готовя его триумфальное возвращение во власть.

С англичанами чуть проще. Сэр Гамильтон занял позиции диаметрально противоположные Рохасу в столице. Если генерал занимает северо-западный пригород Палермо, готовый в случае высадки вражеского десанта отступить в степь, то генеральный английский посол, напротив, занял юго-восточное предместье Бараков. Где обычно проживает только беднота и контрабандисты. В «гетто», голимой трущобе, где даже неказистые саманные домики на фоне остального «жилого фонда» казались дворцами.

Такое стратегическое местоположение кажется послу выгодным. Так как в любой момент подошедшая британская эскадра может поддержать слова посла своей корабельной артиллерией. А если посол проиграет, то можно ему в любой горячий момент эвакуироваться. То есть сэр Гамильтон привык действовать с позиции силы. То же мне, крутой перец нашёлся…

С консулом США дела вести трудно, потому, что это спившийся алкоголик, с признаками надвигающейся белой горячки и манией величия. Консул занял особняк бывшего богатого испанца, великолепный дворец сеньора Лаприды. Он расположен в центре города, рядом с местом народных гуляний — «аламейдой» и со стриптиз-шоу «Красный Занавес».

И одновременно на берегу маленького залива дель-Ретиро. Так что артиллерийскую батарею, в форте, контролирующую этот залив, пришлось сооружать позади посольства. Жена мистера Слейда, предпочла остаться в США и там развлекаться, пока наш буйный алкаш накачивается виски в Аргентине. Можно определенно выразиться, что посол США — пустое место.

К иностранным представителям я бы отнес и католического архиепископа Аргентины. Посланца Ватикана. Все помнят какую предательскую политику проводила католическая церковь во время борьбы за независимость. Мол, пока жив последний испанец, только он должен править Аргентиной.

После революции в стране провозгласили свободу совести, но позиции католической церкви пока еще незыблемы. Слишком уж все ненавидят еретиков-гринго. Что делает сюда невозможным массовую эмиграцию не католиков.

Конечно, никакой логики в этом не было.

Да и вообще церковь строит в любой стране альтернативный центр власти. Тем более католическая, управляемая из заморского Ватикана. И высасывающая все соки. Недаром же американцы в США предпочли создать сотни разнообразных сект, вместо одной официальной церкви. Пусть они организуются явными сумасшедшими, зато все родные, доморощенные, конкурируют друг с другом и борются за влияние между собой, а не с государством. Да и собранные с прихожан деньги тратятся в своей стране.

Результат — налицо. США — самая богатая страна в мире. А среди католических государств богатых стран почти нет. За редким исключением. Так как Ватикан умело высасывает из них все соки. Я бы выразился, что транспортировка сейчас выгодней производства, а мошенничество — выгодней всего.

Посмотрим на Ватикан 21 века. 527 жителей и все они — миллиардеры. В среднем. Только в заначке у Ватикана на 50 миллиардов ювелирных изделий из золота, серебра, бриллиантов и драгоценных камней. А так же произведений искусства и археологических артефактов. А наличка? Сколько средств аккумулировано в одном из крупнейших в мире Банка ди Ватикано? А тысячи земельных участков, принадлежащих католической церкви по всему миру? А культовые сооружения?

Откуда дровишки? Ведь никто там не работает? Там же нет фабрик и заводов? Украдены со всего света, в том числе и из Аргентины! Религия, которая скоро будет обладать миллиардом последователей, сосредоточила в своих руках огромную власть, и она стремиться любой ценой и любыми средствами оберегать эту власть.

Те же американцы США на полном серьезе утверждают, что одним из главных факторов крушения Британской империи стала ее официальная церковь. Она там государственная, англиканская. То есть такая же в обрядах и в мелочах как католическая, только подчиняется формально не римскому папе, а королю Англии.

С аргентинской епархией, к слову, в прошлом, 1829 году, произошла занятная история. В октябре 1829 года папа поставил новым епископом уроженца Буэнос-Айреса Мариано Медрано-и-Кабреру, но официально он, сильно смахивающий на настоящего мафиози, был назначен только епископом епархии Аулона, которая существовала лишь номинально, поскольку Аулон [греческий остров Эвбея] в это время находится под властью османских султанов.

Зачем папе понадобилось назначать «фраерка» Медрано в какую-то несуществующую епархию? Дело в том, что независимое правительство провинции Буэнос-Айрес претендует на право утверждать папских назначенцев.

Логика была следующей: раз уж мы являемся преемниками испанской короны на аргентинской земле, стало быть, все права короны переходят к нам, в том числе и право испанских королей назначать епископов (это так называемое «право Королевского патроната», которое Святой Престол предоставил королям Испании и Португалии за их старания по распространению католической веры в Америке и Азии).

Уловка папы не сработала — в конечном итоге наши кабильдо настоял на своем. Теперь Мариано Медрано-и-Кабреру — архиепископ Аргентины. С одной стороны папа якобы уступил, а с другой стороны укрепил свое влияние в стране. До хрена начальников развелось!

Таким образом, стремление к сохранению своих былых привилегий делает «денежных мешков» и верхушку духовенства унитаристами несмотря на то, что они традиционно считаются федералистами. Такой вот коленкор!

Между богачами тоже не имеется единства — промышленники, влияние которых возрастает с каждым годом, стали проводниками прогресса, в то время как крупным землевладельцам хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему.

А с третьей стороны, назначение архиепископа ( ведь именно в Буэнос-Айресе еще 6 апреля 1620 года Святой Престол учредил епархию) ставило столицу на особое положение в стране. Вольно или невольно укрепляя власть Рохаса в прочих провинциях.

Но положение оставалось крайне сложным. В стране свирепствовала засуха, наносящее огромный ущерб сельскому хозяйству, казна Буэнос-Айреса была пустой. Цены кусались. В подобной ситуации многие правители начинают повышать налоги, но Рохас не стал прибегать к способу, который мог нанести ущерб его популярности, а постарался оптимизировать свое казенное хозяйство точно так же, как ранее оптимизировал личное — принял меры к повышению доходов и сократил расходы.

Естественно, все планы, чтобы отогнать индейцев пампы, терроризирующих южные районы провинции Буэнос-Айрес, и захватить южные земли, вплоть до реки Рио-Негру, пришлось отложить в долгий ящик. Генерал физически не мог «выполнить предвыборные обещания».

Наши войска несколько раз уже проникали в земли краснокожих, служащие постоянным притоном шаек, но эти мелкие экспедиции были только быстрыми вторжениями. Чтобы идти дальше, нужно было покончить с немирным населением пампы, чтобы не оставлять врага у себя в тылу. А туземцы не торопились выказывать покорность…

А кроме всех прочих неприятностей, территория страны была поделена между главными каудильо.

В Буэнос-Айресе правил Хуан Рохас, прочие прибрежные провинции находились под властью Эстанислао Лопеса, а делами внутренних провинций управлял Хуан Факундо Кирога. При таком раскладе позиции Рохаса выглядели в стране наиболее слабыми. Да, под его властью была самая богатая провинция, но всего одна, а союз с Эстанислао Лопесом стоил «не дороже мычания съеденной коровы», как выражаются гаучо.

Если посмотреть на обстановку шире, то Корнелио Сааведра, считающийся первым правителем Аргентины, более в политической жизни страны участия не принимал. Он умер в прошлом, 1829 году, не дожив четырех месяцев до своего семидесятилетия.

Между тем, внутреннее равновесие государства, поделенного между тремя каудильо, стало трещать по швам. Из-за засухи урожай все в марте собрали аховый и обстановка резко обострилась. Качели качнулись в обратную сторону и активизировали свою агитацию унитаристы. Мол, при нас такого не было. А была полная благодать.

Так как, благодаря Масорке, в провинции Буэнос-Айрес позиции унитаристов превратились в ничтожные, то они пошли в наступление во внутренних провинциях. Где местные каудильо все проспали. Хлопая ушами.

И вскоре в тех краях верх начали брать унитаристы, которых возглавлял генерал Хосе Мария Пас-и-Аэдо, верный сподвижник генерала Лавалье. Вот они и крутили хоровод: убийства, разбои, налеты

А 25 февраля этого года, разыгрался спектакль по пьесе не менее запутанной и кровавой, чем драмы Шекспира. Так как генерал Пас наголову разгромил армию федералистов во главе с Хуаном Факундо Кирогой в сражении при Лагуна-Ларга [город в провинции Кордова].

И после этого под властью Хосе Паса оказались провинции Жужуй, Кордова, Катамарка, Ла-Риоха, Мендоса, Сальта, Сан-Луис, Сан-Хуан, Сантьяго-дель-Эстеро и Тукуман. То есть почти вся страна. 10 провинций из оставшихся 14. Свивается веревочка!

Времени у меня впереди для действий оставалась не так уж много. С одной стороны для того, чтобы встретить во всеоружии французскую интервенцию в запасе было целых восемь лет. Или даже девять.

С другой стороны — продолжается засуха, затем наступит мор. Глобальная эпидемия холеры 1832 года. В период засухи будут происходить народные волнения и вооруженные выступления сепаратистов и унитаристов.

Последние, по мере укрепления Рохасом централизованной власти в Аргентине, все больше станут называть себя демократами. А после окончания засухи и мора придется в срочном порядке решать «индейскую проблему» на юге.

Далее начнут играть мускулами англичане и французы. Особенно опасны последние. Сейчас французы жадно поглощают бывшие османские владения в Северной Африке. Тунис и Алжир. Затем, аппетит придет во время еды. Французский интерес распространится на Марокко, а так же на Черную Африку. Но эти страны им покажутся малоценными и не стоящими особого внимания.

В конце тридцатых годов англичане нацелятся на Большой приз. То есть Китай. Очень богатую страну. Заглотить Китай, как Индию, целиком явно не получится. Все-таки он един и централизован. Но ограбить эту страну британцам ничего не должно помешать. Англия начнет готовиться к Первой Опиумной войне.

А так как китайцы, опасаясь британского флота, ничего ценного на побережье уже не держат, кроме транзитных складов, то англичанам предстоит проникнуть по рекам в глубь страны. Но сейчас парусные корабли не могут плавать по рекам против течения. Необходимы пароходы.

А чтобы перегнать к Китаю пароходы — нужно подготовиться. Так как пароходы несут угля всего на двенадцать дней автономного плавания. А этого может хватить, к примеру, чтобы из Нью-Йорка доплыть до зоны будущего Панамского канала. А может и не хватить. Все зависит от погоды, ветра и течений.

Чтобы перегнать пароходы к Китаю — необходимо соорудить промежуточные угольные базы. И конец 30-х годов англичане посветят захвату колоний в Африке и на юге Аравии. Чтобы проложить непрерывную цепочку своих владений до Индии и Сингапура.

А вот когда англичане завязнут в Китае, тогда французы, силы которых никто не сможет нейтрализовать, и жахнут. К тому же, лягушатники давно облизываются на Латинскую Америку. Мечтая принести сюда «свободу и демократию». Но тщетно.

В начале цивилизованным франкам надают по морде в Аргентине, а потом с позором вышибут из Мексики. Колоссальная военная машина непобедимой Французской империи начинала разваливаться. Мексиканцам даже удалось расстрелять привезенного французами в обозе «правителя» Максимильяна. «В земле всем места хватит».

Но все же 1839−40 годы будут временем жестокого кризиса в нашей стране, так что надо подготовить комитет по встрече. Французского флота, второго по силе флота в мире.

Очередной зимний период я снова проводил в столице. Всячески развивая свои предприятия. Как частные, так и открытые на паях. Фактически уже сейчас я шел семимильными шагами к тому, чтобы стать в одном лице Биллом Гейтсом, Тедом Тернером и Дональдом Трампом Южной Америки.

Зима была снова теплее чем обычно. По утрам, легкий морской ветерок, свежий и живительный, разгонял нависший над городом густой сырой туман. Так же как проснувшийся ребенок, проснувшись, стряхивает с себя воспоминания о тягостном ночном кошмаре. При небольшой смене направления, ветер приносил с собой сладкий аромат бесчисленных фиалок и диких жасминов, густым ковром покрывавших в это время песчаные поляны побережья.

От запаха свежего морского воздуха у меня, как от рюмки «Столичной», начинала быстрее течь в жилах кровь. Вечером, откуда не возьмись в воздухе снова висел густой сырой туман, столь обычный в зимнее время в Буэнос-Айресе.

Было пасмурно и сыро. Со всеми вытекающими последствиями…

Такая сырая зимняя погода приводила к тому, что наши непромокаемые плащи становились модными среди обеспеченного населения Буэнос-Айреса. Вулканизированный каучук мы раскатывали между валками до тех пор пока он не превращался в тонкую прозрачную пленку. Затем эта пленка приклеивалась и пристрачивалась либо к плащам клиентов, либо к покупным, либо к плащам, изготовленным на наших швейных фабриках. На любой вкус и цвет.

Пленка была двойная и нижний слой подвергался окраске. Дешевым химическим красителем. Как правило это была «берлинская лазурь» или «парижская зелень». Популярностью пользовался элегантный черный цвет, получаемый из смеси сажи с битумом.

Оттенки от грязно белого, до желтого и коричневого, мы получали используя красители из обычной глины. Довольно редко мы красили плащи киноварью, которой индейцы разрисовывают свои рожи.

В данном случае получался модный красный цвет. Но такие плащи стоили намного дороже.

Для экспорта мы начали таким же макаром выпускать одежду для моряков. Зюйд-вестки, штормовки, резиновые сапоги и прочие непромокаемые вещи. Они были гораздо красивей и удобней тех плащей и накидок покрытых смолой, которые сейчас использовались моряками. Нашу непромокаемую продукцию и некоторые другие изделия из вулканизированной резины охотно брались прямо в Буэнос-Айресе или, через посредников, в Монтевидео.

Другим массовым экспортным товаром стали готовые изделия из кожи. Как обувь, так и кожгалантерея. К сожалению, доходы были не такие большие, как изначально мной предполагались. За морем телушка — полушка, да рубль перевоз! Львиная доля наценки забиралась посредниками и перевозчиками. Англичане и прочие европейцы или североамериканцы установили драконовские ножницы цен. На экспорт и на импорт.

А при отсутствии большого собственного торгового флота пока с этим приходилось мириться. Так как готовые корабли нам никто не торопился продавать, даже за деньги, чтобы не плодить себе конкурентов.

Третьим нашим экспортным товаром быстро становились изделия из алюминия. Небольшие вещицы, украшенные стилизованным индейским орнаментом и выдававшиеся нами как артефакты, полученные при раскопках гробниц древних аталантов.

Как известно земная кора почти на 9 % состоит из алюминия. А в Аргентине этот процент даже намного больше.

После ряда неудачных экспериментов предшественников в конце 18 века, наконец, был открыт этот металл в 1825 году, датчанином Гансом Эрстедом, и в 1827 году, немцем Фридрихом Веллером. Стоит несколько грамм такого металла сейчас многие сотни британских фунтов. Добывают алюминий из квасцовой земли. А квасцы сейчас широко используются для крашения тканей и для изготовления сафьяновых кож.

И все равно стоит сейчас «крылатый металл» намного дороже золота. Где-то через двадцать или двадцать пять лет в США начнут производить алюминий в количестве 93 кг в год, а стоимость килограмма этого металла упадет до 1200 долларов. В то время как доходное хлопковое поместье в Луизиане на две сотни рабов обойдется вам в 10 тысяч долларов.

То есть даже тогда алюминий будет стоить в два раза дороже золота.

А у меня может и в меньших объемах, но дешево и сердито этот драгоценный металл начал производится уже сейчас. В кустарных условиях. Тут же «кто первый встал — того и тапки». Первые, получив карт-бланш, соберут все сливки, а последним не достанется даже объедков.

Итак. Сырье — квасцовая глина. Так называемый глинозем. Который по карману даже безработному. Но восстановить алюминий из глинозема довольно сложное дело. Надо расплавить глинозем до температуры свыше двух тысяч градусов и поддерживать потом эту температуру во время всего процесса электролиза.

А на это ты убьешь такое количество электроэнергии, что сделает твой металл намного дороже золота. Можно так сказать, что любой электросчетчик от такого варварства быстро со стены сорвет и будет он летать по квартире как китайская ракета для фейерверков, стукаясь об стены.

Еще нужна для организации процесса большая чугунная ванна, из английских поставок, многочисленные керамические аккумуляторы, то есть самодельные батареи из угля, свинца, цинка, азотной и серной кислоты. И кроме того, графит для стержней и медь для проводов. И контакты из тугоплавкой платины, которые присоединяются к раскаленной ванне. Вот на таких примитивных варварских батареях и стал работать мой электрозер.

Добавлю, что сейчас уже широко используются батареи Вольта, а обычный генератор я еще в детстве, в доме Пионеров, научился собирать из гвоздя, картона и медной проволоки. Крутящаяся турбинка, под напором падающей воды или энергии ветра, заставляет такой генератор крутиться и вырабатывать электрическую энергию.

В качестве катализатора в процессе по методу Холла использовалась соль плавиковой кислоты, так называемый криолит, который в смеси с глиноземом понижал температуру плавления всего до 900 градусов. А такую температуру можно достичь даже на обычном костре. Не говоря уже о самой примитивной печке. То есть мне все обходилось намного дешевле, чем у остальных.

Плавиковая кислота получается из так называемого плавикового шпата, встречающегося в известняках. Месторождения этого шпата есть и в турецкой Малой Азии и в Германии. И в Аргентине. С конца прошлого века эта кислота стала активно использоваться для очистки свинца. В том числе и в Аргентине.

После трудов, разгребая полученный шлак по итогу можно было обнаружить множество маленьких капелек и шариков небесного металла. Грамм на сто-двести.

Чтобы рыхлый металл не крошился, к нему добавлялось немного меди. Затем сплав обычным способом нагревался, закаливался путем охлаждения в жидкости. Далее наступала такая хитрая вещь как «естественное старение». Я собираюсь в результате сделать несколько столовых ложек в стиле «шик-модерн» и продать их императорским домам Европы.

Глава 8

Остальные товары мы старались перерабатывать и потреблять в стране. Не взирая на то, что большинство сельского населения были нищими. То есть не платежеспособными.

Все бушевавшие в Аргентине политически бури и дрязги меня не касались. Так как экономика провинций носила ярко выраженный колониальный характер. То есть каждый край выращивал монокультуру или гнал один-два вида сырья, а в обмен на это получал все остальные товары. В основном импортные.

Так что мятежные каудильо строго разграничивали политику и экономику. А так как разветвленная речная система страны, ее транспортные артерии, замыкались на Буэнос-Айресе, остававшимся главным портом Аргентины, то все участники политических баталий были заинтересованы в том, чтобы общий рынок продолжал успешно функционировать. При любой власти.

Да к тому же я частник. Или компаньон других уважаемых людей. То есть формально к Рохасу никакого отношения не имею. А если имею, то не больше, чем другие олигархи провинции Буэнос-Айрес, которые вынуждены сотрудничать с диктатором.

К тому же 10 провинций, которые контролировали унитаристы, в разгар зимы объединились в единое государство. 5 июня 1830 года представители вышеперечисленных провинций подписали союзнический договор, объединившись в Лигу внутренних провинций, которой предстояло превратиться в единое централизованное государство. Лига была открытой для вступления остальных провинций. Главнокомандующим объединенными вооруженными силами Лиги стал генерал Пас, любимчик Лавалье.

То есть теперь в стране границ стало намного меньше.

Так как серы и селитры в Аргентине было много, к тому же они прекрасно горят сами по себе, то, пропуская продукты горения через воду, можно получить серную кислоту. Только был необходим свинец, для баков, котлов или камер. А свинца в Аргентине тоже было в избытке. Путем нехитрых манипуляций из серной кислоты можно было получить соляную и азотную. То есть я имел под рукой весь спектр основных кислот.

Воздействуя кислотами на говяжий жир, которого у меня было хоть задницей ешь, я получал нитроглицерин. Нестабильное и самоврывающееся вещество. Чтобы его стабилизировать необходима была диатомитовая земля. Окаменевший, но рыхлый продукт древних водорослей. То есть Альфред Нобель далеко не гений. Диатомит он использовал для упаковки только потому, что тот стоил дешевле обычных опилок.

А когда на фабрике, где Нобель работал на одного итальянского промышленника, нитроглицерин из одного прохудившегося баллона стал через дырку вытекать, то не взорвался. Как положено. Так как диатомит выступая в роли наполнителя, как в цементном растворе, создал стабильное вещество — динамит. Вот такое случайное открытие и сказочно обогатило Нобеля.

И должно теперь обогатить меня, так как большая часть Аргентины — дно древнего океана и диатомитовой земли здесь полно. То есть я, приложив определенную толику скурпулезности, таланта и терпения, становлюсь королем динамита.

А поскольку бризантность, то есть взрывчатая сила, черного пороха не велика, то предлагая динамит для горных работ я фактически монополизировал поток серебра и золота, который шел к нам с горных рудников, от Кироги. А теперь от Паса.

Соорудив простейшие прессы и штампы, я сумел наладить чеканку части драгоценных металлов в монеты последнего испанского короля Фердинанда VII. Особенно много выпускалось обычных песо. А так же более мелких реалов, для размена.

Чем намного уменьшил бумажную денежную массу в столичной провинции. Особенно учитывая, что Сбербанк, предлагающий наиболее выгодные условия людям для инвестиций, стал крупнейшим банком Аргентины.

Кроме вышеизложенного, еще довольно много серебра я извлекал попутно. Из получаемых свинцовых руд. Из которых я в огромных перегонных аппаратах из бронзы, вроде самогонных, извлекал цинк. Который выходил по змеевидной трубочке в виде белого ядовитого дымка и, попадая на висящую на носике мокрую тряпку, в виде крупинок дробью сыпался в подставленную емкость.

Расплавляя оставшийся чистый свинец и добавляя в него при остывании цинк мне удавалось получать всплывающую на поверхность корку. В которой оказывалось все содержащееся в свинце серебро. Извлекая из корки снова в самогонных аппаратах цинк, я измельчал в порошок оставшийся свинец и затем воздействовал на него кислотами. Серебро, в виде осадка, выпадало на дно. А уж снова восстановить его из осадка оставалось делом техники.

Серебро и золото в испанских монетах, во избежание инфляции в стране, использовал для закупки многочисленных импортных товаров.

При этом мне приходилось активно сотрудничать с англичанами. Хоть я их и не люблю, но воевать можно только с одним врагом за раз. А на роль врага пока претендуют французы. К тому же Англия сейчас — мировая фабрика. Особенно в части металлоизделий, с которыми в Аргентине пока плохо. Половину доходов британцам дает завоеванная Индия и торговля с Китаем.

А вторую — исключительно благоприятные природные условия. Заключающиеся в месторождениях железной руды и каменного угля, расположенных зачастую в жалком километре друг от друга. То есть ставь на границе этих месторождений металлургический завод и будет тебе счастье. Эти месторождения сами англичане называют «Черной Индией». Показывая, сколько бабла они выкачивают от такого подарка судьбы и природы.

А сейчас еще и более отдаленные месторождения связаны ветками железных дорог на конной тяге. К тому же уже и обычные железные дороги, начиная с этого года, в Великобритании активно строятся. То есть килограмм железа и стали в Англии в производстве обходится в 11 раз дешевле, чем в той же английской Индии. И Британия до конца текущего века будет твердо удерживать первенство в мировом промышленном производстве. Вот и думай.

А посол, сэр Гамильтон, все носом крутит от моих выгодных предложений по сотрудничеству. Мало ему пряника, нужен еще и хороший кнут. А то, мол, пользоваться благами английской колониальной политики могут только граждане Великобритании. Такой закон. А сторонние конкуренты британцам не нужны. Поэтому тебя грабили, грабим и будем грабить. И кому такое положение понравится?

Все же мои попытки развернуть сотрудничество с американским послом закончились полным крахом. Нет, на словах этот алкоголик выразил горячее желание иметь со мной общее дело, особенно с учетом того, что и послу в результате грозило обломиться много денег. Но по факту он меня уже жестко подставил. И не со зла, а потому, что уже успел пропить все свои мозги.

Первый раз в вопросе проволоки. Уже в следующем году кузнец из Вустера, штат Массачусет, Ичаборд Уошберн создаст американское производство проволоки. А я все же не металлург, а скорее химик. Старой закалки.

К тому же слабосильный металлургический комплекс Аргентины пока просто не потянет массовое производство проволоки. А это продукт для нас архиважный, так как именно наличие дешевых проволочных ограждений не позволит нашим стадам разбегаться по всем степям Южной Америки. В том числе — в гости к индейцам.

Я придумал проинвестировать свободные средства в разработки Уолшберта и потом войти к нему в долю. И возить бухты дешевой стальной проволоки кораблями из Америки. И что же? Мистер Слейд за долю малую согласился мне посодействовать и все устроить. Прошло шесть месяцев, я считал, что все нормально, и только потом, подкупленный за небольшую сумму слуга из посольства сообщил мне, что мои документы этот алкаш просто забыл отправить. Так они и лежат по сей день в исходящей почте.

Второй раз мистер Слейд подвел меня в создании американо-аргентинской судовой компании. Я уже говорил, что в Китае очень любят серебро, которого у меня уже скопилось много. И что торговля с Китаем, развернутая нынешним президентом Джонсоном, сказочно обогатит Америку. Я же хотел подсуетиться и принять участие в разделе этого пирога. Тем более, что нам совершать рейсы не из Нью-Йорка в Кантон, а всего лишь по маршруту Буэнос-Айрес- Кантон. То есть почти вполовину меньше и следовательно быстрее.

К тому же, в США с 30-х годов и по 1855 стали строить быстроходные клипера. То есть разрезатели волн. Или выжиматели ветра. В середине века клипера в Америке тратили на путь из Нью-Йорка в Кантон и обратно всего жалких семьдесят дней. То есть до двух месяцев. Клипер — труженик, самая резвая и элегантная морская лошадка.

Клипера — самые совершенные и красивые парусники. Как следствие, самые быстрые. По мне, они предел парусного кораблестроения. Выше подниматься уже некуда и незачем.

И все же я не судостроитель, клипер делать не умею. Опять же, такие рекорды связаны с применением в судостроении новых прогрессивных материалов. То есть мачты стали делать не из одного большого и монолитного дерева. А крепкие стальные. Но легкие, так как такие мачты будут внутри пустотелые.

Так же из стали станут делать и остальные корабельные стеньги или реи. А металлургический комплекс Аргентины такого производства пока не потянет. Не говоря уже о полном отсутствие деревьев у нас в районе прибрежной полосы. Море же не прощает ошибок…

К тому же, я не уверен, что правящие в Кантоне среди иностранцев, ведущих китайскую торговлю, англосаксы допустят аргентинцев до кормушки. А у берегов Аргентины так и снуют американские мелкие китобойки. Вот и я, нашел среди капитанов китобоек, зашедших в Буэнос-Айрес пополнить запасы, на шхуне «Белокурая Мэри» молодого и амбициозного кандидата.

Дело оказалось за малым — дать ему много денег, чтобы он заказал построить у себя на верфи современный клипер, который начнет возить аргентинское серебро под американским флагом в Китай. Только я человек недоверчивый, поэтому ясно представил, как мой кандидат кладет себе на плечо мешок с серебряными монетами, предназначенными для постройки клипера, благодарит меня, предлагает дружить семьями. И уходит. С концами. И потом не выходит на связь. Найдя моим деньгам лучшее применение.

Мне нужны были гарантии от американского посольства. Посол пообещал — и опять ничего не сделал.

Клянусь, я убью этого алкоголика. Каждый, кто осмеливается так шутить со мной, должен расстаться с трехлитровым баллоном крови. Пускай янки присылают сюда другого, хуже уже явно не станет!

Все эти события показывали, что мне нужны собственные проверенные исполнители. Автономные от команды Рохаса. Которым я мог бы доверить скользкие дела.

А где их взять? Гаучо из пампы боготворят генерала, если я что-то начну мутить помимо него, они меня могут просто прирезать. Портеньо, жители прибрежных городов, люди себе на уме. Часть из них за красного генерала, часть за его бело-голубых противников. Неохваченных найти трудно даже за деньги.

К Рохасу обращаться бесполезно. Прошедшее покушение на меня, в котором принимали участие его родственники, ушедшие от ответа, ясно показало мне как печально обстоят дела в нашем королевстве.

К тому же, я знал будущее. В отличии от Сталина Рохас проживет очень долго. Лет девяносто. А вот править будет сопоставимый период, тридцать лет. В конце концов, красного генерала свергнут как раз горячо любимые им родичи, которые считают, что рулить страной они могут и лучше. Как говорят французы: «Предают только свои».

Так что я решил поискать себе союзников среди диких индейцев в пампе. Закаленных, словно бродячие псы. Подобрать там команду верных исполнителей. На перспективу, среднесрочную.

Да заодно и вторую любовницу. Одну я себе как-то сумел найти среди семейств пеонов, работающих в моей асиенде.

Молоденькую метиску, Люсию, смазливую, с ногами от ушей, которую взял на денежное довольствие. Сложена была Люсия просто замечательно. Черные блестящие и густые волосы цвета воронова крыла, слегка вьющиеся, лицо записной красавицы, матово-смуглое, с ровным румянцем, большие черные глаза, ладная фигурка, круглые, полные плечи, высокая грудь при чрезвычайно тонкой талии, и ко всему этому какая-то лишь только мной оцененная, раздражающая грациозность. Словно у резвящейся молоденькой кошечки.

Такие связи здесь дело обычное, у того же Рохаса имеется несколько сыновей от внебрачных связей. Но в город возить свою любовницу неудобно. Больно уж дорога верхом выходит трудной для женщины.

А в городе пока я себе вторую любовницу не завел.Тут всех дам полусвета, то есть бордели для богатых, успешно контролирует католическая церковь. Организующая приюты для попечения бедных девушек. И потом продающая этих девушек в содержанки богатым мужчинам. Но я не имею никакого желания связываться с церковниками.

"И ни церковь, ни кабак,

Ничего не свято!

Нет, ребята, все не так!

Все не так, ребята!"

Ведь через мою любовницу они получат доступ к моим тайнам. И к компромату. А подобного развития событий мне хотелось бы избежать.

Кроме этого, я решил произвести рекогносцировку на местности. Есть там, в междуречье, одна гора Уа-Уа, или скорее небольшой скальный массив, которая стоит одиноко, как прыщик среди степей. А согласно моему путеводителю там скальные породы содержат массу золота, так что это очень богатое месторождение.

Которое надо захапать, как только Рохас разберется с тамошними дикарями. А что я не стал трепать языком об этом факте — совсем не удивительно. Так как аргентинцы убеждены, что спрятанное в земле золото всегда непременно проклято и охраняется неуловимыми злобными призраками.

И вот теперь можно было переходить к конкретным действиям.

Поэтому я решил навестить ситуативного союзника Рохаса в прошлогодней битве за Буэнос-Айрес, походного вождя акуасов Куркумиллу и с его помощью набрать себе людей.

В конце августа настало благоприятное время для подготовки такой поездки, так как еще оставалось достаточно дней до начала весенних дождей в октябре. А весенние дожди сильно уступают осенним, не говоря уже о текущей засухе.

В первых числах сентября, блокады уже не было, так что я взял с собой слугу Хулио, денег и припасов на экспедицию, сел на американскую китобойку и отправился на юг. В затерянный в степях форт, располагающийся на крайнем юге Аргентины, в устье реки Рио-Негру, Кармен-де-Патагонес.

Так как нас было только двое и дополнительного груза много с собой взять было невозможно, то в качестве подарков индейцам мы взяли: бочонок технического спирта на 12 литров, мешок стеклянного бисера в пять кг, дюжину стальных ножей. Револьверы я с собой решил не брать, чтобы их не посеять, если лодка вдруг перевернется.

Скудность моих подарков следует объяснить еще и тем обстоятельством, что большую трудность в распространении промышленной цивилизации среди туземцев Южной Америки составляет отсутствие у тех честолюбия. Индеец, у которого есть один нож, не сделает ничего, абсолютно ничего, чтобы заиметь другой.

Если обговаривать «индейскую проблему», то она довольно парадоксальная. Во-первых, индейцев очень мало. Охотникам и собирателям, им требовалась огромная территория для ведения традиционного хозяйства. Не даром же в Аргентине называют индейские регионы «пустыней». Эти пустыни могут обладать исключительным плодородием, множеством протекающих рек. Но слово «пусто» показывает, что там проживает очень мало людей. То есть индейцев.

Как правило, индейцы разбиваются на мелкие племена или роды. Прокормиться в таком мини-племени может только 200 человек. Отсюда число воинов, которое племя может отправить в поход составляет 20 человек. Может тридцать. При обороне, мобилизуя всех мужчин — максимум сорок.

Если уж гаучо так и не успели стать нормальными скотоводами, то что уж говорить о индейцах. Стада полудомашнего скота разбрелись по пампе, не признавая никаких границ. Скоро скотины стало столько же сколько бизонов в североамериканских прериях.

Индейцы, копируя испанцев, завели себе домашних лошадей. Что сразу сделало из них грозных воинов. Обращаются индейцы с лошадьми примерно так же как с домашними собаками. То есть искренне стараются подружиться.

Но только треть индейцев, вожди всех калибров, и авторитетные воины, имеют трофейные седла и прочую конскую упряжь. Испанского образца. Сами они подобное делать так и не научились, то есть ⅔ ездят без седла, просунув какую-нибудь веревку в рот животному. Шкуры буйвола или оленя заменяют краснокожим седла, травяные веревочки — уздечки и, несмотря на это, они мастерски правят своими быстрыми конями.

Прочую скотину, благо она не боится людей, индейцы используют как «живые консервы». То есть есть захотели — поехали и убили. Так что краснокожие недалеко ушли от охотников. Мелкие племена редко в своих скитаниях сталкиваются друг с другом.

Иногда родственные племена торгуют между собой, обмениваются невестами, принимают совместное участие в больших религиозных празднествах. Но намного чаще жестоко грызутся между собой за границы охотничьих владений. Нет ничего чтобы могло объединить индейцев, поэтому бледнолицым все время удается их ссорить и стравливать между собой.

Индейцы малочисленны еще и потому, что среди Чингачгуков очень много гомиков. Так степные индейцы пытаются приспособиться к своей среде обитания.

Краснокожие постоянно кочуют, но повозок у них нет. А для беременных верховая езда не очень полезна. Каждая пятая женщина при родах погибает. Поэтому мужчины занимаются сексом со своими женами крайне неохотно. А с беременными сексуальные отношения вообще запрещены обычаем. Далее, когда ребенок маленький, то мать вынуждена при перекочевках держать его на руках, или примотать к своему телу.

Второго она не потянет. Только когда ребенку исполнится три года и он сможет самостоятельно держаться на спине лошади, тогда можно подумать о втором. Отсюда и народный обычай, запрещающий заниматься сексом с женой еще два года после родов. Получается, что три года из семейной жизни выпадают как «постные».

А за чадородный период туземная женщина максимум может родить пять детей. Из которых половина умрет еще в детские годы. Прибавим к этому, что детей-калек туземцы выбрасывают в степь, на поживу хищникам. То есть индейское общество традиционно малочисленно и плодится и размножаться оно не может.

А мужчины при таких делах помогают друг другу снять сексуальную нагрузку.

С другой стороны, при таких ничтожных силах, индейцы представляют собой мощную военную угрозу. Природной аристократии у них нет, война считается делом почетным. Война для краснокожих почти всегда объявляется во имя существования племени, которое ее развязывает, чтобы сохранить охотничьи угодья или земли, пригодные для возделывания.

И именно эта причина, по какой индеец, стремясь выжить, занимается смертельным для себя ремеслом, создает непримиримую вражду между племенами, оспаривающими друг у друга пропитание для семьи…

Так что любой воин может задурить головы десятку своих соплеменников и стать походным вождем, поведя их в набег. Авторитетный воин, проведший несколько удачных набегов, может собрать под своим началом целую сотню человек.

Приблизительно в текущее время десятимиллионная Мексика стонет от жестоких набегов апачей с севера. А этих апачей всего 5–6 тысяч человек. Включая стариков, женщин и детей. При этом апачи разбросаны на огромной территории от восточного Техаса, через Аризону и Нью-Мексико почти до Скалистых гор. И составляют огромное количество мелких и разрозненных племен. Никогда в отряде индейцев апачей, вышедших на тропу войны, не набиралось и сотни человек.

Но индейцы исключительно неприхотливы и мобильны. На лошадях они могут покрывать сотни километров, появляться там, где их не ждут. Сваливаться как снег на голову. Апачам и их соседям, команчам, уже удалось уничтожить всех индейцев-земледельцев к северу от Рио-Гранде. Хотя число земледельцев превосходило кочевых индейцев на порядок или даже на два. Сейчас апачи уничтожают села и деревни в коренной Мексике, превращая их в пепелища.

( Команчи (на языке индейцев юта — «враги»; самоназвание — «немена», то есть «настоящие люди») — индейский народ группы шошонов.)

С третьей стороны, если послать на индейцев тысячу воинов, то они могут последовательно разбить десять тысяч краснокожих. По частям. Так как индейцы не прокормятся скопом, да и не привыкли они жить вместе. Знаменитая «Последняя битва генерала Кастера» при реке Литтл-Бигхорн в Монтане тем и примечательно, что американцы сами себя разбили. Так как, желая официально купить земли индейцев сиу за десять миллионов долларов, подкупили множество вождей разных мелких племен.

А эти вожди, получив мешки с мукой и прикупив огнестрельное оружие, смогли собраться большой кучей, так как американские припасы позволили им большой период не заниматься охотой, а огромной толпой подождать, пока Картер со своей конницей нападет на них. И тогда при равенстве вооружение вступил в силу закон больших чисел. Но это исключение из правил. Если бы американцы подождали полгода, то припасы индейцы бы съели и разбежались. И тогда бы их расколашматили поодиночке.

Что касается Аргентины, то существует две индейские проблемы северная и южная. Северная — более опасная. Там находится пустыня Гран-Чако. Пустыня — потому что населена индейцами, так-то места там довольно великолепные.

Это огромная местность, расположенная между большими реками Рио-Саладо, Парана и Парагвай. В верхнем течении протекающей на юго-восток от Анд Саладо вы увидите город Сальту, а в верховьях стремящегося с севера Парагвая — крепость Коимбру. Соединив мысленно оба города чертой, вы обозначите между упомянутыми реками область — очень мало известную, но едва ли не самую интересную на всем материке Южной Америки.

В ее прошлом много романтичного, а ее настоящее сейчас полно таинственности. В это время сия удивительная страна так же мало исследована, как во времена легендарных Мендосы и Писарро.

Краснокожие жители этой территории наводят ужас на окрестное население, которое поэтому старательно избегает всяких отношений с ними.

Страна Гран-Чако, лежащая между Кордильерами, Перуанскими Андами и реками Параной и Парагваем, огромная, как целая империя, остается до сих пор неисследованной, так как путешественники, предпринимавшие экспедиции в глубь этой области, быстро бросают свое намерение и возвращаются назад.

Попытки иезуитских и францисканских миссионеров насадить там христианство так же не имели успеха. Дикие племена Гран-Чако упорно не покоряются ни мечу, ни кресту.

Три больших реки — Рио-Саладо, Рио-Бермехо и Пилькомайо — протекают по территории Чако и соединяются с Параной и Парагваем. Они сейчас очень плохо известны географам. Сравнительно недавно была сделана попытка ознакомиться с рекой Рио-Саладо, но это удалось лишь в верхней части течения, находящейся в колонизованных областях, потому что по ее берегам рыщут хищные дикари.

Еще менее известны географам Рио-Бермехо и Пилькомайо. Верховья Пилькомайо находятся в Аргентине и Боливии и там на ее берегах немало городов и селений; дальше река теряется в области Гран-Чако. Даже устье Пилькомайо не исследовано, хотя река эта впадает в Парагвай как раз напротив древнейшей испанской колонии — столицы Парагвая Асунсьона. На берегах дельтообразного, болотистого и густо поросшего сочной зеленью устья Пилькомайо нет и признака города или поселка; они встречаются лишь в верховьях реки.

