Развод. Месть. Любовь. (fb2)

- Развод. Месть. Любовь. [calibre 5.36.0] (Предатели [Высоцкая] - 3) 553K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Мария Николаевна Высоцкая

— Вторая семья? У твоего мужа? Ты в этом уверена, Сашка? Может, не так поняла?

— Этим весь интернет забит.

Набираю в поисковик: «Демид Ермаков футболист вторая семья» и отдаю телефон подруге.

— Фейк?

— Двойную жизнь моего мужа слили. Тут и любовница, и ребенок. Дикость какая-то. Мне ночью скинули, я тоже сначала не поверила. А потом он домой приехал, и все сомнения рассеялись.

— Признался?

— Нет, конечно, отрицал, но у него на лбу все написано было. Ты же знаешь, врать он не умеет.

— И что делать будешь? Простишь?

— Отомщу!

— А потом?

— А потом я от него уйду…

— Но ты же понимаешь, что он тебя не отпустит?

— Не отпустит? Это мы еще посмотрим. Мириться с тем, что мой любимый мужчина растоптал все, что у нас было, я точно не намерена!

 

Развод. Месть. Любовь

Мария Высоцкая

 

Глава 1

— Соскучилась, дико, — ставлю телефон на тумбочку, чтобы освободить руки.

Демид смотрит на меня с экрана смартфона, взъерошенный и уставший. У него сборы уже вторую неделю, и, честно говоря, я не представляю, как все еще держусь, чтобы к нему не сорваться.

Четыре года женаты, но я так и не привыкла к его отсутствию и частым разъездам.

— И я, малышка. К тебе хочу.

Дёма наблюдает за тем, как я переодеваюсь. Улыбается.

Понимаю, что дразню, но хоть так. Расстегиваю бюстгальтер, чтобы немного засветить грудь.

— Что ты творишь? — рычит муж и запрокидывает лицо к потолку.

Смеюсь и заворачиваюсь в шелковый халат.

— А на что это похоже? — Снова беру телефон в руки и забираюсь на кресло. — Еще целых три дня. Вечность просто.

— Хочу на все забить и приехать.

Дёмка выглядит таким серьезным, что я принимаю его слова за чистую монету. Пугаюсь до жути.

— С ума сошел? Георгий Юрьевич тебя убьет.

— Пускай.

— Ты же шутишь?

Дёма как-то непонятно передергивает плечами. Он может. Такое уже случалось. Когда мы только поженились четыре года назад, были просто одержимы друг другом. Сейчас эта импульсивность слегка поутихла, но я не удивлюсь, если завтра с утра проснусь рядом с мужем.

— Не вздумай даже. В прошлый раз Шелягин взаправду мог выкинуть тебя из команды!

— Прямо-таки выкинуть? — Дёма приподнимает бровь. Наигранно до жути.

— Именно. Всего три денечка, — вздыхаю, но быстро перетягиваю себя на сторону позитива. Улыбаюсь. — Сегодня решила пойти на работу в кедах, а у нас охранник сменился. Принял меня за школьницу, представляешь?

— Более чем.

Теперь моя очередь приподнимать брови и закатывать глаза. Вспоминать стыдно. Мы с Дёмой в клубе познакомились. Мы с одногруппниками завалились туда после госов. А мой будущий муж, который сидел на баре, пафосно возмущался, какого черта сюда пускают малолеток.

Я была навеселе. Бойкая и смелая. Что-то ему доказывала и тыкала паспортом в лицо.

— Не вспоминай даже, — прикрываю глаза ладонью.

— Ермаков!

Слышу голос Дёминого тренера и понимаю, что на этом наш разговор закончен.

— Люблю тебя, — тараторю. Понимаю, что муж вот-вот отключится.

— И я тебя, малышка. Люблю.

Дёмка поворачивает голову, и его изображение исчезает. Еще пару секунд смотрю на экран. Вздыхаю.

Еще один вечер в одиночестве летит в мою копилку семейной жизни. Я понимала, за кого замуж выхожу. Родители отговаривали. Ермаков у меня занятой, знаменитый. Неравный брак, все дела. Но я знала, на что иду.

Неважно, кто он и как часто мы видимся. Любовь у нас настоящая.

Правда, вот мама Демида до сих пор не верит в мою бескорыстность. Она мне в наше знакомство все свое отношение обозначила. Я для нее охотница за богатыми мужиками, не больше. Четыре года прошло, но ничего не изменилось. Эта женщина терпеть меня не может. Спит и видит, когда мы разойдемся. Поначалу это обижало. Да и сейчас, если честно.

Дёма, конечно, ее осаживает, при нем она ничего плохого в мою сторону себе не позволяет. Но, вот когда его нет, начинается какая-то психиатрия.

Бросаю телефон на кровать и иду в душ. Принимаю контрастный под музыку. Ученицы из восьмого «Б» еще полгода назад подсадили на K-pop*. Аккуратно пританцовываю на теплом кафеле перед зеркалом, завернутая в полотенце, пока мажу лицо кремом.

В спальне почти сразу укладываюсь в кровать. Верхний свет гашу. Оставляю светильник на тумбочке. Мягкий, теплый свет добавляет комнате уюта.

Демид приобрел эту квартиру три года назад. Когда мы только поженились, жили в загородном доме, с его матерью. Эта были самые ужасные двенадцать месяцев моей жизни. Думаю, если бы мы продолжили сосуществовать там втроем, наш с Ермаковым брак уже давно бы развалился.

Укладываюсь на подушки и беру телефон. Листаю ленту, лайкаю красивые фотографии друзей, читаю новости и проверяю свое расписание на завтра.

За окном ночной город. Он никогда не спит, всегда в движении. Мы с Дёмой полгода повстречались. Немного, но я успела познать весь вайб тусовочной Москвы со всеми его плюсами и минусами.

Выключаю свет, желаю Дёме спокойной ночи голосовым и засовываю телефон под подушку. Глаза уже слипаются.

Просыпаюсь от жажды. Спускаюсь на первый уровень квартиры за стаканом воды и, пока пью, снимаю телефон с блокировки. Куча сообщений и отметок в сторис напрягает. Дёма меня никогда не скрывал. Я часто бываю с ним на публике, но мой маленький личный закрытый аккаунт никого особо не интересовал.

Перехожу по первой попавшейся отметке и спросонья ничего не понимаю. Какие-то фотографии. Там Демид, девушка, ребенок, они втроем сидят в ресторане.

Ставлю стакан на бар, открываю еще одну отметку и на секунду теряю равновесие, ноги подкашиваются. Я приседаю на несколько сантиметров, успеваю ухватиться рукой за спинку стула.

Кликбейтный заголовок гласит: «Вторая семья футболиста Демида Ермакова». А дальше ссылка на какой-то сайт.

Перехожу. Пальцы дрожат. Ладони вспотели. Я не верю во все это. Совсем не верю, но пульс все равно частит. Журналисты врут. Люди врут. Все хотят обратить на себя внимание. Хотят денег. Хотят приблизиться к чужой славе. Урвать какую-то часть внимания. Я поняла это еще на первом году жизни с Дёмой. Но сегодня все это выходит за рамки моего понимания. Это не выглядит фейком. Это не выглядит чужой злой шуткой. Это похоже на правду.

Это не так, я уверена. Но как объяснить все эти факты, которыми сыплет автор статьи? Фотографии, места, документы? Как?

У моего мужа есть сын. Здесь так написано. У него есть сын и любовница. Он купил им квартиру. Он возит их на курорты. Он встречается с ними на выходных. Сотни фотографий. Сотни!

Вздрагиваю от звука сообщения на почту.

Письмо не от анонима. Мне пишет московская журналистка Аня Измайлова. Скандальная, да. Но в желтухе никогда замечена не была.

Она три месяца потратила на это расследование. Она дала ход материалам в сеть. Она сейчас прислала мне кучу файлов с доказательствами, что мой муж живет двойной жизнью.

Как такое может быть? Что мне теперь делать?

Это ложь? Правда? У нас же любовь! Мы же друг друга любим, а этому ребенку нет и трех лет. Как же так, Демид? Как же…

 

Глава 2

Рассматриваю фото мальчика. Дёма держит его за руку. Они стоят у детского кафе.

Приближаю изображение, всматриваюсь в детское лицо. Они с моим мужем похожи? Кажется, да. Или нет?

— Боже, — блокирую смартфон, кладу на стол и отхожу к окну.

Это все бред. Неправда.

Тру лицо, пальцы дрожат. Да меня всю колотит и в жар бросает. Накрутила себя максимально.

Нужно просто мужу позвонить. Он все объяснит. Это фотошоп. Натуральный, кто-то заморочился, сейчас любую картинку состряпать — дело пяти минут, нейросети в помощь.

Придя к этому умозаключению, немного успокаиваюсь.

Хватаю телефон и звоню Демиду. Гудки. Долгие. Не берет.

Конечно не берет, у него же ночью «не беспокоить» стоит. Снова чувствую, как внутри все будоражит. Хватаю ртом воздух, главное — дышать.

На телефон, как назло, падают и падают сообщения. Директ переполняется, будто вот-вот лопнет.

Хочется закрыть глаза, зажать уши руками и закричать. Громко, обессиленно.

Это ужасно — оставаться с такой информацией один на один. Я верю мужу, всегда верила. Никогда никаких подозрений в его неверности даже не было.

Наоборот, я на все сто ему доверяла. И он мне. Мы прорабатывали наши отношения, пытались сделать их максимально здоровыми. Правильными.

Прислушивались друг к другу всегда, проговаривали все-все проблемы. Но зачем все это было, если у него есть другая женщина и ребенок? Если у него семья на стороне все эти годы?

Слезы на глаза наворачиваются. Не была к такому готова. Да никто бы не был.

Мой муж мне врал? Все это время он говорил мне о любви, а сам уезжал к другой женщине, которая родила от него ребенка?

Растираю по лицу слезы и хватаюсь за телефон. Открываю почту, а потом, как настоящая мазохистка, начинаю листать файлы, что прислала журналистка.

Девушку на фото зовут Ася. Именно она стоит рядом с моим мужем в аэропорту. Ребенок сидит в коляске. Дёма улыбается им так же, как и мне обычно.

Открываю видео. На нем все та же девушка с коляской. Камера трясется, тот, кто снимает, ловит Асю у подъезда. Наводит на нее фокус и спрашивает:

— Ваш сын от Демида Ермакова? Давно вы встречаетесь? Его жена об этом знает? Когда все это началось?

— Отстаньте. Я не даю никаких комментариев! Это не ваше дело, — она закрывает лицо, нервно ищет в сумке ключи, чтобы открыть магнитный замок.

Когда дверь в подъезде захлопывается, съемка прекращается. А с ней и вся моя прошлая жизнь. Вся, что была ровно до этой минуты.

Она не сказала нет. Она не отрицала. Не пыталась объяснить, что это ложь.

Съемка свежая, недельной давности. Демид тогда уже был на сборах, а я отправляла ему фотки в шикарном шелковом белье с кружевом. Хотела его до одури, ждала, и кажется, не только я одна.

Несусь на второй этаж, вытаскиваю чемодан и начинаю скидывать в него все, что в шкафу на глаза попадается.

Оглядываюсь. Мажу взглядом по настенным часам. Семь утра. За окном уже рассвело. Солнце озаряет комнату яркими лучами, а у меня жизнь рушится. Там, снаружи, миллионы счастливых людей, а я собираю вещи, потому что мой муж мне изменяет. У него ребенок от другой женщины.

Мы с ним говорили о детях, мечтали о дочке годика через два. Планировали. Вместе.

Но зачем? Для чего?

Тру лицо, глаза опухли от слез, нос не дышит, я умираю. Сердце вот-вот разорвется. Как жить дальше, не понимаю. Совсем.

Демид меня предал.

Застегиваю молнию на чемодане, надеваю майку и джинсовые шорты, шнурую кеды, спускаюсь в прихожую, так там и замираю. У зеркала. Смотрю на свое отражение. Заплаканная, растрепанная, глаза шальные, губы дрожат.

Что они со мной сделали?

Всхлипываю и делаю глубокий вдох.

Слышу, как в замке поворачивается ключ.

Это Демид. Он приехал. Он хочет объясниться. Хочет сказать, что все это неправда.

Внутри все ходуном ходит, набираю в легкие побольше воздуха, вытираю мокрые щеки. Волосы на автомате приглаживаю, вокруг что-то непонятное творится, а я все еще хочу быть красивой для мужа.

Дверь открывается.

— Здравствуйте, — бормочу, но сама себя даже не слышу.

Моя свекровь по-хозяйски осматривает прихожую, ставит на комод сумочку и не разуваясь проходит вглубь квартиры. Оборачивается, вздыхает.

— Куда собралась? — рассматривает свой маникюр, а потом мой чемодан. — Новости про Аську уже видела, судя по всему.

Сглатываю и нервно заламываю пальцы.

— Вы ее знаете?

Он знакомил мать с этой девушкой? Пячусь, пока не влетаю спиной в стену.

— Конечно. Они с Демидом в одном классе учились. С детства дружили. Я думала, что поженятся. А он тебя к нам в дом притащил. Столько вариантов было вокруг, но ты же в него клещами вцепилась.

— Что вы такое несете? Мы, — всхлипываю, — у нас все по любви было, — шмыгаю носом, а слезы снова по щекам катятся. — Было…

Накрываю рот ладонью и сползаю по стенке к полу.

— Хватит мне тут показательные выступления устраивать. Сопли вытри и чемодан разбери. Только попробуй мне сына со сборов сорвать своими выходками. Если у него из-за тебя проблемы будут — уничтожу. Поняла меня?

Ангелина Дмитриевна подходит ближе, нависает надо мной.

— У него проблемы? Он меня на всю страну опозорил. С грязью смешал. Как вы можете вообще?! Я на развод подам. Сегодня же.

— Голытьба она и есть голытьба, — свекровь закатывает глаза, пинает мой чемодан носком туфли и смотрит на свое отражение в зеркале. Поправляет каре и упирается ладонями в комод.

— Значит так, гонор свой поубавь. У тебя контракт брачный, если ты помнишь. Так что про развод забыть можешь. Нужно эту ситуацию сгладить, скандал Демиду сейчас не нужен. А ты вот и докажешь, как любила. А то столько слов было.

— Что вы несете вообще? — поднимаюсь, вытираю слезы. Злюсь. Ненавижу эту женщину, она меня до нервного срыва уже один раз доводила. Демид не в курсе, думал, что я в больницу из-за работы попала. Нагрузка сильная. — Вы ненормальная. Больная просто!

— Рот свой закрой!

Свекровь замахивается, чтобы отвесить мне оплеуху, едва успеваю отскочить в сторону. Дверь в квартире снова открывается.

Демид смотрит на нас и часто дышит.

— Успел, — бросает взгляд на мой чемодан. — Саша, нам поговорить нужно.

— Сынок, что ты тут делаешь? У тебя же сборы, — Ангелина Дмитриевна хватается за сердце, — ты себе всю карьеру загубишь.

— Мама, выйди, — Ермаков не просит, приказывает. Тон ледяной.

Говорит ей, а сам на меня смотрит. Не отрываясь.

Вижу, что пальцы в кулаки сжимает. На нервах весь. Я тоже.

Пячусь в сторону гостиной, свекровь что-то крикливо причитает. Ее голос отравляет пространство. Столько в нем желчи и показухи. Она всегда любила перетягивать внимание на себя, и даже сейчас, когда у нас семья, возможно, рушится, эта женщина не успокаивается.

— Иди домой, мама, — Дёма мажет по свекрови взглядом и делает шаг ко мне.

На автомате себя обнимаю, впиваюсь ногтями в плечи. В голове шумит.

— Выйди, я сказал! — Ермаков переходит на крик.

Его мать вздрагивает, начинает суетиться и, конечно же, рыдать. Говорит, что он неблагодарный, сыплет обвинениями, но уходит. Громко хлопает дверью напоследок.

— Я все объясню, — Дёма разглаживает воздух перед собой ладонями, держит их на весу. — Все совсем не так, как пишут, Саш.

— А как? — смотрю на него и не верю, что весь этот кошмар с нами происходит.

Я бы в жизни не поверила, что наша семья столкнется с чем-то подобным.

— Это твой ребенок? Ребенок этой женщины твой? — захлебываюсь словами. Они душат. Никогда мне не было еще так сложно говорить, как в эту минуту.

Никогда!

— Что ты молчишь, Демид? Скажи мне, чей это ребенок? — перехожу на шепот. Слезы градом по щекам. Я раздавлена. Убита.

Растерзана этим человеком. Мужем своим. Он сейчас стоит передо мной. Выглядит ужасно, нервничает. Трогает лоб, прикрывает глаза и выдыхает.

Все ясно. Мне все ясно. Он не умеет врать. Не умел никогда, и сейчас я это вижу.

Но, несмотря на это, он обманывал меня годы! Сколько это длилось? С самой нашей свадьбы? Чуть позже? Сколько?

Я его любила. До сих пор люблю. Я верила, что мы семья, что мы созданы друг для друга, а он…

Как он мог?

— Почему ты это сделал? За что? Ты говорил, что любишь меня, Дёма, говорил, что мы всегда будем вместе! Как ты мог, после всего, что между нами было? Почему?

— Сашка…

Дёма вытягивает руку, касается пальцами моей щеки. Кожу обжигает. Я не отшатываюсь, стою на месте. Как вкопанная.

Ненавижу его в эту минуту. Хочу ударить по лицу. За все, что он сделал, но даже на это не способна. У меня шок. Моя вымышленная, как оказалось, жизнь столкнулась с реальностью.

— Ты говорил, что любишь, — всхлипываю. — Ты мне клялся в любви на берегу океана. Когда твоя мать была против, когда мои родители не одобряли, когда твои фанатки сходили с ума и писали, что я тебе не пара. Когда весь мир был против нас, ты обещал любить меня вечно. Говорил, что мы со всем справимся, всегда. — Вытираю слезы, делаю глубокий вдох. — А теперь у тебя есть любовница и ребенок. Ты купил им квартиру, возил на курорты, виделся с ними. Может быть, ты и сейчас был не на сборах, а?

— Саш, все гораздо сложнее. Я не знаю, как объяснить все в двух словах. Пожалуйста, не уходи. Я обещаю, что со всем разберусь.

 

Глава 3

— С чем ты разберешься, Дём? С ребенком, что ли? С чем? Как с ним вообще разобраться можно? Он есть. Он уже родился, Дёма! — хватаюсь за голову. Раскачиваюсь из стороны в сторону.

Отшатываюсь от него. Не могу ни видеть, ни слышать. Зачем он это со мной сделал?

Чего ему не хватало? Что было не так?

Разве нам было плохо? Что его не устраивало? Я? Мое лицо, фигура, характер? Что, блин, было не так?

Мы же доверяли друг другу. Хотя... Это я доверяла. А Ермаков, кажется, просто этим пользовался.

Я же ни разу в нем не усомнилась. Все четыре года знала, что мой Дёмка точно не предаст. Никогда. И дело не в том, что я особенная, нет. Дело в том, что мы отношения прорабатывали. Говорили постоянно. Все обсуждали. Всегда пытались друг друга понять. Принять реальность, смириться с невзгодами и идти дальше.

А сегодня и еще много дней после я буду мириться со всем этим одна. С болью предательства и разбитым сердцем.

Вытираю слезы, а они катятся снова и снова.

Сгибаюсь пополам и сажусь на пол. Не могу стоять. Хочется лечь и не шевелиться. Медленно умирать на полу в прихожей. Была бы здесь одна, так бы и поступила.

— Саш, — Демид опускается передо мной на колени, касается волос, — Сашка, пожалуйста…

— Зачем ты это сделал? Почему?

Вскидываю голову. Смотрю ему в глаза. У него зрачки бегают.

Демид опускает взгляд.

— Ты не сказал, что они врут. Не сказал, что это ложь! С самой первой минуты, как ты вошел в квартиру, ты не опроверг всю ту грязь, что сейчас льется в сети. О чем нам говорить?

— Все не так, как кажется, Саша.

Слышу стальные, пугающие нотки в его голосе. Вздрагиваю и отползаю немного назад.

— Ася — моя школьная подруга. Егор — ее сын. Они вернулись в Москву год назад. Она мне позвонила, сказала, что нужно встретиться. Якобы есть важный разговор. Мы пересеклись в ресторане на причале. Она приехала туда с сыном. Сказала, что это мой ребенок. Сама предложила ДНК. Фотки показывала, что-то говорила бесконечно. Я смутно помню. Эмоции рубили.

Дёма прикрывает глаза, обхватывает мои ладони. Выдыхает.

Заколачивает последний гвоздь в крышку гроба нашего брака.

Его сын. Его!

— Год, — кусаю губы. — Ты обманываешь меня целый год. Почему? Разве я не заслужила правды, Демид? Разве за все время, что мы вместе, я не заслужила честности?

Дёма резко поднимается на ноги, отстраняется. Подошвы его кед скрипят по глянцевому полу. Он идет на кухню. Гремит посудой, а потом возвращается. Опускается на пол у противоположной стены.

— Как о таком говорят? Как, Саш? К тому же я с ней не спал. Понимаешь? Не помню, — трет лицо. — Она говорит, что мы с ней пересеклись в Питере, посидели в баре, и да, такое было. Я тебе рассказывал. Говорит, что поехали в отель вместе. Но проснулся я один. С жутким похмельем. Я не помню ту ночь. Урывки. Все как в тумане. Есть вероятность, что мне что-то подсыпали...

Меня на смех пробирает.

Боже, как это банально. Отель, старая подруга, алкоголь и амнезия.

— «Оригинально», — продолжаю хохотать и плакать.

У меня истерика. Трясет всю. Видеть его не могу.

Демид ловит мой взгляд, и меня дрожь берет, потому что у него глаза слезятся. Я лишь однажды его слезы видела, на могиле отца. Он туда всегда один ездит, но в десятую годовщину смерти я с ним была. У него тогда такой же взгляд был. Потерянный. Когда назад уже ничего не вернуть. Когда какая-то часть жизни ушла от тебя навсегда.

— Саш, я хотел сказать. Подбирал слова, но…

— Твоя мать знает? – перебиваю, а Демид кивает. — Значит, вы оба держите меня за дуру, да? Я так тебя люблю, Ермаков. Так люблю, но все это выше моих сил. Я не смогу с этим жить. Я не представляю, как с этим жить. Мне страшно на улицу выходить. Ты видел, что в интернете творится? Видел?

— Видел, — Дёма запрокидывает голову, упирается затылком в стену позади себя. — Я постараюсь сделать все, чтобы сбавить градус. Уже связался с юристом. Журналистка, которая выкинула свое расследование в сеть…

— Она открыла мне глаза. Я благодарна этой женщине. От всего сердца. Она показала мне, что я живу с человеком, который меня недостоин.

Медленно поднимаюсь на ноги, цепляясь взглядом за свой собранный чемодан. Понятия не имею, что туда сложила. Не помню. Плевать, куплю потом все необходимое.

— Я хочу подать на развод.

— Саш…

— Я не смогу простить, не смогу понять. Даже если все было, как ты говоришь, это не освобождает тебя от ответственности. Пьяный секс, что стирается из памяти, не является уважительной причиной для измены, Дём. Для зачатия ребенка. Не является, Ермаков! Тебе не пять, ты должен был это понимать.

— Да я понятия не имел, что мы с ней переспали, пока она не появилась.

— Возможно, но что бы сделал ты, будь я сейчас на твоем месте?

Демид сжимает руки в кулаки, стискивает зубы.

— Не говори так.

— То-то же. Я хочу развод. Хочу часть имущества. Твоя мать всегда говорила, что я с тобой из-за денег? Сглазила.

Вытаскиваю из шкафа ветровку, вжикаю молнией.

— Куда ты поедешь? — Дёмка поднимается следом, замирает у меня за спиной.

Такой привычный. Родной. Теплый. Между нами все те же вибрации. Только вот обстоятельства вокруг изменились.

Меня колотит. Мозг очень хочет поддаться на эти оправдания. Поверить, смириться.

Я так хочу обернуться, обнять своего мужа, вдохнуть его запах и почувствовать, что у нас все как раньше. Очень хочу, но вместо этого хватаюсь за ручку чемодана.

— К родителям. Я поеду к родителям.

— Ты можешь остаться здесь, Саш. Я сам съеду.

— После развода, когда мы поделим имущество, я обязательно подумаю над твоим предложением, — отрезаю холодно. — Но не сейчас. И не нужно за мной ходить.

Дема рывком наступает. Упирается ладонью в стену над моей головой, вжимая меня в дверь. В глазах горит неподдельный огонь чувств. Я их вижу. Может, обманываюсь, может, просто хочу смягчить боль и убедить себя, что он все еще меня любит, а эта женщина просто ошибка. Просто случайность.

Он богат, красив, известен. Она действительно могла покуситься на его статус. Могла!

Но год. Этот год все рушит. Он меня обманывал двенадцать месяцев, возможно, врал бы и дальше, не вскройся все сейчас.

Задираю подбородок. Смотрю в родные глаза. Каждую черточку наизусть знаю. Люблю. Боже, как сильно я его люблю.

Мы же с первого взгляда друг в друга. С той самой ночи в баре. Сконнектились, синхронизировались. Как-то сразу поняли, что созданы друг для друга. Никогда особо не скандалили, всегда находили компромисс. Всегда слышали друг друга и понимали.

Почему же с нами все это случилось?

Кто-то в этом мире был против нашего счастья. Мой муж. Он осознанно сохранил все в тайне. Осознанно, и этому нет оправданий. Никаких.

Сколько бы я ни убеждала себя, не пыталась понять и принять, как раньше уже никогда не будет.

Наш брак развалился. Сегодня. Раз и навсегда.

Второго шанса не существует.

Нельзя простить предательство, нельзя забыть.

— Не делай хуже, — шепчу. — Не надо, Демид. Нас больше нет, и чем быстрее мы это осознаем, тем всем станет проще.

— Сашка!

Демка обхватывает мои щеки ладонями. Стукаемся лбами. Его парфюм забивает нос, а потом и легкие. Некогда любимый, а теперь ненавистный. Он пробуждает слишком много хороших воспоминаний, который сейчас могут лишь навредить. Я почти ненавижу его. Этот запах. И мужа своего тоже ненавижу.

Разве можно иначе относиться к предателю?

Всхлипываю. По щекам снова слезы градом.

Дема вытирает их пальцами. Часто дышит, его грудная клетка вздымается и почти соприкасается с моей.

— Я хочу все исправить, маленькая моя. Хочу отмотать время. Хочу сразу обо всем тебе рассказать. Но я не могу этого сделать, не могу повернуть все вспять. Я тебя люблю. Всегда любит. С первого взгляда. Прямо в сердце.

— Хватит, — всхлипываю. — Прекрати. Я не могу, не могу так! — кричу на него, потому что должна сопротивляться.

— Саша, — Дема сжимает крепче и целует. Впивается в губы без языка. Просто прикасается, но даже от этого невинного поцелуя, меня током прошибает.

Голова вот-вот лопнет. Ноги подкашиваются. Я готова сдаться. В эту секунду я готова поверить всему, что он скажет.

Я хочу свою прежнюю жизнь. Свою любовь. Хочу быть эгоисткой.

Преданной, растоптанной дурой, я хочу быть. Всепрощающей тряпкой.

Осознание бьет звонкой пощечиной. Резко отстраняюсь. Пихаю Демида в грудь, бью его по плечам, рукам. Кажется, даже попадаю по лицу.

Меня пугает все, что я делаю. Не должно так быть. Не должно!

Но остановиться не могу. Реву белугой, ору на него и колочу, что есть сил. Выплескиваю все свою боль, хотя бы так.

— Ненавижу тебя. Ненавижу. Как ты мог? Как ты посмел?!

Дема не шевелится. Позволяет мне себя бить и от этого, становится только хуже. Он не останавливает. Не проявляет никаких реакций. Просто стоит, опустив голову, получая удар за ударом.

Когда силы заканчиваются, снова хватаюсь за чемодан, толкаю дверь и бегу к лифту. К счастью, он приезжает сразу. Чувствую, что Дема смотрит мне в спину, и захожу в кабинку.

Муж следом не идет.

Дверцы схлопываются, а я обессиленно приседаю на корточки. Роняю лицо в ладони и плачу.

Я не была готова узнать, то что узнала. Да никто бы не был готов. Сейчас многие в сети будут разглагольствовать о том, что я должна была понимать, за кого замуж выхожу. Публичный мужчина и верность понятия несовместимые.

Будут они правы или нет, понятия не имею. Но сама я с такой формулировкой не согласна. Нет! Есть много достойных примеров. Пытаюсь вспомнить, но на ум правда никто не приходит.

Морщу лоб, тру виски и печально улыбаюсь, смотря себе под ноги.

— Я справляюсь сама. В конце концов, нужно привыкать. Я теперь сильная и независимая женщина, — бормочу и расправляю плечи. Выпрямляюсь. Смотрю в зеркало.

Заплаканная, взъерошенная, запуганная. Именно такой себя сейчас вижу, но это пройдет. Боль не может длиться вечно.

***

Шурочка!

— Привет, ба, — взмахиваю рукой, пока таксист вытаскивает из багажника чемодан.

Непривычно, если честно, приезжать сюда в таком состоянии. Родители на работе. Двор пуст, одна моя бабуля на лавочке сидит. У нас обычай, старый московский дворик, в котором прошли мое детство и юность. Здесь ужасно узкие улицы, толком нет карманов для машин и просто огромное количество деревьев. Их так много, что днем даже солнце толком не пробивается. Зато в самую адскую жару, здесь всегда тенек.

— У тебя все хорошо? — ба смотрит на чемодан.

Таксист как раз отдает его мне и садится за руль.

— Не знаю, — жму плечами, сиротливо оглядываясь на свои вещи. Четыре года брака!

Из родительского дома я перевозила вещи больше недели, а вернулась с одним чемоданом. И это после брака со звездой — смешно. Многие бы осудили. А я, пока не готова больше видеться с Демой. Мне нужно время.

— Красавица наша, — бабушка крепко меня обнимает, и я не могу сдержать слез. Снова плачу. — Ну чего ты, детка?

Бабушка не сидит в интернете, не читает помоечные сплетники, и уж тем более не ведет своих страниц в соцсетях.

Она не в курсе происходящего. Она не знает, что ее внучка посмешище, которую еще долгие дни, будет обсуждать огромное количество людей.

— Пойдем домой, бабуль, — шмыгаю носом, крепко вцепляясь в свой чемодан. — Я все расскажу.

— С Демидом поссорили?

— Можно сказать и так, — перехожу на шепот. Не хочу распространяться на улице, где с виду будто никого и нет.

Бабушка сует руку в карман вязаной кофты и достает ключи.

— Идем, идем. Я с утра пирог рыбный испекла. Твой любимый. Как знала, что ты к нам заглянешь.

— Здорово, — придерживаю дверь, чтобы пропустить бабули и только потом затаскиваю своего пузатого, пластикового друга.

Оказывается, я так скучала по дому. Последний год, совсем редко сюда приезжала.

Не из-за Демы, нет. Просто жизнь закрутила. Я долго привыкала к тому, что в ней все кардинально изменилось после свадьбы.

Квартира в центре города, ужины в ресторанах, путешествия постоянные, поездки. Новая работа в частной, а не муниципальной школе. Новые друзья и подруги. Жизнь у всех на виду. Хоть мы особо и не афишировали, журналисты все равно нередко набрасывали фекалий на вентилятор. Высасывали скандалы из пальцев.

— Как вкусно пахнет, — дома разуваюсь и сразу иду мыть руки. Ба спешит на кухню. Гремит тарелками.

Когда выхожу из ванной, на столе уже стоит чашка сладкого чая с лимоном и кусок рыбного пирога, как в детстве.

Улыбаюсь, удивительно, но оказывается, могу. Вдвигаю для себя стул и сажусь. Бабушка устраивается напротив, разглядывает меня.

— Что у вас случилось, Шурочка?

Ненавидела в детстве, когда ба меня так называла, а когда выросла, смирилась. Если ей будет приятно, мне не жалко.

— Мы, наверное, разведемся.

 

Глава 4

Моя бабушка не из впечатлительных. За сердце хвататься не будет. Только брови сводит и… Злится. Не на меня. На Дёму. Неважно, что произойдет в этом мире, но ба всегда будет за меня. Всегда.

— Почему? Что этот звездун натворил?

— Ба, — смеюсь, но все равно всхлипываю.

— Рассказывай. Легче станет.

— У него ребенок, бабуль. От другой женщины.

— Когда узнала?

— Сегодня ночью. Мне на почту целое досье скинули. Одна журналистка провела расследование…

— Ну, журналистки всякие бывают. Об этом не забывай, моя девочка. А Демид что говорит?

— Отрицает. Точнее, вроде как сознался, но я не верю. Не сходится. Говорит, что пьян был, не помнит ничего.

— Ох, старая сказка. А мать его что? Живая хоть еще эта стерва?

Бабушка Дёмкину мать с первого взгляда невзлюбила, да там и есть за что. Они чуть у нас на свадьбе скандал не устроили. Моя-то ба все в лицо говорит, а вот свекровь к такому готова не была. Она намеки унизительные любит. Что-то бабушке ляпнула, ну та ее сгоряча кем только не назвала. То еще шоу было.

— Жива, — закатываю глаза, — утром приезжала уже. Говорит, что у нас контракт брачный и я должна молчать. Не портить ее сыну карьеру. Углы сглаживать.

— Мымра белобрысая. Ты ее не слушай. Сердце слушай. Но про разум тоже не забывай. Главное — баланс, помнишь?

— Помню, — отхлебываю чая и откусываю побольше пирога.

Сегодня суббота, на работу мне послезавтра, и я понятия не имею, как туда пойду.

Частная школа, где я работаю, пафосное место. Обучение там стоит очень дорого. Поэтому родители детей, что там учатся, уже в курсе скандала. И это плохо. Моя профессиональная репутация от этого дерьма тоже страдает, между прочим.

— Это главное. Поревешь денечек, а потом нос кверху и пошла дальше. Жизнь не закончилась, уж мне-то можешь поверить.

В соседней комнате звонит телефон, и бабушка, спохватившись, идет туда. Судя по разговорам, они с соседкой обсуждают какой-то сериал.

Осматриваюсь на кухне. В прошлом году я помогла родителям сделать ремонт здесь и в прихожей. Они долго отнекивались, еле настояла, если честно.

Мама до сих пор говорит, что ей неудобно.

Пробегаюсь пальцами по баночкам с приправами, наливаю себе еще чая и зажевываю еще один кусок пирога.

Когда бабушка вооружается ножом, чтобы готовить обед, и отправляет меня в комнату, заглядываю в свою спальню. У нас большая квартира на четыре комнаты. Места всегда всем хватало. Поэтому мою детскую никто даже не переделывал. Все осталось как раньше.

Заваливаюсь на собранный диван и с опаской снимаю телефон с блокировки.

Страшно заходить в любой мессенджер и соцсеть. Страшно открывать письма и сообщения. Ничего хорошего я там не увижу. Цепляюсь взглядом за рабочее письмо.

Открываю и снова начинаю дрожать.

Это из школы, с подписью директора. Они просят меня не выходить на работу ближайшую неделю. Объясняют, что им не нужна шумиха и мне лучше взять больничный.

Благодарю их за понимание и обещаю, что не появляюсь на работе ближайшие семь дней. А саму в пот бросает. Ведь через неделю они могут попросить меня написать по собственному. Никому не нужен скандал. Никто не хочет держать в штате учителя, чья репутация влияет и на саму школу.

Смахиваю выступившие на глазах слезы и звоню Ленке. Моя подруга детства, мы с ней со школы дружим. Она единственная, кто не перестал быть мне близким человеком после свадьбы. Другие друзья как-то отсеялись, точнее, я сама их отсеяла, потому что поняла, что отныне у них ко мне лишь меркантильный интерес.

С Леной договариваемся встретиться в кафе, здесь, на районе. Мне нужна поддержка. Не родительская или бабушкина. А женская. Обсудить то, о чем с мамой говорить не будешь.

Ухожу из дома, так и не дождавшись родителей.

Лена уже ждет меня внутри, забегаю в кафе и плюхаюсь за стол.

— Привет, — поджимаю губы. Я сегодня целый день плакала, поэтому снимать солнцезащитные очки не хочется даже в помещении.

— Что с тобой? — Лена искренне удивляется.

— Ты не знаешь?

Подруга качает головой. Рассказывает, что четвертый день трудится над финансовым отчетом для какой-то компании и света белого не видит.

Я ей даже завидую. Она может вот так просто выпасть из социальной жизни на целых четыре дня.

Облизываю губы и рассказываю все, что со мной произошло.

— Вторая семья? У твоего мужа? Ты в этом уверена, Сашка? Может, не так поняла? — Лена понижает голос, нервно оглядываясь по сторонам.

— Этим весь интернет забит.

Набираю в поисковик: «Демид Ермаков футболист вторая семья» и отдаю телефон подруге.

— Фейк?

— Двойную жизнь моего мужа слили. Тут и любовница, и ребенок. Дикость какая-то. Мне ночью скинули, я тоже сначала не поверила. А потом он домой приехал, и все сомнения рассеялись.

— Признался?

— Нет, конечно, отрицал, но у него на лбу все написано было. Ты же знаешь, врать он не умеет. Говорит, не спал. Или спал. Но не помню. Был пьян и прочая чушь.

— И что делать будешь? Простишь?

Ядовито улыбаюсь. Нет, ни за что. Никогда.

Хочется возмутиться, сказать: «Как ты могла обо мне так подумать!» Но я держу себя в руках.

— Отомщу!

— А потом?

— А потом я от него уйду…

— Но ты же понимаешь, что он тебя не отпустит?

— Не отпустит? Это мы еще посмотрим. Мириться с тем, что мой любимый мужчина растоптал все, что у нас было, я точно не намерена!

— Ты сама говорила, что у вас брачный контракт, Сань.

— Я уверена, что смогу его переиграть, Лен. Смогу.

По крайней мере, мне очень хочется верить, что я вывезу.

Я не могу ему проиграть, не могу оказаться единственной, кто в этой ситуации останется у разбитого корыта. Предательство не прощают!

Любовь к Демиду все еще живет во мне. Невозможно забыть человека просто по своему желанию. Он же мне сердце в клочья. В такие моменты хочется научиться отключать чувства. По-настоящему, не напоказ.

— Он врал мне год, Лен. Целый год, — возмущаюсь, — Почему он не пришел сразу? Не рассказал? Мы бы смогли что-то решить. Если Дёма не врет, если все это какой-то план и его действительно накачали… Почему он не рассказал сразу? Я бы поняла. Я хотя бы попыталась. Мы же семья, но он не пришел. Он предпочел купить этой бабе квартиру и кататься с ними по курортам.

— Ты уверена, что все так? Не подумай, я его не защищаю. Ни разу. Но мне всегда казалось, что Демид тебя любит. По-настоящему. Ты веришь журналистке и каким-то фото, сейчас что угодно смонтировать можно.

— Да я понимаю, — обхватываю голову ладонями.

Целый день и так об этом думаю. А что, если и правда подстава? Что, если и фото фальшивые наполовину, и данные?

Голова вот-вот взорвется. Столько мыслей, столько противоречий, и какой же большой соблазн поддаться и пойти по легкому пути. Вернуть свою жизнь на круги своя. Сделать прежней.

Мне хорошо жилось. Лучше многих. Демид меня если не любил, то заботился уж точно на отлично. У нас была классная семья. Мы были друзьями. Лучшими друзьями.

А теперь ничего не осталось.

Только выжженная земля. Мне больно. Обидно.

Обидно быть дурой. Он же от меня отмахнулся.

Прикрываю глаза. Слушаю монотонный Ленин голос. Она продолжает настаивать на своем.

Эта позиция, когда все не так однозначно, убивает просто.

Иногда ведь взаправду есть лишь черное и белое. Только два цвета, и не иначе.

— Тебе нужно остыть и снова с ним поговорить. На своей территории. Узнать о недвижимости, про женщину эту получше. Кто она, откуда? Да и свекровь твоя в этой истории, мне кажется, не последний человек.

— Думала об этом. Она мне прямо так и сказала, что очень надеялась Дёму на этой Асе женить. А я все планы попортила.

— Ну, она тебя так ненавидит, что любой бред скажет. Не принимай близко к сердцу.

— Стараюсь.

Обхватываю чашку чая ладонями. Не думала, что смогу сегодня хоть немного успокоиться, но Ленкин тихий и такой уверенный голос не просто успокаивает, он возвращает мне равновесие.

— Спасибо тебе, что согласилась встретиться. У меня, кроме тебя, совсем никого не осталось.

— Сашка. — Лена сжимает мою ладонь. — Мы же так давно друг друга знаем. Столько пережито вместе. Как я могу тебя бросить? Ну вот как?

Улыбаюсь. Айфон, лежащий на столе в этот момент, вздрагивает от вибрации.

Смотрю на экран — плюс одно сообщение. От Демида.

Зачем он мне пишет?

Смотрю на телефон, на Ленку и снова на телефон.

— Что там?

— Дёма…

— Чего хочет?

— Не знаю и знать не хочу!

Игнорирую его послание, но он настырный. Пишет еще и еще. Потом звонить начинает. Злюсь дико. Он сегодня достаточно сказал и сделал. Точнее, не сделал.

«Катись к своей Асе!»

Печатаю и сразу отправляю. То, что он мне написал, не читаю. Не сегодня. Возможно, когда-нибудь, когда мое желание убить его сбавит градус.

Телефон молчит полминуты, а потом Ермаков начинает мне названивать. Сбрасываю. Снова и снова.

— Саш…

Ленка прикусывает нижнюю губу и смотрит в окно.

— Что? — ловлю направление ее взгляда. Вздрагиваю.

Нет. Нет. Нет.

Зачем он приехал? Ну зачем?!

Демид стоит напротив кафе. У машины. Он в очках, кепке, капюшоне. Человек со стороны вряд ли будет присматриваться, чтобы его узнать. Но я-то вижу, что это мой муж.

Отворачиваюсь. Смотрю на Лену.

— Говори со мной. Пусть знает, что мне плевать. Что его появление ничего не значит. Он мне не нужен.

— Ты себя или меня убеждаешь? — Лена снова косится на Ермакова.

— Без разницы.

Его мать ткнула мне в лицо брачным контрактом. Мы заключали его исключительно как страховку. Демид настоял. Боялся, если вдруг с ним что-то случится, его мать оставит меня не просто на улице, последнее отберет. Ермаков так не хотел.

