Ингерманландский излом. Борьба ингерманландских финнов в гражданской войне на Северо-Западе России (1918 — 1920 гг.) (fb2)

- Ингерманландский излом. Борьба ингерманландских финнов в гражданской войне на Северо-Западе России (1918 — 1920 гг.) 1204K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Арнэвич Таргиайнен

Михаил Арнэвич Таргиайнен
Ингерманландский излом. Борьба ингерманландских финнов в гражданской войне на Северо-Западе России (1918 — 1920 гг.)

... Не горюй, мой род, не надо,

вы, родные, не печальтесь.

Я в болоте не увязну,

не паду в бору сосновом,

если на войне умру я,

то под звон мечей железных.

Смерть в бою всегда прекрасна,

на войне погибнуть — любо,

умереть под звон оружья:

не болея и не мучась

и не похудев нисколько,

рухнешь наземь — и готово.

(Кантелетар, песня 266)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Конец тысячелетия ознаменовался не только сменой эпох, но и ростом центробежных тенденций российской го­сударственности. В связи с этим вызывает интерес факт, недостаточно исследованный отечественной историогра­фией, — движение ингерманландских финнов на Северо-Западе России в период гражданской войны.

Ингерманландские финны, как и прочие титульные на­роды мира, испытали на себе все перипетии цивилизации: насильственное переселение, крестовые походы и репрессии. Для того чтобы уловить связь времен, необходимо отойти от существующих догм. Попытаемся осветить историю за­рождения, становления и окончания национального дви­жения финнов ингерманландцев в период гражданской войны на Северо-Западе России. Они были частью корен­ного населения Санкт-Петербурга и Ленинградской обла­сти, потомками летописных русичей, давших государствен­ность современной России. Их язык, традиции, культура, быт отличались своеобразием, что не могло не привлечь внима­ние исследователей. Пожалуй, наиболее существенный вклад в изучение ингерманландцев внесли финские историки.

Интересным исследованием проблемы, как представ­ляется, являются коллективная монография П. Невалайнена и X. Сихво «Инкери: История, нация, культура» (Nevalainen P., Sihvo H. «Inkeri: Historia, kansa, kulttuuri») и сборник по ингерманландской истории «История ингерманландских финнов» («Inkerin suomalaisten historia»). В ней авторы на основе материалов, находящих­ся в многочисленных архивах Финляндии, подробно ос­ветили ключевые аспекты истории ингерманландских финнов, детально остановились на участии крестьянско­го населения Ингерманландии в гражданской войне 1918 — 1920 гг. Важным направлением историографии ингерманландского движения является исследование от­дельных его периодов. Наиболее удачными работами, отражающими внутриполитическую и внешнеполити­ческую деятельность Финляндии, Эстонии и белой России накануне и во время весенних и осенних 1919 г. боев за Петроград, следует считать монографии М. Ахти «Очер­тания тайного союза. Правый радикализм и восточная наступательная политика 1918 — 1919 годов» (AhtiM. «Salaliiton ääriviivat. Oikeistoradikalismi ja hyökkäävä idänpolitiikka 1918 — 1919»), А. Тойкка-Карвонен «Дороги ингерманландцев в борьбе за независимость» (Toikka-Karvonen A. «Inkeri tie itsenäisyystaisteluun» // Inkerin teillä) и С. Зеттерберга «Финляндия и Эстония: 1917 — 1919 годы. Политические связи с осени 1917 года до нача­ла политики в отношении сопредельных государств» (Zetterberg S. «Suomi ja Viro 1917 — 1919. Poliittiset suhteet syksystä 1917 reunavaltiopolitiikan alkuun»).

Существенную ценность для объективного освещения исследуемой проблемы представляют книги писателя и переводчика, непосредственного участника борьбы в Северной Ингерманландии Ю. Коннка «Огни Петрограда» (Konkka J. «Pietarin valot»), П. Невалайнена «Сражение на ингерманландской границе. Борьба ингерманландской нации и Финляндии 1918 — 1920.», «Ингерманландское переселение в Финляндию в сороковые годы» и «Доку­менты о Ингерманландии» (Nevalainen Р. «Rautaa Inkerin rajoilla. Inkerin kansalliset kamppailut ja Suomi 1918 — 1920», «Inkeriläinen siirtoväki Suomessa 1940-luvulla» и «Doku­mentteja Inkerinmaalta»), а также работы X. Миеттинен «Ингерманландцы: безземельная нация» (Miettinen H. «Inkeriläiset maaton kansa») и Т. Полвинена «Русская революция и Финляндия: 1917 — 1920 гг. Кн. 2. Май 1918 — декабрь 1920 г.» (Polvinen Т. «Venäjän vallankumous ja Suomi 1917 — 1920. II. Toukokuu 1918 — joulukuu 1920»).

Отдельного внимания заслуживает книга А. Тюнни, дочери К. Тюнни — руководителя Центрального Ингерманландского комитета, — «Инкери, моя Инкери» («Inkeri Inkerini»), Она содержит обширный фактичес­кий материал по истории и культуре Ингерманландии и позволяет взглянуть на борьбу ингерманландских фин­нов с точки зрения руководителя движения, его взаимо­отношений с военными и гражданскими структурами стран антибольшевистской коалиции.

Прямо или косвенно вопросы развития ингерман­ландского движения нашли свое отражение в работах таких известных финских ученых, как Т. Вихавайнен (Vihavainen Т), Э. Кууссаари (Kuussaari E.), Р. Аримо (Arimo R.), Т. Нюгард (Nygärd Т.), М. Яскелайнен (Jääskeläinen М.).

Однако в указанных исследованиях отсутствует об­ширный документальный материал, находящийся в ар­хивах России, и анализ мемуаров, опубликованных на русском языке после гражданской войны на Западе.

Российская историография, рассматривающая указан­ные проблемы, является более молодой по сравнению с фин­ской. Лишь с середины 60-х гг. растет количество публи­каций и повышается их научно-теоретический уровень, расширяется проблематика. Для исследователей становит­ся характерным более глубокое проникновение в истори­ческие события, использование материалов центральных и местных архивов.

На первых порах изучение проблем истории Ингер­манландии в основном легло на финскую интеллиген­цию. Главные усилия сосредоточивались на выявлении источников, а в их кругу первостепенное место отводилось выявлению, отбору и систематизации местных материа­лов. Первая попытка осуществить разработку проблем движения ингерманландцев в 1919 г. была предпринята M. М. Короненом в его монографии «Финские интерна­ционалисты в борьбе за власть Советов». Эта работа содержит много фактического материала, позволяюще­го осветить роль и место финнов в борьбе за Советскую власть на фронтах гражданской войны, проследить их противостояние соплеменникам — ингерманландским финнам. Огромная научная ценность данной работы не­сомненна, но она носит отпечаток ушедшей историчес­кой эпохи и в силу этого не вполне объективно отражает проблемы ингерманландского движения.

Отдельные моменты движения затронуты в книге В. М. Холодковского «Финляндия и Советская Россия: 1918 — 1920 гг.». Его исследование основано в основном на материалах периодической печати и трудах, опубли­кованных после гражданской войны в странах Западной Европы. В целом для советской историографии было ха­рактерно представление о движении ингерманландцев как о «кулацком заговоре», наблюдалось определенное замалчивание истинных причин и задач этого движения.

В новейшей историографии отдельные аспекты исто­рии ингерманландского движения 1919 г. получили освеще­ние в книге «Интервенция на Северо-Западе России 1917 — 1920 гг.» (под общей редакцией В. А. Шишкина). Наиболее яркой работой, рассматривающей всю сложность и драма­тизм событий на Северо-Западе России во время граж­данской войны, стала монография А. В. Смолина «Белое движение на Северо-Западе России 1918 — 1920 гг.».

Монография В. И. Мусаева «Ингерманландский воп­рос в XX веке» вобрала в себя как финские источники, малоизвестные широкому кругу читателей, так и обшир­ный фактический материал, находящийся в отечественных архивах. Несомненно, ведущей в изучении ингерманланд­ской тематики является петрозаводская историческая шко­ла. Ее представители Л. В. Суни, Э. С. Киуру, П. Мутанен, Т. Флинк и другие внесли огромный вклад в исследование истории ингерманландских финнов.

В основу предлагаемого вниманию читателей исследо­вания положен фактический материал, выявленный в фондах Центрального государственного архива Санкт-Петербурга (ЦГА СПб), Ленинградского Областного Государственного архива в Выборге (ЛОГАВ), Службы регистрации архивных фондов управления Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (СРАФ УФСБ РФ г. СПб и ЛО), Отдела специальных фондов и реабили­тации жертв политических репрессий информационного центра ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области (ОСФ и Р ИЦ ГУВД СПб и ЛО). Автор будет рад, если выход монографии послужит импульсом к изучению истории малых народов.

Неоценимую помощь в работе над монографией ока­зали автору: Т. Виховайнен, А. В. Гоголевский, В. А. Ива­нов, H. Н. Смирнов, Г. Л. Соболев и все сотрудники вы­шеперечисленных архивов.

ПРЕДЫСТОРИЯ ПРОБЛЕМЫ

К изучению исторического опыта России побуждают об­ратиться глубокие преобразования в современной полити­ческой, социально-экономической, правовой жизни, поиск путей выхода из кризиса национальных отношений, в ко­тором оказалось государство. Особый интерес и ценность представляет исследование истории России периода граж­данской войны. По насыщенности политическими события­ми, накалу классовой борьбы этот период является эпохаль­но важным, оказавшим решающее влияние на последующее развитие российской государственности.

Для уяснения того, как на становлении советского госу­дарства сказывались межнациональные отношения, весьма важно обратиться к закономерностям борьбы ингерманланд­ских финнов^[1] против большевиков в 1919 г. Значимость и актуальность исследования ингерманландского движения несомненна в контексте поиска путей выхода из современ­ного кризиса межнациональных отношений. Осмысление причин и условий, побудивших ингерманландских финнов к борьбе за свою национальную самобытность, невозможно без постижения глубинных исторических процессов, свя­занных со строительством Русского государства на Северо-Западе России.

Существовавшие на протяжении истории России две ос­новные концепции возникновения российского государ­ства — славянская и норманнская — с переменным успехом соперничали друг с другом. Поскольку славянская теория формирования государственности превалировала на протя­жении последнего столетия, имеет смысл более подробно рассмотреть норманнскую школу, которая была весьма по­пулярна в XVIII и XIX вв.

Данная теория была выдвинута выдающимся россий­ским историком германского происхождения А. Л. Шлецером и развита не менее известными российскими по­следователями H. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, В. О. Ключевским, М. П. Погодиным и многими другими. Суть теории состояла в следующем. До прихода в Восточ­ную Европу варягов-руси, на диких пустынных просторах, подобно зверям и птицам, проживали без правления и ка­кого-либо подобия государственного устройства славяне и финны. Такая картина основывалась на сведениях «Пове­сти временных лет» (в дальнейшем — ПВЛ), в которой со­ставитель с позиции христианина описал языческий быт и общественное устройство ряда восточноевропейских пле­мен. Лишь с приходом варягов в этом регионе появляются зачатки гражданского управления. Это подтверждается лето­писью, которая констатирует, что с приходом Рюрика и его братьев ведет свое начало русская государственность.

Сторонники норманнской теории в своих изысканиях не были единомышленниками. К примеру, авторы моно­графии «Русь и варяги» видели в Рюрике Родика Датского. Д. Л. Спиваков также уверен, что Рюрик был не шведом, а датчанином. Данный факт автор объясняет, тем, что изгнанные ранее варяги были шведами, а призванный Рю­рик Ютландский враждовал со шведами и немцами.

Напротив, финский историк Б. Топелиус, описывая зарождение основ Русского государства в своей работе «Наша книга», прямо соотносит варягов со шведами. Рус­ские и славяне, по его наблюдениям, есть огромные нации, переместившиеся тысячу лет тому назад на территории, где ранее проживали финно-язычные племена, большую часть из которых составляли нынешние потомки русских. Об этом свидетельствует старая легенда о том, как двенадцать сыно­вей великана Калевалы правили Русью. Южнее Ладоги на­ходилось озеро Ильмень, несшее свои воды в Ладогу через реку Волхов Вокруг Ильмень-озера была плодородная зем­ля, на которой жили финны и славяне. Шведские викинги ходили под парусами по Неве в Ладогу, а оттуда по Волхову в Ильмень, где разоряли местности, а жителей облагали на­логами. Жители окрестностей Волхова испытывали нужду и не мосли наладить мир между собой. Тогда-то они и ре­шили пригласить викингов править ими. По-фински родина викингов называлась Ruotsiksi — Швеция. Одним из при­глашенных был Рюрик. Он пришел к волховским финнам и славянам на княжество. Так складывалась новая финно-славянская община, взявшая от своего князя имя для земли и нации Rus (Ruotsi).

Мнение Б. Топелиуса разделяют и другие сторонники норманнской теории. Они также исходной формой финского названия Швеции Ruotsi считают röber, от древнесканди­навского röb(e)R, «гребец», «участник похода на гребных судах», где конечное R звучит, как Z. Некоторые возводят этноним Русь к названию участка шведского побережья в Упланде (Roslagen).

Касаясь выведения имени Русь из Ruotsi, заметим, что хотя сами понятия могли быть родственными, однако они могли развиваться и независимо одно от другого. Финские источники данный факт трактуют с той позиции, что Фин­ляндия длительное время находилась под властью Швеции, более того, родовые отличия они опускают, не придавая зна­чения тому, что имеются существенные различия между ви­кингами, связанными с морем и населявшими побережье Скандинавии, и варягами, населявшими территорию совре­менной внутренней Финляндии и побережье Ботнического залива. На наш взгляд, смешение этнонимов «викинг» и «ва­ряг» вносит существенную путаницу в постижение истины рассматриваемой проблемы.

Версия трансформации названия социальной группы röber в этноним, на наш взгляд, является весьма сомнитель­ной. Еще менее возможен переход наименования участка побережья Roslagen в имя могущественного народа и огром­ного государства.

Внешний ввд этнонима «Русь» несомненно наталкивает на мысль о прибалтийско-финском происхождении, он по своей структуре принадлежит к западно-финскому этнонимическому ряду. Е. А. Мельникова и В. Я. Первухин подчеркивали очевидную принадлежность названия Русь к древнерусской этнонимической модели для обозначения финских племен (сумь, емь, весь, корсь...). Прибалтий­ско-финский ряд этнонимов можно продлить: либь, лопь, водь, чудь.

Древние источники могут подтвердить или опроверг­нуть ту или иную историческую гипотезу. Выдающийся ис­торик и исследователь древнейших рукописей В. Н. Тати­щев в «Истории Российской с древнейших времен» много места уделил вопросам, связанным со строительством рус­ской государственности: «Константин Порфирогент в Адми­нистрации о руссах сказует, еже издревле морем с торгом в Сирию и до Египта ездили, все северные писатели пока­зывают, еже руссы на север, через Балтийское море в Да­нию, Швецию и Норвегию ездили, о чем Гельмольд показы­вает. Датские, шведские и норвежские короли с русскими государями свойством супружества часто обязывались».

Сама Русь существовала гораздо раньше. X. Ловмянский отмечает, что первым подлинным упоминанием о Руси, не вызывающим оговорок, мы готовы признать название (hros или hrus). В сирийский источник VI в., «Церковную исто­рию» Псевдо-Захарии, название hros попало из армянской традиции и фигурирует в конце списка кавказских наро­дов.

Многие не склонны верить в столь раннее существова­ние Руси, но в «Песни о нибелунгах», созданной на рубеже VIII в., опирающейся на исторические предания, говорится о событиях первой половины V в. Напомним, что когда на свадьбу Этцилея (Аттилы) съезжаются гости из разных концов земли, первыми в списке гостей значились русы. Причем они не идентифицируются с бойцами из Киевской Руси, которые упомянуты в конце списка за печенегами. Киевляне, по сообщениям ПВЛ, стали прозываться Русью лишь после завоевания города Олегом. Таким образом, ис­тория Руси к моменту образования древнерусского государ­ства уже насчитывала по крайней мере пять столетий.

«В руси же может у славян были те же или другие сла­вянского звания боги, но нам о них никакого известия не осталось, о которых Нестор описал, то все суть звания Сар­матского или Варяжского, как летопись в № 137 показано. 1. Перун бог грома, ему же неугасимый огонь содержит от дров дубовых, подобно как у греков Юпитеру, у варяг же Тир имянован...». Сарматия по Клавдию Птоломею Алек­сандрийскому, жившему во II ст. от Р. X. при императоре Антонии Мудром и умершему в 147 г., находится в Европе и граничит к северу с океаном Сарматским (Балтийским). Сарматы у различных древних народов именовались как: Гасармаут, Саурциа, Саурмадия, Сурима, Сауримадера, Сараргация, Саурима. Данное имя было получено от предка своего Асармата сына Ектанова внука Симова, которое по толкованию — высокий, а в переводе с еврейского — вождь, высота. Страленберг в своих работах упоминает Мариуса Нигера, по которому саури — велико, ма — земля, а с финского suuri — большой, великий, maa — земля.

В 967 г. данниками Руси была чудь и соседи Новгород­ские, которые в старину назывались славяне и после при­шествия Рюрика стали именоваться руссами. Нестор сказует, что Рюрик от варяго-руссов пришел и русь именовал, одна­ко у Иоакима и Нестора руссы прежде Рюрика упоминались.

Беер о чуди пишет: «чудь в Новгородскую и Псков­скую областями соседи были к западной стороне тех горо­дов. Было же между оною Ливониею и Естляндиею озеро недалеко от Нарвы, от обывателей Пейпом прозванное, от россиян и поныне Чудским озером именуется. Також Карелия и великая часть Финляндии и по сие число от россиян чухонскою землею, обыватели же оныя чухнами называются, и находятся в древностях российских дела так описанная, по которым довольно известно, что чудь были финляндцы. В самой Сибири и по сие время народ финского языка употребляющий именуется чудь».

Можно согласиться с В. Н. Татищевым, который, оппо­нируя Бееру, указывает, что Карелия и Финляндия чудью никогда не именовались, но между карелами и варяго-руссами он проводит параллель. Этноним «чухна» несколько шире, чем чудь. Под чудью ранее подразумевали совокуп­ность прибалтийско-финских народностей, проживавших преимущественно на южном побережье Финского залива, Невы и Ладожского озера, то есть предков эстонцев, води, ижоры и вепсов. Этноним «чухна» относится в большей степени к финноязычным племенам и имеет собиратель­ное и более широкое значение, чем чудь, так как вклю­чает в себя помимо собственно чуди и все народности, проживавшие на территории Финляндии, в особенности во­сточных финнов и карелов.

Сам этноним «чудь», по В. Н. Татищеву, является сарматским и означает «знаемый» или «сосед».

В Финляндии до Рюрика были свои особые короли. Русские государи не только финнами не владели, но фин­ские некоторое время Русью владели. Финны являлись се­верными последними народами, никакой народ лучше их стрелять из лука не умел. Они были искусны в ловле зверей, проживали там, где добывали зверя, совершали, по сло­вам Адама Бременского, переходы через заснеженные про­странства.

«Этноним «финн» весьма точно истолкован Матвеем Бельским от венгерского или мадьярского в древней­шей истории гунно-скифской, в которой фены есть яс­ный, светлый. Ныне из всех народов по единству древ­них сармат одни финны остались. Во-первых, финны лучше других язык древний и деяния их соблюли. Имя их толкуют от света, сияния или блистания. У древних народов выговаривалось по-различному: фени, фенини, у Тацита и в Померании — фенни, у Плиния и при Дунае — финни, кроме этого существовали еще различ­ные конструкции — фенниния, ререфени, сердифени и новейшие финн, а предел их Финляндия. Сами зовутся суомалайнен, то есть водный, или болотный, народ. Нестор именовал их варяги-русь, Иоаким — просто ва­ряги, как они у русских долго именованы. Они имели особых королей, последний их король был во время Рю­рика. Главный город Або (Турку)». «Несколько юго-восточнее лежала Карелия, у се­верных народов — Бярия, а у Сноррона Стурлеа Кириоланд именована. Бярмиа имя сарматское, точного зна­чения в языке не имеется. Подобное ему Пермия — вольная земля или республика Убеурма, или Пеурма — оленья земля. Сей предел по описанию Олая Магна, ви­дится от Финляндии к востоку до Поясных гор, а от Белого моря к югу до Дины и Полоцкой области и такмо вся Карелия и часть Лапландии. В описании Лапонии Шефер указывает границы Бярмии: распространяет ее до Ладожского озера и Финского залива, включая всю Карелию. В шведской библиотеке Бярмия видится толь­ко Карелия, а Русь именована Гардорики. Бярмия или Карелия тогда об реку Кюмень с Финляндией или варяга­ми граничила. Город Бярмы у русских — Карела, у шве­дов — Кексгольм, у финнов — Кякисалми, современное название — Приозерск. Беер полагает, что у норманнов Голмоградия или островная область именовано. <...>

Бур ивой (отец Гостосмысла) имел тяжкую войну с варязи, множицею и побеждаше их и овлада всю Бярмию до Кюмени. Последи при оной реце побежден бысть: вся свои вой погуби, едва сам спасеся, иде во град Бярмы, же на острове сый крепце устроенный, иде же князи подвластнии пребываху, и тамио, пребывая, умре. Варязе же, абие пришедшие град Великий и протчии обладаша и дань тяжку возложиша на словен, русь и чудь».

Гардорики — имя норманнское, значит великий град и область. У русских «град великий» собственно Ладога име­нована, в настоящее время там находится населенный пункт Старая Ладога. До перенесения престола в Великий Нов­город Ладога была градом престольным. Северные писатели Ладогу называют Алденгабург или Олденбург. Ио­аким и Нестор под этой областью подразумевали Русь.

Как известно из порядка государей по Иоакиму, Буривой, отец последнего славянского князя Гостосмысла, был девятый от Вандала. Гостосмысл имел 4 сына и 3 дочери. Сыновья умерли, не оставив потомства по муж­ской линии. От средней дочери, бывшей замужем за коро­лем финским, родился сын Рюрик. Гостосмысл, по Несто­ру, умер в 860 г. Рюрик пришел из Финляндии в 862 г., имел жену Енвинду, королеву урманскую, братьев Тру­вора Псковского или Изборского и Синеуса в Веси или на Белоозере, умер в 879 г. Колено Рюриково было на престоле русском до 1607 г. Варяги жили над морем Бал­тийским, которое от них впоследствии у русских полу­чило название Варяжского. Таким образом, видно, что Рюрик был прямым потомком славянского князя Гос­тосмысла по мужской линии, а не мифическим пришель­цем. Д. Л. Спиваков соглашается с тем, что Рюрик при­ходился внуком Гостосмыслу, однако он опускает тот факт, что Рюрик являлся наследным финляндским кня­зем, на что прямо неоднократно указывал В. Н. Татищев.

В летосказании Нестора черноризца Федосеева мона­стыря Печорского упоминается, от чего пошла земля русская. Он упоминает варягов и русь, как народы Афетова колена. В Афетовой части жили: русь, чудь, пермь, печора, емь, югра, литва, зимегола, корсь, сетгола, ливы. Ляхов, борусь и чудь относили к морю Варяжскому. По восточному побережью моря обитали варяги и емь до пре­дела Симова. В. Н. Татищев, комментируя последнюю фразу, поясняет, что Нестор точно на финнов показы­вал, ибо кроме Финляндии «никакой области к востоку разуметь не возможно, хотя оная от Руси более к северу нежели к востоку лежит».

«Подлинное же пришествие их является из Финлян­дии, от королей или князей финляндских, и сусче мнится, от близко сродных к Узану королю 14-му, потому что финны руссами или чермными называться могут. Оное утверждает видимый цвет волосов их, еже междо ими не говорю все, а конечно более нежели где инде рыжих воло­сов имеют у них же при Абове в самом, почитай в горо­де зоветься Русская гора, где сказывают издавна жили руссы имея одноименную слободу. Что они варяги именованы, то Нестор точно говорит «варязи — русь сице бо тии звахуся, а сии друзе зовутся свие, друзе же урмане, ингляне, друзе гути». Из сего можно совершенно видеть, кого он варязами зовет, и что более к доказатель­ству потребно, на того, который сам совершенно о варя­гах знал, ибо без сомненно имел с ними обхождение.

А что финны с руси дань брали и что потом русские через призвание сих князей соединились, о нем согласно с Нестором показует и довольно вероятно, что Рюрик по наследию финнов владея к руси присовокупил. Иоаким поче всех сие утверждает, что Рюрик из Фин­ляндии и как сын дочери Гостосмыслова по наследию в Руси государем учинился. И первую русскую летопись хотя от Рюрика начинают, однако же слегка припоми­нают, что он был от поколения прежних русских ца­рей, которые и сами варяги были, выгнаны же от Гостосмысла, оные из того поколения цари».

В. Н. Татищев весьма убедительно комментирует это сказание летописи: «Рюрик от поколения других русских владетелей. Сего в русских у Иоакима ни у Нестора не упоминается. Однако же можно двояко то за истину принять, во-первых, как выше, что финские князи некото­рое время Русью владели от оных, и во-вторых, как Иоаким точно показует его от дочери Гостосмыслова рожденного, следственно, от русских прежних госуда­рей произошел».

Гипотеза финских корней Рюрика нашла свое подтвер­ждение и в современных археологических изысканиях. Так, последние исследования, проводившиеся в столице древней Руси Старой Ладоге, показали, что одними из древнейших археологических памятников являются предметы финно-угорской группы, а не шведские, как считалось ранее.

Летом 860 г. варяги брали дань с руси, чуди, словен, мери, веси и кривичей, а хозары брали с полян, северы, вятичь и прочих по белке от дыма и по горностаю.

«В 861 г. варяги пришли из-за моря за данью к славянам в Великий град. Славяне отказали им в дани. Умер по­следний словенский князь Гостосмысл, не оставив наслед­ника. И начали люди сами между собой владеть, но не было в них справедливости, восстал род на род и началась меж­доусобица война, сами себя разоряли более, чем неприя­тель. Сие видя, старейшины земли, собравшись от славян, руси, чуди, кривичей и прочих предел, рассуждали, что зем­ля русская, хотя велика и обильна, но без князя распорядка и справедливости нет, сего ради нужно избрать князя, который бы всеми владел и управлял. И согласяся, по завещанию Гостосмыслову избрали князя от варяг, называемых руссов. Варяги бо суть разныя звания, яко свие (шведы), урмане и ингляне и гуты (готы). А сие особенные варяги — руссы (се есть финны) зовутся».

В 862 г. старейшины, решив так, послали от себя за море к варягам — руссам просить князя. Послы упро­сили князей к себе на княжение Рюрика князя с двумя его братьями.

Несомненно, что указываемое выше море является не чем иным, как Ладожским озером, ранее именовав­шимся русским или Нев озером, так как озеро и река прежде именовались одинаково. Данное имя является сарматским, так как Неево — совет, рассуждение. Также в финском языке это слово означает трясина, топь или болото, что, исходя из местности, несомненно, вполне возможно. Можно предположить, что река Нева была границей с Бярмией или Карелией, куда для советов и рассуждений съезжались близживущие народы, и это имя впоследствии перешло на озеро и реку. Ладожское озе­ро является более новым названием, так как еще в нача­ле XIII в. оно именовалось иначе: «Нев неся свои воды в озеро Котлин» (Финский залив). Финны звали Ладожс­кое озеро Венеем мери, то есть Русское море. Впослед­ствии с приходом в качестве супруги Ярослава в 1019 г. шведской принцессы Ингигерды в Русь г. Старая Ладо­га упоминается как Алденгабург или Олденбург и, по всей видимости, современное название Ладожского озе­ра обязано одноименному названию города.

«Где Нестор сказует призвание князя Рюрика от ва­рягов, именованных русь, а понеже потом другие просто от варягов пришествие их писали, и где варяги оные, точ­но не знали, того ради от многих разныя мнения произне­сены, точно же шведам есть древнее звание у Птоломея Варгионы, а правильно Варги. Нестор же, когда прилеж­но его рассмотреть то не иначе, как финнов под именем варягов-руссов разумеет. У Гостосмысла мужского на­следия не было, для которого он не хотел допустить, чтобы кого из поданных на государствование выбрали, ко власти и чести для крепчайшего себе утверждения сви­репства не употребляя из которого б государству разоре­ние последовать могло, определил призвать природного князя из другой страны, дабы народ большее почтение и страх к нему, а он к народу милость и любовь изъявлять способны были.... По дочери Гостосмыслова наследники были. И если то сумнительно, что о том историки умол­чали, оное может было написано да утрачено. А кроме того, где истории сохранены, довольно свидетельств име­ем, что норвежские и шведские короли дочерей своих за русских государей отдавали и сами на их дочерях жени­лись, так король Галдан ездил в Гардорики и на дочери короля Энвинда женился, а Ярослав сын Владимиров, женат был на дочери шведского короля Ингегирдис (Ингигерда). Ярославова дочь была за королем норвежским. Сии же князи Рюрика с братьею более, мню от финских королей взяты, как во 2-й части шведской библиотеки из истории Финляндии, порядок князей или королей тог­дашних времен и дела их кратко описаны. Узан (Кузан) 14-й король Финляндии, в Бярмию (Карелию) нападение (в Русь) учинил и через 3 г. воюя, всех в свое владение покорил. Оная Бярмия имела своих королей, которые не меньшую славою, как финские и прочие славянские коро­ли процветали. Во время 15-го короля Дюмберга сказуют, по Кузане финны с руссами так соеденены учинилися, что трудно сказать, кто из них был начальнейшим.

Сие сказание с Несторовым, что варяги до Рюрика с Руси дань брали, разнствует и пришествие оных князей от финнов летами утверждает. Особливо как Рюрик был обоих наследный государь, то обоими владел и для того финский историк говорит, неизвестно руссы ли финнами или финны руссами владели. К тому до разделения де-Ярославовым все князи войска варяжские имели, кото­рое не откуда им ближе и способнее, как от финнов по­лучить было».

Несомненно, призвание варягов союзом славянских и финских племен, при всей важности и очевидности обоюдных выгод, было бы весьма невероятным только при условии, что между этими народами ранее существовали враждебные отношения. Вряд ли призванные варяги при­надлежали к тем, которые были недавно изгнаны. Данное предположение прямо противоречит словам Нестора, кото­рый называл изгнанных неопределенно «варягами», а тех, к которым отправлено было посольство, «варяго-руссами». Следовательно, он полностью осознавал разницу между призванными и прежними грабителями. Известно, что ва­ряги хотя и составляли по своему происхождению и ремес­лу как бы один общий народ, однако они подразделялись на несколько поколений или союзов, товариществ.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что одни варяги были врагами славян и финнов, а другие могли быть их друзьями и союзниками и даже могли оказать им по­мощь в изгнании прежних властителей. Можно с опреде­ленной долей уверенности предположить, что варяго-руссы находились именно в таких дружеских отношениях с племе­нами, их призвавшими, и что они были ближайшими соседями этих племен, господствуя на северном побере­жье Финского залива, где вождь их Рюрик своим умом и правосудием приобрел добрую славу.

«...неестественно было бы полагать, что послы сла­вян и финнов отправились искать князя куда-то далеко за море и избрали неизвестного им доселе властителя. Неестественно также, чтобы варяги могли жить где-либо да­леко от русской земли, если они, как видно, поспевали на помощь русским князьям при каждой опасности, они непременно должны были находиться где-нибудь по со­седству, так сказать, под рукой у русских, вероятно, что они обитали именно на берегах южной Финляндии. ...известие Нестора, что варяги жили по морскому берегу на восток от предела Симова, также ясно указы­вает на давнее заселение варягами Финского залива».

С приходом Рюрика с братьями на княжение он обо­сновался в Старой Ладоге, брат Синеус — в Белозере, а Трувор — в Изборске.

В древних летописях делается отличие руси, сла­вян и варяг. Так в 908 — 910-х гг. Олег, возвращаясь из похода в Грецию с товаром, велел руси выдать пару­са поводочные (парча, шелк или сукно), славянам — крапиняны или бумажные, а варягам — холстинные. Тем самым Олег вычленил боевые заслуги каждого народа, лишний раз подтвердив их разность.

Прокняжив 17 лет, Рюрик по время похода в 879 г. с Олегом на карелу и лопь умер и был похоронен в Кареле. При этом у Рюрика во время похода был воевода по име­ни Валита. Лишним подтверждением финно-угорского происхождения варяг и руси служит упоминание на протя­жении столетий (вплоть до XVII) личности военачальника Валита. Указанный воевода не имеет ничего общего с ра­нее фигурировавшими Вадитами, поскольку в данном слу­чае указанное имя не является личным, а произошло от финского valita — выбирать, избирать. Прозвище, полу­ченное первыми карельскими Валитами, впоследствии было перенесено на избираемую, наследственную должность или титул карельских военачальников, старейшин или вождя.

Археологические данные на территории крепости Ка­рела и Карельского перешейка позволяют утверждать, что в IX — X вв. происходило формирование военной знати у русско-карело-финских племен, хотя г. Карела и карелы ведут свою письменную историю с 1143 г. При этом карела выступает по Новгородской летописи как сформирова­вшийся этнос с самобытной культурой.

Вышеуказанные данные наталкивают нас на одну из эт­нических загадок: куда девалась изначальная русь и откуда появилась карела? Каждый из этих вопросов в отдельности неоднократно поднимался в исторической литературе, одна­ко данная проблема не рассматривалась в совокупности.

Одним из первых упоминаний о кареле, по свидетель­ству шведских источников, служит факт, когда в 1188 г. карела проникла из Балтийского моря в озеро Меларь, опустошила его берега и сожгла город Сигтуну, убив при этом Упсальского архиепископа Иоанна и похитив наряду с другими драгоценностями серебряные церковные ворота, украшающие сейчас Софийский собор в Новгороде.

Что же касается варягов-руси, то одно из последних упоминаний о ней в ПВЛ относится к XI в., когда в 1024 г. союзником Ярослава в борьбе с братом Мстиславом был варяжский князь Якун с дружиной. Варяги также участво­вали в походе Ярослава в 1036 г. на Киев против печене­гов. Одним из подтверждений существования варягов еще во второй половине XI в. является факт установления Оле­гом дани варягам от Новгорода по триста гривен ежегод­но ради сохранения мира. В 1073 — 1077 гг. варяги упоми­нались также в связи с правлением второго сына Ярослава Мудрого Святослава. Таким образом, интервал между последним упоминанием о варягах и первым свидетель­ством о кареле составляет чуть более шестидесяти лет.

Можно заключить, что на Карельском перешейке варягов — руссов сменила карела. Данный факт обуслов­ливается общей географической территорией, языком и экономическими интересами. Смена этносом своего име­ни произошла вследствие изменения общественно-политической обстановки на Северо-Западе России в XI — XII вв.

Косвенным подтверждением локализации руси на Ка­рельском перешейке служит гипотеза, выдвинутая В. И. Параниным. Суть ее состоит в том, что, исходя из арабских источников, на рубеже VIII — IX вв. существовал таинствен­ный остров Рус, который был лесист и болотист и окружен озерами. Его размеры составляли три дня пути и столько же поперек, на нем проживало 100 000 человек, которые не пахали, а ходили походами на славян, а плененных прода­вали хазарам и булгарам. По мнению В. И. Паранина, ми­фический остров является не чем иным, как современным Карельским перешейком. Ранее, вследствие геологических процессов, на перешейке произошло поднятие суши, и за­падное русло Вуоксы пересохло, заменив пролив, соединявший Финский залив и Ладожское озеро, цепью озер. Карельский перешеек своими размерами, ландшаф­том и географическим положением вполне соответство­вал острову Рус, упоминаемому в арабских источниках. Водной стихией, окружавшей остров, явились Финский залив на западе, Ладожское озеро на востоке и Вуокса и Нева, соответственно, на севере и юге.

В 1198 г. новгородцы совершили поход против шве­дов в г. Або. В нем активное участие принимала корела, которая также была одной из основных сил в походах Александра Невского и Невской битве 1240 г.

По всей видимости, после IX в. с приходом Рюрика на княжение в Русь финский престол и государственность ослабели и местные варяго-русско-финские племена были порабощены шведскими племенами, с которыми финны и Финляндия ассоциировались вплоть до начала XIX в.

Необходимо также уяснить, что на территории Се­веро-Восточной Европы на пороге I тысячелетия существовало несколько обособленных государств, о чем ярко расска­зано в «Лексиконе Российском» В. Н. Татищева: «Варя­ги, народ или государство, в русской древности часто упоминаем, откуда великий князь Рюрик в Россию на престол взят, но многие не зная где оная страна, разные неприличные места полагали, яко одни из Варгии, зем­ли Вандальской, другие Варгию в Италии Генуескую область, иные Боруссию или Прусов за то без всякого доказательства почитали. Но по ясному тех древних ги­сторий показанию варяги Швеция, Норвегия и Финлян­дия именованы, яко Нестор, первый русский писатель, ясно показует тако: варяги суть свие, урмане, ингляне и гути. Из сего ясно показует, где свие и гуты, а урмане разумеет Финляндию и Лопландию. По гистории же финской, что первые финские короли Русь разоряли и дань брали, а потом во время Рюриково сказуют, фин­ляндские и бярмские, реже Русь разумеет, короли так в согласие пришли, что нельзя сказать кто был больший. А сие для того, что Рюрик в Финляндии государь был по наследству, а в руси по избранию. Историк же той, закрывая наследственную власть Рюрикову, тако темно написал. Но по нашим древним довольно ясно, что доколе единовластие в России было, даже до разделе­ния детей Ерославовых, Финляндия к России принадле­жала и Ярослав войска оттуда в помощь брал».

В данной цитате нас интересует географическое упоминание В. Н. Татищевым об Урмане, с которым он отождествляет «Финляндию и Лопландию». Как извест­но, жена Рюрика — Енвинда была королева урманская, а его шурин Вещий Олег был варяг по рождению, князь урманский.

Таким образом, на небольшой территории, каковой является нынешняя Финляндия, Карельский перешеек с Приладожьем вплоть до Ильмень-озера, существовало несколько обособленных административно-территори­альных единиц, имеющих все признаки государственно­сти, то есть свою территорию, наследственный высший государственный пост, аппарат для ведения боевых дей­ствий и поддержки лидера.

Так, на территории южной Финляндии и северного побережья Финского залива обитали варяги-русь, не­сколько севернее вплоть до Лапландии было Урманское государство, Карельский перешеек был Бярмским кня­жеством, а Голмогардия и Гардорики — область, в ко­торой проживали финские и славянские племена.

Сам собой напрашивается вопрос о постоянном от­личии варяго-руссов от руси и словен. Как известно, пос­ле прихода в Русь Рюрика княжеский престол находился первоначально в Старой Ладоге, Новгороде, а затем и в Киеве Русь же свое название получила, по свидетельствам летописцев, лишь с приходом Рюрика с варяго-руссами. Однако еще до прихода Рюрика русь упоминается, и притом неоднократно. В уже ранее перечисленном перечне Афетова колена, которым открывается ПВЛ, упоминают­ся две руси: одна на первом месте в списке восточно-фин­ских народов рядом с чудью. Чудь, как нам известно, оби­тала по берегам Чудского озера. Другая русь упоминается среди варягов и урман, проживавших недалеко от чуди за морем. Неваряжская русь упоминается в ПВЛ в связи с призванием князя: «...собравшись от славян, руси, чуди, кривичь и прочих предел, рассуждали, что земля Русская, хотя велика и обильна, но без князя распорядка и спра­ведливости нет». Неваряжская русь упоминается, в числе прочих народов, которых варяги обложили данью после поражения отца Гостосмысла Буривоя. Неваряжская русь, по-видимому, упоминается в летописях в связи с по­ходом на Царьград в начале X в. Олега, после которого он за боевые заслуги во время похода одаривает русь парчовыми парусами, отделяя ее от варягов и славян.

Исходя из вышеизложенного можно предположить, что существовало две руси: одна — в связи с упоминанием варягов — находилась на берегах Варяжского (Балтийско­го) моря; другая русь упоминалась летописцем в связи с призванием князя наряду с чудью и славянами. Придержи­ваясь концепции, что русь была предшественницей каре­лов на Карельском перешейке, упоминается наряду с чу­дью, ареал обитания ее простирался до Карельского перешейка. Учитывая, что на севере Восточной Европы было большое количество административно-территори­альных единиц, можно предположить, что обе руси имели первоначально единое административно-родовое правле­ние, однако на каком-то этапе истории они разделились, оставаясь на той же территории проживания. Вследствие этих процессов одна русь отошла в область интересов ва­рягов, о чем имеются обильные исторические свидетельства: русская гора и слобода в г. Або, обилие деревень с общим названием Варягово на территории Карельско­го перешейка, Варягово на Кабылицах (Колтуши, Все­воложского района) и пять деревень с таким же назва­нием по реке Неве по данным на 1500 г.

Часть руси, которая была предшественницей карелы, име­ла более тесные политико-экономические связи с чудью и славянами и отошла в область их интересов. Оторвать одну русь от другой невозможно, поскольку географически варяги были ближайшими соседями чуди, а русь как раз попадала в область их совместных интересов. Таким образом, можно предположить, что разделение руси произошло в политико-административной сфере, то есть часть руси отошла в об­ласть интересов варяжского (финского) государства, а другая часть вошла в Бярмское (Карельское) княжество.

Их различие и раздельное упоминание было обус­ловлено тем, что варяжский конгломерат племен был противопоставлен всем иным народам, что позволило летописцам отличать одну русь от другой.

Поскольку древнерусское государство включало в себя и часть территории, расположенной на Северо-За­паде современной России под названием Ингерманлан­дия, необходимо коснуться истории возникновения дан­ного топонима.

В начале XI в. между Швецией и Норвегией были довольно натянутые политические взаимоотношения, вследствие чего на сейме в Упсалу один из шведских стар­шин Торгни предложил королю Олафу выдать его дочь Ингригерду (Ингигерду) замуж за норвежского короля, однако шведский король не соглашался. В конце концов король дал свое согласие на этот брак. Ярослав, предви­дя военное предприятие в отношении Руси и зная о том, что принцесса должна послужить залогом мира между Швецией и Норвегией, отправил к шведскому королю своих послов с предложением своей руки его дочери, надеясь таким образом устранить опасность нападения со стороны Швеции. Его блистательный план увенчался успехом, норвежский король вступил в брак с сестрой Ингигерды, а Ярослав женился на шведской принцессе. По брачному договору в качестве утвержденного вено (веро) Ярослав передал Ингигерде г. Альдейгаборг (Старая Ладога) и Ярлс область, там лежащую. Со­вместно с Ингигердой в 1019 г. прибыл ярл Рагнвальд. Таким образом, можно с уверенностью заключить, что Ингерманландия получила свое название от имени прин­цессы Ингигерды и что страна эта, как было доказано выдающимся историком А. Шегреном, действительно составляла свадебный подарок Ярослава своей невесте.

Существует и другая версия возникновения слова Ингерманландия. Данная теория связана с названием реки Ижоры (Inkeri) и одноименного народа. Впослед­ствии это название было перенесено на всю территорию и в германизированной форме стало звучать как Ингер­манландия (Inger + man + land), что означает страна ингрийских людей. Первое упоминание об ижоре относится к 1240 г., однако они обитали там значительно ранее.

Таким образом, исходя из вышеизложенного и учиты­вая, что первое упоминание об ижоре относится к середи­не XIII в., а брак между Ярославом и шведской принцес­сой Ингигердой состоялся в начале XI в., можно с уверенностью утверждать, что топоним «Ингерманландия» своим рождением обязан шведской принцессе Ингигерде.

Народы, проживавшие на Карельском перешейке, включали в себя не только собственно карелов, но и другие финноязычные племена. После заключения Ореховецкого мира в 1323 г. между Швецией и Новгородом на территорию Ингерманландии, занимавшей централь­ную часть современной Ленинградской области, включая юг Карельского перешейка до реки Невы, полосу шири­ной приблизительно 100 км до реки Ловати к западу, и южное побережье Финского залива до реки Нарвы, стали подселяться к ижорам и води пришельцы из губернии Аурапяя (Äyräpää lääni), расположенной в районе Выборга (современное название — Барышево). Окончательное фор­мирование финского населения Ингерманландии произош­ло в XVII в., когда Ингерманландия на сто лет по Сголбовскому мирному договору 1617 г. отошла к Швеции.

Помимо выходцев из провинции Аурапяя — айрамойсет (äyrämöiset) в Ингерманландию прибыли пересе­ленцы из другой финской провинции Саво — савакот (Savokot), которые наряду с водью и ижорами стали ко­ренным населением Ингерманландии, и именно они впоследствии стали называться ингерманландцами, при­няв на себя название обширной территории. Айрамойсет и савакот исповедовали лютеранскую веру, а водь и ижора придерживались православия. Савакот в конце XIX — начале XX в. проживали смешанно с айрамойсет и ижорами преимущественно в Колтушском приходе и его отделениях в Рябово, Славянское, Карбино и Шпаньково, а также в Колпино, Скворицах, Молосковицах, Новосельском, Каттила, Копорье и Серебета.

Айрамойсет также проживали в вышеперечисленных приходах и несколько ближе к Санкт-Петербургу, осо­бенно в Тюринском, Дудергофском, Ропшинском отде­лениях Скворицского прихода, а также в Ингрисском, Лизильском, Токсовском, Лемболовском и в приходе Вуолы. На Карельском перешейке айрамойсет про­живали помимо прихода Аурапяя и в других финских приходах — Пухяярви, Саккола и Рауту.

В 1848 г. в Ингерманландии проживали 29 200 айрамойсет , 43 100 савакот, 17 800 ижоры и только 5100 води. Последние довольно интенсивно ассимилировались как ижорами, так и русскими. Аналогичный состав Ингерман­ландии сохранялся и в начале XX в. Именно айрамойсет и савакот составили военный костяк ингерманландского движения во время гражданской войны (1918 — 1920 гг.) на Северо-Западе России.

ГЛАВА 1. НАРВСКИЙ РУБЕЖ

1.1. Политическая обстановка в Ингерманландии после Октябрьской революции 1917 г. и планы генерального штаба Финляндии и Эстонии в отношении Петрограда

Февральская революция позволила ингерманландским финнам ощутить себя свободными и подняла их самосозна­ние до уровня отдельно взятой нации. Ингерманландские руководители в конце царствования последнего русского императора получили самостоятельность и отчасти были ре­волюционно настроенными. Ингерманландские активисты, в рядах которых часто встречались просоциалистически настроенные лица, разбудили десятилетиями сдерживаемые национальные устремления ингерманландцев. 23 апреля 1917 г. в Петрограде собрались свыше 200 представителей на общеингерманландский национальный съезд, который избрал для повседневной работы Ингерманландскую цент­ральную комиссию, состоящую из 27 человек. Меньшевики поддержали и выдвинули на должность председателя масте­ра философии Каапре Тюнни.

Второй съезд был проведен 29 сентября 1917 г. На съез­де поднимались важнейшие вопросы, касающиеся новшеств 35 местного самоуправления. Депутаты стремились к образо­ванию финско-ингерманландской общины (или объедине­ния), состоящей из финского большинства, и образованию муниципальных советов в национально-государственной России с республиканской формой правления, е органах управления которой и ингерманландцы имели бы своих представителей. На съезде также состоялось выдвижение кандидатов в губернский избирательный округ по выбо­рам делегатов в Учредительное собрание. Ю. Перяляйнен и М. Каасолайнен являлись представителями меньше­вистской партии, а М. Питкянен принадлежал к партии со­циалистов-революционеров, однако на выборах ни одна кандидатура не набрала необходимого количества голосов. В будущем ингерманландцы планировали проводить съезд своих представителей по крайней мере не менее одного раза в два года.

Осенью 1917 г. был создан местный орган управления — земство, который явился нововведением в Петроградской губернии; в результате финские деревни местами были от­делены от своих общинных органов управления. В губерн­ское земское собрание было избрано восемь финских пред­ставителей.

На втором ингерманландском национальном съезде обсуждались вопросы национального образования и реорганизации Колпинской семинарии. В финских школах планировалось преподавание на финском языке. Предполагалось также создание на их базе национальных школьных институтов. Независимые школьные программы реализовать не удалось, однако уездное земство получило возможность основать финские школьные отделы, которые постепенно вытеснили из школ учителей других языков. Несмотря на некоторое противодействие властей осуществлению финнизации школ, она значительно продвигалась. В конце 1918 г. ингерманландские дети обучались в 313 школах, в кото­рых работали уже 248 финноязычных учителя.

Учебная программа в школах была ощутимо модер­низирована, религия была убрана из числа учебных пред­метов. С осени 1917 г. школьное обучение на финском языке продлевалось до пяти лет, обучаться также брали и женщин.

Показательно, что Февральская революция заметно акти­визировала участие педагогов национальных школ в обще­ственно-политической жизни Ингерманландии. В частности, коллектив Колпинской семинарии выдвинул своих кандида­тов при выборах руководящих органов ингерманландского национального съезда, активно включился в реорганизацию учебно-воспитательной работы. Однако нестабильная обста­новка в государстве перечеркнула многие радужные надеж­ды. Ассигнования на нужды образования сокращались. Одна за другой закрывались школы. В ноябре 1919 г. прекратила свою работу и Колпинская семинария.

Осенью 1918 г. в Северной Ингерманландии было обра­зовано два национальных училища. В Токсово начало дейст­вовать бесплатное народное училище, а в Хаапакангас было образовано христианское училище. Позднее они были за­крыты большевиками.

Муниципальное формирование ингерманландских об­щин, школьное образование и кооперативное устройство были заимствованы из финских моделей и являлись весьма неудобными для органов Советской власти. В условиях клас­совой борьбы на рубеже 1917 — 1918 гг. большевиками были закрыты национальные газеты «Инкери» и «Нева». Очевид­но, данное решение было продиктовано не национальным характером публикуемого материала, а социал-демократи­ческой и профинской ориентацией указанных изданий. Ингерманландской центральной комиссии пришлось работать в политически нестабильном положении. В много­национальной России происходили сложные политические процессы, большевики требовали мира, хлеба и земли. Ингерманландцы сами не были политически едины. Цент­ральная комиссия не получила безоговорочной поддержки у населения. Она поддерживала общественные программы меньшевиков, социалистов и трудовиков, что вызывало неодобрение со стороны пожилых и верующих ингерманландцев. С другой стороны, левые радикалы из числа петроградских финнов оказывали поддержку большевикам и союзам рабочих. Рупором представителей финских лево­радикальных элементов стала газета «Тюе» («Труд»), из­даваемая с апреля 1917 г. в Выборге. Группа финских социал-демократов, которая была образована в марте 1917 г. в Петрограде, усилиями Т. Тайми и братьев Ю. и Э. Рахья постепенно сдвигалась влево. В начале июня 1917 г. со­циал-демократические принципы деятельности группы были подменены большевистскими. Члены группы выдви­нули собственную программу национализации земельной собственности.

Борьба большевиков за власть в Ингерманландии наи­более четко проявилась на завершающем этапе подготовки созыва собственного Учредительного собрания в конце! 1917 г. На местах действовали большевистские агитаторы из рабочих петроградских финнов. С фронта прибывали ингерманландские солдаты, которые совместно с завод­скими рабочими выступали против Ингерманландской центральной комиссии и выдвинутых ею кандидатов. Обе­щанный большевиками мир и раздел земли позволил их кандидатам получить треть голосов ингерманландцев, в особенности малоимущих. В Токсово большевики полу­чили 35% голосов. Между тем политические противоречия продолжали углубляться. Депутаты Учредительного соб­рания так и не смогли выполнить возложенные на них функции, и большевики под угрозой оружия разогнали собравшихся.

События октября 1917г. вселили в финноязычное насе­ление Ингерманландии новые надежды. Советское государ­ство признало государственную независимость Финляндии и провозгласило право наций на самоопределение. Третий общеингерманландский съезд представителей был проведен 10 марта 1918 г. На съезде присутствовало 40 представи­телей земства, из которых лишь один поддерживал больше­виков. Важнейшим вопросом на съезде было создание Ин­германландского муниципального союза. Вновь созданное руководство союза объявило о ликвидации центральной комиссии, заменив ее Ингерманландским национальным советом, состоявшим из 10 человек. Председателем совета был выбран Каапре Тюнни.

Из модели органов самоуправления Финляндии в муни­ципальных союзах Ингерманландии заимствовано ничего не было, большевики не приняли участие в построении местного самоуправления, отказавшись от своих начальных намерений в области национальной политики из-за опасно­сти роста национализма малых наций. В попытке закрепить свои позиции в Ингерманландии большевики использовали разные методы. Летом 1918 г. в деревнях образовались ко­митеты бедноты, задача которых состояла в том, чтобы по-новому разделить владение землей и интенсивно экспро­приировать сельхозпродукцию. В Ингерманландии к этому времени сформировались собственные управленческие ор­ганы, в составе руководства которых определяющую роль играли красные финны. Напомним, что после финлянд­ской гражданской войны около 6000 красных финнов переместились в Россию. Здесь, в окрестностях Петрогра­да, часть из них была назначена на руководящие должно­сти.^[2] Именно они стремились внедрить революционные идеи в «отсталой» патриархальной ингерманландской среде. Осе­нью 1918 г. была образована самостоятельная финская сек­ция в составе Петроградского губернского комитета РКП(б), основой задачей которой было проведение пропагандистско-политической работы среди ингерманландского населения губернии. С этой целью в Петрограде стали издаваться про­коммунистические газеты на финском языке «Вапаус» («Свобода») и «Кумоус» («Революция»). Помимо этого, ра­боту среди финского населения Петроградской губернии проводил финский отдел при Комиссариате по делам национальностей Союза Коммун Северной области (СКСО), образованном 29 апреля 1918 г. В августе-сентябре 1918 г. в Москве была образована финская коммунистическая партия, главной целью которой было обустройство красных финнов. В Петрограде был создан специальный финский отдел при РКП(б), первостепенной задачей которого явля­лось проведение большевистской политики в финской сре­де на территории всей России, и прежде всего среди ингерманландцев.

После большевистской революции в России церковь была отделена от государства, а ее собственность была объявлена национализированной. Церковное управление очутилось в полном беспорядке, и с лета-осени 1918г. пред­ставители религиозных финских общин ощутили сильное давление со стороны властей.

В середине 1919 г. представителей общин выбрали в ко­митет управления, названный консисторским временным или верховным церковным советом. Последний известил Ингерманландскую финскую церковь о своем отделении. Временная консистория просуществовала чуть более года и в начале 1921 г. объединилась с Русской евангелической лютеранской всеобщей церковью. Во время военного ком­мунизма с 1921 г. фанатики-атеисты стали клеймить прихо­жан, в связи с чем и ингерманландская приходская жизнь, как и во всей России, пришла в упадок. В1919 г. в общинах насчитывалось не более пяти пасторов.

В середине лета 1918 г. крестьянские бунты распро­странились на юг Западной Ингерманландии: на Ямский, Молосковицкий и Волосовский приходы. Несмотря на под­стрекательства к бунту, они не продвинулись на восток, хотя в окрестностях Гатчины и Колпина население при­шло в движение. Осенью в Туутари и Пулкове имели место небольшие стычки крестьян с представителями Советской власти. Осенью 1918 г. произошло небольшое сражение в чисто финских приходах Северной Ингерманландии. В Миттава и Келтус была стычка, получившая название «карто­фельная война». В ходе ее крестьяне атаковали команды продразверсток, используя в качестве снарядов плоды свое­го труда. В общей сложности, по подсчетам советских исто­риков, в период с марта по октябрь 1918 г. в Петроградской губернии произошло 46 «кулацких» выступлений.

Думается, преждевременно усматривать ущемление на­циональных интересов ингерманландцев с середины 1918 г., но вместе с тем уже тогда в деятельности ряда официаль­ных лиц наблюдалась тенденция, которая в 30-х гг. обер­нулась полным непониманием национальных интересов финнов-ингерманландцев со стороны Советской власти. Национальные выступления ингерманландцев имели поли­тический, классовый характер. Несомненно, что большая часть ингерманландцев, независимо от политических при­страстий, в своей массе оставалась пассивной. Лишь не­сколько тысяч боеспособных ингерманландцев приняли активное участие в гражданской войне по обе стороны баррикад. Во многом это объясняется тем, что основная масса крестьянства вела патриархальный образ жизни. Лишь незначительное число мужчин — как правило, это были бессемейные и молодые люди — составляли костяк рево­люционных выступлений. Состоящие же в браке не могли позволить себе бросить свои семьи на произвол судьбы и безоглядно окунуться в водоворот войны. Однако это не означало, что они не имели своих политических при­страстий.

Столкновения в Западной Ингерманландии возникали в областях, находящихся под властью большевиков, и были вызваны прежде всего экономическими противоречиями. В них принимали участие наряду с коренным населением русские и эстонцы.

В Северной Ингерманландии в 1918 г. не было столь сильных выступлений, как в Западной. Местное население пыталось еще какое-то время самоорганизоваться и не те­ряло веры в большевиков. Так, 16 января 1918 г. Токсовский волостной Совет красноармейских и рабочих депутатов и исполнительный комитет Токсовского волостного Совета выбирали членов волостного земельного Комитета и для этого назначили комиссию, состоящую из членов сельских обществ под председательством следующих лиц: 1 обще­ство — Коронен Матвей Иванович; 2 общество — Хайгонен Иван Семенович; 4 общество — Конкка Семен Михай­лович; 5 общество — Сеппяляйнен Семен Харитонович; 6 общество — Пауку Семен Матвеевич; 7 общество — Миронен Харитон Михайлович; 8 общество — Маскалев Сергей Алексеевич; 9 общество — Меронен Харитон Ми­хайлович; 10 общество — Паукку Семен Матвеевич; 11 об­щество — Репо Матвей Петрович; 12 общество — Сеппя­ляйнен Семен Харитонович.^[3]

На этом же собрании была образована продовольствен­ная комиссия при исполкоме Токсовского Совета красно­армейских и рабочих депутатов. В состав комиссии вошли Коннка С. М., Хайгонен И. С. и Репо М. П.

8 марта 1918 г. Токсовский Совет обсудил вопрос об организации ингерманландского Совета рабочих и крестьян­ских депутатов. Целью Совета было способствовать обще­национальному и культурному развитию ингерманландских финнов и придать национальный оттенок местным органам Советской власти.

10 июля 1918 г. Токсовским Советом был избран состав народных заседателей в окружной суд.

18 февраля 1918 г. Токсовский исполнительный коми­тет на своем заседании обсудил вопрос о перевозке оружия в Финляндию для белой гвардии, при этом Комитету стало известно, что руководителями были известные финские за­водчики. Они останавливались в Токсово у пастора Ф. Ре­ландера, в связи с чем комитет постановил сообщить о дан­ном факте в Шлиссельбургский уездный комитет Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

К середине 1918 г. отношение к правящему режиму рез­ко изменилось. 24 июня 1918 г. на собрании 4-го сельского общества Токсовской волости Шлиссельбургского уезда Петроградской губернии под председательством С. М. Конкка и секретаря С. М. Паукку обсуждался вопрос текущего момента. Собрание, выслушав доклад С. М. Паукку, едино­гласно постановило: «...политика Совета Народных Комис­саров привела страну к гибели, вместо обещанного мира народ втянули в гражданскую войну, которую все более углубляют и вовлекают в нее все новые и новые слои насе­ления, учреждают комитеты бедняков, посылая отряды за хлебом. Поэтому мы все единогласно требуем созыва Учре­дительного собрания, предоставив ему всю полноту власти, только Учредительное собрание выведет страну из анархии и голода, восстановит порядок на всей русской земле. Поэтому: «Да здравствует Учредительное собрание! Вся власть всему народу»».

Из приведенного документа видно, как в течение корот­кого отрезка времени трансформировалось отношение мест­ного населения к органам Советской власти — от непосред­ственного участия в них и стремления всячески помочь в становлении нового режима до открытого неприятия. Несомненно, что недовольство мероприятиями Советской власти имело место и в среде русского крестьянства, однако у национальных меньшинств, в особенности у ингерман­ландцев, протест стал приобретать национальную окраску. Во многом это было обусловлено близостью Финляндии, получившей на глазах своих соплеменников государствен­ную независимость. На рост национального самосознания и недовольства Советской властью повлияло и усиленное воздействие северного соседа. Во второй половине 1918 г. агенты финского шюцкора с легкостью проникали через границу на Карельском перешейке и вели среди ингерман­ландцев сепаратистскую пропаганду. Как совершенно верно указал санкт-петербургский историк В. И. Мусаев, отрица­тельное отношение большевистского руководства к стрем­лению ингерманландцев к большей административной са­мостоятельности было связано с тем обстоятельством, что среди ингерманландских крестьян было много крепких за­житочных хозяйств, а бедняцкая прослойка была гораздо меньше, чем в среде русского крестьянства, и их органы мест­ного самоуправления воспринимались как «кулацкие».

Однако применительно к 1918 г. преждевременно рас­сматривать ингерманландцев как потенциальную «пятую колонну» буржуазной Финляндии. О недоверии к ингерманландцам можно говорить только после их открытого во­оруженного выступления против новой власти в 1919 г. Во­оруженная борьба ингерманландцев, как представляется, являлась по своей форме национальным движением, что обусловливалось наличием своих вооруженных сил, ин­ститута поддержания правопорядка — суда, руководящих военных и политических органов и довольно утопичной программы.

В архивных материалах не случайно часто упоминается фамилия Семена Михайловича Конкка. Это вызвано тем, что лишь 4-й совет принял столь радикальное решение, кото­рое было выделено в протоколе красным жирным каранда­шом сотрудника ЧК. Имена С. М. Конкка и его сына Юхани (Ивана), опубликовавшего в 1958 г. в Хельсинки автобио­графичную книгу «Pietarin valot» («Огни Петербурга») о борь­бе в Северной Ингерманландии, будут упоминаться в настоя­щей монографии. Интересно мнение Ю. Конкка, бывшего в то непростое время обыкновенным подростком, о взаимо­отношениях государства со своими подданными. Он писал: «Финская модель управления не лучшая в мире, как не бы­вает власть вообще хорошей. Однако в Финляндии не са­жают в тюрьмы невиновных людей, в особенности не унич­тожают, как в России, людям не надо умирать с голоду, не нужно бояться, что как-нибудь ночью придут от имени государства забирать зерно, картошку и скот, хотя, конечно, в Финляндии есть недостаток и нищета, и бывают случаи несправедливости».