Никогда не ступала нога белолицего в область Чако, никогда не высилась здесь церковная колокольня с крестом. Европейцы избегают Гран-Чако не потому, что эта область была мало пригодна для колонизации.

Не-а, шалишь! Гран-Чако не бесплодная территория, как Патагония, не сырая лесистая низменность, как побережье Амазонки или дельта Ориноко. Необъятные зеленеющие саванны, рощи тропических деревьев, среди которых чаще всего встречаются пальмы, здоровый климат, плодородная почва делают Гран-Чако похожей на огромный парк или сад, насаженный самим Господом Богом, и несомненно привлекли бы сюда переселенцев, если бы не коренное туземное население.

Туземцы по природе охотники, а не земледельцы, и не желают пускать на свою территорию пришлых колонистов. Как правило, краснокожие хорошо вооружены, алчны, злобны и жестоки. И готовы порвать любому глотку.

В тоже время, индейская тактика заключается прежде всего в том, чтобы разведать, каковы силы противника, поскольку для индейцев до сих пор большее значение имеет количество врагов, чем их сила. Изобретательные в военной хитрости, аборигены устраивают засады и редко осмеливаются вступить в бой, когда темнота или другая причина мешает им просчитать все шансы на успех.

Эти воинственные краснокожие индейцы отбили пытавшиеся покорить их войска и с не меньшим успехом изгнали искателей руды и миссионеров. К тому же, без вазелина.

Эти независимые дикари — лихие наездники. Они, как кентавры, носятся на своих резвых лошадях по равнинам Чако. Они не любят жить оседло, а перекочевывают от одной ароматной рощи к другой, словно пчелы, перепархивающие от цветка к цветку. Где им понравится, там и раскинут они свои шатры, там и расположатся табором.

Лошади дают индейцам исключительную мобильность, леса и рощи — материал для луков, а близость к жарким областям — ингредиенты для сильных ядов. Учитывая, что основной мушкет сейчас в английской армии, не говоря уже о менее продвинутых странах, — «Смуглянка Бесс».

Этот образец был разработан еще в далеком 1690 году. Наверняка кто-то предлагал еще Петру Первому вооружить стрелецкие полки этим огнестрельным оружием. И «смуглянку» британцы будут широко использовать даже в середине 19 века, во времена Крымской войны. Хороший лук превзойдет такой мушкет по скорострельности и мало уступит по убойной силе. А с учетом применения ядов и совсем не уступит.

Яд для своих стрел краснокожие добывают чаще всего из коры стрихнинового дерева или из одного из видов лиан, который называется «маракури». Ядовитые экстракты индейцы получают путем каких-то колдовских операций также и из таких вполне безобидных, в общем-то, растений, как перец и лук, но, конечно, гораздо чаще из растений-эндемиков Южной Америки.

Важнейшая составная часть многих из этих растительных ядов — алколоид курарин (чаще его называют просто «яд кураре»), он проникает в кровь животного и человека так же легко и быстро, как яд кобры, мгновенно парализует работу легких, кровь перестает циркулировать по венам, и наступает неизбежная смерть.

К примеру, ягуар после того, как в него попала отравленная стрела, живет всего лишь две минуты

Кроме этого, после разгрома империи инков много культурных и продвинутых индейцев укрылось в Гран-Чако. Местные индейцы стремительно постигали у беглецов приемы культурного земледелия и теперь выращивают завидные урожаи. На небольших полях вокруг деревень таких краснокожих растут кукуруза, просо, маниока, бобы, киноа, томаты, арахис, батат, дыни и тыквы.

Охота, так же как и набеги на врага или на европейские колонии, для них занятие второстепенное. Их нельзя назвать дикарями, гопотой помойной, в настоящем значении этого слова. Когда Писарро покорил детей солнца, как называли себя жители Перу, перуанцы бежали от жестокости испанцев в Чако, где поселились среди местных племен, и те заимствовали от них некоторые ремесла: научились прясть нитки, ткать и окрашивать ткани в разные цвета, шить и расшивать их разными узорами.

Девушки плетут корзины, другие — маты из пальмовых волокон и гамаки. Циновки, ткани с вышивкой, керамика, украшения — все здесь получается не хуже инкских образцов.

Земледелие позволяет северным индейцам иметь приличную численность, а ремесла — некоторую автономию от европейцев.

Совершенно другая картина на юге. Здесь довольно холодно для выращивания кукурузы и прочих традиционных индейских культур. К тому же, здешний индеец привык жить как дикий зверь. Все, что он видит, должно попасть ему в зубы, но, даже умирая от голода, он не станет трудиться для себя или своей семьи…

Так что на южной территории малочисленные индейцы живут широко и привольно. И главное здесь слишком холодно для изготовления традиционных ядов. В степи мало деревьев, так что луки становятся редкостью. Тот же Куркумилла собрал отряд лучников только потому, что сотрудничал с Рохасом и мог целеноправлено приобретать у него деревянные заготовки из дерева гиккори. То есть в военной сфере эти краснокожие гораздо слабей своих северных собратьев.

Глава 9

Китобои через неделю высадили нас в устье Рио-Негру. Именно в Кармен-де Патагонес во время Бразильской войны прятался небольшой аргентинский флот. Останки былого величия. Из шести кораблей, два, небольшого размера, остались здесь навечно. Пребывание в необорудованном порту, без наличия доков и возможности серьезного ремонта в течении 5–7 лет, неблагоприятно сказались на маленьком флоте Аргентины.

К тому же: «Здесь сильно штормит.» Иногда. И с одной стороны, до «ревущих южных широт, где свирепая буря, словно божья метла, океанскую пыль метет» далеко. А с другой — не очень.

Как бы то не было, сейчас это самое южное место на американском континенте, где живут цивилизованные люди. От Буэнос-Айреса до сюда где-то 480 км.

Когда появилось возможность вернуться, аргентинские моряки вынуждены были произвести капитальный ремонт, разбирая более пострадавшие корабли на стройматериалы. Остов одного судна виднелся на прибрежном песке, второе, спущенное на воду раздолбанное корыто, еще подлежало ремонту. Если когда-нибудь сюда подвезут доски.

Сама крепость была возведена еще во времена испанских конкистадоров. Строения словно вросли в землю. Необожженные саманные кирпичи от времени стали настолько рыхлыми, что казалось капни на такой блок водой и он растает, словно кусок сахара.

Фасад главного укрепления зачем-то украшали романтичные балкончики — в точности такие же, как где-нибудь в Севилье, и все же в целом здание производило мрачное впечатление — толстые стены, все окна забраны тяжелыми решетками. Сам этот стратегический укрепленный пункт был больше похож на какой-то подозрительный притон или, в лучшем случае, ночлежку для бродяг.

Захолустное, забытое Господом и начальством место. Отрезанное от всего мира. Маленький островок посреди безбрежного индейского моря. Расположенный слишком далеко от основного массива аргентинских земель. Здесь почему-то вспоминается основанный испанцами форт на входе в Магелланов пролив. Форт, быстро прозванный его обитателями Фортом Голода. Тогда все колонисты, королевская рвань, быстро погибли в тех проклятых землях.

Здесь же залив и дельту реки окружали уныло-однообразные плавни, по которым из конца в конец перекатывались волны колеблющегося ветром камыша. Далее, куда не бросишь взгляд, лежала голая, мертвенно-молчаливая степь. Ничего яркого, живого, там не слышно ни единого звука, точно все умерло и застыло в своем мертвенном покое…

Гарнизон в этих забытых богом местах, полных специфическими особенностями пограничной жизни, много лет прожил без всякого снабжения извне и пребывал не в лучшей своей форме. К счастью, в пампе сейчас, при обилии зверья и стад одичавшей скотины, трудно кому-нибудь остаться голодным.

В эту эпоху крупного рогатого скота было видимо-невидимо, одичавшие животные бродили огромными стадами, насчитывающими иногда по несколько тысяч голов. Когда они шли, ничто не могло остановить их: горы, долины, реки, они неукротимой лавиной проходили через все, не признавая никакой другой дороги, кроме прямой.

К тому же, солдаты сетями ловили рыбу в реке. А так как с учетом матросов их здесь во время блокады собралось более трех сотен мужчин, то никаких индейцев они такой толпой не боялись. Никто из туземцев в последние несколько лет не мог поить скот в низовьях Рио-Негро в паре часов пути от крепости. Солдаты и матросы, ради потехи, стреляли не только в мужчин, но даже в женщин и детей. Мало интересуясь «мирные» они или «не мирные».

Так, про одного бойкого сержанта, Панчо, рассказывали, что он, охотясь словно кот за мышами, оборудовал себе лежку, выпросив у офицера подзорную трубу, точно разметил различные расстояния на противоположном берегу «Черной реки», устраивал для своего развлечения стрельбу на появившимся на том берегу патагонцам. Положив английскую винтовку Бейкера на самодельный станок, он, ориентируясь на измеренные предметы, ставил правильный прицел и без промаха «подрезывал» намеченные им жертвы.

Впрочем, справедливость требует сказать, что по-видимому, такая беспричинная жестокость имела свое резонное основание. Разбросанные далеко друг от друга малочисленные аргентинские посты и пикеты жили под постоянной угрозой быть вырезанными дикарями и только беспощадным террором могли сдерживать кровожадность и фанатизм порубежных аборигенов.

Случаи нападения и поголовного вырезания целых постов здесь были не редкость. Таковы обычные будни границы. Одна сторона жестоко мстила другой, и разобрать, на чьей стороне правда и кто, в сущности является зачинщиком, представлялось положительно невозможным.

Но сейчас, после ухода флота, гарнизон составлял из пяти десятков солдат.

Штат очень маленький; индейцы волнуются, угроза со всех сторон; трудно удержаться на своем посту. Несмотря на повсеместный героизм солдат и офицеров младшего звена, война теперь кажется безнадежно проигранной.

Казалось, вот-вот местный комендант попросит срочной эвакуации, бодро рапортуя начальству о сдаче столь важной для нас твердыни: «Счастлив доложить вашему превосходительству, что наши стрелки будут покидать позиции с песнями»…

Высадившись на берег, я предъявил бумаги подошедшему патрулю. Меня уже ждали. Несколько штук разношерстных собак с громким яростным лаем бросились к нам навстречу. Но их тут же отогнали бородатые солдаты.

Наши вещи патрульные помогли нам доставить в форт. Солдаты у входа в крепость отдали нам честь.

— Ваше благородие, в крепости Кармен-де-Патагонес все обстоит благополучно, происшествий никаких не случилось! — доложил мне дежурный офицер, принявший меня за важную птицу из столицы.

Пройдя через узкий, вытянутый внутренний двор, мы с Хулио, в сопровождении местного капитана Глотино, поднялись по лестнице, идущей вдоль внешней стороны стены, вошли в здание.

Здесь капитан подвел нас к открытой двери, за которой была небольшая комната. Подобная комната, на военном жаргоне, «цыганка», есть почти в каждом гарнизоне в Южной Америке, предназначена она для приема важных гостей, поэтому обставлена с претензией на роскошь. Правда, как правило, довольно неуклюжей претензией, но все же на фоне казарменного быта она выглядела даже уютно.

Хотя тут и чувствовался какой-то неприятный угарный запах.

— Отчего же, капитан, здесь такой запах? — полюбопытствовал я.

Тот покрутил носом, но промолчал, не поняв о каком запахе его спрашивают.

— От кизяка! — наконец отозвался Глотино. — У нас здесь не Буэнос-Айрес, в середине зимы здесь холодновато.

— Что делать, «а ля гуэрре ком а ля гуэрре» ( на войне как на войне), — пошутил я.

Задерживаться мне здесь не было никакого смысла, так что я с чувством глубокого удовлетворения узнал, что утром союзные индейцы подгонят парочку каноэ и мы с ними отправимся вверх по реке. А в нужном месте, с лошадями, нас встретят акуасы Куркумиллы. Все идет согласно плану!

Следующим утром мы отправились. В поисках фортуны. В «затерянные земли», в места, куда заглянуть отваживаются немногие белые. Рио-Негро — самая большая река на всей территории от Ла-Платы и до самого Магелланова пролива.

Выгребая против течения, мы довольно быстро продвигались на запад. В глубь континента. Расслабившись, я тихонько напевал себе под нос детскую песенку: «Не знаю, что я встречу, но я ношу с собой — один патрон, с картечью. И с мужеством другой!»

Но тут что-то пошло не так. Сопровождал нашу экспедицию из 18 человек, в основном гребцов-индейцев, лейтенант Хайме Пинто. С денщиком. Они были спереди. И первыми попали под раздачу.

И тут все неожиданно завертелось, словно в романах Фенимора Купера.

На пару наших каноэ, поднимающуюся по реке, неожданно-негаданно напали дикари из прибрежных племен, моментально осыпав градом отравленных стрел. На передовой лодке Хайме Пинто был убит вместе с денщиком и парой индейцев, а другому индейцу, раненному в руку, мы вынуждены были на стоянке сделать ампутацию. Раскаленным ножом.

Мне тоже чуть было не прилетело. Я внезапно был оторван от приятных мыслей свистом стрелы, вонзившейся в лодку в десяти сантиметрах от меня… через несколько мгновений за ней последовала вторая и просвистела в нескольких сантиметрах от моего плеча, воткнувшись в противоположный борт. Красноватые наконечники стрел свидетельствовали о том, что они отравлены.

Я быстро принял решение. Прицелился из ружья, которое держал наготове, и моя пуля поразила вражеского лучника чуть выше правой подмышки. Перезарядившись я с неумолимой точностью прикончил и второго индейца. Пуля попала нападавшему в лоб и он рухнул как мешок с костями. Обливаясь кровью.

Вероятно это был вождь этих бандитов, так как только лишь их командир умолк, они стали подобны кораблю, лишившемуся руля и беспомощно начинающему кружится на одном месте. Готовому пойти на дно. Урок был жестокий, так что враги, парализованные страхом, предпочли удалится, оставив нас в покое.

Индейцы иногда нападают без видимых причин. Дело привычное. Чаще всего это месть и расправа над белыми, невиновными в насилии, совершенном другими белыми над индейцами. Вот и эти враждебные индейцы, вышедшие на тропу войны, о чем поведала раскраска их лиц, чинили возмездие, которое пало, как всегда, на невиновных.

Возвращаться мы не стали. Чтобы не рисковать возможностью подвергнуться повторному нападению. Похоронив павших и отпустив лишних союзных индейцев, на одной лодке мы с Хулио продолжили свой путь. Наши туземные гребцы без особой радости приняли такое мое решение и постарались отговорить от него всевозможными зловещими пророчествами, особенно угрозой разгневать бога Кудуани, который, конечно, погубит бледнолицых, засыпав их кусками льда и снега.

Большой походный вождь акуасов, Куркумилла, предупрежденный специальными гонцами о нашем прибытии, встречал нас на берегу реки. Под восторженные охи и ахи, он принял меня в парадном одеянии, восседая на лошади, бока которой были украшены серебром. За неимением официальной медали, вождь повесил на себя аргентинский пиастр.

Все его сопровождающие «гвардейцы» подвесили к своим удилам пучки волос, на которых еще оставались куски кожи с головы или даже целые черепа. На одном из индейцев эскорта — старый и грязный испанский офицерский мундир, но не было штанов. Все эти тряпки и другое добро, очевидно, было награблено в набеге на какой-нибудь аргентинский поселок.

Куркумилла произнес длинную речь и, тряся мою руку четверть часа, заверил через индейца- переводчика, что хочет быть моим другом и принимает, хотя и не любит, христиан.

— Почему белые считают нас людоедами? — патетически восклицал Куркумилла. — Подумаешь, мы съели католического миссионера? Это-то и было уже лет десять назад, во время прошлой засухи!

«Ага!» — подумал я.- «Кто-то, кое-где, у нас порой… Где-то я это уже слышал?»

Переводчик у нас был еще тот кадр. Когда я обратился к индейцам «дети пампы», то этот умник не нашел нужных слов и перевел мои слова приблизительно как: «Многочисленные маленькие люди среди травинок в степи!»

Затем вождь пригласил меня в свою палатку ( мини-вигвам) и угостил обильной порцией жареной конины. Тогда же я рассказал о мотивах моего визита.

Мол, я столько слышал о его знатности, отваге и хотел получше узнать, чтобы стать его другом; будучи также любознательным, я хотел бы взять себе в услужение за богатую плату несколько умелых воинов. И красивую девушку, чтобы стать индейцам «братом».

Женщина у индейцев обязана была полностью подчиняться мужчине; все в ней принадлежит хозяину; и в свободе дикой жизни не было ничего более обыденного, чем видеть краснокожего, меняющего свою жену на товар. Великий Дух создал мужчину и женщину, чтобы они жили вместе: мужчину, чтобы охотиться, и женщину, чтобы работать. Индейцы ничего не хотят менять в этом положении.

Обед наш прошел весело, среди смеха, крика и шуток. Но шутили и смеялись среди всяких дебоширств в основном надо мной.

Я подарил вождю свое ружье (так как знал, что он все равно его отнимет), свою резиновую одежду, свой теплый плащ и шляпу, а так же бисер, бусы и серьги для его четырех жен. Спирт, налитый в пару керамических горшков, выставил в качестве угощения. Для всех индейцев его племени. Короче, выдоил меня это краснорожий пройдоха досуха. Почти.

Мой визит явно доставил Куркумилле удовольствие. Подняв его авторитет до небес. Да и выражение алчной радости, помимо его воли, на мгновение мелькнуло в лице туземного властелина.

Улыбка вождя выглядела рекламой дорогого стоматолога. Главарь акуасов сообщил, что со мной никогда не будут грубо обращаться на этой земле, но он не может позволить мне ходить без присмотра по владениям индейцев, не зная, какие мысли таятся в глубине моего сердца, поскольку я могу солгать, как всегда делают белые, и разведать тропинки в пампе, чтобы прийти с армией и напасть на краснокожих братьев.

Впрочем, истинные причины его такого поведения оставались неизвестны. Индейцы, с их природной скрытностью, способны обмануть даже профессиональных дипломатов, настолько она непроницаема вплоть до момента осуществления замысла.

Я поставил свою палатку рядом с мини-вигвамом вождя и на следующий день дал ему еще кувшин спирта, а в ответ получил самые горячие заверения в нашей дружбе до гроба, после чего вождь добросовестно напился. В одиночку. Должно быть, при этом его посещали веселые мысли, так как он время от времени выходил на свежий воздух, ударял себя по бедрам и повторял: «Гоп, гоп!»

Существует ошибочное мнение, будто американские краснокожие — хмурые, сумрачные люди. Может быть, это еще справедливо по отношению к старикам, да и то не всегда. Молодость же отличается веселостью. Обычно молодые индейцы резвятся, как европейские уличные мальчишки, и проводят дни напролет в играх. От европейцев они заимствовали игру в конное поло. Скачки на лошадях и стрельба из лука их любимые развлечения.

И все же жить белому у этих дикарей не сладко, особенно в отношении питания. Обычно мне, как почетному гостю, предлагали на деревянном блюде сырые легкие и почки, плавающие в еще теплой крови. Очень почетное блюдо состоит из требухи и рубца овцы или гуанако [вида ламы], всегда сырых. Нужно было иметь желудки туземцев, чтобы безопасно вкушать такие яства.

Индейцы большие демократы. Их главари ничего не могут решить без одобрения всех воинов.

Поэтому вождь акуасов, желая сообщить другим племенам индейцев о моем прибытии и проектах, собрал большой совет ахокнекенке (буквально «люди юга») на уединенной поляне около реки Лимая, вдали от женщин, которые никогда не вмешиваются в дела мужчин.

Рио-Негро образуется слиянием двух рек: текущего с севера Неукена и текущего с юга Лимая. Наша сходка происходило именно на берегах Лимая.

Так что вскоре мы двинулись туда по бескрайней голой степи. Пересекая необозримое пространство. Лошади наши с пеной у рта мчались как бешеные и разрумянившийся Куркумилла, словно пьяненький русский ямщик, все время залихватски посвистывал и покрикивал на своих «залетных». Хорошо и жутко было на душе.

Так через несколько дней, словно увлекаемые роком, мы прибыли на место встречи. Это был край, куда почти не ступала нога белого человека. Во всяком случае, никто из «цивилизованных» географов и путешественников сюда еще не добирался.

Вскоре я обнаружил по разнообразию нелепых нарядов индейцев, чьи тела были густо покрыты росписью татушек, что здесь собрались представители нескольких племен.

Меня привел в центр этого стойбища мой военный эскорт, вооруженный булавами, с трудом отодвигавший толпу народа, с любопытством наблюдающего за событием. Море туземцев расступалось при нашем приближении, освобождая дорогу, словно Красное море перед Моисеем. Я, своей непривычной внешностью и одеждой, здесь всем бросался в глаза, точно «яблочко» мишени.

Пятьсот свирепых индейцев, прибывших от всех окрестных племен, присутствовали на этом Большом совете. Все краснокожие воины все время демонстрировали боевые приемы, чтобы поразить меня, как иностранца, своей ловкостью и смелостью.

Во время этих прыжков, криков, исступленных гримас каждый воин, точно одержимый пляской святого Витта, неистово дергаясь, словно на раскаленной сковороде, конвульсивно растягивал мускулы лица, перекатывал с одной стороны на другую сверкающие, безмерно выпученные глаза и скрежетал зубами, как если бы он находился в пылу битвы. Такие танцы граничили с эпилептическим припадком.

Я запоминал отличившихся, делая пометки у себя в уме. Рассчитывая уговорить некоторых кандидатов, на непыльную работенку за умопомрачительные по местным меркам деньги…

Это был воинственный шабаш, длившийся около десяти часов. Совет старейшин, услышав о моей просьбе дать людей, отклонил ее, сказав, что не доверяет белому.

Один местный мерзавец, сто десятилетний вождь Чакуайяль, перебирая ленты из змеиных шкурок, высказал свое мнение, что христианин вполне может иметь вместо человеческого — сердце броненосца… Старый интриган.

Тьфу, слушать противно, мелет пургу, словно старая баба! У которой язык длиннее коровьего хвоста. Такому бы придурку только пить, есть, да лапти плесть!

Глядя на это древнее лицо, на эти полуприкрытые облезшими ресницами глаза, нельзя было решить, что думает этот человек, но в то же время он весь был как бы пропитан жестокостью, неумолимой и необузданной. Той знаменитой восточной, бесстрастной и холодной жестокостью, какой ознаменовали себя в истории азиатские владыки, устраивающие пирамиды из сотен тысяч голов своих пленников и наполнявшие мешки человеческими глазами.

Другой вождь, огромный громила с крупным крючковатым носом, похожим на клюв хищной птицы, по имени Кинчаола, который вел церемонию, пошел еще дальше. Заявив, что у меня целых четыре сердца, к тому же он подозревал какие-то плохие мысли под моей черепушкой. Поэтому предлагал меня пытать у столба пыток, чтобы проникнуть в мои черные замыслы. Типа, стоит лишь почтенным вождям краснокожих захотеть и тогда любой язык можно развязать!

Одежда из невыделанной шкуры пумы добавляла дикости его физиономии. Этот великан, бугрящийся чугунными ядрами мускулов, даже не был вооружен, казалось, что он не сомневался в том, что расправиться с любым врагом, не прибегая к помощи оружия.

— Чужак! — разорялся он, кипя от злобы. — Чужак в нашем доме! Все мы, краснокожие братья, теперь осквернены перед богами! Убить его и тем заслужить милость великого Кудуани! Убить как собаку! Он не гость, потому, что обманом переступил границу нашей земли, никем не приглашенный, и тем самым дал мне право не считать его гостем. Я могу зарезать его и не осквернить законов гостеприимства. Но лучше все же начать с пытки!

Надобно признать, что краснокожие по части пыток большие мастера, импровизаторы…

Вот дерьмо!

Эти скоты ничего не понимают, для них все аргентинцы одна статья — бледнолицая собака, да и баста!

Вы думаете, простая штука вести переговоры с коренными американцами? Как бы не так! На свете нет народа такого осторожного, подозрительного и лукавого как здешние патагонцы. Заберут себе в немытые башки, что их обманут хотят — волами их не сдвинешь.

Молчать в таких ситуация не следует. Молчит только скотина, а человеку язык дан, чтобы огрызнуться, когда нужно. Впрочем, слов тут будет недостаточно. Надо поговорить с краснокожим на языке, который он обязательно поймет.

Видя, что дело плохо, я прикинул, что чем больше шкаф, тем он громче падает. Молча встал, подошел к этому верзиле и стремительным ударом локтя правой руки, нанесенным на едином дыхании, отправил головореза-индейца в глубокий нокаут. Без колебаний, без пощады. Вырубив его на половине фразы.

Это весьма позабавило других краснокожих, среди которых у Кинчаолы оказалось много завистников. И претендентов на его должность верховного вождя всех ахокнекенке. Впрочем, я щедро влил в рот поверженному индейцу добрую кружку неразбавленного спирта, отчего тот, очнувшись пришел в весьма веселое настроение. И даже расквашенный нос не мешал его бурному веселью.

Мне удалось наглядно объяснить этому вождю, что мы братья и, хотя у меня белый цвет кожи, я родился на той же земле. Не надо, чтобы появился между нами обман, злоба, месть…

Впрочем, большинству присутствующих не понравилась мое дерзкое поведение. Краснокожие на меня поглядывали с выражением, какое бывает только у посетителей кунсткамеры, насмотревшихся вдоволь на экспонаты.

Индейцы разом стали требовать, чтобы я принял участие в ритуальном поединке. Который и решит, кто прав, а кто виноват. Так как исход состязания решат духи.

— Мы можем простить такое неуважение, — заявил хитрый Чакуайяль, — только если дерзкий бледнолицый победит нашего чемпиона в «саксавуа». Если он одолеет — вы свободны от всякого наказания, а иначе оба белых пришельца станут нашими рабами.

Когда мне перевели предложение этого старикана, я не удержался от вопроса:

— А что такое саксавуа?

Туземный проводник, что привел нас сюда от Кармен-де-Патагонес как мог просветил меня:

— Смертельная борьба без оружия.

Выглядит неплохо. Едва ли в такой глуши найдется чемпион по боям без правил. Скорее это будет герой деревенской дискотеки. Но я поспешил уточнить:

— Это как? Какие там правила.

— Позволено все: бить ниже пояса, кусаться, царапаться, даже выдавливать глаза. Ты только взгляни, бледнолицый, что за когти у этого воина!

Я посмотрел на своего потенциального противника и ахнул.

Патагонцы и так высоченные верзилы, выглядевшие в нынешние времена, когда еще акселерация не пустила корни, настоящими великанами.

Но это была какая-то двухметровая водонапорная башня. Специфической бандитской внешности. А если учесть, что этот чемпион еще и поднял свои черные волосы в пучок, добавив себе визуально высоты, да украсил эту прическу длинными перьями из хвоста страуса нанду, то он казался мне ростом почти в два с половиной метра. Бугрящиеся мускулы к росту прилагались, и драться с этим аборигеном было так же бессмысленно, как бить кулаком кирпичную колокольню. Или бронированный танк.

И в этом гигантском воине, вдобавок ко всему, чувствовалась огромная сила и ловкость. С оттенком несокрушимой энергии и необузданности. Хотя свое зверское лицо он сделал бесстрастным и величаво-спокойным. Остался только легкий оттенок холодной жестокости и злобного презрения, с которым коренные краснокожие глядят на неверных бледнолицых собак.

Проводник же, словно издеваясь надо мной, продолжал горделиво нахваливать местного соперника.

— Видишь, бледнолицый, эти длинные и острые когти, как у ягуара? На самом деле это затвердевшая смола, которая режет кожу не хуже ножа. А взгляни на шрамы нашего чемпиона! Можешь не сомневаться, он настоящий мастер этой борьбы. Голову даю на отсечение, он убил уже не одного несчастного, вроде тебя.

— Тебе приходилось видеть такие бои?

— Пару раз, — уверенно заявил туземец и пустился в описания.

Насколько я понял, патагонцы только выглядят громилами. Дерутся же они как бабы. Или израильские командос. Никаких тебе молодецких кулачных боев. Только бьют в пах — самый коронный номер, кусаются, царапаются и все такое прочее.

Мои шансы немного повысились.

— Скажи всем, что я принимаю вызов их чемпиона. Только я не хочу закончить все одним ударом. Я еще слишком свеж, так что силы слишком неравны. Мне нужно немного времени, чтобы устать и я пока немного поработаю. Я скажу, когда устану.

И начал усиленно разминаться, чтобы разогреть мускулы. Все-таки этого великана я немного побаивался. И хотел увеличить свои шансы, произведя полный разминочный комплекс. Но на взгляд индейцев я просто валял дурака. Издевался над ними. Впрочем, так оно и было.

Краснокожие обступили меня толпой, словно рассерженные медведи, лица их были мрачны, глаза злобно сверкали, в них горела застарелая ненасытная ненависть и жажда мщенья…

Глава 10

Я намеренно дразнил индейцев, чтобы их чемпион вышел из равновесия и наделал ошибок. Выйти на поединок с воином такого громадного роста, с такими ногтями, знающего все приемы этой туземной борьбы, местного чемпиона — это Вам не шутка! Так что первым делом следует сохранять спокойствие и постараться просчитать варианты.

Индейцы презрительно свистели и улюлюкали, но я оставался невозмутим и краснокожие решили, что я просто хочу пожить еще несколько лишних минут и оставили меня в покое.

Эти люди принадлежали к племенам с древними обычаями, согласно которым и в горе, и в радости, надо сохранять хладнокровие, поэтому стояли вокруг с бесстрастными лицами и ждали, пока я наиграюсь. Я их сильно не задержал.

Уже через несколько минут я объявил, что готов и пока спрашивал проводника, который невольно стал моим секундантом:

— Как мой соперник поведет себя во время схватки?

— Первым делом он тебя ударит между ног.

— Ну что же. Постараюсь защитить свои яйца, — ответил я, потряхивая расслабленными руками.

После чего, взял у проводника кожаный шнурок и приспособил свою алюминиевую флягу, засунув ее в штаны и привязав изнутри к поясу. Как я упоминал, фляга у меня была небольшая, емкостью ​¼ литра и достаточно плоская. Пока я приводил в порядок область паховой защиты, проводник и Хулио заслонили меня своими фигурами от любопытных взглядов индейцев. Чемпион так точно ничего не заметил. Будет ему сюрприз!

— Что еще скажешь полезного? — продолжил я свои расспросы у проводника.

— Он попытается исполосовать тебя когтями и выцарапать глаза.

— Хорошо, буду беречь глаза. Что еще?

— Если заметишь, как он оскалил зубы — знай, он попытается перекусить тебе шейную артерию.

— Вот же сукин сын! Это как-то совсем грязно.

— Я тебя предупреждал, бледнолицый, что в саксавуа позволено все, что ведет к победе. На этом и основана эта борьба. Если ты хоть на секунду промедлишь, не желая сделать какую-нибудь особенную жестокость — все, ты труп! Либо убьешь ты, либо тебя.

Мило! Похоже, в этом поединке совсем нет места для принципов и моральных ограничений. Что же, тем хуже для моего противника.

— Хорошо, я это учту, — буркнул я.

Между тем, нам очистили место в кругу. Гигант Патагонии почти голый, одетый в крошечную набедренную повязку, смазал свое тело жиром с ног до головы. Даже волосы. От жира он стал таким скользким, что за него невозможно было ухватиться.

— Эта сволочь знает что делает! — шепнул я себе под нос.

Я тоже был не подарок. Хорошая генетика и обильная мясная диета привели к тому, что я заимел солидные габариты, превышающие те, что у меня были в первой молодости. В отличие от неприятеля, я не раздевался, надеясь, что одежда защитит меня от острых когтей краснокожего. Верные сапоги с железными набойками тоже должны были сыграть свою роль в предстоящем поединке. Мой противник будет бить босой ногой, я же — твердым сапогом с металлической накладкой на носке. Кому будет больнее?

Но все же в этом круглом импровизированном ринге мы сейчас выглядели неравноценно. Обычный крепкий молодой парень и ужасающего вида великан. Невольно вспоминалась уличная собачья драка, в которой принимали участие домашняя болонка и бойцовский английский бульдог. Бульдог тогда рвал болонку зубами, а та визжала, как резанная. Вот такая схватка тогда получилась.

Еще немного увеличу шансы, подразню соперника.

— Скажи ему, — громко крикнул я проводнику, — что он больше похож на жирного оленя, чем на храброго воина, готового встретить свою смерть. А уж как гнусно воняет этот жир! Даже из задницы так не смердит! А ну-ка иди сюда вонючая кукурузная кочерыжка, посмотрим на что ты способен!

Упрашивать соперника мне не пришлось. Буквально с пеной в зубах от ярости, обладающий исключительной реакцией гигант ринулся на меня. И начал с молниеносной быстротой махать своими когтями и драться ногами как заправский каратист. От двигался с такой естественностью, словно мои контратаки происходили в десять раз медленнее, чем на самом деле. Прошло несколько секунд, а он своими когтями порезал мне уже всю одежду и нанес несколько зудящих царапин.

Эге! Да я тут как муравей против бронетранспортера!

На третьей попытке ударить меня в пах индеец хорошо попал. Его палец вонзился в металлическую флягу. Меня отбросило, мне тоже было больно, но индейцу явно было намного больнее. Как бы он не сломал себе пальчик. Краснокожий взвыл от боли и запрыгал на одной ноге.

Но это была только минутная слабость, который я не сумел воспользоваться. Так как меня отбросило от его могучего удара назад. А пока я подскочил, краснокожий взревел как бешеный бык и попытался сдавить меня в своих объятиях. Запустить свои острые когти мне в спину и одновременно сломать мне ребра. Вопреки ожиданиям зрителей, я не стал уклоняться от ближнего боя. Нанося хлесткие удары сопернику каменными локтями по ребрам, я все же позволил великану прижать меня к груди.

А когда увидел перед своим лицом оскаленные зубы краснокожего, который уже примерялся как их вонзить мне в горло, что было трудной задачей, так как я был намного ниже, неожиданно нанес свой коронный удар. Каменным по крепости лбом. Могучим кивком я направил свою голову, словно тяжелый чугунный шар для боулинга, в короткий полет. Вложив в удар всю свою силу, умноженную на импульс скорости. За свой лоб я не боялся, там все равно одна сплошная кость, ломать нечего. В отличии от нижней челюсти индейца, которая моментально с треском хрустнула и перекосилась набок.

Даже если бы мир перевернулся с ног на голову патагонец не был бы так ошарашен. От резкой боли он выпустил свою жертву и отшатнулся назад. Этой ошибкой я уже сумел воспользоваться на всю катушку. Нанеся окованным сапогом чудовищной силы свирепый удар сопернику в пах.

Патагонец рухнул на колени как подкошенный. Ему было нестерпимо больно и он схватился обеими руками за пах, пытаясь вернуть растекающуюся между пальцев яичницу обратно на место. Успехов ему в этом мероприятии.

Попавший в состоянии грогги противник теперь был полностью в моей власти. И я не дал ему спуску. Я ухватисто схватил собранные в пучок волосы резко рванул его голову вверх и молниеносно ударил коленом в подбородок. Метя в тоже болезненное место. Бамс! Хрясь! Раздался еще один неприятный хруст и теперь челюсть у этого индейцы сломана в двух местах. Пополам и еще раз пополам.

Патагонцу этого хватило для полного счастья. Нокдаун! Гигант рухнул на землю, раскинув руки. Изо рта у него фонтаном хлестала кровь, но он упорно пытался встать.

И это не входило в мои планы. Для симметрии, когда индеец встал на четвереньки, я оббежал его кругом, зашел за спину и нанес снова ужасающей силы удар по яйцам. Да такой жестокий, что краснокожий верзила вновь грохнулся, потеряв сознание. Аут! Вот и славно. Налицо полная гармония. Два удара по яйцам и два удара в челюсть. Когда хорошо — тогда хорошо. Чистая победа.

— Скажи этим людям, что я считаю бой оконченным, — торжественно заявил я проводнику.

— Не уверен, что они согласятся, — ответил индеец, — твой соперник еще жив.

Но проводник все же перевел мои слова вождям. Ошарашенные главари краснокожих посовещались, а затем старый Чакуайяль заявил:

— Наш человек еще жив. А законы саксавуа неизменны на протяжении многих столетий и священны: воин не должен остаться в живых лишь потому, что соперник его пощадил. Духи будут недовольны!

— Но он же и так как труп и не может защищаться!

— Это не имеет значение. Такой исход боя опозорил его! Ему все равно не жить. И условие ваших жизней — его смерть!

Я лишь пожал плечами и сказал:

— Хозяин — барин! Желание клиента — закон! Эх, Маруся, нам ли жить в печали!

После чего оперся коленом о спину поверженного гиганта, приподнял его голову, просунул руку под горло и резко крутанул изо всех сил по часовой стрелке. Страшный хруст тут же показал, что я сломал ему шею. Как куренку.

Я был полностью оправдан перед богами туземцев.

Жизнь моя у дикарей продолжалась. Патагонцы, почти перестали пользоваться луками. Заготовки под хорошие луки в степи очень трудно найти. Нападавшие на нас на реке индейцы и люди Куркумиллы, часто воюющие с европейцами, скорее являлись исключения из правила. Основное оружие туземцев — это боло, то есть вид кистеня, копье, булавы «моканос», да несколько ружей, которые они смогли добыть в Кармен-де-Патагонес или северном приграничном Пунта-Аренас.

Ныне добрые и гостеприимные, туземцы позволили себя измерить; и я могу сказать, что, хотя эти индейцы и не гиганты в полном смысле слова, это племя самого высокого роста из известных мне до сих пор. Все эти хваленые викинги и прочие норвежцы выглядели на их фоне малявками…

В среднем рост туземцев достигает 1,852 м, но женщины значительно ниже. То есть встретить тут мужика меньше 1,9 метра в высоту практически невозможно.

Говорят, что название «патагонцы» дано им за очень большой размер ступней, это совсем неверно.

[Патагонец — «большая нога», но спутники Магеллана называли индейцев так потому, что те носили от холода, наподобие фрицев по Москвой, большие валенки, сплетенные из соломы].

Патагонцев следует причислить скорее к числу народов, имеющих самые миниатюрные ноги. Они сами называют себя ахокнекенке, то есть «люди юга».

Патагонец в своей кухне еще более нечистоплотен, чем араукан; паразиты водятся в изобилии. Собаки, очень многочисленные, иногда облизывают мясо, предназначенное для людей.

При этом Арауканы — воинственный индейский народ, обитающий в Чили и на западе Аргентины, но в основном в независимой стране Араукании, прославившийся своей длительной борьбой за независимость. Их европейское название взято из языка индейцев кечуа, где слово «аука» означает бунтовщиков, врагов. Самоназвание народа — «мотуче» («воины, или люди, с запада») или «мапуче» («люди земли»). Народ представляет собой отдельную группировку в рамках андо-экваториальной этнографической семьи; нынешняя численность араукан Чили и Аргентины — оценивается в около 800 тыс. человек.

Моя экспедиция еще могла бы завершиться успехом, если бы не одно печальное обстоятельство. Чтобы разогнать скуку, полюбившие разбой индейцы продолжали совершать свои набеги на аргентинцев, и один из отрядов индейцев-грабителей был захвачен в плен аргентинским отрядом ополченцев генерала Рохаса. Ну что за бедовый народ!

Мое положение тут же стало совершенно не завидным. Более того, смертельно опасным. Учитывая, что молва уверенно связывала меня с генералом Рохасом, самым славным нынешним боевым именем Приграничья.

Индейцы пришли от имени алчного вождя Чегуека, чьи руки были в крови по самые локти, и предложили мне написать письмо аргентинскому правительству, чтобы оно отпустило на свободу захваченных в плен грабителей. Я был не в том положении, чтобы сопротивляться, хорошо зная, что, избежав первой ловушки, мы неизбежно попадем во вторую, поскольку индейцы хитры и беспощадны и уже приняли все меры предосторожности, чтобы не позволить нам улизнуть. Разнузданные толпы дикарей уже потирали руки в предвкушении моей ошибки. В бессильной ярости стискивая крепкие и блестящие, как у волков, зубы.

