Тайна старого морга (fb2)

- Тайна старого морга [litres] (пер. Ольга Анатольевна Мышакова,Андрей Воронцов) (Родерик Аллейн - 33) 5468K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Найо Марш - Стелла Даффи

Найо Марш, Стелла Даффи
Тайна старого морга

Серия «Золотой век английского детектива»

Ngaio Marsh and Stella Duffy

MONEY IN THE MORGUE

Серийное оформление и дизайн обложки В. Половцева

Перевод с английского А. Воронцова, О. Мышаковой

Печатается с разрешения издательства HarperCollins Publishers Ltd.

* * *

Действующие лица

Джонти Глоссоп – клерк, выдающий жалованье.

Изабель Эшдаун – главная сестра больницы Маунт-Сигер.

Гертруда Камфот – медицинская сестра.

Отец О’Салливан – местный викарий.

Сара Уорн – водитель больничного автобуса.

Сидни Браун – внук старого мистера Брауна.

Розамунда Фаркуарсон – служащая регистратуры.

Рядовой Боб Поусетт – выздоравливающий.

Капрал Катберт Брейлинг – выздоравливающий.

Рядовой Морис Сандерс – выздоравливающий.

Доктор Люк Хьюз – лечащий врач в больнице Маунт-Сигер.

Родерик Аллейн – старший детективный инспектор Скотленд-Ярда.

Старый мистер Браун – умирающий.

Уилл Келли – ночной вахтер.

Бикс – сержант Новозеландской армии.

Дункан Блейки – местный фермер.

Пациенты – выздоравливающие военные и гражданские.

Ночные сиделки и санитары.

Глава 1

Стоял безмятежно тихий вечер середины лета. Около восьми часов мистер Глоссоп позвонил из транспортного отдела больницы Маунт-Сигер в головное отделение своего банка, расположенное в двадцати милях. Он раздраженно тыкал толстым указательным пальцем в наборный диск, и ответное слабое дребезжание старого аппарата послужило предвестником череды событий, которым предстояло произойти этой летней ночью, за короткий промежуток времени между закатом и рассветом. Если воспринимать эти события как импровизированную пьесу, то явление мистера Глоссопа вполне можно считать увертюрой.

Госпиталь уже почти приготовился отойти ко сну – звуки повседневной суеты стали более приглушенными, в открытых окнах зажегся свет. Со двора, разделяющего палаты и кабинеты, было видно фигуры дежурных ночных медсестер, тихо скользящих по своим делам. К щелканью телефонного диска примешивались отдаленные спокойные голоса, от новых армейских построек в конце двора изредка долетала музыка – там работал радиоприемник.

Окно регистратуры располагалось напротив второй и третьей палат, теперь переименованных во вторую гражданскую и третью гражданскую, поскольку военные заграбастали себе палаты с четвертой по шестую и объявили их военными – первой, второй и третьей. Те, кто лежал в третьей военной, находились в очень тяжелом состоянии. В первой – выздоравливающие и пребывающие на карантине мучились от невыносимой скуки. В каждой палате имелось крыльцо с навесом и короткая веранда в задней части, соединяющая ее с соседней палатой. Вдоль каждой веранды рос плотный барьер из переплетенных розовых кустов. Новозеландские сумерки, обычно короткие, еще не совсем сгустились, но пьянящий розовый аромат уже достиг вечернего апогея.

В целом обстановка выглядела весьма романтичной. Мистер Глоссоп, впрочем, не ощущал никакого очарования. Он говорил по телефону сердито и с тревогой, в его голосе слышались даже нотки негодования.

– Это Глоссоп! – объявил он в трубку. – Да, я все еще в Маунт-Сигер! Я уже сто раз говорил, что пора бы что-то сделать с этим фургоном!

Трубка что-то старательно пропищала в ответ. Искаженный голос доносился из маленького городка, лежащего в двадцати милях отсюда.

– Да понимаю я, понимаю! – недовольно фыркнул мистер Глоссоп. – И моему желудку пришлось с этим смириться. Бог знает, сколько мне еще сидеть здесь с кассой, и мне это не нравится. Я говорю – мне это не по нраву! Хорошо, идите и скажите ему. Передайте всему чертову правлению! Я хочу знать, что мне делать.

По асфальту во дворе простучали каблуки – твердо и уверенно. Через секунду скрипнуло старое крыльцо, и на пороге появилась невысокая плотная дама в белом халате, с чепцом на голове и алой накидкой на плечах. Мистер Глоссоп беспокойно задергал коленом и тут же сменил тон. Он озабоченно улыбнулся вошедшей и с фальшивой сердечностью продолжил в трубку:

– Да, конечно. И все же мы не должны жаловаться. Э-э… главная сестра предлагает такой вариант – меня отбуксируют обратно утренним автобусом. Местный водитель. Нет-нет! – Мистер Глоссоп сглотнул. – Это женщина.

Трубка в ответ пищала довольно долго.

– Что ж, будем надеяться! – сказал мистер Глоссоп с нервным смешком.

– Вам совершенно не о чем беспокоиться, мистер Глоссоп! – заверила дама в дверях. – Мисс Уорн – опытный водитель.

Мистер Глоссоп кивнул и криво усмехнулся.

– Она хороший водитель, – повторил он в трубку. – Главная сестра говорит – опытный.

– А что там с кассой? – прозвенел в трубке металлический голос.

Мистер Глоссоп заговорил тише.

– Здесь я все выплатил. – Но больше нигде. К этому часу я уже планировал все закончить. Придется стеречь всю ночь.

– Скажите ему, – спокойно сообщила главная сестра, – что я запру деньги в своем сейфе. – Она вошла в кабинет и уселась за один из двух письменных столов – коренастая женщина с внимательным взглядом и сочувственно поджатыми губами.

Мистер Глоссоп торопливо закончил разговор, повесил трубку и поднялся с места. Он неуклюже топтался напротив главной сестры, нависая над столом. Утерев ладонью пот со лба, он взглянул на руку и вытащил носовой платок.

– Жарко сегодня, – заметил он.

– Да, очень, – согласилась главная сестра. – Сестра!

– Да, мэм? – Маленькая фигурка в голубой униформе и белой шапочке поднялась из-за второго стола, где честно старалась не подслушивать телефонный разговор мистера Глоссопа.

– Мисс Фаркуарсон еще не вернулась?

– Нет, мэм.

– Тогда, боюсь, вам придется остаться на дежурстве, пока не появится она или мисс Уорн. Мне придется побеседовать с мисс Фаркуарсон, когда она придет.

– Да, мэм, – ответила миниатюрная медсестра очень тихим голосом.

– Меня очень раздражает ее поведение. А вас я прошу позвонить внуку мистера Брауна – мистеру Сидни Брауну. Номер вон там, на столе. Мистер Браун опять спрашивал о нем. Он мог бы выехать ближайшим автобусом, но будет быстрее, если он воспользуется своей машиной. А возможно, и безопаснее: судя по всем признакам, еще до ночи разыграется буря. Дайте ему понять как можно яснее – что его дедушка очень настойчиво хочет с ним увидеться и что время не на его стороне. Собственно, я думаю, что молодому мистеру Брауну следовало навестить деда намного раньше.

– Да, мэм.

– Кто-то из пациентов совсем плох? – спросил мистер Глоссоп, изобразив сострадательную гримасу.

– Отходит. Надо сказать, этот джентльмен при смерти уже несколько недель, но раз от разу приходит в себя. Однако бесконечно так продолжаться не может, а для старика очень важно увидеть внука, – твердо заявила главная сестра. Затем вновь повернулась к медсестре и добавила: – Отец О’Салливан хочет посидеть со старым мистером Брауном, когда закончит объезжать на велосипеде местных прихожан. Скажите ему, чтобы он нашел меня, когда появится, хорошо? Он договорился об этом посещении еще несколько дней назад, но я сперва хотела бы сообщить ему о состоянии старого джентльмена. Идемте со мной, мистер Глоссоп, нам лучше поскорее запереть ваши деньги. Там много?

– Да почти нетронутая сумма, – ответил тот, поднимая с пола большой блестящий кейс. – Сейчас ему уже следовало бы опустеть, как вы понимаете. После вас мне нужно было выдать зарплату еще в четырех местах. А теперь здесь…

– Вас беспокоят из больницы Маунт-Сигер, – произнесла в трубку маленькая сестричка. – У меня сообщение для мистера Сидни Брауна, вы не могли бы ему передать?

– …Около тысячи фунтов! – закончил мистер Глоссоп, прикрыв рот ладонью.

– Боже правый! Конечно, я понимаю, что вы развозите деньги сразу по нескольким предприятиям, но это огромная ответственность! – покачала головой главная медсестра.

– Именно это я всегда пытаюсь вдолбить центральному офису, – ответил мистер Глоссоп, радуясь, что встретил такое понимание.

Они вышли на крыльцо. Голос маленькой сестры продолжал доноситься из кабинета:

– Да, боюсь, что так. Главная медсестра говорит, осталось недолго. Да, он опять спрашивал о вас…

– Здесь недалеко, – сказала главная медсестра.

Мистер Глоссоп последовал за ней по двору, который представлял собой широкую аллею. С одной стороны ее подпирали офисы – каждый со своим опознавательным символом, а с другой – череда палат, расположенных через равные промежутки выгоревшей на солнце травы. Их утилитарный вид компенсировался великолепием розовых кустов – бутоны отважно проникали сквозь изгородь из колючей проволоки перед объединенными верандами. На крыльце каждой палаты горел фонарь – теплый рассеянный свет заливал асфальтовую аллею.

В этот душный вечер обычный привкус горного воздуха почти не ощущался, а слабый запах больничных дезинфицирующих средств показался чувствительному носу Глоссопа невыносимым.

Когда они поравнялись с первой военной палатой, дверь на крыльцо внезапно распахнулась, и через мгновение во двор выскочила грузная дама в форме медсестры. Грубые голоса орали ей вслед:

– И чтобы больше такого не повторялось!

Медсестра осторожно приблизилась к мистеру Глоссопу и главной сестре. Ее лицо оставалось в тени, но очки сверкали отраженным светом. Грудь под униформой вздымалась, бейджик покосился, чепец сбился набекрень. Она сделала два-три коротких шага и остановилась, сцепив руки за спиной.

Хриплые голоса в палате продолжали глумиться, выводя фальцетом, передразнивая:

– «Температура в норме! Пульс в норме! Кишечник работает великолепно! Ну разве нам не повезло?»

– Мэм! – взволнованным шепотом начала дородная медсестра. – Можно с вами поговорить?

– Да, сестра Камфот, что случилось?

– Эти мужчины, там, – бесстыдники! Вся эта затея – предоставить выздоравливающим полную свободу…

– Это хорошо проверенный метод, ускоряющий восстановление. Сон и тишина – устаревший способ. Мужчинам гораздо полезней, когда мы даем им темы для размышлений, никак не связанные с их ранением или возвращением на войну. Отвлечение – лучший союзник сиделки. Впрочем, я согласна – они чересчур расшумелись, – кивнула главная сестра. – Простите, мистер Глоссоп, можно мы с сотрудницей поговорим с глазу на глаз?

Мистер Глоссоп отошел в сторону.

– Ну, что там стряслось? – спросила главная медсестра.

– Они бесстыдники, – брюзгливо повторила сестра Камфот. – Со мной никогда в жизни так не обращались! Наглецы!

– Что они учудили?

– «Температура в норме! Пульс в норме! Кишечник работает великолепно! Ну разве нам не повезло?» Просто потому, что я так приговариваю, когда обхожу палату. – Сестра Камфот перевела дыхание. – Они кривляются и превращают все, что я говорю, в непристойности – другого слова и не подберешь. Я рта не могу открыть, чтобы они не начали кричать мне вслед, как попугаи. И еще кое-что: трое из них до сих пор не вернулись.

– Кто именно, сестра?

– Сандерс, Поусетт и Брейлинг, само собой. Они получили разрешение прогуляться до скамейки у главных ворот. – Голос сестры Камфот затих на нервной нотке. Последовало короткое молчание, которое нарушила главная медсестра:

– Мне казалось, я ясно дала понять – все должны быть в постели к семи! Днем развлечения, ночью отдых – вы знаете правила.

– Но я ничего не могу поделать. Они меня не слушаются! – пожаловалась сестра Камфот.

– Они выздоравливают. – Главная медсестра пожала плечами. – И им скучно.

– Но как же мне поддерживать порядок? Почти девяносто солдат, а опытных медсестер не хватает. На санитарок надежды нет, им нельзя доверять. Я знаю, о чем говорю. Я видела, что происходит, – это отвратительно! «Сестричка! Подойди, возьми меня за руку…» Да так жалобно еще стонут! И девочки подходят и делают, что их просят. И не только это… Та девица Фаркуарсон из регистратуры… Тьфу! «Нянечка, нянечка, мне становится хуже. Дай руку!»

– А что же сержант Бикс? – спросила главная медсестра.

– Несколько человек должны выписать в ближайшие выходные, и ему нужно оформить кучу бумаг. В любом случае от него мало толку, мэм: по-моему, он слишком лояльно относится к мужчинам. Это худшие пациенты, которые когда-либо у нас были. Никогда в жизни со мной так не разговаривали!

– «Я доложу о вас главной медсестре!» – пропищал отдельный фальцет. – «И вы считаете себя джентльменами? Ну-ну».

– Вот, слышали? – возмутилась сестра Камфот. – Слышали?

– Слышала, – мрачно кивнула главная медсестра.

Хор возобновился с новой силой. Уперев руки в бока, главная сестра с невозмутимым видом шагнула на крыльцо и дальше – в палату. Хор затих через три секунды. Одинокий голос прокричал последнюю фразу и замер на ноте крайнего смущения. Мистер Глоссоп, который топтался туда-сюда возле двери в кабинет главной сестры, подошел к сестре Камфот.

– Она их угомонила, – с удивлением произнес он. – Железная женщина! – Не дождавшись ответа, он добавил с лукавым видом: – Удивительно, что она не осчастливила какого-нибудь везунчика…

Резким движением сестра Камфот повернула голову. Свет из кабинета главной медсестры упал ей на лицо. Мистер Глоссоп непроизвольно отступил назад, а затем встряхнулся, словно удивляясь самому себе.

– В чем дело? – грубо спросила сестра Камфот.

– Ни в чем, разумеется, – пробормотал мистер Глоссоп. – Все в порядке. Вы показались мне слегка бледной, только и всего.

– Я очень устала. Работа в этом отделении убивает. Это всё из-за отсутствия дисциплины! К ним нужно приставить военную полицию!

– Главная медсестра устроила им взбучку, вам будет с ними полегче, – улыбнулся мистер Глоссоп и, оправившись от какого-то пережитого только что эффекта, добавил елейным тоном: – Да, и красивая ведь женщина. Но – не ценят.

– Я ее ценю, – громко сказала сестра Камфот. – Мы очень дружны, если хотите знать. Конечно, на людях мы должны соблюдать субординацию – начальница и подчиненная и все такое, но за пределами больницы она совсем другая. Совсем.

– Она оказала вам честь, выбрав вас в подруги, – пробормотал мистер Глоссоп и закашлялся.

– Что ж, думаю, так и есть, – согласилась сестра Камфот, сменив тон на более любезный.

Возвратившись, главная медсестра коротко кивнула мистеру Глоссопу, приглашая следовать за ней в кабинет. Оставшись в одиночестве, сестра Камфот некоторое время стояла посреди двора неподвижно, опустив голову, будто прислушиваясь к какому-то отдаленному, на грани восприятия звуку. Вскоре, однако, она вернулась к первой военной палате, но дальше крыльца не пошла; просто остановилась там в темном уголке и смотрела наискосок через двор на регистратуру.

Несколько секунд спустя из палаты выбежала сиделка. Впоследствии она рассказывала, что испытала «адский шок», когда увидела вытянутое лицо сестры Камфот с тяжелой челюстью, смотрящее на нее из темноты.

«Она что-то вынюхивала, вот зачем она торчала там, старая вонючка, – говорила санитарка. – Нашла, откуда следить. Хотя у нее голова как пустое ведро. Ну и наплевать, – добавляла она самодовольно. – Мой-то ухажер служит в ВВС!»

Глава 2

Вытащив из кармана ключ, главная медсестра открыла сейф. Мистер Глоссоп продолжал нерешительно переминаться рядом, и она взглянула на него.

– В чем дело?

– Вы абсолютно уверены, что у вас здесь не найдется для меня никакой запаски?

– Вы уже дважды спрашивали, мистер Глоссоп, и оба раза я вам сказала, что нет. Есть пара запасных камер для нашего автобуса, вот и все. Вы не хуже меня знаете, что автобус намного больше вашего фургона – они просто не подойдут. Нам всем пришлось пойти на жертвы во время войны – это все, что осталось на складе.

– Ну ладно, – пробормотал мистер Глоссоп.

Главная медсестра оценивающим взглядом окинула его чемодан.

– Боюсь, он может сюда не поместиться, – сказала она. – Попробуйте.

Мистер Глоссоп поднес лакированный кейс к дверце. Он оказался по меньшей мере на три дюйма длиннее, чем нужно.

– О боже! – выдохнул кассир. – Весь день везет как утопленнику.

– Нам нужно куда-нибудь переложить деньги, вот и все.

– Ладно, все нормально. Я глаз с него не спущу, мэм, можете не сомневаться.

– Вы не сможете следить за ним, когда уснете, мистер Глоссоп.

– Я не буду спать!

Главная сестра покачала головой.

– Нет, мистер Глоссоп, это не дело. Мы вас устроим в приемной, перед хирургией. Не думаю, что вас побеспокоят, но запереть дверь мы не можем: там хранятся наши лекарства, и я не могу гарантировать, что ночью что-нибудь не понадобится. Деньги у вас уже разложены в определенном порядке, верно?

– Да, это так. У меня есть своя система. Стандартные ставки оплаты, понимаете ли. Я могу с закрытыми глазами вытащить жалованье любого сотрудника. Каждая стопка купюр в отдельном конверте. Моя система.

– В таком случае, – бодро сказала главная медсестра, – большая холщовая сумка прекрасно подойдет! – Она достала аккуратно сложенную сумку из глубины сейфа. – Вот, пожалуйста! Кладите сюда, и вам лучше посмотреть, как я их запру.

Мистер Глоссоп с видом угрюмой покорности принялся опустошать одно за другим отделения своего лакированного чемодана, обматывая каждую стопку конвертов резинкой, прежде чем положить в сумку. Главная сестра наблюдала за ним, сдерживая нетерпение – очевидно, вызванное медленными неуклюжими движениями его рук. В последнем и самом большом отделении лежала пачка фунтовых купюр, скрепленная металлическим зажимом.

– Эти я еще не разложил, – пояснил мистер Глоссоп. – Конверты закончились.

– Вам лучше их пересчитать, верно?

– Здесь сотня, мэм, и еще пять фунтов монетами. – Лизнув большой палец, он быстро пролистал купюры.

– Фу, они же грязные! – неожиданно сказала главная сестра.

– А по мне, и такие хороши! – возразил мистер Глоссоп, издав неловкий смешок. Он вновь скрепил банкноты, бросил их в сумку и следом высыпал монеты.

Главная медсестра завязала горловину сумки куском бечевки, нашедшимся у нее на столе.

– Теперь еще кое-что, – сказала она. – Там в верхнем правом ящике лежит кусочек сургуча. Можете мне подать?

– Вы весьма щепетильны, – вздохнул мистер Глоссоп.

– Я предпочитаю все делать как положено. У вас есть спички?

Передав ей коробок, мистер Глоссоп насвистывал сквозь зубы, пока она растапливала сургуч и опечатывала узел.

– Ну вот! – сказала главная медсестра. – А теперь можете убрать это в сейф.

Мистер Глоссоп неловко присел на корточки перед сейфом. Свет офисной лампы отражался от его набриолиненных волос, подчеркивая жировые складки на затылке и мощные очертания плеч и рук. Запихивая сумку на нижнюю полку, он выглядел как служитель какого-то денежного божества. С тихим кряхтением он захлопнул дверцу. Главная медсестра резкими птичьими движениями заперла сейф и убрала ключ в карман. Мистер Глоссоп с трудом поднялся на ноги.

– Теперь нам можно не волноваться! – сказала главная сестра. Она уже повернулась, чтобы выйти, и тут в дверях кабинета показалась та маленькая медсестра из регистратуры. – Да? Вы ко мне?

– Приехал отец О’Салливан, мэм.

За спиной маленькой сестры стоял викарий с гладко выбритым розовым лицом и зачесанными назад седыми волосами. В руках он держал небольшой чемоданчик и, похоже, хотел поскорее поговорить с главной медсестрой.

– Прошу прощения, мистер Глоссоп. Дело весьма срочное, как вы знаете. Вас проводят, – сказала главная сестра и вышла во двор, оставив мистера Глоссопа утирать пот со лба после перенесенного физического напряжения.

Он слышал голоса, удаляющиеся в направлении личной палаты мистера Брауна:

– …осталось недолго…

– …ах… такое время… как он?..

– …очень. Быстро теряет сознание, но затем приходит в себя. Конечно, вечно так продолжаться не может. Я не из тех, кто верит в чудеса, хотя с этой бурей…

В регистратуре зазвонил телефон, и маленькая медсестра поспешила туда, чтобы ответить. Мистер Глоссоп услышал ее приглушенный голос:

– Состояние мистера Брауна очень тяжелое. Да, боюсь, что так… Стремительно ухудшается.

Мистер Глоссоп кинул через двор рассеянный взгляд на первую военную палату. Его внимание привлекло что-то белое на крыльце. Оно шевелилось. Мистер Глоссоп подошел ближе, а затем – поскольку был любопытен и чрезвычайно близорук – еще на несколько шагов. И с глубоким смущением обнаружил, что смотрит прямо в круглые очки сестры Камфот.

– Прошу прощения! – забормотал он. – Я не понял, что это вы… Уже довольно темно, верно?

– Вовсе нет, – сказала сестра Камфот. – Я видела вас совершенно отчетливо. Спокойной ночи!

Спустившись с крыльца, она зашагала по двору – несомненно, чтобы отчитать очередного припозднившегося солдата, а мистер Глоссоп со слоновьим изяществом развернулся в обратную сторону. «И что же, черт возьми, – думал он, – делала тут эта старая корова?»

* * *

Пока главная медсестра провожала отца О’Салливана к умирающему, мистер Глоссоп битых двадцать минут беспокойно ерзал в ее кабинете. Сперва он уселся на стул перед столом главной сестры – более низкий, чем ее собственный, идеально подходящий для строгих бесед с потерявшими голову санитарками и солдатами-обольстителями. Мистер Глоссоп еще больше ослабил узел галстука и закатал рукава своей помятой рубашки. «Чертовски душно», – думал он, надеясь, что главная медсестра права и гроза, которая обещала разразиться вот уже несколько дней, наконец-то пройдет над горами сегодня ночью, наполнив воздух свежестью. «Лишь бы без сильного дождя, – добавил он к своим пожеланиям. – Этот чертов мост и без того выглядит ненадежным, а если еще и река поднимется…»

Стул заскрипел под его весом. Мистер Глоссоп тяжело поднялся на ноги и прошелся туда-сюда по кабинету. С усилием наклонился и подергал ручку сейфа, убеждая себя, что тот надежен. Затем снова выглянул на улицу, окинул взором ряд палат и ряд офисов – в надежде, что главная сестра уже возвращается. Он мечтал, чтобы кто-нибудь уже выдал ему раскладушку на ночь; хотелось немного поспать, но больше всего он желал поскорей отправиться в путь вместе с деньгами: при нем слишком много наличных, черт возьми, чтобы сидеть здесь, и неважно, заперты они в сейфе или нет. Утирая пот со лба и бормоча страшные проклятия в адрес погоды, головного офиса, состояния дорог и общего бардака в стране в военное время, он вновь сел – на этот раз в кресло главной сестры. Ее стол был завален бумагами, и он рассеянно перебрал их, смешав тщательно сложенные в определенном порядке машинописные счета и заметки, сделанные от руки. Он вздрогнул, когда понял, что натворил, – меньше всего ему хотелось попасть в черный список главной сестры, и он аккуратно сложил бумаги как было, ворча себе под нос:

– Если я не уберусь отсюда ни свет ни заря, будет чертовски трудный день. Деньги необходимо выдать еще в четырех местах, и всюду нужно успеть до Рождества, поскольку магазины скоро закроются, а индейки, фарш и еще всякая всячина сами себя не купят. Чертовски трудно. И тут от меня ничего не зависит, абсолютно. Я говорил им, что эта старая колымага свое отъездила. Сказал один раз, повторил еще дюжину. Мне нужен новый фургон, и теперь не самый дешевый. Надеюсь, они поняли, что скупой платит дважды.

Возвратившись в кабинет, главная сестра первым делом взглянула на свои настольные часы. Прекрасные серебряные часы на элегантной подставке. Их подарил юноша, которого она знала когда-то давным-давно. Он смущенно вручил их ей перед тем, как отправиться на прошлую войну – ту, которая, как им обещали, положит конец всем войнам. Обещания оказались пустыми, и молодой человек не вернулся. Не проходило и дня, чтобы она не вспоминала о нем, причем в самом серьезном смысле – призналась она себе, стоя в дверях кабинета и глядя на раздражающий фактор: мистера Глоссопа, дремлющего в ее собственном кресле. Внезапно она заметила, что ее бумаги перепутаны; не пытаясь вести себя тихо из-за спящего незваного гостя, она шагнула к столу и вновь разложила их как надо, нарочито прихлопнув ладонью.

– Ага, вы вернулись… – Глоссоп вздрогнул и проснулся, притворившись, что закрывал глаза лишь на пару минут. – А как дела у того… ну, вы знаете. У пациента, который…

– Умирает?

– Да-да… ну и что там викарий?

– Отец О’Салливан сейчас с ним.

– Ясно, – неодобрительно хмыкнул мистер Глоссоп. – Все эти католические обряды сейчас в разгаре: благовония, колокольчики и тому подобное, верно?

– Вовсе нет, отец О’Салливан – англиканский священник, – ответила главная сестра, пытаясь подавить его любопытство взглядом, от которого вздрагивали молоденькие санитарки. Однако, к своему огорчению, лишь поощрила этим мистера Глоссопа к дальнейшей беседе.

– Простите, надеюсь, вы и впредь дадите мне понять, если я перейду границы дозволенного. Мне нравятся женщины, которые знают свое дело.

Главная сестра не стала развивать тему:

– Сейчас половина девятого, внук мистера Брауна приезжает девятичасовым автобусом. Надеюсь, он успеет вовремя. А теперь прошу меня извинить, мистер Глоссоп, у меня еще много работы.

Глоссоп посмотрел на стол перед собой и сообразил, что бумаги, с которыми он возился, убраны от него подальше, а сам он сидит в кресле главной сестры.

– Да-да, конечно. Не хотите заняться этим вместе? Вам кто-нибудь помогает разобраться со всеми этими счетами? Сложная штука – цифры, а у меня глаз наметанный, поэтому я и получил свою работу. У вас должен быть надежный человек для таких дел.

– Благодарю, но нет, – оборвала она его. – Если вы пройдете в регистратуру – это соседняя дверь, – молодая медсестра о вас позаботится. Она знает, где взять раскладушку и где устроить вас на ночь. И скажу даже так – с великой радостью покажет вам кухню. Только вам придется самому себя обслужить, имейте в виду: наш кухонный персонал работает только днем, и они уже уехали в город последним автобусом. Спокойной ночи, мистер Глоссоп.

Осознав, что его выпроваживают, Глоссоп неохотно покинул кабинет и вышел в сгущающуюся темноту. И все равно еще было чертовски жарко.

Глава 3

В девять часов водитель Красного Креста Сара Уорн вывела больничный автобус на последний участок маршрута, известный в округе как Длинный перегон, – прямой отрезок дороги длиной пятнадцать миль от Голдс-Корнер и до моста, ведущий через равнины к предгорьям. До введения режима светомаскировки Сара могла видеть больничные огни на протяжении всего пути, но с тех пор, как Япония вступила в войну, наружные окна плотно занавешивались. В синих сумерках Сара едва могла различить темную массу госпитальных построек у подножия величественных гор, за которыми тянулся главный хребет – с покрытыми вечным снегом пиками, сверкающими на фоне неба в ожидании ночи. Солнце уже скрылось за горизонтом, но вершина Маунт-Сигер еще сохраняла волшебно-розовый оттенок. Эта обширная панорама за лобовым стеклом разворачивалась далеко впереди – словно пример природного ландшафта, совершенно незатронутого человеческой деятельностью.

Дорога была грунтовая, и вылетавшие из-под колес куски щебня колотили в днище автобуса. Сара знала, где расположены самые ужасные выбоины, но не всегда успевала их объезжать. Каждый раз, когда автобус подбрасывало на колдобине или заносило на рыхлом участке, санитарки восторженно взвизгивали – хотя и не так громко, как обычно, стесняясь молодого человека, который сидел впереди рядом с Сарой. Это был мистер Сидни Браун, и все знали, что он едет в больницу, поскольку его дед спрашивал о нем в течение нескольких недель. Теперь же старику осталось недолго. Сара пыталась раз-другой заговорить с молодым мистером Брауном, но независимо от ее фраз его реплики были предсказуемо односложными. «Да, согласен. Не могу сказать. Это верно», – отвечал он, стараясь скрыть раздражение. Сара подумала, что он, в отличие от нее, еще не видел смерть собственными глазами, и пожалела его.

Горы тем временем приобрели невероятно насыщенный синий оттенок, предгорья стали темно-пурпурными. Четкие края пиков слабо светились в контражуре. Равнины по обе стороны дороги посерели – казалось, с наступлением ночи они не погружаются в темноту, а теряют цвет, превращаясь в потусторонний черно-белый пейзаж.

Сара следила за дорогой, посматривая иногда на указатель уровня бензина. Одной частью сознания она сосредоточилась на работе, другой отдавала должное природным красотам, а третьей раздумывала, что бы такое сказать мистеру Сидни Брауну или крикнуть санитаркам. А еще где-то в глубине души гадала: заглянет ли доктор Люк Хьюз в транспортный отдел сегодня вечером, чтобы забрать свои письма – когда она рассортирует почту, которую везет вместе с пассажирами. Эта последняя мысль постепенно возобладала над прочими, и, когда мистер Сидни Браун неожиданно произнес что-то не связанное с ее вопросами, прошла секунда или две, прежде чем она поняла, что он вступил в беседу с санитарками.

– Лордли Страйд, – сказал Сидни Браун.

– Простите, что? – переспросила Сара.

– Лордли Страйд пришел первым и сорвал рекордный приз, – продолжил Сидни. – Я слышал это по радио, когда ждал автобус. Рядовой аутсайдер, кто бы мог подумать.

В салоне мгновенно поднялся шум:

– У нее получилось! Это лошадка Фаркуарсон. Точно говорю, это ее лошадь! – А затем неминуемое резюме к большинству разговоров санитарок, слегка смягченное: – Вот зараза!

– Да о чем вы все говорите? – потребовала объяснений Сара.

Ей наперебой принялись отвечать все восемь пассажирок:

– Розамунда Фаркуарсон, которая работает у нас в регистратуре! Она обычно дежурит днем, но поменялась сменами и поехала на скачки. Она отправилась в город утренним автобусом и сказала всем, что собирается поставить на Лордли Страйд в последнем забеге! Мы ей все говорили, что она сумасшедшая!

Правда же заключалась в том, что Розамунда Фаркуарсон очутилась в затруднительном положении и очень сильно нуждалась в деньгах. То, что ее коллеги считали глупым риском, казалось ей спасательным кругом; она делала ставку, скрестив пальцы и насвистывая на удачу.

– Экие вы сплетницы, – пожурила их Сара.

– Это не сплетни! – воскликнула одна из санитарок. – Она сама всем разболтала. Ей все равно, кто что знает. И про то платье, которое она купила специально для скачек, да-да! Она сама сказала, что остался единственный магазин, где ей отпустят в кредит.

– Она сумасшедшая, – убежденно заявила маленькая медсестра, – вот что я вам скажу.

– А вы слышали о ней и старушке Камфот? – осведомился одинокий голос.

– О-о-о, да-а-а! – хором грянули остальные.

– Нет. Что именно? – спросила медсестра.

– Камфот застукала Рози целующейся с одним из парней, когда принесла им почту.

– Она разозлилась.

– Камфот или Рози?

– Обе.

– Надо думать!

– Но Рози сглупила, только себе хуже сделала.

– Думаю, не надо объяснять, кто из парней это был!

Сидни Браун звучно откашлялся. Голоса начали затихать и вскоре совсем потерялись за шелестом шин по гравию, дребезжанием кузова и рычанием двигателя.

Сара встревоженно задумалась о предмете всеобщего обсуждения. Она с удивлением поймала себя на том, что эти сплетни о Розамунде Фаркуарсон ей глубоко отвратительны. С удивлением – поскольку их приятельские отношения были случайными, основанными скорее на сходстве жизненного опыта, чем на общности интересов. Как следует они познакомились в регистратуре. Каждая из них вернулась в Новую Зеландию после долгого пребывания в Англии. Но в то время как мисс Фаркуарсон страдала по утраченным радостям своей восхитительной жизни в лондонской художественной школе и галереях, Сара всеми силами старалась избегать подобных причитаний. После начала войны она тоже страдала от болезненной ностальгии по прежним временам. Розамунда тогда еще только посещала художественную школу, а Сара уже имела за плечами три года в Оксфорде и один в театральном училище, не считая двух лет, проведенных в бесплодных попытках найти работу в различных компаниях. Розамунда постоянно витала в облаках, предаваясь воспоминаниям о былых увлечениях, воспоминания же Сары были более приземленными и прозаичными. После изнурительных месяцев гастролей в самых отдаленных уголках страны, которую поколение ее родителей-новозеландцев продолжало называть «домом», Сара наконец случайно попала на сцену театра «Вест-Энд», и это стало самым значимым из всех ее воспоминаний о Лондоне. Ее вызвали обратно в Новую Зеландию по семейным обстоятельствам – заболела младшая сестра. Ожидалось, что она поправится, но после ее шокирующе внезапной смерти Сара не смогла бросить их вдовствующую мать одну в Новой Зеландии. Охваченная тревогой, она осталась. А потом грянула война – и Сара застряла здесь.

– Вам повезло, что вы вырвались. От старушки Англии сейчас лучше держаться подальше, – заметил как-то дневной дежурный. И Сара прониклась чрезвычайно теплыми чувствами к Розамунде Фаркуарсон, когда эта обычно циничная и расчетливая блондинка горячо ему ответила:

– Тебе приятно отсиживаться в стороне, когда твои лучшие друзья воюют? Думаю, нет. И нам тоже.

Вот так, возможно несколько скоропалительно, они и заключили дружеский союз. Их вкусы и стремления мало совпадали. Розамунда провела два года в лондонской художественной школе благодаря щедрости своей английской тетушки. Как оказалось, в Новую Зеландию ей пришлось вернуться после объективной характеристики, выданной той же тетушкой ее родителям. Интересы Розамунды так яро сосредотачивались на молодых мужчинах, что она производила впечатление своего рода специалиста в этом вопросе. Когда она, выросшая в маленьком новозеландском городке в семье скромного школьного учителя, вдруг дорвалась до художественных вечеринок в Блумсбери, в эмоциональном смысле это подействовало на нее подобно гормональной буре. Сперва с недоумением, затем с воодушевлением и, наконец, с живейшим энтузиазмом Розамунда слушала постоянные беседы об эротике – в то время модной теме среди студентов-искусствоведов. Она быстро усвоила их странный жаргон и некоторые поверхностно-физиологические подробности, которые, словно какая-то реинкарнация старого боцмана, оказалась совершенно неспособна держать при себе. Розамунда так и сыпала непристойностями на каждом шагу, а ее любимым развлечением был процесс, который она называла «взбаламутить местное болото». Поначалу у Сары сложилось впечатление, что большинство разгульных поступков Розамунды осталось в том ярком периоде ее жизни, о котором она рассказывала; но с появлением рядового Мориса Сандерса среди выздоравливающих первой военной палаты ей пришлось изменить свое мнение.

«Боюсь, на этот раз, – со вздохом подумала Сара, – она развязала бессмысленную войну. Да еще и этот рядовой Сандерс! Как она могла?»

Она включила фары. Ярдов через двести Длинный перегон заканчивался – равнина резко обрывалась. В миле или двух к западу с гор вытекала большая река. Берега ее были такими отвесными, словно их края срезали гигантским ножом. Сара сбросила скорость. Дорога здесь ныряла вниз с крутого обрыва и упиралась в старый мост. Колеса загрохотали по дереву. В свете фар замелькали выкрашенные в белый цвет перила и неровное покрытие, расшатанные доски зловеще прогибались под весом автобуса. Сара слышала, как одна санитарка сказала другой:

– Бр-р-р, терпеть не могу этот участок дороги! Такое впечатление, что мост едва держится!

– Эти перила и собаку не удержат, не говоря уж об автобусе! – согласилась с ней приятельница.

Обе нервно захихикали. Сара вновь переключила передачу, и в ту долю секунды, когда шестеренки расцепились, послышался раскатистый шум реки – вода бурлила среди валунов под мостом.

Когда автобус выехал на берег с другой стороны, слева на фоне крутого холма показались смутные очертания деревьев и крыши.

– Паб Джонсона в темноте почти не видать! – заметила веселая санитарка.

– Какое неудобство для рядового Сандерса! – подхватила маленькая медсестра.

Послышался приглушенный смех.

– Думаю, он способен найти туда дорогу с завязанными глазами.

– Ой, молчи уж. Тебе-то что до этого?

– Бедняжка Фаркуарсон!

Резким движением Сара ткнула в клаксон. Санитарки хором взвизгнули.

– Что случилось? Мы кого-то задавили?

– Проехались по чужой репутации, – проворчала Сара.

Миновав последний крутой подъем, она аккуратно въехала на подъездную дорожку больницы и припарковалась, напомнив санитаркам, что по указанию главной сестры все пациенты к этому времени должны спать в своих кроватях и их не следует беспокоить. Затем вновь уделила внимание молодому Сидни Брауну. С внезапным всплеском сочувствия она увидела больницу его глазами. Сама она знала и ценила это скопление ветхих зданий как тихое убежище для пострадавших гражданских и сорванных с места службы военных. Но для Сидни Брауна запах карболки и тишина – теперь, когда они оказались здесь, между бурлящей рекой и огромным горным массивом впереди, – вероятно, означали дурное предчувствие, мрачное тревожное место, где умирал его дед. Сара ласково улыбнулась, надеясь, что посетитель увидит это в свете фар, отражающемся от задней стены склада и котельной – облупившаяся краска на них сейчас была еще более заметна, чем днем.

– Я провожу вас к главной сестре, мистер Браун, не возражаете? Мы сможем угостить вас чашечкой чая, а потом вы пойдете повидаться с дедушкой. Я знаю, что обещал приехать отец О’Салливан, так что… – Ее голос прервался. Что тут еще скажешь?

– Я не хочу чаю. Я сразу повидаюсь со стариком. – Сидни Браун вскочил со своего места, спустился по ступенькам и ждал.

Сара взяла фонарик, выключила фары и кивнула, убирая ключи в карман:

– Да, конечно, пойдемте.

* * *

Медленной тяжелой поступью мистер Глоссоп начал удаляться по асфальтированному двору, но не успел уйти далеко, когда лязг и скрип со стороны парковки возвестили о прибытии девятичасового автобуса. Санитаркам обычно требовалось несколько минут, чтобы настроиться на рабочий лад после поездки. Сара Уорн имела репутацию девушки серьезной, из тех немногих, на кого можно положиться. Она пока за главную, а это значит, что главной медсестре хватит времени собраться с мыслями, прежде чем провести инструктаж ночной смены во главе с сестрой Камфот.

Взяв бумаги, поспешно отодвинутые подальше от мистера Глоссопа, главная сестра просмотрела их. Надо надеяться, он не стал бы копаться в ее личной переписке? Она сдвинула брови, поскольку именно подобного любопытства и ожидала от этого раздражающего мужчины. Но даже если так, у него не было времени вчитаться внимательно. Главная медсестра подъехала в кресле плотнее к столу и разложила бумаги перед собой. Здесь, в Маунт-Сигер, она проработала почти двадцать пять лет. И хотя порой приходилось нелегко – в частности, во время эпидемии гриппа после прошлой войны, когда ее только назначили рядовой медсестрой и персонал был перегружен сверх всякой меры, как уходом, так и лечением, – раньше до такого никогда не доходило. Счет за ремонт крыши хирургического блока просрочен на два месяца. После ужасно сырой зимы они просто не могли больше рисковать, оставив старую крышу из гофрированного железа. От протечек жди беды и в любом другом отделении, но в операционной они представляют особую опасность для пациентов. А вот третье письмо из местной пекарни – с краткой припиской лично от Элси Покок, женщины, которую она знает всю жизнь. Главная сестра поймала себя на том, что, заметив ее в городе, всякий раз переходит на другую сторону улицы, чтобы избежать разговора. Еще два гневных требования оплаты: одно от фермера, который поставлял говядину – «по себестоимости!», как он напоминал в письме, – другое с молочной фабрики. Множество дополнительных коек; реквизированные военными палаты, из которых обычных больных со скарлатиной и полиомиелитом отправили по домам; серьезные осложнения после ожогов и ампутаций – бедные парни теперь навсегда останутся калеками – все это означало лишнюю нагрузку для постоянно сокращающегося персонала, поскольку все больше народу уходило санитарами в войска. Каждый день приходилось кормить новых пациентов, счета из прачечной росли из-за проржавевшей крыши, а ответственные лица в Веллингтоне, похоже, не имели ни малейшего понятия, как их планы влияют на жизнь простых людей по всей стране. Сперва кредиторы проявляли терпение – в военное время всем приходилось трудиться больше, а получать меньше, – но сроки уже поджимали. У главной сестры будет передышка на рождественские каникулы, когда все, кроме фермеров, прекращают работу на несколько дней, однако в январе придется заплатить и что-то отдать.

Главная медсестра взяла ручку и бумагу и принялась составлять письмо, продолжая размышлять.

Будь она такой же легкомысленной, как Розамунда Фаркуарсон – глупая девчонка, решившая поразвлечься с Сандерсом, – она поставила бы деньги в одном из тех «стопроцентно верных» пари, которыми так увлекались мужчины из первой военной палаты. Но Изабель Эшдаун никогда в жизни не делала ставок – даже молоденькой медсестрой, когда все ее коллеги-стажерки поставили по пенни на то, кто первой заполучит мужа-врача. Тогда она решила, что делать ставки на мужчин глупо, а на лошадей и подавно, и ничто в последующие годы не доказало ей, что она ошибалась.

Впрочем, около месяца назад она убедилась, что доктор Люк Хьюз умеет включать необходимое обаяние, и это можно применять в определенных целях. Она прониклась симпатией к молодому человеку, как только он появился. Несколько раз они с удовольствием беседовали допоздна, и главная сестра сочла его подход к работе современным и полезным тонизирующим средством для больницы. Рождественские вечеринки с хересом часто приводят к неожиданным новогодним поступлениям в больничный фонд пожертвований, особенно если убедить красивого молодого врача использовать свое мужское волшебство. Но в последнее время доктор Хьюз держался рассеянно, пару раз был даже слегка резок, и она сомневалась в его способности выманить щедрые пожертвования от сухих пожилых дам.

Главная медсестра сложила бумаги в аккуратную стопку и в который раз пожалела, что не может сложить свои опасения так же плотно и убрать в ящик, как больничное белье, – умение, которое она постигла быстрее остальных медсестер и которым до сих пор гордилась, спустя десятилетия.

Ее беспокойные мысли прервал раскат грома где-то высоко в горах, а затем еще один – на этот раз гораздо ближе. Закончив письмо, главная медсестра поставила подпись и немного подождала, пока высохнут чернила. Она уже собиралась положить его в конверт, когда в голову ей пришла еще одна мысль, и она добавила постскриптум, завершив его витиеватым росчерком. Затем сунула письмо в общую стопку, чтобы рассортировать позже. Поднявшись с кресла – старые половицы жалобно заскрипели, – протянула руку и достала приткнутое сбоку от сейфа ржавое жестяное ведерко. Главная медсестра аккуратно поставила его под самую большую прореху в старой крыше, столько лет служившей единственной защитой ее кабинета от непогоды. Долгие годы удушливой жары летом и промерзания до костей зимой, долгие годы борьбы с чужим разгильдяйством… Нужно сообщить ночной смене, чтобы держали наготове свои ведра и швабры. Она сомневалась, что даже последний раскат грома послужит для санитарок достаточным предупреждением: у них сейчас на уме только предстоящие рождественские празднества. Многие желали хорошей грозы, чтобы стало посвежее, но для главной сестры гроза означала лишь то, что вскроются все хозяйственные проблемы ее больницы. Она проверила, на месте ли ключ от сейфа, – тот лежал в кармане, нагретый теплом ее тела. Выключила настольную лампу – в другом кармане лежал фонарик, а оставлять провод под напряжением в дождь было рискованно. И вышла в ночь – сквозь быстро сгущающиеся тучи еще виднелись редкие звезды. По-прежнему стояла невыносимая жара, но цикады наконец замолчали. Вскоре на них обрушится ливень.

Глава 4

Розамунде Фаркуарсон было приказано вернуться на службу не позднее семи вечера. Она уже опаздывала на два часа, а еще даже не добралась до моста. «Автобус, вероятно, уже подъезжает к больнице», – подумала она. Ну и ладно, семь бед – один ответ. Эти рейсы все равно скоро отменят, когда не останется запасов бензина. Битком набитая сумочка на коленях давала восхитительное чувство независимости. Сотня фунтов! Розамунда видела, с каким выражением смотрит на нее из окошка кассир тотализатора. «Вы можете получить свой выигрыш завтра в Жокейском клубе, если желаете». Еще чего! Ей не терпелось поскорее ощутить банкноты в сумочке.

Она прикинула, что двадцать фунтов придется отдать людям, у которых она купила машину. И двадцать пять – магазину одежды. А еще пятерку – Морису. Хорошо, что наконец появилась возможность вернуть ему эти пять фунтов. Наверное, нужно держаться как можно более официально. «Это было очень любезно с твоей стороны. Мне не следовало этого позволять, и я очень переживала по этому поводу. Большое тебе спасибо». Или это будет выглядеть так, словно она заметила в нем перемену? Может, лучше вести себя по-дружески непринужденно? «А, кстати, Морис – вот твоя пятерка. Я теперь купаюсь в деньгах, слыхал? Провела в городе чудесный день». Пускай видит, что она умеет веселиться и без него. Надо намекнуть на интересное знакомство на ипподроме. Как только приедет, она сразу пойдет к нему в палату, прямо в этом платье. В нем она чувствует себя особенной, и он должен это заметить.

Сестра Камфот будет торчать там на дежурстве, но Розамунда придумает какой-нибудь предлог. Можно сказать, что она поставила за него несколько шиллингов на скачках. Или он решит, что она навязывается? Ее охватило чувство глубокого отчаяния. Она испытывала почти физическую боль от осознания, что к прошлому возврата нет, что бы она ни делала. И копалась в этой эмоциональной боли, словно трогая языком оголенный нерв больного зуба. Морис одолжил ей пятерку, потому что чувствовал себя неловко из-за нее. Та вертихвостка Джонсон из паба в «Бридж-отеле» хотела указать ей на дверь. Он совсем потерял голову от Сьюки Джонсон, куда сильнее, чем когда-то от самой Розамунды – потому что Сьюки могла предложить ему гораздо больше, чем Розамунда при всем желании. Их роман с Розамундой случился лишь потому, что он был пациентом, а она – работницей больницы. «А теперь он переключился с меня на нее», – думала она с нарастающей болью. Достигнув пика страданий, когда уже не осталось сил терпеть эти самоистязания, Розамунда стала искать противоядие. Она сможет вернуть Мориса! Сегодня вечером он увидит ее в этом прелестном платье. Будет впечатлен ее выигрышем и порадуется вместе с ней. Меньше чем через две недели его выпишут и отправят в тренировочный лагерь – осваивать новейшую тактику и все такое. Это произойдет достаточно скоро, но до этого она успеет убедиться, что важна для него. Она снимет студию и устроит для него чудесную вечеринку, одновременно прощальную и приветственную, – «С возвращением ко мне, Морис!».

Розамунда строила эти планы, заглушая боль мечтами о примирении и новом счастье. Ближе к концу Длинного перегона противоядие подействовало, и она даже ощутила некое подобие веселья – почти такое же яркое, как ее красивое желтое платье.

Уже совсем стемнело, когда она доехала до моста. Ее маленькая машинка бодро проскакала по дребезжащим неровным доскам. С другой стороны дорога раздваивалась. Одна ветка резко ныряла налево через участок, поросший густым местным кустарником, и под тупым углом переходила в тропу, ведущую вверх по холму к «Бридж-отелю». А другая продолжалась прямо и вела к больнице Маунт-Сигер.

Когда Розамунда проехала чуть дальше по больничной дороге, в ближнем свете фар неожиданно мелькнули шесть белых пятен. Они двигались вдоль обочины, затем резко остановились и метнулись назад. Ударив по тормозам, Розамунда переключила свет на дальний. Белые пятна оказались ногами, обтянутыми пижамными штанами. Снизу они заканчивались носками и ботинками, а сверху – армейскими шинелями. Бедолаги, должно быть, изнывали в них от жары. Розамунда высунулась из водительского окна.

– И что же вы такое затеяли, черт побери? – любезно осведомилась она.

– Все в порядке, мисс, – раздался в ответ робкий голос. – Не обращайте на нас внимания.

– Да выключите вы свет, ради всего святого! – выкрикнул другой голос.

Розамунда выключила фары и достала фонарик, который направила на обладателя робкого голоса – и высветила вытянутое землисто-желтое лицо с настороженными глазами.

– Рядовой Поусетт, как я погляжу.

– Как поживаешь, Рози? Ты нас не видела, хорошо?

– Ну не знаю, не знаю, – протянула Розамунда. – Ты выбрался на свой страх и риск. Это уже в третий раз. Теперь ты попал.

– Да ладно, Рози. Войди в положение!

– Посмотрим. Кто тут с тобой?

Круг света сместился на второе лицо, смуглее первого, с умными блестящими глазами, нервно моргающими.

– Вот это да! – воскликнула Розамунда. – Гордость первой военной палаты собственной персоной! В самоволке? И что же это нашло на нашего капрала Брейлинга? Обычно ты не одобряешь такие выходки товарищей, Кат!

Брейлинг нетвердой рукой провел по лицу.

– Он пьян в стельку, – пояснил рядовой Поусетт. – Бедный старина Кат сегодня перебрал. Послушай, его жена беременна, а его не отпускают повидаться с ней. Он чувствует себя из-за этого так паршиво, что был вынужден напиться. Верно, Кат?

– Я бы к ней даже не притронулся, – промычал капрал Брейлинг. – Я сказал им, что не буду с ней фи… физически кон-так-тировать, я хотел просто кое-что передать на словах с расстояния. Я не хочу ее заражать. И в любом случае я уже здоров, никто из нас не заразен и нас скоро выпишут. Эх, что за невезение!

– Бывает, – беспечно сказала Розамунда.

– И мы утащили его с собой выпить, – виновато вздохнул рядовой Поусетт. – Ему это было нужно.

– «Мы»? – повторила Розамунда. – Хорошо, что напомнил. Тут был третий джентльмен, что-то я его не вижу.

Луч света слегка отклонился, на мгновение осветив берег, поросший диким тимьяном, и темные кусты, прежде чем наткнулся на темноволосый затылок третьего, стоящего спиной.

– Повернись, – выдохнула Розамунда.

Солдат медленно повернулся.

Воцарившееся молчание нарушил капрал Брейлинг, ткнув рядового Поусетта под ребра:

– Пойдем, Боб, думаю, нам стоит поторопиться.

– Ты прав, приятель. Ладно, Рози, пока!

– Увидимся, Рози!

Они двинулись прочь, хрустя тяжелыми ботинками по рыхлой щебенке.

– Хорошо провела день, Роуз? – спросил Морис Сандерс.

Рядовой Поусетт и капрал Брейлинг прибавили шагу, торопясь удалиться от места объяснения их товарища с Рози Фаркуарсон. Бесспорно, все при ней, и лицо и фигура, но Сандерс порой не мог не испытывать судьбу.

– Ему следует быть с ней помягче, нельзя морочить голову такой девушке и в конце концов не остаться в дураках, – сказал капрал Брейлинг.

– Можно подумать, ты разбираешься в таких вещах, – хихикнул рядовой Поусетт.

– Мне это и не требуется, верно? У меня есть моя Нейра и ребенок, который скоро родится. Я не такой, как вы, парни.

– Да уж, конечно.

– Я не такой! – настойчиво повторил Брейлинг, замедлив шаг и угрожающе понизив голос.

Поусетт ехидно рассмеялся – лишняя пинта, которую он выпил перед выходом из бара, мешала ему заметить изменения в тоне Брейлинга.

– Хочешь сказать, ее папаша утащил бы тебя обратно в племя и разобрался с тобой по маорийским традициям, если бы ты обманул его дочурку?

Брейлинг остановился как вкопанный, и Поусетт сообразил, что зашел слишком далеко. В слабом свете с крыльца первой гражданской палаты крепкий и сильный маори выглядел таким свирепым, как никогда ранее. Поусетт хлопнул себя по лбу – мать всегда говорила, что язык когда-нибудь доведет его до виселицы.

– Извини, приятель, – пробормотал он. – Я не то хотел сказать. Но ты должен признать, что папаша твоей Нейры чертовски…

– Любит командовать? Строит из себя вождя? Да, он такой, – ответил Катберт Брейлинг сам себе. – И его племя и мое имеют давнюю историю, вплоть до возвращения к самым истокам, если хочешь знать. Я бы никогда не стал связываться с такими девицами, с какими якшаетесь вы. Моя Нейра – королева, она значит для меня все.

– Кат, приятель, иди-ка ты… – Поусетт вовремя прикусил язык. – Шагай побыстрее!

Их голоса стихли в темноте. Они служили вместе почти два года, бок о бок со своим легкомысленным приятелем Сандерсом, доверяя друг другу свою жизнь, как товарищи и братья, и только после возвращения в Новую Зеландию различия между ними стали ощущаться сильнее, чем узы, выкованные в бою. Оба испытали облегчение, оказавшись рядом с больничными офисами: это означало, что пора замолчать и действовать сообща. Если они чему-то и научились в армии, так это тому, как работать в команде.

Брейлинг согнулся пополам и принялся стонать. Поусетт поддерживал его, пока они, спотыкаясь, двигались к дверям первой военной палаты, стараясь производить как можно больше шума, не пробираясь тайком, не подавая виду, что они дурачатся.

Когда они переступили порог, Поусетт крикнул:

– Эй, сестра, нянечка! Кат опять начал ходить во сне! Мы тебе рассказывали, как намучились с ним в Африке. Помоги нам, девочка, хорошо?

Маленькая сестра вздрогнула и поспешила к двери, шикнув на них по пути.

Поусетт продолжал свои громкие объяснения, прекрасно понимая, что никто из парней в палате еще не спит и им понравится спектакль, который он собирался устроить.

– Проблема в том, сестра, что вы все требуете, чтобы мы каждый день рано ложились спать, а как тут уснешь, когда мы должны следить за Катом? Честно говоря, за этим лунатиком нужен глаз да глаз. Да еще и Сандерс бог весть куда запропастился. Он беспокоился, что Кат пойдет к реке. Боялся, что нас затопит в ту же минуту, как разразится буря. Или еще хуже – что он провалится в один из тех подземных тоннелей. Это место просто кишит ими. Будь умничкой и помоги нам.

Сандерс тем временем сиял перед Розамундой своей лучшей самодовольной улыбкой. Вновь оказавшись лицом к лицу с этим жизнерадостным красавцем – большие блестящие глаза, непослушный темный локон, постоянно падающий на левую бровь, сколько ни зачесывай его назад, не говоря уж об этой понимающей улыбке, которую Розамунда старалась игнорировать, – она чувствовала, что ее решимость тает. Жесткий панцирь девушки, которой наплевать на его очарование и которую так же легко могут увлечь другие молодые люди, как Сандерса – Сьюки Джонсон, слишком быстро растворился в прежнем желании. Это желание стало еще более болезненным, поскольку она знала, что Морис провел час своей самовольной отлучки в пабе, болтая со Сьюки за стойкой – в надежде, что ее муженек такой же простак, каким кажется. Тем не менее Розамунда заранее отрепетировала свои реплики и знала, что в новом желтом платье чертовски хороша, поэтому выступила достойно:

– А, это ты, Морис. Я могла бы догадаться, что ты отправишься выпивать с ребятами.

Сандерс залихватски ухмыльнулся:

– Тебе следовало пойти со мной, Рози! В пабе полно простых парней, и красотке вроде тебя не составило бы труда склеить кавалера – особенно в этом платье, показывающем товар лицом!

Его слова задели, но Розамунда не растерялась.

– Чтобы огрести еще больше проблем, чем уже имею, когда опоздала на два часа, а сестра Камфот на тропе войны? Нет уж. Кроме того, «Бридж-отель» в последнее время утратил значительную часть своего шарма.

– Черт побери! «Шарма»? Кажется, я когда-то слышал такое словечко. Подцепила его в Лондоне, не так ли? Пожалуй, ты права. Думаю, эта захолустная рыгаловка не для таких, как ты. Но напоминаю: пиво там гораздо дешевле, чем в городе, а у некоторых из нас… – он шагнул ближе, слишком близко, но Розамунда не отступила, – у некоторых из нас не такие тугие карманы, как хотелось бы, верно, дорогуша?

Розамунда улыбнулась и медленно подтянула повыше свою сумочку. Затем сунула руку внутрь, щелкнула застежкой красного кожаного бумажника, доставшегося от матери, и аккуратно вытащила пятифунтовую банкноту – из той пачки, что потолще. На лице капитана Кука с внешней стороны пачки она запечатлела долгий поцелуй, оставив след ярко-красной помады, прежде чем надежно спрятать деньги обратно в бумажник. Она ощутила некоторое злорадство, когда при виде купюр улыбка исчезла с лица Мориса – пускай и на мгновение.

– Разве ты еще не слышал? – спросила она беспечным тоном.

– О чем?

– Просто я думала, что это уже облетело весь Маунт-Сигер. Не могу представить, что девчонки в вечернем автобусе стали бы говорить о чем-то другом. Ты же знаешь, как они любят посплетничать.

– Что это значит? Откуда все эти деньги, Роуз? Кого ты ограбила?

– Просто моя лошадь пришла первой. Так что вот твоя пятерка, и благодарю тебя за одолжение. И наверное, на этом мы с тобой расстанемся, как считаешь?

– Ох, Роуз, дорогая, не надо трудных разговоров. Меня со дня на день выпишут как полностью здорового, и, как только мы окажемся в лагере, думаю, нас постараются поскорее снова отправить на фронт. Ты ведь не винишь меня за то, что я воспользовался выпавшим мне шансом?

Розамунда была близка к тому, чтобы ответить честно. Сказать, что, конечно, она его не винит. Что представляет, как ужасно лежать здесь, в больнице, ненавидеть себя за немощь, а потом еще больше тревожиться, когда идешь на поправку, – зная, что это означает возвращение на войну, конца которой так и не видно, а положение ухудшается с каждой неделей, если судить по новостям из Англии. Парни срывали раздражение друг на друге и на медсестрах, но, прежде чем Морис обратил свою обворожительную улыбку к миссис Джонсон через стойку паба в «Бридж-отеле», он успел поделиться с Розамундой некоторыми страхами. Он опасался, что из-за этого будет выглядеть слюнтяем в ее глазах, но это только сильнее расположило ее к нему.

Теперь она была уже почти готова сдаться – выключить фонарик и сделать шаг ему навстречу, когда их обоих озарил гораздо более яркий свет, и злобное шипение сестры Камфот спасло Розамунду от самой себя:

– Мисс Фаркуарсон! Поговорим в кабинете главной сестры через пять минут! Что же касается вас, рядовой Сандерс, то вы уже получали последнее предупреждение. Я доложу об этом сержанту Биксу, можете не сомневаться.

Розамунда встряхнулась и отступила назад, почти радуясь выволочке.

Морис Сандерс смотрел, как она отдаляется от него в свете фонаря сестры Камфот. Оценив фигуру в облегающем желтом платье, он уже поджал губы, чтобы присвистнуть вслед, но тут же себя одернул. «Не будь идиотом, – подумал он. – Ты и так достаточно поморочил голову бедной девочке. Оставь ее в покое».

Глава 5

Сара Уорн сидела в транспортном отделе за своим столом и пыталась распределить смены на следующие две недели. Двое ее коллег-водителей уже сказались больными на Рождество и на День подарков. Сара их не винила: она и сама могла бы выкинуть подобный фокус, если бы не была ответственной за расписание и не знала точно, что доктор Люк Хьюз тоже будет дежурить все рождественские праздники. Она нахмурилась: Люк в последнее время стал каким-то отстраненным – нехарактерное для него состояние. Что-то происходило, и Сара преисполнилась решимости докопаться до сути.