Осенью 1918 г. в Петроградской губернии был введен значительный сверхнормативный налог на собственность крестьян. Кроме того, была развернута мобилизация на во­енную службу местных финнов. Указанные действия породили движение переселения в Финляндию. Первыми отправились видные деятели, работавшие в области управле­ния и образования. В 1918 г., по некоторым оценкам, в Финляндию эмигрировало 200 — 300 ингерманландцев. Часть населения пыталась как-нибудь приспособиться, часть поддерживала и следовала за новой властью, а часть была готова с оружием в руках выступить против большевиков и их идей, при этом материальный фактор стоял не на по­следнем месте.

Ингерманландские руководители в 1917 — 1918 гг. откры­то не искали поддержки у Финляндии. Однако в Северной Ингерманландии и в других районах население надеялось на помощь северного соседа. В Финляндии после завоева­ния государственной независимости воспрянули национа­листические силы. Активисты национальной независимо­сти и егеря рассматривали Восточную Карелию и район Петсамаа как одну из частей Великой Финляндии. Один из идеологов Великой Финляндии К. Э. Аспелунд предусматри­вал создание державы, включавшей в себя не только терри­торию, заселенную народами финской группы, но и земли обских угров и самодийских народов Западной Сибири.

Ингерманландия в 1918 г. еще не была значимым плац­дармом в финских планах расширения собственной терри­тории. Генерал К.-Г.-Э. Маннергейм готовил перспективные планы наступления на ингерманландском направлении. Его замысел был таков: как можно быстрее свергнуть больше­виков под Петроградом и присоединить к Финляндии Вос­точную Карелию и Ингерманландию.

Финляндским генеральным штабом и военным мини­стерством были разработаны схемы строительства укреп­ленных позиций на Карельском перешейке с тем, чтобы была возможность отразить наступление Красной Армии, а в дальнейшем начать свое наступление на Петроград. Существовало несколько вариантов создания укрепленных позиций на Карельском перешейке. Они получили свои названия по фамилиям видных финских военачальников, разработавших их: генералов Игнатиуса, Энкеля и Фабри­циуса.

Для восстановления объективной картины расстановки сил и средств финской армии на Карельском перешейке необходимо вкратце остановиться на основных положениях каждого из разработанных планов.

Во-первых, генерал-лейтенант Ханнес Игнатиус 5 мар­та 1919 г. был назначен начальником генерального штаба Финляндии. В апреле им был подготовлен государственный план обороны восточной границы, в соответствии с кото­рым приоритетным направлением был Карельский пере­шеек. План предусматривал наступление от обороны с даль­нейшим его развитием. В его разработке приняли участие главный квартирмейстер полковник Н. Прокопе и началь­ник отдела военных работ майор А. Сомерсало. Щепетиль­ность заключалась в том, что ни одна из сторон не хотела первой начинать широкомасштабные боевые действия, так как Финляндия юридически не находилась в состоянии вой­ны с Советской Россией, а последняя не хотела в глазах мирового сообщества выглядеть мировым жандармом. На границе у большевиков было около 15 000 человек, 150 пу­шек и, кроме того, ожидалась передислокация в указанный район полка красных финнов численностью до 8000 чело­век. В плане отмечалось, что в связи с ограниченным численным составом вооруженных сил необходимо наиболее выгодно использовать естественный рельеф местности, прежде всего линию обороны, реконструированную немца­ми летом 1918 г.: Хумайоки — Кипинолаярви — Куолемаярви — Каукярви — Аурапанярви — Вуокса — Суванто.

В условиях мирного времени финны использовали три дивизии и одну бригаду, а небольшой резерв при общей мобилизации возрастал почти вдвое, образуя группу «Б», которая дислоцировалась у границы, на Карельском пере­шейке и в Ладожской Карелии. Оборонительные позиции группы распределялись следующим образом:

— первая дивизия от Муоланярви до Ладоги, со штабом в Райсали;

— вторая дивизия от Финского залива к Муоланярви, со штабом в Камари;

— третья дивизия у восточной границы на северной поло­вине Ладоги;

— горная бригада в резерве в Выборге.

Вторая дивизия находилась в суточном переходе от позиций, первая дивизия пребывала на расстоянии трех переходов. Перевозка первой дивизии по железной дороге заняла бы двое суток, а горной бригады — трое суток, лоша­ди и повозки прибыли бы через пять-семь суток. Первая дивизия до прибытия второй дивизии занимала на пере­шейке промежуток Муоланярви-Вуокса силами двух ба­тальонов.

В процессе наступления при возникновении необхо­димости отвести в резерв 4-5 батальонов дивизии, состоя­щей из 18 батальонов, оборонительные позиции оставались занимать 13-14 батальонов, на вооружении у которых было всего 84 пулемета, при расчетной необходимости в 260 пу­леметов. Вследствие нехватки вооружения предусматрива­лось оставить опорные точки наименьшей значимости. Группе «Б» в стратегических планах финского командова­ния после общей мобилизации отводилось место непосред­ственно в наступательной операции и по укреплению обо­ронительных позиций.

В конце апреля 1919 г. планы были отправлены войско­вым соединениям. Время для ознакомления и приспособ­ления к местным условиям дали до 15 мая 1919 г. Одним из факторов, обусловливавших успешное проведение мобили­зации, были инженерные коммуникации, в том числе доро­ги, строительство которых велось ускоренными темпами на простреливаемом пространстве. Важное значение придава­лось артиллерийскому парку и позициям, которые он дол­жен был занимать.

В процессе ознакомления с планом приходилось на мес­те вносить изменения, так как, например, вторая дивизия только 28 августа 1919 г. сообщила о проведенной разведке, и ее данные несколько отличались от разведывательных дан­ных генерального штаба. Проведенная под руководством начальника штаба второй дивизии майора П. Зиллиаса раз­ведка с участием офицеров различных родов войск дивизии и представителя французского генерального штаба Фокс сообщила, что на оборонительных позициях на уровне Ино-Ваммелярви и Сууланярви, предположительно, име­ется две или три линии и перед ними расположено стороже­вое охранение.

Основная линия расположения финских войск представ­ляла собой следующее. Огневые позиции находились на уда­лении от линии Ваммелсуу — Райвола. На них с начала лета 1918 г. Выборгским полком и первым учебным батальоном строились оборонительные позиции, которые должны были быть заняты силами второй дивизии и частично первой.

Линия Перкиярви имела естественные препятствия — болота и небольшие реки, которые значительно затрудняли бы движение второй дивизии. При таких обстоятельствах и в случае, если генеральный штаб решит сделать линию Перкиярви главной линией обороны, дивизии необходима была поддержка, что вполне совпадало с новыми разведы­вательными данными и общей организацией.

10 сентября 1919 г. генеральный штаб одобрил пред­ложения дивизии по главной линии обороны, пока линию Перкиярви не построят. Самое активное участие в иссле­довании и строительстве линии Перкиярви принял майор Фабрициус.

Первой дивизии необходимо было строить укреплен­ный плацдарм через Кирккоярви — Пуннусярви к Вуоксе, а для соединения позиций дивизий было дано указание вто­рой дивизии расширить свои позиции до Вуотярви.

16 сентября 1919 г. начальником генерального штаба фин­ляндской армии был назначен 41-летний генерал-майор Р. О. Энкель. Он немедленно приступил к изучению укреп­лений на Карельском перешейке и в конце сентября сделал первую рекогносцировку в соответствии с оборонительны­ми позициями на линии Хумайоки — Сумма — Муолаанярви и далее в соответствии с планом Игнатиуса к Ладоге.

Энкель во время оценки сложившегося положения при­нимал во внимание не только восточное, но и западное на­правления. Хотя открытой войны между Финляндией и Рос­сией не было, политическая напряженность возрастала. Военное руководство Финляндии опасалось шведской агрес­сии в связи с обострившейся обстановкой вокруг спорной территории Ахвенанмаа. Энкелю пришлось сталкиваться с этим сложным пограничным вопросом еще в бытность его командиром береговой обороны. Генеральный штаб готовил планы обороны на случай нападения как России, так и Швеции. Государственный совет в своем секретном протоколе подтвердил, что политическое руководство при нападении Швеции могло отдать приказ силам обороны на открытие огня.

На финском направлении у России было сконцентриро­вано довольно большое количество военнослужащих. Фин­ская армия представляла собой только три с половиной ди­визии, укомплектованные молодым офицерским составом из учебного резерва. Так как группе «Б» на мобилизацию и сосредоточение отводилось три недели, Энкель не возла­гал на нее много надежд. В таких условиях невозможно было наступать в разных направлениях, используя все силы на перешейке вплоть до Выборга и железной дороги Вы­борг — Элисенваара. Чтобы группы не распались на части, было решено провести дополнительные работы по укрепле­нию существующих и строительству новых позиций. Через весь перешеек была воздвигнута цепь опорных пунктов, главная функция которых заключалась в предотвращении любой ценой наступления большевиков до тех пор, пока финские дивизии будут полностью укомплектованы. Позиции должны были быть по возможности короче в силу того, что линия обороны изобиловала естественными препят­ствиями. Животрепещущей задачей финской армии было формирование плацдарма линии огня, защищенной бетон­ными строениями, способной автоматически на длительное время перекрывать главные дороги большевикам. Форми­рование линии огня сопровождалось глубоким поясом стро­ений. Возведение траншей, ходов сообщений, а также про­волочных заграждений могло подождать. Эти требования необходимо было выполнить как раз на той линии, на ко­торой фортификационные сооружения должны были стро­иться несколько позднее. Линия обороны предназнача­лась вовсе не для использования в оборонительном бою, а с единственной целью защитить Выборг и получить удобный путь отхода.

26 сентября 1919 г. Энкель предложил командующему вооруженными силами вновь организовать оборону восточ­ной границы, руководствуясь вышеприведенными сообра­жениями. Внешнеполитическая обстановка заставляла спе­шить с сосредоточением группировки. Интендантские службы группы «Б» заявили, что будут готовы ранее назна­ченного времени. Группы, находящиеся на средней линии, были несколько ближе других от границы, что обусловлива­ло их более быстрое сосредоточение. Была создана новая линия обороны Муолаанярви — Сумма через Хуомалйоки, которая шла сквозь лес и болота.

На перешейке дивизиям необходимо было поменяться местами: первая дивизия перемещалась на правый фланг, а вторая — на левый. Муолаанярви по-прежнему оставалось в межграничном пространстве. Смена линий обороны пред­полагала возможность группировкам быстрее сосредото­читься на позициях обороны. Первой дивизии отводилось только два дня на мобилизацию, а в соответствии со старым планом предполагалось четыре дня. Вторая дивизия выиг­рывала один день. Третья дивизия сохраняла прежние сро­ки мобилизации.

Командующий вооруженными силами генерал-майор Вилькамаа (Вилькман) одобрил предложение Энкеля и под­черкнул, что нельзя ограничиваться только обороной. Необходимо с началом зимнего периода приступить к обширному наступлению, в частности использовать обход­ные маневры в направлении Рауту и направить лыжные группы через Ладогу во фланг большевикам.

Подполковник Фабрициус до зимней войны значи­тельную часть жизни посвятил фортификационной работе, и в 1940 г. составил исследование финской фортификации и линии Маннергейма. Он обучался в Хаминском кадетском корпусе и военной инженерной школе в Петербурге, после чего служил военным инженером в России. В начале 1919 г. Фабрициус был назначен начальником дорожного и форти­фикационного отделов.

В своем исследовании Фабрициус представил форти­фикацию перешейка с учетом стратегических соображений и правил военной топографии. С востока на Карельском перешейке Вуокса была естественным превосходным пре­пятствием с узким проходом Киимаярви — Пухаярви. При­нимались во внимание ограниченные людские ресурсы, при­родные факторы и целесообразность, так как на востоке предусматривалась лишь пассивная оборона. В связи с этим велось укрепление линии Вуокса — Суванто и населенных пунктов Кивиниеми и Тайпале. Также изучалась возмож­ность укрепления Кивиниеми с южной стороны до уровня предмостового плацдарма Ваалимаа — Роуккула и активиза­ция работы на уровне Рауту — Раасули в направлении Валкеаярви или Метсяпиртти.

На западе перешеек географически подразделялся на три части: Вуокса — Муолаанярви, Муолаанярви — Кау­кярви, Каукярви — Финский залив. Между Муолаанярви и Каукярви была железная дорога Выборг — Петроград и шоссе Выборг — Уусикирко.

В районе между Муолаанярви — Вуокса были по­строены глубокие фортификационные укрепления, передо­вая линия которых проходила у Муолаанярви — Пасуринканка и, соответственно, главный плацдарм находился на уровне Муолаанярви — Аурапаярви — Салменкайда. Эта область была превосходной отправной точкой для активиза­ции ведения боевых действий по направлению Ууденкирко — Кивеннава — Райвола или по линии Валкиаярви — Рауту. Данный район было необходимо по возможности укрепить как можно сильнее, чтобы возросла оборонительная воз­можность малых групп и они могли эффективнее использо­вать свои силы.

Таким образом, можно заключить, что созданные фин­ским генеральным штабом линии обороны представляли собой не только хорошие оборонительные рубежи, но и мог­ли служить прекрасным плацдармом для совместного с Се­веро-Западной армией наступления на Петроград.

Часть радикально настроенного населения Финляндии под нажимом североингерманландцев, а также постоянно проживающие в стране ингерманландцы провели 24 нояб­ря 1918 г. в Выборге съезд, где приняли решение просить помощи у правительства Финляндии для Ингерманландии. Под руководством старшего преподавателя Пиетари Тойкка была сформирована из давно проживающих в Финляндии ингерманландцев миссия в составе трех человек, которая в конце декабря обратилась с письмом к правительству, где высказала свои варианты разрешения Ингерманландского вопроса:

1) Ингерманландия присоединяется к Финляндии;

2) Северная Ингерманландия с Петроградом и его бли­жайшими окрестностями присоединяется к Финляндии, дру­гие ингерманландцы добиваются для себя культурной авто­номии;

3) предоставление всей Ингерманландии культурной автономии, возможность ингерманландцам самим решать вопросы, касающиеся веры, гражданского управления и эко­номического существования.

Официальная Финляндия в лице министра иностран­ных дел Карла Энкеля не поддержала присоединения Ингер­манландии к Финляндии, указав, что эти намерения были идеальными и заманчивыми, но мало осуществимыми. Министр советовал ограничиться культурной автономией и идти по пути естественного ее расширения. Позднее, на Парижской конференции, вопрос о естественной автономии при посредничестве Финского правительства поднимался, но безрезультатно. Самим ингерманландцам эту задачу было бы тяжело претворить в жизнь. Финляндию стали обвинять в национализме и игнорировали ее оправдательные заяв­ления, а решения по Петрограду расценили как общую на­ционально-политическую платформу Финляндии. От этих оценок мирового сообщества зависело, как и на что реаги­ровать Финляндии в Ингерманландском вопросе или не реа­гировать вообще.

В конце 1918 г. Эстония находилась в состоянии войны с Советской Россией. Финляндия осуществляла помощь эс­тонцам как материальную, так и добровольцами в коли­честве около 3700 человек.

Отступление большевиков из Эстонии укрепило в Фин­ляндии и в ингерманландцах надежду на скорое освобож­дение Ингерманландии. Уже в середине февраля 1919 г. ин­германландцы начали предварительно координировать военные вопросы с Эстонским комитетом помощи, а офи­циально обратились к главному комитету 31 января 1919 г. Эстонский комитет помощи потребовал, чтобы у ингерманландцев было свое правление, имеющее право принимать решения, с которым можно было бы вести переговоры. Тог­да же ингерманландцы образовали Ингерманландское вре­менное попечительство из десятка живущих в Финляндии людей, руководителем был назначен Пиетари Тойкка. По­мимо него в попечительство вошли преподаватели Пекка Киянен, Юхо Койвистонен, художник Исакк Латту, инженер Саволайнен, лейтенант Пааво Тапанайнен и Тирранен. Позднее присоединились Отто Ряйконен, Каапре Тюнни, агроном Тойво Тойкка и банкир Ханнес Сааринен.

Попечительство предложило общее прафинское и ин­германландское наступление на Петроград через Северную Ингерманландию или нанесение удара прафинннами на Онежском направлении, а ингерманландцы с эстонцами приняли бы участие на Эстонском направлении. Наиболее активно поддерживал наступление финско-эстонских групп на Петроград председатель Эстонского комитета помощи сенатор О. В. Лоухивуори.

Ингерманландское попечительство при планирова­нии наступления получило от Эстонского комитета помо­щи поддержку, но не более того. Любой прибывший в Ингерманландию видел всю сложность обстановки вслед­ствие географического расположения Петрограда.

Кроме того, решающим было то, что ингерманландцы сильно остерегались задержек с началом наступления ввиду его недостаточной организации. Эстонский комитет принял решение продолжать вести переговоры с ингерманландцами, но в работе ощущалось взаимное недоверие.

В недрах Финляндского Генерального штаба уже были разработаны планы захвата Петрограда. Первый основной стратегический план финской армии был готов во второй половине апреля 1919 г. К концу мая армейское руковод­ство финской армии было готово к наступлению и претво­рению в жизнь планов мобилизации. Также был готов в об­щих очертаниях детальный план оккупации Петрограда. Планы были отправлены непосредственно в дивизии и дру­гие соединения с детальнейшим описанием основных ме­роприятий.

В соответствии с планами мобилизации армия дели­лась на группы «А», «Б» и дополнительные формирования. К группе «А» относились штатные армии, первая, вторая и третья дивизии, ей придавалась горная бригада. Общая численность мобилизованной армии в 1919 г. насчитывала семь дивизий, то есть приблизительно 70 000 человек.

Генеральный штаб Финляндии в соответствии с разве­дывательными данными установил, что Петроград оборо­няет главным образом 7-я армия, состоявшая из трех диви­зий. Армия имела на вооружении шесть легких и тяжелых артиллерийских дивизионов, насчитывающих около 100 пу­шек, один бронепоезд и два конных полка. Группировка большевиков на Карельском перешейке насчитывала 15 000 военнослужащих и 70 пушек. Из них около 4000 человек находилось в Валкеасаарьском (Белоостровском) приходе и 6000 — на восточном направлении в Раасули (Орехово). Около 5000 человек находилось в резерве в районе Парголово. Разведка подтвердила, что границу охраняют малень­кие передовые караулы и вооруженные крестьяне.Финская группировка находились посередине границы и ожидала наступления времени «ч». Продвижение нача­лось бы сразу же по возможности большими силами с це­лью достичь необходимого военного и морального превос­ходства. В наступлении предполагалось использовать три дивизии пехоты, егерскую бригаду, пять батарей полевых пушек, тяжелую гаубичную батарею, три конных полка, два бронепоезда, две группы бронированных автомашин, три самолета, а также одно велосипедное отделение егерской бригады.

Главное наступление финской армии должно было произойти вдоль железной дороги Рауту (Сосново) — Раасу­ли и с другой стороны — от Рауту, соответственно, по шоссе на восток в сторону Рауту — Коркиамяки — Нижние Станки — Парголово, а также Рауту — Токсово — Петроград.С фланга наступающим пришлось бы продвигаться вдоль побережья Финского залива по дороге Валкеасаари — Петроград.

Из Рауту должна была перейти в наступление главная сила корпуса — первая дивизия. Фланговое наступление в направлении Терийоки осуществлялось бы силами второй дивизии, а третья дивизия находилась в резерве наступаю­щей армии между Кякисалми (Приозерск) и Выборгом.

После мобилизации и формирования группы «Б» ар­мейский резерв мог пополниться двумя новыми дивизиями, а третья, если возникнет необходимость, могла отделиться от наступающих сил.

Без учета военной специфики план предполагаемого на­ступления внушал оптимизм. Верилось, что при наступле­нии не будет больших человеческих жертв и материальных затрат. В планах наступления первоначально даже не учиты­валась возможность сражения в Невской метрополии.

Со временем, в мае, план наступления был доработан. В апреле-мае 1919 г. у советского руководства возросла тревога в связи с угрозой наступления Финляндии на Петро­град. Комитет обороны в начале мая 1919 г. объявил окрест­ности Петрограда на осадном положении. Была осуществ­лена общая мобилизация и вооружение рабочих, для организации уличных боев Петроградский район делился на зоны обороны. На эффективность обороны Петрограда положительно повлияли введенная постовая служба, по­литический контроль и трудовая повинность, и неудачная майская попытка генерала армии Родзянко, совместно с эс­тонскими группировками под руководством Лайдонера, овла­деть столицей. Несмотря на способность большевиков эф­фективно обороняться, генеральный штаб финской армии в конце мая продолжал вести подготовку уточненного плана нападения и оккупации, в соответствии с которым развязка должна была произойти на Карельском перешейке.

В уточненном плане рассматривалось продвижение фин­ских группировок после подавления сопротивления врага на Карельском перешейке. От первой линии обороны (Парголово — Токсово) предусматривалось наступление главных сил по направлению к Петрограду. В этой стадии наступ­ления к головной группе должны были присоединиться третья дивизия и бригада егерей. Вторая дивизия должна была продвигаться главным образом по шоссе вдоль Петроградской железной дороги, ей было приказано штур­мовать город с направления Новой Деревни через Елагин и Каменный острова. Наступление продолжалось бы че­рез Петроградскую сторону, Васильевский остров и через Николаевский мост в центр города. Конечной точкой был Балтийский вокзал. Оттуда вторая дивизия перемести­лась бы в окрестности города к новой линии обороны на участке между Елизаветино и Финским заливом. Конеч­ной целью дивизии был рубеж между Красной Горкой и Ора­ниенбаумом.

Согласно плану, третья дивизия должна была наступать на Петроград с Выборгской и Петроградской сторон, через Троицкий мост, в центр к Варшавскому вокзалу и Царскому Селу. После успешно проведенной операции войска пере­местились бы на линию обороны Балтийский путь — Сивер­ская — Лисино.

Первая дивизия и егерская бригада продвинулись бы от первой линии обороны из Токсово по пути на Петроград по шоссе Токсово — Девяткино — Гражданка. Наступление на город произошло бы с Выборгской стороны через Литей­ный мост к Николаевскому вокзалу. Оттуда первая дивизия должна была занять линию обороны Лисино — Тосно. Пер­вая егерская бригада в количестве одного батальона оставалась бы в Петрограде, а потом передислоцировалась бы в резерв в Царское Село. Позднее вторая егерская бригада, следовавшая в группе «Б», должна была взять последний участок линии обороны от Тосно до Ладоги. Во время на­ступления главные силы первой, второй и третьей дивизий после овладения городом должны были продвинуться впе­ред и окончательно сломать оборону противника.

Оптимизм финского генерального штаба основывался на том, что после того, как сопротивление на Карельском перешейке будет сломлено, большевики попытаются эва­куировать людские и материальные ресурсы из Петрогра­да в Московском направлении. Только на Московском направлении у большевиков была возможность получить дополнительную помощь. Ради этого финские передовые отряды предполагали преследовать большевиков до естест­венного юго-западного рубежа Ингерманландии.

Важнейший участок линии обороны пролегал бы между областью реки Тосно и Варшавским направлением. Контр­наступление Красной Армии с востока или с Вологодского направления считалось маловероятным. Там они могли быть подвергнуты нападению со стороны армии Колчака. Запад­нее польские группы удерживали Вильну. В Ингерманлан­дии были войска Родзянко, которые действовали на одном плацдарме с эстонцами генерала Лайдонера.

По инициативе H. Н. Юденича в первой половине июня 1919 г. между ним и Маннергеймом велись переговоры. Было очевидно, что Юденич активизировал свою деятель­ность под воздействием слухов о планируемых финнами операциях. Проект военного договора был готов 18 июня 1919 г. Согласно этому договору, Маннергейм руководил всей операцией, а русские войска Юденича, сформировав свои подразделения, отвечали за согласованность фронто­вых операций. Главной задачей финнов было сдерживать сопротивление на фронте в направлении реки Волхов до тех пор, пока белые не успеют организовать достаточные силы, после чего финны смогут отделиться для отправки домой. Кроме военных аспектов, Маннергейм и Юденич также одобрили политический проект договора. Из него следова­ли принципы налаживания дальнейших взаимоотношений между Финляндией и Россией после заключения мира. По условиям договора предполагалось безоговорочное призна­ние независимости Финляндии, полное признание нацио­нального права на самоопределение Восточной Карелии, гражданская и культурная автономия Ингерманландии, воз­можность Национальному союзу или Мирной конференции признать право Финляндии решать вопросы, касающиеся требований по области Петсамаа и проблем Прибалтийско­го нейтралитета. Проект договора, выработанный в резуль­тате активной поддержки министров партии войны в пра­вительстве Финляндии, был незамедлительно одобрен английским и французским правительствами.

Маннергейму целесообразно было сначала заключить союз с Юденичем, после чего получить одобрение Колчака и осторожно приступить к лоббированию в финском пра­вительстве финансовой стороны договора. В случае если наступление произойдет без одобрения парламента и пра­вительства, планировалось оперативно предпринять усилия к внешнеполитической поддержке акции. Проекты догово­ров, заключенные в Англии, Франции и Омске, свидетель­ствовали, что операция будет поддержана за границей.

Колчак, потерпев поражение в наступлении на западном на­правлении, 27 июня 1919 г. направил личное обращение Маннергейму с просьбой принять участие в наступлении на Петроград, а когда Верховный главнокомандующий 11 июля 1919г. ознакомился с проектом договора, то охарактеризо­вал его как весьма фантастический проект.

Несмотря на все проект договора получил поддержку в неофициальных кругах. В Финляндию и Балтийские страны отправилась английская комиссия под руковод­ством генерала X. Гофа. 3 июля 1919 г. Юденич известил Колчака, что был вынужден принять решение о подписа­нии договора, что было вызвано чрезвычайными обстоя­тельствами, и принять на себя обязательства по совместной интервенции.

Активизацию действий Юденича все же следует отнес­ти к началу июля 1919 г., так как незадолго до этого он ездил в Финляндию консультироваться с Маннергеймом, а несколькими днями позднее родился так называемый «про­ект активистов».

В проекте нашла свое отражение и ингерманландская проблема. В п. 2 ст. 3 указывалось, что русским подданным финской национальности, проживающим в Петроградской губернии, обеспечивается право сохранения своей религии, языка, судов, управления и школ. Одинаковые права пре­доставлялись и русским в Финляндии.

Официальные финские круги без особого энтузиазма знакомились с текстом проекта договора. Так, министр ино­странных дел Холсти пришел к выводу, что вся тяжесть по торпедированию проекта договора в официальных английских кругах, отказывающихся поддержать замысел, ляжет на Финляндию. Холста раскрыл в общих чертах некоторым членам правительства, в том числе Сантери Алкио, пози­цию руководителей государства, поддержавших военный союз с русскими.

Складывалось впечатление, что еще до официального признания существующего договора между Маннергей­мом и Юденичем определенные круги Финляндии лоб­бировали начало пограничного инцидента и общего наступ­ления на Петроград. На заседании правительства 30 июня 1919 г. направленный на границу с проверочной поездкой егерь-полковник Аарнэ Сихво сообщил, что от Финлян­дии ждут провокации войны. Такие же выводы прозву­чали в отчете побывавшего на границе начальника гене­рального штаба Ханнеса Игнатиуса, объявившего, что на Карельском перешейке могут произойти самые непредска­зуемые события.

К аналогичным заключениям пришел министр путей сообщения и общих работ Эро Эркко. Он соотнес будущий конфликт с некоторыми активистскими кругами. Акти­висты преследовали конкретную конечную цель — выборы президента республики, они пытались втянуть страну в вой­ну с Россией до первого всенародного волеизъявления с тем, чтобы растерянная страна проголосовала за Маннер­гейма.

Между тем руководителей внешнеполитических ве­домств в Омске и Париже весьма волновал вопрос о подпи­сании совместного с Финляндией соглашения. С одной сто­роны, Колчак прекрасно понимал, что наступление финнов на Петроград отвлечет часть сил Красной Армии с Восточ­ного фронта и упрочит положение генерала Миллера пос­ле эвакуации союзников с Севера. С другой стороны, посту­пающая дипломатическая информация и данные военной агентуры указывали, что положение Маннергейма в Фин­ляндии весьма непрочно, общественное мнение и обыва­тели в основной массе против участия страны в войне. Все это позволило Колчаку сделать вывод о том, что, несмот­ря на возможное принятие финских условий, рассчиты­вать на их участие в походе на Петроград не приходилось. 21 июля 1919 г. Юденич отправил долгожданную телеграм­му Верховному правителю, в которой сообщил, что согла­шение с Финляндией не подписано.

Ингерманландское попечительство 8 февраля 1919 г. обратилось к финскому правительству с просьбой дать воз­можность ингерманландскому мужскому населению, пере­бежавшему в Финляндию, организоваться и вооружиться на перешейке. Военный министр Рудольф Валден отреагиро­вал на просьбу попечительства весьма сдержанно и не стал лоббировать как необходимость наступления на фронте, так и оказание военной поддержки ингерманландцам.

Данное намерение в Финляндии однозначно отвергнуто не было, однако деньги для этого отпущены не были. По­пытка беженцев сорганизоваться в военном смысле на тер­ритории Финляндии оставалась длительное время не осу­ществимой.

Ингерманландские руководители в первой половине 1919 г. приобрели во внутриполитических кругах Финлян­дии обширные связи. Наибольшую активность в деле организации нового наступления на Восток и захвата Петрогра­да проявляли финские «ястребы» — представители партии войны. 2 февраля 1919 г. в Хельсинки было образовано Об­щество друзей Ингерманландии, которое в своей работе про­пагандировало борьбу за разрешение ингерманландского вопроса. Ингерманландец по рождению, лектор Юхо Койвистонен руководил Обществом друзей, а членами комитета были избраны ингерманландцы, длительное время прожи­вавшие в Финляндии. Из финнов, увлекшихся националь­ной идей, в комитете был известный активист ветеран Хер­ман Стенберг.

Активисты и их сподвижники весной 1919 г. начали ак­тивно лоббировать наступление на Онегу и Беломорье. Ин­германландцы приняли их сторону, особенно когда один из активистов егерь-полковник Аарнэ Сихво поддержал представленный план, который предполагал одновременное наступление на Онегу и на Ингерманландию.

Наконец, финское правительство после долгих обсуж­дений в начале апреля 1919 г. одобрило наступление фин­ских добровольцев на Онегу. Операция в направлении Петрограда при этом не планировалась.

Ввиду того, что Финляндия не поддержала наступление на красную столицу, Ингерманландское попечительство начало налаживать прямые связи с Эстонией. 20 февраля 1919 г. попечительство обратилось к эстонскому подпол­ковнику X. Кальму, руководившему в то время сформиро­ванным из финнов полком Похьян Пойка. Всего же в Эсто­нии финских добровольцев было около 3700 человек. Кальм пошел навстречу просьбам ингерманландцев и пообе­щал походатайствовать о помощи перед эстонским руко­водством. Кальм начал совместно с Херманом Стенбергом и с представителями попечительства разрабатывать план, по которому эстонско-финско-ингерманландские группы должны были захватить Петроград. Он предложил усилить свой полк, присоединить к нему ингерманландские под­разделения, привлечь из Финляндии новых добровольцев, увеличив силы до 25 — 30 тысяч человек и вторгнуться в Петроградскую губернию. Кальм получил поддержку эстон­ских руководителей, которые расценивали Ингерманлан­дию как антибольшевистскую буферную зону. Несмотря на неоднократные попытки, Кальм не получил от Финляндии ожидаемой поддержки. Эстонский комитет помощи отка­зался от услуг Кальма и уволил его, а эстонское правитель­ство уведомило, что финские группы не могут принимать участия в наступлении на Петроград. Можно согласиться с мнением В. И. Мусаева, который утверждает, что важней­шим достижением посреднической миссии Кальма было установление непосредственного контакта ингерманланд­ских лидеров с эстонскими правящими кругами.

Несомненно, определенные круги в финском прави­тельстве, в особенности министр иностранных дел К. Энкель и Маннергейм, планировали новый поход на Петро­град и свержение большевизма, однако внутриполитические противоречия не позволяли осуществить полноценную интервенцию. Онежская экспедиция также могла быть осу­ществлена в крайне усеченном виде.

Весьма несвоевременное ходатайство ингерманландцев все же не было оставлено без внимания. Финское прави­тельство 1 марта 1919 г. приняло решение разрешить бе­женцам свободно прибывать в страну при условии, что они не будут организовываться и вооружаться в Финляндии. Благонадежным и здоровым военнообязанным лицам мужского пола разрешалась перемещаться в Эстонию через Финляндию. Позднее для этого Ингерманландскому вре­менному попечительству был дан небольшой заем.

В результате переговоров между Ингерманландским вре­менным попечительством в лице П. Тапанайнена, Й. Саволайнена и Т. Тойкка и Эстонским временным правитель­ством в лице К. Пятса и генералов Й. Лайдонера и Я. Соотса 26 марта 1919 г. был заключен договор, согласно которому было дано разрешение сформировать в Эстонии группиров­ку из ингерманландских добровольцев. Такая группировка была образована в конце марта 1919 г. в Таллине. Первым командиром был младший брат Каапре Тюнни, Александр Тюнни, который в Первую мировую войну был капитаном русской армии. Группировка подчинялась только эстонско­му военному руководству и могла использоваться только в Ингерманландском направлении.

31 марта 1919 г. в Эстонии было образовано Временное управление по делам Ингерманландии под председатель­ством Пиетари Тойкка.

Кальм присоединился к полку и поступил на службу к Ингерманландскому попечительству, однако впоследствии Эстонский комитет помощи отстранил его от выполнения возложенных на него обязанностей. Финские подразделе­ния в конце весны 1919 г. покинули Эстонию, при этом только маленькая часть из командования Похьян Пойка и рядового состава, по предложению Кальма, была принята в ингерманландские подразделения.

На протяжении всей весны 1919 г. в Эстонии начали появляться ингерманландцы, прибывавшие из Северной Ин­германландии через Финляндию. Ингерманландское попе­чительство организовало на Карельском перешейке при­бывающим через границу беженцам проезд в Хельсинки и далее в Таллин на морском транспорте, предоставленном Эстонским комитетом помощи.

Сохранились некоторые мемуары о тех трагических со­бытиях. Вот как через двадцать лет вспоминал те дни один из участников борьбы на Западе и Севере Ингерманлан­дии Юрьё Оллыкайнен: «Мы получили команду двигаться на вокзал в Рауту (Сосново) и далее в Терийоки, где был 10-дневный карантин. 9 апреля мы получили приказ ехать на поезде в Хельсинки. На каком-то полустанке поезд оста­новился, в наше купе зашел мужчина в мундире егеря и на­чал трогательно говорить: «Здравствуйте, ингерманландские братья». Слова застыли у него в горле, других слов мы уже не слышали. Мы достигли Хельсинкского берега, на котором девушки и женщины украсили нас ингерманландскими цветами, которых мы до этого не знали. 10 апреля 1919 г. мы поднялись на пароход «Вяйнямёйнен» и отправились по направлению Таллина. В порту нас встретили ингер­манландцы, которые прибыли туда ранее. В их сопровожде­нии мы пошли в казарму, находящуюся на берегу Финского залива, и присоединились к 50 ингерманландцам. У нас начались регулярные упражнения. 40 человек из нас попали в унтер-офицерскую школу. Нашей группой руководил ка­питан Тюнни, лейтенанты Ронкайнен и Карккойнен, фельд­фебель Ахава».

Финские власти к проблеме беженцев отнеслись весьма настороженно, так как в группах беженцев встречались не всегда благонадежные в политическом плане лица, которых пограничная служба отправляла обратно. Переброска ингерманландцев в Эстонию для властей Финляндии была весьма кстати, так как правительство не хотело брать на себя обязанность по их снабжению.

В мае 1919 г. в Таллине в ингерманландских группах уже насчитывалось 402 человека, из них более половины были североингерманландцы; 35% группировки были пред­ставителями западной Ингерманландии и 5% — средней. Была сформирована ингерманландская освободительная группировка. Однако ее численность оказалась далекой от планируемых 8000 — 10 000 человек.

Под воздействием майского наступления на Петроград в Ингерманландском попечительстве вновь воспылало пламя надежд. Попечительство, активисты и группа друзей нации провели 26 апреля и 12 мая 1919 г. в Хельсинки два съезда, где обсуждался ингерманландский вопрос.

Представитель комитета помощи, образованного из по­печительства, П. Тойкка и руководитель военными делами П. Тапанайнен представили расчеты, в соответствии с кото­рыми ингерманландцы были в состоянии постоять за Ин­германландию при получении от Финляндии помощи ору­жием и добровольцами. П. Тапанайнен в Ингерманландском движении был одной из наиболее заметных фигур. Он родился в 1890 г. в Северной Ингерманландии в деревне Мянтусаари Токсовского прихода. Обучался с 1907 по 1908 г. в Финляндии в Каннельярвском народном училище и впоследствии работал в сфере торговли. Тапанайнен был ярым фенноманом и неистовым антибольшевиком. Весной 1918 г. он был представителем разведывательного отдела в Рауту на Карельском перешейке. Впоследствии работал в резерве пограничной комендатуры, выполняя задание меж­ду Финским заливом и Ладожским озером на приграничной 500-метровой полосе на финской стороне. Пааво Тапанайнен имел обширные связи и обладал доступом в самые верх­ние эшелоны эстонского и финского командований, в част­ности неоднократно имел встречи с Главнокомандующим Эстонской армией генералом Лайдонером и политиками Финляндии.

Финляндия хотела свержения Советской власти и вос­стания всего населения Петроградской губернии. Влиятель­ные круги в Финляндии были склонны поддержать Э. Е. Кай­ла, который одобрил наступление регулярной финской армии. Ингерманландцы все-таки получили одобрение со стороны наиболее националистически настроенных кругов Финляндии, ибо такие активисты-ветераны, как Херман Гуммерус и Теодор Хомен, видели благоприятный момент для нанесения удара по Петрограду.

В конце весны 1919 г. Ингерманландский комитет часто слал в Финляндию и лично Маннергейму докладные за­писки, в которых просил оказать помощь в освобождении Ингерманландии. В них отмечалось, что первостепенная выгода от поддержки будет состоять в том, что в результате наступления на Петроград группы Маннергейма получат возможность своими силами оккупировать Северную Ин­германландию с преобладающим финским населением. Это было более выгодным для Финляндии, чем если бы оккупа­ция произошла силами белых.

Следует отметить, что и в петроградских планах Ман­нергейма ингерманландскому вопросу уделялось известное внимание. В конце мая 1919 г. он доложил объединенному военному государственному комитету, что первым услови­ем при финском участии в наступлении на Петроград будет формирование Северо-Ингерманландской нейтральной зоны. Великобритания не считала в тот момент финское наступление желательным.

Заключив соглашения с генералом Юденичем, Маннер­гейм разъяснил финской ставке часть положений о возмож­ности во время петроградского наступления предоставить ингерманландцам культурную автономию. Официально Фин­ляндия не хотела оказывать помощь ингерманландцам. Просьбы ингерманландцев к Финляндии об оказании пря­мой помощи и принимаемые соответствующие решения в глазах многих обывателей выглядели по меньшей мере трусостью. Финны не хотели смешивать ингерманландский вопрос с заранее спланированной финской операцией на петроградском направлении и переходить на конфликт с оп­позицией.

Потенциально наибольшее одобрение и конкретная по­мощь ингерманландцам могла поступить от финских акти­вистов и других сторонников борьбы с большевистской Рос­сией, хотя, несомненно, они преследовали и свои цели. Во главу угла первоначально ставились интересы Великой Фин­ляндии и антибольшевистские цели, а не освобождение ин­германландцев.

Ингерманландский комитет помощи первоначально состоял из ингерманландцев, долгое время проживавших в Финляндии и представлявших собой «образцовых и великих финнов», которые с ростом ингерманландской нацио­нальной идеи стали придерживаться их точки зрения. Сре­ди переселенцев в руководстве были и такие лица, которые негативно оценивали планы присоединения Ингерманлан­дии к Великой Финляндии. Они надеялись на победу белого движения в борьбе с большевиками, хотя до этого, после Февральской революции, настраивались в своих мечтах на автономию для Ингерманландии и демократическое управ­ление совместно с русскими.

1.2. Формирование подразделений из числа ингерманландцев в составе Северо-Западной армии и их взаимодействие с военным руководствам и одноименным правительством при наступлении на Петроград осенью 1919 г.

Исследуя события, происходившие во время граждан­ской войны на Северо-Западе России и участие в них ин­германландских финнов, необходимо коснуться проблемы формирования Северо-Западного корпуса, а впоследствии армии.

После подписания Брестского мирного договора немец­кие войска вывели свои соединения из Прибалтики. Но, ухо­дя, немцы не желали утратить свое влияние на Прибалтику, а потому решили сформировать антибольшевистские орга­низации, поддерживая которые они могли бы влиять на на­строение и внутреннюю жизнь в прибалтийских странах. Среди солдат оккупационных войск нашлось довольно много таких, которые не пожелали возвращаться домой: они были сведены в особую дивизию, получившую наименование Железной и оставшуюся под немецким командованием в Прибалтике.

А. П. Родзянко отказался возглавить «Железную ди­визию». Руководство ею было возложено на князя Ливена. В двадцатых числах января 1919 г. А. П. Родзянко на паро­ходе вышел из Либавы и через два дня прибыл в Ревель. Еще на пароходе Родзянко от графа Палена и полковника Бибикова узнал, что Северная армия, перейдя на террито­рию Эстонии, переформировалась в Северный корпус под командованием полковника Дзерожинского, а в ближайшем будущем генерал Лайдонер — главнокомандующий эстон­ской армией, на пост командующего корпусом пригласит генерала Арсеньева.

Северный корпус начал формироваться осенью 1918 г. в Пскове по инициативе немецкого командования и на не­мецкие деньги под руководством генерала А. Е. Вандама (Ядрихина). В начале октября его представители обрати­лись через бывшего земского начальника Линде к союзу торговых промышленников Пскова с предложением создать русский корпус из офицеров, бежавших в Псков из разных местностей России. Союз послал бывшего городского су­дью Подшивалова в штаб к майору Клейсту, который под­твердил, что немцы готовы дать 10 млн марок на дивизию. В то время в Пскове было около 200 офицеров русской армии. Псковитяне создали комитет, состоявший из несколь­ких отделов, и собрали около 200 тыс. руб., город дал также 50 тыс. руб. Начальником штаба первоначально пригласили генерала А. Е. Вандама, а командующим — А. Драгомиро­ва. Однако Драгомиров отказался, и на его место прибыл генерал Келлер, которому выплатили 350 тыс. руб. подъем­ных. Немцы долгое время не оказывали финансовой под­держки, но затем выделили 2 млн марок. Вскоре под натис­ком большевиков Северный корпус, которым тогда командовал полковник фон Неф, и партизанский отрад пол­ковника Балаховича отступили из Пскова в Эстонию и там продолжили формирование. Впоследствии на должность ко­мандующего уже Северо-Западной армии был назначен ге­нерал А. П. Родзянко.

Чрезвычайно любопытной фигурой в Северо-Западной армии был Станислав Никодимович Булак-Балахович. Его мать — полька, отец — литовец. По образованию — агро­ном, офицер, участник Первой мировой войны. Служил долго у большевиков, но потом перешел на сторону белых. При этом накануне перехода Булак-Балахович предупредил генерала Вандама в Пскове, что он с собой приведет две дивизии, как только в Пскове сформируется Северный корпус В конце октября 1918 г. Балахович действительно явился в Псков Немцы первоначально разоружили бойцов Балаховича и поместили их в арестантские роты. Генерала Вандама вскоре сменили. На его место был назначен фон Неф. Он-то и способствовал активному привлечению Бала­ховича и его людей к борьбе с Красной Армией. И не ошиб­ся. О партизанах Балаховича вскоре узнали на всем Северо-Западе.

В основу своей партизанской работы Балахович поло­жил методы, заимствованные у большевиков. Сам он был честен, но личному составу отряда разрешал грабить. По­говаривали, что в Ревеле офицеры Балаховича швыряли деньги пригоршнями. Уже в Пскове Балахович проявил большую жестокость. Людей вешал днем в центре города на фонарях, причем адъютант Балаховича предлагал казни­мым самим вешаться, что большинство и делало.

Одновременно находящиеся в Эстонии противники Со­ветов попытались соединить военные силы, для чего с одоб­рения эстонского премьера Пятса создали «самозащиту» под руководством генерала Геникса. Во главе «самозащи­ты» и отрядов Северного корпуса в середине декабря 1918 г. стал полковник Дзерожинский. «Самозащита» создала 1-й Ревельский партизанский отряд. Когда Родзянко служил в Пскове в чине полковника в отряде полковника фон Нефа, последний, будучи командиром корпуса, произвел его в ге­нералы. Родзянко ответил взаимностью и вскоре произвел фон Нефа в генералы.

Весьма интересными и колоритными являются харак­теристики, данные Родзянко, Дзерожинскому и Крузен­штерну членом сформированного впоследствии Северо-Западного правительства H. Н. Ивановым: «Милый, но безвольный и безжизненный старик, бывший 17 лет ротным командиром, полковник Дзерожинский, устроенный на пост командующего корпусом за бесхарактерность, [не годил­ся] даже на второе лицо в корпусе, несмотря на громкий титул командира. Начальник штаба полковник Крузен­штерн, весь предан интересам Юденича и правых русских, человек с узко-сословными мыслями, без организаторского таланта и недостойный развязать даже ремень у обуви вождя, не только быть вождем. Генерал Родзянко — храб­рый и способный в обстановке боя для увлечения войск вперед и только, в остальном человек больших минусов, особенно в области организации и политики и не только в сфере политического, но и обычного житейского такта. Он был уместен на посту командира русских отрядов толь­ко при подчинении серьезному и талантливому главноко­мандующему».

Дополнительные черты к портрету А. П. Родзянко, ха­рактеризующие его политические и профессиональные ка­чества, содержатся в воспоминаниях полковника П. Поля­кова: «Родзянко известный скакун в Англии, — племянник М. В. Родзянко, грубый, малоотесанный, в сущности без всякого военного образования, упрямый, любитель выпить, женатый на местной уроженке-немке, не говорящей и не понимающей по-русски, но любящей влиять на дела и да­вать советы. Родзянко популярен в части корпуса и интри­гует против Дзерожинского. Политическая физиономия Родзянко неопределенна — с эстонцами откровенно груб, с ингерманландцами откровенно заносчив и во внешних от­ношениях достаточно бесцеремонен и нетактичен. В Фин­ляндии его фамилию равнодушно не могут слышать».

Антипатия, возникшая между А. П. Родзянко и H. Н. Ивановым, нашла свое отражение в воспоминаниях мини­стра здравоохранения Северо-Западного правительства M. С. Маргулиеса, который отчасти подтвердил характерис­тику, данную Ивановым Родзянко. К Родзянко 16 июня 1919 г. пришла депутация Русского Совета, он входит, за­поздав в зал, и говорит: «ну и жарко (трехэтажное слово). А вы чего здесь? — обращаясь к депутатам, — а, Ивановны! Что это Иванов в Пскове делает? Хороводится с Балаховичем? Я его распустил. Хватайте Иванова за... и повесьте, а Балаховича я сам расстреляю, он не военный человек, он — ксендз-расстрига, он разбойник». В предисловии к своей книге «Воспоминание о Северо-Западной армии», вышедшей в 1921 г. в Берлине, Родзянко отчасти подтвер­дил высказывания H. Н. Иванова и M. С. Маргулиеса в свой адрес: «Я не политик и во время исполнения мною обязан­ностей командующего армией занимался политическими вопросами лишь постольку, поскольку они были неразрыв­но связаны с военными действиями».

Вероятно, оценка Родзянко своей персоны является весьма объективной и непредвзятой. Одним из основопо­лагающих принципов армии является единоначалие, а дол­жность командира такого крупного соединения, как Се­верный корпус (Северо-Западная армия), прежде всего, предусматривала неуклонное выполнение приказов Вер­ховного главнокомандующего. Подчиненная ему боевая еди­ница должна была выполнять лишь возложенные на нее функции, а не осуществлять политическое руководство и координацию с союзниками. На практике так все и сло­жилось: политические функции позднее на себя возложило Северо-Западное правительство. В середине апреля 1919 г. Северный корпус включал в себя управление, две стрелко­вые и одну артиллерийскую бригаду и насчитывал 758 офи­церов, 4693 рядовых, 74 пулемета, 3423 винтовки, 8 бомбо­метов, 18 орудий разных калибров.

Ижорцы и ингерманландские финны, населяющие по­бережье Петербургской губернии, вначале приняли самое деятельное участие в белом движении. Сформированный отряд, действовавший позднее под командой П. Тапанайнена, проявил большую стойкость и успехи в борьбе с боль­шевиками, обеспечивая в то же время армии генерала Род­зянко безопасность на левом фланге.

В мае 1919 г. ингерманландский добровольческий отряд состоял из двух батальонов, при этом первый батальон на­считывал уже 380 штыков при четырех 2-дюймовых ору­диях. Были введены особые отличительные знаки различия, включавшие ингерманландскую символику, погоны желто­го цвета с просветом из двух красных полос и синей полосы посередине.

В конце апреля 1919 г. на Нарвском направлении Се­верному корпусу, состоявшему из двух стрелковых бригад и ударной группировки, со стороны большевиков противо­стояла трехтысячная 6-я стрелковая дивизия. Наступление было согласовано с Й. Я. Лайдонером и было назначено на 3 часа 13 мая 1919 г. Эстонцы приняли решение ограни­читься высадкой Ингерманландского батальона на приста­ни Пейпия. Одновременно военные корабли, находящиеся в Финском заливе и Чудском озере, должны были огнем поддержать наступление Северного корпуса.

15 мая 1919 г. часть ингерманландского батальона была высажена на берег с эстонского корабля. Первоначально пла­нировалось произвести высадку непосредственно на Сойккинском полуострове у деревни Косколово, однако отряд сторонников Советской власти под командованием местных советских работников П. Трофимова и Ф. Афанасьева сво­им огнем воспрепятствовал высадке. Ее пришлось произвести в устье р. Луги. 17 мая 1919 г. другая часть отряда численностью до 150 человек высадилась на побережье Копорского залива в районе Пейпия, Систо-Палкино и Долгово. Этому отраду предстояло действовать совместно с Ост­ровским полком Северного корпуса. Отряд Трофимова — Афанасьева перед превосходящими силами противника отступил к Копорью (Каприо). Ингерманландцы заняли Сойккино. Здесь к отряду присоединилось около 50 местных жителей. Развивая успех в данном направлении, белые овладели станцией Вруда, где ими был захвачен в качестве трофея бронепоезд.

18 мая 1919 г. батальон потерпел серьезное поражение в ходе попытки овладеть разведкой населенным пунктом Каприо. Поражение было обусловлено тем, что ингерман­ландцы, опьяненные прежними успехами, приближались к Копорью слишком беспечно, по открытой местности, а красные, засевшие в крепости, подпустив их ближе, откры­ли шквальный огонь.

В боях за овладение крепостью в Каприо погибли ко­мандир ингерманландцев Александр Тюнни, три офицера, часть младшего начальствующего состава, а всего 43 че­ловека.

Идиллия длилась недолго. Вскоре от коменданта Ям­бурга, гвардии полковника А. В. Бибикова, полетели до­несения генералу Родзянко, что ингерманландцы носятся с идеей какой-то Ингерманландской республики и на этой почве перестали признавать комендантов, назначенных им для Сойккинской волости в район расселения ингерман­ландцев. Возникли трения, в которых генерал Родзянко ви­нил эстонцев, поддерживавших «домогательства» ингерман­ландцев о республике.

В связи с тем, что эстонцы поддерживали ингерманлан­дцев в их стремлении к установлению своей гражданской власти на освобожденных территориях Сойккинской во­лости, произошло ухудшение их взаимоотношений с белым командованием. Родзянко поручил полковнику Крузенштер­ну выяснить суть ингерманландского вопроса как у эстон­ского правительства, так и в Париже у Сазонова. Помимо этого он старался разъяснить английской миссии, что ника­кого ингерманландского населения вообще не существует. В Петроградской губернии, по его утверждениям, прожива­ют русские, эстонцы, финны, принявшие православие, карелы и ижоры, причем 60% населения приходится на долю русских. Родзянко не мог понять, кому и для чего нужно было учреждение Ингерманландской республики. Он заявлял, что если Ингерманландская республика долж­на появиться на свет, то пусть те, кто интересуется этим вопросом, обратятся в Мирную Конференцию, а на фронте он не допустит агитации.

Конечно, неоспоримым является утверждение Родзянко о единоначалии в армии, но его незнание национальной специфики серьезно сузило социальную базу белого дви­жения на Северо-Западе России. Весьма спорным является утверждение Родзянко о низкой плотности заселения Петроградской губернии финноязычными народностями. Так, например, в Шлиссельбургском уезде на 1901 год про­живало 55% русских, 43% финнов и 2% других нацио­нальностей, в том числе немцы. На севере уезда в некото­рых волостях финны (айрамойсет и савакот) составляли от 77% до 91%, в районе Тосно — до 53%. В других волостях преобладающим было русское население. После гражданской войны к 1926 г. картина изменилась незначи­тельно. Среди национальных меньшинств финны были наи­более многочисленны, их проживало в Ленинградской об­ласти 128 тыс. человек. В Куйвозовском, Парголовском, Ленинском, Красногвардейском, Детскосельском, Урицком, Ораниенбаумском, Мгинском, Колпинском, Волосовском, Молосковицком, Котельническом и Кингиссепском районах доминирующим населением было финское. Помимо того, что финское население Петроградской губернии было пре­валирующим, оно было и весьма образованным. Так, среди выходцев из Финляндии (суоми — суомалайсет) грамотность составляла 78,8%, а среди ингерманландцев (айрамойсет и савакот) — 72,1%. Данный факт объясняется обширной сетью школ и приверженностью финнов лютеранскому ве­роисповеданию, которое по меньшей мере предусматрива­ло, что юноша или девушка, достигшие совершеннолетия, при прохождении обряда конфирмации должны были быть грамотны. Также чрезвычайно дискуссионным является утверждение генерала о том, что финны были в своей массе православными. Архиепископ Макарий 25 марта 1534 г. направил всем игуменам, священникам и дьяконам пись­мо следующего содержания о богопослушании финского населения Водской пятины: «Не приходят на покаяние, пра­вил церкви не берегут, молятся деревьям и камням, среды и пятницы не чтут, умерших своих кладут в лесах по кур­ганам и холмам с арбуями, а к церкви на погост хоронить не приходят, при рождении призывают тех же арбуев, ко­торые дают младенцам имена по своему, а после пригла­шают попов крестить их. А архиепископ Феодосий в 1548 г. писал, что неженатые берут девиц или вдов на сожитель­ство без венчания и держат 5 — 6 или 10 недель, а то и до пол[у]г[ода], а потом если кому принятая им наложница полюбится, вступает с нею в законное супружество, в про­тивном случае отсылают обратно в прежнее место ее жи­тельства и берут себе другую».

После Столбовского мирного договора 1617 г., когда Карельский перешеек перешел к Швеции, в Ингерман­ландию и Карелию пришла лютеранская церковь. Новые переселенцы приняли активное участие в распространении протестантизма, привлекая в свое лоно финноязычные племена. Однако большая часть чюди, ижоры и вепсов оста­лись приверженцами православия. Большой процент указан­ных племен остался верен языческим богам. А. П, Гиппинг писал, что «...в 1900 г. в одной части Ингерманландии оби­тают остатки народа, известного у русских под названием чудь, который в конце прошлого столетия заметно отличал­ся языком и обычаями от всех своих соседей. Он справляет особое торжество в честь коня и какого-то морского чуда тритона, воздавая их изображениям божеские почести. Этот народ питал глубокое уважение к колдунам, прибегая к их советам во всех важных случаях. Женщины их, вступая в замужество, брили свои головы и отличались от всех голов­ными уборами и одеждой особого покроя». Таким обра­зом, можно сделать вывод, что основная масса финского населения Ингерманландии исповедовала протестантизм, часть финноязычных племен осталась в лоне православия и незначительная доля была поборниками язычества. Язык при этом сыграл решающую роль, так как миссионерская деятельность лютеранских священников была тесно связана в первую очередь с финским и шведским языками.

В результате донесений Бибикова были закрыты учреж­дения ингерманландцев и их национальные школы, а затем генерал Родзянко прочел представителям отряда строгую нотацию о недопустимости какой-либо сепаратистской про­паганды, грозя при неисполнении его приказаний репресси­ями. Генерал Родзянко рассуждал просто: никакого ингер­манландского населения вообще не существует и, стало быть, нет причин для какого-то национального обособле­ния. Всем сомневающимся он рекомендовал обратиться за разъяснениями к Антанте. Ингерманландцы смолчали и под­чинились, но ненадолго.

А. П. Родзянко в своих воспоминаниях полностью подтвердил неповиновение ингерманландцев полковни­ку Бибикову во время наступления 13 мая 1919 г. на Гдов и Ямбург. Он писал: «Я начинал сильно беспокоиться за левый фланг отряда полковника Палена и немедленно выехал из Нарвы на автомобиле в Ямбург, а оттуда поездом к ст. Волосово. В Ямбурге полковник Бибиков доложил мне, что эстонский десант оказался ингерманландским отрядом, что явилось для меня совершенной неожидан­ностью. Отряд занялся пропагандой ингерманландской республики и назначил в Сойккинской волости своих ко­мендантов, не исполнявших приказаний полковника Би­бикова. Я сообщил в Эстонский штаб, что не могу до­пустить двоевластия в только что освобожденной области, а потому своеволия ингерманландцев не потерплю и прошу генерала Теннисона дать этому отряду соответствующие указания».

В Сойккинской и Котельнической волостях Ингерман­ландский комитет приступил к продаже населению амери­канской муки и до 12 июля распределил 780 пудов муки.

Для выяснения всех недоразумений с ингерманландцами генералом Теннисоном в Ямбург был направлен полковник Унт. Родзянко совместно с Унтом направились в д. Котлы, где, по сведениям полковника Унта, должен был располагаться штаб Ингерманландского отряда. В Кот­лах штаба ингерманландцев не обнаружили, и полковник Унт уехал обратно, передав генералу Родзянко, что, согласно приказу Эстонского Главнокомандующего, ингерманланд­ский отряд в оперативном отношении подчиняется непо­средственно Родзянко. Затем Родзянко поехал в располо­жение полковника Ярославцева у д. Глобицы, где на небольшом удалении от полка обнаружил отряд ингерман­ландцев. Родзянко объявил начальнику отряда капитану Тапанайнену распоряжение Эстонского Главнокомандующего и пояснил, что вопрос об Ингерманландской республике зависит не от него, а от Верховного Совета, и впредь потре­бовал беспрекословно подчиняться приказам полковника Ярославцева и поддерживать с ним связь.

3 июня 1919 г. комендант Ямбурга полковник Бибиков направил комендантам всех волостей распоряжение, в кото­ром объявлялось, что политическая затея устройства Ингер­манландии ни в коем случае не может быть допущена рус­скою властью, и по настроению населения она обречена на провал. Цель ее — развалить Россию. В штаб Ингерман­ландского полка для сбора информации о деятельности комитета и командования отправился штаб-офицер для по­ручений при начальнике Военно-гражданского управления капитан Л. И. Черняков, составивший обширный доклад по результатам своей поездки, который лег в основу решений командования корпуса по ингерманландскому вопросу.

Можно согласится с мнением будущего Государствен­ного Контролера Северо-Западного правительства В. Гор­на о том, что грубая солдатская нетерпимость, проявлен­ная кампанией генерала Родзянко, испугала и враждебно настроила ингерманландцев по отношению к русскому командованию. Главным ядром ингерманландского отряда были местные жители-ингерманландцы, командный же состав представляли пришлые финские офицеры. Часть из них прибыла из Финляндии, часть — из Эстонии, вместе с эстонским десантом капитана Питкя. Десант выслал ге­нерал Лайдонер, чтобы комбинированными действиями эстонских и русских сил обеспечить прочность левого флан­га наступающей на большевиков армии и парализовать дей­ствия расположенной на Финском побережье крепости Крас­ная Горка. Капитан Питкя был подчинен общему для русской и эстонской армий главнокомандующему Лавдонеру, а ка­питан Тапанайнен, командующий образовавшимся ингер­манландским отрядом, считал себя непосредственно подчи­ненным капитану Питкя.

После поражения под Копорьем батальон отошел на Сойккинский полуостров для переформирования, где его численный состав пополнился за счет добровольцев из Западной Ингерманландии. 24 мая 1919 г. батальон возоб­новил наступление и занял крепость Копорье. К началу июня отряд численно выросло 1621 человека.

Большая часть офицеров расформированного и эвакуи­рованного в Финляндию добровольческого полка «Похян Пойка» поступила в Ингерманландский полк. Все расходы по формированию и содержанию полка, доходившие до 1 млн марок в месяц, взяло на себя Эстонское правитель­ство.

Борьба ингерманландцев нашла свое отражение в вос­поминаниях участника майского наступления Юрьё Оллыкайнена, детально описавшего действия ингерманландцев на левом фланге в районе Копорского залива, Усть-Рудиц и Красной Горки:

«В мае 1919 г. мы переехали в казармы князя Ливена, находящиеся на другой стороне Таллина. В первой поло­вине мая на вечерней перекличке нам сообщили, что завтра группа из 250 человек первой примет участие в ингерман­ландском освободительном движении. У нас было при­поднятое настроение, и мы высоко подняли кувшины за отправляющихся освобождать Ингерманландию. Я остался в казарме, так как работал по уходу за больными и ране­ными. Где-то 20 мая 1919 г. мы получили приказ следовать на подкрепление за предыдущей группой. На следующий день ранним утром мы переместились с лодок на берег Пейпинского залива. Там мы получили известие о пораже­нии под Копорьем, где тысячи наших солдат попали в труд­ное положение и были вынуждены отступить к линии Ууденкюля. Это известие сильно нас расстроило, но мы не изменили своих намерений.

Через неделю мы овладели Копорской крепостью, отку­да продолжили путь вперед. В ночь на Троицу маленькой группой мы овладели Усть-Рудицким дворцом.

