На вилле (fb2)

- На вилле (пер. Виктор Анатольевич Вебер) 824K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сомерсет Уильям Моэм

Сомерсет Моэм
На вилле

W. Somerset Maugham

UP AT THE VILLA

Печатается с разрешения наследников автора при содействии литературных агентств United Agents и The Van Lear Agency LLC.

Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат издательству AST Publishers.

Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

***

Сомерсет Моэм (1874 – 1965) – один из самых популярных английских писателей ХХ века, совмещавший литературный труд с миссией тайного агента. За 92 года жизни он создал 78 произведений, самые известные из которых – «Театр», «Бремя стратсей человеческих», «Узорный покров» – не раз экранизировались. Проза Моэма, восхищавшая его современников своей глубинной правдой и знанием человеческой натуры, не утратила актуальности и в наши дни.

Глава 1

Вилла стояла на вершине холма. С террасы перед фасадом открывался великолепный вид на Флоренцию. За домом находился старый сад, с редкими цветочными клумбами, но красивыми деревьями, аккуратно подстриженными зелеными изгородями, дорожками и искусственным гротом, где серебристо журчала вода, вытекая из рога изобилия. Обедневшие потомки флорентийского дворянина, построившего эту виллу в шестнадцатом веке, продали ее одной английской чете, а уж они предложили Мэри Пэнтон какое-то время погостить здесь. Хотя комнаты были просторными и с высокими потолками, размерами дом не поражал, поэтому Мэри вполне хватало трех слуг, которых ей оставили новые владельцы. Старинная мебель создавала особый уют, и пусть центральное отопление отсутствовало (приехала Мэри в конце марта, когда еще было ужасно холодно), Леонарды, владельцы виллы, оборудовали ее теплыми ванными комнатами, так что холод она пережила. Теперь же шел июнь, и Мэри, если никуда не уезжала, проводила большую часть дня на террасе, любуясь куполами и башнями Флоренции, или в саду за домом.

Первые несколько недель пребывания на вилле она уделила много времени достопримечательностям города. Не одно утро провела в галерее Уффици и во дворце Барджелло, заходила в церкви, бродила по старым улицам, но теперь редко бывала во Флоренции, разве что встречалась с друзьями за ленчем или обедом. Ей вполне хватало прогулок по саду и чтения книг, а если уж хотелось куда-то выбраться, она садилась в «фиат» и ездила по окрестностям города. И что могло быть лучше утонченной красоты тосканской природы? Когда цвели фруктовые деревья, когда тополя одевались в листву и их свежая зелень яркими пятнами бросалась в глаза среди сероватых оливковых деревьев, на душе становилось так легко, хотя она уже начинала думать, что хорошее настроение ушло от нее навсегда. После трагической смерти мужа, годом раньше, и тревожных месяцев, когда ей приходилось поддерживать постоянный контакт с адвокатами, собиравшими воедино все, что еще оставалось от его растранжиренного состояния, она с радостью приняла предложение Леонардов поехать в этот величественный старинный дом, чтобы успокоить нервы и обдумать, как жить дальше. После восьми лет экстравагантной жизни и неудачного замужества выяснилось, что ей – тридцать, у нее прекрасные жемчуга и достаточно большой ежегодный доход, обеспечивающий, при строгой экономии, безбедное существование. Поначалу все выглядело куда как хуже, когда адвокаты, с мрачными лицами, заявили ей, что после выплаты всех долгов у нее, возможно, ничего не останется. Теперь же, проведя два с половиной месяца на этой флорентийской вилле, она чувствовала, что ее не сильно бы обеспокоила и такая перспектива. Когда она покидала Англию, адвокат, старый человек и давний друг, отечески похлопал ее по руке.

– Сейчас тебе не о чем волноваться, дорогая моя, разве что о том, как поправить здоровье и набраться сил. О внешности не говорю, тут ничего не изменилось. Ты молода, красива, и я не сомневаюсь, что ты вновь выйдешь замуж. Только в следующий раз не выходи по любви. Это ошибка. Теперь тебе нужны положение в обществе и верный спутник жизни.

Она рассмеялась. Один раз сильно обожглась и более не собиралась идти на такой риск – связывать себя брачными узами. Но, как это ни странно, обдумывала именно тот вариант, который предлагал проницательный старик-адвокат. И так уж вышло, что решение ей предстояло принять в этот день. Эдгар Свифт уже ехал на виллу. Он позвонил четвертью часа раньше, чтобы сказать, что его неожиданно вызвали в Канны на встречу с лордом Сифейром и он незамедлительно отправляется туда, но до этой встречи ему необходимо увидеться с ней. Лорд Сифейр занимал пост министра по делам Индии, и этот внезапный вызов мог означать только одно – Эдгару собирались предложить тот самый важный пост, который он и рассчитывал получить. Сэр Эдгар Свифт, рыцарь-командор ордена «Звезда Индии»^[1], работал в Гражданской службе Индии, как и его отец, и сделал блестящую карьеру. Пять лет он был губернатором Северо-Западных провинций и в период смуты проявил себя с самой лучшей стороны. Когда он покидал эту должность, все сходились в том, что более компетентного человека в Индии нет. Он показал себя блестящим администратором, решительным, но тактичным, а если и ему приходилось употребить власть, он всегда знал чувство меры и проявлял великодушие. Как индусы, так и мусульмане доверяли ему и любили его. Мэри знала сэра Свифта всю жизнь. Когда умер ее отец, еще молодым, и она с матерью вернулись в Англию, Эдгар Свифт, приезжая на родину в отпуск, обязательно проводил с ними достаточно много времени. Ребенком возил Мэри в цирк, девушкой-подростком – в кино и в театры, каждый год присылал ей подарки на день рождения и на Рождество. Когда Мэри исполнилось девятнадцать, мать сказала ей:

– На твоем месте, дорогая, я бы не виделась так часто с Эдгаром. Не знаю, заметила ли ты, но он в тебя влюблен.

Мэри рассмеялась.

– Он же старик.

– Ему сорок три, – сухо ответила мать.

Но он подарил ей изумительные индийские изумруды, когда двумя годами позже она вышла замуж за Мэттью Пэнтона, а узнав, что в семейной жизни она несчастна, проявил максимум сочувствия. Отслужив пять лет губернатором, он вернулся в Лондон. Когда ему сказали, что она во Флоренции, тут же примчался, чтобы повидаться с ней. Но остался, проводя здесь неделю за неделей, и причина, конечно же, не укрылась от Мэри: он выжидал удобного момента, чтобы сделать ей предложение. Как долго он любил ее? Оглядываясь назад, Мэри решила, что с пятнадцати лет, когда он приехал в очередной отпуск и обнаружил, что она уже не ребенок, а юная девушка. Такая верность, безусловно, подкупала. Но, разумеется, разница в возрасте никуда не делась, оставалась неизменной и между девятнадцатилетней девушкой и сорокатрехлетним мужчиной, и между тридцатилетней женщиной и мужчиной пятидесяти четырех лет. За эти годы он многого добился. И казалась абсурдной даже мысль о том, что государство откажется от услуг такого высококлассного специалиста. Конечно же, его вызывали для того, чтобы предложить еще более важный, в сравнении с прежним, пост. Мать Мэри уже умерла, никаких других родственников у нее не было, и она не могла назвать ни одного человека, к которому она питала такие теплые чувства, как к Эдгару.

– Как же мне хочется с этим определиться, – вздохнула она.

До его приезда оставалось совсем ничего. Она задалась вопросом, а не принять ли его в гостиной виллы, упомянутой во всех путеводителях благодаря фрескам, выполненным молодым Гирландайо^[2], обставленной мебелью эпохи Ренессанса и с великолепной люстрой. Но Мэри смущала официальная роскошь комнаты, которая могла придать встрече ненужный оттенок торжественности, вот она и решила подождать его на террасе. Ближе к вечеру ей очень нравилось сидеть там, наслаждаясь видом, который не мог надоесть. Этот выбор представлялся ей более естественным. Если уж он действительно собирался сделать ей предложение, свежий воздух, чашка чая, пшеничная лепешка, от которой она откусывала бы маленькие кусочки, упростили бы ситуацию для них обоих. И романтическая обстановка оказывалась отнюдь не лишней. Апельсиновые деревья в кадках, мраморные вазы с цветами, каменная балюстрада по периметру террасы с тронутыми временем статуями барочных святых в каждом углу.

Мэри прилегла на плетеный шезлонг и попросила Нину, служанку, принести чай. Другой шезлонг дожидался Эдгара. Над головой синело чистое, без единого облачка, небо, и город внизу купался в теплом, ярком сиянии второй половины июньского дня. Она услышала шум подъезжающего автомобиля. Мгновением позже Сиро, дворецкий Леонардов и муж Нины, объявил о прибытии Эдгара. Высокий, подтянутый, в прекрасно сшитом синем костюме и черной фетровой шляпе, он выглядел одновременно и спортсменом, и аристократом. Даже если бы Мэри не знала его так хорошо, то сразу бы поняла, что он хорошо играет в теннис, отлично ездит на лошади и отменный охотник. Шляпу он тут же снял, открыв густые черные вьющиеся волосы, едва тронутые сединой. Его лицо сильно загорело под солнцем Индии. Волевой подбородок, прямой нос, карие глаза под густыми бровями, глубоко посаженные, наблюдательные. Пятьдесят четыре? Выглядел он максимум на сорок пять. Красивый мужчина в расцвете сил. Держался с достоинством, но без самодовольства. Присущая ему уверенность в себе располагала. Никакие сложности не могли поставить его в тупик, он сумел бы найти выход из любого положения. Вот и сейчас не стал тратить время на пустопорожние разговоры.

– Сифейр позвонил мне этим утром и предложил пост губернатора Бенгалии. Они пришли к выводу, что в сложившихся обстоятельствах нецелесообразно назначать человека из Англии, которому потребуется время на ознакомление с местными условиями, прежде чем он сможет начать что-то делать. Вот и решили выбирать из тех, кто эти условия уже знает.

– Разумеется, ты согласился.

– Разумеется. Именно эту работу я хотел получить больше всего.

– Я так рада.

– Но есть необходимость многое обсудить, поэтому этим вечером я еду в Милан, а оттуда самолетом полечу в Канны. Я уезжаю на два-три дня, жаль, конечно, но Сифейр настаивает на нашей немедленной встрече.

– Это естественно.

Его, пожалуй, излишне тонкие губы разошлись в приятной улыбке, глаза весело блеснули.

– Знаешь, дорогая моя, я собираюсь занять очень важный пост. Если мне удастся успешно справиться с этой работой, что ж, будет чем гордиться.

– Я уверена, что ты добьешься успеха.

– Конечно, такая должность – воз работы и огромная ответственность. Но мне это нравится. Разумеется, есть и компенсации. Губернатор Бенгалии живет в роскоши, и, должен тебе сказать, меня это не смущает. И дом у него прекрасный, почти что дворец. Мне придется часто принимать гостей.

Она видела, к чему все идет, но смотрела на него, сочувственно улыбаясь, как будто ничего не понимала. Сердце, однако, учащенно забилось от радостного волнения.

– Разумеется, у человека, занимающего такую должность, должна быть жена. Холостяку просто не справиться.

Ее глаза светились искренностью, когда она на это ответила:

– Я уверена, что многие женщины с радостью согласятся разделить с тобой все это великолепие.

– Я прожил в Индии почти тридцать лет и, должен отметить, подозревал, что услышу от тебя что-то такое. К сожалению, дело в том, что есть только одна женщина, которой я мечтаю сделать такое предложение.

Приехали. Ответить ей «да» или «нет»? Господи, как же это трудно, принять решение. Он всмотрелся в нее, чуть изогнув бровь.

– Я делюсь с тобой чем-то таким, чего ты не знаешь, говоря, что влюблен в тебя с тех пор, когда ты была еще ребенком с кудряшками?

Что можно на это ответить? Только звонко рассмеяться.

– Ох, Эдгар, какая чепуха.

– Ты – самое прекрасное создание, которое мне довелось видеть в жизни, и самое желанное. Разумеется, я знал, что у меня нет ни единого шанса. Я на двадцать пять лет старше тебя. Того же возраста, что и твой отец. И почему-то у меня сложилось ощущение, что девушкой ты воспринимала меня, как забавного старого чудака.

– Никогда! – воскликнула Мэри, но не так чтобы совсем уж правдиво.

– В любом случае, влюбилась ты, что естественно, в молодого человека своего поколения. И прошу тебя поверить моим словам. Когда ты написала мне, что собираешься замуж, я лишь надеялся, что ты будешь счастлива.

– Возможно, Мэтти и я поженились слишком молодыми.

– С тех пор утекло много воды, вот я и думаю, а может, теперь наша разница в возрасте не покажется тебе столь важной, как раньше.

Она не знала, что ответить на столь трудный вопрос, и подумала, что лучше промолчать, предоставляя ему возможность продолжить.

– Я всегда следил за тем, чтобы держать себя в форме, Мэри. Я не чувствую своих лет. Но беда в том, что время не властно над тобой, с годами ты становишься только прекраснее.

Она улыбнулась.

– Возможно ли, что ты немного нервничаешь, Эдгар? Такого я от тебя не ожидала. От тебя, мужчины, выкованного из железа.

– Ты – маленькое чудовище. Но ты права, я нервничаю. Что же касается выкованного из железа мужчины, то лучше тебя никто не знает, что в твоих руках я превращаюсь в комок воска.

– Я права, думая, что ты делаешь мне предложение?

– Совершенно права. Ты шокирована или удивлена?

– Определенно не шокирована. Ты знаешь, Эдгар, я всегда питала к тебе самые теплые чувства. Я думаю, ты – самый замечательный мужчина, которого мне довелось знать. Я крайне польщена тем, что ты хочешь жениться на мне.

– Так ты выйдешь за меня?

В сердце вдруг возникла смутная тревога. Определенно он очень красив. И это так здорово – стать женой губернатора Бенгалии, жить во дворце, принимать гостей, знать, что любой твой каприз тут же будет исполнен.

– Ты говоришь, что уезжаешь на два-три дня?

– Максимум на три. Сифейр должен вернуться в Лондон.

– Ты подождешь ответа до своего возвращения?

– Разумеется. В сложившихся обстоятельствах это разумно. Я уверен, будет гораздо лучше, если ты хорошенько все обдумаешь, и мне совершенно понятно – будь ответ «нет», думать тебе было бы не о чем.

– Это правда, – она улыбнулась.

– Тогда давай на этом и закончим. Боюсь, мне нужно идти, если я не хочу опоздать на поезд.

Она проводила его до такси.

– Между прочим, ты сказал принцессе, что не сможешь приехать?

Этим вечером они собирались пойти на обед к принцессе Сан-Фердинандо.

– Да, я позвонил ей и сказал, что вынужден на несколько дней уехать из Флоренции.

– Ты объяснил ей причину?

– Ты же знаешь эту старую тираншу. – Эдгар виновато улыбнулся. – Она принялась отчитывать меня за то, что я подвел ее в самый последний момент, поэтому мне пришлось во всем признаваться.

– Она найдет кого-нибудь, чтобы занять твое место, – небрежно ответила Мэри.

– Надеюсь, ты возьмешь с собой Сиро, раз уж я не смогу заехать за тобой.

– Не могу. Я уже сказала Сиро и Нине, что вечером они свободны.

– Я думаю, это крайне небезопасно, ехать одной по пустынным дорогам глубокой ночью. Но ты выполняешь данное мне обещание, так?

– Какое обещание? Ах да, револьвер. Я думаю, это совершенно нелепо. Дороги Тосканы столь же безопасны, что и дороги Англии, но, если тебе будет от этого спокойнее, сегодня вечером я возьму его с собой.

Зная, как Мэри любит ездить в одиночестве по сельским дорогам, и, как положено англичанину, пребывая в полной уверенности, что иностранцы, в большинстве своем, очень и очень опасные люди, Эдгар настоял на том, что одолжит ей револьвер, и заставил пообещать, что она всегда будет брать его с собой, за исключением поездок во Флоренцию.

– В стране полным-полно голодающих рабочих и беженцев, у которых в кармане нет и гроша. У меня не будет ни минуты покоя, если я не буду знать, что в случае необходимости ты сможешь себя защитить.

Дворецкий уже стоял у такси, чтобы открыть дверцу. Эдгар достал из кармана купюру в пятьдесят лир, отдал ему.

– Послушайте, Сиро, я уезжаю на несколько дней. Поэтому сегодня вечером не смогу сопровождать синьору. Убедитесь, что она взяла с собой револьвер, когда уедет этим вечером. Она пообещала мне, что возьмет.

– Будет исполнено, синьор, – кивнул дворецкий.

Глава 2

Мэри красилась. Нина стояла у нее за спиной, с интересом наблюдая, иногда предлагая ненавязчивый совет. Нина проработала у Леонардов достаточно долго, чтобы сносно говорить на английском, а Мэри за месяцы, проведенные на вилле, в какой-то степени овладела итальянским, поэтому языкового барьера у них не существовало.

– Думаешь, румян добавлять не надо, Нина? – спросила Мэри.

– С таким прекрасным цветом лица, как у синьоры, я не понимаю, почему ей вообще хочется пользоваться румянами.

– Другие женщины придут нарумяненными, и если я не воспользуюсь ими, то буду выглядеть как смерть.

Она надела красивое платье, драгоценности, в которых решила пойти на этот обед, наконец, крошечную, совершенно нелепую, но очень модную шляпку. Такая уж это была вечеринка. Принцесса пригласила гостей в новый ресторан на берегу Арно, где вроде бы вкусно кормили, а гости, сидя на открытой веранде, могли насладиться благоухающей цветочными ароматами, теплой июньской ночью и полюбоваться, после восхода луны, старинными домами на другом берегу реки. К тому же принцесса открыла певца, голос которого полагала необыкновенным, и хотела, чтобы гости его послушали.

Мэри взяла сумочку.

– Теперь я готова.

– Синьора забыла револьвер.

Он лежал на туалетном столике.

Мэри рассмеялась:

– Ты могла бы и промолчать, именно это я и собиралась сделать. Какая мне от него польза? Я никогда не стреляла из револьвера и боюсь его до смерти. У меня нет лицензии, и если его найдут, у меня возникнут серьезные неприятности.

– Синьора обещала синьору, что возьмет его.

– Синьор – старый дурак.

– Все мужчины – дураки, когда влюблены, – нравоучительно указала Нина.

Мэри отвернулась. Вот в это ей сейчас влезать как раз и не хотелось. Итальянские слуги восхитительны, верные и трудолюбивые, но не следовало тешить себя надеждой, что они не в курсе всех твоих дел, и Мэри понимала, что Нина готова обсудить с ней этот вопрос максимально откровенно и до мельчайших подробностей. Она открыла сумочку.

– Хорошо. Положи сюда эту отвратительную штуковину.

Сиро задним ходом подогнал автомобиль с откидным верхом к лестнице. Нина купила его, как только приехала на виллу, и собиралась продать, выручив хоть какие-то деньги, при отъезде из Италии. Она села за руль, медленно поехала по узкой подъездной дорожке, миновала железные ворота и по серпантину сельской дороги добралась до шоссе, которое вело во Флоренцию. Включила свет, чтобы посмотреть, который час, убедилась, что времени у нее предостаточно, и неторопливо покатила дальше. Если по-честному, то ехать ей не хотелось. Она предпочла бы пообедать в одиночестве, на террасе виллы. Поела бы еще при дневном свете, а после обеда сидела, пока ее не окутал бы бархат ночи. Мэри чувствовала, что такое наслаждение не могло ей приесться. В эти моменты она ощущала удивительную умиротворенность, не полное отсутствие мыслей и желаний, в чем было что-то летаргическое, но умиротворенность активную, восторженную, когда все чувства обострены, а мозг на пике активности. Может, такая реакция обусловливалась тосканским воздухом, но любые физические ощущения несли в себе что-то возвышенное. Примерно так же действовала на нее и музыка Моцарта, такая мелодичная и веселая, с глубинными нотками меланхолии, наполнявшая такой удовлетворенностью, что плоть больше не могла удерживать душу. На несколько божественных минут человек исторгал из себя вульгарность и суету жизни и восхищался ее совершенной красотой.

– Какая же я дура, – воскликнула Мэри. – Мне следовало отказаться от обеда, как только позвонил Эдгар.