Он не лез особо в наши со свекровью отношения, но границы своей матери с самого начала четко обозначил. Может, рассказывай я ему, что ей на все его слова плевать, наша жизнь сложилась бы иначе? Она ведь так часто меня накручивала. Убеждала, что я временное явление в их жизни. В какой-то момент я даже поверила.

О том, что адвокат вписал в контракт дополнительный пункт по своей инициативе, выяснилось спустя полгода. Его можно понять, он подстраховался, как бы заочно ограждая Ермакова от проблем. Я же для всех, по словам Дёмкиной матери, в этот брак исключительно для того, чтобы нажиться, вступила.

Пункт гласит о том, что если развод будет по моей инициативе, то я не просто ничего не получаю. Я еще и моральную компенсацию за подпорченную репутацию выплачиваю.

Ермаков, после того как все вскрылось, предлагал разорвать контракт, переделать, но жизнь как-то закрутила, что и четыре года спустя мы до него не добрались. Дёма напоминал, а у меня вечно не находилось времени. Дура. А могла бы избавить себя от многих проблем.

Демид — хороший парень, но импульсивный. Он сейчас будет пытаться доказать мне, что не виноват. Будет пытаться все вернуть и сгоряча может воспользоваться этим контрактом. Может пойти на крайние меры…

Это пугает. Мне нужно быть умнее, нужно все продумать и опередить его. Выйти сейчас к нему тоже нужно.

Так будет правильно. Мерзко на душе, но правильно.

Снова смотрю в окно. Ермаков с места не сдвинулся. Его словно приклеили там к асфальту. На улице, как назло, еще и дождь начинается.

— Ладно, — психую и резко поднимаюсь на ноги. — Лен, прости, я выйду к нему. Спрошу, чего надо.

Достаю карточку, чтобы расплатиться, и зову официанта.

— Позвони мне, как доберешься домой, Саш. Я за тебя переживаю.

Киваю. Мы обнимаемся и вместе выходим из кафе. Лена сворачивает направо, а я перебегаю дорогу. Дождь усилился. Капли попадают на лицо, поэтому накидываю на голову капюшон.

— Чего ты хотел? — замираю напротив Ермакова.

Дёма молча открывает дверь в машине. Как дураки смотрим на сиденье.

— Промокнешь, — поясняет свой жест.

Мешкаю несколько секунд буквально и запрокидываю голову к небу. Черные тучи нависли над нами, и они полностью отражают состояние моей души сейчас.

— Ладно, — юркаю в салон. Наблюдаю, как Ермаков огибает капот и садится за руль. — И?

Демид вытаскивает папку с заднего сиденья. Протягивает мне.

— Что это?

— Посмотри.

С опаской перелистываю документы.

— Квартира, про которую ты говорила… Я ее никому не покупал и ни на кого не переписывал. Там все есть, — кивает на папку.

Квартира и правда принадлежит Демиду. Ася к ней не имеет никакого отношения. Я даже специально сверяю адрес, что был в файлах журналистки.

Она врет, получается? Или он врет? Что стоит подделать бумажку, с его-то связями и деньгами?

Хотя какая мне разница?

Чувствую себя той, кем меня свекровь обзывала. Какое мне дело до чужой квартиры? Да, есть то, что мы нажили в браке, но все же будем честны, Ермаков может себе десяток квартир позволить. Разве это значит, что я должна претендовать на каждую? Нет.

Я просто хочу забрать то, что положено мне по закону, и уйти.

И плевать, кто и что скажет. Я пострадавшая сторона сейчас! Не Ермаков.

— Это должно что-то для меня значить? — возвращаю ему папку.

Муж, мой почти бывший муж, упирается ладонью в руль и качает головой. Смотрит ровно перед собой. На нем попрежнему очки, кепка и капюшон.

У него кадык дергается. Дёма сглатывает, приоткрывает губы. Я с волнением жду, что он скажет, но следующие минуты три мы сидим в тишине.

По машине барабанит дождь. Громко так, оглушает просто.

Смотрю, как капли стекают по стеклам. В такую погоду самое то страдать по утерянной любви.

— Я не хочу с тобой разводиться, — произносит Ермаков. — Я не хочу тебя терять. Я не могу тебя потерять. Просто не могу, Саша. Это слишком. Все что угодно, только не расставание. Я много прошу, знаю, но…

— Все что угодно? Давай я тоже ребенка на стороне заделаю, а? Ты слышишь себя? Дём, год. Понимаешь? — В глазах снова слезы. Мы начинаем по сотому кругу. Это убивает. Каждое слово, взгляд. Каждый намек.

Он меня наживую потрошит сейчас, сердце уже вырвал, теперь душу сожрать хочет.

— Понимаю. Именно этого я и боялся. Ты бы ушла. Если бы я тебе сразу все рассказал, ты бы ушла. Просто хотел отсрочить неизбежное. Врал. Молчал. Но ты бы ушла…

— А если нет? Только представь, что тогда все можно было спасти. Представь и живи с этим. С несбывшейся надеждой и верой. Как я. Потому что думала, что мой муж не способен на обман. На предательство не способен! А ты меня растоптал. За что, Дём? Почему?

Тереблю свои волосы и смотрю Ермакову в лицо. Меня бесят его очки, и я просто вытягиваю руку, чтобы их с него сорвать. Касаюсь колючей щеки случайно, и током прошибает.

Глупо. Очень глупо.

Отдергиваю пальцы. Смотрим друг на друга, ошарашенные происходящим. Он тоже почувствовал. Уверена, что почувствовал.

— Я хочу глаза твои видеть. Лживые глаза, — шепчу. Не плачу, но держусь уже едва-едва.

— Я не хотел, чтобы так получилось. Тупая ситуация, понимаешь? Я понятия не имею, что делать. Ты не хочешь слушать, и права, наверное. Я бы на твоем месте тоже не слушал, но я, блин, на своем. Жалко звучу, знаю. — Дёма сжимает руль, прикрывает глаза. — Не подавай на развод. Дай нам время. Не знаю, месяц. Просто тридцать дней.

— Зачем? Какой смысл оттягивать неизбежное?

— Просто попытаться. Я должен попытаться тебя вернуть.

— Мы ходим по кругу. Ты пытаешься сохранить лицо, оправдаться перед фанатами и просто мимо проходящими. Но мне нет до этого дела. Меня уже искупали в грязи. С работы позвонили, попросили взять больничный. Ты уничтожаешь и мою жизнь тоже. Ты ведь мог платить алименты, и все. Но ты перешел черту.

— Да. То есть нет. Все сложнее…

— Конечно, и как я не догадалась? Сложность заключается в том, что я все узнала. Да?

Дергаю ручку двери, но она не поддается. Он что, заблокировал их, что ли?

— Открой!

Ермаков отрицательно качает головой.

— Я выбью стекло. Я буду кричать. Выпусти меня. Я устала. От тебя, от этого дня. Я хочу домой. Мне больно. Ты хотя бы представляешь, что я чувствую? Ты обещал любить меня всегда, а сам…

— Я тебя люблю!

Ермаков резко подается ко мне. Хватает за плечи и прижимает к себе. Чувствую его крепкие объятия. Дорожку поцелуев на шее, и задыхаюсь. Болью, возмущением и собственной апатией. Когда тело словно мертвым прикидывается. Я хочу его поколотить, но не шевелюсь при этом. Словно со стороны за происходящим наблюдаю.

— Пожалуйста, — упираюсь ладонями Дёме в грудь. — Пожалуйста, имей хоть каплю уважения ко мне.

Ермаков моргает и медленно разжимает объятия.

— Прости. Я просто хотел… Извини.

Демид откидывается на сиденье. Заводит машину. Дворники скользят по стеклу, смахивая воду.

— Отвезу тебя домой. Ты же у родителей сейчас?

— Да.

— Они все видели?

— Мы еще не пересекались. Но думаю, да.

Ермаков кивает и стискивает зубы. Мои родители очень боялись, что я для него просто игрушка, развлечение. Дёма много времени потратил, чтобы им понравиться и доказать обратное. Доказал, почти. Только теперь оказывается, что все это зря было.

Глупая трата времени.

— Останови тут, — прошу Демида.

Пусть притормозит на соседней улице. Я добегу отсюда. Не хочу, чтобы его видели у моего дома. Не хочу доставлять родителям лишние проблемы.

— Ты промокнешь.

— Это всего лишь дождь, а не те помои, которыми меня облили по твоей милости, — пожимаю плечами.

Ермаков печально улыбается и останавливает машину, где прошу. Не спорит. Знает, что бесполезно.

От души хлопаю дверью и перебегаю дорогу. К подъезду подхожу промокшей до нитки. И плевать, если честно. Только вот у дома меня ждет неприятный сюрприз.

— Вы съехали от мужа? Информация в сети — правда? Демид правда живет на две семьи? Хотя бы один комментарий.

Журналисты словно повсюду. Их голоса сливаются в один. Я стараюсь не реагировать и не останавливаться. Если замедлюсь хоть на шаг, они меня растерзают.

— Я не даю комментарии, — прижимаю магнитный ключ к замку.

— Вы жили со своим мужем ради денег? Не выглядите расстроенной.

— Идите в задницу, — показываю средний палец и захожу в подъезд.

 

Глава 5

«Демид Ермаков разводится с женой, потому что та не может родить ему ребенка».

«Жена футболиста Ермакова хочет денег и крови. Откровенное интервью матери футболиста!»

«Ася Крылова, двадцатисемилетняя подруга футболиста Ермакова. Кто она?»

Зачем они это делают? Блокирую экран и кидаю телефон на кровать. Подальше от себя. Прошли сутки. Всего сутки, а я из дома выйти не могу. Журналисты попрежнему дежурят у подъезда, и кажется, их только больше становится.

Родители в шоке. Мама плакала вчера, переживает за меня дико. Папа вообще хотел с охотничьим ружьем на улицу идти, стервятников этих отпугивать. Мы его еле остановили.

Вот так моя жизнь превратилась в какой-то нескончаемый театр. Что делать-то дальше? Я понятия не имею, когда скандал затихнет. В сети начали мелькать заголовки о том, что любовница моего мужа согласилась дать интервью. А свекровь уже вовсю отвешивает комментарии. Крутит старую пластинку о моей меркантильности. Мол, это я разбила пару Демида и этой Аси когда-то.

Конечно, я ее тогда в глаза не видела, а теперь, оказывается, мужика увела.

Сам Ермаков молчит. Не звонит больше и не пишет.

За окном темнеет, отодвигаю штору и смотрю во двор. У подъезда журналистов нет. Но вот тот белый фургончик стоит здесь со вчерашнего дня. Самые настойчивые прячутся там.

— Саш, ужинать будешь? — мама заглядывает в мою спальню.

— Буду.

— Как ты?

— Нормально, — пожимаю плечами, а саму потряхивает. У меня скоро мозг взорвется от всего вранья, что льется со всех сторон.

Мой муж меня растоптал.

Мама присаживается на диван, поправляет плед. В комнате горит ночник. Приятный, мягкий свет. Уютно, но словно еще более тоскливо.

Ночью мне снился наш медовый месяц. Мы такими счастливыми были. Я проснулась со слезами на глазах. Во сне плакала от счастья, а в реальности почти до утра рыдала из-за реальности, в которую попала.

— Все проходит, и это пройдет, доченька. Ты у нас такая сильная, все будет хорошо. Я знаю это. Ты будешь самой счастливой, поверь мне.

Мама поднимается на ноги, подходит ко мне и обнимает.

Чувствую себя маленькой девочкой. Она словно в детстве, когда я разбивала коленки, меня жалеет.

— Спасибо тебе, — шепчу и целую ее в щеку.

— Сашка, это временные трудности.

— Майя, Саша, идите сюда! — слышу бабушкин голос.

— Что там? — кричу.

— Идите, тут мужа твоего показывают.

— Чего?

— На федеральном канале.

Бабушка делает звук громче и толкает дверь в мою комнату.

Не знаю, что мною движет, но я срываюсь с места и замираю перед теликом.

Ермаков и правда на экране. В студии какого-то шоу, которое крутят в прайм-тайм.

— Демид. — Ведущая закидывает ногу на ногу. — Наш сегодняшний выпуск должен был быть о другом, но с нами связался ваш агент и, можно сказать, настоял на интервью. Отказать мы не могли, это не в наших интересах. Вокруг вас вот уже вторые сутки разрастается скандал, и нам приятно, что вы выбрали именно нас, чтобы объясниться.

— Спасибо, Алина, — Дёма кивает.

— В сеть попали фото и огромное количество документов, подтверждающие у вас наличие семьи. Это правда?

Ермаков трет свое запястье, а потом смотрит в камеру. Я вздрагиваю, потому что ощущение, что он мне в глаза смотрит.

Прижимаю сжатые в кулаки ладони к груди. где-то на кухне папа кроет Дёму отборным матом и просит нас выключить телевизор, потому что он слышать этого осеменителя не хочет.

— Да, у меня есть ребенок от другой женщины, — это признание звучит голосом Ермакова на всю страну.

Это признание уже к ночи будет растиражировано и растащено по всем пабликам и новостным помойкам.

— Но у меня нет никаких отношений с его матерью. Документы и фото, которые все вы рассматривали и изучали прошедшие сутки, не отражают всей правды. Журналистка, опубликовавшая это в сети и отправившая это лично моей жене, понесет наказание. Мои юристы уже готовят иск в суд. Я всегда любил свою жену. Честно, не уверен, что она это смотрит. Вчера мы не очень хорошо разошлись, и я ее понимаю. Но, возможно, она посмотрит запись. Я бы мог сказать все это ей лично, но сорок восемь часов подряд мою женщину поливают помоями. Поэтому я хочу, чтобы знали все. В том, что произошло, виноват я один. Моя жена самый лучший человек, которого я только знаю. Саша, я уже говорил о том, что боялся признаться тебе раньше. Боялся, что все будет именно так, как происходит сейчас. Прости меня за это.

Я понимаю, что как раньше уже не будет. Но я уверен, что мы сможем найти компромисс. Ты знаешь, почему так случилось, я говорил тебе правду. И я ни капли себя не обелял перед тобой тогда. Это не снимает с меня ответственности и вины.

Также хочу заявить, что я не покупал никакой недвижимости для другой женщины, что вы все называете любовницей. Я не ездил ни с кем, ни на какие курорты. Фото, выброшенные в сеть, частичный монтаж. Мои юристы уже получили документы, это подтверждающие. У меня была одна поездка, с которой и была сделана эта нарезка. Мой контракт со спортивным брендом предусматривал съемку рекламы на Карибах. Там же, в то же время, проживали мой ребенок и его мать. Мы виделись несколько раз. И да, я оплатил им этот отдых. Думаю, вы своим детям тоже оплачиваете.

Мне жаль, что я не нашел смелости рассказать своей жене о ребенке раньше.

— А ваша мама? Она говорит, что ваша жена когда-то разрушила ваши отношения с Асей Крыловой. Это правда?

— Моя мать не в себе.

— Но измена все-таки была? — ведущая прищуривается. — Или я что-то не так понимаю? Ребенок от другой женщины…

Ермаков снова смотрит ровно в камеру.

— Я сказал все, что хотел. — Наглец! — мама разводит руки в стороны. Папа из кухни тоже что-то кричит.

Не хотел смотреть и слышать, а сам включил там телевизор, похоже.

— На всю страну, — шепчет бабушка, а мой телефон взрывается новой волной уведомлений.

Я боюсь его в руки брать, не то что читать. Его интервью — бомба. И она взорвалась. Громко. Нас всех сейчас закидает осколками.

Всхлипываю, потому что в глазах снова слезы. Зачем он пошел на телик? Зачем дал это интервью? Он ведь только хуже сделал. Усилил инфоповод. Теперь вся эта свара не затихнет. Я надеялась, что еще максимум пару дней мне придется отсиживаться дома, пока о нас не забудут. А теперь?

Демид снова думал лишь о себе. Себя обелял. Перед фанатами, рекламодателями. Возможно, думал, что и передо мной. Но мне он сделал только хуже. Унизил еще сильнее.

Даже если фото — подделка, даже если документы фальшивые, какая, к черту, теперь разница?

Он вынес это на всю страну. Он поступил, как та самая журналистка. Не подумав о других. Обо мне не подумав.

Перещелкиваю канал, выдыхаю.

— Ты как? — бабушка приобнимает за плечи.

— Нормально, — трясу головой.

— Может, тебе уехать, внучка?

— Ну куда она поедет? — мама хватается за сердце. — Я ее никуда не отпущу. Чтобы эти стервятники ее совсем с ума свели? Тут мы ее поддержим. А там? Она будет совершенно одна. Так не должно быть, мы семья. И в горе, и в радости, мама!

— Майя права, — папа выходит в гостиную с красным от гнева лицом. — Саша должна остаться у нас. Если эта сволочь нарисуется, я ему голову оторву. Вот этими вот руками. Пусть только попробует к моей дочери приблизиться. Пусть только попробует!

— Хватит! — кричу на них. Срываюсь. Знаю, что не заслуживают, но эта гиперопека всегда меня донимала. Они же дышать мне не давали, когда я здесь жила. Душили своей любовью. — Пожалуйста, — перехожу на шепот, — я очень вас люблю. Но можно я буду решать сама?

— Ты уже нарешала. Мы же предупреждали! Говорили! — отец никак не может угомониться.

— Тише, Игорь. Тише. Так нельзя, — мама гладит отца по предплечью. — Зачем ты так говоришь? Зачем?

Папа прикрывает глаза и, махнув на нас рукой, уходит в спальню.

— Он отойдет, — бормочет мама. — Переживает за тебя. Сильно.

— Я понимаю. Но мне нужно самой с этим разобраться. Самой справиться. Я здесь два дня, а вас уже журналисты заклевали. Мама, так же не может продолжаться. Мне нужно уехать. Бабушка права.

— Куда, Саша? Куда?

— Не знаю. Что-нибудь арендую. Развод будет громким. Никто не успокоится.

— Ты хочешь скандала? — мама с опаской поглядывает на дверь их с отцом спальни.

— Я просто хочу честный развод. Мне положена половина, и я не собираюсь отказываться.

— Сашка, он же не отдаст. Они с мамашей тебя сожрут. Юристов наймут, да у них уже есть. Аллигаторы. Ты не сможешь с ними воевать.

Мамины слова, конечно, отражают правду, но задевают. Звучат до боли обидно. Она в меня не верит. Точнее, боится за меня.

Родители всегда жили тихо. Не выделялись. В конфликты не вступали. Случилось и случилось. Бог обидчикам судья. Я сто раз эту фразу слышала.

Они хорошие, добрые, но права свои отстаивать не хотят. Это скандалы и неудобства, которые им не нужны.

— Я постараюсь сделать все, что могу.

— Саша!

Мама идет за мной следом. По пятам. Толкаю дверь в свою спальню и слышу тихие всхлипы.

— Не плачь, пожалуйста, — беру мать за руки.

— Я боюсь за тебя. Слышишь? Не надо никуда лезть, уйди тихо. Нам от них ничего не надо. Пусть живут себе, и мы будем жить.

— Мам, он меня предал. Он год мне врал. Год делал из меня дуру. А сейчас что? Это его интервью? Меня с работы уволить могут из-за этого. Он мою жизнь и так уже сломал. Я ничего не теряю. Ничегошеньки!

— Сашенька, — мама всхлипывает, у нее такие крупные слезы по щекам катятся, что мне становится стыдно.

Стыдно, но отступать в угоду родителям я не собираюсь. В конце концов, это моя жизнь. Свою они сами проживают.

— Девочка моя, что же ты делаешь…

— Хватит, Майя, — вмешивается бабушка. — Хватит. У Саньки своя голова на плечах есть. Она справится. И ты завязывай рыдать. Хватит.

Мама так растерянно качает головой, да и выглядит так же. Словно совсем не понимает, как ей жить дальше.

Меня эта картинка до глубины души ранит. Я виновата в маминых страданиях сейчас. Я и мой муж. Мой почти бывший муж. И за это я ненавижу его еще сильнее, он не только мне нагадил, он мою семью опозорил.

Я вывезу этот поток дерьма. Но вот родителей своих обижать не позволю.

— Я справлюсь и разберусь, — касаюсь маминого плеча, а потом хватаюсь за телефон.

Сжимаю его в кулак и выбегаю на балкон. Он застеклен. Окна плотно закрыты, на улице меня практически не слышно. Слов точно не разобрать.

Открываю входящие. Листаю и звоню Ермакову.

Я так зла. Так зла и хочу крови. Хочу высказать ему все, что думаю. Он не имел права давать это гребаное интервью и не согласовать его со мной, когда оно касается меня напрямую.

Демид отвечает почти сразу.

— Зачем ты это сделал? Все только хуже стало! Ты видел, что происходит? У моего дома журналисты дежурят, мой телефон взрывается. А ты даешь чертово интервью.

— Я хотел как лучше. Я хотел извиниться и…

— Передо мной? — ору на него. — Ты это для своего фан-клуба и рекламодателей делал. Ты себя обелял. А меня только сильнее втянул в это дерьмо, Ермаков. Ты думаешь, мне легче оттого, что ты квартиры этой девке не купил? Или оттого, что на море с ней не зажигал? Ты, блин, ребенка ей заделал. Ты с ними виделся. Ты год из меня идиотку делал! Ты моральный урод. Я тебя ненавижу!

— Подожди, Саш…

Демид пытается меня перебить, хоть слово вставить, но меня уже понесло. Я ору, как ненормальная. Точно чокнулась. У меня истерика. Я, когда все узнала, будто в анабиоз впала. Как зомби ходила, плакала да, но мне так, как сейчас, душу не рвало.

А теперь, чувствую, что у меня внутри все по швам трещит. Я задыхаюсь и медленно умираю.

Это он виноват. Мой муж во всем виноват. Он после этого не человек даже. Нет!

Соскальзываю по стене к полу. Плачу. Хнычу в трубку и больше ничего толком не могу сказать. Я растоптана.

Все его извинения просто прикрытие. Он сказал ровно то, что должен был. То, что одобрил его менеджер, агент, директор, тренер, адвокат.

Его слова прошли фильтрацию чуть ли не десятка людей. Он произнёс их на всю страну не ради меня, а ради карьеры. Это добивает еще сильнее. Даже здесь, человек которого я люблю, отодвинул меня на второй план.

Я для него просто приложение какое-то. Должна понять, принять и молчать. Вот так он меня воспринимает. Вот так он меня любит!

Малодушно. По-скотски.

— Как лучше не получилось, — бормочу в трубку, собирая мысли в кучу. Шумно выдыхаю.

Нужно взять себя в руки. Успокоиться. Никто за меня ничего не решит. Никто не поможет.

— Ты сделал только хуже, Дем, — произношу отчаянно, и словно в прошлое возвращаюсь.

Дема. Звучит так обыденно. Мило. С любовью. Так как я всегда называла его раньше.

Ермаков молчит. Оба молчим.

Ну и где теперь его оправдания? Где все те слова, что он так порывался мне сказать? Которыми пытался перебить мою истерику? Снова испарились?

Качаю головой и упираюсь затылком в стену. Смотрю наверх, в окна. На улице стемнело, фонарь светит прямо на балкон, освещает тут все тусклым желтым светом.

— Помнишь, квартиру которую мы снимали до свадьбы?

Моргаю. И если честно не понимаю, к чему он вообще клонит.

— Помню, — обнимаю себя и закрываю глаза.

— Она пустовала, я ее вчера снова арендовал. На время. У дома толпа журналистов, — поясняет спокойно. — Ты можешь сюда приехать.

— Чего? — на смех аж пробирает.

Он серьезно решил, что я буду жить с ним на одной территории, сейчас?

— Я подыщу для себя что-то другое. А ты пока спокойно поживешь здесь. Оплачено на полгода вперед.

Звучит не очень-то надежно. Ермаков меня предал. Обманывал. Переспал с какой-то козой. У нее ребенок от него теперь.

Но и отказываться глупо. О квартире не знают журналисты, я смогу спокойно жить. Мне не придется тратиться на аренду. Я смогу отложить эти деньги на адвоката. К тому же, туда будет гораздо проще перевезти мои вещи из нашей «семейной» с Ермаковым квартиры…

Гордость — понятие абстрактное. Оно для каждого свое. Моя ничуть не пошатнется, если я позволю, Ермакову мне помочь. В конце концов, разбираться с тем, что происходит в инфо-поле ему.

Мне остается с ним только развестись. Вот и все.

— Хорошо, — соглашаюсь. — Это неплохой вариант.

— Я могу тебя забрать и…

— Оставь ключи консьержу и просто предупреди, что я завтра заеду. Твое присутствие для заселения необязательно, я уверена. А для меня так и вообще противопоказано.

— Прекрати, пожалуйста, вести себя так, будто я желаю тебе зла. Еще и намеренно. Ты сама знаешь, что это не так.

Ермаков говорит спокойно. Он в принципе взрывается редко. Прекрасно умеет себя в руках держать. Это мне в нем и понравилось, он весь такой яркий, веселый, шумный немного, но при этом, его практически нереально вывести из себя. С нем уютно. Комфортно. Я чувствовала себя с ним защищенной и любимой.

Где же все это теперь? Почему это с нами произошло? Что было не так?

— Ты намеренно молчал. Целый год, — выдыхаю устало. Мы снова пошли по кругу.

— И я говорил почему. Обратно отмотать я не могу сейчас, даже если мне этого очень хочется. Прости меня, возможно, когда-нибудь простишь.

Зажимаю нос пальцами. Прикрываю глаза и дышу через рот. Меня трясет. Слезы по щекам катятся, сердце ноет. Каждое слово сказанное Демидом, отрывает от меня здоровенный кусок души.

— Я оставлю ключи консьержу. Съеду завтра до восьми утра. Спокойной ночи, Саш.

Хватаю губа воздух. Говорить не могу. Меня колотит. Слышу в трубке дыхание Демида, зажимаю рот ладонью и сбрасываю звонок. Мне так больно. Я не понимаю, что делать дальше. Как жить?

Как теперь мне жить? Мое сердце все еще любит. Мозг противится, этим мыслям. Он кровожаден, но бедное сердце, разорваться готово за эту любовь. За спасение этих чертовых отношений, у которых нет будущего.

Я не хочу его прощать. Не собираюсь его прощать.

Но я не могу разлюбить по щелчку пальцев. Я так этого хочу, но не могу.

Почему никто не придумал кнопку, что отключает чувства? Ты просто взял и отсоединился от эмоций. Искоренил из себя чувства к человеку и пошел дальше.

Счастливых людей в мире было бы больше!

Вытираю слезы, тру лицо рукавами кофты, натягиваю их до самых ногтей.

Родителям о том, куда переезжаю, точнее, каким образом нашла жилье, не сообщу. Они не одобрят. А я…я в глубине души, все равно тянусь к Ермакову и верю, что он хотя бы попытается что-то исправить.

Я не хочу его прощать, но я хочу видеть, что ему не плевать. Хочу видеть, что ему тоже больно. Хочу видеть, что он готов на все ради меня. Я хочу мести. Хочу, чтобы он на коленях ползал, а потом истекал кровью от разбитого сердца!

Это глупо. О, как это глупо!

Телефон, зажатый в ладонях, оживает. На экране незнакомый номер. Настораживает. Не хочу отвечать, но в последний момент, почему-то меняю свое решение.

— Александра? Эта Анна Измайлова. Нам с вами нужно встретиться.

Сглатываю. Честно, не думала, что журналистка, что слила Ермакова, попросит меня о встрече.

 

Глава 6

— Это куда?

— Поставьте на кухне. Я потом разберу.

Грузчик кивает и тащит коробку, по направлению моей вытянутой руки.

Сжимаю-разжимаю пальцы в кулак. Нервничаю немного.

Честно говоря, никогда не жила одна. Сначала у родителей, потом с Демой. А теперь вот, на пороге развода, впервые испытаю, как это…

Наблюдаю, как квартира наполняется моими вещами и до сих пор не верю, что решилась согласиться на предложение Ермакова. Три дня назад сюда заехала, и уже сегодня смогла организовать переезд моих вещей из нашего «семейного гнездышка».

Демид сдержал слово, просто оставил ключи консьержу, сам не появлялся. Надеюсь, что так будет и дальше продолжаться. Я просто не вывезу его появления.

Малодушничаю правда…

Хочу его увидеть, если честно. Просто потому, что привыкла, что он рядом столько лет был. Потому что люблю. Но проявить слабость себе не позволю. К батарее себя, если нужно, привяжу, но не пойду на поводу у эмоций. Ни за что.

Я должна быть сильной. Я должна справиться.

А еще, у меня начал формироваться план на дальнейшую жизнь. План на развод и как сделать так, чтобы брачный контракт аннулировался. В моменте придется наступить себе на горло, но если я хочу мести и справедливости, мне придется пойти вразрез собственных принципов.

Это не страшно ведь, правда?

Грузчики заканчивают с коробками. Расплачиваюсь с ними переводом на карту и закрываю дверь на все замки.

Прилипаю спиной к стене, запрокидываю лицо к потолку и выдыхаю. Я это сделала. Пережила переезд. Теперь осталось только все распаковать.

Зажмуриваюсь и широко улыбаюсь. Хвалю себя шепотом. Стала делать это на постоянной основе, чтобы не забывать какая я молодец. Даю себя знать, что справляюсь!

Завязываю волосы в хвост перед зеркалом, стаскиваю кофту, которую накинула на плечи, потому что под майкой не было лифчика и перемещаюсь на кухню. Она здесь объединена с гостиной.

Вообще, квартира недалеко от центра. Дом новый с большой, ухоженной, а главное закрытой территорией. Есть подземный паркинг, консьерж, на первом этаже кафе и супермаркет. Я знаю здесь все как свои пять пальцев, потому что несколько месяцев до свадьбы, мы с Демкой уже снимали эту квартиру. Тогда она была для меня просто концентрацией роскоши и изобилия. Теперь, после четырех лет брака с миллионером, кажется обыденностью. Как же все-таки быстро мы привыкаем к хорошему.

Наливаю себе кофе и выхожу на лоджию. Вид шикарный. Усаживаюсь в кресло и просто наслаждаюсь моментом. Поняла, что мне сейчас необходимы вот такие маленькие радости. Необходимо чувствовать их, подмечать. Ничего особенного вроде. Просто кофе. Просто солнце на небе. Но я не реву, не схожу с ума и это прекрасно. Значит, и правда справляюсь.

Учиться жить заново сложно. Перешагнуть через предательство и окончательно перевернуть страницу, еще сложнее. Но я сильная и я смогу.

Новости стараюсь не читать. В особо людных местах не появляюсь. Подражаю Ермакову слегка, потому что тоже ношу черные очки и кепку, так, на всякий случай. Если кто-то узнает меня на улице и полезет с расспросами, думаю, что пока не смогу это вынести. Перестраховываюсь в общем.

Все вроде неплохо складывает. Но вот как расценивать звонок Измайловой, до сих пор не понимаю. Это помощь? Добрые побуждения? Корысть? Желание пропиариться на скандале?

Анна просила о встрече. Говорила мягко, не навязывалась, не давила, и даже не раздражала. Все ее слова воспринимались, как что-то важное и правильное в момент разговора.

Единственное важное и правильное, я бы сказала. Только когда наш разговор закончился, почувствовала, будто все это время была в трансе.

Я не согласилась встретиться с ней на следующий день. И через три дня тоже. Она восприняла это спокойно. Сказала, что все понимает и готова ждать. Предложила мне остыть и только тогда пересечься.

Мы условились, что наша встреча, вроде как пройдет в следующую пятницу. Анна намекнула, что у нее для меня есть информация. Важная. Способная многое изменить. То, что меня и Ермакова держит контракт, Измайлова озвучила прямо. Мол это сильно связывает мне руки.

Дема редкостный козел, как оказалось, но верить ей безоговорочно все же не стоит. Она точно не помогает мне по доброте душевной…

Вчера связалась с адвокатом, которого посоветовала бывшая жена одного из игроков команды Демида. Узнала сколько будут стоить его услуги. Офигела.

Ермаков до сих пор не заблокировал мне карты. Была шальная мысль вычистить с них все до копейки. Вышло бы забавно. Свекровь с ума бы сошла, когда узнала, что я сужусь с ее сыночком, за его счет. Правда, чем больше времени проходит, тем сильнее я склоняюсь к этой мысли, особенно после гадкого интервью этой неугомонной женщины обо мне и моих родителях.

Сворачиваю приложение. Открываю следующее. Тоже листаю ленту. Ермаков закрыл все свои страницы в соцсетях и отключил комментарии. Его агент дал короткий комментарий, в котором намекнул всем, что у меня и Демы все хорошо, а это недоразумение мы переживаем вместе.

Наглая ложь, о которой я узнала от мамы, потому что старалась по максимуму выпасть из инфополя.

Ермаков позвонил тем же вечером. Пытался внушить мне, что с ним этот комментарий никто не обговаривал, и что он уже принял меры. Веры ему, конечно, нет.

Мельком читаю новости, а палец сам замирает над видео. Моргаю. Очередной кликбейтный заголовок, очередное шоу, где сплетничаю и поливают грязью. Можно с лёгкостью его пролистнуть.

Только вот гостья на этот раз, та самая Ася Крылова. Женщина, что родила ребенка от моего мужа.

Минуту решаю, как поступить. Стоит это смотреть? Зачем мне это? Глупость же…

Ничего нового я не узнаю. Только расстроюсь.

Моргаю и запускаю видео.

Нейтральная студия. Хорошо поставленный свет. Красивая ведущая с яркой внешностью, макияж, подчеркивающий ее стервозность. Выбеленные волосы, яркие губы, четко продуманная мимика. Глубокий голос. Все это бросается в глаза и наталкивает на определенные выводы.

Это интервью будет жарким. Это интервью заточено под сенсацию.

На фоне ведущей Ася Крылова выглядит невзрачно. Белая футболка без выреза, выставляющая большую грудь не в самом лучшем свете и накидывающая несколько лишних килограммов. Синие джинсы, кеды, распущенные волосы. Обычная девушка. Не красотка. Не модель. Глядя на нее, можно действительно поверить в то, что у нее с моим мужем была искренняя любовь. Про нее не скажут, что она хочет денег от Ермакова. Наоборот, пожалеют и поймут всю трагичность ее ситуации.

Меня же поливают грязью за то, что я просто существую. За то, что живу не так, как хотят окружающие. Не плачу на камеру, не страдаю показательно, не устраиваю скандалов в прямых эфирах и в принципе не даю никаких комментариев.

Если молчу, априори ведь со всем, по их мнению, соглашаюсь. Прощаю мужа, с чего-то вдруг ненавижу его любовницу, хочу развод (вот сюрприз), хочу честного раздела имущества.

Да как у меня вообще хватает на все это совести?

Вот же в кресле сидит прекрасная Ася с незамутненным сознанием и рассказывает, как тяжело ей сейчас, как ее пугает происходящее…

Почему ее тогда не пугало, когда она с чужим мужем? Это не оправдание Ермакова, ни в коем случае. Я просто не понимаю, почему жертва она?

Ведущая ей сочувствует. Либо делает вид. Это неважно. Важно, что увидит зритель.

— Понимаете, — Ася вздыхает, теребит свои ногти и вскидывает влажный взгляд к камере, — я не хотела ничего подобного. Так вышло. Это ужасно. Я себя не оправдываю. Связь с женатым мужчиной — это плохо. А я плохой человек, получается. Но мой ребенок — он не виноват. А вся агрессия сейчас льется и на него. Он еще совсем кроха.

— Вам поступают угрозы? — ведущая прищуривается, подается немного вперед.

— Мой аккаунт в соцсетях взломали. На телефон гадости приходят. Пришлось сменить номер. Та журналистка подсылала своего оператора, поэтому особо интересующиеся вычислили, где мы живем, по коротким кадрам. У дома постоянно кто-то нас караулит. Просят дать комментарии. Женщины какие-то сумасшедшие твердят, что я разбила семью. Но я не хотела ничего рушить. Не собираюсь уводить Демида. Да он бы и не ушел. Он любит Сашу. Ее тоже можно понять. Это тяжело — узнать, что твой любимый человек… Что у него ребенок от другой есть.

— Вы виделись с Александрой?

— Нет, что вы? Я думаю, ей это не нужно.

— А вам?

— Мне? Я бы хотела перед ней извиниться.

— Как получилось, что вы и Демид Ермаков… Это же было не непорочное зачатие? — ведущая заостряет уголки губ, а Крылова опускает взгляд.

— Мы с Демидом в школе встречались. Были парой. Расстались по глупости. Из-за футбола, — Ася облизывает губы. — У него практически не было времени на личную жизнь, а меня это не устраивало. Мы с ним в Питере случайно пересеклись. Вино, прошлое, глупость страшная. Понимаете? Бывает. Я не оправдываю нас. Но бывает. Мы после той ночи не виделись больше. Совсем. Когда я узнала, что беременна, обрадовалась. Мы с моим парнем планировали пожениться. Свадьбу назначили даже, а потом выяснилось, что он бесплоден.

Ася всхлипывает. Вытирает слезы.

— Может, вам водички?

В студии начинают суетиться, а меня трясет. Смотрю на весь этот спектакль и ни слову не верю. Она же врет. Играет на публику. Почему они все этого не видят?

— Спасибо. — Она пьет воду из стакана, а потом продолжает: — Я свою жизнь сломала, а теперь вот Демида. Мне жаль. Мне очень жаль.

— Как Демид узнал о ребенке?

— Я не хотела говорить. Не хотела лезть. У меня выбора не было. У моего сына проблемы со здоровьем. К сожалению, нам банально понадобились деньги. Вы можете считать меня меркантильной, но что бы вы выбрали? Какое-то мнение общества или жизнь вашего ребенка?

Она спрашивает и смотрит четко в камеру. Вырубаю ролик и кидаю телефон на столик. Нервно постукиваю ногтями по ручке кресла и снова тянусь к телефону. Запускаю видео с того места, где закончила просмотр.

— Жена Ермакова с самого начала знала о ребенке?

— Нет, что вы, — Ася качает головой. — Демид хотел ей сразу все рассказать, а я… У меня уже был печальный опыт с «мужем»… В общем, я должна была предупредить. Он мог разрушить свою семью. А мне это не нужно. И ему это не нужно. Демид не покупал нам ничего, никуда не ездил с нами. Он просто помогал финансово. Да, иногда виделся с сыном, на этом все. Та журналистка раздула огромный скандал, стерла понятие частной жизни. Она не имела права выставлять это вот так, на всеобщее обозрение, понимаете? Разрушить жизни сразу троим людям…

— Как вы отреагировали на все эти новости? Когда узнали, что все ушло в сеть? С какой мыслью проснулись следующим утром?

— В шоке. С матом на языке. Со стыдом.

— Жена Ермакова от него ушла. Вы в курсе?

— Я видела новости.

— То есть Демид с вами подробностями личной жизни не делится?

— Нет. Это не мое дело. Ему плохо сейчас, как и его жене. Я знаю, о чем говорю. Я очень хочу, чтобы они смогли найти силы поговорить, отыскать решение… Не знаю.

— Это сложное решение. Хотя Александра уже все для себя решила. Говорят, что хочет развод и половину имущества.

— Вы знаете, я думаю, она имеет на это право.

Блокирую смартфон. Вслушиваюсь в тишину. Что это такое было сейчас? Она меня типа защищает? Может быть, Ермаков нам втроем еще пожить предложит?

А что? Какая хорошая девочка Ася!

Не успеваю устроить в своей голове взбучку этой женщине, потому что телефон взрывается громкой мелодией.

На экране светится: «Измайлова».

— Слушаю, — крепко прижимаю смартфон к уху.

— Вы уже видели интервью Крыловой?

— Видела, — сквозь зубы.

— Я предлагаю сделать ответку, Саша. Вы умная женщина и должны понимать, что отмолчаться уже не выйдет.

Облизываю губы. Улыбаюсь. Рассматриваю свой отросший нюдовый маникюр. Делаю заметку, что в следующий поход в салон наращу себе острый ярко-красный миндаль.

— Вы меня слышите? — переспрашивает Измайлова. — Что насчет интервью?

— Сначала информация, о которой вы говорили.

— Не по телефону.

— Вы правда думаете, что нас прослушивают? — издаю смешок.

Анна молчит некоторое время. Обдумывает, видимо.

— Хорошо. С вами хочет встретиться один человек.

— Что за человек?

— Если вы захотите, то организую вам встречу. Но озвучивать, кто он, без гарантий, что вы не взбрыкнете, не буду.

— Что он от меня хочет?

— Он хочет справедливости, Александра. Для вас.

— Какой благодетель.

— У всех есть своя корысть, не спорю. Но думаю, вам эта встреча пойдет на пользу.

 

Глава 7

Демид

«Привет, Саша. Нам нужно поговорить, но ничего нового я тебе не скажу»…

Тут можно добавить, почему не скажу. Потому что дебил — вероятно.

Фокусирую взгляд на окнах Сашкиной квартиры. Все здесь мне знакомо. Если закрыть глаза и представить, что ничего не происходит, можно почувствовать дрожь от воспоминаний о прошлом.

Я даже запарковался на том же месте, где обычно, не заезжая на подземку.

Мы прожили здесь пару месяцев. Пару счастливых месяцев, что важно. Я влюбился в нее если не в первую встречу, то точно во вторую.

Не думал, что так бывает, но оно случилось. Озорная, прямолинейная девчонка. Моя Полянская просто не может оставить никого равнодушным. Ее либо любишь, либо ненавидишь. И то и другое — люто.

Сейчас я где-то посередине. Злюсь на нее за то, что ушла. На себя — за то, что допустил. За то, что накосячил.

Барабаню пальцами по рулю.

Моя жена не хочет меня видеть и имеет на это право. Но она попрежнему остается моей женой, и я тоже имею право. Увидеть ее. Хотя бы тайком. Потому что иначе у нас не получается.

Я год думал, как ей все рассказать. Нужно было сразу.

Сашкины слова о том, что, возможно, в самом начале она бы поняла и приняла, а теперь мне с этим жить, не выходят из башки.

Сам все просрал. Понимаю. Поэтому и не оправдываюсь особо.

Есть контракт. Я даже могу ей манипулировать за счет этой бумажки. Могу угрожать. Давить. Но ничего по итогу не изменится от этого.

Нужно иначе. Через слова. Через рот.

Говорить. Убеждать. Доказывать.

Только, как доказать, что ты не осел, если ты он и есть, большой вопрос.