— Помни, бледнолицая собака, что сам бог Кудуани, в своей великой милости, лишил тебя разума и предал в наши руки! — угрожали мне краснокожие посланцы. — Теперь ты наш. С потрохами! Вся твоя жизнь, твое дыхание, голова и сердце — наши! Что бы мы не приказали тебе, ты должен исполнять не колеблясь, как рука выполняет волю головы. Иначе — смерть. Лютая, жестокая смерть!

Вынужденный отказаться от сопротивления, я решил пойти на хитрость, притворившись, что не знаю, какая судьба меня ждет. Умереть — всегда успею.

Под предлогом, что мне необходимо послать моих спутников к большому начальнику, я отправил двоих из моих гребцов-индейцев с весточкой в Пунто-Аренас.

Так же я написал аргентинскому правительству, изменив на противоположное содержание, продиктованное мне вождем: то есть, что ни в коем случае не следует отпускать никаких пленников, поскольку был уверен, что индейцы никогда не вернут мне свободу, а я надеюсь сбежать.

На следующий после отправления курьера день, с севера, с Рио-Колорадо, пришел одинокий индеец с багровым шрамом на лице.

Он сумел убежать из аргентинского лагеря, где уже погибли многие из его арестованных соплеменников, и сказал, что их все время убивают. Особенно буйный абориген был недоволен тем, что казнят не тех кто больше грабит, а тех, кто попадается. Это казалось ему высшей несправедливостью.

Кроме всего прочего, этот лукавый мошенник рассыпался в жалобах. Якобы все «вороны» наги и нищи, бедны и утомлены; в пути они вечно страдают от холода, голода, недостатка воды, их лошади почти ослепли, затем пожаловался на бледнолицых, которые разъезжали по стране, опустошали деревни, убивали животных; подчеркнул, что его народ никогда не причинял вреда бледнолицым и даже много раз отказывался воевать против них в союзе с другими народами, в завершении добавил, что они только приехали в гости, из любопытства, а на них вероломно напали и пленили…

Какой тут начался ажиотаж! Большой совет снова собрался на поляне у реки Лимая. Там старшие вожди, бросая на меня мрачные взгляды, полностью одобрили поведение Чегуека относительно моей персоны и решили занять отрядами все проходы, близкие к христианским постам…

Теперь все аргентинцы стали для аборигенов заклятыми врагами. И последние охотно бы истребили всех бледнолицых до последнего младенца.

Куркумилла совершенно умыл руки, бросив меня на произвол судьбы. Поистине он стал скользким как еврейская совесть. И я на своем печальном опыте убедился, что ни одному индейцу верить нельзя. Ни одному их слову. Нет такой страшной клятвы, которая могла связать краснокожего и заставить честно выполнять принятое на себя обязательство, в этом отношении все они поголовно лжецы и клятвопреступники. Нрав их коварен и лжив.

Будет мне наука. Как говорится: «„Кидок“ — для жизни урок!»

Но сейчас отступать было поздно. Да и некуда!

Власть на совете захватили вожди приграничных северных племен. Северные приграничники, нажившиеся в набегах на аргентинских трофеях, в душе глубоко презирали южных патагонцев за их сравнительную бедность и дикость нравов.

Их ярости никто не мог противостоять. Проклятая страна!

Боевыми приемами, сопровождавшими Большой совет, индейцы демонстрировали свою готовность к битве, и не раз я видел в нескольких сантиметрах от моей груди острие копья в руках свирепого индейца; не один камень, пущенный из пращи, просвистел у моего уха.

Веселье было в полном разгаре…

Вождь Нокучиек, этот кровожадный зверь, не хотел присутствовать на этом совете; у него были напряженные отношения с Чегуеком из-за высокой цены, которую тот запросил у него за смерть своего зятя, убитого на землях Нокучиека. Однако этот мерзавец, Нокучиек, велел своим посланцам передать совету, что не понимает, почему белых пленников до сих пор не убивают. Ему ответили индейской пословицей, утверждающей, что месть — это плод, который надлежит съедать зрелым.

Перед советом послали за колдунами, и, когда мы вернулись в Калькуфу, мы нашли там одного из них с помощниками. Колдун, окруженный аурой благоговейного почтения, провел три дня в кустарнике, произнося свои заклинания. Я еще подумал, что у бедняги разыгрался сильный понос.

Представьте себе мое удивление, когда на третий день колдун объявил, что знакомые духи принесли ему новость, что я написал в письме губернатору Рохасу, чтобы тот не давал свободу индейцам, а убил их. Ненависть к христианам, естественно, выросла.

Вождь Мачи, суровый и беспощадный детина, чей " добрый" взгляд способен убить скорпиона, сказал, что он считает мою смерть необходимой, поскольку многие индейцы уже погибли и бесполезно дожидаться возвращения остальных. Глаза туземца пылали, гнев разгорался как спичка, от которой вот-вот мог вспыхнуть целый пожар ярости.

Мачи, с налитыми кровью глазами, брызгая слюной от свирепости, приговорил меня к разрезанию живьем, чтобы предложить Небесным Богам мое сердце, как это сделают сейчас с быком.

Но Чегуек воспротивился тому, чтобы жертва была принесена немедленно. Он считал, что индейцам следует дождаться возвращения гонца. Так как еще надеялся обменять меня на кого-нибудь из своих людей. Которых Мачи было совершенно не жалко. Так как они с Чегуеком жестко конкурировали за пастбища.

«Постойте, негодяи», — холодея от ярости шептал я, будучи одним из главных «блюд» на индейском празднике. — «Дайте лишь мне вырваться из плена, я вам все это припомню!»

Индейцы временно оставили меня в покое и принесли в жертву быка и его внутренности. От меня, впрочем, скрыли причины, выдвинутые колдуном, и Чегуек соизволил объявить мне, что он не убьет меня сам, но не может противиться тому, чтобы другой великий вождь совершил жертвоприношение.

Для начала, выстроившись в ряд, вожди запели торжественную песню (каждый своего племени), к которой примешивались несогласованные крики и иногда пронзительные вопли. Басы, баритоны и теноры не соблюдали в этом хоре никакого порядка, но тем не менее примитивная дикая музыка очень гармонировала с типами певцов и с их окружением. Но мне подобная вакханалия только била по ушам.

После молитв шаманов последовала большая оргия, во время которой мне с молодецкой удалью непрерывно угрожали смертью. Индейцы, стаей голодных гиен, словно демоны зла, окружали меня, осыпая оскорблениями. Их ярость и бешенство вырастали по экспоненте с каждой секундой. Происходящее вызвало у меня чувство глубокого омерзения.

Нет особого смысла подробно описывать мое существование в этой атмосфере зависти, мрачной безнадежности, неслыханных лишений, неистовых оргий…

Я занимал маленькую палатку вместе с Хулио, а вокруг нас бесновались более сотни пьяных индейцев. От нашего отряда еще оставались двое индейцев-гребцов, Утрак и проводник, но они принимали участие в празднике. Как свои.

Между тем, приближалось лето. Довольно часто шли весенние дожди.

На следующий день после праздника аборигенов опасность только возросла; я решил спасаться не медля. «Бремя роковое» становилось невыносимым. У меня с собой был флакон гидрата хлорала на всякий пожарный случай, и я влил его в разбавленный спирт двум моим индейским стражам; тогда мы смогли отойти от лагеря, слуга и я.

Проводник не пожелал присоединиться к нам, сколь я его не улещивал обещанием большой награды, так как в этот момент колдун пел в нескольких метрах от моей палатки, и он считал, что тот сейчас же догадается о нашем бегстве. Конечно, определенный риск существовал, но у меня не было особого выбора. У нас, у русских, есть замечательная пословица: «Бог не выдаст, свинья не съест!»

Было темно, хоть глаз выколи. Пешком, да не зная местности, до цивилизованных мест отсюда и за год не доберешься. Нас поймают гораздо раньше. Мы не знали дороги, так что проплутав в ночи пару часов, нам пришлось вернуться в палатку. Там мы завалились спать на камышовые циновки.

Нашего побега никто не заметил. Стражи, «паркетные вояки» с нездоровой психикой, просто проспались…

У кого хватит глупости бежать из самой сердцевины индейских территорий? На краю земли? Где хозяева чувствуют себя так же уютно, как в своей спальне? Где по твоим следам тут же кинутся десятки следопытов и сотни умелых воинов?

Даже обувь у нас с Хулио забрали, чтобы мы, не привыкшие ходить босиком, оставили всякую мысль о попытке «пойти на рывок». Осторожностью эти люди живут и дышат.

Группа эвакуации из сотни бравых спецназовцев мне бы сейчас явно не помешала бы. Как и несколько вертолетов…

На следующий день колдун ушел, для нашего проводника больше не было препятствия.

«Все темней, темнее над землею — улетел последний отблеск дня…»

Мне удалось отвлечь на мгновение охранника, и в начале ночи, когда ленивые индейцы ели, мы убежали. Что за безумие! Но выбора у нас не имелось.

Пошли и нарвались на часового на окраине стойбища. Вот же проклятие! Вчера шатались в темноте два-три часа вокруг лагеря и никого не встретили, а сегодня нашли тропинку к реке и сразу же вляпались! Извольте бриться!

Индейцы — настоящие кошки. Ночью видят не хуже чем днем, а про слух и говорить нечего. Прямо что-то невероятное, до чего развит слух у краснокожих. Пробираясь по ночам, они скользят неслышно, как тени, ни одна сухая травинка не треснет у них под ногой. Европейцу до них так же далеко, как жителю Нью-Йорка до патагонских собратьев из прерий. Легче вырвать зуб у спящего, не разбудив его, чем пройти мимо туземного дикого стража.

Краснокожие воюют с помощью индивидуальной ловкости, находчивости и удали. Для них самая опасная разведка — веселая прогулка, а рукопашная схватка — забава, спорт. А учитывая то, что все патагонцы настоящие великаны, даже один постовой может поставить наш побег на грань краха.

Помолился я про себя своему ангелу хранителю и пополз. Один раз умирать-то чего трусить? Тем более мне…

Убит — так убит. Судьба…

Подполз я к часовому шага на два, гляжу, а он спит, сердешный. Умаялся, стало быть, со своих буйных плясок. Сидит, храпит, качается и копье едва-едва в руках держит. Тут я перекрестился, собрался с духом, да как вскочу! Хвать копье у индейца из рук да острием его в грудь, так насквозь и просадил. Спросонья тот даже не вскрикнул. Путь свободен…

Мы давай делать ноги. Отродясь так не бегал.

Мрак был беспросветным. Неожиданно хлынул сильный ливень. Все живое ушло, спряталось, приникло, туземцы в своих жалких жилищах, тесно прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяло с головой, спали как звери в норах.

Воспользовавшись темнотой и проливным дождем, мы, как черные приведения, за три часа, кружась во мраке ночи, достигли берега Лимея, расположенного на расстоянии жалких тысячи пятисот метров по прямой от стойбища. Все это время нас гнал вперед адреналин загнанного в угол зверя.

За следующие три часа мы построили маленький плот из топляка, камыша и хвороста и спустили его на воду. Плыли мы, большей частью в воде, держась руками за плот в качестве опоры. Дождь шел не часами, а целыми сутками подряд. С убийственным однообразием, неотвратимым как сама судьба.

Наше путешествие длилось две ночи и семь дней, среди почти затопленных островов, до момента, когда не стало больше сил, и, совершенно изможденные, мы покинули плот.

Мы сильно страдали от переохлаждения, все это время пили только сырую воду, тела наши ныли от нечеловеческой усталости, головы кружились от голода. Дыхание наше стало тяжелым и хриплым. Грудь билась как в лихорадке. Тоска охватывала душу и доводила до исступления. В такие монотонные дождливые дни даже пампасские волки забивались в норы и сидели там, не высовывая носа…

И все же, мы прошли еще около сорока километров напрямик по суше без обуви, босяком по камням, кактусам и кустарникам. Изредка останавливаясь, чтобы перевести дух, а затем снова брели вперед, едва-едва ступая наболевшими, покрытыми ранами и ссадинами ногами, как беременные черепахи.

При любом шухере стараясь спрятаться и найти укрытие, чтобы снова не попасть в руки кровожадных дикарей. К счастью, следы цивилизации здесь встречались редко, а кое-где вообще не ступала нога человека с давних пор. К тому же, постоянная опасность развила в нас чуткость и осторожность диких зверей.

Наконец, уже потерявши всякую надежду на спасение, мы достигли Кармен-де-Патагонес, где были хорошо приняты передовым постом аргентинских солдат, которые нас уже разыскивали.

В ноябре месяце я сумел вернутся в знакомый до мелочей Буэнос-Айрес, из своей бесплодной поездки, где нашел себе на задницу массу приключений.

Глава 11

Моя несчастливая поездка затянулась намного сильнее, чем я предполагал. Так что я сильно вышел из графика. Пришлось признать, что я, как и все люди, совершаю ошибки. С другой стороны, нельзя сказать, что съездил в пампу совсем совсем уж безрезультатно. Мой слуга, Хулио, после перенесенных испытаний закалился душей и телом, заматерел и теперь выглядел не таким пентюхом, каким он был еще в прошлогоднем декабре. Теперь на него можно было положиться. Кроме того, за время плена мы сблизились с ним и теперь я был уверен в Хулио, как в самом себе.

Кроме этого, перед отъездом я серьезно поговорил с сержантом Панчо из Кармен-де-Патагонес. Тому уже до смерти надоело торчать там без всякой надежды на изменение к лучшему. Все десять лет борьбы за независимость, а потом и десять лет независимости, дела в тех краях с каждым годом становились только хуже и хуже. После ухода испанцев порядка так и не навели.

Так что он непрочь был поработать со мной. Я договорился что сержант подберет себе еще пару товарищей и они будут работать на меня. За хорошие деньги по «щекотливым» темам. Я же, в свою очередь, должен был договорится с генералом Карваланом, что их либо демобилизуют, либо передадут мне для охраны. Кроме того, надо было направить в Кармен-де-Патагонес им смену.

Кроме этого, я дал задание подобрать мне парочку осужденных. Среди работников. С небольшими сроками. Иностранцев. Тех, кого в Аргентину так активно заманивал президент Бернардино Ривадавиа, молившийся на массовую европейскую миграцию. Желательно не из числа граждан враждебных стран.

Хотя могут быть варианты. К примеру, французский лотарингец, то есть немец. Или итальянец из Швейцарии. Или испанский баск. Едва ли они окажутся жгучими патриотами своих стран. Такие люди, как правило, себе на уме. И главное — мне необходимы люди, прошедшие военную службу. Преимущественно бывшие солдаты. Глядишь, так себе команду и подберу. А то время поджимает.

За пару недель я прочел депеши и раскидал все накопившиеся дела в столице. Пробежав по своим предприятиям и надавав советов компаньонам.

Работу в городе сильно затрудняло урегулирование бесконечных неприятностей, возникающих из-за вмешательства политических или чекистских высших начальников.

Точнее из-за слишком большого количества высших начальников в столице, каждый из которых хотел если не взять под контроль какое-либо из наших предприятий, то хотя бы урвать себе что-нибудь детишкам на молочишко. Проявляя невероятную ревность, так как каждый босс пытался создать видимость интенсивной деятельности, дабы оправдать свое существование.

В результате возник небывало сложный комплекс интриг между отдельными фигурами или политическими деятелями, причем арена политических событий часто перемещалась от предместья Бараков в Палермо или же в асиенду Рохаса «Лос-Серрильос». Приходилось, в свою очередь, грозить «шишкам на ровном месте», набитым совершенно безответственным вздором, что я действию по прямому приказу генерала Рохаса и непременно пожалуюсь ему. Или в Масорку.

Тогда меня сразу оставляли в покое.

Уезжая, я еще раз напомнил американскому послу Слейду, что ему отвожу месяц сроку. На выполнение наших договоренностей. Иначе пусть пеняет на себя.

На самом деле я решил завалить этого американского алкаша. И просто давал ему шанс выжить.

Сам же я встретился с капитаном небольшого американского китобойного судна, мистером Джоном Гариссоном. Из Нанкета. Это был настоящий янки, родом из северных штатов, богобоязненный пуританин 27 лет. Карьера ему не грозила, так как капитанство китобойки был его потолок, потому как больших собственных средств он не имел. А работая на других, заработать большие деньги, или сделать карьеру без протекции, было затруднительно. К тому же, море всегда берет свою тяжелую дань с моряков. Утонуть можно работая на любом судне, но плавая на маленьких китобойках — шансы резко увеличивались.

Так что я рискнул связаться с ним. Вернувшись в США он должен был внести мой аванс, чтобы на судостроительных верфях Нанкета ему заложили новомодный клипер. Платить я буду по частям, по мере строительства, передавая именные векселя на американские банки. Так же Гаррисон должен в отпуске был съездить в Массачусет, к Уошберну и попытаться заключить с ним договор от моего имени. Показывая выписанный на Уошберна вексель.

Если все получится, то Джон станет капитаном клипера, когда тот построят. И будет иметь в нем долю в 10%. А торгуя с Китаем может постепенно и выкупить этот клипер. Так что в Слейде я теперь не сильно нуждался. Надеюсь, с новым американским послом у меня сложатся лучшие отношения.

А пока я рванул в курируемые мной поместья. Слава богу, что я теперь не должен был все делать сам, иначе бы завалил текущий сезон. Но уже с мая Рохас прислал мне на стажировку дюжину управляющих, которые все за зиму осмотрели и теперь пытались самостоятельно внедрить новые технологии в порученных их попечению асиендах. Мне же теперь отводилась роль ревизора.

Вот я и ездил теперь по различным поместьям Рохаса, находя ошибки и упущения, и показывая как их еще можно исправить. Надеюсь, что все получится и в следующем году мы выйдем на рубеж в полсотни передовых технологичных хозяйств. А там и засуха кончится. Вот тогда развернемся на полную катушку! Так что чертям в аду станет тошно!

Что мне нравилось в сельской местности, что тут не было такой нарочитости и партийности, как в столице. Минимум лозунгов и максимум дела. Гаучо, конечно, обожали Рохаса.

А красный цвет они обожали еще до генерала. Но так как основным направлением был крупный рогатый скот, то многочисленные быки красный цвет, напротив, ненавидели. Горячо и страстно. До буйств. Приходилось подстраиваться к скотине. Так что яркие красные костюмы гаучо приберегали лишь для своих поездок в город.

Между тем на севере Аргентины, у «демократов», воспевающих «цветы зла», красоту и губительность порока, в их «квази-государстве» дела шли неважно. Они резко утрачивали популярность. Почему-то оказалось, что между демократом, федералистом, сепаратистом, анархистом и просто бандитом, разницу нельзя было обнаружить даже в микроскоп.

Так как чувство глубокой озабоченности падением жизненного уровня избирателей все эти категории начальников не испытывали. Совершенно. И такое положение сильно нервировало бедное население. В жарких же южных странах страсти быстро достигают точки кипения!

Хотя, пока народ по-пушкински «безмолствовал». Застыл в недобром напряженном молчании, готовый вспыхнуть в любую минуту. Так как война за господство над Аргентиной опустошала некоторые провинции все больше и больше, и нельзя было надеяться на скорый конец.

Создание демократической «Лиги» не означало искоренение федералистских настроений во внутренних провинциях. Под бурным натиском унитариев федералистам на время пришлось поутихнуть, но вскоре они снова начали продвигать свою политику.

Короче говоря, союз внутренних областей был непрочным, а у генерала Паса и близко не было той харизмы, которой обладал Рохас. Если выразиться жестко (но по делу) генерал Пас был отъявленный мерзавец. Дитя своего века. Опасный хищник. «Демон порока». Демократы в очередной раз обосрались.

Качели грозили в очередной раз прийти в движение. Генерал Рохас сохранял нейтралитет, не ввязываясь в борьбу и его авторитет неуклонно укреплялся. На фоне других, столичная провинция выглядела светом в окошке. Конечно, мои потуги не могли компенсировать природные катастрофы, так как лето снова было жарче обычного, но все же из-за засухи у нас не было полной задницы.

Кроме того, провинция Буэнос-Айрес, оставаясь в стороне от ужасов войны, после возобновления международной торговли снова стала богатеть не по дням, а по часам. Она и так была самой богатой без всяких золотых и серебряных рудников, а с моей помощью стала богатой вдвойне. А в отличии от демократов, Рохас не воровал бюджет, не поднимал налоги и не драл три шкуры с населения.

И это население потихоньку начало перебегать к нам. Так как у нас было сытнее. Конечно, Масорка пугала, но в основном ограничивалась небольшими и декоративными наказаниями. В отличии от демократов, которые привыкли чуть что, так сразу радикально вешать.

Так что население у нас стало неуклонно расти, а ополченцы Рохаса сумели приструнить приграничных индейцев. Можно выразиться, что генерал говорил с краснокожими на понятном им языке. «Товарищ Рохас — вы большой ученый. В языкознанье вы познали толк…»

На южной границы воцарилось спокойствие, прежде там не слыханное.

Самолюбие нации было затронуто. И народ был уверен, что как только засуха кончится, мы пойдем с армией на юг, завоюем огромный кусок пампы, между реками Рио-Колорадо и Рио-Негро и всем земли хватит. А провинция Буэнос-Айрес увеличится в размерах в два или три раза. И станет самой большой провинцией в Аргентине.

Наши арсеналы полны, оружие непобедимо, настроение войска прекрасное! Мы с нетерпением ждем возможности предоставить нашей армии работу!

Да и наши союзники -федералисты готовили встречное наступление на демократов. Пора растоптать хрупкие цветы декаданса!

В ответ на создание Лиги внутренних провинций прибрежные провинции Санта-Фе, Энтре-Риос и Корриентес готовили почву для заключения аналогичного союза с Буэнос-Айресом.

С другой же стороны, господствовавшее в демократической партии высокомерие, возобладало среди вожаков унитаристов, и, желание заглушить ропот народа кровопролитной войной, беспримерной в истории молодой страны, вело виновников с неумолимостью рока к ужасной каре…

Оставленные своими приверженцами, проклинаемые народом и осужденные историей, бело-голубые скоро доиграются!

В конце декабря я с Хулио снова приехал в столицу. Но на этот раз тайно. И быстро. Это была такая скачка, какую я не желаю испытывать во второй раз. Если кто-то стал бы нас искать, то направился бы по нескольким сельскохозяйственным асиендам, которые мы обещали посетить в произвольной последовательности.

А сам я тайно рванул разобраться с послом США, Слейдом. Так как этот запойный алкоголик снова ничего не сделал. Любопытно, что в будущем в Аргентине этот Слейд считается нечто вроде национального героя. В центре города ему поставлен памятник.

С одной стороны аргентинцы просто лизнули янки. Поцеловали в зад. Типа, вот наиболее яркий тип нации, самой свободной и самой демократичной на свете! И самой сильной, так как у нее нет недостатка в таких гражданах.

У каждого свой вкус, как по мне, так этот Слейд вообще никому сто лет не упал.

С другой стороны — вроде бы ставить памятники таким людям — идиотизм. Так как мне говорили, что Слейд продает свое покровительство. И потом нечего не делает. То есть разводит лохов и в том числе — меня.

С третьей стороны этот алкоголик нищий, как церковная мышь. Все пропивает. Он так беден, что отослал свою семью в Соединенные Штаты, из-за невозможности содержать ее при себе. С четвертой стороны — жена и сама не захотела оставаться, а прекрасно развлекается на родине, пока ее муж торчит в Аргентине. Дело тут темное…

Но демократы, оправдывая возведенный памятник Слейду, утверждают, что в разгар репрессий Масорки американец спас более двухсот человек на территории консульства. И разорился, кормя их. И никакой другой член дипломатического корпуса не отважился подражать столь благородному примеру.

При этом, если смотреть на факты беспристрастно, это уже было в период белой горячки, от которой Слейд и помер. А двести «беженцев» были его собутыльниками—алкашами. Всех их после смерти консула выгнали с территории посольства и Масорка большинством их этих персонажей даже не заинтересовалась. Может за исключением десятка-другого. Хотя вроде бы по идее должна была всех репрессировать.

Ждать некогда, через полтора года, согласно данным из путеводителя, у меня предстоит небольшая заварушка с британцами. И США мне нужны в качестве противовеса Британской империи. Как в сфере политики, так и в экономике. Пост посла в Буэнос-Айресе, не должен быть синекурой, для успеха дела требуется фигура крупного масштаба. Кого бы не прислали сюда на смену Слейду, по статистике хуже уже не будет. А в промежуток можно работать через американского посла в Монтевидео.

При всем при этом, на данном этапе я не мог позволить себе бардака, как в Советской армии: «Командиру части приказали, а негодяй-ефрейтор ничего не выполнил». Поэтому приходилось работать самому.

Так вот. Погода была жаркая, безмятежное ярко-голубое небо, раскинулось над обширными равнинами Аргентины. Казалось, во всем мире царит спокойствие и порядок. Еще за городом мы переоделись в взятые с собой костюмы простых гаучо, надели парики, фальшивые бороды и загримировались.

В городе мы въехали преобразившись, так что мать родная никого бы из нас не узнала. Хулио был в праздничном костюме гаучо, ярко красном, цвета вырви-глаз. Я выглядел как его более скромный подчиненный. Предпочитая серые, коричневые и черные цвета костюма и пончо. Мне же еще стрелять «через полу». А на простом пончо, при ночевках в степи у костра, искры иногда прожигают дырки. Одной больше, одной меньше, никто их считать не будет.

Сонные жители с утра скользили по нам взглядами, не найдя в нашем прибытии ничего замечательного. Очередные деревенские парни, получив немного денег, прибыли погулять в город. Лица наши тоже выглядели непривлекательно. Косматые, обросшие.

Остановились мы в одной жалкой гостинице на окраине, поставив лошадей там же в конюшню. И договорились, что за нашими животными присмотрят пару дней. Пока мы будем гулеванить. В районе Аламейды.

Прибыв в район набережной и затем пройдясь по алемейде, этому восхитительному месту для прогулок, мы потом несколько раз прошествовали мимо американского посольства. Но работать с этого направления было крайне неудобно.

С одной стороны вода залива, с другой форт с батареей и солдатами. И зданием казармы. Большие железные ворота американского представительства были заперты. Фактически постоянно. Стены посольства огорожены высоким саманным забором, да и деревья сада скрывали особняк со стороны суши. Сам дом находился шагах в ста от забора. Из-за решетки почти ничего нельзя было разглядеть.

Работать в таких условиях решительно невозможно, так как у меня с собой не ружье, а револьвер. Слейд же, как истинный алкоголик, имеющий слуг, из американского посольства выходил редко, выпивку ему покупали, собутыльники приходили к нему на дом. Только по вечерам он выезжал либо на прием в другом посольстве, либо в оперу, либо в гости к какому-нибудь столичному богатею.

Но передвигался в закрытой дипломатической коляске, а вечером можно было промахнуться, лошади могли понести. И быстро убрать объект из под прицела. А наличие рядом воинской части с солдатами не позволяло надеяться на успешный отход. Лучше было не рисковать.

Дело с послом деликатное, всякий риск исключается. Мне необходимо было сработать тихо и интеллигентно, без шума и пыли.

Для полноты разведки я решил осмотреть еще и подходы к воде. Хулио снял нам на день лодку у какого-то рыбака, оставив залог. Постыдный посольский особняк господствовал над маленьким заливом дель-Ретиро. Ставшим как бы внутренним прудом при саде.

Американский флаг гордо реял над крышей дома. Под ним, на верхушке фасада, было изображена Свобода с вороной на левой руке, как символ освобождения из-под власти Британии. Прямо чувствуешь, что здесь расположен главный светоч демократии, свобод и прав человека.

С морской стороны ограды не было, как и причала, а берег немного поднимался в сторону суши. Так что я сумел прекрасно рассмотреть застекленную веранду дома, где по летнему времени господин посол будет пить чай. В общем-то все аргентинцы летом так делают, только Слейд будет пить не мате, а китайский чай. А может — сразу виски.

Хорошее место.

План операции сумел оформиться у меня в голове. К без четверти пять мы приплыли к заливчику, Хулио, словно неловкий гребец, подкатил к берегу. Нас временно закрывал от нескромных взглядов сарай для сельхозинвентаря в глубине сада посольства. Сам сад состоял преимущественно из лимонных и миндальных деревьев.

Мне удалось выбраться на сушу. Формально здесь уже территория Соединенных Штатов. Отвлекая внимание, словно казенный курьер, я болтал в левой руке бумажным пакетом. Надо было соблюдать приличия. Якобы я привез документы, самые секретные из всех, какие только существуют.

Но слуг пока не было видно. Тьфу, тьфу… О таких прекрасных условиях для работы любой киллер может только мечтать. В течении всей своей жизни. И все же, широко шагая к цели, я слышал биение своего сердца. Секунды щелкали в мозгу ударами пульса…

Мистер Слейд уже пришел к сервированному для чая столику и собрался сесть. Веранда была открыта для доступа свежего морского воздуха. Посол, грубый мужик лет сорока, был одет по-домашнему, в рубашке, без жилета, без галстука и без сапог. В каких-то тапках. Беззаботный, как младенец в манеже.

Он ничего не боялся, так как уже неоднократно угрожал аргентинскому правительству, что если арестуют или убьют кого-либо из его слуг, то он сожжет Буэнос-Айрес!

Посмотрим, как ему удастся это сделать с пулей во лбу!

Молча размахивая бумагами, зажатыми в левой руке, я стал быстро приближаться. Самую дружелюбную из улыбок натянув на свое лицо. Посол все же флегматично позвал слугу, похожего на Берримора, клоуна без грима, чтобы принять у меня мою цидулку. Я заметил на лице Слейда улыбку превосходства. То ли он поддатый, то ли обкуренный.

Ничего не предвещало беды.Так как пистолет у меня, сжатый в правой руке, надежно скрывался под пончо.

Я так рассчитал время, чтобы приблизиться к американскому послу ровно в пять часов. А в пять часов у нас что? Правильно, файв-о-клок. И еще что? Бьют часы на башне святого Франциска. А бой часов, я думаю, сделан таким громким как раз для удобства киллеров. Так как никакие выстрелы при этом не слышны. «Не спрашивай по ком звонит колокол. Возможно он звонит по тебе!»

Бум-бум-бум — раздались звуки колокола. Бах-бах-бах — слились с ними звуки выстрелов.

Я стрелял через пончо, так что никто и не подозревал, что я вооружен. Выстрелы были произведены с необыкновенным мастерством и точностью и на громком фоне ничем не выделялись. К тому же, порох у меня был бездымным, так что никакого облака при этом не было. Уноси готовенького! Никакого шума, никаких свидетелей и почти нет попутных потерь!

Видя, что и посол и слуга, окровавленные, грохнулись на землю, я по-деловому пошел обратно, сел в лодку и сумел счастливо убраться, прежде, чем в посольстве поднялась тревога. Из города мы уехали тем же вечером. Вся операция была произведена с технической точки зрения блестяще. Безукоризненно.

Продолжая эту тему, скажу, что когда прибыли Панчо с товарищами, то им, в качестве экзаменационного задания, было предложено прикончить французского посла в Ла-Плате. Барона Мерсье. Занятого раздуванием воинственного огня в нашей стране.

Задание было самоубийственное, учитывая позиции французов в этом городе, но я частично уже продумал многие детали, так что шансы на успех резко повысились. Не будем медлить с этим делом, а воспользуемся удачной полосой и настроением минуты.

Завершая эту тему, скажу, что с сэром Гамильтоном, послом страны стахолюдных баб и мерзкой погоды, мне приходилось, крепя сердце, сотрудничать. Используя и кнут, и пряник. Если британец, владелец множества работных домов и детских приютов в Англии, где творятся ужасающие вещи, будет вести себя хорошо и выполнять мои приказы, то я могу ему открыть местоположение не разграбленной гробницы египетского фараона. Тутанхамона.

Там все проще паренной репы. Даже маленький ребенок легко отыщет эту могилу. У древних Фив есть «Долина царей». С древними гробницами. Все они давно разграблены, за одним исключением. Надо снести маловажные с археологической зрения руины «лачуг рабочих» и тогда откроется замаскированный ход в гробницу Тутанхамона. Набитую золотом. Но для этого послу надо поработать. Так как каждый хочет войти в историю первооткрывателем.

Хотя сам посланец «туманного Альбиона», где «солнце похоже на луну, а луна на сыр», мне сильно неприятен. Так же, как и его страна, он уныл, тосклив и скучен. Бесцветен, как будто все краски смыло английским дождем или съело беспросветным туманом и сыростью.

И уж совсем печально мне было сознавать, что с посланцем Ватикана, центра, который должен был иметь роковое значение для судеб всей Европы, архиепископом Медрано-и-Кабрера, я совсем ничего не могу пока сделать. Руки коротки. А ведь у змеи непременно надо удались ядовитые зубы. Католической церкви не место в Аргентине, так как у страны не может быть двух хозяев.

Эти веяния времени «постхристианской эры», кстати, прекрасно понимает Верховный правитель Парагвая, Франция. Который уже отобрал у церкви все имущество в свою пользу и просто платит церковникам, как и прочим чиновникам, зарплату. И в стране тишь да гладь, да божья благодать.

А Рохас ограничивается даже не полумерами, а детскими шагами в этом направлении. «Ресторадор» хочет, чтобы везде знали о доблести и благочестии федералистов, забывая, что не разбив яиц омлета не приготовить…

Что же касается старого соперника, то бывшая метрополия, после провозглашения нашей независимости, в течении шестидесяти лет не будет иметь не только дипломатических, но и любых официальных контактов с властями Буэнос-Айреса. Которых в Мадриде считают мятежниками. А «тайны мадридского двора» всегда покрыты покровом необычайной таинственности…

Испания… С ее роскошными садами, виноградниками, старинными замками, пикниками на природе, кавалькадами знати, храброй до безумия, со всеми ее природными богатствами…

Загадочная, воинственная, экзотическая, полная пряных ароматов, страна самоотверженности и благородства. И в тоже время — родина инквизиции, хранящая тайны немыслимых злодейств и жестокой мести. Где все зыбко и прозрачно, всюду таятся скрытые опасности.

Испытывая фантомные боли по потерянным территориям, старая европейская империя, блещущая шелками и драгоценностями былых времен, еще попытается мутить воду через агентов и нелегальных резидентов.

Готовя жуткие подвалы инквизиции для приема новых «гостей». Коварно мечтая о изощренных пытках и кровавой мести. И силясь доказать всему свету, что положение императорского трона совершенно прочно. Все тщетно! Стоящая над бездной Испания быстро сдулась. Ушла в крутое пике.

Уже совсем скоро, в 1833 году, начнутся «карлистские войны». Которые никогда не закончатся. Вы знаете, что по смерти Фердинанда VI на испанский престол был призван его сводный брат, Карл Неаполитанский. Этот Карл IV имел от своей супруги Луизы-Марии Пармской, кроме следующего короля Фердинанда VII еще и дона Карлоса, за которого все будут сражаться, как сумасшедшие.

Хотя, если быть честным то, в 1840 году закончится «Первая карлистская война». Но испанцы немного отдохнут, соберутся с силами и развяжут в 1870-е годы 19 века вторую карлистскую войну. Потом немного отдохнут… но тут влезут США, в преддверии рубежа 20 века захотевшие забрать оставшиеся испанские колонии себе.

Проиграв войну американцам, испанцы снова немного отдохнут, соберутся с силами и развяжут в 30-е годы 20 века Гражданскую войну. И лишь в далеком 1969 году, карлисты, при помощи диктатора Франко, все же сумеют взгромоздить на престол в Мадриде короля Хуана Карлоса. Наконец, победив.

Мораль здесь незатейлива и банальна как застиранные ситцевые трусы испанской крестьянки… Зло исходит из мира особ королевской крови, развращенных властью и вседозволенностью. А обманчивая красота в любой момент грозит обернутся гибелью и позором.

Глава 12

Город Ла-Плата, ночь с 1 на 2 января 1831 года.

Наступило время для проведения акции. Позиции французов в Ла-Плате выглядели несокрушимыми, в городе многие жители имели галльское происхождение и чужаков тут сильно недолюбливали. Там на подобные темы даже разговаривать было опасно. Можно без языка остаться, а то и без головы.

Поэтому команда сержанта Панчо, с буйной отвагой и удалью, помноженной на осторожность, внедрялась по частям. Первым делом в город ночью, на арендованной рыбачьей лодке, в середине декабря перебросили Ортегу. Ортега был по матери баском, немного знал французский язык, так что мог выдать себя за французского гасконца, чьи предки полвека назад переселились в Аргентину. То есть мог вполне сойти за своего.

Денег у Ортеги было в достатке, поэтому он под видом комвояжера из провинции, изучающего рынок, смог найти легко себе «точку». Точка представляла собой мансарду в большом двухэтажном каменном доме, расположенном в центре. Главное достоинство этой мансарды было то, что теоретически отсюда можно было бы наблюдать за резиденцией французского посланника. Если бы здесь были окна.

Но к сожалению, в расположенной под самой крышей мансарде чердачное окно смотрело на улицу с противоположной стороны. Но место все равно было козырным. Необходимая высота плюс около трехсот метров по диагонали до кабинета барона Мерсье.

Ортега произвел необходимую подготовку, затем ему перебросили, так же ночью, в рыбачьей лодке, необходимые инструменты, обернутые в одеяло. В числе прочего, там имелась винтовка «кентукки», производства США, уже пристрелянная сержантом Панчо, и зрительная труба.

И вот сегодня вечером, в угасающем свете дня, в Ла-Плату двинули и Панчо с Нуньесом. Нуньес, как обычно, умело управлялся рыбачьей лодкой. К галечному пляжу, в стороне от портовых сооружений, они подплыли уже часов в десять вечера. Царила тьма. Но вот во мраке ночи, стали заметны сигналы потайного фонаря. Это Ортега, рукой загораживая свет, видимый только с моря, подавал им тайные знаки.

Нуньес пристал в этом месте, вытащив лодку на галечный пляж. Теперь ему предстояло ждать друзей, так как он обеспечивал эвакуацию группы.

Ортега же, оставив свой потайной фонарь Нуньесу, кружным путем по темным переулкам притихшего города, потащил Панчо на место работы. Эту ночь они выбрали специально. Так как прошлую новогоднюю ночь все горожане мухобродили до утра, поэтому сегодня все легли спать пораньше. Пора и честь знать, чай, организм у всех не железный.

Скоро приятели, облаченные в черные костюмы и поэтому невидимые любопытным зевакам, пришли на место. Ортега уже сумел сделал дубликат ключа от входной двери, поэтому, никем не замеченные, друзья проникли в мансарду, находящуюся под самой крышей. Там с Панчо они немного задержались.

За несколько дней Ортега сумел в глухой стене, обращенной в сторону посольства, при помощи коловорота, просверлить в швах, соединяющих известковые блоки, две необходимые технические дырки. Не слишком большие, чтобы они не бросались в глаза снизу. К тому же, днем они затыкались обильно вымазанной в мелу чопиками, то есть затычками из мешковины. А следы белой пыли внизу, от сверления этой стены, Ортега предусмотрительно по утрам уничтожал. Таким образом, он создал брешь в системе безопасности французов.

Эти два отверстия были проделаны с точным расчетом, чтобы можно было выглядывать наружу и стрелять. Так как линия прицеливания — важнейшая из всех факторов.

Вот и сейчас, вытащив затычку, Ортега изучил окружающую обстановку и потом, усадив на свое место сержанта Панчо с подзорной трубой, умело ориентировал его.

Французское посольство располагалось в обычном с виду двухэтажном кирпичном особняке, стоящем посреди исторического центра города. С другой стороны обычным это здание можно было назвать только с изрядной натяжкой. Массивные железные ворота увенчивали высокий двухметровый забор, наглухо перекрывающим посольству все нежелательные связи с внешним миром.

