Время химер (fb2)

- Время химер [litres][Le temps des chimeres] (пер. Аркадий Юрьевич Кабалкин) 1541K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Бернард Вербер

Бернар Вербер
Время химер

Bernard Werber

Le temps des chimeres

* * *

Трем моим «химерам»:

Джонатану, писателю,

Бенджамину, музыканту,

Алисе, танцовщице

Предупреждение

Действие происходит ровно через пять лет после того, как вы откроете этот роман и начнете его читать.

Акт I. Зерно

1

Сквозь тьму пробивается свет.

Мужчина с фонариком в руке крадется по пустому подвалу парижского Национального музея естественной истории.

Он различает в потемках скелеты животных разных размеров. Все они ждут, пока о них вспомнят по случаю очередной выставки. Звери застыли в причудливых позах, отбрасывая пугающие тени. Многие пасти разинуты, и кажется, стоит лучу света ударить, как все чучела оживут.

Посетителю бьет в нос сильный запах формалина, пыль вызывает желание чихнуть, но в этот поздний час в подвале некому вздрагивать от испуга.

Мужчина ориентируется по схеме здания, полученной от полезного знакомого. Через несколько шагов он оказывается перед дверью с номером 103. Под цифрами надпись «БИОЛОГИЧЕСКАЯ УГРОЗА», логотип в виде трех расположенных треугольником дуг, ниже слово «ОПАСНО», еще ниже надпись «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Посетитель изучает дверной замок, достает из кармана два тонких железных штырька и вставляет их в замочную скважину. Недолгая возня – и механизм со щелчком срабатывает. Мужчина опускает дверную ручку и осторожно переступает через порог.

В лаборатории серые гладкие стены. В глубине помещения белеют кафельные лабораторные столы с микроскопами, пробирками и всевозможными приборами неизвестного назначения. Посередине комнаты стоит письменный стол с компьютером. Справа от него черная дверь, слева полки с пронумерованными папками.

Подойдя к полкам, посетитель перебирает толстые папки, пока не находит ту, которая его интересует. Ее он в волнении кладет на стол, светит на нее своим фонариком и читает название:

«ПРОЕКТ МЕТАМОРФОЗА».

Он открывает папку.

Содержимое приводит его в шок.

Переворачивая страницу за страницей, мужчина приходит во все большее смятение. Впечатление гораздо сильнее, чем то, что обещал ему информатор. Он не может сдержать довольный смешок, думая о важности своего открытия и о взрыве, который вызовет его обнародование.

Он достает мобильный телефон и фотографирует страницы из папки.

Внезапно из-за черной двери долетает слабый звук, похожий на поскрипывание. Незваный гость выключает фонарик, убирает телефон. Через несколько секунд звук повторяется. Мужчина опять включает телефон и подкрадывается к двери.

В тот момент, когда он прижимается к ней ухом, звук прекращается.

Он чувствует, как сильно бьется у него сердце, делает глубокий вдох и решается открыть дверь. Замок в ней примитивный, сопротивляется не дольше, чем предыдущий. Дверь со скрипом открывается.

По лбу мужчины катится пот. Он убирает телефон и делает при свете своего фонарика первый неуверенный шаг.

Перед ним коридор с тремя черными дверями. Здесь пахнет уже не пылью и не формалином, запахи необычные: леса, земли, болота.

Каждая из дверей помечена большой буквой: A, D, N. Мужчина толкает наугад дверь N.

Он попадает в темную комнату с высоченным потолком. Посередине комнаты громоздится стеклянный куб около трех метров высотой.

Посетитель светит фонариком внутрь куба, интересуясь, что внутри, и видит густой пучок длинных синеватых водорослей в жидкости примерно одного с ними цвета.

Мужчина зажимает свой фонарик под мышкой, опять вооружается телефоном и наводит его на стеклянный куб, чтобы сфотографировать. Но водоросли вдруг начинают шевелиться.

Среди растительных нитей вырисовываются две руки, потом – лицо, почти человеческое. Сначала это лицо выражает удивление, а потом дружески улыбается и даже заговорщически подмигивает.

Мужчина таращит глаза от испуга, издает истошный вопль, пятится, с грохотом роняет на пол фонарь и телефон.

И убегает со всех ног.

2

Хватит трезвонить… Хватит!!!

Алиса Каммерер накрывает голову подушкой. Вот уже несколько минут, показавшихся ей вечностью, кто-то пытается дозвониться на мобильный. От пронзительных звуков уже лопаются барабанные перепонки.

Она открывает один глаз, потом второй, с ненавистью смотрит на будильник, показывающий шесть часов утра. Алиса хватает телефон. Кому вздумалось тревожить ее в такой ранний час? Ответ на экране:

«Бенджамин Уэллс».

Она вздыхает, ждет, пока телефон перестанет звонить, и ложится досыпать.

Опять пронзительный звонок.

Алиса засовывает голову еще глубже под подушку и сжимает ее руками.

Наконец, потеряв терпение, она принимает вызов.

– Кто-то проник в твою лабораторию, – торопится сообщить Бенджамин Уэллс, не давая ей произнести ни слова. – Охрана нашла на полу фонарик и мобильный. Определена личность нарушителя: это журналист одного из интернет-изданий, зовут Диего Мартинез, известный охотник за сенсациями.

Растерянная Алиса включает ночник и садится в постели.

– Пока неясно, как он раскопал, чем ты занимаешься. Следствие разберется, не надоумил ли его кто-то из твоих же сотрудников. Но помешать утечке уже не удастся, слишком поздно… Завтра о проекте начнет голосить вся пресса.

– Значит, все кончено.

Все, чего я достигла, пойдет коту под хвост.

– Без паники, Алиса. Я тоже кое-что могу. Вот мой план: мы не станем мешать нашему новому другу, лучше попробуем ему помочь. Причем официально! Пора поведать правду всему миру!

3

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: конфронтация

Природа раздувает конфликты между всеми своими творениями, так она принуждает их эволюционировать.

Когда какое-то из них больше не может изменяться, природа не ликвидирует его, а возрождает в новом, слегка измененном виде и смотрит, не повысила ли эта новая формула его адаптивную способность.

В этом процессе нет ни логики, ни морали. Природа координирует, но не судит свои творения. Потом уже они сами, кишащие в океанах, в пустынях, на равнинах, в джунглях, развивают свои стратегии борьбы или взаимного сотрудничества ради выживания и как можно более длительного распространения.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

4

– Так, все успокоились! Прошу вас, успокойтесь! СПОКОЙСТВИЕ!

Министр науки Бенджамин Уэллс стоит у пюпитра напротив возбужденной толпы журналистов.

Голова Бенджамина близка по форме к треугольнику, большие черные глаза – семейная особенность Уэллсов – сверкают. Всем в этой семейке присуще волнующее сходство с писателем Францем Кафкой. Министр вышел к журналистам во всем черном: черный костюм, черная рубашка, черный галстук. Он постукивает ручкой по стакану на пюпитре.

– Я ВАС ПОПРОШУ! ПРОШУ ВАС! ПОТИШЕ, ПОЖАЛУЙСТА!

Зал в конце концов успокаивается. Добившись всеобщего внимания, оратор наклоняется к микрофону.

– Дамы и господа, прежде всего я спешу поблагодарить вас за присутствие. Мы собрались сегодня, чтобы обсудить ночное вторжение в Национальный музей естественной истории. Это вторжение привело к обнародованию информации касательно проекта «Метаморфоза», описанного в подробностях журналистом Диего Мартинезом. Он утверждает, что прочитал точное описание проекта, когда среди ночи проник – напомню, это нарушение закона – в помещение музея. Он выложил в Интернет кое-какие подробности, настолько волнующие, что в прессе поднялась настоящая буря…

По конференц-залу министерства проносится ропот. Уэллсу снова приходится стучать ручкой по стакану.

– Я бы попросил! Прошу вас!..

Восстановив тишину, министр продолжает:

– Существование проекта «Метаморфоза» нет смысла отрицать. Диего Мартинез не соврал в своей статье.

Журналисты опять оживленно переговариваются.

– Имеется тем не менее некий немаловажный нюанс: «Метаморфоза» – это всего лишь… проект. Проект, не более того. Именно поэтому я счел нужным сделать официальное разъяснение. Для тех, кто еще не читал статью господина Мартинеза, я вкратце перескажу ее содержание. Основательница проекта «Метаморфоза», профессор эволюционной биологии Алиса Каммерер, ставит его целью создание, при помощи последних достижений генной инженерии, нового человечества, состоящего из трех подвидов: люди летающие, люди роющие, люди плавающие.

Вот он это и произнес. Теперь весь мир в курсе. Как же я страшилась этого момента…

В зале снова шум. Министр науки старается успокоить аудиторию.

– Знаю, знаю… Это может показаться… как бы лучше выразиться? Новаторством? Вот именно, это новаторство. Такое, что сбивает с ног. Но терминология не так важна. Прозвучавшее этим утром сообщение породило непонимание и даже враждебность: внезапные и несоразмерные.

Бенджамин Уэллс переводит дух.

– Не прошло и часа, как развернулась кампания дезинформации. Сначала статью подхватила блогосфера, приверженная теории заговора. Далее последовала кампания клеветы, систематического паникерского поношения, которой дирижируют злонамеренные люди. Эту кампанию раздувают также оппозиционные партии, которые, почуяв удачную возможность, спешат очернить образ нашего правительства, финансирующего этот новаторский проект. В этой связи позвольте мне подчеркнуть, что причина нашей поддержки столь дерзких исследований – желание министерства науки способствовать прогрессу… науки. Мы совершенно не страшимся достижений, которые не вписываются в общепринятые нормы. Знайте, как член правительства я всегда буду поддерживать ученых, устремленных в будущее. Когда их трусливо смешивают с грязью, когда над их открытиями глумятся разные недобросовестные субъекты, стремящиеся к сенсациям, я непременно предоставляю им возможности объясниться и выступить в свою защиту. Итак, дамы и господа, прошу, поприветствуйте профессора Алису Каммерер. Напоминаю, мадемуазель Каммерер всего тридцать лет, но она – блестящий биолог. Алиса уже считается одним из лучших в мире специалистов в области эпигенетики, ее работы об эволюции живой материи и о мутациях ДНК пользуются международным признанием.

Теперь моя очередь.

Главное – размеренное дыхание.

Молодая брюнетка с собранными в хвост волосами, с большими зелеными глазами, покидает свое место в первом ряду зала, поднимается на сцену и встает к пюпитру. По такому случаю она скромно облачилась во все белое: белый жакет, белая блузка, белая юбка.

Она оглядывает зал.

Настоящее сборище гиен! Только и ждут, чтобы я дрогнула. Я должна найти правильные слова.

Алиса поправляет микрофон и начинает говорить четко и звонко:

– Всякий, кто рискует устроить революцию в области своей компетенции, неизбежно вербует три группы своих противников: тех, кто не желает никаких перемен; тех, кто хочет сделать то же самое, но немного опоздал; наконец, массу тех, кто ничего в этом не понимает, однако воображает, что имеет собственное мнение, хотя повторяет то, что твердит наиболее враждебное большинство. Особенно если это – ложь. Ведь эмоции препятствуют мысли.

Алиса берет с пюпитра стакан с водой и медленно делает глоток, чтобы привлечь всеобщее внимание. Поставив стакан, она обводит глазами аудиторию.

– Поговорим теперь о проекте «Метаморфоза». Да, этот проект существует. И да, я в него верю. Правда то, что пока что он находится на стадии эксперимента. И все же, пусть это и покажется поразительным, я всерьез надеюсь однажды его осуществить. Почему? Потому что он необходим для выживания нашего вида.

После недолгой паузы она продолжает:

– Я верю в биоразнообразие, служащее доказательством разумности матери-природы. Множа всевозможные формы одного и того же организма, она добивается его приспособления к изменениям среды обитания. Возьмем для примера муравья: в семействе муравьев насчитывают двенадцать тысяч видов. Самый крупный из известных на сегодня муравьев в шестьдесят раз больше самого мелкого. Это то же самое, как если бы среди людей были и метровые карлики, и гиганты ростом в шестьдесят метров.

Ученая берет пульт и выводит на экран у себя за спиной фотографию животного, смахивающего на плюшевую игрушку.

– Или вот пример более близких к нам созданий. Существует сто тридцать два вида лемуров самых разных размеров, мохнатости, окраса и способностей. У некоторых – галеопитеков, их еще называют «летучими лемурами» – передние и задние конечности соединены перепонкой, позволяющей им планировать на очень большое расстояние.

На экране короткое видео: парящий на фоне лазурного неба галеопитек.

– А есть лемуры, умеющие плавать. Есть лемуры, роющие норы в земле. Но нет ни одного, который бы одновременно летал, плавал и рыл норы. У каждого свои физиологические особенности.

Следующая фотография.

– Еще более близкие наши родичи – обезьяны, их сто двадцать пять видов, и у каждого свои размеры, таланты, социальные взаимосвязи и возможности.

На экране появляется человеческий череп.

– А что касается человека, то я напомню, что когда-то существовало три разных вида людей, не считая Homo Sapiens, нашего прямого предка. Во-первых, в 1856 году открыли вид Homo neanderthalensis. Мозг у него был крупнее нашего, объемом 1700 кубических сантиметров, тогда как у нас объем мозга – всего лишь 1300 кубических сантиметров. Вынуждена вас разочаровать: неандерталец был, вероятно, умнее нас. Далее – открытый в 2003 году Homo floresiensis^[1], ростом всего метр десять сантиметров, с более широкой, чем у нас, носовой полостью, указывающей на высокоразвитое обоняние: он чувствовал больше запахов, чем мы. И наконец, l’Homo denisovensis^[2], его открыли в 2010 году: большерукий, с длинными пальцами, ловчее нас. Все эти виды вымерли, остались одни мы, сапиенсы.

Алиса выводит на экран фото прославленной звезды социальных сетей: гладкое поблескивающее лицо, надутая грудь, перекачанные губы, невероятно длинные ресницы, закаты с пальмами на длиннющих ногтях. Звезда сует в кадр крохотного йоркширского терьера, высунувшего язык, с бантиком на голове, который усеян маленькими бриллиантами. Под портретом подпись: «5 миллионов подписчиков».

В зале слышны смешки – доказательство, что журналисты наконец расслабились. Алиса опять пьет воду.

– Позволю себе раскрыть скобки: какое нужно высокомерие, чтобы назвать свой собственный вид Sapiens, что на латыни значит «умный», «осторожный», «разумный», да попросту, чего уж там, «мудрый»?

Она с деланым огорчением усмехается.

– Давайте по-честному: до мудрости нам далеко. На самом деле мы неразумны, даже глупы, а главное, бесконечно презираем другие виды живых существ, сосуществующие с нами на поверхности этой планеты. В своей безграничной дерзости мы воображаем, что способны управлять природой. И по этой причине норовим все унифицировать. Аграрная индустрия создает особый сорт пшеницы, отличающийся ускоренным ростом и высокой устойчивостью. То же самое относится к селекции крупного рогатого скота, приводящей к появлению высокоудойной породы. К селекции в овцеводстве – на максимальное производство шерсти. В свиноводстве создается порода предельной жирности. В птицеводстве – максимально толстые окорочка и слабое оперение. Цель селекции и клонирования в животноводстве и растениеводстве – производить больше и быстрее, с максимальной прибыльностью. Но когда вспыхивает та или иная болезнь – мучнистая роса пшеницы, коровье бешенство, баранья трясучка, свиная лихорадка или птичий грипп, то эти однородные виды вымирают, потому что не способны защитить себя.

Алиса отбрасывает со лба непослушную челку, переводит дух и продолжает:

– Проект «Метаморфоза» состоит в том, что мы в подражание матери-природе занимаемся диверсификацией человека. Как напомнил господин министр Уэллс, речь идет о создании трех дополнительных подвидов человека, способных противостоять вызовам, неизбежным в недалеком будущем. Каждый из этих подвидов – гибрид, то есть результат скрещивания человека и другого вида. Первая категория – человек летающий, я использую для его обозначения английский термин «Aerial», что значит «воздушный». Для его получения мы скрестили человека и летучую мышь. Вторая категория – человек роющий, он тоже проходит у меня под английским именем, «Digger». Это гибрид человека и крота. Наконец, третья категория – человек плавающий, «Nautics», гибрид человека и дельфина. Все эти наименования выбраны не просто так: взгляните на их начальные буквы, из них получается код, вписанный в сердцевину наших клеток, секрет жизни – ADN^[3].

Алиса Каммерер умолкает и дает всем время осознать, а сама отпивает еще воды.

– Превратив наш вид во владыку трех стихий – воздуха, воды и земли, – мы попытаемся обеспечить его выживание. При землетрясении не пострадают умеющие летать. При цунами – плавающие, как рыбы. Устойчивыми к чрезвычайному потеплению окажутся те, кто сможет уберечься от солнечных лучей в подземной прохладе.

Она с облегчением переводит дух.

– Ну вот, дамы и господа, теперь вы знаете, что такое «Метаморфоза». Разнообразие, на которое направлен этот проект, необходимо для продления существования нашего вида. Резюмируя, можно предложить такое уравнение: пятьдесят процентов человека плюс пятьдесят процентов животного дают новое стопроцентное человечество.

– Вопросы? – подает голос министр Бенджамин Уэллс.

Руку поднимает светловолосая женщина.

– Фабьенн Легран, журнал Sciences Magazine. В своей статье Диего Мартинез утверждает, что обнаружил спрятанного в вашем, профессор Каммерер, аквариуме монстра.

Вместо Алисы журналистке отвечает сам министр:

– Есть фотография? Хоть какое-то доказательство? Месье Мартинез – известный охотник за сенсациями на стыке науки и иррационального. Он уже публиковал статьи о домах с привидениями и об инопланетянах.

В зале смеются.

– Мы пригласили господина Мартинеза на нашу пресс-конференцию, – продолжает Бенджамин Уэллс. – Но он, судя по всему, не счел нужным откликнуться на приглашение и поведать нам о своей встрече с воображаемым «монстром из аквариума».

– По его словам, он боится, что его арестуют за проникновение со взломом в лабораторию музея, – говорит белокурая журналистка. – Он считает эту пресс-конференцию ловушкой, в которую его пытаются заманить. Так он, по крайней мере, пишет в своем блоге.

– Понятно. Месье Мартинез не только воображает, что может нарушать законы своей страны, он еще и параноик.

– Он утверждает, что видел в этой лаборатории очень странное существо, – не сдается журналистка.

– Раз отсутствуют доказательства, то это показания свидетеля, ничего больше, – резко отвечает министр. – А, как всем нам известно, любые показания субъективны. Тот факт, что сегодня его нет среди нас, доказывает, по-моему, его неготовность предстать перед такой стаей акул журналистики, которые могли бы забросать его конкретными вопросами и уличить во лжи. Тем не менее ему удалось привлечь внимание блогосферы и прессы, прибегнув к воображению и добавив своим измышлениям сенсационности.

– Тем не менее вы признаете, господин министр, что правительство, которое вы представляете, поддерживает этот научный проект, – говорит журналистка.

– Так и есть, однако это всего лишь один проект среди многих. Как вы, без сомнения, знаете, наше министерство поддерживает сотни весьма дерзких научных проектов и исследований, многие из которых, уверяю вас, гораздо удивительнее этого. Упомяну для примера проект изготовления робота-компьютера с искусственным интеллектом последнего поколения с целью замены им президента…

Звучит довольный смех.

Руку поднимает низкорослый мужчина.

– Фредерик Стенз, TV News. У меня вопрос к профессору Каммерер.

– Я вас слушаю, – отвечает та.

– Берясь создавать новые подвиды людей, вы воображаете себя Богом?

– Если я кем-то себя и воображаю, как вы говорите, то всего лишь простой любительницей природы, – спокойно отвечает Алиса. – Зачем искать в небесах невидимого бога, когда вокруг нас столько бросающихся в глаза чудес, объединенных понятием «природа»?

Она улыбается сразу всем, радуясь, что смогла ввернуть эту фразу, которую считает самой важной.

– Все эти неповторимые пейзажи, – продолжает она, – все это бесконечное разнообразие цветов, животные всех размеров и форм, – не это ли величайшее из всех чудес? Я отказываюсь ссылаться на Бога, которого никогда не видела, но охотно соглашаюсь представить мать-природу, чьими творениями могу любоваться на каждом шагу. Моему взору предстает восхитительный в своем разнообразии мир. Мир с миллионами видов, каждый с присущими лишь ему талантами и возможностями. Откуда это стремление все контролировать и унифицировать? Представьте на мгновение, что на нашей планете осталось всего по одному виду рыб, деревьев, трав, птиц, насекомых! Единообразие – вот что должно вас страшить, а вовсе не бесконечное разнообразие.

– Еще вопросы? – предлагает министр Бенджамин Уэллс, чувствуя, что в зале уже иссякает запас сочувствия к ученой.

Низкорослый журналист еще не удовлетворил своего любопытства.

– Вы случайно не родственница австрийского профессора Пауля Каммерера^[4], прославившегося в 1920-х годах своими экспериментами на жабах?

Лицо Алисы суровеет.

– Так и есть, а что?

– Просто хочу напомнить, что профессора Пауля Каммерера считают одним из худших мошенников в истории науки. В 1926 году он покончил с собой после того, как коллеги-ученые разоблачили его фальсификации. А вопрос у меня такой: вы идете по стопам этого бесчестного интеллектуала как его наследница?

В этот раз вся журналистская братия громко хохочет: судя по всему, раньше она на владела этой информацией.

Ученая, сохраняя полное спокойствие, отвечает:

– Раз вы знакомы с биографией Пауля Каммерера, то не можете не знать, что недавно выяснилось, что завистливые коллеги подставили его. Они сговорились подделать его опыты и превратили Пауля в мишень для насмешек. Сейчас не взывает сомнений, что его смерть была не самоубийством, а убийством, замаскированным под суицид.

Молодая ученая пьет воду и продолжает:

– Христофор Колумб говорил: «Ничего из того, что двигает прогресс человечества, не происходит при всеобщем одобрении. Видящие свет раньше остальных вынуждены тянуться к нему вопреки остальным».

– Кто задаст последний вопрос? – спрашивает министр, старающийся избежать неприятного развития событий.

Поднимается рослый бородач.

– У меня не вопрос, а ответ.

Он достает из кармана пиджака револьвер, вскидывает руку и провозглашает:

– НЕТ ЗАМЕНЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ГИБРИДНЫМИ МОНСТРАМИ!

С этими словами он спускает курок.

5

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: зебран, тигрон, нар, мул

Животные-гибриды известны человеку с древности.

Часто они превосходят качеством своих родителей.

Мул, к примеру, – результат скрещивания осла и кобылы. Он сильнее и выносливее их обоих, но его недостаток – неспособность приносить потомство.

Среди других примеров:

– санглочон – гибрид дикого кабана и домашней свиньи;

– мушевр – гибрид дикого козла и домашней козы или дикого барана и домашней овцы;

– крокотта – гибрид волка и собаки;

– бонозе – гибрид самки шимпанзе и самца бонобо;

– вальфен – гибрид самки-касатки и самца-дельфина.

Название гибрида меняется в зависимости от того, кто его отец и кто мать: лигр – гибрид льва и тигрицы, тигрон – гибрид тигра и львицы.

Без вмешательства человека два эти вида, лев и тигр, никогда не повстречались бы, потому что первый обитает в Африке, а второй в Азии.

Еще забавнее нар, гибрид двугорбого и одногорбого верблюдов (бактриана и дромадера): у него… полтора горба.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

6

– Тебе очень повезло, Алиса.

Бенджамин Уэллс сидит в больничной палате своей подруги.

– Пуля всего лишь оцарапала тебе плечо, а стрелявшего удалось скрутить, не дав ему выстрелить опять.

Молодая зеленоглазая женщина встает, проверяет, хорошо ли держится повязка на плече, надевает блузку, куртку, бежевые сапожки.

– Теперь тебе лучше было бы на время исчезнуть из виду, – советует ей Уэллс.

Алиса собирает свои вещи. Оба покидают палату и идут по больничному коридору, мимо врачей, медсестер, больных и раненых.

Перед больницей собрались демонстранты с транспарантами резкого содержания: «ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ НЕ НУЖНО, ЧТОБЫ ЕГО РАЗНООБРАЗИЛИ», «НАШИ НАЛОГИ НЕ ДОЛЖНЫ ИДТИ НА ОПЫТЫ ПО ЗАМЕНЕ НАС МОНСТРАМИ», «НЕТ БРЕДНЯМ УЧЕНЫХ-БЕЗУМЦЕВ».

Участники демонстрации скандируют:

– Каммерер – дурной пример! Хватит этого дерьма!

Их оцепила полиция, но брошенные ими яйца долетают до ученой и до министра.

Бенджамин Уэллс защищает себе голову кожаным чемоданчиком и помогает Алисе спрятаться в министерский автомобиль. Яйцо разбивается о стекло дверцы, лишь только та успевает ее захлопнуть. Водитель трогается с места и минует все сильнее распаляющуюся толпу.

– Почему ты меня защищаешь? – спрашивает Алиса, когда они оказываются на безопасном удалении от демонстрантов.

– Я всегда был за тебя, это вошло в привычку, – с улыбкой отвечает он. – Помнишь, мы и в лицее часто помогали друг другу. Наверное, потому, что нас кое-что объединяет – значимость наших предков. Мой прадед, Эдмонд Уэллс, был специалистом по муравьям, твой, Пауль Каммерер, – специалистом по жабам. Оба ученых пристально наблюдали за природой, делали выдающиеся открытия, старались, чтобы они не пропали, но в конце концов…

– …оба плохо кончили?

– Скажем, столкнулись с ограниченностью своих современников, – продолжает Бенджамин. – Так или иначе, у нас с тобой схожие корни, и оба мы с ранних лет испытываем давление наших славных предков-первопроходцев.

– Не всем везет иметь безымянных предков, – невесело шутит Алиса.

– Долг не подвести свой род – тяжкий груз.

– Не спорю, Пауль Каммерер всегда служил мне маяком, – признается Алиса, помолчав. – Он ведь тоже боролся с обскурантизмом современников.

– А мне служил маяком Эдмонд Уэллс. Читая его «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», я все лучше понимал, что, наблюдая за муравьями, можно разобраться в нашем собственном виде и увидеть новые горизонты. Прадед пришел к выводу, что эволюция человечества следует трем тенденциям: уменьшение размеров, увеличение женственности, возрастание солидарности.

Глядя на Бенджамина, Алиса говорит себе, что сам он, со своей треугольной головой и с черными глазищами, сильно смахивает на… муравья.

Остается выяснить, что из чего вытекает: интерес Уэллса к муравьям – из его сходства с ними или его сходство с ними – из этого его интереса…

Молодой министр продолжает:

– В твоей семье, как и в моей, потомки крупных ученых продолжили их усилия, особенно это относится к моему отцу, Давиду Уэллсу.

– Теперь эту энциклопедию дописываешь за них ты?

– Назовем это нашим семейным времяпрепровождением: собирать, постигать и распространять знания.

– Что за знания собраны в этой вашей «Энциклопедии относительного и абсолютного знания»?

– Надо же, наконец-то ты ей заинтересовалась! – улыбается Бенджамин. – В университете при каждой моей попытке заикнуться об этом ты закатывала глаза и меняла тему.

– Учитывая обстоятельства, пришло, наверное, время сделать над собой усилие. – Она заговорщически подмигивает.

– Ну, раз ты настаиваешь… Скажем так: она сразу обо всем. Там и наука, и история, и разные занятные истории, и кулинарные рецепты, и шарады.

– Шарады?

Уэллс ненадолго задумывается.

– Например, такая, ее приписывают Виктору Гюго. На первый взгляд эта загадка может показаться совсем детской, но, как ты увидишь, она наводит на размышления. Звучит она так: «Это немой возглас. Что я везу?»

– Хм. В смысле, что можно везти, чтобы не иметь возможности вскрикнуть… Что?

– Подсказка проста: это легче легкого.

– Хороша подсказка! – притворно возмущается Алиса.

– Уж какая есть. Скажу больше: ты не догадываешься, потому что это слишком легко.

– Перестань, выкладывай отгадку, и дело с концом.

– Будет веселее, если ты сама ее найдешь. Уверен, у тебя получится.

Алиса не настаивает. Она пожимает плечами, машет рукой и обиженно поджимает губы.

Бенджамин Уэллс улыбается.

– Представить только, что у нас все начиналось со школьной дружбы! Потом наши пути разошлись, но мы никогда полностью не теряли друг друга из виду. Ты стала ученой, я – политиком.

– Министр науки, высшего образования и инноваций – это уже не просто политик.

– Не держи меня за простофилю, Алиса. Мы, политики, не оставим свой след в истории. В ее анналах останутся только президенты, ведущие войны. Зато ученых с их новаторскими проектами вроде твоего будут помнить, неважно, успешны эти проекты или провальны. В этом состоит, наверное, более личная причина моей поддержки твоего проекта, не считая того, что он, по-моему, потрясающе актуальный. Я еще надеюсь оставить след своего присутствия на земле в качестве спонсора твоей деятельности.

– Мало того, что ты меня поддерживаешь, ты еще меня и вдохновляешь, – отвечает Алиса. – Помнишь, сперва моя мысль не шла дальше гибрида, способного летать на собственных крыльях. Это ты мне посоветовал подумать о трех разных особях, приспособленных к разным средам: воздуху, воде, земле. Это же твои слова: «Лучше сразу подготовить по одному виду существ для каждой великой экологической катастрофы».

– Это была идея Давида, моего отца, а не моя. Он, как и ты, задумывался о внесении изменений в человеческий организм, чтобы он оказался подготовленным к любой случайности.

– Не скромничай, Бенджамин. Кто, как не ты, подсказал мне создать «Диггера» и «Наутилуса» в дополнение к моему «Ариэлю»! Я так тебе за них признательна! Еще ты посоветовал назвать их английскими именами, чтобы мое изобретение могло стать международным.

Снаружи начинается дождь, струи постепенно смывают с боковых стекол машины подтеки от яиц. По ветровому стеклу елозят «дворники», вся эта гармония звуков похожа на сердцебиение.

– Ты сделал мне лучший на свете подарок, – не унимается Алиса. – Ты дал мне разрешение и предоставил средства для работы в одиночку, а не в команде. Мне не пришлось сгибаться под тяжестью иерархии и отвлекаться на соперничество, без которого не обходится ни в одном научном коллективе.

Он пожимает плечами.

– Ты работаешь одна, я – нет. Мне полагается отчитываться. Вчера президент Легитимус сказал мне: «Мне не нужны проблемы с твоими экстравагантными проектами». Приближается кампания по его переизбранию, и твоя непопулярность в массмедиа внушает ему страх за собственный имидж. Он не хочет терять голоса при опросах, ведь большинство считает, что ты вознамерилась уничтожить человечество на деньги налогоплательщиков. – Уэллс вздыхает. – А еще он спросил, каково мое мнение о прогрессе твоего весьма… противоречивого проекта.

– Прогресс налицо, Бенджамин. Мне нужно всего-навсего немного времени. Когда я решу, что результат уже можно предъявить, ты первым об этом узнаешь.

Министр резко меняет тон.

– Ты меня не поняла: после этого инцидента у нас не остается времени. Мне срочно надо побывать у тебя в лаборатории, чтобы растолковать потом президенту, чего ты добилась.

– Еще рано! – возражает Алиса.

– Если ты меня туда не пустишь, то я больше не смогу тебя финансировать.

Она смотрит ему в глаза.

– Это угроза?

Он выдерживает ее взгляд. Она, раздраженно сопя, отворачивается.

– Как хочешь. Приходи. Кто платит, тот заказывает музыку. Но предупреждаю, тебе может не понравиться…

– В Национальный музей естественной истории, пожалуйста, – приказывает министр своему водителю.

За стеклами бегут умытые дождем парижские улицы. Провожая взглядом городской пейзаж, Алиса произносит со вздохом:

– Ох как не понравится…

7

Они шагают по галерее «Эволюция».

Чучела выставлены здесь в затылок друг другу, начиная с самых мелких и кончая самыми внушительными. Можно подумать, эволюция не ведает иного критерия, кроме размера.

Вместо глаз у чучел животных стеклянные шарики, отчего у всех до одного пустой неподвижный взгляд.

Алиса Каммерер ведет Бенджамина Уэллса по лабиринтам огромного здания. Они спускаются в подвал с замысловатыми коридорами.

В воздухе летает пыль. Министр чихает.

– Сюда мало кто заглядывает, – объясняет Алиса. – Кстати, ты так и не объяснил мне, как вы сумели определить личность журналиста.

– Ты про Диего Мартинеза? Охрана нашла на полу его смартфон, к тому же он попал в объективы камер видеонаблюдения. Он не надел ни капюшона, ни маски.

Бенджамин останавливается, достает свой мобильный и показывает Алисе видео с журналистом, шныряющим по коридорам музея.

– Сторож не сразу на него среагировал, вот он и успел скрыться.

Они идут дальше и останавливаются перед дверью с номером 103. Караульный узнает министра, отдает честь и впускает его вместе со спутницей.

– Хорошо еще, что Диего Мартинез действовал аккуратно и не испортил замок, – говорит ученая. – Следов взлома не осталось.

– Я ознакомился с его уголовным прошлым. Он – бывший взломщик, переквалифицировавшийся в журналиста – охотника за сенсациями.

– Какой он, этот твой папарацци? Лучше, чтобы я смогла его опознать, если он за мной увяжется.

Бенджамин опять достает смартфон и показывает фотографии криминалистической идентификации Диего Мартинеза, сделанные перед первой его тюремной отсидкой: одна анфас, две в профиль. На щеке у Диего длинный шрам в форме буквы Y. Из-за испанских имени и фамилии и тюремных снимков Алиса готова усмотреть в нем сходство с колумбийским королем наркоторговли Пабло Эскобаром.

Она достает из кармана ключ, отпирает дверь и зажигает в лаборатории свет. На широком столе посреди комнаты красуется толстая папка с надписью «МЕТАМОРФОЗА».

Алиса отпирает еще одну дверь, ведущую в коридор с тремя дверями: A, D, N.

– Поглядим, что там у тебя за эксперименты… – бормочет Бенджамин.

Алиса открывает дверь комнаты N и включает свет. Бенджамин таращит глаза на стеклянный куб с водой в три метра высотой, полный синеватых водорослей, и опасливо приближается к нему.

Тут же из-за стеблей появляется существо, которое министр сначала принимает за обезьяну. Правда, обезьяна довольно странная: во рту у нее форель.

Уэллс невольно шарахается, потом берет себя в руки. Примат упирается ладонями с перепонками в стенку аквариума. У него гладкая блестящая кожа синевато-серого цвета. Он широко улыбается, выпускает из зубов рыбину и дружески подмигивает.

– Полюбуйся на результат своего финансирования, – предлагает Алиса.

Потрясенный Бенджамин Уэллс не сводит глаз с аквариума.

– Это то самое чудище, которое видел журналист?

– Это не чудище, а помесь обезьяны и дельфина. Пока что я окрестила его по-научному Macacus aquarius, но на самом деле его зовут Эжен, в переводе с греческого это значит «с хорошими задатками».

Она поворачивается к гибриду и приветливо машет ему рукой.

– Привет, Эжен.

Обезьяно-дельфин улыбается еще шире, обнажая острые зубы, как будто с желанием произвести хорошее впечатление.

Чтобы успокоить министра, Алиса спешит объяснить:

– Здесь все держится на записи генетических кодов примата и китообразного. Повар бы выразился так: успех или неудача моего блюда зависят от рецепта и от дозировки ингредиентов. Здесь ингредиенты – это кончики цепочек ДНК.

Ошеломленный Бенджамин Уэллс вглядывается в водяную обезьяну, явно радующуюся новому лицу и всячески это демонстрирующую.

– Я не знал, что ты…

– Добилась успеха? – договаривает за него Алиса.

– Согласись, это поразительно! То есть я хочу сказать, что… Словом, я не ожидал, что ты так быстро добьешься результатов.

– Ну, не так уж быстро…

– Сколько лет твоему Эжену?

– Три года, он еще ребенок.

Бенджамин вздрагивает от удивления.

– Ты хочешь сказать, что целых три года скрывала от меня своих… живых гибридов?

– Я хотела убедиться в жизнеспособности Эжена, прежде чем показывать его тебе, – оправдывается молодая женщина. – Представь, ты приходишь, а здесь труп…

Обезьяно-дельфин продолжает делать приветственные жесты в сторону министра. Определенно, новый человек его сильно заинтересовал.

– Это еще не все. Пошли дальше.

Они переходят в комнату за дверью с буквой D. Там министр науки тоже видит огромный стеклянный куб, но уже не с водой, а с бурой землей.

– Это что, огород для Эжена?

Алиса трижды стучит по стеклу, земля в кубе приходит в движение. Появляется лицо, наполовину заросшее черной шерстью. Уэллс снова невольно отшатывается. Поборов первоначальный шок, он подходит к стеклянному кубу и разглядывает сидящее там существо. Видно, что это тоже примат, только глазки и ушки у него маленькие, почти невидимые. Зато нос гораздо длиннее, чем у шимпанзе, с подвижным розовым пятачком. Волосы над верхней губой светлее и образуют усы, рот приоткрыт и обнажает два длинных резца, как у бобра или у белки.

Плеч у существа нет, почти от головы растут огромные розовые кисти, пальцы продолжены широкими толстыми ногтями, больше похожими на когти.

Орудуя кистями, как лопатами, существо пробивается сквозь бурую землю и прижимается боком к стеклу.

– Он буравит землю с той же легкостью, с какой обезьяно-дельфин перемещается в воде при помощи своих перепонок! Поразительно…

Никогда еще Бенджамин не испытывал такого изумления.

– А этот как называется?

– Macacus terrarius. Для меня это Мария-Антуанетта.

– То есть она – дама. Кто же родители твоей Марии-Антуанетты?

– Самец-бабуин и самка крота. – Алиса тычет пальцем в клыки существа. – Длинные резцы позволяют ей резать корни и даже более твердую древесную ткань. При помощи своих широких лап с когтями она перемещается в рыхлой земле, как в полужидкой грязи.

Она поворачивается к министру.

– Мы можем идти дальше?

Уэллс утвердительно кивает. Они выходят, Алиса открывает последнюю дверь, помеченную буквой А. За ней высится просторная вольера с огромным деревом в центре. На его ветке висит удлиненный светло-бежевый плод, который министр сперва принимает за банан-переросток.

Алиса свистит, плод вибрирует и раскрывается, внутри него белеет лицо. Министр видит крылья, вернее, тонкую полупрозрачную мембрану, которой соединены длинные фаланги этой невиданной обезьяны.

– Знакомься, Macacus aerius, помесь гиббона – наверняка ты их знаешь, это прыгучие обезьяны, обитатели высоких крон – и летучей мыши.

– У него нет рук? – удивленно спрашивает Бенджамин.

– Намекаешь, что он подобен ангелу? Иметь и руки, и крылья нелогично. У млекопитающих четыре конечности, а не шесть, то есть ты видишь его передние конечности, превратившиеся в крылья, как у птиц.

Странное существо порхает пару секунд по вольере, но в ней слишком тесно, и ему приходится задержаться перед гостями.

– Я экспериментировала с крыльями альбатроса, но перья оказались неразрешимой проблемой.

Бенджамин не сводит глаз с гиббона – летучей мыши; на его вкус, это вылитый вампир из фильма ужасов вроде «Дракулы», разница только в том, что у него почти полностью белый окрас.

– Самец или самка? – выдавливает он.

– Жозефина у нас самка, видишь шесть сосков у нее на туловище?

Пользуясь близостью существа, министр тщательно его разглядывает. Ему бросается в глаза удлиненная морда, круглые черные глаза навыкате и особенно широкие остроконечные уши с бороздками внутри.

– Можешь с ней поболтать, у нее тончайший слух, она улавливает тишайший шепот.

– Ну, что же… Бонжур, Жозефина.

В ответ существо издает негромкие крики, что-то среднее между обезьяньим бурчанием и птичьим чириканьем.

– Что ответила мне твоя Жозефина?

– Что она голодна. Я установила для нее дозатор сухого корма, но она предпочитает целые фрукты. Покорми ее, если хочешь.

Алиса указывает на ящик с зелеными яблоками. Министр берет одно и просовывает между белыми прутьями клетки. Жозефина ловко хватает яблоко зубами и помогает себе длинными пальцами задних конечностей: держит его и с довольным видом жует.

Доев яблоко, гибрид издает клекот. Министр протягивает ему еще одно зеленое яблоко.

– Я под сильным впечатлением… – бормочет он.

Насытившаяся Жозефина упархивает вглубь вольеры. Министр потрясен крылатой обезьяной.

– От летучей мыши у нашей Жозефины не только крылья: еще у нее полые, то есть облегченные кости. На большой высоте, где снижено давление, у нее не нарушается дыхание. Пища ее привлекает, естественно, своеобразная: кроме плодов и цветочков, она не брезгует мелкими птицами и крупными насекомыми, служащими ей источниками белков. В проекте «Метаморфоза» занимаются организмом во всей его полноте, это очень далеко от пришивания конечностей, которым занимались герои научно-фантастических романов начала двадцатого века.

– А как у Жозефины с сонаром, при помощи которого летучие мыши ориентируются в темных пещерах? – интересуется Бенджамин, еще не оправившийся от потрясения.

– Сонар на месте. То же самое с Эженом: у него не только плавники, но и гладкая безволосая кожа, как у дельфина, и большой объем легких, позволяющий надолго нырять.

– Как насчет Марии-Антуанетты?

– Плюс к лапам с когтями и к длинным резцам у нее есть осязательные волоски – усики, позволяющие улавливать малейшие вибрации почвы, и острое обоняние, облегчающее поиск пищи. Она тоже может подолгу обходиться без воздуха под землей.

– Чем же питается эта твоя подземная Мария-Антуанетта?

– Тем, что находит в земле, главным образом червяками, корешками, грибами.

Жозефина не сводит глаз с человека, побаловавшего ее любимым лакомством.

– Писатели-фантасты прошлого тоже придумывали гибридных людей, но у них они оказывались рабами. У меня совершено другая цель: создать для нас соседей… или наследников, – говорит Алиса.

Министр внимательно рассматривает летучую обезьяну с длинными светлыми крыльями.

– Что будет, если в один прекрасный день выяснится, что здесь происходит? – спрашивает он.

– Может быть, тогда люди возьмутся наконец за ум?

– Нет, они еще сильнее ужаснутся и еще больше тебя возненавидят, – возражает Бенджамин с обреченным видом.

Летучая обезьяна, расправившаяся с яблоком, застывает прямо перед министром и протягивает ему свою гибкую, как рука, ногу стопой кверху, будто просит добавки.

– Не иначе, Жозефина принимает тебя за постоянного подносчика яблок, – смеется Алиса. – Получив лакомство один раз, она ожидает его на регулярной основе.

Министр и гибрид долго смотрят друг на друга. Потом Жозефине надоедает служить объектом любопытства, а может, ей не терпится получить третье яблоко: она просовывает между прутьями вольеры ногу, хватает Бенджамина за руку и впивается в нее клыками.

Мужчина вскрикивает от боли.

– Прекрати, Жозефина! – кричит Алиса. – Немедленно перестань!

Гибрид послушно выпускает руку министра, тот отбегает от вольеры, сжимая укушенное место.

Алиса отводит его к раковине в углу, чтобы он промыл рану, приносит дезинфицирующее средство, бинт и компрессы.

– Слюна может вызвать воспаление, лучше дезинфицировать укус спиртом.

Она промывает рану.

– Понимаешь теперь, почему я столько ждала, прежде чем показать их тебе? Сначала нужно было лучше изучить их психологию, реакцию на незнакомых людей. То, что сейчас произошло, – всего лишь коррекция привыкания: она укусила тебя, как маленькая девочка укусила бы взрослого, отказывающего ей в конфетах.

Бенджамин вовсе не уверен в ее правоте.

– Вряд ли я смогу долго сдерживать любопытных после разоблачений Мартинеза. Эту лабораторию придется очистить.

– В каком смысле «очистить»? – с подозрением спрашивает Алиса.

– Я пришлю команду из доверенных людей, офицеров секретных служб, умеющих работать в подобных ситуациях и держать язык за зубами.

– Что будет с Эженом, Марией-Антуанеттой и Жозефиной?

– Не представляю, как можно их скрыть. Всегда найдется журналист с желанием проверить, что за «монстра» видел Диего Мартинез. Одной круглосуточной охраны будет недостаточно. Рано или поздно какой-нибудь журналист найдет способ обмануть ее бдительность.

– Ну так пришли полицию!

– Чем больше людей будет осведомлено, тем выше риск, что кто-нибудь так или иначе сюда проникнет. Никогда нельзя недооценивать силу любопытства. Чем больше охраны, тем выше ценность охраняемого объекта и тем подозрительнее секрет. А значит, больше людей, рвущихся все разузнать.

– Что же ты предлагаешь? – спрашивает Алиса, бинтуя другу руку.

– Мои «чистильщики» размонтируют твою лабораторию и все отсюда вывезут. Вся документация будет уничтожена. Что касается твоих гибридов, то, увы, в отношении них придется прибегнуть к эвтаназии.

– Об этом и речи быть не может! – возмущенно кричит Алиса.

Министр выдерживает паузу и гнет свое:

– Я не предлагаю тебе прекратить исследования, наоборот: я разрешу тебе их продолжить. Но иначе и в другом месте, в лучших условиях. А для этого тебе придется распрощаться с музеем и с этими тремя… черновиками.

– Эжен, Мария-Антуанетта и Жозефина – не «черновики»! – цедит сквозь зубы Алиса.

Но тон Бенджамина безапелляционен.

– Пойми, Алиса, твои «морские свинки» внушают страх, стоит их найти – а я вынужден тебя уверить, что их вот-вот найдут, – и тебя линчуют или в лучшем случае упекут в тюрьму. Если ты отвергнешь мое предложение, то не только столкнешься с человеческой мстительностью, но и предстанешь перед судом. Я уже не смогу тебя спасти.

– Я не боюсь, – храбрится Алиса.

– В тюрьме или в могиле ты уже не сможешь продолжать свои исследования!

– В могиле? – переспрашивает молодая женщина.

– Мало тебе одного покушения? – сердится Бенджамин. – Коллега, министр внутренних дел, предупредил меня о пугающей переписке в Даркнете. Набралось уже несколько человек, собирающихся положить конец твоим экспериментам… радикальным способом. В следующий раз тебе может не повезти, не всякий убийца настолько неуклюж. Поверь, лучше продолжить твою работу в другом месте.

Алиса взвешивает его доводы и, тяжело дыша, бормочет:

– Погоди, я правильно поняла, что пуля снайпера может настигнуть меня где угодно?

– Правильно. Но у меня возникла идея. Есть одно местечко, где ты будешь в безопасности. Это неблизко, но доверься мне: я не позволю, чтобы ты «покончила с собой», как произошло с твоим прославленным предком.

8

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Пауль Каммерер

Однажды американский писатель Артур Кестлер^[5] решил написать книгу об ученых-обманщиках. Он опросил ученых, заверивших его, что наиболее жалкий обман позволил себе Пауль Каммерер. Этот австрийский биолог сделал свои главные открытия в 1922–1929 гг. Красноречивый, обаятельный и пылкий Каммерер утверждал, что «любое живое существо способно адаптироваться к изменениям среды, в которой обитает, и передавать эти свои новые свойства потомству». Эта теория, родственная «трансформизму» Жана-Батиста Ламарка^[6], идет вразрез с теорией Дарвина, считавшего, что выживает только особь, уже родившаяся адаптированной. Для доказательства обоснованности своих утверждений доктор Каммерер демонстрировал впечатляющий эксперимент. Он брал горных жаб, привычных к сухой холодной среде, и помещал их во влажную жару. Жабы, обычно спаривавшиеся на земле, стали спариваться в воде. Чтобы не соскальзывать с мокрых самок, самцы отращивали на пальце черный бугорок и цеплялись им за самок при спаривании. Эта благоприобретенная особенность передавалась потомству, рождавшемуся уже с этим черным бугорком на пальце. Жабы сумели измениться и приспособиться к новой среде.

Каммерер с успехом защищал свою теорию по всему миру. Но как-то раз группа ученых предложила продемонстрировать ее профессионалам. Однако накануне демонстрации в лаборатории ученого вспыхнул пожар, в котором погибли все жабы, кроме одной. Пришлось Каммереру показывать единственного выжившего самца с черными отметинами на пальцах. Ученые изучили земноводное при помощи лупы и расхохотались: оказалось, что пятна нанесены искусственно, путем подкожного впрыскивания туши. Каммерера осмеяли. От него все отвернулись, ему запретили заниматься наукой. Дарвинисты праздновали победу.

Вскоре после этого публичного унижения в лесу нашли его труп. В кармане мертвеца лежало письмо, в котором Каммерер написал, что «хочет умереть на природе, а не среди людей, которых так разочаровал». Самоубийство окончательно его дискредитировало.

Однако, работая над своей книгой «Дело о жабе-повитухе», Артур Кестлер встретился с бывшим ассистентом Каммерера, который признался, что это он был причиной беды. По просьбе группы ученых-дарвинистов он поджег лабораторию и подменил последнюю жабу-мутанта с шишкой на пальце на другую, обычную, которой ввел тушь под кожу.

Следствие, проведенное позднее, доказало, что Каммерер не совершал самоубийства и что найденное при нем письмо было подделкой. На самом деле это было убийство, замаскированное под самоубийство: в полицейском рапорте говорилось, что пистолет был зажат в правой руке, а пуля пущена в левый висок.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

9

Из громкоговорителя звучит обратный отсчет:

– 4… 3… 2… 1… Пуск!

Ракета взлетает в густых клубах желто-белого дыма.

Единственную пассажирку вдавливает в кресло.

Первые восемь минут ракета тратит на отрыв от земной тверди. Кабина вибрирует, Алиса сжимает зубы, от колоссального ускорения натягивается кожа у нее на лице.

Пока происходит взлет, биолог вспоминает события последних недель. После пресс-конференции, покушения и посещения музея Бенджамин Уэллс выполнил свое обещание: помог ей организовать работу в более безопасном месте. Правда, несколько удаленном…

Сначала он распорядился об «очистке» ее секретной лаборатории. Алиса смирилась, просто решила не присутствовать при эвтаназии Эжена, Марии-Антуанетты и Жозефины. Бенджамин дал ей гарантию, что три гибрида не мучились и что их трупы сожгли во избежание анализа останков.

После этого он развернул кампанию против Диего Мартинеза: утверждалось, что тот всего лишь прочел досье «Метаморфозы», а все остальное попросту сочинил. Уэллс отстаивал одну-единственную версию: что это был всего лишь проект среди сотен других, так и не достигший стадии осуществления. Население поддалось уговорам, и имя журналиста встало в один ряд с именами прожженных сторонников теории заговора и других известных паникеров, кишащих в блогосфере. Вопреки всему этому Мартинез ухитрился издать книгу, где поведал о пережитом, и попытался прорекламировать ее в прессе, но ему раз за разом отвечали: «Какие ваши доказательства?» На это у него был только один ответ: «Клянусь, я все видел собственными глазами!»

Алисе оставалось собрать вещи и тайно перелететь в Южную Америку, во Французскую Гвиану.

Бенджамин Уэллс использовал свой статус министра, чтобы поселить ее в Космическом центре в Куру, где она прошла ускоренный курс подготовки к космическому полету. Техника подготовки и обучения значительно усовершенствовалась, так что всего за три месяца она постигла все, что требовалось. Ей повезло, ежедневные занятия спортом закалили ее сердечную мышцу и наделили мускулатурой спортсменки, благодаря чему она без труда прошла все этапы медицинского отбора.

Ракета рвется ввысь.

Алиса не может не вспоминать Эжена, Марию-Антуанетту и Жозефину.

Они не просили, чтобы я их создавала, и были принесены в жертву. Как он их назвал? Моими «черновиками»…

Бедняжки, их даже не похоронили. Они стали мучениками науки. Первыми, кто заплатил собственной жизнью за успех моих опытов.

Ее скручивает приступ невыносимой боли в животе.

Только не это! Не сейчас!

Она корчит гримасу.

«Ее» болезнь. Когда она ее отпустит? Болезнь напоминает о себе по малейшему случаю, не давая никакой передышки.

Алиса помнит как сейчас, с чего все началось. Первый раз это совпало с первыми месячными: ей показалось, что в животе пробудился вулкан. Она спросила у матери, нормально ли испытывать такую боль, и получила утвердительный ответ.

Дальше муки только усиливались. Все женское окружение успокаивало ее, что это обязательно пройдет. Бабушкина подруга даже сказала: «Это кара Еве за то, что съела яблоко: женщины рожают в муках, но даже когда не рожают, все равно им очень больно».

Мать все-таки отвела ее к врачу, который обронил:

«Эндометриоз».

Потом врач объяснил, что это распространенное гинекологическое заболевание: им страдают десять процентов женщин во всем мире. И добавил, что многие живут с этим от полового созревания до менопаузы – и ничего, справляются. В утешение он сказал, что от этого недуга страдала сама Мэрилин Монро, но это не помешало ей стать самой обожаемой женщиной на свете.

Надо же сморозить такую глупость! Мэрилин Монро страдала депрессией и очень плохо кончила.

После того приема у врача Алиса, еще подросток, сказала себе:

Я всю жизнь буду страдать. Нормальная сексуальная жизнь будет не для меня. И детей у меня, наверное, не будет.

С тех пор она замкнулась. Боль, невыносимая и накатывавшая приступами, приучила ее к одиночеству, заставляла прятаться. Алиса очень быстро уяснила, что ей не с кем поговорить о своей беде.

Уж не происходит ли слово maladie^[7] от mal à dire?^[8]

Но сдаваться эндометриозу она не хотела, искала лазейку – и нашла: это было вероятное научное объяснение ее состояния.

По одной из теорий, его вызывает определенная последовательность в геноме, остаток неандертальского ДНК. Когда-то сапиенсы и неандертальцы могли образовывать пары, заниматься любовью и рожать детей-полукровок.

Дальше наступил период, когда у этих двух видов уже не получалось вместе заводить детей. В конце концов неандертальцы вымерли. Тем не менее в генетическом коде Homo sapiens все еще присутствует в среднем 1,8 % генов Homo neanderthalensis.

Для проверки этой гипотезы Алиса произвела анализ своего собственного генома. В ее ДНК оказалось не 1,8, а 2,7 % последовательностей генов от предков-неандертальцев.

Вот и источник моей проблемы. Мои далекие предки-сапиенсы немножко «переборщили» с любовью к неандертальцам. А я теперь мучаюсь от боли. Вот где надо искать ключик.

Обуздание своей болезни превратилось в одну из главных целей ее жизни.

Из плохого порой можно извлечь что-то хорошее.

Первые ее исследования были посвящены заболеваниям, вызываемым остатками генных последовательностей, полученных от «иных» разновидностей древнего человека. Так Алиса пыталась понять, как фрагменты генетического программирования вымерших разновидностей влияют на современного человека. Она подходила к этому явлению как к сбою устаревшей компьютерной программы, нарушающему нормальную работу новой.

Вдохновленная желанием покончить со своими мучениями, она добилась блестящих результатов, попала в число самых многообещающих молодых ученых своего поколения и получила стипендию от Национального центра научных исследований^[9] для завершения своей первой научной работы на тему «Взаимосвязь между эндометриозом и остатками генов древних разновидностей человека». Эта ее работа была даже отмечена престижной международной премией.

Но ей было не до почестей и не до медалей. Алиса мечтала о победе над болью и о том, чтобы помочь двумстам миллионам женщин всего мира, страдающим, подобно ей, от этого ужасного недуга.

Вся моя жизнь была подчинена боли.

Пока Алиса размышляет, пламя у нее внутри неожиданно унимается. Она облегченно переводит дух.

Отпустило. Налетело, как гроза, и прошло.

Алиса Каммерер смотрит в иллюминатор.

Я со скоростью молнии пронзаю земную атмосферу.

Она вспоминает отца, привившего ей страсть к полетам. Вспоминает тот день, когда открыла это фантастическое ощущение. Ей было шестнадцать лет. Как-то в воскресенье, гуляя с друзьями, она рискнула: ей привязали к лодыжкам резинку, и она прыгнула с моста в пропасть.

Очень сильное, но слишком мимолетное ощущение.

Однако Алиса успела заметить, что в падении меньше думала о своей болезни. Это подтолкнуло ее к повторению опыта.

Полет позволяет отрешиться от будничных проблем. Полет – универсальное лекарство, врачующее на время телесные и душевные раны.

Ей стало интересно наблюдать за всеми летающими созданиями: стрекозами, бабочками, птицами и, конечно, летучими мышами. На каникулах она уходила из дома ни свет ни заря с фотоаппаратом и с микрофоном, чтобы снимать все, что летает, и записывать их песни.

Потом Алисе захотелось перейти к опытам более высокого уровня. В сопровождении отца она попробовала прыжки с парашютом. Ей на всю жизнь запомнился прыжок с вершины пирамиды в Гизе под Каиром.

Полторы минуты свободного падения. Волшебное парение над волшебным местом.

Но в свободном падении обнаружилась помеха – шум ветра. Он стал тише только после того, как раскрылся парашют, спуск стал медленнее и равномернее.

И тогда она сказала себе:

Только с высоты, на расстоянии, на некотором удалении, можно понять происходящее на поверхности земли.

Она продолжила поиск не такого шумного способа полета. Отец предложил ей прыжки с парапланом на острове Реюньон в Индийском океане. Вдвоем они прыгнули с высокого холма над заливом Сен-Лё.

То было невероятное ощущение – бесшумно скользить в небесах. К ней подлетали фаэтоны, удивительные представители местных пернатых, и приветствовали ее криками.

Доброе утро, птицы. Спасибо, что принимаете меня в свою воздушную среду.

Она попробовала подражать их крикам, и ей показалось даже, что у них установился диалог. Но тут она ухнула в воздушную яму, была даже секунда, когда она испугалась, что сейчас разобьется…

После этого обескураживающего приключения Алиса решила летать только на прочных аппаратах, которым нипочем воздушные ямы. Началось с уроков пилотирования сверхлегких самолетов в Альпах, но они оказались для нее слишком шумными.

Все равно как если бы меня привязали спиной к работающей газонокосилке!

Тогда она попробовала планер, но в тесной пластмассовой кабинке, да еще под шум вибрации, ей было слишком не по себе. На очереди были маленькие самолеты, потом – вертолеты.

Но даже если все это помогало ей отвлечься на день-другой от боли, чувства «птичьего полета» никак не возникало.

А потом произошло несчастье с ее отцом. Упал его параплан из-за того, что не раскрылся аварийный подфюзеляжный парашют. Он погиб на месте.

Отец повторил судьбу Икара: дерзнул взлететь на большую высоту, опалил крылья и упал.

Уже на следующий день Алиса положила конец риску с полетами.

Ей и в голову не могло прийти, что настанет день, когда она опробует наивысший по совершенству способ полета – космическую ракету.

Никакая птица не сравнится с ракетой – ни по скорости, ни по мощи, ни по высоте полета…

В кабине раздается звонок, мигает желтый свет – сигналы об отделении первой ступени ракеты.

Ускорение нарастает, подъем продолжается.

Алиса возвращается к своим мыслям.

Страсть к полетам помогала ей и как личности, и как профессионалу. На вопрос «как создать человека летающего?» молодая зеленоглазая женщина без запинки отвечала, что ответ лежит в сфере генного программирования.

Для нее было очевидно, что об использовании искусственных крыльев и двигателей на керосине не может быть речи. Речь должна идти о существе, с рождения оснащенном этим волшебным природным приспособлением – крыльями.

Из этой уверенности родилась ее вторая научная работа: «Создание гибридного летающего человека методами генной инженерии». Благодаря этой работе ее приняли на должность исследователя в Национальный музей естественной истории. Там она познакомилась с ведущими орнитологами и приступила к осуществлению своего амбициозного проекта.

Алиса знала, что для успеха этого проекта ей не обойтись без финансовой поддержки. Она отважилась потревожить своего университетского друга Бенджамина Уэллса, успевшего стать к тому времени министром науки.

Она ознакомила его со своей идеей совместить генетические исследования с изобретением «летающего человека». От него исходило встречное предложение: расширить проект на другие стихии, помимо воздушной.

Так родился проект «Метаморфоза» с подзаголовком: «Попытка изобретения трех новых человеческих гибридов в дополнение к нынешнему человеку на случай угрозы его исчезновения».

По мере удаления ее ракеты от Земли у Алисы появляется и усиливается желание послушать музыку. В кабине есть проигрыватель, ее шлем снабжен наушниками. Она успела скачать свои любимые композиции и составить собственный плейлист. Сейчас она находит симфоническую поэму Поля Дюка^[10] «Ученик чародея»^[11].

Алиса смотрит в иллюминатор на свою родную планету. Потом переводит взгляд на часы. Полет продлится еще двадцать три часа. За это время при должной скорости полета она достигнет орбиты МКС на высоте 410 километров от поверхности Земли.

Она перебирает в памяти свои достижения последних лет.

Благодаря поддержке Уэллса она сумела тайно получить трех обезьян-гибридов.

Все шло как по маслу, пока чертов журналист не пробрался в мою лабораторию.

И вот теперь она превратилась в изгнанницу.

Изгнана с родной планеты!

В кабине опять раздается звонок, опять мигает желтый свет.

Стыковочная капсула с оглушительным ревом отделяется от последней ступени ракеты и начинает орбитальный полет.

Шум и вибрация разом прекращаются. Воцаряется полная тишина.

Датчик гравитации – плюшевая фигурка с лицом Исаака Ньютона – больше не висит на своей ниточке, а плывет по кабине.

Все, тяготению конец.

Ей вспоминается отцовская шутка: «В 1687 году Исаак Ньютон открыл тяготение. Раньше люди были легковесными…»

Она смотрит в иллюминатор на Землю.

В конечном счете Бенджамин Уэллс, возможно, спас мне жизнь. Он предложил мне выучиться за государственный счет на астронавта. Теперь я смогу продолжить мои исследования в настоящем святилище, где никто не сможет меня потревожить.

Музыка из «Ученика чародея», все более выразительная и ритмичная, действует на Алису убаюкивающе. Она засыпает. Ей снится, что она плывет среди звезд в компании Эжена, Марии-Антуанетты и Жозефины.

10

Внезапные вспышки света, долгий пронзительный звонок.

Где я?

Алиса Каммерер резко пробуждается. Нет, это не сон: она и вправду в космосе. На самой границе между атмосферой и пустотой. Хотя эта граница нематериальна, Алиса воспринимает ее как темно-синюю полосу.

Она смотрит в иллюминатор на сияющую точку вдали, приобретающую по мере приближения форму буквы Н.

Вот она какая, Международная космическая станция.

Алиса смотрит на часы.

Какая редкостная точность прибытия!

Извиваясь в тесной капсуле, Алиса натягивает скафандр и готовится к стыковке. Это самый ответственный момент, она знает, что при ошибке маневрирования ее сможет спасти только скафандр.

Бух!

Сильный толчок. Соприкосновение с МКС произошло.

Я достигла места назначения.

Металлический лязг. Стыковка прочно фиксируется.

После стабилизации давления в ее капсуле ученая снимает скафандр, натягивает спортивные штаны и кофту с логотипом Европейского космического агентства^[12] и замирает у люка. Дверь открывается.

За ней Алису ждут пятеро астронавтов, работающих на орбитальной станции. Все они по очереди заключают ее в объятия. После теплой встречи все шестеро замирают перед объективом фотоаппарата с автоспуском.

Первое, что поражает здесь Алису, – запах: смесь аромата грязных носков и горелой пластмассы. Второе – жара: она не ожидала, что в космическом пространстве ее встретят такие тропики.

Не успевает она снять кофту, как загорается экран. На связь выходит директор ЕКА и начинает коллективный брифинг с космическим агентством.

– У нас новая постоялица, – докладывает один из астронавтов.

– Я в полном порядке, – сообщает Алиса, одергивая на себе кофту.

– Добро пожаловать на станцию, – отвечает директор ЕКА.

Астронавты станции быстро отчитываются, и экран гаснет. Все дружно приступают к переноске доставленного груза: научной аппаратуры, коробок с едой, фляг с питьевой водой. Пятеро раскладывают все это добро, тем временем шестая, японка, заносит в капсулу свои вещи. Она уступает место Алисе и покидает станцию.

После церемонии прощания японка скрывается в переходном шлюзе, чтобы лететь обратно на Землю.

Когда стихает суматоха, молодая зеленоглазая астронавтка произносит короткую речь:

– Приветствую всех и благодарю за теплую встречу. Меня зовут Алиса Каммерер, мне тридцать лет, я биолог-генетик, специалист по генным мутациям. Министерство науки Франции направило меня на орбиту для завершения этапа моего проекта под названием «Адаптация организма к экстремальным условиям среды».

Четверо астронавтов МКС представляются Алисе. Первым к ней подлетает лысый мужчина спортивного телосложения с голливудской улыбкой и с надписью NASA на футболке.

– Скотт Брэдли. – Он протягивает ей руку. – Американец, биолог. Изучаю изменения ульев и паутины в условиях невесомости.

Следующий – круглощекий толстяк.

– Я Кевин Хёрт, добро пожаловать! Я тоже американец и тоже биолог, изучаю тихоходок. Они могут выживать в вакууме, при экстремальных температурах и при разной солнечной, ультрафиолетовой и космической радиации. Их можно извлечь из космической станции в забортный вакуум, не причиняя ни малейшего вреда.

Высокий накачанный блондин с широкой улыбкой на лице машет Алисе рукой.

– Пьер Кювье, француз, пилот истребительной авиации, сейчас – командир станции.

– Симон Штиглиц, – подхватывает мужчина среднего роста, последний, кто еще не представился. Я тоже француз, но не военный, а биолог, специалист по воздействию всевозможного облучения на растения и животных.

Алиса замечает, что у него серые глаза и очень молодое лицо, хотя волосы совершенно седые.

– Вот мы и познакомились, – заключает командир станции Кювье. – Теперь приглашаю вас в наш «небесный замок».

Новенькая следует за остальными по белому тоннелю. С его стен свисают толстые витые жгуты проводов. Пьер обращает внимание Алисы на кольца в полу, за них можно цепляться ногами при движении. В условиях невесомости меняется восприятие пространства: нет ни верха, ни низа, все плавает.

Ученой пока что нравится это подвешенное состояние, если не вспоминать, что полторы минуты невесомости при парашютном прыжке – это совсем не то, что постоянная невесомость.

Мне предстоит плавать так целый год.

Пьер объясняет:

– Раз нет ни верха, ни низа, мы решили, что то, что обращено к Земле, – это низ; соответственно, то, что обращено в космос, – это верх. Что касается понятий «вперед-назад», то это как на море: мы наклоняемся туда, куда летит МКС. Соответственно, у нас есть «левый борт» и «правый борт».

Алиса обращает внимание на увешанные аппаратурой блоки и на разложенные по специальным карманам инструменты.

– Здесь на первом месте аккуратность и чистота. Ни крупинки пыли, никаких крошек, никаких капель.

Пьер тычет пальцем в иллюминатор.

– Вон там «хребет» станции. Он состоит из пяти первоначальных модулей, соединенных друг с другом и образующих как бы трубу в полсотни метров длиной. Модули, прибывавшие позднее, пристыковывались слева и справа от этого «хребта». Видишь, это выглядит как ствол и ветви.

Пьер жестом показывает Алисе, что нельзя касаться на лету колеблющейся электропроводки.

– А здесь любимое всеми место на МКС: наблюдательный купол с семью иллюминаторами. Он всегда обращен к Земле и обеспечивает круговую панораму. Отсюда лучше всего видна поверхность планеты, а еще солнечные батареи и астронавты, работающие снаружи. Не говоря уже о великолепных закатах! Ты наверняка знаешь, что ход времени здесь не такой, как дома. Солнце встает и садится каждые полтора часа.

– Как понять, вечер сейчас или утро? – спрашивает Алиса.

– Мы выставили на своих часах единое земное время.

Кювье исполняет изящный разворот.

– Ты можешь разместить свои приборы в европейском научном модуле «Алиса». Летим туда!

Оставив позади несколько метров тоннеля, ученая попадает в помещение, полное приборов и компьютеров.

После этого Пьер демонстрирует ей действие всасывающих туалетов, душ с системой максимальной экономии воды, пункт связи с земным Центром управления полетом.

Неподалеку находятся спортивные тренажеры.

– Ты знаешь, насколько важно посвящать спортивным упражнениям не менее двух с половиной часов ежедневно: без беговой дорожки и велотренажера мышцы быстро атрофируются.

Наконец он показывает Алисе ее каюту.

– Раньше здесь жила наша коллега из Японии. Располагайся.

Алиса окидывает взглядом каморку, где ей предстоит ютиться целый год.

– Вот и вся экскурсия, – подытоживает Пьер. – В двадцать часов в модуле «Юнити» мы все вместе ужинаем. Если заблудишься в нашем лабиринте, то запомни, этот модуль соединяет зону русских и зону американцев.

Следующий час уходит у Алисы на установку кое-каких научных приборов. После этого она присоединяется к коллегам.

Симон раздает подносы с едой.

– Сегодня Рождество, поэтому в меню индейка с каштанами, – объявляет он.

– Как это иронично – праздновать день рождения Христа так далеко от Земли, – говорит Скотт.

– Выпьем за него! – предлагает Кевин, раздавая всем специальные маленькие фляжки с шампанским.

Все дружно отдают должное индейке с каштанами, потом Пьер предлагает спеть. Все четверо мужчин исполняют хором по-английски рождественский гимн «Тихая ночь»^[13].

Алисе кажется странным, что в этом храме современности звучат религиозные куплеты. Но, выпив шампанского, она тоже присоединяется к поющим и не жалеет голосовых связок.

Скотт берет гитару и исполняет известные каждому песни The Beatles: All You Need Is Love и Black Bird. Все с удовольствием подпевают.

Потом Симон приносит из кухонной зоны рождественские шоколадные рулеты.

– Как ты умудряешься все это готовить? – удивленно спрашивает Алиса.

Симон, не отвечая, уплывает из модуля и быстро возвращается с приспособлением, при помощи которого он творит кулинарные чудеса: агрегатом, опутанным прозрачными трубками с разноцветными порошками.

– Прошу любить и жаловать: кулинарный принтер. Вот в этот отсек кладутся пищевые порошки, вот этой кнопкой устанавливается вкус, вот здесь регулируются текстура и цвет.

– Прямо как автоматическая кофемашина, – кивает Алиса.

– Именно. С той разницей, что этот агрегат позволяет устанавливать форму, цвет и консистенцию блюд.

– Про вкус не забудь! – подсказывает Скотт. – Нам все по плечу: хоть рождественские рулеты со вкусом индейки, хоть индейка в виде рулетов!

Алиса с любопытством разглядывает агрегат.

– Полагаю, вы привезли свой ДНК-принтер, мадемуазель Каммерер? – спрашивает Кевин.

– Вы рылись в моих вещах? – вскидывается она.

– Просто интересно, кто живет с нами рядом и чем пользуется. Невинное любопытство. Обычное дело, когда предстоит настолько тесное и долгое соседство, – объясняет Кевин, пристально глядя на ученую.

– Я бы попросила всех не трогать без разрешения мои вещи.

От этих слов Алисы по комнате пробегает холодок.

– Ее можно понять, – обращается к Кевину Скотт, – она только что прилетела.

– Прошу меня извинить, – говорит Кевин.

– Это я прошу у всех прощения за свою чрезмерную реакцию, – бормочет Алиса.

Обстановка разряжается. Скотт, поглощая рулеты и запивая их шампанским, поворачивается к Алисе.

– Мы уже немало о вас знаем, мадемуазель Каммерер, – начинает он с полным ртом. – Не хватает только мелких подробностей. Не могли бы вы пролить свет на ваш проект?

Если скрытничать, это только распалит их любопытство.

– Цель проекта – создание гибридных особей, помесей сразу нескольких видов.

– Каких? – не унимается Скотт.

– Например, человека и крота, – отвечает за Алису Кевин. – Так, по крайней мере, описал ее проект французский министр науки. Я видел в Интернете репортаж с вашей пресс-конференции.

– То есть вы – что-то вроде французского доктора Франкенштейна, профессор Каммерер? – подхватывает Симон.

Алиса сверлит биолога своими зелеными глазами.

– В романе Мэри Шелли доктор Франкенштейн создает свое существо, сшивая вместе куски трупов, и оживляет его ударами тока. У меня получается обходиться без швов. Они у меня – в некотором смысле плоды записи их ДНК. Я использую аппаратуру для обработки текстов из всего четырех букв алфавита, образующих химический состав жизни: G, T, A и C. G – это гуанин, Т – тимин, А – аденин, С – цитозин. Сочетая эти четыре буквы в длинных цепочках, я создаю небывалые, максимально гармоничные жизненные формы. Примерно так же работает с двадцатью четырьмя буквами алфавита романист. Получаются самые настоящие существа из плоти, крови и нервных волокон, живее не придумаешь, даром что таких еще не бывало.

– Для чего нужны эти ваши «новые существа», создаваемые на манер персонажей романа? – интересуется Скотт, определенно немало озадаченный.

– Они смогут выживать и размножаться вопреки мировому потеплению, загрязнению, цунами, землетрясениям, проникающей радиации, дефициту воды – одним словом, всем вызовам, грозящим человечеству, – объясняет в промежутке между глотками Алиса.

– Им даже проникающая радиация нипочем? – удивляется Симон.

– Да, я рассчитываю сделать их гораздо устойчивее, чем мы, даже к столь серьезной угрозе.

Все молча переваривают услышанное.

Что это, восхищение или недоверие? Надеюсь, я еще не настроила их всех против меня.

– Весьма новаторский проект… – выдавливает Пьер, чтобы разрядить обстановку.

– Выходит, ты фабрикуешь химер, – выносит приговор Симон.

– Химера – существо из мифов. Такова сирена с туловищем женщины и хвостом рыбы, таков кентавр, обладатель лошадиного туловища и мужского торса, – говорит Алиса лекторским тоном. – Гибрид – совсем другое дело: это помесь двух существующих видов, а не сочетание органов, продукт полного слияния, вплоть до клеточных ядер.

– Все равно здорово смахивает на химеру, – упрямится Пьер.

Раз им так нравится это слово, я не буду его отвергать.

– Да, если хотите. Перед вами «производитель химер».

Четверо мужчин многозначительно переглядываются.

– Тебе не приходило в голову, что, желая создать нового человека, ты рискуешь погубить нынешнего? – спрашивает ее Симон.

– Он прав, – говорит Кевин. – Неважно, как их называть, ты ведь работаешь над созданием… монстров, разве нет? Ты уже задавалась этим вопросом? Не является ли весь этот твой проект колоссальной ошибкой?

Алисе хочется ответить, но ее вдруг охватывает страшная усталость: до чего же надоело оправдываться!

– Химеры, монстры, Франкенштейн, «колоссальная ошибка» – думайте что хотите! Но я буду продолжать мои опыты вопреки любым помехам. Я не оцениваю вашу работу, вот и вы не спешите оценивать мою.

Недавняя праздничная обстановка полностью забыта. Ужин завершается в полном молчании, после чего все расходятся по своим каютам. Симон останавливает Алису, взяв ее за локоть.

– Перед сном не забудь придвинуть ближе к лицу и включить систему вентиляции, не то задохнешься во сне. Лично я дорого заплатил за эту науку, потому что никто не потрудился уточнить эту тонкость.

– Задохнусь во сне? Как это?

– В отсутствие тяготения выдыхаемый ноздрями углекислый газ остается во взвеси там, куда попал, поэтому если перед лицом нет вентиляции, то человек вдыхает пузырь своего собственного углекислого газа.

– Никогда бы не подумала, спасибо за совет.

– В первую ночь вообще плохо спится, лучше принять снотворное.

Он дает ей красную пилюлю и фляжку с водой. Алиса, не задумываясь, проглатывает лекарство.

– Я вызываю у вас страх? – спрашивает она ему вдогонку.

Симон с улыбкой оборачивается.

– Мы все здесь ученые, продвигаем знания, все остальное неважно.

– Рада, что ты так к этому относишься, – говорит с облегчением Алиса. – Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

В своей крохотной каюте Алиса наскоро умывается, чистит зубы, натягивает свежую футболку и ложится спать. Приходится пристегнуться ремнями к вертикальной лежанке и направить вентиляцию себе на нос, как учил Симон.

Снотворное уже начинает действовать, но ей не дает покоя одна мысль:

Все эти астронавты как будто родились пригодными для экстремальных условий. Одна я чувствую себя здесь не в своей тарелке. Заслуживаю ли я чести находиться среди них? Я, «МАТЬ ХИМЕР»?

Вдруг весь мой проект – это, как выразился Кевин, «колоссальная ошибка»?

Вся в сомнениях, Алиса погружается в сон.

11

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: эффект Даннинга – Крюгера

В 1999 г. американские психологи Дэвид Даннинг и Джастин Крюгер опубликовали статью с описанием психологического парадокса: самые некомпетентные люди совершенно не сомневаются в своих способностях. И наоборот, самые одаренные люди бесконечно сомневаются в себе вплоть до возникновения у них «синдрома самозванца». Этот парадокс получил название «эффекта Даннинга – Крюгера».

Развивая свой анализ, психологи приходят к заключению, что в любой компании действует четкая закономерность: чем менее компетентен человек, тем меньше он подвергает сомнению свои способности, а чем человек талантливее, тем сильнее его терзают сомнения.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

12

Сколько я спала?

Это первая мысль, посещающая Алису, как только она открывает глаза.

Ее не приветствуют привычные солнечные лучи, здесь совсем другая освещенность, не помогающая пробуждению и не поощряющая начинать новый день.

Вертикальное положение собственного тела застает ее врасплох, как и плывущие рядом зубная щетка, тюбик с зубной пастой и какая-то мутная серая капля…

Слюни, которые я пускала во сне…

Одно, другое и третье вращается от струи воздуха, благодаря которой она не задохнулась, пока спала.

Судя по часам, Алиса проспала десять часов.

Какое сильное снотворное!

Она чувствует головную боль – следствие злоупотребления шампанским накануне.

Девушка отстегивается от койки и открывает дверь каюты. В ванной она принимает душ – дисциплинированно экономя воду, чистит зубы строгим минимум, воды и собирает маленьким пылесосом плывущие по ванной капли.

Невесомость – источник кучи удовольствий, но требует осторожности. К этому надо привыкнуть.