Измайлова подсуетилась вовремя. У нас с ней давний конфликт. Лет пять назад, еще до Саши, я не вылезал из тусовки. Анька Измайлова была и есть дочь металлурга. Мажорка, построившая за последние годы нехилую карьеру.

Мы тусовались вместе. Я просто развлекался, она, как позже оказалось, встречалась со мной и планировала свадьбу. Расстались мы тихо. С ненавистью в ее глазах и вагоном претензий на тему, какой я козел.

С тех пор я видел ее только в интернете. Девочка шла вверх по карьерной лестнице. Мы пересекались на паре приемов, но просто проходили мимо.

А несколько дней назад она решила поиграть в Бога и отправила моей жене целое досье на меня, процентов восемьдесят из которого — чистая фальсификация. Я подключил юристов, дело двигается. И я даже выиграю суд, но жену мне никто не вернет.

Замечаю Сашку на балконе с чашкой в руках. Лицо разглядеть сложно. Единственное, что я хочу, это чтобы она не плакала.

Фокусирую взгляд на ее фигуре.

Красивая моя. Жадно ее рассматриваю, расстояние сейчас не помеха. Зависаю. Что трезвонит яблоко, сразу даже не слышу.

— Да, — подношу динамик к уху.

— Ты где?

— В городе, Ал.

— Все еще дуешься? — Тишин чем-то хлопает. — Прости, что думаю о твоей репутации, а не прихотях Сашки. Поистерит и успокоится, вернется. Я тебе уже говорил. Я дал журналистам самый правильный расклад. Всю эту срань вы с женой должны переживать вместе. Для всех вокруг это должно быть именно так.

— А у тебя не хватило соображалки подумать, что после этого Саша может тоже заговорить. Мы в принципе должны ей сейчас спасибо за ее молчание сказать.

— Твоя жена неконфликтная. И прости, но мы будем на этом играть.

— Мы?

— Мы, Дёма. Мы. Выпутываться из этого мы будем все вместе. Если бы рассказал мне все раньше, я бы знал, как действовать. Подготовил бы почву, но ты молчал.

— Чего тебе надо?

— Аська интервью дала. Видел уже? Рассказала, какой ты замечательный мужик, и все в этом духе. Умная девка. Прислушалась.

Интервью я видел. Мы с ней общались накануне в присутствии Тишина. Она переживает. Тоже расстроена происходящим. Извинялась в миллионный раз, что вообще решила рассказать мне о сыне.

Прикрываю глаза.

Все это ставит меня в тупик. Аська — нормальная девка. Появилась внезапно, но проблем не доставляла. Единственное, что смущает и смущало с самого начала, так это наша встреча в Питере. Я не помню, чтобы мы поднимались в номер. Но на видео с камер отеля мы и правда заходим в лифт вдвоем.

Ася клянется, что тоже все мутно помнит. Не верю ей. Но тест ДНК железобетонно доказывает, что секс был.

Тру лицо.

Не сходится все равно. Год кручу эту ситуацию. Год пытаюсь найти хоть одну зацепку, и ничего.

Она могла мне что-то подсыпать. Могла, но какой смысл тогда изначально прятать ребенка?

Не сходится.

— …так что придерживаемся этой линии.

Тишин продолжает мне что-то говорить, но я слушаю его урывками, потому что Сашка поднялась с кресла и замерла у перил, сложилась почти пополам. Ее голова свисает вниз, а руки расставлены широко в стороны, обхватывая перила.

Ловлю себя на волне нечеловеческого страха.

Она же с собой ничего не сделает?

Ерзаю. Толкаю дверь в тачке и выхожу на улицу. Сбрасываю звонок Тишина и… И иду к подъезду. Поднимаюсь на шестой этаж бегом по лестницам. Сейчас кажется, что на лифте будет дольше.

Не стучусь в дверь. Открываю ключом.

Да, я смалодушничал. Оставил себе комплект. Точнее, сделал дубликат.

В квартире тихо, перемещаюсь так же бесшумно.

Сашка попрежнему на балконе. Выпрямилась уже и запрокинула голову к небу.

Замираю за стеклянной дверью. Часто дышу. Впиваюсь глазами в голые плечи, узкую талию под бежевой майкой, сливающейся с цветом кожи. Выдыхаю.

Мне просто был нужен предлог, чтобы подняться, вот и все. Чтобы увидеть ее на расстоянии вытянутой руки, а не через десятки метров.

Пульс частит. Удивительно. Я каждое утро бегаю. Каждый день упахиваюсь на тренировках. А пульс все равно рвет. Внутри все в мясо. В висках стучит.

Делаю шаг назад. Если она меня увидит…

Не нужно, чтобы видела. Еще шаг, а потом Сашка будто чувствует. Поворачивает голову, сталкиваемся глазами.

Я буквально секунды вижу в ее взгляде что-то из прошлого. Чувства. Не ненависть. Любовь. Всего секунды.

А потом все исчезает. Наш личный Армагеддон уже в полном разгаре, и остановить его будет не так-то просто.

Саша резко разворачивается, толкает дверь. Переступает порог босыми ногами. Ловлю взглядом ее пальцы с белым педикюром, скольжу вверх по ногам. Колени, бедра. Талия, грудь. Острый подбородок. Пухлые манящие губы…

Самый момент задать себе вопрос о том, чего мне не хватало.

Но хватало мне всего.

Я до сих пор не понимаю, что за долбаное наваждение было в Питере. Чем меня накачали?

Асю пробивал, она непричастна. У нее из-за этого своя драма была. Ей невыгодно.

Тупо. Не вовремя!

— Как ты тут оказался? — Сашка смотрит как на врага. — Ты оставил себе ключи? Ты же обещал, — качает головой и переходит на шепот: — Снова соврал, да? — Облизывает губы и опускает взгляд.

— Я уйду. Просто увидел тебя на балконе и подумал… Неважно.

— Ты следил за мной?

Снова глаза в глаза. В Сашкиных ярость.

— Следишь?

— Я заехал поговорить. Потом передумал. Увидел…

Оправдываюсь перед ней как пацан шестнадцатилетний. Сейчас одно неверное слово — и все можно будет окончательно выкинуть в мусорное ведро.

Сашка кусает губы, шумно выдыхает. Смотрим друг на друга, пока моя жена не проводит рукой по щеке. Правой, на безымянном пальце которой нет кольца.

На рефлексах тут же кручу свое. Оно почему-то кожу обжигает теперь.

— Я тоже хотела поговорить. Точнее, быть честнее и сообщить, что согласилась на интервью.

— Измайловой?

— Откуда ты…

— Несложно догадаться. Она не такая хорошая, какой хочет казаться.

— Ты считаешь меня дурой и думаешь, что я не понимаю? — Сашка задирает подбородок. — Всегда была уверена, что ты обо мне лучшего мнения.

— Я не об этом.

— А о чем?

Моя жена взмахивает ресницами. Это обычная человеческая потребность, но меня кроет почему-то. На автомате делаю к ней шаг. Саша отступает. А я… Я напираю, потому что чувствую острое, больное какое-то желание ее обнять.

Как варвар себя веду. Притискиваю жену к себе. Оплетаю руками. Вцепляюсь в нее мертвой хваткой. Надышаться ей не могу. Умоляю ее шепотом замереть. Дать мне пару секунд.

Мне нужен это чертов миг. Она. Я без нее просто подыхаю.

— Пожалуйста, — закрываю глаза, вдыхаю запах ее волос. Прижимаюсь губами к горячей щеке.

— Дёма. — Сашка дрожит, упирается ладонями в мои плечи, нервничает дико. — Не надо. Я не хочу, — скулит мне в губы, а у меня срывает планку. Целую ее.

Вгрызаюсь в пухлые, манящие губы. Представляю, что все у нас как раньше. Она моя. Она со мной.

Вдавливаю в стену нас обоих. Покрываю поцелуями шею, щеки, снова прижимаюсь к губам. Дышу часто, отрывисто. Упираемся лбами друг в дружку.

— Зачем ты это делаешь? Зачем меня мучаешь? Мне же больно, — Сашка кусает свои губы. Шепчет. Я чувствую ее дрожь. С ума схожу от того, насколько опустился. Испытываю к себе тотальное отвращение. Разжимаю захват, на что Саша только смеется. Заливается хохотом и давится своими слезами.

Меня ведет. Понимаю, что творю дичь. Понимаю, что делаю лишь хуже, но не могу себя остановить. Мозг просто отключается.

Я тупо хочу вернуть все назад. Я хочу вернуть нас.

Скольжу ладонями по ее дрожащей спине, не разрывая наш колкий визуальный контакт. Саша убивает меня глазами. Терзает на куски, а мне плевать. Я просто дорвался до нее, вот и все.

— Ты хуже, чем я думала. Хуже. — Саша делает пару резких глубоких вдохов. — Ненавижу тебя. Слышишь? Ненавижу! Не прощу. Никогда не прощу. Я верила в тебя. Тебе верила. Я хотела попытаться все это осмыслить. Почему я здесь, по-твоему, Демид? Почему я в этой квартире?

Сашка всхлипывает, выдирает руки из моего хвата и вытирает слезы.

— Это было ошибкой. Поверить тебе хоть немного. Ты этого не заслуживаешь.

Отступаю. Делаю всего шаг назад. Хватаюсь за голову, зарываясь пальцами в волосы, и зажмуриваюсь. Потряхивает самого. Я преступил черту.

Не нужно было. Знал же. Сам себя убеждал…

— Прости, — оседаю к полу и прижимаюсь спиной к стене.

Саша стоит рядом, не шевелится. Всхлипывает только.

— Ты мне нужна. Я жалею обо всем, что произошло. — Тру лицо, упираюсь локтями в колени, широко расставив ноги в стороны.

— Как мило, — Саша звучит с легким раздражением. — Уходи, Демид. Я не хочу тебя видеть. И отдай ключи.

Протягиваю ей дубликат. На секунду касаюсь ее пальцев, а разряд тока все равно прошибает.

— Уходи. Демид, пожалуйста.

— Сейчас уйду, — киваю, но не предпринимаю попытки даже с места подняться.

— Дёма…

— Уходу. Да. Ухожу.

Как в тумане на ноги поднимаюсь. Ни черта не соображаю. Знаю, что сваливать нужно, но меня словно обратно приземляет. Не могу побороть тягу остаться здесь, с ней.

Снова смотрим друг другу в глаза. Теперь на расстоянии.

Нужно с ней поговорить. Рассказать все как есть, каждый нюанс.

Саша нервничает. Злится еще сильнее. Срывается с места и бежит к двери. Слышу, как щелкает замками.

— Уходи!

Плетусь к ней, но вместо того, чтобы выйти, захлопываю ту чертову дверь.

— Мне есть что тебе сказать. Относительно всего. Десять минут. Думаю, уложусь, если быстро.

— Мне уже неинтересно.

— Измайлова пять лет назад собиралась за меня замуж. Она упивается сейчас этим скандалом.

— Хоть одна честная баба. Открыла мне глаза. Я ей благодарна, — Сашка каждое слово смакует под напором своей злости.

Ухмыляюсь.

— Может быть. Просто будь осторожна, ладно? И еще. — Тянусь к внутреннему карману куртки. Достаю оттуда свернутые в трубочку бумаги. — Вот.

— Что это?

Саша недоверчиво принимает листы.

— Брачный контракт. Наш с тобой. Я не собираюсь тебя шантажировать или что-то в этом духе. Можешь разорвать. Или сжечь.

— Ты даешь мне развод?

Рассматриваю ее. Внимательно, каждую черточку. Да, наверное, так будет правильно. Поставить точку, прежде чем попытаться начать сначала, исправить все, доказать, что это чудовищная ошибка.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Саша разворачивает документы. Читает, горько улыбается, а потом разрывает несколько листочков на мелкие клочки. Бумага падает к нашим ногам.

Саша шумно сглатывает. Бегает глазами по моему лицу, облизывает свои сухие губы и выдыхает.

— Анна сказала, что со мной хочет встретиться какой-то человек. Якобы он хочет мне помочь. Я не согласилась. Пока не согласилась. Просто думаю, так будет честно.

Киваю. Смотрю под ноги и снова киваю.

— Я больше не потревожу тебя. Без приглашения.

— Ладно.

— И по поводу развода, я… Мне нужен этот месяц, потому что я, если честно, верю, что все еще можно исправить.

— Это глупо, — Сашка отворачивается. Замечаю, как стирает слезы, что катятся по щекам.

— Не плачь. Если тебе станет легче, то мне тоже больно. Я струсил, а теперь расхлебываю.

— Да. А еще переспал с другой женщиной и не помнишь, как это было. Нам точно нужно на скандальное ток-шоу с этой историей, Дём.

Ухмыляюсь. Понимаю, что она шутит, и чувствую облегчение.

Смотрим друг на друга. Отзывается. Вижу, что ей отзывается. Она не то чтобы расслабляется, но дышит размеренно. Слезы высохли.

Внешне Саша кажется мне прежней, хоть мы оба знаем, что это не так.

— Если будет нужна какая-то помощь, звони. Я…

— Не будет. Тебе пора.

Киваю и выхожу за дверь. Слышу, как щелкает затвор, и прилипаю затылком к железной двери. Закрываю глаза и слышу Сашкин плач. Громкий, истеричный, лишающий почвы под ногами вой.

Самого потряхивает.

Отталкиваюсь от стены, не в состоянии помочь Саше хоть чем-то. Шагаю к лифту, жму на кнопку и захожу в подъехавшую кабинку.

Лифт медленно ползет вниз, оставляя меня наедине со своими мыслями.

 

Глава 8

Саша

— Полянская, можете войти. Маргарита Архиповна ждет.

— Спасибо, — благодарю секретаря нашей директрисы. Поднимаюсь с диванчика в приемной и захожу в кабинет. — Здравствуйте.

Когда здороваюсь, сталкиваюсь с Багановой глазами. Чувствую себя максимально неуютно. Прошла неделя, та самая, которую мне дали, чтобы отсидеться дома, с надеждой, что скандал утихнет. Подвижек не произошло, но директриса не продлила мой «отпуск». Позволила выйти на работу.

И это как глоток свежего воздуха после встречи с Дёмой. После очередной бессонной ночи и истерики на тему, как мне дальше жить. Он ведь снова обманул. С этими ключами дурацкими. Даже с ними...оставил себе дубликат, а говорил что не потревожит меня в этой квартире. Это было условием, что он сюда ни ногой, пока я тут живу.

Но, несмотря на это, когда за мужем захлопнулась дверь, я думала, с ума сойду. Мы ведь будто в прошлое переместились. Нормально говорили. Он выглядел так, словно ему и правда жаль. Будто любит меня…

Я не знаю, что думать. Я не понимаю, как нужно действовать. У меня был план стереть его в порошок, а теперь меня так и подмывает пойти на попятную.

Он своим визитом и тем, что принес контракт, именно этого добивался?

Не знаю, что будет дальше. Он просит месяц, якобы для попытки все исправить, а я, я просто хочу выдохнуть. Наверное, поэтому медлю с интервью. Поэтому абстрагируюсь и снова выхожу на работу.

Вчера я провела шесть уроков после семидневного перерыва. Чувствовала себя дико напряженно. Боялась, что кто-нибудь из ребят обязательно затронет тему моего разваливающегося брака. Интернет до сих пор переполнен этой темой. Каждый, кому не лень, лезет в нашу жизнь и записывает все новые и новые разоблачительные ролики.

Несмотря на мои опасения, все прошло отлично. Ну, так мне казалось…

Я уже домой уходила, вышла из учительской, спустилась на первый этаж, заметила, хотя никого там замечать не нужно было, и так все напоказ делалось.

В общем, Агния Романова и Артём Филатов, одиннадцатиклассники, устроили на первом этаже крыла для младшеклассников дом свиданий, с обжиманиями и поцелуями прямо перед собирающимися домой после продленки второклашками. Словно другого места просто не могли найти.

Я сделала замечание. Агния промолчала, покраснела, начала извиняться. А Филатов с ехидной улыбкой просветил, что в курсе моей личной жизни и не мне его чему-то учить.

Вступать в конфликт с учениками в этой школе — дело гиблое изначально. Но я все равно пригрозила ему походом к директору. Как итог на ковер сегодня вызвали меня.

— Вы хотя бы представляете, Александра Игоревна, кто такой Филатов и сколько он сделал для нашей школы? — директриса упирается ладонями в крышку стола, пригвождая меня взглядом к полу.

— Догадываюсь.

— Тогда какого хрена, Саша, ты вообще лезешь к его сыну? Ты забыла, где работаешь? Забыла, кого мы тут учим?

Баганова резко вскакивает с кресла, выдергивает ящик и достает пачку сигарет.

Щелкает зажигалкой, пошире открывает окно и прикуривает.

— Этот малолетний… В общем, его отец очень нами недоволен и вообще не понимает, как мы можем держать у себя учителя с такой репутацией.

— С какой такой? Я разве что-то сделала?

— Не сделала. — Маргарита выдыхает дым, а я морщусь. В моем доме никогда и никто не курил. — Сделала! Твой муж встрял в скандал, ты тоже замешана. Родители наших учеников, чтоб их, очень дорожат репутацией. Никто не будет разбираться. Я же тебя предупреждала! Понятия не имею, что Филатов наплел своему папаше, но он был в бешенстве.

Опускаюсь на диванчик, обхватив себя ладонями. Предупреждала. И я все понимаю, но в голове все равно не укладывается, что не так с моей репутацией. Да, скандал, но я никого не убивала, никому не изменяла. Правда, людям вокруг словно плевать. Они будто не разделяют меня и моего мужа. Его поступки и мои.

— Я рада, что ты хотя бы никаких интервью не давала. Тут молодец, конечно.

— Да уж…

Над этим я пока думаю. Хотя, если лишусь работы, назло всем наконец-то выскажусь.

Обида накрывает. Я три года здесь работаю. Часто брала дополнительные уроки, выходила на замены, организовывала праздники, оставалась после уроков чаще других, когда Дёмка был на сборах.

Мама меня хвалила. Гордилась. Говорила, какая я молодец.

Всем было плевать, конечно, но я и делала это не для кого-то, а для себя. Мне просто нравилось. Если дома ждала пустая квартира, мне было интереснее остаться тут с ребятами и подготовить исторический спектакль, а не сидеть в четырех стенах одной.

— В общем, извинишься перед Филатовым-младшим, и мы закроем эту тему.

— Я?

— Тебе работа нужна?

— Маргарита… — проглатываю ее отчество от негодования. — Вы… Это серьезно? Он мне хамил. Идиоткой назвал.

— А ты ею и будешь, если не извинишься и потеряешь работу. Тебе на что-то жить надо. Ты вообще думала о том, что после развода будет? Веришь, что твой футболист что-то тебе оставит? Милая моя, я за свою жизнь столько вот таких историй видела и слышала, не счесть. У тебя есть только ты. И никого больше. Просто извинишься. Тебе необязательно это искренне делать. Галочка. Только для галочки. Филатов своего сыночка боготворит и любую прихоть исполнит. Поэтому, если встанет вопрос о твоем увольнении, а он уже мелькал, ты меня прости, но рисковать я не стану.

— Я вас услышала.

— Вот. — Директриса что-то печатает. — Скинула тебе адрес Филатовых. Съездишь. Принесешь извинения и мне отзвонишься.

Киваю.

На улицу выхожу и чувствую себя максимально выжатой. Как это вообще? Что происходит с моей жизнью? Почему?

Перечитываю сообщение с адресом. Что-то с отголосками Рублевки, ну кто бы сомневался-то вообще.

Я туда не поеду. Пусть увольняют. Я была права. Я педагог, в конце концов. Я сделала замечание, я имела право. То, что происходит в моей семье, никого не касается. Я ничего плохого не совершала. Это мой муж, вообще-то, нагулял ребенка. Это я пострадавшая сторона, но такое ощущение, что все вокруг думают иначе. Словно я должна закрыть на все глаза и просто принять его маленький косяк. Не отсвечивать, а еще лучше все опровергать. С пеной у рта доказывать, какая у нас прекрасная и любящая семья. Подумаешь, ребенок и любовница. Ни я первая, ни я последняя.

Раньше я верила в женскую солидарность, а теперь читаю в комментах под статьями о наших с Ермаковых отношениях, что я должна была с мужем вместе держаться, после того как все всплыло. Мы же семья! А я, видите ли, при первых трудностях сразу в кусты. Точно из-за денег за него замуж вышла. Не иначе!

Так и пишут. Десятки людей. Женщины. У них статусы о том, как они счастливы в браке. О том, что воспитывают маленьких ангелочков...

Тогда почему козел отпущения я?

Разве они бы на моем месте вот так просто через это перешагнули? Приняли чужого ребенка? Простили мужу другую женщину? Вошли бы в положение предателя? Вот так легко?

Присаживаюсь на лавочку, на остановке недалеко от территории школы. Вокруг ни души. Хотя из этого места общественным транспортом единицы ездят.

Крепче сжимаю телефон. А что, если директриса права? Что я буду делать после развода, если меня уволят?

Снова перечитываю адрес.

Нет. Пусть увольняет.

Выпрямляюсь и прячу телефон в сумку. Водителю подъехавшего автобуса мотаю головой, мол, не сяду. Наблюдаю за тем, как схлопываются двери, делаю глубокий вдох и иду в направлении пешеходного перехода. Замираю на красный и почти сразу отскакиваю в сторону, из-за резко притормозившего «Майбаха».

Скольжу взглядом по тонированному стеклу, ползущему вниз.

Ну вот только этого мне сейчас и не хватало!

— Александра Игоревна, — Филатов скалится и толкает дверь. — Сказать мне ничего не хотите?

Хочу, очень хочу высказать все, что на самом деле думаю. Но это в мыслях, реальность другая.

Мне не нужен еще один скандал или конфликт. Я не собираюсь подстраиваться под прихоти малолетки. Легче уволиться. Я устала и просто выжата как лимон.

— Слушай. — Филатов хлопает дверцей автомобиля и равняется со мной. Возвышается почти на голову. — Твой футбик тебя выпнул, но я пригрею. Даже заплачу, — наклоняется к моему уху. — Тебе же не привыкать, правда?

Пока этот извращенец скалится, стараюсь взять себя в руки, чтобы не зарядить ему между ног.

— Иди в задницу, мелкий засранец.

— Мой отец…

— Вместе со своим папашей. Идите вы все…

— Притихни. — Филатов хватает меня за руку. Вроде семнадцатилетний подросток, но сил у него много. Не могу вырваться. — Ты же понимаешь, что с работой ты можешь попрощаться, правда? Тебя никуда больше не возьмут. Ни в одну школу, потаскушка. Вообще никуда.

— Убери руки, — тяну носом воздух. Стараюсь держаться воинственно, но на самом деле я в панике. На улице ни души. Этот малолетний отморозок привык к вседозволенности, и одному богу известно, на что он способен.

— Уберу, если…

Остаток фразы он глотает, захлебнувшись в громком девчачьем визге. Все так быстро происходит, что я сообразить ничего не успеваю.

Филатов опускается передо мной на колени. Визжит, пока широкоплечий короткостриженый парень возвышается над ним, выкручивая его нос, зажатый между костяшками пальцев.

Водитель уже выскочил из машины, но толку от него мало. Мой защитник выводит его из сознания одним ударом. Мальчишку отпускает, вытаскивает из кармана бумажные салфетки и кидает к его ногам целую пачку.

— Вытрись, спермотоксикозник. Ты в порядке? — теперь смотрит на меня.

— Да, — неосознанно пячусь. Понятия не имею, почему он помог, но доверия не вызывает.

— Это хорошо.

Парень улыбается. На вид ему лет двадцать пять, не больше. Пробегает кистью по ежику светлых волос.

— Давай провожу?

— Не стоит.

— Уверена? — Смотрит на хнычущего сопляка, кидающегося угрозами на всю улицу.

Филатов орет, что его отец всех нас похоронит. Сегодня же. Мурашки по коже, если честно. Я уже ничему не удивлюсь.

— Думаю, нам лучше отсюда уйти, — бормочу, поглядывая на мальчишку, а потом перевожу взгляд на парня.

— Семён. Можно Сэм, — протягивает руку новый знакомый.

— Александра.

Мы переходим дорогу. Молча шагаем вдоль улицы и останавливаемся лишь через два перекрестка от школы.

— Спасибо, что вмешались. И что проводили. Я дальше сама.

Бросаю на него взгляд, а потом задерживаю его на татуировке. Какие-то цифры на предплечье. Моргаю.

— Я вас знаю. — Хватаюсь за воспоминания. — Вы сопровождали меня и мужа. Охраняли в том году…

— Обознались.

— Нет. Татуировка. Цифры. Я помню. Комбинация странная. Поэтому запомнила. Вас Демид приставил? Зачем? Он следит за мной?

Впиваюсь в Семёна взглядом. Если соврет, то пойму. Чувствую это.

Парень прищуривается, сует руки в карманы джинсов. На лице появляется ухмылка. Что Демид разрешил говорить ему в такой ситуации? Сознаваться или врать до конца?

— Затем, чтобы вот таких ситуаций. — Оборачивается в сторону школы. — Не случалось. — Подвезу?

— Я на такси.

Стараюсь уложить в голове эту информацию. Ермаков нанял для меня охрану. Или это слежка все-таки? Растерянно трясу головой и вытаскиваю телефон. Открываю приложение, чтобы вызвать такси.

— Значит, он вас правда нанял…

— Для вашей безопасности. Саша, я все равно провожу вас до дома. Поеду следом. Поэтому не вижу смысла. — Смотрит на экран моего смартфона. — Брать машину.

Мешкаю, но в последний момент жму на кнопку «заказать».

— Спасибо за помощь, — снова благодарю спустя минут пять тишины и сажусь в подъехавшую «Элантру».

Семён и правда пристраивается следом. Не сразу, но минут через десять я замечаю следующий за нами «Мерседес».

Уже у дома наблюдаю за тем, как Семён, или Сэм, кому-то звонит из машины. Вижу через лобовое стекло его паркетника, но, вовремя спохватившись, отворачиваюсь и вытаскиваю из сумки ключи.

Шагаю к своему подъезду и никак не могу перестать думать о Филатове. Он же совсем мальчишка. Откуда столько наглости и беспринципности? Хотя ясно откуда. Гиблое дело — пытаться понять. Усаживаюсь на лавочку и звоню директрисе. Она возмущенно сообщает мне, что я уволена, еще и по статье.

Скидываю звонок. Выдыхаю. На телефон падает сообщение от Анны. Она уточняет, надумала ли я что-то по встрече с ее человеком и, конечно, об интервью. Пишу «нет» капслоком и выключаю мобильный. Хватит с меня сегодня общения.

Поднимаюсь, чтобы наконец-то зайти в подъезд, но не успеваю. Голос за спиной кажется знакомым. Когда оборачиваюсь на звук, впадаю в легкий ужас.

Что она здесь делает?

— Ты как меня нашла? — Крепче сжимаю ручки сумки.

Ася Крылова стоит передо мной. Настоящая. В джинсах-клеш и кроп-топе. На шее — цепочка с маленьким кулоном в стиле «Тиффани», на запястье — браслет-гвоздь под «Картье». Она явно при параде. Выглядит просто отлично. Разница образа с тем, что был у нее на интервью, колоссальная.

Ася нервно улыбается, неуклюже взмахивает рукой. Никакой наглости от нее не исходит. Скорее, наоборот, веет какой-то запредельной скромностью и виной. Я это чувствую каждой клеточкой кожи. Поэтому, наверное, и злюсь еще сильнее.

Как так можно вообще? Чертова бедная овечка!

— Здравствуйте, Саша. Простите, я позавчера случайно заметила вас в торговом центре и проследила. Нам нужно поговорить. Это очень важно. Правда.

— О чем? О моем муже или вашем с ним ребенке? О чем нам с вами говорить?

— Вы должны вернуться к Дёме. Понимаете?

— Что? — давлюсь появившейся на губах усмешкой. — Что я должна?

 

Глава 9

Ася

— Вернуться к Демиду. — Облизываю губы с придыханием, так, словно мне безумно жаль, что она ушла от Дёмки. — Он очень страдает. Мы с ним разговаривали вчера, — мямлю, но по факту закладываю в голову этой дурочке еще больше сомнений. — Он весь на нервах. Злится. Любит вас очень.

Любит — разлюбит. В конце концов, когда-то он любил меня. А первая любовь не забывается.

Сашенька должна знать, что я с ее мужем общаюсь. В реальности, конечно, не так часто, как бы мне этого хотелось, но такие подробности ее уже не касаются.

— Вы, кажется, не в себе, — Полянская растерянно осматривается. Выглядит плохо.

Вся такая замученная, с синяками под глазами. Так ей и надо. Чем хуже она выглядит, тем больше у меня шансов. Хотя журналисты могут решить по ее внешнему виду, что она страдает, а она должна в их глазах выглядеть меркантильной дрянью. Ей от Ермакова нужны только деньги. Все четыре года были нужны. Лишь такие мысли должны держать в своих головах окружающие. Только такие!

Намеренно поправляю браслет на руке. Сашка сразу хватается глазами за этот жест. Ермаков мне его не дарил, конечно, он вообще старается держаться подальше. Не понимает, мой хороший, что это расстояние временно. В конце концов, у нас ребенок. Он не сможет всегда быть вне нашей с ним жизни. Главное — все делать постепенно и не давить.

На Сашку эта побрякушка, как и планировалось, производит впечатление. Оригинал. Чистое золото. Мировой бренд. Космический ценник. Все это в совокупности сбивает в ее глазах еще пару баллов Дёмке. Ведь в ее голове подарить мне такое мог только ее муж. Как и подвеску, естественно.

— Я просто не хочу быть яблоком раздора. Мне самой от этой ситуации мерзко. Все ужасно вышло. Прости. Я давно и искренне хочу извиниться. Мне стыдно, но мой сын не виноват, он всего лишь ребенок. Да, понимаю, для тебя он раздражающий фактор, но люди вокруг тоже словно с цепи сорвались. Такие ужасы пишут о моем мальчике. Про вас же тоже пишут. Хоть вы и ни при чем. Это больно. Вы, как никто, должны понимать…

Полянская рассматривает меня во все глаза. Так и нужно. Я говорю то, что она хочет слышать от общества, а не от меня. Она для себя жертва и для них хочет такой же казаться. Слабачка. Но мне это лишь на руку. Пока она сейчас крутится в ловушке диссонанса, бедняжка, у меня есть огромная фора.

— Мы почти в одинаковом положении, — добавляю чуть тише. Глаза опускаю в пол. Типа стыдно сравнивать. Ей же хуже от всего. Типа. — А Демид, он постоянно о вас говорит. Даже когда к сыну на день рождения приезжал, рассказывал, что вы ребенка планировали через пару лет. О том, как сильно любит вас... У него глаза горят, когда он о вас вспоминает. Разве это не любовь?

Сашка опускает взгляд. Давай, моя хорошая, сопоставляй. Накручивай себя еще сильнее. Демид у нас бывает, а тебе врет. Тебе говорит, что мы не видимся совсем. Мне это только на руку. Любая твоя истерика, любой неверный ход засчитываются мне в плюс.

— Демид знает, что вы здесь? — интересуется, сжимая ключи в кулак. Хочет сбежать, но я, пока не скажу все, что планировала, не уйду и ей сбежать не позволю.

— Нет, конечно. Он будет в ярости. Думает, что мы с вами соперницы какие-то. Глупость ужасная. Какие соперницы? Это все дурацкая ошибка. Я ведь не хочу рушить вашу семью, никогда не хотела. Просто у сына проблемы со здоровьем, были нужны деньги. Банально. Меркантильно, знаю. Но у меня выбора не было. Если бы эта журналистка не начала копать под Дёму, мы бы с сыном остались в тени. Я бы нашла мужчину, Демид, если бы захотел, общался бы с ребенком. Все счастливы. Понимаете, я сама ту ночь не помню. Нам точно что-то подмешали в ресторане. Я, когда утром очнулась в гостинице, испугалась и сбежала. А когда узнала, что беременна… Я все рассказывала уже сто раз, — пускаю слезу и имитирую дрожь, — простите. Все ужасно.

Мне нужно расплакаться сильнее. Так, чтобы не было похоже на фальшь. До боли впиваюсь ногтями в запястье и начинаю представлять, как родители попадают в аварию. Похороны, гробы, слезы сами градом льются.

Женушка Ермакова обнимает себя руками. Переступает с ноги на ногу. Вся такая белая и пушистая. Забитая скромница. Ермакову всегда такие нравились. Хорошие. А я оказалась дрянью.

Мы ведь с ним расстались, потому что он узнал, что я участвовала в травле одной дуры. Молодость. Глупость. Но рвать отношения из-за такой мелочи, боже, на такое только Ермаков способен.

Его мама меня тогда успокаивала. Хорошая женщина. Сильная. Мудрая. Я с ней быстро общий язык нашла. А вот Сашка нет. Ангелине Дмитриевне такие не нравятся.

— Слушайте, я не знаю, зачем вы все это мне рассказываете, не понимаю, что это может исправить между мной и Демидом. Не нужно больше сюда приходить. Эти встречи ни мне, ни вам не нужны. Поверьте.

Полянская обхватывает пальцами дверную ручку. Сейчас уйдет.

Подаюсь к ней, хватаюсь за тонкое запястье с татуировкой. У нее их дата свадьбы на коже? Серьезно? Боже, какая дурь!

— Саша, простите, ладно? Я ничего плохого не хотела. Я просто, просто тоже переживаю. Мне мерзко оттого, что все так выходит. И на Дёмку больно смотреть. Простите…

— Уберите руку, — морща лоб, отцепляет от себя мои пальцы, — и не устраивайте здесь сцен. Я не нуждаюсь в помощи. А уж в ваших спектаклях — тем более. Если вам так хочется показать ваш талант, поступите в театральный.

Дверь хлопает. Стискиваю зубы, делаю несколько шагов назад, фотографирую адрес дома и быстро покидаю двор.

Пока иду по тротуару, звонит Ангелина Дмитриевна.

— Здравствуйте, моя хорошая, как там Егор?

— Хорошо все. — Мать Дёмки параллельно сюсюкается с Егоркой. — Ты скоро?

— Уже беру такси. У Сашки была.

— Ты с ума сошла? — будущая свекровь впадает в панику. Они с Ермаковым поцапались после ее комментариев в прессе так, что он на ее звонки не отвечает, а когда она к нему домой заявилась, даже не открыл дверь. — Если Дёма узнает?

— И будет очень хорошо, если узнает, — улыбаюсь, замечая на другой стороне улицы свое такси. — Я мирить их ходила.

— Чего?

— Так нужно. Я не должна быть врагом. Ни ей, ни Дёмке. Разве вы не понимаете? Вспомните, куда благими намерениями дорога вымощена? Вот туда я вашу невестку и отправлю.

— Всегда знала, что ты девочка умная. Мы с внуком тебя ждем.

— Уже лечу, Ангелиночка Дмитриевна. Уже лечу.

***

Перед дверью в квартиру снимаю с себя все украшения и прячу в сумку.

— Все рассказывай!

Это первое, что слышу, когда сталкиваюсь в прихожей с мамой Дёмы. Ангелина держит Егорку на руках. Мой малыш насасывает соску.

— Сейчас, — зацеловываю сладкие щечки. Такой он милый. Мой малыш.

Свекровь закатывает глаза в нетерпении, а потом еще и добавляет:

— Я Дёмку в таком возрасте уже отучила от соски.

Ох уж эти ее нотации, треснуть с размаха хочется, ей-богу.

Ему два с половиной, а не десять! Именно так хочу ей ответить. В реальности только печально улыбаюсь и сгорбленной походкой направляюсь в кухню.

— Вы правы, — вздыхаю. — Но я совсем одна с ним. Сами знаете, как мои родители отреагировали на ребенка.

Ангелина Дмитриевна поджимает губы. Смягчается.

— Бедная моя девочка, я бы своими руками твоей матери оплеух надавала. Как так с ребенком вообще можно?

— Они просто старой закалки, а ребенок вне брака… Плюс мой бывший все это так выставил еще. Сил нет. Хочется сесть и рыдать. Днями и ночами, — всхлипываю и наливаю в стакан воды. Дрожащими руками, приходится постараться, чтобы естественно выглядело, прикладываюсь к стеклу губами.

Мама Демида качает головой. Снова меня жалеет.

Пришлось сочинить небольшую сказку. Мол, мои родители против Егорки, да и Дёмку в штыки. Мол, он меня с сыном на произвол судьбы кинул.

— Воспитывать одной, еще и сына… Думаю, вы меня, как никто, понимаете.

Ангелина вытирает слезы. Она своего мужа похоронила десять лет назад. Дёме восемнадцать было, он эту смерть очень сложно пережил.

— Ой, все, хватит, не могу, у самой глаза на мокром месте. Когда мужа не стало, я не знала, что с Дёмой делать. Он же неуправляемым сделался. С тобой порвал в довесок.

— Вы извините меня, что не так. Я стараюсь, правда стараюсь. А Сашка ваша так на меня смотрела сегодня, как на пустое место. Хоть и понимаю, что вся эта игра в дружбу для вида нужна, но как так можно? Я разве не человек? Она же будто грязь какую-то под ногами увидела…

— Даже в голову не бери. Она та еще лицемерка. Никогда не понимала, что Дёма в ней нашел. Шкура она и есть шкура. Не удивлюсь, что все эти сплетни про эскорт, правда.

— Какие сплетни? — цепляюсь за информацию мгновенно.

— Да слухи просто. Они когда поженились, сплетни какие-то были, я тогда значения ни предала. И так сердце болело за сына. Он же мать родную на эту курву белобрысую променял. А как мы жили? Год все вместе. Я ей и так и этак, а она нос воротила. Я, конечно, палку перегибаю иногда, но как лучше хочу. Я жизнь прожила. Знаю. А она сикуха малолетняя и все огрызается.

— Не понимаю вообще, как можно с вами не найти общий язык? Вы же просто человечище.

Ангелина улыбается сквозь выступившие слезы, ставит Егора на пол, а потом обнимает меня.

Прикрываю глаза, чуть крепче сжимая ее в ответ.

— Я уверена, что все хорошо будет, — бормочу сквозь улыбку. — Дёмка умный. Я его знаете как люблю? Больше жизни, честно. Так больно было, когда он ушел. Спорт выбрал. Но так даже лучше. Он вон каких успехов добился. Молодец. А я его по глупости юной тормозила. Дурочка.

— Не наговаривай на себя. — Будущая свекровь снова берет внука на руки. — Давай чай попьем.

— Я налью. Вы знаете, кстати, что Дёма ей квартиру снял?

— А неудивительно. Ей бы лишь денег с него побольше вытянуть.

— Знаете… — поворачиваюсь к Ангелине, сжимаю в руках чашку. — Не знаю, насколько это этично, но она на нервах вся. Переживает. Любую глупость может совершить.

— Давай к делу, не тяни резину. Знаешь, что не люблю!

— Да, так вот я думаю, может быть, слить адрес журналистам? Она и так от всей этой шумихи шарахается…

— Хороший вариант. Заодно и из квартиры выкурим. Меньше на нее Демид потратится. Да, так и сделаем. Я позвоню кому нужно.

Поджимаю губы. Позвонит она, конечно…

Если бы не Анька, эта старая дура до сих пор бы слушала сына своего и хранила секретик о ребенке, как просил ее Дёмка весь прошлый год.

— Конечно, — улыбаюсь, — я в туалет быстренько, — сжимаю телефон и закрываюсь на защелку.

Скидываю Измайловой фотку адреса, где живет Полянская. Та реагирует в своей манере. Присылает в ответ галочку.

Я для нее, видите ли, низший сорт. Она с такими, как я, не общается. Информацию мою хавает, хайпит сейчас не по-детски, а банального спасибо не скажет. Помощник ее молча конверты с баблом таскает мне, и все.

Если бы не Костя, она бы вряд ли вообще со мной общаться стала и выслушала. Он, конечно, здорово помог. Но и я его, между прочим, от смерти спасла. Прямо в квартире наживую штопала после пулевого. Хорошо, что образование у меня медицинское, неоконченное, но сути не меняет.

Где-то через час провожаю Ангелину, сажаю Егора на пол в гору игрушек и заваливаюсь на диван. Голова трещит. Устала жутко сегодня.

По телевизору показывают какой-то сериал, а я листаю новостную ленту. Информация с Сашкиной локацией всплывает часов в десять вечера. Даже фотка есть, как Полянская с пакетом идет из супермаркета на первом этаже к подъезду. Фото якобы скинула в сеть девчонка-подросток, живущая в этом доме. Типа фанатка Ермакова.

Улыбаюсь и закидываю ноги на спинку дивана.

Все идет просто прекрасно.

Нервно выдыхаю и звоню Демиду, перед этим вытягиваю руку и щипаю Егора за плечо, чтобы он заплакал.

Сын взрывается моментально.

Ермакова, который уже мне ответил, я практически не слышу из-за воплей Егора.

— Прости, что побеспокоила. Демид, я не знаю, что делать. Егор плачет, уже полчаса не могу успокоить. С ума сейчас сойду. Врача вызвала, но никто так и не приехал до сих пор, — всхлипываю и снова щипаю сына. — Пожалуйста, помоги.

 

Глава 10

Саша

Собрать чемодан в одиннадцать вечера, вызвать такси и уехать за город — единственно правильное решение за последние дни.

Хватит с меня. Честно. Я пыталась не обращать внимания, пыталась стараться жить, как жила, но это глупость сейчас. После того как Ася слила в сеть мой адрес, а это была она, я не сомневаюсь даже, жить в квартире стало небезопасно. Сумасшедших хватает и помимо журналистов. Тот же Филатов… Надеюсь, что о нем я тоже забуду, словно это был страшный сон, но пока крепко сжимаю в кулаке ключи от Ленкиной дачи, сидя на заднем сиденье такси. Со мной снова один-единственный чемодан со всем необходимым. На этот раз собранный не впопыхах.

Как быть с остальными вещами, что я успела перевезти на съемную квартиру, понятия не имею.

Выходит, что я снова прячусь…

Появление Аси ничего хорошего не сулило с самого начала. Не знаю, на что она рассчитывала. Выставить себя жертвой? Войти в доверие?

Без разницы — ни того, ни другого у нее не получилось. Разве что выплыло еще несколько фактов того, что Демид виделся с ними чаще, чем мне рассказал. Впрочем, этим я тоже не удивлена. Ермаков заврался, а я устала ему верить. В какой-то момент же реально задумывалась о серьезном разговоре, и призрачном втором шансе, дура…

Набитая дура.