Но, разумеется, так поступить она не могла. И тем не менее с радостью провела бы этот вечер одна, чтобы хорошенько все обдумать. Хотя намерения Эдгара давно не составляли для нее тайны, до этого дня у нее не было уверенности, что он все-таки решится их озвучить, а пока он не облек мысли в слова, она не считала необходимым принимать решение по своему ответу. Могла тянуть с этим до того самого момента, как услышала бы вопрос. Что ж, вопрос прозвучал, а она пребывала в той же нерешительности, что и прежде. Но тут она въехала в город, где множество людей шли по мостовой, то и дело встречались мотоциклисты, вот ей и пришлось полностью сосредоточиться на дороге.

Добравшись до ресторана, Мэри обнаружила, что приехала последней. Принцесса Сан-Фердинандо, американка по рождению, пожилая женщина с седыми, завитыми волосами и властными манерами, прожила в Италии сорок лет, не испытывая ни малейшего желания вернуться на родину. Ее муж, римский принц, уже двадцать пять лет, как умер, а оба сына служили в итальянской армии. Богатством она похвалиться не могла, зато славилась острым язычком и широтой характера. Красавицей никогда не была, и теперь, стройная, с красивыми глазами и решительным лицом, выглядела, вероятно, даже лучше, чем в молодости. Ходили слухи, что она частенько изменяла принцу, но это нисколько не отразилось на ее высоком положении в обществе. Она знала всех, кого хотела знать, и все почитали за честь знать ее. В этот вечер за столом сидела путешествующая пара из Англии, полковник Трейл и леди Грейс, россыпь итальянцев и молодой англичанин Роули Флинт. За время пребывания во Флоренции Мэри видела его не раз и не два. Он всячески оказывал ей знаки внимания.

– Сразу скажу, что я всего лишь замена, – улыбнулся он, пожимая Мэри руку.

– Он меня просто спас, – вмешалась принцесса. – Я обратилась к нему после того, как сэр Эдгар позвонил и сказал, что должен ехать в Канны, и он отказался от другого приглашения, чтобы приехать ко мне.

– Вы прекрасно знаете, принцесса, чтобы приехать к вам, я отказался бы от любого приглашения.

Принцесса сухо улыбнулась.

– Полагаю, мне следует уточнить, что мое приглашение он принял, лишь выяснив, кто еще будет сидеть за столом.

– Я польщена, что он счел нас достойной компанией, – ответила Мэри.

Принцесса одарила Роули одним из своих спокойно-улыбчивых взглядов, сочетавших снисходительность старой распутницы, которая и не забыла свое шальное прошлое, и не раскаялась в нем, и практичность женщины, знающей этот мир как свои пять пальцев и пришедшей к выводу, что все мы, какие есть, не лучше, но и не хуже.

– Ты – ужасный плут, Роули, и недостаточно красив для того, чтобы тебе это прощать, но мы тебя любим.

И правда, внешностью Роули гордиться не мог. Нет, к фигуре особых претензий не возникало, но при росте не выше среднего, в одежде он выглядел очень уж плотным и коренастым. Ни одна черта его лица не тянула на идеал: зубы белые, но неровные, цвет кожи свежий, но сама кожа в следах от угрей, волосы густые, неопределенного цвета, нечто среднее между светлыми и темными, глаза достаточно большие, но бледно-синие, которые обычно описывались как серые. Сразу чувствовалось, что погулять он любит, и люди, которым он не нравился, называли его пройдохой. Всеми, даже его друзьями, признавалось, что доверять ему нельзя. Подтверждением тому служила вся его взрослая жизнь. Чуть старше двадцати лет он убежал и женился на девушке, обрученной с другим. Три года спустя стал участником двойного бракоразводного процесса и таки женился, но не на женщине, которая развелась из-за него, а на другой, и бросил ее через два или три года. Сейчас ему только-только перевалило за тридцать. Короче, это был молодой человек с подмоченной репутацией, которую полностью заслуживал. Никто не мог сказать о нем ничего положительного, и полковник Трейл, путешествующий англичанин, высокий, худощавый, много повидавший, с вытянутым, красным лицом, щеточкой седых усов и глуповатым видом, задавался вопросом, почему принцесса усадила их за один стол с такой швалью.

– Я о том, что он не из тех мужчин, – сказал бы он, если б было кому, – с какими приличную женщину просят сесть за один стол.

И порадовался, после того как они заняли свои места, что его жена, пусть ее и посадили рядом с Роули Флинтом, реагировала на слова молодого человека, обращенные к ней, с холодным неодобрением. Но худшее состояло в том, этот парень был не просто пройдохой, но еще и кузеном его жены, происходил из более чем достойной семьи и имел очень неплохой годовой доход. Наверное, в этом и крылась причина столь неподобающего поведения Роули: ему не приходилось зарабатывать на жизнь. Да, конечно, в любой семье не без урода, но полковник не понимал, что находили в нем женщины. Наверное, и не мог понять, этот простой, честный англичанин, тогда как объяснение лежало на поверхности: чем обладал Роули Флинт, так это сексапильностью, а тот факт, что в отношениях с женщинами он ненадежен и неразборчив, только добавлял ему неотразимости. И с каким бы предубеждением ни относилась к нему женщина, стоило ей побыть в его компании полчаса, как сердце ее начинало таять, и скоро она уже говорила себе, что не верит и половине всех этих сплетен, которые распускались о нем. Но, если бы ее спросили, а что такого она в нем увидела, она бы не знала, что ответить. Действительно, ведь не красавчик, внешность невыразительная, выглядел механиком в гараже, и дорогую одежду носил, как комбинезон, словно плевать хотел, что о нем подумают. Ни к чему не выказывая серьезного отношения, даже к ухаживаниям, ясно давал понять, что от женщины ему нужно только одно, и вот это полное отсутствие в нем романтичности просто оскорбляло. Но было в нем и нечто такое, что вышибало почву из-под ног, какая-то мягкость, скрытая за грубоватыми манерами, какое-то вызывающее трепет сердечное тепло, проступающее сквозь насмешливость, интуитивное понимание того, что женщина – отличное от мужчины существо, и вот это льстило. Влекли и чувственность его губ, и ласка серых глаз. Старая принцесса высказалась на сей предмет с присущей ей резкостью.

– Разумеется, он – поганец, нет в нем ничего положительного, но, будь я на тридцать лет моложе и попроси он меня убежать с ним, я бы не колебалась ни секунды, даже зная, что он бросит меня через неделю и погубит всю мою оставшуюся жизнь.

Принцессе нравилось, чтобы за столом шел общий разговор, поэтому, едва все расселись, она обратилась к Мэри:

– Я очень сожалею, что сэр Эдгар не смог сегодня прийти.

– Он тоже сожалел. Но ему пришлось срочно уехать в Канны.

Принцесса сочла необходимым ввести всех в курс дела.

– Это большой секрет, вы никому не должны об этом говорить, но его только что назначили губернатором Бенгалии.

– Как здорово! – воскликнул полковник. – Чертовски хорошая должность!

– Для него это стало сюрпризом? – спросила принцесса.

– Он знал, что рассматривается в числе кандидатов, – ответила Мэри.

– Он – совершенно правильный выбор. В этом нет никаких сомнений, – продолжил полковник. – Если он справится с этой работой, меня не удивит, если потом он станет вице-королем Индии.

– Не могу представить себе лучшего вице-короля, – согласилась принцесса.

– Почему бы вам не выйти за него замуж? – улыбнулась Мэри.

– Как, он не женат? – спросила леди Грейс.

– Нет. – Принцесса сердито глянула на Мэри. – Не буду скрывать от вас, он отчаянно флиртовал со мной все шесть недель его пребывания во Флоренции.

Роули хохотнул и из-под длинных ресниц искоса посмотрел на Мэри.

– Так вы решили выйти за него замуж, принцесса? – спросил он. – Потому что, если решили, не думаю, что у него есть хоть малейший шанс ускользнуть.

– Я думаю, вы составили бы прекрасную пару, – вставила Мэри.

Она прекрасно понимала, что принцесса и Роули вызывают ее на откровенность, но не собиралась ничем с ними делиться. Эдгар Свифт более чем ясно дал понять, как своим, так и ее друзьям во Флоренции, что влюблен в нее, и принцесса не раз и не два пыталась выяснить у нее, перешел ли он от слов к делу.

– Я не знаю, понравится ли вам климат Калькутты, – подала голос леди Грейс, которая все воспринимала на полном серьезе.

– Ох, я достигла того возраста, когда предпочитаю только мимолетные романы, – ответила принцесса. – Вы понимаете, времени мне осталось немного. Вот почему я так нежно отношусь к Роули. Его намерения всегда бесчестные.

Полковник хмуро уставился на свою рыбу, и совершенно напрасно, потому что ее доставили из Виареджио тем же вечером, а его жена сухо улыбнулась.

В ресторане играл маленький оркестр. Музыканты в неаполитанских костюмах играли неаполитанские мелодии.

– Я думаю, нам пора послушать певца, – в какой-то момент решила принцесса. – Он вас просто потрясет. У него действительно изумительный голос, такой итальянский и столько эмоций! Гарольд Эткинсон серьезно думает о том, чтобы готовить из него оперного певца. – Она подозвала метрдотеля: – Попросите того мужчину спеть песню, которую он пел тем вечером, когда я была здесь.

– Очень сожалею, ваше высочество, но сегодня его нет. Он болен.

– Какая жалость! Я так хотела, чтобы мои друзья послушали его. Ради этого пригласила их пообедать здесь.

– Он прислал замену, но этот человек только играет на скрипке. Я скажу ему, чтобы сыграл.

– Если я чего-то и не терплю, так это скрипку, – фыркнула принцесса. – Никогда не пойму, с чего может возникнуть охота слушать, как кто-то скребет волосами с конского хвоста по внутренностям дохлой кошки.

Метрдотель мог свободно говорить на полудюжине европейских языков, но тут ничего не понял. Решил, что своим монологом принцесса одобрила его предложение, и пошел к скрипачу, который поднялся со стула и выступил вперед. Темноволосый, стройный молодой человек с огромными голодными глазами и печальным лицом. Гротескный неаполитанский костюм придавал ему романтический вид, но чувствовалось, что во рту давно не было и маковой росинки. Даже щеки глубоко завалились. Он что-то сыграл.

– Мой бедный Джованни, он же ужасен, – прокомментировала принцесса.

На этот раз метрдотель ее понял.

– Да, играет он не очень хорошо, принцесса. Я сожалею. Не знал. Но певец будет уже завтра.

Оркестр вновь заиграл что-то неаполитанское, и под прикрытием музыки Роули обратился к Мэри:

– Вы сегодня ослепительно красивы.

– Благодарю.

Его глаза блеснули.

– Знаете, что мне в вас, среди прочего, особенно нравится? В отличие от некоторых женщин вы не притворяетесь, будто не знаете этого, если вам говорят, что вы красивы. Для вас фраза эта совершенно естественна, словно вам сказали, что у вас на руке пять пальцев.

– Пока я не вышла замуж, внешность служила мне единственным средством существования. После смерти моего отца нам с матерью пришлось жить только на ее пенсию. И если я стала получать роли, как только окончила Драматическую школу, то лишь благодаря внешности.

– Я уже думал, что вы могли бы заработать состояние, снимаясь в кино.

Мэри рассмеялась:

– К сожалению, у меня нет никакого таланта. Ничего, кроме внешности. Возможно, со временем я бы научилась играть, но вышла замуж и покинула сцену.

Легкая тень, казалось, упала на ее лицо, когда она вдруг заглянула в свое прошлое. Роули смотрел на идеальный профиль Мэри. Действительно, прекрасное лицо. Не только безупречные черты, но и потрясающий цвет кожи.

– Вы – коричнево-золотая девушка, так? – улыбнулся он.

Говорил он про волосы цвета темного золота, большие карие глаза и золотистую кожу. Это сочетание маскировало холодность, которую могли придать ей правильные черты лица, оно становилось нежным и ярким, притягивая взгляды.

– Я думаю, вы – самая прекрасная женщина, которую мне доводилось увидеть.

– И скольким женщинам вы это говорили?

– Многим. Но сейчас я говорю чистую правду.

Мэри рассмеялась:

– Пусть так, но давайте на этом остановимся.

– Почему? Это тема, которую я нахожу невероятно интересной.

– Я слышу от людей, что прекрасна, с шестнадцати лет, поэтому мне это приелось. Это ценное качество, и я не такая дура, чтобы не понимать его плюсов. Но есть и минусы.

– Вы – очень здравомыслящая девушка.

– Вот этот ваш комплимент мне льстит.

– Я не пытался польстить вам.

– Неужели? Вроде бы с таким началом разговора мне приходилось сталкиваться довольно часто. Дать простушке шляпку, а красотке – книгу. Идея в этом?

Он нисколько не смутился.

– Что-то вы сегодня очень уж язвительны.

– Сожалею, если у вас создалось такое впечатление. Я лишь хотела сразу показать, что ничего из этого не выйдет.

– Разве вы не знаете, что я отчаянно влюблен в вас?

– Отчаянно, пожалуй, не самое подходящее слово. В последние несколько недель вы достаточно ясно давали понять, что с радостью закрутили бы со мной небольшой роман. Вдова, красивая и свободная, в таком месте, как Флоренция… это в вашем стиле.

– Разве можно меня в этом винить? Мысли о любви – что может быть естественнее для молодого человека весной или в начале лета?

Мэри не могла не улыбнуться: его искренность подкупала и обезоруживала.

– Я вас и не виню. Только со мной вы ошиблись адресом, и мне неприятно осознавать, что вы напрасно тратите время.

– Какая вы заботливая. Но дело в том, что времени этого у меня хоть отбавляй.

– С шестнадцати лет за мной постоянно ухаживали мужчины. Молодые и старые, уроды и красавцы, все они, похоже, думали, что у меня только одно предназначение – утолить их похоть.

– Вы когда-нибудь влюблялись?

– Да, один раз.

– В кого?

– В моего мужа. Поэтому я и вышла за него.

В возникшей паузе принцесса обратилась к Мэри с каким-то вопросом, и разговор вновь стал общим.

Глава 3

Обедали они долго, и только в начале двенадцатого принцесса попросила принести счет. Когда стало очевидно, что они уходят, скрипач, который сыграл им, подошел с тарелкой. На ней лежали несколько монет, которые положили на нее обедавшие за другими столиками, и три-четыре мелкие купюры. Другого вознаграждения оркестр не получал. Мэри открыла сумочку.

– Не беспокойтесь, – остановил ее Роули. – Я ему заплачу.

Достал из кармана купюру в десять лир и положил на тарелку.

– Я тоже хочу ему кое-что дать, – ответила Мэри и добавила столировую купюру. На лице скрипача отразилось изумление, он пристально всмотрелся в Мэри, поклонился и отошел.

– Зачем вы дали ему столько денег? – воскликнул Роули. – Это же абсурд.

– Он играет плохо и выглядит таким несчастным.

– Но они ничего такого не ожидают.

– Знаю. Потому и дала. Для него это так много значит. Эти деньги могут изменить его жизнь.

Итальянские гости разъехались на своих автомобилях. Чету Трейлов принцесса взяла с собой.

– Вы сможете завезти Роули в отель, Мэри? – спросила она. – Мне туда не по пути.

– Вы не против? – осведомился Роули.

Мэри заподозрила, что об этом они уговорились заранее. Она знала, что эта похотливая старуха обожала устраивать любовные интрижки, а Роули ходил у нее в любимчиках, но не нашла повода отказать в столь логичной просьбе и сказала, что подвезет с радостью. Они сели в машину и поехали вдоль набережной. Полная луна ярко освещала дорогу. Они практически не разговаривали. Роули чувствовал, что она занята мыслями, не имеющими к нему ни малейшего отношения, и не хотел в них вторгаться. Но по приезде в отель сделал Мэри предложение, от которого она не смогла отказаться.

– Такая великолепная ночь. Лечь сейчас в постель – просто преступление. Почему бы нам не поездить под этой луной? Вам же не хочется спать?

– Нет.

– Так давайте покружим по окрестностям города.

– Не слишком ли для этого поздно?

– Вы боитесь страны или меня?

– Я не боюсь.

Она поехала, сначала вдоль реки, но вскоре между полей. Лишь изредка у дороги встречался коттедж или вдалеке виднелся выбеленный фермерский дом, окруженный чернеющими в лунном свете кипарисами.

– Вы собираетесь выйти замуж за Эдгара Свифта? – внезапно спросил он.

Она посмотрела на него.

– Вы знали, что я думала о нем?

– Откуда?

Она помолчала, прежде чем продолжить разговор.

– Прежде чем уехать, он сделал мне предложение. Я сказала, что дам ему ответ, когда он вернется.

– То есть в него вы не влюблены?

Мэри сбросила скорость. Похоже, ей хотелось поговорить.

– С чего вы так решили?

– Если бы любили, вам бы не потребовались три дня на раздумья. Вы бы тут же сказали «да».

– Наверное, это правда. Я в него не влюблена.

– Он-то в вас влюблен.

– Он был другом моего отца, и я знаю его всю жизнь. Я видела от него только добро, когда оно требовалось мне больше всего, и я ему благодарна.

– Он, должно быть, на двадцать лет старше вас.

– На двадцать четыре.

– Вы ослеплены должностью, которую он должен занять?

– Возможно. Вы не думаете, что так отреагировали бы большинство женщин? В конце концов, ничто человеческое мне не чуждо.

– Вы думаете, это большое удовольствие – жить с человеком, которого не любишь?

– Но я не хочу любви. Любовью я сыта по горло.

Неистовость, с которой она произнесла эти последние фразы, удивила Роули.

– Странно слышать такое от женщины в вашем возрасте.

Город остался далеко позади, они ехали по узкой дороге. С безоблачного неба светила полная луна. Мэри остановила автомобиль.

– Видите ли, я безумно любила моего мужа. Мне говорили, что только дура может пойти за него. Мне говорили, что он – игрок и пьяница, но я не обращала на это внимания. Он очень хотел жениться на мне. Тогда денег у него было предостаточно, но я вышла бы за него, будь он нищим. Вы и представить себе не можете, каким обаятельным был он в то время, каким красивым, веселым и беззаботным. Мы так веселились вместе. Так радовались жизни. Трезвым он был таким добрым, мягким, нежным. Зато выпив, становился шумным, хвастливым, вульгарным, драчливым. Выглядело это ужасно. От стыда я места себе не находила. Но сердиться на него не могла. Потом он так корил себя за случившееся. К выпивке его не тянуло. Со мной он никогда не прикладывался к спиртному, выпивал только в компании, и после двух или трех бокалов уже не мог остановиться. Обычно я дожидалась, пока он напивался до такой степени, что более не мешал мне увести его, и укладывала в постель. Я делала все, что могла, чтобы излечить его, но напрасно. Ничего не помогало. Мне пришлось стать его сиделкой и нянькой. Он страшно злился из-за того, что я пыталась ограничить его в общении с другими людьми, но что еще я могла сделать? Это было так трудно. Я не хотела, чтобы он видел во мне тюремщицу, но я делала все, что могла, лишь бы оградить его от выпивки. Иногда я срывалась, и мы страшно ссорились. Видите ли, он еще был картежником и, напившись, просаживал сотни фунтов. Если бы он не умер, то полностью бы разорился, а мне не осталось бы ничего другого, как вернуться на сцену, чтобы содержать его. Так что теперь мой годовой доход – несколько сотен фунтов, и у меня остались те драгоценности, которые он подарил мне, когда мы только поженились. Иногда он не возвращался всю ночь, и я знала, что он набрался и подцепил первую же подвернувшуюся под руку женщину. Сначала я жутко ревновала и расстраивалась, но потом стала отдавать предпочтение этому варианту, потому что он не приходил домой и не занимался любовью со мной, разящий перегаром, с перекошенным лицом. В такие моменты я знала, что его побудительный мотив – не страсть, а виски, только виски. Я или другая женщина – значения для него не имело. От его поцелуев меня мутило, а его желание – ужасало и унижало. Утолив свою похоть, он тут же проваливался в пьяный сон и начинал храпеть. Вы удивились, когда я сказала, что сыта по горло любовью. Долгие годы она приносила мне только унижение.

– Но почему вы не ушли от него?

– Как я могла? Он же полностью зависел от меня. Если что-то шло не так, если он попадал в беду, если заболевал, за помощью он мог прийти только ко мне. Он цеплялся за меня, как ребенок, – ее голос дрогнул. – Он так ломал себе жизнь, что у меня сердце обливалось кровью. Хотя он изменял мне, хотя прятался от меня, чтобы ему не мешали пить, хотя я иногда так доставала его, что он меня ненавидел, глубоко внутри он всегда меня любил, знал, что я никогда его не подведу, что кроме как на меня опереться ему не на кого. Напившись, он становился таким ужасным, что друзей у него не осталось, только прилипалы, которые паразитировали на нем, высасывали из него деньги. Он знал, что во всем мире только мне небезразлично, жив он или мертв, и я знала, что только я не давала ему упасть на самое дно. И когда он умер, у меня на руках, я рыдала, потому что у меня действительно разбилось сердце.