В то время организовывался разведывательный отдел полка, в который попал и я. Мы получили задание продви­нуться за линию фронта в тыл врага. Для нас это казалось весьма трудным заданием, так как мы должны были перей­ти за линию фронта и удалиться на 40 — 50 километров. Нашим командиром тогда был славный и бесстрашный фин­ский доброволец Хильден. Наше задание состояло в том, чтобы отправиться в район Юхимяки (Красная Горка) и Рампово и все выяснить о противнике. Нам это удалось. Около Юхимяки находилась на учениях орудийная батарея врага. Командир спросил нас, не может ли кто-нибудь выве­сти пушки из строя. Мы напали на батарею и вытащили из пушек замки.

Потом мы продолжили путь и достигли деревни Лепасинкюля, которая находится на берегу залива напротив Кронштадта. К утру мы достигли края следующей дерев­ни, в которой находились русские матросы; не ввязываясь в бой, мы отступили к линии обороны по направлению к железной дороге. Противника не было слышно, и мы от­правились выяснять, где он. Мы прошли около километра и наткнулись на проволочные заграждения. За загражде­ниями мы заметили в последний момент идущую строем группу. Этой группой оказались 150 сойккинских доброволь­цев, они были славные ребята и сказали: «хи, как сойккинские дерутся, чуть Петроград не взяли». Через два часа мы попали в переделку, на нас наступали при поддержке матросов бронепоезд и автомобили. Долго сопротивляться мы не могли и были вынуждены отойти. Это было мое последнее сражение в Западной Ингерманландии».

Ингерманландцы тогда отступили с Сойккинского мыса к дороге, ведущей на Коппананярви, и привели в порядок свои подразделения. Из Таллина прибыло пополнение: к западноингерманландцам присоединились лица, моби­лизованные из беженцев, которых эстонцы хорошо оснасти­ли и в начале июня 1919 г. преобразовали в Ингерманланд­ский полк. Его численный состав к 18 июня 1919 г. был уже 2258 человек. Командиром был назначен финский майор А. Уймонен и, кроме того, в полк прибыл командный состав из распавшегося полка «Похян Пойка».

В состав полка, помимо собственно финнов-ингерманландцев, входили военнослужащие других национальностей. Подразделения Северо-Западной армии и Ингерманланд­ского полка усиленно пополнялись за счет добровольцев из местных крестьян, а также по личному распоряжению Род­зянко в полки привлекались и пленные красноармейцы.

Вот лишь некоторые опросные листы 1919 г., чудом сохранившиеся до наших дней, на жителей Ямбургского уезда, которые принимали участие в борьбе с большеви­ками в составе Ингерманландского пехотного полка:

«Семенов Николай Яковлевич, место службы: Ингер­манландский пехотный полк, 1-ый батальон, 2-я рота, урож. Петроградской губернии, Ямбургского уезда, д. Малое Райково, возраст — 21 год. При допросе показал, что при занятии деревни Малое Райково, в первых числах мая 1919 г., белыми была объявлена мобилизация мужского населения в возрасте от 18 лет до 30 лет. Семенов Н. Я. был мобилизован 8 июня 1919 г. и отправлен на минную станцию Пейпия, где был сформирован Ингерманландский полк. Вскоре полк был отправлен на позиции в Стародворье, где он был зачислен во 2-ю роту Ингерманландского полка. Во 2-й роте насчитывалось: 65 штыков, 4 пулемета, 3 автомата, 5 офицеров. В 1-й роте: 60 штыков, 2 пулемета, и в 3-й роте: 60 штыков, 2 пулемета. 2-ой батальон дисло­цировался в д. Пярново. Семенов Н. Я. был послан в палевой корпус, откуда бежал и попал на заставу красных курсантов, откуда был с конвоем отправлен в какой-то штаб, где сна­чала был допрошен, после чего как военнопленный был еще в нескольких местах. Потом был отправлен в Новгород. В Пейпия командиром полка был финн — Табанен, вско­ре его за что-то арестовали русские офицеры Северного корпуса. В деревне Терентьево во время боев принимали участие 200 чел. 2-го Островского полка с 33 орудиями, при отступлении противник имел большие потери. Кормили плохо, давали 1 фунт заплесневелого английского белого хлеба и 2 раза в день жидкий суп. Между финнами и рус­скими происходят большие трения, всех финских офицеров арестовали, а финские солдаты ушли в Пейпия, где их долго ждал пароход. Был объявлен приказ, что все земли и иму­щество возвращается в течение 7 дней помещикам, в про­тивном случае налагался штраф 10 000 рублей. Относились к белым плохо. Многие из мобилизованных хотели перей­ти к красным, но боялись расстрела. Резерва у противника не было.

Сапожников Николай Исаевич, служил в 1-ом Ингер­манландском полку, 21 год, уроженец Петроградской гу­бернии, Ямбургского уезда, Кательской волости, русский. Сам пришел из Пейпия. Полк занимал позиции от Фин­ского до Копорского залива, имел на вооружении 5 пуле­метов, 1 бомбомет, 5 автоматов.

Самсонов Николай Исаевич, 20 лет, уроженец Петро­градской губернии, Ямбургского уезда, Кательской волос­ти. В Петрограде служил на Водопроводной станции. В ар­мию Самсонова Н. И. взяли белые после 26 июня 1919 г. и зачислили в Ингерманландский полк в 1 роту, команд­ный состав: эстонцы и финны. На фронте находились около Финского залива у моря. 5 августа 1919 г. Самсонов Н. И. находился в окопах на передовой линии, перешел за прово­лочные заграждения и направился в лес, где и вышел на секреты. Был отправлен в штаб, а затем в штаб 7-й армии. Ингерманландский полк был укомплектован в количестве 500 человек, 3 орудиями, у моря стояло одно судно, пулеме­тов было 5 штук, автоматов 5 штук.

Анисимов Семен Семенович, уроженец Петроградской губернии, Ямбургского уезда, Сойккинской волости, де­ревни Залесье, был мобилизован белыми и назначен в Ин­германландский полк, где прослужил 2 недели и сбежал в Залесье.

Иванов Федор Владимирович, 24 г., рыбак, уроженец Петроградской губернии, Ямбургского уезда, Сойккинской волости, рядовой Ингерманландского полка, 4-ой роты, был мобилизован, в отряде насчитывалось 250 — 300 штыков, 1 пулемет, 2 автомата, подводная лодка, командир майор Табанен. Среди миноносцев был один из бывших судов Бал­тийского флота «Орфей», матросы разных национальностей, как финны, так и эстонцы»?

Из этих скудных анкетных данных видно, что по мере занятия Северо-Западной армией новых территорий на них сразу же происходила принудительная мобилизация муж­ского населения для пополнения подразделений армии, в том числе и Ингерманландского полка. Данные о чис­ленности Ингерманландского полка и его вооружении весь­ма противоречивы, но несомненно, что местом его ди­слокации было южное побережье Финского залива. Ошибка мобилизационных служб армии была в том, что Ингер­манландский полк пополняли без учета национальной и языковой принадлежности. В связи с тем, что общение в полку происходило на финском языке, было целесообраз­но привлекать в его ряды финноязычное население губер­нии, в том числе водь, ижорцев и вепсов.

Одной из вех весеннего наступления Северного корпуса была борьба за овладение фортами Красная Горка и Серая Лошадь, в которой непосредственно принимали участие ингерманландские части.

Гарнизон форта имел в составе 5000 человек^[4] (1-й и 2-й Кронштадтские крепостные полки, 2-й Петроград­ский стрелковый полк, 1-й легкий артиллерийский диви­зион, 20-й воздухоотряд, 6-, 10- и 12-дюймовые батареи, команда технической службы). Овладение фортами, за­нимавшими важное стратегическое положение, позволяло контролировать Кронштадт и открывало дорогу на Петро­град. Командование Северного корпуса располагало све­дениями о том, что на форте Красная Горка существует глу­боко законспирированная офицерская организация во главе с комендантом форта H. Н. Неклюдовым. Она была готова поднять восстание на форте и поддержать наступление Северного корпуса. Еще в мае заговорщики предприняли меры для разжигания недовольства среди солдат Крон­штадтской крепостной бригады, которая обороняла под­ступы к форту. С этой целью командный состав в течение месяца занимался проведением бесцельных маневров, ко­торые утомили войска и отрицательно настроили их к ко­миссарам, под наблюдением которых проводились эти маневры. Помимо этого, среди солдат велась агитационная работа под лозунгом «Довольно братской крови!» Резуль­татом явилось снятие с позиций и переброска в Кронштадт 10 июня 1919 г. как разложившегося 97-го Саратовского пол­ка, ранее прибывшего с Архангельского фронта. 12 июня 1919 г. отказались перейти в наступление 1-й и 2-й Крон­штадтские крепостные полки. Военный совет, проведенный поздно вечером 12 июня 1919 г. в селе Коваши, в штабе Кронштадтской бригады, с участием комиссара Кронштадт­ской крепости Я. И. Алексеева-Ильина, председателя ко­митета обороны Кронштадта М. Бергмана, председателя Исполкома Кронштадтского Совета М. И. Мартынова, осо­бо уполномоченного Петроградского Комитета обороны М. К. Артемова и коменданта Красной Горки H. Н. Неклю­дова, принял решение о направлении из Кронштадта ком­мунистического отряда и батальона моряков в количестве 100 человек для ареста заговорщиков и наведения порядка. Однако прибывший около 3 часов ночи отряд был разору­жен, а командир был арестован лично H. Н. Неклюдовым. После этого комендант Красной Горки и командир артилле­рийского дивизиона форта капитан Н. И. Лощинин сообщи­ли по телефону о начале восстания командиру 1-го Кронш­тадтского полка подполковнику Бельдюгину, коменданту форта Серая Лошадь Оглоблину, начальнику сухопутной обороны Кронштадтского крепостного района полковни­ку Р. Ф. Деллю. Получив сигнал о восстании, командиры этих подразделений арестовали комиссаров и коммуни­стов и направили их на форт Красная Горка. Был образован сплошной фронт с Северным корпусом. По приказу пол­ковника Р. Ф. Делля были заняты населенные пункты При­морский Хутор, Большая Ижора, Борки и Таменгот.

В первой половине июня 1919 г. Ингерманландский полк продвигался на восток вдоль побережья к Красной Горке, участвуя в операции Родзянко. 11 июня 1919 г. для установ­ления взаимодействия с наступающими частями Северного корпуса заговорщики направили в деревню Калище подпол­ковника Кусакова и офицера Субботина, где они наткнулись на Ингерманландский полк. Кусаков по телефону довел до сведения руководства ингерманландцев ситуацию, склады­вающуюся на форте. Командир ингерманландцев прибыл в Калище лишь 13 июня 1919 г. и направился на форт Крас­ная Горка, оставив в заложниках прибывших офицеров. Пос­ле ознакомления с обстановкой он пообещал оказать со­действие гарнизону и передать сообщение английскому флоту. Утром 13 июня 1919 г. Н. И. Лощинин по телефону передал сигналы на все форты Кронштадтской крепости. В 13 и 15 часов восставшие предъявляли ультиматум о сда­че коменданту Кронштадтской крепости К. М. Артамонову, позднее, не получив ответа, они открыли огонь по штабу, Минной и Артиллерийской лабораториям, Военной гавани, складу мин и Пороховому заводу. В ответ началась бомбар­дировка Красной Горки и крепостей, оставшихся верными большевикам.

Около 12 часов 14 июня 1919 г. кронштадтский форт Риф и корабли с удвоенной силой стали обстреливать форт. На суше также велась ожесточенная борьба. В ре­зультате упорных боев у деревни Большие Борки части вос­ставших стали отходить на Черную Лахту — Коваши — Усть-Рудицу.

Батальон Ингерманландского полка, находившийся в де­ревне Лебяжье, отказался выполнять приказ отступать через форт и начал движение в сторону деревни Коваши. Фронт оказался оголенным на этом участке, однако оборона про­должалась до 18 часов 15 июня. Около 23 часов 15 июня на форт прибыл помощник командира Ингерманландского пал­ка и потребовал передачи ему содержащихся под стражей комиссаров и коммунистов. Руководители мятежа заявили, что арестованные являются заложниками за семьи восстав­ших и их жизнь необходимо сохранить. Ингерманландцам было передано 357 человек, часть из которых они ограбили и расстреляли.^[5] В 0 часов 30 минут красноармейские части вступили на территорию Красной Горки. Ингерманландцы, поняв, что не смогут собственными силами удержать Крас-1 ную Горку, через майора Уймонена направили письмо о no-j мощи в ингерманландский этапный пункт, расположенный в Пейпия. Однако это не принесло ожидаемых результатов] поскольку Пейпия был занят людьми Северного корпуса] а все склады ингерманландского отряда были изъяты щи] армии Родзянко.16 июня 1919 г. ингерманландцы были вынуждены отступить с потерями по направлению к по­бережью Каприонлахти. К 21 июня 1919 г. из бывшего гарнизона форта возвратилось к красным около тысячи человек.

Когда Родзянко получил донесение о переходе Красной Горки на сторону белых и об обстреле фортов из Крон­штадта, он немедленно выехал в Нарву, а оттуда на авто­мобиле в штаб полковника Палена. Выяснив обстановку, насколько это было возможно при плохой связи с ингерманландцами, Родзянко сам лично решил поехать к Красной Горке и отправился в деревню Рудицы в штаб полков­ника Нефа, назначенного графом Паленом начальником всей группы, действовавшей на побережье. Там Родзянко узнал, что в течение почти двух дней ингерманландцы не сообщали о переходе Красной Горки на сторону белых. Из Красной Горки Родзянко поехал в Ямбург, где полковник Бибиков сообщил ему, что ингерманландцы продолжают вести свою пропаганду, не исполняют его требований и не слушаются назначенных Бибиковым волостных комен­дантов. Родзянко вновь приказал вызвать в Ямбург началь­ника ингерманландского отряда, для того чтобы окончатель­но выяснить вопрос подчинения ингерманландского отряда Северному корпусу.

Приехав в Нарву, Родзянко отправил телеграмму ко­мандиру английского флота с просьбой под держать Крас­ную Горку, а также имел беседу с командиром гарнизона Красной Горки полковником Р. Ф. Деллем, который сооб­щил, что ингерманландцы разоружили гарнизон и расстре­ляли часть заложников. Полковник Делль утверждал, что если бы английский флот своевременно оказал поддержку, Кронштадт перешел бы на сторону белых. По его данным, после обстрела с Красной Горки три форта Кронштадта выкинули белые флаги, с частью флота велись переговоры о переходе на сторону белых. Как считал Делль, если бы английская эскадра показалась бы во время обстрела, участь Кронштадта и большевистского флота была бы, вероятно, решена. Гарнизон Красной Г орки без всякой поддержки вел бой с Кронштадтом и красным флотом. Все ожидали помо­щи англичан, но когда стало ясно, что поддержки не будет, дух гарнизона пал.

Большевики, подавив восстание в Кронштадте и на флоте, яростно обстреливали Красную Горку всем флотом и частью батарей Кронштадта. К востоку от Ораниенбаума на нее повели наступление сухопутные части. В результате гарнизон Красной Горки потерял веру в поддержку и, демо­рализованный, вынужден был отойти. Разоружился он по приказу полковника Нефа, которому ингерманландцы неправильно осветили настроение гарнизона. Сами ингерманландцы заявили, что они хотели отбить форт обратно, но русские заняли тыловой штаб их полка, и это помешало перебросить им подкрепление и боеприпасы.

В Ямбурге Родзянко дождался капитана Тапанайнена. Их разговор произошел на квартире раненого капитана Данилова. Родзянко, не стесняясь, высказал Тапанайнену свое негодование по поводу всех его действий, неиспол­нения приказаний эстонского главнокомандующего, подчи­нившего Тапанайнена в оперативном отношении Родзянко. Он потребовал немедленного прекращения всякой агита­ции в районе, занятом его отрядом, и полного подчинения ему, Родзянко. Тапанайнен ответил вызывающе дерзко, при этом позволил себе сказать, что он не знает, что генерал Родзянко командует Северным корпусом, и признает только капитана Питкя. Родзянко не выдержал, вспылил и выгнал Тапанайнена.

14 июня 1919 г. Родзянко отдал приказание полковнику Бибикову немедленно отправить отрад из комендантской ко­манды для прекращения агитационной деятельности ингер­манландцев в Сойккинской волости, а в случае неисполне­ния ингерманландцами этого требования разоружить весь ингерманландский отрад.

Эстонцы не только не подстрекали Тапанайнена к конф­ликту, но, напротив, приняли меры, чтобы как-то уладить нежелательную в боевой обстановке размолвку.

Помимо этого, исходя из приказа, следовало энергич­но, но корректно предложить Ингерманландскому коми­тету прекратить свою деятельность, сдать запасы продо­вольствия представителям уездного кооператива, а все дела и печати — начальнику отрада и самим выехать в Эстонию. Солдатам и офицерам Ингерманландского полка пред­писывалось сменить свои знаки отличия на соответ­ствующие знаки Северного корпуса и поступить в полное распоряжение командира Островского полка, от которого зависело окончательное решение их судьбы. Все имущество следовало передать в ведение волостных комендантов, час­тично в полк.

Во исполнение приказа командующего корпусом и предписания коменданта Ямбурга 16 июня 1919 г. экспе­диционный отрад в составе батальона Семеновского полка и двух взводов Ямбургской стрелковой дружины, всего около 150 штыков, под командованием капитана 2-го ранга П. И. Столицы выступил в деревню Пейпия и в 22 часа при­был на место назначения. Здесь командир отряда сменил коменданта, разоружил 75 ингерманландских солдат и за­ключил под стражу пятерых финнов. На следующий день отпустили 34 мобилизованных старше 30 лет. Охрана иму­щества ингерманландцев поручалась русскому коменданту, караулы заменялись солдатами корпуса, амбар с мукой был передан представителю уездной кооперации для даль­нейшего распределения среди населения.

Достаточно грубо генерал Родзянко поступил по отно­шению к штатскому представителю ингерманландцев, ма­гистру Петербургского университета К. Тюнни. Человек кор­ректный и более выдержанный, чем Тапанайнен, Тюнни хотел миролюбиво разобраться во всех недоразумениях, возникших между Родзянко и ингерманландским отрядом, но не успел он и рта раскрыть, как Родзянко резко крик­нул ему. «Я Вас повешу».

В результате полученного большевиками подкрепления положение на фронте обострилось, части Родзянко были ослаблены большим количеством раненых и убитых и бес­прерывными боями. Помимо этого, несмотря на переход к белой армии двух большевистских полков и гарнизона Красной Горки, части Северо-Западной армии устали от непосильных боев. Остро ощущалась убыль командного состава. Юденич, находясь в Гельсингфорсе, весьма неохот­но выпускал скопившихся в Финляндии русских офице­ров. Родзянко решил использовать в качестве резерва разо­руженный гарнизон Красной Горки, находящийся в Копорье. Он поздравил гарнизон с переходом к белым и приказал вернуть оружие его бойцам, а также ингерманландскому отряду. При этом, однако, офицеру отряда было строго ука­зано, что в случае неисполнения приказов ингерманланд­ский отряд будет вновь немедленно разоружен. После этого гарнизону было возвращено остальное имущество, и он был отведен на отдых в район Копорья — Велкота.

Естественно, что после таких действий ингерманландцы окончательно возненавидели русское белое командо­вание. Сепаратистские стремления еще более обострились, и вся история вновь закончилась насильственным разору­жением отряда. Ингерманландский вопрос, замечает Родзян­ко, разрешился весьма просто: посланная полковником Бибиковым рота разоружила тыловые ингерманландские части; узнав об этом, офицеры седи на лодки и куда-то исчезли, солдаты частью разбежались, а частью были све­дены в ингерманландский батальон, приданный одному из полков второй дивизии.

По поводу расформирования Ингерманландского пол­ка в красной и белой прессе разгорелась оживленная поле­мика. Полной цинизма и ненависти к малым народностям была статья «О живорезах» во втором номере издающейся в Ямбурге газете «Ямбурский крест» от 2 июля 1919 г. Автор статьи, изливая потоки желчи, писал: «...издавна пригретые за широкой пазухой России маленькие народцы оттачивают острые ножички, примащиваются вплот­ную к лежащему страдальцу и не спеша, деловито, выкраи­вают из живого тела Русского государства приглянувшиеся им куски.

Живая вода — это живой дух русского народа, и ника­ким ингерманландским ведьмам этого духа не загасить.

Если маленькие подвластные России народцы не опомнятся вовремя и не перестанут мучить и полосовать Русское госу­дарство, то пусть не пеняют впоследствии, когда пожнут сторицею кровавую жатву своего безумного посева. И га­зетки обрушатся со всем пылом своего негодования на руководимых из Гельсингфорса ингерманландцев, сорат­ников Родзянко в его походе на Петроград. До какой дерзо­сти дошли, например, устроители ингерманландской комедии, видно из того, что эти развязанные господа предъявляют претензии на самый Петроград — столицу Русского государства. Флаг состоит из трех полос. Синяя полоса означает реку Неву, а красные полосы — красную Карелию. В пределы будущей Ингерманландии предпо­лагается включить Олонецкую, Петроградскую и часть Нов­городской губерний, со столицей республики в «Петер­бурге», как уже и переименован Петроград. Образованием Ингерманландии собирались окончательно решить зада­чу по закупорке русского народа в безвыходную клетку. Нечего и говорить, что вся эта затея исходит от наших доро­гих и близких соседей — финляндцев».

Орган Петроградского комитета Российской комму­нистической партии, «Петроградская правда», в номере от 10 июля 1919 г. с учительским терпением разъясняла белым их ошибки и просчеты:

«Буржуазия малых наций, утвердившая свою власть над рабочими и крестьянами при помощи соглашения, охва­чена теперь немалой тревогой по поводу данного «советом пяти» формального обещания поддержки Колчаку.

Еще бы Колчак в своем ответе Антанте определенно заявил, что согласен признать за народами, населяющи­ми наши окраины, только «автономию», границы которой к тому же он обещает определить только впоследствии.

А разоружение генерал-майором Родзянко Ингерман­ландского полка показало, что русским империалистам невозможно удержаться от насильственных действий к сво­им же союзникам — буржуа малых наций даже теперь, ког­да их помощь, казалось бы, так нужна для борьбы против общего врага — большевизма».

Тон данной статьи демонстрирует, что большевики достаточно трезво оценивали собственные силы и прямо указывали Родзянко и Юденичу на их ошибки в нацио­нальной политике, тесно взаимосвязанной с идущей граж­данской войной. Однако советы врага учтены не были.

Для эстонцев расправа с ингерманландцами служила лишним напоминанием того, чего можно было ожидать от русского белого командования.

19 июня 1919 г. Й. Я. Лайдонер заявил о сложении с себя командования Северным корпусом. Главной причиной та­кого решения послужило разоружение Ингерманландского полка белыми войсками. В этот же день генерал А. П. Род­зянко издал приказ о выходе корпуса из подчинения эстон­скому главнокомандующему и преобразовании его в Север­ную армию. По предложению английского генерала X. Гофа, для того чтобы эту армию не путали с Северной армией, действовавшей под Архангельском и Мурманском, 1 июля 1919 г. ее переименовали в Северо-Западную армию.

Весьма злободневным откликом на действия Родзян­ко была статья В. Горна от 29 августа 1919 г. «Роковая ошибка» в газете «Свободная Россия». Автор статьи отме­чал: «Всегда следовало твердо помнить, что мы ведем не обыкновенную, а гражданскую войну, и что в этой войне, в которой борющиеся стороны, каждая по своему, стара­ются упрочить свой общественный порядок, прежде всего, необходимо обратить внимание на социальное и политиче­ское устройство занимаемых войсками территорий. Чем вер­нее будет взят политический курс на местах, чем меньше будет сквозить попытка вернуть отжившее старое и больше искреннего желания пойти по уровню назревших тре­бований народа, тем легче будет задача борьбы с больше­визмом, тем скорее мы повернем сердца народа в свою сто­рону. Народ устал в длинной гражданской борьбе, давно желает мирного труда и созидания, и тот, кто не на словах, а на деле проявляет честное намерение оздоровить его жизнь, провести в демократическом духе необходимые ему экономические и политические реформы, тому и раскро­ется душа народа. Само собой понятно, что нельзя одним взмахом разрешить аграрный вопрос, немедленно орга­низовать и пустить в ход местное самоуправление, накор­мить всех голодных, призреть всех разоренных, но нужно теперь же приступить хотя бы к предварительной работе в этом направлении, чтобы народ понимал, кто пришел ему на помощь, а солдаты наши и эстонцы знали, за что они воюют.

К сожалению, не такова была действительность по­следнего времени на местах, была политика, которая не только не внесла устройство в местную жизнь, но самим, так сказать, фактом своего существования она убивала волю к борьбе у солдата, охлаждала симпатии крестьян к белой власти».

После разгона Ингерманландского полка в конце июня 1919 г. в его рядах осталось около 350 человек. Большая часть бойцов ухитрилась перейти на эстонскую сторону, а другая, в основном западноингерманландцы, разбежа­лась по своим приходам. Почти весь финский командный состав и десятки североингерманландских добровольцев направились в Финляндию. Генерал Лайдонер дал разре­шение раздробленным остаткам полка организовать свое подразделение, входящее в состав эстонской армии. Коман­дование принял на себя после уехавшего в Финляндию май­ора Уймонена ингерманландец капитан Эмиль Пекканен.В этой должности он пребывал практически до конца граж­данской войны на Северо-Западе.

После разоружения ингерманландского отряда в Нарве, в соответствии с приказом Родзянко, по желанию эстон­ского главнокомандующего Лайдонера и английской воен­ной миссии была составлена для разбора претензий ингер­манландцев комиссия из представителей Северо-Западной и Эстонской армий, а также из ингерманландцев. Комиссия приняла решение: отправить всех ингерманландцев в Гунгербург для формирования особой части под общим эстон­ским командованием. Эти ингерманландские части и заняли участок между озерами. Эстонские же части заняли пози­ции в тылу ингерманландцев. Родзянко приказал отозвать своих комендантов из этого района ввиду враждебного к ним отношения со стороны эстонцев.

Дерзкое поведение ингерманландцев по отношению к белому русскому командованию было обусловлено бес­тактным поведением самого командования. При известной терпимости, не оскорбляя национального самолюбия ингер­манландцев, вполне можно было уладить возникшие недо­разумения мирным путем. Но ни Родзянко, ни Бибиков для такой политики решительно не годились. Самостоя­тельность Эстонии генерал Родзянко признавал не потому, что это вытекало из его убеждений, а в силу фактического положения вещей, из-за невозможности противопоставить силе силу. Другое дело ингерманландцы: русская армия была сильнее их, и с ними не стали церемониться. Несом­ненно, существовала потенциальная возможность для ге­нерала Родзянко поддержать национальные требования ингерманландцев как реальный инструмент осуществле­ния политических целей белого движения, носящий сугубо временный и конъюнктурный характер, однако этого сде­лано не было.

В свою очередь Эстония, видя положительные резуль­таты наступления Северо-Западной армии, стала бояться дальнейшего ее укрепления и опасалась, что армия по­вернет штыки против нее. Масло в огонь подлило совеща­ние в Париже, которое не признало независимости Эсто­нии и выдвинуло лозунг: «Великая, Единая, Неделимая Россия». В своих беседах с Лайдонером генерал Родзянко постоянно уверял его в согласии признать независимость Эстонии. Однако эстонцы хотели признания независимости в Париже.

Эффективность наступления Северо-Западной армии всецело зависела от того, вступит ли Финляндия в войну. А разрешение данной проблемы целиком и полностью зависело от возможной победы Маннергейма на выборах в пре­зиденты Финляндии.

В июле в своем дневнике M. С. Маргулиес писал: «.. .участие финнов зависит от положения Маннергейма, его шансы на прохождение в президенты республики сла­бы, но если он пройдет в президенты, то финны не откажут в помощи русским. Если он увидит, что не проходит, то создаст столкновения с большевиками на финской границе, объявит родину в опасности, [введет] военное положение в Финляндии и тогда [можно] надеяться, что аграрная груп­па присоединит свои голоса к группе правых. При такой комбинации он пройдет в президенты. Без финнов Петро­града взять нельзя».

Соперником Маннергейма являлся Сголберг. Считалось, что его шансы предпочтительнее, так как ему отдадут свои голоса и социалисты, и аграрии. Боясь этого, Маннергейм старался отсрочить как можно дольше проведение выборов президента. Однако его шансы продолжали слабеть. Зная, что на границе Финляндии располагались отряды красных финнов, насчитывавшие несколько тысяч человек, Маннер­гейм всячески провоцировал большевиков на выступление, но безрезультатно.

Окончательным днем выборов президента Финлянд­ской республики было назначено 28 июля 1919 г. К этому времени стало ясно, что в случае отказа Столберга от борьбы за президентское кресло реальным претендентом мог стать министр иностранных дел Холсти. В конечном итоге президентом Финляндии был избран Сголберг, полу­чивший 143 голоса. За генерала Маннергейма было подано 50 голосов.

Столберг был профессором государственного права, председателем верховного суда и умеренным либералом, к русским питал симпатии. Консервативное крыло ожидало ужасов бунта шюцкора, насчитывавшего в своих рядах 180 тыс. человек, восстановления власти красных, социаль­ной революции.»

После состоявшихся выборов в кулуарах сейма депутат от партии кадетов Таунеберг в беседе с профессором Цейдлером так пояснил провал Маннергейма: не выбрали Ман­нергейма президентом потому, что он страны не знал, был генералом русской службы, все время провел в России, не знал финского языка, не знал гражданского управления, да и перед Европой финны хотели продемонстрировать ис­тинное настроение народа. Социалистов взяли угрозой, что если они не будут голосовать за Столберга, а лишь воздер­жатся, то все будут голосовать за Маннергейма. Вместе с тем поражение Маннергейма однозначно свидетельство­вало, что Финляндия стремилась избежать вооруженного столкновения с Советской Россией. На театре военных дей­ствий происходили заметные перемены.

К 1 августа 1919 г. на Ямбургском фронте Северо-За­падная армия занимала следующую фронтовую линию. От Финского залива до межозерного пространства по договору с генералом Лайдонером занимали 1-я эстонская дивизия и ингерманландский отряд. В районе сзера Килли находи­лась разведка, сформированная из комендантской команды г. Ямбурга и воздухоплавательного отряда. Район Килли — Малли — Коложицы — Хотыницы занимала вторая дивизия, третья дивизия находилась на позициях от Хотыниц на Тигеннаузен. Группа полковника Вейса занимала Хилок, а конно-егерский полк стоял в д. Юхново.

В начале августа 1919 г. под натиском большевиков внутренне раздробленные белые русские были отброшены в юго-западную часть Ингерманландии до побережья Пейпияярви. Ингерманландский полк находился в полураспущенном состоянии. В конце августа в Коземкино он по­полнился жителями местных приходов, представленных Западно-Ингерманландским комитетом.

Реорганизованный Ингерманландский полк распола­гался на стороне эстонцев, поддерживал новую фронтовую линию на Западно-Ингерманландском озерном перешейке и осуществлял в начале осени управление на Сойккинском мысу. 14 августа 1919 г. по Ингерманландскому полку вы­шел приказ следующего содержания: «Финские офицеры и унтер-офицеры были обязаны носить погоны финской или эстонской армий. Остальные: эстонцы, русские и ин­германландцы — должны носить эстонскую форму, так как полк входил в состав Эстонский армии».

Под давлением англичан было создано Северо-Запад­ное правительство, имеющее свои цели и задачи. Наиболее широко и полно они были представлены в интервью Пред­седателя Совета Министров, министра иностранных дел и финансов С. Г. Лианозова газете «Свободная Россия» от 27 августа 1919 г.: «Цель образования правительства ясно наметилась само собою требованием жизни. Оно было необходимо для продолжения успешной борьбы с больше­визмом, ввести порядок и систему в гражданское управле­ние в тылу и привлечь к делу освободительной войны сим­патии, как соседних народов, так и союзников, в руках которых находятся средства для снабжения района про­довольствием, всякого иного снаряжения и борьбы. Вы­яснилось с очевидностью, что русская армия, совершаю­щая чудеса храбрости и исполнения долга перед Родиной, не может одна довести начатое ею дело до конца, она не пред­ставляет достаточных гарантий соседним народам и союз­никам в конечных своих целях и стремлениях. Было опасно, что освободительное движение, существующее ныне в ар­мии, может перейти впоследствии, под влиянием опытных демагогов, в длительную диктатуру военной власти, мо­гущей аннулировать завоевания свободы и даже угрожать соседним демократическим государствам. При этих услови­ях нельзя было, разумеется, требовать доверия, надо было дать гарантии фактами, а не словами. И таким фактом явилось образование коалиционного демократического правительства Северо-Западной области России, признание независимости Эстонской республики и широкая демокра­тическая программа правительства, в которую легко укла­дывался вопрос о признании независимости Финляндии и Польши, а также и широкое самоуправление других наро­дов, населяющих возрождающуюся Россию».

Сама личность председателя правительства была примечательной. Родился он в Москве в 1873 г., окончил Московский университет по двум факультетам: естествен­но-историческому и юридическому. В 1898 г. записался в помощники пристава поверенного округа Московской су­дебной палаты. В 1901 г. переехал в Баку и занялся там нефтяными делами. Был выбран гласным Бакинской го­родской думы и членом Бакинского биржевого комитета, Председателем арбитражной думы и членом съезда Ба­кинских нефтепромышленников. По переезде в Петроград стал во главе созданной им группы нефтяных предприятий, имеющих контакты с Англией, Францией, Бельгией, Америкой и Германией. Состоял членом учетного комитета Государственного банка и членом совета Русско-голланд­ского банка в Петербурге.

Несомненно, что все причины образования Северо-Западного правительства, изложенные С. Г. Лианозовым, имели под собой почву. Но основополагающим был, оче­видно, вопрос финансирования всей компании со стороны западных государств, которые и увязали вопрос финансиро­вания с признанием независимости Финляндии, Эстонии и Польши, а также с самоопределением других наций, в том числе и ингерманландцев. Это нашло свое подтвержде­ние в том, с какой быстротой под давлением англичан было создано данное правительство. Член правительства M. С. Маргулиес так вспоминал об этом: «10 августа 1919 г. в 5 часов мы собрались у Марша, от союзников кроме генерала Марша, были подполковник Пири-Гордон, пол­ковник Геропат, французский полковник Харстел, амери­канский капитан Мюллер. Из Гельсингфорса члены поли­тического совещания приехали только к 6 часам, когда Лианозов шел к телефону передать приехавшим о необходи­мости заехать немедленно к Маршу, генерал Марш догнал его, и сказал: «только пусть Кузьмин-Караваев не приезжа­ет». Через несколько минут, однако, приехали все и присут­ствовали: генерал Суворов, С. Г. Лианозов, А. В. Карташев, В. Д. Кузьмин-Караваев, H. Н. Иванов, M. М. Филиппео, К. А. Александров, В. А. Горн, К. А. Крузенштерн и я.

Генерал Марш стоял и, заглядывая на напечатанные на машинке листки, говорил: «положение Северо-Западной армии скверное, — точнее говоря, катастрофическое, нуж­но употребить чрезвычайные меры, чтобы ее спасти, и я обращаюсь к патриотизму присутствующих, чтобы сделать последние усилия. Союзники считают необходимым создать правительство Северо-Западной области. Его нужно создать, не выходя из этой комнаты. Теперь 6 часов с четвертью, я вам даю время до 7 часов, так как в 7 часов приедет Эстонское правительство для переговоров с тем правитель­ством, которое вы выберете. Если вы этого не сделаете, то мы, союзники, бросим вас. Вот лист членов правительства, которые желательны союзникам, — поговорите о сказанном мною. Вам, генерал Суворов, я передаю этот лист»».

24 августа 1919 г. Северо-Западное правительство при­няло следующую декларацию:

«В братоубийственной войне, вызванной большевика­ми, в огне и крови гибнет Россия. Бесполезно и бессмыс­ленно гибнут молодые и сильные, от голода и болезней умирают старые. Вымирают города. Опустели фабрики и заводы.

Огнем сжигаются деревни. Уничтожается на полях труд земледельца, гибнет скот, пропадает сельское хозяйство. Лишенные крова и хлеба толпами бродят по лесам бежен­цы. Так гибнет под властью большевиков Россия. И близко дно бездны, в которую ввергнута великая страна. При­званное к жизни необходимостью решительного и немед­ленного освобождения русской земли от большевистского ига, возникшее в полном согласии с полномочными пред­ставителями союзных держав, объединенных с остальной Россией в лице верховного Правителя, Адмирала Колчака, Правительство Северо-Западной области России объявляет русским гражданам начала, которые оно полагает в основу своей предстоящей деятельности.

1) Решительная борьба, как с большевиками, так и со всеми попытками восстановить старый режим.

2) Все граждане Государства Российского, без различия национальности и вероисповедания, равны в правах и обя­занностях перед законом.

3) Всем гражданам в освобожденной России обеспечи­вается неприкосновенность личности и жилища, свободы печати, слова, союзов и стачек.

4) Всероссийская власть должна быть воссоздана на ос­нове народовластия. Для сего немедленно по освобождении родины от тирании большевиков должно быть приступлено к созыву нового Всероссийского Учредительного Собрания на началах всеобщего, прямого, равного и тайного избира­тельного права.

5) Если по условиям созыв Всероссийского Учреди­тельного Собрания не представится возможным, вскоре по освобождении Петроградской, Псковской и Новгородской губерний, то для устроения местной жизни должно быть созвано в Петрограде областное народное собрание, избран­ное на той же демократической основе освобожденным на­селением.

6) Населяющие отдельные территории народности, вхо­дящие в состав единой возрождающейся России, свободно избирают для себя форму правления. (Актом от 11 августа 1919 г. правительство Северо-Западной области в России признало независимость Эстонии.)

7) Административное управление государства устанав­ливается на основе широкого местного самоуправления. Земские и Городские самоуправления избираются на общих демократических началах.

8) Земельный вопрос будет решен согласно с волей тру­дового земледельческого населения в Учредительном Собра­нии. Впредь до разрешения последнего земля остается за земледельческим населением, и сделки купли и продажи на внегородских землях воспрещаются, за исключением особо важных случаев и с особого разрешения правительства.

9) Рабочий вопрос разрешается на началах 8-мичасового рабочего дня, правительственного контроля над произ­водством, всемерной охраны труда и интересов рабочего класса.

Граждане многострадальной России!

Правительство Северо-Западной области России, при­нявшее на себя в этот тяжкий час освободительной борьбы ответственность за настоящее и заботу о будущем, пригла­шает вас к последним усилиям и жертвам во имя родины, свободы и счастья.

Председатель Совета Министров, Министр Иностран­ных Дел и Финансов — С. Г. Лианозов.

Министр Внутренних Дел — К. А. Александров.

Министр Военный генерал — H. Н. Юденич.

Министр Торговли и Промышленности, Снабжения и Народного Здравоохранения — M. С. Маргулиес.

Министр Юстиции — Е. И. Кедрин.

Министр Продовольствия — Ф. Г. Эйшинский.

Министр Морской — Контр-Адмирал В. К. Пипкин.

Министр Общественного презрения — А. С. Пашков.

Государственный Контролер — В. А. Горн.

Министр Земледелия — П. А. Богданов.

Министр Вероисповеданий — Е. Ф. Евсеев.

Министр Почты и телеграфов — M. М. Филиппео».

Правительство было поддержано большинством чле­нов Псковской думы, кооперацией, учительским съездом, социалистическим съездом, Ревельским русским советом, публично санкционировавшим вхождение своего председа­теля в состав правительства. Правительство приветствова­ли бывший русский посол из Стокгольма, Карпато-Русский Конгресс в Америке и Эстонское правительство.

Как же строились взаимоотношения военных и граж­данских структур ингерманландцев, созданных в Западной Ингерманландии с Северо-Западным правительством и од­ноименной армией? Рассмотрим прежде всего взаимо­отношения Ингерманландского комитета Западного района с Северо-Западным правительством.

7 сентября 1919 г. на имя Лианозова за подписью пред­седателя комитета Тюнни и членов А. Локи, А. Верико, А. Иолл, И. Кекки поступило приветственное письмо сле­дующего содержания: «Исполняя возложенное на нас делегатским съездом финнов-ингерманландцев от 31 авгус­та поручение, имеем честь довести до сведения Правитель­ства чувства глубокого удовлетворения и надежды на ско­рое избавление Родины от тирании большевизма, которые с образованием Правительства оживляют дух борющихся за то же дело ингерманландцев. Принимая свое постановле­ние, съезд признал от имени пославшего его населения западной части Ингерманландии Правительство Северо-Западной России и обещал ему в его трудной и ответствен­ной работе сочувствие и полную под держку с ожиданием энергичной деятельности и независимой от военных влас­тей, согласованной с интересами широких слоев народа, политики».

Постановлению 31 августа 1919 г. предшествовал деле­гатский съезд ингерманландцев в д. Большое Куземкино, Ямбургского уезда, Нарвской волости, на котором с докла­дом об отношении к Северо-Западному правительству вы­ступил председатель Тюнни. В докладе отмечалось:

«1. Наиболее важным политическим событием по­следнего времени является образование Правительства Се­веро-Западной России. Правительство создано по настоя­нию и при близком участии союзных военных миссий Англии и Франции. Образованием правительства была ис­правлена ошибка, допущенная по той или иной причине русскими военными и гражданскими кругами в отношении нынешней летней кампании против большевиков. Война велась без строго продуманной, определенной полити­ческой программы, равно без надлежащей гражданской вла­сти, а поскольку эта власть и была, она всецело осуществля­лась реакционными представителями военных кругов. Блестящие результаты боевой деятельности потеряны, надо думать, преимущественно вследствие плохой политики. Об этом можно и следует пожалеть, но тем более оснований принять известие об образовании демократического прави­тельства с чувством удовлетворения и радости.

2. Правительство состоит из 14 министров. В составе его есть лица с более или менее ограниченной известно­стью. Интересы освободительной войны, однако, повели­тельно заставляют отказаться от личной критики. Необхо­димо признать это правительство, как таковое, особенно после того, как оно опубликовало свою программу. Про­грамма вполне демократическая и соответствует интересам широких кругов населения.

3. Хотя, как видите, это правительство и образовано без воли и участия самого населения, к чему едва ли была какая-либо возможность, его следует признать и обещать ему сочувствие и поддержку от всего народа, в том числе от нас, ингерманландцев. Роковые для дела требования момента это властно диктуют, так как силы борцов за избав­ление от большевистской тирании должны быть собраны воедино, вокруг одного организующего и направляюще­го центра, без этого условия не будет успеха. Помимо того, к такому решению нас побуждает то особо важное обстоя­тельство, что только самое живое участие широких на­родных кругов в политической жизни даст им гарантию того, что политика правительства действительно будет соответ­ствовать интересам этих кругов. Сверх всего, мы, финны данной части России, должны блюсти и свои национально­культурные интересы.

4. На основании изложенного предлагается:

а) чтобы съезд выразил живейшее удовлетворение по поводу образования Правительства и обещал ему сочув­ствие и поддержку, одновременно требуя от него энергич­ной деятельности и независимой от военных властей, равно согласованной с интересами широких народных слоев политики.

б) поручить Ингерманландскому комитету Западного района довести об этом решении до сведения Правитель­ства и войти с ним в контакт относительно общих задач».»

Доклад был полностью одобрен съездом, лишь по вто­рому вопросу в части демократичности нового прави­тельства среди делегатов возникли сомнения, в связи с чем были даны подробные объяснения по каждому пункту про­граммы. Помимо приветственного постановления 7 сентяб­ря 1919 г. ингерманландцы посетили министра M. С. Маргулиеса с уверением в полной поддержке Северо-Западного правительства и просьбой взять в свои руки гражданское управление, не давая его впредь армии.

Несомненно, что с образованием Северо-Западного правительства и опубликованием его демократической про­граммы западные ингерманландцы от радикальных перво­начальных требований в области национально-государствен­ного строительства перешли к более мягким требованиям национально-культурной автономии. Их соплеменники в Се­верной Ингерманландии в силу влияния, оказываемого на них Финляндией, до конца стояли за отделение от России и образование собственного национально-государственного формирования.

Опасения ингерманландцев по поводу демократич­ности вновь избранного правительства были обусловлены не только жесткими и недальновидными методами воен­ного руководства генерала Родзянко. Их также насторажи­вала политика Северо-Западной армии в области земле­пользования и передела собственности, которая имела свое обоснование в приказах № 12 от 17 июня 1919 г. и № 13 от 19 июня 1919 г. по военно-гражданскому управлению, подписанных А. П. Родзянко и начальником военно-граж­данского управления полковником Хомутовым.

Приказ № 12 отражал следующие аспекты пересмотра узаконенного после революции имущественного положения граждан:

1. Всем лицам, захватившим самовольно и незаконно или получившим от большевиков (коммунистических) властей чужое движимое имущество, как-то: домашнюю обстановку, утварь, белье, драгоценности, библиотеки, порт­реты и разные художественные произведения, экипажи лошадей, разный домашний скот, сельскохозяйственный инвентарь (машины, орудия, семена и т. д.), вменяется в обязанность в течение 10 дней со дня опубликования сего постановления вернуть таковое имущество собственникам или владельцам, а в случае их отсутствия — подать заявле­ние местному коменданту при подробной описи всего имущества в 2-х экземплярах за собственноручной под­писью.

2. Третьи лица, купившие или иным каким-либо спосо­бом получившие в свое владение указанное выше имуще­ство, обязаны сделать то же самое.

3. Все знающие о нахождении такового имущества или о лицах, пользующихся им, обязаны немедленно заявить об этом местному коменданту.

4. Лица, виновные в нарушении сего обязательного по­становления, предаются Военному суду.

Данный нормативный акт пытался разрешить свершив­шийся факт: смену собственников движимого имущества, произошедшую после революции. В городах смена собст­венника произошла в результате принятия ряда декретов центральными правительственными органами и распоряже­ний органов местной власти. От прежних собственников имущество перешло в распоряжение учреждений и лиц, не имевших никакого права на вверяемое им имущество. Весь жилищный фонд и обстановка распоряжением жи­лищных отделов горисполкомов были взяты на учет и пере­распределялись в соответствии с приказами этих отделов. Целый ряд товаров, находившихся в распоряжении частных торговцев, был взят на учет продовольственными коми­тетами и в дальнейшем распределялся среди населения через кооперативные магазины, коммунальные столовые и приюты. В сельской местности переход недвижимости происходил еще сложнее. Там он начался сразу после февральской революции 1917 г., когда в России прокати­лась волна погромов помещичьих имений, в результате чего часть имущества перешла новым владельцам. В даль­нейшем сельскохозяйственный инвентарь распоряжени­ем земельных комитетов при Временном правительстве, а позднее земельными органами при большевиках распре­делялся и перераспределялся в самых причудливых формах. Это коснулось не только имений, вне зависи­мости от того, кому они принадлежали, но и затронуло отдельные крестьянские хозяйства, в том числе и ингер­манландские. Нередкими бывали случаи, когда сельско­хозяйственные орудия переходили от одного двора во временное пользование другого.

В процесс перераспределения была втянута вся сель­ская Россия, в частности все северо-западное крестьянство, и положение это в более-менее устойчивом состоянии на­ходилось уже два с лишним года. Приказ № 12 вверг земле­дельческое население в междоусобицу, сведение личных счетов и дал повод для мести.

Результаты не замедлили сказаться: у комендантов в волостях и уездах появились сотни дел «о возврате само­вольно захваченного», причем кроме захвата проситель ин­криминировал захватчику и «сочувствие» или «принад­лежность» к коммунистам. Первыми стали пользоваться приказом № 12 как базой для своих исков о возврате бежав­шие помещики и крупные земельные собственники. Тюрь­мы наполнились задержанными впредь до выяснения обстоятельств, причем выяснение длилось месяцами и все больше запутывалось. Сотни лиц были казнены. У кресть­ян принялись отнимать помещичью землю, выколачивать инвентарь и наводить законный порядок. На местах вступил в силу административный разгул, взяточничество и грабе­жи. Диктатором тыла стала контрразведка, а в Ямбурге — назначенный Родзянко комендантом его личный друг пол­ковник Бибиков, благодаря которому родзянковская демо­кратия имела весьма сомнительную репутацию. Невоз­можно было в приказном порядке в столь сжатые сроки, в условиях гражданской войны без надлежащей информа­ции населения восстановить имущественное положение, бывшее до революции.

Приказ № 13, касающийся земельного переустройства, гласил следующее:

«В целях создания спокойной и твердой уверенности земледельческого населения в том, что урожай будет при­надлежать тем гражданам, которые в настоящее время пользуются землею, то есть запахали ее и засеяли, объяв­ляется:

1. Все граждане, в пользовании коих в настоящее время находятся пахотные земли, — будь то помещичья, казенная монастырская, церковная, удельная, кабинетная или при­надлежащая мелким землевладельцам, — все засеявшие и обработавшие таковую имеют право собрать урожай с означенных земель. Право пользования этими землями предоставляется и тем гражданам, коим они были пере­даны в пользование разными учреждениями и организа­циями большевистского режима.

2. Дабы обеспечить крестьян землею на началах за­конных и справедливых, впредь никакие самовольные захваты вышеупомянутых земель допускаться не будут. Все нарушители чужих земельных прав будут подлежать пре­данию суду.

3. В тех хозяйствах, где прежними батраками и отдель­ными крестьянами соседних деревень работы производи­лись на правах единоличного и беспрерывного пользования до 1919 г., запашки сохраняются в размерах 1918 г., причем дальнейшее пользование допускается лишь при уплате аренды за землю прежнему ее владельцу.

4. Усадьба, то есть жилой дом с необходимыми на­дворными постройками, и площадь, занятая садом и огоро­дом, в полном объеме, остаются в пользовании ее прежнего владельца.

5. Всякие переделы надельной земли без разрешения на то подлежащей власти воспрещаются. Каждый домохозяин владеет землею в том количестве, которое состоит в его действительном пользовании, но с обязательством обсеме­нения всей площади. Земли, оставшиеся не обсемененны­ми, поступают в распоряжение общества для передачи их в пользование тех лиц, которые могут ее засеять, причем преимущество отдается прежним их владельцам.

6. Все наделенные земли, захваченные при большеви­ках посредством переделов, по снятии с них урожая 1919 г. должны быть возвращены прежним их владельцам.

7. Коренные крестьянские усадьбы остаются в пользо­вании прежних владельцев и не подлежат изменению.

8. Право скоса травы для всякого вида покосов в 1919 г. предоставляется прежним их владельцам, причем разреша­ется купля как сена, так равно и травы на скос.

9. Волостным Старшинам и Сельским Старостам вменяется в обязанность иметь строгое наблюдение за тем, чтобы сенокосы и поля не подвергались потравам. Ви­новные в потравах подвергаются: денежному штрафу до 3000 рублей или тюремному заключению до 3-х месяцев.

10. Выход на хутора разрешается с согласия двух третей действительных домохозяев селения, причем место и пло­щадь хутора определяются по взаимному соглашению сто­рон, изложенному в приговоре.

Вышеизложенные меры являются временными и имеют целью удовлетворить неотложные нужды деревни.

Вековой земельный вопрос будет решен имеющим быть созванным Российским Всенародным Собранием».

В соответствии с данным нормативным актом преду­сматривалась передача земли прежнему владельцу, вос­станавливалось старое помещичье землевладение. Психо­логия крестьянства претерпела за эти годы изменение: они насторожились, ожидая новой земельной политики, были готовы или целиком пойти за белыми, или отвернуться от них, если белые не сумеют правильно понять их чаяния.Интересы крестьянства учтены не были. Нельзя забывать, что основную массу сельского населения Петроградской губернии до революции составляло финское население — более 180 000 человек, из которых 40 000 человек прожи­вало непосредственно в Петербурге.

Частный владелец в своих правах восстанавливался полностью: за пахотную землю получал аренду, усадьба поступала в его полное распоряжение, непахотными угодьями он мог распоряжаться по своему усмотрению. Мало того, этим приказом запрещался передел земли на буду­щее и признавались недействительными уже произведен­ные переделы. Реальная же обстановка на Северо-Западе России сложилась иная, переход земель происходил двояко: явочным (захватным) порядком и через агентов Советской власти. Помещичье землевладение и вообще крупное зем­левладение в прежнем, дореволюционном виде, перестало существовать. При этом, как правило, частновладельческие земли, в том числе и помещичьи, оказались в ведении земотделов или всевозможных артелей, состоявших главным образом из батрацких элементов деревни. Наделенные кре­стьяне, то есть громадное большинство деревни, не увели­чили площади своего землевладения и варилось в собствен­ном соку, занимаясь переделом своих же наделенных земель, живя мечтой, как и до революции, расширить площадь своего владения за счет всевозможных совхозов.

Несколько иначе дело обстояло с непахаными землями (покосы, выгоны и т. д.) бывших частных владельцев. Они, как правило, распоряжениями земельных отделов были пе­реданы по временное пользование как отдельным крестья­нам, так и целым деревням.

Практика применения приказа № 13 дала не менее плачевные результаты, чем применения приказа № 12. Наиболее ретивые из частных владельцев стали требовать выселения из имений засевших там бывших батраков и ма­лоземельных крестьян со всем их сельскохозяйственным скарбом и передачи бывших имений по принадлежности. Все без исключения частные владельцы пожелали получить аренду за пахотные, выгонные и покосные земли. Многие стали добиваться аренды не только за 1919 г., но и за годы революции, когда никаких уплат не производилось. Появился ряд дел, связанных с желанием или нежеланием отдельных хозяев и целых селений удовлетворить такого рода претензии. Канцелярии комендантов и земельных органов оказались заваленными новыми делами. На дерев­ню посыпались допросы, дознания, аресты с вызовами за десятки верст, обиванием порогов, потерей рабочего време­ни, обвинениями в сочувствии или принадлежности к ком­мунистам.

Следовательно, бездумная внутренняя политика, про­водимая Северо-Западной армией, привела к еще боль­шему сужению социальной среды, как питающей армию, так и поддерживающей белое движение.

13 сентября 1919 г. состоялось совещание Совета Мини­стров Северо-Западного правительства, на котором военный министр Юденич представил ассигнования на армию.

Финансирование запрашивалось под армию из 59 100 человек и 1500 лошадей. В штабе и приданных ему частях было 500 офицеров и чиновников. В войсковых частях насчитывалось 5500 офицеров и чиновников, 1000 прапор­щиков, сестер милосердия, классных фельдшеров и ду­ховников, 200 человек вольнонаемные, специалистов, мас­теровых, машинистов, 353 фельдфебеля, 5646 младших унтер-офицеров, 22 200 ефрейторов и 22 289 рядовых. Их жалованье было следующим: рядовому составу платили 150 руб., ефрейторам — 175 руб.

Оклады младших унтер-офицеров составляли 200 руб., старших унтер-офицеров — 250 руб., фельдфебелей — 300 руб., прапорщиков — 500 руб., офицеров — 600 руб. и выше. Кроме того, офицеры получали суточные по 16 руб., солдаты по 6 руб. Офицеры и чиновники получали сверх того пособие по 200 руб. на жену и по 100 руб. на каждого ребенка до 16 лет. Всего на жалованье в месяц было необхо­димо 27 млн руб.

Несомненно, предлагаемые меры должны были спо­собствовать повышению боеспособности Северо-Западной армии. Ее ждали новые испытания, выйти из которых с чес­тью оказалось довольно сложно.

Очередная попытка овладения Петроградом была осу­ществлена 29 сентября 1919 г. Северо-Западная армия под руководством генерала H. Н. Юденича намеревалась при поддержке эстонцев, а также Ингерманландского полка подойти к воротам Петрограда через Дудергофские и Пул­ковские высоты, Царское Село и Павловск. Ингерман­ландский полк, который насчитывал в своих рядах теперь свыше 1600 человек, наступал с левого фланга южнее Же­ребец около Лопухинок и достиг побережья окрестностей Петергофа.

Во второй половине сентября 1919 г. в Пскове начались мирные переговоры Советской России с Эстонской Респуб­ликой. Они проходили в момент, наиболее благоприят­ный для подготовки похода на Петроград. Предполагалось, что Красная Армия, утомленная предшествующими опе­рациями на Гдовском направлении, при вести о начавших­ся мирных переговорах будет менее бдительна, и Юденичу удастся произвести перегруппировку сил скрытно от раз­ведки большевиков. Юденич явно спешил подготовить новую базу на случай, если Советская Россия заключит мир с Эстонией.

По сведениям финских источников, к началу октяб­ря Северо-Западная армия Юденича представляла собой соединение русских и иностранных белогвардейских час­тей, эстонских полков и партизанских отрядов. По данным красной разведки, на фронте от Финского залива до райо­на г. Острова находилось 28 тыс. штыков и 2 тыс. сабель неприятеля. По утверждениям генерала Родзянко, общий численный состав армии составлял 17 800 штыков, но эта цифра впоследствии увеличилась. Из вышеприведенных данных можно заключить, что существенное количествен­ное различие Северо-Западной армии было обусловлено не неточностью тех или иных источников, а динамикой армейского организма. На численность армии влияли про­цесс формирования, пополнения, боевых потерь и иные факторы.

Все части были сведены в два корпуса. Левофланговый имел своей базой Нарву, а второй, правофланговый, базиро­вался в Гдове.

В начале 1919 г. в рядах Северного корпуса весьма ус­пешно действовали финские добровольческие отряды в со­ставе полка «Похьян Пойка», однако из-за неурядиц с эстон­цами в г. Юрьеве они были отозваны в Финляндию.

Впоследствии во время осеннего наступления, по сведениям газеты союза аграриев «Мааканса», в отрядах Юденича сражалась одна интернациональная рота, в ко­торой один взвод был всецело финский, другой — швед­ский и третий — русский. Ротой и одновременно шведским взводом командовал Штан, русским — финский прапорщик Алгрен и финским — финский прапорщик Хонканен. Первоначально рота состояла из 30 человек, но впоследствии в результате «шведомании» ротного командира сократи­лась наполовину. Рота использовалась как наступатель­ный отряд под защитой танков. Финский взвод был вы­нужден исполнять наиболее трудные задания, в том числе и овладение Царским Селом. Из-за черной одежды вся рота называлась «черные черти».

В состав первого корпуса входили части: первой, вто­рой, третьей, четвертой и пятой дивизий, второго: шестая, части первой дивизии, отряд Балаховича, отряд Колеча и Кочановские партизаны. Во время самой операции пер­вый корпус был усилен батальоном нарвских бойскаутов, добровольческим американским партизанским отрядом, местными партизанами и французским легионом, при­бывшим из Архангельска через Ревель. Таким образом, первый корпус за счет дополнительных сил возрос еще на 2700 бойцов, кроме того, по мере развития операции в него передавались некоторые части из второго корпуса.

Эти силы Юденича были собраны для похода на Пет­роград и в начале октября 1919 г. были развернуты на фронте между Копорским заливом, что в 75 верстах запад­нее Петрограда, и г. Островом Псковской губернии.

По оценкам финских экспертов, для похода на Петро­град со стороны Финляндии должна была быть выставлена армия численностью 50 — 60 тыс. человек, а предполага­вшиеся расходы составляли примерно 7 млн марок в день. Все это принудило финское правительство оставаться вре­менно на выжидательных позициях.

На Нарвском направлении оперировали следующие части армии. На крайнем левом фланге, в районе Нарва — Ямбург — озеро Копейское, находящееся у Копорского залива, были сосредоточены 2-й Финляндский полк, 1-й Ингерманландский полк, вышедший после расформиро­вания из подчинения командира второй дивизии генерал-майора Ярославцева и влившийся в Эстонскую армию. При этом местоположение полка практически не изменилось: и в майское, и в октябрьское наступление он действовал на левом фланге вдоль Финского залива. На этом направ­лении также действовали 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, часть 5-го, 8-го, 9-го и 10-го эстонских полков с отрядом конницы числен­ностью в 500 сабель. Эстонские части прикрывали левый фланг Юденича. К югу от линии железной дороги Нарва — Ямбург до р. Долгая, по левому берегу Луги участок фронта занимала третья дивизия, правее до озера Сапро была рас­положена 5-я Ливенская дивизия. Район озеро Сапро — озе­ро Сяберское по р. Саба (левый приток р. Луги), занимала шестая дивизия. Резерв составляли первая, вторая и четвер­тая дивизии.

На Гдовско-Лужском направлении оперировали части 2-го корпуса Родзянко, между озером Сяберским и Чер­ным — 4-й Гдовский полк, Георгиевский полк, 9-й Чудской, 3-й Колыванский и 1-й Ревельский полки. В Псковском на­правлении были отмечены отряды Болотовского и Колеча, правее — часть 5-го, 7-й и 6-й эстонские полки и на край­нем правом фланге качановские партизаны. Англичане со своей эскадрой и авиаотрядами, имевшими базу в Сейвисто на Финляндском берегу залива, оказали Юденичу суще­ственную помощь.

В целях усиления и пополнения своих частей во время операции Юденич вошел в соглашение с эстонским прави­тельством, которое мобилизовало мужское население до 37 лет, а в Нарвском районе были мобилизованы лица до 45-летнего возраста.

Согласно разработанному плану наступления на Петро­град, главный удар вдоль шоссе Ямбург — Красное Село должен был нанести 1-й корпус, усиленный для этой цели отдельными частями и отрядами, не входившими до того времени в его состав. Численность этой ударной группы, сконцентрированной между Финским заливом и озером Сяберским, было доведена к 8 октября 1919 г. до 18 тыс. штыков при 500 саблях. Вспомогательный удар наме­чен был на Лугу и далее, при успехе главной операции, на Новгород. Для этой операции была назначена вторая удар­ная группа, значительно меньшая, развернувшаяся запад­нее Луги, между Сяберским и Черным озерами. В состав этой группы вошло всего восемь полков, из которых впо­следствии часть была выделена на усиление Петроградской группы.