У него там почти семья, с этой Асей…

Он ей украшения за баснословные деньги дарит. Женщине, которая втихаря от него сына, по его словам, родила. С чего такая щедрость? Одно дело — на ребенка, еще можно понять. Но ей лично с какой радости? Может быть, потому, что не так она ему и безразлична, как он пытается мне доказать?

Затаскиваю чемодан в дом. Дача Ленке досталась от бабушки. Хороший такой дом, квадратов на сто.

Разуваюсь. Куртку и чемодан оставляю у двери. Проверяю наличие связи и интернета на телефоне.

Демид именно в этот момент звонит, даже слегка жалею, что сеть тут отличная.

Выжидаю минуту. Если сбросит, будет даже лучше. Если нет, то отвечу. Вдруг и правда что-то важное.

Дёма не унимается. Скидывает вызов и снова перезванивает.

— Да, — опускаюсь в кресло.

— Нам нужно срочно встретиться. Я заеду?

— Я не дома. Если ты в курсе, то, где я жила, теперь все знают. Благодаря твоей милой подружке.

Ермаков шумно выдыхает.

— Я знаю, что она причастна... Ты у родителей?

— Нет. Адрес не скажу. С меня хватит, Дём. Давай просто мирно разойдемся. Никаких встреч больше. Только суд и свидетельство о расторжении брака в итоге. Если ты боишься, что я тебя оберу и тебе не хватит денег на очередную побрякушку для своей Аси, я человек порядочный. Все по-честному будет.

— Какие побрякушки?

Закатываю глаза.

— Да-да, ты не в курсе. Конечно. Не удивлена.

— Саш, я ни черта не понимаю. Я узнал, с кем Измайлова хотела организовать тебе встречу.

— И с кем же?

— Давай я приеду и все…

— Нет, либо по телефону, либо никак.

Ермаков замолкает. Переваривает, видимо. А я, если честно, из последних сил держусь. Мне так паршиво после этой встречи с Асей, что где-то внутри так и подмывает позволить ему приехать. Назвать чертов адрес. Почувствовать себя защищенной. Проявить долбаную слабость. Только проблема в том, что с Дёмой я больше не защищена…

Глупое сердце хочет, чтобы все было как раньше. Я скучаю по нему. Не хочу признаваться в этом. Но скучаю. Дико. Этот чертов козел мне снится. Ненавижу его в такие моменты еще сильнее. Просыпаюсь с этой ненавистью и засыпаю. Больно адски.

— Ладно, Саш. Я понял. Помнишь Наумова?

— Игоря?

Игорь Наумов был свидетелем на нашей свадьбе, а когда полтора года назад его вышвырнули из команды, он во всем обвинил Демида.

Я не лезла, а Дёма не особо рассказывал, говорил только, что Игорь сильно перегнул… Когда? С чем или кем, не уточнялось. Какая-то мутная история была точно.

— Зачем он хочет со мной встретиться?

— Вариантов немного. Предложит тебе дружбу против меня. Естественно. Уверен, у него найдется много занимательных лживых историй.

— Ты знаешь, я как раз в той точке, когда просто горю желанием согласиться.

Закрываю глаза, сжимаю пальцами переносицу. Понимаю, что вокруг нас всех что-то нездоровое крутится, но от этого разве легче? Это как-то обелит Демида? Даже если его накачали, даже если подставили… Он год молчал и ездил к другой женщине, что родила от него ребенка. В этом наша проблема. Во вранье.

Мы же обещали друг другу говорить правду. Обещали не врать!

— Ты серьезно сейчас?

— А ты испугался? Я не знаю. Я уже ничего не знаю.

Поджимаю губы. Наверное, сейчас честно будет сказать ему, что в порыве злости на его девку я согласилась на интервью с Анной. Без встреч с тем ее загадочным человеком (теперь-то я знаю, что об Игоре речь), просто интервью.

— Саш, Наумов чуть не задушил девушку. В отеле на сборах. Протащил ее туда пьяный… Тренер замял все, Игоря после поперли. Я просто хочу, чтобы ты была осторожна.

— Ну ты же приставил ко мне охранника. — Отодвигаю штору, потому что замечаю машину. Ту самую, на которой был Сэм. — И он с минуты на минуту тебе сообщит, где я нахожусь. Ты снова мне врешь. Просишь доверять, говорить, а сам врешь. Умоляю, Асе только мой новый адрес не говори. Сегодняшняя наша с ней встреча мне не понравилась! Пока.

— Что она тебе сказала? Саша, я...

Сбрасываю звонок и отключаю мобильный. Мне нужно выспаться. Завтра утром я еду на студию, которую сняла Измайлова. Я готова дать это чертово интервью. Знаю, что никто от меня не отстанет после, но я устала быть девочкой для битья. Хватит!

***

Анна встречает меня лично. Пожимаем руки. Оценивающе пробегаемся друг по другу глазами. На ней ярко-красный брючный костюм с длинным жакетом и струящимися брюками. На мне белый комбинезон в довольно строгом стиле, с идеально выглаженными стрелками. Пришлось повозиться с утра.

Прическу и макияж, конечно, делал стилист. Оказывается, чтобы найти человека, который согласится приехать за город в шесть утра и, так скажем, «накрутит тебе кудри», нужно постараться.

Мое решение дать интервью было спонтанным. Боюсь пожалеть о нем, если честно.

— Отлично выглядите, Саша. Можно так к вам обращаться? Я рада, что все эти новости вас не подкосили. Вы хороший пример сильной, современной женщины.

— Спасибо, Аня. Вам очень идет красный.

— Благодарю. У нас сегодня кровавое интервью будет, я надеюсь, поэтому решила соответствовать.

— Кровавое, — нервно хихикаю. — Посмотрим, — улыбаюсь более сдержанно.

— Пройдемте. Мы уже выставили свет. Сейчас посмотрим, что по звуку, и думаю, можно начать. Кофе, чай?

— Лучше просто воды.

— Хорошо. Ия, воды бутылку принеси для Александры.

Светловолосая девочка тут же срывается с места и куда-то практически бежит.

— Присаживайтесь, — Анна указывает рукой на кресло у окна.

Сажусь. Немного ерзаю, чтобы усесться. Чувствую себя не в своей тарелке. Скованность прорывается. Я давала интервью раньше. Коротенькие, ну и позитивные, естественно. Какие-томилые глупости о нашей с Дёмой жизни или что-то из разряда, как вам живется с футболистом.

Закидываю ногу на ногу. Когда приносят воду, делаю несколько жадных глотков сразу.

— Готовы? — Анна садится напротив.

Мне кажется или ее стул чуть выше?

— Вроде да, — дотрагиваюсь до своих волос.

— Хорошо. Давайте мы тогда с вами просто поболтаем сначала, поймем, как лучше общение выстраивать, а потом я уже начну конкретные вопросы задавать.

— Хорошо, — улыбаюсь. Нервно немного.

— Не могу не спросить, почему все-таки согласились на интервью?

— У меня вчера были незапланированные гости. Девушка, у которой ребенок от моего мужа, решила, что я буду рада ее видеть. А когда общение не задалось, слила адрес, где я живу, в интернет.

— Вроде вас заметила девочка-подросток, разве нет?

— Через пару часов после визита этой женщины. Я в такие совпадения не верю, если честно, — закатываю глаза.

— Я тоже, вы знаете. То есть у нее хватило наглости к вам прийти, после всего?

— Она шла якобы извиняться. Но мне не нужны ни ее извинения, ни тем более ее визиты. Я просто хочу спокойно жить.

— Очень вас понимаю. А ваш муж? Как он отреагировал? Вы ему говорили?

— Если возмущение по телефону можно назвать разговором, то да, — улыбаюсь шире.

— Думаю, можно, — Анна тоже улыбается. Почти копирует меня. — Честно, боялась, что у нас с вами общение будет натянутым, но, как я вижу, вы и правда очень открытый и позитивный человек, Саша. Про вас так писали всегда. Вы очаровательны.

— О да, писали, а теперь называют меркантильной дрянью и удивляются, почему я не хочу прощать мужу измены.

— О времена, о нравы!

— Я думаю, так всегда было, если честно.

Анна кивает, а потом смотрит в планшет.

— Саша, ваш муж известен как довольно импульсивный человек. Вроде и невспыльчивый, но иногда может что-нибудь такое сотворить, что все от последствий вздрогнут. Я сейчас не про вашу с ним ситуацию, а про его прошлого агента. Они разошлись со скандалом.

— Да, скандал был.

— Давайте проясним, он ударил своего, теперь уже бывшего, агента за то, что тот вас обнял на фото, верно?

— Ну там не так было, они были в конфликте почти год, по рабочим моментам. Мы выезжали за город. Ваня меня обнял, просил поговорить с Дёмой, что тот не прав. В щеку поцеловал, по-дружески на фото, да, но…

— И после этого Демид его ударил?

— Это было…

Я очень хочу объяснить, что подрались они из-за выражений Ивана о команде, а не из-за моего с ним фото. Он тогда очень некрасиво себя вел. Не знаю, можно ли этим оправдать Дёмкин удар...

— Это было очень неожиданно. И если честно, жестко, Саша. У вас дома происходило что-то подобное? Вот такие вспышки агрессии?

— Вы что имеете в виду сейчас?

— Демид вас бил?

— Нет, что вы. Ничего такого не было. Мы нормально жили. Не хуже и не лучше других.

— А потом он заделал ребенка на стороне, — Анна закатывает глаза. — Саша, я понимаю, вы, возможно, боитесь. У Ермакова связи, но вы должны быть честны, только так мы сможем донести людям правду. Демид поднимал на вас руку? Или, может быть, унижал морально? Попрекал деньгами?

— Да нет, — хмурюсь и задумываюсь.

Не попрекал. Мать его только так себя вела. Хотя как-то раз у нас была ссора, в которую Дёма вывез, что всех он содержит. И свою семью, и мою. И меня, естественно. Не помню, на фоне чего был скандал, он потом извинился, проблемы по работе были…

— То есть вас он не трогал? Никогда? И не принижал?

— Нет. Мой муж мне изменил. На этом все. Я не знаю, чего вы хотите от меня, но…

— Я просто придерживаюсь статистики, в таких семьях, как ваша, абьюз — дело обычное, зачастую. Только и всего.

Анна пожимает плечами и блокирует планшет.

— Саша, извините, если я перегибаю, но нам нужна полная картина. Я уверена, что тем, кто нас посмотрит, будет нужна причина измены вашего мужа. Ее будут искать в вас. Процентах в восьмидесяти причину ищут в женщине.

Анна поджимает губы на мое молчание в ответ.

— Ладно, я понимаю, — смотрю на нее в упор. — Но давайте дальше вот без всех этих заковыристых вопросов.

— Без проблем. Еще один вопрос. Вы видели Асю раньше?

— Нет. Только вчера.

Анна подхватывает молниеносно. Рассказывает о том, как Ася вчера ко мне заявилась. Делает упор на том, что она же слила адрес, где я жила. Мы говорим о том, как познакомились с Демидом, про свадьбу, его мать, интересы. Про любовь нашу. Путешествия. Про защищенность и боль от предательства. Про то, как я себя чувствовала, когда все узнала.

Я, если честно, очень отзываюсь на тему чувств. Говорю много, взахлеб, даже плачу. Стараюсь вытереть слезы незаметно, но на камеру это нереально. Я рассказываю о том, как мы любили друг друга, как нам было хорошо, а потому замолкаю, потому что не понимаю, как все это могло исчезнуть… Куда мы делись? Только горечь осталась.

— Вы попрежнему хотите развод? — врывается в мои мысли Анна.

— Да.

— Вариант помириться с мужем не рассматриваете?

— Уже нет. Он мне год врал. Общался с этой женщиной, с ребенком и врал мне.

— Ася говорит, что не хотела рушить семью. Ей банально нужны деньги. Говорит, на лечение.

— И поэтому она летит отдыхать на Карибы с больным ребенком, — ухмыляюсь.

— Вы подозреваете ее во вранье?

— Скорее, в том, что она явно что-то недоговаривает.

— Резонно. Если Демид откажется от ребенка, пошлет Асю, купит вам дом где-нибудь за границей и предложит переехать, вы согласитесь?

— Нет.

— Это будет отличным вариантом начать все заново.

— Я, конечно, в ужасе от происходящего, но бросать ребенка теперь уже как-то странно. Не думаете?

— Вам жалко малыша?

— Ну, в отличие от своих родителей, он ни в чем не виноват.

— Вы бы смогли принять его в семью? Например, если ваш муж отсудит мальчика у любовницы и приведет в дом.

— Нет. Категорически нет.

— Вы хотели детей? Планировали? Демид хотел, чтобы вы стали матерью его наследника или наследницы в будущем?

— Да. Мы планировали ребенка, но чуть позже. Пока жили для себя.

— И последнее, вы любите своего мужа?

Анна смотрит прямо мне в глаза. Сглатываю. Люблю. До сих пор, как полная дура.

— Верю, что когда-нибудь смогу ничего к нему не чувствовать.

— Он разбил вам сердце?

— Предыдущий вопрос был последним. Вы сами сказали.

 

Глава 11

Не знаю, что я чувствую, когда выхожу на улицу. Эмоций очень много, настолько, что меня немного потряхивает. Стемнело уже. Мы почти весь день провели в студии. Делали перерывы на кофе, Анна сама предлагала мне выдохнуть, побыть одной. Не на камеру тоже говорили. Только иначе. Измайлова вообще в такие минуты про Ермакова не спрашивала, а я очень боялась, что будет лезть в душу, раз камер нет.

Какие-то нейтральные темы обсуждали. Отдых, работу, образование, моду…

Тру ладони друг о друга. Делаю глубокий вдох. На улице прохладно, поэтому покрепче запахиваю на груди тренч. К концу дня, несмотря на то, что ходила я мало, стоять на шпильках все равно сложно. Проблематично даже.

Я жду такси на другой стороне улицы. Переминаюсь с ноги на ногу и просто мечтаю о том, как бы поскорее остаться босой.

Смотрю по сторонам, на проходящих мимо людей, на проезжающие машины и не чувствую ни капли облегчения. Я так надеялась, что после интервью мне хоть немного станет легче, но нет. Оно словно подняло из глубины души всю боль и страхи. Усугубило ситуацию.

Я столько раз за сегодня плакала, когда говорила о прошлом, что слез, наверное, больше и не осталось.

До сих пор перед глазами картинки нашего с Ермаковым счастливого брака, который теперь разлетается на осколки со сверхскоростью. Ничего не исправить, не вернуть, не вычеркнуть.

Сажусь в подъехавшее такси. Пробки уже рассосались, поэтому ехать мне чуть больше часа. За это время успеваю поговорить с Леной, позвонить маме и успокоить ее. Убедить, что все у меня отлично. Я жива, здорова, хорошо питаюсь, много сплю и не собираюсь падать духом. В конце концов, именно это я и планирую. Продолжать жить. Счастливо жить, назло всем!

Когда машина притормаживает у забора, не утруждаюсь тем, чтобы надеть туфли, которые скинула в такси. Так и шлепаю босиком по зеленой траве. Вот где чувствую колоссальное облегчение. Как мало, оказывается, нужно для счастья, просто снять ненавистные каблуки, которые за весь учебный год и так осточертели.

Просовываю руку в калитку и открываю затвор. Толкаю деревянную изгородь и захожу во двор. Когда поворачиваюсь, чтобы закрыться, застываю с вытянутой рукой. В голове тысячи мыслей в этот момент проносится.

Откуда он знает, где я, ясно без вопросов и объяснений. Ермаков приставил ко мне охранника, ну или слежку, кому как удобнее все это называть.

— Привет, — Дем невесело взмахивает свободной рукой, потому что второй прижимает к себе большой букет пионов. Бледно-розовых, с огромными бутонами.

— Привет, — сглатываю вязкую слюну, во рту почему-то как-то резко становится сухо. — Ты зачем тут?

Демид смотрит на свои наручные часы, потом на меня. Не понимаю, если честно.

— Двенадцать тридцать, — уточняет зачем-то. Словно я спрашивала у него, который час.

— И?

— Ты забыла?

— О чем? — морщу лоб, хаотично пытаясь понять, что он вообще такое несет и что я, блин, должна вспомнить.

Демид толкает калитку. Делает шаг, и тогда моя вытянутая рука упирается ему в грудь.

— С днем рождения, Сашка, — Дёма широко улыбается, а я громко взвизгиваю от раздавшегося первого хлопка.

Темное ночное небо озаряют яркие вспышки разноцветных огней. Я теряю счет залпам. Запрокидываю к небу лицо, на котором застывает маска детского восторга. Губы трогает улыбка. Тело прознают потоки искренней радости. Грудь наливается теплом.

Я забыла о своем дне рождения и даже подумать не могла, что Ермаков не нарушит введенную им же традицию бить салюты в час моего рождения.

На глазах тут же выступают слезы. Грохот стихает, а небо снова затягивает черной дымкой. Опускаю голову и до боли закусываю губы, чтобы не расплакаться.

Демид протягивает мне букет. Касается моих пальцев своими, чуть сжимает. Вздрагиваю и смотрю на него во все глаза.

Сердце совершает еще один удар и уже готово вырваться из груди.

Я не знаю, что делать, не знаю, как реагировать. Все это лишнее, все это не должно заслуживать моего внимания. Умом я это понимаю, но сердце болезненно сжимается и просто умоляет дать Ермакову еще один шанс. Хотя бы на сегодня. Не отталкивать. Не усугублять.

Просто принять цветы, поблагодарить и, возможно, выпить с ним чашку кофе.

Крепко прижимаю букет пионов к груди, продолжая разглядывать Ермакова как инопланетянина.

Он изменился. Кажется, похудел. Щеки словно впали немного, и взгляд другой. Да мы оба уже не те Сашка и Дёмка. Вовсе нет.

— Спасибо, — смаргиваю слезы.

Демид грустно улыбается, а потом касается ладонью моей щеки. Дыхание в этот момент перехватывает. Я вспоминаю все хорошее, что между нами было. Душа в клочья рвется.

Как же так? Я же так ненавидела его все эти дни. Почему сейчас чувствую какое-то раболепие? Словно он в эти минуты жизнь в меня вдыхает.

— Забыла, — шепчу. — Представляешь, — смеюсь сквозь слезы. — Впервые в жизни, наверное. Не думала, что и ты вспомнишь.

— Я сомневался, стоит ли приезжать. Не хотел тебя напрягать. Ты же просила, но… Потом подумал, что для меня это важно. Сделать для тебя что-то приятное. Важно.

Он говорит, а меня потряхивает. Зачем он так со мной? Зачем добивает? Втаптывает в землю просто своими словами. Мне так больно становится. Так обидно за себя. Я же ничего плохого никогда ему не делала. Любила. Да, мы иногда ругались, но покажите мне хоть одну пару без скандалов? Хотя бы раз в год…

— Мне приятно. Спасибо за цветы. Мои любимые. И за салют… Все очень мило.

— Еще кое-что. — Демид вытаскивает из кармана какую-то визитку и протягивает мне.

— Что это?

— Это контакты частного лицея. Сходи на собеседование. Там очень хорошее руководство.

— Марина Юрьевна Баженова (прим. автора — героиня романа «Когда ты станешь моей»), — читаю инициалы с визитки.

— Она завуч.

— Откуда ты ее знаешь?

— Через сына. Он спортсмен. Это не важно сейчас на самом деле. Это хорошее место, все очень строго для учеников. Никто не держит там кого-то вроде Филатова.

При упоминании фамилии этого мелкого засранца вздрагиваю.

— Спасибо, — бормочу и прячу карточку в карман.

Диалог дальше не клеится. Оба стоим молча. Смотрим только друг на друга.

Поджимаю губы и, кажется, окончательно схожу с ума, потому что сама не понимаю, как произношу:

— Может, зайдешь? Отметим мое двадцатисемилетие чашкой кофе.

— Ты… Ты серьезно сейчас?

— Глупо, да?

Дёма опускает взгляд, перекатывается с пяток на мыски. Мне кажется, мы оба как школьники сейчас волнуемся.

Ужасно. Я не должна была его приглашать. Он меня предал. Но сегодня был такой эмоциональный день, я выжата, а еще очень устала. За все эти недели так устала от одиночества, прессинга, страданий и слез в подушку. Я хочу почувствовать себя как раньше. Хочу каплю любви от человека, с которым мы уже никогда не сможем быть вместе. Я хочу с ним попрощаться. Сегодня. В свой день рождения. Окончательно. Поставить точку раз и навсегда.

Протягиваю ладонь. Когда чувствую, как теплая рука Демида ее обхватывает, сразу покрываюсь мурашками. Умираю в этот момент. Но мне нужно себя через это протащить. Убедиться, что я делаю все правильно. Понять, что смогу без него.

Не смогу. Пока не смогу. Нет! Поэтому и даю себе эти призрачные надежды. Пусть сегодня все будет как раньше, так, словно никакой измены не было. Никогда.

Мы проходим по узкой, выложенной красным кирпичом тропинке прямо к дому. Я открываю дверь, Демид ее придерживает, пропускает меня вперед.

Тянусь рукой к выключателю справа на стене и зажигаю свет. Оба вздрагиваем в этот момент, потому что видим друг друга в ярких лучах. После уличного полумрака непривычно даже.

Снимаю тренч и вешаю его на крючок.

— Кухня там. — Крепко прижимаю к себе букет. — Проходи. Я сейчас быстро найду, куда цветы поставить.

Пока ищу вазу по всем шкафчикам, Демид замирает в центре кухни. Осматривается. Дом простой. Деревянный, внутри все отделано вагонкой, кухня сливается с гостиной, где сложен маленький камин. Тут очень уютно. По крайней мере, мне нравится.

Когда наконец-то нахожу вазу и привстаю на носочки, чтобы ее достать, чувствую Демида позади себя. Он почти касается грудью моей спины. Вытягивает руку и достает вазу с самой верхней полки. На мгновение оба замираем. Чувствуем близость и, наверное, откатываемся в прошлое.

Мышцы начинают ныть тут же. Я скучаю по его прикосновениям и объятиям, как бы ни убеждала себя в обратном.

— Спасибо, — бормочу сконфуженно и поворачиваюсь к Ермакову лицом. Нас разделяют лишь цветы в моих руках и ваза в Дёмкиных.

Он ставит ее на столешницу позади меня, а потом забирает букет из моих дрожащих пальцев и отправляет его следом.

— Я не знаю, как без тебя жить…

Он шепчет, а я, я поддаюсь моменту и привстаю на цыпочки. Впиваюсь пальцами в Дёмкины плечи, собирая грубый материал его легкой куртки в кулаки. Дрожу немного.

Сердце как ненормальное бьется. Демьян обнимает меня за талию, скользит ладонями по спине и останавливает их где-то в области лопаток. Мы так близко к друг другу, от него сумасшедше пахнет. Чем-то родным и привычным. Такая энергетика бешеная. Я с ума схожу, честное слово.

Внутри нарастает буря эмоций, они замешиваются в коктейль из воспоминаний и притяжения. Меня попрежнему к нему тянет. Моя любовь никуда не делась. Было бы глупо на это рассчитывать. Бабочки в животе до сих пор не сдохли, а сейчас так и вообще напитались силами. Открыли второе дыхание.

Сама я, напротив, не дышу. Замерла. Только смотрю на мужа. Он все еще родной и все еще мой. Коварное подсознание играет, знаю, но верю. Глупо, наивно, и, наверное, пожалею об этом, но я верю. Сейчас я правда верю, что все можно исправить. Как, понятия не имею, но мне этого хочется. И дело не в цветах и салютах, не в работе и квартире, не в уступках и деньгах. Дело в моих чувствах к этому человеку, они сильнее обиды сейчас. А может, и всегда были…

Демид первый подается немного вперед. Миллиметр. Мы почти сталкиваемся губами. Но больше движений он не совершает. Шумно дышит. Глаза бегают. И у меня самой тоже. Жадно его рассматриваю. Почти чувствую, как наши губы касаются. Мягкие, теплые, желанные.

Мы, как по команде, синхронно тянемся друг к другу. Поцелуй как разряд тока. Высоковольтная вспышка. В ушах трещит. Меня оглушает этим поцелуем. Я ничего больше не слышу, только жадно трогаю щеки мужа пальцами. Привстаю сильнее на носочки, льну к Демиду, а он жадно притискивает меня к себе. Все как в наш первый поцелуй, да, именно так.

Мы целуемся как обезумевшие. Мое сердце ликует, а мозг… Его отравляет вся эта ситуация. Ростки стыда и злости на саму себя уже взошли, теперь главное — вовремя их удобрить. И это случается. Не успеваю даже подумать, но их обильно орошают смесью из боли.

Звук звонящего телефона разлетается по кухне со скоростью света. Кошусь на смартфон, который Демид положил на стол, и покрываюсь липким, холодным потом.

На экране три буквы. Ася.

Она звонит ему ночью.

Упираюсь ладонями Ермакову в грудь. Демид, кажется, даже толком не понимает, что происходит, почему я пытаюсь его оттолкнуть. А когда, наконец, приходит в себя и смотрит на телефон, сглатывает. У него кадык дергается.

Трубку он не берет. Скидывает. Но Ася звонит снова. Еще и еще.

— Тебе лучше уйти. Все это было ошибкой.

Меня окатывает волной ледяной воды. Я жадно хватаю ртом воздух и понимаю, насколько я все же убогая. Глупая. Очень глупая.

— Саш, я понятия не имею, зачем она звонит.

Демид в очередной раз сбрасывает звонок.

— А ты ответь. На громкую связь поставь и ответь.

Демид жмет «ответить», а из динамиков тут же льется детский плач.

Качаю головой, от боли стискиваю виски и отхожу к окну.

— Дём, мы в больнице, Егор упал. Ему швы накладывают, — Ася и сама ревет в трубку.

Ермаков молчит. В какой-то момент болезненно дергается и спрашивает адрес больницы.

Улыбаюсь. Но это нервное. Тру лицо ладонями.

— Будешь уходить, захлопни дверь, — выдаю без эмоций и плетусь в спальню, где запираюсь на защелку изнутри.

Мне нужно было все это прожить. Жизненно необходимо.

Крепко себя обнимаю, а потом завожу будильник на семь. Завтра я подам на развод и встречусь с той женщиной из лицея. Пусть эта будет символом. Последняя помощь, которую я приняла от бывшего мужа.

 

Глава 12

Ася

— Успокойтесь, девушка!

Успокоиться? Не могу. Они тут издеваются все, что ли?!

Эта старая дура чуть не покалечила моего сына, а они предлагают мне успокоиться?

Нервно тру плечи, лицо, дышу. Санитарка снова сует мне под нос стакан с водой. Делаю несколько жадных глотков и от бессилия просто кидаю его в стену. Вокруг сразу начинается суета.

— Ася, — мать Демида до боли сжимает мое запястье, — прекрати эту истерику! — чеканит сквозь зубы, чтобы, как и всегда, сохранить свое гадкое лицо. Ненавижу. Как я ее ненавижу, старая карга! — На что ты злишься? Сама недосмотрела. Так что возьми себя в руки и не позорься.

Я недосмотрела? Она с моим сыном сидела. Она. Я прибежала в спальню на плач, а там мой мальчик у дивана лежит и рыдает, пока эта дрянь по телефону на балконе треплется.

Закрываю лицо ладонями.

— Сделаешь выводы. Врач сказал, что все хорошо. Егору уже наложили швы, и скоро мы сможем его забрать. Ты Демиду позвонила?

— Да, — обессиленно бормочу.

Я раньше даже не задумывалась, что с моим сыном может что-то страшное случиться. Никогда. А после того, что сегодня произошло, у меня настоящая паранойя. Что, если это повторится?

Что, если она специально его скинула и сделала вид, что по телефону говорит?

Нет, такого быть не может. Но… Я видела, что ей не понравилась моя реакция на Сашкин день рождения. По ее мнению, я должна была выдрать Ермакова из «семьи» этим вечером любыми способами, а я отказалась. Она говорила, что он поедет к ней ночью, у них традиция, салют какой-то...

Нет уж. Один раз уже прокололась с этим адресом. Демид мне даже не поверил. Позвонил, наорал, сказал, чтоб я близко больше к его жене не подходила и свою деятельность в интернете свернула. Она ему пожаловалась, и он ей поверил. Мне нужно быть осторожней.

Поэтому я не должна была портить этой белобрысой крысе праздник. Не должна! Планировала устраниться на весь завтрашний день и эту ночь.

Но мать Дёмы решила иначе. Она приехала ко мне только ради того, чтобы сообщить о дне рождения невестки, а когда я ее завуалированно послала с идеями, как можно все сорвать, мой сын через час разбил себе голову.

С притаившимся в груди страхом посматриваю на нее. Неужели я проглядела, не заметила в этой женщине то, что сегодня вырвалось наружу?

Она ведь меня во всем обвинила. Сама за внуком смотрела, прозевала. А крайней сделала меня. Пока я на кухне возилась, она была с Егором в детской. Она!

— Демид сказал, что приедет?

— Не знаю, — повышаю голос, не кричу, но со стороны себя вижу и понимаю, что истеричкой выгляжу.

— Я тебе сказала, прекрати это все. Голову включай. Сейчас же.

Вытираю слезы.

Я ведь недавно сама Егора щипала, чтобы внимание Демида привлечь, чтобы он приехал. Сама…

Боже мой, я отвратительная мать. Ужасная просто. Но ущипнуть — это не страшно, а то, что сегодня случилось, катастрофа.

Где-то в глубине коридора слышится шум. Поворачиваю голову и вижу улыбку Ангелины. Она кровожадная. Хитрая. Отвратительная.

Ангелина видит, как Демид идет к нам, и с каждым новым его шагом грустнеет. Я вижу, как у нее в глазах слезы встают. Ее натурально трясти начинает.

Сглатываю. Я тоже так могу. Так делаю…

Холодок по всему телу ползет.

— Дём, — поджимаю губы и запрокидываю голову, когда Ермаков с нами равняется.

Больше ни слова сказать не могу. Просто и вставить некуда. Ангелина Дмитриевна подрывается со скамейки и бросается к сыну на шею с рыданиями. Кажется, кто-то из толпящихся в приемном покое людей это фоткает.

— Сыночек, как хорошо, что ты приехал. Мы чуть с ума не сошли. Ася вся белая, ты только посмотри на нее. — Ангелина тычет в меня пальцем. — Нас успокоительным отпаивали. Сынок…

— Мама. — Демид обхватывает ее плечи и вытягивает руки. Отстраняется, но вроде как все еще находится с матерью в контакте. — Что у вас произошло?

— Егор упал. Голову расшиб.

— Что говорит врач?

— Швы наложили, — вклиниваюсь и получаю одобряющий взгляд Ермаковой. — Сказали, что вроде все хорошо. Сотрясения нет.

— Ладно.

Демид сует руки в карманы спортивных штанов, а я вижу у него на шее след от помады. Бледной, как сама Сашка. Внутри все огнем гореть начинает. Он с ней был. Неужели она его простила?

Свекровь будущая, судя по всему, тоже видит этот отпечаток. Хмурится вся, глаза молнии мечут.

— А ты откуда, милый? — заискивает перед Дёмкой.

— У Саши был. У нее день рождения сегодня, если ты помнишь.

— Помню. Планирую поздравить, но вряд ли дозвонюсь. Она меня в черный список добавила.

— С чего бы вдруг? — Ермаков ухмыляется. — Даже не догадываюсь почему, — закатывает глаза.

— Не говори так с матерью, пожалуйста. Я тебя вырастила, — Ангелина переходит на замогильный шепот, прижимая ладонь к груди, — будущее дала. Без отца нам как тяжело было, помнишь? А ты ведь сейчас сына своего именно на это обрекаешь, Дёмочка. Я же тебя не так воспитывала.

— Ты меня вообще не воспитывала, если вспомнить. Бабушка и няни — да. Ты — нет, мам. Отец. А ты собой занималась, ну и тем, чтобы все делали всё по-твоему. Ходили, говорили, женились…

Наверное, у нас с Ангелиной челюсти одновременно отвисают.

Повисает тишина.

Ермакова сразу в слезы и причитания кидается. Я же выпрямляюсь, облизываю губы и будто невзначай касаюсь Дёмкиной кисти.

— Прости. — Смотрю на наши руки. — Я не хотела звонить, — перехожу на шепот, — мама твоя настаивала. Я бы справилась, правда. Мы с Егором справлялись же как-то все это время без тебя.

— Сейчас это уже значения не имеет.

Демид отдирает от себя мою руку, смотрит с укором и… Ненавистью?

Пугаюсь этого его взгляда. Вся моя мягкость на него сегодня будто не действует. Переминаюсь с ноги на ногу, а потом прослеживаю Дёмкин взгляд. Он куда-то в сторону смотрит.

Поворачиваю голову и задыхаюсь. От злости, беспомощности, жгучей ревности и отчаяния.

Полянская! Сашка стоит в конце коридора, обнимает себя руками и смотрит на нас всех. С триумфом. Я вижу это в ее глазах. Вижу!

— Что она тут делает? — шипит Ангелина Дмитриевна. — Зачем ты ее притащил?

— Она моя жена, мам. Если ты не забыла.

Он приехал сюда с ней…

Зачем он ее притащил? Внутри все окончательно обрывается. Они не могут помириться, права не имеют! У меня сын от Ермакова. У нас с ним общий ребенок. Я должна быть его женой. Я!

Сашка медленно подходит ближе. Вся такая серьезная, на лице ни единой эмоции, которая бы выдавала ее внутренний раздрай.

Ненавижу ее. Боже, как я ее ненавижу. Демид, когда женился, я месяц рыдала лежала. Не могла поверить, смириться. Мы же с ним созданы друг для друга. Расстались, да. Но встречались периодически. Я видела, что у него до сих пор ко мне чувства есть.

Мы ругались, мирились, не могли друг без друга. Он всегда возвращался. После нашего первого расставания в школе, в универе, он прилетал ко мне, когда я в Питер переехала. А потом, после очередной ссоры, он включил игнор. Полный.

Так и сказал, что устал от качелей, ругани, устал от моих истерик. Ничего у нас якобы не выходит. Я думала, перебесится, а через четыре месяца появилась она.

Полянская. Он просто головой на ней двинулся. Боже, женился потом…

На ней, не на мне.

Как же так?

Чувствую дрожь. Тело ватное, а ноги к полу прилипли.

Полянская подходит к Дёмке, и он… Он берет ее за руку. Она в лице не меняется даже, только мельком смотрит на пальцы его, что ее ладонь обхватывают, а потом на меня.

— Мне очень жаль. Как мальчик? — спрашивает и смотрит мне прямо в глаза при этом.

— Уже лучше, — чеканю, а у самой губы, кажется, дрожат.

Смотрю на эту стерву и все волосы ей выдрать хочу. Она отняла у меня мою жизнь. Мое право на счастье. Мое право на Демьяна. Он мой. Он должен был быть мой. Всегда же был!

Вытираю скатывающуюся по щеке слезу.

— С днем рождения, — натянуто улыбаюсь.

— Спасибо.

— Даже как-то неудобно, что мы со своими проблемами праздник вам испортили.

— Все в порядке. — Полянская косится на Дёму. — Я решила поддержать Демида. Он переживает за Егора.

Она говорит тихо, вроде серьезно, но почему-то я в ее голосе слышу насмешку. Будто в реальности Дёме плевать на ребенка своего и на меня плевать.

— Да, Демид такой. Добрый, — киваю и смотрю на Ангелину.

Вот кто свои эмоции истинные не прячет, она просто пышет злостью, еще немного, и просто накинется на свою невестку.

— Хоть бы совесть имела не приезжать сюда, — шипит Сашке в лицо свекровь, — позоришь всю семью.

— Вы должны были к этому привыкнуть. — Полянская пожимает плечами, а потом кладет раскрытую ладонь Ермакову на предплечье. — Я подожду тебя в машине.

— Хорошо. — Демид отдает ей ключи и смотрит вслед все время, пока Полянская не скрывается из виду за створками лифта.

— Зачем ты ее привел? К чему это выступления, сынок? Она же с тобой разводится, все имущество отсудить хочет. Я тебе говорила, что не любит она тебя. Только пользуется. Только деньги ей наши нужны.

— Мне не жалко денег, мам, если это так. Если Саше нужны будут деньги, я отдам последние. Когда ты это, наконец, поймешь?

Демид злится. Говорит спокойно, но я чувствую в его голосе металл.

— Ась, отойдем. — Берет меня под руки и уводит в сторону от своей матери. — С сегодняшнего дня я нанял человека, который будет помогать тебе с ребенком, и также дам контакты человека, к которому можно обратиться в любой форс-мажорной ситуации.

— Что это значит?

Запрокидываю голову. Рассматриваю Дёмку, каждую черточку. Сердце сжимается. Все-таки школьная любовь не забывается. Никогда. Всхлипываю, не успевая себя проконтролировать.

Демид тут же ловит мой взгляд. Я сглатываю и в очередной раз пугаюсь его строгости.

— Нужно было все это раньше сделать. Я не отказываюсь от Егора, но наше с тобой общение вернется к минимуму. Подо всю эту шумиху тебя в моей жизни стало слишком много, а мне это не нужно. Я жену люблю. И всегда ее любил.

— Я понимаю, — лепечу, кусая губы.

Сердце на куски. Он топчется по нему грязными ботинками сейчас. Как пережить этот позор? Эту жестокость его, как?

— Это хорошо. Я не хочу, чтобы ты строила воздушные замки. Мой человек уже полгода выясняет, как случилась моя амнезия в том отеле.

— Я тоже ничего не помню, — пячусь на инстинктах.

Демид раньше эту тему если и затрагивал, то вот так обвиняюще на меня не смотрел. Он что-то знает?

— Ты же знаешь. — Нервно убираю локон за ухо. — Я проснулась, испугалась, сбежала. А потом узнала, что… Демид, ты меня в чем-то подозреваешь? — всхлипываю. Теперь уже намеренно. — Я же… Как ты… Мы же… А Егор…Демид, как же так?

— Прекрати истерику. Узнать причину нашей с тобой амнезии и в твоих интересах тоже, если ты ни при чем. Разве нет?

Ермаков склоняет голову вбок, рассматривает меня так, что мурашки по телу табунами.

— Конечно.

— И хорошо. По поводу Саши. — Вытягивает указательный палец. — Не нужно ее трогать. Вообще. Никакого общения, визитов, ей это не нужно. Слышишь?

— Да.

— Хорошо. Где Егор?

— Там с доктором.

Ермаков кивает и уходит в направлении кабинета. Минут десять находится за дверью, а когда выходит в коридор, я замечаю светловолосого парня в черной куртке. Демид что-то ему говорит, а потом они оба смотрят на меня.

— Сэм вас отвезет. Завтра утром приедет врач, осмотрит Егора, сделает перевязку и сам мне отзвонится.

— Я могла бы…

— Не могла. Держись, — касается моего плеча, а потом уходит. Просто уходит.

Как только Ермаков исчезает, его больная мамаша хватает меня за руку.

— Доигралась? А я говорила, нужно быстрее действовать. Сашка быстро его в оборот взяла. Она не дура, в отличие от тебя. У нее материальный интерес и такое стремление Дёмку без трусов оставить… За что мне все это?!

 

Глава 13

Демид

— Послушай, — упираюсь лбом в закрытую дверь. Саша заперлась там сразу после звонка Крыловой. Спряталась. — Мне нужно туда поехать, — выдыхаю и морщусь. Представляю, как для нее это звучит, но иначе поступить не могу сейчас.

Это не первый такой случай. Ребенок вечно падает, вечно плачет, а еще там рядом всегда трется моя мать.

Все это давно вышло из-под контроля, но уже не пугает. Просто откровенно наводит на одну-единственную мысль — меня хотят поиметь со всех сторон. Я в западне и лишен единственной поддержки в лице Саши. Это была самая высокая ставка, она должна была выбить меня из колеи, и она выбила.

Ментально я уже сдох, физически все еще стою на ногах и даже стараюсь как-то функционировать.

— Езжай. Я тебя не держу. Я тебя сюда не звала, Демид.

— Знаю, — прижимаюсь ладонью к деревянному косяку. — Открой дверь, и я все объясню тебе. Поехать туда не моя прихоть сейчас.

— Серьезно?

— Я вообще не уверен, что Егор — мой ребенок, — произношу то, что весь год не дает покоя. То, что вроде кажется нелогичным, но я не могу до конца поверить.

— Ты себя слышишь вообще?

— Слышу. И три теста ДНК тоже, — издаю нервный смешок.

Три теста, три разные клиники, три подтверждения. Но все равно что-то не сходится.

Мой человек год копает. С виду все по-настоящему. Но идеально, слишком идеально. Настолько, что поверить не выходит. Словно спланировано и вычесано до мельчайших деталей. Не подкопаться. Не зацепиться.

В глубине души я молчал весь год, из глупой веры в то, что это реально не мой ребенок.

Тру лицо и разворачиваюсь. Прилипаю затылком к двери и медленно сползаю к полу. Упираюсь ладонью в колено и запрокидываю лицо к потолку.

— Я, по-твоему, и правда такая дура? — Сашин голос становится ближе, ощущение, что она тоже сидит у двери по другую ее сторону.

— Нет. Конечно, нет. Я предал тебя своей ложью, но не хотел этого. Прости… Мне сейчас нужна твоя помощь. Знаю, что не имею права даже намекать на это, не то что просить, но… Я без тебя не справлюсь сейчас.

— Что ты хочешь? Как я могу тебе помочь? Простить? Принять обратно и сделать вид, что ничего не было? — Сашка смеется с надрывом, а меня перетряхивает от этого смеха.

— Нет. Я хочу, чтобы ты сейчас поехала со мной.

— Ты совсем больной?

— Возможно, — улыбаюсь. — Это не первый такой звоночек. Насколько часто ребенок может биться так, что необходима помощь врача?

— Ты хочешь сказать, что он не сам?

— Думаю, да.

— Боже…

— Знаю, что не могу тебя просить, — повторяюсь, — но, если ты на какое-то время сделаешь вид, что мы помирились и...

Сашка вскакивает. Слышу это по скрипу половиц. Быстро и громко отбегает в сторону.

— Нет! Ни за что. Уходи.

— Ты хотела развод, — закрываю глаза, — ты хотела половину имущества. Я согласен на любое твое условие. Взамен мне нужен месяц. Тридцать дней видимости нашей идеальной семьи. А потом я исчезну из твоей жизни. Навсегда. Если ты этого захочешь…

— А ты этого захочешь?

Щелчок. Тишина. Сбившееся дыхание.

Саша открыла дверь. Стоит надо мной. Глаза в глаза. Снизу вверх.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива.