Слезы полились по щекам Мэри, но она и не пыталась их сдержать. Роули, думая о том, что они принесут облегчение, сидел, не произнося ни слова. Потом закурил.

– Дайте одну и мне. Я так глупо себя веду.

Он достал сигарету из портсигара, протянул Мэри.

– Мне нужен носовой платок. Он в сумочке.

Сумочка стояла между ними. Роули, открыв ее, чтобы достать носовой платок, удивился, увидев револьвер.

– Зачем вам оружие?

– Эдгару не нравилось, что я поеду в ресторан одна. Он заставил меня пообещать, что я возьму с собой револьвер. Я знаю, это идиотизм. – Новая тема, поднятая Роули, помогла ей взять себя в руки. – Извините, что дала волю эмоциям.

– Когда умер ваш муж?

– Уже с год. И теперь я рада, что он умер. Теперь я знаю, что он загубил мою жизнь, и перспектива у него была только одна – все глубже проваливаться в пучину страданий.

– Он умер совсем молодым, так?

– Он погиб в автомобильной аварии. Был пьян. Ехал со скоростью шестьдесят миль в час и не удержал автомобиль на скользкой дороге. Умер через несколько часов. К счастью, я успела приехать к нему. Перед смертью он мне сказал: «Я всегда любил тебя, Мэри». – Она вздохнула. – Его смерть подарила нам обоим свободу.

Какое-то время они молча курили. Роули загасил первую сигарету и тут же взял вторую.

– Вы уверены, что вновь не станете рабыней, выйдя замуж за человека, который ничего для вас не значит? – спросил он, будто разговор их и не прерывался.

– Как хорошо вы знаете Эдгара?

– Я встречался с ним достаточно часто за те пять или шесть недель, которые он волочился за вашими юбками. Он – строитель империи. Не из тех людей, от которых я в восторге.

Мэри засмеялась:

– Да уж, не думаю, что он мог бы вам понравиться. Эдгар – сильный, умный, заслуживает доверия.

– Мне всего этого как раз и не хватает.

– Можем мы пока оставить вас за кадром?

– Конечно. Продолжайте перечислять его достоинства.

– Он добрый и заботливый. Он честолюбив. Человек, который много чего сделал и сделает еще больше. Возможно, в этом я смогу ему помочь. Мне понятно, вы только примете меня за идиотку, когда я скажу вам, что хочу сделать что-то полезное для этого мира.

– Вы не слишком высокого мнения обо мне, так?

– Не слишком, – хохотнула Мэри.

– Интересно, а почему?

– Если хотите, я вам скажу, – холодно ответила она. – Потому что вы – прожигатель жизни и прохвост. Потому что вы думаете только о том, как бы хорошо провести время, а в мире достаточно много женщин, которые по дурости клюют на вас.

– Я воспринимаю ваши слова, как точную характеристику. Мне повезло в том, что я унаследовал много денег и мне нет необходимости зарабатывать на жизнь. Вы полагаете, что мне следует пойти работать и тем самым отнять хлеб у человека, который действительно нуждается в работе? И, насколько мне известно, у меня только одна жизнь. Я ее безмерно люблю. У меня есть счастливая возможность жить только ради того, чтобы жить. И каким бы я был дураком, если бы не использовал эту возможность на полную катушку! Мне нравятся женщины, и, пусть это несколько странно, я нравлюсь им. Я молод и знаю, что молодость не длится вечно. Так почему же мне не проводить время в свое удовольствие, раз уж мне выпал такой шанс?

– Трудно найти человека, более непохожего на Эдгара.

– Согласен. Но, возможно, жить со мной проще. И наверняка веселее.

– Вы забываете, что Эдгар хочет жениться на мне. Вы же предлагаете нечто менее долговременное.

– С чего вы так решили?

– Во-первых, вы некоторым образом женаты.

– Вот тут вы ошибаетесь. Я уже два месяца, как разведен.

– Вы предпочитали об этом молчать.

– Естественно. У женщин такое забавное отношение к замужеству. Все гораздо проще, когда вопрос об этом не ставится. Никто не питает ненужных иллюзий.

– Я вас понимаю, – кивнула Мэри. – Но с чего делиться этим секретом со мной? Идея в том, что в должное время вы можете вознаградить меня обручальным кольцом, если я пойду навстречу вашим желаниям?

– Дорогая моя, мне хватает ума понять, что вы далеко не дура.

– Вам нет никакой необходимости называть меня «дорогая».

– Черт побери, да я же предлагаю вам выйти за меня замуж.

– Правда? А почему?

– Думаю, неплохая идея. А как по-вашему?

– Отвратительная. Как такое могло прийти вам в голову?

– Просто пришло. Только что. Видите ли, когда вы рассказали мне о вашем муже, я внезапно осознал, что вы мне очень дороги. Это нечто отличное от влюбленности, но я в вас и влюблен. Нежно, нежно люблю.

– Я бы предпочла, чтобы вы ничего такого не говорили. Вы – дьявол, вы интуитивно знаете, что нужно сказать, чтобы растопить сердце женщины.

– Я не смог бы так выразить свои чувства, если бы не испытывал их.

– Ох, да заткнитесь же. Вам повезло, что у меня холодная голова и мне не чуждо чувство юмора. Давайте вернемся во Флоренцию. Я завезу вас в отель.

– То есть ответ – нет?

– Именно.

– Почему?

– Я уверена, вы удивитесь. Я ни в малой степени не влюблена в вас.

– Меня это не удивляет. Я это знал. Но вы бы влюбились, если б дали волю чувствам.

– Скромность – не по вашей части, так? Но я не хочу давать себе такого шанса.

– То есть вы решили выйти замуж за Эдгара Свифта?

– Теперь – да, решила. Спасибо, что позволили поговорить с вами. Так трудно найти человека, с которым можно поговорить. Вы помогли мне определиться.

– Будь я проклят, если б понимал – как?

– Женская логика отличается от мужской. Все, что вы сказали, все, что я сказала, воспоминания о жизни с моим мужем, все несчастья, унижения… что ж, в этом свете Эдгар смотрится очень выигрышно. Он такой сильный, такой преданный. Я знаю, что могу положиться на него. Он никогда меня не подведет, просто не сможет. Он предлагает мне безопасность. И я испытываю к нему такую сильную симпатию. Можно сказать, это почти что любовь.

– Дорога довольно-таки узкая, – заметил Роули. – Хотите, я разверну автомобиль?

– Премного благодарна, но мне по силам управление собственным автомобилем.

В ее голосе слышалось легкое раздражение. Не потому, что он подверг сомнению ее водительское мастерство. Скорее всего она разозлилась из-за его абсурдного предложения. Роули рассмеялся.

– С одной стороны дороги кювет, и с другой – тоже. Мне бы не хотелось, чтобы вы вывалили меня, что в первый, что во второй.

– Придержите ваш чертов язык, – фыркнула Мэри.

Он закурил и наблюдал за процессом. Она изо всех сил вывернула руль, двигатель заглох, она снова завела его, включила заднюю передачу, проехала несколько футов, уже вся вспотев, снова вывернула руль, включила первую передачу, проехала несколько футов… в конце концов она развернула автомобиль, и они поехали обратно.

Молчали всю дорогу до отеля. В столь поздний час швейцар уже не работал, и их встретила запертая дверь. Роули не вышел из автомобиля.

– Мы прибыли, – напомнила Мэри.

– Знаю.

Какое-то время он сидел, глядя прямо перед собой. Она вопросительно посмотрела на него, и он, улыбаясь, повернулся к ней:

– Ты – дура, Мэри, дорогая моя. Да, я знаю, ты меня отвергла. Все так. Хотя, позволь сказать, я был бы тебе лучшим мужем, чем ты думаешь. Но ты – дура, раз уж собираешься замуж за мужчину, который на двадцать пять лет старше тебя. Сколько тебе лет? Тридцать – максимум. Ты – не рыба. Достаточно только взглянуть на твой рот, теплые глаза, контуры тела, чтобы понять, что ты – страстная и чувственная женщина. Да, я знаю, у тебя в жизни был трудный период. Но в твоем возрасте люди приходят в себя после таких ударов судьбы. Ты снова влюбишься. Или ты думаешь, что сможешь игнорировать свои сексуальные инстинкты? Твое прекрасное тело создано для любви; и оно не позволит тебе об этом забыть. Ты слишком молода, чтобы захлопнуть дверь перед жизнью.

– Вы мне отвратительны, Роули. Вас послушать, так постель – это и цель, и средства.

– У тебя никогда не было любовника?

– Никогда.

– Тебя наверняка любили многие мужчины, помимо твоего мужа.

– Не знаю. Некоторые говорили, что любили. Но вы и представить не можете, как мало они значили для меня. Не могу сказать, что я не уступала искушению. Просто не испытывала его.

– Господи, как же ты могла растрачивать попусту юность и красоту? Они так быстро уходят. Какой смысл иметь богатства и сидеть на них? Ты – добрая, щедрая женщина. Неужто у тебя никогда не возникало желания поделиться своим богатством?

Мэри какое-то время молчала.

– Хочешь, я тебе кое-что скажу? Но, боюсь, ты решишь, что я еще большая дура, чем ты думал.

– Вполне возможно. Но все равно скажи.

– Я была бы дурой, если б не знала, что красивее многих женщин. Это правда, иногда я чувствую, что могу кое-что дать человеку, и для него это будет огромное счастье. В моих словах нет чрезмерного самодовольства?

– Нет. Это чистая правда.

– В последние месяцы мне хватало свободного времени, и, позволю сказать, я тратила его на раздумья. Если б я завела любовника, он бы кардинально отличался от тебя. Мой бедный Роули, ты – последний в списке тех, с кем я могла бы закрутить роман. Но вот о чем я думала. Если бы мне встретился мужчина, бедный, одинокий, несчастный, не знающий удовольствий в жизни, не имеющий ничего того, что можно купить за деньги… и, если бы я могла подарить ему уникальные ощущения, час абсолютного счастья, что-то такое, о чем он и мечтать не мог, чего никогда не повторится вновь, тогда я бы с радостью отдала ему все, что у меня есть.

– Никогда в жизни не слышал более безумной идеи! – воскликнул Роули.

– Что ж, вот и услышал, – весело ответила она. – А теперь выходи и позволь мне поехать домой.

– Это ничего, что ты поедешь одна?

– Можешь не волноваться.

– Тогда спокойной ночи. Выходи замуж за своего строителя империи, и черт с тобой.

Глава 4

Мэри ехала по пустынным улицам Флоренции, потом по шоссе, которое вело в город, наконец, свернула к холму, на вершине которого стояла вилла. Дорога круто поднималась в гору, изобиловала резкими поворотами. Примерно на полпути к ней примыкала полукруглая смотровая площадка, с парапетом по внешнему периметру. Над площадкой возвышался высокий, старый кипарис. С нее открывался прекрасный вид на кафедральный собор и башни Флоренции. Искушенная красотой ночи, Мэри остановила автомобиль, вышла из него, направилась к парапету. Ее глазам открылась долина, залитая лунным светом, раскинувшаяся под безоблачным небом, и от всего этого великолепия у нее перехватило дыхание.

Внезапно она поняла, что под кипарисом стоит мужчина. Увидела огонек его сигареты. Конечно же, испугалась, но постаралась скрыть испуг. Мужчина снял шляпу.

– Простите меня, но вы – та самая щедрая женщина из ресторана? – спросил он. – Я бы хотел вас поблагодарить.

Она его узнала.

– Вы – скрипач.

Он снял нелепый неаполитанский наряд, но его поношенная одежда оставляла желать лучшего. На английском он говорил свободно, но с иностранным акцентом.

– Я задолжал хозяйке за стол и кров. Люди, у которых я живу, очень добры ко мне, но они – бедняки и нуждаются в деньгах. Теперь я смогу им заплатить.

– А что вы здесь делаете? – спросила Мэри.

– Иду домой. Остановился, чтобы полюбоваться видом.

– Так вы живете неподалеку?

– Я живу в одном из коттеджей, которые находятся чуть ниже вашей виллы.

– Откуда вам известно, где я живу?

– Я видел, как вы проезжали на автомобиле. Я знаю, что у вас прекрасный сад и на вилле есть фрески.

– Вы там бывали?

– Нет. Кто бы меня пустил? Мне рассказывала хозяйка.

Страх Мэри испарился, как дым. Вежливый, весьма застенчивый молодой человек. Она вспомнила, что в ресторане он чувствовал себя крайне неловко.

– Хотите посмотреть на сад и фрески? – спросила она.

– Я получил бы огромное удовольствие. Когда это будет удобно?

Роули и его неожиданное предложение руки и сердца позабавили и взволновали ее. Ложиться спать она не собиралась.

– Почему не сейчас? – неожиданно даже для себя предложила она.

– Сейчас? – в удивлении повторил он.

– Почему нет? Сад особенно красив под полной луной.

– Мне будет очень приятно, – чинно ответил он.

– Садитесь в машину. Я вас отвезу.

Он сел рядом с ней, Мэри тронула автомобиль с места, продолжив подъем. Скоро они подъехали к сбившимся в кучку коттеджам.

– Здесь я живу, – указал он.

Мэри чуть сбавила скорость, задумчиво оглядев маленькие обшарпанные домишки. Они просто кричали о бедности их обитателей. Мэри проследовала дальше. Нашла ворота виллы открытыми, заехала в них, остановила автомобиль.

По узкой подъездной дорожке они прошли к дому. Жилые комнаты и спальня Мэри располагались на втором этаже, куда они поднялись по красивой лестнице. Она открыла дверь и включила свет. В коридоре смотреть было не на что, и она повела молодого человека в гостиную с расписанными стенами. Новые владельцы виллы обставили ее мебелью того же периода. Цветы в больших вазах отчасти скрашивали строгость интерьера. Время не пощадило фрески, их сохранности особого внимания не уделялось, но во всех этих фигурах в средневековых одеждах ощущалось биение жизни.

– Прекрасно! Удивительно! – воскликнул он. – Я думал, что такое можно увидеть только в музее. Представить себе не мог, что этим можно любоваться у себя дома.

Его восторг порадовал Мэри. Она не стала говорить ему, что в гостиной нет ни одного удобного стула, а с мраморными полами и сводчатым потолком здесь всегда, за исключением самых жарких дней, дрожишь от холода.

– Это все ваше? – спросил он.

– Нет. Вилла принадлежит моим друзьям. Они позволили мне пожить здесь в их отсутствие.

– Извините. Вы такая красивая, и вам должны принадлежать прекрасные вещи.

– Пойдемте, я налью вам стакан вина, а потом мы посмотрим на сад.

– Нет, я не обедал. Вино ударит мне в голову.

– Почему вы не обедали?

Он беззаботно, по-мальчишечьи рассмеялся:

– У меня не было денег. Но это не важно. Поем завтра.

– Как это ужасно. Пойдемте на кухню, думаю, мы наверняка найдем там что-нибудь из еды.

– Я не голоден. Это лучше, чем еда. Позвольте мне взглянуть на сад под сияющей луной.

– Сад никуда не денется, как и луна. Сейчас я накормлю вас ужином, а потом вы увидите все, что захотите.

Они пошли на кухню. Просторную, с каменным полом, с огромной старинной плитой, позволяющей приготовить обед на пятьдесят человек. Нина и Сиро давно уже легли и заснули, кухарка вернулась в свой коттедж. Жила на этом же холме, только гораздо ниже. Мэри и незнакомец обшаривали кухню в поисках еды, будто два грабителя. Нашли хлеб, вино, яйца, бекон и масло. Мэри включила электрическую плиту, установленную Леонардами, и тостер, чтобы поджарить несколько гренок. Разбила яйца для яичницы-болтушки.

– Срежьте немного жира с бекона, – велела она молодому человеку, – и мы его поджарим. Как вас зовут?

Держа бекон в одной руке, а нож в другой, он щелкнул каблуками.

– Карл Рихтер, студент. Изучаю искусство.

– А я думала, вы – итальянец. – Она сбивала яйца. – Но фамилия-то немецкая.

– Я был австрийцем, пока существовала Австрия.

Сердитость его тона заставила Мэри бросить на него вопросительный взгляд.

– Где вы научились говорить на английском? Бывали в Англии?

– Нет. Изучал английский в школе, а потом в университете. – Внезапно он улыбнулся. – Это здорово, что вы можете это делать.

– Делать что?

– Готовить.

– Вас удивит, если я скажу, что в свое время работала и не просто могла приготовить себе еду, но мне не оставалось ничего другого.

– Я бы не поверил.

– Вы бы скорее поверили, что я всегда жила в роскоши, окруженная множеством слуг?

– Да. Как принцесса из сказки.

– Тогда это правда. Я могу сбить яйца для яичницы и поджарить бекон, потому что это один из даров, полученных от моей феи-крестной.

Приготовив еду, они поставили все на поднос и, Мэри – первая, пошли в столовую, большую комнату с разрисованным потолком, гобеленами на торцевых стенах и золочеными деревянными подсвечниками на боковых. Сели друг против друга на стулья с высокими спинками за обеденный стол.

– Мне стыдно за мою старую, изношенную одежду. – Он улыбнулся. – В этой комнате положено сидеть одетым в шелк и бархат, совсем как мужчины на старинных картинах.

Но он сидел в потрепанном костюме, залатанных ботинках, застиранной рубашке, расстегнутой на шее, без галстука. В свете высоких свечей, стоящих на столе, его глаза напоминали глубокие темные озера. Коротко стриженные волосы, выступающие скулы, запавшие щеки, бледная кожа… Мэри вдруг подумала, что одетый, как молодой принц, скажем, с картины Бронзино в галерее Уффици, он превратился бы в красавца.

– Сколько вам лет? – спросила она.

– Двадцать три.

– Разве что-то может быть важнее?

– Что хорошего в юности без возможностей? Я живу в тюрьме, из которой невозможно сбежать.

– Вы – музыкант?

Он рассмеялся:

– Нужно ли спрашивать после того, как вы слышали мою игру? Я – не скрипач. Покинув Австрию, я нашел работу в отеле, но дела шли не очень, и меня рассчитали. Потом я работал еще в одном или двух местах, но работу найти сложно, если ты – иностранец и твои документы не в порядке. Я играю на скрипке, когда есть такая возможность, чтобы заработать на хлеб, но удается мне это не каждый день.

– А почему вы уехали из Австрии?

– В числе нескольких студентов я протестовал против объединения с Германией. Мы пытались организовать сопротивление. Глупость, конечно. Мы взялись за безнадежное дело. В результате двоих из нас застрелили, остальных отправили в концентрационный лагерь. Мне дали шесть месяцев, но я бежал и через горы перебрался в Италию.

– Как ужасно все это звучит.

Фраза получилась жалкой, неубедительной, но ничего другого она придумать не смогла. Его губы искривила ироничная улыбка.

– Я такой не один, знаете ли. Нас тысячи и тысячи, по всему миру. В любом случае, я свободен.

– И каковы ваши планы на будущее?

На его лице промелькнуло отчаяние, он уже собрался ответить, но нетерпеливо махнул рукой и рассмеялся.

– Не позволяйте мне думать об этом. Дайте возможность насладиться этими бесценными мгновениями. Ничего подобного со мной никогда не случалось. И я хочу вкусить это наслаждение в полной мере, чтобы потом, что бы со мной ни произошло, у меня остались воспоминания, которыми я всегда буду дорожить.

Мэри как-то странно взглянула на него, и у нее сложилось ощущение, что слышит она только гулкие удары своего сердца. Об этом самом она говорила Роули, заранее зная, что даст задний ход, если сложится так, что ее фантазии странным образом материализуются. Сложилось? Она почувствовала нарастающее возбуждение. Обычно Мэри воздерживалась от спиртного, и крепкое красное вино, которая она пила с ним за компанию, ударило в голову. Было что-то загадочно волнительное в том, что она сидела сейчас напротив этого молодого человека с трагическим лицом в огромной комнате, хранящей воспоминания минувших дней. Давно перевалило за полночь. В открытые окна вливался теплый, насыщенный ароматами цветов воздух. Мэри почувствовала несвойственное ей томление. Сердце, казалось, таяло в груди, тогда как кровь безумным потоком мчалась по венам. Она резко поднялась.

– Сейчас я покажу вам сад, а потом вы должны уйти.