Она сушит себя подобием фена наоборот, кое-как причесывается. Потом достает из одежной сумки одежду.

Остальные, привычные к жизни в этом «небесном замке», наверняка уже встали и занялись своими делами.

Она не чувствует голода и, махнув рукой на завтрак, направляется в европейский научный модуль «Алиса». Но, преодолев шлюз, попадает в облако из мельчайших осколков стекла и капелек жидкости. Она узнает свои пробирки. Их кто-то разбил.

О нет! Только не это!

Уже через несколько минут она собирает остальных членов экипажа в столовой модуля «Юнити».

– Это точно кто-то из вас четверых! – начинает Алиса в ярости. – Кто это сделал? Кто?

Кевин корчит изумленную гримасу.

– Ты уверена, что твои пробирки не разбились сами? Мало ли что, вдруг ты плохо их закрепила или…

Но он не получает поддержки: все знают, что в невесомости ничего не падает и тем более не разбивается.

– Чья это работа? – повторяет Алиса, повышая голос.

– Пускай саботажник сознается, – решительно требует Скотт.

– Прямо как в романе Агаты Кристи! – легкомысленным тоном замечает Кевин. – Преступление, подозреваемые, замкнутое пространство, откуда никому не сбежать, неспособность полиции прийти на помощь.

– ЧЬЯ ЭТО РАБОТА? – Алисе все труднее сдерживать гнев.

– Это не я, – произносит Пьер.

Скотт, Симон и Кевин повторяют то же самое.

Алиса тяжело дышит.

Попробуй успокоиться, сколько на них ни ори, толку все равно не будет.

– Вижу, эта ситуация вас забавляет. Что каждый из вас делал вчера после ужина? – цедит девушка сквозь зубы.

– Я лег спать, – докладывает Пьер.

– Я тоже, – говорит Симон.

– Я, признаться, лег не сразу, сперва проверил аппаратуру, участвующую в моих собственных опытах, – говорит Кевин. – Ну а после этого лег.

– А я полюбовался Землей из наблюдательного купола, прежде чем лечь спать, – говорит Скотт.

– Никто ни с кем не сталкивался по пути? – интересуется она.

Ответа нет. Алиса качает головой.

Так я ничего не добьюсь. Попробую по-другому.

– Следствие пройдет быстрее, чем в романе Агаты Кристи, – обещает она ленивым тоном. – Я уже знаю, кто из вас врет.

Она обводит взглядом всю четверку и указывает пальцем на одного.

– Ты!

Обвиненный – а это Симон – до крайности возмущен.

– Клянусь, это не я!

– Обвинение серьезное, Алиса, – предостерегает ее Пьер. – Откуда такая уверенность?

– Вчера вечером он очень отрицательно принял мой рассказ об опытах, а потом как будто случайно проводил меня до каюты и дал мне снотворное под тем предлогом, что с ним мне будет легче в первый раз уснуть. Он сделал это, чтобы я не помешала ему испортить мой научный инвентарь.

– А ведь действительно, я столкнулся с Симоном рядом с модулем «Коламбус», – припоминает Кевин. – Я не придал этому значения, все мы знаем, что у Симона бессонница.

– Да, у меня бессонница, и да, я болтался вблизи «Коламбуса»! – злится Симон. – Но только я ничего не портил!

Все смотрят в упор на молодого седовласого мужчину, начинающего проявлять признаки паники.

– Я же вам говорю… я могу поклясться… – бормочет Симон, которому становится все сильнее не по себе.

– Это действительно ты? – спрашивает его Скотт, не настроенный шутить.

– Сказано же вам, я ничего не делал! – утверждает Симон срывающимся голосом, все хуже владея собой.

Остальные переглядываются.

– Если следовать законам мореплавания, то преднамеренный саботаж на борту – серьезное преступление, – рассуждает вслух Скотт. – Как же нам с тобой поступить?

– Не знаю, сможет ли послужить тюремной камерой одна из кают, – говорит Алиса, – но если запереть его в одной из зон так, чтобы остальной мой инвентарь был в безопасности, то я вздохну с облегчением…

Побледневший Симон продолжает твердить:

– Клянусь, я ни при чем!

– При первой же возможности придется отправить его на Землю, – говорит Пьер. – Объясним, что произошел инцидент, после которого он больше не может здесь оставаться. Но объяснять, что именно случилось, нельзя, иначе конец его карьере астронавта.

– ГОВОРЮ ВАМ, ЭТО НЕ Я!

– Да, ближайшим рейсом он отправится на Землю, – решает Скотт, не обращая внимания на уверения Симона. – Тому, кто саботирует работу коллег, не место на борту.

Симон, уже овладевший собой, уже более спокойно обращается к своим товарищам:

– Да опомнитесь вы! Скотт? Кевин? Пьер? Мы столько недель работали бок о бок, вы хорошо меня знаете и понимаете, что я на такое не способен!

– Попрошу, чтобы нам как можно быстрее прислали «челнок», – говорит Пьер. – Случившееся делает обстановку невыносимой.

Алиса, какое-то время молчавшая, опять берет слово:

– Это лишнее.

– Почему? – удивляется Пьер.

– Потому что Симон говорит правду: он действительно не виноват.

– Как это понимать? Только что ты при всех указала на него, – возражает сбитый с толку Скотт.

– Я обвинила его, чтобы увидеть реакцию остальных. Я усвоила эту полезную стратегию в детстве, когда мы с мамой играли в такую игру: указываешь наобум на кого-нибудь, это создает стресс, а ты внимательно следишь за реакцией остальных участников, чтобы поймать на лице одного из них малейшее выражение радости. Оно указывает на его облегчение из-за того, что вместо него обвинен невиновный.

Выдержав паузу, она продолжает:

– Пока Симон оправдывался, я за всеми вами наблюдала. Один из вас с трудом сдержался, чтобы не заулыбаться.

Новая пауза. Облетев четверых астронавтов, она задерживается перед Пьером.

– Ты!

– То есть как? – восклицает новый обвиняемый. – Опять указываешь на кого-то наобум? То на Симона, то на меня… Потом будешь тыкать пальцем в Скотта и Кевина? Хватит игр, дело-то серьезное!

Остальные трое внимательно на него смотрят.

– Погодите, братцы! Не видите, что ли, как она водит вас за нос? Интересно, как бы я успел достать все пробирки из термоса?

Взгляд Алисы суровеет.

– Разве я говорила, что пробирки находились в термосе?

За этим следует долгое молчание.

Пьер натужно смеется, остальные трое смущены, им не до деланого веселья.

– Пробирки с жидкостями держат в термосе для поддержания их постоянной температуры, это всякому известно, – защищается он.

– Зависит от того, что в пробирках. Гаметам, например, нужен холод.

Пьер по-прежнему смеется один, потом вдруг перестает, выражение его лица резко меняется. Оттолкнувшись от скобы в полу, он вылетает в коридор. Остальные спешат за ним. У себя в каюте Пьер роется в вещах, достает автоматический пистолет и направляет его по очереди на каждого из четырех астронавтов.

– Оружие! Ты пронес на борт оружие. А ведь на МКС действуют законы нейтралитета, здесь любое оружие под запретом! – возмущается Скотт.

– Ошибаешься, ничего я на борт не проносил. Оно осталось от предыдущих членов экипажа.

Он поворачивается к Алисе.

– Отдаю вам должное, мадам детектив. Да, это я разбил ваши пробирки с гаметами, которые могли послужить для ваших научных извращений. Я собирался испортить и все остальное, чтобы быть уверенным, что ваш зловещий проект создания химер ни к чему не приведет. Если бы Симон не шлялся ночью по коридорам, я бы сделал все, что задумал. Не беда, я без промедления исправлю это упущение.

Четверо астронавтов цепенеют, не зная, как быть. Пьер продолжает:

– Если бы Оппенгеймер был убит, не случилось бы Хиросимы. Иногда устранение всего одного ученого позволяет избежать большой катастрофы. В Интернете многие ученые сравнивают Алису Каммерер с ученым-безумцем Ильей Ивановым^[14], тоже, как и она, вздумавшим создать чудовищных гибридов. Я намерен сделать все, чтобы не позволить ей продолжать.

Внезапно Кевин хватает Пьера за руку, Пьер спускает курок, пуля задевает бок Симона.

Скотт тоже набрасывается на Пьера и заставляет его бросить пистолет. Пистолет парит в воздухе. Пьер не может до него дотянуться и спасается бегством, вернее улетает. Двое американцев пытаются его догнать.

Алиса наклоняется к Симону, чтобы его осмотреть.

– Ты ранен?

– Вечно со мной так, – шутит он. – При моем паническом страхе перед опасностями и насилием все шальные пули оказываются моими.

Она приподнимает его футболку и убеждается, что пуля только оцарапала кожу.

– Прости меня, Симон, я не хотела, чтоб все так получилось.

– Ничего, пройдет, – отзывается он.

Тем временем американцы преследуют Пьера по коридорам МКС. Командир экипажа, чувствуя, что дела его плохи, решается на отчаянный шаг. Видя, что американцы находятся в модуле «Кибо», в котором проводила эксперименты японская коллега, он запирает их там. Напрасно Скотт и Кевин стучат по переборке: они в ловушке. Пьер запускает процедуру экстренной отстыковки модуля. Два астронавта надрываются, пытаясь его вразумить, но их не слышно. «Кибо» резко отделятся от МКС и уплывает в бескрайний космос, обрекая американцев, запертых в этой цилиндрической клетке, на верную смерть.

Алиса, сжимая русский пистолет, тоже пытается остановить Пьера.

– Все кончено! Уймись! – приказывает она, держа его на мушке.

– Только попробуй выстрелить, – говорит ей командир. – Если нажмешь на курок, пуля может попасть в жизненно важный узел станции. Бум! Прощай, МКС!

Воспользовавшись секундным колебанием молодой женщины, Пьер устремляется в русскую зону и запирается в модуле «Звезда», бывшей советской лаборатории.

Алиса поспевает к шлюзу, когда он уже задраен. Догнавший ее Симон нажимает на рычаг внешнего запирания.

– Вот и все, теперь он в ловушке, – говорит он.

Пьер со всей силы бьет кулаком по иллюминатору шлюза, орет что есть мочи, но они его не слышат.

– Сам себя посадил в тюрьму, – говорит Симон. – Без нашего разрешения ему оттуда не выйти. – Глядя на испуганную Алису, он продолжает: – От станции отстыковался модуль «Кибо». Что-то ни Кевина, ни Скотта не видать… Не иначе, этот псих запер их там и запустил в открытый космос.

Они торопятся к экрану управления и видят на нем удаляющийся модуль «Кибо». Оба американца прильнули изнутри к иллюминатору.

– Кевин! Скотт! – стонет Алиса.

Все произошло так быстро! Ничего не понимаю… Как это возможно, чтобы два астронавта были обречены на медленную смерть, а третий оказался заперт в клетке, как дикий зверь?

– Мне так жаль…

Оба, Алиса и Симон, не могут оправиться от шока.

– Это были славные парни, редкие астронавты. Им хватило смелости попытаться заблокировать Пьера, но все пошло плохо. У них даже не будет могилы, – произносит Симон с интонацией надгробного слова.

– Мне жаль, – повторяет Алиса.

– Проклятье! Им уже никто не поможет, пройдет несколько часов – и они умрут.

Как бы мне хотелось вернуться во времени и предотвратить эту драму!

Она смотрит в иллюминатор на модуль «Кибо», белую точку, уменьшающуюся на глазах.

В этот раз я должна признать реальность: мой проект влечет одну смерть за другой. Сначала были принесены в жертву мои гибриды, теперь появились первые люди – мученики моего дела. Какую же цену придется заплатить, чтобы перед человечеством открылся путь к спасению?

Симон тяжело вздыхает и, пытаясь как-то пробудиться от этого кошмара, обращается к Алисе:

– Пьер сравнил тебя с Ивановым. Что за Иванов?

13

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: странные опыты Ильи Иванова

В первые годы XX века русский биолог Илья Иванов, работавший главным образом в коневодстве, произвел переворот в технике искусственного осеменения. Ему удавалось осеменить спермой единственного жеребца до пятисот кобыл, тогда как до него рекорд составлял всего двадцать кобыл. Этим он завоевал репутацию «гения искусственного осеменения».

Позже Иванов увлекся получением гибридов. Среди его «шедевров» (названных так им самим) были помесь самца зебры и ослицы – «зебран», и помесь бизона и коровы – «зуброн». В 1910 г. на зоологическом конгрессе в Австрии он представил новый свой крупный проект – «ньюманзе», помесь человека и шимпанзе. После этого объявления мировое научное сообщество объявило ему бойкот. Иванов превратился для коллег в «русского Франкенштейна».

Однако он не опустил рук и после революции 1917 года предложил свои идеи новым властям. В 1926 г. один из советских руководителей по фамилии Горбунов^[15] оценил его смелость и выделил средства на его проект на том основании, что этот эксперимент докажет раз и навсегда правоту эволюционной теории Дарвина и выставит на всеобщее посмешище религиозных реакционеров.

Профессор Иванов отправился в Париж, где добился поддержки директора Института Пастера^[16], разрешившего ему осеменить человеческой спермой трех самок шимпанзе. После неудачной попытки Иванов предложил осеменить женщину обезьяньей спермой. Это заставило директора Института Пастера усомниться в научной ценности эксперимента и прекратить поддержку ученого.

Вернувшись в 1929 г. в Россию, Иванов нашел пять женщин, добровольно согласившихся на оплодотворение спермой самца орангутана по кличке Тарзан. Однако тот умер еще до забора у него половых клеток.

В 1930 г. Иванов был репрессирован. Его сослали в лагерь в Казахстане, где он умер спустя два года с клеймом опасного ученого-безумца.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

14

Пищевой принтер выдает две порции чего-то разноцветного и пахучего, что при некотором усилии воображения можно принять за гамбургеры. Алиса и Симон молча едят в модуле «Юнити», ритмично делая глотки напитка, отдаленно напоминающего пиво.

Оба смотрят в пустоту.

– Я совершила ошибку, – нарушает молчание Алиса. – Моя работа приносит одни беды. Теперь она стала убивать.

Симон не спускает с молодой женщины взгляд своих светло-серых глаз.

– Ты не виновата.

– Я повела неправедную войну. Я вообразила, что, изобретая гибридов, спасу человечество, а на самом деле убиваю людей, вот и все.

Симон качает головой. Оба пребывают в крайне угрюмом настроении.

Сколько я протяну в трауре, мучаясь чувством вины?

Скотт… Кевин…

Смогу ли я когда-нибудь прийти в себя и все забыть?

– То, что натворил Пьер, не позволит тебе продолжить работу?

– Он разбил только пробирки с мужскими гаметами людей. Остались гаметы самок животных.

– Ты сможешь продолжить свои опыты?

Алиса смотрит Симону в глаза.

– Я могла бы, но только если ты мне поможешь.

– Я? Каким же образом?

– Если я не буду тебе доверять, то не смогу спокойно работать.

– Для меня ты – не Иванов. Прости меня за то, что наговорил о тебе вчера. Я помогу, если смогу, главное, чтобы ты этого хотела.

Они заканчивают есть в более приподнятом настроении. Алиса объясняет Симону подробности своих экспериментов.

После этого разговора ученый решает временно отказаться от своих собственных экспериментов и стать ассистентом Алисы. Час они работают вместе: она показывает, как пользоваться приборами и что нужно делать.

Для скрепления сотрудничества Симон предлагает опрокинуть по рюмочке в наблюдательном куполе. Оттуда можно наблюдать за Пьером, не отходящим от иллюминатора русского модуля «Звезда».

– Он там умрет? – спрашивает Алиса.

– Стыковочное звено между американским и русским сегментами может служить шлюзом, чтобы передавать ему еду и воду, забирать отходы. Он в заключении, но не приговорен к смерти. Так он дождется челнока, который заберет его на Землю. Ожидание продлится несколько дней. Мы доложим о событиях здесь, пусть решение принимают органы правосудия, во всем разобравшись.

– Мне стыдно, что я использовала тебя, чтобы он себя разоблачил. Как твоя рана, не очень болит?

– Это не рана, а пустяковая царапина, я почти ничего не чувствую.

– Между нами есть кое-что общее: в меня тоже стреляли незадолго до отлета на МКС. Пуля задела плечо. Нам обоим сильно повезло. – Она наклоняется к Симону. – Хотелось бы узнать твою историю.

Он долго собирается с духом.

– Это история боязливого ребенка, который слишком быстро вырос и не успел осмелеть. В детстве меня все пугало: игла шприца для вакцинации, дантист, пауки, гроза, собаки, скалящие при лае клыки, полная темнота в моей комнате. Ночью я боялся, что у меня под кроватью притаился какой-то зверь, приходилось всегда спать со светом. В школе одноклассники, видя, что я всего на свете боюсь, пугали меня шутки ради. Худшим днем года был для меня праздник Хеллоуин. Потом, когда я стал следить по телевизору за новостями, мои муки усугубились. Но, как ни странно, по вечерам мне требовалась очередная доза испуга. Я смотрел выпуски новостей, завороженный, как кролик, попавший в лучи автомобильных фар. Преступления. Войны. Несправедливости. Манифестации. Забастовки. Скандалы. Эпидемии. Загрязнение среды. Всемирное потепление. Неизлечимые вирусные заболевания. Я не переставал обо всем этом думать.

– Моя мать говорила: «Пытаться понять мир по тому, что показывает телевизор, – все равно что попытаться изучить свой город, изучая происходящее в приемном отделении его больницы», – говорит Алиса, потягивая свое «пиво».

– Мне хотелось найти способ избежать будущих угроз, для этого я стал изучать научные дисциплины. Моя жизнь ученика-параноика продолжалась. Когда мне стукнуло двадцать, студенты, знавшие мою особенность, одолжили на факультете ветеринарии волка, вкололи ему транквилизатор и положили под мою кровать в комнате университетского общежития. Ложась спать, я услышал рычание: волк просыпался. Но я же вечно боялся, что под моей кроватью прячется чудовище, вот и в этот раз списал все на детские причуды и не сразу нагнулся, чтобы проверить. А когда заглянул под кровать, увидел два красных глаза, опять услышал рычание, почувствовал запах псины, увидел клыки и понял, что это самый настоящий волк.

Симон ежится от болезненного воспоминания.

– В тот вечер я испытал такой ужас, что враз поседел.

– От страха еще не то бывает, – кивает ученая, которой нелегко понять такую сильную боязливость.

– Знаю. Но чаще в мультфильмах, – соглашается Симон и продолжает: – Узнав о МКС, я понял, что смогу почувствовать себя в безопасности только там – то есть здесь… Прощай, страх нападения уличных хулиганов или ночного грабежа! Нет больше опасности ранения или смерти на войне, встречи с волком, заражения при эпидемии, не говоря уже о всемирной пандемии… Космическая станция – абсолютное убежище. Я составил учебную программу, преследующую одну цель: спрятаться в этом самом недосягаемом на свете месте.

– Ты добился своего…

– Я получил то, чего хотел, – фаталистически соглашается он, касаясь своей раны.

Алиса поворачивается и смотрит на русский модуль «Звезда».

– Пора заняться Пьером. Свяжемся с Землей, узнаем, когда оттуда прилетят… и избавят нас от него.

15

Двое французских ученых докладывают Центру управления в Куру об обстоятельствах акта саботажа в отношении инвентаря Алисы, изобличении виновного, судьбе обоих американских астронавтов и модуля «Кибо», отправленного преступником в межзвездный полет.

Они также сообщают инженерам о задержании командира корабля Пьера Кювье и о его изоляции в модуле «Звезда». Европейское космическое агентство подтверждает свое намерение максимально быстро отправить к станции челнок, чтобы забрать пленного, но предупреждает, что в данный момент свободный челнок отсутствует.

Придется ждать.

Алиса и Симон решают вести на станции нормальную жизнь, кормить Пьера и поддерживать отопление и вентиляцию в русском модуле.

Французы посвящают большую часть времени совместной работе над проектом «Метаморфоза».

– Передай мне, пожалуйста, сперму, Симон, – просит коллегу Алиса.

Ученый подает ей тонкую пробирку с серебристым веществом.

– Простое любопытство: у тебя уже есть опыт жизни в паре, Алиса? – обращается он к ней как ни в чем не бывало.

– Моя жизнь посвящена науке, только ей одной.

– Страсть к науке – единственная причина твоего безбрачия?

– Моя бабушка была русской, – отвечает Алиса с непробиваемым спокойствием. – Вынашивая мою маму, она работала на атомной электростанции типа Чернобыльской и, наверное, как-то раз слишком близко подошла к плохо защищенному месту с сильной радиацией… В итоге моя мать родилась с пороком развития, медики называют это «синдактилией»^[17].

– Кажется, я знаю, что это такое. Сращение пальцев?

– Оно самое. В школе над ней смеялись одноклассники, говорили, что она будет чемпионкой по плаванию…

– Бедный ребенок! Представляю, как тяжело ей приходилось!

– Она всегда носила перчатки, чтобы скрывать свой недостаток. Потом семья эмигрировала во Францию, мать выучилась на биолога, познакомилась с моим отцом, ученым, изучавшим мутации живых организмов. Он был ее преподавателем. Несмотря на разницу в возрасте, они были счастливой парой, произвели на свет меня. А потом мой отец, помешанный на полетах, разбился при падении с параплана.

– Вы остались вдвоем с матерью?

– Она всегда поддерживала все мои начинания, особенно работу над второй диссертацией, когда мне пришла мысль создать при помощи генной инженерии гибридного летающего человека. Она даже призналась, что благодаря этому моему замыслу стала гордиться своими перепонками между пальцами, и одобрила мой план оснащения человека крыльями летучей мыши. По ее словам, этим я упрочила свою связь с отцом.

– Теперь мне понятнее, чем ты руководствовалась.

– Как-то раз она отдыхала с новым другом под Аркашоном^[18], и его утащило течением в открытый океан. Она попыталась его спасти, но не справилась с течением. Спасатели позвонили мне и сообщили о ее гибели.

Алиса вздыхает.

– Знаешь, что самое странное? Первое, о чем я подумала, когда узнала об этой новой драме, это что у матери не хватило перепонок между пальцами, чтобы выплыть вместе с кем-то, преодолев течение.

Эти печальные воспоминания вызывают у девушки грустную улыбку.

– Чего тебе только не пришлось пережить! – сочувствует Симон. – К счастью, ты не унаследовала недостаток матери.

– Этот – нет. Но у меня все равно есть физический изъян…

Рассказать ему или лучше не надо?

Она выдерживает паузу, делает глубокий вдох.

– У меня есть одна морфологическая особенность, полностью меняющая ход моих мыслей.

Симон косится на ее руки.

– Нет, не там. Мой изъян, что называется, невидим глазу. У меня эндометриоз.

Симон с озабоченным видом качает головой.

Похоже, он знает, о чем речь.

– Всему виной остатки неандертальского ДНК. Это очень сильно снижает мои шансы завести детей, – на всякий случай уточняет она.

Кажется, он смущен ее откровенностью. Она пожимает плечами и возвращается к прерванному занятию.

– Спасибо за сперму. Где яйцеклетки? – спрашивает она.

Симон вынимает из переносного холодильника другие пробирки и микропипетку.

– Вот, значит, зачем тебе понадобились гибриды? Они стали бы в некотором роде твоими искусственными детьми, заменой настоящих?

Алиса притворяется, что не слышала вопрос, и наклоняется к микроскопу.

– А тебя, Симон, ждет на Земле женщина?

– Нет. – Он вздыхает. – Говорю же, я был немного ипохондриком. Как ни смешно, в юности я ужасно боялся подцепить СПИД. Даже когда появилось лечение от гепатита В, я боялся им заразиться. То же самое с вирусом папилломы, сифилисом, хламидиозом… Я поборол свой страх только в двадцать один год. Добиться этого оказалось очень нелегко…

Алиса так заинтригована, что забывает про микроскоп.

– Свой первый… первый интимный опыт я приобрел со студенткой-медичкой. Думал, так безопаснее, уж она-то сумеет обо всем позаботиться. Потом были другие женщины, тоже все из медицины. Но отношения редко тянулись дольше двух-трех недель.

– Из-за твоего страха венерических болезней? – бесцеремонно спрашивает молодая женщина.

– Еще, наверное, из страха обязательств, – сознается Симон. – Я боялся, что меня загонят в угол. Это объясняет, почему я до сих пор холост.

– Моя мать говорила: «Все годные мужчины разобраны, если кто свободен – значит, у него скрытая проблема».

Вспоминая мать, она улыбается.

– И вот мы с тобой здесь, двое отрезанных от мира одиночек. Прямо Робинзон и Пятница.

Есть еще Суббота – запертый в русском модуле.

– Я вот думаю, что их связывало, кроме обстоятельств… – бормочет Симон после долгой паузы.

Робинзона и Пятницу? Что за странные мысли…

– Порой одиночество становится невыносимым, – продолжает Симон. – Каждому нужен рядом другой человек, кто-то, разделяющий его успехи и неудачи, кто-то, кто…

Симон подбирает слова, но так и не может закончить фразу. Молчание снова затягивается. Алиса опять поднимает голову от микроскопа и оглядывается на него. Выражение лица Симона изменилось: он посерьезнел, взгляд пылает.

Ученый медленно приближается к Алисе, оставляя ей возможность отпрянуть или объяснить отказ. Она не шевелится.

Похоже на встречу американского «Аполлона» и русского «Союза» в 1975 году…

Сближение медленно продолжается.

Она застывает. Ей кажется, что секунды превращаются в часы.

Вспоминается еще одна фраза матери: «На всех важных перекрестках жизни приходится выбирать между страхом и любовью».

Ей страшно, но она запрещает себе шевелиться, чтобы не сбежать.

Касание губ.

Она медленно приоткрывает рот. Их поцелуй, обретая глубину, тянется несколько десятков секунд.

Энергия их взглядов нарастает. В глазах Симона она видит новый блеск.

Кажется, он уверен, что наше сообщничество перешло в новую стадию. Я того же мнения. Мне, правда, очень хочется полностью проживать каждую стадию, одну за другой. Недаром мама говорила: «Помедленнее, так выйдет быстрее».

– Не пора ли ужинать? – через силу выдавливает Алиса, удивленная бурей чувств, которую ей не удается усмирить при всем старании.

Симон смущенно улыбается.

– Самое время.

Он такой же неловкий, как я…

– Замечаешь, какие мы оба особенные? Мы наговорили именно того, чего ни в коем случае нельзя говорить, если хочешь соблазнить кого-то!

Оба с облегчением смеются.

– Да уж, со словечками «эндометриоз» и «страх» далеко не уедешь, – шутит он.

Не говоря о Скотте, Кевине и Пьере: память о них не способствует возникновению романтического момента.

Алиса делается серьезной и отодвигается, когда он пытается снова ее поцеловать.

– Не будем торопиться. Не надо меня принуждать…

– Давай договоримся, что ты сама укажешь мне подходящий момент для отделения следующей части ракеты.

А мне нравится его юмор!

– К тому же очень важна подходящая обстановка, – напоминает она, подмигивая.

Сначала я должна забыть свое прошлое. Забыть о гибели двоих американцев. Забыть о Пьере, запертом в русском модуле. Забыть саму необходимость все это забыть. Иначе мне ни за что не расслабиться с Симоном. Такое впечатление, что я сдаю экзамен, цель которого – не вспомнить курс, как когда-то в университете, а, наоборот, добиться девственной пустоты в голове.

Ужин доставляет обоим удовольствие. Ученые делятся воспоминаниями, приводя все больше подробностей.

После еды Симон отлучается, чтобы взглянуть на модуль, служащий тюрьмой для Пьера. Решено снова встретиться через полчаса в наблюдательном куполе.

У себя в каюте Алиса выбирает одежду посексуальнее: черную майку и черные атласные шорты, демонстрирующие ее гордость – красивые ноги. Для создания в наблюдательном куполе нужной атмосферы она захватывает с собой электрические свечи и маленький проигрыватель, чтобы слушать с Симоном «Гимнопедии» Эрика Сати^[19].

Ровно в полночь по всемирному времени ученые сходятся под итальянским наблюдательным куполом. Симон тоже приоделся: на нем такие же, как у нее, черные майка и шорты. Еще он принес с собой термос шампанского.

– Прямо свидание при свечах, при свете луны, если не замечать, что свечи электрические, а светит нам… сама Земля.

Он подает ей термос. Алиса пьет из горлышка шипучее вино, потом то же самое делает он – правда, торопясь и давясь, отчего вокруг них начинают кружиться золотистые капли.

Трусить положено ему, а страшно мне. Редко когда я так робела, даже при первом прыжке с парашютом над египетскими пирамидами.

Они несмело целуются. Удивляясь собственной решимости, Алиса сама раздевает Симона чуть ли не догола, не посягнув только на трусы. Потом стягивает с себя майку и шорты и остается в бюстгальтере и в черных кружевных трусиках.

Оба парят почти нагие под куполом, среди капель шампанского, поблескивающих, как звезды; позади них светится ярко-синий земной шар.

– Что, если кто-нибудь подглядывает за нами с Земли в телескоп? – бормочет Симон.

Она привлекает его к себе, чтобы поцеловать. Алиса сильно его удивляет тем, что сама проявляет инициативу под музыку Эрика Сати. Но оба так взволнованы, что телесного слияния не выходит. А тут еще невесомость…

Алисе попадает в глаз капля шампанского.

– Первый блин комом, – говорит Симон, вытирая ее слезу. – Так было сказано при первом запуске ракеты «Аполлон» в январе 1967 года.

– Это когда трое погибли, а старта так и не произошло? – усмехается она.

– Вот-вот.

– Дальше пошло лучше?

– Да, следующая ракета, кажется, взлетела, – ласково отвечает Симон, гладя ее округлые плечи.

– Это хорошо. Не будем ждать, запустим «Аполлон-2» прямо сейчас. Было бы самое время перейти на «ты», если бы мы не сделали это уже давно.

Она делает громче «Гимнопедии», отпивает еще шампанского, сжимает бедрами бедра Симона и льнет грудью к его груди.

Их губы встречаются вновь.

Став одним целым, они плывут в невесомости под прозрачным куполом.

Вот сейчас эта чертова невесомость очень даже кстати.

Проходит несколько минут, и она чувствует нестерпимый напор, зародившийся в животе и добравшийся до горла.

Что со мной?

Всю ее прошибает током, позвоночник подобен жерловине вулкана, по которой поднимается лава. Взор затмевает белая пелена, дыхание прерывается, сердце, наоборот, бешено колотится.

Кажется, я сейчас умру.

На протяжении нескольких секунд ей кажется, что ее швыряет огромными волнами. Легкие распирает, из глотки вылетает истошный воль, все накопившееся в ней напряжение выбрасывается наружу.

Это ОНО.

Мозг, достигший вершины упоения, отказывается мыслить, перед глазами мелькает калейдоскоп немыслимых красок.

Я умираю…

Но в ушах звучит голос ее матери: «В тот момент, когда гусеница думает, что ее жизни настал конец, она превращается в бабочку».

То, что я сейчас переживаю, сродни полету. Вот чего искала моя душа, освобождаясь от тяготения…

Алиса отделяется от Симона и плывет под куполом одна, глядя в пустоту, с приоткрытым ртом.

– Все хорошо? – интересуется обеспокоенный Симон.

Она не отвечает, на ее губах застыла улыбка, в глазах стоят слезы.

– Ты уверена, что все хорошо? – повторяет он.

Ей не хочется разговаривать. Ее покинула вся энергия.

Ну вот, приплыли. Я больше ни о чем не думаю. Обо всем забыла. Забыла, кто я, где я, какой сегодня день. Я в состоянии полнейшего отсутствия, какая же это прелесть! Осталось одно желание – смеяться.

Потом возникает сложное ощущение радости, полного расплавления и трепета конечностей.

Ее разбирает смех, Симона тоже.

Ей щекотно сразу всюду, все тело покалывает, но она знает, что огромная опустошающая волна осталась позади.

– Еще!.. – требует она шепотом.

Они начинают опять. Экспериментальный этап остался в прошлом. У Алисы растет чувство, что ее ощущения усилились в десять раз. Открытия позади. Настал черед познания.

Наконец они засыпают, нагие и переплетенные. Она, брюнетка с розовой кожей, и он, белокожий и седой, образуют вместе символ Инь и Ян, медленно вращающийся под прозрачным куполом на фоне голубой Земли.

16

Этим утром кофе кажется Алисе особенно ароматным. Все ее восхищает, даже напечатанный на пищевом принтере круассан.

– Спасибо, – говорит она.

– За что?

– За то, что сделал меня другой.

У нее и впрямь ощущение, что она изменилась. Ее лицо, обычно озабоченное, теперь разгладилось.

– Я теперь тоже другой, – сообщает Симон. – На мой вкус, все эти продукты – такая вкуснятина!

В голову Алисы приходит блестящая мысль. Она ставит свой термос с кофе, поворачивается к приборам и опускает рубильник, выключая всю связь. Вместо зеленого огонька загорается красный.

– Ты что творишь?!

– Мне надоели земляне. Вдруг у них по всей станции спрятаны микрофоны и камеры? Раз возникло такое подозрение, лучше все вырубить. Не желаю больше с ними разговаривать. Единственная связь, которую я хочу сохранить, – с тобой. Хочется, наконец, немного покоя и интима.

Несколько дней они блаженствуют, позабыв о Пьере, который, запертый в своем модуле, как ни странно, совсем о себе не напоминает.

Днем они увлеченно занимаются проектом «Метаморфоза», вечера посвящены у них занятиям любовью во всех позах, допустимых в невесомости.

Наконец, утром седьмого дня Симон заявляет:

– Алиса, мы не можем больше жить только любовью и научными экспериментами, отрезанные от мира.

Мне надо уйти от ответа.

– Ты прав, еще нам нужны игры на сообразительность. Отгадай загадку: первое – болтун, второе – птица, третье – в кафе. Все вместе – десерт. Эту шараду загадал мне недавно один знакомый, я еще не нашла ответа. Он предупредил, что это легче легкого.

– Я серьезно, Алиса! – сердится Симон, возмущенный ее легкомыслием.

Можно ли сказать ему, что наконец-то все успокоилось, что я больше не хочу связываться с мерзостью, смертью, чужим судом, не хочу объяснять, чем занимаюсь? Хочу любить и создавать моих гибридов, больше ничего.

– Мы должны восстановить связь с Куру, – настаивает он.

– Зачем? – игриво спрашивает она.

– Затем, что мы – астронавты МКС.

Как ему внушить, что там, у них, царствует страх, а здесь, у нас, – любовь?

Симон не сдается:

– Мы должны с ними связаться. Это наша обязанность, Алиса.

Неужели ты не ценишь свою удачу – разделять со мной эту великолепную изоляцию?

Она, разочарованно вздыхая, следит, как он нажимает кнопку включения связи и устраивается перед экраном компьютера.

– Вызываю Куру! На связи МКС, Симон Штиглиц.

На экране появляется мужчина в тенниске, с несколькими ручками в кармашке. Вид у него донельзя озабоченный.

– Наконец-то! – кричит он. – Как вас угораздило вырубить связь?

– Техническая неполадка, для ее устранения потребовалось время. Это отсутствие связи с нами так вас взвинтило?

– А-а, вы, значит, не в курсе… – тянет мертвенно-бледный собеседник.

– Не в курсе чего? – пугается Симон.

Человек на экране вытирает платком мокрый лоб и бормочет:

– Оно… она…

Он дышит, как паровоз, у него каша во рту.

Стоит ненадолго отвернуться – и пожалуйста, все летит в тартарары. Это как в детстве: закроешь глаза – и наверняка получишь проблему, когда откроешь.

– Успокойтесь и объясните толком, что у вас там творится! – приказывает Алиса.

– Никто не понял, как так вышло, раз – и все полетело вверх тормашками…

– Что полетело?! О чем это вы, черт возьми?

– В общем… словом… Сначала все надеялись, что обострение пройдет, как всегда бывало, но потом…

– Давайте сначала, – умоляет Симон. – Ваши намеки совершенно неясны.

– Ну, как… Все началось с… с пряди волос. Подумаешь, прядь волос!

– Какая еще прядь? Что за чушь? – взрывается Симон.

– Прядь, вылезшая из-под чадры… В Тегеране полиция нравов задержала женщину, у которой из-под чадры выбились волосы.

– Что дальше?

– Дальше нашли ее труп. Выяснилось, что ее пытали и насиловали. Это стало искрой, от которой рванул порох…

– Как после похорон Махсы Амини^[20] в 2022 году? – перебивает его Алиса. – Молодые иранки вышли на демонстрацию?

– Да… это сначала. На мирную демонстрацию, устроенную ассоциациями борьбы за права женщин. Стражи Исламской Революции разогнали их с непропорциональным применением жесткости. Манифестантов хватали и вешали, чтобы это служило примером. В основном женщин. Эти казни подействовали на многих иранок и иранцев, как удары током. Ненависть к так называемым «продажным бородатым старикам муллам, правящим страной» разгоралась как пожар. В конце концов человек, чью дочь, схваченную полицией нравов, тоже пытали и насиловали, а потом казнили, решил перейти к действиям. Он был инженером-атомщиком с доступом к критически важным объектам… При помощи родственников и нескольких коллег-единомышленников он раздобыл боеголовку от тактической ракеты и привез ее на парковку Государственного совета, где как раз собрались все муллы и члены правительства. Взрыв почти полностью снес весь центр Тегерана. Глава Корпуса стражей революции поспешил объявить это диверсией израильских спецслужб и запустил ракету по Иерусалиму.

Сотрудник ЦУПа в Куру так тараторит, что закашливается.

– Отдышитесь, – советует ему Симон.

Рассказчик, передохнув, продолжает:

– Ракету перехватила противоракетная система «Железный купол»^[21], она взорвалась в воздухе. Израиль тут же отреагировал и ударил ракетами по пусковым установкам иранских ракет, которые могли представлять ядерную угрозу. Результат – куча разрушений. ООН почти единогласно осудила Израиль. Но ящик Пандоры уже открылся… Северокорейцы, поддерживающие Иран, напали на Южную Корею, но та сумела перехватить их ракеты при помощи того же самого «Железного купола», купленного незадолго до этого у израильтян. Южная Корея, как и Израиль, ответила ракетным ударом по предполагаемым ракетным шахтам противника и по предполагаемым местам производства его ядерного оружия.

Рассказчик делает еще паузу, чтобы отдышаться.

– Потом ситуацией воспользовался президент Пакистана: он заявил, что мир разделен на два лагеря. «В один входят страны, где достойные женщины носят чадру, в другом живут нечестивицы, демонстрирующие свое тело мужчинам, чтоб их дразнить и вступать в греховную связь в нарушение священных уз брака». Его заявление послужило объединяющим лозунгом для всех сторонников чадры. Пакистанцы ударили тремя ядерными ракетами по Нью-Дели, который они считают величайшим скопищем неприкрытых женщин и неверных, врагов ислама. Две ракеты были перехвачены индийской противоракетной обороной, а третья…

– Подождите, подождите… – умоляет ошеломленный Симон. – Вы говорите о пусках ядерных ракет по Израилю, Ирану, Южной Корее и Индии?

– В следующие два дня были пущены сотни ракет, погибли сотни тысяч людей, – говорит сотрудник ЦУПа и всхлипывает. – На третий день правительство Пакистана подписало договор о военном союзе с Китаем. Индия попала в тиски, ей грозили одновременно ракеты с ее северо-восточных и северо-западных границ. Индийская армия нанесла ответный удар ракетой по Шанхаю, которая не была перехвачена. В силу договоров о военном сотрудничестве в конфликт оказались втянуты Япония, весь Ближний Восток, США, Россия… и Европа.

Ошеломленные Алиса и Симон лишаются дара речи.

И все это за одну неделю?

Преодолевая волнение, Алиса спрашивает:

– А Франция?

– Она затронута в меньшей степени, чем Штаты и Китай, засыпавшие друг друга ядерными зарядами и понесшие небывалые в истории потери…

Все трое долго молчат.

– Как насчет других континентов? – задает вопрос Симон.

– В той или иной степени пострадали все.

– Даже Африка?

– Даже Африка, Южная Америка и Австралия. В Третью мировую войну вступили все. Катастрофа разразилась так стремительно, потому что многие системы запуска ракет срабатывают автоматически.

– Вы хотите сказать, что многие запуски произошли по сигналу компьютеров, без предварительного человеческого решения?

– Так и было, большая часть ракет и противоракет взлетали безо всякого человеческого участия.

– Ничего не понимаю… – стонет Симон. – Это какое-то безумие! Выходит, мир ждал всего лишь предлога, чтобы пустить в ход весь ядерный арсенал, накопленный за десятилетия после Второй мировой войны…

Алиса говорит Симону:

– Слово «апокалипсис» происходит от двух греческих слов: префикса «апо», означающего разделение, и «калупто», означающего «спрятать, завуалировать». Дословно апокалипсис – это снятие покрова, обнажение… Получается, античные тексты предостерегают, что триггером конца света послужит вуаль, та же чадра.

– Каково положение сейчас? – спрашивает Симон.

– Война продолжается. Распространяется накапливавшаяся годами черная энергия ненависти, соперничества и ярости, – отвечает человек в белой тенниске.

– Нашему виду присуща тяга к самоуничтожению, – шепчет Алиса.

И происходит это именно тогда, когда мы с Симоном высвободили нашу энергию любви.

Мне не видать передышки.

Я навсегда лишена права на счастье, покой, мир.

Не иначе, кажущийся покой – признак назревающей катастрофы.

Не надо было включать связь с Землей. Мы бы остались здесь и занимались любовью, не заботясь об остальном мире.

Поделом миру, бросившемуся уничтожать себя из-за выбившейся из-под платка пряди волос, не понравившейся полиции нравов!

– Как же уцелели вы в Куру? – удивляется Симон.

– Космический центр подвергся нападению, но нас защитила армия. Она по-прежнему действует. Поэтому я могу с вами разговаривать. Но долго мы не продержимся.

– Кто на вас напал во Французской Гвиане?

– Армия Венесуэлы. Эта страна – союзница русских, китайцев, северокорейцев и иранцев, утверждающая, что борется с гегемонией Запада. Произошла кристаллизация энергии вокруг двух лагерей: западного и восточного. Конфликт распространился и на космос. Вы, наверное, этого не заметили, но оба лагеря палят ракетами «земля – космос» по спутникам, могущим служить для наведения ракет «воздух – воздух» и «земля – воздух». Мы перехватили касающееся вас сообщение, вам надо быть чрезвычайно осторо… ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж…

Экран гаснет, человека в тенниске больше нет. Алиса и Симон пробуют другие линии связи, но безрезультатно. Попытки связаться с родными тоже заканчиваются ничем.

– Ну вот, конец всякому контакту с Землей, – констатирует Симон.

Астронавты перемещаются в наблюдательный купол и рассматривают при помощи телеобъективов земную поверхность. Их поражает увиденное.

– Ты только посмотри, Алиса! Город Тегеран, а он сейчас в ночной зоне, совершенно не светится!

– А здесь, западнее? Здесь должен светиться Стамбул, и тоже ничего! – вскрикивает Алиса. – Та же история с Афинами…

В зоне видимости сейчас Средний и Ближний Восток и Восточная Европа до Греции, тогда как Западная Европа, Америка, Австралия и Дальний Восток повернуты в другую сторону. Западная Африка еще освещена Солнцем, что не позволяет разобрать, погасли ли там города.

– Видишь, там, в Саудовский Аравии?! – ахает Симон.

У них на глазах вырастает белый цветок, постепенно приобретающий сходство с кочаном цветной капусты.

– Взрыв атомной бомбы в Эр-Рияде!

Еще один белый цветок, Симон прикидывает, что это должен быть иранский город Исфахан.

Третий серебристый цветок, на глазах приобретающий форму кочана цветной капусты. Четвертый, пятый… Обволакивающая Землю ночь не в силах скрыть атомные взрывы.

Такое не могло привидеться мне даже в страшном сне!

И это еще далеко не все. Мы смотрим из космоса прямой репортаж о Третьей мировой войне.

Алиса вспоминает мать.

Ей повезло не дожить до этого кошмара.

– Видишь, там! – вскрикивает Симон.

Алиса поворачивает голову. От китайской космической станции отделяется торпеда и не спеша летит в их сторону.

Симон кидается к посту пилотирования и запускает двигатели, обычно включаемые для смены орбиты при потере высоты.

Весь «небесный замок» вибрирует и медленно поднимается.

Торпеда приближается.

Она совсем чуть-чуть промахивается и попадает в хвост русского модуля «Звезда». Модуль взрывается.

– Пьер!..

Алиса хватает оставшийся от русских пистолет и торопится следом за Симоном по коридорам станции. Они добираются до люка шлюза в тот момент, когда модуль охватывает пламя. Из шлюза валит дым, из дыма выплывает, как привидение, бывший командир МКС.

Алиса держит Пьера на мушке, а Симон задраивает люк и запускает протокол отстыковки модуля «Звезда», пока он не разлетелся на куски.

Давно небритый, растрепанный, исхудавший Пьер смотрит на них ввалившимися глазами и выдавливает одно-единственное слово:

– Спасибо…

Он заключает в крепкие объятия сначала Симона, потом Алису. Девушка отталкивает его и опять берет на прицел.

– Хватит в меня целиться, – говорит Пьер. – В одиночестве у меня было время поразмыслить. Поверьте, вернусь на Землю – первый сознаюсь в том, что натворил.

Можно ли ему верить? Неужели все так просто?

– Вряд ли мы скоро вернемся, – вздыхает Симон.

Он и Алиса рассказывают Пьеру о Третьей мировой войне и о запущенной с китайской станции торпеде, от которой погиб его модуль.

– Я должен узнать, что стало с моей семьей! – кричит злосчастный французский летчик.

– Как бы им не повезло еще меньше, чем тебе, – предупреждает его Симон.

Летчик скорбно склоняет голову. В его горе невозможно усомниться.

– Наш мир уничтожен, мы застряли здесь втроем, как на необитаемом острове, – резюмирует Алиса.

Несчастье не обошло никого, но мы выжили. Возможно, мы – единственные, кто пережил Третью мировую войну. Все те, кого мы знали, наверное, погибли. Ничего больше не будет так, как было прежде.

Гибель Скотта и Кевина кажется чуть ли не анекдотом в сравнении с вероятным исчезновением нескольких миллиардов человек…

Пьер сжимает кулаки.

– Что, прям Третья мировая?

– Скорее всего, она еще не кончилась, – предупреждает его Симон. – Даже нам здесь грозит опасность. У китайцев могут найтись другие торпеды.

– На случай, если они вздумают снова по нам пальнуть, у нас не найдется, чем обороняться, Пьер? Какая-нибудь противоракета, магнитный щит или, может, секретное оружие? – интересуется Алиса.

Бывший командир корабля молча ведет их в многоцелевой модуль «Леонардо», где открывает один из люков и демонстрирует сложный агрегат.

– Это устройство запуска наших собственных торпед «космос – космос».

Превозмогая усталость и гнев, он проводит серию маневров и сложную регулировку. Внезапно на одном из экранов появляется китайская станция. Пьер открывает панель и поворачивает красный рычаг.

– За мной! – командует он.

Из модуля они наблюдают за пуском своей торпеды и за ее медленным полетом в направлении китайской станции.

– МКС весит 420 тонн, а китайский «небесный дворец» Тяньгун^[22] – всего 60, – объясняет Пьер.

– То есть наша цель совсем мала, – бормочет Симон, как будто находит в этом утешение.

– Но при этом хрупка, – говорит Пьер.

При виде летящей в него торпеды китайский экипаж тоже включает маневровые двигатели, чтобы избежать попадания.

Поздно! Торпеда МКС попадает в самую середку китайской станции. Троица на МКС видит бесшумную вспышку. В разные стороны разлетаются какие-то пластины и куски железа. Алисе кажется, что среди града кусков железа и болтов она видит ошметки человеческих тел.

МКС бомбардирует обломками, французы вздрагивают и морщатся от глухих ударов.

И снова воцаряется космическое безмолвие.

– Одной опасностью меньше. Надеюсь, перевернута последняя страница войны в космосе, – говорит Пьер.

– Браво, командир! – вырывается у Алисы.

Симон с подозрением на нее косится.

– Не забывай, что он убил Скотта и Кевина.

– Пьер, ты можешь поклясться, что больше не попытаешься причинить нам вред? – спрашивает молодая женщина.

– Клянусь! – серьезно отвечает летчик.

– Врет! – уверенно бросает Симон.

– Говорю вам, я в последнее время много думал. То, что сначала показалось мне неприемлемым – это твое изобретение трех новых видов человека, – на самом деле может поспособствовать нашей собственной эволюции.

– Он плетет то, что нам хочется слушать, чтобы нас убаюкать, – шепчет Симон на ухо Алисе.

– А по-моему, он это искреннее, – возражает она.

– Как ты не видишь, что он лжет?

– Что ты предлагаешь? Убить его?

– Запереть его в одном из уцелевших модулей.

– Он нам нужен, Симон. Видел, как он разделался с китайской станцией? Бывают моменты, когда доверие при всей нелогичности оказывается продуктивнее всего остального.

Симон долго смотрит на Алису, а потом обреченно произносит:

– Учти, лично я ни капельки ему не доверяю. Один раз укусившая собака будет кусаться опять.

– А я считаю, что люди могут меняться. Каждый из нас может претерпеть свою метаморфозу.

Алиса поворачивается к Пьеру.

– Сколько времени мы сможем, по-твоему, здесь пробыть?

– Если судить по последним показателям запасов воздуха, воды, еды и топлива, необходимых для полета станции на этой орбите, то их хватит еще на полгода. При сверхэкономном расходовании всего этого и при рационировании воды и еды можно будет протянуть вдвое дольше.

– Целый год? – удивляется Алиса.

– Да, год.

– А что потом? – спрашивает Симон.

– Возможно, у меня есть решение. В прошлом году к МКС пристыковали секретный челнок на случай бегства при смертельной угрозе. Он спрятан в модуле «Кентавр». В нем могут поместиться как раз трое астронавтов. Я умею его пилотировать, на нем мы могли бы вернуться на Землю.

Целый год втроем, взаперти, в 410 километрах от планеты, опустошенной Третьей мировой войной, в неведении, выжили ли наши близкие, без способа с кем-либо связаться – вот какое будущее нас ждет.

– Предлагаю немедленно приступить к описи наших запасов, – заключает бывший командир корабля.

Симон и Алиса переглядываются. Девушка кивает в знак согласия.

Трое землян смотрят на свою планету.

– Я никак не могу осознать весь ужас случившегося, – признается Алиса. – Все произошло слишком быстро.

– Мы все потеряли, – откликается Симон с потухшим взглядом. – Нам придется сосуществовать с нашим худшим врагом.

– Мы выжили и имеем возможность жить дальше. Уже неплохо.

Симон мрачно ухмыляется.

– Думаю, худшее еще впереди.

Готово, опять его разобрал страх всего на свете.

– Мы, не сознавая этого, побывали в раю и знаем, как выжить, – отвечает ему Алиса. – Теперь мы вдвоем в совершенно новом мире, как Адам и Ева.

– В обществе змея, – подсказывает Симон.

– У нас есть целый год, чтобы исхитриться и отыскать выход, – гнет свое Алиса.

– Ты намекаешь на своих гибридов?

– Да, на них. Пятьдесят процентов от человека и пятьдесят от животного – это стопроцентный новый человек. Что поделать, раз прежний, похоже, приказал долго жить.

– Все равно я никак не возьму в толк, как они там до такого дошли, – шепчет Симон.

– Последнее сражение предсказывалось издревле. Имя ему Армагеддон.

17

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Армагеддон

В Откровении Иоанна Богослова упоминается битва «Армагеддон». Так называется последнее побоище, которое положит конец древним людским царствам (Откр. 16, 16).

Иоанн Богослов упоминает холм Мегиддо («ар» значит на иврите «холм») в Изреельской долине на севере Израиля. Там в 609 г. до н. э. царь Иудеи Иосия был разгромлен и убит фараоном Нехо II. Это поражение было воспринято тогда как вселенская катастрофа.

Иоанн Богослов предрекает в своем «Откровении» новую битву масштаба Армагеддона, а то и еще более смертельную, которая развернется во многих странах, по всей планете.

В его пророчестве описывается великое смятение, при котором враги Бога будут разить друг друга, пока не поймут, что это кара, на которую Он их обрек.

В Книге Иезекииля (Иез. 38, 21) и в Книге Захарии (Зах. 14, 13) предрекались времена, когда перебьют друг друга враги Бога. В Псалтири (Пс. 37, 29) сказано, что это будет не гибель Земли (так как эта планета – вечная обитель человека), а конец одной из форм человечества, воспротивившейся божественному промыслу.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

Акт II. Корни

18

Минул год после завершения Третьей мировой войны. Этот год трое французских астронавтов прожили на космической станции, неустанно трудясь, продвигаясь на ощупь, проводя бесчисленные эксперименты по проекту «Метаморфоза». Год неудач, после которых…

– ЭВРИКА! – кричит Симон, проверяя результаты последних анализов трех гибридных зародышей.

К нему подбегают Алиса и Пьер, чтобы тоже посмотреть на крохотных существ, медленно передвигающихся в трех цилиндрических кувезах^[23] с амниотической жидкостью.

– Готово, они преодолели самый сложный трехмесячный порог! Все жизненные параметры в норме… – бормочет, не веря собственным глазам, Алиса. – Они первые, кому это удалось!

Сказав это, молодая ученая вспоминает о сотнях гибридных зародышей, не преодолевших трехмесячного рубежа.

Симон крепко ее обнимает и целует.

– Уверен, у нас все получится, – говорит седовласый астронавт.

Они любуются троицей малышей, чье сердцебиение отражается в виде кривых на мониторе компьютера.

У того, что справа, ручки с длинными пальцами и с мембранами, похожими на крылышки. У второго – перепончатые ручки и ножки. У третьего, медленно вращающегося в прозрачном цилиндре, – большие ладони с широкими пальцами.

– Добро пожаловать, Ариэль, Диггер, Наутилус! – радуется Пьер, указывая пальцем на каждого зародыша по очереди. – На меня действует аббревиатура их инициалов: A, D, N.

Алиса не улавливает в его тоне ни тревоги, ни насмешки.

– А мы, четвертый вид, кто? – спрашивает Симон. – Нормальные, Normal?

– Так не годится, – качает головой Алиса. – Лучше нам называться по-научному, Homo sapiens, или для сокращения просто «Сапиенсы». Что скажете, господа?

– По-моему, в самый раз. Мы и есть «Сапиенсы». Я бы еще добавил эпитет «выжившие», но это необязательно, – улыбается Симон.

– Почему человек-дельфин – самый крупный? – интересуется Пьер.

– Размер определяется природой гибридизации: дельфины все же больше летучих мышей, а летучие мыши больше кротов.

Молодая ученая смотрит по очереди на двух мужчин, увлеченно делающих свою работу, и вздрагивает.

Три гибрида, трое людей.

Оба ее коллеги худы, у обоих под глазами синяки, кожа цвета пергамента. Симон Штиглиц отрастил седую бороду такой же длины, как у коллеги, только у Пьера Кювье она пшеничного цвета. Оба отказываются расходовать воду на бритье.

Оба похожи на привидения.

Сама Алиса привыкла умываться при помощи оставшихся от ее предшественницы-японки влажных салфеток. Глядя на свое отражение в стеклянной дверце шкафчика, она горюет:

Я стала похожа на свою бабушку.

Троица приучилась к спартанской жизни на космической станции, которую зовет уже не «воздушным замком», а «замком с привидениями». Они прилагают сверхчеловеческие усилия, чтобы все экономить, потому что знают, что это – цена выживания.

Пока Алиса и Симон трудились в лаборатории, Пьер обеспечивал работу и ремонт аппаратуры, проводил уборку станции и готовил еду, позволяя ученым тратить максимум времени на эксперименты.

Бывший командир корабля установил строгую дисциплину по части соблюдения чистоты и сбережения ресурсов, чем очень поспособствовал благополучию маленькой общины.

– Столько неудач – и наконец успех! – произносит Симон, восторженно глядя на цилиндры с зародышами.

Как они прекрасны! Не верится, что мне удались эти шедевры эстетики!

– Говорите, они устойчивы к радиации? – спрашивает Пьер.

– Симон над этим потрудился плюс мое особенное генетическое программирование, протокол иммунности, его еще называют «митридатизация»^[24].

Биолог, фанат древней истории, рассказывает об этом принципе, названном по имени царя Митридата:

– Узнав о намерении римлян отравить его мышьяком, царь стал ежедневно принимать маленькие дозы яда и добился полной невосприимчивости к нему. Любой организм в состоянии привыкнуть к отраве, главное, чтобы она поступала постепенно, давая организму время организовать сопротивление. Под контролем Алисы я ежедневно подвергал зародыши малым дозам радиации, и у них развилась устойчивость к ней.

– Похоже на вакцинирование – введение малых доз вируса, чтобы в организме заработала самозащита? – спрашивает Пьер.

– Именно так, – подтверждает Алиса. – Тут главное – не оплошать с дозировкой. Дашь мало – будет неэффективно, переборщишь – убьешь.

– Наверное, именно этот протокол умертвлял прежних экспериментальных зародышей, – кается Симон.

– Не беда, теперь наши три зародыша миновали опасный период: прошло три месяца, а они еще живы! – торжествует Алиса. – Пора придумать им имена.

– Как же вы их назовете? – спрашивает Пьер.

– Почему бы не дать им имена греческих богов? – предлагает Симон.

– Хорошая мысль! – поддерживает его Алиса.

– Первого Ариэля можно окрестить Гермесом, так звали единственного олимпийского бога с крыльями. Это бог путешествий, медицины и торговли, – напоминает Симон.

– А что, мне нравится! – соглашается Алиса.

– Кажется, он еще и бог… воров, – припоминает Пьер.

– Добро пожаловать на землю, Гермес, тебя приветствует сообщество Сапиенсов! – провозглашает Алиса, пропуская мимо ушей последнюю реплику.

Она крепит к цилиндру этикетку и пишет на ней фломастером большими буквами: «ГЕРМЕС».

Симон указывает на второй цилиндр.

– Назовем нашего Наутилуса Посейдоном, богом морей? – предлагает он.

На второй этикетке Алиса пишет «ПОСЕЙДОН».

– Как же мы окрестим нашего Диггера? – спрашивает Пьер. – Какой бог древнегреческой мифологии проживал под землей?

У Симона готов ответ:

– Гадес, бог подземелий. Кстати, это значит «незрячий».

– Про Гадеса я кое-что знаю! – восклицает Пьер. – По совместительству он – владыка ада, царства мертвых.

У Симона улыбка до ушей, он обожает диалоги на темы мифологии.

– Помнится, – не унимается Пьер, – Гадес похитил Персефону. Деметра, мать Персефоны, желая его покарать, запрещает прорастать растениям, и весь мир умирает от голода.

– Гермес ведет переговоры: Зевс повелевает своему брату отпустить Персефону, – подхватывает Алиса. – Если между братьями есть согласие, то все беды побоку.

И она клеит на цилиндр Диггера этикетку с именем «ГАДЕС».

– Между прочим, у нас одни самцы, вот странно! – замечает Пьер. – Так задумано?

– Вовсе нет. Если бы пришлось выбирать пол, мы бы предпочли женский. Он дольше живет и лучше сопротивляется болезням, менее чувствителен к боли, лучше переносит невзгоды. Но я решила, что пол будет произвольным. Что поделать, у нас все три монетки упали кверху «орлом».

Трое астронавтов проводят весь день в модуле «Коламбус», наблюдая за тремя драгоценными зародышами, то и дело слегка подергивающимися в своих прозрачных цилиндрах.

– Такое впечатление, что их глаза движутся под веками, как будто они наблюдают за событиями, – удивляется Пьер.

– Или им снятся сны, – предполагает Симон.

– Что им может сниться, у них ведь еще нет прошлого? – возражает бывший командир корабля.

– Загадка, – пожимает плечами Алиса. – Нельзя говорить даже о воспоминаниях о прошлых жизнях, потому что они – первые особи своих видов.

Зародыши то медленно шевелятся, то нервно подергиваются.

– Они еще ничего не видели, но эти движения можно принять за жестикуляцию, реакцию на то, что перед ними, – продолжает Пьер. – Полюбуйтесь, вот у этого двигается ротик, как будто он жует!

– Подготовка к жизни, – предполагает Симон.

– Сон о вероятном будущем? – гадает Алиса.

В конце концов мужчины засыпают перед тремя прозрачными цилиндрами, подсвеченными изнутри. Только Алисе не спится.

У меня получилось. ПОЛУЧИЛОСЬ!

Происходящее здесь и сейчас имеет решающее значение для последующих событий на Земле.

Возможно, я изобрела наше «продолжение».

Благодаря им наш вид, немного модифицированный, выживет.

Так бабочка выживает, меняя форму и жертвуя своей кожей гусеницы.

Я создала три разновидности человека будущего.

Спасибо, Вселенная, за дозволение довести до завершения проект «Метаморфоза».

Вспоминая пройденный путь, она делает глубокий вдох и горделиво улыбается.

Все в полном порядке. Все на положенном месте. Я всего лишь слуга матери-природы. Это она пожелала положительного исхода.

19

– Есть другие уцелевшие!

Пьер приносит добрую весть Алисе и Симону.

– Я засек во Франции два отчетливых сигнала человеческой активности.

Алиса и Симон смотрят на него с удивлением. Жизнь на МКС еще идет своим чередом, но запасы уже на исходе, условия жизни становятся для всех троих все тяжелее, к тому же они помнят, что их дни сочтены.

– Я слежу за Францией, потому что не теряю надежду отыскать жену и детей, – оправдывается бывший командир корабля.

– Что именно ты засек?

– Источники электромагнитного излучения, точки потребления электроэнергии агрегатами, испускающими волны. Благодаря сверхчувствительным датчикам антенны МКС способны улавливать даже самые слабые электромагнитные поля.

– Как убедиться, что эта энергия сопровождает сознательную человеческую деятельность? – спрашивает Алиса. – Вдруг это какая-то автоматически функционирующая электроника, не требующая человеческого участия?

– Любая аппаратура требует обслуживания, иначе рано или поздно сломается. Прежде всего это касается той, что питается электричеством. А главное, эти сигналы появились недавно, раньше я их не ловил.

– Откуда они исходят? – спрашивает Алиса.

– Первый, пойманный антенной, самый сильный – из центра Парижа, примерно из района станции метро Шатле – Ле-Аль^[25].

– Как ты это объясняешь?

– Думаю, какие-то люди сумели разместиться на этой подземной станции, одной из самых крупных и глубоких.

– Где другие точки генерирования полей? – спрашивает Симон.

– Я фиксирую их по всей планете, в частности в Альпах, раньше там была горнолыжная станция Валь Торанс. То место могло уцелеть, оно защищено горами, которые образуют нечто вроде стены от ветров, несущих радиоактивное заражение. Помните, как было в Чернобыле? Так и в этот раз: атомные взрывы создают облака радиоактивности, переносимые ветрами. От того, откуда и куда дуют ветры, зависит, заражена ли та или иная территория.

– Получается, станция парижского метро Шатле – Ле-Аль и горнолыжный курорт Валь Торанс могли избежать заражения? – с надеждой спрашивает Симон.

– Да, могли. Первая – потому, что расположена глубоко под землей, второй, наоборот, благодаря высоте над уровнем моря.

– Вот и вторая хорошая новость!

– Вообще-то мой поиск источников электромагнитного излучения имеет и другое, не такое оптимистическое объяснение, – оговаривается Пьер. – Все наши запасы на исходе.

– Можно продержаться дольше, если еще больше экономить воду и пищу, – утверждает Симон.

– Можно, но к горючему это не относится. Оно уже почти что на нуле. Станция постепенно снижается, мы больше не можем ее поднимать, чтобы оставаться на приемлемой орбите. Вы же помните, что нам нельзя опускаться ниже порога 410 километров, иначе земное притяжение потащит нас к Земле и МКС разобьется.

– Какой у нас запас времени?

– Самое большее – несколько часов.

– Ты специально сообщаешь об этом в последнюю минуту? – не выдерживает Симон. – Есть хотя бы уверенность в исправности аварийного челнока?

– Я его проверял. Пришлось кое-что подрегулировать, кое-что отремонтировать. Теперь он, можно сказать, на ходу.

– Тогда не будем тянуть. Собираем вещички – и поскорее домой! – решает Алиса.

Она берет противоударный контейнер и помещает в него Гермеса, Посейдона и Гадеса, принтер и ампулы с половыми клетками всех трех гибридных видов.

– В этом контейнере все необходимое, – сообщает она. – Трое наших малышей, аппаратура и все ингредиенты для изготовления новых.

Симон проверяет противорадиационные скафандры и шлемы. Находится и портативный счетчик Гейгера^[26].

– Надеюсь, это нас защитит, – говорит он. – Буду следить за показаниями счетчика.

– Как насчет воды и пищи? – спрашивает Алиса у Пьера.

– Все съедено и выпито. Вся надежда на то, что мы найдем что-нибудь на Земле.

– Вдруг там все заражено? – со страхом спрашивает Симон.

– Это усложнит задачу. Останется уповать на собственную смекалку, – разводит руками Пьер.

– Будем фильтровать воду из канав и охотиться на облученных крыс и голубей? – криво усмехается Симон.

Алиса вздыхает.

– Лучше положимся на свою приспосабливаемость. Наши предки всегда находили решение, иначе не родились бы мы.

– Ну, раз так, то нет смысла ждать, надо стартовать, – предлагает Пьер. – Через час. Согласны?

Алиса и Симон кивают.

– Не берите ничего лишнего, только самое необходимое, – настаивает Пьер.

– Я все-таки прихвачу вот это. – Симон показывает пистолет. – Мало ли что…

Трое астронавтов собираются, не теряя больше ни минуты: натягивают комбинезоны, складывают в контейнеры все необходимое для защиты от радиации. Потом они садятся в челнок экстренной эвакуации.

Пьер занимает место пилота. В следующий момент МКС содрогается от удара.

– Сейчас будет отстыковка! – предупреждает Пьер.

– Я думала, у нас еще остается время… – жалуется Алиса.

– Я тоже так думал, но с земным притяжением не поспоришь! – объясняет Пьер.

«Небесный замок», оставшийся без топлива, медленно скользит в направлении Земли.

Пилот что-то настраивает на пульте управления, жмет на разные кнопки и приступает к обратному отсчету.

– Десять…

МКС продолжат падение. Алиса вцепляется в руку Симона, другой рукой сжимает ручку своего драгоценного контейнера.

– Девять…

Она наклоняется к Симону и шепчет ему в ухо:

– Ты должен знать… Я б…

То, что она говорит, заглушает рев включившихся двигателей.

– Восемь…

Троица в ужасе смотрит на приближающуюся Землю, вибрация нарастает.

– Что ты сказала?

– Семь…

– Я…

– Шесть…

Вход в плотные слои атмосферы сопровождается чудовищным шумом.

– Ты – что? – кричит Симон.

– Пять…

– Бррррр…

– Что?!

– Четыре…

Наконец, Алисе удается перекричать наружный рев:

– Я БЕРЕМЕННА!

– Три…

– Что?! Как же это? Я думал, твой эндометриоз не позволяет забеременеть…

– Два…

– Я тоже так думала. Но мать-природа решила по-своему. Ты будешь отцом.

Симоном овладевает неописуемое волнение. У него перехватывает дыхание, он судорожно глотает, потом широко улыбается и жмурится, чтобы полнее насладиться этим волшебным мгновением. Алиса еще крепче сжимает его руку.

– Один…

Пьер дергает рычаг отсоединения челнока от станции. Раздается пугающий металлический лязг.

– Ноль! Зажигание!

Пилот жмет на красную кнопку.

К оглушительному шуму, сопровождающему падение станции, добавляется характерный рев сопел челнока. Серебристая капля отделяется от Международной космической станции.

Трое астронавтов видят в иллюминатор правого борта, как удаляется от них стальная громада, долго служившая им домом. В иллюминаторе левого борта растет Земля.

Алиса замечает, что Пьер поглядывает на Симона.

Эти двое никогда не перестанут враждовать. Можно подумать, что они рождены для соперничества.

20

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: борьба святого Петра и Симона Волхва

Симон Волхв родился в Самарии, он был современником Иисуса Христа. В Деяниях апостолов (Деян. 8, 4–25) рассказывается, как Симон, успешно практиковавший магию, узнал о творимых Иисусом чудесах и пожелал купить себе такую же способность, чем прогневил апостолов.

Согласно раннехристианским «Деяниям Петра», между Петром и Симоном Волхвом разгорелся спор о том, что такое волшебство и истинные чудеса.

Показывая свою магию, Симон якобы продемонстрировал на Римском форуме, перед императором Клавдием и разинувшей рты толпой, свою невероятную способность летать.

Петр же собрал христиан, и те принялись истово молиться, чтобы Симон упал. Завязался воздушный бой между магией и мистикой. Победил Петр, Симон упал и испустил дух.

Для христиан падение Симона Волхва служит подтверждением превосходства христианства над всеми другими верованиями. Связанный с этим эпизодом термин «симония» означает покупку и продажу за деньги или за протекцию церковных и духовных благ (благословений или церковных должностей).

Вероятно, Симон обладал некими знаниями, проистекавшими из греческой гностической традиции, смеси науки и эзотерики, объяснявшей сотворение мира, появление человека и назначение жизни в мире иллюзорного. Симону Волхву приписывают ряд сочинений, в том числе «Четыре четверти мира» и «Апофазис мегале» (что можно перевести как «Великое Благовещение»).

Вошедший в легенду бой Симона и Петра служил сюжетом религиозной живописи и скульптуры в Средние века и позже. Симон Волхв послужил прототипом волшебника Мерлина в цикле легенд о короле Артуре, а позже – Гэндальфа во «Властелине колец».

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

21

Огонь. Он повсюду.

Космический челнок воспламеняется при входе в атмосферу, как метеорит. Вся его передняя часть превращается в пылающий ад. Керамический нос приобрел от нагрева цвет спелого апельсина, весь фюзеляж содрогается все сильнее и сильнее, языки пламени уже лижут иллюминаторы.

Как по мановению руки ревущий ад сменется звенящей тишиной. Шум, огонь, пекло, вибрация – все это ушло.

Корабль, умело пилотируемый Пьером, переходит на плавный полет в направлении Франции.

Чем ближе Париж, тем больше последствий Третьей мировой войны можно наблюдать через лобовое стекло. Внизу зияют кратеры от взрывов бомб.

Эпицентром главного взрыва стал стадион «Стад де Франс» на севере столицы, отлично различимый с большой высоты. Видимо, летчик, сбросивший туда бомбу, метил прямо в стадион. Целые кварталы вокруг превращены в труху.

По мере снижения трое астронавтов начинают различать уцелевшую Эйфелеву башню, собор Парижской Богоматери, базилику Сакре-Кёр на Монмартре. Два других важнейших парижских ориентира – башня Монпарнас и Триумфальная арка – исчезли с лица земли.

Пьер закладывает искусный маневр, чтобы опуститься прямо на площади перед Нотр-Дамом. Увы, он слишком поздно спохватывается, понимая, что площадь коротка для посадочной полосы. Это обстоятельство застает его врасплох. Пьер решается на рискованную посадку, надеясь врезаться в оставшиеся вокруг площади дома уже на погашенной скорости и сберечь корабль.

Соприкосновение с землей получается сверхжестким, шасси оторвано, челнок скользит на брюхе и, наконец, замирает на месте, снеся половину здания в стиле барона Османа.

Нос корабля разбивается с душераздирающим грохотом. Троих его пассажиров швыряет вперед, но, на их счастье, инерционные ремни безопасности оказываются достаточно прочными.

Все троим требуется несколько минут, чтобы опомниться.

– Все в порядке? – подает голос Симон.

Все отделались несильными ушибами, царапинами и ожогами от ремней.

Алиса хватается за живот.

Лишь бы мой малыш пережил удар!

Его должны были уберечь околоплодные воды.

Надеюсь, эмбрионы-гибриды выжили в своем контейнере, пенопластовые прокладки внутри должны были компенсировать удар.

Но сам космический челнок восстановлению не подлежит.

– Поздравляю с приземлением! – хрипит Пьер, разгоняя ладонью валящий из-под приборной доски дым.

Все кашляют.

– Доложить уровень радиации! – командует командир корабля.

Симон косится на экран дозиметра.

– Сто двадцать миллизивертов.

– Что это значит?

– Таким был уровень радиации вокруг Чернобыльской атомной электростанции сразу после взрыва. Он смертелен.

Алиса опять хватается за живот.

Мой ребенок жив, я это чувствую.

Другой рукой она тянется за чемоданчиком.

Моя шкатулка с драгоценностями тоже цела.

Трое астронавтом расстегивают свои инерционные ремни безопасности и сразу убеждаются, что страшно отяжелели от «нормальной» земной силы притяжения. Любое движение требует нечеловеческого усилия, можно подумать, что они с ног до головы обвешаны свинцом.

Как ни трудно им двигаться, они покидают кресла, снимают белые космические скафандры и с огромным трудом натягивают оранжевые антирадиационные комбинезоны, продевают головы в такие же шлемы.

Мы отвыкли от своей родной планеты, вот же ирония судьбы! Мы стали здесь чужими. Но хоть как-то, а движемся, спасибо ежедневным спортивным тренировкам. Боюсь даже гадать, что бы с нами сейчас стало, если бы мы ими пренебрегали.

Алиса медленно добирается до чемоданчика с тремя эмбрионами-гибридами, генетическим материалом и генетическим принтером. Все цело. Но забрать толстый чемоданчик мешает оторвавшаяся непонятно откуда и прочно зажавшая его железка.

Пока она пытается достать чемоданчик из железных тисков, передняя часть челнока воспламеняется.

– Не иначе, где-то кабель оголился, вот вам и замыкание, – объясняет Пьер. – Срочно эвакуируемся! С минуты на минуту здесь все взорвется!

– Подождите! Чемоданчик! – кричит ученая.

Симон пытается ей помочь, но железка, искривившаяся при жесткой посадке, держит чемоданчик мертвой хваткой.

– Все, время вышло! – Пьер толкает их обоих. – Либо немедленно наружу, либо сгорим здесь живьем!

Удостоверившись в герметичности их комбинезонов, Симон заставляет Алису покинуть корабль. Снаружи все трое сразу падают на землю, не в силах сопротивляться забытому земному тяготению.

Алиса опирается на руки, превозмогая себя, встает на четвереньки и начинает кое-как перемещаться. Так она ухитряется удалиться от объятого огнем корабля на полусотню метров. Позади них взрывается топливный бак, пламя охватывает весь фюзеляж.

– Нужно спасти чемоданчик! – надрывается Алиса.

– Ты же видишь, все горит! – пытается увещевать ее Симон.

– Все равно! Он бронированный, противоударный и огнеупорный, но при таком нагреве зародыши, не дай бог, сварятся!

– Я их достану! – вызывается Пьер.

Каждый шаг дается ему с таким усилием, словно он весит добрую тонну, тем не менее он добирается на четвереньках до челнока и исчезает в огне и дыму.

– Он свихнулся! Комбинезон защищает от радиации, а не от огня! – ужасается Симон.

Двое французов ждут несколько минут, превращающихся для них в часы. Наконец среди дыма и языков пламени, как феникс, появляется командир гибнущего корабля. Показав чемоданчик, он отползает на четвереньках как можно дальше.

Остальные двое кое-как добираются до него и помогают ему ползти.

Алиса выхватывает свой чемоданчик у Пьера, которого поддерживает Симон. На безопасном удалении от пожара она проверяет, не пострадали ли цилиндры от удара и от жары, и облегченно переводит дух: зародыши плавают в своей розовой водичке как ни в чем не бывало.

Симон осматривает Пьера, растянувшегося на земле, чтобы передохнуть. К своему ужасу, он обнаруживает, что оранжевый комбинезон Пьера частично расплавился, в одном месте в нем зияет дыра, в ней видна обожженная кожа.

Симон мертвенно бледнеет и отшатывается. Бывший военный не может не заметить его реакцию.

– Мне конец, да? Сколько времени нужно этой радиации в 120 миллизивертов, чтобы меня прикончить?

– Начавшийся некроз клеток уже не остановить…

– Сколько?! – повышает голос Пьер.

– Одни пожарные выживали в Чернобыле несколько часов, другие несколько дней…

– Кожа полезет клочьями, мясо будет гнить… – говорит Пьер, и его рвет в шлеме. Он срывает его с головы и с наслаждением дышит.

– Нет, не делай этого! – хрипит Симон.

Пьер улыбается и дышит полной грудью.

– Нечего тянуть! Что хорошего в том, чтобы захлебнуться в шлеме собственной рвотой? Жалкий конец для военного человека!

– Ты спас гибридов! – говорит Пьеру заплаканная Алиса.

– Ну вот, а ты еще во мне сомневалась. Теперь передумала?

Молодая женщина стискивает Пьера в объятиях.

– Ты говорил, что в пистолете еще есть патроны? – обращается он к Симону.

Ученый, поколебавшись, сует военному пистолет, но у того уже сильно дрожит рука, и он не может приставить ствол к своему виску.

– Поможешь мне?

Симон забирает у него пистолет, но тоже не может выстрелить.

Тогда пистолет берет Алиса, приставляет его к груди Пьера и закрывает глаза. Потом три раза подряд нажимает на курок.

Из плотно стиснутого рта Пьера течет струйка крови. В последний момент он разжимает рот, хочет что-то сказать, но не успевает: его взгляд застывает, тело сразу становится похожим на обмякшую тряпичную куклу.

– Он был хорошим человеком, – бормочет, обливаясь слезами, Алиса.

– Ты права, я в нем ошибался. Люди могу, меняться, – с горечью соглашается Симон.

Они молча застывают над телом своего командира.

Немного погодя, с трудом преодолевая земное тяготение, Симон и Алиса заносят его внутрь собора Парижской Богоматери, заросшего растениями, невосприимчивыми к радиации.

Они минуют неф^[27] и трансепт^[28] и кладут тело посреди абсиды^[29].

– Мавзолеем ему будет весь собор, – произносит Алиса. – Фараоны и те не удостаивались такого величественного последнего пристанища.

– «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою»^[30], – цитирует Симон Евангелие.

– Подходящая эпитафия для Пьера.

Симон снимает с тела одежду, Алиса убирает сорванным листком кровь и рвоту с мертвого лица, закрывает Пьеру глаза.

Не ждала, что смерть человека, которого я раньше считала своим заклятым врагом, так сильно меня опечалит.