Мы смотрели друг на друга нескончаемо долго. Я видел, как ее глаза наполняются слезами. Как крупные капли катятся по щекам. Хотел ее утешить. Хотел обнять, но сидел обездвиженно, позволяя ей самой принять решение.

Сашка сказала, что разведут нас и так. И была права. Шантажировать ее в мои планы никогда не входило. Поэтому, кроме как встать и уйти, вариантов не оставалось.

Я сделал восемь шагов, а потом услышал ее тихое согласие.

Смаргиваю воспоминание и крепче сжимаю в руке телефон. Больничный лифт завис на втором этаже, впуская целую толпу людей.

— Сообщать мне о любых ее передвижениях. Куда ездит, с кем встречается, как и с кем разговаривает, кому улыбается, с кем предполагаемый конфликт. Я должен знать абсолютно все.

— Понял, Демид.

— На связи.

Скидываю звонок. Двери лифта разъезжаются как раз в этот момент. Прячу смартфон в карман и выхожу на улицу.

Набрасываю на голову капюшон исключительно потому, что моросит мелкий дождь.

Каждый последующий шаг дается с трудом, по одной простой причине — я боюсь открыть дверь тачки и осознать, что Саши там нет.

Чем ближе подхожу, тем сильнее натягиваются нервы. Внутри уже давно месиво из эмоций. Каждый день просыпаться с ощущением, что я просто абсолютный ублюдок в глазах жены, любому быстро расшатает психику.

Смотрю через стекло в салон. Медленно выдыхаю. Щелкаю по ручке, и она выезжает.

Не ушла.

Слышу собственный вздох облегчения.

Сажусь за руль с глубоким внутренним ликованием от осознания, что Саша все еще здесь.

— Ты в порядке? — спрашиваю и слышу удары своего сердца.

— В полнейшем. Ты обещал вернуть меня домой.

— Да, — киваю и завожу машину. — Не холодно?

— Нормально, — Сашка словно отвечает фразами из какого-то списка. Их штук десять, может, одиннадцать. Они все обезличенные и холодные. Как она сама в эту минуту.

— Хорошо. Спасибо, что выслушала и согласилась сюда приехать.

— Это стоило сделать только ради выражения лица твоей матери, — ухмыляется.

— Согласен, — копирую ее эмоции и наконец-то трогаюсь. Мы медленно выезжаем с парковки и встраиваемся в ряд сонных, изредка проезжающих мимо машин.

Цепляю Сашу боковым зрением. Такая она красивая. Но грустная. Всегда теперь грустная.

А я, как бы мерзко мне от этого ни было, главная причина ее грусти. Мои поступки и их последствия.

— Это был… Занимательный опыт, — Саша кривит губы, а я как маньяк на них пялюсь.

Смаргиваю это наваждение, от которого все тело как струна напрягается. В такие минуты единственное, что я хочу, это прижать Сашу к себе. Заклеймить, вымаливать прощение или просто оставить ее себе через любое сопротивление…

С самого утра сегодня ждал ночь. Знал, что увижу ее. Не мог не приехать. Не поздравить. Не мог предать еще и нашу традицию. Но больше, конечно, хотел ее увидеть. Хотя бы на пару минут, пока бьют салюты. Видеть улыбку, что появляется на ее губах теперь так редко...

Сжимаю руль в ладонях. Странные ощущения. Мы словно в прошлом сейчас. Сидим в машине, вдвоем. С единственным акцентом — не вместе. Мы больше не вместе.

Теперь у нас есть определенная цель и ряд условий. Не больше.

Когда притормаживаю рядом с деревянными воротами домика, откуда и забрал Сашку, она отстегивает ремень, тянется к ручке и замирает.

— Я дала интервью сегодня, в котором сказала, что никогда тебя не прощу, — улыбается. — Мне не нравится твой план, но я не хочу чувствовать свою вину, если все, что происходит, окажется обманом. Это что-то между жалостью и человечностью. Это не второй шанс для нас, потому что я не смогу простить тебе ложь и всю ту боль, что мне пришлось пережить. Я не смогу ложиться с тобой в одну постель, ни при каком раскладе больше. Для меня все кончено, и я хочу, чтобы ты это понял.

Я согласилась лишь потому, что хочу справедливости и мести для людей, сломавших мою жизнь. Ты в этот список тоже входишь. Это больно, но это отныне наша реальность. Я решила, что через месяц уеду из этого города. Навсегда. Но прежде помогу тебе, исключительно в память обо всем хорошем, что было между нами. Я знаю, что ты любил меня по-настоящему. И я любила тебя. Люблю и верю, что когда-нибудь это изменится.

Я понимаю. Слышу ее слова, осознаю, что они означают, но принять не могу. Внутри все сопротивляется. Я не могу ее потерять.

«Я уже ее потерял», — острит подсознание в ту же секунду.

«Для меня все кончено».

Эта ее фраза застревает в сознании на все последующие дни и недели. Я слышу ее снова и снова, когда остаюсь один. Вокруг тишина, и только голос в голове в очередной раз обнуляет все мои надежды.

Невозможно разлюбить за день, за месяц, иногда даже за годы, и от этого еще паршивей, потому что изо дня в день я наблюдаю, как моя жена мучается. Ненавидит себя за свои чувства ко мне.

О своих чувствах стараюсь не думать. Знаю лишь одно — сам все испортил.

С ночи, когда мы вместе были в больнице, когда заключили эту так называемую сделку, прошла неделя.

— Куда-то уходишь? — спрашиваю, крепче сжимая пальцами чашку кофе.

Саша мажет по мне взглядом, кивает и проходит мимо. Слышу, как открывает шкаф и чем-то шуршит в прихожей.

Арендовать дом за городом было исключительно ее идей. В нашу квартиру она возвращаться отказалась. Съехаться было необходимо только из-за нашего плана. С Сашкиным настроем глупо было надеяться, что между нами произойдет хоть какое-то потепление, особенно с ее условием разделить дом напополам и по часам.

Она живет в правом крыле, завтракает в девять утра, делает растяжку в зале в одиннадцать, ужинает в шесть, и, естественно, в эти часы меня по нашим договоренностям в поле ее зрения быть не должно.

Иду за ней следом, оставляя чашку на столе.

— Тебя подвезти? — подпираю стену плечом.

— Нет, — смотрит на себя в зеркало.

— Отлично выглядишь, — скольжу взглядом по ее фигуре, облепленной узким красным платьем, чувствуя не просто легкое возбуждение, меня сейчас на части порвет просто. Стискиваю зубы и сжимаю руки в кулаки.

— Спасибо, — подкрашивает губы и поправляет волосы.

— У тебя встреча?

— Демид, слишком много вопросов. Лучше расскажи, что-нибудь сдвинулось с мертвой точки за эти семь дней?

— Ася, — осекаюсь и замолкаю, потому что вижу, как у Сашки перекашивает лицо.

— Мне больше нравится, как называет ее Сэм. «Наш объект», — обнажает белые зубы.

— Она два раза за неделю была в ресторане.

— Дёма, представь себе, я тоже была на этой неделе в ресторане.

— Обожаю твою иронию, но не думаю, что для тебя его закрывали на спецобслуживание.

Сашка закручивает тюбик с ярко-красной помадой и бросает его в сумочку.

— И что это может значить?

— Выясняем, с кем она там была. Не каждый может позволить себе закрыть весь ресторан в центре города в самые пиковые часы.

— Неужели твоя любовница тебе изменяет? Боже, Ермаков, вот и ты стал рогоносцем, какая жалость.

— Очень смешно.

— Скорее, грустно. Прости, — наигранно вздыхает, — поплакать вместе в жилетку сегодня не выйдет. У меня встреча. Но, если будет совсем плохо, можешь позвонить своей матери и поплакаться в жилетку ей.

Кривлю губы, а Сашка смеется. Звонко и без зажимов.

— Рад, что тебе весело. Ты надолго?

— Тебя это не касается. Может, у меня свидание, и я вообще не приду ночевать.

Смотрим в этот момент друг на друга, сглатываю вставший в горле ком из страха, злости и дикой ревности. Она огненная, бурлящая, отравляющая весь организм.

— Я свободный человек теперь, — продолжает играть в свою изощренную игру. — Имею право.

— У нас договор.

— А я его не нарушаю. Никто ничего не узнает. Кажется, это было главное правило? Мы вместе только для публики и твоей подружки.

Сашка толкает дверь и выходит во двор, стук ее каблуков отдается в голове эхом. Иду за ней шаг в шаг. Ревность душит.

Понимаю Сашкины чувства, они обрушились на нее лавиной, когда информация про Асю и ребенка попала в сеть в стократно приумноженном варианте.

— Вне этого дурдома я имею право на личную жизнь. Или у нас какой-то другой уговор?

Сашка резко останавливается, разворачивается, и я влетаю в нее, едва успевая ухватить за плечи, чтобы не сбить с ног.

Ладони воспламеняются от этих прикосновений. Сжимаю ее крепче. Дыхание перехватывает. Смотрю в Сашкины яркие голубые глаза, а взгляд сам соскальзывает к манящим алым губам.

Саша выпускает воздух через рот. Шумно и дико сексуально, для меня в принципе все, что с ней связано, — сексуально. Запредельно. Вижу, как кончик ее языка скользит по губам, секунду какую-то, а рассудок все равно мутнеет.

— Серьезно? Свидание?

Саша кивает, а меня припечатывает бетонной плитой в этот момент.

— Не уходи, — дергаю ее на себя. — Я двинусь просто. Не убивай, — почти касаюсь ее губ своими.

Сталкиваемся лбами. Скольжу ладонями по Сашкиным предплечьям и фиксирую их на талии.

— Но ты меня убил, Дём, — бормочет, обжигая своим дыханием.

Стискиваю ее крепче, вплотную прижимаю к себе, удерживая рукой под лопатками.

— Я хочу, чтобы тебе было больно. Ты этого еще не понял? Я мечтаю о том, чтобы тебе было адски больно! — шипит мне в лицо, с красивой, пластиковой улыбкой. А в глазах слезы в этот момент. — Я так хочу, чтобы ты чувствовал все, что чувствовала я.

Ощущаю ее дрожь и сам скоро кукухой поеду. Поэтому изначально и послал Сэма с этим долбаным планом игры в «мир и счастье». Знал, что так будет. Знал, что эта затея протащит через ад. Но я год искал концы, и тишина. А сейчас, как только Саша якобы простила мне все это дерьмо, Аська задергалась.

— Я чувствую, поверь. Каждый день чувствую, — вдыхаю Сашкин запах, касаясь губами ее холодной щеки. — Каждый божий день.

 

Глава 14

Саша

Поверить? Он просит меня ему поверить?

Он говорит мне о своей боли? Смешно! Дико и нелепо. Мне приходится умирать в этом доме изо дня в день. Видеть его, слышать. Чувствовать, как сегодня, когда он сжимает мои плечи, когда обнимает, прикасается.

Он отравляет мою жизнь своим присутствием, а тело — прикосновениями.

Я умираю медленно, без анестезии, с адской болью. Тело огнем горит в эту самую минуту, и я ненавижу себя за то, что в глубине души хочу этих прикосновений. Хочу его присутствия. Все еще хочу, чтобы эта ситуация оказалась сном и я вот-вот проснулась.

Его губы попрежнему прижаты к моей щеке, и это пытка. Пытка делать вид, будто меня это не трогает. Притворяться, что мне наплевать, ведь это не так. Я умираю. В душе я скулю, мое сердце умоляет мозг сжалиться. Прижаться к Демиду, обнять, но я не могу себе этого позволить. Разум бунтует. Разум прав.

— Пожалуйста, — шепчу, — убери руки. Это не входило в наши договоренности.

Ермаков шумно выдыхает, отстраняется на сантиметры, но попрежнему касается меня руками.

— Ты правда идешь на свидание?

Смотрим друг другу в глаза. Я правда вижу, что ему тоже тяжело. Вижу и добиваю.

Выпрямляю спину, расправляю плечи и молча киваю.

Разве встречу с адвокатом можно считать свиданием? Не думаю. Что до моего внешнего вида, так, если стереть с губ эту дурацкую помаду, красное платье-футляр идеально впишется в образ человека, что собрался на деловую встречу.

К сожалению, больше я не могу доверять Демиду на все сто. Даже в рамках нашего уговора. Я не знаю, к чему готовиться, поэтому должна заранее быть готовой абсолютно ко всему. Адвокат мне в этом поможет.

Я устала быть дурочкой. Устала быть доверчивой, доброй и честной. Все всегда этим пользовались.

Аккуратно высвобождаюсь из объятий Демида, делаю шаг назад и, повернувшись к мужу спиной, иду к подъехавшему такси.

Как только оказываюсь в салоне и машина трогается с места, достаю из сумочки зеркало и влажные салфетки, вытираю помаду и, откинувшись затылком на подголовник, прикрываю глаза.

Встреча с господином Андриасовым назначена на восемь. В ресторане. У него есть буквально полчаса, и это единственное место, что было ему по пути. График Андриасова расписан на месяцы вперед, если бы не моя скандальная история, вероятно, он бы вообще не взялся за это дело и не изъявил желания увидеться.

— Здравствуйте, Александра.

Мы с Юрием сталкиваемся в зале, не доходя до столика.

— Позволите, я за вами поухаживаю? — Андриасов отодвигает для меня стул, и я присаживаюсь за стол с легкой улыбкой на губах.

— Здравствуйте, спасибо.

— Итак, время поджимает, через полтора часа я должен быть на другом конце Москвы. Так что ближе к делу. Что вы хотите?

— Честного суда.

Юрий странно улыбается, но кивает.

— Что вы подразумеваете под «честным судом»?

— Развод по закону. Я…

Последующие пятнадцать минут я рассказываю Юрию о том, что не хочу быть обманутой мужем и просто хочу взять свое.

— Брачный контракт?

— Есть. То есть был, но, возможно, еще есть в электронном варианте. Он не самый лучший.

— Детали.

— Если инициатором развода являюсь я, то не имею права ни на что претендовать и выплачиваю моральную компенсацию.

— Занимательно. Ну это, допустим, мы оспорим. Пункт сам по себе многое нарушает. Что-то еще?

— Про ребенка вы знаете, думаю.

— В курсе. Я вас услышал и не против вести это дело. Моя помощница свяжется с вами насчет оплаты и нашей следующей встречи. Я соберу материалы, рассмотрю варианты, что мы можем сделать, но уже сейчас настоятельно советую вам все же обсудить с мужем мировую. Возможно, найдутся компромиссы.

— Они вроде как есть, но мне нужна страховка.

— Поподробнее.

В деталях рассказываю о нашем с Ермаковым договоре и возможности мирного развода, если я выполню ряд условий, одно из которых — притворяться, что мы помирились.

— Неплохой вариант в вашей ситуации.

Через полчаса Андриасов удаляется, а я остаюсь за столиком одна, разве что в компании бокала вина, которое Юрий заказал и к которому я так и не притронулась. Ехать домой желания нет. Там я чувствую себя в западне. А еще не могу отделаться от мысли, что все больше начинаю верить в этот огромный обман.

Верить, что Ася все это придумала, что за ней стоят какие-то люди, что Егор не сын Дёмы…

Отодвигаю бокал и поднимаюсь со стула. На улице тепло, поэтому решаю прогуляться. Москва никогда не спит.

Пока брожу по шумным улицам, вспоминаю наше с Дёмой прошлое. То, насколько нам хорошо было вместе. Именно сейчас в голове крутятся все наши совместные планы. Мы многого хотели.

Перехожу дорогу и сама не замечаю, как оказываюсь в парке, освещенном, но малолюдном.

На скамейке, в глубине деревьев, тусуется компания молодежи, девчонки что-то визжат, парни спорят, смеются. Прохожу мимо и ловлю себя на мысли, что забыла, когда в последний раз была вот так же счастлива и свободна, как они.

В семнадцать самой ужасной проблемой было, что мама не пускает вечером гулять с мальчиком, который так сильно нравится. А теперь мне хочется, чтобы это было самым ужасным разочарованием в моей жизни.

Пока я плаваю по воспоминаниям, голоса становятся тише. Я шагаю по дорожке, чувствуя легкую прохладу обдувающего плечи ветерка.

— Девушка, давайте познакомимся.

Отрываю взгляд от своих туфель, на которые смотрела, пока шла, и поднимаю голову.

Двое мужчин. Обычные. Неприметные. Но похожие на бандитов или маньяков. Только вот их дальнейшие действия полностью перечеркивают мои выводы.

— Я не знакомлюсь. Извините.

Хочу обойти их стороной, но тот, что повыше, преграждает дорогу.

— Нехорошо как-то. Мы с джентельменскими намерениями, — смотрит въедливо и посмеивается. Его друг тут же подхватывает эту веселую ноту. — А вы…

— Ребят, я правда не знакомлюсь. Меня муж ждет.

— Муж?

Взрыв смеха заставляет вздрогнуть.

— Нормальный муж ночью свою бабу одну шляться не отпустит.

Мужчина ухмыляется и хватает меня за руку. Паника захлестывает. Мне страшно, и я понятия не имею, что делать. В руках сумочка, в которой только телефон. Ни баллончика газового, ничего…

— Да ладно тебе, не упрямься, мы тебя проводим.

— Руки убрал от нее!

Слышу голос Демида. Громкий и, если честно, внушающий спокойствие.

— Слышь, мимо шел, туда и вали.

— Я сказал, грабли убери, — Дёма равняется со мной, — иначе сломаю.

— Ты?

Чувствую, как захват слабеет, а потом и вовсе пропадает. Ермаков прекрасно перетянул на себя их внимание. Делаю шаг назад в тот момент, когда Ермаков замахивается. Удар. Потасовка. Мой визг, а через несколько минут мы с Демидом уже сидим на лавочке. Он вытирает кровь, которая хлещет из носа.

— Что ты тут вообще забыл? — выдыхаю, отрывая кусок ткани от подола. Все влажные салфетки, что у меня были, уже в мусорке. — Держи.

— Гулял.

— Ну да. Я так и думала, — закатываю глаза. — Спасибо. Если бы ты за мной не следил, возможно, этот вечер стал бы…

— Лучше не продолжай. И так позволила им свалить.

— Иначе ты бы назащищал меня на статью, Ермаков. Ладно, — случайно кладу ладонь поверх Дёмкиной и тут же отдергиваю, — поехали домой.

— Ты встречалась с Андриасовым? — поднимается вслед за мной. — Не веришь мне?

— Перестраховываюсь.

— Я раньше всегда думал, что ты мягкая, — улыбается, — такая беззащитная.

— Что смешного?

— Ничего, — качает головой. — Ты все правильно делаешь, — ловит мои пальцы.

— Прекрати лыбиться, иначе я добавлю, — смотрю на его красный нос. — Понял?

— Более чем, — Демид ухмыляется. — Я там припарковался, пошли, — кладет ладонь мне на талию и подталкивает чуть вперед.

Честно говоря, это запрещенный прием.

Чувствую, как Демид касается моей спины, и вытягиваюсь по струнке. Плечи сами уходят немного назад, выпуская вперед грудь. Делаю глубокий вдох, умоляя, чтобы Ермаков этого не заметил, и беру курс по направлению машины.

Мы медленно шагаем по дорожке, а в моей голове только одна мысль — возмутиться или нет? Попросить его убрать руку от меня или оставить все как есть?

— Хотел еще раз поблагодарить тебя.

Дёмка все же убирает руку от моей спины, но теперь его пальцы почти касаются моих. Мы идем слишком близко, и наши ладошки практически сталкиваются.

— За что? Ах да, сделка. Пожалуйста, — отмахиваюсь. Нужно разрядить атмосферу, мне с ним еще в одной машине ехать. Я не должна быть напряжена, но именно это со мной сейчас и происходит.

Нервы оголены. Я потеряна. Мне не нравится происходящее, с одной стороны, но, с другой, я испытываю какое-то чувство удовлетворения от этого, словно вот именно так и должно быть. Видимо, по каким-то моим внутренним критериям хорошести, Ермаков обязан был меня спасти и похвалить за встречу с адвокатом. Глупости, конечно.

Пока думаю об этом, мой желудок громко урчит, подставляя меня, как никогда в жизни. Демид реагирует мгновенно:

— Может быть, поужинаем? Тут недалеко есть хороший, тихий ресторанчик. До встречи с тобой я часто там бывал, когда не хотел никого видеть. Можем взять ВИП-обслуживание в закрытой комнате.

— По-моему, это уже слишком.

— Это ничего не значит. И ни к чему нас не обязывает, — Дёма пожимает плечами и, чуть ускорив шаг, останавливается прямо передо мной.

Если бы это происходило чуть быстрее, я бы непременно влетела ему в грудь. Но в этот раз, к счастью, ничего не выходит из-под контроля.

Прячу руки за спину, сцепляя пальцы замком, и запрокидываю голову немного назад. Так, чтобы смотреть Дёмке в глаза с такого близкого расстояния.

У нас приличная разница в росте, и сократить ее не помогают даже каблуки.

— Просто поужинаем. Я, если честно, очень хочу жрать, — разводит руками, а я демонстративно закатываю глаза, сдерживая смешки.

— Ладно, выгуляю платье.

Соглашаюсь не из чувства тоски по мужу и не из-за ноющего сердца, и даже не для того, чтобы дать нам хотя бы призрачный шанс. Будет глупо отрицать, что у нас с Ермаковым общее прошлое, и то, что мне всегда было с ним комфортно. Видимо, пока я не готова отпустить Демида вот так сразу.

Кто-то обзовет меня бесхребетной дурой, но это моя жизнь, и только мне решать, как ее проживать. Что чувствовать…

— Отлично. Я плачу.

— Это естественно, сам же позвал. — Обхожу Дёмку стороной. — Где ресторан-то?

— Дорогу переходим, и за угол.

— Отлично, — выдыхаю с облегчением.

Я ненавижу туфли. Любые. Мои ноги для них просто не созданы. То, сколько я сегодня прошла на каблуках, заслуживает записи в моей личной книге рекордов.

Поэтому, когда оказываемся в ресторане, я тайком высвобождаю ступни из этих красных орудий пыток, испытывая практически оргазм.

— Туфли? — Ермаков смотрит на меня, не отводя глаза.

Приподнимаю бровь, на что Демид тут же парирует:

— У тебя такое выражение лица… Очень…

— Не продолжай, — беру в руки меню.

— Никогда не понимал это чисто женское желание издеваться над собой.

— Нам еще повезло, что корсеты давно вышли из моды, — улыбаюсь, бегло шаря взглядом по страницам.

— Не против, если я закажу?

Ловлю Дёмкин взгляд и киваю. Внутри почему-то так тепло сразу становится, а когда нам приносят пельмени по жутко завышенному ценнику в ресторане, но пельмени — «Серьезно?» — это единственное, что могу озвучить в этот момент.

— Помнишь? — Ермаков вооружается вилкой и накалывает на зубья сразу две пельменины.

— Еще бы, — прикрываю ладонью глаза. — Наше первое свидание, — беру вилку. — Ты привел меня тогда в «Сахалин».

— И ты съела там только какой-то салат из трех листьев.

— Самый дешевый салат. Ты вообще видел их ценник? — возмущаюсь, словно у меня в кармане до сих пор лежит всего лишь пара тысяч, которой должно хватить до аванса.

— Поэтому потом, исключительно, чтобы сэкономить мой бюджет, мы пошли догоняться в пельменную.

— Точно, — смеюсь, — я тогда на стрессе грамм пятьсот, наверное, навернула.

— Да, — Демид улыбается. Смотрим друг на друга. — Тогда я подумал, что это точно моя женщина.

Слова с его губ слетают так быстро, что я не успеваю стереть с губ улыбку. А когда это происходит, нервно отворачиваюсь. Все это было словно вчера, но больше никогда не повторится.

— Приятного аппетита, — желаю и затыкаю себе рот едой. Дальше разговоры не клеятся. Мы оба, видимо, исчерпали лимит собственных сил.

Демид, конечно, меня рассматривает, да и я сама то и дело на него кошусь, правда, все это до момента, пока ему не поступает звонок.

— Прости, это Тишин, — сообщает и прикладывает к уху динамик. — Я слушаю.

— Видел уже? — басит Алекс. Он вечно был громким парнем.

— Что именно?

— Сашкино интервью. Час назад вышло на канале Измайловой.

Чуть крепче сжимаю в пальцах вилку и, кажется, не дышу.

— Еще нет.

— Чувак, твоя жена не стеснялась в выражениях. Я тебе там пару нарезок скинул, глянь. Насладись шоу.

Демид отключается, но продолжает смотреть в экран. Я слышу свой голос из динамиков смартфона. Напрягаюсь сильнее.

«— Это было очень неожиданно. И если честно, жестко, Саша. У вас дома происходило что-то подобное? Вот такие вспышки агрессии?

— Вы что имеете в виду сейчас?

— Демид вас бил?

— Это было…»

Голоса замолкают.

Дёма резко вскидывает взгляд, а я роняю вилку. Тишина становится осязаемой. По спине бежит холодок, и я неосознанно начинаю мотать головой в свое оправдание, что такого не говорила. Только вот вслух сказать не могу, язык к нёбу прилип.

 

Глава 15

— Ты же понимаешь, что я не могла такое сказать. В каких бы мы ни были отношениях, что бы между нами ни происходило, я бы не стала врать, Дём, — все же нахожу в себе силы произнести это вслух.

Ермаков кивает, и я вижу, как белеют костяшки, когда он сжимает смартфон в кулак.

— Я ее убью, — цедит сквозь зубы и резко поднимается с кресла.

Рывком вскакиваю следом и едва успеваю схватить Дёму за руку. Не то чтобы торможу его своим весом, но обернуться заставляю. Оба замираем, только когда сталкиваемся взглядами.

— Езжай домой, Саш, — проговаривает спокойно, но я чувствую его злость. Она пронизывает воздух вокруг. Атмосфера меняется. От легкости и следа не осталось. Мы оба максимально напряжены, озадачены и растеряны.

Он хочет сотворить что-то, о чем пожалеет, а если и не пожалеет, то соберет просто комбо последствий. Негативных последствий.

— Куда ты собрался? Что хочешь сделать? — впиваюсь ногтями Демиду в запястье. Замечаю на его губах легкую ухмылку, которую мгновенно стирает маска серьезности.

— Это мое личное дело, — произносит холодно и возобновляет движение, полностью игнорируя, что я увязалась за ним босиком.

Мои туфли остались под столом. Я и сама не заметила, если честно, что не обута. Больше меня волнует то, что Ермаков может натворить. Он зол и готов на все сейчас.

— Прекрати вести себя как ребенок! — упрекаю, быстро перебирая ногами, чтобы за ним угнаться.

— Мы разводимся, забыла? Я не обязан к тебе прислушиваться.

— А, то есть теперь ты вот так заговорил? — злюсь и, покрепче ухватив Демида за руку, останавливаюсь, он протаскивает меня за собой пару метров, прежде чем реагирует на мою выходку.

— И кто из нас ребенок? — смотрит снисходительно, переставая нестись вперед как паровоз. — Ты босиком, — скользит взглядом по моим ногам.

— Я в курсе. Спешила предотвратить ту глупость, которую ты хочешь совершить. Она провоцирует, а ты…

— Зачем ты вообще поперлась на это интервью?

— Затем же, зачем ты молчал год о ребенке от левой бабы! — шиплю ему в лицо. — Не забывай, с кого все началось, — припечатываю словами.

Словами, которые в другой ситуации вызвали бы у Дёмы чувство вины, но только не сегодня, кажется. Ермаков улыбается ядовито и пугающе.

— Тогда поздравляю. Твоя шпилька была превосходной, — отцепляет мои пальцы от своего запястья, — ты добилась, чего хотела.

«Только вот я этого не хотела», — хочется орать ему это в лицо раз за разом.

Демид собирает мои пальцы в кулак, а потом отталкивает меня.

— Не ходи за мной. Поняла? — произносит строго. — И обуйся. Простынешь.

Мы уже вышли на улицу. Стоим у края тротуара. До машины метров сто отсюда.

— Спасибо за заботу, — кривлю губы от бессилия. Я не могу повлиять на ситуацию. Я сейчас совсем ничего сделать не могу. Это гложет. Сильно. Быть беспомощной ужасно.

— Вызову тебе такси. Оно отвезет тебя домой.

— У меня нет дома, — парирую мгновенно. — То здание, которое ты арендуешь, просто входит в нашу с тобой сделку.

— Окей. Вернись туда, пожалуйста.

— А ты?

— А мне нужно разгрести последствия твоих слов.

Кусаю губы и отступаю. Делаю шаг назад и тяну носом воздух. Только сейчас окончательно осознаю — он мне не поверил. Он думает, что я и правда так сказала про него на этом проклятом интервью.

Глупо улыбаюсь, испытывая неподъемную печаль. Все наши прения с разводом, Крыловой и ее ребенком уходят на второй, а может, и пятый план. Дело сейчас в другом. Демид считает, что я и правда могла обвинить его в домашнем насилии просто из-за того, что он меня обидел. Что я могла оболгать его, чтобы выместить свою злость за Асю на нем…

То есть я в его глазах вот такая…

Жалкая, злобная, ничтожная.

Именно это оставляет на сердце рану.

— Ты мне не веришь.

Не спрашиваю у него, утверждаю. Ермаков ловит мой взгляд. Секунды превращаются в минуты в этот момент.

— Не веришь… — Качнув головой, делаю еще шаг назад и еще, пока не упираюсь в ступеньки.

— Ты злилась, Саш. Ты пошла туда, зная, кто такая Измайлова. Ты не веришь мне, но я безоговорочно должен верить тебе. Я стараюсь во всем разобраться, но ты тянешь нас назад, вымещая свою боль и обнуляя мои действия.

Демид трет ладонями лицо, запрокидывает голову к небу и шумно выдыхает. Мои плечи покрываются мурашками, на улице значительно похолодало. Растираю ладошками кожу, чтобы согреться.

— Я понятия не имею, кому верить. Может быть, ты с ними? — Демид впивается в меня взглядом.

— Что? — бормочу в ужасе.

— С теми, кто топит меня и мою карьеру. С теми, кто хочет избавиться от меня как от фигуры общества. Ты хочешь денег? Бери. Сколько? Любую сумму назови. Но тебе ближе взять их у Измайловой как плату за сенсационное интервью.

— Что ты несешь?

Демид достает телефон и тычет экраном мне в лицо. Чеки, выписки, счета. Ни черта не понимаю.

— За сутки до встречи с Измайловой на твой счет упала эта сумма. Все проведено через медиагруппу, в которую входит твоя интервьюерша.

— Я не брала никакие деньги.

— Это факты, Саша. Тишин все перепроверил.

— Я тебе докажу, — хватаюсь за телефон, открываю приложения банка и замираю с приоткрытым ртом. Хотела накричать на Ермакова, тыкнуть ему в лицо тем, что нет у меня ни на одном счете такой суммы. — Этого не может быть, — бормочу, всматриваясь в цифры, а Ермаков печально улыбается.

— Саш, — Демид касается моей дрожащей ладони, сокращая между нами расстояние, — езжай домой.

— Я не брала эти деньги, я правда…

Ермаков сжимает мое плечо, и я на автомате заглядываю ему в глаза. Мне хочется, чтобы он мне поверил. Это глупо? Не знаю, но меня заливает стыд. Хочется оправдываться, доказывать, что я ничего не брала и не говорила...

— Я знаю, — проговаривает тихо. — Прости. Веду себя как баран. Тупо нервы. Прости.

— Не делай глупостей, ты же понимаешь, что это провокация? Они ждут твою реакцию, и сейчас ты делаешь все, чтобы оправдать их ожидания, — тараторю взахлеб.

У нас с Дёмой куча проблем, обид, неурядиц, я не должна его поддерживать, я могу быть бесчеловечной, могу упрекать его, ненавидеть за Асю и ребенка, но не могу почему-то. Точно не сейчас...

— Сашка, — Демид притягивает меня к себе, его дыхание обжигает мне висок.

— Поедем домой? — закрываю глаза и касаюсь губами Дёмкиной шеи. Впечатываюсь в него всем телом.

Чувствую его напряжение, каждый мускул — камень.

— Пожалуйста. У нас был такой хороший вечер, давай завершим этот день так, словно ничего не случилось. Так, будто ничего вообще не случалось, — всхлипываю. — Я так устала, — впиваюсь ногтями в Дёмкину кофту. — Так от всего этого устала.

Ветер усиливается. Летняя ночная прохлада больше не кажется спасительной, наоборот, от нее хочется спрятаться, завернуться в плед, но вместо пледа сегодня объятия Демида. Он заворачивает меня в свои объятия и отрывает от земли. Приподнимает так, чтобы мои голые ступни не касались асфальта.

— Ты права, — шепчет мне на ухо, а потом, потом оставляет горячий поцелуй на моей щеке. Мимолетный, но вынуждающий задохнуться от переизбытка эмоций.

Дёма подхватывает меня под спиной и коленями. Так доносит до машины. За туфлями мы не возвращаемся. Едем домой. В тишине. Без музыки и разговоров.

На территории арендованного дома я выскальзываю из авто, перепуганная до чертиков своими эмоциями. Их слишком много, настолько, что с легкостью можно захлебнуться. Сердце отбивает просто бешеный, ненормальный ритм. Демид не догоняет, когда я несусь в сторону дома, ничего не говорит и не уезжает, к счастью.

Прячусь в общей ванной на первом этаже, снова и снова набирая в ладошки холодную воду, чтобы окатить лицо. Щеки пунцовые, глаза огромные, сердцебиение ускоренное, пульс стремится в небо.

Ненавижу себя в эту минуту. Я слабачка. Он обвинил меня, а я только и делала, что заглядывала ему в рот. Чувствовала вину. Дура! Какая же дура.

Когда слышу тихий стук в дверь, вздрагиваю, выпрямляю спину и закручиваю вентиль.

— Выхожу, — стараюсь говорить бодро, но в глазах паника. Мое отражение выдает с потрохами. Я в жуткой панике.

Одно наложилось на другое. Интервью. Обида. Близость. И все это за один вечер. Черт!

— Ты в порядке? — голос мужа звучит тихо, но обеспокоенно.

— В полном. Выхожу.

Вытираю руки, промачиваю под глазами ватными дисками, удаляя едва-едва потекшую тушь, делаю глубокий вдох и выхожу из укрытия. Как только это случается, мгновенно попадаю в Дёмкины объятия, и, кажется, земля в этот момент слетает с орбиты.

Голова идет кругом. Мне тепло. Спокойно. Хорошо. Но еще мне противно, больно и слезы наворачиваются.

Я хватаюсь за широкие, твердые плечи Демида, как за спасательный круг.

Он предал меня! Знаю.

Он мог и правда хотеть оградить меня от всего этого кошмара своим молчанием! Тоже знаю.

Раздрай. Что теперь делать?

— Прости, — Дёма скользит ладонью по спине и, добравшись до поясницы, останавливается.

— Все нормально, — отмахиваюсь, а где-то в прихожей начинает трезвонить мой телефон. — Я отвечу, ладно?

Демид кивает. Убирает руки, я совершаю в этот момент вдох, робко улыбаюсь и иду за смартфоном.

Мама. Удивительно, она в жизни мне так поздно не звонила.

— Привет, мам. Все нормально?

— Почему ты нам не говорила? Почему молчала? — мама кричит в трубку и, кажется, плачет. Теряюсь буквально на мгновение, вижу, как Демид приближается, представляю мамино лицо, бросаю взгляд на часы.

Они видели интервью. Они с отцом видели.

— Я убью его, слышишь? Убью! — кричит папа на заднем фоне.

— Доченька, почему ты молчала? Мы же всегда на твоей стороне. Он же издевался над тобой.

Мама так громко говорит, что Демид все слышит. Я на максимум убавила громкость, но он стоит рядом и все равно отчетливо слышит каждое мамино слово.

В панике умоляю Ермакова взглядом не брать это в голову. Мои родители всегда всему верят. Я, кажется, в них…

Только вот зачем я это делаю? Мне должно быть плевать на его чувства. Должно же!

— Мам, это монтаж, я такого не говорила, — пытаюсь успокоить ее.

— Он тебе угрожает теперь, да? Где ты? Саша!

— Мам…

— Ты должна вернуться домой, — папа вырывает у матери трубку. — Чтобы завтра же была дома. Слышишь? Я ему больше не позволю над тобой издеваться. Пусть засунет себе свои миллионы…

Папа продолжает кричать, а меня начинает трясти все сильнее.

Господи, ну зачем я туда пошла? Дура! Поверила. Идиотка просто!

— Пап, это неправда. Демид никогда меня и пальцем не трогал.

— Саша, ты на всю страну сказала…

— Это монтаж! — теперь уже я кричу. — Прекратите истерить.

— Возвращайся домой. Если тебя не будет завтра, я лично тебя верну, слышишь, дочка? Ты должна жить у нас. Мы должны тебя поддерживать, когда такое происходит.

— Пап…

— Я все сказал. А этот еще пожалеет, я ему устрою. Такое устрою.

Родители начинают ругаться между собой, и я отключаюсь.

Ермаков стоит рядом с каменным лицом, а я только теперь окончательно понимаю, какой ад сейчас начнется. Медийное поле взорвано. Мои родители в ужасе.

Демид сует руку в карман спортивных штанов, достает телефон и прикладывает его к уху.

— Слушаю.

Смотрю на мужа, прикусив нижнюю губу. Он долго слушает Алекса. Понимаю, что это Тишин, по интонациям, но сути их разговора толком не слышу. Он не орет, как моя мать и отец.

— Понял.

Демид сбрасывает звонок и, крутанувшись на пятках, идет на кухню. Почти бегу за ним следом, чувствуя просто адское напряжение. Когда все изменилось настолько, что теперь я чувствую себя виноватой?

— Дём…

Демид открывает холодильник, что-то оттуда достает, сворачивает крышку и делает глоток. Вытирает губы тыльной стороной ладони, ухмыляется.

— Что Алекс сказал? — переступаю с ноги на ногу.

— Так, — отмахивается и смотрит на смарт-часы.

— Я не виновата! — ощетиниваюсь. — Я не…

— Завтра подадим заявление, — мажет по мне взглядом. — У меня есть человек, который устроит все быстро. Ждать месяц не придется. Поиграли, и хватит, Сашка. Фигня какая-то выходит.

Делаю шаг назад, а в голове только одна мысль — это я должна была сказать ему эти слова. Я хотела развод! Я пошла ему навстречу! А теперь все вывернулось наизнанку.

 

Глава 16

Две недели спустя

— Красивая квартира, — мама улыбается по-доброму. Касается моего плеча вскользь, а потом хватается за коробку с тортом, который сама же и принесла. — Сейчас нарежу.

Наблюдаю за тем, как она берет нож, вскрывает коробку, отрезает два кусочка и перекладывает их на тарелки. Я вижу, что она не просто так приехала. Родители в последнее время вообще слетели с катушек в плане «поддержки». Только вот они контролировать пытаются, а не поддерживать. Хотят отмотать время. Иногда даже складывается впечатление, что мне снова семнадцать и они из кожи вон лезут, чтобы прожить мою жизнь и параллельно залюбить до смерти.

— Может, все-таки вернешься домой? — Ставит передо мной тарелочку и хватается за чайник. Разливает кипяток по кружкам. — Мы всегда тебе рады.

— Я хочу побыть одна, — подпираю висок ладонью, расковыривая кусок торта чайной ложкой.

Настроение на нуле. Восемь дней назад нас с Ермаковым развели. Без суда. Демид просто отписал мне половину имущества. Молча. И так же молча исчез.

Что я чувствую по этому поводу? Растерянность. Я готовилась к судам, борьбе, не верила, что сможем разойтись мирно, а в итоге…

А в итоге я вполне себе состоятельная женщина теперь. Разведенная. Молодая. Красивая. А еще печальная. В груди рана, и она кровоточит не переставая.

— Доченька, ты же не ешь совсем. Кожа да кости. Этот… Господи боже, за какие грехи он вообще в твоей жизни появился?

Жму плечами чисто по инерции, на самом же деле игнорирую мамину реплику. То, что насилия в нашей с Демидом семье не было, родителям не докажешь. Они втемяшили себе в голову, что Ермаков лупил меня с утра до ночи, поэтому-то имущество и отписал перед разводом. Рот мне таким образом закрыл.

Напрямую родители не говорили, но намеки, что деньги эти — зло, а я жертва, были очень жирными.

— Хорошо, что теперь его нет. Давно нужно было развестись. Все правильно, дочка, — мама снова улыбается в знак поддержки и делает глоток чая. — Ты о работе думала?

— Думала. Сегодня еду на собеседование.

— Куда?

— В один неплохой лицей.

— Хорошо. Надо работать, детонька, тебе теперь самой себя содержать нужно.

Поднимаю взгляд на мать. Ее слова звучат так, словно я последние годы дома сидела и работы у меня не было. Ясно, конечно, что основной вклад в семейный бюджет делал Демид, но я вроде тоже сутками на диване не валялась.

Хочется, конечно, вставить шпильку. Сказать, что денег мне теперь надолго хватит, но я молчу. И зря, наверное, потому что мама вот продолжает…

— Не думала еще, в какой фонд перечислить его поганые деньги?

— Нет, — апатично качаю головой.

— Нужно подумать. И недвижимость эта. Лучше продать и…

Мама очень воодушевленно рассказывает мне, что делать с имуществом, которое тянет на десятки миллионов рублей, а я стараюсь вспомнить момент, когда вообще допустила все эти разговоры. С чего вдруг мои родители решили, что имеют право чем-то распоряжаться, что-то советовать? Бред.

— Мам, давай мы не будем. Ладно? — прерываю ее пламенные речи.

Мама вздрагивает, округляет глаза, в которых тут же встают слезы.

— Ты решила взять подачку? Он тебя… Над тобой…

— Хватит, мама! — повышаю голос. Не кричу. Просто возвожу между нами границу. — Я сама разберусь. Ладно?

— Ты, может быть, жалеешь? Вернуться к нему хочешь? Он над тобой издевался, опозорил, выпнул, как собаку побитую, а ты у него деньги берешь? У меня уже все спрашивают, что там Саша, как? Почему домой не возвращается? Сложно ей, наверное, после развода с тираном?! А мне что говорить? Моя дочь взяла у него деньги за то, что он ее избивал, и живет себе припеваючи? Так?

— Можно молчать, мам. Это не касается твоих подружек, соседей и даже наших родственников.

Мама резко поднимается со стула, выпрямляет спину и задирает подбородок.