Сад и само здание патрулировались вооруженной охраной. С собаками. Два десятка до зубов вооруженных крепких молодцов в ливреях готовы были порвать любого. Массивные, потные от жары мужики со стволами высматривали опасность повсюду. И были очень хороши в своем деле.

Но с улицы обычно не было ни намека на то, что происходило за этим высоким забором. А внутри творилось уйма всякого…

Ортега достал пару металлических стаканчиков, насыпал туда по паре ложечек сахара, и налил из оловянного термоса еще горячего кофе. Чтобы взбодрить нервы и прогнать сонливость. Сейчас нужна полнейшая концентрация. Ошибка исключена.

— Второй этаж, третье окно слева. Кабинет посла. Сидящий за столом мужик с лошадиным лицом и в педерастическом прикиде — твоя цель. Как понял? — проговорил помощник киллера.

— Вижу! — степенно ответил Панчо. — Подтверждаю местоположение объекта.

За столом действительно сидел французский посланник, одержимый манией величия, чем-то похожий на киноактера Жана Маре, и читал зашифрованные депеши. Горячо желая столкнуть аргентинскую нацию на скользкую дорожку. Чего допустить было никак нельзя. И надо было пресечь всякую подобную возможность на корню.

Больше в этой комнате никого не было. В общем, ясно. Но Ортега, на секунду отогнав Панчо, припал к отверстию и убедился, что подмены не произошло.

— Цель подтверждаю! — бросил Ортега, как какой-нибудь авиадиспетчер, пытающий сохранить небеса в безопасности, и продолжил. — Я спускаюсь и буду внизу готовить твой отход. Закрой за мной дверь на щеколду и работай спокойно. Сюда никто не войдет. Желаю удачи!

— Удача здесь не при чем!

Помощник, опустошив свой стаканчик и забрав термос, вышел, и Панчо остался один. Это был поджарый мужчина, кадровый приграничный вояка. Тридцати пяти летний ветеран войны с индейцами. При росте в 175 сантиметров в нем было веса 72 кг. И все мышцы, а не жир.

В нижнее отверстие бывший приграничный сержант просунул дуло винтовки, в верхнее смотрел сам. Просто удивительно, что могут сделать «золотые» руки умелого мастера из обычной охотничьей винтовки «кентукки». Отполировать ствол, посадить его на сальник в ложе, сделать удобный приклад, завершив его толстой резиновой прокладкой, амортизирующей отдачу, это весьма трудоемкая и точная работа. Сбрасывать такую винтовку после дела — жалко до слез.

Можно было стрелять, но уж больно рискованным было это дело. Во-первых, далеко. Во-вторых, довольно неудобно. Подобная конфигурация «лежки» весьма ограничивала сектор прицеливания, но тут уж ничего не попишешь. Зато никакого станка для стрельбы не требовалось, так как дуло прочно опиралось на засохший известковый шов. Панчо днем мог уверенно поразить мишень почти на четыреста метров, но сейчас была ночь. Хотя и по летнему безветренная.

К тому же, освещаемая подсвечником с тремя свечами, комната барона Мерсье, тонула в полумраке. Да и посол сидел за столом чуть в стороне от окна. Плюс стекло, плюс занавески, которые оставляли для выстрела только полуметровую щель между ними. Да и глушителя у Панчо не было.

Пока не довели опытный образец до ума. Да тут и отверстие в стене было невелико, позволяя просунуть только шестигранное дуло винтовки, без всяких наверченных на него прибамбасов. Вроде глушителя и пламегасителя. А если стрелок выстрелит неудачно или замешкается на отходе — он труп. Однозначно!

Хотя сама винтовка — сделанный на заказ образчик огнестрельного оружия, была способна уверенно убивать с большого расстояния, если ей манипулируют искусная рука и верный глаз. А сейчас — как раз тот самый случай. Бывшему сержанту еще ни разу не удавалось работать в идеальных условиях. Бывали задания и полегче. Но и потруднее тоже бывали.

Все факторы учтены. Прицельная линия прямая и узкая. Без помех. Дело в шляпе. Лучшего и желать грех.

Но все же времени было более, чем достаточно,чтобы сделать то, что надо…

Панчо сделал очередной вдох и расслабил мышцы…

Между тем, оставшийся на пляже Нуньес тоже даром времени не терял. Ночной морской воздух бодрил. Бывший солдат отошел в сторонку и воткнул в пляж несколько обрезков бракованных стволов мушкетов. Надобно заметить, что в южных странах фейерверки полюбили уже давно. В 17–18 веке.

И простолюдины используют именно такие штуки для запуска. Выпуская в небо маленькие снаряды из бумаги, заполненные смесью «бенгальских огней». Вчера все палили в небо напропалую. Ничего удивительного, если какой-нибудь гуляка, потерявший счет времени, даст салют и сегодня. Так что Нуньес поджег пороховые дорожки и побежал обратно к лодке.

«Чистодел» должен сработать чисто — один выстрел, один труп. В ожидании удобного момента для стрельбы, дыхание Панчо замедлилось для минимума. Приближаясь к абсолютному нулю, необходимому для проведения выстрела большой дальности, вроде этого. Погрешность полностью исключена. Выстрел должен попасть в цель и убить посла. Проще некуда.

«Покойник на подходе!» — пронеслось у сержанта в голове.

В этот самый момент на пляже стали запускаться фейерверки. Организовывая салют. И скрадывая звук от выстрела из винтовки. Панчо приготовился стрелять, но барон Мерье внезапно облегчил ему задачу. Посланник встал, подошел к окну и, отдернув занавеску, стал смотреть на салют.

И хотя маленький салют уже закончился, но Панчо дождался удобного момента и выстрелил. Все равно все примут звук его выстрела за запуск очередного фейерверка. Никто и не почешется…

Бах!..И стало тихо.

Сержант стрелял в центр масс, чтобы пуля, даже немного отклонившись, все равно гарантированно убила барона. Ведь, если бы он, стреляя в голову, промахнулся на сантиметр -другой, то мишень осталась бы в живых. Но пуля, разбив стекло, вошла Мерсье ровно в центр груди, прошла его тело навылет, вырвалась из спины и закончила путь, попав в стену с обоями. Не удивительно, ведь чем большое расстояние пуля преодолевает, тем большую кинетическую энергию она несет.

Все! Никакого послу яйца пашот на завтрак. Никакого бургундского по утрам. И больше никакого бахвальства.

Покойник подоспел.

Горевать по этому типу будут немногие. А остальной мир его кончине будет лишь рукоплескать.

Порох был бездымным, так что не мог демаскировать место выстрела. А огонь… А что огонь? В небе лопались фейерверки. Разбрасывая искры. И в глазах зрителей, смотрящих на огонь в ночном небе, потом искорки мерещились в самых неожиданных местах. А здесь глухая стена…

Панчо затвердил путь отхода наизусть, он хотел дойти до состояния автоматизма, когда не надо больше думать, а только действовать. Это сбережет ему драгоценные секунды времени.

А до потенциального появления любопытных чужаков у него есть около пяти минут.

Раз. Отверстия снова были заткнуты белыми от мела затычками из мешковины. Два. Панчо спрятал винтовку в выдолбленное сверху отверстие в балке, держащей черепичную крышу и накрыл ее плотной дерюгой. Три. Из кувшина с водой Панчо налил жидкость в приготовленную в оловянной миске сухую смесь алебастрового раствора.

Четыре. Шпателем смесь была моментально размешана и отверстия тут же замазаны. Через десять минут смесь затвердеет, идеально слившись с известковым раствором швов. Алебастр сохнет быстро и уже утром ничто не даст знать в этих белых разводах на стене былых отверстий, выходящих в строну французского посольства. Линия прицеливания исчезла, как ассистентка фокусника из ящика.

Пять. Оставшийся раствор скрыл и выдолбленное в балке отверстие. Замазав и похоронив винтовку. Шесть. Старый пыльный мешок, предварительно подложенный внизу, чтобы не запачкать полы, Панчо тыльной стороной повесил на балку, убрав с глаз долой белые разводы на дереве.

Семь. Неустойчивая старая тумбочка закрыла следы штукатурных работ на стене. Восемь. Оловянная миска со шпателем были просунуты далеко под кровать Ортеги, где уже предусмотрительно лежало немало разного мусора. Все выглядело так, как будто они лежат там уже лет сто.

Панчо быстро открыл дверь и стал спускаться по «черной» лестнице вниз. Нижнюю часть своего лица он предусмотрительно закрыл шейным платком, а маршрут следования у него был в голове. Если бы сейчас появился свидетель, то Ортега крикнет снизу, что это спускается его приятель, с которым они идут выпить, на ночь глядя. Но Панчо никто из жильцов не встретился. Этой лестницей, ведущей на мансарду, пользовались только слуги, а они любили поспать. Слуга спит — служба идет.

Состыковавшись с помощником, сержант двинулся по темным улочкам в сторону пляжа. Жизнь продолжалась. Для всех кроме посланника. Кое кто вышел посмотреть на салют. И расходился, довольный увиденным. Соратники двигались методично. Не быстро и не медленно. Предъявить сейчас им было нечего. Улики остались позади…

Отшагав немного ускоренным шагом минут двадцать, они успешно вышли на пляж. И только сейчас, судя по шуму за спиной, французы обнаружили, что их драгоценный барон Мерсье убит. Поздно, жабоеды, всполошились!

Заведя лодку далеко в воду, друзья покинули гостеприимный пляж Ла-Платы. Комната на мансарде оплачена до конца января. А домовладельцам Ортега несколько раз намекнул, что дела могут увлечь его в внезапную поездку из города. Так что не надо по этому поводу волноваться.

Позже доверенный человек узнает, просекли ли французы, как именно было устроено это покушение. Тогда можно будет попытаться вернуть винтовку. Но если нет, то, значит нет. Ничего не попишешь.

Команда успешно вернулась в Буэнос-Айрес. Мир продолжал кружиться. «Отряд не заметил потери бойца.» Вернее заметил, ну и что? Напишут об этом в газетах. Барона Мерсье некоторое время будут помнить. Проведут расследование. Обменяются дипломатическими залпами. Но жизнь продолжит идти своим чередом…

Забегая немного вперед, замечу, что ответка последовало довольно быстро. Уже в середине февраля, когда объезжал поля, осматривая как убирают урожай кукурузы, я чуть было не доездился. С концами. Внезапный выстрел, который раздался из зарослей несжатой кукурузы сбросил меня с лошади. В мою грудь ударило словно кувалдой, было очень больно. Все, тушите свет, выносите вперед ногами.

Но, не в этот раз.

К счастью, бронежилет, который я теперь ношу напряжено до предела, в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета, так как население нынешней Аргентины не внушает мне особого доверия, снова не подвел.

Нити бронежилета разорвались, как сетка вратаря, остановившая хорошо направленную шайбу. Его поверхность была деформирована. Пуля была сплющена. Но бронежилет выполнил свою работу. Пуля не прошла сквозь него. У меня треснуло два ребра, на этом весь ущерб и закончился. Дело житейское.

Мне сильно повезло. Во-первых это покушение было организовано очень быстро и топорно. А спешка хороша только при ловле блох. Вот и вышло какое-то сплошное недоразумение…

Во-вторых, расстояние для выстрела из винтовки было довольно приличным. И в третьих, стрелка сразу взяли.

Я уже подобрал себе доверенную команду для особых поручений и для охраны. Кроме трех бывалых аргентинских солдат из Кармен-де-Патагонес и Хулио, в ней было еще несколько иностранцев. Три немца, бельгиец, два швейцарца и два француза из нацменьшинств. Один итальянец, родом из хорватов. И даже один индеец. Горец мапуче, из андской резервации, расположенной в провинции Мендоса. Итого четырнадцать бойцов. Все крутые парни. На удивление, без гнили. Из этой команды меня в поездке сопровождали четверо.

После выстрела стрелявший наемник попытался скрыться. Стрелял он больше полагаясь на удачу, так как выжидать не мог. Скоро осень, так что все будылья кукурузы должны были скосить, а больше в степи сильно укрываться негде. Коня он расположил на дальнем краю кукурузного поля, так что выстрелил и сразу побежал.

Но не тут-то было. И облако порохового дыма его демаскировало, и треск от сухих стеблей стоял такой, как будто огромный кабан ломится через хрустящие камыши.

Трое моих телохранителей сразу поскакали вслед за малахольным киллером. А пешему от конного не убежать. Никак. Разряженную винтовку стрелок бросил, чтобы она ему не мешала при бегстве. А кинжал подскочивший Ортега удачно выбил у него при помощи кнута. А потом Франц сумел стрелка заарканить, и связать. Как куклу фанерную.

Допрашивал пойманного киллера тоже большой специалист. Индеец по имени Парящий Орел. Нисколько не жалея. Ни ножа, ни огня. Так что скоро я знал весь расклад. Полностью. Все идет в той же колее.

Снова мне прилетело от беспокойной семейки Бельграно. Теперь это был юный Мигель, племянник знаменитого журналиста и генерала Мануэля, бывшего аргентинского вождя. И двоюродный братец того самого Педро, что организовал предыдущее нападение на мою скромную персону. Коварный, как всякий итальянец. Вот же елки-моталки. Что за чертово отродье эта династия! Змеи вечно подымают голову! Это же гиены, шакалы голодные! Совсем нюх потеряли⁈

К счастью, Мигель был не в такой тесной степени родства с семьей Рохасов, как хитрожопый Педро. Седьмая вода на киселе. Так что мне его выдали с головой. И даже дали приказ арестовать.

Жаль, что этот приказ от нашего «горячо любимого гестапо» я получил после того, как 16 летний Мигель уже успел бежать морем в Монтевидео. То есть оказался вне аргентинской юрисдикции. Впрочем, я не судья и не адвокат, мне эти хитросплетения юриспруденции ни к чему. Сейчас немного свою команду расширю, пошлю своих людей в Монтевидео, и они мне пришлют голову этого дерзкого юнца Мигеля. Будет знать, на кого батон крошить! Бунт на корабле, понимаешь, устраивать.

Что еще рассказать? Мои работы с каждым годом все масштабировались. Производства росли, площадь обрабатываемых по новому сельскохозяйственных полей — расширялась. Несмотря на свирепствующую в Аргентине засуху, нам удалось собрать довольно приличный урожай.

Для противодействия унитаристкой Лиге генерала Паса, состоящей из 10 провинций, оставшиеся 4 федералисткие провинции Аргентины 4 января 1831 года тоже объединились. В наш союз Федерации вошли провинции Санта-Фе, Энтре-Риос, Корриентес и Буэнос-Айрес. Этот договор был назван «Прибрежным пактом». Но временная столица союза была организована в городе Санта-Фе, так как на эту пограничную провинцию приходилась основная тяжесть борьбы с унитаристами Лиги. Так что там и заседала «комиссия отца Денисия».

Комиссия была уполномочена объявлять войну, проводить мобилизацию, назначать главнокомандующих войсками и заключать мирные договоры от имени участников пакта. Главнокомандующим был назначен Эстанислао Лопес. Поклявшийся именем Пресвятой Девы победить, каудильо провинции Санта-Фе и старый союзник Рохаса.

Наступало время военное, кровавое время для Аргентины!

В феврале 1831 года с лихорадочной решимостью Лопес собрал армию и выступил против генерала Паса.

Наша армия преимущественно состояла из бравых конников-гаучо. И примкнувших к ним конных отрядов союзных индейцев из пампы. Эти краснокожие псы словно чуяли, где можно поживиться!

Словно разлившийся от половодья бурный горный поток, наши эскадроны кавалерии хлынули вглубь страны. Словно тигры бросились на свою добычу с криками: «Э дегуэлло! Э дегуэлло! ( Убивайте! Убивайте!)» Облако поднятой пыли заполонило горизонт.

Снова началась борьба ужасная и беспощадная.

Страшная резня! Бойня, которой нет названия и которая неминуемо должна была окончиться смертью всех ее участников.

Если бы внезапно не выяснилось, кто тут «кремень», а кто — «куча навоза»!

Видя, что их ждет неминуемая гибель, унитаристы, привыкшие нападать только на беззащитных людей, с жалобными криками стали стремительно разбегаться, даже не вступая в сражения.

— Храбрые гаучо! — вскричал неукротимый Лопес. — Рубите этих мерзавцев!

Подобно диким зверям, опьяненные резней, наши эскадроны, состоящие из безумно смелых всадников, бросились преследовать объятых ужасом врагов. Шинкуя их в капусту.

Повсюду виднелись кровь и трупы…

Квази-государство гнусных унитариев терпело крах. И осенние дожди тут им не помогли. 1 мая Лопес взял получившего в табло генерала Паса в плен. Все, шлите ему махорку из Монтевидео и пишите письма мелким почерком!

Победа, пришедшая вместе с юбилеем Великой Майской революции, вызвала огромные народные ликования в Буэнос-Айресе. Учитывая, что наступающий праздник 25 мая, годовщины провозглашения независимости, постоянно производил на всех аргентинцев какое-то магическое действие, вызывая необычайный подъем духа и привлекая в город и на площадь народного гулянья несметные толпы окрестных и городских жителей.

Аргентинский народ, так быстро переходящий от смеха к слезам и от серьезного к самому пустому, народ с испанской кровью и французским умом, народ, история которого явно достойна того, чтобы заняться ею, шумно праздновал этот день. А тут еще одновременно отпраздновали День Победы.

После полного разгрома унитаристов, мерзких рабов французского короля Луи-Филиппа, Лига внутренних провинций распалась, как карточный домик. К власти над внутренними провинциями снова вернулся достопамятный Кирога. По прозвищу «Зубодер». Мужик вовремя подсуетился и, пока другие за него воевали, снова захватил власть в мутной воде. Забрав себе самый жирный кусок. Как говорится: «наглость — второе счастье, а хитрость — второй ум».

Таким образом, положение снова вернулась к временам Триумвирата. Когда власть в Аргентине делили Лопес, Кирога и Рохас. При этом Рохас, со своей одной единственной провинцией Буэнос-Айрес, оставался формально самым слабым звеном.

Глава 13

10 мая 1831 года, Париж, Франция.

Знаменитый дворец Тюильри в Париже в былое время служил только временным местопребыванием королей. Как место отдохновения и приют для наслаждений.

Постоянной резиденцией французского двора дворец был избран в 1800 году Наполеоном I, когда последний навсегда поселился в нем. Затем он стал официальной резиденцией Людовика XVIII, Карла X и Людовика Филиппа. Последний из названных королей, родом из младшей Орлеанской ветви Бурбонов, пришел к власти совсем недавно, коронованный в августе прошлого года, в результате пертурбаций «Июльской революции».

Подначиваемая англичанами буржуазия тогда свергла Карла Х из старшей ветви Бурбонов и не нашла ничего лучшего, чем водрузить на трон Луи-Филиппа. Не слишком умного малого с деформированной, грушевидной формой головы.

Следует признать, что во время 100 дневного возвращения Наполеона, тогда еще герцог Луи-Филипп, командующий Северной армией, показал себя с очень неприглядной стороны. Просто бросил свои войска и, роняя жидкий кал от ужаса, спешно бежал в Великобританию. Но лягушатникам и такой король за счастье.

Так что этот король вошел в историю как ставленник буржуазии. Или король-буржуа. Да и сам Луи-Филипп искренне любил деньги, давая фору всем ростовщикам.

В благодарность за трон, король пошел на некоторые демократические преобразования. Вернул, вместо белого знамени Бурбонов, Франции революционное трехцветное знамя, провозгласил в качестве своего девиза правления лозунг «Обогащайтесь!», несколько расширил права Палаты депутатов, снизил имущественный ценз и этим вдвое увеличил число избирателей. Которые теперь почти достигали 1% от населения страны.

Русский царь Николай I, в этом подозревая реванш французской гидры Бонапартизма, долго считал «Короля-грушу» нелегитимным правителем, но в результате уговоров англичан, все же признал Луи-Филиппа королем в октябре 1830 года. То есть полгода назад.

Сейчас же королю-фрукту было 38 лет. Еще 22 года назад Луи-Филипп женился на Марии-Амалии Бурбон-Сицилийской. Дочери короля обеих Сицилий.

В результате этого брака Луи-Филипп думал получить для себя испанскую корону, но в тот момент что-то не срослось. Зато теперь он получил первоклассную корону Французскую и стал одним из руководителей стран «Священного союза», в котором многие его искренне презирали.

А в довесок нашему Луи достался и титул князя Андорры.

Королева же одарила Луи-Филиппа десятком детей. Хотя, если честно сказать, почти никто из детей почему-то не был похож на своего официального папашу. Двое детей уже умерли, но младшего сына короля, 13 летнего Франсуа, пытаются просватать за дочь Бразильского императора Педру I, чтобы этой помолвкой укрепить позиции Франции на южноамериканском континенте.

Так же король получил в наследство завоеванный в 1830 году Алжир и продолжает расширять французские завоевания в этом регионе. Подавляя волнения арабов и берберов.

Именно Луи-Филипп в марте этого года стал формировать Иностранный Легион, собранный из иностранной швали для войны в колониях.

Правда, внутреннее правление Луи-Филиппа омрачает целое море грязи. А как говорят во французской Канаде: «От зонтика мало прока, если ноги утопают в грязи». Нравы в Париже царят самые развращенные. Распутство цвело и пахло. Нередко в брачную ночь высокородную невесту ожидало на брачном ложе два десятка конюхов. Сам же жених в это время предпочитал роль зрителя.

Постоянно происходили целыми гроздьями и сериями грандиозные скандалы. Два пэра Франции, господа Тест и Кубьер были осуждены за коррупцию. Принц Экмюль, нажравшись как сапожник, лихо нанес ножевой удар своей любовнице, «старой потаскухе, не стоившей и пинка ногой».

Граф Мортье попытался убить свою жену, принц Берг был уличен в подделке денежных жетонов одного из карточных клубов. Эскадронный командир Гюден из Королевского дома пойман на плутовстве в карточной игре. Мартен дю Нор, министр юстиции и борец с коррупцией, был убит при загадочных обстоятельствах. Один генерал был обвинен в мошенничестве, другой магистрат заподозрен в воровстве. Пошел гнусный слух, что престарелая герцогиня Орлеанская вступила в преступную любовную связь с одним из пэров Франции.

Скандалы сотрясали армию, магистратуру, высшую знать и королевскую семью. По меткому выражению министра Паскье, штатного придворного остроумца, «высшее общество стало вызывать у низов просто ужас». А ведь со дня воцарения Луи-Филиппа не прошло даже года!

Но господствовавшее в придворной партии высокомерие, исходившее от императрицы Марии-Амалии, возобладало в высшем обществе, и желание заглушить ропот народа кровопролитной войной, беспримерной в истории, закономерно привело виновников оной к ужасной каре. Покажу сейчас эти неблаговидные деяния и возмездие за них.

В мае 1831 года пышные праздник за праздником происходили в императорском дворце Тюльери, который состоял из трех частей. Северная, включающая многочисленные залы, гостиные и кабинеты, называлась павильоном «Marsan», затем павильон «de l’Horloge» и, наконец, южное крыло, известное под названием павильона «de Fleurs». Между двумя последними расположены покои королевской фамилии, придворные же празднества проходили в павильоне «de l’Horloge».

В маршальском двухэтажном зале, который занимал в глубину все здание, увешанном портретами знаменитых маршалов и генералов, собирались обычно роскошно одетые гости королевской четы. Высокие двери, украшенные орлами и позолоченными коронами, вели в роскошный тронный зал и в изящно отделанную галерею Дианы.

Сюда стекалось общество, принадлежавшее по внешнему виду к высшему кругу, но по своему поведению и манерам скорее походившее на общество отъявленных мерзавцев с трущобных улиц Парижа и его пригородов.

Стоящая над бездной Франция только что начинала переживать последний министерский кризис. Сейчас мы видим в зале весь «высший свет». Множество дам и кавалеров. В том числе нынешнего главу правительства Жака Лаффита, за несколько месяцев надоевшего всем французам хуже горкой редьки, с министрами Перье и Сультом в дружеском разговоре.

Эти господа не подозревают, что они через жалкие пару месяцев, оставленные своими приверженцами, проклинаемые народом и осужденные историей, только с накопленными богатствами в руках, должны будут искать спасения в стремительном бегстве. Эти люди были опорой империи, исполнителями планов честолюбивой мафиозной сицилийки Марии-Амалии, графини Палермо, сделавшейся королевой.

Другие группы обширной salle de Marechaux составляли дамы, разделившиеся на категории «красивая» и «умная», между которыми, стремясь оказаться посредине в чистой гармонии, в особенности блистали брильянтами кокетливо разодетые княгиня Священной Римской империи Меттерних- младшая, а так же принцесса Мюрат и сентиментальная герцогиня Грамон. «Весь вечер на манеже — все те же!»

Между тем как посланники России, Англии, Испании и Пруссии со своими атташе, составляли особую группу в отдаленном конце зала.

Сам Меттерних-младший, немного бледный, оживленно болтал с папским нунцием, стараясь скрыть свои мысли в разговоре; невдалеке от них группа военных маршалов и генералов обменивались военными новостями.

Здесь находился полный кворум «доблестных» полководцев королевских войск. И самым красноречивым среди этих французских военных был старший лакей, хранитель королевской серебряной посуды. Главный эксперт в военной сфере и в чистке столового серебра.

Тут же по паркету широкого зала расхаживало, перебрасываясь фразами, множество придворных, каждую минуту ожидавших появления королевской фамилии, которая должна была открыть нынешний праздник.

Герцог Грамон, который носил бородку а-ля Генрих Четвертый, воспользовался удачной минутой, когда принц Экмюль, весь украшенный позументами, приветствовал только что вошедшего баварского посланника, чтобы вступить в разговор тет-а-тет с испанским послом, благородным доном Олонсо. За час перед этим он получил из Мадрида от тамошнего французского посланника, депешу, которая несколько взволновала его.

Это были выжимки из украденного доклада резидента испанской разведки в Монтевидео, о обстоятельствах расследования злодейского убийства в Аргентине французского посла, барона Мерсье. Ходили разные слухи, но теперь обстановка несколько разъяснилась.

При этом ум у герцога был весьма специфический. Ему скажут: делай как люди, а он сделает ровно наоборот.

— Извините, мой дорогой дон, — заговорил почти шепотом герцог Грамон, приближаясь к испанскому дипломату, — я желал бы воспользоваться сегодняшним вечером, чтобы откровенно побеседовать с вами.

— Как и всегда, я весь к вашим услугам, но я почти уверен, что знаю содержание вашего вопроса, — отвечал дон Олонсо, который, несмотря на свою значительную дородность, остался тем же тонким и светским придворным, каким он был два года тому назад, когда ему удалось выполнить дипломатический фокус — примирить глав французских и испанских престолов.

— Вы, конечно, уже получили от своего премьер- министра ноту, в которой он извещает вас о событиях в мятежном американском вице-королевстве Ла-Плата, — сказал подавленным голосом герцог Грамон, — Похоже там события развиваются очень неблагоприятным для наших держав образом.

Принц Экмюль, которого при дворе называли Черной Звездой, стал невольным свидетелем этого разговора. На лице Олонсо появилась тонкая, почти неприметная улыбка — он слишком хорошо знал текущие новости. Французов за океаном больно щелкнули по носу. Как же тут не порадоваться?

— Вы, кажется, изумлены, герцог? — шепнул Олонсо, потомок знатного рода. — Примите мои сожаления!

Грамон, казалось, не придавал особому веса этому уверению.

— Ведь вы понимаете, конечно, что такой поворот политики может иметь важные последствия? — продолжал герцог.

— Может быть, он уже небезызвестен королю Луи-Филиппу? — тихо, вопросительно глядя, заметил испанский посланник.

— Я не понимаю, что вы под этим подразумеваете! Во всяком случае, будет необходимо, мой благородный дон, чтобы мы договорились по этому вопросу и вошли бы в более близкие сношения друг с другом.

— Я весь в вашем распоряжении, герцог! — сказал посол Испании, отлично умеющий придать любым своим словам блеск правды.

— Я знаю, что вы пользуетесь доверием регента и премьер-министра Испании, и потому надеюсь, что между нами легко последует полное соглашение на счет вице -королевства Ла-Платы.

— Будьте уверены в моей совершенной преданности, — ответил Олонсо и обменялся многозначительным взглядом с Грамоном, который тотчас же вновь обратился к Жаку Лаффиту, Перье и Сульту. Видно было, что эти четыре господина бурно и откровенно разговаривают между собой.

Появление королевских пажей в тронном зале возвестило о выходе царского семейства. Между тем как присутствующих охватило легкое волнение, Грамон отвел Жака Лаффита в сторону.

— Право же следует повесить этого мерзавца Лавалье за то, что он не работает так быстро, как мы бы этого хотели. У него одна неудача следует за другой. На всякий случай, в каком состоянии наша доблестная армия и флот? — спросил он тихо главу правительства.

— Все просто великолепно, — с манерами льстивого придворного отвечал ему премьер-министр.

— Сколько бы вам потребовалось времени, чтобы перевезти пятидесятитысячную армию через океан?

— Три месяца подготовки, герцог, ибо вы знаете, что уже давно делались такие приготовления и что нам недостает только денег и повода, чтобы привести в исполнение этот давно обдуманный план! И три месяца кладите на сам морской переход.

— Повод уже имеется. Сто процентный. Благодарю вас, я уверен, нас ожидает славное будущее.

— Я горю нетерпением дать нашей доблестной армии работу!

— Ее можно найти раньше, чем все думают, — пробормотал хвастливый герцог Грамон.

Этот разговор с Лаффитом был прерван громом труб, который раздался в галерее зала при входе королевской четы. Двери тронного зала, погруженного в море света, отворились как бы сами собой, и всюду, куда не взглянул бы глаз — на стены, на многочисленных присутствующих, которые при появлении высочайшей фамилии с удивлением и преданностью смотрели на нее, с лестью, которая так лицемерно была расточаема царствующему семейству, — всюду встретил бы блестящее великолепие.

Король Луи-Филипп, как почти всегда, был в партикулярном фраке, украшенном многочисленными блестящими орденами, выданные за никому не известные победы, рядом со своей, гордой супругой прошествовал в зал. Возле него шел принц Фердинанд Филипп, довольно красивый юноша двадцати одного года. Подле императора следовали 15-ти летний принц Луи-Шарль Филипп, несколько генералов и адъютантов, а подле королевы — принцессы Луиза и Мария.

Это была большая свита, отбрасывающая блестящий свет на могущество и великолепие королевского двора. Блеск, обманчивое сияние которого выказывалось так полно, во всей своей пустоте обнаружил себя спустя примерно месяц после описываемого придворного праздника.

Князья и герцоги унижались, принцессы ждали благосклонного взгляда, маршалы заискивали ради похвального отзыва. Все они были отуманены пышностью и величием двора и тем великолепием, которое их окружало.

Королева Мария-Амалия, разменявшая четвертый десяток много рожавшая тетка, красившаяся перекисью водорода под блондинку, мадам по прозвищу «блещущее солнце Тюильри», около которой все сосредоточивалось, мало-помалу захватывала в свои руки бразды правления.

С некоторого времени, когда болезненные припадки короля усилились, она могла считаться настоящей правительницей, потому что ее тонкое влияние на Луи-Филиппа и хитро сплетенные интриги имели все больше и больше веса. Королева теперь явилась в небесно-голубом бархатном платье, затканном золотыми колосьями, так похожими на натуральные, что, казалось, они были рассыпаны по нему.

С плеч этой женщины ниспадала на тяжелый бархат роскошными складками прозрачная накидка. В волосах ее блистала бриллиантовая диадема, шею, сохранившую под толстым слоем пудры еще мраморную белизну, осенял крест, прикрепленный к великолепному ожерелью, каменья которого распространяли волшебное сияние.

В чертах императрицы светилась та тонкая благосклонная улыбка, которая делала ее иногда столь очаровательной; в то время как Луи-Филипп с принцем обращались к министрам, она раскланивалась с дамами, которые окружили ее.

Кто видел ее улыбку в эту минуту, тот не поверил бы, что эта женщина с почти кроткими чертами может когда-нибудь мрачно хмурить свой лоб, что эти черные, глубоко оттененные глаза сверкают неудовольствием и гневом, что эти благородно очерченные тонкие пурпуровые губы способны промолвить слова, которые поколеблют мир на земле и напоят ее кровью.

Во всяком положении, в каждом движении видна была царица, и немудрено было объяснить себе, за что именно Луи-Филипп на французский престол возвел Марию-Амалию.

Походка у короля была своеобразная, «бариновская» — не идет, а гордо выступает по залу, подбородок вздернут до небес, и кажется, что вот-вот пристукнет каблуком по зеркальному паркету, воткнет руки в боки и спляшет какую-нибудь «калинку-малинку». Барин, одним словом!

С возвышения раздались зачаровывающие звуки музыки, наполнявшие обширные, роскошные освещенные пространства, в которых теперь двигались нарядные гости.

В галерее Дианы были расположены несколько буфетов, где предлагалось шампанское, охлажденный шербет и фрукты. И тут же находились графины в ледяной крошке, где дохнешь над водкой — пар идет.

Луи Филипп, после того, как с простодушной миной поклонился прусскому и баварскому посланникам и поболтал с князем Меттернихом и доном Олонсо, обратил взор на присутствующих и подошел к министру Перье. В это время Мария-Амалия говорила с папским нунцием, который по причине своей болезненности хотел рано оставить зал.

Луи Филипп, казалось, вел с Перье очень важный и интимный разговор. Как бы желая, чтобы его никто не слышал, он ходил с Перье по тронному залу. Этот министр, который никогда не преследовал никаких других целей, кроме удовлетворения своего честолюбия и своих интересов, этот Перье, некогда ожесточенный враг герцога Орлеанского и теперешний раб его, этот товарищ Грамона в деле раздувания воинственного огня, был внешне очень похож на Луи Филиппа (его тоже можно было сравнить с грушей), только господин Перье для дальнозоркости носил очки. А так оба выглядели как братья-близнецы с одного фруктового прилавка.

Перье обратил свою проницательность, казалось, только лишь на то, чтобы в качестве министра приобрести за счет народа огромное богатство и заслужить проклятие человечества!

— Получены ли ответы из Монтевидео и Ла-Платы? — спросил король тихим голосом, после того как они переговорили уже о неблагоприятной обстановке в Южной Америке, которое было явным указанием на то, что необходимо предпринять меры для удовлетворения нужд французского народа и войска.

— Известия о результатах расследования трагической смерти барона Мерсье получены, ваше величество, час тому назад пришли новые депеши.

— Что же в них сказано? — торопливо спросил Луи.

— Подозревают людей из камарильи Рохаса. Это подлое убийство — самое чувствительное оскорбление для великой французской нации.

— Ну, тогда, господин министр, не будем медлить после объявления этого известия, а воспользуемся настроением минуты! Ведь подобного удобного случая, возможно, никогда больше не повторится!

— Я намерен в эту же ночь переслать новые инструкции для господина Винедетти в Монтевидео, ваше величество.

— Повремените с этим. Будет гораздо лучше, если наше посольство в Монтевидео воспользуется этими обстоятельствами, для раздувания военной истерии, когда они уже будут широко обнародованы. И вы так же думаете, как и мы, что общественное мнение усердно нападет на это известие?

— Преданные нам журналы будут в этом случае очень полезны, и я имею основание надеяться, что все другие органы печати единогласно провозгласят: «Да здравствует война с Аргентиной!»

— Ну хорошо, господин министр, тут много работы не будет, прежде всего мы должны постараться, чтобы соседние южноамериканские государства по крайней мере остались нейтральными.

— Нет причин в этом сомневаться, ваше величество, — с задумчивой улыбкой сказал Перье.

Луи- Филипп заметил:

— Не будьте слишком уверены, мой любезный, мы должны постараться все устроить. Приходите в мой кабинет с депешами, — прошептал император, когда принцы Экмюль и Берг, разговаривая, приблизились к ним.

Лакеи подавали пенящееся шампанское. В дорогих хрустальных бокалах искрился сок французских виноградников. Княгиня Меттерних мило смеялась, а герцогиня Контитак любезно шутила с принцем Экмюлем, как будто ни туч, ни бурь, ни печалей, ни страданий не существовало в мире!

Отсутствие монарха, которого опять отвлекли государственные заботы, не мешало придворным веселится. С галереи, украшенной в новые цвета национального флага, лились звуки чудесной музыки, слуги одетые в парадные ливреи, разносили гостям за стоящие в сторонке столики изысканные кушанья.

Среди прочего, там были и пучеро из черепах, дичь и форель, птичьи гнезда и соусы из устриц, приготовленные на французский лад; рагу из дичи с гарниром из птичьих и рыбьих языков. К ним предлагались разные французские и испанские вина, искусно приготовленные печенье и восточные сладости, шампанское и различные прекрасные фрукты.

Разговор был очень оживленным, все были в наилучшем расположении духа, генералы и адъютанты усердно хлестали шампанское и угощали своих дам.

Но Мария-Амалия заметила, что король отправился в свой кабинет очень рано. Королева побледнела от злости. Она тоже хотела присутствовать на тайном совете, который должен был состояться в эту же ночь, поэтому она предоставила двору веселиться, а сама, через роскошный коридор, соединявший ее покои с покоями монарха, немедленно отправилась в кабинет.

По ее взгляду можно было угадать, что она ожидала что-то важное; черты лица из благодушных внезапно превратились в повелительные. Отдав приказание придворным дамам дожидаться ее в будуаре, Мария-Амалия вошла в коридор, великолепно освещавшийся днем и ночью, украшенный тропическими растениями, ведший в салон du Premier Consul.

Между тем как королева отправилась только ей доступной дорогой на тайный ночной совет, который должен был иметь роковое значение для всей Европы и Южной Америки, Луи-Филипп в сопровождении Лаффита, Перье и прочей свиты вошел в четырехугольный небольшой кабинет, где уже ожидал их секретарь Пилигрини. Именно здесь обычно обсуждали самые жгучие «тайны парижского двора».

Когда члены тайного совета уже собрались около Луи-Филиппа, в кабинет вошла королева. Перье подал полученные депеши, и глаза всех устремились на повелителя Франции, который в это время, встретив супругу, довел ее до уютного кресла, где она расположилась, чтобы принять участие в рассмотрении важных государственных дел.

— Приготовления будут завтра начаты, ваше величество, — позволил себе заметить Грамон. — Военный министр с нетерпением ожидает тайных приказов.

— Мы не можем так скоро приступить к этому, — сказал Луи-Филипп, в то время как на его желтоватом лице образовались глубокие морщины. — Алжир еще неспокоен, дикари яростно нападают на наши аванпосты, и нам нужно еще узнать, отнесутся ли французские депутаты к этому делу так же горячо, как вы, господа министры. Как бы наши народные представители не подняли вонючий кипеж!

— По моим соображениям, ваше величество, — отвечал услужливый Лаффит, — возглас «война с Аргентиной» найдет всеобщее признание.

— Иначе просто не может быть: одного предположения достаточно, чтобы раздразнить Францию, — сказала Мария-Амалия, сжимая в руках депеши и с шумом поднимаясь со своего места.

Глаза императрицы вопросительно устремились на Лаффита, Грамона и Перье: тот, другой и третий слегка поклонились.

— И все же невозможно поручиться, чьи силы за океаном будут иметь преимущество, — заключил король, пожимая плечами. — Не будем опрометчивыми людьми. К тому же, аргентинцы имеют парочку полководцев, за которыми я не могу не признать некоторой доли храбрости и воинской доблести.

— Вы, мой любезный супруг, издавна отличаетесь особой нелюбовью к деятельности, — сказала с язвительной усмешкой Мария-Амалия.

— Мы будем ожидать требуемых разъяснений от аргентинского посланника в Париже, но ни в коем случае не должны забывать, что затронуто самолюбие нашей великой нации. Впрочем, как ни прискорбна была для меня война, — сказал король, — отступить от нее можно только в таком случае, если гарантии щедрой контрибуции будут очевидны для Франции.