Пьер, я сознаю, что без тебя мы бы столько не протянули. Ты был живым доказательством того, что порой недруги побуждают нас идти быстрее, чем друзья.

22

– До чего же я тяжелая! – жалуется Алиса. – К земле как магнитом тянет.

– Мы были суперлюдьми, а теперь мы – жалкие слизняки, – резюмирует Симон.

– Там, на орбите, я не отдавала себе отчета, до чего здорово быть легкой пушинкой.

Молодая женщина отталкивается руками от пола и пытается хоть немного выпрямиться. Сейчас ее поза напоминает позу первобытной обезьяны, передвигающейся с опорой на руки.

Симон следует ее примеру.

– Придется попотеть, прежде чем снова превратиться в двуногих, – предупреждает ее Симон.

Но уже через несколько минут к обоим возвращается почти нормальная походка.

– Надо дойти до станции метро Шатле – Ле-Аль, – напоминает Симон.

Алиса подбирает с пола собора веревку, привязывает ее конец к ручке чемоданчика и закидывает его за спину. Больше она не расстанется со своим сокровищем. Симон шагает первым, в одной руке у него пистолет, в другой счетчик Гейгера.

Зрелище постапокалиптического Парижа внушает обоим ужас. Вдоль улиц громоздятся руины, все густо заросло.

– Как с уровнем радиации? – спрашивает Алиса.

– Все те же 120 миллизивертов.

Картины вокруг пугают и одновременно завораживают. За год асфальт, по которому раньше ездили автомобили, затянуло растительностью. Из выпотрошенных домов торчат, как внутренности, огрызки пластмассовых водопроводных труб, там и сям взору предстают квартиры в том виде, в каком их застала Третья мировая война, – с мебелью, с украшениями на стенах.

Перевернутые автобусы служат убежищами бродячим собакам с наполовину вылезшей шерстью. Взгляды собак полны упрека: люди их предали, а ведь они полностью им доверяли, беззаветно их любили.

Я работала над созданием новой мутации человека, способной выжить при всемирной катастрофе, но даже не догадывалась, что все может произойти так стремительно, зайти так далеко, измениться так радикально.

Долго же терпела наши безумства мать-природа!

Это она подтолкнула людей к самоуничтожению. В этом деле люди проявили устрашающую эффективность. Можно подумать, что мы были изначально запрограммированы на такой катаклизм.

Над ними кружат стаи ворон с антрацитовым оперением.

Вороны умнее нас. Они не только выжили, но и используют нас в пищу, как бывало после каждой битвы в человеческой истории, независимо от того, кто одерживал победу, а кто терпел поражение.

За грудой ржавых остовов автомобилей Алиса находит, наконец, главный вход в «Форум Ле-Аль»^[31] – бывшее Чрево Парижа, давно заброшенный подземный торговый центр со станциями метро и поездов системы скоростного городского транспорта. Над входом в Чрево громоздится огромный насос с алюминиевой трубой. Судя по мерному рокоту, он работает.

– Похоже на систему вентиляции, запущенную выжившими, – говорит Симон.

Они обходят трубу, входят в галерею и спускаются по лестнице на первый подземный этаж. Магазины тоже заросли мхом, сорняками и лишайниками, но в их разбитых витринах сохранились кое-какие товары.

Париж стал городом-призраком.

В одном из пустых магазинов Алиса и Симон выбирают электрические фонарики, альпенштоки^[32] и мотки веревок, готовясь к непредвиденным ситуациям.

Симон случайно наступает на что-то вроде иссохшего деревянного поддона. По пустым коридорам разносится треск, он поднимает ногу и убеждается, что раздавил грудную клетку скелета.

Он кивает Алисе, предупреждая ее, чтобы она смотрела под ноги. Девушка опускает глаза и видит всюду скелеты в обрывках одежды, валяющиеся среди разнообразных обломков и затянутого вьюнами мусора. Судя по оскаленным зубастым ртам, вся эта ситуация вызывает у них смех.

Алиса и Симон ускоряют шаг. Перед ними эскалатор, уходящий вглубь торгового центра. Они осторожно спускаются по металлическим ступенькам, опасливо преодолевая бездонные дыры.

По мере спуска пощелкивания счетчика Гейгера становятся все реже. Показания падают: 60, 50, 40, 30 миллизивертов.

– Насколько я помню, станция метро «Шатле – Ле-Аль» огромная и очень глубокая. Понятно, почему эти люди сумели здесь спрятаться и выжить, – говорит Симон.

Спускаясь при свете своих фонариков, они начинают слышать какие-то звуки.

– Внизу кто-то есть… – шепчет Симон.

У них под ногами бегают огромные серые крысы с красными глазами и длинными розовыми хвостами. При их появлении счетчик Гейгера опять начинает пищать.

– Они бегают и снаружи, поэтому облучены, – объясняет Симон, с трудом скрывая отвращение к грызунам. – Осторожно, вдруг укусят и продырявят комбинезон!

Едва он это вымолвил, как крыса прыгает ему на голову с потолка и цепляется за шлем. Симон сбрасывает грызуна на пол и стреляет в него из пистолета. От грызуна остается мокрое место. Выстрел и зрелище размазанной по полу соплеменницы отбивает у других крыс желание приближаться к людям, и они разбегаются в разные стороны.

– Надолго их не распугаешь, – предупреждает Алиса.

– Осталось всего два патрона, – сетует Симон. – Будем экономить, мало ли, какие опасности нам еще встретятся.

Они продолжают спуск и огибают по пути еще один зараженный грызунами участок.

Наконец Симон видит, что счетчик Гейгера показывает всего 10 миллизивертов.

– Все, можно снять защитные комбинезоны. – С этими словами он торопится стянуть с головы шлем.

Алиса делает то же самое.

Наконец-то можно свободно дышать. Ощущать кожей воздух, втягивать его ноздрями, – забытое наслаждение. Они снимают и складывают свои оранжевые комбинезоны, прячут их в огромный пакет из супермаркета, найденный среди мусора. Нести пакет приходится Симону.

Они спускаются по лестнице неподвижного эскалатора на подземную стоянку. Опять до них доносятся какие-то звуки, в этот раз не имеющие ничего общего с писком крыс. Больше всего это похоже на стук молота по наковальне.

Они идут на этот странный звук и натыкаются на огромную бронированную дверь. Дверь приоткрыта.

– Звук доносится оттуда, – указывает Симон на дверь.

Они толкают ее и оказываются на очередной лестнице.

– Внизу есть какая-то жизнь.

Они медленно спускаются, стараясь не шуметь.

– Это не механизм, это ударные инструменты, – взволнованно говорит Алиса. – Электронная музыка, группа Daft Punk, я даже узнаю эту композицию, она называется One More Time.

Они ускоряют шаг. Ритм становится все четче, звук все громче, в темный коридор уже пробиваются откуда-то издалека зеленые, синие, желтые и розовые лучи.

Коридор делает поворот, Алиса и Симон не верят своим глазам: перед ними настоящая буйная вечеринка на парковке.

Здесь все впечатляет: прожектора, как в огромном ночном клубе, вращающиеся зеркальные диско-шары, ультрафиолетовая подсветка танцпола. На трех стенах намалеваны тропические джунгли, на четвертой – пляж с розовым песком и кокосовыми пальмами.

За пультом стоит диджей. Он то и дело отрывается от своих вертушек и машет руками над головой, задавая ритм публике.

В стробоскопических вспышках и разноцветных лучах прожекторов танцует плотная толпа.

Двое астронавтов разевают от удивления рот: на четвертом уровне паркинга в «Форум Ле-Аль», спустя год после конца света, в самом разгаре бесшабашное веселье.

23

Музыка настолько оглушительная, что Алиса инстинктивно кладет себе на живот ладонь – дополнительную защиту для своего малыша, который, очнувшись, принимается шевелиться: сначала беспорядочно, потом в ритме музыки.

Она ставит на пол чемоданчик с тремя гибридами и всем прочим. Симон прислоняет к стене пакет с противорадиационными комбинезонами.

– По крайней мере, у них есть электричество, иначе откуда столько децибел и света!

С этим необходимо разобраться.

Алиса решительно огибает толпу и поднимается на сцену к диджею. У него загорелое лицо, трехдневная щетина, распахнутая на волосатой груди розовая гавайская рубашка в сиреневых цветочках, на груди болтаются на длинной цепи блестящие подвески-ноты, вид у него самый жизнерадостный.

– Можно с вами поговорить? – кричит ему Алиса.

– Что? – Диджей приподнимает свои наушники.

Она подходит к нему вплотную и орет что есть силы:

– Отойдем и поговорим!

– Что?

Глухой он, что ли?

Алисе приходится прибегнуть к языку жестов: указать на свой рот, потом на ухо.

– А-а, хотите поговорить?

Она кивает, тычет пальцем в него, в себя, показывает двумя пальцами идущего человечка.

Диджей зовет типа в огромных темных очках, смахивающего на растамана. Тот встает к вертушкам вместо него и машет над головой руками в ритме музыки.

– Про что базар?

– Тут есть местечко потише? – спрашивает Алиса, убедившись, что ее собеседник вменяем.

Диджей утвердительно кивает и ведет ее в сторону туалета. Симон присоединяется к ним с чемоданчиком и пакетом.

– Меня зовут Алиса Каммерер, это Симон Штиглиц.

– Очень приятно, я Франки, просто Франки. Никогда вас здесь не видел…

– У меня к вам глупый вопрос, – перебивает его Алиса, прежде чем разговор уведет их в сторону. – Чем вы все здесь занимаетесь?

Франки с хохотом отвечает:

– Можно я верну вам ваш вопрос? Потому что, вы уж меня извините, но вы не принадлежите к этой общине.

Франки уже не улыбается и делает шаг назад.

– Не хватало, чтобы вы и ваш друг оказались облученными, сверху. Мы называем их «зомби»…

Алиса обращает внимание на его сильный марсельский акцент, подчеркивающий южное происхождение.

– Мы прилетели из космоса.

Франки вопросительно вскидывает брови.

– То есть вы не зомби, а инопланетяне, так, что ли?

– Мы находились на Международной космической станции, покинули ее на аварийном челноке и приземлились в потенциально обитаемой зоне, – уточняет Симон.

Франки понятливо кивает.

Как быстро он усваивает сложную информацию!

– Допустим, я приму вашу версию всерьез. Все равно остается вопрос: зачем вы покинули орбитальную станцию?

– У нас не осталось топлива, чтобы удерживать ее на орбите, – вступает в разговор Симон.

– Так-так… Понимаю, понимаю.

Да у него эхолалия^[33], он повторяет фразы по два раза.

– Лучше вы нам расскажите, как вы все выжили в Третьей мировой войне? – обращается к Франки Алиса.

– Раз вы инопланетяне, то мы – «интра-планетяне». Когда на севере Парижа, прямо на «Стад де Франс», упала первая мощная бомба, я крутил диски на техно-вечеринке в ночном клубе неподалеку отсюда. Какой-то тип поднялся на сцену, взял микрофон и объявил всем присутствующим: «Я полковник действующей армии. Только что я получил важную информацию. Ситуация очень серьезная. Обойдитесь без вопросов, я все объясню позже. Сейчас надо поторопиться. Хотите жить – живо за мной!» И он привел нас сюда. Вот и все.

– Как вы дальше выживали? – интересуется Симон.

– Тот человек оказался настоящим военным. Да еще из секретной службы. Он обладал достоверной информацией. Он знал, что ничего уже не исправить. И что подземелье «Форум Ле-Аль» может в случае войны послужить атомным убежищем. Он всему нас научил. Мы поселились здесь, в защищенной зоне, созданной именно для таких… ситуаций. У нас маленькая автономная атомная электростанция, не связанная с городской сетью и обеспечивающая нас необходимой энергией. Воздух поступает из насосов и из обеззараживающих фильтров. Автономная система очищает воду.

– А едите-то вы что? – не унимается Симон.

– У нас большой запас консервов, гидропонная ферма выращивает фрукты и овощи. Здесь было создано огромное атомное бомбоубежище, где много людей могут продержаться полностью автономно не один десяток лет.

– Впечатляет! – с облегчением говорит Алиса.

– Это еще не все: здесь госпиталь с самым современным оборудованием, научная лаборатория для изучения вирусов и изготовления вакцин на случай вирусной или бактериологической войны, целый арсенал для вооруженного сопротивления.

– Сколько вас? – спрашивает Алиса.

– За полковником пошли 696 человек.

Выжившие, спрятавшиеся под землей! Ход моих мыслей оказался верным: не зря я создала человека-крота. Это было правильное решение: слой земли защищает от любых катастроф на поверхности.

Франки продолжает:

– Потом к нам часто пытались присоединиться облученные, но мы быстро поняли, что из-за них мы сами облучимся.

– Это их вы прозвали «зомби»?

Франки кивает.

– Полковник объяснил, что здешние системы шлюзования полностью герметичны. После этого мы задраили все входы. Но сначала перенесли в незараженные тоннели все содержимое медиатеки, чтобы не прерывать образование. Из спортзала мы забрали тренажеры, чтобы сохранять спортивную форму.

Алиса и Симон теряют дар речи, до того они поражены изобретательностью выживших.

– Теперь моя очередь задавать вопросы, – говорит им чудной диджей. – Как вы разглядели нас из космоса?

– Мы не знали о вашем существовании, просто радары МКС засекли электромагнитную активность в строго ограниченном секторе, – объясняет Симон.

Франки раздумывает.

– Недавно мы решили открыть один из выходов, ведущих наружу, чтобы заменить воздушный насос. Наверное, техники перед уходом по оплошности оставили незадраенной дверь. Так вы засекли эту самую активность и добрались до нас… Кстати, – спохватывается он, – сами-то вы как сумели выжить после приземления в зараженном Париже?

– У нас есть противорадиационные комбинезоны и счетчик Гейгера, – отвечает Симон.

– Понятно…

– Вы еще не объяснили, что у вас здесь за праздник…

– Я устраиваю тематические вечера. Полковник предложил мне этим заняться после того, как мы решили все краткосрочные проблемы выживания. Он взял на себя практические аспекты, я – отдых и развлечения. Раньше я работал в Club Méditerranée^[34], мы переняли формулу Клуба. Я – старший «городка», мои помощники – «организаторы», остальные – просто «жители городка».

Невероятно, подземный Club Méd как способ избежать апокалипсиса! Они веселятся, в то время как над ними, снаружи, лежат слоями трупы их соседей и родственников…

– Главный здесь – ваш полковник? – спрашивает Си-мон.

– Вообще-то нет. Бедняге не повезло. Я упоминал большой арсенал оружия. Однажды, когда он проверял там сохранность противопехотных мин, одна такая штуковина взорвалась прямо у него в руках. Гримаса судьбы: военный человек остался невредимым на войне, под вражескими бомбами, и погиб на складе, инспектируя свое собственное оружие… После этого арсенал закрыли. Я – единственный, у кого на всякий случай остался пистолет.

Он делает фаталистический жест и продолжает:

– Так вышло, что я теперь совмещаю обязанности командира и управляющего. То есть все на мне, все решения принимаю я. Сами видите, у нас здесь хорошая атмосфера. Мы хорошо питаемся, кое-что мастерим, чтобы не ломалась техника, танцуем, занимаемся любовью. О чем еще мечтать? Ожидался ад, а получился рай. Самый настоящий рай!

– Разве не утомительно напропалую веселиться?

– Веселье у нас только по вечерам. Остальное время все трудятся: кто-то убирает, кто-то занимается ремонтом, некоторые превратились в современных аграриев, на них гидропонные фермы. Оттягиваться можно только вечером.

Алиса внимательно разглядывает Франки.

Странный субъект!

– С какого часа у вас наступает «вечер»?

– Вы застали самое его начало.

– Еще рано, на моих часах всего шесть по всемирному времени, – хмурится Симон.

– Мы лишены дневного света, поэтому у нас сейчас уже десять вечера. Все поужинали, самое время начать веселье.

Алиса и Симон переводят время на своих часах.

– То есть вы уже целый год пляшете под электронную музыку?

– Ничего подобного! – Диджей яростно мотает головой. – Иногда мы ставим для самых пожилых классическую музыку, джаз, рок.

Буду ждать вечера для пожилых.

Франки садится на край раковины.

– Я говорил, что мы назвали нашу общину «Новой Ибицей»? Это потому, что мы исповедуем философию эпикурейства – в том смысле, что решили веселиться и сполна наслаждаться каждым мгновением. Вам знаком девиз Carpe diem?^[35] Мы каждый день им руководствуемся. Еще мы показываем в кинозале кино, смотрим телесериалы вроде «Живых мертвецов» и «Одних из нас», чтобы не забыть, как фантастика двухтысячных превратилась в нашу реальность. Есть даже казино, там играют в покер и в разные другие игры. Ставки делаем старыми, вышедшими из обращения купюрами.

– Carpe diem – симпатичная философия, но не очень конструктивная, – замечает Алиса.

– Ничего другого не остается, снаружи все разрушено и заражено, – напоминает Франки.

– Крысы, вороны и голуби сумели как-то приспособиться, – возражает Алиса, для которой эта подробность крайне важна.

Жизнь подсказала выход тем, кто его искал.

– Ну да, мутанты тоже выжили, но что толку, ничего здорового все равно уже не построить. Недаром девиз нашей общины: «Будущего нет».

– Это один из лозунгов панков восьмидесятых годов, – припоминает Симон.

– Кто следит за детьми, пока все эти взрослые весело проводят время? – интересуется Алиса.

– У нас три основополагающих правила: нет работе, нет семье, нет родине. Следовательно, никаких детей.

– А если женщина забеременеет? – не отстает Алиса.

– У нас хватает медиков, чтобы это «исправить».

Молодая женщина невольно кладет ладонь себе на живот.

– Мой спутник и я не настолько эпикурейцы. По крайней мере, пока. Я, кстати, жду ребенка.

Франки морщится.

– Вы ждете… настоящего ребенка? Это который не спит ночами, плачет, отрыгивает, которому вечно надо менять вонючие подгузники?

– Я решила его оставить. Это проблема?

– Нет, если не обращать в свою веру других. Нам не нужно, чтобы появились желающие брать с вас пример.

С одним вопросом разобрались, можно двигаться дальше.

– Это очень кстати, потому что у нас с профессором Штиглицем родится один нормальный ребенок и три «особенных».

– Дети-уроды или инвалиды?

– Нет, просто… не такие, как все.

Франки хохочет.

– Хватит говорить загадками! Что это значит?

– То и значит, что после зомби, инопланетян, интрапланетян и мутантов пора опробовать новую форму постапокалиптической жизни, гибридов, – сообщает Алиса.

– Гибриды? Типа автомобилей, ездящих и на бензине и на электричестве?

– Согласна, здесь присутствует идея сочетания. Эти гибриды – наполовину люди, наполовину… нечто иное, – уточняет Симон.

– Как это «иное»? – настораживается Франки.

Алиса указывает на чемоданчик, стоящий на кафельном полу туалета.

– Они здесь. Надеюсь, они тоже пережили все неприятности, связанные с этим… особым периодом в истории человечества.

Франки опять громко смеется, а потом говорит со своим солнечным южным акцентом:

– Вот так новость! День прошел не зря! Если я правильно понял, благодаря вам у нас будет один нормальный ребенок и три «гибрида»… Так ведь?

Сначала трое, дальше – больше, если все хорошо пойдет. Но пока еще рано об этом говорить.

Он утирает выступившие от смеха слезы.

– Когда я сообщу об этом остальным, это станет основной темой разговоров. Чего нам недостает, так это новизны. Нас немного, мы ведем замкнутый образ жизни, обсуждаем только жратву и музыку. Со временем однообразие приедается.

– Если я правильно поняла, вы – главный в вашем городке, – говорит Алиса. – Наверное, с этим надо обращаться к вам: где нам устроиться?

Франки шевелит мозгами, скребя свою щетину.

– Располагайтесь в зале, где раньше собирался профсоюз из Независимого управления парижского транспорта. Увидите, там удобно и, кстати, не так шумно, как здесь. Вам ведь понадобится кое-что еще в дополнение к тому снаряжению, которое у вас с собой? Обратитесь за этим к нашим ученым, у них все есть: микроскопы, сканеры, разные странные штуковины, в которых вы разбираетесь лучше меня.

– Очень любезно с вашей стороны! Вы делаете нам прекрасный подарок, – говорит Симон, ободренный благоприятным поворотом беседы.

– Вы мне симпатичны. И потом, полагаю, как будущие родители, вы не станете веселиться все вечера подряд.

Покидая тихое место, Симон спрашивает:

– Простое любопытство: как вы умудряетесь загорать под землей?

– Нравится? Спасибо ультрафиолетовым соляриям в спортивном центре. Здесь, в подземелье, все мы можем превратиться в бледную немочь. Наши врачи утверждают, что загар помогает от авитаминоза. – Франки хлопает Симона по спине. – Сознайтесь, вы не ждали такого конца света? Не предусматривали, что можно будет пить, танцевать, резаться в карты и блудить, не боясь появления детей! А ведь после Второй мировой социологи только и делали, что предрекали появление общества праздности. Ну а раз наступил конец света и все так или иначе сдохнут, то почему бы немного не позабавиться впрок?

– Будущее, в котором только и делают, что запускают фейерверки… Не читал о таком ни в одной книге прогнозов, – говорит Симон.

– Я обязательно расскажу о вас остальным, чтобы все знали, кто вы такие и зачем к нам пожаловали. Рано или поздно они вас найдут и закидают вопросами. Когда у вас родится нормальный ребенок, мы объясним, что это – исключение.

– А как же три гибрида? – хмурится Алиса.

– О них пока лучше умолчать. Будем дозировать информацию.

Франки довольно смеется, еще раз хлопает обоих новеньких по спине и ведет их в бывший зал собраний.

По пути Алиса и Симон видят в коридорах реалистичные картины с видами джунглей, пляжей, пустынь, северных лесов, гор. Тесные гаражные боксы, превращенные в жилье, снаружи оживлены зелеными пластмассовыми растениями, внутри виднеется кое-какая мебель.

Как ни странно, в подземелье тепло.

Здесь вечное лето.

Встречающиеся по пути люди вежливо их приветствуют. У большинства отпускной гардероб: просторные рубашки, шорты, легкие юбки, шлепанцы. Много загорелых, многие даже носят солнечные очки.

Не ждала, что постапокалиптический мир окажется таким «летним».

Симон и Алиса понимающе переглядываются.

А что, будет даже приятно соседствовать с этими выжившими в таком благоустроенном месте.

Наконец они входят в бывший зал профсоюзных собраний. Франки расщедрился и предоставил им очень просторное жилище. Он снимает со стен профсоюзные плакаты: «ПРАВИТЕЛЬСТВО В ОТСТАВКУ», «МЫ НЕ ОТСТУПИМСЯ», «ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА».

– Здесь пыльно, надо прибраться. Я думал устроить здесь зал для дегустации рома, но вы, уверен, найдете этому месту более серьезное применение.

После ухода Франки Алиса падает в одно из кресел.

– Слыхал поговорку: «В конце концов все устраивается, а если нет, значит, это конец»…

– Ты доверяешь им?

– У нас нет выбора. Что ты предлагаешь? Скитаться наверху, среди руин, в защитных комбинезонах? Здесь вдоволь воздуха, воды, света, какая-никакая социализация, да еще и научное оборудование.

– Ты все слышала: они против детей, им подавай только развлечения, – скептически напоминает Симон.

– А еще я услышала, что они не прочь нас принять, и вижу, что добряк Франки предоставил нам целый стадион, не то что парковочные боксы, где ютится большинство жителей этого подземелья.

Она встает, вытирает локтем пыль на одном из столов и водружает на него свой чемоданчик. Оттуда извлекаются три прозрачных цилиндра с эмбрионами-гибридами, пробирки с генетическим материалом, ДНК-принтер. Алиса проверяет сохранность своих драгоценностей.

Симон обнимает ее, целует и шепчет ей на ухо, неумело подражая марсельскому акценту Франки:

– «Раз наступил коньец света и все так или иначе сдоохнут, то почему бы немного не позаабаавиться впрок…»

24

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: массовое вымирание

Со времени появления жизни на Земле пять раз происходило массовое вымирание.

Первое, ордовикско-силурийское, произошло 445 миллионов лет назад. Его вероятная причина – резкое похолодание. Оно повлекло исчезновение 60 процентов биологических видов, главной средой обитания которых служили океаны.

Второе, девонское вымирание, произошло 360 миллионов лет назад, скорее всего, из-за снижения содержания кислорода в океанской воде. Из-за него исчезло 75 процентов видов, тоже ведших по большей части водный образ жизни.

Третье вымирание, массовое пермское, случилось 250 миллионов лет назад под влиянием сильной вулканической активности. Оно продлилось миллион лет и повлекло исчезновение уже 95 процентов биологических видов. В этот раз вымирание коснулось не только морских организмов, в частности больших рыб, но и живших на суше насекомых и мелких позвоночных.

Четвертое большое вымирание – триасово-юрское, 200 миллионов лет назад. Вероятная его причина – выброс огромного количества углекислого газа, выделявшегося лавой, извержение которой вызывалось дроблением континентов. Оно погубило 70 процентов видов тогдашней живой природы – водной, наземной и воздушной.

И наконец, пятое большое вымирание – мел-палеогеновое, 66 миллионов лет назад. Его вызвало, скорее всего, падение большого астероида на мексиканском полуострове Юкатан. Эта катастрофа истребила, видимо, большую часть крупных динозавров, благодаря чему смогли размножиться мелкие теплокровные млекопитающие, возобладавшие в экосистеме. Это привело к господству одного из них, особенного примата – человека.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

25

– УУУ-ИИИИИИ!

Как положено новорожденным, малыш с воплем расправляет альвеолы легких.

Живой!

Алиса берет младенца на руки, прижимает к себе. Она справляется с приливом чувств, но никак не может перестать его целовать.

ЖИВОЙ! ЖИВОЙ!

Франки снимает эту сцену на мобильный.

Симон забирает у Алисы ребенка, аккуратно кладет на стол, вытирает ему личико.

Наконец-то ожидание позади! Я так счастлива! Как я заждалась этого мгновения…

Франки, не переставая снимать, спрашивает:

– Это нормально – такие огромные глазищи?

Алиса не отвечает.

– А уши-то какие здоровенные! – не унимается он.

Оператор-любитель, не получая ответов, продолжает сыпать вопросами:

– Крылышки у него – это тоже нормально?

– Прошу, замолчите! – умоляет Симон.

– Ладно, но все-таки… А как вам длина пальцев на ногах? Все равно что на руках!

Алиса бережно стирает с тельца новорожденного первородную смазку и снисходит до объяснения:

– Ручки поддерживают мембраны крылышек, поэтому логично, что ручки превращаются в подобие ручек с длинными пальчиками.

– Допустим, допустим… – Франки терзают сомнения. – Прямо как у ангелочка или как у чертика?

– Нет, у ангелов и у дьявола есть руки и ноги, а еще два крыла, то есть набирается шесть конечностей, что нелогично, – на полном серьезе отвечает Симон. – У млекопитающего их обычно только четыре. Поэтому – что-то одно: либо руки, либо крылья.

Франки больше не настаивает.

Белокожий гибридный малыш издает специфический звук, среднее между криком только что родившегося человека и пронзительным писком летучей мыши.

– Какой странный голос, – замечает Франки.

– Он голоден, – предполагает Симон.

Алиса уже приготовила бутылочку, она берет крылатого малыша, кладет его себе на колени и поит теплым молоком. Удобно устроить новорожденного ей мешает по-прежнему выпирающий живот.

Новое существо сосет молоко, как маленький человечек, это трогательное зрелище.

– Добро пожаловать на Землю, Гермес.

Младенец хлопает глазами, но не отвлекается от соски.

– Скажу честно, не чаял, что настанет этот день. Все усилия наконец вознаграждены… – бормочет Симон.

Франки кладет свой телефон, он тоже расчувствовался.

– Можно мне? Можно?

Алиса протягивает ему малыша. Франки берет его с бесконечной осторожностью; немного неуклюжей возни, и малыш опят чмокает соской.

Симон берет Алису за руку, другая ее рука защищает живот.

– Ку-ку, Гермес, это я, дядя Франки. Поверь, ты родился в хорошем месте, здесь тебя не дадут в обиду.

Он несколько раз чмокает его, качая на коленке.

Новорожденный размером с обыкновенного человеческого младенца щурится, потом внимательно смотрит на сюсюкающего дядю, как будто соображает, что за огромное создание держит его на руках. Носик, похожий на пятачок, трепещет, ловя запахи, ушки напрягаются при малейшем звуке.

Поджимая и разжимая длинные пальцы ног, он выражает удовольствие от теплого молока.

– Сегодня великий день! – радуется Алиса. – Гермес – первый прототип, предваряющий рождение нового человечества.

Моя первая по-настоящему живая химера.

Остаток дня вся троица нянчится с Гермесом, долгожданным гибридным дитя.

Наступает вечер, а Симон и Алиса все не могут оторвать глаз от малыша Гермеса, спящего в своей колыбели. Им кажется, что они – зрители на спектакле. Рядом на столе лежат под лампочками, в прозрачных пленках, еще два зародыша: человек-крот и человек-дельфин.

Они шевелятся в жидкости, содержащей все необходимое для их роста. Сегодня бывший зал профсоюзных собраний превратился в захламленное жилище, оно же – лаборатория с кучей приборов.

Симон тяжело вздыхает.

– Знаешь что? Я не думал, что наступит этот день.

– И я буду честной: я тоже не думала, – лукаво откликается Алиса.

Они смеются, но у нее на лице улыбка сменяется гримасой.

– Чувствую, наш ребенок тоже просится на выход.

– Ты все еще отказываешься узнать его пол? Тут есть соответствующая аппаратура.

В дверь стучатся.

– Кто там? – спрашивает Симон.

– Это я, Франки. Извините, что беспокою, просто хотел спросить, можно ли мне еще раз взглянуть на вашего, то есть на «нашего», ребенка.

Пара удивлена. До сих пор Франки называл зародыши «экспериментами».

– Гермес такой красавчик! – говорит он, гладя нежную щечку гибрида.

– Это новая красота, – подхватывает Симон. – Совсем не то, что понималось под эстетикой новорожденного раньше.

– Остается проблема, как обсуждать это с моей общиной, – хмурится Франки. – Непонятно, как они к этому отнесутся. Ясное дело, никакой критики с моей стороны, но вы же не станете спорить, что Гермес сильно отличается от остальных младенцев…

Алиса встает со стула, принимает удобную позу стоя и подпирает себе рукой живот, так ей легче.

– Нельзя больше скрывать от жителей Новой Ибицы, что мы добились успеха.

– Рановато, – сухо возражает ей Симон.

– Вечно ты боишься, что скажут другие! – возмущается Алиса. – Помалкивать о нем – это откладывать то, что рано или поздно произойдет. Надо, чтобы Гермеса увидели, научились принимать таким, какой он есть, а потом научили уму-разуму и сделали здесь своим.

– Что, если реакция будет враждебной? – тревожится ученый.

– Алиса права, Симон, мы не можем бесконечно прятать этого необычного малыша. Придется его показать.

– Вдруг население Новой Ибицы испугается и захочет с ним расправиться? – пугает самого себя Симон.

– Мы его защитим.

– От шестисот девяноста пяти человек?

Все трое смотрят на улыбающегося во сне Гермеса.

– Ты серьезно думаешь, что у них может возникнуть желание его… убить? – спрашивает Симона глава подземной общины.

– Очень серьезно! Ты другого мнения?

Франки задумывается.

– Значит, так: я здесь главный, это как раз полезный случай сказать свое слово. Положитесь на меня, я не дам этого ребенка в обиду.

Опять он назвал его «ребенком». Появляется эмоциональная вовлеченность.

– Я все-таки предлагаю дождаться рождения двух других, – говорит Алиса. – Тогда мы будем лучше представлять все «за» и «против».

Еще не договорив, она чувствует у себя в животе сильный удар ногой.

Придется и тебя учитывать, мой персональный «внутренний эксперимент».

26

Через два дня рождается второй гибрид, результат скрещивания человеческой спермы и яйцеклетки самки крота. Он меньше старшего брата, снабжен ручищами с широкими пальцами, на которых уже есть острые толстые когти, глазки у него крохотные. Все тело покрыто шелковистой черной шерсткой. Мордочка у него более удлиненная, чем у Гермеса, с длинными кошачьими усиками. Из-за резцов во рту он смахивает на крупную белку.

Франки опять растроган, он запечатлевает на мобильный первый крик, первый плач, первую соску ребенка-крота. Удивления в этот раз, правда, меньше, чего не скажешь о всплеске чувств. Трое людей замечают, что видит новорожденный неважно, зато у него чрезвычайно развито обоняние.

– Добро пожаловать, Гадес.

На следующий день рождается третий гибридный младенец, самый крупный из троих, превосходящий размером даже обычных человеческих детенышей.

У него гладкая серая кожа с синеватым отливом, круглые глаза без век, удлиненная мордашка, тонкая мембрана между пальцами рук. Зубки у него тоже особенные: маленькие и острые, как у дельфинов.

Первый его крик меньше похож на человеческий, чем у его «братьев», по пронзительности это почти что ультразвук.

Алиса с бесконечной нежностью берет его перепончатую ручку с соединенными, а потом расходящимися пальчиками.

Тебе понравились бы эти срощенные пальчики, мама. Придет время, когда отвергать будут тех, у кого между пальцами нет перепонок, «уродами» будут дразнить их.

– Привет, Посейдон, – говорит новорожденному Франки.

– Вот мы и получили троицу гибридов: воздушного царя Гермеса, подземного царя Гадеса, царя морей Посейдона! – торжествует Симон.

Франки предлагает сделать официальное фото: пара «ученых из космоса», как он их иногда называет, держит на руках трех гибридов в пеленках цветов их кожи: белой, черной, голубой.

– Ну, все, пора поставить в известность всю Новую Ибицу, – говорит с марсельским акцентом глава поселения. – Я беру это на себя.

Симон и Алиса тревожно переглядываются. Девушка садится, как будто сломленная усталостью. С одной стороны, она рада успеху, с другой – боится, как бы новорожденных не отвергли.

Симон боится, что нас станут упрекать за то, что мы посмели тайно заниматься в этом убежище выведением монстров. Страх риска, мешающий ему двигаться вперед, – это то, что мне сильнее всего в нем не нравится. Отец с матерью передали мне ценное умение стремиться к цели без лишних раздумий, если есть убеждение, что это благородная задача.

Франки, не дожидаясь их согласия, собирает всех жителей Новой Ибицы на большой автостоянке, используемой теперь для танцев. Он поднимается на сцену и говорит в микрофон:

– Привет вам, братья и сестры! У меня для вас суперновость! Как вы знаете, мы оказали гостеприимство Алисе и Симону, ученым-астронавтам с орбитальной Международной космической станции. Это сверходаренные люди. По-моему, им уже можно поаплодировать.

Толпа в сомнении, аплодисменты довольно жидкие.

– Спасибо, спасибо от их имени! Короче, у этих двоих был немного безумный совместный научный проект. Признаться, я не верил, что у них получится. Но они не опускали руки и в последние месяцы вкалывали без продыху. В итоге их затея удалась. Я видел и заснял результат. Это поразительно, а главное, так классно!

Публика слушает затаив дыхание.

– По-моему, проще всего будет все это вам показать, чтобы вы разделили мой восторг перед этим невиданным достижением.

Франки жестом подзывает Алису. Та держит на руках Гермеса.

– Перед вами плод их усилий! – провозглашает Франки.

Жители Новой Ибицы глазеют на белокожего новорожденного с крылышками. В зале поднимается удивленный шум. Алисе и Симону невдомек, воодушевление это или коллективный испуг.

– Мой крестник, прошу любить и жаловать! Скромно наречен Гермесом, в честь древнегреческого бога воздухоплавания… И это не просто так, потому что он будет уметь летать!

Франки доволен своим красноречием, но мало кто на него реагирует.

– Итак, поприветствуем чудесное дитя! Добро пожаловать на Землю, Гермес!

Зал никак не отзывается. Наконец затянувшееся молчание сменяется ропотом неодобрения.

Все пропало! Не примут они гибридов.

Симон шепчет Алисе на ухо:

– Ничего удивительного…

Ну уж нет, не для того мы преодолели столько трудностей, чтобы признать поражение!

– Что еще за фигня? – возмущается кто-то. – Прямо летучая мышь-кровосос, одни крылья чего стоят! Нам этакая нечисть без надобности!

– Обойдемся! – подхватывают несколько голосов.

– Удавить, и дело с концом! – орет еще какой-то умник.

Симон решает вмешаться:

– Откуда столько ненависти к новорожденному, вы же впервые его видите!

От неожиданности крикуны прикусывают языки.

– Мы назвали его Гермесом, но по науке он называется Homo volantis^[36]. Как сказал Франки, это помесь человека и летучей мыши, которая сможет летать, когда подрастет. Кому из вас хотя бы разок в жизни не хотелось полетать? – спрашивает у зала ученый.

Зал в ступоре.

– Кто не мечтал перемещаться, как птица, в трех измерениях? Алиса придумала потрясающую вещь: так преобразовать человека, чтобы он смог выжить на земле, изгаженной нашими атомными бомбами, и больше за нее не цепляться.

Браво, Симон, кажется, ты справился с их первой отрицательной реакцией. Теперь моя очередь.

Слово берет Алиса, раскопавшая на местном складе платье в фиолетовых цветочках, отвечающее настроению Новой Ибицы:

– У меня, как у ученой, одно стремление, один проект, одна навязчивая идея: добиться, чтобы в будущем сохранились следы человеческой цивилизации. Вы выжили в катастрофе планетарного масштаба. Это несчастье – доказательство, что вы раз за разом делали неверный выбор. Я стараюсь найти другие решения для будущего. Одно из них – изобретение новой физиологической формы человека. Так на свет появился Гермес.

Она поднимает над собой лепечущего младенца, робко расправляющего свои крылышки.

– Это не человек! – возражает с нескрываемой враждебностью сильно размалеванная женщина.

– Не спорю, он «другой»: белокожий, крылатый, ушастый, с длинными пальцами ног. Но кто из нас без недостатков?

– Это не недостатки, – упирается женщина.

– Зато он обладает редчайшим свойством: скорее всего, он выживет там, где многие из нас погибнут. Если у кого-то есть идея получше, как спасти человечество, пусть скорее ею поделится или заткнется.

Ответом на это служит тяжелое молчание.

– Мое решение вы теперь знаете. Не исключено, что оно не идеально. Если у вас есть идея лучше этой, то я готова отказаться от своей, – продолжает Алиса.

В зале начинается смена настроения.

Больше уверенности во взгляде! Если они почувствуют сомнение, то мне не завоевать поддержки.

– Как уже сказал Франки, малыша зовут Гермес. Он – первый родившийся на земле живой гибрид, и для меня он – прообраз будущего человечества.

Симон дает ей понять, что она на верном пути. Она возвращает микрофон Франки.

– Дорогие братья и сестры, думаю, нам выпал небывалый шанс присутствовать при историческом событии: рождении существа, способного по-другому продолжить великое приключение человечества. Не будем портить себе удовольствие, лучше поприветствуем достижение Алисы и Симона. Приветствуем тебя, Гермес! Слава Гермесу!

Глава поселения хлопает в ладоши, но аплодисменты никто не подхватывает, кроме двоих ученых на сцене.

Сейчас или никогда!

– Это живое существо? – интересуется еще одна блондинка. – Не механическая кукла?

– Нет, Маргарита, – отвечает ей Франки, – это не кукла, а созданный Симоном и Алисой гибрид. Давайте покажем ему наш энтузиазм аплодисментами.

Сначала опять хлопает только троица на сцене, потом к ней присоединяется белокурая Маргарита и еще человек двадцать.

– Да здравствует Гермес! – воодушевляется Франки.

Кто-то шикает, кто-то свистит, но хор одобрения становится все громче:

– Да здравствует Гермес!

Франки поворачивается к двоим ученым.

– Несите двух других, – командует он. – Лучше не тянуть.

Симон спускается со сцены, ненадолго исчезает и возвращается с еще двумя новорожденными химерами на руках. Франки указывает на обладателя нежной черной шерстки.

– Чудо номер два: Гадес! Так звали древнегреческого бога подземелий и ада. Ничего не напоминает? Мы тоже сидим под землей и, бывает, устраиваем вечерами адские гулянки. Что же мы скажем Гадесу?

Большая часть зала принимается хором скандировать:

– Да здравствует Гадес!

Франки указывает торжествующим жестом на новорожденного с синевато-серой кожей и с перепончатыми ручонками.

– А этот – мой любимчик! Гляжу на него – и вспоминаю запахи марсельского порта. Прошу любить и жаловать: Посейдон, морской царь! Что мы скажем Посейдону?

– Да здравствует Посейдон!

Многие, справившись с недоумением, просятся на сцену, чтобы полюбоваться гибридами вблизи.

Трое новорожденных ведут себя образцово: умилительно попискивают, лепечут, сучат ножками.

– Похоже на успех, – радуется Франки и заговорщически подмигивает Алисе и Симону.

– Тем лучше, – отвечает шепотом девушка, – потому что мы не собираемся останавливаться.

– Сколько вы думаете их наплодить? – спрашивает Франки, гордый победой.

– По 144 особи каждого вида.

Франки закашливается.

– Я не ослышался?

– Трижды по 144, всего 432 юные химеры. Многовато или сойдет? Мало просто произвести их на свет, надо еще их выкормить, научить уму-разуму, где-то разместить.

– Если по мне, то в самый раз. Но если задуматься, то голова идет кругом. А тут еще будущая реакция нашей публики… Хотя ее можно уточнить, не отходя от кассы.

Франки хватает микрофон.

– Ну как, нравятся они вам?

Толпа одобрительно гудит.

– Что скажете, если родятся другие такие же?

– Сколько? – спрашивает та блондинка, которую Франки назвал Маргаритой.

– Допустим, десяток-другой.

– Мы договаривались обходиться без детей, – напоминает брюнет с густыми усами.

– Помолчи, Тома! – одергивает его Маргарита. – Ты только на них взгляни, прелесть какая!

– Подождите… Тишина! – требует в микрофон диджей. – Братья и сестры, ответьте на вопрос: рождение новых гибридов – это класс или отстой?

Зал заметно колеблется. Все решает истошный вопль Маргариты:

– Кла-а-а-асс!

– Кла-а-а-асс! – подхватывают остальные.

– Решено: пускай родятся, мы будем их воспитывать и любить, все согласны? – напирает Франки. – Ну-ка, есть среди нас преподаватели?

– Есть! – раздается голос. – Я, например, учитель истории.

– А я – учительница начальной школы, – звучит женский голос.

– Я – учитель физкультуры.

– Я – учитель французского языка.

– Как все это классно! Теперь вопрос на засыпку: есть здесь такие, кто не выносит детей?

– Допустим, я, – опять подает голос усатый Тома. Ему поддакивают еще двое-трое.

– Спасибо вам за откровенность, – говорит Франки. – Предлагаю решить голосованием, можно ли Алисе и Симону производить на свет будущих граждан Новой Ибицы. Голосуем поднятием рук. Кто думает, что появление среди нас очаровательных гибридов с крылышками, плавниками и перепонками – это классно?

Множество поднятых рук.

Франки методично считает руки, тыкая пальцем.

– А кто, наоборот, думает, что это отстой?

Среди поднявших руку в ответ на второй вопрос – усач Тома.

Франки считает проголосовавших.

– Внимание! Большинство… – за гибридов!

Одни аплодируют, другие разочарованно пыхтят.

– Итак, начиная с сегодняшнего дня нашим друзьям Симону и Алисе разрешается продолжать изготовление этих милейших ребяток, таких разных и таких восхитительных! Как же это классно! Йе-е-е!

– Что вы предлагаете голосовавшим против? – спрашивает Тома.

– Они останутся в зоне «без детей», очертания которой предстоит определить.

Это предложение встречают вздохами облегчения.

– При этом будет создана производственная зона, куда смогут приходить все желающие помочь. На глазах у этих волонтеров родится новое поколение химер – спасительниц человечества!

Франки поворачивается к двум ученым и снова заговорщически им подмигивает.

– Важно создавать иллюзию демократического голосования, – тихо говорит он. – Лично я всегда считал, что демократия зависит только от того, как представить вещи в данный момент. Иногда это получается, иногда нет.

– В этот раз получилось, да? – отзывается Симон.

Франки наклоняется к нему и отвечает почти что шепотом:

– Вообще-то нет… Большинство было против, но, объявляя результат, я знал, что никто не станет его проверять. Я не оставил им времени. Это называется «намеренная неясность». Мотайте на ус азы политики, это подарок, мое участие в вашем проекте.

Алиса удовлетворенно вздыхает.

– Очень странно чувство – увидеть наконец, как осуществляется твое давнее желание… Такое впечатление, что больше не к чему стремиться.

– Скоро у тебя родится Сапиенс, – напоминает Симон, кладя ладонь ей на живот. – Надеюсь, человек будет тебе не менее интересен, чем твои гибриды из пробирки.

Что, если Симон прав? Что, если я больше переживаю за трех новорожденных гибридов, чем за моего собственного младенца? Работа уже затмила семью…

– Я все засниму, можете на меня рассчитывать, – вмешивается Франки.

Симон не снимает ладонь с живота своей возлюбленной. Он чувствует, как у нее внутри шевелится ребенок. Алиса улыбается.

Скоро придет мой черед прочувствовать рождение новой жизни.

27

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: роды у уичоли

У индейцев из племени уичоли^[37], живущих в горах Сьерра-Мадре на западе Мексики, сохранилась занятная традиция.

Во время родов отец будущего ребенка располагается над роженицей, на балках, поддерживающих крышу дома. К его семенникам привязывают веревочку, концы которой дают роженице. Та может тянуть за веревочку при усилении схваток, чтобы отец чувствовал сопровождающую роды боль.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

28

– А-а… А-а-а! А-А-А-А-А-А!

Насколько тихим было рождение трех гибридов, настолько изнурительно рожать человека.

Схватки становятся все болезненнее. Невзирая на помощь Жереми, одного из жителей Новой Ибицы, бывшего акушера-гинеколога, роды идут туго.

При помощи Симона врач уложил Алису на стол, припас чистое белье и воду, но все равно недоволен.

– Тужьтесь, Алиса, тужьтесь сильнее!

Девушка старается, но безуспешно. Она все сильнее сжимает Симону руку.

– Дыши, – повторяет он ей, переживая, что не может облегчить ее чудовищную боль.

– Тужьтесь, Алиса! Старайтесь! Надо сильнее тужиться!

«Тужьтесь, тужьтесь!» Достал своими советами! Тебя бы на мое место, посмотрела бы я, как бы ты тужился!

– Тужьтесь изо всех сил!

Она пытается напрягать живот, но боль все усиливается.

– Ну же, Алиса, уверен, у вас получится, – пристает Жереми.

Она дышит все громче, ей кажется, что внутри у нее все рвется, что переполняющее ее нечто просится наружу.

Симон не знает, чем ей помочь: то сует ей стакан с водой, то кладет на ее покрытый испариной лоб чистые платки. Он даже не морщится, когда она сильно стискивает ему руку.

Минуты превращаются в десятки минут, в часы.

– Ничего не поделаешь, без кесарева не обойтись! – сообщает акушер, пощупав ей живот.

– Без анестезии? – пугается Симон.

– Увы, в запасе ничего нет. Да вы не тревожьтесь, такие операции делали еще в древности. Таким способом на свет появился сам Юлий Цезарь, отсюда название операции. Ясное дело, в те времена не было никакой анестезии.

Я не ослышалась, он говорит о кесаревом сечении без обезболивания? Собрался меня потрошить?

Алисе страшно. Она в агонии, преодолевая боль, напрягается всем телом. Ей кажется, что все оно превращается в извергающийся вулкан. Сознание сосредоточено на новой цели: исторгнуть то, что засело у нее внутри.

Надо родить естественным способом, без кесарева.

Она издает протяжный вопль, от руки Симона вряд ли что-то останется.

– Ну вот, дело пошло! – радуется Жереми. – Думаю, получится высвободить головку, но нельзя терять ни секунды, пуповина плохо легла и все усложняет.

Наконец-то появляется макушка. Акушер подсовывает под затылок младенца ладонь, Алиса тужится, он подхватывает ребенка.

Готово.

Почти синий ребенок еще не задышал. На глазах у Алисы врач массирует ему грудную клетку, а она, забыв о боли, думает об одном: лишь бы существо, с таким трудом покинувшее ее тело, выжило.

Не может быть, чтобы я не смогла подарить жизнь нормальному человеческому существу, после того как подарила ее искусственным путем трем химерам!

Новорожденный не дышит.

Симон хватает его и машинально делает то, что выучил когда-то на курсах первой помощи: зажимает младенцу ноздри, открывает ротик, прижимается к нему своим ртом и медленно дышит.

Легкие младенца раскрываются при первом вдохе, за первым следует второй. Раздается освобождающий крик, тут же сменяющийся плачем. Синеватая кожа младенца становится коричневой, потом светлеет добела, потом розовеет.

Из глаз Алисы катятся слезы, добираясь до уголков рта, на ее лице расцветает широкая улыбка.

– У вас дочь, – сообщает родителям Жереми.

Алиса берет свое дитя и прижимает к груди.

Расчувствовавшийся Симон обнимает их обеих.

– Было совсем не трудно. Надо только поднатужиться, просто никто меня не предупредил… – шутит Алиса.

Она утирает слезы счастья на лице своего спутника.

Потом она разглядывает дочь. Малышка – шатенка, в мать, но глазенки у нее светло-серые, как у отца.

– Назовем ее Офелией, «той, кто спасает», – предлагает новоиспеченная мама.

Крепко обнимая дочь, она не может оторвать взгляд от трех колыбелей, в которых спят три ребенка-гибрида: человека и летучей мыши, человека и крота, человека и дельфина.

– У меня чувство, что после апокалипсиса опять возрождается жизнь, – сообщает Симон.

Алиса облегченно вздыхает.

– Теперь, когда это произошло, осталось поспособствовать рождению всех остальных…

29

В следующие месяцы благодаря научному оборудованию из военной лаборатории и при помощи множества добровольцев, заинтересовавшихся проектом, на свет появились химеры второго поколения. Как и предполагала Алиса, их было ровно по 144 каждого вида, в общей сложности 432 новорожденных; вместе с тремя первенцами гибридов набирается теперь 435.

Сначала жители Новой Ибицы удивились, некоторые даже рассердились, но и их вскоре покорили эти необыкновенные малыши с очаровательными крылышками, плавниками и длинными резцами.

Франки оказался настоящим «отцом-наседкой». Он часами баюкает новорожденных и поит их из бутылочки.

– К ним так прикипаешь! – сознается он. – Прямо как к покемонам в былые времена!

– Видишь, Симон, – говорит Алиса, дающая бутылочку Офелии, – любой может измениться. Мы стали свидетелями метаморфозы у Франки. С некоторых пор он меньше курит и пьет…

– Меньше загорает, меньше кутит…

– Днями просиживает в яслях, рано ложится спать. Если так пойдет, то он найдет себе пару и заведет детей…

– Всему есть предел! – возмущенно отвечает Франки. – Не надо преувеличивать: я по-прежнему думаю, что жизнь в паре и моногамия – это тюрьма. Все равно что каждый день есть одно и то же.

– А если это черная икра? – дразнит его Алиса.

Франки разражается своим громовым смехом.

– Все равно мне порой хотелось бы пиццы! Послушайте, я диджей, бывший старший в Club Méditerranée, эпикуреец. Даже если у меня слабость к детишкам, семья не для меня. К тому же на мне 695 жителей Новой Ибицы, которые меня ценят, к чему мне довольствоваться одной женщиной? Мой идеал будущего совсем не такой. Нет, ни за что на свете!

Идут месяцы, атмосфера в Новой Ибице меняется. Праздники устраивают уже не так регулярно. Общий уровень децибел в подземелье снизился, нельзя же будить деточек. Множество добровольцев обоих полов, сменяя друг друга, возятся с гибридами, многие из них уже испытывают желание образовать пары и даже семьи.

Даже Тома, сначала враждебно настроенный к проекту, поселился с Маргаритой. Франки тоже отказался от своих холостяцких убеждений и завел традиционный роман с очаровательной молодой женщиной.

Алиса улыбается.

Сама я тоже изменилась. После родов, кажется, прошел мой эндометриоз. Я распрощалась с болями. Похоже, проклятию настал конец.

Рождение Офелии исцелило меня.

Детки-гибриды бойко растут, развиваются, весьма игривы. Они взаимодействуют друг с другом и с людьми. Улыбчивые и до всего любопытные.

Свежие, чистые. Еще не испорчены обществом людей. Сохранится ли эта чистота, когда они узнают, в какой мир угодили?

30

– …Так в считаные дни две трети человечества погибли от бомбежек и от последовавшего за ними радиоактивного заражения, – объясняет Алиса Каммерер.

Прошло пятнадцать лет.

В кинозале комплекса «Ле-Аль», превращенном в учебную аудиторию, все юные ученики слушают в некотором изумлении завершающую лекцию курса современной истории. Старшие среди них – подростки, но и остальные выглядят для своего возраста достаточно взросло. Таково, во всяком случае, мнение Алисы, вспоминающей себя в их возрасте.

– Поэтому мы живем здесь, под защитой толстого слоя земли, – говорит она в заключение.

Долгое молчание.

– Вопросы? – спрашивает Алиса, поправляя свою гавайскую блузку.

Перед ней курс из 559 учащихся: 435 гибридов, в том числе Гермес, Посейдон и Гадес, 123 человека, родившиеся после появления в общине двоих астронавтов, и ее дочь Офелия.

На всех специальные рубашки и куртки. Каждый учебный год портные Новой Ибицы придумывают для них особую одежду: куртку, позволяющую Ариэлям выпустить наружу крылья, футболки с просторными рукавами для ручищ Диггеров, широкая обувь для перепончатых ног Наутилусов.

– Почему не нашлось силы, чтобы уравновесить и сдержать воинственный порыв? – спрашивает Посейдон.

– Защитникам ценностей мира не хватило сил и влияния. Вспомните два варианта: путь страха и путь любви. Сильнейшим рычагом человеческих эмоций остается страх; это он позволил примату, чьи гены до сих пор сохранились в нас, спастись от опасностей и дожить до нынешних времен. Необходимо было бояться хищников, болезней, войны, стихии, без страха не было бы реакции. Правительства удерживали власть и добивались избрания, манипулируя массами при помощи страха. Страх позволял утверждать военные бюджеты. Ну а все это дорогущее оружие не могло бесконечно ржаветь на складах.

– А любовь? – тянет перепончатую руку Наутилус.

– Любовь – рычаг для гораздо более медленных перемен в мире. В предыдущем курсе мы с вами говорили о популярности книг, фильмов ужасов и сверхжестоких видеоигр. Почему? Потому, что они дают мгновенный сильный импульс, а еще потому, что мы обожаем сильные чувства, пускай даже негативные.

– Вы хотите сказать, что любовь вызывает слабые чувства? – спрашивает юный Ариэль.

– Если вам угрожают оружием, то вы больше не думаете, вы поспешно реагируете: либо уступаете, либо бросаетесь бежать, либо вступаете в бой. Все просто. А что происходит, когда вам предлагают поцелуй? Вы раздумываете, колеблетесь. Вас разрывают разные чувства, большая их часть коренится в вашем детстве, на них влияют ваши отношения с родителями. Здесь все гораздо сложнее.

– Ну, у нас-то родителей нет! – шутит один из Диггеров.

Аудитория дружно хохочет.

– Значит ли это, что опасность возникает из-за страха опасности? – спрашивает Офелия.

– За несколько лет до Третьей мировой войны обеспечение безопасности доверили системам искусственного интеллекта, они казались более быстрыми и надежными, чем люди, при принятии важных решений. Но у них нет ни совести, ни способности дать задний ход. Они сделали то, на что были запрограммированы: отреагировали на ракетное нападение залпом других, еще более смертоносных ракет. Вот почему Третья мировая война вышла такой стремительной и, главное, разрушительной.

Все молодые ученики очень сосредоточенны. Алиса видит в их глазах потребность узнавать, понимать, возможно, даже желание не повторять ошибки предшественников.

Она горда тем, какую науку им преподает, и школой, которую создали они с Симоном.

После рождения гибридов Алиса, полагаясь на помощь своего партнера и нескольких учителей и профессоров, начала выстраивать систему образования, стремясь «как следует обучить» тех, кого называла уже не гибридами и не химерами, а «новыми людьми» или своими «другими детьми». Те в ответ почтительно прозвали ее «Матушкой».

Так возникла ШОАЗ, Школа относительного и абсолютного знания, вдохновленная пифагорейскими школами античности и энциклопедической философией Эдмонда Уэллса. Алиса не только учила их говорить, читать и писать, но и преподавала историю, географию, математику, естественные науки. Пользуясь книгами из библиотеки Ле-Аль, она прививала им глубокую литературную культуру, медиатека позволяла им подкреплять полученные знания собственным поиском, а также практиковаться в области музыки, живописи, скульптуры и в особенности кино. Каждый день студенты смотрели художественный или документальный фильм, все лучше и лучше понимая довоенный мир.

Кроме всего прочего, Алиса обучала их основам медицины, психологии, социологии, политологии. Считая составными частями своих курсов нравственность и этику, она давала им представление о библейских Десяти заповедях, начиная с «не убий» и «не укради».

Признавая качество образования, даваемое в ШОАЗ, многие жители Новой Ибицы захотели, чтобы их дети тоже его получили. Поэтому гибриды и их ровесники Сапиенсы стали учиться вместе, в мире и согласии, в бывшем кинозале, превращенном в учебную аудиторию.

Офелия принадлежит к старшей группе и проявила себя блестящей ученицей. Она быстро стала помогать матери преподавать. Она одинаково легко находит общий язык с людьми и с гибридами, поэтому регулярно сообщает родителям, как те и другие воспринимают образование.

Нельзя не обратить внимание, что в целом гибриды превосходят Сапиенсов в обучении. Вероятно, в силу своего своеобразия они в большинстве проявляют чрезвычайное любопытство, даже страстное желание открыть для себя эту странную и сложную человеческую культуру.

Алиса хлопает в ладоши.

– Урок окончен, ступайте в спортзал.

Все вскакивают и с радостным шумом выходят в коридор.

Алиса собирает свои записи и идет в лабораторию, где Симон изучает воздействие радиации на взятые у гибридов клетки.

– Через несколько минут начнется общее собрание. Будет обсуждаться план расширения Новой Ибицы. Надо где-то селить новое поколение гибридов и молодых Сапиенсов.

– Верно, надо срочно найти для них отдельные комнаты.

– Франки настаивает, чтобы присутствовали мы оба, – напоминает она.

– Сейчас ответственный момент. Доделаю – сразу приду.

– Как твои успехи?

Симон показывает таблицу с цифрами.

– Пока нет внешнего воздействия, неясно, действительно ли эти клетки устойчивы к радиации. А как продвигаются твои биологические исследования?

– Даже если нам удалось создать первое здоровое поколение, нет уверенности, что гибриды способны размножаться, – отвечает Алиса.

– Как мулы?

– Таково системное ограничение, многие гибриды, родившиеся от межвидового скрещивания, оказываются бесплодными. Либо это, либо рождение нежизнеспособных уродцев.

– То есть придется дождаться, пока наши химеры достигнут детородного возраста, чтобы получить ответ на этот вопрос, – заключает Симон и горестно вздыхает. – Так или иначе, по-моему, они очень…

Очень хорошие ученики? Очень пытливые? Очень серьезные? Очень вежливые?

– Договаривай! – требует Алиса.

Он подыскивает правильное слово.

– …очень славные.

31

– Вашей породе вообще не место на Земле!

В раздевалке спортзала «Ле-Аль» толкаются 280 мальчишек, людей и гибридов. Напротив раздевалка девчонок, Офелия там. Взрослые, которым положено за всеми приглядывать, сейчас далеко.

– А ну-ка, повтори! – угрожающе требует маленький брюнет.

– Твой народ – проклятый! Вы, армяне, украли у нас священный Нагорный Карабах! – кричит такой же темноволосый мальчик.

– Все наоборот! Это вы, турки, перебили больше миллиона беззащитных наших!

– Врешь! Вы, армяне, распустили эту ложь, чтобы вас жалели, а на самом деле многие армяне убивали тогда турок, просто об этом помалкивают! – горячится первый.

– Миллион убитых гражданских – это настоящий геноцид, у нас и оружия-то не было! – не уступает второй.

Двое мальчишек, голых по пояс, готовы вцепиться друг в друга, вокруг них собираются группы поддержки.

– Он не врет? – спрашивает мальчик, который явно не в курсе конфликта.

– Ни капельки! Армяне гибли с 1915 по 1923 при полном безразличии всех остальных. Никто не помог нам остановить убийц-турок!

– Это неуклюжая выдумка вашей пропаганды! – цедит сквозь зубы турок.

– Вы, турки, жестокие, вам бы только убивать. Убийство у вас в крови! А потом вы переписываете историю под себя, чтобы не чувствовать себя виноватыми, – обвиняет турок армянин.

Подросток турецкого происхождения сжимает кулаки, готовый броситься в драку.

– Посмей только повторить, что мы жестокие!

Формируются две враждующие группы: одна за турка, друга за армянина.

В конфликт вмешивается Наутилус. Это Посейдон. Он выше ростом, чем люди, и одним этим внушает уважение.

– О чем спор? В лекциях Матушки не было ни слова об истории этой армянской бойни.

– Я знаю о ней от своего отца, он – от моего деда, – объясняет мальчик-армянин.

– Мне тоже рассказывал об этом отец, он предупреждал об огромной лжи, позволяющей армянам мазать турок черной краской.

– Это правда, мой отец не станет врать! – горячится армянин.

– А мой отец говорит, что это выдумка, так вы корчите из себя жертв, чтобы во всем мире вас жалели.

Обе группы все больше распаляются. Слово берет Посейдон.

– Прекратите оба! Вы соображаете, что творите? Ссоритесь из-за далекого прошлого! Это что, повод для драки? Глупость, вот что это такое! Вам напомнить, что мировая война истребила две трети человечества? Речь уже не о миллионах, а о миллиардах жертв. Вы попали в число уцелевших. Кончайте грызню, миритесь! Предлагаю обменяться рукопожатием и больше не говорить о давних конфликтах, касавшихся только ваших предков.

– Тебе легко говорить, у тебя предков нет, – подает голос мальчишка с армянской стороны.

Посейдон кивает головой.

– Верно, у меня нет предков, – соглашается он. – Я в этом мире новичок, у меня за спиной нет мешка с прошлыми обидами. Посмотрите на себя, Сапиенсы: все вы – потомки либо жертв, либо палачей. Это наследие мешает вам побрататься.

Это замечание сверстника, не принадлежащего к людям, только распаляет собравшуюся молодежь. Тогда на помощь к миротворцу Посейдону приходят другие Наутилусы, к ним присоединяются Диггеры и Ариэли, и совместно им удается развести две воинственные стороны.

– Он прав, у нас тоже нет предков, а значит, нет будоражащей душу застарелой вражды, – говорит Гермес. – Друзья Сапиенсы, хватить связывать себя с болезненным прошлым, лучше смотрите в будущее!

Но обе противостоящие группы получают подкрепление, и разрешение ситуации мирным путем не рассматривается.

– Вражда между этим армянином и мной позволяет проявиться другой, еще более серьезной проблеме, вам, химерам, ее не понять, – заявляет юный турок.

– Слыхали? Что же это за проблема? – удивляется синекожий гибрид.

– Религия! – гордо отвечает турок. – Вы, химеры, – безбожники, ни во что не верите. Армяне – христиане, мы, турки, – мусульмане. Даже если войне конец, мы рождаемся со своей верой, ее передают и внушают нам родители.

Многие из присутствующих людей согласны с этим.

– И мы не собираемся отрекаться от своей веры, – продолжает турок.

– Как и мы от своей, – подхватывает армянин.

– Подождите, подождите, – вмешивается Гадес. – Вы хотите сказать, что готовы драться из-за религиозных войн вековой давности?

– Вековая – это что! Армянская цивилизация появилась за две с половиной тысячи лет до Иисуса Христа. Тысячи лет – это не какой-то век!

– А мы, турки, существовали еще до того. На нас было ниспослано откровение Пророка, мы обрели веру в тысячном году. А эти – всего лишь… неверные.

– Нет, это вы неверные! – вспыхивает армянин, выпячивая грудь.

– Смерть неверным! – кричит юный турок.

Он взмахивает отверткой, которую ему незаметно сунул другой подросток, огибает Посейдона и наносит удар в живот армянину, который не успевает отскочить.

Это служит сигналом: две группы полуодетых детей принимаются осыпать друг друга тумаками, скандируя общий лозунг: «СМЕРТЬ НЕВЕРНЫМ!»

Гермес, Посейдон, Гадес и еще несколько гибридов призывают драчунов успокоиться, но их призывы тонут в реве разъяренных Сапиенсов, дерущихся за свою веру.

Посейдон подзывает обоих своих братьев-гибридов.

– Надо остановить это коллективное безумие, – говорит он.

Они собирают своих соплеменников. Несколько десятков гибридов, организовавшись, разделяют драчунов: они образуют защитный кордон, не позволяя противникам друг до друга дотягиваться.

Одновременно несколько Ариэлей, перемещающихся по коридорам быстрее всех остальных, эвакуируют раненых. В медпункте их осматривает Жереми, тот самый медик, который помог появиться на свет Офелии: сегодня он дежурный. Он отправляет медсестру оповестить взрослых о случившейся в раздевалке драме.

Первыми на месте оказываются Алиса, Симон и Франки, напуганные и негодующие.

– Порядок восстановлен, – докладывает им Гадес.

– Что произошло? – спрашивает Симон.

– Стычка из-за старых обид. Могло быть хуже, но обошлось.

Алиса чувствует, что старший Диггер покрывает своих товарищей. Она справляется у Жереми о состоянии раненых.

– Одного ткнули отверткой в живот, – сообщает Жереми.

– У кого была отвертка? – сурово спрашивает Алиса у раненого. – Что вообще случилось?

Паренек подробно излагает свою версию. Алиса садится, она ошеломлена и сбита с толку.

Как вышло, что они уже стали такими кретинами? Они воспроизводят ссоры своих предков из-за богов, которых никто никогда не видел, придуманных жрецами, чтобы контролировать самых наивных.

– Каково положение сейчас? – спрашивает Симон.

– При помощи Наутилусов и Диггеров мы сумели обуздать самых мстительных. Наши братья Ариэли доставили раненых сюда.

Похоже, одни гибриды способны мыслить здраво по той простой причине, что у них нет ни предков, ни религии…

Франки, чувствуя возникшее напряжение и предвидя отрицательные последствия инцидента, говорит:

– Не думаю, что эту историю надо замять. Наоборот, надо воспользоваться ею для благой цели. Мы обязаны отреагировать.

– Как именно? – спрашивает его Симон.

– Сегодня вечером я проведу церемонию в честь гибридов, прекративших этот конфликт. Можно будет наградить их медалями. В Club Med мы вручали детям пластмассовые медальки, они это обожали. Угостим всех желающих пирожными. Сладкое поднимает настроение и успокаивает.

В тот же вечер в зале, где проводятся торжества, Франки рассказывает всем собравшимся о случившемся, призывает их поаплодировать юным героям – Наутилусам, Диггерам и Ариэлям, а потом вызывает на сцену двух мальчишек, турка и армянина, устроивших драку, и предлагает им пожать друг другу руки.

Те сперва упираются, но потом под давлением всех остальных под овации соглашаются на это символическое примирение.

Франки резюмирует:

– Что ж, гибриды показали не только свою хорошую образованность, но и желание без промедления прийти на помощь людям.

Воодушевившись, он продолжает со своим неподражаемым марсельским акцентом:

– Гибриды не были обязаны вмешиваться, никто их не неволил. Их подтолкнула к этому чистая эмпатия. Они не только убедили кучу недорослей прекратить драку, но и эвакуировали в медпункт раненых. Сумели объединить усилия и действовать эффективно. Это же невероятно: этим гибридам всего-навсего пятнадцать лет, а они безо всякой помощи взрослых слаженно принимают необходимые решения ради спасения других несовершеннолетних, к тому же не таких, как они.

Снова аплодисменты.

Симон наклоняется к Алисе и шепчет:

– Из плохого может выйти хорошее. Видишь, никто уже не оспаривает важность появления гибридов.

Франки объявляет, что в честь важного события все могут освежиться и заморить червячка. Собравшиеся осаждают буфет. Алиса и Симон наблюдают со стороны, как взрослые и молодежь уплетают угощение.

– Чем дольше я живу с твоими гибридами, тем сильнее у меня желание построить более мирное общество, – признается Симон.

– С «нашими» гибридами, – поправляет его Алиса.

Симон восторженно смотрит на нее.

– Даже не верится, что мы довели этот эксперимент до конца.

– Это наше общее достижение, – напоминает она.

Он обнимает ее за талию и целует.

– Ты наделила мою жизнь смыслом. Раньше моей целью было избегать проблем и защищать себя. Я находился в обороне и уклонялся от всего, что могло быть чревато опасностью. Ты научила меня идти вперед, рисковать. Благодаря тебе я понял, что жить по-настоящему можно только за пределами своей зоны комфорта.

– А ты научил меня доверию, – отвечает ему Алиса. – Я всегда думала, что быстрее добьюсь результата сама, когда никто не путается под ногами… Ты показал мне, что хорошая компания – способ добиться большего.

– Теперь смысл моей жизни – это рисковать, ставить под сомнение и преодолевать свои ограничения, – задумчиво сообщает он.

– А мой не изменился: это – эволюция человечества, при которой оно сможет преодолевать любые испытания.

Симон показывает украдкой на их дочь Офелию, жующую конфеты и беседующую с Гермесом, Посейдоном и Гадесом. Эти четверо держатся обособленно от остальных.

– По-моему, наша дочь уже считает гибридов равными себе.

– Идем! – Алиса тянет Симона за собой.

Родители подкрадываются к дочери, чтобы подслушать разговор. Все четверо вытянули перед собой правую руку, сжав кулак, так что получился крест.

– Шесть! – говорит Гадес.

– Восемь, – говорит Гермес.

– Пять? – неуверенно предлагает Посейдон.

– Что думаешь ты, Офелия?

– Я, пожалуй, выскажусь за семь.

О чем это они?

Четверка дружно разжимают кулаки. У каждого на ладони камешки. После подсчета Гермес объявляет:

– Пять! Выиграл Посейдон.

Тот кладет на пол один камешек, и игра продолжается: все называют по очереди цифры.

– Что у них за игра? – спрашивает шепотом Симон.

– Кажется, я знаю. Это древняя забава под названием «три камешка». Каждый прячет в кулаки камешки, от нуля до трех. Надо угадать количество. Выигравший кладет на землю один камешек, и игра возобновляется. Выигравший трижды остается без камешков, победитель – он. Вроде бы просто, но нужно много интуиции и психологии.

Игра! Как я раньше не додумалась? Это лучший способ совмещения разных ментальностей и достижения согласия между учениками. Особенно хороша такая простая игра. Надо подумать, как включить в учебный процесс больше игр.

Алиса и Симон продолжают наблюдать за маленькой группой.

– Думаю, они могут многому нас научить, – говорит Алиса. – Во всяком случае, Офелия преспокойно беседует с ними, как с… как с обыкновенными людьми.

– Ты удивлена?

– Вообще-то да… Мы сами их сделали, но я никак не уговорю себя, что они такие же, как мы.

– Это потому, что мы – их создатели, – объясняет Симон. – Наверное, лучше забыть об этом этапе их существования и видеть в них просто друзей нашей дочери.

Он прав. Надо же, я, боровшаяся за их существование и за отношение к ним как к обыкновенным людям, удивляюсь, когда с ними играет и смеется моя дочь!

Похоже, Посейдон выиграл еще раз. Четверка спорит на какую-то важную для них тему.

Алиса и Симон подходят еще ближе.

– …Меня бы это удивило, – говорит Посейдон.

– А я совершенно уверена, – возражает Офелия.

– Невозможно! – говорит Посейдон.

– По-моему, это маловероятно, – сомневается Гермес.

– Зависит от того, сколько вам известно, – рассуждает Гадес.

– Ни за что! – восклицает Посейдон. – Впрочем, надо бы для начала проверить.

Непонятно, о чем речь.

– Вам подавай доказательство? – спрашивает Офелия.

– Конечно.

– Показывай. Только этого и ждем.

– Смотрите внимательно.

Офелия тянется к Посейдону и целует его в губы.

Двоим другим смешно, они требуют того же. Офелию не приходится долго просить.

Справившись с неожиданностью, Алиса размышляет:

Страх или любовь? Эти четверо, во всяком случае, сделали свой выбор. Сумеют ли они преобразовать человечество?

32

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: Жан Батист Ламарк

Жан Батист Ламарк – автор концепции трансформизма.

Он делает карьеру в армии, потом покидает ее и увлекается медициной и ботаникой. В 1779 г. он публикует «Флору Франции»^[38], труд, в котором выводит несколько правил, позволяющих легко определять цветы и другие растения. Книга имеет большой успех. Его принимают в академию наук и делают «профессором естественной истории насекомых и червей в Королевском саду».

Занимая этот престижный пост, он создает в Париже Музей естественной истории, преподает зоологию позвоночных, которых начинает распределять по категориям и классифицировать. Тогда же он развивает концепцию трансформизма: виды становятся сложнее, разнообразнее и увеличивают свою специализацию, изменяясь со временем и по мере трансформации среды обитания.

В 1809 г. Ламарк публикует свою «Философию зоологии»^[39]. В ней он излагает свою теорию эволюции видов посредством внутреннего преобразования:

«У любого животного, срок развития которого еще не истек, более частое и устойчивое использование того или иного органа постепенно усиливает этот орган, развивает его, увеличивает и сообщает ему силу, пропорциональную длительности его применения. Напротив, постоянное пренебрежение таким органом ослабляет его и приводит к исчезновению».

Он приводит в пример жирафа, вытягивающего в засуху шею, чтобы добраться до листьев на вершине больших деревьев, и тем самым изменяющего свой организм. В дальнейшем он производит на свет молодняк со все более длинными шеями, позволяющими дотягиваться до самых вкусных листочков. Чем больше детеныши жирафа вытягивают шею, тем длиннее шея у жирафов следующих поколений. По этой же логике если крот постепенно ослеп, то это потому, что под землей ему не нужно зрение.

«Все, чем природа наградила особи и чего лишила их постоянным воздействием обстоятельств, она сохраняет для нового поколения особей, при условии, что эти приобретенные изменения присущи обоим полам, произведшим на свет этих особей».

После публикации этого труда Ламарк подвергся прямым нападкам других ученых, в частности такого именитого, как Жорж Кювье^[40], сторонника теории «фиксизма», согласно которой виды не эволюционируют.

К 75 годам Жан Батист Ламарк, не отрывающийся от микроскопа, слепнет. Утративший уважение коллег, отвергнутый тогдашней академической средой, обнищавший, он, чтобы выжить, продает свои гербарии и коллекции насекомых иностранным ученым. Через десять лет, в 1829 г., в возрасте 84 лет, одинокий, разоренный, презираемый другими учеными, он умирает.

Чарльз Дарвин, предложивший в 1859 г., спустя тридцать лет, свою теорию естественного отбора наиболее приспособленных организмов в своей книге «Происхождение видов», продолжит размышления Ламарка об эволюции и подвергнет их критике. С его точки зрения то, что у всех жирафов длинная шея, означает, что короткошеие, будучи плохо приспособленными, вымерли. Дарвин пишет: «Я прочел Ламарка и нашел, что это посредственный автор».

Короче, если для Чарльза Дарвина эволюция происходит случайно, как отбор наиболее приспособленных и отбраковка слабых, в соответствии с элитаризмом его эпохи, то для Жана Батиста Ламарка эволюция – это трансформация тех, кто на это способен или имеет глубокую потребность, так как каждое существо обладает способностью к самопрограммированию.

Через шестьдесят лет после смерти Ламарка ряд ученых (в том числе Пауль Каммерер) причислили себя к ламаркистам, но на них немедленно ополчилась, покрывая их позором, официальная наука, приверженная дарвинизму. В наше время труды Ламарка забыты, а на щит подняты теории Дарвина, единственные, получившие признание научного сообщества.

Тем не менее некоторые явления, например трансформация орхидей, адаптирующихся к конкретным формам и половым феромонам пчел, не находят объяснения в дарвинизме и могут быть поняты лишь в свете теории Ламарка, по которой живые существа обладают способностью волевой трансформации для адаптации к окружающей среде. Более того, новая дисциплина «эпигенетика» – это лишь современное название для трансформизма Ламарка. Ученые не только все больше признают, что Ламарк первым задумался об эволюции видов, но и считают, что только его теории позволяют понять всю сложность мира живой природы.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

Акт III. Ствол

33

Прошло пять лет после стычки мальчика-турка и мальчика-армянина в раздевалке спортзала.

Двадцатилетняя женщина со светлыми волосами до плеч идет одна по коридорам Новой Ибицы. Внезапно у нее за спиной раздаются шаги. Она оглядывается, но никого не видит. Можно идти дальше. Но тут начинают мигать сразу все светильники на потолке. Она ускоряет шаг.

Снова кто-то идет следом за ней. От испуга она переходит на бег. Светильники по-прежнему мигают, создавая все более быстрый стробоскопический эффект.

Потом весь свет разом гаснет. Шаги сменяются приближающимся шорохом крыльев.

Снова мигающий свет, озаряющий темный коридор впереди.

Женщина замирает, ее колотит дрожь.

Ей на голову падает кусочек цемента. В ужасе она медленно поднимает глаза и видит ЕГО.

Вцепившись пальцами ног в светильник, он глазеет на нее, шевеля огромными ушами и двигая влево-вправо своим пятачком.

Женщина испускает вопль. Поздно! Биение крыльев – и Ариэль зажимает ей рот своей мягкой ступней с длинными гибкими пальцами, заключает ее в кокон своих перепончатых крыльев и стискивает.

– Я не хочу причинять вам вред, – бормочет он ей в ухо. – Прошу, один поцелуй!

Молодая блондинка узнает своего одноклассника. В попытке вырваться она со всей силы кусает его за кончик носа. Он вскрикивает от боли и распахивает крылья, выпуская ее.

Она бежит, крича на бегу:

– НА ПОМОЩЬ! СПАСИТЕ!