Сара и Люк познакомились, когда она служила в театре «Вест-Энд», а он проходил второй год хирургической практики в больнице Святого Фомы на другом берегу реки. Сара понимала, как ей повезло попасть в основной актерский состав. Главных ролей ей пока не давали, и, по правде говоря, Сара иногда задумывалась: из тех ли она актрис, что для них созданы? Она сомневалась, что для главной роли ей хватит темперамента. Но и на амплуа инженю она тоже определенно не годилась, хотя и подходила по возрасту. Она имела серьезный, ровный характер, подходящий для глубоких, основательных персонажей – тех, на ком держится действие, но не тех, к кому приковано внимание зрителей. Ее взяли в труппу, поскольку она знала свою работу и выполняла ее хорошо; она всегда была спокойной и работоспособной, в то время как другие могли парить на крыльях вдохновения или нырять в глубины отчаяния в зависимости от замечаний режиссера на репетиции. Такая надежная актриса играла не самую яркую, но жизненно важную роль в труппе, и Сара достаточно хорошо разбиралась в театре, чтобы понимать: она продержится на работе намного дольше, чем некоторые более блестящие девушки из театрального училища и дежурных еженедельных постановок.

Их с Люком представили друг другу на вечеринке после очередного нового шоу; праздновать начали в гримерке за кулисами, затем плавно переместились в ближайший паб, а далее – в «Кафе де Пари». Сара вспомнила, что они с коллегами-актерами приехали туда весьма разгоряченными успехом вечернего спектакля и несколькими бокалами спиртного, которыми отмечали это событие. Люк уже уходил, когда бравый молодой исполнитель главной роли заметил его, заключил в объятия и представил всем как давнего дорогого школьного друга.

Поначалу Сара подумала, что Люк слишком застенчив и не привык к шуму и суете компании актеров, хлопкам по плечу и поцелуям – потребовалось как минимум два коктейля, чтобы он хоть как-то влился в общую беседу. Оставшись с ним наедине на несколько минут, Сара попыталась завязать разговор, но он отвечал настолько неохотно и односложно, что она передумала и сочла его явным невежей. Отчасти она его простила, когда он взглянул на часы, увидел, что уже больше двух ночи, объявил, что устал, поскольку весь день ассистировал в операционной, и, невзирая на протесты новых приятелей – актеров, сказал, что вынужден оставить их предаваться дальнейшим удовольствиям без него.

Еще больше она его простила, когда он, наклонившись к ее уху, прошептал извинения и пригласил ее на ужин, чтобы загладить свои ужасные манеры в этот вечер: «Сразу же, как только сдам эти чертовы выпускные экзамены». Сара порадовалась, что ее коллеги слишком заняты, чтобы подслушивать, – они пытались перещеголять друг друга рассказами об ужасах, которые им довелось испытать во время провинциальных турне. Если бы они слышали предложение Люка, это вызвало бы среди них такое количество подмигиваний, свиста и тычков локтями, что симпатичный доктор выскочил бы наружу со всех ног, теряя тапки.

Две недели спустя Сара и Люк встретились за ужином. Оба имели довольно необычный график работы, оба знали, как сильно зависит от них остальная команда, хотя Сара понимала, что не решает вопросов жизни и смерти в отличие от Люка – и наплевать, каким отчаянно-важным делом по мнению ее коллег-актеров является театр.

Между ними завязалась искренняя дружба, которая определенно начинала переходить в романтические отношения, как вдруг однажды вечером Сара открыла дверь своей маленькой квартирки и увидела на полу телеграмму, извещающую о внезапной болезни сестры и о том, что вдовствующей матери нужна помощь. Долгое путешествие домой перенесло Сару из мягкого лондонского лета в промозглую новозеландскую зиму. Далее последовала смерть сестры, а вскоре после этого – то ужасное, неотвратимое утро ранней весны^[1]. Утро начала войны. Миссис Уорн порадовалась, что Сара теперь дома – вдали от ужасов, с которыми, несомненно, столкнется Лондон, хотя самой Саре ничего не хотелось так сильно, как внести свой вклад в оборону города, который она обожала.

Сара и Люк продолжили общаться на расстоянии – обмениваясь длинными откровенными письмами, полными дружеского тепла и крепнущего взаимопонимания. В переписке Люк оказался гораздо более открытым человеком, чем при личных беседах.

В течение следующего года от Люка пришла лишь пара открыток – он служил в военном госпитале недалеко от линии фронта, и Сара сильно за него беспокоилась, поскольку месяцы тянулись, а новости с каждой неделей становились все мрачнее. Наконец появился проблеск надежды, и Сара, естественно, очень обрадовалась, когда командование сочло, что британский врач, несущий службу в Северной Африке, будет полезнее при сопровождении контингента раненых новозеландских военнослужащих, чем при переводе в Англию. Прибыв на место, он должен отработать шестимесячный срок в больнице, которая занимается пострадавшими на войне. И этой больницей из всех возможных оказалась именно та, где работала Сара!

Первые несколько недель в Маунт-Сигер показались Люку чрезвычайно трудными. Его не пугали рабочая нагрузка, устаревшее оборудование, ветхие корпуса или протекающие крыши, которые преследовали главную медсестру в ночных кошмарах, – все это выглядело пустяками по сравнению с палатками полевого госпиталя, в которых он работал последние месяцы. Он расстраивался из-за того, что не до конца исполнил свой долг. Множество его институтских друзей работали в полевых условиях, большинство коллег-медиков выхаживали раненых солдат на поле боя или оперировали в ужасной обстановке Лондона, Бирмингема, Глазго, когда после ночных налетов пострадавших привозили волна за волной. Люку хотелось быть в гуще событий и приносить пользу. Свой первый месяц в Новой Зеландии он провел в полнейшем унынии, пока Розамунда Фаркуарсон его не встряхнула:

– Прекратите занудствовать, доктор Хьюз!

Люк как раз просматривал свои записи перед обходом палаты и не сразу сообразил, что проворчал что-то вслух насчет «этого проклятого захолустья». Он никак не ожидал подобной реплики от работницы регистратуры – независимо от того, насколько интересной штучкой воображала себя мисс Фаркуарсон.

Никогда не умеющая себя сдерживать, если ей было что сказать, Розамунда поделилась с ним своим мнением по этому поводу:

– Мы все хотим внести свой вклад, но не у каждого получается стать героем просто потому, что он об этом мечтает. Даже у таких, как вы, с вашим чистым белым халатом и лондонским дипломом. Да, вы, вероятно, могли бы приложить руки и где-нибудь в другом месте, но неужели вы думаете, что ваши друзья там, которые выкладываются по полной, осудили бы вас за то, что вы получили передышку? Какими бы они тогда были друзьями? Это не по-товарищески. Забота о раненых бойцах – здесь или где-то еще – это часть общего дела. И кстати, – добавила она, вскинув четко очерченные брови и улыбнувшись тщательно накрашенными губами, – мы, новозеландцы, можем ворчать из-за того, что торчим в этой дыре, когда повсюду полыхает война, но вы скоро поймете, что нам не слишком-то нравится, когда помми^[2] делают то же самое. Некоторые из тех парней в военных палатах сходят с ума от безделья, их так и тянет начистить кому-нибудь морду. На вашем месте я была бы поосторожнее.

Развернувшись на каблуках, совершенно точно не соответствующих уставу, Розамунда продефилировала через больничный двор в такой манере, что несколько выздоравливающих солдат, вышедших подышать на крыльцо первой военной палаты, чрезвычайно оживились. Даже доктору Хьюзу пришлось признать, что этот выговор от мисс Фаркуарсон весьма забавен, особенно с учетом того, как она произнесла слово «помми»: после нескольких лет, проведенных в Лондоне, она решительно нарочито округляла гласные, стараясь избавиться от новозеландского акцента. Более того, приходилось признать, что в ее словах есть рациональное зерно.

Люк принял это к сведению, взял себя в руки и, осознавая, что он теперь главный врач в Маунт-Сигер, отдался работе с упоением, которое чрезвычайно понравилось главной сестре, а сестре Камфот – еще сильнее.

Хотя Сара и не ожидала, что в воюющей Новой Зеландии их отношения будут такими же, как в довоенном Лондоне, она надеялась, что они с Люком продолжат с того места, на котором остановились в письмах. Вспоминая прошлое, она с трудом могла представить их прежнюю беззаботность – несмотря на постоянный стресс Люка из-за учебы. Теперь она иногда задумывалась: не были ли они намеренно слепы, старательно игнорируя растущую напряженность на континенте. Смерть сестры, всепоглощающее горе матери, ужасные новости, которые приходили ежедневно, сломленные солдаты, с которыми она общалась на работе, – молодые люди, крайне редко снимающие маску бравады, – все это больше не позволяло Саре игнорировать очевидное: Люк изменился. Он что-то скрывает от нее, и это вбивает между ними клин.

В приемной хирургического отделения, где его устроили на ночь, мистер Глоссоп озабоченно ерзал на раскладушке – слишком нагретой и слишком неудобной, чтобы уснуть. Да, он видел, как главная сестра, эта в высшей степени благоразумная женщина, положила ключ к себе в карман. Он доверяет этой достойной даме. Но чего стоят подобные меры безопасности в таких ветхих зданиях, как эти: крыши из гофрированного железа дребезжат на ветру, санитарки привычно расставляют ведра, готовясь к надвигающейся буре. В общем, он оставил чертову прорву наличных в сейфе, в надежность которого не верил. По крайней мере, верил недостаточно, чтобы выбросить это из головы. И явно не сможет выбросить до самого утра, ворочаясь без сна на этой раскаленной койке. Он знал, что здесь, в Маунт-Сигер, есть несколько отдельных палат – его двоюродная бабка потребовала себе такую несколько лет назад. Она лежала здесь с какими-то женскими проблемами и подняла адский шум из-за того, что оказалась в одной палате с пожилой женщиной-маори. Бабка вела себя как варвар, вынося мозг и сестрам, и докторам. Но тут молниеносно появилась главная сестра, протараторила свои распоряжения – и что бы вы думали? Отдельную палату выделили почтенной аборигенке, а вовсе не его бабке. После этого старая карга заткнулась и вела себя пристойно. Тем не менее можно было бы рассчитывать, что ему предоставят на ночь отдельную палату. Не то чтобы он один из буйных пациентов-солдат, но просто немного по-свински оставлять его на раскладушке в убогой приемной. И черт побери, здесь слишком жарко! Проклятые жестяные крыши, не годятся ни для людей, ни для скота.

Мистер Глоссоп помнил совершенно правильно. В Маунт-Сигер имелись отдельные боксы – по одному в каждой общей палате, сразу у входа. Чтобы предоставить старому мистеру Брауну необходимое уединение, главная сестра перевела умирающего в отдельный бокс третьей гражданской палаты две недели назад. Теперь она стояла за дверью этого бокса, тихо и торопливо переговариваясь с отцом О’Салливаном. Молодой Сидни Браун последние пятнадцать минут провел внутри, закрывшись наедине с дедом. Главная медсестра уже собиралась постучать в дверь, когда та открылась, и показался Сидни с пепельно-серым лицом.

– С тобой все в порядке, сынок? – участливо спросил отец О’Салливан.

Юноша покачал головой, лицо его выражало страх и замешательство.

– Ох, не знаю, он городит какую-то чушь, я думаю, мне нужно…

Главная сестра взяла инициативу в свои руки:

– Ступайте к мистеру Брауну, отец О’Салливан, а я пока приведу Сидни в чувство. Чашечку чая – или добавить туда немного виски, а, Сидни? В медицинских целях? Пойдемте, я провожу вас на кухню и найду кого-нибудь, кто за вами присмотрит. – Твердой рукой главная медсестра обняла молодого человека за плечи и повела прочь. Задержавшись на крыльце, она обернулась к отцу О’Салливану: – Потом заглянете ко мне, викарий? Сообщите, как дела у мистера Брауна.

Священник и главная сестра обменялись взглядами.

– Да, конечно, мэм.

Когда главная медсестра вернулась в свой кабинет, она обнаружила там ожидающих ее Розамунду Фаркуарсон и сестру Камфот. Лицо мисс Фаркуарсон почти не выражало раскаяния, несмотря на то что она опоздала на смену более чем на два часа, а сестра Камфот выглядела еще более насупленной, чем обычно.

Обе женщины заговорили одновременно:

– Мэм, я требую, чтобы вы немедленно побеседовали с мисс Фаркуарсон!

– Сестра, но дайте же мне объяснить! Я выиграла на скачках, мэм, мне по-настоящему повезло, и я не смогла уйти сразу: пришлось ждать, пока выплатят выигрыш. Я хотела сперва заехать домой и оставить деньги: сто фунтов чертовски много, чтобы таскать с собой всю ночь, – но тогда я опоздала бы еще больше, а мне не хотелось вас подвести, поэтому я сразу…

– Подвести нас? – фыркнула сестра Камфот. – Поздновато же вы задумались о том, как бы нас не подвести!

– Прекратите, обе! – жестом остановила спорщиц главная медсестра. – Сестра Камфот, я была бы очень признательна, если бы вы позаботились о молодом мистере Брауне. Я оставила его на кухне и обещала вернуться, чтобы с ним посидеть, он совершенно потрясен. Приготовьте ему чашку чая, ладно? И вот, – она наклонилась к нижнему ящику стола, – добавьте туда немного этого. Он в шоке.

Глаза Розамунды расширились при виде бутылки виски, которую, как оказалось, главная медсестра держит в своем столе. Сестра Камфот возмутилась, что не входит в число кухонных работниц, которых можно отправить заваривать чай. Это означало, что главная медсестра сердится на нее сильнее, чем на Розамунду, еле сдерживавшую ликование.

Выказав свое недовольство, сестра Камфот зашагала по двору к кухонному блоку. А главная сестра повернулась к Розамунде:

– Сколько вы выиграли, мисс Фаркуарсон?

Удивленная неожиданным вопросом, Розамунда выпалила:

– О, целую сотню, мэм. Сто фунтов. Правда, часть придется отдать людям, у которых я… которые меня выручали, но я все равно на седьмом небе от счастья. Я прошу прощения, что так опоздала и вывела сестру Камфот из себя. Я никого не хотела раздражать, правда. Наверное, я просто еще не привыкла к такой, ну… рутинной работе.

Главная сестра вздохнула.

– Могу себе представить, что для такой молодой женщины, как вы, спасать жизни и поддерживать работоспособность больницы в военное время чрезвычайно скучно. Я предлагаю вам оставить ваш выигрыш здесь. Я спрячу деньги в сейф, и вы сможете их забрать, когда закончится ваша смена. Кроме тех, разумеется, на которые я вас оштрафую за сегодняшнее опоздание и за несколько предыдущих. Как вы считаете, десять фунтов – справедливая цена за сохранение работы?

Большие зеленые глаза Розамунды расширились еще сильнее – неужели начальница действительно угрожает уволить ее, если она не отдаст десятку? Главная сестра ждала, протянув одну руку за деньгами и с ключом от сейфа в другой.

– Я… ну, я… – запинаясь, пробормотала Розамунда.

– Найти сейчас новое место очень трудно, мисс Фаркуарсон, тем паче без рекомендаций. Впрочем, я уверена, где-нибудь на фабриках работа есть. Или в поле – в наши дни многие молодые женщины работают стригалями овец, учитывая нехватку мужских рук.

– Вы не сможете так поступить… – Взволнованное лицо Розамунды стало почти таким же красным, как ее губная помада. – Я думала…

– Думали, что из меня можно вить веревки просто потому, что я не такая скандальная, как Камфот? Тогда вам придется кое-что переосмыслить, юная леди. Давайте начистоту. – Главная медсестра выпрямилась и развернулась к Розамунде. – Вы вели себя отвратительно с самого первого дня, как прибыли к нам. Вы выставили себя круглой дурой в интрижке с Сандерсом. И не делайте такое лицо – я не могла не заметить, что о вас сплетничают все санитарки. И бог весть, что о вас говорят солдаты первой военной палаты, когда остаются одни, если они и на публике не стесняются в выражениях. А сегодня здесь умирает человек. Одинокий, если не считать внука – который, как я теперь выяснила, едва с ним знаком и не хотел навещать его до сегодняшнего вечера, несмотря на несколько просьб. Думаете, у меня есть время на долгие беседы с вами? У вас есть возможность искупить свою вину, принять последствия своих действий и начать все с чистого листа. Я даю вам последний шанс.

Главная медсестра говорила ровно и спокойно, но слова ее ранили гораздо глубже, чем выкрики сестры Камфот. Розамунда попыталась ответить, но, открыв рот, поняла, что у нее нет слов, чтобы выразить свое потрясение. Главная сестра удовлетворенно кивнула.

– Оставьте выигрыш у меня, я запру деньги в сейфе, а утром, когда закончится ваша смена, вы сможете забрать свои девяносто фунтов. – Начальница сделала ударение на слове «девяносто», чтобы Розамунда не сомневалась – она выполнит свою угрозу.

Розамунда щелчком открыла бумажник, бросила пачку банкнот на стол главной сестры и пулей выскочила из кабинета. Будь она в состоянии хлопнуть за собой дверью – она бы хлопнула, но налетевший теплый ветер сделал это за нее, сотрясая весь офис своей силой.

Опустившись в кресло, главная медсестра уставилась на свои записи, на ключ в руке и на аккуратную стопку неоплаченных счетов на столе. Маленький кабинет вновь содрогнулся, когда следующий порыв ветра ударил по тонким дощатым стенам. Вспышка молнии на мгновение осветила небо за окном без штор, за ней последовал сильнейший раскат грома, и наконец хлынул ливень. Главная сестра откинулась на спинку потертого кожаного кресла и кивнула своим мыслям. По крайней мере, дождь на какое-то время избавит ее от посетителей.

Глава 6

У обитателя отдельного бокса в первой военной палате тоже выдался трудный вечер. Он уже некоторое время пытался сесть за письмо, которое следовало бы написать давно, но, хоть убей, не мог заставить себя взяться за перо. В предыдущие вечера это ему тоже не удавалось. Возможно, сегодня его сбивала яростная дробь дождя по железной крыше и ступеням крыльца, но он боялся, что такая неспособность выразить себя на бумаге – симптом более глубокого недомогания. Возможно, это от тоски по дому.

«Моя дражайшая Трой», – начал он вновь.

Взглянул на страницу, зачеркнул эти три слова и взял чистый лист бумаги.

«Дорогая Трой!»

Покачав головой, положил перед собой третий лист и попытался еще раз:

«Моя дорогая!»

И опять запнулся.

– Ты полный болван, Аллейн! – прошептал он сам себе, осознавая, что всего в нескольких футах от него палата, полная людей. Лишь тонкая перегородка отделяет ее от маленького бокса, предоставленного ему в качестве «штаба операции». – Трой далеко не дура, – продолжал он. – Она прекрасно понимает, что с твоей работой многое вообще нельзя рассказывать – это помимо того, что ты затрудняешься сказать лично, не говоря уж о бумаге. Бог знает, когда письмо вообще дойдет до нее. Просто напиши эти слова, тупой идиот!

Он не мог. Мешал то ли непрекращающийся дождь, убивающий всякую возможность сосредоточиться, то ли ощущение присутствия нескольких десятков человек за тонкой стенкой – мало кто из них спал, всех терзали свои заботы, все тосковали по своим близким. Аллейн понял, что ничего не получится.

Он отошел от маленького столика, служившего конторкой, и потянулся. Затем взял трубку и раскурил, на мгновение зажав спичку в длинных тонких пальцах. При свете спички и прикрученной настольной лампы инспектор увидел свое отражение в окне – высокий мужчина с приподнятой бровью, который тут же нахмурился. Он почесал нос, вздохнул и приоткрыл окно пошире, смещая отражение в сторону и впуская аромат мокрых роз, которыми была усыпана вся больница. Розы хотя бы радовались дождю. Впрочем, по большому счету, радовался и сам Аллейн: из-за невыносимой жары он отвратительно спал на прошлой неделе, а секретность его задания в Маунт-Сигер подразумевала, что сидеть в закрытом боксе в ожидании указаний от начальства придется почти все время с тех пор, как он прибыл сюда под покровом темноты неделю назад.

Причина его приезда была известна здесь только троим: самому Аллейну, председателю больничного правления – старому надежному другу самого главного человека в новозеландской полиции, – и единственному контактному лицу в больнице. Главная сестра, похоже, купилась на историю о том, что Аллейн – английский кузен председателя, писатель, собирающий местный фольклор, отрезанный от дома войной и страдающий от редкого нервного расстройства, которому подвержены только самые современные люди искусства, да и то лишь те, которые имеют независимый постоянный доход. Ей было сказано, что ему необходим отдых и покой, – их он и получил, в той мере, в которой позволяло присутствие под боком солдат из первой военной палаты. Он провел здесь всю прошлую неделю, прислушиваясь к разговорам за перегородкой, отмечая движение снаружи через боковое окно и окошко поменьше, которое выходило на крыльцо и позволяло наблюдать за двором, а также изучая заметки и наблюдения, переданные ему доверенным человеком. Пока не наблюдалось никакого развития ситуации, о котором стоило бы доложить начальству; да и Трой, в общем-то, писать было не о чем.

Аллейн взглянул на дорожный будильник на столике – почти четверть одиннадцатого. Бормотание и приглушенный хохот солдат за стенкой скоро стихнут. Он вновь сел за стол, взял чистый лист бумаги и попробовал еще раз:

«Дорогой Фокс!

Как ты уже, вероятно, догадался, мой проницательный друг, я благополучно прибыл в Новую Зеландию. И приступил к работе в Окленде, где меня весьма тепло встретили сотрудники полиции этого прекрасного города. Думаю, ты поймешь, если я признаюсь, что обрадовался, вскоре оказавшись вдали от их чрезмерного энтузиазма: когда дело раскрыли (более подробно об этом в другой раз), меня почти сразу же перевели из вышеуказанного города в совершенно другую часть этой удивительной страны. Разумеется, я не могу разглашать, куда именно, но достаточно сказать, что, если бы мне дали возможность хорошенько осмотреться, я вернулся бы к вам с историями о великолепных пейзажах и грандиозных ландшафтах. Местные, естественно, обеспокоены обстановкой за океаном. Надо признать, в Лондоне мы привыкли думать, что этим землям на краю света ничто не угрожает, но, хотя их города и не затронуты войной, люди – совсем другое дело. Великое множество сыновей отправились исполнять свой долг перед королем и Родиной, и слишком многие не вернулись. А состояние возвратившихся зачастую совсем не то, в котором они уходили. В обществе царит некая смесь тревоги за «дом», как многие до сих пор называют Англию, понятной озабоченности судьбой местных молодых мужчин и ощутимого страха, что Япония с каждым днем подбирается все ближе.

Должен сказать, похоже, их опасения верны: как выяснилось, мое начальство придерживается той же точки зрения, и не без оснований. Поэтому мне придется проторчать здесь еще какое-то время. Остается надеяться, что Трой проявит такое же понимание, как и наш милейший Скотленд-Ярд.

Помимо личных переживаний из-за столь долгой оторванности от дома, признаюсь, мысль встретить еще одно Рождество в разгар лета кажется мне довольно абсурдной, какие бы необыкновенные пейзажи меня здесь ни окружали. Боюсь, мне никогда не свыкнуться с образом старого доброго святого Ника в белом крикетном костюме. Но такие уж настали времена, братец Лис: вся планета сошла с ума.

Не буду подробно описывать нынешнюю обитель, скажу лишь, что благодаря своим легендарным навыкам быстро определил, что как минимум двое солдат крутят с сотрудницами романы – которые, в общем-то, протекают не слишком гладко. Я также отметил известную степень скуки и недовольства со стороны крепких парней, очутившихся в палате вместо привычной казармы. У здешней главной сестры весьма современный подход к выздоравливающим: им предоставляются широкие возможности бродить по территории, играть в карты и настольные игры, читать сколько угодно – здесь неплохая библиотека. Она утверждает, что таким образом, не думая о травмах и болезнях, они восстановятся гораздо быстрее, чем при обычном постельном режиме.

Вполне возможно, что она права: в конце концов, эти парни очень молоды, а юные головы легко переносят удары судьбы. Многие из них добровольцы, которые сразу же записались в армию, – фанатичные и готовые принять худшее из всего, что может обрушить на них Гитлер. Самым юным из них пришлось ускоренно взрослеть – несомненно, они повидали многие ужасы сродни тем, которые мы с тобой никогда не сможем забыть. Товарищеские узы между ними крепки настолько, насколько это возможно. Однако здесь, в тылу, они ведут себя так, словно самая большая их проблема – это чрезмерно строгий режим, чересчур высокая стоимость пинты пива или слишком строптивая подружка. Будто все, что они пережили, было всего лишь сном. Что за несгибаемое существо – человек, а, Фокс?

Итак, я заканчиваю свое послание тем, с чего начал, не имея права сообщить тебе ни свое точное местоположение, ни причину, по которой я здесь, ни то, перед кем я отчитываюсь. Надеюсь, к тому времени, когда ты его получишь, зимние ночи станут короче, а вечера – длиннее. В каком бы мире мы ни оказались, когда эта война наконец завершится, я не сомневаюсь, что длинная рука закона потребуется всегда и мы всегда будем при деле».

Поставив подпись, Аллейн аккуратным почерком вывел адрес на конверте. Раз уж он не способен начать то письмо, которое давно пора написать, то, по крайней мере, чертовски хорошо поработал над этим.

Взглянув на будильник в третий раз за час, Аллейн отметил, что время бежит не быстрее, чем вчера вечером или позавчера, и достал папку с заметками из портфеля с кодовым замком. Нашел страницы, которые заставили его задуматься, когда он впервые получил материалы, и перечитал их еще раз.

В начале сентября местные службы, контролирующие радиоэфир, перехватили искаженное сообщение. Сперва показалось, что оно не зашифровано – просто отправлено в пустоту, возможно, юным радиолюбителем, в надежде, что кто-нибудь откликнется. Только когда сообщение было перехвачено во второй раз, а затем и в третий – каждый раз на другой частоте, – об этом по цепочке доложили начальству. Когда информация дошла до контрразведки, там быстро связали время отправления сообщений с краткими появлениями японской подводной лодки близ восточного побережья. Вражеская субмарина была замечена дважды – в первый раз с достоверным подтверждением, во второй с меньшей уверенностью, но когда стало ясно, что наблюдения совпадают с отправкой второго и третьего сообщений, даже неподтвержденное появление лодки восприняли всерьез. С этого момента потребовалось совсем немного времени, чтобы разгадать шифр. Сама информация в сообщениях не имела большого значения, поскольку там говорилось о присутствии военных в больнице Маунт-Сигер, что не являлось военной тайной, а подводная лодка уже скрылась среди волн. Однако сочетание сообщений и двух наблюдений высокопоставленные лица в Веллингтоне сочли достаточно серьезным основанием, чтобы отправить инспектора Аллейна в Маунт-Сигер – собирать всю возможную информацию как от местных жителей, так и от пациентов.

И Аллейн, и его начальство вполне понимали, что, возможно, ищут ветра в поле: подводную лодку не видели уже более пяти недель, никаких закодированных сообщений больше не перехватывали, а то место, где засел инспектор, – простая сельская больница с набором армейских офисов, и, помимо вечных человеческих драм, к которым склонна любая группа людей, докладывать пока было не о чем. До вчерашнего дня – когда доверенное лицо Аллейна в больнице доставило последнюю опечатанную папку.

Перехватили новое сообщение, закодированное по-другому. Не все удалось расшифровать, но теперь предполагалось, что речь идет о серии координат, которые должны передать под утро в ночь летнего солнцестояния. Не было ни информации о том, к чему могут относиться эти координаты, ни четкого представления о возможном получателе сообщений, как и прежде, но из-за обозначенного времени Аллейн весь вчерашний день и большую часть прошлого вечера провел в состоянии боевой готовности, а когда наступила ночь летнего солнцестояния, он ни на шаг не приблизился к пониманию, кого или что он ищет. Все это чрезвычайно обескураживало.

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам^[3]… – пробормотал Аллейн себе под нос. Конец фразы утонул в оглушительном раскате грома с одновременной вспышкой молнии, осветившей двор за окном, а затем ливень хлынул еще сильнее. Грохот по крыше стал совсем невыносимым. Аллейн счел, что сейчас не способен к рациональному мышлению, и забрался в постель. Если уж приходится изображать больного, то нужно достоверно играть роль. Заснуть при таком шуме не получится, но он хотя бы сможет полежать и почитать.

Через двадцать минут старший детектив-инспектор Родерик Аллейн из Скотленд-Ярда радостно бродил по окаянной вересковой пустоши вместе с королем Лиром, а ветер, дождь и гром снаружи создавали замечательную убаюкивающую атмосферу.

Глава 7

В отдельном боксе третьей гражданской палаты тем временем разыгрывалась другая драма, которая подходила к своему финалу. Молодой Сидни Браун достаточно взял себя в руки, чтобы вернуться к постели деда, и маленькая дежурная медсестра благоразумно удалилась, предоставив им должное уединение.

Сорок пять минут спустя, когда сестра Камфот пришла проведать Сидни, она обнаружила его вцепившимся в подушку, прижатую к груди, – молодой человек в ужасе смотрел на неподвижного старика, уже остывающего в своей постели. Отец О’Салливан тихо молился рядом, а дежурная медсестра молча ожидала распоряжений сестры Камфот. Сидни старательно силился не показать отвращения от того, что впервые в жизни сидит рядом с мертвым телом, но ему это не удавалось.

Доктор Хьюз хорошо знал, что у медсестер свое понимание, как действовать в таких случаях, поэтому тоже молча ждал, пока пожилая сестра заговорит. По истечении минуты молчания, количество секунд в которой за долгие годы было выверено сестрой Камфот до совершенства, та начала распоряжаться, не пытаясь понизить голос или смягчить свой обычный резкий тон:

– Доктор Хьюз, подождите здесь, я возьму необходимые документы и скоро вернусь к вам. Заодно по пути в регистратуру загляну к главной сестре и сообщу о случившемся.

Доктор Хьюз вызвался лично сходить за документами, но его опередил отец О’Салливан, вскочивший с жесткого деревянного стула у изголовья:

– Зачем же отвлекаться, я сам предупрежу главную сестру. У вас полно дел. Я зайду к ней прямо сейчас.

Он вышел из тесной одноместной палаты, прежде чем сестра Камфот успела возразить, что для нее более привычно сообщать такого рода вести и викарию лучше остаться со скорбящим внуком. Ее следующие слова, обращенные к Сидни, были еще более резкими – под стать ее хмурому взгляду:

– Мистер Браун, если вы не против пойти с дежурной медсестрой, она найдет вам место, где вы сможете отдохнуть до утра.

– Что? Отдохнуть? Нет-нет, спасибо, сестра, я не могу оставаться… – Он покачал головой. – Я имею в виду – мне нужно идти, у меня дела.

Голос Сидни Брауна звучал так, словно он в любой момент мог броситься бежать, и сестра Камфот немедленно это пресекла:

– Боюсь, ничего не получится, мистер Браун. Следующий рейс автобуса только в шесть часов утра, да и то если позволит состояние дороги. Честно говоря, я очень удивлюсь, если кто-нибудь сможет завтра покинуть Маунт-Сигер. Бури вроде сегодняшней имеют дурную привычку вызывать сильные наводнения, когда пользоваться мостом слишком опасно. Это будет не первый раз, когда мы останемся отрезанными рекой, и я уверена, что не последний. Сестра, вы проводите мистера Брауна?

Потрясенный Сидни на нетвердых ногах поднялся со стула, теребя воротничок и манжеты, словно собирался вступить в спор. Но, увидев решимость в глазах сестры Камфот, последовал за дежурной, шаркая ногами по гладкому полу и продолжая обнимать подушку – словно ребенок плюшевого мишку.

Сестра Камфот хмуро смотрела ему вслед:

– Глупый парень, не понимает, что ему хотят сделать как лучше.

Доктора Хьюза давно уже не удивляла бесцеремонность сестры Камфот. На нее можно было положиться в любой ситуации – там, где сам он мямлил бы или уговаривал, она справлялась без лишней осторожности и дипломатии. В который раз он отметил, что такой подход на самом деле гораздо действеннее.

Маленькая медсестра, которая казалась такой же неопытной по отношению к смерти, как и Сидни Браун, приняв поручение, стала воплощением деловитости – как, несомненно, и рассчитывала сестра Камфот, в то время как отец О’Салливан удалился с нехарактерным для него видом подчеркнутого благочестия. Собственно, он гораздо больше напоминал себя обычного – человека, которого Розамунда Фаркуарсон однажды едко, но метко описала как «банковского клерка, каким-то образом оказавшегося в сутане священника и вынужденного читать проповеди».

Когда все разошлись, сестра Камфот повернулась к доктору Хьюзу:

– Я пришлю Уилла Келли прибрать тело и отвезти в морг. Нечего тянуть – в такой жаре оно долго не пролежит. – Она бесшумно развернулась и вышла.

Оставшись наедине с мертвецом, доктор Хьюз вздрогнул и повернулся к койке спиной. За последние два года он видел слишком много смертей, и теперь даже умерший от естественных причин старик его беспокоил. Доктор попытался выровнять дыхание, сжав кулаки, чтобы унять дрожь в руках, но это было бесполезно: вид мертвого человека вернул его в разгар битвы, в зловоние войны, к окровавленным и покалеченным парням, взывающим о помощи. Эти крики наполняли его сны, перемежаясь с ужасной тишиной смерти – тишиной, которая будила его всякий раз, когда он пытался заснуть. Доктор почти потерял сознание, у него сильно закружилась голова, и, вновь повернувшись к кровати, он схватился за поручень в изножье, чтобы не упасть. Он заставил себя открыть глаза. Вот он, в комнате старика. Да, здесь труп. Да, этот человек умер, но он был стар. С ним не случилось ничего ужасного, его жизнь не оборвалась в расцвете сил.

Стоя лицом к комнате, он огляделся по сторонам, цепляясь взглядом за облупившуюся краску на оконной раме, за ведро, в которое падали крупные капли дождя. Он знал, что новозеландцам приходится нелегко: отправка такого количества здоровых молодых мужчин сильно подорвала тыловое хозяйство. Еще только вступив в должность, он без задней мысли заметил, что театр военных действий находится далеко от этих мест, на что главная сестра отреагировала незамедлительно:

– Здесь, в Новой Зеландии, нам хватает всего, чтобы позаботиться о себе, и мы благодарны за это. Но нам больно, когда наши парни уходят, а мы провожаем лучших. То же самое мы чувствовали во время Первой мировой. Каждый может напрягать все силы еще долго, прежде чем сломается.

Доктор Хьюз отдавал себе отчет, что целое поколение мужчин, не вернувшихся с прошлой войны, и нынешняя потеря сильных молодых людей сказались на духе нации, а также на ее экономике. Он сам испытывал проблемы с деньгами и понимал, насколько изнурительной может быть необходимость считать каждый пенни. Он вырос в самой обыкновенной семье и все время, пока учился в медицинском институте, жил на стипендию.

Тем не менее денежные затруднения выглядели пустяком по сравнению с кошмарами, которые теперь мучили его регулярно. Он брал ночные смены в попытках избежать снов, но они бывали еще более страшными, когда приходили при свете дня, а единственного человека, которому он доверился, эти кошмары напугали едва ли не сильнее, чем его самого. Когда Люк попытался объяснить Саре, почему он боится спать, опасаясь того, что может увидеть, он заметил беспокойство, даже шок в ее глазах, сбивчиво рассказывая о ходячих раненых в своих снах. Слова, которые она в конце концов произнесла, должны были его утешить, она пыталась понять, но он не сомневался, что сказал слишком много. Он испугался, что теперь она сочтет его трусом, и в результате вовсе закрылся от нее. Люк понимал, что она, вероятно, расстроена тем, что он ее избегает. Сара – милая девушка, заслуживающая кого-то лучшего, чем он, и следовало бы сказать ей об этом. Он застонал про себя, слишком хорошо зная, что снаружи жизнь некоторых людей может казаться благополучной, но внутри у них царят смятение и расстройство.

Взять, к примеру, молодого Сидни Брауна. Всего двадцать один год, он вот-вот унаследует ферму своего деда – всю до последнего гвоздя. И что-то не выглядит от этого счастливым. Похоже, его не слишком-то расстроило бы, если бы все хозяйство перешло к посторонним людям.

– Дело в том, что я не горю желанием быть фермером, вот какая штука, – пояснил Сидни шепотом поверх кровати старика, когда Люк зашел проведать мистера Брауна. – Я хочу стать инженером, чтобы в моей жизни происходило хоть что-то интересное. Я вообще никогда не хотел иметь ферму и не собираюсь торчать здесь в глуши. Продам ее как можно быстрее и уеду.

Эти размышления Люка о непредсказуемости судьбы наконец были прерваны долгожданным появлением Уилла Келли, ночного дежурного санитара. В «Бридж-отеле» Келли славился способностью поглощать бесчисленные галлоны лимонного пива шанди, своего любимого напитка, без всякого видимого эффекта. Но стоило добавить туда хоть капельку виски, рома или бренди – Келли не отличался привередливостью, – он в мгновение ока напивался как сапожник и становился в два раза глупее.

– А, молодой доктор, вы тут собственной персоной? Вам тоже доброго вечера.

Келли с грохотом ввалился в отдельный бокс и затормозил шумным, но эффективным способом – с размаху подкатив свою древнюю тележку вплотную к койке. Он тут же принялся за работу, откинув покрывало со старого мистера Брауна и расправляя мешок, куда собирался поместить покойного. Работая, он тихо напевал:

– «Отец твой спит на дне морском, кораллом стали кости в нем…» – Прервавшись, Келли взглянул на ошеломленное лицо Люка: – Да вы не волнуйтесь. Вы не виноваты в смерти этого старика. Всему причиной время. Вы ничего не смогли бы сделать, чтобы его спасти, не терзайте себя.

– Я понимаю это, конечно, понимаю. Просто пришло его время. Тут был его внук, старик хотел увидеться с Сидни, – сообщил доктор. – Просто мы все думали, что ради парня он уцепится за жизнь.

– Что ж, так бывает с умирающими: цепляются, когда ждешь, что они уйдут, и отбрасывают тапки, когда должны цепляться. Никогда не знаешь наверняка. Хитрые они, эти умирающие. Парню еще повезло находиться здесь, когда его дед отошел к праотцам. Чаще всего родственники околачиваются возле койки часами или днями, ожидая последних слов, последнего вздоха. А как только выходят выпить чашечку чая – вот оно, пожалуйста, человек покидает этот бренный мир. Я думаю, они предпочитают уходить в одиночестве. Да, так что этот Сидни еще везунчик. Ладно, старина, давай-ка займемся тобой. – Келли вернулся к трупу и стал запихивать его в мешок.

Люк нахмурился и отступил на несколько шагов, стремясь поскорее избавиться от этого зрелища.

– Мне пора идти, главная медсестра подготовила все документы, надо их подписать.

– Со смертью и налогами всегда так. Приходишь к ним в офис, они суют тебе бумаги и говорят: подписывай! Всегда хотят, чтобы у смерти было имя, а твое имя ничуть не хуже любого другого, когда ты ставишь внизу свои завитушки.

На этом Уилл Келли наконец закончил борьбу с телом старого мистера Брауна, застегнул мешок, перекатил упакованный труп на тележку и вытолкал из комнаты. Люк слышал, как он катит ее по двору в направлении морга, притаившегося поодаль от ряда палат, и горланит песню:

– «Два перла там, где взор сиял, он не исчез и не пропал, но пышно, чудно превращен в сокровища морские он…»^[4]

Приходилось признать, что у Келли бархатный баритон и интересный репертуар.

Выходя из отдельного бокса, Люк выключил верхний свет, отметив, каким особенно пустым кажется помещение после того, как отсюда убрали мертвеца, – будто смерть присутствует здесь сама по себе. Доктор сделал глубокий вдох и заставил себя вернуться к реальности. Он больше не в полевом госпитале, его не окружают жара, грязь и мухи! Он здесь, в Маунт-Сигер. Когда ужасные образы исчезли из его сознания, он взглянул через двор на транспортный отдел. Там горел приглушенный свет. Очень хорошо. Он подпишет бумаги старого мистера Брауна, а затем отправится к Саре и поговорит с ней.

Он еще раз глубоко вздохнул, расправил плечи и пересек двор.

Глава 8

Мистер Глоссоп, неловко ворочаясь на койке в приемной, наконец решил, что с него хватит. Сейчас ему следовало бы уже быть дома, в своем уютном маленьком коттедже, и слушать дробь дождя за окном – яблони и большой грецкий орех в саду наслаждаются живительной влагой, впереди крепкий ночной сон с осознанием, что работа выполнена и выполнена хорошо. Но нет, не сегодня. Он чувствовал: что-то не так. Не только из-за дождя, и не из-за жары, по-прежнему сильной, несмотря на потоки воды с неба. Он желал убедиться, что деньги в сохранности. Если потребуется, он перетащит эту чертову раскладушку, чтобы спать рядом с сейфом. Никто не сможет сказать, что Джонти Глоссоп недобросовестно относится к своим обязанностям.

Он не участвовал в прошлой войне, поскольку был слишком молод, и, хотя теперь формально еще не слишком состарился, его отправили домой, когда он заявился с документами записываться в армию, – сказали, что ему нужно привести себя в форму. Возмутительно – он в расцвете лет, а они утверждают, что он не годится для службы! Это задевало даже сейчас, но Джонти не из тех, кто таит обиду. Он нашел высокооплачиваемую работу, погрузился в нее с головой и доказал, что может выполнять ее хорошо, несмотря на все проблемы с фургоном, еженедельную спешку, чтобы успеть объехать всех, и постоянные задержки в одном из пунктов назначения, – как будто другим не нужны деньги! Что ж, завтра он постарается выдать оставшуюся зарплату и, без сомнения, падет замертво от трудов.

Рубашка мистера Глоссопа промокла от пота, когда ему наконец удалось свернуть громоздкую раскладушку до переносимого состояния. Прежде чем покинуть приемную, он постарался стереть пот хотя бы с лица, чтобы предстать перед главной сестрой в лучшем виде, – возможно, она чересчур строга, но, несомненно, милая женщина. Она на несколько лет старше его, но ему всегда нравились женщины постарше, никто из этих взбалмошных юных девиц его не привлекал: слишком много умничают и только и думают, как бы поскорей выскочить замуж.

Стоя на крыльце хирургического отделения, он оглядел двор. Дождь лил как из ведра, однако, если не принимать во внимание сильный ветер с гор, снаружи было не так шумно, как под крышей из гофрированного железа, – капли мягко барабанили по асфальту, от которого исходил влажный жар и приторный запах мокрого теплого гудрона. Мистер Глоссоп уже собирался спуститься по ступенькам и выйти из-под прикрытия двери, когда возле второй военной палаты в темноте мелькнуло белое пятно. Радуясь, что погасил свет в приемной, он вгляделся вперед. Ночью и под дождем было трудно судить, но ему показалось, что он различил крупную фигуру в белой униформе и с развевающейся вуалью, торопливо шагающую к кабинету главной сестры. Она остановилась у двери, подождала несколько секунд, а затем поспешила скрыться с дождя в первой военной палате. Ну и хорошо – он не имел ничего против того, чтобы объяснить свое беспокойство главной сестре, но ему вовсе не хотелось убеждать эту старую ведьму Камфот, что она здесь не единственная, кто серьезно относится к своей работе. Сделав несколько шагов во двор, он увидел, что на крыльце третьей гражданской палаты вспыхнул свет, и тут же нырнул в дверной проем хирургии. Осторожно выглянув наружу, он вновь увидел фигуру – предположительно, викария, судя по темной одежде. Тот тоже направлялся к кабинету главной сестры. Короткая вспышка света – и он исчез внутри. Значит, главная определенно на месте. Возможно, она выйдет вместе с викарием, подумал мистер Глоссоп: нужно исполнить все формальности, если старик умер. Вскоре после этого он заметил силуэт еще одного человека, появившегося возле двери кабинета, а затем, после короткой паузы, зашагавшего прочь. Наверное, это тот туповатый ночной санитар – главная сестра поступила мудро, не открыв ему дверь. Глоссоп нахмурился: ему оставалось либо вернуться в приемную, либо подождать еще немного на ступеньках в надежде, что ситуация прояснится. Он сосредоточенно задумался об интересующей его женщине. Главная сестра – человек занятой, она не станет долго сидеть в кабинете с викарием, у нее много дел. Затем он заметил еще одну фигуру, вышедшую во двор из палаты, – без сомнения, молодого врача.

Все эти хождения туда-сюда под дождем наверняка означают, что старик приказал долго жить, рассудил мистер Глоссоп, шмыгнув своим картофелеобразным носом, с которого стекали крупные капли. Он позволил себе мимолетную улыбку, когда из двери главной сестры вновь упал свет и вышел викарий – ну точно, они с главной сестрой идут разбираться с телом старика. В этот момент раздался оглушительный раскат грома, прямо над больницей сверкнула молния, и Джонти Глоссоп, который ни единой живой душе и даже самому себе не признался бы, что страх перед грозой – это одна из причин, по которой ему не нравится спать одному в приемной, кинулся обратно в хирургический блок, зажал уши руками и крепко зажмурился. Он открыл глаза лишь после того, как раздался еще один продолжительный раскат грома и полыхнула очередная молния – яркий свет пробился даже сквозь сомкнутые веки.

Когда он вновь оглядел двор, там больше никого не было. Главная сестра, видимо, вернулась в третью гражданскую палату с викарием и доктором, оформлять документы на старика – у смерти свой регламент. Хорошо, это даст ему время устроиться перед сейфом, возможно, даже притвориться опоссумом и сделать вид, что спит, когда главная сестра вернется. Не отправит же она его под дождем в ту ужасную приемную, если услышит, как он храпит!

Так низко опустив голову, что капли дождя стекали по сальным кудрям на его морщинистый лоб, мистер Глоссоп пересек темный двор. Подойдя к офису главной сестры, он вежливо постучал в дверь. Возможно, они передумали выходить под ливень, когда он зажмурился. Ему не хотелось показаться невоспитанным. Он постучал еще раз и, убедившись, что в кабинете никого нет, дернул за ручку. К его безмерной радости, дверь открылась. Мистер Глоссоп смешно встряхнул плечами – со своим огромным животом и длинными кудрями он чрезвычайно напоминал мокрого бульдога, который зачем-то обзавелся прической пуделя, – затем втащил громоздкую раскладушку и свое грузное тело внутрь и закрыл за собой дверь. Он улыбался, разговаривая сам с собой, как привык делать во время долгих поездок по равнинам в перерывах между выдачей жалованья:

– Ну что, Джонти Глоссоп, пора приступать к делу. Устанавливай эту раскладушку и постарайся произвести на хозяйку впечатление Спящей Красавицы к ее возвращению. Когда она покончит с бумагами старика и отделается от викария и этого тупого как пробка санитара, не говоря уж о промокшем докторишке-помми, – возможно, она даже разбудит тебя поцелуем в щеку от радости, что в ее кабинете завелся хоть кто-то с толикой здравого смысла.

Глоссоп все еще возился с раскладушкой, когда сквозь шум дождя услышал женский голос. Он застыл как вкопанный, испугавшись, что это вернулась главная сестра, а он не успел залечь в постель. Хотя голос звучал по-другому: тоньше, моложе и определенно более взволнованно, чем можно ожидать от этой царственной особы. Глоссоп не назвал бы себя любителем подслушивать, но признанным фактом было то, что общество дам он предпочитал компании своих собратьев-мужчин. Это являлось одной из причин, по которым он с удовольствием взялся за развоз заработной платы, добровольно став кассиром на колесах, когда молодые, спортивные парни, более подходящие для такой работы, ушли на фронт. Похоже, правительство, которое объявило его негодным к действительной службе, ничуть не возражало против того, чтобы он стал мишенью для грабителей с большой дороги. Коллеги по бухгалтерии считали его одновременно и храбрым, и слегка сумасшедшим, раз он отказался от уютной работы с девяти до пяти и персонального письменного стола, но никто из них не предполагал, что он доставляет деньги сразу в четыре больницы, три школы и на два секретных военных завода. Во всех этих учреждениях, кроме одного, имелась либо молодая дама, хорошо разбирающаяся в цифрах – будто это самое интересное в женщине, – либо пожилая, охотно слушающая его дорожные истории. Когда кто-нибудь из них предлагал Глоссопу чашечку чая после долгой дороги, он не отказывался и от свежей булочки и приятной беседы в придачу, прежде чем вновь отправиться в путь в одиночестве.

Несмотря на желание поскорей прилечь, Глоссоп не удержался и наклонился ближе к тонкой дощатой стене, вслушиваясь в женский голос. Из-за ветра и дождя точный смысл слов ускользал, но молодая дама явно была расстроена и перешла на повышенный тон. Глоссоп напрягся, желая понять, что именно она говорит и кому, однако поднявшийся в центре двора вихрь закружился над офисом с такой силой, что он не мог разобрать – доносятся голоса из транспортного отдела или регистратуры, мимо которой он шел сюда. Он уловил отрывистые окончания фраз, которые звучали так, будто эта девушка одна из тех, которые побывали в Лондоне или Париже и, вернувшись домой в Новую Зеландию, решили: все должны знать, что она путешественница, а не просто очередная деревенская девчонка, ищущая счастья с милым на участке в четверть акра, и ничего более. С такими девушками Глоссоп предпочитал не иметь никаких дел. Закрепляя последнюю ножку раскладушки, он кивал сам себе – пусть ему иногда становится одиноко, но у одиночества есть свои плюсы.

То ли от осознания этих плюсов, то ли из-за того, что час стоял уже поздний – больше одиннадцати, а мистер Глоссоп привык рано вставать и рано ложиться даже летними вечерами, его толстые пальцы проявили неожиданную ловкость. Щелк-щелк – и вот раскладушка уже стоит собранная.

Наконец-то он сможет улечься на старый брезент – сырость его больше не волновала. Мистер Глоссоп с удовольствием отдался в объятия силы тяжести, ткань под ним натянулась, задрожала, но выдержала. Спорящие голоса стихли, даже дождь, казалось, слегка унялся – а возможно, Глоссоп так привык к его шуму, что больше не замечал. Он почувствовал, что расслабился впервые после того проклятого прокола колеса сегодня днем.

Он понимал, что может вызвать гнев хозяйки, когда та вернется, но надеялся, что она и викарий провозятся там еще какое-то время. Он прекрасно сможет выспаться и здесь, расположившись между дверью и сейфом. Все, что ему нужно, – сорок раз моргнуть. Так же просто, как дождь.

Глоссоп усмехнулся этой абсурдной поговорке – учитывая погоду и жестяное ведро, в которое менее чем в двух футах от его носа падали тяжелые капли. Он протянул руку к сейфу и попробовал пошатнуть, чтобы убедиться – это и есть тот надежный страж, который так необходим в данный момент. К его замешательству, сейф слегка подался под рукой. Он вновь поднял и опустил руку, и сейф вновь качнулся. Мистер Глоссоп открыл глаза. Раскладушка заскрипела, когда он приподнялся на локтях и уставился на сейф. На этот раз мистер Глоссоп ударил мясистой ладонью по боковой стороне тяжелого железного ящика. Словно подтверждая его худшие опасения, раздался тихий щелчок. Дверца сейфа распахнулась.

Там было пусто. Несомненно и ужасающе пусто.

Глоссопа бросило одновременно и в жар, и в холод. Он издал сдавленный хрип, переходящий в горловой рев, скатился с койки и на коленях пополз к выходу. Сорвав дверь с петель, он заорал на весь двор, сквозь дождь и ветер:

– Воры!! Грабеж! Сейф! Воры! Караул! Воры! Не-е-ет!

В первой и второй военных палатах загорелся свет. Гражданским потребовалось немного больше времени. Дверь в транспортный отдел распахнулась, и оттуда выскочила Сара Уорн, за которой сразу же выбежал доктор Хьюз. С другой стороны от офиса главной медсестры открылась дверь регистратуры, и на порог выбежала Розамунда Фаркуарсон, тщательно оберегая от дождя новое платье и красивую прическу и зорко следя, не видит ли кто, как из-за ее спины крадучись выбежал Морис Сандерс, торопясь в палату. Его товарищи высыпали наружу и ошеломленно смотрели на дородного краснолицего мужчину, стоящего на коленях возле двери в кабинет главной сестры и орущего что-то о разбойниках с большой дороги.

Глава 9

– Мистер Глоссоп! – Сестре Камфот удалось добиться впечатляющего результата всего парой слов, произнесенных почти шепотом, леденящим и властным.

Мистер Глоссоп поумерил тон своих воплей о «ворюгах» и «ограблении», но не прекратил их совсем. Покачав головой, сестра пересекла двор, не обращая внимания на дождь, и под одобрительные возгласы пациентов, к этому времени столпившихся уже возле каждой палаты, на верандах, крылечках и у окон, подняла Глоссопа с колен, крепко схватив за плечи.

– Возьмите себя в руки, вы же мужчина! – прошипела она. – Посмотрите на себя и не устраивайте сцен! Здесь множество тяжело больных людей, один джентльмен только что умер, а вы воете перед кабинетом главной медсестры, как нечистая сила! Что случилось, черт побери?

При упоминании главной сестры Глоссоп, казалось, чуть пришел в себя. На нетвердых ногах он попятился обратно в кабинет, увлекая сестру Камфот за собой – чтобы продемонстрировать ей зияющую пасть пустого сейфа. Ее крепкая фигура заслонила дверной проем – персоналу и пациентам пришлось вытягивать шеи, чтобы разглядеть, что там происходит, но они видели лишь мелькающие белые рукава жестикулирующего Глоссопа.

Розамунда Фаркуарсон уже стояла на ступеньках кабинета, пытаясь заглянуть сестре Камфот через плечо.

– Мой выигрыш! В сейфе был весь мой выигрыш – чертова куча наличных! – Даже в припадке отчаяния она не стала упоминать ни о том, что главная сестра обещала оштрафовать ее на десять фунтов, ни о пятерке, которая ушла рядовому Сандерсу. Пускай Розамунда и расстроилась из-за потери денег, но разум она не потеряла – лишь куда-то подевалось ее красивое английское произношение.

Стоя на крыльце первой военной палаты, Морис Сандерс наблюдал, как Розамунда пытается протиснуться мимо сестры Камфот. Он все еще питал к Рози некоторые чувства и не хотел видеть, как она выставляет себя дурой перед толпой. И в то же время понимал, что сам сделал больше чем достаточно для того, чтобы запятнать среди персонала как ее имя, так и свое – санитарки умели сплетничать очень злобно, и осознание этого удерживало его от того, чтобы броситься через двор к ней на помощь.

– Ну вот и славно, – прошептал он мгновение спустя, когда Сара Уорн шагнула к Розамунде, избавив его от необходимости проявлять рыцарство – качество, которого ни он сам, ни его товарищи в нем не замечали.

Сара положила руку Розамунде на плечо – ее голос звучал спокойно, но взгляд был очень выразителен:

– Обойдемся без лишнего шума. – Она придвинулась ближе и перешла на шепот: – Неужели ты не понимаешь, что все только получают от этого удовольствие? Не нужно постоянно давать им поводы для сплетен, Рози.

Розамунда обернулась и взглянула на собравшуюся толпу пациентов, медсестер, ночных сиделок – всем не терпелось увидеть, что будет дальше, все желали посмотреть спектакль.

– Ты права, – процедила она сквозь зубы. – Но я бы с радостью устроила шумную сцену, которую они так жаждут. Ладно, Сара, я буду паинькой. Ведите, леди Макдуфф!

Протянув Саре руку, она смиренно позволила отвести себя в кабинет главной сестры. Но едва они переступили порог, укрывшись от слабеющего дождя, как кто-то из мужчин крикнул с крыльца первой военной палаты:

– Эй, сестра, а разве не нужно первым делом найти главную медсестру?

Его возглас подхватили и остальные выздоравливающие, скандируя хором:

– Найдите главную, главную, главную! Приведите ее, приведите, приведите!

Услышав эти насмешливые призывы, мистер Глоссоп окончательно вышел из себя. Собираясь обрушить свой гнев на солдат, он оттолкнул локтями в стороны Сару и Розамунду, чтобы не закрывали вид на двор, чем вызвал недовольное мычание у мужчин на крыльце, сердитое «Эй, полегче!» от доктора Хьюза и куда более угрожающее «Тихо, ты, болван, а то я дам тебе реальный повод для стонов, черт побери!» от Мориса Сандерса. Не обращая внимания, мистер Глоссоп встал на верхней ступеньке крыльца перед кабинетом и разразился обличительной речью против больницы, моста по дороге к больнице и потрепанного фургона, который ему выдали, чтобы ездить по дурацкой дороге через дурацкий мост в дурацкую больницу, перемежая эти сравнительно дипломатические выражения потоками такой отборной брани, что обычно молчаливый Боб Поусетт заметил, обращаясь к Катберту Брейлингу:

– Надо признать, Кат, этот тип знает толк в ругательствах. Такого не услышишь даже от старого моряка или Сандерса в тяжелый день.

Сестра Камфот, разгневанная этими выражениями и много чем еще, схватила Глоссопа за шиворот, затащила обратно в кабинет, швырнула в старое кожаное кресло и потребовала, чтобы он немедленно прекратил. Розамунду и Сару она заставила замолчать одним лишь взглядом, а затем взяла командование на себя:

– Где сержант Бикс? А?

Ответом на этот вопрос или, скорее, приказ стал звук сапог, стучащих по асфальту. Толпа у входа в офис расступилась, давая дорогу сержанту. Только так выздоравливающие могли выразить свое уважение. Они любили Бикса, веселого и толкового человека, не имеющего никакого отношения к идиотским больничным порядкам, которые, похоже, были введены исключительно потому, что так хотелось сестре Камфот.

– Я здесь, сестра!

– Я вижу. И мы все ждем вас уже некоторое время. Почему, сержант, сотрудникам больницы постоянно приходится самим держать ваших людей под контролем?

– Честно говоря, сестра, уже давно отбой, а мне надо разобраться с чертовой кучей, простите, бумаг в офисе – многие из этих ребят возвращаются на службу через несколько дней.

Заверения Бикса, что он строго присматривает за своими людьми, не подтвердились, когда несколько солдат, облепивших веранду первой военной палаты, засвистели и заулюлюкали, выражая свое одобрение при известии о скорой выписке из больницы. Сержант обернулся к ним с видом человека, которому за последние несколько месяцев крайне надоела роль посредника в установлении мира между солдатами и медсестрами. Зрители притихли, будто рассаживаясь по местам в кинотеатре, где наконец-то должен был начаться основной фильм.

Сестра Камфот приложила все силы, чтобы не разозлиться на Бикса так же, как привыкла злиться на солдат, – ее сдерживала лишь вера в ценность иерархии. Напротив, она постаралась понизить голос и тихо сообщила Биксу:

– Произошла кража.

– Ясно, сестра. Значит, нам необходимо провести расследование! – изрек Бикс, констатируя очевидный факт. – Каков объем ущерба?

– У фургона мистера Глоссопа лопнуло колесо, когда оставалось отвезти жалованье еще в несколько больниц. Главная медсестра спрятала содержимое его чемодана в своем сейфе, а теперь мы обнаружили сейф распахнутым настежь. Похоже, вся касса пропала, а четыре учреждения по-прежнему сидят без денег.

Бикс высоко вскинул брови, и сестра Камфот восприняла это как искреннюю озадаченность ситуацией.

– Кроме того, молодая мисс Фаркуарсон, похоже, также лишилась своего выигрыша, полученного днем на скачках: у главной сестры хранилась и эта сумма.

– Тогда нам следует поскорее приступить к поискам, верно?

Сестра Камфот нахмурилась:

– Поскольку речь идет о крупной сумме, учитывая кассу мистера Глоссопа, вообще-то я не хочу, чтобы кто-либо из пациентов знал о том, что произошло. Сплетни – самая опасная вещь в любой больнице. – Она сделала паузу и пристально посмотрела на Розамунду Фаркуарсон, которая уже открыла рот, чтобы возразить, что кража все-таки немножечко хуже. – Возможно, вскоре все выяснится, мисс Фаркуарсон. Надеюсь, что так и будет. А пока, сержант Бикс, я предпочитаю придерживаться принципа «меньше болтовни – быстрее результат», поэтому порекомендую главной сестре выдать это за пропажу и поиски выигрыша мисс Фаркуарсон.

Затем сестра Камфот повернулась к Саре Уорн:

– Мисс Уорн, поезжайте в «Бридж-отель» и сообщите им, что произошла кража и нужно быть настороже – возможно, вор решит попытать счастья во всех окрестных заведениях.

Сара кивнула и бросилась к площадке за кухней, где стояли припаркованные машины. Сестра Камфот вновь обратилась к Биксу:

– Пока мы не свяжемся с местной полицией – а я займусь этим немедленно, – полагаю, самым верным ходом будет вернуть всех этих людей обратно в постели.

– Вы правы, – кивнул Бикс и решительно направился к выходу из кабинета. – Так, парни! – крикнул он солдатам, вновь появившись во дворе. – Все мы любим повеселиться, но пора возвращаться по койкам! Давайте, пошевеливайтесь! Раз-два, раз-два, шире шаг!

Солдаты проворно ринулись по палатам – дисциплина взяла верх над понятным любопытством. Гражданские пациенты последовали их примеру.

– Так, а вы, – сестра Камфот продолжала свою миссию по борьбе с хаосом, указывая пальцем на санитарку, которая высунулась из окна регистратуры, – позвоните в полицейский участок Голдс-Корнер и скажите, что произошло ограбление. Да, я знаю, что там всего один констебль и сейчас он не на дежурстве, – добавила она, предвосхищая возражения, – но я уверена, что у него есть прямая линия связи с городским начальством, и он доложит быстрее, чем мы. А потом сможет прибыть к нам и навести хоть какое-то подобие порядка, пока мы будем ждать полицию. Надеюсь, она разберется, что же, черт возьми, произошло.