— Я думаю, ваше величество, нам нужно предпочесть мир, — объявил наследник престола, принц Фердинанд Филипп, который по привычке беспокойно расхаживал по кабинету.

Чело Марии Амалии омрачилось при последних словах, ее прежде веселый и благосклонный взгляд теперь преисполнился негодованием на сына.

— От имени великой Франции я требую объявления войны, — став посреди кабинета, сказала королева повелительным тоном, — если только мелкие диктаторы Аргентины добровольно не передадут верховную власть французскому монарху! При этом мы не хотим власти. Мы боремся только за свободу и демократию! Мы не хотим ни оскорблять национальное достоинство аргентинцев, ни посягать на их священные права, мы желаем лишь принудить местных деспотов уважать общечеловеческие, всем миром признанные права великой Франции! Все что хорошо для прекрасной Франции, то хорошо для всего цивилизованного человечества. И наоборот.

— Это все равно стало бы равносильно объявлению войны?

— На этот раз Франция обязана возвысить свой диктаторский голос! — воскликнула королева, бледная, не скрывая своего высокомерия. — Я думаю, ваше величество, что герцог Грамон получил уже необходимые инструкции относительно своих действий.

Принц Фердинанд продолжал нервно ходить по кабинету. Взад и вперед. Как тигр в клетке.

— Конечно, мы привыкли всегда видеть в вас глубокое знание нашего народа, — сказал король, — поэтому мы не будем медлить. Я сам после объявления войны приму верховное командование над нашей непобедимой армией, чтобы организовать компанию за возобновление нашего прерванного придворного бала, а вас оставлю правительницей. Итак, господа! Мы будем действовать по составленной сейчас программе! Силы наши неизмеримы! В военное время мы сможем собрать под знаменами, включая Национальную гвардию, до полмиллиона штыков. Перед такой огромной силой никто в мире не устоит! Но кто же возглавит эту заморскую экспедицию? Кто поведет наш доблестный флот и корабли с десантом к берегам Южной Америки? Есть ли у нас надежный человек?

— Есть, мой король! — льстиво склонился премьер Жак Лаффит. — Позвольте отрекомендовать Вам вице-адмирала доблестного французского флота де Макко.

— Если коротко, что вы можете о нем сказать, для справки? — спросил король, «поигрывая челюстями».

— Господин де Макко принадлежит к одной из выдающихся фамилий Франции, он славно разрешил споры о Санто-Доминго и Картахене,— выдал хвалебное резюме премьер-министр.

И продолжил свое повествование:

— Де Макко обладает замечательной храбростью. Лица, знающие морскую историю Франции, вспомнят про его блестящий подвиг в битве с английским кораблем «Рвение». Во время страшной войны между Францией и Англией господин де Макко, тогда еще семнадцатилетний юноша, поступил в качестве аспиранта [кандидата в офицеры] на французский бриг.

На бриге внезапно началась чума, сразившая всех офицеров, уцелел только аспирант де Макко. Молодой человек, ставший так неожиданно командиром судна, решил геройским подвигом оправдать этот выбор судьбы. Благородно и величественно обратив свой меч против врагов Франции.

Почти тотчас же произошла встреча с английским военным судном «Рвение».

После ожесточенной битвы неприятельский корабль, под командой старого бравого лейтенанта английского королевского флота был принужден спустить свой флаг. И сдаться на милость победителя.

Когда храбрый британский офицер был представлен своему победителю и узнал, что тот был всего лишь семнадцатилетним аспирантом, командовавшим вдобавок экипажем, среди которого свирепствовала чума, то его стыд был так велик, что через несколько дней он умер от огорчения.

— Храбрый человек! — с энтузиазмом воскликнула королева. — Ему предназначается богатая награда!

— Хорошо! — сказал Луи Филипп. — Этот вице-адмирал нам подойдет. Готовьте экспедицию под его началом. Аргентинцам не уцелеть в столкновении с пятидесятитысячной французской армией. А для ее сбора в заморский поход нам вполне достаточно трех-четырех месяцев.

— Взойдет новое солнце для Франции! — закончила заседание тайного совета королева, многозначительно оглядев присутствовавших своими черными глазами. — Мы никого не пощадим!

Все раскланялись, оставляя кабинет, с тем, чтобы в эту же ночь начать приготовления. Принц Фердинанд также поклонился, королева ответила ему гордым и холодным поклоном; надменно стояла она возле своего супруга, которого склонила в свою пользу и которым руководила.

Таким образом, рука Марии-Амалии по своей воле решила в эту ночь судьбу Европы и Южной Америки.

Казалось вариантов нет. Французский военный каток расплющит всех сопротивляющихся в Аргентине. От судьбы не убежать.

И кто бы мог подумать, что такие блестящие замыслы пойдут прахом? Судьба поистине очень капризна, и ее извилистый путь никому не ведом. Так как сказать намного легче, чем сделать. Экспедицию все откладывали и откладывали. Вечно что-то вылезало не готовое. А народ роптал. «Котел» кипел. И не выдержал.

Францию тряхнуло как землетрясением. Терпение голодного народа пирами богачей и их шумными развлечениями было истощено. Летом 1831 года, вспыхнуло очередное восстание угнетенных лионских ткачей. Которое армии пришлось подавлять. Восстание имело гибельные последствия. Население королевства было истощено. Волнения были тем средством, перед которыми не останавливались ни войска, ни простые жители.

Чтобы успокоить нацию, королю пришлось сместить премьер-министра, сделав его козлом отпущения и перетряхнуть правительственный кабинет. Монарху Франции требовалось добиться внутреннего мира любыми методами и средствами.

Следом началась сильнейшая эпидемия холеры.

Алжир тоже кровоточил, как незаживающая рана, и требовал все новых ресурсов.

Да и зима во Франции намного суровее, чем в Аргентине, этот фактор тоже надо учитывать.

А потом — суп с котом! Кукиш без масла! Это были только первые толчки народного возмущения. Не прошло года и одного месяца со дня памятного совещания, как вся Франция взорвалась. В июне 1832 года в Париже началось новое народное восстание. Самое грандиозное по масштабам за последние двадцать лет. Рассвирепевшее французское простонародье схватилось за оружие. С ужасающими криками «Месть!» и «Смерть тиранам!»

Нашла коса на камень. Королевским войскам дали карт-бланш и предписание не щадить никаких сил и жертв, чтобы уничтожить всех мятежников. Дисциплиной своих многочисленных штыков держатся французские власти, славой штыков они увлекают страну.

Военные — особая каста. Французскому солдату свойственно свойство наемных бойцов, ландскнехтов 16 века: дерзость, отвага, славолюбие, фанатизм к своему знамени, презрение ко всему невоенному. Они готовы убивать даже своих отцов и братьев, полковой дух почти совсем заглушил в них дух народный.

Насколько француз верен правительству как солдат, настолько же он опасен ему как вооруженный гражданин, пока он не обратился всецело в солдата ему нельзя дать ружья в руки. За каждого убитого бунтовщика король пообещал отвалить солдатам сотню франков. Слова эти произвели желаемые результаты. Пуль и пороха не жалели.

На одной из баррикад Парижа был убит знаменитый Гаврош, прототип маленького героя для романа В. Гюго. «Отверженные». Имя Гаврош в переводе с французского — «беспризорник». То есть это прозвище.

Но Гаврош был пацан правильный, духовитый, и жизнь у него была романтичной и смерть…

Это восстание было так же жестоко подавлено. Но после таких глобальных потрясений государства заморскую экспедицию в Южную Америку пришлось надолго отложить. По причине страшных смут.

А потом последовали мятежи 1834 и 1839 года. Нация деградировала и начинала скатываться по обратному склону. Превращаясь в безразличный студень, периодически потрясаемый народными взрывами.

Руки дошли до Аргентины только в 1839 году, да и то, осетра пришлось значительно урезать. Экспедиция через океан включала в свое число участников жалких четыре-пять тысяч человек. Включая экипажи судов и десантников. Слезы. Которые решили напугать ежа голой ж…

Но в мае 1831 года подобные прозрения могли прийти кому-нибудь в голову только лишь в приступе белой горячки…

Глава 14

По сложившейся привычке я снова провел дождливый осенний апрель в Буэнос-Айресе. Как и первую половину зимы. Надо же присмотреть, чтобы компаньоны сильно не воровали и не жировали. У нас же все же циничный оскал капитализма, а не прогулки по райскому саду…

Вторую же половину зимы я планировал провести в командировках. Раз уж все провинции теперь под властью наших союзников, то пора приступить к углубленной интеграции страны. Укреплению общего рынка. Как любил говорить кот Матроскин: «Совместный труд, для моей пользы, объединяет!»

И если в столичной провинции, я просто наращивал объемы производства, масштабируя свои успехи, обеспечивая рост объема валовой продукции, то во внутренних провинциях еще конь не валялся. Там же целина, говорят, нива непаханая, офигенный простор для бизнеса. Край молочных рек с кисельными берегами.

И все нужно было делать самому. Работая в стиле: «На любой свадьбе жених, на любых похоронах — покойник». Тут же даже слово «синхрофазотрон» никто, кроме меня, не употребляет.

Необходимо организовать персонал. Заниматься производством, упаковкой, дистрибуцией. Чтобы весь комплекс моего конгломерата работал как по нотам.

Чужое мне не нужно. Но и свое я заберу, кому бы оно ни принадлежало!

Речной флот наш все увеличивался, и будет увеличиваться числом года так до 1836. Позже нет особого смысла строить новые коноводные корабли. И уже сделанные поработают на маршрутах, пока на смену им не придут импортные пароходы. Которые, на первоначальном этапе, мы будем только ремонтировать на своей собственной ремонтной базе. Потихоньку пытаясь сделать свои.

Я уже говорил, что сейчас зачастую перевести какую-нибудь вещь намного выгоднее, чем ее сделать. А законы небесной механики для всех одинаковы, и вращаются они вокруг одной звезды по имени Деньги. Деньги, деньги, денюшки.

Так что во внутренних провинциях, кроме добычи сырья, надо обеспечить его обогащение, чтобы не возить пустую породу. А так же первичную переработку. Такие вот у меня забавы. Мне нужны на паях рудники, карьеры, лесопилки, обогатительные фабрики, объекты нефтедобычи. А родохрозитовые месторождения старой, еще инкской, провинции Кахамарки? Этот розовый драгоценный камень считается символом Аргентины. А сейчас пока еще не добывается. Короче, дел выше крыши.

А пока я был в столице то, опираясь на послезнание, начал готовить еще одну закладку на будущее. Надо ковать железо, пока горячо. Еще в марте мои агенты-риэлтеры активно работали в предместье Бараккос. Скупая в одном месте лачуги на первой линии, у воды, что были воздвигнуты путем самозастроя. Эта чудо-недвижимость обошлась мне в небольшие деньги, включая взятки полицейским, лоббирующим мои интересы.

В начале мая все эти лачуги снесли, и, как только земля немного подсохла, начали городить там артиллерийский редут. Копали окопы, щели, погреба, насыпали валы и возвышенные огневые точки.

Когда в июле эти земляные работы были закончены, туда привезли пушки.

Солидные, бронзовые. Казалось бы, зачем мне возиться с бронзовой артиллерией, когда весь мир давно уже перешел на дешевые пушки из чугуна? И все-таки смысл имеется…

Здесь мозгами шевелить надо. Прикидывать хрен к носу…

Ха-ха! Это Вам не пиво от охранников в «Пятерочке» в трусы ныкать, тут соображалка должна варить.

Чугунные пушки, конечно, в три раза дешевле бронзовых. Но, во-первых, дешевле они в Европе. А учитывая, что олово и медь у меня свои ( просто дар небес), а чугунные пушки импортные, и их надо тащить через океан, соотношение это уменьшится в два раза. Во-вторых, бронза плавиться при гораздо меньшей температуре, чем железная руда. То есть на топливе я изрядно сэкономлю, а оно у меня золотое.

Что еще?

В-третьих, на металлургический завод требуются квалифицированные рабочие, а бронзовые пушки могут лить дикари каменного века. Что и доказал Кортес, который завоевав Мексику, тут же принялся лить руками индейцев Мичоакана, доморощенные пушки. А индейцы «Озерного края» до прихода испанцев делали только первые, робкие шаги в области бронзового литья.

А у меня пока таких орлов, чтобы из ржавого корыта могли трактор собрать, еще не имеется. Я тут пока всего два года и мои работники обучаются без отрыва от производства. Славным методом тыка.

Есть еще масса плюсов. Бронзовое орудие того же калибра на треть меньше весит, чем чугунное. И если в области осадной артиллерии выигрыш не так заметен, то на кораблях это весьма существенно. Сейчас деревянные корабли утопить практически невозможно. Как его не избивай, не обстреливай, но дерево все равно упорно оказывается на поверхности воды. Разве, что тебе повезет и получится «золотой выстрел». Это когда ядро пробьет все переборки и угодит в пороховую камеру. Вот тогда корабль взорвется и превратится в кучу щепок.

Но пробить борта военных судов не так-то просто. Делают их из множества слоев досок и у больших, сто пушечных кораблей толщина дубовой брони порой достигает метра. А такой слой чугунное ядро не пробьет. Кораблям в бою приходится подходить на дистанцию пистолетного выстрела, вставать борт против борта, и стрелять из пушек до упора.

А вот четырех тонное орудие сумеет пробить подобный борт со средней дистанции. Но четырех тонные пушки ты на корабле, на пушечной палубе не разместишь. Слишком неустойчивым окажется морское судно, сколько бы чугуна и свинца ты не сложил для балласта в трюм. Корабль может перевернуться или лечь на борт. Короче, так не годится.

А вот несколько бронзовых пушек такого калибра все же можно поставить на пушечные палубы. И тогда ты сможешь расстреливать врага с безопасного расстояния. Польза? Еще какая!

И еще несколько плюсов. Чугун довольно хрупок. И значит чугунное орудие выдержит в среднем тысячу выстрелов. А бронзовое в три раза больше.

И последнее. Чугунная пушка вышла из строя — ставь ее в качестве памятника в музей или для декорации. Больше она ни для чего не пригодна. А бронзовое орудие можно просто перелить и отлить себе новую пушку. Которая тебе еще долго прослужит. Короче, если все так посчитать, то бронзовые орудия у меня выходят дешевле чугунных фабричных штамповок.

Оптимальный сплав «пушечной» бронзы довольно прост. Он состоит из двух процентов цинка, десяти олова и восьмидесяти восьми меди, в которые надо добавлять фосфор. Поставщиком последнего являются кости рыб и животных. Их закладывают в печь вместе с рудами и древесным углем. Методом проб аргентинские литейщики определили нужные пропорции и вскоре начали выдавать «на гора» изготовленные орудия.

Вот такие вот трехтонные пушки, способные крушить вражеские корабли и притащили на площадку нового форта упряжки волов, в каждой из которых было 7, 8 или 9 пар крупных животных. Орудия, а их было двенадцать штук, нулевые, муха не паслась, распределили по позициям и произвели учебные стрельбы. В заливе поставили на якоря бальсовые плоты и расстреляли их из пушек. А потом, как обычно, произошел «разбор полетов». А так же дерёж, пердёж и падёж младшего офицерского состава. Все как положено!

На воде залива поставили крашенные бакены, из такого же материала, для удобства вычислений артиллерийских расчетов. Повторили стрельбы по расчетным ориентирам — совершенно другое дело. Надо же поприветствовать незваных гостей несколькими ядрами? В табло?

А потом, внезапно, в августе все заглохло. Мои люди объявили горожанам,что эти орудия морем ночью увезли для нового форта. Что строится на нашем берегу реки Уругвай. В низовьях, но не на берегу залива. Еще не хватало, чтобы вражеские суда превратили мой новый форт артиллерийским обстрелом в кучу мусора. К тому же, в самом устье на левом берегу реки находится уругвайское поселение Лас-Векос.

Мы поднялись по реке Уругвай несколько выше зоны прилива и именно там начали обустраивать пограничную крепость. Это океанские корабли сюда не поднимутся, а для моих коноводных судов таких проблем не существует.

Тем более, что строительство, как обычно велось из местных материалов. То есть земли и глины. Так что мои суда привозили только негашеную известь в мешках из сизалевой рогожки. И, в начале, немного золы. Чтобы изготовили первую партию кирпичей.

С продовольствием для рабочих проблем не было. Так как скотину сюда пригоняли своим ходом. Как и самих рабочих. А при приготовлении пищи образовывалась в изобилии зола, которая шла для раствора для кирпичей. В дальнейшем я хотел поставить и башню на уругвайском берегу, чтобы своей артиллерией полностью перекрыть реку, что ведет в глубь наших земель.

В данном случае мы не наглеем, а просто шифруемся. Как говорят в общественно сортире: «Занято!»

Благо границы сейчас еще толком не установлены. Что забрал — то и твое. А потом, на основе этой башенки, можно создать целую крепость. И от нее вглубь уругвайских земель, словно выдвинутую шахматную пешку в начале партии, поставить еще одну крепость. А затем еще. Пока не сможем окружить Монтевидео сетью наших укреплений. Чтобы Уругвай превратился в княжество Монако по площади. Как говорят на Востоке: «Если ты купил осла, не думай, что все дороги твои». Наша это земля. И — точка…

Кто в данной ситуации правее, а кто левее, для нас вообще не вопрос. Как говорят блатные: " Нет клыков — не разевай и пасти!"

Я знал, что Рохас будет долго воевать, с целью вернуть Уругвай «в родную гавань». Как и Парагвай с Боливией. Но ничего у него не получится. Едрён батон! «Ну и бардак у вас, начальнички…»

Потому что, во-первых, Рохас далеко не Наполеон. И при столкновении с равной по силе армией всегда проигрывал. С другой стороны не всем же быть Наполеонами? Зато рядовым гаучо дон Хуан был отличным. Великолепный наездник, джигит из джигитов. Ни один товарищ не был сильнее его, ни одна лошадь не была для него высока, ни одно оружие не было для него тяжело.

А во-вторых, у нас сейчас армия состоит преимущественно из конницы. А эскадроны чрезвычайно мобильны. Сегодня здесь, а завтра — там.

То есть сегодня они осаждают Монтевидео, который не могут взять наличными силами, так как это большой город, тем более снабжаемый почти всем по морю, а завтра — неизвестно где. И уругвайцы легко заберут назад все, что отдали. А вот если в стране будут стоять наши укрепления с надежным гарнизоном, то уругвайская конница, эта шваль, в свою очередь вынуждена будет ретироваться.

Ладно, пока еще рано об этом. Вернемся к текущим делам…

Так что уже к сентябрю-октябрю 1831 года предместье Барракас приняло свой прежний вид. Прямо поверх произведенных армией земляных работ, снова поставили какие-то лачуги, сараи, в которых сушились рыбацкие сети и соленая рыба. Все выглядело по старому, как будто ничего тут и не делали. Только еще в заливе виднелось несколько буйков, которые просто позабыли вынуть. Но они никому не мешали.

Также в сентябре, в начале весны, состоялось пограничное сражение на юге, где трое ополченцев провинции Буэнос-Айрес, защищая свой дом и свою веру, вынуждены были сражаться с сотней краснокожих воинов, под руководством вождя Нокучиека.

Нокучиек, по прозвищу Хитрый Опоссум, по своему обыкновению, собрав отряд, отправился в набег. Надо сказать, что к этому времени Нокучиек, этот бич границы, объединил под своим началом несколько приграничных индейских племен.

Обещая своим краснокожим братьям великую победу, он сколотил невиданную для этих мест орду в количестве ста дикарей-бандитов. Предводитель этого отряда решил, что может на этот раз хитрости и измене удастся совершить то, что не удалось доселе силе и отваге.

Этот участок приграничной Рио-Колорадо, неподалеку от «Водопоя Койота», патрулировало трое героев. Храбрых до безумия. Их звали: Олимпио, Нарваес и Херонимо. Это были добрые гаучо, впитавшие в себя искусство управляться с оружием вместе с молоком матери.

Дело было ранним утром. Во время собачьей вахты. До восхода солнца. Лелея коварные замыслы, индейцы переправились еще в утренних сумерках, в тумане, который плыл над рекой. Патруль ополченцев мирно ехал по маршруту, следуя берегом. Уверенная посадка на лошадях, мужественность на лицах, подтянутость и атлетизм фигур…

Туман низко стелется над рекой, скрывая ее.

Внезапно тишину разорвал душераздирающий крик, настолько ужасный, что хотелось зажать руками уши и упасть лицом в траву, чтобы ничего больше не слышать.

А потом из тумана группами повалили здоровенные патагонские индейцы. Вид у них был злой.

Это была минута страшного смятения.

Превосходство силы изначально предрешило исход схватки. Сотня индейских воинов, под предводительством опытного Нокучиека, бросилась на трех аргентинцев, которые за несколько минут, без сомнения, могли бы спастись, но единогласно предпочли борьбу.

Эти люди привыкли до конца своей жизни, до последнего издыхания защищать окраины отчизны, залитые кровью.

Слегка потрясенные внезапностью нападения, они не могли предположить, что им троим придется сражаться против сотни отлично вооруженных краснокожих, собаку съевших в пограничных рейдах. Но даже если б они и знали о численном превосходстве врага, то не замедлили бы начать бой, который происходил у реки Рио-Колорадо. Эти ребята тоже были не новичками в Приграничье, и это было не в первый раз, когда они противопоставляли превосходящей силе противника свою удаль и мужество.

Пограничники молниеносно прицелились из своих ружей, и вслед за тем разом грянули их мушкеты. Чертовски вовремя! Собирая кровавую дань с отряда краснокожих.

Олимпио, увидев вождя Нокучиека, повернул свою лошадь в ту сторону, где находился последний, между тем как Нарваес и Херонимо бросились почти на двадцать человек, атаковавших наших всадников. Закипела жаркая битва, разгоревшаяся на берегу Рио-Колорадо. Сталь со звоном ударялась о сталь, вспарывая плоть и извергая фонтаны крови, яростные крики внезапно сменялись стонами и затихали.

К счастью, индейцы, кровожадные создания из племени людоедов, все же не были профессиональными солдатами и таким количеством только мешали друг другу. Самые отважные разбойники не скоро и не легко превращаются в воинов.

Поэтому краснокожие вояки, впавшие в исступление, вскоре почувствовали на собственной шкуре, что они имеют дело с опытными и смелыми бойцами. Так как после нескольких минут боя понесли большие потери.

Олимпио сражался как лев, и казалось, как будто направленные на него пули и стрелы отскакивали от него. Утренние туманные сумерки, смазывающие прицелы, для него были благоприятны, а его подвижность стала причиной того, что пули и стрелы индейцев пролетали мимо, не задевая его.

Потому что аргентинец словно прирос к лошади, пустил корни в седло, и с изрядной ловкостью, словно маятник метронома, постоянно бросал свой корпус из стороны в сторону, пряча большую часть своей фигуры от выстрелов врагов за телом животного.

Олимпио думал о Нокучиеке, с которым давно желал помериться силой, но сперва он должен был проложить себе к нему дорогу, так как вождь, озабоченный обстановкой, скакал вокруг поля битвы и теперь только приблизился к сражающимся.

Хотя во главе племени и стоит вождь, но образ правления у краснокожих скорее республиканский, чем монархический. Нового вождя избирают, а не назначают по наследству. Убей вождя, отруби змее голову, индейцы убегут и потом некоторое время погрязнут в дрязгах. Пока новый вождь не наработает авторитет.

Олимпио бросил свой мушкет, так как невозможно было и думать о том, чтобы его зарядить, когда со всех сторон наступают враги. И оба свои пистолета он разрядил — трое из его врагов поплатились своими жизнями. Пораженные словно расщепленные молнией деревья. Теперь же он выдернул свою саблю и вступил с нею в сражение. Нанося шквал ударов. А другой такой сабли не сыщешь во всей Аргентине.

Нокучиек видел, что аргентинцы произвели ужасное опустошение среди его людей, и он должен был признаться, что это сильно распалило его, глаза его злобно сверкнули. Наконец, вождю удалось по убитым соплеменникам найти себе дорогу к храброму Олимпио, который послал ему приветствие и пригласил к борьбе.

Столкновение, происшедшее теперь, было очень сильным. Вождь был опытным и очень мощным бойцом.

Зарычав, как бешеный зверь, Нокучиек, чтобы не опозорить родное племя, бросил на землю свое копье и также с большой ловкостью вытащил трофейную саблю. Чтобы иметь со своим врагом одинаковое оружие. Дело походило на турнир. Так и кинулись Нокучиек и Олимпио друг на друга, чтобы помериться силой и мужеством!

Но вождь патагонцев был бы непременно убит ополченцем Олимпио Агуадо, потому, что уже трижды ему уже пришлось парировать удары, отсушившие индейцу руку, так как наносить их пристало скорее молоту, если бы не подскакали к нему двое из его людей, Ягуаробой и Железная Рука. А те, увидев, что могучий Нокучиек пребывает в смертельной опасности, спешно пришли вождю на помощь.

Прежде чем Олимпио смог оборониться против этих двух и отправить их на тот свет, сабля одного из индейцев ранила его в правую руку, в то же время пуля второго сразила под ним лошадь. Сделав дикий скачок, та упала, придавив ногу храброго наездника.

Олимпио, не будучи в состоянии сражаться правой рукой, взял саблю в левую и все еще сильно отбивался ею, хотя мертвое животное удерживало его на месте. Ему даже удалось поразить из такого неудобного положения одного из краснокожих. Ягуаробой захрипел, содрогаясь в конвульсиях, поток крови хлынул на землю. В том числе, он залил и самого Олимпио.

Между тем Нарваес и Херонимо безостановочно бились со своими врагами, но они сознавали невозможность стать победителями. Потому они решились, причинив чувствительный урон индейскому войску, пробиться.

Сражаясь, они искали Олимпио и увидели, как он изнемогал от наседавших индейцев. С истинным мужеством бросились аргентинцы на врагов, окружавших упавшего, нанося индейцам чудовищные удары клинками, но, ошибочно приняв Олимпио за убитого, совершенно измотанные боем, смело пробились через обступившее их войско и достигли свободной равнины.

Нокучиек приказал преследовать их, между тем как Олимпио, который был ранен и лежал под свой лошадью, он взял в плен. Если бы не гибель лошади, то вряд ли вождь краснокожих дожил до этого весьма сомнительного триумфа увидеть в своих руках смелого аргентинца.

Спасшиеся дозорные известили отряд ополченцев капитана де Эстрадо. Поднялась тревога. Аргентинцы выступили навстречу врагу. К полудню пришло радостное уведомление, что индейцы после упорного боя отброшены. Опытный и хитрый Нокучиек, постанывая и охая, потерял половину своего отряда, но все же сумел увести пленника. И теперь просил за него большой выкуп.

Что же, снявши голову, по волосам не плачут.

Я послал вождю патагонцев две большие бочки, общей емкостью сто литров. Технического спирта крепостью 98 градусов. В качестве выкупа и для тризны по умершим соратникам.

"И над степью зловещей, ворон, ты не кружи.

Мы ведь целую вечность,собираемся жить

Если снова над миром грянет гром, небо вспыхнет огнем

Вы нам только шепните — мы на помощь придем…"

Провожая почивших в Край Вечной счастливой охоты, индейцы, согласно обычаю, четыре ночи жгли костры, чтобы души умерших не заблудились в пути. Днем же досыпали курган. На поверхности которого потом приносились человеческие жертвы.

В этот раз что-то пошло не так.

Олимпио был отпущен, а индейское племя так перепилось на поминках своих погибших воинов, что трое индейцев ослепли, а один захлебнулся в собственной блевотине. Так счастливо завершилось это дело.

В преддверии аргентинского похода на юг, приграничное племя Нокучиека, хитрого лиса и кровожадного ягуара, было сильно ослаблено.

Глава 15

Жизнь в Аргентине устаканилась. Лето сезона 1831−32 года началось так же, как обычно. В последнее время. Жизнь-то быстро бежит! Это был третий сезон большой засухи. В провинции Буэнос-Айрес мы как-то купировали ее последствия, но в остальных провинциях дело обстояло плохо. Многим уже нечего было сеять, так как семенную кукурузу они уже слопали. Разрешите полюбопытствовать, что же они будут сеять в следующий весенний сезон, когда засуха закончится?

Впрочем, ситуация под контролем. Клубника скоро пойдет, груши, абрикосы… Крупные, в каплях воды помидоры, пупырчатые огурцы, красная с белыми хвостиками редиска, эстрагон, петрушка, кинза…

В Аргентине продовольствия так много, что нам его не съесть, при всем своем желании. Даже если все мы будем жрать в три горла. Тут в основном процветает скотоводство. Диета преимущественно мясная, как в Монголии. И жители живут по пословице: «Пять лет хлеб не родился и голода не было».

Так что в следующий год мы, как люди с научным складом мышления, засеем кукурузой берега рек и ручьев, а пшеницей — остальные пространства между ними. На небольших территориях. Во-первых, нет людей, нет с/х работников. Чтобы земледелием заниматься в глобальном масштабе. Во-вторых, нам всего лишь на первом этапе надо заместить весь импорт. С горочкой. И этого хватит.

Конечно, пшеницу намного удобнее экспортировать, чем мясные продукты при отсутствии холодильников.

Но куда ее экспортировать? Все страны сейчас и так сельскохозяйственные. Кроме Европы. Но и Европа в основном на самообеспечении. Там есть и свои экспортные регионы. Польша, Россия, Балканы. Есть и импортеры. Британские острова, Скандинавия. Часть Германии. Но и они возмещают недостаток собственного продовольствия рыбой или картошкой.

Ну там: жареные сазаны, осетры, севрюги, майская селедка, вяленые тарань, рыбец, шемая; рассыпчатая, с пылу, с жару, картошечка, жареные кружочками и обильно посыпанные чесночком с петрушкой баклажаны и кабачки, полуведерные хрустальные вазы с тремя сортами черной икры: белужьей, севрюжьей и осетровой… Короче, с голоду они не пухнут.

Может та же Британия и стала бы покупать у нас пшеницу, но сейчас острая проблема с доставкой. Деревянные парусные корабли плывут исключительно по воле ветра и течений. А это выходит очень долго. От нас до Британии три месяца. За это время зерно и намокнет и его крысы попортят. Если перевозить его в мешках. Если в бочках — дополнительные расходы. Да так и никто не делает, из-за недостатка тары.

Вон, чай в Китае англичане зеленый покупают, а в Европу его привозят уже черный. То есть порченный. Слава богу, европейские покупатели уверены, что чай именно таким и должен быть.

К тому же, в международных водах нет никаких законов и правил. Англичане снова собираются пиратствовать в экваториальных водах, под предлогом борьбы с вывозом негров-рабов из Африки. По своему капризу конфисковывая любые суда. У тех, кто не может дать им отпор. Или у конкурентов. Всех британских моряков из-за этого надо вешать на реях, как бандитов. В обязательном порядке, чтобы ни одного не пропустить.

Короче, на море силы зла властвуют безраздельно. Поэтому отдавать громадные деньги другим за транспортировку твоего товара глупо. А перевозить своим транспортом грузы, даже если бы я сумел купить в США для Аргентины корабли, очень опасно.

Куда пожалуешься? Ни партии, ни профсоюза, ни вышестоящего начальства…

Положение с морскими перевозками изменится кардинально лет через двадцать. Когда на линии выйдут океанские пароходы. Чтобы пройти пролив Дарданеллы, где сильное северное течение, парусники, плывя в сторону Стамбула и Черного моря, иногда целую неделю ждут попутного ветра. А через двадцать лет британские пароходы будут потихоньку себе чапать за эту же неделю от Мальты до района Адлера. Перевозя контрабандное оружие кавказским горцам.

То же и в наших краях. Мимо мыса Горн проливом Дрейка плавать очень опасно. Ревущие южные широты себя показывают не с лучшей стороны. Это не мыс Горн, а мыс Бурь какой-то! Иногда начинает форсировать пролив эскадра из пяти кораблей, а выходит на обратной стороне только один. И так случается слишком часто, чаще, чем хотелось бы.

Магелланов же пролив очень труден для прохождения. Здесь пока нет поселений. То есть нет лоцманов и буксиров. Пролив узок и извилист. Фактически он пересекает Анды, поэтому скалистые горы часто препятствуют здесь любому ветру.

А без ветра парусникам как прикажете плыть? Опытные капитаны могут пройти Магелланов пролив за неделю. Используя силу приливов и отливов. Протянуло тебя приливом какое-то расстояние, ты стал на якорь и отдыхаешь, до следующего прилива. И так до середины пролива. А затем так же играешься с отливами.

А пароход преодолеет этот же пролив за один день. А от нас до английских портов проплывет за месяц. Или даже чуть меньше. Нужен только уголь. А его у нас за Магеллановым проливом, в чилийской Араукании, полно. Грузи лопатами прямо с поверхности берега.

Все это время дела у меня шли превосходно. Я богател, цвел и пахнул. Набивал карманы. Мои компании получали новые заказы. Речь шла о многих компаниях. Спрос не снижался. Прогресс хорош еще и своими маленькими радостями.

На вырученные деньги я довел численность своего отряда охраны до тридцати рыл. Это были правильные люди с соответствующими особыми навыками. В последнее время я много брал туда эмигрантов из соседней Чили или Боливии. Сильно делить нам с этими странами нечего, так что подстава в этом случае маловероятна.

Время наступало лихое, поэтому расходы на защиту вряд ли будут лишними.

Команда из подобных эмигрантов, под руководством Гомеса, даже провела успешную операцию в Монтевидео. Навестив беглеца Мигеля Бельграно. Чтобы история с покушением на мою персону не повторилась снова и снова. В таких ситуациях я следовал одному правилу. Если враг падает на землю, он не должен встать. Добить его прямо сейчас. Без пощады. Без колебаний.

Гомес был так похож на Че Гевару, что ему не хватало для полного счастья только берета с пятиконечной звездой. Очень фотогеничен. Да и вся троица была как на подбор. Они были высотой более метра семидесяти пяти. Сильные, широкоплечие. Красавцы-киллеры в белых гетрах. Владеющие одинаково хорошо как огнестрельным оружием, так и клинками. Их ножи были очень острыми. Они предназначались для тонкой работы. Нарезка. Измельчение. И так далее. С такими шутки не пошутишь, и не повыступаешь — себе дороже обойдется.

Действовали аргентинские «командос» по обычному сценарию. В начале послали в Монтевидео человечка, чтобы подготовить базу и осмотреться. Понюхать, что к чему.

Мигель Бельграно, полный неясных надежд и всячески обласканный французами, жил очень осторожно. Неблагодарный, вороватый ублюдок снял себе отдельный особняк с охраной. Там жили четверо охранников-вертухаев и два здоровенных пса. Крупные немецкие овчары, с хищными мордами. Для целей обеспечения приватности.

Кроме того — сам Мигель и слуги. Итого десять мужиков. Женщин мы не считали. Служанки и горничные нам не помеха. Тут пока женщины-воительницы не в моде. Впрочем риск всегда присутствует. Вполне возможно, что кто-то пострадает. Причем фатально.

Что же, плохих парней могут победить только очень плохие. Сработали мы по традиции в ночь после Нового года. Без права на ошибку. Трое моих боевиков были вооружены кольтами. С пружинами пока те же проблемы, так что от детских болезней мои кольты еще не избавились. Поэтому, чтобы в случае поломки задействовать обе руки, каждый из боевиков Гомеса был вооружен только одним кольтом. На пять патронов.

Пульки, конечно, свинцовые, слабенькие, но до ста метров вполне убойны. Тем более, мы делаем бритвой в округлом кончике маленький крестообразный надрез. При попадании пуля развернётся и начнёт метаться по телу, разрывая и наматывая на себя ткани, кровеносные сосуды, повреждая внутренние органы…

По сути, это знаменитые пули «дум-дум», в будущем запрещенные Международной Конвенцией

Работать надо было тихо. Так что сам Гомес должен был опробовать еще одну новинку. Глушитель. Тоже страдающий детскими болезнями. Мембраны из кожи и резины не держали напор пороховых газов. Тихими были только первые два выстрела. Приходилось применять мылообразный гель. Наносимый по ходу дела. Грушевидная клизмочка с гелем в кисете висела у Гомеса на поясе.

Его соратники, для уменьшения звука выстрела, должны были стрелять через перьевые подушки-думки, которые носили с собой. Прелюдии были излишни.

Все прошло как по маслу. Постучали, сразу прикончили здоровенного негра-охранника, «наивного чукотского юношу». Тихо вошли, быстро перестреляли собак и остальную охрану, пока те не всполошились. Эти придурки, расслабились и допустили ошибки. Они сделали плохой выбор в определенной ситуации, которая требовала полной концентрации внимания.

Затем «командос», прошли в сад, позаимственными у охранников ключами открыли дверь, вошли в дом и закончили свою работу, прикончив всех мужчин. В том числе и Бельграно. Как с курами перед праздником, обошлись…

А надо было читать классиков! Сам Мигель виноват. Говорили же ему: «не ешьте на ночь сырые помидоры». А он ел! И на меня петухом наскакивал. Хотел прикончить! Итог — закономерен!

Скандал был знатный. Но все кончилось, как обычно, ничем. Что случилось, то случилось. Как и в случае с послами. Все ограничилось грозными дипломатическими нотами. А какие к нам претензии? Не аргентинское же правительство этих послов охраняло? А кто виноват, что американцы и французы такие олухи? Явно не я. И не Аргентина. Так о чем разговор? Это было очевидно.

А после бойни в Монтевидео в народе распространилось устойчивое поверье, что это дело злых духов, утащивших душу многогрешного Мигеля Бельграно прямо в ад.

Так же в январе, с американской китобойкой, появился в наших краях и Гаррисон. Он отчитался о тратах и проделанной работе, показал договора и прочие бумаги, и получил второй транш на строящийся клипер. С Уошберном мне буквально чудом удалось заскочить в последний вагон уходящего поезда. Теперь у меня 10% в его предприятии по производству проволоки. Причем я буду брать исключительно натурой. То есть проволокой, которую с Восточного побережья США очень удобно доставлять в Буэнос-Айрес.

С другими же американскими изобретателями я не сотрудничал. И разрешения у них не спрашивал. Кроме продукции судостроителей и проволоки, остальное я уже и так успешно производил в Аргентине. В качестве своих новинок. И сеялки, и жатки, и прочие комбайны. Не говоря уже о кольтах и других револьверах.

В конце февраля 1832 года еще не закончила свирепствовать засуха, как на горизонте замаячила новая напасть. Мор. В Индии, как известно народ веселый. Они в Ганг срут, ссут, трупы туда кидают, а потом из этой же реки воду пьют. А так как там жарко, то холерные эмбрионы там плодятся со страшной силой.

Индия еще начиная с 1826 года была ареалом распространения холеры. То в одной, то в другой области страны вспыхивали эпидемии. Пока локальные. Но как только температура воздуха начала повышаться в глобальном масштабе, так эпидемия холеры начала расползаться, охватывая все новые территории. Это в теории и по закону, а жизнь, она, как известно, многограннее и шире любой теории и любых законов.

В 1828 году болезнь уже охватила соседние Китай и Индокитай, а с другой стороны Афганистан, Бухару и Хиву. В 1829 году караваны завезли «модную болезнь» в Оренбург.

Англичанам показалось обидно, что дело распространения болезни легло на плечи каких-то туземцев. Поэтому британские купцы, засучив рукава, взяли дело в свои крепкие руки. На английских кораблях болезнь худо-бедно завозили во все концы света. 1830 год привел к тому, что холера свирепствовала на Ближнем Востоке. В Египте от болезни грязных рук умерло 150 тысяч человек. Во всем мире погибших уже начали считать миллионами.

В 1831 году наползающая болезнь захватила юг Восточной и Центральной Европы. А Европа по плотности населения тогда мало уступала Индии и Китаю. 1832 год начался совсем весело. В Англии уже умерло 30 тысяч человек. На юге, во Франции — 200 тысяч. Которых мама в детстве не научила: «не пей из лужицы — козленочком станешь».