Девушка бежит со всех ног, чтобы спрятаться в квартире, где живет с родителями, Маргаритой и Тома. Ее отец – едва ли не главный противник гибридов. Сейчас он вместе с другими мужчинами чинит канализационную трубу. При виде растрепанной, до смерти напуганной дочери он замирает.

– Ариэль… – произносит она еле слышно. – В западном коридоре на меня напал Ариэль.

– Что?!

– Увязался и как набросится! Укутал крыльями и попытался насильно поцеловать.

Недолго думая, пятидесятилетний мужчина хватает тяжелый разводной ключ и размахивает им, как палицей. Другие вооружаются кто чем: молотком, мотком проволоки, куском арматуры.

– Скорее, поймаем это чудовище, пока оно не покинуло зону! – вопит Тома.

Вооруженная толпа кидается в коридор искать Ариэля.

Видя ее приближение, гибрид колеблется, как поступить. Но враждебность преследователей не оставляет ему выбора. Он спасается от Сапиенсов, перейдя на бег, но быстро выдыхается, распахивает крылья и взлетает. Увы, высота потолка в коридоре не более трех метров, подниматься некуда.

Маша крыльями, он влетает в тоннель бывшего скоростного метро, заблокированный с другой стороны горой щебня.

Грозные преследователи все ближе.

– Он наш! – ликует Тома.

– Подождите, дайте объяснить! – пытается оправдаться Ариэль. – Я попросил всего лишь о маленьком поцелуе, хотелось узнать, каково это – когда тебя целует одна из Сапиенс…

Но человек уже кидает в него свернутую в лассо веревку, ловит за ногу и принуждает опуститься.

Пятеро мужчин набрасываются на него и осыпают ударами.

Ариэль больше не сдерживается, он издает истошный крик, ультразвук, невыносимый для людских барабанных перепонок. Его недруги замирают от неожиданности, но быстро приходят в себя и возобновляют избиение.

Тогда в коридор влетают трое других молодых Ариэлей, привлеченные ультразвуком своего товарища.

– Отстаньте от него! – требует Гермес.

Тома узнает его, он знает, что этот гибрид – главный среди своих.

– Он хотел изнасиловать мою дочь и должен за это поплатиться! – кричит он.

– Если он совершил преступление, то его ждет суд, – отвечает Гермес суровым тоном.

Остальные мужчины с ним согласны, и Тома приходится уступить.

34

Через считаные часы на втором уровне бывшей автостоянки комплекса «Форум Ле-Аль» собирается импровизированный суд.

На сцене стол, за ним сидит царящий над публикой Франки. Он надел по этому случаю черную куртку с широкими плечами, придающую ему серьезности. Справа от него сидят девять человек, жюри присяжных.

На скамье защиты сидит Алиса, напротив нее располагается обвинитель, сам Тома.

Ему первому дают слово.

– То, что случилось, – это, наверное, первая ласточка, дальше будет больше, – уверенно заявляет он, расхаживая перед публикой. – Тут и сомневаться нечего. Поступок этого Ариэля открыл нам глаза. Моя дочь еле спаслась, ей хватило ума цапнуть его за нос. Но что будет в следующий раз? Волна насилия, преступности! Сможем ли мы, люди, справиться со зверскими побуждениями этих чудовищ, в психике которых мы совершенно не разбираемся?

Толпа недовольно гудит. Франки качает головой.

– Теперь слово потерпевшей, – говорит он.

Встает молодая блондинка.

– Это он! – Она гневно указывает пальцем на сидящего рядом с Алисой Ариэля. – Он за мной погнался, а потом спрыгнул с потолка, обхватил крыльями, стиснул и задышал прямо мне в лицо. Даже поцеловать попытался!

Она дрожит от отвращения.

– Я оборонялась и смогла вырваться. Не смогла бы, он бы надо мной надругался, потому что я… я почувствовала, как он прижимается ко мне, прямо как зверь во время гона! Уверена, он хотел меня изнасиловать.

В зале ерзают, шумят.

– Ариэль – насильник! – подхватывает оскорбленный отец. – Вы осознаете степень опасности? Готовы на риск повторения этой ситуации? Если ничего не предпринять, то можно не сомневаться, что так и будет! Поэтому я требую изгнать это вредоносное чудовище из нашей общины! Отправим этого Ариэля наверх, к зараженным голубям и крысам. Их пускай целует, раз так истосковался по нежности!

В глубине зала теснятся Ариэли, Диггеры и Наутилусы, не осмеливающиеся ни смешиваться с массой Сапиенсов, ни подать голос.

– Слово обвиняемому, – говорит Франки. – Признаете ли вы факты, изложенные обвинителем и потерпевшей?

Ариэль трясется от страха. Сидящая с ним рядом Алиса подбадривает его взглядом, но тщетно. Ариэль медленно встает и роняет голову.

– Признаю.

– Можете объяснить ваш поступок?

Ариэль, крылья которого связаны за спиной веревкой, поворачивается к Алисе, в его глазах стоят слезы. Алиса гладит его по голове и жестом разрешает говорить.

– Я… Сам не знаю, что на меня нашло… Увидел эту красавицу и подумал: какая она… привлекательная! Наверное, это называется влечением. Я просто хотел ее поцеловать, больше ничего, клянусь!

Присутствующие активно шепчутся.

– Это все, что вы можете сказать? – спрашивает его Франки.

– Я не знаю, что со мной случилось! Мне ужасно жаль! Обещаю, это не повторится. Я не отдавал себе отчета, какими серьезными будут последствия этого… приступа привязанности.

– Слово предоставляется защите. Слушаем вас, Алиса.

Пятидесятилетняя женщина встает, излучая уверенность. Она обдуманно надела пиджак и белую юбку, в них она выступала в министерстве науки почти четверть века назад. Ее черные с легкой проседью волосы собраны на затылке в тугой хвост. Поворачиваясь то к залу, то к присяжным, она говорит громким голосом:

– Позвольте кое-что уточнить. Первое: обвиняемый не совершил изнасилования. Второе: он никого не убил. И третье: то, что ему вменяют, было всего лишь проявлением – согласна, неуклюжим – влечения к существу иного, чем он, вида. То, что это уникальный, изолированный инцидент, тоже нельзя не учитывать. Помните, эмоции, пускай вполне объяснимые, которые испытала потерпевшая, ни в коем случае не должны побудить вас к поспешным решениям, тем более к вынесению непропорционально сурового приговора. Знаю, на белой доске бросается в глаза черное пятно, но, согласитесь, на сей раз это всего лишь маленькое пятнышко. Нынешний уровень знаний говорит, что отправить обвиняемого наверх, без всякого сомнения, равносильно вынесению смертного приговора.

– Вы что же, не доверяете вашим собственным опытам? – иронизирует прокурор Тома. – Не вы ли объясняли, что довели до завершения мутации ДНК ваших гибридов с целью их невосприимчивости к внешней радиации?

– Все так, но мы еще не успели проверить результат.

Люди в зале громко реагируют, одни твердят: «Не надо было нападать на девушку!», другие: «Нет, такого он не заслужил!» Все вместе сливается в оглушительный шум.

Прокурор Тома поднимает руку.

– Требую слова!

– Говорите. – Франки хлопает ладонью по столу, утихомиривая зал.

– Хочу довести до сведения общины крайне важную информацию. Я порылся в архивах главной библиотеки. Перед Третьей мировой войной все были настроены против профессора Алисы Каммерер. Один человек даже попытался задержать ее во время конференции…

– Протестую, ваша честь! Дело было двадцать лет назад, тот человек стрелял в меня с целью убийства!

– Наверное, он осознавал всю степень опасности ваших экспериментов, – глумится Тома.

– Я не позволю вам…

– Прошу вас, Алиса, пусть договорит, – вмешивается Франки. – К чему вы клоните, Тома?

– Я к тому, что не бывает дыма без огня. И что если все эти люди пытались принудить профессора Каммерер прекратить ее занятия, то наверняка не без основательных причин.

– Но… – еще раз силится его перебить Алиса.

– Все ее терпеть не могли…

– Я запрещаю вам…

– А мы, наивные бедняжки, принимаем ее с открытыми объятиями у себя в убежище и позволяем завершить ее зловещий проект! – повышает голос Тома. – Хотите знать, что я думаю? Мы пустили червяка в яблоко, и он давай портить его изнутри. Результат налицо: вокруг нас кишат монстры!

Алиса захлебывается от ярости.

– Вы не имеете права такое нес…

Но Тома не дает ей договорить.

– На мою дочь напало одно из существ, созданных дьявольским воображением этой женщины. Пора действовать! Необходимо обезвредить этих зверей, всех до единого. Начнем с показательного изгнания этого агрессивного Ариэля.

– Повторяю, наверху есть риск, что он…

– Сдохнет? Из-за недостатков ваших манипуляций? Значит, восторжествует справедливость. Давайте покажем пример, чтобы ни одна из этих химер больше не посмела нападать на наших! Повторяю, необходимо выгнать отсюда, отправить наверх этого подлого Ариэля, этого сексуального маньяка!

Несколько человек в зале начинают скандировать:

– НАВЕРХ! НАВЕРХ! СМЕРТЬ АРИЭЛЮ!

Рано или поздно правда вылезет на свет. Они всегда считали моих гибридов монстрами, но держали язык за зубами из страха прослыть реакционерами. Тома всего лишь позволил им заговорить.

Судья Франки требует тишины, но его никто не слушается. Толпа неистовствует.

Все сгрудившиеся в глубине зала остальные 144 крылатых гибрида возмущенно ропщут, считая отца потерпевшей и всех остальных в зале отпетыми расистами. 145 молодых Наутилусов и столько же Диггеров тоже недовольны, но они не осмеливаются возмущаться открыто, чтобы не вызвать приступ враждебности к себе.

Алисе остается только уныло вздыхать.

Боже, это было слишком заманчиво, рано или поздно этому должен был прийти конец.

Рядом с ней испуганно ежится молодой обвиняемый.

В них проявляется их животное начало… Но как объяснить это объятым страхом людям?

В нарастающем шуме ученая удрученно закрывает глаза.

А я-то воображала, что в Новой Ибице созидается новое человечество, которому хватит образованности, чтобы гармонично сосуществовать с прежним.

Судья Франки убеждается, что просто так порядок не восстановить. Тогда он достает из сумки растаманской расцветки пистолет и трижды стреляет в воздух. С потолка медленно планируют куски пенопласта.

Публика от неожиданности замирает.

– Так-то лучше, – говорит Франки. – Пора голосовать.

Повернувшись к девятерым присяжным, он торжественно обращается к ним:

– Дорогие заседатели, вы выслушали показания потерпевшей и ее обидчика, а также выступления обвинителя Тома и защитницы Алисы. Теперь вам решать, отправлять ли подсудимого наверх. Мы уже потеряли немало времени. Предлагаю провести открытое голосование.

Это значит, что он не сможет подтасовать результат в нашу пользу, если вердикт окажется неблагоприятным для нас.

– Кто за то, чтобы изгнать Ариэля из Новой Ибицы и препроводить его на поверхность?

Руку поднимает один присяжный, потом еще двое. Четвертый делает то же самое, немного поколебавшись. Пятый готов последовать их примеру, но одумывается и опускает руки перед собой.

– Итак, мы имеем четыре голоса за изгнание. Следовательно, пятеро против. Приговор оправдательный.

Ариэлю немедленно развязывают крылья. В зале ропщут. Гибриды, напряженно ждавшие в глубине зала результата, облегченно переводят дух, но не показывают, что считают себя победителями.

Невероятно: мы победили. Я не сомневалась, что его осудят. Неужели до них дошло, что людям и гибридам лучше жить в согласии?

Напряжение в зале буквально осязаемо. Одни аплодируют, другие возмущенно свистят, клянут присяжных и судью Франки.

Тома внезапно подходит к столу судьи, завладевает его пистолетом и целится в оправданного Ариэля. Тот от страха застывает, загородившись крылом, как щитом, и перестает дышать.

Палец Тома жмет на курок. События происходят как в замедленном кино. Из ствола вырывается пламя, 9-миллиметровая пуля дырявит воздух.

Остолбеневшая Алиса провожает ее взглядом.

Симон, стоявший перед этим под сценой, запрыгивает на нее и что есть силы толкает Ариэля, успевая его спасти. Юнец инстинктивно взмывает к потолку. Пуля впивается в бетонную стену.

Тома опять целится в Ариэля, но Симон подскакивает к нему и бьет по руке, пуля разбивает светильник на потолке. Пара катается по полу, один пытается обездвижить другого.

В разгар драки раздается третий выстрел. Оба противника замирают.

НЕТ, ТОЛЬКО НЕ ЭТО!

Офелия, продирающаяся к родителям сквозь толпу, кричит:

– Папа!

Симон падает с прижатой к боку рукой – он зажимает кровоточащую рану. Тома с отупевшим видом сидит на полу, все еще с пистолетом в руке.

Алиса бросается к Симону. Тот на глазах бледнеет и судорожно ловит ртом воздух.

Юный Ариэль, дрожа от ярости, пикирует с потолка на Тома, чтобы его разоружить. Тома машинально жмет на курок, пуля поражает человека-летучую мышь прямо в сердце. Бездыханный парень растягивается на полу.

– СМЕРТЬ ГИБРИДАМ! – вопит кто-то.

Это звучит как сигнал. В считаные секунды два этих слова превращаются в боевой клич. Вспыхивает потасовка между всеми людьми и всеми гибридами.

– Ты была права, Алиса… – бормочет Симон.

Он пытается улыбнуться, кашляет, делает глубокий вдох и спешит выдавить:

– Все… могут… меняться.

Офелия падает перед отцом на колени и с рыданием хватает его руку. Симону трудно дышать.

– Я… был трусом, а стал…

– …героем, – договаривает за него Алиса, пока по ее щекам текут слезы.

Он слабо улыбается, закашливается, из уголка его рта течет кровь.

– Пришло время для моей… последней… метаморфозы. Я был телом, а теперь стану… чистым духом… свободным от… материальной оболочки. Спасибо, что меня…

Он не может договорить.

Драка вокруг них становится все яростнее, как будто разом прорвалось все напряжение, вся недосказанность, вся зависть и враждебность, копившиеся между сапиенсами и гибридами.

В Ариэлей, пытающихся не угодить в кучу малу и поэтому носящихся под потолком, летят тяжелые предметы. Сбитые падают, их тут же линчуют. Бывший паркинг то и дело оглашается треском ломаемых костей.

Диггеры вонзают зубы в людские бедра и предплечья. Наутилусы отвешивают врагам звонкие пощечины своими перепончатыми ладонями.

Один из тех, кто дерется с Наутилусами рядом с пультом диджея, случайно нажимает на одну из кнопок. Раздается панк-версия «Боже, храни королеву». Голос вокалиста группы Sex Pistols повторяет «БУДУЩЕГО НЕТ» под оглушительный ритм ударных, мигание стробоскопического света и разноцветных лампочек.

Какой-то человек, отмахивающийся от Ариэлей горящим факелом, ненароком поджигает сцену. Дым занявшегося пожара усугубляет неразбериху.

Из-за огня включается система пожаротушения, в обезумевшую толпу бьют тугие струи воды, но дерущихся, кажется, уже ничто не вразумит.

35

ЛЕГЕНДА ОБ ЭХО

Девочка гуляет с мамой в узкой горной долине. Девочка здесь впервые, ее впечатляют виды.

– Какая красота!.. – восхищается она.

– …красота, – повторяет эхо.

Девочка удивленно спрашивает:

– Кто здесь, кто разговаривает?

– …кто разговаривает, – отзывается эхо.

– Ты кто?

– …ты кто? – возвращает ей вопрос эхо.

Девочка начинает злиться.

– Я первая спросила. Отвечай ты первая!

– …ты первая!

Девочка сердится.

– Не знаю, кто ты, но ты точно дурочка!

– …ты точно дурочка, – не уступает эхо.

– Обзываешься?

– …обзываешься.

– Ты действуешь мне на нервы.

– …действуешь мне на нервы.

– Не знаю, кто ты, но я терпеть тебя не могу.

– …терпеть тебя не могу.

Девочка волнуется, что переборщила. Вдруг та, с кем она поспорила, на нее обиделась?

– Я несерьезно. Я же тебя не знаю. Если наговорила лишнего, ты меня прости.

– …ты меня прости.

– Я ничего против тебя не имею.

– …против тебя не имею.

– Вообще-то ты мне нравишься.

– …ты мне нравишься.

Удивленная девочка поворачивается к матери и спрашивает ее:

– Что все это значит, мама?

Та весело отвечает:

– Это называется «эхо». А еще это – любопытная метафора отношений между людьми. Что пошлешь, то и получишь. Пошлешь страх – к тебе вернется страх. Пошлешь недоверие – вернется недоверие. Будешь браниться – и тебя выбранят. Пошлешь любовь – получишь любовь в ответ. Вселенная – зеркало, всегда возвращающее тебе то, что ты ему послала.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

36

На взбешенных дерущихся падает последняя капля воды из системы пожаротушения.

Музыка смолкла, только стробоскопические прожекторы продолжают свой погребальный танец, прыгая по усеявшим пол телам.

Алиса и Офелия, не обращая внимания на хаос вокруг, не отходят от Симона. Ученая медленно встает, ее глаза полны слез, на мокром лице пляшут разноцветные огоньки.

Симон мертв.

Все кончено.

У меня ничего не вышло.

Она относит его тело в угол зала, потом озирается: вокруг нее опустошение.

От союза гибридов и людей ничего не осталось.

Доверие не вернуть. С былым взаимным уважением покончено навсегда.

Ее посещает вдруг детское воспоминание: едва родившая, на свет бабочка пролетает считаные метры и запутывается в паутине.

Смысл эволюции в том, чтобы ползти вперед среди насилия и разрушения. Тот, что вопреки всему выживет, сможет продолжить менять мир…

К ней подходит Франки и, не говоря ни слова, обнимает мать, потом дочь.

– Не ожидал такой быстрой деградации. Проглядел…

Алиса не отвечает.

Франки решительно подходит к сцене, включает микрофон и, наплевав на помехи, во всю глотку вопит:

– ХВАТИТ!

Драка мигом прекращается. На бывшей парковке воцаряется тишина, еще более оглушительная, чем недавний шум.

Два враждующих лагеря собирают своих. Результат неутешительный. У гибридов тринадцать убитых, в том числе Ариэль, напавший на девушку, у людей – восемь, считая Симона и Тома. Плюс с полсотни раненых разной степени тяжести с обеих сторон.

Гибриды и люди, опомнившись, принимаются без всякой команды прибираться на поле боя. Четвертый подземный уровень комплекса отводится под лазарет для раненых, которых принимают медики Новой Ибицы. Погибших кладут в ведущем на поверхность коридоре, здесь их и похоронят.

Наступившая ночь становится для Алисы пыткой. Напрасно она пытается успокоить Офелию – та засыпает только под утро, обессиленная рыданием.

Неужели я смогла это пережить?

Несу ли я ответственность за то, что произошло?

Почему всегда так выходит, что, как только механизм начинает крутиться, проклевываются враждебные силы и все портят?

Симон – мужчина, открывший меня мне самой.

Благодаря ему я поняла, что я не только ученая, а еще и женщина.

Благодаря ему я поняла, что можно жить вдвоем в полном согласии, не теряя себя и не изменяя себе.

Вот что за мысли роятся у нее в голове. Ранним утром Алиса набрасывает черновик прощальной речи для похорон Симона. Она дается ей с огромным трудом, женщина еле подыскивает нужные слова, слишком сильна боль потери.

Как жить без него? Как продолжать без его поддержки, без его любви?

Похороны назначены уже на утро. Из страха микробов и прочих бактерий, связанных с трупным разложением, община взяла за правило спешно предавать своих покойников земле.

В назначенный час все жители Новой Ибицы собираются в большом зале парковки. На сцене стол, на нем гроб с Симоном. В первом ряду сидит Офелия, рядом с ней Франки, дальше – их друзья-гибриды. Гроб Симона закрывают трое гибридов и один человек. Алиса, вся в черном, берет слово.

– Симон всю свою жизнь жил в страхе, а за то мгновение, когда оказался смелее всех, поплатился жизнью. Вывод? Боязливые живут дольше отважных? Я отказываюсь поддерживать это упрощение. Предпочитаю думать, что Симон образцово прожил свою жизнь. Сначала ему пришлось преодолевать препятствия и искать свой путь к свету. А когда нашел, достиг всего: познал любовь, мою любовь, с рождением Офелии познал отцовство. Теперь он познает бессмертие души, ибо я никогда его не забуду и сделаю все, чтобы люди и гибриды чтили его память. Не будь Симона, не было бы никаких гибридов. Не будь его, я бы не стала матерью. Без него не было бы никакого будущего. А что до обстоятельств его гибели, то…

Алиса выдерживает паузу, она слишком напряжена, чтобы продолжать. Но молчать нельзя.

– Думаю, эти обстоятельства указывают на смену эпох. Отныне гибриды больше не дети, самым жестоким и болезненным способом они вступили во взрослый мир.

Она смотрит на Офелию. Ту поддерживают трое гибридов, которых она считает своими братьями: Гермес, Гадес и Посейдон. Алиса продолжает:

– Симон, я знаю, что твоя душа меня слышит. Знай, ты был замечательным спутником жизни. Да воспарит твой дух к свету! Я никогда тебя не забуду, Симон. Спасибо за все, чем ты был, за все, чего достиг. Спасибо, что ты… был.

Тишину раздирают всхлипы Офелии, ей вторят многие люди, многие химеры.

Четверо мужчин зарывают тело в землю тоннеля. Франки устанавливает на могиле стелу с надписью: «ПРОФЕССОР СИМОН ШТИГЛИЦ, ОДИН ИЗ ДВУХ СОЗДАТЕЛЕЙ ГИБРИДОВ».

Безутешные родные и друзья предают земле остальных убитых.

Это первые смерти среди гибридов. Самым старшим только-только исполнилось двадцать лет. Каждый из трех видов успел разработать собственный погребальный ритуал, вдохновленный человеческим, и изготовил три разные по стилю стелы.

После завершения всех церемоний Франки навещает Алису в ее жилом боксе.

– Нам надо поговорить. Я… Ко мне пришли с разговором. Никто не хочет рисковать повторением случившегося.

Алиса роется в ящике письменного стола, стоя к Франки спиной.

– Не знаю, поняла ли ты меня, Алиса, но… Жители Новой Ибицы не желают продолжения эксперимента.

Ученая замирает. Франки продолжает:

– Они не хотят жить с химерами. Войди в их положение. Восемь трупов за один день – не многовато ли? После конца Третьей мировой войны мы похоронили только троих: полковника и еще двух стариков.

– Гибридов погибло гораздо больше, – возражает Алиса ледяным тоном. – Целых тринадцать.

– Да, но это химеры. Они не вполне такие же, как… как мы.

Она стискивает зубы, а потом объясняет:

– У нас с ними одинаковые мозги. Они грамотные. Чувствуют так же, как мы. Страдают, как мы. У них такие же эмоции.

– Не играй словами. Все-таки они… животные.

– И что?! Мы тоже. Слово «животное» происходит от слова «жизнь». Даже древние люди понимали, что у животных есть душа.

– Прямо-таки душа, Алиса? Эти существа, которых ты создала, – новички на этом свете, они не могут быть реинкарнациями.

Он начинает меня бесить, я не в настроении продолжать этот метафизический спор. Сейчас неудачный момент.

Но у Франки как раз настроение поразглагольствовать.

– Даже если допустить, что в этих химерах есть крупинка человеческого, мы понимаем, что думают они не так, как мы.

– Вот как? Если ты сомневаешься в их человеческой сущности, просто возьми и поболтай с ними.

Франки возмущенно пыхтит.

– Мне не до споров, Алиса. Когда мы создавали Новую Ибицу, с нами не было химер. Будем смотреть правде в лицо: они посторонние, они не интегрируются, их здесь едва терпят.

Стоя неподвижно, Алиса смотрит Франки в глаза.

– Мне казалось, что вы приняли их как равных себе.

– Они убили восьмерых! Мои… мои соплеменники считают, что эти чужаки злоупотребили нашей снисходительностью, нашим гостеприимством.

– Они здесь родились.

– Им позволили здесь родиться, это не одно и то же! – выходит из себя Франки. – Позволили, потому что не знали, как все обернется. Обернулось все из рук вон плохо.

В который раз Алиса сдерживается и не дает волю своим чувствам.

Он твердо стоит на своем. Мне его не переубедить.

Повеселились – и будет.

Франки отводит глаза.

– Пойми, Алиса, будет лучше для всех, если химеры отсюда уйдут. Знаю, тебе это покажется…

– …смертным приговором, – договаривает она за него.

– Уверен, ты все поймешь правильно.

НЕТ.

– За проступок одного расплатятся все, это несправедливо.

– Ты же понимаешь, что веры в мирное сосуществование больше нет.

Мне нельзя идти на поводу своего гнева.

– Ты сейчас выступаешь от имени всех. А что думаешь лично ты, Франки?

Предводитель общины переминается с ноги на ногу.

– Лично я думаю, что попытка сосуществовать оказалась неудачной. Слишком мы разные. Бывают моменты, когда настойчивость ничего не дает. Квадрат не впихнуть в круг… Вот именно, квадрат в круг.

Алиса отказывается полемизировать. Франки продолжает:

– К тому же нам слишком дороги наши собственные дети, чтобы допускать риск нападения на них твоих химер.

Слово «химеры» для него бранное, он все время к нему прибегает, когда речь идет о гибридах.

Алиса взрывается:

– У вас не было бы детей, если бы не мы! Вспомни, как ты любил этих «химер», как ты их теперь называешь! Поил их из соски, вскакивал ночью, чтобы их убаюкать… Сам видел, как они разнимали подравшихся детей. Благодаря им, Франки, ты бросил пить, курить и поздно ложиться спать.

Франки разом замыкается. Никогда еще Алиса не видела его таким мрачным.

– Алиса, я – гарант выживания нашей общины. Если ее члены требуют избавить их от химер, то мои собственные чувства – дело десятое. Я должен заботиться о благе общины, защищать своих.

Вот и все, нашей дружбе конец.

– Для этого ты готов обречь гибридов на гибель?

Франки делает вид, что пропускает эту ее реплику мимо ушей.

– Помнится, появившись здесь, вы с Симоном сказали мне, что у гибридов иммунитет к радиации, – говорит он.

– Сам знаешь, у нас не было случая это проверить.

– Остается надеяться, что вы не ошибались.

Алису охватывает отчаяние.

Неужели все они умрут, когда поднимутся наверх?

Ей невероятно трудно пережить смерть Симона, но то, что она слышит от Франки, добавляет к ее личному трауру коллективную беду.

Пришла беда – отворяй ворота.

Ее скручивает боль в животе.

Нет, только не это.

Здравствуй, старый враг. Алиса поверила было, что роды и полноценная жизнь избавили ее от этого недуга. Сейчас она понимает, что недуг просто задремал и снова ожил от острого стресса.

Организм все равно что банк, дающий в долг только богачам: здоровье дано одним счастливчикам. Бедолаги о нем только мечтают.

– Выходит, нас выгонят на поверхность?

Франки качает головой.

– Почему «вас»? Речь только о гибридах. Вы с дочерью – люди, естественно, вам можно остаться.

– Уходят они – ухожу и я. Я их создала и не брошу. Знаю, Офелия уйдет со мной.

Алиса подходит к мужчине в гавайской рубашке и кладет правую руку ему на плечо.

– Я думала, ты изменился, Франки, – серьезно произносит она. – В любом случае спасибо тебе за гостеприимство. Если бы не твоя помощь, мы бы ничего не добились.

Франки кивает и уходит.

Алиса встает, горестно кривясь.

Надо предупредить Офелию.

Она стучится в дверь дочери. Та лежит, еще не оправившись от шока, ее сломила гибель отца и конец гармонии между гибридами и выжившими в мировой катастрофе людьми. Алиса садится к ней на кровать и гладит по спине.

– Завтра мы уходим, – сообщает она.

Офелия удивленно приподнимается на локтях.

– Куда?

– Наверх, доченька. Сама знаешь, бывают нестойкие, обратимые метаморфозы. Франки стал прежним эгоистом и прожигателем жизни. Это сообщество людей вернулось к своей сути, стало таким же, как первые Homo Sapiens: трусливым, агрессивным, не доверяющим тем, кто на них не похож. Когда-нибудь они опомнятся. Но этот день еще не настал. Пока что нам придется уйти, чтобы не уподобиться им.

37

Раннее июньское утро. Бывшая столица Франции затянута плотным туманом, видимость не превышает десятка метров.

Алиса выходит со станции метро «Рамбюто» в антирадиационном комбинезоне, на голове у нее защитный шлем. В одной руке драгоценный счетчик Гейгера, в другой пистолет.

Она осматривает окрестности, проверяет свою защиту, потом поворачивается к Офелии, на которой такой же флуоресцирующий оранжевый комбинезон, и кричит:

– Тридцать!

Дочь подходит к матери.

– Ты уверена?

– Похоже, за двадцать лет уровень радиации сильно упал. Но он все равно недостаточно низкий, чтобы разгуливать без защиты. По крайней мере, нам, обычным людям.

Офелия не отвечает, так она поражена тем, что видит вокруг.

Алисе вспоминается платоновская аллегория пещеры.

Люди живут в пещере, не осмеливаются высовываться наружу и фантазируют об окружающем мире, глядя на тени на каменных стенах вокруг них… Сегодня моя дочь выходит из пещеры, где властвуют иллюзии, и открывает для себя истинный мир.

Сама Алиса тоже поражена представшими ее взору картинами. Живя под землей, она забыла, на что похожа жизнь снаружи.

– А гибриды? – спрашивает Офелия.

– Настал момент истины. Согласно моим вычислениям, все три вида, Ариэли, Диггеры и Наутилусы, способны существовать при уровне радиации в 40 миллизивертов, а при 30 и подавно. Есть только один способ в этом убедиться – попробовать. Пускай поднимаются.

Офелия исчезает в метро. Через несколько минут она выводит оттуда Гермеса. При виде улицы Тюрбиго человек – летучая мышь испытывает шок. Отсутствие потолка над головой сначала его пугает, потом радует. Неведомое прежде чувство свободы!

Он закрывает глаза, делает глубокий вдох, на несколько секунд задерживает дыхание, снова дышит. Вдыхать свежий воздух – небывалое наслаждение. Он с радостной улыбкой расправляет свои светлые крылья.

Туман постепенно рассеивается, становятся видны окружающие развалины. До Гермеса доходит, что он – первый гибрид, поднявшийся на поверхность без защитного комбинезона. Первый и пока что единственный. Его крылья опадают.

– Подожди, Гермес, – обращается к нему Алиса, – присядь. Подождем, не будет ли неприятных явлений вроде рвоты или кожной сыпи.

Ариэль подчиняется.

Ученая пробует ему пульс, прислушивается к дыханию и сердечному ритму, заглядывает в глаза, проверяет язык, температуру, просит покашлять, повращать глазами, проверяет коленный рефлекс.

– Не тошнит?

Он отрицательно мотает головой.

– Головная боль, головокружение?

Гермес делает несколько глубоких вдохов, полностью расправляет крылья и расплывается в блаженной улыбке.

– Здесь я чувствую себя лучше, чем под землей, – докладывает он. – Какое бескрайнее небо! Так и хочется взлететь!

– Ну что ж, – обращается Алиса к дочери, – кажется, дела неплохи. Идея Симона повысить их устойчивость оказалась верной.

Гермес не может оторвать взгляд от неба, дрожь кончиков крыльев выдает его нетерпение.

– Подожди немного, еще не время, – просит его Алиса. – Сперва надо всем собраться, пускай это будет организованный исход.

Следующими на поверхность выходят Посейдон и Гадес. Их тоже поражает зрелище разрушенного города.

Посейдона радует влажность воздуха, Гадес заслоняет глаза от солнца.

Немного погодя Алиса проверят их состояние по тому же протоколу, по которому работала с Гермесом. Результат безупречный: все три гибрида, судя по всему, годны для жизни на поверхности.

Мать приказывает дочери:

– Поднимай остальных!

419 гибридов поднимаются друг за другом по лестнице и гуськом, длинной вереницей выходят из метро. Все до одного поражены предстающим им зрелищем.

– Не расходиться! – командует Алиса.

Все подчиняются, большой отряд организованно марширует вперед.

Впереди идут Алиса и Офелия, их легко опознать по ярко-оранжевым антирадиационным комбинезонам. Алиса озирается напоследок на постройки «Форум Ле-Аль».

Прощайте! Вы, отвергнувшие новизну, останетесь в подземелье доживать по старинке. Не захотели химер? Ну и сидите у себя под землей, старейте. Веселитесь сколько влезет. Мы вас больше не потревожим. Боясь тех, кто не похож на вас, и чуть-чуть сожалея, самые разумные из вас поймут, что упустили шанс измениться.

По пути Алиса внимательно смотрит по сторонам. За два десятилетия, которые они провели под землей, природа взяла свое. Трава, кустики, плющ превратились в густые заросли, деревья проломили бетон, укоренились в асфальте.

Кроме голубей и крыс, обычных жителей Парижа при любых обстоятельствах, размножились разнообразные насекомые, рептилии, птицы, даже млекопитающие.

Свернув за угол, отряд натыкается на кабана, оказывающегося при ближайшем рассмотрении просто лохматой хрюшкой, сопровождаемой поросятами. Тревожная подробность: все они трехглазые.

– Не похожи на тех, которых мы видели на записях из видеотеки, – говорит Офелия.

– Да, раньше они были другими, – соглашается Алиса. – Мутировали, наверное, из-за радиации. И никогда не сталкивались с людьми, видишь, совершенно нас не боятся. Им невдомек, как люди поступали с их предками.

Словно в подтверждение этих слов трехглазые свиньи шумно жуют красные грибы с черными точками на шляпках, выдирая их из земли.

Отряд движется дальше, оживленно переговариваясь.

Им все в новинку. Надо позволить им узнавать мир.

– Изучайте окрестности, только не разбредайтесь, – разрешает Алиса.

Обрадованные гибриды заглядывают в магазины, заросшие травой и засыпанные пылью. Оставшиеся там предметы кажутся им сокровищами.

Несколько Ариэлей забредают в магазин игрушек, специализировавшийся на супергероях. К их удивлению, некоторые персонажи похожи на них.

Сейчас они вообразят, что всегда существовали в подсознании Сапиенсов.

Наутилусы находят магазин принадлежностей для подводного плавания и любуются ластами, подводными костюмами и масками. Диггеры набредают на заброшенную стройку с соответствующей техникой и с завистью разглядывают отбойные молотки, экскаваторы и бульдозеры.

Офелии попадается спортивный магазин. Ее мать зовет туда всех. 140 диггеров и 139 Ариэлей обзаводятся темными очками, чтобы уберечь глаза от яркого дневного света, несравнимого со светом ламп в подземелье Новой Ибицы. 140 Наутилусов запасаются одеждой, чтобы не высохла их нежная кожа.

Алиса и Офелия берут рюкзаки и набивают их туристическим инвентарем, который позволит им выжить: компасами, швейцарскими ножами с кучей лезвий, зажигалками, мотками веревок, складными лопатами, спальными мешками, кухонными ножами, мачете, фляжками.

Ближний супермаркет полон консервов, которые, как ни странно, не испортились за истекшие десятилетия.

– Невероятно, еда осталась съедобной через столько лет! – не верит своим глазам Офелия.

– Перед войной агропищевые корпорации использовали сильные консерванты нового поколения и особые металлические оболочки для банок, – объясняет Алиса. – Эти химикаты были до того сильными, что человеческие трупы перестали разлагаться. Открываешь гроб для анализа на родство, а там целехонькое тело.

– Ты хочешь сказать, что прежнее человечество исключило себя из экосистемы?

– Полюбуйся! – Алиса указывает на одетый женский труп на полу. – Даже эта не до конца истлела.

Мать и дочь подходят к трупу.

– Что это за куски желатина?

– Силиконовые протезы. Женщины, а бывало, что и мужчины вставляли себе искусственные груди, бедра, губы, скулы, даже подбородки, чтобы выглядеть соблазнительнее.

Лишнее доказательство того, что инфлюэнсеры, этот наивысший взлет эволюции, не вполне подвержены биологическому разложению.

Отряд движется дальше среди хаоса постапокалиптического Парижа.

Впереди идет Посейдон, обладатель самых сильных рук: он расчищает путь остальным при помощи мачете. Правда, когда он натыкается на нагромождение ржавых остовов автомобилей или на растения высотой в несколько метров, приходится останавливаться и ему, и всем остальным.

Гермес взмывает в воздух с Алисой на руках и опускает ее по другую сторону очередного завала. Второй через завал преодолевает тем же способом Офелия. Прожив всю жизнь под землей, в замкнутом пространстве, она особенно ценит свой первый полет.

Эту идею немедленно перенимают другие Ариэли: они подхватывают роющих и плавающих гибридов и переносят их через завал.

Отряд может двигаться дальше.

На его пути дорожный тоннель, перегороженный посередине обвалом. За дело берутся Диггеры: орудуя своими мощными когтями и резцами, они прогрызают широкий проход.

– Незачем терять силы в попытке пройти через весь Париж. Нас не пропустят заросли, рухнувшие дома, свалки машин, – делает вывод Алиса.

– Что ты предлагаешь? – спрашивает ее Офелия.

– То, что надо было сделать с самого начала: воспользоваться водным путем.

С разрешения Алисы несколько Наутилусов ныряют в Сену. На поверхности реки еще держатся баржи. Гибриды выбирают наиболее сохранившуюся, и Диггеры, снова пуская в ход свои могучие ручищи с когтями и мощные резцы, очищают днище баржи от водорослей, не дававших ей двигаться.

Отряд устраивается на барже. Десяток Наутилусов цепляются за корму и быстро бьют по воде своими перепончатыми задними конечностями. Судно набирает скорость.

Парящие над рекой Ариэли занимаются разведкой. После нескольких тренировочных виражей они приступают к наблюдению. Они вовремя обнаруживают преграды в виде упавших в воду деревьев и застрявших на мели судов.

– Для меня неожиданность, что природа до такой степени завладела пространством, раньше принадлежавшим только человеку, – вздыхает Алиса.

Они проплывают мимо Эйфелевой башни. Она осталась стоять, что было замечено в иллюминатор еще тремя астронавтами, покинувшими МКС. Но, приглядевшись, Алиса видит, что башня превратилась в огромную подпорку для всевозможных вьющихся растений, полностью оплетших ее ржавый каркас. Над кончиком башни парят ястребы.

На берегах реки хозяйничает всевозможная живность, над поверхностью Сены носятся экзотические пернатые всех цветов радуги. Особенно сильное впечатление производят желтые пеликаны.

Природа всегда находит способ выжить. Ее сила проявляется в разнообразии форм, видов, красок.

Офелия еще сильнее своей матери потрясена этим новым миром, о существовании которого она узнала только сейчас. Она видела, разумеется, фотографии и документальные кадры довоенного Парижа, но сейчас все здесь, начиная с небес в кружевах облаков, кажется ей произведениями искусства.

– Как же красив был, наверное, этот город! – восклицает она.

– Красивее его не было в целом свете, – подтверждает Алиса. – По крайней мере, для меня. Но, признаться, со всей этой живностью и бурной растительностью, да еще без машин, он приобрел новую притягательность.

В этот момент с Лебяжьего острова^[41], что напротив бывшего Дома радио, взлетает стая розовых фламинго – еще один красочный штрих.

Неподалеку, окруженные кувшинками, на которых отдыхают крохотные черные лягушки, спокойно пьют речную воду белые лошади в черных пятнах.

Два Сапиенса, стоя на носу баржи, восторженно любуются картиной джунглей на месте бывшего города, разворачивающейся перед их глазами. Офелия чуть не плачет от всех этих красок, перспектив, флоры и фауны.

– Самое удивительное, что все эти животные и растения сумели приспособиться к радиации в 30 миллизивертов, – размышляет вслух Алиса.

– Разве не то же самое произошло в Чернобыле? – спрашивает Офелия, вспомнившая статью из «Энциклопедии относительного и абсолютного знания», которую читала ей мать.

– Ты права. Там тоже появлялись врожденные пороки, вызванные воздействием радиации на плод.

Как сращение пальцев у моей мамы…

Мать и дочь видят новое стадо трехглазых кабанов, следящее с берега за их баржей.

– Это доказывает правоту моего предка Пауля Каммерера и Жана Батиста Ламарка, – продолжает Алиса. – Генетическая программа меняется, приспосабливается к условиям среды, отсюда появление поколений с мутациями. Ученые, исследовавшие явление, назвали это новое научное направление эпигенетикой^[42].

Бирюзовый олень с огромными белыми рогами издает далеко разносящийся рев.

– А еще это подтверждает мою теорию о тяге природы к разнообразию, – говорит Алиса. – Теперь, когда человек перестал оказывать на природу свое унифицирующее влияние, она будто бы впала в детство: словно для забавы взялась создавать организмы всех форм, цветов и свойств.

– Расскажи мне еще о довоенном городе, – просит Офелия. – Каким он был раньше? Много людей жило в Париже?

– Где-то пять миллионов. Эти джунгли, мимо которых мы плывем, с торчащими там и сям руинами, раньше были комплексами зданий и упорядоченной сетью улиц, проложенных по разнообразным планам в течение истории города. По нему непрерывно сновали автобусы, грузовики, легковые автомобили, мотоциклисты, велосипедисты, самокаты, пешеходы. Особенно много было легковушек. Все вместе издавало страшный шум и выбрасывало слишком много выхлопных газов. Из живности на глаза попадались разве что собаки на поводках да голуби.

– А как же своры диких псов? – удивляется Офелия.

– Ни диких псов, ни трехглазых кабанов, ни синих оленей, ни розовых фламинго! – весело отвечает Алиса.

– Ты так говоришь, будто довольна, что Третья мировая война покончила с прежней парижской жизнью.

Алиса гладит руку дочери.

– Ты видишь сейчас направление эволюции. Уж не сама ли природа, возжелав передышки и нового свободного дыхания, подтолкнула людей к смертоубийству?

Она вздыхает, ее взгляд снова грустнеет.

– Я сама участвовала в загрязнении природы, шумела, курила, – признается она. – Мне нравилось потреблять и покупать всевозможный пластик, который я потом выбрасывала, порой даже не использовав. Таков был прежний мир. Мы не отдавали себе в этом отчета. Но теперь всему этому настал конец, и мы похожи сейчас на первых евреев, последовавших за Моисеем, чтобы строить новый!

– С той разницей, что у нас нет Земли обетованной и что мы пересекаем не пустыню, а джунгли, – поправляет свою мать Офелия.

Наутилусы сменяют друг друга, чтобы толкать баржу вперед, Ариэли высматривают сверху преграды и опасности, Диггеры, получая от них сигналы, расчищают проходы.

424 изгнанника плывут по извилистой Сене и в юго-западной части Парижа, в Исси-ле-Мулино, расстаются с городом. Река несет баржу мимо Булонь-Бийанкур, потом, повернув на север, – мимо Леваллуа-Перре и Аньера.

Проходит несколько часов, смеркается, химеры подустали. Диггеры все сильнее чувствуют «морскую болезнь» из-за бортовой качки. Ариэли уже не так успешно разведывают местность. Опускаясь на баржу, они тоже становятся жертвами морской болезни.

Одни Наутилусы мечтают поскорее добраться до сказочного места, о котором они слышали от Алисы и которым любовались в кино и в книгах: до бескрайнего водного пространства под названием «море».

С наступлением темноты баржа утыкается в преграду, кажущуюся непреодолимой: это завал из стволов деревьев, металлических листов и бетонных плит, по которому снуют бобры-альбиносы, вдвое превосходящие размером своих собратьев, знакомых Алисе.

Диггеры готовы дать грызунам бой, Ариэли и Наутилусы не прочь их поддержать, но Алиса решает по-другому:

– Это знак, что пора остановиться.

И она обращается сразу ко всем:

– Все устали, пора искать укрытие. Предлагаю сойти на берег и дальше двигаться пешком.

– А что потом? – спрашивает Офелия.

– Поищем лес, так и устроим привал.

По просьбе Алисы Гермес облетает окрестности со счетчиком Гейгера, он ищет место, где радиация была бы слабее всего.

Через час он возвращается с донесением.

– Чуть севернее есть пруд, там радиоактивность меньше десяти миллизивертов.

– Показывай дорогу! – тут же распоряжается Алиса, забирая у него счетчик.

Все растягиваются в длинную колонну и углубляются в лес, становящийся все гуще. Солнце село, уступив место полной луне, она светит путникам, выглядывая из-за листвы.

В зарослях вокруг стоит неумолчный шум, там кипит жизнь, насекомые и дикое зверье не знают сна.

– Чем дальше в лес, тем ниже радиоактивность, – говорит Алиса, видя, что счетчик Гейгера уже показывает уровень ниже 12 миллизивертов. – Кажется, большие деревья поглотили радиацию.

После часа движения они выходят на поляну. Перед ними пруд в окружении деревьев, домик и стоянка. Сохранилась табличка с надписью «Пруд леса Кукуфас».

Алиса озирается.

Симпатичное местечко.

Счетчик Гейгера показывает те 10 миллизивертов, о которых она мечтала. Мать и дочь колеблются. Офелия первой снимает шлем и противорадиационный комбинезон. Мать следует ее примеру.

Обе с наслаждением дышат, их пьянит кислород.

До чего же хорошо вдохнуть наконец неотфильтрованный воздух!

Ноздри Офелии трепещут от множества незнакомых ей ароматов. Пахнет одновременно цветами, травами, древесиной, гниением. Она инстинктивно жмурится, так удобнее постигать все эти небывалые нюансы. Стрекот насекомых, птичье пение, шум ветра – все приводит ее в восторг.

Мать и дочь подставляют лица ветерку, их кожа обретает сверхчувствительность. Алиса гладит дерн, погружает пальцы в рыхлую землю. Офелия опускается на колени и делает то же самое.

Сейчас для них нет ничего прекраснее прикосновения к бурой пахучей земле.

После этого они гладят кору деревьев, листья, траву. Алиса нюхает цветы, некоторые даже сует себе в рот и жует.

Наконец-то нашлось дело для всех пяти органов чувств!

– Вот и осталась в скобках Третья мировая война! – шепчет она.

Мать и дочь долго нюхают воздух, полный запахов мха, хвои, смолы, стоячей воды, водорослей. Гибриды стоят кольцом вокруг своих проводников и ждут от них дальнейших инструкций.

Алиса, как командир экспедиции, обращается сразу ко всем:

– Вот мы и в зоне очень слабой радиации. Мы построим здесь лагерь.

Посейдон поднимает руку.

– Нам, Наутилусам, обязательно нужен свободный подход к пруду. Предлагаю разбить лагерь прямо на берегу.

Слово берет Гермес:

– А нам бы поближе к большим деревьям, чтобы взлетать с их крон.

– Мы, Диггеры, за подземный лагерь, прямо здесь, на поляне.

Алиса старается никого не обидеть.

– Понимаю, у всех свои потребности. Значит, у нас будут три отдельных лагеря.

Она достает из рюкзака бумагу и карандаш, рисует пруд. К северу от него она обводит участок для 140 Диггеров, к востоку – для 140 Наутилусов, к западу – для 139 Ариэлей.

Гибриды обступают ее и изучают план.

– Мы с Офелией поселимся южнее пруда, в домике, который заметили, когда вышли на опушку леса.

Все без промедления разделяются на группы и разбивают на ночь временную стоянку. Начинается обсуждение, как обустроить свои участки. Воздух вибрирует от всеобщего радостного возбуждения.

38

Проходят месяцы, в великолепном лесу Кукуфаса вырастают, как, грибы городки химер.

Каждая группа отправляет свои экспедиции в окрестные разрушенные деревни, которые возвращаются оттуда со всем необходимым: лопатами, кирками, лестницами, молотками, ножницами, пригоняют даже бульдозер, трактор, доставляют лесопильный станок, два бензиновых отбойных молотка и полные канистры горючего. Не говоря об одежде, мебели, различных предметах, которыми привыкли пользоваться в Новой Ибице.

Первой появляется кротовина «Диггер Сити», сильно смахивающая на пирамиду. Здесь селятся люди-кроты. Судя по огромному количеству вырытой ими земли, под землей, как полагает Алиса, пролегает целая сеть тоннелей.

Наутилусы назвали свой лагерь «Наутилус Сити». Он состоит из бревенчатых домиков на сваях, построенных при помощи Диггеров, валивших лес, и Ариэлей, переносивших к берегу пруда бревна.

Наутилусы, более крупные и сильные, тоже помогали братьям-гибридам строить дома, например проложили под кротовиной Диггеров оросительную систему.

Сферические жилища Ариэлей расположились на верхних ветвях самых высоких деревьев, на них тоже пошли выструганные Диггерами доски.

Взаимопомощь людей-кротов, людей-дельфинов и людей-летучих мышей поражает эффективностью. Единственное ограничение – физическое: Наутилусам не попасть в некоторые узкие коридоры кротовины, у Диггеров во время редких визитов к Ариэлям кружится голова, а сами Ариэли, страдающие клаустрофобией, не стремятся ни под землю, ни под воду.

Алиса и Офелия тоже прибегают к помощи гибридов при ремонте своей виллы. Все вместе обустраивают на парковке рядом с прудом Кукуфаса площадку для собраний.

День за днем жизнь общины становится все более организованной. Три поселка и две женщины живут в мире и согласии.

С наступлением вечера пятницы Гермес, Гадес и Посейдон (Офелия называет их своими братьями) приходят ужинать на виллу к Алисе; по этому случаю они делятся новостями строительства и вносят новые предложения.

Приглядываясь к троим гибридам, Алиса заключает, что эти первенцы, которых соплеменники называют порой своими «правителями», влюблены в ее дочь.

Пока Офелия не отдаст предпочтение кому-то одному, сохранится равновесие.

Сама Алиса, прозванная гибридами «Матушкой», очень серьезно относится к своей роли. Она продолжает читать гибридам лекции и устраивает дебаты об истории человечества и о его вероятном будущем.

Наконец разлетается долгожданная новость: беременная Диггерша вот-вот родит.

Алиса и Офелия тут же требуют доставить роженицу к ним в дом, где они в случае чего смогут оказать ей помощь.

Диггерша с огромным животом совсем обессилела. Будущий папа не отходит от нее и тревожится еще сильнее, чем она: грызет своими длинными резцами огромные ногти, издавая громкий шум и мусоря на полу.

Собравшиеся перед виллой Диггеры пытаются узнать новости, заглядывая в окна. Все жители находится в напряженном ожидании.

Наконец-то станет ясно, могут ли гибриды размножаться, преодолели ли они «проклятие бесплодных мулов».

– Успокойтесь, – обращается Офелия к папе-Диггеру. – Матушка знает, что и как.

Потом она обращается к другим Диггерам, толпящимся на пороге:

– Придется попросить вас удалиться, роды должны проходить в спокойной обстановке.

Роженица, лежащая на спине с задранными ногами, обливается потом и шумно, прерывисто дышит.

– Чувствую, сейчас рожу! – сообщает она со стоном.

Алиса следит за ее состоянием и осторожно помогает появлению новорожденного.

Добро пожаловать, новый Диггер!

Все его тельце покрыто мягким черным пушком, он уже оснащен осязательными вибриссами^[43] и руками, похожими на лопаты. Глаза закрыты, он не шевелится, не кричит, не плачет.

Алиса прижимается ухом к его грудной клетке и не улавливает сердцебиения.

Папа уже обгрыз себе ногти до крови. Толпа Диггеров все сильнее волнуется.

Алиса перерезает пуповину, кладет новорожденного на стол и приступает к манипуляциям, призванным запустить работу сердца и легких.

Дыши! Ну же, дыши!

Все тщетно.

Алиса в отчаянии озирается на отца ребенка и горестно качает головой. Но тут мама малыша издает громкий вопль.

Еще один!

Все указывает на то, что выйти на свет готовится новый младенец.

Папа застыл как статуя.

Алиса подхватывает второго малыша, обрезает пуповину, завертывает его в пеленку и кладет на стол. Этот тоже не дышит.

Алиса вспоминает, как действовал Симон, когда она родила Офелию. Она припадает ртом к ротику новорожденного Диггера, втягивает воздух и выдыхает его ему в рот, нажимая на грудку.

Вторая неудача.

Присутствующие крайне напряжены. До собравшихся перед виллой Диггеров постепенно доходит, что от происходящего в этот момент зависит их будущее.

Это оно, «проклятие мулов»!

Если гибриды не могут производить на свет жизнеспособных детей, то все мои достижения напрасны. Я всего лишь создала три недолговечных вида. Все равно что одноразовые платочки: раз попользовался – и выбросил.

Но не все еще потеряно: роженица кричит в третий раз.

Сколько их там у нее?

Алиса все отдала бы сейчас за прибор УЗИ. Он позволил бы подготовиться к приему новорожденных, даже, может быть, спасти им жизнь.

Над третьим новорожденным она трясется даже больше, чем над первыми двумя, но и этот не реагирует на ее усилия. Тогда Офелия хватает младенца за ножки, опрокидывает его вниз головой и шлепает по спинке. Алиса смотрит на нее, не говоря ни слова.

Сейчас годится любой способ.

И тут происходит чудо: новорожденный Диггер издает истошный крик, сменяющийся плачем.

Напряжение собравшихся снимает как рукой, словно долго грозовая туча разражается наконец молниями и ливнем.

Мать рыдает от радости, ей вторит отец, Алиса – им обоим.

Она припадает ухом к грудке младенца и прислушивается.

Дышит, и сердечко бьется.

Браво, дочка!

Офелия взволнована и смущена. Она косится на малыша и замечает, что он морщит носик. Она кладет его матери на живот, и он инстинктивно ползет к четырем ее соскам.

Первым проснувшимся у него чувством оказалось обоняние.

Маленький Диггер жадно сосет молоко и успокаивается.

На втором месте вкус.

Ручонки цепляются за шерсть на материнском животе, малыш принимает удобную позу, чтобы продолжать сосать.

Третьим ожило осязание.

Но глазки все это время остаются закрытыми.

Алиса вспоминает, что видела нечто похожее после родов у своей кошки. Первые дни котята жили слепыми, что не мешало им находить мамины соски.

Диггерша кривится от приступа боли и не может сдержать громкий стон.

Еще один!

– Действуй, Офелия, – говорит Алиса дочери. – Как я погляжу, в этом деле ты способнее меня.

Офелия помогает родиться второму живому малышу под аплодисменты гибридов, радующихся этому счастливому событию.

Какое облегчение! Теперь мы твердо знаем, что гибриды способны размножаться, пусть и не со стопроцентным успехом.

Диггеры официально стали первым видом человечества будущего, Homo subterraris.

Проходит несколько недель, и рождаются первые Ариэли – беленькие, с маленькими крылышками, большими ушами, черными шарообразными глазенками. В отличие от Диггеров, у Ариэлей мертворожденных нет.

Наступает очередь Наутилусов рожать. Их младенец – он появляется на свет один – крупнее младенцев других гибридов, у него нет шерсти, синевато-серая кожа совершенно гладкая, глаза круглые, как у рыбы.

Алиса не перестает нахваливать дочь, она чрезвычайно ею горда и полна признательности; Офелия торжественно произведена в акушерки сообщества. Она ловит себя на мысли, что держит в руках русалочку, как в сказке Андерсена, только настоящую.

– Между нами говоря, мама, теперь в этом можно признаться, – говорит Офелия, тщательно моя руки, – я думала, что твои химеры окажутся бездетными.

– Все три вида доказали свою способность размножаться, это дарит надежду на будущее, – отвечает Алиса, обнимая дочь.

Снаружи доносятся радостные крики Наутилусов.

Мир будущего принадлежит им, думает Алиса.

Можно все начать сначала. Немного везения и обстоятельности – и может получиться лучше, чем в прошлый раз.

39

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: адаптация видов в Чернобыле

После взрыва на Чернобыльской атомной электростанции 25 апреля 1986 г. и вызванного этой катастрофой огромного радиоактивного облака многие виды погибли. Но некоторые выжили: происходили мутации и усиленное размножение, в результате чего в тех местах снова появились виды, считавшиеся исчезнувшими – бурые медведи, зубры, волки, рыси, дикие лошади.

При этом у сохранившихся животных наблюдаются морфологические изменения: лани стали мельче, а их кожа толще, кролики стали шустрее, а мех у них, как ни странно, посветлел; ласточки инстинктивно переселились в менее зараженные места. Лягушки почернели, пчелы стали строить ульи с более округлыми сотами, паутина пауков приобрела более выраженный запах. У выживших растений развились особые ферменты, непрерывно ремонтирующие их подвергшуюся облучению ДНК. Листья изменили цвет: стали не такими зелеными и покраснели.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

Акт IV. Ветви

40

Молодая женщина-Ариэль парит над лесом Кукуфаса.

Прошло уже пять лет с тех пор, как они поселились на берегу заповедного пруда.

Алисе Каммерер исполнилось пятьдесят шесть лет. Она все еще красива, ее загорелое лицо не портят мимические морщины. Длинные черные с проседью волосы перевязаны красной лентой. На ней красная туника, на шее шнурок с тремя деревянными подвесками: парой крылышек, парой плавников, парой резцов – символами трех общин.

Она прогуливается вокруг пруда.

В густых кронах огромных деревьев слышны разнообразные звуки. Алиса с наслаждением вдыхает утренний воздух. Перед большой черной пирамидой, сооружением Диггеров, она решает присесть и отдохнуть.

Взрослые таскают бревна и камни, дети играют в прятки на поверхности и в подземных галереях.

Как бы я хотела, чтобы ты все это увидел, Симон.

Алиса опускается на камень у самой воды и достает из кармана записную книжку и ручку.

Немного поразмыслив, она принимается строчить:

Первое описание сообщества Кукуфас, его развитие за 5 лет после основания, как я это вижу, слышу и понимаю сейчас:

1. Диггеры

(научное название: Homo Subterraris)

Север

Описание

Средний рост: 1,60 м.

Окраска: все тело покрыто мягким черным мехом.

Диггеры способны задерживать дыхание и благодаря этому подолгу находиться под землей и не задыхаться.

Архитектура

Их городок – пирамида темно-бурой земли высотой примерно 10 м. Отверстие на уровне земли ведет в центральный подземный коридор, от которого отходят, как корни от ствола, второстепенные тоннели.

Центральный коридор ведет в огромную пещеру с озером посередине.

Примечание: это подземное озеро больше пруда Кюкюф, вода в нем чище.

Пещеру освещают тысячи светящихся червей на потолке.

Вокруг своего подземного озера в большой пещере Диггеры настроили домиков, похожих на иглу.

На краю озера возведено сооружение в форме пирамиды, значительно превосходящее размером индивидуальные жилища, – дворец Гадеса.

Искусство

Скульптура: Диггеры делают скульптуры из дерева при помощи своих резцов. Они очень близоруки, но хорошо видят вблизи, и их скульптуры очень изысканны, настоящие деревянные кружева.

Музыка: Диггеры используют в качестве ударных инструментов полые стволы. Им нравятся низкие звуки.

Танец: они ставят танцы, похожие на номера с трещотками, в которых колотят по земле своим широкими босыми ступнями.

Гастрономия

Диггеры выращивают под землей корнеплоды и грибы, разводят слизней, дождевых и прочих червей как источник белка, делая из них макароны и сосиски. Их кулинария основана на этих продуктах.

Спиртное

Диггеры делают крепкие напитки из моркови и свеклы.

Философия

Доктрина опирается на два постулата.

«Дерево крепко своими корнями. Как только что-то укрепляется глубоко в земле, оно растет высоко, и ничто уже не сможет его разрушить».

«На поверхности видна только часть, надо всегда задаваться вопросом, что находится внизу».

Политика

Гадес уже пять лет, с самого начала является самопровозглашенным правителем и требует, чтобы его называли «царь Гадес». Его народ незамедлительно признал его таковым. Ему двадцать пять лет, он живет в окружении своей знати – восьми самых физически сильных мужчин, обеспечивающих ему контакт с населением. Он располагает гаремом из двух десятков молодых женщин-кротов, отобранных за красоту по диггерским критериям, а именно: длинные толстые ногти, нежная шелковистая шерсть, четыре маленьких твердых соска, маленькие глазки, широкие ступни, розовая вздернутая мордочка. Об уровне плодовитости женщины правитель судит по ее запаху.

Половое созревание

У кротов она наступает в возрасте одного года, у людей – в тринадцать лет, у людей-кротов – в шесть лет, тогда же Диггер достигает роста взрослой особи.

Ритуал размножения

Спаривание происходит весной, под землей. Пары встречаются в глубокой пещере и выбирают друг друга в полной темноте, по запаху.

Вынашивание

У кротов период вынашивания длится месяц, у людей – девять месяцев, а у Диггеров срок вынашивания – 4 месяца.

Сколько детей рожает самка-диггер за один раз

Самка крота приносит по девять детенышей в помете, женщина рожает одного, в порядке исключения – двух детей; самка-диггер – трех-четырех. Как кроты и люди, самки-диггеры беременеют раз в год.

Новорожденные

Диггеры рождаются покрытые черным пухом, совершенно слепые. У них работает только обоняние, помогающее находить материнскую грудь. Потом прорезается вкус, позволяющий узнавать молоко родной матери. Третье по очереди чувство – осязание, указывающее на вибрацию почвы. Зрение у маленьких людей-кротов очень слабое и обостряется только во взрослом возрасте. Их не беспокоит слепота, потому что большую часть времени они проводят в темноте: либо в своем подземном кротовом городке, либо в ночной темноте, так как Диггеры остаются ночными существами, прячущимися от дневных солнечных лучей.

Демография

Из-за быстрого полового созревания и крупных пометов эти гибриды самые многочисленные. В Кукуфас пришел 141 Диггер, а теперь их 1191: 70 матерей рожали по три малыша в год на протяжении пяти лет, что составило в общей сложности 1050 рождений.

Гадес застает Алису за перечитыванием записей.

– Мне сказали, что ты здесь, хочешь заглянуть к нам? – предлагает он.

– Я была у вас вчера, Гадес.

– Неужели? – удивляется правитель. – Ну, как хочешь. Что ты пишешь?

– Подробно описываю развитие каждого городка.

Правитель Диггеров садится с ней рядом.

– Можно прочесть?

Она протягивает ему записную книжку.

– Кто тебя сопровождал? – интересуется он, поднося записную книжку к своим близоруким глазам.

– Один из твоих баронов.

– В следующий раз это сделаю я сам.

– С удовольствием, но пока что я предпочитаю наблюдать за вами на расстоянии.

– Как за… за животными?

Опять он за свое.

– По-моему, у тебя развился комплекс.

– Сама знаешь, от сомнений никуда не деться: кто мы для тебя, «особенные люди» или «очеловеченные звери»?

Если честно, он прав. У меня самой нет четкого ответа на этот вопрос.

– Помнится, я читал в «Энциклопедии относительного и абсолютного знания» статью о некоем Иванове, пытавшемся вывести полулюдей-полуобезьян. Научный мир его отверг, обвинив в создании монстров, – продолжает Гадес. – Тебя, кажется, тоже отвергли?

– Иванов хотел впечатлить своих коллег экстремальными экспериментами. Моя же цель – спасти человечество, предложив иные виды телесных оболочек, – берется объяснить Алиса.

– Разве то, что сделала ты – создала нас, – не экстремальный эксперимент?

– Гибридизацией много занимались и до меня. Более пяти тысяч лет назад, в Вавилоне, люди уже скрещивали лошадей и ослов. Перед войной, в 2002 году, профессор Вашингтонского университета Джефф Лихтман^[44] сумел скрестить гены мышей и медуз, получились флуоресцентные мыши, светящиеся в темноте.

Правитель Диггеров впечатлен услышанным.

– Такие светящиеся зверушки представляют интерес для нас, подземных жителей…

– В 2018 году были получены гибридные эмбрионы свиньи и человека, цель состояла в том, чтобы иметь в большом количестве такие органы, как печень, поджелудочная железа и сердце, их всегда не хватает для пересадки, – продолжает Алиса.

– Здорово! – радуется Диггер.

– Но ты прав в том, что такие опыты всегда вызывали недоверие, ведь мы, Сапиенсы, считаем себя не просто животными.

– Кем же вы себя считаете?

– В Библии сказано, что Бог создал нас для главенства над всеми остальными существами.

Гадес морщит нос – это значит, что ему весело, – и говорит:

– Да, но благодаря Дарвину мы осознали, что сами являемся животными.

Он говорит «мы», объединяя их и нас.

– Все равно мы всегда считали себя не такими, как остальные.

– Священными, что ли?

– В общем, Сапиенсы всегда ставили себя выше всех прочих жизненных форм. Сама идея возможности переступить через границу между животными и нами – это табу. Поэтому стоило мне объявить о моем проекте «Метаморфоза», как на меня стали нападать – словесно и физически. Была даже попытка убийства.

Гадес зачерпывает горсть земли и просеивает ее между пальцами.

– Действительно, у нас по отношению к Сапиенсам комплекс неполноценности, – сознается он. – У нас ощущение, что мы – незаконные дети, потому что нас создала не Природа, а… ты.

– Но меня-то создала Природа… Вдруг она просто использовала нас, Сапиенсов, как посредников для изготовления вас?

– Видишь, ты сама говоришь «для изготовления».

Не знаю, как помочь ему избавиться от комплекса неполноценности.

– Вы – мои… дети, – говорит Алиса. – Не больше и не меньше. Я не Бог, я всего лишь…

– …мать химер.

– Я такая же, как вы.

Гадес отворачивается, чтобы скрыть раздражение.

– Как складываются отношения между разными гибридами? – спрашивает Алиса, чтобы сменить тему.

– Иногда происходят мелкие недоразумения, а так все хорошо, – отвечает Гадес, не глядя на нее.

Алиса щурится.

– Что за недоразумения?

– Например, пару дней назад подростки-Ариэли потехи ради утащили своих сверстников-Диггеров на верхние ветки дерева. У наших закружилась голова, они стали кричать в панике. Пришлось перегрызть ствол, чтобы они оказались внизу.

Детские забавы.

– А как с Наутилусами?

– С ними наша молодежь ладит лучше, чем с Ариэлями. Они учат нас плавать, мы их – не теряться в темных тоннелях.

– Если возникнут новые проблемы с Ариэлями, не стесняйся мне сообщить, Гадес.

– Обязательно.

Он встает и направляется к входу в пирамиду.

Алиса открывает свою записную книжку и пишет в рубрике «Психология»:

У Диггеров комплекс неполноценности по отношению к Сапиенсам и, возможно, даже к другим гибридам.

Она продолжает прогулку вокруг пруда под сенью высоких деревьев, в кронах которых виднеются большие оранжевые шары, гнезда Ариэлей.

Несколько Ариэлей летают у нее над головой. У некоторых мешки, которые они несут в свои жилища.

Папа-Ариэль, сидя на ветке с тремя своими детьми, учит их летать. Те в волнении прыгают вниз. Сначала это свободное падение, но они вовремя расправляют крылья.

Алиса садится на пенек и опять открывает записную книжку.

2. Ариэли

(научное название: Homo volantis)

Запад

Описание

Средний рост – 1,80 м (как у Сапиенсов).

Окраска: толстая безволосая кожа (есть волосы на груди) светло-бежевого, почти белого цвета, похоже на кожу альбиносов.

Архитектура

Их архитектура состоит из множества шарообразных деревянных гнезд, подвешенных на верхних ветвях деревьев. Внешне эти гнезда похожи на большие бежевые тыквы. Внутри вертикальные кровати, Ариэли зацепляются за них ногами и спят вниз головой.

Музыка

Главный элемент в музыке Ариэлей – воздух. Они играют на флейтах, пан-флейтах и других духовых инструментах.

Танец

Ариэли создают воздушные хореографические постановки, похожие на номера высшего пилотажа (фигурный полет).

Гастрономия

Ариэли едят все, что можно найти наверху: плоды, цветы, листья, мелких птиц, птичьи яйца, насекомых; предпочитают ночных мотыльков – главный их источник протеина, из которых они пекут пирожки.

Спиртные напитки

Ариэли варят медовуху из меда, который берут в гнездах диких пчел на ветвях деревьев. Делают также цветочное вино.

Философия

Главный постулат философии Ариэлей – разгрузка. Часто повторяется фраза: «Хочешь взлететь – избавься от всего, что тянет тебя вниз».

Ариэли исповедуют расслабление, легкость, независимость, отказ от всего утяжеляющего.

Политика

Их вождь Гермес тоже провозгласил себя «царем Гермесом». Он правит с опорой на «собрание советников» из трех мужчин и трех женщин, которых сам назначает и которые дают ему подсказки при анализе тех или иных ситуаций и предлагают наилучшие стратегические решения в интересах общины.

У Гермеса нет гарема, но при брачном полете он (как и все остальные Ариэли мужского пола) совокупляется со всем женским полом в пределах досягаемости. Поэтому его семя часто смешивается с чужим. Он любит повторять, что приходится отцом большинству рожденных здесь детей. То же самое думает о себе весь остальной мужской пол его общины.

Половое созревание

У летучих мышей оно наступает в возрасте двух лет, у людей – летучих мышей – в восемь лет.

Ритуал размножения

С наступлением осени связан ритуал, называемый у Ариэлей «брачным полетом». В воздух одновременно взлетают все мужчины и женщины – летучие мыши, чтобы совокупляться в кронах деревьев леса Кукуфас.

Это большой праздник чувства и тела, когда возбужденные участники совокупляются друг с другом на высоте более ста метров над землей. За один час каждый Ариэль может вступить в половой контакт с тремя десятками партнеров.

Когда все участники брачного полета лишаются сил, они возвращаются в свои гнезда и проводят остаток осени и зиму в состоянии полуспячки.

На протяжении этого периода покоя женщины – летучие мыши сохраняют в себе мужскую сперму. С наступлением весны начинается фаза оплодотворения: женщины сознательно позволяют запасенным сперматозоидам сливаться со своими яйцеклетками. Они сами решают, сколько детей будут вынашивать.

Вынашивание

У летучих мышей беременность длится три месяца, у Ариэлей – шесть месяцев.

Сколько детей рожает самка-ариэль за один раз

В одном помете летучая мышь приносит четырех детенышей. У гибридов среднее количество детей, рождающихся за один раз, – двое.

Роды происходят осенью, тогда же начинается новый цикл спаривания.

Демография

Пять лет 70 матерей рожали по два ребенка в год, что составило в общей сложности 700 детей.

Вместе со 140 родителями количество Ариэлей составляет сейчас 840.

Гермес покидает свое гнездо и подсаживается к ученой.

– Я увидел тебя сверху. Знаю, ты подводишь итоги нашей деятельности, – говорит он, указывая на ее записную книжку. – Ты уже побеседовала с Гадесом?

Совсем забыла, что они могут следить за нами сверху!

– Да. Твой брат рассказал об игре, в которой пострадали Диггеры.

– Просто подростки разыгрались.

– Я сказала ему то же самое. Но не все мы рассуждаем одинаково.

– Диггеры слишком напряжены, – говорит Гермес. – Им бы немного расслабиться.

Алиса оставляет это замечание без ответа.

– Как у вас дела с Наутилусами?

– Они предложили учить нас плавать, но мы этим не заинтересовались. Мы тоже предлагали им учиться летать, но они отказались.

Гермес складывает крылья и придвигается к Алисе.

– Признаться, мы мало общаемся с Диггерами и Наутилусами, потому что мы гораздо более…

– …развитые?

– Спокойные. Мы летаем в небе, нам нет дела до других. Мы сполна пользуемся своей привилегией видеть весь мир с высоты. У других плоская, двухмерная жизнь, а мы… мы живем в трех измерениях, в воздухе.

– И вы счастливы?

Гермес улыбается.

– Мы заняты построением будущего человечества и рады этому. Не для этого ли ты нас создала? А ты, Матушка, счастлива?

Этот интимный вопрос застает Алису врасплох.

Счастлива ли я?

– Думаю, да. У меня чувство, что я совершила нечто, способное изменить мир. Каждое утро я просыпаюсь с желанием это продолжить. Я ответила на твой вопрос?

Гермес пристально смотрит на Алису.

– Да, но ты одна, рядом с тобой нет мужчины. Ты не можешь бесконечно жить воспоминаниями о Симоне.

Он что, подкатывает ко мне?

– У нас, Сапиенсов, образовывать пары необязательно. Женщина легко проживет без мужчины. К тому же мы с Офелией, моей дочерью, очень близки.

На это Ариэль отвечает еще более серьезным тоном:

– Это не та любовь, которая сплачивает пару…

– На что ты намекаешь, Гермес?

– Да так, ни на что. Просто хотел, чтобы, помимо всех усилий, который ты прилагаешь для нас, ты бы сама получала наконец удовольствие от жизни.

– Благодарю за заботу, – откликается Алиса, пряча улыбку.

– В общем, если тебе что-то понадобится, не медли ко мне обратиться.

Алиса спешит прекратить этот разговор и встает, чтобы продолжить прогулку.

По пути к свайному городку Наутилусов она замедляет шаг, достает записную книжку и делает к разделу об Ариэлях приписку:

Комплекс собственного превосходства, вызванный, вероятно, способностью всегда физически находиться над остальными.

В портовой зоне городка Наутилусов снуют парусники. Дети резвятся, выпрыгивая из воды: соревнуются, чей прыжок выше.

Алиса садится на край одного из причалов и записывает:

3. Наутилусы

(научное название: Yomo nauticus)

Восток

Описание

Средний рост: 2 м.

Окраска: гладкая блестящая голубовато-серая кожа, похожая на кожу дельфина, чувствительная и ранимая, особенно ей вредны солнечные лучи.

Архитектура

Городок состоит из домиков-кубов на сваях, построенных вдоль берега пруда, рядом порт с пристанью и понтонами, к ним привязаны лодки, изготовление которых было поручено Диггерам (в обмен на обустройство порта в их подземной пещере).

Большинство Наутилусов проводит весь день в воде: они ловят рыбу, плавают ради удовольствия, развлекаются. Очень игривы. Обучение юных Наутилусов происходит в игре, в виде веселых испытаний.

Музыка

Любимый музыкальный инструмент Наутилусов – арфа. Их голоса похожи на крики дельфинов, очень пронзительные. Женщины-Наутилусы любят петь хором (они называют это «песни сирен») под арфы.

Хореография

Наутилусы ставят водные танцы (впервые придуманные, кажется, американской актрисой Эстер Уильямс^[45]). Свое изобразительное и певческое творчество они демонстрируют на дне пруда, где всем этим могут любоваться одни они.

Гастрономия

Наутилусы изобрели кулинарию на основе рыбной кухни, с добавлением ракообразных, водорослей и даже ила из пруда. Пища употребляется сырой, в виде суши, сашими и маки, что похоже на японскую кухню.

Спиртные напитки

Наутилусы делают крепкое спиртное из перегнивших цветов кувшинок.

Философия

«Всякое тело, предоставленное себе, плывет и не тонет. Когда что-то не получается, надо перестать двигаться и остаться на плаву. Если есть течение, надо ему довериться, и оно доставит тебя туда, куда тебе нужно». Такова их философия позитивного непротивления. Из нее косвенно вытекает, что все жесткое, тяжелое и неподвижное рано или поздно погибает, подобно разбиваемым волнами утесам.

Политика

Подобно обоим своим соседям, Посейдон – самопровозглашенный правитель. У него одного есть царица, она служит ему советчицей по всем ключевым вопросам, касающимся общины.

Половое созревание

У дельфинов оно наступает в пятнадцать лет, у людей-дельфинов – в четырнадцать.

Ритуалразмножения

В период размножения мужчины-Наутилусы пускаются на поиски своих женщин. Наутилусы очень игривы, но в этот период их обычные каждодневные игры уступают место любовным ухищрениям: каждый старается произвести впечатление на избранницу прыжками над поверхностью пруда. Наутилусы образовывают постоянные пары и сплоченные семьи. В начале отношений доминирует обычно мужчина-Наутилус, но затем главной становится женщина, принимающая большую часть семейных решений.

Вынашивание

Беременность у Наутилусов довольно продолжительная: у дельфинов она длится 13 месяцев, у человека-дельфина – 11 месяцев (дольше, чем у Сапиенсов, у Ариэлей (6 мес.) и у Диггеров (4 мес.).

Сколько детей рожает самка-наутилус за один раз

У матери рождается один ребенок. Как и у дельфинов, новорожденный Наутилус сильно привязан к матери, тогда как отец занимается малышом очень мало.

Демография

Наутилусы менее многочисленны, потому что у них рождается всего один ребенок в год.

70 матерей рожали в течение 5 лет по ребенку, в общей сложности родилось 350 детей.

Вместе со 141 родителем общее число Наутилусов составляет 491.

Посейдону докладывают о Матушке, и он подсаживается к ней.

– Мы последние в твоем обходе, – сразу шутит он.

– Твои шпионы хорошо осведомлены.

Он заглядывает в ее записную книжку.

– Что ты сделаешь потом? Поставишь оценки нашим достижениям?

– Между тремя вашими общинами нет никакой конкуренции. Для меня вы все равны.

– Как я погляжу, ты чаще наведываешься в зону Ариэлей. Предпочитаешь воздух земле и воде.

Так и есть. Сначала мне хотелось только летать. Потом Бенджамин Уэллс посоветовал мне добавить еще два вида.

– Ты по-прежнему боишься, что тебя будут любить меньше остальных, Посейдон?

– Но ведь так и есть. Обитатели ила и стоячей воды всегда будут проигрывать в твоих глазах тем, кто взмывает выше облаков.

– Значит, и у тебя комплекс неполноценности… – думает она вслух.

– Кто-то еще рассуждает, как я? – удивляется главный Наутилус.

– Увы. Гадес считает, что Диггеры стоят для меня ниже Сапиенсов. И наверное, ниже Ариэлей. При этом, как мне кажется, у вас получается жить бок о бок почти без трений.

– Мы не хотим создавать тебе проблемы, Матушка. У тебя и без того полно забот.

Посейдон хотел успокоить Алису, но она, наоборот, настораживается.

– Ты можешь быть со мной откровенен, Посейдон, для этого я и пришла. Скажи честно, вы ладите с двумя другими общинами?

Человек-дельфин заламывает свои перепончатые руки.

– Хочешь правду? Тогда слушай. Только вчера подвыпившие Диггеры заблевали наш берег пруда. Не знаю, в курсе ли ты, но… Рвота человека-крота липкая и ужасно вонючая. Ее обдало водой, она въелась в сваи, пришлось долго ее отскребать.

– Это все?