Путь туда лежал через гостиную с фресками. Проходя через нее, он остановился, чтобы рассмотреть большой сундук, украшенный затейливой резьбой и рисунками, что стоял у стены, и тут заметил граммофон.

– Как странно видеть его здесь!

– Я иногда включаю его, когда сижу в саду.

– Позволите включить?

– Если хотите.

Он повернул выключатель. Так уж вышло, что на граммофоне стояла пластинка с вальсом Штрауса. Он вскрикнул от радости.

– Вена. Это один из наших любимых венских вальсов.

Он смотрел на нее сияющими глазами. Лицо его изменилось. Она почувствовала, что он хочет пригласить ее на танец, но от стеснения не решается заговорить.

Мэри улыбнулась.

– Вы умеете танцевать?

– Да. Умею. Я танцую лучше, чем играю на скрипке.

– Покажите мне.

Он обнял ее за талию в этой великолепной, пустой комнате глубокой ночью, и они закружились в вальсе под старомодную, очаровательную музыку венского композитора. Потом она взяла его за руку и повела в сад. Ярким днем он выглядел чуть лишенным внимания, покинутым, напоминая женщину, любимую многими, но подрастерявшую былую красоту, а вот при полной луне вызывал упоительный восторг своими аккуратно подстриженными вечнозелеными изгородями и древними деревьями, гротом и лужайками. Столетия унеслись прочь, и, гуляя по саду, Мэри ощущала, что живет в более юном, более свободном мире, где в большей мере следовали инстинктам и меньше задумывались о последствиях. И летний воздух благоухал белыми цветами ночи.

Они шли молча, рука в руке.

– Это так прекрасно, – наконец пробормотал он, – сердце просто разрывается от всей этой красоты. – Он процитировал бессмертную фразу Гете, в которой Фауст, наконец-то всем удовлетворенный, молит мгновение остановиться. – Должно быть, вы тут очень счастливы.

– Очень.

– Я рад. Вы – хорошая, добрая, великодушная. Вы заслуживаете счастья. Мне хочется верить, что у вас есть все, чего вы только желаете себе.

Она рассмеялась:

– Во всяком случае, у меня есть все, на что я имею право надеяться.

Он вздохнул.

– Я бы хотел умереть этой ночью. Такого чуда со мной больше никогда не случится. Я буду грезить об этом всю оставшуюся жизнь. Всегда буду помнить эту ночь, ваше очарование и это прекрасное место. Всегда буду думать, что вы – богиня на небесах, и буду молиться вам, словно вы – Мадонна.

Он поднес ее руку к губам и, неловко поклонившись, поцеловал. Она мягко прикоснулась к его лицу. Внезапно он упал на колени и поцеловал подол ее платья. А потом возбуждение захлестнуло ее. Она сжала его голову руками, подняла, поцеловала глаза, рот. В этом чувствовалось что-то важное и мистическое. Ничего подобного ранее она не испытывала. Ее сердце переполняла любящая доброта.

Он встал, страстно обнял ее. Ему было двадцать три. Он видел в ней уже не богиню, которой собирался молиться, а женщину, которой хотел обладать.

Они вернулись в затихший дом.

Глава 5

Через широко раскрытые окна в темноту комнаты вливался свет луны. Мэри сидела на старинном стуле с высокой спинкой, молодой человек – у ее ног, положив голову ей на колени. Он курил сигарету, и в темноте светился красный уголек. Отвечая на ее вопросы, он рассказал, что его отец служил начальником полиции в одном из маленьких городков Австрии при канцлере Дольфусе^[3] и жесткими мерами поддерживал порядок на вверенной ему территории даже в эти неспокойные времена. Когда после убийства маленького канцлера-крестьянина главой государства стал Шуш-нинг^[4], твердость и решительность позволили ему сохранить свою должность. Он выступал за возвращение на престол эрцгерцога Отто, полагая, что только так можно уберечь Австрию, истинным патриотом которой был, от поглощения Германией, и за три последующих года стал злейшим врагом австрийских нацистов, всеми силами ограничивая их предательскую деятельность. В тот фатальный день, когда немецкие войска вошли в беззащитную маленькую страну, он покончил с собой, выстрелив в сердце. Юный Карл, его сын, тогда заканчивал университет. Он специализировался на искусствоведении, но собирался стать школьным учителем. В тот момент он ничего не мог сделать и, переполненный яростью, стоя в толпе, слушал речь Гитлера, которую тот произносил в Линце с балкона ратуши после триумфального въезда в город. Он слышал радостные крики австрийцев, приветствовавших своего завоевателя. Но этот энтузиазм скоро сменился разочарованием, и когда несколько смельчаков собрались вместе, чтобы создать тайное общество для борьбы с иностранным правлением всеми доступными средствами, у них нашлось много последователей. Среди них был и Карл. Они проводили секретные собрания, строили планы сопротивления, но, по существу, были мальчишками и понятия не имели, что о каждом их шаге, каждом их слове докладывалось в секретную полицию. Их всех арестовали в один день. Двоих расстреляли в назидание другим, остальных отправили в концентрационный лагерь. Карл сбежал через три месяца и благодаря удаче смог перейти через границу в итальянский Тироль. У него не было ни паспорта, ни других документов, их отобрали в концентрационном лагере, и он жил под страхом ареста. Его могли отправить в тюрьму, как бродягу, или депортировать в рейх, где ждало более суровое наказание.

– Если б мне хватило денег на покупку револьвера, я бы застрелился, как мой отец.

Он взял ее руку и положил себе на грудь.

– Выстрелил бы вот сюда, между четвертым и пятым ребрами, где сейчас твои пальцы.

– Не говори такого. – Мэри содрогнулась, отдернула руку.

Он безрадостно рассмеялся.

– Ты не знаешь, как часто я смотрел на Арно и гадал, сколь скоро наступит час, когда мне не останется ничего другого, как броситься в реку.

Мэри глубоко вздохнула. Судьба обошлась с ним так жестоко, что едва ли она смогла бы найти слова, чтобы утешить его. Он сжал ее руку.

– Не вздыхай, – в голосе слышалась нежность. – Я больше ни о чем не сожалею. Ради такой ночи можно пережить все.

Они замолчали. Мэри думала о его трагической истории. Выхода не было. Что она могла сделать? Дать ему денег? На какое-то время они бы ему помогли, но не более того. Он был романтической натурой, парил высоко над реалиями жизни, воспринимал их больше по книгам, чем исходя из собственного горького опыта, и скорее всего отказался бы брать у нее что-либо. Внезапно раздался крик петуха. И так пронзительно разорвал тишину, что Мэри вздрогнула. Убрала руку, которую сжимала его рука.

– Ты должен идти, дорогой.

– Еще нет, – воскликнул он. – Еще нет, любовь моя.

– Скоро заря.

– До зари еще так далеко. – Он поднялся на колени, обнял ее. – Я тебя обожаю.

Она высвободилась.

– Нет, тебе действительно пора идти. Уже так поздно. Пожалуйста.

Она скорее почувствовала, чем увидела нежную улыбку, появившуюся на его губах. Он встал. Начал искать пиджак и ботинки, и она включила свет. Одевшись, он вновь заключил ее в объятия.

– Моя любимая, – прошептал он. – Ты меня осчастливила.

– Я рада.

– Теперь мне есть ради чего жить. Когда у меня ты, у меня есть все. Пусть будущее позаботится о себе. Жизнь не так и плоха. Что-нибудь да подвернется.

– Ты никогда не забудешь?

– Никогда.

Она потянулась губами к его губам.

– Тогда прощай.

– Прощай… до когда? – страстно спросил он.

Она вновь высвободилась.

– Прощай навсегда, дорогой. Я скоро уеду… полагаю, дня через три-четыре. – Оказалось, это непросто – сказать то, что должна. – Мы больше не сможем увидеться. Видишь ли, я не свободна.

– Ты замужем? Мне говорили, что ты вдова.

Она с легкостью могла солгать. Так и не поняла, что ее остановило. Она просто ушла от прямого ответа.

– Что, по-твоему, я подразумевала, сказав, что я не свободна? Говорю тебе, больше нам встретиться не удастся. Ты же не хочешь погубить мою жизнь, так?

– Но я должен вновь увидеть тебя. Или я умру.

– Дорогой, прояви благоразумие. Говорю тебе, это невозможно. Расставшись, мы расстанемся навсегда.

– Но я люблю тебя. А ты меня любишь?

Она замялась с ответом. Не хотела показаться злой, но все-таки решила, что в такой момент лучше сказать правду. Покачала головой и чуть улыбнулась:

– Нет.

Он смотрел на нее так, словно никак не мог понять ее ответа.

– Тогда почему?

– Ты был таким одиноким, таким несчастным. Мне захотелось подарить тебе несколько мгновений блаженства.

– Ох, как жестоко! Как чудовищно жестоко!

– Не говори так, – ее голос дрогнул. – Я не хотела быть жестокой. Мое сердце переполняли нежность и жалость.

– Я не просил жалеть меня. Почему ты не оставила меня в покое? Ты показала мне рай, а теперь хочешь сбросить обратно на землю. Нет. Нет. Нет.

Он словно прибавил в росте, бросая ей эти слова. В его негодовании было что-то трагическое. Она удивилась. Представить себе не могла, что он так воспримет ее поступок.

– Возможно, я поступила глупо. Но я не хотела причинять тебе боль.

Любовь ушла из его глаз, сменилась холодной, мрачной злостью. Бледнее лицо побледнело еще сильнее, напоминая маску смерти. Мэри стало не по себе. Она уже понимала, что поступила глупо. Слуги спали далеко и, если б она закричала, не услышали бы ее. Идиотка, идиотка, какая же она идиотка! Ей оставалось только одно – сохранять хладнокровие и не подавать виду, что она испугана.

– Я очень сожалею. Не собиралась причинять тебе боль. Если я могу хоть как-то загладить свою вину, я это сделаю.

Он еще сильнее нахмурился.

– И что означают твои слова? Ты предлагаешь мне деньги? Мне не нужны твои деньги. Сколько у тебя денег?

Она взяла сумочку, которая стояла на туалетном столике. И сразу же нащупала лежащий в ней револьвер. Вздрогнула. Она не стреляла ни разу в жизни. И не могла предположить, что ей придется стрелять. Но теперь возблагодарила Господа, что у нее оказался револьвер. Дорогой Эдгар, совсем он и не старый осел. В голове мелькнула мысль: он навязал ей револьвер вовсе не потому, что опасался, как бы она не попала в такую вот ситуацию. Она чуть не рассмеялась, и к ней полностью вернулось самообладание.

– У меня две или три тысячи лир. Этого тебе хватит, чтобы перебраться в Швейцарию. Там безопаснее. Поверь мне, я бы этот шанс не упустила.

– Разумеется, ты бы не упустила. Ты богата, не так ли? Ты достаточно богата, чтобы заплатить за ночное удовольствие. Ты всегда должна платить своим любовникам? Если бы я хотел деньги, думаешь, мне хватило бы нескольких лир? Я бы взял жемчужное ожерелье и браслеты.

– Можешь взять их, если хочешь. Они для меня ничего не значат. Лежат на туалетном столике. Возьми их.

– Ты – подлая женщина. Неужели ты думаешь, что любого мужчину можно купить? Дура, если бы деньги что-то значили для меня, неужели я не смог бы договориться с нацистами? Я не стал бы изгнанником. Не жил бы впроголодь.

– Господи, ну почему ты не можешь понять? Я желала тебе только добра, а ты думаешь, что причинила вред. Я не хотела причинять тебе вреда. Но если я оскорбила тебя, если сделала тебе больно, то прошу твоего прощения. Я хотела только добра.

– Ты лжешь. Праздная, сладострастная, никчемная женщина. Интересно, что хорошего ты сделала в своей жизни? Ты идешь по ней в поисках новых острых ощущений, стремясь отогнать скуку, и тебе наплевать, какую боль ты причиняешь при этом другим. Но на этот раз ты допустила ошибку. Это риск – приводить незнакомца в свой дом. Я принимал тебя за богиню, а ты всего лишь шлюха. И, возможно, будет неплохо, если я задушу тебя, чтобы ты не причиняла другим ту боль, что причинила мне. Кто меня заподозрит? Кто видел, что я входил в этот дом?

Он шагнул к Мэри. Ее охватила паника. Он выглядел мрачным и угрожающим. Его худое лицо исказила ненависть, темные, глубоко запавшие глаза сверкали. Она попыталась обуздать панику. Сумочка оставалась в ее руках. Она раскрыла ее, выхватила револьвер и направила на него.

– Если ты сейчас же не уйдешь, я выстрелю! – крикнула она.

– Так стреляй.

Он приблизился еще на шаг.

– Если подойдешь еще на дюйм, я выстрелю.

– Стреляй. Думаешь, для меня это что-то значит? Ты снимешь с меня непосильную ношу. Стреляй. Стреляй, и я прощу тебе все. Я люблю тебя!

Вновь лицо его изменилось. Ярость ушла, прекрасные, черные глаза засияли возбуждением. Он пошел на нее, вскинув голову, раскинув руки, подставляя грудь под пулю.

– Ты сможешь сказать, что вор проник в твою комнату и ты убила его. Скорее, скорее.

Револьвер выпал из ее руки, она плюхнулась на стул, закрыла лицо руками, разрыдалась. Он несколько мгновений смотрел на нее.

– Тебе не хватило духа? Бедное дитя. Какая же ты глупая, какая же ты ужасно глупая. Ты не должна играть с мужчинами, как сыграла со мной. Иди сюда.

Он обнял ее, попытался поднять. Она не знала, чего он хотел, и, горестно рыдая, вцепилась в стул. Он ударил ее по руке, грубо, и она, вскрикнув от боли, разжала пальцы. Он легко поднял ее, подхватил на руки, перенес через комнату, бросил на кровать. Улегся рядом, обнял, начал покрывать лицо поцелуями. Она пыталась отвернуться, но он держал ее крепко. Силы ему хватало, хотя и не выглядел он таким уж сильным, и она не могла вырваться из его крепких рук. Наконец перестала сопротивляться.

Несколько минут спустя он поднялся. Она лежала как мертвая. Он стоял у кровати и смотрел на нее.

– Ты просила не забывать тебя. Я забуду, а вот ты – нет.

Она по-прежнему не шевелилась. Лишь смотрела на него полными ужаса глазами. Он хрипло рассмеялся.

– Не волнуйся. Я не собираюсь причинять тебя зла.

Она молчала. Не в силах выдержать его злобный взгляд. Слышала, как он ходит по темной комнате. Потом грохнул выстрел, послышался стук падающего на пол тела. Мэри вскочила на ноги с криком ужаса:

– Боже, что ты наделал?

Он лежал у окна, в полосе лунного света. Она упала рядом с ним на колени, позвала по имени:

– Карл, Карл, что ты сделал?

Взяла его за руку, а когда отпустила, она безжизненно упала на пол. Мэри коснулась его лица, груди. Он умер. Она отшатнулась, в ужасе уставилась на тело. Оцепенела. Не знала, что и делать. Голова закружилась, и она испугалась, что сейчас грохнется в обморок.

Внезапно вздрогнула, услышав шаги в коридоре, шаги босых ног. Кто-то приближался к двери ее спальни. Шаги смолкли, и она знала, что кто-то стоит у двери, прислушиваясь. В панике уставилась на дверь. Послышался тихий стук. Ее трясло от страха, и только невероятным усилием воли ей удалось подавить рвущийся из груди крик. Она сидела на полу, рядом с мертвецом. Стук повторился. Она заставила себя ответить.

– Да, что такое?

– С вами все в порядке, синьора? – Голос Нины. – Мне показалось, что я услышала какой-то шум.

Мэри сжала руки в кулаки, впилась ногтями в ладони, чтобы вернуть голосу естественность.

– Тебе, должно быть, приснилось. Я ничего не слышала. Иди спать.

– Хорошо, синьора.

Воцарилась тишина, через несколько мгновений сменившаяся шлепаньем босых ног по каменному полу. Мэри, словно могла проводить взглядом идущую по коридору служанку, поворачивала голову на звук. Отвечала она интуитивно, с тем чтобы выиграть время, собраться с мыслями. Глубоко вдохнула. Но ведь что-то надо делать. Она наклонилась вперед, чтобы еще раз взглянуть на австрийца. Ее передернуло. Поднявшись, она сунула пальцы под руки мертвеца и попыталась оттащить его от окна. Она едва понимала, что делает. Повинуясь какому-то импульсу, стремилась выволочь его из спальни. Но его тело было таким тяжелым. Мэри ахнула, чувствуя себя слабой, как мышка. Теперь она уже и не знала, что ей делать. Внезапно поняла, что отсылать Нину – безумие. Как она теперь смогла бы объяснить труп, лежащий в ее спальне, если сказала служанке, что все у нее в порядке? И почему сказала, что не слышала никакого шума, когда он выстрелил в себя в этих самых четырех стенах? Жуткие мысли вихрем закружились в голове. Стыд. Бесчестие. И что она ответит, когда ее спросят, почему он покончил с собой? Ей оставалось только одно – сказать правду, но правда губила ее. Как это ужасно, оставаться со всем этим один на один, когда никто не мог помочь, не мог подсказать, что же ей делать. Она чувствовала, что должна к кому-то обратиться. Помощь, помощь, ей нужна помощь. Роули! Единственный, кто пришел в голову. И Мэри точно знала, он поможет, если она попросит. Она ему нравилась, он сказал, что любит ее, и пусть за ним водилось много грешков, человеком он был хорошим. Во всяком случае, мог дать ей совет. Но час столь поздний. Как она могла найти его глубокой ночью? И ждать не могла. Если и удалось бы что-то сделать, так только сейчас.

У кровати стоял телефонный аппарат. Номер она знала, потому что Эдгар остановился в том же отеле, и она часто звонила ему. Набрала номер. Трубку долго не снимали, но наконец она услышала итальянский голос. Вероятно, ночного портье, которого она разбудила, хотя спать на работе ему не полагалось. Она попросила соединить ее с комнатой Роули. Пошли гудки, но трубку никто не снимал. Мэри охватил ужас. Он мог не ночевать в отеле, мог отправиться куда-то еще, расставшись с ней, в ночной клуб или к какой-то женщине. И с ее губ сорвался вздох облегчения, когда она услышала его сердитый, заспанный голос.

– Да. Что такое?

– Роули, это я. Мэри. У меня беда.

Она вдруг почувствовала, как он разом проснулся. В трубке послышался смешок.

– В очень уж поздний час ты попала в беду. Что случилось?

– Сказать не могу. Дело серьезное. Я хочу, чтобы ты приехал сюда.

– Когда?

– Сейчас. Немедленно. Как только сможешь. Ради Бога.

Он услышал дрожь в ее голосе.

– Разумеется, я приеду. Не волнуйся.

И какое успокоение принесли эти два слова! Она положила трубку на рычаг. Попыталась прикинуть, сколько ему понадобится времени. От отеля до виллы чуть больше трех миль в гору. В этот час поймать такси едва ли удастся. Если он пойдет пешком, ему потребуется почти час. Через час начнет светать. Она не могла ждать в своей спальне. Мэри быстро сменила комбинацию на платье. Выключила свет, очень осторожно, чтобы не издать ни звука, отперла дверь, открыла, выскользнула в коридор, открыла парадную дверь, по монументальной лестнице спустилась к подъездной дорожке, зашагала вдоль нее, держась в тени растущих рядом деревьев, потому что луна, ранее так радовавшая ее своим сиянием, теперь наполняла ужасом. Подошла к воротам, где и остановилась. Подумала о том, что ждать ей придется бесконечно долго. Но внезапно услышала шаги и, охваченная паникой, вновь бросилась в тень деревьев. Кто-то поднимался по лестнице, которая вела от подножия холма к вилле. До постройки дороги другого пути сюда не было. Кто бы это ни был, он шел на виллу и, похоже, спешил. Из темноты появился мужчина, и она узнала Роули. Ее захлестнуло безмерное облегчение.

– Слава Богу, ты пришел. Как тебе удалось добраться так быстро?

– Ночной портье спал, и я позаимствовал его велосипед. Спрятал его внизу. И подумал, что по лестнице поднимусь скорее.

– Пошли.

Он всмотрелся в нее.

– А в чем дело? На тебе лица нет.

Она покачала головой. Сказать не могла. Схватила за руку и быстро повела к дому.

– Не шуми, – прошептала она, когда они вошли в дом. – Не разговаривай.

Они подошли к ее спальне. Она открыла дверь, и он следом за ней переступил порог. Дверь она закрыла и заперла. Какие-то мгновения не могла заставить себя зажечь свет, но ничего другого не оставалось. Она повернула выключатель, и тут же комната осветилась. Роули вздрогнул, когда его взгляд упал на тело мужчины, лежащего около одного из двух больших окон.