Санитарка пожала плечами, покачала головой и ответила с беспечностью, от которой сестре Камфот захотелось ее придушить:

– Не получится, сестра, я уже пробовала. Линия не работает, оператор не отвечает, никакой реакции.

Едва она произнесла эти слова, как они услышали на подъездной дорожке шум автобуса, вернувшегося гораздо быстрее, чем обычно. Взвизгнули тормоза, и вскоре появилась запыхавшаяся Сара Уорн – ветер откидывал назад ее короткие темные волосы, мокрые от дождя, подчеркивая правильные черты лица, на котором застыло выражение глубокого беспокойства.

– Сестра Камфот, я почти добралась до моста, но к пабу не подъехать: дорогу размыло. Прямо на развилке все завалено камнями и сучьями. Река поднялась гораздо выше, чем когда-либо, и поток ужасно быстрый. Мост я тоже осмотрела – некоторые незакрепленные доски, очевидно, снесло штормом. Как минимум одной нет вообще, а две другие торчат вверх, словно качели. Даже в сухую погоду я бы не рискнула ехать через него на автобусе – застряла бы или еще чего похуже.

Сестра Камфот сделала глубокий вдох, и, хотя ее самообладание было достойно всяческих похвал, даже ей в такой ситуации пришлось признать свое поражение.

– Ох, ради всего святого, неужели никто так и не найдет главную медсестру?

Глава 10

Когда солдаты первой военной палаты разошлись по койкам, обитатель отдельного бокса вышел и повернулся к дверям, ведущим на крыльцо.

– Лучше тебе сейчас туда не соваться, приятель, – сказал один солдат.

Другой добавил:

– Ты все равно уже пропустил все самое интересное. – И понизил голос, чтобы шепнуть соседу с ближайшей кровати: – Типичный офицер, черт бы его подрал.

– Ага. Ты полегче, парень, а то схлопочешь наряд вне очереди.

Оба рассмеялись и повернулись на другой бок.

Джентльмен, похожий на офицера, вскинул свою трубку, как бы демонстрируя, что просто идет покурить, а в том, что бойцы из первой палаты приняли его за классического представителя верхних чинов, не больше здравого смысла, чем у новорожденного. Ну, раз он рискует вызвать гнев сестры Камфот и главной сестры, поскольку та уже наверняка к этому времени должна появиться и выйти на тропу войны, это его дело. Они предупредили его, как могли, – им самим никто толком не рассказал, что происходит. Они всё выспросят у санитарок утром, а сейчас пришло время немного вздремнуть.

Аллейн встал в тени с подветренной стороны крыльца первой военной палаты, откуда хорошо просматривался кабинет главной сестры. Какое-то время он наблюдал за сестрой Камфот и мистером Глоссопом. Толстяк обхватил голову руками и горестно раскачивался из стороны в сторону, а сестра Камфот на мгновение ослабила бдительность, не подозревая, что за ней следят, и растерянно огляделась по сторонам. Инспектор также видел, как Глоссоп поднял голову и произнес что-то слишком тихим голосом, чтобы его можно было расслышать с другой стороны двора, – и к сестре тут же вернулась строгая манера поведения, исчез любой намек на уязвимость.

Аллейн заметил, как Розамунда Фаркуарсон и Сара Уорн обменялись взглядами, коротко соприкоснувшись руками, после чего Розамунда отправилась в регистратуру с одной стороны от кабинета главной сестры, а Сара – в транспортный отдел с другой. Доктор Хьюз последовал за Сарой, и у инспектора мелькнула мысль, что молодой врач хочет поговорить с ней наедине, но Сара обернулась, сказала несколько слов, и доктор побрел по двору в обратную сторону – к хирургическому блоку, без всякой на то необходимости.

На секунду все стихло – шум бури превратился в глухой гул, и самым громким звуком оставалось клокотание поднявшейся реки: бурлящий поток мчался всего в нескольких сотнях футов отсюда. Время приближалось к полуночи. Аллейн задумчиво потер нос. Он слышал разговор про телефонную линию и мост – очевидно, случилось что-то, требующее вмешательства местной полиции. Поскольку здесь не было больше никого, кто мог бы руководить расследованием, ему стоило бы пройти в кабинет главной сестры и предложить помощь, но инспектором овладело странное чувство, что он узнает гораздо больше, а также сохранит свое прикрытие, если немного повременит. Он также прекрасно знал, что ночь летнего солнцестояния будет короткой, а его основная задача – следить за любыми возможными зацепками или несоответствиями в течение этой ночи. Аллейн видел, как сестра Камфот наклонилась ближе к Глоссопу, и не сомневался, что вот-вот станет свидетелем чего-то важного, когда этот интимный момент оказался нарушен скрипом кривых колес и дребезжанием тележки, знававшей гораздо лучшие дни, в сопровождении неуместной любовной песни, исполняемой с удивительно мягким акцентом. Уилл Келли, спотыкаясь, появился из-за будки ночного дежурного, напевая о том, как заключал свою любимую в объятья и страстно целовал. Он толкал тележку, на которой лежал завязанный полотняный мешок с трупом. Впрочем, лучшие дни знавали все трое: и Келли, и мешок, и тележка.

И точно в этот момент в поле зрения появился отец О’Салливан, быстро приближающийся к месту действия с северной стороны двора. Аллейн предположил, что он вышел из третьей военной палаты, где тяжелораненым молодым парням становилось хуже по ночам – несомненно, некоторые из них нуждались в словах утешения во время бури.

Сестра Камфот, встревоженная пением и скрипом, выскочила из кабинета и кинулась через двор к дежурному санитару.

– Что, черт побери, происходит, мистер Келли? И почему этот бедный джентльмен не в морге? – прошипела она.

Ответ Уилла Келли представлял собой пьяную мешанину из оправданий, среди которых затерялся и совершенно разумный ответ: он отвез старого мистера Брауна к моргу, но по прибытии обнаружил, что тот заперт.

– А ключ-то только у главной сестры! Я развернулся и пошел обратно, оставив тележку с телом на крыльце морга, чтобы дождь не попадал. Не то чтобы этот бедняга чувствовал теперь холод или сырость, а просто из уважения к покойному…

Сестра Камфот попыталась его перебить, чтобы высказать возмущение по поводу столь ужасающего нарушения правил, из-за которого мертвое тело оставалось без присмотра независимо от причины, но мистера Келли оказалось невозможно сбить.

– Я постучал к главной сестре и подождал, но мне никто не открыл. И я понял, что ее нет ни в транспортном отделе, ни в регистратуре, поскольку и там и там разговаривали на повышенных тонах с изысканным акцентом те две девушки, которые побывали в Англии. В общем, я сообразил, что никто из них не главная сестра. Она ведь так гордится своим новозеландским произношением. Ну и вот, я торчу здесь без ключа, а бедный старый мистер Браун, да упокоится его душа с миром вкупе с верными праотцами, остался возле морга, и я просто заскочил в одноместку, где он испустил последний вздох, – знаете, на тот случай, вдруг главная сестра с его молодым внуком. Таким расстроенным выглядел парень, а у нее, честно говоря, слишком мягкое сердце для такой строгой женщины. У вас, сестра Камфот, тоже сердце мягкое – глубоко внутри… – Келли умолк на мгновение, будто изумляясь собственному предположению, что у сестры Камфот может быть мягкое сердце, а затем продолжил: – Но ее там не оказалось. Там лежал только этот несчастный парнишка – крепко спал, свернувшись на полу, лицом к стене, прижимая к груди подушку своего дедушки. Душераздирающее зрелище. Я хотел укрыть его одеялом с кровати – знаю, что вы заругали бы меня, сестра, ну и пусть – и уже протянул руку, но потом подумал: это же одеяло мертвеца, оставь его в покое, Уилл Келли. А дальше началась суматоха, этот ваш мистер Глоссоп орет как зарезанный, и как мне получить ключ у главной сестры среди этакой суеты, я вас спрашиваю? А никак. Я обошел палаты сзади и потащился под дождем обратно в морг, избегая всей этой толпы во дворе. Там на задах темно и жутковато, скажу я вам, ну да ничего. Поднялся я на крыльцо морга, а мистер Браун так и лежит себе на каталке. Я дождался, когда вы разогнали всех по постелям, и, как только горизонт очистился, я его привез, чтобы не бросать там одного. И вот мы здесь, ваш усопший и я, – смиренно просим ключ от морга. Моя рука протянута, а его рука, надо думать, уже не такая ловкая. Мне не стоило оставлять его там в первый раз, я чувствовал себя довольно паршиво из-за этого – и не нужно бросать на меня такие укоризненные взгляды, сестра! И вот я стою перед вами – парень, который хочет просто поскорее избавиться от своего подопечного, потому что это очень тяжкая работа: возить трупы. Да, это так. В общем, отыщите главную медсестру и найдите мне ключ, и я уберусь с ваших глаз быстрее, чем баран чихнет.

Высказав все это, Уилл Келли хлопнул ладонью по мешку со стороны ног, весьма гордый собой. Вероятно, он стукнул сильнее, чем намеревался, поскольку каталка с ужасным скрежетом накренилась сперва влево, а затем вправо. В итоге самое ненадежное из колес отвалилось и покатилось по мокрому асфальту под крыльцо, где и затерялось в зарослях сорняков – непорядок, вызванный, по словам главной сестры, нехваткой садовников во время войны. Когда колесо замерло под крыльцом, все сооружение – тележка, мешок и тело – медленно и печально опрокинулось на асфальт. Уилл Келли попытался удержать труп, отчаянно спотыкаясь, но возраст и алкогольное опьянение сделали его неподходящим противником для мертвеца в мешке в этом неожиданном поединке. В итоге он оказался распростертым на спине, а мешок с трупом лежал поперек. Тележка громоздилась поверх них, и три ее оставшихся колеса неспешно вращались в ночи.

Аллейн, по-прежнему притаившийся у крыльца, мысленно застонал при виде этой нелепой сцены и покачал головой, размышляя о предстоящей задаче. Судя по всем признакам, отмеченным во дворе, здесь произошла кража, и у него не оставалось иного выбора, кроме как представиться полицейским, причем сделать это нужно, не объясняя истинных причин своего присутствия в Маунт-Сигер. Он взглянул на мешок и вновь на кабинет главной сестры с пустым сейфом.

Глоссоп вызвался перевернуть тележку в правильное положение, чтобы не мешала снять труп с Уилла Келли, который, похоже, потерял сознание – то ли от шока, то ли от волнения, вызванного своим рассказом, а скорее всего, просто наконец-то подействовала убойная доза алкоголя, выпитого на ночь. Отец О’Салливан, больше вопреки, чем благодаря помощи Глоссопа, втиснулся под крыльцо за отвалившимся колесом, затем подсунул его под хромую стойку и умудрился водрузить мешок обратно на тележку, подпирая ее собственным массивным телом.

Аллейн, стоя в тени, поморщился: пришло время выйти на свет.

Мистер Глоссоп побагровел еще больше, прежде чем выпалить:

– Кто это еще такой? Шпионит за нами из темноты! Что происходит, черт побери?

Сестра Камфот приблизилась к Аллейну:

– Мистер Глоссоп, этот джентльмен – английский писатель, он лежит у нас в отдельном боксе. Но я согласна с вами вот в чем – интересно, какого черта он не в постели. Отвечайте!

Аллейн спокойно произнес:

– Благодарю вас, сестра, но боюсь, история о том, что я писатель, выдумана в надежде, что мне предоставят полный покой. Я уверен, что очень немногим из ваших солдат захотелось бы поболтать с писателем. А правда в том, – продолжал он, оглядывая всех собравшихся вокруг, – что я прибыл в Новую Зеландию по одному полицейскому делу, которое, к счастью, теперь раскрыто, но увы: в процессе я умудрился подхватить круп. Маунт-Сигер мне рекомендовали как тихое место для восстановления здоровья, и я рад сообщить, что таким оно и являлось. До настоящего момента, – добавил он с кривой улыбкой, обращаясь ко всем стоящим под дождем. – Вижу, что вам не помешают мои услуги – по крайней мере, сегодня вечером. К счастью, я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы их предложить. Позвольте представиться: старший детектив-инспектор Аллейн, уголовный отдел, Скотленд-Ярд.

Инспектор приблизился и, несмотря на общие протесты доктора Хьюза и отца О’Салливана, начал развязывать горловину мешка – длинным пальцам приходилось прилагать некоторые усилия в борьбе с мокрыми завязками. Во время работы он незаметно поглядывал на окружающих. Глоссоп суетился, сестра Камфот шумно сопела, выражая неодобрение, две молодые дамы, державшиеся поодаль, чуть приблизились. Инспектор собирался уделить всем еще более пристальное внимание в тот момент, когда откроет мешок: он не сомневался, что похищенные пачки банкнот спрятаны там. Такой вывод напрашивался: когда санитар хлопнул рукой по мешку, опрокинув тележку, его ладонь должна была наткнуться на ноги старого мистера Брауна, а не на воздух в пустом конце набитого мешка.

Поэтому старший детектив-инспектор Аллейн тоже испытал некоторый шок, когда, справившись наконец с тремя верхними завязками, обнаружил внутри не пополненные выигрышем Розамунды пачки денег из кассы мистера Глоссопа, предназначенные к выплате в четырех разных местах этих суровых и прекрасных равнин, но холодное тело главной сестры.

Глава 11

Стоя с левой стороны от тележки, возле горловины мешка с трупом, Аллейн отмечал любую мелочь в поведении окружающих – каждое их действие вытекало из предыдущего, будто перед ним разворачивалась безупречно поставленная и отрепетированная пьеса, вполне достойная даже лондонских подмостков. Скорее ревю, решил он, чем серьезная драма.

Первый эпизод разыгрался между Розамундой и Сарой Уорн – побочная линия, подчеркивающая центральный мотив. В момент истины, когда холщовый мешок оказался открыт, Розамунда вскрикнула гораздо театральнее, чем следовало, а Сара издала низкий стон, который, по мнению Аллейна, гораздо лучше подходил к этой сцене. Впрочем, он тут же напомнил себе, что именно Сара опытная актриса, а не Розамунда. Обе молодые женщины повернулись друг к другу, образуя красивую картину: высокая стройная блондинка обнимает за плечи свою смуглую миниатюрную подругу в лучах света, падающего из открытой двери регистратуры.

Аллейн также заметил, что доктор Люк Хьюз дернулся в направлении маленькой брюнетки, когда та тихо простонала, но, очевидно, передумал и повернулся к бездыханному телу на тележке. Детектив видел, как доктор, казалось, одновременно потянулся к трупу главной медсестры и отпрянул от него.

– Наверное, мне следует… – неуверенно начал он, обращаясь к Аллейну.

– Можно проверить пульс, доктор, – мягко произнес инспектор. – Боюсь, теперь это дело полиции, а не чисто медицинское.

Аллейн внимательно смотрел, как молодой человек собирается с духом, чтобы коснуться тела главной сестры, и заметил, что его рука слегка дрогнула, когда он наконец это сделал. Очевидно, все это тяжело для доктора, да и для всех остальных – в конце концов, она была их начальницей.

Доктор отступил от тележки и покачал головой:

– Ничего.

Аллейн кивнул и указал на завязки:

– Пожалуйста, закройте мешок, если вам не трудно.

Отец О’Салливан, который лишь недавно отдышался после дурацкого эпизода с Уиллом Келли и тележкой, теперь в ужасе наблюдал за доктором. Викарий испустил гортанный хрип, и колени под ним подогнулись – его вновь потянуло к земле. Отшатнувшись, он осел на нижнюю из двух ступенек к кабинету главной медсестры.

Аллейн заметил, что даже сестра Камфот на мгновение покачнулась – похоже, разрываясь между потрясением и горем от вида своей обожаемой начальницы, лежащей на каталке, и глубоко укоренившимся чувством долга, которое заставляло ее броситься на помощь отцу О’Салливану. Отвратительно, что над телом мистера Брауна надругались подобным образом, но что так обошлись с ее любимой главной медсестрой – это уже выходило за всякие рамки!

В ту долю секунды, пока сестра Камфот колебалась, Аллейн заключил сам с собой мрачное пари – в какую сторону она кинется. И с удовлетворением отметил, что выиграл: сестра Камфот резко вдохнула, выдохнула, слегка вздрогнула, будто чья-то невидимая рука стряхнула с нее зарождающуюся истерику, и быстро шагнула к викарию. В мгновение ока она подняла его с крыльца и произнесла безапелляционным тоном, который одновременно и восхищал Аллейна своей крайней эффективностью, и раздражал чрезмерной самоуверенностью и сварливой настойчивостью – как и всех пациентов палаты выздоравливающих:

– Так, отец О’Салливан, давайте-ка отведем вас в кабинет главной сестры. Я усажу вас там поудобней, и мы сможем обсудить, кто несет ответственность за это ужасное происшествие. Это уже слишком!

Аллейн вскинул ладонь, останавливая ее:

– Прошу прощения, сестра, но…

– В чем дело? Тут есть о чем подумать, вам не кажется, инспектор? Я просто пытаюсь выполнять свою работу.

– Это совершенно правильно. Однако я тоже должен делать свою работу и, учитывая обстоятельства, думаю, она имеет приоритет над вашей, – произнес Аллейн вежливо и вместе с тем предельно доходчиво. Сестра начала закипать, и детектив продолжил холодным тоном, не допускающим возражений: – Мне нужно тщательно осмотреть сейф, прежде чем в кабинет войдет кто-то еще, и я хочу взглянуть на бумаги на столе главной сестры. – Он кивнул за спину сестры Камфот на стол, где в беспорядке валялись разбросанные документы. – Учитывая очевидную связь кражи и… ну… – Аллейн сокрушенно покачал головой, взглянув на тележку, и все присутствующие испытали благодарность за то, что он не стал выражаться полицейским языком, – той запутанной ситуации, в которой мы оказались, думаю, нам лучше пока считать кабинет главной сестры запретной зоной.

Сестра Камфот выглядела явно выбитой из колеи, но многолетний опыт сделал ее не только понятливой, но и восприимчивой к четко определенной иерархии, и детектив, несомненно, на данном этапе значительно превосходил ее по рангу. Она кивнула, впрочем, не прилагая никаких усилий, чтобы скрыть свое раздражение, и усадила отца О’Салливана на верхнюю ступеньку – не совсем в кабинете.

Не успел викарий устроиться поудобнее, как внимания к своей персоне потребовал мистер Глоссоп.

– А теперь послушайте-ка меня, – заявил он Аллейну. – Я понятия не имею, кем вы себя возомнили – наверное, какой-то большой шишкой, – но это Новая Зеландия, Божья Земля, благословенный край, и у нас есть собственная полиция, одна из лучших в мире. Как и наши солдаты, моряки и летчики, если вдуматься. Прекрасно, что вы строите из себя великого белого вождя, но сегодня вечером здесь пропала зарплата четырех учреждений, и пока лишь Господу известно, что произошло с главной сестрой – а лучшей женщины вы не найдете, даже если обшарите отсюда все до мыса Рейнга, даже на другой стороне Тасманова моря, я в этом уверен. Так что, думаю, если кто-то… Я имею в виду – черт бы побрал все это, но… ну… – Казалось, у него внезапно кончился запал, и он сделал долгий медленный вдох, чтобы вновь набраться сил. – Ну… – попытался продолжить мистер Глоссоп, и Аллейн увидел, что кассир вспотел еще сильнее – крупные капли стекали со щек и падали на влажную рубашку, – это замечательно, что вы хотите взять бразды правления в свои руки и все такое, но… но главная сестра, и деньги… и где, черт возьми, тело старика? А? Где тот бедолага, который умер? Что за чертовщина здесь творится?

На этих словах толстяк Глоссоп обмяк: ноги подкашивались под ним, его легким не хватало воздуха, его слова окончательно потеряли былой задор, – и он медленно осел на землю – как сдувшийся воздушный шар, элегантно заходящий на посадку.

Сестра Камфот тут же покинула растерянного викария и перешагнула через Уилла Келли, чтобы позаботиться о Глоссопе, который продолжал что-то невнятно бормотать. Глядя на это, Аллейн подумал, что новозеландские женщины делом доказали – они сильнее своих мужчин. Взглянув на часы, он повернулся к Саре Уорн и Розамунде Фаркуарсон.

– Буря, похоже, почти прекратилась, но я так понимаю, это вряд ли повлияет на состояние телефонной линии и дороги?

Сара Уорн освободилась от заботливых объятий Розамунды и шагнула вперед:

– Боюсь, вы правы. Оливия, которая сидит на коммутаторе в городе, наверняка уже поняла, что линия не работает. Она сообщит техникам, но они начнут проверять с того конца, и будут постепенно двигаться сюда.

– Будут осматривать каждый метр по пути в наше захолустье? Тогда это займет всю ночь, – вставила Розамунда.

Сара Уорн перебила подругу:

– Будь справедлива, Рози, – непохоже, чтобы вокруг бродили толпы мужчин, готовых немедленно броситься на помощь.

– Это смотря кому, – ответила Розамунда, подмигнув совершенно неуместно в данной ситуации.

Раздраженная Сара вновь повернулась к Аллейну:

– Мы не такое уж захолустье, как вы можете подумать.

– Я вовсе так не думаю, что вы. Я понимаю, что линию связи необходимо проверить очень тщательно, чтобы не пропустить ни малейшего дефекта.

– И честно говоря, – добавила Розамунда Фаркуарсон, тоже сделав небольшой шаг к инспектору, – снесенных с моста досок все равно никто не сможет вернуть – даже гордость лондонской полиции.

В ее тоне и поведении проскальзывало что-то такое, от чего Аллейн напрягся. Внимательней взглянув на Розамунду, он был поражен, увидев, что на ее губах играет лукавая улыбка, а в зеленых глазах бегают искры.

– Не думаю, что я гордость лондонской полиции, – просто единственный представитель закона, оказавшийся под рукой, – коротко ответил он, надеясь, что коллеги этой молодой дамы достаточно глубоко погружены в собственные переживания, чтобы заметить ее неподобающую дерзость.

– А в газетах про вас писали другое! – Она вновь улыбнулась. – Вы же не собираетесь изображать ложную скромность, инспектор? Когда ваши навыки так нужны?

– Если я смогу оказать помощь, то, безусловно, сделаю это. Учитывая ситуацию, в которой мы очутились, каждый из нас должен приложить все силы, чтобы разобраться с этим делом как можно быстрее. Разве вы не согласны, мисс…

– Фаркуарсон. Меня зовут Розамунда. Рози, если вам так больше нравится, – кокетливо сказала она, протягивая инспектору руку, которую тот ошеломленно пожал. – Но и нос перед нами задирать не надо, – добавила она, горячо отвечая на пожатие. – Мы сейчас не в Белгравии, инспектор.

– Согласен, мисс Фаркуарсон. Мы в больнице Маунт-Сигер, вокруг только что отгремела буря, здесь произошло крупное ограбление, куда-то пропал труп недавно скончавшегося пожилого мужчины, а также обнаружено тело самой главной и проработавшей дольше всех сотрудницы. Непроходимая река и неисправная телефонная линия препятствуют любым усилиям местных властей приступить к расследованию этих инцидентов, случившихся за последний час. Честно говоря, не думаю, что даже самый высокомерный из детективов, встречающихся в определенном типе криминальной литературы, сохранил бы чопорность и неподвижную верхнюю губу перед лицом такого причудливого стечения обстоятельств. Итак, пора взять ситуацию под контроль.

Из всего этого могла бы получиться красивейшая концовка первого акта, если бы в данный момент не проснулся Уилл Келли. Оглядев окружающую его сцену, он издал долгую громкую отрыжку и потребовал у собравшихся «актеров»:

– Кто-нибудь может заварить чаю? Чувствую, мне пора выпить чайку.

Глава 12

Не теряя времени, Аллейн принялся распоряжаться:

– Сержант Бикс, верно? Я прошу вас организовать тщательный обыск больничных помещений, взяв с собой только самых надежных лиц из вашего административного персонала.

– Понял, сэр. Есть пара парней, действительно толковых, но негодных к полевой службе. Они очень недовольны бумажной работой и чертовски жаждут действия.

Стараясь не выказать своего нетерпения, детектив одобрительно кивнул:

– Скажите им и говорите всем, кого встретите в ходе поисков, что вы ищете только выигрыш мисс Фаркуарсон. Все, кто лежат в военных палатах, очевидно, уже знают, что произошла кража – благодаря крикам мистера Глоссопа, а эти палаты расположены напротив кабинета главной сестры. Так что солдаты уже увидели гораздо больше, чем мне хотелось бы. Я бы предпочел не оповещать всю больницу о наших проблемах. В то же время, если те, кто уже в курсе, будут видеть, что поиски движутся, – возможно, это сдержит их естественное любопытство и даст нам возможность разобраться с этим хаосом побыстрее.

Аллейн слишком хорошо понимал, что истинная причина его присутствия в Маунт-Сигер по-прежнему имеет первостепенное значение, хотя сложившаяся ситуация также требует его внимания. Он быстро отдал остальные распоряжения – в кабинет главной сестры никому нельзя входить, пока инспектор как следует не осмотрит все вокруг. Дверь закрыли, заперли, и сестра Камфот неохотно отдала ему свой личный полный комплект ключей от больничных помещений. Пока не обнаружены ключи главной сестры, Аллейн хотел иметь в своем распоряжении как минимум один полный комплект. Он допускал, что ключи главной медсестры остались на ее теле – где-то в этом проклятом мешке, но сейчас было не время еще раз демонстрировать остывший труп любимой начальницы толпе перепуганных зрителей. Уиллу Келли велели хорошенько проспаться, хотя он категорически отрицал факт выпитого крепкого спиртного – причем его язык заплетался все сильнее с каждым отрицанием: «Говорю вам, я крепче лимонного пива ничего в рот не беру», – и сержант Бикс дотолкал его до приемной хирургического блока, где санитара стошнило в раковину.

За те несколько минут, что они отсутствовали, Аллейн быстро прикинул вероятность виновности каждого и решил, что Бикс также вполне мог переместить тело главной сестры к моргу, не привлекая к себе внимания. Пока инспектор еще не допросил тех, кто стоял во дворе, но он знал, что любой из присутствующих может скрывать какие-либо сведения о краже, или о пропавшем теле мистера Брауна, или даже о том, что случилось со главной сестрой. Бикс находился дальше всех от места происшествия – где-то в армейских офисах – и выглядел самым обычным сержантом. Аллейн всем сердцем одобрял такой типаж вояк и чувствовал, что у него нет иного выбора, кроме как довериться Биксу.

Когда Бикс вернулся, Аллейн отвел его в сторону и тихо спросил:

– Легко ли постороннему пробраться в морг?

– Там единственный вход и он же выход, сэр, – ответил сержант.

Аллейн мгновение рассматривал этого дружелюбного человека с открытым лицом, стоящего перед ним, а затем решил:

– Это весьма необычно, и мне бы очень хотелось сперва самому осмотреть морг, но сегодняшний вечер весь состоит из странностей, так что давайте в данном случае пойдем по пути наименьшего сопротивления.

– Сэр? – озадаченно спросил Бикс, искренне пораженный присутствием в больнице Аллейна и той легкостью, с которой инспектора признали за главного.

– Простите, – ответил Аллейн. – Я слишком долго не вел непосредственного расследования, а из-за сегодняшних событий сбился на стиль общения, который практикую с собственным сержантом, – благодаря этому, кажется, мы частенько улавливаем мысли друг друга.

– Понимаю, сэр. Итак, вы хотите, чтобы я?..

– Отвезите тело главной сестры в морг. Оставьте его там на тележке, как есть. Пока мы не определили в точности, что произошло, никто не должен лишний раз прикасаться к телу. Заприте дверь морга и верните мне ключ. Мы с вами сходим туда вместе при первой возможности, чтобы убедиться, что морг настолько надежен, насколько вы утверждаете. Как только я поговорю с доктором Хьюзом о том, где он находился сегодня вечером, мы позволим ему попытаться установить причину смерти.

– А потом я примусь за поиски, но буду говорить, что мы ищем пропавший выигрыш молодой дамы, а не зарплату?

– Именно так.

– Хорошо, сэр, – ответил Бикс и, взяв у инспектора ключ, бодро зашагал по двору между кабинетами и палатами.

Аллейн смотрел ему вслед и желал испытать хотя бы каплю того азарта, который явно испытывал Бикс, оказавшийся вовлеченным в расследование. Сам же он из-за этого инцидента, прервавшего и без того неспокойный вечер, чувствовал по большей части досаду в сочетании с нежеланием тревожить людей, ожидающих дальнейших указаний, – а они, несомненно, расстроятся, по крайней мере некоторые из них, совершенно непричастные к каким-либо преступным действиям. И все же ему придется допрашивать их, копаясь в их жизни, независимо от того, виновны они или нет.

Он повернулся и оглядел небольшую толпу перед собой:

– Мисс Уорн, офисы выглядят почти одинаковыми по размеру, я прав?

Сара быстро поняла причину вопроса и дала инспектору такой исчерпывающий ответ, что его досада несколько улеглась:

– Кабинеты персонала? Да, но не в каждом достаточно просторно – это зависит от того, сколько там столов, стульев и прочего. В хирургическом блоке операционная – самая маленькая комната, чтобы осталось побольше места для приемной, где хранятся обезболивающие препараты, йод и все прочее, необходимое для операций. Лекарства и тому подобное. Все это, конечно, заперто, – поспешно добавила она.

Инспектор сразу проникся к ней теплым чувством.

– Спасибо. Значит, если выбирать между транспортным отделом и регистратурой – то где нам всем будет удобнее разместиться для решения предстоящей задачи?

Сара признала, что в ее транспортном отделе, вероятно, почище и немного удобнее, поскольку нет лишнего стола, зато имеется диван для водителей скорой помощи, которые отдыхают на нем после ночных выездов.

– Тогда – в транспортный отдел! – объявил Аллейн, направляя своих подозреваемых к двум деревянным ступенькам, ведущим в это приземистое здание, обшитое вагонкой.

Сара шла впереди, а за ней Розамунда Фаркуарсон, доктор Хьюз, мистер Глоссоп, отец О’Салливан и сестра Камфот – подчинившиеся с разной степенью готовности.

Как только все они набились в помещение, инспектор взял слово, встав возле открытой двери:

– Спасибо всем, что согласились пройти сюда со мной. Думаю, вы ощутили некоторое давление с моей стороны, за что приношу извинения. Я не собирался обрушиваться на вас авторитетом всего Скотленд-Ярда, однако, учитывая пропажу заработной платы и определенную озабоченность из-за происшествия с главной сестрой…

– «Определенную озабоченность»? – перебил Глоссоп с кожаного кресла за письменным столом – он занял самое удобное место. – Главная медсестра была воплощением цветущей женственности! А теперь мы видим ее остывшей на каталке, которую таскает туда-сюда этот пьяный идиот. Из сейфа исчезла тысяча фунтов. И я уж молчу о неизвестно куда испарившемся теле старика. Я бы называл это убийством и кражей, а не «озабоченностью», ради всего святого.

Заговорила Розамунда. Ее гласные вновь стали такими же округлыми, как у Сары Уорн, когда та выступала на лондонской сцене, но с некоторым дополнительным придыханием, на которое Сара никогда бы не решилась, даже разучивая роль самой отъявленной инженю:

– Вообще-то, инспектор, там лежали еще и мои сто фунтов. Главная сестра вызвалась присмотреть за моим выигрышем. Она прямо-таки настаивала!

– Вот такая вы и есть на самом деле, – вставил Глоссоп. – Никакой этой вашей «как бы английской» недосказанности, никакой лишней мишуры.

Аллейн вскинул ладонь, показывая, чтобы его больше не перебивали, и попытался начать снова:

– Благодарю вас обоих. – Он повернулся к сердитому толстяку, который вытирал вспотевший лоб носовым платком – слишком мокрым, чтобы из этого вышел какой-нибудь толк. – Я согласен: определенно похоже, что мы имеем дело с двумя преступлениями, которые могут быть связанными, а могут и не быть. Да, спасибо, мисс Фаркуарсон, – добавил он прежде, чем та вновь его перебьет, – с тремя, если помимо зарплатной кассы учитывать кражу суммы, принадлежавшей вам. Очень печально это говорить, но на данный момент я вынужден согласиться с мистером Глоссопом – возможно, главная сестра пала жертвой чьего-то злого умысла. Нам нужно выяснить, по крайней мере, как тело главной сестры оказалось на тележке и где труп мистера Брауна. Его следует найти, и в идеале до того, как убитый горем внук обнаружит пропажу.

Последовала короткая пауза – казалось, даже мистер Глоссоп вспомнил о смерти пожилого джентльмена и необходимости проявить некоторую учтивость по отношению к его ближайшим родственникам.

Аллейн продолжил:

– На данный момент и до тех пор, пока доктор Хьюз не даст мне более четкое представление о том, что случилось с главной сестрой, я хотел бы начать с опроса каждого из вас по очереди.

– Ох, инспектор, я ведь не патологоанатом, – возразил доктор Хьюз, разведя руками.

Аллейн нахмурился, изучая строгого молодого человека, стоящего перед ним. Высокий лоб Хьюза был наморщен – признак серьезного беспокойства; темно-серые глаза, обрамленные длинными ресницами, вполне уместно смотрелись бы на обложке модного журнала – из тех, которыми зачитываются молодые девушки вроде мисс Фаркуарсон. Но этот картинный внешний вид ничуть не снижал искренности, с которой говорил доктор. Аллейн на секунду задумался: не расстроен ли Хьюз событиями вечера больше, чем следует, – но затем отбросил эту мысль как несправедливую. Все, что он знал точно, – что смерть мистера Брауна стала той соломинкой, которая сломала спину неизвестному верблюду. И без сомнения, этот верблюд проявит себя с наступлением глубокой ночи.

– Это весьма досадно, доктор Хьюз, – произнес наконец инспектор, внезапно осознав, что все его ждут, и не в первый раз за этот вечер сожалея, что с ним рядом нет его надежного сержанта Фокса. – Без полноценного вскрытия, в отсутствие местной полиции, пока не будет отремонтирована телефонная линия или мост, нам всем придется как-то выкручиваться. Пока мы не узнаем, что случилось с главной сестрой и телом мистера Брауна, придется рассматривать это как дело об убийстве – в дополнение к краже. Видится нечто чрезвычайно необычное в замене одного тела другим – достаточно необычное, чтобы предположить за этим преступление.

Аллейн вновь сделал паузу, и в офисе воцарилась тишина – как наконец-то и снаружи. Завывания ветра, не так давно сменившиеся мягким шелестом, вовсе стихли. Инспектору хотелось оказаться где угодно, только не здесь, заниматься чем угодно, только не этим. За тонкими деревянными стенами и железной крышей этого тесного офиса раскинулись широкие равнины, охватывающие маленькие сонные городки и простирающиеся на восток к океану, а в противоположном направлении, всего в нескольких милях от того места, где сейчас стоял детектив, тянулись горные гряды, их зазубренные вершины сверкали от снега даже в разгар лета. Если уж приходится бодрствовать, то инспектор предпочел бы делать это снаружи, глядя на непривычные звезды Южного полушария. С самого приезда Аллейн занялся изучением необычных созвездий – новые очертания становились еще более очаровательными по мере того, как он узнавал их художественное описание, а те, которые он знал с детства, казались еще более яркими в этой погруженной во тьму первозданной стране.

Сотрудники смотрели на Аллейна, ожидая, когда он вновь заговорит. Нет, сегодня ночью не до созерцания звезд.

– Поскольку каждый из вас признает, что провел этим вечером какое-то время с главной сестрой, а некоторые побывали с ней наедине в ее кабинете, мне нужно поговорить с каждым индивидуально. А пока, уж извините, я вынужден просить вас оставаться здесь, в транспортном отделе. Я доверю вам присматривать друг за другом, но, если кто-нибудь решит покинуть офис без моего позволения, возможно, придется вас запереть. При необходимости я попрошу сержанта Бикса поставить возле двери одного из своих людей. Это ясно?

Это было ясно, но не всем понравилось. Глоссоп забормотал что-то себе под нос и наконец выпалил:

– Это хамство, вот что это такое! Мое начальство доверяет мне возить кассу каждую неделю – через равнины, в одиночку, имейте в виду! Мне не нужны никакие чертовы… извините, дамы, – кивнул он Саре и Розамунде, которые кусали губы, пытаясь сдержать улыбку, – не нужны ни компаньон, ни охранник, чтобы присматривать, что я не удеру с деньгами! И вынужден признаться: я в шоке от того, что вы, инспектор, или детектив, или как вас там, не доверяете мне так же, как мои боссы. А эти люди – фактическое правительство Новой Зеландии, да будет вам известно. И это я еще не говорю о том, что вы уже пришли к выводу, что один из нас вор или, упаси Господь, убийца, и все равно хотите запереть нас всех вместе!

Аллейн дождался, пока Глоссоп закончит, и ответил спокойно и терпеливо:

– Моя должность – старший детектив-инспектор. Согласен, мистер Глоссоп, звучит громоздко, однако я охотно откликаюсь на «инспектор», «детектив», «мистер Аллейн», на «Аллейн» и даже на «эй, ты», если необходимо.

Инспектор поймал взгляд Розамунды и отметил ее одобрительный кивок, поворачиваясь к сестре Камфот, которой уже тоже не терпелось высказать все, что она о нем думает, – порыв, несомненно, вызванный тем, что Глоссоп забыл включить ее в число «дам», перед которыми извинялся.

– Дело в том, что вы вынуждаете меня передать мои обязанности по надзору за сиделками кому-то из подчиненных. При матроне… Я имею в виду, когда главная медсестра была… – На мгновение Аллейну показалось, что стоящая перед ним стальная женщина может потерять самообладание, и он отметил, что все остальные в офисе, похоже, в таком же ужасе от подобной перспективы, как и он сам, – и надеялся, что не показывает этого. К счастью, годы опыта опять взяли верх, и через миг сестра Камфот вновь обрела устойчивость – как лодка, выровненная в волнах рукой опытного моряка, – и продолжила: – Теперь за больницу отвечаю я. И должна иметь возможность выполнять свою работу.

– Я ценю это, сестра Камфот, – сказал инспектор без всякого сарказма.

– От вас этого вовсе не требуется. Как бы то ни было, после возвращения Бикса я отправлю его привести вам следующую по рангу сестру. Вы можете с ней поговорить и отдать необходимые поручения.

С остальными особых сложностей не возникло, правда, отец О’Салливан беспокоился, что кто-то должен сидеть рядом с молодым Сидни Брауном на случай, если тот проснется, но согласился пока подождать в офисе. Аллейн сделал себе мысленную пометку – привести Сидни Брауна в офис как можно скорее, поскольку тот тоже провел некоторое время с главной сестрой этим вечером, хотя и в присутствии викария. Юного мистера Брауна придется добавить к и без того длинному списку опрашиваемых.

Доктор Хьюз неохотно согласился высказать свои предположения, что могло случиться с главной медсестрой, хотя и вновь возразил, что он не патологоанатом. Сара Уорн заявила, что готова использовать это время, чтобы составить график дежурств на несколько недель вперед, если только удастся убедить Глоссопа дать ей сесть в собственное кресло за собственный стол.

Одна Розамунда Фаркуарсон, похоже, позитивно воспринимала ситуацию.

– Я очень хочу вернуть свои деньги и сделаю все необходимое, чтобы вновь их заполучить. Можете рассчитывать на меня, инспектор! – весело добавила она, и Аллейн подумал, что это совершенно излишне, как и ее очаровательная улыбка.

Когда вернулся Бикс, после небольшого совещания его отправили за подчиненной сестры Камфот. Он привел с собой терпеливую медсестру, и распоряжения были отданы – хотя и не так быстро, как хотелось бы Аллейну.

– Очень хорошо, – произнес Аллейн, когда все наконец устроилось к удовлетворению сестры Камфот. – А теперь, мисс Уорн, вам задание, пока сержант Бикс проводит меня в морг. Сколько пассажиров ехало у вас в автобусе этим вечером?

– Всего нас было десять человек, инспектор. Я и девять пассажиров. Восемь сиделок и Сидни Браун.

– Замечательно. Я хотел бы получить список пассажиров и еще один – с указанием пациентов и персонала в каждой палате. Как я понимаю, сестра Камфот, даже тех пациентов, которых вот-вот выпишут, загоняют в палаты в семь вечера?

– Совершенно верно, инспектор. Мы с главной медсестрой гордились, что управляем сплоченным коллективом, нам нравилось всегда знать, где находится каждый. У нас есть сестринский пост возле входа в каждую палату, и ночные дежурные сидят там с семи часов вечера, так что мы можем предоставить вам полные списки всех военнослужащих и гражданских лиц, которые благополучно лежали в своих постелях и, конечно, не могли совершить кражу или что-либо еще… – Самообладание на миг покинуло сестру Камфот, и Аллейн поспешил вмешаться:

– Будет очень здорово сразу исключить такое огромное количество людей из моего списка потенциальных подозреваемых.

– Полагаю, тогда останемся только мы? – спросил Глоссоп, все еще гневно-багровый от мысли, что его могут подозревать.

– Не только мы, мистер Глоссоп, – вставила сестра Камфот. – Трем выздоравливающим военнослужащим сегодня вечером разрешили прогуляться до парадных ворот. Их должны выписать со дня на день, и мы поощряем активные физические упражнения перед возвращением на службу. Эти трое, о которых идет речь, – самые неисправимые.

– Очень подходящее для них слово, – не удержалась Розамунда. Сара Уорн ткнула подругу кулаком под ребра.

Сестра Камфот продолжала:

– К семи часам в палату они не вернулись. Собственно, я не удивилась, увидев их, возвращающихся гораздо позже.

– О какой палате вы говорите? – спросил Аллейн.

– О первой военной.

Инспектор кивнул:

– Понятно. Как раз в разгар всех этих вечерних треволнений. В таком случае, думаю, можно попросить свеженазначенную адъютантку сестры Камфот привести этих троих мужчин, чтобы они присоединились к нам здесь. И пусть она разбудит молодого мистера Брауна и приведет его тоже – хочу держать всех цыплят в одном курятнике.

Глоссоп начал было разглагольствовать о возможности подцепить инфекцию от солдат, но сестра Камфот оборвала его резким замечанием: разве он не слышал, как она сказала, что этих мужчин скоро выписывают и они совершенно здоровы?

– Тогда все складывается как надо! – оживленно заключил Аллейн, хлопнув в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание. – Сержант Бикс, если вы проводите меня к моргу, мы сможем убедиться, что там не притаился никакой злоумышленник, прежде чем доктор Хьюз приступит к осмотру тела. После этого мы сможем оставить главную сестру в покое хотя бы до утра. А затем мы отправим вас на обыск помещений. Возможно, мы даже обнаружим, что наш друг Уилл Келли за сорок минут опоясал всю больницу^[5], а пропавший мистер Браун ждет нас в морге. Надо признать, мне сейчас очень не хватает моего эксперта по отпечаткам пальцев, мистера Бейли, но наконец-то мы можем приступить к расследованию. К тому времени, когда телефонная линия заработает и мост вновь станет проходимым, надеюсь, у меня уже будет что передать вашей прекрасной новозеландской полиции. – Последнее замечание он адресовал Глоссопу. Инспектор оглядел собравшихся. – Возможно, это самая короткая ночь в году, однако, боюсь, она может показаться самой длинной. Предлагаю вам чем-нибудь себя занять, а тем, у кого нет дел, – просто устроиться поудобнее. Пойдемте, сержант. После вас.

Глава 13

Аллейн пропустил Бикса вперед, выходя во двор. Он закрыл дверь офиса, испытывая сильное искушение запереть ее, но сдержался.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, сэр, – сказал Бикс.

Улыбнувшись, инспектор окинул взглядом этого невысокого, коренастого мужчину – редеющие рыжеватые кудри зачесаны назад, сапоги начищены до блеска, будто он собирался на парад.

– Попробую угадать: вы изучаете человеческую природу. Я прав, сержант?

– Стараюсь, сэр. Всегда полезно знать, что движет людьми, с которыми приходится иметь дело.

– Полностью согласен.

В тусклом свете из окна офиса Аллейн видел, как Бикс сперва озадаченно нахмурился, а затем кивнул и улыбнулся:

– Выходит, то, что вы пытаетесь провернуть, – это своего рода уловка?

– Вы о чем? – дружелюбно улыбнулся инспектор.

– Ну, вы сказали, что доверяете им, но на самом деле, конечно, не можете доверять каждому сидящему там мужчине.

– Да и каждой женщине, естественно. Но я и не говорил, что доверяю им всем, Бикс. Я сказал, что доверяю им присматривать друг за другом.

– Вы поступили совершенно правильно, инспектор. Вероятно, вы полагаетесь на то, что они заметят, если кто-то из них слегка не в себе?

– Вполне возможно, случится и такое.

– И вы согнали их туда в такой прекрасный вечер – смотрите, какое чистое небо после грозы, – добавил Бикс, глядя на алмазные точки звезд над головой.

– Вечер действительно прекрасный, – согласился Аллейн, поднимая взгляд. Он получал огромное удовольствие от беседы – ему очень не хватало подобного словесного тенниса с Фоксом.

– Кто-нибудь обязательно вскипит, верно? Рано или поздно. Скорее рано, думаю, учитывая, что вы закрыли дверь, а окно в транспортном отделе заело еще в том году.

– Оно не открывается? – непринужденным тоном бросил Аллейн. – Я и не заметил.

– Разумеется, заметили, сэр.

– Как бы то ни было, да, я ожидаю, что кто-нибудь вскоре «вскипит», как вы говорите, Бикс. Такова уж человеческая природа – иногда общество других людей является единственным раздражителем, необходимым для формирования жемчужины откровения. Будем на это надеяться.

Они зашагали по двору в хорошем темпе, аромат роз стал еще более одуряющим после того, как потоки воды пропитали почву. Сейчас в палатах царила полная тишина, настольные лампы на каждом сестринском посту давали ровно столько света, чтобы можно было разглядеть очертания окон, застекленные двери крылец и широкие приземистые силуэты зданий. Вдалеке подавляли своим величием горы, тянущиеся от больницы на запад и образующие хребет этого продолговатого острова. Что бы ни произошло сегодня ночью, летнее солнце покажется над горизонтом довольно скоро.

Когда миновали хирургический блок по левую сторону, Бикс остановился:

– Почти пришли, сэр.

– Здесь? – спросил Аллейн, вглядываясь в темноту. – Я думал, там впереди расположены ваши новые армейские постройки. Похоже, я ориентируюсь еще хуже, чем предполагал.

– Они там, сэр, немного дальше, а морг справа от вас. Извините, я давно тут все изучил как свои пять пальцев. Почти все ночи темные, а меня вечно дергают по какому-нибудь срочному делу. Я бы сказал, что найду дорогу с закрытыми глазами.

– Это весьма удобно, – тихо пробормотал Аллейн в темноту.

Бикс достал фонарик и посветил вправо. Инспектор увидел, что они стоят примерно в двадцати футах от морга, который располагался поодаль от палат. Приземистое здание с пологой крышей днем пряталось от нежелательных взоров за будкой дежурного и еще одним пышным рядом розовых кустов.

– Цветы хорошо помогают скрыть от пациентов подобное напоминание о смерти, – заметил Аллейн.

– Обычно так и есть, сэр, но эти розы слишком уж яркие, если хотите знать мое мнение. Напротив, они как приправа к смерти – привлекают только больше внимания, а я знаю, что задумывалось по-другому.

Аллейн улыбнулся про себя. Французский акцент Бикса лишь немного отличался от выговора его дорогого сержанта Фокса. Если бы сейчас вдруг пришлось оказаться на континенте, инспектор был бы рад, что Бикс рядом.

Бикс осветил фонариком дверь морга, давая Аллейну возможность шагнуть ближе и отпереть замок. Затем широким жестом пригласил детектива внутрь:

– После вас, сэр!

Дверь открывалась в небольшой приемный тамбур, за которым начинался крутой наклонный коридор, шириной раза в три больше старой тележки, видевшей на своем веку так много человеческого горя, а в длину – не более десяти шагов длинных ног инспектора. Этот коридор и вел собственно в морг.

– Я оставил тележку здесь, – сказал Бикс, указывая на древнюю каталку, стоящую сразу у входа возле левой стены.

Аллейн попросил его осветить фонариком мешок, и, пока инспектор распутывал завязки, у него возникло странное ощущение, что они оба затаили дыхание: а там ли еще главная сестра? Убедившись, что это так, Аллейн какое-то время смотрел на ее лицо, а затем закрыл горловину. Он подождал, пока Бикс зажжет все газовые фонари, прикрепленные к стенам, – помещение выглядело все более мрачным и тесным по мере того, как определялись его границы. Аллейн прикинул: за счет нисходящего уклона коридора и пологого холма, начинающегося сразу за зданием, помещение, в котором они сейчас стоят, более чем наполовину врыто в землю. Несомненно, постройка такого морга, где прохлада сохраняется даже долгим жарким летом, характерным для этих равнин, – весьма впечатляющее достижение. Аллейн подумал, что с удовольствием поболтал бы с архитектором за трубкой – если здесь, вдали от больших городов, вообще нашелся архитектор. Возможно, здание проектировал просто опытный строитель, который учитывал особенности ландшафта.

Инспектор стоял в центре морга и оглядывал помещение. Прямо перед ним располагались восемь отсеков для трупов – каждый закрывался простой полотняной шторкой, подвешенной на одинаковых медных кольцах. Эти занавески предназначались, несомненно, для живых, а не для тех, кто уже возвращается в землю. Инспектор перевел взгляд с отсеков, вырубленных в скале, на тележку.

– Похоже, они аккурат на уровне тележки, верно, Бикс? – спросил Аллейн, подходя ближе к темным отверстиям, которые, казалось, вели вглубь Земли.

– Так и есть, сэр. Уилл Келли привозит тело и – я предполагаю, сам я этого не видел – просто вставляет его внутрь.

– Надеюсь, он не опрокидывает его на себя каждый раз, – буркнул Аллейн. – Передайте мне, пожалуйста, ваш фонарик.

Инспектор посветил в первые три углубления. С виду они достигали в глубину добрых семи футов – в расчете на самого крупного человека. Он вновь на секунду вспомнил Фокса, когда по спине пробежала первобытная дрожь. Аллейн стряхнул ее раздраженным движением плеч.

– Кажется, там все упирается в камень, верно, Бикс?

– Вы правы, сэр. Старики, которые строили больницу, знали свое дело.

– Старики?

– По большей части фермеры, поселенцы. Эти парни могли построить что угодно из полутора ярдов проволоки-«восьмерки», но отнеслись к задаче серьезно, как положено. И был один старикан… – Бикс помолчал и поскреб в затылке, надеясь, что это освежит ему память. Когда этого не произошло, он продолжил: – Извините, сэр, его имя вылетело из головы из-за всей этой суматохи. В общем, он учился на инженера в Веллингтоне, уже перевалил «экватор», сдал все соответствующие экзамены и все такое прочее, а потом началась Англо-бурская война, и он отправился туда вместе с остальными нашими парнями. Ну, очевидно в армии требовались инженеры. Говорили, что нет ничего такого, чего он не знает – и как мост через бурную реку построить, и как глубокий колодец в безводной степи копать. История гласит, что он так и не получил диплом – война отняла это у него, как и у многих других мужчин. Он не смог стать инженером официально, но он был тем парнем, который сказал, что морг надо строить именно здесь, и все знали, что к его словам стоит прислушаться. Объяснил, что этот поросший лесом склон представляет собой скалу – твердую и надежную, как надо. Конечно, в те времена здесь не знали электричества, да и мощных холодильников тогда не было, так что выбрали это место. Выдолбили котлован и позволили скале играть роль теплоизолятора. Зимой сухо, летом прохладно.

Аллейн принял к сведению полезную информацию из монолога Бикса, затем указал на газовые фонари:

– И что, в морге до сих пор нет электричества?

– Думаю, главная сестра просто не видела в этом смысла – к чему копить дополнительные счета? Тут либо за одно хватайся, либо за другое, сэр.

– Вот как? – произнес инспектор почти устало, но тут же себя одернул. Может, Бикс и многословен, но рассказывает он с удовольствием. Получение информации о месте преступления – первоочередной навык каждого констебля. Он, вероятно, теряет хватку, если почти заставил свидетеля замолчать. – Объясните подробней.

– Больница – это свой отдельный мир, который очень напоминает армию. И полицию тоже, я уверен. Моя мать работала сиделкой, прежде чем вышла замуж за моего отца, так что я знал это еще до того, как попал сюда. Больницей управляет главная сестра. Она указывает, что и как, и даже самый заносчивый хирург спустя какое-то время делает для себя верные выводы. Все понимают: это правильно, что она главная, поскольку старшие сестры живут и дышат больницей, это дело всей их жизни. Видите ли, в старые времена им даже запрещалось выходить замуж, а если они это делали, их вынуждали уходить с работы. Так что оставались лишь те, для кого это призвание. Наша главная сестра тоже живет так, вернее, жила… я хочу сказать… – Бикс осекся, взглянув на мешок на тележке.

– Прошу вас, продолжайте, – сказал Аллейн.

– Я думаю, упокой Господь ее душу, она решила, что нет смысла тратить деньги на то, чтобы провести в морг электричество, когда протекают крыши, а прочие счета требуют оплаты. В конце концов, именно ей стали бы выговаривать пациенты. Я считаю, что она вряд ли может – то есть могла – ограбить саму себя, верно?

– А те, кто покоится в морге, вряд ли будут жаловаться на отсутствие электрического освещения?

– Именно так, сэр, – улыбнулся Бикс, довольный, что находится в компании человека, которому небезразличны его размышления.

Более тщательный осмотр показал именно то, что Аллейн предполагал с самого начала, – морг выглядел обескураживающе непримечательным. Он был маленьким, как и подобает сельской больнице, которая до недавнего времени занималась лишь несчастными случаями на ферме и рядовыми жизненными событиями, такими как рождение ребенка или ожидаемая смерть тех, чья жизнь спокойно прошла на этой плодородной земле.

Инспектор повернулся к прочному столу, установленному у стены напротив углублений. Облицовка из нержавеющей стали, покрывающая деревянную поверхность, отражала свет фонарей и усиливала его. Несомненно, именно на этом столе проводились вскрытия. Справа от прозекторского стоял небольшой письменный стол, на котором лежала толстая тетрадь. Используя носовой платок как перчатку и стараясь касаться обложки и страниц только за верхний уголок, Аллейн открыл тетрадь и пролистал. Даты, имена, причины смерти – четким округлым почерком. Последнюю запись сделали в октябре этого года.

– Рядовой П. Фишер. Патрик? – спросил он Бикса.

– Пэдди Фишер. Из большой семьи с Западного побережья. Отличный парень. Его прозвали Блондином, потому что он был рыжим, можете себе такое представить?

Инспектор согласился, что не может, и Бикс продолжил:

– Его привезли, покрытого ожогами. Мы думали, что он выкарабкается, понимаете? Надеялись, что выживет. Но от таких ожогов слабеет весь организм. Малейший чих – и тебе конец. Парень уже пошел на поправку, а через неделю начал кашлять – пневмония. Бедняга.

Аллейн кивнул и отвернулся, оставив Бикса наедине с его мыслями.

Рядом с тетрадью лежало несколько больших книг по анатомии в кожаных переплетах, на полке выше хранилось необходимое количество медицинского спирта, состава для бальзамирования и прочих подобных препаратов, в том числе полдюжины стеклянных пузырьков с различными жидкостями и набор шприцев разного размера. На каждом из флаконов значилось «Яд» и «Не глотать!». Аллейн поймал себя на мрачной мысли, что те, для кого предназначались жидкости, вряд ли нуждались в предупреждениях.

За стеклянной дверцей расположенного рядом углового шкафа виднелись весы с набором гирь и эмалированная посуда, куда, несомненно, складывали удаленные органы. Каждый дюйм помещения казался вычищенным до блеска, металлические предметы тускло поблескивали в свете фонарей, и детективу пришлось признать, что даже у его эксперта Бейли возникли бы проблемы с получением отпечатков пальцев в столь тщательно убранной комнате.

– Вам часто случалось бывать в этом морге, Бикс? – спросил Аллейн.

– Не очень, сэр, но иногда доводилось. Я присматривал за одним из парней, который приезжал забирать своего сослуживца. – Сержант помолчал секунду. – Я знаю, тем, кто жил в Лондоне, может показаться, что нас здесь война не коснулась. Но наши парни так же гибнут в бою, а многих отправляют домой в надежде, что они выживут после потери ноги или вырванного куска внутренностей. Как правило, их везут на одном из плавучих госпиталей, сэр, но некоторые все равно в итоге умирают. Так что бывал я здесь редко, но чаще, чем хотелось бы.

– Вы не видите здесь ничего необычного?

Бикс огляделся.

– Простите, что разочарую вас, но, насколько я понимаю, все в порядке.

– Не за что извиняться, сержант. Здесь всегда такая безупречная чистота?

– По всей больнице так, сэр, главная сестра следит… простите, следила за этим. Как говорится, чистоплотность – признак благочестия, она всегда ругается, если что не так. Ругалась.

Аллейн взял фонарик Бикса и вновь посветил им в пустые полости по очереди, отметив отсутствие пыли и мягкий блеск вырезанных в скале отсеков, каждый из которых снизу был отделан матовой сталью – она и сверкала в луче фонарика.

Инспектор отступил назад:

– Я могу себе представить и худшие места для вечного сна, чем уютное подножие ваших величественных гор.

– Вы сейчас говорите как один из наших парней-маори, инспектор. Они всегда рассказывают о земле как о живом существе. Они такие.

– Здоровое уважение к силам природы еще никому не вредило, Бикс.

– Справедливо, сэр.

Аллейн вернул фонарик владельцу и энергично растер свои длинные пальцы: здесь определенно было гораздо холоднее, чем в остальной части больницы, строители-поселенцы хорошо поработали.

– Ладно, Бикс, теперь мы попросим доктора Хьюза прийти сюда и попытаться установить причину смерти. Я оставлю вас присмотреть за ним, если вы не против.

Бикс выглядел испуганным.

– Ох, бросьте, сэр, вы ведь не подозреваете молодого Хьюза? Уверен, что нет.

Аллейн покачал головой:

– Подозреваю я его или нет – вопрос совершенно неуместный. Один из худших аспектов этой чертовой работы – с подозрением приходится относиться абсолютно ко всем. В определенном типе современной детективной литературы сыщик может прийти к ужасно умному выводу на шестнадцатой странице и весь остаток романа заниматься поиском доказательств. Но для многострадального реального полицейского это просто кропотливый перебор – тяжелая детективная работа, которая означает допрос каждого возможного подозреваемого. Это и будет моей следующей задачей. Но сперва давайте осмотрим кабинет главной сестры, хорошо?

Глава 14

Шум скандала в транспортном отделе ударил по ушам лишь в тот момент, когда сержант открыл тяжелую дверь морга, ведущую на асфальтированный двор, – это в очередной раз доказывало, что строители хорошо знали свое дело. Поморщившись, Аллейн заявил, что кабинет главной сестры может и подождать, и Бикс помчался вперед, бросив фонарик обратно инспектору эффектным пасом из-под мышки – приемом, который Аллейн счел достойным знаменитых новозеландских регбистов.

Когда Бикс исчез из виду, Аллейн не стал сразу запирать морг. Он не сомневался, кто именно устроил переполох в транспортном отделе, и был уверен в способности Бикса справиться с этим вопросом. Он изучил ключ, повертев его в руках, ощутил плавный поворот в замке, когда опробовал его, услышал четкий, уверенный щелчок запорного штифта, вставшего на место. Надежно, как в склепе. Он поморщился от такого крайне подходящего сравнения и направился обратно во двор мимо будки дежурного. Несколько ночных сиделок покинули посты и вышли каждая на свое крыльцо, в то время как некоторые проснувшиеся пациенты вглядывались в темноту с веранд и из окон.

Аллейн тихо посоветовал санитарке на ближайшем крыльце полупустой первой гражданской палаты:

– На вашем месте, сестра, я бы отправил всех подопечных обратно в постели. Я уверен, что вы не хотите услышать выговор от сестры Камфот за ненадлежащее исполнение обязанностей ночной дежурной.

Он едва не сослался на главную медсестру в своем предупреждении, но в последний момент осекся: сестра Камфот не только находилась неподалеку и ее можно было продемонстрировать персоналу, но она явно представляла собой более пугающую перспективу, чем главная медсестра.

– О нет, мне совсем не хочется сердить сестру Камфот, – пискнула санитарка, и Аллейн почти ощутил, как она побледнела при этой мысли.

– Сержант Бикс сейчас со всем разберется, – добавил он.

– Но там действительно такие ужасные крики, – сообщила дежурная, медленно отступая обратно в палату.

Аллейн улыбнулся в темноте, его голос звучал мягко и успокаивающе:

– Сержант думает, что в транспортный отдел забрался опоссум. Дикие существа, что с них взять.

– Это точно, – согласилась сиделка, удовлетворенная таким ответом, и крикнула своей коллеге из соседней палаты: – Они считают, что это опоссум, Сандра! Нет причин для беспокойства.

– Скажешь тоже, нет причин! – рассмеялась та. – Ты просто еще не видела, как они перегрызают провода!

Это объяснение быстро разлетелось по крылечкам и верандам, ночные сиделки вернулись на свои посты, пациенты – на свои койки, и Аллейн с гордостью улыбнулся: подходящая ложь придумалась легко и непринужденно.