– Подростки-Ариэли устроили «воздушное крещение» своих сверстников-Наутилусов и утащили их на верхние ветви деревьев.

– Они учинили то же самое с Диггерами, если это может тебя успокоить.

– Вряд ли. Пришлось просить Диггеров повалить эти деревья, иначе перепуганных детей было не достать.

Посейдон со вздохом оглядывается на соплеменников, занимающихся своими делами на берегу пруда.

– А еще нам здесь тесновато. Я прочел в «Двадцати тысячах лье под водой» Жюля Верна, что большие реки впадают в бескрайние моря…

– Я рассказывала вам об этом в своих лекциях, – кивает Алиса.

– Одно дело – слышать о чем-то от преподавателя, и совсем другое – запоем читать страницу за страницей всевозможных подробностей. А фильмы? Океан – это сказка! Там кораллы, рыбы, невероятные пейзажи… Наутилусы мечтают увидеть все это наяву. Все, взрослые и малыши, грезят о том, как будут нырять в океане! Там обитают дельфины, от которых мы взяли половину своего ДНК. Как же нам хочется их повстречать! Это как обретение своих корней. Ты ведь способна нас понять, Матушка.

Да уж, Ариэлям гораздо проще найти своих летучих мышей, Диггерам – своих кротов. Но, главное, у всех у них крепнет особое состояние духа. Соперничество между видами, желание понравиться мне, необходимость нащупать свои корни… Словом, я должна сохранять бдительность.

41

Офелия ждет Алису дома, чтобы вместе поужинать.

Ей уже двадцать пять лет. Чтобы отличаться от матери, она коротко стрижет волосы и красит их в сиреневый цвет. Она не носит ни блузок, ни платьев, только джинсовый комбинезон, который сама сшила, и вещи, с которыми они ушли из Новой Ибицы. Сейчас на ней майка под цвет волос, кроссовки на толстой подошве, такие носили до войны. И никаких украшений. На поясе Офелия всегда носит садовый инвентарь и набор инструментов.

Рацион двух женщин-Сапиенсов обычно состоит из собранных Ариэлями фруктов, овощей и корнеплодов – даров Диггеров, водорослей – этим их снабжают Наутилусы. Протеины они получают с яйцами куропаток – вкладом Ариэлей, и с рыбой (карпом и щукой) – вкладом Наутилусов.

– Честно скажу, я начинаю беспокоиться, – заводит разговор Офелия, следя в окно за футбольным матчем между молодежью Диггеров и Наутилусов. Игра превращается в перепалку из-за спорного пенальти. Отношения между тремя видами оставляют желать лучшего.

Алиса пожимает плечами и раскладывает салат по тарелкам.

– Да, иногда я слышу об инцидентах. Кажется, ничего серьезного?

– Не притворяйся слепой! – повышает голос дочь. – Хотя для тебя они, конечно, изображают безоблачную любовь, ты же их Матушка, признанный авторитет. Но от меня они ничего не скрывают, так что я отдаю себе отчет, что все далеко не так гармонично.

– Постараюсь быть внимательнее, – обещает Алиса.

– Дело не только во внимании, – не унимается Офелия. – От тебя все они слышат одно и то же, но есть и менее беспристрастные преподаватели, дающие им знания… с душком.

– Продолжай, – говорит Алиса, слова дочери тревожат ее сильнее, чем она готова показать.

– Взять хоть математику. Ариэли делают упор на все, что связано с кругом и с цифрой 1, Диггеры – на треугольнике и на цифре 3, Наутилусы – на квадрате и на цифре 4.

– Наверное, это связано с их архитектурой, – предполагает ученая. – У Ариэлей гнезда-шары, а круг можно нарисовать одной линией. У Наутилусов домики-кубы на сваях, а квадрат состоит из четырех черточек. У Диггеров городок-пирамида, три стороны.

– Пусть так, но это не извиняет презрение Ариэлей к двум другим видам. Между собой они называют их «подземным народцем» и «нелетным составом».

– В прежней жизни солдаты военно-воздушных сил тоже чувстовали себя выше пехоты и моряков, – припоминает Алиса.

– Кстати, о прежней жизни: каждый гибридный вид по-своему объясняет причины Третьей мировой войны. С точки зрения Диггеров, Сапиенсы бросились друг друга истреблять, потому что отравили землю своими фунгицидами-пестицидами-гербицидами. Больная земля стала производить овощи и фрукты, от которых люди делались агрессивными и склонными к самоубийству.

– Звучит логично, – кивает ученая.

– По логике Наутилусов, Сапиенсы отравили малые и большие реки и окислили Мировой океан, отсюда стремление к самоуничтожению. Они рассказывают о нефтяных танкерах, терпевших кораблекрушение и выливавших в море свою ядовитую черную жижу, о токсичных осадках, о таянии полярных шапок.

– А что думают Ариэли?

– Для них причина в загрязнении воздуха. Они указывают на дыру в озоновом слое как на причину безумия Сапиенсов: через нее на них воздействовали вредные для нервных клеток лучи. А тут еще большие самолеты, «вспахивавшие» – так они говорят – облака своими двигателями и дырявившие воздух, отсюда тайфуны и ураганы.

– Тоже не поспоришь…

Офелия сердито бросает в тарелку свою вилку, отчего мать вздрагивает.

– Ты так ничего и не замечаешь, мама! Пойми, каждая из трех общин по-своему переписывает историю, которой ты их учила, доказывая, что это она права и что это ей следует быть главной в мире! Они воспринимают свое существование как ответ природы на агрессивность Сапиенсов. Ариэли мстят за воздух, Диггеры – за землю, Наутилусы – за воду. У них конкуренция за место главного мстителя Сапиенсам, которые все испортили.

Алиса отрицательно мотает головой.

– Что-то мне не верится…

– Уверяю тебя, мама, они не говорят тебе правду. Они как дети, которые хотят, чтобы мама любила только их, и на все готовы, чтобы добиться твоего расположения.

– Каждый из видов содержит дополнительную энергию жизни, – возражает Алиса. – Ариэли, Диггеры, Наутилусы – это как ДНК: белые, черные, синие. Конечно, нужно их усовершенствовать, чтобы каждый вид нашел свое место, занял свою территорию…

Алиса тянется за необычной шахматной доской. Она не квадратная, а шестиугольная, для троих игроков. Фигуры белые, черные и синие.

– Помнишь эту игру?

– Да, называется «Ялта»^[46], шахматы на троих. Гермес, Гадес и Посейдон, бывает, разыгрывают в них бесконечные партии…

– Это я их подбиваю. Один из принципов игры – что выигрывает не лучший игрок, а тот, у которого получается сговориться с одним из противников вдвоем с ним одолеть третьего. Если поторопиться, то рискуешь проиграть.

Алиса ставит доску на стол и расставляет фигуры. Мать и дочь разглядывают готовое к бою игровое поле.

Офелия переводит взгляд на мать и нарушает молчание:

– Не хочу тебя огорчать, мама, но одних шахмат недостаточно, чтобы погасить их вражду, тем более их воинственные порывы.

Алиса пододвигает к себе тарелку, медленно жует овощи, потом отвечает:

– Природа сама жестока. Землетрясениям, цунами, торнадо не видно конца. Все, что остается, – дожидаться, пока стихия в очередной раз утихомирится.

– Я, наоборот, считаю, что время – плохой лекарь, – отвечает Офелия. – Гибридам будет все труднее понимать и уважать друг друга. Слышала бы ты эти оскорбления…

– Что еще за оскорбления? – вскидывается Алиса.

– «Слизняк», «летучая крыса», «шматок ила»… И если бы только оскорбления! У каждого вида появился свой, непонятный для других жаргон.

– В этих выражениях используются их ключевые особенности, ничего страшного.

Офелия встает из-за стола и уносит свою тарелку и приборы.

– Все только усугубляется, мама! – говорит она, открывая кран. – Каждая группа изобретает собственный язык. Рано или поздно они перестанут друг друга понимать.

– Не преувеличивай.

– Иногда ты бываешь такой наивной! – бросает Офелия в отчаянии. – Ты так идеализируешь свои творения, что не видишь назревающую угрозу.

Вся в отца! Симон всего боялся. Потом среда его переделала, но паранойя передалась дочери. Живой пример эпигенетики…

– А по-моему, позитива все равно больше, чем негатива, – спокойно возражает Алиса. – Всем нам, изгнанным из Новой Ибицы, повезло пережить Третью мировую войну. Вместе мы построили на пустом месте наше сообщество Кукуфас. Со временем все устаканится.

– У меня противоположное мнение. Со временем все только ухудшится.

Типичная фраза ее папаши! Кто еще умел так передавать детям свой характер?

Офелия заваривает себе сублимированный кофе и пьет его маленькими нервными глотками. Ее взгляд прикован к пруду Кукуфас.

– Я с ними живу, мама. Я знаю их как облупленных, слышу, понимаю. Они друг друга не выносят. В конце концов они друг друга перебьют, – мрачно предрекает она. – Мы не сможем этому помешать.

– В чем твоя цель, милая?

– Добиться, чтобы к ним вернулось взаимопонимание. К чему создавать живых существ, если они обречены на взаимное уничтожение?

Алиса тоже подходит к окну и обнимает дочь.

– Это не твоя обязанность. Этим занимаюсь я.

Офелия высвобождается из объятий матери и пристально на нее смотрит.

– Ты ничего не делаешь!

– Делаю: люблю их и доверяю им.

– Я тоже их люблю, мама, но если позволить им дать волю своим побуждениям, то это кончится войной.

– Любишь, говоришь? Это как? – в лоб спрашивает Алиса свою дочь.

– Хочешь знать, сплю ли я с ними? Ты ведь об этом спрашиваешь?

– Я видела, как вы обнимались, когда тебе было только пятнадцать… Я вправе интересоваться, получили ли ваши чувства развитие.

Две женщины смотрят друг на друга, взгляд Офелии суров.

– Вместо того чтобы вмешиваться в мою личную жизнь, мама, ты бы лучше обдумала мои слова.

– Я люблю тебя, доченька.

И Алиса, переходя от слов к делу, сжимает Офелию в объятиях.

– Сегодня мы празднуем годовщину создания нашего сообщества Кукуфас. Я подготовила речь, ее цель – сплотить три общины. Потом пройдет большое соревнование, Междисциплинарная Эстафета.

Ученая садится за шахматную доску.

– Церемонии, праздники, игры – лучшие способы помирить народы на нейтральной территории.

Во всяком случае, я всей душой на это надеюсь…

42

Звучит труба. Все жители торопятся на площадь для собраний, там уже стоят длинные столы.

Посередине сидит Алиса, по правую руку от нее, царь Гермес, по левую, цари Гадес и Посейдон.

Офелия, по-прежнему в комбинезоне и в кроссовках, держится в сторонке. На ней сиреневая, как ее волосы, майка с надписью «Многодисциплинарная Эстафета: ежегодное соревнование». Она далеко не разделяет всеобщего воодушевления, но сейчас очень занята.

Когда все рассаживаются, встает зеленоглазая женщина с седеющими волосами, в розовом платье. Она стучит ложечкой по деревянной пивной кружке и добивается тишины от 491 Наутилуса, 840 Ариэлей и 1191 Диггера, то есть от всех 2522 жителей, насчитывающихся на сегодня в сообществе Кукуфас.

Ариэли раздобыли в заброшенном домике на опушке леса работающий звукоусилитель. Благодаря ему голос Алисы разносится по всей поляне.

– Дорогие Ариэли, дорогие Диггеры, дорогие Наутилусы! Вот уже пять лет мы живем здесь, на берегу пруда в лесу Кукуфас, счастливо и мирно. Первым делом хочу поблагодарить вас за это.

Все собравшиеся аплодируют.

– Для создания трех ваших общин я отобрала три вида: дельфинов, летучих мышей и кротов. Можно было бы выбрать другие виды, кроме одного – лемминга, потому что у этого грызуна, очень похожего на сурка, есть дурная привычка: регулярно выстраиваться длинной, на несколько километров, вереницей и брести к краю скалы. Оттуда они бросаются друг за другом вниз. Это – единственный пример коллективного самоубийственного поведения в мире животных, известный биологам.

Алиса делает короткую паузу. Все молчат.

– Происходящее раз за разом у леммингов напоминает бич прежнего человечества: словно подталкиваемые тягой к самоистреблению, мои соплеменники занимались «управлением своей численностью». Вспомните курс истории: человечество переживало волны голода из-за дурного управления сельским хозяйством, эпидемии из-за антисанитарии в больших городах и, конечно, еще более опустошительные войны. В Первой мировой сложили головы более двадцати миллионов Сапиенсов, во Второй мировой – шестьдесят миллионов, в три раза больше. А потом грянула Третья мировая, в которой предыдущая цифра была превышена, наверное, в сто раз, хотя точное число жертв остается неизвестным.

Все внимательно слушают Алису.

– Но все вы, собравшиеся сейчас передо мной… – Она широко распахивает руки. – Вы – другие. Отпала нужда в эпидемиях и войнах, регулировавших численность: благодаря полученному образованию вы стали наконец разумными. И вот сегодня в честь годовщины нашего поселения я предлагаю новое правило: заводить детей только тогда, когда вы можете их прокормить, окружить любовью и дать им достойное образование. Если нет, то воздержитесь от размножения. Всегда помните о поддержании гармоничного равновесия с окружающей вас природой, чтобы не стать такими же самоубийцами, как прежние Сапиенсы или как лемминги…

Еще одна пауза.

– Сегодня нашему сообществу исполняется пять лет. За пять лет ползающая гусеница – прежнее человечество – превратилось в восхитительную бабочку, наше сообщество новых людей Кукуфас. Вернее, в три бабочки, ведь вы все по-своему – усовершенствованные Сапиенсы. Сейчас приглашаю всех праздновать, танцевать, веселиться, потому что завтра начало нашей большой Мультидисциплинарной Эстафеты!

Она поднимает бокал с крепким алкоголем из кореньев.

– ДА ЗДРАВСТВУЮТ АРИЭЛИ! ДА ЗДРАВСТВУЮТ ДИГГЕРЫ! ДА ЗДРАВСТВУЮТ НАУТИЛУСЫ! СЛАВА КУКУФАСУ!

Все вскакивают, вздымают свои деревянные кружки и дружно кричат в ответ:

– СЛАВА МАТУШКЕ!

Алиса делает реверанс и говорит:

– Слово предоставляется вам. В этот вечер бал открывает литературное выступение. По жребию первыми выступают Диггеры.

На стол взбирается под аплодисменты всех трех общин коротконогий писатель-Диггер в толстых очках. Он откашливается и начинает читать текст, который сочинил специально для этого случая. Это история планеты, где якобы нет жизни, потому что все живут в больших муравейниках под землей.

Следующим слово берет писатель-Наутилус, он рассказывает о потопе, поглотившем все континенты. Погибли все люди, кроме тех, кто умеет долго плыть и не уставать. Они спасаются на последнем незатопленном островке – высочайшей вершине Гималаев Эвересте.

Наконец, писатель-Ариэль рассказывает об инопланетном народе, не имеющем никакого материального проявления. Это души, перемещающиеся со скоростью мысли. Они могут посетить любую планету, не заботясь о средстве передвижения.

Приходит время дегустации шедевров гастрономии. Каждый народ демонстрирует свои кулинарные изделия, сопровождаемые оригинальным спиртным.

Пир в разгаре. Гадес стучит по своей деревянной кружке, требуя всеобщего внимания.

– У меня подарок для Матушки, – объявляет он.

По хлопку его ручищ шестеро Диггеров прикатывают тележку с чем-то, накрытым чехлом, высотой метра в три.

Диггеры выгружают подарок и по сигналу Гадеса сдергивают накидку.

Все узнают статую. Это Сапиенс, которого Алиса всегда считала соавтором гибридов.

– Симон! – восклицает она.

Растроганная Офелия бормочет:

– Папа…

Гадес, довольный произведенным эффектом, объясняет:

– Я подумал, что этот памятный день не может пройти без него.

Алиса делает глубокий вдох.

Они поняли смысл благодарности. Те, кто умеет помнить того, кто им помог, владеют своей судьбой.

– Он… он умер для того, чтобы жили вы! – говорит она с чувством.

Гадес опять хлопает ручищами. Появляются Диггеры-музыканты с пустыми пнями на ремнях на боку и выбивают короткими палочками ритм, похожий на сердцебиение.

– Наши сердца бьются в память о Симоне! – с пафосом провозглашает правитель Диггеров.

Под нарастающий стук этих тамтамов Посейдон подает знак своим соплеменникам. Музыканты-Наутилусы берут арфы и исполняют на их струнах аккорды, добавляя к ритму Диггеров мелодию.

Гермес тоже вызывает своих, они играют на пан-флейтах, паря над статуей Симона.

Мелодия нарастает, становится громче. Алиса потрясена, одновременно счастлива и грустна.

Все это для тебя, Симон. Ты этого заслуживаешь. Они чтят твою память.

Она смахивает слезу.

Офелия крепко обнимает мать и тихо повторяет, не сводя взгляд со статуи:

– Папа, папа…

С наступлением сумерек в центре поляны, перед статуей, разгорается большой костер. Несколько гибридов всех трех видов образуют вокруг него кольцо.

Музыка становится все ритмичнее. Вскоре все присутствующие под стук диггерских барабанов впадают в коллективный транс.

Музыка и выпивка только усиливают естественный прилив чувств и благодарности. Они снова переживают утрату Симона и радуются, что его дело не умерло вместе с ним. Это доказывает, что на эмпатию способны все. Я всегда думала, что главным критерием их человеческой сущности будет способность испытывать чужую радость и боль как свою.

Если оставались какие-то сомнения насчет уровня их сознания, то происходящее – окончательное подтверждение их совершенства.

Они не животные. Они – самые что они на есть одухотворенные существа.

Алису внезапно охватывает смятение.

Как же мне тебя не хватает, Симон…

Низкие голоса Диггеров колеблются под музыку, как волна, им вторят Наутилусы своими баритонами и Ариэли своими тенорами. Каждая группа выводит собственную мелодию, но получается гармоничное сочетание, как контрапункты Иоганна Себастьяна Баха, – несколько мелодий, образующие звуковую иллюзию, когда слышатся все сразу, а не каждая по отдельности.

Пение стихает. Алиса просит тишины и обращается к аудитории:

– Хочу вам сообщить, что в этом году Гермес подготовил светозвуковой спектакль.

Она хлопает в ладоши.

Звучат арпеджио струнных инструментов, в небе вспыхивают огни. Над площадью парят три Ариэля с фонариками. К ним присоединяются два десятка соплеменников. Они образуют сначала огненное кольцо, потом спираль, а затем «восьмерки» под ускоряющиеся звуки арф.

Ариэли, переодетые в драконов, изрыгают пламя, как в довоенном цирковом представлении.

Публика довольна, многие радостно аплодируют.

Одни женщины-Ариэли летают с подвешенными на тросах огненными шарами, другие жонглируют на лету факелами. Зрители хлопают все громче.

В кольце огня появляется Гермес. Он взмывает вверх, вращая двумя огненными шарами на тросах.

Спустившись, он изрыгает два длинных языка пламени и демонстрирует свое мастерство жонглера.

После этого номера он кланяется публике и садится за стол рядом с Алисой. Все угощаются медовыми пирожными, которые раздают Ариэли.

Алиса беседует с Посейдоном и его женой. Офелия наклоняется к Гермесу.

– Это было впечатляющее представление.

– Нам пришлось принять вызов: превзойти прошлогодние номера Наутилусов, – скромничает правитель людей – летучих мышей.

– Я помню, как мы выходили из «Форум Ле-Аль»: ты взмыл со мной в воздух, чтобы перенести через завал…

– Я тоже это помню.

– Чувство невесомости, которое я тогда испытала, не передать словами… Вот бы повторить, только чтобы дольше…

– Если Матушка не против, то я готов, – учтиво отвечает правитель Ариэлей.

Она трогает его руку и шепчет:

– Встретимся после праздника, когда все уснут. Мама ничего не узнает.

В это время Алиса снова берет слово:

– Дамы и господа, подходит к концу первый день празднования годовщины нашего сообщества. Как вы знаете, завтра состоятся спортивные состязания и наша знаменитая Многодисциплинарная Эстафета. Давайте отдохнем как следует. До встречи завтра.

Все встают. Некоторые ворчат, им не хочется прерывать веселье, но большинство повинуется.

Час спустя, когда жизнь во всех трех поселках замирает, по опушке леса скользят два силуэта.

– Ты уверена, что у нас не будет проблем с матерью? – беспокоится Гермес.

– Как-то раз она мне сказала: «Все то, чего ты не попробовала сама, остается абстракцией, не принадлежит тебе. Чтобы жизнь запечатлелась в памяти твоих клеток, надо впитать ее всеми органами чувств». Я буквально следую ее совету.

У правителя Ариэлей еще остаются сомнения.

– По-моему, твоя мать была бы недовольна.

– Не переживай. Я унаследовала стремление к полету от родителей. Моя мать обожала летать, отец был астронавтом, они познакомились на орбите, на высоте 410 километров от поверхности Земли, если ты забыл. Я больше всего на свете хочу тоже пережить этот опыт, понимаешь?

Стоит Офелии договорить эту фразу, как Гермес сгребает ее в охапку и взмывает над кронами деревьев, нацелившись на сияющую в небе полную луну.

Молодая женщина чувствует, как ветер обжигает ей щеки, треплет ее сиреневые волосы. Светло-серые глаза Офелии распахнуты от возбуждения.

– Можно еще быстрее?! – кричит она.

Гермес бьет крыльями, зависнув в воздухе, потом меняет позу, готовясь пикировать, и складывает крылья, как орел, высмотревший добычу далеко внизу.

Ветер усиливается с каждой секундой. Ариэль несется к поверхности пруда. Когда до нее остается какой-то метр, он расправляет крылья и меняет траекторию с падения на горизонтальный полет.

– Нравится? – спрашивает он у своей «пассажирки».

– Восторг! Я хочу еще. Еще!

Правитель Ариэлей взмывает с каждым разом все выше, все резче падает камнем вниз. Потом принимается носиться между деревьями, взлетать под самые облака.

Офелия визжит от восторга.

– Кажется, я всю жизнь ждала этого момента. Хочу, чтобы так было всегда.

– Хорошо обдумай свою просьбу, – отвечает ей Гермес. – Если ты всерьез чего-то хочешь, ты это получишь…

43

– Я запрещаю тебе продолжать, слышишь?

Алиса недоверчиво качает головой. Наутилус, разбуженный полетами над прудом, сообщил ей о выходке дочери, и она все никак не успокоится. Налив себе кофе, она выпивает в один присест всю чашку.

Офелия сидит напротив матери и тоже пьет утренний кофе, ничуть не смущенная.

– Я не ребенок, мама, я поступаю так, как считаю нужным.

Алиса стискивает зубы.

– Речь не о тебе, а о правилах нашего сообщества.

– Тебе не кажется, что они абсурдны, если не сказать больше? Почему бы Сапиенсу не воспользоваться возможностями одной из трех общин?

Алиса качает головой. Офелия продолжает:

– Между прочим, мама, если ты хочешь больше узнать о моей личной жизни, то пожалуйста: мне нравится Гермес.

– Что?!

Это то самое, чего я боялась.

– Чего ты кривишься? Можно подумать, что я объявила о Четвертой мировой войне.

– Ты не отдаешь себе отчета, во что вля…

Дочь не дает матери договорить.

– Я знаю, что ты хотела сказать: наша любовь невозможна, потому что он мой сводный брат, получилось бы что-то вроде инцеста. Тогда слушай мой ответ: в Библии написано, что Ева произошла из ребра Адама, значит, технически Адам ее отец. Что не помешало им завести детей.

Алиса смотрит в свою пустую чашку, глубоко дышит, чтобы успокоиться, и говорит:

– Никакого инцеста. У вас с Гермесом нет общих генов, он тебе не брат. Яйцеклетки животных не оплодотворялись спермой Симона. Чтобы ты знала, я воспользовалась спермой другого мужчины, находившегося на МКС, командира станции Пьера Кювье. Получается, что биологическим отцом первых 435 гибридов стал Пьер.

Это сообщение приводит молодую женщину в восторг.

– Значит, если я от него забеременею, то не возникнет риска генетической болезни?

– Дело не в этом, Офелия…

– Тебя беспокоит то, что он – гибрид, да, мама?

– Разумеется! – восклицает Алиса. – Как биолог я должна была бы интересоваться, даст ли союз человека и гибрида жизнеспособного метиса.

– Почему ты тогда так враждебна к моей связи с Гермесом?

Как бы ей это объяснить…

– Ты уверена, что его любовь к тебе бескорыстна?

– На что ты намекаешь, мама? Думаешь, он интересуется мной только потому, что я принадлежу к Сапиенсам?

– Именно.

– Мама, это контакт двух душ! Прямо как в «Красавице и Чудовище». Я читала в «Энциклопедии относительного и абсолютного знания», что в основу этой детской сказки легла реальная история. Их союз казался невозможным, потому что внешне они сильно различались, и тем не менее…

44

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: правда о «Красавице и Чудовище»

Сказка «Красавица и Чудовище» вдохновлена реальными персонажами. Педро Гонсалес, родившийся в 1537 г. на канарском острове Тенерифе, страдал от очень редкой наследственной болезни гипертрихоз («синдром оборотня»): все его тело было покрыто густым волосяным покровом, отчего Педро походил на гориллу. С ним с рождения обращались как с чудовищем. В десятилетнем возрасте его преподнесли в клетке французскому королю Генриху II, а потом поместили в зоопарк. Король, впрочем, предположил, что мальчик при надлежащем обучении может стать нормальным человеком, и передал его воспитателям. Так Педро превратился в придворную диковину, символ широты души Генриха II.

Результаты королевского воспитания превзошли все ожидания: юный Педро Гонсалес, сохранив свою впечатляющую волосатость, стал умным и культурным человеком. Король даже сделал его членом Королевского совета по финансам, и Педро разбогател. В беседе с ним королева Екатерина Медичи спросила, чего ему недостает. «Женщины», – ответил, не задумываясь, Педро Гонсалес. Королеве было любопытно, будут ли дети такого человека такими же волосатыми, и она устроила ему брак с дочерью разорившегося дворянина, готового выдать ее за кого угодно, лишь бы погасили его долги. Невесту звали Катрин Раффелен. Увидев жениха, она испугалась и попыталась сбежать. Однако Педро покорил ее своим умом и нежностью.

В 1572 г. Катрин Раффелен по доброй воле вышла замуж за Педро Гонсалеса, заплатившего все долги ее отца. Их отношения, сначала казавшиеся немыслимыми, постепенно превратились в истинную любовную страсть. У Педро и Катрин родилось семеро детей, унаследовавших в той или иной степени отцовскую особенность. Супруги до самой смерти жили в любви и согласии.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

45

Утром все жители собираются на площади. Алиса обращается ко всем со сцены в микрофон, ее голос разносится по всему лесу, окружающему большую поляну.

– Напоминаю принцип большого соревнования: соревнуются три команды, в каждой по девять игроков, по трое от каждой общины. Цель проста: первой пересечь финишную прямую. Ввиду состава команд их цвета не черный, как у Диггеров, не синий, как у Наутилусов, и не белый, как у Ариэлей, а желтый, зеленый и красный.

Под тамтамы Диггеров перед зрителями появляются «желтые». Три Ариэля, три Наутилуса и три Диггера с желтыми лентами на голове приветствуют болельщиков.

– Да здравствуют «желтые»! – разносится по площади.

Вторыми появляются три Наутилуса, три Ариэля и три Диггера с зелеными лентами.

– Да здравствуют «зеленые»!

Третьими выбегают «красные».

– Да здравствуют «красные»!

Алиса делает жест, чтобы унять крикунов.

– Вижу, вы готовы болеть… Напоминаю, это игра на скорость, в которой недопустимо никакое насилие. Не рвать крылья Ариэлям, не кусать перепонки на руках Наутилусов, не тыкать пальцами в глаза Диггерам! В прошлом году мы сталкивались с проявлениями неспортивного поведения. Учтите, любое насилие карается немедленным исключением провинившегося из команды.

Зрители встречают предположение о самой возможности такой низости возмущенным ропотом.

– Объявляю Пятую Комплексную эстафету открытой! Пускай победят лучшие!

Алиса поднимает со сцены трубу и дует в нее что есть силы. Пронзительный звук пугает птиц, и они торопятся спрятаться среди листвы.

Игроки-Диггеры трех команд бегут на первую площадку.

– На кого ставишь? – обращается Гермес к сидящей рядом с ним Офелии.

– На «зеленых», – отвечает та с озорным видом. – Их капитан – Ариэль, думаю, они лучшие.

– Я тоже верю в победу «зеленых», – вмешивается Алиса.

– А ты, Гермес? – спрашивает Офелия.

– Я ставлю на «красных», хотя капитан у них – Диггер.

Зрители перебегают от одной площадки к другой: соревнования проходят на земле, потом в воде, потом на нижних ветвях деревьев, под землей, под водой и, наконец, высоко в небе, но туда зрителям не добраться.

Наконец под рев толпы на площади появляются гурьбой все спортсмены.

– Мы все проиграли спор, – печалится Гермес. – Первыми пришли «желтые».

И верно, первой финишную прямую пересекает команда «желтых» с капитаном-Наутилусом. Ее болельщики издают победный рев, на лицах болельщиков двух других команд читается уныние.

На финише «зеленые», шумно приветствуемые своими болельщиками.

В следующую секунду звучит крик, перекрывающий все остальные. Крик совершенно другой тональности.

На поляне испуганная тишина.

Один из Ариэлей срочно вылетает в ту сторону, откуда донесся крик. Через считаные секунды он уже возвращается с понурым видом: он нашел в лесной чаще тело спортсмена-Диггера с красной повязкой на голове, крепко сжимающего в мертвой руке эстафетную палочку. Ариэль осмотрел его и заключил, что он был убит, когда вылезал из земли. На его спине зияют три раны.

Тут же накаляются страсти.

– Мы проведем расследование и найдем того, кто совершил этот безумный поступок! – пытается успокоить самых неистовых Алиса.

– Это дело рук кого-то из «желтых»! Уж больно им хотелось победить! – кричит кто-то из болельщиков «красных».

– Нет, убил «зеленый»! – вопит другой гибрид.

Обвинители разделяются по принципу принадлежности к одному виду с капитаном каждой из команд.

– Плевать на цвет, это Ариэль постарался!

– Нет, Наутилус!

Происходит то, чего все опасались: задумывалось дружеское состязание, а вышло столкновение трех общин.

Какой-то Диггер хватает какого-то Ариэля и, прежде чем ему успевают помешать, рвет ему зубами мембраны крыльев. Ватага Диггеров атакует Ариэлей и даже одного Наутилуса, перекусывая ему перепонки между пальцами. Все это сопровождается оглушительным воплем: «МЕСТЬ!»

Ариэли спешат поквитаться с Диггерами: хватают одного из них, поднимают на большую высоту и бросают вниз; бедняга разбивается о землю, как спелый плод. Наутилусы тащат другого Диггера в пруд и топят его.

Алиса хватает микрофон, и из усилителей звучит ее гневный крик:

– ПРЕКРАТИТЕ! ПРЕКРАТИТЕ!!!

Но никто уже не обращает на нее внимания. Дерущиеся осыпают друг друга все более немилосердными ударами. Кажется, все напряжение, копившееся между тремя общинами, разом вырвалось наружу.

Это никогда не кончится.

Офелия и Алиса пытаются вмешаться, но их отталкивают.

Наступает черед Гермеса попытаться что-то предпринять. Сначала он безуспешно старается вразумить собственных собратьев, потом поднимает обеих женщин-Сапиенсов на вершину дерева, где нет гнезда, чтобы избежать гнева Диггеров, принявшихся валить все деревья со сферическими гнездами Ариэлей.

– Теперь вы бессильны. Сидите здесь, надеюсь, внизу все успокоится, – советует правитель людей – летучих мышей.

Офелия рвется спуститься вниз, но Алиса удерживает ее.

– Гермес прав, – говорит она безнадежным тоном. – Их слишком много, накопившаяся в них злоба рвется наружу. Ты молодец, что пыталась меня предостеречь. Я воображала, что спорт позволит безопасно выпустить расовое напряжение между общинами. Зло укоренилось глубже, чем я думала.

Двум женщинам остается, находясь в безопасности, наблюдать за разворачивающейся внизу катастрофой.

С неба сыплются тяжелые метательные снаряды: Ариэли бомбардируют большими камнями вершину диггерской пирамиды и городок Наутилусов. Посейдон приказывают своим сородичам нырнуть под воду, чтобы не получить камнем с неба по голове и избежать похищения Диггерами, норовящими уволочь их под землю.

Деревья с гнездами Ариэлей падают одно за другим, не выдерживая могучих резцов Диггеров. Те подгрызают и сваи, подпирающие домики Наутилусов, чтобы они обрушивались в воду.

Во всех трех лагерях стремительно растет количество раненых.

Алиса, устроившаяся на толстой ветке, мучается тем же чувством бессилия, которое испытывала на МКС, когда под ней развертывалось опустошение, гибель цивилизации.

– Они обезумели! – шепчет Офелия.

Это я виновата. Я не сумела выделить и удалить гены воинственной агрессивности и расизма. Выходит, я сохранила у гибридов в ядре клеток программу саморазрушения, присущую человеческой породе.

46

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: негэнтропия

Закон энтропии – концепция, впервые предложенная французским физиком Сади Карно в 1824 г. в его книге «Размышления о движущей силе огня и о машинах, способных развивать эту силу». Это закон термодинамики, по которому вещи и события, предоставленные сами себе, естественным образом движутся к беспорядку и хаосу. Проще говоря, со временем все деградирует.

По утверждению многих физиков, сама вселенная не более чем точка, которая, взорвавшись и рассеявшись в пустоте, секунда за секундой становится все более сложной и беспорядочной.

Оставьте кусочек фрукта или мяса на воздухе – и произойдет деградация его формы и облика. Он загниет, приобретет дурной запах.

Согласно этому закону энтропии, для замедления хаоса надо впрыскивать в систему новую информацию. Это называется негэнтропия. Эта вторая концепция была разработана американским математиком Клодом Шенноном в 1956 г.

Негэнтропия – это возможность исправления, возврата связности и упорядоченного развития благодаря новой информации извне, достаточной для снижения уровня дезорганизации системы в ограниченный период времени.

Жизнь в ее целостности можно представить как негэнтропию, ибо она как можно дольше сохраняет организованность, структуру, форму и эффективный способ функционирования. Но со временем организм стареет, тело ветшает, жизнь останавливается. Далее происходит разложение трупа. То же самое относится к клетке, индивидууму, группе, предприятию, биологическому виду и вселенной. Все рождается, растет, созревает, стареет, умирает и разлагается.

Следует признать, что закон энтропии постоянен, тогда как закон негэнтропии дробен и временен.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

47

Столкновения продолжаются всю ночь и прекращаются только на рассвете, когда у противников кончаются силы.

Алиса и Офелия долго наблюдали за событиями с ветвей дерева, пока их не сморил сон. Их будит крик тетерева.

К ним присоединяется Гермес. Он тоже ранен, но все равно спускает их вниз, где они видят масштабы потерь.

Земля покрыта телами, некоторые еще шевелятся, но большинство лежит неподвижно. Обессиленные выжившие слоняются среди трупов, как призраки.

– Как случилось, что все так быстро пошло из рук вон плохо? – недоумевает Алиса. Она старается дышать глубже, чтобы преодолеть приступ ярости.

Офелия потрясена тем, что видит, и не отвечает матери.

Выжившие из трех общин посвящают наступившее утро заботе о своих раненых. Алиса посещает все три поселка и подводит первые итоги: у Диггеров 24 убитых, у Наутилусов – 19, у Ариэлей – 8.

Люди – летучие мыши пострадали меньше других благодаря своей способности летать.

– Я искреннее считала, что связи между ними сильнее раздоров, – сетует ученая. – Теперь я не знаю, как возвращаться к нормальной жизни.

– Что-то в этом роде должно было рано или поздно произойти, – вздыхает Офелия.

– Первым делом надо позаботиться о раненых. Потом соберем представителей общин и разберемся, что к чему, – заключает Алиса.

Вечером у нее собираются главы общин. Она усаживает их за столик для игры в шахматы. Им сейчас не до разноцветных деревянных фигурок. Они опасливо смотрят друг на друга.

– Во вчерашних событиях виноваты Ариэли, – начинает Гадес. – Один из них напал с кинжалом на Диггера из команды «красных».

– Это вы, Диггеры, первыми перешли к насилию, стали калечить тех, кого посчитали виновным! – парирует Гермес и сжимает челюсти. – Без суда и следствия! Самосуд вместо правосудия! Мало ли кого в чем заподозрят…

– Он виновен, тут не о чем рассуждать! – возмущается Диггер.

– У тебя есть доказательства? – спрашивает его Алиса.

Гадес смотрит на нее так, как никогда раньше не смотрел, – со смесью злости и вызова.

– Ты пристрастна, Матушка. Ариэли – твои любимчики, ты всегда на их стороне.

– Так и есть, Матушка, ты не беспристрастна, ты всегда защищаешь Гермеса и его сородичей, – поддерживает Гадеса Посейдон.

– Этих крыс с крылышками! – глумится Гадес.

Гермес дрожит от негодования и сжимает пальцы правой ноги в кулак.

– Это ты про меня, ползучий слизняк?

Два вождя вскакивают и воинственно смотрят друг на друга, готовые снова устроить драку.

– Опомнитесь, что вы делаете?! – урезонивает их Алиса. – Наша система опирается на сплоченность и на взаимопонимание. Вы покушаетесь на нашу главную ценность – гармонию между общинами.

– Он обозвал меня ползучим слизняком!

– Успокойся! – умоляет Гадеса Офелия.

– Я заставлю тебя сожрать твои крылышки, летучая крыса! – не унимается Гадес.

– Довольно, господа!

– Когда живешь под землей, в потемках, мозг развивается медленно, – иронизирует Гермес. – Что взять с крота?

Остальным не до смеха.

– Тебе до кротов как до луны!

– Мой бедный друг, от тебя разит дырой, в которой ты устроил себе нору.

– А от тебя – навозными мухами, которых ты ловишь на лету.

– Может, мы и ловим мух, зато мы не алкоголики.

– Гадес прав, Матушка к тебе благоволит, но она не мы, – вставляет предводитель Наутилусов.

– Что ты там пробулькала, несвежая сардина?

Сжимаются кулаки, стискиваются челюсти, глаза мечут молнии, разгорается ненависть.

– Хватит! – гаркает Офелия.

Три вождя вот-вот сцепятся. Гермес обнажает длинные клыки, Гадес топорщит шерсть, чтобы казаться крупнее, Посейдон тоже показывает зубы, похожие на ряд острых гвоздей. Все трое фыркают, рычат, плюются, чтобы друг друга напугать. Напряжение так велико, что никто, кажется, не в силах избежать наихудшего развития событий.

Неожиданно Гермес проявляет уступчивость.

– Что ж, очень жаль, Матушка. Сейчас ты услышишь о решении, не подлежащем обсуждению.

Алиса хмурит брови.

– Чувствую, я здесь не ко двору. Деревья, на которых мы свили наши гнезда, повалены, и я больше не вижу возможности найти общий язык с Гадесом и с Посейдоном. Поэтому я принимаю решение покинуть завтра утром Кукуфас вместе со всеми моими соплеменниками.

От этих слов остальные теряют дар речи. Первым приходит в себя Посейдон.

– Он прав. После случившегося примирение невозможно. Напряжение между общинами достигло передела. Мы больше не можем притворяться, что души друг в друге не чаем. Тут и о взаимопомощи нет речи. Мы тоже уйдем.

От этого заявления напряжение за столом становится осязаемым.

– Все равно все наши дома рухнули: Диггеры подпилили сваи.

Алиса вскакивает.

– Так нельзя!

– Мое решение твердое, Матушка, – не уступает Гермес. – Мы построим в другом месте поселок, где не будем вынуждены соседствовать с Диггерами и Наутилусами. Проблема возникла из-за этого соседства, и все повторится, если мы не разбежимся.

– Куда же вы отправитесь? – спрашивает Офелия.

– Мы, Ариэли, любим высоту и открытое пространство, поэтому я выбираю горы. Наше место – среди горных вершин и пропастей.

– А мы мечтаем о море, – заявляет Посейдон. – Наш маршрут ведет на запад, к океану. Нам будет уютно там, где бескрайний горизонт и бездонные глубины.

– Скатертью дорога! – скрежещет Гадес. – Наконец-то я слышу разумные речи. Моя община останется здесь, потому что у нашего здешнего подземного городка есть достоинства, которые я вряд ли нашел бы где-то еще. Уникальное место!

Алиса понимает, что о возвращении к прежней идиллии не может быть речи.

Это конец утопии о возможности согласия народов. Раскол, вызванный их различиями, так велик, что не помогут никакие точки соприкосновения.

– Если так, то я уйду с Ариэлями! – выпаливает Офелия.

– Что?! – вскрикивает Алиса.

– Мама, с тех пор как я вкусила радость полета, у меня одно желание – летать. Ужасно хочется попасть в то место в горах, о котором ты рассказывала. Вдруг там остались люди. Валь Тонанс, кажется?

– Валь Торанс^[47], – поправляет ее мать.

Подумав, Офелия продолжает:

– Лучше бы тебе отправиться со мной. Зачем тебе скучать одной на вилле, мучаясь воспоминаниями?

Она права. Наверное, дочь может кое-чему меня научить.

48

Гора скарба неуклонно растет. Ариэли и Наутилусы весь день готовятся к великой миграции.

Когда следующим утром тетерев провозглашает начало нового дня, все, кто намерен уйти, собираются на площади.

Алиса тоже готова. В дорогу ученая надела кожаную куртку, штаны и коричневые кожаные сапоги. На чердаке виллы она раскопала кожаную фуражку и облегающие очки – такие носили авиаторы в Первую мировую войну.

К ней подходит царь Посейдон, чтобы нежно взять ее за плечи.

– Не грусти, Матушка. Все равно это кончилось бы расставанием. Ты не потерпела поражение. Это не провал, а просто логика развития трех наших видов.

Он целует ее в обе щеки, потом оглядывается на Гермеса, держащегося в стороне. Вместо прощания тот тупит взор и опускает голову.

– Мне пора. Прощай, Матушка. Спасибо, что создала нас.

К ним подходит Офелия в сиреневой ветровке, шерстяном берете и лыжных очках с затемненными стеклами. Под ветровкой ее неизменный джинсовый комбинезон, на ногах все те же кроссовки.

– Прощай, брат, – говорит она человеку-дельфину и заключает его в объятия.

Посейдон показывает жестом, что его соплеменникам надо выстроиться в колонну. По его предложению те, кто тащит громоздкий багаж, встают в ее хвост.

Наутилусы уходят не туда, откуда пришли пять лет назад, а в противоположную сторону. Царь Посейдон уводит их с берега пруда Кукуфас.

Алиса озирается. Проститься с ними, пусть даже издали, не пришел ни один Диггер.

Выходит, даже в этот особенный день мне не удалось примирить своих детей. Не иначе, повторяется драма всех династий: наследники соревнуются друг с другом и доходят до ссоры, выливающейся в крайнее насилие, разрыв и погибель. Они ослеплены взаимными обидами, вплоть до забвения своего сыновьего долга. Так внуки Карла Великого^[48] разделили на три королевства Европу, никогда не оправившуюся от этого раздела.

Но, быть может, это всего лишь необходимый этап, и в один прекрасный день мои дети помирятся так же естественно, как сейчас рассорились. Разве через тысячу двести лет после раздела Европы не возник проект Европейского Союза? Главное – терпение.

Я, в свою очередь, сделаю все для того, чтобы между ними воцарился мир. Нельзя ни на минуту терять из виду эту цель.

После ухода последнего из Наутилусов начинают собираться в дорогу все 832 Ариэля. Наконец-то на площади появляется Гадес. Он смотрит на Алису, которая завершает приготовления на пару с Офелией; люди – летучие мыши не удостаиваются его внимания.

– Я не мог отпустить тебя, не попрощавшись, Матушка.

У него бегающий взгляд, как у нашкодившего ребенка.

– Я гадала, придешь ли ты.

– Тому, что случилось, нет прощения, Матушка. Мы понесли самые высокие потери. Двадцать четыре погибших! Всех их убили Ариэли и Наутилусы. Я очень рад, что они ретируются. Думаю, мои соплеменники больше не потерпели бы их рядом. Ты же знаешь, Матушка, что мы уже много лет страдаем от… от расизма тех, кто уходит вместе с тобой.

Гермес, услышавший издали их разговор, оборачивается.

– Опять перемываешь нам косточки, Гадес? – агрессивно спрашивает он.

– Я обращаюсь не к тебе, а к Матушке, – отвечает ему Гадес в том же тоне и продолжает разговор с Алисой: – Ради общего блага, в том числе ради твоего, Матушка, мы пойдем теперь разными путями. Решения приняты, и я могу тебе признаться, что чувствую облегчение. Если бы Ариэли и Наутилусы остались здесь, то у нас была бы одна цель: всех их перебить.

Алиса молчит, чтобы не подливать масла в огонь.

Гадес обнимает ее, целует в щеку и уходит к своей черной пирамиде.

– Далеко до Валь Торанса? – спрашивает Офелия, чувствующая, что мать вот-вот расплачется.

– Чуть больше шестисот километров, – отвечает Алиса, не сводя глаз с Гадеса, который старается на них не оглядываться.

– Как думаешь, с какой скоростью могут путешествовать по воздуху Ариэли?

Алиса прикидывает и отвечает:

– Сорок километров в час. В один присест не получится. На полпути придется сделать привал.

– Я готов, – докладывает Гермес.

Алиса плотнее натягивает свой кожаный берет и надевает авиаторские очки.

– Я тоже готова, – говорит Офелия и подмигивает Гермесу. Она поправляет свои лыжные очки и шерстяной берет.

Ариэли-носильщики подхватывают свою ношу, готовые взлететь.

Гермес берет Алису за талию и зажимает ее ногами. Другой рослый Ариэль берет таким же способом Офелию.

– Полетели? – спрашивает Гермес.

– Я готова! – храбрится Алиса.

Предводитель Ариэлей издает ультразвуковой писк, служащий для его подданных сигналом к взлету. Гибриды дружно с шумом расправляют крылья и, подобно стае розовых фламинго, взлетавшей пять лет назад с берега Сены, взлетают.

Несмотря на сжимающую сердце грусть, Алиса наслаждается освобождением от земного притяжения.

Как же давно я не ощущала подобной свободы…

Поднимаясь все выше, она видит внизу лес и уменьшающуюся на глазах земляную пирамиду Диггеров.

Вдали извивается колонна Наутилусов, шествующая к Сене.

Посейдон прав. Все они мечтали увидеть море. Они будут счастливы, когда изведают невероятное чувство бескрайнего водного пространства.

Они поднимаются все выше. Достигнув желанной высоты, Гермес переходит к планированию.

Полет над рекой приводит их к Парижу. Сейчас столица похожа сверху на тропический лес, над которым высится Эйфелева башня и холм Монмартр, увенчанный базиликой Сакре-Кёр.

К воздухоплавателям то и дело подлетают птицы, им любопытно, что это за странная миграция: перелет принято совершать на юг, а эти направляются на восток.

Гермес повторяет услышанное и издает пронзительный крик. Все Ариэли выстраиваются позади него.

Теперь свист ветра в крыльях меньше мешает диалогу гибрида и его «пассажирки».

– Чувствую, ты немного расслабилась. Это опьянение высотой? – спрашивает он.

– Есть немного, – сознается ученая. – У меня ощущение, что ангел уносит меня в рай.

– Наверное, так происходит с умершим: ангел вроде меня мчит его в лучший мир.

– Одно дело – вознесение души посредством нематериальной силы, и совсем другое – когда живое существо из плоти и крови взмывает со мной вверх, освобождая меня от гнета законов притяжения.

– Я мог бы быть ангелом, если бы ты догадалась снабдить меня перьями, а не мембранами.

– Бенджамин Уэллс был того же мнения, – грустно отвечает Алиса.

– А получились какие-то бесенята…

– Зато я постаралась, чтобы кожа у вас была как можно белее, почти белая, так вы меньше похожи на чертей. Я представляла вас скорее супергероями, наполовину людьми, наполовину летучими мышами. Ты же видел Бэтмена в черной маске и с заостренным ушами?

– А как же, Бэтмен – любимый персонаж большинства Ариэлей, – воодушевленно отвечает Гермес. – Наутилусы наверняка предпочитали старинный телесериал «Человек из Атлантиды». – Говоря это, Гермес корчит неприязненную гримасу. – А вот для Диггеров супергероя, кажется, не нашлось.

– Ошибаешься! – возражает Алиса. – Забыл суперзлодея из сериала «Фантастическая четверка»? Его так и звали – «Человек-Крот»^[49].

– Словом, ты не изобрела ничего нового, Матушка.

– Будем считать, что я продолжила тысячелетнюю традицию. Человек издавна стремился сочетать себя и животных. Уже в древнегреческой мифологии кишат полулюди-полузвери. Не говоря уже о египетском пантеоне, обо всех этих богах с головами животных: льва, кошки, ибиса, сокола, змеи, крокодила…

– Те самые химеры?

– Слово «химера» стала символом чего-то недостижимого, утопии, неосуществимой мечты, фантазии.

Алиса спохватывается, что болтает на отвлеченные темы, паря с гибридом под облаками.

Гермес учащенно бьет крыльями, наращивая высоту.

– Впереди воздушная яма, – докладывает он, – надо ее облететь.

– Как ты ее засек? – интересуется Алиса. Ее не перестают удивлять неожиданные свойства всех трех гибридных видов.

– Пыль! Разве ты не видишь?

Она щурится.

– А еще над темными участками земной поверхности – озерами, реками – дуют холодные ветры, они тащат нас вниз. Над светлыми зонами формируются, наоборот, восходящие воздушные потоки.

Для примера Гермес сворачивает, оказывается над полем желтых цветов и застывает. Здесь ему не надо шевелиться, чтобы набрать лишние несколько метров высоты.

– Ты обладаешь интуитивным знанием воздушной навигации, это что-то невероятное! – радуется Алиса.

Облако для них – что ватный потолок, они пронзают его без малейшего усилия. Восхитительное ощущение! Дальше набор высоты становится равномерным.

Ученая оглядывается на Офелию, полет в головокружительной выси доставляет дочери еще больше наслаждения, чем ей.

– Ты в порядке, дочка? Голова не кружится?

– Какое там, мама! Я рождена для полета!

Воздушные потоки разносят их в разные стороны, они едва успевают помахать друг другу.

После нескольких часов полета рой Ариэлей начинает уставать и теряет прежнюю слаженность. Груз тянет их вниз, приходится каждые тридцать километров устраивать привал, чтобы потом с новыми силами взмывать ввысь.

Ариэли меняются в роли перевозчиков Алисы и Офелии, потому что те тяжелее, чем обыкновенный груз.

За полдня они преодолевают 400 километров.

– Все выбились из сил, пора остановиться, – решает Гермес. – Что за город там, внизу?

– Шалон-сюр-Сон, – определяет Алиса, бывавшая в молодости в этом бургундском городе.

– Каково наше местоположение относительно конечной цели?

– После старта мы оставили позади более шестидесяти процентов всего расстояния до Валь Торанса. Это если лететь по прямой. Но впереди нас ждут массы более холодного воздуха, не считая скачков давления из-за высоты.

Они спускаются в Шалон-сюр-Соне. В городе терпимый уровень радиации, но видны следы бомбардировок. Кругом одни развалины.

832 Ариэля и два человека ищут, где бы переночевать.

– Мы здесь не первые, – предупреждает Офелия и указывает на нагромождение заросших растениями ржавых машин у въезда в город.

– Они тоже хотели сбежать в горы, но им не хватило бензина, – предполагает Алиса.

Мать и дочь отправляются на пешую разведку городских окрестностей. Им попадается супермаркет с большим количеством консервов. Вернувшись, они вскрывают банки, разогревают их на походных плитках и устраивают коллективный ужин.

– Что-то я тебя не пойму, мам, – заговаривает Офелия с полным ртом. – Ты затеяла гениальный проект, сама – гений, но у меня бывает впечатление, что ты не понимаешь значения того, что совершила. Хочешь, скажу? Те, кого ты создала, тебя превзошли. В прошлом ты так усердно билась над созданием своих гибридов, что теперь не постигаешь ни их потенциала, ни исходящей от них опасности.

Как же ты права, дочка!

– Ты разговариваешь с Ариэлями как с детьми, – продолжает Офелия. – Тебя не напрягает, когда они называют тебя «Матушкой», хотя они давно уже не дети. Они – человечество будущего! Ты весь день это твердишь, но поступаешь по-другому. Мне даже кажется иногда, что ты считаешь их низшими существами. Животными.

Родная дочь вправляет мне мозги… Она наблюдательна: я принадлежу к миру, где принято считать настоящими людьми только нас самих. Тех, кого создала, я считаю своими детьми, а не равными мне.

– Знаешь, я часто слушаю, о чем беседуют между собой гибриды. Они уважают тебя, как уважаю тебя я. Но считают, как и я, что ты – часть отжившего мира и не понимаешь современных вызовов.

Не ждала, что прослыву ретроградом, ведь я всегда стремилась идти в авангарде науки!

– Легко осуждать, не зная всех обстоятельств, дорогая.

– Я тебя не осуждаю, мама, просто хочу, чтобы ты осознала необходимость меняться, иначе…

– …иначе меня сменишь ты, Офелия, – перебивает ее Алиса, почувствовав вдруг сильную усталость. – Мне надо поспать.

После еды все разбредаются по импровизированным убежищам. Две женщины облюбовали полностью заросший домик, где более-менее сохранились две кровати. Обе укладываются, но Офелия видит, что матери не спится.

– Мне очень понравился этот день, – говорит она, чтобы ее подбодрить.

Алиса медлит с ответом. Речи дочери ранили ее сильнее, чем она готова себе сознаться.

– Если я правильно поняла, я – ретроград, не видящий будущего, и рискую проворонить некие назревающие события, так ты считаешь?

– Да.

– Ну, так я тебя удивлю: по-моему, лучшее еще впереди.

Теперь медлит Офелия. Через некоторое время она нарушает молчание:

– Мне бы хотелось однажды полетать с Гермесом…

– Если тебе так этого хочется, то…

– Спокойной ночи, мама.

– Спокойной ночи, Офелия.

Еще какое-то время Алиса лежит без сна, глядя в потолок.

Офелия сильно изменилась. Она уже не девушка, а взрослая женщина. Она самоутверждается, противореча матери, такое происходит сплошь и рядом. Боюсь, как бы со временем наши отношения не осложнились, особенно если она сильно сблизится с Ариэлями.

Не такова ли участь всех новых поколений? Считать прежнее поколение отжившим и пробовать превзойти породивших тебя?

49

Они летят дальше.

Сразу после завтрака рой взмывает к поднимающемуся над горизонтом солнцу.

Предчувствие Алисы оказалось верным: лететь в горах для людей – летучих мышей утомительнее, чем на равнине, привалы учащаются. Но Ариэлей бодрит красота пейзажей, в ней они черпают необходимую мотивацию, чтобы лететь дальше.

Валь Торанс – самая высокая горнолыжная станция Альп. Помню по своим каникулам с родителями, что сама она находится на высоте 2300 метров, а самая высокая точка лыжного спуска – на высоте 3200 м.

Миновав облако, они видят Монблан.

Хоть и не Гималаи, но все же одна из высочайших в мире гор.

Алиса в восторге от представшей ее взору панорамы: крылатые гибриды, окруженные нимбами пара от тепла их дыхания, на фоне заснеженной вершины. В этом было что-то библейское.

Я становлюсь свидетельницей исторического момента.

– Смотрите! – кричит Офелия и указывает на столб дыма вдали. – Похоже, там дом и в нем живут… – Она едва не произносит «люди», но успевает поправиться: – Сапиенсы! Скорее туда!

Рой Ариэлей перестраивается и, невзирая на усталость, берет курс на серый дымок.

Алиса узнает деревню Валь Торанс, слева от нее Куршевель и Мерибель^[50], ниже Ле-Менюир^[51].

Теперь я лучше понимаю, почему это одно из редких мест, избежавших радиоактивного заражения. Это урочище, со всех сторон защищенное скалистыми стенами.

По мере приближения к деревне рой снижается. Становятся видны все новые столбы дыма, крыши и печные трубы на фоне заснеженных горных склонов.

Внезапно гремят выстрелы, вокруг Ариэлей свистят пули. Люди внизу открыли по ним огонь.

– Нет!.. – кричит им Алиса.

Расстояние слишком велико, чтобы ее услышали. Свист пуль не прекращается.

Ариэль, несущий Офелию, ранен в сустав крыла, он испускает болезненный писк и уже теряет высоту, когда к нему подлетает Гермес. Раненый еле успевает перебросить Офелию своему предводителю, прежде чем камнем упасть вниз. Гермес вовремя ее подхватывает.

– Прочь отсюда! – отдает он приказ.

Ариэли и две женщины огибают гору и опускаются на каменистое плато на краю пропасти. На перекличке не отзываются трое: подбитые пулями, они рухнули вниз и разбились. Пятеро ранены, некоторым пули пробили мембраны крыльев.

Алиса и Офелия до крайности возмущены.

– Они даже не попытались узнать, кто мы такие, открыли стрельбу без предупреждения! – гневается Офелия.

– Ты только представь, как на них подействовало появление нескольких сотен людей с крыльями летучих мышей… – с горечью бормочет Алиса.

– Ты права. Не иначе, они приняли нас за чудищ, каких-то радиационных мутантов. А то и за… вампиров.

– Что еще за вампиры? – беспокоится Гермес, приблизившийся, чтобы вступить в разговор.

– Есть старая легенда, будто бы некоторые люди превращаются ночью в рукокрылых, нападают на других людей и пьют у них кровь, всадив им в шею клыки, – объясняет Алиса. – Проистекает это, наверное, из вечного страха людей перед некоторыми видами летучих мышей, действительно пьющими кровь млекопитающих.

– Как можно так грубо ошибиться? – негодует вождь Ариэлей. – С нами была ты, Матушка, она не могли тебя не разглядеть.

– Как разобраться издали? А уж моего крика они и подавно не услышали. Не иначе, решили, что вампиры-гиганты похитили людей, вот те и верещат от ужаса, или что-то в этом роде. Как бы они не открыли по нам пальбу именно с целью освободить…

Неожиданно начинается снегопад. Офелия впервые в жизни видит, как с неба падают снежинки. Из-за всемирного потепления за все пять лет, проведенных ими в Кукуфас, ни разу не выпадал снег.

Она подставляет ладонь и ловит снежинки.

– Какая красота! – восклицает Офелия. – Это же хрустальное кружево!

Но проходит первый восторг, и все начинают ежиться, а вскоре и дрожать от холода.

– Мы не можем здесь оставаться, надо где-то укрыться, – говорит Алиса. – Этот снег, которым ты так восхищаешься, через считаные часы превратится для нас в сущий кошмар.

– Это почему? – удивляется Гермес.

– Потому что такими я вас придумала. У вас нет ни меха, ни слоя жира, который защищал бы от низкой температуры.

Гермес уже стучит зубами.

– Иногда ты говоришь о нас, как… авиационный инженер самолета, проектирующий облицовку фюзеляжа или высотомер для новой модели самолета. Инженер, думающий о том, как бы усовершенствовать свою модель.

– Остается спуститься ниже, – предлагает Офелия.

– Придется долго лететь до мест с терпимой температурой, снег идет во всем регионе, – предупреждает Алиса. – Но Ариэли обессилели.

– Что же нам делать? – стонет ее дочь, крутя на пальце прядь своих сиреневых волос.

Алиса размышляет вслух:

– С неба мы видели свет, значит, жители Валь Торанса вырабатывают электричество. Электростанции, работавшие на ядерной энергии, угле, газе, мазуте, либо были среди первых целей атак, либо просто остановились, так что я вижу в этом районе единственный источник энергии – плотину. Не иначе, они запустили гидроэлектростанцию.

– Отлично, тогда вот мой план, – говорит Гермес. – Мы нападаем на их деревню, бомбардируя их сверху камнями. Принуждаем оказать нам гостеприимство.

– Они опять откроют по нам стрельбу! – возражает Офелия. – Куча трупов не способ создать более мирную жизнь.

– Тогда летим обратно на запад, – предлагает кто-то из Ариэлей. – Если стоит вопрос о выживании, то у нас нет выбора.

Алиса качает головой.

– Скоро ночь, ваши сонары пострадают от снега. Мы потеряем ориентацию в темноте.

– Ничего себе выбор: либо нас изрешетят пулями, либо врезаться в темноте в гору, либо подохнуть с голоду. Так или иначе нам конец… – стонет женщина-Ариэль.

– Может, поискать пещеру? – предложила Офелия.

– Пока отыщется достаточно большая пещера, мы насмерть замерзнем, – предупреждает ее мать.

– Ты сама говорила: если ничего не предпринять, нас погубит мороз, – напоминает дочь.

– Я и говорю, единственный выход – нападение, – гнет свое Гермес.

Он обводит взглядом своих продрогших соплеменников.

– Нанесем удар в темноте. Она будет нам на руку, как и эффект неожиданности. Что до снега, вредного для наших сонаров, то Сапиенсам он тоже помешает: как целиться в снегопад?

– Это лучшее решение! – поддерживает предводителя один из подданных.

– Отомстим за наших погибших! – подхватывает другой.

Некоторые уже подбирают камни потяжелее.

– Это лишнее! – решительно заявляет Алиса. – Я пойду к ним одна, проведу переговоры. Они стали в нас стрелять, потому что увидели вас. Неизвестное всегда страшит. Если я явлюсь к ним одна, то они отнесутся ко мне как к своей и им будет легче согласиться поговорить.

– Я пойду с тобой, мама.

Алиса поворачивается к дочери.

– Нет, ты останешься здесь. Не хочу подвергать тебя опасности.

Женщина роется в своем рюкзаке и достает теплую куртку и свисток.

– Три свистка будут означать, что я с ними договорилась и что вы можете ко мне присоединиться. Если я не свистну через полчаса, значит, они проявили враждебность и моя миссия не удалась. Не исключено, что они меня где-нибудь запрут или даже прикончат. Тогда скорее уносите отсюда ноги, то есть крылья…

– Тогда мы нападем сами, – грозно произносит Гермес.

50

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ. Ошибка выжившего

Во Вторую мировую войну ВВС Великобритании старались уменьшить процент бомбардировщиков, которые немцы сбивали или повреждали во время налетов. Инженеры изучили количество и места попаданий в самолеты, возвращавшиеся на аэродромы. Вывод состоял в необходимости усиления брони, особенно на крыльях и на хвосте, больше всего страдавших от огня зенитных батарей врага.

Однако после тестового периода оказалось, что процент возвращения самолетов на аэродромы не вырос, а, напротив, упал.

Поразмыслив над этой загадкой, математик Абрахам Вальд заявил: «Ошибка кроется в том, как вы анализируете проблему. Места попаданий – наименее уязвимые. Усиливать надо остальной самолет».

Другие инженеры не уловили его логику, тогда он объяснил: «Самолеты, пораженные в эти точки, возвращались. Самолеты, получившие повреждения в других точках, особенно в топливном баке (взорвавшемся), в кабине пилота, в двигателе (прекращение его работы приводит к падению самолета), не вернулись домой. Значит, надо усиливать те места, где пробоин меньше всего».

Так Абрахам Вальд продемонстрировал правило «систематическая ошибка выжившего»: мы пытаемся разрешать наши проблемы, опираясь в своих исследованиях на прежние известные нам результаты. Мы возводим в правило исключения, однако они не представляют ситуацию со всех сторон.

Возьмем пример архитектуры: мы думаем, что здания, построенные более ста лет назад, превосходят качеством современные, ведь они так долго простояли. Однако таких совсем немного; необходимо помнить, что гораздо больше зданий, построенных в ту же эпоху, уже рухнули.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

Акт V. Цветы

51

С каждым шагом Алиса дрожит все сильнее.

Она отправилась одна решать задачу, которую сама перед собой поставила.

С рюкзаком на спине, где лежит кое-какая еда и солнечный фонарик из магазина в Шалон-сюр-Соне, она торопится по единственной ведущей в Валь Торанс дороге. Снегопад никак не кончается, наоборот, усиливается. Ей холодно, но это не мешает ясности мысли.

Как существует в горах уже двадцать пять лет эта изолированная община выживших? Эти люди в нас стреляли, они вооружены и бдительны. Живут там, наверное, как в средневековой крепости, обороняясь от всего вокруг.

Наконец она видит огоньки деревни, где бывала в юности, когда здесь находилась популярная лыжная база.

Она подбирает ветку и привязывает к ней белую тряпку.

Сейчас все решится.

Подходя, Алиса видит крепостную стену из бревен и сторожевые башни с вооруженными часовыми. В темноте шарят лучи прожекторов, можно подумать, что за стеной казарма или тюрьма.

Она останавливается перед высокими воротами и машет фонарем.

– Эй! Слышите меня? – кричит ученая.

В нее тут же бьет луч прожектора, двое мужчин берут ее на мушку.

Она машет своим белым флагом.

– Я ПРИШЛА С МИРОМ. Я ТАКАЯ ЖЕ, КАК ВЫ. ХОЧУ ПОГОВОРИТЬ С ВАШИМ ГЛАВНЫМ! – кричит Алиса.

На башнях слева и справа от ворот тоже вспыхивают прожекторы, их лучи дружно бьют в нее.

– Положите оружие на землю! Руки вверх! – требует угрожающий голос.

– Я безоружна.

Алиса медленно снимает и кладет на землю рюкзак, рядом с ним фонарь, вскидывает руки над головой. Ей отчаянно холодно, порывы ветра грозят ее опрокинуть.

Створки ворот со скрипом открываются.

– Идите! – приказывает мужской голос.

Она входит в ворота, которые тут же закрываются. Руки она держит поднятыми, несколько мужчин направляют на нее ружья.

Военный в камуфляже подходит к ней и обыскивает.

Похоже на форму французской армии.

К ней приближаются еще двое, на одном офицерские нашивки.

– Кто вы? – спрашивает он.

– Алиса Каммерер, у меня дружеские намерения.

– Как вы сюда попали?

Она указывает на небо.

– Это вас мы видели в лапах крылатого чудища? Вам удалось спастись?

У офицера довольный вид, он нашел сценарий, объясняющий эту в высшей степени необычную ситуацию.

– Это не чудища, а гибриды… – Она чуть было не уточняет: «Созданные мной», но вместо этого говорит: – Они появились после войны. Они меня не похищали и не несут угрозы. – Пауза. – Но могут обороняться, если по ним стреляют.

Я должна взвешивать каждое свое слово.

– Можно мне встретиться с вашим главным? – спрашивает она.

Военные молчат. Офицер колеблется, а потом жестом показывает остальным, что ситуация под контролем.

– Ступайте за мной.

Он ведет Алису по скользким улицам к внушительному зданию с надписью на фасаде: «Мэрия Валь Торанса». Бывшая лыжная база завалена снегом, поэтому Алисе трудно понять, насколько она пострадала. Военный заводит ее внутрь и провожает в комнату, где ужинают несколько человек. Большинство седы, кое-кто по-настоящему стар. Во главе стола расположился совсем морщинистый старик с курчавыми седыми волосами. Алиса не верит своим глазам.

Он постарел, но сомнений нет, это он. Президент Республики Стефан Легитимус.

Офицер что-то шепчет старику на ухо. В это время один из сидящих вскакивает.

– Алиса?.. Как же так? Как ты сюда попала?!

Мужчина бежит к ней. Седина и морщины не мешают ей узнать бывшего министра науки.

– Бенджамин!..

Они радостно обнимаются.

– Вы с ней знакомы? – спрашивает озадаченный Легитимус.

– Позвольте вам представить Алису Каммерер. Она была родоначальницей программы «Метаморфоза», которую мы профинансировали перед войной.

Бенджамин не погиб в Третьей мировой войне и живет здесь!

Президент Легитимус хмурится.

– «Метаформоза»? Этот проект так критиковали…

– Позвольте объяснить, господин президент: то, что война разразилась и принесла столько бедствий, как раз и доказывает, что главной проблемой была не я, а… – начинает Алиса.

– Откуда вы на нас свалились? – перебивает ее президент, чей повеселевший взгляд свидетельствует, что он отдает должное бесстрашию ученой.

– Прямо из космоса! – отвечает за нее Бенджамин Уэллс. – Я сослал ее на Международную космическую станцию, чтобы спасти от козней, которые против нее строили.

Стефан Легитимус не скрывает удивления.

– Оттуда, сверху, я наблюдала за апокалипсисом.

Президент изучает ее.

– Наверное, этот самый проект «Метаморфоза» и привел к созданию монстров, атаковавших нас сегодня вечером? – спрашивает он.

Алиса отвечает с улыбкой:

– Они не монстры, скорее химеры. Хотя лучше всего их описывает научный термин «гибриды». Я назвала их «Ариэлями».

Если подумать, то «химеры» звучит приятнее, чем «гибриды». Теперь я буду называть их только так.

– Пора вам с ними познакомиться. Почему не пригласить их сюда, в Валь Торанс?

Президент Легитимус от души хохочет, ему вторят все присутствующие.

Алиса ждет, пока они отсмеются, и добавляет, ничуть не смутившись:

– Есть и другие варианты: первый – что они умрут от голода, второй – что они закидают вас камнями и захватят деревню.

– Не посмеют! – гаркает мужчина с генеральскими звездами на головном уборе.

– Им нечего терять, – предупреждает Алиса.

– У нас есть оружие, чтобы обороняться, – напоминает кто-то.

– Сколько их? – спрашивает еще один воинский начальник.

Любое мое слово может стать решающим. Мне нельзя ошибиться.

– Больше, чем вас.

– Вы не знаете нашей численности! – возмущается тот же офицер.

– Как и вы – их, – парирует ученая.

Президент прекращает спор решительным жестом.

– С кем вы сами, мадам Каммерер, с ними или с нами?

Подумав всего секунду, Алиса отвечает:

– Перед нами в жизни два варианта: путь страха и путь любви. Я убеждена, что миру было бы лучше избрать второй вариант. Если любовь невозможна прямо сейчас, то можно хотя бы начать разговаривать, глядя друг другу в глаза, и слушать друг друга. Хорошая новость в том, что эти химеры владеют нашим языком.

Президент Легитимус серьезнеет.

– У нас нет материальных возможностей принять здесь ваших химер. Все рассчитано на существующее число жителей, кто-то еще был бы лишним.

– Придется вам потесниться, если не хотите новой войны.

– Вам нас не запугать! – повышает голос генерал. – У нас есть средства для отражения любого нападения извне!

Он и Алиса меряют друг друга взглядом.

– Ваши химеры против нас бессильны, – настаивает он.

Настал момент пойти ва-банк.

– Пока мы здесь беседуем, отряд Ариэлей закладывает динамит на вашей гидроэлектростанции, – внушительно произносит Алиса. – Если я не подам им сигнал через десять минут, они подорвут заряд.

Все долго молчат. Алиса чувствует на себе полные сомнения взгляды военных.

– Вы блефуете. Они никак не могли узнать о существовании этого объекта, – говорит генерал.

– Мы поняли, что раз у вас горит свет, значит, есть электричество. А раз мы в горах, то его источник – электростанция на плотине. Ариэли провели воздушную разведку и нашли ее. Динамитом мы разжились на стройке.

– Это блеф! – повторяет генерал.

– Осталось всего десять минут. Вы готовы рискнуть?

Алиса пристально смотрит на президента. Тот остается невозмутимым, настоящим воплощением спокойствия. Немного погодя он поворачивается к Бенджамину Уэллсу.

– Ваше мнение, Бенджамин? Вы знаете ее лучше, чем все остальные.

– Она не блефует, – бросает Бенджамин.

– Вы уверены?

– Уверен. Я знаю ее очень давно.

Президент внимательно смотрит на Алису.

– Отправим туда солдат, – предлагает генерал. – Эти крылатые чудища бессильны против наших автоматов.

– Они все взорвут, прежде чем вы туда доберетесь, – говорит Алиса.

Все снова долго молчат.

– Осталось всего пять минут, господа. Учтите, они очень быстры, очень умны, у них сонары, позволяющие ориентироваться в темноте, а значит, оставаться невидимками. Ночью, в снегопад, бессильными окажетесь вы сами.

– Они что, летучие мыши? Вот ужас! Действительно, монстры! – Генерал кривится.

Алиса поворачивается к своему другу.

– Растолкуй им, Бенджамин. Помнишь гибридных обезьян?

– Помню. Подтверждаю, что уже видел этих… этих необыкновенных созданий. По крайней мере, на стадии эксперимента.

И он машинально прикасается к шраму от зубов «экспериментального создания» по имени Жозефина.

– Бенджамин видел гибридов обезьян и летучих мышей. Это была версия проекта «Метаморфоза» 1.0. Ариэли – версия 2.0. После гибридной обезьяны я сумела создать гибридного человека. Я все вам объясню, когда будет время. Сейчас у вас всего две минуты, чтобы предотвратить уничтожение вашей плотины.

Чтобы его убедить, мне надо перестать моргать и запинаться, нужен твердый тон. Этому меня когда-то учил отец…

– Одна минута!

– Она блефует! – уверяет всех генерал.

– Бенджамин? – еще раз обращается к Уэллсу Легитимус.

– Исходя из принципа осторожности и допуская, что есть крохотный шанс, что она говорит правду, я бы не рисковал.

– Повторяю, это наглый блеф! – пучит глаза генерал.

Алиса смотрит на часы.

– Сорок секунд!

Легитимус неподвижен, он смотрит на нее, как игрок в покер, колеблющийся, поднять ставку или открыть карты.

– Через тридцать секунд все мы окажемся в темноте.

Она старается моргать медленнее.

Выражение моего лица должно оставаться непроницаемым.

– Ладно, пускай летят сюда, – уступает президент Легитимус. – Только пока что я не желаю никаких контактов между вашими химерами и нами. Они останутся в изоляции, пока мы не разработаем оптимальную стратегию. На это время они будут обеспечены едой и крышей над головой.

– Вы даете слово, что никто из военных не будет угрожать их жизни?

– Слово президента.

Наконец-то Алиса Каммерер может трижды свистнуть.

52

Людям – летучим мышам разрешили опуститься на главную площадь деревни, и все 829 Ариэля появились в пасмурном небе, как стая воробьев, приведя в изумление военных.

Потом их направляют в волейбольный зал спортцентра, где на полу уже лежат матрасы – вновь прибывшим надо отдохнуть. Им приносят одеяла и горячий суп.

Снаружи собрались жители Валь Торанса. Наполовину недоверчиво, наполовину испуганно они заглядывают в окна зала.

Солдатам приказано сдерживать толпу.

Алиса, проводившая в зал Ариэлей и Офелию, обращается к Бенджамину:

– Надеюсь, все будет хорошо…

– У тебя есть гарантия – обещание самого президента Легитимуса. Я его хорошо знаю, мы давно работаем вместе. Он всегда верен своему слову.

Алиса хмурится, ее не покидает скепсис.

– И потом, у тебя есть я. Вспомни, чему нас учили на университетских лекциях по социологии: все политические и профессиональные взаимоотношения опираются на доверие. Необходим механизм взаимной выгоды, нужно доказать, что сотрудничать выгоднее, чем враждовать.

Они наблюдают издали за Ариэлями, утоляющими голод. Некоторые еще не согрелись и кутаются в одеяла.

– Ну вот, все в тепле. Приглашаю тебя ко мне в гости, поужинать. Уверен, нам есть что друг другу рассказать, – говорит Бенджамин Уэллс. Он явно еще не может в полной мере осознать, что его подруга вернулась из космоса и стоит перед ним.

– Со мной моя дочь Офелия и…

– Дочь? У тебя дочь?! – Сюрпризам нет конца. – Не пойму, как ты…

Алиса указывает на хрупкую бескрылую фигурку, выделяющуюся среди Ариэлей, и зовет Офелию к себе.

– Познакомься, это наш благодетель и спаситель Бенджамин Уэллс.

– С какой стати «благодетель»? – недоверчиво осведомляется девушка с сиреневыми волосами.

– Он стоял у истоков проекта «Метаморфоза». Он тогда был министром науки и распределял средства. А сейчас Бенджамин перетянул на нашу сторону президента Легитимуса, когда тот колебался, принять нас или нет. Главное, он мой друг.

– Чрезвычайно рад с тобой познакомиться, Офелия, – говорит Бенджамин.

Офелия молча кивает, она еще настроена скептически.

Скорее всего, для нее он тоже ретроград.

Предупредив Гермеса, они втроем уходят из спортцентра. Бенджамин ведет гостей по пустынным улицам деревни к большому бревенчатому шале с заснеженной крышей, из его печной трубы поднимается дымок.

Внутри женщин ждет забытая роскошь: широкие диваны с меховыми накидками, фотографии Валь Торанса 2020-х годов на стенах.

– Таким был довоенный мир? – спрашивает Офелия, не знавшая, как раньше выглядела лыжная база.

Все это мы потеряли…

– Я угощу вас местным деликатесом, – обещает Бенджамин, надевая фартук с надписью «Я шеф-повар». – Савойское фондю! Кладите свои вещи и садитесь за стол.

– Можно нам поучаствовать? – умоляет Алиса. – Я так давно не видела настоящую кухню!

Они достают вместе все необходимое: сыр, белое вино, мускатный орех, дольку чеснока, перец, гренки, яйцо. Алиса все это нюхает и нежно гладит, как драгоценности.

– Могу только гадать, что вам пришлось пережить, какие лишения выпали на вашу долю! Мы здесь ни в чем не знаем недостатка, повезло, что вы нашли нас.

Алиса улыбается, Офелия внимательно разглядывает все продукты.

– Теперь, в спокойной обстановке, – говорит ученая, – объясни мне, как довоенное французское правительство очутилось на этой горнолыжной базе.

Бывший министр науки качает головой.

– Когда разразилась Третья мировая война, большинство министров сумели спрятаться в бункере под Елисейским дворцом, в знаменитом штабе «Юпитер». Как ты, возможно, знаешь, это командный пункт на глубине семидесяти метров под землей. Его построили в 1940 году и потом постоянно модернизировали и расширяли. Когда вспыхнула индо-пакистанская война^[52], президент почувствовал, что скоро ситуация выйдет из-под контроля и что разрушения будут несравнимы со всем, что бывало в прошлом. Он предложил укрыться там всем членам правительства с женами и детьми, а также многим генералам, старшим офицерам и нескольким сотням солдат, выбранным по жребию. Всего нас было девятьсот человек.