Французские солдаты принесли с собой холеру в Алжир и далее в Северную Африку. Эмигранты завозили болезнь в Северную Америку и в Австралию. В суровой и холодной России вспыхивали холерные бунты. Пушкина законопатили на карантин. И не одного его.

Везде ставили карантинные дозоры и препоны. Страны и районы обособливались друг от друга. Поездка в соседний населенный пункт, расположенный в дне пути верхом, теперь стала напоминать по трудностям путешествие из Петербурга на Камчатку. Всякая торговля стала сводиться к минимуму.

Благодаря тому, что мы находились на отшибе, болезнь пока Аргентину не затронула. Но началась лихорадочная подготовка и карантинные мероприятия.

Между тем, еще в декабре прошлого года из Англии в нашу сторону выдвинулся исследовательский барк «Бигль». Это был военный корабль Британского королевского флота, водоизмещением 235 тн, несущий 8 пушек и 120 матросов и офицеров.

Правда, сейчас этот корабль якобы плыл в наши края с мирными, исследовательскими целями.

Посмотреть, нельзя ли, в дополнение к Фолклендским островам ( где команде надлежало тщательно изучать быт и рацион фолклендской лисицы в естественной среде обитания), разместить британский военный гарнизон еще и на Огненной земле.

Совершенно мирное задание!

Поэтому пушек на корабле было всего шесть, а экипаж, включая некомбатантов, молодого ученого Чарльза Дарвина и троих туземцев с Огненной земли, обработанных в качестве британских агентов влияния, состоял из 74 человек.

А что? Военные, в некоторой мере, тоже ученые. Они тоже в «теме».

Выйдя в конце декабря из Девонпорта, капитан «Бигля» Роберт Фицрой, тоже в некоторой степени «ученый», так как он давно и без особого успеха писал солидный трактат «Против реформ во флоте», уже 6 января 1832 года привел свое судно в порт Тенерифе на Канарских островах. Здесь они должны были пополнить припасы и взять пресную воду, но высадится на берег им не удалось. Так как на острове свирепствовала холера.

Прошлось англичанам тащиться до островов Зеленого мыса. Где матросы, «синие куртки», погрузили еду и воду под тоскливую песню, навеянную местностью «О, моряк, берегись же ты бухты Бенинской, ведь оттуда один из всей сотни вернулся домой».

Далее был сделан рывок через Атлантику до города Байя в Бразилии. Бразильцы на поверку оказались смесью ленивых и наглых метисов, негров и мулатов. Они поголовно были уверены, что культура и работа — не мартышки, в джунгли не убегут.

4 апреля корабль добрался до красочного Рио-де-Жанейро, где команда «лайми» загорала на пляжах Копакабаны и купалась в Январской реке. И бухала напропалую.

Основной алкогольный напиток в Бразилии — кашаса (самогонка из перебродившего сахарного тростника), которую еще называют бразильским ромом, хотя для рома она слишком светлая. Довольно ядреное и вонючее пойло, от которого волосы даже в носу горят, поэтому употребляют ее обычно в коктейле кайпиринья.

Самое забавное, что домашняя самогонка считается лучше заводской. Наверное, потому, что в домашнюю брагу добавляют рис. А в заводскую — какие-то мерзкие отходы. Второй местный напиток — тикира (светло-фиолетовая самогонка из маниоки). Та еще гадость!

В разгар зимы, 26 июля, «Бигль» прибыл в Монтевидео. Став независимым, Уругвай быстро превратился в скопище международных авантюристов и базу для европейских колонизаторов на юге Южной Америки. И все «терки трут».

Уругвайское правительство превратилось в марионеток, которые с криками «чего изволите?» принялось ублажать французов, англичан и американцев. Так как большие начальники Уругвая на своей шкуре хорошо знали зэковскую поговорку: «Обиженных… под шконку загоняют»…

Это теперь они не какая-то уголовная шпана, а солидные члены Общества, занимающие высокие кабинеты власти. А в былые времена бывало всяко…

Вот эти латиноамериканские обезьяны и носят теперь бананы важным заморским гостям…

Как только «Бигль» пришвартовался в порту, его встречать собрались купцы и капитаны с английских торговых судов. А их было человек пятьдесят. Тридцать из них на лодках поспешили поприветствовать капитана. С ходу принявшись излагать свои жалобы.

Напыщенный капитан Фицрой, который не любил большого количества штатских на вверенном ему корабле, приказал допустить на «Бигль» только десять главных представителей из этого чванливого комитета по встрече. К тому же, на палубе, при матросах, на щекотливые темы говорить было неудобно, а самое большое помещение корабля, кают-компания, она же офицерская столовая, больше народу физически не вмещала.

Хотя, его улыбка при виде незваных гостей стала почти радушной, но капитан нутром чуял, что такой незапланированный визит не сулит ему ничего доброго.

В небольшую кают-компанию набилось столько народу, что сразу стало тесно. Предводитель англичан в Монтевидео, успешный негоциант, мистер Дженкинс, человек с бульдожьей мордой, кавалер «Ордена Чистоты и Правды», сразу обозначил тему для разговора:

— Ну наконец-таки! И мы сподобились увидеть в Монтевидео военный корабль Королевского флота Великобритании. Не прошло и нескольких лет! Просто не верится в такое счастье. Совсем нас тут правительство забросило, как каких-нибудь сироток, и не чешется! А между тем морская торговля — главная опора и надежда Британии. И негоцианты — становой хребет общества. Все прекрасно понимают, что основная сила Британской конституции заключается в тех деньгах, которые мы тратим на ее поддержание. Капитан, Вы обязаны нам помочь!

И тут же со всех сторон на Фицроя посыпались жалобы и упреки купцов.

— Аргентинцы совсем распоясались! Не продают нам теперь ни серебра в слитках, ни платины! Но расплачиваются за наши товары множеством новеньких серебряных шиллингов! Нет ли тут нелегальной чеканки английских монет? Не воруют ли аргентинцы эмиссионный доход, оставляя королевское казначейство с носом? Вот в чем вопрос!

С другого края сразу перебили:

— Да если бы только серебро! А каучук, а бальса? А кожи, а меха? — завопил почетный председатель местного отделения Миссии по поддержке угнетенных женщин. — Буэнос-Айрес гребет ресурсы с доброй трети Южной Америки, а к нам они ничего не пропускают. Никакого сырья, все продают только в готовых изделиях. А разве мы не должны заботиться о процветании славных английских ремесленников? Рабочий люд на Родине лихорадит, ходят слухи о бунтах в фабричных городах, о ткачах, разбивающих станки, об арестах «чартистов». Я понимаю, что наши работяги учиняют мятежи, желая меньше работать и больше получать, а владельцы предприятий готовы хоть лопнуть, но не пойти им навстречу. Всем и так нелегко. А тут еще эти аргентинцы!

Тут же вступился и еще один хмурый, похожий на жердь господин, по прозвищу «Джентльмен Джим»:

— Говорят, аргентинцы раскопали курганы древних атлантов. И нашли в них массу изделий из чудо- металла. Под названием алюминий. И через нас продали первые партии этих сокровищ. А теперь они сами, посылают в Европу, под видом пассажиров, доверенных комвояжеров. И те предлагают сокровища сразу королевским дворам Старого Света. Без всяких посредников. А так как груз небольшой, то он следует на наших кораблях контрабандой. Ну не будешь же ты обыскивать личный багаж всех пассажиров? А мы, добрые англичане, остаемся в пролете!

Тут же жалобы повалили со всех сторон, словно плотину прорвало:

— Рохас нагло требует, чтобы наши корабли приходили сразу в Буэнос-Айрес! Посредническую торговлю через Уругвай сводит к минимуму! Зачем тогда мы создавали это независимое государство? Британцы — друзья всем!

— У аргентинцев в последнее время появилось много секретов. Они научились делать стабильные вещи из каучука! А эти новые светильники? Почему наша могучая промышленность не может делать такие хорошие вещи? Исусе, я этого не вынесу!

— Они украли наш секрет по обработке платины и теперь платиновые изделии из Великобритании здесь никому не нужны! Разве это честно?

«Позор!» — закричал кто-то.

— Поставка аргентинских наложниц британским купцам и гражданским чиновникам совсем сошла на нет! Мы стоим на пороге самого постыдного и унизительного поражения в истории британской торговли!

Крики: «Правильно! Правильно!»

— Наши торговцы в последнее время ничего не могут продать в Аргентину, за исключением металлических изделий и тканей. Причем грубые ткани из сизаля аргентинцы уже начали делать самостоятельно. А среди металлических изделий большую долю составляет оружие. Мушкеты, винтовки, сабли и палаши из Шеффилда, чугунные ядра и бомбы. Против кого аргентинцы собираются воевать? Неужели они поставят под угрозу наши позиции в Уругвае? Этого никак нельзя допустить!

— Возить чужие товары за прежние деньги становится нецелесообразно. И о чем только думает правительство и палата лордов? Явно же британские интересы находятся в этом регионе под большой угрозой! А как же: «Империя прежде всего!» и «Правь, Британия, морями!» А как же сочинение леди Брукс «Аргентина: дикая и нецивилизованная»? Здесь же сформировался очередной «горячий угол»!

— Рохас и его неорганизованные латиноамериканские дикари совсем обнаглели! Их надо непременно поставить на место. Чтобы все было как в старые добрые времена. Английский негоциант дает аборигенам приказы, а глава Аргентины берет под козырек и спешит их выполнять! Иначе зачем же нам самый большой в мире флот? Или наши военные моряки даром едят свой хлеб? И жалование его Величества идет в пустую? Или у нас кишка — тонка?

Крики: «Неправда! Неправда!»

— Правильно! Лучше уж быть британским набобом и иметь шанс основать свою торговую династию, чем иностранцем-полукровкой. Как нас можно равнять под одну гребенку с жалкими аргентинцами?

Бурные аплодисменты! Крики, обдающие сильным запахом чеснока: «Ура!», «Правь, Британия!»

Скоро Роберт Фицрой понял, что ему в стороне остаться не получится. Слишком уж прижало английских купцов. Их крепко взяли за самое нежное место, за кошелек и теперь он пребывали в ярости. И слышать ничего не хотели о том, что у «Бигля» другая программа. Какая может быть другая программа, когда под угрозой интересы Великобритании в регионе? Они подадут жалобу, напрягут свои связи наверху, и капитан вылетит с военной службы без выходного пособия.

К тому же, дело предстоит проще паренной репы. Это как конфетку у ребенка украсть. «Бигль», конечно, невелик. Но все же в полтора раза больше, чем флагман адмирала Колумба — каравелла «Санта-Мария». И у «Бигля» вдобавок экипаж формирован из самых храбрых воинов британского флота. И кроме всего прочего, будь у англичан под рукой большой линейный корабль, то ему на мелководье у Буэнос-Айреса было бы трудно маневрировать. А «Бигль» сможет подплыть впритирку к самому городу. Сильно нервируя местных портеньос жерлами своих орудий.

А у аргентинцев имеется всего пять маленьких военных кораблей. Старых, латанных-перелатанных. Каждый из них вдвое меньше «Бигля».К тому же, их в заливе Ла-Платы нет. Совсем. Один кораблик ремонтируется на стапелях Буэнос-Айреса. И ремонту еще конца-края не видно. А остальные опять ушли на юг. В Кармен-де-Патагонес. И, по слухам, двое из них там сломались. И тоже требуют ремонта.

А чтобы англичане при предъявлении своих «законных» требований выглядели солидно, то «Бигль» не оставят в одиночку. «Джентльмены» соорудят целую эскадру. Разве соотечественники не помогут? За долю малую?

Тут же капитану Фицрою навязали договор на аренду двух быстрых шхун. Для участия в военной экспедиции в Буэнос-Айрес. Как-никак еще четыре пушки. Да и для разведки они пригодятся. Чтобы неожиданно не вляпаться в неприятности. И еще три транспортный судна были арендованы за полцены. Надо же на чем-то вывозить аргентинскую контрибуцию? Да и дополнительные шесть пушек тоже лишними не будут.

— Отлично, парни! Скоро наконец-то повеселитесь в волю! — фальшиво-весело взвизгнул при этом «Джентльмен Джим».

Дело простое. Чтобы возродить честь старой Англии, необходимо подойти к Буэнос-Айресу грозной эскадрой под британским флагом. Стать с краю, подальше от пушек старого испанского форта. Дать залп тремя ядрами, сломав или повредив пару лачуг. Для наглядного примера на будущее. Выслать на шлюпке Рохасу парламентера. С ультиматумом.

Чтобы диктатор выбирал: или англичане сжигают его столицу или он безропотно платит им за все обиды. Истинные или мнимые. И торопится отдавать долги, образовавшиеся со время борьбы за независимость, с процентами. Несомненно, что британский огонь и британская сталь преодолеет любое сопротивление. Так что «британское оружье смирит гневливого тирана и накажет аргентинского раба».

Крики с мест: «Вот, чертовы ублюдки, это послужит им уроком!»

Короче, под грозным взором британских вояк англичане забирают в городе то, что есть. А за остальным, с жестким графиком погашения в руках, присмотрят посол Гамильтон да английские купцы. Поющие по ходу дела задорные песни «Пей, малыш, пей!» и «Британские гренадеры».

Веселые возгласы: «Выпьем, друзья! Я так горд, что родился британцем!»

Что тут может не сработать? Кто в здравом уме и трезвой памяти станет связываться с британским военным флотом? Дураков не было и нет. В эту благословенную эпоху, когда Британия — владычица морей — решит поучить уму-разуму сухопутных туземных дикарей, последним лучше всего прикинутся ветошью и не отсвечивать.

Все сойдет гладко.

Капитан Фицрой, как всякий англичанин, был коварен, лжив, подл, беспринципен, труслив, и вдобавок, гордился всем этим. Так что идея небольшого победоносного «наезда» на беззащитных аргентинцев пришлась ему по вкусу. Можно в этот раз и угодить пуританским остолопам, с пользой для собственного кармана. Достойной истинного британского героя.

Глава 16

Подготовку к операции провернули очень быстро. И скоро британская эскадра стала наискосок пересекать залив Ла-Плата. Быстро прибыв к Буэнос-Айресу. Корабли осторожно приблизились к предместью Бараккос. От пушек старого испанского флота здесь довольно далеко, а вот от резиденции посла Гамильтона, который обязательно поспособствует парламентеру — рукой подать.

Когда приблизились к берегу, убрали лишние паруса. Приметные, серовато-желтые из льняной ткани. Сразу видно, что плывут англичане, даже на флаг можно не смотреть. Так как в Америке все используют для парусов белую, хлопчатобумажную ткань.

Так как никакой угрозы судам не наблюдалось, они стали на якорь. Открыли пушечные порты на «Бигле». Флагман подошел к побережью ближе всех. Канониры живо зарядили все три орудия по левому борту. Скоро аргентинцы будут яриться от своего бессилья…

Тут прав не тот, кто прав, а кто смелей и наглей…

— Огонь! — рявкнул капитан Фицрой, во всем своем блеске оборзевшего рогомета, и тут же грянул залп.

Орудия разом выплюнули огонь. «Бигль» тряхнуло, когда три отверстия с левого борта взорвались пламенем.

Корабль окутался густыми клубами черного порохового дыма. Выбрасывая ядра пушки откатывались назад, то ли от натуги, то ли содрогаясь от вида того, что они натворили.

Одно ядро попало на пляж, другое вырыло воронку в чьем-то маленьком огородике, поднимая здоровенное облако пыли. А третье снесло половину сарая, в котором сушились рыбачьи сети. Словно смерч от помперо, несущего гибель, поработал над этим сараем. Только щепки полетели!

Достаточно. Боеприпасы тоже денег стоят. Нельзя весь порох на салюты изводить.

— Отлично! — при виде разрушений обрадованно заявил капитан Фицрой. — Канониру Флэшу сегодня выдайте двойную порцию рома. Шлюпку на воду! Парламентеру приготовиться!

Британцы были от адреналинового азарта словно обкуренные, в состоянии «море по колено».

И тут события стали развиваться совершенно удивительным образом. А для британцев крайне неприятным.

Еще в детстве, читая насколько капитан Фицрой, привезший Дарвина, нагло вел себя в Аргентине, действуя с позиций «дипломатии канонерок», я мечтал наказать этого прохвоста. А тут и удобный случай представился.

Никакие орудия я отсюда не увез. Просто ночью их аккуратно сняли с лафетов, сложили в окопы, накрыли брезентовой тканью и присыпали землей. А потом довольно быстро и плотно застроили всю площадь форта снова лачугами и сараями. И разными курятниками. Среди которых скрывались частные склады для различных припасов.

Картина тут была самая мирная. Сети на берегу сушатся, куры бродят, что-то ищут в земле, домики на курьих ножках стоят, покосившиеся. То есть все было так замаскировано, что даже ближайшие соседи не знали, что тут спрятана батарея.

А в этом году пушки ночью аккуратно достали, почистили и установили на лафеты, спрятанные в домиках. У данных строений обращенные к морю стенки были фальшивыми.

Но и это было только половина дела. Раньше ведь как было?

Стреляли монолитными чугунными ядрами. А они кораблю как слону дробина. Прицелы в настоящее время примитивные, клинья или винты. Даже если обеспечить устойчивое накрытие, то половину ядер угодит в воду, из оставшихся две трети попадут в паруса и снасти, рвя их в клочья. И только ⅙ угодит в корпус.

И там срабатывает закон больших чисел. Угодил в фальшборт — щепки разлетелись, поранили матросов. Попал в борт выше ватерлинии — прибавил работу корабельному плотнику. Попадешь в воду перед бортом — плотная жидкость смягчит удар. Только если умудришься угодить прямо в район ватерлинии, то в трюм начнет поступать забортная вода.

И то корабль деревянный, он не утонет. А команда просто вставит в дырки приготовленные затычки, по принципу чопика. И все дела. Конечно, если угодишь в крюйт-камеру, то взорвавшийся порох мигом превратит судно в кучу обломков. Вот только вероятность этого не больше, чем прибыв в Лос-Вегас срывать джек-поты подряд один за другим. И в итоге разорить казино.

Правда, кроме ядер имеются еще и бомбы. Но пушкари их недолюбливают. Слишком часто эти бомбы взрываются еще до того, как вылетят из ствола. Да и взрывчатая сила черного пороха не велика.

Эффективны против деревянных кораблей заранее раскаленные ядра. Там главное попасть, дальше горячее ядро начинает обугливать доски вокруг себя. Потом пожар и спасайся, кто может. Если к месту возгорания добраться трудно. Ведь корабли сделаны из хорошо высушенной древесины, плюс там смола, деготь, канаты, веревки, парусина. Не говоря уже о палубах, где хранится столько пороха, готового воспламениться в любое мгновение.

Все это добро горит как спички.

Но, к сожалению, нам каленые ядра не подходили. Если бы мы точно знали день и час прихода британской эскадры, чтобы успеть раскалить ядра в печах до этого момента… Но калить ядра каждый день, пока не придут британцы, было довольно разорительное занятие. Так как топливо в Аргентине очень дорогое.

Пришлось начинять бомбы динамитом. Это взрывчатое вещество в 17 раз мощнее пороха. Это обстоятельство в свое время произвело настоящую революцию в военном деле. Динамит и его производные убили и искалечили людей намного больше, чем атомное оружие.

И то оказалось, что при выстреле наш динамит взрывоопасен. Пришлось смешивать его с очищенной селитрой и подбирать такой состав смеси, чтобы она гарантировано пережила выстрел, но обязательно взорвалась при столкновении с целью. А после начинки бомбы, отверстие затыкали кожаной затычкой, сверху замазывали ее жидкой глиной, а поверх все закапывали свинцом. Чтобы придать ядру вид монолита.

Главное, чтобы оно хорошо бабахнуло. Если ты в детстве ничего не взрывал — значит ты девочка, а если продолжаешь взрывать до старости, значит все еще мальчик.

И вот теперь настал тот час, когда тщательная подготовка должна была принести свои плоды. Как только «Бигль» выстрелил и остался фактически безоружным, так как повернуть корабль другим бортом занятие крайне затруднительное, как упали щиты и в отверстиях прибрежных лачуг показались жерла чудовищных пушек. Осадного калибра. Двенадцать штук бронзовых трехтонок. Равных по силе залпа чугунным четырехтонкам. Стреляющих вдаль почти на два километра, и результативных на 700 метров.

Сюрприз! Велком ту Аргентина! «Си ву пле, дорошие гости! Си ву пле!» Настало время расплаты. Пусть мерзавцы захлебнутся своей кровью.

— А теперь зададим проклятым гринго! — раздался крик аргентинского командира батареи, дона Кристабаля Эсперадо.

Никаких фитилей и запальников уже не было. Открытый огонь среди мешочков с порохом иметь не слишком умно. Пушки были снабжены кремневыми замками, поэтому достаточно было дернуть за веревочку. Что артиллеристы успешно проделали.

И наши массивные орудия грянули во всю свою чудовищную мощь. Выплюнув снопы огня и дыма. Так что лачуги от сотрясения и отдачи аж подскочили.

Грохот мощных осадных орудий наполнял воздух. Пушки для начала сосредоточили свой огонь на близлежащем «Бигле». Несколько здоровенных ядер упали, подняв солидные фонтаны воды, окатив брызгами все вокруг, несколько штук сорвали паруса, рвя канаты, словно гнилые нитки. Но пара-тройка угодила по корпусу. Когда в тебя кидают камни — береги голову.

Но здесь, если фигурально выражаться, были не камни, а боевые гранаты. Они, куда не попадут, результат все равно будет фатальный. Грянул сильнейший взрыв. Горящие обломки британского флагмана разлетелись сотни метров. Накрыв и повредив рядом стоящие суда. Добрые пожелания матросов с этих судов достигли Фицроя на небесах. Настолько ядреных матюков ему насовали.

Еще пару британских суденышек горели. Матросы рубили топорами горящие снасти и паруса и, стремясь избавится от них, сталкивали в воду. По аргентинским позициям раздалось три ответных выстрела. Но небольшого калибра фальконет со шхуны даже не сумел добить до берега. Англичане убедились, что ядро, размером с апельсин, не долетело и смирились. Охладели к битве.

А с транспортников сумели закинуть свои ядра на пляж, чья полоска показывала разницу в этом месте между линиями прилива и отлива. То есть все ядра, величиной с головку новорожденного младенца, улетели «за молоком». Слишком далеко для этих небольших калибров, снаряды потеряли силу еще до того, как упали на землю.

Между тем полуголые и потные аргентинские канониры лихорадочно перезаряжались. И подкатывали отскочивших своих бронзовых монстров снова на позиции. Работа была адская, несмотря на зимнее время. Пот с пушкарей стекал ручьями. Люди еще перетопчатся, а вот пушки, если их не охлаждать, могли перегреться, что приведет к преждевременному взрыву пороховых зарядов.

Снова прицел, по крашенным бакенам, возле которых расположились англичане, поправка по ходу дела и новый залп. Аргентинцы продолжили вершить свою кровавую расправу.

Теперь досталось всем. Никто не ушел обиженным.

Стреляли по готовности, так что наши пушки не выстрелили одновременно. Кто-то поспешил и вырвался вперед, кто-то опоздал. В результате залп крупных аргентинских орудий превратился в какой-то грандиозный гул, закладывающий уши. Продолжительный и более сильный в середине.

Этот гул сменялся пронзительным свистом ядер, переходящий в шипение и после следовали хлесткие взрывы. А потом разверзлись ворота преисподней.

Море за бортами английских кораблей закипело и запенилось. В пороховом дыму падали мачты. Пушки на орудийных палубах срывало с лафетов, канониров разносило на куски. Упавшие мачты и паруса пропитывались кровью, а люди просто исчезали, унесенные ураганом огня.

Одно ядро мимоходом на шхуне сбило оба паруса и они улетели за борт вместе с реями. Взрывчатка не взорвалась и ядро пролетело дальше в море. Но рухнувшая мачта завалила наружу дальний борт, из-за чего суденышко начало стремительно тонуть.

Остальным досталось хорошо. Поскольку жертва получала врыв у борта, то обзаводилась большими, часто гибельными повреждениями. Тяжелое дерево крушилось под смертоносными разрывами бомб. Плюс куча обломков, разлетаясь вокруг, поражала все живое и срывала с мачт паруса, словно размахивающий руками пьяный паутину.

После этого залпа все британские корабли пребывали в фатальном состоянии. Просто одни должны были утонуть чуть раньше, а другие чуть позже.

Уцелевшие британские моряки пытались спастись на шлюпках. Другие, барахтающиеся в воде, либо хватались за плавающие обломки, либо стремились к шлюпкам.

Но у аргентинцев на этот счет были другие планы. Не допустить высадки британцев на берег. Любой ценой. Замполиты им все объяснили. Кто служит в британском военном флоте? Воры и убийцы. Сами британцы говорят, что «если человек подходит для виселицы, то он годится и для флота его величества».

Так как служба на военном флоте Великобритании не сахар, то вербовка моряков ведется в тюрьмах, или же потенциальным висельникам заменяют смертную казнь на пожизненное пребывание в матросах. Такой вот у них контингент. Можно любого сразу расстреливать. Не ошибешься, так как он уже приговорен.

Чем отличается цивилизованная страна от нецивилизованной? В цивилизованной стране при заходе британского судна в порт, если моряки сходят на берег, то их тут же под конвоем провожают в городскую тюрьму. Судно собирается отходить от пирса — моряков под конвоем доставляют из тюрьмы, обратно на корабль. А в нецивилизованной стране царит полная анархия. В том числе, там британские моряки вольно бродят, где им вздумается. Никакого порядка! Бардак!

Так что наши артиллеристы были полны решимости не допустить высадки десанта матерых уголовников на аргентинскую землю.

И кроме того, сейчас карантин. А кто его знает, где эти британцы плавали? Может быть, они все поголовно носители холеры? Дашь им высадится, а потом весь город охватит эпидемия. Люди начнут массово умирать. В том числе семьи пушкарей. А кому это надо?

Так что последовал третий залп. На сей раз картечью. Поэтому убойная мощь артиллерии резко увеличилась. Эффект оказался еще более ужасающим, чем после первых залпов. Свинцовые шарики частой гребенкой причесали поверхность моря. Кошмарным косым дождем сметя с нее все живое. Его как бы срезало косой. И вскоре уже ничего не напоминало о британской эскадре, кроме плавающих на поверхности моря обломков. Мертвые тела плавали в воде. Все погибли. Триста пятьдесят человек…

На изуродованное лицо одного из трупов уселась чайка и деловито принялась долбить его клювом.

— Молодцы, ребята! — похвалил командир батареи своих комендоров. — Всем по кружке каньи (жженки из сахарного тростника)!

Уничтожение британской эскадры возле Буэнос-Айреса вызвало настоящее дипломатическое цунами. Посол Гамильтон рвал и метал. Осаждал Рохаса с настойчивыми требованиями наказать всех виновных. Грозил нам британским королевским флотом и прочими карами небесными.

При этом посол считал совершенно незначительным тот факт, что англичане открыли огонь первыми. А так как войны между нашими державами нет, и не предвидится, так как в подобном случае мы, в погашении ущерба, сразу конфискуем свою задолжность британцам, то выходит, что на нас напали обычные пираты. Которые получили по заслугам. Но попробуй что-то объяснить тупому англичанину! Замучаешься…

Я еще раз убедился, что англичане совершенно не имеют мозгов. Вон как их придурошный посол убивается, словно бы мы не утилизировали порцию «британского мусора», чем заслужили огромную благодарность от всего человечества, а произошла трагическая катастрофа вселенского масштаба. Ну не идиот ли?

Конечно, я мог бы покрутить послу в кулаке яйца и он бы сразу бы подписал меморандум, что Британская империя, в знак своих извинений, дарит Аргентине Индию, но чем это закончится? Посла просто отзовут на родину, а нам скажут, что у Гамильтона обычный нервный срыв.

И никто ничего нам не простит. То есть придется разбираться с уже новым человеком. А бодаться с главной мировой промышленной державой современности у меня как-то нет охоты. Один противник за раз. А сейчас это французы. А британцы пусть пока отдыхают.

В сущности, любой международный вопрос есть вопрос о силе. Мирное или военное разрешение его составляют две степени напряжения одного и того же действия. Когда неравенство сил очевидно, тогда уступают без боя. Если возможно — приличным образом. Иначе — вступают в бой.

В международных отношениях желать чего-либо — значит сознавать в себе силу добиться желаемого. Всякая дипломатия, в сущности, представляет собой не что иное, как бессрочные переговоры между армиями, во главе которых состоят их правительства. Война между Аргентиной и Британией сейчас невозможна еще и потому, что дважды мы уже в последнее время очень больно били англичан.

Конечно, напрягая все силы, Великобритания может и в третий раз напасть на нас. Но история их уже научила, что аргентинский народ воинственен по своей природе. Пытаться нас нагнуть — все равно, что стричь щетину с поросенка. Визгу много, а толку мало.

Направленные к нам в начале века 15 тысяч английских солдат убрались побитыми, тогда как несколькими годами позднее 20 тысяч этих же солдат сумели завоевать для Великобритании богатейшую Индию. И теперь нет никакого смысла связываться с Аргентиной в кровавой борьбе, когда другие за это время разграбят богатейшую Небесную Империю (Китай).

В Англии был бы смешон любой статский обыватель, наивно ратующий за военное решение конфликта с Аргентиной. Данная тема там очень «непопулярна».

Если каждый гражданин там умом не лорд Веллингтон, то гражданское общество в основной своей массе достаточно понимает вещи, необходимые для уразумения национального могущества, чтобы не принимать черное за белое.

Кажется, что при таком богатстве и огромном народонаселении Англия может позволить себе огромную армию, однако ж нет, гражданское устройство не позволяет ей этого.

Действующая английская армия, без союзников, почти весь 19 век, никогда не превышала числом 50 тысяч человек. Только в 21 веке это число достигнет 75 тысяч человек.

Потому, что все англичане без исключения, как один человек, ссыкливые трусы. То есть индийские сипаи в количестве 200 тысяч солдат вынуждены оккупировать Индию для англичан самостоятельно. Поэтому, граждане стран, где не имеется такого огромного числа предателей, могут спать спокойно.

Во-первых, деньги за тебя воевать не будут. Не прошло еще и сорока лет, как революционная Франция довольно успешно боролась против двух европейских коалиций, и при этом финансовые обязательства французской республики, да и ее банкноты, не стоили даже оберточной бумаги.

Во-вторых, Англия вынуждена набирать солдат в свою армию исключительно путем вербовки в слоях самой низкой и омерзительной черни. Эта система набора, опирающаяся исключительно на уголовников и мерзавцев, составляет собой краеугольный камень военного могущества Великобритании.

При этом переход с мирного положения на военное, удваивающие и утраивающие числом европейские армии на материке, не может иметь на острове такого же значения. Напротив, люди охотно вербующиеся в армию в мирное время, не идут на военную службу, ввиду предстоящих опасностей и лишений. Дураков нет.

Таким образом, источник пополнения войска у них не возрастает, а иссякает с приближением войны. Естественно, отсюда и стремление удерживать раз попавшегося на вербовку солдата под знаменами на всю его жизнь, до самой смерти. Прежде английский солдат служил всю жизнь, теперь срок немного сокращен, но его вербуют автоматически на все последующие сроки. До упора.

Состав английской армии, набранный из бездомной черни, из пропащих людей, бандитов и бомжей, налагает на нее только ей свойственный омерзительный характер. Английского солдата-раба никакое геройское отличие не может вывести в люди, какие подвиги не совершай, между ним и офицером лежит такая же пропасть, как между средневековым рыцарем и его крепостным.

Можно сказать, что там применяется старая, добрая, архаичная кастовая система. Офицеры — европейские кшатрии, а солдаты — бесправные парии

Все эти «приключения стрелка Шарпа» — детские сказки из области фантастики. Офицерские патенты и чины продаются исключительно за деньги. Все равно гениев неоткуда взять! А нет денег — гуляй, Вася. Будь ты героем геройским или потенциальным Наполеоном, все равно тебе ничего не светит. Так зачем же стараться?

Английский солдат, которого всегда держат в ежовых рукавицах, путем применения жесткой палочной дисциплины, в следствии своего положения становится пассивным до механичности. Он может оборонятся, как при Ватерлоо, но совершенно не в силах атаковать.

Английские офицеры, опасаясь ответки, никогда не посмеют применить физическую силу к тем же индийским сипаям, но при этом постоянно порют собственных солдат как сидоровых коз.

Какой же стремительности, необходимой для рвущейся вперед колонны, потом ждать от этих людей?

От того же, что островные солдаты совершенно забиты и затюканы, и шагу ступить не могут без офицеров, английское войско не может жить в походе на самообеспечении, а обремено нескончаемыми обозами, требует самых мелочных попечений, как кадетский лагерь. Весь разум его в начальстве.

Огромный флот — спасение этой страны. Морское могущество Англии удесятеряет силу его сухопутного войска, давая возможность угрожать высадкой десанта любому прибрежному пункту неприятельских владений.

Иначе, любая страна, сумевшая направить стотысячную армию в Великобританию, легко завоевала бы эти острова. Так как силы британской армии — ничтожны и пополнить их неоткуда. Имеется для обороны острова еще немногочисленная милиция, состоящая из зажиточных, полноправных классов, но черни ни под каким видом они не дадут оружие в руки. Англичане — рабы по жизни, основное население там — грязные морлоки, которых можно эксплуатировать только при помощи грубой силы. Слов они не понимают, в связи с полным отсутствием разума.

Потомки норманских властителей, аристократия земельная, состоящая из нескольких сотен пэров, и спустя почти тысячу лет, лежат над туповатыми англосаксами, как слой масла на воде, совершенно не смешиваясь. А торговая аристократия пока существует без привилегий, в силу своего наследственного богатства. Так что, если бы внезапно Ла-Манш высох, то каждый англичанин, чистил бы сапоги любому французу.

В это же время мы, аргентинцы, уже заставили уважать свое волю везде, куда наши пушки могут дойти по твердой почве.

Конечно, Великобритания и без войны сумеет создать нам массу неприятностей. Организует очередную морскую блокаду, снова натравит на нас бразильцев. И возможно еще кого из соседей. Хотя Парагвай играет в само достаточность и явно пошлет их на хер. А Уругвай очень слаб. Несмотря на солидные доходы от торговли, все там только тлеет и разрушается.

И все же надо дать возможность обиженным островитянам получить некоторое ритуальное удовлетворение. Чтобы они сумели спустить все дело на тормозах.

Так как, хрупкое равновесие между миром и разбойничьей войной застыло на шатком острие иглы. Нужно было что-то бросить на нашу чашу весов, чтобы суметь вырулить к своей пользе.

К счастью, и на этот случай у меня уже был подготовлен достойный ответ. Я лично пообещал послу, что все офицеры, посмевшие открыть огонь по британским кораблям, будут повешены. И сэр Гамильтон сможет лично убедиться насколько в Аргентине суровое, но справедливое правосудие. Солдат мы тоже накажем. Отправим в ссылку.

Все это была, конечно, чистейшая липа. Наши корабли вернулись из Кармен-де-Патагонес и все они оказались на ходу. Слухи о требующемся ремонте я распустил сам. Через своих агентов. Так же сразу был спущен со стапелей полностью отремонтированный пятый корабль.

На этих судах я и перекинул половину пушек в строящийся пограничный форт на реке Уругвай. Кстати, теперь наши суда теперь патрулировали залив Ла-Платы и потихоньку блокировали устье реки Уругвай, удушая сепаратистов Восточного берега.

Чем отличается офицер от простого уголовника? Естественно, вывеской. Еще ранее я прошерстил все тюрьмы провинции Буэнос-Айрес. Мне требовались люди не с пролетарскими рожами, а с лицами, в которых читалась некоторая претензия на благородство. Потом, у двух найденных уголовников началась в заключении новая жизнь. Их помыли, побрили, парикмахеры поколдовали над их прическами. Кормили и поили от пуза. Это не в слугах прохлаждаться.

В необходимый момент на площади Победы поставили виселицу с перекладиной. Для двоих. Уголовникам дали убойный коктейль, состоящий из отвара коки и мескалина, от которого они пришли в состояние эйфории. Теперь хоть кол им на голове теши, они ничего не почувствуют. Затем жертвы ловко переодели в офицерские мундиры, надушили и повезли в закрытой карете к месту казни.

Там эти живые манекены поставили на табуретки, накинули им петли на шею. Осужденные ничего не понимали, не ощущали и не соображали. А витали в своих грезах.

— Святой Бенедикт! Обратите внимание, господин посол, — обратился я к сэру Гамильтону. — Как армейские офицеры, благородные испанские дворяне, отстаивающие свои убеждения, эти люди имеют полное право, чтобы палач отрубил им головы. А вместо этого, идя Вам навстречу, их повесят, как обычных преступников.

— Такова судьба всех тех, кто посмел поднять руку на подданных Британской империи, — загордился посол, задрав нос, неизвестно отчего.

Ладно. Пусть. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы посол онанизмом не занимался.

Табуретки выбили и осужденные «заплясали под виселицей». Но не долго. Укатали сивку крутые горки. Я хотел было воскликнуть «Что Иванушка не весел? Что головушку повесил?», но сдержался.

Скоро смотреть было нечего и все разошлись. В том числе и полностью удовлетворенный сэр Гамильтон. Я же говорил, что эта британская островная обезьяна за деньги даже согласится откусить кусок задницы у живого поросенка! Вместе с хвостом!

Так закончился этот Ла-Платский инцидент.

Добавлю лишь то, что я был уверен, что Дарвин тоже погиб. А поскольку я не спешил давить бабочек Брэдбери, то опубликовал в газетах якобы строчки из найденного дневника ученого. Излагая тезисно его знаменитую теорию.

Что помнил, то и написал. Природа многообразна и постоянно происходят мутации живых организмов. По множеству вариантов. Но жизнь это не майский день, а жестокая борьба за существование. В результате естественного отбора, одни мутации оказываются вредными, другие — полезные.

К примеру, у бабочек, обитающих в сельской местности, крылья белые, и они могут хорошо маскироваться на лугу, среди цветов. А у бабочек, обитающих в промышленных районах, крылья черные. И они прекрасно могут маскироваться на покрытой сажей и копотью поверхности. Полезные признаки предаются следующим поколениям и приводят к изменению популяции в целом. Примерно так.

И еще добавил, что англичане непременно произошли от обезьяны. Так Дарвин говорит.

Каково же было мое удивление, когда я узнал, что Дарвин в Монтевидео сошел с корабля. И принял приглашение поселиться в поместье одного богатого уругвайского асиендеро. И там ученый как раз-таки на природе ловил сачком бабочек. Поскольку его корабль благополучно утоп и научная экспедиция провалилась, то через пару месяцев ученый отправился на попутном судне домой. Никаких галапагосских черепах он в этот раз не наблюдал. Зато Дарвина часто заставляли комментировать «его теорию». Пропечатанную в газетах.

Поначалу молодой ученый обиделся. Но потом, через шесть месяцев после Ла-Платского инцидента, уже дома, пересмотрел свое мнение. Дарвин объявил, что аргентинские дикари, как обычно, все перепутали. Не в силах постигнуть глубины его мыслей. От обезьян произошли как раз аргентинцы. Англичане же были созданы Господом богом по своему образу и подобию. В остальном же все изложено верно. И Дарвин, со шныряющими как у мыши вороватыми глазами, плотно засел за написание своей теории о возникновении видов. Так на научном небосклоне засияла новая ученая звезда первой величины.

Глава 17

К весне, к сентябрю, в стране все успокоилось. В Аргентине царили только мир и спокойствие. Засуху мы успешно пережили, мор нас сильно не затронул. Пора было ускоряться.

США прислали в Буэнос-Айрес нового посла. Это был мистер Гант, дальний родственник вице-президента Мартина Ван Бюрена. Американца голландского происхождения. С новым послом мы удачно поладили. Запустили схему финансирования и теперь в на верфях Нью-Йорка и Бостона для аргентинцев строили еще четыре клипера.