— Не думала я, Александра… Не думала. В кого ты превратилась? Как только связалась с этим… Я сразу чувствовала, что ничем хорошим это не закончится. Он забрал нашу дочь, просто забрал, — причитает, пока идет в прихожую. — Слепил из нее свое подобие.

Слышу, как захлопывается дверь, и откатываюсь назад. В день развода. На тот момент я уже сняла эту квартиру и вернулась сюда уже в статусе официально одинокой женщины. Точно так же дверью тогда хлопнула. Со злобой и отчаянием.

Демид весь процесс сидел молча. Кивал, где нужно, на меня почти не смотрел, а я чувствовала не то чтобы вину, просто было ощущение, что от меня оторвали кусок. И вот я сижу там и истекаю кровью.

Я злилась на Ермакова с момента, когда узнала о ребенке. Ненавидела его, хотела развестись, но на деле оказалась к этому не готова. Я, кажется, была не против обманываться. Не против простить. Я же поверила ему. Только там, когда нас разводили, и поняла, что поверила в то, что это не Дёмкин ребенок, что не имеет он никакого к Асе отношения. Все это какой-то огромный обман. Только толку? Ничего не отмотать назад.

На улице мы разошлись в разные стороны, все так же молча. Ермаков сел в дорогой спорт-кар, я — в такси-комфорт.

Ночью я плакала в подушку. Ревела взахлеб, а утром была настолько выпотрошена морально, что на мгновение решила, что все это сон. И Ася, и ребенок, и интервью это, и развод…

Моргаю и отодвигаю от себя кружку. Чай не лезет. Торт тоже.

У меня и правда собеседование сегодня. Через три часа я встречаюсь с Мариной Баженовой, не потому, что ее визитку дал Демид, нет. Просто она сама мне вчера позвонила. Отказывать было некрасиво, да и от визита в лицей я ничего не потеряю, а так, может быть, и правда будет приличная работа. Если они готовы взять меня к себе со всем бэкграундом, нужно этим пользоваться.

Поднимаюсь из-за стола и, шаркая по полу тапками, перемещаюсь в спальню. На плечиках уже висит брючный костюм, я накрашена и даже уложена. Маму встречала почти при параде, она нагрянула внезапно, якобы проезжая мимо. Только вот моя квартира в новом спальнике на другом конце Москвы.

Поправляю макияж, буквально немного освежая губы, и достаю из коробки синие лодочки. Надеваю туфли уже в прихожей, там же беру с подставки сумку и выхожу за дверь.

В такси листаю ленту. Со дня моего скандального интервью прошло чуть больше двух недель и десять дней с опровержения. Во второе поверили единицы. Я нечасто читаю, что пишут, там даже общего настроя нет. Одни считают меня дурой, другие жалеют, а третьи вообще говорят, что я все терпела ради денег, и ребенка бы стерпела, если б все в сеть не вылилось. О Ермакове треплют много, но размыто. Он вроде как домашний тиран, от которого отказалось немало рекламодателей, а вроде и нормальный чувак, пострадавший, женившись на охотнице за деньгами. Версий много, в общем-то.

Юристы Демида уже подали в суд на Измайлову. В видео были склейки, естественно. Но все это уже неважно. Анне светит штраф, который она с легкостью выплатит со своими доходами. А дальше покажет время, вряд ли ее отменят как журналиста. Миллионы людей солидарны с ней и ждут очередной скандал, в котором она будет «разбираться».

Смахиваю очередную сторис и замираю. Звуки становятся глухими, пока совсем не исчезают. Я еду в такси, вокруг шумный город, ревет мотор, но я не слышу, только крепче сжимаю телефон. Все блекнет. Фан-клуб моего мужа опубликовал историю. Короткое видео, на котором Демид играет с Егором в песочнице. Только вот потом снимающий чуть смещает камеру, и в кадре мелькает Ася.

Сглатываю горечь, которой наполнился рот, и пытаюсь дышать.

Это так глупо, но, кажется, мне больно оттого, что мой муж, теперь уже бывший муж, выбрал не меня…

Может быть, он с самого начала хотел быть с ними?

Такси притормаживает у ворот. Школа находится на закрытой территории.

Вылезаю из машины, одергиваю края пиджака и шагаю прямо к главному входу. После новостей все еще потряхивает. Я нервничаю, злюсь и вот-вот расплачусь. Не самое подходящее время собеседоваться на работу, и, если честно, я все больше хочу воплотить в жизнь брошенные Демиду слова о переезде.

Я ведь в том разговоре просто так брякнула, что через месяц уезжать собираюсь. А теперь, теперь мне кажется, что это отличная идея. Сменить город, окружение и течение жизни.

Взбегаю по ступенькам, на пункте охраны повторяю, что я к Баженовой. Называю свою фамилию, жду минуту буквально и иду дальше, когда лампочка на турникете загорается зеленым.

Второй этаж, и сразу направо. Так и шагаю.

Стучу в дверь и тут же ее толкаю. Миниатюрная женщина с каштановыми волосами, у которой нет возраста, растягивает губы в дружелюбной улыбке. Деловой, но искренней.

— Здравствуйте, — киваю.

— Здравствуйте, Александра, присаживайтесь. Знакомиться второй раз, думаю, не будем, — делает отсылку к нашему телефонному разговору, где мы друг другу вроде как представились.

— Согласна, — сжимаю колени, бегло осматриваю кабинет, а потом возвращаю все свое внимание к Баженовой.

У нее и правда нет возраста. Привлекательная, ухоженная, красивая. Бывают такие люди, смотришь на них и думаешь, им может быть около сорока, а может — уже и к пятидесяти. Идеальные лица. Мне бы хотелось взрослеть именно так. Красиво.

Мы бегло проходимся по моей прошлой работе, причинах ухода, стаже, образованию. Оказывается, лично Марина Демида вообще не знает. Это радует. Ермаков просто знаком с ее сыном, он тоже спортсмен.

Баженова не затрагивает тему моего развода, сплетни ее не интересуют, только мои профессиональные качества. Учебный год подошел к концу, впереди лето, пора отпусков у педагогов, но многие дети здесь продолжат посещать уроки иностранных языков.

В итоге меня берут на испытательный срок с сентября.

На обратном пути прихожу к выводу, что так даже лучше. Я отдохну это лето. Проживу его для себя. Сменю пару городов, а может быть, и стран. Выдохну, попытаюсь забыть весь тот ужас, что никак не прекратит меня преследовать с момента появления новости о ребенке Ермакова.

Эти мысли немного вдохновляют. Я даже улыбаюсь. Воодушевляюсь предстоящими поездками и даже обдумываю, что нужно купить для путешествий.

На пути домой забегаю в ресторан и заказываю самый острый том-ям. Пока жду, составляю список покупок. Улыбаюсь и чувствую себя счастливой, впервые за эти две недели. Меня не мучают мысли о Ермакове, о разводе…

Я словно чистый лист. Правда, ложку дегтя мне все равно преподносят. Я уже расплачиваюсь за обед, когда звонит Лена, моя подруга, с которой мы можем месяцами не созваниваться, но, как только пересекаемся, ощущение, что и не расставались.

— Привет. — Прикладываю телефон к уху и сворачиваю в парк. — Как ты? — улыбаюсь пробегающим мимо малышам.

— Привет, отлично. Лучше расскажи, как ты? Надеюсь, не бахнулась в депрессию?

— Ни за что. Собираюсь свалить из этого города до конца лета.

— Отличный план. Давно пора. Не забудь привезти мне колокольчики.

— Помню, — смеюсь и присаживаюсь на лавочку.

Лена еще со школы коллекционирует колокольчики. Привозит их отовсюду.

— Билеты уже купила?

— Сегодня планирую.

— Тогда, может, позовешь в гости? Сто лет тебя будто не видела и еще столько же теперь не увижу.

— Конечно. Сама хотела предложить, адрес скину. Я же теперь снимаю.

— Слышала. Твоя мать моей говорила.

— Только это?

— Остальное я не слушала. Сплетни меня не интересуют.

В этом вся Лена. За это я ее и обожаю.

— Тогда жду в шесть.

— Давай в восемь, мне бы успеть к заказчику заскочить.

— Ладно, но тогда с ночевкой.

— Договорились. Я так рада, что у тебя такой веселый голос, Сашка. Дико переживаю за тебя.

— Все будет хорошо. Я для себя уже решила. Но реветь попрежнему хочется.

— Да уж. Ермаков просто «красавчик».

— Козел он! — смеюсь.

— После сегодняшних новостей — самый настоящий, а я, если честно, верила, что все это неправда. Про ребенка. А теперь он хочет его отсудить и дать свою фамилию, треш какой-то.

— Что? — моргаю, но картинка перед глазами сливается. Цвета смешиваются, и я почти ничего не различаю. — Отсудить?

— Здрасьте, ты не знаешь еще, что ли? — Лена эмоционирует. — Черт, это я, выходит... Блин. Прости, не хотела быть гонцом с плохой вестью.

— Откуда ты знаешь про суд?

— Дак Демид час назад дал комментарий. Сейчас скину пару ссылок.

Отрываю динамик от уха и лезу в мессенджер. Открываю Ленкино сообщение, перехожу по ссылке.

Читаю: «Скандально известный своей личной жизнью футболист Демид Ермаков решил отсудить ребенка у своей любовницы».

— Саш, ты там? Ты в порядке? Не молчи!

Моргаю. Текст начинает рябить в глазах.

— Тут. Слушай, может быть, мы сегодня не дома посидим, а съездим куда-нибудь? Потанцуем, не знаю… Кажется, я с ума сойду в четырех стенах, Лен.

— Я всегда за. Тогда в восемь буду у тебя. А там решим, куда пойдем. И я тебя прошу, не зацикливайся сейчас на этой новости, ладно? Саш, он этого не стоит.

— Все нормально будет.

Лена еще несколько раз повторяет, что переживает за меня, прежде чем мы прощаемся.

Значит, Демид решил признать ребенка официально. Он свободен, у него есть на это полное право. Он мог бы сделать это еще год назад, но я, видимо, ему мешала.

Боже, глупая. Как я только могла его любить?

Хочется потереть глаза, но наличие туши на ресницах останавливает.

Я не буду плакать. И в голову брать не буду. Ни за что.

Шмыгаю носом, но расклеиться окончательно мне не дает звонок Крыловой. Вот кого-кого, а ее услышать я сегодня точно не ожидала.

Это вообще нормально — знать номер любовницы мужа наизусть?

— Что надо? — агрессирую без приветствия.

— Это ты его надоумила?

— Что?

— Демид хочет отобрать у меня ребенка. Это ты? Ты? — орет на каких-то сверхчистотах так, что у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки. Настолько ее голос противно звучит при этом.

— Мы развелись. Я к твоему Демиду никакого отношения больше не имею.

— Серьезно? То есть он хочет забрать моего ребенка из отцовских чувств? — Крылова заливается ненормальным хохотом. — Я тебя близко к своему сыну не подпущу. Слышишь? Ни за что!

— Знаешь, единственное, чем я могу тебе помочь, это дать номер психиатра. Надо?

Ася матерится и бросает трубку.

Какие все нежные…

Глава 17

Ленка приезжает чуть раньше восьми, а я, честно признаюсь, что ждала ее все это время на диких нервах.

После звонка Аси, которая пощекотала мое самолюбие, стало легче, но ненадолго. Вся эта ситуация — сплошная мерзость от начала и до конца. Я хочу поскорее из нее вынырнуть, но меня день за днем, час за часом затягивают в нее обратно.

— Спокойно, дружочек, — Ленка улыбается и гремит пакетом. — У меня есть успокоительное.

Синхронно смеемся и перемещаемся на кухню. Пока я режу сыр, Ленка щелкает по каналам, останавливается на музыкальном. Там как раз крутят старые песни. Подпеваем обе так же синхронно, как и смеялись.

— Как твой заказчик? — наконец пристраиваю свой зад на стул.

— О, очень симпатичный мужик, — Лена заговорщически улыбается. — Правда, блондин.

— Совсем не в твоем вкусе.

— Ага, я люблю чернявеньких, — посмеивается. — Кстати, может быть, мы кого-то тебе найдем? А что? В твоей ситуации в самый раз переключиться.

— Фу, — высовываю язык, словно вот-вот вырвет. — Я смотреть на них не могу. На всех. Поголовно. Одного по горло хватило. Не хочу, чтобы мне потом очередная любовница звонила и рассказывала о том, какая я тварь.

— А что, снова звонила?

— Сегодня. Сразу после тебя. Эта больная решила, что Ермаков с моей подачи у нее ребенка отобрать хочет. Думаю, что в ее нездоровой голове мы этого пацана с Демидом вместе воспитывать собираемся. Ну бред же.

— Оу, кажется, наша дама совсем не дружит с головой. А Дем не объявлялся?

— Нет, и слава богу, честно. Я же ему поверила почти, Ленк. Думала, что и правда оболгали. Подставили. А он… Такой дурой себя чувствую с этим разводом. Он же решил, что я за деньги то интервью давала...

— Ну вроде как Измайловой светит суд. Правда восторжествовала. Склейки найдены.

— Да, но у Демида не нашлось даже минуты позвонить и извиниться за свои слова.

— А ты бы стала слушать?

— Я про сам факт.

— Типа звякнуть, быть посланным, но вроде как гештальт тебе закрыть?

Щелкаю пальцами в воздухе, мол, так, да, именно так. Он виноват во всем, только он. А значит, обязан извиняться и прощения просить тоже обязан. Ох уж эти обиженные женщины…

— Кстати, предлагаю вот этот клуб, — Лена подсовывает мне телефон. — Всегда хотела туда заглянуть.

— Мужской стриптиз? — пялюсь на подругу. — Серьезно?

— Мы свободные, самодостаточные женщины, Полянская! Так что собирайся, едем смотреть на красивых, накачанных, танцующих мужиков.

Нервно хихикаю, но на ноги поднимаюсь. Настроение уже лучше.

Мы собираемся около часа. Примеряем какие-то дурные наряды, экспериментируем с макияжем и как итог выкатываемся на улицу веселые, еще и в мини.

Такси очень быстро привозит нас в стриптиз-клуб. Первые минут двадцать, если честно, хочется от всех шарахаться. Красивые парни в трусах больше отталкивают, чем привлекают. В результате через полчаса все-таки перемещаемся в самый обычный, традиционный клуб и врываемся на танцпол.

Музыка укачивает, словно колыбель. Я отрываюсь от земли и просто парю. Хочется улыбаться, красиво двигаться и просто жить. Счастливо. В свое удовольствие.

Мы танцуем, как в универе. На разрыв, а после полуночи сталкиваемся в туалете с общей знакомой.

Дарина Зорина когда-то жила с нами в одном дворе. Наши матери до сих пор общаются.

— Я слышала, ты развелась, Саш, — констатирует Даринка, подкрашивая губы перед зеркалом.

— Развелась, — улыбаюсь, а сама потираю палец, где когда-то было кольцо.

— Жаль, — Дарина поджимает губы, но сочувствующей не выглядит. — Кстати, я же тут с компанией. Присоединитесь?

— Конечно, — Ленка хватает меня за руку и тащит вслед за Дариной.

Мы оказываемся за столиком. В компании из семи человек. Три девушки и четыре парня.

Взмахиваю рукой, когда меня представляют, бегло прохожусь глазами по присутствующим и застываю как вкопанная, потому что вижу Сэма. Того самого, которого Ермаков нанимал меня охранять. Настроение тут же падает.

Семён это понимает и, как только мы рассаживаемся, перемещается ближе ко мне.

— Я не на работе, если что, — поясняет.

— Хочется верить, — вздыхаю.

— Ушла в отрыв? — снова обращается ко мне, но единственное, чего я желаю, это чтобы он исчез. Ну или хотя бы просто забыл о моем существовании в этом пространстве.

— Что-то вроде того, — кривлю губы.

— Шикарно выглядишь.

— Это же не подкат? — прищуриваюсь, рассматривая его голубые глаза.

— Кто знает, — он широко улыбается и откидывается на спинку диванчика.

— Двойка за оригинальность.

— Точно, ты же училка, — опять лыбится. — Расслабься. Я не подкатываю, просто хочу разрядить обстановку. В мои планы тоже не входило тусить с женой клиента. Ночью. В клубе.

— Вот и давай сделаем вид, что знать друг друга не знаем. Хотя... Дарина в курсе, что ты меня охранял?

— Я не распространяюсь о клиентах, — теперь уже Семён отвечает с легкой прохладой. Кажется, я задела его профессиональные чувства.

Забавно, но даже удовольствие испытала, когда неосознанно всадила ему шпильку.

Следующий час мы и правда больше не контактируем. Я волнуюсь и часто на него поглядываю, словно жду подвоха. Вдруг он за мной следит, но нет, ему, кажется, конкретно на меня плевать. Выдыхаю.

Уже под утро Лена уезжает из клуба с тем самым заказчиком блондином, который не в ее вкусе. Как он оказался здесь, планирую спросить у нее завтра. Перед собой же ставлю цель добраться до дома. Прощаюсь со всеми и ухожу.

— Саш, — Сэм выходит за мной следом, — давай провожу.

— Не стоит. Ты не на работе, Семён. Я справлюсь сама, — проговариваю довольно жестко, а потом оступаюсь. Предательский и ненавистный каблук подворачивается. Именно в этот момент Сэм хватает меня под локоть.

— Уверена? — подмигивает.

Я же кривлю губы. Он дико меня бесит. Жутко просто.

Отворачиваюсь, но минут через пятнадцать понимаю, что вызвать такси большая проблема. Я давно не бывала в клубах самостоятельно. Оказывается, время ожидания в выходные просто дикое какое-то.

Переминаюсь с ноги на ногу, поглядываю на Сэма. Он не ушел, стоит рядом.

— Ну что там по машине? — спрашивает, пробегаясь по мне взглядом.

— Ты знал, да?

— Я вот там припарковался. Пошли. Я не пил, если что.

— Это радует, — вздыхаю и плетусь следом.

Чувствую себя дурой какой-то. Правда, вот у дома радуюсь, что приехала не одна. Потому что, когда Сэм паркуется у подъезда, фары его машины освещают сидящего на лавке Демида. Тут же тянусь к телефону. Десять пропущенных. Вау.

Вылезаю из машины, делаю шаг, Дёма оживает. Поднимает голову, смотрит сначала на меня, потом на Сэма, который тоже вышел вслед за мной.

— Какого он тут делает? — шипит озлобленно мой бывший муж, глядя то на меня, то на Сэма. — Я ему такой команды не давал.

— А это, Ермаков, больше не твое дело, — мило улыбаюсь.

— Я тебя с землей сравняю, — Дем кидает угрозу и срывается с места в направлении Семёна.

Ермаков замахивается. Зажмуриваюсь на мгновение, а потом громко визжу, словно в замедленной сьемке наблюдая за тем, как мой бывший падает на задницу. Сэм встряхивает кулак, который прилетел в Демида, и закатывает глаза.

— Боже! Что ты наделал? — смотрю на Семёна с осуждением.

— Рефлекс, — пожимает плечами, а потом протягивает Ермакову руку. — Предоставление моих услуг закончилось вместе с контрактом, — напоминает между делом. — Так что без обид.

Ермаков, слегка ошарашенный произошедшим, трясет головой, моргает, фокусирует взгляд на протянутой Семёном ладони.

Я же замираю в ожидании дальнейших событий. Чем, блин, все это закончится? Что происходит с моей жизнью?

Демид принимает помощь, и Сэм моментально подтягивает его вверх. Ставит на ноги, можно сказать.

— Сначала лучше разбираться и только потом подключать кулаки, — продолжает топтаться по Ермаковскому самолюбию этот наглый парень. — Я просто проводил Сашу до дома из клуба.

— Ты была в клубе? — Демид бросает на меня взгляд, полный осуждения.

— И? Была. Да. Что дальше? — приподнимаю бровь и складываю руки на груди. — Мы в разводе, если ты помнишь.

Дем заостряет уголки губ и опускает взгляд. Смотрит на мои ноги, обутые в туфли.

— Непереносимость каблуков сегодня, видимо, исчезла? — снова пялится мне прямо в глаза.

— Именно так. Хотелось развеяться и забыть про тебя наконец-то.

Сэм в этот момент делает шаг назад, разворачивается и идет к машине. Быть свидетелем этого бреда не хочет, и правильно делает. Я тоже не хочу. Но разве у меня есть выбор?

Провожаю голубоглазого взглядом и, круто развернувшись, шагаю к подъезду. Ермаков, естественно, плетется следом.

— Ты зачем пришел?

— Хотел тебя увидеть.

— Зачем? — спрашиваю сквозь зубы, пока мое бедное сердце сжимается от тоски.

— Все еще не могу без тебя.

— И именно потому развелся. Нет, не так, сначала обвинил меня в том, чего я не совершала, а потом развелся.

— Ты сама хотела развод.

На заднем плане слышится шум двигателя. Вскидываю взгляд. Семён выпячивает машину из парковочной секции, свет фар освещает нас с Ермаковым и немного ослепляет. Прикрываю глаза рукой, пока машина не отъезжает от подъезда.

— Хотела. — Вспоминаю про Ермакова. — И очень хочу, чтобы ты сюда не приходил. И не звонил. Мы расстались. Навсегда. У тебя новая жизнь. Ты вон за ребенка судишься.

— Ревнуешь? — Дем улыбается уголками губ.

— Нет. Напоминаю тебе, что чужие дети мне не нужны. Это конец, Демид.

— А если я скажу, что ребенок не мой и в скором времени это выяснится?

Ермаков подходит ближе. Его дыхание обжигает кожу на моей щеке. Сглатываю и привстаю на носочки, чтобы немного от него отстраниться.

— Я тебя поздравлю. Но это ничего не изменит. Ты совсем не понимаешь, какую боль мне причинил и продолжаешь причинять? Если ты уверен, что это не твой сын, почему не начал выяснять раньше?

— Начал, но результатов не было, — немного давит голосом, прижимая ладонь к моей талии.

Физический контакт! Мозг вопит. Загораются все красные лампочки. Мой организм вопит: «ТРЕВОГА!»

— Я рада, что теперь они есть, — облизываю губы. — Правда рада, только вот ты столько врал мне, скрывал, действовал за спиной и сейчас продолжаешь. Ты не хочешь играть со мной в открытую. Ты сам по себе, Дём. Уже давно сам по себе. Я люблю тебя очень сильно. Правда. Мне больно дается эта разлука. Я плачу по ночам, потому что в глубине души не хотела развода. Хотела чуда. Таблетку, от которой все забуду. Чтобы память стерла, знаешь?!

Мне одиноко без тебя. Во всех смыслах. Я часто думаю о нас, вспоминаю нас. Но я столько пережила за эти недели, что сил продолжать нет. Сил простить нет. И понять тоже. Я очень тебя люблю, но хочу, чтобы ты отпустил. Пожалуйста, прошу тебя, отпусти меня. Я не могу так больше, — смахиваю слезу. — Это трудно, Демид. Это мучение. Я хочу быть счастливой, а не несчастной. Я не знаю, как тебе верить больше. Даже если все, о чем ты говоришь, правда, и тебя прессуют, мстят за что-то, — всхлипываю, потому что сил держать маску тоже нет. — Пойми, я не хочу прожить оставшуюся жизнь рядом с тобой в вечном ожидании краха и предательства. Не хочу дергаться, когда ты задерживаешься, когда тебе приходят сообщения, когда кто-то публикует очередной желтый заголовок о тебе и фанатках, с которыми ты якобы спишь… Отпусти меня. Пожалуйста.

Демид касается пальцами моей щеки, смотрит в глаза. Потерянный. Кажется, у него руки дрожат. Я так точно осенний лист на ветру. Слишком больно.

— Ты украл у меня веру. Украл спокойствие и доверие. Я больше тебе не доверяю.

— Саш, я в последнее время постоянно на эмоциях. Постоянно злой. Срываюсь, не думаю, что говорю. Не понимаю, где правда, а где ложь, все вокруг кажутся подозрительными, продажными. Знаешь, о чем я думал, когда нас разводили? — Демид обхватывает мои щеки и заглядывает в глаза. — Неужели я добровольно ее отпускаю? Неужели это конец?

— Это конец, — откровенно реву уже. — Так больше не может продолжаться. Я сломалась. Понимаешь?

— Понимаю. И чувствую ровно то же самое. Ты самое лучшее, что было у меня в жизни. Самая настоящая. Та, кто показал, что любовь есть. Та самая из книг и фильмов. Эта любовь существует. Я не представляю свою жизнь без тебя.

Демид опускает взгляд на мои губы, и я начинаю крутить головой в отрицании. Чтобы не смел. Чтобы не целовал. Но он не слушает. Прижимается своими губами к моим. Клеймит.

Слезы градом по щекам. Дышать не могу. Голова кружиться начинает.

Дем отстраняется, вытирает мои слезы пальцами, а потом произносит:

— Я почти добрался до человека, который покровительствует Асе. Все было четко спланировано. Та ночь в отеле была не случайностью. ДНК могут быть фальсифицированы.

— А если нет? — спрашиваю, но почти себя не слышу.

Демид прикрывает глаза. Шумно выдыхает.

— Если это твой ребенок. Нас с тобой в такой реальности существовать не может. Я не вывезу такую реальность, Демид. Как бы тебя ни любила. Не смогу просто.

— Знаю, — шепчет. — Поэтому мы и развелись, — горько усмехается. — Не хочу давать тебе надежд больше.

— Не приезжай больше, ладно?

Дёма кивает, убирает руки в карманы и делает шаг назад.

Всхлипываю.

Смотрим друг на друга несколько долгих минут, а потом Демид уходит. Как только его фигура скрывается из вида, забегаю в подъезд и практически падаю на пол, заливаясь слезами.

Я должна отпустить. Должна пережить. Должна!

 

Глава 18

Утро выходит смазанным. Сил на то, чтобы улыбаться, нет. Как я встала с кровати после такого эмоционального потрясения, вообще загадка.

Всю ночь мне снилась наша свадьба, которая обрывалась в самый знаковый момент. Вместо поцелуя, скрепляющего узы, я вновь и вновь оказывалась перед зеркалом. Заплаканная. Демид стоял позади. Мы смотрели друг на друга в отражении. И каждый раз он разворачивался и уходил.

Я словно наяву ощущала, как его пальцы выскальзывают из моей ладони, и картинка становилась все темнее.

Кажется, это повторялось десятки раз. А я никак не могла проснуться.

Смотрю на себя в зеркало, уже бодрствуя, ополаскиваю лицо ледяной водой, мажусь кремом, завязываю тугой хвост, а потом смахиваю в косметичку косметику, которая мне понадобится в поездке. Первый город, куда я лечу, Питер. Дождливый серый Петербург, он сейчас, как никогда, отражает мое настроение.

Билеты куплены рано утром. Вылет после обеда. У меня есть время доехать до аэропорта, а еще позвонить родителям и предупредить их, что все лето меня не будет в городе.

Выкатываю из квартиры чемодан, вешаю кросс-боди через плечо и закрываю дверь. Квартира оплачена до октября, возможно, я в нее больше и не вернусь…

Захожу в лифт, надеваю солнцезащитные очки, потому что мои веки опухли до невероятных размеров. На улице словно специально светит солнце. Яркое, теплое. Лето в самом разгаре, но я, всегда любящая жаркие деньки, сейчас его просто ненавижу. Хочу дождь и холод. Слякоть и серость.

Пру за собой чемодан к такси, смотря себе под ноги. Машина остановилась у подъезда, напротив. Кажется, точка снова поставилась неверно. Но сегодня плевать. Чувствую себя роботом, если потребуется пройти так десять километров, даже глазом не моргну.

— В аэропорт? — Водитель выскакивает на улицу и помогает мне убрать чемодан в багажник.

— Да, — киваю и забираюсь в салон.

Укладываю голову на спинку и смотрю в окно. Мы рассекаем улицы, а меня тошнит от улыбок людей в проезжающих мимо машинах.

По радио играет какой-то шансон, который мне не мешает и который я не слушаю, а потом выхватываю несколько строчек и снова заливаюсь слезами.

«Было время золотое, и была любовь.

Было небо над тобою цвета васильков,

А потом из этой сказки ты ушла тайком…»*

Вытираю пальцами мокрые щеки и просто не понимаю, как жить дальше. Когда закончится эта агония?

Мое счастье закончилось. Моя семья развалилась. Мое сердце вот-вот лопнет, а моя жизнь больше никогда не будет прежней.

С этими мыслями я приезжаю в аэропорт, с ними же сажусь в самолет, а потом приземляюсь.

Питер встречает тучами и духотой. Влажный воздух затрудняет дыхание, кожа покрывается липкой испариной, пока добираюсь до отеля.

Вещи не разбираю. Только запихиваю в сумочку дождевик и покидаю номер.

Брожу по улицам до темноты. Умираю и воскресаю тысячи раз за это время. Плачу, смеюсь, грущу и улыбаюсь.

Живу. Пытаюсь жить дальше, несмотря ни на что!

Так проходит день, два, неделя. Я задерживаюсь в городе людей, который на самом деле этим летом ими совсем не радует, почти на месяц. Гуляю, хожу по музеям и выставкам. Посещаю приотельный фитнес, убивая себя на износ и радуясь вырисовывающейся в зеркале фигуре. Много ем всякой гадости при этом, но столько хожу пешком, что ни один торт к бокам не прилипает.

Постоянно двигаюсь. Улыбаюсь, даже если не хочется. Иногда заглядываю на сессии к психологу, которого не воспринимаю всерьез, и, вероятно, поэтому не чувствую облегчения.

Демид продолжает судиться за ребенка и вроде как приходит с Асей к мировой. Егор действительно оказывается его сыном. Об этом он сообщает мне коротким сообщением. Он провел несколько тестов ДНК в московских клиниках, а потом еще три за границей.

Эта новость не удивляет. Кажется, я ничему больше не удивляюсь.

Ненавижу Ермакова, но иногда испытываю дурацкое желание ему позвонить. Обнять этого козла. Он мне снится.

Возможно, поэтому решаю уехать подальше. Перемещаюсь во Флоренцию. Снова гуляю, ем, тренируюсь, плачу, подсаживаюсь на занятия танцами и даже знакомлюсь с интересной парой, в сети отелей которой я и живу. В один из вечеров узнаю их историю любви и по-белому завидую тому, с каким достоинством они смогли пережить все трудности. Не потерять себя, свою любовь, остаться вместе и родить двоих детей.

Наверное, после знакомства с их заводными близнецами мое отвращение к детям тает. Оказалось, что после появления сына Демида я начала испытывать не самые теплые чувства ко всем малявкам, но эти два кадра растопили мое сердце.

Возвращаться в Москву с каждым днем хочется все меньше. Моя любовь никуда не уходит, я попрежнему плачу, ловлю дикие откаты и временами очень хочу вернуться к мужу. Останавливает только злость и гордость.

Хорошо это или плохо, не знаю. Но, кажется, мы с Демидом все же поставили точку. Он поставил ее тем своим сообщением о ДНК. Нам больше не по пути. Понимать этого не хочется, принимать — тем более.

В последний день во Флоренции меня приглашают на вечеринку, которая будет проходить во флагманском отеле сети, где я живу.

Приезжаю туда просто развеяться и познакомиться с новыми людьми. Я слишком долго живу в своей скорлупе.

И все вроде прекрасно, только до момента, пока я не замечаю до боли знакомое лицо…

— Неожиданная встреча, — Сэм подходит ко мне сам. Сдержанно улыбается.

Киваю. Честно, этот парень — прямое напоминание о моем прошлом, прошлом, где я долгие годы его даже не замечала. Если бы не эта татуировка на руке в виде цифр, возможно, вообще бы не вспомнила, потому что его лица в моей памяти не запечатлелось ни разу за все то время, когда Демид нанимал его в качестве охраны.

— Точно, — смотрю куда-то сквозь него. — Ты здесь…

— По работе, — оборачивается, как бы между делом указывая взглядом на молодую пару. — Сопровождаю.

— Ясно. Рада, что не по мою душу, — нервно улыбаюсь.

— Завтра я возвращаюсь в Москву, через неделю заканчивается мой контракт, — снова смотрит на ту пару. — Может быть, мы с тобой встретимся? На нейтральной территории.

— Зачем?

Пугаюсь. Нет, не просто пугаюсь, воспринимаю в штыки. Мне не нужны встречи. И мужчины тоже не нужны. От них только проблемы. Ничего хорошего в отношениях нет и быть не может. Мои закончились драмой. Самым настоящим предательством!

Моя семья вдребезги разлетелась, как и сердце. Разве я могу теперь спокойно общаться с мужчинами? Разве могу им доверять?

Это же немыслимо. По крайней мере в ближайшие годы.

— Посидим где-нибудь. Поболтаем. Ничего лишнего, — жмет плечами, рассматривая меня внимательней.

— Не думаю, что идея хорошая. Год. Век. Тысячелетие… Сейчас явно не то.

— Я слышал, что Демид признал сына официально. И мне жаль, что тебе приходится все это переживать.

Вскидываю взгляд. Трясет. Зачем он мне все это говорит сейчас? Я разве не знаю? Разве не пытаюсь выбросить из головы эти мысли? Разве не заслуживаю обычной тактичности в этом вопросе?

Или он так жалеет? Да кому нужна его жалость? Точно не мне!

— И, по-твоему, — сглатываю и смотрю на него с невероятной злобой, — я теперь просто обязана прыгнуть к тебе в койку?!

Сэм ухмыляется. Качает головой и смотрит себе под ноги.

— Я, в общем-то, не это имел в виду. Но явно сказал что-то лишнее. Раз ты не так меня поняла. Прости. Мне, наверное, лучше уйти.

— Да. Было бы прекрасно, — почти шиплю на него. Злость затмевает все мое воспитание.

Семён кивает, словно специально ловит мой взгляд, поджимает губы и, повернувшись ко мне спиной, отходит в сторону. Совсем отсюда уйти он не может. Это я понимаю, поэтому решаю, что хватит с меня этой вечеринки. Подтянув подол пышного платья немного вверх, направляюсь к выходу.

На улице чувствую себя лучше. Свежий воздух отрезвляет.

Какое-то время еще брожу по парку рядом и только потом возвращаюсь в свой номер. Завтра у меня самолет. Отпуск подходит к концу. Меня ждут на новой работе, а я абсолютно не хочу туда выходить. Кажется, что теперь мне совсем не мила моя профессия. Она связана с детьми, а отношение к ним все еще не самое лучшее.

Вероятно, потому, когда приземляюсь в Москве, звоню Баженовой и отказываюсь. Вру, что остаюсь на ПМЖ в другом городе. Хотя, может быть, и не вру. Москва теперь меня тоже убивает. Я хочу из нее сбежать, но пока просто не знаю куда. Где бы мне было хорошо? Где я буду чувствовать себя дома?

Остатки летних дней сижу на съемной квартире и просто круглые сутки смотрю сериалы. Погода испортилась, пошли дожди. Они отражают мое состояние, тоже постоянно хочется плакать.

Мыслей в голове нет. Я раздавлена и, если честно, понятия не имею, с чего начать свою дальнейшую жизнь.

Демид больше не звонил и не писал. Я ему тоже. Мы теперь чужие. У меня баснословные суммы на счетах, есть своя недвижимость, я в принципе могу не работать, но сидение в четырех стенах убивает. Нужно куда-то двигаться.

Мне постоянно кажется, что я сошла с ума и все это неправда. Мое замужество, измена Дёмы, да и вообще его присутствие рядом со мной.

Но при всем при этом напарываться в интернете на новости, связанные с Ермаковым, больно. Я отписалась от него и его фан-клубов, но нет-нет что-нибудь да вылетает. Например, вчера я узнала, что он подписал контракт с зарубежным клубом и уже на днях летит туда.

Если честно, в глубине души радуюсь за него. Он молодец. Подлец, лжец, предатель, но профессионал. Он всегда заслуживал большего.

Давлю пальцами на веки, пока перед глазами не появляется Млечный Путь. Сердце все еще ноет о былой любви. Хотя в моей ситуации любить я и не переставала.

Вытираю слезы, шмыгаю носом и плетусь на кухню. Завариваю чай и долго сижу над кружкой, из которой идет пар. Родители еще вчера заезжали ко мне в гости. Пытались разговорить, спрашивали про мое путешествие, я улыбалась, рассказывала, как будто бы взахлеб даже, а сама ничего не чувствовала. Никаких эмоций от прожитых впечатлений.

Возможно, если бы не бабушка, мама с папой остались бы у меня на ночь, но, к счастью, она не позволила. Я думаю, что она одна меня понимает. Моя бабуля. Не лезет, не давит, не пытается меня перекроить. Не рассказывает о том, что мне нужны новые отношения, семья, что нужно жить дальше.

Будто я сама не знаю, что нужно. Конечно знаю, и буду, но чуть позже, потому что сейчас просто должна выплыть. Научиться улыбаться и радоваться.

Почти заново научиться жить!

Это состояние приходит ко мне только под Рождество. Все новогодние праздники я провожу на горнолыжном курорте. Одна. А когда возвращаюсь в Москву, понимаю, что все изменилось. Я изменилась. Мне стало легче дышать. Я могу смеяться, могу просыпаться по утрам и не думать о том, какую колоссальную боль пережило мое сердце.

Сегодня я даже иду на свидание. Так странно это. После почти двух месяцев переписки.

Понятия не имею, как вообще так вышло, но еще в ноябре мне написал Сэм. Так, какую-то ерунду, но я тогда лежала дома с гриппом, а он напросился привезти мне лекарства. Тогда, честно, для меня стало шоком, что за неделю моего постельного режима, он один изъявил желание меня навестить и подкормить таблетками от простуды.

В квартиру я его не пустила. По-хамски забрала пакет, поблагодарила и захлопнула дверь. А через пару дней, когда пришла в себя, позвонила с извинениями. Он мне помог, а я вела себя как последняя дрянь. С того дня мы были на связи. Не двадцать четыре на семь, но наш диалог не прерывался на «привет» и «пока», все эти месяцы общение было единым полотном. Непрекращающийся разговор обо всем. Текстом, голосовыми, видео. Семён почти все это время был за границей по работе, присылал мне видео-кружочки с разными достопримечательностями, а я делала заметки, в каком городе и стране хочу еще побывать.

Дем раньше был слишком загружен для частых путешествий. Да и отдых предпочитал в жарких странах. Мы были на баснословно дорогих курортах, когда из окна виднеется океан, и тогда нас обоих это устраивало.

Наношу макияж, надеваю небесно-голубой брючный костюм, волосы затягиваю в высокий тугой хвост и, накинув на плечи белое кашемировое пальто, спускаюсь во двор. Мы условились с Семёном, что я доберусь сама. Честно говоря, в последнее время меня очень штормит на тему независимости. Гложут отсуженные миллионы, потому что они по факту не мои даже.

Сажусь в такси и еду в ресторан.

Все вроде идет нормально. Мы мило болтаем, сидя за столиком, я не чувствую дискомфорта. С Семёном, оказывается, говорить так же легко, как и в переписке. Нет никакого контраста, мне не кажется, что передо мной сидит другой человек. Нет, он все тот же Сэм, с которым я перебрасывалась голосовушками обо всем на свете.

Единственное, что немного напрягает, так это то, что он знает Демида…

— Значит, ты скоро снова улетаешь? — спрашиваю и сама слышу грусть в своем голосе.

— Такая работа, Саш, — Сэм мягко улыбается.

— А я только начала привыкать к тебе настоящему. Вот ты сидишь передо мной, а не записываешь видео, — облизываю губы. Неужели флиртую? Вот так, взаправду, а не в сообщении.

— Это на пару недель. Потом думаю уйти в отпуск на пару месяцев.

Смотрим друг на друга. Щеки немного печет. Кошусь на бутылку вина, которую мы заказали, но так к ней и не притронулись.

Правда, несмотря на это, все равно, когда оказываемся в машине Семёна, целуемся как сумасшедшие.

Пробую его на вкус. Не чувствую отвращения, но и бабочек в животе нет.

Просто приятно. Семён обнимает, крепко прижимает к себе. От него вкусно пахнет.

Я окончательно расслабляюсь, отдаюсь порыву, чувствую, как волнуется сердце, потому что переходит на бег.

Мы изучаем друг друга в этих поцелуях. Наверное, именно их нам и не хватало в наших переписках. Объятий и поцелуев.

Сэм обхватывает мой затылок ладонью, касается губами щеки и зацеловывает шею.

Тут же покрываюсь мурашками, зарываюсь пальцами в его короткостриженые волосы, издаю тихий стон.

— Дёма, — срывается с языка, и мир вокруг замирает.

____________

*Песня «Гитара», исполнитель Любовь Успенская.

 

Глава 19

Это стремно — назвать мужчину, с которым целуешься, другим именем. Особенно именем бывшего мужа, который тебя предал.

Накрываю губы пальцами. Смотрю на свои колени.

— Прости.

Лицо горит. Стыдно. Очень и очень стыдно. В глазах встают слезы. Чувствую себя ужасно.

Семён откидывается затылком на подголовник и смотрит в потолок. Между нами повисает тишина. Она такая неуютная. Пугающая даже.

— Нам не стоило, — перехожу на шепот. — Прошло слишком мало времени.

Сэм кивает, а потом тянется к ключам. Заводит машину и трогается с места.

— Отвезу тебя домой, — произносит вполне себе миролюбиво. — Я понимаю. Как там говорят? — смотрит на меня. — Он был герой не ее романа? — улыбается.

От него веет теплом, и я копирую эти эмоции. Мои губы тоже трогает улыбка.

— Да, так говорят…

— Ну, значит, не судьба, — пожимает плечами и притормаживает на перекрестке, потому что загорается красный.

— Прости, мне правда нравится наше общение. Но к чему-то большему я сейчас не готова.

— Не бери в голову, Саш.

Легко сказать. Но вот сделать…

Как избавиться от чувства вины перед этим парнем? Боже, я ведь всех всегда жалела, даже Ермакова. После всего я продолжала ему сочувствовать.

У дома Семён глушит двигатель, а я поджимаю пальчики на ногах, умоляя всех богов, чтобы он вдруг не полез ко мне с новым поцелуем. Вдруг решил, что я так цену себе набиваю. Не хотелось бы.

— Ну, — берет меня за руку, — значит, друзья?

Чувствую в этот момент, как гора с плеч падает. Улыбаюсь широко и уже искренне. Часто киваю, а пальцы покалывает от того, как Сэм сжимает их в своей ладони.

— Друзья, — проговариваю вслух, будто пробую это слово на вкус. — Ты очень классный, правда.