Левый фланг армии обеспечивался английской эскад­рой, заминировавшей Копорский залив и зорко следившей за частью Финского залива к западу от Кронштадта. Правый фланг прикрывался в Псковском районе эстонскими полка­ми и партизанскими отрядами. С фронта армия на северном участке была прикрыта группой озер, средним течением р. Луги и ее притоками: Саба, Вердуга и Плюсса. К востоку за линией названных рек простирались обширные леса, ко­торые лишь к северу от линии Балтийской железной дороги были прорезаны шоссейными дорогами. Вдоль фронта Северо-Западной армии от Нарвы на Гдов и Псков прохо­дили железнодорожная линия и шоссе, чем в значитель­ной степени облегчалась переброска частей 2-го корпуса в район Нарвы. Снабжение Северо-Западной армии как бое­выми припасами, так и продовольствием производилось, главным образом, англичанами, которые потребовали от Юденича взять Петроград к 1 ноября и доставили в начале октября в Нарву 2 транспорта оружия, снарядов и продо­вольствия.»

Противостоящая Северо-Западной армии Юденича 7-я армия большевиков представляла собой конгломерат мелких отрядов, отдельных частей, не объединенных по большей части в бригадные и даже полковые соединения. Эта армия в летнюю кампанию приняла на себя удар Юденича, прорывавшегося к Петрограду, и отбросила его обратно к Ямбургу шестинедельными беспрерывными боями, что естественно ослабило и изнурило ее части. Ле­вее 7-й армии были расположены части 15-й армии Хар­ламова.

Перед началом операции 7-я армия состояла из шестой, второй, девятнадцатой и десятой стрелковых дивизий. Час­ти шестой дивизии Шатова занимали участок от Копорского залива до района г. Ямбурга, части второй дивизии Один­цова были расположены левее по р. Луге от г. Ямбурга до озера Сяберского, девятнадцатая дивизия оперировала в рай­оне Луги и южнее, а десятая дивизия — в районе Пскова.

Главный удар Юденича был нанесен под Ямбургом ше­стой дивизии Красной Армии. Для оценки операции следу­ет остановиться подробнее на дислокации частей шестой дивизии перед наступлением.

На самом правом фланге у Копорского залива были а расположены: полк особого назначения — 4-й полк всеобуча, занимавший участок побережья от д. Устье до д. Систо-Палкино, т. е. около 20 верст береговой полосы. От д. Систо-Палкино до озера Глубокое участок верст в пятнадцать занимал 50-й стрелковый полк. Именно с этими подразделениями Красной Армии находился в соприкосновении Ингерманландский полк во время осеннего наступления.

Следующий участок, протяжением 10 - 12 верст, до оврага у д. Бабино, на восточном берегу озера Бабинского, занимал 40-й стрелковый полк. От оврага у д. Бабино до слияния р. Тараринки с ручьем верст десять занимал 51-й полк. Следующий важнейший участок от р. Тараринки до линии железной дороги западнее Ямбурга и южнее с. Новопятницкое, протяжением около 15 верст, занимал 46-й стрелковый полк. Южнее по р. Луге до д. Кленна были расположены 47-й и 48-й стрелковые полки. Штаб дивизии был в деревне Б. Корчаны.

Далее следовали части второй дивизии, в которую кро- | ме десяти стрелковых полков (10 - 18 и 54-й) входил отряд! моряков, занимавший центральный участок по р. Луге в районе д. Гостятина — Коряги. Штаб дивизии помещался на мызе Извара.

Гарнизон Петрограда состоял из башкирской бригады! (1-й и 2-й кавалерийские полки), 1-го и 2-го стрелкового полков, 54-й стрелковой бригады и тульского крепостного! полка.

Шестая дивизия Шатова, который не был кадровым военным, располагалась в лесисто-болотистой местности и не имела в тылу никаких естественных оборонительных линий и рубежей, на которых могла бы при отступлении задержаться на более или менее продолжительное время, чтобы привести в порядок расстроенные части. В восточ­ном направлении от фронта дивизии имелись только два шоссе: одно на Копорье — Гостилицы — Петроград и второе на Ямбург — Б. Корчаны — Бегунцы — Витино — Красное Село. Железнодорожных линий в районе шестой дивизии было только две: Ямбург — Гатчина — Петроград и Веймарн — Котлы — Лужки — Красная Горка.

Сосредоточив две ударные группы — одну на Ямбургском направлении, а другую — на Лужском, Юденич пла­нировал в двух пунктах прорвать фронт 7-й армии. Затем быстрым движением на восток перерезать все железные до­роги, соединяющие Петроград с другими городами Совет­ской России, и таким маневром, избегая лобового удара по бывшей столице, принудить ее вместе со всеми защитника­ми и запасами капитулировать перед его армией. Для вы­полнения намеченного плана ему было необходимо быст­рым движением на Гатчину — Тосно и Лугу — Батецкую — Новгород воспрепятствовать прибытию подкреплений из Западного и Московского военных округов.

В преддверии наступления на Петроград в адрес Юде­нича поступила телеграмма от Комитета Обороны сле­дующего содержания: «...до настоящего времени остается не установленным определенный вопрос: имеете ли Вы, Ва­ше Превосходительство, категорическое намерение овладеть Вашими войсками Петроградом, или же успешное про­движение Ваших войск к городу является неожиданной случайностью, и отсутствие в Вашем распоряжении доста­точных сил не дает возможности Вам довести блестяще начатую операцию до естественного конца. Случайные сведения, которые попадают в наши руки, скорее указывают на то, что Вы не располагаете достаточными силами, при этом условии приходится временно воздерживаться от нача­ла активного наступления, как в самом Петрограде, так и в тылу у красных войск, имея в ваду следующее: организация и силы, которыми мы располагаем, недостаточны для производства коренного переворота, они лишь достаточны для производства в городе и в тылу красных войск беспо­рядка, суматохи и паники, которые бы способствовали ус­пешному продвижению ваших войск. Без одновременного нажима Ваших войск мятеж, поднятый в Петрограде недо­статочными силами, будет подавлен, а как его последствие население города подвергнется тягчайшему террору. Сно­шения с Вами, однако, могут быть только случайными, по­этому ставлю Вас в известность о том, что предполагается выполнить при приближении ваших войск к Петрограду.

1. Создание паники и беспорядка среди войск, располо­женных на позициях против финской границы.

2. Инсценировать в Петрограде погромы и налеты, для овладения телефонной и телеграфной станциями, комисса­риатом путей сообщения, Смольным институтом и т. д.

3. Создание паники и беспорядка среди войск, защи­щающих подступы к Петрограду со стороны Царского Села и Гатчины.

Все действия должны произойти одновременно в опре­деленный день и час по особому указанию. Выбор момен­та для наступления, если не последует особых указаний от Вас, будет согласован с событиями на фронте. Весьма вероятно, что выступление будет произведено в ночь с 22 на 23 октября 1919 г. Командование красных войск, растеряв­шееся в первый момент, постепенно овладеет обстановкой.

Город готовится оказать сопротивление внутри, расчет главным образом на коммунистов и рабочих, так как есть слух, что полевые войска будут выведены из города во избежание беспорядка, который они могут создать здесь. Каждый лишний день передышки играет на руку коман­дованию красных. Население, лишенное продовольствия и возможности приобрести его, поставлено в ужасное положение, оно бессильно открыто протестовать, оконча­тельно терроризировано и изверилось в возможности ка­кого-либо спасения из-под ига большевиков».

По сведениям финской газеты «Хельсинки» саномат» от 15 октября 1919 г., наступление белых ожидалось в трех направлениях: на Ямбургском — с помощью эстонцев и ин­германландцев, на Лужском должны были оперировать одни части Северо-Западной армии, и на Псковском — эстонцы и русские.

Начавшееся несколько раньше планируемой даты крупномасштабное наступление Северо-Западной армии первоначально внушило оптимизм в предполагаемых союзников Юденича. В Терийоках (Зеленогорск) 17 октября 1919 г. в 4 часа 45 минут вечера якобы было замечено, как над Кронштадтом поднимается белый флаг. Но 19 ок­тября 1919 г. уже сообщалось, что этот флаг красный и что отряды Юденича не пробились в Кронштадт. 18 октября 1919 г. в 4 часа 30 минут поступило сообщение в Генераль­ный штаб финской армии, что отряды Юденича подошли к Петрограду и что сдача Петрограда ожидается в ближай­шем будущем. По сведениям финской прессы, в Петрограде против белых стояло 10 тыс. большевиков, которые были сосредоточены в направлении Свирины. По направлению на Гдов дислоцировались 20 тыс. красноармейцев. В анг­лийской печати ходили слухи, что Деникин возьмет Москву спустя 2 недели после занятия Петрограда. В Гельсингфор­се банкир Д. Л. Рубинштейн распространял слухи, что яко­бы Петроград и Кронштадт заняты белыми, и выиграл ска­зочную биржевую прибыль. В результате курс рубля к марке на 20 октября 1919 г. был 100:91. Затем курс рубля упал.

17 октября 1919 г. среди русских в Гельсингфорсе заме­чалась необычайная суетливость. Спрашивали, когда отправ­ляется первый поезд в Петроград и когда будет совершен благодарственный молебен по занятию Петрограда. «Хельсинкин саномат» 17 октября 1919 г. писала, что на Красную Горку напирают отряды графа Ливена, русские и ингерманландцы.

В Ингерманландском полку были созданы пулеметная команда и группа контрразведчиков. В конце октября 1919 г. ингерманландцы получали паек, включавший в себя пол­тора фунта хлеба, полфунта свежей рыбы, 36 золотников консервов, 34 золотника свинины, четверть фунта кукуруз­ной муки, четверть фунта сушеного картофеля, фунт свежей капусты, 8 золотников соли, 4 золотника кофе и 6 золотни­ков сахара.

Судя по перечисленному довольствию, при своевре­менном и полном снабжении полка питание ингерман­ландцев было вполне приемлемым для ведения боевых действий.

По данным агентурной войсковой разведки, вдоль побережья Капорского залива 20 октября 1919 г. наступал Ингерманландский пехотный полк численностью 1000 че­ловек при 30 пулеметах и 16 авторужьях. Командовал пол­ком полковник Пекканен. В дальнейшем полк намере­вался наступать на Красную Горку вдоль железной дороги от Гостилиц через Усть-Рудицу.

В самый переломный момент осеннего наступления Северо-Западной армии на Петроград между Северо-Запад­ным правительством и западными странами шла актив­ная внешнеполитическая работа, направленная на вступ­ление Финляндии в войну. Финны были готовы оказать помощь Юденичу и пойти на Петроград, но Юденич медлил с просьбой к Финляндии о содействии. Финляндия в свою очередь выдвигала свои требования:

1) Создание комиссии из финнов и русских с целью установления русско-финской границы.

2) Референдум в Карелии по вопросу ее присоедине­ния к Финляндии или к России.

3) Оплата всех военных расходов по экспедиции на Петроград, около 6 млн марок в день, но не более 1,5 млрд в целом.

4) При занятии Петрограда оккупация дороги от Пет­рограда до Белоострова для охраны движения по ней.

Глава военной миссии Антанты в Гельсингфорсе гене­рал Этьеван, пришедший на место английского генерала Марша, 22 октября 1919 г. получил от Юденича телеграмму с просьбой о помощи.

Этьеван 23 октября 1919 г. посетил руководство Фин­ляндской республики, где были выдвинуты дополнитель­ные требования: во-первых, договор с Финляндией должен быть подписан в Париже Д. С. Сазоновым при безоговороч­ном признании независимости Финляндии. Во-вторых, Антанта должна взять на себя все расходы по экспедиции в Финляндии. В-третьих, ранее выдвинутые условия о пере­ходе Печенги и части Карелии к Финляндии должны были остаться в силе. Финны были готовы предоставить 103 тыс. человек шюцкора, из которых 30 — 35 тыс. пошли бы в Рос­сию добровольцами, кроме того, 30 тыс. бойцов регулярной армии, которая могла быть пополнена еще 30 тыс. при мо­билизации группы «А». Боевых запасов на 100 тыс. человек хватило бы на три месяца.

Сейм Финляндии не поддерживал вступления Фин­ляндии в войну с большевиками. Из 200 депутатов сейма 187 были настроены против большевиков, но 80 социали­стов, многие аграрии и некоторые прогрессисты опасались выступать против Советской России, ибо в случае победы Юденича финны опасались новой России. Для этого име­лись все основания: процветание черносотенства в новой России (сражение Деникина с Петлюрой, нескрываемые мечты русских о завоевании Финляндии обратно и т. д.). У депутатов сейма были также опасения того, что в случае посылки на русский фронт внутри страны поднимутся красные силы, могут возникнуть стачки и саботаж, а дли­тельная война может исчерпать и без того слабый бюджет Финляндии.

Вслед за Юденичем 31 октября 1919 г. с просьбой о по­мощи к Финляндии обратился премьер-министр Северо-Западного правительства С. Г. Лианозов. Он также заверил руководство Финляндии о признании ее свободным и независимым государством. Лианозов писал: «Военный министр Северо-Западного правительства генерал Юденич обратился через посредство своего представителя в Финляндии, гене­рала Гулевича, с просьбой о содействии финляндской ар­мии в предпринятом им и Северо-Западной армией освобождении русского народа от преступных рук большевиков.

Северо-Западное правительство, обсудив существующее положение вещей, признало совершенно необходимым при­соединить свою просьбу к просьбе генерала Юденича по следующим соображениям: в высшей степени важно, чтобы Петроград был освобожден незамедлительно, так как в противном случае можно опасаться, что по его освобожде­нии в городе будут найдены лишь трупы людей, умерших от пыток или истощения. Благодаря нашей полной уверен­ности в том, что финский народ питает к тирании и к на­силиям такое же отвращение, как и мы, — и обращаемся к Финляндской республике.

Русское правительство объявило уже о том, что считает Финляндию свободным и независимым государством, оно считает также [необходимым] констатировать, что велико число русских, присоединившихся к декларации правитель­ства о независимости, такое отношение будет всеобщим пос­ле высокого гуманного поступка Финляндии, спасающей благодаря своему вмешательству тысячи человеческих жиз­ней. Правительство готово помочь Финляндии перенести без особых затруднений материальное усилие, вызванное подобной интервенцией, кроме того, правительство готово предоставить братской стране все преимущества, которые она имеет право требовать, благодаря услуге, оказанной не­счастному населению столицы и всей страны.

В полной уверенности, что согласие интересов, объе­диняющее обе соседние страны, не сможет не привести и к решению протянуть русскому народу твердую и друже­ственную руку, — прошу Вас, Господин Министр, принять уверение в совершенном почтении и преданности».

Просьбам Северо-Западного правительства вторили и союзники по коалиции. Английское агентство «Рейтер» и газета «Таймс» распространили заявление, в котором разъясняли Финляндии, что вступление в войну принесло бы Финляндии кроме дружбы возродившейся России также и совершенно новое положение в Европе и мире. Союзные державы и весь мир по достоинству бы оценили политиче­скую зрелость Финляндии.

Однако все просьбы о помощи остались не удовлет­воренными. 5 ноября 1919 г. министр иностранных дел Финляндии Рудольф Холсти направил на имя Лианозова телеграмму за № 9532 следующего содержания: «Уведом­ляя Вас о получении письма от 31 октября 1919 г., касаю­щегося совместных действий финляндских и русских войск против советских армий, Я имею честь сообщить Вам, что вопрос этот был передан на рассмотрение Государствен­ного Совета, поручившего мне передать Вашему Превосхо­дительству следующий ответ.

Финляндское правительство вполне искренне сочувст­вует усилиям Северо-Западного правительства освободить Петроград от большевистского террора и делает все возмож­ное для оказания в пределах проектируемого соглашения экономической помощи для улучшения быта жителей Петрограда. В соответствии, однако, с внутренним полити­ческим положением Финляндии, с неустойчивостью ее финансов и с неуверенностью в получении военного сна­ряжения, а также ввиду того, что правительства Антанты не дали еще достаточной гарантии в том, что окончательно признанное впоследствии Русское правительство признает со своей стороны независимость Финляндии и согласится с остальными требованиями Финляндии, рассматриваемы­ми ею, как вполне умеренными. Правительство Финляндии сожалеет, что при отсутствии вышеизложенных условий, ему не представляется возможным дать утвердительный ответ на предложение Гулевича о совместных военных действи­ях для освобождения Петрограда».

Несомненно, что изложенные причины отказа в помо­щи Северо-Западной армии являлись вескими, однако жесткость позиции финского руководства во многом была вызвана телеграммой Юденича, в которой он оборвал все наработанные связи с радикальным политическим крылом Финляндии во главе с Маннергеймом. К этому сюжету мы еще вернемся.

Тем временем генерал Родзянко ожидал прибытия в бли­жайшие дни подкрепления в количестве 50 тыс. человек из немцев, латышей и ингерманландцев и внимательно изучал поступающие разведданные.

Из показаний перебежчиков, принятых в районе д. Роп­ща 25 октября 1919г., следовало, что в названном райо­не действовал 23-й Печорский полк и 2 легких орудия, западнее действовали Французский легион и части Ингер­манландского полка. У д. Ильина (4 версты юго-восточнее Гостилиц) и д. Мишелево (8 верст Северо-Западнее Гостилиц) действовал Ингерманландский полк в количестве 500 — 700 человек в составе двух батальонов, включавших 6 рот, 12 офицеров, 12 пулеметов, 18 автоматов, 6 бомбоме­тов со штабом в д. Лопухинка.

Положение было настолько катастрофическим, что M. С. Маргулиес 27 октября 1919 г. направил из Гельсинг­форса в адрес Лианозова полное отчаяния письмо:

«Дорогой Степан Георгиевич! С утра здесь шли зло­вещие слухи из французских и японских источников, и, к сожалению, находят они себе подтверждение в только что полученном мною сообщении об оставлении нами Красного Села. Я думаю, что единственное спасение теперь только в финских и эстонских правительствах, но, чтобы получить их помощь, нужно Вам вырвать хоть на несколько часов генерала из сети, в которой держат его зловещие вороны, слишком рано принявшие Россию за труп. Необхо­димо решительно открыто, так чтобы финнам и эстонцам внушить полную веру в честность вершителей их судеб, дать им гарантии неприкосновенности их республик.

Я вчера два часа беседовал с Веннола и Холсти... Основ­ной тон их возражений — они боятся будущей России, они не верят будущим диктаторам и предпочитают сохранить свои войска для того, чтобы отбиваться от буду­щих, неизбежных, по их мнению, посягательств на их свободу со стороны белых генералов. Когда я им указал, что генерал Юденич сторонник их свободы, что он член правительства, признавшего их независимость, Венннола за­метил иронически, что этот аргумент меньше всего спосо­бен их успокоить, так как, не дойдя еще до Петрограда, Юденич поспешил ликвидировать Северо-Западное прави­тельство, о чем он узнал из газет и из заявлений генерала Гулевича.

Сазонову Гулевич послал следующие требования финнов:

1. Немедленное признание их независимости.

2. Оплата их расходов союзниками.

3. Принятие их июньских предложений по Печенге и плебисциту в Карелии.

Их требования, сообщенные Гулевичу, были зашифро­ваны уполномоченным Антанты в Прибалтике генералом Этьеваном и посланы в Париж Сазонову и Антанте... Гене­рал Гулевич, получив письменные требования финнов, пе­редал их Этьевану для зашифрования и уехал в Выборг.

Из бесед с Этьеваном я вынес тоже впечатление, что французы не сочувствуют поспешности, с которой ликви­дируемся мы, так как здесь ни одна душа не верит в то, что с нашим упразднением сохранятся наши обязательства. Ко мне стекаются сведения из кулуаров сейма и из редакций крупных шведских и финских газет — все говорят об од­ном и том же: нельзя верить людям, которые так торопятся рвать векселя, и мне нужно употребить массу усилий, что­бы убеждать всех, что мы не упразднены, и что я сохранил в своей области свои прежние полномочия, хотя сенатор Иванов принимает здесь поставщиков и назначил некого Баумгартнера по закупкам, а Тхоржевского управляющим делами их комитета, который здесь называют временным правительством. Можете поздравить Карташева с блестя­щим результатом его работы!

Что теперь делать?

— добиться от Юденича, чтобы он уполномочил Вас и меня от его имени вести переговоры с финским и эстон­ским правительством;

— заявить финнам и эстонцам, что пока Петроград не будет взят и не будет вне опасности от большевистской угрозы, никаких перемен в правительстве не будет;

— что первым актом Юденича и правительства, по взятии Петрограда, будет общая декларация с повторени­ем признания независимости Финляндии и Эстонии;

— что тем и другим будет предоставлена возможность оставить части их гарнизона в Петрограде для совместного поддержания порядка;

— что расходы финнов по мобилизации будут обеспече­ны тем, что мы предоставим им право неограниченного вывоза сырья из наших трех губерний, потребного для их производства;

— что мы им дадим после возобновления работы фаб­рик Петроградского района, работающих по снаряжению, часть выработанного снаряжения;

— что Юденич поставит условием своей совместной с Деникиным работы по объединению России признание независимости Финляндии.

Я считаю, что то же самое должно быть создано по отношению к Эстонии, если и она согласится активно вы­ступить. Сведения из Петрограда ужасны: три дня назад роздали жителям последнюю провизию, остальная будет даваться только сражающимся, все мосты, Николаевский вокзал, водопровод и электростанция минированы, террор свирепствует. А что будет, если опять Северо-Западная ар­мия будет отброшена. Проклятия несчастных жителей Петрограда».

В ноябре 1919 г. Ингерманландский полк продолжал действовать на южном побережье Финского залива. Анг­лийское командование предоставило ингерманландским добровольческим отрадам две батареи тяжелой 12-дюймовой артиллерии, которые находились на берегу Финского залива и должны были использоваться против большевист­ских крепостей.

Агентурная сводка штаба 6-й дивизии красных на 4 ноя­бря 1919 г. сообщала, что Ингерманландский полк в составе 500 штыков, два-три дня назад отошел из района Усть-Рудицы — Мишелево и переброшен для охраны побе­режья в район Калище — Ракопежи — Долгово — Керново. В д. Усть-Рудицы охрану пристани несли 40 человек, у де­ревни Ракопежи были установлены 2 трехдюймовых ору­дия. Ожидалась смена Ингерманландского полка первым Эстонским полком, а Ингерманландский полк отводился в резерв.

К 14 ноября 1919 г. Ингерманландский полк распо­лагался на следующих позициях: 1-я рота со штабом полка в д. Мал. Стремление, 2-я и 3-я роты — в д. Заозерье, 4-я рота располагалась в д. Пейпия.

К 17 — 20 ноября 1919 г., судя по разведывательным сводкам, положение Ингерманландского полка резко обост­рилось. Он насчитывал не более 200 штыков и вместе с 4-м Эстонским полком отошел из Озерного района за р. Лугу и сосредоточился в д. Старое и Новое Струпово, Большое и Малое Куземкино и Ропша. Кольцевое укрепление об­несли проволочными заграждениями. Штаб полка располагался в д. Ропша. Командиром полка был Пекканен, коман­диром 1-го батальона — капитан Карккойнен, команди­ром 2-го батальона — капитан Мерелонд. К 21 — 22 ноября 1919 г. сводки сообщали, что у д. Старое Сгрупово, Большое и Малое Куземкино и Ропша Ингерманландский полк был разгромлен. Двумя батальонами численностью 150 — 200 человек и добровольцами Сойккинской волости полк отошел от д. Венкюля — Коростель, а к 25 ноября 1919 г. остатки Ингерманландского полка занимали район Саракюля и находились в подчинении 4-го Эстонского полка.

23 ноября 1919 г. генерал Юденич отправил Родзянко в Лондон, и 24 ноября 1919 г. был назначен новый команду­ющий Северо-Западной армией генерал Глазенап.

Перед окончательным расформированием Северо-За­падного правительства 4 ноября 1919 г. M. С. Маргулиес и В. Л. Горн при встрече обсуждали последнюю беседу Горна с Юденичем. В ходе ее Горн сообщил, что он предло­жил Юденичу подписать письмо в редакции газет с заяв­лением о необоснованности слухов о ликвидации прави­тельства. Однако Юденич категорически отказался, заявив, что правительство необходимо ликвидировать, тогда будет полная уверенность, что Петроград будет взят. Сохранять правительство, по его мнению, нельзя, так как одни — про­винциалы, а другие — дельцы. Помимо этого главноко­мандующий эстонской армией генерал Лавдонер в приват­ной беседе сообщил, что негативное отношение Юденича к Северо-Западному правительству принуждает их требо­вать признания их независимости от союзников, так как уверения Верховного Главнокомандующего Колчака для них не достаточно. Если бы Юденич внушал им доверие, то они послали бы на помощь Северо-Западной армии целую дивизию с артиллерией и могли бы спасти положе­ние. По взаимоотношениям с Финляндией Юденич выска­зал ряд суждений. Он был готов идти на уступки Печенги и части Карелии, на нейтрализацию Ладожского озера, но на вступление финнов в Петроград он не согласен. Он лишь согласился на полицию из финнов, которая будет осуществ­лять охрану общественного порядка, до сформирования своей собственной.

5 декабря 1919 г. состоялось последнее заседание Северо-Западного правительства, на котором единогласно В. Горн был избран представителем в Эстонии. Соотношение сил между Юденичем и правительством склонилось в пользу генерала.

В декабре 1919 г. обстановка на Нарвском направлении стала совершенно безнадежной. Войска Юденича перешли р. Нарву у д. Кривуши. Эстонское командование не впуска­ло в Нарву войска Северо-Западной армии. Частям, про­бившимся в Нарву, эстонцы предлагали вступить в ряды Эстонской армии, а в случае отказа разоружали и отправ­ляли обратно за р. Нарву. Позиции между Нарвой и Ямбур­гом занимали 7-й, 9-й Эстонские полки и 4-я дивизия Севе­ро-Западной армии под общим командованием эстонского генерала Теннисона, 4-й дивизией командовал генерал Неф. От английских войск осталось несколько экипажей танков. Датчане остались только на бронепоездах. Ингерманланд­ии находились у устья р. Нарвы в районе д. Фетинки и Фетлино. Шведские войска в количестве 200 — 250 штыков находились в районе Гостилиц. Командование войсками от Юденича перешло к эстонскому генералу Лавдонеру. На­строение войск было подавленное, наблюдалось дезертир­ство мобилизованных местных жителей Лужского, Ямбургского и Гдовского уездов. Большевики разбрасывали агитационную литературу с самолетов. Ее эффект был впе­чатляющим: внутри стана белогвардейцев и Эстонской ар­мии возникли трения.

Ингерманландский полк, находящийся в беспорядке, был почти парализован, потерпев суровое поражение под Петергофом. Он отступил в Коземкино и перешел на со­держание Эстонской армии, став выполнять задачу охран­ной пограничной службы на северной половине в устье р. Нарвы. В феврале 1920 г. между Эстонией и Советской Россией был заключен мирный договор, но эстонцы не хо­тели сейчас же распускать Ингерманландский полк, а рас­формировывали его постепенно на протяжении весны-лета 1920 г.

По оценкам финских историков, наступление белых, как и борьба Ингерманландского полка, не могли принести Ингерманландии национального освобождения. Ингер­манландский полк оказался разменной монетой в борьбе белых против большевиков, в их стремлении овладеть Пет­роградом. Было очевидно, что ингерманландцам не ви­дать национального самоопределения, если руководимые Родзянко или Юденичем войска не добьются победы.

Средней и Западной Ингерманландии пришлось во вре­мя обоих наступлений испытать все ужасы гражданской войны. Оккупация войсками Родзянко и Юденича и пребывание их в сельской местности сопровождались белым тер­рором, за которым позднее последовал большевистский тер­рор. Финская военная разведка получила известие о том, что и военнослужащие Ингерманландского полка принима­ли участие в грабежах гражданских лиц, в самовольных каз­нях красных.

Ингерманландцы от войны спасались бегством: пешком немногочисленными группами отправлялись по направле­нию к границе. В Эстонию их прибыло приблизительно око­ло 2 тыс. человек.

В процессе отхода ингерманландцев нередко проис­ходили инциденты с русскими офицерами, которые стре­мились за счет их пополнить свои обескровленные подраз­деления, а североингерманландцы хитростью совместно с финскими офицерами пробивались к Нарве. Был даже один случай, когда русский полковник забрал знамя ингер­манландцев, которое с большим усилием и скандалом смог вернуть Пааво Тапанайнен. Остатки ингерманландцев груп­пами достигали Ямбурга, а оттуда на поезде прибывали в Нарву, где на лодках добирались до устья р. Нарвы. Далее на корабле следовали до побережья Койвисто (Приморск), оттуда в Терийоки, где, получив документы, на поезде доби­рались в Рауту для продолжения борьбы в рядах Северного Ингерманландского полка.

Причины и условия крушения белого движения на Се­веро-Западе России весьма полно отражены в книге мини­стра Северо-Западного правительства В. Горна «Граждан­ская война на Северо-Западе России».

По мнению В. Горна, руководители Северо-Западной армии до возникновения одноименного правительства совершили множество политических ошибок. В частности, они подняли вопрос земельного и имущественного переде­ла, проявили имперскую нетерпимость к окраинным наро­дам, пугая их грядущей расправой, и своими действиями лишили себя естественной поддержки союзников. В резуль­тате они лишились поддержки эстонцев, финнов и латы­шей, а внутренняя близорукая политика сделала равнодуш­ным к движению коренное русское население.

Полная моральная разнузданность в среде военного ко­мандования привела к увеличению доли тыловых офице­ров, по сравнению с боевыми офицерами, и обильному каз­нокрадству.

Необходимо отметить, что за весь период ведения бое­вых действий Ингерманландским полком на Нарвском фрон­те ни руководство полка, ни рядовой состав не чувствовали себя боевой полноправной единицей Северо-Западной ар­мии, борющейся за освобождение России и Ингерман­ландии. Данное обстоятельство было вызвано тем, что полк постоянно переходил из подчинения Эстонской армии к Се­веро-Западной и наоборот.

К тому же необходимо помнить, что в характере взаимо­отношений ингерманландцев с белым движением имела место сложная диалектика. Часть ингерманландского руко­водства была согласна на официальную автономию в со­ставе Белой России, другая же не мыслила себя вне Фин­ляндии и рассматривала Северо-Западную армию как инструмент для достижения национальной автономии. Провал белого движения во многом обусловливался от­сутствием единства в антибольшевистском лагере. Среди причин, определивших поражение, следует назвать эф­фективность Советского государства и его вооруженных сил, отсутствие у белых идеи, способной сплотить массы, а также неспособность их создать сильную государственность и проводить социально-экономические преобразования.

Несмотря на весьма лояльное и дружелюбное отно­шение созданного в августе 1919 г. Северо-Западного прави­тельства к Ингерманландскому движению, это правитель­ство так и не смогло стать основной движущей силой белого движения на Северо-Западе России, так как не смогло кон­солидироваться с военным руководством Северо-Западной армии.

Великодержавная политика русского Парижа, игно­рировавшего Северо-Западное правительство, привела к от­току союзников. Пророческими явились слова Горна о том, что новая Россия придет из недр «красной» России. Безгра­мотная многомиллионная Россия укрепила большевизм, она же переварит и изрыгнет его из себя.

ГЛАВА 2. КИРЬЯСАЛЬСКАЯ ПЕТЛЯ

2.1. Предпосылки возникновения крестьянских недовольств в Северной Ингерманландии и начало формирования одноименного комитета и палка

В конце XVIII в. в Ингерманландии крестьяне собствен­ники были достаточно малоземельны; на хозяйство прихо­дилось в среднем 4-11 га земли. Лишь в Северной Ингер­манландии земельные наделы были несколько обширнее и составляли от 5 до 26 га.

С началом гражданской войны в Северной Ингерман­ландии со стороны органов Советской власти резко усили­лось давление на крестьянство. К концу весны 1919 г. по инициативе финской секции Петроградского Губкома РКП(б) возросло давление на местных финнов, которых счи­тали политически отсталыми и находящимися под кулац­ким влиянием. Жители сельской местности были обложены всевозможными налогами. Так, на крестьянина Матоксской волости Егора Матвеевича Веза, воевавшего за отечество пять с половиной лет в японскую войну и три с половиной года в Первую мировую войну, местный Совет наложил военную контрибуцию в размере 5 тыс. рублей. Веза не мог быть причислен к зажиточным крестьянам, так как имел 1 лошадь, 2 коровы, 2 теленка, 1 овцу, 22 пуда 20 фунтов посевов ржи, 60 пудов овса, 30 пудов картофеля и 300 пудов сена. Подобное имущественное положение было характер­но скорее для крестьян середняков.

Голод и разруха заставляли красноармейцев совершать самые банальные уголовные преступления. На общем со­брании Токсовского волостного совета 9 мая 1918 г. был заслушан доклад председателя совета И. С. Хайгонена. В до­кладе сообщалось, что в исполком поступили жалобы на красноармейцев 1-й красной батареи Лужского района и 2-го красноармейского пехотного батальона, раскварти­рованных в Токсово, которые самовольно без согласия мест­ного исполкома произвели обыски, участвовали в незакон­ных реквизициях, воровстве и грабежах. После заслушанной информации собрание постановило заявить протест коман­дованию указанных подразделений и направить двух пред­ставителей в комиссариат Северной области с просьбой уда­лить указанные части как дискредитировавшие органы Советской власти.

В то время также широко использовалось насильствен­ное изъятие у крестьян продуктов, которые они везли в Пет­роград на продажу или обмен. Исполком комитета Токсов­ского волостного совета на своем заседании 19 января 1919 г. рассматривал вопрос о деятельности военнослу­жащих 167-го стрелкового полка, 3-й роты, 2-й заставы, дислоцированного в д. Кавголово, которые самовольно на железнодорожной станции Токсово изымали у крестьян мо­локо. При этом один из младших командиров, некто Емель­янов, пояснил, что они отбирали молоко у тех, у кого было 20 — 40 бутылей, а у тех, кто стремился провезти «только» 5 или 6 бутылей, молоко они не отбирали. Исполком решил создать заградительные отрады в Токсово, Хиттолово и Койвукюля для контроля провоза продуктов питания и недопущения спекуляции продуктами питания зажиточными крестьянами.

Ввиду усиливающегося давления на крестьянство в конце весны 1919 г. социально-политическое положение в Северной Ингерманландии быстро обострялось. Мужское население Петроградской губернии с мая 1919 г. мобили­зовывалось в Красную армию, так как в связи с объявлени­ем военного положения власти начали усиливать военное присутствие на Карельском перешейке, что в свою оче­редь породило расширение потока беженцев в Финлян­дию. В июле 1919 г. на Финской границе находилось уже более 2 тыс. беженцев, из которых 500 были годны к воин­ской службе.

Североингерманландцы пока оставались на финской границе. Финскому правительству эти беженцы были обу­зой: обратно отправить их оно стыдилось, принять к себе не решалось, но на границе они представляли большую опасность. Ранее, до непопулярных решений Родзянко в от­ношении ингерманландцев, эти беженцы транзитом по железной дороге могли добираться до побережья и далее на Эстонский фронт. Для Финляндии в то время это было желанным разрешением данной неприятной проблемы. Гражданское население Ингерманландии с семьями непре­рывно прибывало через границу в Финляндию.

В мае-июне 1919 г. в деревнях на стороне России происходили частые столкновения местных жителей с пред­ставителями органов Советской власти. По заданию Петро­градской ЧК и руководителя внутренней обороны Петрогра­да Я. Петерса, была проведена очистка приграничного района, в результате чего быстрыми темпами увеличива­лось бегство местного населения в Финляндию.

После первого расформирования ингерманландско­го полка в Западной Ингерманландии и разоружения большей части ингерманландцев, приехавшие туда с севера добровольцы стали понемногу возвращаться, просачиваясь через границу обратно к себе в деревни. С одной стороны, эти возвращенцы были охвачены энтузиазмом под воз­действием пропаганды идей свободной Ингерманландии и своих частичных успехов на Нарвском фронте, с другой сто­роны, их возвращение домой, где была Советская власть, естественно, создавало целый ряд трудностей, вплоть до арестов и обострения отношений с местной Советской властью.

В мемуарах Юрьё Оллыкайнена нашло свое отраже­ние его прибытие с Нарвского на Северо-Ингерманландский фронт: «...когда мы получили сведения о том, что на границе перешейка собирают группировку, то решили, что нам, североингерманландским парням, необходимо по­пасть туда, для продолжения борьбы. В устье реки Нарвы мы наняли моторную лодку, на которой добрались в Сойкисаари на побережье Финского залива. В нашей группе было около 30 человек. Крестьянин по фамилии Сейскори по­обещал нам доставить нас в Финляндию к церкви в Койвисто. Из Койвисто мы поехали на поезде в Терийоки (Зе­леногорск). В комендатуре нас покормили и выдали доку­менты для поездки в Рауту. Сначала мы прибыли в Кякисалми (Приозерск). За неимением средств к существованию мы с благодарностью и слезами на глазах приняли ржаную кашу, организованную нам местным населением на по­стоялом дворе. Когда утром мы прибыли в Рауту, ингерманландцы бросились к нам с криками: — Здесь герои Крас­ной горки!».

В Северной Ингерманландии возникла такая обстанов­ка, при которой в деревнях отношения с властями настолько обострились, что в прилегающих к финской границе райо­нах вспыхнули крестьянские восстания. В этих местах совет­ских военных подразделений почти не было или было очень мало. В результате столкновений ингерманландцы, покинув свои деревни, были оттеснены к финской границе, и массами стали переходить ее, накапливаясь на финской стороне в при­граничных местностях и деревнях, имея с собой весь свой подвижной инвентарь, лошадей и скот. Вооруженная часть беженцев была очень незначительна, она прикрывала пере­ход населения и удерживала за собой клочок территории площадью 30 кв. км с группой из пяти деревень «Кирьясало», расположенной в петле, которую делает финская граница, и защищенной спереди большими лесными масси­вами. В указанную группу входили д. Аутио, Пусанмяки, Тиканмяки, Уусикюля и Ванхакюля (или Перякюля). В срочном порядке в Кирьясало был образован местный шюцкор, насчитывающий более 90 человек, который быст­ро очистил занятую территорию от большевиков.

Из-за усилившихся столкновений между ингерманландцами и большевиками жители Кирьясало 10 июня 1919 г. на приходском собрании приняли решение с оружи­ем в руках защищать свои дома. За две недели в Северной Ингерманландии было арестовано 200 ингерманландцев. Со стороны Финляндии шюцкору была обещана помощь, в частности, на стороне Финляндии происходило военное обучение беженцев. Месяцем позднее в Рауту скопившие­ся 390 беженцев приняли декларацию, в которой констати­ровали, что североингерманландцы добиваются защиты своих домов от большевиков, борются за свою независи­мость и получение автономии. С этой целью они совместно с Финляндией, Эстонией и Восточной Карелией хотят об­разовать общее государство, избавленное от всякой русской опеки.

В июне 1919 г. в Финляндии беженцы основали Север­ный Ингерманландский комитет, позднее переименованный в попечительство, которое для осуществления Ингерман­ландской автономии просило у Финляндии содействия в во­енной организации. Финская газета «Карьяла» по этому поводу писала: «В Рауту состоялось собрание ингерманланд­ских беженцев. На собрании обсуждался вопрос об Ингер­манландии. Высказывалось пожелание, чтобы Ингерман­ландия освободилась от русского влияния и получила автономию. Впоследствии ей надлежало заключить союз с Финляндией, Карелией (финской), Русской Карелией и Эс­тонией. Для устройства дел беженцев, находящихся в Финляндии, было установлено временное правительство Север­ной Ингерманландии. Председателем был избран Сантери Термонен, секретарем — Юхо Кокконен, по продоволь­ствию — Симо Хуузу, по финансам Микко Тимее, по воен­ным делам — Микко Саволайнен, по санитарной части — П. А. Кивинен, квартирмейстер — Хейкии Пеллинен, для налаживания порядка — П. Липияйнен и представителем Гельсингфорса — пастор П. Сонни. Собрание также постано­вило, что, так как дела ингерманландцев невозможно устро­ить без военной силы, следует обратиться к правительству Финляндии с просьбой помочь в приобретении военного «имущества».

В конце июня 1919 г. военный министр Валден дал разрешение ингерманландцам организоваться в маленькие группы на приграничной полосе и проводить военные учения.

Вооружение у беженцев было самое разнообразное, ру­ководили ими свои же ингерманландцы из крестьян, быв­шие унтер-офицеры и солдаты старой армии. Возглавлял их прапорщик Тирранен, принимавший участие в Первой мировой войне, и его брат. Также во главе беженцев нахо­дился прапорщик Тиигтанен — политик, получивший обра­зование в Колпинской Ингерманландской семинарии и со­стоявший корреспондентом маленького ингерманландского органа печати дореволюционного времени. Деревня Кирьясало была набита беженцами, крестьянскими семьями и охранялась шюцкором (комитетом защиты) под руковод­ством Тирранена. Остальная часть снявшихся с мест крестьянских семей обосновалась в приграничной полосе по соседним деревням лагерным расположением, главным центром которого стала железнодорожная станция Рауту. Для устройства своих дел на финляндской стороне, хозяй­ственных нужд, отношений с финскими властями на общем собрании беженцы избрали временный комитет.

В него вошло 7 — 8 человек, наиболее популярных и ав­торитетных крестьян. Весть о восстании в сильно преуве­личенном виде живо разнеслась по всей Финляндии и за­полнила финскую печать. Финские круги, поддерживавшие национальные идеи, партия финских активистов, егерей и другие заинтересованные слои активизировались и на­чали строить планы использования ингерманландцев для своих политических целей, мечтая о присоединении Ингер­манландии к Финляндии.

Печать начала компанию за оказание помощи ингерманландцам. В Гельсингфорсе был создан финский комитет помощи ингерманландцам. В него вошли как политические, так и общественные деятели и лица из различных благо­творительных учреждений.

В приграничную полосу стали посылать финансовую и продовольственную помощь. Общая заинтересованность подбадривала ингерманландцев. Они решили продолжить борьбу и отстоять занятый ими клочок территории. При охране данного участка время от времени происходили мел­кие стычки, поскольку красные части не предпринимали более серьезного натиска. Перед руководством ингерман­ландцев встал вопрос: продолжить ли активную борьбу за национальное самоопределение и, если продолжать, то как и какими средствами ее организовать. Для его раз­решения принимается решение о созыве национального собрания, делегаты которого представляли повстанцев и жителей отдаленных от границы деревень. Собрание при­няло решение продолжать активную борьбу в стремлении к образованию самостоятельной Ингерманландии на осно­ве лозунга о праве малых народностей на самоопределение. При этом политика радикальных финских кругов и мечты их о присоединении к Финляндии решительно отвергались. Была отвергнута и мысль о совмещении этой борьбы с пла­нами русских белых группировок. Вместе с тем собрание не хотело вступать в открытую конфронтацию с белыми, чтобы не отрезать себе путь в будущем для получения хотя бы национальной или культурной автономии. Участники собрания высказались за сохранение возможно большей са­мостоятельности и против тесных политических соглаше­ний с Финляндией и белыми.

Решение это было вызвано тем, что финские поли­тики — сторонники национальной идеи решительно настаи­вали на определенной враждебности ингерманландцев по отношению к белому движению, стремясь склонить их в русло своих националистических планов, а белые, в свою очередь, прилагали усилия для того, чтобы использовать ингерманландцев как базу для создания нового бело­гвардейского фронта. Ссориться с финнами, пользуясь их по­мощью и находясь частично на их территории, было нельзя, конфликтовать же с белыми тоже представлялось опасным. Вернуться домой в свои деревни при создавшемся враждеб­ном отношении со стороны советских властей ингерманландцы не могли. Но и оставаться долго в полулагерном состоянии представлялось невозможным. Оставалось про­должать борьбу.

Собрание решило организовать вооруженный отряд исключительно из ингерманландцев, обучить и снарядить 1 его с помощью финского правительства. Ввиду того, что среди ингерманландцев не нашлось достаточно компе­тентного в военном деле руководителя, собрание на эту роль постановило подобрать финна, удобного и для финского правительства, и для руководства белых. С этой целью Паа­во Тапанайнен выехал в Гельсингфорс, где 17 июля 1919 г. получил одобрение со стороны официальных кругов Фин­ляндии о назначении военного руководителя ингер­манландцев.

Им стал подполковник Георг Вильгельм (Юрьё) Элфвенгрен, ранее служивший в русской армии. Элфвенгрен родился в г. Хамина (Финляндия) 8 сентября 1889 г. Отцом его был полковник Уно Эуген Элфвенгрен, а матерью — Аделаи­да Мария Щавинская. Вторым браком Элфвенгрен женился j на Наталии Куколь-Яснопольской, дочери полковника Николая Куколь-Яснополыжого. Он учился в 1 Петербургском кадетском корпусе (1900 — 1903 гг.), морском кадетском кор­пусе (1903 — 1906 гг.), Александровском кадетском корпусе (1906 — 1908 гг.), Николаевском кавалерийском училище (1908 — 1910 гг.). Затем служил в Павловском лейб-гвардии кирасирском полку (1910 — 1916 гг.), адъютантом коман­дира П1 армейского корпуса (1916 — 1917 гг.), командующим татарскими вооруженными формированиями в Крыму (1917 — 1918 гг.). Перебравшись в Финляндию, командовал фронтом в Рауту (1918 г.), 1-м полком Карельской армии, комендатурой Терийокского района, Выборгским и погра­ничным округами шюцкора (1918 — 1919 гг.). Его хорошо знало все население приграничной полосы. Юрьё Элфвенгрен обладал всеми теми качествами, которые были необхо­димы для командира ингерманландцев в сложившейся не­простой ситуации. С одной стороны, ингерманландское движение носило чисто национальный характер и военно­му руководителю следовало поддержать борьбу ингерман­ландцев за свою свободу, а с другой стороны, был нужен опытный военный, имеющий образование и боевой опыт. Элфвенгрен лично изъявил желание стать военным руково­дителем беженцев и получил на это согласие Тапанайнена. Однако другими он уполномочен не был. Занять указанный пост Элфвенгрену посоветовали главнокомандующий финской армией генерал-майор К. Е. Кивекас, начальник генерального штаба генерал-майор X. Игнатиус и министр Элмо Е. Кайла.

Пааво Тапанайнен относился к Элфвенгрену с недове­рием. Он сам хотел стать руководителем ингерманландцев в Рауту и убеждал других, что к подполковнику следует _; относиться сдержанно, так как он самолично мог начать военное движение без разрешения командира 2-й дивизии генерал-майора Чеслова. Активисты с недоверием отнес­лись к назначению Элфвенгрена руководителем воору­женных сил ингерманландцев из-за его связи с белыми русскими. 24 июля 1919 г. Элфвенгрен был официально утвержден ингерманландцами на своем посту.

Яркие воспоминания о человеческих качествах Элфвен­грена содержатся в уже упомянутой ранее книге известного финского писателя и переводчика Юхани Коника «Огни Пет­рограда». Вот как он описывает свои юношеские впечатления от встречи с Элфвенгреном: «Полковник сидел за сто­лом и постукивал выкуренной трубкой о край чайного блюд­ца. Он был худощавый энергичный мужчина с ввалившими­ся щеками и тонкими чертами лица. Его взор был направлен мне в пояс, но в следующее мгновение его черные глаза заулыбались». Между Юхани и Элфвенгреном состоялась беседа, в ходе которой Элфвенгрен выяснил, что Юхани грамотный, умеет читать и писать как по-фински, так и по-русски, и предложил оставить его при штабе, помогать пи­сарю. Юхани сказал: «Господин генерал, я хочу на фронт». Он говорил так, потому что, по его мнению, главный на­чальник освободительной группы был по меньшей мере ге­нерал. Полковник улыбнулся, но ничего не сказал. В комна­те произошло маленькая заминка. Полковник посмотрел на сидящего на скамейке офицера, и они оба улыбнулись.

Полковник сказал, что «в жилах Юхани течет герой­ская кровь, и отправил его на передовую с сидящим лейте­нантом».

Собрание образовало постоянный руководящий орган, который в отличие от правительства Южной Ингерманлан­дии был назван более скромно временным комитетом Се­верной Ингерманландии. Собрание объявлялось высшей властью Северной Ингерманландии. Оно собиралось один или два раза в месяц. Комитет действовал по полномочиям и директивам собрания и отчитываться должен был перед ним о своих действиях. В вышеупомянутый комитет вошли:

— братья Тирранен — руководители по военным делам;

— Тииттанен — по дедам внешних сношений;

— Кокко (народный учитель) — по делам народного обра­зования;

— Хуузу (крестьянин-середняк) — по делам народного хозяйства;

— Тапанайнен (зажиточный крестьянин) — по делам фи­нансов.

Всего в состав комитета, который выполнял исполни­тельно-распорядительные функции правительства, вошло человек девять или десять. Кроме того, собрание сформи­ровало делегацию, поручив ей встречу с финским прави­тельством и финским комитетом помощи Ингерманландии в Гельсингфорсе для ознакомления их с принятыми реше­ниями. Делегация имела поручение добиться от Элфвенгрена согласия принять на себя организацию военной силы и руководство ингерманландскими формированиями.

На своем пути из пограничной области в Гельсингфорс, делегация остановилась в Выборге, где с семьей после не­давней свадьбы проживал Элфвенгрен. В то время он ни на какой службе не состоял и находился в довольно тяжелом финансовом положении, пользуясь личным кредитом, кото­рый ему оказывали финские банки. Элфвенгрен принимал активное участие в финской политике, поддерживал дру­жеские отношения с Хакселлем (бывшим впоследствии по­сланником в СССР), который в то время был губернатором в Выборге, с Рантакари (директором банка и политиком), с Чесловым — начальником местной дивизии и некоторы­ми другими влиятельными лицами. Появление делегации ингерманландцев в составе Тииттанена, Тапанайнена и Кок­ко было для Элфвенгрена совершенно неожиданным. Вы­слушав объяснения и предложения, он заинтересовался ими, но ответил, что может принять их лишь в том случае, если получит на это соответствующие указания от финского пра­вительства. Являясь гражданином Финляндии, он считал, что не вправе принять такое предложение без указания правительства, тем более что он не знал отношения офи­циальных финских кругов к данному вопросу. Делегация сообщила, что намеревается посетить в Гельсингфорсе пра­вительство и будет вести с ним переговоры, а на обратном пути доведет до сведения Элфвенгрена позицию прави­тельства Финляндии по ингерманландскому вопросу и воз­можности его участия в ингерманландском движении.

В результате этой поездки и переговоров Элфвенгрен был вызван в Гельсингфорс к военному министру, где по­лучил от него указание правительства принять на себя орга­низацию и руководство ингерманландским отрядом, так как было решено помочь ингерманландцам оружием и другими видами снабжения. В политическом отношении Элфвенгрен должен был руководствоваться указаниями спе­циально назначенного финским правительством депутата сейма Кокко.

В Гельсингфорсе Элфвенгрен встретил делегацию ингерманландцев, которая вела затянувшиеся переговоры с Финским комитетом и с Центральным Ингерманландским комитетом. Он познакомился с Тюнни и Тапанайненом (сы­ном), которые к его назначению отнеслись весьма недобро­желательно. Возможно, данный факт был обусловлен тем, что Тапанайнен после инцидента в Южной Ингерманландии с Родзянко попал под влияние финских национал-активистов и стал ненавистником всего русского. Сам Элф­венгрен из-за женитьбы на русской имел у националистов репутацию русофила. Они опасались, что им будет взят русский уклон в противоположность их политике и стрем­лениям. Тапанайнен старался вызвать опасение у Тюнни, который одинаково враждебно относился к планам как финских националистов, так и русских белогвардейцев. Кроме того, по-видимому, Тапанайнен сам хотел стать руководителем Северной Ингерманландии, и назначение Элфвенгрена мешало ему, хотя он и имел поддержку нацио­налистов.

Вскоре в Гельсингфорсе начал выходить еженедельный орган ингерманландцев «Инкеринмаа» (Ингерманландия). Во втором его номере появилась статья, посвященная пла­нам разрешения Ингерманландского вопроса. План содер­жал в себе следующие возможные пути достижения цели:

1) Ингерманландия присоединяется к Финляндии. Пет­роград и Кронштадт образуют международный район воль­ных городов, куда из России будет гарантирован свободный пропуск.

2) Ингерманландцы получают культурную автономию, но страна остается и впредь соединенной с Россией.

3) Северная Ингерманландия, которая имеет чисто фин­ское население, присоединяется к Финляндии, а другим ча­стям Ингерманландии будет дана культурная автономия.

4) Западная Ингерманландия присоединяется к Эсто­нии, а остальная часть Ингерманландии к Финляндии.

5) Северная Ингерманландия присоединяется к Фин­ляндии, а Западная Ингерманландия к Эстонии, Восточная же Ингерманландия остается в составе России.

По поводу преобразования Петрограда в вольный город вполне ясно и отчетливо высказался Г. Е. Зиновьев. Он за­явил на одном из заседаний, что «буржуям, шляющимся по городу и распространяющим в трамваях сказки и басни о том, что Петроград скоро будет вольным городом с Ман­нергеймом и Треповым, надо вырвать языки и создать об­становку, при которой они не смели бы и пикнуть».

Из всех представленных проектов наиболее реальным представлялся третий план, так как действительно населе­ние Северной Ингерманландии в своем большинстве было финским. Северная Ингерманландия имела общую границу с Финляндией, и в случае реализации данного плана созда­валась реальная возможность совместной защиты погранич­ных рубежей. Остальную же часть Ингерманландии, поми­мо финнов, плотно заселяли ижора, водь и вепсы.

Возможность присоединения Западной Ингерманландии к Эстонии для ингерманландцев была неприемлемой. Ма­лореальным также выглядел проект о создании некоего сою­за вольных городов из Петрограда и Кронштадта. В опреде­ленной степени мог осуществиться второй проект. После Тартуского договора ингерманландцы в составе Советской России получили определенные права: были созданы в не­которых местах финские советы, ведущие делопроизвод­ство на финском языке, образовалась сеть национальных учебных заведений, стали выходить периодические издания на финском языке.

В такой политической обстановке Элфвенгрен отпра­вился в пограничный район к ингерманландцам, чтобы ознакомиться с положением на месте и приступить к возло­женным на него обязанностям. Он посетил места располо­жения ингерманландцев, ознакомился с их настроением и наиболее острыми нуждами, а также побывал на военных учениях, которые проводил Тирранен на финской терри­тории. Элфвенгрен встретился с членами Ингерманланд­ского комитета и детально изучил положение дел.

Несмотря на крайне бедственное положение и нищету, все увиденное произвело на него глубокое впечатление, и он искренне заинтересовался движением. Из настроений ингерманландцев следовало, что они стремятся сняться с позиций и двинуться вперед в Ингерманландию но, по его мнению, они к этому совершенно не были готовы. После первого обследования для урегулирования своих личных семейных дел и исполнения просьб комитета Элфвенгрен вернулся домой в Выборг.

Так как финское правительство считало ингерманландцев беженцами, Элфвенгрен имел от комитета поручение прояснить вопрос предоставления ингерманландцам про­довольствия по линии американского Красного Креста. По данной проблеме Элфвенгрену пришлось вести перегово­ры с Выборгским губернатором Хакселлем и проживаю­щим в Выборге американским консулом Имбри. Перего­воры затруднений не вызвали, и отправка продовольствия на места довольно быстро была налажена из складов американского Красного Креста в Выборге. Назначение Элфвенгрена вызвало резкий резонанс в русских эмигрантских кругах. В Выборге его посетил военный представитель Юденича генерал А. А. Гулевич, который всячески пытался установить совместные военные контакты с ингерманландцами. Элфвенгрен сообщил ему, что по указанию прави­тельства и постановлению Ингерманландского комитета он не имеет права принимать в ингерманландские подразде­ления русских. Гулевич пытался воздействовать на Элфвенгрена, однако тот не отступил от своей позиции. В резуль­тате у Гулевича и Элфвенгрена установились довольно натянутые отношения.

Приходили к Элфвенгрену и бывшие офицеры с прось­бами принять их в качестве добровольцев, но он был вы­нужден отказывать и им. Ему приходилось быть особенно щепетильным, учитывать интересы ингерманландцев, которые на первых порах совпадали с планами финских правых кругов, так как в противном случае при малейшем послаблении с его стороны в отношении русских бело­гвардейцев финские националисты могли предпринять меры для того, чтобы его заменить своим приверженцем. При существовавшем положении дел они, не желая ссориться с ингерманландским населением, избравшим Элфвенгрена, не решались предпринимать радикальных шагов. Помимо этого, Элфвенгрен и сам искренне увлекся ингерманланд­ской идеей и решил, вступив в это дело, проводить его до конца, руководствуясь лишь стремлениями самого населе­ния. Конечно, можно предположить, что была у него ма­ленькая мечта чисто личного свойства. Он полагал, что Со­ветская власть в России не постоянна, с ее падением возникнет необходимость в координирующем органе для решения основных вопросов государственной жизни и вза­имоотношения в ней отдельных национальностей, и имен­но он мог стать народным представителем от населения Ингерманландии в данном представительном органе.

Он поселился вблизи станции Рауту, которая являлась центром расположения ингерманландцев. Началась органи­зационная работа по формированию, обучению и подготов­ке отряда к наступлению, которое с нетерпением ожида­лось. Тем временем от военного министерства на адрес комитета были получены винтовки и патроны. Пулеметы в данную поставку не входили. Численность отряда соста­вила около 500 человек.

Обмундирование отсутствовало, люди были одеты в свое крестьянское платье, которое к тому же сильно изно­силось. В начале июля Финляндия отправила ингерманландцам в Кирьясало вооружение для батальона: 500 винто­вок и 8 пулеметов. Взамен ингерманландцы принимали на себя обязательство выполнять приказания размеща­вшегося на перешейке командира 2-й дивизии генерал-майора Чеслова.

Ингерманландский отрад состоял из нескольких рот, ко­личество которых менялось в зависимости от общей его численности. Одна из рот в полной боевой готовности несла дежурство по сторожевому охранению д. Кирьясало. Ос­тальные располагались на финской территории, где занима­лись обучением. Численно отрад понемногу увеличивался как за счет вновь прибывших через границу добровольцев из более отдаленных деревень, так и за счет прибывших участников экспедиции в Южной Ингерманландии. К спе­циальной вербовке Ингерманландский комитет не прибе­гал, опасаясь чрезмерного увеличения численности отрада и из-за нехватки средств на его содержание. Считалось пред­почтительнее, чтобы добровольцы, оставаясь у себя в де­ревнях, в будущем, при наступлении, помогли бы движению отрада. Командование и все делопроизводство как в коми­тете, так и в отраде велось на финском языке. Военное обу­чение осуществлялось согласно финским военным уставам. В отраде в то время не было ни одного русского и ни одного финна кроме самого Элфвенгрена. Ощущался большой недостаток комсостава. Руководство состояло из прапорщи­ка Тирранена, к которому позднее присоединились два пра­порщика из Южной Ингерманландии. Личный состав со­стоял из бывших унтер-офицеров и рядовых солдат. В отраде находились и крестьяне, не имевшие боевого опыта.

Ввиду малочисленности отрада никакого штаба не об­разовывалось, а в качестве помощников Элфвенгрен использовали Тирранена и Тииттанена. Делопроизводством зани­малась канцелярия комитета, состоявшая из одного работ­ника и одной пишущей машинки. Никакой специальной раз­ведки и разведывательного отделения не создавалось, так как постоянная и широко развитая связь беженцев и добро­вольцев давала возможность составить ясную картину об обстановке на будущем театре военных действий. В этот подготовительный период Кирьясало посетил назначенный финским правительством уполномоченный депутат сейма Кокко, с которым Элфвенгрен имел беседу.

Кокко произвел инспектирование мест расположения ингерманландцев и провел переговоры с комитетом по уре­гулированию хозяйственной и финансовой помощи. В ходе состоявшихся бесед Элфвенгрен понял, что его назначение военным руководителем Кокко особенно не устраивало, хотя последний старался ничем этого не проявлять. Как позднее Элфвенгрен узнал от лейтенанта Бертеля Озолина (предста­вителя президента Финляндии при комитете), Кокко оказал­ся большим русофобом и шовинистом, чем и объяснялось его сдержанное отношение к Элфвенгрену. Помимо этого, Кокко, занимая пост руководителя комитета помощи ингер­манландцам, выступал против оказания им государствен­ной помощи.

Руководство ингерманландцев относилось к Кокко до­вольно сдержанно и неоднократно обращалось к правитель­ству Финляндии с просьбой заменить его другим лицом, но безуспешно. Элфвенгрен получил от Кокко некоторые определенные политические указания, которые сводились к тому, чтобы не допускать участия белых в отряде и дви­жении ингерманландцев, а также не принимать какой бы тони было финансовой или иной помощи с их стороны. В то же время Кокко выказал желание привлечь в командный состав финских добровольцев, в особенности егерей как военных специалистов. Элфвенгрен по вопросу об участии белых полностью согласился с Кокко, так как Ингерман­ландский комитет считал нецелесообразным привлечение участников белого движения и вынес соответствующее этому постановление. Что же касалось остальных вопросов, то Элфвенгрен предложил Кокко внести их на рассмотре­ние комитета, так как его они непосредственно не касались. Кокко дал указание начать военные действия как можно скорее. С одной стороны, начало операции позволило бы частично разгрузить приграничные финские деревни от заполонивших их беженцев и этим облегчить тяжелое положение местных жителей. С другой стороны, военные действия могли оживить интерес общественного мнения к ингерманландскому делу и этим дать возможность оказы­вать более широкую помощь движению.

Главной задачей военных действий являлось продвиже­ние вперед и закрепление за собой более широкой террито­рии. При этом Кокко обещал немедленно усилить помощь оружием и продовольствием. На заседании комитета, кото­рое состоялось после посещения Кокко, в повестку дня вошел вопрос о начале военных действий. Желание ингер­манландцев немедленно выступить было обусловлено слу­хами, просачивавшимися через границу. Официальными большевистскими кругами Петрограда был отдан приказ о вывозе 10 тыс. голов крупного рогатого скота из Север­ной Ингерманландии в Новгородскую губернию. Поговари­вали о возможности новых реквизиций.

В это же время под воздействием независимости, полу­ченной Финляндией, пропаганды свободной Ингерманландии, усилившегося давления на крестьянство и частич­ных успехов ингерманландцев на Нарвском фронте возрос поток беженцев из Северной Ингерманландии в Финлян­дию. В приграничной области ингерманландцами де-факто была захвачена территория, принадлежавшая Советской России, с комплексом деревень с центром Кирьясало. Имен­но здесь складывался очаг новой напряженности.

Для решения широкого круга военных и администра­тивно-хозяйственных задач, связанных со становлением и профессиональной подготовкой ингерманландцев и обуст­ройством беженцев на территории Финляндии, были обра­зованы Северный Ингерманландский полк и одноименный комитет.