Кстати, французы быстренько прислали из Монтевидео в Ла-Плату, какого-то посольского чиновника, назначенного временным поверенным в Аргентине. Так что у нас дипломатический корпус снова «играет в полном составе».

Оставались две проблемы, которые я пока не мог решить. Первая — личная. Я уже три с половиной года в этом мире. Возраст моего физического тела приближается к двадцати годам. Явно пора жениться, чтобы войти в круг старой аргентинской элиты. Тем более, что моя любовница Люсия, родила мне прелестную дочку и «ушла в декрет». Получив должность ключницы. И пока ребенку не исполнится годик, я навещал Лючию довольно редко. Чтобы не портить себе нервы шумом и гамом.

Но с женитьбой все как-то не вытанцовывалось. Сколько бы я не волочился за девушками из знатных семей. Не тут-то было. Такие вопросы с кондачка не решаются!

Цветы на юге созревают быстро. Дети из знатных семейств играют друг с другом еще с нежного возраста.

Затем лет в 12 происходит помолвка и потенциальные супруги продолжают общаться уже в новом статусе. Лет в 17–18 играют свадьбу и люди живут долго и счастливо всю свою жизнь.

Зная друг друга как облупленных, супруги успевают поссориться еще в детском возрасте, потом притереться друг к другу и далее ничего уже не омрачает семейный горизонт.

А я, выходит, уже опоздал.

Конечно, бывает и так что родители сговорятся и юная девушка в 16 лет выходит замуж за перезрелого мужчину 45 годков. Или еще старше. Дальше бывает всяко, но иногда молодая вдова в 26 или 27 лет снова свободна для второго брака. Но и в этом случае у нее уже есть на примете какой-нибудь «товарищ детских игр» с которым вдова спешит соединить свою судьбу, чтобы обрести долгожданное личное счастье. А я снова не при делах.

В крайнем случае, можно тоже пойти по данному пути. Найти девушку из обедневшего дворянского рода и посвататься к ней, соблазняя ее семейство своим благосостоянием. Но особых связей я в приданное не получу. А зачем мне «покупать» себе сексуального партнера за дорогую цену, когда я могу приобрести себе сколько угодно такого добра намного дешевле?

И где гарантия, что молодая супруга не будет кормить меня какими-то грибочками, губительными для здоровья? Имея на примете очередного «друга детства» с которыми разлучница судьба их временно разъединила? Мне кажется,что это глупость.

Так что время у меня впереди еще имеется, поэтому набираемся терпением и ведем планомерную осаду потенциальных невест из аргентинского «высшего света».

Я все же молод, чертовски богат, внешне неплох собой, возможно что-нибудь да выстрелит.

Вторая проблема была глобальной. В Аргентине ощущалась дикая нехватка людей. Их не хватало даже для того, чтобы вести нормальное сельское хозяйство, а мы еще пытаемся развивать и промышленность.

А промышленность сейчас это не игра в «цацки-пецки», а вещь крайне вредная для здоровья. Для простого воспроизводства продукции на прежнем уровне необходимо «в топку» постоянно подбрасывать все новых работников. Иначе все рухнет.

Вот, к примеру, имеешь ты рудники или шахты. И в них трудится тысяча человек. Но под землей работа опасная. То обвал, то потоп. То углекислый газ потихоньку накопится в ямах и работников не успеют откачать. А взрывные работы? С использованием пороха? Или еще хлеще — динамита? Да при протечке воспламеняющегося метана из горных пород? Сколько народу гибнет при несоблюдении техники безопасности? Так что у тебя на руднике через год остается не тысяча работников, а девятьсот. И сотню ты еще где-то должен найти. Хоть рожай их.

И это еще не берем тот вариант, что у тебя добывают золото или серебро. А чтобы извлечь больше ценного металла из породы в техпроцессах широко применяют ртуть. А пары ртути очень ядовиты. Они «плавят» и легкие и мозги.

При этом ртуть широко применяют не только в горном деле, но и в других областях. К примеру, при обезжиривание шерсти. Или при производстве фетра. Недаром же англичане говорят: «Безумен как шляпник».

А тут, кроме прямого ущерба, вырисовывается еще и косвенный. То есть и работник медленно умирает и вокруг него всем не безопасно. К примеру, свихнулся он и зарубил всю свою семью топором. Вот вам и ущерб. Или переклинило и он бросился с ножом и зарезал соседа. Или прикончил простого прохожего.

Кроме всего этого, почти вся цветная металлургия — зона большого риска. Свинец ядовит во всех своих формах и во всех своих соединениях. Портит и желудки и легкие. Вспомним журналиста Гиляровского, временно устроившегося на завод свинцовых белил. Чтобы заработать в зимний период и перекантоваться до тепла, на этот завод устраивалось масса сельскохозяйственных батраков. А весной почти все они уже были изможденными инвалидами. Которым дальше дорога только в гроб.

А цинк, который при небольшом нагреве дает белесый дымок? Этот дым крайне ядовит. А медь? Недаром же именно медным купоросом травят насекомых и прочую мелкую живность. И человеку потравиться на таких работах легко и просто.

Идем далее. Производство кислот еще опаснее. Несчастные случаи здесь неизбежны. Мало того, что ты можешь случайно растворить себе какую-нибудь конечность. Или полностью разложиться на атомы. Так еще и ядовитые пары разлагают тебе и мозги и легкие.

Производство динамита вообще песня. Лебединая. Сколько несчастных случаем происходит. Техника безопасности густо написана кровью. Каждую неделю кто-нибудь да взорвется. Динамитная фабрика уже считается проклятым местом. Приходится держать рабочих в настоящих сталинских лагерях, иначе все бы разбежались. Но несчастных бедняков, изнывающих от нищеты, которые становились расходным материалом, уже остро не хватало.

И это рабочие еще не догадываются, что химикалии, что применяются в производстве динамита чрезвычайно вредно влияют на мозг. Так что все они обречены…

Короче, нужны люди. А где их взять? Массовая европейская эмиграция пока идет только на словах. Штатных пропагандистов. Напомню, что Кортес захватил в портах Кубы все корабли. Кроме этого, он еще пиратствовал в окружающих остров водах, забирая себе все суда. И сумел на 11 кораблях перевезти в Мексику 500–600 авантюристов. Не считая матросов.

Но Куба и Мексика расположены рядом. Через пролив. Между этими странами можно спокойно плавать даже на маленьких яхтах. А у нас, считай, другой конец света. Парусные корабли за триста лет, конечно, изменились, но не кардинально. Да и пятьсот человек нас не спасет.

То есть до выхода на океанские маршруты пароходов лет через двадцать, никакая массовая миграция из Европы в наши края невозможна.

Африка находится намного ближе. И работорговцы набивают свои суда, словно бочки селедкой. Через каждый метр высоты в трюм устанавливают разборные палубы и каждому негру отводится два кубических метра площади. Можно лежать и ворочаться. Так удается загрузить на корабль двести или триста чернокожих. Половину из них удастся выгрузить на месте прибытия.

Но мне и негры не сильно нужны, и англичане возле Африки лютуют. Пиратствуют под предлогом борьбы с работорговлей. Так что не стоит с этим делом связываться.

Хотя, за неимением других вариантов, мне приходится покупать в Бразилии возрастных негров с плантаций. На кислотные заводы и динамитные фабрики. Цена у таких чернокожих приемлемая, так как работать они уже интенсивно не могут. Пару лет, максимум пять и дальше они даже не смогут оправдать еду, затраченную на них. Но у меня и этого хватит. Контракт у них на пять лет,чтобы отработать затраты на их освобождение, так что пускай совершают трудовые подвиги.

Даже если удастся сейчас наладить миграцию из Европы, то кто в Аргентину поедет? Все привыкли к своему кругу общения, своей культурной среде, поэтому англичане едут в британские колонии, французы в французские, португальцы в португальские, голландцы — в голландские.

А испанцы к нам не направятся, так как между нашими странами нет никаких отношений. Да и мы их не примем. Во избежание неприятностей. Не так давно этих испанцев, напротив, массово высылали обратно в метрополию.

Остальным европейцам гораздо проще отправиться в США. Преимущества здесь очевидны. Быстрее и дешевле. Из Англии путь в среднем займет полтора месяца, из европейских континентальных портов — два. К нам тащиться три месяца и гарантии, что доберешься живым и здоровым, нет никаких. Да и цены за перевоз кусаются.

В США свобода совести. Верь во что хочешь — никто тебе слова не скажет. Даже можешь придумать себе новую религию, одной сектой больше, одной меньше — ерунда. В Аргентине, несмотря на все декларации о свободе совести, католическая церковь сохранила свои позиции. И душит нашу страну, разжигая ненависть к еретикам-гринго. Протестантам или восточным христианам у нас будет явно некомфортно.

Вот и получается, что как в прошлый раз к нам поедут лишь бездельники-итальянцы, лентяи-католики из южных регионов Италии. Они и у себя на родине работать не любили и у нас не станут. Понавезут в страну разный криминал и мафию и превратят ее в помойку.

Кроме того, остается главный вопрос — земля. В США отобранные у индейцев земли отдают или продают за символическую цену переселенцам. Эмигранты с ходу становятся уважаемыми собственниками.

А у нас вся земля находится в руках богатых латифундистов. И даже когда Рохас завоюет на юге индейские территории, то землю никому не станет отдавать. Сконцентрировав земельные угодья в своих руках. А так же в руках своих родственников или союзников. И какой идиот будет тратить на перевозку кучу денег, чтобы потом работать батраком или голодранцем-рабочим?

Так что пока можно лишь субсидировать перевозку штучных мастеров и квалифицированных специалистов из Германии и Швейцарии. Обеспечивая им потом свою защиту и покровительство. Не более того.

Пока же я действую по двум направлениям. Первое — повышение рождаемости. Никто у нас с голоду не умирает. Прошли те времена, когда убив скотину, ты оставляешь ее тушу гнить в степи. То есть поддержка молодым семьям для нас не проблема. Как и небольшие подарки на каждого родившегося ребенка.

В степях было обилие зверей, съедобных растений и грибов, в водах — рыбы; казалось, будто эта необычайная плодовитость земли сообщилась и всем живущим на ней существам.

Я ожидаю что лет через двадцать, население столичной провинции Буэнос-Айрес удвоится естественным образом. Другие провинции, которые только в начале интеграционного пути, удвоят свое население лет через тридцать.

Второе направление — южноамериканская миграция. Уже сейчас население внутренних провинций валом валит в столичные края. На наши производства. Хотя в последний год этот процесс затормозился так как много производств стало открываться и на периферии.

Но внутренне перемещенных лиц сменили эмигранты из соседних стран. Из Уругвая, Парагвая, Боливии, Бразилии, Перу и Чили. Дать переселенцу небольшие подъемные гораздо проще, чем везти его через океан. А мне нужны в огромных количествах рабочие руки. Мозги, которых нужно в сотню раз меньше, мы или вырастим в своем коллективе или привезем из Европы.

«С Дона выдачи нету!» И для погрязшего в «долговом рабстве» пеона, получающего от хозяина вместо денег лишь пинки и колотушки, возможность обнулить неподъемные долги, начать все с чистого листа на новом месте, иметь на свой труд не отрицательную а положительную доходность — дорогого стоит.

Выбор прост: навеки погрязнуть в нищете и позоре или получить шанс на нормальную жизнь. Ведь у нас ты ни клят, ни мят, никому не должен, работай на себя. Какого рожна тебе еще нужно?

И чем богаче на народонаселение мы, тем слабее наши соседи. Пусть они несут изрядные затраты, сманивая колонистов из Европы. Мы же придем на все готовое.

Этой весной мы засеяли невиданно большие посевные площади. В том числе пшеницы. И в марте будем собирать чудовищный урожай. Потому, что в следующем году у нас наконец-таки планируется война с индейцами. Пора браться за подготовку вплотную…

Я довел штат своей охраны до сорока спецов. Десяток из них меня охраняет, а остальные, в качестве офицеров резерва, гоняют в любую свободную минуту пеонов, подлежащих мобилизации. Учат их военному делу, дисциплине и прочим военным хитростям. Потому что, у нас закон прост и справедлив — «что схомячил — то твое.» Так что зевать не следует, в обозримом будущем больше такой горы с пряниками не предвидится…

К концу 1832 года, озлобленные неудачами англичане и французы, через своих сторонников в Аргентине, попытались нанести нам «ответный удар». Но не военным, а «мирным и демократическим путем». Через «цветную революцию».

Интриги шли косяками, как селедка.

Так что внезапно в конце своего первого губернаторского срока Хуан Рохас получил подлую «подножку» от либеральной оппозиции в Палате представителей (среди победивших федералистов тоже имелись свои либералы и консерваторы). Либералы, рассматривавшие неограниченные полномочия Рохаса только в качестве вынужденной временной меры, немедленно потребовали их отмены.

Под лозунгом «Даешь свободу!» А подобные горлопаны анархии всегда забывают, что народ желающий властвовать над другими, сначала должен научиться покорятся собственной власти. То есть сплотиться.

И так как стараниями Рохаса обстановка в нашей провинции уже была стабилизирована, то политические противники генерала призвали к принятию очередной «свежеиспеченной» конституции. Благо в столичных кофейнях авторов новых «эпохальных» законов всегда было с избытком. Любой либерал, как известно, за деньги мать родную продаст. Что ему какая-то Аргентина? Такая вот грусть-печаль…

Главная задача — набивание собственных карманов — продолжает выполняться при любых, самых неблагоприятных для страны условиях.

Перед выборами все кипело, как в котле, каждый хлопотал о своем кандидате.

Рохас был вынужден уступить, а вскоре после этого, 5 декабря 1832 года, окончился срок его губернаторских полномочий. Избираться повторно Рохас не пожелал — он уже привык править как диктатор и не собирался согласовывать свои решения с непонятными депутатами Палаты представителей. Мол, потом сами на коленях приползете и будете умолять меня вернуться «на трон».

Выражаясь современным языком, Рохас решил «взять паузу» и использовал полученное время для укрепления своей популярности. При этом он по-прежнему оставался главнокомандующим вооруженными силами провинции Буэнос-Айрес, а эта должность по тем временам давала не меньше власти, чем губернаторская. Так как у кого военная сила — у того и реальная власть.

Новым губернатором провинции Буэнос-Айрес был избран Хуан Рамон Непумусено Гонсалес де Балькарсе, внук Хосе Мартинеса Фонтеса, недолгое время бывшего испанским губернатором Парагвая. Балькарсе был из тех, о ком говорят «себе на уме», и сильно завидовал популярности своего предшественника. Я еще ранее замечал, что это человек угрюмый, на всех волком смотрит.

В правительстве Рохаса Балькарсе был военным министром. Формально в табеле о рангах эта должность была выше должности главнокомандующего вооруженными силами, но на деле главнее был тот, кому непосредственно подчинялись войска. А Рохасу солдаты и офицеры не просто подчинялись — они его боготворили. Слава его имени служила лучшей охраной его владений.

Но Балькарсе, как только занял свой пост, тут же занялся обдумыванием ужасных планов, благополучному результату которых он радовался заранее. И от этих мыслей гнусная улыбка озаряла его лицо…

Глава 18

После празднования наступления Нового, 1833 года подготовка к «экспедиции в пустыню» вступила в решающую фазу. Пустыней южные земли называют не потому, что там бесплодная пустыня. А потому, что там живут индейцы. А индейцам для перекочевок и ведения своего примитивного хозяйства требуются огромные территории, где они могут вольно бродить. А раз нет или очень мало людей — значит там «пусто».

Так вот, Рохас, руки которого далеко хватали, задумал провести военную экспедицию против индейцев с целью захвата новых земель на юге, и новому губернатору Балькарсе пришлось с этим снисходительно согласиться. Так как возражать по существу было нечего. Это была национальная мечта. О завоевании новых земель, о славе и о богатстве.

Война — дело святое. Ничто так не учит людей уму-разуму, как война.

Сам же неистовый генерал, хотя Господь и отказал ему в таланте военачальника, все еще стремился выиграть сотню сражений, покорить громадные, необозримые территории, где можно идти долгие дни и недели и так и не увидеть ничего, кроме шири степей, возвести на юге десятки новых городов и завоевать для своей страны тысячи покорных подданных.

Экспедицию в пустыню принято связывать с именем Хуана Рохаса, но на самом деле он хорошо подготовился и действовал не один — а в составе силового блока каудильо.

Главнокомандующему столичной провинции помогали упорный Хуан Факундо Кирога ( «Зубодер») и каудильо Мендосы Хосе Феликс Эскивель-и-Альдао ( человек с очень интересной биографией, начинавший как доминиканский священник, а затем в революционном бардаке быстро дослужившийся до генерала и взявший под контроль не только родную Мендосу, но и соседние провинции Сан-Хуан и Сан-Луис). Оба этих каудильо желали огнем и мечем вписать свои имена в память человечества. В общем, решительное наступление на юг было мастерски подготовлено.

Кроме этого, племена индейцев старались расколоть и рассорить. В пампе полыхали раздоры и ненависть.

Дерутся дикари между собою — для Аргентины это очень хорошо. Пока они грызут друг другу глотки, им дела нет для наших рубежей.

Индейцев Рохас делил на три категории — друзья, союзники и враги. А как они в отдельности зовутся — сам черт не разберет.

К друзьям относились те, кто полностью перенимал уклад жизни креолов и переходил в христианство.

Союзниками считались мирные индейцы, жившие обособленно от белых на своих территориях. Рохас оказывал им такое же покровительство, как и друзьям, вплоть до материальной помощи. Чтоб варваров держать в узде, помимо силы средство есть другое — ласка. Коня ведь тоже можно по всякому взнуздать. Силой ему одеть уздечку или лаской. Тут одной сноровки мало. Нужен системный подход.

А это правило еще от древних римлян повелось «руками варваров подчинять себе варваров». Так намного дешевле выходит, чем лишь на грубую силу уповать.

С врагами, которые не желали сотрудничать и нападали на поселения креолов, нужно было воевать. Справедливости ради следует отметить, что индейцы нападали на креолов, как собаки на сало, не по причине врожденной свирепости характера, как любят представлять это некоторые историки.

Дело в том, что креолы проводили перманентную политику вытеснения индейцев с их земель, а непримиримые индейцы, в свою очередь, пытались отогнать креолов подальше. Сжигая все и не оставляя камня на камне.

Ежегодно краснокожие головорезы совершали на нашу землю разбойничьи набеги и возвращаясь в свое стойбище, вытряхивали перед соплеменниками из своих дорожных сумок аргентинские скальпы. В том числе женские и детские.

Словом, индейцы давали повод обижаться на себя. Случалось, им хотели отомстить, а бывало, и мстили. По мере сил и возможностей.

Краснокожие, внушающие страх и ненависть, словно татары Золотой Орды грабили все, что было возможно. Лилась кровь христианская. Недаром же в приграничных областях среди женщин так популярно стало имя Долорес, то есть «Скорбь».

В этой местности нельзя было ни на минуту выпускать саблю из рук. И времена же были, и не перескажешь!

Позволить себе такую «роскошь», как мирное сосуществование с креолами, могли только слабые, малочисленные и разобщенные племена, земли которых были не слишком привлекательны.

Война на юге в сущности никогда не прекращалась, пожар никогда не утихал. Мелкие стычки и налеты были характерной особенностью Приграничья. Походы против воинственных индейцев на пустынные немирные окраины страны предпринимались с давних пор, в том числе и приснопамятный Бернардо Ривардавиа санкционировал подобные мероприятия, но все как-то было без особого успеха. Без огонька.

Понятно же, что хвастать и прохлаждаться в столице, совершая паломничества по особнякам богатеев, для любого офицера гораздо приятней, чем связываться с кровожадными индейцами, с большой вероятностью потерять свой скальп и вместе с ним и голову.

Армия собиралась.

Настроенная решительно одержать, наконец, великую победу. В чем пока Небеса уже три сотни лет аргентинцам упорно отказывали. Будущее не оставляло нам выбора, кроме полной победы или самого черного поражения. Или мы, или людоеды. Третьего не дано.

Зачернели дороги — птицы тучами слетелись, как всегда бывает перед всяким набегом. Чуют падальщики поживу!

Я тоже собрал свой отряд из двухсот воинов и тридцати обозников и готовился выступить на своем участке. Этой силы вполне хватит, чтобы уничтожить любое индейское племя. А потом еще одно и так далее.

Как я уже упоминал, индейцы редко собираются толпой хотя бы в сотню воинов. У них каждый сам себе вождь и командир. У этих шаек были свои порядки и свои вожди; соединялись они редко.

Наша задача — взять под контроль и завоевать широкую полосу «Теневых пустошей». Надеюсь, часть этих новых земель достанется мне лично. Тогда и я сумею пролезть в тесные ряды латифундистов. Я видел в этом походе реальную возможность усилить свои позиции в аргентинском государстве. А что придется рисковать, потеть и ставить на кон свою голову, так дело того явно стоит.

Собрались мы еще в конце марта. 22 марта 1833 года сам Рохас выступил из своей энстансии в поход во главе двухтысячного отряда. А в апреле хлынули такие дожди, что я думал, что это начался всемирный потоп. Ручьи вчерашние — сегодня реки.

Оказалось что это обычный сезон дождей в Аргентине, все, что я видел раньше, было в период засухи. А сейчас степные реки, не встречая препятствий, так широко разлились, особенно в местах впадения притоков, что я думал, что мы ненароком оказались в открытом море.

Однако, спешка не всегда на пользу… Пока мы добрались до Рио-Колорадо, пока подождали, чтобы вода спала и река успокоилась. Пока переправились. Уже и май настал.

Будем воевать зимой, по холодку. Так учит опыт, сын ошибок трудных. Любой здешний дурак знает о жизни в пампе больше, чем пришлый мудрец. Летом, когда трава в пампе высыхает, индейцы могли бы пустить нам навстречу огонь. И тогда степной пожар либо уничтожил бы нас, либо заставил, спасая жизни от вечно голодного пламени, побросать все оружие и припасы и бежать без оглядки. Сейчас подобная неприятность нам не грозит.

Хотя дело и обещает быть жарким. Все грозило обернуться настоящей мясорубкой.

Войско у аргентинцев и у индейцев в основном состоит из кавалерии. Вооружение у них было очень разнообразно.

В былые времена индейцы активно использовали луки и отравленные стрелы. Аргентинцы же выезжали на битвы в металлических шлемах и кирасах, чтобы иметь некоторую защиту.

Но такой всадник обременял лошадь и никогда не мог догнать легкого индейского конника. Сейчас индейцев загнали в безлесные места, а если были там упругие деревца, пригодные для хороших луков, то их уже все вырубили. Да и с ядами у южных индейцев дело обстоит намного хуже, чем у северных. Климат подкачал.

Так что луки индейцы используют теперь редко. Да и трудно было использовать стрелковое оружие во времена так полюбившихся индейцам внезапных ночных нападений. Основное оружие у краснокожих — боло. Кругляши на веревке. Их можно кидать, запутывая ноги вражеской лошади. Или использовать в качестве кистеня. Круша вражеские черепа.

Так же краснокожие прекрасно работают копьем, булавой или арканом. Ружья у них трофейные и этих «труб громов» мало. Так же как и седел со сбруями, которые достаются только вождям и прославленным воинам. Своих лошадей краснокожие не подковывают, за неимением кузниц. Помимо прочего, колеса патагонцы так и не освоили, используя для перевозки тяжестей примитивные волокуши.

Некоторые индейцы, вместо палиц, вооружались конскими челюстями, насаженными на толстые и крепкие палки и прикрепленными бечевкой; это оружие, особенно в сильной руке патагонцев, оказывало им страшные услуги, так как ломало каждую саблю.

Аргентинцы в целом вооружены примерно так же. Мушкет для конника неудобен, так как на ходу его не зарядишь. Не говоря уже о винтовке. Пистолеты дорогие и мало кто их имеет. Большой популярностью пользуется обрез ( то есть лупара). Сделанный из мушкета, которому обрезали ствол и приклад. Такой обрез и короткий, то есть можно его зарядить на лошади, и весит немного, коня сильно не обременяет. Заряжается, как правило, такая штука крупной дробью, чтобы не мудрить с прицеливанием.

Сабель и палашей тоже на всех не хватает. Так что в основном аргентинцы используют кнут, в кончик которого вплетают свинцовую пулю, чтобы получилась убойная штука. Кавалерийскую пику. Аркан и кинжал.

Свой отряд я, конечно, вооружил на сто процентов. У каждого моего бойца клеенная легкая полотняная кираса. Лупара и пистолет. Чтобы дробью обезвредить врага, а потом подъехать поближе с левой стороны и пулей добить. Плюс сабля или палаш. Легкая пика, кнут и аркан.

За Рио-Колорадо начинались дикие, первозданные места. Полные потенциальных опасностей. Ежеминутно из-под копыт наших лошадей срывались стаи желтых куропаток. Я несколько раз видел вдали страусов нанду, как бы стоявших на страже. Иной раз из высоких трав выскакивал пампасский волк и убегал по своим делам. А вот пролетел в карьер табун диких мустангов, с развевающимися по ветру густыми гривами и хвостами. Полная пастораль.

Засады индейцев мы пока не очень боялись, так как в этом месте тянулась низкая степь, которая просматривалась на огромное расстояние. Равнины, равнины, равнины — повсюду сплошные равнины и ничего больше.

Ровные как тарелка. Не имеющие конца и края. Новых горизонтов здесь — хоть сомбреро ешь!

Однако, выйдешь в поле, сядешь срать — далеко тебя видать!

Правда, бывает и так: ступаешь вроде твердо по земле, а вдруг — провалится она, а под нее яма. Хоть и неведомая степь кругом, а чувство, словно попал на змеиное болото…

Отважные аргентинцы шли не в бирюльки играть, а раз и навсегда решить индейский вопрос. Лозунг «Хороший индеец — мертвый индеец» и в Аргентине пользовался огромной популярностью.

Уже полдень. Мы отмахали километров двадцать от берега реки. А в далекой степи по-прежнему не видно ни одного человеческого существа.

Через день пути по вражеской территории, к вечеру мы достигли индейского поселения двоедушного Нокучиека. Так звали вождя могучего приграничного племенного союза, считавшего себя истинными хозяевами этих равнин и доставлявшего аргентинцам столько хлопот.

Но индейцы почему-то нас ждать не захотели. Их и след простыл. Исчезли все, и стар, и млад. Уходя из деревни, индейцы захватили с собой и всю домашнюю утварь. Очевидно, они не бежали, спасаясь от нашего воинства, а спокойно ушли кочевать, взяв все необходимое. Да, народец!

Пришлось становиться на бивуак, огородив нашу ночную стоянку кольцом из телег. Осторожность — сестра мудрости. Но такое положение дел мне очень не нравилось. На сердце скребли кошки.

Так как индейцы оставались хозяевами положения. Где нам искать их было решительно непонятно, зато воины Нокучиека в любой момент могли напасть на нас. Интуиция подсказывала мне, что в подобных условиях мы окажемся беззащитны перед всякой неожиданностью.

И если мы как-то были защищены за оградой из возов, то наши лошади и гурт скота, который мы взяли в качестве провианта, съедая одну корову за два присеста, могли быть ночью угнаны индейцами. И тогда наша война разом закончится и придется возвращаться не солоно хлебавши. Расклад, прямо скажу, не очень приятный.

Каждый необдуманный шаг грозил стать последним, как для меня, так и для воинов из моего отряда. Смерть в этом походе шла рука об руку с каждым человеком, ни для кого не делая исключений.

Как бы с меня, еще живого, патагонцы не начали бы кожу обдирать…

Вальдес, бывший у нас в отряде следопытом, сумел вычленить среди множества индейских следов в степи, оставленные отрядом воинов. Эти постоянно ездят по пампе колонной по двое. Следы вели дальше на юг, но нам это не о чем не говорило, так как индейцы любят петлять как зайцы, появляясь неожиданно, там где их совсем не ждут.

А судя по всему, у Нокучиека, хитрого как змея и терпеливого как паук, оставалось еще около полусотни диких бойцов. И кроме того, к ним может присоединится отряд старого Нарагуана, а там краснокожих горячих голов будет еще более восьми десятков. Хотелось бы не затягивать поиски, а разбить врага поодиночке.

Чтобы не плутать в бесплодных поисках, придется нам выманить индейцев на живца. Что же, нужда — превосходная учительница…

Авось, доведется мне еще не раз расквитаться с этим зверьем!

На следующий день, по полной опасности пампе на юг поехала одинокая телега. Ее сопровождали два гаучо: Кинтано и Франсиско, которого все называли просто Пако. Пако рулил лошадьми, а Кинтано метался вокруг на лошади и обшаривал взором горизонт в поисках краснокожих. Они уже удалились от лагеря километров на девять а врагов все не было видно.

Скоро телега уперлась в препятствие. Препятствием этим была большая колония вискачей.

В степях по берегам Ла-Платы и Параны нельзя проехать и 35 км, чтобы не наткнуться на норы этого кролика южных стран.

Вискача несколько крупнее кролика и по очертанию головы похожа на большую крысу. Длинный хвост и короткие передние лапки придают вискаче еще большее сходство с крысой. Три пальца на задних лапах этого зверька побудили ученых дать ему видовое название «трехпалый». Такие же пальцы у агути и так называемой гвинейской свинки.

Вискача роет такие же норки, как североамериканский сурок, называемый луговой или степной собакой. Как это ни странно, в норах тех и других ютятся иногда птицы из породы сов. Ученые долго не знали, пользуется ли эта птица гостеприимством четвероногих или забирается в и норки как враг. Последнее предположение оказалось вернее, так как в желудке убитых птиц находят остатки вискачей, служащих им пищей.

В норках вискачей и степных собак гнездятся и змеи, чаще других гремучие. Совы пожирают также и их.

Вискача имеет обыкновение собирать все, что ей попадается: камни, корни, комья сухой глины, кости, и таскать их к своей норке, перед отверстием которой образуется таким образом целая кучка всякого добра. Рассказывают, что один путешественник, потерявший в степи часы, нашел их потом перед норкой вискачи.

Агути любят селиться в бесплодных равнинах юга Патагонии, вискачи же роют свои норки преимущественно в жирной глинистой, богатой растительностью почве пампасов. Их пищу составляют корни чертополоха и дикого артишока. Вискачи совсем не водятся по другую сторону реки Уругвай, хотя там почвенные условия вполне подходят для них. Можно было бы подумать, что преградой к движению животных на восток была река; на самом деле не так. Парана гораздо шире Уругвая, а между тем вискачи переплыли ее и поселились на ее восточном берегу.

Наши друзья мало думали об этих интересных животных: им было только досадно, что они встретили на пути их колонию. Ехать прямо через изрытую зверьками равнину значило ехать шагом. Лошади каждую минуту могли провалиться и сломать себе ногу, потому что грызуны провели под землей целые галереи. Тем не менее, окинув взглядом равнину и не видя конца и края холмикам вискачей, приятели решили, что объезжать их было бы слишком долго, и поехали прямо.

— Не везет нам, — сказал Пако, слегка сдвинутый искатель приключений, бунтарь по жизни. — Черт возьми, вся равнина изрыта! Делать нечего, поедем прямо.

— Я тоже думаю, что это лучше всего, — флегматично ответил Кинтано, галисиец по происхождению.

Проехав еще метров пятьсот друзья поняли, как им не повезло. Так как именно это место индейцы выбрали для засады.

К счастью, индейские всадники в степи видны издалека. Но сразу было понятно, что телега обречена. Ей не выбраться из этой изрытой равнины. Никак. Самим бы ноги унести!

Но гаучо не унывали. Хотя сейчас только ловкость и точность движений могли спасти их от смерти, угрожавшей каждую минуту. Пако изумительно ловко спрыгнул с телеги, подскочил к левой лошади и освободил ее, обрубив постромки. Тоже самое Кинтано как заправский фокусник сделал с правой лошадью. Таким образом гаучо оставляли индейцам обреченную телегу, но пытались спасти хотя бы лошадей.

Пако сел верхом, без седла, развернулся и поскакал назад. Кинтано последовал за ним держа в поводу запасную лошадь. Скакать в этом месте следовало очень осторожно, смотреть под ноги лошадям и не приближаться к норам. Получалось лишь передвигаться быстрым шагом. Хитрые индейцы предусмотрели эти трудности, поэтому приближались с юго-востока, оставляя колонию вискачей несколько сбоку. Срезая путь и пытаясь перехватить врагов при отступлении.

В момент обнаружения засады до индейцев было чуть больше километра, пока гаучо выбрались на твердую почву — краснокожие демоны сумели отыграть из них более трехсот метров. Гаучо припустили изо всех сил, полагаясь на резвость своих лошадей.

Это была минута всеобщего напряжения.

"Не думай о секундах свысока,

Наступит время, сам поймешь, наверное,

Свистят он как пули у виска

Мгновения, мгновения, мгновения…"

Краснокожие преследовали их около получаса, проскакав еще четыре с половиной километра, и отыграв еще метров двести пятьдесят, когда заметили впереди, в степи, большой отряд конницы аргентинцев. Человек шестьдесят- семьдесят.

Для индейцев, которых было всего с полсотни, это было слишком много, поэтому они мигом повернули назад, занявшись трофейной телегой. Конечно, краснокожие не умели считать, и все что больше десяти для них было просто много, но все же им как-то хватило ума сообразить, что силы неравны.

Захваченная добыча порадовала индейцев. Просто праздник какой-то! Двести кг грузов. В том числе два бочонка с хорошим алкоголем, общей емкостью тридцать литров. И пара мешков с мукой. Плюс горшки, кружки, тарелки, вяленое мясо -чарки.

Индейцы как дети. Хотя люди Нокучиека уже имели негативный опыт пьянки, но о нем уже все забыли. Да и что такого тогда случилось? Один воин умер? Духи сами знают кого забирать на поля вечной охоты. Трое ослепли? Опять же все в руках духов. У богов, Создателей Вселенной, есть определенные правила и «ахокнекенке» просто должны им следовать. Да и вообще индейцы не видели никакой связи между выпивкой и смертельной опасностью.

Зато как тогда было весело! Так что краснокожие немедленно организовали импровизированный пикничок на природе. Наливая себе в кружки алкоголь и закусывая чарки. Разрывая зубами вяленное мясо. По мере того, как все больше алкоголя оказывалось в желудках индейцев, тем более воины становились веселыми и беспечными.

— Какие враги? Да я их сейчас всех одной левой. На части разорву! Нокучиек великий воин! — смеялся предводитель краснокожих.

Остальные индейцы были не менее веселы и благодушны. Скоро они, давясь от беспричинного смеха, натаскали хворосту, состоявшего из корней, прутьев и маленьких палочек, иногда валявшихся перед норками американских кроликов, сломали телегу на дрова и развели пять костров. Из походных фляжек налили воды прямо в муку, получили импровизированное тесто и стали намазывать его на палки и прутья, подобранные у кроличьих нор.

Жаря примитивные хлебные «шашлыки» на огне. И безудержно продолжая поглощать найденный алкоголь. Они были неприхотливы к питью и яствам поскольку с детства привыкли питаться тем, что давала им природа. Поел — повеселел. И что еще для счастья нужно?

А если по-научному, то отягощенная алкоголизмом родителей наследственность, отсутствие нормального воспитания, небольшие дефекты психики, половые извращения, наркотики, черепно-мозговые травмы — до добра никого не доведут. Даже индейцев.

Праздник продолжался уже два часа, дозорных сменили и налили им штрафную, больше никто в дозор не вышел. Все чувствовали себя непобедимыми. Все в полном порядке.

Еще через пару часов алкоголь сморил краснокожих героев. С орлиными носами и раскосыми черными глазами. Грязных, пыльных, грубых и отталкивающих внешне…

В битве с «зеленым змеем» уверенно победил змей. Стоянка напоминала собой поле битвы. Тут и там и лежали тела индейцев. Некоторые оставались недвижимыми, другие лежа еще что-то буровили и пытались делать неуловимые пассы руками.

И тогда с наступающими сумерками показалось полторы сотни отважных аргентинских кавалеристов. Индейцы не оказали никакого сопротивления. Их всех гаучо перекололи пиками, не вставая с седла. По-простому, по-нашему, по-советски.

— Плохие люди! — презрительно процедил Хулио, который и здесь сопровождал меня, втыкая пику острием в землю, чтобы очистить кровь. И даже в довершении своей сентенции сплюнул.

Другой гаучо, Сельвестре ( в переводе Лесной), у которого после одного падения с лошади в голове все перепуталось так, что на испанском наречии он мог членораздельно произнести одно лишь слово «дерьмо», тут же поддержал Хулио своей любимой репликой.

Так нами была одержана первая победа.

Заранее подготовленная. Так как донкихотство нам было чуждо. Спирт на этот раз был нормальный, питьевой. И он был разбавлен ключевой водой в требуемой пропорции. Эта водка была предназначена для выдачи «наркомовских ста грамм.» Но ушла уважаемым индейцам. Так же и продуктами мы поделились своими.

Единственное отличие от нашей диеты — немного развели стрихнина и побрызгали весь провиант, который должен был попасть к неприятелю. Так же стрихнин был добавлен и в алкоголь. Доза была мизерная, убить не убьет, но действие алкоголя усугубит и здоровья тебе не прибавит. И даже здоровенные патагонцы не должны были после такой попойки оставаться на ногах.

Потом оставалось только подсунуть эту приманку индейцам и вуа-ля. Дело в шляпе! Любители халявы и покупок ослов у среднеазиатских цыган угодили в ловушку. Пусть пеняют на себя. А у нас — полная победа и без потерь. Если не считать телеги, которую индейцы просто спалили. Но, неприятность эту мы переживем.

На следующий день мы наткнулись на «живого мертвеца». Это был старый индеец, который уже не мог ходить и бесхитростно лежал на траве, в ожидании своей смерти. Или хотя бы стервятников. Мы его не тронули. Зачем? Сам умрет о голода и без ухода. Не плакать же над ним?

Индейцы постоянно кочуют по пампе. А кибиток и повозок у них нет. Поэтому ежу понятно, что они никогда три месяца и более не будут таскаться с лежачим больным. Особенно если это старик, который уже пожил достаточно. Когда туземцы замечают, что дедушка не так бодр и часто болеет, то они ему говорят без обиняков:

— Задолбал, старый хрыч. Зажился на белом свете, обременяя нас. Пора тебе отправляться в места Вечной охоты.

И дедушка, уловив нехитрый намек, добровольно уходит из стойбища. Пока его оттуда не погнали пинками. Как правило, долго такой старикан по степи не пробродит. Или сам помрет или станет добычей падальщиков. Такова здесь се-ля-ви…

В это же время в племенном стойбище Нарагуана, старый вождь собрал своих людей и дал знак, что он желает говорить. Все люди племени насторожили слух.

— Братья мои, — раздался отчетливый, слышимый на большое расстояние голос вождя. — Желаете ли Вы, чтобы духи земли и воздуха отвратили свое лицо от нас и предали нас во власть христиан? Желаете ли вы, чтобы пришли неверные в ваши вигвамы, отняли бы ваших молодых жен и дочерей, а младенцам вашим разбили головы о камни? Согласны ли вы, отдать оружие врагам, обратиться во вьючных животных и, обливаясь потом, таскать на спинах камни для стен их крепостей и вокруг них рыть глубокие рвы? Хотите ли вы видеть в пампе на могилах ваших предков христианские храмы? Отвечайте, люди, хотите ли вы всего этого?

Нарагуан на мгновение умолк. Словно ропот моря, глухо промчались по рядам индейцев возгласы. Промчались и смолкли.