— Я знаю, — Семён смеется. — Попробовать стоило. Ты шикарная, Сашка. Нужно быть наглухо отбитым, чтобы проигнорировать желание познакомиться с тобой ближе. Значит, будем дружить? — переспрашивает.

— Будем, — аккуратно высвобождаю свою руку из его захвата.

— Договорились. На связи.

— На связи, — толкаю дверь и вылезаю из салона авто. Холодный зимний воздух набивается в легкие, вызывая резкий порыв кашля.

Взмахиваю рукой и бегу к подъезду. Открываю дверь магнитным ключом и, только оказавшись в лифте, чувствую, как выравнивается сердцебиение.

Говорить о том, что в реальности после этого свидания мы с Сэмом вживую, больше не виделись, думаю, не нужно. И так все ясно.

К лету и все наши переписки сошли на нет.

Я попробовала, не получилось. Можно посмеяться и громко крикнуть: «Несите следующего», но следующий мне не нужен. Мне никто не нужен.

Ермаков попрежнему в моей голове, и это убивает. Разъедает мою личность.

***

Отдаю коробку с тортом курьеру и заглядываю в ежедневник. После нелепого свидания с Семёном я увлеклась выпечкой. Делаю теперь сладости на заказ. Переехала в квартиру побольше, веду свой маленький блог начинающего кондитера и уже этим вечером улетаю во Францию на обучение к очень крутому кондитеру. Тут спасибо Ермакову, деньги на такие вот спонтанные решения у меня теперь есть.

Мама, конечно, в шоке. Ей мое новое увлечение не нравится, а слышать о тортах как о профессии она вообще не хочет. Говорит, что я зря, получается, училась в вузе. У меня могла бы сложиться прекрасная карьера педагога, но я променяла ее на замешивание теста.

К счастью, это ее личное мнение, на которое мне абсолютно фиолетово.

Я устала быть той, кем меня хотят видеть. Не так давно осознала, что ведь всегда подстраивалась под Ермакова, сама того не замечая. Под родителей тоже. И под обстоятельства, даже если они причиняли мне боль и вред. Терпела стиснув зубы. Так ведь правильно.

Теперь хочу по-другому.

Шумно выдыхаю и осматриваю кухню. Самое ужасное — это прибирать все после готовки. Быстро загружаю посудомойку, мою столешницы и с чистой совестью иду приводить в порядок уже себя.

Принимаю душ, накручиваю локоны, собираю чемодан и снова в путь. Этот год прошел под эгидой перелетов. Я сменила десятки стран и сотни локаций. Поверила в себя, приняла прошлое и двигаюсь в светлое будущее.

На мужчин попрежнему смотрю с опаской, да и не подходят они ко мне. Ленка уже не раз подмечала, что я теперь вечно хожу с такой миной, что ни один мужик в здравом уме знакомиться с этой стервой не подойдет.

Улыбаюсь. Такси мчит по московским улицам. Я долго колебалась, стоит ли менять город, но Ермаков вроде как иммигрировал, поэтому я решила, что с его отъездом и воздух тут очистился.

Пока жду свой вылет, тусуюсь в ВИП-зале и пью брют. Настроение просто шикарное. Правда, в самолете все меняется.

— Боже, — накрываю лицо ладонью. — Ну как так? — смотрю на бывшего мужа и задаю сама себе этот вопрос.

Такие совпадения слегка пугают уже.

Ермаков проходится по мне внимательным взглядом и удивленным не выглядит. Он будто бы знал, что я сяду рядом. Когда я делала выбор между бизнесом и экономом, стоило выбрать второе. Тогда мы бы сейчас точно не сидели на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга.

Плюхаюсь в кресло.

Демид не отводит взгляда. Его губы трогает улыбка, а у меня автоматически уже закатываются глаза.

— В этот раз я за тобой следил, — выдает уже серьезно.

— Зачем? — пересиливаю себя, чтобы не вскочить и не выбежать из самолета. — Почти год прошел, Дём. Все закончилось.

— Почти год… Сложный год. Без тебя сложно. До сих пор. Ты отлично выглядишь, красивая. — Касается моих волос и убирает за ухо выбившуюся прядь. — Я очень хотел к тебе больше не лезть. Ситуация — отстой. Знаю, мы все выяснили, но…

Демид замолкает, рассматривает меня. Так пристально, что сердце в груди начинает биться громче.

— Видел твой блог. Ты молодец, — меняет тему.

— Спасибо. — Закидываю ногу на ногу и смотрю в иллюминатор. Мурашки по коже. Так колко. — Зачем это все?

Спрашиваю, но не смотрю на него, не могу. Боюсь расплакаться, если честно. Так больно. До сих пор больно.

Ситуация у нас мерзкая. У него ребенок от другой, которого он признал. Да, все вроде как было большой аферой, но разве мне от этого легче?

— Хотел тебя увидеть. Мне повезло, что вообще был в Москве в эти дни. Прости. Это неэтично. Знаю.

— Зачем? — Застегиваю ремень.

— Потому что я тебя люблю.

— А я тебя. — Набираю в легкие побольше воздуха. — Я тебя нет, — выпаливаю, а щеки краснеют.

Ну вот зачем он это все сейчас начал? Кто его просил?

— У тебя своя жизнь, а у меня своя, Дём. Год. Уже год как.

— Разве это жизнь? У меня — нет, — Ермаков печально улыбается, а потом отворачивается.

В отеле все еще чувствую себя ужасно. Мне кажется, я никогда так быстро не покидала аэропорт, как сегодня. Демид, к счастью, не преследовал, но я думаю, что это не последняя наша встреча в этом городе. Чего он от меня хочет?

Почему не может до сих пор отпустить? Я же не вещь. Я человек. У меня есть чувства. Эмоции. Разве он этого не понимает? Мы почти год не виделись, а теперь вот так вот, с подачи Демида, сидели в соседних креслах самолета. Я же пытаюсь вытравить его из своего сердца, а он делает все, чтобы уничтожить мою жизнь. Неужели он не понимает, что ничего не изменится?

Какое-то время сижу в номере практически обездвиженно, просто смотрю в одну точку, и земля из-под ног в этот момент уходит, мое настоящее встретилось с прошлым, и это ни черта меня не радует.

Апогеем этой ситуации становится тихий стук в дверь. Я даже предположить не могу, кто за ней находится. Первая мысль – это, конечно же, кто-то из персонала отеля, но, когда открываю, понимаю, что это Ермаков. Он стоит, сунув руки в карманы. Смотрит на меня и улыбается. Ему весело? Конечно весело. Ломать чужую жизнь ведь так смешно.

– Зачем ты пришел? Мне кажется, мы поняли друг друга в самолете.

– Саш, я в этот город ради тебя прилетел. Думал много, анализировал. Весь год. Я весь чертов год держался от тебя подальше, потому что хотел, чтобы ты выдохнула, остыла, чтобы поняла, что нам друг без друга никак.

– Да что ты несешь? Ты прекрасно без меня обходишься! У тебя Ася. Сын. Ты их за этот год стер, что ли? Мы возвращаемся к тому же разговору, на котором все закончилось, Демид. Я не могу принять твоего ребенка, я не могу принять твою ложь, я не могу принять тебя! Как же ты этого не понимаешь? — почти кричу на него.

Демид сглатывает. Я вижу, как у него дергается кадык, а потом словно в замедленной съемке понимаю, что он переступает порог отельного номера. Идет прямо на меня. Отступаю, пока не впечатывает спиной в стену.

Зажмуриваюсь. Руки плетьми падают вниз, и пошевелиться становится просто невозможно. Я раздавлена. Он застал меня врасплох. Мое сердце сходит с ума, а все рецепторы просто кричат о том, что рядом кто-то родной, кто-то значимый. Может быть, любимый?

Ермаков пользуется моей растерянностью. Обхватывает мои щеки ладонями и прижимается так близко, как раньше. А меня натурально начинает трясти оттого, что я продолжаю чувствовать к нему если не любовь, то что-то нежное и трепетное. Я ненавижу его, так сильно ненавижу, что убить готова, но это головой, а душа, душа сопротивляется! Она не готова его отпускать. Боже мой, год прошел, целый год.

Презираю себя, потому что нельзя быть такой слабачкой, нельзя любить предателя.

Но эмоций так много, что я иду у них на поводу и, когда губы Демида накрывают мои, отвечаю. Вокруг все начинает звенеть, а картинка размывается. Я целуюсь с бывшим мужем, не закрывая глаз, испытываю себя в этот момент на прочность и выясняю, чего я, черт возьми, хочу от этой дурацкой, непроходящей любви. Любви, что граничит с лютой ненавистью.

Демид обшаривает моё тело ладонями, касается талии, чуть выше, обнимает очень крепко и прижимает к себе. Его губы попрежнему впиваются в мои.

Чувствую себя сумасшедшей, а может быть, схожу с ума взаправду, потому что не могу его оттолкнуть. Так сильно этого хочу, но что-то внутри меня сопротивляется. Я поддаюсь и, как бы ужасно это ни звучало, наслаждаюсь моментом, ведь весь этот чертов год так сильно по нему скучала. Ненавидела, испытывала отвращение, но адски скучала!

Кто-то будет меня презирать, боже, да я сама себя презираю, потому что это невообразимая глупость. Все, что сейчас происходит, словно нереально, словно я в какой-то другой вселенной, где мне можно его целовать, но, когда сознание возвращается в пределы отельного номера, по телу ползет жуткий холодок, и именно он не дает совершить еще одну ошибку. Отталкиваю от себя Ермакова, а потом влепляю ему хлесткую пощечину.

— Не смей больше никогда ко мне прикасаться. Иначе я обращусь в полицию и скажу, что ты меня преследуешь, понял?

Ермаков касается своей покрасневшей щеки, а я начинаю задыхаться.

— Прости, просто увидел тебя и не смог сдержаться. Год, я целый год изо дня в день думал только о тебе и поэтому сейчас начал не с того. Извини, прости меня, Саш, такого больше не повторится, по крайней мере, пока ты сама мне не позволишь.

— Уходи.

— Я хочу объясниться.

Ермаков осматривает мой номер и останавливает взгляд на кресле, к нему и идет. Садится, словно я давала ему на это разрешение. От негодования хочется топать ногами и биться в истерике. Мои губы все еще покалывает от этого гадкого поцелуя, который в глубине души мне все же был нужен сейчас.

— Ладно. Говори и иди. Десять минут у тебя.

Дем кивает, закидывает ногу на ногу, удобнее усаживаясь в кресле.

— Я хотел дать тебе время подумать и остыть. Тут не врал. Этот год был плохим, потому что тебя не было рядом. Мне стыдно за то, что я врал тебе и не рассказал сразу про Егора. Это было глупо. Ася это подстроила и вышла на связь только после того, как сыну исполнилось полтора года. Она боялась, что я начну подозревать ее в том, что это именно она меня опоила тем вечером, и решила перестраховаться. Изначально рассчитывая, что я уйду из семьи и проявлю вот такое благородство по отношению к ней. Когда не сработало, подключили Измайлову. Крылова долгое время была любовницей одного женатого и очень небедного человека с криминальным прошлым. Она врач по профессии и, можно сказать, в прямом смысле спасла ему жизнь. Это он оплатил услуги Измайловой и детектива, нашедшего журналистку, у которой ко мне есть ненависть и личные счеты. А дальше все закрутилось, как снежный ком.

— То есть это не связано с твоими врагами и конкурентами?

— Нет.

Издаю какой-то пищащий звук и накрываю лицо ладонями, запрокидывая голову к потолку. То есть все это подстроила больная на голову девка, считающая, что Ермаков должен был когда-то жениться на ней?!

Это она сломала мою жизнь? А Демид ей в этом помог своей тупостью и ложью.

— Ася сейчас живет в Питере, а Егор с моей матерью — в Москве. Мы так условились. Я решил, что конкретно ей я не хочу снимать или покупать жилье, и Крылова быстро пропала с радаров, решив, что будет навещать ребенка пару раз в месяц.

— Мне должно стать от этого легче? — Смотрю на Ермакова и чувствую, как горят щеки.

— Нет. Не должно. Я просто хочу донести до тебя, что мой сын никак не будет вмешан в нашу с тобой жизнь.

— У нас теперь разные жизни.

— И все же… Ася хотела свадьбу и денег, ни того ни другого у нее нет. Измайлова, та журналистка, я виделся с ней лично, после суда. Толку от него было мало, но на нее нашелся компромат. Если ты видела…

— Я не интересовалась всеми, кто хоть как-то с тобой связан!

— Ане пришлось свернуть журналистскую деятельность. Деньги, на которые она строила свою карьеру, ей давал отец. Но после того, как он узнал о том, что его дочь уже год пытается нарыть на него компромат, чтобы заполучить его бизнес… В общем, я думаю, ей сейчас несладко.

Демид ловит мой взгляд, упирается ладонями в ручки кресла и поднимается на ноги.

— И еще, моя мать очень желает перед тобой извиниться, лично. А я хочу пригласить тебя на ужин, сегодня.

Глава 20

Демид

— На ужин? Ты серьезно сейчас? — Сашка обреченно вздыхает, трет виски и отходит к окну. Остервенело одергивает тюль. Смотрит на город.

Такая красивая она.

Весь прошедший год я думал о том, есть ли у меня хоть один шанс все вернуть. Ее. Нас.

Намеренно решил отдалиться, не давить на раны, да и самому было нужно осмыслить, понять, как жить дальше.

То, что произошло в номере питерского отеля, — треш. У человека, с которым когда-то у меня были вполне неплохие отношения, напрочь снесло башку. Какая субстанция должна быть вместо мозга, чтобы подсыпать какую-то дичь, а потом спокойненько воспользоваться ситуацией?

Я почти не помню ту ночь. Только ощущения. Я периодически был в сознании, бросало то в жар, то в холод. Мерещилась Сашка. Я дико ее хотел.

Утром решил, что ночью у меня был жар из-за смены климата, но потом все оказалось совсем не так… Узнал я об этом не через один год...

Ася сама призналась, я довел ее до истерики сначала судом, а потом четко донес до нее одну простую вещь, что я не женюсь на ней из-за ребенка никогда, потому что не люблю. Да и как можно жениться на той, кто устроила всю эту задницу? На что она рассчитывала?

Я давил на мое безразличие к ней, изо дня в день, такой легкий моральный прессинг, после которого она взорвалась и просто вывалила на меня правду, наслаждаясь каждым словом.

Себя, конечно, не оправдываю. Год молчал. Врал Сашке, но только потому, что не знал, как об этом сказать. Как о таком говорят вообще? Сколько процентов людей на моем месте сразу бы все рассказали? Десять? Двадцать?

До последнего пытался уладить с Крыловой мирно. Поначалу верил ей. Допускал, что все это случайность. Думал на конкурентов. Мне вполне могли что-то подсыпать, чтобы свалить на матче. Искренне хотел помочь ребенку, который якобы был болен, после суда, кстати, выяснилось, что нет.

Я думал, что она уедет. Я помогу деньгами, и мы оба попытаемся вырулить ситуацию адекватно.

Идиот. Что уж.

Ася притащилась ради того, чтобы заменить мою жену. Аут. Точка.

— Дём, — Саша ловит мой взгляд. — Я не могу пойти с тобой в ресторан.

— Почему? — спрашиваю, хоть и знаю ответ. Мне нужно было попытаться.

— Я только начала забывать, а теперь все снова по кругу.

По кругу. Адскому кругу.

— Понимаю. То же самое, — опускаю взгляд. — Извини.

Двигаю к двери. Понимание, что я теряю ее, точнее, уже потерял навсегда, убивает.

Совершена масса ошибок, но я так сильно хочу все исправить, что зубы сводит. Нужно хоть с чего-то начинать.

У нас с женой не было проблем, мы почти не ругались раньше. Поэтому, когда появилась Крылова, я почему-то решил, что она адекватная. В моем близком кругу больше четырех лет была одна-единственная женщина, которая была нормальной, и я невольно решил, что все вокруг такие. Идеальные, как моя Сашка. Наверное, поэтому и тянул. Мне казалось, что если бы Саша так никогда не поступила, то и другие бы не стали.

Еще раз идиот.

— Иди, ладно? — Саша смотрит мне прямо в глаза. Заторможенно киваю. Какие же они у нее красивые, какая же она прекрасная…

— Хорошо. Можно вопрос?

— Какой?

— Почему ты сюда прилетела?

— У меня обучение.

— Обучение? Лицей отправил?

— Я больше не работаю в лицее и вообще не преподаю.

— Серьезно?

Год не хотел лезть в ее жизнь. Ничего не узнавал намеренно. Мне было достаточно того, что физически у нее все хорошо. Боялся, что, если начну интересоваться — сорвусь и приеду к ней раньше. Только вот смысла в этом не было. Вопрос с Асей был не закрыт.

Сейчас я вижусь с Егором четыре раза в месяц. Он живет с моей матерью. Ася уехала обратно в Питер, но, насколько я знаю, на следующей неделе хочет забрать Егора к себе. Буквально на днях я встречался с ее родителями, и они в шоке от того, что вытворила их дочь. Ася живет у них и туда же заберет Егора. Все встречи с сыном будут проходить через Асиного отца, мы условились, что всем так будет проще.

Асе не нужно видеть меня, а я не хочу видеть ее.

Мне претит мысль бросить мальчика, который ни в чем не виноват. Его мать совершила ошибку, жестокую, но он тут ни при чем.

С моим отцом у меня были хорошие отношения. Я искренне его любил и не думаю, что в такой ситуации он бы поступил как-то иначе.

Взять воспитание Егора полностью на себя я не могу. Жесткий график, другая страна сейчас, ну и, конечно же, Саша. Я не планирую ее терять. По крайней мере, сделаю все, чтобы этого не произошло окончательно.

— То есть ты больше не училка?

— Нет. Я кондитер, Ермаков. И если ты не уйдешь сейчас, я приготовлю для тебя тортик с ядом, — прищуривается.

Выставляю руки перед собой, распрямляю ладони. Улыбаюсь и, кивнув, выхожу в коридор.

Значит, обучение. Кондитер…

В течение следующего часа усиленно выясняю, на какое все-таки обучение и к кому прилетела Саша, и, когда получаю информацию, решаю, что встречу ее после занятий. К тому же заканчивает она в десять вечера, до этого же времени бесцельно катаюсь по городу, а потом покупаю корзину цветов.

У здания, где проходят Сашины курсы, жду ее минут сорок. Приехал раньше на всякий случай, боялся прокараулить. Правда, теперь, когда она спускается по ступенькам, продолжаю сидеть в машине и жадно на нее пялиться. Она просила больше не приближаться к ней, но я не могу себя пересилить. Понимаю, что веду себя неадекватно, наверное, но по итогу толкаю дверь и вылезаю на улицу. Огибаю тачку сзади и достаю корзину тюльпанов из багажника.

Саша подходит к краю тротуара. Горит красный. Пешеходы стоят.

Набираю в легкие побольше воздуха и, вытянув руку, окликаю жену. Бывшую жену, это важно помнить, конечно. Только вот в голове она попрежнему нынешняя.

— Саш!

Александра поворачивает голову. Сталкиваемся глазами. Шумная толпа начинает идти вперед, потому что загорелся зеленый, и только Саша медлит. Еще не ступила на пешеходный. Смотрит на меня.

Уверенно иду к ней и вытягиваю за руку из этого потока.

— Снова ты? — голос сочится разочарованием.

— Поздно уже, и я подумал…

— Десять вечера, Дём. А мне давно не пять лет. Я сама в состоянии добраться до отеля.

— Знаю, просто хотел…

— Забить на мои просьбы. Понимаю. Это так в твоем стиле.

Поджимаю губы и делаю маленький шаг назад, крепче сжимаю ручку корзины цветов в кулак.

— Я, — выдыхаю и не знаю, что говорить. Мыслей много, только вот вряд ли они будут звучать убедительно для Саши. — Это тебе, — протягиваю цветы.

Саша смотрит на белые бутоны, и ее губы трогает легкая улыбка.

— Спасибо. Очень красивые. Все?

— Позволь тебя подвезти. Это ничего не будет значить…

— В моем случае это уже никогда ничего не будет значить. Пойми это, наконец, Демид, и отпусти. Самому станет легче.

— Ты отпустила?

Саша выпячивает нижнюю губу, словно маленькая девочка, и, пожав плечами, фиксирует корзинку на согнутом локте.

— Не хочется выяснять отношения на улице, — смотрит на мою машину. — До отеля десять минут езды, я думаю, нам этого хватит. Мы поставим точку и разбежимся.

Пропускаю Сашу вперед, а потом открываю для нее дверь, забирая цветы, чтобы уложить их на заднее сиденье. Пока иду к своему креслу, хаотично соображаю, что нужно сделать, чтобы этой точки в нашей жизни не случалось.

Оказавшись за рулем, скольжу взглядом по Сашиным ногам в тонком черном капроне. Она это замечает и сразу прикрывает колени тренчем.

— Можешь высказаться, Дём. Я послушаю. Правда, я за сегодня и так многое слышала.

— Я хочу тебя вернуть, — говорю прямо. Ходить вокруг да около больше нет ни времени, ни смысла.

Сашка улыбается, опускает взгляд на свои руки, а я замечаю, как у нее вздымается грудь.

— Как ты это представляешь? Я думаю о тебе? Да. Я не забыла нас? Да. Я смогу снова тебе довериться? Нет. Я смогу не бояться еще каких-нибудь провокаций? Нет. Я смогу не реагировать на твоего сына и ваши с ним встречи? Нет.

— Я понимаю…

— Но эгоистично хочешь, чтобы я все-таки смогла. Принять ребенка, принять хейт, который был, принять твою ложь. Да?

— Не знаю, — откидываюсь затылком на подголовник. — Прости. Я… Ты права, думаю только о себе. Просто, понимаешь, я не знаю, что сделать, чтобы все исправить, чтобы вернуть тебя.

— Наверное, это и не нужно тогда, Дём. Правда, мы оба взрослые люди.

Машина проплывает по вечерним улицам, а мы медленно погружаемся в молчание. Саша смотрит прямо перед собой, а я слежу за дорогой, бросая взгляды на жену.

Эмоциональное состояние в труху. Потираю руль подушечками больших пальцев, перевожу взгляд на Сашу. Сталкиваемся глазами в этот момент.

— Демид, я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо. И я очень хочу быть счастливой сама. Но уже больше года твое нахождение рядом отдаляет меня от этой мечты.

Злюсь на себя. На все, что произошло. На Сашку. Неосознанно давлю на газ чуть сильнее. Крепче стискиваю руль.

Сидеть с ней рядом, понимая, что это конец, невыносимо. Хочется быстрее закончить этот вечер. Эти муки.

Саше приходит сообщение, и она тянется в сумочку за телефоном. Читает и улыбается. Во мне в этот момент просыпается дикая ревность. У нее кто-то есть! Как я раньше об этом не подумал? Поэтому стену между нами и невозможно сломать, у нее кто-то есть! Может быть, даже Сэм.

Эта мысль взрывает мозг в ту же секунду.

Не знаю, чем руководствуюсь, но в какой-то момент просто вырываю у нее из рук смартфон, открываю окно и выбрасываю в него телефон.

Саша замирает. Ошарашенно смотрит на меня и, как рыбка, только шевелит губами, не издавая звуков.

— Прости, я…

Когда соображаю, что сделала, скатываюсь в отрицание и чувство вины.

— Ты больной, Ермаков. Останови машину, я хочу выйти.

— Здесь нельзя тормозить.

— Мне плевать. Я хочу уйти. Ты ненормальный!

Ее звонкий голос застревает в голове, как и взгляд, осуждающий. Она злится, ненавидит меня в этот момент.

Молчу, продолжаю вести машину, крепко стиснув зубы.

Сашка бьет меня по плечу. Матерится, а потом хватается за руль.

Скорость небольшая, мы в черте города, но все происходит неожиданно. На секунды теряю управление. Хватает этого мгновения. Мы вылетаем на встречку, а дальше все как в замедленной съемке.

Фары. Скрип шин. Запах жженой резины. Удар. Чувствую кровь, касаюсь пальцами лба. Подушка безопасности вылетела из руля. Ребра сдавливает. Дышать становится тяжело. Машину крутит по полосе, пока мы не влетаем боком в столб.

Слышу Сашин крик, а когда фокусирую на ней взгляд, понимаю, что она уже без сознания.

Вытягиваю руку, пытаясь до нее дотянуться, но вылетевшая подушка мешает.

— Саш, Саша…

Ее образ размывается, пока я полностью не погружаюсь в темноту.

 

Глава 21

Саша

Белые флуоресцентные лампочки раздражают сетчатку глаза. У меня вот-вот случится приступ эпилепсии. Почему в больницах всегда так ослепляюще светло?

Моргаю. Фокусирую взгляд на пальцах руки, которую вытянула перед собой. Я одна в палате. Лежу на койке с дикой головной болью. Ребра ноют. Последнее, что помню, как раскрылась подушка безопасности.

Шумно выдыхаю, развожу пальцы в стороны, а потом собираю их вместе. Делаю так пару-тройку раз.

Я пришла в себя минут двадцать назад. Когда открыла глаза, на секунды показалось, что попала на тот свет. Именно из-за этого яркого света сознание было немного мутным.

После визита медсестры стало понятно, что я еще жива, как и Ермаков, к счастью.

Кажется, мы сегодня прошли точку невозврата. Он совершил надо мной моральное насилие, когда выкинул телефон, после чего я чуть его не убила. Чуть нас не убила.

Не знаю, что было в голове тогда, но ярость пересилила разум. Воздух был таким горячим и тяжелым, что я не могла дышать. Задыхалась. Смотрела на его суровое, непоколебимое лицо и сходила с ума от безысходности.

Когда злость достигла предела, схватилась за руль. Казалось, что я умру просто, если не покину эту машину. Неосмотрительно, ужасно, безответственно. Именно так я характеризую свой поступок. К счастью, кроме нас никто не пострадал. Вовремя загорелся красный, и машины уже сбавляли скорость.

Другие участники движения отделались царапинами и легкими вмятинами на автомобилях.

Нас же подвел столб, в который мы влетели, когда Демид, спасибо ему за это, быстро сориентировался и просто смахнул нас с дороги.

Сжимаю пальцами виски.

Как же сильно болит голова. У меня синяк во всю грудную клетку и диагональный кровоподтек от ремня безопасности. Я отделалась легко. Главное — целая и невредимая, в общем-то. Ужа завтра я смогу отсюда уйти.

Состояние Демида не такое радужное. У него сотрясение, потому что подушка сработала с опозданием, и он приложился о руль. Сломана рука, сложный перелом лодыжки, потому что в столб влетела именно его сторона машины…

Паршиво осознавать, что виновница всего этого кошмара я.

Если бы можно было отмотать время вспять, я бы вообще не села к нему в машину. Ни за что.

Он выбросил мой телефон, я имела право злиться, но не имела права так безответственно поступать. Хвататься за руль… Но в тот момент я вообще ничего не соображала. Так сильно злилась, умирала там эмоционально. Он словно дал мне пощечину. Плюнул в лицо своим поступком…

Это какой-то нескончаемый кошмар. Уже больше года я живу в аду и не знаю, когда вообще смогу выбраться из этого котла.

Мы не можем вместе и не можем порознь. Это самое ужасное, что может случиться в отношениях когда-то любящих друг друга людей. Самое!

Уснуть со всеми этими мыслями не могу до глубокой ночи. В какой-то момент глаза сами собой просто закрываются, и меня утаскивает в мир Морфея.

Утро встречает ярким солнцем. Медсестра ставит мне укол обезболивающего, доктор подготавливает документы, я оплачиваю суточный стационар, лекарства и могу быть свободна.

Но совесть не позволяет уйти, конечно, поэтому спрашиваю, могу ли навестить Демида, и, как только получаю согласие, иду в его палату.

Ермаков еще спит.

Тихонечко прикрываю за собой дверь и сажусь в кресло рядом с больничной кроватью.

Рассматриваю бывшего мужа. Он бледный и грустный. Даже во сне. Я чувствую его эмоции, подключаюсь и напитываюсь ими до слез.

Как же нам дальше быть? Что со всем этим делать?

Чувство вины душит. Он здесь по моей вине, был бы проклят этот телефон!

В какой-то момент протягиваю руку и касаюсь щеки Демида кончиками пальцев. Он выкрутил машину так, что основной удар пришелся на него. Иначе я бы лежала сейчас с перебинтованной головой…

Аккуратно, едва прикасаясь к его коже, поглаживаю шершавую щеку и отдергиваю руку сразу, как только Ермаков открывает глаза.

— Прости, — бормочу и отвожу взгляд.

— Ты в порядке? — Дёма рассматривает меня. Чувствую это.

— Да. Пара ушибов. Извини, я… Я не знаю, что на меня нашло…

— Все нормально.

— Мне очень жаль, — вздыхаю. — С полицией проблемы…

— Будет суд, штраф и выплата моральных компенсаций. Никто не пострадал, к счастью, кроме нас. Я уже нанял юриста.

— Прости, — поджимаю губы. Стыдно и страшно. Все могло бы быть гораздо хуже. Могли пострадать люди. Другие живые люди, что случайно оказались рядом…

— Все живы, и это главное.

Часто киваю, а в палату заходит медсестра. Начинаю суетиться, чтобы поскорее уйти, но Демид просит остаться еще, хотя бы минут на десять. Соглашаюсь и отхожу к окну. Ему дают таблетки, ставят капельницу и говорят о перевязке.

Я присутствую в палате еще минут тридцать и еду в отель. Двигаться неприятно. Слишком ноет в груди. Когда принимаю душ, рассматриваю в зеркало синяки, а потом долго плачу под теплыми струйками воды.

Занятие из курса обучения, ради которого сюда и приехала, пропускаю. Обезболивающее перестает действовать, и я начинаю чувствовать просто адскую палитру боли. Заглушать таблетками ее не спешу. Словно мазохистка, хочу прочувствовать весь это кошмар наживую.

Следующие сутки лежу в номере на кровати. Телефона у меня попрежнему нет, и, если честно, сейчас без него даже легче. Правда, вечером курьер доставляет мне коробочку с новеньким смартфоном. То, что это от Ермакова, и гадать не нужно.

Сразу звоню маме, рассказываю, что потеряла телефон и временно буду на этом номере. По памяти набираю номер Ермакова.

Разговариваем минут десять. Только по существу, а утром, по дороге на занятие, я узнаю, что Дёмина травма ноги может навсегда выключить его из спорта.

То, что чувствую в этот момент, невозможно описать. Просто проваливаюсь в черную дыру. Это из-за меня все…

Занятие, естественно, пропускаю. Ловлю такси и еду в клинику. Застаю Ермакова в инвалидном кресле, и, когда вижу его в нем, перед глазами встает темнота. Холодная и страшная. Меня ведет, я сползаю по стеночке к полу, пока не чувствую чьи-то руки. Меня ловит незнакомый мужчина. Чуть позже, когда прихожу в себя, узнаю, что это помощник Демида на время, пока он в таком положении.

— У тебя…

Смотрю на кресло и не могу дальше и слова произнести. Все мысли в кучу и сформулировать, их в слова невозможно.

Я ведь ему жизнь сломала. Если это отразится на его карьере, то точно сломала…

Боже, когда я успела стать таким монстром-то?

— Это вместо костылей, — поясняет Демид, — все нормально со мной.

Говорит он сухо, скорее всего, и сам не рад, что я застала его в таком положении. Уверена, что злится.

— Да? — шумно выдыхаю и благодарю всех богов, что мои опасения не оправдались. Я его когда увидела сегодня, решила, что он не ходит. Совсем. Навсегда.

Демид кивает, а мужчина, что меня поймал, выходит из палаты.

— Тебя выписывают? — тереблю свои ногти.

— Да.

— Это хорошо, — улыбаюсь, но в глаза Дёме не смотрю. Стыдно.

— Саш, я, если честно, не настроен на общение сегодня.

— Да-да, я понимаю. Просто… Узнала, что у тебя с ногой, и… Приехала, — договариваю тише.

— Переживала? — Ермаков впивается в меня взглядом.

Киваю, поджимая губы.

— Испугалась. Говорят, что ты можешь… Что твоя карьера…

— Время покажет, — Дем морщится и тянется к тумбочке за телефоном.

— Я не хотела. Не думала, прости. Если бы я не трогала этот руль…

Боже! Меня наизнанку выворачивает от стыда. Совесть мучает невероятно. Ну почему все так?! За что?!

— Мы оба хороши.

Демид едва заметно улыбается и кому-то звонит. Бегло говорит на английском, пока я пожираю себя изнутри, а когда завершает разговор, спрашивает уже у меня:

— Ты сейчас занята?

— Нет, — мотаю головой как болванчик.

— Завтракала уже?

— Не успела…

— Тогда, может быть, — Демид смотрит на дверь, — сделаем это вместе?

— Да, конечно, — отвечаю торопливо и поднимаюсь на ноги.

Не знаю, хочу ли я вообще есть сейчас, но отказать точно не смогу. Не в такой ужасной ситуации.

— А ты… — цепляю глазами коляску и отвожу взгляд.

— Меня это не смущает. Если тебя тоже нет…

— Конечно нет.

Улыбаюсь, а Демид зовет того мужчину обратно. Именно он помогает Ермакову покинуть больницу и сесть в машину.

В кафе, где готовят потрясающие круассаны, Ермаков заходит уже на костылях. Мы размещаемся подальше от людских глаз и листаем меню, иногда переглядываясь. Чувствую себя смущенно.

Кажется, все изменилось. Прошлое начало смазываться.

Это все чувство вины?

Не знаю пока, нужно анализировать. В конце концов, после произошедшего будет верхом неприличия отказаться позавтракать с Демидом. Я никогда не была сукой и не буду ей и теперь.

— Не хочу, чтобы это выглядело как жалость с твоей стороны, — Демид ловит мой взгляд. — Ты мне ничем не обязана. Прости, что вот так воспользовался положением сейчас, с этим завтраком, просто… Сложно. Вся эта ситуация, в которой ты могла погибнуть, нога моя, карьера, все навалилось, и я просто не вывожу. Когда ты рядом, мне легче.

— Я всегда готова тебя поддержать. Мы не чужие люди. К тому же моя вина в этом тоже есть.

— Прости за телефон. Это ревность и тупость. Я решил, что у тебя кто-то есть. И это вполне может быть правдой, ты свободный человек…

— Ты ревновал?

Это становится открытием. Он выкинул мой телефон из-за ревности? Раньше Демид никогда так не реагировал. Не показывал, что ему неприятно, если мужчины оказывают мне знаки внимания. Я их игнорировала, конечно. Он мне доверял, и конфликтов на этой почве не случалось.

А теперь вот как…

Хотя сейчас-то мы не вместе. Я свободный человек. Тут он прав.

— У меня никого нет.

Понятия не имею, зачем это говорю. Просто не хочется врать. Точно не сейчас.

Демид улыбается уголками губ.

Делаю глоточек кофе и копирую его эмоции. Мы завтракаем минут тридцать. В основном молчим. Просто переглядываемся. Но на душе как-то теплеет. Возможно, все это успокаивает совесть. Не знаю…

— Как ты сама?

— В порядке. Пара синяков.

— Когда увидел тебя без сознания, испугался. Подумал сразу о худшем.

— Но худшее случилось с тобой, — сглатываю и делаю короткий вдох, чтобы не расплакаться.

— Я живучий. Да и заживает на мне все как на собаке, — Дем смеется.

Поддержать его веселье не получается. Я стараюсь, улыбаюсь, но совесть скребется в глубине души, продолжая вдалбливать мне, что это я во всем виновата.

— Мне правда очень жаль.

— Саш, давай сменим тему.

— Да-да. Конечно.

— Лучше расскажи, почему ты решила стать кондитером?

— Долгими зимними вечерами, когда хотелось напиться чая со сладостями, а дома их не оказывалось, я делала дурацкие быстрые кексы в микроволновке. Потом решила что-нибудь испечь, наткнулась на рецепт торта, закосячила, но понравилось. Я месяц почти жила у духовки. Пекла, пекла и получала от этого такой кайф… Ни один урок в школе я не вела на таком подъеме, как замешивала тесто, — смеюсь. — Весной решила попробовать сделать тортик на заказ. Ну и, в общем-то, меня окончательно затянуло.

— Класс. Я рад, что ты рада. У меня с футболом было примерно так же.

Оба смеемся. Демид рассказывает истории из детства, когда они с отцом играли на поле во дворе, а я слушаю и ловлю себя на мысли, что так хорошо и спокойно мне уже давно не было.

В отель возвращаюсь на пике эмоций. Голова кругом. Мои синяки еще болят, а грудная клетка ноет. Душа при этом источает трепет. Делаю компресс, смотрю онлайн-запись урока с курса, а перед сном пересматриваю наши с Ермаковым свадебные фотографии, что хранятся в моем облаке…

 

Глава 22

— Мне кажется, я сто лет тебя не видела, — Ленка раскрывает объятия, и мы крепко обнимаемся.

Я вернулась в Москву еще в прошлом месяце, но пересечься мы смогли лишь сегодня.

Вообще, я улетала на две недели, а прилетела через три. Последнюю провела в Швейцарии, в клинике, где лечится Демид. Было так паршиво, что все это из-за меня, что я решила отложить возвращение на родину и полетела к нему.

Только там мое чувство совести заглохло. Я поняла, что все делаю правильно. Мы много разговаривали, шутили, смеялись. Прошлого коснулись только в день моего отлета. Спокойно поговорили. Впервые без агрессии, претензий и моих слез.

Демид в сотый раз извинялся. Я кивала. А потом он рассказал, что чувствовал, когда осознал, что там, в том номере, в его «бреду», с ним была не я. Он думал, что у него жар, что ему снится тот секс. Со мной. Он даже под той дрянью, что его опоили, думал, что был со мной в своих видениях.

Это было так больно. За себя и за него. Слушать и понимать, насколько жестоки люди.

Ася совершила преступление в угоду своему больному желанию быть с Дёмой.

В самолете я по кругу анализировала наш разговор и пришла к выводу, что мы изначально все делали неправильно. Оба вляпались в ситуацию, из которой заведомо не было безболезненного выхода.

Сейчас мы в постоянном контакте. Звонки, сообщения почти двадцать четыре на семь. Меня словно откатило в дни нашего знакомства, когда эмоций было примерно столько же. Целая буря.

Широко улыбаюсь и чмокаю Лену в щеку.

— Какая ты красивая, — оцениваю ее платье, макияж, прическу. — У тебя после наших посиделок свидание?

— Я замуж выхожу, Саш. Сегодня родителям рассказывали ездили.

— Серьезно?

— Ага, — Лена смущается, немного отводит взгляд.

— И кто он?

— Помнишь моего бесячего клиента?

— Это он? — подаюсь немного вперед. — Ничего себе. Поздравляю!

— Спасибо. Это, кстати, тебе. — Лена лезет в свою сумочку и вытаскивает оттуда приглашение. Протягивает его мне. — Мы будем очень рады тебя видеть.

— Спасибо. Я приду, конечно же, приду. Очень за тебя рада.

Лена смазывает слезинку с щеки.

— Сашка… Ох, как у тебя дела?

— У меня, — нервно скребу ногтями по краю стола.

Мы сидим на Ленкиной кухне, где-то в гостиной шумит телевизор, а за окном непроглядная ночь.

— У меня все хорошо.

Рассказывать, что я вроде как решилась вернуться к бывшему мужу, страшно. Знаю, что многие меня осудят. Но я очень боюсь, что Лена тоже будет этим человеком.

— С-а-а-а-ш, ты чего притихла?

Мы с Демидом уже больше месяца в непрерывном общении. И вроде как у нас все наладилось. Ну насколько это вообще возможно. Послезавтра он возвращается в Москву. Восстанавливаться ему еще долго, но, несмотря на это, в России он задерживаться не собирается, буквально четыре дня, все-таки его клуб теперь не здесь. Меня зовет с собой. Я все еще думаю, стоит ли, и, если честно, очень хочу посоветоваться на этот счет хоть с кем-то, но до скрежета зубов боюсь показаться всепрощающей идиоткой. Меня столько осуждали за весь прошлый год, что этот негатив въелся на подкорку…

— Лен, я, кажется, с Демидом помирилась.

Ленка замирает. Вот прям на самом деле. Ее рука зависает в воздухе, потому что во время моего признания подруга тянулась за телефоном, лежащим на столе.

Мы мгновенно погружаемся в тишину. Я нервничаю. Краснею. Чувствую дрожь по всему телу. И боюсь. Снова.

— Скажи хоть что-то, — бормочу почти умоляюще.

— Кхм, это… Неожиданно, Саш.

— Я знаю, просто он прилетел за мной следом в Париж.

— Преследовал снова?

— Все немного не так.

— А как?

— Мы попали в аварию.

— Это я знаю, читала. У него травма лодыжки, и его не будет в этом сезоне. Но при чем тут ты?

— Он из-за меня попал в эту аварию. Я схватилась за руль в порыве злости, и потом его нога… Мы много говорили. Были вместе. Я летала в Швейцарию.

— Боже, Саша, он же на чувство вины давит. Ты не понимаешь?

— Не давит, Лен. Он вообще эту тему не затрагивает.

— Зато знает, что ты себя считаешь виноватой, и принимает это. Твои визиты, твою улыбку. Ты же все это делаешь только из-за страха. Той самой вины в этой гадкой аварии.

— Лен, — сглатываю, — давай мы не будем…

— Не будем что? Ты уверена, что простила или хотя бы сможешь простить? А может, рассчитываешь всю жизнь с этим чувством вины к нему существовать? Тогда да, тогда все обнулится. Все плохое, что он сделал. Его ложь, его мамаша долбанутая, травля эта. Ты сутками рыдала, а он развелся с тобой в самый жуткий момент. Принял этого ребенка, чтоб его… Он принял их правила игры. Мамаши своей и этой Аси вместе с журналисткой. По итогу он сделал все, что они от него хотели. Тебя послал, ребенка усыновил, а ты теперь решила быть с ним.

— Все не так, — всхлипываю. — Демид сожалеет, но его опоили.

— Он год тебе врал.

— Только потому, что боялся моей реакции. Он боялся, что все получится так, как в конце концов вышло. Я его не поняла, отдалилась. Но он неосознанно оказался с ней в постели. Она его опоила. Ты это понимаешь?

— А ты понимаешь, что его словами говоришь сейчас, Саш?

— Я решила, — произношу твердо. — Я не могу так больше. Год, Лен. Я год страдала! Он год у меня в голове, и я ничего не могу с этим сделать.

— Время лечит. Значит, после «лихорадки Ермаков» тебе просто нужно больше времени, Сань.