Бенджамин уменьшает огонь под котелком, по кухне распространяется волшебный запах плавящегося сыра.

– Там мы и ждали, пока все успокоится.

– Девятьсот человек в штабе «Юпитер»? Нелегко было, наверное, сидеть столько времени в бункере?

Бенджамин улыбается.

– Достоинство военных в том, что они умеют организовывать жизнь в коллективе.

Держу пари, обстановка там сильно отличалась от Новой Ибицы… Никогда не забуду музыку, загорелых людей, гавайские рубахи на фоне намалеванных на стенах кокосовых пальм…

– Нашим спасением стала дисциплина. Президент приказал всем ежедневно мыться и бриться. Вроде бы мелочь, но если бы мы заросли грязью, то все быстро вышло бы из-под контроля.

Создание негэнтропии там, где был риск энтропии.

– Мы вели в штабе «Юпитер» почти что нормальную жизнь. Превратили местный лазарет в ясли и школу. Заключались браки, регистрировались разводы, рождались дети, кто-то умирал, кто-то старел. Министр экономики следил за запасами провианта. Мы бы продержались там еще лет пятьдесят. За сохранение порядка отвечал министр внутренних дел, за урегулирование споров – министр юстиции. Министр экологии следил, чтобы мы производили как можно меньше отходов, министр по делам женщин – чтобы мужчины наравне с женщинами занимались домашним хозяйством. Даже проводили президентские выборы – не пренебрегать же традицией! На них раз за разом побеждал Легитимус.

Бенджамин проверяет пальцем густую массу и добавляет соль.

– Лично я время от времени выбирался в защитном комбинезоне на поверхность, замерял уровень радиации. Чинил на крыше Елисейского дворца спутниковую антенну. С ее помощью мы наладили связь с военным спутником и стали получать сведения о происходящем вокруг нас. Мы фиксировали электронное излучение, объяснением которому могла быть только продолжавшаяся кое-где человеческая деятельность, но установить контакт с выжившими никак не получалось. И вдруг я вспоминаю Валь Торанс, защищенный в силу своего расположения, лежащий в своеобразной чаше, в окружении гор, служащих заслоном. По информации, сохранившейся в памяти спутника, до этого района не дошло ни одно радиоактивное облако – во всяком случае, опасное. Получилась мирная гавань, уцелевшая чудесным образом шкатулка, которую миновали все бури…

– Как насчет электромагнитной активности в парижском районе, близ «Форум Ле-Аль»? Оттуда до твоего бункера рукой подать. Думаю, армия планировала реквизировать в случае войны местные подземелья, – перебивает его Алиса.

– Мы решили уйти из разрушенного Парижа и все начать с нуля в этом далеком, здоровом, чистом месте.

– Там, между прочим, нашла убежище я. Там родилась моя дочь, там появились мои химеры. Но продолжай свой рассказ, моя история такая длинная, что на нее ушло бы несколько вечеров.

– Как скажешь… Словом, я засек в Валь Торансе электромагнитную активность, свидетельство человеческой жизнедеятельности, – продолжает Бенджамин. – Президент приказал всем эвакуироваться из штаба «Юпитер» сюда, в горы. Все натянули противорадиационные комбинезоны и сели в здоровенные армейские вертолеты для транспортировки войск, стоявшие с самого начала войны в прочном ангаре; их еще тогда додумались набить всяческой техникой, оружием и всем необходимым для выживания. Здесь, в Валь Торансе, мы действительно нашли оставшееся невредимым местное население, целую тысячу человек.

– Они не испугались при виде вооруженного десанта?

– Как ни странно, то, что мы прилетели в военной форме и вооруженные до зубов, их, наоборот, приободрило. А еще они узнали президента и рассудили, что при сложившихся обстоятельствах глава государства сможет управлять всем эффективнее, чем их мэр.

– Недаром наш президент Легитимус носит свою фамилию, – иронизирует Офелия, продолжающая обход дома и тщательный осмотр каждого предмета.

– Ты права, демократическое избрание перед войной наделило его некоторой… легитимностью. Мэр поспешил отдать ему ключи от мэрии, чтобы он расположился со своим правительством, а сам остался простым консультантом. Вся деревня наблюдала начало войны по телевизору и ужасно боялась развития событий за пределами этой долины. Поэтому все испытали облегчение при виде вооруженных военных и парижских технократов, готовых взвалить на себя ответственность за будущее всего этого мирового кризиса.

Первый эмоциональный рычаг – страх.

– Нам больше не пришлось проводить выборы. Легитимус остался здесь так же популярен, как и до этого.

Бенджамин опять пробует содержимое котелка и подливает туда белого вина.

– Поразительно, что здесь все работает, как до войны! – восклицает Офелия.

– Спасибо гидроэлектростанции, неисчерпаемому источнику энергии. Мы не зависим ни от нефти, ни от атомной энергии, ни от газа, ни даже от солнца. Нужна только вода, то есть дождь и снег. Этого добра здесь хватает. Теперь, между прочим, ты можешь мне признаться: угроза плотине была настоящей или выдуманной?

Алиса подмигивает и отвечает:

– Если ты сомневался, зачем было вставать на мою сторону?

– Привычка. Всегда был на твоей стороне в прошлом, вот и продолжил.

Он пробует фондю и в этот раз, довольный, поднимает большой палец.

– Готово!

В гостиной они расставляют на скатерти тарелки, раскладывают приборы, ставят мисочки с поджаренным хлебом и, наконец, фондюшницу с длинными вилками. Бенджамин зажигает под котелком газовую горелку, чтобы не остывал, подходит к лестнице и кричит:

– К столу!

Слышно, как на втором этаже открывается дверь, кто-то спускается по лестнице.

– Здесь есть кто-то еще? – спрашивает Алиса.

К ним присоединяется рослый молодой человек. У него треугольное лицо, как у всех Уэллсов, высокие скулы, заостренный подбородок, большие темные глаза. На нем черно-желтая рубашка лесоруба, на голове фуражка, которую он при виде двух женщин из вежливости снимает.

– Прошу прощения, не знал, что у нас гости, не слышал, как вы пришли.

– Это мой сын Джонатан. Знакомься, Джонатан: Алиса – моя подруга детства, и мадемуазель…

– Офелия, моя дочь.

Парень не сводит глаз с девушки с сиреневыми волосами и со светло-серыми глазами.

Похоже, они ровесники.

Неужели он тоже считает своего отца ретроградом и, как представитель нового поколения, приспособлен к современному миру лучше, чем мы, старики, родившиеся до Третьей мировой?

– Они из числа новеньких, – объясняет Бенджамин сыну. Тот от удивления восторженно присвистывает.

– Так это вас доставили сюда летучие люди? Откуда они родом?

– Как и Офелия, зачаты на орбитальной станции и рождены во чреве Парижа, – отвечает ему Алиса.

– Хватит разглагольствовать, пора ужинать, – вмешивается Бенджамин. – Я думал, вы голодны, а вы развели болтовню…

Они дружно садятся за стол. Бенджамин учит Офелию управляться с длинными вилками: насаживать на них корки хлеба и погружать в расплавленный сыр, смешанный с белым вином.

Гости нахваливают угощение, оказавшееся заодно веселой игрой.

Бенджамин наливает всем троим гевюрцтраминер^[53]. Сладковатое вино хорошо расслабляет.

– Кто мать этого милого молодого человека? – интересуется Алиса в паузе между глотками.

– Фабьенн, министр по делам молодежи и спорта.

– Почему она к нам не присоединяется? – любопытствует Алиса.

– Мама упала со скалы при восхождении на Монблан. Всего лишь перелом ноги, могла выжить. Но по пути на базу на нее напала стая волков и загрызла насмерть.

Офелия поражена.

– Волки?!

– Здесь возродилась дикая природа, – отвечает Бенджамин. – У нас водятся волки, медведи, орлы, есть даже рыси и грифы.

– Какой кошмар! Искренне вам соболезную, – бормочет Алиса.

– Благодарю, – говорит Бенджамин. – Самое удивительное, некоторые дикие животные – потомки беглецов из зоопарка. Здесь внизу находится парк дикой природы Крезе. Я слышал об этом от местных. В неволе это зверье не размножалось, а на воле давай плодиться.

– Мы больше не вершина пищевой цепочки, – подхватывает Джонатан. – Бывает, даже становимся добычей для других видов. Иногда от нападений диких животных здесь гибнут люди, это стало частью каждодневного риска.

– Из-за этого президент Легитимус велел возвести крепостную стену, – объясняет Бенджамин, затем жует облепленную текучим сыром корку хлеба и спрашивает: – Отец очаровательной мадемуазель не с вами?

– Симон Штиглиц был блестящим ученым, он очень мне помог с созданием первых гибридов, – отвечает Алиса. – Он погиб, защищая химер от фанатичных расистов.

Бенджамин и Джонатан приносят женщинам свои соболезнования.

– А эти ваши… как вы называете?.. – Джонатану трудно подобрать слова.

– Ариэли, – подсказывает Офелия.

– Спасибо. Ну да, эти Ариэли, как у них с психологическим состоянием? Они признательны людям, своим создателям?

– С нами обеими они пока что исключительно корректны, – успокаивает его Алиса.

– Они надежны? – беспокоится Бенджамин.

– Благодаря мне они появились на свет, получили воспитание и образование. Я научила их говорить, читать, писать, считать, преподавала им историю, географию, литературу, естественные науки, как это делалось раньше. Думаю, я знаю их как никто другой. Но при этом мне неведомо, что происходит в головах у этих наполовину людей, наполовину рукокрылых, – признает ученая.

– Полно, у тебя должны быть догадки, – поддевает ее министр.

– Одно могу тебе сказать: чем лучше я их узнаю, тем сильнее поражаюсь. У них своя философия, литература, искусная воздушная хореография, своя особенная музыка, и все это не похоже ни на то, что создано нашей человеческой цивилизацией, ни на то, что есть у двух других гибридных видов. По-моему, поскольку их мышление отличается от нашего, они способны на великие свершения во многих областях.

Бенджамин со вздохом наливает всем вина.

– Что же, раз ты даешь гарантию… – говорит он тоном, не оставляющим сомнений в его неуверенности. – Я уже обсудил это с президентом Легитимусом. Мы все сделаем, чтобы их разместить, но не скрою, что в силу особенностей твоих друзей я считаю, что лучше им пока не заходить в сам Валь Торанс. Я видел, как их боятся наши дети…

Детям свойственно не доверять всему новому.

– Думаю, местные не сразу привыкнут к такому, скажем, экзотическому соседству, – продолжает он, не давая Алисе ответить. – Вас обеих я с удовольствием поселю у себя. Это большое комфортабельное шале.

Все с аппетитом едят, потом Джонатан разбивает в котелке яйцо, чтобы собрать остатки расплавленного сыра.

– Что ж, – говорит Алиса с хитрым видом, – теперь, когда контакт восстановлен, я закончу эту трапезу вопросом к тебе – ты знаешь, о чем он.

– Опять шарада об относительном и абсолютном знании?

– Угадал.

– О чем речь? – спрашивает Офелия.

– Об одной довоенной шутке. Однажды Бенджамин загадал мне загадку, якобы придуманную Виктором Гюго: мой первый – болтун, мой второй – птица, мой третий – в кафе, все вместе – десерт. Сколько я ни ломала голову, отгадать ее не могла. Бенджамин говорил: «Трудно отгадать, потому что слишком просто». Теперь, когда мы снова вместе после такого длинного перерыва, может, сообщишь разгадку?

– Брось, Алиса, ты получишь гораздо больше удовольствия, если угадаешь сама.

Он меня бесит. Не терплю, когда меня водят за нос.

На лицах обеих женщин читается усталость. Наблюдательный Бенджамин предлагает проводить их в спальни. Джонатан прощается и тоже поднимается в свою комнату в своей натянутой на уши фуражке.

К комнате Офелии примыкает собственная ванная. Она с наслаждением принимает теплую ванну с пенящимся мылом, чистит зубы, не боясь, что вода заражена, и заранее предвкушает сон в настоящей постели, под одеялом, на двух подушках. В шкафу она обнаруживает мужскую и женскую одежду всех размеров, выбирает короткую ночную рубашку и с восторгом юркает в постель.

Едва успев погасить лампу у изголовья, Офелия засыпает, изнуренная впечатлениями этого бесконечного дня и до отвала наевшаяся фондю.

53

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: рецепт савойского фондю

Ингредиенты для савойского фондю на 4 персоны:

– 400 г сыра конте

– 400 г сыра грюйер

– 400 г сыра бофор

– 500 г хлеба

– 300 мл сухого белого вина

– 3 мл вишневой водки

Горчица, соль, перец, мускатный орех, чеснок

Яичный желток (необязательно)

1. Сначала нарезать тонкими ломтиками сыр.

2. Натереть изнутри котелок для фондю очищенной долькой чеснока.

3. Нагреть котелок.

4. Иметь под рукой все необходимое: сыр, горчицу, соль, перец, мускатный орех, белое вино.

5. Вылить в котелок половину белого вина, нагревать 5 минут на сильном огне.

6. Уменьшить огонь, чтобы не сжечь сыр, и один за другим опустить ломтики сыра в котелок.

7. Растапливать, непрерывно помешивая кругообразными движениями, пока сыр не станет гладким и однородным.

8. Добавить чайную ложку горчицы, тертого мускатного ореха, молотого перца и давленого чеснока.

9. Время от времени подливать в смесь белое вино. Долить 3 мл вишневки.

10. Нагревать еще 5 минут, не переставая помешивать.

Употребление: наколоть на острие длинной вилки кубик хлеба и окунуть в сыр.

В конце можно добавить яичный желток и размешать его вместе с остатками фондю на дне котелка.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

54

Алиса приоткрывает один глаз.

Еще не рассвело.

Она смотрит на свои часы.

2:20.

О нет! Что-то неважно пошло белое вино. Или сыр. Или то и другое. Фондю – очень тяжелое для пищеварения блюдо. Не надо было так на него налегать.

Она неподвижно лежит в постели с открытыми глазами.

Слишком много мыслей крутится в голове, чтобы уснуть.

Она встает и открывает шкаф. Там висит розовый халат, под халатом стоят тапочки ему под цвет. Она с наслаждением кутается в халат.

Отец учил: если не спится, встань, выйди из спальни, чем-нибудь займись. Неважно чем. Почитай книжку, послушай музыку, повяжи, сложи пазл.

Зеленоглазая женщина выходит на террасу. Снегопад кончился, яркая луна озаряет белоснежный искрящийся снег.

У нее за спиной раздаются легкие шаги.

– Сигарету? – предлагает Бенджамин. Он тоже в халате и в тапочках.

– Я не курю уже много десятилетий, но, кажется, настал момент, чтобы нарушить правило.

Она берет у него сигарету, закуривает, вдыхает дым со вкусом мяты, надолго задерживает его в легких, кривится от подступившего кашля, но сдерживается, улыбается со стиснутыми зубами, медленно выдыхает. Какое облегчение!

– Когда я тебя увидел, то подумал: Вселенная решила, что у нас еще остались совместные дела.

Ухает филин – этот звук ни с чем не спутаешь.

– Думаю, когда что-то должно произойти, но никак не происходит, то Вселенная постарается воспроизвести с начала ситуацию, в которой что-то не сложилось, – продолжает он.

– Хочешь сказать, будущее уже где-то прописано? – спрашивает Алиса, наблюдая, как поднимается к звездному небу дымок от ее сигареты.

– Да. Но одновременно я верю в свободу воли. Для меня карма – отчасти как GPS. Место нашего окончательного прибытия запрограммировано до нашего рождения. Маршрут проложен заранее. Но мы вольны сами выбирать на каждом перекрестке, куда направиться: направо, налево или прямо…

– Вдруг захочется развернуться или остановиться?

– Тоже можно. В любом случае GPS составляет новый маршрут, чтобы была достигнута цель, намеченная душой еще до нашего рождения.

Она выдыхает новое облачко дыма.

– Мне нравится твоя метафора.

– Для меня между судьбой и свободой воли нет противоречия. Когда после всех перипетий я увидел здесь тебя, то сказал себе: это знак. Мы должны что-то сделать вместе.

Я тоже ужасно рада снова его найти, и все же я… не верю, что у нас что-то получится.

– Знаешь, – говорит Алиса чуть слышно, – мы оба были в браке, у обоих ребенок, это многое меняет…

– Конечно, это уже не встреча незрелых юнцов. Мы утратили юношеские иллюзии.

Он целует ей руку.

– Спокойной ночи, Бенджамин. – Алиса аккуратно отнимает у него руку.

– Подожди, – говорит он, когда она отворачивается, чтобы уйти. – Хочешь узнать ответ на шараду?

Она с улыбкой оглядывается.

– Неужели ты готов с ним расстаться?

– Учти, ты будешь разочарована: это слишком просто. Слушай: не-мой-воз-глас. Этот воз глаз не принадлежит мне. Я везу глаза.^[54]

Алиса хохочет.

– Вот ведь дурацкая шарада! Долго же ты надо мной потешался.

– Ничего подобного, – серьезно отвечает Бенджамин. – Просто хотел тебе показать, что часто объяснение не приходит в голову, потому что оно чересчур очевидно.

Алиса возвращается к себе и ложится спать со странным чувством.

Вообще-то эта шутка о настолько вопиющих вещах, что их даже не замечаешь. Это довольно тонко…

55

Этим утром Офелию будит не крик тетерева в лесу Кукуфас, а олений рев.

Она открывает один глаз, потом другой. На окнах нет ставень, солнце бьет в оштукатуренную стену. Она вспоминает, как очутилась в этой новой комнате, нюхает свежие простыни – пахнут лавандой – и поворачивается на другой бок в надежде еще поспать.

Стук в дверь. Офелия не успевает ответить, а в щели уже появляется треугольное лицо, которое она не сразу узнает.

– Как насчет лыж?

Офелия приподнимается на локтях и ладонью загораживает свои светло-серые глаза от яркого солнца. Это Джонатан. На нем красный лыжный костюм, на лбу темные очки.

– Лыжи?.. – повторяет она, зевая. – Это как? Кажется, я видела съемки с лыжниками, но жила в основном под землей и в лесу, так что ничем таким не занималась.

– Это значит носиться вверх-вниз по заснеженным склонам на тонких досочках, пока не свалишься и не ушибешься, – отвечает молодой человек с улыбкой.

Она тоже улыбается.

– А что, соблазнительно!

– Но первым делом – завтрак, – предупреждает он и распахивает дверь.

Оказывается, Джонатан притащил огромный поднос с кофе, омлетом, круассанами и стаканом апельсинового сока. Он ставит поднос ей на постель.

– Апельсиновый сок из химического порошка, разведенного водой, но все остальное местное: яйца несут здешние куры, круассаны печет булочник из настоящей муки, которую мелют из пшеницы, выращиваемой в теплице за городом.

Офелия пробует круассан.

– Вкусно!

– Как говорит мой отец, пока есть хорошее питание, цивилизация не рухнет. Он утверждает, что от животных нас отличает гастрономия. Ведь мы – единственные живые существа, которые смешивают разные продукты, разогревают, сильно меняют и эстетически сервируют, а не пожирают в том виде, в котором они существуют в природе.

– Никогда не рассматривала это под таким углом, – весело признается Офелия.

– Еще мой отец – отменный повар, – продолжает Джонатан, садясь на край ее кровати. – Я стараюсь его нагнать. Я вот все думаю… Что вы ели до того, как попали сюда? Чем питались?

– В Кукуфас мы кое-что выращивали, но очень ограниченный набор, – отвечает она. – Плюс консервы, остававшиеся в домах. Все равно мама ничего не смыслит в кулинарии.

Офелия сердито пожимает плечами, и это не ускользает от внимания Джонатана.

– Я понял по вашему с матерью обмену взглядами, что между вами пробежала кошка. Я не ошибся?

– Мама отстала от того мира, который сама создала. При этом хочет все держать под контролем. Она не доверяет жизни.

– Тебе тоже? – подсказывает Джонатан.

– В свое время она, наверное, шла в авангарде прогресса, а теперь не понимает, что времена изменились. Больше нельзя жить так же, как четверть века назад! Тем более после войны.

– Понимаю. Мой отец тоже слегка отстает от нынешнего мира, – говорит молодой человек. – Видала наше правительство? Клуб стариканов, все делающих для того, чтобы ничего не менялось. Совершенствуя свечу, не изобретешь электрическое освещение…

– Похоже, они никак не сообразят, что воспроизведение одних и тех же решений порождает одни и те же конфликты. С ума сойти! – И Офелия сердито накалывает омлет на вилку.

– Святая правда! – соглашается Джонатан. – Кроме меня, здесь есть и другая молодежь, но все решения принимаются без оглядки на нас. Благодаря медицине Легитимус пока что не жалуется на здоровье. Он и его банда будут править еще лет тридцать, если им потакать.

Джонатан встает и подходит к окну.

– Отец как-то раз объяснил мне, что в былые времена люди были бескомпромиссными. Чуть что им не по нраву, сразу забастовка, демонстрация, а то и революция.

– Тебе хочется революции? – удивляется Офелия.

– Мне хочется изобрести новый способ совместного проживания, при котором молодежь сможет заявлять о своих интересах и проявлять креативность.

Он стоит к ней спиной, она смотрит на него и видит уже не вчерашнего юнца в дурацкой фуражке, а мужчину в расцвете сил, со своими убеждениями, которые он готов отстаивать. Эта перемена ей по нраву.

– Я подожду внизу, хорошо? – говорит Джонатан и уходит с подносом.

Минут через двадцать они заходят на лыжный склад. Джонатан подбирает для Офелии толстую сиреневую ветровку, шерстяные носки, шапочку и перчатки, лыжные ботинки. От ботинок она в ужасе – огромные, жесткие!

Наконец она полностью экипирована.

– Вверх-вниз, говоришь? – спрашивает Офелия, возясь с креплениями.

– Загвоздка в том, что подъемники и канатные дороги больше не работают – нет запчастей.

– А ваши вертолеты?

– Быстро вышли из строя. И вообще, их нечем заправлять. Остался один способ подъема – пеший.

– Не слишком утомительно?

– Оно того стоит, – заверяет ее Джонатан, щелкая застежками своих креплений. – Бывает, все утро лезешь вверх ради нескольких минут спуска.

– Кажется, у меня родилось решение!

Офелия снимает лыжи и кое-как добредает в лыжных ботинках до спортцентра, где поселили Ариэлей. Там она находит Гермеса и говорит ему:

– Ты мне нужен.

Она объясняет ему свой замысел. Сначала Гермес настораживается, но идея поработать живым подъемником приходится ему по душе.

Так, в объятиях двух людей – летучих мышей, Офелия и Джонатан возносятся к началу горнолыжной трассы. Два других Ариэля доставляют наверх их лыжи.

– До меня только сейчас дошло, что их крыло – мембрана между двумя длинными пальцами! – перекрикивает Джонатан шум ветра и режущих воздух крыльев.

– Они приобрели крылья за счет рук, – кричит в ответ Офелия. – Вместо рук у них ноги. Пальцы ног длинные и гибкие.

Они летят над засыпанными снегом елями. Воздух становится все более колючим, но Офелии тепло в ее толстой куртке.

– Я включу музыку, она придаст этому мгновению великолепия, – говорит Джонатан и достает смартфон. Небеса оглашает симфоническая музыка.

– Что это? – спрашивает Офелия.

– Музыка к фильму «Чайка по имени Джонатан Ливингстон»^[55], сочинение и исполнение Нила Даймонда^[56]. Родители назвали меня Джонатаном, потому что обожали эту музыку.

Молодые люди упиваются невероятным ощущением: благодаря разумным летучим мышам они парят над белоснежными вершинами под чарующую музыку Нила Даймонда.

– Куда вас опустить? – спрашивает Джонатана «его» Ариэль.

– Сюда! Это пик Буше, лучшего места не придумаешь. Отсюда шикарный длинный спуск.

Два Ариэля долетают со своими пассажирами до точки назначения и оставляют их там. Двое других, носильщики, сбрасывают им лыжи.

Офелия жмурится и делает глубокий вдох. Вокруг свежесть, чистота, прозрачность.

Она открывает глаза. Такой чудесной панорамы она еще не видела.

– Это место, куда не добралась Третья мировая, – подсказывает Джонатан Уэллс.

– На какой высоте расположен Валь Торанс? – спрашивает его Гермес.

– Две тысячи триста метров.

– А мы сейчас на какой высоте?

– Примерно три тысячи четыреста.

Ариэль указывает на соседнюю вершину.

– Как называется эта гора? Ручаюсь, она еще выше.

– Конечно, это же сам Монблан, высочайшая гора Франции, четыре тысячи восемьсот метров над уровнем моря.

Человек – летучая мышь с интересом разглядывает Монблан.

– Что можно увидеть с его вершины?

– Увы, лыжникам он недоступен, – сетует Джонатан.

– Нам нет преград! – говоря это, Гермес подманивает жестом крыла трех других Ариэлей. – Как вы насчет Монблана?

Троица не возражает.

– Значит, так, Сапиенсы: мы слетаем за шапочками, перчатками и теплыми куртками, чтобы попробовать покорить Монблан. А вы, если я правильно понял, поедете отсюда вниз. Встречаемся за ужином?

И они улетают. Люди остаются одни.

– Впечатляющий перепад высот… – растерянно бормочет Офелия.

– Ничего, мы поедем по пологой трассе, чтобы ты могла освоиться. Пора крепить лыжи.

Он показывает, как это делается. У нее ощущение, что ее ноги закованы в кандалы.

– Знаешь, – продолжает Джонатан, надевая солнечные очки, – твоя идея использовать Ариэлей в роли живых подъемников поможет им стать своими для местных жителей. Те поголовно безумные лыжники и очень страдают оттого, что им приходится подниматься пешком. Лыжи – здешняя религия.

– Я поищу и другие идеи, как пропагандировать новую породу человека для старой, – обещает Офелия.

Джонатан объясняет ей, как спускаться плугом, используя палки, и как закладывать виражи. Она старается, но часто падает.

– Ты слишком напряжена. Расслабься, доверься склону.

Офелии удается преодолеть страх, она уже получает удовольствие от скольжения по снежной целине.

– Отлично! Так и продолжай.

Джонатан показывает ей правильную позу, учит сохранять равновесие, чтобы можно было в любой момент притормозить или остановиться.

– Это проще, чем я думала! – радуется Офелия.

Чем меньше она боится, тем больше расправляется ее лоб, брови уже не хмурятся, на губах играет улыбка.

– Я готова попробовать спускаться, как ты, на параллельных лыжах. Покажи!

Джонатан не жалеет времени, доводя до нее принцип виража на параллельных лыжах. Она осваивает движения, свыкается с ощущениями. Проходит полчаса – и они дружно выполняют слалом^[57]. На террасе около заброшенного ресторана они делают передышку.

– Мне начинает здесь нравиться, – сообщает Офелия.

Над ними проносится четверка Ариэлей – Гермес и его спутники, решившие разведать Монблан.

– А они красавцы, эти белокожие люди – летучие мыши, – говорит Джонатан.

– Среди маминых теорий есть одна, всегда меня интриговавшая: что у матери-природы есть секретный проект – создавать красоту. Этим мама объясняет существование великолепных бабочек и цветов.

– Милая теория, но разве понятие красоты не субъективно? К тому же эстетическая функция растений и животных преследует, по-моему, одну цель: цветы привлекают своей красотой насекомых-опылителей, птицы-самцы заливаются пением, чтобы приманивать и оплодотворять самок.

– Бесспорно! Но взгляни на эти прекрасные заснеженные вершины. Эстетика женщин-гор, как мне кажется, не приманивает мужчин.

Оба от души хохочут.

– Если бы нас навестили инопланетяне, то они вполне могли бы счесть это уродством, – продолжает Джонатан. – Впечатление эстетического совершенства может проистекать всего лишь из присущего природе разнообразия. Ты приходишь перекусить в кафе самообслуживания, видишь большой выбор блюд, и какие-то обязательно нравятся тебе больше других. Ты не жалеешь похвал для этого кафе, хотя это далеко не гурманский ресторан.

– Логично, – соглашается Офелия. – Ну, продолжим спускаться? Я за спуск покруче, чтобы быстрее ехать. Есть такой?

Джонатан смеется.

– А ты смелая! Но при этом способная и находчивая. Круче так круче!

Они мчатся вниз по девственному снегу. Снова остановившись, чтобы полюбоваться пейзажем, они видят уже два десятка Ариэлей, летящих к горе Монблан.

– Невероятно! – Джонатан поражен роем гибридов в небе.

– Думаю, Гермес уговорил целую группу обследовать вершину.

Она машет Ариэлям рукой, их глава, предводитель эскадрильи, отвечает на приветствие мертвой петлей.

– Как ты их различаешь? Для меня все они на одно лицо…

– Чем больше общаешься с ними, тем лучше различаешь. Гермеса я узнаю издали, он крупнее остальных, и у него особая манера полета, он вот так машет крыльями…

Она изображает руками нечто грациозное.

– Это как узнавать человека по походке или рыбу – по манере плавания.

Джонатану занятно слышать такое сравнение.

– Почему он взял имя бога с Олимпа?

– Так нарекла его мама.

Гермес исполняет все более замысловатые па в воздухе, чтобы их впечатлить.

– Кажется, твоя мать сильно привязана к своим химерам, – замечает Джонатан.

– С самого их рождения она твердит, что она не Франкенштейн, она не боится своих творений, а любит их, как… как…

– Как своих детей?

– Может, даже сильнее, – отвечает Офелия. – Благодаря Гермесу мы познали невероятное чувство полета. А мама обожает летать.

Гермес описывает в небе прощальный вираж, возвращается на свое место ведущего и исчезает со своими Ариэлями вдали.

Офелия машет им вслед.

56

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: химеры

Слово «химера» происходит от греческого Khimaira, это персонаж древнегреческой мифологии с телом козы, головой льва и хвостом змеи. Гомер в своей «Илиаде» упоминает как раз такого, выращенного царем Амисодаром.

Но в древнегреческой мифологии химер множество. Взять кентавров: торс и голова мужчины, все остальное – как у коня. Кентавры – неистовые сексуальные маньяки и пьяницы. Один из самых известных кентавров – Несс, он пытается похитить жену Геркулеса, но тот вступает в бой и убивает его. Или Минотавр с телом мужчины и головой быка, плод любви жены критского царя Миноса и белого быка. Наконец, сатир с торсом и головой мужчины, но с козьими ногами и рогами. Он одновременно смешон и похотлив.

Среди самых известных химер – героев мифов друг бога Пана^[58] Эгипан^[59] и страж рек Марсий^[60], играющий на двойной флейте.

В египетской мифологии Бастет, богиня с телом женщины и головой кошки, – защитница беременных и детей, гарант радости в семейном доме.

У сирен туловище и голова женщины, а вместо таза и ног – чешуйчатое рыбье туловище. Среди самых известных назовем Тельксиопу, завораживавшую своим волшебным пением людей, белотелую Левкосию и Аглаопу, красивейшую из сирен.

Гарпии из древнегреческой и древнеримской мифологии имели женское тело и орлиные крылья вместо рук. С их помощью боги осуществляли свою месть. Гарпии пожирали все, не трогая только экскременты.

Одна из известнейших химер – сфинкс, сын Химеры^[61] с туловищем и лицом женщины; задняя часть тела у него львиная, а еще у него птичьи крылья. Сфинкс пожирает людей, которые не могут решить загадки, которые он задает. Он знаменит тем, что потерпел поражение от Эдипа, нашедшего решение его загадки о человеке.

В индуистской мифологии Ганеша – сын Шивы и Парвати. У него туловище толстого ребенка и голова слона с одним бивнем. Это бог мудрости, ума и юмора.

В скандинавской мифологии берсерки – воины, в которых вселяются духи животных: кабана, волка, медведя. В разгар боя голова разъяренного берсерка превращается в голову одного из этих трех животных.

Среди недавно появившихся химер назовем человека-мотылька Мофмана с телом человека и крыльями мотылька, якобы замеченного в Пойнт-Плезанте в американском штате Западная Виргиния в 1966 г., теперь его статуя служит туристической достопримечательностью. Там ежегодно устраивают фестиваль в его честь.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

57

Малолетние Ариэли носятся и вертятся в небе, как пташки. Некоторые катают сверстников-Сапиенсов, те в восторге.

Идут дни, Ариэли приживаются в Валь Торансе гораздо легче, чем могла надеяться Алиса.

Бенджамин Уэллс был прав, после Третьей мировой войны городок стал развиваться. Прибытие президента, министров и военных привело к всплеску активности во всех отраслях деятельности, развилось сельское хозяйство и местные ремесла. Здешние жители ни от кого не зависят по части энергии благодаря гидроэлектростанции на плотине. Многие ничуть не горюют, что им больше нет пути на западные равнины, где можно облучиться или столкнуться с опасными мутантами. Этот осколок жизни над облаками превратился в сказочное убежище.

Джонатан не ошибся: заменив собой подъемники, люди – летучие мыши завоевали симпатию местных жителей, более того, стали для них незаменимыми, потому что вернули им возможность спускаться с альпийских вершин на лыжах, без чего они жить не могут. Более того, Ариэли натянули канатные дороги над пропастями, стали выслеживать сверху волчьи стаи, взяли на себя перевозку на большие расстояния всевозможных грузов. Им даже случается спасать лыжников, застигнутых снежными лавинами.

Поэтому в один прекрасный день президент Стефан Легитимус лично предлагает предоставить Ариэлям статус граждан. Теперь они обладают правом голоса, доступом к образованию и к медицинскому обслуживанию, их охраняют точно так же, как Сапиенсов, работающие имеют право на пенсию. Заодно Легитимус учредил должность посла Ариэлей. Проявляя свою современность, он назначил Ариэля министром транспорта. В Палате депутатов гибридам теперь принадлежат восемь мест из восьмидесяти.

На первых порах по предложению президента Легитимуса гибриды поселились в гетто на южной окраине Валь Торанса. Там они привели в порядок сохранившиеся шале, устроив в них свои вертикальные кровати.

Правда, местные жители с подозрением отнеслись к пищевым привычкам Ариэлей, готовящих себе кушанья из мяса волков, медведей и орлов. Но со временем некоторые любители острых ощущений, преодолев свои опасения, стали наведываться в «квартал Ариэлей», ставший достопримечательностью, как когда-то Чайнатаун или Литтл Итали в Нью-Йорке, чтобы попробовать экзотические блюда в открывшихся там и сям ресторанчиках.

Ариэли стали приспосабливать свою кулинарию к вкусам своей бескрылой клиентуры. Волчье мясо стали, к примеру, тушить с овощами; медвежье филе запекать в кляре и подавать с острым соусом, маскирующим привкус; орла жарить в печи и подавать с каштанами. Появились своеобразные суши. Но больше всего те и другие, Ариэли и Сапиенсы, ценят фуа-гра из печени стервятников: старые знатоки из числа Сапиенсов даже отдают ему предпочтение перед утиным.

Углубляя интеграцию, люди – летучие мыши создали собственные рок-группы, выступающие под небом, на лету; к восторгу молодежи, они исполняют своеобразный тяжелый рок на всевозможных флейтах. Местные любят, когда Ариэли приглашают их на танец и поднимают на несколько метров над землей.

Через девять месяцев Алиса приходит к заключению, что интеграция удалась. Возникло гармоничное сочетание двух видов людей.

Подтверждением этому служит большой концерт. Местная молодежь самозабвенно танцует под дьявольский ритм электрических пан-флейт.

В разгар веселья Гермес находит в толпе Офелию и затягивает ее в воздушный хоровод. В одной ее руке правая нога Гермеса, в другой – нога еще какого-то Ариэля. В хороводе много других Сапиенсов, тоже вовлеченных Ариэлями в воздушный танец.

Коллективный танец сменяется парным. Ариэли освоили опасный трюк: подбрасывают партнера или партнершу в воздух и ловят в последний момент. Они не уступают жонглерам, только жонглируют не шариками, а юнцами, кричащими и кувыркающимися в воздухе.

За роком следуют медленные танцы. Звучат старый, но по-прежнему любимый «Отель Калифорния» группы Eagles. Ариэли и Сапиенсы танцуют вместе, трогательно разбившись на пары.

Гермес отвешивает Офелии церемонный поклон.

– Можно тебя пригласить?

Она соглашается и подает ему руку. Они танцуют, тесно прижавшись друг к другу.

– У меня к тебе сильные чувства, – признается правитель Ариэлей через минуту-другую.

Офелию радует это неожиданное признание.

– Кажется, ты и так уже многоженец.

– Это другое. Эти женщины – Ариэли. Я знакомился с ними при роении и даже не помню имен некоторых из них. Ты – другое дело.

– Я тебе точно нравлюсь? – кокетничает она.

– Здесь невозможно ошибиться, – вкрадчиво отвечает он.

– Ну, так попробуй меня обольстить, – отвечает Офелия, прижимаясь головой к груди Ариэля.

– С твоей помощью. Что мне сделать, чтобы у тебя проснулось желание ко мне?

– Найди слова, которые растопят мое сердце. У нас брачные игры состоят из фраз, приводящих женщин в состояние готовности.

Гермес ищет, но не находит слов, которые послужили бы ключом от ее сердца.

– Здесь многовато народу, может, найдем местечко потише?

Он увлекает ее наверх, на гору, к ресторану, где они с Джонатаном отдыхали, когда в первый раз катались на лыжах. Опустив ее там на снег, он заглядывает в заброшенный ресторан.

– Ты, наверное, замерзла.

Гермес находит свечи, одеяло, бутылку сотерна^[62], наполняет до краев шарообразный бокал. Она смеется.

– Правильно действуешь. Любовная игра Сапиенсов подразумевает выпивку, она помогает расслабиться.

Офелия тоже наливает золотистую жидкость в бокал и подает ему.

Гермес знает, что ему, как всем Ариэлям, спиртное противопоказано. Он вздрагивает при первом глотке, но все же осушает весь свой бокал.

– Думаю, сложность ваших брачных игр замедлила ваш демографический рост. – Он ставит свой бокал, она сразу наполняет его доверху. – Главный принцип: мужчина делает предложение, женщина принимает решение. Иными словами, инициатива изначально принадлежит мужчине, но выбор, идти ли дальше, остается за женщиной.

– Как все сложно!

– Не сложно, а тонко. Тонкости игры в соблазнение у Сапиенсов позволяют женщине оценить достоинства и мотивацию своего будущего партнера. Так происходит селекция, благодаря которой каждое следующее поколение оказывается лучше предыдущего.

Гермес снова залпом осушает бокал и морщится.

– В целом каковы причины, по которым у вас влечет друг к другу мужчину и женщину?

Офелия делает глоток вина.

– Первая причина – это, конечно, физическая привлекательность. Когда один считает другого красивым, возникает желание прикоснуться, поцеловать.

Она трогает его крыло и чувствует, что он дрожит от испуга.

– Вторая причина – интеллектуальная притягательность. Если партнер умный и забавный, то все время хочется с ним беседовать, вместе с ним смеяться. Есть ощущение взаимопонимания и поддержки.

Офелия гладит его по щеке.

– Третьей причиной может быть финансовая привлекательность. Если один из двоих богат, то второй чувствует, что, создав с ним или с ней пару, обеспечит комфортную жизнь себе и своим будущим детям.

Она опят подливает ему вина.

– Хочешь меня напоить? – спрашивает он.

– От спиртного рушатся барьеры, ты смелеешь, – объясняет Офелия. – Появляется храбрость идти дальше. Или легкомыслие, тоже способствующее близости.

Он смотрит на бокал и пьет еще.

– Телесное, юмор, деньги… У меня мало шансов тебя пленить. Телесно я сильно отличаюсь от ваших мужчин, на связь с которыми ты запрограммирована, далеко не богат, с чувством юмора тоже не очень.

– У меня тоже есть небольшие недостатки, – отвечает Офелия с улыбкой. – Важнее всего не одинаковость, а взаимодополняемость.

– Я искреннее верю в то, что будущее за метизацией, – говорит Гермес, придвигаясь к Офелии вплотную.

Она делает очередной глоток и подливает ему.

– Я многовато выпил, пора сделать паузу…

– Знаю, вы, Ариэли, не выносите алкоголь. Зато я узнаю наконец что ты думаешь на самом деле. У нас говорят: In vino veritas, истина в вине.

Она делает большой глоток. Гермес собирается что-то сказать, но она перебивает:

– Помолчи, лучше полетай со мной.

Ариэлю непонятна эта резкая перемена в настроении Офелии, но он говорит себе, что это часть брачных игр Сапиенсов: сначала уловки, потом выпивка, чтобы победить робость, и, наконец, перехват инициативы.

Он зажимает ногами девушку с сиреневыми волосами и уносит ее высоко в небо, озаренное полной серебряной луной.

– Тебя нелегко понять, но я уже сталкивался с похожим поведением, – смущенно сообщает он.

– Как это?

– Видела голубей? Самец воркует, самка делает вид, что заинтересована, но при его приближении вспархивает. Он ее преследует, она притворяется, что удирает, а сама позволяет ему продолжать преследование.

Офелия хохочет.

– Сравниваешь меня с голубкой? Небывалый способ ухаживания…

Она смеется, и Гермес не знает, что подумать: это насмешка или ей вправду смешно? От выпитого у него мутится в голове, ответа он не находит.

Внезапно она серьезнеет.

– У меня к тебе странная просьба.

– Я слушаю.

– Можно опуститься немного ниже, чтобы все увидели нас вместе?

Гермес удивлен, но не спорит. Он снижается, планирует над толпой, вертится вокруг собственной оси, крепко сжимая Офелию в объятиях. Потом замирает на месте и бьет крыльями, зависнув на одном месте.

Офелия вдруг хватает человека – летучую мышь за затылок, притягивает к себе его голову и нежно целует в губы.

Уголком глаза она видит, что за ними ошеломленно наблюдает Алиса. Появление в небе дочери в обнимку с Гермесом заставило ее прервать беседу с Бенджамином Уэллсом.

Офелия решилась, думает Алиса.

Ее захлестывает волна чувств, наконец-то вырвавшихся наружу.

У меня тоже должна появиться пара.

Хватит быть вдовой. Надо найти себе нового спутника жизни.

Вряд ли это стало бы предательством памяти Симона. Он всегда желал мне счастья. Он бы не хотел, чтобы я жила одна и только лишь памятью о нем.

Спасибо, дочка, что подала мне пример.

И тогда Алиса делает нечто такое, на что раньше, по собственному убеждению, не была способна. Она стискивает руку Бенджамина и, словно желая войти в резонанс с поцелуем дочери и Гермеса, целует друга. Тот, оправившись от неожиданности, с наслаждением отвечает ей тем же самым.

Он сжимает Алису в объятиях, а она шепчет ему на ухо:

– Иногда не думаешь о том, что слишком очевидно…

58

Теперь у Алисы и Бенджамина идеальный роман. Они – счастливая пара: здоровые, спортивные, активные участники жизни Валь Торанса.

Алиса открыла в себе нечто, о чем прежде не подозревала: вкус к еде. И немудрено, ведь Бенджамин – прирожденный кулинар. Он заботится и о вкусовых качествах, и о внешнем виде своих блюд. Чем больше Алиса ценит блюда своего возлюбленного, тем сильнее ее желание делиться с ним наслаждением, которое он ей дарит.

С Бенджамином она познает новую для себя сексуальность. Насколько пассивен был Симон, настолько Бенджамин изобретателен.

Алиса любит в нем именно его авантюризм. В нем живет неутолимое любопытство, он постоянно в поиске новых областей для экспериментов, как духовных, так и телесных.

Именно любопытство превратило его в отличного министра науки, а теперь – в непревзойденного кулинара: он любит изучать и пробовать новые сочетания. Овладев каким-то приемом, он не перестает в нем совершенствоваться.

Как-то раз их завтрак на кухне нарушается стуком в дверь.

Бенджамин открывает дверь. На пороге стоят Офелия и Гермес, очень оживленные, несмотря на холод, превращающий их дыхание в пар.

– Мы хотим, чтобы вы первыми узнали новость, – заявляет Офелия, забыв поздороваться.

– Что за новость? – спрашивает вставшая из-за стола Алиса.

– Это случилось, мама! Я беременна.

Наконец-то! Теперь мы узнаем, возможно ли соединение двух нашим видов.

Алиса крепко обнимает сначала дочь, потом Гермеса.

– Давно ты узнала?

– Сегодня утром. И первым делом – к вам! У меня задержка месячных, а в аптечке большой запас тестов на беременность. Я сделала два, для верности.

– Сколько уже длится задержка?

– Девять недель.

– Уже должно прослушиваться сердцебиение.

– В больнице Валь Торанса есть стетоскопы, – подсказывает Бенджамин. – Я мигом!

Он быстро возвращается со стетоскопом. Алиса прикладывает прибор к животу дочери.

Гермес и Офелия переглядываются и улыбаются до ушей. Но Алиса все еще слушает, хмуря лоб.

– Если быть точной, их целых два. Два сердечка! Милая, у тебя будет двойня.

Улыбаются все, кроме Алисы.

– Все логично, – говорит она. – В помете летучих мышей в среднем четыре мышонка, Ариэли часто рожают троих, Сапиенсы – одного. Значит, в данном случае двойня в порядке вещей.

Офелия сильно сжимает «руку» Гермеса. Через минуту радостные будущие родители убегают.

– Все чудесно, – говорит Бенджамин, закрыв за ними дверь. – Некоторые переломные события сначала удивляют, но они предвещают важные исторические этапы. Сначала апокалипсис, потом твое изобретение – гибриды. Результат – это мгновение чистой гармонии.

Он кривит душой. На самом деле он расстроен. Он предпочел бы другую пару – Офелию и своего сына. Тот после нашего появления здесь порвал со своей подружкой из местных. Не иначе, собирался сделать признание, но Гермес его опередил. Теперь Джонатан тоже встречается с девушкой-Ариэлем.

Новый стук в дверь. К ним пожаловал запыхавшийся офицер.

– У нас визитер! – выпаливает он.

– Ариэль? Человек?

– Не то и не другое. Странное существо. Видели бы вы его голову! Кажется, он ранен. Говорит, у него срочное сообщение для Алисы Каммерер. Можно привести его к вам?

Через несколько минут гость уже стоит перед дверью шале Бенджамина.

Это Диггер. Он весь изранен и совершенно обессилен.

Как этот Диггер попал сюда, его кротовый городок так далеко…

– Умолю, Матушка, срочно вернись в Кукуфас! – хрипит, отдышавшись, Диггер. – Сжалься, не бросай нас в трудный час, иначе все твое дело будет погублено.

– Что произошло? – едва не срывается на крик Алиса.

Бенджамин дает Диггеру воды, тот с фырканьем выпивает залпом весь стакан.

– Война.

– Как это?!

– Вот так, война.

– Кто воюет?

– Мы, Диггеры, с Наутилусами.

Алиса не верит своим ушам.

– Наш правитель считает, что остановить это под силу одной тебе. Набралось уже много погибших с обеих сторон. Все попытки провести демаркационную линию проваливаются.

Первая мировая война в воде и под землей?

– С каждым днем растет число жертв! – напирает Диггер. – «Только Матушка может спасти своих детей», – сказал Гадес.

Алиса горестно вздыхает.

– Прямо как дети: стоит матери отлучиться, как вспыхивает драка.

– Нет, Матушка, все гораздо хуже, уверяю тебя…

Почему все рушится? Неужели моя наука не пошла им впрок?

– Пожалуйста, дорога каждая минута! – молит посланец.

Как раз когда мне показалось, что я обрела покой и создала гармоничное общество, полное согласия людей и химер, вспыхивает война, как будто циклам кровопролития не бывает конца.

– Раз такое дело, я не могу отказаться.

– Прямо сейчас, чтобы не опоздать! – изнывает Диггер.

– Я с тобой! – говорит Бенджамин.

– Нет, лучше я одна.

– Хотя бы возьми с собой солдат, так будет безопаснее…

– Это мои дети, одна я могу их примирить. Я их создала, мне и разбираться.

– Как ты туда попадешь?

– С помощью моего любимого способа перемещения – Соланж.

– Кто это?

– Замечательная женщина-Ариэль, моя подруга.

59

Квартал Ариэлей, бывшее гетто, за несколько лет полностью преобразился. Фасады домиков покрылись граффити, содержащие сцены из жизни их хозяев.

Алиса стучится в дверь. Ответа нет. Дверь не заперта, она входит.

Внутреннее убранство типично для Ариэлей: всюду изображения бабочек всех размеров и расцветок.

Ариэли все больше увлекаются бабочками.

Со второго этажа доносится храп. Алиса поднимается по лестнице и заглядывает в спальню. Соланж спит вниз головой, рядом с ней храпит мужчина-Ариэль. При приближении гостьи крылья Соланж распахиваются – это похоже на треснувший баклажан. Появляется лицо подруги.

– Извини, Соланж, что беспокою тебя в такой ранний час, но мне понадобилась твоя помощь, – говорит Алиса шепотом, чтобы не разбудить спящего Ариэля, запахнувшегося своими крыльями.

Соланж отпускает ручку на потолке, за которую держалась, и изящно опускается на пол. Она показывает жестом, что им лучше выйти, чтобы не тревожить спящего.

– Хочешь покататься на лыжах? – спрашивает она.

– Какое там! У Наутилусов и Диггеров дошло до прямого столкновения. Мне срочно надо в Кукуфас. Я предпочитаю лететь с тобой.

Соланж тяжело дышит, осознавая важность предстоящей миссии.

– Чур, ты расскажешь мне по пути о своей личной жизни, а я тебе – о своих приключениях.

– О приключениях? – удивляется Алиса.

– Как ты знаешь, я не только крылатая, но и ветреная. Обожаю менять партнеров. Этот, храпун, мне уже надоел. Когда вернусь, поставлю его перед фактом: его время истекло.

Беседа не мешает утреннему туалету Соланж. Он завершается лизанием конечностей, чему способствует длина ее языка.

– Сколько километров до Кукуфас?

– Не меньше семисот.

Соланж накидывает белую куртку, не стесняющую движений крыльев, собирает рюкзак.

Алиса явилась к ней в своем кожаном берете и в огромных очках авиатора 1920-х годов.

– Вперед! – командует она.

– Прямо так, не попрощавшись? – раздается голос позади них.

Алиса оглядывается на стоящего на лестнице невыспавшегося Ариэля.

– Извини, Жорж, важные дела, – отвечает ему Соланж.

– Даже не скажешь мне «пока»?

– Слушай, Жорж, ночь с тобой была что надо, но тебе лучше ко мне не привязываться. В конце концов, мы знакомы только со вчерашнего дня.

– Я успел тебя полюбить.

Алиса, не очень разбирающаяся в любовной психологии Ариэлей, предпочитает не вмешиваться в их разговор.

– Ну и что? Думаешь, достаточно признаться мне в любви, чтобы я стала твоей собственностью? Ты иногда ведешь себя, как… как…

Она ищет подходящее слово, которое не было бы обидным.

– …как Сапиенс, вот кто!

– Ты бессердечная, Соланж, – горюет крылатый мужчина.

– Ерунда, у меня есть сердце, поэтому я тебе сообщаю, что между нами все кончено. Это чтобы ты не страдал и не воображал про нас невесть что. Ну, ты готова, Алиса? Можем стартовать.

Обескураженный Ариэль не знает, что ответить.

Алиса и Соланж выходят на террасу. Соланж дожидается порыва попутного ветра, чтобы взлететь, зажав пассажирку задними конечностями. Они оставляют позади Валь Торанс и берут курс на равнину.

Внизу чередуются долины, леса, реки, поглощенные сорняками деревни. Алиса наслаждается хлещущим ей в лицо ветром, над ней простерлись длинные крылья, Соланж парит в восходящем теплом потоке.

– Сурово ты обошлась со своим партнером, – заводит разговор Алиса.

– Лучше так, чем его фантазии, что мы проживем остаток жизни вместе. Мы не Сапиенсы. У вас есть вроде поговорка: лучше сразу отрубить собаке хвост, чем кромсать по частям.

Они летят на запад.

– Твоя цель – помирить Наутилусов и Диггеров? – интересуется Соланж.

– У них там кризис подросткового возраста. Они самоутверждаются, закрепляя свою идентичность и сталкиваясь с враждебными силами. Насилие – часть процесса созревания. Только бы они не застряли в фазе разрушения. Мне надо помочь им сделать шаг вперед и продолжить развиваться.

– Уверена, у тебя получится, Матушка.

Но будет непросто. Потушить страсти, гармонизировать энергию трех гибридных видов трудно, тем более что они и взаимодополняемы, и противоречивы. Отсюда их нестабильность.

60

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: система трех тел

Исаак Ньютон первым сформулировал задачу трех тел.

В планетарной системе, состоящей из звезды и одной планеты, можно предсказать траекторию этой единственной планеты: это будет эллипс.

В системе «звезда – две планеты» траектории планет тоже можно предсказать: это будут эллипсы и эпициклоиды (петли в эллипсе).

Но в системе «звезда – три планеты» уже нет ни периодики, ни предсказуемости. Ньютон показал, что при переходе от системы с двумя небесными телами к системе с тремя небесными телами возникает уровень сложности, делающий невозможным любой расчет траекторий.

В расширительном смысле все системы с двумя телами стабильны и предсказуемы, тогда как все системы с тремя телами нестабильны и непредсказуемы.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания.

61

Высоко в небе сияет луна. Соланж и Алиса летят в ее серебристом свете.

– Правда, что люди ходили по Луне? – спрашивает Соланж.

– Правда.

– Что-то не верится. Я смотрела в медиатеке Валь Торанса видео, где говорилось о документальных фильмах, отрицающих высадку на Луне.

– Это называется «фейк» – вранье, имеющее цель убедить самых наивных.

– По-твоему, это правда… Как им это удалось?

– При помощи огромной ракеты. Полет длился три дня.

Соланж раздумывает.

– Мне тоже хотелось бы когда-нибудь долететь до Луны. Неважно, сколько это займет времени.

– Придется натянуть скафандр и запастись кислородным баллоном. Понадобится хорошенько разбежаться, потому что за пределами атмосферы нет воздуха, ты будешь лететь по инерции, приобретенной при взлете.

– Решено: я стану первым Ариэлем, который ступит на Луну. А пока что я притомилась, сделаем привал.

Крылатая женщина опускается в Шалон-сюр-Соне, рядом с супермаркетом, куда они уже заглядывали несколько лет назад, по пути в Валь Торанс. Они находят укромное местечко в бывшем парке и разогревают себе еду на костре.

Алиса поглядывает на женщину-Ариэля, на отблеск костра в ее черных сферических глазах.

– Не пойму я вас, Сапиенсов, – говорит ей та.

– Что конкретно тебе непонятно?

– У вас напрочь отсутствует логика. Вот пример: я видела в Валь Торансе, как Сапиенсы играли в карты на деньги и проигрывали, потому что карты у них были в неправильном порядке. Часами играли и проигрывали! Какое-то ослепление собственным поражением!

– Действительно, человек – единственное животное, тратящее столько времени на карточную игру… – соглашается Алиса, позабавленная этим разговором.

– Если бы одно это! Некоторые из вас курят бумажные трубочки с сухой травой. Ужасная вонь!

– Сигареты?

– Да, сигареты. Эти тоже не могут остановиться.

– Некоторые растения воздействуют на рассудок.

– Это проблемы Сапиенсов. Не знаю ни одного курящего Ариэля.

– Что еще у нас нелогично?

– Вы делаете некоторые омерзительные вещи.

– А именно?

– Целуетесь, засовывая языки друг другу в рот. Это что-то… Лично у меня это вызывает отвращение.

Она сопровождает свое замечание гримасой.

– Наверное, это потому, что у вас язык гораздо тоньше и длиннее, – предлагает объяснение Алиса. – Такие языки переплелись бы и, чего доброго, залезли друг другу в пищевод…

Из кустов по соседству вдруг доносится какой-то шум. Женщины быстро гасят костер, накрывая его одеялом. Потом Соланж прячет Алису за трубой на крыше дома.

С этого высокого поста наблюдения они лицезреют странную картину – вереницу людей, ведущих под уздцы лошадей. Лошади впряжены в телеги, полные чемоданов и мешков. Поход происходит под музыку, которую Алиса немедленно узнает: One More Time – Daft Punk.

Люди из Новой Ибицы? Как они здесь очутились?

Алиса просит Соланж спустить ее на землю и приближается к разношерстной процессии. На многих знакомые ей гавайские рубахи, у некоторых растаманские прически, как в те времена, когда она жила с ними в подземелье парижского «Форум Ле-Аль».

– Алиса! Неужели это ты?

Знакомый голос!

– Франки?..

Экспансивный марселец набрал вес, его борода посветлела. С шеи свисает, путаясь в зарослях на груди, толстое золотое ожерелье.

Они кидаются друг другу в объятия.

– Как вас занесло в такую даль? – спрашивает его Алиса.

– Когда радиация ослабела, мы решили подняться на поверхность. Но прежнего Парижа больше нет. У нас возникли крупные неприятности с твоими протеже, у них теперь междоусобица. Это становилось опасным для нас, особенно из-за Диггеров: они всюду роют ходы, тоннели и норы, земля там и сям проваливалась у нас под ногами. Пришлось уносить ноги, но куда? От одного из Диггеров мы узнали, что вы прячетесь в Валь Торансе, и я сказал себе: подадимся-ка мы туда, там хотя бы не воюют. По пути мы, как видишь, поймали, усмирили и выдрессировали диких лошадей.

Он поворачивается к остальным.

– Время устраиваться на ночевку, друзья! Здесь подходящее место.

Все давно устали и дружно одобряют решение Франки. Всего за несколько минут они располагаются кольцом вокруг костра.

Франки протягивает Алисе какой-то пакетик.

– Что это? – с подозрением спрашивает она.

– Чипсы, сохранились с довоенных времен.

Алиса запускает руку в пакетик и убеждается, что высокое содержание консервантов действительно не дало чипсам испортиться.

– Ты-то что здесь делаешь? – интересуется Франки.

– Направляюсь в Кукуфас, проведу переговоры с Гадесом насчет его примирения с братом Посейдоном.

– Прискорбно, когда твои дети вцепляются друг другу в глотку. Потому-то я и не хотел заводить детей. Впрочем, сама знаешь, после твоего появления мы отказались от своего девиза «Будущего не существует». В Новой Ибице появилось новое поколение. В этой колонне куча ребятишек. Я бы даже назвал это перебором…

Он явно не в восторге от решения своих соплеменников размножаться.

– Как поживает Офелия? – интересуется Франки.

– Она тоже решила стать матерью и уже беременна. Я стану бабушкой близнецов.

– Поздравляю! Кто счастливец папаша?

– Гермес.

Франки едва не давится чипсами.

– Ты шутишь? Он же…

– Согласна с тобой, милый парень.

Беглец из Новой Ибицы припадает губами к фляжке, а потом усиленно хрустит чипсами, чтобы не ляпнуть что-нибудь обидное. Видя его смущение, Алиса сама продолжает разговор:

– Мы выясним наконец, существует ли непреодолимая преграда между двумя видами или возможна дальнейшая гибридизация.

Франки косится на женщину-Ариэля, молча сидящую с ними рядом. С нее не спускают глаз и многие его спутники.

– Здешняя молодежь впечатлена. Наутилусов и Диггеров они, конечно, видали, а вот Ариэлей никогда, – объясняет он.

– Знакомься: это Соланж, моя… – Она ищет подходящий эпитет. – Моя спутница.

– Очень рад, Соланж. Приятно познакомиться.

Она протягивает ему ногу, заканчивающуюся ладошкой, Франки аристократично прикладывается к ней губами. Для Соланж это неожиданность, она отшатывается.

– Это старинный жест вежливости, – объясняет Алиса молодой подруге. – Когда все успокоится, – обращается она к марсельцу, – настоятельно тебе советую с ней полетать. У нее очень нежная манера полета… Недаром она носит это имя – Соланж^[63]. Если доведется потанцевать с ней в небе, то ты оценишь это невероятное ощущение.

– Можно попробовать прямо сейчас? – смелеет Франки.

Соланж соглашается. Она уносит его вверх, порхает с ним под облаками, а потом бережно опускает на землю на глазах у опешившей толпы.

– Потрясающе! – восклицает он, едва коснувшись земли. – Теперь мне ясен смысл создания этих чудо… то есть химер.

– Рада, что до тебя наконец дошло. Но это потому, что ты сам это испытал. Без личного опыта трудно вникнуть в суть.

Он садится и опять принимается нервно хрустеть чипсами.

– Как оно там у вас, в Валь Торансе? – спрашивает он. – Каждый день летаете с Ариэлями?

– Между ними и нами установилось взаимопонимание. Стены недоверия рухнули. Ариэли ценят умение Сапиенсов мастерить и чинить простые приспособления и сложные механизмы из прежней жизни. Простая лампочка накаливания, холодильник, не говоря о компьютере, на долгие часы повергают их в ступор. А мы отдаем должное их способности летать и улавливать самые слабые звуки и запахи.

– И много у вас таких молодых э-э-э… молодых женщин-Ариэлей вроде Соланж, с которыми я мог бы… полетать?

– Соланж – единственная в своем роде, – отвечает ученая с улыбкой. – Если она тебе приглянулась, то советую дождаться нашего возвращения после завершения миротворческой миссии. Но учти, тебе придется выдержать конкуренцию. Даже если тебе удастся ее покорить, то не пытайся ее «застолбить», одного поклонника ей мало.

Вокруг женщины-Ариэля уже столпился десяток выходцев из Новой Ибицы, наперебой уговаривающих ее полетать с ними в небесах.

62

Солнечный луч скользит по веку Алисы, позволившей себе подольше поспать утром. Она быстро приводит себя в порядок при помощи влажных салфеток и тормошит Соланж, которая улеглась гораздо позже нее, потому что долго катала Сапиенсов.

– Ты как?

– Спасибо, что дала выспаться, – бормочет, зевая, женщина-Ариэль.

– Мне тоже полезно было отдохнуть. А теперь – в путь.

Но готовиться к отлету им мешают сразу несколько человек.

– Как я погляжу, у тебя появились обожатели, Соланж, – смеется Алиса.

– Ты уже улеглась, а от желающих «воздушного крещения» все не было отбоя. Забавно, но немного утомительно.

Подошедший Франки тянется к Соланж с прощальным поцелуем, но в последний момент смущается и клюет в самое чувствительное местечко у нее на шее. Женщина-Ариэль тоже смущается и густо краснеет.

Они взлетают, он изо всех сил машет им с земли.

– Гляди-ка, ты его покорила.

– Мы договорились встретиться в Валь Торансе, когда закончится наша с тобой миссия.

– Он тоже тебя заинтересовал?

– Согласись, в нем есть шарм. Когда он на меня смотрит, у меня ощущение, что красивее меня нет никого в целом свете. Он даже подарил мне ожерелье.

Она показывает нитку розовых камешков.

– Хочешь совет, Соланж? Не ведись на яркие подарки. Это привычный фокус Сапиенсов-соблазнителей.

– Знаю, но простой женщине-Ариэлю приятно внимание вождя небольшой группы Сапиенсов. Теперь, когда я знаю, что могу забеременеть, как твоя дочь, то тоже мечтаю родить маленького метиса.

Готово, уже возникла мода на младенцев-метисов.

Они проводят в небе еще несколько часов, пролетают над Парижем, оставляют его позади и достигают леса Кукуфас.

Сверху кротовая пирамида выглядит внушительнее, чем она запомнилась Алисе.

Не иначе, они возвели новую поверх прежней.

Вокруг главной пирамиды выросли другие, поменьше. Алиса видит поля, занятые всевозможными культурами.

Они многого достигли.

Чуть подальше виднеются загоны для скота.

Они занялись животноводством! Кого же они разводят?

Немного снизившись, она узнает животных в загонах: это жирные крысы.

Наверное, они выращивали своих крыс под землей и заметили, что тем нужен свет.

На открытом месте крутят лопастями ветряные мельницы. Алиса предполагает, что Диггеры разобрали их, перенесли и снова собрали у себя, чтобы у них было электричество.

Ариэли вырабатывают электричество на основе того, что есть у нас в горах, – воды, а Диггеры пользуются для этой цели энергией ветра, то есть воздухом.

Женщины приземляются перед входом в кротовину, наверху которой установлен пулемет. Стоит им коснуться земли, как их окружают Диггеры. Алиса обращает внимание, что все они в черной военной форме с серыми камуфляжными разводами. Некоторые разгуливают с ружьями, арбалетами, гарпунами.

Посланник не преувеличил. Они во всеоружии и сражаются на земле, под землей и в воде.

Удивительнее всего остального извлеченная из воды лодка со сверлом на носу, стоящая на берегу пруда.

Диггер-военный в черной фуражке подходит к Алисе, отдает честь и щелкает каблуками. Не иначе, он ждет от нее пароля.

– Я – Алиса, та, которую прозвали «Матушкой».

– Мы вас ждали. Можете пройти в коридоры, но у Ариэля с этими могут быть трудности, крылья длинноваты.

– Ничего, – машет крылом Соланж, – я побуду снаружи. Я видела сохранившиеся в кронах гнезда. Подожду тебя там, Матушка. Свистни, и я прилечу.

Алису приглашают внутрь пирамиды. Она идет по лабиринту тоннелей и попадает в огромную пещеру с подземным озером.

Под потолком пещеры светятся уже не черви-светляки, а сотни желтых и белых электрических лампочек на проводах. На берегу озера понастроили треугольных домиков, семейных и индивидуальных.

В углу сотня Диггеров в черной форме упражняется в стрельбе, чуть подальше громоздится еще одна подземная «подлодка» со сверлом на носу.

К берегу подземного озера подплывает надувная лодка, в нее сажают Алису. По пути она разглядывает пирамидальный царский дворец, превосходящий размерами и затейливостью тот, который она помнила. Темы настенных барельефов – карты, оружие, чертежи подземных проходческих снарядов.

Сопровождающий приглашает ее во дворец и ведет в просторный зал. В глубине зала возвышение, на нем стоит резной деревянный трон, на троне восседает ее сын Гадес.

На правителе Диггеров такая же черная форма, как на его подданных, отличие – в генеральской фуражке с двумя звездами и в целом иконостасе медалей на груди.

Он изрядно поправился.

Он встает с трона, подходит к Алисе и целует в обе щеки, как принято у Сапиенсов.

– Спасибо, что поспешила на зов, Матушка. Поверь, если я осмелился отправить к тебе гонца, то только потому, что разрешить сложившуюся ситуацию под силу тебе одной. Тут у нас настоящая война.

– Как она началась?

– После ухода Наутилусов и Ариэлей мы некоторое время процветали, наш Диггер-Сити рос вверх, в ширину и в глубину. На окружающих землях росло наше население. Мы отправляли экспедиции для картографической съемки региона и изучения возможностей для создания наших колоний. Но однажды на западе на наших напали Наутилусы, отправленные туда Посейдоном с теми же целями.

– Твои землепроходцы вступили с ними в конфликт? – спрашивает Алиса.

– Не сразу. Сначала они нашли общий язык, отношения между Диггерами и Наутилусами были идиллическими.

– Неужели формировались пары? Потрясающе! Из-за чего же вспыхнула ссора?

– Молодежь дружила, их родители – нет. Старое поколение заражено расизмом и даже этого не скрывает.

– Понятно, «синдром Ромео и Джульетты». Вечная беда всех любовных историй. Они любят друг друга вопреки мнению родителей, ненавидящих друг друга по традиционным историческим причинам.

– Возникло такое сильное напряжение, что две общины боялись неминуемой вспышки насилия. И, как водится, последняя капля переполнила чашу. Подрались Диггер и Наутилус. Девушка из числа наших очаровала их обоих, превратила в соперников. Диггер убил Наутилуса. Посейдон сам прибыл на место преступления с целой армией и потребовал выдачи виновного. Мы хотели суда, но они сочли его излишним, располагая изобличающими уликами. Меня обвиняли в пристрастности.

– Вечно одно и то же… – вздыхает Алиса.

– Короче, два лагеря сцепились. С нашей и с их стороны было много убитых и раненых. В самое трудное положение попали смешанные пары. Некоторым, несмотря на искреннюю любовь, пришлось расстаться.

Неизбежный выбор между любовью и страхом.

Гадес подходит к деревянным скульптурам по краям тронной залы. Алиса узнает в одной из них себя.

– И что потом?

– Потом была передышка, мы временно воздерживались от отправки землепроходцев на запад. Некоторые смешанные пары тайком воссоединялись.

Гормоны – мощный двигатель.

– Чаще всего они встречались на полпути между лесом Кукуфас и Довилем, где обосновались Наутилусы. Откровенно говоря, мы с Посейдоном не мешали нашей молодежи. Не превращать же наши города в тюрьмы! Но случилось то, чего я опасался: шайки хулиганов-Наутилусов внезапно атаковали наших Диггеров. Они ответили тем же… Виноваты были немногочисленные фанатики, но столкновения становились все более ожесточенными, обе общины не переставали оплакивать своих погибших.

Эрос и Танатос, энергия любви и энергия смерти…

– Я больше не мог удерживать своих, Посейдон, думаю, тоже. Мои бароны требовали тотальной войны, мои постоянные старания утихомирить страсти превращали меня, царя Гадеса, в слабака. Воинственные бароны, набиравшие популярность, чуть было меня не свергли. Я потерял надежду на дипломатический выход из ситуации, и мне пришлось официально объявить моему брату войну.

Они совершают те же ошибки, что человечество до них. Можно подумать, что в воздухе растворен ген глупости или насилия.

Гадес несколько секунд молча поглаживает одну скульптуру за другой. Алиса пользуется паузой, чтобы взять слово.

– Как я погляжу, вы надели мундиры. У вас много оружия. Кажется, даже подводные лодки вы превращаете в бурильные агрегаты.

– Воюющие стороны пытаются заманить друг друга на территорию, где им удобнее воевать. Мы приспособились к подземной войне, они – к водной. Мы сами производим оружие и даже боевые машины. У них подводные лодки, у нас – подземные.

– Кажется, ты горд собой, – грустно произносит Алиса.

– Знаешь, война затягивает, – пытается оправдаться Гадес. – Она сплачивает, заставляет преодолевать себя в технологиях и в стратегии. Ты сама учила нас, что ракеты и Интернет – военные изобретения.

– Подозреваю, что первоначальный энтузиазм уже сменился разочарованием, – гнет свое Алиса.

– Мы потеряли много молодежи… Еще я понял, что мы достигли состояния, при котором ни одна сторона не может одержать блестящей победы. Пора браться за ум. Лучше плохой мир, чем бесконечная война.

– Рада, что ты пришел к такой мысли.

– Мы с Посейдоном продолжали тайно общаться, пользуясь голубиной почтой. Но мои бароны пронюхали об этом, и мне пришлось свернуть эти контакты, чтобы не прослыть изменником. Сейчас между нами нет каналов связи. Погибших все больше, и никто не знает, как выбраться из этой трясины.

Алиса раздумывает, расхаживая взад-вперед по тронной зале.

– Ты правильно сделал, что обратился ко мне. Мне поскорее надо поговорить с Посейдоном.

– Ты устала, Матушка, Соланж тоже. Переночуйте здесь.

– Из твоего рассказа я заключаю, что должна незамедлительно поговорить с Посейдоном. Недаром твой гонец так меня торопил.

– Надо было побыстрее посвятить тебя в курс дела. Теперь, поверь, ничего не изменится, если подождать до завтра.

Он прав.

– Я предоставлю тебе одну из больших комнат, где есть все необходимые Сапиенсам удобства. Как только узнал, что ты летишь к нам, тут же распорядился, чтобы для тебя подготовили покои. Но сперва хочу кое-что тебе показать.

Он подводит ее к большому книжному шкафу.

– Ты часто нам повторяла: «Любые военные и экономические достижения ничего не стоят, если нет достижений в культуре».

– Помню, помню.

– Здесь, в Диггер-Сити, мы следуем твоим заветам: занимаемся ваянием, живописью, музыкой, танцами, изящной словесностью. И читаем.

Он берет с полки книгу, любовно поглаживает обложку.

– Вот эта книга стала для нас руководством к действию.

Гадес показывает ей название на красной обложке:

ЖЮЛЬ ВЕРН

ПУТЕШЕСТВИЕ К ЦЕНТРУ ЗЕМЛИ

– Моя любимая книга! Не уверен, что ты с ней знакома. В ней Сапиенсы устраивают экспедицию к центру Земли. Это оригинал, но мы его воспроизвели и размножили. Книга стала бестселлером.

– У вас своя типография? – удивляется Алиса.

– Нашли старые печатные станки. У нас появились собственные авторы. «Путешествие к центру Земли» вдохновило целое поколение молодых писателей-Диггеров, сочинивших собственные версии, основанные на этом сюжете: что было бы, если бы такое путешествие предприняли мы сами, с нашими средствами и с учетом лучшей приспособленности нашего организма.

Гадес показывает Алисе другие книги, в новых обложках, с выразительными названиями: «В конце тоннеля», «В сердце планеты», «В центре всего».

– Ариэлей завораживают горные вершины, Наутилусов – океанское дно, а у нас еще более амбициозные устремления: нам хочется узнать, что на самом деле представляет собой центр Земли. Экспедиция Диггеров уже попыталась зарыться на огромную глубину.

Алиса заинтересованно листает книги гибридов.

Верно, Диггеры вполне способны преуспеть там, где мы, Сапиенсы, не слишком старались, не было интереса. Мы бурили глубокие скважины только с целью добыть воду, ценные минералы и металлы, позже – нефть и газ. А им взаправду интересно, что там, в центре Земли.

– Возьми себе несколько книг. Мне интересно твое мнение.

Гадес щелкает пальцами, перед ними появляется еще один Диггер.

– Проводи Матушку в комнату для гостей-Сапиенсов.

Слуга ведет Алису по бесконечным коридорам. Попав наконец в свои покои, изнуренная Алиса падает на кровать, листает одну книгу, потом другую.

Писатели из числа людей-кротов сумели придумать на основе романа Жюля Верна оригинальные сюжеты.

От самих этих текстов пахнет перегноем, сырой землей. В них сочетание неистовства, мрака и поэтичности. Нечто среднее между Эдгаром По и Лавкрафтом.

Часто герои ищут свет в конце тоннеля. Но загорающийся там свет грозит им слепотой.

В Валь Торансе Алиса наблюдала первые шаги писателей-Ариэлей. Тех вдохновляло не «Путешествие к центру Земли», а «Из пушки на Луну».

От чтения ее отрывает женщина-Диггер с приглашением примерить у портного платье, которое велел пошить для нее Гадес. Платье – тонкое, мягкое кружево с узором на мотив древесных корней.

Ужин подан для компании избранных в приемной дворца. За столом всего двадцать Диггеров обоих полов, все в черных мундирах с серыми разводами. У многих медали на груди – признак высокого офицерского звания.

По сигналу начинает играть оркестр. Одни музыканты барабанят по полым бревнам, другие играют на ксилофонах с досочками вместо клавиш.

Гадес сажает Алису рядом с собой. Все гости встают и хором поют. Правитель наклоняется к уху ученой.

– Это наш гимн. Согласен, он немного воинственный, но в военное время…

Алиса тоже встает и вслушивается в слова.

– «…Да брызнет нечистая кровь в наши борозды, потечет в наши тоннели, наполнит наше озеро».

И дальше: «Слышите свист наших свирепых воинов на своих реках и озерах? Они настигнут вас под землей и перережут горло вашим сыновьям и подругам».

Ясно, чем вдохновлялись авторы гимна: «Марсельезой»!

Наконец царь Гадес усаживает своих гостей и хлопает своими огромными ладонями. Входят слуги с подносами. В меню корнеплоды, грибы, овощи, похожие на спагетти жареные черви. Правитель рекомендует слизней в панировке, но Алиса против злоупотребления местными блюдами.

– Любовь или страх – такова была твоя главная мысль, не так ли, Матушка?

– Была и остается.

– Позволь воспользоваться тем, что мы оказались наконец рядом, и кое в чем тебе признаться… Я всегда тебя хотел.

Час от часу не легче.

– Это нормально, – отвечает она с максимальной непринужденностью. – Всякий сын неравнодушен к своей родительнице. Это же я всех вас создала.

Гадес строит гримасу.

– Нет, не так. Как свою любимую, – уточняет он.

Я должна проявить твердость.

– У нас большая разница в возрасте, и у тебя и так целый гарем.

– Диггерши все на одно лицо, а ты другая. Я запомнил, что в Библии царь Соломон сожительствовал с тысячью женщин, что не помешало его пылкому роману с царицей Савской, чернокожей чужестранкой другого вероисповедания.

– Это легенда. В точности неизвестно, что и как там у них было, – уворачивается Алиса.

– Я не расист. То, что ты из Сапиенсов, меня не отпугивает.

– Благодарю. Сочту это за комплимент.

– Как тебе мое предложение?

– Гадес, у меня уже есть партнер, Сапиенс из Валь Торанса. Его зовут Бенджамин Уэллс.

Правитель кривится.

– Бенджамин Уэллс из династии Уэллсов?

– Он мой ровесник, друг детства, недавно мы опять встретились. Теперь мы вместе.

– Я не ревнивый, ты сможешь и дальше с ним спать.

– Зато он – ревнивец, и какой! Ты и так сталкиваешься с проблемой смешанных пар из Диггеров и Наутилусов, зачем тебе головная боль еще и с Сапиенсами из Валь Торанса?

Он внимательно на нее смотрит и не удерживается от смеха.

– Я слишком тебя уважаю, чтобы настаивать. Хотя бы доставь мне удовольствие, доешь жареных слизней.

Довольная, что легко отделалась, Алиса набирается смелости и глотает это кушанье, вызывающее у нее рвотные позывы.

– У меня к тебе, Матушка, еще один важный вопрос, – серьезно продолжает Гадес. – Если тебе не удастся вернуть мир между нами и Наутилусами, то можно будет рассчитывать на твое посредничество для заключения военного и экономического союза между Диггерами, Сапиенсами и Ариэлями?

63

Внизу припекает.

Пролетая над Руаном, Соланж и Алиса видят издали столбы дыма.

– Может, снизишься? – просит Алиса.

Крылатая женщина приближается к затянутому дымом участку. То, что они видят, превосходит любую фантазию.

Всплывшая подводная лодка и подземный снаряд ведут перестрелку. На берегу напропалую палят друг в друга солдаты-Диггеры в черно-сером и Наутилусы в темно-синей форме со светло-голубыми вставками. Сверху все они похожи на муравьев.

