Их было десять (fb2)

- Их было десять [litres] 1242K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Александрович Тамоников

Александр Александрович Тамоников
Их было десять

Глава 1

Ночной лес не замолкал ни на минуту: в глубине зарослей с шумом таял снег на ветках и лапах, рыхлые комья обваливались вниз мокрой россыпью и смешивались с влажной хвоей, перегноем, грунтом. Смесь на земле набухала и превращалась в вязкую глинистую кашу.

Эта жижа под ногами была ледяной и опасно скользкой, будто лед. Она налипала на сапоги и одежду жирными кусками, так что ноги становились пудовыми от окутавшей толстым слоем тяжести. Разведчики с трудом шли по весеннему гнилоземью сквозь ухающий и чавкающий лес.

Сырая грязь хлюпала и волочилась под ногами, армейские сапоги советских разведчиков скользили при каждом шаге, так и норовя уехать в сторону. Холодная липкая масса будто кокон обволакивала тело, выстуживая остатки тепла. Она напитывала форму ледяной сыростью, так что одежда не защищала от мартовского холода, наоборот, превращалась в ледяное влажное одеяло, от которого продирал мороз изнутри и начинало трясти в мучительном ознобе.

Начинался март 1944 года, четвертый год противостояния Германии и Советского Союза.

Природу мучило межсезонье, когда теплый ветер вдруг сменяют резкие заморозки. Зима с весной вступают в борьбу, по очереди одерживая свои маленькие победы.

В эту ночь, когда капитан фронтовой разведки Глеб Шубин с небольшим отрядом осуществлял вылазку на территорию врага, в лесу царила весна. Но резкое потепление его не радовало, тающий снег и слякоть мешали бойцам продвигаться по лесному массиву.

Весна топила снежные сугробы, стаскивала белые покровы с деревьев. Идти было невыносимо трудно, от сырости разведчиков мучал сильный озноб. А ведь они только выдвинулись и пока только успели пересечь границы двух территорий – оккупированной и освобожденной, а затем нужно было углубиться в лесополосу, чтобы под прикрытием деревьев пройти маршрут до намеченных пунктов.

От стремительного таяния лес ухал, скрипел, стонал, будто в мгновение ожил и заговорил разными голосами. В этом природном хоре оставались бесшумными, почти бестелесными, лишь три тени: капитан фронтовой разведки Глеб Шубин, командир разведывательной группы, и его подчиненные – два младших лейтенанта – Виктор Волченко и Алтын Оспанов.

Они двигались, не переговариваясь между собой, общаясь кивками головы, внимательными взглядами или жестами. Даже несмотря на непрерывный шум вокруг, разведчики соблюдали маскировку, не выдавая себя. Верхней одеждой служили потрепанные ватники, на голове – теплые ушанки, чтобы защититься от ночных заморозков. Темная поношенная одежда сливалась с лесным фоном. Никаких винтовок или автоматов с собой у разведчиков не было, чтобы не выдать себя бряцанием металла.

Быстрые, но мягкие движения, беззвучное передвижение – офицеры разведки будто три диких опасных хищника крались по весеннему лесу. Больше похожие на три тени, которые померещились вдруг между деревьев, чем на людей из плоти и крови.

Первым шел капитан Глеб Шубин – высокий, молодой и статный. Его широкий шаг задавал темп всей группе. За ним след в след старался успеть Оспанов, которому трудно было из-за невысокого роста попадать в длину шага командира, а еще пробираться по жидкой грязи так, чтобы не рухнуть на землю при неосторожном, торопливом движении.

Замыкал маленькую колонну младший лейтенант Виктор Волченко, длинный и сутулый парень двадцати пяти лет. Он то и дело настороженно крутил головой по сторонам, прислушиваясь к стонам, перестукам и капели в лесу. В этих звуках ему чудилась то немецкая речь, то шаги многочисленного противника. Для него эта разведывательная вылазка была первой, его из подразделения пехоты перевели в разведку за боевые заслуги и знание немецкого языка. Два раза удалось Виктору во время атаки после прорыва обороны захватить немецких офицеров, а потом поучаствовать в их допросе. За это политрук предложил младшему лейтенанту стать настоящим разведчиком – перейти в действующее разведподразделение полка. Тот согласился, тем более что вместе с ним отправили и его товарища, с которым Володя дружил всю жизнь, – младшего лейтенанта Оспанова.

Уже через два дня после перевода Волченко с фронтовым напарником отправился на свою первую вылазку под командованием опытного капитана Шубина, о подвигах которого новички слышали не раз.

Хотя даже с таким командиром начинающему разведчику пришлось тяжело – непривычно было идти без единого звука, соблюдая маскировку, в темноте мгновенно улавливать условные жесты товарищей. Это совсем не походило на яростные атаки, в которых до этого он участвовал, где было опасно, но в то же время проще и понятнее. Действовать можно было открыто и, главное, не терять дух и боевой напор, чтобы сломить противника.

А разведывательный рейд требовал совсем другого – предельной осторожности, соблюдения правил маскировки. Самое же тяжелое для Володи – это сохранять хладнокровие. Когда идешь в атаку на врага, то очень страшно. Но противник там, вдалеке, нужно заставить себя подходить к нему все ближе и ближе – теснить, наступать, атаковать. А здесь, в лесном массиве, фашисты были незримой силой, не видимой глазу, неуловимой и от этого еще более пугающей. Нет стрелков на другой стороне линии огня, нет целей для стрельбы, один лишь стонущий под поступью весны лес и давящее, как тяжелый камень, ощущение опасности. Ведь они на оккупированной территории, все дальше идут они от советской земли, а значит, при встрече с фашистами отступать некуда. Нельзя развернуться и уйти из-под огня в свой окоп, нет товарищей ни с левого фланга, ни с правого, чтобы быстро прийти на помощь. Они втроем в темноте, без оружия идут навстречу тысячеголовому незримому чудовищу – армии вермахта, которая затаилась за тонкой полоской деревьев. И его голоса чудились Володе со всех сторон, ему казалось, что еще шаг – и они натолкнутся на немецкий патруль или нос к носу окажутся с вооруженным отрядом автоматчиков. Страх мучил его сильнее, чем холод, сжимая тело в тугую пружину, застилая сознание завесой из мрачных мыслей.

Линия фронта проходила совсем не близко: левее на пятнадцать километров уже начиналась советская территория, а разведчики углублялись внутрь оккупированного немцами плацдарма. Все дальше с каждой минутой они были от расположения частей Красной армии и все ближе к линии немецкой обороны.

Пройти предстояло совсем немного, все те же пятнадцать километров на запад. Только занимал эту местность враг. Поэтому не напрасно вздрагивал от любого звука Волченко и всматривался в темные пятна кустов и деревьев – участок земли был полон неожиданностей для трех советских разведчиков. Где-то поблизости немецкие силы разворачивались во всю свою мощь, собирались в одно огромное, мощное войско, готовясь к новому удару.

Разведывательная группа под командованием капитана Шубина была направлена на вылазку с боевым приказом – собрать сведения об изменениях в расположении врага.

Месяц назад, 18 февраля 1944 года, Ставка дала приказ командованию 2-м Украинским фронтом: провести подготовку для нового наступления. После чего началось планирование второго «сталинского удара».

После первого «сталинского удара», когда была полностью ликвидирована блокада Ленинграда, следующей целью советского командования стал разгром гитлеровской уманской группировки. Для новой атаки в штабе был намечен 25-километровый участок на фронте в направлении Русаловка ‒ Стебное. Главный удар был запланирован из района Ольховец, оттуда Красная армия должна была провести наступление на Умань, Южный Буг, Бельцы, куда отошли под натиском наших войск соединения вермахта.

Именно туда, в этот квадрат, командование штаба потребовало направить опытных разведчиков. Из-за острой нехватки кадров была сформирована группа из двух новичков. Чтобы помочь молодым офицерам справиться со сложной задачей, с соседнего участка фронта направили капитана Глеба Шубина, который был поставлен во главе разведывательной операции. Короткой, но очень ответственной.

Перед фронтовыми разведчиками поставили боевую задачу – провести рекогносцировку местности, собрать сведения о передвижениях противника в этом квадрате. Какие замыслы у фашистов? К чему они готовятся – к отступлению или усиленной обороне, а может, стягивают силы для стремительной атаки? Ответ командование армии надеялось получить после возвращения разведывательной группы Шубина.

Собирались офицеры быстро, так как предстояло углубиться в расположение противника и обойти за короткое время несколько населенных пунктов, где, по предположению штаба, базировались основные немецкие силы.

Потому на предложение командира прихватить с собой хотя бы сухой паек в виде пачки сухарей, консервов и заварки Глеб отрицательно покачал головой. Опытный разведчик точно знал – даже эти мелочи могут оказаться лишними во время опасного рейда. И небольшой груз в виде двух-трех консервных кругляшей станет тяжестью для человека, если тащить их десятки километров по распутице.

Капитан рассчитал, что вылазка займет не меньше двух суток. Срок, конечно, большой, когда голод становится уже серьезной помехой. И все же лучше это время бойцам перетерпеть без еды. Ведь может так случиться, что из-за опасной близости фашистов они не смогут развести огонь, не получится сделать даже самый короткий перерыв на отдых и обед.

На то она и разведка, чтобы терпеливо переносить тяготы своей непростой службы. Долгие часы неподвижного лежания на снегу, нахождение в засаде сутками без передышки, многокилометровые переходы на пустой желудок без сна – все это для разведчика обычное дело.

Часы, проведенные на вражеской территории, всегда тяжелое испытание. Надо успеть пройти десятки километров по нехоженым, чаще всего заваленным буреломом лесным тропам и не сбиться с пути. Найти укрытие и, превозмогая страх, прямо под носом фашистов провести наблюдение за вражескими силами. И не просто разглядеть, а сосчитать и запомнить количество техники, личного состава, места их расположения. Как выстроена линия обороны, куда направляются другие части – найти ответы на десятки вопросов.

Если есть возможность, то и прислушаться к разговору немцев. Иногда за папиросой офицеры и рядовые шутце случайно выбалтывают планы своего подразделения, потому что не догадываются, что в это время их подслушивает советская разведка.

А после удачной операции, когда в голове целая карта с множеством важной информации, необходимо вернуться назад. И это тоже не менее опасная часть их службы.

Сегодня группу Шубина поджидала та же опасность, давила со всех сторон, поэтому разведчикам было не до еды и отдыха. Только двигаться без остановки по сырому лесу, и как можно быстрее! Не обращая внимания на комья грязи, налипшие на сапоги до самого колена, не думая о холоде, что продирает до костей в сырой одежде, забывая про страх, что затаился внутри.

Идти вперед и вслушиваться в хор ночных звуков, вычленяя тяжелое скрежетание железа на близкой от маршрута разведчиков дороге. Усилием воли капитан Шубин и его бойцы заставляли себя идти вперед – туда, где дышало и шевелилось фашистское войско, огромное, тысячеголовое, тысячерукое чудовище. Вооруженное до зубов, испуганное наступлением Красной армии.

Разведчики прошли за ночь почти все намеченные пятнадцать километров до населенного пункта Бельцы. Эту крупную деревню командир наметил как первую цель их маршрута. Здесь пересеченная местность граничила с домами, а дальше сеть дорог соединяла несколько десятков сел и деревень в небольшой район.

На подходе к деревне, когда уже стала видна высокая постройка – районное зернохранилище, которое капитан наметил ориентиром на карте, Шубин вдруг замер.

Вместе с ним послушно остановились и два его напарника, они за пару часов научились двигаться вместе с командиром, предчувствуя каждое его движение.

Глеб вопросительно кивнул ребятам в сторону деревни: вы тоже это слышите? И получил согласный дружный кивок в ответ.

Их внимание привлек металлический грохот чуть южнее Бельцов, он зычно гудел в темном воздухе, перекрывая шуршание веток и снега.

Такой тянущийся, тяжелый звук спутать было невозможно ни с чем – лязгало железо, тяжелое, надсадно скрежещущее своими механическими частями. По какой-то тайной тропе или неприметной дороге немцы везли к Бельцам тяжелые орудия, возможно, бронированную технику.

Волченко и Оспанов ждали приказа командира: что тот решит? Ведь по плану группа должна была до рассвета пробраться через линию охраны к населенному пункту, провести разведку в Бельцах, а с наступлением темноты выдвинуться дальше по намеченному маршруту.

Но то план, а то жизнь фронтового разведчика, когда ситуация может измениться мгновенно. Все трое понимали: что-то происходит, они слышат движение противника вне населенного пункта и основных магистралей. И проигнорировать это будет непростительной ошибкой.

Оба младших лейтенанта, хоть и ожидали, что план, похоже, придется менять, молчали, соблюдая субординацию. Все-таки командир их группы – опытный капитан фронтовой разведки Глеб Шубин, о котором ходят настоящие легенды среди солдат и офицеров. Сейчас старший офицер примет решение, как действовать дальше.

Делать это Глеб Шубин умел: он не в первый раз шел в разведку как командир группы, отвечая за жизни десятков людей. Ему удавалось даже вывести из германского окружения сотни раненых и безоружных бойцов и даже спасать партизанский отряд. Потому он научился принимать решения и менять свои планы мгновенно, если вдруг понимал, что ситуация изменилась, и его начальный замысел требует корректировки.

– Направляйтесь дальше в Бельцы. Действуйте по плану, который мы наметили. – Глеб за несколько секунд изменил свои намерения. – Сначала обход местности, к жилым домам не подходим близко. Выберите две точки обзора, как можно лучше, чтобы видеть основную часть деревни. Потом ведете наблюдение до наступления темноты. Если будет возможность, смените наблюдательные пункты во второй половине дня. Я сейчас проверю, что там за шум. Если получится, то присоединюсь к вам. Наблюдение буду вести с западного крыла. Через час после заката сбор на перекрестке от Бельцов в направлении Умани. Остальное – согласно инструкции. Выполняйте приказ.

Два младших лейтенанта послушно двинулись дальше по лесной чаще в сторону просветов между деревьев. Там Виктору Волченко и Алтыну Оспанову предстояло найти дорогу в населенный пункт, незаметно пробраться в обход германского дозора поближе к постройкам. Потом начать обход жилого сектора по периметру, чтобы выбрать лучшие точки для наблюдения. Такие, откуда отлично будут видны дома, а значит, и личный состав немецкой части, а также места размещения военной техники. Как найдется удобное укрытие с хорошим обзором, где будет возможность затаиться на несколько часов для наблюдения, можно будет произвести пересчет, а еще проверить и запомнить расположение вражеских стратегических узлов. Посты, штаб, огневые точки, укрепления, мосты, транспортные развязки – все это важно. Такие сведения пригодятся при планировании наступления в этом направлении, чтобы наносить удары не вслепую и с минимальным риском.

Шубин взял на себя сложную часть работы: он отправился в неизвестность, навстречу шуму, чтобы разобраться, что там такое громыхает на подходе к Бельцам.

Его напарники еще шли через лесной массив, когда Глеб Шубин уже замер в темноте – чутье ему подсказывало, что опасность совсем близко. Разведчику не было ничего видно в ночном мраке, приходилось полагаться на свой слух и внутренние ощущения. И они не подвели капитана. Совсем рядом, буквально в трехстах метрах от него, двигался поток людей и металла. Стоило капитану пройти небольшое расстояние, как он уже мог явно определить источник звука.

Грохот движущегося железа перекрывали громкие команды офицеров; тяжело чавкали по жидкой грязи десятки немецких сапог, люди натруженно дышали под тяжелым грузом.

Шубин уже хотел было подойти еще поближе под прикрытием деревьев, но неожиданно блеснул луч фонарика. Часовой из охранения провел снопом света по темноте кустов, будто разрезал ножом черный пласт темноты. Глеб едва успел упасть на землю, вжаться в ледяную грязь, чтобы луч света не выхватил его фигуру, затаившуюся между редких деревьев.

Ему пришлось отступить ползком назад, слишком рискованно было подбираться без маскировки к колонне. Вокруг движущейся массы расставлена охрана, которая осматривает подходы. Видимо, немцы везут что-то важное, раз так тщательно присматривают за грузом.

Шубин на несколько секунд задумался: как же ему незаметно подобраться поближе? Ведь надо разузнать, рассмотреть каждую деталь, а укрыться поблизости негде. Деревья растут редко, кустарники торчат жидко, да и, судя по большому количеству свежих пней, фашисты основательно вырубили местную растительность. Скорее всего, чтобы расчистить лесную дорогу под тяжелую технику.

Решение пришло быстро – Глеб наткнулся рукой на влажный упругий комок мха. В темноте на ощупь разведчик осторожно надрал широкие полосы зеленого покрывала и накинул их на себя. Его действий никто не заметил: слишком громко ревели двигатели и переговаривались люди, идущие по дороге.

Шубин засунул поглубже концы мшистых лент за воротник ватной куртки. По шее неприятными каплями потекла холодная влага. Однако разведчик словно не замечал ее, запретив себе даже содрогаться от касания ледяных порослей. Со стороны казалось, что на земле вытянулась большая кочка. Если не присматриваться, можно и не заметить, что кочка, поросшая мхом, живая. Иногда она движется бесшумно и проворно, а потом снова замирает неприметным бугром.

Когда маскировка была освоена, капитан ползком начал приближаться к дороге. Там по-прежнему что-то грохотало и надсадно скрипело, а людской гомон стал еще громче.

Разведчик пробрался через кусты, оказался на вытоптанном участке проезда – он незаметно для фашистов подполз к самой обочине. Шагах в десяти от него из темноты проступили сапоги и край немецкого плаща. Шубин приник к земле, повернул голову так, чтобы через мшистую маскировку было удобно наблюдать за происходящим. И замер, заставив себя окаменеть, лишь дышал мерно под влажной растительной накидкой. Его тело послушно застыло, чтобы ни одним движением не привлечь к себе внимание. Глеб лежал в ледяной грязи, от которой, казалось, он выстывает до костей, перед его лицом шлепали по жиже вражеские сапоги, разбрасывали во все стороны снежную кашу вращающиеся колеса.

Немецкие охранники не замечали, что у них под ногами лежит человек. Они суетились на небольшом пятачке, пытаясь помочь товарищам. Дежурный офицер охрип, подгоняя подчиненных.

Тяжелые противотанковые пушки «Rack» застряли на лесной дороге. Да так крепко, что даже усилия нескольких десятков человек не могли вызволить тяжелые артиллерийские орудия из тугой грязи. С криками и тяжелым пыхтением солдаты наваливались на заднюю часть орудия, однако никак не получалось сдвинуть носатое чудовище с места. От их усилий лишь немного раскачивались почти четырехметровые стволы, а колеса по-прежнему утопали в серой слякоти до половины.

– Давайте же, тяните! Черт, там уже стоит состав, на узкоколейке! – Дежурный офицер орал во всю глотку, позабыв о маскировке. Он толкал в спины рядовых, которые кучей муравьев облепили пять орудий.

Между деревьев, откуда лесная дорога шла в сторону Бельцов, загрохотал металл. Темноту пронзили лучи фар.

Дежурный офицер громко выругался и бросился наперерез технике:

– Стойте! Дорога заблокирована! Проезда нет!

Обратно от деревьев он вернулся еще с одним офицером: тот вышагивал уверенно и, видимо, был старше по званию, поскольку уверенным голосом выговаривал дежурному за задержку:

– Что это за глупые причины – пушки застряли в грязи. Тут у вас под сотню рядовых, а вы не можете справиться с простой задачей.

– Мы уже час толкаем, но не можем вытащить! – оправдывался подчиненный. Он прикрикнул в сторону застывших без дела шутце, которые воспользовались перерывом и расползлись в стороны, чтобы отдохнуть от тяжелой работы: – Эй, а ну за работу немедленно! Никаких перерывов, пока не вытащите «раки» отсюда!

По его приказу солдаты вернулись на свои места и снова принялись толкать 75-миллиметровые орудия. И опять их ждала неудача. За время перерыва колеса еще сильнее ушли в грязь, поэтому у немцев не получалось сдвинуть их ни на сантиметр.

Немецкий офицер, тот, что был постарше, громко выругался. Он шел вдоль застрявшей колонны и подсвечивал фонариком колеса между скользящих в грязи ног.

– Что за идиот придумал ехать в объезд по лесной дороге тяжелой технике?!

Младший офицер робко возразил:

– Это для маскировки, приказ самого майора Тенкеля.

– Твой Тенкель неуч! И… – Начальник едва заставил себя замолчать, чтобы не сболтнуть лишнего. – Это же понятно, что на дворе март – грязь, снег. Его навалом в этой чертовой стране. Снег – это вода, которая превратится в грязь и развезет дороги. По обычным магистралям невозможно проехать, а он загнал нас в это болото!

– И что делать? Как выбраться отсюда?

Дежурный был совсем малоопытен. Он служил всего лишь второй месяц и здесь, посреди снежной распутицы, совсем растерялся, не понимая, как быть. Позади напирала бронетехника и целый поток машин, груженных личным составом и боеприпасами. Он же со своим подразделением заблокировал проезд, застопорив передислокацию.

Старший офицер пнул по нижнему станку ходовой части, наполовину торчащему из густой лужи:

– Ничем сейчас не вытащить эту тяжесть. Жижа от каждого движения засасывает железо еще глубже. Это эффект перепогружения, как в болоте: чем сильнее движешься, тем быстрее уходишь на дно.

Он перевел взгляд на молодого лейтенанта, который, кажется, ни слова не понял из сказанного. И вздохнул: в некогда блестящую и грозную германскую армию сегодня берут совсем неопытных юнцов, без подготовки и серьезных знаний. Все катится к чертям, потому что обещанная легкая победа превратилась в выматывающую многолетнюю войну. А сейчас и вовсе – в постыдное отступление…

Но философствовать долго офицер не привык, поэтому принялся отдавать приказы. Вдоль колонны, которая спряталась в лесу, побежали гонцы из головной машины. Они по приказу командира собирали тросы, пилы, топоры. Уже через полчаса вокруг лесной дороги закипела работа – немцы принялись спиливать остатки деревьев, чтобы соорудить из них гать через болотистое место на дороге.

Работа продолжалась до самого утра. Иногда Шубину казалось, что вот-вот на него кто-нибудь наступит. Немецкие сапоги шлепали по влажной земле в нескольких шагах от разведчика, однако всякий раз удачно обходили большую кочку старого мха.

Наконец, деревянный настил из бревен был готов. Два «Ханомага» смогли протиснуться между пней в пространство перед пушками. К ним привязали металлические тросы, и тяжелые бронированные машины с натужным ревом вытянули одно за другим орудия из грязи.

Уже все пространство вокруг залил тусклый, по-зимнему влажный рассвет. Когда, наконец, колонна тронулась, Глеб, все это время продолжавший лежать без движения, смог пошевелиться. Тело его окаменело от холода, превратилось в глыбу из льда и боли.

Но он не сводил глаз с немецких машин, отмечая каждую из них. Три часа мимо него по деревянным настилам медленно ползли орудия, бронетранспортеры и грузовики. Разведчик внимательно рассматривал каждую машину, оценивая ее грузоподъемность, конфигурацию того, что находилось под брезентовым навесом.

Лишь когда затихли звуки десятков двигателей за полосой деревьев, капитан смог подняться с земли. Руки и ноги не слушались его, они совсем потеряли чувствительность от холода.

Шубин кое-как выбрался на поляну, где принялся разминать застывшие суставы. Сначала ему казалось, что он даже не прикасается к своим ногам. Из-за переохлаждения тело потеряло чувствительность, он будто кусок дерева трогал. Но потом наконец появилась боль – миллионы раскаленных иголок вонзились в ноги, стали впиваться в мышцы все глубже и сильнее. Это обрадовало разведчика: значит, задвигалась охлажденная кровь, начала разгоняться по телу, неся с собой тепло.

Капитан поднялся на ноги и стремительно зашагал между деревьев в сторону населенного пункта. От боли, что пульсировала теперь по всему телу, хотелось упасть и закричать во все горло. Однако опытный разведчик знал, что надо стерпеть, не замечать эту пытку. Двигаться, идти как можно быстрее, чтобы кровь разбежалась по сосудам, согрела тело, застывшее за много часов в холоде. Чем быстрее он будет шевелиться, тем раньше закончится эта жгучая мука. И тем быстрее он окажется в запланированном пункте маршрута – точке наблюдения за немецким лагерем, что расположился в Бельцах.

Его напарники – Оспанов и Волченко – уже добрались до границы застроенного сектора. Там разведчики, как и научил их командир, долго выжидали, пока мимо пройдет немецкий патруль. Командир натаскивал их перед началом вылазки:

– Ждете, пока не пройдут часовые. Они ходят по периметру, через час или через три они обязательно пройдут по этому участку маршрута. И только потом пробирайтесь через линию охраны. Когда они прошли перед вами, вы контролируете расстояние до часовых и направление их движения. Помните, через определенное время они появятся снова на этом пятачке. Точный расчет поможет вам лучше исследовать местность и найти подходящее укрытие. Если не дожидаться появления патруля и действовать наобум, есть риск напороться на вооруженных солдат. И тут выжить шансов почти не остается. Справитесь с двумя, четырьмя, шум привлечет остальных. Даже если уйдете от преследователей обратно в лес, в любом случае операция будет провалена. Сведений не добыть, потому что соваться снова в это же место будет слишком опасно. Да и пробираться дальше тоже, в панике фашисты усилят охрану и бросятся прочесывать местность. Так что каждый ваш шаг должен быть просчитан до миллиметра и до секунды.

Когда протопали тяжелые немецкие сапоги, две фигуры ринулись в разные стороны на небольшом расстоянии друг от друга. Они наметили себе несколько вариантов укрытий, и теперь каждый проверял свою часть участка.

Волченко взмахнул рукой, подзывая товарища – есть! Он выбрал в качестве пункта наблюдения обрыв над небольшим спуском в овражек. С высоты была хорошо видна деревня, даже в сумерках на фоне неба четко выделялись силуэты домов, движущиеся темные контуры военных на улицах.

Оспанов ползком пробрался к товарищу и указал на противоположный край обрыва:

– Я туда, там будет видно дорогу.

– Слушай шаги, если охрана, сразу сползай вниз! – предупредил его на всякий случай Волченко.

Хотя младший лейтенант и так знал, что его напарник отличается ловкостью и осторожностью, недаром оказался в разведке вместе с ним. Алтын всегда был отличником ГТО, удивлял всех меткой стрельбой, его фигура, щуплая, ловкая и гибкая, словно была создана для разведки без шума.

Младшие лейтенанты заняли свои позиции и принялись внимательно наблюдать, высматривая в сереющей перед рассветом черноте врага.

В это время капитан Шубин все еще двигался от лесной дороги к деревне. Путь до Бельцов занял у него почти час, несмотря на то, что первые дома находились в километре от перекрестка лесных дорог.

Сильно мешала распутица – она сковывала шаги тяжелыми объятиями, обувь превратилась в тяжелый груз, который тонул в ледяной жиже.

При этом капитану приходилось без конца останавливаться и прислушиваться к происходящему вокруг. Со стороны деревни то и дело доносились человеческие голоса – немецкие патрули обходили свои посты, всматриваясь по сторонам и ежеминутно перекликаясь.

Разведчику пришлось сделать немалый крюк, прежде чем он наконец выбрался к окраине, где было сравнительно тихо. Здесь ему удалось, наконец, ползком подобраться к жилым домам. Однако маневр был бесполезным – обзор, который был нужен, оказался в этой части селения никудышным. Местность спускалась в низину, а потом упиралась в подошву большого холма. Здесь было безопасно, но и пользы никакой, потому что на спуске к оврагу разведчику ничего не было видно, кроме темных от времени домов.

Глеб с трудом пробрался между согнувшимися, переплетенными ветками деревьев. Когда-то они росли на берегу речушки, сейчас местность превратилась во что-то среднее между оврагом и болотом. Низкие, словно карлики, березы прижимались к земле и друг к другу, пытаясь удержаться во влажной, рыхлой почве.

Разведчик долго всматривался в тихие дома, которые больше походили на руины. Часть строений была разрушена, по всей видимости, после прямого попадания снарядов или бомб. Из труб не вились дымки растопленных печей, из пустых окон не доносились голоса. Капитан решил: дома необитаемы, жители погибли или покинули эти места в поисках спасения от наступающих гитлеровцев.

Глеб подумал, что, может быть, с чердака крайнего дома у него выйдет осмотреть местность. И выбрать место для наблюдения получше.

Здесь было совсем безлюдно, потому что фашисты не совались к старым полуразрушенным домам. Ни еды, ни одежды в этой части деревни уже не оставалось. Конечно, для разведчика пустое место не имело никакой ценности – получить сведения о расположении вражеских сил в Бельцах на неживой окраине невозможно. Потому капитану пришлось искать другие способы исполнить свой замысел. Он решил пробраться к постройкам и найти точку повыше внутри домов, которые показались ему необитаемыми.

Разведчик осторожно прокрался между покосившихся срубов и бесшумной тенью нырнул в крайнюю избу. Замер в сенях – точно ли никого из хозяев нет внутри? Встретиться с мирными жителями не так опасно, это не фашистский патруль, конечно. Но обычный человек может поднять крик от неожиданности и случайным образом выдать разведчика.

В полумраке царила тишина, даже ветер, кажется, не решался заглянуть в разбитые окна. Пахло гнилым деревом, пороховой гарью, которая въелась в стены.

Капитан мягко, будто на кошачьих лапах, прошелся по двум комнаткам. Потом ловко взобрался на широкий стол, оттуда вскарабкался на потолочную балку и пробалансировал по ней к пролому обнаженного ударом снаряда чердака.

Там разведчик еще раз внимательно прислушался. Никакой опасности – все тихо, только где-то вдалеке звучат команды на немецком и грохочет железо. Застрявшая на распутице техника медленно прибывала в деревню. Но отсюда Глебу не было ничего видно. Он мог судить о происходящем только по доносившимся звукам. Капитан надеялся, что ребята из его группы смогли занять более удачные пункты наблюдения.

Он тоже без дела сидеть не будет, надо только выбрать выгодную точку обзора за деревней.

Неожиданно внизу послышался шорох. Шубин пружинисто подскочил на месте, в руке блеснуло широкое лезвие ножа. Он не взял с собой для вылазки на вражескую территорию огнестрельное оружие. Здесь в нем мало толку: громкими выстрелами в случае чего можно привлечь ненужное внимание. Разведчик должен действовать бесшумно – наблюдать, следить, передвигаться. И убивать.

Из-под свода печки показалось чумазое личико:

– Дяденька, не убивайте. Мы никому не скажем про вас.

Глеб промолчал, не отзываясь на просьбу. Вдруг это провокация или ловушка? Из черного проема вывалился, отчаянно кашляя, мальчишка лет семи, за ним еще двое совсем крошечных малышей годика по три-четыре.

Тогда разведчик не выдержал:

– Вы откуда здесь взялись?

Старший мальчонка по-взрослому степенно ответил:

– Живем мы тут, в хате. Дом это наш. Думали, немцы пришли, на дрова доски забирать. Вот и попрятались в печку. Не ровен час, угонят еще в Германию.

Шубин ловко спрыгнул с балки вниз, всмотрелся в чумазые мордочки. Грязные донельзя ребятишки походили сейчас на зверенышей: черные с головы до ног, обмотанные лохмотьями, тонкие, как веточки деревьев, с длинными свалявшимися прядями волос. Скорее всего, ребята жили одни, без взрослых, в разрушенной избе уже много времени, поэтому и выглядели такими одичавшими.

Хотя Шубин и осторожничал, вдруг от страха или неразумения дети начнут кричать или плакать и тем самым позовут сюда гитлеровцев, он все же спросил:

– А ты знаешь, откуда всю деревню увидеть можно?

– С Татьяниного холма, – все таким же по-взрослому строгим голосом объяснил мальчик. – Через овраг и к кладбищу налево. На само кладбище ходить не надо, там тропинка вверх пойдет, вот по ней на холм и можно подняться. Там церковь раньше стояла, на холме, потом школу хотели сделать, да не успели. Война началась. А так бы я уже в четвертом классе учился.

Глеб осторожно спустился пониже и аккуратно взял тоненькую ручонку:

– Скоро пойдешь в школу, обещаю. И в печке прятаться не придется. Прогоним фашистов. Но для этого мне нужно, чтобы вы никому не рассказывали, что видели меня. Поняли?

Мальчик согласно кивнул:

– Знамо дело. У меня тятька в партизанах был, пока их не повесили на болотах. Я и записки бегал ему носил. Немцы меня пытали. – Мальчишка вытянул изуродованную шрамами и язвами руку. – Ногти вон все повыдергивали. А я им ни словечка не сказал. А потом и вовсе убег. Мамка нас в печку спрятала у соседки, когда их расстреливать повели. И то мы молчали. Их вот тоже приучил к маскировке, – кивнул он на братишек.

Без единого слова, лишь по едва заметному кивку старшего брата, малышня мигом кинулась к печке. Маленькие черные тени исчезли в большом проеме, и в доме снова застыла тишина.

Мальчик с гордостью посмотрел на разведчика. Тот потрепал его по худому плечику:

– Молодцы вы, выжили. Потерпите еще немного.

Просить крошечного хозяина дома показать дорогу до холма капитан Шубин не стал. Он видел, что ребенок едва таскает ноги от голода. Только на прощанье осторожно приобнял невесомое тельце:

– Ты дождись, пожалуйста. Скоро войне конец, все будет по-другому.

И мальчишка серьезно пообещал:

– Дождемся!

Глава 2

После случайной встречи с ребятами Шубин отправился в указанном направлении – на длинный пологий холм через овраг с переплетенной растительностью. Продираться через заросли разведчику было трудно: деревья и кусты опутывали его своими гибкими ветками, будто пытались не пропустить в лесное царство.

Но Глеб упрямо шел шаг за шагом – он должен был подняться наверх как можно быстрее. Осталось совсем немного времени до встречи с остальной частью разведгруппы в условленном месте. А он так и не провел наблюдение за деревней, хотя теперь стало понятно, что в Бельцах собирается большое количество вражеских сил. И его задача как разведчика – выяснить все детали: сколько и какой техники прибыло, будет ли переброска дальше и в каком направлении? Или все-таки этот населенный пункт станет рубежом обороны?

Подъем наверх занял у разведчика больше получаса, пришлось идти, низко пригнувшись к земле, цепляясь за толстые ветки, чтобы не съехать вниз. Капитан не разрешил себе ни секунды отдыха, хотя все его тело быстро покрылось испариной. Из-за влажной покатой поверхности ему пришлось тащить себя наверх практически на руках, ноги оскальзывались и разъезжались в стороны.

Оказавшись на вершине холма, он опустился на колени и пополз к краю площадки, тяжело дыша. На высоте стало проще, теперь он был почти незаметен для немецких патрулей. Капитан расположился с биноклем на самой высокой точке возвышенности и принялся наблюдать. Ему повезло: отсюда открывался хороший обзор. А еще была возможность, не таясь, время от времени разминать затекшее тело, когда ледяная стужа начинала охватывать каменным коконом.

В деревне в это время полным ходом разворачивалась прибывшая колонна транспорта. «Ханомаги» выстроились за окраиной деревни на небольшой опушке. Над ней немцы сразу же принялись сооружать маскировку из брезента и деревьев.

Часть колонны – несколько грузовиков с оборудованием и германскими шутце – отправились по дороге в северо-восточном направлении. Глеб прикинул: значит, есть еще один пункт, куда гитлеровцы тоже перебрасывают силы.

В Бельцах сосредоточилась тяжелая бронебойная техника – артиллерия и бронированные гусеничные бронетранспортеры. Орудия также расположили на площадке, которая растянулась по окраине селения. Пушки замаскировали тщательно, используя натянутую сетку. Поверх нее насыпали сухой листвы и веток, чтобы с воздуха невозможно было рассмотреть укрытие.

Одновременно с обустройством замаскированных площадок пара десятков немецких солдат отправились рыть позиции для артиллерии. Еще в одной группе Глеб опознал минеров, которые с проводами и кучей ящиков направились к центральной дороге, ведущей в Бельцы. По всей видимости, немцы решили организовать засаду для наступающих советских сил, устроив минное поле прямо на проезжей части.

На вершине холма капитан Шубин провел остаток дня. Он наблюдал, считал, запоминал все, что видел. Лишь когда воздух начал синеть от вечерних сумерек, разведчик начал обратный спуск через заросли к оврагу. В этот раз дело шло быстрее, надо было только удержаться и не скатиться кубарем по осклизлому грунту.

Оказавшись внизу, Шубин обошел Бельцы по периметру. И в наступившей темноте по своим же следам выбрался к лесному массиву назад. Пробрался сквозь заросли к тому месту, где они разделились с остальной частью отряда. Его напарников еще не было, командиру ничего не оставалось, кроме терпеливого ожидания.

Капитан расположился в условленном месте. Хотя его клонило в сон от усталости, хотелось прилечь и провалиться в забытье хотя бы на минуту, позволить себе расслабиться разведчик не мог. Впереди их ждет долгий путь, в темное время суток его отряд должен пройти по намеченному маршруту. Может быть, на рассвете они позволят себе короткий отдых, да и то обязательно под присмотром часового.