– Господи! – воскликнул он. Повернулся к Мэри: – И что это значит?

– Он мертв.

– Действительно, выглядит он мертвым.

Он опустился на колено, приподнял веко мужчины, потом, как и Мэри, положил руку на его сердце.

– Он мертв, все так. – Мужчина по-прежнему сжимал в руке револьвер. – Он застрелился.

– Ты думал, я убила его?

– Где слуги? Ты вызвала полицию?

– Нет, – выдохнула она.

– Но ты должна. Его нельзя оставлять здесь. Ты должна что-то сделать. – Автоматически, не отдавая себе отчета, он разжал пальцы мертвеца и вытащил револьвер из его руки. Оглядел. – Похоже, тот револьвер, который ты показывала мне в автомобиле.

– Он самый.

Роули смотрел на нее. Ничего не понимал. Да и как он мог понять. Случившееся не укладывалось ни в какие рамки.

– Почему он застрелился?

– Ради Бога, не задавай мне вопросов.

– Ты знаешь, кто он?

– Нет.

Она побледнела, ее трясло. Выглядела так, что вот-вот лишится чувств.

– Тебе лучше взять себя в руки, Мэри. Сейчас не до обмороков. Я схожу в столовую и принесу бренди. Где бутылка?

Он двинулся к двери, но она с криком ухватилась за него.

– Не покидай меня. Я боюсь оставаться здесь одна.

– Тогда пойдем со мной, – резко ответил Роули.

Обнял за плечи, чтобы поддержать, и вывел из комнаты. В столовой все еще горели свечи, и первым делом он увидел остатки ужина, две тарелки, два бокала, бутылку вина и сковородку, на которой Мэри жарила яичницу и бекон. Роули подошел к столу. Рядом со стулом, на котором сидел Карл, лежала его потрепанная шляпа. Роули поднял ее, повернулся к Мэри. Она не смогла встретиться с ним взглядом.

– Я солгала, сказав, что не знаю его.

– Должен отметить, это очень уж очевидно.

– Ради Бога, не говори так, Роули. Я такая несчастная.

– Извини, – в голосе прибавилось мягкости. – Кто он?

– Скрипач. Из ресторана. Он обходил столики с тарелкой. Ты помнишь?

– Я подумал, что лицо мне знакомо. Он был в костюме неаполитанского рыбака, так?

– Да.

– Вот почему я его не узнал. И, разумеется, теперь он выглядит другим. Как он сюда попал?

Мэри замялась.

– Я встретила его, когда возвращалась домой. Он стоял на смотровой площадке на склоне холма. Он заговорил со мной. Выглядел таким одиноким. Выглядел невероятно несчастным.

Роули уставился на свои туфли. Потому что попал в неловкое положение. Уж от Мэри он никак не ожидал того, что она, судя по всему, сделала.

– Мэри, дорогая, ты знаешь, для тебя я готов на все. Я хочу тебе помочь.

– Он был голоден. Я его накормила.

Роули нахмурился.

– А после того, как ты его накормила, он пошел в твою спальню и застрелился из твоего револьвера. Ты это хочешь сказать?

Мэри заплакала.

– На, выпей вина. Поплакать ты еще успеешь.

Она покачала головой:

– Нет, я в порядке. Плакать не буду. Теперь я знаю, что повела себя ужасно, но тогда все выглядело иначе. Наверное, я просто рехнулась. Помнишь, что я сказала тебе в автомобиле, перед тем как ты вышел?

Внезапно он понял, о чем она.

– Я подумал, что это всего лишь романтическая фантазия. И представить себе не мог, что ты способна на такую глупость. Почему он застрелился?

– Не знаю. Не знаю.

Он на мгновение задумался, потом начал собирать грязную посуду и ставить на поднос.

– Что ты делаешь?

– Тебе не кажется, что не стоит оставлять здесь свидетельства того, что ты ужинала с мужчиной? Как пройти на кухню?

– Через эту дверь и вниз по лестнице.

Он унес поднос. Когда вернулся, Мэри сидела за столом, закрыв лицо руками.

– Это хорошо, что я спустился. Ты оставила свет включенным. Вероятно, не привыкла заметать следы. Твои слуги не помыли посуду после ужина. Я добавил вашу к остальной. Скорее всего они не заметят. Теперь мы должны вызвать полицию.

– Роули! – Она чуть не сорвалась на крик.

– Послушай меня, дорогая. Ты не должна терять головы. Я тут подумал, и вот какое у меня предложение. Ты должна сказать, что спала и разбудил тебя мужчина, вероятно, вор, входящий в твою спальню. Ты включила свет и схватила револьвер, который лежал на ночном столике. Завязалась борьба, револьвер выстрелил. Ты застрелила его или он сам застрелился, значения не имеет. Возможно, он понял, что загнан в угол, боялся, что на твои крики сбегутся слуги, вот и застрелился.

– Да кто поверит такой истории? Быть такого не может.

– В любом случае она более правдоподобна, чем правда. Если ты будешь стоять на своем, никто не сможет доказать, что это ложь.

– Нина слышала выстрел. Приходила к двери, чтобы спросить, не случилось ли чего. Я ответила, что нет. Она так и скажет полиции, когда они будут ее допрашивать. Как я смогу это объяснить? Моя версия развалится. Почему я сказала ей, что все в порядке, когда в моей спальне лежал мертвец? Я не найду ответа на этот вопрос.

– Но ты же не можешь сказать правду.

– Это так безнравственно. И однако… тогда… я думала, что совершаю благородный поступок.

Она больше ничего не сказала, а он просто смотрел на нее, где-то понимая Мэри, но все еще в недоумении. Она тяжело вздохнула.

– Да, давай позвоним в полицию и покончим с этим. Для меня все будет кончено. Что ж, полагаю, я это заслужила. Я больше никому не смогу взглянуть в глаза. Газеты. Эдгар. Конец всему. – А потом она вновь удивила Роули. – В конце концов, вором он не был. Я причинила ему достаточно зла и без того, чтобы бесчестить его имя. Во всем виновата я, мне и нести полную ответственность за то, что я сделала.

Роули пристально смотрел на нее.

– Да, для тебя все будет кончено, плюс грандиозный скандал. Тебя ждет ужасное время, дорогая, и никто не придет тебе на помощь. Ты готова пойти на риск? Я предупреждаю тебя, риск очень велик, и, если дело не выгорит, для тебя все будет еще хуже.

– Я готова.

– Тогда почему бы нам не убрать отсюда тело? У кого могут возникнуть подозрения, что его смерть как-то связана с тобой?

– Но как убрать тело? Это невозможно?

– Совсем наоборот. Если ты мне поможешь, мы перенесем его в автомобиль. Ты знаешь все здешние холмы. Конечно же, мы найдем место, где его не обнаружат долгие месяцы.

– Но он пропадет. Его будут искать.

– С какой стати? Кому нужен безвестный итальянский скрипач? Возможно, он ушел, потому что не мог платить за жилье, возможно, сбежал с чьей-то женой.

– Он не итальянец. Австрийский беженец.

– Тем лучше. Тогда, будь уверена, его исчезновение останется незамеченным.

– А как же ты, Роули? Разве ты не рискуешь?

– Это единственное, что мы можем сделать, дорогая, а что касается меня, беспокоиться тебе нет нужды. По правде говоря, я люблю рисковать. Хочу получать от жизни все острые ощущения, которые она может мне дать.

Небрежность его тона подбодрила Мэри. Сердечная боль притупилась. Появилась надежда, что все будет, как он и говорит. Но оставалась одна загвоздка.

– Скоро рассвет. Крестьяне начинают работу с зарей.

Он взглянул на часы.

– Когда рассветает? Не раньше пяти. У нас еще час. Если не будем терять времени, то успеем.

Мэри глубоко вдохнула.

– Хорошо. Я сделаю все, что ты скажешь.

– Тогда за дело. И, ради Бога, не теряй самообладания.

Роули захватил с собой шляпу мертвеца, и они вернулись в спальню Мэри.

– Ты берешь его за ноги, – распорядился Роули. – А я – под плечами.

Они подняли труп, вынесли в коридор, потом через парадную дверь. Не без труда, Роули шел первым, спиной вперед, спустили по лестнице. Там положили на землю. Очень уж был тяжелым.

– Сможешь подогнать сюда автомобиль? – спросил Роули.

– Да, но развернуться места нет. Вниз придется ехать задним ходом, – в ее голосе слышалось сомнение.

– Я с этим справлюсь.

Она спустилась по узкой подъездной дорожке, приехала уже на автомобиле. Роули в это время вернулся в дом. На мраморном полу осталась кровь, но, к счастью, совсем чуть-чуть, потому что мужчина выстрелил себе в сердце, которое тут же перестало ее перекачивать.

Он прошел в ванную, взял полотенце, смочил водой. Вытер кровавые пятна. Пол выложили плитами темно-красного мрамора, и Роули не сомневался, что служанка, подметая пол, не заметит ничего подозрительного. С мокрым, выпачканным кровью полотенцем он вновь вышел из дома. Мэри ждала у автомобиля. Не спросила, где он был и что делал.

Роули открыл заднюю дверцу и вновь сунул руки под плечи покойника. Поднял верную половину туловища, а Мэри, пусть ей пришлось и нелегко, проделала то же с ногами. Они не разговаривали. Тело положили на пол у заднего сиденья, и Роули обернул полотенцем торс мужчины, на случай, если при движении из раны вновь потечет кровь. Шляпу нахлобучил трупу на голову. Сел за руль и задним ходом доехал до ворот. Так хватало места для разворота.

– Я поведу машину?

– Да. У подножия холма поверни направо.

– Давай как можно быстрее съедем с шоссе.

– Милях в четырех или пяти от него отходит дорога, которая ведет к деревне на вершине холма. Помнится, с одной ее стороны лес.

Как только они выехали на шоссе, Роули прибавил скорости.

– Ты едешь слишком быстро, – заметила Мэри.

– У нас очень уж мало времени, сладкая ты моя, – резко ответил он.

– Я так боюсь.

– Твой страх принесет нам много пользы.

Резкость тона заставила Мэри прекратить разговор. Луна зашла, в салоне царила чернильная тьма. Мэри не могла разглядеть спидометр, но полагала, что Роули разогнался миль до восьмидесяти. Она сидела, сцепив руки. Понимала, как все ужасно, в каком опасном они положении, но другого шанса у нее не было. Сердце отчаянно колотилось о ребра. Она продолжала повторять про себя: «Какой же я была дурой!»

– Мы уже проехали пять миль. Пропустили поворот, так?

– Нет, он совсем рядом. Сбавь скорость.

Они продолжили путь. Мэри выискивала взглядом узкую дорогу, которая вела к деревушке на холме. Она заезжала туда два или три раза, потому что деревушка эта словно сошла с одной из старинных флорентийских картин. Изображая на первом плане сцену из Святого Писания, на заднем художник воспроизвел ландшафт родной Тосканы.

– Вот он! – внезапно воскликнула она.

Но Роули уже проскочил мимо. Затормозил, потом задним ходом вернулся к повороту. Они начали медленный подъем, поглядывая по сторонам. Мэри коснулась руки Роули, указала налево. Он свернул к обочине, остановил автомобиль. У дороги притулилась рощица, вроде бы акаций. Земля заросла кустарником. Чуть дальше склон, похоже, резко уходил вниз. Роули выключил фары.

– Пойду на разведку. Судя по всему, то, что надо.

Он вылез из автомобиля, шагнул в кусты. В ночной тишине продирался сквозь них очень уж шумно. Через пару минут вернулся.

– Я думаю, сойдет, – говорил шепотом, хотя никто не мог их подслушать. – Помоги вытащить его из машины. Дальше мне придется тащить его самому. Ты вниз не спустишься. Только расцарапаешься в кровь.

– Мне без разницы.

– Я думаю не о тебе, – грубо ответил он. – Как ты объяснишь слугам порванные чулки и ободранные туфли? Думаю, я справлюсь.

Она вылезла из машины, и они открыли заднюю дверцу. Уже собрались вытащить тело, когда увидели впереди свет. С холма спускался автомобиль.

– Господи, мы попались! – воскликнула Мэри. – Беги, Роули, не надо тебе впутываться в эту историю.

– Не говори глупостей.

– Я не хочу навлекать на тебя беду! – не уступала Мэри.

– Не будь дурой! Не теряй головы, и никакой беды не будет! Мы выкрутимся.

– Нет, Роули, ради Бога, беги!

– Прекрати. И давай без истерик. Залезай на заднее сиденье.

– Но там он!

– Заткнись.

Он затолкал ее на заднее сиденье, залез следом. Свет фар приближающегося автомобиля скрыл поворот дороги, но после следующего поворота свет появился вновь.

– Прижмись ко мне. Они примут нас за влюбленных, которые приехали сюда в поисках укромного местечка, чтобы заняться сама знаешь чем. И сиди тихо. Не дергайся.

Автомобиль приближался. Через две-три минуты свет его фар осветил бы их. И дорога была такая узкая, что автомобилю пришлось бы резко сбросить скорость, чтобы проехать мимо. Места едва хватало, чтобы разминуться. Роули обнял ее, притянул к себе. Под их ногами лежал труп.

– Я собираюсь тебя поцеловать. И ты целуй меня, чтобы все выглядело естественно.

Автомобиль приближался и вроде бы ехал зигзагом, от одной обочины к другой. Они услышали, что пассажиры поют во весь голос.

– Господи, да они пьяны, – прошептал Роули. – Надеюсь, что они нас заметят. Вот уж не повезет, так не повезет, если они врежутся в нас. Быстро, целуй меня.

Она прижалась губами к его губам, и они, казалось, слились в поцелуе, увлекшись друг другом, не подозревая о приближающемся автомобиле. В нем сидело много людей, и пели они так громко, что могли разбудить мертвого. Возможно, в деревне на вершине холма справляли свадьбу, и в автомобиле ехали гости, которые веселились чуть ли не всю ночь, а вот теперь, крепко набравшись, возвращались домой, в какую-то другую деревню. Конечно же, ехали они посреди дороги, автомобиль попеременно бросало то к левой, то к правой обочине, и столкновение с припаркованным кабриолетом представлялось неизбежным. Но Мэри с Роули ничего не могли с этим поделать. Но тут раздался крик. Завизжали тормоза, приближающийся автомобиль притормозил. Должно быть, водитель разом протрезвел, осознав, какой избежал опасности, и теперь вел автомобиль с черепашьей скоростью. Потом кто-то заметил, что в застывшем, темном кабриолете сидят люди, чуть позже стало ясно, что это парочка, слившаяся в страстном поцелуе. Конечно же, все расхохотались. Один мужчина отпустил соленую шутку, двое или трое издали непристойные звуки. Роули крепко прижимал Мэри к себе. Со стороны создавалось впечатление, что они слишком заняты собой и не замечают ничего вокруг. Кого-то из мужчин посетила блестящая идея. Сочным баритоном он запел песню «La Donna e mobile»^[5] из оперы Верди «Риголетто». Остальные слов не знали, но все равно принялись подпевать. Мимо кабриолета они проехали очень медленно. Автомобили разделял какой-то дюйм.

– Обними меня за шею, – прошептал Роули, не отрываясь от губ Мэри, когда другой автомобиль почти поравнялся с ними. Сам же помахал пьяницам рукой.

– Браво! Браво! – закричали они. – Buen divertimento^[6], – когда автомобили разминулись, баритон вновь затянул «La Donna e mobile»… Они покатили вниз, вновь от обочине к обочине, распевая песни, и даже когда скрылись из виду, Мэри и Роули слышали их громкие голоса.

Роули разжал руки, и Мэри, лишившись последних сил, физических и моральных, откинулась на спинку сиденья.

– Нам повезло, что весь мир любит влюбленных, – усмехнулся Роули. – А теперь пора довести дело до конца.

– Это безопасно? Если его найдут здесь…

– Если его найдут в любом месте на этой дороге, наше присутствие здесь может навести их на размышления. Но мы можем еще долго искать другое подходящее место, а времени у нас нет. Они пьяные. В стране сотни таких вот «фиатов», и почему этот должны связать с нами? В любом случае, совершенно очевидно, что этот мужчина покончил с собой. Вылезай из машины.

– Я не уверена, что смогу стоять.

– Тебе придется помочь вытащить его. А потом ты сможешь сесть.

Он вылез из кабриолета, вытащил ее. Внезапно, плюхнувшись на подножку, она разрыдалась. Он размахнулся и влепил ей пощечину. От изумления она вскочила и перестала плакать так же быстро, как и начала. Даже не вскрикнула от боли.

– А теперь помоги мне.

Без единого слова они принялись за дело и вытащили труп из машины. Роули подхватил его под плечи.

– Он ужасно тяжелый. Постарайся отогнуть эти кусты в сторону, чтобы я их не сломал.

Она сделала все, как ей и велели, и он уволок тело с дороги. Для ее ушей шум, с которым Роули продирался сквозь кусты, казался громом, разносящимся на мили вокруг. Отсутствовал он целую вечность. Наконец она увидела, как он спускается по дороге.

– Я подумал, что лучше выйти на дорогу не на том месте, где я с нее сошел.

– Все в порядке? – озабоченно спросила она.

– Думаю, да. Господи, как же я устал. С удовольствием бы что-нибудь выпил. – Он глянул на нее, улыбнулся. – Теперь можешь плакать, если хочешь.

Она не ответила, и они сели в автомобиль. Он – за руль. Они продолжили путь.

– Куда мы едем? – озабоченно спросила она.

– Здесь я не могу развернуться. А кроме того, это правильно, проехать чуть дальше. Если кто-то заметит, что автомобиль сначала остановился здесь, а потом развернулся, это может показаться подозрительным. Ты не знаешь, эта дорога выведет нас на шоссе?

– Я уверена, что нет. Она ведет в деревню.

– Хорошо. Тогда проедем вперед и развернемся, где сможем.

Какое-то время они ехали молча.

– Полотенце осталось в машине.

– Я его возьму. Потом где-нибудь выкину.

– На нем монограмма Леонардов.

– Не волнуйся. Как-нибудь справлюсь. Если не придумаю ничего другого, обвяжу им камень и брошу в Арно по пути домой.

Проехав еще пару миль, они нашли у дороги ровную площадку, где Роули и решил развернуться.

– Господи! – воскликнул он, уже съехав с дороги. – Револьвер!

– А что такое? Он в моей спальне.

– Я совершенно о нем забыл. Если они найдут тело, но не обнаружат оружия, из которого он застрелился, у них могут возникнуть вопросы. Нам следовало оставить его рядом с телом.

– И что же нам теперь делать?

– Ничего. Верить в удачу. Пока она нам сопутствовала. Если найдут тело, но не оружие, полиция, возможно, решит, что какой-нибудь мальчишка случайно наткнулся на тело, утащил револьвер и никому не сказал.

И обратно они возвращались на предельной скорости. Роули то и дело озабоченно поглядывал на небо. По-прежнему стояла ночь, но темнота уже не была такой густой, как раньше, когда они отъезжали от виллы. Чувствовалось, что день на подходе. Итальянский крестьянин начинает работать рано, а Роули хотелось привезти Мэри домой до того, как округа начнет просыпаться. Наконец они добрались до подножия холма, на котором стояла вилла, и Роули остановил автомобиль. До прихода зари оставались счи-таные минуты.

– Дальше тебе лучше ехать одной. Здесь я оставил велосипед.

Он смог разглядеть ее грустную улыбку. Увидел, как она пытается что-то сказать. Похлопал по плечу.

– Все хорошо. Не волнуйся. И вот что еще, прими пару таблеток снотворного. Нет смысла лежать без сна и думать о случившемся. Лучше хорошо выспаться.

– У меня такое чувство, что я уже никогда не смогу заснуть.

– Знаю. Потому и говорю о таблетках. Тебе обязательно надо заснуть. Днем я заеду.

– Я все время буду дома.

– Вроде бы тебя ждут на ленче у Эткинсонов. Меня попросили составить тебе компанию.

– Я позвоню и скажу, что неважно себя чувствую.

– Нет. Этого ты делать не должна. Ты должна приехать на ленч, должна вести себя так, будто у тебя нет никаких забот. Это же естественная мера предосторожности. Чтобы на тебя не пало ни малейшего подозрения, ты не должна давать повода заподозрить, что твоя совесть нечиста. Понимаешь?

– Да.