Следует также отметить и то обстоятельство, что, несмот­ря на давление со стороны крайне правых финских кругов и белогвардейского командования, Элфвенгрен не позво­лил принимать в Северный Ингерманландский полк ни финских, ни белых русских добровольцев.

2.2. Весеннее 1919 г. наступление ингерманландских частей на Карельском перешейке

Ингерманландцы намеревались развернуть широкое на­ступление на Северную Ингерманландию, где местное кре­стьянство страдало от последствий политики военного ком­мунизма. Идею наступления интенсивно лоббировали финские национал-активисты и представители «партии вой­ны», замысел которых был основан на страстном желании спровоцировать войну против Советской России, а также ослабить платформу президента К. Ю. Столберга. В связи с этим Элфвенгрен заранее вел переговоры с влиятельным активистом Эльмо Е. Кайла, который за день до начала операции знал об ингерманландском наступлении. Хотя он считал подготовку отряда совершенно недостаточной, ему пришлось согласиться на начало военных действий, так как конечной целью ингерманландского движения являлось освобождение всей территории Северной Ингерманландии. Первой задачей предполагавшегося наступления должно было стать небольшое расширение территории от д. Кирьясало в сторону главного шоссе, Лемболовского озера. За­хват данной территории был необходим для того, чтобы иметь фронт перед деревней Раасули. Фронт в этом случае опирался бы левым флангом в Лемболовское озеро. Правый фланг имел точкой опоры лесной массив, находившийся перед участком д. Кирьясало. В случае затруднений в оборо­не этого участка было решено вернуться обратно на преж­ние позиции в д. Кирьясало, которую при всех обстоятель­ствах необходимо было отстаивать.

В соответствии с этими задачами Элфвенгрен, Тирранен и Тииттанен составили довольно простой, хотя и не­сколько рискованный план. Он заключался в том, чтобы все главные силы, т. е. все имеющиеся в наличии строевые части, собрать в одну колонну и двинуть ее в глубокий об­ход позиций, укрепленных с фронта окопами, пользуясь обширными массивами густого леса, который, начинаясь у д. Кирьясало, тянулся на много верст. Участники похо­да — местные жители, хорошо знавшие каждую тропинку, могли легко осуществить данный маневр, совершенно неза­метно и скрытно проделав ночной марш в темноте, с тем чтобы на рассвете неожиданно выйти в тыл д. Лемболово, расположенной на шоссе и являвшейся тыловым пунктом укрепленной позиции. Неожиданное наступление отряда должно было создать панику на фронте укрепленных по­зиций Красной Армии, а к этому времени остававшиеся до этого в д. Кирьясало вооруженные обозники и другие нестроевые чины должны были продвинуться с обозами ближе к шоссе. После этого предстояло открыть огонь, де­монстрируя наступление с фронта. Затем все действующие группы должны были встретиться на шоссе и занять зара­нее указанные позиции под прикрытием заслона, который впоследствии должен был отойти и составить резерв.

Были собраны силы в количестве примерно около 580 человек, а наступление было назначено на 26 июля 1919 г. Приказа о наступлении долго ожидать не пришлось. Северный Ингерманландский полк начал движение поздно вечером в субботу 26 июля 1919 г. по двум направлениям: на юг в сторону Лемболово и на восток вдоль Ладожского озера на Никулясы.

27 июля 1919 г. ночью ингерманландцы начали прорыв через границу. Начало боевых действий вызвало у финского правительства большую обеспокоенность, так как оно обе­щало ингерманландцам оружие, которое как раз было отправлено к месту назначения. С одной стороны, прави­тельство верило в победу, отправляя ингерманландцам оружие, с другой стороны, оно одновременно выдвигало фор­мальный запрет на его использование, надеясь избежать ответственности.

Северный Ингерманландский полк наступал тремя ба­тальонами по двум разным направлениям — Лемболово и Мииккулайнен. Подразделения быстро овладели районом в 10 — 15 километров вглубь территории и образовали фрон­товую линию на север от Лемболовского озера. Элфвенг­рен верил, что быстрое наступление склонит на его сторону общественное мнение Финляндии и они получат конкрет­ную помощь. Однако в этом он ошибся.

Тирранена Элфвенгрен назначил начальником обход­ной колонны, а Тииттанена оставил в д. Кирьясало, где тот должен был впоследствии руководить действиями обозчи­ков и нестроевых частей. Элфвенгрен, оставшись с труба­чом и канцеляристом, продвигался вперед, оставляя за со­бой общее руководство маневром.

Главная группа продвигалась по лесным и боковым дорогам по направлению к Лемболово в темной ночи тихо и осторожно. Уже на полпути лейтенант Тирранен за­метил, что продвижение вперед полностью не соответству­ет плану наступления, разработанному Элфвенгреном. Тир­ранен разделил свою группу таким образом, чтобы две роты направились овладевать Лемболово, а финский прапорщик Сигге Аутио со своей ротой выдвинулся на зачистку де­ревень Мустила и Мюллюмяки. За ночь обозы и Элфвен­грен с Тииттаненом передвинулись по лесной дороге ближе к шоссе, где оставались в ожидании рассвета и условлен­ного времени действий. С рассветом обозники и нестрое­вые покинули лес и рассыпались в цепь напротив укреп­ленных позиций фронта, но, когда рассвело, выяснилось, что в окопах и на позициях уже никого нет, а видны отдель­ные фигуры отступавших людей.

Ингерманландцы двинулись вперед и без единого выст­рела вышли на шоссе, двигаясь по которому вскоре встретились с Тирраненом, присланным из обходной колонны для связи. Тирранен сообщил, что вполне удачно совершил маневр, не понеся потерь, и расположился в д. Лемболово. К полудню произошла общая встреча на шоссе, части заня­ли указанные им позиции и начали устраиваться.

Как и предполагалось, д. Лемболово временно остава­лась занятой заслонами Тирранена. Рота Тирранена также получила задание углубиться на расстояние 25 км от фин­ской границе и захватить железнодорожную станцию Пери. Элфвенгрен разместился в Лемболово в избушке возле шоссе в центре новой позиции полка. Маневр можно было считать полностью выполненным без затруднений, и вста­вал лишь один вопрос: хватит ли сил удержать этот участок за собой в случае организованного контрнаступления крас­ных частей.

Ингерманландский отряд не понес никаких потерь. Наоборот, за счет примкнувших новых добровольцев во время наступления численно несколько возрос с 400-500 до 600-700 человек, однако ни в коем случае нельзя утвер­ждать, что отношение местного населения к «освободи­телям» было единодушным. Часть жителей поддержала их, а другие отнеслись весьма враждебно. Данный факт был обусловлен тем, что бойцы в ходе продвижения нередко сводили личные счеты с представителями советской власти, что естественно настраивало против них часть симпати­зирующего большевикам населения.

Очистка Лемболово длилась до позднего вечера 27 июля 1919 г., хотя сильного сопротивления не оказывалось. Толь­ко из трех домов велась стрельба по нападавшим. Ингерманландцы пленили 26 человек. Через 20 км марша люди так устали, что о захвате станции Пери не могло быть и речи. Младшие командиры отряда Тирранена лишились власти над своими группами. Солдаты разбежались и на­чали грабить.

Лейтенант Тирранен в сопровождении своей роты, ко­торую удалось собрать, решил отступить, потому что видел, что небольшая вражеская группа может превратить ингер­манландцев в беспорядочную толпу. Кроме того, от роты прапорщика Аутио, которая выступила в направлении д. Мустила, не поступало никаких сведений. Поздно ночью 27 июля 1919 г. ингерманландцы отошли обратно по направ­лению на север. Задание осталось большей частью не вы­полненным.

Из Кирьясало рота лейтенанта Волди Аутио двинулась в восточном направлении. Ее задачей была очистка север­ных деревень и продвижение от Раасули по железной до­роге к станции Васкелово и восточной половине Лемболов­ского озера. В начале пути продвижение сопровождалось на удивление небольшими стычками, так как в захвачен­ных деревнях были лишь несколько большевистских сторо­жевых постов. Группа Аутио достигла и захватила станцию Лемболово в северной части Лемболовского озера. По посту­пившим сведениям, бежавшие большевики сосредоточились в лютеранской церкви километрах в семи севернее д. Лемболово. При попытке овладения Васкелово в роте лейте­нанта Аутио имелись случаи дезертирства. Помимо этого, измотанным ингерманландцам трудно было сражаться с пре­восходящими силами противника.

Через два дня после начала наступления главные силы ингерманландцев расположились на пространстве в сопри­косновении с северной частью Лемболовского озера. Здесь была выставлена охранная цепь.

Линия фронта проходила на восток от д. Маанселкя к Луккаринмяки. Немного севернее д. Оримяки была образована вторая цепь обороны, так как существовала опасность продвижения большевиков в тылу группировки ингерманландцев. Дозоры несли службу в направлении Раасули и северного берега Лемболовского озера до фин­ской границы.

Подполковник Элфвенгрен установил свой командный пункт в д. Саханотко в южной половине Кирьясальского угла, далеко за фронтом. Из-за плохой связи двое суток Элф­венгрен не имел точных данных о судьбе своих групп. Мно­гие его приказы не имели практического значения, так как излагаемые в них данные не соответствовали реальному положению на фронте.

В направлении главного удара ингерманландцы потер­пели поражение. Несмотря на это, положение, сложившееся на пространстве восточнее берега Ладожского озера, на об­щем фоне представлялось более предпочтительным.

В Метсяпиртти через Мииккулайнен продвинулось звено ингерманландцев в количестве 34 человек. Они захва­тили вечером 28 июля 1919 г. прибрежные д. Ладожского озера: Мииккулайнен, Еенсуу, а также Уля и Алакюля.

В этих деревнях находилось около 170 большевиков, пребывавших в полном смятении, полагая, что на них на­ступает большое вражеское подразделение. Большая часть красноармейцев сдалась в плен, и несколько погибли в ре­зультате перестрелки.

Со стороны частей Красной Армии потери были ми­нимальные, так как при первом же появлении противника красноармейцы, занимавшие Лемболово, отступили.

Устроившись на новых позициях, Элфвенгрен сообщил о результатах маневра в Рауту Ингерманландскому коми­тету. Оттуда в свою очередь эти сведения были переданы финскому правительству.

После завершения всех маневров были подобраны различные трофеи в виде брошенного оружия и телефон­ного оборудования, благодаря которому удалось устано­вить телефонную связь с Ингерманландским комитетом в Рауту и с д. Кирьясало. Сведения о продвижении ингерманландцев проникли в финскую печать, которая, сделав из них сенсацию, начала их усиленно будировать. Это со­ответствовало интересам националистов, но шло вразрез с политикой правительства. Элфвенгрен получил прика­зание: от имени военного министерства принять меры, что­бы сведения о движении ингерманландцев впредь не прони­кали в печать.

Позднее, обследовав позиции, Элфвенгрен пришел к за­ключению, что в случае более серьезного натиска красных, ввиду малочисленного личного состава и недостатка воен­ного снаряжения, долго удерживать контролируемый участок будет невозможно. Особенно тревожило его отсут­ствие медицинской помощи, поскольку имевшаяся при­митивно оборудованная амбулатория с фельдшером была не в состоянии справиться с потоком раненых. Опреде­ленные трудности в подготовке и обучении ингерманландцев обусловливались постоянным нахождением их на позициях.

На ближайшем заседании комитета, состоявшемся в д. Раасули на второй день после занятия этих позиций, Элфвенгрен высказал свои соображения. Он считал более целесообразным, ограничившись данным маневром как опытом и пробой сил, не задаваться целью оставаться на захваченной территории. Было предложено вернуться обратно в Кирьясало, чтобы в более спокойной и мирной обстановке продолжить подготовку к новым боям, пока от военного министерства не будет получено все необходимое и не будут удовлетворительно налажены вопросы медицин­ского обслуживания, снабжения и финансирования. Члены комитета неохотно согласились, так как отступление шло вразрез с настроениями населения и добровольцев, которые стремились как можно скорее двинуться дальше.

Эти настроения Элфвенгрену были известны. Да и сам он внутренне понимал, что можно было бы сравнительно легко расширить захваченную территорию и продвинуться вперед. Однако очевидно было и другое: слабо подготов­ленные ингерманландцы могли вызвать к себе внимание со стороны советского командования и потерпеть пораже­ние при первом же серьезном сражении. Правильнее было хотя бы на некоторое время остаться на занятых позициях и лишь в крайнем случае вернуться обратно в Кирьясало? Такое решение и было принято комитетом.

В последующие несколько дней положение было отно­сительно спокойное. Ингерманландцы, оставшиеся в д. Лемболово, не испытывая давления красных частей, тем не ме­нее ушли из нее.

Вскоре стало очевидным готовящееся наступление советских частей с целью отбросить ингерманландцев за границу. Ингерманландцы применяли тактику активной обороны и, беспрестанно маневрируя, в течение недели сравнительно легко и почти без потерь удерживали пози­ции. Они имели уже несколько пулеметов: два были захва­чены у противника и четыре — получены от военного министерсгва. Однако силы были неравны, чтобы удерживать этот участок в случае серьезного наступления красных частей. Поэтому после одного из очередных боев Элфвенгрен решил, пользуясь наступившим спокойным переры­вом, не продолжать дальше бесцельную оборону и, сооб­щив об этом комитету, отдал распоряжение о возвращении в Кирьясало.

Атмосфера июльского наступления передана в воспо­минаниях непосредственного участника тех событии Матти Паукка: «Когда нас собралось более сотни человек, то в один из дней пришел приказ, в соответствии с которым нам предписывалось отправляться отвоевывать родные места у большевиков. Мы отправились в деревню Коркиамяки. Наша рота выдвинулась по направлению к д. Виккина, где у леса мы столкнулись с врагом. В доме, принадлежащем семье Руоти, находилось главное скопление сил врага. Несмотря на нашу интенсивную стрельбу, противник не сда­вался. Тогда мы решили, что раз мы не можем овладеть домом и пленить их, то в сумерках дадим им уйти через линию нашего наступления, чем большевики не премину­ли воспользоваться. В результате этого маневра мы не поте­ряли ни одного человека, а приобрели военное имущество, среди которого было несколько винтовок. Потом мы про­шли 4 километра до моей д. Луккаринмяки, где я обнял свою старую мать и пообещал вскоре вернуться навсегда. Она дала мне пару нижнего белья, и мы отправились на высоту, которая находилась на расстоянии 3 километров, где у нас вновь произошла стычка с большевиками. Пришел приказ отступить в Коркиамяки, которому мы обрадовались, так как боеприпасы закончились. Потом с тоской мы ото­шли в Кирьясало».

По мнению Паукка, боевая операция была проведена неудачно прежде всего потому, что Элфвенгрен не получил ожидаемой помощи от правительства Финляндии. Кроме того, сказались действия командира финской 2-й дивизии генерал-майора Чеслова, который закрыл границу и не стал помогать ингерманландцам. Финское же правительство объявило действия Элфвенгрена провокацией, а ход на­ступления поручило изучить губернатору Антти Хакзелю и подполковнику Карлу Манделину, которые поверхностно подошли к данной проблеме.

Помимо прочего, правительство Финляндии сделало официальное заявление о своей непричастности к наступ­лению ингерманландцев, что нашло свое отражение в боль­шевистской прессе. «Петроградская правда» 2 августа 1919 г. со ссылкой на финские газеты сообщала, что «фин­ское правительство и военные власти ничего не имеют общего с теми ингерманландскими частями, которые, по имеющимся сведениям, потревожили русскую пограничную заставу около так называемого «Карельского поворота» в Карелии, и что правительство не имеет никаких донесе­ний об этом. Также сообщается, что начальник 2-й дивизии дал строгий приказ солдатам и офицерам не переходить границу России. Кроме того, вербовка финнов в ингерман­ландские отряды не допускалась, и ни один офицер и сол­дат не должен переходить в эти отряды».

Командир 2-й дивизии генерал-майор Чеслов 27 июля 1919 г. спешно направил приказ о запрете наступления ин­германландцев, однако он опоздал. Когда Чеслов получил на следующий день сведения о том, что военная операция ингерманландцев действительно началась, он поступил достаточно резко, немедленно запретив отправлять любую помощь ингерманландцам.

Начальник вооруженных сил генерал-майор Кивекас, благословивший Элфвенгрена на руководство ингерманландцами, заявил, что Финляндия не может оказать по­мощь ингерманландцам без одобрения президента и пра­вительства. Кивекас сообщил Чеслову, что его действия были правильными, и доложил положение дел президенту республики.

Генеральный штаб Финляндии в своих заявлениях пол­ностью подтвердил позицию официальных кругов: «...напа­дение ингерманландских белогвардейцев в Северной Ин­германландии и переход границы России произошли вопреки запрету финского пограничного коменданта».

Следовательно, военные круги Финляндии все-таки знали о предстоящем наступлении. Советское правительство в своей ноте от 31 июля 1919 г. вполне сдержанно расцени­ло наступление ингерманландцев и подчеркнуло, что будет придерживаться мирной политики в отношениях с Фин­ляндией. Оно высказалось за то, чтобы сдержать крайний милитаризм и безудержную крайнюю реакцию, стремя­щуюся ввергнуть финский народ в безумную войну.

В последних числах июля большевики подтянули вооруженные группы по Лемболовской дороге вплоть до Васкелово. Дополнительная сила состояла из полка матро­сов, который был сформирован из красных финнов и ингер­манландцев. В районе Мииккулайнен возникло пять неболь­ших военных плацдармов.

Большевики начали новое наступление в направле­нии Ладожского озера. 29 июля 1919 г. д. Тосерова содро­галась от пушечной стрельбы с торпедных катеров. В тот же день Красная Армия попыталась овладеть населенным пунктом Еенсуу.

На главном фронте возникла стычка в ночь с 30 на 31 июля 1919 г., когда большевистская разведка проникла в район Маанселка и Луккаринмяки напротив позиций ингерманландцев. Действия нападавших, которых было око­ло 100 человек, с трудом отражали ингерманландцы, беспо­рядочно бежавшие в южном направлении.

К удивлению оборонявшихся, большевики развернулись по направлению тыла, не развив наступления. Ингерман­ландцы отправили на вспомогательные дороги укрепленные дозоры. К ночи 31 июля 1919 г. линия, разделявшая против­ников, распространялась от д. Ласисава до Мякинкюля.

Во второй половине дня 1 августа 1919 г. Красная Ар­мия начала теснить ингерманландские группы в северной части Ладожского озера. Направление главного удара было в районе Мякинкюля, где находилась по меньшей мере тысяча человек. Часть деревни сгорела в результате артил­лерийского обстрела. Хрупкий ингерманландский фронт был сломлен, и Элфвенгрен отдал приказ вернуться в Кирьясало и сконцентрироваться в д. Суури и Пиени Коркиамяки. Во второй половине дня 2 августа 1919 г. группы ингерман­ландцев вернулись на старые позиции.

8 августа 1919 г. советские войска в качестве возмез­дия за набег Элфвенгрена предприняли наступление на Кирьясало. После третьей атаки сопротивление ингерманландцев было сломлено, и красные захватили мятежную территорию. Находившиеся здесь беженцы стали в беспо­рядке переходить линию границы. Оккупация Кирьясало продлилась недолго. Советское командование, вероятно, опасаясь втягивания регулярных финских частей в боевые действия, предпочло отвести свои войска за пределы окру­га. 18 августа «Кирьясальский угол» снова был в руках ингерманландцев.

После отступления 2 августа 1919 г. Элфвенгрен был отстранен от командования. Однако Северный Ингерман­ландский полк остался в пограничной области и оборо­нял Кирьясало. Ингерманландский комитет предложил на пост военного руководителя лейтенанта Юкку Тирранена, но он в тот момент был болен. На место Элфвенгрена прибыл временно исполняющий обязанности командира капитан Элия Рихтиниеми, руководивший полком в период с 6 августа по 8 октября 1919 г.

После отстранения Элфвенгрена руководство полком оказалось в руках активистов. Новый командир Элия Рих­тиниеми начинал в егерском движении и был приверженцем активистов. В 1918 г. он участвовал в Карельской экспе­диции на Белом море в качестве офицера разведки, а затем в Эстонии в полку «Похьян Пойкка».

Министр иностранных дел Холсти предложил аресто­вать Элфвенгрена за причиненные Финляндии неприятно­сти на международном уровне. В результате расследования данного инцидента президентом республики было утверж­дено следующее решение:

«1. Внимательно изучить, каким образом ингерман­ландские освободительные группы могли начать военное выступление, несмотря на данное Ингерманландским ко­митетом обязательство, в соответствии с которым они под­чинялись финскому военному руководству.

2. Если эти обязательства были нарушены, то в даль­нейшем лишать оружия всех мужчин, прибывающих из Ингерманландии в Финляндию.

3. В газетах опубликовать официальное сообщение о том, что финское правительство не имеет к данному выступ­лению никакого отношения».

Между тем, в связи с выступлением ингерманландцев, были приняты ответные меры со стороны Советского го­сударства. 20 мая 1919 г. в адрес членов Реввоенсовета 7-й армии Г. Е. Зиновьева и И. В. Сталина от командира 7-й армии поступила телеграмма. Из нее следовало: «...что­бы обеспечить тыл Карельского участка фронта (произ­вести выселения, чистку, облавы для изъятия оружия и т. п.), необходимо создать хотя бы на некоторое время посто­янный орган. Ни местным Советам депутатов, ни агентам Петроградского ЧК, ни т. Рахья одному с этим делом не справиться.

Я считал бы необходимым издание примерно следую­щего приказа:

1) Для обеспечения революционного порядка в при­фронтовой полосе Карельского участка фронта и прове­дения всех мер, диктуемых обстоятельством осадного положения, командованием обороны г. Петрограда и Петро­градской губернии с согласия реввоенсовета 7-й армии назначить Чрезвычайную Комиссию по революционной охране Карельского участка (ЧКРОКУ) под председатель­ством т. Харитонова, в составе: Тайми, Уланов.

2) Все Советы ЧК и другие органы гражданской власти Карельского участка обязаны подчиняться всем распоря­жениям означенной Комиссии.

3) Все военные власти на том же участке должны ока­зывать вышеназванной комиссии всяческое содействие. Комиссию считаю целесообразным составить из следую­щих товарищей: а) т. Рахья, б) Военком 19 дивизии Уланов, в) один товарищ, по указанию Петроградского ЧК, из числа ее сотрудников, работающих здесь на местах, г) от Сестро­рецкой организации, по указанию Губернского Комитета Партии, д) от организации Пороховского и Охтинского района, по указанию Петроградского Комитета, и еще ка­кого-нибудь т. финна тов. Тайми и др.».

Совершенно ясно, почему к работе в указанной комис­сии необходимо было привлечь лиц финской национально­сти. Без их присутствия невозможно было проводить ка­кую-либо работу на территории Северной Ингерманландии с преобладающим финским населением. Органам власти необходимо было показать, что все репрессивные меро­приятия по отношению к местному населению не имеют никакого национального оттенка, а являются продолжением непримиримой классовой борьбы. В лицах, желающих при­нять участие в работах подобных комиссий, как среди ингерманландцев, так и финнов, выдавленных из Финлян­дии шюцкором Маннергейма, недостатка не было.

Вышеуказанная комиссия была создана на основании приказа комитета обороны за № 44 от 6 июля 1919 г. О ее обширной деятельности свидетельствует телеграмма председателя ЧКРОКУ А. Тайми за № 582 от 12 августа 1919 г. В ней сообщалось: «За время с основания комис­сии по 1 августа 1919 г. была произведена следующая работа: была произведена основательная чистка контр­революционного и сомнительного элемента, жившего в прифронтовой полосе Карельского участка, выразившаяся в таких цифрах: а) взято заложников — 77 чел., б) от­правлено на работу в концентрационные лагеря — 72 чел., в) передано дезертиров Ревтрибуналу — 47 чел., г) переда­но в особый отдел Петроградского ЧК — 7 чел., д) сняты с работ военного строительства, укрывающиеся от воен­ной службы — 28 чел., е) выселено из прифронтовой по­лосы — 2 чел., ж) расстреляно — 7 чел., з) освобождено из-под ареста лиц, пробывших разные сроки в заложниках, 311 чел.

Заложники по местностям распределились следующим образом: Ириновская — 7 чел., Куйвозовская — 2 чел., Лемболовская — 3 чел., Матоксская — 7 чел., Никуляская — 7 чел., Шувалове — Озерки и Удельная — 5 чел., Белоост­ровская — 6 чел., Сестрорецкая — 9 чел., Колтушская — 10 чел., Александровская — 3 чел., Левашовская — 9 чел., Парголовская — 11 чел. Все заложники взяты или определе­ны в контрреволюционеры за сбежавших ближайших род­ственников в Финляндию».

За этими сухими цифрами стоят жизни и судьбы ни в чем не повинных крестьян. С какой легкостью ЧКРОКУ решала судьбы людей, можно представить, ознакомившись с некоторыми протоколами заседаний ЧКРОКУ. Например, в протоколе заседания от 7 июля 1919 г. значится: «Слуша­ли: дело о 15 дезертирах, постановили: Карбилайнен Исаака, Каргонен Семена — направить в Ревтрибунал 19 дивизии на предмет предания суду, Хямялайнен Александра, Путцо и Муйно — отправить в особый отдел с указанием, что означенные лица обвиняются в соучастии в шайке скры­вающихся в лесу и нападавших на Матоксский совет. Слу­шали: дело Сергеева и Пуринен, постановили: лиц как сму­тьянов и неблагонадежный элемент в политическом отношении отправить в тюрьму как заложников. Рассмот­рели: протоколы допроса сыновей заложников с. Вуолы, Матоксской волости, Ивана и Гаврила Кокко, отцы которых были взяты заложниками за сбежавших сыновей. Выяс­нилось, что один сын Кокко был уведен белыми в Фин­ляндию и оттуда бежал, а другой находился на торфяных разработках и в настоящее время оба находятся в Крас­ной Армии в 1-м Финском стрелковом полку, постановили: отцов Кокко освободить, предложить Матоксскому совету иметь надзор за ними. Сообщить в часть, где служат сы­новья Кокко, комиссару о том, что их следует держать под надзором ввиду того, что после освобождения отцов у них может появиться тяготение к белым. Рассмотрели: список лиц, участвовавших в налете на Матоксский совет, и протокол дознания по этому делу. Арестованы: Кимунен Федор Федорович, Тархов Константин Иванович, Васке Семен Семенович, Каргу Мария Александровна. Комиссия в составе чл. ЧКРОКУ: т. Тайми и т. Петрова, а также чле­нов Матоксского Совдепа и Ревкома приговорила: Тархо­ва — в концентрационный лагерь, Васке — расстрелять, Каргу Марию — оставить в тюрьме на месяц, Кимунена — отправить в тюрьму как заложника».

25 июля 1919 г. ЧКРОКУ в присутствии Харитонова, Тайми и Степанова рассматривала вопрос о списках аресто­ванных согласно произведенному следствию следователем Степановым и постановила:

«Виххо Михаила — отправить в Петроградскую ЧК по борьбе с дезертирством, Питканен Еву, Ленсу Семена Яков­левича, Ленсу Смилли Михайловича — отправить в Пет­роградскую военную тюрьму в качестве заложников Токсовской волости. Сакса Федора Федоровича — оставить заложником до ареста и доставления сына в ЧК, Пуза Елизавету Андреевну — освободить, Пуза Ивана Матвее­вича — отправить в концентрационный лагерь, Каккала Егора Семеновича — отправить в Петроградскую военную тюрьму в качестве заложника Матоксской волости, Иманен Елену Петровну — отправить в Петроградскую военную тюрьму до розыска и ареста мужа, Павилайнен Матвея Ива­новича — освободить, конфисковав деньги, Хаккала Егора Андреевича, Аховее Ивана Петровича и Ляра Ивана Ми­хайловича — отправить в концентрационный лагерь, Кессель Михаила Михайловича, Ляра Матвея Ивановича, Суппанен Сару Андреевну, Маккара Матвея Андреевича, Маккара Матвея Михайловича, Атала Ивана Матвеевича — отправить в военную тюрьму как заложников, Павилайнен Егора Ивановича — арестовать, Рауданен Ивана Давидови­ча — передать в особый отдел дивизии для производства дальнейшего следствия и приговора, Агала Марию Ива­новну — задержать в арестантском доме на 1 неделю».

Помимо этого, указанной комиссией был издан ряд приказов: «О конфискации имущества лиц, бежавших в Финляндию», проведение в жизнь которого значительно сократило побеги жителей прифронтовой полосы в Фин­ляндию; «О мобилизации мужского населения в Никуляской, Матоксской, Токсовской и Лемболовской волостях», давший возможность установить лиц, укрывающихся на разного рода окопных и торфяных работах. В процессе лик­видации ЧКРОКУ от ее руководства поступила следующая телеграмма: «Попутно со своей очередной задачей ЧКРОКУ принимала меры к обезвреживанию местных кулаков путем не только арестов, но и другими методами. Например, ко­миссией было установлено, что большинство местных кулаков (весьма богатых), имеющих 11-16 голов рогатого скота, охотно переправляли скот в Финляндию, под видом набегов белых. Комиссия сделала точный учет скота, передала Петроградскому комитету продовольствия опре­деленные данные, после чего была произведена реквизи­ция скота, и уже большинство его попало в наши руки, а не в руки врага. Теперь в августе, когда ближайшая опасность для Петрограда миновала и фронт откатился на несколько десятков верст, существование Комиссии уже не имеет той острой надобности, что видно из того, что в последнее время ее деятельность замирает, и потому нам казалось бы необходимым комиссию ликвидировать и передать ее дела в ближайшую Левашовскую ЧК Председатель А. Тайми. Секретарь А. Уланов».

За этими действиями органов Советской власти в лице ЧКРОКУ, помимо борьбы с кулаками, контрреволюционерами и т. п» явно просматривалась борьба с ингерман­ландским движением.

3 августа 1919 г. в «Петроградской правде» комен­дант Петроградского укрепрайона Я.-Х. Петерс заявлял: «...усердно муссируют самоопределение маленьких наро­дов, не имеющих на это право по своему национальному развитию, как это, например, имело место на днях в Верх­них и Нижних Никулясах, где англичане оказали покрови­тельство «Учредительному собранию» ингерманландцев, объединивших всего несколько волостей. По всему видно, что русские белогвардейцы в Финляндии с помощью своих финских единомышленников и союзников хотели создать на Карельском участке второй Олонецкий фронт, где будут действовать так называемые финские добровольцы...».

Деятельность ЧКРОКУ породила адекватную реакцию со стороны ингерманландцев, примкнувших к Северному Ингерманландскому полку и просто скрывавшихся в лесах. Так, в списке расстрелянных и убитых зелеными бандитами граждан в Матоксской — Никулясской волостях за 1918 — 1920 гг. из 41 человека практически нет ни одного, кто бы не занимал того или иного поста в органах Советской власти. Среди расстрелянных числятся красноармейцы Лемети Петр Иванович, Яйя Михаил Андреевич, Карвонен Михаил Андреевич, Нясси Егор Михайлович, Тунус Ида, Гаврило­ва А., Макаров Семен, Каргу Матвей, Мюлляр Иван Фомич, Маккара Андрей, Суппонен Андрей Иванович, Суппонен Иван Иванович, Лемети Андрей Михайлович, Киссель Егор Иванович; нищий Харвонен Иван; рабочие Кубаринен Аб­рам, Иванов, Раммонен Матвей, Иванов Леонтий, Хинкканен Семен, Иванова Мария, Гордеева Варвара; Хямялайнен Ева — 91 год, мать члена исполкома; Александров Алек­сандр — председатель сельского совета Матоксской волости; Корхонен — коммунист, член ревкома; Суппонен Андрей — секретарь Никулясского исполкома; Кяпп Михаил Федоро­вич — председатель сельского совета; Ниссинен Иван — коммунист; Макаров Николай — милиционер Никулясской волости; Мененен Исак Абрамович, Виролайнен Матвей Михайлович и Ляря Семен Егорович — учителя Никулясской волости; Тинус Федор Егорович — член сельского совета Никулясской волости; Пиринен Софья — коммунист, развед­чица; Мононен, Мондонен, Менонен и Оболин — агенты ЧК; Корозов — десятник; Краснопевцева — жена коммуниста; Суппонен Андрей Андреевич — отец секретаря Никулясско­го исполкома. Среди раненых в результате набега ингерман­ландцев были Николаев Иван Алексеевич — делопроизво­дитель Матоксской волости; Хямялайнен Семен Семенович — член Матоксского волисполкома; Месвонен Абрам — агент контрразведки и Вартиайнен Эдвард — агент ЧК.

Почти все они были финны по национальности, что лишний раз свидетельствует, какой раскол и страдания привнесла гражданская война в общество. Брат поднимал руку на брата.

Имели место случаи, когда в порыве возмездия зеле­ные ингерманландцы совершали и вовсе зверские поступ­ки. Так, в д. Коркиамяки они согнали 30 местных жителей в ригу, заперли их там, обстреляли из пулеметов, а потом подожгли. Среди погибших были члены местных Советов, коммунисты, чекисты и те, кто поддерживал Советскую власть.

Очевидно, что ингерманландские финны в годы граж­данской войны не придерживались единых политических и социально-экономических взглядов. Часть из них доста­точно активно под держала Советскую власть и участвовала в деятельности ЧКРОКУ. Большинство же отвергло соци­ально-экономическую и национальную политику нового государства. Естественно, что ингерманландское движение затронуло не всех финнов-ингерманландцев.

Ввиду дальнейшего увеличения численности ингер­манландского отряда в нем произошли организационные перемены. Отдельно действовавшие роты были объединены в два самостоятельных батальона и, кроме того, были сфор­мированы отдельная пулеметная команда, учебная команда для подготовки командного состава и команда связи. Были созданы хлебопекарни, различные мастерские, а также свой военный музыкальный оркестр. Чтобы не разбрасываться по мелким деревням пограничной области и сохранить отряд сосредоточенным, один батальон под руководством Тирранена базировался в д. Кирьясало, другой батальон, хозяйственная часть и Элфвенгрен находились в финской д. Раасули. Устроившись на новых местах, отряд наладил телефонную связь с Кирьясало и Рауту. Общее настроение, несмотря на отход после первого наступления, оставалось бодрое. На случай дальнейших действий предстояло решить целый ряд различных вопросов первой необходимости, без чего дальнейшее существование отряда и всего движения становилось немыслимым.

В августе-сентябре 1919 г. в Финляндию прибыло около 5 тыс. ингерманландских беженцев, а по оценкам Туомо Полвинена только в середине августа 1919 г. в Кирьясало прибыло около 7 тыс. гражданских беженцев с различным имуществом и скотом.

Ингерманландский комитет стал чаще собираться и энер­гично принялся за разрешение всех наиболее насущных проблем. Так, было решено ходатайствовать перед финским Красным Крестом об организации в Рауту тылового госпи­таля и устройстве перевязочного пункта. Кроме того, путем переговоров с Кокко комитет добился того, чтобы до уст­ройства госпиталя в Рауту был налажен постоянный прием в небольшом лазарете у специально присланного для ингер­манландцев финского врача.

В области финансирования Кокко многое обещал, одна­ко помощь всегда была связана с постановкой различных условий. Главным из его притязаний было стремление запол­нить отряд, особенно командные должности, финскими еге­рями и провести в комитете несколько угодных ему резолю­ций, однако ингерманландцы, стремясь сохранить полную самостоятельность, на это не пошли. Было доподлинно из­вестно, что все эти притязания исходили от Кокко и прави­тельство к ним отношения не имело. Испытывая сильное давление в карельском вопросе со стороны националистов, сторонником которых являлся Кокко, правительство было вынуждено уступить. В результате всего этого комитет остался без денег. Тииттанен и другие члены комитета вы­езжали в Выборг и Гельсингфорс, но возвращались в луч­шем случае с полученными обещаниями на будущее.

Несмотря на трудности, удалось организовать несколь­ко ингерманландских школ и добыть для них оборудование и бесплатные учебные пособия. Ввиду большого количе­ства крестьянского скота стоял очень остро вопрос о снаб­жении населения фуражом. За счет местных резервов его удалось урегулировать, что позволило крестьянам не про­давать скот. Топливный и дровяной вопросы также нашли решение. Были учреждены артели женского труда (шитья, вязания и т. д.). При отряде создавались портняжные и са­пожные мастерские, кузницы, столярные. Решено было также приступить к изданию своего органа печати, но из-за отсутствия необходимых средств удалось выпустить только один номер, отпечатанный в типографии г. Кексгольма (Приозерска). Продолжалось обучение отряда. Учебная ко­манда усиленно готовила нижний командный состав, так как в нем ощущался острый недостаток.

В учебной команде отсутствовали квалифицированные специалисты, способные вести качественное обучение но­вобранцев. Только Тирранен занимался обучением, а осталь­ные всячески уклонялись от командных должностей и вхо­дили в полк в качестве рядовых бойцов, в то время как ротами и батальонами командовали выдвиженцы или просто более способные крестьяне. В боевых условиях, не­сомненно, они были хороши, но для обучения и подготовки командного состава их профессиональный опыт был явно недостаточен.

В это же время в д. Раасули стали появляться финские добровольцы как из офицеров и унтер-офицеров, так и из рядовых и даже штатских. Узнав об участии Элфвенгрена в ингерманландской кампании, пришли многие его одно­полчане. Казалось, кадровый вопрос будет решен. Однако, ссылаясь на имеющееся распоряжение, Элфвенгрен упорно отклонял просьбы о приеме в отряд. Многим из появ­лявшихся добровольцев отказывали, ссылаясь на то, что жалованье платить нечем. Наиболее радикальные политические круги Финляндии стали оказывать усиленное давле­ние на комитет и Элфвенгрена. Так, финский полковник Аппельгрен, посетив ингерманландские позиции и часта, сообщил, что в Гельсингфорсе скоро будет образован свой чисто финский отряд добровольцев, который вскоре при­будет и как самостоятельная единица вольется в ингер­манландский фронт. Полковник Аппельгрен в то время был начальником Гельсингфорсского «шюцкора». Он пообещал прислать немного оружия, пулеметы и снаряжение. Члены комитета и Элфвенгрен к сообщению о предполагаемом прибытии финского отряда отнеслись сдержанно, не выска­зав никакого удовольствия по этому поводу.

От финского военного министерства приезжал пред­ставитель военного министра, инспектирующий генерал Гулин. Он произвел обход расположения частей, ознако­мился с обеспечением продовольствием, командным соста­вом и т. д. Элфвенгрен доложил ему об общем положении, о порядках и проделанной организационной работе, а также перечислил многочисленные нужды. Гулин обещал доло­жить об имеющихся нуждах военному министру, сделал кое-какие замечания в отношении методов обучения, дис­циплины и высказал пожелание, чтобы Элфвенгрен побы­вал в Гельсингфорсе в военном министерстве.

Для разрешения финансового вопроса Элфвенгрен пред­полагал ехать в Гельсингфорс к военному министру. По­лучив соответствующие мандаты комитета и передав ко­мандование Тирранену, Элфвенгрен вместе с Тииттаненом и Кокко поехали в Выборг. Тииттанен и Кокко продолжили путь прямо в Гельсингфорс, а Элфвенгрен заехал к семье в Выборг, где имел встречу с профессором Г. Ф. Цейдлером, который сообщил, что по распоряжению финского пра­вительства на ингерманландский фронт для организа­ции госпиталя направляется хорошо снабженный отряд русского Красного Креста. Он также просил указать, в каком именно пункте желательно разместить госпиталь, какое ко­личество населения ему предстоит обслуживать и т. д.

В ходе беседы Элфвенгрен разъяснил Цейдлеру суще­ствующее положение в отношении приема в отряд русских добровольцев, подчеркнул, что присутствие русского сани­тарного отряда могло вызвать возражения со стороны депу­тата Кокко. Однако, как выяснилось впоследствии, деятель­ность госпиталя под патронажем русского Красного Креста недоразумений не вызвала, так как она была согласована на международном уровне с финским Красным Крестом.

Прибыв в Гельсингфорс, Элфвенгрен посетил военно­го министра, рассказал ему о существующем положении и нуждах. Военный министр сообщил, что в дополнение к уже отпущенному снабжению ингерманландцам решено послать еще целый поезд с различным военным снаряжени­ем. Среди этого снабжения предполагались лишь шинели, другого обмундирования министерство отпустить не могло. Элфвенгрену было указано, что отказ Ингерманландского комитета в приеме финских добровольцев производит на некоторые круги неприятное впечатление. Министр просил передать комитету, чтобы этот вопрос был бы по возмож­ности пересмотрен. Что же касается представителей белого движения, то постановление комитета об отказе им в прие­ме на службу вполне соответствовало взглядам правитель­ства, которое в противном случае со своей стороны было бы вынуждено просто запретить это. Обещав передать высказанные пожелания комитету, Элфвенгрен пояснил, что отказ в приеме финских добровольцев является во­просом не только политическим, но и финансовым, так как комитет считал бы несправедливым и невозможным оплачивать финских добровольцев, в то время как сами ингерманландцы нуждаются и ничего не получают. Опла­чивать же всех бойцов отряда невозможно, так как для этого нужны крупные суммы. Министр сообщил, что во­прос о финансировании ингерманландского движения правительством поручен депутату Кокко, но ввиду того что средств не достаточно, рекомендовал, не ограничиваясь помощью правительства, искать иные источники финан­сирования.

По указанию министра на складах полковник Швинт предложил Элфвенгрену 3-дюймовые пушки с достаточ­ным запасом снарядов и советовал их взять. Несколько та­ких пушек вместе со снарядами и другим оборудованием были заказаны и позднее направлены на фронт, однако туда так и не попали. Кроме того, министерство могло выделить 12 пулеметов с лентами, некоторое количество автомати­ческих ружей, винтовок, патронов, ручных гранат, светя­щихся ракет, телефонное имущество и т. д. Из одежды на складах имелись лишь шинели русского образца, ватные рубахи и штаны защитного цвета.

Элфвенгрен договорился со Швинтом о посылке иму­щества в две очереди, при этом просил, чтобы самое необ­ходимое, а именно шинели и теплая одежда, были посланы как можно скорее, так как наступали холода.

На следующий день Элфвенгрен встретился с Тииттаненом, который успел уже повидать министров финансов, иностранных дел, некоторых депутатов сейма и обществен­ных деятелей Финляндии. Министра финансов Тииттанен просил об увеличении финансирования, однако получил только обещание возможности такого роста в будущем бюджете. Все остальные его попытки в поисках финанси­рования также кончились лишь обещаниями и надеждами на будущее. Тииттанен также сообщил, что за поддерж­кой в националистические круги он не обращался.

Было известно, что финский Ингерманландский коми­тет помощи в Гельсингфорсе собрал достаточное количе­ство вещей, предназначенных для беженцев, однако в плане реального финансирования и ему пока ничего не удава­лось сделать. Здесь также обещали организовать как можно скорее сбор средств.

В процессе разрешения финансовой проблемы было решено попытаться найти источник финансирования среди русских. В гостинице, где остановился Элфвенгрен, прожи­вало многих знакомых русских, с которыми он и решил переговорить по этому поводу. Нужно было найти такой источник, который в политическом отношении не пред­ставлял бы особой одиозности. Элфвенгрен посоветовался с И. И. Тхоржевским, который имел обширные связи в столице, и тот рекомендовал переговорить по данной про­блеме с M. М. Долухановым, близким группе армянских нефтяников, с которым он в Гельсингфорсе часто играл в бридж. Долуханов, встретившись с Элфвенгреном, сооб­щил, что С. Г. Лианозов обыкновенно охотно идет на такую помощь, и пообещал предварительно переговорить с ним. Вскоре Долуханов поведал Лианозову об ингерманланд­ском движении, после чего Элфвенгрен в той же гостинице встретился с будущим Председателем Совета Министров, министром иностранных дел и финансов Северо-Западного правительства.

При встрече с Лианозовым Элфвенгрен рассказал о движении ингерманландцев, подчеркнув его националь­ный характер и цель освободить территорию Северной Ингерманландии. Лианозов не имел ничего против нацио­нальных устремлений ингерманландцев, был готов при­знать самоопределение всех национальностей, которые стремятся освободиться, ведут борьбу с большевиками, и считал политику белых в национальном вопросе в прош­лом совершенно неправильной. Он искренне возмущался тем, что С. Д. Сазонов до настоящего времени придер­живается данной политики, настраивая и озлобляя вновь образовавшиеся окраинные государства и отдельные нацио­нальности против русских. Он пообещал также оказать финансовую помощь Ингерманландскому комитету.

Элфвенгрену поступило, кроме того, заманчивое пред­ложение об оказании финансовой помощи в размере 10 млн. финских марок от Д. Л. Рубинштейна, однако это предложе­ние было отклонено.

Через несколько дней Лианозов пригласил Элфвенгрена к себе и сообщил, что нашел возможность оказать финансовую поддержку Ингерманландскому комитету в размере до 1,5 млн. финских марок. Предполагалось, что деньги будут поступать в течение некоторого периода времени в несколько приемов. Лианозов просил указать, как технически комитет намерен действовать, так как первый взнос в размере 600 тыс. финских марок он может сделать в ближайшие дни.

Элфвенгрен предложил взносы направлять в Рауту в адрес Северного Ингерманландского комитета через И. И. Тхоржевского. Лианозова это вполне устраивало. Он был готов посылать деньги при условии, что в расходо­вании этих сумм комитет будет обязан по первому требованию представить отчетность с оправдательными до­кументами.

Тем временем в Финляндии прошли акции в поддерж­ку ингерманландцев. Так, в Гельсингфорсе в честь ингер­манландцев состоялось собрание-митинг в Государственном театре. Помещение было набито народом и разукрашено ингерманландским и финским флагами и эмблемами. Выступавшие ораторы говорили о братстве народов, об ис­тории Ингерманландии, ее культуре, о долге Финляндии прийти на помощь своим младшим братьям, кровным единоплеменникам и т. д.

Несмотря на обилие громких фраз и красивых слов о необходимости помощи ингерманландцам, на которую они вправе были рассчитывать, нельзя было не заметить, что в этих речах просматривались собственные политические ам­биции. Собрание весьма восторженно отнеслось к речам ора­торов. Оно считалось весьма продуктивным, так как вещевая помощь от центрального Ингерманландского комитета значи­тельно усилилась. Элфвенгрен и Тииттанен посетили предсе­дателя центрального исполнительного комитета Тюнни, кото­рому подробно осветили все детали движения. Действия Северного Ингерманландского комитета Тюнни одобрил.

Деятельность Каапре Тюнни в Гельсингфорсе была направлена на агитацию и пропаганду ингерманландских идей среди социалистов и левого крыла финского сейма. На места никто из этого ЦИК, кроме Тюнни, ни разу не вы­езжал. Северный Ингерманландский комитет, хотя и не чув­ствовал зависимости от ЦИК, однако с ним не порывал и поддерживал отношения.

Между тем о содействии ингерманландцам заявил и Ге­неральный штаб Финляндии. Его топографический отдел передал в Ингерманландский полк военные карты.

В это же время Гельсингфорс посетил и генерал Юде­нич, который вел переговоры с финским правительством о совместном наступлении. В связи с этим в русских кругах к ингерманландскому движению появились повышенный интерес и внимание. Некоторые к движению относились весьма отрицательно, находя его сепаратистским, идущим вразрез с русскими национальными интересами. Другие же этого мнения не разделяли, полагая, что движение не пред­ставляет собой никакой политической силы. Очень мало кто знал о действительном положении дел и характере этого движения.

Официальная делегация Ингерманландии тем временем продолжала наводить мосты. В Гельсингфорсе Элфвенгрен имел встречу с полковником Целебровским, который являл­ся помощником и представителем генерала Гулевича. Он сообщил о негодовании, проявленном Гулевичем по поводу поддержки Элфвенгреном сепаратистских устремлений ин­германландцев. Целебровский пытался оказать давление на Элфвенгрена, убеждая его поступиться принципами и дать возможность русским вступить в ингерманландский отряд, однако получил решительный отказ. Убедившись, что Элф­венгрен не пойдет на компромисс, Целебровский заявил, что если ингерманландцы не согласятся с предложениями Гулевича, то он при поддержке иностранцев добьется раз­решения у финнов и пошлет на участок ингерманландцев свои части. В этом случае для ингерманландцев все может кончиться так же, как в Южной Ингерманландии, где части генерала Родзянко разоружили ингерманландцев. Элфвенг­рен был возмущен такими угрозами.

Осуществление на практике данных угроз привело бы к тому, что при существующем в Финляндии положении с появлением первого белого русского солдата в Ингерманландии любая помощь движению могла быть при­остановлена. Финские правые круги соотнесут это с Элфвенгреном, и на его место будет назначен такой шовинист и русофоб, при котором не только все русское ликвиди­руют, но и национальное движение ингерманландцев превратят в инструмент для достижения своих политиче­ских целей.

Элфвенгрен имел встречу с Юденичем в Гельсингфор­се. Он объяснил Юденичу цели ингерманландского дви­жения, указав, что ингерманландцы с русскими конфлик­товать не хотят и против них ничего не имеют, но так как ингерманландское движение является чисто национальным делом и опирается на помощь финского правительства, то смешивать его с русским белым движением совершенно невозможно. По мнению Ингерманландского комитета, оно и так действовало в интересах белых, отвлекая на себя часть советских сил.

Со слов Элфвенгрена, реакция Юденича на его пози­цию была совершенно неожиданной: «Генерал Юденич, выслушав все объяснения, согласился со всеми доводами, не возражая, а затем вдруг, совершенно неожиданно, на­чал задавать такие вопросы и делал такие предложения, из которых стало ясно, что он непроходимо туп, ничего не понимает и не хочет понять и что всякий разговор с ним является бесполезным. Так, например, после того, как я ему долго объяснял и разжевывал, что участие русских на ингерманландском фронте является совершенно невозмож­ным, и после того, как он согласился с доводами, он вдруг спросил, что нельзя ли там устроить и русский фронт, оставив ингерманландцев отдельно. Таким вопросом все мои объяснения и доводы, которые как раз разъясняли невозможность и наше отрицательное отношение к этому, сводились к нулю. Затем он вдруг, как бы делая милость и уступая нам, заявил, что он ничего не будет иметь против, если Ингерманландский комитет будет признавать обще­русское главное командование. Он будет даже доволен и, может, будет координировать действия, для чего он, в случае такого признания, пригласит меня, как коман­дующего ингерманландцами, на общий военный совет. Дан­ное совещание в ближайшие дни он предполагает созвать для выяснения вопросов о времени выступления, планов действий и т. д.

Я поблагодарил его за эту честь, но сказал, чтобы он на мое участие в этом совете не рассчитывал, так как его пред­ложение для Ингерманландского комитета настолько не при­емлемы, что не будут даже рассматриваться».

Разговор с Юденичем произвел на Элфвенгрена отвра­тительное, тяжелое впечатление. Ему было непонятно, как Юденич мог быть и считаться героем Эрзерума, и еще ме­нее понятно было, как он будет при теперешних условиях руководить наступлением Северо-Западной армии. Трудно было даже предположить возможность какого-либо успеха под таким руководством.

Юденич произвел на Элфвенгрена впечатление чрезвы­чайно тупого и недалекого, старорежимного типа, давниш­него генерала со всеми его отрицательными качествами. Тем не менее, Юденич обещал принять необходимые меры к тому, чтобы генерал Гулевич в ингерманландские дела не вмешивался.

В Гельсингфорсе же Элфвенгрен встретился с финским лейтенантом Озолиным, который просил Элфвенгрена рас­порядиться, чтобы на ингерманландском фронте не задер­живали сотрудников финского Генерального штаба, кото­рые через этот фронт проходили. Озолин напомнил о случае, когда одного из сотрудников ингерманландцы задержали в д. Кирьясало без документов и, приняв его за русского офицера, арестовали и под конвоем вернули обратно в Фин­ляндию на пункт пограничного коменданта, где тот смог удостоверить свою личность и был освобожден. Озолин так­же предупредил Элфвенгрена, что представители финского правительства внимательно следят за его деятельностью и ошибок ему не простят. Элфвенгрен на это ответил, что «скрывать ему нечего, а их политику (представителей фин­ского правительства — M. Т.) принимать во внимание все равно не будет. Взять же это дело им в свои руки и навязы­вать ингерманландцам свою политику будет не так просто, так как еще нужно, чтобы они захотели этого. Настроение у них довольно определенное и тот, кто хочет навязывать им что-либо и будет в этом направлении командовать ими, может легко очутиться в положении начальника, кото­рому некем командовать».

События в Ингерманландии развивались своим чере­дом. На фронте в д. Кирьясало было несколько попыток красного командования вытеснить ингерманландцев, но столкновения эти особенно интенсивного характера не но­сили и быстро прекратились. От финского ленсмана (сель­ская местная власть) в комитет поступило сообщение, что в деревнях на берегу Ладожского озера собралось довольно много ингерманландцев, которые после стычек с советскими частями сорганизовались в отряд и нуждаются в руко­водстве, так как их действия носят хаотичный характер.

Вслед за этим с берегов Ладожского озера в комитет прибыла делегация, которая подтвердила сведения ленсмана, просила принять их под общее руководство, считать частью ингерманландского отряда и оказать всякого рода помощь. Из доклада делегации выяснилось, что там накопилось человек 300-400, они захватили оружие, и в том числе два пулемета. Началось их восстание в какой-то из деревень на берегу Ладожского озера. После того как д. Никулясы была сожжена, оно перекинулось на весь район, а образовавшийся отряд после боев пробился в Финлян­дию. В тот момент отрядом командовал местный житель, бывший русский офицер запаса капитан Додонов, который перешел в Финляндию вместе с ингерманландцами и счи­тал себя по месту постоянного жительства ингерманландцем, имея небольшое хозяйство в приграничном районе. Впоследствии Додонов с его согласия был заменен другим командиром. Кроме того, один небольшой пароход, команда которого состояла из ингерманландцев, почти одновремен­но с имевшим там место восстанием и пожарами, находясь на Ладожском озере, перешел в финские воды и заявил себя участником ингерманландского движения, предоставив себя в распоряжение комитета.

О судьбе этого парохода и его команды сохранились данные в деле особого отдела при Петроградской ЧК о не­легальном переходе границы в 1919 г.

В Никулясах пароход «Примерный» заготавливал дрова. Команда состояла из следующих лиц: машинист — Иван Федорович Бахарев, помощник — Дмитрий Павлович Порт­нов, рулевой — Иван Семенович Козлов, лоцман — Карл Микка (финн), матрос — Дмитрий Петрович Петров, матрос — Александр Павлович Буянцов, кок — Иван Дмитрие­вич Чеханов. В составе команды находились Александр Фе­дорович Бахарев и Дмитрий Дмитриевич Трубин.

В июле 1919 г. команда с судном попала в плен к фин­ским белогвардейцам в д. Никулясы, Матоксской волости, Шлиссельбургского уезда и отправлена с пароходом в Тайболово. По прибытии в Тайболово команда три месяца ходила в Ладожское озеро с финскими солдатами и офице­рами. Руководство Ингерманландского отряда предложило членам команды вступить в отряд, однако большая их часть отказалась. Только лоцман Карл Микка и машинист Бахарев согласились. Все остальные были отправлены через Вы­борг в Гельсингфорс, оттуда — в Ревель и далее — в Нарву. Их отправили в маршевую роту 2-го батальона, а Козлова и Портнова — в кадровую роту. 20 ноября 1919 г. Трубин, Бахарев, Буянцов и Чеханов совершили побег от белых. По их данным, на вооружении у ингерманландцев были рус­ские и японские винтовки.

Бахареву, оставшемуся у ингерманландцев, как и всем военнослужащим полка, была выдана военная карточка под № 1224. На ее лицевой стороне имелись следующие све­дения: ингерманландский доброволец, звание — солдат, Бахарев Иван Федорович, Тверской губернии, 3 батальона 1 полка, присоединился к полку вместе с кораблем.

Оборотная сторона содержала краткую памятку:

1. Каждый солдат получает боеприпасы в своем взво­де — отделении.

2. Во всех возникших делах необходимо обращаться к ближайшему своему начальнику.

3. Взвод будет только тогда сильным, когда каждый четко выполняет приказ своего командира.

4. Во взводе — отделении с разрешения начальника можно свдеть в одной компании с ним.

5. Солдат, помни, на Вас ингерманландская нация надеется и от Вас ожидает защиты.

6. Карточку нельзя передавать другому лицу.

Дальнейшее использование корабля и судьба Бахарева сложились следующим образом. Северный Ингерманланд­ский комитет в Рауту 11 июня 1920 г. издал приказ под № 264, согласно которому ингерманландского солдата Ива­на Бахарева командировали для дальнейшего прохождения службы в Северный Ингерманландский полк, а корабль «Примерный» использовался на время навигации. Учас­тие парохода в борьбе было не нужным, и позднее он был сдан в аренду.

В распоряжение Ингерманландского полка прибыл от­ряд русского Красного Креста, которому местными влас­тями под госпиталь было отведено вновь выстроенное двухэтажное казенное здание у самой станции Рауту. Рас­положение Северного Ингерманландского комитета посе­тил финский представитель американского Красного Креста для выяснения, как поставлено на местах распределение продовольствия, которое направил Красный Крест.

На очередном заседании комитета Элфвенгрен упомя­нул о переговорах с военным министром Финляндии и о его пожелании в отношении приема финских добровольцев. Вопрос этот вызвал длительные прения, так как, с одной стороны, ингерманландцы не хотели сходить со своих по­зиций и становиться на предложенный правительством Финляндии путь. С другой стороны, представлялось невозможным игнорировать пожелание финского прави­тельства, пользуясь его помощью, в момент, когда прибыл отряд русского Красного Креста и ожидалась финансовая поддержка от Лианозова.

После продолжительного обсуждения во избежание но­вых осложнений и возможности упрека в русском уклоне было принято компромиссное решение, которое своди­лось к тому, что прием финских добровольцев, желающих участвовать в ингерманландском освободительном движе­нии и признающих цели этого движения, можно считать допустимым. При этом оговаривался прием каждого желаю­щего письменными условиями, которые будут разработаны комитетом.

Комитет также стремился к тому, чтобы прием этот не принял массовый характер, а представлял собой исклю­чительные случаи. Поступающие добровольцы становились на то же довольствие, что и остальные ингерманландцы, не обладали какими-либо преимуществами. В конце заседа­ния выступил Тапанайнен (сын), который стал критиковать деятельность комитета по отношению к финским национа­листам. На его взгляд, следовало привлечь к ингерманланд­скому движению широкие финские круги, в том числе части финской армии. Однако его высказывания встретили реши­тельный и единодушный отпор со стороны комитета.

Несомненно, рациональное зерно в максималистских предложениях Тапанайнена-младшего было, так как даль­нейшие события 1919 г. показали, что отказ Юденича от согласованного совместного с Маннергеймом наступле­ния на Петроград предрешил в какой-то степени исход гражданской войны на Северо-Западе. Предполагалось, что 200-тысячная армия Маннергейма совместно с Северо-За­падной армией Юденича сможет сломить сопротивление Красной Армии и войти в Петроррад. Консервативные взгля­ды Северного Ингерманландского комитета основывались на том, что ингерманландцы предполагали своими сила­ми освободить Северную Ингерманландию, лишь частично прибегая к военной и финансовой помощи Финляндии и белой России, без непосредственного участия и финнов, и русских. Подобная позиция была вполне объяснима, так как ингерманландцы имели перед собой живой пример Финляндии, добившейся национальной независимости от Советской России. Однако они не учитывали того, что при завоевании Финляндией независимости Советская Россия не имела политического веса на международной арене и после Октябрьской революции стремилась доказать меж­дународному сообществу, что она вполне демократиче­ская страна, а власть в руки большевиков перешла вполне легитимным путем. Финляндию же в ее стремлениях к нацио­нальной независимости поддерживали многие западные страны, а великодушный акт Советской России был ничем иным, как попыткой завоевать благосклонность демократи­ческих стран. Позднее, когда Советская Россия поняла, что она не добьется признания у стран Запада, которые были склонны помогать белому движению, ее международная политика резко изменилась. Большевики уже больше не за­игрывали с Западом, а стали проводить жесткую внешнюю и внутреннюю политику. Как раз на этот период времени и выпало начало ингерманландского движения. Советская Россия ни на какие уступки ингерманландцам идти не со­биралась, тем более что в этой связи остро вставал вопрос о судьбе приграничного Петрограда.

Тем временем начали сказываться результаты поездки ингерманландской делегации в Финляндию. Первый взнос в 600 тыс. финских марок поступил от Лианозова. На эти деньги была заказана партия сапог и комплекты обмундиро­вания на 1500 человек. Образец формы был разработан еще раньше особой комиссией и утвержден комитетом. Форма была из серого сукна с черным и желтым прибором, чем значительно отличалась от финского и русского образцов. Были также заказаны особые головные уборы, похожие на финский образец, но со своими особыми отличиями.

От военного министерства Финляндии также вскоре прибыла первая партия снаряжения. Она включала в себя шинели, ватные куртки, штаны, пулеметы, патроны, винтов­ки, телефонное имущество и т. д. Орудия комитет не по­лучил. Шинели после переделки в мастерских поступали в роты. Ватные куртки и штаны раздавались нестроевым и рабочим частям, а также нуждающемуся гражданскому населению.

В Рауту прибыл отряд русского Красного Креста, кото­рый развернул и хорошо оборудовал госпиталь, начавший функционировать в новом двухэтажном здании. Состав медперсонала оказался умело подобранным и с энергией взялся на свое дело, наладил деловые взаимоотношения с финскими врачами. В батальонах были сформированы амбулатории и несколько передовых перевязочных пунктов. У границы в д. Раасули, где было главное сосредоточение ингерманландцев, также была открыта амбулатория.

С получением денег аккуратно, раз в неделю, стала вы­ходить редактируемая Тииттаненом газета «Ингерман­ландские известия», которая печаталась в типографии местной газеты в Кексгольме. Материалы для этой газеты составляли статьи и заметки ингерманландцев. В ней имелись все отделы, присущие небольшим газетам. Насе­ление газету получало бесплатно. Позднее она была пере­именована и стала называться «Кирьясальские известия». Ввиду отсутствия подготовленных работников, специаль­ного отдела пропаганды в комитете не создавалось.