К тому моменту, как он дошел до другого конца длинного двора, в палатах вновь воцарилось спокойствие, если не считать бормотания обитателей. В транспортном отделе уже стояла гробовая тишина – как в жерле одного из многих спящих вулканов, которые Аллейн осматривал во время своих путешествий по Новой Зеландии. Так же тихо и потенциально смертельно опасно.

– Благодарю, сержант, – сказал он Биксу, входя в офис, где стало еще теснее с тех пор, как человек Бикса привел сюда трех наспех одетых солдат из первой военной палаты.

Сержант кивнул и отступил в сторону, позволяя Аллейну вновь занять место у двери.

Инспектор оглядел небольшую разношерстную компанию, набившуюся в кабинет. На лицах застыли маски ярости, негодования, вины, смятения, а Розамунда Фаркуарсон – что его заинтриговало – демонстрировала сразу веселье и скуку. На ее свеженакрашенных губах играла усталая улыбка.

– Мне очень жаль, что я заставил вас так долго ждать, – начал Аллейн, разыгрывая роль сдержанного англичанина. Ему пришло в голову, что сегодня ночью маска может пригодиться ему самому. – Думаю, все вы слегка обеспокоены событиями сегодняшнего вечера.

– «Слегка»? – фыркнул один из солдат, высокий парень с желтовато-землистой кожей и мрачным лицом. – Я бы сказал, что мы очень обеспокоены, чертовски обеспокоены!

Бикс предостерегающе поднял руку, но это не возымело результата. Рядовой Боб Поусетт продолжал:

– Нас выдернули из коек посреди ночи без всякой причины и – хотел бы добавить – наплевав на режим! Приходим мы, значит, сюда, а Рози грузит нас этой богомерзкой сценой с главной сестрой! Никто нам ничего толком не объясняет, кроме того, что некий полицейский, даже не наш местный, возомнил себя всемогущим и раздает приказы направо и налево как ни в чем не бывало! Глоссоп говорит, что это какой-то помми, а теперь появляешься ты, приятель, который целую неделю просидел в одноместке в первой военной палате и даже не попытался, блин, с нами познакомиться! Считаешь себя выше простых солдат? Ты ясно дал это понять!

– Приношу свои извинения, – холодно произнес Аллейн. – Я не имел права раскрывать свою личность. Как военный вы должны понимать необходимость соблюдать приказы.

В голосе Аллейна прозвучали стальные нотки, когда он упомянул приказы, и красавчик Сандерс поспешил заверить, не упустив возможности пнуть товарища по голени:

– Конечно, он понимает, мы все понимаем!

Но Поусетта оказалось не так-то просто заставить замолчать.

– Вы, конечно, можете решать, как вам угодно, сержант, – кивнул он Биксу, – от вас я это приму. Вы мой командир, по крайней мере здесь, в больнице. Но будь я проклят, если дам продержать себя здесь всю ночь без объяснения причин и четкого срока, когда нам разрешат вернуться в наши постели. И кстати, мы все трое еще восстанавливаемся.

– Хорошо сказано, рядовой, – кивнул Аллейн. – И конечно же, я уверен, что вы и вот эти ваши товарищи тщательно придерживаетесь правил для выздоравливающих, не так ли? Никаких посиделок допоздна, никаких карточных игр, никаких выходов тайком за пределы больницы. Все так, верно?

Теперь у Поусетта хватило ума заткнуться – в тоне Аллейна проскользнуло нечто такое, что наводило на мысль о военном прошлом и навевало образ бойца, который терпеть не может дураков, причем неважно, выше– или нижестоящих.

Аллейн собирался продолжить, но тут заговорила Розамунда, в ее красивых глазах сверкнул огонек:

– Вы даже не хотите узнать, из-за чего случилась ссора, инспектор?

– Не особенно, мисс Фаркуарсон. Видите ли, я очень сомневаюсь, что ваша версия совпадет с версией мистера Глоссопа, а его – с рассказом этого рядового. Поэтому я предпочел бы пока оставить это в стороне и сосредоточиться на более неотложных своих обязанностях.

Аллейн повернулся к Биксу, и они тихо обменялись несколькими словами. Время от времени сержант кивал и делал пометки в своем блокноте. Наконец Бикс кивнул в последний раз и вышел из офиса, а инспектор вновь обратился к множеству ожидающих лиц:

– Теперь начинается самая раздражающая полицейская работа. Мне придется побеседовать с каждым из вас по очереди, чтобы лучше понять, что же произошло здесь сегодня вечером. – Аллейн заметил, что Глоссоп, покрасневший еще сильнее прежнего, собирается что-то возразить, и предупреждающе вскинул руку: – Прошу прощения, мистер Глоссоп, я отдаю должное тому, что вам доверяет целое правительство Новой Зеландии, и понимаю, что даже одно только предположение о вашей возможной виновности в чем-либо кажется вам нелепым и оскорбительным. Думаю, все вы в той или иной степени чувствуете то же самое. – Он печально улыбнулся. – Почти все. Полицейская процедура – скучная рутина, и все же ее необходимо соблюдать. Доктор Хьюз, если вы проследуете со мной, то начнем с вас, а потом сержант Бикс отведет вас в морг – возможно, вы найдете какие-нибудь ответы относительно смерти главной сестры. Надеюсь, пока я буду проводить эти опросы, сержант Бикс завершит собственное расследование и найдет либо деньги, либо пропавшее тело старого мистера Брауна, а желательно и то и другое, и вскоре мы все будем спокойно спать в своих постелях.

Доктор Хьюз приподнял бровь:

– Как вы оцениваете вероятность этого, инспектор?

Аллейн пожал плечами:

– Это не менее вероятно, чем кража, затем пропажа тела и подмена его на другое. Ну что, приступим?

Доктор Хьюз поднялся с места, и Аллейн заметил быстрый взгляд, брошенный им на Сару Уорн, которая сосредоточенно изучала расписание водительских дежурств за своим столом. Заметил и еще более быстрый взгляд доктора на Розамунду Фаркуарсон и неожиданно нерешительную улыбку, которой та ответила. Несмотря на краткость знакомства с мисс Фаркуарсон, инспектору казалось, что это не соответствует ее характеру – так вяло улыбаться в ответ на мужской взгляд.

Аллейн прикинул что-то в уме и коротко объявил:

– После доктора Хьюза я поговорю с отцом О’Салливаном, а затем и с вами троими. – Он повернулся к бойцам из первой военной палаты. – Вы можете приходить все вместе: кажется, вы давно спелись. Бикс зайдет за вами, когда я освобожусь.

– Мы и сами сможем найти дорогу в регистратуру, – пробормотал Поусетт.

– Не сомневаюсь, что сможете, но недавние события подчеркнули важность соблюдения правил безопасности. Так что я запру эту дверь, когда мы с доктором выйдем.

– Но… но… – пролепетал Глоссоп, – вдруг это означает, что вы запрете нас здесь с убийцей?

Аллейн улыбнулся, придерживая дверь перед доктором:

– Вполне вероятно, мистер Глоссоп, но это также означает, что я оставляю его – или ее – под замком. Возможно, вам будет спокойнее, если вы посмотрите на это с такой точки зрения. А теперь попрошу всех вести себя прилично: нам еще многое вместе предстоит пережить.

Глава 15

Выйдя с Аллейном во двор, доктор Хьюз сразу направился к регистратуре, но инспектор его придержал:

– Я хотел бы сперва быстренько осмотреть кабинет главной сестры. Вы не против составить мне компанию?

Доктор кивнул, и они остановились возле ступенек, ведущих в офис главной медсестры. Аллейн присел на корточки и всмотрелся в доски по обе стороны крыльца.

– Все здешние постройки несколько выше уровня земли, верно? Офисы, палаты и военные корпуса? – спросил он.

– Да, – подтвердил Хьюз, – я тоже обратил внимание, когда только приехал. Похоже, здесь это очень распространено – многие здания приподняты на фут или два над землей, а не стоят на фундаменте. Делают своеобразную «юбку» по периметру, чтобы прикрыть щель под зданием. Все это из деревянных досок, конечно.

– Полагаю, это уменьшает вероятность оказаться заваленным при землетрясении?

– Точно.

Аллейн посветил фонариком Бикса по обе стороны крыльца и вдоль невысокого ограждения из досок, описанного Хьюзом.

– Понимаю. Эти офисы напоминают кубики, расставленные ребенком, играющим в строительство больницы. Там есть столбики, которые и удерживают их над поверхностью. Думаю, это еще и защищает от сырости, а также от возможного затопления. А ограждение снизу создает иллюзию, что стены уходят прямо в землю. Гениально.

Хьюз устало улыбнулся в темноте, и Аллейн почувствовал смирение в его тоне:

– Как я успел убедиться во время своего пребывания здесь, инспектор, в Новой Зеландии многое построено на иллюзии. И многое из этого действительно гениально.

– Вы обязательно потом расскажете мне об этом подробнее, Хьюз! А теперь немного подождите у порога, пока я осмотрю кабинет главной сестры. Мы с Биксом собирались сделать это на обратном пути из морга, но нас отвлекла эта чертова суматоха, которую Глоссоп устроил в транспортном отделе. Я недолго.

Достав из кармана ключи, Аллейн открыл кабинет. Он сразу направился к письменному столу и, обмотав руку носовым платком, осторожно потянулся к настольной лампе. Инспектор улыбнулся про себя такой перестраховке, подумав: «Вероятно, на лампе множество всяких отпечатков, и не факт, что вору нужен был свет, но зачем создавать лишние помехи местной полиции еще до того, как мы познакомимся».

Нащупав лампу, он включил ее. Затем обернулся к двери и сказал Хьюзу:

– Понимаю, это чертовски трудно, но вы не могли бы встать ближе к свету? Мне не хотелось бы лишиться первого подозреваемого еще до допроса.

– Вы так мило это сформулировали, – сухо откликнулся Хьюз, делая шаг влево на линию теплого желтого круга от лампы.

– Вот и умница, – любезно кивнул Аллейн, возвращаясь к изучению кабинета.

Все выглядело в точности так, как они оставили чуть больше часа назад: дверца сейфа распахнута настежь, перевернутое кожаное кресло лежит там, куда его отшвырнул Глоссоп, на столе веером рассыпана стопка бумаг. Аллейн присел на корточки перед сейфом и посветил фонариком внутрь, лишний раз убеждаясь в том, что все и так знали, – там действительно пусто.

Еще с минуту он смотрел на открытый сейф, желая, чтобы Фокс оказался рядом, а затем взглянул на доктора, топтавшегося во дворе:

– Это странно, вам не кажется, Хьюз?

– Что именно, инспектор? – ответил тот, оглядевшись вокруг и недоуменно пожав плечами. – Надо сказать, мне кажется чертовски странным абсолютно все.

– Да, конечно, – рассеянно согласился Аллейн, хмуря свой высокий лоб. – Я имею в виду, что сейф оставлен открытым, незапертым. Замок не взломан, а это означает, что у воров был ключ, и все же они не заперли сейф за собой. Хотя это как минимум гарантировало бы, что кражу не обнаружат до утра, пока не придет главная сестра, чтобы вернуть кассу мистеру Глоссопу. Странно.

– Возможно, кто-то их спугнул? Или они потеряли ключ, пока перекладывали деньги?

– Возможно, – кивнул Аллейн, а затем перенес внимание на бумаги, разбросанные по столу.

Он пролистал документы, переворачивая их карандашом. Несколько писем касались медицинских вопросов и конкретных пациентов, но основная масса оказалась счетами, причем весьма сильно просроченными. Каждый сам по себе не такой огромный, однако общая сумма была такова, что любому учреждению было бы трудно расплатиться без серьезной дополнительной прибыли или помощи щедрого благотворителя, а лучше и того и другого.

Инспектор вновь просмотрел письма, тщательно проверяя даты вверху каждого. Хотя они лежали не в том идеальном порядке, который можно было ожидать от главной сестры, учитывая ее отношение к обязанностям, даты шли более-менее последовательно, словно кто-то просматривал их в спешке, раздвигая бумаги, чтобы найти нужную. И наконец Аллейн наткнулся на письмо, которое оказалось не медицинским документом и не счетом. Он осторожно вытащил его из стопки и нахмурился, читая. Когда он перешел к постскриптуму, то тихо присвистнул себе под нос:

– О боги! Бедняжка!

Но тут же себя одернул. Ему достаточно часто приходилось инструктировать подчиненных, что нет смысла испытывать жалость к кому-либо на этой стадии расследования, особенно когда еще многое предстоит узнать о фигурантах.

Аллейн аккуратно сложил письмо, обернув свои длинные пальцы носовым платком, затем поместил его в свежий конверт из стопки на полке рядом со столом, закрыл конверт и спрятал в карман. Коснувшись пальцами своей трубки, инспектор задумался.

– Хочу вас попросить, Хьюз, – произнес он, направляясь к двери, где ожидал доктор. – Не могли бы вы устроить мне небольшую обзорную экскурсию? А то мне постоянно приходилось сидеть взаперти в том отдельном боксе первой военной палаты.

– По вашему таинственному другому делу, инспектор?

– Совершенно верно, – быстро ответил Аллейн. – И мне бы очень хотелось осмотреть территорию. Если вы не возражаете, мы можем прогуляться и поговорить, а я воспользуюсь возможностью выкурить трубку.

– Вы всегда предлагаете потенциальным подозреваемым самим выбирать место для допроса? – улыбнулся Хьюз, впервые за вечер слегка расслабившись. Он подумал, что в иных обстоятельствах, пожалуй, общество этого собрата-англичанина могло бы стать для него приятным.

– Только когда чувствую, что они хотят что-то сказать.

– Вот как, – нахмурился Хьюз. Его плечи и живот вновь мгновенно напряглись. – Не думал, что выгляжу настолько открытой книгой.

– Ну-ну, молодой человек. Не надо на меня дуться. – Инспектор подошел ближе. – Просто я достаточно поднаторел в своем деле и предпочитаю беседовать с теми, кто хочет говорить, а не с теми, из кого приходится вытягивать их секреты. Итак, что скажете?

– Да какие… какие у меня от вас секреты? – Доктор Хьюз заикался, его голос звучал сбивчиво.

– Не хотите прогуляться, Хьюз?

– Ах да. С удовольствием. Да, спасибо, сэр.

– Вот и прекрасно.

Теперь, когда ветер разогнал вечерние облака, света от недавно взошедшего полумесяца и широкой полосы Млечного Пути хватало, чтобы идти без фонарика. Аллейн подумал, что в полумраке Хьюз, возможно, будет более склонен к откровенности.

– Вам удобно без фонарика, Хьюз?

– Мне так даже лучше, сэр. Особенно когда вы приступите к допросу.

– Думаю, преступник чувствовал бы то же самое, – небрежно заметил Аллейн.

– Какой преступник сам указал бы на это? – невесело хмыкнул Хьюз.

– Возможно, хитрец – в надежде одурачить старика.

– Но вы не старик и не дурак, инспектор.

– Вы мне льстите. Ладно, давайте начнем.

Сперва доктор Хьюз односложно отвечал на вопросы Аллейна – о своей учебе, работе в полевых условиях и первоначальном нежелании задерживаться в Новой Зеландии. Он открыто признал, что стал весьма искусным специалистом по латанию молодых людей для отправки их обратно на войну, но занимается этим со смешанными чувствами.

– Мне нравится исцелять их, это моя работа, можно сказать, призвание. Сколько себя помню, я всегда хотел стать врачом. А хирургом – с тех пор как поступил учиться. И в то же время я очень сильно хочу уберечь их, и я знаю, что здесь, в больнице, им намного безопаснее. Хотя они не слишком-то благодарны за это.

– Себя вы тоже хотите уберечь? – спросил Аллейн.

– Я не трус, инспектор! – возмутился Хьюз при таком предположении.

– Я знаю, – просто ответил Аллейн. – Но вы видели войну своими глазами. Нет ничего постыдного в желании сохранить собственную жизнь, точно так же как и в желании сохранить жизнь других.

Аллейн надеялся, что сумеет воспользоваться ситуацией с кражей заработной платы и вероятным убийством главной сестры, чтобы пролить свет на расследование дела о шпионаже. А Хьюз, похоже, трудится здесь в стесненных условиях добровольного обета молчания. И как раз в тот момент, когда инспектор готовился перейти к роли «злого» полицейского, Хьюз внезапно застыл на месте как вкопанный.

– Мне нужно вам кое-что сказать, сэр.

– И мы должны торчать тут, пока вы будете это делать?

– О, нет, простите. Конечно нет.

Они прошли дальше по двору и свернули к главному входу, где Аллейн ранее приметил удобную скамейку. Шум разлившейся реки становился все ближе. Инспектор скорее чувствовал, чем видел страх Хьюза – слышал в его осторожных шагах, в раздраженных вздохах. Он надеялся, что молодой человек тут же выложит все, что собирался, но этого пока не происходило.

– Давайте начистоту, Хьюз, – неужели вы хотите, чтобы я на вас надавил? Я сделаю это, если придется, но считаю эту часть работы ужасно неприятной и предпочел бы к этому не прибегать.

– Я скажу, скажу. Я – чертов идиот, инспектор.

– Идиот, но не вор?

– Вам судить.

В темноте впереди бурлила река, набирая скорость. Аллейн представил, как высока она сейчас, и удивился: какая же сильная гроза разыгралась в самих горах, если там до сих пор так много воды, которая стекает по склонам к больнице, разбиваясь о грубые валуны и вливаясь в поток.

Инспектор и доктор уселись на скамейку, предусмотрительно поставленную для посетителей, которым, возможно, захочется отдохнуть здесь от внутрибольничной суеты. Они по-приятельски сидели рядом, пока Аллейн старательно набивал и раскуривал трубку. Наконец детектив глубоко затянулся, подождал, пока Хьюз прикурит сигарету, и произнес в ночной воздух:

– Я проявил столько терпения, сколько возможно, доктор Хьюз, но еще несколько человек ждут своей очереди на исповедь. Ну же, выкладывайте!

– Ладно. В общем, я люблю Сару, инспектор. По-настоящему. Но знаю, что недостаточно хорош для нее.

– Вот как?

– Во время последнего полевого выхода мне пришлось очень нелегко. Ужасно. И боюсь, я сломался. Я просыпаюсь по ночам в слезах и поту, я вижу призрачные силуэты людей, которых пытался спасти, но не смог. Знаете, инспектор, главная сестра… черт побери, она была для меня отдушиной. Она проработала медсестрой много лет, она умела выслушать. Большинство людей не хочет знать, что да как, но она давала мне выговориться. Я рассказал ей… – доктор запнулся, – рассказал несколько историй. Кое-что о том, что нам приходилось делать там в силу обстоятельств, ну, вы понимаете… Мы использовали некоторые нетрадиционные методы. Я научился избавлять людей от страданий, но часто лишь на короткое время… Во многих случаях мои хирургические навыки оказывались бесполезны. Очень часто лучшее, что я мог предложить, – это облегчение боли, а иногда, возможно…

Его голос дрогнул, и Аллейн проговорил в ночь, не глядя на молодого человека, сидящего справа:

– Старайтесь не забывать, Хьюз, – я полицейский.

– Да, но вы, думаю, тоже видели войну?

– Да. И я знаю, что многие врачи используют свои профессиональные навыки, чтобы сделать все возможное для раненых, покалеченных и тех, кому уже не помочь.

– То есть вы поняли, что я…

В голосе детектива прозвучали предостерегающие нотки, когда он резко перебил доктора:

– Я понял только то, что вы мне сказали! – Немного подождав, Аллейн продолжил: – Испокон веков мужчины, пережив на войне всякие ужасы, возвращались домой сломленными, а женщины все равно любили их и поддерживали. Это все, что вы хотели мне сказать?

– Все? – в отчаянии воскликнул Хьюз. – Нет, далеко не все! Я обломок себя прежнего. Сперва я ненавидел жить здесь, в Новой Зеландии, ненавидел ощущение, что сбежал, пока мои товарищи в самом пекле. Но потом понадеялся, что здешнее спокойствие поможет, что кошмары прекратятся, если я сосредоточу силы на том, чтобы сделать все возможное для людей в этих палатах.

– У вас получилось?

– На какое-то время да, все шло хорошо, но в последний месяц или около того – собственно, как только я начал здесь обживаться – кошмары вернулись с удвоенной силой. Я не могу смотреть на труп, меня трясет, если я остаюсь наедине с покойником. Я едва смог справиться со смертью старика сегодня вечером, и вы видели, как я испугался, когда вы велели осмотреть тело главной сестры. Я не могу… – Он помолчал и продолжил очень тихим голосом: – Сара заслуживает человека, который лучше меня. Того, кто не трус.

– Вы ей говорили что-нибудь из этого?

Хьюз покачал головой:

– Я не могу. Я упоминал о проблемах с деньгами – пусть считает, что я в долгах. Я подумал, что если буду для нее менее…

– Выгодным женихом?

– О нет, что вы, она не такая!

– А ведете вы себя с ней так, будто она «такая», вместо того чтобы объяснить, что вас действительно беспокоит! – Аллейн немного подождал и, когда доктор Хьюз ничего не ответил, продолжил гораздо более строгим тоном: – Я не знаю мисс Уорн, но она не производит впечатления девушки, которая смотрит на жизнь через розовые очки. Думаю, она отнеслась бы с пониманием, если бы вы заставили себя сказать ей правду. Всю правду, имейте в виду, – добавил он тихо.

Хьюз в ужасе повернулся к Аллейну:

– Это то, что вы сами сделали бы на моем месте?

– Боже милостивый, к чему вам знать, что сделал бы я? – простонал инспектор. – Это то, что я советую вам! А мои собственные сердечные дела не имеют к этому никакого отношения! Вы поступаете глупо, Хьюз, и с самим собой, и с мисс Уорн и чертовски хорошо понимаете, о чем я говорю.

– Я не… я не…

Аллейн слушал, как Хьюз тщетно пытается возразить. Наконец доктор сдался. Инспектор твердо произнес:

– Да, именно так вы и поступаете. И есть еще кое-что, о чем вы мне не говорите, это ясно как божий день. Так же ясно, как Орион вон там! – добавил Аллейн, указывая на яркое созвездие над головой. – Вообще-то вам следует сказать это самому, будет намного противнее, если мне придется копать.

– Черт бы вас побрал, Аллейн, я не могу! – пробормотал Хьюз, наклонившись вперед и закрыв лицо руками. – Даже если из-за этого вы будете подозревать меня еще сильнее – я не могу сказать!

Аллейн вздохнул.

– Тогда нам лучше вернуться, и я займусь следующим фигурантом. Мне жаль, что вы страдаете, Хьюз, но вы такой не первый и не последний. Несомненно, подобных вам будет еще очень много, прежде чем закончится эта проклятая война. Но я действительно не думаю, что психическая контузия – или как там эта штука в наши дни называется – является основанием для того, чтобы лишить себя счастья с молодой дамой, которую вы, по вашим словам, любите. Рискну предположить, что ваши тяжкие угрызения совести могут иметь меньшее отношение к пылу сражения или последующим событиям, чем вы себе представляете. Рискну также предположить, что вы из тех идиотов, которые наговаривают на себя, дабы покрасоваться. И могу констатировать, что вы продолжаете вести себя как идиот, не рассказывая мне всей правды. – Аллейн энергично встал, размял свои длинные ноги и бросил через плечо Хьюзу, пока они быстрым шагом направлялись обратно к зданиям больницы: – Я отведу свою следующую жертву в регистратуру, а пока буду ее пытать, вам с Биксом поручается спуститься в морг. Сержант приглядит за вами, а вы быстро осмотрите главную сестру. – И добавил прежде, чем доктор успел возразить: – Извините за такую просьбу, но вам не придется делать ничего особенного: лишь заверить меня, что ее не ударили по голове и не перерезали ей горло. Все остальное мы оставим местным полицейским. Как думаете, вы справитесь, если Бикс будет рядом?

Хьюз пробормотал невнятное согласие, и Аллейн спросил:

– Как считаете, кого мне стоит допросить следующим? Нашего доброго викария, троих буйных солдат или кого-то из молодых дам – Елену или Гермию?^[6]

– Простите?

– Сегодня ночь летнего солнцестояния, хотя, боюсь, никому из нас не удастся поспать. Какую молодую даму мне допросить первой – высокую белокурую мисс Фаркуарсон или маленькую темноволосую мисс Уорн?

Не уверенный, считать ли себя поставленным в неловкое положение, молодой врач пробормотал в темноту:

– О, ну, вообще-то я не могу сказать, сэр.

– А я вообще-то думал смутить вас этим вопросом. Послушайте, Хьюз… – Аллейн придержал себя, он и так перешел все границы, взявшись за это дело посреди ночи и имея в союзниках лишь Бикса. Но затем пожал плечами и все равно сказал: – Ладно, раз уж начал… Послушайте, Хьюз, это просто мои мысли и я не эксперт в вопросах любви или женщин, но я уверен, что нужно выложить все начистоту. Будьте честны с этой девушкой, расскажите ей, что вы чувствуете, – о своей ситуации, о своих страхах, если сможете. Что вам терять, в конце-то концов?

– Все, сэр, в этом-то и проблема!

Аллейн сокрушенно покачал головой:

– В таком случае, надо думать, вы не горите желанием сидеть в транспортном отделе взаперти вместе со всеми остальными?

– Не особенно, сэр. Однако у меня есть еще одна насущная проблема.

– Более насущная, чем посещение морга?

– Мне нужно обойти палаты. Есть несколько пациентов, к которым я захожу в ночные часы, – они испытывают сильную боль и плохо спят. Иногда помогает просто выслушать их по-дружески.

– Ага, так вы доктор, примеряющий на себя роль отца-исповедника?

– Если это помогает, почему нет? Я хочу помочь.

– Не сомневаюсь.

– Обычно в это время мы проверяем и ночных сиделок, чтобы убедиться, что все в порядке. Не дело, чтобы они что-то заподозрили, не так ли?

Аллейн потер нос.

– Да, вы правы. Хорошая мысль. Хотя я опасаюсь, что кот может выскочить из мешка еще до рассвета. Ладно, возьмите с собой на обход сержанта Бикса и, как только закончите, отправляйтесь в морг. Я знаю, – добавил он, когда Хьюз вновь начал отнекиваться, – что прошу вас взяться за чрезвычайно неприятную задачу, которая может подкосить любую подругу главной сестры, не говоря уж о молодом человеке, якобы состоявшем с ней в доверительных отношениях. Но я нуждаюсь в вашей помощи. Учитывая то, что вы мне рассказали – а вернее, то, чего не сказали, – думаю, вам более чем хотелось бы найти какой-то способ расположить меня к себе. Я прав?

Инспектор с удовлетворением услышал от Хьюза достаточно решительное:

– Конечно, сэр.

– Вот и прекрасно. Тогда найдите меня, когда у вас появится что сообщить. Регистратуру я превращу в кабинет для допросов и, вероятнее всего, буду там.

Глава 16

В отсутствие инспектора и доктора Бикс разбудил мистера Сидни Брауна и отправил одного из своих доверенных людей сопроводить сонного молодого человека в регистратуру. Когда Аллейн нашел их там, солдат терпеливо ждал. Сидни Браун сидел рядом, сгорбившись над подушкой, которую по-прежнему держал в руках: голова свесилась, локти опираются на худые колени – идеально поставленная сцена упадка сил и уныния.

Аллейн тихо перекинулся парой слов с бойцом и поблагодарил его за службу, отчего тот улыбнулся одновременно застенчиво и гордо. Солдат захромал прочь – по неровной походке было понятно, почему он служит дома, а не за океаном. Инспектор некоторое время стоял в дверях и смотрел парню вслед со своеобразным выражением на лице. Затем покачал головой, расправил плечи и вернулся в маленький офис.

Сидни Браун отвечал инспектору так же односложно, как и Саре Уорн по дороге в больницу. Аллейн выразил соболезнования, Сидни промычал: «Угу». Аллейн спросил, издалека ли он приехал. Сидни пробормотал: «Не-а». Инспектор вздохнул и нахмурился. В поведении молодого человека чувствовалось что-то странное, не совсем уместное. Пускай Сидни явно старается держаться в немногословной манере новозеландского рабочего класса, с учетом недавней смерти его дедушки Аллейн ожидал какого-либо проявления печали или огорчения.

– Послушайте, Сидни, мне не хотелось бы, чтобы это прозвучало так бесцеремонно, как, без сомнения, прозвучит, но вы с дедушкой были близки?

Сухие губы Сидни изогнулись в чем-то похожем на усмешку, темные глаза затуманились еще больше, и он пробормотал:

– Нет, вы знаете, нет. Это не про нас.

После изнурительного допроса Аллейн выяснил все самые незначительные подробности о жизни молодого человека. Его отец и дед поссорились много лет назад – именно поэтому Сидни едва знал старого мистера Брауна. Сидни, в свою очередь, поругался с собственным отцом. «Жестокий ублюдок, не видел его с четырнадцати лет, как школу окончил».

Хотя Сидни записался в армию сразу, как только достиг подходящего возраста, всего через девять месяцев он оказался уволен по инвалидности – его подстрелил один из сослуживцев во время учений. Ему удалили больше половины легкого и, учитывая натянутые отношения с отцом и то, что парню больше некуда идти, отправили на ферму к деду – восстанавливать силы. «Не то чтобы мне там обрадовались – старику некогда было со мной возиться. Он просто хотел, чтобы я поправился и работал на ферме».

– Должно быть, вам пришлось нелегко.

– Нелегко? Чертовски трудно, я бы сказал. Причем всю дорогу. Начнем с того, что в меня вообще не должны были попасть. Наш старший сержант ошалел от пополнения, раздавал оружие налево и направо толпе городских оболтусов, большинство из которых никогда не держали винтовки и с трудом могли отличить ствол от приклада. Некоторые из нас, парни вроде меня, кое-что соображали, но нет, начальство всегда думает, что ему виднее. Нас гоняли туда-сюда, и никто не слушал, что мы говорим. А потом отправили на это идиотское упражнение. Следующее, что помню, – я лежу на спине и не могу даже вдохнуть, чтобы позвать на помощь. Три месяца провалялся в госпитале, где меня тыкали и понукали, как призовую корову, а после меня ждал долгий путь домой – хотя меньше всего на свете, черт побери, я хотел бы стать самоуверенным засранцем вроде отца или заядлым овцеводом вроде деда. Фермерство – это не жизнь, если на тебя некому батрачить и ты не впитывал все это из поколения в поколение. Это тяжело изо дня в день, и за это никакой благодарности. Раньше фермеров называли опорой страны, но теперь… – Сидни помолчал, переводя дыхание, и конец фразы прозвучал как вздох: – Эх, да что толку… Я просто надеялся, что война сможет стать для меня выходом – путем к чему-то лучшему.

– Сочувствую, – тихо проговорил Аллейн. Ему было интересно, что еще скажет молодой человек.

– Не нуждаюсь я в вашем сочувствии! – прорычал Сидни в ответ, ударив кулаком по подушке. – И от них мне тоже ничего не надо!

– От них? – переспросил Аллейн.

– От всех этих важных шишек, боссов, начальства. Взять, к примеру, тех, кто сидит в парламенте. Они подлизываются к старой доброй Англии и все глубже втягивают нас в войну – будто мы недостаточно выложились в прошлой! Никто из них не соображает, что делает, увозя наших парней за моря и отправляя вместо них телеграммы их родным. Большинство относится к этому слишком легко – сами-то они не воюют на передовой, верно? Но со спокойным сердцем отсылают нас делать это за них. Их никогда не волновала судьба рабочего класса нашей страны, мы для них просто пушечное мясо – всегда им были и всегда будем.

На этом у Сидни Брауна закончились слова. На прочие вопросы Аллейна о суете в кабинете главной сестры и поблизости он лишь покачивал головой, пожимал плечами и упорно повторял, что он тогда «отключился» и «выпал из реальности».

Наконец Аллейн поблагодарил молодого человека и поднялся с места, чтобы проводить его к остальным в транспортный отдел, спросив напоследок:

– Паб при «Бридж-отеле». Вы хорошо его знаете?

– Думаю, там можно промочить горло, если сильно приспичит. По крайней мере, вас не выставят оттуда сразу после шести часов вечера.

– Это мне говорили. Я имею в виду – у вас есть там друзья? С кем можно выпить?

Глаза Сидни вновь потемнели.

– Нет, я держусь сам по себе.

– И даже с буфетчицей парой слов не перекинетесь, чтобы скоротать время?

Сидни пожал плечами:

– Сьюки Джонсон – милашка, однако ее старик и братец – совсем другое дело. Считают себя большими людьми в окрестностях.

– А это не так?

– Деньги-то у них водятся, но это еще не значит, что каждый из них пуп земли. Только до них это не доходит. Оба – те еще ублюдки. – Сидни презрительно сплюнул на асфальт.

Они дошли до двери транспортного отдела. Отперев ее, Аллейн протянул молодому человеку руку:

– Еще раз приношу свои соболезнования.

– Ага. Ладно. Спасибо.

Инспектора удивила сила рукопожатия – для такого изможденного, худого юнца у Сидни оказалась весьма крепкая хватка. Может, он и презирал работу на ферме, но это никак не отразилось на его силе. За время своего пребывания в Новой Зеландии Аллейн познакомился с несколькими местными фермерами и обнаружил, что это добродушные гостеприимные люди с глубоким пониманием земли, на которой они трудятся. Ему хотелось сказать, что он надеется: однажды Сидни поймет ценность полезной, старательной работы, но молодой человек вбежал в дверь транспортного отдела прежде, чем инспектор успел это сделать. Не обращая внимания на остальных, Сидни бросился на пол, подложил под голову подушку и сразу закрыл глаза. Аллейн подумал, что это и к лучшему: ни один юноша, озлобленный на весь мир, еще никогда не находил утешения в советах старших.

Когда Сидни Браун устроился в теплой духоте транспортного отдела, Аллейн вывел наружу распаленного мистера Глоссопа. Хотя инспектор испытывал сильное искушение оставить кассира напоследок – как капризный ребенок оставляет невкусный кусочек на тарелке в надежде, что его все же не заставят это съесть, – бордовый цвет лица Глоссопа и его растущая ярость означали, что рисковать дальше нельзя. Аллейн вовсе не хотел, чтобы кассира хватил удар – пусть даже заслуженно. Поскольку Бикс вернулся на свой пост, Аллейн великодушно позволил оставить дверь офиса незапертой, чтобы впустить внутрь немного прохладного ночного воздуха.

При допросе мистер Глоссоп быстро подтвердил точную сумму, которая пропала, а также, по просьбе Аллейна, составил список конкретных мест, где ожидали доставку зарплаты этим утром, раз уж она не состоялась вечером.

– Вы не думаете, что они удивляются, вас не дождавшись? Беспокоятся за вас? – спросил Аллейн.

– Я уже звонил в головной офис, чтобы сообщить о пробитом колесе, черт бы побрал здешние дороги, и вообще описывал этот мост сто раз. Думаю, как только кончилась буря, они передали остальным ожидающим выплаты, что сегодня вечером я больше никуда не попаду. – Глоссоп сокрушенно помолчал, вздохнул и вытер лоб. – Или, по крайней мере, чертовски надеюсь, что они это сделали. Это те же идиоты, которые отправляли меня в рейсы на старом фургоне-развалюхе, хотя я не раз напоминал им, что за колесами нужно следить, мост в ужасном состоянии, а дороги… да, я знаю, что уже это говорил, но поверьте – каждая следующая еще хуже предыдущей…

Аллейн прервал его, прежде чем ему заново пришлось выслушать длинный перечень невзгод мистера Глоссопа:

– Это значит, что до завтрашнего утра вас никто не ждет?

– Теперь уже нет, конечно. Надо думать, нам всем очень повезло, что вы объявились, да, инспектор? Ворвались, как кавалерия, а затем решили запереть нас неизвестно с кем – кому, возможно, взбредет в голову прикончить нас всех в наших постелях!

– Пока еще всем нам рано думать о постелях, мистер Глоссоп, – возразил Аллейн и задал еще пару вопросов, но Глоссоп мало что смог сказать помимо того, о чем бы не разглагольствовал публично в разные моменты последних нескольких часов.

Он злился, он устал, его начальство проявило себя дураками, солдаты – глумливыми мерзавцами; ни одна из девушек в этом офисе не могла быть лучше определенного для себя предела; нет, даже тихая маленькая брюнетка, какую бы скромницу ни изображала. И лишь сам Джонти Глоссоп имел правильное мнение о происходящем. Хорошая женщина, прекрасная женщина мертва, похищена огромная сумма денег, а инспектор тратит свое время на допрос единственного невиновного человека!

– Как вы думаете, мистер Глоссоп, отца О’Салливана можно исключить из списка подозреваемых? – небрежным тоном спросил Аллейн.

Кассир насмешливо фыркнул:

– Я доверяю викарию из-за его собачьего ошейника не больше, чем полисмену из-за значка! О человеке говорят его качества, а не должность.

– Одежда еще не делает вас человеком?

– Она ни на что не влияет.

– Весьма мудро.

– И накрахмаленная вуаль тоже, если вы понимаете, о чем я, – многозначительно добавил Глоссоп.

Аллейн кивнул с легкой улыбкой:

– Пожалуй, характер сестры Камфот соответствует ее имени не настолько, насколько того хотелось бы.

– Я бы сказал – вовсе не соответствует. И она старается изо всех сил, чтобы так и оставалось, – если вам интересно мое мнение.

У Аллейна вертелось на языке, что нисколько не интересно, но он сдержался. Если долгие годы неприятных допросов его чему-то и научили, так это тому, что нужно поменьше говорить и побольше слушать. Он подождал секунду-другую, и Глоссоп наконец не выдержал:

– Я неплохой физиономист, инспектор, и всегда им был. Я частенько путаюсь в именах, что однажды может сослужить мне дурную службу, но разбираюсь в лицах. Мне много раз доводилось видеть сестру Камфот, и, признаюсь, всякий раз я старался поскорее убраться с ее пути, но сегодня вечером произошло нечто странное. Я увидел ее в определенном свете – даже не могу сказать, что это значит, но у меня возникло ощущение чего-то неправильного. Мне показалось, что она шпионит за мной. Я мельком увидел, как она прячется в тени, и это тоже показалось чертовски странным.

– Странным?

– Чем-то совсем для нее нехарактерным. Не в ее духе.

– Или не в ее стиле – как и со многими обитателями Маунт-Сигер. Как вы думаете, мистер Глоссоп, мне следует у нее спросить, все ли с ней в порядке? Возможно, у нее какие-то проблемы?

– Поступайте так, как вам угодно! – Глоссоп вновь вернулся к своему брюзжащему состоянию. – Это вы назначили себя главным и не даете нам разойтись по койкам, пускай эту чертову раскладушку и нельзя назвать нормальной кроватью. Все, что я хочу сказать, – сестра Камфот что-то вынюхивала поблизости сегодня вечером, и я это видел. Понятия не имею, за кем она следила, но говорю вам – она делала именно это.

– Буду иметь в виду. Есть что-либо еще, что вы хотите сообщить, прежде чем я верну вас в сомнительный уют транспортного отдела?

– Вообще-то да. Вы ведь не спросили, что я слышал, когда оставался один в кабинете главной сестры, не так ли?

– Рассказывайте. – Голос Аллейна звучал угрожающе-холодно.

– Я вовсе не такой простофиля, каким кажусь с виду, хотя, без сомнения, ваше английское образование и изысканная манера выражаться могут дать вам повод думать иначе. Я обращаю внимание на то, что происходит вокруг и что это значит. Когда я выглянул из хирургического блока, то увидел, как сестра Камфот подошла к офису главной сестры, постояла у двери и вернулась обратно. Видел, как викарий пересек двор и скрылся в кабинете главной сестры. А еще – как у двери в кабинет околачивался этот ирландский пьянчуга, хотя его никто не впускал. А потом, когда он ушел, я заметил, как открылась дверь, и оттуда вышли главная сестра и викарий.

– Вы видели, как они вместе выходили из офиса главной сестры?

Глоссоп побледнел от мысли, что ему сейчас придется объяснять инспектору свой страх перед громом и молнией.

– Ну, не совсем, – заикаясь, пробормотал он, – но они определенно стояли на крыльце, а в следующий раз, когда я посмотрел, во дворе никого не осталось. Когда я добрался до кабинета главной сестры, он уже пустовал – так что они, вероятно, ушли вместе. Но хочу подчеркнуть – я считаю, что главная сестра и викарий все-таки были в офисе. Так почему же сестра Камфот передумала стучать или даже сразу распахивать дверь?

– Понятия не имею, но теперь уверен, что вы догадались.

– Теперь, когда вы так сказали, я думаю, что сестра Камфот хотела взглянуть на эдакую кучу денег, но как только услышала голоса внутри, то поняла, что ей лучше уйти, и побыстрее.

– А что скажете про Уилла Келли?

– А что про него сказать? Насколько я понимаю, он уже принял на грудь и сам не помнит, что делал у двери. Но ни единому его слову доверять нельзя, это совершенно ясно.

– Похоже, у вас сложилось твердое мнение обо всех присутствующих здесь сегодня ночью, мистер Глоссоп.

– И неудивительно! – выпалил кассир. – Мои деньги пропали! Вот так запросто! И их мог взять любой из них! Главная сестра – порядочная женщина… была порядочной женщиной до мозга костей. А остальным даже медяка доверить нельзя.

– Вы уже вполне ясно дали это понять.

– И у меня есть на то основания! Как только дождь слегка стих и я наконец добрался до кабинета с проклятой раскладушкой под мышкой, то услышал адский скандал!

– Вот как? – насторожился Аллейн.

– Ага, теперь вам стало интересно, не так ли? – радостно ухмыльнулся Глоссоп. – О да, настоящая визгливая ссора, все как положено! Должно быть, одна из этих двух девиц, вся такая из себя с английским выговором – все эти старательные А-Е-И-О-У, – выносила мозг какому-то парню, не давая ему вставить ни слова. Так что я не понял, с кем и где именно она ругается: в регистратуре или в транспортном отделе. Я ничего не смог разобрать из того, что они говорили, из-за грозы и ветра, так что вам нет смысла спрашивать меня об этом, но я бы поставил на то, что одна из этих юных леди не совсем такова, какой хочет казаться.

– Господи, мистер Глоссоп, да это не кабинет, а какая-то площадь Пикадилли! Жаль только, что здесь нет бара «Критерион», где доктор Ватсон мог бы наткнуться на своего закадычного друга!

Глоссоп хмуро посмотрел на высокого детектива и вытер лоб.

– Я понятия не имею, о чем вы, но там многие ходили туда-сюда и шумели так громко, как вам нравится, – и насколько я вижу, любой из этой компании может оказаться вашим вором и убийцей.

– И главная медсестра тоже? – непринужденным тоном бросил Аллейн, в ту же секунду пожалев, что не сдержался.

От души выругавшись, Глоссоп заявил, что с него хватит этого фарса. Поднявшись со стула, он поворчал о затекшей спине и о том, как унизительно сидеть запертым в офисе бог весть с кем – остается лишь надеяться, что Аллейн действительно так хорош в своей работе, как рассказывала им эта девчонка Фаркуарсон.

– А она что-то рассказывала?

– Вы не просили нас сидеть молча и ждать, пока вы соизволите нас принять, инспектор. Мы взрослые люди, а обычный способ скоротать время – это провести его за беседой. За бесконечной болтовней – в случае с этой легкомысленной потаскушкой.

– Потаскушкой? – резко переспросил инспектор.

– Я про блондинку. Необязательно быть детективом, чтобы сообразить, что она из себя представляет. Но, как я понял, вы не просто какой-то там детектив – оказывается, вы весьма известный сыщик в Лондоне?

– Ну, не знаю…

Глоссоп вскинул пухлую ладонь, дабы остановить Аллейна посреди его обычных самоуничижительных излияний. Инспектору этот жест показался настолько обескураживающим, что он едва не улыбнулся.

– А теперь послушайте, я должен вам это сказать. Конечно, деньги важны, они…

– Естественно, это ведь государственные средства.

– Но главная медсестра, она… ну… – Глоссоп сделал паузу, покраснел еще сильнее, чем ожидал Аллейн. – Она замечательная… была замечательной женщиной. Одной из лучших. И я не могу… черт побери… не могу вынести мысли…

– Понимаю, – кивнул инспектор и хлопнул Глоссопа по плечу, искренне сожалея о своей недавней шутке. – Тогда я продолжу работать, хорошо?

Кассир, кивнул, сглатывая комок, опустил голову и, прижав подбородки к груди, вышел за Аллейном во двор. Когда они прошли шагов двадцать от одного офиса к другому, к Глоссопу стали возвращаться его вспыльчивость и высокомерие, и Аллейн понял, что ему слегка не по себе рядом с этим нелепым, сердитым толстяком. Инспектору стало почти жаль его.

Сопроводив Глоссопа обратно в транспортный отдел, детектив заскочил в приемную хирургического блока в надежде перекинуться парой слов с Уиллом Келли. Склонившись над распростертой фигурой санитара, Аллейн уловил в его дыхании запах чистого спирта и разбудил в кульминационный момент мощного всхрапа. Опрос получился простым и кратким – еще не проспавшийся Келли настаивал, что весь вечер не пил ничего, кроме лимонного пива, хотя его внешний вид и пары свидетельствовали об обратном, и подтвердил показания Глоссопа – что пытался найти главную медсестру, но на его стук в дверь ответа не последовало. Санитар пробормотал еще несколько фраз – каждая последующая бессвязней предыдущей – и рухнул обратно на потертый линолеум. Аллейн бросил это неблагодарное занятие и отправился за отцом О’Салливаном.

Этот опрос тоже получился коротким, но по существу. Нет, викарий не заметил ничего подозрительного в течение вечера – его волновало лишь то, чтобы последние часы старого мистера Брауна в этом мире прошли как можно спокойнее.

– А после этого? Когда пожилой джентльмен скончался?

– Я отправился к главной медсестре, чтобы она начала оформлять полагающиеся документы.

– Вам пришлось долго ее разыскивать?

– Вовсе нет, я зашел к ней в кабинет и сообщил эту печальную весть.

– А потом?

– А потом мы вернулись в отдельную палату к старику.

– На ваш взгляд, сколько прошло времени между вашим приходом к ней в офис и вашим совместным уходом оттуда?

– Самое большее – пять минут. Она, естественно, начала готовить документы заранее. Старый мистер Браун всех нас удивил – он угасал гораздо медленнее, чем ожидалось. Мы еще несколько недель назад думали, что он готов отойти.

На остальные вопросы Аллейна викарий дал такие же четкие ответы. Нет, в кабинете главной сестры он не увидел ничего вызывающего беспокойство, равно как и ничего необычного в ее поведении. Да, он бы сообщил, если бы там нашлось, о чем сообщить, – он служит викарием не первый десяток лет и, вероятно, так же хорошо научился видеть человеческие слабости, как и сам детектив.

– И злоупотребления тоже?

– Что вы имеете в виду?

– Как я понимаю, у больницы финансовые проблемы.

Викарий ощетинился:

– Мне ничего об этом не известно. Насколько я могу судить, главная сестра всегда «управляла кораблем» очень строго. Идет война, инспектор. Как нация мы вносим большой вклад в общее дело, хотя находимся вдали от европейского театра военных действий. А теперь Япония принесла тревогу к нашим собственным берегам. Вряд ли покажется удивительным, что финансовые проблемы сейчас везде куда ни глянь.

Ответ Аллейна прозвучал угрожающе-мягко:

– Пожалуй, но, кажется, здесь наберется достаточное количество ваших прихожан, которые были бы весьма рады заполучить непредвиденные средства – от мисс Фаркуарсон и нескольких молодых солдат до собственно больницы.

– Вынужден заметить, что мне очень не нравится ваш тон. Я знаю этих людей – добрые, трудолюбивые души.

– Вы так можете сказать о каждом, отец? Кража, смерть главной сестры и пропажа тела, похоже, указывают на обратное.

Ответ отца О’Салливана показался инспектору несколько высокопарным:

– Возможно, инспектор, но я предпочитаю верить в лучшее в людях. Полагаю, наш с вами жизненный опыт яснее любых слов подсказывает, чей подход вернее. А теперь прошу меня извинить – я хотел бы вернуться к тем своим прихожанам, которых вы заперли в тесном и неудобном офисе.

Аллейн улыбнулся, надеясь не выдать в голосе своего раздражения:

– Да, конечно. Я уверен, они будут вам благодарны за то, что вы снова с ними.

Викарий с инспектором вместе дошли до транспортного отдела, где Аллейн извинился и на минутку задержался на улице – подышать свежим воздухом и остыть. Не стоит показывать остальным, как сильно его разозлил викарий. С этим человеком явно что-то не так, но – проклятье! – инспектор не мог понять, что именно.

«Думай. Во имя музы огня или ради старого доброго братца Фокса».

Глава 17

В очередной раз вернувшись в транспортный отдел, Аллейн пригласил на беседу в регистратуру сестру Камфот. Но едва они успели сесть, как раздался стук в дверь. Извинившись перед сестрой, инспектор открыл и, слегка вздрогнув от неожиданности, увидел серьезное лицо сержанта Бикса, смотрящего снизу вверх.

– Что-нибудь нашли?

– Совершенно ничего, сэр, хотя мы искали везде, где только могли вообразить. Я имею в виду, что деньги явно унесли подальше от палат и офисов, кто бы их ни похитил, но не понимаю, как им это удалось, учитывая бурю и отсутствие моста.

Аллейн хмуро кивнул:

– Не говоря уж о том, что между моментом, когда сестра спрятала деньги, и тем, когда Глоссоп обнаружил пропажу, прошло довольно мало времени.

– Именно так, сэр.

– Что ж, добавим еще одну загадку к нашей головоломке. Благодарю, Бикс, возвращайтесь к своим обязанностям, но будьте рядом, хорошо? Ваша помощь может снова понадобиться.

Сержант кивнул и замялся, будто собираясь что-то сказать, но затем покачал головой, отступая во двор.

– В чем дело? Что-то не так?

– Нет, просто подумал – если можно, мне бы хотелось…

Аллейна озадачила такая нерешительность обычно прямолинейного Бикса и его смущенный взгляд.

– Чего бы вам хотелось, Бикс? – спросил он.

В ответ на это сестра Камфот с ехидным вздохом предположила, что сержант, вероятно, надеется перенять методы ведения допроса у великого детектива.

– Ну вот, сестра уже догадалась, – смиренно произнес Бикс с обезоруживающей улыбкой.

Хотя Аллейну очень не хотелось, чтобы при его беседе с сестрой Камфот присутствовал свидетель, он счел себя обязанным пригласить сержанта остаться – у него не хватило духу прогнать Бикса, когда сестра раскусила его застенчивый энтузиазм.

Они расселись по стульям. Держа в руке блокнот, инспектор начал задавать вопросы и с некоторым удивлением заметил, что сестра Камфот, похоже, подыгрывает Биксу изо всех сил. Ее речь настолько точно зеркалила выступление мистера Глоссопа, что Аллейн подумал – они могли бы выступать парными конферансье в начале какого-нибудь старого водевильного шоу. Если Глоссоп возмущался, что находится взаперти с потенциальным убийцей, то она возмущалась, что находится взаперти с Глоссопом. Если кассир пытался бросить тень на добрую медсестру, то она указывала, то Глоссоп, возможно, далеко не столь порядочен, как сам настаивает. Он давно знает, какие здесь плохие дороги, достаточно часто на них жаловался, а поскольку Сара Уорн и остальные водители транспортного отдела каким-то образом прекрасно справляются – она ничуть не удивится, если окажется, что Глоссоп сам подстроил проблемы с колесом.

В этот момент вмешался Бикс:

– Чтобы украсть деньги, мэм? Но в таком случае он не мог действовать без сообщника, правда? Он наверняка знал: главная сестра будет настаивать, что деньги нужно запереть. И почему же, по-вашему, он испортил колесо перед самым Рождеством, в такой, как вы бы сказали, неподходящий момент?

Сестра Камфот вновь посмотрела на Бикса так, словно он самый тупой из всех глупцов на свете.

– Неподходящий момент? Этот мужчина был влюблен в главную медсестру. Он не мог себе представить ничего более восхитительного, чем провести весь день и вечер, а то и ночь, в ее компании. Мы же все знали, что надвигается буря, правда?

– Совершенно верно, – согласился Бикс.

Аллейн по очереди смерил их взглядом:

– Кто-нибудь мог бы и меня предупредить! Если бы я знал, что мне придется прятаться от ветра и дождя вечером, когда я обычно выходил покурить, – я взялся бы за трубку пораньше, вместо того чтобы тратить время на написание писем. Или на тщетные попытки это сделать, – добавил он вполголоса. – Но откуда вы знали, что погода будет плохой?

Сестра Камфот с жалостью взглянула на инспектора:

– Мы живем в предгорьях. Любой из местных знал, что надвигается буря, – по дневному затишью.

– Понятно, – кивнул Аллейн, так ничего и не поняв. День был таким же душным и жарким, как и любой другой на прошлой неделе, небо – таким же ясным, а с заснеженных вершин так же дул легкий ветерок. – Будем считать, что прогноз местной погоды – не моя сильная сторона.

– Погодите, сестра, – вновь влез Бикс. – Я не совсем понял, что вы имеете в виду насчет Глоссопа и главной сестры. Вы предполагаете, что между ними был роман?

– Разумеется, нет! Главная медсестра никогда бы… Да как вам такое в голову пришло, сержант? Сестра Эшдаун была очень далека от любого недостойного поведения, подобного тому, свидетелем которого недавно стала вся больница, наш Маунт-Сигер. Когда я думаю о наших с ней планах, о наших надеждах… – Сестра Камфот замолчала, взяв себя в руки. Аллейн не мог не восхищаться ее поразительным самообладанием. Она выдавила из себя улыбку, показав кривоватый резец, но ее плечи, челюсть и шея оставались напряженными. Она вновь попыталась улыбнуться – это нелепое кокетство скорее подкупало, несмотря на бросающийся в глаза изъян. – Честно говоря, инспектор, я не понимаю: почему мужчины не могут разглядеть столь явных мотивов в поведении других мужчин?

– Разглядеть логику в безумии? Полагаю, нам мешает мужская солидарность. Я долгое время считал, что женщины гораздо разумней мужчин и, безусловно, более приземленны в своем мышлении.

– Так и есть, – согласилась сестра. – Ну что, вы покончили с вопросами, инспектор? Я беспокоюсь, что подумают ночные дежурные: их никто не проверял, – и я уверена, вы не хотите, чтобы они пришли к кабинету узнать, где мы все бродим. Они привыкли к полуночному обходу.

– Уместное беспокойство, но у нас еще много дел перед сном.

– У всех нас есть дела, инспектор. – Сестра величественно изогнула бровь. – У меня с собой список пациентов, которых мне особенно хотелось бы навестить.

Она сунула руку в карман и вытащила сложенный листок бумаги, который Аллейн вежливо, но проворно тут же забрал у нее со словами: «Спасибо, сестра».

Сестра Камфот поджала губы, будто он был исключительно трудно воспитуемым выздоравливающим, которого она собиралась отчитать за дерзость, но затем, заметив некий особенный блеск в его глазах, передумала и просто добавила:

– Если вы мне не доверяете и не хотите отпускать одну обходить палаты, то можете меня сопровождать – при условии, что будете вести себя тихо и не станете тревожить ни персонал, ни пациентов.

– Э-э, но в этом нет необходимости, сестра, – вставил Бикс. – Я сопровождал доктора Хьюза, пока он проверял всех, и мы только что закончили. Он тоже волновался о полуночном обходе. Там все сладко и крепко спят.

Аллейн кивком поблагодарил Бикса и улыбнулся сестре Камфот:

– Думаю, нашему славному сержанту можно доверять – в данный момент там все хорошо. Если позже вы вновь захотите в этом убедиться, мы с вами сможем обойти палаты вместе. А пока, как вы сами сказали, не надо лишний раз никого тревожить. Верно?

Он кивнул Биксу, который поспешно встал, не оставив сестре Камфот иного выбора, кроме как позволить сопроводить себя обратно в транспортный отдел. Аллейн подождал, пока за ними закроется дверь, и развернул листок бумаги, взятый у сестры. Он уставился на буквы, словно не мог разобрать, что там написано, затем кивнул, сложил листок и надежно спрятал в карман – к трубке и письму со стола главной медсестры, которое взял ранее.

Открыв дверь, инспектор глубоко вдохнул сладкий ночной воздух. В лесной чаще к северу от третьей военной палаты заухала сова – там заканчивалась территория больницы и природа вступала в свои законные права. Аллейн слышал шум поднявшейся реки, представлял воду, бурлящую под старым мостом, и ветер, с силой налетающий на неровные доски, пока одна из них не оторвалась, сделав мост непроходимым. Иногда достаточно одной детали, чтобы все остальное начало обретать смысл.

С улыбкой на губах Аллейн ловко спустился во двор по хлипким деревянным ступенькам. Внезапно он ощутил такую бодрость, которой не мог добиться весь вечер.

Глава 18

Розамунда Фаркуарсон внимательно изучала инспектора Аллейна, сидя на своем обычном месте в регистратуре. Она последовала за ним на допрос, полная решимости не дать ему поставить ее в невыгодное положение, расположилась за столом и приняла уверенную позу. Хотя прошло уже несколько часов с тех пор, как она делала прическу, Розамунда прекрасно знала, как лучше всего подчеркнуть свое волевое красивое лицо, и привычным движением головы добилась того, что ее локоны кокетливо рассыпались по плечам. Затем она откинулась на спинку кресла и обратила все внимание на детектива. По опыту она знала, что мужчины воспринимают такой откровенный взгляд либо как обезоруживающий, либо как совершенно очаровательный. Поскольку он собирался ее допрашивать, ей хотелось начать разговор, получив как можно больше информации о детективе. Безусловно, инспектор Аллейн – красивый мужчина, в этом нет никаких сомнений, пускай его суровый вид кажется чересчур монашеским на ее вкус. У него речь хорошо образованного человека, очевидно, он весьма умен, это ясно и по его манере разговаривать с солдатами – достаточно тепло, чтобы вызвать их симпатию, достаточно командирским тоном, чтобы добиться уважения, и в то же время с должной скромностью, благодаря чему даже вечно недовольный Боб Поусетт не слишком разозлился на то, что инспектор взял управление в свои руки. Розамунда также уловила наличие чувства юмора – и ей хотелось знать, в каком направлении оно обычно проявляется. Тем не менее, хотя она считала себя тонким знатоком мужчин, ей не удавалось до конца его раскусить. Детектив обладал той утонченностью некоторых кембриджских выпускников, которых она знала до войны, но в нем, похоже, напрочь отсутствовал снобизм, который обычно проявляли эти парни, особенно англичане, стоило лишь девушке в разговоре высказать свое мнение. Судя по тому, как решительно он только что влетел в транспортный отдел, у него не было намерения тянуть волынку. Глоссоп вновь начал ныть, что все устали и им не помешало бы выпить по чашке чая, сестра Камфот стенала, что за дежурными сиделками нужен надлежащий присмотр, а иначе больница к утру превратится в руины, но инспектор все это проигнорировал. Он вежливо улыбнулся, оставив без внимания их жалобы, и изысканным тоном предложил Розамунде пройти с ним в регистратуру – будто осведомлялся, что она предпочитает из полуночного меню «Кафе де Пари».

– Вы хотите что-то обо мне понять, мисс Фаркуарсон?

– Розамунда. «Мисс» звучит как обращение к какой-то сварливой старой деве, а я горжусь тем, что умею со всеми ладить.

– Хорошо. Розамунда.

– Спасибо. И да, инспектор, я довольно внимательно к вам присматриваюсь.

Розамунда Фаркуарсон показалась инспектору не лишенной проницательности, и он быстро принял решение. Если спросить ее о чем-то помимо кражи – она наверняка что-то замечала. Совершенно ясно, что она очень хорошо знает солдат и персонал больницы. Если он позволит ей перехватить инициативу в разговоре – возможно, у нее найдется что сказать, и это может пролить свет на то главное дело, которое он вообще-то должен расследовать прямо сейчас.

– И что вы во мне увидели? – спросил Аллейн.

– Вы не похожи на детектива.

– Мне так многие говорили.

– И главное, – продолжала Розамунда, – вы явно из тех, кого дома называют «джентльменами». Готова поспорить, что вы настоящий аристократ голубых кровей.

– Удивительно слышать, что вы называете Англию «домом», – спокойно произнес он, игнорируя ее попытки обсудить его родословную.

Розамунда усмехнулась такому уходу от темы, слегка наклонив свою изящную головку.

– Обычно я так говорю, когда хочу позлить других новозеландцев, – весь вечер изводила этим старину Глоссопа. Да, поколение моей матери называло Англию домом – они искренне считали, что так и есть. Те, кто приехал оттуда, я имею в виду. А особенно те, у кого были деньги, чтобы время от времени возвращаться и навещать родных.

– Но не ваше поколение?

– Мое поколение – новозеландцы до мозга костей, соль земли, трудяги, которые гордятся тем, что живут в Божьей Стране. Кстати, мы все большие шутники. Вам достаточно полчаса посидеть в пабе «Бридж-отеля», чтобы понять, о чем я говорю.

– Не уверен, что найду на это время.

– Ну, вот вам пример. Неделю или две назад я сильно огорчила Сноу Джонсона. Это его паб, и он совсем рядом. Туда ходят только местные жители, в здешних краях это заведение считается самым похожим на настоящий бар. Все, что я сделала, – это попросила «портвейн с лимоном и льдом, как подают в Лондоне». Слышали бы вы отповедь, которую я получила в ответ!

Аллейн приглашающе повел ладонью, предлагая продолжать.