Мэри пересела за руль, подождала, пока Роули вытащил спрятанный ранее велосипед и укатил. Потом начала подниматься на холм. Автомобиль поставила в гараж, который находился прямо за воротами, зашагала по узкой подъездной дорожке. Бесшумно пробралась в дом. Поднялась к своей спальне, у двери замялась. Не хотела открывать, вдруг подумала, что у порога ее будет ждать Карл, в потрепанном черном костюме. Она не поддалась безотчетному страху, совладала с нервами, но за ручку взялась дрожащей рукой. Быстро включила свет и облегченно выдохнула, увидев, что комната пуста. И выглядела она такой же, как и всегда. Мэри взглянула на часы. Почти пять. Как много ужасного произошло за столь короткий промежуток времени! Она отдала бы все, лишь бы прокрутить эти часы вспять и вновь стать беззаботной женщиной, какой была, прощаясь с Роули у его отеля. Слезы потекли по щекам. Она ужасно устала, голова раскалывалась от боли, воспоминания этой ночи наслаивались друг на друга, словно все происходило одновременно. Мэри медленно разделась. Не хотела снова ложиться в эту постель, но ведь ничего другого не оставалось. Ей предстояло провести на вилле еще как минимум несколько дней. Роули подсказал бы ей, когда лучше всего уехать. Если б она объявила о помолвке с Эдгаром, ее отъезд из Флоренции на несколько недель раньше запланированного срока не вызвал бы подозрений. Она не помнила, говорил ли он ей, когда должен отплыть в Индию. Наверное, в самое ближайшее время. Там она была бы в безопасности, там она смогла бы все забыть.

Но, уже собравшись лечь в кровать, она вспомнила о грязной посуде, оставшейся после ее с Карлом ужина, которую Роули отнес на кухню. Что бы он ни говорил, Мэри не отпускала тревога, и она решила привести все в порядок. Надела халат, спустилась в столовую, прошла на кухню. Если бы кто-то из слуг увидел ее, она бы сказала, что проснулась от голода и пришла посмотреть, нет ли чего из еды. Но в доме, казалось, не было ни души, а кухня напоминала большую темную пещеру. Бекон она нашла на столе и убрала в кладовую для мяса. Скорлупу яиц бросила в мусорное ведро под раковиной, вымыла два стакана и две тарелки, которыми они с Карлом пользовались, повесила сковороду на крюк. Ничего подозрительного на кухне больше не осталось, и она прокралась обратно в спальню. Приняла пару таблеток снотворного и выключила свет. Надеялась, что таблетки подействуют достаточно скоро, но она крайне вымоталась, а потому заснула, еще говоря себе, что сойдет с ума, если тотчас же не заснет.

Глава 6

Открыв глаза, Мэри увидела стоящую у кровати Нину.

– Что такое? – сонно спросила она.

– Очень поздно, синьора. Синьора должна быть на вилле Болонезе в час дня, а уже почти полдень.

Внезапно Мэри вспомнила, и сердце защемило от боли. Окончательно проснувшись, посмотрела на служанку, как всегда, улыбающуюся и дружелюбную. Мэри сообразила, как объяснить ее сонливость.

– Я не могла заснуть после того, как ты разбудила меня. Не хотела лежать до утра с открытыми глазами, вот и приняла пару маленьких таблеточек.

– Извините, синьора. Я услышала какой-то шум и подумала, что мне лучше прийти и посмотреть, не случилось ли чего.

– Какой шум?

– Вроде бы выстрел. Я вспомнила револьвер, который синьора взяла с собой, и испугалась.

– Должно быть, это автомобиль на дороге. Ночью звуки разносятся так далеко. Принеси мне чашку кофе, а потом я приму ванну. Мне надо поторопиться.

Как только Нина ушла, Мэри вскочила и подошла к комоду, в одном из ящиков которого спрятала револьвер. Испугалась, что Нина нашла его, пока она крепко спала, и унесла. Ее муж, Сиро, мог сказать Нине, что из револьвера стреляли. Но револьвер лежал там, куда она его и положила. Дожидаясь кофе, Мэри обдумывала сложившуюся ситуацию. Она теперь понимала, почему Роули настоятельно советовал ей приехать на ленч. Конечно же, она должна вести себя совершенно естественно. И ради себя, и ради него. К Роули она питала безмерную благодарность. Он сохранял хладнокровие, он все продумывал. Кто бы мог подумать, что этот праздный гуляка обладал столь сильным характером? И что бы случилось, если бы он не нашелся, как им поступить, когда в самый опасный момент появился автомобиль с пьяными итальянцами? Мэри вздохнула. Возможно, он не самый полезный член общества, но настоящий друг. Тут двух мнений быть не могло.

Выпив кофе и приняв ванну, Мэри села к туалетному столику, чтобы накраситься. Теперь она чувствовала себя более уверенно. И, что удивительно, несмотря на ночные потрясения, выглядела она, как всегда. Весь этот ужас, все эти слезы не оставили следа на ее лице. Из зеркала на нее смотрела все та же красавица. Свежая кожа цвета меда, блестящие волосы, сверкающие глаза. Ее даже охватило легкое возбуждение: на ленче ей предстояло устроить небольшой спектакль, показать всем, в каком она превосходном настроении и как радуется жизни, чтобы после ее ухода все сказали, да, Мэри сегодня в отличной форме. Она забыла спросить Роули, принял ли он приглашение на этот ленч, но надеялась, что он там будет. Он бы поддержал ее одним своим присутствием.

Наконец приготовления закончились. Мэри последний раз оглядела себя в зеркале. Нина одарила ее ослепительной улыбкой.

– Синьора выглядит более прекрасной, чем когда бы то ни было.

– Ты не должна очень уж мне льстить, Нина.

– Но это правда. Крепкий сон пошел вам на пользу. Вы выглядите, как девушка.

Эткинсоны, американская чета предпо-жилого возраста, двадцатью годами раньше приобрели большую, роскошную виллу, когда-то принадлежавшую Медичи. Они коллекционировали мебель, картины, статуи эпохи Возрождения и за это время превратили виллу в настоящий музей. Эткинсоны славились гостеприимством и устраивали большие приемы. Когда дворецкий объявил о прибытии Мэри и она вошла в гостиную, где стояла старинная мебель, мадонны Дези-дерио да Сеттиньяно^[7] и Сансовино^[8], а стены украшали картины Перуджино^[9] и Фи-липпино Липпи^[10], большинство гостей уже собралось. Два лакея в ливреях кружили по гостиной. У одного на подносе стояли коктейли, у второго – закуски. Женщины прекрасно смотрелись в летних платьях, купленных в Париже, мужчины в легких костюмах выглядели расслабленными и довольными жизнью. Большие окна открывались в парк, украшенный огромными каменными вазами с цветами и тронутыми временем статуями периода барокко. Теплый июньский день, напоенный ароматами цветов воздух способствовал хорошему настроению, в котором пребывали что гости, что хозяева. Создавалось ощущение, что ни у кого нет ни малейшего повода для тревоги: всем хватало денег, все стремились хорошо провести время. Просто не верилось, что где-то могли голодать люди. В такой день жизнь казалась прекрасной и удивительной.

Войдя в гостиную, Мэри остро почувствовала общее настроение веселья и доброжелательности, которым ее встречали, и вот это наслаждение жизнью, царившее там в этот момент, шокировало ее, словно из прохлады узкой флорентийской улицы она вышла в горнило залитой солнцем площади. Сердце пронзила острая боль. Этот бедный юноша, который лежал сейчас с пулей в сердце под открытым небом на склоне высящегося над Арно холма. Но она заметила Роули, который смотрел на нее с другого конца гостиной, и вспомнила все, что он ей говорил. И он уже шел к ней. Гарольд Эткинсон, владелец виллы, симпатичный, седовласый, склонный к полноте мужчина, ценил женскую красоту и обожал по-отечески флиртовать с Мэри. Вот и теперь он надолго задержал ее руку в своей. А тут подоспел и Роули.

– Я как раз говорил этой девушке, что она прелестна, как картина, – повернулся к нему Эткинсон.

– Вы напрасно тратите время, дорогой мой. – Роули обаятельно улыбнулся. – С тем же успехом вы могли бы расточать комплименты статуе Свободы.

– Она вас отвергла, так?

– Полностью и окончательно.

– Я ее не виню.

– Дело в том, мистер Эткинсон, что я не люблю мальчиков. – Глаза Мэри плясали. – Мой опыт однозначно свидетельствует о том, что нет смысла даже говорить с мужчиной младше пятидесяти.

– Нам просто необходимо побеседовать на эту интересную тему, – кивнул Эткинсон. – Я чувствую, что у нас много общего.

И он отвернулся, чтобы пожать руку только что прибывшему гостю.

– Ты великолепна, – шепнул ей Роули. Одобрение, которое читалось в его глазах, подбодрило ее, но тем не менее она не смогла удержаться, чтобы не бросить на него испуганный, тревожный взгляд. – Держись. Думай о себе как об актрисе, играющей роль.

– Я же не раз говорила тебе, что у меня нет сценического таланта, – ответила Мэри, но с улыбкой.

– Если ты женщина, то можешь играть, – возразил он.

И она играла, весь ленч, а за стол они прошли буквально через несколько минут. Справа от нее сидел мистер Эткинсон, с которым она весело флиртовала, что ему льстило и забавляло. Со своим соседом слева, экспертом по итальянскому искусству, она говорила о художниках Сиены. Светское общество Флоренции не так уж велико, поэтому за столом сидели несколько человек, с которыми она обедала прошлым вечером. Принцесса Сан-Фердинандо, которая вчера принимала их, занимала почетное место по правую руку мистера Эткинсона. И вот это привело к инциденту, едва не лишившему Мэри самообладания. Старая дама наклонилась вперед, чтобы обратиться к Мэри.

– Я только что рассказала графу о вчерашнем вечере. – Она повернулась к Эткинсону: – Я пригласила моих друзей пообедать к Пеппино и послушать выступающего там певца, у которого великолепный голос, так поверите ли, его там не было!

– Я его слышал, – кивнул Эткинсон. – Миссис Эткинсон хочет, чтобы я оплатил его обучение. Она думает, что он должен петь в опере.

– Вместо него они нашли какого-то жуткого скрипача. Я говорила с Пеппино. Он мне сказал, что он – немецкий беженец, и он дал ему шанс из милосердия. Сказал, что больше его на порог не пустит. Вы помните его, Мэри? Он был ужасен.

– Да, играл не очень хорошо.

Она задалась вопросом, звучал ли для других ее голос так же неестественно, как и для нее самой.

– Это очень мягко сказано, – поморщилась принцесса. – Я бы скорее застрелилась, чем вот так играть на скрипке перед людьми.

Мэри чувствовала, что должна что-то сказать. Чуть пожала плечами.

– Должно быть, беженцам трудно найти хоть какую-то работу.

– Это точно, – кивнул Эткинсон. – Молодой парень?

– Да просто мальчик, – ответила принцесса. – У него было интересное лицо, не правда ли, Мэри?

– Я не обратила на него особого внимания. Может, из-за их нелепых костюмов.

– Я не знала, что он беженец. И теперь меня мучает совесть. Из-за того, что я подняла такой шум, Пеппино сказал, что уволит его. Наверное, мне надо его найти, дать ему две или три сотни лир, чтобы поддержать его, пока он найдет новую работу.

Они говорили и говорили о нем. Мэри бросила отчаянный взгляд на Роули. Но он сидел на другом конце стола и не смотрел в ее сторону. Так что рассчитывать она могла только на себя. Но в конце концов тема переменилась. Мэри чувствовала, что вымотана донельзя. Она участвовала в общей беседе, смеялась шуткам соседа, изображала интерес, делала вид, что всем довольна, но при этом перед ее мысленным взором прокручивались события прошедший ночи, терзая душу. И она очень обрадовалась, когда ленч наконец-то закончился и она смогла уехать.

– Спасибо вам большое, – поблагодарила она хозяйку. – Не помню, чтобы я так приятно провела время.

Миссис Эткинсон, седоволосая, добрая, проницательная, с сухим чувством юмора, протянула руку.

– Спасибо, дорогая моя. Вы так прекрасны. Благодаря вам ленч удался. Гарольд просто счастлив. Он же не может пройти мимо красивой женщины.

– Он был так мил со мной.

– По-другому и быть не могло. Это правда, что скоро нам придется лишиться вашего общества?

Тон мисс Эткинсон указывал, что она говорит об Эдгаре. Вероятно, принцесса успела ей что-то сказать.

– Как знать? – улыбнулась Мэри.

– Что ж, надеюсь, этот слух подтвердится. Знаете, Мэри, я считаю себя знатоком характера человека. И вы не только прекрасная, но и добрая, нежная, естественная. Я бы хотела, чтобы вы были счастливы.

На глаза Мэри навернулись слезы. Она выдавила из себя улыбку и быстро уехала.

Глава 7

Когда она приехала на виллу, ее ждала только что полученная телеграмма:

«Прилетаю завтра. Эдгар».

Сад спускался по склону террасами, и одно место Мэри особенно любила: полоску лужайки, напоминающую дорожку для боулинга, обсаженную подстриженными кипарисами. С одного конца лужайки они образовывали аркаду, через которую открывался вид не на Флоренцию, а на деревушку на вершине холма, с красными черепичными крышами и колокольней. В этом прохладном, уединенном месте Мэри, лежа на шезлонге, искала покоя. Ее радовала возможность побыть одной, не притворяться. Здесь она могла предаться тревожным мыслям, которые не отпускали ее. Через какое-то время Нина принесла чай. Мэри сказала ей, что ждет Роули.

– Когда он придет, принесите виски, сифон и лед.

– Хорошо, синьора.

Нина любила посплетничать, а тут узнала новость, которой хотела поделиться. Агата, кухарка, принесла ее из близлежащей деревеньки, в которой жила. Какие-то ее родственники сдали комнату одному из беженцев, которые наводнили Италию, и теперь он сбежал, не заплатив за стол и кров. Они жили бедно и не могли позволить себе потерю этих денег. Те вещи, что он оставил после себя, не стоили и пяти лир. Они три недели кормили и поили его в долг, потому что он был такой simpatico, и они жалели его, а он отплатил им черной неблагодарностью. Они получили наглядный урок, на себе узнали: добро, проявленное по отношению к людям, никогда не окупится.

– Когда он сбежал? – спросила Мэри.

– Вчера вечером он ушел, чтобы сыграть на скрипке в ресторане «У Пеппино»… ой, да ведь там синьора вчера обедала, и сказал, что отдаст Ассунте долг, когда вернется. Но он не вернулся. Она сходила в ресторан, и ей сказали, что ничего не знают. Его игра посетителям не понравилась, и его попросили больше не приходить. Но деньги у него были. Видите ли, он получил свою долю из денег, полученных музыкантами. Одна дама положила сто лир и…

Мэри ее прервала. Не хотела больше ничего слушать.

– Выясни через Агату, сколько он задолжал Ассунте. Я… мне не хочется, чтобы она пострадала из-за того, что сделала доброе дело. Я заплачу.

– Ох, синьора, вы им так поможете. Видите ли, оба их сына служат в армии и ничего не зарабатывают. Они кормили его, а еда нынче дорогая. Это мы, бедняки, вынуждены страдать ради того, чтобы Италия стала великой державой.

– Ладно, с этим мы разобрались. Можешь идти.

Второй раз за день кто-то заводил разговор о Карле. Мэри охватил ужас. Все выглядело так, будто этот несчастный человек, которого при жизни никто не замечал, после смерти каким-то сверхъестественным способом привлекал к себе внимание. Ей вспомнилась фраза принцессы. Та хотела что-то для него сделать, потому что из-за нее его уволили. Принцесса слов на ветер не бросает, а потому начнет его искать. Она привыкла добиваться своего и, если не найдет его сразу, перевернет небо и землю, чтобы выяснить, что с ним сталось.

– Я должна уехать. Я боюсь.

Если бы только пришел Роули! В этот момент она могла надеяться только на него. Она подумала о телеграмме Эдгара, которая лежала в ее сумочке. Достала, перечитала еще раз. Вот он, путь к спасению. Мэри глубоко задумалась.

Наконец услышала свое имя.

– Мэри.

Роули. Он появился в конце зеленой полоски, направился к ней, не вынимая рук из карманов. В его походке не было ничего элегантного, но чувствовалась беспечность не обремененного никакими тревогами человека, и Мэри немного приободрилась. Одним своим видом он внушал спокойствие.

– Нина сказала, что я найду тебя здесь. Сейчас она принесет выпивку. Очень хочется пропустить стаканчик-другой. Подниматься на твой холм – занятие не из легких. – Он пристально посмотрел на нее. – В чем дело? Ты неважно выглядишь.

– Подожди, пока уйдет Нина.

Он сел, закурил. Когда появилась Нина, начал подтрунивать над ней:

– Послушайте, Нина, а как же дети, которыми, по словам дуче, каждая итальянская женщина должна обеспечить страну? Мне представляется, что вы не выполняете свой долг.

– Mamma mia, в эти дни и себя-то можно прокормить с трудом. И чем я буду кормить полдюжины оборванцев?

Но как только она ушла, он повернулся к Мэри:

– В чем дело?

Она рассказала об инциденте на ленче, когда принцесса завела разговор о Карле, о новости, которую принесла Нина. Он слушал внимательно.

– Но, дорогая моя, волноваться тут не о чем. У тебя расшалились нервы, ничего больше. Он думал, что получил постоянную работу, но его уволили. Он задолжал хозяйке деньги. Обещал заплатить, но заработанных денег не хватило. Допустим, его найдут. Он застрелился, и мотивов для этого ему хватало.

Слова Роули не противоречили здравому смыслу. Мэри улыбнулась и вздохнула.

– Полагаю, ты прав. У меня расшалились нервы. Что бы я без тебя делала, Роули?

– Представить себе не могу. – Он рассмеялся.

– Если бы прошлой ночью нас поймали… чем бы это закончилось?

– Нам бы не поздоровилось, дорогая моя.

Мэри ахнула.

– Ты хочешь сказать… нас бы посадили в тюрьму?

Он насмешливо смотрел на нее.

– Нам бы пришлось много и долго все объяснять, знаешь ли. Двое англичан, которые колесят по округе с трупом. Даже не знаю, как мы смогли бы доказать, что он застрелился. Полиция утверждала бы, что его застрелил кто-то из нас.

– Но зачем тебе стрелять в него?

– Богатое воображение копа без труда нашло бы десяток причин. Вчера мы вместе уехали из ресторана «У Пеппино». Люди говорили мне, что у меня не лучшая репутация по части женщин. Ты для меня – лакомый кусочек. Как бы мы смогли доказать, что между нами ничего не было? Я мог найти его в твоей спальне и убить из ревности. Он мог застать нас в компрометирующих обстоятельствах, и я мог убить его, чтобы спасти твою репутацию. Люди совершают такие дурацкие поступки.

– Ты ужасно рисковал.

– Пустяки.

– Вчера я так расстроилась, что даже не поблагодарила тебя. Это так некрасиво с моей стороны. Но я очень благодарна тебе, Роули. Я у тебя в неоплатном долгу. Если бы не ты, думаю, я бы покончила с собой. Не знаю, чем я заслужила твою помощь.

Какие-то мгновения он пристально смотрел на нее, а потом добродушно, где-то даже небрежно, улыбнулся.

– Дорогая моя, я бы это сделал для любого друга. Не уверен, но, возможно, сделал бы и для совершеннейшего незнакомца. Ты знаешь, я люблю рисковать. Законопослушным гражданином меня не назовешь, я обожаю острые ощущения, которые несет с собой риск. Однажды в Монте-Карло я поставил на карту тысячу фунтов, и это тоже острые ощущения, но им не сравниться с теми, что я испытал прошлой ночью. Кстати, где револьвер?

– В моей сумочке. Я не решилась оставить его в доме, когда уезжала на ленч. Боялась, что Нина его найдет.

Он протянул руку:

– Дай мне свою сумочку.

Она не знала, для чего ему это нужно, но протянула. Он ее открыл, достал револьвер, положил в карман.

– Зачем ты это делаешь?

Он откинулся на спинку стула.

– Я исхожу из того, что рано или поздно тело найдут. И пришел к выводу, что будет лучше, если рядом найдут и орудие самоубийства.

– Но ты же не вернешься туда?

– Почему нет? День прекрасный, и мне нужно поразмяться. Я арендовал велосипед. У меня вполне могла возникнуть идея – свернуть на боковую дорогу, чтобы побывать в живописной деревне на вершине холма.

– Кто-нибудь может увидеть тебя в лесу.

– Я приму необходимые меры предосторожности, чтобы не увидели.

Он поднялся.

– Ты уже уходишь?