Шубин затаился на месте, лишь изредка шевеля руками и ногами, чтобы не застыть в ночном холоде. Весенняя оттепель прошедшей ночи сменилась морозом, пронзающим до костей из-за сырого воздуха. Резкий ветер прожигал насквозь, выдувал остатки тепла из-под влажной одежды. Глебу казалось, что его словно заковали в лед, где каждая минута кажется вечностью. Руки и ноги потеряли чувствительность, лицо горело огнем от порывов режущего ветра с колючим снегом. Но он через силу заставлял себя двигаться, разгонял кровь. И в то же время настороженно вслушивался в доносящиеся звуки. Вчерашние шорохи и скрип оттаивающих деревьев сменил теперь истошный вой ветра да треск льда, в который превращалась талая вода.

Солнце уже давно закатилось за горизонт, ночь накрыла окрестности черным одеялом. Ребят из разведгруппы Шубина в условленном месте все еще не было.

Капитан начал беспокоиться, не случилось ли какого несчастья. Только проверить свои опасения он никак не мог – соваться в Бельцы снова и делать обход в поисках пропавших разведчиков было опасно и неразумно. В одиночку освободить товарищей, если их схватил патруль, капитан не сможет. Ему остается одно – терпеливо ждать, настороженно сжиматься при каждом скрипе или треске, раздающемся в чаще.

Время от времени разведчик подавал условный сигнал – три раза ухал совой. Вдруг его напарники сбились с пути в ночном лесу, а его знак поможет им выйти к месту встречи.

После полуночи Шубин решил, что больше ждать нет смысла. Похоже, ему одному придется продолжать разведку. А по возвращении доложить в штабе о пропаже разведчиков во время выполнения задания. Так бывает, не всегда рейды по территории врага завершаются удачно.

Ожидать возвращения напарников становилось все опаснее. Если ребята попали в плен, то сейчас с ними уже работает контрразведка. Капитан понимал, что с каждой минутой его положение становится все опаснее. Вдруг к условленному месту встречи уже направляется фашистская команда, вдруг молодые разведчики под пытками выдали сведения о разведывательном мероприятии?

От тихих шагов между деревьев Глеб вытянулся в струну, рука нащупала гранату на поясе. Если сейчас в просвете появятся немецкие силуэты с автоматами, он без раздумий сорвет чеку и швырнет гранату в них. Несколько секунд замешательства дадут фору – он успеет скрыться в лесу. Даже если на его захват выслали целую роту – и не с таким количеством справлялись.

Однако, к его радости, в воздухе призывно затоковал тетерев. Не могла это быть лесная птица, рано еще для токовища. Это был условный сигнал его ребят, которые наконец-то возвращались.

Лишь когда в темноте можно было рассмотреть знакомые очертания – большие серые ватники, широкие шаровары и теплые шапки-ушанки, Шубин высунулся из своего укрытия.

– Товарищ капитан. – Алтын кинулся к командиру, горячо зашептал ему в лицо: – Задержались, патрули местность прочесывали. Пришлось почти три часа ждать в укрытии на окраине.

– Ну, пускай так. Я уже думал, похуже что случилось, – выдохнул с облегчением Шубин. – Докладывайте, какие сведения удалось получить.

Первым начал Виктор:

– Я занял позицию на склоне оврага, да чуть не прокололся. Немцы туда притащили инструменты и начали рыть линию окопов. Прямо под носом у меня таскали из леса бревна для дотов. Несколько часов не то что пошевелиться, вздохнуть не мог. Зато удалось подслушать их разговор. В общем, их сюда пригнали оборонять Бельцы, потому что лесную дорогу, где техника застряла, будут использовать как основную. На обычной дороге от Бельцов до Умани будет произведено минирование, чтобы сделать полосу защиты в случае нашего наступления. Завтра на работы повезут мирное население – будут собирать со всех окрестностей, потому что в самих Бельцах людей почти не осталось. Ждут еще пополнение, чтобы лесную дорогу усилить, будут расширять проход и строить настил. Так что «Ханомаги» останутся здесь.

Сведения младшего лейтенант Волченко подтвердили догадки Шубина: часть немецких сил отправились дальше, а техника и артиллерия оставлены для обороны. Немцы намерены защищать Бельцы изо всех сил, этот рубеж крайне важен для них стратегически. Поэтому они так торопятся возвести здесь фортификации.

Почему именно так была задумана организация германской обороны на этом участке, неожиданно объяснил Алтын. Ему удалось пробраться почти до самого немецкого лагеря. В отличие от Волченко, который уже не мог выбраться из своего укрытия – слишком близко были рядом с ним строители. А вот юркий и маленький Алтын по противоположному склону дополз до ближайших построек. Так же шустро взобрался на баню, оттуда ловкий, будто кошка, перебрался на следующую крышу. Этим, верхним путем, прячась за печными трубами, он оказался в самом большом доме деревни. Там через чердачное окно проскользнул внутрь и смог подслушать часть совещания в немецком штабе. Немецкий он знал так же, как и Волченко, – хорошо, все-таки учились у одного учителя в детском доме, зубрили вместе и потом на курсах разведки.

Теперь отважный боец рассказывал о своей удачной разведке командиру:

– В Умани фашистами запланирована постройка железнодорожной платформы. Высадка личного состава и погрузка оборудования будут производиться теперь там, подальше от нынешней крупной железнодорожной станции. Из-за наших артналетов, после того как техника прибывает по железке, немцы уводят все, что на колесах или гусеницах, в лесной массив. Вот для чего они строят проходы и дороги между деревьев. Готовят ловушку для советских танков! Дорожное полотно минируют, а себе объезд сделали. Так как тридцатьчетверки не могут идти по лесу, то вся сетка дорог в этом районе будет заминирована. Так они рассчитывают остановить ожидаемую атаку нашего танкового соединения. Для себя немцы сооружают проезды между населенными пунктами. Правда, почти все офицеры ругались из-за переноса сроков по сооружению этих лесных путей – распутица их остановила. Никак не могут придумать, как сделать прочные настилы под тяжелые танки.

– Молодцы! Постарались! – похвалил товарищей командир.

Задачу они выполнили – собрали сведения о текущей ситуации в Бельцах, а также разузнали планы немецкого командования.

По приказу капитана группа отправилась дальше.

Правда, чувствовали молодые разведчики себя по-разному. Младший лейтенант Оспанов, который провел несколько часов на чердаке отапливаемого дома, был полон энергии. Он упруго шагал по лесным кочкам и рытвинам, сил молодому человеку еще хватало на ночной переход даже после суток без сна и еды.

А вот Виктору становилось все хуже: его, измученного, бил озноб. Разведчик провел больше десяти часов на ледяной земле. Ему пришлось лежать без движения в студеной жиже из грязи и холодной влаги, не замечая, как исчезает чувствительность в руках и ногах, сжимать зубы от боли, которая колючими иглами впивалась в тело все сильнее и сильнее.

После такой многочасовой пытки тело изнывало от жуткой ломоты, а голова горела жаром начинающейся лихорадки. Младший лейтенант слабел на глазах: он едва переставлял ноги, которые его совсем не слушались и предательски разъезжались на мокром грунте; то и дело сознание Виктора меркло, его охватывал черный туман; мышцы скручивало судорогой и трясучкой.

Он замирал на мгновение, выпадая из реальности, а потом приходил в себя и, шатаясь, брел дальше, едва поспевая за остальными. Каждый шаг давался ему все труднее, ноги становились тяжелыми деревянными обрубками, а пространство вокруг расплывалось, теряя очертания.

От боли Виктор и сам не заметил, как начал тихо скулить. Обреченно и бессильно из-за понимания, что пытка холодом никак не кончится. Он еще не скоро вернется к теплой печке, сможет стащить мокрую насквозь одежду, спрячется от промозглого и колючего мартовского ветра.

Командир с тревогой поглядывал на подчиненного, который то и дело замирал, спотыкался, шатался из стороны в сторону. Глеб не стал его одергивать, когда разведчик принялся тихо выть, но быстро понял – это плохой сигнал. Холод и тяжелые условия сломали парня: тот едва держится, готовый сдаться, и от того плачет из жалости к себе.

Но и командиру группы сложно было его поддержать. Шубин не мог пообещать, что скоро будет привал, или предложить вернуться назад. Впереди его группу ждал длинный путь, полный опасностей и лишений.

Через полчаса Виктор не выдержал: ноги его задрожали, подогнулись, и разведчик рухнул на землю. По его лицу потекли слезы. Он со стоном признался в своей слабости:

– Я не могу больше. Не могу. Сил нет.

Шубин попытался помочь ему встать – протянул руку, но Виктор замотал головой:

– Нет. Я не встану. Лучше сдохну здесь. Оставьте меня, я не могу больше. Не хочу двигаться. Мы даже еще не начали возвращаться, я не выдержу дорогу.

Командир схватил его за плечи и с силой встряхнул:

– Соберись! Сейчас же! Ты советский офицер!

Виктор безвольно мотался в его руках сломанной куклой.

Подошел Алтын:

– Витя, друг, крепись! Нельзя ложиться – это верная смерть. Нельзя!

Но Волченко качал головой, погрузившись в глухое отчаяние:

– Товарищ командир, простите. Сил совсем не осталось. Я ног не чувствую, все плывет вокруг. Хоть чуть-чуть прилечь, на минутку. Я больше не выдержу, не дойду. Вы идите, я не смогу.

Шубин склонился над Виктором и принялся растирать ему руки и ноги:

– Волченко! Приказываю не сдаваться! Как только смиришься с холодом, со своей слабостью, то без немцев погибнешь. Вставай! От твоей жизни, от твоей воли к жизни сейчас тысячи людей зависят.

Глеб с трудом поднял ослабевшего младшего лейтенанта и подставил ему плечо:

– Ты пойми: несколько часов твоих мучений стоят жизни сотен тысяч людей! От тебя сейчас зависят наши бойцы. Ведь атака строится на разведданных. Добудешь сведения, вернешься назад – и люди выживут. Потому что будут знать сильные и слабые стороны противника, они не пойдут под вражеский огонь наугад. От тебя зависит, останутся они живыми или умрут, понимаешь? Поэтому ты должен бороться, а не сдаваться! Соберись!

С протяжным стоном Волченко поднялся на ноги и, опираясь на руки товарищей, побрел дальше. Так, с уговорами, помогая друг другу, разведчикам удалось пройти еще десять километров.

На подходе к Умани командир приказал сделать привал. Капитан сам валился без сил, требовалась хотя бы маленькая передышка.

Алтын заботливо соорудил для больного товарища настил из еловых лап и помог Виктору улечься на короткий отдых. Сам же с ножом в руках замер в карауле, чтобы никто не обнаружил их временное убежище.

Шубин принял решение отправиться на пробную вылазку. У него было подозрение, что раз в Умани сооружают временную платформу на железной дороге, то работы ведутся днем и ночью. Скорее всего, его группа, даже при всей своей осторожности, не сможет подойти близко, ведь такие объекты немцы охраняют тщательнейшим образом.

Глеб оказался прав. Не дойдя до населенного пункта пару километров, капитан наткнулся на немецкую охрану. Разведчик едва успел нырнуть в кусты, автоматчики прошли мимо. Он с огромной осторожностью начал обходить по большой дуге населенный пункт, чтобы проверить, как далеко находятся пункты охраны друг от друга. И почти сразу же снова был вынужден укрыться. Второй патруль! Они плотным кольцом выставлены вокруг Умани, охраняя каждый метр. Огромный живой кордон из сотен вооруженных солдат. И еще какой тщательный! На его глазах автоматчики прочесывали дороги, осматривали кусты, пинали каждую подозрительную кочку, а при малейшем шорохе простреливали лес из автоматов.

Шубину с трудом удалось пройти чуть меньше трех километров, ему даже встретились два укрепления с пулеметными точками для охраны прохода к населенному пункту. Тут и думать было нечего, чтобы прорваться внутрь. Немцы тщательно подошли к охране своего стратегического объекта: патрулирование начиналось уже в лесном массиве, а что там было в глубине укрепления, сложно было и предположить. Но одно стало понятно – Умань для разведчиков оказалась неприступной крепостью, надежно скрывающей свои секреты. Прорыв через плотное кольцо охраны или попытка незаметно пробраться через заграждение – верная смерть. Тем более когда группа в таком состоянии – выбившаяся из сил, измученная холодом и долгим переходом. Пошли вторые сутки в невыносимых условиях – то метель, то сырость, то ночной мороз. И за все это время капитан Шубин не разрешал своим ребятам ни минуты сна или просто отдыха и, может быть, тем самым совершил ошибку. Ведь на вылазку с ним отправились начинающие разведчики, у которых практически не было опыта таких переходов. Они не сталкивались с многочасовыми испытаниями, когда люди теряют силы и контроль над собой. И поэтому не все выдержали проверку – вон Волченко сейчас повис тяжелым грузом на их плечах. Алтын пока держится, но он тоже очень устал.

При таком самочувствии можно легко сделать роковую ошибку – выдать себя и всю группу. Нет, бросок в глубину вражеского укрепления сейчас точно будет неразумным решением.

Но как же выполнить боевую задачу? Ведь Умань – важный объект, и нужно обязательно выяснить, что расположено за рубежом немецкой охраны.

Обратно от населенного пункта в глубину лесного массива, где остались его подчиненные, капитан возвращался в глубоких раздумьях. Шубин ломал голову: как же им все-таки добыть сведения о происходящем в Умани? Необходимо сосчитать технику, личный состав, хотя бы примерно. Не зря же здесь выставили такую охрану. Значит, пункт стратегически очень важен и не может остаться на советских штабных картах белым пятном.

То ли от холода, то ли от усталости Глеб никак не мог сообразить, как ему действовать дальше. К тому же капитан заметил, что идет с трудом – ноги не слушаются, он то и дело теряет равновесие. Нет, в таком состоянии разведка невозможна, им требуется отдых.

Оказавшись рядом с укрытием, он прохрипел осиплым голосом младшему лейтенанту, который изо всех сил старался не заснуть в карауле:

– Оспанов, выдержишь еще два часа? Мне отдохнуть надо, потом сменю тебя. Там кольцо стоит из охраны, как пробираться – непонятно.

– Так точно, товарищ командир. Продержусь! Отдыхайте, – откликнулся Алтын. У молодого разведчика глаза тоже слипались от усталости, но он готов был ради товарищей еще два часа провести на ногах.

Глеб свалился рядом с Волченко на охапку еловых лап и закрыл глаза. Веки, будто налитые густой тяжестью, мгновенно сомкнулись, и капитан Шубин провалился в сон.

Ему показалось, что он лишь на несколько секунд разрешил себе окунуться в рваную дремоту, как вдруг его со всей силы затряс за плечо Оспанов:

– Товарищ командир! Собаки! Они близко, очень близко! Слышно, как лают! Просыпайтесь!

Глеб не успел даже открыть глаза – его мозг отреагировал мгновенно. Он тряхнул за плечо Волченко:

– Наверх, забираемся на деревья! Собаки возьмут след, бежать уже некуда!

Капитан раскидал подстилку из веток, потом уперся руками в ствол, подставив товарищам спину:

– Давайте наверх! Быстрее! Забирайтесь!

Ствол вековой сосны был гладким на два метра вверх, только с середины ее коричневая бугристая кора начинала обрастать ветками. Поэтому без опоры внизу невозможно было вскарабкаться наверх.

Алтын сообразил мгновенно: он заскочил на спину командиру, вытянулся во весь рост и прильнул к шершавой коре. С живой опоры дотянулся до первых сучьев, повис на секунду и широким махом взлетел, словно белка, наверх. Оказавшись наверху, замер на толстой ветке:

– Товарищ командир, а как же вы? Как вы заберетесь по стволу, высоко ведь? Вы не достанете до них!

Но Шубин ему не ответил, он торопился как можно быстрее прикрыть своих ребят. Он изо всех сил тянул Волченко к следующему дереву:

– Давай, теперь ты. Держись! Хватайся, быстрее!

Капитан и сам уже различал гулкие, ухающие звуки – лай собак эхом разносился по лесу. С каждой минутой он становился все отчетливее, значит, цепь немецких солдат движется прямо к ним. Взяли его след или это простая проверка? Рассуждать времени не было, только действовать – как можно быстрее искать укрытие в единственно возможном месте – на дереве. На земле сейчас для них безопасного убежища не было.

Виктор забрался капитану сначала на спину, потом на плечи. С трудом, не так ловко, как Алтын, но все же смог зацепиться за нижние ветки огромной сосны. Со стоном подтянул свое тело вверх, обвил крепкую узловатую лапу руками и ногами. Несколько рывков, и он, наконец, оказался в безопасности.

Волченко с вытянутым лицом смотрел сверху вниз на капитана Шубина: что же дальше, а как командир сможет забраться по гладкому стволу? Но Глеб и не пытался этого сделать, он крутил головой, выискивая укрытие внизу. По ровному стволу ему не взобраться так быстро. Ну что ж, придется принять бой, сразиться с фашистской сворой. Оружия у него с собой немного – кулаки, нож да табельный пистолет. Этого хватит, чтобы продержаться несколько минут. Или лучше бежать, увести охранников как можно дальше от ребят? Тогда они окажутся в безопасности и смогут вернуться назад с добытыми сведениями.

Оспанов сообразил быстрее всех. Он расстегнул ремень, вытянулся на нижней ветке и свесил его вниз по кряжистой коре:

– Товарищ командир! Хватайтесь. Прыгайте со всех сил и хватайтесь! Я вас вытащу!

Глеб с разбегу ухватился двумя руками за конец солдатского ремня. Кожа вытянулась под тяжестью тела, но выдержала. Алтын со стоном потянул вверх. Он был легче, чем капитан Шубин, из-за невысокого роста и субтильного телосложения. Но близкая опасность придала младшему лейтенанту сил: всем телом Оспанов распластался по широкой ветке, двумя руками подтягивая к себе ремень. Шубин держался руками за ремень и одновременно упирался ногами в шероховатый ствол. Сапоги скользили по коре, помогая подниматься все выше.

Глеб тяжело дышал, стараясь удержаться из последних сил. Он чувствовал, как дрожат от напряжения руки Алтына, и трещит натянутая кожа ремня.

Даже сквозь шум в ушах он уже различал лай собак. Как и предполагал капитан, немцы решили прочесать лесной массив. То ли собаки подняли тревогу, то ли охрана решила подстраховаться – рассуждать было некогда. Между деревьев, обшаривая каждый метр, шла цепь, десятка два вооруженных автоматами немцев.

Глебу с огромным усилием удалось дотянуться до ближайших веток, он что есть силы вцепился в спасительную опору. Подтянулся, оседлал ветку покрепче, в следующую секунду встал на нее ногами и принялся подниматься выше по веткам.

Алтын двигался по другой стороне огромного дерева. Он легко перебирал ногами и руками, словно используя удобные ступени, привычные для такого способа передвижения. Когда-то Оспанову довелось работать целое лето в бригаде сборщиков, которые занимались шишкованием. Вот тогда-то ловкий, с гибким телом парнишка и освоил умение сноровисто забираться почти на самую верхушку.

А вот у его командира получалось хуже. Ноги то и дело скользили по тонким отросткам с плотной хвоей, а тело теряло равновесие. Капитан несколько раз чуть не сорвался вниз, но каждый раз у него получалось балансировать на хлипкой опоре.

Когда собачий рык раздался почти под ним, разведчик замер и всем телом приник к грубой коре, стараясь затеряться в густой хвое.

Даже через толщу еловых ярусов собака почуяла запах чужака и зашлась в неистовом лае. За ней затянули многоголосый хор остальные.

Мощные злобные овчарки лаяли и хрипели на разные лады, разбрызгивая пену с острых клыков. От их воя стыла кровь в жилах, а волосы ерошил инстинктивный страх.

Казалось, этот кошмар не кончится никогда, еще секунда, и немцы обнаружат разведчиков, притаившихся между веток. Стоит только одному из преследователей поднять голову и всмотреться в силуэты, замершие между ветвей…

Хозяин собаки, которая почуяла советских бойцов, выругался:

– Молодая, глупая. На каждую белку лает.

Чтобы успокоить животное, он стащил с плеча автомат и дал очередь вверх. Пули с визгом прошли совсем рядом с капитаном, ударились в ствол, выбивая во все стороны острые щепки.

Глеб прикрыл глаза: терпеть, только терпеть, чтобы не выдать себя. Стрельба, лай собак сводили с ума, он готов был сделать что угодно, лишь бы поскорее остановить этот кошмар.

Страх, боль в теле, ужас от близкой смерти – он все выдержит, преодолеет. Надо терпеливо ждать, и тогда фашисты уйдут.

Трое разведчиков затихли на своих местах, слились с деревьями, с ветром, со снегом – с природой вокруг. Собака, которая заходилась в хриплом лае внизу, наконец успокоилась, отвлеклась на что-то другое.

Цепочка автоматчиков двинулась дальше, отдаляясь от спрятавшихся разведчиков.

Алтын, который успел забраться на самые тонкие ветки наверху, прошептал:

– Они вернутся! Нельзя вниз.

Шубин кивнул в ответ – да, придется сидеть так дальше и ждать, пока не закончится рейд.

Он вдруг понял: не надо вниз! Наоборот, надо подняться еще выше, как можно выше. Обзор с вершины ели – это возможность, которую он так долго искал, чтобы получить сведения о вражеских позициях. Сверху в бинокль они смогут увидеть, что происходит на подступах к Умани. Больше никак, это самая подходящая точка для наблюдения.

Командир поднял голову и зашептал младшему лейтенанту:

– Спускаться не будем, останемся на вершине. Надо будет подняться как можно выше. С верхушки сможем вести наблюдение. По-другому никак! К поселку не подойти, там охрана по периметру выставлена на каждом метре.

Алтын согласно кивнул и тут же начал выполнять приказ командира. Он на удивление легко двинулся наверх, осторожно проверяя ногами каждую ветку. Они гнулись, раскачивались под его весом, но выдерживали.

Глеб протянул ему свой бинокль:

– Держи.

Шубин понимал, что лучше всего исполнить его замысел сможет именно младший лейтенант Оспанов. Он самый легкий и ловкий из них, по веткам передвигается легко и свободно словно цирковой акробат. А значит, поднимется максимально высоко и сможет рассмотреть расположение немцев. Да, парню придется провести еще несколько часов без отдыха и сна на пронизывающем ветру. Но это нужно сделать, чтобы выполнить боевую задачу.

Оспанов за время вылазки, казалось, научился понимать командира без слов. Он подхватил бинокль за ремешок, повесил его на шею и черной тенью скользнул еще выше. Его тонкая фигурка слилась с мохнатыми еловыми ветками и черно-серым небом и вскоре оказалась почти на самой макушке хвойной стрелы.

Там Алтын вытянулся, чтобы распределить вес, и поднял бинокль к глазам, стараясь в предрассветной темноте рассмотреть, что происходит на линии обороны возле Умани.

Шубин тихо окликнул второго разведчика, Виктора Волченко:

– Держишься?

– Угу, – буркнул тот, с трудом удерживаясь на ветке у самого ствола. От сильного озноба его ощутимо трясло, тело едва слушалось.

– Давай, крепись. Как обратно пройдут, можно будет спуститься, – предупредил его Шубин.

Он решил дать парню передышку, чтобы тот смог одолеть путь назад. А пока они с Алтыном будут вести наблюдение, по очереди забираясь с биноклем на вершину ели.

Снова вдалеке раздался лай собак. Разведчики замерли. Цепочка фашистов медленно прошла в обратном направлении. Когда стихли шаги и бряцание оружия, капитан с облегчением выдохнул – опасность миновала.

Наконец, разведчикам можно было осторожно спускаться на землю. Алтын поспешил вниз, в бинокль он ничего разглядеть не смог, кроме неясных серых теней – было еще слишком темно, чтобы вести наблюдение.

Дрожащий в лихорадке Виктор попросил:

– Давайте разведем костер, товарищ командир, прошу вас! У меня вся одежда сырая, я не чувствую ни ног, ни рук от холода.

– По-охотничьи можно, – поддержал его Алтын. – Ни дыма, ни огня не будет.

– Запах будет, – возразил капитан. – Нет, мы должны соблюдать маскировку. Вы же видели, охрана тут серьезная. Они прочесывают лес с собаками, может быть, пойдут еще раз. Собаки учуют запах костра за километр. Я понимаю, что все устали и холодно, но придется терпеть и дальше.

Волченко вдруг весь сжался и застонал, ноги у него подкосились, и разведчик рухнул на землю. Ему казалось, что не осталось сил сделать хоть одно движение. До этого Виктору не приходилось ходить в такие долгие и опасные вылазки, он впервые столкнулся с тем, что надо сутками терпеть холод и лишения.

Однако командир не дал ему пасть духом. Он попросил Алтына:

– Давай поможем ему. Надо растереть конечности. Разогнать кровь по телу, чтобы он почувствовал тепло.

И они принялись за дело – стали растирать товарищу лицо, руки и ноги. Со стороны казалось, будто два охотника пытаются добыть огонь возле неподвижного дерева.

Когда Волченко перестал дрожать, Глеб силком приподнял его:

– Давай вот сюда, на полянку. Между деревьев не будет такого ветра. Не ложись, не садись! Ходи, двигайся, шевелись! Если даже нет сил, все равно шевелись. Это твой шанс спастись.

Виктор медленно, с перекошенным лицом побрел от дерева к дереву. Он шел словно во сне – спотыкался, теряя равновесие. Сознание висело на тонком волоске, напоминая ему о том, что это не кошмарный сон, а реальность. Но самым важным было то, что лейтенант начал приходить в себя, чувствовать, как по телу бежит колючий ток согревающейся крови.

В это время его товарищи снова забрались на сосну. Они выбрали самое большое дерево, макушка которого была выше остальных. Теперь с помощью ремня Алтын пытался дотянуться до ближайшей ветки, стоя на спине у командира. С третьего прыжка ему удалось зацепиться, повиснуть на руках и потом вскарабкаться вверх на прочную опору.

Черные сапоги замелькали все выше и выше, пока, наконец, совсем не пропали из вида, скрывшись в густой хвое. Шубин подождал, пока сверху не раздался условный свист – Алтын с биноклем добрался до самой макушки. Только после этого Глеб разрешил себе закрыть глаза и прислониться к стволу. Он очень устал, он не спал уже вторые сутки и продрог так же, как и его ребята. Но он знал, на что идет: эту трудную операцию, кроме него, не выполнит никто.

Теперь у него было два часа, прежде чем он сменит на посту младшего лейтенанта Оспанова. Они с Алтыном решили наблюдать по очереди, так как на вершине очень быстро можно замерзнуть от сильного ветра.

Опытный разведчик решил использовать два часа, чтобы хоть немного согреться. Однако он не стал ходить, как Волченко, понимая: ему надо сохранять концентрацию и направленное внимание, чтобы следить за обстановкой. Поэтому Шубин начал медленно делать зарядку, прохаживаясь по небольшой территории между деревьев.

В предрассветный час в лесу на оккупированной фашистами территории советский разведчик словно заправский физкультурник на разминке делал махи, наклоны, повороты, выпады ногами. Привычные движения, которые он, будучи курсантом, делал каждое утро в училище связи, помогали: разгонялась кровь, тело наливалось теплом, сознание становилось более ясным, из головы уходил туман.

Руки и ноги двигались, а голова жила отдельно. Капитан прислушивался к каждому звуку, доносящемуся с окраины лесного участка, даже принюхивался к запахам, которые приносил ветер. Главное сейчас, чтобы не вернулись эсэсовцы с собаками. Один, без помощи Алтына он не сможет затащить на дерево Виктора, да и навряд ли Волченко удержится на тонких ветках в таком состоянии. За эти несколько часов, что группа провела в убежище, ему стало только хуже. Парень почти не реагировал на звуки – шагал, как заведенный, сам не понимая куда.

Через два часа капитан Шубин тронул Волченко, который стоял, прислонившись к дереву, и молча смотрел вдаль:

– Виктор, одежда просохла. Теперь можно прилечь на пару часов. Я тебе помогу. Сделаем что-то типа шалаша из хвойных лап, ты сможешь там согреться.

Виктор лишь кивнул и вцепился в ствол дерева, чтобы не упасть.

Пока они готовили лапник, сверху спустился Алтын. Он стучал зубами от холода, его смуглое лицо посинело от пронизывающего колючего ветра, что завывал среди еловых макушек.

– Ну, что там? – насторожился капитан.

– Тттанки, тттоварищ кккапитан, идут. Насчитал больше пятидесяти штук. – От холода Оспанова трясло.

Он с трудом попытался снять бинокль, чтобы отдать командиру, но непослушные пальцы никак не могли ухватить тонкий ремешок.

– Одну бронетехнику не пустят, значит, сейчас поддержка пойдет, – заключил Шубин. – Надо будет наблюдать до темноты. Если колонна не кончится, останемся на ночь и будем пытаться подобраться поближе. Вот что, нам надо сохранить силы. Сейчас ложитесь в шалаше. Вы сможете согреться друг от друга. Так хотя бы немного отдохнете. Я поднимусь наверх, продолжу следить за немцами.

Оспанов помог залезть командиру на дерево, потом вместе с Виктором устроился в шалаше. Немного согревшись, они мгновенно заснули крепким сном.

А капитан Шубин наверху принялся вести наблюдение. Дрожащей от холода левой рукой он вцепился в ветку, а правой прижал к глазам окуляры бинокля.

На леденящем ветру разведчик уже через десять минут окоченел. Он старался не шевелиться, чтобы не растерять последние запасы тепла под одеждой. Колючие вихри кружились вокруг него и, будто надоедливый хулиган, рвали за волосы, лезли стылыми пальцами под ватник и гимнастерку.

Шубину пришлось сцепить зубы, собрать всю свою волю, чтобы сосредоточиться на том, что он видел в окуляры бинокля.

А там по дороге, идущей через Умань, ползли черные грузовики с брезентовыми тентами. После танков через деревню шла пехота, спешили связисты с огромными катушками. Металл бинокля леденил пальцы, обода, казалось, обжигают глазницы, и все же Глеб терпеливо переносил мучительные минуты, которые так медленно слипались в долгие часы.

После обеда они снова поменялись с Оспановым местами. Глеб рухнул на еловые лапы, прижался к напарнику и будто провалился в черную яму. Сквозь пелену забытья он чувствовал, как содрогается крупной дрожью, потом, наконец, немного согрелся от лежащего рядом Волченко.

Он проснулся от того, что ему сделалось непривычно тепло – с обеих сторон к нему жались продрогшие разведчики.

– Оспанов, ты почему здесь? – Шубин вскинулся со своего места.

Сонный Алтын с трудом приоткрыл глаза:

– Так темно уже, товарищ капитан. Ничего не видно.

– А колонна прошла? Еще что было? После пехоты немцы идут через населенный пункт?

– Нет, товарищ капитан. Я, когда вас сменил, полез наверх. Там последний обоз прошел, в телегах везли боеприпасы. А потом все, больше никого не было. И охрана тоже ушла с дороги в Умань, пусто. Я вас звал, звал, не дозвался, кричать побоялся. И сидел до темноты на дереве, наблюдал. Так примерз, что вот упал и уснул. Простите уж, товарищ капитан. Сам не понял, как такое случилось. Совсем от холода башка перестала работать.

– Ты все правильно сделал. Это ты меня прости, что тебя не услышал. Ладно, передохнуть надо было. Совсем уже без сил, а нам еще шагать больше двадцати километров.

– Витя, Витя, вставай. – Алтын принялся трясти товарища за плечо. Но Волченко лишь застонал в ответ.

Лицо у него распухло и покрылось красной коркой обморожения, веки отекли так, что глаза превратились в узкие щелки. Младший лейтенант окончательно свалился в лихорадке и уже не реагировал на слова своих товарищей.

Оспанов испуганно глянул на командира:

– Товарищ командир, совсем плохой он. Без сознания, в лихорадке. Что делать будем?

Глеб и сам видел, что Виктор мечется в страшном жару, а значит, тащить его придется на себе, потому что без помощи он не придет в себя, как ни старайся.

Однако это лишь одна трудность. Не меньшая опасность – его бессознательное состояние. В бреду больной Волченко может начать кричать или стонать, а значит, привлечет ненужное внимание. Ведь им придется снова передвигаться по немецкой территории с величайшей осторожностью.

Но оставить больного товарища замерзать в лесу они не могли. Из ремней и веток разведчики соорудили подобие волокуш и отправились в путь с больным напарником.

Шубин, как более крупный, взялся тащить тяжелую поклажу. Иногда его сменял младший лейтенант Оспанов, но он был слишком мелкий, поэтому быстро выдыхался. Тащить самодельные санки по влажной грязи было тяжело. Склизкий слой чавкал и впивался липкими пальцами в самодельные сани, не давая разведчикам уйти из леса.

Из-за тяжелого груза и труднопроходимой дороги разведчики к рассвету смогли пройти лишь половину запланированного пути.

Глава 3

К утру ветер стих, и на лес опустился густой туман, белый и влажный. Он будто плотное, набухшее от сырости одеяло закрыл собою все окрестности. Не было видно ничего – ни деревьев на расстоянии вытянутой руки, ни неба над головой, чтобы определить направление движения.

Шубин в таком случае всегда использовал компас, но во время одной из последних разведок его верный помощник утонул вместе с формой. А обзавестись полезной вещицей на фронте заново не так-то просто. Поэтому разведгруппа оказалась ко всем своим бедам еще и без ориентира.

Разведчики вслепую шли все медленнее, пытаясь на слух определить, где они находятся. Но через белую молочную стену звуки доносилось приглушенно и путано, все мешалось с лесными шорохами и скрипом деревьев.

Вдруг Глеб Шубин почувствовал, что под ногами совсем не упругий слой полусгнивших листьев и не жидкая хлюпающая вязь леса, а твердая дорога.

Капитан резко вытянул руку, останавливая младшего лейтенанта Оспанова:

– Стой! Мы, кажется, заплутали и на дорогу вышли. Давай назад.

Алтын замешкался, закрутился на месте, пытаясь понять направление. Куда идти? Шагать назад? Или в сторону? В этой молочной густоте не разобрать, где что находится.

Неожиданно из сырого марева прямо на них шагнул немецкий автоматчик. Видимо, он тоже не ожидал такой встречи, поэтому на несколько секунд замер с открытым от удивления ртом.

Зато капитан Шубин отреагировал мгновенно – выхватил из-под ремня нож и ловко вонзил его в горло замешкавшемуся фашисту. Второй рукой разведчик зажал рот автоматчику, чтобы тот не выдал их криком.

Алтын пришел в себя, перехватил оружие из рук фашиста, не давая тому выстрелить. Еще два удара ножом в ослабевшее тело – и противник, наконец, рухнул на дорогу, заливая снег кровью.

– Где-то рядом еще один: патрули по двое ходят, – предупредил командир.

И в подтверждение его слов из тумана послышался вопрос на немецком языке:

– Эй, Фридрих, ты здесь? Откликнись, я заблудился в двух соснах из-за этого чертового тумана.

Шубин отозвался на немецком:

– Я здесь, иди на голос. Я тут, на дороге.

Патрульный рассмеялся:

– Что у тебя с голосом? Тоже скрутило живот после вчерашней капусты? Я едва добежал, все кругом мокрое, ничего не видно. Подтираться ветками на холоде – та еще пытка. Теплый сортир в казарме покажется мне раем. Эй, Фридрих!

Немец, наконец, смог разглядеть в тумане темный силуэт. Он радостно шагнул навстречу напарнику, было видно, как ему не по себе в этом непроглядном море.

Как вдруг что-то больно резануло его ниже груди, потом чья-то рука перехватила и очень сильно сжала горло.

Патрульный попытался вдохнуть и позвать на помощь. Но лезвие ножа уже несколько раз вонзилось ему в грудь, в шею и в живот. Он еще пару минут смотрел удивленными глазами на лицо напротив – в густой щетине, суровое, с облезлой обмороженной кожей, а в голове крутилась последняя мысль: «Откуда здесь русские?»

Боковым зрением автоматчик заметил еще одного человека. Тот выбросил руку вперед и перерезал фашисту горло – тот мешком свалился на дорогу.

Младший лейтенант Оспанов тяжело дышал, ему пришлось наносить удары ножом со всего размаху, пока капитан Шубин удерживал противника.

Глеб глянул на тела немцев:

– Надо уходить, и как можно быстрее. Мы слишком близко подошли к населенному пункту, раз наткнулись на патруль.

Уставший донельзя Алтын кивнул в ответ. Он был согласен с командиром группы – они сбились с пути во влажной мгле и оказались слишком близко от расположения германских войск. Как только туман рассеется, они станут видны как на ладони.

А идти, ориентируясь на дорогу, под прикрытием белой хмари – огромный риск. С больным Волченко на руках быстро скрыться в лесу не получится, поэтому надо придумать, как сориентироваться на местности. И сделать это немедленно!

Капитан Шубин быстро принял решение:

– Идем вдоль дороги до тех пор, пока у нас есть прикрытие. Туман еще плотный, не скоро рассеется. Дорога для нас сейчас единственный ориентир. Как только марево начнет редеть, возвращаемся в лес. Это очень опасно – можем опять нарваться на фашистов. Но и через лес идти без ориентиров невозможно. Придется сделать так, иначе будем ходить кругами и потеряем время.

Оспанов согласно кивнул, от усталости ему даже говорить было трудно. Он взялся за ремень, чтобы снова взвалить на себя больного Виктора. Перед этим наклонился проверить товарища и с облегчением убедился – дышит, едва заметно, но все же есть теплое дуновение. Значит, еще остается шанс дотащить лейтенанта живым.