– О да, длинную лекцию о том, что мы так много дали Англии, и Англии пора бы давать в ответ, а не как всегда. Что мне повезло жить здесь, повезло быть новозеландкой, и вообще мне не следовало уезжать. И так далее, и так далее, и так далее… – Розамунда пожала плечами. – Конечно, я горжусь своей страной…

– И все же уезжали?

– Вы даже не представляете, как раздражает жизнь в маленьком городке, особенно когда ты выделяешься среди остальных. Я права, инспектор?

– Вы только что сделали вывод, что я не типичный полицейский.

– Да, так и есть. В общем, я просто знала, что уеду, еще с тех пор, как маленькой девочкой училась в начальной школе. – Розамунда наклонилась ближе к инспектору, увлекшись своим рассказом. – Знаете, новозеландцы осуждают тех, кто уезжает. Это все прекрасно – путешествовать, чтобы повидать мир, но после возвращения от нас ожидают, что мы покаемся и принесем торжественную клятву, что больше не уедем. Будто нам предначертано уехать лишь для того, чтобы по возвращении еще сильнее закрепить в душе нации веру, что Новая Зеландия – лучшее место на земле, где каждый может только мечтать оказаться.

– Каждый, но не вы, Розамунда?

Она нахмурилась:

– Мне всегда хотелось чего-то большего: огромного, шумного, быстрого. Возможно, это мой недостаток – жизнь в маленьком городке не по мне.

– В Англии множество маленьких городов.

– Да, но от них легко добраться на поезде до Лондона, где огни и шум. Самое большее – день пути до баров, которые открыты всю ночь, до танцев, галерей, театров и… – Она запнулась и покачала головой. – Что толку говорить? Я вернулась, и тут ничего не поделать.

– Возможно, вы привыкнете?

– Придется приспосабливаться, как ожидает от меня главная медсестра… извините, как ожидала. Буду подгонять себя под обстоятельства. В конце концов, идет война – будто об этом можно забыть.

– Вы скучаете по Лондону?

– Безумно!

В это единственное слово она вложила огромную страсть, и у Аллейна возникло странное ощущение, что он наконец-то видит настоящую молодую женщину, скрывающуюся за этим эффектным платьем и темно-красной помадой, за тщательно завитыми локонами и старательной маской безразличия и гордости. На краткий миг Розамунда выглядела совсем девчонкой, а потом внезапно будто опустились ставни, и она вновь стала той хрупкой, искусственно созданной Розамундой, вернувшись к прежним манерам.

– Все говорят, что за время моего отсутствия там случилось несколько, скажем так, «передряг», но я все равно тоскую по Лондону, как мотылек по пламени. Мне невыносимо думать о том, что происходит с этим прекрасным городом, пока мы торчим здесь, жалуясь на карточную систему – хотя это ерунда по сравнению с тем, что творится там. Пока мы получаем новости с опозданием на несколько дней или недель, опасаясь вторжения, которого никогда не случится.

Аллейн отметил про себя, что страх перед вторжением гораздо более обоснован, чем она полагает, но ему очень хотелось продолжать беседу с этой девушкой, открытой и доверчивой, поэтому он натолкнул ее еще на одно воспоминание:

– Вы с Сарой Уорн дружили в Лондоне?

– Мы немного знали друг друга. На самом деле мы не принадлежали к одной общей компании. Думаю, людям вроде вас, с традиционной работой, художники и актеры кажутся одинаковыми, но на самом деле это не так. Люди театра предпочитают работать группами, почти стаями: они отдыхают вместе, едят вместе, играют спектакли вместе. Они все – одна команда, их дух един. Художники совсем другие. Эти создания любят одиночество.

Аллейн кивнул, подумав о Трой.

– Я знаю людей, которых вы описываете, однако должен сказать, что вы не кажетесь одиночкой, с вашего позволения.

Розамунда уже открыла рот, чтобы что-то ответить, но сдержалась. Ее руки по-прежнему лежали на коленях – напряженные, как у кошки, готовой к прыжку. Инспектор видел, что ей отчаянно хочется поговорить с ним, излить душу. Несмотря на тщательно выстроенный панцирь, а может, и благодаря ему Розамунда казалась девушкой, всегда готовой к разговору с мужчинами – в вечной надежде, что кто-нибудь из них наконец разберется в ней, заставит сбросить маску и поприветствует женщину, которую раскрыл.

Аллейн напомнил себе, что сейчас не время для жалости.

– Или я полностью ошибаюсь насчет вас, мисс Фаркуарсон?

Розамунда смотрела прямо на Аллейна – настороженная и в то же время видимая почти насквозь. Инспектор испытывал стыд из-за того, что играет с ней, однако предстояло выяснить еще многое, так что он продолжит игру. Он так же прямо посмотрел в ответ, зная, что она скажет больше, если подождать, раскроет больше, если дать ей время.

– Нет, инспектор, вы вовсе не ошиблись во мне. Я не художник. Я поступила в художественную школу не для того, чтобы развить свой талант, – у меня есть слабые места, однако я не настолько глупа, чтобы считать себя талантливой, – но и не для того, чтобы найти себе мужа, как многие безмозглые девчонки. Нет, мне просто нравилось чертовски весело проводить время. В конце концов, я всего лишь обычная дуреха – легкого поведения, мелкая, взбалмошная, ничем не лучше, чем от такой можно ожидать.

– Я ни на секунду в это не поверю. Все мы совершали жизненные ошибки…

– И вы тоже? – быстро спросила она.

Ее искренний интерес обезоруживал, и Аллейн с удивлением поймал себя на том, что хочет ответить правду:

– Конечно, но мы сейчас говорим о вас, Розамунда.

Она улыбнулась, услышав, как он назвал ее по имени, и сдалась:

– Да, обо мне. К сожалению, мои ошибки слишком очевидны. Наверняка кто-нибудь уже рассказывал вам о Морисе?

– Рядовом Сандерсе?

– Я выставила себя полной дурой, набросившись на него. Он казался таким…

Она замялась. Аллейн не мог сказать, вызвано ли это сомнением в том, как много можно рассказать о романе с Сандерсом, или же опасением открыть ту свою сторону, в которой не хочется признаваться даже в относительно уединенной «исповедальне» для допросов.

Чувствуя себя неловко из-за того, что ему, невзирая ни на что, приходится задавать наводящие вопросы, Аллейн мягко предположил:

– Возможно, это произошло потому, что рядовой Сандерс показался вам веселым, а вы после возвращения в Новую Зеландию скучали по Лондону, по своим друзьям и искали развлечений?

Розамунда пожала плечами, благодарная за подсказку.

– Да, пожалуй. Он был веселым. И с ним правда было очень весело, пока он не решил, что Сьюки Джонсон лучше меня.

– Миссис Джонсон из гостиницы «Бридж»? – небрежно уточнил инспектор.

– Она самая. Я понимаю, что она не лишена некоторой прелести, но никак не могу отделаться от мысли, что Морис с приятелями используют ее, чтобы подобраться к мужу и брату. Морис красивый парень, инспектор, и с ним весело, но его настоящая любовь – это бизнес. Он норовит запустить пальцы во все пироги, которые только попадаются на пути, – готовится к тому, что будет после войны. Он абсолютно уверен, что идея с радио взлетит, когда мы вернемся к веселью и легкомыслию.

– С радио? – Аллейн старался сохранять непринужденный тон, а Розамунда продолжала болтать:

– Дункан Блейки, старший брат Сьюки, владеет частью акций городской радиокомпании, а Сноу Джонсону принадлежит огромная полоса земли, которая тянется сразу от отеля до большой старой фермы Блейки на вершине Маунт-Сигер. Большинство людей все равно считают, что эта земля годится только для выпаса овец, но Морис уверен, что тут можно провернуть неплохое дельце – установить радиомачты после войны. Он считает, что за этим будущее. Брат Сьюки и ее старик полезны Морису, в то время как я – просто девушка из маленького городка, которая немного путешествовала и может рассчитывать только на себя. У меня нет связей, которые ему нужны.

– Как вы думаете, мне стоит повнимательнее присмотреться к Сандерсу?

– В смысле, на предмет кражи кассы Глоссопа и моего выигрыша? – Розамунда отрицательно покачала головой. – Боже, нет, конечно! Морис любит повеселиться, подурачиться, но он не вор.

Пальцы Розамунды задрожали. Инспектор понимал, что она хочет сказать что-то еще, о ком-то другом, и не сомневался, что он знает, о ком именно.

– Вы так уверенно это утверждаете. Возможно, есть кто-то еще, кто вел себя необычно, кому есть что скрывать?

Она резко вскинула взгляд, а затем вновь уставилась на руки:

– Нет.

– Не пытайтесь мне лгать! – грубо выпалил Аллейн, и Розамунда потрясенно вздрогнула.

– А вы хороши в своем деле, да, инспектор? – И, когда Аллейн не ответил, она заговорила: – Люк… доктор Хьюз влюблен в Сару. Я это знаю, он это знает, и она это знает. Но в последнее время он ведет себя с ней очень странно. Отговаривается тем, что у него нет денег, чтобы сделать предложение как положено, купить ей кольцо, обеспечить совместное будущее – в общем, все то, чего хочет любая молодая женщина, будущее, о котором мечтает каждая.

– Девушки действительно мечтают о чем-то подобном?

Розамунда нахмурилась:

– Некоторые – да. Все должно быть как надо, иначе они просто не согласятся, верно? Но денежные проблемы – это просто отговорка. Поэтому, хотя он на них напирал, я никогда не поверю, что он опустился до кражи заработной платы.

– Вы знаете, что его беспокоит? – спросил Аллейн, прекрасно осведомленный о правде.

– Страх, инспектор. Дело всегда в страхе, не так ли? Страх жить трусом, страх трусом прослыть, страх испытать боль, страх причинить боль. Он побывал на ужасной войне, и это теперь с ним до конца дней.

– Откуда вы все это знаете?

Розамунда вновь стала изучать свои руки, прилагая заметные усилия, чтобы те не дрожали. Когда она подняла глаза на Аллейна, то наконец раскрылась полностью. Инспектору она сразу показалась совсем юной и очень обиженной.

– Наш славный доктор кричит во сне, инспектор. А когда просыпается, то дрожит от ужаса.

На этом Аллейн решил прекратить допрос, чтобы не смущать молодую женщину больше необходимого. И хотя Розамунда легко выдерживала любое количество скользких намеков от юных санитарок и даже от некоторых солдат, почему-то инспектору стало ясно: открыться ему для нее было чрезвычайно болезненно. Ее мужество скорее восхищало, и он прямо ей об этом сказал:

– Знаете, Розамунда, мне бы очень хотелось, чтобы все ваше поколение было таким же открытым и простым, как вы. Вы великолепный пример. Я уверен, что всех вас это только украсило бы.

Розамунда искренне рассмеялась:

– Разве ваше поколение так поступало? Разве не каждый новый выводок молодых людей старается казаться взрослее, мудрее, циничнее, чем предыдущий?

– Знаете, я думаю, вы правы, пусть даже мир сейчас в таком плачевном состоянии.

– Возможно, именно поэтому?

– Возможно. Вы умная девочка.

– Скажете тоже. Умная бы не прошляпила сто фунтов и не страдала от разбитого сердца. – Она печально усмехнулась, встряхнула светлыми локонами и убедилась, что они красиво рассыпались по плечам. – Мы закончили?

– Да. Я провожу вас обратно.

– Чтобы я, в случае чего, не сбежала со спрятанными деньгами?

– Совершенно верно.

Глава 19

Сопровождая на допрос Сандерса, Брейлинга и Поусетта, инспектор шагал впереди, размышляя о нервной обстановке в транспортном отделе, о том, как каждый из подозреваемых принял виноватый вид, когда он толкнул дверь, и о том, как сильно ему не хотелось вновь запирать ее на замок.

Сандерс пробормотал товарищам, бредущим шеренгой:

– Вот и явился наш аристократ-помми, разыгрывающий из себя большую шишку.

– Заткнись, Морис! – прошипел Поусетт. – Мы должны вести себя правильно, иначе все окажемся в «обезьяннике».

– Мы так и поступаем, – кивнул Брейлинг. – Я хочу уехать на эти выходные, отвезти мою Нейру к родственникам. Я собираюсь рассказать правду и покончить с этим. Мы не сделали ничего плохого.

– Ты не сделал, Кат, – заметил Сандерс.

– И ты, и я тоже, – хрипло прошептал Поусетт. – Ясно?

– Ладно, успокойся, – согласился Сандерс, – только давай полегче со всем вот этим: «Правду, только правду и ничего, кроме правды», – хорошо, Кат? Говори про себя то, что считаешь нужным, но не вмешивай в это меня и Боба.

Аллейн остановился и обернулся, наблюдая, как солдаты медленно поднимаются по ступенькам и входят в регистратуру. Он отметил острый взгляд маори, которым тот пронзил Сандерса, мрачный вид Поусетта, нервно покусывающего нижнюю губу, хмурый взгляд самого Сандерса. Секунду инспектор гадал, кто расколется первым. Его удивило, что именно рядовой Поусетт сдал всех – достаточно оказалось легкого давления, когда Аллейн вслух задумался, не следует ли пригласить сержанта Бикса присутствовать при допросе.

– Да бесполезно, Морис! – воскликнул Поусетт, взглянув на Сандерса. – Нам придется ему сказать. Я не могу допустить, чтобы Бикс кинулся с этим к начальству, у меня и так достаточно взысканий. Ничего серьезного, – поспешно заверил он Аллейна, – просто у меня никогда не ладилось со всеми этими уставными «да, сэр, нет, сэр», если вы понимаете, о чем я.

– Я проходил через это в свое время.

– Не сомневаюсь, что так оно и есть. Ладно, инспектор, дело в том, что… – Поусетт еще раз посмотрел на товарищей. Сандерс бросил на него неприязненный взгляд, но ничего не сказал, а Брейлинг кивнул, давая добро. – Мы занимались нелегальным бизнесом, – признался Поусетт.

– Что за бизнес?

– Скачки, знаете ли. Принимали ставки, – пояснил Сандерс.

Аллейн подавил улыбку и сумел серьезно кивнуть в ответ на это признание.

– Понятно.

– Никто из парней не мог покинуть больницу, чтобы ставить самим, – продолжал Поусетт. – А у нас есть связи – ну, то есть у Мориса есть знакомства в пабе. – Он запнулся, задумавшись, не приведет ли упоминание имени Сьюки Джонсон к тому, что приятель окончательно занесет его в свой черный список.

Аллейн спас его от этой участи.

– Не нужно пинать своего товарища, рядовой Сандерс, мое расследование не касается ваших игорных делишек. По крайней мере, пока. И я не стану выпытывать имя вашего знакомого в пабе, кем бы он… – инспектор сделал паузу, сцепив свои длинные пальцы, – или она ни были. Что мне действительно нужно знать, так это где каждый из вас находился сегодня днем и до вечера. Давайте приступим, бойцы. Быстрый, точный ответ – и я смогу продолжить работу.

Вытянувшись по стойке смирно, каждый доложил о себе, и Аллейн понял, что ему почти жаль их. Поусетт явно нарвался на неприятности, раньше времени признавшись, что вел игорные записи и делал ставки.

– Видите ли, я с самого начала хотел немного подзаработать на ставках. Ну, не сразу, как только меня сюда привезли, но когда немного освоился, то начал заключать пари на сиделок.

– На сиделок? – недоуменно переспросил Аллейн.

– Ну да, понимаете – как часто мы сможем заставить сестру Камфот жаловаться главной медсестре, сколько раз получится заставить кого-нибудь из молодых санитарок с визгом выбежать из палаты при слове «мышь!» и тому подобное. Безобидные шутки.

– Если только вы не сестра Камфот и не молоденькая санитарка, – усмехнулся Аллейн.

– Да ладно, это просто для того, чтобы скоротать время!

– Не сомневаюсь, но это не совсем то поведение, которого можно ожидать от мужчины, уважающего своих соотечественниц.

– Секунду, командир! – взвился Поусетт. – Я очень сильно горжусь новозеландскими девушками, как и вы своими английскими, – скажу вам как на духу. Они делают кучу работы, поддерживая здесь порядок, пока нас отсылают бог весть куда, а для некоторых наших матерей это вторая война в жизни, да будет вам известно!

– Понимаю, – кивнул Аллейн, но мягкость его тона не вязалась с холодной сталью в его глазах, и Поусетт вспомнил, где находится и с кем разговаривает. Он также поспешил принять точку зрения инспектора:

– А, ну да, до меня дошло. Если вы так ставите вопрос, то мы, конечно, не совсем… – Он запнулся и замолчал.

– Давайте продолжим, хорошо? – деловито произнес Аллейн. – Рядовой Сандерс, расскажите мне о причинах вашего участия в этом «нелегальном бизнесе», как называет это ваш друг.

Морис Сандерс поведал историю о том, как ему понадобилось несколько шиллингов «на то на се». Аллейн решил не расспрашивать. Он также заметил, что Сандерс избегает упоминать кого-либо из медсестер, санитарок и Сьюки Джонсон из «Бридж-отеля». Он просто помогал своему приятелю Бобу вести букмекерские записи, вот и все.

– Никто не хотел ничего плохого и никому не причинил вреда.

– Вы все так утверждаете, однако очень заинтересованы, чтобы сержант Бикс ничего не узнал? Несмотря на ваши заверения, что «никто не пострадал»? – спросил Аллейн.

Сандерс ответил резко, не делая попыток смягчить тон:

– Чего мы хотим – так это поскорей выбраться из этой больницы и получить наконец отпуск, который нам давно обещали и мимо которого мы промахнулись, из-за того что чертовски сильно заболели – при исполнении служебных обязанностей, заметьте. Больше того, нам хотелось бы отгулять его на всю катушку, прежде чем образованные идиоты из правительства вновь отправят нас на эту проклятую войну. Сэр.

Аллейну захотелось рявкнуть на него в ответ – тон и поведение Сандерса были совершенно неуместны, но инспектор внезапно проникся сочувствием к этому бойцу, сочувствием ко всем троим. Молодые люди, у которых вся жизнь впереди и которые уже запятнаны тем, что видели и делали на войне. Какой-то краткий момент трое солдат ожидали от него холодной вспышки начальственного гнева, однако Аллейн, понимая, что спокойный информатор гораздо полезней взвинченного, просто ответил:

– Не сомневаюсь, что вы об этом мечтаете, рядовой. И, безусловно, это принесло бы вам всем огромную пользу – ничто так не помогает жить в ладу с миром, как хороший отпуск. Ну а вы, капрал Брейлинг, – какова ваша история?

Объяснение маори оказалось неожиданным. Брейлинг рассказал о любви к своей Нейре, о том, как важно быть рядом при рождении малыша, обеспечить соблюдение правильных обрядов для женщины и новорожденного, чтобы ребенок осознавал свое место в семье и на земле. Брейлинг просто смотрел сквозь пальцы на игорный бизнес приятелей, считая, что остальные солдаты благодаря этому не слишком обращают внимание на его свидания с женой.

– Только на расстоянии, инспектор, чтобы она не заразилась. Я бы никогда себе этого не простил. Особенно сейчас, когда мы ждем малыша. Она всегда остается на своей стороне реки, а я на своей. Это старая река, она течет по земле ее племени, сэр. Река знает ее предков, ее народ, думаю, и мой тоже. Она не позволила бы мне перебраться к Нейре, даже если бы я захотел. Река умная, она знает, где повернуть и выбросить тебя обратно на камни. Но я и не собирался сближаться, клянусь, – просто хотел, чтобы Нейра знала, что со мной все в порядке и что я буду рядом, когда ей придет время рожать. Понимаете?

Аллейн заметил, что оба белых солдата с пониманием слушают своего друга, говорящего о реке так, словно это живое существо. Он ожидал от кого-нибудь из них приподнятой брови или даже смеха, но ни один не вел себя так, как, по наблюдениям инспектора, вели себя прочие белые мужчины, отвергая убеждения своих соотечественников-маори как полет фантазии. Возможно, они оказались настоящими друзьями, более сплоченной командой, чем он думал по их выходкам.

Инспектор велел им подождать снаружи, там, где он мог бы присматривать за ними через дверной проем, пока делает кое-какие заметки в своем блокноте, – а затем он проводит их обратно к транспортному отделу.

Три товарища вышли в свежий ночной воздух с ощутимым облегчением. Аллейн услышал чирканье спичек, когда они прикуривали сигареты. Глубокая затяжка, долгий выдох, сладкий запах табака – бойцы отмечали отсрочку своего приговора. Инспектор нацарапал несколько строк, перечитал то, что написал, помедлил, затем поднял взгляд. Увидев свое отражение в темном окне напротив, он отметил глубокую морщину, прорезавшую лоб, и вздохнул – нет времени на грустные мысли, предстоит еще многое выяснить. В инспекторе крепла уверенность, что оба его дела каким-то образом связаны – по крайней мере, перехваченные радиосигналы и интерес рядового Сандерса к радиокомпании Дункана Блейки, возможности высокогорья для передачи.

Инспектор потер нос, посмотрел на страницу, зачеркнул все три только что написанные строчки и задал себе два коротких вопроса. Затем закрыл блокнот, положил вместе с ручкой обратно в нагрудный карман и немного подождал, пока Сандерс, шепча чуть громче, чем следовало, – несомненно, от возбуждения из-за полученной отсрочки – выскажет свое мнение о детективе:

– Что я вам говорил? Конечно, мы думали, что он строит из себя большое начальство, когда он начал всю эту катавасию, раздавая всем приказы, будто хозяин в здешних местах, и разговаривая со всеми так, будто набрал полный рот слив, которые тетя Дейзи кладет в рождественский пудинг. Но, черт возьми, все выглядит совсем иначе, стоит узнать его чуть получше. Полагаю, он был солдатом. Обратите внимание на то, как он разговаривает с нами. Спорим, что он участвовал в Великой войне? Он справится.

– Ну, за помми! – неохотно кивнул Поусетт.

– За белых! – добавил Брейлинг.

Они захихикали и живо выстроились в шеренгу за Аллейном, когда тот спустился по ступенькам и, не обращая внимания ни на солдат, ни на их перешептывания о нем, повернул к транспортному отделу.

Но не успели они сделать и полдюжины шагов, как их нагнал белый как мел доктор Хьюз в сопровождении не менее испуганного сержанта Бикса. Движением, достойным призовой овчарки, Бикс обогнул прочих ночных странников и замер перед Аллейном.

Поусетт издал гневный вздох и сплюнул бы перед собой на землю, если бы осмелился.

– Ну правильно. Сперва все выведал, а теперь вызвал сержанта во всеоружии. Спасибо большое, что оставили это для нас без последствий, инспектор!

– Черт побери, что еще? – проворчал Аллейн и, не обращая внимания на Поусетта и его приятелей, бросил взгляд на лица двух мужчин перед собой. Вопросительно вскинув бровь, он одновременно ткнул большим пальцем назад, в направлении морга.

У Хьюза хватило самообладания придержать язык и просто кивнуть. Аллейн еще не знал, что означает этот кивок, но понял, что пора поспешить и взять ситуацию в свои руки, пока Бикс не выболтал, какая катастрофа в морге их так напугала.

Легким размеренным тоном Аллейн обратился к сержанту:

– Бикс, я как раз собирался отвести этих джентльменов обратно в транспортный отдел, чтобы приступить к следующему допросу, однако, думаю, сейчас будет лучше, если мы с вами отправимся в морг. Мисс Уорн придется еще немного подождать своей очереди.

Хьюз явно готовился что-то сказать – из-за упоминания Сары или из-за волнения по поводу того, что заставило их бежать, Аллейн не знал точно, но в любом случае решил перебить молодого врача, пока он не ляпнул что-то не то:

– И, доктор Хьюз, полагаю, вы знаете все больничные входы-выходы гораздо лучше, чем многие из ваших пациентов, – не могли бы вы отвести этих парней на кухню?

– На кухню? – недоверчиво проворчал Поусетт.

– Я подумал, что пора нам разбудить ночного дежурного, мистера Келли. Хорошая доза крепкого кофе сделает свое дело – если таковой найдется.

– Есть растворимый походный кофе и цикорий, этого должно хватить, – пробормотал Сандерс.

– Вот и замечательно! – провозгласил Аллейн. – Доктор Хьюз, надеюсь, вы будете любезны и введете это лекарство.

Хьюз начал было протестовать, но затем сообразил, что детектив подобным образом справляется с ситуацией, и неуверенно кивнул. Как с облегчением заметил Аллейн, доктор благоразумно избрал молчание в качестве наилучшей линии поведения.

Инспектор продолжил:

– Может, там найдется чай и какое-нибудь печенье для тех, кто остался в транспортном отделе? Уверен, что мистеру Глоссопу в частности надоело сидеть взаперти без крошки еды. Кажется, в наши дни молодых констеблей учат принципу, что голодный человек выложит все секреты. Но я всерьез опасаюсь, что оставить новозеландца без его законной чашки чая – это значит зайти слишком далеко.

– Мы вам тут, знаете, не поварята на побегушках! – выпалил Поусетт.

– Конечно, но вы также заверили меня, что практически здоровы. Поэтому думаю, должны приносить пользу, – а это та помощь, которую вы можете оказать сегодня ночью. Меня заставили поверить, что из новозеландских землекопов получаются самые находчивые солдаты в мире…

– Это правда, черт побери! – энергично кивнул Сандерс.

– Чудесно. Тогда чай и печенье на всех. Устроим полуночный пир.

Аллейн бодро пробежал оставшиеся несколько десятков шагов до транспортного отдела, просунул голову в дверь и сообщил, что продовольствие уже на подходе, а его вера во всеобщую новозеландскую любовь к чашке хорошего чая означает, что он доверяет им оставаться в офисе. Оставив за спиной приоткрытую дверь и ряд изумленных лиц, инспектор быстрым шагом направился к моргу вместе с Биксом. Трое солдат смотрели им вслед – они еще больше удивились, услышав, как инспектор насвистывает на ходу.

– Проклятье, что все это значит? – спросил капрал Брейлинг.

– Не знаю, приятель, – ответил рядовой Поусетт, качая головой. – По-моему, этот парень полный псих.

– Тебя никто не спрашивает, Поусетт! – резко оборвал его доктор Хьюз, собрал солдат и повел на кухню.

Глава 20

– Ее нигде нет, сэр. Исчезла.

Бикс всплеснул руками, и тени от них заплясали на стенах, будто сержант дирижировал невидимым оркестром.

– Главной медсестры здесь нет? – растерянно повторил Аллейн, слыша в собственном голосе потрясение и что-то близкое к гневу.

Картина была слишком очевидной – старая каталка вновь опрокинута, морг совершенно пуст, однако, несмотря на эту очевидность, недоверие инспектора только возросло, когда Бикс повторил свой рассказ:

– Мы вошли, я и доктор Хьюз. Я сразу зажег фонари, как и раньше. Потом мы повернулись и посмотрели на тележку. Ну, я посмотрел, а доктор вытаращился на нее в шоке. Или в ужасе, я бы сказал, – да, это был скорее чертовски сильный ужас, извините за мой французский.

– Извиняю, – машинально откликнулся Аллейн, сам уставившись на тележку.

– И, как вы сами видите, – никакой медсестры.

– Никакой медсестры, – вновь повторил Аллейн, мысленно ругая себя за бестолковые реплики. – Мы точно хорошо заперли за собой дверь, когда уходили?

– Вы же сами запирали, сэр. А ключи сестры Камфот я все это время держал при себе.

– У кого еще есть ключи?

– Здесь, в больнице, другие ключи были только у главной сестры – их мы еще не нашли. И ключи сестры Камфот – вы дали их мне, чтобы мы с доктором открыли дверь.

– Запасных нет?

– Есть запасной комплект, но он в городе, у председателя правления больницы, – на всякий случай. Свои главная медсестра всегда держала при себе. Она не из тех… была не из тех, кто теряет вещи.

– Так. Ну, потерю одного тела еще можно списать на небрежность^[7]…

– Простите, сэр? – переспросил Бикс.

– Да не берите в голову. – Инспектор нахмурился. – Сон в летнюю ночь стремительно превращается в зимнюю сказку^[8].

– Не понял, сэр.

– Не обращайте на меня внимания, Бикс, я пытаюсь шутить, когда озадачен. А в данный момент я в крайнем замешательстве. Боюсь, есть только два возможных объяснения этой нелепой ситуации.

– Какие? – Бикс смотрел на Аллейна с энтузиазмом умного лабрадора, которому предложили отправиться на долгую прогулку, где будет много кроликов. Инспектору было жаль его разочаровывать.

– Поймите, Бикс, дело не в том, что я вам не доверяю. Если уж я решил с вами работать и доверял до сих пор – глупо перестать делать это сейчас. Просто меня учили высказывать собственное мнение только тогда, когда я располагаю хотя бы малой толикой фактов. А фактов пока явно не хватает.

Аллейн застыл на месте, присел на корточки и снова огляделся в поисках следов. Казалось, ничего не изменилось с тех пор, как они были здесь около часа назад, и все же инспектора не оставляло ощущение, что теперь что-то иначе. Дело не в опрокинутой тележке и не в пропавшем теле главной сестры – просто что-то слегка не в порядке. «Но будь я проклят, если могу сказать, что именно», – думал Аллейн, простукивая холодный пол кончиками пальцев. Он вновь поднялся во весь рост, осматриваясь по сторонам – теперь медленнее.

– В таком случае, Бикс, на данном этапе разумно двигаться дальше.

Инспектор хлопнул в ладоши, словно побуждая себя к действию, и вскинул взгляд, удивленный гулким эхом.

– Ого!

Он снова хлопнул. Бикс внимательно наблюдал за ним.

– Сержант, – сказал Аллейн озадаченному помощнику, – вам поручение. Бегите обратно в транспортный отдел и передайте доктору Хьюзу, чтобы он никому об этом не говорил – ни единого слова. Как только вы убедитесь, что он все понял, принесите мне кусок хорошей веревки. – Инспектор сделал паузу, подошел ближе к углублениям в скале и еще раз хлопнул в ладоши. Наморщив лоб, что-то быстро подсчитал в уме и сообщил: – Сорок футов, а может, пятьдесят. Да, этого должно хватить.

– Сорок-пятьдесят футов веревки, сэр. Я понял. – Бикс кивнул, словно секретарь, проверяющий надиктованное, и Аллейн поздравил себя с тем, что решил положиться на сержанта.

– Именно. Нам также понадобится парочка новых фонариков – по возможности, самых мощных, какие найдутся. Приступайте, дружище.

Аллейн подождал несколько секунд, дабы убедиться, что сержант действительно ушел. Затем наклонился, снял ботинки и вновь осмотрел пол с близкого расстояния. Тот не выглядел таким гладким и чистым, как ранее, но без квалифицированного эксперта-криминалиста инспектор затруднялся сказать, оставлены ли эти потертости и отпечатки чем-то большим, чем ботинки Бикса и Хьюза девятого размера, когда доктор с сержантом в панике шарахнулись от пустой каталки, а затем кинулись к выходу, чтобы доложить об очередной странности этой все более фантастической ночи.

Инспектор уже собирался выпрямиться и дождаться Бикса, как вдруг заметил в дальнем углу что-то застрявшее в тонкой щели между покатым полом из естественного камня и выдолбленной в стене нишей, где находились отсеки для мертвых тел. Обмотав пальцы носовым платком, инспектор приблизился и осторожно потянул за что-то похожее на лист бумаги. Мучительно долгую секунду листок не хотел вылезать, а затем подался и легко затрепетал на сквозняке, которого в помещении морга просто не могло быть! Аллейн улыбнулся и поднес бумагу к свету. Это оказалась фунтовая банкнота, как он и подозревал. Перевернув ее, он увидел изображение Джеймса Кука – воплощение серьезности и здравого смысла.

– Приветствую вас, капитан, – кивнул инспектор.

Аккуратно завернув купюру в носовой платок, он спрятал ее в карман. Вскоре возвратился Бикс – с большим мотком веревки на правом плече.

– Пятьдесят футов, сэр! Как и приказывали.

– Прекрасно, – кивнул Аллейн и, подойдя к ряду ячеек с левой стороны, головой вперед ловко нырнул в первую, протискиваясь все дальше в гробообразную дыру в скале.

Бикс потрясенно взирал на это, пока до него не донесся приглушенный голос инспектора:

– Сержант, будьте так добры – обвяжите меня за ноги веревкой, да потуже. И проверьте, чтобы крепко держалось. Если я начну проваливаться – вытаскивайте обратно. Если не осилите – всяко лучше падать вниз головой в преисподнюю с каким-нибудь противовесом.

Не найдя, что сказать в ответ, Бикс просто сделал, как велено, и плотно обвил веревку вокруг собственной талии – чтобы она легко вытравливалась, и в то же время чтобы можно было удержать инспектора по первому требованию.

Аллейн продолжал медленно продвигаться к концу ячейки, чувствуя себя все более дискомфортно: ему всегда становилось не по себе в замкнутых пространствах, а это, пожалуй, было еще более замкнутым, чем все прочие. Когда до конца выдолбленной в скале полости оставалось всего несколько дюймов, он осторожно поднял ладонь вверх, за голову, и прижал к холодному камню. Он ощупал его пальцами в поисках щели, сквозняка, более прохладного воздуха – чего угодно, могущего подсказать, что чуть дальше его руки находится нечто большее, нежели просто тяжелая скальная порода предгорья. В конце концов он сдался.

«Нам нужно поторапливаться, за это время даже три солдата-разгильдяя успеют заварить чайник чая», – подумал инспектор, затем крикнул назад, повысив голос:

– Теперь аккуратно вытягивайте меня за веревку, Бикс, – так, чтобы мне было легче выбраться, чем проскользнуть глубже!

Бикс выполнил требуемое, и Аллейн тут же повторил всю процедуру еще раз. К тому времени, когда он добрался до конца четвертой ячейки все с тем же результатом, Бикс весьма приободрился, и Аллейн понял, что его новый помощник соскучился по боевому возбуждению, которого был лишен в тылу, – тому же возбуждению, которого жаждали и его подопечные, хотя теперь, почти выздоровев, они, несомненно, вспомнили и о сопутствующем страхе, хотя бы немного.

– Если вы не возражаете, может, я тоже попробую? – Широкоплечий, коренастый сержант умоляюще посмотрел на Аллейна, и детектив пожалел, что приходится отказывать:

– Ничего не получится, Бикс, – может, это и напоминает Гробницу Дурачка, но стена из вас куда лучше, чем Фисба, которой через нее перелезать, а нам важно действовать побыстрее!

Бикс покачал головой:

– Сэр, сдается мне, вы только что так затейливо ответили «нет», и это справедливо – я не такой поджарый, как вы. Но вы полезете уже в пятый раз, уставший, – а похоже, вы хотите управиться до того, как эти оболтусы закончат заваривать чай и постучат к нам сюда.

– Сдается мне, вы только что так меня поторопили, черт возьми! – улыбнулся Аллейн и вновь нырнул в ячейку головой вперед. Не успел он продвинуться до уровня колен, как понял – по ощущению здесь гораздо прохладнее. Инспектор крикнул Биксу: – Держите крепче, дружище, похоже, это то самое!

– Да, сэр! – отозвался Бикс, и веревка успокаивающе натянулась.

Не в первый раз в жизни Аллейн поблагодарил судьбу за толкового адъютанта и двинулся дальше в кромешную тьму. Он уже ощущал ногами в носках край отверстия, когда в помещении морга послышался шум. Инспектор быстро втянул ноги в дыру и затаил дыхание. Затем услышал, как Бикс разговаривает с кем-то у входа. Голоса звучали слишком глухо, чтобы разобрать смысл сказанного, но по отрывистому тону сержанта и быстрым ответам Аллейн заключил, что Бикс, очевидно, разговаривает с одним или несколькими солдатами. Спустя минуту Бикс вернулся и прошептал Аллейну:

– Эти балбесы подумали, что мы сами не прочь почаевничать, поэтому притащили нам все сюда на подносе, красиво прикрытое салфеткой, будто вы какая-то Джин, мать ее, Баттен!^[9] Может, раз уж вылезать некогда, подать вам чашечку прямо туда, босс?

Ответа не последовало – Бикс лишь увидел, как веревка дюйм за дюймом исчезает в дыре. Он быстро схватил ее снова и держал до тех пор, пока не услышал замогильный голос инспектора Аллейна – доносящийся, похоже, сразу из всех трех последних отверстий в стене:

– Я, пожалуй, не откажусь от чашки чая, Бикс, как только закончу осматривать эту пещеру. Передайте мне фонарик, если вам не трудно.

Глава 21

Когда ошеломленный Бикс вложил фонарик в руку инспектора, Аллейн посветил вокруг. На инструктаже перед отправкой в Маунт-Сигер ему рассказали о старом тоннеле, идущем от «Бридж-отеля» под больницей и выходящем в некие пещеры к северу от нее, которые давно заросли природным кустарником. Представитель правления больницы заверил Аллейна: не обнаружено никаких признаков того, что этот тоннель используется в целях шпионажа. Он надежно заперт там, где выходит в подвал гостиницы «Бридж», а со стороны пещер непроходим уже десятки лет. Инспектору также пояснили, что осмотр проводился в обстановке строжайшей секретности – ни в больнице, ни в отеле никто не подозревает, что у спецслужб возник какой-то интерес к подземным объектам.

Эта же информация повторялась на одной из страниц в папке с документами, которую вручили Аллейну, и ему не терпелось попасть в тоннель с момента своего появления в госпитале – но он не мог этого сделать, не предупредив персонал о своих поисках. Кража денег и пропажа тела главной сестры из морга давали ему прекрасную возможность осмотреть территорию так, чтобы его действия никому не показались странными. Услышав эхо своих хлопков в ладоши, инспектор предположил, что морг может быть еще одним входом в тоннель.

Аллейн мог стоять во весь рост, так что, кто бы ни выкопал это пространство за стеной с ячейками, делалось это с расчетом на взрослых мужчин, а не на нордических гномов или какой-либо их местный маорийский эквивалент. Детектив сделал мысленную пометку – расспросить своего давнего друга доктора Те Покиа о фольклоре его народа, – а затем вернулся к осмотру. Стоя спиной к каменной стене морга и радуясь, что между макушкой и скалой сверху остается расстояние шириной в добрую ладонь, детектив огляделся по сторонам. Фонарик горел ярко, но плотная скала, казалось, поглощала весь свет, обеспечивая видимость не более чем в радиусе четырех футов. Медленно и осторожно Аллейн сделал несколько шагов в одну сторону, затем в другую и потянул веревку из рук Бикса, стараясь не дергать слишком резко: славный сержант не Ариадна, а инспектору вряд ли предстоит в темноте встреча с первобытным Минотавром.

Собственно, тоннель оказался довольно узким – прислонясь плечом к одной стене, другой рукой можно было дотянуться до противоположной. Аккурат достаточно для злосчастной тележки Келли с небольшим запасом. Инспектор позволил себе мимолетную улыбку, осознав, что стоит в буквальном смысле на самом основании гор, которыми он так восхищается с прошлой недели. Но улыбка быстро растаяла, когда он вспомнил причины, по которым находится здесь, – и время на решение одной из задач неумолимо иссякало.

Аллейну казалось, что слишком многое в загадке кражи и пропажи тел связано с расследованием шпионского дела. Важно было либо их вовсе не смешивать, пока последнее не раскрыто, либо искать общие звенья в цепи, и быстро. Как только телефонную линию починят и приведут мост в порядок, местная полиция примчится сюда по тревоге – и, хотя он с удовольствием передал бы им дело о краже и исчезновении тел главной медсестры и старого мистера Брауна, ему не хотелось раскрывать истинную причину своего нахождения в Маунт-Сигер. Секретность являлась девизом этой игры с самого начала, и Аллейн не мог допустить, чтобы одна-единственная злополучная ночь пустила псу под хвост долгие часы кропотливой работы, предшествующей этому моменту.

Он потер нос, размышляя, не довериться ли Биксу полностью, затем яростно замотал головой.

– Отпускайте, дружище, не задерживайте!

Стоя лицом к отверстию, ведущему в морг, и прислонившись спиной к скале с другой стороны, Аллейн посветил фонариком в обоих направлениях – на север, в сторону больничных зданий, и на юг, в сторону «Бридж-отеля».

– Эй, Бикс! – окликнул он своего помощника. – Похоже, я в тоннеле, который ведет к пабу. За казармами есть еще что-нибудь? Какие-либо постройки? Или только дорога к гостинице? Мне интересно, можно ли добраться прямо туда.

– Вероятно, можно, сэр. Паб всего в полумиле отсюда, – ответил Бикс. Его голос звучал странно и приглушенно, пройдя через отверстия, отдаваясь эхом в скале.

– И в промежутке ничего нет?

– Раньше здесь стояло несколько сараев садовника и гараж, переделанный из конюшни. Но их снесли вскоре после начала войны, когда начальство решило разместить нас здесь, поближе к раненым. С этим вышло довольно много хлопот.

– Наверное, многие пациенты жаловались на шум при строительстве?

– Пожалуй, но куда больше шума подняли садовник и Уилл Келли. Боже, как вспомню, так вздрогну. Кучка старых лачуг, а они раскричались, как будто мы сносим их фамильные усадьбы. Некоторые люди питают чертовски странную привязанность к своим сараям, сэр. Впрочем, главная медсестра тоже не слишком радовалась.

– Вот как?

– Восприняла в штыки, я бы даже сказал. Это на нее не похоже, обычно она всегда невозмутима. Была невозмутимой, простите. Никак не могу привыкнуть…

Бикс замолчал, и Аллейн поторопил его:

– Продолжайте, сержант!

– Да, сэр. Думаю, она боялась, что больнице придется раскошелиться на новый сарай, дорожки, асфальт и все такое. Большие боссы обещали, что оплатят все расходы, однако военным пришлось взять это на себя, если вам интересно знать. Но, несмотря на это, она все равно ворчала. Так и пришлось оставить один навес для садовника, она осталась непреклонна насчет него.

– Ясно, – ответил Аллейн, приняв решение. – В общем, Бикс, как я понял, тоннель ведет к пабу – под вашими офисами или мимо них. Я хочу пройти в другом направлении.

– Говорят, там все завалено, сэр.

– Да, я слышал. Тем не менее я попытаюсь. Я буду считать вслух в ровном темпе – делая один шаг на каждый счет – и прошу вас делать то же самое. Продолжайте считать, даже если перестанете слышать мой голос, хорошо? Когда я доберусь до конца или до завала, я развернусь и пойду обратно, продолжая считать.

– Понял, сэр. Считать вслух и шагать туда-сюда. Это я могу. А вы можете мне объяснить – зачем?

– Могу, Бикс, и сделаю это, но прямо сейчас я предпочел бы продолжать разведывать обстановку, пока эти трое не вернулись с сэндвичами «Виктория» нам к чаю и не постучали в дверь. Готовы? Один… два… три…

– Четыре… Пять… Шесть… – эхом продолжил Бикс, подстраиваясь под темп Аллейна. Голос детектива становился все слабее, затем совсем смолк.

Пройдя чуть больше двухсот шагов, Аллейн отметил кое-какие изменения в окружающей обстановке – пол под ногами, кажется, слегка пошел вверх, и детектив вскинул над головой руку как раз вовремя, чтобы не врезаться лбом в выступающий камень.

«Не для гномов – это я погорячился», – подумал инспектор, продолжая считать вслух, но понизив голос: он понимал, что сейчас, вероятно, находится либо под палатами, либо под офисами. Следующие шестьдесят шагов пол продолжал подниматься, пока Аллейн не осознал, что ему теперь приходится постоянно наклонять голову, держа свободную руку надо лбом, чтобы не удариться. Веревка давно размоталась на всю длину, и он задумался – есть ли смысл продолжать пробираться к пещерам в таком неудобном полусогнутом состоянии, когда вдруг понял, что камень над головой перешел в деревянные доски: острая заноза вонзилась ему в костяшки пальцев, возвестив, что материал потолка сменился – причем на более грубый, чем следовало бы.

– Черт побери! – Аллейн потянулся за носовым платком, чтобы остановить струйку крови, но вспомнил, что в нагрудном кармане у него помимо платка лежит кое-что важное, а платок он сегодня слишком часто использовал как перчатку. Ничего не поделаешь, придется мусолить ртом эту чертову штуку, как в детстве, чтобы вытащить ее.

Осторожно вытянув занозу, Аллейн огляделся при свете фонарика. Он не знал наверняка, но ему казалось, что тоннель идет не совсем ровно, а забирает чуть в сторону – к востоку. Если это так, то, судя по количеству сделанных шагов, инспектор мог находиться рядом с кабинетами персонала – или даже прямо под ними. Возможно, он сейчас приближается к транспортному отделу, где временно заключил под стражу всех подозреваемых, – заманчивый шанс распутать некоторые запутанные нити, подслушивая сквозь низкий деревянный потолок.

Стараясь двигаться как можно тише, держа фонарик поближе к полу – на тот случай, если доски снаружи не полностью присыпаны местной плодородной почвой, – инспектор медленно двинулся вперед, продолжая считать на ходу. Через сто тридцать девять шагов его осторожность оказалась вознаграждена – он услышал глухой шум, который постепенно превратился в полдюжины одновременно говорящих голосов, часть из них – очень эмоционально. Инспектор зашагал еще осторожнее, бесшумно продвигаясь на звук, согнувшись так сильно, что ныли шея и плечи.

Наконец, Аллейн подобрался достаточно близко. Когда он ранее заглядывал под офисы, то видел лишь покрытую сорняками землю, но, очевидно, слой почвы был тоньше, чем он предполагал. Потребовалось несколько секунд, чтобы слух инспектора приспособился к расстоянию и плотности преград, но в итоге он смог частично различить слова – заполняя пробелы собственными догадками.

– Это невыносимо! – произнес один голос. Затем последовало еще несколько фраз, таких же злобных. – То, что нам приходится… Ну, вы понимаете – я имею в виду, что мы… Когда мои боссы об этом узнают… За такое обращение придется чертовски дорого заплатить… Этот помми…

Аллейн мрачно кивнул. Глоссоп все еще не успокоился, и объектом его гнева был сам инспектор.

Откликнулось еще несколько голосов. Один, мужской, выражал согласие. Возможно, он принадлежал отцу О’Салливану. Два женских, более спокойных по тону, звучали протестующе:

– А что еще ему оставалось делать? Главная медсестра мертва… деньги пропали… кто-то здесь – преступник…

– И не забывай… мой выигрыш… тоже.

Ага, первый голос – вероятно, Сара Уорн, второй – Розамунда Фаркуарсон.

Затем другой голос поставил Розамунду на место по поводу важности ее выигрыша:

– Вечно вы о себе, мисс Фар… – Понятно, это сестра Камфот, вечно пылающая возмущением. – И пациенты, и персонал… Наш долг перед больницей… Любимая всеми главная медсестра…

Инспектор немного подождал, надеясь подслушать что-нибудь еще – более полезное, чем эти банальные стенания. Но похоже, единственная дискуссия, которая происходила у него над головой, – обсуждение мнения Мориса Сандерса, что глупо позволять инспектору-помми становиться у руля. Розамунда Фаркуарсон сказала, что еще глупее ждать, пока местная полиция сможет до них добраться, и Глоссоп неохотно согласился – дело слишком важное, а телефонную линию и мост когда еще починят. Аллейн приподнял бровь, с насмешливым облегчением услышав, что его не сочли совсем уж неподходящим.

Он развернулся, чтобы идти обратно, и уже продолжил считать про себя – чтобы сравнить счет с Биксом и убедиться, что цифры правильные. Но тут уловил короткий обмен репликами, который вынудил его задержаться.

Розамунда Фаркуарсон, вероятно, спросила о чем-то отца О’Салливана – возможно, о смерти старого мистера Брауна, поскольку викарий ответил резко и таким скрипучим тоном, что Аллейн внезапно представил себе, как этот всегда мягкий и спокойный человек становится совсем другим, когда читает лекции с кафедры:

– У нас с главной медсестрой… рабочие отношения на протяжении десятка лет или больше… и ничего, кроме благополучия… вверенного нам… передового рубежа нашей… Вы, молодежь, судите обо всех на свой манер…

Что-то в оскорбленном тоне викария и в резкой реплике Розамунды заставило инспектора нахмуриться, затем кивнуть и, наконец, улыбнуться, пока он возвращался по тоннелю вдоль веревки и считал шаги на ходу. Еще через сотню шагов доски над головой вновь превратились в скалу предгорья, и он со вздохом облегчения расправил шею и плечи. К тому времени, когда Аллейн протиснулся через дыру обратно в морг, прижимая к груди фонарик, он определенно приободрился.

– Восемьсот пятьдесят девять, – с тяжким вздохом сообщил Бикс. Его лицо отражало все усилия, которых ему стоило поддерживать счет в нужном ритме все это время. – Я никогда не был хорош в маршировке, сэр, меня чудом сделали старшим сержантом, это уж точно.

– Семьсот двадцать четыре, – привел свою цифру Аллейн. – Я повыше вас, так что возможны небольшие расхождения. Кроме того, я останавливался на какое-то время, пока вы, без сомнения, продолжали считать.

Бикс пристально посмотрел на своего начальника:

– Вы похожи на кота, который добрался до сливок, сэр.

– Не совсем, но, возможно, я мельком увидел призрака, и это меня чрезвычайно обрадовало. Пришла ваша очередь, сержант, – берите веревку, держитесь покрепче и полезайте в тоннель.

– Проверить, есть ли там привидение? – озадаченно спросил благоразумный Бикс.

– Нет, я хочу, чтобы теперь вы прошли на юг и убедились, что тоннель действительно ведет к гостинице и что там нет гостеприимно распахнутой двери, приглашающей кого-нибудь самостоятельно заглянуть в винный погреб.

– Вряд ли в наших краях сейчас можно найти какое-нибудь вино – разве что каплю сливочного хереса.

Улыбнувшись, Аллейн добавил:

– И постарайтесь вернуться быстрее, чем я, хорошо? Боюсь, наша беспокойная компания в транспортном отделе поднимет мятеж, если я оставлю их взаперти слишком надолго.

– Я прекрасно справлюсь и один, сэр, если вы хотите поскорей вернуться к допросам.

– Да, хотелось бы. Вы уверены, что справитесь? Один в тоннеле, зная, что с другой стороны никого нет?

Бикс ухмыльнулся, его веселое лицо оживилось еще больше.

– Сэр, мы оба участвовали в Первой войне, были рады, когда она закончилась, и чертовски огорчены, когда началась эта, другая заварушка, но я бы солгал, если бы сказал, что никогда не завидую молодежи с их приключениями. Я не боюсь призраков и так же, как и вы, уверен, куда ведет эта сторона тоннеля. Возвращайтесь к нашей банде бунтовщиков, а я пойду на юг и вскоре вернусь к вам с результатами – если они будут.

– Вы добрый человек, Бикс, спасибо вам!

Аллейн хлопнул его по плечу и направился к выходу из морга, пока Бикс протискивался в тоннель через отверстие в стене. Шагнув в теплую ночь, детектив тихонько насвистывал.

Глава 22

Приблизившись к транспортному отделу, инспектор глубоко вздохнул. Теперь, когда между ним и запертыми сидельцами пролегала лишь тонкая деревянная стенка, ожесточенный спор внутри звучал гораздо громче, и его напряженность приближалась к точке кипения. Аллейн остановился, нахмурившись: как поступить? Если ворваться с сердитым криком, можно выбить из них еще несколько зацепок. С другой стороны, он устал и был раздражен тем, что действительно важное дело успешно срывается из-за нелепых происшествий этого вечера. Не стоит позволять своему темпераменту брать верх сейчас – когда все остальные так взвинчены. Инспектор быстро принял решение и как раз в тот момент, когда шум внутри, похоже, достиг апогея, повернул ключ и медленно открыл дверь офиса, получив возможность насладиться самыми отборными сценами ссоры.

– У вас нет ни малейшего права так со мной разговаривать, ни малейшего! – Глоссоп гневно пожирал взглядом Розамунду Фаркуарсон, его лицо стало ярко-багровым, на виске тревожно пульсировала крупная вена. – Ваша потеря ничтожна по сравнению с моей, я, безусловно, самая пострадавшая сторона здесь!

– Причиняющая страдания, вы хотите сказать, – ухмыльнулся Морис Сандерс, подмигнув присутствующим и тряхнув непослушным локоном.

– Да говорите что угодно, мистер Глоссоп, но моя потеря – личная, – возразила Розамунда, – а ваша – это убытки компании. Правительство об этом позаботится. А кто возместит убытки мне, а? Скажите, будьте любезны!

– Потеря? Я не совсем верно выразился. Я, черт возьми, не потерял все эти деньги – их украли, и теперь, полагаю, всем нам понятно, кто это сделал! – Глоссоп сделал паузу, чтобы перевести дух, и что-то буркнул в сторону Аллейна, давая понять, что присутствие инспектора замечено.

Детектив холодно произнес в ответ:

– Прошу же, мистер Глоссоп, расскажите, что именно вам понятно. Возможно, это серьезно упростит мою работу.

Его спокойный тон вызвал бурные аплодисменты Розамунды Фаркуарсон, за что Аллейн поблагодарил ее легким кивком – впрочем, его безупречные манеры оставались совершенно незаметны для мистера Глоссопа.

– Хорошо, что вы наконец вернулись, инспектор. Хотя и чертовски поздно, но добро пожаловать! Этот проклятый маори сбежал, и я готов поспорить, что он утащил всю мою кассу к себе в племя и надежно ее спрятал!

– Заткнись, Глоссоп! – выпалил Морис Сандерс уже далеко не так добродушно, как минутой ранее. – Кат наш товарищ, и, если ты еще раз назовешь его вором, я сам тебя заткну!

– Да, мистер Глоссоп, я попросил бы вас следить за языком, – добавил отец О’Салливан. – Здесь дамы.

– А, ну да, теперь вам не нравится, как я выражаюсь! Что именно вас так покоробило, викарий? «Чертовски» или «проклятый»?

– И то и другое! – хором ответили Розамунда с Сарой.

– Уй, какие мы нежные! – Глоссоп повернулся к молодым женщинам. – Больница все сильнее погружается в хаос, сестра Камфот справляется с солдатами не лучше, чем с вами, девушки, и вы обе ничуть не воспитаннее меня – да-да, и вы тоже, мисс Уорн, как бы вы ни растекались перед молодым доктором. Не думайте, будто я не понимаю, что происходит, – я всех вас вижу насквозь. Все это дурной фарс, и я не могу дождаться, когда очнусь от этого отвратительного, дурно пахнущего кошмара!

– Достаточно, мистер Глоссоп! – произнес Аллейн угрожающе-низким тоном. – В каком бы кошмаре вы, по вашему мнению, ни находились, никому не нужно, чтобы ваши вопли разбудили всю больницу!

– Может, это было бы и к лучшему – самое время пациентам понять, какой кавардак на самом деле здесь творится, – проворчал Глоссоп, чтобы оставить последнее слово за собой.

– Вы точно закончили? – Улыбка Аллейна, резко контрастирующая с его ледяным тоном, наконец заставила толстяка стушеваться, и кассир вытащил мокрый носовой платок, чтобы вытереть вспотевший лоб, чем заслужил брезгливую гримасу Розамунды. – А теперь, – продолжил инспектор, – никто не хочет мне сказать, где может быть капрал Брейлинг?

После минуты благословенной тишины рядовой Поусетт вскинул настороженный взгляд и пробормотал:

– Мы не слишком-то хорошо знаем, как оно там на самом деле. Он ушел минут десять назад. Ходил такой весь угрюмый и молчаливый, а потом просто сказал, что с него хватит и что ему нужно убираться отсюда.

– Но в краже вы его не подозреваете?

– Совершенно точно – нет, – ответил Сандерс. – Он хороший товарищ и в любом случае всю ночь находился у нас на глазах.

– Кроме тех тридцати минут или около того, когда он, по вашим словам, отходил поговорить со своей женой к излучине реки – туда, где расстояние между берегами наиболее узкое, чтобы они могли слышать друг друга через бурлящий поток?

– Да, но…

– Увы, но независимо от того, рядовой Сандерс, насколько вы лично доверяете своему товарищу, – вы не знаете, что делал капрал Брейлинг в течение этого получаса. Ни вы не знаете, ни я и не мистер Глоссоп, – добавил инспектор, упреждая реплику толстяка. – А теперь послушайте меня, и послушайте внимательно.

Инспектор спокойно и категорично изложил им все, что думает об их поведении. Эту лекцию ему хотелось прочитать уже несколько часов, и он справился с ней мастерски, напомнив слушателям о ситуации, в которую их поставила жизнь, о неразберихе и скандалах, свидетелями которых они стали за этот вечер.

Едва он закончил свою речь, как раздался точно выверенный стук в дверь офиса. Открыв ее, Аллейн увидел Бикса, стоящего сбоку в темноте.

– Можно вас на пару слов, сэр?

Аллейн кивком поблагодарил сержанта за то, что тот явился так вовремя. Инспектор боялся увлечься собственным красноречием, а это могло бы вызвать совсем другой эффект – презрение аудитории, а не дисциплинированное поведение, которого он хотел добиться. Он вновь повернулся лицом к слушателям:

– Постарайтесь сидеть мирно, хорошо? Все поняли? – Последний вопрос был адресован Глоссопу.

Убедившись, что тот кивнул, инспектор вышел во двор к Биксу.

Глава 23

– Тоннель идет к гостинице, сэр, как мы и думали, но по пути несколько раз поворачивает – не такой прямой, как я предполагал. Надо думать, его копали, огибая скалы – просто двигаясь по пути наименьшего сопротивления.

– Нашли что-нибудь?

– Никаких привидений и даже джиннов нет! – Бикс посветил фонариком на пыльную бутылку в своей руке и засмеялся собственной шутке. – Выходит в подвал паба или в какую-то его часть. Я добрался до того места, где тоннель расширяется перед запертой дверью, – похоже, его использовали под склад. Эта бутылка оттуда. – Он протянул находку инспектору, вновь осветив фонариком. – Там десятки ящиков, и все без этикеток.

Аллейн, нахмурясь, покачал головой, пытаясь обуздать раздражение: Бикс слишком много болтает, когда еще столько предстоит сделать! И внезапно, глядя на широкую улыбку сержанта, он понял:

– А-а, вы хотите сказать, что в гостинице «Бридж» сами варят пиво и выдают его за привозное?

– Не совсем, сэр, думаю, мало кто из парней в округе попался бы на такой трюк. Мы, новозеландцы, весьма привередливы в отношении пива, но вы слышали о «шестичасовом пойле»?

– Да, Бикс, я знаком со странным обычаем вашей страны – закрывать пивные в шесть вечера.

– Но вы же понимаете, что паб при гостинице иногда остается открытым и после шести часов?

– Жизнь полицейского была бы еще более несчастной, если бы в его обязанности входило следить за временем закрытия каждого паба – хоть в вашей стране, хоть в моей.

– Не имею ничего возразить по существу. Но Уилл Келли клялся, что сегодня вечером употреблял исключительно лимонное пиво, помните?

– Да. – Заинтригованный Аллейн улыбнулся, осторожно вынимая пробку из бутылки. Достаточно было ее понюхать, чтобы сказать – в бутылке не пиво, а чистый спирт, причем очень крепкий. – И я догадываюсь, к чему вы клоните, Бикс, но, разумеется, такой бывалый человек, как мистер Келли, должен уметь отличить глоток лимонного пива от глотка самопального спирта, продаваемого в неположенное время.

– Такая работа – возить тела – вызывает сильную жажду. Что, если он схватил свою бутылку пива и залпом сделал большой глоток, не останавливаясь, чтобы распробовать, – а зачем, если это его давно купленная бутылка, – и содержимое оказалось настолько крепким, что его враз срубило? А что, если кто-то намеренно хотел вырубить его, чтобы поменять трупы? Что, если в его бутылку подлили крепкого алкоголя именно по этой причине?

Аллейн улыбнулся:

– В нашей работе многое действительно начинается с «а что, если…», но я обычно предпочитаю руководствоваться чем-то более существенным. Предположим, мистер Келли действительно обычно проводит свои долгие ночные дежурства, потягивая лимонное пиво, а не крепкий алкоголь, а следовательно, кто-то решил добавить спирта в его бутылку, чтобы вырубить его на достаточное время и заменить тело старого мистера Брауна телом главной медсестры, – но пока мы не видим причин для такой подмены. В том, что это произошло, мы уверены, но зачем – остается загадкой.

– Справедливое замечание, инспектор.

– Может, вам стоит сходить и разбудить Келли? Нам в любом случае пора побеседовать, успел он выпить кофе или нет. Узнайте, сколько этого пресловутого лимонного пива он выпил и кто дал ему эту бутылку, если вообще кто-то давал, – это более важно. А я тем временем проведу неприятную встречу с молодой леди, с которой, боюсь, придется быть довольно строгим. Это самая нелюбимая часть моей работы.

– В этом я с вами солидарен, сэр. Не то чтобы мне часто приходилось иметь дело с молодыми леди, но мне никогда не нравилось разбираться в причинах, по которым солдаты попадают на гауптвахту. Как правило, думаю, они и сами не знают – в основном из-за чрезмерного веселья и юных лет. Имейте в виду – поскольку все эти парни заперты здесь, в больнице, половину своего времени они создают проблемы просто от скуки, без всякого злого умысла.

– А вторую половину? – усмехнулся Аллейн.

– По бабам бегают, ясное дело.

– А вы бы предоставили им всем свободу перемещения, сержант? Вы не думаете, что кто-то из них может быть порочен до глубины души?

Бикс пожал плечами:

– Конечно, среди людей встречаются и скверные души, сэр, иначе мы не попали бы в эту передрягу – я имею в виду войну. Ну ладно, может, и нашу сегодняшнюю передрягу тоже. Тем не менее я верю в простого человека, и вам следует довериться мне в этом вопросе. Именно обычный человек вытащит на своих плечах всю эту войну, запомните мои слова.

Он отсалютовал инспектору пыльной бутылкой, ткнул большим пальцем в сторону хирургического блока и направился туда. Аллейн смотрел вслед уходящему сержанту, жалея, что у него самого нет такой же веры в человеческую природу. Он злился, что его основная задача сорвана ночными событиями. Его раздражали подозреваемые, сидящие в тесном транспортном отделе. А особенно инспектора беспокоил капрал Брейлинг. Аллейн считал ранее, что этому молодому человеку можно доверять. Он сунул руку в карман и коснулся приятно-гладкого чубука трубки. Каким бы срочным ни было дело, он может позволить себе несколько минут покоя, чтобы подвести итоги, прежде чем предпринимать следующий шаг.

Но план спокойно посидеть и покурить тут же оказался нарушен. Войдя в полосу тусклого света, Аллейн услышал, как его нерешительно окликнули из-за двери:

– Инспектор, это вы?

Голос принадлежал Саре Уорн.

– Мисс Уорн? – спокойно откликнулся Аллейн. В его тоне не было ни приглашения к разговору, ни отказа.

– Я понимаю, что рискую навлечь на себя ваш гнев…

– Гнев? – перебил инспектор. – Кажется, я только что предельно спокойно разговаривал с вашими коллегами.

– Пожалуй, – согласилась она. – Вы говорили в манере строгого директора школы, объясняющего своему любимому ученику, что тот подвел себя и весь класс.

Аллейн позволил себе слегка улыбнуться:

– И что, это сработало?

– О да, вы нас всех пристыдили. Но, даже рискуя превратить ваше разочарование в нечто более серьезное, я действительно должна поговорить с вами, если позволите.

Аллейн повернулся к свету, падающему из двери:

– С удовольствием побеседую с вами, мисс Уорн.

Сара шагнула на крыльцо. Когда она закрывала за собой дверь, инспектору показалось, что он услышал тихий присвист Мориса Сандерса. Он также заметил приподнятую бровь Розамунды и наткнулся на взгляд Глоссопа, лицо которого приобрело еще более бордовый оттенок. Несмотря на свет из офиса, Аллейн не смог бы с уверенностью сказать, связано смущенное выражение лица мисс Уорн с только что возникшей неловкостью или с тем более неотложным делом, которое и заставило ее выйти. Что-то в ее открытом лице подсказывало, что второе, и инспектор постарался, чтобы его голос звучал ободряюще:

– Если вам так будет легче, я обещаю воздерживаться от малейшего проявления свирепости!

Несмотря на сердечность его слов, она колебалась. Все мужество, которое она собрала, похоже, покинуло ее, и она вновь потянулась к дверной ручке, балансируя между откровением, которое собиралась предложить, и относительной безопасностью тесного офиса.

Аллейн вновь попытался начать беседу:

– Мисс Уорн, если позволите, я удержу вас от отступления – в обычных обстоятельствах я никогда не позволяю себе повышать голос на потенциальных свидетелей.

– Даже если среди этих свидетелей наверняка есть подозреваемые? – спросила Сара.

– Особенно когда есть. Я предпочитаю вытягивать признания, а не выбивать.

Он говорил медленно, в надежде, что это ее успокоит, и с облегчением услышал скрип старого деревянного крыльца, когда она тихо спустилась в асфальтированный двор.

Когда глаза инспектора вновь привыкли к темноте, он понял, что Сара стоит очень близко и чуть не плачет. Так вот в чем причина ее старательно контролируемого тона – она боялась, что может разрыдаться.

– Мисс Уорн?

Молчание.

Инспектор попробовал снова:

– Боюсь, сегодняшний вечер преподнес нам не одну, а сразу несколько загадок. И наличие одной обычно призвано скрыть правду о другой. Кажется, вы собирались что-то сообщить, мисс Уорн, – то, о чем мучительно хотите рассказать мне последние несколько часов. Мне бы очень хотелось, чтобы вы наконец решились, – не в последнюю очередь потому, что вы следующая в моем списке опрашиваемых.

– Я думала, вы отправите поисковую группу за Катом Брейлингом.

– Я ожидаю, что капрал Брейлинг достаточно скоро объявится сам, – расплывчато пояснил Аллейн. – Спасибо, что сами вызвались на разговор – до того, как мне пришлось за вами прийти. В таких случаях у меня возникает неприятное чувство, что я играю какую-то роль, а я предпочел бы не злоупотреблять служебным положением.

– Но звание все равно при вас, инспектор.

– Да, и поэтому я не сомневаюсь, что вы почувствуете огромное облегчение, когда выговоритесь. Я полицейский и привык к чужим тайнам, как… – Он собирался сказать – как врач или священник, но ни то ни другое не показалось подходящим, учитывая компанию, в которой она была только что. – …Как и любой другой детектив. Уверяю, мисс Уорн, вы не шокируете и не встревожите меня. Но поймете, что облегчили душу – хотя бы немного.

Аллейн ждал, понимая, что для нее это точка невозврата, и обругал себя за краткий миг удовлетворения, когда услышал сперва вздох, а затем сдерживаемое прерывистое рыдание.

– Прошу вас, – он протянул руку, – давайте пройдем до конца больничной аллеи. Там есть скамейка, над головой звезды, вы сможете сидеть и говорить в относительной темноте, а я смогу слушать с должным вниманием. Я выкурю трубку, а вы изложите свою историю.

– О да, конечно. – Теперь, когда Сара решилась рассказать ему все, что утаивала, слова лились из нее потоком. – Мне очень нужно сообщить вам кое о чем, что произошло, но…

– Давайте сперва сядем. – Аллейн предостерегающе поднял палец. – Установим некоторую дистанцию между нами и этим офисом. Я уверен, что тогда вы сможете говорить более свободно.

Глава 24

Сара брела, опустив глаза, с каждым шагом приближаясь к освещенным окнам транспортного отдела, которые внушали ей страх. Как теперь она посмотрит Люку в глаза, когда все выложила? Не говоря уж о том, что ей тяжело будет видеть Люка и Розамунду, мирно сидящих рядышком, теперь, глазами инспектора, – да и себя заодно.

Она никогда не говорила Люку и Розамунде, что знает об их связи: по многим причинам признать это было бы более болезненным, чем просто попытаться об этом забыть. Она чувствовала облегчение, признавшись наконец себе в своей ревности, но неловкость казалась почти осязаемой и наверняка будет очевидной для них. Она вздрогнула, осознав, что больше расстраивается из-за запутанной ситуации между Люком, Розамундой и ею самой, нежели из-за своего признания, что подумывала взять деньги Розамунды. Вздохнув, Сара даже слегка улыбнулась такому обороту. Она привыкла, что ее считают самой разумной по сравнению с Розамундой и большинством санитарок, а теперь оказалось, что она такая же глупая, как и все прочие девушки, и принимает такие же безрассудные решения. Самым болезненным было то, что ее глупость стала открытием и для нее самой, – это приходилось с сожалением признать.

Так Сара шла и накручивала себя, и это в чем-то стало даже передышкой от прочих тяжких мыслей. И тут инспектор тихо, но с душой выругался себе под нос, отпустил ее руку и перешел на бег.

Примерно ярдах в пятидесяти впереди она увидела силуэты двух мужчин. То ли у Аллейна было более острым ночное зрение, то ли слезы туманили ее глаза, но ей потребовалось больше времени, чтобы понять, кто они. Он тоже ускорила шаг и секунд через десять разглядела сержанта Бикса, крепко держащего за плечо Катберта Брейлинга и подталкивающего его к транспортному отделу.

Аллейн окликнул их, когда они уже шагнули на крыльцо. Сара была недостаточно близко, чтобы расслышать, что он сказал, но когда поравнялась с ними – они уже не спешили в транспортный отдел.

– Ведите его сразу на допрос, Бикс, – велел Аллейн, – а мне нужно сказать пару слов мисс Уорн.

Сара смотрела, как сержант, громко топая, повел Брейлинга к регистратуре – такого же потупившегося, как и она сама, хотя желваки, играющие на его скулах, говорили скорее о гневе, чем о стыде.

Аллейн заговорил тихо и убедительно:

– Идите в транспортный отдел и сядьте на свое место. Никому не говорите, что видели Брейлинга, особенно его друзьям-солдатам. Если кто-нибудь спросит, где мы с Биксом, скажите, что мы… э-э…

Инспектор запнулся и нахмурился, оглядываясь по сторонам. На мгновение Саре показалось, что она видит инспектора таким, каким он, возможно, предстает перед своей женой, – не рыцарем в сияющих доспехах, который выручает их в этой ужасной ситуации, а обычным человеком, который делает все возможное в необычных обстоятельствах, которые еще более осложнены тем, что он находится в незнакомом месте с незнакомыми людьми.

– Может, мне сказать им, что вы с сержантом еще раз осматриваете кабинет главной сестры? Прежде это делалось в спешке, у вас не было ни времени, ни оборудования для тщательного изучения сейфа или офиса – никто не усомнится в вашем решении еще раз взглянуть на них. Годится?

Аллейн слегка сжал ее плечо и улыбнулся с высоты своего роста:

– Умница. А теперь идите к остальным – вижу, вы достаточно собрались с силами для предстоящей ночи.

Инспектор направился вслед за Биксом и Брейлингом, а Сара печально улыбнулась: если он и разыграл растерянность, то это сработало – она не только нашла решение, но и вспомнила о своих способностях. Сара считала себя разумной и сообразительной женщиной. Да, она совершила дурацкую ошибку – и не одну, честно говоря, – но не собиралась опускать руки. Жизнь – далеко не только эта ужасная ночь, и Сара заставит Люка Хьюза это понять, даже если придется поставить точку в их отношениях.

Когда Аллейн, насвистывая себе под нос, догнал Бикса и Брейлинга, в транспортный отдел вернулась уже деловая и спокойная Сара Уорн. Инспектор имел некоторый опыт убеждения молодых женщин, что одна-две глупые ошибки не обязательно означают полный конец жизни, но его следующий собеседник, возможно, потребует более деликатного обращения.

Инспектор вошел в регистратуру, и тиканье часов на стене перебило его мучительное чувство дежавю. Он почувствовал, как участился пульс, и сверил свои часы с настенными. Почти половина третьего. Примерно два с половиной часа до того, как начнет светать, и максимум три часа до полного рассвета. Можно будет оценить повреждения моста и насколько спала вода. Однако если Аллейн до тех пор не вычислит преступника или преступников, которые являются частью шпионской сети, они будут представлять собой еще большую угрозу. Когда Аллейн еще только приступал к выполнению задания, он знал, что эта ночь будет долгой и напряженной, но не ожидал, что настолько.

Несмотря на то что смертельно устал, инспектор решил не садиться – преимущество в росте перед Брейлингом могло помочь при допросе. Молодой солдат-маори выглядел сильным, как бык, но Аллейн хорошо понимал парня и знал, как использовать это в своих интересах. Он без долгих прелюдий спросил:

– Что вы можете сказать в свое оправдание, капрал?

Ответом стало пожатие плеч, и детектив подавил улыбку, когда заметил ярость Бикса – смесь гнева из-за того, что Брейлинг отказывается отвечать на прямой вопрос старшего по званию, и еще более глубокого негодования, что новозеландский солдат демонстративно игнорирует его собственное присутствие.

– Отвечай как надо, боец! – рявкнул Бикс и поспешно кивнул Аллейну в знак извинения, когда инспектор поднес палец к губам и указал на палаты с другой стороны двора, напоминая, что оттуда могут услышать.

– Ну же, капрал, вы прекрасно знаете, что навредите себе гораздо сильнее, если сержанту Биксу придется дать официальный ход этому делу. Вас поймали с поличным. Будет лучше, если вы честно признаетесь в мотивах своего поступка, в чем бы они ни заключались. Пока это выглядит так, что у меня нет иного варианта, кроме как предположить, что вам что-то известно о краже, а также о других ужасных событиях этого вечера. Хуже того – что вы к ним причастны.

Аллейн говорил умеренно-резким тоном – у него было ощущение, что Брейлинг знает гораздо больше, чем показывает, и инспектор опасался слишком сильно давить на бойца, как бы ему ни хотелось его встряхнуть. Но сержант Бикс не испытывал подобных затруднений.

– Да чтоб тебя, парень, ты можешь рассказать этому человеку все, что знаешь? Полагаю, это как-то связано с твоими родными, верно? Меня не волнует, наложено на тебя какое-то заклятие или что-то в этом роде, – какую бы информацию ты ни скрывал, инспектор должен знать, что к чему, и нельзя терять ни одной долбаной минуты! Ты не хуже меня знаешь, что твоя вхаэ Айна велела бы тебе делать, что говорят, так что давай, колись.

– Вхаэ Айна? – озадаченно переспросил Аллейн.

– Да, вха-э, – повторил Бикс. – На языке маори – тетя, бабушка, мамаша, короче, пожилая матрона, к которой прислушиваются. И которую уважают все, – а не только ее семья. Все вокруг замолкают, когда вхаэ Айна берет слово. Она настоящая старейшина. – Он прервался и посмотрел на Брейлинга, который наблюдал за ним краем глаза. – Не стоит так удивляться, капрал. Я вырос в Бухте Изобилия, мы знали местных маори, и обычаи, и словечки. Здесь я тоже прожил достаточно долго, чтобы познакомиться с людьми, это часть моей работы. – Он вновь повернулся к Аллейну: – Говорю вам, инспектор, эта уважаемая дама не потерпела бы, если бы кто-то из юношей ее племени препятствовал полицейскому расследованию!

Аллейн наблюдал за выражением лица молодого солдата во время пламенной речи Бикса, и ему показалось, что Брейлинг вовсе не так уверен в позиции этой почтенной дамы, как утверждает сержант. По желвакам, играющим на скулах парня-маори, инспектор понял, что Бикс зашел слишком далеко в своих предположениях, что она непременно будет на стороне лучших сотрудников Скотленд-Ярда. Он как раз собирался сказать об этом, чтобы смягчить Брейлинга и разрядить обстановку, но тут услышал, как с губ капрала сорвался вздох. Аллейн понял, что парень устал скрывать свою тайну, в чем бы она ни заключалась, и почти готов расколоться. Инспектор скорее почувствовал, чем увидел, что Бикс собирается начать свои речи заново, и предостерегающе положил ладонь на предплечье сержанта.

Они молча вместе наблюдали, как преображается капрал. Плечи Брейлинга поникли, он глубоко вздохнул раз-другой, поморгал темными настороженными глазами, готовясь выложить все, что знает.

– Я сказал приятелям, что не встречаюсь с женой: не верил, что они не проболтаются, раз уж они такие, ну, вы понимаете…

– Игроки? Пьяницы? – подсказал Аллейн.

Брейлинг пожал плечами:

– Не хочу так о них говорить, сэр. И не буду. Но я просто знал, что мне может это аукнуться – если они узнают, куда я иду.

– То есть ты не ходил к реке сегодня вечером? – со значением спросил Бикс.

– А, да, сегодня ходил. Но в другие разы мы с Нейрой встречались по-настоящему. Видите ли, здесь есть тоннель, он тянется от паба примерно до этого места, – капрал ткнул рукой в пол, – и дальше. Мы использовали его для свиданий.

– Вы встречались в тоннеле? – озадаченно нахмурился Аллейн.

– Не в самом тоннеле. Чтобы добраться от гостиницы до больницы, нужно пройти мимо задней стены морга, и я никогда не предложил бы Нейре встречаться там – она бы сказала, что это табу. Священное место, сэр, – пояснил он Аллейну. – Нет, мы встречались с другой стороны.

– С другой стороны? – пробормотал Аллейн.

– Да, недалеко от третьей военной палаты.

– Там, где изгородь из вьющихся роз?

– Совершенно верно, сэр, а за розами начинается лес. В нескольких сотнях ярдов есть еще один вход в тоннель.

– Продолжайте, – подбодрил Аллейн.

– Местные пакеха – белые, по-нашему, – считают, что ход давно завалило.

– Но это не так?

– Нужно знать обходной путь, – сообщил Брейлинг с ноткой торжества в голосе, – и его легко проглядеть, но проход есть. Из пещеры. Снаружи он не виден, но его можно найти, если знать, что искать.

– И что же надо искать, капрал?

– Там есть древняя томо, сэр, – ответил Брейлинг и тут же перевел: – Глубокая яма в земле. Наш народ знал о ней еще в старые времена, до того, как поселенцы построили здесь больницу.

– Нам не обязательно так углубляться в историю, капрал! – гаркнул Бикс.

– Да, конечно, сержант, – кивнул Брейлинг и продолжил, обращаясь к Аллейну: – Ну и вот, вход в эту пещеру – отличное место для встреч с вашей женщиной, если вы беспокоитесь и желаете убедиться, что с ней и ребенком все в порядке. – Он жалобно посмотрел на инспектора. – Это все, что я хотел, сэр, – знать, что с моей девочкой все хорошо.

Аллейн постарался сдержать свой гнев: Брейлинг вовсе не виноват в том, что только сейчас дал им зацепку, которую они могли отработать несколько часов назад.

– Вы знали об этой пещере, Бикс?

– Да, сэр, мы все знали, но я не знаю никого, кто считал бы ее проходимой.

– Вы говорите правду, Брейлинг? А как насчет тех парней, с которыми вы друг за друга в огонь и в воду? Они знают, что через пещеру можно войти и выйти?

Капрал покачал головой:

– Нет, готов поклясться. И я не думаю, что кто-либо из паба тоже знает, – они просто используют свой конец тоннеля как дополнительный склад. Тоннель ведет к пещере, но им нет необходимости заходить так далеко. – Кинув взгляд на сержанта, Брейлинг поднял голову, обратив к инспектору свое доброе открытое лицо, и признался с едва заметной улыбкой: – Видите ли, томо – одна из древних святынь моего народа. Если Айна узнает, что я вам о ней рассказал, пустит мои кишки на подвязки. Она говорит, что у нас и так ничего не осталось.

Взяв с Брейлинга обещание, что тот покажет пещеру, как только Бикс принесет с армейских складов пару новых фонарей, Аллейн отправился обратно в транспортный отдел. Капрал следовал за ним по пятам. Инспектор хотел объяснить, что его раздражает не то, что молодой маори отказывался говорить про своих товарищей, – Аллейн полностью осознавал необходимость сплоченности, особенно когда они со дня на день отправятся на фронт, сражаться плечом к плечу. Его скорее беспокоило, что Брейлинг слишком уж доверяет друзьям, и он подозревал, что те, в свою очередь, вовсе не так заботились бы о репутации Брейлинга.

Остановившись, Аллейн повернулся к Брейлингу.

– Я недоволен вами, капрал, но не по тем причинам, которые вы воображаете. Пока я не могу ничего объяснить, но надеюсь, что вы сами поймете еще до рассвета.

Брейлинг молча продолжил топать за ним, и инспектор решил пока оставить все как есть: если его опасения верны, парень достаточно скоро во всем разберется сам. До транспортного отдела оставалось пройти всего несколько ярдов, когда они услышали треск ломающейся мебели.

– Это уже слишком! – простонал Аллейн и одним прыжком преодолел оставшееся расстояние до двери.

Глава 25

Инспектор остановился, едва переступив порог транспортного отдела. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь кряхтением мистера Глоссопа, который отчаянно пытался выбраться из дальнего угла, где он забился за письменный стол настолько глубоко, насколько позволяла его пышная фигура, и, похоже, использовал стопку журналов учета рабочего времени как импровизированный щит. Справа от мистера Глоссопа сидел отец О’Салливан, очевидно, погруженный в размышления и не обращающий внимания на протекающую перед ним драку. В центре переполненной комнаты рядовой Морис Сандерс с трудом переворачивался на колени. Он вскинул взгляд на детектива, демонстрируя рассеченную губу, в то время как доктор Люк Хьюз приплясывал рядом, сверля его глазами – будто призывая подняться с пола. Аллейн заметил, как доктор потирает сбитые костяшки пальцев, которые, несомненно, и нанесли ущерб физиономии Сандерса. Сидни Браун мрачно наблюдал за происходящим – словно безумие, охватившее комнату, было именно тем, чего он ожидал от этих людей. На диване у ближней стены сидела Розамунда, прямая как палка, оторвав ноги от пола и поджав их под себя – будто увидела мышь, а не изящно освободила место двум молодым людям для драки. Аллейн сделал вывод, что мисс Фаркуарсон, вероятно, находится в состоянии шока – судя по ее нехарактерной молчаливости. Сара Уорн стояла напротив Розамунды, закрывая лицо руками, – их разделяли дерущиеся мужчины, и у инспектора закралось подозрение, что она сдерживает истерику, а не скрывает слезы.

Из-за двери выглянула сестра Камфот с посеревшим лицом – Аллейн сообразил, что едва не ударил ее, когда распахнул дверь. Он глубоко вздохнул, осторожно прошел дальше, закрыв за собой дверь, и спросил с язвительным спокойствием:

– Интересно, кто-нибудь здесь помнит, что идет война? Что за стенами этой комнаты в данный момент происходят важные события? Кто-нибудь из вас помнит, что мелкие ссоры, обиды, оскорбления – и да, мистер Глоссоп, кражи, которые вас так расстраивают, – меркнут перед лицом очень серьезных дел, произошедших за последние часы?

Все заговорили одновременно – последовал шквал объяснений и обвинений, пока Аллейн не вскинул руки, призывая к тишине:

– Сестра Камфот, кажется, вы здесь наиболее хладнокровный человек. Давайте выйдем на улицу, и вы объясните мне, что здесь произошло, чтобы мы могли вернуться к основному вопросу. – Инспектор обвел офис свирепым взглядом, требуя тишины и подчинения, а затем открыл дверь перед сестрой, оставшейся за главную.

Снаружи, в приятной ночной прохладе, сестра Камфот передала свою версию событий:

– Поусетт и Сандерс всю ночь то и дело переругивались. Они пытались делать это тихо, чтобы никто не заметил, но я совершенно точно…

Аллейн перебил ее, кивнув в сторону транспортного отдела:

– Рассказывайте только о том, что вы видели сейчас, сестра, прошу вас.

Сестра Камфот нахмурилась: этот англичанин прав – разумеется, все прислушиваются к их разговору. Понизив голос, она продолжала:

– Сандерс и Поусетт всегда были приятелями, но что-то между ними пошло не так.

– А как?

Сестра вновь нахмурилась и прикусила губу.

– Тон, инспектор. Не слова как таковые, но они переговаривались коротко, резко.

– Продолжайте.

– Это все происходило с краю в уголке, но затем Сандерс и мисс Фаркуарсон тоже начали ссориться. Рядовой Сандерс практически обвинил мисс Фаркуарсон в краже ее собственных денег, чтобы не платить по долгам. Ну, и как только он это сказал, молодой доктор Хьюз бросился защищать ее честь, а Розамунда тут же накинулась на самого доктора. – Сестра Камфот наклонилась ближе к Аллейну и глянула на него поверх очков: – Иногда эти юные леди понимают, что горячая вода, в которую они спешили окунуться, на самом деле далеко не так приятна, если вы понимаете мою аллегорию.

– Понимаю, – коротко ответил Аллейн. – Прошу вас, рассказывайте дальше.

– Мисс Уорн вполне предсказуемо встала на защиту доктора – почему эти девочки думают, что мы ничего не видим, я понятия не имею! Наверное, считают, что мы молодыми не были.

– Издержки молодости, сестра. Мы были точно такими же.

– Только не я, – сухо поправила сестра Камфот, и Аллейн тут же ей поверил. – Я всегда с величайшим уважением относилась к старшим. Как бы то ни было, вмешательство мисс Уорн вызвало ссору между двумя молодыми женщинами. Они скорее говорили шепотом, чем кричали, инспектор. Можно сказать, шипели.

– А потом? – спросил Аллейн.

– Неприличный фарс перерос в острый конфликт между доктором Хьюзом и рядовым Сандерсом, а затем стал еще безумнее, когда этот нелепый мистер Глоссоп набросился на двух драчунов, требуя, чтобы они обратили внимание на его проблемы, а не на свои любовные увлечения.

– Продолжайте.

– Как вы понимаете, дамам это не очень-то понравилось. По моим наблюдениям, молодые женщины в наши дни крутят романы с вопиющей нескромностью – при условии, что все будет шито-крыто.

– Это привлекло внимание остальных?

– Безусловно. Я даже подозреваю, что именно это женское недовольство – реальное или наигранное – и привело к тому, что началась настоящая драка. Поскольку у меня не оказалось под рукой ведра воды, чтобы облить этих глупцов, я ретировалась в безопасное место – в ближайший к двери угол.

Аллейн подавил улыбку:

– Вполне вас понимаю.

Сестра Камфот еще ближе склонила к детективу покрытую вуалью голову:

– Но разве мы не должны как-то отреагировать?

Аллейн поднял ладонь и кивнул в сторону армейских офисов. Окинув взглядом длинный двор, сестра Камфот увидела сержанта Бикса, бегущего к ним со скоростью, которая не соответствовала его плотному телосложению.

– Боже милостивый! – сказала она.

– Вы молодец, – похвалил Аллейн запыхавшегося Бикса, который остановился, разглядев инспектора и медсестру, сжимая по фонарику в каждой руке.

Инспектор взял у сержанта фонарики, перекинулся с ним парой фраз, и Бикс тут же встал на пост у крыльца транспортного отдела, а Аллейн сопроводил сестру Камфот в регистратуру.

Как только они закрыли за собой дверь, медсестра повернулась к Аллейну. Ее поведение разительно изменилось.

– До рассвета осталось меньше трех часов, инспектор, это ужасный поворот, – сказала она.

– Ради всего святого, – раздраженно ответил он, – неужели вы думаете, что я не понимаю? Эта кучка задерживает расследование и ставит палки в колеса всю чертову ночь – можно подумать, что некоторые из них делают это специально.

Ответ Аллейна прозвучал на удивление резко, и сестра Камфот на мгновение порадовалась – столько всего произошло за этот вечер, она боялась, что потихоньку сходит с ума, пытаясь сохранять спокойствие, когда все вокруг теряют голову. В эту секунду она почувствовала облегчение, поняв, что детектив тоже озабочен, а затем взволновалась еще больше. Если сам инспектор встревожен – сможет ли она вести себя так, словно подобные происшествия – дело обычное? И пока главная медсестра лежит… нет, ей не хотелось об этом думать.

Она вновь прикусила губу и нахмурилась.

– У нас мало времени.

– Должно хватить, – мрачно ответил Аллейн. – Я целую неделю торчал взаперти в этом странном месте, ожидая момента, когда смогу взять нашего шпиона или шпионов с поличным, чтобы вот так все бросить из-за нелепой цепочки событий, каждое из которых и само по себе достаточно ужасно, но которые в совокупности складываются в такой фарс, на который зрители не пошли бы даже в провинции. Итак, сестра, – продолжил он, садясь и доставая блокнот, – расскажите мне все, что я должен знать.

После чего сестра Гертруда Камфот, доверенное лицо и связной старшего детектива-инспектора Аллейна в больнице Маунт-Сигер, сообщила ему все подробности о трех людях, подозреваемых ею в шпионаже, который они надеялись раскрыть и пресечь на месте, в идеале до того, как над равнинами взойдет жаркое летнее солнце.

Глава 26

– Когда меня попросили взяться за это дело, я охотно согласилась, инспектор.

– Понимаю.

– Мне польстило, что председатель больничного совета поверил в меня и счел достаточно надежной для этой роли.

Аллейн кивнул, вспомнив слова председателя: «Когда больница стала военным объектом, нам пришлось убедиться, что среди сотрудников есть кто-то, кому мы можем доверять. Я знаю семью Камфот много лет. Гертруда чертовски любопытна и чопорна, но это и к лучшему: готов спорить, что от ее внимания ничего не ускользнет».

Сестра Камфот продолжала:

– Но когда вы прибыли сюда с сообщением, что кто-то из персонала или пациентов подозревается в шпионаже, я не могла в это поверить. Не хотела верить. Но сделала все, что могла, – снабдила вас списками и графиками дежурств, предоставила подробные сведения обо всех, кто, на мой взгляд, имеет хоть какое-то отношение к больнице…

– Вы мне чрезвычайно помогли, – вставил инспектор.

Природная подозрительность сестры Камфот вкупе с ее вниманием к деталям делали ее неутомимой внутренней осведомительницей. Непростая задача Аллейна сразу после его появления в больнице начала решаться: сестра предоставляла ему свои записи с подробным описанием обычных проступков на всех рабочих местах, включая опоздание сотрудника на пять минут, плохое поведение выздоравливающих солдат, подозрительную невнимательность сиделок. Инспектор добросовестно пытался определить, что из этого является рутинными грехами, а что имеет возможные признаки подлинного шпионажа. Эта работа занимала довольно много времени, но странным образом казалась ему успокаивающей. По крайней мере, он не сомневался, что сестра ничего не упустила… До сегодняшнего вечера, когда Аллейн обнаружил, что сестра Камфот хранит свой собственный секрет – который, вероятно, и сделал ее слепой к возможному преступлению одного конкретного подозреваемого.

– Прошу вас, присаживайтесь, – предложил Аллейн.

– Я бы предпочла не рассиживаться. У нас очень мало времени, и совершенно ясно, что один из этих солдат, если не все трое, и является нашим подозреваемым.

– Я согласен, что солдаты замешаны в каких-то своих мутных делах, – произнес инспектор, – однако вовсе не так уверен, что они причастны к нашей текущей миссии.

Сестра Камфот пристально взглянула на Аллейна, он прямо посмотрел в ответ – аристократические черты его скул резко контрастировали с ее тяжелым широким лицом.

Через пару секунд она сдалась, уселась на стул с жесткой спинкой и достала из кармана записную книжку. Поправив очки на носу, она быстро пробежала глазами краткий список сотрудников и пациентов, военных и гражданских, а также случаев за последние сутки, когда восемь разных людей вели себя так или иначе несвойственно своему характеру. Пять из этих отклонений в поведении можно объяснить болезнью или просто глупостью, сообщила сестра, но у нее нет таких оправданий для Брейлинга, Поусетта и Сандерса.

Аллейн выслушал ее, скрывая нетерпение: сестра Камфот была необходима ему как союзница. Возможно, этот шанс в очередной раз продемонстрировать инспектору свои навыки наблюдения придаст ей сил выслушать то, что он намеревался ей сообщить.

– Итак, сами видите, – повторила она, заканчивая свою речь, – эти три солдата что-то знают, уверяю вас.

– В офисе есть и другие люди, сестра.

– Ну нельзя же всерьез подозревать кого-то из девушек. Правда, обе они достаточно глупы, чтобы один и тот же молодой человек вскружил обеим голову и кое-что еще.

Аллейн приподнял бровь, и сестра Камфот одарила его искренней улыбкой.

– Я много лет работаю среди впечатлительных молодых женщин и симпатичных врачей, инспектор. Что же касается остальных, то доктор Хьюз, как нам известно, слишком завален работой, чтобы добавлять к своему списку дел еще и шпионские махинации. Уилл Келли сегодня вечером вновь доказал, что ему нет никакого доверия в плане выпивки, а я думаю, даже японцы любят, чтобы их шпионы были трезвыми. Сидни Брауна вряд ли можно назвать постоянным посетителем больницы – нам пришлось практически заставить его приехать навестить дедушку. А отец О’Салливан…

– Служит викарием.

– Именно. Неужели священник запятнает себя шпионажем?

Аллейн помрачнел.

– Послушайте, мне не нравится использовать вас втемную, и я склонен думать, что вы правы, однако не полностью или, по крайней мере, не по всем пунктам. Я считаю, что сегодня вечером нам следует рассматривать все эти преступления или попытки преступлений как взаимосвязанные.

Сестра Камфот раздраженно вздохнула:

– Мне бы хотелось, чтобы вы выражались яснее, инспектор.

– Простите, но у меня вызывают сильнейшее отвращение следственные ошибки, которые возникают, когда методичность и рутина, какими бы утомительными они ни были, подменяются требованиями спешки. И вот еще что – есть вопрос, который я хотел бы у вас прояснить. – Аллейн помолчал и тихо добавил: – Боюсь, это деликатный вопрос.

– Деликатный? – Сестра Камфот уставилась на инспектора так, будто он только что переступил особенно тщательно охраняемую границу. – Я работаю медсестрой более сорока лет и прекрасно понимаю, что мои младшие подопечные считают меня закоренелой старой девой, которая съежилась бы от смертельного стыда, если бы только представила себе что-то из того, что они там вытворяют и чем так глупо гордятся, но я не краснею от стыда. Мое призвание означает, что я повидала многое из жизни, смерти и всего того, что в промежутке между ними. Так что не оскорбляйте меня, утверждая, что это слишком деликатно и может ранить мои чувства.

– Это именно такой ответ, на который я надеялся. В таком случае, думаю, вы не откажетесь объяснить мне содержание вот этого письма?

Инспектор сунул руку в карман и вытащил письмо, которое хранил там уже несколько часов. Развернув листок, он протянул его сестре Камфот. Взяв страницу, та сказала:

– О, это же почерк главной медсестры!

Вчитавшись, она поняла, что письмо адресовано ей. И неуверенно огляделась по сторонам, напрягшись, будто собираясь бежать. У Аллейна возникло ощущение, что ей хочется поскорее покинуть офис, оказаться где угодно, только не в этом замкнутом пространстве рядом с ним. Со скрытым восхищением инспектор наблюдал, как она собирается с духом, и с любопытством изучал ее.

– Я понимаю, что в данный момент вам очень тяжело читать строки, написанные рукой главной медсестры, но прошу вас… – Аллейн кивнул на листок. – Мне бы очень хотелось разобраться в том, что я прочитал.

Сестра подняла глаза, и ее широкое лицо стало пепельно-серым.

– Вы читали? Это адресовано мне!

– Извините, работа. Прошу вас, вы можете прочесть это сейчас?

Инспектор наблюдал, как эта неуклюжая плотная женщина перевела взгляд обратно на страницу, лежащую у нее на коленях. Он заметил, как она слегка улыбнулась, а затем нахмурилась, продолжая чтение. Когда наконец она дошла до постскриптума на второй странице, Аллейн увидел, как сперва кончик носа, затем широкие щеки, а затем и уши сестры Камфот залились густым румянцем – и он не мог пока точно сказать, румянцем стыда или ярости. Когда она, взяв себя в руки, подняла на него глаза, он понял по ним, что первое.

– Мне нечего сказать, – наконец произнесла она, совладав с собой и протягивая ему письмо обратно так, будто это какой-то особенно неприятный медицинский образец.

– Вы не хотите объяснить? – спросил инспектор, принимая письмо. Учитывая его содержание, Аллейн ожидал одну из типичных реакций. Наиболее вероятная – горе, возможная альтернатива – ярость, не исключено, что с примесью горечи или отчаяния. Он никак не предполагал, что за глубоким стыдом почти сразу последует хладнокровное и обдуманное «полное захлопывание». Женщина, которая сейчас смотрела на него, выглядела удивительно уверенной и отстраненной. Она сняла очки, посмотрела куда-то вдаль, а затем, слегка кивнув, водрузила их обратно на нос.

– Мне нечего сказать, инспектор. Первая часть письма звучит так, будто главная медсестра знала, что умрет сегодня вечером. Но это абсурд, поскольку она давала мне указания насчет больничных дел и счетов и была абсолютно здорова, насколько мне известно. То, что на нем указана сегодняшняя – уже вчерашняя – дата, еще больше сбивает с толку.

– А постскриптум?

– Постскриптум не имеет смысла. Я никогда не испытывала чувств, которые она мне приписывает, не говоря уж о том, чтобы идти у них на поводу. Последние строки больше похожи на глупый бред молодой девушки – кого-то скорее напоминающего мисс Фаркуарсон, чем женщину, с которой я работала бок о бок и которой доверяла как коллеге и подруге. – Сестра Камфот замялась, на мгновение инспектору почудилось, что она вот-вот сорвется, но она вздохнула и продолжила: – Дорогой подруге, на протяжении многих лет. – С этими словами сестра Камфот встала, повернулась к инспектору спиной и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Аллейн хотел сказать кое-что еще, но ей было слишком больно, и он отпустил ее. Он верил, что она не оставит надолго больницу и пациентов, и полагал, что ей сейчас отчаянно требуется тихий уголок и несколько минут покоя и уединения. Пускай она это получит.

– Бедная женщина, – услышал он свой голос будто со стороны и выругался себе под нос: на самом деле сейчас нет времени на переживания за других людей, совершенно нет времени. Он подождал, чтобы дать ей время пересечь двор, а затем открыл дверь офиса и тихо окликнул верного Бикса: – Сержант! Пришла пора опробовать ваши фонарики.

Глава 27

Вернувшись в транспортный отдел, Аллейн сразу почувствовал атмосферу тревоги под внешним спокойствием. Розамунда полулежала на диване, закинув руку за голову, но, несмотря на расслабленную позу, глаза у нее были недобрые, настороженные. Сара Уорн собрала бумаги, сброшенные на пол, и ее стол вновь являл собой образец деловитости. Доктор Хьюз пересел заметно ближе, хотя взаимная неловкость еще не исчезла. Работа у Сары так и кипела, однако Аллейну показалось – девушка трудится с той сосредоточенностью, которая угрожает вспышкой ярости при малейшей попытке вмешательства. Мистер Глоссоп и отец О’Салливан сидели очень прямо на деревянных стульях. Они не дремали и не разжимали губ, не сводя взгляда с ровно тикавших настенных часов, словно завороженные проходящими минутами. Аллейн и сам посмотрел на часы, и плеснувшая в душе тревога заставила его сразу пожалеть об этом. Сандерс и молодой Сидни Браун стояли по бокам окна, выходившего на больничный двор. Аллейн на секунду задержал взгляд на отражении их лиц, задавшись вопросом, заглядывают они себе в душу или нетерпеливо высматривают «розовоперстую Эос». Обуреваемый своими мыслями, капрал Брейлинг застыл у дивана Розамунды мрачным часовым. Рядовой Поусетт подпирал стену; на его лице читалось ожесточение, смешанное с досадой.

– Боюсь, мне придется еще немного злоупотребить вашим терпением, – сказал Аллейн, когда присутствующие один за другим повернули к нему головы. Сара Уорн обернулась последней, через силу оторвавшись от своих бумаг. – Солдаты, мне нужно переговорить с вами троими. Немедленно.

Аллейн видел, как выздоравливавшие переглянулись: в их взглядах читалась тревога и покорность судьбе. Что бы это ни значило, детектив не усомнился, что вот-вот услышит подтверждение минимум одной тайны. Еще он заметил, что, когда Сандерс отошел, Сидни Браун повернулся ко всем спиной и уставился в темное оконное стекло. Аллейн готовился выслушать сетованья Глоссопа, язвительные колкости Розамунды и ворчание викария, но ничего такого не последовало. Видимо, усталость взяла свое или же шок от недавнего скандала пересилил личные обиды и смысл ночных событий начал доходить до сознания присутствующих. За многолетнюю службу в Скотленд-Ярде Аллейн убедился: зачастую нужно несколько часов, чтобы подозреваемые поверили в реальность преступления: они столько сил тратят на горячие заверения в своей невиновности, что не сразу ощущают бремя случившегося; однако стоит реальности достучаться до сознания, как на смену горячности приходит подавленность.

Аллейн попросил Брейлинга и Бикса подождать и увел Сандерса и Поусетта в канцелярию. Там они встали друг напротив друга: Сандерс нервно переминался, Поусетт хмурился, а Аллейн, самый старший, молча ждал.

Наконец, когда Сандерс, судя по виду, готов был сорваться на крик, Аллейн заговорил. Его тон не оставлял сомнений в серьезности ситуации.

– Начну с вас, Сандерс. У меня к вам вопрос, и я настаиваю на честном ответе.

Сандерс неловко пожал плечами, пригладил волосы пятерней и поднял на Аллейна осторожный взгляд.

– Я постараюсь.

– Еще как постараетесь, самонадеянный вы щенок! Вы на краю пропасти, и от вашего ответа зависит, где вы проведете остаток жизни.

Сандерс вытаращил глаза. Осторожность во взгляде пропала, сменившись оторопью: рядовой явно давно не получал выволочки.

– На какой еще пропасти, почему? Я не… Сэр!

Аллейн улыбнулся про себя: ему удалось пробить показную жовиальность молодого солдата.

– Всего я открыть не могу, но очень многое зависит от того, скажете ли вы правду. К сожалению, у меня нет времени выслушивать вашу версию полностью – это я предоставлю сержанту Биксу. Сейчас меня интересуют одни лишь факты без прикрас: о чем говорилось в сообщениях, которые вы передавали, пользуясь тоннелем, ведущим в паб «Бридж-отеля»?

Если бы Аллейн имел привычку гордиться собой, он бы долго еще потирал руки, ибо Сандерс из записного покорителя женских сердец, похитившего ретивое Розамунды Фаркуарсон, превратился в запинающегося школяра, готового во всем признаться. К чести Сандерса, он не пустился в бесполезные отрицания и лишь выпалил сакраментальное:

– Откуда вы знаете?

Инспектор улыбнулся.

– Не знал, пока вы не подтвердили мои подозрения. Это старый трюк, рядовой, вы попались на удочку.

Сандерс застонал.

– Морис, ты чертов идиот! – зарычал на него Поусетт.

Не обращая внимания на поступивший собеседнику комплимент, Аллейн продолжал:

– Мне прекрасно известно, что праздность среди выздоравливающих и заключенных нередко скрашивается азартными играми. Мисс Уорн упоминала, что весь медсостав был в курсе – мисс Фаркуарсон поставила на Лордли Страйд. Весть о ее выигрыше облетела больницу еще до того, как она с опозданием явилась на работу. Со слов той же мисс Уорн, мисс Фаркуарсон, говоря без обиняков, была в долгах как в шелках. Я задался вопросом – может, кто-то шепнул ей на ушко насчет верного выигрыша на вчерашних скачках? Мне известно, что вы и мисс Фаркуарсон состоите в близких отношениях. Отсюда вопрос: не проворачиваете ли вы аферы на тотализаторе, раз вы уже признались в организации целой системы рэкета? Но вот чего я пока не знаю, так это как вы получили доступ к тоннелю.

– Я сам отвечу, трепло, – перебил Поусетт Сандерса, который только плечами пожал. – Не такая уж это тайна. В конце двора раньше были сараи и конюшня, это на их месте возвели армейские склады. У гостиницы конюшня была общая с больницей, и кто-то умный догадался соединить их под землей.

– Отличная система тоннелей получилась! – не утерпел рядовой Сандерс.

– Меня это не интересует.

– Право же, сэр, сделано на совесть… – сконфуженно договорил Сандерс.

– Когда всё ломали под склады, – продолжал Поусетт, – один сарай оставили. Оттуда мы и спускались в тоннель – он выводит прямо в подвал паба.

– Когда это началось? Пока вы находились на карантине?

Поусетт, смекнув, откуда ветер дует, отрицательно замотал головой:

– Да что мы, слабоумные, что ли? Больными мы в паб не таскались.

Аллейн осадил Поусетта взглядом, в котором читалось: слабоумие у них налицо, и приказал Биксу записать показания солдат, а сам отправился к Брейлингу. Когда он распахнул дверь и легкой походкой вышел во двор, капрал успел заметить виноватого Сандерса и смущенного Поусетта. Замеченное Брейлингом, как сыщик и планировал, должно было заставить его всерьез задуматься о своем положении, поэтому третий подозреваемый без возражений стал проводником лондонскому детективу.

Идя за капралом-маори к северной границе больничной территории, Аллейн не в первый раз за свою карьеру жалел, что не может быть одновременно в двух местах: он бы с удовольствием остался в канцелярии выжимать из Сандерса остаток информации. Но впереди была рыбка пожирнее, а в отсутствие Фокса Бикс прекрасно справлялся с ролью помощника. Аллейн надеялся, что по возвращении достаточно будет последнего хода, чтобы выиграть партию. Спешка ничего не даст.

Бикс, сочтя за лучшее выслушать рядовых по отдельности, сперва опросил Поусетта, который отказался подробнее описать их доморощенный тотализатор и поклялся, что у него одно желание – забросить эти чертовы игры раз и навсегда.

– Неужели тебе нечего сказать в свое оправдание, рядовой? Это может смягчить наказание.

– Нет уж, – покачал головой Поусетт. – Я не шучу, сержант, мне это все уже во где. И добавить мне нечего – ни сегодня, ни завтра.

– В таком случае возвращайся в транспортный отдел.

Бикс смотрел, как Поусетт шел к остальным, угрюмо шаркая по асфальту. Этот парень что-то скрывает. Но чтоб ему, Биксу, пропасть, если он понимает, что скрывает рядовой. Морис Сандерс, напротив, раскололся, как пустой орех. Его роман ни для кого не был тайной, а сержант Бикс по опыту знал: в амурных делах молодые люди, при всей сомнительности своих поступков, всегда мечтают казаться рыцарями в сверкающих доспехах.

Да, он, Сандерс, затеял смелый флирт с Рози Фаркуарсон, но это ж не всерьез! У него хватило совести притвориться смущенным, когда он признался, что закрутил с Розамундой с одной целью – отвлечься от Сьюки Джонсон. С той у него завязалась интрижка еще до войны, когда Сандерс батрачил на местного фермера. Сьюки Джонсон была замужем и на десять лет старше, поэтому они благоразумно порвали друг с другом, когда Сандерс ушел воевать, и поклялись не писать и не искать встреч – словом, всячески избегать искушений.

– И вдруг, разрази меня гром, наше командование возьми да отправь меня сюда поправлять здоровье!

На лице Сандерса читалась искренняя вера в то, что исключительно благодаря мистическому совпадению его палата оказалась так близко от женщины, которой он отдал свое юное сердце. Даже чары красавицы Розамунды не смогли надолго его отвлечь. А потом Сьюки Джонсон доверила Сандерсу тайну, которую не поверяла прежде ни одной живой душе.

– Ее старик бьет ее смертным боем, сержант. Никто об этом не знает.

– Даже ее брат?

– То-то и оно. Сноу Джонсон не дурак, он бьет ее туда, где следов никому не видно.

Бикс выругался. Сандерс почуял в нем союзника и воодушевился.

– Я решил ей помочь. Нужно было достать денег, вот мы с парнями и начали брать ставки. Ну, да, да, это против правил, но с каждого по грошику – голому на… рубашка, я хотел сказать. Брейлингу нужны деньжата для его Нейры: она вот-вот родит, – а я хотел отправить Сьюки к ее родне в Уаирарапе. Там ее никто не достанет, а после войны она разведется, и мы заворкуем, как голубки…

– А Поусетт?

– Боба деньги не интересовали, он просто скукой маялся. Я собирал деньги и отдавал Кату, а Боб бегал по тоннелю в паб несколько раз на неделе и ставил через брата Сьюки, Дункана. Дункан Блейки делал ставки, когда ездил в город, потом получал выигрыш, брал себе процент, а остальное отдавал Бобу. Откатец я откладывал в сторону и…

– То есть от чужого выигрыша вы брали часть себе?

Сандерс мотнул головой, откинув со лба завиток черных волос.

– Все по справедливости, сэр. Мы же рисковали. За риск нам причиталось, а остальное я делил, глядя на то, кто сколько выиграл. Все чисто.

Бикс покачал головой: чистая… афера. Теперь, зная все, предстояло решить, каким вышестоящим инстанциям докладывать о перемещениях выздоравливающих.

– Для вас, но не для тех, кто финансировал ваш маленький гешефт.

– Да они вкладывались ради развлечения, а не только ради де…

– Довольно оправданий, рядовой. Отправляйся к остальным.

Сандерс встал и вышел за Биксом во двор, сунув руки в карманы. Лоб его прорезала глубокая морщина.

– Я правда люблю Сьюки, она славная. Не как остальная ее родня.

– Какая такая родня?

– Ну, муж ее, брат… Кроме них никто не мог за нас поставить, пришлось их просить. Я думал провернуть с ними кое-какие дела после войны, но как Сьюки рассказала мне про Сноу, так руки чешутся его придушить. А когда я получше узнал Дункана Блейки… Короче, будь из кого выбирать, я бы зарекся иметь с ним дело.

– Ну-ка, поясни.

– Он вечно нудил, что эта война Новой Зеландии вообще не касается. Почитал нас за лопухов и слабоумных, раз мы пошли воевать, гнул свое насчет того, как наших отцов списали в расход в Первую мировую – и шиш мы с этого поимели. Короче, лил в уши как заправский коммуняка.

– Коммунист, ты хочешь сказать? – насторожился Бикс.

– Слушайте, сержант, я не говорю, что он коммунист и есть, но его околесица с душком – что правительству нельзя доверять, что в новостях сплошное вранье… Пустобрех этот Дункан, а не коммунист, но он прям пыжится от гордости, что не пошел на фронт.

– Он это лично тебе говорил, именно тебе?

– Нет, сэр, лично мне не говорил. Дурак-дурак, а мыла не ест – понимает, что я бы ему сразу рожу разбил. Он говорил это Бобу Поусетту. И порой мне кажется, сержант, что он Боба почти убедил. Ну, что война того не стоила.

– Ну и фрукт этот Блейки.

Сандерс пожал плечами.

– С таким братцем и муженьком Сьюки ох как нелегко. Да, я напортачил, но, ей-богу, я просто не мог снова уехать невесть куда и даже не попытаться ей хоть чуточку помочь.

Перед транспортным отделом они остановились.

– Можно вопрос, сержант?

– Валяй.

– Мы же не имеем права так думать? Ну, что воюем зря, что нас просто использует командование, политиканы и вся шайка-лейка, наживающаяся на войне? Мы же не можем считать, что стране на нас все равно, сэр?

Бикс отрицательно покачал головой.

– Конечно нет, рядовой. Моральное разложение – вода на мельницу врага. Ты чертовски верно заметил – мы не имеем права так думать.

Глава 28

Аллейн с капралом Брейлингом пересекли больничный двор, и маори остановился перед цветущей стеной плетистых роз. Днем великолепные соцветья заставляли забыть о своих шипах – и о колючках проволоки, по которой они вились. Справа находился служебный выход с парковки, слева – последняя из палат для военных, третья, где лежали самые увечные и тяжело раненные, многие из которых наверняка не спали сейчас от боли или страха.

Брейлинг повернулся к Аллейну, приложил палец к губам и медленно попятился через, как разглядел сыщик, тщательно замаскированную лазейку в живой изгороди. Детектив последовал за ним, пригнувшись, по знаку Брейлинга, чтобы не задеть колючую проволоку, натянутую на уровне головы. Меньше чем через несколько сотен ярдов ухоженная больничная территория сменилась непролазной чащей девственного леса. Аллейн невольно отметил неповторимый запах новозеландских лесов, насыщенный кружившими голову густыми испарениями жирной, плодородной земли, влажной даже в разгар лета. Когда раскаленный асфальт двора остался позади, воздух стал свежее, небо – выше, а фантастический узор звезд – еще ярче. Лучики звездного света пронизывали кроны деревьев, смыкавшиеся вверху плотным пологом. Инспектор жестом остановил своего проводника и выключил фонарик. Брейлинг последовал его примеру, и они постояли рядом, глядя на небо между огромными перистыми листьями исполинских деревьев.

– Знаете, Брейлинг, впервые увидав ночное небо Новой Зеландии, я испытал почти смятение: перевернутые привычные созвездия и густой яркий Млечный Путь, похожий на стропило необъятного небесного свода…

– Я могу рассказать вам про иные стропила, сэр, на которые опираются не только кровли наших молельных хижин, но и история нашего народа.

– Я уже слышал о них и в любое другое время, Брейлинг, с удовольствием послушаю еще, но не сегодня. Простите, что я вас остановил.

– Мы уже почти пришли, сэр.

Аллейн шел за Брейлингом след в след. Через сотню ярдов земля под ногами стала меняться. Брейлинг тихо остерег спутника. Аллейн и сам обратил внимание, что почва сперва сделалась жесткой, а затем и неровной: под подошвами чувствовались острые камни. Дальше начался уклон – сперва едва заметный, а затем такой крутой, что Аллейну, чтобы сохранить равновесие, пришлось цепляться за кусты мануки, росшие вдоль тропы. Во мраке, освещая дорогу лишь лучом фонарика, Аллейн живо представил, что спускается в Гадес с капралом-маори в качестве Вергилия. Сыщик поспешил прогнать виденье, однако по спине пробежала дрожь. Стало ощутимо холоднее. Дыхание и шаги зазвучали отчетливее, как в каменном ущелье. Сердце у Аллейна забилось, но он лишь досадливо отмахнулся от неуместного волнения. Этой минуты он ждал всю ночь. Если его подозрения оправдаются, это будет означать прорыв в следствии, и не время отдаваться полету фантазии, как бы осторожно ни ступал капрал Брейлинг и как бы ни понижал он голос.

– Вот вход в пещеру. Томо вон там дальше, за выступом скалы. В полу есть углубления вроде больших чаш, в дождь они наполняются водой, так вы их обходите. Выступ только кажется одним целым со стеной – вы уж поостерегитесь там, внутри. Если полезете на него, будьте осторожны.

Брейлинг отступил, пропуская Аллейна.

– Разве вы со мной не пойдете?

Капрал замялся и слегка изменившимся голосом ответил:

– С вашего позволения, нет, сэр. Понимаете, мой народ… Ну, меня не поблагодарят, что я вас сюда привел.

– Даже в такой ситуации и после сегодняшних событий? Помните, Брейлинг, вы передо мной в долгу.

– Не забуду, сэр, это-то я своим смогу объяснить. Но мне придется рассказать, как я встречался тут с Нейрой, и тогда мне достанется по полной: и больничный режим я нарушил, и ее втравил, да еще и вас привел. Такое начнется – мало не покажется.

– А если вы меня не проводите, вам не придется признаваться, что вы меня сюда привели?

– Не, это уже получится ложь. Я скажу правду, но, если добавлю, что не я вам это показал, а вы сами увидели, тогда мне не так влетит, если вы меня понимаете.

– Отчего же, прекрасно понимаю. Служебное взыскание вам гарантировано, и вы не хотите проблем еще и дома.

– Вроде того. Вы идите первым, а я за вами.

Детектив из Скотленд-Ярда вошел в просторную подземную пещеру, всей душой надеясь, что за свою доверчивость не заработает мощный удар по затылку.

Открывшаяся картина ошеломила Аллейна не меньше, чем это мог бы сделать удар – который, впрочем, так и не последовал. Детектив не в первый раз находился в этой удивительной стране и знал, что нигде больше не увидишь столь невероятных красот, которыми изобилует природа Новой Зеландии, однако представившееся зрелище даже ему показалось исключительным и небывалым. Аллейн медленно водил лучом фонарика вправо, влево, вверх и вниз, тщетно подбирая определения, которые не были бы столь банальны и общи, как «колоссально», «сногсшибательно» и «величественно». Неожиданная высота пещеры, свод которой терялся вверху, и ее купольная форма создавали впечатление подземного собора. Внизу скала образовывала почти правильное круглое углубление, широкое и низкое, с легким уклоном, как разглядел Аллейн в свете фонаря, к целой цепочке природных чаш. Эти каменные бассейны, как и сказал Брейлинг, наполнились до краев во время вечерней грозы. Отделяли их друг от друга узкие каменные каналы – некоторые еще были влажны от недавнего потопа. На стенах луч фонарика выхватил узкие ручейки – некоторые подсыхали, другие собирались внизу в лужицы. Стоило лучу скользнуть по поверхности воды, как под сводами разлетелись «зайчики». Местами стены выглядели зеркально-гладкими – вероятно, после многих лет воздействия дождевой воды, сформировавшей когда-то эту пещеру. Другие были неровными, с острыми скальными выступами и темно-серыми пятнами недавно обнажившегося камня и каменной крошкой внизу – лучшее доказательство того, что, какой бы совершенной ни казалась пещера, создала ее не рука человека, но сама земля, в недрах которой Аллейн сейчас стоял, земля, никогда еще не казавшаяся столь живой и наделенной разумом.

На дальней стене, к которой вела цепочка природных чаш, Аллейн разглядел каменный выступ, о котором говорил Брейлинг. От входа казалось, что ширина этой скальной полки не больше фута. Глядя на нее снизу, сыщик чувствовал, будто смотрит из партера какую-то ультрасовременную пьесу, где декорации скорее изобретают новые формы, нежели призваны воспроизводить известные. Слева от Аллейна, на правой стороне «сцены», выступ начинался низко, футах в двух над полом, и дальше шел с плавным подъемом. Опоясывая стену, к «левой кулисе» этот карниз повышался на добрые десять футов. Аллейн осветил скалу фонариком: внизу она казалась монолитной, но через пятнадцать-двадцать шагов стена как бы подавалась назад, отстраняясь от выступа. Это и пытался объяснить Брейлинг: горизонтальная и вертикальная части отделились, оторвались друг от друга под воздействием стихийных сил, образовав бездонную расселину – томо. Аллейну это показалось самым необыкновенным и в равной степени пугающим и впечатляющим.

Брейлинг, угадавший восхищенный трепет Аллейна, прошептал от входа:

– Сэр, если хотите чего-то особенного, выключите свой фонарик. Погодите, пока глаза попривыкнут, и посмотрите вверх.

– Капрал, разве вы не знаете, что в популярном детективном чтиве для широких масс сыщик, едва выключив фонарик, получает удар по темени от своего антагониста-злодея, который потом топит бесчувственное тело в одном из мрачных водоемов и уходит с добычей, отыскавшейся в сундуке с сокровищами?

– Понятия не имел, сэр. Я не читаю детективов.

– Умно, – отозвался Аллейн. – В таком случае я, пожалуй, рискну.

Брейлинг выключил фонарик, и Аллейн последовал его примеру. Мягкие кнопки отскочили с неожиданно звучным в тишине щелчком. Сыщик выждал несколько секунд, как советовал Брейлинг, и поднял взгляд к каменному своду. Постепенно Аллейн различил крохотные точки света – сперва одну, другую, потом с десяток и больше, а уж после – сотни и даже тысячи белых светлячков. Это был подземный Млечный Путь, причем здесь, в самом чреве земли, созвездия казались еще более чудесными и удивительно живыми.

– Что это? Светящиеся личинки?

Аллейн удивился собственному голосу – шепот, переполняемый восхищением и нежностью к хрупкости этих светящихся существ, к неожиданной яркости мириадов огоньков в кромешной темноте.

– Да, пиратоке, – отозвался Брейлинг, подходя ближе.

– Это их ваш народ не хочет никому показывать?

– Вам доводилось бывать на севере нашего края, сэр?

– Да, еще до войны. – Аллейн доверился Брейлингу как проводнику, но не забыл об осторожности и избегал говорить лишнее. Сейчас не время распространяться о своих перемещениях по Новой Зеландии.

– Не знаю, было ли у вас время хорошенько оглядеться, но вы же наверняка видывали, что начинается, когда дельцы прибирают к рукам все, что плохо лежит?

– Да, мне доводилось видеть, какой урон способна нанести людская неразборчивость, и не только в Новой Зеландии. Подобное есть и в деревне моей милой матушки – коммерсанты мечтают расширить тамошнюю дорогу, чтобы оживить торговлю.

– Вот и у нас таких хоть отбавляй, – мрачно сказал Брейлинг.

– И, хотя без объяснений понятно, что зарабатывать тоже необходимо, иногда просто диву даешься.

– Должны же быть какие-то пределы, сэр!

– Вот именно, Брейлинг, пределы быть должны.

Аллейн помнил о своем статусе живого символа короны и власти, принесших на эти острова понятие собственности белого человека: дескать, земля – это товар, а не живой организм, как утверждал его друг доктор Те Покиа. Родерику Аллейну и его брату с детства внушали, что человек лишь хранитель земли, его долг передать ее в целости и гармонии следующим поколениям – принципы, подвергшиеся суровому испытанию в Первую мировую и проходившие сейчас новую проверку на прочность. Аллейн покачал головой: он положительно впадает в мелодраму, и виной тому тронувшее его до глубины души первозданное великолепие вокруг. Детектив снова поглядел на светлячков – он обязательно опишет эту сцену Трой. Ей непременно захочется как можно точнее представить бархатную черноту сводов подземной пещеры, испещренные светящимися точками стены, эхо голосов от поверхности воды в каменных чашах и свечение крошечных существ, в котором соединились ослепительная белизна ярчайших звезд и бледное золото зимнего солнца. Попытка Аллейна к живописанию, несомненно, потерпит неудачу, но он все равно попробует.

Минута или две протекли в блаженном умиротворении, и тут Аллейн затаил дыхание. Он презирал разговоры о чутье и наитии, но вдруг необъяснимым образом почуял неладное. Стоявший рядом Брейлинг тоже напрягся.

Маори бесшумно подвинулся к Аллейну, и сыщик расслышал легчайший шепот:

– Тут кто-то есть.

Аллейн кивнул, надеясь, что мерцания светлячков Брейлингу хватит, чтобы разглядеть легкое движение его головы. Они посмотрели влево, в самый темный угол пещеры, где начинался каменный карниз, – именно туда вглядывался Аллейн, стараясь запечатлеть в памяти увиденное для Трой. Светящихся личинок в углу было меньше: видимо, там находился лаз в тоннель, тянувшийся под больницей до самого паба.

– Готовы? – шепнул он Брейлингу.

– Аи, – ответил капрал на родном языке, и Аллейн не увидел, а почувствовал, как его спутник напрягся всем телом, готовый к прыжку или неутомимому бегу.

Аллейн направил фонарик в сторону лаза и щелкнул кнопкой.

Пещера немедленно осветилась ярким светом, уничтожившим первозданное великолепие последних минут. Стали видны как на ладони опасно острые каменные выступы и неимоверно глубокие расщелины. Впереди, меньше чем в пятидесяти шагах, сыщик и капрал разглядели вспышку холодного белого света, которая сразу исчезла: неизвестный отскочил в сторону и пропал, будто его поглотила земля.

– Эй, там! – крикнул Аллейн, и они с Брейлингом с резвостью гончих, взявших след, бросились вперед по камням и воде, стараясь не подвернуть ногу на мокром неровном полу пещеры.

Вскоре они оказались под той частью выступа, где только что кто-то светил фонарем. Не удивившись, что видение исчезло, Аллейн мрачно покивал, осветив пустой каменный карниз. Кто бы тут ни шастал, он отодвигался дюйм за дюймом, прячась в глубокой впадине, в надежде скрыться до того, как Аллейн включит фонарик. Заслышав далеко слева шум каменной осыпи, Аллейн выругался по-английски, а Брейлинг – на языке маори, и оба, спотыкаясь на мелких камнях, кинулись вперед, то и дело теряя равновесие и налетая друг от друга. Когда Брейлинг головой врезался ему в плечо, детектив не сдержал стона и не уронил фонарик лишь чудом; Брейлинг же вместе с фонариком рухнул в лужу с громким всплеском и проклятьем. Через несколько мгновений тот, кого они видели, исчез в недрах земли.

– Да адский же огонь, что не так с этой страной? – вопросил Аллейн, карабкаясь по камням к опустевшей середине выступа. – Будто сама земля выступает в роли трикстера, чтобы закалить нас!

Брейлинг поднялся на карниз вторым, извиняясь за то, что оступился и утопил фонарик, прикончив его при этом.

– Нет нужды извиняться – я тоже не покрыл себя славой. Здесь кто-то был, а мы его упустили.

– Это же человек, сэр? – с тревогой спросил Брейлинг. – Не призрак?

– Разумеется, нет, – отрезал Аллейн, обводя лучом фонарика нижний конец карниза в тщетной попытке отыскать следы на гладком камне, с которого начисто смыл любую пыль недавний потоп. – Кто бы тут ни стоял, он не только живой, но и насмерть перепуганный: мы застали его врасплох.

– Но не поймали.

– К сожалению, нет. – Аллейн со стоном забрался на выступ и повернулся, протягивая руку Брейлингу. – Идемте, капрал, осмотрим расселины. Что толку слепо гнаться за кем-то в темноте, если он знает дорогу: мы с высокой долей вероятности свернем себе шею, пустившись в погоню. Давайте-ка хорошенько оглядимся. Редко кто не оставит что-нибудь после себя при поспешном отступлении.

Поборов страх, Аллейн подошел к самому краю выступа там, где карниз превращался в мост: с одной стороны пещера, с другой – бездонный провал. У сыщика похолодело внутри, когда он направил луч фонарика вниз и убедился, что свет ничуть не рассеивает кромешный мрак, не выхватывает в провале выступов или стен. Аллейн осторожно отступил, радуясь, что у него есть причина отойти подальше от края земли.

Он значительно повеселел, когда в следующей расселине ему удалось разглядеть нечто не каменное.

– Не унывайте, Брейлинг, кажется, мы кое-что нашли! Видите, вон там? Если я не ошибаюсь, это холщовый мешок для тел.

Аллейн подхватил находку и вытряс содержимое. По полу разлетелись с полдюжины фунтовых банкнот; звякнув, среди них приземлился некий металлический предмет. Аллейн с легкой улыбкой нагнулся и подхватил ключ, который опустил в карман.

– Ну, вот. – Немного пройдя вперед, он осветил неровную дыру, которая вела в тоннель. – Брейлинг, – обернувшись, позвал он, – поведайте мне об этой части пещеры, пожалуйста.

– Правду сказать, сэр, я мало что знаю. Старики рассказывали, сто лет назад обвал наглухо закупорил проход с этой стороны. Это не так – пройти можно, хоть и нелегко. Нас всегда пугали, что к томо есть и другие ходы, не только этот.

– И это останавливало вас в детстве? В таком случае вы благонравнее наших английских детишек.

– Да дело не в этом, сэр. Наши старики убеждены, что это место – табу. Священное.

Осторожно продвигаясь по карнизу и освещая себе путь, Аллейн спросил, чуть повернув голову:

– Почему священное?

– В старину наш народ хоронил иногда в пещерах своих мертвецов, сэр. Я ни разу не видел тут останков, но…

Замявшись, маори не договорил. Когда Аллейн ответил, его голос звучал значительно дальше:

– Я понял вас, капрал. В таком случае я не стану просить вас сопровождать меня. Окажите мне услугу – возвращайтесь в транспортный отдел и передайте Биксу, пусть срочно идет в морг. Сможете найти дорогу без фонарика?

– Конечно, сэр!

– Прекрасно. Отправляйтесь!

Аллейн выждал секунду-другую и, убедившись, что Брейлинг поспешил с поручением, опустился на колени и посветил в серое мертвое лицо старика.

– Мистер Браун-старший, полагаю?

Извинившись и сокрушенно покачав головой от своей неделикатности, Аллейн перешагнул через обряженного по всем правилам мертвеца и быстро пошел вперед. Он не хотел заставлять Бикса слишком долго дожидаться в морге.

Глава 29

Когда Аллейн закончил объяснять свое предложение, в мертвецкой наступило молчание: сыщик даже засомневался, достаточно ли ясно он все изложил. Бикс уставился на него, нещадно морща лоб, будто силясь разгадать особо заковыристое слово из кроссворда. Аллейн уже хотел пуститься в дальнейшие объяснения, когда до Бикса дошло: детектив не шутит. Сержант захохотал, качая головой. Грудь его ходила ходуном от облегчения.

– Вы не заболели, Бикс? – осведомился Аллейн.

– Простите, сэр. Нет, я здоров, – ответил Бикс, утирая глаза тыльной стороной мощной пятерни. – Наверное, я слишком устал, чтобы правильно воспринимать ваши слова, но то, что вы сказали, выглядит… – он покачал головой, подбирая слова, – не очень-то по скотленд-ярдски.

– Я тоже не считаю это «скотленд-ярдским», как вы изволили выразиться, Бикс, – отозвался Аллейн. – Но время работает против нас, а я не могу придумать иного способа выявить виновного. Пусть с моей стороны это шаг отчаяния, но, кроме него, мне не приходит в голову решительно ничего, даже теоретически способного справиться с задачей.

– Справедливо сказано, сэр.

– Так вы со мной, сержант?

– Еще бы! В жизни такого не пропущу.

– Учитывая, что мой план неосуществим без вашего содействия, я счастлив это слышать.

В транспортном отделе на первый взгляд мало что изменилось. Сидни Браун так и смотрел в окно, только теперь рядом с ним стояла сестра Камфот с бесстрастным лицом, на котором жили лишь глаза. Сара Уорн по-прежнему сидела за своим столом; перед ней лежала стопка заполненных списков дежурств. Розамунда лежала на диване, но не спала, чуткая, как кошка. Мистер Глоссоп и отец О’Салливан состязались за звание воплощенного терпения – постаментами им служили жесткие деревянные стулья. Сидевшие на полу Брейлинг, Сандерс и Поусетт поспешно поднялись, когда дверь открылась.

Аллейн оглядел комнату, подмечая небольшие, но красноречивые изменения: кусочки головоломки становились на место. У Сары Уорн закончилась работа – не только бумажная, но вообще любая, способная отвлечь от присутствия доктора Хьюза, и Аллейн заметил, что ее хрупкая фигурка чуть развернута к Люку; в свою очередь, Люк сидел, едва заметно повернувшись к Саре. Стало быть, лед тронулся. Волнение мистера Глоссопа и отца О’Салливана дошло до предела: побагровевший Глоссоп истекал по́том, а викарий сидел с посеревшим, вытянувшимся лицом, стиснув руки на коленях. Угрюмый Сидни Браун остался неподвижен – он лишь мельком оглянулся на Аллейна и вновь отвернулся к окну, будто ища что-то в собственном отражении. Трое солдат вытянулись по стойке смирно лицом к Аллейну, но смотрели они на Бикса, вошедшего за сыщиком.

– Вольно, Цербер, – скомандовал Аллейн.

Солдаты встали вольно, хотя, по наблюдениям детектива, шутку оценила только Розамунда. Они обменялись легкими кивками, и Аллейн, изредка прерываемый Биксом (некоторые пояснения сержанта были полезны, другие нет), объяснил свой план.

На лицах присутствующих отразился не меньший ужас, чем на лице самого Бикса несколько минут назад.

– Вы же не ждете, что мы согласимся? Это неслыханно! Немыслимо! После череды чудовищных вчерашних событий я отказываюсь принимать участие в этом абсурдном предприятии!

Возмущенную тираду отца О’Салливана поддержал бурливший негодованием мистер Глоссоп:

– Да что мы, идиоты – головы подставлять? Убийца и вор бродит на свободе, а вы взялись тут спектакли устраивать?!

Реакция мистера Глоссопа была предвиденной, однако его поддержали и другие. Доктор Хьюз тоже разволновался.

– Должен сказать, инспектор, предложение и в самом деле не выдерживает никакой критики. Вы уверены, что нет иного способа добыть улики?

– Добыть улики? – взвился Глоссоп. – Он допрашивает нас всю ночь, держит взаперти против нашей воли – и против здравого смысла, смею вас заверить! – а теперь выходит, что «большая белая надежда» Скотленд-Ярда топчется на том же месте, где он топтался в начале треклятой заварухи!

– Мы вас услышали, мистер Глоссоп, – вмешалась сестра Камфот. – Вы предельно ясно изложили ваше мнение всеми доступными стилями. Между тем никто из нас не располагает ни необходимыми уликами, ни более удачными предложениями. Мы поддержим инспектора Аллейна в надежде, что эта страшная ночь завершится ко всеобщему удовлетворению… или хотя бы просто завершится.

Сара Уорн и доктор Хьюз кивнули. Трое солдат пожали плечами куда менее уверенно.

Розамунда Фаркуарсон села на диване, твердо поставив ноги на пол. Ее голос зазвучал гораздо мягче, чем до сих пор доводилось слышать Аллейну.

– Я согласна с сестрой. – Она улыбнулась сестре Камфот, которая не смогла скрыть изумления: заклятая врагиня встала на ее сторону. – Даже если в игре, затеянной инспектором, не отыщется мой выигрыш – хотя я очень надеюсь, что деньги найдутся, – я готова на все, лишь бы выбраться из этой комнаты. Никому не становится лучше от сидения взаперти, не говоря уже о том, что здесь положительно нечем дышать.

Она договорила, в упор глядя на Глоссопа, будто подбивая его возразить. Несмотря на вызов, читавшийся во взгляде Розамунды, Аллейн чувствовал, что она почти без сил. Маска притворного безразличия, которой она щеголяла всю ночь, утомила ее, и теперь проглянула настоящая Розамунда, не столь самонадеянная – и от этого гораздо более привлекательная.

– А вы что скажете, Сидни? – спросил Аллейн юношу, по-прежнему смотревшего в окно.

Сидни Браун медленно обернулся. Взгляд, которым он обвел собравшихся, обжигал презрением.

– А, теперь вы меня спрашиваете! Да вам всем плевать, что я думаю! Я для вас мальчишка, которому нужно указывать, что делать, куда идти, где сидеть, где стоять и когда уходить. На черта вам далось мое мнение?

– Это я объясню вам позже, – спокойно ответил Аллейн. – Что вы скажете о моем плане?

Сидни пожал плечами, скривив рот в злобной усмешке.

– Ну, давайте заодно сыграем в полицейских и воров! Здесь всех только и заботит, что чертова касса, а тело старика пусть хоть пропадает! – Оглядев комнату, Сидни обрушил свой гнев на присутствующих: – Одни всезнайки собрались! Прям сразу найдете, и где деньги лежат, и где труп старого перечника, и куда делась ваша бестолковая главная сестра! Может, вы и войну закончите, если дать вам волю, блин?

Аллейн подошел к нему и положил руку на плечо.

– Сидни, я искренне прошу прощения за любую бестактность с моей стороны. Для вас это особенно долгая ночь, но, раз необходимо разбудить воспоминания, воссоздав события непосредственно перед обнаружением кражи мистером Глоссопом, мы должны действовать сообща.

Сидни, дернув плечом, сбросил руку сыщика и хотел что-то ответить, когда Аллейн указал на часы над столом Сары Уорн:

– До рассвета уже недалеко. Если вспомнить, что́ произошло после заката, может показаться – солнце никогда не взойдет. Но уверяю вас, Сидни, беспощадный дневной свет уже не за горами, и я бы очень хотел, чтобы мы приступили к делу, пока у нас есть остаток ночи.

Старые больничные часы показывали без четверти четыре. Аллейн заметил, что Сидни не без тревоги следит за временем.

– Да пожалуйста, – буркнул юнец, с силой запустив скомканной подушкой в угол кабинета. Он заметно помрачнел и ни на кого не глядел. – Но меня ваша дурацкая затея бесит, и я участвую только для того, чтобы все скорее закончилось!

– Мы все этого хотим, мальчик, – отозвался мистер Глоссоп, поднимаясь на ноги. – Не сомневайся.

Глава 30

– Так-то лучше, – сказала Розамунда. Искренняя улыбка осветила ее усталое лицо.

Сара Уорн покачала головой.

– Я вообще перестаю тебя понимать, Рози. У нас катастрофа за катастрофой, а ты улеглась на диван и насупленно смотрела на любого, кто пробовал предложить тебе печенье или чашку чая. А теперь ты снова засияла улыбкой как ни в чем не бывало. Что на тебя нашло?

Они стояли у транспортного отдела, готовые занять свои места по сигналу сержанта Бикса.

– Может, мне надоело себя жалеть!

– О, если бы только это. Ты что-то задумала?

Розамунда широко ухмыльнулась.

– Ты меня насквозь видишь. Пока мы сидели под замком, у меня хватило времени поразмыслить. Вот почему мне не нужны были чай с печеньем – ни мне, ни моей фигуре. И у меня сам собой возник план. Я-то ломала голову, как мне перемолвиться словечком с Морисом наедине, пока красавчик инспектор не сказал, что мы должны вернуться на те места, где мы были, когда мистер Глоссоп разорался о покраже.

– Да зачем тебе Сандерс?

– Я скажу ему, что он может валить восвояси со Сьюки Джонсон или с кем хочет, хоть с целым военным оркестром. Мое им благословение, – отозвалась Розамунда с великодушным жестом.

– Разве ему нужно твое благословение? – с сомнением спросила Сара.

– Оно нужно мне. Если Морис узнает, что я его сама отпускаю, я не буду чувствовать себя жалкой брошенкой.

– Так это только ради сохранения лица?

– Только? Люди много на что идут из гордости, Сара. Тебе ли не знать, – неожиданно серьезно сказала Розамунда.

Сара почувствовала, что краснеет, и надеялась лишь, что подруга не разглядит ее пылающих щек при свете ночников на сестринских постах в палатах напротив.

К счастью, Розамунда, вновь развеселившись, уже развивала новую мысль:

– Кроме того, я верю в нашего детектива-инспектора Аллейна, пусть даже он такой чопорный. Вот посмотришь, мой выигрыш найдется прежде, чем мы успеем толком вспотеть… – Розамунда подтолкнула Сару локтем. – А пока сойдет и твой Сидни Браун. Если его прилично подстричь, научить не сутулиться и не зыркать на людей волком, он только рад будет закрутить с той, которая отвлечет его от тяжкого бремени – свалившейся в наследство дедовой фермой.

– Розамунда, ты неисправима! – ахнула шокированная Сара. – Тело его деда, можно сказать, не успело остыть…

– Да, – тихо ответила Розамунда. – Я наслушалась сегодня горьких истин. Жизнь ведь вот такусенькая, и я твердо решила выжать из своей как можно больше – вон хоть испытать мои чары на этом юнце или прокутить выигрыш за ночь. Когда, как не сейчас? Мы не вечно будем молодыми и красивыми, Сара.

Бикс подал им знак занять места. Розамунда схватила Сару за руку и горячо зашептала ей:

– Сейчас у тебя будет несколько минут с Люком. Ради всего святого, не проморгай момент!

Пока Розамунда посвящала Сару Уорн в свои планы, мистер Глоссоп, вздыхая, потея и сетуя, встал на пороге кабинета главной сестры. Он сказал Биксу, который отвел его сюда:

– Я подыграю этому фарсу хотя бы для того, чтобы иметь возможность в очередной раз доказать: ваш англичанин сам не понимает, что творит. Ни в малейшей степени!

– Вам, конечно, виднее, мистер Глоссоп, – отозвался Бикс. – Но этот англичанин – ваша единственная надежда докопаться до правды о том, что произошло сегодня ночью, обнаружить убийцу, найти два пропавших трупа, а заодно и мешок с зарплатой. На вашем месте я бы молился, чтобы слухи не солгали и лондонский сыщик оказался настоящим профи. Иначе я бы сильно переживал перед объяснением с начальством.

– Начальство?! Да вы знаете, что у меня за начальство? – взвился Глоссоп. – Черт побери, сержант, из-за моего начальства все и случилось! Я два месяца твердил им насчет покрышек, я их сто раз предупреждал насчет моста! Видели бы вы, сколько официальных рапортов я подавал!

– Вот уж избавьте, мистер Глоссоп. Мне своей писанины хватает, – весело отмахнулся Бикс и ушел расставлять солдат, оставив Глоссопа ворчать в одиночестве.

– Так, давайте точно вспомним, кто оказался на крыльце первым, кто вторым, а кто замыкающим. Сандерс, по твоим словам, ты мило чирикал с мисс Фаркуарсон?

– Да, сэр, мы были в приемной.

– Хорошо, по моему сигналу займешь место рядом с ней. Капрал Брейлинг?

– Я сидел в палате, сэр. Услышал гвалт, вышел на крыльцо и наткнулся на Мориса и остальных.

Бикс взглянул на Сандерса.

– Что ж ты бросил мисс Фаркуарсон посреди ночи, когда кто-то орал благим матом «Воры!»?

У Сандерса хватило ума притвориться смущенным.

– Да бросьте, сержант, не такой уж я негодяй. Рози бы хуже влетело, если б нас застали, – главная сестра и так устроила ей головомойку за опоздание. Я оставил Рози у двери, а сам пробрался обратно в палату…

– Каким образом? – перебил Бикс.

– С моей помощью, – признался Брейлинг. – Я оставил окошко незапертым, чтобы Морис влез в палату, когда попрощается с Рози.

Сержант Бикс покрутил головой.

– С вами не соскучишься. Продолжай, Сандерс.

– Ну, пролез я в окно, запер его на задвижку и выбежал с другими парнями на крыльцо поглазеть. Рози и сама не растеряется, она славная девушка, сержант.

– Очень по-рыцарски, – сухо отметил Бикс. – А что делал ты, Поусетт?

– Я тоже был в палате, сэр. Мы все вернулись с опозданием, уговорив по несколько кружек в пабе «Бридж-отеля». Я успел заснуть и так и подскочил на койке, когда раздался вопль. Через пару секунд я вместе с другими парнями оказался на крыльце.

– Вы все сможете подтвердить слова друг друга?

– Конечно, подтвердим, сержант, – сказал Поусетт, обнимая товарищей за плечи. – Один за всех и все за одного, верно, парни?

Он поглядел сперва на одного, потом на другого. Сандерс и Брейлинг кивнули, однако Бикс не сдавался:

– Я хочу услышать это от каждого из вас. Под честное слово. Слово мужчины.

Поусетт вытянулся во фрунт, отдал честь и отчеканил:

– Разрешите доложить, сэр, все мы были тут, на крыльце!

Бикс повернулся к Брейлингу:

– Капрал?

– Мориса я точно видел, сэр. Я стоял впереди, когда он примчался, чтобы встать рядом с нами. Все было, как он сказал: он оставил Рози на веранде, влез в палату через боковое окно и выбежал на крыльцо вместе со всеми.

– Но Поусетта ты не видел?

Брейлингу явно было неловко.

– Я не оборачивался, за спину не смотрел, сержант. Все интересное происходило во дворе.

– Допустим, – согласился Бикс. – Сандерс?

– Я, простите, то же самое, сержант. Но если Боб говорит, что он был с нами, значится, так оно и есть, верно, Боб?

Морис Сандерс повернулся к своему товарищу, и солдаты уставились друг другу в глаза.

Боб Поусетт кивнул и обратился к сержанту Биксу:

– На крыльце-то? А где ж мне еще быть, черт побери? Просто я замешкался, стараясь пробиться вперед. На веранду столько народу высыпало, так плотно стояли все, что не пропихнуться. Впервые что-то интересное за столько недель – а я болтаюсь сзади, как дефективный! Вечно мне не везет…

Аллейн тем временем проводил Сидни Брауна в одноместку, где умер его дед. В рамках своей роли их сопровождал отец О’Салливан. Сыщик открыл дверь и пропустил Сидни вперед. Викарий осмотрительно остался на пороге.

– Простите, что приходится заставлять вас вновь переживать тяжелые события… – начал Аллейн.

– Бывало и похуже, – грубовато отрезал Сидни.

– Тем не менее вам наверняка неприятны напоминания о ваших злоключениях.

– Что вы несете? – Сидни круто развернулся к детективу. – О каких еще зло… ключениях?

Аллейн сделал успокаивающий жест.

– Я имел в виду ваше здоровье и семейную ситуацию. Когда с вас снимали показания, вы упомянули, что вас признали негодным к строевой, а с отцом вы не ладите. Ваш дед был самым близким вам человеком.

– А еще я вам сказал, что старик мне на хрен не сдался! Так, все, давайте к делу. Начальница увела меня на рюмку чаю. Она оставила меня в кухне, мне дали чай и привели обратно, когда покойника уже упаковали в мешок. Сработали они, конечно, из рук вон – умудрились потерять старика!.. Тут меня на ночь и оставили: в чай плеснули с наперсток виски главной сестры, и мне полегчало. Мне не впервой кемарить на голых досках – к перинам не приучен!

Аллейн поглядел на деревянный пол:

– Здесь?

Сидни бросился на вытертые половицы, скомкал подушку, которую прихватил из транспортного офиса, и подложил под голову. С пола он зыркнул на Аллейна:

– Вот так, ясно?

Глядя на эту сцену, Аллейн с удивлением понял, что жалеет этого юношу. Он уже хотел сказать, что когда-то и сам был солдатом, но тут за окном послышался птичий крик. Голоса пернатых в Новой Зеландии менее всего напоминают щебет английских пташек. Этот странный протяжный звук могла издать и не птица – может, медсестра пробежала с каталкой к пациенту, которому стало хуже, или дикий зверь закричал во мраке, а может, и вовсе маори приветствовали рассвет. Аллейну недосуг было заниматься психологическими проблемами юного Сидни. Он взглянул на викария, который улыбнулся странной блаженной улыбкой, совершенно не подходящей к обстоятельствам.

– Нет нужды волноваться, инспектор, – заверил он. – Здесь много опоссумов. Дикий лес всего в нескольких сотнях ярдов.

– Пожалуй, вы правы, – согласился Аллейн. – Но звук совершенно неестественный. А что вы делали вчера в это время?

Отец О’Салливан поглядел на Сидни Брауна, скорчившегося на полу.

– Я молился за душу мистера Брауна. По кончине усопшего полагается читать литанию, и…

– Ясно, – перебил Аллейн, не давая викарию пускаться в подробности. – А после литании?

– Сестра Камфот, по своему обыкновению, начала весьма бесцеремонно общаться с понесшим утрату молодым Брауном. Я вызвался сходить оповестить о случившемся главную сестру.

– И где вы ее нашли?

– В кабинете. Мы собрали необходимые документы, и под начинавшейся грозой я проводил ее до входа в третью палату гражданских.

– Должно быть, вы обсуждали ее дальнейшие действия согласно больничному протоколу на случай предвиденной смерти?

– Такой протокол существует, – викарий покосился на Сидни и отошел в сторону, увлекая Аллейна за собой, – но мы с Изабель не говорили о кончине мистера Брауна или горе его внука по причине очевидного отсутствия такового. Мы с ней вообще не разговаривали.

– Как так?

Глядя Аллейну в глаза, отец О’Салливан сказал тихо и просто:

– Мы любили друг друга. Эта женщина была любовью всей моей жизни. Мы обсуждали вымечтанное совместное будущее. Вы можете счесть меня или нас обоих черствыми, раз мы думали о себе, когда на этого юношу обрушилась такая беда, но смерть часто пробуждает жажду жизни в самой страстной ее форме. Мне неоднократно доводилось это видеть.

Аллейн пристально посмотрел на викария.

– Значит, когда вы сказали, что вызвались привести главную сестру, вы не были до конца откровенны?

– Вы должны понять, как трудно далась мне эта ночь. Я не хотел трубить о нашей любви, дабы защитить мою дорогую ушедшую Изабель, да упокоится она с… – Голос викария пресекся, и он закрыл лицо руками.

После паузы Аллейн начал снова:

– Простите, но я вынужден спросить, где вы находились в этот момент, когда были, гм, вместе.

– Мы уединились сбоку от крытого входа в первую палату военных, в тени навеса третьей гражданской палаты. Даже при скудном свете из окон нам приходилось соблюдать осторожность. Я побыл минутку с моей любимой.

– Да, нелегко вам приходилось. Разрешите еще вопрос?

Викарий покорно кивнул со вздохом.

– Но отчего вы с мисс Эшдаун решили скрывать вашу… – Аллейн покачал головой. – Не хочу показаться бестактным… Вашу дружбу?

О’Салливан печально улыбнулся.

– Из практических соображений. До войны у Изабель была комната при больнице. Это стандартная практика, чтобы главная сестра проживала на территории…

– А с началом войны?

– Ее комнату реквизировали для нужд армии, и ей пришлось перебраться в общежитие для медперсонала в городе и кататься туда-сюда вместе с остальными. А я живу при церкви, в пристройке. Раньше нам удавалось уединяться в ее комнате, где мы могли говорить и строить планы, радуя наши сердца, но с началом войны нам осталось лишь срывать поцелуи украдкой по темным уголкам. – Он сокрушенно покачал головой и только тут заметил ироническое выражение лица сыщика. – Простите, инспектор, я не равняю мои проблемы с бедами молодых людей на фронте или со страданиями жителей Англии, но война повлияла и на нашу жизнь. Мы очень устали.

– Понимаю, – отозвался Аллейн. – А после редкой минуты уединения?..

– Мы разошлись по делам. Главная сестра вернулась к своим обязанностям, а я отправился посмотреть, могу ли чем-либо утешить молодого мистера Брауна.

– И как, утешили?

– Оказалось, в моей помощи нет нужды – юноша уже спал, как он и сказал. Забылся сном младенца прямо на полу. – Викарий улыбнулся и прежним ясным голосом добавил, указывая на Сидни: – Молодость способна вынести многое.

Расслышав последнюю фразу, Сидни с пола недобро поглядел на отца О’Салливана:

– Да уж повыносливее вас буду. Вы за меня не переживайте.

Договорив с викарием, Аллейн перебросился парой слов с окончательно проснувшимся Уиллом Келли, попросив его повторить свои действия, а именно дойти до двери главной сестры, постучать и снова уйти. Ирландец с готовностью согласился помочь, не преминув сообщить, что в юности он был заводилой в деревенских играх.

– Я свою роль сыграю как настоящий актер, сэр!

– Не сомневаюсь, – ответил Аллейн.

Напоследок он раздал роли сестре Камфот и сержанту Биксу. Медсестра должна была обойти дежурных сиделок и строго-настрого предупредить: что бы они ни услышали в ближайшие полчаса, им ни под каким видом нельзя покидать свои посты и выбегать на крыльцо. Также сиделкам надлежало не разрешать пациентам вставать с коек, пока Аллейн лично не отменит запрет. Засим сестре Камфот предстояло выйти на исходную точку и выбежать, когда мистер Глоссоп закричит: «Воры!» – обращая самое пристальное внимание на любые отличия действий окружающих от их же действий шестичасовой давности. Было решено, что Бикс, шесть часов назад усердно работавший в своем кабинете, не примет участия в воссоздании событий, но будет наблюдать с другого конца двора, встав между моргом и армейскими складами. Бикс и сестра Камфот кивнули, и Аллейн пересек двор, намереваясь пригласить всех занять исходные места. Декорации были на месте, актеры готовы, и Аллейн как режиссер искренне надеялся, что кульминация не станет для них чересчур шокирующей. Все стремились найти и разоблачить вора или убийцу, однако пока никто не догадывался об истинной подоплеке появления Аллейна в Маунт-Сигер. Инспектор очень надеялся, что всеобщее неведение продлится еще некоторое время.

Глава 31

По сигналу инспектора Глоссоп подошел к порогу хирургического отделения и выглянул во двор. Стараясь выжать максимум из своей минуты славы, он, уставясь на офис главной сестры, демонстративно вытер лицо своим носовым платком, с которым не расставался. С того места, где стоял Глоссоп, двор казался пустым. С точки, где стоял инспектор Аллейн – между крытыми входами в третью палату гражданских и в первую военных, – можно было видеть доктора Хьюза и Сару Уорн, которые вели тихую беседу на пороге транспортного отдела, глядя друг другу в глаза, с напряженными лицами. У Мориса Сандерса и Розамунды Фаркуарсон разговор шел в регистратуре – также sotto voce, но с куда большим оживлением. Аллейн поднял руку. Заметив это, сестра Камфот направилась от третьей военной палаты к офису начальницы, но повернула и нырнула под навес крыльца военной палаты номер один. По следующему сигналу Уилл Келли с совершенно ненужным энтузиазмом развязно подошел к кабинету главной сестры, подубасил в дверь, крикнул: «Есть кто дома?» – и рысцой припустил обратно к третьей палате гражданских, встав в нескольких ярдах от Аллейна.

Чуть повернув голову, инспектор напомнил стоявшему сзади отцу О’Салливану:

– Теперь вы, викарий. Ваш выход.

Отец О’Салливан поглядел на окна главной сестры и вновь на Аллейна. Даже в полумраке сыщик заметил его пугающую бледность.

– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил он.

– Д-да, конечно, – заикаясь, ответил викарий. – Извините. Я же объяснял, Изабель была для меня…

Аллейн спокойно перебил его:

– Я знаю, что многого прошу, но мы надеемся, что этот небольшой спектакль поможет добыть бесценную информацию, которая прольет свет на случившееся с мисс Эшдаун и на обстоятельства кражи. Чрезвычайно важно, чтобы вы сыграли свою роль. Так что, если не возражаете… Остальные ждут.

Отец О’Салливан со вздохом кивнул и встряхнулся, как мокрый пес, которого вытащили на поводке под дождь для долгой прогулки.

– Ну что ж… Я шел к главной сестре с новостью о мистере Брауне.

Он осторожно спустился во двор и неторопливо направился к офису. Аллейн со своего места наблюдал за одновременным развитием нескольких сцен.

Розамунда сложила руки на груди и с вызовом приподняла подбородок:

– Ну и отправляйся к своей Сьюки Джонсон! Я в полном порядке, Морис, мне не надо, чтобы всякие тут за меня переживали!

Сандерс огляделся.

– Говори тише, Роузи! Мы сошлись тут по просьбе инспектора, не устраивай сцен.

– Да пожалуйста! – Розамунда подалась к нему. – Я, между прочим, не шучу. Раз тебе нужна она, к ней и иди, а то жизнь слишком коротка. Разве не так рассуждали твои дружки, когда ты отлучался?

– Повидав, что мы видели, и совершив то, что совершали? Да уж можешь мне поверить! Как только я выберусь отсюда, первым делом позабочусь, чтобы Сьюки уехала на север, пока меня опять не отправили на фронт. Рози, ведь старик бьет ее смертным боем!

– А ты, значит, благородный защитник? – съязвила Розамунда. – Тебе б сперва подучиться благородству.

Морис слегка втянул голову в плечи.

– Ты права, детка, нехорошо я с тобой обошелся. Но с ней я стану лучше.

– Валяй-валяй, Морис. Благословляю тебя на все четыре… хотя тебе и не нужно мое благословение.

– Не нужно, но спасибо на добром слове.

Розамунда протянула руку, и Морис Сандерс крепко ее пожал. Ему захотелось притянуть девушку к себе, как раньше, но при виде выражения ее глаз он передумал. Сейчас Рози хотела уважения.

Менее бурная сцена происходила в транспортном отделе. Сара Уорн горячо говорила что-то Люку Хьюзу, который понуро стоял, свесив руки по бокам. Аллейн невольно засмотрелся, как Сара тихо и настойчиво разговаривала с молодым врачом. Видимо, ее слова попали в цель: доктор поднял голову, кивнул и заключил Сару Уорн в объятья. Аллейн отвел взгляд: очевидно, выбор был сделан, и выбор этот не имел отношения к расследованию, но инспектор не смог удержаться от легкой удовлетворенной улыбки. Справа, на крыльце первой палаты гражданских, стояла сестра Камфот – как-то она отнесется к новости? Порадуется ли за Сару и Люка? Аллейн в этом сомневался. Сестра Камфот не производила впечатления особы, которая умеет радоваться чужому счастью.

Отец О’Салливан уже стоял у кабинета главной сестры. Аллейн смотрел, как он постучал один раз, другой, открыл дверь и вошел в кабинет. Узкая полоска тусклого света на секунду легла на асфальт. Свет исчез, как только за викарием закрылась дверь.

Время будто остановилось. Аллейн внимательно смотрел на пары в разных кабинетах. Глоссоп на ступенях хирургического блока ждал, когда отец О’Салливан выйдет вместе с призраком главной сестры. Сестра Камфот поднялась на крыльцо первой гражданской палаты. Брейлингу и Поусетту было велено ждать за дверью первой военной палаты и присоединиться к Сандерсу, когда начнется заваруха, на этот раз беззвучная (солдаты торжественно поклялись не подвести).

Аллейн огляделся. Что-то было не так – он видел, как мистер Глоссоп теряет терпение на своем посту. Неужели викарий неправильно понял инструкции? Он говорил, что зашел в кабинет, сообщил о смерти старого Брауна, после чего главная сестра взяла необходимые бумаги и пошла с ним в первую гражданскую палату. Глоссоп в своих показаниях говорил то же самое. Прошло еще несколько секунд. В ночи грустно прокричал морпорк. Аллейн услышал, как Уилл Келли шепотом зовет его по имени – тихо и встревоженно.

– Что вам, Келли? – спросил сыщик.

– Простите, сэр, я понимаю, это не мое дело…

– Чего вы хотите? – спросил Аллейн резче, чем намеревался, не отрывая взгляда от двери главной сестры.

– Оно не так было, сэр!

Аллейн повернулся к санитару:

– Что было не так?

– Викарий, сэр! Он тут разыграл из себя всю такую медлительность и нерешительность, а ведь вечером не так было. Вчера он прилетел к начальнице, будто ему пятки жгло. Я хотел ему крикнуть, что ее в кабинете нет, но он мне такой возможности не дал. Я бы ему сказал, что уже стучался, и мне не открыли, но он опрометью метнулся через двор, быстрый, как лисица. Мы, конечно, сейчас как бы роли играем, но вы ж просили показать, как оно было взаправду! Так вот, викарий не так себя вел.

С тихим стоном Аллейн кинулся к кабинету главной сестры. Бикс, увидев движение инспектора, бросился за ним с другого конца двора и влетел в пустой кабинет сразу за Аллейном, успев расслышать яростное английское проклятье.

В бешенстве покачав головой, Аллейн повернулся к Биксу:

– Я свалял такого дурака, сержант! Так старался сохранить место преступления в неприкосновенности для вашей местной полиции, что даже не осмотрел его толком! Вопиющее головотяпство, за которое я устроил бы разнос любому подчиненному!.. Я лишь надеюсь, что моя идиотская оплошность обойдется нам не слишком дорого. Зовите троих солдат и прикажите им вывернуть здесь все наизнанку. Сейф пусть не трогают – там наверняка остались отпечатки, которые еще предстоит снять местным детективам, но я хочу, чтобы все остальное было поднято и сдвинуто, пока мы не найдем второй выход, которым воспользовался викарий. Конечно же, отсюда есть лаз в тоннель, который мы пропустили. Срочно, медлить нельзя!

Бикс кинулся звать солдат, а Аллейн не преминул отчитать себя:

– Гениально, Родерик. Ума палата, молодец! А теперь прекрати посыпать голову пеплом и берись за дело.

Он обернулся на топот нескольких пар ног. В дверях стояли Бикс, Брейлинг и Сандерс. Бикс выглядел неважно, зато солдаты были готовы взорваться от ярости. Брейлинг еле сдерживался, стиснув солидные кулаки.

– Что еще, Бикс? – устало спросил Аллейн.

– Рядовой Поусетт, сэр. Нигде не можем найти. Сбежал.

Брейлинг заговорил первым:

– Мы ждали в палате, сэр, как вы сказали. Я увидел, как вы бежите через двор, и вышел на крыльцо. Я могу поклясться, что Боб стоял за мной, вот просто присягнуть готов! Но я обернулся – а его и нет.

– Ублюдок, – пробормотал Сандерс, вторя прозрачному намеку Бикса, что Поусетт и обчистил сейф.

Брейлинг на языке маори произнес то ли ругательство, то ли заклятье, которое Аллейн нашел убедительным и, будь он на месте рядового Поусетта, чрезвычайно устрашающим.

Решив утихомирить солдат и заручиться их сотрудничеством, вместо того чтобы позволить копить гнев, Аллейн, сдерживаясь, сказал:

– Подозреваемые разоблачают себя с пугающей скоростью. Сержант, оставим этих славных парней заниматься обыском, а сами безотлагательно наведаемся в морг.

– Я так и подумал, сэр, и приказал остальным пока вернуться в транспортный отдел. О викарии они пока не знают, но скоро догадаются.

Взглянув на часы, Аллейн поморщился. В скудной инструкции, поступившей ему от руководства, четко говорилось одно: наиболее вероятное время связи – рассвет. Какие будут последствия этого сеанса связи, была ли за последние две недели замечена повторная передача информации на японскую подводную лодку или еще что похуже, сыщик не знал. Поусетт явно влип в такую передрягу, что Аллейн искренне надеялся отыскать негодяя раньше, чем им придется расхлебывать последствия.

– Знаете, Бикс, – сказал он, когда они подходили к транспортному отделу, – мне кажется, что я всю неделю мучительно ищу иголку в стоге сена, и едва среди травинок сверкнуло искомое ушко, как забрезжившую догадку скрыла пелена чудовищных событий короткой летней ночи. Предчувствую, что близится сокрушительный финал. Честное слово, если сейчас из дикой чащи в окружении фей появится Основа с Титанией^[10] в арьергарде, я не удивлюсь.

– Кто появится, сэр? – не удержался Бикс.

Аллейн поднял руку, призывая к молчанию. Откуда-то донесся звук заводимого мотора. Сначала мотор зачихал и заглох – не сработало зажигание, но машину снова завели ручкой, на этот раз энергичнее, и мотор ожил и заурчал низко и ровно.

В транспортном отделе мистер Глоссоп тоже испустил низкий рык, вскочил на ноги и, оттолкнув с дороги сестру Камфот и доктора Хьюза, бросился во двор с задушенным воплем:

– Мой фургон! Это же мой фургон! Кто посмел, так-распротак?

С неожиданным проворством, которого не ожидал никто из собравшихся – и комментировать которое не стала даже Розамунда Фаркуарсон, – Глоссоп слетел по ступенькам, как спугнутый тучный лесной голубь, перепрыгнул клумбу, разделявшую корпуса, и бросился к главной аллее. Остальные побежали следом. Аллейн громко требовал, чтоб Глоссоп вернулся, однако тот и ухом не повел.

– Стой, черт тебя дери, стой! – орал Глоссоп вслед фургону. Фары не горели, и в темноте водителя невозможно было разглядеть.

Бросившись наперерез, Глоссоп выскочил на дорогу прямо перед фургоном, который резко вильнул, чудом избежав столкновения. Оставив следы на газоне, угонщик выровнял машину и поехал к воротам. Мотор глох и вновь оживал каждые несколько ярдов – сидевший за рулем не знал капризов фургона так хорошо, как хозяин, – однако все равно ехал быстрее, чем бежал кассир. Все в ужасе смотрели, как фургон набрал скорость, мелькнул в больничных воротах и свернул в направлении моста.

– Угонщик, должно быть, совсем потерял голову, – сказала Сара Уорн. – Даже если вода опустилась ниже мостовин, колесо застрянет между досок. Тем более одна покрышка спущена!

– Все с покрышками в порядке, – мрачно сказал Аллейн. – Фургон ехал неровно, потому что водитель в панике. Все четыре колеса не хуже новых.

– Но этого не может быть, – заикаясь, проговорил Глоссоп. – Она – ну, главная сестра – клялась, что запасных покрышек нет. Она говорила, что…

– Долго объяснять, – перебил Аллейн и повернулся к Саре Уорн. – Полагаю, вы лучше всех знаете служебный автобус, мисс Уорн?

– Наш бусик и в лучшие времена тот еще капризуля, – отозвалась Сара, – но я попробую с ним сладить.

Аллейн обвел взглядом собравшихся – на лицах, обращенных к нему, читался страх – и принял решение.

– Берите в автобус Бикса и поезжайте как можно быстрее и дальше за фургоном мистера Глоссопа. Хьюз, вы поедете с ними. Кто бы ни сидел за рулем, он в отчаянии. Если угонщик решится пересечь реку, может потребоваться медицинская помощь. Я лишь надеюсь, что не решится.

Доктор колебался, но Сара взяла его за руку, и Хьюз овладел собой. Они поспешили к автобусу.

– Да, вот еще что, Хьюз! – окликнул его Аллейн.

– Что, сэр?

– Вам доводилось бывать в бою. Постарайтесь обеспечить, чтобы угонщик не выкинул ничего… – Аллейн замялся, и сержанту Биксу показалось, что сыщик чересчур щепетилен с выражениями в столь нештатной ситуации.

– Чертовски глупого, сэр? – подсказал Бикс. – Я уверен, что молодой доктор прекрасно справится. Заводите мотор, я сейчас приду.

Хьюз и Сара побежали к автобусу. Аллейн дал Биксу последние инструкции:

– Выполняйте свой долг, сержант. Не представляю, чтобы угонщик, в котором приходится предположить отца О’Салливана, даже окончательно потеряв голову, поехал по мосту, однако полностью исключить такую вероятность нельзя. Действуйте в пределах своих полномочий – и, ради бога, постарайтесь избежать шума до рассвета!

Бикс со всех ног кинулся вслед за Сарой и доктором Хьюзом, а Аллейн повернулся к сестре Камфот.

– Сестра, обойдите дежурных и убедитесь, что они понимают: им отдан строжайший приказ не покидать посты, а их подопечные должны оставаться в кроватях, пока я не отменю распоряжения. Мисс Фаркуарсон, принесите мистеру Глоссопу горячего сладкого чая, а лучше уведите его с собой на кухню. Надеюсь, Бикс скоро вернется с угонщиком, и мистер Глоссоп сможет вздохнуть с облегчением. Прихватите с собой мистера Келли и Сидни Брауна.

Глоссоп промолчал, еще не придя в себя после того, как его чуть не задавил собственный фургон, и оглушенный новостью: если верить этому английскому сыщику, все покрышки были целы!

Инспектору очень хотелось полюбоваться, как до Глоссопа наконец дойдет истина, но он вынужден был оторваться от этого зрелища, кивнув на прощанье:

– Боюсь, меня ждет еще одно дело, не терпящее отлагательств.

Аллейн выбежал, оставив Розамунду Фаркуарсон с приподнятой бровью и еле слышным замечанием насчет элегантной английской непроницаемости. После чего она подхватила мистера Глоссопа под руку и увлекла в кухню.

Они уже почти дошли до стола, когда Глоссопа осенило.

– Но она не могла! Вы хотите сказать, она солгала насчет покрышек? Но зачем?! – возопил он.

* * *

Выехав из ворот, Сара свернула на дорогу, ведущую к мосту. Шумела вздувшаяся от недавнего ливня река. Сара вела с максимальной скоростью, на которую решилась в темноте, и гораздо быстрее, чем позволяло благоразумие.

– Это же отец О’Салливан за рулем фургона? – уточнил у Бикса доктор Хьюз. – На аллее я его не видел, и больше он не объявлялся. Черт побери, как же он выбрался из кабинета главной сестры, если мы все следили за дверью?

– Меньше теорий, доктор Хьюз. Дадим мисс Уорн сосредоточиться на дороге.

Бикс ответил столь лапидарно, потому что думал о мосте впереди и бурном потоке под ним. Он тоже надеялся, что отец О’Салливан не станет очертя голову форсировать реку, но сержант видывал загнанных в угол преступников. Неизвестно, как будут развиваться события, когда они нагонят фургон… если нагонят, конечно.

Аллейн повернул обратно к палатам, когда к нему подбежали Сандерс и Брейлинг.

– Нашли, сэр! – возбужденно заговорил Сандерс. – В полу дыра, ведет вниз. Уклон в сторону двора. Я прошел туда на несколько шагов и вроде разглядел вход в тоннель, но он замаскирован, если не знать, нипочем не найдешь!

Аллейн приподнял бровь:

– Видимо, этот ход ведет в заброшенную штольню под горой, где сказочный король хранит свое золото. Отлично, Сандерс. Вы спуститесь туда из кабинета и направитесь к тоннелю, но дальше не ходите, слышите? Я не хочу, чтобы вы оказались в тоннеле. И к моргу не ходите. Возьмите фонарик и осмотрите каждый дюйм найденного хода.

– А что искать, сэр?

– Я бы, разумеется, предпочел, чтобы вы нашли прекрасный четкий отпечаток пальца в пыли, копившейся несколько столетий, который бы не только указывал на преступника, но и светился его именем, а заодно объяснил всю эту проклятую путаницу. Однако время пустых желаний прошло. Знаки, Сандерс. Вы будете искать все, что покажется вам странным.

– При всем уважении, сэр, здесь все кажется странным!

– Справедливо. А с вами, Брейлинг, мы направимся в другую сторону, к пабу «Бридж-отеля».

– А что мы будем искать, сэр? – спросил Брейлинг.

Аллейн нахмурился.

– Иероглифы, капрал, в надежде, что одновременно обретем и способность их расшифровывать. Все, что кажется странным, необычным, неожиданным.

В этот момент к ним подбежала Розамунда Фаркуарсон.

– Поищите уж заодно и Сидни Брауна, инспектор! Я все палаты обегала, к ярости ночных сиделок, и без того выбитых из колеи запрещением отойти с поста, но, как выражаются местные, провались оно и разверзнись, я нигде не могу найти этого щенка!

Глава 32

Автобус несся в темноту. Доктор Хьюз сидел на пассажирском сиденье за спиной Сары Уорн, а Бикс – через проход от него. Все трое молчали, вглядываясь во мрак за лобовым стеклом. Сара помнила, как они переезжали мост менее двенадцати часов назад. Бурная река с ледяной водой, стекавшей с дальних гор, минуя нижние отроги кряжей, была гибельна для беспечных путников, попавших в водоворот или подхваченных скрытым течением: от холода у людей перехватывало дыхание. Местные знали эту реку, остерегались ее и уважали. Во что бы ни ввязался О’Салливан, как здешний уроженец, он наверняка знал: въезжать на мост после такого апокалиптического ливня смертельно опасно. Не самоубийца же он, в самом деле!

Сара постепенно сбросила скорость и остановилась там, где узкое шоссе заканчивалось перед вздувшейся рекой. В нескольких ярдах впереди начинался мост. На мосту темнело что-то крупное, и это что-то угрожающе покачивалось.

– Включите фары, мисс Уорн, нам нужно рассмотреть, – попросил Бикс.

В резком свете фар стало отчетливо видно не только мост, лишившийся полдюжины досок – в открытых дырах бурлила вода, – но и не доехавший до середины фургон Глоссопа, опасно накренившийся. Фургон навалился на выкрашенное белой краской ограждение, и единственное, что удерживало его от падения, – заднее левое колесо, провалившееся в зияющую дыру на месте оторвавшейся доски. Фургон слегка покачивался и с каждым обманчиво легким наклоном все больше высвобождался из своей западни, грозя сорваться в мутный поток.

Сара слезла с водительского сиденья, готовая бежать по оставшимся доскам к фургону, но сержант Бикс ее удержал:

– Подождите.

– Мы не можем ждать, поглядите, он же вот-вот рухнет в реку! – возразила Сара, выбираясь из автобуса.

– Я слышу чей-то голос. Стойте, – потребовал сержант тоном, которым командовал целыми взводами дюжих рьяных парней.

Сара замерла. Все трое тихо выбрались из автобуса и стояли в полумраке чахлого рассвета. Бурная река неслась всего в нескольких футах ниже их ног. Откуда-то снова раздался крик – мольба о помощи.

– Не могу разобрать, – признался Люк, – кричат из фургона или с берега?

– Трудно сказать, – отозвался Бикс. – Шум воды мешает. Крик будто доносится отовсюду и ниоткуда. – Он перевел взгляд с Сары на Хьюза и снова на девушку: – Слушайте, мисс Уорн, вы, конечно, почти такая же крепкая, как наш доктор, но я не позволю вам рисковать. Он побывал на войне и примерно знает, чего ожидать. Нам с ним можно рисковать, а вам нельзя. Доктор Хьюз, идите к фургону – только, бога ради, помедленнее, а я попробую спуститься к воде и поискать на берегу.

Сара умоляюще поглядела на Люка, который кивнул после слов сержанта Бикса. Перехватив ее взгляд, доктор прошептал:

– Мне это необходимо. Ты даже не представляешь, насколько мне это нужно.

– Будьте осторожнее, – сказала Сара, стараясь скрыть страх за невозмутимым тоном. – Я останусь у автобуса на случай, если понадобится везти кого-нибудь назад. Вдруг есть травмированные…

Не успела она договорить, как все услышали новый крик, на этот раз отчетливее. Это была жалобная мольба о помощи. Казалось, кричавший испытывает сильную боль.

Хьюз и Бикс разошлись, а Сара вновь поднялась в кабину и села за руль, не выключая мотора.

Хьюз осторожно ступил на мост, стараясь не смотреть на ярившуюся внизу реку. Он продвигался медленно, держась за скрипучие деревянные перила, и оказывался над бурлившим потоком всякий раз, как фургон качался влево.

Бикс спустился по крутому откосу к воде. Уровень реки поднялся на добрых три-четыре фута, и даже в бледном свете занимавшегося утра сержант видел, как вода подмывает глинистый берег, обнажая корни деревьев, вырывая мелкие кусты и ворочая камни. Бикс плавал не очень-то красиво, но сильными гребками, и обычно чувствовал себя в воде как рыба. Однако сейчас река внушала ему страх.

Хьюз добрался до фургона и покрепче схватился за перила, не доверяя качающейся машине. Бикс обыскал берег в обе стороны от моста. Когда мужчины спохватились, что давно не слышно новых криков о помощи, воздух прорезал отчетливый, как наступающий день, голос Сары, высокий, но сильный:

– Помогите, эй! Помогите!

А потом наступила ужасная пауза, которую через несколько секунд прервал пронзительный скрип: кто-то переключил передачу и задним ходом рванул с места, подняв фонтаны гравия. Позабыв об опасности, Хьюз и Бикс бросились назад. Они одновременно добежали до начала моста, но автобус, бренча всеми частями, уже скрылся из виду.

* * *

Сара с бьющимся сердцем следила, как Люк осторожно подбирался к фургону. Она слышала, как Бикс окликнул неизвестного раз и другой, но ответа не было. Она приготовилась по сигналу Люка бежать ему на помощь: не одному же ему вытаскивать с переднего сиденья искалеченного, а то и бездыханного отца О’Салливана! Она думала, как страстно любит Люка и какой он сильный – больше его не понадобится в этом убеждать! Он хороший, храбрый человек.

Неожиданно предутренние сумерки сменились кромешной тьмой: все скрыла непроницаемая повязка, грубо накинутая ей на лицо. Сару силой вытащили с водительского сиденья и бросили на пол автобуса. Она едва успела позвать на помощь, как рот ей заткнули той же тканью, а руки заломили за спину и связали. Перекатываясь по пыльному полу автобуса, она слышала шарканье и шорохи: что-то тяжелое втащили в автобус и бросили на пол. Автобус затрясся в такт урчанию мотора и двинулся задним ходом, затем развернулся и помчался прочь. Сару бросало из стороны в сторону и пребольно било о края сидений. Она насчитала один изгиб дороги, другой, большую кочку, маленькую, поворот, еще поворот. Если автобус вел отец О’Салливан – а никто иной не мог сидеть за рулем, – он не хуже самой Сары знал местные дороги. Сейчас они, по ощущениям, сделали большую петлю и возвращались в больницу, что не имело смысла. Наконец, автобус резко остановился, мотор выключили и сердце Сары упало: она узнала голос отца О’Салливана. Ей показалось, что он обращается к ней, и не поняла, отчего его панический шепот настолько тих. Но когда Сара услышала голос, ответивший викарию, кровь застыла у нее в жилах.

Глава 33

После слов Розамунды об исчезновении Сидни Брауна Аллейн, не мешкая, перестроил свой план. Сандерсу предстояло действовать в соответствии с ранее полученными распоряжениями, Брейлинг должен был сопровождать Аллейна в пещеру, а Розамунде поручалось не спускать глаз с Глоссопа и Келли.

– И если вам удастся сделать так, чтобы до рассвета больше никто не исчез, я останусь вам неимоверно благодарен, мисс Фаркуарсон.

На этот раз они направились к пещере бегом. Аллейн бежал первым, не оступаясь, с подогретой яростью собранностью, которая и беспокоила Брейлинга, и вызывала в нем уважение. Душа у него была не на месте потому, что ему еще предстояло объясняться со старейшинами племени и с собственными стариками, и Аллейн мог оказаться, так сказать, единственным свидетелем защиты капрала. А зауважал он англичанина потому, что тот приближался к пещере с невероятной скоростью, да еще и в темноте. Впрочем, оглядевшись, Брейлинг обнаружил: мрак начинает редеть. Он различал свои ноги на земле, свои вытянутые руки. Вскоре тьма вновь ненадолго сгустится, а потом настанет день. Брейлинг не знал, почему Аллейну так важен рассвет, но предпочел поверить без расспросов.

Буквально через несколько минут они уже спускались в пещеру. Аллейн первым погрузился в прохладный мрак, Брейлинг неотступно следовал за ним. Оба были настороже и наготове.

Аллейн шепнул Брейлингу:

– Надеюсь, мы сможем использовать ложный рассвет к своей выгоде: когда за нашими спинами станет светло, лица окажутся в тени. Если Сидни здесь и, как я полагаю, на карнизе, он будет как на ладони. Надо постараться разгадать его намерения, не теряя времени. Идите за мной, Брейлинг, я вам доверяю.

Они двинулись вперед, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Без плотного белого света фонариков, сглаживавшего выступы и впадины, пещера казалась объемнее и глубже. У дальней стены на выступе скалы – там, где карниз превращался в мост между пещерой и бездонной томо, – стоял молодой Сидни Браун. Его лицо смутно белело на фоне густо-графитовой скалы. Его била крупная дрожь, руки были стиснуты от страха или смятения, но он заговорил, не опуская взгляд. Голос звучал удивительно отчетливо – сказывалась акустика пещеры: будто бестелесный свидетель рассказывал свои тайны над бездной.

– Если вы подойдете ближе, я прыгну!

Аллейн жестом остановил Брейлинга, который едва сдержал движение, желая не то подпрыгнуть и сдернуть юношу с хрупкого моста, не то опрометью броситься из пещеры, спасаясь от проклятья, которое самоубийца неминуемо навлечет на них обоих.

– Сидни, – мягко, но настойчиво заговорил Аллейн, – не делайте глупостей, мы можем вам помочь. Я вам помогу.

– Вы не понимаете… Мне никто не поможет, – отозвался Сидни. Маска нелюдимого дичка спала, и перед ними стоял просто растерянный мальчишка, испуганный и замерзший, прячущийся в темноте.

– Мне известно, что некоторое время назад вы влипли в историю и решили: у вас только один выход.

– У меня не было выбора, – всхлипнул Сидни.

Аллейну хотелось встряхнуть юнца за плечи, стащить его с карниза и заставить признать, что выбор, конечно же, был – всегда есть выбор между честью и подлостью, – но сейчас на убеждения не осталось времени.

– Сидни, я знаю, что вы не хотели принимать в наследство ферму.

– Я хотел стать инженером.

– Да, но ферма же немало стоит?

– Слушайте, при чем тут это?

Стоявший рядом с инспектором Брейлинг не мог не согласиться с измученным юнцом. Аллейн твердил, что время истекает, однако вот он стоит и обсуждает цены на пахотные земли. Форменное безумие.

Аллейн продолжал спокойно и неторопливо:

– Вырученных денег с избытком хватит на учебу – можно спокойно доучиться до приличного диплома. Может, вы подумывали о продаже фермы? Может, вы поделились с дедом своими надеждами и планами?

– Я своего деда даже не знал!

– Между тем он оставил вам огромное поместье.

– Что в нем хорошего? Земля истощена, не скот, а одры полудохлые, ни за чем присмотра не было с тех пор, как уехал мой папаша. Ему-то ни до чего дела нет!

– Это ваши слова, Сидни, или чьи-то еще? Того, кто смыслит в фермерстве побольше вашего?

В смехе Сидни послышалась горечь.

– Все, кого ни возьми, смыслят в фермерском деле побольше моего. Я не просил себе ферму. Дед должен был оставить все моему папаше, так правильнее. Хотя ленивый сукин сын не поблагодарил бы его за это…

– Однако дед оставил ферму вам. Наследство само шло к вам в руки – вам передали, что старик слег и зовет вас.

– И что?

Аллейн хмурился, поглаживая лоб длинным указательным пальцем.

– Видите ли, Сидни, я не могу понять, отчего вы так долго не приезжали повидаться с умирающим.

– Я вам уже говорил – я его не знал и знать не желал. Сдались мне всякие смертные ложа, фальшивое сочувствие и притворные слезы!

– А мне кажется, дело не только в этом, – помедлив, возразил Аллейн.

– Не знаю, о чем вы, – буркнул юноша.

– Не знаете? – очень раздельно повторил Аллейн. Брейлингу показалось, что он слышит потрескивание опасно тонкого льда в тоне сыщика.

Сидни повел плечом, но не ответил.

– Вам пояснить, что я имею в виду? Хотите, чтобы я это озвучил? – уточнил Аллейн.

Сидни, не отвечая, отвернулся и уставился в бездонную пропасть. Аллейн и Брейлинг затаили дыхание. Тишину нарушал только тихий плеск капель дождевой воды, просачивавшейся через почву и падавшей в подземные бассейны.

Аллейн счел, что момент настал, и решительно заговорил, шагнув вперед:

– Вы не затем сюда пришли, чтобы броситься в томо, Сидни. Вы пробирались по карнизу, когда услышали наши шаги. Вы же стояли на том конце, когда мы вошли? Вы разве не затем явились сюда, чтобы пройти по тоннелю до паба «Бридж-отеля»?

– Я не знаю ни про какой тоннель, – запротестовал Сидни, невольно косясь на дальний конец каменного выступа, который, снижаясь, вел к подземному ходу.

– Будет вам, Сидни. Скажите правду и посрамите дьявола.

Сидни горько засмеялся:

– Правда не дьявола посрамит, инспектор…

– Понятно, – задумчиво проговорил Аллейн. – Вам пришлось очень туго в последние недели, когда вы ломали голову, как поступить, насколько далеко вы способны зайти, что́ выдержит ваша совесть – и чего еще от вас потребуют.

Сидни замер на карнизе, ловя каждое слово Аллейна.

– Они вас вынудили, верно? Сказали, что вы должны им куда больше, чем у вас есть?

Наступившая пауза казалась бесконечной. Аллейн угадал растерянность стоявшего рядом Брейлинга и усомнился сам – может, его предположение лишено всяких оснований? Он уже хотел заговорить снова, когда с каменного карниза донесся тихий всхлип, и Аллейн разглядел, как плечи Сидни чуть расслабились и юноша едва заметно развернулся к пещере.

Сыщик продолжал осторожно, с затаенной надеждой:

– Азартные игры тут велись активно, ставки подчас становились непомерными. Юность в горячности способна потерять голову. Вы задолжали этим людям, Сидни, и они не давали забыть о долге. Все сроки вышли, и вам начали угрожать, требуя деньги немедленно.

Снова неразборчивые звуки согласия, и снова маленький поворот от бездонной черной расселины.

– Но когда вы объяснили, что платить вам нечем, потому что ферму адски сложно продать, а даже если и найдется покупатель в нынешнем ее состоянии, на оформление сделки уйдет несколько месяцев, а старик все не умирал, некстати задержавшись на пороге смерти, с вас потребовали расплатиться иначе?

– Я не могу сказать! Я правда не могу!

– Надо сказать, Сидни. Еще не поздно. Мало ли что должно случиться утром – в вашей воле поступить правильно. Вы можете все изменить. Слушайте меня. Шантаж – гнусное преступление, одно из самых грязных. Шантажисты с самого начала знали, чего у вас потребовать. Они заранее все спланировали, внушив вам, что охотно подождут своих денег, а несколько дней назад вдруг потребовали всю сумму. Они прекрасно знали, что вы никак не сможете с ними расплатиться, и рассчитывали заставить вас покрыть долг иным способом. Вас использовали с самого начала.