Диггеры то и дело застают неприятеля врасплох, вылезая из-под земли на берегу реки, и навязывают ему рукопашный бой.

– Поднимайся, Соланж, не хватало поймать шальную пулю!

Соланж набирает высоту и продолжает полет. Они видят на берегу Сены еще одно поле боя между черной и синей пехотой, поддерживаемой подземными машинами и субмаринами.

Вдали синеет Ла-Манш. Алиса показывает Соланж Довиль, город, который она хорошо знала в молодости.

Город изрядно изменился. Алиса видит с неба поля зерновых и обширные участки с солнечными панелями.

Ариэли используют падение воды с плотины, Диггеры – воздух, вращающий лопасти ветряков, Наутилусы – солнечный свет. Все гибриды производят еду и электроэнергию. Технологически они автономны.

В порту Довиля бурлит жизнь. У пирса стоят многочисленные корабли и субмарины, продолжением ему служат узкие понтоны. Всюду военные в синей форме, крыши построек утыканы вращающимися башенками с пулеметами.

Алиса просит Соланж приземлиться у казино. Но посадке мешает нападение чаек. Птицы явно раздражены их появлением.

Вооруженные часовые-Наутилусы, заметившие гостей, отпугивают чаек оружейной пальбой. Соланж опускается на пляж. В этот раз их встречает еще более представительная делегация, чем у Диггеров: их окружает десяток «синих», Наутилусов. Все они очень молоды и не узнают Алису. Они молча ведут обеих в казино, превращенное в дворец. В тронной зале, увешанной военными картами, восседает монарх в окружении своих офицеров, кавалеров многочисленных боевых наград. Их оживленная беседа продолжается как ни в чем не бывало.

– Здравствуй, Посейдон, – окликает его Алиса, уязвленная отсутствием интереса к своей персоне.

Предводитель Наутилусов требует тишины.

– Какими судьбами к нам, Матушка?

Он безразличен, не то что Гадес.

– Ты не рад меня видеть?

– Мы здесь не привечаем чужих, – отвечает правитель Наутилусов, пряча глаза.

Попытаюсь задобрить. Голыми руками его не возьмешь.

– Ты добрался до моря, осуществил мечту своих соплеменников. Поздравляю!

– Что ж, спасибо, – отвечает Посейдон, заметно сбитый с толку. – После вашего ухода мы погрузились на баржу и поплыли вниз по Сене. Доплыли до Гавра^[64], а оттуда вдоль берега сюда, в Довиль.

– Успешно разместились? – продолжает Алиса светскую беседу, как будто перед ней просто знакомый.

Сначала правитель Наутилусов колеблется, стоит ли продолжать, но потом делает своим офицерам знак, чтобы они оставили их вдвоем.

– Скажу честно: не очень. Возникли проблемы с местным населением.

– С уцелевшими Сапиенсами?

– Нет, с дельфинами. Группа наших преследовала косяк сардин и подверглась нападению стаи дельфинов, тоже претендовавших на улов. С обеих сторон были убитые и раненые. Если дельфинов потревожить, они превращаются в грозных противников.

– Между прочим, они – ваши предки, – напоминает ученая.

– Над установлением мира пришлось здорово потрудиться, – говорит Наутилус, не отвечая на замечание матери.

– Но ты его достиг.

– Один из наших спас от акулы дельфиненка. Это все изменило. Между Наутилусами и дельфинами наладилось естественное сотрудничество для борьбы с зачастившими сюда акульими стаями. Нас объединил общий враг.

– Сотрудничество с дельфинами? Как же вы общаетесь?

– Научились их языку. – Он издает несколько пронзительных звуков. – При встрече дельфины первым делом разбираются, кто главный, кто равный, кто подчиненный. Подчиненные – мы. И кстати, ты, раз не можешь задержать дыхание даже на пару минут.

Это сказано пренебрежительным тоном, не понравившимся Алисе.

– Следующая ступень в их иерархии – видовая принадлежность. Вот как все расположено сверху вниз: дельфины, киты, акулы, мы. Ниже – остальные виды, едва держащиеся на воде.

Что это за игра? Он вздумал меня унизить?

– И только после этого можно представиться своим именем. Когда ты внизу, изволь склонить голову в знак подчинения.

– Первый раз слышу, – отвечает Алиса вежливым тоном, делая вид, что не уловила намека.

– Честно говоря, дельфинов интересуют в жизни три вещи: игра, спаривание, еда. В произвольном порядке.

– Такова жизнь, – соглашается Алиса. – Все мы так запрограммированы, они тоже, только на свой манер.

– Ну да, вот только по части спаривания они перегибают палку… В прежнем вашем обществе Сапиенсов они прослыли бы маньяками и извращенцами. Сколько раз нам приходилось защищать от них наших женщин!

Она замечает, что Посейдон говорит о дельфинах почтительным тоном.

Он обрел свои животные корни. С этими предками у него явно больше общего, чем с моими.

– Меня даже удостоили чести знакомства с их царем, весьма внушительным старым дельфином. Представь, ему сто лет!

У дельфинов долгий срок вынашивания, следовательно, продолжительность жизни тоже дольше. Дерево с глубокими корнями вырастает выше других. Посейдон неосознанно стремится внушить мне, что Наутилусы сильны своим качеством, тогда как Диггеры – количеством.

Срок вынашивания влияет, похоже, на продолжительность жизни. Летучие мыши живут не дольше сорока лет, кроты – двадцати. Даже мы, Сапиенсы, достигли перед войной средней продолжительности жизни в восемьдесят лет.

Посейдон продолжает:

– Он стар и мудр, постиг много такого, о чем ни вы, Сапиенсы, ни даже мы, гибриды, еще не имеем представления. Его зовут @#*.

Произнесенное Посейдоном имя больше похоже на свист и пощелкивание, примерно так звучит язык южноафриканских бушменов^[65].

– Мне повезло побеседовать с @#*. Сначала он отнесся ко мне свысока, ему важно было подтвердить свое территориальное первенство. Он дал мне понять, что мы не только чужаки, но и глупцы. Но я усмирил свою гордыню и сумел ему доказать, что мы можем быть ему полезны. Мы провели переговоры и заключили договоры о сотрудничестве.

– Браво…

Алисе начинает надоедать его рассказ.

– Но только мы решили свои проблемы с дельфинами, как к нашим границам подступили еще более проблематичные чужаки.

– Ты о Диггерах? Никакие они не чужаки, они ваши братья.

Человек-дельфин вскакивает и повышает голос:

– Не братья они мне! Они… они… уроды! Мелкие, грязные, близорукие. Настоящие скоты. Живут в земле, как слизни, которых жрут. Ты зря потратила на них время, Матушка. Лучше бы их вообще не было.

Откуда такая нетерпимость? Это, что ли, мудрость, усвоенная им от столетнего дельфина?

– Ты не осознаешь, что говоришь! – взвивается Алиса. – Прав твой дряхлый дельфин, ты глупец.

– Да ты только взгляни на них! – волнуется Посейдон. – От них никакого проку, они ужасны! Не то что мы, красавцы и видом, и душой. Однажды ты сказала, что целью эволюции, возможно, является красота. Согласись, мы самые красивые: гладкие, изящные, гибкие, скользкие, синие… главное, чистые. На втором месте Ариэли: должен согласиться, что их полет довольно грациозен, но на вид они… Эта заостренная морда, черные глаза-шары, огромные уши – все это их портит.

Он кривится от отвращения.

– Нет, серьезно, эти Диггеры – какие-то барсуки, вечно в песке или в грязи, это делает их еще более отталкивающими. А вонь!.. Ужаснее всех остальных этот их царь-дегенерат, которого я ни за что не назову своим братом. Гадес, бог ада! Он заслужил свое имя.

Алиса удрученно вздыхает.

– Все, наслушалась. Я здесь как раз по инициативе Гадеса, это он рассказал мне, что мои создания готовы разорвать друг друга на куски.

Посейдон пожимает плечами.

– Расхныкался, чтобы ты ему помогла, потому что понял, что победа будет за нами. Пускай заслуженная победа будет у нас украдена, мы, знатоки морских путей, сможем уплыть на другие континенты, возродить там другие города. А как наступают они? Роют в темноте тоннели, красота!

– Ну, так скатертью дорога! Развивайтесь на островах, оставьте их в покое на суше.

Посейдон слезает со своего трона.

– С какой стати нам расставаться с тем, что мы годами строили? – возмущается он. – Это Диггеры нарушили наши границы!

– Гадес утверждает, что это были всего лишь их землепроходцы.

Правитель Наутилусов давится невеселым смехом.

– Держи карман шире! Они отправляют своих землепроходцев во все стороны, строят деревни и плодятся, как кролики! На одного нашего ребенка, которому мы любовно даем образование, приходится четыре их, заброшенных, вырастающих пушечным мясом!

Так я и думала! Они считают себя менее многочисленным, зато более качественным видом по сравнению с более плодовитым, делающим в какой-то степени ставку на количественный фактор.

– И вы дали им бой, – говорит Алиса.

– Сорняки надо выпалывать, чтобы не разрослись.

– Даже ценой бесконечной войны?

– Мы всего лишь обороняемся, Матушка. Имеем право.

От Алисы не может ускользнуть та ярость, с которой он произносит последнее слово. Она смотрит в окно казино и через некоторое время говорит:

– По-моему, решение существует: четко разграничить территории друг друга и пограничную зону с Ариэлями. Ты прав, Диггеры размножаются быстрее вас и Ариэлей. Так они в конце концов войдут в соприкосновение с народом Гермеса.

– В любом случае война всех трех народов между собой неизбежна, – настаивает фаталист Посейдон. – Выжить может один-единственный гибридный народ, лучший. И это будем мы.

Его глупое высокомерие лишает ее дара речи.

– Выживает сильнейший, слабейший гибнет, так получается по Дарвину, он обязан потеснить твои ламаркистские убеждения, – добавляет Наутилус.

– А я более, чем прежде, убеждена, что организмы могут изменяться, приспосабливаясь к среде, – упирается Алиса.

– Ламарк умер в нищете.

– Но был при этом прав. Как и мой пращур Пауль Каммерер, продолжатель его мыслей!

Человек-дельфин удивлен резким тоном ученой, обычно такой спокойной.

– Ты действительно думаешь, что с этими животными можно дискутировать?

Приехали! Он считает других гибридов животными.

– Я думаю, что если вы продолжите воевать, то всего лишитесь. Как Сапиенсы, устроившие Третью мировую войну и все потерявшие. Сколько еще нужно разрушительных экспериментов, чтобы понять наконец, что война неизбежно влечет энтропию?

– Поздно! – сердится Наутилус. – Мы израсходовали на борьбу с Диггерами столько энергии, что уже нельзя ни остановиться, ни отыграть назад.

– Никогда не поздно принять верное решение, – настаивает Алиса более спокойно. – Я устрою встречу всех трех правителей, будете вести переговоры.

Посейдон подходит к Алисе, стоящей у окна, тоже смотрит вдаль, на море и на небо.

– Переговоры о чем?

– О спасении детей.

Он пожимает плечами.

– Это ничего не изменит.

– Мое предложение: пускай каждый изложит свою точку зрения и выслушает чужие.

– Они рассуждают не так, как мы, Матушка!

– В этом вся суть переговоров: в обмене мнениями с теми, у кого другая позиция. Ты пришел к согласию с дельфинами, хотя в них нет ничего человеческого, добьешься того же и с гибридами, они ведь ближе к вам и физически, и психологически.

Посейдон не произносит ни слова.

– Твое молчание я принимаю за положительный ответ. Благодарю за понимание. Теперь я подыщу нейтральную территорию, где вы могли бы встретиться и потолковать. У вас троих есть общий знаменатель – человеческая частица.

Она уже собирается уйти, но Посейдон ее задерживает.

– Перед твоим уходом, Матушка, я хотел бы кое-что с тобой обсудить.

У него бегающий взгляд, чем еще он собрался меня огорошить?

– Выкладывай.

– Мы контактировали не только с дельфинами, но и с Сапиенсами, уцелевшими в Третьей мировой войне и покинувшими убежища, когда уровень радиоактивного заражения местности стал для них терпимым. Они пришли с запада.

– С Нормандских островов, а то и из самой Англии, – размышляет вслух ученая. – Наверное, нашли там более-менее изолированные места для жизни и размножения… Ну, и как прошла ваша встреча?

– Об этом я и хотел поговорить. Они ловили сетями рыбу и тоже соперничали с дельфинами. Они напали на дельфинов, как раньше акулы, и перебили их стаю. В силу наших дипломатических связей нам пришлось выбирать между своими новыми и старыми соседями.

– И вы выбрали…

– Дельфинов. Мы с их царем пришли к выводу, что Сапиенсы слишком тупые, диалог с ними невозможен. Мы напали на них, победили и… всех ликвидировали.

Алиса думает, что ослышалась.

– Вы убили выживших Сапиенсов?

В ожидании его ответа она перестает дышать.

– Не смотри на меня с таким осуждением, Матушка. Ты сама меня учила, что в жизни надо выбрать свой лагерь. Дельфины для нас – животные будущего…

64

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: коммуникация у дельфинов

Дельфины общаются друг с другом тремя способами. Первый – это свист, который они издают, заставляя вибрировать мембраны под дыхалом. Эти мембраны аналогичны голосовым связкам человека. Их ультразвук достигает частоты 250 тыс. герц и лишь частично улавливается человеком, слышащим частоты до 20 тыс. герц. В проанализированных этологами свистящих «беседах» дельфин начинает со своей звуковой «подписи», представляясь дельфинам вокруг себя. Затем животное произносит очень сложные фразы, пока еще не расшифрованные учеными. Скриппсовский океанографический институт в Калифорнии и Королевский технологический институт в Стокгольме разработали особый алгоритм с целью составления дельфино-человеческого словаря.

Второй способ коммуникации – щелчки, служащие в основном для эхолокализации. Их диапазон – порядка 50 тыс. герц. Дельфины также испускают магнитные волны в направлении препятствий и своей добычи. Отраженные препятствием волны анализируются костью в нижней части челюсти млекопитающего, вибрация которой воспринимается внутренним ухом. Эти волны могут быть настолько сильными, что дезориентируют и даже глушат рыбу.

И третий способ коммуникации у дельфинов – прикосновения плавниками, похожие на рукопожатия у людей.

Как показали недавние исследования, каждая группа дельфинов обладает своим собственным языком и особой культурой на основе знаний, полученных от родителей. Дельфины очень разговорчивы, как и люди, и, похоже, обсуждают не только еду и выживание, но и другие темы.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

65

Париж.

Издали столица, заросшая до самых крыш, похожа на джунгли. Всюду цветы, птицы, разноцветные насекомые.

Алиса ступает туда первой: Соланж оставляет ее на втором этаже Эйфелевой башни, там, где до войны находился ресторан «Жюль Верн». На Алисе светло-розовый костюм, а поседевшие волосы небрежно собраны в пучок.

Теперь здесь все три правителя-гибрида, каждого сопровождает отряд из тридцати солдат.

Это место встречи предложила Алиса. Жюль Верн… «Путешествие к центру Земли», «Восемьдесят тысяч лье под водой», «Из пушки на Луну»… Здесь нет случайности: этих троих объединяет пристрастие к романам писателя-провидца.

Она расчистила от зарослей площадку и приволокла квадратный столик, вокруг которого уселись три правителя.

Гадес явился с шахматной доской для трех игроков, сохранившейся в Кукуфас. Шестиугольная доска с тремя полями, черным, белым и синим, заняла центр стола, как будто символизируя то, что здесь скоро произойдет.

На Посейдоне морской военный мундир синего цвета, фуражка в галунах, военные медали. На Гадесе тоже военный мундир, только черный, фуражка и медали. Один Гермес предпочел девственно-белый штатский костюм, без всякой воинской символики.

Переговорщики долго смотрят друг на друга. Пора начинать. Слово берет Алиса:

– Как много времени утекло с тех пор, когда вы трое были всего лишь экспериментальными зародышами в прозрачных колбах на борту Международной космической станции! Вы сумели заложить города, создать свои государства, сколотить армии, у каждого из вас свои устремления, порой противоречивые.

Она указывает на шахматную доску.

– Гадес, ты правильно сделал, что принес эту игру. Уверена, вы помните партии, которые разыгрывали на этой доске.

Три правителя все так же сверлят друг друга взглядами.

– Тогда игра давала разрядку, позволяла избегать прямых конфликтов, – продолжает Алиса и делает долгую паузу. – Если вы вдруг забыли, я создала и вырастила вас наперекор своим соплеменникам. Это потребовало времени и энергии. Я дала вам образование, научила читать и писать, преподала вам науки и историю моего народа, чтобы вы избежали тех ошибок, которые совершали Сапиенсы. И вообще, я вас любила, как любит создатель своих чад. Как мать любит своих детей.

Наблюдая за ними, она развивает свою мысль:

– По всем этим причинам я чувствую ответственность за вас троих. Я придумала вас исходя из простой мысли, которую можно уложить в одно предложение: человечество обязано видоизмениться и стать разнообразнее, это позволит ему достойно встретить грядущие вызовы. Мне хотелось создать новых людей, способных выжить в воде, в воздухе и под землей в случае глобальной катастрофы.

Она берет всех трех королей из шахматного набора – белого, черного и синего – и ставит их треугольником.

– У моих современников был и другой вариант спасения человечества – бегство с Земли, проект «Звездная бабочка». Он подразумевал колонизацию одной из планет за пределами Солнечной системы. Я отдала предпочтение варианту с гибридами как более адаптивному. Я была убеждена, что для выживания надо не бежать, а преобразовываться.

Правители следят, как Алиса переставляет фигуры.

– Думаю, на этой планете можно выжить – вместе, но не так, как раньше. Для меня будущее человечества – это вы трое. Отсюда важность этой встречи.

Она возвращает на доску белого короля.

– Я была свидетелем успешного союза и сотрудничества между Сапиенсами и Ариэлями в Валь Торансе, как вдруг гонец сообщил мне о братоубийственной войне Наутилусов и Диггеров.

В одной руке она держит синего короля, в другой черного.

– Двое моих отпрысков в ссоре. Их ссора приводит к многочисленным жертвам.

Алиса ставит на доску черного короля и сжимает в руке синего.

– Потом я узнаю, что Посейдон и его войско перебили выживших Сапиенсов с Нормандских островов.

– Нас оправдывает то, – подает голос правитель Наутилусов, – что на ликвидации всех Сапиенсов настаивали дельфины, которым мешали их сети. Рыболовные сети для них – страшное наваждение. А еще они говорили мне, что Сапиенсы их едят! Закручивают их в консервные банки с этикеткой «Тунец в собственном соку». То есть отказывают им даже в праве на достойное погребение!

На это Алиса предпочитает не реагировать.

– Зато у нас, Ариэлей, полнейшая интеграция! – хвастает Гермес.

– Мы, Диггеры, соблюдаем почтительную дистанцию, – вступает в разговор Гадес. – Нам попадаются люди-кочевники, чаще всего потерявшиеся, возможно больные. Мы держимся от них на расстоянии. «Никакого контакта» – вот девиз нашей политики.

Все поворачиваются к Посейдону, тот улавливает в их взглядах осуждение.

– Что касается нас, то наша контактная политика, действительно, привела к войне на уничтожение и к систематической ликвидации попадающихся нам людей, но таков наш выбор, – говорит человек-дельфин. – Добиться этой победы было нелегко, и я ею горжусь. Я вижу вас насквозь: вы вздумали застыдить меня тем, что я поднял руку на Сапиенсов, которых вы считаете священным видом. Но «священным» в каком смысле? Как коровы для индуистов?

Он ударяет рукой по столу, опрокидывая несколько фигур на доске.

– По мне, Сапиенсы смахивают на неандертальцев: такой же отживший свое, вымирающий вид. Динозавры исчезли из-за падения астероида? Ну так Сапиенсам даже не понадобился предлог, они сами себя уничтожили!

Два другие правителя-гибрида не могут сдержать презрительный смех.

– Сражаясь с ними и уничтожая их с помощью моих друзей-дельфинов, я всего лишь ускоряю природный эволюционный процесс отбраковки слабейших, наименее приспособленных. Прости, Матушка, но это мой сознательный выбор: я предпочитаю Ламарку Дарвина.

Два других правителя знают, что это обидная для Алисы фраза, и крайне смущены.

– Ты действительно намерен истребить Сапиенсов, Посейдон? – обращается к Наутилусу Гадес, видящий в этом возможность настроить против него Алису.

– Я считаю, что чем скорее от них очистится Земля, тем будет лучше для всех остальных живых существ на планете.

Два других правителя стараются не встречаться глазами с Алисой.

– Давайте начистоту! – говорит Посейдон своим братьям. – Вы думаете так же, как я. Единственное, что мешает вам это признать…

– …это чувство признательности к Матушке… – договаривает за него Гермес. – Без нее нас бы не было на свете.

– Хватит лицемерить! Матушка уже немолода. Рано или поздно ее не станет. Что тогда?

Гермес встает.

– У Матушки есть дочь, ее зовут Офелия. Она моя девушка и ждет от меня детей. Место Матушки займет Офелия.

От этого заявления остальные двое немеют. Гермес продолжает:

– Таково оптимальное будущее, как его вижу я: гибриды размножаются и создают свои цивилизации. Их соседи – Сапиенсы и метисы. Весь этот прекрасный новый мир живет в добром согласии, в смешении и во взаимопомощи.

Посейдон закатывает глаза, Гадес тоже не скрывает скепсиса.

– Я тоже хотела бы такого будущего, – соглашается с Ариэлем Алиса.

– Еще бы, он же твой зять! – бросает Посейдон. – Все, пора прекратить этот маскарад. Чего вы ждете от этой встречи? Что вы убедите меня смилостивиться к Сапиенсам, попадающимся на моем пути, отказаться от союза с дельфинами, которые – вот негодники! – на дух не выносят твоих, Матушка, соплеменников?

Он опять бьет кулаком по столу.

– Мне не оживить убитых мною Сапиенсов. И не убедить дельфинов забыть об их счетах с Сапиенсами. Каждый день дельфиний царь рассказывает мне о совершаемых твоими, Матушка, сородичами зверствах. Ты в курсе, что раньше они запирали их в дельфинариях? В этих тесных аквариумах дельфины сходили с ума, когда слышали свои собственные ультразвуковые сигналы, отражавшиеся от бортиков. Сапиенсы заставляли их исполнять примитивные, унизительные номера, развлекая зевак.

– Зато их там кормили и лелеяли, – возражает Гадес.

– Хорошенькое дело! Представьте: самих Сапиенсов отлавливают, оглушают и принуждают веселить наших детишек дурацкими трюками! Думаете, они радовались бы, что их кормят и держат в неволе?

Гермес берет с доски синюю пешку.

– Не знал, что доходило до такого… Теперь для меня понятнее враждебность дельфинов к Сапиенсам.

Нельзя допустить, чтобы Посейдон захватил инициативу в дебатах. Я должна отреагировать, и быстро.

– Я здесь не для того, чтобы выслушивать от вас упреки и уроки морали, – продолжает Посейдон. – Моя цель – прекратить воевать с Диггерами Гадеса, своевольно проникающими на мою территорию.

– Отлично, тогда приступим к переговорам, – пользуется его репликой Алиса. – Предлагаю, чтобы Диггеры, как более плодовитые и потому склонные к усиленному расселению, не приближались менее чем на сто двадцать километров к морскому побережью и на столько же – к горам.

– Меня это устроило бы, – говорит Посейдон.

– Меня тоже, – соглашается Гермес.

– А меня нет! Ни за что! – возмущается Гадес. – В конце концов, это же я зажат между горами и морем. Меня это касается в первую очередь. Я предлагаю установить ширину полосы в восемьдесят километров.

Троица спорит на повышенных тонах. Но, потренировавшись в красноречии и исчерпав аргументы, они приходят к приемлемому компромиссу: никаких диггерских колоний ближе сотни километров от побережья и от гор; Наутилусы, со своей стороны, лишаются права подниматься по рекам.

– А как же другие страны и континенты? – печалится Гадес. – Рано или поздно нам обязательно захочется туда отправиться.

– Давайте соблюдать общее правило, – предлагает Алиса. – Отправляйтесь куда угодно, главное – уважать неприкосновенность стокилометровой полосы перед морем и перед горами.

– Как быть с преодолением океанов и гор? – настаивает Гадес.

– Вам придется обращаться за содействием к Наутилусам или к Ариэлям.

– Перейдем теперь к вероятным союзам, – говорит Гермес. – Мы готовы помогать вам расселяться, но при условии, что в этом будет выгода и для нас.

– Присоединяюсь, – подает голос Посейдон. – Все только на основе эквивалентности.

– О каком эквиваленте может идти речь? – интересуется правитель людей-кротов, разглаживая свои усищи.

– Допустим, нам потребуется ваша помощь при проходке тоннелей в горах, – отвечает Гермес.

– Или при рытье ирригационных каналов, – подхватывает Посейдон.

– По каждому случаю надо будет вести дипломатические переговоры. Предлагаю обмен посольствами.

Предложение принимается голосованием. После этого слово берет правитель Наутилусов:

– Так как же насчет Сапиенсов?

– Наш дом повсюду, – без раздумий отвечает Алиса. – Мы были здесь раньше, это вообще наша…

– Ваша планета? Это ты пытаешься сказать? – перебивает ее Гермес.

– Наша, чья же еще!

Троица царей скептически смотрит на Алису.

Уж это-то они не станут оспаривать?

– Мы, Хомо Сапиенс, существуем уже триста тысяч лет, – напоминает она им.

– И что? – фыркает Посейдон.

Никуда не денешься, придется оправдываться.

– А то, что мы изобрели огонь, орудия труда, сельское хозяйство, животноводство, язык, алфавит, математику, книги, электричество, компьютеры…

– Не пойму, каким образом это дает вам право все считать своим, – возражает человек-дельфин. – Вы – это прошлое, а мы – будущее.

Три гибрида не сводят с нее глаз, ожидая реакции.

Они забыли про сдержанность. Нельзя дать перед ними слабину. Пускай убедятся в моей силе.

– Вы всерьез навязываете мне эту тему? Дело ваше. Напомнить, кто вы на самом деле? Вы – мои…

– Ясное дело, нас создала ты, – договаривает за нее Гадес. – Но этот этап позади. Почему бы не обозначить зону влияния и для Сапиенсов?

– Это не тема нашей встречи, – твердо отрезает Алиса.

Три правителя заговорщически переглядываются, как дети, переставшие бояться родительского осуждения.

– Наверняка где-то есть и другие выжившие Сапиенсы, – продолжает Гадес. – В договоре, который мы собираемся подписать, нужно предусмотреть способ общения с ними.

Повисает тяжелая тишина.

– Чего вы, собственно, хотите? – нервничает Алиса.

– Продолжить переговоры, не забывая о Сапиенсах, подход к которым должен быть таким же, как к трем другим народам Земли, – говорит Гадес. – Воспользуемся тем, что здесь ты: кто лучше тебя представит весь ваш вид? Мы признаем тебя полноправным партнером по переговорам.

Двое других правителя согласно кивают.

– Я отказываюсь обсуждать эту тему. Встреча окончена, – бросает ошеломленная Алиса. – Важно положить конец войне Диггеров и Наутилусов и постараться, чтобы в нее не вовлеклись Ариэли. Мы восстановили мир. Нам удалось найти почву для согласия, провести территориальный раздел. Обсуждение завершено. Благополучного вам возвращения домой, господа.

Больше не обращая на них внимания и даже не ожидая ответных напутствий, Алиса встает, опрокидывает нервным движением все шахматные фигуры, выходит на балкон и свистит.

В небе появляется Соланж. Она хватает Алису, расправляет длинные крылья и взмывает в небо.

66

– Ну как?

– Миссия завершилась успешно. Я не дала разразиться Четвертой мировой войне, – говорит Алиса Бенджамину, едва опустившись на террасу их большого шале.

– Почему-то у тебя сердитый вид.

– Нет, все в порядке.

Ее партнер догадывается, что это не вполне так, но не настаивает. Алиса благодарит Соланж, снимает рюкзак и запирается в ванной комнате на втором этаже. Как она мечтала о горячей ванне!

Нет лучше способа снять напряжение.

После ванны она натягивает джинсы и майку и спускается вниз, наливает себе большой бокал пино нуар и, поставив у ног бутылку, падает в кресло перед камином, где трещат толстые дрова.

Бенджамин устраивается в кресле напротив и осторожно заводит разговор:

– В «Энциклопедии» есть глава о теории, согласно которой системы из двух тел предсказуемы, а системы из трех тел – нет…

– Лично меня поразило место об энтропии. События, предоставленные сами себе, естественным образом склоняются к хаосу… – Она со вздохом наливает себе еще вина и продолжает: – Мои чада вообразили себя хозяевами мира. Желают вести переговоры друг с другом, без нас.

Алиса и Бенджамин долго молчат, глядя на огонь. Через несколько минут к ним присоединяется Джонатан.

– Добрый вечер, Алиса. Не слышал, как ты вернулась. Кажется, мирные переговоры увенчались успехом?

После нового глотка вина Алиса цедит:

– Скажем так: я избежала худшего.

Джонатан вопросительно смотрит на отца, тот отвечает беспомощным жестом и меняет тему:

– Гермес вернулся незадолго до тебя. Я пригласил его к нам к восьми вечера, на семейный ужин. Они с Офелией скоро будут здесь. – Он смотрит на часы.

Но время идет, а их все нет. Бенджамин пробует им дозвониться, но тщетно, проверяет на кухне готовность своих блюд и предлагает начать без них.

– После закусок они наверняка явятся.

Бенджамин приготовил типичное блюдо Ариэлей: фуа-гра из печени стервятника, которое он подает с белым вином и с луковым желе.

Алиса ест на автомате, без привычных комментариев о кулинарных талантах повара.

– Точно все хорошо? – не выдерживает тот.

– Уверяю тебя, лучше не бывает.

Она ищет тему разговора, которая позволила бы ей отвлечься.

– Как вы нашли жителей Новой Ибицы, а они – вас?

– Более-менее, – откликается Джонатан. – Они не сразу поймут, как устроено наше смешанное общество, но нельзя не признать, что Франки умеет разряжать атмосферу своими шутками и музыкой. По-моему, наше немного чопорное общество заждалось как раз такой шайки веселых гуляк. Хватит относиться к себе со зверской серьезностью.

Как оба мужчины ни стараются, Алиса слишком быстро расправляется с тартинками с фуа-гра.

– Что тебя гложет, дорогая? – шепотом домогается Бенджамин.

– Почему Офелия и Гермес так задерживаются? Это на них не похоже. Возможно, Гермесу не хочется сегодня видеться со мной. Мог бы, по крайней мере, предупредить.

– Хочешь, я за ними схожу? – предлагает Джонатан.

– Нет, не утруждайся, придут, никуда не денутся.

Бенджамин приносит главное блюдо – рагу из мяса горного козла с рисом. Алиса и это блюдо глотает, почти не жуя и хмуря брови.

– Все, хватит! – Бенджамин бросает на стол салфетку. – Или ты рассказываешь, что приключилось, или я уношу рагу!

Алиса вздрагивает, как будто он нарушил течение ее важных мыслей.

– Прости… Рагу – чудо, как обычно. Просто я устала от своих несносных «чад». Что проку в мечтах об изменении мира, в попытках убедить других в своей правоте, в планах на будущее? Какой смысл творить?

– Что на тебя нашло? – удивляется Бенджамин.

– Старею, наверное. Я утратила свой былой энтузиазм. Наверное, любую мать удручают недостатки ее повзрослевших детей.

– Еще ты – мать Офелии.

– Именно! Ее нет, это выводит меня из себя. Может быть, мне пора в отставку, пусть меня заменит она.

– Когда Офелия родит близнецов, у нее появятся законные основания для укрепления союза Сапиенсов и Ариэлей, – поддакивает Джонатан.

Бенджамин подливает Алисе вина и встает у нее за спиной, чтобы помассировать плечи. Она кладет свою ладонь на его.

– Ты – прелесть, Бенджамин, мне так стыдно за свою угрюмость сегодня вечером! Эта встреча в Париже вызвала у меня чувство горечи. Зря мы не пригласили Франки, он бы нас повеселил.

Раздается громкий стук в дверь. Удивленный Бенджамин идет открывать. На пороге Гермес, он в панике.

– Скорее за мной! – умоляет он прерывающимся голосом. – Возникла большая проблема.

Алиса, Бенджамин и Джонатан торопятся по улицам Валь Торанса в шале Гермеса. Оттуда доносится крик.

Это Офелия!

Алиса находит дочь лежащей на кровати и стонущей от боли. Она щупает ей лоб – он горит.

– Мне больно, мама! Живот!..

– Успокойся, милая, плодам нужен твой покой.

– Я не могу сейчас рожать, мама, еще рано! Слишком рано! – убивается Офелия.

Дальнейшее лишь подтверждает ее опасения. У Офелии открывается кровотечение, она кричит от боли. Алиса, Бенджамин и Джонатан меняют друг друга у ее изголовья.

Внезапно оба близнеца-метиса вываливаются наружу. Сколько над ними ни бьются, они остаются неподвижными.

Офелия горько плачет. Бенджамин уносит два маленьких бездыханных тела. Алиса сжимает дочь в объятиях.

– Я здесь, с тобой, моя Офелия…

Гермес кладет ступню в ее ладонь.

– Я здесь, любимая.

Он целует Офелию, тоже плачет и машинально слизывает свои слезы длинным, узким, заостренным языком.

Бенджамин, придерживая Алису за плечи, выводит ее из комнаты, за ними плетется Джонатан.

– Пойдем, им надо немного побыть вдвоем…

67

В следующие дни Алиса не отходит от постели дочери, чтобы помочь ей пережить тяжелую утрату. Она устроила ее в соседней комнате в шале Бенджамина и большую часть времени проводит в кресле, у ее ног.

Офелия спит, Алиса стережет ее сон. Из окна открывается вид на Валь Торанс. Деревня, над которой высятся три горы, сильно изменилась после ее возвращения. В небе снуют Ариэли с чемоданами, покупками, а то и с пассажирами-Сапиенсами.

На крышах некоторых шале появились взлетные площадки, похожие на автобусные остановки, по фасадам вьются лестницы, чтобы к ним добираться.

Иногда в небе проносятся гибриды с длинными лентами, это реклама ресторанов Ариэлей или объявления о продаже особенной одежды, не мешающей крыльям.

Офелия беспокойно вертится в постели, потом рывком просыпается и подскакивает, как будто от кошмара.

– Гермес! – вскрикивает она. – Где Гермес? Почему он не здесь?

– Он очень занят, ты же знаешь, – отвечает ей мать.

Молодая женщина сосредоточивается, чтобы успокоиться. Алиса утирает с ее бледного лба пот.

– Как ты себя чувствуешь?

– У меня чувство… пустоты. Своей бесполезности. Да еще Гермеса вечно нет рядом… После моих преждевременных родов он изменился, отдалился, как будто злится на меня, считает виновной в этой неудаче.

– Дорогая, он, конечно, тоже огорчен и несчастен, старается об этом не думать, погружаясь в работу. Когда ты – правитель Ариэлей, то ты себе не принадлежишь, какие бы драмы ни происходили в жизни.

Офелия горестно вздыхает.

– А ты, мама? Я же и тебя подвела.

– Не говори глупости! Нет, доченька, наоборот, благодаря тебе я получила важнейшую недостающую информацию. Благодаря тебе я теперь знаю, что метизация между Ариэлями и Сапиенсами невозможна. Между нами и гибридами существует видовой барьер.

– Я так надеялась, что они родятся…

Молодая женщина опять плачет.

Я должна была раньше об этом подумать и поговорить с ней. Какими были бы эти новые существа? Родились бы с половинками крылышек? Как бы они тогда летали? Как напомнил мне Бенджамин, куры с их атрофированными крылышками разучились взлетать и превращались в легкую добычу для хищников.

– Придется предупредить другие смешанные пары, что они не могут иметь детей.

Молодая женщина еще пуще рыдает. Алиса крепко обнимает дочь.

– Любовь необязательно связана с размножением, это – один из плюсов принадлежности к людям. Мы способны любить и без планов родить ребенка. Я, например, думала, что со своим эндометриозом никогда не рожу… А потом родилась ты!

Офелия смотрит на небо. Вдалеке происходит что-то непонятное. Она щурится, приподнимается на локтях. Превозмогая боль внизу живота, она кое-как встает, опираясь на мать, подходит к окну и распахивает обе створки.

Гермес, зависший над деревней, как будто уселся на облако. Офелия смеется этой его шутке и машет ему рукой. Человек – летучая мышь закладывает в небе мертвые петли, потом рисует большое сердце. Офелия в ответ рисует пальцем в воздухе сердечко и делает вид, что дуновением отправляет его в полет в направлении Гермеса.

И тут две женщины обнаруживают в небе второй силуэт. Это женщина-Ариэль, она тоже рисует воображаемое сердце.

Два гибрида выполняют вдвоем сложные фигуры высшего пилотажа, потом обнимают друг друга крыльями и целуются.

Офелия меняется в лице, нетвердо стоит на ногах. Алиса не дает ей упасть.

– Нет… – ошарашенно шепчет Офелия.

Алиса, не размыкая объятий, заставляет ее отвернуться от окна, чтобы больше не видеть сцену в небесах.

– Ничего не понимаю… – бормочет Офелия с полными слез глазами.

– Гермес – гибрид. У гибридов своеобразные нравы…

– Но…

Алиса пытается успокоить дочь.

– Они еще молодой вид, импульс размножения у них, вероятно, сильнее абстрактного любовного чувства, очень поздно сформировавшегося даже у нас, Сапиенсов.

– Абстрактного?..

– Да, наше любовное чувство порой иррационально.

Офелия садится на кровать и с озлоблением произносит:

– Он рациональный, вон, уже завел себе другую.

– Он с особью женского пола своего вида, – уточняет Алиса. – С этим ничего не поделаешь.

Сраженная этими словами матери, Офелия обмякает, как от анестезии, и накрывает голову подушкой, чтобы всласть нареветься.

Что за кретин! Мог бы потерпеть, зачем было торопиться показывать другую? Нет, не пойму я мужчин, что гибридов, что Сапиенсов. Вернее, отлично понимаю, но как же мне претит их эгоизм! Бедняжка моя, ты воображала, что ваша пара – образчик современности, а на самом деле всего лишь воспроизвела древнюю как мир схему.

Стук в дверь. Алиса отпирает ее и видит Джонатана с букетом цветов.

– Как она? – тихо спрашивает он.

– Ничего страшного.

– Боль в животе все еще появляется?

– Теперь она мучается скорее от сердечной боли.

Джонатан сводит брови на переносице.

– Что-то с сердцем?

– Нет, с чувствами. Входи.

Джонатан подходит к Офелии, берет ее за руку и шепчет:

– Сочувствую твоей драме. У меня нет крыльев, но я рядом на случай, если понадоблюсь тебе.

Офелия перестает рыдать и позволяет Джонатану держать ее за руку. Она даже высовывает голову из-под подушки и пытается улыбнуться.

– Кажется, я немного утомилась от людей, которые летают.

Только сейчас до меня дошло коварство этой игры слов. Гермес – летающий правитель и правитель воров. Он заслуживает этого названия^[66].

Офелия вытирает слезы и смотрит Уэллсу-младшему в глаза.

– Дай мне немного времени, Джонатан.

– Уверен, спуск по «черным» горнолыжным трассам доставит тебе не меньше удовольствия, чем полеты с Ариэлем, – говорит ей молодой человек и ласково улыбается.

Вместо ответа она слегка сжимает его ладонь. Но, сама этого не замечая, продолжает при этом смотреть в окно, где еще видны Гермес и его новая пассия.

Джонатан обращает внимание на то, куда она смотрит, и сильнее сжимает ее руку.

Молодые люди обмениваются нежными взглядами.

Алиса понимает, что она лишняя, и оставляет их одних.

На лестнице, ведущей в гостиную, она наталкивается на Бенджамина.

– Как она?

– Мы правильно сделали, что привели Офелию сюда, присутствие твоего сына идет ей на пользу.

Она зажигает огонь в камине, наливает себе бокал вина и опускается в кресло.

– Хочется подумать о чем-нибудь другом. Эта история с Офелией оставила меня без сил.

– Ты права. Кстати, у меня есть идея…

Бенджамин садится с ней рядом напротив разгорающегося камина.

– Твой проект «Метаморфоза» имеет три составные части: воздух (Ариэли), вода (Наутилусы), земля (Диггеры). Но недостает кое-чего еще, четвертой стихии…

– Огня? – догадывается Алиса, подкладывая в камин полено.

– Ты не думаешь, что для стабильности треугольника «белое-синее-черное» (воздух-вода-земля) хорошо бы добавить «желтое», огонь?

– Мне не из чего делать нового гибрида.

Она садится и покачивает вино в бокале, держа его за ножку.

– А вот и есть, – возражает Бенджамин. – Мне разрешили захватить с собой кое-что на случай бактериологической войны. Загляни на склад мэрии…

Некоторое время Алиса раздумывает, а потом отвечает:

– Даже если бы у нас появилось оборудование для опытов, недостает главного, незаменимого ингредиента – генов, соответствующих связанному со стихией огня животному.

– Есть одно животное, способное поделиться с тобой генами, необходимыми для будущего гибрида. Судя по многочисленным легендам, оно как раз связано с огнем.

– Феникс? – шутя спрашивает Алиса.

Бенджамин загадочно улыбается, чем выводит ее из себя.

– Брось водить меня за нос! Не знаю ни одного животного, реально связанного с огнем, даже из мифов.

– А саламандра? – спрашивает министр.

– Ты хочешь, чтобы мой четвертый гибрид был человеком-саламандрой?

– А что, будет комплект, все четыре стихии: вода, воздух, земля, огонь. Не говоря о том, что система из четырех игроков – это квадрат, сама стабильность.

Ученая пристально смотрит на танец искр в камине.

Бенджамин продолжает указывать мне путь. Это его интуиция легла в основу появления еще двух гибридов в дополнение к человеку – летучей мыши. Я очень признательна ему за это, невзирая на нынешние конфликты.

– Ты сама убеждала меня, что мать-природа не отказывается от неудачных и неоконченных проектов, а добавляет новые, – напоминает он. – Гибрид человека и саламандры мог бы стать решением наших сегодняшних проблем.

Алиса смотрит на пламя.

Он прав. Возможно, это хорошая идея: продолжать идти вперед, вместо того чтобы ныть из-за прежних ошибок. Почему бы не завоевать четвертый элемент – огонь? Мне еще рано на покой, у меня остается потенциал. Я могу принести пользу Природе, помочь ей разнообразить ее творения.

Бенджамин берет со своего письменного стола «Энциклопедию относительного и абсолютного знания» и дает ей в раскрытом виде.

– Здесь объяснено, почему саламандр ассоциируют с огнем.

Она читает главу об их привычке зимовать в полых пнях. Такие пни часто использовали на дрова. Жар будил саламандр, и они выползали из огня. Еще одна деталь, связывающая саламандр с огнем: у черно-желтых саламандр ядовитая слюна, оставляющая ожоги на коже тех, кто до них дотрагивается, отсюда народная традиция ассоциировать их с огнем.

Алиса продолжает читать. Оказывается, врач и ботаник Иоахим Камерариус отметил в 1510 г., что «саламандра – единственное животное, способное выжить в огне». Поэтому король Франциск I сделал ее своей эмблемой, намекая этим, что преодолеет любые испытания. Его девизом стали слова Nutrisco et extinguo, то есть «Я питаю (добрый огонь) и тушу (злой)». В 1565 г. швейцарский медик, философ и алхимик Парацельс связал четыре стихии с некоторыми волшебными существами: землю – с гномами, живущими в недрах гор; воду – с русалками, женщинами-сиренами, жительницами озер и рек; воздух – с эльфами, и огонь… – с саламандрами. Французские артиллеристы тоже избрали своей эмблемой окруженную языками пламени саламандру, а девизом – слова «Мы тоже проходим испытание огнем». В 1750 г. Пьер Луи Моро де Мопертюи решил проверить легенду о нечувствительности саламандр к огню. Он бросил несколько десятков саламандр в печь и получил «научное» подтверждение, что легенда – просто басня.

– Где же взять саламандру в Валь Торансе? – спрашивает Алиса, кладя книгу себе на колени.

– Например, в Парке дикой природы Крёзе. Я бывал в нем несколько раз, там до сих пор много разного зверья.

– Оно выжило после стольких лет, проведенных в клетках и аквариумах? – удивляется ученая.

– Некоторые животные жили в открытых вольерах, где были воспроизведены природные условия. Они продолжили жить и размножаться без вмешательства людей.

– В том числе саламандры?

– Конкретно – аксолотли, в маленьком бассейне вроде болотца.

– Кто такие аксолотли?

– Это мексиканское, вернее, ацтекское слово.

Алиса не отрывает взгляд от тлеющих в камине углей.

– Аксолотли?..

– Вот, полюбуйся. – Бенджамин берет с ее колен «Энциклопедию» и открывает на странице, где говорится именно об этой саламандре.

68

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: аксолотль

Аксолотль (Ambystoma mexicanum) – саламандра длиной 25 см, обладающая удивительной способностью к постоянной регенерации поврежденных или утраченных органов.

При потере лапы, хвоста или любой другой части тела – в том числе глаз, позвоночника, спинного мозга, нервных волокон и даже мозга – она снова их отращивает.

Эта поразительная способность, «неотения», связана с тем, что, находясь в воде, аксолотль остается в личиночной стадии, как эмбрион в околоплодной жидкости.

Таким образом, все его клетки обладают общим планом целого животного. При разрушении группы клеток рана не зарубцовывается. Утраченная часть отрастает, полностью воспроизводя составлявшие ее клетки.

Получается, что в силу своей способности к саморегенерации аксолотль не может состариться и, значит, теоретически бессмертен.

Другая поразительная способность аксолотля: даже в состоянии «большого эмбриона» самец может спариваться с самкой для размножения.

Однако после выхода из воды с аксолотлем происходит полная метаморфоза. Он перестает дышать жабрами, у него развиваются легкие. Кожа меняет цвет на тусклый и более темный. Включаются биологические часы, и он стареет, как любое другое животное. Раны на месте утраченных органов зарубцовываются, способность заново отращивать органы исчезает.

Аксолотль обитает в больших горных озерах Мексики, с 2006 г. он отнесен к вымирающим видам. Теперь их находят только в двух озерах, Сочимилько и Чалько, на высоте двух тысяч метров в центре страны. Причина вымирания – изысканные вкусовые качества, превратившие их в деликатес у приозерного населения. Кроме того, ученые постоянно изучают аксолотлей, пытаясь раскрыть тайну долголетия и распространить их способность к регенерации на людей.

Аксолотль не гибнет от наносимых хищниками ран и от течения времени, но гурманство и любопытство человека к его потенциальному бессмертию могут стать для него смертельными.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

69

Гибрид человека и саламандры открывает глаза и видит мир. Для порядка он немного кричит и плачет, чтобы успокоить окружающих, потом смотрит по очереди на тех, кто присутствовал при его рождении.

Все происходит в гостиной шале Бенджамина, превращенной по такому случаю в лабораторию.

Для появления нового гибрида понадобилось три года работы.

На Алисе, только что разменявшей седьмой десяток, белая блузка. Она приобрела огромный опыт в таких манипуляциях и, спасибо предоставленным Бенджамином приборам, без лишних сложностей получила новый экземпляр.

Убедившись, что его сердце бьется и что дыхание мерное, она укладывает новое существо в бархатную красную колыбель.

В жизни не видела такого очаровательного создания! – вот первая посещающая ученую мысль.

В отличие от трех первых новорожденных гибридов, в этот раз родилась «девочка». Она так похожа на Сапиенсов женского пола, что Алиса торопится записать в своем блокноте наблюдений:

4. Огонек

(научное название – Нomo ignis)

Описание

Размер при рождении – 30 см.

Вероятный рост во взрослом состоянии: меньше, чем у Хомо Сапиенс.

Цвет: желтая кожа из нескольких прозрачных слоев, похожих на слои желтоватой пластмассы.

Круглая голова, большие золотистые глаза.

Очень густые рыжие волосы с почти черными кончиками.

Рудимент хвоста.

– Как мы ее назовем? – спрашивает Бенджамин, читающий записи Алисы через ее плечо. – Опять как олимпийскую богиню?

– Мне нравится «Аксель».

– «Аксель-Аксолотль»… – бормочет Бенджамин. – Звучит неплохо.

– Я читала, что это имя произошло от древнееврейского «Авшалом», «отец мира». Это то, что нам нужнее всего.

– Похожа на героиню японского мультика, – вступает в разговор Офелия. Она сейчас на седьмом месяце беременности.

Бенджамин Уэллс взвешивает новорожденную на ладони.

– Какая наша Аксель легонькая!

– Это нормально, – отвечает Алиса, – у саламандр кости менее плотные, чем у людей.

Алисе хочется запустить массовое производство таких гибридов, сделать еще 144 человека-саламандры, как она поступала с тремя первыми гибридными видами. Но внезапно сломался один из аппаратов, необходимых для генетических манипуляций, и Бенджамин не сумел починить эту сложную электронику.

– Других гибридов мы создать не можем, так что Аксель останется единственной женщиной-саламандрой, – говорит ученая, пока новорожденная вертится в своей колыбельке.

Бенджамин был прав. Четыре стихии: воздух, вода, земля и огонь. И четыре гибрида четырех цветов.

Через несколько недель приходит очередь Офелии рожать. Новорожденный – чистокровный Сапиенс, рыжий мальчик, названный Захарией.

Мой великий проект спасения человечества обретает новое дыхание. Аксель и Захария – представители нового поколения, на которое возложены большие надежды.

70

Он никак ее не найдет.

Уже десять лет Аксель и Захария Уэллс растут бок о бок, как брат и сестра.

Нынче, спрятавшись в трухлявом пне, девочка понимает, что Захарии ни за что ее не найти. Слишком совершенно ее убежище. Лучше перестать ждать и выпрыгнуть.

– Захария! Я выиграла, вот я где!

Ответа нет. Она кричит громче:

– Я опять выиграла игру в прятки!

Тишина. Брат куда-то подевался. Аксель озирается: она одна посреди заснеженного леса. Придется возвращаться в Валь Торанс. Но снег всюду одинаковый, ели тоже, и она не может сориентироваться.

Она то и дело останавливается и кричит:

– Захария! Захария! Я больше не играю. Я здесь!

Она говорит себе, что бывают победы, пережить которые труднее, чем поражения.

– Ау, Захария!

Внезапно за ее спиной раздается непонятный звук.

– Захария, это ты?

Звуки у нее за спиной становятся похожи на тяжелые шаги.

Аксель оглядывается и видит гораздо более крупное существо, чем Захария, все в шерсти, в отличие от него, и с огромными клыками в пасти, которую зверь разевает, шумно дыша.

Бурый медведь. В считаных метрах от нее.

Он передвигается то на двух лапах, то на четырех, смотрит на нее круглыми глазками и водит мордой в разные стороны, ловя запах, который ему, похоже, совсем не нравится.

– Тихонько, тихонько… – уговаривает себя Аксель, пятясь назад и стараясь не показывать, как ей страшно.

Но медведь продолжает на нее наступать.

Она пускается бежать, ее преследует огромный зверь, издавая злобный рев: добыча вздумала улизнуть!

Аксель даже не зовет на помощь. Что может маленькая девочка против такой громадины?

Она бежит все быстрее, но ее усилия ничего не дают, медведь сильнее и быстрее ее, и он все ближе.

Она спотыкается о толстый корень и падает лицом в снег.

Подняв голову, она слышит совсем рядом дыхание хищника, даже чувствует его запах.

Она медленно встает, поднимает с земли палку, чтобы обороняться. Но медведь сильным движением лапы выбивает у нее из руки палку, как спичку.

Аксель пятится.

– Нет! – произносит она твердо. – Не подходи!

Медведь скалит клыки.

– Думаю, ты выиграла, – шепчет голос у девочки за спиной.

В одной руке у Захарии тяжелый камень, в другой толстый сук.

– Я все гадал, где ты спряталась, всюду искал, здорово ты меня провела… – говорит он, чтобы ее успокоить.

– Он нашел меня раньше, чем ты.

– Медленно отступи за мою спину.

Голос у него дрожит, ему тоже страшно. Аксель слушается его, не сводя с косолапого глаз.

Захария со всей силы бросает свой камень и попадает медведю в глаз. Зверь ревет от боли, грозя рыжему мальчишке острыми клыками в разинутой пасти. Аксель тоже подбирает камень, швыряет его в медведя и попадает ему в подбородок.

Косолапый щелкает челюстям и молотит лапами, дети пытаются уворачиваться от ударов, но длинные когти отрывают Аксель руку у самого плеча. Захария замирает от ужаса.

– Ничего! – храбрится девочка. – Давай!

Мальчик подбирает длинный, острый, как кинжал, сук и глубоко всаживает его медведю прямо в яремную вену. Кровь хлещет фонтаном, зверь истошно ревет, Захария, пользуясь секундной передышкой, помогает Аксель встать.

Дети мчатся что есть сил. Отбежав на безопасное расстояние, они останавливаются, чтобы отдышаться. Медведя нигде не видно.

– Твоя рука… – удивленно тянет мальчик. – Почему не идет кровь?

Они осматривают плечо Аксель. Кость торчит наружу, но крови нет. Желтая полупрозрачная плоть похожа на желе.

– Подожди, – говорит Захария, – я схожу за твоей рукой.

Девочка не успевает его задержать: он торопится обратно, проверяет, не сторожит ли его медведь, и подбирает оторванную руку.

Он возвращается к Аксель, и вдвоем они добираются до шале Бенджамина и Алисы.

Алиса – а ей уже немного за семьдесят – надевает очки и рассматривает рану.

– Мы играли в прятки и наткнулись на медведя. Но есть и хорошая новость: я принес домой ее руку. – Захария демонстрирует оторванную конечность.

Алиса внимательно изучает пострадавшее плечо и отдельно – руку. Пальцы на руке подрагивают, как будто показывают, что еще не отмерли.

Однажды я видела в родительском саду хвост ящерицы, оторванный кошкой: в нем оставались такие же нервные сокращения.

– Тебе больно? – спрашивает Бенджамин.

– Нет, только чешется немножко.

Поседевший Бенджамин тоже разглядывает оторванную руку. Алиса больше интересуется плечом ребенка с прозрачной желтой кожей, золотистыми глазами и рыжими волосами с темными кончиками.

Что, если Аксель и впрямь бессмертная?

– Аксель унаследовала неотению аксолотлей, – объясняет она.

Бенджамин кладет оторванную руку Аксель на столик. Кажется, рука огорчена пренебрежением: она шевелится и сгибается в локте.

– Что будет дальше? – спрашивает Захария.

– Теоретически на руке может отрасти все тело, потому что клетки располагают полной генетической программой Аксель. Но раз на ней нет ни кусочка сердца или мозга, в конце концов она… отомрет, – отвечает Алиса.

– Почему одна часть продолжает расти, а другая нет? – допытывается Захария.

– По-моему, полностью отрастает та часть тела, в которой находится больше всего сознания. Мама говорит, что это та, в которой больше мозгов, – отвечает ему Аксель.

– Выходит, если расколоть тебе надвое голову, разрубить пополам мозг, то будет непонятно, в какой половинке больше сознания – в одной или в другой? – не отстает Захария.

Никогда об этом не задумывалась…

– Мое сознание само решает, где ему находиться, – говорит Аксель. – Оно выбирает тот кусок, где больше мозгов, потому что он быстрее вернется в строй.

– Обалдеть! – восхищается Захария. – А что потом?

– Согласно принципу неотении, у Аксель отрастет новая рука, – говорит Алиса, поднимая на лоб очки. – Остается вопрос, как долго будет отрастать вся рука – с ладонью, пальцами, ногтями…

Ответ на этот вопрос появляется через пять недель, когда рука Аксель, девочки-аксолотля, отрастает полностью.

Не проходит и дня, чтобы двое старых ученых не восторгались способностями ребенка-саламандры. Наблюдая издали, как играют Аксель и Захария, Алиса говорит:

– Аксель – уникум, даже сама по себе она весит в экосистеме не меньше, чем три ее кузена-гибрида. Выходит, мы заменили качеством количество.

– То, что у нее отрастают оторванные конечности, и то, что она не запрограммирована на смерть, открывает новые перспективы, – задумчиво говорит Бенджамин.

Он берет Алису за локоть и помогает ей подняться по ступенькам из сада в шале. Алиса страдает ревматизмом, иногда затрудняющим ее движения. При ее подвижности это особенно тяжело.

– Аксель могла бы служить вместилищем нашей культуры, наших научных открытий, наших ценностей, – размышляет вслух Алиса. – В случае нового кризиса, вроде разразившейся сорок лет назад мировой войны, от нее могла бы пойти новая цивилизация…

С этого момента двух детей, до того росших вместе, Аксель и Захарию, начинают по-разному учить и воспитывать. Как считает Алиса, из девочки-саламандры должен вырасти филолог и математик, знаток искусств и наук. Она обязана аккумулировать максимум знаний и интеллекта, стать своего рода гарантией того, что прежний мир сумеет возродиться по примеру ее пострадавших конечностей.

Но это интенсивное обучение слишком утомительно для Аксель. Понимая безграничные ожидания своей матери, она предлагает превратить занятия в игры, которые сама изобретает. Играя в историю и в географию, она полагается на свою память, в химию и в физику – на цифры, в спортивных играх – на свою подвижность. Она учится не из страха неудачи, а ради радости открытий и экспериментов.

Для разрядки Алиса часто предлагает Офелии прогулки в горах. Мать и дочь любят оказываться вдвоем вдали от суеты. Мать в толстой розовой ветровке поднимается по главной улице Валь Торанса под руку с дочерью, одетой в такую же ветровку, только сиреневую.

Офелия восхищена жизнелюбием матери, всегда – вопреки возрасту и приступам ревматизма – готовой заниматься спортом, путешествовать, запускать новые проекты. Как ни странно, Офелия в свои сорок лет чувствует себя большей домоседкой, чем мать. Ей нравится спокойно сидеть дома со своим партнером Джонатаном и сыном Захарией. Идеальный вечер для нее – чтение в уголке у камина, под классическую музыку, с чашкой чая.

Но мать раз за разом заставляет ее вырываться из рутины.

Дорога все круче, но Алиса продолжает беседу и продолжает идти с прежней бодростью.

– Аксель меня впечатляет, но и беспокоит, – говорит она.

– Она ведь не умеет ни летать, ни плавать, ни зарываться в землю, ей нечем тебя тревожить, не то что другим твоим созданиям…

– Зато она умеет думать. Ты видела, как она великолепна во всех логических играх? А как она обожает превосходить саму себя! У нее неутолимая жажда знаний.

– Согласна, она сильно превосходит зрелостью Захарию, – отвечает Офелия, – хотя у него тоже живой ум, благодаря Аксель он быстрее учится.

Они выходят на плоскую площадку между сугробами и галечной насыпью.

– Я тоже за ними наблюдаю, – продолжает Алиса. – Они играют вдвоем во все стратегические игры, игры на развитие памяти, отгадывают загадки… Эти игры основаны на сотрудничестве, хотя Захария догадывается, что Аксель старается не унижать своего «брата» и часто ему поддается.

– Это потрясающе! – подхватывает Офелия. – Эта парочка – идеальный пример синергии двух совершенствующих друг друга душ. Даже в супружеских парах редко бывает такая степень взаимопонимания.

Моя мать. Моя дочь. Мой внук. Каждое поколение сталкивается с тем же вызовом, что и предыдущее: борьба за свою любовь.

Алиса находит оптимальный ритм ходьбы, но для ее дочери это слишком быстро, она с трудом за ней поспевает.

– Плюс к полученному от нас образованию у Аксель особенный образ мышления, связанный с ее видовой принадлежностью, это позволяет ей всегда находить оригинальные решения.

– Какие именно? – спрашивает запыхавшаяся Офелия.

– Например, она анализирует собеседника, чтобы всегда говорить то, что он хочет услышать.

– Ты права.

– Она делает это инстинктивно. И в диалоге приспосабливает свою лексику, чтобы у собеседника было впечатление, что они говорят на одном языке.

– Скорее так ведет себя хамелеон, а не саламандра…

Обе смеются.

– Такова ее стратегия, – продолжает Алиса, отсмеявшись. – Способ от всех добиться симпатии. Она в совершенстве овладела даже жаргоном Ариэлей.

– Это способ соблазнять, – замечает Офелия.

– Да, для своих десяти лет она уже настоящая соблазнительница. Видела, как она умеет встряхивать своими необычными рыже-черными волосами?

– То ли еще будет!

– Короче говоря, создав этот уникальный четвертый гибрид, я, кажется, замкнула круг, завершила проект «Метаморфоза», – заключает Алиса.

Мать и дочь покидают ровную лыжню и карабкаются вверх, дыша чистым воздухом высокогорья. У их ног простерся Валь Торанс, откуда то и дело взлетают Ариэли с лыжниками.

Впредь все события будут плодами посеянных нами зерен: белых, связанных с воздухом, синих, связанных с водой, черных, связанных с землей, и одного-единственного желтого зернышка, связанного с огнем.

Внезапно они замечают на месте съехавшего вниз сугроба замороженный медвежий труп.

Акт VI. Плоды

71

На самом деле мир развивается не линейно, а циклически.

Представление о постоянном росте – это мужское восприятие.

Представление о повторяющихся циклах больше присуще женщинам, потому что в наши организмы вшит процесс создания, трансформации, выталкивания и уничтожения яйцеклетки.

Мы, женщины, интегрировали понятия рождения, созревания, старости, смерти и возрождения.

Следом за весной наступает, лето, осень, зима – и снова весна.

Ночь сменяется днем. Тьма – светом. Холод – теплом.

И точно так же Вселенная, вероятно, циклическое явление: Большой взрыв – расширение – рассеяние – энтропия – новое сосредоточение – Большое сжатие в крохотное пространство… И опять взрыв.

Мы как бы находимся в бензиновом двигателе, повторяющем один и тот же процесс: искра, зажигание, расширение. Этот мир постепенно сжимается и угасает, пока не возникнет новая искра, чтобы перезапустить процесс рассеяния света, энергии и материи во Вселенной.

Щелчок зажигалки, синее пламя зажигает двадцать свечек на поздравительном торте в форме саламандры.

Все собрались в большой гостиной шале Бенджамина.

У Алисы – ей скоро стукнет восемьдесят – седые волосы и лицо в морщинах. Она сидит слева от Бенджамина, который чуть старше ее, но поседел уже давно. Справа от него сидит Офелия, ей скоро пятьдесят, дальше ее партнер Джонатан и их сын Захария, статный двадцатилетний красавец. Все они собрались, чтобы отпраздновать двадцатилетие Аксель.

У девушки-гибрида с полупрозрачной кожей, символа Огня, огромные золотые глаза, подведенные сейчас черным карандашом. Ее густые рыжие волосы с темными кончиками падают на плечи. На шее у нее кулон в виде животного, служащего ее символом, – аксолотля. Ее черно-желто-красное платье символизирует живой огонь.

За последние десять лет после той встречи с медведем у девушки-саламандры часто отпадали, но неизменно снова отрастали конечности и органы.

Нарезая лук, она отхватила себе палец, после падения при спуске на лыжах с горы ей ампутировали ногу. Она даже отрезала себе ухо, изображая в детском спектакле Ван Гога, и весело смеялась, пугая этим ухом окружающих. Алиса даже порой беспокоилась, нет ли чего-то нездорового в ее постоянном желании что-нибудь себе откромсать, чтобы доказать другим, что эта часть тела непременно отрастет.

Только бы ей не взбрело в голову поразить нас на свой день рождения, выколов себе глаз.

Аксель берет нож и лопаточку для торта, аккуратно вырезает кусок торта из «груди» торта-саламандры, отламывает «сердце» и подает Захарии.

– Сие есть тело мое, сие есть кровь моя, – произносит она шутливо и протягивает ему бокал с шампанским.

Она раздает куски торта всем остальным, оставив себе «голову» саламандры.

– Слово виновнице торжества! – требует рыжий молодой человек, желая поддеть сестру.

– Всему свое время. Сначала насладимся замечательным тортом, шедевром нашего непревзойденного шеф-повара Бенджамина. После этого я преподнесу вам сюрприз…

Этого я и боялась. Сюрприз? Только бы не один из ее фокусов с членовредительством.

Все, жмурясь от восторга, лакомятся тортом. Алиса не отрывает взгляд от окна, за которым раскинулась деревня, размышляет о проделанном пути и о нынешнем положении.

За прошедшие годы доля Ариэлей в населении Валь Торанса значительно выросла, почти сравнявшись с долей Сапиенсов. Такова была воля старика президента Легитимуса, и правитель Ариэлей Гермес не пошел ему наперекор. Оба они наблюдали за демографическим ростом своих общин и старались избегать перекосов. Так было достигнуто полное равенство. Им удалось сохранить и закрепить уважение и взаимодополняемость двух народов.

Как говорит Бенджамин, «майонез дошел до консистенции», имея в виду чудесную смесь растительного масла и яичных желтков, обеспечивающую успех этой волшебной субстанции.

Сапиенсы помогают Ариэлям – у них ловчее руки. Ариэли помогают Сапиенсам – благодаря их крыльям перестают быть преградой любые расстояния. Вместе Сапиенсы и Ариэли завладели всеми окрестными городками и деревнями. Обосновавшись там, пары начинали приносить потомство, населенные пункты развивались, расширялась подконтрольная территория.

Принцип заключается в том, что где угодно, в деревне или в городе, равное количество Ариэлей и Сапиенсов. Так сохраняется то, что Алиса называет «равновесием между небом и землей».

Соблюдая соглашение, заключенное некогда на Эйфелевой башне, они никогда не нарушают границу, пролегающую в ста километрах от подножия гор, чтобы не иметь проблем с передовыми колониями Диггеров.

Алиса наблюдает за Аксель. Единственный представитель огненной стихии, молодая женщина-саламандра стала популярной и у Сапиенсов, и у Ариэлей.

Она всегда улыбается, все обращает в шутку, пленительно встряхивает своими густыми волосами, неизменно старается всем доставлять удовольствие.

Когда все получают по второму куску торта, Захария опять переходит в наступление:

– Ты больше не отвертишься! Все хотят услышать речь виновницы торжества. Главное, чтобы обошлось без твоих сюрпризов! – насмешливо добавляет он.

– Ничего такого не будет. Во-первых, хочу подчеркнуть, что, как достойная представительница огненной стихии, я почему-то должна каждый год в день своего рождения задувать огоньки на свечах, хотя они – мои друзья… Хороша подруга!

После недолгой паузы она продолжает:

– Этот вечер – новый повод поблагодарить маму. Хочу сказать ей: спасибо, что меня придумала.

Алиса, смущенная похвалой, скромно опускает глаза.

– Кому из людей доступно счастье ужинать со своим создателем и называть его на ты? Кто из людей получал прямо от него инструкции и всю мораль?

– Например, Моисей получил от Создателя на горе Синай скрижали с десятью заповедями, – вспоминает Захария, гордый своей эрудицией.

– Спасибо, братец, что напомнил об этом историческом моменте, но я что ни день получаю сразу сотню заповедей! От «приберись в своей комнате» до «делай уроки» и «спасибо, что собрала вещи». Десяти заповедям недостает этой четкости. Так что спасибо еще раз, мама!

Общий смех. Аксель серьезнеет.

– Но мне мало учебы по книгам, фильмам и чужим рассказам. Мне нужно увидеть происходящее вокруг собственными глазами. Хочу воспользоваться этим ужином, присутствием всех вас, чтобы сообщить кое-что важное.

– Не томи, выкладывай! – торопит ее Захария.

– Итак, я решила отрезать…

Снова-здорово! Палец на ноге? Нос? Язык?

– …себя от вас.

За столом воцаряется звенящая тишина.

– Вы правильно расслышали, я решила уехать.

– Ты хочешь покинуть Валь Торанс? – удивляется Офелия.

– Мне двадцать лет, никто уже не сможет помешать мне исследовать мир. Лучше всего начать прямо сейчас!

– Ты сознаешь, что тебе придется пересечь территории Диггеров и Наутилусов? Не говоря о других местах, где могут обитать другие уцелевшие Сапиенсы? – пытается припугнуть ее Захария.

– Это то самое, что я хочу узнать: каков мир за известными мне пределами. Мой двигатель – любопытство. Не оно ли гнало вперед наших предков, начиная с тех, что выползли, опираясь на плавники, из океана и заковыляли по суше?

– Ни Диггеры, ни Наутилусы не знают о твоем существовании, – напоминает ей Джонатан.

– Что же, пора рассеять их неведение. Пускай узнают, что у них есть сестра, представляющая четвертую стихию.

– Не уверена, что они благосклонно отнесутся к новому соперничающему гибридному виду, ведь они и так уже конкурируют друг с другом, – вставляет Алиса.

– Путешествуя в одиночку, я не буду их беспокоить. А о моей неотении они не знают.

Алиса считает уместным напомнить:

– Когда я была там в прошлый раз, дипломатические отношения были весьма натянутыми, и…

– С тех прошло больше двадцати лет, мама! – перебивает ее Аксель. – Тебе не любопытно узнать, как там у них с эволюцией?

Еще бы, ужас как любопытно! Но я для того и отошла в тень, чтобы не влиять на хрупкое равновесие трех народов.

Бенджамин чувствует, что напряжение нарастает. Захария высказывает то, что у всех за столом на уме:

– Нам не удержать Аксель. Саламандр не так просто одомашнить.

– Хочешь со мной, братец? – обращается рыжеволосая девушка к своему брату.

– Обещаю когда-нибудь отправиться с тобой в путешествие, но пока что я для такого не созрел. Не говоря уже о твоей способности к регенерации, сестренка. Если нам опять встретится медведь и он двинет меня лапой, то моя оторванная рука не отрастет…

Он указывает на ее оторванную когда-то руку, которую сама Аксель попросила сохранить в большой колбе с формалином. С тех пор рука красуется, как трофей, над камином.

– Пока что мой долг – продолжить эстафету и завершить «Энциклопедию относительного и абсолютного знания», – продолжает Захария. – Это моя жизненная миссия.

Алиса слушает их разговор, не пытаясь вмешиваться. С некоторых пор все важные решения принимаются без нее.

В моем возрасте следует, наверное, готовиться к тому, что мое мнение утратит для них важность.

– Хорошо, – все-таки не выдерживает она. – Раз таково твое желание, Аксель, я не могу тебе помешать отправиться странствовать по миру… без нас.

– Спасибо, мама! Ты делаешь мне наилучший подарок – твое доверие. – Аксель встает и целует ее. – Я уже все приготовила. Отправлюсь сразу после ужина.

– Этим вечером? На ночь глядя? – удивляется Джонатан.

– Саламандрам проще путешествовать ночью, – объясняет Захария, хорошо знающий свою сестру. – Аксолотли ведут ночной образ жизни.

Все сидящие за столом молча переваривают известие о скором уходе Аксель, всем грустно. О празднике напоминает только кусок поздравительного торта – нога саламандры, торчащая из него оплавленная свеча и чувство, что произошло что-то важное – понять бы что…

– Спасибо за поддержку, братец.

Семья Уэллсов в полном составе провожает Аксель до края Валь Торанса. На ней желтая куртка и такой же берет, из-под которого выбиваются длинные рыжие пряди волос с черными кончиками.

Единственная поклажа молодой путешественницы – рюкзак. В нем тонкий свернутый в трубочку матрас, одежда, инструменты, пакетики сублимированной еды.

– Я постараюсь сообщать вам о своем маршруте и о происходящем в пути. А пока я должна остаться одна, чтобы лучше разобраться в себе.

Расцеловав свою семью, Аксель выходит из городских ворот.

– Наверное, она права, – говорит Алиса, возвращаясь в шале под руку с Бенджамином. – Мне бы тоже хотелось взглянуть, что стало за все эти годы с Диггерами и Наутилусами…

– Ты была и осталась непоседой! – сетует Бенджамин.

– В твоем-то возрасте, мама… – поддакивает Офелия.

– Считаешь мать старухой? Так бы и сказала! – хмурится Алиса.

– А как же твой ревматизм?

– Он не очень-то о себе напоминает. Я в прекрасной форме и еще способна путешествовать.

– Одной опасно, я с тобой, – говорит Бенджамин.

– Ни за что! Ты должен остаться, ты – гарант прочности всего того, что мы здесь построили.

Бывший министр нежно гладит ее щеку.

– Своей решимостью и бесстрашием, – продолжает Алиса, – Аксель разбудила во мне потребность, которую я долго игнорировала: покончить с рутиной, не дремать, а жить. Я – дневное животное, поэтому отправлюсь в путь завтра утром. Уверена, Соланж с радостью составит мне компанию в вояже на запад.

72

За двадцать лет, прошедшие после последнего визита Алисы, пирамида в Кукуфас заметно подросла. Пруд кажется с высоты не то лужицей, не то карманным зеркальцем рядом с огромным городом-горой. Теперь черная кротовина соперничает высотой с самой Эйфелевой башней.

Неужели в ней тоже триста метров?

Вокруг, насколько хватает глаз, простираются аккуратные поля, разбегаются дороги, стоят ветряки и другие кротовины, пусть и пониже главной.

Сразу после приземления – мягкого, спасибо Соланж, – Алису окружает разновозрастная толпа людей-кротов, сбежавшаяся со всех сторон по столь редкому случаю. Она замечает, что некоторые Диггеры щеголяют в замысловатых кружевных одеяниях.

И у всех выпирают брюха, не то что в прошлый раз…

К ней подходит Диггерша.

Наряд как при дворе Людовика XIV! Не иначе, модельеры Диггеров вдохновляются старинными образцами. Похоже, это знатная особа!

– Я должна оповестить короля о вашем прилете, – оповещает Алису Диггерша, делая сложный реверанс.

Короля?

– Лучше я сразу направлюсь к нему во дворец.

Диггерша, поколебавшись, соглашается проводить Алису к входу в пирамиду. При спуске в лабиринт гостья обращает внимание на убранство коридоров почти что в стиле Версаля.

Вот и подземное озеро. Над ним горят сотни люстр с тысячами подвесных ламп, словно как в замке XVII века.

Алису переправляют в гондоле в королевский дворец. Он тоже, несмотря на пирамидальную форму, смахивает на французскую постройку дореволюционных времен. Фасад украшен изысканной лепниной и скульптурами нагих Диггерш. В залах дворца кишат слуги и стражники.

Алиса входит в тронную залу, всю в позолоте, увешанную картинами.

Гадес, разменявший шестой десяток, набрал вес, да что там, попросту разжирел. На нем тесный расшитый камзол, как на Короле-солнце, не хватает только парика. Он сидит в кресле и позирует художнику, чья картина призвана ему польстить.

Помню-помню, Людовик XIV тоже был толстяком и щедро платил живописцам, изображавшим его на официальных портретах с фигурой атлета.

– Матушка, как я рад снова видеть тебя здесь! Чему обязан этой честью, этим счастьем?

Гадес с трудом извлекает из кресла свою тушу и семенит навстречу своей создательнице, чтобы стиснуть ее в объятиях. Она замечает на его когтях черный лак.

Ожирение – типичный недуг Хомо Сапиенс. Лишний вес набирают одни они, остальные животные едят, только когда голодны, и столько двигаются, что никогда не жиреют.

– Необходимость разрешения новых политических кризисов? – спрашивает монарх, жестом приказывая художнику собрать кисти, краски и удалиться. Тот покорно удаляется.

– Простой визит вежливости, дорогой Гадес. Захотелось собственными глазами увидеть прогресс твоей цивилизации.

Гадес звонит в колокольчик. Появляются два лакея, готовые внимать монаршим повелениям. Алиса и Гадес усаживаются в роскошные кресла у стола. Двое слуг торопливо приносят напитки и еду.

В боковую дверь входят музыканты и начинают исполнять странную мелодию, смесь Вивальди и диггерских постукиваний.

– Ты прибыла к нам по воздуху и не могла не увидеть сверху наши посевы, ветряные двигатели и дорожную сеть. Наверняка заметила и перемены в наших костюмах и в архитектуре. Теперь изволь оценить лучшее, что у нас есть: кулинарию и музыку. Не ты ли, Матушка, учила меня, что о цивилизации говорит прежде всего ее искусство? Ты уже не с нами, но я продолжаю изучать историю Сапиенсов. Может быть, ты помнишь, как сказала мне однажды: «Не знающие прошлого обречены на его повторение»? Уверен, так оно и есть. Открывая для себя прошлое Сапиенсов, я обратил внимание, как много в нем замечательных культурных изысков. Я провожу время за чтением исторических трудов, добытых в ваших библиотеках. Все эти деятели…

– Людовик XIV?

– Да, Людовик XIV, а еще Наполеон, Сталин, Мао Цзэдун… Что за завораживающие личности! В конечном счете наилучшим образцом для подражания мне показался Людовик XIV, самый утонченный монарх… Как ты можешь заметить, я следую его примеру.

Должно быть, Гадес пропустил главы о преступлениях абсолютизма… О гибели тысяч работников на строительстве Версаля, о десятках тысяч жертв бесполезных сражений, устраиваемых Людовиком XIV ради удовлетворения своих территориальных амбиций, о миллионах умерших во время великого голода 1693 года, когда этот деспот, провозгласивший себя «Королем-солнцем», пировал, не обращая внимания на гибель каждого сотого своего подданного от голода, доводившего некоторых до каннибализма…

– Как дела с территориальными завоеваниями, Гадес?

Король опять звонит в колокольчик, на звон прибегает слуга, Гадес что-то шепчет ему на ухо. Несколько лакеев вносят большой щит, к которому прикреплена карта.

Правитель Диггеров указывает на усеивающие карту черные флажки.

– Ныне в одной только Франции насчитывается более четырехсот кротовин разных размеров, и примерно столько же – в соседних европейских странах.

Он указывает на синие флажки.

– А здесь распоряжаются Наутилусы. Как видишь, между нами земля, которая никому не принадлежит.

Алиса указывает на розовый флажок рядом с большим черным кружком, обозначающим диггерскую столицу.

– А это что такое?

Гадес не может скрыть смущение.

– Розовый?.. Ну, это же цвет кожи Сапиенсов.

– Здесь?!

Правитель Диггеров тянется к вазе с дождевыми червями в карамели, зачерпывает их целую ладонь и принимается шумно грызть, отводя глаза.