Ингерманландцы из числа местного населения и доб­ровольцев поддерживали постоянную связь со своими де­ревнями. Связь эта была настолько свободна, что добро­вольцы по очереди ходили в отпуск на побывку в деревни, а затем возвращались на службу. Это было распростра­ненным и обыденным явлением. По мере расширения дви­жения создается особая канцелярия для полка при штабе и особая для комитета. Было куплено несколько пишущих машин. Штаб отряда и руководство помещались в д. Раасули, а комитет и его канцелярия остались в Рауту. Ежедневно стал выходить отпечатанный приказ по отряду, через кото­рый проводились все распоряжения, назначения, поступле­ния, расходы по хозяйственной части.

Прибрежная Ладожская группа, хотя и оставалась совер­шенно в стороне и связь с ней была очень затруднена, тем не менее вошла в состав отряда и составила 3-й батальон, который находился в Таппари.

В батальонах также были организованы свои канце­лярии. Батальоны находились на положении отдельно действующих самостоятельных частей и выпускали свои приказы.

Штаб полка состоял из двух машинисток, шапирографа и двух писарей. В учебной и других командах также были созданы свои канцелярии. Все делопроизводство приняло вполне организованный и систематический характер.

Штаб полка и Элфвенгрен занимали в избе две ком­наты: в одной расположилась канцелярия, а в другой раз­мещался Элфвенгрен. Питались все из общего котла, вместе с рядовыми ингерманландцами. Приказом спиртные напит­ки были строго запрещены, и Элфвенгрен по этому вопросу стоял на принципиальной точке зрения.

Вскоре состоялась очередная делегатская конференция ингерманландцев, которая из-за значительного числа деле­гатов с мест носила торжественный характер. Перед ее нача­лом оркестр исполнил Ингерманландский гимн. Доклады с мест звучали очень эмоционально. В них рассказывалось о репрессиях, реквизициях лошадей, угоне скота и под­жогах крестьянских домов. Доклад комитета был одобрен, и, так как окончился срок его полномочий, состоялись но­вые выборы.

Весь комитет почти целиком был единогласно пере­избран в своем прежнем составе. Председателем комитета стал Тирранен. Элфвенгрен вошел в него как почетный член собрания. На конференции впервые присутствовали деле­гаты прибрежной Ладожской группы.

Налаживалось местное судопроизводство. Уголовные преступления по фактам, имевшим место на финской тер­ритории в отношении ингерманландцев, были подсудны и рассматривались финскими судами, все же остальные дела, а также уголовные преступления, совершенные вне границ Финляндии, были подсудны собственным ингер­манландским судам, установленным Ингерманландским комитетом.

Суды состояли из коллегии в 6 человек, из которых бы­ло 5 выборных крестьян из тех деревень, в которых были совершены поступок или преступление, и 1 являлся пред­ставителем Ингерманландского комитета по его избранию и назначению. Суды получили инструкции: при определе­нии степени виновности руководствоваться прежде всего следующим: причинен ли обвиняемым вред населению или ингерманландскому делу и в какой степени, особенно карая за такие преступления, как убийство, ограбление, под­жоги, воровство, провокаторство, шпионаж и т. д. Поли­тические взгляды обвиняемого при наличии этих преступ­лений не учитывались. Так как в коллегии было 6 членов, и все они имели по равному голосу, представитель комитета имел право утверждать постановления суда лишь при обра­зовавшемся большинстве голосов. Если голоса разделялись поровну, то вопрос передавался на разрешение Ингерман­ландского комитета.

Созданные ингерманландцами суды явились подобием тех судов присяжных, которые существовали в царской России и в Великом Княжестве Финляндском. Никаких осо­бых военных судов у ингерманландцев не создавалось. Упомянутые суды действовали и во время военных дей­ствий с той лишь разницей, что при разделении голосов в суде поровну вопрос в условиях походной обстановки передавался не комитету, а лично Элфвенгрену.

Иногда при полной неграмотности членов судебной коллегии они, в соответствующей графе судебного бланка, отдавая свой голос, ставили палочку или тире. Политиче­ская месть, по решению комитета и командования, счита­лась недопустимой и, принимая во внимание повышенную обоюдную озлобленность, строго преследовалась. В соответ­ствии с этим принадлежность к коммунистической партии или вообще к большевикам сама по себе без преступлений, совершенных в Ингерманландии, не считалась за преступление. Арестованных большевиков рассматривали как военнопленных и отправляли в тыл, где они содержа­лись на положении военнопленных без каких-либо реп­рессий по отношению к ним.

В соответствии с принятым решением понемногу в отряды стали принимать финских добровольцев, коли­чество которых впоследствии возросло с 57 до 278 чело­век (см. таблицу ниже).

Время вступления в Северный Ингерманландский полк (батальон)	Офицерский состав	Рядовой и сержантский состав	Гражданские добровольцы	Всего
19 07 1919 — 19 10 1919 гг	15	30	12	57
20101919 — 31 10 1919 гг	8	19	17	44
1 11 1919 — 29 02 1920 гг	11	64	82	157
1 03 1999 — 24 09 1920 гг	5	5	10	20
Всего	39	118	121	278

Так, один финский офицер стал командиром 1-го ба­тальона, другой руководил 3-м батальоном на берегу Ладожского озера, третий командовал учебной коман­дой, и один занимался формированием артиллерии.

Только во главе 2-го батальона оставался простой выдвиженец из ингерманландцев и, так как батальон этот помещался вместе с Элфвенгреном в д. Раасули и тот мог видеть его старательную и энергичную работу, то очень не хотел этого выдвиженца заменять кем бы то ни было. Тирранен, сдав 1-й батальон, понемногу разгру­зился и стал заместителем и помощником Элфвенгрена.

С некоторым опозданием небольшими партиями стало поступать ранее заказанное обмундирование. Новая форма вызвала у ингерманландцев большую радость и они, пере­одетые в нее, были очень горды и довольны, выглядя настоя­щими бойцами.

От Финского Ингерманландского комитета поступило сообщение, что для Ингерманландского отрада заготовлено знамя, представляющее собой синий крест, обрамленный красным на желтом полотне, где синий цвет символизиро­вал р. Неву, красный — крепость Орешек, а желтый — пло­дородные поля Ингерманландии. В связи с этим Ингер­манландский комитет на одном из очередных заседаний решил устроить торжественное вручение этого знаме­ни отряду и приурочить к этому торжеству приведения к общей присяге всего отряда и смотр войск.

Комитет разработал текст присяги. В соответствии с ним присяга давалась ингерманландскому народу в лице его выс­шей власти, общего собрания выборных делегатов от всего ингерманландского народа. По прибытии знамени торже­ства и присяга состоялись в д. Раасули и прошли с большим подъемом и организованностью.

Сколько же человек принесли присягу? Списочный состав освободительных групп к 18 августа 1919 г. насчи­тывал 799 человек, из которых в строю находилось лишь 515 человек.

Тем временем в Рауту открылся филиал финской по­граничной комендатуры, которая помещалась в Терийоках. За время кампании ингерманландцы переловили многих контрабандистов и задержали порядочное количество раз­ных грузов контрабанды, но они за это не получали воз­награждения в таком же размере, как финны. Комендатура предложила новые условия вознаграждения за задержан­ную контрабанду, которые существенно изменяли его раз­мер, а также просила руководство полка и Элфвенгрена лично ставить ее в известность в случае военных действий и столкновений на ингерманландском фронте.

После образования Северо-Западного правительства оно добилось договорных отношений с Маннергеймом, и в Гельсингфорс выехал Элфвенгрен, чтобы уточнить планы возможных действий ингерманландцев на случай выступ­ления Финляндии. Заместителем Элфвенгрена в полку остался Тирранен.

По прибытии в Гельсингфорс Элфвенгрен побывал у военного министра и министра иностранных дел Фин­ляндии. Из переговоров с военным министром Валденом он уяснил, что вопрос о военном выступлении Финляндии еще не решен. Министр придерживался очень осторожной позиции и заявил, что при необходимости ингерманландцы получат соответствующие указания. Элфвенгрен со­общил об обещании Лианозова поддержать ингерман­ландцев. По оценкам Валдена, финское правительство не возражало против финансовой поддержки ингерман­ландцев со стороны Лианозова и, в свою очередь, рассчиты­вало поддержать их субсидиями. Министр иностранных дел Холсти по этому вопросу полностью подтвердил пози­цию военного министра.

Летнее наступление ингерманландцев на Карельском перешейке явилось пробой сил. Оно не преследовало цель дойти до Петрограда, а было лишь попыткой овладеть близлежащими территориями. Наступление не увенчалось успехом по следующим причинам. Во-первых, Элфвенг­рен прекрасно понимал, что ингерманландцы пока стол­кнулись со слабо вооруженными, недавно мобилизован­ными красноармейцами, на смену которым неизбежно придут хорошо вооруженные регулярные части. Во-вто­рых, внутриполитическая борьба в самой Финляндии между Столбергом и Маннергеймом не позволила офи­циальным финским кругам признать, что данное наступ­ление было осуществлено с их ведома. Последствием это­го явилась временная отставка Элфвенгрена и отсутствие реальной помощи ингерманландцам со стороны Финлян­дии. В-третьих, жесткая позиция комитета в отношении принятия финских и русских добровольцев в полк не по­зволила сконцентрировать на границе необходимое ко­личество личного состава, способного оказать достойное сопротивление регулярным частям Красной Армии.

Таким образом, рассматриваемый период являлся лишь генеральной репетицией перед решающим наступ­лением на Карельском перешейке.

2.3. Октябрьское 1919 г. наступление на Петроград и структурные преобразования Северного Ингерманландского полка

К осени в Финляндии сформировалась довольно слож­ная расстановка политических сил. В стране было два основных течения. Один блок ратовал за активную восточ­ную политику, выступление против большевиков и оккупа­цию Петрограда, с тем чтобы впоследствии получить неко­торые территориальные уступки. Течение это возглавлялось популярным в Финляндии К.-Г.-Э. Маннергеймом и под­держивалось широко распространенной организацией «шюцкор», командным составом армии, правыми полити­ческими кругами и партиями, которые включали в себя пар­тию «объединения», «шведскую партию» и «активистов». Второе течение придерживалось невмешательства в русский вопрос и главной целью считало развитие собственной го­сударственности. Оно возглавлялось лидером партии «про­грессистов» профессором Столбергом, который стал пер­вым президентом республики. Движение поддерживалось всеми политическими партиями и группировками, стояв­шими левее «прогрессистов». Оба эти течения вели отчаян­ную борьбу между собой, которая была обусловлена выбо­рами Столберга президентом и отстранением Маннергейма.

Элфвенгрен не был членом какой-либо партии или группы, не находился на службе в финской армии и не был членом «шюцкора». Но так как группировки, поддерживаю­щие Маннергейма, стремились заменить Элфвенгрена на посту военного руководителя ингерманландцев, он естест­венно имел больше отношений и связей среди кругов вто­рого течения, возглавляемого президентом республики Столбергом, с которым был персонально знаком.

Финский полковник Гюлленбегель в Гельсингфорсе со­общил Элфвенгрену, что участвовал в редактировании соглашения, в соответствии с которым с началом наступле­ния Юденича в условленный с ним день в Финляндии долж­на быть объявлена мобилизация. На армию Финляндии в соответствии с договором возлагалась миссия поддержи­вать порядок, пока русская белая армия продолжит войну до победного конца. Главнокомандующим финской ар­мии должен был быть Маннергейм.

Проводя подобную политику, Финляндия рассчиты­вала получить некоторые территориальные и иные вы­годы. Гюлленбегель сообщил также, что вступление Финляндии в войну практически решенный вопрос и Эл­фвенгрену необходимо дождаться указаний правитель­ства в отношении ингерманландцев.

Впоследствии выяснилась неблаговидная роль, которую Гюлленбегель сыграл в этом деле. Оказалось, что он, будучи офицером генштаба Финляндии, пользуясь неограниченным доверием Маннергейма, был привлечен к этим перегово­рам. Маннергейм как предполагавшийся главнокоман­дующий финской армии вел эти переговоры официально по поручению правительства, при этом некоторые военные аспекты договора вполне естественно скрывал от Столбер­га. Гюлленбегель использовал имеющуюся у него информа­цию, докладывая все нюансы военной стороны соглашения Столбергу. Это дало козырь в руки Столберга и того тече­ния, которое он возглавлял. Гюлленбегель, таким образом, приобрел полное доверие Столберга и его приверженцев и в благодарность был назначен послом в Польшу. Позднее Гюл­ленбегель был первым финским послом в СССР.

Лианозов, уезжая в Ревель, через Тхоржевского передал Элфвенгрену, что участие в Северо-Западном правительстве fl не изменит его отношения к ингерманландскому движению Я и он готов продолжать оказывать обещанную финансовую помощь.

С Маннергеймом Элфвенгрен не встречался, считая неудобным, являясь официально назначенным правительством лицом, за его спиной вести переговоры. При встрече в Гельсингфорсе с корреспондентом газеты «Таймс» Д. Поллоком он узнал все перипетии создания Северо-За­падного правительства. Необходимость энергичного вме­шательства со стороны англичан была вызвана раздором в стане русских и потребностью создания любого испол­нительно-распорядительного органа, которому Лондон смог бы продолжать оказывать финансовую помощь.

Попутно нельзя не упомянуть, что молодая буржу­азная Финляндская республика в то время болезненно переживала период острого национального подъема, ко­торый проявился в особой ненависти и враждебности ко всему русскому. Во многом эта политика была обуслов­лена тяжелым наследием имперского мышления, уси­ленной агитацией в Финляндии и поведением самих рус­ских беженцев, наводнивших страну. Все русское подвергалось различным ограничениям и запретам. Для проезда по железной дороге требовалось каждый раз испрашивать особое разрешение. Русское наречие вызы­вало злобу, ненависть и возмущение. Появиться в ком­пании с русским считалось компрометирующим. В свя­зи с таким положением финские офицеры, ранее служившие в русской армии, боясь обвинения в русо­фильстве, отрекались от всего русского, по-русски отказывались говорить, с русскими боялись открыто встречаться, стыдясь их. Некоторые, чтобы стать истин­ными финнами, прибегли к изменению фамилий. Так, командующий финской армией, бывший генерал русской гвардейской кавалерии Вилькман, прослуживший в Рос­сии всю жизнь, неожиданно разучился говорить по-рус­ски и вместо Вилькмана стал Вилькамаа.

Находясь в Гельсингфорсе, Элфвенгрен находился в переписке с ингерманландцами и по приказам, которые он ежедневно получал почтой, следил за развитием и жиз­нью полка. Из приказов было видно, что существовали некоторые проблемы в полку с финскими добровольца­ми, однако Тирранен довольно хорошо справлялся с воз­ложенными на него обязанностями.

Вскоре после приезда Элфвенгрена в Гельсингфорс его все чаще стал навещать лейтенант Озолин, который был более склонен к политике, чем к разведке. Первоначально данный факт вызвал у Элфвенгрена некоторые подозре­ния, однако впоследствии при общении с Озолиным он убедился, что увлечение последнего белыми группировка­ми может принести Финляндии только пользу. По про­шествии времени Элфвенгрен понял, что, так как Финлян­дия вела переговорный процесс с белыми русскими, которые не были едины, существовала необходимость быть в курсе их закулисной борьбы и разбираться во всех возни­кающих проблемах. Для финского правительства было чрезвычайно важно не только хорошо знать удельный вес договаривающейся группировки и отношение к ней дру­гих основных и подчас враждующих между собой течений, но по возможности оказывать на них соответствующее вли­яние, тем более что оказываемое на них англичанами вли­яние шло вразрез с интересами Финляндии.

Надо заметить, что при начале переговоров отказ Фин­ляндии прийти на помощь русским считался актом, враж­дебным России. В связи с этим по поручению президента и правительства Озолин, зная, что Элфвенгрен имел обшир­ные знакомства в русских кругах, сошелся с ним с целью получить возможность общения с лицами, которые могут представлять тот или иной интерес для политики Финлян­дии. Элфвенгрен познакомил Озолина с целым радом лиц, среди которых были Эрнест Карлович Грубе — финансист, русский финляндец, возглавлявший в то время оппози­цию Юденичу; Николай Николаевич Шебеко — русский дип­ломат; генерал Олег Петрович Васильковский — бывший главнокомандующим при Керенском, находившийся в оппо­зиции к Юденичу; великий князь Кирилл Владимирович и его жена Виктория Федоровна, ведущая переписку с англий­ским королем, У. Черчилем и Д. Ллойд-Джорджем, инфор­мируя их о положении дел в Финляндии; граф Буксгевден; дипломат Бер; Иван Иванович Тхоржевский и другие.

В Гельсингфорсе состоялась встреча Элфвенгрена со сторонником Столберга министром иностранных дел Холсги, который попросил его посетить Ревель с частным визитом, повидать там Лианозова и выяснить сложившую­ся обстановку, так как неоднозначные слухи оттуда могли явиться серьезным затруднением при реализации совмест­ных военных планов.

Элфвенгрен совместно с Озолиным выехали в Ревель, где имели беседу с Лианозовым, который жаловался на свое правительство и Юденича, совершавшего ошибки за ошиб­ками. Встреча с Юденичем произвела на них впечатление полной тупости и безнадежности переговоров с ним.

Помимо этого, произошло их знакомство в гостинице «Золотой лев» с Балаховичем, который после ареста и бег­ства находился в Ревеле под защитой эстонцев. В разговоре с Элфвенгреном Балахович очень сумбурно объяснял и раз­вивал какую-то особую идеологию, возмущался староре­жимными генералами и офицерами, их незнанием граждан­ской войны. В конце беседы Булахович заявил, что на днях арестует Юденича и всю его клику. Однако случилось об­ратное — не Юденич, а Балахович оказался под арестом.

Арест Булак-Балаховича нашел отражение в прика­зе № 99 по Северо-Западной армии от 26 августа 1919 г., гласившем: «Утром 23 августа 1919 г. командиром 3-го стрелкового Талибского полка полковником Пермикиным были арестованы в г. Пскове чины штаба и личная сотня генерала Булак-Балаховича, против которых име­лись доказательства в совершении тяжелых преступле­ний, разбое, грабеже, вымогательстве и производстве фальшивых бумажных денежных знаков. Аресты произ­ведены без применения оружия и кровопролития над арестованными, назначено следствие.

Генералу Булак-Балаховичу полковник Пермикин пе­редал мое приказание оставаться у себя на квартире и ожидать моего прибытия в Псков. Генерал Булак-Балахович дал честное слово, что останется на квартире. При генерале был оставлен адъютант Талабского полка. Ког­да затем [Балаховичу] было послано приказание явиться в мой вагон, генерала Булак-Балаховича на квартире не оказалось. Было установлено, что генерал Булак-Балахович ввел в заблуждение оставленного при нем адъютанта Талабского полка, сказавши ему, что полковник Перми­кин будто бы разрешил ему выход в город с тем, чтобы попрощаться с полком. Не допуская мысли, что генерал мог решиться на обман и не сдержать слова, адъютант Талабского полка не воспрепятствовал оставлению гене­ралом квартиры и сопровождал генерала в его поездке. Когда генерал Булак-Балахович оказался вне города, он приказал адъютанту ехать обратно, сам же отказался ехать в город, а направился в штаб эстонской дивизии. Посланный за ним на автомобиле родной брат генерала, подполковник Булак-Балахович, его не нашел. Послан­ные для розысков разъезды нашли генерала, но приказа­ния вернуться ко мне передать не смогли. При приближе­нии разъезда генерал развернул цепь и громко сказал, что ничьих приказаний исполнять не будет, никого не признает и если кто-нибудь будет приближаться, отдаст приказание стрелять. Разъезды, которым было приказа­но лишь найти генерала Балаховича и передать прика­зание, но не задержать его или применять оружие, вер­нулись, а генерал скрылся.

Таким образом, генерал Булак-Балахович не сдер­жал слова, ввел в заблуждение адъютанта Талабского полка, не дождался моего приезда, не принял мое­го приказания, заявил о нежелании исполнять чьи-либо приказания, угрожал открыть огонь против мною по­сланных разъездов, во время боя покинул нашу армию и сделал это в виду противника.

Поэтому генерала Булак-Бадаховича исключить из спис­ка армии и считать бежавшим.

Приказ этот прочесть во всех ротах, эскадронах, сотнях, батареях и командах.

Главнокомандующий: генерал от инфантерии Юденич.

Командующий армией: генерал-лейтенант Родзянко». Атмосфера Ревеля произвела на Элфвенгрена и Озолина самое удручающее впечатление, о чем они и доло­жили Холсти. Несколько дней спустя поступило известие, что Балахович арестовал Юденича и только после вмеша­тельства иностранцев и эстонцев конфликт был улажен. Впоследствии Озолин благодаря приобретенным зна­комствам и знанию русского вопроса получил назначе­ние в Ревель в качестве военного атташе Финляндии при эстонском правительстве.

Вскоре после начала наступления Юденича известия о предстоящей мобилизации в Финляндии стали приобретать все более реальный характер. Было приказано вернуться из отпусков в свои части офицерам армии, готовились мобилизационные пункты и т. д.

Но близорукая политика Юденича по отношению к Финляндии стала одним из факторов крушения белого движения. В связи с этим приведем свидетельство Элф­венгрена. Он вспоминал: «Наконец однажды вечером, я помню, мы сидели в гостинице и вместе с Тхоржевским и нашим знакомым Сперанским предполагали играть в бридж и поджидали приглашенного для этого четвертым партнера Н. А. Бера — официального представителя бе­лой России в Финляндии. Он долго не приходил, хотя уже было время. Наконец он пришел и, будучи взволно­ван, сообщил нам по секрету, так как мы уже до следую­щего дня из гостиницы выходить не предполагали, что он только что из официального источника узнал о том, что первый день общей мобилизации Финляндии опреде­лен на завтра с 8 часов утра. Об этом он уже сообщил официально по шифру Юденичу. Сведение это на присут­ствующих произвело известное впечатление, тем не ме­нее, бридж не расстроился, и мы начали партию. Пред­принять мне в связи с этим нечего было, так как уже было поздно, чтобы кого-либо видеть, а адрес мой в случае надобности в военном министерстве был известен. Я был несколько озабочен, так как не знал, что будет, призовут ли меня в армию или я смогу остаться с ингерманландцами. На следующий день должно было все это раз­решиться. Игра наша затянулась, спать не хотелось, и мы продолжали ее. В два часа ночи приблизительно Беру принесли шифрованную телеграмму из Ревеля, и он ушел к себе, чтобы ее расшифровать. Мы в ожидании решили немного перекусить и, будучи этим заняты, делали догад­ки, что эта телеграмма может означать. Через некоторое время Бер вернулся и, извинившись, что сейчас должен прервать партию и нас покинуть, сообщил нам содержа­ние этой телеграммы, которая, насколько я помню, гла­сила следующее: «С получением сего поручаю Вам не­медленно сообщить правительству Финляндии, что выступление Финляндской армии на Петроград буду­щим правительством (или будущей властью) России бу­дет рассматриваться как акт, враждебный России». Те­леграмма эта была от Юденича и за его подписью. Сказав, что он немедленно должен исполнить это поруче­ние, он поехал в министерство иностранных дел. Такая телеграмма, конечно, была совершенно неожиданна и очень всех удивила. Решили подождать возвращения Бера. Вернувшись, он сказал, что в министерстве еще не спали, и он передал содержание этой телеграммы са­мому министру».

В ряду прочих эта телеграмма вызвала отмену всех распоряжений по подготовке мобилизации. Назначенная на следующее утро мобилизация, о которой обе стороны так долго торговались и сговаривались, не состоялась. Впоследствии выяснилось, что Юденич, добиваясь согла­шения с Финляндией о совместном выступлении, пресле­довал свою собственную цель — достигнуть соглашения лишь на тот случай, если без выступления Финляндии нельзя будет обойтись. Заключив пакт, он без ведома Финляндии начал свое наступление на несколько дней раньше оговоренной даты. Увидев, что армия уже подхо­дила к Гатчине и наступление развивается весьма успеш­но, Юденич решил, что своими силами справится с взя­тием Петрограда и обойдется без финнов и уступок им.

Помимо этого, он хотел потешить свое тщеславие, получив все лавры от взятия столицы. Очевидно, именно в силу названных причин он и послал телеграмму, не со­мневаясь в своем успехе. Позднее Юденич оправдывал­ся тем, что боевые действия начались без его ведома.

Президент Столберг был очень доволен, а Маннер­гейм, который предпринял столько усилий по принятию соглашения, добившись хороших условий для сторон, оказался в очень глупом положении. Победа полностью перешла на сторону Столберга. Естественно, что нена­висть к русским и особенно к белогвардейцам в Финлян­дии стала еще сильнее, и их начали высылать из страны.

На следующий день после получения телеграммы Бе­ром из Выборга в Гельсингфорс приехал генерал Гулевич, который сообщил правительству Финляндии о том, что необходимость во вступлении Финляндии в войну отпала. В то же время Юденич просил не препятствовать Гулевичу продолжать мобилизацию русских, с тем чтобы они могли выступить от финских границ и принять участие в рус­ском белогвардейском наступлении. По всей видимос­ти, договорные соглашения между Финляндией и Юде­ничем не были оформлены в установленном законом порядке, однако показания Элфвенгрена дают основа­ния полагать, что Финляндия стояла на пороге заклю­чения такого договора и лишь нелепая случайность не позволила ей вступить в войну с Советской Россией.

Перед отъездом из Гельсингфорса Элфвенгрен посе­тил нового военного министра Финляндии, генерала Берга, сторонника президента Столберга, чтобы перед отъездом прояснить обстановку и уже вместе с поездом, на который была погружена артиллерия, отправиться в Рауту. Военный министр сообщил, что, поскольку в от­ношении ингерманландцев правительство руководствуется исключительно стремлением помочь в их нацио­нальном движении, на чем настаивает и общественное мнение Финляндии, то никаких перемен в политике по этому вопросу не предвидится и по возможности помощь будет усилена, если движение это будет развиваться.

Финское правительство в конце сентября 1919 г. одоб­рило выделение Северному Ингерманландскому комитету 1 млн марок на гражданские и военные нужды. Деньги были предоставлены таким образом, как будто они были выде­лены Эстонским правительством.

14 сентября 1919 г. в Кирьясало в присутствии члена финляндского сейма Кокко состоялось очередное собрание ингерманландцев. В своей речи депутат Кокко выразил на­дежду, что Северная Ингерманландия в недалеком будущем будет присоединена к Финляндии. На заседании постановили обратиться к финскому правительству с хо­датайством о том, чтобы оно взяло под свое покрови­тельство освобождаемые в будущем области Северной Ингерманландии, пока вопрос о присоединении Север­ной Ингерманландии к Финляндии не будет окончательно решен. После этого собрание избрало новое временное попечительство, председателем которого и одновремен­но представителем финского правительства в нем стал Кокко. Собрание постановило: впредь отказаться от со­вместной работы с руководством Западной Ингерман­ландии, признавшей правительство Лианозова — Юдени­ча. Данный шаг, несомненно, был вызван проводимой Юденичем политикой, направленной на непризнание независимости Финляндии.

К сентябрю 1919 г. полк реорганизовался в три батальона и получил дополнительное вооружение от финской армии. В конце сентября 1919 г. он насчитывал уже 1002 человека, командование главным образом со­стояло из финских добровольцев.

В середине октября 1919 г. организационная работа дала свои плоды, и в списочном составе полка насчиты­валось уже 1136 человек, из которых в строю было 897 человек. 12 октября 1919 г. Элфвенгрен прибыл в Рау­ту и приступил к обязанностям командира полка.

В преддверии нового наступления агентурные свод­ки по 7-й Красной Армии пестрели сообщениями об ак­тивизации ингерманландцев и регулярных частей финс­кой армии на Карельском перешейке. Так, в сводке за 25 сентября 1919 г. сообщалось, что в районе Метсяпиртти находилась пулеметная команда Бьернборгского полка. В Исентаки, 6 км юго-восточнее Метсяпиртти, было 30 штыков, 3 пулемета погранохраны и 100 штыков мест­ной охраны. В Кирьясало — 600 штыков ингерманланд­цев, 8 пулеметов. Ожидалось прибытие на границу 5-го Карельского добровольческого полка с Олонецкого фронта. Сводка за 15 октября 1919 г. гласила, что в Кексгольме располагались части Выборгского и Саволакского егерского полков. В районе Кирьясало, Раасули, Коросаари зеленые ингерманландские отряды наме­ревались напасть на советскую территорию.

Финские и советские данные о численности ингерман­ландского полка не соответствовали друг другу ввиду того, что финские источники обосновывали свои цифры на архивных данных, полученных из документов, остав­шихся от расформированного впоследствии отдельно­го ингерманландского батальона. В советских источ­никах данные о численном составе полка были получены в результате оперативных и агентурных разработок пе­ребежчиков из ингерманландского полка, внедренных агентов и резидентов, находящихся на территории Фин­ляндии, и, по всей видимости, не являлись истинными.

Уже перед самым октябрьским наступлением стали поступать более тревожные телеграммы. Из разведыватель­ной сводки за 24 октября 1919 г. следовало, что наступ­ление на заставу НР-3 в районе Алакюля производилось отрядом зеленых около роты, одетых разнообразно, большинство в собственной одежде. В районе Сестро­рецкого Разлива 19 октября 1919 г. наблюдалось частич­ное оживление, из наблюдений можно предположить о произведенной смене на этом участке. По сведениям, по­лученным Карелсектором, белофинны совместно с ингерманландцами при поддержке Англии предположи­тельно в ближайшем будущем намеревались произвести наступление из Рауту и выровнять фронтовую линию с Белоостровом. Агентура подтверждала расположение Терийокского погранбатальона: 6-й роты в районе Иоентаки — Карпей — Сиркиен — Лухтие — Вепса со штабом Метсяпиртти; 5-й роты в районе Раасули — Кирьясало — Каполя — Вепса со штабом в Рауту; 4-й роты в районе Лилола — Кекрола — Хартонен. Каждый ротный участок был разбит на 5 сторожевых постов, в каждом посту насчитывалось до 15 — 20 штыков, 1 — 2 пулемета. Об­щая численность в ротах составляла 75 — 100 штыков. Штаб батальона находился в Терийоках, им командо­вал комбат-ротмистр Вирктунт. В Кирьясало располагалось 300 человек ингерманландского полка с 15 пулеметами и несколькими автоматами под командой подполковника Элфвенгрена. Штаб его находился в Сулеймяки, что в 29 км северо-восточнее Кивенпаа. В д. Топары размещалось 100 штыков под командой прапорщи­ка Костилля. В Раасули располагался продовольственный пункт ингерманландцев, заведовал им Смен Хузу, а в Кирьясало находилась школа командного состава. Имели место мелкие наступления в направлении Лемболово ингерманландцами группами по 7 — 8 человек.

Что касается начала военных действий, то выбор их Бер предоставил по согласованию с Элфвенгреном самим ингерманландцам, отнюдь не считаясь в этом отношении с желаниями и интересами русских белогвар­дейцев. Поезд с пушками Бер обещал отправить ингерман­ландцам без задержки и просил в случае начала воен­ных действий сообщить ему об этом через пограничного коменданта.

По пути из Гельсингфорса на фронт в Рауту Элфвенгрен побывал в Выборге, где находился представитель Юденича в Финляндии генерал Гулевич, намеревавшийся направить на ингерманландский фронт бывших русских офицеров. Элф­венгрен имел с Гулевичем разговор, предупредив его, чтобы тот не вздумал посылать кого бы то ни было на ингерман­ландский фронт. По мнению Элфвенгрена, появление кого-либо из русских, даже только для переговоров, могло сильно повредить ингерманландскому движению.

Как раз в преддверии и во время осеннего наступления Гулевич развернул весьма активную деятельность. Газета «Карьяла» в №245 от 24 октября 1919 г. сообщала, что в Выборге действовали комитеты, задачей которых являлось оказание помощи Петрограду при освобождении от большевиков. Комитет Красного Креста заготавливал меди­каменты и оборудовал перевязочные пункты. В Мусгемяки уже имелся один перевязочный пункт, где было можно при­нимать около 100 человек. Комитет снабжения продуктами под председательством Башкирова закупал в большом коли­честве различные продукты у финских предприятий. Управ­ление городов организовало особый комитет, который вырабатывал планы, чтобы при занятии Петрограда при­ступить к управлению им. В руководстве данного комитета значились известные петроградцы: сенатор Иванов, проф. Цейдлер, банкир Давыдов, секретарь Академии Наук проф. Руднев, председательствовал генерал А. Гулевич.

В адрес Ингерманландского комитета Лианозов пе­ревел около 400 тыс. финских марок и намеревался пе­речислить еще 200 тыс.

В двадцатых числах октября 1919 г. в Рауту состоя­лось заседание Ингерманландского попечительства, на котором среди множества накопившихся дел главным пунктом повестки дня явился вопрос о начале выступ­ления. Несмотря на значительное продвижение Северо-Западной армии, было решено не горячиться и не торо­питься, а, используя переброску советских частей на Нарвский фронт, избрать новые удобные позиции, по возможности расширить район своей территории с тем, чтобы удержать его за собой. Элфвенгрен настаивал также на том, чтобы подождать прибытия поезда с ар­тиллерией и патронами. После заседания состоялся смотр частей полка.

На заседании было решено, что сигналом для начала военных действий будет известие о том, что поезд с боеприпасами и артиллерией вышел из Выборга. Помимо этого была утверждена сетка ставок для всех чинов отря­да. Ставки эти хотя и были мизерные, однако служили некоторым подспорьем совершенно обнищавшим ингерманландцам. Был решен вопрос снабжения отряда таба­ком в виде пожертвований некоторыми выборгскими фирмами. Солдаты пребывали в очень бодром настрое­нии, большинство носило ингерманландскую форму.

Советские органы вели среди ингерманландцев уси­ленную пропаганду. Распространялись прокламации как на русском, так и финском языках. Ингерманландцы их собирали и доставляли в комитет или в штаб. Листовки имели следующее содержание: «Ингерманландцы, за кем вы идете, за царским офицером и золотопогонником полковником Элфвенгреном». По мнению Тирранена и членов попечительства, агитация эта имела обратный результат. Распространение прокламаций не запреща­лось и никаких мер к их уничтожению не принималось. В свою очередь, Элфвенгрен также написал несколько воззваний и вручил их ингерманландцам, которые от­правлялись в свои деревни.

Элфвенгрен в процессе совместного обсуждения с Тирраненом и Тииттаненом плана предстоящих действий остановился на двух вариантах, разделяя операцию на два отдельных законченных периода. По первому варианту, который соответствовал начальному периоду, решили проделать маневр, ранее уже использованный, так как опыт показал его легкость и, кроме того, по условиям местности ничего лучшего придумать было невозможно.

Отличие от первого выступления состояло в том, что в обходное движение направлялись не один, а два баталь­она, и одновременно с этим от Ладожского озера выдви­гался 3-й батальон, которому было необходимо подойти к железной дороге у д. Лемболово, когда обходная ко­лонна будет ее занимать. В то же время демонстрация с фронта возлагалась не на обозников, как раньше, а на 14 пулеметов, что создавало бы впечатление наступления финской части. Ни одного пулемета в обходной маневр не направлялось. Они имелись только у 3-го батальона. Связь во время маневров предполагалось держать с по­мощью сигнальных светящихся ракет. По занятию наме­ченных позиций первый этап считался законченным. Пос­ле этого в зависимости от оказываемого противодействия и соотношения сил предполагалось или остаться на заня­тых рубежах, или попытаться продвинуться вперед, избе­гая при этом растянутости фронта.

На втором этапе наступления ставилась задача дос­тичь сердца Северной Ингерманландии — Токсово. Эл­фвенгрен поручил двум бойцам — Т. Маркку и Т. Саволайнену почетную миссию — водрузить на вершине Понтусовой горы в Токсово знамя Победы.

Деревня Лемболово в данном случае должна была стать тыловым центром. Артиллерию из-за ее непод­готовленности предполагалось использовать лишь при занятии тех или иных позиций, для их обороны. Предпо­лагалось ввиду обширности новой территории, включа­ющей в себя множество деревень, оставаясь на месте, раз­вернуть силы отряда и стремиться по возможности значительно увеличить численность войск, занявшись ус­тройством жизни в занятой области. На этом плане руко­водство попечительства и полка остановилось.

Вскоре поступило известие о том, что с ингерман­ландского фронта некоторые советские части снимаются и уходят. Из Выборга было послано сообщение, что от­туда уже вышел поезд с артиллерией.

О дате начала осеннего наступления Элфвенгрена на Карельском перешейке у финских историков нет единого мнения. Анники Тойкка-Карвонен предполагает, что из-за нехватки информации Элфвенгрен не смог получить сообщение о том, что наступление Юденича приостанов­лено, и Северный-Ингерманландский полк выступил 21 ок­тября 1919 г., т. е. именно тогда, когда Юденич потерпел свое первое поражение под Петроградом.

Туомо Полвинен, Пекка Невалайнен и Ханнес Сихво сходятся во мнении, что Элфвенгрен нанес свой удар в Северной Ингерманландии 22 октября 1919 г., поддержав приказ белого генерала Гулевича и действуя вопреки зап­рету командира 2-й дивизии финской армии Чеслова.

По всей видимости, разнообразные мнения истори­ков о дате осеннего выступления ингерманландцев не являются принципиальными, так как вечером 21 октяб­ря 1919 г. Элфвенгрен издал указ о наступлении, в соот­ветствии с которым направления движения были таки­ми же, как в июле. Фактически выступление должно было произойти 22 октября 1919 г. в направлении Лем­болово и Мииккулайнен, с последующим закреплением на достигнутых позициях. Самой дальней целью была станция Грузине, находящаяся восточнее Лемболово. На основании полученных разведывательных данных ожи­далось, что продвижение произойдет довольно легко. В Северной Ингерманландии были лишь маленькие боль­шевистские группы.

Предлагавшийся маневр ингерманландцев на этот раз представлялся более сложным, чем раньше, ввиду оторванности 3-го батальона и его длинного пути на соединение с остальными частями. Для того чтобы дос­тавить распоряжение в батальон, ввиду его удаленнос­ти, уходило много времени. Поэтому руководству полка необходимо было заранее фиксировать день, чтобы 3-й батальон мог подготовиться. Когда сведения об уходе некоторых частей с ингерманландского фронта подтвер­дились, этот день был зафиксирован. В 3-й батальон, которым руководил молодой офицер финской армии, ушли соответствующие распоряжения. О времени нача­ла военных действий сообщили финскому погранично­му коменданту. Ингерманландцы приступили к выпол­нению плана.

Эркки Вармавуори, получивший звание ротмистра 1 во время эстонской кампании, руководил 1-м батальо­ном, который выступил поздно вечером 21 октября 1919 г. из Кирьясалов обход с западной стороны д. Мустила и захватил на следующее утро д. Лемболово. Отступа­вшие большевики были способны лишь на незначитель­ную перестрелку. Среди захваченных ингерманландцами трофеев были корм для лошадей и патроны.

Егерь-лейтенант Оскар Карлссон, руководивший 2-м батальоном, выступил из Кирьясало ранним утром 22 октября 1919 г. в восточном направлении в сторону Лемболово. Задачей его батальона была очистка железно­дорожного пути от Раасули и оказание поддержки учеб­ному отряду в северных деревнях. На протяжении всего дня доносились отзвуки ожесточенной перестрелки из д. Суури-Кайтала.

По воспоминаниям Элфвенгрена, 22 октября 1919 г. выпал первый снежок. Обходной колонной обоих бата­льонов командовал Тирранен. Элфвенгрен с Тииттаненом оставались в д. Кирьясало, где на телегах находи­лись пулеметы с их командами. Когда в условленное время этот обоз с пулеметами стал подходить к опушке леса, из хорошо защищенных укрепленных позиций по лесу и дороге был открыт пулеметный и ружейный огонь. Оркестр, находящийся при обозе с пулеметами, заиграл ингерманландский марш. Все пулеметы были сняты с те­лег и развернуты в широкую цепь, после чего по сигналу командира одновременно началась стрельба. С укреплен­ной позиции красноармейцы перестали отвечать и стали поспешно отходить, оставляя позиции. По направлению д. Лемболово в небо взвилась сигнальная ракета, означа­ющая, что колонна Тирранена вышла на шоссе и пыта­лась дать знать о занятии первых позиций. Далеко впере­ди слышалась оружейная перестрелка, которая вскоре прекратилась. Команды двинулись вперед по шоссе.

Не доходя до д. Лемболово, Элфвенгрен получил до­несение от Тирранена, который сообщал, что легко занял деревню Лемболово, расположив батальоны на позиции перед ней, но сведений от 3-го батальона, который должен был подойти к железной дороге, до сих пор не поступало.

К Салминскому мосту у Лемболовской церкви группы пробились в результате ожесточенной борьбы в ночь с 22 на 23 октября 1919 г. Погибло пять человек, было много раненых, из которых около 20 человек получили ранение в результате штыковой атаки. После этого батальон захва­тил д. Волккула и вечером овладел д. Ховимяки, которая располагалась недалеко от Грузино. Другому батальону необходимо было соединиться с ротой Вармавуори и по­пытаться овладеть станцией Грузино, однако из-за задержки в Кирьясало группы начали овладение плацдармом только в полдень 24 октября 1919 г.

В результате боя за станцию погибло три человека и пятеро было ранено. Также были взяты в плен 35 че­ловек и захвачено военное снаряжение. Захват станции Грузино продолжался полчаса, так как большевики ре­монтировали сломанные железнодорожные пути, а к станции подходил бронепоезд. Усилилась пулеметная стрельба, к станции были подтянуты дополнительные силы красноармейцев, вследствие чего ингерманландс­кое наступление было приостановлено. Ингерманландцы отступили к д. Варсала, где провели ночь на отдыхе.

Третий батальон отправился на восток от границы только 22 октября 1919 г. Направление движения было от Таппари в сторону Мииккулайнен. Группа раздели­лась на несколько отделений, которые одновременно ус­тремились по направлению Ала и Улякюля, а также Тосерово. Населенный пункт Алакюля был захвачен довольно легко, а Улякюля был взят 23 октября 1919 г. после пятичасового боя. При вхождении в Тосерово осо­бого сопротивления не было, раздавалась лишь редкая оружейная стрельба.

Источники красноармейцев полностью соответство­вали разведывательным сводкам финнов. В сводке № 113 от 18 октября 1919 г. сообщалось, что четыре роты Ингер­манландского полка сконцентрировались восточнее Раасули: 1-я рота находилась в районе между р. Тунгелманёки и д. Уусикюля, 2-я рота — в д. Уусикюля, 3-я рота — Между д. Уусикюля и Аутио и 4-я рота — в д. Аутио. Штаб отряда и склад боеприпасов находился в доме на­родной школы в Пиканмяки.

В схватке погибли два человека, девять ингерманландцев было ранено. Среди раненых был прапорщик Торн Кестиля, который оставил свое подразделение и отправился на лечение в Рауту.

На восточном театре военных действий ингерманландцы захватили, кроме прочего, вечером 24 октября 1919 г. д. Нясси и на следующее утро Вуолеярви. В их ряды влились гражданские люди, которых обнаружили скрывавшимися в лесу, однако у них не было оружия. Вечером 25 октября в результате прибывшего пополне­ния красноармейцев д. Вуолеярви пришлось сдать.

В течение следующего дня обстановка оставалась без изменений. Движение продолжалось в направление Мииккулайнен. Ингерманландские и большевистские дозо­ры очень часто встречали друг друга в деревнях. Количе­ство ингерманландцев и их вооружение было настолько мало, что они не могли предпринять значительного про­рыва вперед.

Определенный интерес представляют воспоминания жительницы д. Лемболово Алины, которая впоследствии ра­ботала в лазарете Северного Ингерманландского полка. Ме­муары этой участницы октябрьских событий позволяют показать весь драматизм сражения, происходившего на Карельском перешейке. Она вспоминала:

«Когда новое октябрьское наступление началось, мы все проснулись утром, от страшного пулеметного шума. Хотя место боя на слух было на расстоянии около двух километров от Салминского моста, все-таки чувствова­лось, как пули летят до нашего двора. Утром мы увидели вереницу солдат, в группе были раненые и даже убитые. Когда ряды солдат прошли, мы отправились посмотреть, что произошло. Было впечатление, что поля были вспа­ханы ингерманландскими пулями. Перед домом Керетенена лежал один мертвый красный солдат в чистом бе­лом нижнем белье, попав ногами между досок. Своей одежды он лишился в ходе рукопашной схватки, и она перешла руководителю группы обучения ингерманлан­дцев, которого я позднее встречала на финской стороне в русском мундире офицера.

Позднее днем на наш двор пришли финские всадники на лошадях, которые болтали и смеялись вместе с нами. Ребята просили нас ехать с ними в Петроград. Мы им ска­зали, что они никогда в Петроград не попадут, потому что гостей там не принимают. Так как ребята не решались про­должать движение вперед, мы пообещали пойти в раз­ведку. Всадники далеко отъехать не успели, так как на­чалась стрельба из пушек. Грохот был сильным, и чувствовалось, что оружейные снаряды летят прямо че­рез крыши. Тогда мы решили, что необходимо спасать­ся бегством. Мы думали, что вернемся назад, когда утих­нет стрельба. Выйдя наружу, мы заметили, что все другие жители также спасаются бегством. Уже позднее, когда в ингерманландский лазарет потребовались перевязчики раненых, рекомендовали меня, хотя я ходила только в школу массажистов в Хельсинки».

Из приведенного отрывка видно, что в процессе ок­тябрьского наступления с обеих сторон имелись человеческие жертвы, а отступление ингерманландцев обусловило наличие артиллерии у большевиков. Отход местного населения на территорию Финляндии был выз­ван, несомненно, боязнью очутиться в лагерях или быть взятым в заложники за своих сородичей, ранее бежав­ших в Финляндию.

В ходе развернувшихся боев и притока добровольцев в течение осени в Ингерманландском полку были образованы еще две роты, в результате чего уже к концу октября он насчитывал 11 рот. К началу ноября в полку появилась даже пушечная батарея, которая базировалась в Сувенмяки, но, несмотря на обещания финской стороны, так и не была укомплектована орудиями.

Ингерманландскому полку в осеннем наступлении противостояли уже регулярные силы Красной Армии. К 25 октября 1919 г. полк группировался в районе дере­вень Нясино — Волоярви и Лемболово — Кепро. Против первой его группы в районе Волоярви — Нясино действо­вали две роты коммунистического батальона, а развед­чики Тульского полка находились в соприкосновении со второй группировкой в районе Лемболово — Керро.

26 октября 1919 г. части 7-й Красной Армии находились на следующих позициях: рубеж д. Носово занимали развед­чики Тульского полка, д. Волоярви — железнодорожный отряд особого назначения, д. Мезлики — 2-я рота 2-го Ком­мунистического батальона, д. Матокса — один взвод вто­рой роты Коммунбата и штаб Коммунбата. Затем в д. Вуолы и у мызы Гарболово располагались 34-й батальон внутренней охраны Петрограда, в Грузино — 5-я рота Туль­ского полка, от д. Васкелово и далее вдоль восточного бере­га Лемболовских озер до перешейка Лемболово и озера Рой­ка включительно — 203-й батальон внутренней охраны Петрограда и 3-й Коммунбат. В д. Лемболово размещались взвод бригадной школы и 6-я рота Тульского полка, в д. Охта — застава 1-й роты 1-го Коммунбата, в д. Агалатово — взвод 9-й роты 480 полка.

Вблизи Карельской границы в д. Керселья и Каусамо находилось к 26 октября 1919 г. до 1000 мобилизо­ванных ингерманландцев. Все ингерманландцы в Фин­ляндии до 50 лет были взяты на учет. Прибывающих из Эстонии ингерманландцев направляли в Кирьясало.

Далее из оперативных сводок можно по числам просле­дить динамику наступления.

27 октября 1919 г. железнодорожный отряд особого на­значения, ранее занимавший позицию Вуолы — Гарболово, продвинулся к линии Катума — Путкелово, где встретил сопротивление противника. 2-я и 3-я роты 1-го Коммунбата из д. Лемболово достигли д. Мусалово, где натолкнулись на сильное сопротивление и вели ожесточенные бои. В об­ход д. Муратово, занятой противником, была направ­лена 5-я рота Тульского полка. Из документов одного из убитых у д. Никулясы следовало, что он принадлежал к 1-му ингерманландскому добровольческому полку.

Во время наступления Элфвенгрен со штабом оста­новился далеко от места сражения около границы в д. Саханотко в домике у шоссе. Как и при летнем наступ­лении, в течение длительного времени он не имел сведений о судьбе своих подразделений. Элфвенгрен распорядился отослать пулеметы по батальонам, а один из двух батальонов передвинуть к полустанку железной дороги. Одновременно для установления связи с 3-м ба­тальоном была послана небольшая группа охотников. Только на следующий день пришло известие, что 3-й батальон с боем пытался продвинуться к железной до­роге. На следующий день начался нажим и на первые два батальона, которым пришлось с небольшими пе­рерывами отстаивать свои позиции. Наконец подошел 3-й батальон, но около железной дороги он встретил серьезное сопротивление и не смог занять намеченные позиции. Войдя в связь со штабом, командир батальона сообщил, что не может долго продолжать бой, так как во время пути в результате столкновений израсходовал запасы патронов.

Еще 23 октября 1919 г. при наступлении на Лемболовском направлении боеприпасов было достаточно, однако расходовались они не экономно, поскольку ингерманлан­дцы опрометчиво надеялись на захват военных трофеев.

Другие батальоны также просили боеприпасы. В каж­дый батальон по возможности в соответствии с запасами были направлены боеприпасы. Чтобы ускорить их поступ­ление на фронт, в тыл направилась специальная команда.

Между тем к переднему краю по железной дороге стали подходить эшелоны с красноармейцами. Два батальона ингерманландцев, расположенные по обе стороны железной дороги, пытались воспрепятствовать высадке этих эшелонов, израсходовав при этом почти весь свой запас патронов. Один из двух батальонов вскоре занял полустанок, где оказался небольшой боезапас. В донесениях командиры ингерманландских батальонов сообщали, что красноармейцы драться идут неохотно и при возможности стремятся сдаться в плен. Таких пленных было взято около 100 человек.

Положение осложнялось из-за отсутствия запаса патронов, а случайное их пополнение нельзя было при­нимать в расчет. Подобная ситуация неминуемо вела к дезорганизации и нарушению ранее намеченных планов. Элфвенгрен отдал распоряжение, чтобы батальоны, ос­тавив заслоны, отошли ближе к финской границе и за­няли позиции на той высоте, где полк стоялз ранее, при­чем новый 3-й батальон должен был отходить вдоль линии железной дороги и оставаться на позициях по ту сторону Лемболовского озера.

Батальоны отошли и заняли указанные позиции, а оставленные заслоны не смогли долго противостоять начавшемуся на них нажиму и с боями отошли.

Давление большевиков на фронте в Северной Ингер­манландии началось после подхода дополнительных сил со стороны Петрограда. Первое пополнение состояло из финских железнодорожников, собранных и доброволь­ческую группу, которая участвовала в наступлении на Грузино. Большая группа красноармейцев влилась в со­став действующей армии 25 октября 1919 г. и приняла участие в наступлении на Лемболово. В течение трех дней ингерманландцы были вытеснены с занимаемых позиций, а большевики сосредоточили на занятом плац­дарме 1600 человек, два бронепоезда и три пушки. Та­ким силам Северный Ингерманландский полк противо­стоять не мог.

Рано утром 25 октября 1919 г. 1-й батальон ингер­манландцев отправил роту подкрепления: поддержать лейтенанта Карлссона в повторной попытке овладеть станцией Грузино. Однако вспомогательная группа была рассеяна артиллерийским огнем, и солдаты начали бег­ство с линии фронта. Поскольку против ингерманландцев красноармейцы сосредоточили большие силы, из-за опасности быть окруженными они развернулись и от­ступили на прежние позиции.

Находящаяся в Лемболово основная часть 1-го ба­тальона находилась в тревожном состоянии. В результате сложившейся неблагоприятной обстановки и опасности быть взятыми в кольцо поздно вечером прапорщик Вармавуори приказал отойти. Отступление происходи­ло организованно в северном направлении вдоль запад­ного берега Лемболовского озера, так как группы при­крытия задержали преследовавших их красноармейцев.

Лейтенант Карлссон и 2-й батальон даже не успели рано утром 25 октября 1919 г. начать наступление на станцию Грузино, так как после артиллерийской подго­товки большевики оттеснили ингерманландцев от д. Варсала. Отступление на север вдоль восточного бе­рега Лемболовского озера впоследствии превратилось в бегство, только поздно вечером Карлссон смог навести в своих рядах какой-то порядок.

Итак, начавшееся наступление ингерманландцев пре­терпело кардинальные изменения. 25 октября 1919 г. они стали отступать в Лемболовском направлении. Погода была слякотная. В результате боев у бойцов на руках осталось в среднем по 50 штук патронов. Элфвенгрен и Тапанайнен ожидали подвоза обещанных боеприпасов с финской стороны.

На протяжении утра 27 октября 1919 г. ингерманландцы продолжали ощущать сильное давление со стороны красноармейцев и вынуждены были отступить на несколько километров от границы до д. Саханотка.

На следующий день обстановка на фронте постоянно менялась, время от времени возникала силь­ная стрельба со стороны д. Коркеамяки и железнодо­рожного вокзала Раасули.

Тем временем с тыла приехали члены попечитель­ства и разъяснили, что распоряжением из Гельсингфор­са поезд с боеприпасами был задержан на узловой стан­ции. Причину этого распоряжения никто не знал. Члены попечительства справлялись у пограничного ко­менданта по поводу задержки состава с боеприпасами, однако он ничего не мог объяснить. Возмущенный Эл­фвенгрен направил телеграфный запрос военному ми­нистру Финляндии, а в ближайшую из финских погра­ничных частей послал делегацию с просьбой одолжить патронов. Патронов прислали, но немного.

На следующий день в избе, где помещались Элфвенг­рен, Тииттанен, канцеляристы и телеграфисты, неожидан­но появилась комиссия финского сейма. Ее приезд обусло­вили следующие обстоятельства. В сейме распространился слух, будто белогвардейские русские офицеры направля­ются на ингерманландский фронт, где весь штаб состоит из русских, а в целом под прикрытием ингерманландского движения выступает русская армия белогвардейского ге­нерала Гулевича.

При обсуждении подобного известия было принято решение составить комиссию сейма и командировать ее на ингерманландский фронт, чтобы на месте все про­верить, а до возвращения комиссии просить правитель­ство задержать посылку какой бы то ни было помощи ингерманландцам. Только теперь стало ясно, почему был задержан поезд с боеприпасами и артиллерией.

Элфвенгрен откровенно рассказал членам комиссии о положении в полку и опроверг слухи о присутствии в нем белых офицеров. Он настоял на том, чтобы комиссия об­следовала тщательно не только штаб, но и части, располо­женные на позициях. В штабе комиссия обнаружила только ингерманландцев, говорящих по-фински. С аналогичной ситуацией она столкнулась на позициях. Члены комис­сии беседовали и с финскими добровольцами, которые подтвердили, что ни одного русского они никогда не видели. Элфвенгрен показал членам комиссии постанов­ление, которое запрещало прием русских добровольцев, а также ознакомил комиссию со всеми своими прика­зами и делопроизводством. Чтобы не вышло недоразу­мений, Элфвенгрен сообщил о том, что в Рауту имеется госпиталь и отряд русского Красного Креста, прибы­вший независимо от распоряжения финского правитель­ства, санитарами же на фронте работают исключитель­но ингерманландцы. Члены комиссии подтвердили, что данный факт им известен и вопросов не вызывает и что они решили немедленно составить обстоятельную теле­грамму о результатах своего обследования.

Пока составлялось послание в сейм, на располо­жение ингерманландцев началось наступление. На всех участках завязался бой. Элфвенгрен разъяснил членам комиссии, что положение может резко ухудшиться, по­скольку боеприпасы у обороняющихся ингерманланд­ских частей были на исходе.

В телеграмме, написанной под звуки выстрелов и взрывов, финская комиссия категорически опровергала все слухи в отношении ингерманландского фронта и ходатайствовала о снятии всяких запретов в отношении помощи, направляемой ингерманландцам.

Телеграмма была немедленно с верховым отправлена в Финляндию на станцию Рауту. В ней также отмечалось, что, по имеющимся у комиссии сейма сведениям, Юде­нич, взяв Царское село и Пулково, теперь отступает.

Одной из попыток непосредственного вмешательства генерала Гулевича в дела Северного Ингерманландского попечительства и полка была попытка направить в полк на командную должность финского офицера. Непо­средственно после отъезда комиссии, когда члены попе­чительства и Элфвенгрен находились в штабе, обсуждая произошедший инцидент, в избу вошел щеголевато оде­тый в русскую офицерскую форму молодой человек, он щелкнул шпорами и по-военному отрапортовал, что явил­ся для дальнейшего прохождения службы. После чего протянул Элфвенгрену два документа: один удостоверя­ющий его личность, а другой в запечатанном конверте на имя командира полка. Присутствующие в штабе несколь­ко смутились от столь неожиданного явления и не смогли удержаться от смеха. Молодым человеком оказался штабс-ротмистр кавалерии барон Кнорринг, маргарино­вый финляндец, не говорящий по-фински. Из личного до­кумента было видно, что барон Кнорринг настоящим командируется в штаб ингерманландских войск для за­числения и принятия на командную должность. Указан­ный документ был подписан командующим Северным фронтом Северо-Западной армии генерал-лейтенантом Гулевичем. В другом документе находилось письмо Гуле­вича. В нем сообщалось: «...ввиду того, что командуемые Вами так называемые ингерманландские войска в настоя­щее время действуют на чисто русской территории, кото­рая согласно приказа главнокомандующего находится в его ведении, как принявшего на себя командование север­ным фронтом, то предлагаю Вам принять командирован­ного мной финляндского поданного барона Кнорринга для зачисления его на командную должность. Одновре­менно сообщаю о крайнем удивлении, как главнокоман­дующего, так и моего по поводу того, что с началом наступления Северо-Западной армии так называемые ингерманландские войска не примкнули к нему и столько времени оставались в бездействии, давая противнику воз­можность делать переброску сил с этого участка. Считаю также необходимым предупредить Ингерманландское по­печительство и Вас, что в случае, если барон Кнорринг на командную должность Вами принят не будет, я при­нужден буду сделать из этого соответствующие выводы с вытекающими из них последствиями. Согласно с выра­женными Вами пожеланиями, русские в Ваши части на­правляться мною не будут».

Никто из членов попечительства персонально против Кнорринга ничего не имел, ему объяснили, что он являет­ся жертвой возмутительных действий Гулевича, и предло­жили покинуть распоряжение полка и вернуться в Выборг. Помимо этого его просили передать лично Гулевичу, что попечительство командующим его не признает, и не по­терпит вмешательства в свои дела. Кнорринг уехал.

Появление золотых погон и блестящей формы в скромном штабе, где Элфвенгрен и члены попечитель­ства были обуты в болотные деревенские сапоги и оде­ты в форму без знаков офицерского отличия, было весь­ма не уместно.

Вскоре из Выборга поступила ответная реакция на произошедший инцидент. Гулевич объявил себя коман­дующим армией и грозился проучить ингерманландцев и Элфвенгрена и привести их всех в повиновение.

Тем временем фронт стабилизировался. Наступавшие красноармейские части упорства не проявляли, мобилизованные красноармейцы дрались неохотно. Большин­ство их боялось сдаваться в плен, так как командиры говорили им, что ингерманландцы расстреливают плен­ных. Сдавшиеся красноармейцы были добродушно на­строены, часть из них просилась добровольцами в ингерманландские части, но им в этом всегда отказыва­ли. Было совершенно ясно, что ингерманландцам оказа­лось несложно противостоять деморализованным час­тям Красной Армии. Не менее ясно было и то, что настоящие коммунистические подразделения могли на­нести по повстанцам серьезный удар, вынудив их оста­вить приграничные деревни, вести тяжелые оборони­тельные бои и отступать.

В Рауту состоялось экстренное заседание Ингерман­ландского попечительства. На заседании выяснилось, что от Северо-Западного правительства на имя председателя попечительства поступила нота, из которой следовало: «Северо-Западное правительство не возражает против ин­германландского национального движения, в то же вре­мя не склонно считать это движение враждебным нацио­нальной России и русским. Однако до сведения Северо-Западного правительства дошли указания на то, что со стороны ингерманландцев и их попечительства проявляется особая враждебность в отношении всех рус­ских и в особенности в отношении русских, связанных или представляющих интересы русской Северо-Западной армии. Протестуя против таких проявлений в отношении русских и исходя из вышеизложенного, Северо-Западное русское правительство, в согласии с главнокомандующим Северо-Западной русской армией, принуждено категори­чески настаивать, чтобы Северное Ингерманландское по­печительство в кратчайший срок путем определенного заявления Северо-Западному русскому правительству вы­явило бы свое отношение как к русским вообще, так и к Северо-Западному правительству и армии в частности, дабы правительство могло бы определить свое отноше­ние к ингерманландскому движению на будущее».

Очевидно, что данная нота была послана по настоянию Юденича и по жалобам Гулевича. После долгих дискуссий попечительство решило ответить таким образом, что­бы, ничем себя не связывая, по возможности удовлетво­рить Северо-Западное правительство, не вступая с ним в открытую конфронтацию. В постановлении попечитель­ства значилось: «В ответ на заявление Северо-Западно­го русского правительства Северное Ингерманландское попечительство считает необходимым сообщить о нижеследующем: с удовлетворением констатируя, что Северо-Западное правительство не возражает против ин­германландского национального движения, Северное Ингерманландское попечительство заявляет, что ни к русским вообще, ни к Северо-Западному правительству в частности, ни ингерманландцы, ни попечительство не считают себя ни в коей степени враждебно настроенны­ми. Что же касается проявлений, на которые Северо-Западное правительство в своем заявлении ссылается, то они являются не результатом враждебности со сторо­ны ингерманландцев, а результатом вмешательства не­которых русских в Ингерманландское национальное дви­жение и его руководство, что приносит вред этому движению и не может быть Северным Ингерманландским попечительством признаваемо, потому и впредь допус­каться не будет». Документ подписал Тииттанен. Элф­венгрен его не подписывал, так как с этической стороны, видимо, считал некорректным, получая неоднократную финансовую поддержку от Лианозова, даже в мягкой форме выявлять свое неудовольствие политикой Северо-Западного правительства. После обмена нотами от­ношения между правительством Лианозова и Северным Ингерманландским попечительством выровнялись.