– Даже если так, уже поздно!

Не дрогнув, Аллейн продолжал говорить. Хотя одно неверное слово – и все усилия пойдут прахом.

– Ваш дед был при смерти – это знали и вы, и люди, которым вы задолжали денег. Но старик умирал слишком медленно, чтобы вы могли успеть продать ферму и выручить необходимую сумму. После многочисленных просьб о встрече вы наконец приехали в Маунт-Сигер, но последняя воля умирающего не была единственной причиной вашего приезда. Люди, требовавшие погасить «долг чести», захотели от вас чего-то еще. Чего-то, что они соглашались принять как задаток, пока вы не унаследуете ферму, не продадите ее и не выплатите им остальное. Некоего поступка, который якобы доказал бы им, что вам можно доверять.

В наступившей тишине Аллейн по шороху одежды понял, что Сидни шевельнулся. Сыщик задержал дыхание, боясь, что зашел слишком далеко. Он чувствовал на себе полный ужаса взгляд Брейлинга: капрал тоже испугался, что сказанное лишит юнца остатков самообладания. Но Аллейн понимал – надо продолжать. До рассвета менее получаса. Нужно добиться от Сидни правды.

– Человек, которому вы задолжали, знал, что из уважения к понесенной вами утрате вас оставят одного. Поэтому вас попросили незаметно получить сообщение от кого-то в больнице и передать его перед самым рассветом, верно?

Из мрака долетел тихий голос, полный муки:

– Да.

– Сообщение передал рядовой Поусетт?

– Откуда вы знаете?

Брейлинг яростно сплюнул, а Аллейн бесстрастно ответил:

– Рядовой Поусетт привлек к себе внимание своим исчезновением. Вам велели отнести сообщение в «Бридж»?

– Нет, не в «Бридж». Мне сказали, чтобы я шел по тоннелю, и ко мне подойдут.

Аллейн глубоко вздохнул. Ему было безумно неприятно так поступать, но выбора не оставалось – счет шел на минуты. Он сделал шаг вперед.

– Сидни, я даю вам шанс. Когда вы должны передать сообщение?

– Сейчас, перед самым рассветом. Он… Поусетт сказал, что те люди будут знать, что делать с этой информацией. Но передавать сообщение до срока я тоже не должен. Поусетт сказал, если я расскажу слишком рано, у них возникнет искушение сразу воспользоваться этой информацией, и тогда мы все потонем.

Аллейн вздрогнул.

– Это его дословная фраза?

– Да.

С быстротой, заставшей врасплох и Сидни Брауна, и Брейлинга, Аллейн с силой прянул с края узкого каменного бассейна на карниз и сделал с полдюжины шагов к Сидни. Оказавшись рядом, он схватил юнца повыше локтя. Скальный выступ в этой части был настолько узок, что от зияющей бездны Сидни и Аллейна отделяло не более десяти сантиметров.

Аллейн очень серьезно заговорил:

– Сейчас перед вами снова выбор, Сидни, и весьма важный выбор. Вы можете помочь нам. Мы войдем в тоннель, когда вы будете передавать пароль, и при вашем содействии схватим виновника или виновников с поличным. Жизнь обошлась с вами неласково, но я не верю, что вы настолько обижены, чтобы рисковать жизнями ваших соотечественников. Даже если вам искренне безразличны и ваша родина, и ее солдаты, сделайте наконец что-то для себя самого! Вы в беде, мы с вами это понимаем, иначе бы вы тут не стояли. Но вы не бросились в пропасть сразу и не прыгнули при нашем появлении. Вы не ищете смерти, Сидни. На самом деле в душе вы готовы все исправить. Идемте с нами, юноша. Вот вам моя рука.

Аллейн ждал, натянутый как струна. Он отдавал себе отчет, что рискует головой, что Сидни Браун в порыве отчаянья может ухватиться за протянутую ему руку и вместе с ним, Аллейном, броситься в пропасть. Но жизни тысяч людей ценнее двух жизней, пусть даже одна из этих жизней принадлежит ему, Аллейну, и она сейчас буквально в руках Сидни.

Выждав несколько мгновений, Аллейн прошептал как можно тише, чтобы не расслышал Брейлинг:

– Я знаю, что ты совершил, Сидни. Сделанного не воротишь, но ты еще можешь встать на сторону добра. Не медли, иначе будет поздно. Вот тебе шанс сделать доброе дело в ночь кромешного зла.

В эти бесконечные секунды Аллейн поймал себя на мысли о Трой – сколько они уже не виделись и как не скоро он увидит ее вновь. Он воочию представил ее прекрасные тонкие руки, умный лоб, застенчивость, почти страх, перед любыми проявлениями эмоций, над которыми она не властна. Как он был слеп, так долго неправильно читая в ее душе, сколько времени потратил впустую, прежде чем решился открыться! Оставалось надеяться, что в душе Сидни Брауна Аллейн читал без ошибок.

– Я скажу вам, – через силу выговорил Сидни.

– Славный парень, – похвалил Аллейн. От облегчения слова изверглись из него лавиной: – Не только скажете, но и поможете, правда? Вы пойдете по тоннелю немного впереди нас, подадите условный сигнал, чтобы не спугнуть связного, и позволите нам поймать его с поличным. Ну же, Сидни! Будьте мужчиной!

Спуск с карниза оказался медленнее, чем предпочел бы сыщик. При мысли о бездонном провале за спиной шевелились волосы, и всякая храбрость, позволившая Сидни дойти до середины каменного моста, будто покинула его вместе с признанием: мальчишка буквально по дюйму продвигался к широкой части выступа. Аллейн отогнал мысль, что основные переживания у бедняги еще впереди – не в тоннеле, а после. Сидни немного приободрился, когда спустя битых десять минут они оказались у лаза в тоннель.

– С фонариком или без? – спросил Аллейн. – Вам как велели?

– Без фонаря, без света, без шума.

– Тогда вперед. Подыграем им, в точности как вам сказали.

Вслед за Аллейном все вошли в тоннель, и их поглотила безмолвная тьма.

Они приблизились к тому месту, где тоннель проходил позади морга, и чуткий слух Аллейна уловил еле различимый шепот Сандерса:

– Сэр!

Аллейн шепнул Сидни Брауну и капралу Брейлингу:

– Подождите секунду. – Сделав несколько шагов, сыщик повернул голову на голос: – Сандерс, вы где?

– Слева от вас, сэр. Вы сказали, чтобы я в самый тоннель не ходил, но проход тут хитрый, и я оказался в тоннеле, даже не заметив как.

– Ну, теперь ничего не поделаешь. Что вы нашли?

– Чисто, как подмели, сэр, до самого тоннеля. Я сделал, как вы сказали, спустился в лаз из кабинета и стою тут с тех самых пор. У хода зверски крутой уклон, и черт меня побери, если я несколько раз не оступился. А в конце, когда пол становится ровнее, ход круто виляет вправо и идет почти параллельно тоннелю. Вот почему вы его раньше не заметили, – добавил Сандерс, желая пощадить гордость Аллейна.

– Весьма великодушно с вашей стороны, рядовой. Думаете, кто-то или что-то могло находиться там с самого начала, надежно скрытое от посторонних глаз?

– Легче легкого что-нибудь проглядеть, особенно если не знать, что оно там лежит.

– Подождите-ка минуту. Мне нужно отдать распоряжения этому несчастному юноше. – Он вернулся к Сидни и Брейлингу. – Все в порядке, Сидни, мы почти у лаза в морг. По моим догадкам, ваш связной либо ждет там, готовый выскочить, как черт из табакерки, либо стережет вас на пути к пабу – там, где из тоннеля можно попасть в погреб. Вы точно помните, что не получали инструкций относительно того, где вам ждать связного?

– Никаких, сэр.

– Хорошо. Тогда вам нужно идти одному. Мы следуем за вами. Что сделано, то сделано, но сейчас вы можете начать понемногу исправлять свой курс.

Аллейну показалось, что Сидни услышал его слова и осознал, сколько еще ему предстоит исправлять. Сыщик мягко взял юнца за плечо и повел вперед. Сидни покорно двинулся по тоннелю в сторону морга и паба «Бридж-отеля».

Аллейн выждал, пока тихие шаги немного отдалились, и повернулся к солдатам. Говорил он едва слышно, но отчетливо:

– Если мои расчеты верны, Сидни окажется у морга меньше чем через пять минут. Я считаю, что связной ждет его там. Нельзя терять времени.

Выслушав по-военному четкие распоряжения, солдаты побежали по тоннелю обратно к пещере. Аллейн спохватился, что улыбается, и покачал головой:

– Еще не время, старина Родерик. Рановато вывешивать флаги.

Глава 34

Много позже Аллейн признался Трой – дальнейшие события показались ему столь же абсурдными и нарочитыми, как последний акт «Сна в летнюю ночь», когда актеры одновременно вваливаются на сцену, проведя ночь в лесу в окрестностях Афин, волшебные чары развеиваются, любовники обнаруживаются, а разоблаченные тайны поспешно заметаются под ковер ради видимости полного порядка. Но перед финалом – и перед тем как Пак предложит считать случившееся сном – в пьесе имеется еще одно небольшое отступление.

Аллейн отправился за Сидни Брауном, а Брейлинг и Сандерс добежали до морга. За время спринта от пещеры с препятствием в виде розовых кустов глаза успели привыкнуть к редеющей мгле – рассвет вступал в свои права. В морге же, когда за ними плотно закрылась тяжелая дверь, царила кромешная тьма. Солдаты на ощупь спустились в мертвецкую и стали ждать. Они ничего не видели и не слышали, кроме ритмичного шума крови в ушах и своего осторожного дыхания. Оба солдата бывали в бою и знали, что значит подвергаться смертельной опасности. Сейчас обстановка ничем не напоминала боевую, однако ощущения весьма походили на те, к которым Брейлингу и Сандерсу предстояло вскоре вернуться.

Вглядываясь в темноту и стоя спиной к стене, а лицом, как они оба надеялись, к пустым нишам для мертвых тел, Брейлинг и Сандерс неслышно двинулись вперед. Шагая плечом к плечу, они вскоре подошли к нишам и забрались в крайние слева, ногами вперед и головами к двери. Извиваясь, они заползли поглубже, коснувшись подошвами монолитной скалы, после чего задернули тонкие занавески, скрыв себя из виду. Так им велел сделать Аллейн, и, хотя солдаты ничего не поняли, приказы они выполнять умели. И теперь оба лежали на животах, напряженно вслушиваясь.

Долго ждать не пришлось: через минуту-другую из соседней ниши донеслось царапанье и шорохи. Сандерс пожалел, что не может шепотом предупредить Брейлинга, а Брейлинг сожалел о том же самом. Затаившись, они ждали. Спустя несколько секунд шорохи прекратились и послышалось кряхтенье: неизвестный, уперевшись руками в каменный пол, ужом выполз из своей ниши и распрямился, отряхивая одежду. Новое поступление что-то буркнуло себе под нос, сделало несколько шагов, выругало темноту, и солдаты услышали щелчок зажигалки – один, другой, пока кремень наконец не высек искру. Теплый язычок пламени немного рассеял холодный мрак. Брейлинг и Сандерс затаили дыхание: тонкие занавески, просвечивавшие от огонька зажигалки, висели всего в паре дюймов от их лиц. С неимоверным облегчением солдаты услышали, как неизвестный вытянул из пачки сигарету и постучал ею по картону. Каждый стук казался притаившимся солдатам громом. Послышался глубокий вдох и с наслаждением сделанный выдох. Огонек погас, и солдаты снова оказались в темноте: крошечный светлячок, конец горящей сигареты, едва виднелся через жидкую ткань.

«А наглости у него побольше, чем у Уилла Келли, – подумал Сандерс, осторожно втягивая воздух. – Ну, пошла жара».

Тишину нарушил шепот в темноте. Солдаты узнали молодого Сидни. Он говорил взволнованно и со страхом, причем голос исходил из тоннеля:

– Эй, здесь кто-нибудь есть? Я видел свет!

Неизвестный курильщик снова щелкнул зажигалкой и подошел поближе к каменным нишам. Он был в нескольких футах от солдат, и Брейлинг гадал, сдерживает ли и Сандерс желание протянуть руку и поймать негодяя на горячем, положив конец этой чертовщине. Они умели проявлять инициативу и переступать через приказы высокого начальства, диктовавшего, куда им поворачиваться; они умели делать то, что требовалось, и когда это требовалось. Брейлинг готов был помереть от досады в своей нише, но инспектор Аллейн высказался предельно ясно: им надлежало находиться в морге в качестве резерва и прийти на помощь по первому сигналу, а лишнего на себя не брать.

Куривший ответил негромко, но четко и угрожающе:

– Ты должен передать мне сообщение. Некогда болтать. Ну, что там у тебя?

Кулаки у Мориса Сандерса сжались сами собой, а на виске забилась жилка, потому что курильщик был не кто иной, как Дункан Блейки, брат Сьюки, принимавший ставки вместе с Бобом Поусеттом и владевший акциями городской радиокомпании. Узкая полоска земли Сноу Джонсона примыкала к старой ферме Блейки с каменистой почвой и скалами, с которых окрестные равнины видны как на ладони, – скалами достаточно высокими, чтобы отправленный оттуда сигнал поймали за много миль в ясный день середины лета…

Сидни ответил громче и увереннее:

– Штукарь, передавший мне сообщение, сказал, чтобы я сперва поглядел на вас и убедился, что это вы.

В голосе Дункана Блейки появилось раздражение:

– Чертова трата времени! Кто еще, скажи, будет тут тебя дожидаться?

– Так мне входить? – настаивал Сидни.

– Да уж входи, черт тебя дери! – огрызнулся Дункан, сплюнув на пол и затушив окурок.

Брейлинг и Сандерс снова услышали стон от напряжения, когда Сидни, подтянувшись на руках, забрался из тоннеля в нишу, и знакомые шорохи о камень, когда он пополз к выходу.

– Шевелись ты там! – грубо поторопил Блейки, но тут же добавил: – А, нет, стой. Кого-то черт несет. Ползи назад, пусти-ка меня сюда. Жди в тоннеле и держи рот на замке.

Солдаты услышали, как Сидни пополз обратно, а Блейки занял его место в каменной нише. Через несколько секунд в мертвецкой снова стало абсолютно тихо: пустота, наполненная ожиданием. Брейлинг и Сандерс гадали, не сейчас ли появится Аллейн, но дверь морга открыл не детектив, безупречно владеющий собой и ситуацией, а совершенно неожиданный персонаж – суетливый, нервничающий и очень спешащий.

– Быстрее, во имя Господа!

Брейлинг и Сандерс сразу узнали голос отца О’Салливана, но его манера говорить – резкая, категоричная, приказная, как у командира на поле боя, при этом с отчетливыми нотками страха – разительно отличалась от прежней сдержанной рассудительности.

– Оставим ее здесь – и ноги в руки. Если поторопимся, мы еще успеем, – говорил отец О’Салливан.

Если он ожидал ответа, то ни Брейлинг, ни Сандерс ничего не расслышали. Но, видимо, спутник викария согласился с предложением: что-то зашуршало о каменный пол, донеслось бормотанье, будто кому-то мешали говорить громко, – и снова звуки волочения или толкания чего-то тяжелого, шарканье подошв и глухой звук увесистой ноши, непочтительно сваленной на пол. Раздался приглушенный стон, почти крик: кричала женщина, причем от боли. Брейлинг и Сандерс невольно напряглись. Помня инструкции, они не выдали своего присутствия, однако им понадобилась вся военная выдержка. Оба горько сожалели о полученном приказе, лишившем их возможности вмешаться.

Они не только услышали, но и почувствовали то, что произошло следом: от резких ударов по каменной стене завибрировали стенки ниш, где они прятались, затем послышался противный скрип камня о камень, будто тяжелый жернов тащили по полу, снова звуки чего-то передвигаемого, приподнимаемого – и бешеный шепот викария:

– Дверь! Живей сюда.

Сандерс успел подумать: «Да это не морг, а проходной двор!» – когда дверь отворилась и послышался голос доктора Хьюза, шарящего в поисках газовых рожков:

– О’Салливан, вы здесь? Черт побери, да где вы? Что вы с ней сделали? Где Сара?

При упоминании имени Сары Уорн Сандерс не выдержал. Терпение, видимо, лопнуло и у Брейлинга, потому что оба солдата синхронно рванулись из своих каменных ниш. Свет газового рожка, который удалось нащупать Хьюзу, стал ярче, и солдаты с ужасом разглядели прислоненный к стене мешок для трупов, внутри которого бился человек, стараясь что-то выкрикнуть. Сандерс и Хьюз бросились развязывать мешок, но Брейлинг энергично хлопнул обоих по плечам и, приложив палец к губам, кивнул за их спины: из восьмой ниши, у дальней стены, бесшумно и неторопливо появился инспектор Аллейн. Он занял свою позицию до того, как солдаты вошли в морг, пробежав по тоннелю под кабинетом главной сестры и опередив их буквально на минуту. Аллейн тоже приложил палец к губам, указав на пятую нишу, заканчивающуюся лазом в подземный ход. Сандерс кивнул: конечно, предстояло еще разобраться с Дунканом Блейки и молодым Брауном, ждавшим в тоннеле.

Хьюз развязал мешок и вытащил кляп изо рта взбешенной Сары Уорн. С расширенными, дикими от ярости глазами, она мгновенно поняла необходимость не шуметь. Аллейн повернулся, сделал три шага и одним движением откинул занавеску на пятой нише. Тут же Сандерс и Брейлинг вдвоем схватили проворно попятившегося Дункана Блейки и вытянули его из ниши на пол.

– Какого черта? Это вы чего тут все? – наскакивал на них Блейки.

Аллейн, не обращая внимания на оскорбленный тон Блейки, коротко приказал ему встать у задней стены.

– Вон туда, и не двигайтесь с места. Брейлинг, Сандерс, не спускайте с него глаз.

Солдаты подошли к Блейки и встали слева и справа от него. Блейки зло косился на них, но счел за благо придержать язык.

Аллейн обернулся и позвал в дыру, ведущую в тоннель:

– Сидни, вернитесь в морг, пожалуйста.

Через несколько мгновений из ниши вылез Сидни Браун. Аллейн отвел его в сторону, чтобы Блейки не услышал разговора.

– Вы передали сообщение?

– Времени не было. Мы услышали скрип двери, и Блейки сказал мне лезть обратно, потом появился викарий, началась какая-то возня и… – Он взглянул на мертвенно-бледную Сару Уорн, на доктора Хьюза, обнимающего ее за плечи, и на остальных: – А викарий-то куда делся? Как это он смылся, если вы все здесь?

Бикс и Хьюз огляделись, Брейлинг и Сандерс тоже, и все впервые поняли, что отца О’Салливана нигде нет.

– Вот чертовщина! – вырвалось у Сандерса.

– Что за дьявольщина! – вторил ему Хьюз.

Аллейн, убедившись, что Сара под надежным присмотром, попросил всех отойти от каменных ниш. Он тоже слышал и глухие стуки, и скрип камня о камень и догадывался, что это может значить. Он окинул помещение внимательным взглядом и наконец подхватил массивный деревянный обрубок, немного размочаленный сверху, стоявший у косяка двери, к которой вели крутые ступени.

– Чурбан достаточно крепок, чтобы подпирать тяжелую дверь; он-то нам и нужен.

Все попятились и озадаченно наблюдали, как лондонский сыщик присел на корточки перед стеной с нишами и замахнулся, готовясь ударить по монолитной скале.

В этот момент дверь распахнулась, и в мертвецкую ворвался рядовой Боб Поусетт.

– Блейки, где тебя носит? Я ждал тебя возле паба, у нас, блин, осталось десять минут, чтобы подняться до половины чертового утеса! Ноги в руки, не то нам нипочем не вернуться до того, как Сноу просечет, что мы…

Поусетт круто остановился посреди лестницы, но, когда он попытался удрать, уже бросившись наверх, Брейлинг и Сандерс, покинув свои посты, насели на Поусетта и с грохотом повалили бывшего товарища на ступени. Дополнительный акустический эффект обеспечил инспектор Аллейн, выбрав именно этот момент, чтобы с размаху ударить деревяшкой по скале под нишами. Фальшивая стенка, прикрывавшая дыру у самого пола, обвалилась, открыв перепуганного отца О’Салливана, сжимающего в руках конверты с деньгами и смятую кипу фунтовых банкнот.

Одну из купюр подхватил и закружил порыв ветра, потому что дверь снова отворилась, и до присутствующих донеслась требовательная речь сестры Камфот:

– Ради всего святого, мистер Глоссоп, успокойтесь, пожалуйста! Я понятия не имею, где все, но, если вы настаиваете на осмотре морга, мы спустимся туда вместе. Вы не можете идти в служебное помещение без сопровождающих!

К ней присоединился более нежный голос Розамунды Фаркуарсон, весело добавившей:

– Бросьте сходить с ума, Глоссоп, вы уже столько времени разоряетесь! Будто нам больше волноваться не о чем… О! – воскликнула она при виде переполненной живыми людьми мертвецкой. – Они и впрямь все тут! – Ловко схватив принесенную сквозняком банкноту, Розамунда перевернула ее и радостно вскрикнула при виде большого красного отпечатка поцелуя на макушке капитана Кука: – О, мой выигрыш! Как мило!

Начался настоящий бедлам. Поусетт рванулся, силясь подняться, но сидевший на нем сверху Сандерс без церемоний ткнул его снова в пол. Блейки, воспользовавшись заминкой, разбил кулаком горевший газовый рожок, погрузив морг в темноту, немного рассеиваемую долгожданным рассветом. Впрочем, свет раннего утра почти полностью загораживала крупная фигура очень недоверчивого мистера Глоссопа, застывшего от удивления. В темноте отец О’Салливан вскочил и с неожиданным проворством, обогнув и Сандерса, и Брейлинга, и более плотного Блейки, кинулся вверх по лестнице. Он успел добежать до порога, когда Глоссоп с удивительной для его комплекции ловкостью перехватил его как заправский регбист, сработав не хуже двух молодых солдат. Сестра Камфот в ужасе взирала на происходящее, стоя в двух шагах от входа в морг.

– Входите же, сестра, – весело позвал Аллейн. – Настало время внести некоторый порядок.

Он дождался, пока хаос немного уляжется, и велел Хьюзу и Розамунде зажечь оставшиеся газовые лампы. Когда в помещении стало светло, Аллейн оглядел собравшееся общество. Сару поддерживали доктор Хьюз и Розамунда Фаркуарсон, Сандерс стерег Блейки, Брейлинг стоял рядом с Поусеттом. Бикс не отходил от молодого Сидни Брауна, а мистер Глоссоп взял на себя задачу удерживать викария железной хваткой.

– Ну, вот все и в сборе, – приподнятым тоном заключил инспектор, почесав нос. – Или не все? – уточнил он.

– Не совсем, – отозвалась Розамунда. – Вот увидите, сейчас явится Уилл Келли, еще и солнце не взойдет.

– Будем надеяться, мисс Фаркуарсон, – ответил Аллейн с вежливым кивком. – Но есть еще один человек – и это не уважаемый мистер Келли, каким бы бархатным ни был его баритон, – который сгорает от нетерпения присоединиться к нашему обществу.

Он сделал паузу. Все, кроме отца О’Салливана, глядели на него с недоумением. На лице викария отразилась паника.

Аллейн повернулся к отверстию под каменными нишами, откуда несколько минут назад выбрался викарий, теряя на ходу банкноты, и тихо, но твердо сказал:

– Подчиненные ждут вас, мэм.

Медленно из потайной складки в скале, где все терялось в плотном мраке, появилась фигура в запачканном белом халате. Распрямившись под беззвучное аханье сестры Камфот, низкий присвист Розамунды и яростное рычание мистера Глоссопа, фигура оказалась главной сестрой – абсолютно во плоти и вполне живой.

Глава 35

Будто по сигналу, под всеобщий вопль, перекрывший возгласы возмущения, сопровождавшие явление ожившей начальницы, в дверь просунул голову Уилл Келли – и мгновенно пролетел внутрь. Не моргнув глазом, он начал:

– Вот так картина – прям бальзам для заплаканных глаз! Живы, значит, сестричка? Мы, конечно, очень рады – совсем как вы известию, что телефонная связь в полном порядке. Телефон в вашем кабинете надрывается битых пять минут. Я все палаты обошел, а вы, на-тко, вон где собрались, да еще в такое прекрасное утро!

Глоссоп, сорвавшись с места, кинулся вверх по лестнице с криком насчет начальства и больниц, ожидающих своего жалованья, на бегу предупредив присутствующих пальцем не касаться денег, которые прижимал к себе викарий, поелику ему, Глоссопу, необходимо сделать срочные звонки.

Взглянув на потрясенную сестру Камфот, с искаженным болью лицом смотревшую на главную сестру, Розамунда пожалела ее и взяла под руку.

– Пойдемте, сестра. У инспектора прорва дел, мы ему будем только мешать. Кто, кроме вас, скажет ночным дежурным, что им уже можно выходить из палат? – Розамунда взглянула на Аллейна. – Вы же не против, инспектор? Больше никаких разоблачений не будет?

Аллейн благодарно улыбнулся.

– Никаких, касающихся сестры Камфот, мисс Фаркуарсон. Весьма вам признателен.

– Ну, тогда мы пошли. – Она увела совершенно подавленную сестру Камфот. Неунывающая Розамунда подмигнула на ходу Сандерсу и игриво напомнила Аллейну: – Только не давайте старому Глоссопу уволочь все наличные в фургон! Не забудьте, тут и мой выигрыш.

– Разумеется. Спасибо за напоминание… Бикс, – повернулся сыщик к сержанту, – я, пожалуй, воспользуюсь одним из телефонов, чтобы связаться с моим собственным начальством. Можете увести мистера Блейки и рядового Поусетта, только посадите их по отдельности. Я очень жду возможности поговорить с ними обоими, вот только немного разберусь с делами.

Бикс кооптировал себе в помощь Сандерса, и они отвели Дункана Блейки и рядового Поусетта в разные кабинеты (офис начальницы на этот раз, разумеется, не рассматривался). По дороге Поусетта будто прорвало – он принялся многословно убеждать своих конвоиров, что только принимал ставки от своих знакомых, вот и все, а Дункан Блейки ему помогал. Блейки, предложив Поусетту «заткнуться, ради бога», не прибавил ни слова, стиснув челюсти и играя желваками, что делало его куда более интересным для следствия.

Брейлинг остался следить за отцом О’Салливаном и главной сестрой, а Аллейн отвел Сидни Брауна в сторону и сказал ему, понизив голос:

– Местная полиция нагрянет сразу после звонка Глоссопа, как только станет можно проехать по мосту.

– Еще бы, – потемнев лицом, буркнул Сидни.

– Сидни, вы можете существенно себе помочь, если объясните мотивы своих поступков. Есть люди, которые весьма заинтересованы в том, что конкретно требовали от вас Блейки и Поусетт. Если вы все расскажете, они будут ходатайствовать… – Аллейн не договорил.

– Если я расскажу вашим все, что знаю, они посмотрят сквозь пальцы на то, что я нес Блейки весточку? – фыркнул Сидни. – Спасибо за доброту, инспектор, но меня ж так просто не отпустят только потому, что я был на крючке у шантажистов. Да, я не знал, о чем это сообщение, но я не идиот. Идет война, и с тех пор, как джапы^[11] пришли на нашу землю, любому ясно: лучше поменьше болтать… – Он покачал головой и поднял глаза на Аллейна. – Это все разговоры в пользу бедных, особенно если вы скажете полиции о моем деде.

Аллейн тяжело вздохнул: возразить было нечего.

– Вы им скажете?

В голосе Сидни звучали надежда и вызов, и Аллейн почувствовал себя как на острие ножа. Неуверенность длилась мгновение, не дольше, а потом сыщик ответил:

– Я обязан. Убийство не может остаться безнаказанным, как бы стар и немощен ни был мистер Браун и как бы искренне вы ни верили, что вас на это толкнули чужие руки. Эти нюансы будет учитывать суд, а не я, скромный детектив.

Сидни пожал плечами.

– Вы в курсе, что у нас нет смертной казни? У нас не вешают, дают пожизненное.

– Да, я это знаю.

– Значит, не быть мне инженером.

В морг вернулся Бикс, и Аллейн распорядился:

– Уведите Сидни и обеспечьте надежную охрану до приезда местной полиции. – После чего инспектор вернулся в морг и начал негромко мягким голосом: – Мисс Уорн, вы перенесли ужасное испытание. Возможно, доктору Хьюзу стоит проводить вас в ваш кабинет?

– Я в полном порядке, сэр, – замотала головой Сара. – Учитывая, что надо мной учинили, я имею право хотя бы узнать причину!

Аллейн покачал головой, но не стал настаивать и нехорошо посмотрел на двух злоумышленников, стоявших перед ним.

– Итак, уважаемая воскресшая Джульетта из Маунт-Сигер, вы вынудили присутствующего здесь доктора Хьюза стать для вас братом Лоренцо. Он доверил вам свой фронтовой секрет, а вы им воспользовались, инсценировав свою смерть с целью выиграть время, чтобы вместе с господином викарием скрыться с украденными деньгами. Надо полагать, вы давно дожидались подходящего момента и не устояли при появлении двух новых благоприятных обстоятельств – спущенного колеса фургона мистера Глоссопа и вчерашней грозы?

– Нет-нет, все было совсем не так, – запротестовал отец О’Салливан. – Мы ничего не планировали. Конечно, мы знали, что у мистера Глоссопа при себе вся зарплата: это же регулярные выплаты, – и нам действительно показалось, будто Провидение свело воедино грозу и пребывание здесь мистера Глоссопа, но в вашем изложении – будто мы выжидали удачного момента – нет и еще раз нет!

– И в самом деле, – поддакнула главная сестра. К удивлению детектива, и она, и викарий выглядели не на шутку оскорбленными, – церковь прозябает в горькой нужде и давно требует ремонта, у больницы огромные долги. Мы мечтали обеспечить церкви викария и моей больнице покой и благоденствие – ради всеобщего блага! А прошлой ночью, когда эти деньги оказались здесь вместе с мистером Глоссопом, собралась гроза, а у него лопнуло колесо…

– Вы заверили его, что запаски у вас нет, но это была неправда?

– Это был критический момент, ситуация, которой грех не воспользоваться!

– В делах людей прилив есть и отлив…^[12] – процитировал Аллейн.

– Совершенно верно, – энергично кивнула начальница. – Надо пользоваться приливом, когда он благоприятствует!

– Это была рука Провидения, – убежденно повторил викарий. – Мы смогли бы уплатить долги и уехали вдвоем – да, утратив уважение наших конгрегаций, прихожан и пациентов, но цена была бы справедливой, ибо все их проблемы разрешились бы в один чудесный момент… – Задумчивые интонации отца О’Салливана наводили на мысль, что он и впрямь верит своим словам.

– И вам не приходило в голову, что все поймут, откуда деньги? – не удержалась Сара Уорн.

– Кредиторы больницы и будущие ремонтные подрядчики? – переспросил отец О’Салливан. – Они бы удовлетворились возвращенным долгом и верным куском хлеба. Никто не стал бы доискиваться.

Инспектор почти пал духом: казалось, ничто не способно поколебать уверенность злоумышленников в своей правоте.

– А зачем вам понадобилось писать сестре Камфот?

– Вы прочли письмо? – возмущенно спросила главная сестра.

– Прочел.

– Я лишь оставила ей распоряжения – в мое отсутствие она встала бы во главе больницы.

– Там имеется излишне резкий постскриптум.

Главная сестра отрицательно покачала головой.

– Отнюдь. Гертруда носилась с нелепой идеей, чтобы мы с ней зажили вместе! Некоторые извращения положительно нельзя терпеть.

Аллейн приподнял бровь.

– Вроде тех, чтобы позволять коллегам считать вас мертвой? Или чтобы воспользоваться информацией, которую молодой доктор доверил вам под строжайшим секретом, для осуществления вашего сумасбродного плана?

Начальница с досадой сделала движение, словно Аллейн был на редкость недогадлив.

– Да не собиралась я притворяться мертвой перед персоналом! Я отнесла конверты с зарплатой в морг – расселина под нишами была надежным тайником…

– За фальшивым фасадом? – невинно уточнил Аллейн.

Начальница отчего-то замялась.

– Мы иногда пользуемся потайной нишей, когда в морге скапливается слишком много тел. Персоналу необязательно об этом знать, это может вызвать ненужные толки.

– Вы проникли сюда через тоннель из вашего кабинета?

– Да. Это было проще простого, – без обиняков отрубила главная сестра.

– А вы как попали в морг, викарий? – спросил Аллейн. – В последний раз вас видели направляющимся в третью палату гражданских.

Отец О’Салливан не удержал самодовольной улыбки.

– Я прошел за корпусами и воспользовался старым входом в систему тоннелей, из сарая.

– К сожалению, именно в этот момент мистер Глоссоп своим криком поднял на ноги всю больницу, – добавила главная сестра.

– И вам пришлось заметать следы.

– Ради блага больницы, инспектор, я готова на все, – с неожиданной твердостью ответила начальница, словно речь не шла о преступлении.

– С помощью столь жестокого обмана? – настаивал Аллейн.

Главная сестра шумно вздохнула.

– Наши решения принимались в спешке, инспектор. Когда мистер Глоссоп увидел пустой сейф, нам пришлось действовать.

– Безотлагательно, – добавил отец О’Салливан.

– Для начала вы опоили бедного Уилла Келли, добавив спирта ему в шанди.

– Импровизированный способ избавиться от него хоть ненадолго, – отмахнулся викарий.

Аллейн только головой покачал от такого отсутствия раскаяния.

– А затем, мэм, вы приняли снадобье на основе полевого анестетика доктора Хьюза…

– Вы рисковали жизнью! – взорвался молодой хирург. – Когда я вам говорил об этой методе, я упоминал, насколько это опасно! – Он схватился за голову. – Ну конечно, я же сказал, что пациент при этом холодеет! Вы использовали меня самым отвратительным образом, мэм!

– Для того чтобы занять место покойного мистера Брауна на каталке, – продолжал Аллейн, – зная, что, если вас обнаружат, коллеги, оглушенные и опечаленные вашей кончиной, и не подумают винить вас в краже.

– Мы не ставили себе цель кого-то расстроить, – возразила главная сестра. – Мы надеялись, что, если я вместо старого Брауна лягу на каталку, мистер Келли отвезет меня в морг, подальше от суматохи. А попав сюда, я смогу воспользоваться тоннелем, чтобы… чтобы… – Она не договорила.

– Чтобы без помех скрыться? – помог Аллейн.

– В вашем изложении это отдает какой-то подлостью, – нахмурился викарий.

– Да, это подло, – вмешался доктор Хьюз. – Подло, глупо и крайне опасно. Но вот что меня в вас поражает, так это полное отсутствие совести: вы наперебой оправдываете кражу ради доброго дела, ничтоже сумняшеся фабрикуете свою смерть, идете по головам…

Доктор Хьюз протянул руку Саре Уорн, и они вместе вышли из мертвецкой. От тлевшего в их сердцах юношеского идеализма осталась лишь остывшая зола.

На пороге появился Бикс. При виде сержанта Аллейн решил, что с него пока достаточно, и распорядился взять под стражу главную сестру и викария и обеспечить охрану деньгам, разместив всех и вся по разным помещениям, буде таковые найдутся, а также проследить, чтобы в морге навели порядок и тело старого Брауна должным образом предали земле.

Уже на пороге инспектор кое о чем вспомнил и вернулся:

– А почему вы не заперли сейф после кражи? Мистер Глоссоп и никто другой, заглянувший к вам в кабинет, не догадался бы, что в сейфе пусто, и вас бы не хватились еще несколько часов.

Реакция на его вопрос была неожиданной: невозмутимые злоумышленники, считавшие свои поступки понятными и почти оправданными, разом превратились в жеманных юных любовников.

– Я не могу сказать, – прошептала главная сестра, залившись густой краской.

– Хм, ладно уж, тогда я отвечу, – отозвался викарий. Его блестевшее от пота лицо покраснело еще сильнее, чем у любовницы. – Мы были счастливы, инспектор, и преисполнены надежд спасти нашу больницу и нашу церковь, поэтому мы уделили минуту – всего лишь минуту! – нежным объятиям.

– В момент этой глупой слабости я уронила ключ в холщовую сумку с деньгами. – У главной сестры хватило духу поглядеть Аллейну в лицо. – Даже когда мы перекладывали банкноты в мешок для трупов, ключа не нашлось.

От интонаций Аллейна повеяло арктическим холодом:

– Видимо, вы переложили его вместе с деньгами. Я нашел ключ в мешке в пещере, где вы с такой черствостью бросили усопшего мистера Брауна.

– Ничего подобного, – возразила главная сестра с прежней уверенностью. – Мистер Браун был перенесен в пещеру со всей деликатностью и лежал там совершенно так же, как здесь, в морге. Покойнику-то все равно, инспектор.

Аллейн почувствовал, что ему тесно рядом с этими людьми. Когда он вышел из морга в рассвет, его лицо было мрачно. Вот запутавшийся юный Сидни Браун с перспективой пожизненного заключения из-за злосчастного стечения обстоятельств, заставивших его поверить, что нет иного выхода, иначе как ускорить смерть обреченного старика и до рассвета передать ферму Дункану Блейки и негодяям, шантажировавшим его разоблачением как убийцы деда и вражеского связного. Сообщение Поусетт запросто мог передать и сам, но Дункан Блейки рассчитал: если втянуть Сидни Брауна в их делишки, он будет навсегда замаран и никуда не денется. С другой стороны, вот главная сестра Эшдаун и отец О’Салливан, отнюдь не преступники по натуре, с каждым шагом все глубже увязавшие в трясине порока из желания спасти дорогие сердцу здания. Отвлекающий маневр начальницы сработал на диво удачно: шум, поднявшийся из-за пропавших денег и каталки, и ее мнимая смерть сместили фокус с действительно важных событий ночи. Аллейн не сомневался, что Поусетт сможет дать полезную информацию, да и зашифрованное сообщение, которое нес Сидни, окажется небезынтересным. Вот насчет Блейки Аллейн сомневался, но в любом случае тот, кто дожидался от осведомителя вестей, уже понял – произошла какая-то накладка. Преимущество внезапности сведено на нет.

Аллейн быстро пересек двор. Самое меньшее, что он мог сделать, – немедленно позвонить в Веллингтон и доложить о случившемся. Когда он проходил мимо регистратуры и кабинета главной сестры, утреннее солнце наконец-то пробилось сквозь длинную вереницу нависших туч, и равнину за больницей затопило ослепительным золотом. Между корпусами инспектор разглядел отроги гор, купавшиеся в чистом утреннем свете, посветлевшие дальние кряжи, засверкавшие горные пики. Картина была фантастической и, в отличие от горечи, гнева и мелких людских страстишек, вечной и первозданной, как сама Новая Зеландия.

Аллейн постоял, чувствуя, как великолепие природы смягчает глубокое разочарование в людях, и еле слышно проговорил:

– Если тени оплошали, то считайте, что вы спали…^[13]

Развернувшись, он направился в кабинет главной сестры. Работы предстояло непочатый край.

Глава 36

Аллейн сидел за письменным столом в своей одноместке, когда его окликнули через открытое окно. Повернув голову, он увидел сержанта Бикса, стоявшего снаружи с подносом; заварочный чайник был накрыт вязаной грелкой.

– Вы, конечно, скажете, сэр, что англичане не делают перерыва на пятичасовой чай, но мы в Новой Зеландии относимся к смоко^[14] весьма серьезно. Пробило четыре пополудни, ни один из нас глаз не сомкнул со вчерашнего утра, и я видел, что вы почти не прикоснулись к ланчу, который накрывали для местной полиции.

– Как и вы, Бикс.

– Справедливое замечание, сэр. Мы оба были заняты, а вы, сэр, вроде меня: сперва работа, потом отдых – и то если получится.

– И в самом деле.

– Сдается мне, вам пора подкрепиться. До файф-о-клока времени совсем ничего, тутошняя кухня печет славные имбирные квадратики^[15], вот я и подумал: может, вы не откажетесь малость прогуляться по окрестностям? Вам скоро уезжать, и будет просто безобразие, если в Маунт-Сигер вы только и повидаете, что тесный кабинет и чертовы тоннели.

– Совершенно с вами согласен, сержант. Дайте мне минуту, и я присоединюсь к вам.

Аллейн собрал документы, над которыми трудился, надежно запер их в кейс с кодовым замком и вышел к Биксу.

Через пять минут они уже сидели на скамье и слушали рокот реки, катившей свои воды почти с привычной быстротой. Оглушительный грохот воды превратился в мелодичный фон теплого летнего дня. Бикс, разливая чай по чашкам, называл птиц, перекликавшихся в зарослях: туи, веерохвостки и «вон, в зарослях цветущего льна, прелестная парочка белоглазок затевает драку с веерохвостками за еду». Аллейн улыбнулся, с наслаждением ощущая, как солнце и крепкий чай согревают закоченевшее от усталости тело. Позади осталась долгая ночь после трудного дня, а птичьи трели и журчанье реки положительно убаюкивали. Детектив готов был поддаться желанию прикрыть на минуту глаза, но тут Бикс назвал свой истинный мотив приглашения на чай:

– Дело в том, сэр, что я не пойму: вот как же вы догадались?

– О чем, Бикс? Вы в основном были рядом и видели то же, что и я.

– Я, сэр, про складывание кусочков в единую картину.

– Вряд ли я объединил так уж много кусочков. Я их разве что замечал, когда они выявлялись, и следовал за ними к логическому выводу.

– Ладно, но расскажите мне, как вы это делали?

Аллейн глубоко вздохнул и начал:

– Во-первых, расхождения в показаниях. Глоссоп абсолютно не сомневался, что видел, как главная сестра и викарий вышли из кабинета, однако позже он признался, что плотно зажмурился, когда сверкнула молния. Стало быть, викарий и начальница могли выйти по отдельности или же она вообще не выходила через дверь.

– То есть вы с самого начала поняли, что главная сестра не умирала?

– Нет, сознательно я в этом себе отчета не отдавал. Открывая брезентовый мешок на каталке Уилла Келли, я думал, что в нем отыщется пропавшая зарплата. Тело мисс Эшдаун стало для меня таким же сюрпризом, как и для всех остальных. Но затем Хьюз проговорился, что знает чрезвычайно эффективный анестетик, добавив, что начальница относилась к нему очень чутко и слушала, когда ему требовалось выговориться.

– Вот так вы и узнали, что главная сестра одурманила себя?

– Вот так я предположил, что она могла это сделать. Чистая спекуляция с моей стороны – со мной не было медицинских экспертов, а названия на пузырьках и снадобьях в морге для меня всего лишь слова. Со многими из этих лекарств мне доводилось сталкиваться в расследованиях, но я никогда не перехожу к обвинению без твердых доказательств, а это было невозможно до вчерашней ночи.

– Особенно когда ее тело исчезло.

– Вот именно.

– А викария вы подозревали с самого начала?

– Здесь опять-таки сочетание нескольких факторов. В отличие от остальных, он упорно говорил о главной сестре в прошедшем времени. Сперва это показалось мне странным, а потом начало казаться нарочитым. Я не знал, зачем он это делает, просто чувствовал неладное. И во время воссоздания событий, когда викарий шел к кабинету главной сестры, в его манере сквозило что-то смутно неестественное. А вот кое-что важное я совершенно упустил из виду.

– Что же, сэр?

– Когда мы готовились к нашему маленькому спектаклю, вы инструктировали солдат…

– Да, и будь я повнимательнее, от меня бы не укрылось, что ни Брейлинг, ни Сандерс не стали клясться, что Поусетт был с ними.

– Вы были достаточно внимательны, Бикс, это ваши солдаты покрывали своего товарища. Мы ведь привыкаем доверять подчиненным.

– Вы очень великодушны, сэр, но, умоляю вас, продолжайте!

– Пока вы были заняты, я, находясь в компании отца О’Салливана и Сидни Брауна, услышал непривычный звук. Викарий заверил меня, что это опоссум кричит в чаще. Но когда викарий пропал, а фургон умчался прочь, я сообразил, что это за звук. Это скрипел храповик, когда главная сестра меняла колесо. Звук показался мне странно знакомым, в отличие от криков местных птиц или понавезенных млекопитающих, однако я не смог уложить его в здешний контекст. Что доказывает мою редкую недогадливость.

– Да будет вам, сэр, никто и не ожидал, что вы его узнаете.

– Пусть так, но, когда заурчал заведенный мотор, я сразу узнал скрип, который слышал несколько минут назад, и понял, что кто-то менял колесо. Учитывая обстоятельства, самым вероятным кандидатом становилась главная сестра.

– Разумно, очень даже разумно, сэр, – кивнул Бикс и отпил чая, отчего новый вопрос прозвучал несколько утробно: – А Поусетт, сэр? Что вы о нем скажете?

– По-моему, вы не должны брать на себя ответственность за этого человека, сержант.

Бикс покачал головой – слова детектива попали в точку.

– Я все равно себя корю. Хоть тресни, не могу разгадать, что превращает мужчину, солдата, причем по всем статьям хорошего, в шпиона! – Бикс почти сплюнул последнее слово.

– Я тоже этого не знаю. Но мы с вами понимаем – не он первый и не он последний. Из показаний сослуживцев нам известно, что Поусетт был недоволен жизнью. От молодого Сидни Брауна и со слов Сандерса мы знаем, что Дункан Блейки оказался весьма полезен нашим врагам: радиолюбитель с доступом к участку земли с высоким рельефом – лучшего и желать нельзя. Однако нам пока неизвестно, на кого работали Блейки и Поусетт. Остается надеяться, что у одного из них достанет порядочности сделать чистосердечное признание. Ставлю на Поусетта. Дункан Блейки опасен и хитер; Поусетт же – мелкая сошка, который лез на стену от скуки и разочарования в войне.

– При всем уважении, сэр, все мы сыты войной по горло…

– Согласен с вами, Бикс. Самым искренним образом.

– Но мы же не бежим совершать подобную дурость!

– Не бежим. Вот увидите, найдутся разные ученые психологи, которые заявят, что причины кроются в обездоленном детстве Поусетта, в перенесенной утрате или извращениях, которые подтолкнули его в одну сторону, а двух его товарищей – в другую. Но закон интересуют лишь суровые факты: что сделано и кем сделано.

– Так оно и должно быть, сэр.

Аллейн допил чай, вытянул ноги и заложил руки за голову.

– Хорошо, что вы вытащили меня из кабинета, Бикс. Вздремнуть бы сейчас на солнышке, как сытому коту на садовой стене…

Бикс с интересом глядел на детектива.

– Что, Бикс?

– Вы, сэр, ночью были весь такой…

– Хладнокровный и собранный? – лениво подсказал Аллейн.

– Точно, а сейчас вы такой…

– Расслабленный? Это ненадолго. Просто я привык не упускать свободных минут… – Губы Аллейна сложились в улыбку. – Совсем как главная сестра и викарий.

– Ну нет, сэр, они один другого глупее.

– Да, скорее запутавшиеся глупцы, нежели закоренелые негодяи. Они вернули деньги, объяснили свои мотивы – при местных полицейских они упирали на беды дорогих их сердцу зданий, опустив момент юношеской невоздержанности. Теперь их ждет самое мягкое наказание. Даже мистер Глоссоп скоро начнет считать их дураками, а не преступниками, пусть и жестоко расстроившими своих друзей.

– И подпоившими бедного Уилла Келли до бесчувствия.

– Со своих постов они уйдут с подмоченной репутацией, лишившись уважения, на которое по праву могли рассчитывать, отдав своему делу целую жизнь. Что ж, всем нам урок на будущее.

– Вот не представляю, чтобы вы решились на подобную авантюру!

– Не представляете? – переспросил Аллейн. – Отсутствие импульсивности некоторые считают недостатком.

– Миссис Бикс одна из таких, но не я, сэр. Я предпочитаю знать, на кого рассчитывать. Не люблю сюрпризы.

Аллейн ждал. Бикс подозрительно затягивал разговор: что-то не давало ему покоя, но он никак не мог решиться. Детектив выпрямился и повернулся к сержанту:

– Вы хотели спросить меня об убийстве, не правда ли?

– Ей-богу, сэр, если вы не возражаете… Но если вы не хотите… В смысле, да, я хотел вас об этом спросить, но как вы поняли?.. Как же вы смогли догадаться?!

– Ночью в какой-то момент я задал себе два вопроса: что еще происходит и что меня от этого отвлекает?

Аллейн провел рукой по лицу. Солнце скрылось за набежавшим облаком, и на теплой скамейке стало прохладнее. Момент блаженного отдыха миновал. Убийство. Все всегда возвращается к убийству.

Инспектор прикусил губу, нахмурился и заговорил, глядя вдаль:

– Сочетание нескольких факторов, как часто происходит в таких делах. Не столько слова юного Сидни, сколько то, как он их произнес. Это было как-то связано с тем, чтобы приехать в больницу именно накануне, хотя его уламывали несколько недель. Время приезда подозрительно совпадало с информацией, которую мне сообщили. Потом эта его вспышка ярости и внезапная усталость – юношу явно мучил сильный страх. Да, некоторые органически не выносят близости болезней, смертей или больниц; или же в такую форму могла вылиться острая неудовлетворенность от того, что ему всучили ферму, заставляя отказаться от мечты. Уилл Келли заметил, что люди редко помирают в нужный момент: соберется семья, а умирающий все никак. Хотя по личному опыту скажу – гораздо чаще бывает наоборот: многие умирают в одиночестве.

– Да, – согласился Бикс. – Мы ждали много дней, когда преставится мой старик. Я выскочил из дома на полчаса поднести матери покупки, а когда мы вернулись, он уже отошел. Она мне уши надрала – будто я мог знать.

Аллейн улыбнулся.

– Все это и заставило меня сделать паузу, пристальнее всмотреться в сокрытое и вслушаться в невысказанное. А то, что показал нам Сидни, окончательно убедило меня: старый Браун умер не своей смертью.

– А что он показал?

– Вспомните, как Сидни всю ночь прижимал к себе подушку. Мы-то думали, что это у него нечто вроде любимой игрушки: мальчишка впервые столкнулся с потерей, время позднее, ему нужно прижать к себе что-нибудь мягкое. Он спал на полу, обнимая подушку деда, спал в изножье опустевшей кровати старика! На самом деле Сидни Браун не выпускал из рук орудие убийства. Есть ли лучший способ спрятать улику, чем прижать ее к сердцу у всех на виду?

Глава 37

«Дорогой мой Фокс!

Я пишу тебе эти строки, сидя на метафорическом чемодане: вещи собраны, и я готов отправляться в путь. Со всех взяли клятву хранить молчание; на мой взгляд, их слову вполне можно доверять. Слишком многие из них сгорают со стыда, вспоминая о совершенных ошибках, глупостях и даже преступлениях. Со временем жизнь воздаст по заслугам и правым, и виноватым. Сейчас у меня нет времени назвать по каждому участнику, как говорится, главу и стих, но нижеследующее, надеюсь, подстегнет твой интерес к более пространному письму, которое я отправлю, как только смогу.

Почти каждый в Маунт-Сигер доверился недостойному лицу или готовился перейти границу допустимого ради любви или из алчности. Неужели мы и в самом деле столь слабые создания, что сбить нас с пути истинного может соблазн в виде обходительного друга или обольстительной подруги – и мы пускаемся по стезе порока? Или же виновные говорят правду и на дурную дорожку их толкнула чистая случайность, а не злой умысел? Беспринципность – худшее из зол… Как бы то ни было, плачевное состояние больницы и церкви, сумка с наличными деньгами, предназначавшимися для выплаты жалованья, викарий, которого вызвали к умирающему, и главная сестра, для которой последней соломинкой стало очередное извещение о необходимости внесения платежа, создали «идеальный шторм» для преступления, которое я лично лицезрел, находясь в центре событий в связи с совершенно другим расследованием.

Дело о насильственной смерти старика пойдет своим чередом, согласно букве закона, и я не могу найти утешения в мысли, что значительную роль здесь сыграли обстоятельства, что мятежного юнца, толком не знавшего своего деда, использовали самым бессовестным и бесчеловечным образом, подтолкнув на непростительное деяние. Боюсь, он себе никогда не простит.

Что до остального, ты понимаешь – я не могу доверить подробности расследования бумаге, поэтому пусть твое любопытство не остынет до личной встречи. Ответственные за мой приезд в Новую Зеландию категорически дали мне понять, чтобы я не выезжал из Окленда. По их данным, в окрестностях Маунт-Сигер творится нечто гораздо более интересное, чем они пока вправе открыть. Должен признаться, отказ ответственных лиц дать хоть какую-то информацию наводит на мысль, что уровень важности событий куда выше, чем я предполагал, и сети приходится расставлять куда шире, чем мы рассчитывали.

Однако сейчас меня действительно вызвали в Окленд. Я отправлюсь пароходом до Веллингтона, где мне предстоят встречи в парламенте, чтобы я мог поделиться добытой информацией, а также в связи с иными делами, о которых я тебе, старина, даже не могу рассказать. Оттуда по железной дороге я через весь остров поеду в Окленд. Этого путешествия я даже жду: извилистый маршрут обещает сделать поездку незабываемой. Об этом я распространяться не стану, ибо всем причастным полагается считать: лондонский сыщик безвылазно сидел в Окленде с самого приезда. Вот я и еду в Окленд, будто моя нога никогда и не ступала на землю Маунт-Сигер. С моей стороны это прямо-таки выходка в духе шекспировского Пака.

Остаюсь навеки твой друг Аллейн.

П.С. Напомни мне написать тебе о санитаре, возящем каталку в одно холодное помещение. Я не вправе его называть, однако не сомневаюсь, что ты легко представишь себе жизнелюбивого старика, жилистого и сильного, способного осушить полбочки лимонного пива в любое время суток, но который после глотка спирта, добавленного в шанди, превращается сперва в болтливого дурачка, а потом в храпящего соню, облегчая тем самым древнейшую из плутовских афер – подмену тел».

* * *

Промокнув чернила с помощью пресс-папье, Аллейн аккуратно вложил листок в конверт. Адресовав письмо Фоксу, детектив отложил послание, жалея, что не может написать подробнее. Он знал, что верный компаньон по раскрытию преступлений заинтересуется решением Поусетта переметнуться к врагу, хотя изначально тот записывался в армию с не меньшим энтузиазмом, чем его товарищи. Фокс будет озадачен и вместе с тем заинтригован уверенностью Поусетта в том, что война – пустое занятие и страшное зло и для ее прекращения любые средства хороши. Фокс объявил бы себя неспособным разобраться в романтических хитросплетениях, но Аллейн остался бы благодарен своему конфиденту за сочувственное отношение к молодому Сидни Брауну. Несомненно, Фокс куда флегматичнее отнесся бы к преступлению юноши и необходимости сурового наказания, теперь уже неотвратимого, и Аллейн приветствовал бы эту флегму.

Он взял чистый лист, написал вверху: «Новая Зеландия», – поставил дату и начал: «Моя дорогая Трой!..»

Ему хотелось рассказать о подземных пещерах и светящихся личинках, о золотом рассвете два дня назад, когда уже казалось, что ночь никогда не кончится, о величественном сиянии горных пиков, бальзамом пролившемся на истерзанную душу. Ему хотелось написать о влюбленных парах, чья любовь показалась ему странной, чрезмерной и глупой, однако в душе сыщик знал, что любовь бывает всякой – и чрезмерной, и глупой, и много еще какой. Ему хотелось поведать об этом своей дорогой Трой.

Посидев, Аллейн отложил перо. Он напишет жене из Окленда.

От автора

Когда из нескольких глав и черновых набросков Н. Марш мне предложили сделать целый роман, я осталась польщена и обескуражена. Конечно, эта книга создавалась отнюдь не в одиночку: спасибо великодушным и благосклонно настроенным редакторам Дэвиду Брауну и Джорджи Котери и коллективу «Харпер-Коллинз» за горячую поддержку на протяжении всего процесса. Спасибо фонду «Найо Марш Эстейт», доверившему нам осуществление этого проекта через семьдесят с лишним лет после того, как он по каким-то причинам был заброшен. Огромная благодарность «Крайстчерч», особенно Маргарет Суит и Линн Холланд, которые возили меня по Новой Зеландии и показали реку и горы – уенуа, ауа, маунга – с целью погрузить в обстановку, в которой разворачивается сюжет. Спасибо Брюсу Хардингу за весьма полезное предложение перечитать рассказы Фрэнка Сарджсона и «Пистолет в моей руке» Гордона Слеттера, дабы уловить обороты и привычные фразы времен моего папы и его друзей по Риверсайдской академии. Я высоко ценю неизменную поддержку моего агента Стефани Кэбот, моей дорогой Шелли Сайлас и коллектива «Фан Паласес». Я очень благодарна Лорен Хендерсон и Ребекке Ченс за ценнейшие подсказки и информацию о ранних набросках романа. Я в долгу перед Маргарет Льюис как за биографию Найо Марш, так и за энтузиазм по поводу данного проекта. Ароха нуи друзьям и родственникам в «Фейсбуке», редакторам и архивистам, которые охотно отвечали на вопросы о природе, именах, те рео ^[16]маори, а также подсказывали выражения, которые на самом деле употребляли наши дедушки и бабушки (а не те, что застряли в детской памяти).

Мы решили использовать знаки долготы над гласными в словах языка маори, потому что, во-первых, так принято в Аотеароа (Новой Зеландии), а во-вторых, это даст не знающим языка маори понятие о произношении долгих гласных. Кстати, коль скоро речь зашла о произношении, «г» в слове Ngera (Нейра), как и в Ngaio (Найо), опускается.

Те, кто любят произведения Найо Марш и прочли эту книгу с волнением, – надеюсь, вы нашли в ней что-нибудь интересное.

Те, кто любят произведения Найо Марш и прочли эту книгу с удовольствием, – спасибо, вы облегчили мне задачу.

Те, кто никогда не читал Найо Марш, – надеюсь, после этой книги вам захочется прочесть остальные. Вас ожидают приятнейшие открытия.

И напоследок искренняя признательность роскошной розе, кавалерственной даме Найо Марш, от скромного садового мака, вашей покорной слуги.

Об авторах

Кавалерственная дама Найо Марш родилась в Новой Зеландии в 1895 году. Наряду с Агатой Кристи, Марджери Аллингем и Дороти Сэйерс Н. Марш заслуженно признана королевой детектива. Наибольшую известность получили 32 детективных романа о сыщике Родерике Аллейне, увидевшие свет с 1934 по 1982 год, когда писательница скончалась. В 1949 году в один день был опубликован миллион экземпляров ее книг («Миллион Марш»); это достижение писательница делит с Бернардом Шоу, Гербертом Уэллсом и Агатой Кристи. Действие многих книг Н. Марш происходит в театрах, что отражает истинную страсть писательницы: как актриса и продюсер Н. Марш почти в одиночку возродила интерес новозеландской публики к театру. За эту деятельность писательница получила свой, как она выражалась, «дамский» титул в 1966 году.

Стелла Даффи – признанный автор романов и пьес, дважды лауреат престижной премии ассоциации авторов детективов «Кинжал» за короткие рассказы, дважды писательница года по версии «Стоунволл» и обладательница литературной премии 2017 года «Дива» за вклад в беллетристику. Уроженка Лондона, проведшая детство в Новой Зеландии, Стелла Даффи является автором 16 романов и содиректором компании «Фан Паласес». Награждена орденом Британской империи за заслуги перед искусством в 2016 году. Адрес ее веб-сайта – stelladuffy.wordpress.com.

Примечания

1

Третье сентября 1939 г. – в южном полушарии весна.

(обратно)

2

Помми – ироническое прозвище англичан в Новой Зеландии и Австралии.

(обратно)

3

Шекспир У. Гамлет. Пер. Н. Полевого.

(обратно)

4

Шекспир У. Зимняя сказка. Пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

5

Отсылка к фразе «опоясать Землю за сорок минут» из пьесы У. Шекспира «Сон в летнюю ночь».

(обратно)

6

Персонажи пьесы У. Шекспира «Сон в летнюю ночь» – миниатюрная брюнетка и статная блондинка.

(обратно)

7

Переделанная цитата из пьесы «Как важно быть серьезным» О. Уайльда в переводе И. Кашкина: «Потерю одного родственника еще можно списать на небрежность».

(обратно)

8

То есть комедия превращается в драму (аллюзия на одноименные пьесы У. Шекспира)

(обратно)

9

Известная новозеландская летчица.

(обратно)

10

Персонажи комедии У. Шекспира «Сон в летнюю ночь». – Примеч. пер.

(обратно)

11

Японцы (искаж. англ.).

(обратно)

12

Шекспир У. Юлий Цезарь.

(обратно)

13

Шекспир У. Юлий Цезарь.

(обратно)

14

Перекур, перерыв.

(обратно)

15

Новозеландское песочное печенье с имбирной глазурью.

(обратно)

16

Новозеландское песочное печенье с имбирной глазурью.

(обратно)

Флибуста

Тайна старого морга (fb2)

Найо Марш, Стелла Даффи Тайна старого морга

* * *

Действующие лица

Глава 1

Глава 2

* * *

Глава 3

* * *

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

* * *

Глава 32

* * *

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

* * *

От автора

Об авторах

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

Оглавление

Найо Марш, Стелла Даффи
Тайна старого морга