Стрекоза (fb2)

- Стрекоза [publisher: SelfPub] 1054K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Екатерина Валерьевна Шитова

Екатерина Шитова
Стрекоза

Глава 1

“Я хочу увидеться с тобой. Ты один меня понимаешь…”

Я набрала сообщение, стерла, а потом снова набрала и нажала “отправить”. С замирающим сердцем я отложила телефон в сторону и зажмурилась. Ответа не было. Я выждала пять, десять минут, а потом к горлу подкатила паника. Задыхаясь от волнения, я снова схватила телефон и напечатала дрожащими пальцами:

“Я не шучу. Мне очень плохо! Ты мне нужен!”

Через минуту я снова написала:

“Ответь хоть что-нибудь!”

Бросив телефон на диван, я встала, подошла к зеркалу, обклеенному по краям фотографиями рок-исполнителей. Вытерев под глазами темные разводы от туши, я взяла из косметички карандаш, по новой подвела глаза черным цветом и снова бросила взгляд исподлобья на молчащий телефон. Над ухом прожужжало. Я обернулась – возле меня кружила черная стрекоза. Я стала нервно размахивать руками, но она тут же исчезла, как будто растворилась в воздухе.

– Бесит! Все бесит! – сквозь зубы процедила я.

А потом услышала стук в дверь своей комнаты.

– Дана, я дома! – прокричал из прихожей отец, – убавь громкость, дорогая, иначе сейчас к нашей квартире снова сбегутся все престарелые дамы нашего подъезда.

Я закатила глаза, подошла к музыкальному центру и выключила музыку. После того, как хэви-метал, разрывающий колонки, стих, комнату заполнила странная, неприятная тишина. Я в последнее время совсем не выносила тишины, мне сразу же становилось страшно, слышались голоса, хотелось бежать как можно дальше из этой тихой квартиры. Меня спасала лишь музыка, но, как выяснилось, старушки нашего многоквартирного дома, ее на дух не переносят. Они постоянно жаловались отцу на то, что у нас слишком шумно, и музыка мешает им спать. А спали они, судя по всему, круглые сутки.

Я накинула на плечи кожаную косуху и вышла из комнаты.

– Ты куда, солнышко? Я принес нам вкусный ужин – забежал по пути домой в ресторанчик и взял еды на вынос, как ты любишь.

Голос отца прозвучал неестественно ласково. Он внимательно осмотрел мое ярко-накрашенное лицо, бросил взгляд на короткую юбку, но ничего не сказал вслух по поводу макияжа и вызывающей одежды. Психолог, к которому мы ходили вместе с отцом, попросила его меньше придираться к моему внешнему виду. Отец очень старался соблюдать рекомендации специалиста, но ему это сложно давалось. Например, сейчас он весь покраснел от напряжения. Было видно, что он еле сдерживается, чтобы не высказать свое мнение по поводу моего вульгарного макияжа.

– Я гулять, – угрюмо сказала я, завязывая шнурки на грязных кроссовках.

– А как же ужин? – спросил отец, помахав перед моим лицом бумажным пакетом, от которого исходил мясной аромат.

– Я не голодна, – безразлично ответила я и вышла из квартиры.

– Будь дома не позднее десяти! – прокричал мне вслед отец.

– Ага, щас! – огрызнулась я себе под нос, заходя в лифт, – чтобы ты мне весь вечер промывал мозги?

Отец не слышал этих злых фраз. Он улыбнулся мне из дверного проема и закрыл дверь, а я нажала на кнопку, и лифт, натужно скрипя, поехал вниз. Внезапно на потолке моргнула лампочка, я взглянула в заляпанное зеркало и вздрогнула от неожиданности – рядом с моим ярко-накрашенным лицом в воздухе повисло еще одно лицо – бледное, неживое. Это было мамино лицо. Глаза сначала были закрыты, а когда резко открылись, передо мной будто разверзлись две черные пропасти. Я напряглась, сжала кулаки, зажмурилась. Лицо исчезло, и я судорожно выдохнула. Лампочка в лифте снова моргнула и затрещала. Не хватало еще застрять тут! С моей удачливостью, это легко могло произойти. Но в этот раз обошлось. Выйдя из подъезда, я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом достала из кармана телефон и набрала на ходу новое сообщение:

“Мне казалось, что ты нормальный парень, а ты мудак. Когда мне плохо, тебя нет! Вот пойду и сброшусь с крыши!”

Поставив телефон на беззвучный режим, я сунула его обратно в карман, натянула на голову капюшон и бесцельно побрела вперед. На улице был премерзкий ноябрьский вечер. Я не знала, куда идти, и просто шла – не важно куда, главное, подальше от дома, в котором я всегда вижу ее – мою умершую маму…

***

Мою маму звали Алена, или Айли, как ее называл отец. Откуда взялось такое странное прозвище, я не знаю, но отец говорил, что оно появилось еще до того, как они с ним поженились. Она мне часто снится – стройная, высокая, красивая, с длинными, темными, идеально-гладкими волосами. Во сне она всегда ласково смотрит на меня – так же, как при жизни. Мне до сих пор кажется, что я во сто крат хуже, чем мама обо мне думала. Неопрятная, с короткой, вечно растрепанной стрижкой, в мешковатой одежде – я совсем другая, во мне нет ни толики маминой утонченности. Но мама никогда не пыталась меня изменить или переделать.

– Пусть Дана носит то, что ей нравится, – говорила она папе, когда я вновь вместо платья надевала в школу черный балахон и джинсы с разрезами на коленях.

– Айли, а если завтра она придет с проколотым пупком, ты будешь так же добра к ней?

Мама ничего не отвечала на это, лишь звонко целовала папу в губы. Это ее оружие всегда работало. Папа прекращал бубнить и подставлял лицо для маминых поцелуев. А я, как любой подросток, вздыхала, закатывала глаза, делая вид, что мне до ужаса противно смотреть на это, и уходила в свою комнату. Но на самом деле, мне нравилось, что мои родители любят друг друга. Любому ребенку теплее жить, когда родители любят друг друга.

Несмотря на то, что мы с мамой были совсем разные, окружающие часто говорили, что мы похожи. Наверное, потому что у нас обеих были черные волосы, бледная кожа и темно-карие, большие, слегка раскосые глаза. Ну и ещё мы обе с ней были своенравны, упрямы и остры на язык. Мама шутила, что мы с ней особенные, как редкий вид черных стрекоз.

– Почему чёрные стрекозы? Таких не бывает! – смеялась я.

– Еще как бывают! У них самые острые зубы и самые сильные крылья. За нашей женской хрупкостью тоже скрываются острые зубы! В самых сложных ситуациях, даже когда выхода нет, помни, что у тебя есть зубы и крылья, Дана! Поняла?

– Поняла! Я зубастая стрекоза! Я лечууу! – смеялась я и, раскинув руки, бегала по комнате, ловила маму в объятия.

Сейчас, когда мамы больше нет рядом, я не ощущаю той легкости, о которой она говорила. Я не стрекоза, я тяжелая, неповоротливая черепаха. Невыносимая тяжесть горя живет внутри меня. Тяжесть и злость на мир за его несправедливость. Эти чувства накрыли меня панцирем в тот момент, когда я узнала, что мама погибла, и с тех пор я не могу из него выбраться. Иногда мне кажется, что она бросила меня, оставила одну-одинешеньку на произвол судьбы. Это было не столько больно, сколько обидно. Может, из-за этой обиды я постоянно вижу ее?

Отец поначалу говорил, что я не могу ее "отпустить", что мне нужно научиться относиться к смерти, как к неизбежности. Ведь это то, чего нельзя изменить. Еще отец говорил о судьбе, о предназначении, о том, что у каждого свой путь и свое, отведенное на земле, время. Меня раздражали эти разговоры. В юности сложно смириться с неизбежностью и предопределением, думается, что все всегда все должно идти так, как хочется. Поэтому мне хотелось делать все наперекор отцу, менять мир и судьбу своими руками. Чтобы отец понял, что я сильнее какого-то там предопределения.

Я не смирилась со смертью мамы и не собиралась мириться с тем, что отец называет судьбой. Поэтому я изменила свой внешний облик, поведение и даже музыкальные вкусы. Замкнутая, молчаливая девочка в вечно мятом школьном пиджаке превратилась в отвязную рокершу в короткой кожаной юбке, с синими прядями в волосах. Я хотела бунтовать, хотела, чтобы окружающие видели и слышали меня, поэтому стала вести себя дерзко и вызывающе, а подчас шокирующе. Какая-то внутренняя сила, словно морская волна, заставляла меня терять голову от бешеной жажды жизни.

Отец не смог найти подход к той девушке, в которую я переродилась, я стала неудобна ему, поэтому два раза в неделю мы с ним стали ходить к психологу – приятной женщине, которая разрешала мне лежать на кожаном диване, не снимая кроссовок. Закинув ногу на ногу, я болтала с ней о всякой ерунде, и при этом даже близко не подпускала к своей истинной боли, которая была похожа на спутанный клубок ниток, из которых мама вязала теплые свитера отцу на зиму. Женщина-психолог изо всех сил пыталась подергать то за одну, торчащую из клубка, ниточку, то за другую, но все было без толку. Я либо замолкала, либо начинала врать. Не могла же я рассказать чужой, незнакомой женщине о том, что вижу свою умершую маму так же отчетливо, как ее саму, и что возле меня постоянно вьются ее черные стрекозы, которых на самом деле не существует?

Сеансы с психологом не приносили облегчения. Мне становилось спокойнее только после душевного разговора с Ником. Ник был моим лучшим другом. Да нет, кому я лгу? За несколько месяцев нашей смс-переписки, я так привыкла к нему, что это стало похоже на зависимость. Ник очаровал меня искренним участием в моей жизни, вниманием и заботой, и вскоре я по-настоящему влюбилась в него.

Да, я влюбилась в человека, которого ни разу не видела, но при этом мне казалось, что я знакома с ним всю жизнь. Я была счастлива от того, что у меня есть мой Ник. Вот только было одно "но" – мы общались лишь по телефону. Ник был моим виртуальным другом. Мы познакомились, когда он по ошибке отправил мне сообщение с грустным смайликом. Как выяснилось позже, у Ника в жизни тоже случилась потеря – его бросила девушка, и он остро переживал расставание. Мой номер телефона отличался от номера этой девушки всего одной цифрой. Я все время думала о том, что случайная ошибка оказалась вовсе не случайностью для нас двоих.

Мы начали общаться – утешали друг друга, смешили, отвлекали от грустных мыслей. Мы быстро научились распознавать по смайликам и даже знакам препинания, какое у нас обоих настроение. Постепенно, мы становились все более откровенными друг с другом, точнее сказать, я стала откровеннее.

Я даже не заметила, как стала делиться с ним такими личными вещами, о которых бы никогда не рассказала ни отцу, ни подругам. С Ником было легко и просто – он ничему не удивлялся, на все реагировал спокойно и с пониманием. Это всегда располагает. Ник знал все и о моих стрекозах, и о том, что я вижу призрак своей матери. Он знал, что я чокнутая, не такая, как все, но не удивлялся этому. Это располагало вдвойне. Человек, который принимает и уважает не только тебя, но и всех твоих “тараканов” – это не человек, это человечище, за которого нужно держаться обеими руками. Так я и делала, только держалась не за самого Ника, а за телефон, благодаря которому мы общались.

Я отправила Нику много своих фотографий. В основном, это были дурацкие селфи, которые его веселили. Признаюсь, несколько из отправленных фото были слишком откровенными для ученицы выпускного класса. Просто захотелось в какой-то момент его шокировать, и у меня это получилось. Но сама я при этом видела только одно его фото – до одури красивое, улыбающееся лицо на фоне природы на аватарке мессенджера. Он не любил фотографироваться, несмотря на то, что был очень фотогеничным, на мой взгляд. Я увеличила это единственное фото, распечатала и все время носила с собой в рюкзаке. Перед сном я смотрела на Ника и мечтала о том, что когда-нибудь мы с ним встретимся и… Я не знала, что будет потом. Возможно, мы поймем, что жить друг без друга не можем. Или это слишком детский вариант?

В определенный момент Ник стал для меня очень важным человеком в жизни, несмотря на то, что отец даже не знал о нем. Я писала Нику "доброе утро", едва открывала глаза. А убирала телефон под подушку поздней ночью, предварительно отправив ему пожелание доброй ночи. Ник, обычно, отвечал сразу же. Я привыкла к этому и начинала нервничать и злиться, если он вдруг молчал. Позже он объяснял свое молчание занятостью или неполадками с сетью, и мне тут же становилось стыдно за свои детские обиды. Однажды я не выдержала и написала:

"Не могу больше скрывать. Хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя."

Спустя минуту длительного ожидания я получила ответное сообщение. Открыв его с отчаянно бьющимся в груди сердцем, я прочитала:

"Я тоже тебя люблю! И не только потому, что видел твои голые фото, но и по другим причинам!"

Я прочитала сообщение еще раз, а потом ещё и еще. Наверное, миллион раз я прочитала в тот день эту строчку. Мне стало так легко от осознания того, что мои чувства взаимны, что, казалось, даже боль, которая была со мной, взяла и отступила, перестала душить. После этого наше общение с Ником почти не поменялось, но мне было тепло от того, что он, такой умный, веселый и заботливый, меня любит.

Когда я предложила ему встретиться, Ник радостно поддержал мою идею, но мы решили отложить встречу до того момента, пока нам обоим не исполнится восемнадцать. Я терпеливо ждала, но сегодня, в один из самых хмурых и холодных дней поздней осени, на меня вдруг накатила странная тоска по этому поводу. Одиночество показалось невыносимым, еще и эти видения!

Нет, психолог не поможет. Со мной что-то конкретно не так, но я боялась признаться в этом отцу. Лежа на ковре в своей комнате, которая уже давно нуждалась в уборке, я слушала тяжелую, разрывающую мозг, музыку на полную катушку, а потом написала Нику сообщение, что хочу встретиться. Не получив ответа, я пошла по городу, куда глаза глядят, лишь бы не оставаться там, где все по-прежнему напоминало о маме.

Даже отец напоминал мне о ней. Я ненавидела его за это. Они с мамой были красивой парой, поэтому, его лицо сразу же вызывало во мне массу воспоминаний. Как ему самому не хочется умереть от того, что ее больше нет? Как он может вообще пытаться жить дальше, общаться с людьми и даже подвозить до дома свою молоденькую практикантку? Я ненавидела отца за это ещё сильнее. Он мог жить без мамы, он видел свое будущее без нее, хоть и говорил все время о том, что понимает мою боль. Он ничего не понимал.

Я быстро шагала по серому лабиринту города, глядя себе под ноги, ежась от пронизывающего ветра, а когда дошла до нового района, состоящего из кучки цветных высоток с яркими детскими площадками, остановилась и села на качель. Мамаши, выгуливающие своих жутких, вредных, орущих отпрысков, косо посмотрели на меня. Одна из них подошла ко мне и сказала строго:

– Девушка, уступите качели ребенку!

Я уставилась на нее тяжелым взглядом и ответила:

– Я еще сама не накачалась.

Она сначала отошла в сторону, но потом снова подошла ко мне, бубня монотонным голосом:

– Это детская качель, а вы же уже взрослая девушка.

– Мне пока ещё нет восемнадцати, так что, уважаемая мамаша, я тоже ребенок. По крайней мере, так мне говорят кассиры, когда я хочу купить ром и сигареты! Они говорят мне, что я еще маленькая! – воскликнула я, – Так что перестаньте наезжать на меня, а то сейчас сюда придет моя мама и покажет вам, как орать на меня! Ой нет… Не придет. Я снова забыла, что моя мама умерла!

Я выпучила глаза и захохотала, как ненормальная. Испуганные мамаши отпрянули от меня, разбежались в разные стороны, утягивая за собой упирающихся отпрысков. У меня никогда не будет детей, я никогда не стану такой приставучей и нудной, как они. Так подумала я, раскачиваясь на качели.

Когда качели остановились, я взглянула на серое небо. Казалось, плоские крыши домов касаются низких туч, повисших над городом. Захотелось тоже дотронуться до тучи рукой. Я вошла в первый попавшийся дом и поднялась на лифте на последний этаж. Удивившись тому, что дверь на крышу открыта, я залезла сначала на чердак, пропахший кошачьей мочой, а оттуда – на крышу. Вид на город, искрящийся в темноте огнями, был прекрасен, но до туч рука, к сожалению, не доставала.

Запиликал телефон, сердце мое затрепетало от волнения. Неужели, Ник? Я схватила телефон и прочитала на дисплее сообщение от отца:

"Дана, ужин в холодильнике. Я очень устал, ложусь спать, ждать не буду. Прошу, не задерживайся!"

Сжав зубы от подступающей к горлу злобы, я сунула телефон обратно в карман и встала на самый край карниза, разведя руки в стороны. Ветер шумел в крупных серьгах-кольцах, оглушал, бросал волосы в разные стороны.

О чем я тогда думала? О том, что, шагнув вперед, несколько секунд смогу почувствовать себя птицей, о том, что, возможно, окажусь рядом с мамой, о том, что Ник сильно пожалеет, что не ответил на мои сообщения. Я не смотрела вниз, я не собиралась прыгать, просто хотела почувствовать, каково это – быть в шаге от…

Телефон снова пиликнул. Я не хотела доставать его, но любопытство все же взяло верх.

"Если бы я знал тебя не так хорошо, я бы повелся на твои слова и испугался бы. Но ты совсем не так глупа, как иногда кажется!"

Так написал мне Ник. Я рассмеялась, запрокинув голову, потом села на карниз, сложив ноги по-турецки и зачесала пальцами растрепавшиеся волосы назад.

"Ты знаешь меня, как никто," – ответила я.

"Давай, рассказывай, где ты."

"Где-то на окраине города, на крыше одной из многоэтажек."

"И как вид?"

"Впечатляет."

Я вновь посмотрела перед собой – туда, где кончались дома и начиналось небо. Это и вправду было красиво.

“Я больше люблю природные пейзажи. Бескрайние леса, глубокие озера, величественные скалы – это, по-моему, лучшие виды!” – написал Ник.

“Да ты романтик! Я тоже люблю природу!” – моментально ответила я, хотя почти никогда не бывала на природе.

Для меня дикой природой был даже лесопарк за нашим спальным районом.

“Тогда тебе нужно побывать там, где я живу, в Карелии. Здесь виды просто нереальные! Будем с тобой любоваться красотой природы, лазать по скалам, собирать чернику и морошку и готовить грибной суп на костре,” – отправил мне Ник спустя пару минут.

“Вау! Я согласна! А когда?”

Я улыбнулась, взглянула в небо с замирающим от предвкушения сердцем, и ветер тут же снова растрепал мои волосы.

Сердце мое замерло, а потом выпрыгнуло из груди, бросилось вниз – туда, где по земле ходили люди, ездили машины и автобусы. Но оно не коснулось земли, а воспарило к небу. И мне хотелось полететь за ним – к серым тучам. Я раскинула руки в стороны и закричала от счастья. Неужели скоро мы увидимся с Ником? Телефон пиликнул. С замирающим сердцем я посмотрела на дисплей.

“Потерпи. Мы непременно увидимся, но позже. Еще не время.”

Не время? Он что, в такой форме вежливо отшил меня? Я поменялась в лице. И тут вдруг произошло неожиданное.

– Девушка, милая, я не позволю, не позволю. Не шевелись, главное, не шевелись. Сейчас я помогу тебе.

Я вздрогнула от неожиданности, обернулась. Голос, внезапно раздавшийся за моей спиной, принадлежал крупному мужчине.

– Кто вы такой? – возмутилась я, поднимаясь на ноги и от страха пятясь к самому краю карниза.

– Я Дима. А тебя как зовут? Прошу, только не прыгай! Давай руку, – мужчина протянул мне широкую мозолистую ладонь.

– Уходите отсюда! Что вам от меня надо? – закричала я, испугавшись дикого блеска его глаз.

Мужчина растерянно вытер пот со лба той самой рукой, которую тянул ко мне секунду назад, а потом мощным прыжком преодолел разделяющее нас с ним расстояние. Схватив мои ноги, он взвалил меня на свое крепкое плечо и крепко прижал к себе.

– Отпусти меня, маньяк! Помогите! – закричала я, пытаясь высвободиться.

– Я тебя отпущу только когда придут медики и поставят тебе успокоительное! Я их уже вызвал, пока ехал в лифте, – яростно проговорил мужчина и прижал мои ноги к себе еще крепче.

– Ты что, думаешь, я самоубийца? – воскликнула я, – да я просто любуюсь видом! Я не собираюсь бросаться головой вниз с этой крыши, я же не дура!

Мужчина тяжело вздохнул и проговорил:

– Я уже один раз ошибся – поверил словам, отпустил, а она взяла и прыгнула.

– Кто она? – непонимающе спросила я.

– Сестра моя… Наташей звали. Такая же была чокнутая на вид, как ты. Даже красилась так же, – с тоской в голосе проговорил мужчина.

– Да ты все не так понял… – начала я, но он не дал сказать.

– Уже десять лет я хожу по улицам, и смотрю на крыши высоток – вдруг кто прыгать соберется. Привычка выработалась. Я когда тебя с земли увидел – на самом краю со светящимся телефоном в руке, сразу все понял и кинулся в подъезд. Почему-то решил, что если успею тебя спасти, то мне полегче станет. Может, себя винить, наконец, перестану за Наташкину смерть. Так что, не проси даже, не отпущу.

– О, друг, прости, но, похоже, единственный чокнутый из нас – это ты, – сказала я, но мужчина лишь хмыкнул в ответ.

Вскоре из люка, ведущего на крышу, и вправду, показались люди в медицинских костюмах.

– Черт! – воскликнула я и от негодования укусила моего “спасителя” за плечо.

Тот вскрикнул, и тут же два санитара схватили меня за руки и за ноги, прижали к носилкам, умело и быстро пристегнули ремни.

– Суицидница? – строго спросила женщина-врач, тонкая и хрупкая по сравнению с крепкими, здоровыми мужчинами.

Она проверила мои зрачки, пощупала пульс, а затем распахнула свой чемодан с лекарствами и стала наполнять шприц прозрачной жидкостью. Я страшно разозлилась.

– Нет, вы чего? Я часто сюда прихожу полюбоваться видом, – как ненормальная заорала я.

– Девчонка явно не в себе. Едва не сбросилась с крыши. Я ее с самого края снял. С самого края! Еще бы несколько сантиметров и… все! Лежала бы лепешкой на тротуаре, как моя сестра, – торопливо проговорил мужчина, потирая прокушенное плечо.

Боль от укола пронзила меня насквозь. Я вскрикнула и громко выругалась. А потом мне стало так обидно от того, что в очередной раз все в моей жизни идет не так, как я хочу, что я сморщилась и разревелась. Горячие слезы текли по лицу и скатывались в ушные раковины.

– Молодая ведь еще, а дома-то, наверняка, родители ждут, нервничают!

Голос мужчины звучал трагично. Мне хотелось, чтобы этот дурак заткнулся. Но он все бубнил и бубнил. Молодые, крепкие санитары с равнодушными лицами взяли носилки и понесли меня вниз по лестницам, перед моими глазами медленно плыл грязно-белый потолок, и время от времени мелькали тусклые лампочки. Я ревела, но вскоре, под действием сильного снотворного, уснула – резко, словно провалилась не в сон, а в серую яму, наполненную пустотой…

***

Проведя несколько недель в психиатрической клинике, я вернулась домой. Поначалу я вела себя идеально, училась дистанционно, готовилась к экзаменам, не включала больше музыку на полную катушку, не наносила на лицо боевой раскрас, но отец все равно относился ко мне так, будто я невменяемая. Последней каплей стало то, что он нанял сиделку – строгую, неприступную тетку, которая контролировала каждый мой шаг и не выпускала на улицу. Отец больше не доверял мне и боялся оставлять дома одну, как будто я тут же сигану из окна или надышусь газом. Самое ужасное, что могут делать родители – не верить детям. Очень скоро я не выдержала гнета и постоянного недоверия со стороны отца, сорвалась и убежала из дома. Какое-то время я скиталась по улицам в одиночестве.

В те дни я написала Нику сотни сообщений, мне некуда было идти, и я рвалась приехать к нему, но он не отвечал мне. А потом я познакомилась с какой-то компанией, которую встретила в подворотне, и неделю тусовалась с ними по чердакам, подвалам и каким-то вонючим бомжатникам. Большинство из этих ребят были наркоманами и вели аморальный образ жизни, но с ними, такими же одинокими и непонятыми, мне было лучше, чем дома. В алкогольном дурмане стрекозы летали вокруг меня еще чаще, но мне уже не было до них дела.

В этой сомнительной компании у меня появился парень – наркоман Савелий с печальными глазами. Он был со мной нежен и ласков, воровал мне шоколад и жвачки в супермаркетах. Сначала мне было стыдно от того, что я как бы предаю Ника, но телефона у меня не было – Савелий продал его, чтобы купить себе очередную дозу, поэтому постепенно мои угрызения совести сошли на нет.

Потом Савелия сменил Артур, главарь нашей группировки. Но он был слишком необузданным и злым. Я его не любила, просто дико боялась вспышек его бешеного гнева. Мне даже казалось, что он может убить меня. Однажды мы повздорили, подрались, Артур выхватил нож и замахнулся на меня. И тут я почувствовала, что со мной творится что-то неладное. У меня как будто выросли огромные зубы. Я скалилась и не могла закрыть рот. Артур испуганно отпрянул от меня и схватился за голову, вероятно, думая, что у него глюки от алкоголя, перемешанного с чем-то еще более сильным. Он, кстати, бросил меня из-за этого случая.

Кончились мои приключения тем, что отец все-таки разыскал меня с помощью своих знакомых. Меня вытащили из какого-то бомжатника в одной майке и трусах и увезли домой. Отец посадил меня под замок, я в ответ закатила ему истерику, разбила окна в своей комнате и порезала вены стеклом. Отец снова вызвал врачей. Меня увезли в больницу и стали лечить от нервного срыва и от психического расстройства.

Так повторялось несколько раз: Я сбегала, пряталась, связывалась с непонятными компаниями. А отец искал меня и находил. Своим недоверием он сам доводил меня до новых срывов, а потом сам же вызывал врачей. Может, ему стало удобно – сдавать меня в психушку, и несколько недель жить спокойно?

***

Честно признаюсь, я не заметила, как пролетело два года. Кажется, я проспала большую часть этого времени. А потом я друг поняла, что скоро мне исполнится двадцать. Уже двадцать! У моей мамы в двадцать лет уже была я, а я все еще считала себя сложным подростком. Конечно, эти два года принесли мне немало перемен. Я не слушала больше тяжелый рок, не носила вызывающую одежду, не встречалась с плохими парнями. Я отрастила длинные волосы и даже кольцо из носа, и то давным-давно вынула и выкинула в унитаз.

Стало ли мне лучше? Не знаю. Сама я изменилась, стала спокойнее от лекарств, но стрекозы продолжали летать у моего лица, мама иногда садилась на край моей постели и грустно смотрела на меня. Так что, можно сказать, ни одно лечение мне до конца не помогло. И вот, недавно, когда я вернулась домой из клиники, где пробыла последние шесть недель, отец торжественно сказал, что хочет отвезти меня туда, где мне, по его словам, точно помогут.

– Это похоже на пансионат, только находится он не в городе, а на лоне природы, – с горящими глазами сказал отец, – там гарантируют излечение не только души, но и тела. Представь, что ты, как в детстве, поедешь в пионерский лагерь! К осени вернешься домой, как новенькая.

Наученная горьким опытом, я ничего не ответила, лишь отвернулась и тяжело вздохнула. Мне не хотелось никуда ехать, я хотела пожить дома, ощутить себя человеком, а не пациентом с психическим расстройством. Мне хотелось лишь одного – чтобы отец ушел из моей комнаты, оставил меня хоть ненадолго одну. Но он все говорил и говорил, избегая смотреть мне в глаза, глядя куда-то в потолок.

– А расположен этот пансионат в Карелии! – воскликнул отец, – Я однажды был там. Мне кажется, там сама природа лечит!

– Где? В Карелии? – удивленно переспросила я.

– Да-да! Место называется Лай…Лаайниккен, – еле выговорил название отец.

Мои глаза округлились от удивления. Я тут же вспомнила о том, как мы с Ником когда-то договаривались сбежать в Карельские леса, жить там дикарями, ловить рыбу в чистейших озерах и варить грибной суп на костре… Точно уже не помню, но было что-то в этом духе. Как же давно это было! Казалось, что не два года прошло с тех пор, а целая жизнь.

– Только представь, Дана! Природа, лес и озеро, которое с древних времен известно своей чудодейственной целительной силой, – не умолкал отец, – У хозяйки этого места, шаманки Анны, есть особый метод лечения душевнобольных. Она называет своих пациенток «сестрами Някке». Звучит странно и необычно, правда? Някке – это дух-хранитель одного из карельских озер, в которого там все поголовно верят. Он-то и дарует таким, как ты, исцеление. Так написано на их сайте.

– Някке? – переспросила я, широко улыбнувшись.

– Някке, – вполне серьезно ответил отец.

– Пап, вот скажи мне! Ты, взрослый, умный человек, веришь в то, что в озере живет дух по имени Някке?

– Бывают ситуации, когда человек готов поверить во что угодно.

Отец насупился, помолчал, потом встал, взъерошил свои волосы и снова заговорил::

– Это ведь не бесплатно, Дана Цены у них там, надо сказать, заоблачные. Но зато, наверняка, есть гарантия.Современные духи тоже требуют денег. В нашем мире за все платить, вот так-то…

Мы оба рассмеялись, и отец подошел ко мне и обнял меня за плечи.

– Не знаю, пап, – сказала я, заглянув отцу в глаза, – звучит так, будто это секта. Мутно все как-то. Меня там не расчленят?

Отец взял меня за руки и крепко сжал их, как будто через рукопожатие хотел передать мне свое воодушевление.

– Метод работает, это главное, Дана! Я читал отзывы реальных людей. У одного мужчины сестра была больна шизофренией. Так вот, недавно она вернулась оттуда полностью здоровой. На сайте даже интервью с ней есть.

– Пап, шизофрения не лечится. Ни один дух не способен избавить человека от неизлечимого недуга, – безразлично произнесла я.

– Ты сейчас говоришь нудно, как врач, Дана, – вздохнул отец, – мне тоже было сложно в это поверить, но та девушка сейчас живет обычной жизнью.

После этого отец приволок из кладовки большой чемодан и радостно проговорил:

– Завтра с утра выезжаем. Ехать туда часов семь, если не больше, поэтому будь готова отправиться в путь рано утром. Собери вещи сегодня, а лучше прямо сейчас.

– Хорошо, как скажешь, – послушно ответила я, а про себя подумала, – Ты же все равно от меня не отстанешь!

Когда отец ушел на кухню, я задумчиво уставилась в потолок. Возле переливающейся люстры летали черные стрекозы. Я зажмурилась, помассировала виски, потом достала из кармана телефон, задумчиво покрутила его в руках, нашла давно позабытый номер Ника и набрала сообщение:

«Привет! Не знаю, зачем пишу. Скорее всего, ты давным-давно удалил мой номер… Это Дана. Завтра я еду в Карелию. Отец везет меня на лечение к какой-то шаманке. Я сразу вспомнила о тебе…»

Через пару минут телефон завибрировал, и я вздрогнула.

“Я рад, что ты объявилась, Дана! Может быть, увидимся!”

Я вздохнула, подошла к книжной полке и достала из “Трех мушкетеров” потрепанное фото Ника. Улыбнувшись, я на пару секунд прижала фото к губам. Весенний ветер рвался в открытое окно, трепал мои волосы. Я открыла чемодан и начала небрежно кидать в него первую попавшуюся одежду из шкафа. Тогда я еще не знала, что там, куда я еду, одежда мне не понадобится…

Глава 2

Мы ехали долго – большую часть времени по трассе, а когда свернули на грунтовую дорогу, то мне стало казаться, что ей не будет конца. Но навигатор вел нас вперед. А потом у отца ни с того, ни с сего вдруг заглохла машина. Я открыла глаза и посмотрела в окно. По обеим сторонам дороги возвышался лес, все здесь было величественным, диким и безумно красивым. Но при этом мне было не по себе – грудь то и дело сжималась от страха и волнения. Я пыталась представить себе место, в которое мы едем. На сайте, который мне показал перед отъездом отец, было несколько красивых фотографий – озеро, скалистый берег и такой же, как здесь, высокий, загадочный лес. Вот только я никак не могла представить во всем этом природном великолепии себя.