И разведчики снова двинулись в путь, теперь рядом с серой лентой дороги в густом молоке тумана.

Группа прошла еще пару километров, медленно и мучительно. От высокой влажности снова стало невыносимо промозгло, сырость напитала одежду, и разведчиков начало трясти от холода. Им не помогало даже упорное движение, все равно мышцы деревенели и не слушались. Через полчаса поднялся сильный ветер: он принялся рвать на клочки густую муть, служившую защитой. От его колючих налетов было невыносимо, бойцам казалось, что на них нет никакой одежды, словно стоят они обнаженные на пронзительном ветру.

Наконец, когда влажная дымка окончательно рассеялась, стало ясно, где они находятся. Разобравшись с ориентирами, группа ушла с дороги, перешла небольшое поле и поспешно направилась к полоске леса. За четверть часа упорной ходьбы со стонущим Волченко на руках они добрались до спасительного укрытия.

Там изможденный Шубин скомандовал:

– Привал!

Сейчас они были в относительной безопасности, хотя бы не торчали у дороги, рискуя столкнуться с немцами. В их случае, с тяжелобольным на руках, приходилось выбирать только самые безопасные варианты, так как силы уже были на исходе.

Руки и ноги капитана дрожали от напряжения, почти всю ночь ему пришлось тащить волокуши с больным лейтенантом Волченко.

Глеб понимал, что дальше при свете дня им двигаться опасно даже по лесному массиву – сил после ночи почти не осталось, внимание рассеивается. К тому же передвижение замедляет тяжелый груз. При столкновении с немцами они не смогут быстро уйти в укрытие или дать отпор. Придется еще дальше оттягивать возвращение, пережидать светлое время суток, а потом в темноте пробираться к своим. Тем более, судя по положению солнца и посветлевшим пятнам звезд, идти оставалось немного – около десяти километров.

В другом случае капитан Шубин одолел бы это расстояние за пару часов и не стал бы дожидаться спасительной темноты. Но не сегодня: они ослаблены бессонной ночью и сильным холодом, а еще тащат с собой занемогшего во время операции товарища.

Глеб ткнул пальцем в небольшой домик на границе поля и лесной опушки:

– Я схожу проверю, можно ли там организовать укрытие на день. Похоже на сторожку или заимку охотников. Да нам сейчас все сойдет, лишь бы укрыться от непогоды. Алтын, остаешься с Волченко.

Оспанов, который сидел прямо на земле, привалившись к стволу ели, кивнул.

Глеб распластался на земле и пополз по направлению к избушке.

Оспанов, совсем обессилевший, присел рядом с товарищем. Волченко лежал неподвижно, бледное лицо его, окаменевшее, без кровинки, было будто у мертвеца. Только по теплому, едва заметному дыханию можно было определить, что молодой офицер еще жив.

Алтын нащупал ледяную ладонь товарища, растер ему пальцы – пускай согреется. Потом наклонился к самому уху и зашептал:

– Витька, ты давай, крепись. Ты мне обещал на курсах, что мы до самой победы с тобой продержимся. Вот и держи слово. Ты же офицер, ты коммунист, нельзя тебе умирать. Нам немного осталось, до нейтралки часа за три доберемся. Я тебя не брошу, дотащу, а товарищ капитан мне поможет. В госпиталь тебя отправим, там укол сделают, мигом станешь здоровый. Будешь бока отлеживать на койке больничной, передохнешь немного. Чуть-чуть осталось, Витька, крепись. Ты живи, слышишь, Витька! Ты обещал мне. До победы, Витька, бьемся. Ни за что смерти не сдадимся! Слышишь?

Ослабевший, мечущийся в забытьи Волченко вдруг в ответ еле заметно сжал ему руку. Однако этого легкого, едва ощутимого движения было достаточно – слышит его товарищ, не сдался смерти, готов бороться и дальше…

Они были знакомы очень давно, с самого детства, которое прошло в детском доме. Еще школьниками мальчишки подружились и поклялись в вечной дружбе, а свой уговор скрепили кровной клятвой. С тех пор Алтын и Виктор всегда были друг другу поддержкой и опорой, и судьба не разлучала их. Вместе ездили по путевкам на отдых, пробовали себя в разных местах и профессиях. А после по рекомендации профсоюза решили поступать в военное училище. Алтын даже отказался от предложения пойти в авиацию, куда его звали за сметливый глаз и быструю реакцию. Даже воевать они отправились бок о бок и в одинаковом звании. Помогали друг другу, прикрывали от пуль, согревали в холода. И сейчас Алтын просил друга об одном – не сдаваться смерти, ведь их двое, а вместе они сильнее.

Оспанов разговаривал с товарищем, пока не вернулся капитан Шубин. Отдышавшись, он дал «добро» – крошечный домишко, вероятно бывший до войны домиком лесничего, стоял сейчас пустой. Можно спрятаться там до вечера, переждать светлое время суток, а с наступлением темноты двинуться дальше.

Разведчики ползком двинулись к жилищу на отшибе, таща за собой Виктора. В доме Алтын уложил друга в самом темном углу на полу. Ни скамеек, ни стола в жилище не было – все деревяшки, наверное, сожгли его последние обитатели, пытаясь согреться. Хорошо хоть стены защищали от промозглой весенней сырости и пронзительного ветра.

Непостоянная весенняя погода опять портилась, набираясь суровым зимним холодом. После тумана к вечеру грозили ударить заморозки.

Несмотря на стылость, разведчики даже не пытались развести огонь в печурке. Лишь плотно заперли дверь и постарались найти в крошечной избушке уголок подальше от разбитого окна, откуда задувало ледяным ветром.

Оспанов и Шубин забрались на приступок печки. Даже твердые кирпичи сейчас показались измученным разведчикам удобными: хотелось вытянуться на них и дать передышку изнывающему от усталости телу.

Командир предложил младшему лейтенанту:

– Давай будем отдыхать по очереди, как в прошлый раз. По два часа в карауле. Потом меняемся. Место, конечно, отдаленное, но осторожность не помешает.

Алтын согласился. Не признаваться же командиру, что от усталости он даже потерял сон. Это было какое-то жуткое ощущение, словно он находился под водой: все звуки приглушены, каждая мысль словно пробивается сквозь вязкую стену, но при этом невозможно уснуть от напряжения во всем теле.

Младший лейтенант все время внимательно вслушивался в дыхание товарища, который затих в углу. Волченко не стонал и не метался в бреду, но дыхание его было хриплым и тяжелым, словно в груди у него клокотала вода. Когда приходила его очередь наблюдать за полем, что чернело за окном домика, Алтын касался руки и тихо шептал:

– Витя, я здесь. Не бросили тебя, донесем. Потерпи, ночью будешь в госпитале.

Длинный серый день тянулся в бесконечной натуге. Разведчики с тревогой и недовольством наблюдали за солнцем, которое с неохотой катилось по небу. Погода то зацветала голубым небом, то вдруг хмурилась серой моросью и ледяным ветром. В этот раз им не повезло: из-за распутицы и перепадов температуры случилось столько бед. Они не смогли пройти запланированное расстояние по тяжелой дороге, терпели лишения из-за холода, потеряли товарища, а дорога назад все никак не кончалась.

Во время своего дежурства Глеб несколько раз спускался с печки проверить больного Виктора. Соскребал немного наледи с окна, согревал в руках и мочил ему губы. Младший лейтенант не приходил в сознание – лежал в тяжелой горячке и только нервно вздрагивал от лихорадки, которая не отпускала его.

Шубина менял Оспанов. Глеб привычно погружался в подобие дремоты, потому что приучил себя пользоваться такими короткими передышками во время рейдов и отключать сознание, пульсирующее тревогой.

А младший лейтенант Оспанов начинал то ругать, то просить солнце поскорее исчезнуть за горизонтом, просил ветер перестать дуть, а снежные тучи проплыть мимо их убежища. Алтын страшно переживал: он хотел как можно быстрее доставить больного товарища к своим. Его мучали сомнения – а что, если погода снова испортится? Вдруг из-за тумана они собьются с пути?

Наконец, воздух стал сереть и сгущаться, поле своей чернотой приблизилось к начинающимся сумеркам – можно было выходить из укрытия.

Оспанов зашевелился на приступке, разминая ноги, командир прикидывал, как им поудобнее вытащить волокуши с больным через дверь, как вдруг за стеной послышалась отрывистая немецкая речь.

Оба разведчика напряглись, разом переглянулись. У каждого в голове мелькнула надежда: может быть, немцы пройдут мимо? Ну зачем им крошечное жилище, где с трудом могут разместиться трое человек, где ни еды, ни дров – ничего полезного, чтобы выбрать избушку в качестве пристанища для отдыха.

Но голоса стремительно приближались, уже было слышно, как шлепают по грязи несколько человек, коротко покрикивает на кого-то старший.

Спрятаться было некуда, совсем маленькое пространство, где ни мебели, ни вещей, один только приступок в верхней части небольшой печи.

Глеб обернулся к Алтыну и приложил палец к губам – молчи, а сам шагнул вбок, вжался в дверной косяк, чтобы немцы не сразу заметили его при входе.

Через минуту дверь распахнулась, и в тесное пространство через узкий дверной проем с шумом попытались протиснуться сразу трое немцев.

Один из них огляделся по сторонам, щурясь в темноте, и выкрикнул:

– Господин фельдфебель, тут ничего нет! Ни кроватей, ни еды, ни дров! И очень мало места, мы не сможем здесь все разместиться.

Тут же взревел другой:

– А ну, пропустите! Черт! Ну и нора! – Низкий приземистый вояка оттащил за шиворот рядовых, чтобы самому влезть в маленькое нутро избушки. Он недовольно протянул, не замечая в сумрачном помещении фигуру за своей спиной: – Ладно, внутри на ночевку останусь я и еще три человека. Нет, черт, мы не поместимся. Двое со мной, они будут стоять в этой крысиной норе! Потом поменяетесь, будете греться по очереди. Пошли за дровами в лес, давайте, шевелитесь. Я продрог до костей, здесь есть печь, ее надо будет растопить.

Под крики командира с десяток фигур в шинелях побрели по полю к лесу. Фельдфебель проводил их суровым взглядом и принялся растирать продрогшие руки, ругаясь под нос.

Шубин осторожно поднял дуло автомата, который они забрали на дороге у патрульных, и ткнул им в спину коротышки-фельдфебеля.

Тот подпрыгнул на месте от неожиданности.

– Подними руки или я стреляю, – тихо произнес капитан по-немецки.

Фельдфебель засуетился, нервно взмахнул руками, попытался повернуть голову, чтобы понять, кто это у него за спиной.

Оспанов мгновенно спрыгнул вниз, ощупал немца и забрал у него оружие – винтовку «Mauser 98k». Потом стянул с фельдфебеля ремень и крепко-накрепко связал ему за спиной руки, так что фриц закряхтел от боли.

Шубин повернул пленного лицом к себе. Пора было пустить в ход другое оружие – разведчик достал нож. Острое лезвие впилось в мягкую кожу на горле фашиста, отчего тот, почуяв ледяную сталь, задрожал еще больше.

Капитан чуть сильнее вжал лезвие в беззащитное горло трясущегося в страхе фрица:

– Я сейчас уберу нож, но знай, я держу тебя под прицелом. Когда вернутся твои солдаты, ты выйдешь к ним и прикажешь сдать оружие, а потом связать друг друга. Ты объявишь им, что вы сдаетесь в плен. Хоть одно лишнее слово – и я стреляю. Либо вы мертвые, либо живые – выбирай.

– Я все сделаю, все сделаю! – забормотал немец. Он трясся от страха до подгибающихся ног.

Шубин приказал:

– Сейчас толкни дверь и встань в проеме. Одно движение или шаг вперед – я стреляю.

Немцы уже шли обратно, неся охапку сухих веток и несколько тяжелых пней. Они радостно переговаривались между собой, предвкушая, как, наконец, окажутся в тепле.

Шубин подтолкнул в спину фельдфебеля:

– Ну! Давай к двери!

Фашист, не прекращая дрожать, толчком распахнул дверь.

– Всем стоять! Стойте, не шевелитесь!

Солдаты замедлили шаг и недоуменно уставились на своего командира.

От щелчка предохранителя, раздавшегося за спиной, фельдфебель почти зашелся в визге:

– Да стойте же, кому говорю! Замрите, идиоты!

Немцы замерли в недоумении, выполняя приказ командира.

– Оружие на землю! Снимайте автоматы, черт вас дери! Быстрее!

Солдаты переглянулись, но подчинились – винтовки и пара автоматов упали на землю.

Фельдфебель едва стоял на ногах, он был так напуган, что забыл, что от него требуется.

– Пускай берут ремни и связывают друг друга, – прошептал за его спиной разведчик и ткнул немца в спину автоматом.

По приказу командира немецкие солдаты начали расстегивать ремни. Они глядели на своего фельдфебеля, не понимая, что происходит, почему он ведет себя так странно. Но все же, подчиненные дисциплине, исполнили приказ – начали связывать друг другу руки.

Когда фрицы были обезоружены и надежно связаны, Шубин и Оспанов вышли на свет из-за спины фельдфебеля.

Глеб выставил автомат, чтобы недоумение фашистов сменилось страхом. На глазах подчиненных фельдфебель позволил Оспанову проделать с собой ту же процедуру – связать руки ремнем.

Капитан Шубин заговорил на немецком:

– Вы все теперь военнопленные Красной армии.

Солдаты переглядывались между собой, будто безмолвно обмениваясь нелепой догадкой, что их так легко взяли в плен всего два человека.

Чтобы ни у кого не появилось мысли поднять крик или сбежать, Глеб подошел поближе и направил ствол автомата на ближайшего солдата. Тот побледнел и затрясся словно осиновый лист:

– Умоляю, господин офицер, не убивайте меня. Я согласен, я же сдался в плен. Выполню любой ваш приказ.

Черный глаз ствола уставился на другого шутце, тот тоже запросил пощады. Так по очереди перед лицом возможной смерти сломались все немцы, каждый уже и думать не мог о сопротивлении. Хотя находились они на своей территории и их было больше, по их опущенным головам и поникшим плечам стало понятно – они приняли случившееся и смирились.

Капитан Шубин встал перед толпой пленных, в темноте он почти не видел их лиц. И все же он снова повторил свои условия, чтобы никто не попробовал бежать:

– У вас есть выбор – расстрел или добровольная сдача. Вы все согласились, что станете военнопленными ради того, чтобы сохранить себе жизнь. Обещаю, что не убью вас и отведу на советскую территорию под нашим караулом. Там вас ждет военно-полевой суд, и я не знаю, какой приговор он вынесет. Но гарантирую, что вам предоставят еду, если вы не будете сопротивляться.

Вдруг он краем глаза заметил, как самый дальний в цепи фашистов солдатик начал медленно отступать назад, видимо, надеясь скрыться в темноте. Капитан тотчас же навел на него автомат. Он понимал, что на самом деле не выстрелит, потому что необходимо соблюдать маскировку. Лишний шум – стрельба, крики – привлечет ненужное внимание. А вот немцы в страхе перед оружием об этом, похоже, не думали.

Глеб сделал несколько шагов, чтобы его автомат смотрел точно на неудавшегося беглеца:

– Ну, кто хочет умереть прямо сейчас? Мне кажется, ты сделал шаг!

Все молчали, никто из фашистов не готов был погибнуть здесь, на чужбине. Попытка к бегству была пресечена, немец поник и едва слышно прошептал:

– Нет, господин офицер, вам показалось. Не надо меня убивать.

Глеб оглядел пленных: все они притихли окончательно. Можно выдвигаться.

– Мне плевать, сделаете вы шаг влево или вправо. Оступитесь или взмахнете рукой. Начнете говорить… За любое движение вы будете убиты без предупреждения. Понятно?

Фашисты смиренно закивали головами.

– Строимся в ряд.

Он выбрал четырех самых крепких – они понесут волокуши с больным Волченко.

Потом построил колонну так, чтобы видеть впереди себя всех, и дал команду идти вперед.

С другой стороны процессию направлял Оспанов, он строго следил, чтобы пленные несли его друга аккуратно и бережно. Немцы шли молча, без разговоров, стараясь не спотыкаться и даже не крутить головой по сторонам, чтобы не вызвать гнев сурового русского с автоматом. Обреченно смотрели себе под ноги, тащились понуро, понимая, что впереди их не ждет ничего хорошего.

Их командир, пожилой фельдфебель, плелся в хвосте – ссутулившийся и все еще дрожащий от страха и холода. Он то и дело оглядывался на Шубина, видимо, с ужасом понимая, что их взяли в плен два практически безоружных человека.

– Господин офицер, нас расстреляют, когда мы доберемся до советской территории? – фельдфебель решился все-таки задать вопрос шепотом, чтобы не слышали остальные. – Вы можете сказать вашему абверу, что я сам добровольно сдался в плен. Я не хочу умирать, господин офицер. Я готов отказаться от службы. Если нужно, я расскажу все, что знаю.

– Куда вы направлялись с отрядом? И почему шли в отрыве от основных сил?

Глеб не стал отвечать на вопросы коротышки. Его задача – сопроводить пленного в расположение своей части, а дальше пусть его допрашивают или отправляют в лагерь для военнопленных. Но всего этого рассказывать капитан Шубин своему противнику не хотел, пускай и дальше дрожит от неизвестности.

Фельдфебель объяснил:

– Это остатки отряда. У нас сломалась машина, и мы отстали от своей колонны. Нового транспорта не нашлось, поэтому пришлось тащиться пешком. Мы направлялись в Умань, туда сейчас переправляют всех, кто прибывает с Восточного фронта.

Капитан промолчал, это он знал и без фельдфебеля. И даже, наверное, больше, чем этот гитлеровский служака.

Так, в мрачном молчании, увеличившийся отряд пошел через лесной массив до линии фронта. Здесь на пересеченной местности с невысокими холмами была нейтральная полоса. С немецкой стороны охраны не было. Фашисты не сочли нужным сооружать в этом месте линию обороны, они были заняты сбором сил возле более важных стратегических объектов, чем чистое поле.

Этим и воспользовались советские разведчики, когда приготовились к переходу на оккупированную территорию. Сейчас группа по тому же маршруту должна была вернуться обратно, но условия изменились. Теперь у Шубина с Оспановым был серьезный довесок – с десяток пленных и тяжелобольной товарищ. Поэтому переползти небольшую полосу шириною в километр нечего было и думать. Но и идти по ней открыто было очень опасно, ведь территория находилась под прицелом с нашей стороны. Это капитан Глеб Шубин знал точно: на той стороне холмистой местности вытянулась линия окопов и укреплений – позиция советской части, которая расположилась на этом участке фронта для подготовки к дальнейшему наступлению.

На возвышенностях были оборудованы огневые точки, откуда при любом обнаруженном движении наши сразу открывали огонь на поражение. Стоило хотя бы одному пленному выйти, не таясь, на нейтралку, как его сразу бы изрешетили с нашей стороны.

Глеб приказал младшему лейтенанту Оспанову:

– По-пластунски добираешься до наших, докладываешь, что со мной пленные и больной разведчик. Пускай открывают коридор. Мы не сможем пройти ползком, только шагом. Я присмотрю за немцами. Думаю, за час ты успеешь. Подайте условный сигнал – ракета в воздух, чтобы мы понимали – путь для прохода свободен.

– Так точно. Я сделаю, товарищ капитан.

Младший лейтенант Оспанов волновался, что его товарищ и командир останутся с пленными врагами. Пускай немцы без оружия и связаны, но ведь они могут накинуться на конвоира толпой, расправиться и сбежать.

Поэтому Алтын тихо прошептал командиру:

– Товарищ капитан, может, привяжем их к деревьям? А сами на ту сторону? Вы один против них остаетесь, и убежать никак – Виктора не бросить.

Шубин отрицательно покачал головой.

Когда Оспанов слился с черной полосой земли, капитан засек время. Надо продержаться час один на один с немецкой оравой. Он взял автомат на изготовку и прицелился в крайнего немца:

– Одно движение – и я стреляю. Без предупреждения. И без промаха. А стрелять я умею хорошо, потому что я боевой офицер. Не для того чтобы нападать на беззащитных мирных людей. А чтобы защищать свою родину от таких как вы. От агрессоров, от захватчиков. Защищать без жалости и страха. И я буду это делать до последнего вздоха. Вы убиваете беззащитных людей, моих сограждан. – Дуло автомата переходило от одного бледного лица к другому. – Каждый из вас – убийца и насильник. И каждый из вас заслужил наказание. Я сдам вас военному трибуналу. Там с вас спросят за все…

Пленные немцы стояли с опущенными головами, впервые они задумались не о том, что будет после победы, а о том, что их ждет уже завтра. Перспектива была ужасная.

Долго ждать не пришлось, послышался хлопок, и воздух осветила сигнальная ракета. Оспанов – молодец, добрался до наших.

Глеб указал на черно-серое поле:

– Вперед цепочкой по парам.

К русским окопам пленные подходили все медленнее. Впереди их ждала тяжелая участь – допросы и лагерь для военнопленных.

Их встретили суровые лица советских бойцов, каждый хотел заглянуть в глаза фашистам. Пленных взяли под прицел и вскоре увели на допрос и обыск.

А к Шубину тут же потянулись руки – с фляжками, хлебом, махоркой.

Но он отмахнулся:

– Спасибо, ребята! Все потом. Нам срочно нужно в узел связи, доложить добытые сведения. У нас вон больной, его надо немедленно отправить в госпиталь. Вторые сутки в лихорадке.

Носилки с Волченко подхватили крепкие руки, кто-то накрыл больного теплой дохой. Виктор застонал и вдруг открыл глаза, нашел среди окруживших его бойцов Алтына. Губы его зашевелились, едва слышно Волченко прошептал:

– Спасибо, друг. Спас, не бросил.

Оспанов схватил его за руку:

– Витька, поправляйся! Напиши мне из госпиталя! Напиши обязательно, встретимся! Найди меня!

Он шел рядом с носилками, пока кто-то не окликнул разведчика:

– Эй, младший лейтенант, тебя командир ждет! В штаб пора идти, на доклад.

В теплом помещении штаба капитан Шубин принялся детально излагать полученные сведения:

– В направлении Бельцов прибыли пять 75-миллиметровых противотанковых орудий Rack, рота бронированных полугусеничных бронетранспортеров «Ханомаг», две роты пехоты, десять грузовиков предположительно с боеприпасами и снаряжением для создания узла обороны.

Дежурный офицер торопливо, слово в слово, записал доклад капитана, чтобы потом передать шифровкой дальше по команде.

После доклада подполковник принялся горячо благодарить разведчиков, попросил принести горячий чай:

– Спасибо за службу, товарищи. Трудная была вылазка. Мне доложили, что есть заболевший. А еще, что вы с собой целый отряд пленных немцев привели. Как же вы умудрились-то?

На его вопросы отвечал уже Алтын Оспанов, рассказывал подробно, как они чуть не попались в укрытии и что только благодаря дерзкому решению капитана Шубина смогли выкрутиться в сложившихся обстоятельствах. Вокруг собрались штабные и командиры подразделений – все с интересом слушали младшего лейтенанта.

А Шубин тем временем, укрывшись шинелью, свернулся клубком на лавке. Оказавшись в тепле и выпив горячего чая, он, наконец, разрешил себе расслабиться. Сейчас ему не грозила опасность, он был у своих, вокруг не шумели выстрелы, не завывал пронизывающий ветер – мирно гудела жаркая печь, да шелестели обычные солдатские разговоры. Никто не будил измотанного тяжелым рейдом разведчика.

Глава 4

Глеб смотрел вниз – прямо под его ногами беззвучно раззевались огромные пасти немецких овчарок. Он видел их огромные клыки в клочьях превратившейся в пену слюны. Тут же в него целились черные отверстия немецких стволов, такие огромные, что за ними не было видно лиц фашистов.

«Только не упасть, только удержаться», – мысленно приказывал себе Шубин.

Он вцепился что было сил в ветку, подтянулся всем телом, пытаясь спастись от смерти, которая ждала его внизу. Ноги заскользили по обледенелой коре, начали бить по воздуху, разведчик в ужасе впился в мягкие еловые лапы – нет, он не выпустит их, не упадет на оскаленные пасти. Нет! Он не сдастся!

Кто-то вдруг тронул Глеба за плечо, мягко и осторожно. Он закрутил головой в темноте, взмахнул рукой, защищаясь. Девичий тонкий голосок ойкнул от боли.

И капитан вдруг вспомнил – он в штабе, а не в рейде. Разведка уже завершена, он вернулся назад.

Глеб прищурился на тусклый свет и вдруг заметил тоненький женский силуэт. Женщина гремела рукомойником и всхлипывала.

– Извините, что напугал вас.

Глеб поднялся с лавки и в ужасе увидел, что девушка смывает с лица кровь. Он, наверное, ударил ее во сне, когда ему приснился кошмар!

Смущенный разведчик пробормотал:

– Простите, ради бога. Извините. Давайте приложим что-нибудь холодное.

Он заметался в незнакомом пространстве, пытаясь найти что-нибудь подходящее.

– Ничего. – Девушка снова всхлипнула. – Не винитесь. Я сама виновата. Вы так стонали. Ну, я подбежала, хотела вас разбудить тихонечко. А вы как махнули рукой, ну и задели немного по носу. Ничего, сейчас пройдет.

– Да как же «ничего». – Глеб не находил себе места. Ударил незнакомую девушку, скорее всего дежурную радистку из узла связи, да еще так сильно, что у нее пошла носом кровь. – Вы же плачете! Простите, мне очень стыдно. Мне и вправду кошмар приснился.

– Да я не из-за носа, – снова всхлипнула дежурная. – Из-за шали.

Глеб закрутил головой и разглядел на полу у лавки темную пуховую шаль. Вернее, то, что от нее осталось – два разлохмаченных куска. Наверное, это он порвал ее платок, когда во сне отчаянно хватался за мягкие еловые лапы.

– Это вы меня укрыли платком, а я вам его порвал? Ох, даже не знаю, как и прощения попросить за такое.

Глеб был сам не свой от того, что натворил спросонья. Давно ему не было так стыдно!

Девушка, наконец, вышла на свет керосиновой лампы, вздохнула тяжело, махнула рукой – не надо переживать:

– Да не обращайте внимания. Обратно сошью, заштопаю. Мне просто бабушка эту шаль с собой на фронт дала. Бабули нет уже, она умерла через год, как я добровольцем пошла. Мне соседка письмо прислала, что похоронили. Здоровье у нее и так было не очень, а тут еще голод, холод, за меня переживала, вот и не выдержало сердце. Обычно с фронта в тыл похоронки шлют, а у меня наоборот – из тыла весточка о смерти пришла. Вот я храню ее, бабушка вязала. А вы так замерзли, ну прямо в калачик свернулись на этой лавке, я пожалела и накрыла вас. Она такая мягкая, хоть и старенькая. Повяжешь, и кажется, будто меня снова бабушка обнимает. А когда вы ее порвали, а потом мне еще рукой по носу стукнули, я прямо расстроилась. Не на вас, что вы! Я понимаю, человек из разведки, нервы шалят. Всякое бывает. Просто грустно стало, что бабушки уже нет. Она меня всегда утешала, если я, бывало, коленку разобью или поранюсь до крови. Вот и сейчас кровь, а бабушки нет, некому пожалеть…

У девушки хлынули слезы ручьем, она закрыла руками лицо:

– Простите меня, я такая глупая. Не боец, а девчонка маленькая – все плачу и плачу, никак не могу остановиться.

Шубин ничего не смог придумать лучше. От безутешных рыданий и огромного чувства стыда он сгреб в охапку хрупкую фигурку и прижал к себе:

– Ну ничего, все хорошо. Война скоро кончится, обязательно. Все хорошо будет. Все хорошо.

Он не знал, как еще утешить эту несчастную девушку. Не словами, а нутром понимал, что плачет она не из-за шали или разбитого носа, а от того, что накопилось горе внутри, боль и страх, которые каждый день испытывает человек на войне.

И все-таки его объятия подействовали – девушка еще несколько раз всхлипнула и затихла. Потом выскользнула из крепких объятий и тихо предложила:

– Вы, наверное, есть хотите? Вы ведь трое суток в разведке были.

– Это откуда такие сведения? – удивился капитан. Он только утром прибыл с оккупированной территории, а уже весь штаб в курсе, как прошла разведка.

Радистка смутилась:

– Да ведь вы герой, все знают. Пятнадцать человек немцев в плен взяли вдвоем, без оружия. Мне дежурный велел, чтобы я сидела тихо, как мышонок, пока вы спите. Оставили вам обед и ужин, паек офицерский. – Она указала на маленькую печку в углу. – Вон все стоит в тепле. А на подоконнике консервы, сухари и сахар, это все вам принесли. И форму еще чистую.

– Форму… – Глеб повел плечами. Ему, конечно, хотелось сейчас же переодеться в чистое, но он понимал – сначала надо сходить в баню. Тело пропиталось потом и грязью за эти бесконечные трое суток, одежда стояла колом, нещадно отдавая болотным смрадом.

Кажется, и дежурная из узла связи почувствовала отвратительный запах, потому что спросила:

– Ополоснуться хотите?

От ее вопроса разведчик залился краской стыда. Видимо, несет от него ужасно, что девушка предлагает ему помыться. А он еще полез к ней со своими объятиями, вот дуралей, совсем одичал в лесу! Хорошо хоть в помещении полумрак – не видно, что щеки у него полыхают огнем от стыда.

Но связистка потянула его за рукав куда-то по темному коридорчику:

– Да вы не стесняйтесь. Мы с девчатами здесь сделали каморку без окошек, а в полу дыра. Воды на печке нагреешь, ведро на себя выльешь – так хорошо сразу. Это вы, мужчины, терпите, а нам прямо невыносимо иногда, баня-то редко. Волосы стричь жалко, я их дустом посыпаю, чтобы от вшей избавиться. Ох, как горло он дерет, глаза режет, а я терплю, уж больно косу жалко!

Девушка на ощупь отдернула шторку и указала на крошечный пятачок:

– Вот! Тут и мыло есть. Форму я вашу принесу сейчас, вытираться шторкой, и воды я вам нагрела, сейчас принесу!

– Я сам, сам! – Капитан Шубин чувствовал себя ужасно неловко, что молодая девушка так хлопочет над ним. А он доставил ей одни неприятности: порвал любимую шаль, разбил нос и заставил дышать его вонючей одеждой.

Глеб бегом вернулся обратно, схватил с печки ведро и потащил его по коридору. Ну хоть это он сделает правильно – негоже, чтобы девушка носила для него тяжелые ведра с водой.

И только перед тем, как нырнуть в коридорчик, он спросил:

– А вас как зовут?

– Младший сержант связи Конева! – звонко ответила девушка и потом уже тише добавила: – Да вы называйте меня по имени – Галя.

– Я Глеб, капитан Шубин, – представился разведчик и исчез за плотной занавеской.

Какое же это было удовольствие – смыть теплой водой слой грязи. Он долго скреб себя мочалкой, пригоршнями обливался с ног до головы. И, даже дрожа от холода, все равно не спешил натягивать форму, наслаждаясь своей чистотой. Будто смыл все тяготы трех страшных суток в голоде и холоде рядом со смертью на виду у немцев. Внутри вдруг будто развязался тугой узел напряжения, который чувствовал разведчик, привыкший к постоянной опасности рядом.

Закончив плескаться и смывать с себя накопленную усталость и беспокойство, уже одетый в чистое, капитан Шубин прошел обратно по узкому коридорчику из закутка в комнату штаба. Там при тусклом свете керосинки Галина сидела в наушниках у большого мигающего лампочками аппарата и что-то сосредоточенно записывала.

Глеб не стал беспокоить ее, тихонько пошерудил в печке угли, подкинул дров, выстроил на горячей поверхности котелки со снедью. Есть хотелось неимоверно, но он тянул время, ожидая, когда его знакомая освободится и разделит с ним ужин. Очень уж капитан мечтал продлить такое приятное знакомство этой необычной ночи. Война была где-то далеко, она отодвинулась и затихла на пару часов, давая разведчику возможность вспомнить о радостях обычного существования.

Галина долго возилась с записями, хмурилась и выбивала ответы на аппарате связи. Глеб решил не смущать девушку, до того она выглядела серьезной и совсем не обращала на него внимания. Он вышел на крыльцо и с удовольствием вдохнул полной грудью свежий воздух. Мартовскую сырость можно было буквально потрогать руками – она висела в воздухе плотной завесой. От ее ледяных объятий, на контрасте с теплом натопленного дома, разведчика мгновенно начал трясти озноб. Но несмотря на дрожь в теле и сырость, которая проникала под одежду, капитан Шубин радостно втягивал аромат этого вечера. Как приятно чувствовать не гарь и копоть, а скорое приближение тепла.

В ледяной свежести проскальзывали запахи южного ветра, который нес на застывшее под снегом пространство долгожданную весну. Приближающееся тепло радовало: станет чуть-чуть легче жить и воевать. Какое же тяжелое испытание для разведчиков – часами лежать в ледяной каше из воды и снега, сутками идти по вязкой размытой жиже. Распутица, влажность и ночной мороз, продирающий до костей, мучали не меньше, чем опасная близость врага. Да, эта последняя вылазка далась ему очень тяжело, от холода несчастный Волченко слег с лихорадкой. Да в принципе и результатом рейда капитан Шубин был доволен не до конца. Планировалось пройти совсем другой маршрут, а они освоили его лишь частично из-за болезни одного из разведчиков и плотного кордона немцев, не смогли проникнуть в главный немецкий узел обороны. Глеб не привык к полумерам, относился к выполнению поставленной задачи щепетильно, делал все, чтобы выполнить ее так, как запланировано. Он, как опытный разведчик, знал, что от его работы, от собранных им сведений зависят тысячи жизней. Поэтому корил себя за любой промах или слабость, как сейчас. Пускай распутица и непогода, немецкая охрана и бесконечные дозоры, но если бы он мог вернуться назад, то пошел бы один и проник в каждый намеченный населенный пункт.

Но дело уже было сделано, они вернулись назад, оставалось только сожалеть о недоделанной работе. Разведчик мотнул головой, стряхивая тяжелое чувство вины. Надо принять все как есть. Ведь он мог погибнуть и погубить своих товарищей, мог не вернуться назад. Но он здесь, в тыловой части, живой, здоровый, он опять обманул смерть! Так что надо ловить короткие минуты отдыха. Как же приятны эти простые радости – чистая одежда, теплый кров. Они дают надежду, что война скоро закончится, впереди ждет победа, а потом мирная жизнь. Вот такая, как сейчас, когда горит огонь в печи, в комнате за столом сидит красивая девушка, а на печке их ждет горячая еда. Они могут просто разговаривать, ужинать, а не бежать со всех ног и не прятаться в окопах от пуль. Это уже победа – отвоеванная назад земля, где налаживается обычная жизнь, без страха и горя.

Война идет уже четвертый год. Курское сражение и битва за Сталинград стали ее переломными моментами. Теперь немецкая армия под командованием своего фюрера не наступает, а бежит, оставляет оккупированные земли. Конечно, каждый километр залит кровью погибших советских воинов, продвижение вперед дается с трудом, но самое главное, что Красная армия теперь наступает. Медленно, выгрызая все новые рубежи, идет вперед.

От этой мысли у капитана трепетало сердце, внутри разливалась теплая, как весенний ветерок, надежда. Глеб замер на несколько секунд с закрытыми глазами, переживая радостные мысли.

Ночную тишину нарушил стук в окошко, женская рука махнула за стеклом – идите внутрь.

Когда Глеб вернулся обратно в узел связи и по совместительству штаб, девушка кивнула ему на стол, где она выставила котелки с едой, положила ложку и краюху хлеба:

– Что же вы, товарищ капитан, не едите? Это все ваше, садитесь, пока горячее! Вот, я вам ложку свою дала. Все готово!

Как настоящая хозяйка, Галина постелила на стол чистую тряпицу. Приглушенный свет керосинки, симпатичная Галина, вкусный ужин – от всего этого веяло невероятным домашним теплом.

Глеб улыбнулся:

– Зовите меня просто Глеб. Так не хочется сейчас думать, что мы на войне, что вы младший сержант Конева, а я капитан Шубин. Глеб и Галина – так будет лучше. А не ужинал я, потому что вас ждал. Давайте вместе поедим.

Связистка опустила глаза и сурово ответила:

– Я на службе, товарищ капитан. И… вы… это ваше все. Не привыкла я никого объедать.

Сталкивалась уже Галина с интересом мужского пола и всегда отказывала, считая, что на войне нет места для личной жизни. Хотя и понравился ей этот молчаливый разведчик, но его предложение перейти на «ты» девушку насторожило.

Глеб мгновенно понял, что радость разделить ужин воспринята ею совсем не так, как он предполагал. И поспешил успокоить связистку:

– Вы не подумайте ничего, Галя. Я не дамский угодник какой, совсем не ухаживать за вами взялся. Вы не то подумали! Вы девушка очень красивая, но я же так… Тьфу. – Он смутился от того, что не может объяснить создавшееся положение. – Извините. Одичал на передовой, отвык с людьми разговаривать, а уж с женским полом – так и вовсе… – Глеб растерянно махнул рукой, не зная, как продолжать. – Просто так редко получается по-домашнему поесть. За столом, из чистой посуды, горячее! Еще и женщина рядом! Как будто мирная жизнь настала. Словно я с работы пришел и с женой ужинаю.