– Да. Дело в том, что леса там практически нет. Я не стал говорить тебе об этом ночью, иначе ты перепугалась бы еще больше, а искать другое место времени не было. Вот я и думаю, что найдут его достаточно скоро.

– Я умру пять раз, пока вновь не увижу тебя.

– Правда? – Роули улыбнулся. – Я загляну по пути домой. Пожалуй, мне снова захочется пропустить стаканчик.

– Ох, Роули!

– Не бойся. Дьявол – спортсмен и приглядывает за своими.

Он ушел. Даже прошлой ночью она не волновалась так сильно, как теперь, ожидая его возвращения. Напрасно она убеждала себя, что, перевозя труп, они рисковали гораздо больше. Тогда им просто не оставалось ничего другого, теперь же Роули шел на ненужный риск, по собственной инициативе совал голову в пасть льва, исключительно ради тех самых острых ощущений. Он не имел права вести себя так глупо, ей следовало его остановить. Но он так легко относился к риску, что она не могла увидеть все в истинном свете, оценить, сколь велика опасность. Но при этом у нее сложилось впечатление, что от уже принятого решения ей бы отговорить его не удалось. Странный человек. Кто бы мог подумать, что такая легкомысленность в манерах скрывает столь решительный характер.

– Разумеется, он привык все делать по-своему, – раздраженно бросила она.

Наконец он вернулся. Мэри облегченно выдохнула. По вальяжности походки, по насмешливой улыбке на губах сразу поняла – все прошло хорошо. Он плюхнулся на стул, налил себе виски с содовой.

– Дело сделано. Вокруг не было ни души. Знаешь, похоже, иногда судьба протягивает преступнику руку помощи. Рядом оказался такой подходящий ручеек. Должно быть, где-то неподалеку бьет родник, отсюда и такая густая растительность. Я бросил револьвер в воду. Через несколько дней он должным образом заржавеет.

Мэри хотела спросить о теле, но не смогла заставить себя произнести эти слова. Они какое-то время посидели молча, он неторопливо курил, наслаждался каждым маленьким глоточком холодного напитка.

– Я хочу рассказать тебе все, что произошло прошлой ночью, – наконец решилась она.

– В этом нет необходимости. О главном я могу и так догадаться, а остальное значения не имеет, так?

– Но я хочу. Хочу, чтобы ты знал мои самые отвратительные стороны. Я действительно не знаю, почему этот бедный мальчик покончил с собой. Меня мучает совесть.

Он слушал молча, его глаза, холодные, ничего не упускающие, не отрывались от Мэри, пока она рассказывала о том, что произошло с того момента, как она увидела Карла, вышедшего из тени кипариса, до грохота выстрела, заставившего ее выпрыгнуть из постели. Что-то давалось ей с невероятным трудом, но она чувствовала, что эти серые глаза сразу все поймут, попытайся она утаить даже частичку правды. И при этом, несмотря на постыдность всей этой истории, рассказывая, Мэри испытывала облегчение. Когда она закончила, он откинулся на спинку стула и вроде бы сосредоточился на кольцах дыма, которые выпускал изо рта.

– Думаю, я могу сказать тебе, почему он покончил с собой, – оборвал он долгую паузу. – Его лишили дома, превратили в изгоя, без гроша в кармане, вечно голодного. Он не знал, ради чего ему стоит жить, так? И тут появилась ты. Полагаю, никогда в жизни он не видел такой красавицы. Ты дала ему то, о чем он никогда и мечтать не мог. Мир разом стал для него другим, потому что ты полюбила его. Как он мог ожидать, что не любовь заставила тебя отдаться ему? Ты объяснила, что сделала это из жалости. Мэри, дорогая моя, мужчины тщеславны, особенно молодые мужчины. Или ты этого не знала? Ты подвергла его невыносимому унижению. Неудивительно, что он едва не убил тебя. Ты вознесла его к звездам, а потом сбросила обратно в канаву. Он почувствовал себя заключенным, которого охранники подвели к двери тюрьмы, а когда он попытался переступить порог, за которым его ждала свобода, захлопнули эту дверь у него перед носом. Разве этого недостаточно, чтобы решить, что жить дальше нет никакого смысла?

– Если это правда, я никогда не прощу себя.

– Я думаю, это правда, но не вся. Видишь ли, после того, что ему пришлось пережить, он, конечно же, лишился душевного равновесия, возможно, уже не был психически здоров. Возможно, причина самоубийства совсем в другом. Возможно, ты подарила ему несколько мгновений ни с чем не сравнимого блаженства, вот он и подумал, что ничего лучше ему уже не видать, так чего не уйти сразу же. Ты знаешь, едва ли не у каждого из нас бывают в жизни моменты абсолютного счастья, когда мы говорим себе: «Господи, вот теперь я могу и умереть!» Что ж, он испытал этот момент, к нему пришла эта мысль, и он умер.

Мэри в изумлении смотрела на Роули. Неужели это действительно он, этот насмешливый, порхающий по жизни, бесшабашный прохиндей, говорил такие слова? Она понятия не имела о существовании этого Роули.

– Почему ты мне все это говоришь?

– Отчасти потому, что не хочу, чтобы ты принимала все это слишком близко к сердцу. Сделать ты ничего не можешь. Остается только забыть, и, возможно, после сказанного мною ты сможешь забыть без лишних терзаний. – Он одарил ее иронической улыбкой, которую она так хорошо знала. – Отчасти потому, что пропустил несколько стаканчиков и, возможно, немного пьян.

Она не ответила. Протянула ему телеграмму, полученную от Эдгара. Он ее прочитал.

– Ты собираешься выйти за него?

– Я хочу уехать отсюда. Теперь я ненавижу этот дом. Когда я захожу в свою спальню, то едва сдерживаюсь, чтобы не закричать от ужаса.

– А Индия далеко.

– Он – сильный и решительный. Он любит меня. Видишь ли, Роули, я многое пережила. И теперь мне нужен человек, который будет заботиться обо мне. Человек, на которого я смогу опереться.

– Что ж, значит, все решено?

Она не совсем поняла, о чем он. Искоса глянула на него, но его улыбающиеся глаза ничего не выдавали.

Мэри вздохнула.

– Но, разумеется, он может не захотеть жениться на мне.

– Да что ты такое говоришь? Он от тебя без ума.

– Я должна ему сказать, Роули.

– Зачем? – ужаснулся он.

– Не могу выходить за него замуж с таким камнем на сердце. Замучает совесть. У меня не будет ни минуты покоя.

– У тебя? А как насчет его покоя? Думаешь, он поблагодарит тебя, если ты ему все расскажешь? Говорю тебе, все хорошо. Ничто не может связать тебя со смертью этого бедолаги.

– Я должна быть честной.

Он нахмурился.

– Ты допускаешь ужасную ошибку. Знаю я этих строителей империи. Честность, прямота и все такое. А что они знают о снисхождении? Им-то оно ни к чему. Это безумие, уничтожать его веру в тебя. Он же готов тебя на руках носить. Он думает, что ты – само совершенство.

– Что в этом хорошего, если у меня все-таки есть недостатки?

– Чем лучше думают о тебе люди, тем больше ты должна соответствовать образу, который они себе создали. Или ты так не думаешь? Знаешь, у твоего Эдгара масса достоинств, благодаря которым он и поднялся так высоко. Но, уж извини, ему также свойственна и тупая прямолинейность. Возможно, на службе это плюс. Без этого он бы не стал столь крупной фигурой. Но ты требуешь он него невозможного – понять лабиринт женской чувственности.

– Если он действительно меня любит, то поймет.

– Очень хорошо, дорогая моя, поступай, как считаешь нужным. Он – не тот мужчина, за которого я хотел бы выйти замуж, будь я женщиной, но раз уж ты выбрала его, полагаю, это твое право. И вот тебе мой совет – если хочешь, чтобы все у тебя получилось, не говори ему лишнего.

Он хохотнул, легонько коснулся ее руки и отбыл. Мэри вдруг подумала, что, возможно, никогда больше его не увидит. Сердце чуть защемило. Забавно, но ведь он предложил ей руку и сердце. Она не могла не улыбнуться, представив себе ужас, который отразился бы на лице Роули, если б она приняла его предложение всерьез и согласилась.

Глава 8

На следующий день, около четырех пополудни, Нина подошла к Мэри, которая опять сидела в саду и вышивала, пытаясь отвлечься от тревожных мыслей, чтобы сообщить, что звонит Эдгар Свифт. Он только что приехал в отель и хочет знать, может ли увидеться с ней.

Мэри не знала, когда прибывает его самолет, и ждала с ленча. Попросила Нину передать, что будет рада увидеться с ним в любое удобное ему время. Ее сердце учащенно забилось. Она достала из сумочки зеркало и посмотрелась в него. Щеки бледные, но румянами она не воспользовалась, зная, что он этого не любит. Только чуть попудрилась и накрасила губы. На ней было легкое летнее платье из желтого льна с большими цветами. Такое простенькое, что с первого взгляда могло показаться, что оно больше подходит служанке, и тем не менее сшил его один из лучших парижских дизайнеров.

Наконец она услышала шум подъезжающего автомобиля, а через несколько мгновений появился Эдгар. Она поднялась, пошла ему навстречу. Как всегда, оделся он в полном соответствии с возрастом и статусом. И выглядел превосходно, шагая по зеленой лужайке, высокий, стройный, с прямой спиной. Шляпу он снял. Густые черные волосы блестели от масла, обеспечивающего идеальную укладку. Красивые синие глаза под густыми ресницами дружелюбно поблескивали, резкие черты лица смягчала счастливая улыбка. Он тепло пожал ее руку.

– Ты изумительно выглядишь, прекрасна, как картина.

Мистер Эткинсон произносил эту банальную фразу при каждой их встрече, но от Эдгара она услышала ее впервые, вот и подумала, что джентльмены определенного возраста всегда обращаются с ней как с женщинами, которые гораздо их моложе.

– Присядь. Нина принесет чай. Хорошо съездил?

– Я так рад увидеть тебя вновь, – ответил он. – Кажется, с моего отъезда прошла целая вечность.

– Не так уж долго ты и отсутствовал.

– К счастью, я точно знал, что ты будешь делать все это время. Знал, где окажешься в тот или иной час, и мысленно следовал за тобой из одного места в другое.

Мэри чуть улыбнулась.

– Боюсь, эти мысли отвлекали тебя от работы.

– Знаешь, дел действительно хватало. Я дважды встречался с министром, и, думаю, мы решили все вопросы. Я должен отплыть в начале сентября. Он говорил со мной честно и открыто. Не стал скрывать, работа предстоит тяжелая, о чем я, разумеется, знал, давая согласие, но еще и объяснил, почему они остановили свой выбор именно на мне. Не буду навевать на тебя скуку, перечисляя все комплименты, которые он мне наговорил, но…

– Я хочу их услышать, и мне не скучно.

– Хорошо. Он сказал, что при сложившихся обстоятельствах очень важно, чтобы эту должность занял человек, способный пойти на компромисс, но при этом жесткий, и нужную степень сочетания этих качеств он видит только у меня.

– Я уверена, что он совершенно прав.

– В любом случае, это лестно – услышать такие слова. Видишь ли, я прошел долгий путь, и приятно осознавать, что поднялся почти на вершину. Должность эта важная и ответственная. Она дает мне шанс показать, что я могу сделать, и, между нами говоря, я думаю, что могу многое… – Он замялся. – И если я смогу справиться с этой работой так, как рассчитываю и как они надеются, возможно, она станет трамплином к новым высотам.

– Ты очень честолюбив, да?

– Полагаю, что да. Я люблю власть и не боюсь принимать решения. У меня есть определенные достоинства, и я рад возможности максимально их реализовать.

– Вчера за обедом полковник Трейл сказал, что он не видит причин, по которым ты не смог бы стать вице-королем, успешно справившись с работой в Бенгалии.

Глаза Эдгара сверкнули.

– Генерал-губернатором, так они теперь его называют. Я полагаю, такой вариант не за пределами возможного. Они назначили Уиллингдона^[11] вице-королем, и он был чертовски хорошим вице-королем.

Они допили чай, и он поставил чашку.

– Знаешь, Мэри, та радость, которую я испытываю от нового назначения, не значила бы для меня так много, если б не надежда, что ты разделишь мою судьбу.

Ее сердце остановилось. Момент пришел. Чтобы успокоиться, она закурила. Не смотрела на него, но чувствовала, что его глаза, нежно улыбающиеся, не отрываются от нее.

– Ты обещала дать мне ответ, когда я вернусь. – Он рассмеялся. – Этим утром я зафрахтовал самолет, чтобы прилететь сюда. Это прямое свидетельство моего стремления получить его как можно быстрее.

Она отбросила сигарету, которую только что закурила. Вздохнула.

– Прежде чем мы двинемся дальше, я должна тебе кое-что рассказать. Боюсь, я тебя огорчу. Пожалуйста, выслушай меня молча. Все, что ты захочешь сказать, ты сможешь сказать позже. Как и задать вопросы, которые у тебя возникнут.

Его лицо вдруг закаменело, он пристально всмотрелся в нее.

– Я буду молчать.

– Мне нет нужды говорить тебе, что я отдала бы все, лишь бы ничего тебе не рассказывать, но, боюсь, это будет нечестно. Ты должен это узнать, а потом поступить, как считаешь нужным.

– Я слушаю.

Вновь она пересказала эту долгую, тягостную историю, которой днем раньше поделилась с Роули. Ничего не опустила. Не старалась что-либо выпятить или затенить. Но, конечно, второй пересказ, Эдгару, дался ей с большим трудом. Он слушал, не шевелясь. Лицо превратилось в маску. Глаза словно остекленели, не выдавая никаких эмоций. Рассказывая, она с еще большей отчетливостью понимала, что показала себя более бесчувственной и распутной, чем ей казалось раньше, когда она говорила то же самое Роули. Ее мотивы уже не выглядели столь правдоподобными, и у нее замирало сердце при мысли о том, что он ей не верит. Теперь она осознавала, сколь шокирующим выглядит их с Роули поступок – перенести тело в автомобиль и спрятать в уединенном месте среди холмов. Но Мэри до сих пор не представляла себе, что еще она могла сделать, чтобы избежать скандала и проблем (каких – знали только Небеса), которые могли возникнуть с полицией. История выглядела очень уж фантастичной. Такое просто не могло случиться с людьми ее круга, во всяком случае, в реальной жизни. Это мог быть только пересказ кошмарного сна.

Наконец она закончила. Эдгар еще какое-то время сидел, не произнося ни слова, потом поднялся, начал вышагивать взад-вперед по полоске зеленой лужайки. С опущенной головой, сцепив руки за спиной, а такого лица, чернее тучи, она у него никогда не видела. Он разом постарел. Потом остановился перед Мэри, посмотрел на нее сверху вниз, на губах появилась скорбная улыбка, но заговорил он нежным голосом, рвущим ей сердце.

– Ты уж меня прости, но я совершенно ошарашен. Видишь ли, если я и мог ожидать такого, то от тебя – в последнюю очередь. Я знал тебя еще невинным, очаровательным ребенком. Не могу поверить, что ты…

Он замолчал, но она знала, что он хотел сказать. Он не мог поверить, что она взяла да и отдалась случайно встреченному босяку.

– Оправданий у меня нет.

– Боюсь, я думаю, что ты поступила очень глупо.

– Хуже, чем глупо.

– Нам нет нужды в это вдаваться. Думаю, я люблю тебя достаточно сильно, чтобы понять и простить, – голос этого сильного человека дрогнул, но улыбка стала мягче, терпимее. – Ты – романтическая глупышка. И я могу поверить, что в обстоятельствах, сложившихся после того, как этот человек застрелился, ты приняла единственно возможное решение. Ты пошла на огромный риск, но все разрешилось наилучшим образом. Судя по всему, тебе просто необходим мужчина, чтобы приглядывать за тобой.

Она подозрительно посмотрела на него.

– Ты по-прежнему хочешь жениться на мне? После того, как узнал все?

Он замялся, но только на чуть-чуть, любой другой, кроме Мэри, этого бы и не заметил.

– Ты, конечно же, не думаешь, что я собираюсь бросить тебя в столь тяжелом положении? Мэри, дорогая, я не могу этого сделать.

– Мне так стыдно за себя.

– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива. Карьера – это не все. В конце концов, я не так молод, как прежде. Я уже многое сделал для страны. Нет причин, которые не позволяют мне отступить в сторону и позволить молодым реализовать свой шанс.

Она в замешательстве смотрела на него.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он сел, взял ее руки в свои.

– Видишь ли, дорогая, все это меняет ситуацию. Я не могу соглашаться на предложенную мне работу. Если о случившемся станет известно, последствия будут катастрофическими.

Она отшатнулась.

– Я не понимаю.

– Не волнуйся об этом, дорогая. Я отправлю министру телеграмму, чтобы известить, что женюсь и не могу ехать в Индию. Твое здоровье может стать убедительным предлогом. Я не смогу предложить тебе такое высокое положение, но это не значит, что мы не сможем хорошо проводить время. Мы купим дом на Ривьере. Я всегда мечтал о яхте. Будем плавать по морю, наслаждаться жизнью, рыбачить.

– Но ты не можешь бросить всего, поднявшись почти до самой вершины. С какой стати?

– Послушай меня, дорогая. Работа мне предложена крайне трудная. Она потребует предельного напряжения умственных и физических сил. А меня всегда будет преследовать тревога, что эта история может выплыть наружу. Трудно принимать рассудительные и взвешенные решения, стоя у кратера вулкана.

– Но что теперь может выплыть наружу?

– Скажем, револьвер. Полиция сможет выяснить, если постарается, что он принадлежал мне.

– Действительно может. Я думала об этом. Этот человек мог вытащить его из моей сумочки в ресторане.

– Да, я не сомневаюсь, что найдутся и другие правдоподобные варианты, объясняющие, как мог попасть к нему мой револьвер. Но в любом случае придется давать показания, а я не могу доводить дело до показаний, которые мне придется давать. Я не хочу превозносить себя, но я не тот человек, который способен лгать. И потом, это не только твой секрет, но и Роули Флинта.

– Ты же не предполагаешь, что он может меня выдать.

– Именно это я могу предположить с легкостью. Он – беспринципный прохвост. Бездельник. Пустое место. Тот самый человек, с которым я бы никогда не имел никаких дел. Откуда ты знаешь, как он поведет себя, пропустив пару стаканчиков? Это слишком хорошая история, чтобы хранить ее в секрете. Он может поделиться ею с какой-нибудь женщиной. Расскажет одной, потом другой, и, не успеешь глазом моргнуть, как об этом будет знать весь Лондон. Поверь мне, не потребуется много времени, чтобы эта история добралась бы и до Индии.

– Ты ошибаешься, Эдгар. Он совсем другой человек. Я знаю, он сумасброд, ему свойственно безрассудство, иначе он никогда бы не пошел на такой риск, чтобы спасти меня, но я уверена, что могу ему доверять. Он никогда меня не предаст. Он скорее умрет.

– Ты не знаешь людей так же хорошо, как я. И я могу тебе сказать, нет в нем ничего такого, что помешало бы ему разболтать эту историю.

– Если ты думаешь, что она все равно выплывет наружу, какая разница, уйдешь ты в отставку или нет?

– Сплетен будет много, но если я – частное лицо, какое это имеет значение? Мы от них просто отмахнемся. Но все значительно усложнится, если я буду губернатором Бенгалии. В конце концов, ты совершила уголовное преступление. Насколько я понимаю, оно достаточно тяжелое, чтобы повлечь за собой обязательную выдачу преступника. И вполне вероятно, что недружественная нам Италия поднимет шум. Тебе не приходило в голову, что тебя могут обвинить в убийстве этого человека?

Он так сурово глянул на Мэри, что она содрогнулась.

– Я хочу вести честную игру, – продолжил он. – Правительство доверяло мне, и я никогда никого не подводил. Предложенная мне должность такова, что ни на мне, ни на моей жене не должно быть ни пятнышка. Наше положение в Индии теперь во многом зависит от престижа руководителей. Если события примут нежелательный оборот, мне придется с позором выйти в отставку. Спорить тут не о чем, Мэри. Я могу делать только то, что считаю правильным.

Тон его заметно изменился, голос стал суровым, под стать строгому лицу. Теперь Мэри видела человека, которого вся Индия знала не только за административные способности, но и за безжалостную решительность. Наблюдая за малейшими изменениями выражения его лица, пристально следя за блеском глаз, она пыталась докопаться до самых сокровенных мыслей Эдгара. Она прекрасно понимала, как потрясло его ее признание. Он не мог сочувствовать такому возмутительному, такому шокирующему поведению. Она уничтожила его веру в нее, он более не мог относиться к ней как прежде. Но такой человек не брал назад данного им слова. И когда, по собственной воле, она сказала ему, что не считает его связанным какими-то обязательствами, ему не оставалось ничего другого, как ответить на ее честность щедростью; он соглашался пожертвовать карьерой и шансом остаться в истории ради женитьбы на ней; и у нее сложилось впечатление, что такая перспектива радовала его. Не потому, что в силу своей любви он мог пойти на любую жертву. По той причине, что жертва эта возносила на новую высоту его гордость собой. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он никогда не упрекнет ее, не скажет, что ради нее пожертвовал столь многим, но для Мэри не составляло тайны и другое: с его энергией, страстью к работе и честолюбием в душе он постоянно будет сожалеть об упущенных возможностях. Он ее любил и испытал бы жестокое разочарование, если б не смог на ней жениться, но у Мэри все больше крепла уверенность в том, что он, пусть и с неохотой, отказался бы от нее, если бы нашелся способ сделать это без потери самоуважения. Он был рабом собственной честности.

Мэри опустила глаза, чтобы он не заметил их веселого блеска. Странно, наверное, но ситуация показалась ей достаточно комичной. Ибо теперь она со всей определенностью знала, что ни при каких обстоятельствах не выйдет за него, даже если бы то, чего он опасался, никогда бы не случилось, даже если бы уже завтра он стал генерал-губернатором Индии. Она очень хорошо относилась к нему, питала искреннюю благодарность за то, что он так душевно отнесся к ее проступку, и ей совершенно не хотелось причинять ему боль. Но она понимала, что должна действовать с предельной осторожностью. Один неверный шаг, и он проявит упрямство, а он вполне мог отмести ее возражения и заставить выйти за него замуж чуть ли не силой. Что ж, в самом худшем из вариантов она соглашалась на то, чтобы пожертвовать остатками того хорошего, что он находил в ней. Неприятно, конечно, но необходимо; если она упадет в его глазах, окончательный разрыв дастся ему легче.

Со вздохом она подумала о Роули; насколько проще иметь дело с беспринципным прохвостом! Какими бы ни были его недостатки, он не боялся правды. Мэри собралась с духом.

– Эдгар, дорогой, я буду очень сожалеть о том, что загубила такую выдающуюся карьеру, как у тебя.

– Я надеюсь, что ты никогда не будешь думать об этом. Обещаю тебе, выйдя в отставку, я напрочь забуду о службе и карьере.

– Но мы должны думать не только о себе. Ты – человек, который больше всего подходит для этой конкретной работы. Ты нужен. Твой долг – выполнить ее, пусть и в ущерб личным чувствам.

– Знаешь ли, я не настолько тщеславен, чтобы считать себя незаменимым.

– Я восхищаюсь тобой, Эдгар. И мне претит сама мысль о том, что ты покинешь свой пост, на который тебя направила страна. Это будет воспринято как слабость.

Он дернулся, и Мэри почувствовала, что зацепила его.

– Ничего другого не остается. В сложившихся обстоятельствах соглашаться на эту должность будет совсем уж бесчестно.

– Но можно пойти другим путем. В конце концов, ты же не обязан жениться на мне.

Он бросил на нее столь короткий взгляд, что значение его она не успела понять. Он, разумеется, знал, и взгляд этот означал следующее: «Боже ты мой, если бы я мог сорваться с крючка, неужели не сорвался бы?» Но он прекрасно владел мимикой своего лица, и, когда отвечал, губы его улыбались, а глаза светились нежностью.

– Но я хочу жениться на тебе. Это самое большое мое желание.

Что ж, ей не оставалось ничего другого, как идти на крайние меры.

– Эдгар, дорогой, ты знаешь, что я питаю к тебе самые теплые чувства. Я у тебя в неоплатном долгу; ты – самый лучший мой друг. Я знаю, какой ты хороший, добрый, честный и верный; но я тебя не люблю.

– Разумеется, я понимаю, что гораздо старше тебя. Понимаю, что ты не можешь любить меня так же, как любила бы мужчину своего возраста. Я надеялся, что преимущества, которые я мог тебе предложить, каким-то образом все это компенсируют. Мне очень жаль, что теперь я могу предложить тебе гораздо меньше и, возможно, этого не хватит, чтобы услышать нужный мне ответ.

Боже, как он усложнял ей жизнь! Почему не мог просто сказать, что она – потаскуха, и он скорее увидел бы ее в аду, чем женился на ней. Что ж, вот он, котел с кипящим маслом; и не остается ничего другого, кроме как закрыть глаза и прыгнуть в него.

– Я хочу быть с тобой совершенно откровенной, Эдгар. Став губернатором Бенгалии, тебе пришлось бы много работать, и у меня появилась бы масса обязанностей. В конце концов, ничто человеческое мне не чуждо, и благодаря тебе я поднялась бы на завораживающую высоту. В такой ситуации хватило бы и того, что ты мне нравишься. У нас было бы столько общих интересов, что отсутствие любви не имело бы ровно никакого значения. – Вот она и подошла к самому трудному. – Но если мы собираемся вести спокойную жизнь на Ривьере, где с утра до вечера нет никаких дел… думаю, у нас бы все получилось только в одном случае – если бы я любила тебя так же сильно, как ты любишь меня.

– Я не настаиваю на Ривьере. Можем поехать туда, где тебе нравится.

– А в чем разница?

Он долго молчал. Когда посмотрел на нее, взгляд стал ледяным.

– Ты хочешь сказать, что готова стать женой губернатора Бенгалии, но не вышедшего на пенсию государственного чиновника.

– Пожалуй, что да.

– В таком случае обсуждать нам больше нечего.

– Действительно, особого смысла в этом я не нахожу.

Вновь он замолчал. Замкнулся в себе, на лице не отражалось никаких эмоций. Мэри прекрасно понимала, что он чувствует себя униженным, что окончательно разочаровался в ней, но при этом не сомневалась, что он испытывает безмерное облегчение. Но, само собой, этого он ей показывать не собирался. Наконец Эдгар поднялся.

– Судя по всему, мне нет нужды задерживаться во Флоренции. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы я задержался, на случай, что возникнут осложнения… из-за человека, который застрелился.

– Нет-нет, думаю, в этом нет никакой необходимости.

– В таком случае завтра я возвращаюсь в Лондон. Возможно, мне лучше попрощаться с тобой прямо сейчас.

– До свидания, Эдгар. И прости меня.

– Мне не за что тебя прощать.

Он взял ее руку, поцеловал, а потом с достоинством, в котором не было ничего нелепого, медленно зашагал по зеленой полоске лужайки и через мгновение скрылся за зеленой изгородью. Она услышала, как отъехал его автомобиль.

Глава 9

Разговор утомил Мэри. Две последние ночи она спала только с таблетками и теперь, убаюканная сладким летним воздухом и приятно-монотонным стрекотом цикад, единственным звуком, который нарушал тишину, заснула. Через час проснулась, бодрой и отдохнувшей. Прошлась по старому саду, решила посидеть на террасе, в какой уж раз полюбоваться видом прекрасного города в свете уходящего дня. Но когда проходила через дом, к ней подошел Сиро, дворецкий.

– Звонит синьор Роландо, синьора.

– Попросите его оставить сообщение.

– Он хочет поговорить с вами, синьора.

Мэри легонько пожала плечами. Особого желания говорить с Роули она не испытывала, но подумала, что он, возможно, хочет ей что-то сообщить. В голове тут же мелькнула мысль о теле бедного мальчика, которое лежало сейчас на склоне холма. Она направилась к телефону.

– У тебя в доме есть лед? – спросил Роули.

– Ты заставил меня подходить к телефону ради этого вопроса? – холодно ответила она.

– Не только. Еще я хотел спросить, есть ли у тебя джин и вермут.

– Что-нибудь еще?

– Да. Хотел узнать, угостишь ли ты меня коктейлем, если я возьму такси и приеду.

– У меня полно дел.

– Отлично. Я приеду и помогу тебе.

Вновь пожав плечами, уже более раздраженно, Мэри велела Сиро принести все необходимое для коктейля и прошла на террасу. Ей уже не терпелось уехать из Флоренции. Теперь она ненавидела этот город, но не хотела, чтобы ее отъезд вызвал пересуды. Она подумала, что приезд Роули будет ей только на руку: она спросит у него совета. Абсурдно, конечно, но получалось, что положиться ей абсолютно не на кого, за исключением этого, по всеобщему мнению, ненадежного человека.

Он приехал через пятнадцать минут, полная противоположность Эдгару. Последний, с его ростом и осанкой, выглядел таким важным. К врожденному умению держаться с достоинством добавлялась уверенность человека, который за много лет привык командовать людьми. Увидев его в толпе, у вас поневоле возник бы вопрос, а кто этот человек со столь решительным лицом и властными манерами. На Роули же, невысокого росточка, приземистом, даже дорогая одежда смотрелась как рабочий комбинезон. Шагал он неуклюже, обычно держа руки в карманах, но чувствовались в нем дерзость, жизнерадостность и беззаботность, и вот это (Мэри не могла этого не признать), конечно же, не могло не привлекать. Улыбающийся рот, добродушная насмешка в серых глазах говорили о том, что этого человека нельзя принимать всерьез, но поладить с ним очень даже просто. Внезапно Мэри поняла, почему ей с ним так легко, несмотря на все его недостатки (даже без учета огромной услуги, которую он ей оказал). С Роули человек мог быть самим собой. Полностью отпадала необходимость притворяться, и потому, что его острый глаз тут же распознал бы притворство, и потому, что он сам никогда не притворялся.

Роули смешал себе коктейль, выпил одним глотком, устроился в кресле. Лукаво посмотрел на нее.

– Что ж, дорогая, строитель империи тебя отверг.

– Откуда ты знаешь? – быстро спросила она.

– Сложил два и два. Вернувшись в отель, он осведомился насчет поездов, а когда узнал, что успевает на вечерний экспресс Рим – Париж, заказал автомобиль до Пизы. Я предположил, что без полного разрыва он не стал бы так торопиться. Я говорил тебе, что это глупо, делиться с ним своими секретами. Ты же не могла ожидать, что такой человек, как он, проглотит твою историю.

Не имело смысла обставлять разрыв с Эдгаром как трагедию, раз уж Роули воспринимал случившееся столь легкомысленно. Мэри улыбнулась.

– Он вел себя достойно.

– Естественно. Я уверен, что он вел себя, как истинный дворянин.

– Он и есть истинный дворянин.

– В отличие от меня. Я дворянин по рождению, но не по натуре.

– Мне ты мог бы этого и не говорить, Роули.

– Так ты не страдаешь?

– Я? Нет. Я не прошу тебя мне поверить, но правда такова – после того, как мы все обговорили, я пришла к выводу, что не стала бы его женой ни за какие коврижки.

– И это правильно. Я не хотел ничего говорить, потому что ты очень уж настроилась выйти за него, но ты умерла бы от скуки. Я знаю женщин. Ты – не из тех, которые выходят замуж за строителей империи.

– Он – великий человек, Роули.

– Знаю. Он – великий человек, играющий роль великого человека. И это самое удивительное, что в нем есть. Прямо-таки Чарли Чаплин, играющий Чарли Чаплина.

– Я хочу уехать отсюда, Роули.

– Не вижу причины, по которой ты не можешь уехать. Перемена обстановки пойдет тебе на пользу.

– Ты сделал мне столько хорошего. Мне будет недоставать тебя.

– Но я думаю, что в будущем мы будем видеться очень часто.

– С чего ты так решил?

– Потому что, насколько я себе представляю, у тебя нет иного выхода, кроме как выйти за меня.

Она выпрямилась, уставилась на него.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Разумеется, за последние дни много чего случилось и, возможно, этот эпизод ускользнул из твоей памяти, но одной ночью я предложил тебе руку и сердце. Ты же не думаешь, что я принял твой ответ как окончательный. Пока каждая женщина, которую я просил стать моей женой, ею становилась, знаешь ли.

– Я думала, ты пошутил. И ты просто не можешь вновь сделать мне предложение.

Он откинулся на спинку кресла, с сигаретой в руке, улыбкой на губах, его глаза добродушно поблескивали, а он заговорил легкомысленным тоном, словно собирался рассказать веселенькую историю.

– Видишь ли, дорогая, мое преимущество в том, что я не дорожу мнением других о себе. Множество людей упрекают меня за то, что я сделал. Наверное, они правы. Но я думаю, что никому не причинил особого вреда, я нравлюсь женщинам, они – мне, а остальное получается само собой. В любом случае у меня нет ни права, ни намерения упрекать других людей за содеянное ими. Мой девиз – живи и давай жить другим. Я – не строитель империи. Нет у меня ни твердого характера, ни безупречной репутации, я – веселый парень, у которого есть немного денег и который любит хорошо проводить время. Ты можешь сказать, что я – прохвост и бездельник. Что ж, как насчет того, чтобы перевоспитать меня? У меня есть плантация в Кении, и я увольняю управляющего, потому что проку от него никакого. Вот я и подумал, что это неплохая идея – поехать туда и взять на себя управление плантацией. Возможно, пришла пора осесть на одном месте. Как знать, тамошняя жизнь может тебе понравиться.

Он замолчал, в ожидании ее реакции, но она ничего не сказала. Пребывала в крайнем удивлении, его слова стали для нее полнейшим сюрпризом, вот она и могла только смотреть на него, словно едва понимала, что он ей говорит. Он же продолжил все тем же тоном, будто веселенькая история еще не закончилась и ему не терпелось услышать ее смех.

– Знаешь, ты не ошиблась в том, что поначалу мне хотелось закрутить с тобой легкий роман. И почему нет? Ты – ослепительная красавица. Поэтому было бы странным, если б у меня не возникло желания подкатиться к тебе. Но в тот вечер, когда мы ездили по округе, одна или две твои фразы задели меня за живое. И я увидел тебя совсем другими глазами.

– С той поездки много чего случилось.

– Я знаю, и готов сказать, что однажды очень рассердился на тебя.

Она глянула на него из-под длинных ресниц.

– Вот почему ты ударил меня?

– Когда ты вылезла из машины? Я ударил тебя, потому что хотел, чтобы ты прекратила реветь.

– Ты причинил мне боль.

– Так и задумывалось.

Мэри не поднимала глаз. Когда она рассказывала Эдгару, что произошло между ней и тем несчастным мальчиком, его лицо посерело от душевной боли. Он испытал глубочайшее потрясение. И больше всего его поразила та легкость, с которой она замарала свою чистоту. А ведь именно непорочность он ценил в ней более всего, потому что любил не женщину, которой она стала, а очаровательную маленькую девчушку, которой приносил шоколадки, зачаровывавшую его своей непосредственностью и детской невинностью. А вот причиной затрещины, которую отвесил ей Роули, послужила сексуальная ревность мужчины, изнывающего от страсти. И, осознав это, она вдруг почувствовала пусть странную, но гордость. Посмотрела на него, ее губы чуть изогнулись в улыбке. Их взгляды встретились.

– Но я больше не сержусь на тебя. Мне понравилось, что ты обратилась ко мне, попав в такую передрягу. И потом сохраняла хладнокровие, хотя в один момент все выглядело совсем уж кисло. У тебя крепкие нервы, и мне это тоже по душе. Разумеется, ты вела себя как полнейшая идиотка. Но твой поступок показал, что у тебя доброе сердце, и, по правде говоря, такого не скажешь про большинство женщин, с которыми мне доводилось иметь дело. Я ужасно тебя люблю, Мэри!

– Мужчины такие странные! – вздохнула она. – Вы оба, Эдгар и ты, придаете уж очень большое значение тому, что ровным счетом ничего не значит. А что действительно имеет значение, что рвет мне сердце, так это бедный, никому не нужный мальчик, который по моей вине лежит мертвым и не похороненным под открытым небом.

– Ему ничуть не хуже, чем на кладбище. Скорбя о нем, ты не вернешь его к ненужной ему жизни. Да и кто он тебе, если на то пошло? Никто. Если бы завтра ты прошла мимо него по улице, то скорее всего и не узнала бы. Очисти свой разум от лицемерия. Так говорил доктор Джонсон^[12], и это чертовски дельный совет.

Ее глаза широко раскрылись.

– Откуда ты знаешь про доктора Джонсона?

– Свободные минуты моей попусту растраченной жизни я посвящал чтению. Старина Сэм Джонсон – мой любимец. В его работах полным-полно здравого смысла, и он кое-что знал о природе человека.

– Ты не перестаешь меня удивлять, Роули. Я-то полагала, что ты читаешь, если читаешь, только спортивные новости.

– Я не выставляю все мои достоинства в витрине. – Он усмехнулся. – Не думаю, что тебе придется скучать, став моей женой.

Она порадовалась, найдя хлесткий ответ.

– Разве я могу надеяться, что ты будешь хранить мне хотя бы относительную верность?

– Что ж, это будет зависеть только от тебя. Говорят, женщина обязательно должна найти себе занятие, и вот это в Кении очень тебе подойдет.

Мэри раздумчиво посмотрела на него.

– Зачем тебе жениться на мне, Роули? Если ты любишь меня так сильно, как говоришь, я не против того, чтобы отправиться с тобой в путешествие. Мы могли бы взять машину и поехать в Прованс.

– Это, конечно, идея. Но чертовски отвратительная.

– Вроде бы нет особого смысла в замене хорошего друга на безразличного мужа.

– Приятно слышать такое от респектабельной женщины.

– Не такая уж я и респектабельная. Тебе не кажется, что важничать мне не к лицу?

– Нет, не кажется. И если у тебя начнет развиваться комплекс неполноценности, я тебя так выпорю, что тебе с месяц придется есть стоя. Или ты выходишь за меня, дорогая, или мне ничего от тебя не нужно. Я хочу, чтобы ты стала только моей.

– Но я не люблю тебя, Роули.

– Как я тебе недавно и говорил, полюбишь, если дашь себе волю.

Она вновь посмотрела на него с сомнением, а потом ее восхитительные глаза озорно сверкнули.

– Знаешь, а может, ты и прав, – пробормотала она. – Той ночью, в автомобиле, когда мимо нас проезжали эти пьяные люди и ты держал меня в объятиях… пусть я была перепугана насмерть, не могу не признать, что испытывала очень даже приятные ощущения, когда ты прижимался своими губами к моим.

Он расхохотался. Вскочил, рывком поднял ее на ноги, заключил в объятия, поцеловал в губы.

– И что теперь?

– Что ж, если ты настаиваешь на том, чтобы я стала твоей женой. Но мы идем на ужасный риск.

– Дорогая, жизнь и нужна для того, чтобы рисковать.

Примечания

1

Орден «Звезда Индии» учрежден в 1861 г. Имеет три степени. После 1947 г. (обретение Индией независимости) не вручался.

(обратно)

2

Доменико Гирландайо (1449–1494) – итальянский художник эпохи Возрождения.

(обратно)

3

Энгельберт Дольфус (1892–1934) – австрийский политический деятель, лидер Христианско-социальной партии. Канцлер Австрии (1932–1934). Убит путчистами.

(обратно)

4

Курт Алоис Йозеф Иоганн Эдлер фон Шушнинг (1897–1977) – австрийский государственный и политический деятель. Федеральный канцлер Австрии (1934–1938).

(обратно)

5

«La Donna e mobile» – ария герцога, начинающаяся со слов «Сердце красавицы.».

(обратно)

6

Buen divertimento – отличное развлечение (ит.).

(обратно)

7

Дезидерио да Сеттиньяно (1428/31— 1464) – итальянский скульптор.

(обратно)

8

Якопо Сансовино (урожд. Якопо Татти, 1486–1570) – итальянский скульптор и архитектор.

(обратно)

9

Пьетро Перуджино (урожд. Пьетро ди Кристофоро Ваннуччи, 1446–1524) – итальянский художник.

(обратно)

10

Филиппино Липпи (1457–1504) – итальянский художник.

(обратно)

11

Фриман Фриман-Томас, 1-й маркиз Уиллингдонский (1866–1941) исполнял обязанности генерал-губернатора Индии в 1931–1936 гг.

(обратно)

12

Сэмюэль Джонсон (1709–1784) – английский критик, лексикограф и поэт эпохи Просвещения, чье имя, по оценке «Британники», стало в англоязычном мире синонимом второй половины XVIII века.

(обратно)

Флибуста

На вилле (fb2)

Сомерсет Моэм
На вилле

***

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Оглавление

Флибуста

На вилле (fb2)

Сомерсет Моэм На вилле

***

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Оглавление

Сомерсет Моэм
На вилле