– Первые контакты произошли уже много лет назад, мы их обсуждали в твой прошлый визит. С тех пор мы сумели найти точки соприкосновения. Вот только у них уже нет довоенного динамизма…

Чем сильнее смущение Гадеса, тем больше червей в сахаре он поглощает. Опустошив вазу, он говорит:

– Ладно, думаю, ты вправе знать. Пойдем.

Гадес достает из кармана кружевной платок, орошает его духами, нюхает и выходит из дворца, сопровождаемый Алисой. Гондола перевозит их через подземное озеро, потом они поднимаются на поверхность.

К ним подходят стражники, но правитель показывает жестом, что обойдется без охраны.

По пути к ним бросаются Диггеры-зеваки, чтобы собственными глазами увидеть саму Матушку.

– Куда ты меня ведешь? – спрашивает она.

Запыхавшийся правитель через силу выдавливает:

– Все равно… я собирался… поговорить с тобой об этом. Ты должна знать…

– Не пойму, о чем речь…

Миновав по узкой тропинке рощу, они оказываются на большой поляне. На ней раскинулось подобие деревни, обнесенной колючей проволокой со сторожевыми башнями на одинаковом расстоянии одна от другой.

У Алисы усиливается плохое предчувствие.

– Что это такое?!

– Лагерь… – признает Гадес чуть слышно. – Но ты не переживай, это не концентрационный лагерь вроде тех, что строили Сапиенсы в Центральной Европе во Вторую мировую войну, а скорее… подобие резервации для американских индейцев в начале двадцатого века.

Пораженная Алиса видит за решеткой настоящие трущобы, населенные людьми, которые поглощены своими каждодневными занятиями.

– Мне понадобятся твои объяснения, Гадес. Эта картина… ошеломляет.

Гадес тяжело вздыхает и начинает рассказ:

– Через два года после соглашений на Эйфелевой башне отовсюду хлынули Сапиенсы. Кочевники, то поодиночке, то группами, чаще всего больные, голодные, обессиленные. Они выжили, спрятавшись в противоатомных убежищах, в метро, в разных укромных углах, куда меньше проникала радиация, кто-то даже у себя в подвале. Когда уровень радиации понизился, они стали вылезать наружу. Большинство было как детеныши-кроты, впервые высунувшиеся из земли: отупевшие, дрожащие, испуганные. Мы сначала не знали, как с ними поступать. Потом я принял решение: мы обязаны хотя бы немного им помочь, ведь нас создала ты, Матушка, тоже одна из Сапиенсов. Мы стали их лечить, кормить, дали им кров.

Они идут вдоль изгороди. Алиса не верит своим глазам.

– Больше всего меня удручает их уныние, – продолжает Гадес. – Пожалуй, они так и не оправились после этой своей Третьей мировой войны. Это мое мнение. Думаю, их реакцию можно сравнить с реакцией ацтеков или инков, оплакивавших свою цивилизацию и все еще внутренне переживающих эту коллективную трагедию.

Трущобам нет конца.

– На первых порах Сапиенсы жили среди нас в хижинах с протекающими крышами и занимались попрошайничеством. Поселить их у себя под землей мы, конечно, не могли: они для этого великоваты, да и не приспособлены к подземному миру.

– Почему вы не дали им занять брошенные дома?

– Мы предпочли собрать их здесь.

– Для удобства наблюдения? – спрашивает Алиса ядовитым тоном.

– Для удобства оказания им помощи, – твердо отвечает ей Гадес.

Алиса видит за решеткой печального синеглазого ребенка, держащегося одной ручонкой за колючую проволоку и протягивающего другую, как будто выпрашивая еду.

– Зачем колючая проволока?

– У нас не было выбора, – оправдывается правитель. – От выпивки и наркотиков Сапиенсы теряют самоконтроль и могут представлять большую опасность.

Словно в подтверждение его слов синеглазое дитя, только что выглядевшее трогательной жертвой, резко меняет гримасу и угрожающе, как злая собака, скалит зубы.

Застигнутая врасплох Алиса отшатывается. Выросший как из-под земли Диггер в черной военной форме отгоняет маленького смутьяна от проволоки, грозя ему длинной дубинкой.

– Внутри лагеря дежурят вооруженные Диггеры?

– Мы были вынуждены ввести их туда, опять-таки из-за алкоголя и наркотиков. Сапиенсы кусаются, многие наши были ранены, раны такие глубокие, что без «усмирителей» никуда. Многие мои подданные считают слюну Сапиенсов ядовитой. Клянусь, Матушка, я убеждаю их, что это ложь…

Алиса качает головой.

– Решетка, колючая проволока, вооруженная охрана, дубинки… Совершенно не похоже на индейскую резервацию.

– Охрана разнимает драки Сапиенсов. А решетка – это защита для них самих. В лесу Кукуфас полно волков и диких собак. На нас они не осмеливаются нападать, мы слишком сильные, а тщедушных Сапиенсов совершенно не боятся.

Он пытается оправдываться, это звучит жалко.

Они все идут и идут вдоль решетки.

– Ты увидишь, Матушка, как велик лагерь, им там не тесно.

– Между вами и ими нет никакого контакта?

– В определенные часы открываются главные ворота, это для… для туристов. Скоро ты все поймешь.

Алиса и Гадес приближаются к воротам, где уже топчется группа Диггеров-туристов.

У большинства кротов-мужчин большие животы. Алиса вспоминает, как в молодости, встречая очень полных туристов-полинезийцев, пыталась понять, как вышло, что целый этнос обладает увеличенным весом. Оказалось, что эту беду принес им рафинированный сахар, завезенный к ним на острова людьми с Запада. Пристрастие к сладкому стало у них генетическим, четко по закону трансформизма Ламарка, и передавалось потомкам на протяжении многих поколений.

Диггеры идут путем полинезийцев.

– Идем, матушка.

Гадес опять достает из кармана кружевной платок, льет на него духи из своего пузырька и подносит его к носу. Алиса видит на мордах некоторых Диггеров-туристов маски с фильтром.

– Вам так отвратителен запах моих соплеменников?

– Не забывай, ты создала нас с более развитым обонянием, чем у вас.

Они входят в лагерь и попадают на широкую улицу с утоптанной земляной мостовой. На указателе написано большими буквами: ЕЛИСЕЙСКИЕ ПОЛЯ. По обеим сторонам улицы тянутся магазины, вернее, лавчонки, торгующие всякой всячиной. Судя по табличкам, это «сувениры от Сапиенсов» и «изделия Сапиенсов-ремесленников».

– Загляните сюда! У меня горы типичных сокровищ Сапиенсов! Очаровательно и недорого! – кричит молодой зазывала. – Просто взгляните, это ни к чему не обязывает.

Они заходят в лавку, полную одеял с вышитыми геометрическими узорами, плетеных корзин, пончо, скульптур на сюжеты типичных сценок из жизни Сапиенсов.

Похоже на резервацию навахо в Нью-Мексико или сиу в Дакоте.

Гадес кое-что покупает, чтобы порадовать продавца и продемонстрировать Алисе, как он добр с Сапиенсами.

Они выходят из лавки. Алиса стискивает зубы и воздерживается от комментариев.

Снаружи молодежь с опустошенным взглядом курит свернутые листья, стоя в тени жалкой хижины. Немного поодаль взрослые хлещут из прозрачных бутылок янтарную жижу и бессмысленно улыбаются.

– Как видишь, здесь правят наркотики и алкоголь. Были попытки отучить их от этих пристрастий, но они все равно к ним возвращаются. Их невозможно вразумить. Среди наших растет опасение, как бы эти конченые Сапиенсы не испортили наших детей.

Маленькая девочка просит милостыню, дергая за подол Алису. Гадес отвечает за нее:

– Я дам тебе денег, но с условием, что ты не купишь на них наркотики, идет?

Девочка согласно кивает, но, получив деньги, с хохотом убегает. Перед Гадесом тут же вырастает с протянутой рукой десяток других девчонок.

– И мне, и мне милостыню! – молят они. – Ну пожалуйста, месье Диггер! Мы всего лишь бедные Сапиенсы, дайте нам немного денежек!

Гадес раздает детям монеты. На смену счастливицам бегут другие. Подошедший охранник разгоняет их, грозя дубинкой.

– Это проблема: дашь одному – тут же появляется десяток других.

Алиса чувствует, что ее сейчас стошнит.

– Почему бы их отсюда не выпустить?

– И что будет с ними дальше? Мне жаль тебя огорчать, Матушка, но все эти Сапиенсы… как бы это сказать… немного вырожденцы.

– Им наверняка можно поручать какие-то полезные для вас задачи…

– Мы уже пытались интегрировать их в свое общество. Сначала нанимали их на работу, ведь пальцы у них длиннее и ловчее, чем у нас, у них лучше получается обращение с мелкими предметами. Но они ненадежны: воруют все подряд для перепродажи. К тому же страшно ленятся, и, если за ними не следить, они бездельничают. Свой заработок они тратят на спиртное. В общем, эта затея себя не оправдала.

Прогулка по лагерю приводит их к постройке, вызывающей у Алисы особенный интерес: ее стены из хорошо пригнанных друг к другу каменных блоков покрыты росписью. Крышу венчает удивительный скульптурный символ: не то вилок цветной капусты, не то ядерный гриб.

– Что это такое?

– Их культовое сооружение, – объясняет Гадес. – Кажется, они называют свою религию «СОН», расшифровывается это как «спасительное облако надежды».

– Почему ее эмблемой служит грибовидное облако ядерного взрыва?

– По мнению наших этологов, Сапиенсы считают Третью мировую войну необходимым очищением, наподобие библейского потопа.

СОН? Массовый стокгольмский синдром? Популяция в полном составе поклоняется тому, что принесло ей погибель.

– Ты еще назови это культом атомной бомбы! – с отвращением фыркает Алиса.

Гадес с досадой кривит пасть и разводит лапами.

На глаза Алисе попадаются женщины, чье занятие не вызывает ни малейшего сомнения. У некоторых из них на шее медальон в форме ядерного облака.

– Эти особы торгуют своим телом? – спрашивает Алиса.

– Им нужны наши деньги, а некоторые Диггеры-извращенцы желают заниматься любовью только с женщинами из Сапиенсов. Им, видишь ли, по нраву их резкий запах. Но я не из таких.

Гадес снова смачивает духами свой платок и кладет его себе на морду.

– Знаю, Сапиенсы в этом лагере выглядят не лучшим образом. Но твой визит все равно меня вдохновляет: что скажешь, если устроить здешним Сапиенсам что-нибудь вроде паломничества к вам, в Валь Торанс, чтобы они увидели мир, где их соплеменники ведут честную и достойную жизнь? Естественно, мы отобрали бы для этого самых неагрессивных и образованных, развращенные и грязнули остались бы в лагере. Финансирование я бы взял на себя.

– Мне бы отсюда уйти, – просит Алиса, не желая реагировать на предложение, которое считает оскорбительным.

Они покидают лагерь и возвращаются к входу в кротовую пирамиду.

Что, если Гадес прав? Если заботиться о прогрессе этого сообщества, то придется показать ему, что рождение Сапиенсом не проклятие и не приговор.

Соланж в ожидании Алисы беседует с двумя Диггершами. У самой ученой еще остаются вопросы к Гадесу.

– В каких вы отношениях с Наутилусами?

– Ты видела карту: они продолжают соблюдать мирный договор Эйфелевой башни. Да и вообще, нам хватает места на равнинах, чтобы не возникало желания покушаться еще и на побережье…

– Вот как? Ты говоришь это без особой уверенности…

– Пока живы мы с Посейдоном, нам удается контролировать самых воинственных наших подданных, – объясняет правитель Диггеров. – Хотя бы из уважения к тебе, Матушка. Но, боюсь, после смены поколений все пойдет вразнос. Не скрою, многие заражены расизмом, ты сама наблюдала это в прошлом.

– И у вас, и у них?

– Молодежные банды то и дело устраивают потасовки, но до поры до времени они не перерастают во что-то худшее. Большую часть времени мы сохраняем мирные отношения. Мы даже принимаем их туристов. На торговый обмен тоже не приходится жаловаться.

– Что тебе известно об отношениях между Наутилусами и Сапиенсами?

Правитель Диггеров с сомнением качает головой.

– Наши туристы, бывает, отдыхают несколько дней у Наутилусов. По их отзывам, те обращаются с Сапиенсами круче, чем мы. – Гадес вздыхает. – Если хочешь знать мое мнение, Наутилусы воображают себя сверх… уж и не знаю кем… Они же крупнее и сильнее, а еще мнят себя родственниками дельфинов, а те, в их понимании, благороднее кротов, летучих мышей и… обезьян.

Он что-то от меня скрывает.

– Скажи мне правду, Гадес.

Человек-крот переминается с лапы на лапу.

– Если на то пошло… По-моему, они вас недолюбливают. Я слышал – возможно, это только слухи – о войнах Наутилусов и Сапиенсов.

Именно этого я и опасалась. Я наивно полагала, что раз между нами и Ариэлями установилось согласие, значит, то же самое происходит у других гибридов.

– Понятно. Мне надо туда, – говорит она, подзывая жестом Соланж.

73

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: вирусный лозунг

«То, что тебя не убивает, делает тебя сильнее», – говорил философ Фридрих Ницше.

Вирусы немного изменили бы этот лозунг, у них он звучал бы так:

«То, что тебя не убивает, мутирует и предпринимает новую попытку, немного по-другому».

Энциклопедия относительного и абсолютного знания.

74

Внизу извивается, как длинная темно-синяя вена, река Сена, поблескивающая серебром.

Крылатая подруга Соланж переносит Алису Каммерер через границу между территориями Диггеров и Наутилусов.

Восьмидесятилетняя ученая разглядывает сверху деревни с тянущимися из печных труб языками дыма – свидетельство того, что Наутилусы сумели создать новые колонии, заселившись в брошенные после войны дома. Поля злаков и квадраты солнечных панелей существенно расширились.

Спору нет, они не умирают с голоду и имеют вдоволь электричества.

Наконец Алиса узнает издали Довиль, столицу Наутилусов.

Пейзаж вокруг города тоже сильно изменился за время ее отсутствия. Город разросся, как на суше, так и на воде. Стало вдесятеро больше дамб. Корабли всех размеров стоят у причалов, похожие сверху на зрелые плоды на ветках. Вдоль морского берега выстроены сотни домов-кубов на сваях, которым определенно не страшны волны любой высоты.

– Где приземляться? – спрашивает Соланж.

– Двадцать лет назад Посейдону служило дворцом здешнее казино. Проверим, может, он до сих пор там.

Женщина-Ариэль опускается на широкую эспланаду перед входом в роскошное здание. Группа людей-дельфинов тут же набрасывает на них обеих сети и разделяет их.

– Отпустите меня! – требует Алиса.

Но ее бесцеремонно уносят, без малейшего уважения к ее преклонному возрасту.

– Я – Матушка! Требую, чтобы меня отвели к Посейдону, моему сыну!

Но никто из Наутилусов не обращает внимания на ее крики. Ее сажают в грузовичок с решетками на окнах и увозят.

Через полчаса они тормозят перед ультрамодерновым зданием в форме параллелепипеда, который Алиса сразу узнает: это «Палеоспейс», знаменитый палеонтологический музей в Виллер-сюр-Мер, городке по соседству с Довилем.

– Я хочу говорить с вашим главным! Я – его мать! – упрямо повторяет она Наутилусам, но те ее как будто не слышат.

Ее силой заводят в музей. Двое Наутилусов ведут ее за руки. Она поневоле изучает экспозицию «Палеоспейс».

Два прожектора освещают стены с широкими панно. Первое представляет собой фотографию Земли, синего-пресинего круга на фоне черного космоса. Надпись гласит:

ПЕРВАЯ СЕРИЯ: ВОДА. Появление первого элемента, воды, 4,3 млрд лет назад. Поверхность планеты покрыта бескрайним океаном.

На второй фотографии в центре синего круга красуется бурое пятно.

ВТОРАЯ СЕРИЯ: ЗЕМЛЯ. 4 млрд лет назад начали образовываться континенты. Возникновение второго элемента – земли.

Алиса и ее охрана идут дальше.

ТРЕТЬЯ СЕРИЯ: ЖИЗНЬ. 3,8 млрд лет назад в воде зарождаются одноклеточные организмы – синие водоросли.

Здесь под фотографией размещен освещенный аквариум, в нем можно разглядеть порошкообразную взвесь.

ЧЕТВЕРТАЯ СЕРИЯ: ВОЗДУХ. 3,5 млрд лет назад водоросли начинают выделять кислород, позволяющий образовываться атмосфере. Появление третьего элемента, воздуха.

На фотографии, иллюстрирующей эту «серию», снова синий круг, но уже с белыми штрихами облаков.

ПЯТЫЙ ЭПИЗОД: РЫБЫ. 530 млн лет назад, кембрийский период. Животные с рыхлым телом, но уже с позвоночником, перемещаются в воде и питаются водорослями, одноклеточными и многоклеточными организмами. Сначала у них нет ни челюстей, ни зубов. Самые развитые среди рыб обладают плавниками для перемещения и жабрами для дыхания в воде.

На карте чуть дальше изображены появившиеся участки суши, отличающиеся формой от современных континентов. Под картой аквариум, в нем плавает рыба с десятком толстых плавников, широким хвостом и крупной чешуей – целакант, Latimeria chalumnae. О ней написано:

«Редкий экземпляр вида, появившегося 400 млн лет назад, до сих пор не вымершего и не изменившегося».

ШЕСТАЯ СЕРИЯ: МЛЕКОПИТАЮЩИЕ. 200 млн лет назад первые выползшие из воды на сушу рыбы положили начало земноводным, потом рептилиям, потом первым сухопутным млекопитающим. К последним относятся приматы, один из видов которых развился головокружительным образом – САПИЕНСЫ.

Сбоку изображена Земля с пятью континентами.

Стрелка на полу приглашает пройти дальше. За порогом Алиса попадает в коридор со стеклом вместо правой стены, за которым расположено освещенное помещение.

На одной табличке значится HOMO SAPIENS, на другой текст: «Этот вид, появившийся 300000 лет назад, уже 50 лет движется к вымиранию». И дальше: «Пара сохранившихся представителей вида, самец и самка, в обстановке, соответствующей их естественной среде периода расцвета». Неподалеку небольшой прозрачный люк с надписью: «Не кормить!»

Алиса не может оторвать взгляд от картины за стеклом – двоих людей в типичной квартире. Пожилой мужчина в берете, с усами, в парике, в розовом спортивном костюме и в таких же войлочных тапочках сидит на табурете, курит трубку и читает газету. Рядом с ним сидит старуха в халате, тоже розовом. На голове у нее бигуди, на лице косметика, перед ней стол со скатертью в красно-белую клетку, на столе бутылка вина, багет, тарелка с бифштексом и жареной картошкой.

В глубине комнаты выключенный телевизор. На стене справа ненастоящее окно с красной занавеской и с видом якобы на Париж с Эйфелевой башней, базиликой Сакре-Кёр и собором Нотр-Дам.

На другой стене журнальные фотографии: футбольные матчи, батальные сцены, бракосочетания монархов. Слева раковина, унитаз, зеркало.

Потрясенная Алиса смотрит на все это и не может вымолвить ни слова.

Два Наутилуса, держащие ее за руки, ставят ученую перед стеклянной дверью. Один отпирает дверь, второй заталкивает ее в комнату. Дверь захлопывается за ее спиной.

Алиса стоит с разинутым ртом и силится осознать ситуацию.

Первой нарушает молчание женщина в бигуди.

– Добро пожаловать в ад, – с иронией произносит она.

Алиса замечает, что бутылка вина, хлеб, еда на тарелке – муляжи.

– Меня зовут Франсин, – представляется пожилая женщина со смесью грусти и безнадежности.

Не успевает Алиса ответить ей, как звенит звонок. Через стекло видно, как в коридоре открывается дверь, появляется взрослый Наутилус и с ним два десятка его соплеменников-детей. Алиса инстинктивно прячется за красной занавеской, висящей на ложном окне.

Взрослый Наутилус и его детская группа останавливаются перед окном в комнату. Некоторые прилипают лицом к стеклу.

– Вот, наконец, гвоздь нашей экскурсии, – торжественно объявляет Наутилус. – Перед вами, ребята, прежнее человечество, те, кому вы дали ласковую и притом такую выразительную кличку «динозавры». Вы правы, потому что прежнее человечество постигла та же участь, что и динозавров. После эпохи господства над другими видам Сапиенсы быстро деградировали, потому что потеряли способность к адаптации. Теперь они обречены на полное вымирание, хотя продлится оно еще довольно долго. Мы чудом сохранили нескольких их представителей, чтобы вы, новые поколения, успели увидеть их живьем. Совсем как целакант, которого я вам показывал в другом зале.

Он гордо демонстрирует группе клетку и ее обитателей вместе с фальшивой обстановкой.

– Чтобы реалистичнее передать их образ жизни, наши палеонтологи, как вы видите, воссоздали по старинным фотографиям их среду обитания до Третьей мировой войны.

Детишки-Наутилусы восторженно таращатся на людей в клетке.

– Вопросы? – спрашивает их взрослый Наутилус.

– Они что, правда питались пластмассой? – интересуется один из учеников.

– Нет, это экспонаты, изображающие их еду.

Другой ученик достает из кармана сардину и просовывает ее в люк.

– Не смей, Пьерро! Ты не читал предупреждение? На каком языке к тебе обращаться? И потом, Сапиенсы не любят сырые сардины. Видишь, они даже не пытаются ее подобрать.

– Чем же их кормят, раз хлеб и еда на тарелке пластмассовые? – не унимается ученик.

– Утром и вечером их осматривает ветеринар, а диетолог прописывает им полезную еду, обогащенную белками, витаминами и активированным углем. От этого у них лучше блестит шерсть, а уголь уменьшает газообразование. Сапиенсы часто выпускают газы, от этого в тесном помещении можно задохнуться.

– Что за белки? – спрашивает самый въедливый ученик.

– Главным образом рыбные отходы: хребты, головы, внутренности. Все это сначала размельчают, потом из получившейся массы делают палочки и окрашивают их в оранжевый и белый цвет.

Дети стонут от омерзения.

– Для них это лакомство. Технология такой переработки – изобретение самих Сапиенсов. У них это называлось «крабовые палочки» и было чуть ли не деликатесом.

Дети-Наутилусы похоже, впечатлены объяснениями своего преподавателя.

– Уж больно у них унылый вид, – замечает девочка-Наутилус.

– Они хиреют взаперти, им трудно обходиться без прогулок. Приходится давать им… как бы это сказать… успокоительные пилюли.

Вопросы детей все больше смущают взрослого. Его спасает появление Наутилуса в белом халате.

– Смотрите, дети, это ветеринар. Он расскажет вам о большом проекте с участием двух… экспонатов, которых вы разглядываете.

Слово берет Наутилус в белом халате.

– Да, перед вами двое чистокровных Сапиенсов французской разновидности. Эта разновидность узнаваема по усам, берету, багету, клетчатой скатерти и по этим штукам в волосах у самки, они называются «бигуди». Самец слева, самка справа. Как видите, они – прекрасные экземпляры. В скором времени ожидается прибавление.

– Когда?! – спрашивает детский хор.

– Пока что наши попытки, увы, не приносят результата. Но мы продолжаем их поощрять и рассчитываем на скорый успех.

Ученикам становится все интереснее. Один из них вдруг кричит:

– Получилось, получилось! Смотрите, у них уже родился ребенок! Вон он, прячется за занавеской!

Черт, сопляк меня засек!

Алиса покидает свой тайник и дружески машет рукой экскурсантам.

У учителя от удивления лезут на лоб глаза.

– Нет, дети, это не ребенок, а третий экспонат – взрослая, вернее, пожилая женщина, насколько я могу разглядеть… Как вы можете убедиться, у возрастных Сапиенсов седые волосы, морщины, выступающие вены.

Алиса подходит к люку, через который в клетку подают еду, и кричит что есть силы:

– Немедленно выпустите меня! Я – та, кто вас создал, я требую встречи с моим сыном!

Учитель озадачен, но это не мешает ему разразиться хохотом. Группа следует его примеру.

– Идемте, дети, нас ждет другой аттракцион музея – собаки. Это тоже животные-деграданты, раньше они были паразитами при Сапиенсах. Они ничуть не похожи на знакомых вам диких животных. Те, которых я вам покажу, были домашними любимцами, Сапиенсы их кормили, держали у себя дома, даже купали. Без хозяев они ничего не могли. Чудо, что мы отыскали несколько особей, сумевших так долго продержаться. Среди них есть совсем крошки, называются чихуахуа. Они удивительные, сами увидите.

Экскурсанты вместе с преподавателем исчезают в коридоре. До камеры доносится грозный лай и жалкое тявканье.

Алиса снова надрывается, прильнув к люку:

– Заберите меня отсюда! Я хочу говорить с Посейдоном!

Женщина с бигуди поворачивается к ней.

– Бросьте драть глотку, это бесполезно. Мы же для них как животные в зоопарке.

Усатый мужчина смотрит на них, хмуря лоб, потом встает, разглядывает Алису, подходит к ней вплотную, трогает ее лицо.

– А я вас знаю! Вы же профессор Алиса Каммерер, да?

Видел, наверное, когда-то фотографию в газетах. Я его совершенно не узнаю.

– А вы меня узнаете? – В его тоне слышится угроза.

Алиса невольно отодвигается от него.

– Прошу прощения, нет, очень жаль, но я вас не узнаю.

– А ведь наши судьбы связаны! – провозглашает он сценическим тоном.

Алиса приглядывается к нему. Он стаскивает с головы берет, отклеивает бутафорские усы, хватает тряпку и стирает с лица макияж, обнажая большой шрам в форме буквы Y и старческие морщины.

Диего Мартинез!

Он опять подходит к ней вплотную и говорит, брызгая слюной:

– Это же вы? Вы, кто же еще? Все это, все-все – из-за вас!

– Послушайте… – бормочет Алиса, отступая.

Он щурится и со злобой вздымает сжатый кулак.

– Как жаль, что человек, стрелявший в вас в министерстве пятьдесят лет тому назад, промазал! Если бы я знал, что произойдет по вашей вине, то сам попытался бы вас ликвидировать. Как я теперь жалею, что не сделал этого…

Он подскакивает к Алисе в сильнейшем гневе.

– Впрочем, никогда не поздно это сделать. Пора вам заплатить за все причиненное зло!

Алиса испуганно прижимается спиной к фальшивому окну.

– Третья мировая война разразилась не из-за меня, – возражает она, стараясь придать своему голосу твердости.

– Может быть. Но это вы создали монстров, которые теперь охотятся на нас, как на диких зверей, и запирают нас в клетки в своих зоопарках.

Он больше не может справиться со своим негодованием и кидается на Алису с намерением ее задушить. Женщина с бигуди решает вмешаться и лупит Мартинеза сковородкой по голове.

– Диего, прекрати!

– Ой! Что с тобой, Франсин? Эта женщина – виновница всех наших несчастий…

– Нас и так можно пересчитать по пальцам, не хватало нам друг на друга бросаться!

Мартинез щупает свою макушку.

– Ты набила мне шишку!

– Натягивай парик, цепляй усы, Диего, не то нас накажет охрана. Хочешь есть – изволь играть в их игры, изображать довольных древних людей, спасенных от смерти Наутилусами.

– Это же Алиса Каммерер! Та самая, устроившая весь этот кошмар! Все это из-за… из-за нее! – Он уже заикается от злости.

– Уймись, Диего.

– Я уже тогда все предчувствовал, все знал заранее и всем об этом твердил. Но меня никто не слушал!

Старик бегает по тесному помещению, ошеломленная Алиса превратилась в статую.

– Хватит, Диего, – повторяет Франсин. – Нам придется вместе жить в этой тюрьме, так что возьми себя в руки.

Алиса со вздохом говорит:

– В его словах есть доля правды. На мне лежит часть ответственности за нашу теперешнюю жизнь. Мне… ужасно совестно.

Диего, огорченный тем, что не может поквитаться с ненавистной Алисой, забивается в угол стеклянной тюрьмы и отворачивается от обеих женщин.

– Не переживайте, подуется немного и перестанет, – говорит Франсин. – Надо просто подождать. Хватит того, что наш сосед по камере – старый ворчун, то и дело начинающий бурчать. Он напоминает мне моего бывшего мужа, тот тоже вечно ходил всем недовольный.

Внезапно включается сам собой телевизор, на экране мужчина и женщина занимаются любовью.

– Порнуха. Не говорите, что не знаете, что это, моя дорогая, – фыркает Франсин пресыщенным тоном.

Алиса косится на два переплетенных тела, скоро к любовникам присоединяются еще несколько человек, начинается настоящая оргия. Из динамиков в углах клетки несутся сопровождающие картинку стоны наслаждения. Франсин объясняет:

– Наутилусы показывают нам это видео, потому что узнали из найденного в медиатеке документального фильма, что когда-то мы, люди, таким способом вернули желание размножаться в неволе пандам, другому вымирающему виду.

Шумное дыхание порноактеров сменяется сладострастными стонами.

– Можно сделать потише? – спрашивает возмущенная Алиса.

– Нет, тут все автоматически.

Наутилус-служитель появляется в коридоре с большим тазом, зачерпывает из него горсть оранжевых кусочков и швыряет их в люк.

– Надеюсь, вы любите крабовые палочки, – говорит Франсин, – здесь каждый день одинаковое меню.

Женщины кладут еду в тарелки. Диего продолжает дуться в углу. Алиса недоверчиво пробует палочки и, к своему удивлению, находит их съедобными.

Раздается новый звонок.

– Еще одна группа школьников, – сообщает Франсин. – Занимаем свои места, иначе нас накажут.

– Как? – спрашивает Алиса.

– На несколько дней лишат еды. Или включат на круглые сутки рэп 2020-х годов, это еще хуже. Уверяю вас, послушаете немного – и сами захотите стать шелковой.

Диего и Франсин лихорадочно гримируются и прячут крабовые палочки в шкаф.

Франсин закуривает сигарету, Диего падает в кресло и зажигает трубку. Оба делают вид, что с интересом смотрят порно, как будто это увлекательная документалка.

– А мне чем заняться? – беспокоится Алиса.

Франсин окидывает взглядом клетку.

– Сядьте на третий табурет. Если у вас все пройдет так же, как раньше у нас, то «музейный режиссер» принесет вам костюм и объяснит, какого персонажа из прежнего мира Сапиенсов вам предстоит изображать.

Но по коридору вместо детей с учителем идут трое солдат-Наутилусов. Они подходят к стеклянной двери тюрьмы, отпирают ее и хватают Алису.

– Вы режиссеры? – лепечет она.

– Замолчите и идите за нами! – приказывает один из военных.

Они тащат ее за руку в противоположную сторону, выводят наружу, опять сажают в грузовичок.

Ее опять подвозят к казино Довиля, там, где они с Соланж спустились с небес.

В этот раз ей разрешают войти в здание. Там, переходя из зала в зал, она встречает Наутилусов, приветствующих ее учтивыми кивками.

Эти, кажется, знают, кто я такая.

В каждой комнате, в каждом зале стены и потолки украшены изваяниями и картинами, изображающими дельфинов.

Трон пуст. Сбоку открывается дверь, входит Наутилус в тоге и в сандалиях.

– Посейдон? – неуверенно спрашивает Алиса, плохо различающая против света черты Наутилуса.

– Я его сын Александр.

Теперь свет бьет ему в лицо, и Алиса убеждается, что молодой Наутилус похож на своего отца: тот же взгляд, та же форма лица. На голове у него корона из бирюзовых кораллов.

– Где ваш отец?

Александр не спеша усаживается на трон.

– Революция. Вернее, государственный переворот. Я его устроил и победил.

Александр античного мира тоже ревновал своего отца Филиппа Македонского к его славе и казнил, чтобы стать царем вместо него. Зловещее совпадение.

– Переворот против собственного отца?

Молодой человек поправляет на себе тогу, как будто боится, что она помнется.

– Папаша слишком… размяк. Мы, молодые, не могли бесконечно мириться с его трусостью. Когда угрожает война, требуются сила, решимость, дальновидность. Для гнилых компромиссов не остается места. Полумеры только множат проблемы.

Изящная формулировка, не предвещающая ничего хорошего.

– Что произошло с Посейдоном?

– Я должен был пойти навстречу поддержавшим меня революционерам. Они подозревали меня в желании по-родственному пощадить отца. Пришлось продемонстрировать свою решительность.

– Как же вы с ним поступили?

– Он был схвачен, отдан под суд и казнен. У нас не было выбора. Его судили так же, как вы судили когда-то своего короля Людовика XVI. И казнили тем же самым способом.

– Ему отрубили голову?

Александр поворачивается к детали убранства зала, расположенной над троном, которую Алиса до этого не замечала.

Набитая соломой голова Посейдона, вывешенная так же, как когда-то вывешивали в замках охотничьи трофеи…

– Посейдон… – в смятении бормочет она.

Молодой Наутилус ждет, пока гостья справится с бурей чувств, и продолжает:

– Тем не менее я полагаю, что, как Матушка, а для меня – Бабушка, вы вправе знать правду. Поэтому, едва узнав о вашем появлении у нас, я пожелал с вами поговорить.

Алиса не может оторвать взгляд от мертвой головы того, кого она считала своим сыном.

– У нас возникало много проблем с Сапиенсами, особенно с теми, кто приплывал с Нормандских островов. Пришлось вступить с ними в бой.

Молодой человек-дельфин с гладким лицом, отливающим синевой, касается кончиками пальцев своей коралловой короны.

– Благодаря дельфинам мы одержали победу в большом морском сражении. Увы, победа стоила нам больших потерь. Поэтому мы приняли предложение Сапиенсов о подписании мирного договора. Обе армии высадились на нейтральный остров. Но это оказалось подстроенной Сапиенсами ловушкой: эти подлецы воспользовались нашим отсутствием, чтобы внезапно напасть на Довиль и перебить женщин, стариков и детей – и Наутилусов, и дельфинов. Было больше восьмисот убитых. Мы назвали это преступление «бойней Святого Сатурнина». Его дата стала нашим национальным днем траура.

Александр трясет головой, как будто хочет прогнать мрачное воспоминание.

– Многие мои соплеменники возненавидели Сапиенсов, особенно молодежь, видевшая смерть своих родителей от пуль и гарпунов! – Он вздыхает. – Лично я искренне старался успокоить страсти, но новое поколение требовало мести. Я пытался убедить отца проявить больше суровости, но ничего не добился. Государственный переворот стал неизбежностью. Я сказал себе, что лучше всего будет его возглавить. Как говаривал кто-то из ваших политиков, «когда события тебя опережают, лучше создать впечатление, что их организатор – ты сам».

Алиса по-прежнему смотрит на голову того, кто не родился бы, не будь ее, и вспоминает их последнюю встречу, когда он уже признавался, что мир превосходит его понимание и что молодежь поражает его своей жестокостью.

– Урегулировав наши внутренние проблемы, – продолжает молодой монарх, – мне пришлось приняться за сам конфликт. Мы атаковали порт Сапиенсов на острове Джерси, откуда выходили их рыболовные суда и военные корабли. В эпической битве мы их одолели. И я принял решение: для утверждения своей легитимности я обязан казнить пленных Сапиенсов.

Он качает головой.

– Это были всего лишь Сапиенсы, то есть не настоящие… люди.

Я так долго билась за то, чтобы гибриды считались людьми, но они сами, едва придя к власти, низводят нас до ранга недолюдей.

Если вглядеться в лицо мертвого Посейдона, то на нем читается не столько боль, сколько недоумение.

Александр невозмутимо продолжает свои объяснения.

– Дальше события ускорились. Я провел закон, по которому Наутилусам позволено убивать всех встречных Сапиенсов. Мы вступили в период, который назвали «очистительным», когда некоторые мои подданные позволяли себе, должен признать, некоторые излишества… Потом, когда ярость была утолена, я предложил пощадить двух представителей, по одному каждого пола…

– Чтобы показывать их в зоопарке.

– В Палеонтологическом музее, учреждении, несущем знания юным поколениям, – уточняет он.

Алиса в потрясении смотрит на Александра.

– Так это вы несете за все это ответственность?

– Мы считаем – в согласии с нашими собратьями-дельфинами, – что будущее принадлежит морской жизни. Мы вышли из воды и туда же вернемся. Это хорошо объяснено в «Палеоспейс» в Виллере: вода миллиарды лет покрывала всю планету, на ней не было ничего другого. Мы – первая форма жизни, предваряющая сухопутную и воздушную. Горе тому, кто об этом забудет.

Молодой правитель Наутилусов встает и подходит к окну, за которым тянется нескончаемая синяя линия горизонта.

– Здесь, в Довиле, волны неуклонно подтачивают скалы, которые день за днем крошатся, ибо таков нерушимый закон. Уровень мирового океана не перестает подниматься, площадь континентов сокращается.

Он оборачивается и по-прокурорски тычет пальцем в Алису.

– А причина этого явления – вы, Сапиенсы! Ваша жажда неуемного потребления, приведшая к взрывному промышленному росту! Теперь неизбежен возврат эры воды. А вместе с ним – ваше вымирание. Следом за вами придет очередь Диггеров и Ариэлей.

– Как же вы самоуверенны…

Александр все больше распаляется.

– Откройте наконец глаза! Дети Наутилусов называют вас «динозаврами» и считают, что вас не станет, когда поднимется вода… Может, «Энциклопедия относительного и абсолютного знания» и права насчет прошлого, но она полностью ошибается, когда судит о будущем. Будущее не будет «женственнее, меньше, социальнее», как там написано. Оно будет исключительно «более водяным». Как гласит учение дельфинов, в один прекрасный день все пространство этой планеты опять покроется водой.

– Что тогда станет с остатками Сапиенсов? – интересуется Алиса.

– По сведениям, поступающим от дельфинов-исследователей, рыщущих по миру, повсюду еще остаются целые города Сапиенсов, устоявшие после катастрофы Третьей мировой войны. Большие города исчезли, чего не сказать о малых. Согласно донесениям, еще живы десятки, а то и сотни тысяч Сапиенсов, особенно в Южном полушарии, скажем в Австралии.

Алиса не удерживается от удрученного вздоха.

– Я хочу вернуться в Валь Торанс.

Александр выпячивает грудь.

– Это невозможно. Теперь, когда вы знаете правду, есть опасность, что вы попытаетесь сколотить враждебный нам союз.

– Отпустите меня! – просит старушка, ощутившая вдруг страшный груз усталости. – Я никому ничего не расскажу о происходящем здесь.

Она замечает, что Наутилус избегает на нее смотреть.

– У вас ведь зуб лично на меня? – спрашивает он.

– У меня своя теория о метаморфозах, – говорит она. – С течением времени организмы должны изменяться, становиться улучшенными версиями самих себя. Вы, убийца родного отца, обрекли вид, положивший начало вам самим, на жизнь животных в зоопарке и сами стали…

Она подыскивает правильное слово.

– …правителем, стремящимся вести свой народ в будущее, соответствующее его талантам, – подсказывает Александр.

– Нет, вы стали… рыбой, – договаривает Алиса.

Он не реагирует на оскорбление, только щелкает пальцами перепончатой руки. Стражи хватают и уводят Алису. Когда она уже покидает тронную залу, Александр бросает ей вслед:

– Подождите. Осталась одна мелочь… – Он сам подходит к ней и шепчет: – Знайте, перед тем как папаше отрубили голову, он сказал мне: «Увидишь Матушку – передай ей, что я думал о ней до последнего вздоха».

75

Франсин и Диего неприязненно смотрят на Алису.

Ее опять втолкнули в клетку в зоопарке, опять она стоит между фальшивым окном и столом, накрытым клетчатой красно-белой скатертью. Наутилус-гримерша изображает на ее лице то, что считает атрибутами кокетливой женщины. Наутилус-режиссер этого непристойного скетча натягивает на нее наряд из гардероба казино и парик с бигуди. Наутилус-декоратор дополняет убранство клетки кроватью с балдахином.

Алиса молча терпит издевательство на глазах у двух своих безучастных сородичей.

После ухода всех трех Наутилусов она обращается к бывшему журналисту:

– Знаю, вы меня не выносите, господин Мартинез, но учтите: что бы вы ни думали, я считаю, что будущее за биоразнообразием, в том числе у людей. Сейчас немного сложный транзитный этап. Мы – как корабль, преодолевающий полосу штормов, рифов и течений у мыса Горн^[67].

– Немного сложный? – восклицает Диего. – Изволите шутить?

Он вскакивает с разъяренным видом, но его останавливает оглушительный шум телевизора: на экране опять порнофильм. Алиса отмечает, что звук стал еще громче, чем раньше.

Не иначе, ветеринары-Наутилусы рассудили, что раз самок теперь целых две, шанс на размножение удвоился.

Франсин затыкает себе уши и с гримасой омерзения говорит Алисе:

– Я пыталась им втолковать, что такое менопауза, но у этих Наутилусов самки рожают до самой смерти, поэтому они не понимают, что у женщин древнего вида есть срок годности. Они воображают, что достаточно запереть вместе женщину и мужчину, чтобы появился ребенок.

Диего истерично накрывает уши ладонями.

– Я сойду с ума! – вопит он. – Выпустите меня отсюда, иначе я разобью себе голову о стену, останетесь без мужчины! Хоть две женщины в клетке, хоть целый табун – размножения от них не добиться!

Франсин берет его за плечо и ласково гладит по голове, чтобы успокоить.

– Брось, Диего, все это бессмысленно.

Он с криком отчаяния растягивается на полу.

Телевизор наконец гаснет, становится тихо.

Франсин машинально бросает себе в рот оранжевые и белые «крабовые палочки» из пластмассовой тарелки. Диего хнычет, уронив голову и обхватив руками колени.

Я должна понять, как не сойти с ума.

– Чтобы сохранить психическое здоровье, мы должны придумать разные игры. Нет ничего вреднее безделья. Нас погубят эти экскурсанты с их сочувственными взглядами, однообразная кормежка и идиотская порнография.

– Правильно, только у нас нет ни карт, ни шашек, ни «Монополии», ни «Скрэбла»^[68], ни клетчатой доски, – горюет Франсин.

– У меня есть идея, как без всего этого обойтись. Хватит коробка спичек, от которых вы прикуриваете свои сигареты и трубку.

Алиса тянется за коробком.

– Иди сюда, Диего! – зовет Франсин. – Она права, играть, чтобы не свихнуться, – здравое предложение.

Бывший журналист нехотя встает с пола и подсаживается к столу.

Алиса раздает ему, Франсин и себе по три спички.

– Называется «Игра в три камешка».

Сначала Франсин и Диего неясно, так ли уж интересно посвящать целый вечер этому развлечению, но потом оба соглашаются, что это хороший способ отвлечься. Поняв за несколько кругов всю тонкость этой простой игры на дедукцию, они увлекаются и уже не хотят останавливаться.

Нас спасут игры. Мозг должен продолжать работать, угадывать, предвидеть.

Внезапно, без предупреждения, гаснет свет. Все на ощупь разбредаются в темноте по своим кроватям.

Уж не сон ли все это? Не кошмар ли мне снится и уж не ждет ли меня счастливое пробуждение?..

76

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: игра в три камешка

Игра в три камешка очень простая и очень древняя, в нее играли еще солдаты в древности и в Средневековье, коротая время между сражениями. Для нее нужно совсем немного: три камешка, бумажных шарика или спички. Правила простейшие: зажать в правом кулаке один, два, три камешка или ни одного и спрятать кулак за спину. Игроки выставляют кулаки и по очереди называют наугад цифры, сумму содержимого двух кулаков (от 0 до 6). Как только цифра прозвучала, второй игрок уже не может ее назвать.

Если один из игроков называет правильную цифру, он выиграл. Он кладет один камешек, у него остается только два. Все начинается сначала. Выигравший начинает первым, за ним цифры называет второй.

Для победы в партии надо выиграть трижды, назвав правильные цифры и таким образом избавившись от всех трех камешков.

Игру можно усложнить, играя втроем (в этом случае искомая цифра составляет от 0 до 9) или вчетвером (от 0 до 12). Цель та же самая: выиграть трижды, избавившись от трех своих камешков, спичек или шариков бумаги.

Эта игра требует таланта психолога и стратега. Предвидя следующий ход, надо угадать, как поступит соперник. Если одна стратегия оказалась выигрышной, приходится придумывать другую, чтобы самому не стать предсказуемым.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

77

Алисе снится сон.

Огромная женщина, похожая на ее мать, почему-то в ярко-зеленом платье, обращается к ней:

– Что ты натворила?

– Я хотела доставить тебе удовольствие, мамочка, – отвечает она. – Я старалась продолжить начатое тобой, воспроизвести твой подход. Хотела разнообразить жизненные формы, особенно моего собственного вида.

– Ты все испортила. Ты создала не новых людей, а химер.

– Пойми, мама, я занималась этим в честь тебя.

– Ты себя обманываешь, дочь моя. Ты согрешила от гордыни, от желания доказать, что ты ровня мне.

– Неправда, я служу энергии жизни, пронизывающей Вселенную. Не я устроила Третью мировую войну.

Великанша разражается громовым смехом, похожим на хохот массовика-затейника Франки.

– Прекрати, Алиса. Меня не проведешь. Ты готовишь Четвертую мировую войну.

– Клянусь, мама, я все делала ради того, чтобы служить тебе.

– У тебя не вышло, теперь мне придется все исправлять. Из-за тебя я займусь шестым по счету массовым истреблением жителей этой планеты. Иногда я кажусь себе учительницей, вынужденной стереть все написанное на доске, потому что ученики не поняли урок. Приходится без конца объяснять по-новому, надеясь, что они наконец поймут.

С неба падает гигантский метеорит, он раскалывает земную твердь, вызывая чудовищный взрыв, в точке падения вырастает стена огня, она распространяется во все стороны, все поглощая на своем пути с невыносимым запахом гари…

Вонь горелой пластмассы… Это не мой кошмар, что-то и впрямь загорелось, надо поскорее проснуться…

Алиса открывает глаза. Горит пенопластовый потолок стеклянной тюрьмы. Куски расплавленной пластмассы и горящие обои падают на балдахин, он тоже загорается. Огонь уже лижет стены и мебель. Франсин и Диего вооружились тазом и ведром и по очереди наполняют их из крана раковины, чтобы поливать огонь водой.

Я заживо сгорю в музейной клетке!

Но тут в дыму и пламени, уже вырвавшихся в коридор, возникает знакомый маленький силуэт.

Аксель!

Она открывает снаружи дверь и освобождает всех трех Сапиенсов, торопящихся покинуть свою тюрьму.

– Как ты здесь оказа… – лепечет Алиса, бросаясь на шею своей спасительнице.

– Сейчас не до болтовни. За мной! – командует Огонек.

Мать и дочь бегут, держась за руки, по лабиринту пустых музейных коридоров, следом за ними торопится пара стариков. «Палеоспейс» Виллер-сюр-Мер гибнет в пожаре.

Аксель, успевшая сориентироваться, подталкивает спасенных к аварийному выходу. Все четверо оказываются на тенистой улочке. Здесь, в темноте, в безопасности, можно остановиться и отдышаться.

– Как ты узнала, что я здесь? – обращается Алиса к дочери.

– За мной прилетела Соланж.

– Соланж?!

– Она рядом, ждет нас.

Женщина-летучая мышь высовывается из-за дерева и крепко обнимает свою подругу, накрывая ее крыльями.

– Я так за тебя волновалась! – бормочет она.

Алиса осыпает ее поцелуями.

– Ты тоже была в плену? Как же ты освободилась?

– Наутилусы схватили тебя, но побоялись дипломатических трений с Ариэлями и не тронули меня. Я следила сверху, как тебя увозили, и поняла, что тебя упрятали в «Палеоспейс». Я сразу стала соображать, как тебя освободить. Было ясно, что такой, как я, с ногами вместо рук, в одиночку, без помощи, тебя не вызволить. Пришлось разыскать самую ловкую из всех твоих гибридов.

– Как же ты нашла Аксель?

Соланж самодовольно улыбается.

– Она гостила у Диггеров, показывала им свои сенсационные фокусы с отрубанием себе пальцев. Только и было разговоров, что о ней и о ее способностях. Диггеры показали мне гостиницу для чужих, где она поселилась, я поспешила туда, объяснила ей ситуацию, и вместе мы разработали план побега. Пожар был его частью.

Девушка-саламандра встряхивает своей длинной рыжей гривой, избавляясь от застрявшего в ней пепла.

– Мы выбрали время, когда вокруг почти нет Наутилусов, – рассказывает она. – На счастье, они – дневные гибриды, тогда как Ариэли и я – ночные.

Взвывает аварийная сирена.

– Скорее прочь отсюда! – пугается Алиса.

– А как же мы?! – спрашивают хором Франсин и Диего.

– Очень жаль, у меня только две руки, – говорит им Соланж.

– Вы не можете нас бросить! – возмущается Диего. – Это из-за вас мы так влипли. Теперь ваш долг – помочь нам сбежать!

Он прав, нельзя оставлять их на произвол судьбы.

– Придется тебе за мной вернуться, Соланж. Первым делом эвакуируй этих двух Сапиенсов.

Алиса высматривает пустующую постройку в нескольких сотнях метров от пылающего здания «Палеоспейс».

– Мы с Аксель спрячемся там, на старом складе, и дождемся твоего возвращения. Там мы будем в безопасности.

Соланж улетает с Франсин и Диего с территории Наутилусов, а мать и дочь прячутся на складе, куда добираются без приключений. Там темно и пусто. Это большой ангар с единственным окном, в которое можно наблюдать, как здание музея разваливается от пожара. Вокруг продолжают выть сирены, на пожар сбегаются десятки Наутилусов-пожарных.

– Как ты ухитрилась поджечь здание из железобетона и стекла, там же почти нечему гореть? – удивляется шепотом Алиса.

– Подумаешь, нашла моющие средства, знаешь, как они воспламеняются? – отвечает Аксель, разглаживая свои длинные рыжие пряди с темными кончиками.

Алиса замечает, что она становится все красивее и все грациознее, пускай голова ее слегка напоминает лягушачью: это сходство с самой грациозной на свете лягушкой. Глаза матери сверкают от гордости за находчивость дочери.

Со своего наблюдательного пункта Алиса и Аксель наблюдают за Наутилусами, выстроившимися цепью и передающими друг другу ведра с водой, которую выливают на пламя. Другие рассеялись и ведут тщательные поиски.

– Они поняли, что мы были там, – шепчет Аксель. – Не уверена, что решение первым делом эвакуировать твоих сородичей было правильным…

– Они томились в неволе в некоторой степени по моей вине. Я была перед ними в долгу.

Аксель укоризненно качает головой.

– Совсем забыла об этом удивительном чувстве, присущем большинству Сапиенсов, – чувстве собственной вины.

Алиса собирается ответить, но девушка-саламандра продолжает:

– Ты всерьез считаешь, что вожак волчьей стаи мучается угрызениями совести, когда ведет стаю резать стадо баранов? Что паук сомневается, допустимо ли жрать…

– …красоток бабочек?

– В угрызениях совести нет ни капли смысла, мамочка. Эволюционного, хочу я сказать. Жалость, угрызения, сожаления – это типично человеческие, бесполезные абстракции.

Как раз в этот момент двое Наутилусов с огромными мачете направляются к складу, где они притаились. Аксель жестом требует от матери, стоящей у окна, чтобы та пригнулась, и указывает на большой железный шкаф в углу. Дверца шкафа приоткрыта, внутри пусто. Они заползают в него.

Два Наутилуса в военной форме останавливаются у двери склада.

– Чуешь запах? – спрашивает один.

– Точно, смердит Сапиенсами, – соглашается второй.

Военные входят и шарят по складу лучами свои фонарей.

– Здесь воняет еще сильнее.

Алисе остается только пожалеть, что она наделила Наутилусов таким тонким обонянием. Жалеет она и о том, что оснастила их такой мощной мускулатурой.

Это полезно для плавания, но при этом дает преимущество в рукопашной схватке. Не то что бы сейчас это меня устраивало…

– Нам нельзя здесь оставаться, – шепчет матери Огонек. – Если нас найдут, то нам уже не отвертеться.

Аксель берет Алису за руку и помогает ей бесшумно выбраться из шкафа, чтобы Наутилусы их не заметили. Но при всех их стараниях железный шкаф лязгает, заставляя обоих людей-дельфинов резко обернуться.

После этого все происходит с головокружительной скоростью.

Аксель выскакивает из шкафа, набрасывается на ближнего к ней солдата, вырывает у него из рук мачете и всаживает глубоко в грудь, в самое сердце. Алиса пользуется удобным моментом, чтобы кое-как вылезти из шкафа. Перед ней второй солдат, она пытается от него защититься. Наутилус толкает ее, она падает. Выведя из строя старуху, Наутилус принимается за Аксель, представляющую гораздо больше опасности.

Размахнувшись, она наносит девушке-саламандре удар мачете по бедрам. Удар с размаху так силен, что разрубает Аксель надвое.

Верхняя половина – голова, руки и туловище – шмякается на пол, нижняя – ноги и бедра – остается стоять. Но ошеломленный Наутилус не видит крови. Алиса, вопреки своему возрасту, испытывает прилив энергии, подбирает, пользуясь замешательством врага, мачете убитого и вонзает его в сердце врага. Брызжет синяя кровь, Наутилус с воплем валится наземь.

Медлить нельзя. Алиса наклоняется к верхней половине Аксель. Нижняя половина продолжает стоять неподвижно, словно готовая бежать и сражаться.

– Все хорошо, – утешает мать Аксель, пытающуюся приподнять ее верхнюю часть.

– Ничего хорошего! – убивается Алиса. – Тебя разрубили надвое!

– Если я выживу, то смогу участвовать в знаменитом фокусе «разрезанная женщина». – Аксель даже умудряется весело ей подмигнуть.

Спокойствие Аксель приводит Алису в недоумение. Даже в трудных ситуациях она обычно сохраняет самообладание, но то, что происходит сейчас, – перебор даже для нее. Аксель понимает ее смятение и ласково говорит:

– Раз я говорю с тобой, мамочка, значит, я живая. И не испытываю боли. Правда, тебе придется меня нести, а то у меня проблема с передвижением.

– Ты не думаешь, что лучше бы…

Аксель приподнимается на руках.

– Сейчас не до дискуссий, – твердо говорит она. – Надо готовиться к бегству, как только прилетит Соланж. Ты просто возьмешь меня под мышки.

– Как же твои ноги?

– Пусть остаются здесь. Самое ценное – то, где мозг. Там мое сознание, помнишь? Остальное – всего лишь… мясо.

Алиса морщится от этих слов и не сводит глаз с ног Аксель, которые по-прежнему стоят, как будто ждут воссоединения с верхней половиной тела.

Вдруг она слышит голос, видит в окне еще двух солдат, напрягает слух. Один держит в руке парик Франсин и говорит другому, глядя в небо:

– Их унес в небо Ариэль, теперь их не найти. Идем, поможем лучше тушить пожар.

У нас есть шанс.

Аксель следит за дверью, Алиса тем временем ищет лестницу на крышу. Наконе, она находит люк и ведущие к нему железные ступеньки. Аксель добирается до нее на руках, оба лезут наверх, ждать возвращения Соланж.

Виллер-сюр-Мер окутывает ночной сумрак. На горизонте появляется женщина-Ариэль.

– Вот и она! – Алиса машет ей руками.

Соланж замечает их, темнота для нее не помеха благодаря эхолокации. Она опускается к ним на крышу.

– Я оставила двоих Сапиенсов в двадцати километрах к северу отсюда, – сообщает она, отдышавшись. – Вас я отнесу на двадцать километров восточнее, годится?

В темноте Соланж показалось, что Алиса взвалила Аксель себе на спину. Она не сразу заметила, что это только ее верхняя половина, похожая на рюкзак с руками вместо ремней.

– Вижу, в мое отсутствие у вас возникли кое-какие трудности…

– Всего лишь порез, – отвечает Аксель ей в тон.

Но Алиса поворачивается, и Соланж убеждается, что от девушки-саламандры остался один обрубок.

– Где твои ноги? – кричит она в ужасе.

– А то вам не случается слишком сильно обрезать ногти! Это то же самое: отрастет, – философически отзывается Аксель.

Женщина-Ариэль успокаивается.

– Надо же, никакого кровотечения… – говорит она, уставившись на массу, похожую на пластилин, уже затянувшую страшную рану.

– Раз Аксель говорит, что все в норме, значит, так оно и есть, – перебивает ее Алиса. – Скорее прочь отсюда, пока не нагрянули другие Наутилусы.

Соланж хватает Алису за талию, та держит под мышки Аксель. Так они и взлетают. Благодаря своему совершенному ночному зрению женщина – летучая мышь без труда ориентируется в темноте.

Ей удается отлететь достаточно далеко, чтобы всех троих не нашли. Тем не менее груз слишком тяжел и для Соланж и для Алисы.

– Мне нужен привал, – стонет она, обращаясь к Соланж.

Они опускаются в месте, выглядящем необитаемым, залезают в старый заброшенный дом и устраиваются там на ночлег. Соланж и Аксель мгновенно засыпают, а вот Алиса, хоть и совершенно обессиленная, никак не уснет.

Не могу опомниться! Созданные мной новые существа совершенно отбились от рук. Одни мне угрожают, другие меня спасают. Одни меня слушают, другие поражают. Я задумывала их совсем не такими. Они стали не только автономными, но и неконтролируемыми, хуже того, непостижимыми.

Прежнего мира больше нет. А новый мир меня тревожит.

78

ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: антропоцен

В 2000-е годы нидерландский геохимик Пауль Йозеф Крутцен и американский биолог Юджин Стормер ввели в оборот понятие «антропоцен». Они использовали его в своей книге «Будущее природы», десятая глава которой называется: «Антропоцен: как нам прожить в мире, где нет природы без человека?»

Термин «антропоцен» составлен из греческих слов «антропос» – «человек», и «каинос» – «период».

По мнению этих ученых, мы оставили позади прежнюю эру, голоцен (период, начавшийся двенадцать тысяч лет назад), и вступили в новый, совершенно другой геологический период. Впервые единственное животное, человек, стал главным фактором происходящих на планете перемен.

Своим демографическим ростом, бурной сельскохозяйственной, промышленной и технологической деятельностью наш вид повлиял на температуру воздуха, соленость морей, химический состав почв.

Как отмечают Крутцен и Стормер, деятельность человека уменьшила окружавшее его биоразнообразие. В 2021 г. миллиону из восьми миллионов видов животных и растений, насчитывающихся в мире, грозит исчезновение. Впервые один вид способен повлиять на экологическое равновесие всей планеты.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

79

Синий двухголовый петух кукарекает на двух разных нотах.

Алиса открывает глаза. Только сейчас она видит, что представляет собой дом, куда они забились ночью: хотя он наполовину разрушен, на стенах остались следы былых времен. Она делает глубокий вдох и улыбается.

Спаслись!

Половинка девушки-аксолотля еще спит, положив голову с длинными рыжими волосами на согнутые руки, как на подушку. Ее сон выглядит совершенно безмятежным.

Сон крайне важен для клеточной регенерации.

– Решайте сами, когда лететь, – нарушает тишину Соланж, согреваясь разминанием плеч. – Я готова хоть сейчас!

Верхняя половина Аксель шевелится. Она открывает глаза, приподнимается на локтях и изучает нижнюю часть своего живота.

– Порядок? – спрашивает ее Алиса.

– Чувствую себя… слегка укороченной, – пробует отшутиться Аксель.

– Тебе совсем не больно? – беспокоится ученая.

– Нет. Я же говорила, перерезанные нервные волокна отрастают так, что я этого не чувствую.

Аксель слегка приподнимается и, используя руки вместо ног, принимает вертикальное положение. Покинув импровизированное ложе, она идет на руках на кухню, где оставила свои вещи, достает из рюкзака примус и спички и варит сублимированный кофе.

Алиса, занятая несчетными мыслями, хлебает горячую бурду.

– О чем думаешь? – спрашивает ее наблюдательная Аксель.

– Создавая три новые человеческие породы, я создала три разных варианта отношений с исходной: ассоциация – у Ариэлей, нейтралитет – у Диггеров, истребление – у Наутилусов. Дружба-Нейтралитет-Кровопролитие, ДНК. Три буквы, формула жизни. Вспомним, как называется рай в Библии…^[69]

– Конечно, только ты забыла про меня, – говорит Аксель. – Я представляю четвертую стихию, Огонь, надо добавить ее обозначение, F.

– Какому поведению в отношении прежнего человечества она соответствует?

Девушка задумывается.

– Бегство?..

– Дружба-Нейтралитет-Кровопролитие… Бегство, – задумчиво перечисляет Соланж.

Алиса Каммерер тяжело вздыхает. В ее жизни случился перебор невероятных приключений, начиная с ее знаменитого выступления в Министерстве науки полвека назад. Потом она летала на космической станции и наблюдала с высоты четырехсот километров Апокалипсис. Нашла общину «Новая Ибица», жившую под землей. Создала гибридов. Стала вместе с ними изгнанницей, поселилась в горах. Наконец, стала свидетелем стабилизации трех цивилизаций и их таких разных отношений с людьми.

Девушка-саламандра и женщина – летучая мышь видят переживания своей пожилой прародительницы.

– А чего ты ждала, мама? – спрашивает ее Аксель. – Бесконечной неограниченной признательности гибридов к Сапиенсам?

Алиса ее не слушает. Она ставит свою чашку с кофе, встает, выходит из полуразрушенного дома и бродит по заросшему саду.

Две другие женщины в недоумении следуют за ней.

Алиса останавливается в высоких сорняках, задирает голову и кричит:

– Ответь мне, мать-природа! Я ошиблась? Завела свой вид в тупик, желая его спасти?

Из-за облаков выглядывает утреннее солнце. В густых зарослях заливаются птицы, легкий ветерок шелестит листвой.

Алиса ждет с закрытыми глазами сигнала: грома, дождя или, может, бури. Но ничего не происходит.

Она открывает глаза, ее взор тонет в густой растительности вокруг нее. Внезапно ее внимание привлекает одна небольшая деталь – куколка бабочки, старающейся расправить свои коричневые крылышки в красных, белых, черных пятнышках.

Алисе знаком этот вид: энтомологи называют его Vanessa atalanta, простые смертные – «Адмиралом» или «Вулканом», потому что окраска бабочки вызывает в памяти труды Вулкана, древнеримского бога огня, бога-кузнеца, склонившегося над наковальней.

Аксель тихо подходит к Алисе, следом за ней крадется Соланж. Они наблюдают втроем за стараниями крылатой крохи обрести свободу.

– Не так-то это просто, – комментирует Соланж. – Мучается, бедняжка, но не оставляет усилий.

– Совсем как человечество, – шепчет Алиса.

– С высоты времени все это – топтание на месте. В конце концов жизнь отыщет путь. Человеческий дух вырвется из материальной клетки, неважно, какой вид будет его воплощать: Сапиенсы, Наутилусы, Диггеры, Ариэли или Аксолотли.

Словно подтверждая ее правоту, бабочка вырывается из черной жесткой капсулы своей куколки. Обретя новое тело, она расправляет крылышки и взлетает.

Три женщины растроганно следят за прелестным маленьким созданием. Оно спокойно опускается на белый цветок и погружает в него свой тонкий длинный хоботок. Он наполняется нектаром, бабочка перелетает на черный цветок, потом на голубой.

Что, если довериться Природе, не пытаясь влиять на ее эволюцию? Доверять ей, зная, что она отыщет свои решения, о которых мы в своей ограниченности не способны даже помыслить? Это как шарада Бенджамина: порой мы не замечаем самого очевидного…

Порхание бабочки с цветка на цветок вдруг прерывается преградой – паутиной. Адмирал бьется в серой сети, но все напрасно. Чем отчаяннее его старания, тем хуже ситуация.

Алиса не в силах стоять в стороне. Она хватает веточку и освобождает злосчастное насекомое из плена.

Порой бывает полезно прийти на помощь.

Потом она смотрит на рыжеволосую девушку рядом.

Я ни о чем не сожалею.

Я правильно сделала, что создала эти четыре гибрида.

Теперь в случае неудачи первых трех остается спасительное решение по имени Аксель, маленький огонек, поддерживающий пламя.

Аксель, бессмертное дитя-саламандра.

От автора

Замысел романа «Время химер» родился у меня благодаря репортажу о гибридах, который я написал, работая научным журналистом. Этот репортаж сочли тогда излишне авангардным и не напечатали. Но в дальнейшем, уже будучи писателем, я вдохновлялся им при работе над романом «Отец наших отцов», изданным в 1998 г.

В этом романе-прогнозе я высказал гипотезу: мы потому более совместимы с органами свиньи, чем с органами шимпанзе, что сами произошли от случайного скрещивания свиньи и примата, того самого недостающего звена в происхождении человечества.

С тех пор я не переставал размышлять о том, как бы нам начать сочетаться с другими формами жизни. Это послужило бы в некотором смысле иным подходом к нашей животной сущности.

Этика долго препятствовала науке заниматься гибридами: ученым пришлось прекратить имплантацию животным эмбрионов старше четырнадцати дней с человеческими клетками, им нельзя подсаживать в матку животного эти эмбрионы для дальнейшего развития.

И все же эта граница неуклонно размывается.

В 1999 г. коллектив ученых Гарвардского университета и Массачусетского технологического института получил мышь с целым человеческим ухом на спине.

В 2003 г. группа ученых в Шанхае имплантировала человеческие клетки кролику для получения эмбриона-гибрида человека и кролика; они не дали ему развиваться, но взяли от него стволовые клетки, способные к дальнейшему росту.

В 2009 г. русские ученые заявили, что создали гибрид коровы и человека для получения человеческого материнского молока.

24 июля 2019 г. японское правительство официально разрешило создавать эмбрионы гибридов людей и животных старше четырнадцати дней. Японскому генетику Хиромицу Накаучи, покинувшему родину для продолжения своих исследований в США, позволили вернуться и продолжить эксперименты по гибридизации уже не с мышами, а с более крупными животными – овцами и свиньями.

В Китае в настоящее время не существует никаких ограничений на эксперименты с животными в целях выращивания у них человеческих органов, главная цель которого – восполнить при помощи ксенотрансплантатов нехватку донорских органов.

Следует оговориться, что общественность часто воспринимает в штыки эти исследования, нередко проводимые неофициально или даже втайне.

Во Франции, возглавлявшей в свое время эту область науки (например, в 1986 г. исследовательница Николь Ле Дуарен была награждена золотой медалью Национального центра научных исследований за ее работы по гибридизации), в июле 2020 г. в парламент был внесен законопроект, пункт 17 которого разрешал создавать химер – людей-животных – из стволовых клеток человеческих эмбрионов. Но при голосовании в Сенате 2 февраля 2021 г. пункт 17 был отвергнут.

Пока что биоэтика – по крайней мере у нас в стране – перевешивает интересы науки и медицины.

Но как долго это продлится?

Благодарности

Я благодарен астронавту Жану-Франсуа Клервуа за подробные сведения о жизни на МКС.

Чемпионам мира по парашютному спорту Карин Жоли и Грегу Крозье – за их небывалый прыжок с парашютом на пирамиду Хеопса, который по-настоящему меня потряс.

Лорану Гунелю – за наши одухотворенные беседы.

Анн Тюффиго – за наши разговоры о невидимых мирах.

Патрику Бо – за наши беседы о науке.

Франку Феррану – за все, что касается исторических тем.

Анри Левенбруку – за рассказ в Энциклопедии об английских бомбардировщиках Второй мировой войны.

Джонатану Верберу, Амели Андрие и Жилю Мейлану – за терпеливое чтение еще не завершенной рукописи и за их рассуждения о ней.

Моему редактору Каролин Рипол.

Всей команде издательства Albin Michel.

Особенная признательность – моему «историческому» редактору Ришару Дюкуссе.

И наконец, хотелось бы поблагодарить всех сотрудников издательства Livre de Poche, продлевающих жизнь моих романов.

Примечания

1

Человек флоресский – возможный карликовый вид ископаемых людей. Из-за малого роста флоресский человек известен также как «хоббит». (Здесь и далее – прим. ред.)

(обратно)

2

Денисовский человек, или денисовец, – вымерший подвид людей. Известен по фрагментарному материалу из Денисовой пещеры в Солонешенском районе Алтайского края России, а также нижней челюсти, найденной в 1980 году в Китае, на Тибетском плато.

(обратно)

3

ДНК (фр.).

(обратно)

4

Пауль Каммерер – австрийский зоолог. Известен благодаря опытам, в которых он пытался разводить земноводных в условиях среды, не совпадающих с их естественными условиями обитания.

(обратно)

5

Б. Вербер ошибается: А. Кестлер – уроженец Венгрии, британский писатель, не имевший никакого отношения к Америке. (Прим. пер.)

(обратно)

6

Жан-Батист Пьер Антуан де Моне, шевалье де Ламарк – французский ученый-естествоиспытатель. Ламарк стал первым биологом, который попытался создать стройную и целостную теорию эволюции живого мира, известную в наше время как одна из исторических эволюционных концепций, называемая «ламаркизм».

(обратно)

7

Болезнь (фр.).

(обратно)

8

Трудно сказать (фр.).

(обратно)

9

Ведущее государственное научное учреждение Франции.

(обратно)

10

Поль Дюка – французский композитор, музыкальный критик и педагог.

(обратно)

11

«Ученик чародея» – симфоническая поэма Поля Дюка, с авторским подзаголовком «Скерцо по мотивам баллады Гёте». Поэма сочинена в 1897 году, впервые исполнена 18 мая того же года в концертной программе Национального музыкального общества.

(обратно)

12

Европейское космическое агентство (ЕКА) – международная организация, созданная в 1975 году в целях исследования космоса.

(обратно)

13

Рождественский христианский гимн, создан в 1818 году. Одно из самых известных и широко распространенных по всему миру рождественских песнопений.

(обратно)

14

Илья Иванович Иванов – русский и советский биолог-животновод, профессор, специалист в области искусственного осеменения и межвидовой гибридизации животных. Принимал участие в попытках вывести гибрид человека с другими приматами.

(обратно)

15

Скорее всего, имеется в виду Николай Петрович Горбунов – советский государственный и общественный деятель, ученый-химик. Осужден и расстрелян 7 сентября 1938 года. После смерти Сталина реабилитирован.

(обратно)

16

Французский частный некоммерческий научный институт в Париже, занимающийся исследованиями в области биологии, микроорганизмов, инфекционных заболеваний и вакцин. Назван в честь знаменитого французского ученого-микробиолога Луи Пастера.

(обратно)

17

Синдактилия – врожденная аномалия развития пальцев на руках или ногах, представляющая собой полное или частичное сращение двух и более пальцев.

(обратно)

18

Город на юго-западе Франции.

(обратно)

19

«Три гимнопедии», или просто «Гимнопедии», – это три фортепианные композиции, написанные французским композитором Эриком Сати.

(обратно)

20

Махса Жина Амини – иранская девушка курдского происхождения, чей арест в Тегеране за противодействие обязательному ношению хиджаба и последующая смерть под стражей в полиции вызвали волну протестов по всему Ирану. Люди и правительства во всем мире широко отреагировали на ее кончину.

(обратно)

21

Тактическая система противоракетной обороны, предназначенная для защиты от неуправляемых тактических ракет с дальностью полета от 4 до 70 километров. Разработана Израилем.

(обратно)

22

Пилотируемая многомодульная орбитальная станция КНР. С китайского «Тяньгун» переводится как «Небесный дворец».

(обратно)

23

Аппарат из прозрачного материала с автоматической подачей кислорода и поддержанием оптимальных температуры и влажности, в который помещают недоношенного или заболевшего новорожденного.

(обратно)

24

Митридатизм – это практика защиты от яда путем постепенного самостоятельного введения несмертельных доз.

(обратно)

25

Крупнейший пересадочный узел Парижа.

(обратно)

26

Газоразрядный прибор для автоматического подсчета числа попавших в него ионизирующих частиц.

(обратно)

27

Вытянутое помещение, часть интерьера (обычно в зданиях типа базилики), ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов, отделяющих его от соседних нефов.

(обратно)

28

Поперечный неф в базиликальных и крестообразных по плану храмах, пересекающий основной (продольный) неф под прямым углом.

(обратно)

29

Примыкающий к основному объему пониженный выступ здания. Как правило, этим термином обозначаются алтарные объемы в церковной архитектуре.

(обратно)

30

Евангелие от Матфея, 16:18.

(обратно)

31

Огромный наземно-подземный торговый центр в Париже.

(обратно)

32

Альпеншток – применяемая при восхождении на горы палка длиной около двух метров, имеющая острый стальной наконечник и иногда снабженная темляком, страхующим его на руке.

(обратно)

33

Эхо-симптом, неконтролируемое автоматическое повторение слов, услышанных в чужой речи.

(обратно)

34

Club Med (сокращение от фр. Club Mediterranee – средиземноморский клуб) – это торговая марка французской компании Club Mediterranee – международного туристического оператора, владельца и управляющего сети курортов в разных странах.

(обратно)

35

Лови мгновение (лат.).

(обратно)

36

Человек летающий (лат.).

(обратно)

37

Уичоли – индейский народ, проживающий в западной и центральной Мексике. Говорят на языке уичоль юто-ацтекской семьи.

(обратно)

38

«Флора Франции» в трех томах – практический определитель растений по предложенному им дихотомическому принципу; этот труд принес ему славу одного из лучших ботаников (впоследствии переиздавался несколько раз).

(обратно)

39

«Философия зоологии» – один из основополагающих трудов по зоологии, написанный Жаном Батистом Ламарком и опубликованный им в 1809 году. Работа также рассматривается как первое выражение эволюционной теории, вошедшее в историю как ламаркизм.

(обратно)

40

Французский естествоиспытатель, натуралист. Считается основателем сравнительной анатомии и палеонтологии. Был членом Французского географического общества. Ввел разделение царства животных на четыре типа.

(обратно)

41

Небольшой искусственный остров на Сене, расположенный неподалеку от Эйфелевой башни.

(обратно)

42

Эпигенетика изучает наследуемые изменения активности генов во время роста и деления клеток – изменения синтеза белков, вызванных механизмами, не изменяющими последовательность нуклеотидов в ДНК.

(обратно)

43

Вибриссы – осязательные механочувствительные длинные жесткие волосы многих млекопитающих, выступающие над поверхностью шерстного покрова.

(обратно)

44

Джефф В. Лихтман – американский нейробиолог. Он преподает молекулярную и клеточную биологию в Гарвардском университете.

(обратно)

45

Эстер Джейн Уильямс – американская пловчиха, актриса и сценарист, звезда «водного мюзикла» 1940-х и 1950-х годов, получившая прозвище «Американская Русалка» и «Русалка Голливуда».

(обратно)

46

Ялтинские шахматы – разновидность шахмат, в которой участвуют три игрока. Названы так в честь города Ялты, в память о Ялтинской конференции, где встречались Сталин, Черчилль и Рузвельт.

(обратно)

47

Самый высокий горнолыжный курорт в Европе (2300 м). Он расположен в долине Тарантез во Французских Альпах.

(обратно)

48

Король франков, объединивший под своей властью половину территории континента и ставший первым европейским императором.

(обратно)

49

Человек-крот, настоящее имя – Харви Элдер – суперзлодей комиксов издательства Marvel Comics. Является одним из классических врагов Фантастической четверки.

(обратно)

50

Горнолыжный курорт в долине Тарантез во Французских Альпах, расположенный у коммуны Мутье и национального парка Вануа.

(обратно)

51

Горнолыжный курорт, расположен в нескольких километрах ниже Валь Торанса.

(обратно)

52

Вооруженный конфликт между Индией и Пакистаном, продолжающийся с момента получения ими независимости в 1947 году. Давний спор о принадлежности Кашмира является основной причиной конфликта между двумя государствами.

(обратно)

53

Технический сорт винограда, используемый для производства белых вин, преимущественно в Пфальце и Эльзасе, где этот сорт занимает около 20 % площади виноградников.

(обратно)

54

Это интерпретация омофонов на русский язык. В оригинале разгадка французской шарады звучит следующим образом: Bavard oiseau au cafe, или bavaroise au cafe. Игра созвучий: первая фраза означает «болтливая птица в кафе», вторая – «кофейное желе», на слух обе воспринимаются одинаково. (Прим. ред.)

(обратно)

55

Американский драматический фильм 1973 года режиссера Холла Бартлетта, адаптированный из одноименной новеллы Ричарда Баха, которая рассказывает о чайке, учившейся жизни и искусству полета.

(обратно)

56

Американский певец, автор песен и актер, который занимает третье место в списке самых успешных исполнителей категории Adult contemporary в истории журнала «Биллборд».

(обратно)

57

Спуск с горы на лыжах по трассе длиной 450–500 м, размеченной воротами. Перепад высот между стартом и финишем 60–150 м.

(обратно)

58

Бог дикой природы, пастбищ, пастухов и стад, горных и лесных угодий, часто ассоциируется с сексуальностью, плодовитостью и плодородием.

(обратно)

59

Сын Зевса и одной из нимф.

(обратно)

60

Сатир, пастух, наказанный Аполлоном за приглашение на музыкальный поединок.

(обратно)

61

Огнедышащее чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом в виде змеи; порождение Тифона и Ехидны.

(обратно)

62

Французское белое десертное вино, производимое в винодельческом субрегионе Грав региона Бордо.

(обратно)

63

Sol ange (фр.) – солнечный ангел.

(обратно)

64

Город и коммуна на севере Франции, в регионе Нормандия.

(обратно)

65

Собирательное название, применяемое к нескольким коренным южноафриканским народам охотников-собирателей, говорящих на койсанских языках и относимых к капоидной расе.

(обратно)

66

По-французски «voler» означает и «летать», и «красть». (Прим. пер.)

(обратно)

67

Одно из самых известных упоминаний мыса Горн – «Кораблекрушение „Джонатана“» Жюля Верна. Во время кругосветных регат моряки почти всегда огибают мыс Горн (если маршрут проложен не через Панамский канал), что является одной из знаковых точек всего плавания.

(обратно)

68

Настольная игра, в которой игроки состязаются в образовании слов с использованием буквенных плиток на игровом поле, разбитом на квадраты. В русскоязычной среде известна также под названием «Эрудит».

(обратно)

69

По-французски ДНК – ADN, рай – Aeden. Схожее звучание. (Прим. пер.)

(обратно)

Флибуста

Время химер (fb2)

Бернар Вербер Время химер

* * *

Акт I. Зерно

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

Акт II. Корни

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

Акт III. Ствол

33

34

35

36

37

38

39

Акт IV. Ветви

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

Акт V. Цветы

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

Акт VI. Плоды

Бернар Вербер
Время химер