Галина заметно оробела, заалела от его слов, но все-таки села за стол. От искреннего смятения разведчика она поверила, что он не думает ни о чем таком, и постаралась сгладить общую робость. Она отломила кусочек хлеба.

– Ничего, что ложкой одной? Мы-то с девчатами привыкли уже, как одна семья. Давайте я вот хлебушком подцеплю немножко.

Сначала оба смущались, ели молча. Но потом от горячей еды и спокойной обстановки стало легче, спала, наконец, завеса неловкости.

Галя удовлетворенно выдохнула, чувствуя, как по телу растекается теплая сытость:

– Ух, аж в жар бросило. Такая я голодная была, прямо живот сводило.

– Угу, – отозвался Глеб с набитым ртом.

Она не удержалась и снова принялась за еду.

– Ой, в это время всегда такой аппетит волчий, прямо ужас какой-то. Я обычно воду пью, чтобы хоть немного отвлечься. Бывает, по три-четыре кружки за ночное дежурство выпиваю.

Их поздний ужин совсем не походил на свидание, слишком жадно оба ели. И только когда голод был утолен, они принялись отхлебывать из больших кружек чай и не спеша смаковать ночное угощение.

Галя разрумянилась.

– Согрела-а-сь, – протянула девушка. – Я ведь мерзлячка страшная, девчата надо мной смеются, что я вечно как капуста кутаюсь в сто одежек.

– Вам поэтому шаль бабушка прислала? – Глеб до сих пор чувствовал себя виноватым, что испортил Гале пуховый платок.

А она вдруг засветилась от воспоминаний, улыбнулась мягко:

– Ой, шаль – это такое, вырастили меня в ней… Считайте, что шалью маленькую спасли от смерти. Я ведь родилась и сразу заболела страшной чахоткой. Родители с бабушкой жили в бараке при заводе, топили плохо, с дровами и углем беда была. Вот и застудили, как домой привезли. Месяца не было мне, бабушка рассказывала, как лихорадка со мной случилась, да такая сильная, что врачи не хотели меня в больницу брать. Родителям работать надо было, четверых детей кормить, а я младшая в семье – не шутка. Они уже тоже смирились, что я в живых не останусь. Не ела ничего, не росла, даже не плакала, только лежала, говорят, как кукла. Бабуля привела откуда-то собаку, пуховую такую – Дама назвали. Родители так возмущались, сами от получки до получки живут, в одной комнате ютятся, ребенок больной, а тут животина! Но бабушка моя – деревенская, не привыкла лекарствами и микстурами лечиться. Она решила, что выходит меня по-своему. Вот с той собаки начесала шерсти, спряла ее и связала для меня шаль, носки, варежки, шапочку. Рассказывала: бывало, замотает меня как куклу, так что только рот да нос торчат. Привяжет к себе поясом шерстяным и домашними делами занимается. Кашеварит, стирает. А я сплю в тепле да рожок с молоком козьим сосу. И помогло! Врачи потом удивлялись, что такую слабенькую выходили. Это бабулечка меня спасла шерстяными своими платками, а та собака с нами всю жизнь прожила. Уж такая пуховка! С нее всей семье бабушка вещи вязала. И шапки, и шали – чего только не было, а мне жилеты, костюмы, даже платье смастерила! Представляешь, все соседи удивились! Мы продавали варежки даже с носочками, до того много было шерсти от нашей Дамочки.

Галя улыбнулась, вспомнив свою довоенную жизнь. А потом погрустнела, заскучав по любимой бабушке:

– Умерла она год назад, так и не дождалась победы. Собаки тоже давно нет, а вот шалью я по сей день греюсь. Без нее мерзну, даже если печь рядом топится. Перед смертью бабушка мне прислала посылку из старых запасов, когда нас на фронт забрали, чтобы я не застудилась здесь. Вот такая история…

– Простите.

Разведчику было стыдно, что его ночной кошмар привел к такой оплошности. Глеб не мог найти слов, до того внутри все сжалось от понимания, что он натворил. Шаль ведь была единственной весточкой от любимой бабушки, последнее, что осталось у девушки. И теперь из-за него она будет мерзнуть!

Галина снова вздохнула, однако упрекать капитана не стала, даже попыталась утешить:

– Ничего, я понимаю. Что уж тут поделать, вам ужасный кошмар снился, наверное. Вы так кричали и руками махали. Мне тоже плохие сны снятся здесь, на войне. Кажется, что я все ползу к обрыву связи, чиню, а он снова рвется. Представляете? Прямо у меня в руках раз – и опять голые концы провода. Я плачу, кричу, ругаюсь на кабель, а он… рвется и рвется! И так всю ночь… засыпать иной раз страшно. Да и утром девчата ворчат, что я кричала или плакала ночью – обрыв, обрыв!

Глеб был вне себя от смятения и не знал, как утешить девушку. Он размочил в чае краюху хлеба, сверху накрошил рафинад и протянул собеседнице:

– Вот, это вместо конфет! Очень вкусно, попробуйте, если глаза закрыть – будто пирожное ешь! Меня так тоже бабушка научила.

Галя доверчиво прикрыла глаза и откусила кусок. Она тщательно прожевала, проглотила и восхищенно заметила:

– Ой, и правда, как пирожное! – Распахнула большие глаза. – Какая у вас бабуля выдумщица. – Девушка улыбнулась, позабыв на секунду о тяготах войны и о потере любимой шали. Восхитилась вслух: – Вот ведь, умели же они выкрутиться, такие умницы! Все знали – и как лечить, и как накормить вкусно!

Глеб вдруг расхохотался от нахлынувших воспоминаний:

– Я ее маленький «баба Каша» называл! Не мог выговорить «баба Катя», вот и переиначил. Она подругам своим рассказывала, это я так люблю ее кашу, что даже имя ей новое придумал. Ох, она так смеялась, баба Каша! И готовила, правда, очень вкусно!

Следом звонким колокольчиком зазвенела Галя, от ее смеха будто искры рассыпались по темным углам. В блиндаже стало еще теплее и уютнее, уже ничто не напоминало, что это узел связи. Обычный дом, обычный ужин знакомых людей, которые заболтались друг с другом до ночи и позабыли о времени и сне.

Капитан Шубин и сержант Конева действительно не заметили, как досидели под разговоры и горячий чай почти до рассвета. Когда солнце уже принялось расцвечивать горизонт розовым и золотым и разогнало над позициями ночной сумрак, Галина спохватилась:

– Ой, все болтаем и болтаем. Мне же надо сводки принять!

Она снова уселась к аппарату, а капитан собрал посуду, ополоснул ее в знакомом закутке. Когда он вернулся назад, в комнате уже возился с бумагами дежурный офицер. При виде разведчика он замялся:

– Товарищ капитан, вам не сообщили? Вас временно включили в состав четвертого стрелкового батальона, он расположился в двенадцати километрах отсюда, на левом фланге линии немецкой обороны. Будете поддерживать наступление танковых частей на вспомогательном ударе на участке Шестаковка – Мухортовка.

– Есть присоединиться к действующей части.

Капитан кивнул, чтобы не смущать дежурного офицера. Он понимал, почему тот с опаской сообщил о временном переводе. А ну как знаменитый разведчик возмутится и откажется участвовать вместе с пехотой в наступлении, потребует, чтобы ему поручили его службу.

Но капитан даже и не подумал протестовать, только уточнил:

– А где батальон сейчас? Командир в курсе? Как туда добраться?

Дежурный покопался в кипе бумаг:

– Да где же он? Вот, нашелся! – он протянул капитану узкий желтый лист бумаги. – Вам сейчас, значит, за довольствием, за формой и оружием на склад. В четыре вечера грузовиками пополнение будут отправлять на передовую, вместе с ними и поедете. Ну, а там уж сориентируетесь, батальон двое суток как выдвинулся на тот участок, уже не догнать. Так что вам сейчас на склад.

– Паек я уже получил, а остальное в оружейке.

Глеб неловко сгреб консервы, ему некуда было сложить промасленные банки. Он хотел было отдать их Галине, ну хоть какая-то компенсация за испорченную вещь. Но не решился подойти: девушки из узла связи уже стояли на общем построении, передавая друг другу дежурство. Шубин внимательно всмотрелся в тонкую фигурку, которая жалко сутулилась от утреннего озноба в прохладном помещении. Дверь без остановки открывалась и закрывалась – прибывали посыльные, командиры подразделений – с наступлением нового дня их общий ночной уют выветрился сквозняком словно дорогой сон.

Капитану ничего не оставалось, как с довольствием в руках выйти из блиндажа, где начинала бурлить привычная суматоха.

Глеб двигался по ходам сообщения и думал только об одном: где ему достать пуховый платок или шаль для Галины. Некрасиво вот так оставлять девушку без необходимой для нее, тем более любимой вещи, на улице все еще стоят морозы, и теплая вещь ей непременно пригодится.

Задача невероятно трудная – добыть посреди войны пуховый платок, это почище, чем взять «языка». Эту мирную вещь не купить, не отнять, не заказать, она – редкость для сурового военного времени. Фашисты отняли у людей все.

Склад находился в прифронтовом городишке, разбитом немцами. Шубин добрался до места пешком и скоро уже шагал по пустым улицам задумчивый, крутил головой по сторонам, высматривая хоть кого-нибудь из оставшихся мирных жителей. Вдруг удастся разузнать или выменять паек на какую-нибудь куртку или жилет, а может быть, носки. Пускай не совсем то, что нужно, зато замена Галиной потере.

Неожиданно из-за неприметных ворот прямо на дорогу темным клубком выкатилась сухонькая старушка и бухнулась перед Шубиным на колени:

– Богом молю, сынок. Дай одну баночку, внучку накормить. Пятый день без еды сидим, по соседям уже просила – у всех так. Она прозрачная у меня с голоду уже стала, одни глаза остались, даже не встает от слабости. Стыдно просить, но деваться некуда, жизни в ней вообще не осталось.

Глеб, ошарашенный ее просьбой, сунул в тонкие, как птичьи лапки, руки старушки все банки сразу:

– Вот, держите, забирайте все! Берите!

Пожилая женщина, не веря своему счастью, прижала богатство к груди:

– Неужто это все мне, а? Как же это? Ох, теперь мы спасемся! Спасибо! Спасибо, дорогой ты мой человек! Как тебя звать? Я за тебя всю жизнь молиться буду. Отведу молитвой смерть, болезнь – все отведу. Вымолю для тебя жизнь долгую и счастливую. Спас ты нас, спас от костлявой. Ведь я уж помирать собралась. Думала, выйду на улицу, не найду сегодня еды, так и лягу рядом с внучкой! Вместе погаснем с ней, как две свечечки, что мучиться-то. Зима не сошла еще: ни в лесу, ни в поле, ни на огороде ничего нету. Только и остается, что принять судьбу свою.

Глеб поднял старушку с земли:

– Ты что, мать, нельзя так! Фашистов прогнали, а ты помирать собралась! Сейчас самое время жить, мирная жизнь только начинается! Ты уж потерпи! Скоро и продукты привезут, все привезут! Ты давай, не падай духом.

Старушка с ним не спорила, молча семенила рядом. Она тряслась от волнения, прижимая нежданный подарок к груди, все еще не веря в свое спасение. Она только обливалась слезами в ответ и крестила своего спасителя.

Не надеясь на удачу, Шубин все же спросил у нее:

– Молиться – это дело твое, конечно, мать. Я в Бога не верю, а вот в человека – да! Ты, если помочь мне хочешь, подскажи лучше, есть тут у вас из соседей, кто вяжет?

– А что такое? – Старушка навалилась на обледеневшую воротину и зашаркала валенками по скрипучим дощечкам, которыми был вымощен двор. – Ты скажи, для чего? Я ведь мастерица знатная, вязать умею, шить. Если что подлатать – так мигом! Не смотри, что старая, глаз у меня вострый еще – заплаток наставлю, или где петля выскочила, мигом поправлю.

Капитан рассказал свою просьбу:

– Да надо мне найти позарез, где тут шаль у вас достать или выменять можно? Мне надо очень, даже не представляешь как, бабуль! Для девушки одной хорошей, мерзнет она, заболеть может. Может, по соседям пройтись, поискать? Времени у меня немного, но я готов работой отблагодарить. Помочь могу по дому, дрова наколоть или, может, починить что взамен. Не обязательно новую – любую, главное, чтобы теплая была!

– Ой, ой, – снова запричитала старушка и вдруг потянула разведчика за собой.

Они прошли через дворик, по скрипучему крыльцу поднялись в темные сени, там женщина нырнула в огромный сундук. Долго копалась, затем неожиданно вытащила большую белую пуховую шаль. Протянула своему спасителю, сияя от радости. От красоты вязаного полотна – нежной, пуховой паутинки – у Глеба сначала заискрило в глазах. Он поначалу даже засомневался: не сон ли это, неужели случайная встреча обернулась таким подарком?

Старушка прямо в руки вложила ему невесомый, но такой теплый сверток:

– Вот, забирай. Уж завернуть не во что, ты за пазуху сунь, чтобы не замарать. Сама вязала, себе на свадьбу, а потом прибрала в сундук, как внучка народилась. Берегла платочек этот, замуж в нем выходила зимой за своего Алешу, потом хотела так же внученьку свою в люди проводить. А как война началась, все на похороны откладывала его, глупая, переживала, вдруг в гробу замерзну. Ой, дура… – запричитала пожилая женщина. – Живым тепло надо, а я все для могилы берегла. Ох, правильно ты мне сказал: старуха глупая, сдалась, помирать собралась. А война того гляди закончится, жить надо! Ох, а я все про кладбище! Тьфу, голова седая да глупая! Забирай ее, милый, забирай! Не нужна она мне, никаких гробов! Жить буду и тебе желаю жить долго-долго и счастливо. До победы дожить и тебе, и девушке твоей хорошей, свадьбу вам справить, деток нарожать. Жизни тебе счастливой, уж про то молиться буду каждый день. Это подарок мой тебе на хорошую жизнь, забирай, забирай!

Из промерзлой комнатки позвал тонкий голос:

– Баба, ты с кем там?

Пожилая женщина протянула в комнату:

– Олюшка, сейчас кушать будем! Еды я нашла! Я тебе разведу с водичкой, будешь жидкое и горячее кушать!

В ответ радостно зазвенело:

– Бабулечка, ты волшебница!

Глеб осторожно засунул платок поближе к сердцу – пальцы приятно утонули в пуховой нежности. Он радостно улыбнулся – точно волшебница, не иначе!

Женщина обняла его на прощание:

– Как зовут тебя?

– Глеб. – Шубин понимал, что не нужны его спасительнице ни его чин, ни звание.

Она перекрестила его:

– Спасибо тебе, Глебушка, молиться буду за тебя каждый день. Спас ты нас сегодня, внучку и меня!

Получив неожиданный подарок, разведчик кинулся обратно в штаб, оттуда – в узел связи. Однако у аппарата сидела совсем другая девушка – дежурство Галины закончилось. На вопросы разведчика связистка пожала плечами – наверное, младший сержант Конева отправилась в казарму, как обычно.

Глеб решил, что не стоит пока беспокоить девушку, пускай отдохнет после дежурства. Он спрятал подарок поглубже и направился искать старшину, чтобы получить снаряжение. Себе же пообещал, что непременно до отъезда найдет Галю и вручит ей подарок.

Однако, когда капитан Шубин после сборов и сытного обеда в офицерской кухне явился в штаб, уже готовый к отправке на передовую, с вещмешком и «мосинкой» на плече, его ждала неожиданная новость.

Девушка, что сменила Галину на посту, нахмурилась в ответ на расспросы:

– Конева, так уже отбыла. Вместе с остальными отправили грузовик полчаса назад на передовую. Там потери большие, затребовали специалистов по связи, вот их и кинули на подкрепление. Даже не знаю, когда теперь вернется.

Неприятное известие огорошило разведчика. Он несколько секунд растерянно крутил головой, осознавая, что опоздал. Война грубо вмешалась в его планы и сделала все по-своему – разъединила их с Галиной. И все же разведчик упрямо решил: он найдет девушку и обязательно отдаст ей подарок!

С этим твердым намерением капитан Шубин вместе с остальными бойцами погрузился в машину и выдвинулся к линии фронта.

В машине было очень тесно, так что с трудом можно было повернуться. Грузовик набивали битком, чтобы как можно быстрее перебросить подкрепление на передовую.

Советские войска заметно продвинулись за сутки, теперь путь до переднего края занимал почти два часа. За день солнце разогрело стылую дорогу, затянув ее густой коричневой жижей. Полуторки надсадно пыхтели, таща свой груз. Время от времени солдатам приходилось выгружаться из кузова и толкать ревущие машины. Из-за этого путь казался еще дольше, а изматывающая дорога – еще непроходимее.

Ехали молча, никаких привычных прибауток и разговоров. Каждый из сидящих в кузове бойцов понимал – они едут на серьезное дело, впереди их ждет победа или… Когда смерть заглядывает в лицо, тяжело шутить и думать о будущем. Вспоминается, что не успел в этой жизни: не написал письмо матери с теплыми словами, не увидел жену.

А капитан Шубин больше всего переживал из-за шали, она казалась ему такой важной. Ведь без этого теплого пухового платка замерзнет хрупкая красивая девушка Галина. Она была так добра к нему, на короткое время стала ему родной и близкой, поэтому разведчик боялся, что не сможет исполнить свое обещание. Глеб мысленно перебирал варианты, как узнать, куда направили связистку, и передать ей теплый привет. Время от времени капитан осторожно, кончиком пальца, чтобы не испачкать мягкую белизну, проверял, на месте ли подарок, не привиделась ли ему встреча со старушкой.

Глава 5

Наконец грузовики остановились на лесной заставе, где прибывших бойцов уже ждали командиры подразделений.

Встречал их комбат, с седыми висками, в низко натянутой из-за холодов фуражке:

– Бойцы! Нам поставлена задача участвовать во вспомогательном ударе на участке Шестаковка – Мухортовка. Но неожиданно фашисты атаковали наш участок, удар пришелся на правый фланг рубежа. За последние сутки все атаки отбиты, линия обороны восстановлена, однако есть большие потери в личном составе, поэтому вас направили сюда в качестве подкрепления. Сейчас по спискам вас распределят по подразделениям, потом со своими командирами вы отправитесь на участки обороны, где вам поставят боевую задачу.

Началась перекличка и распределение личного состава по взводам, ротам и батальонам. Звучали фамилии, прибывшие делились на группы и пешком отправлялись в расположение своего подразделения.

Фамилию Шубина выкрикнул высокий лопоухий старлей. Когда разведчик подошел к нему поближе, парень представился:

– Старший лейтенант Ключевской, командир двенадцатой стрелковой роты. – Он замялся на несколько секунд, смущаясь перед своей разношерстной командой.

И было отчего: ему, совсем еще молодому командиру, бойцов собирали поспешно: случайный набор дал ему людей, которые были значительно старше его по возрасту. И он теперь не понимал, как ему обращаться к ним, и даже стеснялся командовать.

Усатый старшина приободрил лейтенанта:

– Ты не пужайся. Мы же в армии, ты командир, значит, командуй, а мы тебя послухаемся. Мы ж за дисциплину, за устав.

Старший лейтенант откашлялся и выкрикнул:

– Стройся!

Бойцы выстроились в шеренгу, а потом по команде гуськом зашагали за своим командиром. Полчаса петляний между деревьями – и они оказались неподалеку от линии окопов. Еще приближаясь к месту своего расположения, бойцы услышали выстрелы и грохот. С каждым шагом внутри все сжималось от страха и понимания – враг совсем рядом. Последние метры они преодолевали бегом, согнувшись, и, наконец, с облегчением выдохнули, когда кубарем, один за другим, скатились в неглубокий окоп. Хотя огонь немцы вели неприцельный и был он больше для устрашения, ужас от близкой опасности мгновенно затаился внутри людей.

Кто был поопытнее, старался не обращать внимания на треск и уханье, что разрывали воздух над головой. Нет смысла шарахаться от каждого звука, надо сосредоточиться на обстановке и быть готовым к бою. А вот новичкам, что впервые оказались на передовой, пришлось трудно. Они дергались от непривычного грохота, крутили головами, все время ожидая опасности. Им казалось, что вот-вот фашисты пойдут в атаку. Новенькие с удивлением посматривали на бывалых, изумляясь их выдержке.

Капитан Шубин внимательно слушал старлея, одновременно отмечая, что немцы не собираются атаковать. А вялая стрельба – это только меры предосторожности, предупредительный огонь, который должен щекотать нервы на наших позициях.

Тем временем старший лейтенант Ключевской объяснял задачу:

– Наблюдаем за противником, огонь на поражение не открываем, только на подавление по моему приказу. Наша задача – действовать в том случае, если немцы вдруг начнут атаковать. Основной удар – восточнее нас, в десяти километрах. Противник задействовал тяжелую технику и начал танковую атаку. Туда сейчас направлена артиллерия и все противотанковые средства. Наши товарищи бьются изо всех сил, удерживая линию обороны. А мы здесь на своих позициях нужны, чтобы не дать немцам уйти левым флангом. Сейчас распределю вас по окопам, кто-то останется в резерве, чтобы сменить потом караульных. В общем, ждем в боевой готовности приказа командования, чтобы при необходимости отразить немецкую атаку.

Ключевской повел солдат по окопчикам, распределил по огневым точкам.

Шубину молодой командир объяснил:

– Товарищ капитан, вы пока в запасе. Там, с остальными товарищами, вы, как опытный боец, могли бы провести… ну, навроде собрания. Моральный дух поддержать, а то тяжело им на передовой, некоторые первый раз. Я тоже первые дни так боялся, все мне казалось, вот-вот убьет. А от страха голова совсем не работает. Уж вы-то знаете, как важно сохранить боевой дух и трезвую голову. Если пойдем в наступление, мне не паника нужна, а осмысленные действия.

– Хорошо, – согласился Глеб с его просьбой, хорошо понимая, что многие из прибывших напуганы передовой и нуждаются в поддержке кого-то опытного.

А потом все же решился на личную просьбу, вспомнив о белоснежном подарке, что ждал своего часа:

– Скажите, а связисты далеко отсюда?

Лейтенант прикинул в уме:

– Да около километра узел связи, ближе к линии обстрела. А что такое? Надо передать сведения?

– Нет… – Капитан не сразу решился объяснить свою просьбу. Они на передовой, а он с такими глупостями.

– Мне отлучиться туда нужно. Буквально туда и обратно, я сразу же вернусь. Девушке надо передать теплую вещь, она замерзнет. Связистка, она… я… забрал у нее, вот вернуть надо.

От смущения Глеб сбился: он не мог объяснить свою вину перед Галиной, не решался рассказать старшему лейтенанту про ту ночь и теплоту, что случилась между ними за короткие часы.

И вдруг у Ключевского заблестели слезы в красных от недосыпа глазах:

– Девушка – это очень важно, идите! Обязательно идите, товарищ капитан! Я… у меня тоже девушка, любимая, санинструктор… Люда. Ее убили. Умерла, а я даже не успел с ней попрощаться. Если бы я знал, то придумал бы что-нибудь. Записку бы ей отправил, сбежал! Пускай хоть штрафная рота, но я сказал бы ей, если смог… увидел бы… Простите!

Ключевской отвернулся в сторону, скрывая свою боль. Потом он вдруг повернулся к сырой земляной стене и застонал. Трех суток не прошло, как ему передали записку, что Людмилы не стало. А знакомы они были всего три месяца, с того момента, как она стала санинструктором в их батальоне. Но Артему Ключевскому хватило тогда одной минуты, чтобы влюбиться в короткие темные кудряшки и скромную улыбку. «Людочка», как называли ее раненые, поначалу растерялась, когда в полевой госпиталь, в скромную палатку с крестом, вдруг ворвался долговязый лейтенант.

Не обращая внимания на окровавленные повязки и стоны тяжелораненых бойцов, он вдруг твердо сказал:

– Я не знаю, как вас зовут, ничего про вас не знаю. Я вас увидел только что, когда вы выходили на улицу за водой. Но я уже знаю, я уверен, что вы прекрасны, вы идеал! И я знаю, что полюбил вас тотчас же, как увидел. Можете смеяться надо мной, гнать меня, но в моем сердце вы теперь будете навсегда.

Раненые замерли, прислушиваясь к разговору, некоторые даже заулыбались. Не смеялась одна лишь Людочка, она кинула внимательный взгляд на пылкого поклонника и вдруг замерла. Да, высокий и совсем не статный, смешно торчат большие уши из-под офицерской фуражки. Но вот его глаза – они так сияли! А как он говорил – будто из книжек, которые Людочка обожала. И она, не обращая внимания на пристальные взгляды, спокойно ответила:

– Спасибо. Зовут меня Людмила. А вас?

С того дня с восхищением и радостью о них говорил весь батальон. Любовь, нежная и трепетная, расцвела словно редкий цветок, который удивительным образом выжил в жутком котле войны. Каждый старался помочь влюбленным, как мог. Вот только в гуще боевых будней непросто ухаживать или ходить на свидания, а если уж сказать точно – совсем невозможно.

Людочка сутками дежурила в госпитале, рискуя жизнью, выносила с передовой раненых. В то время как Ключевской поднимал бойцов в атаки, наступал и отступал. За три месяца им удалось увидеться лишь пару раз – прогуляться на березовой опушке под звуки выстрелов, а потом еще раз посидеть холодной февральской ночью на лавочке рядом с госпитальной палаткой плечом к плечу. И в эти полчаса влюбленные не произнесли ни слова, только смотрели друг на друга, будто впитывая каждую черточку любимого человека.

Зато ежедневно вели переписку, и весь батальон старался им помочь, передавая записки из рук в руки от Людочки к Артему и обратно. Ни дня не пропустили они, обмениваясь своими мыслями, стихами, теплыми пожеланиями.

И вот три дня назад, когда их батальон на правом фланге неожиданно атаковали немцы, лейтенант после ожесточенной контратаки вернулся в окоп, где ждал его сам комбат. Он вдруг крепко схватил Ключевского за плечо:

– Товарищ лейтенант, плохая у меня для тебя новость. Людочка, санинструктор… – Голос комбата вдруг сорвался от внутренней боли, до чего же жутко приносить такое известие своему подчиненному. – Подстрелил ее немецкий снайпер на поле, когда раненого тащила. Не спасли… Ты уж прости нас…

Артем тогда смог даже кивнуть. Не закричал, не разозлился, просто замер и боялся пошевелиться. Когда комбат ушел, залез в карман гимнастерки и достал записку на обрывке листка, которую не успел переслать Людочке. Шел в атаку и только об этом и думал. Вот сейчас, сейчас, дрогнет немец, откатится назад, они вернутся в окопы, и он кинется искать, с кем передать весточку любимой. Но не успел… И так горько, ужасно было ощущать пустоту, что больше некому писать, нет его Людочки, не прочитает она его слов, не ответит больше никогда.

Горе свое лейтенант запер глубоко внутри, так же, как и неотправленную записку. Хранил ее, лишь иногда прикасался, содрогаясь от безумной боли внутри. Поэтому, когда капитан-разведчик вдруг упомянул о девушке, у Ключевского снова все вспыхнуло внутри. Загорелась огнем душевная рана – никогда не сможет он больше передать своей Людочке подарка или записки. Никогда… Ее больше нет…

И от ужаса перед смертью и болью Ключевской сквозь слезы выдавил:

– Идите, товарищ капитан, обязательно идите.

Глеб поспешил из блиндажа в указанном лейтенантом направлении, выбрался наверх и короткими перебежками добрался до ближайшей траншеи.

В конце ходов сообщения бойцы указали ему на крайний окоп:

– Там связисты сидят! Только с командованием связи нет, обрыв, говорят.

– Уже второй час как устраняют.

Здесь звуки боя были уже совсем рядом. Немецкие пули свистели в воздухе, рвались с глухим уханьем снаряды, горло драло от пороховой гари, а перед глазами висела сизая дымка.

Теперь и думать было нечего добраться до окопа перебежками – только ползком, вжимаясь в землю всем телом, чтобы не стать мишенью для немецких снайперов.

Здесь никто не шел в атаку, но немцы все равно вели сплошной огонь, чтобы предупредить попытки советских бойцов пойти в наступление.

Капитан Шубин быстро преодолел короткий отрезок и спустился в маленькую узкую траншею.

– Галя, Галина, – он кинулся к девушке, которая, сжавшись в маленький комочек, сидела в глубине окопчика.

Глеб торопливо вытащил шаль и попытался отдать ей:

– Вот, я достал, чтобы ты не мерзла! Не стесняйся и прости меня! Галя, Галина! Галя! – Шубин с недоумением пытался заглянуть ей в глаза, но девушка не откликалась на его слова. Она дрожала, как осинка, обхватив себя руками.

– Ты замерзла? Хочешь, давай я портянки тебе сухие принесу! Надо чтобы ноги в тепле были! – Капитан беспокоился, что Галине стало плохо. Ему очень хотелось обнять ее, согреть, такой хрупкой и беспомощной она была.

Шубин не смог удержаться и одной рукой обхватил дрожащие плечики:

– Давай согрею!

Девушка вдруг подняла на него взгляд, полный ужаса, в больших глазах застыли слезы:

– Мне не холодно, я боюсь! Мне так страшно, я должна идти, а не могу пошевелиться! Надо устранить обрыв! Но я знаю, что я умру там. Я умру, умру…

Глеб погладил ее по спине, почувствовав, как под толстой ватной курткой дрожит, словно в ознобе, худенькое девичье тело. Принялся уговаривать ее:

– Ты пригнись! Вжимайся в землю. Вот, как будто ящерка, и все пули мимо пролетят.

Хотя сам разведчик внутри тоже содрогался, но не от страха, а от злости к фашистам.

Женщины, хранительницы очага, матери, любимые, невесты, которые должны заботиться, любить, растить детей, вынуждены идти на страшную, мучительную погибель от вражеского огня! Война – не место для женщины, они не должны умирать, не должны сражаться и погибать на поле боя! Это против природы, против любых законов жизни!

Галина замотала головой:

– Нет, ничего не поможет. Я точно знаю – я обратно не вернусь. Нас было трое, мы по очереди решили ходить на обрывы. Еще утром, как только прибыли сюда, связь пропала. Сначала ушел Роман, потом Лиля, никто не вернулся. Вот только я осталась, теперь моя очередь идти, больше некому. Но я знаю, я не вернусь оттуда, как они. Там, наверное, снайпер сидит или мины, не знаю…

Последние слова она прошептала еле слышно. Девушка, наконец, начала двигаться медленно, будто замороженная. Побрела к концу окопа и стала карабкаться наверх. Впереди ее ждала жуткая бездна – неминуемая смерть. Но она шла навстречу ей, выполняя приказ, не имея права отказаться. Двигалась и будто уже умерла душой заранее, до того сковало ее ожидание – сейчас, вот сейчас ее не станет.

Вдруг разведчик перехватил связистку за локоть:

– Я с тобой пойду.

Девушка несколько секунд смотрела на капитана, не понимая, что он имеет в виду. Потом вяло возразила:

– Вы разведчик, а не связист. Такая у нас служба, ничего не поделать. Не надо, я сама. Прощай, Глеб, прощай. Спасибо тебе за все – за шаль и за ту ночь. Я пойду.

Галя говорила слова тусклым, посеревшим голосом. Ожидание смерти придавило ее, лишило жизни, потому что девушка отчетливо понимала – она не вернется назад.

Уже двое из ротных связистов не вернулись назад, а значит, и ее ждет неминуемая смерть.

Но разведчика было уже не остановить. Шубин был убежден, что он просто обязан помочь Галине. И не только потому, что девушка ему симпатична.

– Послушай, в этом нет смысла – идти и понимать, что ты погибнешь. Боевая задача – восстановить связь, а не пополнить собой потери. Если немцы устроили ловушку, то я с ней разберусь. Ты будешь заниматься своим делом – чинить обрыв, а я – своим. Разведаю, что задумали фашисты.

На бледном личике Гали засветилась надежда:

– Правда? Вы правда пойдете со мной?

– Обязательно. Не с тобой, а на вылазку. Это не дело – отправлять людей на смерть, мы на войне и должны сражаться, а не покорно умирать. Вот что: я выдвинусь вперед. Ползем по-пластунски, ты за мной. Медленно, вжимаясь в землю, даже голову не поднимай. Пускай дышать будет трудно, я знаю, грязь в носу и во рту, но ты терпи. Двигайся точно за мной, след в след, и слушай меня внимательно. Любой мой приказ выполняешь беспрекословно. Если там засада, то вернемся назад. Я поговорю с твоим командиром, отправим группу бойцов на захват. Пойми же, не можешь ты одна, хрупкая девушка, против них действовать. Даже я, разведчик с опытом, не сунусь под вражеским огнем один против нескольких немцев. Так что сейчас разведка, а там уже решим по результату.

Галина послушно кивнула, ее тоскливая обреченность исчезла – теперь она была не одна против неизвестной угрозы, разведчик Шубин пришел ей на помощь.

Капитан первым выбрался из окопа и распластался на земле так, чтобы прикрыть своим телом девушку от случайной пули с вражеской стороны.

– В каком направлении двигаемся?

Галя вытянула руку:

– Вон там, по левой стороне кабель, вдоль него надо ползти и искать обрыв.

– Понял. – Глеб нахмурился. – Руку не поднимай, снайпер может заметить движение и взять нас на прицел. Тогда вообще не сможем двигаться, пока он по нам будет пристреливаться. Ни голову, ни ногу, ни руку, ни … – Он покосился на женские бедра. – В общем, распластайся по земле, как я.

Галя даже голову опустила вниз.

– Ох, – простонала девушка.

Лицо ее сразу облепила жидкая грязь, холодная влага впиталась в ткань куртки, просочилась до гимнастерки. Но Галина мужественно сцепила зубы – нельзя жаловаться и плакать, она не имеет права. Она должна починить связь.

Вместе они осторожно двинулись вдоль полосы кабеля на расстоянии тридцати метров, связистка внимательно разглядывала черную полоску – выискивала глазами прореху, где оборвались жилы. А разведчик так же тщательно следил за обстановкой вокруг – он не обращал внимания на резкое цвирканье пуль и визг осколков. Шубин понимал, что они находятся вне зоны попадания. Главное – не выйти за границы прямо под обстрел, хотя с той стороны вели огонь лениво, больше для острастки, чтобы держать советских бойцов в окопе.

Двигались они вдоль кабеля долго, тот пока тянулся ровной линией без разрывов. Разведчик и связистка все дальше и дальше уползали от линии окопов, прямо по краю открытого поля в сторону плацдарма, где шли активные боевые действия. Грохот разрывов становился сильнее, превращаясь в жуткий хор, который то гремел басом тяжелых орудий, то заходился сухим стрекотом автоматов. От сизой дымки разъедало глаза и горло, даже земля вздрагивала от ударов снарядов. Они словно ползли в ад, где небо и земля, человек и железо, огонь и кровь слились в один жуткий бушующий котел.

Глава 6

Вдруг сквозь канонаду взрывов раздался крик Гали:

– Обрыв! Вон там, вон он! – Девушка показала в сторону, где извивалась черная телефонная нить.

Шубин всмотрелся в кабель – в одном месте черный жгут обвис и распался на две части, выставив наружу обнаженные провода.

Галина бросилась было к испорченному проводу, но разведчик остановил ее:

– Куда? Жди!

Он внимательно изучил пространство вокруг обрыва, пытаясь за дымкой рассмотреть, не прячутся ли поблизости немцы. Засады не было, и капитан кивнул напарнице:

– Давай. Но только медленно. Помни, никаких резких движений, не отрывайся от земли.

Галина, вжимаясь в снег, поползла вперед. За несколько секунд она добралась до обрыва и принялась крутить жилы, соединяя их в единую линию. Девушка очень старалась, не обращая внимания ни на что вокруг, но металлические концы никак не хотели скручиваться, топорщились и больно ранили пальцы.

Капитан Шубин внимательно озирался по сторонам, внутри так и росло нехорошее ощущение – рядом опасность. Хотя вокруг не было ни единого человека, они с Галиной были слишком далеко от эпицентра боя, Глеб никак не мог отделаться от ощущения – за ними наблюдают.

«А где остальные связисты? Ведь сюда ушли и пропали еще двое! Если их убили, то где тела?!» – в голове у разведчика начала складываться какая-то схема. Повинуясь своему чутью, он обратил внимание на небольшой заснеженный бугорок и снова не мог объяснить внутреннее ощущение – бугорок ему не понравился.

«Если бы я хотел устроить засаду, то засел бы за этим холмиком. Вырыл бы траншею, чтобы было удобнее напасть». И вдруг разведчика пронзила догадка! Он понял: тела связистов утащили за холм, чтобы они не привлекали лишнего внимания и не отпугнули того, кто снова придет чинить обрыв! Это ловушка!

Капитан успел прохрипеть:

– Назад! – И метнулся к Галине, позабыв об осторожности.

Над ухом тотчас же прогремел выстрел, который раздался из-за примеченного бугорка.

Разведчик едва успел накрыть своим телом девушку – пуля только оставила глубокую борозду на его плече, разодрав рукав ватника и зацепив кожу.

Галина замерла в ужасе.

Шубин толкнул ее в сторону:

– Уходи, прячься! Ловушка! Уходи!

Из-за холма снова раздались выстрелы: там засел немецкий стрелок, один или несколько. Немцы принялись палить прямо по капитану, пользуясь тем, что тому негде было укрыться от огня.

Капитан Шубин двинулся ползком, уже не пытаясь укрыться от противника, который обстреливал его из засады. Стрелки били с расстояния в сотню метров, Шубин петлял как заяц. Он давно знал о такой тактике – двигаться зигзагами, неравномерными рывками, чтобы стреляющий не успел поймать тебя в прицел. Рывок влево, потом снова влево и сразу зигзаг вправо, потом резкий выпад вперед. Быстрее, быстрее, чтобы не успела подцепить черная мушка прицела!

Несколько пуль, взвизгнув совсем рядом, ушли в грязь, вздыбив землю черными фонтанчиками.

Разведчика было уже не остановить, будто черная змея, он стремительно полз вперед – прямо на огонь. За несколько метров до цели неожиданно для противника Шубин вскочил на ноги и, перекувыркнувшись, так чтобы уйти с линии огня, прыгнул на позицию немцев.

Шубин оказался прав – здесь, за земляным холмом, засели трое. При появлении Шубина они испуганно заметались в маленькой траншейке, не понимая, как этот русский так быстро оказался совсем рядом.

Глеб в прыжке ударил ближайшего к нему немца головой. С разбитым носом тот взвыл от боли и согнулся пополам. Капитан, не мешкая, навалился на самого крупного из троицы и всадил в него нож. Удерживая лезвие в горле еще хрипящего фашиста, он ногой выбил у него из рук винтовку, из которой немец всего минуту назад пытался подстрелить капитана. Третий фриц, быстро поняв, что сейчас дело дойдет и до него, пустился бежать.

Глеб подхватил винтовку, прицелился ему вдогонку и… щелкнул вхолостую – кончились патроны! Тогда он рывком вытащил свой ТТ, поймал на мушку черную спину гитлеровца и нажал на курок. Немец рухнул как подкошенный.

Разведчик навел пистолет на единственного оставшегося в живых немца. Тот уже не обращал внимания на разбитый нос, хотя кровь еще стекала по подбородку на грудь.

– Руки назад!

Он связал фрица его же ремнем. Потом оглянулся в поисках Галины: девушка все еще лежала на земле, там, где он ее оставил, не решаясь встать.

Глеб улыбнулся и крикнул:

– Ты чего осталась? Я же приказал – уходи.

Та издали замотала головой:

– Без тебя не вернусь.

Девушка, кажется, до конца так и не поняла, что произошло.

Разведчик вытолкал немца из окопа и направился к связистке.

– Немцы организовали здесь для вас ловушку. Специально перерубили провод и поджидали в укрытии. Остальные связисты там, за холмом. Лежат в траншее. Потом, после боя, их заберут и похоронят, как положено. А нам надо возвращаться. Ты устранила обрыв?

Галя неуверенно кивнула. Она вдруг поняла, что если бы не капитан Шубин, то сейчас бы тоже лежала мертвая в той траншее рядом с остальными. И смерть была бы такой жуткой, совсем близкой и конкретной – в виде этого невысокого тощего немца с окровавленным лицом.

Глеб заботливо тронул ее за плечо:

– Возвращаемся, ты свою задачу выполнила.

В полном молчании они ползли обратно, пленного разведчик тоже заставил лечь и ползти впереди них. А тот и не сопротивлялся, он был рад, что его оставили в живых, готов был выполнить любой приказ этого мрачного русского офицера.

Когда они добрались до своих окопов, немец вдруг запричитал. Галя тихо переспросила:

– Что он говорит?

– Просит не убивать, – перевел разведчик.

Девушка горько вздохнула:

– Он ведь меня чуть не убил, двое наших погибли. А его не трогать? Боится смерти…

– Не переживай, он за все ответит, – пообещал капитан Шубин.

В окопчике уже с нетерпением метался дежурный офицер:

– Конева, там командир тебя требует в узел радиосвязи срочно. Надо шифровку принять! Связь заработала. – Он с удивлением уставился на немецкую форму. – А это кто с тобой?

– Капитан разведки Шубин, – представился разведчик. – А это пленный, захвачен во время разведывательной операции. Был организатором ловушки для связистов, двое человек погибли из-за него. Докладывай командиру и веди нас в штаб. Будем допрашивать «языка».

Дежурный помог довести пленного через сеть траншей к командиру батальона. Усталый майор Гречкин, с трехдневной щетиной и мешками под глазами от недосыпа, выслушал доклад капитана Шубина, потом кивнул Галине:

– Благодарю за службу. Молодцы, хорошо сработали. Беги теперь к аппарату, срочно ждем команды из штаба полка, заодно узнаем, что там у них происходит.

Шубин еле сдерживался. Как только Галина выскочила из блиндажа, капитан шагнул к майору:

– Я считаю, неправильно отправлять связистов на обрыв одного за другим без прикрытия. Погибли двое. Если бы не я, Галю тоже бы убили.

Гречкин хотел было осадить этого капитана, что тот в нарушение устава делает замечание старшему по званию и по должности. Но покосился в сторону узла связи и промолчал. Прав, конечно, капитан: глупо требовать выполнения приказа любыми силами, не всегда работает только дисциплина, к ней нужна еще и смекалка. Но это война, и сантиментам тут не место. Связь должна работать!

Глеб и сам смутился, что позволил себе такую выходку.

– Товарищ майор, предлагаю допросить «языка», я владею немецким, неоднократно проводил допросы. Конечно, он из нижних чинов, но, может, что-нибудь ценное все-таки узнаем. Правда, есть одна просьба – сообщить старшему лейтенанту Ключевскому, это командир моей роты, что я у вас. Он меня отпустил всего на четверть часа, а я задержался…

Майор кивнул седым ежиком волос:

– Хорошо, отправлю туда посыльного. Забираю тебя к себе в штаб. Потом решим, куда дальше направить, без дела такому кадру точно прохлаждаться не стоит. Давай, расспроси пленного, как они здесь оказались.

Шубин задал несколько вопросов пленному немцу.

– Он говорит, что их направили на укрепление этого района. Часть прибыла буквально вчера вечером специальным маршрутом, ее в составе усиленных соединений привезли прямо с железной дороги к лесу. За ночь они прошли до подготовленных укреплений. Немцы усиливают позиции. На это направление прибыл стрелковый батальон, готовится к бою. Выступать будут в ближайшее время по направлению на восток. Их послали провернуть этот трюк со связью, чтобы отрезать советские фланги от основных сил.

Глеб тревожно переспросил:

– Почему на восток? Я не понимаю. Я лично проводил разведку на этой территории. Это было меньше суток назад, технику и пехоту везли к Умани, там даже сделали специальные лесные дороги! Получается, немцы резко изменили свой план? Они что, теперь атакуют наши фланги? Из Умани рассредоточились по двум направлениям?

Капитан не мог поверить услышанному, его щеки горели от стыда. Ведь он лично докладывал эти сведения командованию! Он был уверен, что противник ждет основной удар по Умани и готовится к нему! А теперь вышло так, что сведения оказались устаревшими, и из-за этого наши попали в тяжелую ситуацию, можно сказать, в хитроумную ловушку!

Майор сжал кулаки:

– Теперь понятно, почему нас так фашисты поливают, откуда здесь столько оружия и личного состава! Центр атакует на направлении Мухортовки и отступает назад под шквальным огнем. Да, по разведданным была совсем другая картина: основные силы были собраны в районе Умани, а здесь у них было слабое место. Поэтому основной удар решено было направить на Мухортовку, а здесь, рядом с Шестаковкой, готовился запасной плацдарм. Но немцы успели укрепиться за сутки и теперь активно наступают, вот-вот попытаются прорвать рубеж.

Капитан честно признался:

– Это были данные моей разведки! Я сам лично собирал сведения о вражеских силах в Умани. Там шло усиление полным ходом, я видел своими глазами!

Майор Гречкин поддержал расстроенного разведчика:

– Все изменилось за последние сутки. Вы не могли знать, что немцы так быстро проведут передислокацию. Но сейчас наша часть под ударом, этот фланг немецкой обороны теперь усилен. Думаю, не просто так они нарушили связь с полком и держали нас в неведении о расстановке сил. Наша боевая задача была – не дать немцам прорваться на левом фланге. Теперь нам придется быть не вспомогательным рубежом, а частью атаки.

В подтверждение его слов из узла связи показалась Галина:

– Товарищ майор, молния!

Гречкин прочитал ее содержание и помрачнел:

– Так я и думал! Приказ – идти на прорыв немецкой линии обороны. Шесть километров отсюда через лесополосу узел обороны и развязка между основными населенными пунктами! Мы должны поддержать атаку других батальонов и ударить вместе с ними!

– Товарищ майор, но так нельзя, без подготовки, – не удержался Шубин. – Посмотрите, что получилось со связью. Я должен был проверить сведения, более тщательно провести разведку. Нет, наобум действовать нельзя.

Он вдруг опустил голову:

– Прошу прощения, что я так разговариваю. Я знаю, вы старше меня по возрасту и по званию. Но это ведь люди, цена ошибки – жизни людей. Я виноват, я допустил ошибку, и нельзя, чтобы за это платили другие!

К его удивлению, комбат нисколько не разозлился, только покачал головой:

– Эх, капитан, думаешь, мне своих ребят не жалко? Но ты же видишь, как немец лютует. Не поставить везде по такому разведчику, как ты. И себя не вини, мы на войне, это не шахматы и не игрульки детские, тут люди – да, умирают. Невозможно просчитать каждый шаг и все предусмотреть, а уж тем более действия противника. Если бы могли заранее все знать да на каждом пятачке поставить по такому разведчику, как ты, война бы давно закончилась. Давно бы Гитлера одолели. Но противник силен, а нам людей не хватает. Кадры хорошие – на вес золота, воюем уже не первый год, сколько народу погибло. Конечно, шлют уже на фронт молодых, совсем зеленых, когда им набираться опыта, если сразу прямиком в бой идти надо. Эх…

Глебу стало стыдно, что укорил командира в недальновидности. Тот был прав: невозможно держать оборону, просчитывать каждый шаг противника на всех направлениях. Тут надо искать решение, а не укорять.

– Товарищ майор, а что, если провести разведку боем? Согласуйте с полком, я готов провести операцию, если будет хотя бы десять добровольцев. Лучше минеры, стрелки – только чтобы все опытные. Атакуем немцев, разведаем обстановку, а потом назад.

Гречкин нахмурился, слишком уж рискованный был план. Отправить десяток бойцов в слепой бой – это огромная опасность. Они могут не вернуться, тем более неизвестно. что ждет их за нейтральной полосой. С другой стороны, майор Гречкин понимал, что без подготовки и предварительного прощупывания сил противника он, как командир, понесет еще большие потери. На одной чаше весов – возможная гибель десятерых во главе с опытным разведчиком, а на другой – жизни сотен его подчиненных. Ведь может случиться так, что разведка боем пройдет удачно: этот Шубин сможет удачно провести операцию, добудет сведения, необходимые для наступления. Тогда можно будет правильно расставить силы и прорвать немецкую оборону, используя ее слабые места.

Поэтому майор Гречкин все-таки принял положительное решение:

– Скоро закат, в темноте атаковать мы не будем. Даю тебе ночь, капитан. В четыре часа жду на доклад. Если не вернешься, будем действовать по старой схеме. Десять ребят я тебе соберу, но не раньше чем через час. Что еще понадобится? С вооружением не густо, но постараюсь дать, что есть.

Шубин задумался, на этот раз его группе точно пригодится оружие, и как можно больше.

– Винтовки с максимальным запасом патронов, если найдутся, ППШ, гранаты на каждого бойца. Больше ничего не надо, только оружие, с которым мы сможем легко передвигаться. И еще карта местности. Есть у вас с пометками немецких укреплений? До этого же были собраны какие-то сведения?

Гречкин разложил перед разведчиком все имеющиеся карты, а сам ушел отдавать приказ о сборе добровольцев для разведки боем. С собой он забрал дрожащего пленного, который все это время только с ужасом догадывался, о чем говорят советские офицеры.

Глеб углубился в изучение карт, он внимательно рассматривал каждую деталь, пытаясь по схематичным обозначениям представить местность в реальности. Откуда можно незаметно подобраться к немецким укреплениям, в каком направлении им надо двигаться, чтобы собрать как можно больше сведений. И какой дорогой отступать.

Разведчик очнулся от того, что чья-то теплая ладошка легла на его плечо. Рядом с ним стояла Галина:

– Я вам спасибо даже не сказала, а вы мне жизнь спасли. Спасибо, я всегда, всю вот жизнь вам буду благодарна. Вы настоящий герой и прекрасный человек, добрый и такой смелый.

Девушка задыхалась от нахлынувшего волнения. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала капитана в щеку с сизой щетиной.

– Я слышала, что вы тут обсуждали. Не буду мешать. Но знайте, вы для меня сделали невероятное! Я каждый день буду благодарить вас! – И она в смущении убежала обратно в узел связи.

Глеб вздохнул с облегчением. Даже если у него не получится провести разведку и добыть важные сведения, он хотя бы свой долг на сегодня исполнил – спас девушку от смерти.

И разведчик с головой окунулся в составление плана.

А в это время по траншеям пронесся клич: нужны добровольцы в разведку боем! Те, кто готов рискнуть своей жизнью ради спасения других. Завтра батальон идет в атаку, а сегодня ночью нужно атаковать врага, чтобы узнать слабые места в его обороне. Разведка боем – опасная операция, но иногда только она спасает в сложной ситуации. Нужно спровоцировать врага на ответный огонь и тем самым установить его численность, выявить расположение огневых точек, систему обороны.

В восемь вечера добровольцы из самых надежных стояли перед капитаном Шубиным, готовые выполнять его приказы. Среди них оказался и знакомый уже разведчику старший лейтенант Ключевской, который вызвался в бой ради своей погибшей любимой. Последние сутки он был вне себя от отчаяния и боли и вот упросил комбата дать ему возможность выместить злобу на немцах.

У остальных капитан узнал лишь звание и фамилию.

– Ефрейтор Кликунец Игнат, – представился пожилой солдат с глубокими морщинами на темном лице.

Крепкий и ладный, словно выточенный из дерева, деревенский житель, он привык жить открыто и прямо. Поэтому сразу же откликнулся на призыв участвовать в опасной операции. Рассуждал он просто: если уж кому и суждено погибнуть, то пускай это будет он, пожилой человек, чем кто-то из молодых. Он на свете уже пожил, вырастил дочь, понастроил домов, когда был строителем, научил мальчишек столярному делу, работал в школе учителем труда. Успел порадовать себя и людей, а у молодых еще вся жизнь впереди.

Рядом с ним стоял младший сержант Валерий Становой, молодой мужчина в очках, с внимательным, пытливым взглядом. Интеллигентный и вежливый Становой вызвался в смертельно опасную разведку, потому что прекрасно ориентировался по картам, разбирался в чертежах. Воспитанный в семье инженеров, он привык всегда рассуждать и мыслить логически, действовать продуманно. Поэтому и решил, что его участие будет в такой операции кстати.

Выделялся из строя Дмитрий Афанасьев, атлетического сложения боец, спортсмен, многократный призер соревнований по пятиборью. Всю жизнь он тренировался, поэтому привык выстраивать свои действия согласно дисциплине. Если необходимо, если есть приказ, значит, надо его выполнять, выкладываясь полностью. Поэтому он одним из первых вызвался идти в разведку в составе отряда капитана Шубина.

Рядом с ним почти ребенком казался рядовой Егор Ерошко, который очень переживал, что его не возьмут в эту группу. Стоял, насупленный и серьезный, сжимая свою «мосинку», хоть сейчас готовый идти в атаку. На фронте он был совсем недавно, потому что из-за невысокого роста круглоголового коренастого парнишку не хотели призывать раньше срока. Оказавшись в Красной армии, мальчишка изо всех сил старался: первым шел в атаку, стрелял метко и кидался на врагов безо всякого страха, словно отважный маленький пес, несмотря на разницу в росте с остальными, несмотря на скромные физические данные, мужества Егору было не занимать.

Еще один сержант в отряде Шубина держался скромно, стоял в сторонке. Николай Гусько не привык выступать на собраниях, даже выдавить из себя пару слов перед строем было для него мучением, зато он отличался золотыми руками, которые помогали всей роте. Чинил заклинившие винтовки и автоматы, мог помочь завести машину, а в минуты затишья латал товарищам обувь, да так, что ей потом не было сносу.

Отдельной группкой жались скромно двое рядовых, с первого взгляда похожих друг на друга бритыми головами, по-детски еще круглыми личиками и блестящими от восторга глазами. Леонид Марцев и Гоша Борисевич, оба почти мальчишки, первый год на фронте, при этом они сразу обратили на себя внимание командиров. Борисевич, живой и подвижный как ртуть, отличался удивительной выносливостью и терпением. Всегда готов был выполнить приказ командира, легко, без нытья, проходил он многокилометровые марши и с детским любопытством мгновенно осваивал любую науку. За короткое время на фронте он научился минированию, мог заменить связиста, а еще успел послужить в полевом госпитале санитаром. Множество талантов жило в этом парнишке, и не просто жило, а кипело, не давая ему спокойно усидеть на месте.

Марцев хоть и был схож с ним по возрасту и росту, отличался степенностью и сосредоточенностью. Он все делал веско и четко, слова и поступки будто отмерял невидимыми весами. На фронте Леонид быстро стал одним из самых метких снайперов, отличался умением бить именно офицерский состав фашистов.

Замыкал строй Авдей Кикин, громогласный и энергичный сержант. Его главным оружием было слово и напор, яростный и такой стремительный, что немцы бежали при виде этого бойца. От его зычного голоса, отборной брани и у других солдат словно внутри вспыхивал огонь упрямства и дерзости, отчего шли они на противника смело, будто были бессмертными и всесильными. Не раз поднимал Кикин свой взвод в атаку и вел на врага, обращал его в бегство и тем добывал свою маленькую победу на поле боя.

Каждого бойца по характеристикам их командиров одобрил комбат. Разношерстный состав с разным набором навыков, талантами и характерами мог помочь капитану Шубину выйти из любой ситуации, найти нужное решение, выжить в лесу или в поле без инструментов и оружия. Маленький отряд был готов действовать решительно и дерзко, что и требовалось в предстоящем рейде.

Глава 7

Капитан Шубин оглядел подчиненных, которые замерли перед ним у входа в командирскую землянку. Вместе с командиром – десять бойцов, крохотный отряд. Те, в свою очередь, не сводили внимательных взглядов с легендарного разведчика.

Глеб понимал, что ни у одного из них нет опыта разведки, но ему сейчас были нужны не просто разведчики, ведь собирался он не на обычную вылазку. Скромному отряду предстояло опасное дело – вызвать огонь противника на себя, спровоцировать немца на активность, причем на его территории. А после рейда его отряд должен будет покинуть поле боя, если, конечно, будет кому покидать…

Капитан запомнил, как зовут его бойцов, и только догадывался, что у каждого из них за плечами. Хотя сейчас главным было другое: эти ребята собрались здесь не случайно, надо иметь много мужества, чтобы решиться на этот смертельный бросок. Каждый боец сделал этот выбор, думая о победе, о своих родных, о мести врагу, каждый был готов отдать жизнь, для того чтобы остались в живых сотни людей.

Шубин заговорил тихо:

– Товарищи, я знаю, что вы все добровольно явились сюда и, значит, понимаете, что такое разведка боем. Мы не знаем, сколько немцев на той стороне, не знаем их вооружение. Точно известно, что на направлении Шестаковка – Мухортовка есть крупный немецкий рубеж обороны с возведенными укреплениями. За эти сутки батальон должен совершить прорыв немецкой обороны и взять этот узел. Наступление без точных данных о силах противника – это очень рискованно… Тем более что сегодня был захвачен «язык», я лично проводил его допрос. По полученным от него сведениям, этот фланг гитлеровцы активно укрепляют. У нас мало времени. Было принято решение провести разведку боем. Поэтому наша задача – за короткое время вызвать противника на контакт, заставить его вступить с нами в бой, проявить свои сильные и слабые стороны. Это поможет собрать как можно больше сведений и сообщить их командиру батальона перед началом наступления. Чем больше мы узнаем, тем лучше будет подготовка, а значит, будет меньше потерь. ‒ Капитан помрачнел. – Не могу вам обещать, что все вернутся назад. Мы идем в бой с многочисленным, хорошо вооруженным противником. Насколько он силен, нам предстоит узнать. Никаких сведений о вражеских укреплениях нет, только карта местности. И я вам честно признаюсь, как опытный разведчик, я привык действовать по плану, заранее предполагая свой маршрут и план действий.

Сейчас дело обстоит по-другому… Прибыв на место, мы должны мгновенно сориентироваться в неизвестных условиях, спровоцировать бой и потом уйти с вражеской территории. Повторяю, в полной неизвестности, без представления, что нас ждет в этом немецком укрепрайоне. Задача очень сложная! И невероятно важная! Прошу соблюдать максимальную дисциплину! Помните: любая ошибка, даже самая незначительная, может привести к гибели всего отряда, а значит, к огромным потерям в завтрашнем наступлении.

А еще прошу вас быть внимательными к каждой детали, думать, анализировать, мгновенно понимать, что происходит. Мы окажемся в ситуации, когда перевес сил или тактика действий может меняться на ходу, и я не всегда смогу руководить вами. Здесь важен ваш опыт как бойцов, ваш человеческий ум, а еще холодная голова. Никакого страха или паники, только рассудок! Вы сами должны мгновенно ориентироваться, принимать решение и действовать. Заранее намечена только примерная схема действий, сейчас прошу внимательно изучить план, который я составил, исходя из особенностей местности. Подходите поближе, товарищи. Я расскажу все в подробностях. А далее делимся на подгруппы с командирами, у каждого подразделения будет своя задача.

Бойцы подошли поближе, склонились над схемой, которую начертил Шубин при тусклом свете керосиновой лампы. Капитан принялся пояснять, что нарисовано на обрывке листа. Его слушали, затаив дыхание.

– Перед позициями гитлеровцев голое поле, именно там нам придется начать бой. Штурмовать само укрепление не будем, это нашему отряду не по силам. Но вызвать огонь на себя, провоцируя фашистов, мы должны. Рядом есть небольшая лесополоса, она соединяет рубеж с дорогой, ведущей в ближайшие населенные пункты. Оттуда мы начнем движение, туда же вернемся обратно. Часть группы будет обстреливать немецкие позиции, а несколько человек со своей позиции наблюдать и поддерживать перекрестный огонь, отвлекая противника. Как долго все продлится, не могу вам сказать. По моему плану действовать будем ночью, перед рассветом под прикрытием темноты надо успеть вернуться в лесополосу и уйти как можно дальше от узла немецкой обороны. Есть вопросы?

Первым не утерпел Борисевич:

– А если не успеем уйти до рассвета?

– Такое тоже может быть, – признал Шубин. – Но повторяю, поэтому я призываю вас действовать не только по моему приказу, но и самим думать и принимать решения. Может так случиться, – разведчик очень серьезно посмотрел на парнишку, – что выживет кто-то один. Но задача остается неизменной при любых обстоятельствах – надо будет доставить собранные сведения об огневых точках противника командиру батальона! Помните об этом! Это должно быть в каждом вашем действии, в каждом решении.

Младший сержант Становой уточнил:

– Товарищ командир, расстояние от лесочка до укреплений приличное, винтовка не возьмет. А что, если пулемет приспособить? Тогда мы сможем вести огонь под прикрытием.

Глеб покачал головой. Идея хорошая, если бы они планировали вступить в бой и потом захватить немецкий рубеж. Но у них другая цель – провокация врага. Он терпеливо объяснил:

– Конечно, действовать так было бы разумнее. Но у этого плана есть несколько минусов. Во-первых, бьем с одной точки, а нам надо выявить все огневые позиции противника. Для этого придется рассредоточиться по полю и провоцировать его стрельбой на ответный огонь по всей линии укреплений. Во-вторых, тяжелое оружие лишает нас маневренности. Что, если части отряда придется срочно отступать? Или, когда окажемся на месте, решим зайти с другой позиции? План лишь примерный, а вот будет ли он верен на местности, узнаем по прибытии.

Вопросы сыпались один за другим. На каждый капитан Шубин отвечал подробнейшим образом. Он понимал, что именно сейчас он может настроить людей и верно поставить перед ними задачу. Потом, оказавшись на месте, в условиях полной маскировки, нельзя будет провести совещание или начать вот так обсуждать варианты. Там можно только действовать – быстро и решительно, без лишних раздумий!

…Сразу после совещания отряд начал делиться на группы.

Ключевской подошел к капитану:

– Товарищ командир! У меня к вам просьба, я хотел бы возглавить группу, которая будет обстреливать укрепления противника.

Глеб вдруг покачал головой, взгляд его был проницательным, он понял мысли старшего лейтенанта:

– Я согласен, вы отлично для этого подходите, опыт, умение ваши дадут преимущество. Но меня одно останавливает… вы ведь потому туда хотите попасть, что ищете смерти?

Ключевской с немым вопросом в глазах ждал продолжения.

Шубин был тверд, хотя тема для разговора была болезненная:

– Товарищ старший лейтенант, я знаю о вашем горе. Мне рассказали о гибели вашей невесты, и вы сами упоминали об этом. Я очень сочувствую, искренне, это страшная потеря. И понимаю: на вашем месте я бы тоже хотел отомстить. Как мужчина я с вами согласен, вижу, как вы рветесь посчитаться за гибель вашей любимой. А как командир я против того, что вы хотите отомстить, а не собрать сведения и вернуться назад живым. В таком состоянии, как у вас, вы можете стать смертником. Но ведь у остальных ребят, что будут с вами в отряде, жизнь сложилась иначе, они хотят вернуться к своим детям и женам. Понимаете? Я назначу вас командиром подразделения, если вы пообещаете, что не будете зря рисковать жизнями своих подчиненных, а будете действовать обдуманно, осторожно, руководствуясь общим планом действий.

Несколько секунд Ключевской молчал, на его лице можно было видеть, как он борется сам с собой. Правильно сказал капитан: его желание отомстить – личное, а как командир группы он должен отвечать за своих людей, которым нужно выжить.

Наконец старший лейтенант твердо пообещал:

– Товарищ командир, я все сделаю, чтобы каждый человек в моей группе вернулся назад! Даю слово офицера!

– Так-то лучше. – Шубин вдруг широко улыбнулся. – Набирай себе бойцов – шустрых и крепких. Чтобы даже без оружия могли отпор дать.

Работа закипела дальше – разведгруппа продолжила готовиться к операции.

…После недолгого обсуждения отряд Шубина был готов выдвигаться. Все бойцы были вооружены винтовками, к ним в придачу по две гранаты. Никаких продуктов, пайков или личных вещей в вещмешке. Оружие и фляжки с водой – единственное, что брал с собой штурмовой отряд разведчиков.

От окопов выдвинулись, как только темнота улеглась на землю ровным покрывалом. Провожали их лично комбат Гречкин и дежурный офицер, который заранее обошел позиции и предупредил бойцов о выходе разведотряда, чтобы те случайно не открыли огонь по своим.

Отряд Шубина прошел около километра. Потом от дороги, что тянулась по видимому с наших позиций участку, резко свернул в овражистую местность, поросшую леском. Здесь передвигаться стало сложнее, снова разведчиков ждала под ногами весенняя грязь, зато через эту лесополосу по решению командира отряд мог незаметно подобраться к противнику.

Глеб, уже побывавший в таких условиях, сразу предложил бойцам выбрать по большой палке и использовать ее в качестве посоха. Так будет легче передвигаться по жидкой целине. Еще два километра, тяжелые, изматывающие, но пока еще безопасные, хотя официально разведгруппа уже считалась вышедшей на нейтральную полосу. Именно на этом направлении шли бои за Шестаковку, отодвигая линию фронта дальше на запад.

Продравшись сквозь заросли и вековой бурелом, отряд выбрался на небольшую опушку. Капитан указал на черный холм, который виднелся в поле:

– Вот здесь.

Это был один из ориентиров – Шубин недаром подробно изучал карту и запоминал, как будет выглядеть местность.

Балка, образованная руслом пересохшей реки, разрезала пространство на несколько островков. Некоторые из этих пятачков были покрыты деревьями, а самые большие участки оставались голыми – они поднимались волнами холмов по всему периметру. Немцы выбрали как раз один из таких земляных валов в качестве площадки для создания фортификации – многоуровневого сооружения обороны. Он, словно большая подкова, выгибался широкой полосой, обрамленной с флангов густым лесом. Выбор немцы сделали правильный, потому что подходы к укреплению хорошо просматривались со всех четырех сторон, атаки со стороны леса можно было не бояться – через узкий глубокий лог в трещинах оврагов крупному подразделению трудно пройти незаметно. Техника тем более не могла преодолеть такое препятствие.

Шубин всмотрелся в черный холм. Тот выглядел спящим и безжизненным, в темноте – никаких признаков жизни. Но капитан был уверен: немецкие часовые расставлены по периметру и сейчас старательно пытаются не уснуть на своих постах.

Разведчик решил, что действовать наобум будет тяжело, с опушки они не могли даже как следует рассмотреть очертания укрепления.

Он повернулся к бойцам, которые ждали его приказа:

– Я предупреждал, что план может поменяться в любую минуту. Из-за плохой видимости нам придется действовать по-другому. Сначала предварительная разведка. Необходимо подобраться поближе и осмотреть передний край немецкого узла обороны, чтобы заранее наметить позиции для стрельбы. Со мной – Становой и Афанасьев, остальные – наблюдение. Если поднимется тревога, в бой не вступать, только наблюдение. Ваша задача – подсчитать количество огневых точек. И обязательно выполнить приказ!

Гоша Борисевич, самый неспокойный в отряде, шепотом возмутился:

– Это как же! Вас бросить одних с немцами?! Смерть ведь это верная!

Кликунец по-отечески заботливо одернул парнишку – не отвлекай командира:

– Потом.

Но Георгий уже понял смысл приказа капитана Шубина: если разведчики нарвутся на немцев, выдадут себя, то пожертвуют своими жизнями, ввязавшись в бой. А остальным придется наблюдать и считать огневые точки противника.

Становой и Афанасьев без рассуждений шагнули к командиру. Если дан приказ, его надо выполнять. Именно поэтому Шубин отобрал в свой отряд людей постарше, с опытом, чтобы не задавали лишних вопросов и не тратили драгоценное время. У них всего одна ночь, несколько часов, чтобы выполнить боевую задачу.

На предварительную разведку Глеб взял с собой самых крепких, чтобы как можно быстрее пробраться вдоль укрепления и наметить точки для огневой атаки.

Группа из трех человек отошла на несколько метров к краю опушки, а потом двинулась вдоль деревьев навстречу немцам.

Шагов за сто до земляной стены капитан шепотом приказал:

– Сейчас пробираемся к центру площадки, Становой – левый фланг, Афанасьев – правый. Двадцать минут на обследование, потом назад. Никаких сигналов подавать не буду, ориентируйтесь сами. Возвращаемся сюда же. Если вас обнаружат, укройтесь за какой-нибудь возвышенностью или в траншее и лежите, пока не стихнет тревога.

Бойцы понятливо кивнули, не выдавая охватившее их волнение.

Капитан выскользнул из укрытия и, словно пловец, приготовился нырнуть в черное море темноты, которое укрывало поле перед ним.

– Ну все, вперед. – И первым сделал шаг на открытый участок.

Остальные последовали за ним, пригнувшись как можно ниже. Винтовки они оставили на опушке, чтобы оружие не мешало быстро двигаться. В темноте глазу были едва различимы очертания длинного холма в форме подковы, оставалось надеяться, что и на противоположной стороне их тоже не видят.

Разведчики осторожно прошли примерно двести метров, потом по взмаху командира разделились и двинулись в разные стороны, обходя укрепление с двух сторон. Каждый шел медленно, пригибаясь к земле, стараясь слиться с темнотой вокруг. Как же страшно было вот так идти в полном одиночестве через темное марево, не зная, видит ли его противник, не обратил ли внимание дозорный на движущиеся тени в паре сотен метров от земляного вала.

Но свои чувства нужно было скрывать. Афанасьеву это удалось легко, он привык во время соревнований направлять свое волнение на нужное дело – на достижение финиша. А вот Становому было нелегко, ему казалось, что он слишком громко дышит, до того громко, что звук этот с шумом разносится по окрестностям. Кровь била набатом в висках, а шорох одежды заставлял вздрагивать его самого. Валерий убеждал себя, что это ему кажется, что это у него от волнения шалят нервы. Ведь перед самой вылазкой вместе с Шубиным они проверили, чтобы ничего не было в карманах, ни единого предмета, который мог бы выдать разведчиков.

Однако тревога давила, и младший сержант Становой подбирался к противнику, стараясь заглушить волнение, зажать свое тело в тиски и хоть как-то себя успокоить. Он заставлял себя не думать об опасности и сосредоточиться на черной стене холма, который волной поднимался на поле. Именно его длинное тело фашисты превратили сейчас в укрепление.

Становой с Афанасьевым двигались медленно, присматриваясь во мраке к неприятельским позициям.

Шубин же двигался привычно, ноги послушно выполняли свою работу – мягко ступали, толкая послушное тело вперед. Каждое движение его было выверенным и точным, словно он шел не через беспросветную хмарь, а гулял по летней поляне. Глеб точно знал, что для такого движения надо не зажимать тело, а, наоборот, расслабиться, тогда мышцы станут мягче и ловчее, не будут деревенеть. Но при этом важно контролировать каждое движение, не разрешая себе случайных жестов или потери равновесия.

Разведчик подобрался к земляному валу. Перед ним крутым боком возвышался небольшой холм, а на нем уже была установлена опалубка из досок с отверстиями для стрельбы – огневые точки для пулеметов и автоматчиков. Отсюда Глеб даже мог рассмотреть часового, который скучал на небольшой площадке. Немецкий шутце, видимо, чтобы прогнать сон, то подходил к краю вала и заглядывал в темноту, то исчезал в глубине сооружения.

Шубин долго рассматривал подъем наверх, и в его голове зрел план. Готовясь к вылазке, он прихватил с собой вражескую форму, забрав ее у пленного, которого они привели вместе с Галиной. Хотя наряд ему был велик в ширину и коротковат в рукавах, все же разведчик надеялся его использовать. Ведь германские шутце очень дисциплинированны, в немецкой армии царит жесткая муштра и строгое разделение между чинами. Поэтому при виде погон выше рядового обычные солдаты мгновенно затихали и выполняли любой приказ, даже если про себя удивлялись, что офицер выглядит странно. Подобный эффект разведчик использовал в своем деле уже не раз: стоило ему переодеться, как в глазах фашистов он тут же становился неопасным; им требовалось время, чтобы разобраться и начать подозревать, что стоящий перед ними человек не тот, за кого себя выдает.

Вот и сейчас Шубин решился на этот трюк, чтобы расправиться с часовым. Про себя Глеб обрадовался – он не зря тащил немецкую форму. Она поможет ему расправиться с постами без лишнего шума, часовые не успеют поднять тревогу и не смогут ответить огнем. Ликвидация постовых даст разведчикам фору, когда начнется перестрелка.

В его разведгруппе не так много бойцов, чтобы действовать силой. Значит, надо попробовать хитростью. На их стороне неожиданность и стремительный натиск – пока сонные гитлеровцы сообразят, его ребята успеют отступить к своим позициям.

Не предупреждая ни о чем своих подчиненных, надеясь на их сообразительность и дисциплину, Глеб быстро переоделся и принялся искать, где можно неприметно взобраться на холм.

Он попробовал рукой глинистый край и понял, что задуманное получится. От весенней сырости грунт стал вязким и податливым, поэтому по нему можно было карабкаться, если сильно впиваться руками в землю, а сапогами пробивать выемки во влажной поверхности.

Пару метров разведчик двигался медленно, замирая каждый раз, когда часовой показывался в проеме. На самом верху Шубин сменил траекторию – двинулся чуть в сторону, чтобы подобраться к лазу внутрь укрепления. Оказавшись на бруствере, он скользнул внутрь и почти обрушился на немецкого часового. Тот уже хотел было заорать, но увидел погоны и знакомую форму. Сработала выучка: при виде старшего по званию немец вытянулся в струнку, даже не подумав, как тот оказался здесь, к тому же в таком затрапезном виде.

Удар ножа – и часовой сполз по земляной стене вниз, не успев издать ни звука. Капитан оттащил тело в темный угол, забрал автомат. Минус один из личного состава противника. Глеб понимал, что радоваться рано, они даже не могут предположить, сколько немцев притаилось в этом огромном, оснащенном оружием муравейнике – может, сотня, а может, и несколько тысяч.

Шубин прошел несколько метров по траншее, потом свернул за угол и чуть не упал, споткнувшись о лежащего на земле человека. Прямо под его ногами, свернувшись в клубок прямо на земле, крепко спал другой часовой. Он заворочался от толчка, но так и не успел проснуться – умер, убитый ударом ножом. Своей любимой финкой капитан Шубин действовал умело, не зря без конца оттачивал на чучелах из соломы резкий широкий удар ножом прямо в горло. Такой сильный и мощный выпад сразу лишал человека жизни, а еще заставлял его умирать молча, перерезая голосовые связки. Каждое движение было проверено: сначала нужно понять по звукам и шуму дыхания, что впереди часовой, затем несколько секунд вслушиваться и определять, что он делает – спит, ходит или оцепенел от усталости или дремоты. А потом оставалось, прикинув траекторию движения, резко вынырнуть из темноты и напасть на врага. Одна рука закрывает рот, чтобы задавить крик и удержать фрица в нужном положении, вторая широким взмахом бьет в шею. Готово – безжизненное тело мешком опускается на землю. А капитан идет дальше по линии бруствера, прислушиваясь и принюхиваясь в поиске следующего противника для короткой стычки.

Одного за другим Шубин ликвидировал всех часовых на рубеже длиною почти километр. Он не давал им возможности даже крикнуть – подходил как можно ближе, зная, что в форме немецкого офицера он не вызовет подозрений. Закончив дело, оттаскивал обмякшее тело подальше, чтобы никто не наткнулся на очередной труп, и шел дальше.

Глеб не чувствовал сожаления, ведь это были его враги. Даже если их руки и не были в крови, то они были полностью причастны к тому, что творится сейчас на русской земле. Они смотрели и не противились, когда на их глазах эсэсовцы убивали детей и женщин, отправляли в концлагеря тысячи людей. Сами солдаты насиловали женщин, морили голодом стариков и детей, отбирая у бессильных последние крохи. Потому рука разведчика не дрогнула ни разу, пока вся охрана укрепленной возвышенности не была уничтожена.

В это время его напарники Афанасьев и Становой мучились неизвестностью внизу. Они не заметили даже, в какой момент их командир исчез из виду, и сейчас никак не могли взять в толк, как же им действовать дальше. После тихого и короткого спора было решено возвращаться к своим на опушку и там принять окончательное решение, как действовать дальше.

Они вернулись обратно короткими перебежками на исходный рубеж, там их ждала, изнывая от волнения, остальная группа. При виде появившихся из темноты фигур Борисевич ахнул:

– А где же товарищ капитан? Вы что, вы без него ушли?

Пожилой ефрейтор Кликунец одернул парнишку, ведь только что втолковывал ему, что дисциплина, тем более в разведке, прежде всего. Подумай, прежде чем нарушать приказ или задавать неуместные вопросы. Тем более с ним в группе опытные бойцы и командиры, и если они принимают какое-то решение, значит, по-другому никак, этого требует боевая обстановка.

Становой растерянно развел руками:

– Мы не поняли, что произошло. Только прошли свои маршруты, подсчитали огневые точки, подходы, расстояние и остальные сведения, на которые велено было обратить внимание, товарищ командир вдруг как сквозь землю провалился. Он центральную часть обследовал, а вот обратно в условленное время, через двадцать минут, не вернулся. Мы его подождали еще немного, затем согласно инструкции выдвинулись назад. Никакого шума на укреплении не было, навряд ли его захватили в плен.

Кликунец поскреб в затылке и переглянулся с остальными – что же тогда приключилось с их командиром, куда он пропал?

Глава 8

Когда охрана была уничтожена, Шубин тем же путем спустился вниз, вернее, практически скатился кубарем. Рыхлый склон на спуске оказался не таким удобным, как при подъеме: Глеб не успевал ухватиться за выступы и замедлить движение, поэтому промчался по скользкой глинистой стене как с ледяной горки. На шее у него болтались автоматы убитых часовых – оружие могло пригодиться во время разведки боем.

Оказавшись внизу, он замер и прислушался к звукам наверху – все спокойно. Отошел на безопасное расстояние и скинул грудой тяжелое железо. Освободившись от тяжести, Глеб бросился со всех ног к заветной опушке, понимая, что просрочил назначенную встречу, его напарники уже давно вернулись к своим и теперь наверняка в растерянности думают, что делать дальше.

Капитан подал условный знак – крик совы, чтобы обозначить свое возвращение. Иначе, без предупреждения, его бойцы не поняли бы, кто это вдруг вынырнул из темноты, да еще в немецкой форме.

Едва он успел показаться на краю леса, как ему навстречу, сначала с опаской, потом уверенно кинулись разведчики его группы:

– Товарищ командир! Вернулись! Да еще в таком виде!

– Тише, тише, – оборвал их капитан. – Это для маскировки. Сейчас действуем по плану, причем немедленно, пока фашисты не очухались. Я снял часовых, чтобы усилить суматоху.

От такой новости молодые Марцев и Борисевич даже ахнули: вот так смельчак, один проник на вражескую позицию и ликвидировал охрану.

Но Глеб уже об этом не думал, он стремительно выстраивал следующий этап их действий.

– Все на свои позиции, выдвигаемся, как и было запланировано. Пока немцы не обнаружили своих убитых, можем двигаться быстрее. В запасе на наблюдении остаются Ерошко и Кликунец, людей понадобится больше, линия укрепления длиннее, чем кажется отсюда, и изгибается по флангам. Борисевич с группой – крайняя левая позиция. Штурма не будет, нет смысла, немцев слишком много. Идти туда нашим составом – верная гибель. Будем только провоцировать их стрельбой как можно дольше, чтобы в подробностях разглядеть расположение огневых точек, траекторию стрельбы и вооружение. Задача ясна?

Ответом были дружные кивки головами. Вместе с командиром разведчики выдвинулись в намеченном направлении. Уже через пару минут они оказались на краю поля. Здесь Глеб снова прислушался к темному холму, занятому немцами: тишина, никто пока ничего не обнаружил.

По взмаху руки цепочка двинулась через поле следом за командиром. Хотя ночной полог закрывал почти все пространство, Глеб ориентировался интуитивно, направляя подчиненных в нужную сторону. Он нашел для них в центре площадки небольшой холмик, за которым можно было укрыться.

– Здесь двое, остальные – по полю согласно приказу. Ищите похожие укрытия, а лучше природные углубления – ямки, овражки. Расстояние между позициями – не меньше пятидесяти метров. По моему выстрелу открываем огонь одиночными выстрелами, каждый в своем направлении. После нескольких выстрелов сдвигаете позицию как по линии огня, так и в глубину, выбирая удачный момент для передвижения. Будем двигаться самостоятельно, как я вам объяснял, чтобы немцы не могли определить цели и стреляли сразу из всех стволов. Тогда будут видны огневые точки.

Он понимал, что не может с каждым пройтись по полю и найти удобное и безопасное место для ведения огня, поэтому так долго объяснял разведчикам, что от них требуется. К счастью, все без его подсказок выбрали для себя подходящие убежища.

Этот план они обсудили еще в землянке комбата. Каждый знал свою роль и понимал, что в темноте по ним будет палить, может быть, сотня автоматов, винтовок и пулеметов. Даже постоянное передвижение и темнота не смогут уберечь от случайной пули. Но если они останутся на этом поле, то не напрасно – их товарищи засекут расположение вражеских позиций.

В центре вместе с командиром остались Борисевич и сержант Гусько.

Шубин указал на пятачок поодаль, где высилось что-то темное и бесформенное, он только сейчас приметил эту площадку рядом с загибом линии холма:

– Надо бы проверить, что там. Не танки ли спрятались? – Он выбрал самого шустрого бойца. – Борисевич, давай туда и обратно. Успеешь за пятнадцать минут? Часовых не трогай, себя не проявляй, главное, выясни, что там припрятано у фрицев. Атаку начнем чуть позднее, не нравится мне эта куча, слишком грозно выглядит.

Рядовой Борисевич вскочил с земли и бросился выполнять приказ. Он был тонкий и подвижный, как гуттаперчевый акробат, поэтому каждый шаг давался ему легко. Пружинистыми прыжками парень промчался по полю и скоро скрылся во мраке.

Остальные разведчики замерли в молчаливом ожидании, каждый вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть немецкие фортификации.

Холм чернел впереди, напоминая невысокую крепость, которую вот-вот они будут атаковать. Загремят винтовки и автоматы, которые командир добыл во время вылазки внутрь убежища, вот тогда начнется настоящая огненная буря.

Минуты тянулись медленно, казалось, что они целую вечность лежат в этом поле. Перед ними огромный великан, который может проснуться в любую секунду и опалить их огнем, а они совсем крошечные по сравнению с ним. И все же они готовы вступить в этот неравный бой, сразиться с любым противником.

Наконец, вприпрыжку вернулся Гоша и радостно зашептал Шубину:

– Там бронетранспортеры и еще ящики с минами! Целая гора! А часовые дрыхнут, я прямо рядом с одним прополз, а он даже не шелохнулся.

Но капитан Шубин не спешил с выводами:

– Могли уже проснуться, так что ты давай потише.

Из сумрака вынырнул лейтенант Ключевской, который издалека слышал разговор. Он вдруг предложил:

– Товарищ капитан, что, если нам захватить «Ханомаги»? Уберем охрану, я умею управлять таким транспортом.

Шубин тоже подумал об этом секунду назад, но одного водителя, он имел в виду себя, будет недостаточно. Идея пришла ему в голову одновременно со старшим лейтенантом Ключевским. Вот три бронетранспортера могут им помочь, станут укрытием в чистом поле и дадут возможность как можно дольше вести огонь.

Он уточнил:

– А еще водители в группе есть?

Лежащий рядом с ним сержант Гусько спокойно ответил:

– Товарищ командир, я до войны баранку крутил на молоковозе. Так что умею. Правда, на немчуре поганой не катался.

Ключевской принялся радостно объяснять добровольцу, поддержавшему его идею:

– Там все то же самое, считай, тот же руль, тормоза. Гидравлика стоит, чтобы легче крутить руль, мягче, чем на нашем транспорте. Ну и гусеницы работают, движется не споро.

– Нужен третий, – покачал головой командир. – Две машины – слишком мало, это нам ничего не даст. Только переполошим всех и разбазарим силы.

Гоша беспокойно завозился на своем месте:

– Товарищ командир, разрешите я пойду? Ну я водить-то водил, просто… у бати на коленках. Он малого меня за руль сажал, соображу, на что жать и как руль крутить. Я даже на курсы ДОСААФ хотел пойти на шофера, не успел только. Чего тут, проехать-то немного надо.

Это решение капитан Шубин принимал с сомнением – очень уж рискованно: вдруг не смогут бойцы завести машины, а значит, пока вернутся назад, выпадут из дела. А еще их атака может наделать шума в самом укреплении. Один выстрел при попытке заполучить «Ханомаги» или крик могут стать решающими. Поднимется тревога, из-за этого стычка с немцами начнется раньше, чем ребята вернутся на свои позиции.

Но тут же сам себя и успокоил: предупреждал же, что планы могут меняться на ходу, и надо быстро приспосабливаться к меняющимся условиям. Риск есть, но если все получится, это даст преимущество.

Обдумав все хорошенько, капитан сдержанно кивнул:

– Хорошо, но у вас будет всего полчаса. Если не выйдет, поднимется тревога, то мы не придем вам на помощь, понимаете? Главное – выполнить боевую задачу и собрать сведения. Мы не можем распыляться.

Глебу было тяжело раз за разом повторять это своим ребятам, но они должны понимать, что любая неудача сразу обернется тяжелым провалом. Гибелью или пленом.

Он предупредил добровольцев:

– Через полчаса атакуем оставшимися силами.

Лейтенант Ключевской горячо заявил:

– Все получится, товарищ командир!

Трое смельчаков двинулись в короткий, но очень опасный путь. Остальная часть группы следила за ними с пристальным вниманием, хотя в темноте мало что было видно, лишь очертания замаскированных машин вдалеке. А ползущая по земле троица тут же слилась с землей, словно нырнула в безграничный океан.

Минуты тянулись медленно, невыносимо тяжело было ждать в этой неопределенности. Глеб был уже на пределе терпения, хотя и понимал, что эти машины нужны, чтобы облегчить предстоящую атаку. И все же изнывал от беспокойства, что вот-вот будут обнаружены трупы снятых им часовых.

Капитан еле сдерживал себя, чтобы не отдать приказ о начале операции. Бездействие, терпеливое ожидание угнетало его, казалось, что они теряют время, так неразумно отпущенное на бесполезную затею. Его и так осталось катастрофически мало – пора действовать, идти в наступление, чтобы успеть до рассвета выдержать противостояние с немцами, а потом еще вернуться к своим. Если операция не будет проведена точно в срок, она потеряет смысл. Целый батальон ждет их возвращения с ценными сведениями! Надо действовать, и немедленно!

Однако разведчик сдерживал себя, он понимал, что это изнутри захлестывает его тревога, словно воронка высасывает из него привычное хладнокровие. Глеб отдал приказ сам себе: «Надо выдержать! Не поддаваться панике! Действовать четко по продуманному плану!»

Его подчиненные тоже изнывали от волнения: кто-то шевелился рядом, вздыхал; и все внимательно всматривались в темноту в ожидании возвращения добровольцев. Леонид Марцев, совсем еще молоденький, но уже искусный снайпер, не выдержал – зашептал торопливо своему напарнику, который затаился от него в нескольких метрах:

– А если они не вернутся? Если пропадут? Как же быть, мы ведь и не узнаем! Может, ну ее, эту затею? Лучше выманим фрицев, как и собирались, да я их обстреляю! Все пули будут в яблочко, обещаю!

– Потише, ты не глазами сейчас работай, а ушами, – шикнул на него густой бас Афанасьева.

Тот, как и все, с трудом сдерживал рвущуюся изнутри тревогу. Он вслушивался в каждый звук, чтобы понять, добрались бойцы до машин или нет. В какой-то момент показалось, будто со стороны стоянки с «Ханомагами» донесся резкий звук – не то крик, не то звон оружия. Рука сжала винтовку, но так и осталась лежать на отполированном дереве в нервном ожидании.

Прошло еще несколько бесконечных минут, как вдруг вдалеке зарычали моторы, донесся запах выхлопа, тяжелые бронированные машины двинулись в сторону немецкого укрепления.

Марцев радостно ахнул:

– Завели!

Ему вторили остальные:

– Получилось!

– Завели, прямо под носом у немцев!

Перекрывая грохот моторов, над полем послышался голос Шубина. «Ханомаги» уже въехали на поле, и капитан отдал приказ к началу атаки:

– Оружие к бою! Открываем огонь!

Три «Ханомага», тяжело переваливаясь, выстроились на передней линии на расстоянии друг от друга, образовав для разведчиков еще одну защиту от немецкого огня. Бойцы, что лежали в цепочке, заняв каждый свою позицию для стрельбы, вскинули оружие – у каждого винтовка и автомат, который добыл командир во время вылазки.

– Одиночными и очередями огонь! – выкрикнул капитан и нажал крючок. За ним открыли стрельбу остальные.

Выстрелы осветили темноту над полем яркими вспышками, оглушили внезапным грохотом.

На немецком укреплении поднялась суматоха: разбуженные шумом гитлеровцы кинулись в траншеи; послышались удивленные крики и отрывистые команды. Урчание бронетранспортеров стихло, бойцы расставили технику на линии огня.

– Отбой! – выкрикнул капитан Шубин, останавливая огневую атаку. Этого пока достаточно, надо дать возможность Ключевскому, Борисевичу и Гусько выбраться из «Ханомагов» и занять свои позиции для стрельбы.

Все равно пока противник не понял даже, что происходит. Их собственная бронированная техника ехала прямо на их же земляные укрепления, все часовые оказались мертвы, а из темноты вдруг раздались выстрелы.

На оборонительном валу крики становились все громче, офицеры начали строить шутце, чтобы дать отпор не видимому в темноте противнику. В небо взлетели осветительные ракеты.

– Без моей команды не стрелять! – выкрикнул Глеб, а сам внутренне взмолился, чтобы трое его бойцов успели доползти до безопасного рубежа. Уже загремело, заухало внутри фортификаций, вот-вот поле накроет огненный шквал, и им останется только пережидать разбуженную бурю.

Леня Марцев мгновенно вычислил по движущимся силуэтам, где фашисты занимают позиции для атаки, откуда будет вестись ответный огонь, и принялся «на ощупь» пристреливать черные проемы.

Шубин приказал остальным:

– Меняем точки!

Разведгруппа начала сдвигаться со своих позиций, чтобы открыть стрельбу в другом направлении. По плану это должно было запутать противника, а значит, заставить применить всю мощь своей обороны, выдать замаскированную огневую защиту.

Застывшие у бруствера «Ханомаги» перекрывали немцам обзор. Под прикрытием трофейных машин разведчики рассыпались по полю и залегли.

– Вперед, ближе! – приказал капитан Шубин.

Немецкая техника теперь служила им отличным прикрытием. Но он не торопился отдавать приказ о начале стрельбы – им не нужен настоящий бой, нужна лишь провокация, чтобы противник проявил себя по полной.

Немцы на валу совсем уже очнулись от спячки и начали поливать темноту из автоматов и пулеметов. Но били вслепую, то в одном направлении, то в другом, пытаясь угадать, где засели атакующие. Не помогали даже осветительные ракеты.

Темнота рассеялась, воздух наполнился грохотом и сухим отрывистым стрекотом. Но едва стрельба затихла, разведчики снова начали двигаться по полю, перебираясь на новые позиции. В коротких всполохах огня Глеб смог рассмотреть трех человек, которые залегли у гусениц «Ханомагов». Он выругался себе под нос – троица так и не попыталась вернуться назад. Ждать их не имело смысла, пора было отвечать фашистам.

– Огонь!

В сторону холма полетели новые очереди.

– Не прекращать огонь! Смена!

Разведчики начали двигаться по полю, то и дело открывая стрельбу короткими очередями. На валу казалось, что их атакует большое подразделение – темное ночное поле озарялось вспышками огня сразу во многих местах.

Отчаянный Гоша Борисевич, который вместе с лейтенантом Ключевским и сержантом Гусько палили из-за гусениц бронированной машины, в азарте вдруг забрался на высокий борт. Бросок – и воздух бесшумно пронзила граната! Она ослепительной вспышкой рванула в глубине немецкого укрепления, посекла осколками несколько гитлеровцев.

От такого поступка рядового капитан был в ярости: глупый мальчишка! Их задача не биться насмерть, а только дразнить немцев, заставляя их отвечать огнем из всех глоток, что есть в наличии. При этом нельзя выдавать себя, нельзя давать немцам возможность бить прицельно!

Он попытался докричаться до троицы:

– Отставить гранаты! По моей команде – назад!

Но из-за грохота на большом расстоянии его не было слышно.

Сам Шубин уже перестал стрелять, он лишь внимательно прислушивался к звукам и следил за вспышками огня, пытаясь на слух определить, из какого оружия бьют немцы. Он мысленно отмечал огневые точки, схему расположения позиций, запоминал расстояние и ориентиры.

Но дерзкая выходка Борисевича спутала все его планы. Немцы ударили туда, где засели трое водителей. Капитан только хотел дать команду к движению к правому флангу, а потом к новой серии атак. Но теперь из-за прицельной стрельбы с вала, где, наконец, определили их местоположение, разведгруппа вынуждена была замереть, ее накрыла волна огня. К автоматам теперь присоединились пулеметы, которые строчили, не замолкая. От жуткого грохота закладывало уши, пули летели таким потоком, что уцелеть можно было, только вжавшись всем телом в землю, пережидая смертельный шквал.

Огонь становился все плотнее, капитан не мог даже шелохнуться, обстрел не утихал ни на секунду. Глеб больше не всматривался в черную стену земляного вала, он уткнулся лицом в землю, стараясь утонуть в небольшом углублении, куда пристроился после последней перебежки. Его подчиненные тоже не могли стрелять: каждый, как мог, спасался от смертельного дождя.

Неожиданная выходка с гранатой напугала фашистов. Им показалось, что русские уже штурмуют земляной вал. В панике офицеры отдали приказ о стрельбе из всех стволов. Фашисты палили из автоматов и пулеметов, сыпали вниз гранатами, вокруг черного вала пухла и растекалась по полю огненная, смертоносная волна свинца.

Атака советских разведчиков захлебнулась, они мгновенно потеряли свое преимущество. Капитан Шубин готов был кричать от отчаяния: «Сколько мы выдержим? Как только начнет светать, мы будем как на ладони – ясные мишени в чистом поле! Любой, самый зеленый фриц поразит такие за четверть часа. Нет, надо отступать, выбираться из этого капкана! Я должен вывести отсюда своих бойцов!»

Огонь немцев вдруг начал стихать, разведчики подняли головы, потянулись к своим винтовкам.

Капитан приказал:

– Отставить!

Он уже понял, что дальнейшая перестрелка бессмысленна. Их позиции обнаружены, теперь надо аккуратно выбраться из пасти фашистов. Единственное спасение сейчас – сумерки, в них они еще могут передвигаться, не привлекая внимания врага. Но действовать надо сейчас, пока фашисты немного успокоились.

Разведчики были удивлены таким приказом, но подчинились и затихли в ожидании.

Глеб напутствовал:

– Уходим как можно быстрее к лесу. Вперед, но не цепью – разными маршрутами, на выстрелы не отвечать, максимальная маскировка. На краю поля найти укрытие и затаиться.

Серые тени рывками двинулись через длинное поле, укрываясь в ямах и за бугорками. Немецкие стрелки продолжали беспорядочно палить, в темноте даже не разобравшись, что противник уже ушел с линии огня. Хотя массированный огонь стих, не находя ответного сопротивления, враг все еще был в напряжении, недоумевая – почему русские не штурмуют вал.

Шубин ползком двинулся прямо к немецким позициям. Он сливался с холодной рыхлой землей, полз, обдираясь о неровности и камни, пока не оказался рядом с «Ханомагами».

Борисевич, заметивший командира раньше других, не удержался от восторженного шепота:

– Товарищ командир, видели, как я фрицев приложил гранатой!

Шубин с досадой оборвал его:

– Ты глупость сделал, Борисевич! Выдал наши позиции, чуть не угробил всех.

Но Гоша нисколько не смутился выговору, он был полон азарта и желания вступить в бой. Парнишка чувствовал себя слишком уверенно под защитой бронированных машин и не понимал всей опасности. Ему казалось, что их группа одерживает победу: они угнали бронетранспортеры, выдержали прямой обстрел, еще и «лимонку» получилось закинуть прямо в немецкую траншею.

– Товарищ командир, разрешите закидать немцев гранатами! У меня еще две есть! Они из своей норы высунуть нос боятся, так мы никого не подстрелим! А гранатами мокрого места от них не оставим! – Гоша ерзал от нетерпения, так ему хотелось немедленно устроить противнику разнос.

Но Шубин вдруг резко оборвал его:

– Борисевич, отставить! Я командир, выполнять приказ без разговоров. Это разведка боем, а не наступление! Скоро светает, мы тут будем как на ладони! Немцы от нас мокрого места не оставят. В батальоне ждут данные для наступления, а ты тут геройствовать вздумал. К лесу отходим, на обстрел не отвечаем. Немедленно!

Перед тем как двинуться назад, Шубин поинтересовался:

– Машины на ходу?

– Нет, – живо откликнулся Гусько. – Разворотили внутри все что можно. Проводку перерезали, баки пробили – долго еще не заведутся.

Гоша Борисевич исполнил приказ капитана неохотно, ему не терпелось продолжить бой. Но пришлось выполнять приказ старшего.

Он полз первым, остальные двигались следом, капитан Шубин замыкал цепочку. Он все сильнее тревожился: воздух все больше становился прозрачным, теряя черную густоту весенней ночи. Успеть бы добраться до края поля и уйти в лес до того, как их заметят.

Глеб понимал, что они ползут слишком медленно из-за маскировки, пытаясь не выдать себя резкими движениями. Приходится изгибаться всем телом, следить, чтобы не взлетели вверх локти или спина. Как он и опасался, у края поля разведчики оказались позже намеченного времени. Край неба уже стал розовым от занимающегося рассвета, теперь бойцы из серых, почти невидимых теней превратились для немцев во вполне заметные цели.

Они залегли на границе между полем и полоской деревьев, не решаясь двигаться дальше. Они все еще были полны надежды, что немцы так и не заметили в темноте, куда они отступили. Тем не менее на слишком открытом пространстве двигаться дальше не решались. До ближайших деревьев оставалось всего ничего, буквально полсотни метров, но эта короткая дистанция представляла собой опаснейший отрезок. Из-за валежника, который превратил пространство в бурелом, не получится незаметно проползти по торчащим сучьям, старым пням и стволам, укрытым слоем ледяной грязи. Двигаться они будут слишком медленно, нарушая маскировку, а значит, выдадут себя и станут отличной движущейся целью.

Шубин почувствовал, как щеки его коснулось теплое пятно – солнечный лучик. Но сейчас оно вызвало только горькую досаду: отходить в лесной массив уже поздно, они не смогут вернуться к своим, придется держаться здесь до прибытия подкрепления. Когда батальон пойдет в наступление, его группа присоединится к своим, а пока остается только обороняться на месте и ждать помощи.

Глава 9

Командир обвел взглядом своих бойцов: сейчас они были неотличимы друг от друга: в шинелях, испачканных сырой землей после нескольких часов передвижения по полю ползком; лица словно маски от налипшей грязи. Да и не знал он их хорошо, едва успел за одну ночь запомнить имена. Хотя, как опытный разведчик, мог по одному жесту, по одному слову определить характер человека.

Поэтому для своего поручения Шубин выбрал тех, кого посчитал самыми ответственными. Ведь задача, которую он хотел им поставить, очень важная – то, ради чего они оказались в смертельных клещах на немецкой территории.

Двум бойцам из его отряда придется стать связными, отправиться с донесением к командиру батальона и подробно доложить собранные сведения. Группа во что бы то ни стало выполнит свою задачу – поможет собранными данными спланировать наступательную операцию.

Пока связные будут добираться до расположения батальона и тот начнет готовиться к наступлению, его крошечному отряду придется держать оборону. Конечно, можно было бы затаиться в лесочке, вдруг немцы решат, что нападавшие ушли или погибли. Но для этого надо рискнуть и отвлечь противника, чтобы дать связным возможность уйти незаметно, а оставшимся преодолеть опасные метры до лесополосы.

Шубин выделил из отряда двух человек:

– Ключевской и Гусько, ко мне. Выдвигаетесь сейчас отдельно от остальных, будете связными.

Две фигуры отделились от группы товарищей. Шубин принялся объяснять им задание:

– Возвращаетесь тем же путем обратно. Действуете как можно быстрее. Вы должны сообщить комбату следующие сведения. Запоминайте каждое слово. – Бойцы дружно кивнули. – Находимся в квадрате семнадцать, пересеченная местность в направлении Шепетовки. Немецкое укрепление протяженностью два километра расположено перед поворотом дороги на деревню. Германские фортификации, отрытые по типу брустверной траншеи с тыльным траверсом, по размерам предназначены для расположения подразделения численностью около пятисот человек. Вертикальный подъем высотой до двух метров. Обнаружены три площадки для пулеметов, двенадцать огневых точек для прострела подступа. По правому флангу – площадка с замаскированной бронетехникой. Гусько, доложите, сколько единиц обнаружили при захвате.

– Восемь штук насчитали, товарищ командир, – откликнулся сержант.

– Восемь «Ханомагов», из них три бронетранспортера захвачены и обезврежены. Разведгруппа заняла позицию в лесном массиве, в бой не вступаем, ожидаем подкрепления. Запомнили?

– Так точно, товарищ капитан, – подтвердил старший лейтенант Ключевской.

У молодого офицера вдруг засветились глаза на перемазанном грязью лице. Столкнувшись со смертью и своим врагом лицом к лицу, он наконец воспрял духом, отвлекся от личного горя. Во время этого рейда у него появился смысл жизни – бороться изо всех сил с немецкими захватчиками и жить ради этого.

Он горячо пообещал командиру:

– Я обещаю, что выполню задание во что бы то ни стало. Даю слово офицера! Мы доберемся к своим и передадим все слово в слово. А потом вернемся с подкреплением. Я вас не брошу ни за что! Обещаю, товарищи, ребята!

Ключевской повернулся к остальным. Он видел, как разведчики скрывают страх, не позволяют прорваться нахлынувшим чувствам, понимал, что каждый из них боится: а вдруг гонцы не доберутся, не доставят сведения в батальон? Тогда их маленький отряд погибнет, останется навсегда в этом лесочке. Поэтому он дал обещание, от чистого сердца подарил надежду людям, которые за это короткое время стали ему боевыми товарищами.

И взгляды у людей поменялись, старший лейтенант словно вдохнул в них надежду. Веру, что они смогут выстоять против фашистов своей отважной горсткой, дождутся подмоги.

Ефрейтор Кликунец с тяжелым вздохом пожелал:

– В добрый путь!

Шубин остановил связных:

– Мы с Марцевым на прикрытие. Сейчас отходим на левый фланг к центральной части открытой местности, остальные остаются здесь до моей команды. Связные пробираются к опушке. Когда мы откроем огонь, сможете уйти незаметно. Отвлечем их, насколько получится.

Леня подхватил «мосинку»:

– Есть, товарищ капитан, на прикрытие!

Когда они отползли на приличное расстояние, капитан указал на небольшой овражек, который приметил в предутреннем свете:

– Давай туда! Укроемся, а потом сможешь показать, какой ты снайпер.

– Это я всегда готов! – радостно откликнулся Марцев.

Выбранный Шубиным отрезок располагался в просвете между бронетранспортерами на расстоянии почти в триста метров. Чтобы снайпер мог выбрать цель, а после выстрела успевал отползти под защиту техники.

Разведчики проползли с две сотни метров. Возле окопа их заметили. Рядом засвистели, заверещали на все лады пули, злобной сорокой застрекотал пулемет.

– Леонид, давай, шевелись. Сюда ныряй!

Командир первым спустился в пологий овражек, за ним следом нырнул снайпер. Хотя это не сильно помогло – выстрелы по-прежнему грохотали над самой головой.

– Что дальше, товарищ командир? Как стрелять, ведь не высунуться же, сразу заметят.

– Ничего, сейчас я их отвлеку, – пообещал разведчик.

Глеб подобрал со дна окопа огромную ветку и с ней в руках подобрался к другому краю ямки.

– Я их буду отвлекать, а ты намечай направление выстрела. По моей команде поднимаешься вверх и стреляешь. И сразу падай вправо, так чтобы им мешал «Ханомаг». Понятно?

– Так точно, товарищ командир. Все сделаю аккуратно! – Ленька уже распластался на краю земляного вала и водил стволом трехлинейки, прильнув к прицелу.

Глеб насадил на ветку свою шапку, вытянул руку, так что мишень показалась над поверхностью. Ему было достаточно несколько раз качнуть приманкой, как тут же немцы перевели на нее свой огонь. Все больше и больше пуль выбивали земляные фонтаны, поле перед окопом словно бурлило от раскаленного свинца. От оружейного грохота заложило уши.

Капитан во все горло рявкнул:

– Огонь!

Ленька ловко вскинул «мосинку», цель он уже выбрал, примерно рассчитав дальность. В секунду прицелился и, затаив дыхание, чтобы не дрогнул приклад, нажал на курок. В следующую секунду он уже растянулся по укрытию, уходя от несметного числа выстрелов, которыми ответили немцы на его меткое попадание. Но ни один из них не попал в цель, а вот жертва Марцева, пулеметчик, свесился мертвым прямо в прорезь амбразуры.

– Молодец, Леонид! – похвалил его Глеб. – Давай теперь на левый фланг, а я на правом высуну приманку. Так же, по моей команде, стреляешь. Ловко бьешь по пулеметным гнездам, давай и дальше по ним!

– Есть, товарищ командир. – Ленька перехватил винтовку и, проскользнув по дну окопчика, поменялся с капитаном местами.

Шубин дождался затишья и снова принялся дразнить немецких стрелков. Пока они обстреливали изрешеченный в лохмотья головной убор, Марцев успел снова приметить цель. И, выждав подходящий момент, уже с другой позиции произвел точный выстрел. Так почти час они перемещались по укрытию, отвлекая внимание немцев на себя.

Остатки разведотряда укрылись в лесу, получив короткую передышку. Правда, ни один из них не прилег и даже не прикрыл глаза, чтобы дать себе отдых. В напряженном внимании бойцы вслушивались в частую пальбу на поле, высматривали в утреннем тумане командира и снайпера, пытаясь убедиться, что они живы.

От высоких земляных стен катилась волна пуль, немцы метались из стороны в сторону, поливая огнем пространство. Но никак у них не получалось поразить неприметное углубление в просвете между двумя «Ханомагами», откуда советский снайпер жалил их точными выстрелами.

Марцев затаил дыхание, поймал в прицел тулью серо-зеленой фуражки. Про себя подумал: «Офицерик немецкий! Ну держись, сейчас схлопочешь у меня!» Приметил он эту фуражку давно, она мелькала за бруствером во время всей перестрелки и душила Леонида изнутри жуткими воспоминаниями.

Такую же фуражку он сбил с головы немецкого офицера, когда попытался вырваться из грузовика, куда немцы заталкивали людей. Четырнадцатилетний Леонид тогда даже не догадывался, что битком набитые людьми машины отправятся в концентрационные и трудовые лагеря в Германии. Но понимал, ничего хорошего от фашистов ждать не стоит. Его, маму и еще троих младших братьев сначала загнали в толпу на площади. Уже тогда Ленька хотел броситься на офицера, который командовал облавой. Тот успел поймать дерзкий взгляд подростка и нехорошо усмехнулся. Ленька вдруг понял, почуял нутром – надо бежать, их везут на смерть! Но мама сунула ему руки двух рыдающих близнецов – Толи и Коли, а сама взяла на руки трехлетнего Осю, чтобы тот хоть чуть-чуть успокоился.

Когда подъехали грузовики, по приказу того же самого офицера автоматчики начали насильно вырывать детей из материнских рук. Притихшая было толпа завыла, запричитала сотнями голосов. Матери прижимали малышей к себе, умоляли, падали на колени, рыдали, отказывались отдавать детей.

Одно слово на незнакомом гавкающем языке, и на женщин посыпались удары прикладов. Когда это не подействовало, снова раздался голос офицера. Из толпы выдернули плачущую молодую женщину, которая сжимала в объятиях крошечную девочку.

Переводчик затараторил, вторя словам офицера:

– Если вы не отдадите своих детей немедленно для погрузки, то будет вот так.

Раздался сухой щелчок, женщина вдруг упала прямо на землю, разжала руки. Ее дочь со слезами прижалась к матери, вторая пуля раздробила затылок малышки. Кровь хлынула по светлым кудрям, смешалась в один ручеек с материнской и собралась в лужу прямо под ногами испуганных и неожиданно присмиревших людей.

Толпа замерла в ужасе, зрелище было настолько страшным, что никто не мог пошевелиться или сказать слово. Мама вдруг сунула Осю на руки Леониду и прошептала:

– Ленечка, тебя к детям погрузят. Скажи, что тебе двенадцать лет! Ты присмотри за братьями, Леня, прошу тебя, помоги им. Сыночек, умоляю тебя, присмотри за ними! Ося кашляет, не отпускай его с рук. Воды ему дай, Ленечка. Сыночек!

Леонид ошарашенно смотрел на мать, не понимая, как вообще такое может быть. Ведь эти солдаты, одетые в чужую форму, вооруженные автоматами, они ведь тоже люди! Почему же они убивают детей и женщин? За что? Произнести вслух свои мысли подросток не успел, чьи-то грубые руки вдруг забрали у него брата. Леня запротестовал, попытался перехватить Осю, поймать ладошки братьев-близняшек обратно, но ударом тяжелого приклада его оттеснили в толпу плачущих женщин. Леонид был слишком большой, по мнению немца, поэтому его сунули к взрослым, которых должны были посадить в другой грузовик и отправить в трудовой лагерь. Паренек едва успел подхватить дрожащую маму, которая от потрясения не могла идти. Ленька обнял ее одной рукой, повел к грузовику, шепча на ухо:

– Мамочка, держись, не падай. Мама, я спасу нас. Я спасу Оську и Колю, и Толю, не падай, прошу тебя!

Но и маму, которая оседала все сильнее вниз, вырвали из его рук. На глазах Леньки ее за руки вместе с остальными женщинами, что не держались на ногах, свалили словно мешки на землю. Немецкий офицер уже что-то раздраженно говорил солдатам. По его приказу двое автоматчиков отделились от беззащитных плачущих женщин, щелкнули предохранителями. В это мгновение Ленька понял – сейчас его маму расстреляют, потому что она не может идти. Германский офицер стоял к подростку спиной, зелено-коричневый блин фуражки дергался в такт звенящим в воздухе командам:

– Gewehre in die Hand! (Оружие в руки!)

– Feuerbereit! (Готовься!)

– Zielen! (Целься!)

– Feuer! (Огонь!)

Как только грохнули выстрелы, и мама дернулась от ударивших в нее пуль, Ленька, не помня себя, прыгнул прямо на эту ненавистную фуражку. Сбил ее ударом кулака и вцепился в жидкие волосы на голове офицера. Тот завыл, закрутился волчком на месте, пытаясь сбросить мальчишку. Казнь остановилась, солдаты кинулись к своему командиру, но никто не решился рвануть подростка, повисшего на офицере. Тут же толпа женщин бросилась врассыпную, кто-то попытался убежать, кто-то напал на охрану, чтобы отнять автоматы, некоторые рванули к грузовику с детьми.

Из кузова с криками и плачем дети принялись прыгать к своим матерям. А Ленька, обезумевший от горя, зубами впился в жилистую шею немца, чувствуя у себя во рту его соленую кровь. Он очнулся только от удара по спине, но тут же прыгнул на солдата, который его ударил. Повис у него на руках, вывернул дуло автомата и нащупал крючок. Длинная очередь скосила сразу нескольких фашистов, другие разбежались в разные стороны. А он все жал на крючок, не замечая, что его дубасит кулаками обезоруженный им солдат. Досталось и ему: Ленька резко задрал дуло вверх и выпустил несколько пуль прямо в перекошенное злобой лицо. Немец рухнул на землю, и Ленька, вырвавшись из его рук, пустился бежать по улице. Никто даже не попытался выстрелить ему вслед, немцы суетились на площади, не зная, как восстановить порядок. Их командир кричал и метался от боли с окровавленной шеей, на пятачке распластались трупы в серо-зеленых шинелях, а пленные женщины и дети разбегались в разные стороны.

Виновник этой заварухи со всех ног бежал по знакомым переулкам и улицам, задыхаясь от рыданий.

С того дня Леня Марцев стал взрослым, закончилось его веселое и беззаботное детство в большой семье. Теперь он был готов мстить фашистам всеми силами. За годы войны он побывал в партизанском отряде, а потом присоединился к действующим частям Красной армии, где после специальных курсов стал снайпером. Он удивлял командиров своей меткостью, а еще умением выбрать из толпы немцев офицера и послать свой смертельный привет точно ему в голову.

…Вот и сейчас Ленька наметил цель, чуть приподнялся на локтях над краем окопа и плавно нажал на спусковой крючок. Фуражка в разрезе прицела дернулась и полетела в сторону, окрасившись бурым пятном крови.

Снайпер тотчас упал на дно окопа, уходя от ответного огня.

– Все, товарищ командир, все боеприпасы израсходованы.

– Хорошо, связные уже ушли, – отозвался с другого края командир.

Теперь Шубину и Марцеву предстояло самое опасное – вернуться назад. Казалось, что сделать это невозможно. Солнце уже поднялось в зенит, и поле было хорошо освещено.

Глеб всматривался в слепящий солнечный круг над их головами, прикидывал. Через два часа солнце будет напротив немецких позиций, тогда его свет станет слепить противника. И даст им возможность для рывка через поле. Немцам будет труднее попасть против солнца по движущимся, сливающимся с землей мишеням.

– Два часа ждем, потом попробуем прорваться, – предупредил капитан снайпера.

Он подробно объяснил свой план Борисевичу, Ленька хмыкнул недоверчиво. И, как всегда, предложил более дерзкую задумку:

– А может, швырнуть гранату – и ходу? Пока они поймут, что да как, пока очухаются от взрыва, мы уже успеем сотню метров пробежать. До края поля примерно четыреста, в три захода одолеем.

Но командир рискованный замысел юного лихача не одобрил:

– А если тебя самого же осколками посечет? Бросать надо близко, чтобы ты как за занавеской оказался. А на таком расстоянии осколками покрывает – будь здоров. Вот и получается, триста метров не махнешь, а останешься лежать прямо под прицелом у фрицев. Еще и с осколочным ранением. Считай, шансов уйти никаких.

– Эх. – Ленька на несколько минут задумался, соображая, как им добраться под немецкими прицелами до края поля. Потом воскликнул: – А что, если в разные стороны рванем? Фрицы растеряются, а мы успеем из окопа выбраться.

Капитан Шубин покачал головой:

– Леонид, торопыга ты. В разведке это ни к чему. Нахрапом вдвоем против сотни не попрешь. Только хитростью действовать и терпением. Им ведь на той стороне тоже, как тебе, неймется узнать, почему мы затихли. Вот сейчас еще немного постреляют, а потом проверяльщиков пошлют посмотреть, что с нами.

– И что же делать будем, товарищ командир? Гранат всего три штуки осталось! – Парень заерзал от нетерпения.

– Хитрить, Леонид, – усмехнулся опытный разведчик. – Как поползут в нашу сторону, ложись и не шевелись до моей команды. Не надо нам показывать, что мы живые. Может, повезет, за мертвых примут и отстанут.

– А если не примут? Если я чихну? – Ленька в волнении принялся крутиться на месте. Такой точно не улежит спокойно.

Капитан поймал его за рукав, притянул к себе и, глядя прямо в глаза, сурово пояснил:

– Надо вытерпеть. Жить хочешь?

– Хочу! Пока последнего немца не застрелю, смерти не сдамся! – горячо согласился боец.

– Тогда терпи, даже если чихнуть тебе захочется или еще чего. Лежи и не шевелись, пока я приказ не дам. Нельзя нам с ними в бой вступать до последнего. Неравные у нас силы, Леонид. Дернемся – не только себя, еще и товарищей подставим. Поэтому зубы сожми и терпи.

– Так точно, товарищ командир, есть терпеть, – согласился Леня. Хотя так и не понял, как же собирается действовать разведчик, когда к их окопчику подберутся немцы.

Но обещание надо выполнять.

Вражеский огонь продолжался, а они не могли ответить. Только ждали на дне своего окопчика, отсчитывая медленные, тягучие минуты.

Прошло полтора часа. Наблюдавшие за происходящим из укрытия бойцы группы уже потеряли надежду, что капитан Шубин и рядовой Марцев, которые вызвали немецкий огонь на себя, выжили в этом кошмаре. Постепенно противник тоже перестал обстреливать маленький пятачок в просвете между «Ханомагами».

Солнце, пройдя половину небосвода, теперь гладило своими лучами спины разведчиков, посылая им немного тепла, согревая от ледяного холода, который тянулся от промерзшей земли.

Шубин первым заметил движение на немецкой стороне – от окопной линии отделились несколько серых фигур. Фашисты не выдержали и послали троих шутце на проверку, узнать, почему перестали стрелять русские.

Капитан тихо проговорил:

– Ну все, это по нашу душу. Стрелять больше не будут, думают, мы погибли. Давай на самый край, только очень медленно, чтобы не заметили.

Когда они оказались на границе безопасного пространства, капитан достал нож и объяснил, как хочет остановить противника:

– Они подойдут, а ты лежи, нельзя шевелиться. Они должны решить, что мы мертвые. Страшно будет, но ты терпи и не шевелись, как договорились. Двоих я ликвидировать успею, а третий – твой. Души его, по глазам бей, в лицо, но не давай воспользоваться оружием. Как разберемся с ними, шинели немецкие накинем, чтобы на той стороне всех запутать, и ходу. По моей команде ползем отсюда как можно быстрее. Солнце перевалило зенит, сейчас немцы устали и ослеплены, они не смогут вести прицельный огонь. А у нас за эти минуты будет шанс уйти живыми прямо у них под носом. Понял?

– Так точно! – Марцева начинало лихорадить, но не от страха, а от напряжения. Сейчас ему придется убить фашиста не привычным выстрелом из винтовки, а своими руками.

Они вытянулись на краю окопа, замерли, сдерживая дыхание. Двое рядовых под командованием грузного фельдфебеля неумолимо приближались к их маленькой траншее. Одними губами капитан Шубин прошептал Марцеву:

– Твой справа.

На Леньку шел худощавый тонкошеий солдат в длинной шинели, которая была ему велика. Они опасливо озирались по сторонам – не приготовили ли русские им ловушку. Издалека заметив в неглубокой ямке два неподвижных тела, немцы замерли. Фельдфебель толкнул худощавого в бок:

– Дай-ка по этим мертвякам очередь.

Капитан Шубин сжался от мысли: он просчитался, из страха и осторожности немцы даже не будут подходить близко; они с безопасного расстояния расстреляют их из автоматов, и вся его затея полетит к черту.

Глеб вдруг застонал и по-немецки попросил:

– Помогите, я ранен, я умираю. Помогите, я русский офицер, я могу быть вам полезен. Умоляю, спасите меня, мне нужен врач.

Фельдфебель буквально замер, глаза его заблестели от предчувствия возможной награды. Он поспешил в окоп и, тяжело дыша, наклонился над Шубиным:

– Повтори, что ты сказал. Ты офицер? – Руки его тем временем ощупывали пространство вокруг капитана, нет ли у того оружия.

Вместо ответа капитан всадил ему нож прямо в шею, кровь фонтаном хлынула на землю, немец повалился на бок с выпученными от страха глазами.

– Ленька, бей его! – крикнул Глеб, а сам ринулся с ножом на другого рядового.

Марцев уже висел на шее у худощавого, его пальцы железными клещами сомкнулись на тонкой шее и не разжимались, пока фашист не задергался в предсмертных судорогах. Последнего, успевшего все-таки сообразить, что происходит, и кинувшегося было наутек немца Шубин успел поймать за ногу и утянуть в окоп. Он припер дрожащего от страха фашиста коленом и воткнул свое оружие прямо в ямку под горлом. Немец дернулся несколько раз, а потом испустил дух.

Шубин тотчас же стянул с фельдфебеля шинель, краем глаза заметив, что Ленька делает то же самое с другим фрицем.

– Вперед! – скомандовал разведчик.

Натянув на себя шинели убитых, они вылезли из укрытия. Хотя ползли разведчики изо всех сил, до боли отталкиваясь локтями и коленями от мерзлой земли, все равно казалось, что до края поля очень далеко. Время застыло, словно замерзшая капля воды.

Капитан Шубин был сильнее и сноровистее худощавого Леньки. Он вырвался вперед и обернулся только раз, подбадривая выбивающегося из сил бойца:

– Давай, Ленька, поднажми! Выберемся отсюда, считай, второй раз родился! Шевелись, через силу шевелись!

– Так точно, товарищ командир, – прохрипел Марцев. – Я им не сдамся!

Ему очень хотелось сказать командиру, что не возьмет его смерть, обдурит он ее, как делал это уже не раз. Но дыхания не хватало, и слова эти Ленька выкрикнул про себя.

Неожиданно что-то прожгло его ногу. Ленька дернулся, но не остановился. Ледяной молнией пронзила догадка – его взял на мушку снайпер, такой же, видать, приметливый, как и он сам. Поймал в прорезь прицела шевелящуюся посреди поля кочку, выстрелил и попал.

Сквозь стиснутые зубы Ленька прохрипел:

– Врешь, фриц поганый, не дамся, доползу!

Раненую ногу он перестал чувствовать, она тащилась за ним словно прицепленная деревяшка.

Еще выстрел! Еще… Пули свистели совсем рядом, разрывая воздух, с жадным чавканьем вонзаясь во влажный грунт. Шубин вжался в землю, но, словно ящерица, продолжал загребать руками, отталкиваться ногами, двигаясь вперед как можно быстрее. Еще немного, всего пара сотен метров! И все, как он задумал: из-за слепящего солнца все пули летят мимо! Быстрее, надо успеть добраться до края поля, пока солнце не скрылось.

Вторая пуля вошла Леньке под лопатку, но и после этого он продолжал двигаться. Слышал сквозь грохот выстрелов голос командира и полз на него. От боли и напряжения темнело в глазах, лицо заливал пот, налипшая грязь забила рот и склеила густые ресницы. Рану разрывало изнутри будто огненным ножом, боль пульсировала, заполняя тело мучительным жжением. Он старался изо всех сил, шевелил здоровой рукой, не замечая, что поднимает ее слишком высоко от земли. Так высоко, что теперь снайпер точно видел свою цель.

Третья пуля впилась Леньке в спину и раскрошила позвоночник. Он дернулся, захрипел и ткнулся лицом в землю.

Сгустившаяся было темнота в глазах вдруг залилась ярким светом. Ему навстречу кинулась мама. Не такая, какой он видел ее в последний раз – лежащая в грязи, с изуродованным пулями лицом, где багровым пятном зияла пустая глазница. Сейчас она улыбалась ему и будто светилась изнутри, бежала навстречу по грязному полю в светлом нарядном платье:

– Ленечка, сыночек!

– Мама. – Он кинулся ей навстречу, ткнулся в плечо, заливаясь слезами. – Я отомстил за тебя! Мамочка, я столько раз убил этого немца!

– Знаю, сыночек! Ты такой у меня смелый. – Мама обняла Леньку, и боль отступила.

Стало легко и радостно. От этой неожиданной легкости и встречи с мамой Леонид счастливо рассмеялся…

Глеб расслышал его последний крик, обернулся назад и наткнулся взглядом на замершего Леньку.

– Марцев, отставить умирать! Не смей! Ползи, мы почти добрались!

В отчаянии Шубин ринулся назад, к мертвому бойцу, и потянул его за рукав ватника. Капитану вдруг стало горько, что Марцев не добрался до спасительного края совсем чуть-чуть. От злой досады разведчик совсем позабыл об осторожности. Шубин схватил парня за ворот и, хотя отчетливо понимал, что тот мертв, потащил за собой. Он видел, как вдалеке из-за бруствера показалась шеренга немецких солдат, вооруженных автоматами.

Они с Ленькой не успели! Не добрались до края этого смертельного котла! Фашисты все-таки рассмотрели, что разведчик остался совсем один, а его напарник погиб. И теперь шли смело, не скрываясь и не оглядываясь по сторонам. Серая цепь, топая по грязи десятками сапог, уверенно шла в сторону распластавшегося на земле капитана Шубина. Черные дула автоматов целились в него, готовясь обдать жаром смертельного свинца.

Капитан продолжал ползти, прижимая к себе Леньку, медленно и упорно. Он понимал, что это конец: через несколько минут немцы подойдут на расстояние выстрела и откроют огонь. Его и мертвого Марцева расстреляют из десятка автоматов, превратят в два растерзанных тела. Но он не мог отпустить товарища, бросить его даже мертвого. Не мог броситься бежать или встать на колени и попросить пощады. Советский офицер до последней секунды пытался спастись от надвигающейся на него смерти.

Незадолго до этого, когда они с Марцевым еще только начали побег с опасного рубежа, наблюдатель из оставшейся группы ефрейтор Кликунец заметил у траншеи шевеление. Он обернулся к остальным и радостно воскликнул:

– Живые! Ползут! – Но тут же нахмурился – доберутся ли.

На всякий случай решили организовать прикрытие, если немцы вдруг надумают преследовать отходящих разведчиков.

– А ну, ребятки, готовь гранаты. И давай подбираться поближе. Наши вон к тем деревцам прямиком ползут. Если фрицы кинутся за ними, гранатами остановим. Пропустим чуток вперед и забросаем!

Группа ожила. Волнение за своих товарищей моментально передалось бойцам. По приказу шесть человек короткими перебежками, прячась за деревьями, приблизились к краю лесополосы. Они залегли на одной линии и приготовили гранаты, прикидывая, как действовать дальше.

Когда вражеская пуля окончательно пригвоздила к земле Леньку Марцева, и его тело на глазах разведчиков дернулось в последний раз, Кликунец не удержался:

– Мальчишку-то, снайпера нашего! Эх, сволочи! – Лицо у него посуровело.

На глазах разведчиков к их беззащитному командиру, который продолжал медленно двигаться по открытому полю, шагали солдаты с автоматами. Они неумолимо уверенно приближались, словно загоняли раненого и беззащитного зверя в капкан.

– Товсь! – прохрипел Кликунец и, когда серо-зеленые силуэты поравнялись с деревьями, первый швырнул гранату. Следом за ним во врага полетели еще несколько «лимонок».

Черно-багровые фонтаны безжалостно накрыли цепь фашистов. Шеренга смешалась, рассыпалась – атака автоматчиков захлебнулась.

Глава 10

Капитан Шубин не сразу понял, что произошло: вдруг черные облака накрыли его преследователей и расшвыряли их в разные стороны. Ощущение внезапного спасения пришло раньше, чем заработала голова. Выпустив мертвого Марцева, Глеб вскочил на ноги и разжавшейся пружиной метнулся к краю поля. Он оказался там за считаные мгновения, так что уцелевшие немецкие автоматчики даже не успели заметить его среди клубов черного дыма и оседающей после взрывов земли. Пользуясь общим замешательством, капитан скрылся в спасительных зарослях.

Кликунец в это время уже командовал:

– Уходим в лес, быстрее! В укрытие!

Их неожиданная контратака удалась – противник оказался дезориентирован. Часть немцев были ранены осколками, один, опасливо оглядываясь по сторонам, кинулся обратно к укреплениям, скрючившись от страха перед невидимым противником, который так неожиданно напал на них.

Залитый кровью немецкий лейтенант по фамилии Хофман метался между ранеными и убитыми, лежащими на земле, кричал на уцелевших, которые в ужасе залегли на земле в ожидании новой атаки:

– Догнать! Догнать их немедленно! Это была ловушка!

Но выполнять его приказ никто не спешил. Да, они попали в ловушку, потому что самонадеянно решили, что русские мертвы. Их было всего двое, и они не оказывали никакого сопротивления, лишь пытались незаметно уползти с поля. Но неожиданно оказалось, что русских гораздо больше и у них есть оружие! А вдруг они сейчас отошли, чтобы заманить их в новую ловушку? Окажется, что лес кишит партизанами с кучей пулеметов! Нет, второй раз так обознаться опасно, собственная шкура дороже…

Но приказ есть приказ, и его надо выполнять!

Несколько человек, самых дисциплинированных, неохотно поднялись и побрели к краю поля. Следом потянулись остальные, с опаской прислушивались к доносящимся из ближайшего леса звукам.

Тем временем капитан Шубин успел присоединиться к остаткам своей группы. Ему, конечно, хотелось поблагодарить своих товарищей за то, что они так вовремя пришли ему на помощь. Но события разворачивались дальше, а разведчик никак не мог прийти в себя. Он лишь понимал, что сейчас не до разговоров – по пятам продолжают идти немцы.

Ефрейтор Кликунец с бойцами спас его от смерти, но при этом привлек внимание фашистов, выдав присутствие группы. Теперь разведчики оказались в опасности – немцы могут начать поиски в лесу, у смельчаков не получилось отсидеться в убежище до прихода подкрепления с нашей стороны.

Пожилой ефрейтор, задыхаясь от бега, взмахнул рукой, останавливая остальных. Он поспешил к капитану:

– Не ранены, товарищ командир?

Глеб замотал головой:

– Я в порядке. А вот Марцев наш погиб.

– Знаю, товарищ капитан. – Кликунец тоже был омрачен потерей, но он, как и Шубин, понимал, что не время сейчас горевать о мертвых, надо думать о живых.

– Как действуем дальше?

Глеб покачал головой – вступать в бой нельзя, придется скрываться от преследования любыми способами. А сделать это легче всего поодиночке.

Он повернулся к бойцам:

– Товарищи, я знаю, как командир, я должен вам объяснить, как действовать, куда идти. Но я… на моих глазах только что погиб наш товарищ, рядовой Марцев, и я понимаю, что смерть совсем рядом. Я на все готов, чтобы спасти вас. Но не знаю точно, что для этого надо сейчас сделать. В одном я уверен: когда мы разобьемся по парам, у нас будет больше шансов уйти от погони. От этой точки на полкилометра в любую сторону – территория, где мы можем найти укрытие. Приказываю найти укрытие и дождаться подхода наших. В ближайший час-два начнется запланированное наступление батальона, надо продержаться до этого времени.

Шубин нервно оглянулся на гряду деревьев: вот-вот оттуда покажутся немцы; наверняка они уже опомнились после засады и теперь идут по следу.

Основательный Кликунец ухватил подвижного Гошу Борисевича за рукав и приказал:

– Бежим вон туда. Там, смотри, три дерева, а между ними дрезга, спрячемся.

Становой откашлялся:

– Товарищ командир, предлагаю уйти в западном направлении. Рядом железная дорога.

Шубин удивился, но сразу же доверился парню и приказал:

– Кликунец и Борисевич прикрывают. Остальные за мной, укроемся ближе к полотну.

Пять человек во главе с командиром бросились бежать в том направлении, куда указал Становой. На бегу Шубин переспросил:

– Почему ты решил, что там дорога?

– Карту видел старую, от завода в Мухортовке должно быть полотно, по нему возили сырье. – Становой задыхался, но старался не отставать от командира. – Я уверен, есть, я запах чую, как собака. Металлом и ржавчиной пахнет, а еще пропиткой для шпал. Вот сюда, левее!

Разведчики спустились в низину, миновали овраг и поднялись по его склону на другую сторону.

– Точно почуял! – радостно воскликнул капитан. Перед ними, утопая в валежнике и высокой прошлогодней траве, тянулись ржавые рельсы.

Кто-то за его спиной указал:

– Товарищ командир, смотрите! Паровоз! Там можно укрыться!

На путях и вправду застыл почерневший от времени «ФД».

Капитан отрицательно покачал головой:

– Нет, слишком заметно! Немцы сразу обратят на него внимание. Я предлагаю так: Становой и Кикин укрываются и держат под прицелами проход. Дальше, с двух сторон полотна, – я и Афанасьев. Остается только место за паровозом, но не внутри. Ерошко, встанешь на крайней позиции.

– Так точно, товарищ командир.

Серьезный невысокий парень завертел головой, чтобы как можно быстрее выбрать место для укрытия.

Шубин напутствовал:

– Стрелять только по моей команде. Помните, наша задача – сохранить свои жизни, а не вступать в бой. Надо вытерпеть, уверен: скоро придет подмога.

Разведчики согласно кивали, они тоже понимали, что силы для боя не равные, для них будет лучше не выдать себя противнику. Но удастся ли отсидеться до прихода наших – вопрос.

Кликунец с Борисевичем в это время устроились за ворохом валежника. Пожилой ефрейтор подбадривал молодого солдата:

– Ты уж потерпи, Гоша, наберись сил. Если что, не суйся, я сам.

– Что сам? – не понял напарник.

Но Игнат не ответил – молча ткнул парня локтем в бок. Между черных стволов показались серо-зеленые силуэты. Их было много. Из цепи, которую они подорвали гранатами, выжили человек тридцать. Именно они и пробирались сейчас по лесу в поисках русских. Солдаты шли медленно, нехотя осматривали кусты и деревья. Зато их офицер, лейтенант Хофман, напоминал молодого пса на охоте. Он метался из стороны в сторону, пинал кочки, то и дело вскидывал свой парабеллум, целясь в невидимого врага.

Кликунец почувствовал, как рядом с ним напрягся Борисевич. Парень страшно нервничал от того, что они находятся под носом у фашистов, но изо всех сил сдерживался, помня приказ капитана не выдавать себя ни звуком, ни движением.

Лейтенант Хофман был возбужден неслучайно. Он звериным нутром чуял, что в этом буреломе прячутся люди. Он вдруг выхватил у ближайшего солдата автомат и нацелил его прямо на притаившихся разведчиков.

Борисевич не смог сдержать тихого вскрика – смерть взглянула на него прямо из черного автоматного дула. В этот момент сидящий рядом Игнат Кликунец закричал во весь голос те немногие слова, что знал на немецком:

– Нихт, нихт! Не стреляйте! Сдаюсь! Капитулирен, капитулирен! Нихт!

Он вылез из бурелома с поднятыми вверх руками, жертвуя собой, чтобы увести немцев от их с Гошей убежища.

– Руки вверх, бросай оружие! – заорал во всю глотку ошалевший лейтенант.

Радости его не было предела: наконец-то его охота увенчалась успехом – он поймал русского! Ему было все равно, в пылу азарта он даже не заметил, что тот не выполнил приказ и не отдал свою винтовку. Вот она – маленькая победа!

Кликунец начал неловко и медленнее, чем надо, выбираться из-за кучи.

– Не надо, не надо! – Борисевич начал горячо шептать, пытаясь остановить ефрейтора.

Но тот лишь коротко мотнул из стороны в сторону головой – надо! Пожилой солдат окончательно решил пожертвовать собой, чтобы спасти товарища и дать ему возможность сменить позицию.

Как только Игнат выбрался на ровное место, довольный Хофман бросился к нему со всех ног. Он видел, что у русского нет оружия, а значит, бояться нечего. Унтер с размаха ударил кулаком Кликунца в лицо. Тот едва удержался на ногах, из носа тонкой струйкой потекла кровь, перед глазами поплыло.

– Я же капитулирен! Ты что же руки-то распускаешь, сволочуга, – простонал Игнат.

Он с трудом сделал несколько шагов в сторону, как можно дальше от бурелома, где дрожал от негодования Гоша Борисевич. Парень был вне себя от возмущения – его спасителя избивали у него на глазах. От такого зрелища кровь закипала у него внутри, грозя позабыть об осторожности.

А германский вояка вошел в раж, он наносил один удар за другим, избивая пленного, который не отвечал ему и был абсолютно беззащитен. Игнат лишь прикрывал лицо и покряхтывал от каждого нового тычка:

– Вот сволочуга, фриц проклятый, глумится. Ох, ты ж! Да что ты творишь! Ох, вернется все тебе.

Хофман, вне себя от волнения, лупил русского что было сил. При этом громко выкрикивал один и тот же вопрос, совсем позабыв от возбуждения, что пленный его не понимает:

– Где остальные? Где они? Где остальные?

Собравшиеся вокруг немцы с интересом наблюдали за происходящим.

Гоше казалось, что от злости у него сейчас все разорвется внутри. Он едва сдерживался, чтобы не выскочить и не разрядить остатки магазина в этого гада. Немец был чуть старше Борисевича, но Гоше никогда бы и в голову не пришло так жестоко избивать человека, который годится ему в отцы. Пусть пленного, пусть своего врага, но все-таки человека.

От очередного удара Кликунец мешком свалился на землю, ноги его уже не держали. Весь мир перед глазами затянула кровавая пелена, в голове набатом пульсировала страшная боль. Он попытался было встать, но удалось лишь приподняться на колени. Тяжелая голова раскачивалась во все стороны, от лица до самой земли тянулись кровавые вожжи.

Разбитым ртом Кликунец прохрипел:

– Падла, какая же ты падла… Чтоб ты сдох, фриц проклятый.

Разгорячившийся перед подчиненными Хофман с гордой улыбкой поставил сапог на спину поверженного русского:

– Присягай нашему фюреру! Я приказываю!

Вытерпеть боль и удары Игнат еще как-то мог, но снести такое унижение – ни за что. С ревом раненого быка, собрав последние силы, Игнат вскочил на ноги, ринулся на немца как на таран и ударил его головой в живот. Лейтенант завалился на спину и завизжал по-бабьи. Кликунец обрушил на него свои тяжелые кулаки, давая выход накопившейся злости:

– На, получай, гад. На!

– Уберите его, уберите! Убейте! Стреляйте! – визжал офицер, мотая головой.

Его подчиненные поначалу замялись, но потом оттащили пленного от своего командира. Много усилий им прикладывать не пришлось, ефрейтор был почти без сил. Его протащили по траве подальше от командира, а потом ударили прикладом по голове.

Разъяренный Хофман вскочил на ноги, его скривившееся от злости лицо украшали свежие синяки, кровь стекала из разбитой губы. Он налетел на лежащего без сознания ефрейтора, пнул его несколько раз сапогом, выхватил парабеллум, чтобы прикончить, но… тут же опустил пистолет.

– Ну нет, я не дам тебе так легко сдохнуть. – Злости лейтенанта не было предела. Этот старый русский унизил его – избил на глазах у подчиненных, да еще так легко, будто надавал подзатыльников ребенку. Офицер не собирался такое терпеть и теперь жаждал этому упрямому русскому настоящей мести.

Он повернулся к своим подчиненным:

– А ну, немедленно тащите сюда самые тяжелые бревна!

Хофман словно позабыл, что они отправились в этот лес, чтобы догнать группу русских диверсантов, которые только что уничтожили на поле часть его команды. Сейчас он думал только об одном: какую бы мучительную казнь устроить своему обидчику! Как жаль, что тот потерял сознание и не будет корчиться и орать под пытками, которые придумал ему изобретательный лейтенант.

Посланные в лес солдаты вернулись с увесистыми корягами. Хофман выбрал одну из них, с трудом приподнял и всем весом обрушил на ногу пленного. С хрустом переломилась кость, ткань штанины лопнула от удара, обнажив жуткую кровавую рану.

Гоша Борисевич в своем укрытии стиснул зубы, не давая вырваться отчаянному крику. От нестерпимой боли Игнат пришел в себя и с трудом открыл разбухшие багровые веки. Хофман торжествующе наклонился прямо к его лицу и зло проговорил:

– Ты сейчас сдохнешь в муках за то, что посмел поднять руку на германского офицера!

Хофман посмотрел на толстое бревно. То, что нужно для этого наглеца. Он попытался поднять его сам, но не смог – толстый сухостой был слишком тяжелый. Тогда офицер прикрикнул на подчиненных:

– Ну, чего встали! Хватайте эту корягу и бейте этого мужика! Чтобы у него вылезли кишки! Давайте, шевелитесь!

Солдаты принялись топтаться у лежащего на земле ствола. По их движениям Гоша Борисевич мгновенно понял, что сейчас произойдет. Немцы уже занесли над Игнатом свое орудие, когда лесную тишину один за другим разорвали сухие выстрелы. Первая пуля, пущенная с близкого расстояния, пронзила Хофману шею, вторая раздробила затылок. Он даже не успел понять, что произошло – рухнул рядом со стонущим от боли разведчиком.

Борисевич выскочил из своего укрытия, наставил на немцев винтовку и выкрикнул единственное слово, которое знал на немецком:

– Штиль!

Он не думал о последствиях, о том, как будет действовать дальше. Знал только, что ни за что не будет спокойно смотреть, как фашисты мучают и убивают его боевого товарища. Поэтому и выпустил два последних патрона в главного обидчика – офицера Хофмана, а после кинулся на немцев с бесполезной уже винтовкой в руках. Больше нет смысла прятаться, надо драться – руками, ногами, зубами – до последнего. Пускай этот бой он не выиграет – фашистов слишком много, и они вооружены автоматами, зато рядовой Борисевич умрет как настоящий герой.

Смерть командира и неожиданное появление еще одного бешеного русского повергли немецких солдат в ужас: они замерли с открытыми ртами, позабыв об автоматах.

В наступившей тишине раздался хрип Кликунца:

– Гошка, беги за нашими!

И Борисевич сорвался с места, рванул так, что его фигура мгновенно скрылась за деревьями. Он бежал, не чуя под собой ног. Голова его, несмотря на ужас увиденного, работала хорошо, ноги вели точно в направлении железной дороги, куда ушла основная часть группы.

Спохватившиеся немцы открыли вслед беспощадный огонь. Гоша чувствовал и слышал, как над его головой свистят пули, как щелкают по деревьям и рвут редкую листву. Но ему не было страшно, он знал только одно – надо скорее привести помощь, успеть спасти Игната.

В последний момент, понимая, что вот-вот задохнется от тяжелого бега, Борисевич отважился крикнуть:

– Товарищ капитан!

Шубин остановился и прислушался. Что-то случилось… Приказав группе залечь, он пошел на крик.

Гошка, оборванный, с раскрасневшимся лицом, вылез из кустарника и прохрипел, едва завидев капитана:

– Там… Немцы… Игната убивают…

Вместо ответа капитан зажал парню рот и кивнул в сторону просвета между деревьев. Там, озираясь по сторонам, пробирались двое немецких солдат.

– Это погоня, – испуганно прошептал Гошка. – За мной…

Немцы переругивались между собой и были так близко, что Шубин мог расслышать каждое их слово.

– Слышал крик? Он где-то рядом… Что за дьявол этот русский, то возникает из ниоткуда, то исчезает прямо в воздухе. Ну его к черту, идем назад! Не хочу я бродить по этому лесу, вдруг еще выскочит и разнесет мне голову, как бедному Хофману!

Второй заворчал недовольно:

– И что ты предлагаешь? Вернуться назад и доложить, что мы никого не поймали? А еще в придачу и Хофмана пристрелил какой-то безумный звереныш? Ну нет, надо идти до конца. Он где-то близко.

– Ходить без конца по лесу? Это опасно, черт побери!

Первый забился в истерике:

– Я не знаю, что делать! Я не офицер, я обычный рядовой! Почему я должен что-то решать?! Я не хочу сдохнуть тут, в этих гнилых лесах. Я вообще больше не хочу воевать!

Шубин решительно шагнул навстречу немцам, направив на них пистолет:

– Я не буду стрелять, если вы сложите оружие, – сказал он по-немецки.

Ошалевшие фрицы на несколько секунд замерли, стволы их автоматов медленно опустились вниз. Тот, что был более решительным, переспросил:

– Это правда? Вы не будете нас убивать?

– Даю слово офицера.

Немцы бросили автоматы на землю.

– У вас одна минута, чтобы исчезнуть! – приказал он. – А потом я открываю огонь.

Солдаты растерянно переглянулись и бросились со всех ног в самую гущу леса.

Капитан обернулся к Борисевичу:

– Забирай автомат, пошли спасать Кликунца. Афанасьев, Кикин – идете с нами.

Бойцы, прятавшиеся до этого в зарослях, вышли из укрытия и присоединились к командиру.

Гоша, который не понял из их разговора ни слова, возмутился:

– Зачем же вы их отпустили, товарищ командир! Они ведь издевались над Кликунцом, мучили его, а вы…

– Иногда надо чем-то жертвовать, чтобы добиться цели, – серьезно ответил ему капитан.

Объяснять сейчас этому парню сложные вещи было некогда. Надо было действовать, пока потерявшие командира немцы растеряны.

Глеб вооружился автоматом, второй отдал Борисевичу:

– Иди за мной. Не бойся. Я скажу, когда надо будет стрелять.

Капитан Шубин решил рискнуть, пойти в открытую на встречу с немцами, потому что увидел, что противник сломлен и готов сдаться. А в таком случае достаточно уверенного напора, чтобы перехватить инициативу.

Глеб шел прямо, не скрываясь. Вскоре они добрались до места. Поредевший немецкий отряд по-прежнему топтался на той же поляне.

Капитан вскинул автомат и дал длинную очередь, а потом громко крикнул по-немецки:

– Внимание! Вы окружены! Я предлагаю вам сложить оружие, и тогда мы сохраним вам жизнь.

Он шел прямо на них и раз за разом громко повторял свое предложение. Поэтому, когда разведчики оказались на поляне, где сгрудился немецкий отряд, их встретили не противники, а покорные, испуганные люди в форме. При виде русских фрицы побросали автоматы на землю и подняли руки. В этом глухом неприветливом лесу, где за каждым деревом таилась смерть, славные вояки быстро растеряли свой хваленый лоск и превратились в покорное стадо. Воля их была окончательно сломлена.

Командир приказал Борисевичу:

– Собери оружие. Афанасьев, свяжи их всех. Кикин, иди за остальными, можно возвращаться.

Через полчаса противник был полностью нейтрализован: разведчики связали пленных подручными средствами; вооружились их автоматами и готовы были действовать дальше. Но как действовать?

Этот вопрос мучил и Глеба Шубина. Он понимал, что из-за того, что вооруженный немецкий отряд не вернулся назад, сюда могут выслать подмогу. Счет идет на минуты: немцы озлоблены ночной вылазкой русских и неудачной погоней.

Решение приходилось принимать быстро.

Глеб собрал свой отряд и объяснил им сложившуюся ситуацию:

– Товарищи, надо держаться дальше! Уверен, что подмога скоро прибудет. Мы справились с погоней, у нас есть оружие, а значит, мы можем сражаться дальше. Если нас снова атакуют, дадим достойный отпор.

– А как же пленные, товарищ капитан? Что делать с ними? – поинтересовался Становой.

– Организуем лагерь на заброшенной железной дороге, выставим караул. Пленных запрем в заброшенном составе. Сами отдохнем. Скоро выдвинется наш батальон, мы пойдем в бой вместе со всеми. Для этого понадобятся силы…

– А если немцы пошлют еще одну погоню? – Становой отличался скрупулезностью и дотошностью.

– Выставим дозор, он предупредит. Нас слишком мало, лучше не вступать в открытый бой, только в крайнем случае, вот как сейчас, когда они чуть не убили нашего товарища Игната Кликунца.

И здесь командир был прав, это понимал каждый из разведчиков. Двое на границе леса, один с Игнатом, чтобы помочь раненому, он же на охране пленных. Остаются всего три боевые единицы, этого недостаточно, чтобы отразить еще одну атаку немцев, даже при наличии большого количества трофейного оружия. Все были согласны с командиром – лучшая тактика сейчас заключается в том, чтобы избежать нового неравного боя.

К тому же они уже сутки действовали на территории врага без сна и отдыха, сказывалась усталость, которая могла помешать потом в общем наступлении. Ведь главную задачу отряд Шубина выполнил – провел разведку боем, вызвал огонь на себя, получил сведения об укреплениях и огневых точках противника. Связные, наверное, уже добрались до штаба. А значит, все готово к наступлению…

Глава 11

Солнце клонилось к горизонту. Остатки разведгруппы расположились в лесу. Бойцы долго не решались развести костер, ожидая, что вот-вот их снова атакуют немцы. Ведь отряд, который вышел из немецкого укрепления еще днем, так и не вернулся назад. Часть шутце остались лежать на поле рядом с погибшим Марцевым, их командир навсегда распластался на опушке, а оставшиеся в живых покорно ждали своей участи в металлической темнице полусгнившего состава.

Даже ефрейтор Кликунец, несмотря на тяжелые увечья, утешал Борисевича, который вызвался присмотреть за искалеченным товарищем. Игната перетащили на руках во временный лагерь неподалеку от паровоза. Капитан Шубин, как смог, промыл Кликунцу раны и перевязал сломанную ногу и разбитую голову. Игнат стойко терпел боль, а когда рядом с ним оказался Борисевич, сам принялся утешать расстроенного товарища:

– Ничего, Гоша, я потерплю. Скоро придут наши, а там, глядишь, и в госпиталь отправят. Ух, отлежу тогда себе бока, брюхо наем на больничных харчах. Ну ты что, не грусти, Гошка, живой ведь я остался. Спас ты меня, хоть я и велел тебе тихо сидеть. Спасибо, настоящий ты боец, сам пропадай, а товарища выручай.

Борисевич, вчерашний мальчишка, впервые столкнувшийся с настоящими ужасами войны, не мог скрыть отчаяния. Ему было безумно стыдно и горько видеть покалеченного Кликунца, который напоминал ему отца.

– Простите меня, дядя Игнат. Надо было сразу стрелять, тогда бы не мучали они вас так. Сейчас целы были бы. А я… не сразу… я сидел… зачем сидел, дурак! Ногу вон сломали, мучители! Я как это увидел, так понял: живым они вас не оставят. Будут издеваться, пока не помрете.

Кликунец крепко сжал парню руку. Он нисколько не винил его. Ведь молодой еще, у него самого дочка чуть помладше Гошки, только-только бросила кукол своих наряжать. Как же быстро заставила всех повзрослеть проклятая война, лишила детей детства, бросила прямо со школьной скамьи в круговерть ужаса.

Игнат потянул к себе парня и почувствовал, как тот дрожит всем телом. Страх и ужас от столкновения со смертью и человеческой жестокостью не проявились сразу, от шока и желания спасти товарища Гоша не заметил того, что скопилось внутри. И вот сейчас эта боль ринулась наружу, сотрясая тело и выдавливая слезы.

Ефрейтор крепко обнял товарища и зашептал:

– Спасибо, спасибо тебе, Гоша, что жизнь мне спас. Ничего дороже этого нет, я всю жизнь тебе благодарен буду. Меня ведь дома дочка ждет, красавица-невеста. Как закончится война, приезжай ко мне, сосватаю, станешь мне сыном! А ногу… да у нас такие врачи – соберут – лучше прежнего будет. Да я на вашей свадьбе плясать буду так, что стены задрожат.

Гошка мелко закивал головой и робко переспросил:

– А она согласится за троечника замуж выйти? Я ведь учился плохо, все больше матери в госпитале помогал.

Игнат улыбнулся разбитыми губами:

– Согласится, ты человек хороший, а это самое главное.

Гоша с беспокойством взглянул на сухие губы товарища:

– Дядя Игнат, вы пить хотите?

Тот кивнул и откинулся назад на охапку полусгнившей травы:

– Ох, хорошо было бы горло промочить, с утра ни глотка не было. Да нет воды-то, фляжки вон все пустые. Ладно, Гоша, извиняй, я полежу, а то голова больно кружится.

Борисевич кинулся к Шубину:

– Товарищ капитан, раненому вода нужна. Может, я поищу ручей какой, а?

Шубин уже давно задумал осмотреть окрестности и найти ручей или озерцо, откуда можно было набрать воды. Темнота уже окутала местность, и он был почти уверен, что немцы не будут атаковать их маленький отряд в таких условиях. Можно немного выдохнуть и заняться насущными делами – теплом и водой.

Капитан велел Гошке выскрести из паровоза остатки угля и собрать дров. Они смогут развести небольшой костер на заросшей насыпи железной дороги, чтобы никто не заметил. Жалко, нет ни еды, ни воды, уходили-то ненадолго, но будет хотя бы возможность немного согреться.

Сам же Шубин отправился на поиски воды в противоположную сторону от расположения немцев. Шел между деревьями, вдыхая полной грудью воздух и пытаясь уловить знакомую свежесть источника.

Ему показалось, что он услышал какой-то шум, разведчик двинулся на звук. Вскоре он оказался на краю невысокого и очень крутого обрыва. Глеб лег на край, свесился вниз, чтобы принюхаться и прислушаться. И был удивлен: воды внизу не было. Он никак не мог понять, откуда идет звук, который нарастал все сильнее.

Он поднялся на ноги и вдруг увидел источник странного стрекота. Полоска леса заканчивалась этим обрывом, дальше земляная стена переходила в огромный овраг – пересохшее русло реки. Так как внизу почти не было растительности, другой берег был хорошо виден разведчику. Там тянулась дорога, которая, как помнил Шубин по карте, петляла по полям, соединяя Шестаковку и Мухортовку. И по этой дороге сейчас двигалась цепочка мотоциклистов, именно их тарахтение разведчик ошибочно принял за шум воды в низине. Ехали медленно, из маскировки не включали свет, в темноте силуэты были едва различимы. И все же капитан мгновенно понял, что происходит. Он со всех ног кинулся назад, к лагерю, чтобы оповестить товарищей об опасности.

При виде запыхавшегося командира все, кто грелся у костра, вскочили на ноги.

– Что случилось, товарищ командир? Немцы?

Глеб закрутил головой, от быстрого бега сбилось дыхание.

– Эсэсовцы! Направляются к укреплению. Наверное, им передали, что отряд русских в этом квадрате ликвидировал целую команду. Побоялись, что сами не справятся, ведь они не знают, сколько нас. Поэтому вызвали подкрепление – моторизованную группу. Они пока на дороге, она ведет в объезд, к мосту, еще пару километров, и они будут вон там. – Капитан указал в западном направлении. – Подъедут к своим с тыла, а утром, я так предполагаю, начнут на нас серьезную охоту. Эсэс – это не шутка, безжалостные, хорошо обученные и хорошо вооруженные головорезы. Против нас готовится наступление с очень серьезным подкреплением.

– И что делать? Прятаться? Подмоги-то все нет. – Старшина Авдей Кикин с грустью произнес вслух то, о чем думали остальные.

Круг преследователей сужается, а советский батальон так и не начал наступление. Крохотная разведгруппа по-прежнему одна в чистом поле.

Шубин наклонил голову, ему было неловко перед своими подчиненными, потому что он и сам пока не знал, как же действовать дальше. От мысли, что на рассвете их атакуют эсэсовцы, внутри все холодело, опытный разведчик не понаслышке знал об их жестокости.

Он приказал Афанасьеву:

– Дмитрий, обойди все посты, надо снимать дозоры. Пускай Ерошко и Становой идут сюда, к костру. Сегодня немецкой атаки можно не ждать, основные силы к нам соваться испугались, вызвали отряд помощнее. Сейчас соберемся все вместе и будем думать, как нам действовать. У нас пленные и раненый, для них надо будет найти другое место.

– Есть, товарищ командир, сейчас созову, – отозвался Афанасьев и упругой походкой направился к опушке, где несли свое дежурство Ерошко со Становым.

Сам же Шубин отправился проверить Кликунца и сообщить ему неприятную новость. Опытный пожилой ефрейтор сразу поймет, что им грозит большая опасность, а времени и сил для подготовки ответа нет.

Он подошел к составу, откуда смог разглядеть, что большинство пленных и караульный – Гоша Борисевич – задремали от усталости. Только Игнат не спит: положив руку на автомат, ефрейтор наблюдает за связанными немцами.

– Как вы, товарищ Кликунец?

Игнат обернулся на голос и с трудом кивнул командиру:

– Ничего, нормально! Раз живой остался, значит, смерть моя еще далеко. – Он кивнул на дремлющего Гошу: – Уж не ругайте парня, что заснул на посту. С ног валится от усталости, весь издергался. Я за немцами приглядываю, не переживайте. Они связанные, а чуть кто дернется, так я стреляю метко.

Глеб одобрительно кивнул, радуясь про себя, что в отряде есть такой опытный и ответственный боец. Да, он временно выбыл как боевая единица, но его жизненная мудрость и опыт очень помогают даже ему, бывалому разведчику.

Шубин присел рядом с раненым:

– Товарищ Кликунец… Игнат… посоветоваться надо. Собрание сейчас общее у нас будет, но я сначала к вам, как к старшему. Немцы вызвали на подмогу эсэсовцев. Думаю, через пару часов доберутся до своих, а на рассвете примутся прочесывать лес. Сами понимаете, встречаться с ними нам нельзя. Не выстоим мы, слишком мало нас. Наступление ждем, но когда оно начнется – не знаю. Может, утром, может, завтра днем, связи со штабом у нас нет. Вот и как поступить? Уйти отсюда, поискать другое место для укрытия – это значит от своих оторвемся, линия фронта огромная, что и где сейчас происходит – неизвестно. Уйти я отсюда не могу – должен дождаться батальон, но и оставаться здесь – верная смерть. Будут нас как зайцев гонять.

Игнат тяжело вздохнул, потому что разделял опасения командира. Да и понимал, что его-то уж точно обнаружат: больной и переломанный не сможет оторваться от погони. Только обуза своим. Тем не менее капитану надо помочь.

– Почему так долго добираться будут, если вы их уже приметили на дороге?

Шубин объяснил:

– Тут дорога так идет, в обход, большим крюком. По распутице они сейчас напрямки не проедут на мотоциклах. А я на карте видел, что из-за высохшего русла много оврагов в этой местности, поэтому дорога постоянно изгибается, от моста к мосту, без переправы на другой берег не перебраться.

Кликунец прикрыл глаза, слушая командира. Он никому не рассказывал, что боль становится все сильнее, все труднее ему становится дышать, а от каждого слова першит в горле и сохнет язык. Ефрейтор предполагал, что у него пробито легкое, похоже, сломанные ребра повредили какой-то важный орган. А с такими увечьями долго не протянешь. Но своим товарищам он не признавался – незачем им лишний раз беспокоиться. Госпиталя поблизости нет, помощь оказать они ему все равно не смогут, будут только зря переживать.

Он открыл глаза:

– Остановить их можно. Да так, чтобы покувыркались на своих мотоциклах. А пока соображать будут, тут вы их из автоматов и порешите! Да назад, в темноту, чтобы никто не сыскал. Рискнуть можно, хорониться толку мало. Я вон на Гошу посмотрел и понял, правду говорят – смелость города берет.

– Как же мы их остановим, да еще так, чтобы покувыркались? – задумался разведчик.

Игнат захрипел:

– Мать моя так хулиганов раз проучила. Она кур на лужайку перед домом выпустила, на травку свежую. А мальчишки местные повадились на великах гонять по дороге, да аккурат через лужайку, чтобы птицу пугнуть. Мать веревочку натянула через дорогу да дернула. Полетели они со своих великов, хорошо хоть не побились. Уж и корила она себя потом за это, но зато хулиганить перестали.

– Но мотоколонна – не дети на велосипедах, любую веревку снесут и не заметят. Германские мотоциклы мощные, с коляской, тяжеленные, – возразил ему командир.

Игнат замотал головой:

– Бревно может. – И вдруг вскинулся: – Рельсу возьмите! Она килограмм сто пятьдесят весит, вчетвером можно дотащить. А там повыше поднять. Через такое немцы точно не перескочат. Проверьте, нет ли на полотне неприкрученных рельсов, тут гнилое все, ржавое, вдруг удастся выдрать.

– Спасибо, прямо сейчас и попробую, – обрадовался Шубин.

Идея ему показалась разумной, а главное – ее можно было легко осуществить. Не найдут рельсину, значит, используют бревно.

Он оставил замолкнувшего Игната и пошел по полотну дальше от костра.

Его окликнул Становой:

– Товарищ командир, мы собрались по вашему приказанию.

Капитан быстро объяснил разведчикам задачу, и они дружно отправились на поиски подходящего орудия.

Через четверть часа рельс был найден, он едва держался на ржавых болтах. Разведчики впятером смогли вырвать его из полотна.

С трудом потащили тяжесть туда, где дорога должна была привести эсэсовцев к немецкому укреплению. Шли тяжело, грузно, впереди капитан, он выбирал дорогу, вспоминая карту с дорогами между деревнями.

Чем ближе была дорога, тем тише разведчики старались дышать, сдерживая усталость. Теперь уже явно слышалось глухое рокотание вдали, оно понемногу нарастало – в расположение немцев прибывало свежее подкрепление.

Глеб оглянулся на ребят: идут почти на ощупь, стараются попасть след в след, шатаются под тяжестью огромного железного обрубка.

– Еще немного, до дороги остался примерно километр. Надо успеть добраться туда раньше мотоциклов. Если они проскочат этот отрезок, ничего не получится. Дальше начнутся посты.

Бойцы зашагали еще быстрее, не обращая внимания на затекшие от тяжести руки и подгибающиеся ноги. Рокот моторов становился все ближе.

Рассудительный Становой удивленно протянул:

– Совсем рядом, товарищ командир. Может, они с пути сбились? Или дорога тут объездная есть?

Разведчики растерялись – неужели все их старания напрасны и эсэсовцы смогут проехать мимо их ловушки.

Капитан Шубин указал на узкий овраг, что шел параллельно с полосой деревьев:

– Тише, там переправа через овраг! Это сделали для мотоциклов. Там организовали переправу и, наверное, стоит часовой. Медленно подходите, но не высовывайтесь из-за деревьев. Я подам условный знак, когда можно будет обойтись без маскировки.

Глеб припустил как можно быстрее к толстым мосткам, что были перекинуты через овраг. Немцы то ли из осторожности, то ли из опасения засады на основной дороге соорудили временную переправу из нескольких длинных бревен, чтобы мотоциклы могли проехать через овраг.

Рядом с мостками застыл одинокий часовой, своим ярким фонариком он то и дело шарил по кустам и деревьям, опасаясь ночного леса и всего, что в нем скрывается.

Шубин дождался, пока дозорный направит луч фонарика в противоположную сторону, и прыгнул вниз, будто рысь на охоте. Одним ударом он опрокинул солдата на землю, а потом воткнул ему нож в шею, так что тот даже не успел крикнуть.

Когда тело немца перестало дергаться, капитан свистом дал понять остальной группе, что можно двигаться дальше. Бойцы осторожно прошли через бревна, уложили металлический рельс поперек проезда и залегли с обеих сторон от дороги. Шубин взобрался на дерево повыше, чтобы оттуда наблюдать за приближением вражеской колонны.

Хотя по звукам было понятно, что ждать уже недолго – моторы урчали совсем рядом, будто звери, крадущиеся по лесу.

Глеб мигнул фонариком, давая понять из своего укрытия, что враг на подходе. Осталось сто метров… пятьдесят…

Черный металлический рельс взмыл вверх – Афанасьев, Кикин, Ерошко и Становой разом подняли его на уровень груди.

Удар! Два первых мотоцикла с разгона влетели в преграду, одновременно металлические концы рельса отшвырнули разведчиков в разные стороны. Немцы попадали со своих железных коней, мотоциклы, потеряв управление, съехали с дороги и завалились набок, сзади в них врезались другие ездоки.

– В атаку! – Шубин спрыгнул с дерева и бросился по мосткам к клубку копошащихся в темноте фашистов. Его товарищи без промедления атаковали противника.

Из автоматов не стреляли, боясь спугнуть охрану немецкого укрепления и привлечь лишнее внимание. Да и сложно стрелять в сумерках, когда на маленьком пятачке смешалось столько людей: можно случайно послать пулю в товарища. Действовали прикладами, кулаками, ногами и ножами. Били со злостью, точно и прицельно, чтобы свалить с ног. Пинок под дых, как только согнулся – сорвать автомат, а потом отвесить тяжелый, оглушающий удар по голове, чтобы противник осел на землю. Били словно штыком металлическими стволами в лица, в шеи, в глаза, не давая мотоциклистам опомниться. Капитан Шубин орудовал своим клинком – отточенным движением перерезал горло и тут же кидался к следующему эсэсовцу.

Схватка завязалась ожесточенная, фашисты оказались словно в клетке среди изогнутых спиц, люлек и задранных вверх колес. Однако не зря эсэсовцы были элитой армии: пара минут замешательства – и здоровые, хорошо обученные вояки кинулись на разведчиков врукопашную.

– Не давайте им использовать оружие! Лишний шум! – прохрипел Шубин под тяжестью напавшего на него немца.

Огромный здоровяк, мгновенно определив в капитане командира, кулаком свалил его на землю, а потом навалился всем телом, сжимая свои стальные пальцы на шее русского. Под его весом Глеб даже не мог шевельнуться, не то что поднять руку и ударить ножом. От злости и отчаяния капитан вцепился зубами фрицу в подбородок. Фашист взревел, замотал головой, но пальцы не разжал.

У Шубина уже темнело в глазах, тиски все сильнее сжимались на его шее, он отчаянно крутился всем телом, пытаясь высвободиться, но все попытки были безуспешны. Воздуха в легких почти не оставалось, изнутри словно огнем палило от горячего желания вдохнуть.

Неужели вот она, его смерть через этого бездушного, словно вытесанного из дубового пня эсэсовца?

Шубин не разжимал зубы, хотя у него уже померкло сознание, пульсировало где-то последними каплями, вытекая из тела, а фашист все давил на него своей массой. Рычал, содрогаясь от азарта, наблюдая, как капитан дергается под ним в предсмертных судорогах.

Словно через вату Глеб услышал выстрелы – автоматная очередь взорвала лесную тишину и прокатилась длинным эхом к небесному куполу. Потом еще и еще. Через секунду выстрелы затихли, и Шубин вдруг понял, что может сделать вдох. Ему по-прежнему было тяжело, огромный фашист тяжелой грудой все еще лежал на нем, но его руки ослабли, а из простреленной груди ручьем текла кровь, пропитывая одежду разведчика.

Глеб с трудом свалил с себя мертвое тело и поднялся на ноги. Мир вокруг плыл в приглушенной реальности, каждое движение отзывалось глухим шумом в ушах, но он был жив!

Ерошко кинулся к командиру, затряс его за плечи:

– Товарищ капитан, вы как? Слышите меня?

Глеб вместо ответа кивнул головой и сурово спросил:

– Кто открыл огонь? Я не отдавал приказа!

Ерошко поник:

– Это я… Я нарушил ваш приказ. Испугался, что этот огромный фашист вас сейчас убьет! Простите, я… испугался. И они начали нас одолевать, их было слишком много. Я начал стрелять, чтобы их остановить.

Шубин огляделся по сторонам: пятачок был усеян трупами эсэсовцев; кто-то был убит выстрелами из автомата, кто-то рухнул с перерезанным горлом; мотоциклы корчились как подстреленные животные, зато разведчики были живы.

Поэтому ругать рядового Ерошко командир не стал. Может быть, и прав парень, что открыл огонь. Рискнул, выдал весь отряд, зато спас своих товарищей, а вот он, командир разведгруппы, действовал слишком самонадеянно и чуть не погиб в стычке с более сильным противником. Иногда опыт работает хуже, чем инстинкты и страх, которые всегда нацелены на одно – выжить.

– Товарищ командир, – вступился за товарища старшина Кикин. – Правильно он все сделал. Меня двое как зажали, я даже не успел автоматы у них забрать. У одного потянул, а мне второй в спину дуло наставил. Если бы не Ерошко, застрелили бы нас фрицы.

В разговор вмешался Становой:

– Так-то оно так. Не спорю, правильно все сделал, только вот теперь жди новой атаки. Из немецкого лагеря вышлют отряд в подмогу эсэсовцам. И утра ждать не будут.

С этим капитан Шубин был согласен: выстрелы были хорошо слышны, мотоколонна не прибудет на место вовремя, а значит, немцы сделают единственно правильный вывод – русские по-прежнему находятся в лесной полосе.

Валерий обернулся к командиру:

– Что будем делать, товарищ капитан? Может, не стоит возвращаться в лагерь? Примем бой здесь? Хотя бы не выдадим тех, кто остался в укрытии. Борисевич и Кликунец останутся в живых, фашисты решат, что весь отряд – это наша четверка, и не будут прочесывать лес.

Шубин с досадой смотрел, как светлеет небо, прислушивался к доносившемуся от немецких позиций шуму – там поднялась тревога. Узел обороны заработал, засуетился, как потревоженный муравейник. Похоже, фрицы собирали новый отряд, чтобы отправиться на поиски пропавших эсэсовцев. Только теперь их намного больше, против крохотного отряда были выдвинуты серьезные силы – больше двух сотен автоматчиков. Гитлеровцы решили, что в лесу скрываются не шесть измученных человек, а целый батальон.

Сборы были поспешными, ведь стычка произошла рядом с тыловой частью укрепрайона. Поэтому из страха удара со спины немцы старались быстрее выдвинуться, чтобы предупредить атаку русских.

По приказу офицеров солдаты выстроились в цепь и, хотя в темноте не было видно ориентиров, двинулись вперед.

Глава 12

Выстрелы разбудили дремлющего Гошу. Он испуганно вскочил, заметался спросонья вдоль состава, тыкая автоматом в пленных:

– Штиль, штиль!

Ему показалось, что кто-то из немцев захватил оружие и открыл стрельбу. Но потом, когда сознание прояснилось, понял, что ошибся. Связанные гитлеровцы испуганно смотрели на бешеного русского и даже боялись шевельнуться, только бы он не начал поливать их из автомата.

Окончательно придя в себя, Борисевич наклонился к раненому товарищу:

– Дядя Игнат, ты как? Дядя Игнат!

Но Кликунец на его просьбы не отвечал. Он лежал, вытянувшись, подбородок его был задран вверх, а глаза плотно закрыты. Он был окаменевшим и холодным. Гошка вдруг задохнулся от жуткой мысли – умер. Парень прижался ухом к груди – тишина, потряс раненого за плечи – ничего не вышло. Мертвый ефрейтор был словно тяжелая негнущаяся кукла, уже равнодушная к мирским делам.

Гошку накрыли вдруг такие злость и отчаяние – не дотянул, не выдержал! А все из-за этих поганых фрицев, это они избили пожилого человека до полусмерти. Ему было так плохо, злоба душила его до черноты в глазах, что парень сдернул с плеча автомат и наставил на пленных. Их испуганные лица, едва различимые в темноте, стали белыми.

Гошка выкрикнул полным слез голосом:

– Уроды вы, а не люди! Угробили хорошего человека! И ради чего, из-за Гитлера вашего поганого! Ненавижу вас, ненавижу! Убью всех, плевать, что командир вам жизнь обещал! Я ничего не обещал! Убью, расстреляю каждого, не дрогнет рука! Вы не люди, а звери, звери! Упыри!

Но палец его дрожал, он никак не мог заставить себя дать очередь по притихшим немцам. Они стояли перед ним – дрожащие, ожидающие расправы. Молчали, и была в этом молчании такая безмолвная мука, ужас и в то же время мольба о пощаде.

И он не смог выстрелить, скинул с шеи автомат и бессильно погрозил кулаком:

– Ненавижу вас!

Он все никак не мог придумать, как отомстить фашистам, потом вдруг вспомнил, что его разбудили выстрелы. Ахнул, чего же он тут рассиживается, наверное, там нужна его помощь, и как можно быстрее. Стрельба могла означать лишь одно – разведчикам не удалось уйти без боя, завязалась перестрелка, и он должен в ней участвовать.

Гошка подхватил свое оружие – два автомата и винтовку, погладил ледяные пальцы товарища:

– Прощай, дядя Игнат. Может, скоро встретимся, – и бросился туда, откуда слышались выстрелы.

Он успел ухнуть вниз прямо в темноту зарослей у железнодорожного полотна, потом пробежать с сотню метров в сторону леса, который смыкался, как говорил капитан Шубин, с дорогой, как вдруг между деревьями заметил несколько фигур, которые осторожно крались в предрассветной темноте.

Борисевич так и замер: «Немцы, уже сюда добрались! Все-таки зашли со стороны опушки, взяли в кольцо!»

Парень прижался к дереву, соображая, как быть. Бежать со всех ног к своим, чтобы предупредить? Или напасть самому, хоть немного задержать немцев?

Решено – он отдаст свою жизнь, будет сражаться до последнего, но не пропустит немцев! Наши услышат выстрелы и поймут, что опасность подбирается и с этой стороны.

Борисевич вскинул автомат, поймал в прорезь прицела фигуру посередине – сейчас он уложит ее одной очередью.

Но вдруг идущий в темноте человек повернул голову и отчетливо произнес:

– Слышали шорох, товарищ лейтенант? Это не ветка, кто-то тут, совсем рядом.

Второй еле слышно ответил:

– Нет, стрельба дальше была, отсюда километра два.

Гошка чуть не выронил автомат, кинулся через кусты навстречу фигурам:

– Товарищи! Родненькие! Пришли!

Его поймали крепкие руки, майор Гречкин удивленно произнес:

– Вот он, разведка, живой! Ты откуда такой взялся?

– Я рядовой Борисевич, разведгруппа капитана Шубина! – затараторил парень. Со всех сторон к нему подходили наши бойцы, которых он не заметил в сумраке леса. Окружили плотным кольцом, а он, захлебываясь от радости, докладывал: – Мы вас ждали, так ждали! Эсэсовцев вызвали немцы из укрепрайона, они там! – он махнул рукой в темноту. – Вы слышали выстрелы? Туда ушли наши ребята, а меня оставили с пленными! Надо туда срочно! Их всего пятеро, им нужна помощь!

Вдруг из темноты вышагнул старший лейтенант Ключевской, лицо его было серым от усталости, но глаза горели огнем:

– Гоша, общее наступление! Батальон атакует узел обороны! Где Шубин, где наши ребята?

– Они там, где дорога. – Гоша заторопился показать путь. – Эсэсовцы прибыли на мотоциклах, и капитан решил их остановить. Надо туда!

Майор Гречкин мгновенно оценил обстановку:

– Первая рота! За мной! Враг впереди! Атакуем укрепление с тыла! По моему приказу открываем огонь!

Сотня советских бойцов, лучшая часть батальона, кинулись на помощь пятерке разведчиков. Основной удар, согласно сведениям, полученным группой Шубина, был направлен на земляной вал немецких укреплений. Рота, куда включили Ключевского и Гусько, выдвинулась раньше других, заодно нужно было узнать судьбу разведчиков, отправленных накануне.

…В это время капитан Шубин с товарищами готовился принять свой последний бой. Было решено организовать оборону в естественном окопе – овраге, через который должны были переправиться германские мотоциклисты. Бойцы обустроили себе удобные позиции и расположились, приготовив оружие к бою. У каждого из них было по три автомата с запасом патронов. Но даже этого не хватило бы, чтобы остановить огромную человеческую цепь, что шла на отважную пятерку.

Гитлеровцы неумолимо надвигались. Оказавшись перед лесным массивом, они разделились на небольшие группы, стараясь охватить приметный овраг.

Шубин и Афанасьев занимали позицию на левом фланге. Бывший спортсмен, привычно поборов волнение, заботливо раскладывал свое оружие. Сначала автоматы, чтобы скосить как можно больше врагов. А потом, когда закончатся патроны, можно будет работать проверенной «мосинкой». Напоследок, когда уже совсем нечем будет отбиваться, в дело пойдут висящие на поясе гранаты.

То же самое делали и остальные разведчики, они готовы были остаться здесь навсегда, умереть, но каждую пулю, каждую гранату послать в приближающегося врага.

Из укрытия уже хорошо было видно, как надвигаются черные тени. Еще немного, и будут различимы напряженные лица немецких солдат.

– Огонь! – скомандовал во весь голос капитан Шубин. Теперь можно сражаться в открытую, они вступают в неравный бой! Может быть, последний…

Разом заговорили пять автоматов, свинцовые струи метнулись в густую вражескую цепь, пули вонзались в деревья, рвали пожухлые прошлогодние листья, выбивали щепки. Несколько фашистов упали на землю.

Еще очередь, еще и еще! Глеб стрелял без остановки, менял опустевшие магазины, передергивал затвор и снова нажимал на курок, чувствуя, как греется в руках смертоносный металл.

Внезапный залп остановил первую цепь наступающих, немецкие шутце попадали в грязь, но следом напирали другие – атака продолжалась.

Оружие в руках Ерошко дернулось и замолчало – заклинило! Парень схватил второй автомат, поймал в прицел фигуры на правом фланге и снова нажал на спуск. Очередь! Двое немцев упали, раненые или убитые, остальные продолжали идти, стреляя от бедра наугад в темноту. От этого неумолимого напора, который не мог остановить даже смертельный огонь, Егору стало страшно. Ему казалось, будто не люди идут на него, а огромная машина, которая не знает страха перед лицом смерти. Он все сильнее жал на спуск, уже почти не целясь – незачем: передний строй редел, но на место убитых тут же вставали живые.

Пот тек по лицу и по спине, в груди закипал азарт боя, и одновременно охватывал ужас от происходящего вокруг. Свистели пули, грохотали очереди так, что закладывало уши. От неминуемой смерти разведчиков спасало лишь то, что они успели найти себе укрытие в овражке и теперь могли хоть как-то укрыться от вражеского огня.

Наконец, фашисты сообразили, что нахрапом русских не взять. В какой-то момент стрельба с их стороны вдруг стихла, силуэты между деревьев исчезли.

Шубин знал этот маневр: немецкая атака продолжится, но только ползком; по приказу офицеров солдаты легли на землю и по-пластунски двинулись в сторону оврага, где укрывались разведчики.

С трудом, через грохот стрельбы, Ерошко расслышал, как командир выкрикнул:

– Прицельный огонь! Они уже близко! Бейте прямо по земле!

Афанасьев сорвал чеку и швырнул гранату прямо в шевелящиеся между кочек каски, следом отправил вторую. Взрыв, еще один! Два черных фонтана взметнулись вверх, разбрасывая клочья одежды, комья земли и ветки. Ерошко, который лежал немного правее товарища, тоже метнул в противника свои «лимонки».

Гранаты замедлили движение цепи, но не остановили. Немцы все так же настойчиво приближались, укрываясь за деревьями, постоянно меняя позиции и прикрывая друг друга огнем.

Сержант Авдей Кикин несколько раз пытался прицелиться поточнее, он приподнялся над бруствером, в этот момент ураганная очередь сразу из нескольких автоматов резанула по его укрытию. Пуля сбила с его головы шапку, вырвала клок волос, содрала кожу. Кровь потекла по лицу, слепила багровой пленкой ресницы. Авдей утерся рукавом и снова схватился за автомат.

– Рожи немецкие, получите!

«Шмайсер» выплюнул смертельную порцию свинца прямо в ползущую цепочку.

«Огонь, огонь, огонь!» – мысленно командовал себе Шубин.

Капитан не разрешал себе ни секунды перерыва, хотя лицо уже горело огнем от разогретого в руках оружия. Капитан видел, что противник, несмотря на их отчаянное сопротивление, уже совсем близко. Меньше ста шагов до ненавистных касок, которые мелькают у самой земли. Из-за деревьев, прикрывая ползущих, без умолку рявкают автоматы, вдавливая бойцов в овраг.

Разведчики тоже бьют без остановки, но никак не могут остановить атаку немцев. Медленно, но неумолимо бой приближается к своей развязке. С каждой минутой тает надежда выжить: вот уже отброшены в сторону опустошенные автоматы, кончились гранаты, они тоже сделали свое дело, разбросав тела убитых немецких солдат.

Еще несколько минут, и все будет кончено…

У Шубина вдруг мелькнула улыбка на губах – он почему-то вспомнил о Галине: как тепло и уютно было им в блиндаже за скромным ужином.

У Ерошко уже дрожали руки от злости и горькой досады: неужто все? Неужели это и есть конец?! Нет, надо выжить, впереди еще целая жизнь! Слезы обиды наворачивались на глаза, он жал на спусковой крючок, экономя последние патроны, всеми силами пытаясь оттянуть миг, когда все закончится.

Афанасьев мысленно прощался со своими родными. Руки его действовали машинально, без дрожи и волнения – отправляли очередь за очередью в приближающегося врага, уже не надо было целиться, немцы были совсем рядом – можно было разглядеть грязные лица, безумные глаза, погоны на шинелях. Он бил без остановки, закончатся патроны, он будет драться голыми руками. Внутри, где-то на окраине сознания, ручейком пробежала горячая мысль о жене и маленькой дочери, что остались дома. Дмитрий мысленно прощался с ними, обнимал своими сильными руками.

Младший сержант Валерий Становой, рассудительный и спокойный, сожалел лишь об одном, что так и не успел отправить письмо невесте, перед тем как пойти в разведку. Оно лежало потрепанным треугольником в кармане его гимнастерки. «Наши найдут и отправят, адрес и фамилия есть. Хоть память от меня останется», – утешал он себя, видя, как смертельное кольцо врага становится все уже, отрезая прошлое от настоящего сплошной стеной огня.

Сержант Авдей Кикин был мрачен и зол, он поливал врага свинцом, приправляя свои действия крепкими выражениями. Вот же гады, не дали пожить толком. Ни жениться не успел, хоть и сосватал хорошую невесту в родном колхозе! Выйдет теперь за другого и позабудет про него. А все из-за фашистов, будь они прокляты, чтобы им света белого никогда не видеть и сдохнуть вместе со своим Гитлером!

Шубин поймал взгляд немецкого солдата – равнодушный, словно тот целился не в человека, а в картонную мишень в тире. От этого взгляда похолодело все внутри, капитану показалось, что он бьется сейчас не с людьми, а с бездушной машиной, которая, как огромный танк, вот-вот раздавит их своими гусеницами.

Смолк автомат слева, на правом фланге у Ерошко дернулась и замерла опустевшая винтовка. Стрельба затихла, разведчикам нечем было отвечать на огонь противника. Немцы поняли, что у русских кончились патроны. Они поднялись в полный рост, сомкнули ряды и приготовились к последнему броску. Стволы автоматов вперед, шаг в ногу – уродливая смертельная махина двинулась на беззащитную пятерку советских бойцов. Немцы не стреляли, они решили взять русских живыми. У них к этим недочеловекам были свои особые счеты.

Глеб вздохнул полной грудью – все, конец. Как только окружат, потеряют бдительность, тогда он в последний раз ударит ножом, припрятанным в рукаве, – в серые лица, в шеи, торчащие из зеленых шинелей. Глеб поднял глаза – над ним растянулся розово-синий купол светлеющего неба, невероятно красивый в просветах первых лучей солнца. Они и не заметили в пылу боя, что уже наступил рассвет. Может, последний в их коротких жизнях…

Вдруг левый фланг немецкой цепи дрогнул, заметался, солдаты сбились с ровного шага, сгрудились, начали испуганно отстреливаться в пустоту.

Сквозь нервный стрекот прорвался знакомый до боли крик:

– Вперед, в атаку!

Дружные, теперь уже наши выстрелы! И снова крики на русском:

– В атаку! За Родину! Ура!

Глеб понял – пришла подмога! Прямо на его глазах советские солдаты открыли прицельный огонь, сломали фланг немецкого строя, обратили противника в бегство. Капитан с замиранием сердца разглядел среди наступающих своих ребят: Ключевского, Борисевича, Гусько. И с ними еще десятки других – все кричали от возбуждения и упорно теснили врага. Немцы в растерянности хлынули назад, пытаясь укрыться в густом подлеске.

Капитан Шубин выполз из своего укрытия и хрипло прокричал своим разведчикам, которые застыли от потрясения:

– Наши! Это наступление! Дождались. Вперед, ребята, давай, на врага!

Он кинулся в гущу боя, размахивая ножом и кулаками. Следом за ним побежали остальные. Афанасьев бил подвернувшихся под руку немцев, приговаривая:

– На, держи! Что, не вышло? Ага! Русских так просто не возьмешь! Я домой вернусь, а ты, гад, сдохнешь здесь!

Ему вторил сержант Кикин, который лупил фрицев пустым автоматом, словно палкой, направо и налево, выкрикивая во весь голос яростную брань. Становой успел перехватить у Борисевича автомат и теперь с ожесточением разил убегающих в страхе немцев.

Капитан Шубин кинулся к майору Гречкину, спешившему в гуще своих солдат:

– Спасли вы нас. А мы уже с жизнью прощались. – Разведчик указал на просвет между деревьев: – Туда надо, отрезать их, чтобы не могли к своим вернуться.

– Правильно – отрезать врага от основных сил! – согласился на бегу комбат и зычно скомандовал: – За мной! На прицел, по левому флангу обходим и отрезаем немца! Вперед!

Егор Ерошко шел вместе с остальными. У парня после двух суток разведки не было сил драться, не было оружия. Но он все равно упрямо шел на слабых ногах и хрипло, почти беззвучно вторил общему порыву:

– Ура. В атаку. Вперед…

Сопротивление врага было сломлено сразу двумя ударами: с фланга – ротой, что пришла на помощь разведчикам, и основными силами, которые били по центру, используя сведения, добытые группой Глеба Шубина.

За четверть часа немцы сломались и стали пятиться назад, к своему лагерю. Скоро их командование дало команду к общему отступлению.

Батальон на плечах неприятеля без потерь выскочил на первую линию укреплений.

Разведчики группы Шубина шли в едином строю со своими товарищами – живые, измотанные, но непобежденные. Уцелевшие назло смерти, назло войне и ради победы. Их крик сливался с сотнями других голосов, превращаясь в единый мощный клич, разносящийся над полем боя:

– Ура! Победа!

Флибуста

Их было десять (fb2)

Александр Александрович Тамоников
Их было десять

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Оглавление

Флибуста

Их было десять (fb2)

Александр Александрович Тамоников Их было десять

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Оглавление

Александр Александрович Тамоников
Их было десять