— Я знаю, что никто меня не поймет, только осудят.

— Я не «никто»! Я твоя подруга, и мне больно на тебя смотреть. Ты же почти справилась, начала свое дело, была веселая, я видела, что ты хочешь жить счастливо. Что еще немного, и Демид навсегда сотрется из твоего сердца. Да, будут воспоминания, плохие и хорошие, но это максимум.

— Лен, что бы ты сделала, если бы тебя опоили, а потом ты оказалась бы беременной? У тебя муж, семья, ты ничего не помнишь о том вечере, но оказываешься беременна, думаешь, что от мужа, рожаешь, вы делаете тест ДНК по каким-то причинам, и муж тебя посылает. Ты его предала, выходит. Он так думает и шлет тебя на фиг.

— Ты переворачиваешь сейчас, Саш… У вас все не так. Демид знал целый год о том, что другая женщина родила от него ребенка. Знал и молчал.

— Но он же не нарочно с ней в постель лег.

— Я поняла, — Лена шумно выдыхает, — он промыл тебе мозги.

— Да никто ничего мне не промывал. Я много думала и…

— Год ты думала иначе, а как только провела рядом с Ермаковым этот месяц, твои мысли свернули в другую сторону. С чего бы вдруг? Ответ очевиден. Такими темпами ты скоро с радостью будешь его сына нянчить.

Вздрагиваю, а Лена продолжает:

— А что? Хороший вариант. Или ты как себе вашу жизнь представляешь? Этот мальчик есть, он не исчезнет. Ты до истерики себя в грудь била, что не можешь это принять. Что сейчас изменилось?

— Мы найдем выход. Демид может общаться с ним иногда…

— Иногда? Раз в месяц минимум, но, скорее всего, больше. Ермакову тоже на чувстве вины играют, они — ему, он — тебе. Ребенок его. И пока мальчику восемнадцать не исполнится, Демид будет его опекать, хочешь ты этого или нет. Готова смириться? Готова не грызть ногти, пока он с ним видится?

Опускаю взгляд и поднимаюсь на ноги. Не хочу продолжать разговор в таком ключе.

— Я поеду, наверное, Лен.

— Обиделась? Я ведь тебе твои же слова говорю, Саш.

— А я из них выросла Лен. — Снимаю с плечиков ветровку. Обуваюсь. — Пока.

В такси сажусь в раздрае. Лена моя единственная и самая близкая подруга. Я была уверена, что она-то точно поймет. Но я ошиблась.

У себя дома не могу отделаться от ощущения, что я потеряла еще одного близкого для себя человека, но звонит Демид и просто дает мне глоток свежего воздуха. Отвечаю незамедлительно.

— Привет, ты как, Саш? Я в пять прилетаю.

— Утра?

— Да. Выписку уже подготовили.

— Хорошо. Буду тебя ждать.

— Соскучился.

— И я.

— Люблю тебя, Саш.

Демид произносит эти слова так искренне и тепло, что меня снова бросает в слезы. Закрываю глаза, часто киваю. Нужно успокоиться.

— И я. Я тебя тоже.

«Люблю» не произношу. Не могу. Пока не выходит. Это тоже мучает. Я запуталась. Мне страшно и больно. Я хочу быть счастливой, у меня все еще есть чувства к Демиду. Их много. Целая палитра.

— Ты подумала насчет того, чтобы полететь со мной?

— Думала. С Леной сегодня разговаривала. Она меня поругала.

— Ее можно понять.

Слышу, что Дем улыбается.

— Она за тебя волнуется.

— Знаю, но все равно обидно.

— Мы справимся, Сашка. Со всем справимся.

— Спасибо, — шепчу. — Может быть, мне приехать в аэропорт? Не думаю, что усну сегодня. Встречу тебя.

— Не надо. Отдыхай.

— Мне несложно, Дём.

Ермаков молчит пару секунд. А я нервно расчесываю ногтями кожу на руке. В последнее время это вошло в привычку, когда не могу контролировать свое эмоциональное состояние, раздираю в кровь руки.

— Саш, из аэропорта я обещал заехать к матери. Егора сегодня забирают в Питер, и я пообещал, не могу изменить планы. Извини, что это говорю, но хочу быть честным. Мы договаривались о честности.

Облизываю сухие губы, снова чешу руку, набираю в легкие побольше воздуха. Меня трясет. Ужасно трясет. Я на грани истерики. Но в трубку стараюсь это не транслировать.

— Ладно, — произношу бодро. — Хорошо.

— Я приеду к тебе сразу, как освобожусь. Не думай, пожалуйста, что ты не важна для меня. Это не так.

— Хорошо. Я тогда пойду спать.

Отключаюсь первой. Долго реву прямо на кухне, лежа на холодной плитке. Все кости ломит. Это не физическая боль. Я морально умираю. Пытаюсь понять, пытаюсь смириться, но не выходит.

Неужели я ошиблась?

До кровати доползаю около трех ночи, а в шесть меня будит звонок в дверь. Открываю с больной головой, затылок ноет адски.

— Демид?

Ермаков стоит на костылях, на моей лестничной клетке. Его самолет приземлился в пять, он бы чисто физически не успел смотаться к сыну и приехать ко мне.

— Ты же должен был быть не здесь…

— Должен. Но меня тянуло к тебе.

Всхлипываю. Демид переступает порог, подхватывает меня в свои объятия. Я плачу у него на груди, пока его руки крепко-крепко меня сжимают.

 

Глава 23

Мы почти весь день проводим в постели, и вылезать из нее совсем не хочется. Я парю, если честно. Чувствую себя такой счастливой.

В то утро, когда Демид приехал ко мне на квартиру, я окончательно поняла, что он сделал выбор. Что я ему важнее! Всегда — была и буду.

Выбора ехать с ним в другую страну или нет, больше не стояло.

За окном адское пекло. Жара почти под сорок пять градусов. Обмахиваюсь ладонями, несмотря на то, что сплит работает сутки напролет.

Демид уже на кухне. Я слышу, как шумит кофемашина. После Швейцарии и месяца, что мы живем тут вдвоем, он ходит уже без костылей. Только с тростью. Врачи рекомендуют разрабатывать ногу, но не усердствовать с нагрузками. Дем из-за этого, конечно, сильно бесится, но мы много разговариваем, и его попускает. В такие моменты понимаю свою важность, когда помогаю ему справиться с этим психологически.

Я готова его поддерживать, как и он меня.

Родители, конечно, мое решение не одобрили. Мама на звонки отвечает, а вот отец игнорирует. Видеть меня не хочет. Я слышу часто на заднем фоне во время разговоров с мамой, как он громко рассуждает, что ничем хорошим это не закончится, что мой футболист снова меня с грязью смешает.

Плачу после таких звонков. Демид успокаивает. Злится на моего папу, естественно, и я тоже злюсь.

Поднимаюсь с постели, накидываю халат на голое тело и иду на ароматный запах кофе. Когда ступаю на прохладный мрамор, оттягиваю рукава шелкового халата так, чтобы не было видно моих царапин. Привычка раздирать кожу на запястьях в кровь никуда не ушла. Я продолжаю так делать, когда нервничаю. Поводов немного, один из них — родители, а другой, другой беспокоит меня немного сильнее…

— Доброе утро, — Дем улыбается, когда меня видит, перегибается через кухонный островок и чмокает в губы.

Скольжу пальцами по его небритой щеке и тоже улыбаюсь.

— Доброе.

— Кофе будешь?

— Буду, — лениво потягиваюсь.

За время, что мы вместе, я совсем разленилась. Ничего не хочется. Хобби с тортиками забросила, работы по специальности для меня здесь нет, и это немного удручает. Когда Демид уезжает на занятия с реабилитологом, я по нему скучаю, но почему-то ничем себя не занимаю. Пялюсь в сериалы, иногда бегаю на дорожке, и на этом все.

— Давай я приготовлю нам завтрак? — предлагаю, соскальзывая со стула.

— Я уже заказал из ресторана, — Дем оборачивается, обшаривая глазами мои ноги.

Поджимаю пальчики и снова плюхаюсь на стул.

— Какие планы на сегодня? — интересуюсь, когда нам привозят еду.

— В клинику, Саш. Каждый день туда езжу же, — поясняет, словно я тупенькая.

Спрашивала я, конечно, не об этом. То, что занятие у него регулярно и так в курсе, больше имелось в виду, чем займемся после.

— Может быть, сходим на пляж? — вонзаю вилку в креветку.

— Конечно. В шесть, думаю, уже вернусь.

— Тогда договорились.

Через час провожаю Демида и выбрасываю контейнеры в ведро.

Принимаю душ, выбираю красивый купальник, кручусь перед зеркалом, радуясь своему отражению. За эти месяцы я еще немного схуднула и теперь абсолютно довольна своей фигурой. Хотя мама, когда я ей в последний раз скидывала фото, сказала, что я похожа на скелет. Та еще родительская забота, если честно.

Привожу в порядок лицо, немного укладываю брови, мажусь кремом с большим SPF, выбираю красивое струящееся платье, подбираю к нему босоножки и, довольная собой, заваливаюсь на диван.

До шести остается двадцать минут.

Демид звонит без пяти. Бодрый и счастливый. Мы вообще после воссоединения как два дурачка, все время улыбаемся.

— Саш, давай перенесем море на завтра.

— Почему? — прикусываю нижнюю губу и принимаю сидячее положение. Стискиваю колени так, что упирающиеся друг в друга косточки создают дискомфорт.

— У парня из команды сегодня днюха, ребята зовут в бар.

— Ладно. Я буду готова…

Договорить не успеваю, Дем прочищает горло, словно ему стыдно, а потом огорошивает:

— Это чисто мужская тусовка. Без девочек, Саш.

— А, да? Ладно, — киваю, хоть он меня и не видит. — Хорошо.

— Ты найдешь чем заняться?

— Конечно, — улыбаюсь, а сама уже скребу ногтями кожу, обнажая только-только зажившие ранки на руке. — Когда вернешься?

— Не поздно. Не ложись без меня.

— Ладно, — прикрываю глаза и часто дышу. — Буду тебя ждать.

— Люблю тебя, Саш.

— И я тебя.

Отключаюсь первой. Ловлю свои пальцы, которые уже превратили кожу в кровавое месиво, и до боли их сжимаю.

— Это просто день рождения друга. Просто мужская тусовка, — бормочу себе под нос.

Только вот в душе все ходуном ходит.

Я Демида никогда не ревновала раньше, а сейчас не могу отделаться от мысли, что он там в компании красивых девиц будет зажигать, пока я сижу дома при этом. Он там развлекается, а я пялюсь в телевизор, потому что меня не позвали. Насколько вообще возможна мужская тусовка без женщин?

За окном начинает темнеть. И чем больше проходит времени, тем паршивее я себя чувствую. Ревность душит. Подозрения убивают.

Не могу рационально мыслить. Не могу и все!

Постоянно кажется, что я чувствую, как Демид мне сейчас там изменяет. Там ведь есть алкоголь, девочки, которые не против захомутать состоятельного парня и…

Боже, нужно избавляться от этих мыслей, выбрасывать их из головы в зачатке, рубить на корню.

Хожу из угла в угол и считаю минуты. На часах почти половина первого ночи. Спать я не легла, жду. Чего конкретно, уже не понимаю. Два раза ему звонила, но трубку он не взял. Где этот клуб или бар? Может быть, поехать туда?

Бегу к гардеробу, сдираю с плечиков комбинезон, но надеть не успеваю, слышу, как открывается дверь.

Демид вернулся. Несусь туда.

Дем улыбается, подпирая стену плечом.

— Прости малышка, засиделись. Я телефон в клинике забыл, — качает головой.

— Я тебе звонила. Ты сказал, что недолго. Сказал, что…

Подхожу к нему ближе. Принюхиваюсь. Если он был не один, от него явно будет пахнуть женскими духами.

— Ты чего, Саш?

— Я? — отшатываюсь. — Ничего. Вы одни были?

— Одни, — прищуривается. — Ты ревнуешь? Или в чем-то подозреваешь?

— Я не знаю, ты мне скажи. Мужской вечер без женщин? — ухмыляюсь. — Звучит неправдоподобно, Дём.

— Ты серьезно сейчас?

— Да.

Ермаков опускает взгляд. Вижу, что улыбается, точнее, скалится. Цокает языком громко, а когда снова смотрит на меня, я понимаю, что злится.

— Я с тобой двадцать четыре на семь тут сижу из-за этой ноги. Хоть раз могу позволить себе побыть в мужской компании, Саш? Это преступление какое-то?

— Из-за ноги? — сглатываю и делаю шаг назад. — Ты меня обвиняешь?

— Нет. Но хотелось бы немного понимания.

— А разве я тебя не понимаю?

— Я не знаю. Ничего уже не знаю.

Дем качает головой и, оттолкнувшись от стены, идет в спальню.

Всхлипываю и сжимаю горло ладонью. Так паршиво мне давно уже не было.

Сжимаю пальцы в кулаки, всхлипываю и бегу в ванную. Там уже реву от души. Шум воды заглушает мои собственные всхлипы. Кажется, что ничего больше не имеет смысла. У нас не получается. У меня не получается.

Смотрю на свои руки, а потом ловлю в зеркале чей-то совершенно чужой взгляд. Затравленный, растерянный, испуганный. Когда понимаю, что сама на себя же и смотрю, проваливаюсь в дикую панику.

Руки, царапины эти, глаза безжизненные — разве это я?

Никогда такой не была. Ни денечка раньше. Я радовалась жизни, хотела ее проживать. Стремилась. Любила.

Себя. В первую очередь любила себя! А теперь что? Теперь вся моя жизнь вертится вокруг мужика и наших с ним проблем. Проблем, которые, возможно, и решать-то не стоило.

Дрожащими пальцами вытаскиваю из аптечки бинты и перекись. Обрабатываю расцарапанные запястья и заматываю все это бинтами. Выдыхаю.

Вытираю слезы, а потом долго смотрю на себя в зеркало.

Так продолжаться больше не может. Кажется, это край. Финиш!

Щелкаю затвором в ванной и почти на цыпочках перемещаюсь в спальню. Демида внутри нет, но я вижу его спину за стеклом. Он стоит на балконе, упирается ладонями в перекладину. Стоит, опустив голову, смотрит вниз.

Ему тоже плохо от происходящего.

Делаю глубокий вдох, тру виски и слышу, как открывается дверь.

— Саш, — Демид в несколько шагов сокращает расстояние между нами, касается моей руки, а потом морщится.

Видит бинты, трет затылок и смотрит… Смотрит виновато.

— Ты снова? — выдыхает, поглаживая большим пальцем кожу над бинтиком. — Зачем? Сашка, — притягивает меня к себе, целует в макушку.

Вдыхаю его запах, всхлипываю, сминая воротник его рубашки пальцами.

— Я не хотел тебя обижать. Эмоции. Мы всегда вместе, и мне это очень нравится, Саш. Очень! — поддевает мой подбородок, чтобы я посмотрела ему в глаза. — Но я устал сидеть в четырех стенах. Работы нет, вместо нее эти долбаные процедуры. Прогнозы хорошие, но, когда я вернусь на поле, понятия не имею. Это злит. Вот я и срываюсь. Не должен, знаю. Веду себя как дерьмо.

— Дём, — хватаю ртом воздух и смотрю на него во все глаза. — Давай сходим к семейному психологу.

Озвучиваю то, что уже неделю вертится в голове. Это может быть выходом. Это может позволить нам все исправить!

— Саш, ты же знаешь, что я не особо верю во все эти их методы. Ты же сама говорила, что ходила, после развода, и тебе не помогло.

— Я не понимала, чего хочу, Дём. Конкретного запроса у меня не было, а сейчас есть.

Ермаков шумно выдыхает, выпускает мои ладони из своих рук, сжимает переносицу пальцами и делает шаг в сторону. Знаю, что он относится к этому скептически. Знаю, но верю в нас. Все еще верю!

Обнимаю свои плечи. Холодно становится. За окном даже ночью душно, а мне так холодно в эту самую минуту. Между нами стена какая-то, которую пробить ну просто нереально.

— Хорошо, давай, если тебе станет легче, Саш. Я готов ради тебя на все.

Поджимаю губы. Улыбки не вырисовывается. Он готов ради меня на все? То есть сходить к врачу, который нам может помочь, — это подвиг для Демида?

— Мне кажется, у нас не получается, Дём. Ничего. Совсем.

Ермаков ловит мой взгляд, а потом и руку. Крепко сжимает ладонь.

— Сань, ты чего? — тянет на себя. — У нас все получится. Уже получается. Просто нужно время. Тебе сложно, недоверие, ревность, я понимаю. Мне тоже сложно, это заточение от работы, нервы, но мы любим друг друга и со всем справимся. Может быть, распишемся?

Распишемся? Снова?

— Давай не будем торопиться.

— Почему? — Демид гладит меня по щеке. — Нам обоим так будет проще, Саш. Узаконить все и…

— Давай не будем торопиться, ладно?

Заглядываю Дему в глаза. Он вроде кивает, вроде спокоен, но в глазах буря. Смерч настоящий.

— Я тебя люблю, Саш, — сжимает мои плечи и ждет. Ждет!

— И я тебя.

— Что ты меня? За эти месяцы ты ни разу не сказала, что любишь, Саша, ни разу!

— Я не могу так быстро перестраиваться.

— Уехать со мной можешь, жить со мной можешь, спать, а сказать самое важное — нет? А может, все проще? Может быть, ты и не любишь?

Он спрашивает в лоб, а я зависаю. Нервно и даже слегка истерично, потому что глупо улыбаюсь, пожимаю плечами.

Может быть и нет? Может быть? Нет?

А что, если нет?

Мое молчание затягивается. Демид психует, резко отходит в сторону. Злится. Вижу, как вздымается от рваных вдохов его грудь, как напрягаются плечи, и хочу сквозь землю провалиться. Я не могу сказать ему этих слов, просто не могу, и все.

Как только думаю о том, что вот-вот сейчас произнесу, перед глазами сразу Ася, ребенок, журналисты, скандал. А потом, потом накрывает болью. Едкой, разъедающей. Хочется лечь и не шевелиться. Хочется исчезнуть. Я часто об этом думаю и часто проваливаюсь в апатию. Ничего не хочется. Именно поэтому ничего мне не хочется!

Из-за слов этих. Из-за прошлого. Из-за чувства вины. Он из-за меня вне игры сейчас, мы погибнуть из-за меня могли.

Хочется снова почесать запястье, но я уверенно сжимаю пальцы в кулаки, не позволяя себе этого сделать.

— Я понял, — Дем печально улыбается, взъерошивает волосы на своей голове, а потом запрокидывает лицо к потолку.

Хочется что-нибудь ему сказать, что-то правильное и подбадривающее, но слов у меня нет. И сил уже больше нет.

А еще я с ужасом жду следующих выходных, потому что Ермаков улетит в Питер. На два дня. К сыну. У мальчика день рождения.

Как я это переживу, просто не представляю. За все время, что мы вместе, Демид ни разу не был там лично, не встречался с ними больше. Ни с ребенком, ни с Асей. Но тут вроде как праздник, и поэтому…

Зажмуриваюсь. До боли закусываю губу. Не могу думать об этом. Он будет там с ними как семья. У него за этого ребенка чувство ответственности, а Крылова давит на чувство вины.

Он не выбирал меня! Не выбирал. Только сейчас осеняет окончательно. Он выбрал золотую середину для себя и только для себя.

Знал, что я не смогу смириться, но все равно хотел меня вернуть. Я и сама знала, что не смогу в этом жить, но решила попробовать, рискнуть, первые недели после нашего воссоединения были такими счастливыми. Я давно не чувствовала себя так хорошо, как тогда. Но чем больше проходит времени, тем ужаснее кажется принятое мной решение вернуться.

 

Глава 24

Демид

Перелет Москва — Питер дается с трудом. Нога отекла, состояние паршивое. Все раздражает. Хотя эмоционально я труп уже неделю. Все не складывается, не получается. С Сашкой отношения с каждым днем становятся лишь хуже.

Что, если мы поспешили?

Я умирал без нее этот год, задыхался, злился.

После аварии показалось, что есть надежда. Мы сблизились, только, кажется, все и правду было повязано на ее чувстве вины. Понимал ли я это? Понимал. Верил, что смогу перетянуть ситуацию и избавить ее от этого чувства? Верил.

Только вот чем больше проходит времени, тем больше агрессии я испытываю. Работа встала, мой день — это походы по врачам, занятия и Саша.

Я злюсь. Иногда ловлю себя на мыслях, что обвиняю ее в случившемся. Не вслух, конечно, но в душе, виню. Если бы она только не хваталась за руль…

Впрочем, это никак не отражается на моем к ней отношении в жизни. Я люблю ее. Попрежнему. До потери пульса люблю.

Не представляю, как это без нее. Года мне хватило. Да, мы устаем друг от друга, находясь вместе практически постоянно, раньше такого не случалось. Я был максимально занят работой, перелеты, тренировки, сборы, игры и снова тренировки. Сашка тоже работала, каждый был занят своим делом. Мы встречались иногда урывками, всего несколько раз в неделю. С ума друг по другу сходили. С порога друг на друга набрасывались. Сейчас же, все иначе. Нет прежней искры. Есть только желание все это вернуть, стыд и боль.

Есть мой ребенок. Есть журналисты, которые попрежнему не могу отпустить эту ситуацию и раз в пару месяцев поливают дерьмом. К этому я уже привык. Да и Саша тоже. Мы не интересуемся, не читаем. Живем так, словно нас это не касается. Совсем.

Но это не помогает. Все разваливается. Рушится и я понятия не имею, что с этим делать.

Ее претензия задела. Цепанула острым ножом по груди.

Сашка верила в свои слова той ночью. Верила, что я был с кем-то. Верила, что я ей вру, что могу пойти на лево. Она в это верит. Она в этом живет, и как это исправить, приглушить, я не знаю.

А нужно вообще?

Чем больше проходит времени, тем я больше понимаю, что мы допускаем фатальную ошибку, пытаясь вытащить эти отношения со дна.

Может быть стоило их похоронить?

— Демид! — Лиля взмахивает рукой. —Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Улыбаюсь этой юной, эффектной блондинке, которая занималась организацией праздника для Егора. Осматриваюсь. Дом, в котором живут родители Аси с Егором небольшой, но уютный. Сама Ася улетела на острова с каким-то парнем, кажется, нашла очередную мишень. То, что она скинула сына на родителей, уже давно всем известный факт.

Моя мать тоже здесь. Киваю. Мы с ней не помирились, до сих пор общаемся с холодком. Это же она помогала Асе в реализации ее больного плана. Мама всегда недолюбливала Сашу и была бы рада любой другой невесте. Мое мнение в этом вопросе, она учитывать не хотела.

— Я думала, Саша прилетит с тобой, — мама пожимает губы, а взгляд сочится укором.

— Мы серьезно будем это обсуждать? — приподнимаю бровь.

— Я просто сказала.

— А я просто не хочу это слушать.

— Ты мне сынок всю душу вытряс с этими извинениями перед ней, а она их даже слушать не захотела. Я ей позвонила и выглядела дурой.

— Видимо, у нее нет желания тебя прощать, мам.

Мама краснеет и, круто развернувшись на пятках, уходит прочь.

Здороваюсь с отцом Аси. Нормальный мужик и жена у него нормальная. Когда-то они упустили свою дочь, теперь вот собирают последствия. Когда смотрю на это, больше всего не хочу, чтобы это повторилось с моим сыном.

Я не уверен, что это какие-то отцовские чувства, но, когда он впервые назвал меня "папа" в душе что-то оборвалось. Перевернулся мир. Вселенная точно стала другой.

Егор умный, сообразительный, веселый, мои чувства к нему еще несуразные, но я чувствую тепло к этому мальчику. К своему сыну…

Знаю, что Саша никогда его не примет. Что для нее он просто триггер. И я сам в этом виноват. Сам допустил, чтобы все обернулось именно так. Теперь это уже не изменить, как бы я не пытался…

Саша нервничает. Ее штормит. Она не может смириться с происходящим. Я знаю, что мой полет сюда, для нее что-то вроде предательства, знаю, но и полностью абстрагироваться от сына не могу. Да, я его не хотел, да Ася поступила подло, но ребенок не виноват. Меня не так воспитывал отец. Точно не растил из меня подонка, который может бросить собственного ребенка, какой бы ни была его мать…

Со всеми этими мыслями, просвет в наших с Сашей отношениях сужается. Я люблю ее, но не хочу мучить. Не могу мучить.

Мы вряд ли вывезем. Вряд ли сможем.

Она становится психованной истеричкой, а я агрессивным козлом. Разве этого я хотел, когда желал ее вернуть?

Я хотел любви. Хотел, чтобы все было как раньше, насколько это возможно в данных условиях, но прогадал.

— Вам нравится? — Лиля появляется внезапно.

Поворачиваю голову, киваю, улыбаюсь.

— Все отлично. Вы прекрасно выполнили свою работу.

— Спасибо. Это мой первый такой серьёзный заказ, и я дико нервничала. Егор — такой милый мальчик.

— Вы молодец, — снова улыбаюсь и перевожу внимание на сына, он сидит на диване в окружении бабушек и дедушек. Гости уже подтянулись. Их не так много. Лиля собирает свои вещи.

Наблюдаю за тем, как эта хрупкая девочка, берет в руки огромную сумку, улыбается и что-то набирает в телефоне, по-детски оттопыривая нижнюю губу.

Красивая. Яркая блондинка. Сколько ей? Двадцать—двадцать два?

Она напоминает мне Сашу, когда мы только с ней познакомились.

— У вас все в порядке? — спрашиваю и подхожу ближе.

— Из-за дождя ожидание такси превышает почти сорок минут, — раздосадовано вздыхает.

— Может останетесь? Вы организовали нам такой праздник, так что от кусочка торта с нас не убудет.

Лиля смеется. Заразительно. Легко.

Мне дико не хватает вот этой легкости. Этой свободы души, когда не нужно каждую секунду думать о прошлом. Это выматывает. Убивает. Вытягивает силы.

Я устал. Я не понимаю, что нас с Сашей ждет дальше и ждет ли вообще…

— Спасибо, Демид. Я вызвала машину, и пока она не приедет, с радостью попробую торт.

 

Глава 24.2

Саша

Демид улетел на все выходные. К сыну.

Мой мозг отказывается воспринимать эту информацию. Приятнее думать, что он на очередных сборах каких-то, только вот, это ложь. Сама себе вру, чтобы поддерживать в теле хоть какие-то процессы жизнедеятельности. Дышать, открывать глаза по утрам…

Дается все с трудом, но я стараюсь. Глупо, но как есть.

На вторые сутки отсутствия Ермакова, чувствую тошноту. Она появляется внезапно и отдаётся тяжестью в животе — это пугает до чертиков. Я даже давление меряю, в двадцать-то шесть лет…

К обеду состояние ухудшается, я словно привязанная сижу рядом с унитазом, подозревая у себя отравление. Приходится вызывать врача и краснеть, когда серьезная, взрослая женщина, спрашивает у меня о цикле, который в последний год не просто немного сдвинулся, он вообще идет как попало, и я ничего с этим не делаю.

Именно в этот момент наступает какая-то точка невозврата. Паника захлестывает. Я думаю о том, что могу оказаться беременной от Демида, и впадаю в натуральную истерику.

Я не хочу. Мне не надо. Не от него. Никогда.

Состояние ужаса усугубляется с каждой секундой. Врач покидает квартиру, оставляя меня один на один с мыслями о возможном ребенке. Дрожу. Тру плечи, губы, лицо. Страшно. Невероятно страшно.

Это же еще один оборот порочного круга, в который я себя загнала.

Если я окажусь беременна, то не смогу сделать аборт. Не смогу чисто психологически. И что будет тогда?

Только приняв эти мысли, впервые за последние месяцы понимаю одну простую вещь — я не хочу быть с Демидом. Я не вижу с ним будущего и каких-то совместных детей. Эти отношения меня убивают. И его тоже убивают.

В закромах аптечки нахожу тест, долго смотрю на упаковку, а когда распечатываю, еще минут десять стою у двери в ванну, боясь его сделать.

Мы предохраняемся, но случается всякое. Всем своим существом, я, конечно, стараюсь быть рациональной. Скорее всего, моя тошнота и тяжесть — стресс, потому как отравления выявлено не было. Но вот та мелкая, скулящая часть души, истерично вопит о ребенке!

Глубокий вдох, совершаю, лишь когда вижу одну полоску через две минуты. Три, пять, десять минут и она все еще остается одна. Ничего не меняется. Земля все еще под ногами, слава богу.

Облегчение расправляет плечи и выпрямляет мне спину. Паника медленно отступает.

Смотрю на себя в зеркало и вырисовываю на лице робкую улыбку. Едва заметную, но чем больше времени проходит, тем шире она становится. Ловлю себя в точке, когда громко смеюсь и визжу на всю квартиру. Выплескиваю эмоции, которые копились во мне все эти месяцы.

Чувство вины, боль, страх одиночества, страх потери и сожаления, все это перечеркнул вот этот маленький эпизод с тестом. Я словно посмотрела на себя и ситуацию со стороны. Поняла, что не могу быть в отношениях с человеком, с которым-то и семью стоить не хочу, оказывается.

Я выжата этими отношениями, в них больше нет огня и удовлетворения. В них ничего нет. Только боль, вина и слезы.

Впервые после нашего с Леной разговора у нее в квартире, решаюсь на звонок. Звоню подруге, забивая на разницу часовых поясов, и испытываю такое облегчение оттого, что несмотря ни на что, она берет трубку. Говорит со мной. Не обижается и не винит.

Ночью, долго плачу и думаю. Сна нет.

Мозг работает на пределе возможностей. Я анализирую весь прошедший год, месяцы, которые мы с Демой жили вместе, аварию, ситуацию с Асей, ребенком, скандалами и окончательно понимаю, что не хочу больше быть ни к чему этому причастной. Никак. Никогда.

Мы не справимся. Не сможем. Тогда зачем страдать? Зачем тешить себя надеждами?

Сплю всего пару часов, но несмотря на это, утро оказывается, бывает бодрым и продуктивным, а я ведь начала забывать, как это…

Решение принято!

На то, чтобы собрать чемодан, уходит буквально минут двадцать. Все подарки оставляю. Демид их за эти месяцы очень много подарил: брюлики, украшения, шмотки брендовые по баснословным ценникам, все это оставляю лежать на своих местах.

В чемодан складываю лишь самое необходимое для перелета и первых дней жизни на Бали. Билеты я уже купила, виллу забронировала. Впереди меня ждет что-то новое и хорошее. Я в это верю.

Демид прилетает сегодня. Его самолёт совершит посадку через два часа. К этому времени меня здесь уже не будет. Беру листок, ручку и всего в несколько предложений описываю причину своего исчезновения.

Сказать в глаза страшно. Не справлюсь. Сдамся, а потом, через год окажусь в еще более безвыходном положении. Демид надавит, мы распишемся, и я оглянуться не успею, как рожу ребенка, которого в будущем буду винить в своей несостоявшейся жизни. В том, что мне приходится существовать с его отцом, которого я к тому времени просто возненавижу.

Зачем?

Поэтому и пишу записку. Разговор в реальности боюсь не вывезу. Моя больная «любовь» снова заиграет отголосками вины, и я останусь.

Сгребаю косметику в сумку, переодеваюсь, делаю крепкий кофе. Пока пью горячий горький напиток, чувствую легкую дрожь. Меняться всегда страшно, рвать длительные, а тем более болезненные отношения сложно, хоть они и лишены уже всякого смысла. Так устроена психика. Когда мы в созависимости, то на глазах пелена. Бегаем что-то, ищем выходы, раз за разом упираясь лбом в стену.

Я хотела дать нам с Ермаковым шанс, я его дала, но ничего путного не вышло, да и не выйдет уже никогда. Мы чужие и совсем другие теперь. Прошлое не вернуть, разбитую вазу не склеить, любовь не реанимировать, постоянно оглядываясь на то, как нам когда-то было хорошо вместе. Так это не работает. Остается только один выход — разорвать. С болью, слезами, с кровящим сердцем, разорвать этот круг ада и идти дальше. Возможно, не сразу и совсем нелегкой походкой, но идти, высоко подняв голову в свое светлое и счастливое будущее.

В аэропорту с опаской смотрю на часы. Демид уже должен был вернуться в квартиру. До моего вылета двадцать минут.

Сжимаю в руках вибрирующий телефон, и именно с этой секунды начинается обратный отсчет.

Знаю, что это Демид звонит. Слезы на глаза наворачиваются. Я и не стесняюсь, плачу прямо в аэропорту на посадке, иду по коридору и растираю по щекам соленую воду рукавом кофты.

В этот момент я скорблю по нашем прошлому, по принятым решениям, по чувствам, которые когда-то были для меня всем.

Шмыгаю носом и несмело отвечаю на звонок.

Молчим. Оба молчим и понимаем, что это конец. Вот теперь точно.

— Ты решила?

Слышу до боли уже родной голос, всхлипываю, зажимаю ладошкой рот и киваю. Часто-часто. Дем этого не видит, конечно.

— Да. Так будет лучше. У нас не вышло и не выйдет уже никогда, — произношу уверенно. Сейчас, главное, без сомнений, в голосе.

Я справлюсь.

Снова повисает тишина. Сажусь в кресло, упираюсь локтем в ручку и смотрю в иллюминатор на взлетную полосу.

— Прости, Саш, — Демид говорит тихо, почти шепотом. Слышу в его голосе сожаление. Оно искреннее и снова слезы на глазах. — За все прости. Я рад, что ты была в моей жизни. Я желаю тебе счастья.

— И я тебе, Дем. Правда, — тараторю. — Не звони мне больше и не ищи, ладно? Пожалуйста. Так будет лучше для всех.

— Ты возвращаешься в Москву?

— Это неважно.

— Почему записка, Саш?

— Потому что любой наш разговор всегда уводил меня от принятия решения. Я болею этими отношениями. Тобой. И очень хочу вылечиться. А когда ты рядом, сделать это невозможно.

— Ты оставила подарки…

— Я оставила прошлое в прошлом, Дем. Счастья тебе. Пока.

Скидываю звонок, выключаю телефон и достаю сим-карту. Дышу часто. Грудь огнем горит. Умираю мысленно и, кажется, физически тоже.

Прощаться с прошлым всегда сложно. Делать шаг в новую жизнь для некоторых оказывается непосильным, но я хочу быть другой. Я хочу быть счастливой. Я хочу быть собой. И буду, несмотря ни на что!

 

Эпилог

Семь лет спустя…

— Саш, ну ты как?

— Страшно, Лен, — крепко сжимаю в руках ножницы. — Все как в первый раз.

Через минуту я перережу красную ленточку и открою свою третью кондитерскую. Разве учась в педагогическом, я могла подумать, что когда-нибудь увлекусь выпечкой, а мои торты сделают из меня кондитера, да еще и бизнесмена? Нет. У виска бы покрутила.

А теперь вот, своя собственная кондитерская в Питере. Третья кондитерская!

Моя душа, на которую я заработала сама. На все заработала сама. После Бали у меня было чувство незавершённости. Деньги Демида все еще лежали на моих счетах. Это размазывало морально, поэтому я отказалась от них в пользу матери Ермакова. Боялась, что он не примет, а эта женщина будет только рада.

— А Лешка где? — подруга оглядывается по сторонам.

— За моим пиджаком в машину пошел, — улыбаюсь и кладу руку на свой выпуклый живот. Через два месяца у нас с мужем будет малыш.

Это моя первая беременность, к которой мы с Лешей шли два года. Два года терапии. После ситуации с нежданным ребенком бывшего мужа меня трясло от одной мысли о детях. Меня в дрожь бросало, когда я думала, о материнстве.

Проблему я не скрывала. Рассказала Лешке все на третьем свидании. Зачем, понятия тогда не имела. Позже, психолог просветила, что это было защитной реакцией, я от всех мужчин отгораживалась, и мой будущий муж исключением не стал.

Мы с ним вместе боролись с моей головой за нашего ребенка. Вышло неплохо.

— А, вот он, — снова жужжит над ухом Ленка.

Чувствую руки мужа на плечах. Улыбаюсь. Леша накинул на меня пиджак.

— Все хорошо, Саш?

Киваю и прикрываю глаза. Запечатлею в памяти еще один приятный момент.

Мы познакомились с мужем случайно. Четыре года назад. Тогда я еще пекла на дому, а Лешина сестра заказала у меня торт ко дню рождения, с которым я сильно закосячила. Торт не стабилизировался, потому что ночью у меня отлетел холодильник. Заказ должны были забрать утром, и я ничего не успевала с этим сделать.

Приехал Леша. По насмешке судьбы торт я готовила для него, оказывается. Сестра хотела сделать ему подарок, но у нее случился форс-мажор и забрать его она не успевала. Поэтому вскрыла карты.

Утро было-то еще. Я открыла ему дверь вся взъерошенная и заплаканная. Торт в тот момент преспокойно растекался на кухонном столе, пока я пыталась сквозь слезы извиниться перед Алексеем и вернуть ему деньги.

Леша тогда спокойно так на меня посмотрел и спросил, есть ли у меня чай. Раз уже этому торту не судьба оказаться за сегодняшним праздничным столом, попробовать он его, все равно обязан. Я была на таких нервах, что готова была ему бочку чая налить, лишь бы не испортить свою кондитерскую репутацию. Мы просидели на моей кухне несколько часов, обожрались этой поплывшей массой и обсудили, наверное, все на свете.

Леша был первым мужчиной после развода, с которым мне было о чем говорить, и с которым мне хотелось это делать. Правда, поначалу я решила, что это все то же чувство вины, поэтому отказалась от свидания, которое он назначил мне через неделю. Леша воспринял отказ спокойно и даже пропал на пару месяцев, а потом, приехал на открытие моей первой кондитерской, точнее, маленького помещения, которое я тогда с гордостью так звала.

Он не просто приехал один, а привел мне целую толпу своих друзей в качестве первых клиентов, вдребезги разбивая все мои страхи о том, что никто не придет. С того дня мы погрузились в вереницу встреч, звонков, переписок. Маленькими шажками шли к чему-то большому и светлому.

Параллельно я была в терапии, все еще латая последствия развода. Прорабатывала доверие и свое чувство вины.

Леша не давил. Он вообще мало эмоциональный человек. Серьезный. Занимается недвижимостью. Не дает пустых обещаний и считает, что поступки важнее слов. И если честно, это было первое, что меня в нем подкупило. Я не хотела красивых слов больше. Нет.

Все это у меня уже было. Все это больше не имело смысла.

Мы с Демидом спешили жить и любить. Пытались вытрясти из этого брака все что только можно, и не сразу поняли, что в нем больше ничего не осталось. Только боль и недоверие. Обиды и тоска. Зависимость и привычка.

Наша любовь была детской, зависимой, истеричной. Мы думали, что живем друг другом, а на самом деле, толком друг друга и не знали. Видели только образы. Я считывала в нем брутального, классного, веселого парня, который на самом деле, как и я сама, застрял в стадии, где за него все должны были решить другие, который хотел выпутываться из проблем по щелчку пальцев. Хотел легкости. Я же, вечно прятала голову в песок, боялась обидеть, боялась не справиться. Так и вышло. Я обидела, не справилась, а собрать все это во что-то нормальное по щелчку пальцев у нас не вышло. Да даже приложив усилия, не получилось!

За эти семь лет, мы с Демидом больше ни разу не встречались.

Единственное, первый год, я постоянно мониторила прессу в поисках информации о его здоровье и карьере. Чувство вины за аварию жило во мне не угасая, пока Ермаков не вернулся в спорт, причем очень удачно. Еще через год его выкупил испанский клуб, и Дем иммигрировал с концами. Перевез всю семью к себе. Женился.

Женился на совсем молоденькой девушке, которая смогла принять Егора. Которая не была запачкана всей этой ситуацией, которая верила Демиду и родила еще одного сына. Которая смогла сделать его счастливым. Он говорит об этом в каждом интервью, и сейчас, я очень горжусь им. Он хороший человек, с котором нам просто оказалось не по пути.

Демиду понадобилось два года, чтобы окончательно изменить свою жизнь и начать все сначала. Я тогда решила, что жалею о своем выборе, о своем уходе, плакала.

Плакала по безвозвратно ушедшему прошлому. Моментами казалось, что я не смогу больше стать счастливой. Никогда.

Но время идет и все меняется. Прошлая любовь превращается в воспоминания. Чаще приятные.

Когда ты понимаешь, что переболел и все прошло, что боли больше нет, а все твои решения были выверенными и правильными, приходит облегчение. Ты улыбаешься и двигаешься дальше.

Развиваешься, совершенствуешься, любишь.

У тебя появляются новые интересы, друзья, вся жизнь.

У тебя есть новая любовь, новые чувства, и ты не сравниваешь их со старыми. Ты живешь здесь и сейчас, без оглядки, на всю катушку. Дышишь, улыбаешься.

Твое сердце больше не болит, она напитано радостью и любовью. К себе. К окружающим тебя людям. К прошлому.

Ты молодец. Ты смогла не потерять себя. Сделала огромный шаг вперед и продолжаешь шагать.

На этом наша история подошла к концу. Все огромное спасибо! Знаю, что многие, вероятно, ждали другой конец, верили, что герои сойдутся, но я изначально не видела их вместе. С самой первой строчки. Это история о разводе. О чувствах. Что было бы с героями, еще через год того эмоционального ада, в котором они варились, находясь бок о бок? Саша хотела отмыться от ситуации с прессой, не могла принять ребенка, доводила себя физически и психологически. Пыталась влезть в рамки, которые были для нее уже тесными. Демид хотел легкости, хотел чтобы все было как раньше. Ему была важна та стабильность, что была у них до развода. Разве эти желания могли бы осуществиться, останься они вместе?

К чему эти совместные мучения и преодоление непонятных трудностей? Ради чего, чтобы поставить галочку и гордо говорить - мы смогли сохранить семью, а потом шёпотом добавлять - но, честно говоря, теперь друг друга ненавидим просто?

Я знаю, что будь измена гадкой и грязной, без подстав, принять тот факт, что люди разошлись, было бы проще. Но! Самое трудное и больное, найти себя и принять, что все плохо, когда была любовь, которой больше нет. Мне хотелось сделать упор именно на это. Для меня ХЭ в этой истории, именно обретение себя. Любовь к себе, несмотря на принятые в обществе нормы прощения и любви к другому. Надеюсь, что найдутся и те, кто разделяет мои мысли. С любовью, ваша Маша )*