Вождь, в свое время известный удалец и ловкач, продолжал:

— Вы ропщите, вы не соглашаетесь. Но что вы делаете, чтобы всего этого не случилось? Ничего или почти ничего! Вместо того, чтобы вместе с нашими соседями, плечом к плечу биться с врагами до последней капли крови, вы при встречи с христианами бежите в разные стороны и даже не пытаетесь вступить в единоборство. Вид «громовых палок» отнимает у вас всякую бодрость. Стыдитесь, краснокожие воины. Великий дух любит храбрых и ненавидит трусов, предпочитающих аргентинские песо свободе. Он недоволен вами и поэтому посылает победу врагам. Я изменю этот порядок. Я объединю все соседние племена, от Ледовитого моря юга и до тропических лесов севера, и поведу орды краснокожих воинов в бой. Ослушников ожидает смерть. Такова моя воля! Вы хотите мира и спокойствия? Я дам вам мир вечный! Моя правда восторжествует на конце моей палицы!

Краснокожий повелитель закончил свою речь с осознанием своего могущества и власти над покорным его воле человеческим стадом, все более и более начинавшим приходить в экстаз.

— Веди нас, вождь на христиан. Эти псы недостойны лизать нам ноги! Мы заберем много скальпов и приведем в свои вигвамы массы пленников! — ревела возбужденная толпа, лица индейцев исказились бешенством, а глаза злобно засверкали. — Мы будем убивать, жечь и разрушать! Натыкаясь на наши засады, силы бледнолицых станут таять, пока не исчезнут совсем! Нельзя нанести кровную обиду «людям юга» и после этого жить на свете!

Хитрый старик продолжал распалять свое стадо:

— Подумайте, сколь богатая добыча ожидает вас. Самый последний индеец, не имеющий теперь даже своего шалаша, будет владеть целыми табунами коней! Те кто теперь изнывает в тяжком труде, стараясь охотой найти себе и своей семье дневное пропитание, навсегда забудет, что такое труд. За них все работы будут исполнять их многочисленные рабы. Аргентинские девушки и белолицые европейки, славящиеся своей красотой, так дорого оцениваемые теперь в южных племенах, пойдут по цене немногим больше чем овца или гуанако. Так много будет их. Каждый из вас будет иметь по одной такой красавице для себя и целый десяток на продажу. Дорогими тканями вы украсите ваши вигвамы. А оружие ваше и конские седла будут сплошь отделаны серебром. Своих жен вы оденете как цариц, а девушкам вашим станет трудно ходить под тяжестью золотых монет и украшений.

Такая речь произвела на легковерных индейцев очень сильное впечатление. В своем ослеплении краснокожие, как дети, уже видели себя победителями и обладателями несметных богатств, так щедро обещанных им вождем. Свое поражение в родных степях, где им знакома каждая травинка, они считали решительно невозможным.

Глава 19

Но что индейцам казалось делом решительно невозможным для человека в одичалой от кровопролития стране, то оказалось по силам аргентинскому ополченцу.

Через два дня после встречи с «живым мертвецом», связанных с бесконечными трудностями, на южной границе племенных земель, следопыт Вальдес сумел вычислить стоянку оставшихся индейцев покойного Нокучиека. Стариков, женщин и детей.

Опасаясь за свои жизни, часть женщин с детьми, оказавшиеся в составе этого племени в результате браков с соседями, сбежали к родичам. Остальные поставили свои вигвамы из шкур, окрашенных странными узорами черного и кроваво-красного цвета на границе своих земель.

Чтобы делать шкуры коров и лошадей мягкими и эластичными индейцы всем племенем принимаются жевать кожу. В итоге, к тридцати годам мало кто из аборигенов, за исключением вождей и знаменитых воинов, щеголяет во рту хотя бы несколькими зубами.

Оставшихся туземцев было больше сотни. Но воинов среди них не имелось. Пару стариков и пару подростков как-то пытались защищаться, но остальные, завидя издалека наш эскадрон, как стая воробьев прыснули по степи во все стороны, пытаясь спрятаться и скрыться.

Ад, сущий ад, визг, вой, женщины голосят.

Правда, некоторые туземные бабы вели себя как сущие стервы. Иная так остервенится, что тут же, на глазах своему щенку на земле голову отрезает. Сам видел. Положит младенцу головой на землю, за ножки держит, он барахтается, ручонками разводит, а она, стерва, большим ножом хрясть его по шее, так головка кубарем и на траве и завертится. А опосля она с тем же ножом да на солдат, да грудью на пики и наскочит…

Порубив, словно бешеных псов, защитников стойбища, а так же древних стариков и старух, которые и не думали бежать, между тем как от одного вида этих старых ведьм и упырей уже тошнило, потом мы долго выискивали в траве спрятавшихся женщин и детей.

Нам сейчас не до церемоний и не до реверансов… Под бренчание балалайки.

Семь десятков пленников мы направили с частью обоза и конвоя в тыл. Отдадим их монахам для перевоспитания. А католическая церковь быстро их «перекует». У церковников большой опыт. Они быстро научат пленных индейцев в застенках инквизиции «родину любить». Ведь ослабление государственной власти в Испании вызвало настоящий ренессанс иезуитов. Эти же парни знают толк в Санфуэгос. То есть в Святом огне. С ними не забалуешь.

А нам рабочие руки пригодятся.

Следом нам предстояло разобраться с племенем Длинноухого Нарагуана. Живущими в глухомани дикарями без закона, порядка и бога, которые даже пожирали друг друга с жадностью гурманов. И его восьми десятками краснокожих воинов.Только где же в пампе его искать?

Через пару дней, полных опасностей и приключений, пытаясь схватить этих проклятых выродков за «хвост», мы повторили свой рискованный фокус. С небольшими изменениями. Пара гаучо, одетые в яркие, красные, «революционные» цвета, удалились вперед. В дозор. Отъехав от стоянки километров на десять. А несколько человек с Ортегой вырыли пару ям, готовя индейским кровожадным псам гостинец. В одну зарыли динамит, в другую спрятался Ортега с взрывателем.

Взрыватель был очень примитивен. Простой бочонок. Изнутри покрытый медной сеткой. Которая замыкалась на контакты снаружи. Два медных провода, заизолированных вулканизированным каучуком, где прикопали, а где просто спрятали в траве.

В бочонке, в воде, плавали электрические угри. Эти твари живут в реках северной Аргентины. Там, где жарко. Иногда, после дождей, когда реки вспухают от воды, а муть гущей поднимается со дна, раздраженные электрические угри жалят всех всадников, которые в тот момент пытаются переехать реку в брод. Кое кто падает в воду и, парализованный, тонет.

По поводу холоднокровия Ортеги, привыкшего всегда выкарабкиваться чудом из самых смертельно опасных ситуаций, в нашем отряде даже ходила бродячая шутка: «если напиток покажется вам слишком горячим, пусть Ортега засунет в него палец, тогда кипяток сразу превратится в лед».

Когда краснокожие вояки Нарагуана заметили одинокий патруль, то они попытались напасть на гаучо. И всей толпой, явно с дурными намерениями, преследовали наших людей. А те, не будь дурнями, возвращаясь, поскакали прямиком к приготовленной ловушке. Срезанный травяной дерн аккуратно уложили обратно на место, но если бы Чингачгуки были в своем обычном состоянии, то они все равно бы зорко обнаружили следы саперных работ. Они ведь способны углядеть даже след змеи на камне.

А так сгоряча индейцы не заметили, что впереди немного перекопано. Может кролики перекопали? Охваченные азартом погони краснокожие летели, не разбирая дороги. «Погоня, погоня, погоня — в горячей крови!»

При этом, чаще всего в бою побеждает не тот, кто лучше владеет оружием, а тот, кто атакует, когда противник потерял бдительность.

Это была минута ужаснейшей опасности и ожидания. Когда нетерпеливые индейцы поравнялись с лежащим сбоку Ортегой, находившемуся метрах в ста от толпы аборигенов, он энергично постучал камнем по бочонку и разраженные угри ответили, выпуская заряд тока. Ток побежал по проводам и раздался оглушительный взрыв. Бах! Такие вещи производят впечатление!

Более десятка индейцев серьезно пострадали. Расплескав свои кишки по пампе. Развернувшиеся гаучо, пользуясь минутной растерянностью краснокожих бросили в авангард индейцев вязанки динамитных шашек, раскрученные «солнышком» на кожаных ремешках. Раздались еще два взрыва. Аргентинцы добавили шума и треска, выстрелив из лупар. С криками:

— Дорогу, падлы, перестреляем всех!

Надо признать, что лошади индейцев не были приучены к взрывам. Обычно надо заранее приучать жеребят с измальства к шуму боя. Бить в барабан, каждый месяц приближаясь все ближе к конюшне. Стрелять рядом с лошадью, пока она не станет терпеливо переносить выстрелы прямо над своим ухом.

Подносить выстреливший пистолет к ноздрям коня, чтобы животное привыкало к запаху пороховых газов. Ничего этого наши «дети природы», люди каменного века, не делали. И если к выстрелам их лошади как-то привыкли, то к взрывам — нет. Кони испугались и понесли. Табун охватило стадное чувство — бежать прочь от опасности. И смерти.

В тоже время аргентинцы, спрятавшиеся в полутора километрах от засады, заслышав звук взрыва, изо всех сил понеслись в этом направлении. Это расстояние они преодолели за пять минут бешеной скачки. Как раз индейцы, успокоив своих лошадей, возвратились к месту взрыва, чтобы оказать помощь пострадавшим.

Но не судьба. Пришлось краснокожим улепетывать. К огромной радости Ортеги, который боялся, что его убежище обнаружат. Он выполнил свою задачу холоднокровно и точно, и наградой ему были неистовые возгласы товарищей.

При этом один из главарей индейцев, прежде чем броситься наутек, решил на секунду задержаться и выстрелить по нашему отряду. При этом краснокожий с какой-то сверхъестественной интуицией дикаря выбрал мишенью именно меня, хотя я и не скакал в первых рядах. Но и во-втором все равно попал на мушку. Было чертовски неприятно.

Каждую секунду я ожидал выстрела и, что пуля вонзиться мне в грудь. Ледяной пот прошиб мое тело, кровь в висках билась напряженно и тяжело. Но я надеялся на бронежилет и продолжал нестись верхом дальше, как ни в чем не бывало.

«Будь что будет» — так про себя решил.

На мое счастье, трофейный солдатский мушкет этот индеец где-то раздобыл. А вот стрелять из него явно не обучался. То есть «права купил, а ездить — не купил». Вероятно, он был в этом деле самоучкой, потому, что стрелял с рук. Я уже упоминал, что патагонцы — здоровенные громилы. Пороха у них был большой дефицит, но стрелять навскидку этот бугай все же научился. А прицельная дальность мушкета — всего сто метров. Хотя пуля и летит намного дальше.

Тут дистанция была немного больше, но задерживаться, в ожидании удобного момента, этот индеец не решился. Решив компенсировать это обстоятельство тщательностью прицела. И с непривычки, целясь, слишком приблизил приклад к своему лицу.

Бам! Прозвучал грохот выстрела. Индейца никто не учил упирать приклад в плечо. А стальные мускулы рук в горячке боя его на сей раз подвели. При выстреле дуло мушкета сильно подбросило вверх. Отчего пуля безвредно улетела в синее небо Аргентины.

И все же жертвы от этого выстрела были. Сам бравый индеец. Отдача сильно ударила его прикладом мушкета прямо в челюсть. Выбив несколько зубов. Явно ругаясь как сапожник на своем языке, поминутно сплевывая кровь, лихой краснокожий воин поспешил присоединиться к своим улепетывающим товарищам.

Теперь наша очередь была догонять индейцев. А так как часть лошадей у патагонцев получила ранения, то они начали отставать. Аргентинцы догоняли отстающих и пронзали их пиками. Отряд Нарагуаны потерял в этот день более двадцати человек.

Сам предводитель краснокожих едва спасся, положившись на быстроту своего коня и опытность сопровождающих его телохранителей.

А так как Накарагуана был вождем объединившихся трех мелких племен индейцев, благодаря своему большому авторитету, полученному большей часть в сражениях, то неудача посеяла раздор в стане краснокожих. Это был союз частных лиц, живущих грабежом, в котором общества не принимали никакого участия. Растаяли надежды на добычу — не стало и союза.

Два мелких племени покинули неудачливого вождя, выбрав собственных предводителей и решив сражаться с бледнолицыми самостоятельно. Так как защищая свою независимость — индейцы защищали свое право грабить южные области Аргентины.

Сам Накаруана, под рукой которого оказалось всего два десятка воинов, отступил. Чтобы снова собраться с духом и стать твердой ногой, он укрыл своих женщин и детей на горе Уа-Уа. Сам же держался поблизости. Так как война войной, а охотится индейцам приходилось ежедневно, чтобы не помереть с голоду. Там, в глубине своих владений, он считал себя в полной безопасности от дальнейших нападений.

Через пару дней, когда нашему взору представала одна и та же романтическая картина, однообразно-зеленая или желтоватая степь, над которой лишь изредка стелилась дымка, мы увидели одинокую гору. Или вернее скальный массив, который тут торчал как перечница посреди стола. Вальдес выследил местоположение индейцев и мы осадили их горное убежище. Обложили дикарей, как медведя в берлоге.

Фактически я и выбрал этот сектор военных действий, чтобы заграбастать себе это большое месторождение золота. О котором никто не знал, так как жила не выходила на поверхность, скрываясь глубоко в скальных породах. А туземцы были твердо уверены, что если потревожить землю, то она отомстит и жестокий южный ветер, Король Ветров, воплощенный дух зла, дующий из приполярных областей, сгонит их с насиженного места.

Само же золото краснокожим ни к чему. Бесполезный металл. Оно слишком мягкое и нормального оружия из него не сделать. Украшения же получаются у индейцев слишком грубые и тяжелые. Это не инки, которые освоили тонкое литье и полировку ювелирных изделий квасцами. Никаких изящных цепочек и сережек у патагонцев не выходит, хоть ты тресни. Так что индейцы предпочитают украшать себя птичьими перьями. Они и легче, а для уставшей лошади иногда каждые полкило имеют значение.

Гора Уа-Уа одиноко стоит посреди пампы. Убежать индейцам было некуда. Люди Накаруана не могли оставить свои семьи, держась поблизости. Словно на привязи. Нас было в шесть раз больше. И мы имели подавляющее превосходство в огнестрельном оружии. Не говоря уже о динамитных шашках. Мы покончили с этими индейцами за пару дней. И то провозились столько потому, что я старался сберечь своих людей. Так как когда хозяина нет дома самого, то самая пора туда забраться.

Дальше дело было проще. Междуречье Рио-Колорадо и Рио-Негру в ширину всадник может спокойно пересечь за 6 или 7 дней. При этом только пограничные племена Рио-Колорадо, привычные постоянно воевать с бледнолицыми, объединялись в военные союзы. Что могли выставить 80 −100 воинов. Мы уже находились в самой сердцевине региона.

Теперь, если гнать сломя голову, то на три дня пути на юг, до самой Рио-Негру, в нашем секторе, охваченном хаосом войны, нам противостояли только мелкие племена, что могли выставить по 20–40 воинов каждое.

Все остальное становилось только вопросом воли. Индейцы были обречены. Наш отряд отважных рубак был им просто не по зубам.

Мы же могли не напрягаясь, уничтожать разрозненные племена краснокожих по частям. Хотя это и должно было занять немало времени, так как индейцы не строились для битвы, а носились по степям, словно уж на сковородке. То есть нам просто предстояло сыграть в старую компьютерную игру «замочи крота!»

Что же, мы тут не на любительском спектакле…

И если кого-нибудь из нас поймают индейцы, то мы умрем в страшных мучениях.

В глобальном масштабе везде победа была за аргентинцами. На побережье, на востоке, действовали столичные богачи, союзники Рохаса. Портеньо из Буэнос-Айреса. Он должны были очистить прибрежную полосу от устья Рио-Колорадо до Кармен-де-Патагонес, где гарнизон едва-едва держался. Эти столичные теневики могли опираться в своем походе на поддержку нашего флота, который доставлял им припасы. Так что они могли оперировать налегке. Без обозов.

Дальше на запад, в районе Пунта-Аренас, называемой в народе «Угрюмой крепостью», обосновался сам Рохас. Генерал всю жизнь воевал с индейцами, поэтому прекрасно изучил все их приемы. И приобрел среди вождей индейцев немало союзников. Две тысячи солдат было для краснокожих нереально много, поэтому несколько вождей у Рио-Колорадо, спеша встать на сторону победителя, объявили себя союзниками Рохаса.

При этом надо иметь в виду, что всякое кочевое племя, состоящее из прирожденных всадников, выносливых, вместе со своими конями, представляет в умелых руках неоценимый и неисчерпаемый материал нестроевой конницы.

О личной воинственности кочевников незачем и говорить, это дело случайное и условное. Недаром же нынешние про российские киргизы в свое время с Чингис-ханом и Тамерланом завоевали полсвета. У верных союзников русских, калмыков, очень почитаем национальный герой Гесер. Но от этого же исторического персонажа ведет свое происхождение и манжурская династия, правящая Китаем столетиями.

Воинственные индейцы-кочевники Южной Америки, состоящие поголовно из бойцов, в этом отношении ничем не хуже. И следует помнить, что тут слишком многие привыкли кормиться исключительно силой оружия, чтобы перейти сразу к мирному труду. Единственное спасение — организовать среди них казачье устройство, под аргентинским знаменем…

— Господь Бог, — заявил генерал, словно Чингисхан пампы, осматривая плотные ряды свой многочисленной конницы, — посадил аргентинский народ на коня и направил его на юг, чтобы мы могли осознать свое предназначение. Выполним же волю божью! Иначе нашим матерям было бы стыдно и тяжело иметь детей-трусов!

— Да здравствует Рохас! — дружно воскликнули в ответ его всадники. — Веди нас в бой!

Вся эта масса обожженных солнцем, побуревших от ветров лиц, мгновенно оживилась чувством дикого восторга и ненависти к врагам.

И пошли от краснокожих только клочки по закоулочкам! Все дальше и дальше продвигались всадники Рохаса, с гиканьем и пиками наперевес, и все больше и больше росла их стихийная, яростная жажда крови и убийства. Словно ураган смерти несся над степью.

А от Рио-Негро, в тыл своих соплеменников бил мой старый знакомый, вождь акуасов Куркумилла. Тоже ставший верным союзником генерала. Не соображающий, что когда покончат с его соседями, то и до него дойдет черед. Куркумилла был не шахматист и на два хода вперед не загадывал.

То есть Рохас шел широким фронтом по пампе, несясь как вихрь, день и ночь, меняя лошадей, и с помощью союзных индейцев, словно гигантской гребенкой чистил всех краснокожих, что попадались ему на пути.

Стремительно опрокидывая и истребляя неприятельские банды, пытающиеся остановить его разрушительное шествие. Словно в чаду, уничтожая все живое. И чувствуя себя в степях в такой же безопасности, словно на аламейде Буэнос-Айреса. Так как любая лукавая хитрость индейских скопищ разбивалась о непреодолимую стойкость аргентинского солдата.

Дальше за запад от генерала находился мой участок. На крайнем западном фланге у нас оперировал каудильо Мендосы Хосе Феликс Эскивель-и-Альдао. Прямо как в песне поется: «Дан приказ ему на запад, ей — в другую сторону. Уходили каудильо — на индейскую войну!»

Вот у сеньора Хосе дело продвигалось туго. Больно уж сложный ему достался участок.

Тамошние индейцы укрывались предгорьях Анд, сидя там как в природных крепостях. Так что Эскивель-и-Альдао, холодный как лед Кордильер, с одной стороны выжигал неприступные горные гнезда краснокожих, с другой стороны высылал рейдовые отряды конницы глубоко в пампу. Где его всадники грабили индейцев, не отличая мирных от немирных, жгли стойбища и захватывали гурты скота.

Но сильно зарываться и идти всеми силами вперед, он боялся, из-за угрозы, что из гор краснокожие ударят ему в тыл и перережут коммуникации. Так как для прокормления себя и своих семейств у краснокожих оставался только один ресурс — грабеж и война. А угроза гибели увлекло все первобытное население края поголовно в беспощадную битву против христиан.

А тут как в шахматах. Некоторые фигуры, типа коней и офицеров, могут ходить очень далеко, но основной массе пешек заказано делать прыжки через несколько клеток вдруг. Иначе поход выродится в набег, а каких результатов можно ждать от набега в необъятной дикой стране?

Между каудильо Мендосы и мной располагался обширный фронт работ для каудильо внутренних провинций, Кироги. Человека опытного и бесстрашного. На его обязанности лежало не допустить возможности индейцам скрыться в горных лесах, где сражаться с ними было бы несравненно труднее,чем в пампе.

Разделив свои силы на две колонны каудильо загонял индейцев в центр и там, как щипцами, перемалывал их. Предпринимать подобную атаку, разделенными ничтожными силами, против многочисленных озлобленных врагов, кишащих как муравьи в растревоженном муравейнике, казалось безумием, но испытанные в боях аргентинские отряды любили совершать именно такие безумные дела.

Но поскольку у Кироги правый фланг на западе буксовал, то он тоже не мог сильно продвигаться вперед, без оглядки на фланги. То есть на первый план выходил Рохас со своими блестящими победами, а другие каудильо действовали не лучшим образом. Пусть и по объективным причинам. Но кого это волнует?

Еще через неделю боевых действий стало понятно, что наша победа близка. Теперь на индейцев нагнали такого страха, что они уже не оказывали дружного сопротивления, а каждый спасался сам, не заботясь ни о жене, ни о детях. Но, если их догнать, они, как дикие звери, дрались до последней крайности против противника любой численности…

Тогда гордо подставляли краснокожие свои груди под аргентинские пули, но все до последнего ложились в сырую землю. Давно не выпадало на долю индейцев такого страшного поражения.

Здесь все твердо убеждены, что это самая справедливая война, потому что она ведется против варваров. Кровожадных ублюдков, изуверов, чрезвычайно искусных в партизанской войне.

Басни Крылова здесь не читали, но содержание их вполне одобряли:

" С волками нам иначе не сделать мировой,

Как снявши шкуру с них долой!"

Поэтому целые племена немирных индейцев шли под нож. Вплоть до последнего кота. Кто в наше просвещенное время поверит, что такие зверства могут совершаться в цивилизованной христианской стране?

Индейцы истреблялись, их поселения разрушались, а скот угонялся. Так было «освобождено» около пятисот тысяч гектаров на юге Пампы и в Северной Патагонии.

Май месяц закончился и мы победили. Везде, от Кармен-де-Патагонес до Андских гор. Правда, Рохас покончив с индейцами на своем участке, затем зашел к сопротивляющимся краснокожим с тыла и помог своим союзникам-каудильо, «освободив» большую часть завоеванной территории. Ну и вообще наш бравый генерал всегда был на виду, выражаясь современным языком — активно пиарился.

Ни один акр из земель, отнятых у индейцев, не был передан простым гаучо — все прибрали к рукам Росас и другие богачи. В том числе и я получил обширный участок земли, с горой Уа-Уа посредине. Конкурентов у меня не было, так как зачем кому-то голые скалы в пампе, когда вокруг сколько угодно плодородных земель? Которые легко могут прокормить миллионы? О таящимся там золоте никто и не догадывался.

И зачем генералу меня обижать, отказывая в такой мелочи, если я могу быть еще годен к дальнейшему использованию? Свою лояльность за это время я уже не раз подтвердил.

Впрочем, так как мне повезло только единицам…

Несмотря на то, что простых участников этой войны банально кинули, гаучо продолжали обожать своего кумира, который мог запросто заявиться на сельский праздник, станцевать вместе со всеми по-дружески-просто «сиелито» [ танец под названием «солнышко»] и отведать асадо [знаменитое «мясо с кожей», жаренное на углях ]. Уличные гитаристы продолжали посвящать генералу хвалебные песни и баллады, превознося до небес его мужество и щедрость.

Если ты свой, то тебе простят всё, что бы ты ни сделал. Или почти всё. Короче, с благословения Матери Божьей народ полюбил генерала страстно, пламенно, как никого другого в нашем государстве.

Глава 20

В середине июня 1833 года, в свите Рохаса, я вернулся в Буэнос-Айрес. Генерала сопровождали лучшие «гвардейские» части. Завоевавшие огромную славу своим геройством.

Громкий смех, крики и песни оглашали воздух. Солдаты, выжившие на войне, перебрасывались шутками, остротами и поверяя друг другу впечатления боя.

Разработку своего золотого месторождения я пока решил отложить в долгий ящик. Не того калибра я еще фигура, чтобы мне позволили иметь в собственности самое большое золотое месторождение Аргентины. Желающих отобрать его будет много, от самого Рохаса и других каудильо, до британцев, которые за государственные долги стараются отбирать у аргентинцев даже ношенные трусы.

Немудрено: Большие деньги — большие хлопоты. Одно дело когда ты сам рулишь предприятиями, которые без тебя и твоих знаний загнутся рано или поздно, а другое — браконьерствовать на природных богатствах, что под силу любому идиоту.

И расположение месторождения слишком удачное, не в глубине страны, где-то в предгорьях Анд, а всего в пяти днях пути форсированным маршем десанта от моря. На новых, значит спорных, территориях. Не хочу дразнить гусей. Зачем мне такие гешефты?

Наши ухари все скупят за копейки, и вдобавок еще и дураком обзовут. Кто посильней тот всегда норовит отобрать у слабого его имущество, а то и жизнь впридачу.

Да и технические трудности пока имеют место быть. Это тебе не с лотком песочек на речке промывать. А твердые скальные породы. Которые надо дробить и измельчать. А как это делать? Допустим динамитом я горы буду взрывать. А потом? Пригнать кучу народа с кувалдами, чтобы дробили камень в порошок? Глупо. Какие-то ручьи поблизости есть, но солидной реки, чтобы вода приводило в действие механические камнедробилки, в наличии не имеется.

Значит надо ставить паровые машины. На дробилки, градирни и прочие механизмы. А чем паровики топить? В степи? Рядом, в Андах, есть отличные леса. Девственные.

Лесорубы должны рубить деревья, связывать их в плоты и спускать по притокам в Рио-Негро. Затем вылавливать в определенное месте и что? Волочь «хлысты» по степи на быках? Там километров с сотню. Пережигать в уголь на берегу, а затем таскать его в корзинах лошадьми? Это долго и тягомотно.

Или когда появятся пароходы, таскать уголь из Чили, огибая южную оконечность материка, и поднимать вверх по Рио-Негро? На последнем этапе упираемся в ту же проблему с логистикой. Нужна железная дорога. Как воздух. Но даже по примитивному американскому варианту, когда шпалы и рельсы кладутся прямо в степи, без всякой насыпи, геморроя будет выше крыши. Один я это дело не потяну. Пусть время пройдет, железки будут строить акционерные общества и тогда я, под шумок, и себе нужное ответвление ж/д пути сделаю.

А пока полно золотых месторождений, более легких в разработке. То же Сакраменто в Калифорнии или южноафриканский Витватерсранд. В Сакраменто как раз песочек и другие осадочные породы. И в них золото, вымытое за миллионы лет водой из Скалистых гор. Дело простое. Уже в конце этого года мой компаньон, американец Гаррисон, начнет делать на новом клипере высокодоходные рейсы в Китай. Меняя наше серебро на дешевые азиатские товары.

Пусть капитан по ходу дела, в ближайшие пару лет, выберет время и смотается в русский форт Росс. Русских там проживает немного, человек пятьдесят. Сидят они там как в осаде, посреди мексиканской территории. В то время как мексиканская граница с США проходит по южной границе штата Орегон, на который так же претендуют и канадские англичане.

Если бы не вечный бардак в Мексике, мексиканцы русских давно бы оттуда выковыряли. Так что живут наши соплеменники там как на вулкане. И подумывают продать насиженное место союзникам-американцам. Уже лет через пять Русско-Американская компания начнет подыскивать покупателя на эту колонию.

И какая разница если это будет не американец Саттер, а американец Гаррисон? Тридцать тысяч серебряных песо я как-нибудь начеканю. А Гаррисон подпишет документ, что фактическим владельцем являюсь я, с обязательством передать мне эту землю по первому требованию. Но широкую общественность мы об этом обстоятельстве информировать не будем. Пусть американцы порадуются. На ровном месте.

В 1848 году, после войны с Мексикой, чтобы мексиканцы не так сильно горевали о потерянных «северных территория», составляющих добрую половину их страны, американцы решили «подсластить пилюлю». Обещая выплатить Мексике 15 миллионов долларов компенсации. Десять миллионов из них были в том же году получены золотом, добытом в окрестностях бывшего форта Росс.

Конечно, меня довольно быстро сметут, как только узнают о золоте и сумеют собрать достаточно сил. Больно уж куш там велик. В реальной истории Саттер безуспешно пытался скрыть известие о найденном золоте. Но не сумел. На его земли хлынули триста тысяч вооруженных старателей, которых он никак обуздать не смог. В борьбе с ними Саттер и разорился. Вот вам и примат «частной собственности».

Но мне бы только год -два продержаться. Насколько я помню, лет за восемь там все песочки промоют и все золото извлекут. До последней крупинки. Так что успею снять все сливки.

А когда пароходы станут регулярно плавать по морям и океанам, то есть уже лет через десять, я буду покупать эти паровые суда в Англии и США. Если не начну делать самостоятельно. И тогда необходимо первым делом основать колонию на Берегу Скелетов. То есть в южной Африке, в устье реки Оранжевая. Пока парусные суда из-за неблагоприятных ветров и течений избегают эти опасные воды. А пароходам все нипочем.

А там алмазы. Кучами. Надо будет подниматься вверх по реке, заключив союз с южноафриканскими бурами. На первом этапе до Кимберли. А потом, на втором этапе, сделать небольшой бросок на север, на Вааль ( Серую реку). И далее, через горный хребет Ранд, до озер Витватерсранда ( Белая вода Ранда). И застолбить это золото за собой. Чтобы оно англичанам не досталось. Как-то так.

А пока, в Буэнос-Айресе, вернувшегося из похода на индейцев Рохаса встречали как национального героя. Вековая мечта аргентинцев осуществилась. Индейцы юга были сломлены.

В кафедральном соборе аргентинской столицы прошел благодарственный молебен. Бодрые голоса подхватили песнь победы и звуки радости великой огласили все окрест. Ликуй народ Аргентины! Ты сделал это!

Обстановка складывалась благоприятно.

Пока Рохас воевал с индейцами, его жена Мария де ла Энкарнасьон Эзкурра успешно реорганизовала «Народное общество (Реставрации)», костяк которого составили крупные землевладельцы и торговцы.

Напомню, изначально это общество «нового типа» задумывалось как политическое, нечто вроде коммунистической партии, а после избрания Рохаса губернатором в 1829 году, при нем было создано боевое подразделение, аналог НКВД, получившее название «Масорка» [Маисовый колос], поскольку символом общества был кукурузный початок, олицетворяющий единство и сплоченность.

Теперь это общество получило новую жизнь и вышло на новый уровень.

Перешло от неудачных шуток и красных бантов к массовому политическому террору против своих противников. Этакая «Народная воля» государственного масштаба.

Народ слегка изменил официальное название, быстро превратив «Масорку» в «Мас оркас» [Больше виселиц], что лучше отражало ее сущность — члены «Масорки» занимались физическим устранением всех лиц, неугодных Рохасу.

Час настал. Пора разрубить запутанный политиками гордиев узел.

Пошла жара! Закипели нешуточные страсти! 17 июня 1833 года сторонники генерала Рохаса, под красными флагами, выступили с требованием реставрации старых порядков и проявления большего уважения к религии.

— Позор скрытым пособникам унитаристов! Слава генералу Рохасу! — скандировала толпа.

Это выступление потом вошло в историю под названием «мятежа реставраторов», но по сути — все враки. Как свидетель, с полной ответственностью заявляю, что это выступление было не мятежом, а массовой народной демонстрацией, в ходе которой пострадало лишь несколько окон.

«Давай поднимайся, рабочий народ! Вставай на врага люд голодный!»

Мятеж реставраторов был обречен на успех, поскольку армия, которая могла бы разогнать демонстрантов, подчинялась исключительно Рохасу. А народ и армия — едины!

Балькарсе, пусть жрут собаки его прах, перепугался до смерти и, скрипя зубами в бессильной злобе, был вынужден подать в отставку и смыться из города. Ведь ему генерал высказал свое мнение с солдатской прямотой, без драпировки, маскировки и гримировки:

— Хочешь жить — живи, не хочешь — умирай!

Короче, сгинула эта мразота без следа, будь проклят он и все его потомство!

Начался всенародный праздник. Недаром же оптимисты утверждают, что: «Все люди нам приносят счастье». Только одни своим присутствием, а другие — своим отсутствием.

Но в Палате представителей, среди либералов, у Рохаса еще имелось изрядное количество недоброжелателей. Непонятно почему, мнящих себя большими фигурами национальной политики. Эти мечты имели столько же связи с реальностью, как любая пропитая полицейская физиономия с добродетелью.

В Палате депутатов вечно происходил естественный отбор наоборот: почему-то преимущество получали самые примитивные, жадные и нахальные особи. Которыми двигали отнюдь не бескорыстные стремления…

Такие субъекты жадны необычайно. Одной рукой взятку берет и тут же вторую руку тянет. Ожидает, не перепадет ему еще чего-нибудь. Да и сами неутомимо шныряют, как крысы, и берут без спросу, все до чего смогут дотянутся.

И еще пару характерных штрихов. Косноязычная речь, неправильные ударения и грубые ошибки при письме отчего-то стали непременной принадлежностью депутата любой партии и любого ранга. К тому же, многие до сих пор еще не совсем уверенно застегивают собственные панталоны! Да и носки им велики. Ведь это же кошмар!

А сейчас эти дармоеды, протирающие штаны на заседаниях, еще не оценивали реальностей окружающей обстановки. И в жизни нет сослагательных наклонений.

Поэтому демократы и либералы, объединившись согретые чувством корпоративности, исполнили фокус, который они извлекли из арсенала заправских старых карточных шулеров. Мол, никакой народ нам не указ, что хотим — то и творим! «Воспитаем бабу Ягу в своем собственном коллективе!»

Так что депутаты, подначиваемые мадам Полласухер, своими голосами победоносно поставили новым губернатором провинции Буэнос-Айрес генерала Хуана Хосе Вьямонте Гонсалеса.

В 1829 году он, в качестве «временщика», семь месяцев, как «исполняющий обязанности», уже занимал эту должность между свержением Лавалье и официальным избранием Рохаса диктатором. Этакий зиц-председатель Фунт. «Человек в футляре» с холодными рыбьими глазами. И сатирической улыбкой. Любовные утехи и вино, тогда гораздо больше занимали дона Вьямонте, чем управления страной дела. От них он отгородился сонмом царедворцев. С бумагами возня — такая скука!

И в таком положении вещей каждый искал свою выгоду.

На сей раз Гонсалесу тоже была уготована роль «временного заместителя», кандидатура которого не вызывала отторжения у умеренных федералистов, до печеночных колик боявшихся новой диктатуры Рохаса. Супротив демократии ни-ни…

Рохасу же депутаты выразили уверения в совершенном почтении, неизменном уважении и прочие ничего не значащие формальности, которые полагалось произносить в таких случаях.

Здесь не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы уяснить причину таких телодвижений.

Контрреволюция временно снова победила. На, народ Аргентины, получай очередного «Шарикова» и ешь его с кашей!

Ну-ну…

Ведь это форменное безобразие! Тут озвереет всякий.

Страсти слишком накалились. «Мышь серая» или «народный герой»? Благородство и достоинство или порок и тихое гниение? Кто же победит?

Ответ известен. Это все равно, что козел бы стал бодаться с тиранозавром.

Гонсалес, конечно, ныне — заморский прихвостень. За падали кусок своим хозяевам готов облизать не только руки, но и задницу. И этой образине теперь доверили пить чай из такой чашки?

За губы взяв сеньора Хуана Хосе Вьямонте, рвануть его паскудный рот! Чтоб лишнего не хапал! Что слаще этого может быть? Чем кровью этого мерзавца замазать трещины, пронзившие сердца у аргентинцев?

На этот раз «старина Гонсалес» правил всего несколько дней. Уж больно изворотлив он: оставь ему лишь щелку — и нет его. Известно же, что слухом полнится земля. А те слухи ты только слушай, да на ус мотай…

Уже 27 июня Вьямонте, опасающийся, что его дорогую маскировочную шелуху в любой момент обдерут и поставят голого для шмона в положение раком, чтобы обысчик мог засунуть палец ему в задницу и найти свернутые трубочкой общаковые деньги, подал в отставку.

Альтернативы Рохасу не было — под нажимом «реставраторов» и народа Палате пришлось избрать его губернатором.

Но тут генерал сделал «финт ушами». Отомстил слишком заигравшимся во власть депутатам левых политических спектров.

Рохас, беря фактическое бразды управления страной в свои руки, тем не менее официально отказался занимать этот пост, если ему не будут Палатой снова предоставлены неограниченные диктаторские полномочия.

Была снова взята томительная пауза. Чтобы додавить депутатов.

А пока слово предоставили «Масорке». Как карающему мечу революции.

Ведь земле всей нашей рука железная нужна. Что наш народ — песок. Песчинка каждая с другой никак не соединится. А горсть песка свежий ветер лишь за несколько мгновений разметает. Был он и нет его. А если этот песок сжать в кулаке? Попробуй тогда — распыли его! Пока не разжались пальцы, пока жив правитель, это невозможно.

Поэтому новый губернатор начал наводить в стране порядок железной рукой.

Мясорубка «Масорки» принялась бодро уничтожать неугодных. Для учета таковых Рохас ввел систему «учета мнений», которой на местах занимались «народные судьи» — они составляли списки жителей по категориям, обусловленным политическими взглядами. «Масорке» оставалось только организовать ликвидацию указанных в списках унитаристов. Как «врагов народа».

Простые люди тоже в стороне не оставались. Порою под лозунгом «Им морду нужно бить!» винтом закипали драки, «врагов» били кулаком по физиономии, — иногда, в редких случаях, — сапогами или палками. Бей их! В бога! В мать!!

Бежать было бесполезно. Найдут. Тайный террор способствовал распространению власти Рохаса на всю территорию бывших Соединенных провинций, которые с 1831 года назывались Аргентинской конфедерацией — ни в Кордове, ни в Санта-Фе, ни в Ла-Риохе противники Рохаса больше не могли чувствовать себя в безопасности…

В общем, как потом еще долго пели в Одессе: «Гоп-стоп! Мы подошли из-за угла. Гоп-стоп! Ты много на себя брала! Ты шубы беличьи носила, кожи крокодила… Все полковникам стелила, на ночь ноги мыла. Мир блатной совсем забыла… И теперь перо за это получай!»

Рохас активно вмешивался в дела других провинций, если считал это необходимым, и далеко не всегда ему приходилось применять силу для навязывания своего решения. Чаще всего генералу было достаточно вежливого письма с требованием сделать то-то и то-то. И все с готовностью брали под козырек.

Это может показаться парадоксальным, но убежденный федералист Хуан Рохас постепенно приучал провинции к тому, что всеми важными делами управляют из Буэнос-Айреса, иначе говоря, распространяя свою власть повсюду, Рохас исподволь «прививал» аргентинцам концепцию унитарной централизованной власти.

В тоже время, на первом этапе репрессии получили горячее одобрение в обществе. Под лозунгом «дави их, паразитов» народ и партия стали одним целым.

За Рохасом стояли богатые землевладельцы, духовенство, армия и простой народ. То есть все слои общества, за исключение части прослойки «гнилой интеллигенции». При такой поддержке генералу несложно было настоять на своем.

Забегая немного вперед, скажу, что потрепыхавшись вдоволь, 7 марта 1835 года Палата, сдав свои позиции, согласилась удовлетворить все требования «отца нации».

Изменившуюся политическую обстановку я подкреплял новыми трудовыми свершениями. Расцветает кооперация и индустриализация! В масштабах всей страны! Верной дорогой идете, товарищи! «Ленинским курсом!»

" Мы Америку догоним,

сомневаться нечего!

Если партия сказала

— дело обеспечено!

Будем строить мы Рохизм

новыми бригадами,

и успехами в труде

партию порадуем!"

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Аргентинец поневоле 2

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Nota bene