Пока отец нервничал и пытался разобраться в причине поломки, открыв капот и ворча себе под нос, я вышла размять ноги и с наслаждением потянулась, вдохнула чистый лесной воздух полной грудью.

Вокруг было тихо. Но эта тишина была иллюзорной. Из лесной чащи слышался скрип деревьев, пение неведомых птиц и шорох листьев, а воздух был наполнен терпкими ароматами леса. Меня вдруг бросило в дрожь, хотя на улице было довольно тепло. Я поежилась и обхватила себя руками. Интересно, что будет со мной, когда мы доберемся до места, если уже здесь я трясусь и нервничаю от близости дикой природы? Я порылась в рюкзаке, нашла блистер с таблетками и проглотила одну.

Отец провозился с машиной несколько часов, но все же устранил поломку. За это время я успела поспать.

– Юность, проведенная в гараже не прошла даром! —торжественно произнес он, когда мотор все-таки завелся, – все-таки ничего в жизни не бывает просто так, все когда-нибудь пригождается.

– А я до последнего надеялась, что у тебя ничего не выйдет. Не хочу туда ехать! – мрачно ответила я, состроив недовольную мину.

Отец положил свою ладонь на мою руку и сжал ее.

– Дана, я делаю все это только ради тебя. Ты вернешься домой здоровой. Я верю в это. Пожалуйста, не впадай в уныние.

“Пап, ты веришь в несусветную чушь!” – так мне хотелось прокричать ему в ухо, но я не могла, мои лекарства полностью подчиняли себе волю. Я принимала их три раза в день и была больше похожа на сомнамбулу, чем на живого человека. И, судя по всему, отцу было удобно, когда я была именно такой – ленивой, слабой, безвольной. Вот и теперь я не смогла ничего ответить ему вслух, моей силы воли хватило лишь на то, чтобы повернуть голову к окну и смотреть, как мы оставляем за собой бесчисленное множество деревьев…

***

Мы доехали до места с большим опозданием. Вечер уже вовсю вступал в свои права. Удивительно, но по лесу до самого озера шла накатанная колея. Видно было, что место не такое уж и глухое – сюда спокойно можно было проехать на внедорожнике. Отец оставил свое авто у высокого забора. На деревянной доске витиеватыми буквами было выведено название – “Лаайниккен”. Я вылезла из машины, с наслаждением потянулась и почувствовала, как меня тут же окутал густой, холодный воздух, пахнущий хвоей и мхом. Запах был настолько непривычным, что на меня накатило непреодолимое желание вернуться в машину и уехать отсюда. Пока я всматривалась в сумерки, накрывающие лес темной синевой, отец громко постучал в ворота деревянной колотушкой.

Нам не открывали, несмотря на то, что было еще не так поздно.

– Пап, может, приедем сюда в другой раз? Я хочу домой, – я сказала это самым жалостливым голосом, но это не подействовало на отца.

– Да что ты, Дана! Мы весь день провели в дороге, мы добрались до цели. Я не оставлю это так просто, на полпути! – воскликнул он, – я заплатил немалые деньги за то, чтобы тебя приняли здесь. Поэтому, если будет нужно, я перелезу этот злосчастный забор и разбужу здесь всех. Неужели они так рано ложатся спать?

Отец прислонился к забору в надежде увидеть хоть что-нибудь сквозь маленькую щель между досок.

– Пап, что это? – испуганно вскрикнула я, когда трава около меня зашуршала.

Мне показалось, что между кустами по земле проползло что-то большое и темное.

Отец оглянулся и пожал плечами.

– Не знаю, я ничего не видел, Дана. Да и темно уже, может, зверек какой пробежал, или змея проползла. В Карелии, кстати, много гадюк, ты бы надела сапоги, они лежат в багажнике!

Гадюка? Я вскрикнула и отпрыгнула от кустов. Звуки леса больше не казались мне приятными и безобидными. Я тревожно всматривалась в темноту, тут и там между деревьями мне мерещились силуэты страшных монстров и ползущих по земле ядовитых змей.

– Пап, мне страшно! – прошептала я.

Отец обернулся и обнял меня за плечи. А потом он снова подошел к воротам и постучался еще раз.

– Эй, да есть тут кто живой? – громко крикнул он с явным недовольством в голосе.

Рядом с нами снова что-то зашуршало, и темная тень скользнула по земле, а потом метнулась в высокие заросли. Я закричала от страха, и в эту самую минуту ворота перед нами резко распахнулись, и в открывшемся проеме показались две фигуры. Женщина держала в руках горящий фонарь и пристально смотрела на нас. На плече у мужчины, стоящего рядом с ней, лежала увесистая дубинка.

– Здравствуйте, – воодушевленно начал отец, но женщина подала ему знак молчать.

Она подняла перед его лицом ладонь. Мы не поняли, что значил этот странный жест. Приветствие или наоборот?

– Тише! Наступление ночи на Лаайниккене – ежедневная смерть. Не надо стучать. Войти в ворота вы сможете лишь утром, – произнесла женщина, и мы с отцом оба растерялись от ее недружелюбного тона.

– Извините, нам нужна Анна, хранительница озера, – взволнованно и торопливо заговорил отец, – я договаривался с ней насчет моей дочери. Мы переписывались по электронной почте. Вы знаете, где ее найти?

– Не Анна, а Айно. Мое имя Айно. Я вижу, что вы привезли девушку на Очищение, но, увы, я не пускаю за ворота ночных гостей. Это… Это как впустить внутрь тьму. Ничего хорошего после этого не жди.

Голос женщины звучал низко и загадочно.

– Пап, чего-то она какая-то странная, – шепнула я на ухо отцу.

– Тише, Дана! Это такая своеобразная методика, – взволнованно прошептал в ответ отец.

Почему некоторых людей называют сумасшедшими, в то время как других, таких же, гордо именуют “своеобразными”? Это открытие стало еще одним моим жизненным разочарованием. Я смотрела на высокую женщину, лица которой было почти не видно в темноте, и дрожала от волнения. А она, заметив мой пристальный взгляд, сказала:

– Не тревожьте Хранителя и всех нас. Приходите с утра.

Отец взял меня за руку и потянул к машине.

– Хорошо, Анна, то есть Айно… Простите. Мы подождем до утра, переночуем в машине. Ничего страшного. Спокойной ночи, еще раз простите за беспокойство.

Она ничего не ответила, развернулась и пошла прочь. Ее спутник бросил недружелюбный взгляд в нашу сторону и закрыл ворота, оставив нас растерянно стоять за высокой стеной. Мы медленно пошли к машине, как друг откуда-то раздался страшный крик, как будто вдалеке, за высоким забором, кого-то резали на куски. А потом до нас донеслось пение – девичье многоголосье затянуло песню, слова которой я не могла разобрать.

– Ужас-то какой! Я же тут окончательно свихнусь. От страха! – прошептала я.

Наверное, отцу тоже было не по себе, но он не показывал этого и изо всех сил старался сохранить бодрый настрой. Подойдя к машине, он откинул сиденья и отдал мне свой дорожный плед. Я долго ворочалась в попытках уснуть. В салоне было душно, но я боялась открывать окна. Не потому, что в стекла бились разные причудливые, огромные, назойливо звенящие насекомые, а потому что в чаще леса мне то и дело мерещились длинные мрачные тени, которые двигались, как живые. Я понимала, что это всего лишь кусты и деревья раскачиваются от ветра, но мне все равно было не спокойно.

– Пап, мне здесь не нравится. Какое-то нехорошее предчувствие. И вообще, я не люблю природу! – прошептала я отцу, но тот ничего не ответил.

Посмотрев на него, я увидела, что отец уже крепко спит. От звука его ровного, спокойного дыхания мне вдруг стало невыносимо одиноко. Я достала телефон, открыла переписку с Ником и написала: «Ну все. Я на месте.»

«И как тебе Карелия?» – ответил он.

«Пока что странные ощущения. Жутковато.»

«Карелия прекрасна!» – написал Ник.

Я нахмурилась и убрала телефон. И он туда же!

***

Утром лес вокруг уже не казался таким мрачным и пугающим. Зловещие ночные тени рассеялись, и мои страхи быстро испарились. Ворота поселения уже были приветливо распахнуты, когда мы с отцом проснулись. Войдя на территорию, которая ночью была скрыта от наших глаз, мы обомлели от красоты, царящей вокруг. На берегу большого, кристально чистого озера стояло несколько деревянных домиков. Само озеро, окаймленное серой полосой каменистого берега, было потрясающе красивым – в центре его виднелся остров, густо заросший высоченными елями. А за островом, на другом берегу, окутанном туманной дымкой, чернел лес. Такой красоты я никогда и нигде прежде не видела.

На поляне, между домами, расположившись ровным полукругом, сидели девушки. Их было около десятка. Все они были одеты в одинаковые платья из грубой мешковины, волосы каждой были заплетены в тугую косу. Женщина, сидящая в центре круга, увидев нас, прервала чтение, захлопнула толстую тетрадь в потрепанной обложке и поднялась с земли. Я поняла, что это та самая женщина, что говорила с нами накануне. Я удивилась ее красоте и стати – на ее лице не было ни грамма косметики, но оно будто светилось изнутри.

– Анна, доброе утро! – радостно воскликнул отец, когда женщина приблизилась к нам.

– Пап, ее зовут Айно, – поправила я отца.

Женщина строго взглянула на нас обоих.

– Ох, простите! Дырявая моя голова! Вот что значит не пил кофе с утра! – смущенно пробормотал отец и протянул руку женщине, – Айно! А меня зовут Вадим, это моя дочь, Дана.

– Приветствую!

Женщина кивнула отцу и пристально посмотрела на меня. В отличие от девушек, одетых в мешковину и от этого похожих на одинаковых серых мышей, Айно была одета в нарядное, светлое льняное платье, а ее пышные волосы цвета пшеницы с едва заметной проседью были распущены и красиво лежали на спине и плечах. На шее женщины висел амулет – деревянный круг с причудливо вырезанным на нем узором из четырех квадратов. При каждом движении на ее тонких, гибких руках звенели серебряные браслеты. Айно была немолода, но выглядела прекрасно, даже седина и мелкие морщинки в уголках глаз ее не портили, а, наоборот, добавляли образу глубины и мудрости. Пока мы сюда ехали, я представляла ее старой бабкой, и поэтому сейчас с удивлением рассматривала.

Шаманка, в свою очередь, тоже осмотрела меня с ног до головы, а потом торжественно произнесла:

– Приветствую тебя здесь, на Лаайниккене, дева. Запомни себя такой, какая ты сейчас – дурной, расколотой, как глиняный сосуд, заплутавшей в своей жизни, как в том густом лесу, по которому ты сюда добиралась.

Айно махнула рукой в сторону леса, браслеты снова приятно звякнули. Потом она взяла меня за руку. Ладонь ее была удивительно мягкой.

– Совсем скоро, дева, ты почувствуешь себя другим человеком. Станешь одной из нас, станешь настоящей сестрой. И тогда Някке, наш дух-покровитель, Хранитель Лаайниккена, возьмет тебя под свое крыло.

Низкий голос Айно завораживал своей глубиной, а пристальный взгляд серых глаз проникал прямо в нутро. Я смутилась, криво улыбнулась, не зная, что ответить на такое напыщенное приветствие, и отец тут же ободряюще похлопал меня по плечу.

Внезапно солнце зашло за большую тучу, и все вокруг потемнело. Айно тревожно взглянула на небо и покачала головой. Обернувшись к отцу, она сказала:

– Уходи, ты лишний здесь. Ты мужчина. Някке уже гневаться начал! Кабы ураган не наслал на поселение…

– Разве мужчинам сюда нельзя? – спросил отец, – а как же ваш помощник?

Айно обернулась и взглянула на мужчину, стоящего неподалеку. Он не спускал с нас глаз и по-прежнему держал наготове свою дубину.

– Это Вейкко. Ему можно здесь быть, он пустоголовый, да к тому же, глухонемой. Хранитель Някке таких жалеет.

Отец задумчиво покачал головой, взглянул на меня напоследок, а потом Айно мягким движением руки подтолкнула его к воротам.

– Все будет хорошо, доченька! Верю в твое исцеление! Скоро увидимся! – сказал на прощание отец, а потом Вейкко закрыл за ним ворота, разрисованные изнутри причудливыми карельскими орнаментами.

Я растерянно смотрела на высокий забор, в один миг разделивший мою жизнь на "до" и "после". Айно подошла ко мне, взяла за руку и посмотрела мне в глаза долгим, пристальным взглядом.

– Темная ты дева, Дана, – загадочно произнесла она, – ну ничего. Някке, наш Хранитель, всех очищает. И тебя очистит, если будешь искренне почитать его.

Я хотела ей сказать, что не согласна и вовсе не считаю себя темной, но Айно схватила меня за руку и повела в ту сторону, где девушки сидели на траве, смотрели на нас и терпеливо ждали возвращения Айно.

– Сестры! – громко проговорила Айно, когда мы вместе подошли к ним, – в сей прекрасный весенний день к нам пришла новая сестра! Принимайте в семью!

Девушки рассматривали меня, тихо перешептывались между собой, но ни одна из них ничего не сказала вслух. Мне показалось, что настроены они не слишком дружелюбно.

– Ее имя Дана, – продолжила Айно, – и пока в ее глазах я вижу только сплошную тьму. Ни одного проблеска света нет в ее душе.

Она замолчала, а потом сказала чуть тише:

– Вы знаете, сестры, что нужно сделать с новенькой, чтобы она смогла войти чистой в женскую спальню.

В наступившем молчании я уловила жужжание шмеля, летающего где-то рядом от цветка к цветку. В мою душу закралась смутная тревога. Взгляд Айно стал строгим, и девушки тоже напряженно смотрели на меня. Потом, по знаку шаманки, они дружно поднялись с земли, обступили меня со всех сторон, по очереди поднимая руки к небу. Их движения были похожи на танец, они касались меня кончиками пальцев, пели едва слышно, шептали по очереди мне на ухо странные, непонятные слова. Их одинаковые серые платья беспрерывно мелькали передо мной. У меня закружилась голова от этого бесконечного круговорота. Постепенно прикосновения становились все более ощутимыми.

– Эй, что вы делаете? – спросила я, отталкивая от себя тонкие руки.

Но вместо того, чтобы угомониться, они стали цепляться пальцами за мою одежду, пытаясь сорвать ее с меня. Одна из них, голубоглазая девушка, с густой светлой косой, склонилась к моему уху и прошептала:

– Лучше стой и не дергайся, так все пройдет легче и быстрее.

– Что – все? Прекратите! Что вы делаете? – закричала я, услышав, как моя новая черная рубашка с блестящими стразами трещит по швам.

Следом за рубашкой в ход пошла водолазка. Девушки стянули ее с меня и откинули в сторону, топча ее голыми пятками. Вскоре я стояла перед ними абсолютно голая, стыдливо краснея и пытаясь прикрыть наготу руками.

– Верните мне одежду, сумасшедшие дуры! – зло процедила я сквозь зубы.

Но тут девушки расступились, и передо мной вновь возникла Айно.

– Что тут происходит? О таком мы не договаривались! – что есть сил закричала я, – отдайте мне одежду, я хочу уйти!

– Сначала ты должна стать чистой, Дана, – громко сказала Айно.

Айно сделала знак девушкам и проговорила:

– Ведите ее на омовение к Священному озеру!

Не успела я опомниться, как тут же десятки девичьих рук схватили меня и потащили к озеру. Берег озера был каменистый, скользкий. Вблизи картинка была еще красивее, но в тот момент мне было наплевать на красоту природы, я была слишком шокирована тем, как со мной обращаются эти, так называемые, сестры.

Девушки, тем временем, отпустили меня, и я поскользнулась и упала на камни.

– Ай! – вскрикнула я, больно ударившись.

– Не противься, дева, заходи в воду, – голос Айно прозвучал надо мной.

– Зачем? – закричала я, – вы тут все сумасшедшие что ли? Что за первобытные обряды?

– Слишком много шума, слишком много ненужных вопросов! Ты дерзкая! Някке таких не любит!

Айно вновь выразительно взглянула на девушек, щелкнула пальцами, и они тут же снова подхватили меня и поволокли в воду. Вода в озере была ледяная и пронизывала холодом насквозь. В тело будто впились разом тысячи острых иголок, но меня заводили все глубже и глубже.

Я закричала, затрепыхалась, пытаясь вырваться из цепких девичьих рук, но у меня ничего не получалось. Когда вода стала доходить мне до подбородка, кто-то из девушек схватил меня за плечи, и я тут же с головой ушла под воду. Спустя несколько секунд я вынырнула, но опомниться мне не дали, я снова скрылась под водой. В этот раз в голове моей застучали молотки, а легкие стало жечь огнем. И опять, когда меня отпустили, я даже не успела толком отдышаться, как меня уже снова толкало под воду множество рук.

“Они же меня не убьют, они не могут меня убить!” – проносилось в моей голове, пока я хватала ртом воздух, пытаясь держаться из последних сил.

Я сбилась со счета, сколько раз меня окунали в воду. В голове все смешалось, сознание помутилось. Я пришла в себя уже тогда, когда лежала на земле, голая, мокрая, продрогшая до костей. Девушки молча сидели вокруг меня, а двое из них пели странные радостные песни и расчесывали мои волосы деревянными гребнями. Испуганно осмотревшись вокруг, я села, прикрывая руками обнаженную грудь. Когда мои волосы были заплетены в тугую косу, ко мне подошла Айно и надела на меня колючее платье из мешковины – такое же, как у остальных сестер.

– Омовение прошло хорошо, Священное озеро приняло тебя, Дана. Внешняя грязь и тьма с тебя смыты. Теперь ты наша сестра. Благословляй Някке вместе с нами! – произнесла Айно и поклонилась в сторону озера.

Девушки повторили за ней и тоже дружно поклонились. Одна из них больно ударила меня по спине, и я тоже склонилась в поклоне, чувствуя, как грубая мешковина дерет кожу. Потом Айно поднесла мне чашку с дымящейся жидкостью.

– Пей, пока травы горячие. Они согреют и успокоят тебя.

Дрожащими руками я взяла чашку и отпила несколько глотков. Мне и вправду, стало тепло и приятно внутри от этого травяного напитка.

– Запомни, сестра, – Айно повернула ко мне свое красивое лицо, – без моего разрешения к озеру подходить нельзя. Воды в нем священны, дух-хранитель дремлет в темных глубинах. Просто так его нельзя беспокоить. К озеру подходить запрещено, за границы поляны уходить тоже нельзя. Из спальни после отбоя выходить нельзя. Заниматься своими делами запрещено. Ты все время должна быть вместе с другими сестрами и делать то, что делают они. Поняла?

– Поняла, – тихо ответила я, стуча зубами от холода.

Айно широко улыбнулась и проговорила торжественным голосом:

– Вот и славно! А теперь, Юлиана покажет Дане ее место в спальне, а остальных я попрошу вернуться к пению рун.

Голубоглазая девушка со светлой косой тут же взяла меня за руку и уверенно повела к одному из деревянных домов.

– Как же я благодарна тебе, что ты заткнулась после первого купания, – сказала Юлиана, – а то некоторые продолжают орать дальше, и приходится повторять все заново, а это ужасно бесит.

Я смотрела на Юлиану, округлив глаза от удивления.

– Если честно, я подумала, что вы тут все чокнутые, как ваша шаманка! – воскликнула я, – как же приятно слышать речь нормального человека!

– Я тебя расстрою. Мы тут все ненормальные. И ты тоже, раз уж ты здесь, – усмехнулась Юлиана, – жди Очищения! После него поедешь домой. Только помни, что к озеру ходить нельзя. Если Айно увидит тебя у озера, то наказание ждет всех. И вообще, будь послушной, соблюдай правила, так тебе и всем нам будет легче.

– Сплошные правила! Словно в тюрьму попала, – недовольно буркнула я себе под нос.

Но Юлиана услышала меня, обернулась и бросила через плечо:

– Привыкнешь. Поди и не к такому привыкала!

– Ты-то откуда знаешь? – удивленно спросила я.

– Все мы тут такие… – тихо ответила Юлиана.

Я пожала плечами и посмотрела по сторонам. Все-таки, места здесь были невероятно живописными. Природа, которая окружала меня со всех сторон, вдохновляла, прекрасные виды дарили смутное ощущение перемен. Может, зря я переживала? Может, все будет хорошо?

– А что такое очищение? Тоже какой-то обряд? – спросила я.

– Узнаешь, когда Хранитель Някке посмотрит на тебя.

– Что? – непонимающе спросила я, но Юлиана не ответила, только приложила палец к губам, давая мне знак молчать.

Мы вошли в деревянный домик – спальню, и в царящем внутри полумраке я увидела разложенные на полу вдоль стен тонкие подстилки, набитые шуршащей соломой. Ни кроватей, ни подушек, ни одеял здесь не было. Юлиана указала на одну из подстилок и прошептала:

– Здесь спала Ирина, она уже очистилась, уехала позавчера домой. Будешь спать на ее месте.

– Чудесно. О таком аскетизме я всегда мечтала, – с наигранным счастьем на лице прошептала я.

Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, а потом осмотрелась. В дальнем углу спальни на одной из подстилок лежала девушка. Ее длинные волосы были распущены, а лица не было видно – оно было повернуто к стене.

– Почему она лежит? Заболела что ли? – спросила я, и Юлиана шикнула на меня с недовольным видом.

– Так-то здесь не принято говорить, а тем более, вслух! Говори тише, а лучше вообще молчи.

Юлиана повернулась в сторону лежащей девушки.

– Не обращай внимания, это Леля, она только вчера вернулась с очищения, ее пока лучше не трогать.

– Так это она вчера ночью кричала, как резаная? Мы с отцом слышали крики, – растерянно проговорила я, – что же это за Очищение такое?

Юлиана строго взглянула на меня и пожала плечами. С тяжелым сердцем я положила свой рюкзак рядом с соломенной подстилкой, на которую показала мне девушка и села, подтянув колени к подбородку. Мне здесь не нравилось, и с каждой минутой неприятное чувство тревоги усиливалось. Когда Юлиана ушла, я встала и подошла к лежащей девушке.

– Эй, – прошептала я, – с тобой все в порядке?

Она медленно повернула ко мне свое бледное лицо, и от ее пустого, застывшего взгляда по моему телу побежали мурашки.

– Леля, – прошептала я, – ты в порядке?

Девушка вдруг резко дернулась всем телом, а потом вцепилась в мои руки своими ледяными, растопыренными пальцами.

– Больно… – прохрипела она.

Я испугалась и вскрикнула от неожиданности, а Леля вдруг обмякла, повалилась на подстилку и закрыла глаза. Я поднялась с пола, отряхнула платье и вернулась на свое место. Достав из рюкзака телефон, я удивилась тому, что даже здесь есть связь. Дрожащими пальцами я набрала сообщение: "Здесь творится какая-то жесть. Надеюсь, я выживу".

Сигнал был очень слабым, но сообщение все же ушло. А через пару минут от Ника пришел ответ: “Уверен, ты как всегда преувеличиваешь, и все будет хорошо.” Я улыбнулась. Оптимизм Ника всегда подбадривал меня. А ведь я уже и забыла, как хорошо мы с ним понимали друг друга!

Я отправила Нику улыбающийся смайлик, спрятала телефон и, взглянув еще раз напоследок на Лелю, вышла из спальни на улицу. Весенний день был светел и ясен, озеро шло мелкой рябью от налетающего легкого ветра, который пах природной свежестью. Я расправила плечи и пошла в сторону сидящих на земле девушек. Айно сидела в изножье деревянного идола и пела вполголоса руны, прославляющие Хранителя Някке. Время от времени она раскачивалась из стороны в сторону, закатывала глаза и начинала протяжно завывать, и девушки подхватывали этот звук и выли в тон жрице.

Я отыскала глазами Юлиану и присела на землю рядом с ней. Мне ничего не оставалось, как повторять движения девушек, чтобы не выделяться неподвижной статуей на их фоне. Наверное, монотонные завывания усыпили меня, потому что перед моими глазами вдруг понеслись странные картинки. Я увидела маму – одетую в такое же серое платье, как у меня, с туго заплетенной косой. Мама улыбнулась мне, потом обернулась стрекозой и улетела ввысь – в синее весеннее небо.

… Когда чтение молитв и пение рун подошло к концу, девушки встали в хоровод и медленно пошли по кругу. Айно встала на колени перед деревянным идолом и несколько раз вознесла руки к небу, а потом ударилась головой о землю. Встав на ноги, она закрыла ладонями глаза и затихла, а мы продолжали медленно идти хороводом вокруг нее. Девушки опустили головы, я услышала, как Юлиана, стоящая рядом со мной, прошептала:

– Только бы не на меня…

Айно проговорила с закрытыми глазами:

– Смотри, Някке, да лучше смотри! Выбирай!

И девушки повторили хором:

– Смотри, Някке, да лучше смотри! Выбирай!

Хоровод стал двигаться быстрее. Юлиана, сжав мою руку, яростно потянула меня за собой. Перед глазами все завертелось, и у меня закружилась голова от стремительного движения по кругу. А потом Айно закричала:

– Замрите, девы, Хранитель Някке смотрит на вас!

И хоровод дернулся, остановился, кто-то из девушек не удержался на ногах, повалился на землю. Я остановилась, не дойдя пары шагов до лица деревянного идола. Девушка, остановившаяся напротив него, судорожно втянула воздух ноздрями. Я посмотрела на нее, лицо ее побледнело, вытянулось, глаза испуганно сверкнули.

Айно подошла к ней, поправила ее косу, а потом широко улыбнулась и произнесла торжественным голосом:

– Не бойся, Анжела! Честь тебе выпала, Хранитель Някке сегодня на тебя посмотрел.

Девушка задрожала, посмотрела на меня, как загнанный зверь. А Айно обернулась к остальным девушкам и проговорила:

– Топите баню для Анжелы, сестры. Парить ее будем. Да, смотрите, жарче топите!

Девушки тут же пошли в сторону деревянной бани. Я тоже пошла, стараясь не отходить от Юлианы ни на шаг.

– Что сейчас с ней будет? – встревоженно спросила я у нее.

Она посмотрела на меня и загадочно улыбнулась.

– Ты откуда взялась, такая любопытная? Потерпи, скоро сама все узнаешь!

С каждой минутой меня окружало все больше и больше загадок. Не люблю загадки! Не люблю неизвестность! Я опустила голову и поплелась следом за сестрами.

Глава 3

Я не верила в духа озера, в некоего бестелесного Хранителя, которому нужно было поклоняться. Все эти языческие руны, молитвы и песнопения казались мне ненастоящими, наигранными, выдуманными самой Айно, которая зарабатывала на таких, как я, немалые деньги. Вот только о самом Очищении, которого ждали и одновременно боялись сестры, я так ничего и не узнала. И мне было очень любопытно, что это за обряд.

На днях мама снова приходила ко мне… Я внезапно проснулась среди ночи, открыла глаза, а она стоит передо мной, как живая, и в руках у нее – не то птица, не то бабочка. Она протянула ко мне руку, и я увидела на ее ладони большую черную стрекозу. Прозрачные, тонкие крылья задрожали, стрекоза взмыла в воздух и начала плавно кружить надо мной. Мамино лицо при этом было печальным.

– Даже тут ты со мной! – прошептала я, неотрывно глядя на маму.

В темноте ее лицо слегка светилось. Она взглянула вверх и исчезла, а я еще долго смотрела на насекомое, кружащее под потолком в поисках выхода.

– С кем ты говоришь? – послышался голос с соседней лежанки.

Я обернулась к Юлиане и, увидев, что она тоже не спит, ответила:

– Ни с кем, так приснилось…

– Я уже не помню, когда мне последний раз снились сны, – грустно сказала девушка, – Наверное, всему виной эти травы.

Юлиана перевела взгляд на сухой пучок, висящий над ее лежанкой.

– Скорей бы домой… – вздохнула она.

– Почему же ты не хочешь скорее пройти этот ритуал? Как я поняла, после Очищения все уезжают домой!

Юлиана странно взглянула на меня и отвернулась к стене.

– Не хочу, чтобы со мной это сделали…

– Что – это? – спросила я.

– То, что Хранитель делает со всеми девушками! – выдохнула Юлиана, – это отвратительно! Мерзко!

– Откуда ты знаешь?

– Видела.

– Расскажи! – оживилась я.

Юлиана покачала головой, упрямо сжала губы.

– Ты сюда приехала от чего очищаться? – зло спросила она.

Я удивленно пожала плечами.

– Ну… У меня есть некоторые проблемы с психикой.

– Я хочу очиститься от бредовых галлюцинаций, которые меня преследуют всю жизнь! – голос Юлианы прозвучал резко и неприятно, – и я не уверена, что то, что я видела на озере – это не очередная фантазия, порожденная моим больным мозгом.

Я слегка опешила от ее резкого выпада и ничего не ответила. Она еще какое-то время смотрела на меня, а потом отвернулась. Я лежала на спине, подложив руки под голову и смотрела в темноту. Внезапно рядом со мной по полу что-то прошелестело. Резко повернувшись, я увидела в проходе большую черную тень, ползущую по полу. Я вскрикнула и тут же вскочила на ноги.

– Что с тобой? – недовольно спросила Юлиана, снова обернувшись ко мне.

– Там что-то чёрное ползает по полу! – испуганно прошептала я.

Юлиана странно хмыкнула, огляделась по сторонам, а потом снова отвернулась к стене. А я долго стояла и не могла лечь, мне все мерещились черные тени, ползущие из самых темных углов. Хотелось плакать, но плакать было нельзя – священную тишину спальни запрещено было нарушать. За нарушение тишины Айно жестоко наказывала – виновница получала триста уколов острым концом веретена в самые мягкие места. Поэтому я изо всех сил сжала зубы,чтобы не разреветься.

***

С тех пор, как я приехала на Лаайниккен, прошло две недели. Всего лишь две недели, а по ощущениям, передо мной промелькнула целая жизнь! Город, моя прежняя жизнь, клиники, пансионаты, лекарства, отец – все это осталось в прошлом. Я жила другой жизнью, и сама как будто стала другой.

Все на Священном озере было подчинено правилам, и мы, сестры, чтили их и соблюдали строгий распорядок дня, который составляла для нас Айно. За малейшую провинность назначалось строгое наказание. В один из первых дней я задержалась в спальне и опоздала на завтрак. Вместо завтрака меня ждало наказание – до обеда меня привязали к позорному столбу. Я едва дождалась освобождения – ноги и руки затекли, в животе урчало от голода. После того, как Вейкко отвязал меня, я хотела подойти к Айно и вцепиться, что есть сил, ей в волосы. Но не сделала этого. Гнев быстро испарился, и я послушно пошла следом за Айно.

Для меня был удивительно то, что Айно руководила поселением одна. Кроме нее и глухонемого Вейкко здесь больше никого не было, но при этом девушки ее беспрекословно слушались. Непонятно, как у нее получалось поддерживать такой авторитет, но едва она выходила из своего дома, как мы все вставали и покорно склоняли головы.

Мы, сестры, приехали сюда из разных мест, с разными проблемами, но при этом одинаково выглядели. Мы все носили платья из мешковины, раз в неделю посещали жарко натопленную баню, где одновременно мылись и стирали свои вещи хозяйственным мылом. Ни гелей для душа, ни шампуней, ни кремов, ни какой-либо косметики тут не было. Я очень страдала от этого. Кожа моя была раздражена грубой тканью, а лицо шелушилось от яркого солнца.

Питание наше было скудным – мы завтракали кашей на воде, на обед ели постную похлебку, а ужинали репой и редиской, которые выращивали сами. Впервые за долгое время я жила без таблеток, Айно выбросила их в костер, едва я приехала. Вместо них она выдала мне пучок сухих, сильно пахнущих, трав. Я повесила его на гвоздик рядом со своей лежанкой. У каждой девушки был свой пучок. Эти травы мы клали в кипяток, и у каждой получался свой особенный травяной напиток. Наверное, Юлиана была права – что-то особое было в этих травах, благодаря им, даже буйные психопатки тут вели себя тихо и спокойно.

Из развлечений у сестер был лишь ежедневный ритуал – вечером Айно вела всех нас по извилистой лесной тропе на высокий скалистый выступ, с которого открывался потрясающий вид на озеро. Мы сидели и молча смотрели на воду. Айно учила нас видеть и слышать природу. Это и вправду расслабляло тело и избавляло голову от ненужных мыслей перед сном.

Раз в несколько дней Айно проводила своеобразный ритуал, и та, на которую “смотрел” деревянный идол, отправлялась сначала в баню, а потом – на Очищение. Обряд длился почти всю ночь, под утро Вейкко на руках приносил обессиленную девушку в спальню сестер, где та неподвижно лежала несколько дней.

В голову мне лезли самые разные мысли насчет Очищения, вплоть до откровенной пошлости, но я гнала их от себя. Все это было от незнания, а спросить было не у кого. Когда очистившиеся девушки приходили в себя, они не говорили с остальными, не отвечали на вопросы, они вообще становились какими-то странными, спокойными и отчужденными, словно впадали в спячку. Глаза их были прозрачны и пусты. Такой была реакция на Очищение.

Не знаю… Лично у меня от взгляда очистившейся девушки кровь стыла в жилах, а по телу бежали мурашки. Они казались еще более ненормальными, чем были до этого. С каждым днем мое любопытство росло, мне хотелось знать, что со мной сотворят, когда взгляд деревянного идола остановится на мне. Мне одновременно было интересно и страшно – так, что дух захватывало, и мурашки бежали по телу.

***

Как-то утром Айно собрала нас всех на поляне и представила нам новую сестру – темноволосую девушку Марьяну с мутным, загнанным взглядом. Когда Марьяну повели на омовение, я шла в конце толпы, мне не хотелось принимать участие в этом ужасном действе, которому подвергают всех новых девушек. Марьяне было страшно, она кричала, и мне хотелось помочь ей, оттолкнуть от нее обезумевших сестер, вытащить бедную девушку из воды. Но страх наказания был сильнее. Все-таки, Айно умела организовывать коллектив и усмирять бунтарей вроде меня. Мне не хотелось больше быть привязанной к столбу.

После омовения мы повели Марьяну в спальню. Айно указала на лежанку рядом с моей, и обессиленная девушка тут же рухнула на нее. Ночью я пыталась заговорить с Марьяной, но она только стонала, уткнувшись лицом в подушку. Подойдя к ней, я увидела, что у нее все лицо в поту.

– Что с тобой? – взволнованно спросила я, – ты заболела?

– Нет. Ломка, – сквозь зубы проговорила Марьяна.

– И долго так будет?

– Это только начало, – сказала она.

Вскоре женскую спальню огласил ее громкий крик. Всю ночь Марьяна царапала свои руки, каталась по полу, кричала и стонала. Айно время от времени заходила в спальню, поила девушку травами, но они не помогали. Под утро она приказала Вейкко связать Марьяну.

А на следующий день Някке посмотрел на Марьяну. Это было странно – некоторые сестры ждали Очищения месяцами, а тут на тебе – только приехала, и сразу отправилась очищаться. Мы тщательно пропарили девушку в бане, а потом Айно увела ее к озеру. Я хотела пробраться на берег, спрятаться и посмотреть на обряд, но Вейкко, словно грозный великан, стоял у двери спальни, проскользнуть мимо него у меня не получилось.

Марьяна вернулась в спальню утром – тихая и спокойная, со странно умиротворенным лицом. Я пристально всматривалась в бледное, словно выцветшее, лицо девушки. Она не реагировала на мой зов, не отвечала на вопросы и не смотрела в мою сторону.

Днем, когда все ушли на обед, я сказалась больной, подсела к ней и попыталась растормошить.

– Марьяна, милая, расскажи, что там с тобой сделали? – прошептала я, – может, я сумею как-то помочь?

Марьяна смотрела в стену немигающим взглядом. Губы ее были плотно сжаты, а в лице не было ни кровинки. Я погладила девушку по волосам, и она вдруг вздрогнула, напряглась всем телом и задрожала.

– Нет, пожалуйста, не надо! – взмолилась она неестественно тонким голосом.

Я отошла к своей лежанке, достала припрятанный телефон и набрала сообщение Нику:

“С каждым днем это место мне кажется все более жутким! Шаманка похожа на ведьму!”

Через несколько минут пришел ответ от Ника:

“Остерегайся ее.”

Следом за этим сообщением прилетело еще одно:

“Я волнуюсь за тебя.”

Я задумалась. Если говорить откровенно, то недавно я собиралась позвонить отцу и попросить забрать меня отсюда, но передумала, решила перетерпеть. Да и что я ему скажу? Что мне здесь не нравится? Что мне надоело водить хороводы вокруг деревянного идола и пить мерзкий на вкус травяной отвар? Он заплатил немалые деньги – все ради того, чтобы вылечить меня. Он верил в то, что я буду здорова. Вдруг и вправду после Очищения я перестану видеть то, чего нет, перестану всего бояться?

"Все будет хорошо, не переживай," – ответила я Нику и выключила телефон.

Батарея была на нуле, я истратила уже два пауэрбанка, и у меня оставался только один, последний. Живя в городах, мы часто пренебрегаем такими доступными благами цивилизации, как электричество, горячая вода, отопление. Здесь, на природе, я вспоминала о них ежедневно. Мне было интересно, каким образом был сделан рекламный сайт Лаайниккена, если здесь нет ни электричества, ни компьютеров? Или есть?

Скрип двери рассеял мои мысли.

– Что ты здесь делаешь, Дана? Почему ты опять пропустила обед?

Строгий голос Айно резко прозвучал в тишине девичьей спальни, я вздрогнула, медленно повернула к ней голову.

– Мне нездоровится, – прошептала я в ответ, опустила руки и села на свою лежанку.

– По твоему бодрому виду этого не скажешь!

Она стояла передо мной – красивая, гордая и властная. Голова ее была высоко поднята, а губы плотно сжаты. Это говорило о том, что она сильно злится. За две недели я уже успела выучить эмоции Айно.

– Трапеза – это святое. И те, кто пропускает ее без причины, бывают наказаны.

Айно выждала многозначительную паузу, но я не воспользовалась ею, не стала оправдываться.

– Я наказываю тебя пятьюдесятью уколами веретена.

– Что? – возмущенно воскликнула я.

– Пусть будет сто уколов! За дерзость!

Я склонила голову, а когда Айно вышла, сжала кулаки и чертыхнулась.

– Уродская секта! Как же мне все здесь надоело! Пусть эта Айно идет в баню со своими веретенами! Укол веретена! Как вообще можно такое придумать?

И тут Марьяна, лежащая до этого на подстилке совершенно неподвижно, повернула ко мне свое бледное лицо и проговорила:

– Айно, пощади!

Я подошла к Марьяне, взяла ее за руку и ужаснулась тому, какая холодная на ощупь ее ладонь.

– Да ты вся окоченела. Тебя нужно срочно согреть!

Я схватила с пола свою соломенную лежанку и накрыла ею сверху Марьяну, которая уже снова отвернулась к стене.

– Марьяна, – позвала я.

Но девушка молчала. Она вновь уставилась пустым взглядом в стену перед собой и больше не реагировала на меня. Я вздохнула и стала думать, на что похожи уколы веретена.

***

Это оказалось больнее, чем я думала. Или, может, Айно специально выбирала самые чувствительные места для уколов. К концу этой пытки я не выдержала, разревелась, словно маленькая и прокричала Айно в лицо, что я пожалуюсь на нее отцу, он приедет за мной и заберет меня домой. Айно словно ждала этого. Она тут же развязала мне руки, достала из складок своего свободного платья кнопочный телефон и протянула мне.

– На, звони, – тихо и спокойно сказала она, – звони своему отцу, пусть забирает тебя.

Я неуверенно взяла телефон из ее руки, посмотрела на маленький черно-белый экран и по памяти набрала номер отца. С замиранием сердца я слушала длинные гудки, и губы мои дрожали все сильнее.

– Возьми трубку, ну возьми же! – шепотом молила я.

После шестого гудка отец ответил сонным голосом:

– Алло?

У меня перехватило дыхание от волнения, и я почувствовала, что не могу выговорить ни слова.

– Алло? Кто говорит? – снова спросил отец, и в его тоне послышались недовольные нотки, – Алло! Не молчите!

– Папа! Это я, Дана! – зарыдала я в трубку, – забери меня отсюда! Умоляю, папа!

– Дана? – взволнованно воскликнул отец, – дочка, что случилось? Почему ты плачешь?

Звук отцовского голоса окончательно выбил меня из колеи. Мне страшно захотелось вернуться домой, забыть об Айно, о сестрах, о деревянном идоле. Я разрыдалась, упав на колени, обхватила себя руками. Телефон вывалился из рук и упал в траву. Айно подняла его и поднесла трубку в ухо.

– Алло? Да, это Айно, – спокойно произнесла она.

Потом она замолчала, выслушивая эмоциональный монолог моего отца. Он что-то долго кричал в трубку на повышенных тонах. А когда закончил, Айно спокойно ответила:

– Не собираюсь оправдываться. Вы можете забрать свою дочь в любое время. Она не настроена на Очищение.

Убрав телефон в карман платья, Айно холодно взглянула на меня и сказала:

– Можешь идти в спальню. Завтра отец заберет тебя.

Я растерянно смотрела в ее красивое лицо и не могла поверить в то, что она всерьез разрешает мне уйти. Губы женщины дрогнули в улыбке, она спокойно развернулась к девушкам, которые наблюдали за всей этой сценой, затаив дыхание, и громко произнесла:

– А вас, сестры, я приглашаю на оздоровительный сеанс. Постройтесь парами, мы пойдем к Священному озеру.

Девушки дружно поднялись со своих мест и направились к озеру. А я стояла, не в силах поверить, что меня, действительно, освободили от гнета здешних правил. Мне вдруг стало легко. Небо было высоким, синим, безоблачным, не предвещающим ни бурь, ни гроз, ни ураганов. Зайдя в спальню, я достала телефон, подключила его к последнему пауэрбанку и написала Нику:

«Завтра я уезжаю домой. Жаль, что мы так и не встретились.»

Через две минуты он ответил мне:

«Подожди. Что случилось? А как же я? Мы ведь хотели увидеться после твоей поездки.»

«Айно меня прогнала! Прости, наверное не получится встретиться!» – написала я.

***

Отец приехал на следующий день. Давно я так не радовалась ему. Когда его фигура появилась в воротах, я с замирающим сердцем побежала навстречу и крепко обняла его.

– Как ты, милая? Я здесь, я рядом!

Мне стало тепло от этих слов, а потом я увидела, что Айно идет к нам – как всегда, вид ее был безупречен. Отец сухо поприветствовал ее и проговорил вполголоса:

– Что же здесь у вас такое происходит, что моя дочь звонит вне себя от страха?

Айно гордо вскинула подбородок и посмотрела отцу в глаза.

– Дана проходит через стандартные процедуры. Но ей нелегко влиться в коллектив. Она часто бунтует, нарушает режим и порядок. Соответственно, она несет и заслуженные наказания за свое поведение. Здесь у нас не оздоровительный лагерь, не санаторий! Строгие правила распространяются на всех сестер. Дерзость и непослушание неуместны. У нас нет места жалости и поблажкам. В основном, девушки послушны, так как понимают, зачем они здесь. Они хотят изменить свою жизнь, они хотят вымолить у Хранителя Очищение, но Дана… Я не знаю, чего она хочет. Вы можете поговорить с ней, а можете уехать прямо сейчас, и я верну вам все затраты, которые вы понесли.

Голос шаманки звучал уверенно и строго. Глаза ее сияли праведностью, и постепенно суровость отца сменилась смущенной и понимающей улыбкой. Это был плохой знак. Скоро она заболтает его до того, что я еще и окажусь во всем виноватой.

– Пап, не слушай ее. Пошли отсюда! – позвала я и потянула отца за руку.

– Прежде чем вы уедете, Вадим, позвольте мне показать вам девушку, которая только на днях прошла процедуру Очищения. Завтра за ней должны приехать родители. До того, как она попала к нам на Озеро, она страдала от пагубной зависимости. Родители опустили руки! Но теперь она вполне здорова. И вы можете убедиться, что это другой человек! Хранитель Някке очистил ее, исцелил и подарил девушке новую жизнь.

Айно протянула отцу свою тонкую белую руку, и тот пристально посмотрел на нее.

– Пойдемте? – снова спросила Айно.

– Пап, не слушай, она лжет! Марьяна после Очищения лежит целыми днями на подстилке из соломы и даже не говорит! Она похожа на овощ.

Но отец уже шел следом за Айно, и я, чертыхаясь про себя, поплелась за ними. Каково же было мое удивление, когда перед нами появилась Марьяна. Она была одета не как все мы, сестры. На ней было красивое светлое платье – такое, какие носила здесь только Айно. Лицо девушки было бледным, но она улыбалась светлой, спокойной улыбкой. Волосы ее были распущены и гладко причесаны. Она радостно поздоровалась с нами и воскликнула:

– Я уж думала, мои родные так скоро приехали! Что ж, гости – тоже хорошо.

Айно подошла ближе к Марьяне и обняла ее за плечи.

– Твои родители уже в пути! Как ты себя чувствуешь, Марьяша?

– Хорошо, Айно, спасибо! Я чувствую себя лучше, чем когда-либо! – радостно проговорила девушка.

Она широко улыбнулась, и я округлила глаза от удивления. Как такое возможно? Еще вчера она лежала, точно мертвая, смотрела стеклянными глазами в стенку. Как она смогла так быстро оправиться?

Пока я, словно завороженная, смотрела на Марьяну, которая, улыбаясь, как дура, вышивала на пяльцах какой-то замысловатый карельский узор, отец и Айно о чем-то шептались за моей спиной. А потом отец громко произнес:

– Дана, доченька, я все же решил оставить тебя здесь. Я впечатлен результатами Очищения! Неправильно забирать тебя сейчас. Потерпи еще немного и постарайся соблюдать правила. Ради меня.

Я резко развернулась и закричала:

– Папа, нет! Я поеду домой! Я не останусь здесь!

Отец подошел ко мне, положил руки на плечи и с надеждой заглянул мне в глаза.

– Прости меня, доченька… – начал он, и голос его дрогнул, – я ведь хочу, как лучше. Ты сама поймешь потом!

Я оттолкнула его и побежала к открытым воротам, но Лада сделала знак рукой, и Вейкко схватил меня под руки и потащили к маленькому деревянному домику, расположенному вдали от других построек. Это была так называемое исправительное место – маленький деревянный сарайчик, рассчитанный на одного человека. Тюрьма – так называли его сестры.

– Папа! Папа! – кричала я.

Но вскоре ворота хлопнули, и я поняла, что отец ушел, оставил меня здесь. Вейкко запер меня в сарайчике, подперев снаружи дверь тяжелым бревном. Я несколько раз пробовала выбить ее, но у меня ничего не вышло. Да и какой в этом был смысл? Мой глухонемой охранник не отходил от сарая ни на шаг. Я села на землю и обхватила голову руками. Перед глазами стояло виноватое лицо отца. Разочаровываться в родных людях бывает больнее всего. А я чувствовала именно это – опустошающее душу разочарование.

Я просидела взаперти весь день и всю ночь, все это время я перебирала в памяти отдельные фрагменты своей жизни. У нас была хорошая семья, пока была жива мама! Я вспоминала свое детство – оно было поистине беззаботным и счастливым. Хотелось хоть на пару минут вернуться в то время, почувствовать былую легкость бытия. Но смерть мамы стала некой точкой невозврата, мы с отцом больше никогда не сможем стать прежними. Особенно я!

В какой-то момент, измученная своими мыслями и переживаниями, я уснула. А проснувшись, поняла, что уже ночь. Из щелей сарая тянуло прохладой, за тонкими деревянными стенками оглушительно громко пели ночные сверчки. Я прислонилась лицом к шершавой доске и посмотрела на звездное небо, а потом на озеро, над которым пушистой шапкой повисла туманная дымка.

Вдруг в кустах рядом со мной что-то зашевелилось. Я вздрогнула от неожиданности и опустила взгляд на землю. Из темноты отделился плотный сгусток, нечто еще более темное. У меня перехватило дух, когда это черное нечто проползло около сарая. Тяжело дыша, я отпрянула к противоположной стене, обхватив себя руками и мечтая провалиться сквозь землю. Я долго дрожала и тихонько всхлипывала, но потом сон сморил меня, и я уснула, склонив голову к коленям.

***

Деревянная дверь со скрипом распахнулась, и на мое лицо упали яркие солнечные лучи. Я зажмурилась, поднялась с земли и размяла затекшие от неудобной позы мышцы. Передо мной стояла Айно.

– Пора петь утренние руны, сестра! Слава Хранителю! – звонким голосом сказала она.

Я ничего не ответила, протерла глаза и пошла следом за ней. На поляне уже сидели девушки. Айно села на землю лицом к ним и стала бить ладонями по двум круглым деревянным барабанам. Обхватив себя руками и закрыв глаза, она начала раскачиваться из стороны в сторону. Девушки повторяли за ней. Когда Айно запела руну, девушки тут же подхватили, запели вместе с ней. Я села с краю и, закрыв глаза, тоже стала покачиваться.

– Ну что, успокоилась? – шепотом спросила сидящая рядом Юлиана.

Я посмотрела на нее и пожала плечами. К чему этот вопрос, если все написано на моем лице? Допев руну, Айно вскочила на ноги и пошла вокруг идола, увлекая за собой девушек. Когда она встала рядом с Някке, закрыв глаза, внутри у меня все напряглось.

– Смотри, Някке, да лучше смотри!

Голос Айно прозвучал громко и торжественно, от него по телу побежали мурашки. На кого сегодня посмотрит деревянный идол?

Мы несколько раз прошли по кругу в одну сторону, а потом в другую. И тут вдруг Айно закричала:

– Стойте, сестры, Някке смотрит!

Хоровод резко остановился. Айно открыла глаза и показала на меня пальцем. Лицо ее раскраснелось от возбуждения, волосы растрепались.

– Ты! – повторила Айно, обращаясь ко мне, – Някке смотрит на тебя.

Я вздрогнула и взглянула в лицо деревянному идолу, который смотрел пустыми глазницами прямо мне в душу…

Глава 4

Я замерла напротив деревянного идола, чей застывший, неживой, но при этом грозный взгляд был устремлен в мою сторону. Я слышала, как облегченно выдохнули девушки. Я видела, как пристально посмотрела на меня Юлиана.

– Радуйся, сестра! Хранитель Някке сегодня тебе дарует очищение! – ласково проговорила Айно и улыбнулась.

У меня внутри все сжалось от волнительного, смутного, нехорошего предчувствия. По спине побежали мурашки.

Айно пригладила растрепавшиеся волосы и, подойдя ко мне вплотную, шепнула на ухо:

– Не смей рушить надежды своего отца. Оставь свою дерзость на потом. А сейчас делай то, что нужно. Так ты быстрее отправишься домой.

Я кивнула с растерянным видом. Айно обернулась к девушкам и торжественно произнесла:

– Сестры! Приготовьте для Даны баню. Да жарче натопите! Пусть ее тело очистит горячая вода, а уж душу ее очистит Хранитель.

Девушки, покорно склонив головы, отправились к деревянной бане. Я сделала несколько шагов в сторону бани, но остановилась и обернулась.

– Что со мной будет на очищении? – спросила я.

Айно устремила на меня внимательный взгляд и произнесла:

– Если не будешь сопротивляться, то просто уснешь, а проснешься уже очищенной и здоровой. Тебе больше никогда не придется лежать в больницах и принимать лекарства. Ты станешь нормальным человеком. Твои страхи и видения – все исчезнет. Ты будешь спокойной и счастливой. Хранитель исцелит тебя.

– Как все это будет происходить? – строго спросила я.

– Не волнуйся, скоро увидишь, – спокойно ответила она, – только, пожалуйста, Дана. Прошу, не делай глупости.

– Как мне не волноваться? – воскликнула я, – здесь все замешано на насилии, боли и страданиях. Уверена, что Очищение – всего лишь очередная извращенная пытка.

Айно отвернулась от меня и рассмеялась.

– Очищение – это не пытка. Это благодать, которую дарует тебе Някке.

Айно взяла меня за руку и повела в сторону озера. Мы поднялись высоко, на камни, отсюда озеро было видно, как на ладони. Я посмотрела вниз, на спокойную, темную воду, и в животе что-то встрепенулось от восторга. В детстве я боялась воды, и мама возила меня за город, к маленькому лесному озеру. Это было наше тайное место, мы не рассказывали о нем никому, даже отцу. Мама говорила, что я не должна бояться воды, вода – это колыбель, она всегда поддержит. Когда я, преодолев свой страх, впервые легла на воду, расправив руки и ноги, мне показалось, что вода и вправду держит меня, покачивая, точно младенца. Мама научила меня плавать на том лесном озере. Тогда же она впервые назвала меня стрекозой…

Сейчас я смотрела на водную гладь, и видела маму, стоящую посреди озера прямо на поверхности воды. Возможно, это последнее видение? Может, удивительное Очищение и вправду сделает меня нормальным человеком? Мне вдруг стало тоскливо от этих мыслей.

***

В бане было невыносимо жарко. Девушки несколько раз парили меня колючими пихтовыми вениками. Под конец мне стало казаться, что с меня сошла вся кожа. Я закричала, что не могу больше, и только тогда меня вывели на улицу и окатили ледяной водой. Я вскрикнула от обжигающего контраста, меня тут же обернули жесткой мешковиной, отвели в спальню и уложили на подстилку.

– Мы – к озеру, петь руны Хранителю, а ты, Дана, отдыхай, выпей травяной отвар. Сегодня он особый, ведь ты должна максимально расслабиться и открыть душу. Скоро я приду за тобой! – с улыбкой произнесла Айно и поставила рядом с моей подстилкой чашку ароматного отвара.

Я кивнула и закрыла глаза, но, едва оставшись одна, я достала телефон и включила его. Вскоре на дисплее высветилось несколько сообщений от Ника.

«Напиши что-нибудь! Переживаю за тебя!» – писал он.

«Сегодня я иду на Очищение. Не знаю, когда смогу написать тебе. Пожелай удачи!» – напечатала я.

Через минуту пришел ответ от Ника.

«Не ходи туда, Дана!» – написал он.

Я удивленно вскинула брови, а потом нахмурилась.

«Я тут так-то ради этого! – отправила я сообщение в ответ, – ты забыл?»

«Я нарыл кое-какую информацию про хозяйку этого места, Айно. Похоже, она не в себе!»

«Ты думаешь, я сама не догадалась? Я тебе несколько недель пишу, что все здесь сумасшедшие, включая Айно!»

«Беги оттуда, Дана,» – снова написал Ник.

«Я уже все решила. Бежать некуда. Да и от себя мне не убежать, я уже пробовала. Так что не волнуйся за меня, я справлюсь!” – написала я и в сердцах отправила сообщение.

– Если бы ты был здесь, возможно, ты бы помог мне убежать! Но ты же всего лишь дополнительная функция моего телефона! – воскликнула я и опустила голову на подстилку.

По щекам потекли слезы, они закатывались в ушные раковины, и от этого мне было щекотно. А потом телефон снова пиликнул.

«Дана! Не делай этого! Беги оттуда, прошу!»

Я оставила без ответа последнее сообщение. А потом выключила телефон и убрала его. Вряд ли он включится снова. Ну и пусть. Взяв чашку с остывшим чаем, я выпила его и сморщилась от едкой горечи.

– Что за травы Айно наложила в это пойло? – проворчала я и отставила от себя остатки мутной жидкости.

Через пару минут я почувствовала, как по моему телу потекло приятное, расслабляющее тепло. Мне стало хорошо и легко – то ли от бани, то ли от этого выпитого отвара. Когда за мной пришла Айно, я сидела, поджав под себя ноги и, улыбаясь, смотрела в стену.

– Пора. Хранитель ждет, – сказала Айно и взяла меня за руку.

Мы прошли мимо девушек, проводивших нас внимательными взглядами, и двинулись в сторону озера. С моего лица по-прежнему не сходила улыбка. Над озером сгущался туман, от леса ползли темные сумерки. Подол платья промок от росы, и от вечерней прохлады меня бросило в дрожь. Вокруг мелькали черные тени, по земле ползли неведомые существа, отовсюду слышался смутный шепот. Мне казалось, что кто-то звал меня по имени. Но мне было не страшно – я неотрывно смотрела на горящий фонарь, который Айно несла в руках. Этот маленький фонарь казался мне путеводной звездой. Меня переполнило праздничное, торжественное ощущение.

Дойдя до озера, Айно остановилась, сняла платье и зашла в воду по колено. Она умыла лицо, прошептав над своими ладонями несколько слов. Обернувшись ко мне, она тихо проговорила:

– Оставляй одежду на берегу и заходи в воду. Будем петь для Някке.

Тьма вокруг стала неприятно осязаемой. Она касалась моих руки и ног, сжимала шею. Пересилив себя, я сняла платье и ступила в воду. Меня пронзило холодом, блаженный морок, вызванный отваром, тут же рассеялся. Холодная волна прошла по всему телу, я содрогнулась и выскочила обратно на берег.

– Зайди в воду, Дана. Ты должна стоять рядом и петь вместе со мной, – настойчиво повторила Айно и строго посмотрела на меня.

– Я не пойду на Очищение. Я передумала, – сказала я, обхватив себя руками.

Айно обернулась, и, округлив глаза, уставилась на меня. Она была очень красива в ту минуту – ее обнаженное тело было стройным и подтянутым, а взгляд потемнел и был полон негодования.

– Что случилось? – спросила она.

Тревожно оглянувшись по сторонам, Айно замерла, словно тоже услышала шорохи вокруг.

– Я передумала! Я не хочу очищаться, – уверенным голосом сказала я, – я хочу вернуться в спальню. Ты не можешь меня заставить.

– Ну вот опять! Опять ты за свое! Ни с кем из сестер нет таких проблем, только с тобой! Ты хоть знаешь, насколько все это серьезно? – воскликнула Айно, – Някке выбрал тебя, и ты не можешь взять и отказать ему.

Я ничего не ответила, лишь сделала несколько шагов назад. Мне очень хотелось развернуться и бежать отсюда без оглядки. Но эта чертова темнота будто превратилась в тягучий кисель и не давала нормально двигаться.

– Да, я не могу силой заставить тебя зайти в воду и очиститься, – тихо сказала Айно.

Она вышла из воды и странно посмотрела на меня.

– Пусть это сделает он… – Айно повернулась к озеру и закричала, – Някке! Я привела ту, на которую ты устремил свой взор! Можешь забирать ее!

Воды озера заволновались, пошли крупной рябью, а потом стали бить о берег мощными волнами. Это было жуткое зрелище – вода словно оживала на моих глазах, подкрадывалась к ногам. Тьма, покрывающая озерные глубины, потянулась ко мне, легла на плечи неподъемной тяжестью, потянула за собой в черный омут.

Айно снова вошла в воду и начала петь руны. Глаза ее были закрыты, руки тянулись куда-то вдаль. Она словно стремилась обнять кого-то, нежно и призывно улыбаясь. Я хотела развернуться и убежать, но не могла сдвинуться с места – ноги словно приросли к земле. Между тем озеро вышло из берегов, и черная вода все ближе подбиралась к моим ногам. Я вдруг поняла, что не могу разобрать слов руны Айно, она пела ее на другом языке. Что это была за руна, и кому она посвящалась?

Я взглянула вниз – вода поднялась. Она бурлила, пенилась, накатывала волной и отступала назад. Я всматривалась в густой туман над озером, но ничего там не видела. Никакого Хранителя Някке здесь не было. Что заставляло бурлить и волноваться озеро – это было непонятно. А потом земля вокруг затряслась и задрожала. Я не удержалась на ногах и упала в воду, и тут же мощный водоворот закрутил меня, утянул под воду, понес вглубь озера. Я закричала от страха, когда ноги перестали чувствовать дно. Темные воды окутали меня, сжали в своих объятиях. Я не видела ни берегов, ни Айно – ничего, кроме огромных черных волн.

Я едва не захлебнулась холодной водой. Меня вдруг пронзило острое понимание того, что я вот-вот умру, и что это последние мгновения моей жизни. И тут в темной глубине я увидела огромного черного червя. Я хотела закричать, но рот мой заполнила озерная вода. Все, что я могла – нелепо колотить руками по воде. А в следующую минуту червь пропал, скрылся в темноте озерных вод. Вместо него появился мужчина. Я не смогла рассмотреть его лица. Он обхватил сильной, мускулистой рукой мое тело и поплыл к берегу, мощными движениями отбрасывая воду.

Выйдя из воды, он опустил меня на камни и без слов накинул мне на плечи свою сырую насквозь рубаху. Мне было неловко, стыдно и физически нехорошо от того, что творится вокруг. Я боялась даже взглянуть на своего спасителя. Быстро натянув рубаху, я спросила высоким, охрипшим голосом:

– Кто ты? Где Айно?

Вокруг стоял густой туман, ноги вязли в сыром, холодном иле. Я топталась на месте, испуганно поворачиваясь из стороны в сторону. Мужчина подошел ко мне, и меня словно ударило током. Я смотрела на него и понимала, что лицо его мне знакомо. Это был он..

– Айно здесь нет. Здесь только ты и я, – проговорил он.

У меня застучало в голове. Как такое может быть? Передо мной стоял Ник. Это был он!

– Как… Как ты тут оказался? – удивленно прошептала я.

– Я всегда был здесь, Дана. Лаайниккен – мой дом.

Он улыбнулся, а я задрожала. Это все было похоже на странный сон. Может, это и был сон? Может, меня усыпил отвар Айно, и все это мне снится? Передо мной стоял Ник. Ник! Нет, это просто невозможно!

Я не могла его ни с кем спутать, я часами рассматривала его фото и знала его лицо наизусть. Темные глаза, прямой нос, высокие скулы, волевой подбородок, родинка на правой щеке. Это был Ник. Ник! Меня затрясло от волнения, я не знала, что сказать, не знала, что думать. В голове был лишь один вопрос – как он тут очутился? Как нашел меня? Как успел спасти? Мужчина, тем временем, улыбнулся и коснулся холодной рукой моей щеки.

– Я рад видеть тебя, Дана, – ласково сказал он.

Я покраснела и прошептала изумленно:

– Не могу поверить, что ты здесь, Ник!

Он нахмурился и покачал головой.

– Мое имя Някке. Я Някке, Дана. Я Хранитель Лаайниккена.

Мое лицо побледнело и вытянулось.

– Это такой розыгрыш? – едва слышно проговорила я, – Ник, я узнала тебя, не нужно так шутить со мной. Вот только… Не могу понять, как ты здесь оказался? Где мы?

– Мы на острове Соединения, – его голос звучал задумчиво, – Я собирался очистить тебя, но понял, что это невозможно.

– Как это? Почему? – заикаясь, спросила я.

– Пойдем, я покажу тебе кое-что! – сказал он.

В голове все смешалось, и я не знала, что теперь делать. Някке взял меня за руку и повел за собой. Какое-то время мы шли, окутанные густым туманом, а потом он рассеялся, и вокруг нас все засеребрилось, засверкало холодным блеском, как будто мы оказались внутри огромного стеклянного шара. Я оглянулась по сторонам – кругом возвышались сосны, а за ними блестела вода, и я поняла, что мы, действительно, на острове. Это был тот самый загадочный, живописный остров посреди Священного озера.

Я подняла голову – высоко-высоко над нами огромным черным куполом повисло ночное небо. Мы поднялись на каменистый выступ, и моим глазам открылся невероятной красоты вид – зеркально-черная гладь озера, над которой клубился белый туман, звездное небо и темнеющая вдали земля. Где-то там осталась Айно. Внезапно у меня захватило дух от красоты этого места и от загадочной атмосферы, царящей вокруг. Голова вдруг стала пустой и легкой, как будто из нее вытекли все мысли.

– Красиво… – прошептала я, – наверное, можно любоваться здешней природой вечно.

– Когда видишь что-то прекрасное постоянно, сложно сохранить это ощущение восторга. Со временем, любая красота меркнет и покрывается туманом.

– Не знаю, – я пожала плечами, – некоторые умеют открывать у привычного все новые и новые грани. Наверное, в этом секрет вечной любви – не в самой красоте, а в том, кто на эту красоту смотрит.

Някке внимательно посмотрел на меня и медленно произнес.

– Это все, вся эта красота и первозданность, могут стать твоими. Хочешь?

От изумления я открыла рот, но сказать ничего не смогла.

– Чего ты хочешь, Дана? – спросил Някке.

– Я не знаю, чего я хочу, – честно ответила я, – просто хочу жить без видений, без страха и без лекарств. Поэтому я здесь. Чтобы очиститься.

Някке долго смотрел на меня, а потом произнес:

– Это называется свобода. Ты хочешь быть свободной. Получается, мы с тобой мечтаем об одном.

– Ты Хранитель! – удивленно воскликнула я, – Разве ты не свободен?

Он шумно вздохнул и задумчиво посмотрел в даль.

– Нет. Я раб Лаайниккена. Она никогда не даст мне свободу.

– Кто? Айно?

Някке ничего не ответил, но это было очевидно.

– Почему же она не дает тебе свободу?

– Хочет, чтобы я всю жизнь провел в этом озере, чтоб сгнил здесь! – зло проговорил он.

Я не знала, что ответить ему, и мы молча стояли, рассматривая темное небо. А когда на горизонте забрезжил рассвет, окрашивая белый туман в оранжевые и розовые цвета, Някке вновь пристально взглянул на меня. И сердце мое замерло – он был очень красив. Теперь я поняла, что это вовсе не Ник. У Ника не было и половины силы и мужественности Някке. Отведя глаза в сторону и преодолевая смущение, я сказала:

– Получается, у нас одна мечта на двоих.

– А еще общее одиночество, – откликнулся он.

Я повернулась к озеру и стала молча смотреть на воду, которую серебрил лунный свет.

– Тебе по душе Лаайниккен? – внезапно спросил Някке.

– Здесь очень красиво… – ответила я.

– Ты можешь видеть эту красоту каждый день, если останешься здесь.

– Ты хочешь, чтобы я осталась? – с замирающим сердцем спросила я.

– Я влюблен в тебя, Дана. Я не могу тебя очистить, потому что ты особенная. А еще…

Он наклонился к моему лицу и коснулся губами моего лба. Я вздрогнула, отпрянула от неожиданности, приложив руку к лицу.

– А еще ты можешь освободить меня. Тогда мы оба станем свободными.

Взгляд Някке был полон страсти. По моему телу прошла горячая волна. Я так давно не чувствовала ничего подобного – дикого, чувственного, что уже забыла, каково это – быть влюбленной, терять голову от страсти, гореть и пылать от переполняющих чувств.

– Как же мне освободить тебя? – дрожащим голосом спросила я.

И тут до меня донесся тихий зов. Кто-то звал меня издалека, с другого берега. Айно? Я совсем забыла про нее.

– Дана! Дана! Приди в себя!

Горло мое тут же будто сдавило невидимой петлей, я испуганно взглянула на Някке и прижала руки к шее. Он видел, что я задыхаюсь, но ничем не помог, лишь наклонился к моему уху и прошептал:

– Я не стану очищать тебя, потому что хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной!

Я не могла понять, что происходит, беспомощно открывала и закрывала рот, но не могла издать ни звука. Айно продолжала звать меня, и ее голос звучал сквозь какую-то невидимую плотную пелену. Потом внезапно я почувствовала вокруг себя воду – она закрутила меня в мощном водовороте, и через какое-то время холодной волной меня выбросило на берег.

***

Открыв глаза, я удивилась тому, что вокруг все еще темно. Я закашлялась, выплевывая изо рта озерную воду. Меня трясло от холода, зубы стучали.

– Ты жива, Дана! Хвала Някке! – послышался рядом со мной беспокойный голос Айно.

Я застонала – все мышцы болели от напряжения.

– Я очистилась? – с надеждой спросила я.

– Нет, – глухо ответила шаманка, – ты упала в воду, захлебнулась и несколько минут провела в отключке.

– Но почему? – возмутилась я, – с озером ведь творилось что-то невообразимое. Я думала, это и есть Очищение!

– Озеро часто волнуется ночью, место тут такое, – ответила Айно.

– Почему Някке не очистил меня? – обиженно спросила я, поднимаясь с земли.

– Видно, на то есть причина! – строго сказала Айно, – отправляйся в спальню, Дана, и мысленно воспевай Хранителя.

Я не знала, что думать – все стало еще запутаннее, чем раньше.

Я надела платье и поплелась к поселению. Айно окликнула меня и спросила строго:

– Скажи, а ты кого-нибудь видела, пока была в воде?

– Нет, не видела, – соврала я и почувствовала, как к щекам тут же прилила кровь.

Шаманка посмотрела на меня странным взглядом, а потом пошла в воду, нараспев читая руны Хранителю.

***

После моего неудачного Очищения прошло несколько дней. Я ждала разговора, но Айно больше не говорила со мной. Более того – она как будто стала избегать меня. Если раньше я хотя бы знала, чего жду, живя в поселении, то теперь мне было непонятно даже это. Зато кое-что другое заполнило все мои мысли. Лицо Някке постоянно стояло перед моими глазами. Я была уверена, что это мне не приснилось, я видела Някке и говорила с ним наяву.

Но чем больше времени проходило, тем больше сомнений закрадывалось в мою голову, тем сильнее я убеждалась, что все случившееся на озере было лишь видением. В моем больном воображении Ник и Някке соединились в одно целое, и получившийся в итоге мужской образ свел меня с ума. Тоска сжимала мое сердце. Я страдала от неизвестности и смутного душевного трепета.

Как-то ночью, когда сестры укладывались спать, я подошла к Юлиане и спросила тихо:

– Интересно, как выглядит Хранитель?

Юлиана странно посмотрела на меня, а потом прошептала на ухо:

– Он чудовище.

Мое сердце замерло, глаза округлились от ужаса. Юлиана отпрянула от меня и вымученно вздохнула.

– Иногда мне кажется, что лучше умереть, чем идти на очищение к Някке.

Спустя два дня Някке посмотрел на Юлиану.

Глава 5

Я без труда прошмыгнула перед носом задремавшего Вейкко. Ему было запрещено без надобности заходить в спальню сестер, поэтому он не заметит моего отсутствия. Около получаса назад Айно увела Юлиану к озеру, и я решилась отправиться следом за ними, чтобы увидеть своими глазами Очищение. В глубине души я все же мечтала увидеть еще раз самого Някке. Я старалась ступать мягко и бесшумно, как крадущаяся за мышью кошка. Вокруг было темно и жутко. Мысли о том, что я делаю нечто запрещенное, бросали меня в дрожь. Но я шла вперед, к озеру.

Густая ночная тьма окутывала меня с ног до головы, мокрая от росы трава холодила босые ноги, я шла по тропинке, тревожно оглядываясь по сторонам и отмахиваясь от полчищ комаров. У озера я сбавила шаг, ища глазами Айно и Юлиану, и вскоре увидела их. Они уже стояли по пояс в воде. Лицо Юлианы было бледным и напряженным, она дрожала, обхватив себя руками, – бледная и напуганная, совсем как я несколько дней назад. Айно держала девушку за руку, что-то тихо говорила ей и то и дело смотрела в ее лицо.

Я подошла ближе и присела, укрывшись в высокой траве. Меня тоже трясло от волнения и ночной прохлады. Но одновременно меня наполняло трепетное предвкушение – скоро я увижу Някке. И вот озеро заволновалось, вода пошла крупными волнами. Вскоре водная гладь разверзлась и перед Юлианой, которая едва держалась на ногах, навис огромный червь – тот самый, которого я видела в глубинах озера. Мягкое тело монстра было блестящим и гладким, на голове виднелись пять пар темных глаз и огромный круглый рот. Он извивался из стороны в сторону, то склоняясь к Юлиане, то откидываясь назад. Девушка кричала, пытаясь вырваться и убежать, но Айно крепко держала ее. Червь навис над Юлианой, разомкнул рот, усыпанный острыми зубами.

– Пей, Хранитель! – проговорила Айно.

Юлиана закричала, и я в ужасе закрыла лицо руками. Почему Айно назвала этого жуткого монстра Хранителем? Может, я ослышалась? Но тут шаманка подняла руки к небу и прокричала:

– Пей, Хранитель! Очищай эту несчастную!

Мое тело пронзила боль – острая, как стрела. Она рождалась где-то в низу живота и тянулась невидимыми нитями по всему телу. Грудь сдавило, а между лопатками будто вырос тяжелый горб. К горлу подступила противная тошнота. Когда крик Юлианы оборвался, я что есть сил сжала кулаки, закусила губу и выглянула из своего укрытия. Червь присосался к девушке и пил ее кровь. Это был кровосос, огромных размеров пиявец. Юлиана смотрела на него застывшим, стеклянным взглядом, руки ее безвольно повисли вдоль туловища. Айно одной рукой бережно поддерживала ее за спину, а другой рукой гладила гладкое, дрожащее тело пиявца. Получается, не зря Юлиана боялась Очищения. Я больше не могла сдерживаться, наклонилась к самой земле, и меня вырвало.

– Пусть озера твои будут полны рыбы,

Пусть воды твоих озер будут глубоки и бездонны,

Я восхваляю твою силу, Хранитель, о мой водный дух,

О, мой любимый, о, мой драгоценный,

Я храню тебя от тебя самого,

И буду хранить тебя вечно…

Айно пела руну, которую я раньше не слышала. Пиявец сотрясался и дрожал, а по шее Юлианы текли тонкие, темные струйки. Напившись крови и отпустив свою жертву, монстр рухнул в воду, брызги от его мощного тела разлетелись в разные стороны, некоторые из них упали на траву рядом со мной.

Айно подхватила Юлиану, которая по-прежнему была без сознания, и потащила ее из воды. Оставив девушку лежать на берегу, Айно зажгла фонарь и пошла по тропинке к поселению, наверное, чтобы позвать Вейкко. Он всегда заносил девушек в спальню на руках после Очищения. Когда Айно ушла, я выбралась из своего укрытия и на коленях подползла к Юлиане, которая лежала на земле – бескровная и холодная, как рыба.

– Юлиана, милая, ты жива? – прошептала я, взяв девушку за руку.

Внезапно за моей спиной послышались тихие шаги. Через пару мгновений до моих ушей донесся усталый голос:

– Мне жаль, что ты все это видела. Это… Это был не я.

Я резко обернулась. Передо мной стоял Някке, он был человеком – настоящим, из плоти и крови.

– Не ты? А кто же? – воскликнула я, – Я слышала, как Айно называет пиявца Хранителем! Хранитель – это ты… Что за жуткого монстра ты скрываешь под своим человеческим лицом, Някке?

Он молчал. Ярость и гнев разрывали мою грудь.

– Что ты наделал, монстр? Ты же убил ее! – закричала я.

Взгляд Някке зажегся огнем, лицо напряглось, кулаки сжались. Я отступила от него на пару шагов.

– Это взаимовыгодный процесс Дана. Девушки хотят избавиться от своих недугов, а пиявец жаждет крови, – медленно произнес он.

Мысли в моей голове смешались. Я словно видела дурной, страшный сон, но никак не могла проснуться. Само пребывание в Лааниккене было похоже на сон.

– Не могу поверить, что все это происходит на самом деле, – прошептала я и снова присела рядом с Юлианой, – как же они остаются живы, если ты выпиваешь их кровь?

– Пиявец пьет дурную кровь, а оставшаяся смешивается с озерной водой, вот и все.

– Она будет жить? – тихо спросила я, держа руку Юлианы возле своего лица.

– Да, как и все, что были до нее. И к тому же, она выздоровеет. Она ведь приехала сюда за этим – за очищением. Она его получила. Как только озерная вода окончательно смешается с ее кровью, Айно отправит ее домой.

– Это будет уже не она, не та Юлиана, которая сюда приехала, – разочарованно проговорила я, – это будет другой человек – безвольный и пустой, как кукла. Я видела очищенных девушек. Они другие – бесчувственные, равнодушные и холодные, как рыбы.

– Зато они больше не доставят проблем своим родным. Их жизнь будет спокойной. Ты ведь и сама хотела очиститься, Дана, – грустно усмехнулся Някке.

– После того, что увидела, уже не хочу.

– Вот и правильно. Очищение – это древнейший ритуал. Но тебе он не нужен. Ты особенная. И ты не просто так оказалась здесь.

Я удивленно взглянула на Някке. И тут на тропинке, ведущей к озеру, послышался шум шагов и голос Айно.

– Заберешь девушку с берега и отнесешь в спальню, – наказывала она вслух Вейкко, как будто он вовсе не был глухим, – да потише, чтоб не разбудить остальных!

Някке схватил меня за руку, и мы вместе побежали в темноте по берегу к ближайшим кустам. Укрывшись в густой траве, мы притихли и сидели молча до тех пор, пока Айно с Вейкко не ушли с берега. Перед тем, как уйти, Айно пристально посмотрела в сторону озера.

– Някке! Ты здесь? – крикнула она и обернулась.

Не получив ответа, шаманка с задумчивым видом пошла прочь. Я с облегчением выдохнула, и посмотрела на Някке.

–Иногда я ненавижу ее за то, что она сильнее меня, – проговорил Някке, и в голосе его я услышала такую тоску, от которой у меня сжалось сердце.

– Неужели шаманка, поющая руны и восхваляющая тебя по десять раз на дню, имеет над тобой власть? – спросила я.

– Айно не просто шаманка. Она – та, что дала мне жизнь, пожертвовав ради меня всем…

– Айно – твоя мать? – я округлила глаза от удивления.

– Да, – спокойно ответил Някке.

Он подошёл ближе, взял меня за руку. Его светло-карие глаза потемнели, и внутри меня все опять предательски затрепетало от его завораживающего взгляда.

– Поверить не могу… – выдохнула я, – такое ощущение, что я попала в какую-то аномальную зону!

– Это все Лаайниккен. Я мечтаю уйти отсюда навсегда, обрести свободу. И только ты можешь помочь мне.

– Почему именно я? – голос мой прозвучал глухо, – что во мне такого особенного?

– Ты черная стрекоза! – яростно прошептал Някке, и глаза его странно сверкнули.

Стрекоза. Стрекоза. Стрекоза.

Это слово оглушило меня, отозвалось внутри многократным эхом и затихло где-то в области солнечного сплетения.

Одну ладонь Някке положил мне между лопатками, а второй коснулся губ.

– Ты стрекоза. Тут – твои крылья, а тут – твои зубы.

Я вздрогнула и меня словно отбросило в прошлое. Вот мне шесть, и мама, обхватив мое щекастое личико, шепчет: “Помни, Дана, у тебя есть крылья и зубы!” А я в ответ смеюсь и скалюсь беззубо. В шесть лет у меня как раз выпали передние резцы, и какое-то время я весьма забавно выглядела.

– Стрекоза, крылья, зубы, – тихо проговорила я, – Опять двадцать пять! я, вообще-то, боюсь насекомых. Спасибо, что не таракан.

Някке не засмеялся моей шутке. Все-таки, у меня был талант шутить не вовремя.

– Я вижу рядом с собой стрекоз, но я ничего не знаю об этом, – прошептала я.

– Черные стрекозы – древнейший женский род, – сказал Някке, – Испокон веков стрекозы делили эти земли с пиявцами. Ты одна из них, Дана. Твоя мать была стрекозой. Она должна была рассказать тебе об этом, она должна была научить тебя пользоваться своей силой.

Силой? Я усмехнулась. Более слабой, чем сейчас, я себя никогда не чувствовала. Оказывается, во мне дремлет какая-то особая сила! Надо же! Интересно, в каком месте?

– Моя мама умерла почти три года назад. Это случилось внезапно и неожиданно. Несчастный случай. Может, она хотела, но просто не успела мне рассказать? – прошептала я, закрыв глаза.

Някке поднял голову и долго молчал, всматриваясь в черное небо, на котором мерцали серебристые звезды. Его мужественный, прекрасный профиль сводил меня с ума.

– За озером, в лесу, что темнеет на горизонте, живет древняя старуха. Ее зовут Ваармайя. Она знает все о черных стрекозах и пиявцах. Я могу переправить тебя туда.

Я резко открыла глаза и воскликнула:

– Что? Нет! Какой ещё лес? Какая еще старуха? Я еле привыкла к здешнему быту, и теперь ты хочешь отправить меня не пойми куда к какой-то старухе?

Някке приложил ладонь к моим губам.

– Тише! – прошептал он мне на ухо и нежно коснулся губами моего лица.

Я задрожала от его прикосновений. Взгляд Някке околдовал меня, свел с ума. Его дыхание было теплым и пахло душистыми травами. Мы слились в страстном поцелуе, и я поняла, что не справлюсь со страстью, которая поднялась откуда-то из самых темных глубин души.

Я позабыла о том, что еще каких-то полчаса назад этот мужчина в обличье мерзкого пиявца пил кровь Юлианы. Я позабыла обо всем. Разум заволокло мутной, пьянящей дымкой, все вокруг замерло, перестало существовать. Остались лишь мы с Някке и наша обжигающая страсть. На секунду я отпрянула от него, скинула с себя ненавистное платье и тут же снова прильнула к обнаженной мужской груди. Сердце трепетало в груди, рвалось наружу, душу переполняли счастье и восторг. Любовь делает человека живым и наполненным счастьем до краев, пусть и ненадолго.

– Моя Черная стрекоза! – зарывшись лицом в мои волосы, проговорил Някке.

Мы были молоды, между нами горел огонь, мы оба пылали, поэтому не могли бороться с желанием. Мы слились друг с другом, движения наши были неистовыми, яростными, поцелуи и ласки – жадными и ненасытными. Каждый сантиметр моей кожи горел огнем, каждая клеточка тела – вибрировала и трепетала от прикосновений. Казалось, это продолжалось целую вечность, а мне все было мало…

***

Когда мы, обессиленные и счастливые, лежали в объятиях друг друга, я провела пальцами по крепким мускулам Някке. Мне было хорошо с ним, мне нравилось даже просто смотреть на него. Я мечтала, чтобы эта ночь не заканчивалась. Но потом я увидела в траве рядом с собой черную тень, которая преследовала меня здесь с того самого момента, как мы приехали сюда с отцом.

Я закричала от неожиданности и вскочила на ноги.

– Что это? Что это такое, Някке? Что это? – повторяла я.

Лицо Някке стало суровым, он поднял с земли мое смятое платье и помог мне одеться.

– Успокойся, Дана. Наверное, тебе показалось, – сказал он, крепко прижимая меня к себе.

– Да нет же, не показалось! – упрямо ответила я, осматриваясь вокруг, – я уже в который раз вижу это!

– Ты просто устала. Просто устала…

Някке повторял эту фразу мягким шепотом раз за разом. От него пахло озерной водой, и я тоже, наверняка, пропиталась этим запахом. Внезапно мне нестерпимо захотелось спать. Я опустила голову на широкое, сильное плечо, и глаза мои тут же закрылись…

***

Мне снилась мама. Удивительно, но в этот раз она не молчала. Впервые за три года она заговорила со мной. Она рассказывала мне о моем детстве, а в конце она сказала, что я – лучшее, что было в ее жизни. А потом кто-то стал трясти меня за плечо. Я пыталась отмахнуться и снова уснуть, но не получилось – тонкие пальцы будто намертво вцепились в меня. К тому же на ухо мне без конца повторяли: "Вставай! Вставай!"

– Да чего тебе нужно-то? – проворчала я.

Еле-еле разлепив глаза, я увидела перед собой испуганное лицо одной из сестер, чье имя не отложилось в моей памяти.

– Вставай, Дана! Ты и так пропустила утреннее пение рун. Сейчас в спальню придет Айно, если она увидит, что ты до сих пор спишь, то нам всем несдобровать!

Я села и ощутила боль во всем теле, будто ночью по мне проехался каток. Все мышцы были напряжены и болели. Я вспомнила вчерашнюю ночь, и прижала ладони к покрасневшим щекам. Сердце отчаянно застучало в груди, и внутри все задрожало и затрепетало от восторга. Влюбленность – это особое, ни с чем не сравнимое состояние! Жаль, что оно так быстро проходит.

Я зевнула, помассировала плечи и довольно улыбнулась. В это время в спальню сестер вошла Айно. Она держала спину прямо, голова ее была чуть запрокинута – вся она была высокая и гордая, ее красивое белое платье, украшенное длинными воланами колыхалось при каждом шаге. Она оглядела девушек, сидевших на своих подстилках и готовых соскочить с них по ее первому зову. Ни на ком ее взгляд не задержался, но когда она дошла до меня, то лицо ее тут же напряглось, а на губах появилась неприятная ухмылка.

– Сестры, отправляйтесь пока что на огород. Нужно прополоть редис и редьку, собрать овощей к ужину. Мария, сегодня ты во главе колонны.

Я тоже поднялась с лежанки и пошла вместе с другими девушками за Марией, но Айно преградила мне путь.

– А ты останься, Дана, – тихо сказала она, – Ты нужна мне.

Я остановилась, чувствуя, как внутри все холодеет. Что Айно хочет мне сказать? Неужели она заметила ночью мою пустую подстилку?

Когда за последней сестрой закрылась дверь, Айно подошла ко мне, взяла за руки.

– Видишь ли, Дана, я тут думала насчет тебя и приняла решение… – Айно помолчала, а потом продолжила более уверенным тоном, – Ты должна покинуть Лаайниккен.

– Что? Но почему? – растерянным голосом спросила я.

Айно пригладила ладонями свои, и без того гладкие, волосы и заговорила со строгим видом:

– Някке отказался от твоего Очищения. Это значит, что тебе незачем больше здесь оставаться. Ты должна уйти и не мешать очищаться другим.

Я смотрела на женщину непонимающим взглядом.

– Как это – уйти? Вот так просто? – спросила я.

– Вот так просто, – строго ответила Айно.

Пройдя между одинаковыми подстилками, жрица остановилась возле Юлианы и склонилась над ней. Я только сейчас вспомнила про Юлиану и, вытянув шею, попыталась рассмотреть хоть что-нибудь из-за спины Айно. Девушка лежала на своем месте с бледным, изможденным лицом. Она ни на что не реагировала, как и все очистившиеся до нее.

– Я хочу попробовать еще раз, – всхлипнула я.

– Это невозможно, – сухо отрезала Айно, – Някке больше не посмотрит на тебя. Всем дается лишь один шанс на Очищение.

Мне хотелось рассказать Айно, что сам Някке попросил меня остаться, что ее сын нуждается во мне, но я не могла, ведь я обещала возлюбленному молчать о нас.

– Я уже связалась с твоим отцом, Дана, – сказала Айно, – Завтра он будет здесь. Вы уедете, и все ваши материальные затраты будут компенсированы.

– Даже не представляю, как уеду отсюда, я привыкла к здешней жизни, – растерянно проговорила я.

– Как все уезжают, так и ты уедешь. Не лукавь, Дана, ты неоднократно порывалась покинуть озеро. С чего вдруг такая грусть? Или ты мне чего-то недоговариваешь?

Айно пристально посмотрела на меня, и мне ничего не оставалось, как выдавить из себя улыбку.

– Шучу. Конечно, я уеду. Просто жаль потраченного времени. Да и все, что здесь было…

– Через неделю будешь вспоминать все, как сон, – перебила меня Айно, – я дам тебе успокаивающие травы, они смягчат твои эмоции.

Опять травы! Я кивнула и смиренно опустила голову. Как же мне уехать из Лаайниккена? Как оставить Някке после всего, что между нами было? Грудь заполнило тягучее, клейкое уныние.

***

На следующее утро я подошла к высоким воротам. Никто из сестер не провожал меня, никому не хотелось прощаться с той, кто покидает озеро, не очистившись. Айно положила руку мне на плечо, лицо ее было спокойным и равнодушным.

– Доброго пути, Дана. И прощай, – сказала она.

– Прощайте, – откликнулась я, проглотив ком, вставший в горле.

Я вышла за ворота и увидела отца, он уже ждал меня, переминаясь с ноги на ногу. Мы обнялись и, отец стал что-то говорить громко и как будто возмущенно, но я не слышала его. Я оглядывалась по сторонам, чувствуя чье-то незримое присутствие рядом. Кругом было пусто, утреннее солнце мягким сиянием освещало просыпающийся лес. Пели птицы, шелестели травы, но мне казалось, что Някке где-то здесь, что он смотрит на меня. Накануне я пыталась найти его, но не нашла. От этого мне было горько.

– Дана, да что с тобой? Ты слышишь меня? – воскликнул отец, забирая мой рюкзак и закидывая его в багажник.

– Да, пап, ужас! – наугад ответила я.

– Хитрая аферистка! – продолжал возмущаться отец, – Выстроила себе целую деревню на озере и живёт за счет таких дураков, как мы! Побоялась, наверное, выйти за ворота и объясниться со мной! Ну ничего, я на нее в налоговую заявлю! А еще лучше – в полицию! Будет знать, как людей обманывать и дарить им ложные надежды.

Черная тень мелькнула из-под колес отцовского внедорожника, юркнула в кусты и замерла там неподвижно. Я замешкалась на несколько секунд, но потом все же села на пассажирское сиденье и хлопнула дверью.

Мы поехали по той дороге, по которой отец несколько недель назад привез меня в это место. Я смотрела на высокие сосны и ели, между ветвями которых путалось солнце, их вершины уходили высоко в небо и, казалось, доставали до самых облаков, прокалывали их насквозь тонкими шпилями. Я любовалась этой первозданной природой и не могла представить, что уже через несколько часов я вновь увижу городской пейзаж и смогу воспользоваться всеми благами цивилизации, даже принять ванну.

Вот только ничего из этого не случилось…

Глава 6

Деревья мелькали перед глазами. Наверное, от этого голова закружилась, и меня замутило. Мы ехали по лесной дороге уже примерно полчаса, и вдруг я снова увидела тень, мелькнувшую между деревьями. Откуда ни возьмись налетели стрекозы. Тень стала увеличиваться в размерах, по лесу от нее пополз черный дым.

– Пап, ты это видишь? – взволнованно спросила я.

– Что? – отец посмотрел в ту сторону, куда я показывала рукой и пожал плечами, – Лес, как лес. Что ты там опять увидела, Дана?

– Там что-то черное между деревьями!

Он ничего не видел. К горлу подкатило дурное предчувствие. Стрекозы нападали на темный сгусток, ползущий по земле. Машина затормозила, замедлила ход, и в темном дыму я отчетливо рассмотрела пиявца, которого видела на озере. Стрекозы налетали на него со всех сторон, кусали его черное тело.

– Някке, – прошептала я.

Отец не слышал меня, он сосредоточенно смотрел на дорогу.

– Папа, останови машину! – закричала я.

Он непонимающе посмотрел на меня.

– Как остановить? Зачем? – голос его прозвучал строго и недовольно.

– Останови, пожалуйста! – упрямо повторила я.

– Не глупи, Дана. Нам надо ехать. Вечером у меня важная встреча, я должен успеть вернуться домой.

Внедорожник проехал еще метров десять, а потом вдруг огромное черное тело пиявца перегородило нам дорогу, бросилось прямо под колеса. Отец вскрикнул от неожиданности, резко выкрутил руль, и мы врезались в дерево.

***

Не знаю, сколько времени я пробыла без сознания. Очнулась от того, что кто-то как будто толкнул меня в бок. Я открыла глаза, повернула голову и обнаружила, что лежу на земле неподалеку от нашей машины. А потом я увидела, что из-под капота валит черный дым. Я хотела подняться на ноги, чтобы помочь отцу, но тут прогремел взрыв, и меня отбросило в сторону.

Спустя какое-то время я снова пришла в себя. Голова гудела, уши были заложены, перед глазами летали блестящие мушки. Я с трудом подняла голову и взглянула на то, что осталось от нашего авто, а потом завыла, уткнувшись лицом в мягкий, терпко пахнущий мох. Все случилось так быстро, что казалось, будто это все не по-настоящему.

– Папа! Папа! – без конца звала я.

Отец погиб. А ведь он был моим единственным родным человеком. Вот что мне теперь делать без него? Я прижалась щекой к земле, мечтая слиться с ней. Мне было страшно. Я встала и пошла назад, в сторону поселения. По вине Някке погиб мой отец, я должна была отыскать его.

***

Ворота были заперты, и я кое-как перелезла через высокий забор. Мне повезло – поблизости никого не было, и я решила идти сразу к озеру, ведь Някке мог быть только там. Вода была тиха и спокойна. Но я уже знала, этому спокойствию нельзя верить. Поэтому я очень осторожно подошла к самой воде и закричала:

– Някке! Някке, отзовись, ты мне нужен!

Никто не откликнулся. Меня накрыло странное безразличие. Скорее всего, это была реакция на пережитый шок, но пока я шла назад к воротам Лаайниккена, в голове не было ни одной мысли, только одна-единственная цель вела меня, заставляла идти вперед – Някке. Я хотела заглянуть в его глаза и спросить его, почему он так поступил со мной.

Я прошлась по камням вдоль берега и остановилась, задумчиво глядя на озеро. И тут рядом со мной вновь промелькнула черная тень. Я вздрогнула и бросилась за ней. Так продолжалось несколько раз – только я останавливалась, не зная, куда идти дальше, как тень снова мелькала между травами, кустами и деревьями. Теперь-то я понимала, что это был он, Някке. Пробираясь за ним по густому лесу вдоль берега, я неожиданно увидела между деревьями небольшой дом. Он стоял в густой чаще, словно нарочно укрытый от посторонних глаз.

Я постучала в дверь и, не дождавшись ответа, вошла внутрь. В нос мне ударил спертый, затхлый запах. В доме было темно – окна были завешены плотной тканью.

– Някке? – тихо позвала я.

Я зажмурилась, чтобы глаза скорее привыкли к темноте, а потом осмотрелась вокруг. Внутри царил страшный беспорядок – с потолка белыми нитями свисала паутина, на полу валялись камни, комья земли, трава и прочий мусор, на широких лавках, стоящих вдоль стен, лежали груды беспорядочно наваленного тряпья. Кроме лавок и печи в избушке стоял широкий стол, и явно не обеденный! Посередине стоял современный компьютер, провода которого тянулись к большому гудящему ящику, стоящему на полу.

«Что это? Неужели электростанция?» – подумала я, округляя от изумления глаза.

Я осматривалась вокруг, стоя на одном месте и поворачиваясь из стороны в сторону. Рядом с компьютером я заметила мобильный телефон популярной марки.

– Что за ерунда? Компьютер, телефон… Кто же здесь живет? – прошептала я.

Бегло осмотрев всю эту странную и пугающую обстановку, я уже хотела выйти, как вдруг на одной из лавок что-то зашевелилось под пухлым ворохом скомканных одеял. Я вскрикнула и резко отшатнулась назад, к двери, но, запнулась обо что-то на полу, потеряла равновесие и упала. И в это время из-под грязного тряпья высунулась чья-то крепкая, мускулистая рука. Я замерла от страха.

– Кто здесь? – дрожащим голосом спросила я, – Някке, это ты?

В ответ донеслось нечленораздельное мычание. А потом тряпье вновь зашевелилось, и из-под него выползло странное существо с перекошенными плечами и круглой лысой головой, обтянутой сморщенной кожей. Уродец был маленького роста, и его косые плечи были при этом несоразмерно широкими. Он внимательно смотрел на меня круглыми выпученными глазами. Рот его при этом был приоткрыт, что придавало лицу нелепое, безумное выражение.

– Кто ты? – прошептала я, пытаясь отползти к открытой настежь двери.

Уродец скинул тряпье на пол и приподнялся на руках. Я увидела его ноги – они были короткими, тощими и безжизненно волочились за телом.

– Не бойся меня, Дана. Подойти ближе! Я не причиню тебе вреда.

Голос его прозвучал хрипло. Он произносил слова скомканно и неразборчиво, наверное, потому что рот его все время перекашивался в сторону. Я удивилась, что он вообще может говорить. Внешне он сильно напоминал какого-то больного безумца. А еще я заметила, что все зубы у него во рту – черные и гнилые. Меня передернуло от отвращения.

– Откуда ты знаешь мое имя? – спросила я, чувствуя, как ладони потеют от страха.

– Я давно тебя знаю. И знаю, что рано или поздно ты бы пришла ко мне.

Это прозвучало жутко.

– Кто же ты? – в третий раз спросила я.

Уродец долго смотрел на меня и уже открыл было рот, чтобы ответить, но тут вдруг дверь с грохотом распахнулась, и в избушку вошла Айно. Наши глаза встретились, и я едва выдержала тяжелый взгляд шаманки. Весь ее вид выражал презрение.

– Как ты здесь оказалась, Дана? Что за глупые шутки? – холодно и сухо спросила она.

– Айно, прошу, выслушай меня. Мы с отцом попали в жуткую аварию, когда уезжали из Лаайниккена. Машина взорвалась… Отец погиб… – дрожащим голосом проговорила я, – мне пришлось вернуться, потому что я в растерянности, не знаю, куда идти. Мне нужно куда-то сообщить о его гибели. Можно я позвоню в полицию?

Айно с минуту пристально смотрела на телефон, лежащий на столе, потом перевела взгляд на меня и зло спросила:

– Но почему же ты проникла в Лаайниккен тайно, Дана? Почему не пришла ко мне открыто?

Я прижала ладонь к губам.

– Я боялась, что ты прогонишь меня. Я искала Някке. Он… Он сам привел меня сюда.

Казалось, Айно сейчас взорвется от негодования. Она бросила взгляд на уродца, а потом закричала на меня.

– Ты искала того, кого нельзя искать, и пришла туда, куда нельзя приходить! Ты без спроса вошла в священное место!

– Какое место? – удивленно спросила я, – Хм… Тут такой бардак, разве ж я знала, что это священное место?

– Не говори так, Дана! – хриплым голосом возразил уродец, и лицо его скривилось в жуткой улыбке, – здесь, в этом доме родился сам Някке!

– Здесь родились вы оба, сынок!

Голос Айно стал наигранно ласковым. Она подошла к уродцу и нежно коснулась рукой его плеча. Я остолбенела от услышанного. Шаманка назвала уродца «сынком». Неужели это нелепое, кособокое существо – родной брат Някке? Мне вдруг стало не по себе – в груди похолодело, низ живота свело, к горлу подкатила тошнота.

Я медленно отходила назад, а потом развернулась и побежала, но путь к бегству был отрезан – в дверях стоял глухонемой Вейкко, его широкоплечая фигура занимала весь дверной проем. Я уперлась руками в широкую грудь и попыталась сдвинуть его с места. Но мои попытки были тщетными.

– Теперь тебе придется пойти со мной, Дана, – спокойно позвала Айно, наблюдая за моей неуклюжей попыткой бегства, – ты понесешь наказание за свои необдуманные, дерзкие выходки. Ты знаешь, у меня здесь свои законы. Не переживай про гибель твоего отца я сообщу сама куда нужно.

Она подошла ко мне и взяла за руку.

– Мама, отпусти ее. Пусть она уйдет отсюда, – вдруг проговорил уродец.

Айно строго взглянула на сына и покачала головой.

– Мне нужен Някке, – упрямо сказала я, – дай мне увидеть его.

После этих слов Айно посмотрела на меня испепеляющим взглядом. В ее глазах было столько ненависти, которую она не могла скрывать, что мне стало страшно.

– Что ты сказала? Вот наглая девка! Как ты смеешь нарушать покой Някке? Кем ты себя возомнила? – закричала Айно.

Она вся напряглась, лицо ее сделалось пунцово-красным, губы скривились в яростной гримасе. Такой Айно я еще не видела. Она смотрела на меня так, словно хотела выжечь в моей груди дыру.

– Я стрекоза. Мой род раньше жил на этих землях. Так мне сказал Някке, – прошептала я.

Айно покраснела. Она обернулась к двери, подала знак Вейкко, и он тут же схватил меня за плечо и потащил за собой. Я упиралась, кусала зубами его мощную руку, кричала, но все было без толку – мужчина выволок меня на улицу, связал, взвалил на плечо и понес в поселение.

– Мама! Мама! Не убивай ее!– кричал из дома уродец.

– Я лучше знаю, что делать, Никко! – властно проговорила Айно.

Я открыла рот от изумления, зажмурила глаза и похолодела. В голове замелькали поочередно множество вопросов. Может, я ослышалась? Айно назвала его Никко? Нет! Не может быть!

Я подняла голову и посмотрела на мерзкое лицо, виднеющееся в окне. На миг наши взгляды встретились. И тут я все поняла. Ник, мой друг по переписке, – это и есть Никко. Телефон, компьютер – все говорит об этом. Все это время я переписывалась с уродцем, который поставил на аватарку фотографию своего родного брата. Эта догадка так шокировала меня, что я перестала сопротивляться и повисла на плече Вейкко, как мешок с картошкой.

***

«Даже у озерных духов есть мобильные телефоны и навороченные компьютеры. Вот такие современные реалии! Да ну, бред какой-то!»

С такими мыслями я сидела на земляном полу маленького сарая, обхватив себя руками, и тряслась от холода. Меня закрыли здесь несколько часов назад, так что я уже не единожды успела обдумать все, что узнала сегодня. Никко и Някке – сыновья Айно. Они родные братья, только один родился нормальным, а другой… Я вспомнила сморщенное лицо Никко, и меня передернуло от отвращения.

Несколько раз, пока я была в сарае, я слышала над своей головой жужжание – черная стрекоза, она вернулась ко мне. Я подставила руку, и она села на нее. Ощущения были вполне реальными – шесть маленьких ножек щекотали мою кожу. А потом стрекоза исчезла так же внезапно, как появилась. Я представила себя с такими огромными черными глазами, состоящими из множества мелких глазков, каждый из которых видит свою картинку. Наверное, это было бы то еще зрелище!

«Помни, дочка, у тебя есть зубы и крылья!»

Мамин голос прозвучал над ухом неожиданно и внезапно. Я резко обернулась, но позади меня была лишь стена…

***

Наконец, кто-то подошел к двери и открыл тяжелый засов. Я помассировала затекшие ноги и встала. Дверь распахнулась и передо мной появился Вейкко. Он жестом показал мне следовать за ним. Я набрала полные легкие воздуха и шагнула в прохладу и свежесть летнего вечера.

Вейкко привел меня к озеру и остановился у большого плоского камня, рядом с которым был разведен костер. Я не видела раньше здесь этого камня, он напоминал алтарь или жертвенник. Меня передернуло от холода. Я поднесла озябшие руки к огню, а Вейкко, словно специально для меня, подбросил в костер дров. Вскоре в темноте послышались голоса девушек. Они подошли к костру – взволнованные, в одинаковых платьях из мешковины, с тугими косами, лежащими на спинах. Я слышала их перешептывания, видела любопытные взгляды.

– Как Юлиана? Оклемалась после Очищения? – спросила я, глядя на девушек.

Они затихли, отвернулись от меня и ничего не ответили.

– Что с вами такое, сестры? Так сложно ответить? – обиженно спросила я.

Одна из девушек обернулась ко мне и тихо проговорила:

– Нам не велено с тобой говорить, Дана!

– Понятно! – ответила я.

Вздохнув, я села на камень и стала молча ждать своей участи. Вскоре в темноте сверкнуло белое платье Айно. Она подошла и подала девушкам знак. Те тут же подбежали ко мне и, схватив меня за руки и за ноги, уложили на камень. Я закричала, до меня только сейчас дошло, что наказание будет жестоким. Возможно, меня вообще убьют прямо здесь и сейчас! А что? Отец погиб. Кто меня будет искать?

– Любой, кто нарушает законы Лаайниккена, бывает наказан. Ты это знаешь, Дана, – мрачно проговорила Айно.

– Отпусти меня! Нет никаких законов! Ты сама их выдумала! – закричала я, пытаясь высвободить руки.

Сестры крепко держали меня. Айно взяла из-под камня огромные щипцы и, вытащив из костра раскаленный камень, поднесла его к моему лицу.

– Что ты делаешь? – завопила я, когда жар камня коснулся моего лица, – нет! Прошу, не надо!

– Если бы я с самого начала знала, что ты стрекоза, ноги бы твоей здесь не было! Ты появилась, и тут же начала рушить то, что я строила годами. Я вложила в Лаайниккен всю душу. Я не отдам тебе свои земли, и своих сыновей тоже не отдам! Ни одного, ни другого! – зло прошипела мне в лицо Айно.

– Ты сумасшедшая, Айно! Остановись, мне не нужен ни Лаайниккен, ни твои сыновья! – завопила я.

– Врешь! Ты охотишься за Някке! Я ненавижу тебя! Я ненавижу весь твой стрекозий род! Я хочу, чтобы ты умерла!

Айно склонилась и приложила камень к моему лбу. Я взвыла от адской боли, из-под камня повалил дым, вокруг мерзко запахло паленой кожей. Моей кожей! Дикие вопли разнеслись по округе, я выгнулась дугой, но меня держали крепко. Боль усиливалась, становилась невыносимой. Когда Айно убрала камень, я глухо застонала, мой стон был похож на рычание раненого зверя. Обожженный лоб пульсировал, сердце выпрыгивало из груди. Когда Айно поднесла к моему лицу второй камень, я закричала, что есть сил:

– Някке, где же ты? Умоляю, спаси меня!

– Он не придет к тебе на помощь, можешь не звать, – проговорила Айно.

Она не успела обжечь меня второй раз – вокруг начало твориться нечто немыслимое, жуткое. Воды озера со страшным ревом поднялись вверх, словно ожили, крупные капли взлетели до самого неба, а потом с силой обрушились на берег. Сестры пронзительно завизжали и побежали прочь с берега, голоса их быстро стихли. Я тоже хотела бежать, но Вейкко преградил мне путь, а Айно напрыгнула на меня со спины. Нас с ней смыло с берега огромной волной. Меня подхватило мощным водоворотом, закружило. Вода тянула за собой мое тело, и я не могла бороться с этой немыслимой природной силой.

Вода, темная и холодная, через какое-то время вынесла меня на уже знакомый островок посреди озера. Здесь мы познакомились с Някке. Как и в первый раз, все здесь было покрыто туманом. Я отдышалась, выплюнула озерную воду изо рта, потом поднялась на ноги, отжала руками волосы и одежду, с которых тонкими ручейками стекала вода. И только потом, сморщившись, я дотронулась до обожженного лба и застонала – боль была адской.

– Някке! Ты здесь? – позвала я.

– Дана! – тут же откликнулся он, – скорее иди сюда!

Я торопливо пошла вдоль берега на голос Някке, и вскоре увидела его самого. Он был прикован цепью к толстому стволу дерева.

– Что с тобой? Это Айно тебя приковала? – изумленно воскликнула я.

Подбежав к нему, я попыталась освободить его, но цепь была слишком массивной и толстой.

– Ты же Хранитель! Почему ты не можешь воспользоваться своей силой? – спросила я.

Он глубоко вздохнул и проговорил с мрачным лицом:

– Нет у меня никакой силы.

Я решила, что он просто устал. С кем не бывает?

– Есть у тебя сила. Иначе, как бы ты сейчас спас меня? Эти волны на озере – твоих рук дело?

Он не смотрел на меня. На лице у него застыло странное выражение. Он как будто хотел мне что-то сказать, но никак не решался. Тогда заговорила я, и голос мой переменился – стал глухим и мрачным.

– Мой отец погиб. Неужели ты специально подстроил это, чтобы я осталась в Лаайниккене?

– Что? – изумленно воскликнул Някке, – о чем ты говоришь, Дана? Я не делал этого, и вообще я не знал, что твой отец мертв! Как это случилось?

Его глаза наполнились искренним сожалением. Я покачала головой, не зная, верить ему или нет. Самое отвратительное чувство, раскалывающее душу пополам, – это когда очень хочешь верить человеку, но все-таки до последнего сомневаешься в нем.

– Отец разбился. Айно только что едва не убила меня! Я не знаю, кому можно верить. Не знаю, что делать! – всхлипнула я.

– Ты должна уйти, спрятаться, затаиться на какое-то время. Пожалуйста, верь мне, Дана!

В глазах Някке мелькнула боль.

– Обними меня, Дана, и ты все поймешь, почувствуешь искренность. Чувства не лгут, – сказал он.

Я вытерла слезы и крепко обняла его, прижалась к широкой, сильной спине и закрыла глаза. Мне казалось, что наши сердца бьются в такт. Чувства накрыли меня с головой, как за несколько минут до этого накрыла озерная вода. Мы стояли и молчали, слушая то, что никому, кроме нас, не было слышно – музыку нашей любви. Я слышала в каком-то фильме, что она играет в сердцах всех влюбленных.

И вдруг я вздрогнула, а Някке весь напрягся. Где-то совсем рядом, в туманной дымке, послышался голос Айно. Она пела руну, и голос ее звучал низко и спокойно.

– Слушай меня внимательно, Дана, – яростно прошептал Някке, – На той стороне острова стоит лодка. Плыви к берегу, заросшему лесом. В этом лесу отыщи избушку. Там живет старуха Ваармайя. Скажие ей, что это я тебя послал. Она укроет тебя от гнева Айно и подскажет, что нужно сделать для того, чтобы мы вместе с тобой смогли покинуть Лаайниккен.

Я почувствовала его теплое дыхание на своем лице, и в следующую секунду Някке уже оттолкнул меня. Я послушно побежала сквозь туман в ту сторону, куда он указал мне. Несколько раз я падала, запинаясь о корни деревьев, торчащие из земли. Островок был маленький, и очень скоро я увидела старую лодку, которая плавно покачивалась на воде, подходящей к самым деревьям.

Без малейшего промедления я зашла в воду и, забравшись в лодку, взяла в руки весла. До этого я лишь раз гребла веслами сама. Это было еще тогда, когда была жива мама. Однажды мы гуляли в парке у цирка, и папа предложил покатать нас с мамой на лодке. В итоге, на веслах сидела я, и мне так понравилось управлять лодкой, что мы два раза продляли время. Мама потом уже начала шутить, что ее укачало. Странные, далекие воспоминания, возникшие в голове совсем не вовремя. Все это было давно, будто из прошлой жизни.

Приноровившись к плавному ходу лодки, я быстро выплыла из тумана, окружающего островок по периметру. До противоположного берега было рукой подать, но меня слегка напугал густой лес, больше похожий на сплошную, высокую, темную стену. Среди деревьев я плохо ориентировалась, но теперь у меня не было другого пути. Доплыв до берега, я выбралась на камни, привязала лодку к стволу ближайшего дерева, и пошла наугад. Высоченные ели, сумрачный свет, тенистая прохлада, огромные каменные валуны, терпкий запах мха и загадочные шорохи леса – все это пугало меня, заставляло то и дело останавливаться, прислушиваться, присматриваться. Места вокруг казались дикими и нехожеными. Надо мной пролетела стрекоза, напугав меня.

– Ваармайя! – закричала я.

Я звала старуху по имени снова и снова, но ответа не получала. Лес вокруг жил своей жизнью и не принимал меня за “свою”. Ветви то и дело цеплялись за капюшон моей толстовки, колени были разодраны в кровь, потому что я запиналась и корни деревьев и падала. Тело болело, голова раскалывалась. Я чувствовала вековую усталость. А еще мне очень хотелось спать.

– Ваармайя! – снова закричала я.

А потом я махнула рукой и без сил опустилась на землю. Казалось, все было без толку, поиски не принесли результата, и, похоже, я сама заблудилась в этом лесу. Я легла на мягкий мох,и не выдержала, разрыдалась в голос. Я плакала, изо всех сил впиваясь пальцами в волосы. Плакала долго – до тех пор, пока слезы не иссякли. А потом, как это обычно бывает после затяжных слез, я крепко уснула, положив руки под голову.

***

Проснулась я от странной боли во всем теле – ощущения были такие, как будто по мне прямо сейчас едет огромный трактор. Болела каждая мышца. Я открыла глаза, и вскрикнула от неожиданности. Все мое тело было обмотано тугой плетеной сеткой. Я по прежнему лежала на земле, и кто-то держал меня за правую ногу и волочил по земле за собой. Вот почему все тело болело! Спиной я ощущала каждую кочку, каждый камушек, каждую острую ветку на земле.

– Эй, кто вы? Куда вы меня тащите? – спросила я хриплым, дрожащим голосом.

Наверное, все это со стороны выглядело, как сцена из фильма ужасов: маньяк тащит жертву в свою хижину, чтобы там содрать с нее кожу и разделать ее на куски. Вот только в жизни это было еще страшнее. Я в ужасе смотрела на спину человека, который тащил меня за ноги и не понимала, кто это – мужчина или женщина. На нем (или на ней?) был надет черный тулуп и бесформенная шапка, как будто на улице стоял мороз. Спина человека была сильной и широкой, руки – мускулистыми и выносливыми. Но из-под шапки вдруг выбилась длинная и волнистая седая прядь, и я поняла, что передо мной все-таки женщина, а не мужчина.

– Ваармайя? Это ты? – тихо спросила я.

Темная фигура замерла, остановилась и отпустила мою ногу. Я схватила с земли первую попавшуюся палку, но тут рядом со мной раздался грозный рык – позади меня стоял пес огромных размеров. Он смотрел на меня, оскалив острые клыки, и рычал. Я не знала, кто из низ был страшнее.

– Не подходи! – прошептала я, с ужасом глядя на пса.

Медленно обернувшись, старуха взглянула на меня из-под густых, нависших бровей. Лицо ее поразило меня своей непропорциональностью – у нее были слишком маленькие глаза, огромный горбатый нос, вздутые, похожие на лепешки, губы, черные усы над верхней губой и мерзкая бородавка на подбородке. Она смотрела на меня злым взглядом и молчала.

– Ваармайя, это ты? – спросила я дрожащим голосом, – Куда ты тащишь меня?

– В свое логово, – прохрипела старуха.

Липкий страх скрутил все внутренности. Я не ожидала, что та, к которой я пришла за помощью и ответами на свои вопросы, окажется такой страшной и недружелюбной. Старуха, заметив мою растерянность, выпучила свои маленькие глаза и расхохоталась.

– Я пришла за помощью, – заикаясь, проговорила я.

– А я сожрать тебя хочу! Так-то.

– Подожди, Ваармайя! Выслушай меня! – взмолилась я.

Но старуха снова схватила меня за ногу и потащила дальше. Пес, рыча, пошел за нами. Я изо всех сил стала дергать ногой, но Ваармайя, как будто, даже не замечала моих попыток освободиться. Она шла и бубнила себе под нос.

– Давно я человечьими костями не хрустела.

Услышав это, я похолодела и перестала ощущать боль. Еще чуть-чуть, и я потеряла бы сознание от ужаса. От собственного бессилия я изо всех сил сжала зубы и зажмурила глаза. Старуха еще какое-то время шла по лесу, а потом отпустила мою ногу, оставив меня лежать на поляне, неподалеку от своей маленькой, заросшей мхом, избушки.

Глава 7

Я приоткрыла глаза и сквозь ресницы посмотрела в серое небо. Лаайниккен. Какое странное название. Какое странное место. Какие странные события случаются здесь со мной, и какие странные ощущения оставляют внутри – слишком знаковые и фундаментальные, чтобы забыться, слиться в общий комок «прошлого».

А ведь расскажи мне о Лаайниккене еще пару месяцев назад, я бы не поверила в его существование, подумала бы, что это очередная сказочка, выдумка какого-нибудь фантазера-графомана. На больничных койках времени на чтение было предостаточно. Что-то серьезное я читать не могла – мозг под воздействием лекарств отказывался воспринимать информацию. Поэтому я досыта начиталась дешевых романчиков и незамысловатых фантастических историй про драконов и ведьм.

Да и к тому же, мы живем в эпоху компьютеров, гаджетов и умной техники. Человек покорил эту землю, завоевал ее. Так неужели есть еще в мире места, где могут обитать духи и существа, наделенными нечеловеческими силами и способностями? Теперь я знаю, что такие места есть, Лаайниккен – одно из них. Сама природа здесь наделена особыми силами и хранит в своих недрах много тайн и загадок…

Услышав рядом с собой шум, я повернула голову и посмотрела в сторону избушки. Ваармайя уже скинула с себя меховой тулуп и теперь ходила по поляне в одном платье, которое было таким длинным, что волочилось по земле. Она развела костер и что-то варила в котелке, подвешенном над пляшущим огнем. Наверное, это была уха, потому что все вокруг заполнил терпкий рыбный дух.

Я судорожно сглотнула слюну, в животе заурчало от голода. Я так давно не ела ничего, кроме холодной каши и сырых овощей, что, казалось, прямо сейчас могу выпить залпом котелок горячей ухи. А еще очень хотелось погреться у костра. Руки были ледяными, пальцы едва сгибались, а ногами я и вовсе не могла пошевелить – они так замерзли, что я их не чувствовала. Лицо же, наоборот, пылало огнем, и голова раскалывалась от боли. Я чувствовала себя одинокой, больной и разбитой.

Старуха не смотрела на меня, но сидящий с ней рядом огромный пес, сразу заметил, что я закопошилась, пытаясь выбраться из сетки. Он медленно подошел ко мне, обнюхал мое лицо и гавкнул. Этот неожиданный звук отозвался в моей голове пульсирующей болью, и я застонала. Пес залаял громче. Старуха обернулась, шикнула на него, вытерла руки о длинный подол платья и подошла ко мне.

– Ну, чего расшумелся?

Она наклонилась, просунула руку сквозь сетку и дотронулась до моего лба.

– Мда… – разочарованно вздохнула она, – боюсь, костями нам сегодня не похрустеть.

Я смотрела в маленькие, злые глазки старухи и не могла произнести ни слова. Лицо мое пылало огнем, ожоги на лице пульсировали и ныли, а губы будто склеились. Я закрыла глаза и снова провалилась в тяжелый сон.

***

Все то время, пока я лежала в горячке и была без сознания, меня преследовал запах ухи, которую варила Ваармайя. И вообще, рыбы были повсюду. Снилось, будто я иду по лесу, а они плавают в воздухе вокруг меня, лениво шевелят плавниками и хвостами – большие, покрытые блестящей чешуей, с застывшими глазами. Потом я шла по городу, но они поплыли за мной и туда. Мне было странно видеть рыб на улицах, между серыми высотками и горящими витринами магазинов. Я оглянулась, и вдруг увидела, что вместо людей вокруг тоже ходят рыбы, одетые в пиджаки и спортивные костюмы, короткие кожаные куртки и цветные шарфы. Это показалось мне забавным, я стояла посреди улицы и улыбалась всем этим рыбам.

А потом кто-то стал трясти меня за плечи. Я заворчала недовольно и нехотя открыла глаза. Оказалось, что никто меня не трясет, это я сама трясусь от страшного озноба. Я лежала на мягкой подстилке, укрытая несколькими одеялами. Вокруг было темно, приятно пахло дымом и собачьей шерстью. Повернув голову, я увидела возле себя два сверкнувших в темноте глаза. Пес поднялся, подошел ко мне и обнюхал мое лицо, а потом, громко зевнув, уселся рядом с моей лежанкой. Я испугалась, не зная, что может быть на уме у этого огромного зверя.

Вскоре скрипнула дверь, и темнота избушки смешалась с тусклым пасмурным светом, льющимся с улицы. Старуха Ваармайя подошла и, присмотревшись к моему лицу, поправила на мне съехавшие одеяла.

– Жар спал. А трясучка – это хорошо, это из тебя хворь выходит. Жить будешь, – проговорила она.

– Теперь можно и поужинать мной? – хрипло спросила я.

Шутка, судя по всему, как обычно, была неудачной. Ваармайя напряглась, лицо ее потемнело. Пес, почувствовав перемену в настроении хозяйки, вскочил на лапы и зарычал на меня.

– Если я увижу, что ты представляешь опасность для моих владений, стрекоза, то и глазом не моргну – съем! – сквозь зубы процедила старуха, а потом спросила, выпучив глаза, – Поняла?

Я кивнула. Движение далось мне с большим трудом, мышцы были напряжены и тряслись.

– Я пришла от Някке! – сказала я, – Если ты хоть пальцем меня тронешь, он убьет тебя.

Она помолчала, а потом горько усмехнулась.

– Някке? Убьет? Някке не убьет, кишка у него тонка. А вот ты… Ты, стрекоза, способна на все!

– Откуда ты знаешь, что я стрекоза? Я не говорила тебе этого.

– У тебя есть крылья и зубы. А еще ты похожа на свою мать.

– Ты знаешь мою маму, Ваармайя? – удивленно прошептала я, приподнимая голову.

При упоминании мамы, губы сами по себе расплылись в улыбке. Ваармайя внимательно посмотрела на меня и усмехнулась.

– Я знала всех стрекоз, деточка. Нет ни одной стрекозы, которая не прилетела бы на Лаайниккен!

– Хочешь сказать, я тут оказалась не случайно? – спросила я.

Старуха кивнула и отошла от меня. Ничего не понимая, я опустила голову на лежанку. Пес, убедившись, что я не опасна для его хозяйки, снова лег, положив голову на лапы.

– Ваармайя… – еле слышно прошептала я, – расскажи мне о стрекозах. Я ведь ничего не знаю ни о них, ни о маме, ни о самой себе. Все говорят о зубах и крыльях, но я ни разу их даже не видела!

– Расскажу, – ответила старуха, – вот только сначала напою тебя расслабляющим питьем, чтоб трясучка поутихла. Из-за тебя вся изба ходуном ходит.

Она подошла к печке, закинула в нее несколько поленьев и разожгла огонь. Вскоре до меня донесся запах трав. Ваармайя поднесла ко мне чашку, помогла приподняться. Я отпила маленький глоток. Кипяток обжег мне язык и горло, питье было горьким и неприятным на вкус, но от него тут же по телу пошла волна горячего тепла. Мышцы, наконец, расслабились, я вздохнула полной грудью и перестала трястись. Когда я окончательно согрелась, Ваармайя убрала с меня лишние одеяла, оставила лишь одно – очень старое, выцветшее, заштопанное в нескольких местах суровыми нитками.

– Этим одеялом когда-то укрывалась твоя мама, – сказала старуха.

– Моя мама? Неужели она тоже была здесь, в твоей избушке?

– Была. Она родила здесь тебя, Дана, – проговорила Ваармайя.

Мы обе замолчали, глядя друг на друга так, как будто видели впервые. Потом Ваармайя подняла глаза к потолку, словно пытаясь вспомнить что-то давно забытое. Мне не терпелось услышать от нее про маму, и я едва сдерживалась, чтобы не поторопить ее.

– Айли… – вздохнула старуха, – Ох и дерзкая была стрекоза! Но сильная. С виду-то тощая, вот прямо, как ты. Казалось, дунешь, и переломится. А зубы-то! Зубы у Айли были что надо. И крылья быстрые. Любого зверя могла в два счета одолеть!

Айли… Так вот откуда взялось это странное имя.

– Я даже представить себе этого не могу! Все так сказочно звучит, что даже не верится в это, – разочарованно вздохнула я, – у меня ни зубов, ни крыльев! Я обычный человек! С чего ты взяла, что я стрекоза?

– Ты их не видишь, а я вижу. И зубы, и крылья, – строго ответила старуха, – и мама твоя их видела.

Ваармайя подставила поближе к моей подстилке деревянный табурет, села на него и сложила руки на коленях.

– Я не мастак сказки сказывать, – произнесла она, задумалась, помолчала немного, а потом продолжила, – но я постараюсь объяснить, что к чему.

Старуха прижала руки к груди и начала рассказ.

– Стрекозы и пиявцы – это все духи здешней природы, ее хранители. Лааниккен – их родной дом. Испокон веков они оберегали здешние земли и их первозданность. Леса, реки, озера, горные родники – все было в их власти. Все, что когда-то нужно было хранителям – это природа и любовь. Любовь здесь правила всем. Это ведь естественно, что любым миром правит любовь. Там, где кончается любовь, начинается война…

Ну так вот, выбрав друг друга, стрекоза и пиявец отправлялись на остров Соединения, что расположен ровно по центру озера. Там, на этом благословенном острове, под пение любовных рун, мужское и женское начала становились единым целом, там зачиналось все потомство Лаайниккена.

Так было до появления в наших краях человека. От такого существа, как человек, вообще никуда не скроешься и не денешься в этом мире – он везде сунет свой вездесущий нос, даже к хранителям природы. Однажды девушка-стрекоза встретила в лесу заблудившегося мужчину, спасла его от верной смерти и полюбила его. Они начали тайно встречаться в лесу. Когда ее избранник-пиявец узнал об этом, было уже слишком поздно – она носила под сердцем дитя от земного мужчины.

Это было немыслимое предательство! Узнав об этом, я уже тогда поняла, что скоро Лаайниккен останется без хранителей. Время любви закончилось, теперь наступало время войны. Так и случилось. Когда на Лаайниккене родилось человеческое дитя, обманутый пиявец задумал убить его. Это прозвучит жестоко, но я не останавливала его – по законам природы это было бы правильно. Но, узнав о его намерениях, стрекоза сама убила его – разорвала в клочья, защищая своего ребенка.

Пиявцы решили отомстить за собрата и убить предательницу, но тут уже все стрекозы ополчились против пиявцев и начали истреблять их. Там, где раньше царили любовь и мир, теперь началось великое противостояние. В смертельной схватке стрекозы превзошли пиявцев – у них были зубы и крылья. Они были быстрыми и ловкими. Сила, как видишь, не всегда побеждает. В конце концов, стрекозы истребили всех пиявцев до единого. Я не ожидала такого исхода.

Я сильно горевала, а потом наказала стрекоз – прогнала их из Лаайниккена и наслала на них порчу бесплодия. Ни одна стрекоза больше не могла родить потомство. Остался лишь один ребенок – тот, которого родила от человека изменница. Тот ребенок – это была ты, Дана. Ты единственная в своем роде. Последняя стрекоза Лаайниккена.

Над островом Соединения повис густой туман, который никогда больше не рассеется. На Лаайниккене нет больше любви, но и войны больше нет. Только этот густой белый туман. И во всем этом виновата твоя мать. В этом виновата Айли. После ее поступка, я поклялась, что на Лаайниккене больше никогда не будет стрекоз!

Ваармайя замолчала, сурово сжав губы. Ее некрасивое лицо было бледным и напряженным. Пес, до этого лежавший у ее ног, вдруг встал и, подойдя к старухе, положил лохматую голову ей на колени. Ваармайя погладила его, и взгляд ее стал немного теплее.

– И что, ты теперь убьешь меня, как обещала? – тихо спросила я, глядя на старуху, пытаясь переварить все услышанное.

Она встала и подошла к распахнутой двери избушки.

– Если бы хотела убить, стала ли бы я так долго и тщательно выхаживать тебя? Прикончила бы сразу, и груз с плеч! Нет, Дана, ты мне еще нужна.

– Зачем? – испуганно спросила я.

– Скоро узнаешь. Всему свое время.

“Опять загадка! Хорошо, нам не привыкать!” – подумала я, потом отвела глаза в сторону и задумалась.

– Ты сказала, что все пиявцы были истреблены, – медленно проговорила я, рассматривая трещинки и замысловатые следы от сучьев на дощатых стенах избушки, – как же тогда они снова здесь появилиь?

– Хочешь узнать, как Айно родила своих сыновей? – спросила Ваармайя.

– Да, – тут же ответила я.

Щеки мои вспыхнули, глаза загорелись. Не знаю, заметила ли старуха мое волнение, наверное, заметила. Любовь сложно скрыть внутри – она заставляет человека по-особенному светиться. Этот свет всегда, так или иначе, заметен окружающим. Но старуха не смотрела на меня, она сняла со стены пучок трав и теперь перебирала в руках сухие, шуршащие лепестки. Под ее пальцами они ломались и крошились на пол.

– Когда стрекозы ушли из этих мест, здесь стало очень тихо. И однажды я услышала стон. Он звучал едва слышно и доносился со стороны озера. Может быть, я бы даже не услышала его, если бы не он.

Ваармайя кивнула головой в сторону пса, который уже снова дремал на полу возле нее.

– Твой пес очень умный! Как его зовут? – спросила я.

– Я зову его Туули. Это означает “ветер”.

Мы оба посмотрели на спящего пса. Во сне он подергивал лапами, наверное, ему снилось, что он бежит – быстро, как ветер.

– Туули-то и привел меня к пиявцу, почуял его. Не знаю, как этот горемычный пиявец и выжил. Но он был так слаб, что уже даже не мог принять человеческое обличье. Он лежал большой бесформенной тенью неподалеку от Священного озера и только и мог, что стонать.

– Неужели стрекозы так жестоки? Не представляю, как можно убить другое живое существо… – выдохнула я, ощутив как внутри все трепещет от ужаса.

– Это не люди, Дана. Это хранители, духи. У них все по-другому – более остро, жестко и яростно. Это касается всего – и любви, и ненависти.

– Тот пиявец… Он выжил? – с тревогой в голосе спросила я.

– Нет, он был при смерти, – Ваармайя посмотрела на меня печальными глазами, – Я не могла спасти его, поэтому я просто ждала, когда его силы иссякнут, и он умрет.

Я опустила голову, а старуха выждала паузу, а потом продолжила:

– И именно тогда к озеру пришла женщина по имени Анна. Не знаю, кто указал ей путь сюда. Наверное, кто-то из стариков, кто еще помнил о природных хранителях. Анна была измучена неудачными беременностями. Лицо ее было черным. Я не преувеличиваю. Она почернела от тоски, ведь буквально на днях она потеряла десятого по счету нерожденного ребенка. Она думала, что кто-то проклял ее, наслал на нее страшную порчу. Но я посмотрела на нее и сказала, что нет на ней ни проклятья, ни порчи. Так бывает, что сама природа запрещает женщине рожать.

– Почему, Ваармайя? – вдруг спросила я, – мне всегда было интересно, почему так бывает, что те, кто не хочет иметь детей, беременеют легко и просто, а те, кто мечтает о ребенке, часто бесплоден.

– Некоторым людям нельзя появляться на свет. Природа защищает мир от них. Вот и все. Нет никаких проклятий, – взгляд Ваармайи стал холодным, она продолжила говорить чуть тише, – ну так вот, у Анны больше не было сил на неудачные беременности, но она очень хотела иметь ребенка. Она пришла ко мне, ведомая призрачной последней надеждой. Я показалась ей не сразу. Несколько дней я проверяла ее терпение, наблюдая, как она сидит на берегу вместе со своим мужем Владимиром, как вместе они поют руны, вымаливая у меня, природной хранительницы, помощи в своей беде. Владимир время от времени не выдерживал, замолкал. Пару раз он даже уснул сидя, повесив голову на грудь, а Анна пела, не прерываясь, без сна и без отдыха.

Я поняла, что ее желание иметь ребенка настолько сильно, что ради его исполнения, она пойдет на все. И я сжалилась над этой несчастной женщиной, открыв ей дорогу на остров Соединения. Там я явилась ей и пообещала помочь. Я и вправду легко могла сделать так, чтобы Анна выносила и родила ребенка. Я ведь хранительница, я могу менять природу. Но я решила “убить двух зайцев разом” – дать Анне ребенка, а Лаайниккену – озерного духа, нового, сильного и здорового пиявца. Я решила возродить Лаайниккен, пусть и без стрекоз.

Анна, не задумываясь, согласилась на мое предложение. Вместо одного ребенка выносить двойню – это же двойное счастье для женщины, которая потеряла всякую надежду! Я недолго позволила Анне радоваться и озвучила ей свое второе условие. После рождения близнецов она должна навсегда остаться здесь. Лаайниккен должен стать ее домом. Подумав, женщина согласилась и на это. Но у меня было еще третье, последнее условие. Анна должна была "обезвредить" мужа. Вначале она испугалась слова “обезвредить”, решив, что я заставляю ее убить Владимира.

– Не нужно убивать, нужно сделать его своим верным помощником. Тебе ведь нужен кто-то, кто построит дом для тебя и твоих детей, – сказала я.

Анна была согласна на все. Так она превратилась в Айно, будущую мать-хранительницу Лаайниккена. А ее муж Владимир, с помощью моего нехитрого колдовства, забыл и свое имя, и свою прошлую жизнь. Он перестал слышать и разучился говорить. Мы стали звать его глухо-немой Вейкко. Он предан Айно, как никто другой. Без него ей было бы сложно.

– Я заметила, – обреченно вздохнула я.

Мне вдруг стало еще больше жаль Вейкко. И до этого мне казалось, что его жизнь не очень-то счастливая, а теперь, узнав, что он в Лаайниккене не по своей воле, что его подло обманули, я окончательно прониклась к нему жалостью.

– Без Вейкко Айно бы не выжила здесь. Надо отдать ему должное – он делал все для своей любимой. Ежедневно он искал пропитание, он выстроил дом, чтобы к рождению детей, у них была крыша над головой. Вот только Айно слишком быстро вжилась в роль матери-хранительницы, и вскоре безмолвный послушный Вейкко из любимого мужа превратился в преданного раба. Вместо просьб Айно стала отдавать ему приказы.

– Ваармайя, как же вышло так, что Айно забеременела от пиявца? Ты же сказала, что найденный пиявец был при смерти?

Старуха встала, зажгла на столе тонкую лучину и стала неотрывно смотреть на нее. Ее маленькие глазки сузились, превратились в две тонкие щелки, а толстые губы приоткрылись. Она что-то прошептала беззвучно, а потом заговорила вслух.

– Как сейчас помню… Я самолично, своими собственными руками, подсадила в чрево Айно частицу живой плоти Пиявца, а потом провела свадебный обряд в озере. Айно лежала в воде, и озерная вода проникала в нее, пропитывала будущую мать-хранительницу насквозь, смывала с нее все прошлое, оставляла лишь настоящее – Лаайниккен.

А потом я отправила Айно и Вейкко на остров Соединения, и там уж они естественным путем, как муж и жена, завершили то, что должно было дать начало этому священному бремени. Когда, спустя неделю, Айно вернулась с острова, я поняла, что у нас получилось, она была беременна – это было написано на ее лице. Оно стало светлым и умиротворенным. У беременных особенные лица – они светятся. Женское тело понимает, что начинает выполнять свою главную жизненную функцию. И это не магия и не колдовство, это сама суть женской природы.

Ваармайя вопросительно посмотрела на меня, как будто ждала какого-то подтверждения своим словам. Я никогда прежде не задумывалась о деторождении. Это было так же далеко от меня, как Северный полюс от Южного. Мне казалось, что мыслями о детях женщин накрывает ближе к сорока годам, но никак не раньше. Поэтому я пожала плечами, глядя, как от лучинки поднимается вверх, к потолку, тонкая струйка дыма.

– Итак, Айно родила двух мальчиков. Один из них был пиявцем, духом Лаайниккена, а второй – обычным человеком, сыном Вейкко, – медленно проговорила я.

– Да, все так и есть, – подтвердила Ваармайя.

– Вот только…

Я начала говорить, но осеклась, не зная, имею ли я право говорить такое самой природной хранительнице, уместно ли это будет сказать сейчас. Но Ваармайя смотрела на меня с ожиданием, и мне пришлось продолжить.

– Хранитель Лаайниккена больше не может жить под строгим материнским контролем. Он хочет быть свободным, и я собираюсь помочь ему. Поэтому я пришла сюда, мне нужна помощь.

Старуха замерла. Она смотрела на меня долго и пристально, ее толстые губы подрагивали. Мне стало не по себе от ее молчания.

– Ваармайя? – прошептала я.

Она вздрогнула и перевела взгляд в сторону.

– Зачем тебе помогать ему? Хранитель должен быть частью Лаайниккена. Так было и будет всегда, – наконец, произнесла она.

Я хотела сжать кулаки, но у меня не вышло – тело после травяного чая находилось в приятном расслабленном состоянии. Тогда я постаралась вложить всю свою твердость и уверенность в голос.

– Мы любим друг друга и хотим покинуть Лаайниккен вместе.

– Это невозможно. Айно не допустит этого, – воскликнула старуха, – она скорее, убьет тебя!

– Да я сама ее убью! – выпалила я, обуреваемая эмоциями.

Ваармайя изумленно ахнула и прижала ладонь, пахнущую травами, к моим губам.

– Выбрось эти мысли из головы, стрекоза. Айно – мать-хранительница. Я не позволю тебе причинить ей вред!

Голос старухи противно зазвенел над моим ухом. Я разозлилась на нее. Почему они думают, что могут удерживать Някке силой? Да, он родился Хранителем, но все имеют право на свободу. Разве нет?

– Хорошо, раз ты не хочешь помочь, я уйду отсюда. Мы как-нибудь сами придумаем, как покинуть Лаайниккен! – воскликнула я.

Ваармайя тут же подскочила ко мне и взволнованно заговорила на ухо:

– Ладно, будь по-твоему, стрекоза. Не будем ссориться. Не злись, я прекрасно вижу твои зубы.

Туули, почуяв волнение хозяйки, проснулся и зарычал, глядя на меня. Ваармайя поднесла ладонь к моему лицу, и я вдруг почувствовала, что мой рот распирает от непонятного напряжения. Коснувшись пальцами сухих, потрескавшихся губ, я почувствовала, что мои зубы как будто увеличились в размере в несколько раз. Я хотела спросить у старухи, что это такое со мной творится, но не смогла – зубы заполнили рот, не давая говорить. Ваармайя смотрела на меня странным, взволнованным взглядом.

– Успокойся, стрекоза. Послушай меня. Хочешь уйти отсюда с сыном Айно? Что ж, я сделаю так, что она не станет удерживать вас. Я уговорю мать-хранительницу и позволю вам уйти. Но прежде ты должна сделать кое-что для Лаайниккена. Кое-что очень важное. То, ради чего ты появилась здесь.

Отдышавшись, я облегченно вздохнула – зубы стали такими, как раньше.

– Говори, Ваармайя. Что я должна сделать?

Старуха погладила пса по большой, лохматой голове, потом посмотрела на меня потемневшими глазами и произнесла:

– Ты должна родить ребенка от Хранителя.

Глава 8

Я смотрела на Ваармайю, раскрыв от удивления рот.

– Ты хочешь, чтобы я родила ребенка? Бред какой-то! Я не собираюсь в этом участвовать!

Старуха кивнула. Ее некрасивое лицо стало каменным и непроницаемым.

– Если хочешь уйти отсюда, то тебе придется это сделать. Для продолжения рода Лаайниккену нужен крепкий и здоровый пиявец. Обычная женщина такого выносить не может. Я тебе не рассказала, что Айно чуть было не погибла, пока носила в своем чреве детей. Он исхудала, высохла и стала похожа на тростинку. На нее было больно смотреть. Пиявец высосал ее всю без остатка. На седьмом месяце мне пришлось собственноручно доставать из нее детей, потому что в один из дней она не поднялась утром – лежала с замершим взглядом. Я поняла, что еще немного, и она покинет этот мир…

Ваармайя сидела напротив моей лежанки, ссутулившись, лицо ее было серьезным и сосредоточенным. Я смотрела в ее глаза, и мне казалось, что их тьма засасывает меня. Лучина на столе догорела, и в избушке стало темно.

– Я уже стара, Дана, – тихим голосом произнесла Ваармайя, – мне триста двадцать два года. Я хочу умереть спокойно, зная, что я оставляю Лаайниккен в надежных руках. Мне будет легко умереть, если здесь родится маленький Хранитель.

Я задумалась. На душе стало тяжело.

– Получается, вы для этого меня сюда заманили? Чтобы я, как единственная стрекоза, способная зачать и родить ребенка, продолжила род пиявцев? Ушам не верю!

– Это твое предназначение. Ты тоже часть Лаайниккена.

– Но еще я наполовину человек! И мне больше по душе строить планы на свою привычную человеческую жизнь!

– Всего девять месяцев, Дана, – после того, как ребенок родится, я заберу его, и ты будешь свободна. Ты сможешь уйти отсюда, куда пожелаешь.

Я опустила голову на подстилку и глубоко вздохнула. Спустя несколько минут я повернулась к Ваармайе и сказала:

– Если я рожу ребенка от Някке, вы отпустите нас обоих?

Старуха бросила на меня странный взгляд и проговорила:

– При чем здесь Някке? Он же не Хранитель! Ты должна родить ребенка от Никко.

– Что? – воскликнула я, вцепившись руками в подстилку.

Мне показалось, что стены избушки пошатнулись, и все вокруг закружилось, замаячило перед глазами.

– Истинный хранитель Лаайниккена, рожденный Айно от плоти последнего пиявца, – это Никко. Айно не смогла выносить его здоровым, поэтому Никко родился таким, какой он есть.

Перед моими глазами возник образ жалкого уродца из хижины, стоящей у озера, и меня передернуло от отвращения. Ваармайя поднялась с табурета и рассмеялась. В темноте я не видела ее лица, но смех ее прозвучал жутко.

– Знатно тебе голову замылили, Дана, – проговорила она, – странно, что ты ничего не знаешь! Ты ведь уже довольно давно здесь.

Старуха вздохнула, взяла с пола мою пустую чашку. Подойдя к печи, она плеснула в нее воды, потерла пальцами края, а потом подошла к распахнутой двери и выплеснула на улицу содержимое. Поставив чашку на стол, она заговорила:

– Някке – человек. Настоящий Хранитель Лаайниккена – это Никко. Никко – пиявец, а Някке – сын Вейкко, он как кукла у Айно. Она его с рождения бережет, как зеницу ока, с его помощью устроила тут это пристанище для больных девушек. Только вовсе не Някке очищает их. Это все Никко. Это Никко нужна свежая кровь, только она помогает ему существовать. Раньше ведь пиявцы пили кровь зверей, но сейчас стрекоз нет, охотиться на зверей некому, вот Айно и придумала все это.

Я закрыла глаза, не желая верить в то, что рассказывает Ваармайя. Мне была противна даже мысль о том, что я могу зачать ребенка от того существа, которое я видела в хижине. Хорошо, что старуха не смотрела на меня, она копошилась возле стола, перебирая там не то травы, не то снадобья. Потом она подняла голову и уставилась немигающим взглядом в стенку, лицо ее было бледным. Тууле поднялся со своего места и подошел к хозяйке, ткнулся ей в бок черным носом.

– Никко… Он появился на свет слабым, почти мертвым. Он чуть не погубил свою мать, но ему все равно не хватило ее сил, – заговорила Ваармайя, – Черный, скользкий, как гусеница, кривой, с уродливым лицом и безобразными культями вместо ног – таким я увидела его, когда вынула из Айно. Он был похож на неведомое чудище, а не на младенца.

Айно испугалась его вида и даже не смогла приложить к груди. Я разозлилась на нее и стала бить по щекам, но она задыхалась от плача и лишь трясла головой, повторяя, что это не ее ребенок. Тогда я поняла, что если я сама не выхожу этого младенца, то Лаайниккен потеряет всякую надежду обрести хранителя в будущем. А без пиявцев эти места рано или поздно исчезнут с лица земли – озера высохнут, зарастут лесами. Тогда я прижала к груди этого черного младенца и унесла его в свою хижину.

Несколько месяцев я выхаживала его, отпаивала заговоренной озерной водой, грела на печи, натирала его тонкую кожицу медвежьим жиром… Несколько раз я пыталась вернуть его матери. Все-таки любой живой детеныш может ожить в теплых материнских объятиях. Дитя лечит даже сам материнский взгляд. Вот только Айно даже смотреть не хотела на Никко, и мне приходилось уносить его обратно.

В своей хижине я соорудила для него местечко в старом сундуке. Положила на дно соломы, а сверху накинула старую перину. Поначалу он так требовал мать, что кричал часами, не унимаясь. Тогда я приноровилась закрывать на время крышку сундука, чтобы не слышать его звонких воплей. А потом постепенно Никко привык к одиночеству. Я брала его в руки лишь для того, чтобы накормить, но и то старалась не прижимать к себе слишком сильно, чтоб он не привыкал к теплу. Младенцы, знаешь ли, быстро привыкают к теплу, к рукам, к нежности. Да что там! Точно так можно и о взрослых людях сказать. Да и не только о людях. Все живые существа тянутся к любви и теплу, и все к нему быстро привыкают…

Ваармайя замолчала. Подойдя к печи, она налила в две чашки свежий травяной отвар и подала одну чашку мне. Я не поблагодарила ее, но сразу же отпила глоток. По венам снова потекло тепло и спокойствие. Оно было мне теперь просто необходимо. Я была вне себя от избытка эмоций, руки дрожали, и я даже расплескала отвар на себя.

– Увидев Никко через несколько лет – более-менее окрепшего, круглощекого, Айно раскаялась в своем поступке. Она даже попросила меня вернуть ей ребенка, но я отказала ей. Однажды она уже бросила его. Что, если бросит и во второй раз? К тому же, я с пеленок готовила Никко к тому, что он станет хранителем, главным мужчиной Лаайниккена. Он был полностью самостоятелен, когда жил со мной. Даже без ног он умудрялся быстро передвигаться по лесу. Я растила не инвалида, а будущего пиявца. А в кого она его превратила? В безвольного неженку? Пусть она обучила его грамоте, пусть посвятила в дебри человечьей жизни, но она не научила его главному – быть истинным хозяином, быть главным. Все в Лаайниккене зависит от Айно.

Ваармайя горько усмехнулась. Я посмотрела на ее лицо, оно было очень грустным в эту минуту.

– Да-да, я его вырастила, а он взял и сбежал от меня к матери, когда стал старше. Убег, не прощаясь, неблагодарный! Хотя я и сама подозревала, что Айно тайно ходит к моей хижине, когда меня нет. Уж не знаю, чем таким она его приманила, может человечьими штуками, которые говорят и светятся ярче зажженной лучины, а может, еще чем. Ему, видать, стало не интересно со мной. Молодость, она у всех молодость. Молодые вечно жаждут приключений, ищут чего-то нового.

– Светящаяся штука называется телефоном. Тебе, наверное, сложно представить, но в телефоне сейчас – вся человеческая жизнь. А еще по нему можно общаться даже на большом расстоянии. Не знаю, поймешь ли ты, Ваармайя… – я вздохнула, нахмурилась и сцепила руки в замок, – до того, как я оказалась в Лаайниккене, я общалась с Никко по телефону целых два года. Он писал, что любит меня. И я тоже влюбилась в него, ведь я считала его обычным парнем. А еще он поддерживал меня и относился, как к нормальному человеку, в то время, как все вокруг, включая отца, считали меня сумасшедшей. Я ведь думала, что он просто влюблен в меня, а, оказывается, я была нужна ему для другого. Теперь я понимаю, что это он прислал моему отцу информацию о Лаайниккене. Отец поверил в то, что Айно исцелит меня. Теперь я почти уверена, что все это подстроил он.

Мою душу заполнило мерзкое ощущение. Я почувствовала себя не человеком, а марионеткой в чужих руках. Собрав все силы в кулак, я поднялась на ноги, держась за стену.

– Я хочу уйти отсюда. Прямо сейчас! – сказала я, – Я сыта по горло вашим Лаайниккеном!

Ваармайя насмешливо взглянула на меня и покачала головой.

– Я не отпущу тебя, пока ты не сделаешь то, о чем я тебя прошу, – строго сказала она, – а пока полежи и подумай хорошенько!

Старуха подняла руку и направила на меня тыльную сторону ладони. Я увидела глубокие линии, расходящиеся от центра в разные стороны. Они засветились, и меня тут же пронзило болью. Я ахнула, прижала руки к груди и рухнула обратно на лежанку. Руки и ноги перестали слушаться, все тело стало тяжелым, словно налилось свинцом. Я хотела закричать, но губы мои будто намертво склеились. Я лежала, смотрела в потолок и думала о том, что, наверное, у меня нет другого выхода, кроме как остаться здесь и принести себя в жертву Лаайниккену. Я пришла к Ваармайе за спасением, но вместо этого оказалась в еще более жуткой ловушке.

Я чувствовала себя растоптанной, обманутой, униженной, использованной и глубоко одинокой. Хуже, чем сейчас, уже просто не может быть.

Или может?…

***

девять месяцев спустя

Я куталась в тулуп, греясь на солнце, которое с каждым днем грело все сильнее. Снег в лесу еще лежал, но в поселении уже просохли тропинки. Девушки сняли высокие резиновые сапоги и ходили босые. Озеро блестело от солнечного света, а воды его отражали небесную синеву. Я щурилась и подставляла солнцу свое бледное лицо. Без солнцезащитного крема завтра же на коже высыпают веснушки, но мне было все равно – так нежно солнечный свет ласкал щеки и лоб.

Все-таки весна удивительна. Она заставляет оживать даже то, что уже почти умерло. Прошлогодние травы и цветы вновь становятся зелеными, высохшие за зиму ветви деревьев набухают от переполняющего их сока. Осенью здешняя природа умирала вместе со мной, а теперь я оживаю вместе с ней, потому что весна даже меня наполнила жизненными соками и силами.

Я посмотрела на свой большой живот, и в этот самый момент ребенок толкнул меня изнутри.

– Ай! – воскликнула я, – драчун родится, не иначе.

Свежий апрельский ветер растрепал мне волосы. Я поежилась и плотнее запахнула огромный тулуп, которым поделился со мной Вейкко. Другая одежда на мне не сходилась, живот был слишком большой и, казалось, рос день ото дня. Я уже с трудом передвигалась, еле-еле поднималась по утрам с лежанки и опасалась уходить далеко от поселения.

Зато теперь я жила в Лаайниккене на особых правах. В домике Айно мне была выделена отдельная комната, в которой стояла полноценная кровать с деревянным основанием и мягким матрасом. Айно следила за тем, чтобы я хорошо питалась, в моем ежедневном рационе были фрукты и даже мясо кур. Раз в неделю Вейкко ездил в ближайший поселок за продуктами для меня. Другие сестры, ждущие Очищения, не смели даже мечтать о такой пище. Зимой здесь питались совсем скудно – два раза в день была распаренная греча. Мне было жаль девушек, а особенно Вейкко, у него был вечно голодный взгляд. Поэтому каждый день я выносила ему на улицу большую часть своей порции съестного. Мне нравилось видеть благодарность в его глазах.

Айно выдала мне даже гель для душа, потому что от хозяйственного мыла моя кожа стала зудеть и страшно чесаться. Я была окружена ее пристальным вниманием и заботой каждый день. Вот и теперь она подошла ко мне, сидящей на крыльце и спросила.

– Дана, ты не замерзла?

Я мотнула головой, давая понять, что у меня все хорошо, и что не нужно меня тревожить. Но Айно продолжала стоять возле меня.

– Весеннее солнце лукаво. Тебе нужно беречь себя, особенно сейчас, – сказала она.

– Мне не холодно, – ответила я.

Айно прижала ладонь к моему лбу, потом пощупала пульс и с улыбкой произнесла:

– Пойдем в дом, я осмотрю тебя.

Я вздохнула, нехотя поднялась с крыльца и, медленно переставляя ноги, прошла в дом. Несколько раз в неделю Айно осматривала мой живот, проверяла, не опустился ли он, слушала через деревянную трубку, как бьется сердечко ребенка в утробе.

– Вчера же был осмотр! Все у меня хорошо, а у ребенка – тем более, – недовольно проговорила я, ложась на жесткую лавку в кухне.

– Роды близко. Вон как живот вниз пополз. Теперь нужно хорошенько следить, чтобы все с ребенком было в порядке.

Я положила руки на грудь и закрыла глаза. Ребенок пинал меня ножками и ручками в бока. Что я ощущала в эти моменты? Ничего, просто ждала, когда все закончится. Я настроилась на то, что сразу после родов младенца заберет Ваармайя, я его даже не увижу. Старуха сказала, что если я хоть раз возьму его на руки, то уже не смогу отдать. Я тогда пожала плечами и усмехнулась, а она грустно проговорила:

– Просто ты еще не знаешь, что такое материнство.

Я и не хотела знать. Я еще слишком молода. Какое материнство? Хотя иногда на меня накатывала такая огромная нежность к этому нерожденному ребенку, что всю грудь распирало от нее и дышать становилось нечем. Но потом я успокаивалась, говоря себе, что это просто очередной гормональный всплеск. И вообще, я была уверена в том, что материнство – оно не для всех. Мне, к примеру, становиться матерью совсем не хотелось. Я просто привыкла к мысли, что внутри меня зреет маленькое существо, которому суждено остаться в Лааниккене. Кстати, я до сих пор не знала, кто это – мальчик или девочка. Все ждали мальчика – наследника.

– Что будет, если родится не мальчик, а девочка? – как-то спросила я старуху.

Но она только махнула на меня рукой и велела не говорит ерунды. Мне уже тогда стало не по себе от ее реакции, но я решила не забивать себе голову ненужными мыслями. Ведь я только носительница, меня не должна волновать дальнейшая судьба этого младенца, кем бы он ни родился.

***

Если говорить откровенно, то моя жизнь в Лаайниккене во время беременности была почти счастливой. Я давно не чувствовала себя такой спокойной и защищенной. Мои видения прошли, даже надоедливые черные стрекозы перестали кружить над головой. Меня сытно кормили, обо мне заботились, моментально исполняли все пожелания и капризы. Я чувствовала себя королевой, у которой вокруг было множество прислужниц. Сестрам с самого начала было торжественно объявлено о том, что мне выпала огромная честь – носить наследника Лаайниккена. Айно строго-настрого приказала девушкам оберегать меня и выполнять любое мое поручение. Лишь одна из сестер, девушка Генриетта,возомнившая себя пророчицей, не слушалась Айно. Она постоянно сердито косилась на меня, а однажды выкрикнула мне в лицо:

– Лгунья! Нет у тебя внутри будущего Хранителя!

У Генриетты было красное, разгневанное лицо. Я испугалась, прижала ладони к своему, на тот момент еще плоскому, животу. А потом я пожаловалась на Генриетту Айно. За гневный выпад шаманка заперла Генриетту в сарае на пять дней. Это помогло, больше она даже на глаза мне не попадалась. Все остальные сестры были одинаково приветливы и добры ко мне. Я очень скоро привыкла приказывать им, как будто они, и вправду, были моими служанками.

Раз в неделю мне разрешали видеться с Някке. К моему удивлению, Айно переменилась по отношению к нам. Она сама приводила Някке ко мне. Поначалу мне не хотелось его видеть. Я ужасно себя чувствовала, меня постоянно тошнило. В первые недели беременности я почти не вставала с постели. Когда он пришел, я, вспомнив об обмане, впала в ярость и начала бить его по лицу и по груди, а потом без сил рухнула в его объятия и выплакала все свои слезы. Мне было о чем поплакать. Я плакала о погибшем отце, об одиночестве, о своих обманутых надеждах и о страшном унижении, которое я испытала в старой хижине на острове Соединения.

Някке не спрашивал меня, что сделал со мной его брат девять месяцев назад. А я была благодарна ему за это. Я бы все равно не смогла рассказать ему о том, что произошло. Я старалась забыть это, вот только такое не забывается. К сожалению, плохое остается жить в памяти, оседает на дно души и превращается там в тяжелый камень. Почему с возрастом люди перестают мечтать и совершать безумства? Может быть, из-за этих внутренних камней, которых, год от года, становится все больше?

Встречи с Някке скрашивали мое существование. Все-таки, я была по уши влюблена в него. У меня шла кругом голова и дрожали колени в его присутствии. Он знал, что я ношу ребенка, поэтому о близости даже не заикался. Мы много гуляли по лесу, говорили, смеялись, узнавали друг друга ближе. Казалось то, что мы росли в разных, совершенно противоположных мирах, нам никак не мешало. Някке с радостью и воодушевлением рассказывал мне о карельской природе. В школе, признаюсь, я не отличалась рвением к учебе, а теперь я легко усваивала новые знания, потому что знала, что они мне пригодятся. Еще мы говорили о нашей скорой свободе, строили планы, куда отправимся из Лаайниккена, когда все закончится.

***

Снежная зима накрыла Лаайниккен пушистым белым покрывалом, на скалистом берегу озера, словно по волшебству, выросли причудливые ледяные скульптуры, а само озеро не замерзало. Мы любовались этой красотой вместе с Някке, от этого вся природа вокруг была пронизана любовью.

Перед тем, как уйти, Някке каждый раз целовал меня. Его страстные поцелуи и чувственные прикосновения согревали меня зимой, сводили с ума, его объятия пылали жаром сильнее, чем натопленная печь. После встречи с ним, улыбка еще долго не сходила с моего лица. Оставаясь одна, все последующие дни до новой встречи я, раз за разом, вспоминала каждую минуту, проведенную с ним, вспоминала сладкий вкус поцелуев моего возлюбленного. В конце концов, я возблагодарила судьбу за все, что с мной случилось. Ведь, не попади я в Лаайниккен, не пройди все испытания, я бы не встретила его, моего возлюбленного, моего Някке… Каждую ночь, перед тем, как уснуть, я шептала себе: "Скоро все закончится. Скоро мы будем неразлучны. Вместе мы все преодолеем, вместе мы справимся с моей болью и с его сомнениями и страхами. Все будет хорошо."

Мне хотелось в это верить, и я верила. Наивному сердцу жизненно необходимо верить в хорошее, только так оно может продолжать биться.

Все эти восемь месяцев я пыталась забыть о существовании Никко. Вот уж у ком я хотела забыть, так это о нем. Айно поначалу просила меня проведать его, поговорить с ним, но я категорически отказывалась, а когда она принялась настаивать, я впала в истерику. Меня не могли успокоить больше часа, после чего Айно отстала от меня. Но время от времени я видела возле себя жуткую черную тень, которая преследовала меня с самого первого дня в Лаайниккене. Теперь я знала, что это он, мерзкий уродец, следит за мной. Это он, а не Някке, был виновен в гибели моего отца. Я всеми силами пыталась вычеркнуть его из своей памяти, но он все время напоминал о себе. Это портило мою спокойную и безмятежную жизнь.

***

Однажды, после очередного тщательного осмотра Айно, я сказалась ей, что пройдусь до леса.

– Ты бы не отходила далеко от дома, Дана. Вдруг роды начнутся, – с тревогой в голосе сказала Айно.

– Я недалеко. Если начнутся, я успею дойти обратно. Не за десять же минут ребенок появляется на свет! – капризно ответила я.

– Всякое бывает, – обеспокоенно проговорила Айно.

Я скорчила недовольную гримасу, а потом рассмеялась. Набросив на плечи тулуп, я вышла из дома и улыбнулась солнцу и синему небу. Живот был тяжелый, тянул книзу, я поддерживала его обеими руками и шла вперед, шумно дыша. Сестры, встретившиеся мне на пути, перестали шушукаться, но до моих ушей долетела последняя фраза.

– Говорят, Хранитель просто красавец! Хотела бы я поскорее попасть к нему на очищение!

Поравнявшись со мной, девушки поприветствовали меня и учтиво склонили головы.

– Нужна ли тебе какая-то помощь, Дана? – спросила одна из них – та, что мечтала скорее попасть к Някке.

Я строго взглянула на нее и поразилась тому, как красива была девушка. Меня обожгло ревностью. Я знала, что за прошедшие месяцы я сильно располнела, стала неуклюжей, неповоротливой. К Някке же каждую неделю Айно приводила новых девушек. До этого момента я не думала о том, что какая-то из них может ему приглянуться. А теперь ревность вытеснила из головы все мысли.

– Мы можем проводить тебя, куда скажешь, Дана, – предложила девушка, прервав мои мысли, – вот только нужно сказаться Айно.

Она смутилась от моего пристального, недоброго взгляда. Я отвела глаза в сторону и покачала головой.

– Я просто прогуляюсь вокруг дома, мне не нужна помощь, – сухо ответила я.

Девушки ушли, и я, немного постояв и переведя дух, пошла дальше, смотря по сторонам и наблюдая, как после зимы начинает зеленеть хвоя, как набухают почки на голых ветвях. В лесу был особый воздух – свежий, кристально чистый и одновременно пропитанный сотнями ароматов: земли, освободившейся из-под снега, мокрого мха, первоцветов, разбавляющих яркими пятнами коричневые краски земли. Погруженная в мысли о возлюбленном, я шла все дальше и дальше, незаметно уходя в чащу.

Остановившись, я вдохнула весенний воздух полной грудью и поняла, что ушла уже слишком далеко и нужно возвращаться назад. И тут вдруг я снова почувствовала чье-то присутствие рядом с собой. Резко обернувшись, я увидела черную тень, промелькнувшую неподалеку и скрывшуюся между деревьями. Противное, давящее ощущение поднялось к самому горлу, мне стало страшно. Я знала, что здесь, в лесу, мне не убежать от Никко, от этих мыслей у меня затряслись колени.

– Опять ты? Да отстань же от меня! – закричала я, нарушая криком тишину леса.

Я оглянулась по сторонам, но тени уже нигде не было. Придерживая руками живот, я стремительно направилась по тропе назад к поселению. И тут рядом с собой я услышала хриплый мужской голос. Это был голос Никко.

– Уходи, Дана. Уходи прочь из Лаайниккена. Я ведь сказал тебе это еще тогда, когда тебя привезли ко мне на остров Соединения.

– Аааа! – отчаянно завизжала я, закрывая уши ладонями, – Отстань, проклятый!

– Уходи, пока еще не поздно! – не унимался Никко.

Я бросилась бежать, но вскоре рухнула на колени, изо всех сил сжав зубы. Живот вдруг пронзила сильнейшая боль – такая, что искры посыпались из глаз. Когда боль отступила, я вытерла испарину, выступившую на лбу и, тяжело дыша, поднялась на ноги. Но через несколько шагов снова согнулась пополам, глухо рыча.

– Помогите! Сестры! Айно! – закричала я слабым голосом, едва боль отступила.

По ногам струйками потекла горячая, прозрачная жидкость, и тогда я точно поняла, что рожаю. Новая волна боли скрутила мое тело, связала узлом все внутренности. Я закусила зубами край своего тулупа и взвыла. А потом я вновь увидела перед собой Никко. Уродец полз по земле, опираясь на руки и волоча за собой короткие недействующие ноги. Но мне было уж не до страха, все мое тело покорилось животной боли, разрывающей меня изнутри, она заполнила все мое сознание.

– Я рожаю! Помоги! Позови Айно! – едва смогла выговорить я, с мольбой глядя в круглые, удивленно выпученные глаза Никко.

Он смотрел на меня несколько долгих секунд, а потом лицо его напряглось и потемнело.

– Тебе нельзя к ним возвращаться, – прохрипел уродец, – они заберут ребенка!

– И пускай забирают! Мне не нужен этот ребенок. Я просто хочу уйти отсюда!

Он отполз к дереву и сел на землю, привалившись спиной к толстому стволу. Пока я корчилась от боли на земле, Никко молча смотрел на меня. Я кричала, звала на помощь, рычала, как раненое животное, но он не двигался с места. А потом я на какое-то время совершенно перестала соображать от боли, все вокруг закружилось каруселью, задрожало и слилось в одно разноцветное пятно. Время шло, мне казалось, что все это продолжается уже целую вечность. Схватки становились все длиннее, а мгновения отдыха – все короче.

– Прошу тебя, Никко! Приведи сюда Айно!

– Ты хоть знаешь, что они сделают с твоим ребенком? Дана приди в себя!

– Мне безразлично, что ждет этого ребенка. Я хочу, чтобы он скорее вышел из меня! – закричала я.

Никко немного подождал,а потом исчез. Я снова утонула в боли, крича на весь лес. В какой-то момент я подумала, что это конец, что я умру тут в одиночестве от нестерпимой боли. Но голос Айно, неожиданно раздавшийся надо мной, вывел меня из этой невыносимой круговерти. Я посмотрела на нее мутным взглядом, никогда прежде я не радовалась ей так, как сейчас. Я хотела поприветствовать ее, но новая волна боли скрутила меня узлом, и я ощутила первую мощную потугу.

– Молчи и дыши! Дыши чаще! – закричала мне в ухо Айно, – ребенок вот-вот выйдет!

Когда схватка кончилась, она схватила меня за плечи и строго заговорила:

– Хватит распускать сопли! Возьми себя в руки, Дана! Сейчас ты должна собрать все свои силы в кулак и выродить этого младенца! Я уже вижу его головку.

Айно согнула в коленях мои ноги, подстелила под меня свою теплую накидку и стала гладить по часовой стрелке живот. Когда я почувствовала приближение новой схватки, я взглянула на Айно округлившимися от страха глазами.

– Не бойся. Все идет так, как должно идти. Дыши и слушай свое тело. Помогай ему выталкивать ребенка! Это совсем не так сложно, как ты думаешь. И вовсе не страшно.

Голос шаманки звучал спокойно и низко, от ее рук шло тепло, от нежных прикосновений боль как будто, и вправду, становилась меньше. Я зажмурилась, изо всех сил сжала зубы и сделала то, что требовало от меня мое тело – за несколько схваток вытолкнула из себя ребенка.

Звонкий крик новорожденного заставил что-то встрепенуться в моей душе. Как будто тонкая струна натянулась и со звоном порвалась – такое было ощущение. Я закрыла глаза и, тяжело дыша, откинулась на землю. Лицо мое было мокрым от пота, а губы кровоточили от того, что я искусала их во время схваток. Можно было радоваться тому, что это конец, и что мои мучения в Лаайниккене закончены. Но вместо этого душу заполнила тревога.

“Я просто устала. Просто устала,” – повторяла я про себя, чувствуя, как растет внутри неприятная тяжесть.

Открыв глаза, я увидела Ваармайю. Она подошла к Айно и остановилась рядом с ней. Обе женщины внимательно смотрели на новорожденного младенца, которого я только что произвела на свет. А потом Ваармайя перевела взгляд на меня, и я испугалась ее напряженного, злого выражения лица.

– Что такое? – пролепетала я.

Они подошли ко мне обе, и Айно показала мне кричащего младенца. Это была крошечная девочка. Тельце ее было окровавленным, она сучила маленькими ручками и ножками, сморщенное личико побагровело от натужного крика.

– Девочка? – растерянно спросила я.

Айно кивнула и проговорила:

– Да, девочка. И это не дитя Никко.

– Как это? – промямлила я, – то есть… Это ребёнок Някке?

– Да, потаскуха ты этакая! Это ребенок Някке! – прошипела Ваармайя.

Я покраснела и от стыда закрыла лицо ладонями. Но наступившая тишина была невыносимой.

– И что же теперь делать? – растерянно спросила я.

– Ничего. Произноси отречение и на этом расстаёмся! – холодно проговорила Айно.

Я взглянула на кричащую девочку, сцепила руки в замок и проговорила через силу:

– Я, Дана, перегрызаю пуповину, отрекаюсь от своего ребёнка, передаю его шаманке Айно и Лаайниккену. Пусть это дитя станет частью здешней природы.

Я повторила заранее выученные слова три раза, после чего Ваармайя поднесла к моему рту пуповину и я перегрызла ее зубами. Айно резко развернулась и пошла прочь из леса.

– Айно! – закричала я.

Почему-то мне не хотелось, чтобы она уносила девочку. Я с мольбой взглянула на Ваармайю. Старуха извлекла послед, после чего смачно сплюнула на землю рядом со мной, вытерла губы и поплелась за Айно. Я осталась лежать на земле одна. Тулуп подо мной был пропитан кровью и неприятно холодил ноги. Услышав шорох, я повернула голову и встретилась взглядом с Никко. Он пристально смотрел на меня, опираясь на землю руками. Его толстые губы беззвучно шевелились, кустистые брови были нахмурены.

– Я же говорил тебе, чтобы ты уходила отсюда, пока не поздно. Жаль, что ты не ушла. Только так ты могла спасти этого ребенка.

– Да что ты пристал ко мне? Мне и не нужен вовсе этот ребенок! – огрызнулась я, дерзко вскинув голову.

– Раз так, ладно… Потому что теперь тебе его уже не спасти, – проговорил он.

Челюсть его съехала набок. Опираясь на руки, уродец пополз в чащу, а когда он скрылся из виду, я снова легла на землю, закрыла лицо ладонями и разрыдалась.

Глава 9

Грязная, лохматая, в окровавленной одежде – в таком виде я вернулась в поселение. Но Айно не пустила меня в свой дом. Она сунула мне в руки рюкзак и сказала:

– Все кончено. Ты здесь больше не нужна, Дана. Можешь уходить, как мы и договаривались.

– Мы уйдем вместе с Някке, – тихо ответила я, – Где он?

Читать с начала: «Стрекоза. Глава 1.»

Айно склонила голову набок, между ее бровями пролегла складка.

– Някке у Священного озера. Если он захочет, пусть уходит с тобой, я не стану препятствовать. Вот только… Вряд ли он уйдет из Лаайниккена. Ты тешишь себя пустыми надеждами, Дана.

– Он уйдет вместе со мной, – уверенно сказала я и добавила напоследок, – Прощай, Айно.

Шаманка ничего не ответила на прощание, лишь махнула рукой в мою сторону. Я слышала, как в доме надрывно плачет ребенок, от этого звука на душе стало неспокойно. Резко развернувшись, я направилась к озеру, чтобы отыскать там Някке. Я не видела его уже больше недели, но была уверена, что он будет невероятно рад, узнав, что все наши испытания закончились. Оглянувшись, я спросила у Айно, которая до сих пор стояла в дверях и пристально смотрела мне в спину.

– Скажи, что будет с моим ребенком?

Шаманка напряглась и нехотя ответила:

– Тебе ни к чему это знать, Дана.

– Скажи, Айно, – настаивала я.

– Это тебя не касается. Это больше не твой ребенок, ты отреклась от него. Прощай. Вейкко закроет за тобой ворота, – торопливо проговорила Айно и скрылась в доме.

Пронзительный плач вдруг стал так сильно царапать мою душу, что я ощутила физическую боль. Я потрясла головой, отгоняя от себя это неприятное чувство, а потом развернулась и быстрым шагом пошла прочь отсюда. “Мы уйдем, и я навсегда забуду об этом младенце. Это, и вправду, не мой ребенок. Это дитя Лаайниккена. Пусть делают с ним, что хотят! Зачем я вообще полезла не в свое дело с этими дурацкими вопросами?” – так думала я по дороге к озеру. Мне хотелось успокоить себя, приободрить, но, увы, ничего не получалось.

***

Някке, к моему удивлению, быстро откликнулся на зов. Лицо его было бледным и задумчивым, когда он подошёл ко мне.

– Ну здравствуй, любимый! – прошептала я.

Покосившись на мой, слегка обвисший после родов, живот, Някке неуверенно спросил:

– Надеюсь, все закончилось хорошо? Ребенок жив?

– Жив, конечно, – с недоумением ответила я, – все кончилось так, как должно было кончиться.

Някке подошёл ко мне и крепко обнял, уткнувшись лицом в мои волосы. Его губы коснулись моей шеи. Мне стало щекотно от его теплого дыхания, по телу побежали мурашки.

– Пойдем отсюда? – прошептала я, прижимаясь к Някке.

Я искала в нем опору, тот стержень, который мог бы удержать меня на ногах, на который я могла бы опереться в сложные минуты. Я чувствовала, что одна я точно не справлюсь с той бурей, которая вот-вот накроет меня.

– Милая, мы обязательно уйдем из Лаайниккена. Клянусь! Но… – Някке замешкался на пару секунд, а потом продолжил, – подожди еще немного. Мне нужно время.

Его слова прозвучали для меня, как гром среди ясного неба. Я и так слишком долго ждала, чтобы ждать еще.

– Какое ещё время? – воскликнула я.

– Подожди несколько дней, Дана. Всего лишь несколько дней, – голос Някке прозвучал страстно и даже дико, – мне нужно кое-что закончить в Лаайниккене.

– Что? – выдохнула я, чувствуя, как на глаза накатывают слезы.

– Не спрашивай ни о чем, просто дай мне время. Через несколько дней мы уйдем отсюда вместе. Обещаю.

Все мое воодушевление раскололось на мелкие осколки, рассыпалось в пыль. Я долго молчала, опустив голову, а потом произнесла:

– Айно больше не пускает меня в дом. Вряд ли она позволит мне остаться в поселении.

Някке вновь сжал меня в объятиях и прошептал на ухо:

– Я сейчас же поговорю с ней, любимая. Я все устрою! Она разрешит тебе задержаться. Ты сделала важное дело для Лаайниккена, не прогонит же она тебя!

Он поцеловал меня долгим, нежным поцелуем, и все мысли и переживания разлетелись птицами из головы. Вновь остались только я и он. Все-таки любовь – особенное чувство. Оно за несколько секунд может опустошить голову, полностью растворить мысли, превратить здравый ум в тягучий розовый кисель. А еще любовь не помогает сделать правильный выбор. Слушать свое сердце – на самом деле, так себе совет. Уж поверьте мне. Любящий человек становится слеп и глух, а часто еще и глуп. Слишком глуп!

– Хорошо, – сказала я, – я подожду. Уйдем через несколько дней, если для тебя это важно.

Лицо Някке сделалось довольным. Я снова прильнула к его груди, но внезапно поняла, что не чувствую в нем того крепкого стержня, на который мне так хотелось опереться.

***

Айно и вправду разрешила мне остаться в поселении, но при условии, что я буду жить в спальне сестер и даже близко не подойду к ее дому.

– Забудь о том, что ты родила ребенка! – строго сказала она, – иначе…

– Не переживай, уже забыла, – не дослушав угрозы, ответила я.

В голове у меня звучал один-единственный вопрос – как прожить эти несколько дней, если минуты тянутся, словно вечность? Еще и Някке куда-то пропал, я не видела его после нашего последнего разговора.

В спальне сестер мне было тяжело и душно. Девушки с любопытством посматривали на меня, теперь им не нужно было слушаться и заботиться обо мне, я перестала быть для них хозяйкой, и теперь, наоборот, они ощущали свое превосходство надо мной. Если я о чем-то спрашивала кого-нибудь из них, то натыкалась на холодное высокомерие.

Поэтому с утра я уходила в лес. Там, лежа на ковре из мягкого мха, я пыталась мечтать о том, как изменится моя жизнь через эти, бесконечно тянущиеся, «несколько дней». Вот только у меня это плохо получалось, потому что мои мысли, раз за разом, возвращались к родам и к крошечной девочке, лица которой я уже не могла вспомнить. Меня переполняли самые разные ощущения – то я злилась, то к горлу подкатывала невероятных размеров нежность, то хотелось радоваться, то плакать. Я не могла справиться со всеми этими эмоциями.

– Это всего лишь гормоны, скоро пройдет, – говорила я сама себе, чтобы успокоиться.

Но едва услышав издали ее плач, я вздрагивала, начинала нервничать, сердце принималось биться в груди раненой птицей, а в горле вставал ком. Я плохо спала по ночам и то и дело просыпалась, потому что мне мерещился ее плач. Спросонья я соскакивала с лежанки и искала девочку глазами в темноте. Только спустя несколько минут я понимала, что рядом нет никакого ребенка, только спящие сестры.

А один раз мне приснилось, что я держу ее на руках, и она вся такая теплая и красивая, что у меня сердце защемило от тоски по ней. “Доченька, моя доченька,” – с этими словами я проснулась, все лицо было мокрым от слез. И всю оставшуюся ночь я металась на подстилке, ворочалась с боку на бок, ощущая неприятную пустоту в руках и в своей душе. Именно тогда мысли о том, что я совершила огромную ошибку, засели в моей голове. Меня переполнили боль и раскаянье, но поделиться своими переживаниями было не с кем.

– Уйду отсюда и все забуду! – говорила я себе, но это уже был самообман, и я это прекрасно понимала.

А когда, на третий день после родов, грудь сильно заболела от молока, пришедшего ночью, я, не осознавая до конца, что делаю, пошла к дому Айно и громко постучала в дверь. Никто не открыл мне, тогда я толкнула дверь и вошла внутрь без приглашения. В доме никого не было. Я подошла к колыбели, подвешенной к потолку в спальне Айно, и заглянула в нее. Спящая девочка была, и вправду, прекрасна. У нее были светлые брови и ресницы, пухлые губки и курносый, слегка приплюснутый, носик. Я взглянула на маленькие, крепко сжатые кулачки, и прижала ладонь к груди – столько во мне было нежности к этому ребенку, что я не могла дышать.

Дрожащими руками я взяла из колыбели спящего младенца, завернула его в первое попавшееся одело и выбежала на улицу. Это был рискованный, необдуманный поступок. Я действовала, ведомая каким-то животным инстинктом – забрала свое самое родное, и мне тут же стало легче. Как будто камень упал с плеч. Окрыленная своим смелым поступком, я побежала к лесу. У меня не было плана, я не знала, куда я пойду, и что буду делать в лесу с новорожденной. Но я бежала вперед, подгоняемая страхом, что меня догонят и отберут дочку.

Грудь налилась молоком, оно теплой струйкой потекло по животу, просочилось сквозь платье. Девочка, почувствовав его сладкий запах, проснулась и закряхтела. Не зная, куда спрятаться, я внезапно вспомнила про избушку Никко. Добежав до нее, я тихонько постучала в дверь. Никто не открыл мне, и я опустилась на землю рядом с дверью. Через некоторое время рядом послышалось какое-то копошение.

– Тебя уже ищут. А как найдут – убьют, – как ни в чем не бывало, проговорил уродец, выползший из кустов, – почему ты не обратилась за помощью к Някке?

– Я не знаю, где он, – ответила я.

Толстые губы Никко искривились в неприятной улыбке. Девочка надрывалась от плача, и я почувствовала, что у меня трясутся губы, и того гляди, хлынут слезы из глаз.

– Я не прошу твоей помощи, Никко. Но мне некуда бежать. Позволь хотя бы покормить ребенка в твоем доме. Она голодная.

Никко странно дернулся всем телом, потом заполз в дом и оставил дверь открытой. Я пригнулась и вошла следом за ним.

***

Я едва успела накормить девочку, как с улицы послышался взволнованный голос Айно. Никко посмотрел на меня, и я отвела глаза в сторону. Мне не хотелось, чтобы он видел, как я напугана. “Вот и все,” – подумала я. Глядя в нежное, розовое личико уснувшей дочери, я пыталась насмотреться на нее, запомнить каждую черточку.

Мне было очень страшно, но хрупкость и беззащитность маленького человека, спящего в моих руках, придавала сил. Я наклонилась к девочке, вдохнула ее запах и поняла, что мое сердце отныне принадлежит ей. Пока я сидела так на полу в темном углу, Никко открыл дверь и выполз наружу. До меня долетали обрывки его разговора с Айно. Я отчетливо услышала, как Никко пообещал матери помочь отыскать меня.

– Иди за ворота, я тоже тотчас же отправлюсь на поиски. Она не могла далеко уйти, – крикнул он.

– Я убью эту мерзавку стрекозу! – зло ответила Айно.

Спустя некоторое время Никко заполз в хижину и притворил за собой дверь. Он подполз ко мне близко, и я почувствовала его удушающе-кислый запах.

– Где же твой возлюбленный? Почему он не с тобой? Почему не спасает вас? – зло прохрипел он.

Я молчала. Мне больше всего на свете хотелось, чтобы Някке, и вправду, появился здесь, защитил от всего и увел меня из Лаайниккена. Но его не было. Тогда, когда он мне был очень нужен, его не было.

– Скажи, Дана, – прервал мои тяжёлые думы Никко, – если я помогу тебе и ребенку, выведу вас отсюда, у меня появится хоть один шанс завоевать твою любовь?

Я вскинула подбородок и скривила губы.

– Ты что, думаешь, что чувства вот так просто продаются?

– Нет, но я думаю, что люди любят за что-то.

– За что, по-твоему, я любила Ника, человека, который, благодаря тебе, существовал лишь в моем воображении?

Никко захрипел, откашлялся, а потом заговорил.

– За то, что он всегда был готов помочь тебе, за то, что понимал тебя и скрашивал одиночество. Пусть даже через сообщения в телефоне.

Я пожала плечами и возмущенно спросила:

– Я вот никак не пойму. Откуда вообще у Хранителя Лаайниккена телефон, компьютер? Откуда здесь, в этой глуши, взялись интернет и сотовая связь?

Уродец грустно усмехнулся.

– Чем больше денег, тем больше возможностей. Так говорит моя мать. Очищение стоит немалых денег. Благодаря этому у нас есть многое.

– Налоговой на вас нет! Не духи, а сплошные предприниматели, – пробубнила я себе под нос.

Лицо уродца изменилось, в его круглых, выпученных глазах я увидела тоску.

– Видишь ли, любой родитель хочет для своего ребенка лучшего. Наша мать раньше была обычным человеком. Поэтому она воспитывала нас с братом, как обычных людей. Она обучила нас всему, а потом начала заботиться о нашем будущем. Да, мы оба с Някке – заложники Лаайниккена, но нам хорошо здесь. У нас есть все, что нужно для счастливой жизни. И если ты всерьез думаешь, Дана, что Някке уйдет с тобой отсюда, то ты глубоко ошибаешься. Ты далеко не первая его любовь, к нему почти каждый день приводят молоденьких девиц, и в добрую половину из них он ненадолго влюбляется.

Я задрожала и крепче прижала к себе младенца.

– Ты нарочно так говоришь! Ты специально хочешь настроить меня против Някке. Ты не можешь смириться с тем, что я люблю его, а не тебя. Знай же, что я никогда тебя не полюблю! Ты мне противен!

Я отвернулась к стене. Никко какое-то время смотрел мне в спину, а потом я услышала, что он отползает от меня. Остановившись у двери, он сказал:

– Те несколько дней, что мы провели на острове Соединения, были самыми счастливыми для меня. Спасибо тебе за них. Жаль, что тебя и твоего ребенка скоро ожидает страшная участь.

Я замерла, затаив дыхание.

– Ты расскажешь Айно, где я? – тихо прошептала я.

– Нет. Я найду брата и отправлю его к тебе. Но, вот увидишь, это не изменит ровным счетом ничего.

После этих слов Никко уполз из хижины, плотно прикрыв за собой дверь. Я осталась сидеть в полутьме, одолеваемая мрачными мыслями. Мне не хотелось верить Никко, но то, что он сказал о Някке, насторожило меня. Дочка спала на руках, тихо кряхтя и посапывая во сне. Тепло, идущее от ее крошечного тельца, завернутого в одеяло, приятно согревало мою грудь и дарило секундное ощущение блаженного спокойствия. Эта малышка была зачата в порыве огненной страсти, она была рождена в страшных муках, а теперь она будила во мне другое, большое и искреннее чувство.

– Я назову тебя Любовь. Ты – моя любовь. Слышишь?

Я улыбнулась, закрыла глаза, прислонилась спиной к стене и невольно мысленно вернулась в тот день, когда Айно и Ваармайя привезли меня на остров Соединения, где меня ждал Никко. Я не могла унять дрожь, накануне я пыталась представить себе то, что мне предстоит пережить, и меня начинало мутить. Уродец пристально смотрел на меня, и мне мерещились в его взгляде похоть и сладострастие.

– Ты знаешь, Никко, как важен для Лаайниккена ребенок, который будет зачат вами здесь. Приложи все усилия для зачатия.

Когда Ваармайя произнесла это, я согнулась пополам и меня стошнило травяным успокоительным отваром, которым меня без конца поила Айно. Я утерла рот рукавом платья, посмотрела на Никко. Его толстые губы расплылись в широкой, кривой ухмылке, от которой у меня по спине пошли крупные мурашки. Он был мерзок, грязен, от него дурно пахло, мне хотелось бежать от него как можно дальше, но пути назад не было.

Когда лодка с Айно и Ваармайей скрылась в туманной дымке, Никко сказал хриплым голосом:

– Раздевайся.

Я медленно развернулась и встала к нему лицом. В ту минуту мне хотелось подойти и сжать пальцами его тоненькую, кривую шею. Но вместо этого я неуклюже принялась стягивать с себя платье, путаясь в длинном подоле. Откинув платье в сторону, я встала перед ним абсолютно голая, стыдливо прикрывая руками грудь. Глядя в небо, я молилась, чтобы все это скорее закончилось. Тело мое тряслось в судороге, глаза застилали слезы, я кусала губы и не смела посмотреть в лицо уродцу. Я чувствовала себя овцой, отданной на растерзание страшному волку. Это было ужасно.

– Иди за мной, – приказал Никко.

Он пополз в глубь острова, и я пошла за ним. Невозможно описать, что в те минуты творилось в моей душе. Я смотрела на грязные ноги уродца, волочащиеся по земле, и к горлу подкатывала тошнота. Когда мы добрались до полуразвалившейся лачуги, Никко указал кривым пальцем на подстилку, брошенную на пол.

– Ложись, – прохрипел он.

Я шагнула через высокий порог, подошла к подстилке и взглянула на Никко полными слез глазами.

– Ты так сильно любишь Някке, что готова пойти ради него на такую жертву?

– Да, – твердо ответила я и легла на подстилку, зажмурив глаза.

– На месте брата я бы ворвался сюда и убил того, кто посягает на честь моей возлюбленной. Пусть даже он является мне кровным братом. Как ты думаешь, почему он этого не сделал?

Я открыла глаза и с недоумением посмотрела на Никко, сидящего рядом со мной.

– Потому что он человек, а ты дух, у тебя есть сила и могущество.

Уродец усмехнулся.

– Нет, не поэтому.

– Почему же? – набравшись храбрости, спросила я.

– Потому что он трус и лгун. Он любит только себя и никогда не покинет Лаайниккена ни с тобой, ни с кем-либо еще.

Мне хотелось наброситься на него и расцарапать его гнусное, отвратительное лицо, но я сжала кулаки и промолчала.

– Я здесь не для того, чтобы вести разговоры. Давай уже сделаем то, чего от нас ждут.

Взгляд Никко стал грустным. Он отполз от меня в сторону.

– Я страшен, но я не зверь.

Я села и удивленно воскликнула:

– Зачем же ты заставил меня раздеться?

Никко обвел глазами мое обнаженное тело.

– Чтобы ты хоть ненадолго ощутила это унижение, которое я чувствую каждый раз, когда ты смотришь на меня.

После этого он уполз из лачуги, а я осталась одна. На остров опускались сумерки, я замерзла и пошла искать свое платье, которое оставила на берегу. А когда вернулась обратно, то увидела, что Никко, дух священного озера, Хранитель Лаайниккена, мерзкий уродец, проявивший благородство по отношению ко мне, приготовил на костре чай из древесной коры и трав. Я выпила его с большим удовольствием. А потом глаза мои закрылись и я провалилась в глубокий сон.

***

За несколько дней, проведенных на острове Соединения, Никко так и не коснулся меня, даже пальцем не затронул. С одной стороны, я была этому рада. С другой – я предчувствовала, что Айно впадет в бешенство, когда узнает об этом. На третий день я увидела, что лодка с Айно и Ваармайей приближается к берегу. Я обернулась к Никко и с тревогой спросила:

– Сам скажешь, или мне говорить?

Уродец посмотрел на меня странным взглядом.

– Ничего не нужно говорить, семя дало плод. Ты в положении.

– Как в положении? – выдохнула я, округлив глаза, – мы же…

И тогда я вспомнила странный усыпляющий чай и прижала руки к животу.

– Так ты воспользовался моей беспомощностью? Нет! Не могу поверить! Ты не просто зверь. Ты чудовище!

Он смотрел на меня круглыми глазами, а мне было больно от того, что этот уродец так подло поступил со мной…

***

Малышка проснулась и отвлекла меня от тяжелых воспоминаний. Она была сырая, и я стала искать глазами, во что ее перепеленать. Взяв с лавки скомканную простыню, я расправила ее и перепеленала кричащую девочку. У меня получилось плохо – маленькие ручки и ножки почти сразу же высунулись наружу из-под сероватой ткани. На меня вдруг накатила паника. Я подумала о том, как я пойду с младенцем по лесу, если Някке и вправду откажется уходить из Лаайниккена.

Я затрясла головой, пытаясь отогнать тревожные мысли, посмотрела в личико девочки, жадно сосущей грудь, и внутри меня снова разлилась неописуемая нежность, которую могут испытывать только кормящие матери в первые месяцы после родов. Я сидела, прикрыв глаза от удовольствия, и блаженно улыбалась. И тут вдруг входная дверь заскрипела и медленно отворилась.

На пороге стоял он…

Глава 10

Я смотрела на него и не могла поверить своим глазам.

– Някке? Как хорошо, что ты пришел! Я так ждала тебя!

Някке строго и задумчиво посмотрел мне в глаза, потом взгляд его скользнул вниз и остановился на младенце, которого я прижимала к груди.

Читать с начала: «Стрекоза. Глава 1.»

– Зачем ты это сделала, Дана? – спросил он.

– Не знаю, – честно ответила я.

Я и вправду не знала, что сподвигло меня выкрасть ребенка, которого я родила для Лаайниккена. Об этом предупреждала меня старуха Ваармайя, когда говорила о материнстве?

– Хотя нет, знаю. Видишь ли… Эта крошечная девочка – наша дочь, Някке. Твоя и моя. Посмотри на нее, посмотри, какая она красивая. – прошептала я.

Я заметила, как лицо его напряглось. Он сделал пару шагов по направлению ко мне и дочке, но лишь мельком взглянул на малышку, словно боялся её.

– Ты все испортила! Дана, любимая, зачем ты это сделала? Айно ищет тебя, она сильно разгневана!

Някке принялся ходить из угла в угол, взгляд его стал беспокойным. Я вдруг поняла, что мне ни капли не легче от того, что он пришёл. Наоборот, я ещё больше разнервничалась.

– Скажи мне правду. Ты обманывал меня все это время? Все твои обещания были пустыми? Ты не собирался уходить из Лаайниккена? – спросила я.

Някке остановился и резко обернулся ко мне.

– Как ты можешь так думать обо мне? Да я больше всего на свете хочу уйти из Лаайниккена! Только как же теперь это сделать?

Я подошла к нему и положила голову ему на плечо. Малышка засопела во сне.

– Смотри, любимый. Это наша дочь. Я назвала ее Любовь. Это твоя и моя любовь. Давай уйдем отсюда вместе с ней. Я не смогу отдать ее… – тихо сказала я.

Он отстранился и посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Потом взгляд его изменился, стал ласковым и добрым, но щеки, пылающие ярким румянцем, выдавали волнение. Някке взял меня за плечи и заговорил:

– Мы сделаем вот что, любимая. Сейчас мы с тобой глубоко вдохнем, успокоимся и вместе отправимся в поселение. Там мы отдадим девочку Айно, как и было обещано, а потом постараемся вымолить у нее прощение. Я искренне надеюсь, что у нас получится.

Я посмотрела в маленькое личико спящей дочки.

– Нет! – ответила я, – нет, нет, нет! Пожалуйста, Някке!

– Пойми, ты совершила ошибку!

Из моих глаз полились слезы, я всхлипнула и крепче прижала к себе дочку, неумело завернутую в одеяльце. За несколько часов, проведенных с ребенком, я настолько привыкла к ней, что мне уже не хотелось расставаться. Но чем дольше Някке смотрел на меня, тем сильнее я понимала, что мне нереально уйти из Лаайниккена вместе с ребенком. Меня все равно поймают. Спустя несколько долгих, ужасных минут, я прошептала:

– Я согласна. Пойдем к Айно.

Девочка, словно почувствовав мое предательство, встрепенулась и заплакала.

– Дай я накормлю ее напоследок, – попросила я.

Някке потоптался на месте, а потом вышел из дома. Оставшись одна, я снова дала волю слезам. Девочка жадно сосала грудь, а я ощущала себя полностью разбитой, ведь совсем скоро мне предстоит отдать её навсегда. Как такое вынести? Обливаясь слезами, я подняла голову вверх – над моей головой кружила черная стрекоза… Опять стрекоза!

– Летаете только надо мной! А толку-то от вас… – зло прошептала я и отвернулась.

***

Айно как будто уже знала о том, что я вернусь с ребенком. Она спокойно встретила нас на берегу озера и аккуратно взяла из моих рук девочку, в ее взгляде промелькнула злая насмешка. Я сделала два шага назад, понимая, что попала в очередную ловушку. Едва ребенок оказался в руках шаманки, меня тут же схватил Вейкко.

– Някке! – закричала я, ища помощи у возлюбленного.

Вейкко быстро и умело связал меня. Някке же нигде не было.

– Айно, отпусти меня! – взмолилась я противным, высоким голосом.

Някке исчез, как будто испарился в воздухе, Айно отняла мою дочь, а сама я, беспомощная и связанная, растерянно стояла возле плоского камня-жертвенника. Только сейчас я увидела, что камень обложен благоухающими белыми первоцветами. Для чего это все убранство? В душу закралось нехорошее предчувствие.

– Кто-нибудь! Помогите! – закричала я, заранее зная, что помощи ждать неоткуда.

Поселение словно вымерло – ни одной сестры не было на улице. Наверняка, Айно приказала им петь руны в спальне и рано лечь спать. Да никто из сестер все равно не помог бы мне.

– Някке, куда же ты снова исчез? – едва слышно прошептала я, – ты мне нужен, и тебя опять нет со мною рядом!

– Ну, теперь убедилась? – раздался позади меня низкий хриплый голос.

Никко подполз ко мне, его руки дрожали от напряжения, а глаза, казалось, были выпучены еще сильнее, чем прежде. Он дал знак Вейкко, и тот сразу же удалился.

– Ты послушалась его, сама пришла к Айно и отдала ей свое дитя. А он снова исчез. Потому что он трус! – хмуро сказал Никко.

Я сжала зубы. Невыносимо было слушать это!

– Что они сделают с моей девочкой? – спросила я.

Кривое лицо Никко скорчилось еще сильнее.

– Она стрекоза. У нее пока что чистая энергия и нетронутая сила. Ее принесут в жертву священному озеру Лаайниккена. А ты будешь смотреть на все это.

Я замерла. Мне показалось, что мое сердце остановилось и никогда уже не сможет биться снова. Мне показалось, что я умру здесь и сейчас.

– Развяжи меня, Никко! – взмолилась я.

– Я много раз хотел помочь тебе, но ты оказалась слишком глупа, слишком ведома чувствами, – строго сказал Никко, – Запомни, нужно идти только за разумом. Только разум выведет тебя на верную дорогу и поможет справиться с трудностями. Только разум.

– Хорошо, я все поняла! Развяжи меня! Умоляю!

Он посмотрел в небо, а потом его взгляд остановился на темной глади озера.

– Видишь ли, если этот младенец будет отдан Лаайниккену, озеро заберет его чистую энергию и исцелит ею меня. Я смогу стать нормальным, ходить на двух ногах. Я смогу показываться людям, и они при этом не будут испытывать отвращения. Наконец-то я смогу выбрать себе невесту из девушек, что приезжают к Айно.

Я не могла ударить это мерзкое лицо, поэтому я смачно плюнула в его сторону.

– Подлец! Ты в сто раз хуже, чем Някке! Каждый раз ты открываешь свою подлость в самом конце, когда её не ждёшь. Пусть ты являешься Хранителем здесь, но на самом деле ты физический и моральный урод, вот ты кто.

Никко вдруг чихнул, вытер кулаком показавшуюся из носа слизь и криво усмехнулся.

– Я не стану больше помогать тебе, Дана. И никто здесь тебе не поможет. Разве что ты сама, – уродец посмотрел на меня сначала вполне серьёзно, но потом запрокинул голову и захохотал – дико, безудержно.

Смех его осел во мне неприятным, давящим чувством. Я почувствовала боль в спине, между лопатками будто начал расти горб, а зубы заныли, увеличиваясь в размерах. Я потрогала их и ужаснулась тому, как они выпирают изо рта.

– Решила показать зубы, жалкая стрекоза? Не смеши! Ты же ничего не умеешь! Да ты и не стрекоза вовсе, а лишь её тень!

Перед моими глазами поплыли круги. Боль в спине стала невыносимой. Тело налилось чем-то горячим и пульсирующим. Уродец смотрел на меня из-под полуопущенных век, и от этого его взгляд казался презрительным.

– Скоро Айно принесет сюда младенца. А Ваармайя совершит над ним свой обряд. Будет много боли и крика, но эта боль священна и необходима, она нужна Лаайниккену, она нужна мне. Так что просто смирись.

Никко подполз ко мне очень близко – так, что я снова почувствовала его кислый запах. Его выпученные глаза вблизи казались ещё более дикими. Он буравил меня ими, и я ощущала физическую боль то ли от этого тяжёлого взгляда, то ли от его страшных слов. Мне было больно, тяжело, я не понимала, что творится с моим телом. Злость нарастала, кипела внутри, обжигала брызгами.

– Я убью тебя, гнусный урод! Выродок! – закричала я в лицо Никко.

Он отпрянул от меня и прохрипел зло:

– Ты ничего не сможешь сделать! Ты не настоящая стрекоза. Поэтому ты будешь сидеть тут, связанная, и будешь смотреть, как приносят в жертву твое дитя. Потому что ты никто, Дана. Ты жалкая, никчемная дура.

Меня затрясло крупной дрожью. Вне себя от гнева, я изо всех сил потянула верёвки, но они были слишком туго затянуты. Освободиться не получилось. И тут я увидела как к берегу подходят Ваармайя и Айно. Обе они были облачены в длинные белые одеяния, подолы которых стелились по земле, а широкие рукава из легчайшей ткани развевались по ветру. Я невольно засмотрелась на стремительно приближающихся женщин, которые в этот миг были по-особенному красивы. Лица их были бледными и торжественными. А потом я увидела, что в руках у Айно – моя дочка, завернутая в такую же белоснежную накидку.

– Ну вот и все, – тихо проговорил Никко, – то, что должно случиться, непременно случится.

– Замолчи! – прошипела я.

– Ты же стремилась к свободе, Дана? Смерть – это тоже в каком-то смысле свобода.

– Замолчи! – закричала я.

– Смирись! Ты никто в Лаайниккене.

Голос Никко противно звенел рядом со мной. Я почувствовала, как все мое тело завибрировало от злости.

– Как же ты мне надоел!

Уродец рассмеялся мне в лицо. Я замычала и изо всех сил дернула веревки. Еще чуть-чуть и узлы, стягивающие запястья, разорвались бы, но я услышала плач моей дочки, и без сил рухнула на холодные камни. Всю меня разрывало на части от боли, я рычала от бессилия, уткнувшись лицом в холодные камни. Ко мне подошел Вейкко, он затянул веревки и оттащил меня в сторону, чтобы я не мешалась. Никко в это время куда-то исчез. Зато у уозера вновь появился Някке. Увидев его силуэт, застывший у воды, я закричала, что есть сил:

– Някке! Умоляю тебя! Спаси нашу дочь!

Он как будто не слышал меня – даже не обернулся, продолжая смотреть на темную воду. И тогда я поняла, что это конец, и что я и вправду невероятная дура, что поверила человеку просто потому, что воспылала к нему страстью. Во что теперь превратилась моя страсть? В ядовитую черную горечь.

– Ненавижу тебя, Някке! – закричала я.

Девочка надрывалась от плача, и сердце мое рвалось в груди от боли. Я видела, как Ваармайя взяла ее и положила на жертвенный камень, аккуратно поправив вокруг белые цветы. Женщины встали по обе стороны от камня, повернулись друг к другу и взялись за руки. Не обращая внимания на крик ребенка, они начали петь руны, восхваляющие Священное озеро и его Хранителя. Многие слова рун были на древнем карельском языке, и я не понимала их смысла. Воды озера почернели, от них вверх стал подниматься черный дым. Он тянулся вверх, заполнял все вокруг клубами и сгустками.

Женщины стали петь громче и теперь их голоса разносились по всей округе. А когда руна закончилась, оборвавшись на самой высокой ноте, Айно заговорила:

– Дитя Лаайнииккена, ты часть природы, часть нашей жизни

Зачатая не без греха, ты сполна очистишься водами озера,

Наполнишь их собою, своими жизненными соками,

Своей детской чистотой и невинностью,

Своей первозданной энергией.

Я отдаю тебя водам Священного озера,

Я отдаю тебя Лаайниккену,

Я отдаю твою жизнь, а взамен получу силу и исцеление.

Айно взяла девочку на руки и повернулась к озеру.

– Пощади моего ребёнка! Ведь ты сама мать!

Айно даже не обернулась. Она подняла девочку над головой и пошла к воде. Старуха Ваармайя подошла ко мне и погрозила крючковатым пальцем.

– Тише! Не баламуть озеро своими воплями. Ты сама отдала дитя Лаайниккену. Ты отреклась от нее. Эта девочка не твоя. Она больше не твоя.

– Моя! Моя! Никакое отречение не сможет оборвать нашей родственной связи. Доченька моя! Моя Любовь! – сквозь слезы закричала я.

Айно зашла по пояс в воду, чёрный дым окутал её, мне стало трудно дышать от боли. Тело снова завибрировало, покрылось и испариной. Адская боль пронзила спину между лопатками, и я выгнулась дугой. Кости захрустели, мышцы разорвались от натуги, и из моей спины проросли мощные крылья.

Я стала стрекозой…

Айно, заметив это, стала выкрикивать заклинания, от которых вода заволновалась, и чёрный дым стал густым, точно кисель. А потом вода и вовсе как будто закипела, и из тёмной глубины выплыл он – огромный пиявец, Никко. Его тело дрожало, мощные тройные челюсти разевались, открывая слизкое, чёрное нутро. Пиявец выгнулся, и из его пасти донесся булькающий звук. Айно склонила голову и прокричала:

– Священное озеро, прими это дитя и исцели человеческое тело моего сына Никко, Хранителя Лаайниккена! Заклинаю тебя всей своей силой и мудростью!

Она опустила девочку в воду, и детский крик стих. Младенец ушёл под воду.

“У тебя есть зубы!” – громкий мамин голос внезапно раздался в моей голове. Зубы, крылья. Зубы, крылья. Зубы, крылья… И вдруг кто-то толкнул меня в спину. Я напряглась и взлетела, путы на руках разорвались, словно тонкие нити. У меня было такое ощущение, что все это происходит во сне, настолько нереальным был этот мой полет. Я посмотрела на свои руки – они почернели, на пальцах выросли огромные когти. Крылья стрекозы за моей спиной трепетали и вибрировали, и вот я уже повисла в воздухе над Айно и пиявцем. А потом, взмахнув руками, я стрелой бросилась в воду.

Холодные воды Священного озера сдавили мою грудь, крылья намокли, повисли за спиной. Я пыталась найти в воде мою девочку, но ее нигде не было. Айно схватила меня за волосы и, прижавшись горячими губами к уху, начала шептать слова на карельском. Я оттолкнула её, но не успела подняться на ноги, как она уже снова налетела на меня и стала рвать мои крылья, выкрикивая непонятные мне проклятия.

– Твои заклинания, шаманка, на меня не подействуют! – закричала я.

Лицо Айно исказила жуткая гримаса. На помощь ей подоспел Вейкко. Он схватил меня за руки и потащил к берегу. На меня накатила такая злость, что, казалось, я взорвусь от неё, разлечусь на мельчайшие частицы. Вывернувшись, я ударила Вейкко. Не знаю, откуда во мне взялась такая нечеловеческая сила, но мужчина отлетел на берег и кубарем покатился по камням. Я обернулась, схватила Айно за горло и разинула челюсти, намереваясь вцепиться в неё и разорвать в клочья. Шаманка посинела, обмякла и лишь беззвучно открывала рот. Мои зубы стали огромными, я чувствовала себя монстром. Я и была монстром в ту минуту.

– Дана, стой!

Прямо по воде ко мне бежал Някке. Я обернулась к нему и закричала:

– Ааааа! Ненавижу!

От звука моего крика закладывало уши. Някке сморщился от боли и схватился за голову. Я размахнулась и отшвырнула своего бывшего возлюбленного далеко на берег. Он упал на камни, из его головы хлынула кровь. Легко ли убить в сердце любовь? Убить, может быть, и нелегко, а вот превратить её в ненависть, в чёрное разочарование – это вполне реально.

Я развернулась в поисках Айно, которая, воспользовавшись тем, что я отвлеклась, попыталась сбежать в лес. Она убегала от меня по скользким камням, её белое платье промокло и липло к телу. Я должна была остаться в воде, я должна была попытаться найти дочку, которую забрало озеро, я должна была…

Но жажда мести оказалась сильнее меня, и я не смогла с ней справиться. Расправив намокшие крылья, я поднялась в воздух. Я не видела ничего и никого, кроме Айно, убегающей от меня. И когда я повисла над ней огромной чёрной стрекозой, рядом появилась Ваармайя, закрывая Айно своим телом. В руках старуха держала маленький кулек из белой ткани. Я замерла и опустилась на землю. Айно убегала к лесу, но мне было все равно – я не сводила глаз с младенца.

– Она жива? – дрожащим голосом спросила я.

Старуха нахмурилась и кивнула.

– Тогда отдай её мне, – строго сказала я, – отдай мне девочку, и я уйду отсюда.

Ваармайя не отвечала. Она стояла неподвижно, потом обернулась и, увидев, что Айно скрылась в лесу, повернулась ко мне и сделала несколько шагов навстречу. Сердце бешено колотилось в моей груди. Я осторожно взяла ребёнка из рук старухи, но тут же удивилась тому, что девочка очень лёгкая, практически невесомая. Второпях развернув пелёнку, я ахнула – кулек был пуст, вместо ребенка внутри лежало свернутое полотенце.

Не дав мне опомниться, Ваармайя вынула из кармана пузырёк темного стекла и плеснула содержимое мне в лицо. Глаза защипало, кожу обожгло огнем. Я завопила от боли, прижав ладони к лицу. Крылья расправились, и я вновь взмыла в воздух. Когда зрение вернулось ко мне, я увидела Ваармайю – она стояла по колено в воде и, касаясь ладонями водной глади, что-то яростно шептала. Больше никого поблизости не было. Озеро было спокойным и темным, вода была гладкой, словно зеркало. Где-то там, под этой зеркальной поверхностью, покоилась моя дочка. Теперь сомнений не оставалось – она погибла, я не смогла спасти ее.

– Ведьма! Ведьма! – закричала я, – ты поплатишься за все!

Я камнем бросилась вниз, схватила старуху и подняла ее в воздух. Она вдруг стала увеличиваться в размерах и вскоре превратилась в огромную черную птицу. Птица принялась изо всех клевать меня острым клювом, я с трудом отбилась от нее и упала на землю. Крылья были порваны, руки и ноги – изранены, из головы шла кровь. Я опустила голову и закрыла глаза. Полет не удался. “Пусть убивает меня, если ей так хочется,” – безразлично подумала я. Все мои любимые и родные покинули меня, а одиночество пугало безысходностью.

– Я правлю этими землями больше трехсот лет. И вот, какая-то жалкая стрекоза посмела нарушить здешний порядок. Недаром я истребила ваш род! Все стрекозы были такие, как ты – безумные потаскухи! То ли дело пиявцы. Они надежные, сильные, они жизнь отдадут за Лаайниккен.

Голос Ваармайи звучал странно и очень громко. Он доносился не от птицы, кружащей надо мной, он звенел повсюду, как раскаты грома.

– Пиявцы твои, Никко и Някке – трусы и подлецы. Они здесь никто. Они слабы и безответственны. Это вы с Айно их такими сделали. Лаайниккеном правите вы – беспощадные, безжалостные убийцы. Видимо, стрекозы никак не могли смириться с этим, поэтому ты их истребила. Теперь мне все ясно.

Птица снова налетела на меня, я пыталась отбиваться от мощных ударов, закрывая голову руками.

– Я могу убить тебя легко и просто. Но я хочу, чтобы это сделал сам Хранитель.

Ваармайя снова стала самой собой – жуткой старухой с растрепанной седой косицей, лежащей не плече. Она повернулась к озеру и стала петь. Руна была посвящена герою. Этим героем был Хранитель Лаайниккена, дух Священного озера, Никко. Я вспомнила уродца, опирающегося на руки и передвигающегося ползком, вспомнила его кривую шею и перекошенное лицо, вспомнила глаза на выкате и уродливые толстые губы. Возможно, он был героем для Лаайниккена, но для меня, человека, заброшенного сюда против воли, Никко был подонком. Он был для меня ничтожеством, из-за которого погибла моя новорожденная дочка Любовь, которую я успела полюбить так сильно и трепетно, что ни одно чувство к мужчине теперь не сравнится с этой неземной любовью.

Мужчина появился на берегу неожиданно. Пришел и встал лицом к озеру, словно любуясь видом. Сначала я решила, что это Някке, даже хотела окликнуть его, но вовремя остановилась. Он обернулся, и в широкоплечем, статном красавце я едва узнала Никко. Значит, Священное озеро приняло жертву и исцелило его тело. Я прижала ладони к лицу и разрыдалась.

– Оставь нас, Ваармайя. Твоя работа закончена. Теперь я сам разберусь с ней.

– Не верь ей, Хранитель! Гони ее в шею отсюда! – ворчливо заговорила старуха, – она только притворяется слабой, на самом деле сил в ней еще не меряно. Загрызет тебя, наше ясное солнышко, что же мы делать-то будем?

– Я смогу с ней справиться. Уйди! – резко проговорил Никко.

Старуха ушла, то и дело оглядываясь, и Никко сел рядом со мной. Я посмотрела в его обновленное, почти красивое лицо, и внутри снова забурлила ненависть.

– Будешь сначала насиловать, или сразу убьешь? – спросила я, дерзко вскинув подбородок.

Никко усмехнулся.

– Зачем ты так? Я ведь тебя любил, Дана. И я не собираюсь тебя убивать. Я не желаю тебе зла.

Я опустила голову и сглотнула комок, стоящий в горле. Мне был горько слышать это.

– Я тебе не верю. Иначе почему же ты допустил все это? Почему позволил погубить невинного ребенка? – закричала я.

– Я так много вытерпел от тебя, что любовь как будто закончилась, – задумчиво ответил он.

– Смотрю, хорошо тебе сейчас – на своих ногах ходишь. Силы, наверное, тоже прибавилось! Ну так убивай меня! Чего ты ждешь? – проговорила я сквозь слезы.

Никко погладил меня по голове, вытер ладонями мое мокрое от слез лицо.

– Хочу, чтобы ты знала. На острове Соединения между нами ничего не было. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного с тобой. Это противоестественно.

Я посмотрела на него и открыла рот от изумления.

– Зачем же ты заставил меня в это поверить? – воскликнула я, – я до самого дня родов думала, что ты – отец моего будущего ребенка.

– Я хотел стать ближе к тебе. Мне хотелось, чтобы ты думала обо мне, пусть даже со злостью и отвращением.

Я оттолкнула Никко и вцепилась руками в волосы. Крик мой прозвучал страшно в тишине, которая повисла над озером.

– Я не кукла! Я живой человек! Вы тут по очереди мучаете меня, издеваетесь… Теперь вот еще и ребенка моего погубили.

– Я тебе теперь кое-что скажу, ты только постарайся успокоиться. Я понимаю, что ты измотана. что у тебя нервы на пределе, но все же… Может быть, тебе станет легче жить, если ты узнаешь об этом.

Я подняла голову и внимательно посмотрела на Никко. Он наклонился ко мне, лицо его смягчилось, на губах заиграла легкая улыбка.

– Твоя дочь не умерла. Она жива.

Я открыла рот, потом закрыла его и снова открыла. Глаза мои округлились сначала от сильного удивления, а потом от радости, которая вмиг наполнила меня. С души будто спал огромный камень, я расправила плечи и задышала полной грудью – впервые за долгое время. Голова закружилась от счастья, я готова была полететь, но крыльев за спиной больше не было, я даже не заметила, как тело мое приняло привычную форму.

– Где она? – прошептала я, дрожа от возбуждения, – Где она, Никко? Принеси ее мне! Она, наверное, голодна, а у меня грудь уже переполнилась молоком!

Никко взглянул на мою грудь, из которой, и вправду, уже сочилось молоко, а потом посмотрел мне в глаза, и мне не понравился его взгляд. Он был полон печали.

– Ты не сможешь забрать ее отсюда, Дана, – медленно проговорил он.

Я задохнулась от возмущения.

– Как это не смогу? Почему?

– Она дитя Лаайниккена. Ты отреклась от нее. Она останется здесь навсегда.

– Я не уйду без нее, – твердо ответила я.

– Тебе придется уйти. Ты не сможешь здесь выжить. Там, за воротами тебя ждет другая, более привычная для тебя жизнь. А о Лаайниккене забудь.

– Нет! – сквозь зубы процедила я.

Лицо Никко напряглось. Он глубоко вздохнул и снова повторил:

– Ты уйдешь отсюда и забудешь навсегда о Лаайниккене.

Я сжала кулаки и закричала:

– Нет! Нет! Нет!

Тогда Никко подошел ко мне и резко схватил за волосы. Я вскрикнула от боли и от неожиданности.

– Я должен убить тебя, Дана. Я обещал матери и Ваармайе, что убью тебя, чтобы ты не доставила нам проблем. Но мне не хочется этого делать, ты была моей любовью и моим другом на протяжении нескольких лет, я дорожу этими воспоминаниями. Обещаю, я позабочусь здесь о твоей дочери.

Никко отпустил меня, и я отшатнулась от него, опустила голову, чувствуя, как из глаз текут слезы и капают под ноги.

– Не будем тянуть время. Пойдем, я провожу тебя до ворот. Все кончено, Дана. Ты выполнила свою миссию. Теперь ты должна покинуть Лаайниккен. Лучше уходи по-хорошему сейчас, другого шанса у тебя не будет.

Он взял меня за руку и повел за собой. Когда мы дошли до ворот, я оглянулась. Поселение спало, кругом было пусто. Тьма плавно и нежно накрывала землю мягким покрывалом. Ночь была ясная, звездная, Луна еще только всходила над лесом, поэтому казалась огромной и огненно красной. Над Священным озером поднимался туман, черные воды были спокойны. Пожалуй, я не видела более красивого озера, чем это. Сердце защемило от красоты здешней природы и от какого-то горького на вкус чувства ностальгии. Я закусила губу от волнения. Сколько же всего я пережила здесь за полтора года! Как будто целая жизнь прошла – промелькнула перед глазами и исчезла, оставив незалатанные дыры в душе.

– Прощай! – сказала Никко и закрыл за мной ворота.

Вот так. Я хотела обрести любовь, но потеряла все. Лаайниккен оказался очень жесток ко мне.

Я долго стояла в нерешительности на одном месте, а потом пошла вперед, мечтая лишь об одном – стереть свою память, выгрызть из нее все то, что случилось со мной в Лаайниккене.

***

Идти надо было еще далеко. Я шла по проторенной колее, босые ноги стерлись в кровь, и каждый шаг вызывал боль. Тело тоже болело – мерзкая Ваармайя сильно покалечила меня. Но больше всего болела грудь – ее распирало от молока. Я пыталась сцеживать его, но его было все больше и больше. Где-то под ребрами тоже болело – это болела душа, оплакивающая расставание с дочерью. А сама я уже даже плакать не могла, слезы иссякли. Хотелось лишь одного – чтобы этот бесконечный ухабистый путь закончился.

Я без сил рухнула на землю и закрыла глаза. Наступивший день был пасмурным и серым, как и моя теперешняя жизнь. Я бы назвала ее беспросветностью, потому что в данную минуту совсем не было сил надеяться на что-то хорошее.

Немного отдохнув, я оторвала от своего платья край подола и обмотала израненные ступни. Идти стало немного полегче. Я нашла между деревьями кривую, но крепкую палку и опиралась на нее, как на клюку. Наверное, в тот момент я и сама была похожа на страшную ведьму Ваармайю – грязные, спутанные волосы, рваная одежда, сгорбленная спина и клюка. Я шла вперед, сжав зубы и глядя себе под ноги.

Вдруг откуда-то из чащи послышался шум. Я остановилась и настороженно прислушалась. Кто-то бежал за мной по лесу, тяжело дыша. Я невольно задрожала, услышав совсем рядом шаги и треск сучьев. Этот кто-то очень быстро приближался ко мне. Я хотела побежать, но вскрикнула от боли и упала. С изувеченными ногами далеко не убежишь. Тогда я поднялась на ноги, повернулась лицом в ту сторону, откуда слышался шум и схватила руками свою палку-клюку, словно она была копьем. Когда между деревьями показался темный силуэт, я вся похолодела. По лесу, прямо на меня, бежал вовсе не человек, а неведомый зверь с темной густой шерстью.

Я закричала от жуткого страха и подняла клюку выше.

– Стой, чудовище, а не то заколю тебя!

Зверь остановился в нескольких шагах от меня. Он стоял на двух ногах, но при этом весь был покрыт шерстью. Грудь его тяжело вздымалась и опускалась. Я взглянула вниз и с удивлением обнаружила, что у чудища человеческие ступни – он бежал по лесу босой.

– Кто ты такой? Что тебе от меня нужно? – снова закричала я, замахнувшись на монстра клюкой.

И тут я услышала приглушенный плач ребенка. Он доносился откуда-то из-под густой шерсти, как будто монстр сожрал младенца, и тот теперь плачет внутри него. Я побледнела, клюка выпала из моих рук. И в это время длинная черная меховая накидка распахнулась, и из-под нее показались человеческие руки. Эти руки бережно и аккуратно держали плачущего младенца.

Я подошла ближе и взглянула в сморщенное личико ребенка.

– Любовь? Не может быть! Любовь! Любушка моя! – не веря своим глазам, воскликнула я.

Это была моя маленькая доченька, которую я не надеялась больше увидеть.

Я взглянула на маску из черной шерсти, закрывающую лицо человека, который принес мне дочь, и спросила:

– Кто ты?

Но ответа не получила. Передав мне ребенка, человек запахнул меховую накидку и побежал обратно.

– Вейкко? – прошептала я, до сих пор не веря своему счастью.

Глухонемой Вейкко, которого я всегда жалела, с которым делилась едой, вернул мне ребенка. Обливаясь слезами, я принялась целовать личико моей девочки, а потом села прямо на землю и приложила ее к груди.

– Моя Любовь! Ты – моя Любовь! – шептала я на бегу, целуя маленькую головку, покрытую мягким пушком.

Вот так порой помощь приходит оттуда, откуда ее не ждешь. И это говорит о том, что чудеса все-таки существуют, и они могут случаться даже тогда, когда все вокруг разрушено и перевернуто с ног на голову.

***

Семь лет спустя

Удивительно, но тогда, семь лет назад, мне все же удалось покинуть с новорождённой дочкой то жуткое место – Лаайниккен. Я вышла из леса и поймала попутку на трассе. Правда, посадить в салон босую, грязную женщину в оборванном платье да еще и с младенцем на руках, решился лишь один-единственный человек – молодой, веселый и разговорчивый водитель старенького грузовичка. До тех пор, пока он не остановился, я голосовала на трассе больше часа. Мимо меня проехали десятки автомобилей. Позже я подумала, что, наверное, в этом и была моя самая большая удача. Я как будто ждала именно его.

Водителя грузовика звали Максим. И по счастливому стечению обстоятельств, он направлялся с грузом как раз в мой родной город. Вот так все удачно совпало. Пока мы ехали, Любушка почти все время спала, иногда только просыпалась на кормление. Максим дал мне свой свитер и я, прикрываясь им, кормила дочку грудью. За шесть с лишним часов пути мы с Максимом успели вдоволь наговориться. Я узнала все о его семье – о родителях, сестрах и братьях, о его озорном детстве и буйной юности, о проблемах холостой жизни и о сложностях поездок на большие расстояния.

Сама я рассказала ему о том, что со мной произошло в Лаайниккене. Вот так просто – взяла и рассказала незнакомому человеку свою шокирующую историю. И мне стало легче от того, что я выговорилась. Максим не на шутку впечатлился моей историей.

– Это точно секта! Я о таких местах читал в газетах! Вас, наверное, там опаивали чем-то. Хорошо еще, что ты живой оттуда вышла.

Максим убедил меня обратиться в полицию и обещал помочь и поддержать во всем, если я вдруг передумаю, разволнуюсь или испугаюсь. Именно тогда, в дороге, и завязалась наша дружба. Максим сдержал обещание. Он и вправду был со мной, пока все это не закончилось…

***

Через несколько месяцев, после завершения нашумевшего следствия, секту “Сестер Някке”, так её назвали журналисты, разогнали, а незаконное поселение на берегу озера Лаайниккен, снесли. Основательницу секты, Анну Андреевну К. (Айно), осудили за множественные преступления и нарушения закона и сослали отбывать срок в колонию. Мужа Анны, Владимира Николаевича К. (Вейкко), признали убитым, его тело нашли захороненным недалеко от поселения. Сына Анны, Никиту Владимировича К. (Някке) психиатрическая экспертиза признала невменяемым, его поместили в психиатрическую клинику с диагнозом тяжелое расстройство личности и зависимость от психотропных веществ неясного происхождения.

Девушек, ожидающих в Поселении очищения, передали обратно родителям и родственникам. Анализы показали в их крови то же самое неопознанное психотропное вещество природного происхождения. Видимо, расслабляющие травы Лаайниккена были не так просты! Исцелившихся девушек разыскали и обследовали, но их душевные недуги каким-то образом, и вправду исчезли. Объяснения этому факту до сих пор нет.

На допросах и на суде я говорила о том, что Лаайниккен – это необычное место, что там живут и те, кто наделен сверхъестественными способностями. Но ни Никко, ни Ваармайю в Лаайниккене так и не нашли. На суде Айно уверяла, что этих людей не существует, и что все это выдумки моего больного воображения.

С тех пор, как я вернулась домой, меня больше не беспокоят видения. Мама перестала мне являться и стрекоза, с которой я прожила всю жизнь, тоже бесследно исчезла. Я этому рада, хоть иногда и скучаю по маминому лицу. Теперь я чувствую себя здоровым человеком.

Не так давно я поступила на вечернее отделение медицинского института, хочу в будущем стать психиатром, помогать таким же заблудившимся в жизни, как я. Спустя два года дружбы Максим стал моим мужем и отцом Любаши. В нашей семье царят любовь и нежность. Наконец-то, моя жизнь наладилась. Порой я просыпаюсь среди ночи после очередного кошмара про Лаайниккен, и мне не верится, что моя истинная жизнь совсем другая, она, хоть и не идеальная, но настоящая. Наша Любаша растет умницей. Она любознательная и очень сообразительная девчушка, недавно она пошла в школу. Я часто думаю о том, рассказывать ей или нет о том, что она стрекоза. Думаю, не стоит, пусть она живет обычной жизнью.

Я счастлива. Я довольна тем, как складывается моя жизнь. Конечно, я часто вспоминаю Лаайниккен и все, что там пережила. Иногда мне кажется, что все эти испытания закалили мой характер, теперь я сама – тот самый стержень, который я все время искала в других. Вот только я никогда бы не подумала, что прошлое может снова коснуться меня.

Несколько недель назад мне в соцсетях написал некий мужчина по имени Никита. Не присматриваясь к аватарке, я вскрыла сообщения, и у меня глаза полезли на лоб. Это был Някке, он хотел увидеться с дочерью. Я присмотрелась к фото на аватарке, сердце мое вздрогнуло от волнения – я сразу же узнала его.

Он писал мне о своих чувствах, о разбитом сердце – сообщение за сообщением. Я читала его пылкие слова, и меня бросало то в жар, то в холод. Признаюсь, на секунду я даже представила, как я рассказываю Любаше правду о ее настоящем отце, бросаю растерянного и несчастного Максима и уезжаю с дочерью к Някке. Пришлось ущипнуть себя, чтобы прогнать эти жуткие мысли. Я вспомнила о том, какой Някке подлец, как он сначала обещал, а потом подставлял и обманывал меня в Лаайниккене. Вся его любовь была враньем. И теперь, все эти громкие слова, – это очередное вранье. Я открыла ноутбук и напечатала ответное сообщение: “Я выбираю свою семью. Я люблю своего мужа. А ты никогда не увидишь ни меня, ни Любашу.” После этого я заблокировала его в соцсетях и постаралась выкинуть из головы все, что было связано с ним.

Но все же в ту ночь я расплакалась на груди у Максима. Не потому что жалела о сделанном выборе, а потому что была до слез счастлива от того, что у меня был такой чудесный, добрый и понимающий муж. Чтобы крепче ценить свое счастье, нужно иногда представлять, что будет, если оно вдруг исчезнет, если вдруг вместо него вокруг снова окажется сплошной Лаайниккен…

Теперь я точно знаю, что у меня есть зубы и крылья, и если хоть кто-то посягнет на мое спокойствие или счастье дорогих мне людей, я разорву его в клочья. Да. На то я и стрекоза…

Эпилог

– Не вышло в этот раз, говоришь? Ну ничего, есть еще время, девчонка все равно пока что слишком мала. Подрастет еще немного, тогда и заберем. Не захочет по-хорошему, заберем по-плохому. А эта твоя штуковина нам в этом поможет. Ты хорошо придумал писать от имени брата, она была сильно влюблена в него. Дай только искру, и тлеющий костер разгорится с новой силой.

Голос старухи прозвучал низко и хрипло. Она зажгла лучину и поставила ее на стол. Деревянная избушка с низким потолком осветилась тусклым мерцающим светом. Старуха подошла к мужчине и похлопала его по крепкому, мускулистому плечу. Мужчина сгорбился, склонившись над прямоугольным светящимся экраном телефона. Он неотрывно смотрел на фото красивой, темноволосой женщины, которая, смеясь, обнимала за плечи девочку.

– Не переживай, Никко. Всему свое время. Запомни, нет ни одной стрекозы, которая не прилетела бы на Лаайниккен.

Старуха ухмыльнулась, потрепала за ухом старого пса Тууле и скрылась в темном углу своей маленькой, неказистой избушки, затерянной в дремучих лесах Карелии, на берегу загадочного Священного озера…

Оглавление

Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9 Глава 10 Эпилог