После разгрома Юденича попечительство решило не­медленно закрепиться на занятых позициях, не дожида­ясь переброски освободившихся с фронта Юденича со­ветских частей. Был составлен соответствующий план. Согласно ему, один батальон оставался в резерве, а два батальона предполагалось двинуть в наступление. К пер­вым числам ноября 1919 г. правофланговый батальон за­нял позиции в д. Лемболово. Батальон левого участка, продвигаясь вдоль железной дороги, встретил сопротив­ление и первоначально намеченных целей достичь не смог, выполнив поставленную задачу только при помо­щи резерва. Третий батальон также разместился на наме­ченных позициях. Горячих боев при этом продвижении не было, батальоны по возможности маневрировали, не наступали на хорошо защищенные места, пытаясь их обойти. Это не всегда удавалось.

Наступление задерживалось, но зато проходило по­чти без потерь до того времени, пока из Петрограда не прибыли эшелоны с коммунистическими частями и подразделениями, сформированными из моряков. Крас­ная Армия перешла в наступление. Ингерманландцы как могли оборонялись, с большим трудом отстаивая свое расположение.

Упорное и настойчивое наступление красных с по­пытками обхода свидетельствовало о том, что не сегод­ня, так завтра ингерманландцы будут разгромлены. Пос­ледние приступили к активной маневренной обороне, постепенно отходя на прежние позиции.

Особенно трудно было 3-му батальону, который, бу­дучи отрезанным от остальных батальонов озером, находился в стороне на трудно обороняемых позициях у же­лезной дороги. В первую же ночь по этому участку красноармейцами был нанесен такой удар, что 3-й бата­льон с трудом удержал свои рубежи и не отошел. По доносившемуся интенсивному пулеметному и оружейному огню со стороны советских частей было ясно, что баталь­ону необходимо оказать помощь. Между тем Салминский мост, существовавший в средней части Лемболовского озера и связывавший оба берега в месте перешейка, был уже занят красноармейцами. Для того чтобы выру­чить 3-й батальон, один из двух батальонов правого уча­стка должен был отбить мост у противника, после чего, перейдя через него к железной дороге, выйти в тыл крас­ным частям, наступающим на 3-й батальон.

Батальон под командой егеря-лейтенанта Карлссона, получивший это задание, дойдя до моста, встретил сопро­тивление. Мост оказался хорошо защищен. Завязался бой, в результате которого батальону все же удалось перейти через мост и выйти в тыл советским частям, наступавшим на 3-й батальон. Пробившись на соединение, батальон по­мог державшемуся из последних сил 3-му батальону выс­тоять. После этого оба батальона, чтобы освободить себе дорогу для обратного пути и свободного перехода через мост, перешли в наступление. Отбросив советские части от озера, один из батальонов продолжал наступление, в то время как другой начал переправляться. Когда переправа была окончена, оставшемуся батальону красноармейцы не дали спокойно подойти к мосту, а контрнаступлением в обход оттеснили его. Ингерманландцы неожиданно для советских частей пошли окружным путем, обогнули озе­ро с юга и, выйдя на дорогу, оказались в тылу противни­ка. Своим появлением с тыла батальон внес некоторое расстройство в наступление советских частей, однако использовать выгодность своего положения не смог, так как был настолько утомлен маневром, что лишь стре­мился скорее присоединиться к своим.

После соединения дни и ночи ингерманландцам при­ходилось отстаивать занятые позиции. На восточном по­бережье Ладожского озера в направлении Мииккулайнен партизанская война ингерманландцев окончилась 28 октября 1919 г. Элфвенгрен отдал приказ об отступле­нии, и группы отошли лесом к границе в район Таппари. Несмотря на ожесточенные бои, они пребывали в бодром настроении, и о добровольном отходе в Кирья­сало попечительство слышать еще не хотело.

О том, какая сложная обстановка сложилась к нача­лу ноября 1919 г., свидетельствуют оперативные сводки по 7-й армии: так, к 1 ноября 1919 г. шли ожесточен­ные бои за д. Раасули. Ингерманландцы смогли вы­бить из деревни 6-ю роту Тульского полка, которая от­катилась к 55-й версте. Одновременно они атаковали д. Коркиамяки и заставили противника покинуть и ее.

3 ноября 1919 г. обстановка изменилась, и ингерман­ландцы были вынуждены под сильным натиском отряда красноармейцев из 34-го батальона покинуть д. Раасули и Коркиамяки, которые были сожжены. За все время при отходах в отряде паники никогда не возникало, ингер­манландские части не поддавались смятению.

Однажды в одну из ночей, когда после настойчивой атаки, которая была отбита, и усталые части отходили, по всему фронту советских частей в осенней тьме неожи­данно с большим порывом раздалось громкое «ура».

Ничего не понимавших заспанных ингерманландцев в темноте неожиданно охватила паника, они под влияни­ем смятения в полной темноте начали стихийно отходить к границе. Слышалось лишь движение людей и обозов, направлявшихся в сторону финской границы. Судя по тому, что беспрерывное мощное «ура» не приближалось, а выстрелы не звучали, большевики провели эффектив­ную демонстрацию, которая имела успех, так как ингер­манландские части, охваченные паникой, отходили к гра­нице. Когда они привели себя в порядок, то стали искать штаб, для того чтобы связаться с ним и получить указа­ния. После безрезультатных поисков в тылу выяснилось, что Элфвенгрен и штаб остались на месте. Сконфужен­ные части вернулись на свои прежние позиции и с удивле­нием обнаружили, что все тихо и спокойно.

Второе наступление Северного Ингерманландского полка прекратилось 1 ноября 1919 г. Почти все группы отошли за финскую границу в район Таппари и Рауту — Раасули, куда передислоцировался и штаб полка. На со­ветской стороне границы остались только сторожевые заставы, несшие службу в устье «Кирьясальского угла». На прежних позициях в Кирьясало никого не было. Сто­рожевые группы продолжали еще некоторое время сра­жаться с большевиками, однако в первой половине но­ября положение несколько стабилизировалось, так как большевики начали отводить от границы свои основ­ные силы. Это был последний крупномасштабный ма­невр ингерманландского полка.

Боевые действия стали носить эпизодический характер и сводились к единичным столкновениям на линии фрон­та, однако подготовка нового наступления все же велась.

По агентурным данным комитета внутренней обороны Петрограда от 5 ноября 1919 г., после отхода ингерман­ландцев из-за отсутствия боеприпасов к границе на ли­нию Раасули — Липола, состоялось совещание штаба в Раасули в доме Клоснера. Именно здесь было решено после получения боеприпасов начать новое наступление. Для этой цели были собраны все разбросанные остатки чис­ленностью около 1000 человек и 16 пулеметов. В Раасули прибыли новые финские добровольцы с одним легким орудием. Район Кирьясало был укреплен окопами и про­волочными заграждениями.

Предполагалось провести наступление в ближайшие дни по направлению Кексгольмского шоссе и Раасульской дороги. Охранные отряды ингерманландцев унич­тожили разведку на советской стороне. Все ингерман­ландские разведчики были известны поименно. Командиром 2-й дивизии Чесловым была послана телеграмма Элфвенгрену с требованием обязательно уве­домлять штаб дивизии обо всех предпринимаемых опе­рациях. Ввиду участившихся случаев самовольного перехода финских офицеров к ингерманландцам, им вос­прещалось без разрешения появляться в приграничной полосе. Железнодорожный путь Рауту — Раасули был демонтирован ингерманландцами, а шпалы и рельсы перевезены в Рауту.

7 ноября 1919 г. в районе станции Алакюля ингер­манландцы в количестве 25 человек внезапно напали на заставу НР-4, выставленную от 1-й роты 480-го полка, и захватили пулеметы с десятью красноармейцами. Аген­тура Красной Армии 10 ноября 1919 г. сообщала панические сведения о том, что в Рауту сосредоточилось до 3 тыс. зеленых ингерманландцев, вооруженных винтов­ками, пулеметами, гранатами и 6 орудиями. Якобы имен­но этими силами ингерманландцы собирались произве­сти в ближайшие дни набег на Карельском участке.

Цифра в З тыс. человек, поставленных под ружье, была сильно преувеличена разведкой Красной Армии. Полк никогда не насчитывал такого количества лично­го состава. В том же районе д. Алакюля 11 ноября 1919 г. ингерманландцы численностью 45 человек сняли по­сты заставы 157-го полка из 29 красноармейцев. Обрат­но вернулись лишь 7 человек. К 12 ноября 1919 г. стало известно, что из 22 человек, пропавших у д. Алакюля, 7 красноармейцев убито и 2 ранено.

11 ноября 1919 г. к 10.00 часам на участке 157-го полка ингерманландцы количеством до 30 человек переправи­лись через границу в районе д. Майнила и напали на заста­ву № 2. Командир батальона приказал отойти постам к за­ставе, где, подпустив ингерманландцев на 150 шагов, по ним открыли огонь. К 14 ноября 1919 г. ингерманланд­цы заняли д. Акканен и Майнила. Дальнейшее наступ­ление было остановлено частями Красной Армии, и ин­германландцев вытеснили за границу.

17 ноября 1919 г. ингерманландцы вновь пытались атаковать заставу НР-2 в районе д. Майнила силами в 30 человек и заставу НР-6 Тульского полка у д. Коркиа­мяки, но безрезультатно. 19 ноября 1919 г. в Рауту при­был бронепоезд, вооруженный шестью 3-дюймовыми орудиями.

Моральное состояние Красной Армии было не в луч­шем состоянии, о чем свидетельствуют политсводки по 7-й армии. Так, 26 октября 1919 г. отряд красноар­мейцев численностью 540 человек противостоял ин­германландцам в количестве не более 500 человек. Еще до столкновения с ингерманландцами выяснилось, что сводный отряд не боеспособен, так как на станции Грузино пришлось силой принуждать красноармейцев выгрузиться из вагонов. При первом же столкновении с неприятелем красноармейцы стали разбегаться. Был убит член Военсовета Карельского сектора Иустин Жук, 9 человек получили ранения. Лишь после прибытия под­крепления и двух легких орудий ингерманландцы от­ступили по всему фронту. Политсводка от 18 ноября 1919 г. сообщала, что отношение местного населения к красноармейцам недружелюбное.

Осеннее наступление ингерманландцев повторилось почти так же, как и предыдущая попытка военного про­движения. Пресса указывала на то, что, несмотря на не­многочисленность и полное отсутствие артиллерии, от­ряд во время октябрьского наступления генерала Юденича двинулся на Петроград, и 25 октября 1919 г. передовые патрули проникли в Токсово. Однако Северо-Западная армия белых начала отступать, ингерманланд­цы, не получив поддержки ни с севера, ни с юга, должны были прекратить свои операции и также отступить.

Разведывательный отдел Генерального штаба финской армии заранее предрекал поражение ингерманландцев. Полковник Аарнэ Сихво еще в ноябре 1919 г. предска­зал, что в результате сложившейся общеполитической ситуации в Финляндии Северный Ингерманландский полк ослабнет и переформируется в Ингерманландский освободительный батальон и впоследствии окончатель­но распустится. Он оказался прав: в Северной Ингер­манландии третьего широкомасштабного наступления не было. Ингерманландский полк дислоцировался на территории 2-й дивизии финской армии.

Северный Ингерманландский полк расквартировал­ся частью на финляндской стороне в Рауту и частью в Кирьясало. В Кирьясало стоял гарнизон 2-й дивизии, а ингерманландцы продолжали нести военную службу, де­журя вдоль заграждений.

Вскоре Элфвенгрен был вызван военным министром Финляндии в Гельсингфорс, где ему было заявлено, что из­менившаяся политическая обстановка осложняет ингерман­ландское национальное движение, противостояние прини­мает затяжной и продолжительный характер, но, несмотря ни на что, помощь правительства будет поступать. Финское правительство, рассмотрев этот вопрос, постановило при­близить снабжение ингерманландских частей к положе­нию частей регулярной финской армии, так как ингер­манландцы, находясь у финских границ, заменяют собой часть финских войск. При этом правительство оставля­ло за Северным Ингерманландским попечительством политическое руководство движением.

После перевода ингерманландских частей на положе­ние частей регулярной финской армии возникла необхо­димость в образовании полновесного штаба. Министром было предложено Элфвенгрену избрать в качестве началь­ника штаба офицера финской армии, знающего штабную работу. Этот офицер будет командирован в качестве на­чальника штаба в Северный Ингерманландский полк. На должность начальника штаба, по предложению Элфвенг­рена, был назначен его брат, майор финской армии, ко­торый командовал в Михеле отдельным батальоном тех­нических войск. Он был всесторонне образован, начитан и знал несколько языков. Брат Элфвенгрена, благодаря своей трудоспособности, очень быстро сформировал штаб и перестроил все на регулярный лад. Впоследствии он, почувствовав, что преобразования завершены и войска приведены в образцовое состояние, вернулся в свою часть. Затем, выйдя в отставку, уехал в Америку, где работал простым рабочим. В дальнейшем, изучив дело и накопив сбережения, он возглавил одно из подразделений Север­ной Океанской пароходной линии в Америке.

Руководство Ингерманландского комитета помо­щи в лице Тюнни не одобрило данного решения финс­кого правительства, так как оно опасалось, что двойное подчинение отрицательно повлияет на ингерманланд­ское движение. После возвращения Элфвенгрена на границу на очередном заседании Северного Ингерман­ландского попечительства обсуждался вопрос о возвра­щении ингерманландцев в свои деревни. Участники за­седания настаивали и на скорейшем политическом решении ингерманландской проблемы, высказавшись за незамедлительное провозглашение автономии края.

При обсуждении данного вопроса члены попечитель­ства невольно пришли к естественному разрешению со­здавшегося положения: попытке вступить в переговоры с советским правительством. На взгляд Элфвенгрена, это было наиболее приемлемо. Трудность заключалась в от­сутствии политических предпосылок к практическому вступлению ингерманландцев в такие переговоры, так как Финляндия была в состоянии войны с Россией и представителей советской власти там не было, а щепе­тильность создавшегося положения допускала лишь лич­ные переговоры ингерманландцев.

На заседании было решено обсуждаемый вопрос до­вести до сведения Тюнни, который являлся автором и инициатором идеи свободной Ингерманландии. В ходе жаркой дискуссии члены попечительства высказали мне­ние о том, что положение внутри Советской России весь­ма нестабильное и большевики у власти долго не удер­жатся. Однако было признано, что и ингерманландское национально-освободительное движение развито недоста­точно, чтобы представлять собой фактор, с которым Со­ветская власть должна считаться. Некоторые высказыва­ли мнение о том, что необходимо принять во внимание настроение части ингерманландского населения, враждеб­но настроенной по отношению к Советской России.

Элфвенгрен был не согласен с подобными довода­ми, аргументируя тем, что если путем переговоров удас­тся достигнуть политической автономии, то настроение населения могло бы и измениться.

Отдельные члены попечительства высказывали опасе­ние, что переговоры могут завершиться арестом членов попечительства по прибытии домой. Тирранена возмути­ла данная позиция, так как он считал, что если путем пере­говоров появится вероятность вывести ингерманландский народ из бедствия и создать ему возможность свободного существования, то деятельность попечительства одобрят.

Одновременно выяснилось, что средства, получен­ные от Лианозова, подходили к концу. Возникло опасе­ние, что после обоюдного обмена нотами и полного раз­грома белогвардейцев финансирование будет прекращено.

Всего от Лианозова Северным Ингерманландским попе­чительством было получено около 1 млн 200 тыс. марок, большая часть из которых пошла на обмундирование и обеспечение войск, остальные деньги были потрачены на уплату месячных ставок добровольцам отряда по вырабо­танной и утвержденной попечительством сетке.

При изыскании источников финансирования попе­чительство прибегло к организации своей собственной почты в д. Кирьясало. В связи с этим Северное Ингерманландское попечительство вступило в перего­воры с финским правительством и почтой. После целого ряда формальностей финской почтой и Международ­ным Почтовым союзом в Женеве попечительству были предоставлены официальные документы, на основании которых ингерманландская почта признавалась самосто­ятельной, а их почтовые марки получали право хожде­ния наравне с почтовыми марками других стран. Мар­ки были сконструированы по образцу финских, но посредине, вместо финского льва, присутствовала эмб­лема Ингерманландии, а сверху надпись по-фински: «Северная Ингерманландия».

Почтовые марки Северной Ингерманландии были отпечатаны в Выборге и появились вместе со штемпеля­ми на ингерманландской почте. С появлением в начале весны 1920 г. этих марок серия была быстро раскуп­лена марочными фирмами и коллекционерами. Авто­ром первой серии был Франс Камара, а второй — Гус­тав Ниемейер. Продавались они по номинальной стоимости: серия по 17 финских марок, а на рынке цена доходила до 200 финских марок. После реализации се­рии свыше 200 тыс. финских марок дохода поступило в скромный бюджет попечительства. Впоследствии осе­нью 1920 г. был сделан второй выпуск.

Элфвенгрен сам предложил темы для рисунков, в ко­торых были отражены эпизоды из быта ингерманландс­кого народа с изображением хлебопашца, сеятеля, удоя молока, уборки картофеля и т. д. Однако была сделана ошибка: марок было выпущено слишком много, они мед­ленно раскупались. Всего было выпущено 1,5 млн штук номинальной стоимостью 1 300 000 финских марок.

Почтовая марка с изображением хлебопашца, выпущенная Северным Ингерманландским комитетом

Марки, кроме статьи дохода, имели и пропагандист­ское значение: они способствовали популяризации идеи независимой Ингерманландии. В настоящее время эти марки имеют хождение на рынке филателии и довольно высоко котируются.

Две серии северо-ингерманландских марок состав­ляют память о единственной предпринятой ингерманландцами попытке самоопределиться.

Несомненно, определенное время Северная Ингер­манландия напоминала самостоятельное государство. Она имела свою территорию и войска, которые одно­временно выполняли функции полиции. В наличии имелся флот (один пароход, рабочие шхуны и ладьи). На ее территории работали школы, казначейство, суд, орган печати и, наконец, почта.

Приближался 1920 г. Войска были переведены на зим­нее положение. Всем частям были приобретены лыжи и защитные белые балахоны. Пулеметы были поставлены на лыжные установки. Руководство попечительства и полка, анализируя создавшееся положение, пришло к выводу, что новые военные действия будут бесцельны, пока внутри самой Советской России не произойдут пе­ремены и смена власти.

Перед Рождеством на позиции к Элфвенгрену приез­жала жена, которая привезла подарки ингерманландцам и их детям. Среди подарков были теплое белье, перчатки, валенки, башмаки, сапоги, табачницы, детские книжки, игры и т. д. Весьма примечательно, что жена Элфвенгрена была родом из Туркмении, и десять последних лет прожи­вая в Финляндии, научилась говорить по-фински, что при общении с ингерманландцами имело большое значение.

Несомненно, социальная база Северного Ингерман­ландского полка, включающая в себя обыкновенных крестьян и финских добровольцев, была наиболее опти­мальна. Ингерманландцы не желали слышать о какой-либо совместной борьбе с белогвардейцами и по воз­можности ограничивали приток финских добровольцев. Они избегали политических компромиссов.

Как представляется, отрицание каких бы то ни было компромиссов являлось главной ошибкой антибольше­вистской коалиции. Юденич в последний момент отка­зался от совместного наступления на Петроград с многотысячной финской армией под руководством Ман­нергейма. Элфвенгрен и Северное Ингерманландское попечительство отвергли предложения Гулевича о фор­мировании на Карельском перешейке белых частей. Их недальновидная политика привела к тому, что 7-я и 6-я советские армии имели возможность свободно маневри­ровать между Нарвским и Карельским фронтами. В дей­ствиях сторон отсутствовала координация. Наступление проводилось несогласованно, что в конечном итоге при­вело к полному поражению белого движения на Северо-Западе России и ингерманландской кампании в целом.

Возникли проблемы и с финскими добровольцами. В связи с этим в мае 1920 г. военный министр Бруно Яландер посетил полк с целью расследовать конфликт, который широко освещался в печати.

Суть конфликта нашла свое отражение в воспомина­ниях Элфвенгрена. Он пишет: «С уходом брата из отряда мне с финскими офицерами стало еще труднее. Среди них попадались пьющие, за которыми постоянно необходимо было следить. Я ежедневно в своих приказаниях подчер­кивал запрет в отношении спиртных напитков, но они пили скрытно. Наконец, когда я выехал в Гельсингфорс, в пол­ку разразился скандал. В Гельсингфорсе поздно вечером я был вызван к военному министру. Прибыв к нему, я узнал, что на границе в Рождество произошел невероятный скан­дал, два финских офицера напились, поссорились и, угрожая револьвером ингерманландцам, учинили настоящий бой между собой. В процессе конфликта один командир батальона наступал со своим батальоном на другого, ко­торый с пулеметами засел в избе и оборонялся. В резуль­тате лейтенант Туоминен был убит. Военный министр уже отправил на границу своего представителя — инспекти­рующего генерала Гулина и просил меня выехать туда и разобраться. На мое счастье, главным виновником яв­лялся финский офицер Хуссо, против приема которого я особенно настойчиво протестовал. Приехав на станцию в Рауту, я встретился с генералом Гулиным, который уже намеревался уезжать обратно в Гельсингфорс. Оказалось, что особой распорядительности он не проявил, а наобо­рот сам пришел в панику. От поездки на фронт он укло­нился, Хуссо не арестовал и сообщил мне, что его сейчас трогать нельзя, так как он вооружен и может в ярости кого-нибудь убить. Меня возмутило его отношение к это­му инциденту, и я настоял, чтобы он подождал, пока я приму необходимые меры. Он остался ждать, а я с не­сколькими ингерманландцами отправился к Хуссо, во­шел в избу и предложил немедленно едать ингерманланд­цам оружие. Он, протрезвев, покорно сдал оружие, после чего был арестован и под конвоем отправлен в другое помещение. Мы хотели судить его своим ингерманландс­ким судом, однако ввиду того, что категория данных дел не была нам подсудна, его судил финский суд, который вынес ему приговор многолетнего заключения. Кроме убитого им его собутыльника недавно прибывшего финс­кого офицера никто не пострадал. Оказалось, что, вос­пользовавшись моим отъездом, Хуссо решил устроить выпивку, позвав для компании другого офицера, с кото­рым вместе напился, перессорился и начал драться. Тот, выкинутый из избы, объявил тревогу своему батальону и, угрожая револьвером, повел наступление на избу. Когда он подошел ближе, Хуссо открыл огонь и убил его. Данная история страшно возмутила меня и всех ин­германландцев, и нам удалось добиться некоторых ог­раничений в отношении приема финских добровольцев. Положение финских офицеров в отряде после этого стало трудным, и они понемногу присмирели».

Ввиду неясности ближайшего будущего представля­лось затруднительным увеличивать финансирование кам­пании, так как доходная часть бюджета состояла всего лишь из трех скромных частей: ассигнований финского правительства, прихода почтовой конторы от реализа­ции марок, небольшой аренды за сданный в эксплуата­цию пароход. Таким образом, дальнейшее поступатель­ное развитие движения прекратилось, и все сводилось к попытке поддерживать уже достигнутое. К тому же и чис­ленность Ингерманландского полка к январю 1920 г. со­кратилась до 1728 человек.

Для поднятия морального духа бойцов комитет помо­щи учредил в виде награды за отличие в деле националь­ного освобождения Ингерманландии свои ордена и меда­ли. Одна из наград, Ингерманландский Крест Белой Стены, имел размер в ширину и высоту 45 мм. В центре Креста размещался рельефный герб Ингерманландии. Крест имел две степени: золотую и серебрёную. Золотым крестом награждался командный состав, а серебрёным — рядовой. Вторая награда — Ингерманландский Крест Бе­лой Стены за особые заслуги — по форме напоминала пер­вую награду, только дополнительно был сделан венок из листьев белого металла. Этот крест вручался командному составу. Третья награда — Ингерманландский Крест Бе­лой Стены за мужество — имел кроме венка еще и на­кладные бронзовые мечи, направленные остриями вверх. Крест за мужество носился на ленте, имеющей нацио­нальные ингерманландские цвета. Вместо Креста допус­калось ношение и одних бронзовых мечей. Данные крес­ты были учреждены 16 ноября 1919 г. в самый разгар осеннего наступления на Карельском перешейке. Коми­тет дал право командирам подразделений самостоятельно награждать особо отличившихся, оставив за собой право утверждать списки награжденных. 21 февраля 1920 г. Эл­фвенгрен внес предложение о том, чтобы комитет сам награждал воинов ингерманландских частей и лиц, вне­сших большой вклад в освобождение Ингерманландии. Кресты выдавались без денежного вознаграждения и без удостоверения.

Одновременно был учрежден знак участника Освобо­дительного движения Ингерманландии, имеющий форму черного чеканного креста, высотой и шириной 28 мм. По горизонтали были нанесены цифры 1919 и 1920, вверху и внизу — надписи места боев с большевиками: Юхимяки и Копорье, Кирьясало и Мииккулайнен. Знак имел на­кладной ингерманландский герб в обрамлении пушечных снарядов и лиловых языков пламени, носился знак на сине-желто-красной орденской ленте. Этот знак выдавал­ся с удостоверением. Кроме этого, все финны-доброволь­цы получили Военный Крест соплеменника.

Отметим, что перед тем как Элфвенгрен окончатель­но оставил движение, общим делегатским собранием с адресом и благодарностью от ингерманландского народа ему был преподнесен Крест. Такими же крестами из фин­нов были награждены лишь президент республики, ми­нистр иностранных дел и военный министр.

В 1920 г. в политике финского правительства стали проявляться тенденции к заключению мира с советским правительством. Ингерманландское движение в данном случае становилось лишь помехой. Руководство полка и Северного Ингерманландского попечительства считали, что ингерманландские войска, находясь в боевой готов­ности у границы, при переменах внутри Советской Рос­сии в будущем смогут сыграть свою роль, и тогда ингерманландская идея возродится.

Дальнейшая судьба Элфвенгрена после решения отой­ти от Ингерманландского движения сложилась следующим образом. Он получил известие от Озолина о том, что бело­гвардейцы покинули Ревель, но там происходит группи­ровка каких-то новых русских сил, в которых он разоб­раться не может. Озолин просил Элфвенгрена приехать к нему в Ревель. При личной встрече Озолин пояснил, что при существующих тенденциях к заключению мира между Финляндией и Россией необходимо иметь влияние в раз­личных белых группировках с целью соблюдения всех интересов Финляндии. Элфвенгрен этой идеей заинтересо­вался. Совмещать новую работу с участием в ингерман­ландском движении Элфвенгрен не хотел. Он принял ре­шение оставить ингерманландское движение.

Чтобы сообщить об этом попечительству и простить­ся со всеми, Элфвенгрен побывал на границе. После цере­моний и трогательных прощаний с ингерманландцами Элфвенгрен в мае 1920 г. выехал в Гельсингфорс, где про­сил военного министра Финляндии освободить его от обязанностей по руководству ингерманландцами. Не имея в дальнейшем связи с ингерманландцами, Элфвенг­рен мог следить за их жизнью лишь по газете «Кирьясалон Саномат», которая выходила с апреля 1920 г. в Выборге, а затем в Кякисалми. Впоследствии в начале 1921 г. это издание было переименовано в «Инкерин саномат». По­мимо этого печатными органами, выражавшими интересы ингерманландцев, были газета «Нарван саномат», выхо­дившая летом 1919 г. в Нарве под руководством Каарпе Тюнни, и праздничная газета «Инкерилайстен Еоулу».

Северный Ингерманландский полк экономически был в затруднительном положении. Его будущее было весьма неопределенным. Финансовое облегчение при­шло лишь в феврале 1920 г., хотя уже в январе финским правительством полку было выделено 47 т продоволь­ствия и 119 т фуража. Государственный Совет Финлян­дии утвердил условия содержания полка и месячное де­нежное содержание, доходившее до 892 тыс. марок, при этом полк должен был помогать финским властям в ох­ране границы. В соответствии с приказом коменданта приграничного района полк присоединялся к финской группировке, действующей по плану прикрытия на Ка­рельском перешейке.

В начале 1920 г. госпиталь русского Красного Крес­та принял 60-70 раненых. Помимо них в госпитале в то время находилось и гражданское население. В крае сви­репствовала эпидемия испанского гриппа, унесшая жиз­ни многих пожилых ингерманландцев.

К февралю 1920 г. в ингерманландских подразделе­ниях насчитывалось 1667 человек. Командиром полка Се­верным Ингерманландским попечительством был назначен ингерманландец Юкка Тирранен. Однако в марте во­енное министерство Финляндии заменило его майором Альфредом Ваисаненом из Саволакского егерского полка. Вансанен приступил к исполнению обязанностей 16 марта 1920 г. В тот же день прибыл командированный министер­ством егерь-капитан Калле Куокканен, которому было по­ручено оказывать помощь Вансанену в руководстве пол­ком и одновременно командовать 1-м батальоном.

Ингерманландцы были утомлены тяготами военной жизни. Многие начали подумывать о возвращении на Родину. В результате возникли проблемы дисциплинар­ного характера, возрос поток дезертиров (см. таблицу).

Время	Ингерманландцы	Финны	Всего	Возвращенцы
9.09.1919 — 31.02.1920 г.	93	31	124	25
1.04.1920 — 30.06.1920 г.	88	7	95	37
1.07.1920 — 26.11.1920 г.	56	1	57	9
Итого	237	39	276	71

В ротах стали появляться большевистские настрое­ния. С политической точки зрения пребывание Север­ного Ингерманландского полка в «Кирьясальской пет­ле» было щепетильным, что, в свою очередь, неизбежно затрудняло улучшение взаимоотношений между Фин­ляндией и Советской Россией.

Необходимо отметить тот факт, что к маю 1920 г. полк состоял из весьма боеспособных военнослужащих в воз­расте от 19 до 30 лет, которые составляли 52,2% от об­щей численности полка в 1420 человек (см. таблицу).

Возраст	Количество	Процентное
	соотношение
До 16 лег	25	1.8
16 — 18 лет	136	9,6
19 — 25 лет	497	35,0
26 — 30 лет	244	17,2
31 — 35 лет	204	14,3
36 — 40 лет	175	12,3
41 — 45 лет	111	7,8
старше 45 лет	28	2,0
Всего	1420	100,0

В июне 1920 г. новый комендант пограничного райо­на Карельского перешейка егерь-полковник Эрик Хен­рике предложил военному министру Финляндии удалить полк и Кирьясальский «шюцкор» на финскую сторону и впоследствии распустить. Из старшеклассников можно было образовать мужской офицерский учебный батальон численностью до 500 человек и держать в боеготовности, не используя на пограничной службе. В конце лета 1920 г. Государственный совет Финляндии принял решение рас­пустить Северный Ингерманландский полк, заменив его регулярными финскими частями. В полку еще остава­лось 813 человек личного состава и 143 лошади.

Тартуский мирный договор расставил все точки над i. Финляндия хотела сохранить при проведении перего­воров все плацдармы как в Восточной Карелии, так и в Северной Ингерманландии. В соответствии с приказом пограничного коменданта и Северного Ингерманландс­кого попечительства 6 июля 1920 г. полк сократили и преобразовали в Северный Ингерманландский особый батальон, насчитывающий четыре роты и пушечную ба­тарею. От несения воинской службы были освобожде­ны ингерманландцы, родившиеся до 1893 г. и после 1902 г., а также больные. Около 700 младших и старших школьников от военной службы освобождались.

Дальнейшая перспектива существования батальона возлагалась на усмотрение пограничного коменданта, он мог единолично расформировать батальон. Полковник Хенрике хорошо относился к ингерманландцам и сохранял свою благосклонность на протяжении всего лета 1920 г. Он предпринял меры по укреплению бое­способности батальона. В начале осени 1920 г. Хенрике ходатайствовал перед военным министром о финанси­ровании батальона до конца года.

Государственный совет одобрил в сентябре содер­жание батальона до конца 1920 г. К началу октября 1920 г. правительство выделило освободительным груп­пам свыше 2,2 млн марок; на продовольствие, фураж и одежду выделялось свыше 777 тыс. марок. Батальону га­рантировалось продолжение несения пограничной служ­бы. Вступить в боевые действия он мог теперь только по приказу Верховного главнокомандующего Финляндии.

К концу 1920 г. ингерманландцы несли пограничную службу на шести сторожевых и четырех передвижных постах. Военнослужащие 1893 — 1895 гг. рождения были демобилизованы, артиллерийская батарея упразднена, и ее имущество было отправлено в Саккола.

28 сентября 1920 г. командиром батальона был назна­чен егерь-капитан Юсси Сихво. Во второй половине сен­тября 1920 г. численность батальона сократилась с 958 до 418 человек, также сократилось количество лоша­дей — с 231 до 35.

Красная Армия сконцентрировала в Северной Ин­германландии перед Токсово и Валкеасаари доста­точное количество солдат и артиллерии. На удалении 5 — 10 километров от границы находились небольшие отделения, в которых летом 1920 г. насчитывалось бо­лее 500 человек. Гражданское население было мобили­зовано на рытье траншей и строительство дорог.

Помимо военно-политической реорганизации в ин­германландском движении произошли и организацион­ные преобразования. Новый временный комитет помо­щи собрался в первый раз в Гельсингфорсе 3 февраля 1920 г. На заседании присутствовали представители Северного Ингерманландского попечительства и За­падного Ингерманландского комитета. Председатель­ствовал, как и ранее, старший преподаватель Пиетари Тойкка. Временный комитет помощи считал себя пред­ставителем финского населения Ингерманландии, а так­же выражал их интересы в стремлении достичь права на самоопределение.

В сумрачное воскресное утро 5 декабря 1920 г. Се­верный Ингерманландский особый батальон построил­ся в снежной слякоти у Пусянмяки на последний парад. В середине строя в окружении почетного караула на длин­ном шесте в порывах ветра взвилось ингерманландское знамя. Комендант пограничного района Хенрике произ­вел смотр строя. После этого он сказал короткую речь: «Ингерманландские солдаты! Пограничный комендант Карельского перешейка приветствует Вас, последних ин­германландцев. Много горя испытали солдаты, прежде чем оставили свои родные очаги и свободный труд зем­лероба и перешли финскую границу. Я приветствую Вас, ребята! С гордостью до последних дней буду помнить Ваше участие в ожесточенной борьбе. Я приветствую Вас и благодарю за ту службу, которую Вы добро­вольно выполняли для Финляндии, сторожевую службу, пока несчастье было в Ваших домах...».

После короткого походного богослужения в 9 часов 48 минут капитан Юсси Сихво отдал Северному Ингер­манландскому особому батальону исторический приказ на марш на финскую сторону.

На финскую сторону отошли 348 мирных жителей Кирьясало со скотом, где в Валкеаярви окопались и нахо­дились там до конца декабря. По приказанию финского правительства д. Кирьясало и вся советская территория были очищены, части разоружены и переведены на по­ложение беженцев. Все желающие получили визы для пребывания в Финляндии. Особый этап в пограничной истории перешейка был завершен.

15 декабря 1920 г. вечером в Валкеаярви в народной школе Ламметти был организован последний праздник, посвященный выводу ингерманландского батальона. После богослужения прозвучали вокальные выступления, и же­лающим было предложено кофе. Присутствовавшие сол­даты и гости с трудом подавляли в себе нахлынувшие чув­ства. На следующее утро группы стояли в строю на прощальном параде на льду озера Валкеаярви, слушая при­каз министра обороны Финляндии Бруно Ялавдера о рас­формировании Северного Ингерманландского особого ба­тальона. После последовавших нескольких речей капитан Сихво поздравил солдат в последний раз и объявил о рос­пуске батальона. В конце комендант пограничного района поздравил каждую роту персонально.

В соответствии с приказом министра обороны Фин­ляндии генерал-майора Бруно Яландера от 16 декабря 1920 г. Северный Ингерманландский особый батальон расформировывался. Приказ гласил, что после того, как между Финляндской Республикой и Российской Феде­рацией был заключен мир, по прошествии времени за­кончилось сотрудничество, в котором правительство Фин­ляндской Республики при поддержке министерства обороны на освобожденных территориях, желая оказать помощь североингерманландскому населению, сформировало из добровольцев Северный Ингерманландский особый батальон.

Министр выразил особую благодарность батальону и каждому защитнику, высоко оценив их совместную с финскими воинами самоотверженность, проявленную во время несения пограничной службы, во имя безопасности населения, государства и против несправедливости. Эта совместная служба укрепила сформированную на глубо­ком старом кровном родстве связь между финским и ингерманландским народами, заложенную в совместных походах на протяжении столетий в борьбе за националь­ное существование обеих сторон. Финляндия, которая достигла полной государственной независимости, не может забыть о существовании за границей маленького народа, который хочет жить и развиваться, сохраняя национальные права и особенности.

Таким образом, расформирование Ингерманландс­кого батальона завершало очередной этап борьбы. Он также закончился безрезультатно. Причинами пораже­ния явились:

— отсутствие оформленных договорных отношений между Юденичем и Маннергеймом и, как следствие, от­каз Финляндии вступить в войну с Советской Россией;

— отсутствие в полку штаба, разведывательного от­дела и отдела пропаганды;

— сложный рельеф местности для проведения боевых действий, в связи с чем 3-й батальон не смог во время наступления провести все намеченные маневры;

— инцидент, связанный с запросом группы депута­тов в финский сейм, оставил ингерманландцев без боеп­рипасов, из-за чего они были вынуждены отойти;

— инспирированная Гулевичем и Юденичем нота Северо-Западного правительства обострила отношения между Северным Ингерманландским попечительством и прави­тельством и прекратила финансирование движения.

Складывалась новая ситуация, в которой приходи­лось жить и к которой необходимо было приспосабли­ваться.

ГЛАВА 3. КРОВАВЫЙ МЕЧ ПРАВОСУДИЯ

3.1. Последствия Тартуского мирного договора для ингерманландцев и деятельность Ингерманландского комитета-союза в Финляндии

Несмотря на то, что Северный Ингерманландский осо­бый батальон к марту 1920 г. еще не был реорганизован, Временный комитет управления Ингерманландии, создан­ный в Хельсинки 3 февраля 1920 г., предложил несколь­ко вариантов разрешения ингерманландского вопроса, подлежащего обсуждению на мирных переговорах между Финляндией и РСФСР. Одним из основных вариантов было предоставление внутренней автономии для территорий Петроградской губернии с преобладающим финским населением. В качестве второго варианта рассматривалась культурная автономия для финноязычного населения губернии. Последний вариант, предусматривающий по результатам гражданской войны присоединение Северной Ингерманландии к Финляндии, носил уже явно утопи­ческий характер. Официальные финляндские круги скло­нялись к поддержке второго варианта, в соответствии с которым был составлен проект урегулирования ингер­манландской проблемы, представленный 20 марта 1920 г. комиссией профессора Р. Эриха, назначенной для подго­товки переговоров о перемирии.

Подписанию соглашения предшествовали переговоры в Раяйоки между финскими и советскими представителями. 15 апреля 1920 г. полковник Элфвенгрен вручил финской делегации свои пожелания, а 24 апреля уполномоченные областного съезда Карелии передали члену советской де­легации заявление, датируемое 23 марта 1920 г., в котором содержалось требование признать Карелию нейтральной страной?

12 июня 1920 г. в г. Тарту (Юрьев) начались мирные переговоры между Советской Россией и Финляндией. На одном из заседаний председатель финской делегации Ю. К. Паасикиви заявил, что Финляндия выступает с пред­ложением предоставить ингерманландцам культурную автономию, при этом территориальный вопрос, несмотря на то, что ингерманландцы являются финским племенем, не затрагивался. Советские представители ответили, что этот вопрос является делом внутреннего управления и не может обсуждаться на переговорах?

Переговоры тянулись несколько месяцев из-за взаим­ных территориальных претензий. К октябрю 1920 г. удалось прийти к соглашению по основным территориальным во­просам: советская сторона согласилась уступить порт Петсамо на арктическом побережье в обмен на очищение финнами Реболы и Поросозера. На одном из заседаний фин­ской стороной также поднимался вопрос об амнистии ингерманландским и карельским беженцам, находящимся в Финляндии, и предоставлении им права вернуться на родину.

Впоследствии от столь радикальных требований ингерманландцы отошли, и 19 сентября 1920 г. делегацией ингер­манландцев во главе с К. Тюнни, М. Питкяненом и Ю. Тирраненом были переданы пожелания, которые должны были быть учтены Советской Россией при подписании мирного договора:

— полная амнистия для беженцев с освобождением от ка­кой-либо ответственности и возвращением прежним вла­дельцам конфискованного имущества;

— восстановление сожженных деревень в Лемболовском, Мииккулайском и Валкеасаарском приходах;

— освобождение от государственной службы сроком на один год жителей сожженных и разграбленных деревень;

— выделение беженцам для посева семенного зерна на 1921 г. и другие.

Член финской делегации Ю. X. Веннола на одном из заседаний территориальной комиссии вновь вынес на об­суждение вопрос об автономии ингерманландцев. Советские представители на этот раз проявили большую уступчивость. Секретарь советской делегации Чернюхин, ознакомившись с письмом ингерманландских представителей, заявил, что все перечисленное в письме вполне исполнимо и не должно вызывать возражений со стороны Советского правитель­ства. Однако эти требования в тексте договора не нашли своего отражения.

14 октября 1920 г. в Тарту между Финляндией и Росси­ей был заключен мирный договор. В нем в числе прочих упоминался карельский вопрос. В соответствии с доку­ментом Россия принимала на себя ряд обязательств по образованию автономного района в Восточной Карелии и предоставлению права национального самоопределения некоторым волостям в Архангельской и Онежской губерниях.

В документах, подготовленных советскими властями, было лишь сделано заявление о положении ингерман­ландцев в России. В соответствии с ним российское государ­ство провозглашало от имени правительства Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, что финское население Петроградской губернии пользуется в полной мере всеми теми правами и привилегиями, ко­торые даны российскими законами малым нациям. Это подразумевало, что финское население приобрело право в соответствии с имеющимся государственным законом устанавливать свободную систему национального образо­вания, муниципального и общественного управления, а так­же местного правосудия.

Помимо этого, предоставлялось право самостоятельно осуществлять мероприятия, направленные на экономиче­ский подъем местности, через своих представителей и ис­полнительные органы в соответствии с существующим законодательством. Также давалось право вести делопроиз­водство на финском языке.

До подписания указанного договора к началу 1920 г. в Финляндию из Ингерманландии прибыло около 8200 бе­женцев. Ингерманландцы были частью российских беженцев, перешедших в Финляндию, которых к 1922 г. насчи­тывалось около 33 500 человек.

В результате военных действий в деревнях Мииккулайского прихода из 340 домов было сожжено полностью около 300 домов. В Лемболовском приходе было сожжено почти полностью три деревни. Южнее в Валкеасаари, где не было даже активных боевых действий, почти все было уничтожено.

В 1921 г. по амнистии около 3 тыс. ингерманландцев в надежде обрести покой переместились обратно в Россию. По оценкам Ингерманландского комитета, из Финляндии в Ингерманландию к 1925 г. возвратилось 250 человек, что составляло примерно 8% от общего количества беженцев, насчитывавших 3764 человека. Случайных же переходов в СССР до 1926 г. произошло не менее 5 тысяч. Многие ингерманландцы испытывали ностальгию, и это чувство толкало их на незаконный переход восточной границы.

Тойво Нюгарда в своих исследованиях указывает, что в результате коллективизации, происходившей в сельском хозяйстве, от 1000 до 2000 ингерманландцев переместились из Ингерманландии в Финляндию. Из СССР уезжали жи­тели Олонца и лица, имевшие финское гражданство.

Первое время центральная сыскная полиция Финлян­дии к прибывающим беженцам относилась довольно недо­верчиво, подозревая в них агентов ГПУ, и стремилась выслать их обратно. Местное население Финляндии, испы­тывая все тяготы экономического кризиса, также весьма настороженно отнеслось к ингерманландцам.

В первой половине 1920 г. со стороны пограничных и полицейских властей Финляндии ощущалось отрица­тельное отношение к ингерманландским беженцам. При­знаем, для этого были основания. Некоторые из перешед­ших нелегально границу действительно были агентами ГПУ, занимались сбором и передачей разведывательных данных в пользу Советской России.

Центральная сыскная полиция и большая часть работо­дателей также проверяли ингерманландцев, пересекавших границу, на политическую благонадежность, подозревая их в связи со шпионами. Соответствующий надзор был уста­новлен и за восточными карелами.

Во второй половине 1920 г. Генеральный штаб и погра­ничные власти Финляндии стали сами использовать ингер­манландцев в разведывательных целях.

Беженцы жили очень скудно, впроголодь, при недоста­точной помощи со стороны финского правительства и в по­стоянной боязни быть высланными обратно. Нестабильное существование, отсутствие собственного жилья и недопла­ты землевладельцев, особенно на Карельском перешейке, явились важным фактором возвращения ингерманландцев обратно в Россию.

К середине 1922 г. общественный комитет помощи пе­редали в государственный центр помощи беженцам.

Ввиду экономических трудностей и многих других при­чин акклиматизация эмигрантов происходила год ами. Жизнь была полна скитаний в поисках работы по Финляндии, на селе ингерманландцы вели батрацкое существование. Только к середине 1930 г. беженцы понемногу стали находить рабочие места, и часть из них получила финское граждан­ство. Более половины беженцев тогда проживали в Выборг­ской губернии, и почти 70% из них работали на земле. Обычными были также рабочие места в деревообрабатыва­ющей отрасли или в промышленности в окрестностях Вы­борга, а также в поместьях на Карельском перешейке.

К 1925 г. только лишь 320 ингерманландских беженцев обучались в Финляндии, что составляло менее 10% от их общего количества. Из них 217 человек учились в нацио­нальных школах, а остальные обучались в школах домовод­ства и профессиональных учебных заведениях.

Не только участники Ингерманландского восстания вла­чили в Финляндии жалкое существование. 5 сентября 1930 г. в Ингерманландский комитет за оказанием материальной помощи обратился прапорщик Ингерманландского полка Борис Худзинский, воевавший на Нарвском фронте. В сво­ей просьбе он сообщал, что болен, проживает во Франции и остался без средств к существованию. В ответном письме от 18 сентября 1930 г. Худзинскому сообщалось, что коми­тет не имеет средств для оказания помощи нуждающимся. Ему советовали обратиться за помощью к местным фран­цузским властям.

Тем временем в руководстве Ингерманландского коми­тета произошли заметные изменения. На внеочередном за­седании комитета 11 марта 1921 г. под председательством Ю. Тирранена был официально утвержден флаг Ингер­манландии. Флаг представлял собой синий в красном обрамлении крест на желтом поле, сдвинутый к древку. Вы­сота его составляла 168 см, длина — 252 см. Описать его можно следующим образом:

1. Синий крест правильной формы имел ширину 33,6 см.

2. Красное обрамление креста — 8,4 см.

3. Горизонтальная ширина желтого поля, отделяющая древко от креста, составляла 75,6 см, а обратная часть жел­того полотнища — 126 см.

4. Вертикальная ширина желтого поля была одинакова и составляла 58,8 см.

Указанный флаг до сих пор является официальным сим­волом Ингерманландии.

Для более эффективного разрешения проблем ингерман­ландцев 19 февраля 1922 г. в Рауту был образован Ингер­манландский союз, насчитывающий более 1500 членов из числа местных жителей и эмигрантов. Он осуществлял дея­тельность в Финляндии и за границей. Первым председа­телем союза был избран Ю. Коскелайнен. Союз в своей деятельности не преследовал цели присоединения Ингер­манландии к Финляндии, а стремился лишь показать бед­ственное положение подданных СССР, добиваясь улучше­ния их положения.

В 1922 г. при деятельном участии Ингерманландского Союза начала выходить два раза в месяц газета «Инкери», редактором которой являлся А. Тииттанен. Однако вслед­ствие финансовых проблем с 1926 г. газета стала выходить только один раз в месяц. С1928 г. Ингерманландский союз стал передавать материалы для публикации в издаваемый Восточнокарельским комитетом еженедельник «Вапаа Карьяла». Помимо этого, с 1932 г. на протяжении несколь­ких лет в Хямеэнлинна выходил ежегодник «Суомалайнен Инкери», издаваемый также Ингерманландским союзом. Комитет возглавил О. Коттонен. Членами комитета были избраны Ю. Тиррарен и Ю. Пусо.

В 1924 г. в Финляндии беженцы образовали Ингерман­ландский комитет, являющийся правопреемником Северного Ингерманландского комитета-попечительства. Комитет раз­работал устав для Ингерманландского союза, положение об ингерманландском архиве и культурном фонде. В соот­ветствии с уставом с целью оказания поддержки ингерманландцам в культурной и деловой сферах был создан Ингерманландский союз для ингерманландцев и их помощ­ников. Местом нахождения союза был г. Хельсинки. Союз в своей деятельности осуществлял следующие цели:

1) Вел пропаганду идей Ингерманландии в Финляндии и за границей посредством газет и журналов, организовы­вал пропаганду и делал общеизвестными факты оказания помощи ингерманландцам.

2) Поддерживал просветительскую работу в среде ин­германландцев, в первую очередь вел подготовительную работу в сфере школьного образования, организовывал кур­сы и лекционные мероприятия, распространял литературу, помогал ингерманландцам в организации органов про­свещения, оказывал им помощь в получении профессио­нального, среднего и высшего образования. Помимо этого союз принимал участие в формировании культурного фонда содействия в финских кругах для поддержки в Ингерман­ландии.

3) Проводил работу по подъему экономики Ингерман­ландии, оказывая поддержку в организации кооперативной и сельскохозяйственной сфер.

4) Представлял в финском правительстве и государст­венных органах интересы Ингерманландии в Финляндии.

Союз имел право приобретать и владеть движимым и недвижимым имуществом, представлять интересы в судах, заключать договора, дарить и завещать, а также осущест­влять любую дозволенную законом деятельность. Членом союза мог стать любой человек с хорошей репутацией как финский гражданин, так и ингерманландец. Члены союза соглашались содействовать его работе, соблюдать устав, нормы и распоряжения общего собрания, при обязательной рекомендации правления. В случае если правление не одобря­ло действия того или иного члена союза, он мог обратиться к общему собранию. Выход из союза происходил в случаях, когда член союза сообщал о своем намерении правлению или если общее собрание союза по предложению правления исключало его. Причиной исключения могли послужить не­своевременная уплата членских взносов и деятельность, на­правленная против целей и правил союза.

Дела союза вели правление и общее собрание союза. Право принятия главенствующих решений принадлежа­ло общему собранию союза. Союз собирал собрание по указанию правления в определенном месте не менее одного раза в год. Как правило, собрание проводили в октябре ме­сяце. Приглашение на общее собрание осуществлялось посредством писем и сообщений в газетах, в которых изве­щалось о дате собрания за две недели до его начала. На ежегодном общем собрании избирались председатель союза, который одновременно являлся председателем правления, члены правления, кандидаты в члены, необходимые комиссии и ревизоры. Члены и кандидаты в чле­ны правления избирались на три года, два члена и один кандидат в члены сменялись в первые два года по жребию, а впоследствии сменялись обычным способом.

На собрании утверждались отчет о деятельности прав­ления, приходно-расходная часть бюджета, назначалась ве­личина членских взносов, рассматривались возникшие вопросы, поступившие в правление в течение последнего месяца перед собранием. На собрании каждый член союза имел один голос, передоверие своего голоса при голосова­нии не допускалось. Решение принималось путем простого большинства голосов при тайном голосовании.

Правление состояло, кроме председателя, из шести дей­ствительных членов и трех кандидатов в члены правления. Оно щдялось исполнительным органом союза, представ­ляло £рюз и решало все вопросы, касающиеся его деятель­ности, оговоренные в уставе. Союз содержался на зарабо­танные деньги, членские взносы, оказываемую финансовую помощь, подарки от частных лиц, организаций, учрежде­ний и государства, от сборов, полученных в ходе концертов, вечеров, лотерей и т. п. В судах правление могло выступать и истцом, и ответчиком.

В соответствии с положением об архиве он предназ­начался для организации коллекционирования и сохране­ния для будущих поколений ингерманландского прошлого и настоящего, нашедшего свое освещение в документах, предметах, картинах, частных письмах, различной инфор­мации, в частных архивах, газетах и т. д. В архиве также хранились материалы, связанные с освободительной борь­бой ингерманландцев и их жизнью в эмиграции.

Ежегодно Ингерманландский союз проводил встречи ингерманландских обществ и организаций. Так, в 1925 г. праздник проводился в Выборге, в 1929 г. — в Зеленогорске, а в 1930 г. — в Приозерске. Министерство транспорта Фин­ляндии предоставляло льготную 50%-ную скидку на желез­нодорожные билеты для участников праздника.

Ингерманландский комитет в Финляндии прекратил свое существование в 1934 г., когда на Карельском пере­шейке было зарегистрировано Ингерманландское объеди­нение, сосредоточенное главным образом в местных отде­лениях, насчитывающих около тысячи членов. Объединение объявило ингерманландцев угнетенной нацией в СССР.

Кроме того, в Финляндии осуществляло активную деятельность Академическое Карельское общество, вына­шивающее идею о Великой Финляндии, частью которой яв­лялась Ингерманландия. В Хельсинки студенческая орга­низация Академического Карельского общества насаждала русофобию и идеи реваншизма, будоража интеллигент­скую среду. Эта организация впоследствии, во время зимней войны 1939 г., занимала наиболее радикальные позиции.

В 30-х гг. в Финляндии весьма энергичную деятель­ность вела организация «Отечественное национальное дви­жение», заимствовавшая идеи Академического Карельского общества. Это движение также руководствовалось идеей со­здания Великой Финляндии, ратовало за чистоту языковой и национальной принадлежности, однако до осуществления конкретной программы дело не дошло.

Несомненно, все названные организации занимались не только теоретизированием и благотворительностью. В условиях существования столь опасного восточного соседа эти организации совместно со спецслужбами и русскими эмигрантами вели шпионскую деятельность и занимались пропагандой западных ценностей среди финноязычных меньшинств.

Очевидно, что Тартуский мирный договор фактически не учел интересов ингерманландского населения, вызвал поток беженцев в Финляндию. Вместе с тем, несмотря на внутреннюю свободу, которую беженцы обрели в Фин­ляндии, их положение в эмиграции оставалось весьма тя­желым, вследствие чего часть беженцев под воздействием экономического кризиса в Финляндии вернулась обратно в Советскую Россию. В Финляндии в указанный период времени активизировались крайне правые силы. Их стара­ниями был создан ряд общественных организаций ингер­манландцев, которые не смогли оказать реальной помощи ингерманландскому населению, находившемуся в СССР. Как следствие возникло колоссальное внутреннее противо­речие между желанием ингерманландцев жить в свобод­ном обществе, с одной стороны, и возвращением на ро­дину — с другой.

3.2. Репрессии органов Советской власти по отношению к ингерманландскому населению

В Финляндии ингерманландское движение в ЗО-е гг. вызывало значительный интерес. Множество общественных и благотворительных организаций под воздействием про­светительской деятельности ингерманландских обществен­ных объединений оказывали финансовую и иную помощь ингерманландцам. Ингерманландцам желали помочь и дру­гие страны, прежде всего США. Столь пристальное вни­мание к малой нации не прошло мимо компетентных органов Советской власти, в связи с чем в 30 — 40-х гг. Со­ветское правительство приступило к очистке приграничных районов от финского населения.

26 октября 1929 г. вышло постановление СНК РСФСР «О переселении социально-опасных элементов населения приграничных районов Ленинградской и Западной областей».

28 марта 1935 г. был издан приказ УНКВД СССР по Ленинградской области «Об очистке 22 километровой погранполосы от кулацкого и антисоветского элемента».

26 августа 1941 г. вышло постановление Военного Со­вета Ленинградского фронта «Об обязательной эвакуации немецкого и финского населения из пригородных районов г. Ленинграда».

Суть этих приказов и постановлений состояла в том, чтобы создать между Финляндией и СССР буферную зону, свободную от политически неблагонадежного элемента.

Первоначально в различные части СССР выселили 18 тыс. ингерманландцев. Их направили в первую очередь на Кольский полуостров и в Восточную Карелию. Тогда многих противников коллективизации в сельском хозяйстве объявили кулаками и выслали.

Интересны данные, содержащиеся в проекте докладной записки Ингерманландского союза за 1923 г. о насильственных мероприятиях в отношении ингерманландских пе­ребежчиков, вернувшихся из Финляндии на родину. В ней приведены имена, фамилии и меры государственного при­нуждения, которые были применены к ингерманландцам, вернувшимся на родину после окончания гражданской войны на Северо-Западе России:

1. Симо Кали — возвратился из Финляндии в Западную Ингерманландию — арестован.

2. Семен Паюнен — арестован.

3. Пааво Ефимов — вернулся из Эстонии в Западную Ингерманландию — расстрелян.

4. Брат Ефимова — выслан в Сибирь.

5. Микко Ляяри — вернулся из Финляндии в Мииккулайнен — был арестован.

6. Тахво Семенов — после возвращения из Финлян­дии в д. Ненимяки Лемболовского прихода был арестован и умер в тюрьме.

7. Юхо Пауссу — умер в советской тюрьме после воз­вращения в родную д. Хаапасаари Токсовского прихода.

8. Матти Рюоти, вернувшись в Лемболово и не обнару­жив там своего имущества, ходатайствовал о возвращении в Финляндию, но разрешения не получил.

9. Юхо Мулляри из Мииккулайнен постигла та же участь.

10. Антти Пеннтио — после возвращения в Луккаринмяки Лемболовского прихода не получил обратно нажитого им имущества.

11. Братья Сокао — после полученного официального разрешения советских властей возвратиться в д. Соккала Скворитского прихода были немедленно арестованы.

В 1924 г. картина раскручивающего маховика репрес­сий повторилась:

1. Симо Каняри был арестован после возвращения в Коркиамяки Лемболовского прихода.

2. Поннио А. умер во время следствия на допросах, после возвращения в Коркиамяки.

3. Юхо Кутилайнен был арестован через год после воз­вращения в Кирьясало.

4. Юрье Хаакана вернулся в родную д. Койвукюля прихода Вуоле и был арестован.

5. Старший брат Хаакана также был арестован вместе с женой и детьми.

В 1925 г. методы государственного насилия к своим гражданам не претерпели значительных изменений:

1. Ехан Риехакайнен, вернувшись инвалидом в Сред нюю Ингерманландию, был расстрелян.

2. Алексей Васильев после возвращения в Западную Ингерманландию был выслан на Соловецкие острова.

3. Мирона Иванова постигла та же участь.

4. Юхо Коенен был расстрелян после возвращения в д. Васкисавото Валкеасаарского прихода.

5. Туомас Тюллинен из д. Мюллюнкюля того же при­хода был расстрелян.

6. Александр Снарский после возвращения из Эстонии был вместе с семьей арестован, жена погибла в Крестах.

7. Старший брат Снарского также был арестован с семьей.

8. Пааво Хярконен из Куйвози Лемболовского прихода был арестован с семьей и выслан в Усть-Усольск.

9. Матти Хярконен — старший брат Пааво также быт арестован.

10. Майкки Мутанен возвратился в Киккери и быт арестован.

11. Юрье Пуконен через год после возвращения в Суоя ла прихода Вуоле был выслан в Латвию.

12. Матти Райтанен был расстрелян в ЧК на Гороховой после возвращения в родную д. Койвукюля прихода Вуоле.

13. Юхо Саволайнен родом из Токсово был арестован.

14. Матти Руоти был арестован после возвращения в д. Кайтала Лемболовского прихода.

15. Симо Коухиа был выслан в Сибирь после возвра­щения из Финляндии в родную д. Коннункюля Валкеасаарского прихода.

1926 год продолжил страшную статистику:

1. Микко Питкянен, возвратившийся в 1923 г. в Токсо­во, был выслан в Центральную Россию.

2. Микко Виролайнен из Мииккулайнен был выслан в Ново-Николаевск.

3. Василий Васильев, Юхо и Матти Суппонен были вы­сланы в вышеуказанное место.

4. Юхо Киссели родом из прихода Вуоле был выслан.

5. Матти Тиинус из д. Реппо прихода Вуоле был выслан.

6. Андреас Харакка, Моосес Сякки, Томас Хакканен и Я. Карху и еще 16 человек из Западной Ингерманлан­дии были посажены в июле в Ямскую тюрьму.

7. Яаакко Орколайнен, Пааво Орколайнен и его жена родом из Коросаари Лемболовского прихода были высланы на Соловецкие острова.

8. Берта Полленен вернулась домой и обнаружила, что ее имущество конфисковано, после чего возвратилась в Фин­ляндию.

9. Матти Вискари постигла та же участь.

10. Вдова Р. Ярвелайнена родом из Лемболово решила возвратиться в родные места за своим имуществом, однако была арестована, а ее собственность конфисковали.

11. Аапо Тикка из д. Сорнуанкюля прихода Спанккова был арестован.

12. Мария Пеллинен родом из д. Оссели Токсовского прихода была арестована на основании того, что ее муж, находившийся в Финляндии, отправил ей коня. Конь был конфискован, а на Марию был наложен штраф в размере 400 руб.

13. Анна Саволайнен, 18-летняя девушка из Валкеасаари, была арестована на основании доноса о том, что она пыталась нелегально попасть в Финляндию.

Помимо того, что все подозреваемые в участии в ингерманландском восстании при возвращении на родину подвергались различным видам репрессий, к их соплеменникам, не выезжавшим в Финляндию, были применены самые жесткие меры государственного принуждения:

1. Матти Хюппонен, родом из Мюллюкюля Валкеасаарского прихода, в 1925 г. был выслан на Соловецкие острова, где и погиб.

2. Николай Хюппонен в 1925 г. получил 3 года ссылки на Соловецкие острова, после отбытия наказания освобож­ден не был, а этапом отправлен в Сибирь.

3. Туомас Хаккинен из Сойккола, находясь в Ямской тюрьме, умер.

4. Исак Хамялайнен из Туутари первоначально был приговорен к смертной казни, однако исключительная мера была изменена на тюремное заключение. После при­бытия в тюрьму сошел с ума и покончил жизнь само­убийством.

5. Кауно Ханникайнен, родом из д. Ютиккала Лемболовского прихода, в 1926 г. был выслан на три года в Вятку, однако после отбытия наказания освобожден не был.

6. Пааво Хярконен из д. Куйвози того же прихода в 1925 г. был выслан на пять лет. Освобожден не был.

7. Мария Хярканен была выслана в 1925 г. в Вологду.

8. Дед Хярканен по дороге на высылку умер на Вятке.

9. Юхо Хяуханен из Анолово был выслан.

10. Юхо Хуоля из д. Меритуиту Валкеасарского при­хода был арестован в 1928 г. и умер в ссылке в Рязанской области.

11. Антти Хямялайнен из д. Малккила прихода Скворицы был арестован в 1919 г. как контрреволюционер.

12. Василий Игнатьев из д. Репола Сойкколанского при­хода был выслан на пять лет в Кемь.

13. Мария Ихалайнен из Валкеасаари из страха быть арестованной прыгнула в озеро, где и утонула.

14. Юхо Ильин родом из д. Саатина Сойкколанского прихода, был арестован в 1925 г. и выслан на 3 года на Соловецкие острова, освобожден не был.

15. Ильин К. был осужден в 1929 г. на принудительные работы.

16. Антти Илле из д. Моттори Валкеасаарского прихода был выслан в Саратовскую область.

17. Матти Илле — выслан.

18. Пиетари Илмаст из д. Лахти был взят в заложники в 1920 г.

19. Иванов из Токсово был выслан на Соловецкие острова.

20. Игнат Иванов из д. Метсякюля Сойкколанского прихода был арестован в 1930 г. и выслан на 10 лет на Соловецкие острова.

21. Юхо Иванов сын Антти из Алакюля прихода Миик­кулайнен был взят в заложники в 1919 г.

22. Мирон Иванов из д. Руутса Сойкколанского прихода был арестован в феврале 1925 г. и выслан на Соловецкие острова.

23. Аати Юмалайнен из Хиетамяки был выслан в 1930 г. на 3 года в Кемь.

24. Илья Ефимов из Сойкколанского прихода выслан на 10 лет на Соловецкие острова.

25. Элиас Ефимов из д. Руутсиа Сойкколанского при­хода был арестован в феврале 1925 г. и выслан на 10 лет на Соловецкие острова.

26. Микко Ефимов из Кирконкюля прихода Вуоле был арестован осенью 1930 г.

27. Пааво Ефимов из д. Руутсиа Сойкколанского при­хода возвратился в 1923 г. из Эстонии и был расстрелян.

28. Илья Ефремов из д. Руутсиа Сойкколанского при­хода был арестован.

29. Юхо Ефремов погиб на Соловецких островах.

30. Сиппрети Еронен арестован осенью 1930 г. как кулак.

31. Николай Еутси из Коземкино был выслан в Архан­гельскую область.

32. Юхо Юванен из д. Мюллю прихода Валкеасаари был арестован в 1918 г.

33. Туомас Юванен из Ряпува был взят в заложники в 1919 г.

34. Юхо Яскеляйнен из Путкелово прихода Вуоле был расстрелян.

35. Сакари Яскеляйнен из прихода Валкеасаари был расстрелян.

36. Оскар Кайпанен из д. Моттори прихода Валкеасаари после возвращения в 1922 г. из Финляндии был арестован.

37. Антти Каява из прихода Келто был арестован в мар­те 1930 г. как кулак и выслан в Кемь.

38. Юхо Каява лишился рассудка в Кемских лагерях.

39. Симо Капи, инвалид из Сойкколанского прихода, был осужден к 10 годам лагерей.

40. Антти Карху из Такакюля Лемболовского прихода 11 октября 1929 г. был выслан в Кемь.

41. Хейкки Карху из Кархукюля прихода Вуоле был взят в заложники в 1919 г.

42. Юхо Карху из Коркиамяки Лемболовского при­хода был выслан в 1929 г. на лесоразработки в Кемь.

43. Юхо Карху — сын Пааво — из Коркиамяки Лембо­ловского прихода, был выслан в 1926 г. в Сибирь.

44. Матти Карху из Кирконкюля прихода Вуоле был выслан на Север на лесоразработки.

45. Матти Карху из Кархукюля прихода Вуоле был выслан в Сибирь.

46. Матти и Пааво Карху, сыновья Матти из Коркиа­мяки Лемболовского прихода, были взяты в заложники в 1919 г.

47. Туомас Карху, сын Юхо из Кархукюля прихода Вуоле, был взят в заложники в 1919 г.

48. Юрье Карху, сын Юхо, разделил судьбу брата.

49. Матти Карьялайнен из Мустолово Лемболовского прихода был выслан в 1926 г. в Мурманск.

50. Матти Карьялайнен из Сууркайтала Лемболовского прихода был арестован весной 1930 г.

51. Антти Какконен из Хувалто прихода Ряпува был отправ­лен на принудительные работы, взял в помощь свою жену, за что получил еще полгода работы на лесозаготовках.

52. Николай Какконен был расстрелян в 1922 г. на лесо­заготовках недалеко от Шильссельбурга.

53. Николай Карвонен из Катумаа был выслан на Со­ловецкие острова.

54. Микко Карвонен из Ретукюля прихода Валкеасаари был выслан на Соловецкие острова.

55. Пекка Каулио из Коркиамяки Лемболовского при­хода был выслан на Соловецкие острова.

56. Ева Келкка из Ораванкюля была арестована в янва­ре 1931 г. за то, что зарезала свою свинью, и приговорена к двум месяцам тюрьмы, после чего была выслана.

57. Пааво Келкка из Ораванкюля был выслан в марте 1930 г. в Кемь.

58. Юхо Кемппинен из Варгимяки Токсовского прихода был арестован в марте 1930 г. и выслан в Сибирь из-за того, что передал свою просьбу финскому консулу.

59. Юхо Кемппинен из Хаапакенка был расстрелян в 1920 г. в Архангельске.

60. Яяако Кииссели из Улякюля прихода Мииккулайнен в 1919 г. был взят в заложники.

61. Яяако Кииссели из Реппоинкюля прихода Вуоле был арестован в августе 1930 г.

62. Юхо Кииссели из Реппоинкюля прихода Вуоле в 1926 г. был выслан в Сибирь, впоследствии перемещен в Вологодскую область.

63. Пекка Кииссели в 1929 г. был изгнан из школы как сын кулака.

64. Микко Кииссели из Алакюля прихода Мииккулай­нен в феврале 1930 г. был выслан на 10 лет на Соловецкие острова.

65. Симо Кииссели из Улякюля прихода Мииккулай­нен в 1929 г. был выслан на лесоразработки в Кемь.

66. Хейкки Киуру, вероятно, из Токсово в 1927 г. был выслан на Соловецкие острова.

67. Юхо Киуру, место рождения не известно, был вы­слан на Соловецкие острова.

68. Туомас Киуру из Леппсари прихода Ряпува был выслан на Соловецкие острова.

69. Микко Кокка из Кирконкюля прихода Вуоле был выслан.

70. Тааветти Кольюнен из Улякюля прихода Миикку­лайнен в 1930 г. был выслан в Кемь.

71. Юхо Коенен из Васкисавото прихода Валкеасаари был арестован в июле 1925 г. и расстрелян в Петрограде.

72. Тааветти Коенен из Алакюля прихода Мииккулайнен в 1930 г. был выслан в Кемь.

73. Михаил Кононов из Сойкколанского прихода был выслан.

74. Матти Коркка из Сууркайтала Лемболовского при­хода в 1930 г. был выслан в Кемь.

75. Юхан Корккинен из Миинала прихода Ряпува 28 де­кабря 1930 г. был выслан как кулак в Кемь.

76. Микко Коштанов из Ховимяки Лемболовского прихода 11 октября 1929 г. был выслан в Кемь.

77. Туомас Коухиа из Коннункюля Валкеасаарского прихода осенью 1923 г. вернулся из Финляндии, потерял рассудок, был арестован и выслан в Сибирь, домочадцы безуспешно просили о его освобождении.

78. Юрье Кухалайнен из прихода Келтто в январе 1931 г. был выслан.

79. Микко Кунериус — в 1921 г. при попытке перейти финскую границу в него стреляли, однако он уцелел и умер в Финляндии.

80. Николай Кунериус из Меритуиту Валкеасаарского прихода был арестован.

81. Танели Кунериус из Меритуиту Валкеасаарского прихода был расстрелян.

82. Юхо Куокканен из Лемболово был взят в заложники в 1919 г.

83. Датами Куортти из Венийоки был выслан на Юлет на Соловецкие острова.

Несомненно, что приведенные данные не являются полными, так как отсутствуют сведения о количестве рас­стрелянных и местах их захоронений, числе арестованных и высланных ингерманландцев.

Очень интересными представляется данные, получен­ные 5 апреля 1931 г. от Пааво Илле, сына Пааво, 1901 г. рождения, жителя деревни Меритуиту прихода Валкеасаари, сумевшего перебежать в Финляндию. В своих показа­ниях он достаточно полно описывает последствия коллек­тивизации в приходе Валкеасаари.

Так, в период с 14 по 16 февраля 1931 г. были высланы в Хибины на Кольский полуостров крестьянин-собственник Микко Юванен из д. Меритуиту прихода Валкеасаари, его жена Катри с сыновьями Микко, Юхо с женой последнего и трехнедельным ребенком.

16 февраля 1931 г. из населенного пункта Валкеасаари были высланы на Соловецкие острова крестьянин Сипретти Броней — 70 лет, его жена Мария — 50 лет и сын Матти.

В тот же день из упомянутой деревни был выслан в Хи­бины крестьянин Пааво Репонен, Микко Пеллинен с же­ной и сыном, Антти Хонканен с женой и сыновьями Мик­ко и Антти.

Из д. Коннункюля прихода Валкеасаари 16 февраля 1931 г. был выслан в Хибины крестьянин Микко Пеллинен с женой и ребенком.

Помимо этого, из д. Меритуиту прихода Валкеасаари в ноябре 1929 г. в Хибины был выслан Антти Илле, сын Пааво, брата Пааво Илле.

В это же время из д. Акканен упомянутого прихода в Хи­бины был выслан крестьянин Туомас Акканен, из д. Ретукюля — служитель местной церкви Микко, а также из д. Кальяла крестьянин Юхан Оялайнен.

В феврале 1931 г. из д. Меритуиту на Соловецкие ост­рова был выслан Юхо Кяльвиайнен, сын Микко.

Перед высылкой никому обвинения не предъявля­лось. Им безосновательно приклеивали ярлык кулака. Имущество крестьян прихода Валкеасаари было разграб­лено.

Механизм изъятия имущества ярко описан в показаниях Пааво Илле:

«В ночь с 24 на 25 марта 1931 г. около 2 часов в мой дом пришло три человека, один мужчина прибыл из Ле­нинграда, с ним прибыла местная учительница и молодой комсомолец по фамилии Осипов. Они сообщили, что при­были для производства обыска. Ранее в нашем доме уже проводили несколько раз обыски. Прежде мы владели 7 га земли. Весной колхоз забрал у нас 5,75 га, и у нас осталось на 6 человек семьи 1,25 га. Пришедшие с обыском забрали у нас весь скот и птицу, а именно: одну корову, двух овец, восемь кур и петуха. Вместе с тем у нас вывезли все движимое имущество, оставив нам только стол, две та­буретки, один чайник, одну кастрюлю, ковш и верхнюю одежду, в которую были одеты. Из постельного белья оста­лось лишь 3 подушки, одно одеяло и матрас. Ценные вещи отправили в Ленинград, а одежда была продана местным колхозникам.

Также во второй половине февраля 1931 г. со станции Дибуны по направлению Ленинграда было отправлено в товарных вагонах много финских семей. Эти семьи были свезены на станцию Дибуны из деревень: Лупполово, Мянтусаари, Сиераттала, Юкки, Пороскюля, Мистолово и многих других населенных пунктов. Высылаемых детей на станции скопилось так много, что пришлось их собрать в одну группу и поместить в здание вокзала.

Из приходов Лемболово и Вуоле выслали также большое количество финских семей, которые были направ­лены через Раасули в Ленинград. Поступившие из Валкесаарского и Лемболовского приходов семьи высылались в Хибины».

Пааво Илле также детально описал жизнь высланных в Хибинах: «В конце июня 1930 г. я ездил в Хибины наве­щать своего больного брата Антти Илле, который находился там на принудительных работах. По моим оценкам, там находились тысячи высланных людей, в том числе и финны и русские из Ингерманландии. Когда я выехал из Петроза­водска на север, то увидел на каждой железнодорожной станции группы высланных, которые располагались в па­латках и бараках между вокзалами и путями. В этих группах были лица различных национальностей, финны, русские и особенно много украинцев. Со станции Апатиты была построена железнодорожная ветка к вершинам Хибинских гор. Высланные жили в палатках, поставленных прямо на песке, и в бараках. Здесь сосланные добывали из скальных пород каменные глыбы, которые отвозили к железнодо­рожным путям. По рассказам подневольных, они произво­дили из добытой породы также минеральные удобрения и различные металлы, которые в виде сырья отправляли за границу. В результате тяжелого физического труда при добыче породы мой брат так сильно заболел, что его отпра­вили через порт Папинсаари в населенный пункт Контусаари, расположенный недалеко от города Кемь, где сосре­доточилась большая группа больных. Вместе с братом из Хибин в Контусаари была доставлен вагон с больными детьми.

В планах было создание в Хибинах завода по произ­водству удобрений, которые можно было отправлять за гра­ницу в готовом виде, а не в качестве сырья. Помимо этого, ссыльные в несколько смен тянули дорогу на юг для после­дующей лесоразработки. Из леса также изготовляли про­дукцию, которую направляли за границу. За эту работу ссыльные не получали никакой зарплаты.

Во время моего путешествия в Хибины у меня сложи­лось такое впечатление, что вдоль Мурманской железной дороги трудятся тысячи высланных людей. Никто из них не помышляет сбежать из ссылки, так как они прекрасно понимают, что без смены власти в России их участь останется прежней. Во всяком случае высланные, которых мне приходилось встречать, все интересовались, не про­исходят ли беспорядки в Ленинграде. Кроме того, по моим наблюдениям, все высланные являлись порядочными людьми. Свободные рабочие получали достаточно вы­сокую зарплату. На камнеразработках она доходила до 450 рублей. Охрана высланных рабочих была организова­на таким образом, что на трех ссыльных приходилось два солдата».

Кому-то приведенная статистика может показаться незначительной на фоне общих репрессий в СССР, но за этими сухими цифрами и фамилиями боль и страдания сотен и тысяч ни в чем не повинных людей.

То, что положение в Ингерманландии было действи­тельно критическим, лишний раз подтверждают показания Тойво и Пекка Каява. 25 апреля 1931 г. они дали следую­щие показания финским властям: «Мы, нижеподписавшиеся Тойво-Антти Каява, 1910 г. рождения, и Пекка Каява, 1910 г. рождения, родом из Ингерманландии, Колтуши, д. Сакрово, считаем своим долгом добровольно сообщить следующее: 6 апреля 1931 г. в нашу деревню прибыли вооруженные сотрудники ГПУ, сообщившие, что никто не имеет право куда-либо отлучаться. Убедившись, что коммунисты при­были в деревню организовать массовую высылку и аресто­вать Тойво Каява, мы встали на лыжи и направились к Ла­доге, откуда прибыли в Финляндию. До этого коммунисты ограбили наш дом, а отца Тойво Каява выслали на Соло­вецкие острова, на принудительные работы. Там он работал с ноября 1930 г. по январь 1931 г., получая 11 рублей, из которых на 10 рублей его принудили приобрести государ­ственные облигации.

На принудительные работы посылали всех. Кулаки должны были заготавливать 150, середняки 75 и бедняк 25 кубометров дров. Нормы для всех были одинаковы, для женщин и мужчин. Не выполняющим норму в срок вновь назначали такую же норму. За невыход на работу на­лагали штраф, который необходимо было оплатить в тече­ние 24 часов. В нашей деревне арестовали 4 семейства, в Орави 6 семейств, в Токкаринкюля 4 семейства, в Ванакюля 3 семейства, в Селтсокюля 3 семейства и в Вирккюля более 10 семейств. У меня, Пекка Каява, арестовали и вы­слали отца — 70 лет, мать — 65 лет, брата Симо — 32-х лет.

У меня, Тойво Каява, выслали мать — 46 лет, сестер Элину — 14 лет, Сайму — 12 лет, братьев Эйно — 9 лет, Илмари — 7 лет и Суло — 3 г. Отец был арестован в фев­рале и отправлен на Соловецкие острова. В ту же ночь, когда был арестован отец, были арестованы Антти Андрее­вич Каява, Пааво Оллыкайнен из д. Катлина, Пааво Келкка и Юхани Мехиляйнен из д. Оравакюля, из д. Румбали Симо и Антти Талья.

Во время рождества в д. Ванхакюля арестовали Якко Ронконена, у которого осталась жена и двое малолетних детей, которых впоследствии выгнали из собственного дома. В Рябово был осужден на 1 год принудительных ра­бот на торфяных разработках дьякон Юхани Татти. У меня, Тойво Каява, при доме было земли 6 га, 3 коровы, 1 ло­шадь, 3 свиньи и 1 овца. Корову взяли в колхоз за неупла­ту налогов. Осенью на нас был возложен сельхозналог 2600 рублей, но так как мы не в силах были платить налог, нам назначили штраф 3900 рублей. В феврале сообщили о еще новом налоге 2600 рублей, который мы также не смог­ли выплатить, после чего у нас конфисковали лошадь, сви­ней, движимое и недвижимое имущество. Осенью забрали 8 пудов ржи, 60 пудов овса, 75 пудов сена и 8600 кг карто­феля, и все это нас обязали везти на ст. Мююляоя. После этого жизнь стала невыносимой.

У меня, Пекка Каява, при доме было 5 га земли, 2 коро­вы, 1 лошадь и 3 овцы. Налог назначили 2102 рубля и за­писали в кулаки, потому что прошлым летом несколько дней на сельхозработах трудился один поденщик. Ввиду неуплаты налога, забрали имущество, разорили хозяйство и выгнали из родных мест только за то, что хотели сохра­нить унаследованные от предков родимые гнезда».

В начале 30-х гг. по мере раскручивания маховика ре­прессий в СССР Ингерманландский комитет в Финляндии рассылал в различные инстанции письма с ходатайствами в пользу ингерманландцев, оставшихся в СССР. Так в от­крытом письме финскому правительству 14 апреля 1931 г. комитет констатировал, что после заключения Тартуского мирного договора советские власти в Карелии и Ингер­манландии начали проводить мероприятия, которые, не­сомненно, находились в противоречии с духом и буквой принятого договора.

17 апреля 1931 г. от имени Ингерманландского комите­та К. Тюнни и Ю. Тирранен направили обращение финским властям, в котором просили правительство направить ноту протеста Советскому государству с требованием прекратить высылать из Ингерманландии коренное население и отме­нить ссылку ингерманландцев, вернувшихся домой в свои волости. В случае если эти предложения не примут и про­должится ссылка, ходатайствовать о том, чтобы ссыль­ные прибывали в Финляндию или через Финляндию на­правлялись в другие страны. Аналогичные просьбы были обращены к Эстонскому правительству и американскому Красному Кресту.

28 июля 1929 г. Ингерманландским комитетом было разработано положение о награждении памятным знаком, посвященным 10-летию Ингерманландского восстания. Этим знаком награждался каждый участник ингерманландской кампании 1919 — 1920 гг. и другие лица, принимавшие участие в освободительном движении. Знак но­сился на правой стороне лацкана гражданского костюма, плаща, сарафана, а также на военной форме и костюмах «шюцкора».

По инициативе комитета из прибывающих беженцев в Вы­борге был образован гимнастический кружок под названи­ем «Попытка», а в Хельсинки — «Хельсинский Ингерман­ландский кружок».

Комитет в своей деятельности анализировал инфор­мацию, полученную от беженцев, и составлял списки по приходам ингерманландцев, подвергнувшихся репрессиям на родине за связь с бывшими участниками Ингерманланд­ского мятежа.

Так, в Валкеасаарском приходе, по оценкам Антти Укконена, Пааво Иллонена и Анны Хонканен, в д. Кальяла, Копукюля, Аккасенкюля, Ретукюля, Меритуиту, Кирконкюля, Ванха и Уден Алакюля высылке подверглись по меньшей мере 12% жителей (из 4104 жителей Валкеасаарского прихода было репрессировано 588 человек).

В Келттуском и Хаапаярвском приходах доля выслан­ных менялась от 10 до 60%. В д. Оравакюля из 10 семей было выслано 6, в Токкари из 10 семей выслано 4, в Вирккила из 40 семей 17 подверглись насильственной высылке. Столь жесткая позиция властей может быть объяснена тем, что Келттуский приход состоял из самых состоятельных крестьян во всей Ингерманландии. В семи Келттуских де­ревнях подверглись высылке в среднем 25% населения. Из Келттуского и Рябовского приходов, по данным Тойво и Пекка Каява, было выслано, соответственно: из 7324 жи­телей — 1831 человек, и из 2372 жителей — 509 человек.

Планомерная высылка применялась и в других при­ходах Северной Ингерманландии. Так в Вуоле-Мииккулайненском, Лемболовском и Токсовском приходах было выслано 12% населения. В 1919 г. общая численность насе­ления в этих приходах составляла 33 066 человек, а высла­но было 4061 человек. Указанные данные не являются преувеличенными, так как были получены от беженцев в Кирьясало и переданы Эйно Пааволайненом.

Рано или поздно высылке подверглось практически все население Ингерманландии. Это подтверждается письмами с мест. В феврале 1931 г. через станцию Гру­зине по этапу было выслано 300 мужчин, а, по сообще­ниям Пааво Илле, на станции Дибуны финские семьи из деревень Лупполово, Мянтусаари, Сиераттала, Хаапакангас, Пороскюля, Мистолово были погружены в то­варные вагоны и вывезены.

В феврале 1931 г. из прихода Венейоки было вывезе­но около 200 семей, насчитывающих 1295 человек, то есть 10% от общего количества жителей 12 954 челове­ка. Из соседнего Туутарского прихода было выслано 616 человек при общем количестве жителей 6161 чело­век.

Приведенная статистика не является абсолютно вер­ной, так как в ней не нашли своего отражения тысячи детей и подростков.

№ п/п	Название прихода	Общее число жителей	Число высланных
1	Валкеасаарский	4904	588
2	Лемболовский	8183	981
3	Вуолс-Мликулайненский	6768	812
4	Токсовский	10 791	1294
5	Кеппусхий	7324	1831
6	Рябовский	2372	509
7	Венекский	12 954	1295
8	Дудергофский	6161	616
	Всего	59 457	7926

Из приведенной таблицы видно, что каждый девя­тый житель был подвергнут репрессиям и выслан.

Анализ источников убедительно свидетельствует, что по отношению к бывшим участникам ингерманлан­дской кампании советское партийно-государственное руководство испытывало стойкое недоверие. Они стали одной из категорий советских граждан, подозреваемых в нелояльности. Ингерманландцы находились под при­стальным вниманием органов государственной власти.

Неоспоримым является утверждение В. И. Мусаева о том, что репрессии периода коллективизации и куль­турной революции имели не национальный, а социаль­ный характер. Однако, на наш взгляд, репрессии против ингерманландских финнов обусловливались не только их социальным статусом зажиточных крестьян, но и отри­цательным отношением к ним со стороны государства как к «пятой колонне» буржуазной Финляндии и народу, еди­ножды попытавшемуся выйти за рамки «империи».

Трагически сложились судьбы оставшихся в Ингер­манландии родственников автора книги «Огни Петрог­рада» Юхани Конкка.

16 января 1937 г. по подозрению в шпионаже был за­ключен под стражу его брат Конкка Иван Фомич, 1903 г. рождения, уроженец д. Конкколово, Токсовского сельского совета, Токсовского района, Ленинградской области, про­живавший в д. Конкколово. И. Ф. Конкка работал в 8-м строительном участке, имел на иждивении троих детей от 4 до 10 лет. Был арестован и сводный брат И. Ф. Конкка — Сузи Николай Павлович, 1912 г. рождения, уроженец д. Конкколово, того же сельского совета, проживавший по месту рождения, и Ламбер Тобиас Фомич, 1911 г. рожде­ния, уроженец д. Ламбери, проживавший в д. Хампулово.

Первоначально всем инкриминировалась связь с Юхани Конкка, который, по данным НКВД, являлся финским шпионом. Однако единственные показания некоего Сильваста Семена Сергеевича о связи троицы с Юхани Конкка не явились достаточным основанием для привлечения Н. П. Сузи и И. Ф. Конкка к уголовной ответственности по п. 6 ст. 58 УК РСФСР и Т. Ф. Лам­бера по п. 12 ст. 58 УК РСФСР, в связи с чем 17 февраля 1937 г. все были освобождены.

Оперуполномоченный Токсовского РО НКВД сержант госбезопасности Лобач 13 марта 1937 г. в своем постанов­лении указал следующие мотивы отказа в привлечении вышеуказанных лиц к уголовной ответственности: «Про­изведенным по делу следствием показания свидетеля Сильваста С. С. о приходе на территорию Токсовского района зарубежника Конкка И. С. и о шпионской деятельности привлеченных к ответственности по делу Конкка И. Ф. и Сузи Н. П., не подтвердилась. Следствием установлено, что находящийся в Финляндии Конкка И. С. нелегально приходил в 1923 г. на территорию Токсовского района, где имел случайную встречу с Конкка И. Ф. и Сузи Н. П.

Во время встречи Конкка И. Ф. и Сузи Н. П. с Конк­ка И. С. передача сведений шпионского характера не уста­новлена, и предъявленное обвинение Конкка И. Ф. и Сузи Н. П. по п. 6 ст. 58 УК РСФСР не подтвердилось, и посему, руководствуясь п. 5 ст. 4 УПК РСФСР, дело прекращено».

Не случайным было отсутствие в указанном поста­новлении имени Т. Ф. Ламбера. Во время следствия он дал согласие сотрудничать с НКВД и сыграл роковую роль в дальнейшей судьбе вышеуказанных родственни­ков Юхани Конкка.

14 августа 1937 г. вновь арестовывают И. Ф. Конкка, Н. П. Сузи и отца последнего, Сузи Павла Филлиповича, 25 августа 1886 г. рождения, уроженца д. Мустоземяки, Токсовского сельского совета, Ленинградской области.

П. Ф. Сузи проживал в д. Таскумяки, работал кузне­цом в колхозе «Ома Войма», был отчимом И. Ф. Конк­ка. На этот раз органы НКВД создали более обширную «доказательственную» базу виновности указанных лиц.

На очной ставке 25 августа 1937 г. между И. Ф. Конкка и уже свидетелем Т. Ф. Ламбером последний показал, что осенью 1936 г., когда он был в ресторане в поселке Токсово, в присутствии Кокконена Ивана Мартыновича к ним подошел И. Ф. Конкка и, поссорившись с ними, сказал: «Обождите, мы еще не один дом сожжем». В 1936 г. летом действительно был сожжен колхозный дом, наполнен­ный сеном, однако виновный установлен не был.

Помимо этого, Т. Ф. Ламбер пояснил, что после ис­ключения Конкка из колхоза он систематически прово­дил среди колхозников антисоветскую агитацию, гово­ря: «Смотрите, как я хорошо одет, все имею, не то что, когда был колхозником, это я имею, потому что рабо­таю на заводе в городе, а не в колхозе, из колхозов ни­чего не выйдет, колхозы скоро развалятся». Естествен­но, И. Ф. Конкка все инкриминируемое ему отверг.

Обвинительные показания на очной ставке 4 сентября 1937 г. дал здравствующий и поныне Александров Семен Ми­хайлович, 1907 г. рождения, уроженец д. Таскумяки, Токсовского сельского совета, бригадир колхоза «Ома Войма», проживавший в соседней с И. Ф. Конкка деревне. Он заявил, что Конкка систематически занимался анти­советской агитацией, направленной на развал колхоза, в раз­ное время говорил: «Из колхозов ничего не выйдет, сколько в них ни работай. Колхозники, бедные люди, много затра­чивают труда, но ничего не получают».

Из источников видно, что сотрудники НКВД несколько изменили тактику и решили первоначально инкрими­нировать Конкка антисоветскую агитацию и пропаганду, направленную на развал колхозов, а затем предъявить об­винение в его связи с бывшим участником ингерманланд­ского мятежа Юхани Конкка.

В силу своего молодого возраста более дерзко вел себя на допросе Н. П. Сузи. Он подтвердил, что разделяет антиколхозные взгляды. Пояснил, что видел, как его отец ходил на работу в колхоз с одним куском хлеба, заработанным им на дорожном участке. В ответ на вопрос следователя о причине его враждебного отношения к Советской власти он ехидно заявил, «что ничего хорошего от Советской влас­ти не видел, кроме хороших улиц, трамваев и дорог, чем окончательно вывел следователя из себя».

На одном из последних допросов И. Ф. Конкка 17 ав­густа 1937 г. следователь тщательным образом выяснял, какое он и его семья имели хозяйство, какую антисоветскую работу вел Конкка, как встречался в 1925 г. со своим бра­том, финским разведчиком Юхани Конкка.

Все обвинения И. Ф. Конкка отверг, видимо, надеясь, как и в первый раз, выйти на свободу, но более тщательная подготовительная работа, проведенная работниками НКВД, принесла плоды.

4 сентября 1937 г. помощник начальника 1-го отдела 5-го Сестрорецкого Краснознаменного пограничного отряда НКВД, техник-интендант 2-го ранга В. В. Лаздовский рассмотрел дело по обвинению кулацкой груп­пы, возглавляемой И. Ф. Конкка. По мнению следствия, группа занималась укрывательством финских разведчи­ков, посещавших территорию СССР с целью шпионажа в пользу Финляндии, фашистской контрреволюционной клеветнической агитацией, направленной на развал кол­хозов, подрыв мероприятий партии и правительства в деревне. В группу входили следующие лица:

1. Конкка И. Ф., в 1933 г. исключенный из колхоза как кулак, дезорганизатор трудовой дисциплины, рас­тратчик, в 1922 г. судимый за укрывательство сестры, нелегально перешедшей из Финляндии в СССР, в 1936 г. судим по ст. 111 УК РСФСР как растратчик, в 1937 г. арестовывался по п. 6 ст. 58 УК РСФСР как укрыватель финского разведчика, до ареста работал на дорожном строительном участке.

2. Сузи П. Ф., ранее не судимый, имеющий в Финлян­дии родственника, финского разведчика И. С. Конкка, перед вступлением в колхоз самораскулачился, женат, до ареста работал в колхозе «Ома Войма».

3. Сузи Н. П., сын кулака, арестовывался в 1937 г. по п. 6 ст. 58 УК РСФСР, единоличник, в колхозе не состоял, без определенных занятий, женат, имеет дочь.

Следствием было установлено следующее: группа ука­занных кулаков систематически проводила среди колхоз­ников контрреволюционно-фашистскую клеветническую агитацию, направленную на развал колхозов, распускала клевету на колхозы и государственный строй. Ее участни­ки восхваляли единоличников, доказывая нерентабель­ность колхозов, высказывали угрозы диверсионного характера в адрес колхозов. Они подозревались в под­жоге колхозного двора с сеном в 1936 г.

В 1922 и 1925 гг. заговорщики укрывали у себя фин­ского разведчика Конкка Ивана Семеновича и разведчи­цу Конкка Марию (сестру обвиняемого Конкка И. Ф.), посещавших территорию СССР со шпионскими целями. Данной контрреволюционной группой руководил Конк­ка, который сам лично проводил контрреволюционно­клеветническую и диверсионную агитацию. Соучастники преступления, П. Ф. Сузи и Н. П. Сузи, также проводили антиколхозную агитацию, являясь прямыми участника­ми и пособниками вышеуказанного Конкка. В предъяв­ленных обвинениях Конкка И. Ф. и Сузи Н. П. виновными себя признали частично. Однако, подчеркивали следова­тели, они полностью изобличались показаниями свидетелей: С. С. Сильваст, С. М. Александрова и Т. Ф. Ламбер, а также материалами очных ставок. Обвиняемый Сузи П. Ф. виновным себя признал полностью.

Дело было направлено УНКВД ЛО. 15 сентября 1937 г. трое обвиняемых были приговорены к высшей мере наказания. 17 сентября 1937 г. приговор был при­веден в исполнение.

Данное дело является классическим примером субъективного обвинения. Людей приговорили к рас­стрелу за то, что с их слов косвенные свидетели под­твердили, что имел место приход на территорию СССР финского разведчика И. С. Конкка. Их же слова, обро­ненные в застольной беседе о бесперспективности кол­хозного движения, подтвержденные свидетелями, так­же легли в основу обвинения.

Впоследствии, с приходом гласности, многие неза­конно репрессированные были посмертно реабилитиро­ваны. Прокуратурой Ленинградской области 22 июня 1992 г. посмертно были реабилитированы И. Ф. Конкка, Н. П. Сузи и П. Ф. Сузи.

Источники также позволили установить, что быв­шие участники Ингерманландской кампании в начале ЗО-х гг., во время обострения экономического кризиса в Финляндии, вместе с финскими подданными нелегаль­ным путем стали перебираться в Советскую Россию.

При задержании беженцев на границе их действия квалифицировались по ст. 84 УК РСФСР (незаконный пе­реход границы в совокупности со шпионажем в пользу Финляндии). Шпионаж, как правило, объективно ничем не подтверждался, а задержанные люди, находившиеся под арестом, впоследствии отпускались.

К примеру, в 1934 г. на участке 5-го погранотряда НКВД были задержаны при переходе государственной границы из Финляндии финские разведчики Курги и Беем. Из их показаний следовало, что на участке отряда действовали две резидентуры финской разведки, во гла­ве которых стояли братья Ильины и Коскинен Кайю.

20 марта 1935 г. в городе Сестрорецке старший уполно­моченный 5-го ПО НКВД Филлипов рассмотрел следствен­ное дело за № 11970 — 1935 г. по обвинению

1) Иванова Кирилла Николаевича, 1896 г. рождения, уроженца д. Ненимяки, Куйвозовского района, Троицемякского сельского совета, Ленинградской области, кулака, лишенца, женатого, имеющего троих малолетних детей. В 1931 г. он был осужден и приговорен к 3 годам высылки по п. 10 ст. 58 УК РСФСР. Ранее К. Н. Иванов был участ­ником ингерманландской авантюры. Иванов нелегально вернулся из Финляндии в Российскую Федерацию в 1920 г.

2) Арикайнена Михаила Михайловича, 1888 г. рожде­ния, уроженца д. Гарболово, Куйвозовского района, того же сельского совета, проживавшего в д. Васкелово. До 1934 г. Айрикайнен M. М. был лишен избирательных прав. Он происходил из зажиточных крестьян, женат, был осужден на 5 лет по ст. 61 УК РСФСР. Участник ингерманландской авантюры. В РСФСР вернулся из Финляндии в 1922 г.

3) Михайлова Алексея Михайловича, 1894 г. рожде­ния, женатого, имеющего пятерых детей, из крестьян се­редняков, уроженца д. Ристолово, того же сельского совета. Михайлов, избегая службы в РККА, бежал в Финляндию, где активно принимал участие в деятельности Ингер­манландского полка, совершил четыре налета на террито­рию РФ. В 1925 г. А. М. Михайлов был осужден за неле­гальный переход государственной границы.

4) Михайлова Николая Михайловича, 1884 г. рожде­ния, уроженца д. Троицемяки, того же сельского совета. Принимал активное участие в ингерманландской аван­тюре. В Ингерманландском полку занимал должность командира и совершал налеты на территорию РСФСР.

5) Владимирова Николая Михайловича, 1888 г. рожде­ния, уроженца д. Юшкелово, того же сельского совета, ку­лака, до 1931 г. лишенного избирательных прав. В 1919 г., избегая службы в РККА, он бежал в Финляндию, где слу­жил в банде Ингерманландского полка. Находясь в Фин­ляндии, совершал вооруженные нелегальные переходы в РСФСР. Из Финляндии в РСФСР вернулся в 1921 г.

Все пятеро были обвинены в преступлениях, предусмотренных п. 6 ст. 58 УК РСФСР.

Из показаний арестованных Иванова, Арикайнена, А. М. Михайлова, H. М. Михайлова и Владимирова сле­довало, что, находясь в Финляндии, они имели общение с руководителями Ингерманландского комитета, получа­ли от них денежную и другую поддержку. Они соверша­ли нелегальные переходы в СССР, активно участвова­ли в ингерманландской авантюре. Позднее ими-де была создана контрреволюционная шпионская резидентура, включавшая родственников обвиняемых. Работа осуще­ствлялась в пользу Финляндии.

На допросе все арестованные сбор и передачу сведений шпионского характера в пользу Финляндии отрицали. Однако из показаний расстрелянного финского разведчи­ка Густава Курги в отношении К. Н, Иванова видно, что Курги имел задание связаться с Ивановым, проживающим в д. Ненимяки, для дальнейшей работы с ним. По имею­щимся данным, M. М. Арижайнен входил в контрреволюционную группировку резидентуры финс­кой разведки, руководимую И. К. Ильиным.

H. М. Михайлов был арестован по подозрению в связи с Финляндией по делу «финские азефы». Он был братом осужденного за шпионаж А. М. Михайлова. В годы граж­данской войны H. М. Михайлов принимал активное учас­тие в ингерманландском движении, был командиром взво­да Ингерманландского полка, в составе роты наступал на д. Мустолово Хипеломякского сельского совета, произво­дил расстрелы советских работников. По возвращении из Финляндии работал счетоводом в колхозе и за антисовет­скую агитацию с работы был снят.

А. М. Михайлов также являлся активным участни­ком ингерманландского движения, принимал участие в убийствах красных и содержал явочную квартиру фин­ских шпионов. Он занимался контрабандой с 1918 г. по 1919 г. Лично подтвердил, что совершил два налета на д. Лемболово, один раз на Путкелово и Ристолово. В Финляндии имел связь с руководителями Ингерманландского комитета. После расформирования Ингерманландс­кого полка А. М. Михайлов получал материальную по­мощь от Ингерманландского комитета. Перед уходом в СССР от члена Ингерманландского комитета Павла Лепияйнена он получил 100 финских марок. Ему было извес­тно о нелегальных переходах государственной границы СССР финского разведчика Федора Пекканен, служивше­го в период с 22 июня 1919 г. по 16 декабря 1920 г. в первой роте Ингерманландского полка в качестве конюха.

H. М. Владимиров занимался антисоветской агита­цией, проводил антисоветские собрания. В своих пока­заниях он подтвердил, что совершал нелегальные пере­ходы государственной границы и перед отъездом в СССР имел беседу с одним из руководителей Ингер­манландского комитета Иваном Тирраненом. Владими­ров знал о нелегальных переходах границы Н. Тихоно­вым, жителем д. Новая, служившим у финнов в разведке.

Следствием принималось во внимание, что обвиняемые представляли собой активных участников ингерманланд­ской кампании, имеющих связи с деятелями Ингерман­ландского комитета. Они были, по мнению следователей, чужды по социальному положению и могли быть исполь­зованы финской разведкой. Однако предъявленное им обвинение не подтвердилось.

Учитывая вышеизложенное, следственное дело № 11970 — 1935 по обвинению Иванова К. М., Арикайнена M. М., Михайлова А. М., Михайлова H. М. и Владими­рова H. М. было направлено в адрес ОС УНКВД по Ле­нинградской области на предмет выселения их из погранполосы. Все указанные лица содержались под стражей с 4 марта 1935 г. в ДПЗ Ленинграда и впоследствии, 30 марта 1935 г., были освобождены из-под стражи.

Преследовались не только участники ингерманланд­ского движения.

29 июня 1922 г. уполномоченным контрразведыва­тельного отдела ПП ГПУ в ПВО Андрияновым было рассмотрено следственное дело по обвинению группы лиц в количестве 65 человек в принадлежности к Севе­ро-Западной армии Юденича. Из имеющихся в деле материалов и протоколов допроса установлено, что оз­наченные граждане служили в разных частях Северо-Западной армии Юденича. При расформировании ар­мии они были распределены по различным лагерям, откуда направлялись на всевозможные работы, на кото­рых находились до отправки в Советскую Россию 29 мая 1922 г. Согласно приказу заместителя начальника ОКРО их допросили на Варшавском распределительном пунк­те и зарегистрировали в регистратуре ОКРО ПП ГПУ и ПВО. Из указанной группы на 8 человек были возбуж­дены дела за совершенные ими преступления. Осталь­ным обвинение предъявлено не было.

К данному постановлению прилагался список лиц, уез­жавших 24 мая 1922 г. в Россию с эшелоном. Среди них фигурируют несколько лиц финской национальности: жи­тели Петроградской губернии Никкаринен Андрей Мат­веевич, 1898 г. рождения; Раюнен Егор Павлович, 1885 г. рождения; Хардыкайнен Семен Яковлевич, 1899 г. рожде­ния; и другие. Вполне возможно, что они могли являться военнослужащими Ингерманландского полка, принима­вшего участие в боевых действиях в составе Северо-За­падной армии.

Кроме этого, Петроэвак просил «скорейшей проверки и отправки прибывших из Эстонии остатков бывшей Се­веро-Западной армии, так как многие из них больны заразными болезнями, и дальнейшее пребывание их на Варшавском распределительном пункте недопустимо».

Имели место и другие случаи задержания бывших участников восстания. Так, из протокола, составленного уполномоченным 5-го ПО ОГНУ Евсеевым, было уста­новлено, что 22 августа 1929 г. в 22.00 на участке 8-й зас­тавы отряда появился неизвестный, спрашивающий у граждан дорогу на д. Лемболово. Впоследствии указан­ное лицо явилось на заставу и заявило, что переброшено финской погранохраной на территорию СССР в районе д. Вепсе. Перебежчиком был уроженец д. В. Никулясы Кольенен Михаил Давидович, 1903 г. рождения, крестья­нин-середняк, холостой, беспартийный, ингерманландец, подданный Финляндии, имеющий низшее образование, ранее был осужден в Финляндии за попытку нелегально­го перехода государственной границы. Примечательным было то, что в протоколе допроса Кольенена в графе «национальность» значилось «ингерманландец», чего впоследствии никогда не встречалось. При допросе Ко­льенен пояснил, что до 1919 г. совместно с родителями проживал в д. В. Никулясы. Осенью 1919 г. во время на­лета ингерманландцев на территорию РСФСР он с ро­дителями ушел в Финляндию, вступил в Ингерманланд­ский полк, где служил в штабе посыльным-стрелком. Участвовал с частью в наступлении на Лемболово и Лукаринмяки под командой финского офицера Макконена. В 1920 г. демобилизовался. Впоследствии работал по най­му до 1924 г., пока мать с детьми не вернулась из Финляндии в Россию. После этого он работал в Котке, Вы­борге и Сортавале. В начале мая 1929 г. при попытке перейти нелегально государственную границу России Кольенен был задержан финской погранохраной и при­говорен к 80 суткам заключения. Наказание отбывал в Выборгской тюрьме, после освобождения 2 августа 1929 г. он стал требовать отправления в СССР. Его пе­ребросили в Рауту к районному полицейскому и далее на таможенный пост в Вепсе, где 6 августа 1929 г. между 19 — 20 часами в сопровождении двух таможенников пе­реправили через границу в районе д. Вепсе — Копола.

Анализируя источники, можно прийти к выводу, что следствие по данной категории дел проводили сотрудники финской национальности, так как производство по ним требовало знания языка. По всей видимости, сотрудники, производившие следствие, были набраны из числа сочув­ствующих финнов-ингерманландцев и красных финнов.

Решения по данной категории дел принимались сле­дующим образом. Главными критериями либерального отношения к перебежчикам со стороны Советской власти являлись бедняцкое происхождение и их участие в рево­люционной борьбе в России и Финляндии. Весьма лояль­но власти подходили к финским подданным, приехавшим из США и Канады для строительства социализма в России. Лица, которые подпадали под данную категорию, рас­селялись на территории Ленинградской области.

Другая категория беженцев, которым отказывалось в получении вида на жительство в СССР, включала следу­ющих лиц: ранее судимых в Финляндии, связанных с фин­ской разведкой, принимавших участие в подавлении ре­волюции в Финляндии и гражданской войне в России. Также принималось во внимание наличие у перебеж­чика капитала в Финляндии. Указанных лиц, являв­шихся подданными Финляндии, скрытно перебрасыва­ли обратно в Финляндию, а граждан России высылали на Урал, в Сибирь или в лагеря.

Столь жестокое отношение к ингерманландцам со сто­роны государства, как представляется, было обусловлено давним неприятием ингерманландцев со стороны руко­водства страны. Еще в июле 1919 г. Сталин в одном из интервью «Московской правде» о положении на Петроградском фронте указывал, что на Нарвском фронте действуют ингерманландские части, навербо­ванные из местного населения.

О дальнейшей судьбе Элфвенгрена после его отхода от ингерманландского движения достаточно определен­ных данных нет. По одним сведениям, в 1920 г. он воевал в звании генерал-майора в Крыму, в армии Врангеля. Впос­ледствии был представителем Врангеля и Б. В. Савинко­ва в Хельсинки. Осуществлял связь с петроградским бе­лым подпольем из Варшавы. В 1922 г. Элфвенгрен готовил ликвидацию советских делегатов на Генуэз­ской конференции и сотрудничал с английским аген­том Сиднеем Рейли. В 1925 г. Элфвенгрен возвратился в Россию, где был арестован и 9 июня 1927 г. приговорен к расстрелу.

Посланник Финляндии в СССР Артти обратился к] советским властям с протестом против расстрела гражи данина Финляндии. M. М. Литвинов, заместитель на­родного комиссара иностранных дел, в ответной ноте от 21 июня 1927 г. разъяснил, что дело Элфвенгрена не мо­жет быть «предметом дипломатической переписки между СССР и Финляндией», так как Элфвенгрен при­был в СССР по румынскому паспорту, на допросе на­звал себя русским эмигрантом, не ссылаясь на финлянд­ское гражданство.

Можно согласиться с петербургским историком В. Ю. Черняевым, исследовавшим связь Элфвенгрена в 1921 г. с подпольной группой профессора В. Н. Таган­цева в Петрограде.

В. Ю. Черняев считает, что Элфвенгрен был завер­бован ОПТУ. Действительно, архивные документы под­тверждают его весьма лояльное отношение к Советской власти. В то же время нельзя согласиться с тем, что Элфвенгрен не был расстрелян. Для ОГПУ Элфвенгрен был ценен лишь до тех пор, пока не дал показания на ярых врагов Советской власти, в том числе на Б. В. Савинкова, С. Рейли, В. Н. Таганцева и «чистосердеч­но» не рассказал о своей роли в ингерманландском движении. После дачи показаний Элфвенгрен был весьма неудобен для спецслужб нового государства, и оставлять его в живых было весьма неразумно.

Таким образом, можно сделать вывод о том, что быв­шие участники Ингерманландской кампании после расфор­мирования в 1920 г. Северного Ингерманландского особого батальона занялись мирным трудом. Впоследствии, по мере нарастания экономического кризиса в Финляндии в нача­ле 30-х гг., законными и нелегальными путями они ста­ли возвращаться в СССР. Их арестовывали на время следствия и по окончании производства по делам, в за­висимости от благонадежности, расселяли в различные регионы СССР. В дальнейшем, в период репрессий 1937 — 1942 гг., участников ингерманландского движения расстреливали или высылали в Сибирь и Казахстан.

Бывшие участники ингерманландской кампании сов­местно с другими ингерманландцами, насильственно вывезенными в Финляндию, после ее капитуляции в 1944 г. переселились в Скандинавские страны или им­мигрировали за океан, в том числе в США, Канаду, Африку, Австралию, Новую Зеландию и другие страны.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

После получения Финляндией 6 декабря 1917 г. го­сударственной независимости ее руководство поставило задачу по сохранению собственной государственности. В недрах Генерального штаба Финляндии в 1919 г. пооче­редно разрабатывались планы обороны. Суть их заключа­лась в создании укрепленных позиций на границе с Совет­ской Россией.

Одновременно тайно готовились операции, направ­ленные на захват Петрограда при совместном наступлении с Северо-Западной белой армией. Северо-Западное белое правительство давало понять финскому руководству, что после поражения большевиков Финляндия вновь вольется в состав республиканской России. Наиболее радикальные круги Финляндии вынашивали планы образования Вели­кой Финляндии с присоединением к ней Карелии и Ин­германландии, объединения всех финноязычных племен под своей властью. Так как Восточно-Карельская кампания с треском провалилась, центр интереса сместился в Ингер­манландию, поскольку она занимала удобное географи­ческое положение.

Эстония рассматривала Ингерманландию как буфер­ную зону между собой и красным Петроградом и стреми­лась совместно с Северо-Западной армией уничтожить этот очаг большевизма в России. Эстонское руководство разрешило ингерманландским беженцам из Северной и Южной Ингерманландии сформировать на своей терри­тории Ингерманландский полк, который непосредствен­но входил как боевая единица в Эстонскую армию и опе­ративно подчинялся командующему Северо-Западной армией А. П. Родзянко. Следствием явились многочис­ленные конфликты между ингерманландцами и руковод­ством армии.

У самих ингерманландцев к лету 1919 г. существова­ли несколько проектов разрешения ингерманландского во­проса. Одним из них предусматривалось присоединение Ингерманландии к Финляндии, за исключением Петро­града и Кронштадта, которые должны были организо­вать район вольных городов. Согласно другому проекту, Ингерманландия должна была получить культурную автономию в составе России. Третий проект предусмат­ривал присоединение Северной Ингерманландии к Фин­ляндии при предоставлении другим частям культурной автономии. Рассматривался также вариант присоединения Западной Ингерманландии к Эстонии, а остальной ее час­ти — к Финляндии. И, наконец, не исключалась возмож­ность присоединения Северной Ингерманландии к Фин­ляндии, Западной — к Эстонии, восточная же часть Ингерманландии могла остаться в составе РСФСР.

Недальновидная политика Родзянко по отношению к ингерманландцам впоследствии значительно сузила соци­альную базу пополнения белой армии и отрицательно сказалась на настроениях местного населения. Родзянко разоружил ингерманландцев и грубо обошелся с руко­водителями Западного Ингерманландского комитета и Ингерманландского полка.

Думается, Родзянко, приобретя в лице ингерманланд­цев горячих сторонников, смог бы положительно настроить к себе и к белому делу как ингерманландцев, так и местное население. Необходимо было разрешить ингерманландцам на освободившихся территориях создавать свои органы са­моуправления.

Родзянко оттолкнул от себя не только ингерманланд­цев, но и эстонцев, которые опасались разделить в будущем участь ингерманландцев. Военное руководство Северо-За­падной армии считало ингерманландское движение чисто сепаратистским, идущим вразрез с русскими националь­ными интересами.

После создания в августе 1919 г. по настоянию Вели­кобритании Северо-Западного правительства ингерманландцы воспрянули духом и с оптимизмом смотрели на перспективы собственного национального развития. Они отказались от наиболее радикального требования — объединения с Финляндией и выступили за формирова­ние культурной автономии в составе России.

Председатель Западного Ингерманландского комитета К. Тюнни послал приветственное письмо в адрес Предсе­дателя Северо-Западного правительства Лианозова в надеж­де, что тот отнесется более лояльно к ингерманландцам, чем Родзянко, и позволит осуществить национальные чаяния ингерманландцев. Лианозов и члены его прави­тельства с пониманием отнеслись к проблемам ингерман­ландцев и приветствовали национальные устремления малых наций, прекрасно понимая, что имперская политика не позволит новой России войти в европейский дом на правах полноправного члена.

Нельзя не отметить, что в Ингерманландии не все фин­но-угорское население восприняло идеи ингерманланд­ского движения. У части води, ижоры и вепсов в силу их малочисленности национальное самосознание не было так сильно развито, как у ингерманландцев. В их среде сла­бо пропагандировались идеи Ингерманландии.

После поражения на Нарвском фронте Северо-Запад­ной армии остатки Ингерманландского полка через Финский залив переместились на Карельский перешеек, где в Рауту был сформирован Северный Ингерманланд­ский полк под руководством подполковника Элфвен­грена.

Полк в основном состоял из беженцев из Северной Ин­германландии, переместившихся в Финляндию под воз­действием высоких налогов и других притеснений со сто­роны Советской власти.

Политика формирования полка была направлена на то, чтобы он состоял только из ингерманландцев. Русских и на первых порах финнов в полк не принимали. По этому пово­ду Северным Ингерманландским комитстом-попечительством было принято специальное постановление. Финское правительство, в особенности круги, близкие к Маннер­гейму, через депутата Кокко, который являлся связующим звеном между полком и правительством, стремились влить в полк финских добровольцев, но их усилия увенчались успехом лишь в конце кампании. В Северном Ингерман­ландском комитете-попечительстве оказался сторонник привлечения регулярных финских частей к совместному выступлению — Тапанайнен-младший. Однако от него быстро избавились.

Если бы ингерманландцы с самого начала допустили в полк финских добровольцев, то несомненно, что в сейме сторонники «активистов» и «партии войны» поддержали бы ингерманландскую кампанию, и правительство смогло бы оказать более ощутимую финансовую помощь дви­жению. Запрет на вступление в Ингерманландский полк финских и русских добровольцев не позволил ему осенью 1919 г. противостоять отборным частям Красной Армии. Необходимо было пойти на компромисс и отойти от чисто национальной идеи для достижения конечной цели.

Первое весеннее наступление в Северной Ингерман­ландии было спонтанным ввиду того, что, во-первых, су­ществовала большая опасность переброски красных частей из-под Петрограда, о чем неоднократно предупреждал Элфвенгрен; во-вторых, ингерманландцы стремились на­чать наступления, рассчитывая на активизацию финансовой помощи со стороны Финляндии; в-третьих, наступление произошло не тогда, когда планировалось, так как Элф­венгрен не успел заручиться поддержкой основных поли­тических сил Финляндии, в связи с чем был впоследствии отстранен и арестован; в-четвертых, отсутствовала согласо­ванность в действиях с Северо-Западной армией.

Финансовая поддержка от будущего председателя Севе­ро-Западного правительства Лианозова, считавшего, что все нации имеют право на самоопределение, сыграла большую роль в становлении полка. Руководство Северного Ингер­манландского комитета-попечительства и полка, увлекшись национальной идей, отвергло весомую финансовую помощь русских белоэмигрантов, находящихся в Финляндии, и вы­ступило против формирования на Карельском перешейке генералом Гулевичем подразделений из находившихся в Финляндии белых офицеров. Излишняя абсолютизация национальной идеи и эйфория от первых успехов не позво­лили ингерманландскому руководству пойти на компро­мисс и получить необходимую финансовую и военную поддержку при осеннем наступлении.

Вероятно, Элфвенгрену следовало пойти на дальней­шие контакты с Юденичем после их встреч. Юденич при­знавал ингерманландские идеи и просил осуществлять со­вместную координационную работу по разработке совместного наступления на Петроград.

Причина провала осеннего наступления Северного Ингерманландского полка, помимо несогласованных дей­ствий Юденича и Маннергейма, заключалась также в том, что слабая поддержка ингерманландского движения в Сей­ме привела к тому, что на фронт вовремя не поступила обещанная артиллерия. Не последнюю роль в поражении сыграло отсутствие разведывательного аппарата в полку, слабая пропагандистская работа на местах и плохая дис­циплина.

После поражения Северное Ингерманландское попечи­тельство было склонно пойти на мирные переговоры с Со­ветской Россией по вопросу об автономии, но уже не пред­ставляло реальной угрозы для власти большевиков, которая едва ли стала бы считаться с национальными устремления­ми ингерманландцев.

В самой Финляндии возобладали стремления к заклю­чению мирного договора с Россией, при этом ингерман­ландское движение становилось существенной помехой в заключении такого мира. В связи с этим официальная Финляндия стала обдумывать, каким образом разрешить возникший сложный политический вопрос. Первоначально Северный Ингерманландский полк был преобразован в осо­бый батальон и выведен из группы деревень, образующих «Кирьясалский угол», на территорию Финляндии, в район Раасули — Рауту, где по согласованию с комендантом погра­ничного района батальон стал выполнять пограничную службу. После заключения Тартуского мирного договора его и вовсе расформировали. Часть ингерманландцев верну­лась на Родину, а часть осталась в финской Карелии, где впоследствии получила финляндское гражданство. Бежен­цы испытывали огромные трудности во время проживания на территории Финляндии, связанные прежде всего с отсут­ствием работы и жилья. Большая часть их смогла ассими­лироваться в финском обществе, а другая во время эко­номического кризиса 30-х гг. нелегально возвратилась в Ингерманландию, где подверглась репрессиям.

Все это позволяет сделать вывод о том, что станов­ление и развитие ингерманландского движения на западе происходило при непосредственном участии и активной помощи эстонского и Северо-Западного правительств, а на се­вере — при прямой и энергичной поддержке финского правительства. Первостепенная задача ингерманландского движения — добиться создания благоприятных условий для культурного и социально-экономического развития ингер­манландских финнов — достигнута не была. Гражданская война на Северо-Западе России была проиграна. Мирный договор в Тарту не закрепил правового положения ингер­манландцев в Советской России. Большевистская власть весьма настороженно реагировала на все национальные устремления малых народов России.

К основным чертам ингерманландского движения мож­но отнести следующее:

— движение возникло на фоне приобретения националь­ной независимости Финляндией;

— почвой для возникновения недовольства в среде ингер­манландцев и начала активных действий явилась утрата перспектив демократического развитая России, достигну­тых в ходе февральской революции;

— ингерманландцы вошли в союз с Северо-Западной арми­ей и одноименным правительством на западе и вели боевые действия на севере под покровительством Финляндии;

— на севере ингерманландцы преследовали цели осво­бождения ограниченной территории с последующим при­соединением к Финляндии;

— на юге Ингерманландии основной задачей было дости­жение культурной автономии д ля ингерманландцев;

Северный и Западный Ингерманландские администра­тивные органы излишне увлеклись национальной идеей в ущерб военным и политическим задачам.

ПРИЛОЖЕНИЕ

Список населенных пунктов Карельского перешейка к приложениям № 1, № 2 и № 3 на финском языке и впоследствии переименованных после Зимней войны 1939 года и Второй мировой войны 1941 — 1945 гг.

Финское название	Русское название
Alakylä	Нижняя Зеровня
Heinjoki	Вешево
Humaljoki	Ермилово
Inkilä	Лиственное
Johannes	Советский
Joutselka	Симагино
Karhula	Дятлово
Kanneljärvi	Победа
Kaukjärventyla	Каменка
Kellomäki	Коьорово
Kivennapa	Первомайское
Kiviniemi	Лосеве
Korpala	Гранитное
Kuokkala	Репино
Kuuterselkä	Лебяжье
Kyyrölä	Красносельское
Lyykylä	Озерное
Makslanti	Прибылово
Metsäpirtti	Запорожское
Muolaa	Правдино
Mustamäki	Горьковское
Muurilla	Высокое
Näykkij	Заборовье
Nikkola	Козакова
Nuoraa	Соколинское
Perkjärvi	Кирилловское
Peto	Перово
Filppula	Осиновка
Polviselkä	Чайкино
Pölläkkällä	Барышево
Ristseppälä	Жипсово
Römpötti	Ключевое
Saapru	Яблоновка
Sahakylä	Мухино
Seivästä	Озерки
Sokkala	Громово
Sommee	Свердлово
Suontaka	Васильево
Taapemiemi	Глубокое
Taipale	Соловьево
Tali	Пальцево
Vaittila	Котово
Valkjärvi	Мичуринское
Vuottaa	Кировское
Uusikirko	Поляны

Примечания

1

Ингерманландские финны — коренное население Ингерманландии. Ранее Ингерманландией называли территорию, расположенную вокруг Санкт-Петербурга, от старой 1939 г. финской границы до реки Невы, с одной стороны, под названием Северной Ингерманландии, и от Невы на юг вдоль южного побережья Финского залива до Псковской области, с другой стороны, под названием Западной или Южной Ингерманландии.

(обратно)

2

На апрель 1919 г. на территории Петроградской трудовой коммуны находилось 5344 финляндских подданных. С целью избежать мести со стороны агентов финской разведки перебежчикам изменялись фамилии. Например, будущий командир дивизии, базирующейся под Мурманском в Зимней войне, Савиранта стал Аланэ (ЦГА СПб. Ф 142. On. 1. Д. 8 Л. 53).

(обратно)

3

В архивном источнике отсутствуют данные о председателе 3-го сельского общества. Можно предположить, что волостной земельный ко­митет не представил собственной кандидатуры.

(обратно)

4

По оценкам финского историка Пекка Невалайнена, гарнизон форта насчитывал 10 000 человек. На наш взгляд, данная цифра является завы­шенной.

(обратно)

5

Восставший гарнизон Красная Горка сдался ингерманландскому батальону численностью 37 человек.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ПРЕДЫСТОРИЯ ПРОБЛЕМЫ

ГЛАВА 1. НАРВСКИЙ РУБЕЖ

  1.1. Политическая обстановка в Ингерманландии после Октябрьской революции 1917 г. и планы генерального штаба Финляндии и Эстонии в отношении Петрограда

  1.2. Формирование подразделений из числа ингерманландцев в составе Северо-Западной армии и их взаимодействие с военным руководствам и одноименным правительством при наступлении на Петроград осенью 1919 г.

ГЛАВА 2. КИРЬЯСАЛЬСКАЯ ПЕТЛЯ

  2.1. Предпосылки возникновения крестьянских недовольств в Северной Ингерманландии и начало формирования одноименного комитета и палка

  2.2. Весеннее 1919 г. наступление ингерманландских частей на Карельском перешейке

  2.3. Октябрьское 1919 г. наступление на Петроград и структурные преобразования Северного Ингерманландского полка

ГЛАВА 3. КРОВАВЫЙ МЕЧ ПРАВОСУДИЯ

  3.1. Последствия Тартуского мирного договора для ингерманландцев и деятельность Ингерманландского комитета-союза в Финляндии

  3.2. Репрессии органов Советской власти по отношению к ингерманландскому населению

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИЛОЖЕНИЕ