Будешь моей (fb2)

- Будешь моей (Калугины & К - 3) 796K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталия Романова

Наталия Романова
Будешь моей

Глава 1. Олег

Остро пахло весной, едва распустившимися листьями, сырой землёй, помнящей недавние слои снега, проклюнувшимися первоцветами. Это помимо выхлопных газов, отходов жизнедеятельности собак, которые вылезли после затяжной зимы, и тревоги, повисшей в воздухе.

Паникой, которой была пронизана каждая пара глаз, наблюдающая за происходящим. Благо хоть журналистов близко не подпускали. Оперативная необходимость.

Олег терпеть не мог такие вызовы, ненавидел всей душой. Не только он, весь отряд. Хуже нет — работать на захвате заложников в общественном месте, когда вокруг полно гражданских, а здесь ещё и дети.

Просто грёбаное бинго!

Пара конченых ублюдков, вооружившись дробовиком, захватили частный детский сад «Солнечный лучик», находящийся на первом этаже густонаселённого жилого комплекса, куда ходил трёхлетний сын одного из них. Зашли спокойно под предлогом забрать малыша до тихого часа, устроили пальбу, благо не по людям, кто-то позвонил в полицию.

Итого в заложниках оказалось двадцать три ребёнка от полутора до семи лет, шесть человек педагогического состава, заведующая, два повара — все женщины. Единственный мужчина, дворник, был на улице.

Что этим уродам нужно, сформулировать они толком не могли. Пьяно блеяли что-то в духе паршивых боевиков, требуя то вертолёт, то пиццу из соседней пиццерии, то ДНК-тест сыну, потому что жена — тварь последняя, его нагуляла, теперь и вовсе собралась разводиться и алименты на честного человека повесить. А так — не пойдёт!

Толпу зевак удалось отогнать за оцепление, но с расстояния всё равно глазели, снимали, переговаривались. Информация просочилась в социальные сети, примчались взволнованные родители, которые справедливо требовали от силовиков «сделать что-нибудь».

Идти на штурм, когда в заложниках дети, а там два неадекватных, хорошо, если только пьяных урода? Отличная идея!

Привезли мать одного из захватчиков, того, чей сын посещал «Солнечный лучик». Под окнами сада она уговаривала нерадивое чадо одуматься, отпустить детей, пока никто не пострадал, женщин отпустить. Заламывала руки, голося на всю округу:

— Максим, Макси-и-и-имушка-а-а-а, остановись, остановить, христом богом прошу!

Дебелая тётка в стёганой цветастой куртке поминутно останавливалась, искала взглядом невестку и слала на её голову все проклятия, какие только могла придумать. Сгубила, довела хорошего парня, честного человека, всё по её вине, змея подколодная. А она говорила, предупреждала Максимушку.

Естественно, сука, любой мужик при размолвке с женой, первое что делает — хватает оружие и берёт в заложники детей, некоторые из которых ещё науку справлять нужду в горшок не освоили.

На очередном протяжном «Макси-и-и-имушка-а-а-а» раздался выстрел, прозвучавший набатом. Следом понеслись крики стоявших на улице родителей, кому-то стало плохо, засуетились работники скорой. Несколько карет стояли наготове рядом, в этом же дворе.

— Ранена женщина, они готовы впустить медика, — спустя короткое время сообщил переговорщик — Самойлов Денис Валерьевич, для своих просто Ден — бывалый мужик, с огромным опытом работы.

— Я пойду, форму организуешь, командир? — поднял тяжёлый, угрюмый взгляд Андреев.

— Только женщину, — перебил Денис. — Они пустят только женщину.

Женщин в отряде не наблюдалось. В принципе в СОБРе служили женщины, встречались индивидуумы, но их, слава богу, сия чаша миновала. Командир скорей ушёл бы охранником в «Пятёрочку», чем смирился с женщиной под своим началом.

В секретариате, экономическом отделе, снабжении — пожалуйста, сколько угодно.

— И что там по женщинам? — командир перевёл смурной взгляд к машинам скорой помощи.

Очешуительная в своём идиотизме идея, прибавить к заложникам ещё одну. Обоссаться, какая прекрасная! Просто фантасмагория какая-то.

Командир уткнулся в план помещения, в который раз прокручивая в голове возможность штурма. Ликвидировать бы этих ушлёпков, и дело с концом, но угашенная мразота держалась вне зоны поражения, усадив женщин и детей перед окнами актового зала.

Крохотные цветные стульчики, синтезатор на подставке, расписанные мультипликационными героями стены, перепуганные женщины, державшие вокруг себя детей, как квочки цыплят…

Через несколько минут от одной из карет двинулась женщина в форме скорой помощи в сторону невысокого крыльца, неся в одной руке укладку. До этого Олег наблюдал, как командир что-то долго, настойчиво объяснял женщине. По глазам, — остальное скрыто под балаклавой — было видно, что он буквально наступает себе на горло. Только делать нечего, если верить стрелявшим — ранена беременная, помощь, капец, необходима.

Женщина поравнялась с автобусом, в котором находился отряд. Замедлилась, перекинула укладку, которая едва ли не перевешивала её, из руки в руку, двинулась дальше.

Женщина… женщина, мать твою! Девушка, совсем девчонка, лет восемнадцать-двадцать, во сколько медицинский колледж заканчивают, не старше. Форма висела на худой невысокой фигурке, нелепо сидела на бёдрах, куртка болталась на узких плечиках. Русые волосы собраны в косу, скреплённую между лопаток дешёвенькой оранжевой резинкой. Стоптанные кроссовки, такие же дешёвые, как резинка эта…

На мгновение обернулась, словно взгляд почувствовала. Олег как-то сразу выцепил все детали. Длинная шея, изящный поворот головы, тонкая ключица, выглядывающая из-под вытянутой горловины синей футболки. Мягкий овал лица, пухлые губы, глаза с чуть поддёрнутым внешним уголком под длинными ресницами, разлёт бровей.

Красивая девчонка, замутить бы с такой, но прямо сейчас не до мыслей о прекрасном. Голова должна быть максимально чистой, свободной от любой информации, кроме выполнения задачи, от любых эмоций. Нельзя помнить, что с утра поругался с соседом из-за звука перфоратора, в идеале — имя собственной матери.

Через десять минут после того, как девушка скрылась за дверями детского сада, дверь распахнулась. В проёме мелькнуло бледное лицо врача, подзывая на помощь. К ней поспешил Денис, подавая знак, чтобы все оставались на своих местах. Напрягся всем телом командир, ребята сразу сосредоточились, чутьё подсказывало — настал момент истины.

Из-за двери вышла женщина, с трудом передвигаясь. К приличному животу добавлялась перевязанная рука, виднеющаяся из-под распоротого свитера, потёки крови на одежде. За другую руку держался мальчик лет трёх от роду. Всхлипывая сопливым носом, он опасливо озирался вокруг. Медичку дёрнули обратно в полумрак, за дверь, мелькнула лишь светлая подошва кроссовок.

— Лёша! Сынок! — завопила жена одного из захватчиков, подхватилась с места, пришлось ребятам из оцепления останавливать отчаянно кричащую женщину.

Не хватало только, чтобы этот ненормальный открыл огонь по людям, в желании подстрелить жену. Что в голове у психопата, понять в теории можно, что у пьяного, угашенного психопата — вряд ли.

— Макси-и-и-имушка-а-а-а! — заголосила во всю мощь мамаша. — Отпусти ты их всех, раз даже этого отпустил! Максим!

Суматоха на крыльце, отвлекающая внимание. Вопли толпы, смешавшиеся в какофонию звуков. Окрики оцепления, чтобы зеваки не лезли на рожон в желании снять лучший кадр, запостить в социальных сетях чьё-то горе ради пары сотен лайков, а перепуганные до полусмерти родители, не неслись к окнам в инстинктивном желании спасти своих детей.

Операция пронеслась почти мгновенно. С одним из уродов церемониться не стали, ликвидировали при первой же возможности. Второго уложили мордой вниз, не удержавшись от пары крепких ударов, как заводной он повторял, что не виноват, мимо проходил. Всё задумал Макс, и оружие принёс, и в заложников стрелял, и лампочки в коридоре побил, а он… так… за свежей выпечкой вышел. Со всех сторон агнец невинный.

Убивать бы таких по пять раз подряд, пока рука не устанет, да инструкция не велит. Права, мать их, человека, соблюдать необходимо, словно шакальё это к роду человеческому отношение имеет.

Парни похватали ревущую малышню, перепуганную непонятными событиями, последующим шумом, выстрелами, криками, напряжением, стоящим в воздухе, что аж искрило. Выводили испуганных женщин, передавали в руки медикам.

Олег осмотрелся, в углу раздевалки, обхватив руками голову, скрючившись, сидела та самая, из скорой помощи. Рядом открытая укладка, разбросанные медикаменты, ампулы, бинты, отброшен в сторону кровоостанавливающий жгут, кусок тряпки, напоминающий свитер раненой беременной.

— Всё хорошо, — проговорил он как можно спокойней, не отводя взгляда от коротких ногтей без маникюра, побелевших от того, с какой силой она обхватила голову. — Всё закончилось.

Вообще-то, перепуганная девушка — не его дело. Отряд своё сделал, сейчас появятся психологи, они знают, что говорить в таких случаях, подтянутся следователи, дознаватели, туча других должностных лиц.

Почему-то не хотелось просто взять и уйти. Бросить перепуганное до смерти создание. Не мог он развернуться, оставить скрюченную фигурку купаться в своих страхах.

— Дай руку, — проговорил Олег вкрадчиво, присаживаясь на корточки рядом. — Поднимайся.

Девушка покачала головой, отказываясь, отняла руки от головы, посмотрела в упор, хмурясь. Олег знал, что единственное, что она видела — глаза. Светло-карюю радужку с тёмным ободком — на этом всё. Такие карие глаза, по статистике, у почти восьмидесяти процентов населения планеты.

Скосила взгляд в бок, показывая на что-то за своей спиной, попыталась отодвинуться, сморщилась, как от сильной боли. Олег заглянул через голову сидящей. Там, между стеной и детским шкафчиком — обычным, садиковским, с рисунком на дверце, — жался мальчонка лет пяти от силы, глядя огромными глазёнками на человека в чёрной форме, в полной амуниции. Пугающее должно быть зрелище для ребёнка.

— Я его спрятала, — прохрипела девушка, поясняя, зажмурилась.

— Понятно, — кивнул Олег, попытался перехватить девушку, в ответ услышал отчаянный писк. — Ранена? — уточнил он, только заметив, что на синем рукаве форменной куртки проступило бурое пятно крови.

— Врач, нужен врач! — крикнул Олег, вставая.

Мальчика почти сразу выхватили из укрытия, подхватили на руки, понесли на улицу, тот не издал и звука, лишь с интересом разглядывал происходящее, хмурился чему-то своему, напоследок помахал девушке.

— Тина? — Олег услышал мужской голос за спиной. — Молодой человек, отойдите, не стойте, как памятник собственной беспомощности, — продолжил немолодой уже фельдшер скорой, оттесняя здоровенного СОБРовца, не выражая и толики почтения к власти и силе. — Девочка, что тут?

— Эй! — рявкнул за спиной командир, показывая жестом, что пора уходить.

Своё дело они сделали. Пришла пора заслуженных и не очень люлей. Захват детей, ликвидированный террорист, второй с побоями, которые, ясно дело, не сам себе нанёс, два раненых заложника — это то, что известно Олегу, — и толпа свидетелей всей этой вакханалии.

Им звиздец…

Глава 2. Тина

Никогда прежде я не бывала в больницах. Вернее была, и не один раз, на практике, с сестрёнкой, когда та пневмонией болела, к маме приезжала, но в качестве пациентки очутилась в первый раз.

Не так и плохо оказалось. Палата просторная, с двумя большими окнами с жалюзи, стены в жизнерадостный персиковый цвет выкрашены, четыре удобные медицинские кровати, пациентов, включая меня, всего двое. Врачи внимательные, вежливые, участливые, медсёстры ласковые, все улыбаются, жалеют, сочувствуют, еда в столовой — и то сносная. В супе попадалось мясо, в каше масло, компот и вовсе был вкуснейший. Не посещали бы меня сто раз на дню, посчитала бы санаторием.

Но меня посещали, постоянно, увеличивая усталость и нервное напряжение в геометрической прогрессии, вынуждая вздрагивать от каждого открытия двери.

Сначала пришёл дознаватель — молодой мужчина, въедливый как червь. Долго расспрашивал кто я, откуда, где родилась, с кем жила, на кого училась, почему, как очутилась там, где очутилась. Что видела, слышала, чем нюхала, что именно, с какой частотой дышала, с какой целью.

Не успела отдышаться, как явился ещё один, на этот раз женщина. Снова пришлось рассказывать, кто я, откуда, где родилась, зачем, и что по этому поводу думаю.

Чуть позже появился следователь, дотошно расспрашивал, что именно происходило в те злосчастные минуты, которые я находилась в раздевалке захваченного детского сада. Что помню о нападавших, детально, посекундно. Как проходил штурм, кто где стоял, куда бежал, как дышал, что в это время делала я…

Складывалось впечатление, что я не свидетельница, не потерпевшая, даже не соучастница преступления, а зачинщица. Вся моя жизнь была положена на то, чтобы оказать содействие мудаку, захватившему детей в заложники. Мало того — именно с этой целью я появилась на свет. Ай да я, ай да сукин сын, вернее дочь!

Я окончательно запуталась в именах, званиях, должностях приходивших. Начала подозревать, что да, я виновата. Во всём! Начиная с самого факта моего рождения, заканчивая тоном, которым разговаривала со следователем.

После обеда появилась психолог МЧС в сопровождении клинического психолога больницы — так они представились. Долго и нудно разговаривали со мной «за жизнь». О детстве, планах, личной жизни, будущей профессии, о том, почему я люблю мороженое, какие цветы нравятся. Мне же хотелось послать всех подальше с этими расспросами, завернуться в одеяло, уткнуться в стену, закрыть глаза, уснуть, а проснуться дома, и чтобы ничего этого не было. Вообще не случалось никогда в жизни.

В завершение ненормальная девица, представившаяся корреспондентом местного телеканала, суя мне в лицо камерой, начала расспрашивать про мой «подвиг». Что я чувствовала в этот момент, о чём думала…

А я ничего не чувствовала, ни о чём не думала, кроме всепоглощающего страха. Какого-то животного леденящего ужаса, такого, что вспоминать больно на физическом уровне.

Когда выяснилось, что кому-то нужно идти в захваченный детский садик, никому и в голову не пришло, что им окажется практикантка, не получившая диплом. Оставалась пара месяцев, после окончания колледжа меня обещали взять на работу, на подстанции был катастрофический кадровый голод, но пока я не была специалистом. Принимать никаких решений права не имела, оказывать полноценную помощь тем более.

Подавать шприцы с набранным лекарством, каким — решает врач, таблетки, опять же, по указанию врача, накладывать датчики кардиографа, иногда подержать ватку, придержать бинт, редко-редко наложить повязку, внимать, слушать — вот мои обязанности.

Рвались многие, почти все, но захватившим мудакам понадобилась женщина. Единственная женщина из трёх бригад категорически отказалась, сославшись на маленьких детей, ждущих дома. Имела право… её и осуждать никто не стал. Я точно не смела, неизвестно, как я бы себя повела, имея своих детей.

Помню, как вызвалась, под громкое цоканье Михалыча — нашего водителя. Старший пытался отговорить, говорил, что сейчас приедет та, которая пойдёт. Кинули клич, вызвалась фельдшер с опытом в боевых действиях. Уже едет, застряла в пробке.

Только в это время суток пробка могла на несколько часов затянуться, человеку же необходима помощь сейчас, немедленно, тем более беременной женщине!

Помню, как долго и обстоятельно говорил со мной мужчина в чёрной форме, здоровенный и пугающий отчего-то. Всё, что я видела — прозрачно-голубые глаза и светлые нахмуренные брови. Помнила последний его жест перед тем, как пойти — он провёл огромной ладонью по волосам, погладил, тяжело выдохнув, будто сам себя душил.

Меня запустили, толкнули в сторону раздевалки, обычной, как почти во всех детских садах. С рядами маленьких шкафчиков и скамейками по центру. У батареи вдоль окна сидела женщина, прикрывая одной рукой живот, вторая безвольно болталась, багровея от крови. Та, запёкшаяся, выписывала узоры на бледной кисти и линолеуме цвета дерева.

Живот… большой живот ходил ходуном, словно младенец собирался не просто выйти на свет прямо сейчас, а сделать это напрямик, разрывая чрево.

— Какой у вас срок? — спросила я, обрабатывая рану трясущимися руками. — Как вас зовут?

— Семь месяцев, — бледными губами ответила женщина. — Елизавета, Лиза…

Об огнестрельных ранениях я знала только то, что нам рассказывали и показывали на картинках, в реальности не приходилось встречать. До одури боялась сделать что-нибудь неправильно, перепутать, испортить. Я ведь даже не врач, меня не должно было здесь быть, а передо мной раненная беременная…

От чего сильней паниковала, понять было сложно. Одинаково пугало то, что в положении, то, что огнестрельное, и то, что не специалист.

«И кто бы сейчас помог этой несчастной?» — молча уговаривала я себя, стиснув зубы, старательно изображая уверенность в собственных знаниях и умениях.

Я не десантник, но прямо здесь и сейчас девиз «Кто, если не мы?» пришёлся бы как нельзя кстати. Кроме меня некому.

— Что тут? Скоро? — заорал один из захватчиков, размахивая двустволкой. — А?! Пошевеливайся!

Долетел запах перегара, смешанного со свежими спиртовыми парами. Он только что глотнул водки, точно сделал это не первый раз за день.

— Макс, давай потише, успокойся, — засуетился второй.

Безоружный, невысокий, вертлявый как угорь, с бегающим тёмным взглядом из-под низких надбровных дуг под высоким лбом.

— Пристрелю обоих! — завопил Макс, наведя на нас с Лизой ружьё, впивая тёмно-серые глаза на узком, ничем не примечательном лице, такого на улице встретишь — не запомнишь.

Внутри похолодело, стало не просто страшно или жутко, слово подобрать не смогу тому чувству, что затапливало меня тогда, пока вдруг не услышала отчётливое и звонкое:

— Ой, ой! Я, кажется, рожаю. Ой, ой, а-а-а-ай, — пронеслось протяжное, заставив меня окончательно заледенеть.

Роды… я не была готова принимать роды. Любой скоряк скажет, что лучше шестерым бомжам оказать помощь, чем принять одни роды. На роды всегда неслись так, словно пятки жгло. Старались изо всех сил доставить в роддом, передать акушерам с рук на руки. Как угодно, хоть взлететь, лишь бы не принимать в машине.

В бригаде минимум двое медиков, а я была совсем одна, не считая роженицы, пьяного мудака с ружьём, его приятеля, который скакал вокруг, как Табаки*, скаля пасть и брызгая слюнями.

— Женщине необходимо в роддом! — выпалила я. — Отпустите женщину! — уставилась на Макса, рассудив, что если он с ружьём, то главный.

— Бегу и тапочки теряю, — окрысился тот.

Направил ружьё прямо на беременный живот, отчего Лиза застонала громче, отчаянней, заставляя меня покрыться холодным потом, нервно вдохнуть, судорожно соображая, что делать, как поступить. Ведь должен быть выход, должен!

— Послушайте, отпустите женщину, пожалуйста! Вы же не хотите, чтобы она родила прямо здесь, сейчас?!

— Да насрать! — было мне ответом от Макса, чтоб ему провалиться, извергу! — Нам терять нечего, да, Серёг?

— Не знаю… — тот, что похож на Табаки, как оказалось Серёга, с сомнением смотрел на громко стонущую Лизу, явно выражая солидарность со мной.

— Отпустите. Я останусь вместо неё! — выпалила я, не соображая, что говорю. — У меня отец — крупный чиновник, со мной все ваши условия выполнят, вот увидите. Отец до самого губернатора дойдёт, если надо будет, дойдёт до президента!

— Чёт не похожа ты на дочь чиновника, — усмехнулся Макс. — Чего бы дочь губернаторской шестёрки на скорой работала?

— Волонтёрство — популярная тема, даёт плюшки при продвижении по социальной лестнице. Баллы активности легче зарабатываются, проще место тёплое получить. Чем больше баллов — тем лучше место. Молодёжная политика области, не слышали? Очень удобно, но места ограничены, между своими поделены, сами понимаете, — несла я откровенную ахинею, смешав в кучу социальные программы, о которых что-то слышала, с теми, что придумала на ходу.

Продолжала убеждать в том, что дочка огромной шишки, не зная ни одного мало-мальски захудалого депутата. Не приходилось встречать даже муниципалов, что говорить о крупных чиновниках. Начиная с какого ранга чиновник может считаться «крупным», и то не ведала.

Тогда я что угодно соврала бы, любую сказку придумала, про какие угодно баллы рассказала, лишь бы не принимать роды.

Одной! Преждевременные! Нет, нет, нет, лучше под прицелом пьяного урода остаться, чем роды…

Какие конкретно аргументы моей пламенной речи на грани истерики их убедили, я не знала, в итоге женщину отпустили, всучив ей ребёнка, примерно трёх лет. Пришлось довести их до дверей, чувствуя между лопаток леденящий холод ствола.

Лишь глянув на улицу, на яркое весеннее солнце, голубой, как никогда, небосвод, набухающие почки деревьев, сочно-зелёную траву на газоне рядом с крыльцом, поняла, что именно я наделала. Это мог быть мой последний взгляд на этот мир…

Остро почувствовала, что не увижу, как из этих липких почек распускаются свежие листья, как набираются соков за лето, как желтеют осенью, украшая городской пейзаж… что могу погибнуть.

Умереть, толком не начав жить. Ничего не увидев, не поняв, не почувствовав… Господи, как же обидно, до слёз… до спёртого в груди в тугой комок дыхания. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Меня заволокли обратно в раздевалку, швырнули в угол, требуя позвонить отцу с требованием миллиона долларов наличными, словно в тупом боевике. Набрала первый попавшийся номер, молясь, чтобы никто не взял трубку.

В это же мгновение выбежал мальчишка лет пяти, видимо взрослые не сумели удержать. Светленький, взлохмаченный, в трикотажном костюмчике с широкими шортами, как у баскетболиста.

Захватчики двинулись в сторону, откуда прибежал малыш, выкрикивая угрозы всех положить, хватит сюсюкаться, надоели. В панике я не придумала ничего лучше, как запихать парнишку в угол между стеной и шкафчиком, будто это могло спасти его… как-то спрятать, уберечь.

Смутно, в хаотичном порядке, который никак не получалось восстановить, помнила шум, грохот, мужские крики, короткие переговоры, детский и женский визг. Оглушающие выстрелы двустволки, прозвучавшие пугающей канонадой, глухие звуки, словно стреляли сквозь пуховую подушку. Острую боль в руке, предварительно же жар, будто калёным железом прожгло.

Казалось, я оглохла, ослепла, перестала осязать…

Ещё помнила карие глаза напротив и глухой мужской голос, говорящий вкрадчиво, словно кот, уговаривающий съесть сметану:

— Дай руку. Поднимайся…

Позже оказалось, что пуля двустволки рикошетом от стены отлетела в моё плечо ниже сустава. Ранение касательное, лёгкое, в левую руку — одним словом, до свадьбы заживёт.

Чудом не ранило мальчика, страшно представить, что могло бы произойти… Хорошо, что моя рука встала на пути к ребёнку, с его-то крошечным тельцем. Там, где меня лишь задело, малыша могло…

Впрочем, об этом думать страшнее, чем о преждевременных родах, которые пришлось бы принимать, не начни я отчаянно врать, выворачиваясь, как уж на сковороде.

Что из этого я могла рассказать пронырливой корреспондентке? Про какой «подвиг»? Как испугалась до смерти, наговорила с три короба и всё от страха забыла?

— Скажите, что вы чувствовали? — не отставала девица, тыкая в меня крошечным микрофоном.

Я же смотрела на неё, как баран на новые ворота, пыталась собраться с мыслями и хотела только одного, чтобы меня оставили в покое. Сколько можно? У меня болела рука, действительно болела, сильно. Болела голова, живот болел, всё болело. Я реветь хотела, а не про «подвиги» рассказывать…

«Так бы поступил любой на моём месте»? Не поступил бы, потому что не любой испугается родов настолько, что подставится под пули.

— Это ещё что такое?! — громыхнул голос у дверей.

Санитарка закатила ведро в палату, упёрла пухлую руку в крутой бок, обхватила другой швабру и уставилась на гостью, предварительно оценивающе глянув на меня.

— Что за проходной двор, я спрашиваю?! Ступайте отседова подобру-поздорову, покаместь заведующего не кликнула! Ходят всякие, антисанитарию разводят! Идите, идите, нечего здеся!

Корреспондентке с оператором пришлось ретироваться. Открыть рот, отстоять свою позицию санитарка не позволила. Я упала на подушку в бессилии, слушая незлобное, успокаивающее ворчание. Ладно, следственные органы ходят, как к себе домой, ничего не поделаешь, власть — есть власть, имеют право, да и то, совесть бы поимели, изверги, человек только-только с операционного стола. А таких вот проныр гнать в шею надо и не стесняться.

Подвиг подвигом, может грамоту вручат или медаль, наверху виднее, но покой необходим после такого-то стресса.

— Всех взашей гони, деточка, не стесняйся, не думай даже, — назидательно проговорила напоследок санитарка, закрывая за собой дверь, оставив в палате запах дезинфицирующего средства.

Покоя не случилось. В дверях появился парень, обвёл пустую палату карим взглядом. Соседка, уставшая от шума, предпочла ретироваться во время визита корреспондентки.

— Тина? Силантьева? — спросил он, будто сомневался в том, что видел.

Я приподнялась с подушки, села, тяжело вздохнула, оглядывая исподлобья пришедшего. Спортивная фигура с широкими плечами, рост не меньше ста восьмидесяти, может и выше, но не намного.

Светлая, однотонная футболка обхватывала накачанные руки, несмотря на раннюю весну — со следами свежего загара. Тёмно-серые штаны-карго с эластичным поясом, демократичные кроссовки New Balance 574, на которые старательно натянуты голубые бахилы. В одной руке снятая толстовка, в другой полупрозрачный пакет с продуктовым набором. Фрукты, шоколад, творог, колбаса какая-то, сыр в производственной упаковке…

Я уставилась в лицо спрашивающего. Взлохмаченные волосы, стрижка актуальная, но явно живущая своей жизнь, отсутствие модной сейчас бороды, лишь лёгкая небритость, и что-то такое… едва уловимое в образе, аура вокруг, говорили, что он имеет отношение к силовым структурам.

Следователь, опер, прокурор… я толком не разбиралась в служебной иерархии, в должностях, званиях и их обязанностях. Пакет с продуктами, одежда, общий расслабленный вид указывали на обратное — если следователь или опер, то на выходных или в отпуске. Странное место выбрал товарищ для отдыха…

— Силантьева, — кивнула я, смотря на пришедшего.

В характеристике «парень» я ошиблась, передо мной стоял мужчина. Старше моих двадцати на шесть-восемь лет минимум. Крошечные морщинки в уголках карих глаз говорили о том, что их обладатель часто смеётся. Чётко очерченные губы, широкие скулы, квадратный подбородок, такой называют волевым.

От академической красоты далёк, от нынешних стандартов тоже. В рекламе селективного парфюма такого не увидишь, не красавец с голливудской улыбкой и совершенно пустым, пусть и выразительным взглядом.

И всё же что-то… притягивающее, примагничивающее бросалось в глаза, откровенно смущало, вводило в ступор. Мысли глупые в голову лезли, мутило от этого, вынуждая сердце рвано дёрнуться, будто в преддверии чего-то знакового.

Глупости! Действие усталости, пережитого стресса, лекарств. Какая разница, как часто смеётся пришедший, пусть задаёт очередные вопросы и проваливает.

* Табаки — шакал, персонаж из сборника рассказов «Книга джунглей» Редьярда Киплинга, неизменный прихвостень тигра Шер-Хана.

Глава 3. Олег

Проснувшись после обеда от яркого солнечного света в глаза, Олег лениво потянулся, дёрнул подушку, водрузил себе на лицо, невнятно выражая недовольство.

Подушку бесцеремонно стянули, следом одеяло, не обращая внимания на протесты и мат. Смертельно не хотелось вставать, но делать нечего, пришлось.

— Ну? Доволен? — уставился он на сидящего у кровати пса, демонстративно держащего в пасти угол одеяла. — Отдай. Отдай, я сказал.

Джеффри Таурус по документам, в миру банальный Финик, породы американский булли шоколадно-подпалого окраса, смотрел исподлобья, не моргая, всем своим видом показывая, что веры хозяину нет.

Мало того, что пришлось ночь провести в одиночестве — это ладно, Финик парень взрослый, целых полтора года от роду, что такое служба понимает, — утром гулять с соседом, кинологом Валерием, так ещё и стрелки часов перевалили за полдень, а хозяин продолжает спать.

Не-не, уговор есть уговор, по плану долгая прогулка!

Пришлось идти в душ, приходить в себя под холодными струями. Крепкий кофе, сигарета на балконе, наслаждение пустой со сна головой, без неясной тревоги, которая поселилась в груди и никак не покидала.

С какой стати он так волновался о той девчонке со скорой?.. Посторонний человек, наверняка у неё родители есть, дедушки, бабушки, молодой человек или муж. В общем, имеется кому позаботиться, мысли же лезли и лезли. Аномалия как-то. Достало!

— Вперёд! — кинул он у дверей, глядя на перетаптывающегося Финика.

Пёс выкатился, перебирая крепкими короткими лапами, довольно виляя хвостом, бросая на хозяина благодарно-восхищённый взгляд.

В парк добрались быстро. Всего одна остановка от недавно построенного жилого комплекса, в котором года два назад у Олега появилась просторная двухкомнатная квартира с балконом. Вообще, риэлтор доказывал, что это «евротрёшка», по факту же двушка с двумя отдельными комнатами и кухней, чуть большей площади, чем принято в бюджетном сегменте.

Олег неспешно бежал, выровняв дыхание, Финик семенил рядом, игнорируя боязливые взгляды прохожих.

В парке сделали символический круг вокруг малого пруда, наслаждаясь весенней погодой, ласковыми лучами солнышка, щебетанием птиц, запахом нераспустившихся почек на деревьях. Спешно обошли по большой дуге детскую площадку, дабы избежать волнения мамаш. Выбрались на аллею, в конце которой раскинулась оборудованная площадка для собак — цель сегодняшней прогулки.

По центру тропинки, засыпанной гранитной крошкой, с двух сторон которой простирался газон со свежей зеленью, маячил знакомый силуэт. Андрей Сергеевич Тихомиров, он же Андрюха, он же их командир, стоял на месте, одной рукой покачивая коляску с полугодовалым сынишкой, второй держал телефон, одновременно смотря на экран и на трёхлетнюю кроху, волочащую санки со скрежетом на всю округу. Резиновые сапожки, пышная юбка поверх комбинезона, кособоко напяленные крылья, светящиеся рожки прямо на шапке с помпоном — наглядная иллюстрация счастья отцовства.

— Здоров, — поздоровался Олег с командиром. — На снег надеялись? — глянул на кроху с крыльями не то бабочки, не то феечки.

— Кризис трёх лет, — усмехнулся Андрюха. — Хоть так выбрались, Вера на ходу уже засыпает.

— Финик! — закричала кроха, подпрыгнула на месте, бросила санки, понеслась в сторону пса, который флегматично и привычно принимал знаки внимания трёхлетнего создания. — Хороший мальчик, самый хороший, какие у тебя ушки, носик, глазки, ла-а-а-апочки.

Мимо проходящая тётка в ужасе отпрянула, бросила возмущённый взгляд на нерадивых папаш, допустивших общение ребёнка с собакой-убийцей, но предпочла ретироваться молча. Олег проигнорировал бубнящее недовольство, каждому не объяснишь, что амбулли, несмотря на грозный вид, доброжелательные плюхи, относящиеся к детям со спокойствием, достойным подражания.

Тем более Соня — та самая кроха с крыльями, — считай, росла вместе с Фиником, была частью стаи, ей позволялось всё. Недооценивать опасность любой собаки не стоит, чихуахуа, и тот может напасть, но в данном случае — абсолютно безопасный тандем ребёнка и пса.

— Чего там? — Олег заглянул в телефон, куда минутой назад с интересом смотрел Андрюха.

— Да беременная, та, которую выпустили в обмен на врача скорой, интервью раздаёт. Рассказывает, как врачиха бойко торговалась с террористам, как спасала её, уговаривала и уговорила в итоге. Требует, чтобы власти области наградили девушку. Глянь.

Олег посмотрел, в конце Наумова Елизавета — так звали пострадавшую, — от души говорила спасибо «ребяткам», которые принимали непосредственное участие в освобождении заложников, и всем остальным, так или иначе причастным. Благодаря слаженной работе спецслужб, особенно врача скорой помощи, и докторам стационара, куда её экстренно доставили, удалось остановить родовую деятельность. Появился шанс родить в срок.

Спасибо тебе, Наумова Лиза, от всего сердца. Жалко, начальство эйфорию пострадавших не разделяло. Командира едва не отстранили до выяснения обстоятельств, в итоге на месте оставили, однако, служебного расследования не избежать.

Мать погибшего требует крови, обивает пороги, доказывает невиновность единственного сына, что расстреляли его ни за что. Изуверы. Любой человек может оступиться. Зачем же сразу на поражение?.. Жена Максимушки тоже объявилась, грозила судом, требовала возмещение морального ущерба и материального вреда..

По-человечески людей понять можно. Жалко и мать, потерявшего единственного сына, и жену, только факт, что этот урод взял в заложники детей, стрелял в беременную, чудом не всадил пулю В пятилетнего ребёнка, попав во врача скорой, остаётся фактом.

— Слушай, командир, ты не знаешь, куда отвезли докторицу? Сильно она ранена?

Мысли о мальчишке, спрятанном между шкафом и стеной, о пуле, которая влетела в руку девушки… как там её… Тина вроде, снова окунули в неясную тревогу. Появилось отчаянное желание срочно что-то сделать. Необходимость жизненно важная, в край.

— Чирком. В первую городскую, куда ещё, — кивнул Андрюха. — У нас больниц раз-два и обчёлся, городок-то небольшой.

Несмотря на то, что Олег жил здесь не первый год, он оставался в сознании жителя мегаполиса. Никак не мог привыкнуть, что от одного края города до другого можно пешком дойти, все жители так или иначе, через кого-то, да знакомы. Поначалу думал, что эта «ссылка» временная, постепенно втянулся, обзавёлся друзьями, жильём, теперь и не помышлял о переезде.

— Точно, ступил, — улыбнулся Олег. — Пойдём мы. Финик! Пойдём-ка, брат, — подозвал он пса. — Прости, сегодня без площадки, но завтра — обещаю.

— Давай, — кивнул Андрюха. — Привет передавай, — подмигнул.

Сразу же переключил внимание на дочь, до этого спокойно игравшую с собакой, а теперь решившую, что срочно нужно влезть в ближайшую лужу. Полежать, порелаксировать. СПА-процедуры, лечебные грязи…

В больницу пустили спокойно, охранник проводил унылым взглядом Олега, несущего пакет с гостинцами. Не идти же с пустыми руками. Набрал по мелочи в супермаркете рядом с домом, вышел увесистый набор. Ничего, не съест, так с соседками по палате поделится, с медсёстрами. Найдёт, куда деть, в общем.

В справочном вышла заминка, неожиданно вспомнил, что фамилии Тины он не знал. Собственно, имени тоже. Тина — могло происходить от какого угодно имени, могло полным быть.

— Девушка, подскажите, будьте любезны, где лежит пострадавшая в захвате детского сада, — сунулся он в окошко справочной, протягивая шоколадку.

Девушка, лет шестидесяти от роду, мазнула безразличным взглядом по дару, уставилась осуждающе на Олега, поправляя очки. Человек важным делом занят, не до лишних разговоров ему. Сканворд нерешённый ждёт, чай с вишнёвым вареньем, сериал стоит на паузе, а тут ходят всякие…

— Фамилия?

— Не знаю, — честно ответил Олег. — Она ранена в руку, одна-единственная такая.

Беременную отвезли в роддом, так что Тина — единственная, это Олег знал точно. Остальные пострадали морально, может у кого-то обострились хронические заболевания на фоне стресса, сахар поднялся, нервы расшалились, но с огнестрельным ранением в теракте здесь одна.

— Без фамилии не могу сказать, — бросила «девушка», уставилась в газету, вертя карандашом.

— А так? — ткнул корочками в окошко, что категорически не поощряло начальство.

Нельзя им светить корками, лицами, службой. Лучше говорить, что работаешь в местном ЖЭКе сантехником, что многие и делали. Олег обычно загибал, что трудится менеджером среднего звена в курьерской службе, иногда верили, иногда нет, но опровергнуть не могли.

— Силантьева в пятом отделении, четырнадцатая палата, — тут же отрапортовала тётка, непроизвольно вытянувшись. — Второй этаж, сынок, налево от лифтов, — добавила умильно-заискивающе.

Палату нашёл быстро, что там искать. Справа чётные, слева нечётные, коридор, заканчивающийся окном в пол и раскидистым фикусом, пост медсестры в середине, двери в процедурную, ординаторскую, комнату дежурного врача, место отдыха с диваном и двумя креслами — стандартный набор рядового отделения городской больницы. Свежий ремонт, бюджетная новая мебель, шатающиеся без дела пациенты, несущиеся, как на пожар медики.

Зашёл в палату, огляделся. Все кровати пустые, кроме одной. На ней, обхватив себя руками, сидела девушка, с тревогой оглядывая зашедшего.

Олег не знал, чего ожидать от визита, кого он собирался увидеть, зачем. Черты лица запомнил, профессиональная память, врождённая особенность. И всё равно первое, что бросалось в глаза, — то, что эту девушку он видел первый раз в жизни. Сильно не похожа на ту, которая зашла в детский сад, чтобы стать одной из заложниц.

Нахохлившаяся, как озябшая канарейка, смотрящая настороженно, ожидая подвох, и какая-то… уставшая что ли, вымотанная. А какой ей быть? Девчонка гражданская до мозга костей, но не растерялась, не испугалась, пошла, оказала помощь, вызволила, ранение получила. Да тут без чувств нужно лежать, а рядом, чтобы флабелефер* с опахалом дежурил, а она ничего, держится, смотрит вопросительно.

— Силантьева? Тина? — уточнил Олег на всякий случай.

— Да, проходите, — обречённо ответили ему красивым голосом.

Правда красивым, мягким, с едва заметным не местным выговором, певучим. Слушать такой и слушать, услада для ушей, хоть абсолютным музыкальным слухом он похвастаться не мог.

— Я… вот… — тряхнул Олег пакетом, с опозданием сообразив, что никакого более-менее приличного повода для визита не придумал. Он вообще сегодня тупил, то ли недосып сказался, то ли бури магнитные. — От имени и по поручению, как бы. От тимуровцев, — брякнул первое, что пришло в голову.

— Каких тимуровцев? — нахмурилась Тина.

— Движение молодёжное, дети старикам, молодёжь детям, здоровые больным, и всякое такое.

— Я под какую категорию попадаю? Дети, старики или больные? — фыркнула Тина в ответ на тираду.

— Ты — красивых девушек, — уверенно заявил Олег.

Ничуть не соврал. Вызывающей красавицей, сделанной с головы до ног косметологами, не назвать, но и просто «миленькой», «славненькой», «симпатичненькой» — тоже.

Тина — красива какой-то естественной красотой. Первобытной, что ли, когда видно, что всё своё, натуральное, начиная с блестящих, русых волос, густых ресниц вокруг голубых глаз, пухлых губ, заканчивая ногтями на ногах без яркого педикюра.

Он тысячу лет не видел ничего подобного. Учитывая контингент девиц, с которыми предпочитал проводить время, не удивительно, тем ценнее казалось то, что видел прямо сейчас. Отрада для глаз, услада.

Нет, он не брезговал простыми девушкам, без обязательного набора современной прогрессивной Леди: залитых гиалуронкой губ, нулевой мимикой из-за излишек ботокса, силикона в груди, перекачанных ягодиц, напоминающих круп рабочей кобылы. Теми, кого называют «соска».

Просто с «сосками» было проще и быстрее наладить контакт. Прокатить в представительной тачке, сводить в фешенебельный по местным меркам ресторан, пригласить домой — и девица уже на лопатках, в мечтах, что будешь если не полностью содержать, то изрядно подкидывать на реснички и ноготочки.

Простые девушки тоже не были лишены жажды обновления бровей раз в месяц, но иногда среди них попадались уникумы, желающие серьёзных отношений, а это для Олега — табу. Не готов он был, играть же, обманывать не хотел.

Замутить с этой Тиной, что ли… Вдруг ей тоже не нужны крепкие отношения, достаточно взаимовыгодных.

Руки чесались прикоснуться к выпавшей пряди волос. Убрать за ухо отработанным движением, провести пальцами по нежной щеке, прикоснуться к мягким губам. В горле пересохло от желания прижаться губами к тонкой коже шеи, подняться к полупрозрачной мочке, обхватить, сжать…

— Спасибо, господин тимуровец, или как вас называть, обойдусь, — вернули его с небес на землю одной-единственной репликой, брошенной с раздражением.

Олег машинально перевёл взгляд за спину Тины, которая встала, перекрывая ему дорогу. Тумбочка рядом с кроватью пустая, у соседки навалены фрукты, лежит упаковка печенья, строит полупустой контейнер с недоеденным салатом. У Тины же одинокая казённая кружка с чайной ложкой на ней. Дешёвенькой бутылки с питьевой водой — и то не наблюдалось.

— Возьми, не нести же обратно, — водрузил он пакет на тумбочку. — Здесь ничего особенно. Яблоки, груши, пара апельсинов, авокадо, сок, шоколадка, вода без газа, творог, колбаса, продавщица клялась, что съедобная, и сыр.

— Не надо мне ничего, — ощетинилась Тина. — Кто вы вообще такой? Что ещё за тимуровцы такие? Партия какая-то, секта, социальная служба?

— Про тимуровцев Гайдар писал, «Тимур и его команда» называется. Не читала?

— Представьте себе, нет! — огрызнулась Тина, дёрнула пакет с тумбочки, неудачно потянувшись, покачнулась. Одна рука перевязана, зафиксирована, координация нарушена.

Олег успел подхватить, заодно оценить фигурку на твёрдое «отлично». Чуть выше среднего роста, метр семьдесят на вид. Ноги в широких трикотажных штанах не разглядеть, точно длинные, мог поклясться чем угодно — стройные. Интуиция в этом плане его ни разу не подводила. Резинка на поясе немного сползла, явив миру подтянутый, плоский живот, тазовую косточку, тонкую талию. Узкие бёдра, подтянутая, небольшая попка, хорошенькая.

Почувствовал в штанах оживление. Шикарная девочка, что говорить, сладенькая, просто маська, затискать бы. Упускать такую грех великий.

— Не кипишуй, — поставил он пакет на место. — На счёт тимуровцев я пошутил, может, глупо, каюсь. Я из отряда СОБР, который вызволил заложников в том саду. Меня Олег зовут, я с тобой говорил, когда ты ребёнка за шкафчиком прятала, врача позвал. Помнишь, может?

Решил сказать правду, почуял седьмым чувством, что кривляться не строило, не прокатит. Не в этой ситуации, не сейчас, не с этой девушкой.

— Помню, — сморщилась Тина. — Я уже всё рассказала. Два дознавателя приходили, потом ещё один, несколько следователей, один из службы собственной безопасности или как-то так, честно, запуталась уже. Ничего нового я рассказать не могу, если что-то вспомню, обещаю позвонить.

— Достали тебя, да? — сочувственно посмотрел Олег. — Ты не злись, работа у людей такая — вопросы неудобные задавать, протокол после террористических актов, захватов кровью писан. Ещё, конечно, потаскают по кабинетам, но вопросов меньше будет. По горячим следам всегда так…

— Не злюсь я, — буркнула Тина. — Задавайте свои вопросы, — обречённо шлёпнулась на кровать, приняв защитную позу.

— Вопросы задавать не наше дело, — усмехнулся Олег. — Я сам, так сказать, проявил частную инициативу, — кинул взгляд на тумбочку, на пакет.

— Зачем? — нахмурилась Тина.

— Захотел поухаживать за понравившейся девушкой, например, — повёл игриво бровями, подмигнул, не без самодовольства замечая лёгкий румянец, окрасивший до этого бледные девичьи щёчки.

Блин, хорошенькая! Аж скулы сводит, насколько красивая!

Какая-то манящая, а что в ней такого особенного — не понять… Красивых девушек много, в жизни Олега точно, но Тина — это нечто из другой вселенной. Неординарное что-то, до одури привлекательное, волшебное.

— Не нуждаюсь, — недовольно ответила Тина, кинув на визитёра хмурый взгляд.

— Естественно не нуждаешься, ведь пока ты мне нравишься, а не я тебе, ключевое слово «пока» — засиял Олег, нисколько не сомневаясь в себе.

И не такие крепости брал. Не с наскока, так после осады, как правило, недлительной. Олег не мог вспомнить ни одной представительницы женского пола, которая отказала бы ему. Ломались многие, цену набивали, но чтобы в итоге он не получил того, чего хотел… Нет, не случалось подобного в его биографии.

— Какие мы самоуверенные, — закатила глаза Тина.

В это время в палату заглянула медсестра, скользнула по гостю невидящим взглядом. За день здесь побывало такое количество людей, что очередной допрашивающий интереса не вызывал.

Бедная маська, досталось ей. Из огня — заложников, да в полымя — под каток следственных органов.

— Силантьева, на перевязку в процедурную, — громко объявила медсестра и сразу же скрылась.

— Я пошла, — тут же поднялась Тина, двинулась к выходу, показывая тем самым, что Олегу пора и честь знать — валить подобру-поздорову. — Пакет свой забери.

Олег ещё раз посмотрела на пустую тумбочку, кинул взгляд на потёртое полотенце на спинке кровати, стоптанные дешёвые тапочки с рынка на девичьих ногах, топик и штаны, купленные в стоке. Заберёт он, как же…

— Не-а, — сказал он довольно, широко улыбаясь. — Лучше скажи, что тебе завтра принести?

— Борщ принеси, — огрызнулась Тина, — а то кормят здесь плохо.

— Давай прямо сейчас закажу, — сориентировался Олег. — Корчма здесь неподалёку, я часто там заказываю. Доставят горячим, остыть не успеет…

Только хотел предложить ещё что-нибудь к заказу — бефстроганов там неплохой, мясо с овощами, шницель… рыба есть красная, слышал, полезно при потере крови, — как услышал:

— Из корчмы я сама заказать могу, — уставилась на него Тина, со злостью дёрнув носом. А глазища-то какие… провалиться и остаться навсегда, до скончания веков. — Домашний хочу, настоящий, со сметаной, чтобы ложка стояла, с салом и чесноком!

— Задачка со звёздочкой, — усмехнулся Олег. Теоретически он умел готовить, практически… судя по ожесточённым спорам в интернете под рецептами борща — блюдо это приготовить сложнее рыбы фугу. — Будет тебе домашний борщ, — уверенно заявил он.

— Жду не дождусь, — фыркнула Тина и шагнула из палаты.

Глава 4. Олег

— Вкусно, — повторил который раз Олег, зачерпывая ложку наваристых щей.

Слушал неспешную, певучую речь матери, которая выкладывала новости одну за другой, пользуясь внезапным визитом сына.

Наконец-то доделали печь во дворе, обновили мангальную зону. Вчера испытала, щи томленые приготовила, как знала, что Олег приедет. На работе завал полный, ещё и Антон Семёнович — заведующий кафедры истории Церкви, которой отдала годы жизни профессор Калугина Елена Андреевна, — словно с цепи сорвался. Отцу необходимо в кардиологический центр на приём попасть, он отказывается, упирается. Всё молодится, хорохорится, будто таблетку бессмертия тайком выпил. Рассада в этом году хороша, любо-дорого глянуть, может и будет урожай по осени…

Мать могла нанять несколько домработниц, садовника, повара, но на свою территорию никого не пускала, впрочем, как и отец. В случае, если не хватало сил на сложную физическую работу, требовал — не просил! — помощь сыновей. Никому в голову не приходило отказываться, так у них было заведено.

— Я всё рассказала, теперь твоя очередь, — мать подпёрла ладонью щёку, посмотрела внимательно на непутёвое чадо, выпившее не один литр родительской кровушки.

— Чего рассказывать? — пожал плечами Олег. — Всё по-старому. Служба, дом, Финика на профилактический осмотр к ветеринару водил. Правда, Финик? — посмотрел на пса, вальяжно растянувшегося посреди просторной кухни, выходящей большими окнами на цветник, который вот-вот вспыхнет яркими всполохами.

— Борщ тебе зачем понадобился? — мать скосила взгляд на плиту, где доготавливалась кастрюля супа.

— Сказал же, соскучился по твоей еде. Ты же у меня лучше всех готовишь!

— Последнее предложение запомни и почаще повторяй жене, когда женишься, — кончиками губ улыбнулась, давая понять одним взглядом, что в версию о внезапно вспыхнувшей любви к материнской стряпне не верит нисколечко.

То месяцами не зазвать домой, хоть супами, хоть пирогами заманивай, а сегодня вдруг понадобился борщ. Чудеса, да и только!

— Ладно, — вздохнул Олег, решив сдаться на милость победителя, всё равно допытается, только времени больше уйдёт. — Девушка одна попросила принести ей борща. Домашнего, со сметаной, чтобы ложка стояла, с салом и чесноком, — повторил слова Тины, не замечая, как улыбается.

— Девушка? — мать приподняла брови, не утруждая себя скрытием довольной улыбки.

Господи… сейчас начнётся…

— Что за девушка?

Ох уж этот азартный блеск в глазах! Олег услышал, как в голове матери зазвучал марш Мендельсона, увидел, как воображение рисовало счастливо женатого, остепенившегося младшего сына. Самыми младшими были сёстры, в этом году оканчивали школу, им предстояло получать образование, рано было говорить о семейной жизни. Олег же оставался последним из сыновей, который никак не хотел осуществить матримониальные планы родителей. Отказывался связывать себя узами брака, ему свободным хорошо жилось, беспардонно отлично.

— Обычная девушка, — ответил Олег.

— И ты ради просьбы обычной девушки проехал триста километров в одну сторону? — хитро улыбнулась мать.

— Ну да, мне не сложно, — дёрнул плечом Олег.

— Чего тебе не сложно? — спросил отец, заходя в кухню.

Финик поднялся с места, прошлёпал к генерал-полковнику в отставке, приветственно боднул в ногу, принял машинальное почёсывание по покатому, большому лбу, вернулся на исходную позицию — развалился поперёк кухни.

— Жениться тебе давно пора, детей рожать, а не с образиной этой нянчиться, — вопреки собственному же жесту пробурчал отец, глядя на Финика.

— Не слушай его, Финюшенька, — проворковала мать, глядя с улыбкой на флегматично прикрывшего глаза пса, дескать, не задевают меня ваши нелестные высказывания, знаю, что говорите любя. Потому что, как такого расчудесного парня не любить. — Дедуля старенький, перепутал что-то. Может и женится Олежек, — лукаво протянула, глянув на сына, переводя тему. — Девушка попросила домашнего борща, он и примчался… — взглядом показала на плиту.

— Какая девушка? Сколько лет? Чем занимается? Давно у вас? Серьёзно? — начал допрос генерал.

— Сказал же, обычная девушка! — вспылил Олег. — Лет восемнадцать-двадцать, точнее не скажу, работает на скорой — всё, что знаю.

— Медик, значит… — довольно крякнул отец. — Мало ты знаешь о своей девушке.

— Потому что она не моя девушка! Просто девушка. Детский сад пара мудаков захватила. Прости, — глянул на сморщившуюся мать. — Может, видели, крутили в новостях. Мы заложников освобождали, она была среди них. Сама вызвалась, когда беременную ранили, оказала помощь, уговорила отпустить эту беременную и одного ребёнка, ещё одного спрятала, собой от пули закрыла. Ранение не сильное, в руку, но всё равно приятного мало. Чисто по-человечески посочувствовал девочке, навестил, спросил, чего хочет. Она попросила домашнего борща, сказала, плохо кормят в больнице. Мне не сложно смотаться, привезти, раз такое дело.

— Исус Христос! — машинально перекрестилась мать, что случалось с ней крайне редко.

Произнесла имя Иисуса так, как принято у старообрядцев, с одной буквой «И», на древний лад.

— И что же, больше некому покормить девочку? — нахмурился отец.

— Не похоже, чтобы был кто-то… — Олег почесал подбородок, вспоминая то, что видел в больничной палате.

— Правильно, значит, приехал. Собери мать ещё чего-нибудь, одним борщом сыт не будешь.

Мама отправилась в кладовую. Олег представил несколько сумок, которые нагрузят ему, и ведь не откажешься.

В это время отцу позвонили, тот взял трубку. После короткого разговора, как понял Олег — с охраной закрытого коттеджного посёлка, где располагался трёхэтажный, просторный дом Калугиных-старших, отправился открывать дверь нежданному гостю.

И уже через семь минут на кухню, пугливо озираясь по сторонам, зашла та, кого он меньше всего ожидал увидеть в этом месте.

Яна Кучеренкова — девица двадцати пяти лет, с которой у него был непродолжительный, вялотекущий роман, примерно с октября до конца января, начала февраля, пока окончательно не надоело.

Эффектная, яркая, со всеми полагающимися атрибутами современных стандартов красоты: накачанные губы, скулы, лисий разрез глаз, нарисованные брови, ногти, как годное орудие убийства, налитая грудь, ноги, длиною от виниров, жопа как орех. Кое-что из этого набора начинающей эскортницы оплачивал лично Олег.

Она не блистала умом и сообразительностью, умудрилась вылететь с платного отделения провинциального института, восстанавливаться не собиралась, и так хорошо. Трахалась без огонька и задоринки, хоть и старательно.

Единственное достоинство — делала шикарный минет. Однако, на одном отсосе невозможно построить даже мало-мальски долгие отношения, а уж если изначально не было такого желания, и подавно.

Олег отшил её технично, после нескольких слезливых звонков заблокировал везде, где только можно, и думать забыл про её существование.

— По твою душу, — проговорил отец, сверля сына взглядом, обещая вздёрнуть на сушилке для белья, как только визитёрша уйдёт.

— Что ты здесь делаешь? — нахмурившись, встал Олег, засунул руки в карманы, оглядел Яну.

Одета, против обыкновения, скромно. Черные брюки, бежевая блуза с бантом на груди, убранные в низкий хвост волосы, косметики почти нет, видны кое-какие дефекты кожи, губы будто меньше стали. Продуманный образ. На монашку не тянет, конечно, на скромную учительницу начальных классов вполне.

— А что мне оставалось делать? — пискляво заговорила Яна, закатив чуть покрасневшие глаза, словно плакала до этого. — Ты везде заблокировал меня, бросаешь трубку, если звоню с другого номера, отобрал ключи от квартиры!

— Ключей у тебя не было, — усмехнулся Олег.

Каждой проходной девице он ключи от квартиры давать не собирался, не каждую даже приглашал. Его дом — его крепость, а не почтовый стан. Существуют отели с почасовой оплатой, сношайся не хочу, и убираться потом не надо.

— Это неважно, Олег! — вскрикнула Яна, повернулась в сторону стоявшего отца, чей взгляд не предвещал ничего хорошего сыну, который, судя по всему, снова умудрился накосячить, и замершей в дверях матери. — Я беременна! — провозгласила она.

Вот только оваций не последовало, напротив, повисла гробовая тишина, которую прерывало лишь недовольное сопение Финика. Он всегда недолюбливал Кучеренкову, сейчас, очевидно, мнения своего менять не собирался.

— Я беременна, — развела она руками, глядя на Олега, — что мне оставалось делать? Нашла твоих родителей, приехала рассказать, чтобы хоть как-то тебе сообщить.

— Мои поздравления, — оскалился Олег, автоматически посмотрел на плоский живот, судорожно прикидывая, какой должен быть срок, если… — Зачем мне эта информация?

Быть такого не может, потому что быть не может. Он всегда осторожен, как сапёр, даже в сильном алкогольном опьянении использовал презерватив. Аккуратно, по инструкции, обязательно проверенных производителей.

Не помнил случая за весь свой немаленький опыт, чтобы кондом у него порвался, скатался, слетел, лопнул, чтобы он хотя бы раз рискнул засунуть без защиты.

Не нужны ему последствия ни в виде букета, намотанного на самое дорогое, ни в виде потомства, особенно второе. Первое в век антибиотиков неприятно, но решаемо, второе же…

— Что непонятного?! В смысле, зачем тебе эта информация?! Потому что ты — отец ребёнка! — завизжала Яна. — Получил, что хотел, и выбросил меня, как хлам. Нас выбросил! — приложила руку к животу в защитном жесте, одновременно с этим топнув, будто в отчаянии.

Финик подскочил, оскалился, глядя на визжащую, показал зубы, при виде которых психически здоровый человек наложит в штаны.

— Не гони, — скривился Олег, отпихивая от себя мысль, что это может быть правдой. — Какой срок?

— Три месяца, справку показать?

— А я причём, если три месяца?

— Февраль, — Яна демонстративно загнула один палец, уставившись на Олега, испепеляя взглядом. — Март. Апрель. Три. Месяца, — отчеканила, не отводя глаз, глядя в упор, словно расстреливала словами.

— Сейчас май, — огрызнулся Олег.

— Три месяца и пара недель, значит, — выплюнула Яна. — Что это меняет? Что?! Что? — из глаз брызнули отчаянные слёзы, заставляя усомниться в собственной уверенности, что беременность не от него…

Бес знает, вдруг… по пьянке присунул без защиты и забыл. Может, на второй ход опрометчиво пошёл, может… да что угодно может быть. Залетают же остальные, чем он лучше?..

Дерьмо… какое же лосиное дерьмо!

— Девушка, вы садитесь, — засуетилась мать, показывая на стул. — Вы голодны? Давайте знакомиться, раз уж так вышло…

— Да уж, давайте знакомиться, — проговорил отец, отодвигая злосчастный стул, чтобы будущая мать их внука села.

Через час Олег выезжал из родительского дома почти женатым человеком. На правом переднем сидении, красуясь царственной осанкой, восседала Яна. Бросала недобрые взгляды в зеркало заднего вида на Финика, пристёгнутого сзади, устроившегося на специальной подстилке. Тот отвечал полной взаимностью. И только строгое воспитание не позволяло откусить голову зарвавшейся девице. Что останавливало Олега, он не понимал, состояние аффекта если только.

— Надо пристроить в хорошие руки собаку, в приют какой-нибудь отдать, — поставила в известность Яна, коротко обернувшись на Финика. — Мы с ребёнком не станем жить с ним.

— Никого никуда я пристраивать не стану, — отрезал Олег.

— Тебе кто дороже, ребёнок или псина? — прошипела Яна.

— Давай-ка сначала разберёмся, чей это ребёнок, — ответил, не скрывая раздражения. — Не тянет у тебя живот на четвёртый месяц, уж прости, — выразительно скосил взгляд на не просто плоский, а впалый в положении сидя живот.

Не силён он в сроках, слышал, есть акушерский, гестационный, вероятно ещё парочка каких-то существует, но сколько бы ни встречал женщин в положении, к четвёртому месяцу заметно, если не сам живот виден, то поведение, манеры, жесты… походка, и та меняется.

— Беременность у всех индивидуально проходит, — ощерилась Яна. — У меня токсикоз был, чтобы ты знал, рвало постоянно, врач в консультации ругается, что вес не прибавляется, будто я специально, — из глаз брызнули слёзы, лицо перекосило от эмоций.

Видно, действительно, несладко ей пришлось…

Вот жопа… задница размером с Тихий океан.

— Ладно, не плачь, прости, — вздохнул Олег. — Давай так… сейчас заедем в одно место, а после поговорим. Ладно?

— Какое ещё место? — недовольно буркнула Яна, скосив недоверчивый взгляд на водительское кресло.

— Лабораторию, я записался, пока ты с родителями разговоры разговаривала, свадьбу планировала. Сдадим кровь на ДНК-тест, если отец я — будем думать.

— Ты мне не веришь?! — подорвалась Яна, вылупившись на Олега, как на врага народа.

— С какой радости мне тебе верить? — отрезал Олег.

— Ты понимаешь, что оскорбляешь меня?! — заорала Яна. — Жену свою будущую оскорбляешь!

Финик издал угрожающий рык, пришлось Олегу шикнуть на пса, напомнив, кто здесь главный, и что нужно сидеть смирно. Нельзя рычать на людей, даже если очень хочется, нельзя. Строго запрещено!

— Всё просто, Яна: хочешь оскорбляться — оскорбляешься, сколько влезет. Хочешь конструктивного диалога, решения проблемы — делаешь тест.

— Да пожалуйста, — прошипела, словно кошка, Яна, обхватывая себя руками в защитном жесте.

Тест сдали быстро. Олег убедился, что указан его электронный адрес для ответа. По дороге пришлось заехать в камерный грузинский ресторанчик, потому что будущей маме смертельно захотелось хачапури по мегрельски. Неважно, от него ребёнок или нет — отказать беременной он не посмел, воспитание не позволило. После высадил Яну у дома с обещанием позвонить завтра, и ведь позвонит, придётся.

— У меня денег нет, уволили, как узнали, — поныла та на прощание.

Олег посмотрел удивлённо. Она работала? Интересно, кем? Неожиданный факт биографии, впрочем, без разницы.

— Сколько?

— Сколько сможешь, — скромно потупилась Яна. — Надо продуктов купить, молока, мяса немного, витамины для беременных…

Или беременность действительно меняет женщин, гормональный фон, всё такое, или он не знал Яну совсем.

Единственное, что видел — губы, скулы, грудь.

Единственное, что интересовало — умение заглатывать по самый корень, что с его габаритами не самый весёлый аттракцион для женщин, нечасто встречались такие умелицы.

Перевёл, не обращая внимания на округлившиеся от восторга глаза Янки. Может, действительно, многовато… только он не зверь, даже если ребёнок не его, беременной отказывать в базовых потребностях не станет, а если он него — подавно.

Ближе к восьми вечера рванул в сторону первой больницы. Часы приёма, как назло, закончились, на территорию пустили, редкие пациенты ещё гуляли по разбитому вокруг скверу, в помещение нет.

Побродил вокруг корпуса — типового, из белого кирпича. Обнаружил чёрный ход с обратной стороны. Рассказал встреченной санитарке печальную историю про работу сутками, больную сестрёнку, для убедительности показал термос с борщом, контейнер с запеченным картофелем и рыбой — мама старалась, готовила, переживает, сердечная, за дочурку.

Сунул в натруженные руки купюру и рванул в сторону нужного отделения. Прошмыгнул мимо поста, по пути очаровал медсестричку фирменной улыбкой, идущей в ход, как и любое оружие массового поражения, при крайней необходимости.

Наконец, зашёл в палату.

— Здравствуйте! — провозгласил, кинув короткий взгляд на соседку, сразу уставился на Тину.

Маська, настоящая маська. Насупленная, отчего ещё красивей. Губки надутые, словно в обиде, выглядели пухлее и соблазнительней, полакомился бы с огромной охотой, с удовольствием. Распущенные, чуть вьющиеся после косы волосы лились по плечам.

Глаза… за этот недовольный взгляд умереть не жалко, но лучше жить, чтобы целовать, целовать, целовать...

— Борщ принёс, тимуровец? — улыбнулась Тина, вопросительно приподнимая одну бровь.

— Домашний, со сметаной, салом и чесноком, как заказывала, — засиял Олег в ответ.

А день-то сегодня замечательный!

Глава 5. Тина

— Тин, выйдешь? — протянул, стукнув в дверь, сосед Стас.

— Сейчас, — отозвалась я, тяжело вздохнув.

Скинула ноги с дивана, встала, поправила футболку, поплелась куда звали. Ведь только улеглась, раньше не мог, что ли.

Меня выписали утром. Приехала домой на автобусе, разобрала вещи, кое-что бросила в стирку, провела инспекцию съестных запасов — не густо. После обеда нужно было зайти в колледж, пока же хотелось немного полежать, отдохнуть. Всего-то ничего сделала, а усталость наваливалась на плечи, откровенно испугав. Если так будет продолжаться, как сдавать госэкзамены, работать?..

Стас ждал меня в кухне, устроившись на табурете. Высокий, широкоплечий, при этом худой, какой-то плоский, нескладный. Сказывалась нехватка веса, но учитывая наш возраст — двадцать лет, — дело поправимое.

— Как себя чувствуешь? — начал издалека Стас, потупив взгляд. — Помощь, может, нужна?

— Не нужна, — ответила я. — Говори, что хотел.

— Такое дело… — прогнусавил Стас. — Ты ведь планируешь остаться в этой квартире? Устроиться на подстанцию после госов? Здесь же пять минут ходьбы всего…

— Планирую, а что?

— Я просто подумал… — Стас нервно почесал макушку. — Раз мы с этого месяца вдвоём живём, то платить пополам будем?.. Нет, если тебе в этом месяце тяжело, я всё понимаю, — показал взглядом на мою руку, где из-под рукава футболки виднелся послеоперационный пластырь. — Просто я тоже как-то не рассчитывал…

— Конечно, Стас, нет проблем, — кивнула я, соглашаясь.

— Точно? А то я могу…

— Всё отлично, — я улыбнулась, махнула рукой в доказательство своих слов, развернулась, давая понять, что разговор окончен, отправилась обратно в комнату.

Нет проблем… Нет проблем, да уж, нет.

Первые два года колледжа я жила в общежитии. Нельзя сказать, что там было плохо, неуютно, грязно, водилась какая-нибудь отвратительная живость, типа тараканов. Чистые, просторные комнаты на четыре человека, две кухни на этаж, уборные, душевые кабины, стояли стиральные машины и холодильники.

Однако постоянное нахождение среди людей досаждало. Отсутствие личного пространства давило на нервы. Шумные компании старшекурсников, которые постоянно что-то отмечали, не давали высыпаться, полноценно справляться с программой, а вылететь с учёбы я не могла себе позволить.

Второго шанса получить образование мне никто бы не дал.

На третьем курсе моя подруга Зоя со своим парнем Стасом решили жить вместе, снимать жильё. Вот только в однокомнатные квартиры их либо не пускали — восемнадцатилетняя пара студентов не внушала доверия, — либо дорого стоили. Нашлась убитая двушка, типовая «брежневка», хозяйке которой было нечего терять. С допотопной мебелью, потёртым ремонтом, скрипучими полами, зато в десяти минутах ходьбы от колледжа.

Во вторую комнату позвали меня, с уговором, что платим за жильё поровну: две трети они, одну треть — я. Так казалось справедливым всем участникам сделки.

Учёба подходила к концу, Зоя засобиралась домой, там ей приготовили неплохое место. Естественно, она ждала, что Стас последует за ней. У него никаких определённых планов не наблюдалось. Возвращаться в родное село он не планировал, работать на подстанцию брали, туда же, куда и меня, но сильного желания не было. Не интересна оказалась медицина.

Родители Зои могли пристроить не только дочь, но и Стаса, но для этого нужен был закономерный шаг — идти в ЗАГС.

Жениться он не собирался. После нескольких громких скандалов с криками, взаимными упрёками и слезами, Зоя перебралась к другой нашей подруге до окончания учёбы, порвав со Стасом. Я осталась в соседней комнате.

— Зачем жили вместе, если жениться не хотел? — спросила я однажды Стаса, когда было особенно обидно за Зою.

Она хорошая девчонка, беззлобная, доброжелательная, плохо переносящая ссоры, к тому же симпатичная. Не королева красоты, да, но ведь и Стас не секс-символ.

В ответ он проблеял невнятное, из чего я сделала вывод, что просто-напросто было удобно. Скидывались они с Зоей на продукты и хозяйственные нужды поровну. Подарков, цветов она не требовала, понимала, что парень стеснён в финансах, водить в рестораны или путешествовать тем более, квартира обходилась недорого, а бонусом шёл доступный секс.

Хорошо устроился, одним словом.

Справедливости ради, Стас не был единственным в своём роде, все мои знакомые встречались по схеме «расходы пятьдесят на пятьдесят», говоря, что это новая реальность.

Своего опыта у меня не наблюдалось, не до романов мне было. Моя цель — получить диплом и найти работу.

Добавить свою часть квартплаты не большая проблема, но прямо в тот момент перспектива расстаться с последними деньгами откровенно расстроила. За колледж платил отец, он же присылал деньги на житьё. Немного, но если сильно-сильно экономить — хватало.

Начиная со второго курса, я подрабатывала официанткой. Самый простой способ заработка, особенно в праздники или летом, когда открывались летние террасы многочисленных кафе.

Уже год я работала у Зураба в шашлычной с незамысловатым названием «Шашлык-машлык». Поначалу опасалась, контингент посетителей специфический, а я одинокая девушка в чужом городе, постепенно привыкла. Зураб, годящийся мне даже не в отцы, а в дедушки, зорко следил, чтобы его официанток не обижали, не домогались, быстро ставил разбушевавшихся гостей на место. Те в свою очередь не скупились на чаевые, показывая шира-а-ату кавка-а-аз-с-с-ской души. Поэтому кое-какие деньги у меня водились.

Только накануне ранения, когда у меня был запас средств, поддавшись настроению, я решилась обновить гардероб, что не часто себе позволяла. Купила несколько платьев на весну и лето, на распродаже, но общая сумма вышла по моим меркам внушительная, и обязательные ежегодные джинсы. Неизвестно зачем, просто за компанию с Зоей, купила два комплекта нижнего кружевного белья — ничего особенного, в массмаркете, тоже на распродаже. Кроссовки же окончательно подкосили мой бюджет.

Я надеялась, что на майских праздниках удастся подзаработать у Зураба. В это время всегда много гостей, алкоголь льётся рекой, сопровождаемый щедрыми чаевыми. После окончания колледжа собиралась выйти на работу, и тогда стало бы намного легче. Заработная плата скромная, но для вчерашней студентки с небольшими запросами и более-менее налаженным бытом — просто отлично.

После ранения в руку носиться с тяжёлыми подносами я не могла, не была уверена, что меня допустят до госов, из-за больницы пропустила несколько зачётов.

Шло самое важное время, а я…

Что и говорить, весело…

В колледже мастер нашей группы Антонина Михайловна заверила, что всё будет хорошо. Администрация пошла навстречу, зачёты я могу сдать отдельно, время до экзаменов оставалось. С практикой частью могут быть проблемы, но и здесь проявили понимание.

И вообще, я — настоящая героиня, на которую следуют равняться нынешнему поколению. И не только им, всем.

— Сейчас сходи в бухгалтерию, тебе выписали материальную помощь от колледжа, немного, но лишним не будет, нужны твои данные, — улыбнулась на прощание Антонина Михайловна, а я едва не подпрыгнула от счастья.

Уже к вечеру я получила сумму, про которую не могла сказать «немного». Помощь оказалась не только от колледжа, но и от администрации города по личному распоряжению главы, что обрадовало и немного польстило.

За половину дня решились мои проблемы на ближайшую пару месяцев. Как не радоваться? Рассчитав полученную сумму, я поняла, что у меня даже останется на маленькие радости, такие, как покупка цветов, например.

Имела я слабость — цветы. Не срезанные, в букетах, а домашние, летом же в горшках на балконе. Два года мой балкон, усаженный шапками петуний, лобелией и вьющейся ипомеи считался украшением дома, его приходили фотографировать. Он был ориентиром — «налево от дома с балконом», «там, где дом с балконом» можно было услышать в нашем микрорайоне, и все понимали, о чём речь.

После происшествия про цветы пришлось забыть, на еду бы хватило. Рассада — не самое дешёвое удовольствие для студентки. После получения денег руки зачесались, а ноги сами понесли в садовый центр на окраине города.

Груз волнений снялся хотя бы на ближайший месяц. Основную и самую большую проблему ещё предстояло решить. Я не представляла, как это сделать, с какой стороны подступиться. Знала лишь, что решу обязательно, во что бы то ни стало.

Главное — окончить колледж, получить диплом, устроиться на работу, а там…

Мысли, пока ехала в автобусе, сами собой перескочили на Олега, «тимуровца». После пары визитов он больше не появлялся, видимо, действительно приходил от имени и по поручению. Шефская помощь, мало ли…

Я понятия не имела, что входит в обязанности СОБРа, что такое СОБР в принципе не знала. Быстрый поиск в интернете выдал скупую, размытую, чаще официальную информацию. Может, они, помимо вызволения заложников, переводят бабушек через дорогу и навещают в больницах пострадавших.

Вспоминался взгляд светло-карих глаз с прозеленью, цепкий и мягкий одновременно. Простые черты лица, немного грубоватые, что Олегу удивительным образом шло, гармонировало со спортивным, сильным телом.

Олег никак не демонстрировал физическую форму, это было бы странным, нелепым даже. Не показывал мышцы рук, ног, пресса, не пробежал стометровку или марафон. Не подтягивался и не отжимался в больничном коридоре, где мы сидели, но в каждом, самом незначительном движении, чувствовалась сила и ловкость.

А ещё я не могла забыть улыбку, широкую, демонстрирующую ряд белоснежных зубов, с чётко очерченной линией губ. Твёрдой, когда смотрел вокруг, будто сканировал помещение на предмет опасности, и мягкой, когда взгляд останавливался на мне.

Губы у Олега были красивые… притягательные губы…

И то, как он спокойно рассказывал, что борщ приготовила его мама, между прочим, специально для меня, так что должен быть вкусным. Он бы с радостью отведал, чтобы убедиться лично, но выйти из-за стола матушки, не умерев от переедания — само по себе чудо, так что рисковать желудком не станет.

Далеко ли живёт мама?

Рукой подать. Быстренько смотался туда-сюда, вообще — не проблема. Главное, в борще свёкла есть и капуста, в них витамины. Отличный гостинец выбрала Тина. Мо-ло-дец.

У него отличное чувство юмора, совсем не злое, как часто бывало у сверстников. Внимательно слушал рассказы о нехитром студенческом житье, планах на будущее. Сильно я не откровенничала. Не любила делиться, откуда родом, из какой семьи, про родителей предпочитала молчать. Всегда ограничивалась общими формулировками, но с Олегом кое-чем поделилась охотно.

На самом деле странновато… Я не самый открытый человек на свете. Жизнь научила держать в себе мысли и желания.

Ушёл Олег, лишь когда медсестра злобно зашипела, в который раз напомнив про больничный режим.

Нашли место любоваться! Выпишут, воркуйте хоть всю оставшуюся жизнь, здесь же люди лечатся, им покой требуется.

Олег сказал, что придёт в ближайшее время, завтра не получится — служба, на следующий день обязательно. Я смущённо буркнула в ответ, что не стоит утруждаться, внутри надеясь на визит. Сложно не хотеть встречи с таким парнем, по-настоящему привлекательным, вернее мужчиной.

Наперёд не думала, воображать лишнего не хотела, надеяться на что-то серьёзное тем более. Не дурочка, понимала своё положение. И что Олег старше меня видела, и такой… явный любимец женщин, не обделённый вниманием во всех смыслах понимала. Но иррационально, без далекоидущих планов, увидеться хотелось.

Однако, за неделю, что я провела в больнице, Олег больше не появился…

Глава 6. Олег

Внезапными командировками Олега было не удивить, в этот раз тоже вырвали неожиданно. Сорвался мгновенно, в течение часа прибыл на базу, неделю проторчал в соседней области.

Работы много, времени на рефлексию мало, но того, что оставалось, хватило, чтобы привести мысли в относительный порядок. Решить, как жить дальше.

Возможность того, что Яна беременна от него, исключать не получалось. Большой внешне живот, маленький, похожа на женщину в положении, не похожа — пустая лирика, гонять которую в голове бессмысленно. Тест всё покажет.

Не от него ребёнок — отлично. Самый лучший вариант для Олега, в честь такого исхода он даже готов немного помочь Янке. Денег подкинуть, купить коляску, кроватку, ходунки, качели, что там детям нужно.

Вопросы начнутся, если ребёнок его. И непростые вопросы.

Вариант аборта не рассматривал, хотя, что греха таить, в сети посмотрел, что возможно сделать на сроке больше двенадцати недель. Глянул и сразу же вычеркнул из мыслей. Садизм какой-то…

Жениться на Кучеренковой Олег не собирался, независимо от того, от него беременна или нет. Он в принципе не горел желанием связывать себя узами брака, ближайшие лет пять-шесть-восемь точно. А уж с Яной… от одной краткой мысли провести с ней остаток жизни, а это, если повезёт, не один десяток лет, брезгливо передёргивало, будто в жидкие фекалии наступил.

Просыпаться каждое утро, видеть помятое со сна лицо, приходить со службы в дом, где пахнет её духами, дыханием… нет, никак не укладывалось в голове.

Олег и не пытался, знал, что этого не может быть, потому что быть не может. Начинайте считать подлецом, согласен.

С ребёнком всё намного сложнее. От своего малыша отказываться не собирался, неважно, хотел или нет, планировал или никогда не думал в этом направлении. За своего необходимо нести ответственность, минимум материальную, максимум — активно участвовать в воспитании.

Каким образом это делать, при условии, что о его матери Олег слышать не хотел, представить не получалось.

Нет ничего невозможного для человека с интеллектом, так говорят, потому Олег планировал справиться. Хотя по поводу интеллекта возникали серьёзные сомнения. Судя по ситуации, в которую вляпался, оным он похвастаться не мог, но был твёрдо намерен как-то выкрутиться..

Вернулся в город к обеду.

Первым делом выгулял счастливого от возвращения хозяина Финика. Когда Олег уезжал, за псом присматривал сосед, капитан кинологической службы в отставке, на гражданке решивший заняться дрессурой в частном порядке. Троицу участников более чем устраивало подобное сотрудничество.

Олег, с его графиком и командировками, иначе бы не справился с Фиником.

Финик получал возможность реализовывать свои потребности с профессиональным кинологом.

Капитан — подработку рядом с домом.

Позвонил Яне, вытащив контакты из чёрного списка, сказал, что заедет, нужно поговорить.

Кучеренкова распахнула дверь в золотистом шёлковом халатике, под которым если и было что-то надето, то лишь номинальное. Повисла на шее Олега, не позволив отпрянуть, не отталкивать же. Осторожно выбрался из захвата, легонько отодвинул льнущее тело, посмотрел вопросительно, буркнул, с трудом сдерживая рвущееся наружу раздражение:

— Будешь в дверях держать, или пригласишь?

— Да, да, проходи, Олежек. У меня, правда, не убрано, извини, плохо чувствую себя, так плохо, ужас какой-то, — тараторила Яна.

Шагала, вихляя бёдрами впереди Олега, который пытался вспомнить, бывал ли в этом месте.

Пару раз заезжал, прихожую видел, дальше не проходил, всегда спешил, находились другие дела. Не интересно было на чём спит проходная девица, за каким столом ест…

Оказалась обычная панельная однушка. Ремонт и мебель — ровесники хозяйки квартиры. В комнате давно не актуальная, но исправно выполняющая своё предназначение стенка лофт, разобранный диван со скомканным постельным бельём, разбросанные по стульям вещи.

Общая атмосфера какой-то гнетущей неустроенности, словно попал в нежилое помещение, даже в его холостяцкой берлоге больше уюта, чем здесь.

— Прости, — ещё раз пролепетала Яна, судорожно собирая вещи, закидывая комком в шкаф. — Надо было предупредить, я бы заказала чего-нибудь вкусного… и вообще, я волновалась, пропал на целую неделю.

— В командировке был, — буркнул Олег.

— Я так и подумала, — кивнула Яна. — Чай, кофе могу предложить. Есть вино, осталось с добеременных времён, вот ещё, — поставила на низкий журнальный стол тарелку с фруктами.

Не забыв изогнуться, отклячив аппетитную задницу, выставив на обозрения грудь в том, что формально называется бюстгальтером. Минимум ткани, золотистое, максимально прозрачное кружево, призывно торчащие соски.

В штанах предательски шевельнулось, налилось ощутимой тяжестью, мгновенно накатило отторжение. Секса не было давненько, в последние недели не удавалось вырваться, снять какую-нибудь красотулю для горячего перепихона, но это не причина вестись на Янкины прелести.

Повёлся уже… спасибо!

Яна цепко перехватила мужской взгляд. Замерла, давая лучший обзор, томно облизала губы, намекая на своё очевидное, пожалуй, единственное достоинство. Сиськами третьего размера не удивить, вот умение делать королевский минет — редкость. Кучеренкова это знала.

— Я поговорить пришёл, — Олег стряхнул наплывающий морок, с грохотом пододвинул стул, сел, небрежно прикрыв рукой пах.

Несколько минут и всё придёт в норму. Распаляться он не собирался, идиотом и мазохистом себя не считал.

— Сядь, — почти рявкнул, указывая Яне на диван, другого места не нашлось.

— Что? — уставилась на него Яна, не дожидаясь ответа, начала тараторить: — Я по поводу свадьбы думала. Нет смысла закатывать большой банкет с ведущими, фейерверком, всё равно плохо себя чувствую, и деньги не лишние… Окупится банкет или нет — вопрос открытый, зачем тратиться зря. Лучше съездим отдохнуть, на ГОА или Тай… ой, тебе же нельзя! — обхватила лицо руками, спохватившись. — Ничего, в стране полно интересных мест для медового месяца. Мы в в конце февраля в Дагестан с подружками ездили, красиво… Летом ещё красивее будет!

— Ян, Яна! — пришлось перебить влажные мечты о медовом месяце в Дагестане. — Не будет никакой свадьбы, — отрезал твёрдо.

— Да? Ну и хорошо, просто распишемся, съездим в отпуск и начнём готовиться к рождению малыша. Детскую сделаем в одной из комнат, думаю, той, что меньше, она дальше от кухни. Нужно же будет нам личное пространство, когда маленький подрастёт, — погладила себя по животу, кинув на Олега трогательный взгляд, полный надежд и обещаний.

— Никакой свадьбы не будет, — чётко проговорил он. — Мы не будем расписываться ни с банкетом, ни без банкета, никак. И в Дагестан этот твой не поедем.

— Но?.. — явно опешила Яна, на глаза навернулись слёзы.

Олег поймал себя на раздражении. Кучеренковой нужно раздражаться, а бесился он. На Янку ли, на себя — не понятно, скорей на ситуацию в целом.

— Ян, давай начистоту, — придав тону спокойствия начал Олег. — Я тебя не люблю, — стоически перенёс полный возмущения и обиды взгляд в упор, — Ты мне даже не нравишься как женщина. Не подумай, ты привлекательная и всё такое, но никто не может нравиться поголовно всем. Анжелина Джоли, и та не всем нравится, — усмехнулся он. — Какой смысл нам жениться? Чтобы развестись через год?

— А ребёнок? — возмущённо взмахнула руками Яна.

— Что ребёнок… если мой — не брошу. Буду закрывать все нужды, что там… одежда, еда, садики, секции спортивные… — Олег стушевался, не слишком-то он представлял, что нужно ребёнку, поверхностно понимал, что-то слышал от друзей-приятелей и старших братьев. — На твои личные расходы выделять, пока в декрете сидишь…

— Ты понимаешь, что это не то же самое, что расти в полной семье?! — вылупилась Яна, потеряв внешний благостный настрой.

Позу сменила, вальяжно-томною на натянутую, напряжённую.

— Понимаю, — отрезал Олег, — но ничего другого предложить не могу. Ребёнка запишу на себя, не волнуйся. Имущественные, финансовые права, все остальные будут соблюдены, но это единственное, что я могу предложить. Прости.

Олег встал, решив, что разговор окончен. Переливать из пустого в порожнее можно долго. Всё, что хотел, он сказал. Молча пошёл в сторону выхода, надел кроссовки в прихожей, потянулся к замку, услышал за спиной шаги.

— Что-то хотела сказать? — повернулся он в сторону Яны, которая смотрела на него, как на врага народа.

Заслуженно, в общем-то. В целом же — насрать.

— Хотела сказать, что свадьба в июне меня устроит, — отчеканила та, смотря в упор.

— Свадьбы не будет, — отрезал Олег, вернув взгляд.

— Это мы ещё посмотрим.

Надутый гиалуронкой рот Яны скривился в усмешке, вызвав холодок по спине от неприглядности зрелища, пугающей неестественности, словно кукла-уродец из дешёвого пластика ожила.

— Не угрожай, Кучеренкова, — сузив глаза, проговорил Олег, ощущая, как волны неприятия и злости растекаются от него по всей маленькой прихожей.

Вышел, на улице закурил, с трудом успокоился, еле сдержался, не вернулся, не поговорил другим тоном, чтобы навсегда отбить желание фантазировать о несбыточном, тем более угрожать.

Кучеренкова в положении, даже если не от него, наезжать стрёмно, а если от него, тем более.

Один чёрт придётся договариваться, сосуществовать… да, отстой.

После поехал туда, куда на самом деле рвался всё время. Губы растянулись в счастливую улыбку, сам себе напомнил Финика в предвкушении вкусняшки и прогулки, а лучше вкусняшки во время прогулки.

Любил он прокручивать их недолгую встречу в больничном коридоре, смаковать детали.

Вот Маська смотрит вбок, разглядывая его профиль, думая, что он не замечает.

Вот бросает восхищённый взгляд на мышцы рук, скользит глазами по животу, обтянутому футболкой, резко приходит в себя, отводит взгляд к окну, заливается румянцем.

А вот слушает его короткие рассказы о семье, скупые факты, которыми успел поделиться.

Восхищение в глазах понравившейся девушки откровенно льстило. Он готов был прыгать с победным кличем Кинг Конга, когда видел вспышки в полуопущенном взгляде, но больше подкупала какая-то неподдельная искренность Маськи.

Что-то… природное, настоящее, то, чему определения точного дать не мог, не получалось. Не встречал такого за почти двадцать восемь лет жизни, зато точно знал, что хотел видеть это «что-то» как можно чаще.

Палата встретила грузной тёткой, сидевшей на кровати Тины. Медсестра, — та же самая, что выставила его из отделения неделю назад, не дав договорить, хотя бы телефонами перекинуться, вышвырнула, как кота облезлого, только пинка напоследок не отвесила — сказала, что Силантьеву выписали сегодня с утра.

И нет, телефон и адрес не даст ни за какие коврижки. Шёл бы ты товарищ со своей корочкой в задницу на метр в глубину. Она обязанности свои знает назубок, распространять информацию о пациентах права не имеет.

— Андрюх, — набрал он командира, понимая, что звонок сейчас, когда тот не видел семью неделю, совсем не в тему. — Прости, горит.

— Не проблема, — ответил Андрей, на заднем плане слышались крики дочки, ворчание младенца, шум от мультиков — какофония семейной жизни.

— Можешь пробить по своим каналам Силантьеву Тину?

— Кто это?

— Врач скорой, которая беременную вытащила. Она же потерпевшей считается, значит, данные должны быть.

— А самому спросить не судьба? — усмехнулся Андрюха.

О своих визитах Олег не распространялся, да и не придал бы никто значения, привыкли к бесконечной веренице Калугинских девиц. Не успеют с одним именем сродниться, второе на языке, третье и четвёртое одновременно.

— Так вышло.

— Посмотрю, что можно сделать. Не обещаю, — отрезал командир, сразу же переключился на разговор с Соней, требующей что-то от папочки, быстро распрощался с Олегом, положил трубку.

Так… на командира надейся, а сам не плошай, гласит народная мудрость. Кое-какой информацией Олег владел сам. Тина сказала, что заканчивает медицинский колледж. В их городке их не сто, с пяток вряд ли насчитать можно. Все объедет и найдёт. Можно узнать с какой станции скорой помощи была бригада, с которой приехала Тина, поинтересоваться там. Зацепки есть, одним словом.

Мысли перебил звонок.

— Да, мам, — ответил, переводя на громкую связь, выворачивая в сторону первого медицинского колледжа, который вспомнился, недалеко от дома, напротив парка, где они с Фиником гуляли.

— Как дела? Как Яночка себя чувствует? — Кучеренкова уже Яночкой стала, зашибись! — Что-то ты пропал, сыночек.

— В командировке был, прости. Ты же знаешь, связь не всегда есть, не всегда дозволено.

— Знаю, знаю, но не сложно же кинуть сообщение матери…

— Прости, — повторил Олег, закатив глаза. — Исправлюсь, обещаю.

— Ладно. Что вы решили с Яночкой, когда свадьба?

— Не будет свадьбы, мам.

— Но?.. — в голосе матери слышалось очевидно осуждение, такое, что ножом резать можно и раздавать для усугубления чувства вины перед всем человечеством скопом.

— Что «но»? Я даже не уверен, что это мой ребёнок, а если и мой — это не причина жениться на посторонней женщине.

— Если беременна, значит, не посторонняя, — одёрнула мать, поставив на место. — Когда ты повзрослеешь и начнёшь нести ответственность за свои поступки, Олег? Что мне отцу прикажешь говорить? Свадьбы не будет, потому что… Почему? Почему его внук должен расти без отца, вне нашего согласия?

— Ничего не говори, не вмешивайся, — отрезал Олег, не очень-то надеясь, что родители не станут вмешиваться, если речь пойдёт о родном внуке или внучке.

Живьём не слезут, сожрут с потрохами, душу вытрясут.

Твою мать, надо же было так попасть, ещё и с Кучеренковой! Была до неё Настя, Марина была, Оксана… Почему шустрый сперматозоид не оплодотворил яйцеклетку одной из них?

Дождался, партизан хренов, «лучшую» партию.

— Ладно, — вполне миролюбиво продолжила мать, — я знаешь, что звоню… У вас в садовом центре продаются рододендроны из Калужского питомника, можешь купить? Если не получится самому привезти, я попрошу Николая забрать, или водителя, главное — купить.

— Родедодрон? — переспросил Олег. — Что это хоть такое? Цветок, дерево?

— Кустарник. Рододендрон, — повторила мать.

Олегу показалось, что на него разом высыпали все сорок тысяч иероглифов китайской грамоты. Уточнение, какой именно радедогудрон нужен и вовсе привело к катарсису головного мозга лёгкой степени.

Нельзя придумать названия проще? Например, «кустарник с большими листьями», «кустарник с маленькими листья», «тоже кустарник», как вариант.

— Хорошо, — понимающе засмеялась в трубку мать, — скину точное название и фотографию. Только сегодня съезди, мало осталось. Сможешь?

— Смогу, — ответил Олег. — Надеюсь, он не сдохнет у меня на балконе…

Садовый центр встретил забитой парковкой. Люди, как муравьи, тащили большие тележки, заваленные землёй в пакетах, какими-то удобрениями, керамзитом. Волокли рассаду в больших и маленьких ёмкостях, лопаты, грабли, горшки для цветов. Дородный мужик вдохновлённо пёр биотуалет, следуя за важно шествующей женой, которая гордо несла чахлые саженцы помидоров. Предусмотрительный чёрт.

Господи, если ты есть, сделай так, чтобы Олега эта земельная лихорадка не коснулась никогда в жизни.

Аминь!

Смотаться ради матери, купить мифический радораберабироид он не возражал, но таскать землю в квартиру, засаживать балкон цветами, и что ещё сажают — лимоны, помидоры-черри, тимьян какой-нибудь, — он не готов…

— Девушка, — окликнул Олег продавца-консультанта, машинально отметив, что той лет тридцать пять, и он точно был бы не против дальнейшего знакомства, если бы голову хотя бы на минуту покинули мысли о Тине, Маське. — Девушка, мне нужно вот это, — показал присланное сообщение.

— В третьем зале, прямо, — быстро ответила та, и понеслась по своим делам.

Третий зал нашёл быстро, стройные ряды нужных кустарников тоже, а потом замер…

Они же все одинаковые, чёрт возьми!

Кое-где стояли ценники, где-то нет, горшки были перепутаны покупателями, которые брали и возвращали растения, часто оставляя не на отведённом месте.

Бескрайнее море зелёных, совершенно одинаковых кустов, которые и на кустарники-то не похожи, скорее на «фикусы», кои растут в общественных местах, больницах, школах…

Он вообще то, что нужно нашёл?

Это радеродром этот… рудеродром…

Нужный это кустарник или нет, если короче!

А-а-а-а!

Не заметил, как врезался в женщину, не посмотрел в кого. Машинально извинился, уставившись в телефон в тщетной попытке сравнить то, что видит на картинке, с тем, что воочию.

Листья, определённо, зелёные… нда…

— Помочь? — услышал знакомый голос.

Не поверил себе от счастья и неожиданности. Поднял взгляд.

Рядом, на расстоянии какого-то метра стояла Тина, Маська его.

Однотонная футболка, широкие джинсы, кроссовки, волосы собраны в хвост, минимум косметики. В тележке рядом, на ручке которой собственнически покоилась рука Тины, красовалась рассада цветов.

С листьями. Зелёными… да…

Глава 7. Олег

Олег, традиционно уже, встретился в парке с Андрюхой, тот, так же традиционно, покачивал коляску, наблюдая за Соней. В этот раз без крыльев, зато в кигуруми в виде разноцветного единорога или ещё какого-то сказочного существа.

Андрюха жадно глотал кофе, стоически борясь со сном. Олег остановился, с сожалением посмотрел на свой закончившийся стаканчик с бодрящей дозой кофеина. Финик с терпением, достойным всяческого поощрения, принимал знаки внимания трёхлетнего создания, ему отлично жилось и без эспрессо.

Дежурство выдалось не из лёгких. Накрыли трёх криминальных авторитетов, решивших, что перекантоваться в их провинциальном городке — отличная идея. Начали раньше обычного, группу сорвали посредине тренировки, освободились лишь ранним утром, после разбор полётов. Итого вторые сутки без сна.

Сейчас бы растянуться на кровати, оглашая пространство богатырским храпом, но нет. Андрюха выполнял отцовский долг. Олег — долг перед Фиником, тоже, можно сказать, отцовский.

Перекинулись парой слов. Работу не обсуждали, незачем. Обговорили планы на ближайший отдых на базе недалеко от города. Есть у них традиция раз в сезон собираться всем отрядом, с семьями.

Деревянные А-фрейм домики, раскиданные на берегу живописного лесного озера, окутанного густым лесом, благоустроенная мангальная зона с беседками, развлечения по сезону, от рыбалки, катания на сапбордах до лыж и коньков. Банька, включая фурако*, с видом на изумрудную гладь.

Тимбилдинг на добровольных началах, по инициативе коллектива, который в сплочении не нуждался, и без того теснее некуда общение и взаимопонимание. Иначе в их сфере никак.

На выходе из парка остановился у новой торговой палатки, уставленной рассадой, ветками плодовых деревьев, увешанную кашпо с шапками цветов. Глаза сами выцепили самый пышный горшок с синими мелкими цветочками.

— Девушка, а эти цветы в землю надо сажать? — спросил Олег, показывая на синюю поросль.

— Они и так в земле, — громыхнула «девушка» с пятой точкой размером с палатку, лет пятидесяти от роду, в фартуке в горошек.

— Я имею в виду — на грядку их пересаживать надо, клумбу там, или на балконе можно в горшке оставить?

— Можно в горшке, — уверенно кивнула продавщица. — Это лобелия, — пояснила так, словно этим всё объясняется.

— Дайте мне эту… лобелию, — сказал Олег, надеясь, что правильно запомнил название. — Карточки принимаете?

— Хоть карточкой, хоть переводом, хоть наличными, как вам удобней, — пробурчала в ответ, снимая нужное кашпо.

Дома Олег быстро принял душ, сварил кофе, заглотил, на ходу запихнул в себя бутерброд с колбасой. С более серьёзным завтраком заморачиваться не стал, побоялся, что не успеет к Тине.

Финик остался дома, проводив недовольным взглядом хозяина. Дескать, куда снова чёрт понёс?

Нравилась Олегу Тина, сильно нравилась. При малейшем воспоминании распирало, как счастливый воздушный шарик, готовый взмыть в небо, гонимый ветром надежды на большее. В груди становилось тепло, сладко и щекотно. Губы расплывались в счастливой улыбке, а лицо, наверняка, приобретало выражение дебильности слабой степени.

До сих пор не мог поверить в удачу, что встретил свою пропажу в садовом центре. Боже, храни Калугину Елену Андреевну и её новую страсть к огородничеству в целом, и рододендрону из Калужского питомника в частности. Если бы не совокупность этих факторов, никакая лихая не занесла бы его в садовый центр.

Они мило пообщались. Тина быстро помогла найти нужный цветок — оказалось, Олег смотрел не на те «фикусы», — заподозрив в его лице единомышленника, похвасталась своим выбором. Он, естественно, похвалил, на самом деле искренне, от всей души. Красивые ведь цветочки… разноцветные, нарядные.

Воспользовался случаем, продемонстрировал манеры джентльмена. Донёс рассаду до своей машины, окольными путями, чтобы потянуть время, доставил домой хозяйку цветочного царства. Хотел было по пути заехать в ресторан или кафе, закрепить хорошее впечатление.

Тина, сославшись на плохое самочувствие, отказалась.

Доставил в лучшем виде, поднял сокровища на четвёртый этаж, в гости напрашиваться не стал, даже на прощальном поцелуе не настаивал, несмотря на зарумянившиеся щёчки Маськи. Лишь обменялись телефонами, дабы снова не потеряться.

Олег готов был биться о заклад — Тина поплыла. Осталась парочка грамотных ходов, и «девочка наша». Опрокинется, никаких сомнений. Поджилки тряслись от одной мысли, что вот-вот, движение-другое, и Маська будет с ним, вернее под ним.

Давно он не чувствовала подобного интереса к девушке, желания, азарта. С него словно ленивое оцепенение слетело, когда женщина воспринимается не иначе, как доступный объект для слива сексуального напряжения, не более. Не одна, значит, другая, главное — результат. Кончить.

В случае с Маськой его интересовал секс только с Маськой, другую он не рассматривал и в теории, в качестве запасного варианта.

Или она, или… никаких «или».

Он собирался получить эту девочку, даже если все тектонические структуры Кавказского хребта разом сдвинутся.

Лобелия ему в помощь.

Так, с кашпо наперевес, отправился с ранним визитом. Если не путает, Тина должна быть дома. Она говорила про консультации перед госами, в том числе индивидуальные, которые начинались в одиннадцать-двенадцать дня, не раньше.

От дома до дома идти всего-то десять минут, на машине, в объезд, дольше выходило. Они ещё и соседи. И техникум, который заканчивала Тина, через дорогу от его жилого комплекса.

Одним словом — судьба.

Судьба Олегу заполучить в недолгое, но точно единоличное пользование сладкую Маську. Не единоличное его не устраивало.

Чёртов эгоист и та ещё сволочь, согласен.

Обычная пятиэтажка без лифта, участь которой — попасть под реновацию. Во дворе детский сад, площадка для малышни и подростков, тренажёры, лавочки с вездесущими пенсионерками, автомобили, припаркованные рядком.

На одном дыхании взбежал на нужный этаж. Остановился у нужной двери, перевёл чуть сбитое от волнения дыхание. Нажал на допотопный звонок, поднял кашпо на уровень Тининого личика, чтобы сразу обалдела, рассчитывая на эффект неожиданности.

На Яну и иже с ней безотказно действовала коробочка из ювелирного.

На Маську, он верил, эта… как её… лобелия.

Дверь распахнулась почти сразу, Олег выдохнул:

— Сюрприз-сюрприз! Это тебе!

— Неожиданно, опта, — раздался гнусавый мужской бас, гася мерзкий смешок.

Олег в упор уставился на стоявшего напротив парня. Сопляк, от силы лет девятнадцать-двадцать, в мятой футболке и широких шортах. Белобрысый, взлохмаченный, с носом-картошкой и подростковой сыпью на лбу. Тощий и длинный — глист, одним словом. Проломить такому грудину дело пары секунд…

— Ти-и-и-ин, Тинка, — вдруг заголосил глист. — К тебе, выходи.

Из ближайшей к выходу двери выскочила Тина в спортивных лосинах и топике.

Твою мать!

Точёная фигурка… глаз не оторвать, так бы и сожрал, а лучше трахнул не сходя с места.

Большая часть женской половины человечества убила бы за такую фигуру, мужской — за возможность обладать ею во всех смыслах и позах.

Она перед глистом в таком виде расхаживает? Не сыграть ли в тетрис с его позвоночником?.. Знал чтобы, гадина, на кого можно пялиться, а на кого опасно для здоровья.

— Сюрприз, — повторил Олег, сделал шаг вперёд, протянул кашпо с синей шапкой растерявшейся Тине, которая смотрела широко распахнутыми светло-синими глазищами.

Не голубыми, а именно синими, едва светлее упруго покачивающейся в горшке лобелии.

— Пригласишь? — подсказал он, подмигнув.

О том, что в квартире находился парень, возможно, не чужой человек Тине, Олег думать не собирался. Был не чужой, станет чужим. Не для покрытых акне жердей такие девочки появляются на свет.

Прости, пацан, твой поезд ушёл. Видишь, за поворотом дым из трубы? Тебе в том же направлении.

— Я ненадолго, только после дежурства. Цветы увидел, сразу о тебе подумал, — пояснил он свой визит.

Естественно, ни о чём, кроме лобелии и балкона, где той предстоит жить, он думать не думал.

Святая простота. Сама невинность!

— П-проходи, — выдохнула Тина, распахивая шире дверь в комнату, одновременно забирая кашпо.

Довольный взгляд на подарок от Олега не скрылся.

Зачёт тебе, Калугин! Молодец!

Стандартная шестнадцатиметровая комната с балконом. Ремонт… не получалось даже примерно прикинуть каких годов. Определённо, Олег тогда ещё не родился. Мебель из полированного, тёмно-коричневого ДСП тянула на антиквариат эпохи застоя. Сейчас подобную разве что в музее СССР найти можно, или в квартире особо упрямой бабули, категорически отказывающейся от перемен.

Люстра с круглыми плафонами с нарисованными цветами, покосившийся паркет ёлочкой, трюмо с тремя зеркалами…

И, несмотря на внешнюю неустроенность, почему-то уютно. То ли шторы от стены до стены, удивительно вписывающиеся в «интерьер» играли роль, то ли цветы на всех возможных поверхностях, то ли безделушки, расставленные продуманно, с любовью, то ли идеальный порядок, чистота, а то и сама хозяйка комнаты — всё создавало впечатление благоустроенности.

— Здесь… прости, — засмущалась Тина, окинув виноватым взглядом своё жилище.

— Отлично всё, — засиял Олег. — У тебя очень уютно. Красиво, правда, — совершенно не слукавил он. — Тебе к которому часу в колледж? — решил сразу разузнать свои временный рамки.

Вдруг у неё выходной, тогда совсем шикарно получится. За день справится, ночью уже…

От представленной картины мелкая дрожь пробежала по телу, в паху налилось, пришлось переступить с ноги на ногу. Хорошо, джинсы не в обтяжку, приободрившейся открывающимися перспективами приятель не бросался в глаза.

— Через сорок минут нужно быть. Я завтракать собиралась. Составишь компанию? Глазунью могу сделать, бутерброды, кашу, если хочешь, сварю.

— Буду, что ты, то и я, — довольно кивнул Олег.

Голоден не был, только разве откажешься, когда так предлагаю. Как именно «так», понятия не имел, просто отказаться не смог. Сказала бы сейчас «шагни с балкона» — шагнул бы и пошёл по воздуху.

— Устраивайся, — Тина показала рукой на заправленный диван. — Я сейчас, — поспешила на выход, машинально собирая волосы в низкий хвост.

Неосознанный жест, привлекательный в своей естественности.

— Тина? — окликнул он. — А кто этот парень, который дверь открыл?

Необходимо выяснить степень опасности и заинтересованности, просчитать свои дальнейшие действия и возможные действия соперника. Впрочем, характеристика «соперник» — преувеличение века, не меньше.

Соперник, блин. Глист с пушком на лобке.

— Сосед, мы учимся вместе. Стас.

— Стас, значит, — сощурился Олег, сдержав рифму, которая мгновенно начала крутиться на языке.

Справедливая рифма, если не сути, то по содержанию. Как прикажете называть придурка, перед которым его Маська в комплекте, подчёркивающим всё лучше сразу, шастает?

Олег сел, как было сказано, чувствуя себя немного Фиником. Дали команду — исполняет. Хороший мальчик, самый лучший, воспитанный.

Верой, правдой и послушанием заслужит свою вкусняшку и съест. Непременно!

Пока ждал Тину, неспешно оглядывал комнату. Безделушки, растения, стопки книг на рабочем столе.

«Основы микробиологии и инфекционная безопасность», «Неотложная доврачебная медицинская помощь», «Генетика человека с основами медицинской генетики»... В одних названиях запутаться можно.

В тишине, обволакивающем уюте, под звук механических настенных часов, сидя на диване, опираясь на подушку-думку, не заметил, как сами собой закрылись глаза.

Последняя мысль перед тем, как провалиться в глубокий сон — нужно было ещё кофе выпить, в крайнем случае, энергетик…

Ничего-ничего, он вполглаза подремлет, пока Маська готовит яичницу. Сколько это минут? Пять, семь, максимум десять. Успеет перебить дремоту.

Проснулся от солнечного луча, который безжалостно лупил в лицо, намекая, что на улице давно не утро. Огляделся осоловевшим взглядом, не сразу соображая, где он, что здесь делает, а когда вспомнил — где хозяйка этого усыпляющего уюта, всё ещё готовит завтрак?

И почему стрелки на часах показывают почти два часа дня?..

Он, что, вырубился?! Охренеть, нашёлся соблазнитель года!

Позорище…

Быстро понял, что в квартире один. Соседняя комната открытая и пустая. Глист, выходит, тоже ушёл. Точно, он же учится вместе с Тиной, значит, готовится к экзаменам.

Будущий медицинский работник… н-да. Где-то перевернулся в гробу один Гиппократ.

«Привет, ты скоро?», — написал Тине, вернувшись в комнату, с удобством устроившись на диване.

Сразу же прилетел ответ:

«Консультация закончилась. Иду домой»

«Жду», — сразу же набрал. Подумал, добавил смайлик сердечко.

Да… косяк исправлять надо, и не смайликами. Не смайликами.

Глава 8. Олег

План родился сам собой, мгновенно. Производить впечатление, значит, производить. Сразу и наотмашь.

Кинотеатры, рестораны, букеты — до скрежета зубов банально, но другого в их городке и со стандартным набором Казановы, не найти. Тина же заслуживала индивидуального подхода.

— Послушай, — сказал Олег, когда Тина появилась на пороге собственной комнаты. — Неудобно вышло, развалился, уснул. Готов искупить вину.

— Ничего, я понимаю, — повела плечом в ответ, неопределённо улыбаясь.

Не понятно, действительно «ничего», или всё-таки серьёзный прокол. Искупать придётся хорошим впечатлением или кровью?

В принципе, на второе он согласен, ради такой-то Маськи — запросто.

— Какие у тебя сегодня планы? — поинтересовался Олег, решив брать быка за рога не сходя с места.

— Да никакие… к экзаменам готовиться надо, — нахмурилась Тина, — много пропустила.

— Несколько часов свободных найдётся? Голове надо давать отдыхать, есть идея, как это сделать, — привёл он аргумент. — Я сейчас домой, мигом вернусь. За пятнадцать минут успею. Жди, — дал он указание и, не дожидаясь ответа, двинулся в сторону двери. — Жди! — помахал телефоном, говоря, что позвонит.

Пришлось извиняться перед Фиником. Хозяин неправ, но и за Фиником тоже косяк имеется. Кто в прошлый раз загнал несчастного кота Василия на дерево, откуда его с МЧС вызволять пришлось? А-а-а? Василий, между прочим, службу по истреблению мышей исправно нёс и вероломного нападения от пришлого амбулли не ожидал.

— Гулять с Валерой пойдёшь, — потрепал он пса по холке. — Понимать должен, дело у меня серьёзное… примерно, как у тебя к пуделихе из соседнего подъезда, ничего такая дамочка, — подмигнул, гладя по покатому лбу и за ушами, заглядывая в умные глаза. — Не злись, скоро на базу поедем, два дня на воле жить будем, как стая диких волков. Имей в виду, вожак — я.

— Вернусь поздно, не один. Смотри мне, веди себя хорошо, — сказал на прощание, поймав обиженный взгляд Финика.

Понимать хозяин должен, что Василий сам виноват, котом уродился, ещё и хвостом перед мордой маячил.

Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Кто выдержит?!

Олег притормозил у подъезда Тины, набрал, сказал, чтобы спускалась, ждёт. Та появилась через несколько минут, заставив жадно сглотнуть — какая девочка, какая куколка. Маська, и всё тут. Поправочка, его Маська.

Одета просто, тысячи таких же девчонок ходит по улицам. Чёрные леггинсы, светлый свитер оверсайз до середины бедра, кроссовки, сумочка на ярком тканом ремешке через плечо, волосы убраны в низкий хвост, нарочито небрежный, косметики минимум.

Зацепиться не за что, а глаз не отвести.

Парадокс.

Вышел, открыл дверь, встретился с ошарашенным взглядом Тины.

— Прошу, — с клоунским поклоном пригласил в салон. — Эй, ты чего? — посмотрел он на вставшую столбом Маську.

— Ничего… — замялась та. — Не ожидала, что ты будешь на машине.

— Туда, куда мы едем, без машины сложновато добраться.

— А куда мы едем? — нахмурилась Маська сильнее.

— Сюрприз, — с фирменной улыбкой ответил Олег.

Широкой, наглой, от которой гарантированно таяли сердца прекрасной половины человечества от восемнадцати до восьмидесяти лет. В бухгалтерии и то срабатывало, что говорить про случаи, когда Олег шкурно заинтересован.

Подошёл к Тине, взял под локоток, повёл в сторону стоявшего кроссовера. Подсадил, успокаивающе мурлыкая, что сюрприз точно понравится, если нет — сразу уедут, слово офицера.

Несколько прикосновений к плечам, между делом к запястью, словно нечаянно к тёплой коже шеи, и Тина забралась в гостеприимно распахнутый салон Рендж Ровера, не нового, но гарантировано производящего впечатления на женский пол.

Так-то лучше, так-то лучше…

— Долго ехать? — нервно спросила Тина, когда Олег выруливал со двора на проезжую часть.

— Около часа, если сильных пробок не будет, — ответил он, — Слушай, — сообразил вдруг, — ты же после колледжа, наверняка голодная, а я тебе сюрприз, сюрприз… Сейчас заедем в одно местечко, перекусим по-быстрому, а на обратно пути основательно подкрепимся. Не возражаешь?

— Я перекусила в столовой… — растерянно буркнула Тина.

— А я, признаться, сейчас бы целого быка слопал, — фыркнул Олег, отмечая краем глаза, как порозовели Маськины щёчки.

Заехали в небольшую кофейню на выезде из города. Помимо кофе и разнообразной выпечки в ассортименте были супы, выбор салатов и горячих блюд, небогатый, но что закинуть в голодный рот найдётся. На парковке стояло несколько транзитных большегрузов, дальнобойщики знали и любили это место.

Сомнительная романтика, только или здесь поедят на скорую руку, или опоздают, а это плохо, очень плохо.

К вечеру Олег собирался зарезервировать столик в ресторанчике в своём же доме. Камерное местечко с располагающей к интиму лаундж зоной — беспроигрышный вариант, всегда работающий.

До квартиры рукой подать, Маська очнуться не успеет, как окажется там, где нужно Олегу — на его члене.

Расположились у окна, выходящего на уличную террасу, несчастные, скукоженные цветы в уличных ящиках на перилах и безостановочный поток машин, несущихся мимо.

Олег быстро пробежался по небогатому меню, посмотрел на Тину, которая изучала витрины с выставленной выпечкой, останавливаясь взглядом на эклерах, буше и шу, действительно, достойных внимания. Время от времени Олег специально приезжал сюда за кондитерской вкуснотой.

— Выбрала? — поинтересовался Олег, глядя на Тину, когда к ним подошла официантка.

— Ты бери, я там что-нибудь посмотрю, — кивнула подбородком в сторону витрины, где сверху красовалась корзинка с выпечкой, с говорящей надписью: «Я вчерашний, но хороший. Возьми меня со скидкой 50 %».

— Да ладно? — не поверил своим ушам Олег. — «Спаси банан от одиночества»? — вспомнил он жалобную надпись в магазинах, призывающую покупать одинокие бананы, спасти бедолаг от утилизации.

— Вроде того, — растерянно кивнула Тина, нервно покосилась на официантку, которая флегматично стояла рядом в ожидании заказа.

— Девушка, чуть попозже подойдите, — среагировал Олег, официантка испарилась, недовольно поджав губы. — В чём дело, Тин?

— Ни в чём, — та уставилась в ответ, кажется, искренне не понимая, о чём её спрашивают.

— Давай ты закажешь что-нибудь не из этой несчастной корзинки, а? Здесь пирожные вкусные, медовик обалденный, наполеон, салаты нормальные, супы, котлета по-киевски вообще огонь. Тин, мы реально не успеем, куда собираемся, если заедем в место приличней. Вечером всё будет, обещаю. Шампанское, суши, мидии, кальян, что захочешь. Не проблема.

— Нормальное место, — нервно огляделась Тина. — Хорошее. Ты бери, что тебе хочется, ты же голодный, а не я. Мне пирожка с картофелем хватит, правда.

— Издеваешься? — откинулся от на стуле, сверля глазами сидящую напротив.

Не с тем в игры задумала играть, Маська, ой, не с тем.

— Блин, — вспыхнула Тина, нагнулась над столом, собираясь что-то сказать, Олег нагнулся навстречу. — Я, правда, не голодная, а платить за эклер, пусть самый распрекрасный, в два раза дороже, чем в кондитерской рядом с домой, не хочу. Тем более, неизвестно, во сколько бензин обойдётся. У твоего… джипа наверняка большой расход.

— Че-чего? — от неожиданности Олег заикнулся, глухо закашлялся, подавившись воздухом. Интересные открытия, неожиданные. — Феминистка? — посмотрел он внимательно на Тину.

Господи, как так-то?! Почему? По-че-му?!

Симпатичная девчонка, сладкая, сил нет, и феминистка?

Он за всеобъемлющие права женщин, равенство, сестринство.

За мир, жрать, спать.

За всё хорошее против всего плохого, в общем, но когда его лишали возможности заплатить за сраный эклер для понравившейся девушки, махровый почитатель патриархата, укоренившейся в душе, начинал откровенно охреневать от происходящего.

Алё, каким образом заварное тесто с кремом нарушает чьи-то права?

— Причём здесь феминизм? — откинулась на спинку стула Тина, прямо посмотрев на Олега, прошила синим взглядом, как мечом джедая. Насквозь. — Принято сбрасываться на расходы, не помню, чтобы мы договаривались об обратном. А я не рассчитывала на такие траты. Бензин, эклеры эти… неизвестно, что за сюрприз ещё… — стушевалась она под пристальным взглядом Олега, который даже предположить не мог, что именно выражало его лицо, возможно, то же самое, что морда Финика, когда перед его носом крутил хвостом Василий.

— О некоторых вещах не нужно договариваться, это подразумевается априори. Автоматическая прошивка: мужик пригласил — мужик платит.

— Нет никакой автоматической прошивки. Парень — не золотая антилопа, чтобы за всё платить. У любого человека, независимо от пола, могут быть финансовые трудности, и вообще… я привыкла, что расходы делят пятьдесят на пятьдесят, или каждый платит за себя.

— Если у парня финансовые трудности, он идёт дрочить, а не приглашает девушку на свидание, — отрезал Олег.

— П-ф-ф, — вспыхнула Тина на слове «дрочить».

Олег едва не кончил, будто действительно держал руку в штанах.

А-а-а-а, ш-ш-ш-ш, твою мать!

— Это несправедливо, тебе не кажется? — уставилась Тина на Олега, ожидая поддержки.

— Справедливости нет, — ответил Олег. — Говорят, просто так любят котиков, детей и женщин, мужика можно любить только за что-то конкретное.

— Предлагаешь любить тебя за эклер? — фыркнула Тина, снова покраснев.

— Меня много за что можно любить, в том числе и за эклер, — красноречиво повёл бровями, едва сдержавшись, чтобы не облизнуться плотоядно, настолько вкусно Маська засмущалась.

В итоге перекусили. Олег заплатил демонстративным жестом, чтобы напомнить о договоре — платит он, только он. Не стильно, не модно, не современно, но платит он, а мутные схемы «пятьдесят на пятьдесят», «каждый сам за себя» и прочий новоявленный бред пусть Маська оставит для Стасиков — … да-да, именно то слово, которое крутится в голове.

И Стасиков тоже пусть оставит, слишком хороша она для Стасиков, для него же — в самый раз. До места назначение добрались быстро. Повезло, успели до основной пробки, плюс будний день сыграл на руку. Ненадолго застряли на паре светофоров, свернули с основной дороги на просёлочную, уже обкатанную после зимы, остановились.

Олег посмотрел на Тину, вцепившуюся в сидение двумя руками до побелевших ногтей. Натянутую, как струна, глядящую в лобовое стекло со смесью изумления, на грани ошеломления, интереса и ужаса.

Глава 9. Тина

Я не очень-то поняла, как и почему согласилась поехать неизвестно куда с малознакомым парнем на его машине.

Неразумный какой-то поступок, не свойственный мне, всегда плохо сходящейся с людьми, избегающей лишней близости, откровенности.

Забитой трусихой я не была, но осмотрительность всегда считала достоинством.

Олег внушал доверие, чем именно, я объяснить не могла. Честно говоря, и не пыталась, лишь напоминала себе, что нужно быть осторожней, внимательней. Не поддаваться на… на… на всё не поддаваться.

В кафе чуть опешила, слова «Если у парня финансовые трудности, он идёт дрочить, а не приглашает девушку на свидание» заставили на секунду зависнуть в недоумении. Это ведь не может значить, что Олег рассчитывает на большее, чем «сюрприз»?.. Хотя, кто знает, что там за сюрприз.

Кинув оценивающий взгляд на Олега, самонадеянно пришла к выводу, что мне показалось. Даже если рассчитывает на большее, насиловать не станет. Не похож он на насильника, совсем не похож…

Олег производил впечатление человека открытого, весёлого, какого-то тёплого, что ли.

Безопасного.

Вопреки доводам разума, я чувствовала себя в безопасности рядом с ним, потому решила расслабиться и ждать свой сюрприз, что бы это ни было. Предположить ничего не получалось, сколько бы ни искала подсказок в словах Олега, разгадывая предполагаемые намёки.

Мы выехали на трассу, где я косилась на спидометр, показывающий пугающие цифры. Олег, посмотрев в мою сторону, немного сбавил скорость. Его руки уверенно лежали на руле, сам он выглядел расслабленным, будто не махиной в двести с лишним лошадиных сил управлял, а на массаже сидел, но отпустить ситуацию не получалось.

Слишком хорошо я знала, чего может стоить превышение скорости. И речь вовсе не о штрафах.

Проскочили несколько населённых пунктов, я с любопытством смотрела по сторонам. Несмотря на то, что почти четыре года провела здесь, я мало где бывала.

В Москву несколько раз выбирались с подружками, для меня это было мега-приключение, что-то невозможное, нереальное, фантастическое.

Я — и вдруг в столице! Стою на Красной площади, смотрю на древние стены Кремля, еду в трамвае по шумным улицам, гляжу на реки, дома, проспекты…

В соседние же городки не ездила, то не хватало времени, то денег, чаще того и другого. Сейчас смотрела с интересом. Какие они, отличаются ли от того, где я училась и собиралась остаться? Может быть лучше, интересней?

Вдруг, стоит попробовать обосноваться в любом из проносящихся за окнами населённых пунктов?

Всё ли я учла, ничего не упустила в своём нехитром, как колесо, плане?

Когда машина свернула в поле на просёлочную асфальтированную дорогу, я невольно напряглась. Не похоже, что среди комков чернозёма с торчащими ветками прошлогодней травы, виднеющихся вдали островков деревьев, едва распустившихся, редких кустарников, может находиться то, что хотя бы немного тянет на сюрприз для девушки.

— Приехали, — победно объявил Олег, посмотрев в упор на меня.

Я же смотрела на металлические… ангары или гаражи, или огромные склады и пыталась понять, что происходит, куда мы приехали, зачем?

— Сейчас увидишь, тебе понравится, — подбодрил меня Олег, выскочил из салона, открыл дверь с моей стороны, подал руку.

Выбралась, с опаской осматриваясь по сторонам. Покосилась на пышущего довольством и лукавством Олега, который по-прежнему не походил на серийного маньяка-убийцу. Впрочем, что я понимала в маньяках?..

Говорят, внешне они ничем не отличаются от обычных людей, некоторые социально и финансового благополучны, вот как идущий рядом со мной кареглазый парень.

— Па-бам! — провозгласил Олег, торжествующе показывая на… лётное поле.

А это было именно оно, только самолёты меньше, чем я видела в те немногие разы, когда летела.

Симпатичные Боинги на минималках. Белые, синие, красные, несколько разноцветных, они чем-то напоминали мультипликационных героев, вот-вот и запоют задорную песенку и пустятся в пляс.

— Поедем, красотка, кататься, ни разу тебя не катал, — пропел Олег, выразительно приподняв брови, подмигнул, посылая озорной огонёк прямо мне в душу, зажигая там что-то, раньше неведомое. — Не боишься высоты, надеюсь?

— Нет, — неопределённо пожала я плечами.

Первый раз летела, трусила ужасно, но тогда я боялась вообще всего, начиная от скопления людей, заканчивая эскалаторами. На страх высоты сил попросту не оставалось.

— Отлично, пойдём.

Олег перехватил мою руку, повёл вдоль поля, за которым виднелись деревья, сквозь ветки которых проглядывала тёмная гладь реки. Мы подошли к небольшому домику, на крыльце которого развалился рыжий кот, греясь в солнечных лучах.

— Василий, моё почтение, — на полном серьёзе он поприветствовал мохнатого, тот в ответ дёрнул хвостом, перевернулся на спину, показывая толстое пузо и лениво потянулся.

Зашли в дверь, в коридор, стены которого увешаны фотографиями с самолётами, людьми, группами парашютистов. Прошли, всё так же держась за руки, отчего сладко замирало сердце, было в этой простой близости что-то… почти сакральное.

У одной из дверей с надписью «кафе» остановились. Олег попросил подождать его, и прежде чем скрыться за поворотом, громко сказал, распахивая полотно:

— Девчата, это Тина, прошу любить, жаловать, вкусно кормить!

И добавил мне шёпотом:

— Возьми, что хочешь, только не вздумай платить сама, обижусь. Я быстро.

За стойкой стояли две девушки немного старше меня. Окинули оценивающим взглядом, показывая рукой в сторону деревянных столов, под стать стенам, отделанных брусом. Под потолком декоративные лаги из такого же бруса и металлическая люстра.

Атмосферное местечко…

— Меню на столе, Тина, — проговорила одна из работниц, растягивая имя с едва заметным издевательством, от чего стало не по себе.

Бегло пробежалась по строчкам, заранее решив, что брать ничего не буду, и вообще, как-то испортилось настроение. Задорные самолётики больше не радовали яркими боками, река перестала поблёскивать, рассказывая, что совсем скоро наберётся тепла, пригласит окунуться в свои ласковые воды и погреться на песчаных пляжах.

Олег появился, как из-под земли, упал на стул напротив, подмигнул, заявил, что у нас есть двадцать минут, а после…. Ух!

— Выбрала? — спросил он, смотря поверх меню на меня.

— Мы недавно ели, я не голодная, — ответила я, не слишком лукавя.

Есть действительно не хотелось, но отказывалась я по другой причине, которую и себе объяснить не могла. Просто витало нечто в воздухе, посылало холодок по спине, заставляло съёживаться, но я упорно держала лицо.

— Ладно, — кивнул Олег, смерив меня оценивающим взглядом. — Тогда компот? Он здесь замечательный. Скажи, Ларис? — громче добавил в сторону стойки, глянув на одну из девушек.

— Скажу, — пропела та в ответ. — Нести?

В итоге мы выпили по стакану компота, действительно вкусного, с ароматом настоящих лесных ягод, запах знакомый с детства. Я пила маленькими глотками, смакуя, Олег смотрел на меня, не отводя взгляда.

Сказала бы «любовался», но слишком громкое слово для совершенно обычной меня.

У меня не было комплексов, некогда было рефлексировать, переживать из-за внешности. В детстве было не до ерунды, всё время находились занятия важнее, сейчас тем более.

У меня была цель, достичь которую необходимо в обозримом будущем, чем быстрее, тем лучше. Некогда переживать из-за формы носа, тем более нормальный у меня нос, не большой, не курносый, прямой и аккуратный. Мамин.

В самолёт забиралась на негнущихся ногах, страшно. Неужели эта машинка взлетит? А если сильный поток ветра? Птица, например, или… да что угодно!

Не выглядела красная крошка с крыльями чем-то надёжным.

С удивлением, помноженным на восхищение, я смотрела на Олега, который усаживался на месте пилота, заодно проверил, как устроилась я.

— Не переживай, — засиял он самой что ни на есть счастливой улыбкой, — у меня хватает часов налёта, иначе бы не допустили. Я пару лет в Сибири служил, там из развлечений охота да рыбалка, а это не моё, жалко зверьё. Нашёл лётный клуб, записался от скуки, оказалось прямо в сердечко, — положил руку на грудь, дёрнул пальцами, изображая пульсацию. — Прямо как ты, — послал воздушный поцелуй.

Пока я приходила в себя, борясь с накатывающим смущением, мы плавно взлетели.

О-о-о-о-о! О, мой бог! О-о-о-о-о…

Невероятный восторг, щемящий, звенящий, вибрирующий, прокатился по всему телу, заставляя смотреть во все глаза, не веря себе.

Неужели мы летим? Летим по-настоящему?!

Не взмываем в небо на мощной птице, быстро поднимаясь в облака, глядя на молочную пелену за иллюминатором, а парим над полями, пригорками, лесками.

Над лентой реки, крышами домов, автомобилями, выглядящими крошечными, как детские игрушки.

Как же красиво. Потрясающее что-то, запредельное. Совершенно невозможное, и вдруг случилось!

А-а-а-а-а! Вау! Ва-а-а-а-у! А-а-а-а-а!

Каждая клеточка организма взрывалась от гремучего восторга, заставляя широко улыбаться, смеяться в голос, замирать в экстазе, трястись на виражах от сладкого страха, предвкушая, что будет дальше.

А-а-а-а-а! Вау! Ва-а-а-а-у! А-а-а-а-а!

Через преступно короткое время мы приземлись. Короткое, потому что я бы летала целый день, целую ночь и всю жизнь.

Настолько захватывающим оказалось это чувство — чувство полёта.

Внутри ликовало и вибрировало, когда мои ноги почувствовали твёрдую почву под ногами.

Мысленно я ещё летела, любуясь землёй, небом, редкими облаками, купаясь в искрах безудержной радости.

— Понравилось? — склонив голову вбок почему-то прошептал Олег, отправляя взглядом солнечных зайчиков, которые пустились в пляс по моему телу, находя убежище в неожиданных местах.

— Да, — отчего-то так же шёпотом ответила я.

Он взял моё запястье, я почувствовала, какие тёплые у него руки.

Надёжные и родные.

В следующее мгновение одним мягким движением он потянул меня на себя. Обхватил талию, буквально впечатал в своё крепкое тело, тепло которого я остро ощутила. Выдохнула, собираясь вдохнуть полной грудью, и вдруг поняла, что дышу уже с мужских губ.

Горячих, настойчивых, умелых и безумных.

Меня трясло от всего пережитого, когда Олег усадил меня в машину, по пути поправляя мои разлохматившиеся волосы, заправляя за ухо ласкающим движением. Легким.

Едва-едва ощутимо провёл тыльной стороной ладони по моим губам, вызывая лавину воспоминаний, заставляя заметно вздрогнуть.

Запечатал эти воспоминания осторожным прикосновением губами к губам и каким-то комичным, одновременно милым поцелуем в кончик носа.

Возвращались той же дорогой, от переизбытка пережитых эмоций меня клонило в сон, то и дело я клевала носом, ловя на себе лучистый, карий взгляд.

Неожиданно по салону прокатился звук популярного рингтона, заставив вздрогнуть, прежде чем окончательно проснуться.

Олег нажал на приборную панель, в ответ раздался приятный женский голос:

— Привет, я заказ подтверждаю. У тебя всё в силе, с Савельевым?

— Привет, Верунь, целую в нос, пока муж не видит, — засмеялся он. — Только не сдавай меня, я жить хочу, — покосился в мою сторону, отправил воздушный поцелуй.

— Так уж и быть, не скажу, но имей в виду, мы на громкой связи.

— Да, Калугин, мы на громкой связи, — раздался грозный мужской голос, от которого у меня мурашки в панике разбежались по телу. Олег же громогласно засмеялся, видимо решив, что бессмертный. — Так что, с Савельевым? — переспросил он, дав проржаться собеседнику.

— Не-е-е-е, — протянул Олег, покосившись в мою сторону. — Поменялись планы… есть отдельный домик?

— Планы? — втиснулась в разговор Веруня, кем бы она ни приходилась Олегу. — Симпатичные?

— Снос башки, — уверенно заявил он.

— Ладно… ладно… погоди, — буркнула Веруня. — Сейчас, сейчас, сейчас прольётся чья-то кровь, морковь, любовь… Вот! — победно вскрикнула. — Есть стандартный отдельный домик. Савельев с Макаровым в двухкомнатный, а ты в него.

— Отлично, — кивнул Олег.

— Доплата, помнишь? — предупредил мужской голос.

— Не проблема, — ответил Олег, улыбаясь широко и беззаботно, не спросив, сколько нужно будет доплатить, за что.

— Ну что? — по окончанию разговора Олег посмотрел на меня. — На выходных едем на базу отдыха, — поставил он в известность, иначе не сказать. — Там отлично, вот увидишь. Озеро, банька, шашлычок, коньячок… Эй, что за паника в глазах? Ребята все свои, тебе обязательно понравятся. И ты тоже, такая маська не может не понравиться, — утвердил, пока я хлопала глазами, приходя в себя.

Маська? Шашлычок? Коньячок? Отдельный домик?..

Глава 10. Тина

В начале недели я подумать не могла, что отправлюсь с малознакомым парнем на базу отдыха — это казалось безумной идеей, глупостью какой-то, а в конце собирала сумку.

За неделю мы несколько раз встречались с Олегом. Гуляли, болтали, заходили в уютные кафешки и рестораны, планировали съездить в Москву после моего диплома, интересно отметить. Олег обещал провести настоящую экскурсию, говорил, что младшая сестра поступает в Суриковку*, так что он — почти искусствовед.

Съездили в парк, открывшийся после просушки. Кормили белок, почти ручных, забавных, юрких, славных, ели мороженое, сладкую вату, катались на аттракционах. Всё происходящее напоминало романтическое кино, и честно говоря, ужасно нравилось мне.

Никогда до этого за мной не ухаживал парень. Попытки были, особенно в начале, когда только поступила в колледж, и в группе оказалось треть парней, но вот так… по-взрослому, всерьёз, ни разу.

Мне одновременно нравилось всё происходящее, голова кружилась от нахлынувших эмоций, и пугало последствиями, тем, что будет дальше. Обычно в таких случаях в голове девушек звенят свадебные колокола, мысленно она выбирает белое платье, имена будущим детям, я же понимала, что вряд ли это возможно.

Хотелось? Да.

Возможно? Нет.

Да и не до мечтаний о несбыточном мне было. Другие проблемы на носу, от которых отмахиваться я не собиралась ни в коем случае. Жизнь научила меня чётко расставлять приоритеты.

В моей — личное, как говорят, «женское» счастье не главное. Может быть когда-нибудь потом, позже…

В конце концов мне всего-то двадцать лет.

— Вот, возьми, — протянула Зоя упаковку презервативов.

Мы вместе пришли ко мне после консультаций, поболтать по-девичьи, посплетничать. Честно говоря, после того, как подруга съехала, мне не хватало этого общения. В колледже мы в основном учились, на переменах перекидывались короткими диалогами, которые тоже касались учёбы, постоянно спешили, то в библиотеку, то в столовую. Поболтать, посплетничать, посмеяться толком не удавалось.

Подруга было новым явлением в моей жизни, и ужасно нравилось мне.

Невольно я уставилась на упаковку, словно это ядовитый паук, или что-то такое, гадкое, неожиданно выпрыгнувшее на покрывало.

— Тин, ты как маленькая, — прыснула Зоя. — Думаешь, этот твой Олег реально приглашает тебя шашлыков поесть на лоне природы? Переспать он с тобой хочет.

— Я как-то… — стушевалась я, несмотря на то, что была солидарна с Зоей и, кажется, была согласна переспать.

Моё тело точно было согласно, о чём однозначно сигнализировало, когда мы целовались накануне. И я, и тем более Олег, это понимали.

Но… всё-таки очень… рано. Для меня рано.

Всё слишком быстро закрутилось, будто меня усадили в на один из безумных аттракционов парка отдыха, тот стартанул с места с проворотом, на огромной скорости, и останавливаться не собирался.

Может, так всегда и случается, откуда мне знать?

По сути, у меня опыт самостоятельной, относительно вольной жизни — всего четыре года колледжа. Первые два, из которых я пребывала в таком шоке, что едва успевала равняться на одногруппников, чтобы не казаться окружающим совсем уж «дикой».

— Ты главное помни, что имеешь право отказаться. В любой момент! И про это помни обязательно, — постучала пальцами по большой упаковке, аж двенадцать штук.

Ультратонких.

Посмотрела на меня немного снисходительно, как пожившая эту сложную жизнь на несмышлёного ребёнка, а ведь это мне можно было бы так смотреть за подругу — единственную и любимую дочь своих родителей, готовых на что угодно ради счастья своего ребёнка.

— Обещаю помнить, — засмеялась я, и засунула упаковку на дно сумки, тщательно прикрыв махровым полотенцем.

Твёрдо решив, что никакого секса у нас с Олегом не будет, не в этот раз.

Я не готова. Тело, да, спорить бессмысленно.

Я сама, мои мысли, планы на будущее, в конце концов — нет.

Мы немного поболтали с Зоей. Она перетрясла вещи, собранные мной на базу, раскритиковала половину, заставила взять кружевной комплект белья, несмотря на мои яростные отнекивания, и заменила слитный купальник на раздельный, со словами:

— Бли-и-и-ин, ты не на физру в бассейн идёшь, а едешь на базу отдыха с парнем.

Позвонил Олег, сказал, что ждёт у дома. Я кинула последний взгляд на себя в зеркало. Волосы привычно распущены, косметики немного больше, чем обычно, подчёркнуты глаза, на губах влажный блеск. Белая юбка воланами до середины бёдер — тренд этого сезона, толстовка, кроссовки.

Вполне себе… наверное.

— Отлично выглядишь, — приободрила Зоя.

Олег стоял у своего Ренж Ровера. Подруга выразительно закатила глаза увидев того и другого, подтолкнула замешкавшуюся меня, показала взглядом Олегу, что она всё видит, номер запомнила, черты лица зафиксировала и вообще — блюдёт.

В ответ Олег широко улыбнулся, так, знаете, обезоруживающе. Подмигнул, заставив Зою зардеться, и громко назвал адрес базы отдыха, куда мы направляемся.

— Клянусь вернуть Тину в целости и сохранности, — приложил он руку к сердцу с клоунским поклоном.

— Запомнила! — с готовностью отозвалась Зоя, ещё раз подтолкнув меня в сторону машины. — Иди уже, — жарко шепнула она мне в спину.

Я забралась в салон, услышала хлопок двери — Олег закрыл за мной дверь.

Он был очень галантным, сказала бы, что наиграно, но нет, подавать руку, открывать дверь, отодвигать стул, манеры, с которыми я раньше не встречалась, были словно впитаны им с молоком матери, привиты раньше, чем умение ходить на горшок. Шло из детства, из семьи.

Все родом из детства, без исключения, я, увы, тоже…

Медленно мы тронулись, выехали из дворовой территории, постояли пару секунд и плавно влились в плотный поток машин, уносящий меня в неизвестное.

С упаковкой презервативов на дне моей сумки, да.

Периферическим взглядом я заметила движение на заднем сидении. Обернулась, замерла в ужасе. На меня смотрела собака бойцовской породы, какой именно я не знала, но опасной — это точно.

Стаффордширский терьер, какой-нибудь мастиф, кане-корсо… да какая разница!

На меня в упор глядела здоровенная, коричневая морда чудовища, с пастью, в которой запросто поместится моя голова.

Пусть не голова, пусть не вся, сути это не меняет!

Однажды я попала на вызов, где подобная образина загрызла женщину, пенсионерку. Это совершенно точно было самым страшным, что я видела за всю свою практику, а я многое видела, от суицидников до констатаций детских смертей после ДТП.

Почувствовала, что не могу дышать, думать толком не могу, страх накатывал волнами, преобразовался в ужас и вылился самой настоящей паникой.

— Останови машину! — заорала я, упираясь руками в переднюю торпеду. — Останови!

Сзади угрожающе лязгнули зубами.

На спине выступил холодный пот, я начала задыхаться.

Олег никак не реагируя, не комментируя мои вопли, вырулил почти мгновенно, остановился прямо под знаком «остановка запрещена», выскочил из салона, открыл дверь с моей стороны, одним движением помог мне выбраться, практически вынес. Осторожно поставил на ноги, тревожно вглядываясь мне в лицо.

— Там, там… — нервно тряхнула я рукой в сторону автомобиля. — Что это? Кто?

— Это? — он показал на окно заднего сиденья, в котором торчала коричневая с подпалами покатая башка, смотрела с интересом и каким-то укором.

С ума сойти, этот чугунок с пастью упрекать меня вздумал?

Обиделся, что не позволила сделать из себя тщательно пережёванный бифштекс?

— Прости! Забыл познакомить, — шлёпнул себя по лбу Олег. — На ножки твои залюбовался, если честно, — добавил он. — Сейчас.

Он подошёл к Рендж Роверу, открыл дверь, позвал… это… что-то, кого-то…

Из салона бодро выкатился пёс на шлейке в стиле милитари, послушно сел рядом с ногой Олега, демонстративно игнорируя меня.

Скажите, пожалуйста, какая важная персона.

Приземистый, ниже, чем я себе представляла, рост не доходил до мужского колена. Широкорамный, мускулистый, похожий на качка, плотно сидящего химозе. С кругло-квадратной головой и откровенно пугающей пастью.

— Тина, это Джеффри Таурус, для своих Финик. Финик, это Тина. Поздоровайся с девочкой, Финик.

Финик покосился на Олега, потом на меня, снова на Олега, говоря взглядом, что если этой нервной девочке надо, то пусть она и здоровается, а он что…

Он примус починял, никого не трогал.

— Финик, будь мужиком, — сказал Олег, словно с человеком разговаривал.

Финик встал, подошёл ко мне, смерил снисходительным взглядом, уткнулся горячим лбом мне в ноги. Рядом встал Олег, показывая, что держит ситуацию под контролем.

— Можешь погладить, — сказал Олег, присел на корточки рядом с Фиником, который уже убрал голову от моих ног и откровенно разглядывал меня, наклонив голову вбок, покачивая хвостом из стороны в сторону, демонстрируя дружелюбие. — Давай, я пасть подержу, если боишься.

Я неуверенно протянула подрагивающую руку. Финик покосился на хозяина, показалось, тяжело вздохнул, уселся и поднял ко мне морду, как бы говоря: «Давай уже, знакомься, и поехали!»

Погладила спокойно сидящего пса, убрала руку, спросила у Олега взглядом разрешение на ещё один заход, погладила, услышала довольное сопение Финика, осмелев, провела по всему лбу.

Кажется, мы сможем подружиться…

В машине Олег назвал породу Джеффри Тауруса — американский булли.

— Пока едем, погугли. Булки только с виду опасные, а так — добродушные ребята, ну, пока на хозяина не нападаешь. Но тебе лично можно нападать, — улыбнулся Олег, красноречиво подмигивая.

Приехали мы примерно через час, за который я вполне поладила с Фиником. Опасения, естественно, остались.

Инстинкт самосохранения во мне не умер, как и память о страшном случае на вызове, но в целом я видела перед собой воспитанного пса и ответственного хозяина, что вкупе внушало доверие.

Я в принципе почему-то доверяла Олегу, с собакой или без, неважно.

Олег перекинулся с охранником парой слов, тот показал направление, куда ехать, открыл шлагбаум. Спустя недолгую поездку по укатанной дорожке среди смешанного леса и возвышающихся над ними соснами припарковались у небольшого домика-шалаша из дерева, с окном во всю стену, глядящим на серо-синюю гладь озера.

Рядом стояли точно такие же домишки на деревянных подиумах, при этом все располагались таким образом, что из одного не видно другого. Создавалось обманчивое впечатление уединения. Единения с природой.

— Ну, наконец-то! — услышали мы громкий мужской, смутно знакомый мне мужской голос. — Мы уже думали вы вообще не приедете!

К нам подошёл высокий, коротко стриженный, светловолосый мужчина с прозрачными голубыми глазами.

— Знакомь, давай, — распорядился он, увидев меня, и не дожидаясь ответа Олега, продолжил: — Андрей, — протянул он мне руку.

— Тина, — ответила я на рукопожатие.

— А это Соня — дочка моя.

К нам со всех ног неслась девочка лет трёх, на ходу размахивая веткой, как волшебной палочкой, крича со всей мочи:

— Финик! Финик приехал! Иди ко мне, хороший мальчик! Самый хороший! Лучший! Ура, Финик приехал!

Судя по крепким объятиям Сони с Фиником — тот флегматично, со спартанским спокойствием принимал активные знаки внимания — псу проигрывал не только Олег, я или «волшебная палочка» из сосновой ветки, отброшенная в сторону, но и собственный папа, на которого малышка даже не посмотрела.

Постепенно на поляну рядом с домиком подтягивались парни, мужчины разных возрастов, роста и веса, но все без исключения спортивного телосложения.

Гогочущие, весёлые, дружелюбно настроенные, в отличном настроении, они громко шутили, переглядывались, поочерёдно представлялись. Шутливо грозились увести меня у Олега, дескать, за какие заслуги ему такое счастье привалило, на что тот, смеясь, отвечал, что не дождутся.

Появились девушки, женщины с детьми — жёны кого-то из смеющихся и грозящих увести, что немного смущало, но как-то постепенно я влилась в общую суматоху.

Носила контейнеры с едой к общему столу в беседке, устроенной на помосте над обрывом у озера, с видом на избушку-баню, из трубы которой вился дымок и подмоски, убегающие прямо в воду, фурако, скамейки, раскиданные вдоль берега.

Помогала накрывать на стол, расставляла посуду, резала овощи, зелень, устраивала тарелки с салатами, мясной и сырной нарезкой.

— Парни, что такое, почему мы ещё трезвые?! — потрясла бутылкой с белым вином Марина — жена одного из сослуживцев Олега, кажется, Макса.

Честно говоря, я немного запуталась. Голова шла кругом от новых и лиц и имён, словно откатилась на четыре года назад. Я успела подзабыть это чувство.

— Непорядок, Маришка. Виноват, исправляюсь, — как из-под земли вырос Олег, мимоходом поцеловал меня, опалив свежим запахом коньяка.

— Макс где? — буркнула Марина, ставя рядком пластиковые стаканчики для всех девушек, включая меня.

— Автандилу помогает, — в ответ Олег кивнул в сторону мангальной зоны, где крутилось трое мужчин. — Но не волнуйтесь, девочки, вы в надёжных руках, — отвесил поклон, взмахнув рукой, будто кланялся на сцене.

— Это-то и пугает, — буркнул кто-то из девушек. Разобрать, кто именно я не успела.

Все столпились у стола, начали разбивать стаканчики с вином, болтать, не замолкая. Иногда обращались ко мне, всегда очень дружелюбно, будто я всю жизнь была в их компании, каждые выходные мы отдыхаем все вместе, словно я своя в доску.

Я пила вино маленькими глотками, заедала мягким сыром, нарезкой фуэт. Бросала в рот нарезанные фрукты, оливки.

Наблюдала за творящейся радостной суматохой малознакомых людей, но уже симпатичных мне.

За солнцем, которое постепенно опускалось, обещая сумерки через несколько часов.

Видела отражение распустившихся деревьев в стеклянной озёрной глади, сочную траву, укрывающую берег.

Финика, крутящегося в толпе, как среди своих, выпрашивающего угощение.

Соню, поминутно обнимающую с виду грозного пса.

Других детей, играющих, скачущих, визжащих от переполняющего восторга.

Наблюдала за всем, что уверенно можно назвать обычной жизнью, той, которую ведут большая часть людей, которую считала нормальной, и не могла отвести глаз…

Как же это на самом деле здорово, по-настоящему красиво и ценно.

*Московский государственный академический художественный институт имени В. И. Сурикова.

Глава 11. Олег

Олег с каким-то сладким наслаждением наблюдал за Тиной, которая на удивление быстро влилась в их сплочённую службой и совместным отдыхом команду.

Почти все парни с жёнами, мало кто с девушками, и никого с временными подружками. Не принято у них вводить в компанию кого ни попадя. Привёл — считай, прилюдно обещал жениться.

Он сам не понял, что его за язык дёрнуло в машине, когда звонила Вера, но произнеся вслух идею пригласить Маську, понял, что ничего более правильного в его жизни не случалось.

Он возьмёт с собой Тину — это так же очевидно, как дважды два. Всем известно, что четыре. И станет известно, что Маська — его. С ним. Для него.

А ведь они даже не переспали ни разу. Олег вспомнить не мог, когда настолько долго ухаживал за девушкой. Целая неделя прошла, воз и ныне там. Фантастика какая-то, честное слово.

Он собирался затащить Тину к себе домой вечером после аэродрома, потом после ресторана, когда хорошенько подпоил, после прогулки в парке, но что-то упорно останавливало.

Что именно — сам разобрать не мог.

Просто шёл за интуицией, которая с упорством отбитого на голову осла подсказывало, что спешить не стоит, надо подождать. Приучить, приручить, при… что там полагается с такими девочкам, как Маська.

Желание было, сильное, хоть дрочи в середине свидания в общественном сортире. Аж до искр из глаз! Только что-то упорно подсказывало: давить не стоит, нужно потерпеть, награда будет слаще.

Уселся на лавку у стола, держа в руке бокал пива. У ног лежал Финик, стоически снося любовные порывы трёхлетнего создания. Мать Сони, Вера, убежала с девчатами в русскую баню, пока жар слабенький. Андрюха отошёл в сторону с малым в коляске, тот раскапризничался, видимо, устал от непривычный толпы вокруг. Олег же, выходит, остался за няньку.

Тяжело, должно быть, растить детей без помощи бабушек и дедушек. Родители Андрюхи жили в прямом смысле на краю света, в Приморье. Родители Веры — в их же городке, а после переезда молодой семьи — в получасе ходьбы, только они отказались от дочери и внуков.

Настоящее имя Веры — Хадиса. Она и внешне скорее Хадиса, чем Вера или Настя, к примеру.

Командир втрескался по самые помидоры в соседскую девочку, когда та училась в одиннадцатом классе. Никакой инициативы, никаких потуг углубить знакомство, никаких ухаживаний. Терпеливо чтил закон, в том числе моральный, молчаливо ждал, когда придёт время.

Но видимо нечто витало в воздухе, что сдало с потрохами влюблённого «Ромео», может, одурманенный вид Андрюхи, а может, брошенный вскользь взгляд Хадисы. Братья и отец хорошенькой соседки активизировались, начали встречать и провожать сестру, из дома не выпускали даже в магазин.

Стерегли похлеще цепных псов.

Перед ЕГЭ к Андрюхе прибежала запыхавшаяся, взволнованная подружка Хадисы, заикаясь, рассказала, что ту заперли дома, заявили, что на экзамены не отпустят. Аттестат ей ни к чему совершенно, в жизни не пригодится, только мешать будет.

На исторической родине у неё обнаружился жених — уважаемый сорокапятилетний вдовец, который оплатил всё, что в таких случаях полагается. Невесте исполнилось восемнадцать, тянуть со свадьбой смысла нет. Сегодня же отправят на родину предков, завтра выдадут замуж.

По сути — выгодно продадут, как бессловесный скот.

Олег отлично помнил, как они, по молчаливому согласию, превысили полномочия. Заявились в форме к родителям «счастливой невесты», доходчиво объяснили необходимость получения среднего образования, заодно напомнили статьи уголовного кодекса, которые нарушает и собирается нарушить незадачливая семейка.

Воинственно настроенные братья и отец Хадисы притихли. Растерянно хлопали глазами, клялись чем и кем угодно, что ничего такого в виду не имели.

Всё — сплетни, пустые домыслы.

Сестра замуж выходит, да, но после всех экзаменов, получения аттестата, выпускного вечера, и исключительно по собственной воле, что с удовольствием подтвердит лично.

У Хадисы хватило отваги не подтвердить, ночью и вовсе сбежать от родителей и братьев, со следами побоев на теле и лице, спрятаться у Андрюхи.

В итоге Хадиса сдала экзамены, получила аттестат, поступила в колледж, поменяла не только фамилию, выйдя замуж за Андрюху, но и имя, чтобы ничего не напоминало о родительской семье.

Родные попытались рыпнуться, подключить диаспору, но быстро поняли, влезать в разборки с командиром местного СОБРа не стоит. Предпочли забыть о существовании собственного ребёнка.

Отчего эта история вдруг вспомнилась Олегу, бес его знает, крутилась в голове отчего-то.

Сами собой возникали вопросы, а смог бы он вот так же, как Андрюха, пойти против традиций, здравого смысла, где-то закона, выхватить свою девочку вопреки всем и вся? Ради Маськи смог бы?

Впрочем, какие «вопреки всем и вся» в их случае с Тиной? Его родительская семья не без особенностей, если трезвым взглядом поглядеть, то офонареть от иных загонов можно, но к нему лично это никакого отношения не имело.

Не следовал он законам гласным, негласным, религиозным, традиционным. Любым. За то и выхватывал с завидной регулярностью от отца-генерала.

Тина же, сразу видно, девчонка простая. Была бы обременена родителями с придурью, не училась бы в колледже в чужом городе за тысячи километры от родного дома.

— А Тина знает, что у тебя девушка есть, к тому же беременная? Рассказывал ей про Яну, или сюрприз будет?

Услышал за спиной голос Ники — девушки Сокурова. Дёрнул же чёрт однажды сходить общей компашкой в четыре человека в боулинг.

Кучеренкова тогда старательно отыгрывала роль постоянной дамы сердца. Олег от скуки подыгрывал. А что? По слухам все мужики рано или поздно останавливаются, перестают собирать всё, что шевелиться, а что не шевелиться — шевелить и трахать.

Почему бы ему было не остановится на Яне? Понятно, почему.

Ему понятно, Нике, выходит, нет.

— Общаетесь? — повернулся он к девушке сослуживца.

— Редко, — призналась Ника. — Несколько дней назад случайно встретились. — К свадьбе вашей готовится, говорит, с родители её познакомил… я чуть было на рождение младшего Калугина сбор не начала, а ты Тину какую-то сюда привозишь, — фыркнула с акцентом на «сюда».

Кучеренкову Олег в кошмарном сне не привёз бы на общий сбор, не стал бы знакомить с парнями. С Андрюхой — их командиром, Верой, с Савельевым, Макаром, с Сокуровым, даже с той же Никой не стал.

В том статусе, которое даёт подобное знакомство — исключено.

В боулинг, ресторан, сауну любую шмару можно притащить. Сюда — только избранных, с кем серьёзно.

— Какая-то — это Яна, — ответил Олег, морщась. — Нет, Тина ничего не знает, и ты ничего не скажешь, — отдал он распоряжение.

Надо бы рассказать про тест на отцовство, ответ на который задерживается, но посвящать в похождения собственных сперматозоидов Нику, следовательно, Сокурова не хочется.

Обойдутся.

— Непорядочно это, Калугин, — вынесла вердикт Ника, окинув неприязненным взглядом оппонента.

— Ну, прости, на роль рыцаря Круглого стола не подписывался, — отвесил клоунский поклон Олег.

Непорядочно зная, что одна женщина возможно беременна от него, вводить другую в круг друзей, только он ничего не обещал Кучеренковой.

И вообще, результатов теста дождаться надо, потом думать, что рассказывать и кому.

К свадьбе она готовится. Шустрая какая, ты погляди на неё…

Надо бы заехать, поговорить ещё раз. Повторенье — мать ученья, говорят.

Подошёл Андрюха, увёл Соню, освобождая друга от роли няньки.

Олег встал, двинулся в сторону бани, откуда с визгами, писками и счастливыми криками выскакивали девчонки, светя телами в купальниках, и бежали по мосткам в сторону холодного с зимы озера.

Погода стояла летняя. Вечер вовсе на удивление тёплый.

Деревья надели пышные зелёные шапки, по берегам пестрели сочно-жёлтые одуванчики. Разносился удушливо-сладкий запах цветущих кустарников, каких именно — Олег не знал. Зелёных с листьями — это мог сказать наверняка.

Одним словом — лето жаркое, лето пьяное.

Купальный же сезон открывать рановато, вот после баньки в самый раз.

Устроился в фурако, растянулся, расслабился, уставился на озёрную гладь. Девчата продолжали сновать из бани в озеро и обратно. Некоторые прыгали прямо в простыне, в запале не успев надеть купальник.

Вот почему Маська не такая смелая? Он бы с радостью посмотрел на полупрозрачную тряпочку, облегающую стройное тело, которое уже страсть как хотелось завалить…

Челюсть сводило от желания, в глазах темнело от воображения, что сегодня будет, как случится, а что случится именно сегодня, через пару-другую часов, ни малейших сомнений не возникало.

Член дымился, того и гляди вода закипит не от внутренней печи фурако, а от пылающего органа.

— Скучаешь? — перевалился через бортик Сокуров, уже в изрядном подпитии, как бы не развезло раньше времени. — Двигайся, харэ одному задницу греть, — загоготал он. — Ника, Ник! Тащись сюда, и Тинку прихвати, а, и шампанское ещё! — проорал в сторону озера, откуда доносился женский смех.

— Неймётся? — беззлобно бросил Олег. — Пусть бы девчата попарились.

— А мне тут с тобой, что ли париться? — выдал Сокуров, похабно заржав.

Через минуту появилась Ника, румяная от перепада температуры, в купальнике, который подчёркивал, а не скрывал, благо стесняться было нечего.

Ника — внешне типичная «соска», немного удивительно, что остановила выбор на рядовом бойце, могла бы ставку задрать повыше.

Олег перевёл взгляд на зардевшуюся Тину.

Ох, Маська, жалко тебе надеть такой же купальник, как у Ники?.. Чтоб тонюсенькие тесёмочки по бокам трусиков и от лифчика одно название чтобы…

Хотя… Вот это, почти монашеское бикини, в самый раз.

Нечего пьяным Сокуровым зыркать на его девочку, так ведь и комиссовать бедолагу могут по состоянию здоровья.

— Иди сюда, любовь моя! — гаркнул Сокуров.

Рванул на себя Нику, та плюхнулась мешком в горячую воду, вынырнула с недовольным визгом, съездила по груди горе-ухажера. Завязалась шуточная борьба с тисканьем и шипением.

Олег отодвинул спиной бултыхающуюся парочку, подал руку Тине, поманив, как котёнка.

Давай же, Маська, тебе понравится. Обещаю сильно не распускать руки, не при лосе Сокурове точно. Перебьётся, образина пьяная.

Тина осторожно опустилась в воду, с опаской косясь на Нику с Сокуровым, которые продолжали брачные игры гиббонов, не обращая ни на кого внимания, того и гляди сношаться начнут, невзирая на свидетелей.

Олег устроился удобней на скамейке, потянул осторожно Маську, та шлёпнулась между его ног, упёрлась спиной в его грудь.

Т-с-с-с, п-ф-ф-ф. У-ф-ф-ф!

Осторожней, Маська, терпение не безгранично, и это мягко сказано.

Контраст горячей воды, пока ещё прохладного женского тела, шелковистой кожи заставили член почти взорваться, яйца призывно заныли, в глазах на секунду помутилось.

Пришлось усилием воли взять себя в руки, хотя в руки хотелось взять отнюдь не волю, а лучше всучить это в женские ладони, чтобы приласкали, погладили, приголубили… п-ф-ф-ф-ф…

Обхватил рукой девичью талию, тонкую, гибкую.

Вдохнул запах волос на влажной макушке — цветочный, отдающий озером, берёзовым веником, хвойным концентратом.

Опустил ладонь на живот, чувствуя упругость молодого тела, шелковистую кожу.

Потянул ближе, прижал сильнее, впечатал в себя, замер от неожиданности.

Казалось бы, всё как всегда.

Взведённый до предела организм ожидаемо отреагировал на манящее женское тело вставшим колом членом, нервами, оголёнными, как провода, когда каждое движение работает на результат — скорый секс.

И всё-таки просачивалось нечто необычное, непривычное, что объяснить толком не получалось, да и не хотелось.

Хотелось плыть на волнах новых чувств, смаковать, радоваться, а секс… куда он денется?

Сегодня ночью всё случится. Калугин Олег ещё ни разу своего не упускал, и сейчас не упустит.

Просто предварительно кайфанёт сильнее обычного. И так бывает, оказывается.

Органы чувств на полную катушку работали.

На пределе, на грани, за гранью.

Зрение отмечало всё. Каждый видимый миллиметр, каждую пору, россыпь бледных, янтарных веснушек, череду родинок, завитки влажных волос у шеи и висков.

Слух впитывал робкие вдохи, громкие выдохи, плеск воды вокруг разгорячённых тел, его и Тины…

Язык осторожно, будто невзначай, проходился по шее, за ушками, по плечам. Чувствовал сладко-острый вкус женского желания, концентрированный, смешанный с чем-то, до сего момента неизведанным, головокружительным.

Обоняние кружило голову не на шутку. Запахи били наотмашь, со всей силы, до одури. Почти выветрившиеся духи перемешивались с ароматами дурманящей весны, кружили в вихре зашкаливающих эмоций.

Её и его.

Взаимных.

Осязание и вовсе сводило с ума. Лишало разума, остатков терпения.

Разрывало к чертям собачьим сердце, душу, каждую клетку, атом каждый.

Заставляло слетать с орбиты и взрываться, подобно вселенной.

Большой взрыв!

Начало расширения Вселенной в отдельно взятом Калугине Олеге.

Глава 12. Тина

Я заскочила в наш домик, выводя зубами цокот от холода и внутреннего жара одновременно. Если бы не ребята, громко звавшие продолжить веселье — на мангал поставили новую порцию мяса, — неизвестно, чем бы закончилось моё пребывание с Олегом в фурако.

Особенно, когда Ника и Сергей выбрались и отправились в сторону своего домика, не отрываясь друг от друга, будто приклеились.

Казалось, я всё ещё чувствовала обжигающие поцелуи Олега на своих плечах, шее, губах. Особенно на губах. Вкус языка в своём рту чувствовала, и от этого колотило сильнее и сильнее.

Нужно выдохнуть, вдохнуть, успокоится. Это не я, алкоголь говорит во мне. Алкоголь.

Впервые я попробовала выпить в девятнадцать лет, мне определённо не понравилось. Что именно — даже разбирать не стала: сам вкус — это был тёмный стаут с ванильно-карамельным ароматом, ядерная смесь горечи, сладости и спирта — или чувство потери координации и ориентации во времени и пространстве, потери контроля. Тогда же решила отказаться от выпивки, с тех пор удачно удавалось избегать алкоголя.

С Олегом не получалось. С ним многое шло не так, не по плану, если бы он у меня был.

С ним я теряла контроль и почему-то не переживала по этому поводу, а надо бы… надо.

Необходимо!

Окинула взглядом наше небольшое убежище на выходные. Домик-шалаш снаружи больше чем внутри. Всего две комнаты, одна из которых довольно просторная кухня с зоной отдыха — столовой и открытой верандой. Вторая — спальня, львиную долю которой занимала огромная кровать. Небольшая спаленка ещё была на втором ярусе, этажом эту пристройку с лестницей — жёрдочкой назвать невозможно.

Моя сумка стояла там же, где её оставил Олег, посредине большой кровати. Я быстро включила свет, зашторила окно, которое занимало всю стену, скинула с плеч полотенце, разделась, выхватила чистое с полки, хорошенько обтёрлась, взяла первое попавшееся бельё — тот самый комплект, который сунула Зоя в последний момент, — успела натянуть футболку и юбку, прежде чем услышала шум в кухонной зоне.

Выглянула, застыла от неожиданности. Не то, чтобы я никогда раньше не видела голого мужчину, учась в медицинском сложно краснеть при виде обнажённого тела, но наблюдать за конкретным мужчиной без трусов готова не была…

Олег стоял ко мне спиной, быстро обтирался полотенцем, пока я, не в силах оторвать взгляд, изучала то, что видела. Развитые мышцы, широкие плечи, переходящие в узкие бёдра, ямочки над упругими ягодицами, длинные, оформленные ноги. Идеальное атлетическое строение…

Он не выглядел как качок, не вылезающий из спортивного зала, не брезгующий химией. В каждом движении чувствовалась живая сила, выносливость, гибкость хищного зверя.

— Переоделась, Мась? — вдруг куда-то в стену сказал Олег.

Резко развернулся, заставив меня подпрыгнуть на одном месте, залиться румянцем от неожиданности и невольного стыда.

Коротко подстриженные, тёмные, курчавые волосы покрывали область паха, тяжёлая мошонка и слегка эрегированный член впечатляющего размера предстали перед моим ошарашенным взглядом, который я не знала куда деть и, тем не менее, не могла оторвать от того, что видела.

— Я сейчас, — продолжил он, как ни в чём не бывало, выхватил из своей сумки трусы и быстро надел.

Я же не отводила глаз от бугрящегося паха, прикрытого эластичной тканью, и от поросли волос на теле, фантомно ощущая, как эти волоски щекотали кожу, когда мы сидели в фурако…

П-ф-ф-ф… так, нужно просто отвести взгляд, развернуться и выйти, а после…

Уехать? Да, нужно уехать. выбраться сюда оказалось ошибкой.

Я не готова, не могу, не хочу. Вернее, хочу… но…

Почему же так сложно-то!?

— Эй, ты чего, Тин?

Олег подошёл вплотную, когда я предавалась истеричному самобичеванию, краснела, бледнела, боролась с головокружением и строила план побега.

На всё про всё жалкие несколько секунд, пока он одевался в тренировочные штаны и футболку.

— Пойдём? — подал он руку. — Ребята ждут. И вот, надень.

Буквально всунул меня в свою толстовку, накинул капюшон, легонько щёлкнул по носу, подмигнул, одаривая широкой, какой-то беззащитно открытой улыбкой.

Сказала бы уязвимой, если бы сама не чувствовала себя настолько незащищённой, что дыхание спёрло.

— Дыши, — услышала у своих губ, вдохнула смесь коньяка, мятной жвачки и отдушки вейпа.

Мы вышли на крыльцо, где сидел Финик, глядя на хозяина с выразительным упрёком. Машинально погладила пса по покатому лбу, услышала довольное фырчание, была вознаграждена ударом хвоста по ноге, который закрутился вертолётом от мимолётной ласки.

Тактильный ты парень, Джеффри Таурус по паспорту, для своих Финик.

Над озером неслась музыка из портативной колонки, кто-то не поленился, привёз с собой громадину. Разноцветные фонарики, подвешенные вокруг беседки, отражались от тёмной воды, пронизывали мерцающим светом ночное небо, пряча звёзды.

Людей осталось заметно меньше, кто-то ушёл спать с детьми, кто-то уже отдохнул, как говорится, «до соплей», стойкие продолжали веселиться.

На громоздкой деревянной лавке сидели парочки. Сергей обнимал Нику, кормил с рук оливками, поминутно целуя, шепча что-то на ухо.

Рядом устроились точно такие же влюблённые, не обращающие внимание ни на кого, не скрывающие своих чувств, не стесняющиеся их.

На столе появились две бутылки вина, коньяк, виски, початая водка. Оглушающе запахло шашлыками, тарелка со свежей порцией опустилась на центр стола, там же оказалось блюдо с рыбой-гриль и овощами.

Народ пришёл в движение. Начали подтягиваться ближе, разливать, громко переговариваться, шутить, порой скабрезно.

Появился Андрей, как я уже знала, командир, его жена осталась с детьми в дальнем домике. Не сразу, но я сообразила, что именно с ним разговаривала в день захвата детского сада. Вспомнила, как светло-голубые, прозрачные глаза смотрели на меня хмуро. Будто хозяин этих глаз неимоверно хотел послать всех подальше и запретить мне идти в ту злосчастную дверь.

Андрей — мне было неловко называть по имени целого командира настоящего СОБРА, был старше меня, старше Олега, но по отчеству не представился — справился о моём здоровье, увидев пластырь на руке.

На самом деле нужды в повязке не было, просто эстетически шрам выглядел некрасиво, а я всё-таки девушка… Я планировала привыкнуть к этому «украшению», может быть, накопить на косметическую коррекцию, пока же стеснялась.

Небольшой дискомфорт, когда напрягаю руку — вот и всё неудобство.

— Ты молодец. Герой! — похвалил меня Андрей, произнёс тост в честь меня, заставив по-настоящему смутиться.

Какой же я герой?..

Герои — парни, ежедневно рискующие своей жизнь ради того, чтобы мы все могли спокойно спать в своих уютных кроватях. Страшно представить, как много отбросов общества ежедневно, ежечасно совершают преступления. Нападают, грабят, насилуют, убивают, совершают террористические акты, в которых гибнут люди…

Именно эти парни — такие простые на вид, без флёра воинственности и прущего тестостерона, без синего трико и чёрного плаща, — ежедневно совершают подвиги и совсем не кичатся этим. Словно в магазин за картофелем вышли, а не спасли очередных людей от беды.

Я почти не пила, пригубила вино, заела доброй порцией лосося на гриле. На свежем воздухе, после бани аппетит разгулялся не на шутку.

— Баклажаны — огонь, — засунула я в рот рулетик с сыром, помидором и какой-то неизвестной мне приправой.

— Вера моя готовила, — сказал Андрей.

Прозвучало в этом «моя» что-то такое, что заставило немного позавидовать Вере. Про меня бы кто-нибудь сказал такое «моя», не кто-то даже, а конкретный человек, который, кажется, уже намертво поселился в моей голове, и я всерьёз опасалась, что в сердце, боялась. Не знала, что с этим делать, и отказываться в то же время не спешила.

Не могла. Не хотела. Вдруг? Случаются ведь чудеса на свете…

Я, например, заканчивала медицинский колледж. Не чудо ли в моём случае? Ещё какое!

Намного более волшебное, чем то, что ранение у меня оказалось лёгкое. Можно сказать, и не было совсем, всего лишь чирком задело.

Если бы после девятого класса мне сказали, что я уеду учиться в Московскую область, что меня отпустят, будут оплачивать обучение, я бы лишь горько ухмыльнулась.

Однако, я здесь, в этой точке, без пяти минут дипломированный специалист, в одном шаге от своей цели.

— Не замёрзла? — Олег положил горячую ладонь на мою ногу.

Обхватил колено, прошёлся немного шершавыми пальцами по задней стороне, заставляя неосознанно улыбнуться.

Я едва удержалась, чтобы не зажмурится от щемящего, мурчащего удовольствия.

— Нет, — качнула головой, почему-то вглядываясь в глаза Олега.

Какие они… словно кошачьи, с желтоватыми разводами. Цвета виски, и такие же пьянящие.

Кружил голову аромат парфюма, который исходил не только от самого Олега, но и от его толстовки, стоило опустить голову. Травянистый, древесный, с терпкими нотками табака, ему очень шло… А мне сильно нравилось.

— Потанцуем? — шепнул Олег, показывая на полянку около беседки, освещённую тусклым фонарём, в свете которого витали мотыльки, и двигались тела под:

Чтобы прожить всё заново.

Искать тебя заново. Встретить тебя заново.

Типа внепланово. Завтраки заново. Закаты заново.

Закроем глаза, чтобы проснуться пьяными.

— Давай, — Олег встал, потянул меня.

На секунду я замешкалась. Стыдно стало признаться, танцевать я не умела, совсем. Когда одногруппники бегали по ночным клубам, я работала или вгрызалась в учебники мёртвой хваткой, в школе тем более не до танцев было, да и кто бы позволил… Так что танцевала я последний раз в детстве, и точно не под рэп Macan*

— Да ладно тебе, я тоже так себе танцор, — поднял меня Олег, прижал к себе, прокружил на одном месте, донёс до фонаря.

Остановился у края света и темноты, опустил на землю, рук с талии не убрал, начал покачивать бёдрами из стороны в сторону, увлекая за собой.

Искать тебя заново. Встретить тебя заново.

Неслось из колонки, когда сильные мужские руки кружили меня, обнимали, вели за собой, не оставляя шанса выбраться из дурманящего плена. Горячее дыхание с запахом коньяка опалило губы, следом кончик языка провёл по моей нижней губе, словно прокладывал себе дорогу, следом по верхней. Настойчиво скользнул между, мгновенно завладел инициативой.

Завтраки заново. Закаты заново.

Голова кружилась, дыхания не хватало, губы обжигало поцелуем, от которого тряслись поджилки. Животом, сквозь слой толстовки и футболки, я чувствовала стоящий член, красноречиво упирающийся в меня, и это чувство пьянило сильнее любого алкоголя. Дух выбивало, заставляя вибрировать, звенеть, сжиматься в ожидании чего-то… Впрочем, понятно чего именно.

Закроем глаза, чтобы проснуться пьяными.

Приподнялась на носочки, неосознанно скользнула рукой по голове Олега. Почувствовала, насколько густые у него волосы, жёсткие на затылке, шелковистые на макушке. И, кажется, успели отрасти со дня нашей первой встречи, лежат в беспорядке, расчёска им не указ.

Он рвано выдохнул, оторвавшись от моих губ, посмотрел на меня совершенно пьяно. Рывком впечатал в себя, давая прочувствовать всю силу собственного желания. От дурманящего чувства, что именно я причина эрекции, которую чувствовала сквозь слои одежды, подгибались пальцы на ногах, горели губы, пылали щёки. Внутри ныло, жалобно просило, скулило, требовало.

Соски под кружевом предательски напряглись, превратившись в комки нервов, от каждого прикосновения к которым перехватывало дыхание.

Чтобы прожить всё заново. Искать тебя заново.

Мы оказались в домике раньше, чем я успела сообразить, что будет происходить дальше. Не могла думать, не получалось. Мозг превратился в горячий кисель, по телу пробегала обжигающая дрожь, глаза застилал покачивающийся фиолетовый туман. В носу стоял запах парфюма. На губах играл вкус коньяка, мяты, вейпа, чего-то откровенно мужского, пропитанного тестостероном и желанием секса.

Краем сознания отметила, что Олег захлопнул замок домика, подождав, пока Финик заскочит в кухню, прыгнет на небольшой диван, стоявший там же.

Распахнул раздвижную дверь спальни, включил тусклое освещение по периметру кровати, создавая интимный полумрак.

Впился мне в рот запредельно настойчивыми поцелуями, такими, что я не успевала отвечать. Осознавать происходящее не получалось, отдавать себе отчёт в своих действиях не выходило.

Вся я, от мизинцев на ногах до последней мысли, обратилась в трепещущей комок с одним-единственным желанием — снять напряжение, которое закручивалось во мне воронкой.

Сжималось спиралью, заставляя подчиняться умелым движениям рук, губ, всего тела.

— Маська, какая же ты, Ма-а-а-ася, — услышала я протяжный стон сквозь оглушающий шум в висках.

Толстовка слетела прочь, следом отправилась футболка. Я осталась в бюстгальтере — откровенной кружевной штучке с застёжкой спереди. Юбке с воланами, под которой надеты трусики, точно такие же ажурные, минималистичные, как верх, и по-предательски влажные.

Олег отошёл на шаг, выругался, чего раньше я от него не слышала. Судорожно стащил с себя футболку обезоруживающим мужским движением. Остался в трикотажных свободных штанах, сквозь ткань которых красноречиво проступал стоящий член.

Голая грудная клетка поднималась и опускалась от тяжёлого дыхания, напряжённые мышцы мелко подрагивали. По всему мужскому телу прошлась слабая дрожь, как от волнения или запредельного возбуждения.

Я скользнула взглядом по накачанным мышцам, ареолам сосков, поросли коротких, тёмных волосков, убегающих вниз по упругому животу с проступающими на нём кубиками, прячущихся под резинкой штанов, указывающих прямиком на то, что сейчас произойдёт.

Вернее — с помощью чего…

От неожиданности, яркого осознания, понимания, прострелившего стрелой, я вздрогнула. Распахнула в страхе глаза, отошла на пару шагов, выставила вперёд руки в защитном жесте, выдохнула, чтобы произнести: «нет», «не сейчас», «позже», «никогда»…

... что угодно сказать, отказаться, потому что… сформулировать толком не получалось. Лишь отчётливо понимала, что не готова прямо сейчас, здесь.

Что это неправильно, так не должно быть.

— Тина? — Олег нагнул голову, посмотрел на меня, прищурившись, от чего я забыла, что собиралась произнести. Имя собственное забыла. Как дышать запамятовала. — Не дури, — улыбнулся он, словно сквозь силу, и подвинулся ко мне.

Резко развернул меня к себе спиной, этим же движением, которое я и уловить не успела, расстегнул застёжку лифчика, оголяя груди. Сразу обхватил одну ладонью, пропустил ноющий сосок сквозь пальцы, сжал с силой, прокрутил, вырывая пошлый стон с моих губ.

Вторую руку положил на мой голый живот, мягко надавил, выводя причудливые узоры, раздвигая и сдвигая пальцы, постепенно опуская под резинку юбки, а после трусиков. Одновременно врезался в мои ягодицы пахом, так, что я всё-всё почувствовала, ощутила телом, позвоночным столбом впитала.

Каменную твёрдость, не терпящую возражений.

Жгучее нетерпение.

Тщетность собственных мыслей, запоздалых попыток отказа.

Сплошным потоком на меня обрушились оглушающие ласки, перемешанные с горячим дыханием, хаотичными, жадными поцелуями, сводящими с ума.

Я вся, целиком и полностью, превратилась в жаждущий, алчущий, похотливый комок нервов, желающий только одного — немедля подчиниться воле мужчины, конкретного мужчины.

Познать его, отдаться ему, стать его. Здесь. Сейчас. Без промедлений и отлагательств.

Пришла в себя, почувствовав, как по влажным половым губам проходятся умелые пальцы, заставляя меня выгибаться как кошка, стоя в коленно-локтевой позе. Беспардонно открытая в самых уязвимых, стыдных местах.

И от собственного глухого стона, прозвучавшего для меня набатом.

Внушительная головка члена сменила руку, которая сразу же опустилась мне на поясницу, настойчиво придавив, отчего я прогнулась ещё глубже, раскрылась сильнее и откровенней.

Обжигающе горячий член, стоявший колом, начал медленно и неминуемо продвигаться вперёд. Спина покрылась испариной от нахлынувшей паники, неконтролируемого страха и свалившегося на меня отчаянного стыда, что вкупе заставило застыть, заледенеть, громко выдохнуть, начать отодвигаться от неминуемого, неизбежного.

Уже случившегося, о чём живописно сказала боль, прошившая моё тело насквозь. Навылет, словно пуля.

Меня словно разрывали, нанизывали на раскалённый шампур, который расширялся внутри, заставляя сжиматься от острой боли и, вопреки всему, точно такому же острому удовольствию.

Олег продолжал удерживать меня за поясницу. Впечатал в покрывало сильной ладонью, второй попеременно обхватывал мои груди, сжимал, прокручивал соски, скользил между ног, осторожно задевая напряжённый клитор.

Боль внизу отступала семимильными шагами, вынуждая меня выгибаться уже от желания, скользящего на грани оргазма, хоть я и не верила, что такое возможно в первый раз.

Что в принципе возможно…

Член настойчиво, безостановочно входил и выходил. Лишь на какой-то миг остановился, под грубое рычание Олега. Тогда он сразу же снизил амплитуду, крепче перехватив меня за поясницу.

По мере того, как моё тело расслаблялось, а я сама превращалась в растёкшуюся медузу с ноющей от боли и непривычного трения промежностью, начал постепенно наращивать темп, тяжело и отрывисто дыша, превращая мой мозг в кашу.

Густое марево перед глазами застилало вид на подушку, в которую я вцепилась мёртвой хваткой. Боль понемногу возвращалась от сильных, нетерпеливых, непрекращающихся толчков, от чего я жалобно всхлипывала.

— Три секунды, три, — услышала я хриплый голос. — Раз, — пошёл отсчёт. — Два. Три.

На счёт «три» я оказалась на спине, дезориентированная, едва дышащая, не понимающая совершенно ничего. Одной рукой Олег развёл мои ноги в стороны, второй придавил так, что я не могла двигаться, подумать вывернуться не успела бы.

Опустился к растерзанной плоти, придавил губами ноющий клитор, нажал пальцами на вход, не входя глубже, и быстрым движением языка отправил мой истерзанный сомнениями, страхами, желаниями, стыдом, один бог знает чем ещё, организм в пучину такой нирваны, что в следующее мгновение я всерьёз поверила, что умерла.

Разлетелась на миллиард частей. И родилась заново.

* Macan — Российский рэпер и автор песен, трек Заново

Глава 13. Тина

День торжественного вручения дипломов подошёл как-то незаметно, кажется, только вчера я совершенно ошарашенная ступила на порог колледжа, а сегодня уже получала свидетельство о среднем профессиональном образовании.

У меня была профессия.

Не верила, что всё это происходило в моей жизни, когда смотрела на себя утром в зеркало.

Я справилась! Справилась! И сегодня получу подтверждение своим трудам — диплом.

В дверь комнаты постучали, мы с Зоей переглянулись, я крикнула:

— Выходим!

Ещё раз оглядели критически друг друга. Зоя была одета в брючный костюм и туфли на высоком каблуке. Я в платье-футляр с пышными рукавами сдержанного тёмно-бежевого цвета с тонким ремешком и босоножки на устойчивом каблуке. То, что нужно, чтобы выйти на сцену и под аплодисменты получить долгожданное подтверждение собственной состоятельности.

— Давайте уже, — буркнул из-за двери Стас.

Зоя закатила глаза, мы засмеялись в унисон и вышли. Для меня было удивительно, что подруга снова начала общаться с бывшим парнем, кажется, дело у них шло к окончательному примирению. Наверное, я бы никогда не сумела простить такого отношения, отказ узаконить отношения, когда пришло время, а Зоя…

Впрочем, чья бы корова мычала, моей точно лучше помалкивать.

Уже несколько недель я встречалась с мужчиной, парнем назвать Олега не получалось. Он был мужчиной во всех смыслах и значениях этого слова. Занималась с ним любовью, один раз попыталась сделать минет… и не припоминала, чтобы он делал мне предложение.

Он даже в любви не признавался.

Мы проводили вместе всё свободное время, я дала ему ключи от своего жилища, чтобы он мог приходить в любое время. Много гуляли, ездили на лётное поле, зависали в ресторане, в остальное же время… трахались, как озабоченные кролики.

Олег открыл ящик Пандоры, закрывать его я не спешила. Мне нравилось быть открытой для него.

Последнюю неделю он был на сборах, обещал вернуться сегодня, прийти на выпускной. На торжественное вручение не успевал, а на выпускной должен попасть, хотя бы к шапочному разбору.

Заявил, что мечтает как следует меня напоить и раскрутить на какой-нибудь откровенный разврат. Пора, дескать, расширять горизонты.

Может и пора, судить я не бралась. Плыла по течению, подчиняясь своему мужчине, его желаниям, стремлениям, мнению. Откровенно наслаждалась результатом, и в принципе всем происходящем.

А что будет дальше, старалась не думать… как-нибудь, когда-нибудь, может быть…

План у меня был. Он не менялся с момента, как я решила следовать ему. То, что в моей жизни появился мужчина, сильно путало карты, но если попробовать поговорить откровенно с Олегом, всё ему рассказать, вдруг он поддержит меня?

Надежды на то, что до конца поймёт, не находилось. Я сама-то не до конца понимала происходящее в своей жизни, просто принимала, как данность и старалась изо всех сил выбраться из сложившейся ситуации, справиться.

Но хотя бы какое-то понимание между нами должно появиться, или наоборот, пропасть. Никому не интересны чужие проблемы, беды посторонних не нужны.

Ладно, говорят «не так страшен чёрт, как его малюют». Мне оставалось получить диплом и поговорить с Олегом. Не сегодня, естественно. Сегодня — праздник! Может быть, завтра, может, перед поездкой домой в короткий отпуск.

Когда-нибудь, при случае, в общем.

Перед торжественным вручением наша группа столпилась в актовом зале. Все шумные, нарядные, с огромными планами на жизнь, мы делились ближайшими и глобальными планами на будущее.

Многие собиралась закинуть дипломы на полку и никогда не вспоминать о медицинском образовании, кто-то решил податься в косметологи или массажисты — ремесло, в отличие от медицины приносящее приличное вознаграждение, — а некоторые, как я, уже договорились о работе по специальности.

После небольшого отпуска и необходимых формальностей меня ждали на подстанции скорой помощи. Деньги поначалу небольшие, зато работа официальная, позже зарплата прибавится, найду подработку. В крайнем случае, продолжу карьеру официантки в шашлычной — приободряла я сама себя.

Мне было по-настоящему удивительно, что я — часть этой шумной компании. Стою в группе таких же девушек, тоже нарядно одета, с торжественным макияжем, укладкой, громко смеюсь в голос, растягивая губы в помаде, откидываю голову, демонстрируя ровные зубы и изгиб шеи.

Что руки мои украшает алый маникюр, босоножки демонстрируют педикюр того же света, разрезы на узком подоле показывают стройные ноги.

И на сегодняшний вечер и особенно ночь у меня особенные планы. От этого щемило сердце, радостно щекотало в солнечном сплетении, заставляло громче смеяться и счастливо улыбаться.

Смотрела на себя со стороны и не верила в происходящее.

— Тина, — подошла мастер нашей группы Антонина Михайловна. — Тебя вызовут последней, не нервничай, — горячо зашептала она, отводя в сторону. — Приехала съёмочная группа, вон они, — показала рукой на оператора с большой камерой, на которого я сначала думала, что он снимает для колледжа или наняли родители выпускников. — Хотят взять у тебя интервью. Ты — наша гордость. Настоящая героиня! — повторила она, кажется, уже в тысячный раз.

— Ваша гордость Савельчук Антон, он получает красный диплом, пусть его снимут, — буркнула я, силясь скрыть недовольство.

— Не выдумывай. У нас каждый год кто-то выпускается с красным дипломом, а центральное телевидение и лично мэр приезжает первый раз. Всё благодаря тебе! Так что, не подведи. Соберись! Договорились?

— Договорились, — вздохнула я.

Что остаётся? Дам коротенькое интервью, что обычно говорят герои… На моём месте так поступил бы каждый… Я делала то, что могла и умела.

Спасибо всем учителям, которые вложили в меня знания. Спасибо отряду СОБР, который пришёл на выручку. Спасибо маме с папой…

Гип-гип, ура!

Все по очереди выходили на сцену, где зачитывали имена, получали дипломы под аплодисменты, слушали добрые пожелания Антонины Михайловны, которая нашла чуткое слово для каждого выпускника, и уходили.

Наконец подошла моя очередь. Я нервно сглотнула, потёрла ставшие потными ладони, оглянулась, невольно ища взглядом Олега. Его не могло быть, я понимала это, знала, но всё-таки настолько хотела видеть, что глаза сами собой искали знакомый силуэт.

Ну же, ну! Пусть мне повезёт!

На сцену вышел директор колледжа, потом глава администрации города, который взял слово, и не просто, а от имени губернатора области. Благодарил педагогический состав, который воспитал и обучил. Следом вышел грузный мужчина в погонах, держа в руках грамоту, разразился торжественной речью, в конце которой громко произнёс моё имя, приглашая жестом.

Пришлось встать, выйти на сцену, получить грамоту под торжественную музыку, которая быстро стихла. Ко мне подошёл репортёр, знакомый по сотни сюжетов по центральному каналу, начал дружелюбно задавать вопросы, деликатно выводя на нужные ответы.

Сама не заметала, как из полуобморочной амёбы я превратилась в подобие человека. Сумела внятно выразить пару мыслей, поблагодарить, пожелать. С облегчением выдохнула, когда съёмки прекратились.

Вокруг продолжали сновать люди, фотографировались со мной, как с музейным экспонатом. Мэр почти панибратски обнимал меня, обещая всевозможные блага лично для меня и для колледжа, конечно, который, как мы помним, воспитал и обучил. Мужчина в форме гнусавил про молодое поколение, которое нужно поощрять, поощрять и ещё раз поощрять. Педагогический состав во главе с директором выстроился в ряд, спеша сфотографироваться с высокими гостями, попасть в кадр центрального телевидения.

Я же, уличив минуту, поспешила прочь со сцены, устав от творящейся вакханалии.

Я всего лишь испугалась принять роды, наговорила с три короба, спрятала ребёнка, а раздули-то, раздули…

Нашли героиню! Действительно, так поступил бы каждый.

У ступенек врезалась в высокую мужскую фигуру. Застыла каменным изваянием, словно меня пригвоздили к полу.

Огромные мурашки с колкими ледяными лапами мучительно медленно поползли по телу, горло сдавило удавкой, не позволяя выдохнуть.

В ужасе я распахнула глаза, всё ещё надеясь на то, что увиденное — мираж.

— Папа?

— Поздравляю, героиня, — глухо произнёс в ответ папа. — Насладилась? — прошелестел он, окинув взглядом происходящее на сцене, посмотрел на грамоту в моей руке и диплом о получении образования. — Пойдём, — отдал он распоряжение.

— Тина? — подскочила ко мне обеспокоенная Зоя, волоча за собой Стаса, которому инстинкт самосохранения не изменил, потому он хоть вяло, но сопротивлялся.

— Подружка твоя? — осведомился отец, мазнул взглядом по Зое.

Остался не слишком доволен увиденным. Иначе и быть не могло. Яркий макияж, распахнутый пиджак, открытая линия декольте, которую подчёркивал массивный золотой кулон, лёжа прямо в ложбинке между грудей.

Зоя уставилась на моего отца, как на редкую диковинку. Откровенно говоря, нашлось бы на что посмотреть даже мне, знавшей его с рождения, жившей какое-то время бок о бок.

Высокий, массивный, как дуб-исполин, с огромными ладонями-лопатами, загорелым лицом от частого нахождения на улице, с хмурым взглядом исподлобья, широкой, окладистой бородой.

Белая выглаженная рубашка, брюки с идеальными стрелками и начищенные до блеска ботинки смотрелись на нём отчаянно чужеродно, как кривая картинка фотошопа.

Голова отдельно, тело отдельно.

— Зоя, — представила я Зою, — Стас… — показала на замершего перепуганным сурикатом соседа. Благоразумно опустила информацию, что он парень Зои. — Наш одногруппник.

— Очень приятно, — пробасил отец. — Лука Тихонович, — представился, воздержавшись от рукопожатий. — Попрощайся с друзьями. Спешим мы, — велел он, отойдя в сторону.

Отходи — не отходи, не заметить моего отца невозможно. Дело даже не во впечатляющей внешности, дело в ауре, грозовой атмосфере, которая неминуемо повисала вокруг его персоны.

— Он не опасен? Тебе ничего не угрожает? — затараторила Зоя, схватив меня за руку. — Если что, мы со Стасом отвлечём, а ты прямиком ко мне беги, — закопошилась в сумочке, отыскивая ключи от своей квартиры. — Здесь не знаю, в нашем городе есть шелтер для женщин, подвергшихся домашнему насилию… Ничего не бери, главное — себя спасай. Папа приехал на машине, мы тебя вывезем. Есть специальные программы для таких, как ты, — горячо шептала подруга.

Стас в это время пятился к выходу, всем видом показывая, что никого он отвлекать не собирается. Своя голова дороже моей.

— Не опасен, — качнула я головой, сказав не всю правду.

Физически отец ни разу не поднял на меня руку, не повысил голос ни единого раза. Всегда хватало взгляда, чтобы все поступали так, как он считает нужным, правильным.

Я не исключение…

На самом деле отец всегда был моей безусловной защитой. Фундаментом моего существования, мировоззрения, глыбой, горой.

Вот только у горы есть одно неприятное качество — её не сдвинуть.

И эта стена могла сделать кое-что похуже, чем ударить или наорать.

— Правда, Зой, всё хорошо, — улыбнулась я, надеясь, что выгляжу вполне убедительно. — Просто я не ожидала. Сама понимаешь, — выразительно посмотрела на подругу, та нахмурилась, но кивнула, будто понимала. Не всё, всего не расскажешь, но того, что знала, должно хватить на хоть какое-то понимание, надеялась я. — Пойду.

— Я на связи! — горячо обняла меня Зоя.

Стас скрылся из вида, попрощаться с ним не удалось. Невелика потеря.

Я обернулась, сразу выхватила взглядом отца, возвышающегося над остальными минимум на голову, направилась к нему. Тот одобрительно кивнул, слабо улыбнулся, попытался, во всяком случае.

Положил руку мне на плечи, вдавив в пол, словно гири пудовые на ноги навесил, и повёл к выходу из актового зала.

На лестничной площадке нас догнала слегка запыхавшаяся девушка, окликнула меня по имени:

— Тина? Тина Силантьева?

Я нахмурилась, вспоминая, где могла видеть излишне эффектную брюнетку с длинными, ламинированными волосами. Наращенные ресницы вместе с яркими стрелками обрамляли глаза какого-то невнятно цвета, которые бегали по мне, безостановочно сканируя и оценивая. Большие губы покрыты слоем блеска, заметный контуринг лица.

Короткое платье широкого кроя с завышенной талией в стиле семидесятых годов двадцатого века. Обувь на платформе.

— Да, — ответила я.

— Яна, — протянула та руку, я в растерянности пожала, почувствовала по-настоящему хищнический захват. — Девушка Олега Калугина, — вдруг выплюнула она, глядя с отчаянной злостью на меня. — Имей в виду, Тина Силантьева, мы ждём ребёнка и готовимся к свадьбе, — уставилась на меня, пока я, не отрываясь, смотрела на округлый живот говорящей, который только заметила.

Яна действительно беременна, это было видно невооружённым взглядом, заметно. Неожиданно вспомнила, как на базе отдыха Ника дважды произносила имя «Яна», косясь в мою сторону, пока Сергей не шикнул на неё, затыкая рот.

Тогда я не придала значения, слишком много всего происходило, чтобы я могла сфокусироваться на незначительных деталях.

— Не стой у меня на пути. По-жа-ле-ешь, — по слогам проговорила Яна, ткнув меня в грудь длинным острым ногтём. — Ты — всего лишь ночной горшок, в который мой мужчина справляет нужду, — выплюнула она. — Исчезни из нашей жизни. Поняла меня? Исчезни, — продолжила она вкручивать в меня палец и слова, как шило.

Я стояла, ни жива ни мертва, не понимая, на том я свете или на этом. Молчаливо наблюдала, как рушится всё, к чему я столько лет стремилась, что любила, хотела…

— Прочь! — услышала грозный рык над своей головой.

Отец отодвинул кисть Яны от меня, обхватив двумя пальцами, словно к фекалиям прикоснулся. Скривил рот, окинув уничтожающим взглядом, от которого та попятилась, в страхе распахивая глаза.

— Доигралась в свободу. Хватит, — сказал он глухо, глядя на меня, когда Яны след простыл. — Едем домой, — вынес он вердикт.

Приговор.

Я внутренне сжалась, борясь с собой, чтобы не упасть прямо здесь, не сходя с места. Не заколотить ногами от боли, обиды, отчаяния. От всего, что прямо сейчас разрывало меня на миллиарды осколков.

Убивало меня.

Уничтожало заживо.

Глава 14. Олег

Олегу лучше было завалиться спать сразу, как переступил порог дома, и после обеда, как обещал, отправиться на Тинин праздник. Завтра съездить за Фиником к родителям. Отвёз парня погостить перед сборами.

Финик любил бывать в доме генерала и профессора кафедры Истории Церкви. Не звания с регалиями привлекали пса, а частная территория. Возможность гулять целый день, если, конечно, не нападать на драгоценные клумбы с цветами хозяйки дома.

Что и говорить, тесновато жилось активной собаке в квартире. Финик не жаловался, вот ещё, всё понимал, но в гости в коттеджный посёлок ездил с заметным удовольствием.

Но передумал. Решил ехать прямо сейчас, к обеду точно успеет вернуться, заодно с отцом поговорит. А на сегодняшний вечер, ночь, да и всю жизнь у него в планах Маська.

Калугин Олег был намерен вступить в законный брак.

Жениться.

Сам себе не верил, но факт упрямо оставался фактом: Он твёрдо решил жениться на Тине, его Маське.

По здравому размышлению рано, он почти ничего не знал об этой девушке. О себе она рассказывала мало и с заметной неохотой, потому Олег не давил. Впереди всё время мира — узнает.

Какие секреты могли быть у Маськи?

Небогатые родители, простого происхождения? Дураку понятно, что девочка не родилась с серебряной ложкой во рту.

Он сам, хоть и генеральский сынок, звёзд с неба не хватал. Карьера относительно складывалась, на финансы жаловаться не приходилось, но до больших звёзд пилить и пилить, если вообще доберётся. С его-то «послужным» списком и умением влипать в неприятности.

Три поцелуя с мальчиком в школе? Плевать!

Честно сказать, он настолько ох… удивился, культурно выражаясь, от девственности Тины, что слов после случившегося подобрать не смог. Мычал невразумительное, слюни пузырями довольно пускал, едва не запрыгал, словно самовлюблённый самец гориллы.

Да что там, он даже не сразу врубился, что первый у Маськи!

Вставил, охренел от тесноты, сжатия такого, что мозги едва не утекли, вместе со спермой с первого толчка. С трудом сдержался от того и другого. Фрикции на пятой сообразил, в чём дело, разул глаза на очевидное и уже непоправимое.

Как же он ругал себя, костерил на чём свет стоит, что не понял сразу, не подумал. За то, что всё случилось именно так.

Нет, он и на секунду не подумал, что нужно было подождать, дать ей время привыкнуть, приучить, приручить, ещё какая-нибудь ерунда из слезливых мелодрам с приставкой «при».

Ждать он бы точно не стал, но напор бы в моменте сбавил, попытался, во всяком случае. И точно не в коленно-локтевой лишал бы невинности. Поделикатнее, что ли.

Насрать ему на то, что там было у Тины и с кем. Нет, от одной паршивенькой мысли, что кто-то мог неровно дышать в сторону сладких губ Маськи, становилось настолько противно, что поджилки начинали трястись, подкатывала тошнота, но тормозил себя.

Он — первый у Тины. Пер-вый, твою мать! А девочке, между прочим, двадцать лет…

Олег в двадцать лет такие сексуальные эксперименты ставил, что вспоминать стыдно и смешно одновременно. Исследователь-энтузиаст хренов.

Он твёрдо решил сделать предложение Тине, сегодня же. Потому и нужно забрать Финика от родителей, завтра не до поездок будет.

С отцом необходимо поговорить, подготовить, с матерью. Та, конечно, откровенно мечтала женить младшенького, самого шебутного, готового найти неприятности на ровном месте, но кое-какие нюансы прояснить было необходимо.

Тонкости эти для родителей отнюдь не шутки. Могут и поперёк стать, воспротивиться браку.

Насрать!

Олег всё для себя решил, голос родителей даже не совещательный, просто в известность поставить нужно.

Кольцо купил, несмотря на то, что саму традицию помолвок не признавал. Бредом раньше казались ужимки и прыжки вокруг помолвочных колец, браслетов верности, колонов нежности и прочей ерундистики.

Общеизвестного мирового бренда, между прочим. Пришлось к старшему брату обращаться за советом, тот в бабских дорогих побрякушках был докой. Олег всегда предпочитал обходиться меньшей кровью.

С Маськой скупиться — грешно. Поймёт стоимость она или нет, ему самому перед собой стыдно быть не должно.

В общем, готовился со всей серьёзностью. Подумывал зарезервировать столик в помпезном столичном ресторане, чтобы шик и пафос на всю жизнь запомнились, нанять пару скрипачей и виолончелиста, вовремя опомнился.

Всё-таки он собирался довести Маську до ЗАГСа, а не до обморока.

Прыгнул в машину, с тоской глянул на медицинский колледж, во дворе которого собирались нарядные выпускники, громко играла музыка, толпились счастливые родители. Где-то там прямо сейчас Маська…

Тина Силантьева, без пяти минут Калугина.

Ничего, ничего, мигом обернётся, триста километров туда, триста обратно, между ними короткий разговор с родителями, а дальше жизнь рука об руку, пока смерть не разлучит.

Шлагбаум у поста охраны открылся сразу. Охранник проводил сонным взглядом знакомый автомобиль, снова уткнулся в телефон.

Олег припарковался у забора родительского дома, посмотрел на глядящую в упор камеру, взмахнул приветливо рукой. Выбрался из машины, открыл знакомую с детства калитку.

Когда-то родители жили в просторной квартире, до этого в тесной хрущёвке, были времена — и в общаге торчали, с сортиром на улице, но младшенький не застал. Трёхэтажный особняк с благоустроенной территорией за глухим забором стал домом детства Калугина Олега Степановича.

— Приехал? — не то спросила, не то заявила мать, когда он появился в гостиной.

Отложила в сторону книгу. Оглядела неясным взглядом сына, будто просканировала, улыбнулась непонятно чему. Молчаливо показала в сторону левого крыла, где находился кабинет отца.

Олег немного удивился, но задумываться не стал. В кабинет детей генерала приглашали только по особым случаям, в основном для очередных люлей от отцовской щедрой руки.

Чаще доставалось Олегу, особенно последние несколько лет, когда остался последним из не остепенившихся сыновей.

Даже Игнат — знатный ловелас, от души попивший генеральской кровушки, стал примерным семьянином, что говорить о Николае, тем более о Фёдоре и Михаиле, которые и вовсе не по мирским законам жили.

— Пришёл?! — гаркнул отец, оглядев сына с головы до ног, как нерадивого новобранца. — Садись, — отдал команду, показывая напряжённой рукой на стул. — Говори, с чем явился?

— Хм… — Олег нахмурился на секунду.

Где он успел накосячить, заслужить молнии из глаз генерала?

Служил честно. Закон не нарушал. Не был. Не состоял. Не привлекался. Не участвовал. Родственников за границей не имел.

— Приехал сказать, что женюсь, — сказал Олег. — Через месяц или два, сколько там полагается ждать…

— Естественно, женишься! — прорычал отец, ударив кулаком по столу. Декоративная чернильница подпрыгнула, звякнув стеклянной крышкой. — Ещё бы ты не женился!

Нервно дёрнул ящик стола, отчего несчастная чернильница пустилась в пляс. Вытащил лист бумаги, самый обыкновенный, формата А4, сложенный вчетверо. Быстро расправил, провёл широкой ладонью по напечатанному, протянул сыну, напоследок тряхнув несчастным листом, как кухонной тряпкой.

Олег несколько раз вчитался в написанное, с каждым разом сильнее и отчаянней покрываясь то холодным, то горячим потом. Этого просто не могло быть, потому что быть не могло.

Сюр какой-то. Идиотизм. Насмешка вселенной. Оплеуха от мироздания. Расплата за все грехи разом.

«Вероятность отцовства: 99, 999 %

Комментарий: Биологическое отцовство предполагаемого отца Калугина Олега Степановича в отношении плода матери Кучеренковой Яны Васильевны не исключено»

— Естественно, женишься! — отчеканил отец. — На следующей неделе женишься, я поговорю с кем надо, пока пузо на нос не полезло! И жить будешь, и ребёнка своего растить, ответственность нести, как мужику полагается.

— Откуда у тебя это? — уставился на отца Олег.

Он ждал ответа от лаборатории. Не фанатично, поминутно электронный адрес не проверял, однако вопрос из поля зрения не выпускал. Разок позвонил уточнить, что за задержка, эдак ребёнок родится, в школу пойдёт, а они внутриутробный тест ДНК будут делать. Девушка на том конце провода заверила, что сроки соблюдены, результаты отправлены, но она, конечно, перепроверит.

Потом события, эмоции закрутили с такой страшной силой, что он попросту забыл о Кучеренковой и о собственном предполагаемом отцовстве. Насрать стало с высокой колокольни.

Осталась только Маська и планы, в которых места проходящим бабам, беременные они или нет, не нашлось.

— Невестка моя будущая прислала, я распечатал. Или ты думаешь, я не знаю, как принтер включается?

— Очевидно, знаешь, — огрызнулся Олег, вставая.

С отцом разговаривать бесполезно, с матерью тоже, да и…

Сука, сука, сука!

Биологическое отцовство предполагаемого отца Калугина Олега Степановича в отношении плода матери Кучеренковой Яны Васильевны 99, 999 %

Сука, сука, сука!

Твою мать!

А-а-а-а!

— Куда намылился? — рыкнул отец. — С рук тебе такое не сойдёт, не мечтай! О шаболде своей из медицинского думать забудь! Заделал дитя, имей мужество нести ответственность перед людьми и богом. Ясно тебе?

— Откуда о Тине знаешь? — остановился как вкопанный Олег, оглянулся на отца.

Вздымающаяся в гневе грудная клетка, расстёгнутый ворот голубой рубашки, вздутая вена, пересекающая покрытый морщинами лоб, стиснутые до торчащих желваков челюсти. Высокий, плотный, немолодой, пышущий праведным гневом.

Просто Ликург, убивающий в приступе безумия топором своего сына, а не генерал-полковник на почётной пенсии.

— Чего знать-то? Велика тайна, — развёл руками отец, усмехаясь. — Приезжала твоя Яна, сидела здесь, на этом вот месте, — показал на стул, с которого только что встал Олег, — слёзы лила, рассказывала, что нашёл студентку, с друзьями её знакомишь, всё время с ней проводишь, а про неё с ребёнком думать забыл. Три копейки на хлеб, и то не даёшь, на эту свою… шмару спускаешь всё без остатка.

— Она не шмара! — подорвался Олег. — Не вмешивай сюда Тину.

— А как назвать девку, которая раздвигает ляжки перед почти женатым мужиком? Благочестивой, добродетельной, порядочной? Порядочной дрянью, если только!

— Повторяю. По слогам. Не. Вме-ши-вай. Ти-ну! — проговорил Олег, понимая, что ещё одно слово в сторону его Маськи, и он взорвётся похлеще аммиачной селитры в порту Бейрута. — И для общего развития, если тебе вдруг интересно, на Кучеренковой я жениться не собираюсь. От меня она беременна или от капитана Америка — наплевать.

— Что значит «жениться не собираюсь»? — взревел отец.

Отбросил в сторону компьютерное кресло, которое, с жутким грохотом, врезалось в стеллаж с книгами, от чего редкие издания покачнулись, некоторые с шумом повалились на пол.

— То, что слышал. Жениться на Кучеренковой не собираюсь! Нахер она мне не сдалась!

— Ребёнок тоже нахер не сдался? — прошипел отец.

— К ребёнку вопросов нет. Мой — буду воспитывать, обеспечивать, на выходные брать. Жениться на его матери не буду, жить с ней не стану.

— Чушь не мели, — зарычал генерал. — В какой вере покрестят моего внука, если ты с его матерью жить не будешь? В никонианскую церковь* кровь свою отдать собрался?

— Пусть хоть в буддисты крестит! — вспылил Олег.

Шагнул из кабинета, захлопнул с грохотом дверь, показалось, что стена от удара качнулась. Поспешил, почти побежал к выходу, не видя ничего и никого вокруг.

В висках наковальня из мыслей.

В сердце яд, растекающийся по артериям, венам, сосудам.

Во всём теле — боль.

— Не позволю!

Неслось со стороны крыла, где в кабинете остался отец, наедине со своими предрассудками, традициями, самой правдивой правдой из всех возможных правд.

Верой, появившейся и окрепшей на старости лет почти до состояния фанатизма.

Дети, тем более внуки генерала Калугина, могут быть крещены только в исконной, истинно православной вере.

Без вариантов.

Без исключений.

Без поправки на обстоятельства, тем более чувства.

Вступать в брак тоже желательно с представителями своей, русской православной старообрядческой церкви, причём конкретного согласия**, в их, Калугинском случае — беспоповского толка**, но жизнь в миру вносила коррективы.

На брак сына с девушкой не их согласия Калугин-старший был готов закрыть глаза, хотя время показало, что все, не мытьём так катанием, оказались женаты на своих.

На крещение вне их церкви — нет.

Нет. И нет. Никогда.

Кучеренкова относила себя к православным. Была ли крещённой, посещала ли церковь хоть раз в жизни, Олег понятия не имел. Но отлично понимал, последнее, что придёт ей в голову — это крестить их ребёнка в вере, к которой она сама не имеет никакого отношения.

Да и кто позволит?..

Кто пустит никонианку, пусть миллион раз условную, в приход их согласия? Через порог позволит переступить?

Отрезанным ломтём для их согласия станет ребёнок Кучеренковой, а этого Калугин-старший не позволит никогда.

Значит, только законный брак. С Кучеренковой, сука!

Только хрен там ночевал, товарищ генерал.

Хрен. Там. Ночевал.

На обратном пути заехал к Яне, имелись у Олега насущные вопросы к этой дряни.

Решила, значит, что тот простой факт, что он разок не вытащил, даёт ей особые преференции?

Поверила, что на его детородном органе в рай въедет? В себя поверила?

Он ей такой рай покажет, такой домострой продемонстрирует, небо с овчинку покажется.

Яны дома не оказалось. Зря долбил в дверь, едва не вынес.

— Нету её, — объявила соседка, высунув нос из соседней квартиры. — Ходят с утра до ночи, покоя ни днём, ни ночью! Достали, сил нет!

Во дворе медицинского колледжа стояла гробовая тишина. По нагретому от солнечных лучей асфальту, под порывами тёплого ветра каталась парочка воздушных шаров, валялось несколько ярких фантиков, на фонарном столбе галстуком была привязана ленточка выпускника.

В сотый раз набрал Маську. Сначала трубку она не брала, видимо, поставила беззвучный режим перед получением диплома.

Сейчас же была вне зоны… Забыла зарядить телефон?

В ресторане, где собиралась их группа, молоденькие однокурсницы Маськи, скользившие по Олегу пьяненькими, похотливыми глазёнками, заявили, что Тины нет, и не было. Не пришла в ресторан, что странно — деньги же заплатила. В последний момент внесла.

Это Олег и без трещащих сорок знал, он же и дал Тине нужную сумму.

Не дело это — остаться без выпускного по вине придурка, размахивающего ружьём.

У его малышки должен был быть выпускной и самое красивое платье, какое она только захочет.

— Зоя говорила, Тину папа забрал, — хихикнул кто-то.

— Тот важный чел — папа? — недоверчиво протянул писклявый голос рядом. — Я думала, мужик её, с которым она встречается… На крутой машине забирал который.

— Зою спросите, она точно знает, — посоветовала третья девушка, самая трезвая из всех и самая адекватная.

Зоя подошла сама, нервно облизнула губы, увидев Олега. Схватила за руку, потащила на улицу, подальше от любопытных глаз, ушей и громкой музыки, вкручивающейся в мозг словами:

Как же я люблю тебя, им не понять

Как же я боюсь тебя потерять

Кажется, что матрица не хочет нас замечать

Мне хочется закричать, тихо тебе закричать

— Тина где? — не выдержав повисшего молчания, проорал Олег, едва удержавшись, чтобы не схватить девчонку за грудки.

В Зое этой роста два аршина, глаза да сиськи. Тряхнуть — рассыплется. Пойдёшь по статье.

— Тину папа увёз…

— Что значит «увёз», куда «увёз»?

— Домой. На самолёте, — залепетала Зоя.

— В смысле «домой»?

— В обычном смысле. Домой, туда, где она жила до колледжа. Должна же она была где-то жить, правильно? Туда и увёз. Приехал на вручение дипломов, прямо оттуда забрал… вещи, конечно, дал собрать, но на выпускной, сам видишь… — всплеснула Зоя руками.

— Подожди, подожди, — схватился за голову Олег. — Где она жила до колледжа? Красноярский край, а дальше? — вспомнил то единственное, что знал о Тине.

— Она мало о себе рассказывала, только в общих чертах, что семья у них многодетная, родители строгие, религиозные. Я не знаю, правда, не знаю…

— Твою мать! Чёрт, чёрт, чёрт! — в сердцах Олег пнул лавочку, стоящую во внутреннем дворике ресторана, откуда ещё доносилось:

Как же я люблю тебя, им не понять

Как же я боюсь тебя потерять

Схватился за телефон, снова набрал Тину. Снова безрезультатно.

— Олег, — позвала Зоя, виновато отводя глаза в сторону. — Она с отцом к жениху уехала. Осенью свадьба.

— Какая на хер свадьба? — опешил Олег. — Какая на хер свадьба?! Какой жених?! Откуда?!

— Я не знаю, не знаю я, — всхлипнула Зоя, заливаясь нездоровым румянцем. — Тина никогда не заикалась о женихе, о свадьбе. У неё и парней-то не было, только… вот, ты… А перед отъездом сказала, что всё давно решено, что жених ждёт, нужно ехать. Отец её подтвердил, сказал, что так будет лучше для всех, особенно для Тины.

— А она?

— А она кивала и соглашалась. Не похоже было, что она против…

Кажется, что матрица не хочет нас замечать

Мне хочется закричать, тихо тебе закричать

У Олега слова не складывались в осмысленные предложения, в понимание этих предложений.

Выходила какая-то каша, бесформенная, вонючая, кишащая чем-то настолько отвратным, что мозг отталкивал информацию, отторгал, как инородное тело.

— Знаешь что? Если ты мне врёшь — урою! — вспылил Олег, найдя выход в крике. — Обеих закопаю, если это какая-то идиотская шутка!

Какая, в жопу, свадьба? Какой жених, в задницу? О чём лепечет эта выпускница, горе-подружка?

В смысле, «приехал папа и забрал»? Совершеннолетнего, дееспособного человека силком запихнул в самолёт и насильно увёз?

— Я не вру! Зачем мне врать?! Шутить так зачем?! — топнула Зоя, раздувая ноздри от обиды и возмущения.

Олегу было не до эмоций двадцатилетней девчонки. У него были свои эмоции.

Разрывали, сжигали заживо. Он даже не подозревал, что можно испытывать настолько широкий диапазон чувств одновременно.

Исус Христос, да он сейчас с ума сойдёт!

Поедет крышей!

Жбан потечёт окончательно!

Дёрганым движением выкопал в бардачке автомобиля ключи от квартиры Тины, взлетел на четвёртый этаж, зашёл в распахнутую настежь комнату.

Оставленные явно впопыхах вещи, будто хозяйка сильно спешила, хватала лишь самое необходимое. Несколько футболок, пижама с растянутыми шортами, спортивный лифчик валялись в стороне.

Брошенные книги, в основном учебники, несколько современных романов. Олег писателей этих припомнить не мог, не читатель он, не читатель…

Покачивающийся горшок с лобелией на балконе, как форменное издевательство, точно такого же синего цвета, как глаза Маськи.

Его Маськи, которая какого-то рожна выходит замуж не за него. И сообщила ему об этом «радостном» событии в записке на клочке листочка в клеточку, будто вырвала в последний момент, торопясь.

Олег прочитал несколько раз спешно написанные строчки, вглядываясь в каждую букву, будто они могли дать ответы на миллион его вопросов.

«Олег, я раньше должна была тебе сказать, но не смогла. Прости. У меня есть жених, он станет моим мужем. Не ищи меня. Никогда. Твоя Тина.»

Слово «твоя» жирно зачёркнуто.

Как же я люблю тебя, им не понять. Как же я боюсь тебя потерять***

* Никониане — никониа́нство, никонианская церковь, также никониа́нский раскол, никонианская ересь, новообрядчество — термин с отрицательной коннотацией, используемый приверженцами старообрядчества в отношении сторонников богослужебной реформы в Русской церкви XVII века.

** Согласие/толк — группа объединений христиан в старообрядчестве, придерживающаяся той или иной разновидности вероучительной и обрядовой практики.

Беспопо́вство (беспоповцы) — одно из двух основных направлений русского старообрядчества, последователи которого не имеют духовенства.

В России зарегистрировано 288 старообрядческих религиозных организаций разных согласий.

*** Kiliana MACAN песня «Как je»

Глава 15. Олег

Проснулся Олег от собственного перегара и головной боли, навалившейся бетонной плитой на лоб. Огляделся, с трудом водя глазами.

Интересно, где он?..

Сквозь тяжёлые шторы на окнах не проникал свет. Непонятно не только где он, но и который сейчас час. Прислушался к собственной памяти, которая упорно молчала. Видимо сдохла в пароксизме отчаяния, вместе с ним.

Амнезия — было бы неплохо, прекрасно было бы. Увы, в отличие от последних событий, того, как он сюда попал и куда попал, Олег отлично помнил причину этих самых событий.

Почему он напился до состояния полнейшей невменяемости.

Тина Силантьева. Его Маська.

Просто взяла и уехала, оставив сраную записку с тупыми извинениями. Жених у неё оказывается есть…

А он кто? Кто для неё Олег Калугин? Выходит, хер с бугра.

Кучеренкова ещё…

Су-у-у-ука, как же так-то?

В голове прострелила острая боль, желудок красноречиво замутило, поднялась тошнота, вынуждая встать на поиски уборной.

Где бы он ни находился, просторная комната, кровать с высоким подголовником и хорошим матрасом, дорогие обои на стенах, тёплый, паркетный пол указывали, что вряд ли в чистом поле в стогу сена.

Несколько шагов по комнате в сторону двери покачивающейся походкой. Замутнённый взгляд на интерьер, острое понимание, что он ни где-нибудь, а в домике для гостей у собственных родителей. Рядом трёхэтажный особняк, недалеко бассейн, драгоценные клумбы матери.

Сюрприз. Сюрприз. Сюр-приз!

Предстоящий звездец и разнос совершенно не пугал. Всем прицепом поплевать, как говорится. Восстановить бы ход событий, как он оказался здесь, если последнее смутное воспоминание приходилось на бар напротив собственного дома за триста километров от отчего дома.

Как же всё происходящее напоминало события десятилетней давности: Олег с больной головой, покачивающейся походкой, привычно двигается в сторону уборной в домике для гостей, чтобы увидеть в зеркале собственную помятую рожу. Тогда совсем ещё юнца, которому ежедневно бриться не было нужды.

Сейчас взрослого, почти тридцатилетнего мужика, с грузом ошибок за спиной и, как казалось, научившегося контролировать души сомнительные порывы.

Младший сын генерала Калугина рос, не зная ни в чём отказа. Если со старшими сыновьями отец проявлял строгость, то младшенький — отрада на старость, даже с неожиданным появлением сестрёнок-близнецов, не потерял статуса всеобщего любимца, которому можно больше, чем остальным.

В семнадцать лет он связался с компанией местных мажоров, что не мудрено. Он сам был мажорчиком — сладким маминым-папином сыночком, считающим, что весь мир ему должен по праву рождения.

Что они творили, вспоминать не столько стыдно, сколько противно. Где только успели нахвататься такой грязи за жалкие шестнадцать-девятнадцать годков — средний возраст их компании.

Терпение отца лопнуло на разбитой в хлам тачке на стрит-рейсинге. Мало того, что неофициальном и незаконном, так ещё и с жертвами. Пострадали не от автомобиля Олега, он просто в пьяном угаре расхреначил машину, снеся отбойники на трассе, но сути это не меняло.

Калугин-старший впал в неистовство. Вопил так, что матери пришлось увозить младших сестёр из дома, подальше от психологических травм. Срочно примчались старшие братья Игнат с Николаем, чтобы спасти одного участника конфликта от инфаркта, другого от тяжких телесных повреждений.

Олега запихали в гвардейское высшее воздушно-десантное училище, по стопам Игната.

Отцы-командиры гайки закрутили быстро и без рассусоливаний. Превратили папиного сыночка, озадаченного поиском запрещёнки и доступных девиц, в почти образцового курсанта.

В истории Калугин-младший влипать продолжал, то самоволка, то драка, то пьянка, то девицы всех мастей, но строго в пределах терпения руководства училища и отца-генерала.

Молодая кровушка продолжала кипеть, организм требовал адреналина, безудержного секса, алкоголя, но распорядок дня нарушался крайне редко. Карающая длань закона, висевшая над буйной головой, неукоснительно напоминала о благе дисциплины.

К выпуску размягчённый возрастом и отсутствием косяков отец подготовил младшенькому отличное место в той же «конторе», где нёс службу Игнат. Федеральная служба безопасности — не шутки. С нехилой перспективой роста. Любой бы душу продал за такие прекрасные дали.

Олег отказываться не собирался. Распределение в жопу мира его совершенно не прельщало. Отказываться от протекции отца и брата и в мыслях не было.

С чего бы?

Перед выпуском Калугин-младший показал, что влипать в неприятности, доводить отца до белого каления — его истинный дар.

И шляпа Гриффиндора не понадобилась.

Олег не просто нажрался в говнище в компании таких же отбитых наглухо без пяти минут выпускников на территории училища, под бдительным оком вышестоящих.

Они устроил дебош, о котором быстро стало известно наверху. Настолько наверху, что выше только Главнокомандующий.

За месяц до выпуска из училища вылетели все участники событий. С таким треском, что задело командование учебного заведения. Нескольким полковникам прилетело с оттягом.

Правда, несколько курсантов после быстренько вернули. У некоторых нашлись влиятельные родственники, которым сильно не понравилось наказание, посчитали не соразмерным. В числе счастливчиков оказался Калугин. Олег Степанович.

Вот только после выпуска он отправился не на тёплое место в столице нашей Родины, где ему уже подыскивали квартиру в хорошем районе, а в Восточный военный округ. В настолько отдалённую точку, что до штаба в Хабаровске сначала на оленях нужно добираться — если утрировать. В крохотный военный городок, где из развлечений только ловля комаров и автолавка с шестидесятилетней продавщицей.

Выбраться было невозможно, папа-генерал постарался на славу. От всей души выложился.

Родина направила. Олег служил, мечтая свалить из богатого на дичь, рыбу, природные минералы и комаров края.

В СОБР недалеко от Московской области устраивался сам. Без протекций, без блата, не заикаясь о связях. Летал на собеседования и проверки больше года.

Брать не хотели, Олег понимал почему. Репутация, которую под лавку не засунешь, в личном деле всё указано, да и земля слухами полнится. Плюс бюрократические препоны, которые только пляской с бубном обойти можно.

Главный же шаман считал, что Родине служить можно и нужно в любых условиях, а у любимого сына трёхразовое горячее питание, койко-место в офицерском общежитии, и сортир не на улице — тёпленько драгоценной жопоньке.

И всё-таки Олег прогнул систему. Вспомнил, что помимо связей отца, у него ещё и натура Калугинская.

Значит, мир под него, а не он под мир.

В СОБР его взяли. Олег переехал, обтёрся, обзавёлся друзьями — почти братьями. Карьера, как на дрожжах не пёрла, деньги с неба не сыпались, блата не было, зато появилась уверенность, что он на своём месте.

На правильном. Там, где должен быть. Для чего родился и жил.

В совмещённом санузле оглядел себя. Щетина, взъерошенные волосы, морда, словно осы покусали — это понятно. Откуда ссадины на костяшках рук, царапины на шее?

Дрался? Трахался? И где его одежда?..

Джинсы расстёгнуты на верхние болты, босиком, футболки с толстовкой нет, воняет, как от скотины.

Умылся, привёл себя в относительный порядок, найдя одноразовые гигиенические принадлежности, принял душ, пошлёпал в комнату.

Нужно выходить, сдаваться отцу, но для начала не мешало бы оценить масштаб бедствия. Вспомнить, что происходило, как он вообще сюда попал?

Не пьяный же за рулём приехал?.. Су-у-у-ка…

Зашёл в комнату, кутаясь в махровый халат. Знобило не на шутку, зуб не попадал на зуб. Обошёл стоящий у стены диван, распахнул шторы, впуская яркий солнечный свет.

Выходит, примерно полдень. Осталось выяснить, какого дня.

Завтра наступило или послезавтра…

— Олеж, блин, дай поспать! Всю ночь с тобой, ещё и утром спать не даёшь! — раздался девичий голос с дивана.

Покрывало зашевелилось, недовольно зафырчало. Из-под него показалась тонкая ступня, потом голая, стройная нога, рука с длинными пальцами, и сразу же прицельно полетела подушка прямо в ошарашенного Олега.

Ещё и девка… И ни одного гондона в пределах видимости…

Здравствуй триппер или ещё один наследник.

— Олег, совесть имей!

Девица резко уселась, уставилась на виновника торжества знакомыми светло-карими глазами. Повела тощими плечами в широкой футболке, встряхнула длинными, русыми космами и скривила премиленькое, когда смиренно молчит, личико.

Владислава — одна из сестёр-близняшек. Вторая — Валерия. Со всех сторон неслось, что сёстры похожи, как две капли воды. Калугины же отличали их с самого рождения, настолько разные у них были характеры, что это передавалось в мимике, жестах, взглядах, кажется, дышали они тоже по-разному.

Лера — плавная, задумчивая, восторженная почитательница высокого искусства. Музыка, литература, живопись, особенно последнее.

Славка — резкая, как стрела, прямая, как шпала. Из всех возможных искусств признавала только боевые.

— Ты что здесь делаешь, заноза? — выдохнув с заметным облегчением, Олег шлёпнулся рядом с недовольно сопящей сестрой.

— То есть, что ты здесь делаешь, тебе не интересно? — ехидно ответила Славка.

— Интересно… — сморщился Олег.

— Отвечаю. Я тебя привезла. Хотела к тебе, но ты потерял ключи от квартиры, с чем тебя, кстати, поздравляю, — пропела Слава.

— На чём?

— На твоей машине, конечно. Финика тоже, к слову. Совсем ничего не помнишь? — с сочувствием покосилась Славка.

— Помню. Помню на веранде бара в парке сидел, потом в следующем, накачался как следует. Оказался в баре рядом с домом, там бармен знакомый, пускает нас Фиником пропустить по бокальчику… а дальше, прости, мелкая… — нервно дёрнул плечом Олег.

— Значит, как ломился в дверь к Яне Кучеренко, не помнишь?

— Кучеренковой, — машинально поправил Олег.

— Да хоть Мудазвоновой, — огрызнулась Славка. — Как орал под окнами, требовал повторный тест на отцовство, угрожал лабораторию спалить к херам бешеных собак, не помнишь? Финик соседку её напугал до усрачки, та наряд вызвала, тебя командир твой, Андрей Сергеевич, отмазал. А я сюда привезла.

— Пойдём другим путём. Ты-то как в эпицентре оказалась?

— Мы с ребятами в баре сидели, который рядом с твоим домом. Что?! — выпучила глаза Славка, дёрнув тощими плечами. — Я, между прочим, почти совершеннолетняя, без пяти минут курсант Военного университета Министерства обороны, будущий военный журналист! Надоело дома сидеть, слушать вопли отца о нерадивом сыночке, который обрюхатил хитрожопую прошмадовку, не удержал кое-что в штанах, а она теперь сюда как к себе домой ездит, пальцы гнёт. Допрыгается, отправится вместе с тобой на берег Тихого океана любоваться из окна общежития коридорного типа! Где только находишь таких шалав, кастинг отдельный проводишь, что ли? Задашься целью — не соберёшь такой паноптикум, как младший сын. Вот я и умотала на турслёт, как раз недалеко от тебя… Лес, палатки, романтика, в общем. Решили напоследок оттянуться в баре в твоём доме, вспомнила, ты говорил, что пиво там отличное, посоветовала. Думала заодно сюрприз любимому брату сделать. Пришли, а там ты… Сюрприз для окружающих, — громко засмеялась Славка. — Пришлось тащиться с тобой под окна этой твоей… Кучковой, врать командиру, что мне исполнилось восемнадцать, получила права, что довезу тебя в целости и сохранности, и что Финик меня не сожрёт по пути.

— Полиция протокол составила? — выхватил основное Олег.

— Составила, — кивнула Славка.

— Пиндец… — выдохнул Олег.

Не пиндец даже, другое, созвучное слово, которое при сестре не произнесёшь, хотя эта звезда турслётов и не такие выражения знала.

За протокол из полиции начальство по голове не погладит — это мягко говоря.

Могут и выставить без почёта и уважения задним числом. Пнуть под зад за проступок, порочащий честь и достоинство сотрудника.

Командир при всём желании не поможет, если оно появится, это желание. Нахер ему сдались выступления дважды Краснознамённого, ордена Красной Звезды ансамбля песни и пляски в лице пьяного Калугина Олега Степановича.

Не успел договорить, собраться мыслями, как ворота, угол которых был виден в окно, разъехались. На подъездной дорожке появилась машина Андрюхи — недорогой, шустрый кроссовер, при надобности вмещающий всё семейство командира, включая наглющего кота.

Из двери выскочил владелец авто. Огляделся, просканировал обстановку, направился к крыльцу, где на пороге его встречал лично генерал-полковник Калугин.

Ну что… Похоже поедет бывший мажорчик, ныне опальный офицер, чернорабочим на вахту. Бурым медведям хвосты крутить, экономику родной страны развивать.

Славка, оценив ситуацию, быстро рванула в сторону большого дома. Принесла страждущему брату одежду и минералку, заодно новости:

— Начальство требует крови, товарищ генерал точит вилы, Андрей Сергеевич — молоток, не сдаёт тебя. Не знаю, на кого ставить, на генерала или командира твоего…

Через час появился командир, окинул подчинённого грозным взглядом, таким, что Зевс Громовержец позавидовал бы, едва удержался от плевка сквозь зубы.

Воспитание и ландшафтный дизайн, где каждый кустик, камушек, столбик и тропинка на своём месте, не позволили.

— Отпуск у тебя не отгулянный, Калугин, имеется, — коротко сказал Андрюха. — Сильно ты на рыбалку хочешь, на охоту, в тайгу, чтоб рожа твоя и близко в городе не отсвечивала.

— В деревню, к тётке, в глушь, в Саратов, — с горькой ухмылкой процитировал Олег классика.

— Я серьёзно. Родственники у тебя в Сибири, говорят. Езжай туда, выдохни, посиди в тишине, остынь, подумай, соберись. Ты мне взвинченный на службе не нужен. Мы не в классики играем. Вернёшься в своём уме — останешься. Нет — без обид. Лады?

— Лады, — кивнул Олег. — Спасибо, Андрюх!

— Не за что пока, — отмахнулся командир. — И чтобы у дома Кучеренковой не появлялся, понял?

— Понял.

— Хорошо понял?

— Не дурак вроде, — криво улыбнулся Олег.

Андрюха ответил взглядом, говорящим, что не верит в умственные способности бойца.

В силу, выносливость — да. В разум — нет.

И ведь был прав, потому что Олег уже через несколько часов припарковал машину у знакомого дома.

С простой, собственно, целью — спокойно поговорить. Не собирался он жениться на Кучеренковой.

Ни сейчас, ни позже, никогда.

Должна же она понимать родной язык?..

Что ей нужно, какие отступные устроят? Деньги, машина, квартира?.. Он и ребёнка готов забрать, раз его, в чём не мешало бы окончательно убедиться. Не складывалось в голове дважды два. Выходило дробное число.

— Я тебе, сученыш, что велел? — услышал Олег, когда выходил из машины, и сразу же напоролся на увесистый кулак командира.

Глава 16. Тина

В окне забрезжил рассвет. С улицы потянуло лесной влагой, туманом с реки, смесью полевых цветов, трав, и клевером. Особенно клевером.

Скоро появятся первые звуки домашнего скота, запоёт утреннюю песню петух, призывно начнут звать коровы из хлева, заблеют на всю округу козы, послышится гогот гусей, перекряктывание уток, квокот куриц…

Я обвела взглядом небольшую комнату в тусклом утреннем освещении. Письменный стол, под ним две тумбы с мелочевкой и книгами, в углу платяной шкаф, сейчас полупустой, красный угол с иконами.

Нужно было вставать, вливаться в жизнь семьи, брать на себя обязанности по быту. Прежде же всего — помолиться.

Рука дёрнулась в отработанном жесте, но вместе молитвы я подтянула колени к подбородку, закуталась в одеяло, пахнущее самой настоящей свежестью, такая только от сушки на чистом воздухе появляется, и уставилась в стену.

Хотелось забиться в самый тёмный угол, скулить, реветь, отчаянно выть, протестовать, что есть мочи, но вместо этого я молчаливо покачивалась из стороны в сторону, зажмурив глаза.

Не вижу, значит, нет.

Когда-то, очень-очень давно, мы жили с мамой районном центре. В небольшой квартирке с деревянными, крашеными полами и окнами на проезжую часть. По сравнению с городком, где я училась — совсем небольшой населённый пункт, но там было несколько школ, детские сады, спортивные площадки, иногда приезжали артисты. Последнее я помнила наверняка — мама работала в доме культуры.

Мама была молодая, красивая и очень весёлая. Часто смеялась, шутила, обнимала, целовала свою сладкую ягодку — меня. А ещё был папа, тоже молодой, красивый и весёлый. Он не жил с нами, тогда я не понимала почему, но часто приезжал, оставался с нами, водил меня в парк на аттракционы и огромные, до самого неба, батуты.

Однажды мы переехали в село. Я тогда уже ходила в школу и совсем не хотела уезжать от подружек, с которыми было весело играть, и от первой учительницы, естественно, самой доброй и красивой.

Папа пообещал, что купит нам красивый дом, с балкончиком на втором этаже, как я мечтала. Как у самой настоящей принцессы, чтобы никто-никто не сомневался, что я и есть принцесса.

Дом у нас действительно появился, сочно-синий, с резными белыми наличниками, палисадником, украшенным разноцветными цветами. И конечно крохотным балкончиком на втором этаже, где была единственная комната — моя.

Маму приняли заведующей Домом культуры. Меня зачислили в школу.

В селе всё отличалось от того, к чему я привыкла. Особенно дети, некоторые из которых держались особняком, отказывались со мной дружить, даже разговаривать. Некоторые толкали втихаря, пихали, щипали, норовили обидеть.

Другие были тихими, совсем незаметными, говорили полушёпотом, на переменах стояли у стен, в общих играх участия не принимали.

Были и обычные девочки и мальчики, такие, как я привыкла. С ними-то я и подружилась, как мне казалось.

Не сразу, но всё-таки я заметила, что отношение ко мне отличается от отношения к остальным детям. На меня смотрели косо, иногда показывали пальцем, шептались, закатывали глаза. Называли «эта» и «его».

С одним из одноклассников, с дурацким именем Фокий, мы часто дрались. Вернее, он лез ко мне с кулаками, подставлял подножки, толкал, кусал, я защищалась, как умела. Мама ходила к директору школы, та лишь разводила руками, говорила: «Что вы хотите? Это дети! И потом, в такой ситуации…»

В какой именно ситуации, я поняла позже, как и то, что Фокий — мой брат по отцу.

А мама — любовница отца, которую он привёз в село, купил дом на глазах всего народа и несколько раз в неделю, не таясь, оставался ночевать…

Я разобралась, что мой любимый папа, всегда весёлый и самый-самый добрый, на самом деле жил с другой женщиной, другими детьми, и разводиться, уходить из семьи, не собирался.

Мама — любимая женщина, я — самая любимая принцесса, а там — семья.

Нехитрая драма, которая протекала на глазах всего села и окружающих деревень.

Став старше я начала протестовать, требовать от мамы, чтобы мы уехали. Немедленно, сейчас же. Я ужасно устала от того, что на меня показывали пальцем. Не могла быть больше «этой» и «его». Незаконнорождённой дочерью уважаемого всеми человека, государственного инспектора по защите и охране леса Кушнарёва Луки Тихоновича, местного лесничего.

Устала от шёпота за спиной. От того, что папа появлялся несколько раз в неделю, приезжал, как к себе домой. На пороге, никого не стесняясь, целовал маму, расспрашивал про мои дела. Не обижал ли кто, особенно Фокий.

Фокий обижал, только я упорно молчала. Я бы тоже на его месте обижала, потому что это несправедливо, неправильно, когда у твоего родного отца, мужа законной жены, под боком живёт любовница и ребёнок. И все, буквально каждая собака, об этом знают!

Иногда я слышала приглушённый, счастливый смех родителей из комнаты мамы, тогда всё в душе переворачивалось от противоречивых, раздирающих меня на сотни жалящих осколков чувств.

Выходило, что мама счастлива с папой, а он с ней. Иначе бы они не смеялись, не смотрели настолько влюблёнными глазами друг на друга, не шептались, как голубки, не ворковали…

Тогда почему они не вместе? Почему?!

Почему у его жены рождались дети? Значит папа и с женой… Понимать подобное ребёнку было больно, страшно, до дрожи противно. Я слов не знала для обозначения сего действа, но что это происходило, знала наверняка.

Разве могло подобное выстроиться в логическую цепочку в голове маленькой девочки? Я и сейчас, в двадцать, не могла понять маму, отца, его жену.

Всё внутри меня, каждая молекула протестовала, отвергала, возмущалась так, что казалось, душу сотрясало с магнитудой в девять баллов!

Потом мама забеременела моей сестрой. В том возрасте я уже знала, что существует аборт, и просила, умоляла, требовала избавиться от беременности. Сбежала в тайгу в знак протеста, думала, мама испугается, поймёт, примет мои доводы.

Или, что погибну, и тогда мне станет всё равно, даже если на могильном кресте вместо имени напишут «эта» и «его».

Нашёл меня папа, как мне казалось, через много суток, на самом деле через пару часов. Зарёванную, испуганную, с поцарапанными коленками, ладонями, ободранным ветками лицом, нещадно покусанную мошкарой.

Он нёс меня на руках, крепко обнимал, прижимал к себе, посекундно целовал, уговаривал не поступать так больше, не убегать. Заверял, что страшно любит меня — свою самую настоящую принцессу, мою маму и ещё не рождённую сестричку.

Дома плакала мама. Говорила, что однажды я вырасту и пойму её и папу.

Всё-всё-всё пойму, обязательно пойму.

Выросла… И нет, не поняла.

Мама погибла в автоаварии. Недорогую, крепкую иномарку подарил папа, чем вызвал очередную волну сплетен и синяки на моём теле от рук Фокия. Не справилась с управлением в дождь, врезалась в еле плетущийся трактор. Через несколько дней умерла в реанимации, не приходя в создание.

Моей сестре Ангелине, Геле, как её называла мама, только исполнилось два года, мне не было двенадцати.

Нас забрали в центр временного содержания для детей-сирот. Геля, естественно, ничего не понимала, поминутно просилась к маме, сводя меня с ума. Я же ревела безостановочно, пыталась морально подготовиться к детскому дому…

Если в принципе возможно подготовиться к такому. Хоть как-то принять, что отныне ты — сирота на попечении государства.

У мамы были живы родители. Я знала, как их зовут, где живут, но никогда не видела их. Надежды на то, что бабушка с дедушкой заберут нас с Гелей, не было.

Значит, впереди казённое заведение.

Через три дня нас с Гелей действительно забрали, но не в детский дом, а в дом нашего отца, в его семью. Сделать это оказалось легко, у нас обеих в свидетельстве о рождении, в графе «отец» значился вполне конкретный человек — Кушнарёв Лука Тихонович.

Отныне мы должны были жить с ним, его женой Кушнарёвой Антониной Борисовной.

И его пятью детьми.

Нас привезли в дом, стоявший на берегу реки в одиночестве, в семнадцати километрах от нашего села.

Вокруг непроходимая тайга, цветастые луга, речная прохлада, двор с бесконечными сараями, огород, которому края не видно.

— Пойдём, покажу тебе комнату, — глухо произнесла Антонина Борисовна, положив мне на плечо тяжёлую мозолистую руку. — Можешь тётей Тоней звать меня, — сказала, пока мы поднимались по деревянной лестнице на второй этаж. — Вот, — открыла дверь, оставила меня на пороге моего нового жилища.

Комната метров десять, не больше. С одним окном, занавешенным простыми шторами, длиной до подоконника. Бумажные обои, деревянная мебель, иконы в правом углу. Много икон. Позже я узнала, что это называется «красный угол», и такой есть в каждой комнате.

— Геля с девочками будет спать, заодно и присмотрят, — услышала я за спиной голос Антонины Борисовны.

Села на краешек аккуратно заправленной кровати. Сжалась, не в силах принять новую реальность. Обхватила себя руками, представляя, что это мама меня обнимает, она гладит по рукам, плечам, напевает весёлую колыбельную.

Уж такая была мама, что даже колыбельные, совсем грустные, заунывные песни в её устах звучали весело.

— Чего расселась?! — Услышала я звонкий, девчачий голос. — Не знаешь разве, что днём на кроватях не сидят? Пошли, у курей убрать надо.

Я смотрела на девочку лет девяти, понимала, что она — моя сестра, пусть мы совсем не похожи. Высокая, худая, костлявая можно сказать, с длинной косой, в простом платье по колено и в косынке.

Такая… как в чёрно-белом кино про колхозы и советскую власть. Я видела несколько раз по телевизору.

— Пошли, а то от мамки влетит, — запричитала девочка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Меня Саша зовут, Александра. Ты Тина, я знаю. Я тебя в школе видела и в магазине один раз, когда с папой приехала, ты шоколад покупала… — вздохнула Саша. — Нам только по праздникам сладкое можно, сдерживать себя надо. Гортанобесие — грех.

В тот день я многое узнала: во сколько коз нужно загонять в сарай, как чистить курятник, чем кормят гусей и уток, как удобней сидеть, когда пропалываешь грядку, как отличить тоненький росток полезного растения от сорняка.

Все пятеро детей молчаливо и усердно работали, делая вид, что наше с Гелей присутствие — нормально. Косились, перешёптывались, кривили губы, когда у меня падала из рук тяпка или лопата, на небольшой топорик я и вовсе смотрела с откровенным страхом, но мгновенно брали себя в руки. Прятали эмоции за семью замками.

Время от времени появлялась Антонина Борисовна, обводила нас тяжёлым взглядом. Все мгновенно переключали внимание с меня на работу, будто забывали о моём присутствии и вопиющей безрукости.

И всё равно я каждой клеточкой чувствовала взгляды: любопытные, недовольные, обиженные, откровенно ненавидящие — Фокия.

Недели, может месяцы — память милостиво позволила забыть детали тех дней, — я провела между слезами и усердным трудом, пытаясь вписаться в новую жизнь, хотя бы понять её.

До этого времени я лишь знала, что папа — старообрядец. Знала, какого именно толка и согласия. Знала, что его семья живёт особняком не только от мирских, таких как мама или заведующая почтой, но и от других старообрядцев, проживающих в селе.

Детьми мы знали, кто кому принадлежит, к какому согласию относится. Поповец или нет. В какую церковь ходит.

У беспоповцев была молельная изба на окраине села, у поповцев небольшая церквушка, построенная по старообрядческим канонам. У привычных православных — храм через дорогу от старообрядческого.

Знала, но всерьёз никогда не задумывалась. Я жила самой обыкновенной жизнью, мирской, как я позже узнала.

У нас дома стоял телевизор, я ходила в театральную студию, которой руководила мама. Сидела в интернете, смотрела сериалы, увлекалась аниме, пыталась рисовать в стиле манга. Один раз влюбилась в корейскую поп-звезду, но быстро забыла, что собиралась уехать в Корею и выйти за него замуж. Увлеклась очередной дорамой.

Сейчас же я оказалась в доме, где не было телевизора. Единственный компьютер в комнате отца был под строгим запретом для всех членов семьи, кроме главы. Словосочетание «глава семьи» я тоже услышала впервые.

Привычный смартфон был только у отца, потому что необходим для работы. У старшего брата Василия — ему исполнилось четырнадцать — был кнопочный телефон, который позволялось брать в школу, на случай, если с кем-то из детей произойдёт неприятность или срочно понадобится помощь отца. Дома телефон отдавался на хранение матери. Брать аппарат в руки было строго-настрого запрещено.

У меня не стало телефона, ноутбука, в одночасье не осталось друзей. В первое время они подходили ко мне, сочувствовали, говорили слова поддержки. Подружки давали посмотреть новую серию дорамы, шёпотом напевали очередной хит любимой группы, но постепенно общение сошло на нет.

Они начали сторониться меня, я по инерции их… Мне было бесконечно стыдно за свой новый облик — простое платье и обязательная косынка, которую я норовила стащить. Фокий тут же напяливал, специально с силой вцепившись в волосы, так, что выдирал клоки, иногда на этих местах проступала сукровица.

После школы меня, как и остальных детей отца, ждала работа по дому, молитвы, ранний отбой и такой же ранний подъём.

Не могу сказать, что ко мне и Геле относились строже, чаще наказывали или больше других заставляли трудиться. Со всеми были одинаково строги. Всем влетало за провинности, всем одинаково давали сладости по праздникам. Ругали и поощряли поровну, строго по заслугам, но единственное, что я хотела всем сердцем — убежать из этого места.

Уверена, если бы я сумела поверить в бога, я бы сутками простаивала в молитвах и била земные поклоны, чтобы моя мечта сбылась. Чтобы бог услышал и помог, но я не верила и не могла верить.

Как поверить в того, кто сначала позволил появиться на свет двум незаконнорожденным детям у своего ревностного последователя, а потом забрал маму у этих детей?

У меня не получалось, несмотря на обязательные молитвы несколько раз в день.

Отец больше не называл меня своей любимой принцессой, не улыбался мне, не шутил со мной, не целовал. Иногда заходил в комнату, думая, что я сплю, и долго смотрел, источая отчаянную тоску, от которой моё сердце заходилось от жалости к нему, к маме, к себе, Геле, даже к Антонине Борисовне, которую начала называть тётя Тоня, а сестрёнка и вовсе мамой Тоней.

Мир, сложный и несправедливый, никак не поддавался пониманию.

Если отец любил маму, почему не развёлся с тётей Тоней? Если тётя Тоня не любила отца, почему жила с ним, а если любила — как позволила столько лет обманывать себя на глазах односельчан?

Почему, наконец, приняла нас с Гелей?.. Не жалела, но и не хулила. Правда, порой казалось, что она никого не любила. Или выразить свою любовь не умела?

А может, все мысли её были заняты насущным: огромным хозяйством, удушающим бытом, семерыми детьми, мужем, которого необходимо уважить.

До этого вблизи я видела только одну модель поведения женщины — маму. Всегда лёгкую, как мотылёк, беспечную, весёлую, словно горя в мире не существовало. Никогда и нигде.

Она не проводила в огороде часы, сажала лишь цветы «для радости», зачитывалась книгами, цитировала стихи, танцевала у зеркала, громко смеялась, пекла пироги «для настроения», иногда не готовила, говорила, что в сосисках содержится соя — продукт богатый микро- и макронутриентами.

Что такое микро- и макронутриенты я не знала, зато отлично понимала, что радость важнее обеда из трёх блюд.

Для тёти Тони имел значения обед, а радости в ней не было вовсе.

Глава 17. Тина

— Думал, врут люди, — сказал отец, когда мы вышли из колледжа.

Он — быстрой, уверенной поступью, я же будто с гирями на шее.

— Завхоз клуба в интернете увидел репортаж о твоих «подвигах», как едва не погибла, подставилась под пулю… — он оглядел меня с головы до ног, ища повреждения.

Выдохнул с облегчением, не найдя. Пластырь был надёжно спрятан под рукавом-фонариком.

— Приехал проверить, заодно, посмотреть, как устроилась, где работать собралась, может и стоит пойти у тебя на поводу. Не маленькая, справишься… А оказывается, не врут люди, правда всё.

— Я справлюсь, папа! — прижала я руки к груди. — Честно слово, справлюсь!

— Справилась уже! — одёрнул меня отец. — Чуть бы в сторону пуля прошла, и что? Хоронить тебя? Рядом с мамой положить?

— Папа… это случайность!

— Это — закономерность, — отчеканил он. — От бога отвернулась — то моя вина, нужно было сызмальства приучать, а вот террористы — уже вина мира, в котором не место моим детям. Понятно тебе?

— Но папа… — всхлипнула я, хватаясь за рукав выглаженной отцовой рубашки.

— Ещё и мужчина, — кинул он нечитаемый взгляд на меня. Не то осуждающий, не то понимающий… странный, в общем. — Сама-то не понесла?

— Чего понесла? — опешила я, не поняв о чём речь.

— Не беременная? — переспросил он строго, вогнав меня в краску до корней волос.

Последнее, что я хотела обсуждать с отцом — это свою потенциальную беременность, даже от законного мужа, не то что… от чужого мужчины.

Выходит, чужого.

Как же у мужчин всё легко и просто. Одна беременная, отёкшая, уставшая, пойду к другой — худой и весёлой. Третья лёгкая, будто бабочка, четвёртая с обедом из трёх блюд и компотом.

Пятая… пятая — просто дура, как я!

— Нет, — прошептала я, пряча взгляд.

— Замуж надо, если созрела, — буркнул отец, заставляя меня ещё гуще покраснеть. — Нечего по чужим койкам…

— Я не хочу замуж, — выпалила я, догоняя отца, который широко шагал через двор колледжа.

— А чего хочешь? — резко остановился, от неожиданности я врезалась в широкую спину, едва не упала, отец перехватил, удержал на месте.

— Здесь хочу остаться, на работу пойти, может быть, продолжить учиться. Я комнату хорошую снимаю, ты знаешь, меня на подстанцию скорой помощи берут, могу продолжить официанткой подрабатывать, квартиру снять, — лепетала я. — Или косметологом пойду, гигиенистом в стоматологию, много вариантов.

— Оставайся, — отчеканил отец, не глядя на меня.

— А Геля? — пискнула я с надеждой.

Вдруг?.. Ведь бывают чудеса на свете, должны быть. Обязаны!

— А Геля останется со мной и матерью, — спокойно ответил отец.

Вопрос решённый, обсуждению не подлежит.

Земля круглая. Ёлка зелёная. Геля останется с отцом.

— Тётя Тоня ей не мама, — всхлипнула я.

— Она её с двух лет растит, — напомнил отец. — Геля другой матери не знает, жизни другой не видела, и видеть ей это незачем, — показал рукой, выразительно оглядев двух выпускниц, которые размахивали дипломами, фотографировались, громко, раскатисто смеялись, запрокидывая головы, размахивали початой бутылкой дешевого шампанского.

— Но она не хочет вашей жизни, — почти закричала я, быстро осеклась, увидев удивлённые взгляды пьяненьких девушек из параллельной группы.

— Она ребёнок. Сегодня хочет уехать с тобой, завтра телефон, послезавтра стать кошкой.

— Ей десять лет, нормально в десять лет хотеть телефон и жить со старшей сестрой.

— И что ты ей дашь, сестра? — зло проговорил отец. — Что покажешь? Чему научишь? Этому? — снова показал на пьющих шампанское девчонок, уже из горла. Вот ведь, как назло, места другого не нашли. — Этому? — ткнул пальцем на целующуюся взасос парочку на крыльце колледжа. — Со своими проходящими мужиками знакомить будешь, чтобы она считала, что в блуде жить — нормально? Этого ты хочешь?

— Нет, — всплеснула я руками. — И нет у меня мужиков, только один, и того уже нет… — всхлипнула, стараясь скрыть слёзы, которые упорно подбегали к глазам, вслед за подкатывающейся истерикой.

— Я заметил, — кинул взгляд на Яну, прошедшую мимо, демонстративно выпячивая живот.

— Условия мои, чтобы забрать Гелю, ты знаешь, — коротко сказал отец. — Решай.

Я знала, всё знала, понимала, имела в виду, но не думала, что придётся настолько быстро решать.

Верила в какое-то дурацкое чудо. Пусть и понимала, что взяться тому неоткуда.

Волшебники на голубых вертолётах на меня не рассчитывали.

Эскимо закончилось в день смерти мамы.

Геля, в отличие от меня, не помнила маму. Не помнила наше прошлое, что можно жить без ежедневных молитв, усердного труда. Можно громко смеяться, шутить, танцевать, смотреть телевизор до ночи, влюбиться на целую неделю в корейского певца, больше похожего на девочку, чем на юношу.

Никто не скрывал, что она не родная дочь тёти Тони. Шила в мешке не утаишь, достаточно было пары общений с сельской ребятнёй, чтобы сестрёнка поняла, что она «эта» и «его».

На неё точно так же показывали пальцем и шептались, переглядывались при появлении, не давали забыть, что она — внебрачный ребёнок.

Нагулянный, а то и вовсе — пауголок.

Порой она пробиралась ко мне в комнату среди ночи и мечтала вслух, как мы вдвоём уйдём. Будем жить одни, без мамы Тони, папы, сестёр и братьев, особенно противного Фокия. Я стану знаменитой артисткой, буду получать много денег, а она научится играть на пианине, как в доме культуры стоит.

Я же понимала, что Геля никогда не научится играть на пианино.

Лицедейство — грех.

Веселье — соблазн, отвлекающий от молитвы.

Я никогда не стану артисткой, вообще никем не стану. В школе нашего села было только девять классов, одиннадцатилетка в райцентре. Некоторые учились удалённо, сдавали ЕГЭ, поступали в институты, большинство же уезжали в колледжи. Мне не светило ни то, ни другое.

Фокий должен был уехать учиться в колледж, ему предстояло получить образование, чтобы в будущем кормить свою семью, а мне — выйти замуж, рожать и воспитывать детей. Для этого, как известно, диплом не нужен.

Дождутся положенного возраста, подберут жениха из хорошей семьи своего согласия — и судьба решена. Ничего нового, испокон веков тысячи женщин так жили, некоторые живут по сей день. Повезёт, если жених будет не просто «свой», а знакомый и симпатичный хотя бы капельку.

Для этого нас вывозили на старообрядческие праздники, чтобы молодёжь присматривалась друг к другу. Парни глядели на меня, я смотрела на жизнь вне села, в котором училась, вне дома, где теперь жила.

И мечтала, мечтала, отчаянно мечтала уехать учиться.

Всё равно куда, безразлично на кого. Хоть на повара, хоть на парикмахера, хоть на лётчика-испытателя, главное — получить образование, а потом…

Даже если выйду замуж по велению отца за своего, будет легче забрать Гелю. Полученная профессия даст возможность работать. Сестра не станет лишним ртом, обузой для гипотетического мужа.

Отец слышать не хотел о продолжении образования. Говорил, в миру сплошь грязь, порок, разврат. Грехом всё пропитано. У знакомых из нашего прихода дочка уехала учиться на врача, вернулась на сносях. Родила без мужа, живёт во блуде.

Неожиданно мне повезло. Одноклассница уезжала в медицинский колледж в сотне километрах от Москвы — для меня на чужую планету. Удивительно, но оплата была доступнее, чем в нашем райцентре, и предоставляли место в общежитии.

Я всё разузнала. Поняла, что с моими оценками есть реальная возможность поступить, решилась на разговор с отцом. Как я просила, умоляла, обещала все блага мира, уже не вспомнить. Отец оставался непреклонен.

Нет и всё. Точка.

К тому же тогда на меня положил глаз парень из соседней общины. К моему восемнадцатилетию он должен был закончить учёбу, взять кредит на постройку дома, значит, придёт пора жениться. Семья, как назло, уважаемая, крепкая верой, из «своих», нашего согласия.

В качестве отступных, за отказ от образования, мне обещали разрешение встречаться с женихом до свадьбы. Его пригласить к нам, меня отпустить, чтобы мы познакомились, пригляделись, «сами меж собой решили», но «чтобы ни-ни до свадьбы!».

Неожиданно за меня вступилась тётя Тоня. Случайно я услышала, как на кухне она выговаривала отцу на повышенных тонах:

— Отпусти ты Тину, ради Христа! Не видишь что ли, не наша она, не с нами! Что ж ты издеваешься над девчонкой? Она ж с корнями с места вырвана, а в новую почву не укоренилась. Чужое ей здесь всё… терпит, старается, как тот колосок к земле гнётся, а всё одно к свету тянется.

— Какому свету? — зарычал отец, громыхнул чем-то.

— Не к тому, что мы все, — выдохнула тётя Тоня. — Не держи. Бог управит…

Бог управил. Отец лично отвёз меня к месту учёбы. С пристрастием оглядел комнату в общежитии, здание колледжа, пообщался с мастером, не скрывая недовольства. Однако позволил остаться, напоследок купив телефон и ноутбук для учёбы.

Подружка в колледж не поступила, уехала в другой город, а я осталась.

Я понимала, второго такого шанса не будет. Не справлюсь, завалю, вылечу, останется два пути: остаться в миру, отказавшись от сестры навсегда, или вернуться в дом отца, жить по его правилам, а потом мужа, которого мне подберут.

Парень от меня отказался, нашёл подходящую и, кажется, почти сразу женился.

Получая диплом, профессию, я расширяла себе коридор, могла выбирать хотя бы что-то. В идеале забрать Гелю сюда, устроить в школу, в том числе музыкальную, чтобы научилась играть на пианине. Самой работать, жить свою счастливую жизнь, где всегда найдётся место радости…

Я рассматривала все варианты самостоятельной жизни с сестрой, понимая, что отпустить Гелю настолько далеко отец вряд ли сможет. Вера же в чудо теплилось, не смотря ни на что.

В последний свой приезд домой записалась на приём к главе района, разузнала о программе «земский доктор», в моём случае фельдшер. Связалась с председателем сельсовета соседнего крупного села, он уверил, что готов принять меня.

Выделит «квартиру» — деревянный, покосившийся домишко, — дрова на зиму. От государства же мне полагалась приличная денежная выплата.

Участок огромный, порой с непроходимыми дорогами, много немобильных пенсионеров, хронических больных, единственный врач не справляется, помощь нужна позарез. Нагрузку обещали огромную.

Зато в селе была школа — одиннадцатилетка, детский сад — дело-то молодое, нехитрое. Спортивные площадки, стадион, дом культуры, обещали построить бассейн, постоянно работали четыре магазина, асфальт из района прямо к ФАПу вёл.

Одним словом — ждут.

Окрылённая, я заехала в опеку, узнать, есть ли законные способы забрать Гелю из семьи отца, стать её опекуном. Через год у меня будет работа, зарплата, жилье…

По возвращению домой нарвалась на злого отца, которому, не успела я закрыть дверь органов опеки и попечительства, позвонили.

Кушнарёв Лука Тихонович — не просто лесничий, государственный служащий, он уважаемый в районе и области человек. Водил дружбу с чиновниками, бизнесменами, егерем соседнего района, где отдыхала местная и приезжая элита.

Исправно, на постоянной основе, помогал детскому дому в райцентре. Деньгами, подарками, продуктами натурального хозяйства. Мёд привозил, овощи, яблоки с ягодами.

И вдруг у него, уважаемого всеми и вся человека, вознамерились забрать ребёнка!

И кто? Родная дочь!

— Папа, я устроюсь на работу, мне обещали квартиру, деньги! — доказывала я свою правоту, пытаясь отстоять право воспитывать собственную сестру.

Отдать её в музыкальный кружок, чтобы научилась играть на этом сроном пианине! Хоть на арфе!

— И что? Одна будешь жить?

— Сейчас же живу одна!

— Как ты сейчас живёшь, никому неизвестно. Будешь с Гелей жить, она смотреть и впитывать начнёт. Чему научишь? Пример какой покажешь? Как мама станешь? — проговорил отец.

Как мама, да, стану как мама! Счастливая, радостная, свободная! — хотелось голосить мне в ответ.

Спросить хотелось, почему так получилось, что детей вне брака родили оба, спрос же остался с мамы?

А он? Он разве не принимал участия в произошедшем?

Разве не приходил несколько раз в неделю?

Не шептался с ней ночами?

Не целовал у входной двери на глазах любопытных соседок?

Не говорил, что любит её больше жизни?

Не называл меня своей любимой принцессой?

Кто всё это делал? Кто?!

Ведь это он был женат!

Он! Он! Он!

У него были другие дети!

У него! У него! У него!

Я молчала, опустив голову, понимая, что Геля — заложница.

Ни он, ни тётя Тоня не сделают ничего плохого моей сестре, не причинят зла. Фокий отстанет рано или поздно, обзаведётся своей семьёй и проблемами, но пианино не давало покоя, как и сотни других свершений, о которых она даже догадаться не может, существуя в замкнутом, закрытом мирке. И никогда не узнает, если останется.

Молчала тогда и молчала сейчас, быстро собирая вещи. Слушала планы отца на своё будущее.

— Митрофан Гучков приходил, хочет в жёны тебя взять. Хороший человек, справный хозяин. Овдовел год как, пора о жизни думать. Я ему идею твою рассказал, — чуть ухмыльнулся. — С «земским доктором», он не против переезда. Тем более школа там, садики, трое ребятишек у него…

— Геля? — уставилась я на отца.

— С Митрофаном Гелю отпущу. Ты при муже будешь, не до глупостей, — одним взглядом он сказал всё, что думает о встрече с беременной девушкой моего парня… даже в голове это звучало так, что я покрывалась стыдом с головы до пят. Страшно представить, что думал отец. — Навещать буду, вы приезжать. По-людски жить, с богом, а не… — обвёл взглядом комнату, ставшую мне уютным домом на два года, как оказалось, счастливые.

— Если откажусь?

— Откажешься, живи, как знаешь, я тебе не указ. Сестру больше не увидишь.

— Могу я познакомиться с этим Митрофаном? — прошептала я, глотая слёзы, ненавидя этого, возможно, хорошего мужчину…

Ненавидя, ненавидя, ненавидя!

Потому что он не Олег.

Олега тоже ненавидела, потому что он точно такой же, как мой отец.

С двойной моралью. С одной стороны счастливый шёпот ночами. С другой — законнорожденные дети, хозяйство и обед из трёх блюд с компотом, блин!

— Зверя из меня не делай, — нахмурился отец. — Познакомитесь, как полагается, поговорите, присмотритесь, если сложится у вас, после Успенского* свадьбу сыграем.

*Имеется в виду Успенский пост в Православии, который длится с 14 августа по 27 августа включительно.

Глава 18. Тина

С утра я торчала на кухне, сильно устала. За время, проведённое в колледже, забыла, как это — готовить на целую ораву.

Тётя Тоня отправилась в огород с раннего утра, не появлялась в поле зрения, чему я радовалась. Геля кружила вокруг, не выпуская из вида, не отходя ни на шаг.

— Правду папа сказала, что ты теперь с нами останешься? — допытывалась она, заглядывая с надеждой в глазах.

— Правда, — кивнула я, ободряюще улыбаясь.

Геля засияла, запрыгала от радости на одной ноге. Снова переспросила, чтобы убедиться наверняка, поверить собственным ушам.

— Саша замуж осенью выйдет, мама Тоня сказала, я в комнату её переехать смогу! — похвасталась сестра.

Снова улыбнулась нехитрой Гелиной радости. Собственное личное пространство в многодетной семье — настоящая роскошь, зачастую совершенно недоступная, как и единоличная родительская любовь.

Всё приходится делить, начиная с квадратные метров жилой площади, заканчивая вниманием.

Мне отец сразу выделил отдельную комнату, видимо, понимал, что постоянно находиться в компании сестёр будет сложно. Остальные жили вместе, приглядывали за младшими. Старшие отселялись на короткий промежуток до самостоятельной жизни, и то не всегда.

Саше только-только исполнилось восемнадцать. После Успенского поста она выходила замуж, уходила в другую семью.

Со своим будущим мужем они познакомилась здесь, в родительском доме. Из соседнего села к тёте Тоне приехала приятельница, по своим, женским надобностям. Привёз её сын на стареньком УАЗике. Ефим только-только окончил колледж в соседнем районе. Вернулся под родительский кров, задумался о собственном жилье, о создании семьи.

«Время пришло», — сказал отец.

Ефиму приглянулась восемнадцатилетняя Саша. Саше понравился Ефим. Сосватали быстро — семьи наши одного толка и согласия, — неделю молодые знакомы не были.

Свадьбу решили играть после Успенского поста. Летом не с руки, дел невпроворот и между постами уложиться сложновато.

Осень — лучшее время.

Саша ходила счастливая. Поминутно поглядывала на дорогу, не появится ли знакомый УАЗик. Наедине молодым не позволяли оставаться, всегда кто-то, будто случайно, приглядывал. Речи о том, чтобы выбраться куда-то вдвоём, хоть в ближайшее село в магазин, идти не могло. Однако, общению не препятствовали. Хоть целый день проведи здесь Ефим, помогая по хозяйству, играя в гляделки с невестой. Дни такие были редкостью, у жениха своих забот полон рот.

Лето — год кормит, а ему предстояло заботиться о молодой жене, бог даст, и пополнении.

— Ангелинка, воды подай! — крикнул в дверях Фокий, обмахиваясь влажным полотенцем.

Колол дрова, запыхался.

В село провели газ, некоторые дома подключились к благам цивилизации, некоторые проигнорировали, решив топить по старинке — дровами, или оставить отопление от электричества, пеллетов, дизельное — много вариантов. Нам же газовое снабжение и не обещали.

Семнадцать километров от населённого пункта, вокруг ни одного дома. Хорошо, что свет проведён. В последние годы от солнечных батарей, установленных на окраине села.

Так и жили: в комнатах иконы, русская печь, в которой томятся постные щи с грибами — шёл Петров пост. Во дворе дизельгенератор, в сарае обязательный запас топлива. Рачительный хозяин на чудеса цивилизации надеется, а сам не плошает.

Вездеход у высокого частокола, рядом видавший виды, ещё крепкий японский внедорожник. В конце огорода, там, где за штакетником виден расшитый цветами луг, ульи. Округа полна звуками домашней живности, гомоном птиц, вперемешку с плеском реки о деревянные мостки.

Геля недовольно поджала губы, опустила виновато взгляд. Налила воды в кружку, вынесла старшему брату, который всё это время недовольно смотрел на нас.

Ужасно хотелось высказать всё, что я думаю о нём самом и его драгоценном мнении. На меня смотри сколько хочется, как угодно криво. Хуже, чем сейчас, мне уже не станет.

Гелю зачем колючими взглядами охаживать? Она не помнит, что чужая в этом доме. Знать — знает, но не помнит, не осознаёт. Не виновата ни в чём, как и я не виновата.

Виновник ситуации здесь один — наш отец, но на него Фокий с такой неприязнью не глядел. То ли боялся, то ли поддерживал, как мужчина мужчину, мы же всего лишь женщины. Существа нечистые, греховные по сути своей.

Но я молчала, упорно придерживалась нейтралитета, который установился в последние мои приезды.

Фокий игнорировал меня, я его. Мы словно не видели друг друга, не замечали, что в нашем случае однозначное благо.

Худой мир всегда лучше доброй ссоры.

Отвернулась к окну, принялась замешивать тесто на постные лепёшки. Глянула сквозь стекла на край двора, растущую поленницу под огромным навесом, отдельно стоящую баню, глядящую окнами на тайгу.

Прошёл Фокий, скинул резким движением рубаху, аккуратно отложил в сторону, схватился за колун, поведя плечами.

Я сразу дёрнула занавеску, чтобы не смотреть, главное, чтобы Геля не видела обнажённого тела. Не просто так брат оделся, прежде чем подойти.

Не принято, нельзя, под запретом.

Краем глаза зацепилась за кривой шрам через всю спину. Невольно вспомнила, когда появился след от кнута на теле брата.

В день первой годовщины смерти мамы.

Отец отвёз нас на кладбище, положил огромный букет цветов на могилу, тогда ещё без памятника. Я помнила, что это любимые мамины цветы — гортензии. Яркие, разноцветные шапки, привлекающие внимание, как сама мама.

Вернулись вечером. Я заплаканная, сдерживать себя, как бы ни силилась ради ничего не понимающей Гели, не получалось. Отец в хмуром настроении, таком, что хотелось скрыться с глаз долой. Не впитывать больше горечь, отчаяние, глухую злость, которые он источал, словно ядовитый газ, отравляя всё вокруг.

Убегать было нельзя. Время молитвы, а после ужина.

На Фокие не было лица. Он смотрел на меня с большей ненавистью, чем обычно. Рядом горестно вздыхала Саша, гладила детской ладошкой Гелю, делилась вкусными кусочками со своей тарелки, хоть давали всем поровну, по потребностям, не выделяли никого. Геля любила морковь, сердобольная Саша выковыривала нехитрое угощение из своей порции рагу и щедро угощала.

Тётя Тоня молчала, погружённая в свои мысли. Может, она думала о любовнице мужа, вспоминала причинённые ей обиды. Может, планировала, чем завтра кормить семью.

У меня никогда не получалось понимать тётю Тоню.

Отец смотрел в одну точку. Казалось, завопит диким зверем, перепугав округу страшным воем.

После ужина встали из-за стола. По инерции я отправилась к раковине, мыть посуду, тётя Тоня остановила, показав взглядом, чтобы поднималась наверх, забрав с собой сестру. Вслед за мной пошли все, включая старшего Василия.

Обязательная молитва, беспрекословное послушание, строгая дисциплина, труд — столпы, на которых держался наш мир.

В какой-то момент я столкнулась с Фокием на лестнице. Не успела рассчитать, разойтись, как делала это всегда, скорее интуитивно, чем опасаясь всерьёз. К толчкам, тычкам, затрещинам я привыкла, больших обид не ждала.

Фокий развернулся, резко двинулся на меня, наступая тощим, долговязым существом. Испугавшись неизвестно чего — точно знала, что серьёзного зла он не причинит, поборет одержимость бесом гнева, — я толкнула в худую грудную клетку, почувствовав под пальцами острые рёбра под лёгкой рубашкой. В ответ он толкнул меня, по-мальчишески не рассчитав силы.

Нам было по тринадцать лет, злого умысла ни у него, ни у меня быть не могло. Лишь неосознанная злость, страх, неприятие друг друга и ситуации, в которой мы, дети, оказались самыми бесправными участниками.

Покатившись кубарем вниз, я зацепила рукой подол Саши, та полетела следом, считая спиной ступени.

Почти сразу нас поймал отец, неизвестно каким чудом сумев пересечь кухню, широкий коридор, взлететь на лестницу.

Убедился, что мы целы, очевидных повреждений нет, схватил Фокия за тощую шею и молча, стиснув зубы, поволок в сени, где помимо лавок с вёдрами колодезной воды, висела верхняя одежды и, вдоль стен, необходимая в хозяйстве утварь.

Под отчаянный мальчишеский крик, замерший в гробовой тишине — казалось, даже скотина в сарае притихла, куры, и те замолкли — отец дважды прошёлся кнутом по спине Фокия, разорвав рубаху первым же ударом.

Третий остановила я. Повисла камнем на постоянно загорелой, крепкой руке отца, вопя, что было мочи, чтобы не смел, не смел, не смел… Не смел!

Позже у Саши диагностировали компрессионный перелом позвоночника, чему она откровенно радовалась. Искренне сочувствовала мне, ведь на мою долю пришёлся жалкий ушиб мягкого места и вывих лодыжки.

Саша не ходила в школу несколько месяцев и была освобождена от домашнего труда.

«Знай себе лежи, книжки читай, да уроки делай», — счастливо хвасталась она.

Тот учебный год Саша закончила с одними пятёрками. А я научилась обрабатывать рваные раны…

— Бог в помощь, хозяюшка, — на пороге кухни появился Митрофан.

Сдержанно кивнул Геле, которая мышкой выскочила из помещения, недовольно зыркнув в сторону гостя.

— Спаси Христос, — ответила я, отводя взгляд от «жениха».

Никто не заикался о предстоящем сватовстве. Не произносили вслух намерений Митрофана, не говорили о моём заочном согласии. Подвесили тему брака в невесомости, при этом будто бы все всё решили, в том числе жених с невестой. Немного — и начнём готовиться к свадьбе после Успенского поста.

Осень — лучшее время.

Митрофан был нашего нашего согласия, жил в селе, недалеко от нашей церкви, которую исправно посещал.

Зарабатывал строительством, собрав бригаду из местных мужиков. В основном из староверов поповцев, как он сам.

Дом у него был двухэтажный, кирпичный, глядевший на улицу и ухоженный огород большими окнами. Рядом с забором стоял новенький внедорожник, отечественный, проверенный нашим бездорожьем, и рабочий грузовик. В гараже стояли лодка с мощным мотором, снегоход и квадроцикл.

Внешность имел не отталкивающую. Напротив, вполне привлекательную. Густые, слегка вьющиеся, светло-русые волосы, синие глаза в обрамлении пушистых, выгоревших на солнце ресниц, ухоженная борода, край которой аккуратно выбрит. Несмотря на физическую работу, мозолистые руки всегда чистые. Пахло от него приятно, мылом, лосьоном со свежим запахом, иногда свежеструганным деревом.

Выше меня, хоть и не намного, широкоплечий, с сильными руками и крепкими ногами. Видно, что сильный, привыкший к физическому труду сызмальства.

Всегда одет в чистое, свежее, выглаженное.

Вечерами читал книги, мог рассказать о многом, от истории или архитектуры, до рыбалки и охоты. Телевизор не смотрел, но, по слухам, детям своим в просмотре некоторых мультфильмов и передач о животных не отказывал.

Вежливый, спокойный, богобоязненный. В буйном нраве, употреблении алкоголя и прочих грехах не замечен. Жене покойной не изменял. Вообще, имя его не звучало в паре с любым женским.

Рано женился, овдовел, год носил траур, на женщин открыто не смотрел. Может и был за душой грех, за пределами села и общины, никто не святой, но никому о том неведомо.

Жить с таким, да радоваться.

А мне тошно становилось при одной мысли, что этот, в общем-то приятный мужчина, не сказавший мне слова плохого, мой будущий муж.

Всё в нём отталкивало, всё бесило, нервировало. Заставляло сжиматься внутри, отчаянно протестовать.

В голове всплывал совсем другой образ, который я должна была забыть. Вычеркнуть из памяти. Выжечь из собственного сердца. Вырвать с мясом и кровью.

Высокий, со спортивным, гибким, сильным телом. Тёмно-русый, с вечно торчащими в творческом беспорядке волосами. С хитрым прищуром карих глаз под чёрными ресницами и широкой, обаятельной улыбкой, по шкале от одного до десяти — на всю тысячу.

Совсем не спокойный, не степенный. Скорее уж буйный, если что-то шло не по его плану, хотению и велению. Тмпераментный, прямолинейный, взрывной, с душой такой же широкой, как улыбка. И точно не богобоязненный.

А ещё насквозь лживый, лицемерный, пропитанный сомнительной моралью. С двойным дном.

Встречался со мной, когда у самого девушка беременная.

Да, он ничего не обещал мне, в любви не признавался, в верности не клялся, но Яне ведь признавался, клялся, обещал. Иначе бы она не носила под сердцем его ребёнка…

От понимания собственной наивности, глупости, доверчивости, от того, что я настолько легко поверила в то, что мне даже не озвучивали, становилось по-настоящему тошно.

Мучительно больно, будто меня заживо сжигали, подбрасывая в огонь поленья-воспоминания.

Вот я подлетаю к Олегу после полёта на самолёте. Он подхватывает и целует меня. Впервые.

Вот мы сидим в кафе, он скармливает мне суши своими палочками, подносит фужер с шампанским к моим губам и заказывает кальян, не принимая возражений.

Вот мы танцуем недалеко от беседки под Масаna. От озёрной прохлады меня спасают тёплые мужские объятия.

Вот в утреннем мареве, просачивающимся сквозь плотно зашторенные окна, слышу полушутливые, полусерьёзные слова: «Предупреждать нужно о девственности, Маська. Я, честное слово, подумать не мог… Не учил тебя папа говорить о таком?»

Знал бы он, чему меня учил папа…

Митрофан ещё этот!

Отбросила мысли об Олеге. Затолкнула подальше эмоции, на самое-самое дно души, туда, где непроглядная мгла.

Окинула взглядом кухню в поисках нужной крупы для каши. Безумно хотелось мяса, рыбы, эклеров с кремом хотелось, но впереди ещё несколько дней поста, значит, «щи да каша пища наша».

Постные.

Зашла в кладовку, нашла нужный пятикилограммовый мешок на верхней полке, оглянулась в поисках приставной лестницы. Не нашла.

— Помочь? — услышала за спиной Митрофана, вздрогнула.

— Помоги... те, — пискнула в ответ.

Он подошёл вплотную, чуть присел, опуская взгляд на мои оголённые ноги — подол юбки доходил до середины икр. Подхватил под колени, подбросил выше, прижимая через ткань, поднёс к нужному стеллажу.

Я рванула на себя мешок, завозилась, ожидая, что Митрофан опустит меня, но он продолжал держать.

Обхватил одной рукой бёдра через слой тонкой вискозы. Вторую держал на моей икре, водил большим пальцем по коже, движением говорящим, что за обликом вежливого, богобоязненного человека кроется мужчина из плоти и крови со своими желаниями и страстями.

Мужчина, которого я не хотела всеми фибрами души, во всех смыслах, но которого должна научиться любить.

Господи, сотвори чудо! Если именно этот человек моя судьба, если мне суждено выйти за него, жить с ним, рожать детей, сделай глаза его карими, улыбку беспардонно обезоруживающей, влюбляющей в себя с первого взгляда и навсегда.

Не так много я прошу… Всего лишь Олега во плоти!

— Отпусти… те, — прохрипела я.

Митрофан, наконец, опустил меня. Предварительно перевернул к себе лицом, провёл широкой ладонью по моей спине до поясницы, ниже не стал.

Убрал руки, отошёл на пару шагов, спешно отвернулся, разглядывая полки, заставленные продуктами.

Я сразу выскочила из кладовой.

Предпочла бы убежать не только из тесного помещения, но и из отцовского дома. Навсегда. На веки вечные. Но всё, что могла — перевести дыхание и начать готовить кашу.

Сквозь чуть разошедшиеся шторы наблюдала, как на заднем дворе продолжал колоть дрова Фокий. Вскоре к нему присоединился Василий, приехавший к родителям вместе с женой на сносях и сынишкой, которому и полутора лет не исполнилось.

В стороне стоял отец, степенно беседуя с Митрофаном. Пулей пронеслась в сторону огорода Саша, бросив тоскующий взгляд на дорогу. Ефим не приезжал уже несколько дней, телефона же у сестры не было. Не положено.

Просеменила невестка, держась за поясницу, пытаясь угнаться за розовощёким, шустрым карапузом, норовящим с весёлым смехом добраться до отца с колуном в руках.

Несколько раз приезжали какие-то люди, здоровались с отцом, о чём-то разговаривали.

Уехал Митрофан, кинув беглый взгляд на окно, за занавеской которого пряталась я.

Я же продолжала готовить, держа в уме, что нужно покормить скотину, коров подоить, в стойло заглянуть, лошадей всего две, но уход требовали. Посмотреть, что с лапой нашего волкособа Найда — поначалу, прибившийся щенком, он был Найдой, пока тётя Тоня не заглянул псу под хвост. Кличку менять не стали, Найд, значит, Найд.

Сходить в огород к тёте Тоне, ушла и пропала, наверняка необходима помощь.

И всё-таки поговорить с Митрофаном…

Осень — лучшее время для свадьбы.

Глава 19. Олег

Олег растянулся на полу, от которого ещё исходил запах дерева — густой, смолистый. Послышались шаги, громкое сопение, рядом шлёпнулась увесистая тушка Финика, сразу же в ухо уткнулся холодный нос, по щеке прошёлся слюнявый язык.

— Финик, — вывернулся Олег, — перестань. Любви охота? Мне тоже охота, я же терплю. Командир приказал отдыхать, вот — отдыхаем, — хотел было смачно выругаться, вовремя осёкся, вспомнил, где он, с кем.

Приехали они с Фиником на машине, перелёты брахицефалам* запрещены. Можно было оставить парня родителям, Олег не стал. Собака не самой простой породы, не дворняжка по колено с добродушным нравом. Завёл — неси ответственность.

Да и поговорить с кем-то надо на таком-то отдыхе…

Сибирское село Кандалы, где осели два старших брата Олега, Фёдор и Михаил, раскинулось средь глухой тайги на берегу полноводной реки, богатой рыбой.

Люди здесь жили самые простые, без понтов, брендовых шмоток, загонов по поводу последней модели телефона или кроссовок — новой религии молодых.

С обычными проблемами и житейскими заботами: детей выучить, в больницу добраться, дров на зиму заготовить… Дом построить к свадьбе.

Осенью собирался жениться племянник Лёшка, младше самого Олега на несколько лет. Двадцать три едва исполнилось парню, уже под венец. Невесте и вовсе девятнадцать стукнет после свадьбы.

Ячейка общества, что и говорить.

Справедливости ради, выглядел Алексей старше своих лет. Фигурой пошёл в отца, такой же высоченный, ширококостный, косая сажень в плечах, как говорится, а разумом, степенностью, основательностью какой-то и вовсе фору давал дяде Олегу.

Дяде, хах!

Прежде чем жениться, решил дом построить, чтобы было, куда молодую жену привести. Фёдор выделил деньги, недостающую сумму Лёшка взял в банке. Планировал отдать в ближайшую пару лет, и ведь отдаст. Никаких сомнений.

Всё у него ладно, складно, по уму…

Как не Калугин, впрочем, Калугин и есть, истинный, настоящий, какими были предки.

Род Калугиных обосновался в Кандалах ещё в восемнадцатом веке, после раскола Русской Православной церкви.

Калугины, как и многие раскольники, пришли на это место, поднимали село, да так и остались. Жили, рожали, умирали, оставаясь старообрядцами, староверами. С приходом советской власти мимикрировали, меняли образ жизни под обстоятельства, позже же вернулись к истокам.

К истинной, исконно русской, Православной вере.

Сейчас в селе на две тысячи душ была община старообрядцев поповцев, тех, кто несмотря ни на что, имели церкви и священников.

Жили те, кто считал, что попов — пастырей овец православных, — на земле русской не осталось. Всех уничтожили после реформы патриарха Никона, значит, некому рукоположить в сан священника. Без привычных храмов. Со своим укладом, ритуалами, молитвословием.

Были привычные православные, никониане, как говорили про них староверы. Много атеистов, кто ни в бога не верил, ни в чёрта, другого народа по крошке. Здесь тебе и буддисты, и язычники, и шаманисты, и мусульмане.

Все перепутались, перемешались, сроднились, слились в единое целое, только староверы держались особняком, хоть и принимали активное участие в жизни села. Причём особняком держались не только от никониан, мирских и прочих, но и друг от друга.

Каждый уверен, что только их толк, их согласие ведает, как правильней в бога, Исуса Христа, верить.

Спорить не спорили, сосуществовали мирно, дружно. Дети в одну школу ходили, дружбу водили, пока малышами по дворам носились, любая хозяйка приветит, не обидит. Но запрет вступать в брак блюли строго, если не в миру жили, естественно.

Взять Олега, плевать он хотел на все эти религиозные загоны. Не его это, не для его натуры — вольной, шальной как ветер. Игнат, старший брат, посмеивался, говорил, что взыграют корни в младшеньком, возьмёт свою, как сделал когда-то он сам, кстати, из Кандалов и привёз молодую жену, своего согласия, но Олег не верил.

Корни… какие корни?

Не сдохнуть бы от тоски с этими корнями. Ещё и в пост Петров приехал. Ни тебе шашлыка на свежем воздухе. Ни наливочки братовой, на сибирских травах настоянной. Ни ушицы, на берегу сваренной из свежей рыбки, да под водочку.

— Алёша! — донёсся девичий голосок от выхода.

Олег встал, отряхнулся, положил ладонь на покатый лоб Финика, напоминая жестом, чтобы вёл себя прилично.

Таня — невеста Лёшкина, — смотрела на пса, как на исчадие ада, честное слово.

Не те нынче всадники апокалипсиса, не те, усмехнулся Олег, глянув на послушно сидевшего Финика, пытающегося изобразить французского бульдога. Жаль, что Танечка про педоморфные триггеры** не слышала, а так бы растеклась от мимимишности морды.

— В пристройке он, с Митрофаном говорит, — ответил Олег, когда невеста предстала перед ним, отпрыгнула, увидев Финика.

— Здравствуйте, дядя Олег, — пролепетала Таня и двинулась в нужную сторону.

Взять бы эту Танечку за руку, отвести к директору школы и сказать, что аттестат об окончании одиннадцатого класса ей дали по ошибке. Учиться ещё и учиться ребёнку.

Глупой Таня не была. Шустренькая, ладненькая, смышлёная, только таким девочкам нужно в институт поступать, ума-разума набираться, с людьми общаться, а не со школьной скамьи, тёпленькими, замуж выходить. Пусть и за такого видного жениха, как Калугин Алексей Фёдорович.

Олег понаблюдал за племянником с невестой, как тот внимательно слушает её, склонившись под росточек, как пальчики перебрал огромной ладонью, как шепнул что-то на ушко, заставляя Таню зардеться, как красна девица на выданье.

Впрочем, она и есть девица на выданье. Красней Танюшка на здоровьишко.

И как сразу отпрянул Алексей, чтобы не смущать невесту.

Что-то подсказывало, что прикосновение к ладошке и шепоток на ушко — максимальная близость, которая была между молодыми. Не сильно бы и удивился, узнав, что не только невеста невинна, но жених. С такими-то порядками не забалуешь…

И мяса хочется, сил нет!

Зазвонил телефон, Олег принял, уставился на командира, который сканировал внешний вид подчинённого, в результате остался довольным.

Морда румяная, солнцем прихвачена, свежим воздухом, здоровым образом жизни облагорожена. Вид лихой и придурковатый, как и полагается.

— Хорошо отдыхается? — после минутного молчания спросил Андрюха.

— Отлично! — отрапортовал Олег.

— Охота, рыбалка, физическая нагрузка?

— Всё, как товарищ командир прописал, — засмеялся Олег.

— Бабы?

— Никак нет! К разврату не готов по идейным соображениям! — шутливо вытянулся он.

— Дебил, — констатировал Андрюха.

— Так точно, дебил! — отчеканил Олег, Финик согласно гавкнул, заставив Танюшку согнуться в коленях.

Бедолага… Булли испугалась…

В брачную ночь достанет молодой муж член, вообще в обморок шлёпнешься? Он ведь у Лёшки не дрессированный, к рукам приученный, но толком не обученный.

— Ладно, отдыхай. Мужики привет передают.

— Им тоже, — кивнул Олег. — Андрюх?

— Не заикайся даже, — пригрозил командир. — Я тебе сказал, координаты Тины дам, когда в себя придёшь. Ты мне психованный здесь не нужен.

— Я ведь сам могу справки навести, — пришлось сбавить обороты, которые взлетали мгновенно, как у Бугатти Широн Супер Спорт.

— Что же не навёл, пока она не усвистела? — рубанул правду командир.

Трахать трахал, член в рот по самые яйца мечтал засунуть, а самого простого, очевидного не узнал. Откуда родом, кто родители, имя, наконец.

Имя, сука! Тина и Тина, Маська…

Вариантов-то тьма-тьмущая. Может вообще Мария, помимо очевидных вариантов — Валентина, Кристина, Мартина и прочее, прочее, прочее. Имя своё не любит, вот и называлась Тиной.

Тупой ты сукин сын, Калугин!

— Сиди у брата, дыши свежим воздухом. Увижу, что успокоился, все явки и пароли сдам. Пока так. Да никуда не денется твоя Тина, успокойся, — Андрюха сменил командный тон на человеческий. — Я серьёзно, приходи в себя, всё будет. Наворотишь дел, вылетишь со службы, семью на какие шиши кормить будешь? У тебя так-то ипотека ещё. На зарплату менеджера по продажам и фельдшера скорой не разгуляешься. В комнату Вера ходит, цветы поливает, удобряла на днях… — криво усмехнулся Андрей.

В каком-то полусне, полубреду, Олег снял комнату Маськи перед отъездом. Жалко стало цветы, погибнут ведь… а она к ним, как к детям относилась. Лелеяла каждый листик.

— Ладно… — буркнул он, признавая правоту командира.

Предстань сейчас пред ним Тина, он и правда наворотит такого, что никакой генерал не разгребёт.

Жених у неё, жених, сука!

Сука, сука, сука!

А-а-а-а!

Что за нафиг, вообще?!

* Брахицефалы — это собаки с укороченной формой черепа, благодаря которой собачья мордочка выглядит плоской.

— Добрый день, — услышал степенный голос Митрофана — подрядчика и прораба в одном лице.

Нормальный мужик, дельный. Другого толка, поповского. Олег видел, как в церковь свою заходил, борода опять же — придерживается, значит, правил. Однако общения не чурался, за постройку дома сына Калугина-беспоповца взялся с энтузиазмом, работал на совесть.

Не знал бы Олег тонкостей, решил, что мирской до мозга костей этот Митрофан.

— Добрый, — кивнул в ответ Олег.

Принялись обсуждать детали. Олег больше слушал, он в строительстве, ремонтах не силён. Квартиру брал «под ключ», один раз приехал выбрать обои, второй — ламинат и кафель в ванною. Перед переездом притащил дизайнера, обозначил сроки, сумму, и чтобы никаких бабочек на стенах, пыльцы единорогов и прочих цветочков. Лаконично.

В том лаконичном интерьере и отодрал дизайнершу за милую душу.

— По рукам, — провозгласил Лёшка.

Крепко пожал руку Митрофану. Молодец, будущий хозяин семейства. Не шутка какая-то.

— Вас тоже жду, Олег Степанович, — перед тем, как уйти, сказал Митрофан.

— Олег, — машинально поправил.

— Олег, — коротко исправился Митрофан и скрылся в дверном проёме.

Через минуту раздался шум двигателя, поднялась дорожная пыль, помчался внедорожник на следующий объект.

— Где ждёт? — Олег вопросительно посмотрел на Лёшку.

— В гости. Мяса пожарим, пирогов с рыбой Таня моя напечёт. Разговеемся, — довольно и широко, как-то совершенно беззаботно улыбнулся Алексей.

Напомнив, что натура у него Калугинская — фирменная, семейная.

Хоть штамп качества на лоб ставь: «Гены проверены, пальцем не сотрёшь».

— Пост же, — удивился Олег. Чего не ожидал, так это пирогов в пост.

У Фёдора дома постились даже дети, начиная с пятнадцатилетней Маши и Даши восьми лет, заканчивая Максимом — шестилеткой. Исключение только для Гришани, но тот горшок ещё толком не освоил.

— Послезавтра последний день, дядь Олег, — засмеялся Лёшка, тут же одёрнул себя. — С невестой хочет познакомить, собраться в непринуждённой обстановке.

— Какой невестой? — опешил Олег. — Он же с дочкой приезжал. Лет шести девчушка, забавная такая, смешная, я её в классики учил прыгать… как там, Василиса. Васька, точно.

— Вдовец Митрофан. В том году весной жена умерла, через две недели после рождения третьего… Рак у неё был, говорили, аборт делать нужно и лечиться, она отказалась. Грех это. После родов отвезли в краевой диспансер, прямо в тот же день, сказали — лечить будут, да какое там… Хорошо, хоть обезболивали до самого конца, здесь скорую не дождёшься, а она сильно мучилась, бедняжка. Год прошёл, детям мать нужна, и Митрофану… не в блуде жить. Сосватал Кушнарёва, лесника нашего, дочь, он согласился. Иустину.

— И сколько лет этой Кушнарёвой? — скривился Олег.

Точно не под тридцать, если согласие отца требуется.

— Не помню, с Таней училась или чуть старше, может младше, мы не общались почти.

Понятно, почему не общались, разные толки — не ерунда. Взрослые бдят, оберегают. Пока ум гибкий, вера не крепкая, любая мелочь может в грех ввести. Отвернуть от истинной христианской веры, доставшейся от предков. Кому какая выпала… недаром существует поговорка: «Что ни мужик то толк, что ни баба, то согласие»

Олег перевёл взгляд на Таню, которая сидела в зарослях сочной травы, чудом не прибитых стройкой, и плела венок из ромашек, от усердия высунув кончик языка.

Твою мать, невеста…

Ну что? Нормально. Одну жену угробил, можно вторую брать. Как там, Иулия? Юля, выходит?..

Вляпалась ты, Юленька, по самые помидоры.

* Педоморфные триггеры — это некоторые особенности внешнего вида и поведения животных и людей, которые вызывают желание заботиться, помогать, умиляться, любить.

Глава 20. Тина

Начинать разговор самой не пришлось. Митрофан приехал на ужин, задержался, беседовал с отцом, старшими братьями, потом отозвал меня в сторону:

— Прогуляемся, Иустина?

Я глянула на отца, тот показал взглядом, чтобы шла, позволяет. Сашу бы в жизни не отпустил с Ефимом, тот бы и не посмел на ночь глядя звать невесту прогуляться. И где гулять-то?

Вокруг глухая тайга. С одной стороны луг, круглосуточно источающий травянистый аромат. С другой глубоководная река плещется о мостки. С третьей дорога, подходящая к воротам, убегает вдаль.

Понуро пошла следом за Митрофаном, стесняясь своего неприглядного облика. Однотонная рубашка с длинными рукавами, тёмно-серая юбка до середины икр, разношенные балетки. Волосы в косу собраны, без грамма косметики, привычных духов, ещё и косынка на голове. Отвыкла от такого внешнего вида, нравилось наряжаться, носить модное, красивое.

Митрофана не интересует, как я выгляжу, в корове важен удой, а не внешность, — «приободрила» я себя.

— С отцом твоим говорил, знаешь, наверное, — начал Митрофан, вопросительно посмотрев на меня.

— Знаю, — кивнула я, глядя на реку в лучах заходящего солнца.

Другого берега почти не видно, есть он, нет…

Вдали высокий утёс, заросший непроходимым лесом, чуть поодаль песчаный берег, похожий на гостеприимный пляж, вот только никто там никогда не купался. Сельским далеко, нам непозволительно.

— Неволить тебя не хочу, — спокойно продолжил Митрофан, — если против, скажи сразу, обиды держать не стану.

— Не против, — выдавила я, покосившись на крепкую мужскую фигуру.

Может, права поговорка, стерпится — слюбится? Не на пустом же месте она возникла… Народная мудрость не ошибается.

— Ты не бойся, не обижу, — продолжил тем временем Митрофан. — Лука Тихонович говорил, что ты в программу хочешь попасть… докторскую какую-то.

— Хочу, — снова выдавила я, нахмурившись. — «Земский доктор» называется. Квартиру дают или деньги на съём, единовременное пособие…

— Съездим на следующей неделе, разузнаем вместе. Если понравится тебе, я не против переезда. Деньги на новое жильё у меня есть, что там предложить-то могут, — небрежно махнул он рукой. — Здесь можно продать, там построить… — продолжил рассуждать Митрофан. — Сестру ты хотела забрать? Не возражаю, пусть с нами живёт. У меня трое ребятишек, ты знаешь. Если ты моих примешь, то и я Ангелину приму. Общие пойдут. В доме, где детей много — счастье. Я всех прокормить, в люди вывести смогу. Прибыльное ремесло в руках.

— Расскажи… те о детях? — чуть заикаясь, попросила я.

— Расскажу, только называй меня на «ты». Неловко как-то… выкаешь, будто я старый совсем или важный какой, — мягко улыбнулся Митрофан, внимательно глядя на меня.

— Расскажи, — поправилась я.

— Старшей семь в сентябре будет, в школу в этом году пойдёт. Василиса. Послушная, помощница моя первая, если по дому что надо, всегда сделает. Роману пять исполнилось — вот он хулиган, дня не проходит, чтобы не набедокурил, не влез куда-нибудь, — улыбнулся Митрофан. — Ругаю, конечно, наказываю, только мальчишка и есть мальчишка, что с него возьмёшь, — усмехнулся по-доброму. — Сестра говорит, лупить надо, от жопы до головы самый короткий путь, а я гляну на ту «жопу», что там бить-то? — Показал на свою широкую, увесистую ладонь. — Младшему год недавно справили, что про него рассказывать? Ест, спит, ходить начал… шкодничает. Вовчик. Владимир. Ты не бойся, Иустина, я не собираюсь полностью на тебя детей повесить, помогать во всём буду. Я, знаешь, всему научился… — с небольшим надрывом, который постарался скрыть, сказал Митрофан.

— Познакомишь? — попросила я.

— Обязательно познакомлю, — кивнул Митрофан.

Мы пошли вдоль берега по плохо протоптанной тропинке, здесь мало кто ходил, иногда рыбаки — знакомые отца — причаливали у деревянного пирса напротив нашего дома, выгружали улов.

Солнце неумолимо опускалось в воду, окрашивая тёмную гладь в ярко-оранжевый, почти огненный цвет.

Такой же был, когда я поехала с Олегом на озеро, и он целовал меня на фоне заката, обещая так много, не исполнив в итоге ничего.

Хотя… ничего он не обещал. Сама выдумала, как идиотка.

Не «как», самая настоящая идиотка. Ещё считала, что умнее Зои. Ей Стас обещал, у неё были причины верить, а у меня… что было у меня? Секс, суши, шампанское, кальян?

Ни слова о любви, о будущем.

Самой-то не противно от себя, Иустина? Теперь Иустина. Побыла Тиной, достаточно, за всё в жизни приходится платить.

Твоё настоящее будущее идёт рядом. С ощутимой любовью рассказывает о своих детях, интересуется твоими планами, в расчёт их берёт, готов жизнь свою менять ради этого. Гелю согласен взять. Нет никаких сомнений, всё исполнит, что обещает.

Потому что такие мужчины слов на ветер не бросают, некогда им лясы точить, глазами стрелять, они делом занимаются. Жизнь у них одна, честная, без двойного дна, лицемерия, лжи.

Так хотелось думать, верить в это хотелось.

— В гости позвать тебя хочу, послезавтра, как раз пост закончится, — спокойно сказал Митрофан. — Посмотришь, как я живу, может, поменять что захочешь. Если и вступим в программу, — про себя я отметила, что он сказал во множественном числе «вступим», будто уже разделял со мной мою жизнь, трудности, взлёты и падения, брал на себя сложные решения, — всё равно первое время там жить будем. Ремонт какой захочешь или ещё что, до осени сделаю, — пообещал он твёрдо.

— Не знаю, отпустит ли отец, — буркнула я.

Раньше меня не отпускали, не то что к парням в гости, об этом речи быть не могло, к девушкам. Только в семьи нашего согласия, чтобы на меня посмотрели, я кого-то приглядела, обязательно под присмотром взрослых. Те из зоны видимости молодых не упускали, ни ребят, ни девочек. Всех строго блюли, без оглядки и исключений.

— Чего ж не отпустит? — улыбнулся Митрофан. — Сашу к Ефиму не отпустит. И у Ефима родители не поймут, если отпустит. Всё по правилам быть должно, по традициям. А мне кто указ? — пожал он плечами. — Никакой крамолы в том, чтобы нам познакомиться ближе, не вижу. Хозяйке дом понравиться должен, к детям приглядеться надо, им к тебе… На следующей неделе думаю тебя с сестрой в райцентр взять, в парк. Бывала Ангелина в парке?

— Нет, — покачала я головой.

Праздность — грех.

Веселье отвлекает от молитвы.

— Свожу, — уверенно ответил Митрофан.

— Не грех разве? — пытливо посмотрела я жениха.

— Она ребёнок, какой для неё в веселье грех? Детям в этом мире жить, он не только из поста, молитвы и труда состоит, но и из соблазнов. Если взрослые не покажут, не научат бороться, зло от добра отличать, то не успеет выпорхнуть из родительского дома, таких грехов нахватается, что до конца дней не отмолить будет. В изоляции жить не получится, значит, нужно узнавать, что за пределами своего согласия происходит. Аккуратно, чтобы лишнего не увидеть, но узнавать. Иначе беда…

Вскоре окончательно стемнело, на небе медленно проступали звёзды, оседая на шпилях высоких кедров. Качались там, переглядывались, подмигивали. В детстве я думала, что звёзды живые, и в такие ночи они разговаривают.

Митрофан проводил меня до крыльца, попрощался, едва прикоснувшись к руке, сразу же ушёл, захлопнув за собой калитку.

В доме, сидя на табурете, положив руки на колени, сидела тётя Тоня, кинула на меня вопросительный взгляд, отчего-то тяжело вздохнула, спросила:

— Сговорились?

— Сговорились, — ответила я с точно таким же вздохом.

Села на соседнюю табуретку, устроила руки в точно таком же жесте.

У неё они были грубые, заскорузлые, покрытые загаром, укусами мошкары, с короткими ногтями.

У меня — с тонкими пальцами, успевшие прихватиться солнцем, с парой заусенцев и свежими мозолями от неустанного труда в последние дни, с раздражением от холодной воды.

На следующий день отец взял меня и Сашу в село, нужно было в магазин, пополнить запасы продуктов. Геля просилась с нами, но ей было отказано, велено с Мироном — на три года её старше, и с Акулиной — на пять, идти в огород, окучивать картошку.

Саша довольно крутилась по сторонам, выглядывала в окна, махала встреченным подружкам, с кем-то успевала переброситься парой словечек, если отец тормозил. Я молчаливо наблюдала за мелькающими домами, не могла отделаться от мысли, что не хочу здесь жить.

Попросту не могу!

Больно физически, не то что морально.

Но придётся. И я научусь.

Проплыл некогда наш синий дом с белыми наличниками. Там уже давно не росли цветы в палисаднике, не радовали, не пестрили, не дарили хорошее настроение. Рядом с глухим железным забором навалена куча гравия, стояла ручная бетономешалка.

Дом этот, как оказалось, по всем документам принадлежал отцу, значит, нам с Гелей достаться не мог. Одно время он пустовал, сейчас готовился для Фокия, когда тот женится, чтобы было, куда привести молодую жену.

Насмешка судьбы, оплеуха. Для кого сильнее, для меня или Фокия — неизвестно.

Отец расплачивался, мы с Сашей носили продукты в багажник внедорожника, когда рядом остановился автомобиль Митрофана.

— Помогу, — сказал он, выбираясь из УАЗа, перехватывая увесистый пакет из рук Саши.

Повернулся ко мне, подмигнул, вынуждая смутиться. Это был такой мирской жест… человеческий… по-настоящему живой.

— Какие планы? — тихо шепнул он, проходя мимо меня.

— Особых нет, — так же тихо ответила я, будто в сговор вступила.

Всё как всегда, обычно. Дом, огород, сарай, тётя Тоня стирку затеяла, но к тому моменту, как мы вернёмся, справится. Всё привычное, успевшее опостылеть ещё до первых петухов.

Я бы цветы посадила с радостью, чтобы хоть за что-то глаз цеплялся, чтобы не скукоживаться от унылых будней, но каждый клочок земли был распределён рачительной хозяйкой, а хорошее настроение не входило в планы хозяина дома.

— Составишь компанию, может? У меня объект недалеко. База отдыха расширяется, подрядился. В райцентр заехать можно, погулять, говорят, набережную отделали, в кино сходить.

— В кино? — опешила я, по-настоящему, от всей души.

Отец после смерти мамы носа не показывал на светские мероприятия, не то, что в кинотеатр, порог дома культуры не переступал и нам не позволял. Я думала, Митрофан такой же…

Пост к тому же, о душе нужно думать, воздерживаться от любых удовольствий, радостей, от всего, что будоражит чувства, избегать искушений.

— Мне не нравится, — почесал слегка нахмуренный лоб Митрофан. — Но тебе, наверное, приятно будет? — неуверенно спросил он. — Ты ведь четыре года в миру жила, чем тебя здесь порадовать? — обвёл он взглядом широкую деревенскую улицу.

По бокам дома со штакетниками, свисающие шапки фруктовых деревьев, порой успевающих дать урожай, кое-где не примятая трава вдоль тропок — «пешеходных зон» — вдали пустующая спортивная площадка. К вечеру подтянутся мальчишки и девчонки, пока все по хозяйству помогают, не до игр.

Тявканье дворняжек по дворам, гусиный гогот, кряканье уток. Перезвон проезжающих мимо велосипедов, счастливо визжащая ребятня, разговор на повышенных тонах двух кумушек-соседок, спешащий за чекушкой местный алкоголик.

Столбы пыли от проезжающих машин. Коптящий небо тракторёнок, тянущий гружёный прицеп.

— Пойду, отпрошу у Луки Тихоновича, — принял моё молчание за согласие Митрофан.

Мне исполнилось двадцать лет. Четыре года я жила самостоятельно, принимала решения, справлялась с бытом, учёбой, бюрократией, искала и находила работу, пользовалась общественным транспортом, такси, в Москве бывала, не представляла свою жизнь без телефона, и вот — меня отпрашивают в кино.

Телефон же спрятан в закромах отцова кабинета, дальше только мужу решать, можно ли…

Какой же это сюр. Безумие какое!

Хотелось лечь в дорожную пыль, начать колотить руками и ногами с недовольным воплем, таким, чтобы до самой Вселенной долетело моё несчастье, чтобы несуществующий бог услышал и устыдился делам своим.

— Смотри мне, Иустина, — строго сказал отец, отпуская с женихом, резанув по мне говорящим взглядом.

По мне, не по Митрофану, будто не за мою девичью честь переживал, за Митрофана.

Иустина не захочет, Митрофан не вскочит.

Саша смотрела на меня, не скрывая зависти. Она бы тоже хотела съездить в райцентр, где за всю жизнь бывала раза четыре, точно не в кинотеатре или в парке.

В центральной районной больнице, когда болела, у роддома, встречая тётю Тоню, в продуктовом магазине, если отцу нужна была помощь, а братья не могли поехать.

Ничего, выйдет замуж за своего Ефима, к следующему лету побывает в роддоме, — с горечью подумала я.

В кинотеатр мы не попали, не успели на сеанс, чему я, честно говоря, обрадовалась. Сидеть в полумраке рядом с Митрофаном не хотела, была не готова. Слишком свежи воспоминания о подобных походах с Олегом.

Зато посмотрела на своего жениха в работе. Как он спокойно разговаривал с работниками, дельно, без суеты беседовал со старшим администратором базы отдыха, решая вопросы.

На саму базу посмотрела. Совсем не похожа на ту, где я была с Олегом. Дома из клеёного бруса, по большей части просторные, рассчитанные на большие компании. Зарыбленный пруд, беседки вокруг, огромный навес рядом с банкетным залом.

Жила и не знала, что недалеко от Кандалов база отдыха есть…

Там же мы пообедали, несмотря на запрет на скверну, естественно, постное.

Молодая официантка в обтягивающих джинсах откровенно строила глазки Митрофану. Плотоядно улыбалась, призывно виляла задом, прогибалась, ставя приборы так, что грудь едва не вывалилась из декольте. Он же демонстративно не замечал.

Глазом не повёл, будто не красивая, на всё готовая девица с сочными губами перед ним крутилась, презентуя себя во всей красе и доступности, а бесполое существо какое-то.

Похоже, правду говорили люди, держал себя Митрофан, не позволял лишнего, непотребного.

Домой мы вернулись засветло, нарушать неписаные законы Митрофан не стал. И без того отец позволял мне больше, чем Саше, и позволит когда-либо Геле, если та останется на его попечении.

Может, делал скидку на то, что четыре года провела в миру, а до двенадцати лет жила с мамой.

Может, Митрофан вызывал в нём безусловное доверие.

Может, правда хотел, чтобы мы «сговорились». По-своему добра желал.

Машину Митрофан остановил, не доезжая ворот, помолчал немного, выключая двигатель.

Посмотрел на меня долгим, откровенно мужским взглядом, напомнив, что брак — это не только дети, обои на свой вкус, редкие вылазки в райцентр, ведь я в миру жила… Удивить в селе нечем.

Брак — это близость, к которой нужно быть готовой.

Брак — не только дни, но и ночи.

Секс.

— Спросить тебя хотел, — глухо произнёс Митрофан, заставляя меня непроизвольно напрячься всем телом. Интуитивно я поняла, о чём, только ответа не придумала. — Было у тебя?

Я молчала, не зная, что сказать, как. Он ведь не мог рассчитывать, что мой отец даст согласие на брак дочери с вдовцом с тремя детьми, если бы видел лучший вариант. Молодого парня нашего согласия, без обременения, без груза прошлого за плечами, с возможностью начать совместную жизнь с нуля у обоих.

Митрофан не мог не понимать этого…

Вдовцы у нас обычно на разведённых женятся, на вдовах. Или на тех, у кого до брака случилось.

В глаза за блуд не осудят, камнем не бросят, только в семье молодого супруга такая невестка не в радость. Свекровь со свету сживёт, если узнает. Муж всю жизнь в глаза тыкать будет, хоть как угождай, подстраивайся и кайся.

Если отец дал заочное согласие, значит, признал, что грех за дочерью есть. Дело мужа принимать или упрекать.

Нужно было честно сказать, покаяться перед будущим мужем, прощения просить.

А я не могла признаться, что было, было.

Было! Было! Было!

Язык прилип к нёбу. Во рту стало сухо и горячо, будто в пустыне. Воздуха не хватало. Стыд за своё поведение, глупость, слабость душевную и телесную проникал в каждую клеточку мозга, в каждый сосуд тела, разъедал, словно соляная кислота.

Впитанные за годы жизни в семье отца догматы, влившиеся в меня, укоренившиеся помимо моей воли, висели дамокловым мечом. И прямо сейчас расцветали пышным цветом, оплетали ползучими, колючими побегами, сдавливали горло, заставляя погружаться в пучину неприятия самой себя.

Отвращения к себе.

Нестерпимо хотелось ответить «нет».

Нет, нет, нет! Не было!

Поверить самой. Вычеркнуть из своей памяти, сердца любое воспоминание об Олеге, начисто вывести, вытравить. Очистить не только душу, тело освободить от реакции на мысли о нём.

Стоило подумать, представить против воли — а я не мазохистка, чтобы сознательно причинять себе боль, — как внизу живота наливалась тяжесть, соски начинали ныть, бельё промокало насквозь.

С этим же невозможно жить!

Он предал меня, предал мать своего будущего ребёнка, а у меня трусы сырые при одной мысли о нём.

Отвратительно! Я сама себе противна.

Сказать «не было», соврать, глядя в глаза, ведь у меня были отличные учителя — отец и Олег, — но шила в мешке не утаишь. Не обманешь.

Гименопластика? Глупость и подлость.

Целомудрие — это не пресловутый гимен, просто складка слизистой, это то, что в душе, сердце, уме.

Никакая пластика не вернёт мне невинность после того, как по моему сердцу — в первую очередь сердцу, — прошёлся Олег.

Чудес не бывает. Со мной не бывает!

Залившись краской, я выскочила из машины, поспешила в сторону дома, борясь с алеющими щеками, тремором рук и колотящимся сердцем, как при пароксизмальной тахикардии.

Митрофан вышел следом, грохнула дверь за его спиной, почти сразу настиг меня. Обхватил горячей рукой моё запястье, развернул к себе, посмотрел в глаза, вызывая у меня дрожь, помимо воли навернувшиеся слёзы.

Мне было стыдно, страшно, противно от себя. От стоящего напротив мужчины, совершенно чужого для меня, задающего настолько личные вопросы.

От мыслей об Олеге, от которых избавиться бы раз и навсегда. Забыть его, убить в себе любовь. Уверена, это возможно.

— Иустина, — проговорил Митрофан глухо и хрипло, прижимая к себе. — Если не было, ждать буду свадьбы, если было — в жизни не упрекну, обещаю. Просто… — тяжело выдохнул он, вдохнул у моей шеи, будто лакал запах. — Если было, свадьбы ждать не обязательно. Я живой мужчина, Иустина, у меня последний раз было так давно, что вспомнить страшно… — говорил он, жадно хватая воздух, опаляя горячим дыханием.

Резко прижал к себе, провёл костяшками пальцев по позвоночнику, опустил сухие губы на висок, не двигаясь дальше. Вдавился крепким телом, прижимая сильнее.

Меня мелко затрясло. В панике я посмотрела на горевшие вдали окна дома отца, молясь, чтобы он вышел за ворота, увидел меня, спас.

— Глупенькая, — отойдя на пару шагов, обхватив мои запястья, с заметной хрипотцой шепнул Митрофан. — Неужели подумала, что мы прямо здесь, сегодня? — внимательно посмотрел он в мои глаза. — Пост только завтра заканчивается, — напомнил он.

Провёл тыльной стороной руки по моей щеке, стирая безостановочно бегущие слёзы.

— Успокаивайся, а то отец завтра не отпустит, — с мягкой, какой-то сочувствующей улыбкой продолжил он. — Я ни на чём не настаиваю, просто поговорить хотел. Мы ведь говорили о детях, об Ангелине, о будущем, это — он показал на расстояние между нашими телами, — часть будущего. Прости, что напугал.

— Мне привыкнуть надо, — выдавила я, наконец-то найдя более-менее подходящую формулировку.

Отвечая на вопросы Митрофана.

Было.

Ждать не нужно. Надо просто привыкнуть. Смириться.

Глава 21. Тина

Я медленно, с необъяснимой опаской, оглядывала дом Митрофана. Снаружи обычная двухэтажная коробка из белого кирпича со вставками из красного, внутри — современный.

Полы на первом этаже из массивной доски, деревянная лестница наверх, широкий коридор, две комнаты, одна из которых гостиная, предназначение второй непонятно, просто комната.

Мебель добротная, нельзя сказать, что согласно последним тенденциям, такая… вне времени, которая не надоест и через год, и через десять. Функционально, прочно, надёжно, как сам хозяин дома.

Просторная кухня с гарнитуром, бытовой техникой, высоким, двухкамерным холодильником. Вдоль одной из стен три морозильных ларя, у отца такие же стояли. Запасы рыбы, мяса, грибов и ягод не переводились, непременно пополнялись от сезона к сезону.

Символически отделено расстояние от устья русской печи до окна у противоположной стены, там стол на толстых ножках. В углу доска для раскатки теста, открытые полки с посудой, формами для выпечки, набор скалок, одна мраморная.

Царство покойной жены…

Митрофан глухо кашлянул, обращая на себя внимание, я мгновенно оторвалась от разглядывания.

— Пойдём дальше, — предложил он, и я двинулась за хозяином дома.

— Котельная, — показал небольшое помещение с узким окном сверху. — Здесь сантехническая разводка, включаются тёплые полы. Ванная, — открыл следующую дверь

Довольно просторная комната. В глаза бросалась не керамическая плитка на стенах и полу, комод внизу раковины или белоснежная ванна, а полка с детскими игрушками для купания.

До этого момента заметных следов пребывания детей в доме я встречала. Кое-где вещички, сложенная коляска во дворе, яркая пластиковая лопатка, на кухонном столе рядок детских бутылочек и кружка-непроливайка, укрытые белой салфеткой с ручной вышивкой — вот и всё, пожалуй.

— Здесь хозяйственная комната, — открыл он дверь в помещение с большим окном.

Закрытые шкафы, стеллажи с мелочёвкой, нужной в хозяйстве, гладильная доска, утюг, парогенератор, стиральная машина, небольшая раковина рядом.

— Сушилка, — усмехнулся Митрофан, показывая на вторую «стиральную машину». — Зачем купил… — проглотил звук «и», опомнившись, — ни разу не пользовался.

Сделала вид, что не заметила, с ужасом представив, как войду в этот дом, где буквально всё, каждая мелочь, напоминает об умершей хозяйке…

Сложно, сложнее, чем я представляла.

Но я обязательно смогу. Справлюсь ради Гели.

Поднялись на второй этаж. С одной стороны четыре двери, с другой — залитый светом из окон холл. Журнальный столик со стопками детских книг, которые явно не лежали без дела, большой клик-кляк диван, телевизор на стене. Выходит, не врали люди, разрешает Митрофан детям смотреть телевизор. В торце, между окон, одностворчатый шкаф, рядом ухоженный фикус в высоком горшке.

— Детская, — показал одну из комнат Митрофан.

Две небольшие кровати, по струнке заправленные, вдоль противоположных стен. Шкафы, стеллажи с аккуратно расставленными игрушками, книгами, в одном из углов рядком стоящие машинки, два письменных стола.

— Отселять Василису пора, — повёл плечом хозяин дома. — Вовчик подрастёт, сюда переведу, будет с Ромой. А может, переедем всем гуртом, — с улыбкой продолжил он.

В другие комнаты меня не пригласили, скорей всего они пустовали, кроме одной — спальни, но видеть я её не хотела, это ещё хуже, чем вышитые прихватки на кухне. Интимнее, болезненнее.

Прошла по холлу, выглянула в окно, обернулась на Митрофана, оглядела его с ног до головы.

Совершенно мирской, в однотонной футболке и тёмных джинсах, только короткая борода выбивалась из образа, хотя сейчас этим аксессуаром никого не удивишь. Каждый второй постоянный посетитель барбершопов, потребитель геля для бороды.

Дверь дальней комнаты открылась сама собой, заставляя вздрогнуть всем телом.

В оцепенении я наблюдала, как отходящее белое полотно постепенно открывало вид на двуспальную кровать, укрытую покрывалом, с высоким изголовьем, две тумбочки по бокам, передвижной надкроватный стол, стоящий вдоль стены, как давно не нужный аксессуар, узкую тахту напротив кровати, детскую кроватку и пеленальный комод.

И, естественно, образа в правом углу.

Не знаю почему, я не могла оторвать взгляда от открывшейся картины, что манила к себе и отталкивала одновременно.

— Она не здесь умерла, — ровным голосом сказал Митрофан. — В онкологическом центре. Осуждаешь меня?

— За что? — посмотрела я на говорящего.

— Люди говорят, я жену убил, лечиться надо было, а не рожать. Ещё говорят, если бы не забеременела — не заболела.

— Беременность не провоцирует появление рака и не ускоряет рост опухоли, если это не меланома. Нам в колледже рассказывали. Раньше, действительно, считалось, что аборт — единственный выход. Современные исследования иначе смотря на этот вопрос. Онкологи совместно с акушерами могут подобрать эффективное лечение для будущей матери, не навредив плоду…

— Где они, те исследования, а где мы, — горько проговорил Митрофан. — Нам прямо сказали: или аборт, или смерть.

— Вы выбрали смерть?

Не удивительно. Аборт — грех великий, не искупаемый. Убийство. Такое никакими молитвами не замолишь, не спасёшься.

— Рак при постановке на учёт по беременности нашли. Она выбрала смерть, я — аборт, — отрезал Митрофан. — До сих пор со мной родня жены не здоровается, на другую сторону улицы переходят при встрече. Вслед плюют за то, что ходил к ним, просил уговорить на аборт. Зачем мне ребёнок такой ценой? Оказалось, я больше вечной жизни жену любил, не знал, пока не заболела. Нас познакомили молодыми совсем, как Сашу вашу с Егором. Поженились, прижились как-то, пообтесались, полюбили. И вот… — развёл он руками. — Ушла, я остался с тремя ребятишками и роднёй, плюющей вслед, за то, что спасти хотел. Чтобы жила, детей своих сама растила, хотел.

— Это её выбор, — промямлила я дежурную фразу, внутри соглашаясь с доводами Митрофана.

Мой отец бы не понял, у тёти Тони сомнений бы не возникло в подобной ситуации, я же думала иначе.

— Я думал — это из-за веры, уйти хотел из общины, отвернуться от церкви, её уговаривал, — тяжело выдохнул он. — В онкологии, когда лежали, в последние дни уже, две такие же пациентки были. Обе неверующие. Одна почти сразу ушла, тихо, ребёнок остался с родителями, поднимут или нет неизвестно — старые уже. Вторая следом за… — имя жены он не назвал, хоть я и знала его — Мария. — Недавно узнал, что родители покойной от младенца отказались, муж после смерти жены не выдержал, сдал в детский дом. Хотел было забрать мальчонку, не сиротой же расти, если родня сволочи, а мать не думала, что творит. В опеке ответили, не дадут одинокому мужчине. Женщине бы может дали, мужику — нет. Говорят, мальчик здоровый, быстро опекунов найдут, но не нашли, глядел в базе.

— Обязательно найдут, — приободрила я. — Или мы возьмём…

До сего момента я не собиралась никого усыновлять, но ведь в этом мае я замуж за старообрядца, вдовца, отца троих детей не собиралась.

Через несколько минут я намывала стол на улице, под навесом. Планировалось расположиться там, не в доме. Не удивительно, Митрофан сказал, что помимо друзей нашего согласия, придёт его заказчик, Лёша Калугин с невестой.

Мы учились в одной школе, он на три года старше. Всегда молчаливый, нелюдимый, я точно такая же, не до дружбы нам было. И какой-то его родственник.

Калугины — старый, крепкой верой род, только беспоповцы, а значит, ходу им в дом поповца — нет.

Дела вести, общаться, дружить могут. На порог друг другу не зайдут, детей не поженят, потому что внуки должны быть крещённые в истинной вере, а какая из двух победит?.. Никому отступники в роду не нужны, великий грех это.

Обернулась от чувства, что кто-то пристально смотрит на меня. Пригляделась. За штакетником, с той стороны забора, стояла девчушка лет шести-семи, прислонившись щекой к дереву, пряталась худеньким тельцем за старую вишню.

— Ты от кого прячешься? — улыбаясь, спросила я, догадываясь, кто передо мной.

— От тебя! — безапелляционно заявили мне.

— А ты не прячься, выходи, — подозвала я, указав на калитку заднего двора, где находилась.

Калитку открыли, уверенно дёрнув деревянную задвижку-вертушку. Подошла девочка, впившись в меня оценивающим взглядом светло-голубых, отцовских глаз в половину хорошенького личика. Туника с кружевными рукавчиками-фонариками, трикотажные лосины с растянутыми коленками, пыльные босоножки.

— Правда тётя Люда говорит, что ты теперь нашей мамой будешь? — с места в карьер заявила дочка Митрофана. — Меня Василиса зовут, а тебя — Иустина, тётя Люда так сказала.

Я растерялась, не знала, что ответить.

Мамой?

Разве кто-то может заменить ребёнку маму, если он её помнит? Тётя Тоня за всю жизнь не сказала мне плохого слова. Если наказывала, не сильнее родных детей, если ругала, всех поровну, жалела же зачастую больше. Но мамой она не стала и стать не могла, потому что она — не мама.

Не мама!

— Как тебе захочется, — выровняв дыхание, ответила я на прямой вопрос.

— У меня мама есть, она теперь рядом с боженькой, и тётя Люда есть, папке жена нужна, чтобы в блуд не впасть, — выдала Василиса, повторяя слова кого-то из взрослых.

Вероятно, всезнающей тёти Люды.

— Ты что здесь делаешь? — услышала за спиной строгий голос Митрофана.

— Я за прописями пришла, — отрапортовала Василиса. — Тётя Люда велела к школе готовиться.

— Какое неожиданное рвение к знаниям, — приподнял бровь Митрофан, пряча улыбку. — Рома где?

— Да вон он, в лопухах прячется, ревёт, как девчонка! Иди сюда, — махнула она рукой в сторону зарослей огромных лопухов.

Через минуту перед нами стоял крепыш с ободранными коленками с точно такими же глазами, как у сестры и отца на заплаканной, щекастой моське.

— Что за потоп? — Митрофан сел напротив сына, вытер бумажной салфеткой нос.

— Он Серёжкин самокат сломал, — заявила Василиса, — а тот сразу жаловаться побежал, ябеда потому что!

— Не ломал! — возмутился карапуз. — Мотор искал!

— Нашёл? — спокойно уточнил Митрофан.

— Не-е-е-ет, — протянул тот в ответ разочарованно, не удержавшись, всхлипнул.

— Потому что самокат у Серёжи механический, мотора нет.

— Едет, значит, есть! — засопел Рома.

— Ладно, Василиса, бери свои прописи, брата и идите к тёте Люде. Больше не приходите. Взрослые собираются, вам нельзя.

— Ага, — важно заявила Василиса, шагая в дом. — Я скажу, что ты починишь самокат. Починишь? — испытывающее уставилась на отца, попробуй не почини.

Пожалуй, и я, с пониманием в технике, ушедшим недалеко от Роминого: «едет, значит, есть мотор», починила бы. Командирша какая…

По пути поправила стоявшие на крыльце тапочки, захватила полотенце, оставленное мной на перилах, ровненько сложив машинальным жестом. Помощница папина.

— К сестре отправил сегодня, Людмиле, — пояснил Митрофан, когда дети ушли. — Позже все вместе соберёмся, добром познакомимся. Не сегодня, — показал взглядом на мангал, в котором горкой лежали дровишки.

Планировались взрослые разговоры под шашлык и возлияния. Немного, строго дозировано, но всё же зрелище не для детских глаз и ушей.

Посуда стояла на столе под навесом, салаты, зелень, свежие и консервированные овощи наготове, в ожидании гостей. Искренне удивило, что Митрофан помогал мне, не чурался женских обязанностей.

«Баба и кошка — в избе, мужик и собака — во дворе» — по такому принципу жил отец и все известные мне семьи нашего согласия. В тяжёлом быту, зачастую сознательно не облегчённом, чтобы неустанный труд помогал сосредоточиться на молитве, подобное распределение было рациональным.

Митрофан же ловко чистил картофель, нарезал отварные овощи, споро чистил рыбу, отодвинув меня в сторону. Он же замариновал с раннего утра мясо, купив у местного фермера.

— Грузди сам солю, — поведал он между делом. — Осенью от объекта к объекту мотаешься, по пути наберёшь, засолишь.

— И капусту? — улыбнулась я, выхватывая из тарелки тонкую соломку. — Вку-у-у-усно!

— Людмила, — засмеялся Митрофан. — Это ты моего запечённого в сметане линя не пробовала, сразу бы про капусту забыла.

Надо же, если пружину, которая сдавливалась внутри с того момента, как я увидела перед уходом со сцены отца, чуть отпустить, то немного легче дышать.

Получается даже искренне улыбнуться, ответить на шутку, радоваться малости выходит.

Пусть осторожно, словно кошка ледяную воду лапой трогать, но всё же смотреть на мир без внутренней, грызущей боли.

Может, однажды она превратится в ноющую, а потом вовсе исчезнет.

«Поженились, прижились как-то, пообтесались, полюбили», — сценарий в сотню раз лучше, чем у моей мамы. В миллион, чем вышло у меня с Олегом.

Честнее, правильней.

— Иустина, — сказал Митрофан. — На втором этаже шкаф помнишь? Принеси оттуда блюдо голубое, на подставке стоит. Увидишь. Большое, не знал, куда пристроить.

Я кивнула, пошла в сторону лестницы, гости должны были начать собираться через полчаса, нужно поторопиться. Хотелось, чтобы всё прошло хорошо, чтобы этот день ничем не омрачился.

Пусть всё получится!

Открыла дверцу полупустого шкафа. Несколько негабаритных тарелок, коробки с бокалами, стеклянная ваза, старые книги — всё, что нечасто требуется, потому убрано подальше.

Жестяная коробка с нитками, рамки с вышивкой крестиком стопкой, фотографии…

Нужно было взять блюдо и уйти, не открывать портал в чужое прошлое. Рука же сама потянулась к снимкам, с которых на меня смотрел счастливый Митрофан, совсем молодой, мальчишка, и его жена — Мария.

Русоволосая, в косынке, с мягкой улыбкой, без косметики, в простой одежде — блузка и юбка, — ничего модного, вычурного. Такая… настоящая, живая, не ведавшая, что в её доме через несколько лет будет хозяйничать другая женщина, детей её растить, мужа ночами целовать…

Спиной почувствовала, что Митрофан стоит сзади. Резко обернулась, не выпуская из рук фотографии. Почувствовала прикосновение горячей ладони к своей, как исчезают глянцевые листы. Услышала, что закрывается дверца шкафа.

— Живым живое, Иустина, — глухо проговорил Митрофан. — Прости, забыл про фотографии.

— Ничего, — повела я плечами, нервно облизнула губы. — Ты прости, — снова облизнулась, сушило, будто в Сахаре стояла.

Митрофан опустил взгляд на моё лицо, остановился на влажных губах, сглотнул, дёрнул кадыком. Придвинулся вплотную ко мне, окутывая мужской аурой, накрывая с головой.

Подхватил на руки, несколькими шагами подошёл к дивану, опустил меня, укладывая на бок, спиной к спинке, лицом к себе. Лёг рядом, так же на бок, впечатался телом в меня, обхватил одной рукой, прижал сильно. Вывернуться я не могла, на самом деле и не хотела.

Осталась, чутко прислушиваясь к своим ощущениям. Осторожно закинула руку на плечо Митрофана, провела по спине, чуть надавливая, ощущая крепкие мышцы.

Нельзя сказать, что противно… непривычно. Рефлекторно хотелось вырваться, но я оставалась недвижима. Застыла, замерла, старательно отыскивая в себе положительные эмоции. Пусть осторожное, самое робкое желание.

Митрофан прошёлся чередой лёгких поцелуев по моей шее, спустился к ключице в вырезе футболки. Впечатал моё распластанное по нему тело в себя сильнее. Выводил пальцами узоры по коже шеи, одновременно сжимал губами мочку, оставлял короткие поцелуи за ухом. Двинулся мелкими поцелуями по лицу.

Одновременно продолжил гладить спину. Переходил на бёдра с внешней и внутренней стороны, ласкал тонкую кожу под коленом, снова возвращался к спине, выпростав мою футболку из шорт.

С радостью я отметила, что меня не трясёт от отвращения, чего я опасалась. Тело, до этого натянутое как струна, немного расслабилось, начало получать подобие удовольствия, хотя бы от того, что хорошему человеку рядом в радость то, что происходит.

Человек — биологическое существо, — уговаривала я себя. Такой же живой организм, как другие обитатели нашей планеты. Все люди состоят из клеток, в нас происходят процессы, независимо от нашего желания, часто вопреки. Значит, мой организм должен реагировать на ласки мужчины.

Нужно только окончательно расслабиться, отпустить себя, выпустить из головы лишнее. Идти за рефлексами… инстинктам следовать.

Удивительно, но получилось. Сработало. Тело двадцатилетней девушки, которой знакомы радости плотской любви, начало откликаться, подавать красноречивые сигналы. Робко соглашалось двинуться ещё на шажок, ещё и ещё.

Конечно, происходящее со мной и отдалённо не напоминало ту бурю, которую рождал во мне Олег. Пожар, который загорался, стоило ему лишь прикоснуться, посмотреть в мою сторону.

И всё-таки мне было… приятно.

Сродни костру, который можно зажечь из сухих дров спичкой, предварительно сбрызнув бензином, тогда огонь вспыхнет мгновенно, поглотит с головы до ног, а можно с помощью трения дерева друг от друга.

Больше я напоминала кусок деревяшки, чем пылкую любовницу, но упорно продолжала ждать, когда загорится тонюсенький язычок, чтобы попытаться развести из него согревающий огонь. Беречь его, стеречь, ценить…

Митрофан обхватил мою вялую руку, положил себе на пах, где под джинсами заметно бугрилось. Чуть надавила, провела сверху вниз, начала ласкать сквозь ткань, стараясь угодить, сделать приятно.

Надо начинать, почему бы не сегодня? Этот день ничем не хуже остальных. Надежды на то, что результатом трения дерева через неделю, две, месяц станет всепоглощающий огонь, сжигающий всё на своём пути, у меня не было.

Но крошечные шаги навстречу теплу делать необходимо, иначе застыну навсегда в ледяной пустоши, в которой очутилась и барахталась, как стрекоза в сиропе.

Зажмурилась, иррационально мысленно прося прощения у Олега. Справилась с застёжкой джинсов, обхватила горячий член, услышала громкое, прерывистое дыхание, с удивлением отмечая, что дышу так же, почти в унисон.

Митрофан раздвинул мои ноги коленом, нырнул рукой под широкие шорты с воланами. Провёл ладонью по сухим трусам, отодвинул в сторону, смочил свои пальцы слюной и прошёлся несколько раз, задевая чувствительные точки у входа и клитор.

Как же это… как же… как…

Незаметно для себя начала раскачивать бёдрами, стараясь подстроиться под движения руки, получить максимальное удовольствие из возможных. Совсем крошечку, чуть-чуть, пусть получится.

Не оргазм, подобие, пусть.

В это же время продолжила движения рукой по члену, с радостью отмечая, что Митрофану нравится то, что я делаю, как.

Почти сразу он напрягся, зажмурился, опустил свои губы на мои. Начал целовать хаотично, рвано, жадно принимая мой ответ. И кончил мне на руку. Через секунду я почувствовала, как мужская рука быстро довела меня до финала, заставив тихонечко простонать и сжать ноги.

Мы лежали притихшие, размякшие. Глубоко дышали, впитывали то, что только что произошло.

«Поженились, прижились как-то, пообтесались, полюбили».

— Гости скоро придут, — кашлянув, сказал Митрофан, выдёргивая меня из вязких, полусонных мыслей.

— Конечно, — завозилась я, вставая.

— Спасибо, — вдруг сказал Митрофан, утыкаясь носом в мою макушку.

— Не за что… — растерялась я. — Тебе спасибо, — продолжила ещё большей глупостью.

Заняться петтингом с нелюбимым мужчиной оказалось легче, чем с этим мужчиной потом разговаривать.

В глаза ему смотреть.

— Я в ванную! — выпалила я и поспешила вниз.

Потом мы носили готовые блюда к столу на улицу. Суетились, спеша доделать то, что не успели. Увлеклись…

Пришёл Лёша Калугин, привёл Таню Брусникину — её я немного знала, та несла впереди себя большой пластиковый контейнер с рыбными пирогами.

Подошли незнакомые мне мужчины. Судя по взглядам, они меня знали, как минимум моего отца, кто же не знал Луку Тихоновича, местного лесника? Одобрительно поглядывали в сторону Митрофана.

Я отправилась в дом за блюдом, тем самым, что осталось на подставке, в шкафу. Зарделась, увидев диван, вспомнив то, что здесь произошло.

Улыбнулась сама себе.

Довольная, стараясь не расплескать зыбкое ощущение счастья, поспешила на улицу, к своему жениху.

К Митрофану.

Завернула за угол дома, к навесу. У стола стоял высокий мужчина спиной ко мне, разговаривая по телефону. Остановилась, словно в бетонную стену на космической скорости врезалась и какого-то чёрта осталась жива. Ещё и в здравом уме и трезвой памяти, как назло.

Птицы продолжали щебетать, соседская собака лаять на весь двор, где-то внеурочно орал петух. Небо не упало на землю.

Взлохмаченные волосы, широкие плечи, узкие бёдра, джинсы, отлично сидящие на упругих ягодицах, длинные ноги, кроссовки New Balance 574…

— Я всё сказал, Яна. Мне насрать, беременная ты или просто тупая. Держи в курсе, родишь — позвони.

С этими словами Олег обернулся.

Прошёлся скучающим взглядом по окружающему пространству, теплице, поленнице у бани, людям, стоявшим недалеко, степенно о чём-то беседующим.

И впился в меня молниеносно расширяющимися зрачками.

Глава 22. Олег

— Не развяжешь, не пытайся, — прокатился зычный голос Фёдора.

Отпевать бы таким-то басом, демонов из душ заблудших изгонять.

Олег поднял глаза, уставился на высокую, массивную фигуру старшего брата. Лёшка против него — цыплёнок.

Надо же, какая чёртова череда совпадений, словно правда бесы путали, водили вокруг да около, а потом и вовсе подшутили, шлёпнули по лбу с оттяжкой.

Когда увидел Тину во дворе Митрофана, думал — всё, жбан потёк окончательно. После, как квадратики тетриса стали складываться детали, которым раньше не придавал значения. Другим был озабочен, куда более важным для его натуры.

Понятно чем — низменными инстинктами. Не думами о высоком точно.

А может, он настолько хорошо знал манеру поведения Тины, повадки и привычки, что всё казалось гармоничным, само собой разумеющимся. Попросту невозможно было придать значения.

Например, странноватая привычка прикрывать любую ёмкость, хоть ложку поперёк, но устрой, чтобы бес не прыгнул. Никто всерьёз в их семье в бесов не верил, а привычка жила. И Маська делала точно так же, естественно для его глаз, потому и не заметил.

Или суп этот… как-то поздно вечером пришли к нему, загулялись с Фиником. В холодильнике же мышь с укором в глазах верёвку намыливаела. Олег собрался за пельменями в круглосуточный гастроном, или заказать что-нибудь, что быстрее получится — жрать хотелось неимоверно.

Маська, обшарив глазами запасы, предложила сварить «сварку́». По факту, разваренный картофельный суп со всем, что бог послал. Местечковое словечко, только в Кандалах встречал, означающее сварить по-быстрому из того, что дома имеется.

Что у сельчанина всегда есть? Картошка родимая, собственноручно выращенная, химией не облитая, потому «сварку́» вкусный получается. Не шашлычок под коньячок, но червячка заморить можно.

Любой бы удивился слову, Олег значения не придал.

— Могу сварку́ сварить.

— Давай, я пиццу тогда закажу. Тебе с пепперони?

«Сварку́ сварить» — что-то на странном. Про вехотку и гаманком легенды ходят, про «сварку́» никто из знакомых Олега не слышал, если в Кандалах не жил, не бывал.

Здесь бы Олегу глаза открыть, но нет… цвет трусиков Маськи важнее лингвистических изысканий.

Самое элементарное, наконец, Красноярский край. Огромный конечно, шансов на совпадение чуть меньше, чем нет совсем, но нормальный человек обязательно уточнит, откуда именно потенциальный земляк…

Встроенная прошивка для любого, но не для Калугина Олега, у него другая начинка, с центром управления ниже пояса.

Во-о-о-от, деби-и-и-ил, ёп твою мать!

Он смотрел на Тину, напрягшись, как перед прыжком. Одним рывком захватить, увезти, украсть, угнать… как там императрица всея эстрады поёт?

«Угнала у всех на виду, так открыто, что обалдели все». Олег тоже понимал — угонит.

— Иустина, — сказал Митрофан, подойдя к Тине, положив руку на талию.

Талию, сука! Обнял, как свою собственность, а она ни хрена ни его…

Олег под таким раскладом не подписывался и не подпишется никогда в жизни.

— Иустина, возьми Татьяну и идите в дом, — выдал ровным голосом гондон бородатый.

Тина покачала головой, отказываясь, не отрывая взгляда от Олега. Бледная, как сама смерть, а ведь секунду назад румянец украшал хорошенькое личико.

Со стороны Митрофана подошло четверо мужиков, встали рядком, окидывая взглядом незнакомца. Поняли, что надвигается буря. Достаточно движения воздуха, и начнётся…

Олег окинул взглядом пятерых. Трое крепких мужичков, двоих в расчёт можно не брать, но всё равно гражданские, значит, шансов против тренированного бойца СОБРа нет.

Глянул на Лёшку, перехватил останавливающий взгляд, говорящий, что на стороне родственника он не будет. Что произошло — неважно, в чужом доме устраивать побоище, нести сор — нельзя. Он собирался остановить дядьку во что бы то ни стало.

Лёшку калечить не хотелось, племянник всё же, родная кровь.

— Пошли, — Татьяна дёрнула Иустину.

Имя-то какое неподходящее у Маськи. Задайся целью, не придумаешь.

Занесённую руку Олега, которая направлялась аккурат в бородатую морду Митрофана, естественно, когда девчонки скрылись в доме, перехватил Фёдор.

Вырос, словно из-под земли, дёрнул непутёвого младшего брата, выволок, как нашкодившего кота. Без лишних слов и размусоливаний.

Татьяна, Танечка, Танюшка, готовая шлёпнуться в обморок от любого чиха, мигом сообразила, что дело пахнет керосином. Позвонила Фёдору, тот — снова совпадение, — как раз мимо дома Митрофана проезжал.

Хоть книгу пишу с внезапными поворотами сюжета! Впрочем, с жизнью никакие книжные хитросплетения не сравнятся.

Сидел теперь Олег связанный в чулане на первом этаже дома Фёдора. Слушал лекцию о собственном поведении, недостойном звания офицера и старообрядца их согласия заодно.

— Долго собираешься так меня держать? — показал он на свои связанные руки и ноги.

— Пока не остынешь, — степенно проговорил Фёдор.

— Не остыну я, не остыну, как ты не понимаешь! Я люблю её, понял?! — кипятился Олег.

— Плохо любишь, если она здесь и за другого замуж собирается, — назидательно проговорил Фёдор.

— Насрать! — выкрикнул Олег, в глаза потемнело, взорвалось что-то, разнесло на мелкие щепки. — Сказал, моей будет! Уже моя!

— Никто тебе не позволит на поповке жениться, — гаркнул Фёдор, указав согласие Тины. — Ни наш отец, ни мы, ни её родня, Лука Тихонович особенно.

— Ох, ёпта! — взвился Олег. — Пытаюсь придумать, каким образом запретите, ничего в голову не приходит. Не подскажешь?

— Для Иустины слово отца — закон, — заявил Фёдор, уверенный в своей правоте. — А тебе… отец карьеру сломает, Игнат поможет. Не быть такому союзу в нашей семье.

Против двух генералов, один из которых в ФСБ служит, не попрёшь, только Олег вертел на детородном органе службу, карьеру, весь этот мир, если такова плата за его Маську.

Ничего, живут люди без военной службы, и Олег устроится. Пойдёт к Николаю работать, не возьмёт, тогда инструктором малой авиации или в парашютный клуб. Будет гражданским помогать ловить адреналин, у кого кровушка застаивается, протирая штаны в офисах, в белых воротничках.

— Послушай меня, — Фёдор сел на корточки рядом с Олегом, закрывая своей мощью свет от тусклой лампочки. — Не лезь туда… Иустина, если бы не хотела, в дом Митрофана невестой не пошла, согласия на брак не давала. Она здесь, с отцом и женихом, а не с тобой, там. Значит, есть причина, — приподнял бровь, сверля взглядом.

Не спрашивал, утверждал. Есть причина — сидит перед ним, кочевряжится: младшенький сынок генерала, сладкий мамин пирожок, без косяков существовать не умеющий.

Жизненное кредо такое — в глубо-о-о-окую задницу с разгону влететь.

— К бесу пошёл, — прошипел Олег, зная, что нельзя поминать нечистого в доме брата — истово верующего.

Сразу же ощутил крепость Фёдоровой руки на затылке. Хороша зашла затрещина, ещё бы парочка, и вырубится на хер. Впасть бы в кому, чтобы не видеть этого дурдома.

— Сиди, — отдал распоряжение Фёдор, вставая, и вышел из чулана.

Выбрался из заточения просто. Детское любопытство и простодушие помогло. Заглянул шестилетний Максимка. Интересно, что в доме творится, за что отец целого дядю Олега наказал.

— Развяжи ноги, — попросил Олег. — В туалет хочу… — в общем-то, не соврал он. — Не в штаны же…

Максимка смотрел недоверчиво, пыхтел, дуя пухлые щёки, смотря Калугинскими глазёнками — как на ксероксе печатаются взгляды и улыбки.

— Ты руки не развязывай, только ноги. Я быстро сбегаю и вернусь. Ну, куда я убегу с завязанными-то руками? — привёл он «железный» аргумент, который сработал.

Через несколько секунд Олег перемахнул через забор и был таков. Пара шагов до машины, приветственный свет фар и долгожданная свобода.

Была бы…

— Поедешь к Кушнарёву на машине, сразу засекут, дядя Олег, — спокойно сказал Алексей, словно нарочно ждавший у автомобиля. — В ту сторону одна дорога, на лесопилку и к Кушнарёвым. Лесопилка сейчас закрыта… считай ночь.

— Пешком пойду, — психанул Олег.

— На лодке надо, пойдём, — махнул рукой племянник — нормальный парень, оказывается.

— Что после моего ухода было? — спросил Олег, когда отчалили от берега.

Гребли вёслами, чтобы шумом мотора не привлекать лишнего внимания.

— Ничего особенного, посидели и разошлись, — равнодушно проговорил Лёшка. — Я сказал, что у тебя ПТСР, как у дяди Миши было, поэтому ты здесь, а не юге каком-нибудь, на курорте. Врачи велели.

— И что, поверили? — усмехнулся Олег.

ПТСР у него… Пожизненный, сука, со времён, как ходить начал. Видимо сильно в младенчестве приложился, до сих пор последствия для него самого и окружающих.

— Все поверили, Митрофан не похоже, но промолчал… Им с Иустиной здесь жить, а ты не сегодня-завтра уедешь. Они между собой разберутся, без лишних глаз.

— Больно ты, Алексей, мудрый… — буркнул Олег. — Непонятно только, зачем мне помогаешь?

— Всё равно полезешь, — вздохнул Лёшка, нервно передёрнув плечами, — а места здесь глухие… Приплыли, — сказал шёпотом. — Вон дом, — Олег посмотрел в сторону горящих окон. — Машины Митрофана нет, значит, уехал уже, Василия и самого Кушнарёва тоже нет… Фокий может быть дома, — перечислил каких-то людей, будто это могло остановить Олега.

Фокий, не Фокий… полк Росгвардии поставь — всё равно попрёт.

— Через частокол не лезь, справа обойди, забор пониже начнётся, задами проберёшься.

Олег прошёл мимо высоченного частокола, оглядев объект на предмет камер — ничего, пусто. Словно не вдоль дома лесничего шёл, а колдуна сибирского из сказки народной. Или песни… как там, у Владимира Высоцкого?

«Твой мир колдунами на тысячи лет

Укрыт от меня и от света»...

Всё согласно тексту:

«Здесь лапы у елей дрожат на весу,

Здесь птицы щебечут тревожно».

Штакетник тоже высокий, однако, перемахнуть вышло с первого раза.

«Украду, если кража тебе по душе»…

Огород, огород, огород, огород, будто небольшое фермерское хозяйство с наёмной рабочей силой обрабатывало землю, а не семья из нескольких человек. Хозяйственные постройки, откуда неслось сытое мычание, блеяние, ржание. Куры квохтали, суетились, гуси встревожено гоготали — чуяли чужака.

Дом двухэтажный, основательный, с высоким крыльцом и двойной ручкой на входной двери. Можно подумать, сюда кто-то чужой сунется…

И что теперь?

Войти в дверь? С порога: «Здорово, Маська, собирай вещи, я за тобой»?

За такое можно и пулю схлопотать, прямо в лоб. Прав Лёшка, места глухие, километра нет до непроходимой тайги. Полиция приедет, может разберётся, может даже труп зверьё не успеет сожрать.

Самому Олегу какой от этого прок?

— Ты, что ль, Иустины хахаль городской? — услышал девчачий голос.

Обернулся. Девчонка на вид лет десяти, не больше. Худая, из-под криво сидящей косынки хиленькая коса перекинута через острое плечо, юбка ниже колен, футболка с длинным рукавом с растянутыми локтями, но главное не это.

Главное — двустволка в тощих руках и пёс у ног. Хорошо, если пёс, больше похож на волка.

Живое воплощение мема «Не держи зла, держи питбуля и дробовик». Только псина, демонстрирующая зубы и очевидное недружелюбие, серьёзней любого питбуля будет.

— У тебя ружьё не заряжено, — сказал Олег, переведя взгляд на оружие.

Защитница, вояка… улыбнулся он.

— Ружьё нет, Найд заряжен, — важно ответили ему, показывая рукой на клокочущего пса, вернее волка, судя по утробно-гортанным звукам. — Говорю, ты хахаль Иустины, тот, что с города?

— Ты откуда про меня знаешь, Тина рассказывала? — выпалил Олег.

Другого времени и места почесать чувство собственной значимости в глазах Маськи не нашёл.

— Слышала, как папка маме Тоне говорил, что хахаль у неё в городе был, и ещё, что, кажется, он сюда приехал, торопиться надо со свадьбой. Хахаль? — девочка грозно свела светлые брови, поглаживая натянутого, как струна, собаковолка, волкопса, как там этот зверюга называется?

— Хахаль, — согласился Олег.

— Лестницу видишь? — девочка показала на приставную лестницу у фасада. — Третье окно слева — её. Она сейчас внизу, купается, папка с Фокием к Василию поехали, дома мама Тоня, Акулина и Мирон. Мама Тоня сейчас уснёт, Акулина с Мироном убираться будут после ужина… — посмотрела выразительно на Олега, говоря взглядом, что ожидала больше прыти от городского хахаля. — Ну?! — показала она на лестницу.

— Ты почему мне помогаешь? — спросил Олег.

— А ты мне больше нравишься, чем Митрофан, на папку нашего похож, — одобрительно кивнула она. — Меня Ангелина зовут, я полностью родная сестра Иустины.

— Спасибо Ангелина, полностью родная сестра Иустины, — улыбаясь, сказал Олег.

Комната действительно пустовала. Олег оглядел небольшое пространство, метров десять от силы. Вот, значит, где росла его Маська… Невольно вспомнились комнаты младших сестёр, каждая из которых отражала характер хозяйки.

У Славы вечный беспорядок. Всё завалено туристическим снаряжением, будто кладовых в доме нет, фотографическим оборудование, боксёрская груша в углу.

У Леры рамочки с фотками семьи и подружек, репродукции картин знаменитых художников, её личные картины, сердечки, цветочки, прочие финтифлюшки…

А здесь?..

Односпальная кровать вдоль стены, заправленная, как в казарме, по струнке. Однотонные обои, несколько полок с редкими книгами, вряд ли с современной прозой, плотно закрытый шкаф, иконы в красном углу, короткие занавески с ручной вышивкой по краям и… Собственно всё.

Несколько вышитых цветочков — единственное украшение.

Вошла Тина, Олег затаился в нише между стеной и шкафом, напряжённо наблюдая за ней. Сняла длинный халат, повесила на крючок у двери, осталась в ночной хлопковой сорочке ниже колена. В электрическом свете через тонкую ткань с шитьём просвечивалось тело, прикрытое лишь трусиками.

Подошла к окну, удивлённо посмотрела на сдвинутую москитную сетку, поставила на место, предварительно выглянув на улицу. Села на кровать, сложила руки на колени, скорбно опустила голову, тяжело выдохнула, словно собиралась зареветь, завыть во весь голос, сразу же вобрала в лёгкие воздух, поднимая голову и уставилась, распахнув синие глаза на Олега.

Глава 23. Олег

— Что ты здесь делаешь? — шёпотом завопил Олег, оказывается, так тоже можно.

— Я? — вскочила Тина с кровати, смотря на него со смесью радости, ужаса, презрения и какого-то животного отвращения, как на червя разрезанного.

Адова мешанина из чувств, не поддающаяся пониманию.

Олег мгновенно пересёк жалкую пару метров отделяющую его от Маськи. Вцепился мёртвой хваткой в хрупкие плечи, врезался взглядом, мог бы — сожрал, чтобы впитать в себя до последней капельки. Крошечки бы не оставил.

Проговорил надрывно, хрипло, горло сводило судорогой, дышать было нечем:

— Поехали со мной, Тина. Сейчас же поехали. Лёшка нас в село на лодке довезёт, там только Финика забрать, и свалим. Да бог с ним, с Фиником, у Фёдора останется, главное, уехать из этого дурдома!

— Ну конечно, — прошипела Тина, вдавив ладони в грудь недвижимого Олега, пытаясь отодвинуть. — Бросить собаку, которая любит тебя всем существом — это же так по-мужски!

— Что? Причём тут это? Хорошо, заберём Финика. Хорошо! Собирайся, поехали!

— Нет, — Тина сложила руки на груди, впёрла взгляд исподлобья в Олега, такой, что расстрел бы показался лучшей перспективой, чем стоять вот так… перед этими глазищами, с дырой в груди размером с бездонную пропасть.

— Почему? — скрипнув зубами, спросил Олег. — Почему? — с силой тряхнул он Тину за плечи. — По-че-му? — повторил по слогам, давая понять, что не сдвинется с места, пока не получит ответ.

— Я замуж выхожу… за Митрофана.

— Дался тебе этот Митрофан! Скажи ещё, давно у вас, серьёзно! Тебе шестнадцать было, когда ты уехала отсюда, а у него двое детей. Сейчас овдовел, решил домработницу с нянькой в одном лице завести. Выбрал молодую, красивую, не разведёнку же с прицепом брать.

— Не говори, о чём не знаешь, — отвернулась к окну Тина, понуро опустив плечики.

— Расскажи, о чём я не знаю. Расскажи, буду знать.

— Мне только за своего замуж можно. За старообрядца… — еле слышно выдавила она.

— Я, по-твоему, кто? Старообрядец! Смотри!

Он повернулся к иконам, осенил себя крестом-двуперстием. Честно сказать, не умел иначе, пальцы не складывались по-другому, только так, как в детстве дед с бабушкой учили, которые в Кандалах жили, в отрочестве Фёдор, уехавший в одночасье из шумной Москвы в сибирское село, в родовой дом Калугиных.

А позже… где церковь, истинная православная вера, а где сладкий мажорчик — мамкина-папкина булочка Олежка Калугин?

— Какой ты старообрядец! — фыркнула Тина, взглядом осудив кривляющегося.

Он сам понял, что лишнее сделал. Внутренняя дурь дурью, берега видеть надо.

Над верой, своей ли, чужой, насмехаться нельзя.

— Ты пьёшь, куришь, танцуешь, пост не держишь, блудишь… — перечисляла Тина, загибая пальцы.

— Ты, выходит, староверка? — поднял Олег брови, не скрывая удивления. — Пост держишь, не пьёшь, не куришь, не блудишь? — демонстративно сложил руки на груди. — Не напомнишь, кто после кальяна и шампанского трахался в прихожей, не дошёл до спальни? Ой, неужели это ты?.. Внезапно! — ударил по своей груди и коленям, будто в пляс вприсядку сейчас пустится.

«Эх, яблочко, да на тарелочке. Кому водку пить, а кому девочек».

— Заткнись! — Тину передёрнуло, словно в нечистоты наступила. — Уходи! — показала на окно.

— Не уйду, пока нормально не поговорим, — упёрся Олег. — И вообще, не уйду. Моей будешь. Уже моя. Понятно тебе? Говори, давай!

— Я всё сказала. Выхожу замуж за Митрофана после Успенского поста. На следующей неделе заявление подадим. Свадьбы не будет, он вдовец, а мне не надо. Он хороший человек, Олег. Уезжай.

— И моё появление хорошего человека не смутило? — с нескрываемой ехидцей спросил Олег.

— Сказал, что всё, что нужно знать обо мне, он знает… — виновато проговорила Маська.

Она ещё и виновата.

Впрочем, кто?

Кто свалил, не сказав ни слова, кинул мятый клочок бумаги с невразумительным объяснением о женихе, с перечёркнутым словом «твоя»?

Ошибаешься, Масенька, моя была, есть и будешь!

— Почему ты выходишь замуж за Митрофана? — выдохнул Олег.

Оказывается, любить сложно, больно, трясёт от ярости, похоти и желания потискать, как котёнка, в одно и то же время. Диапазон чувств, как расстояние от Владивостока до Калининграда.

Хочется уйти нахрен, забыть, как страшный сон, а ты стоишь, как привязанный, гвоздями к полу приколоченный.

Тина помолчала несколько секунд, начала медленно говорить, с расстановкой, еле слышным шёпотом. Пришлось обратиться в слух, перебивать не посмел, боялся спугнуть.

Закроется на миллион замков, не выбьешь правды и под пытками. В такой атмосфере росла, что сдерживать эмоции, прятать переживания в себе для неё так же нормально, как для Олега пить кофе по утрам.

— В чём проблема, Мась? — после небольшого, но какого-то запредельного в своей нереальности рассказа, произнёс Олег. — Вот я, — показал он на себя пальцем. — Я — старообрядец, отец мой старообрядец, дед, прадед — все! Другого согласия, но разве это настолько важно? Поженимся и заберём Ангелину.

— Нельзя, — скривилась Тина. — Сам знаешь, нельзя…

Он, естественно, знал, но искренне, от всей души не понимал.

Человечество давно перешагнуло дремучие предрассудки. Существуют межконфессиональные, межнациональные, межрасовые, меж-чёрт-знает-какие браки. Один китаец вообще на бабе-роботе женился и ничего!

А здесь они — одной расы, одной национальности, одной конфессии — и нельзя. Толк другой, согласия разные?

Бред какой-то, честное слово!

— Ты вообще понимаешь, что тебе под Митрофана этого сраного лечь нужно будет? — прорычал Олег, дёргая себя с силой за волосы, чтобы очнуться, выбраться из этого кошмара.

Он просто спит после сборов. Собирался заехать к матери, забрать Финика, поговорить с отцом, после рвануть на выпускной к Тине, сделать предложение, но уснул.

И никак не проснётся.

— Он знает, что ты уже не девочка? — Олег прищурился, оглядел хрупкую фигурку перед ним, с ужасом думая, что вот эти плечики, ключицы, грудки с торчащими из-под тонкой ткани сосками окажутся под каким-то посторонним мужиком.

Митрофаном!

Где только имя такое отыскали? Был бы Серёгой обыкновенным.

Хотя — нет! На хер Серёг, туда же, куда Митрофана!

Маська — его. Тэ. Че. Ка!

— Знает, спрашиваю?! — рыкнул он, скабрезно усмехнувшись.

— Это просто решается — гименопластика! Раз — и ты девочка опять! — выплюнула в тон ему Тина.

— Обманешь, значит? Ай-ай-ай, как нехорошо… такая праведная, и такая врунишка. Не напомнишь, случайно, ложь — грех? — не скрывая ехидства и злости, проговорил Олег.

— Обману! — взвилась Тина. — Ты не понимаешь и никогда не поймёшь, потому что мужчина, потому что такой же, как мой отец, потому что всё у вас просто! С одной живу в законном браке, к другой хожу, как к себе домой, детей рожаю на глазах всего народа. Вслед ведь не мужику плюют, а любовнице, с жалость не на него смотрят, а на жену, а он весь в белом! Детей в детский дом не отдал. Герой!

— Я-то здесь причём? — опешил Олег.

— Кто со мной встречался, когда у него девушка беременная? Яна! Тоже всё просто, выходит, как у отца моего. Одна беременная, с токсикозом, отёками, бытом, с другой покувыркаюсь. А что такого? Ничего особенного. Одна ночами ревёт, второй глаз от стыда не поднять, зато ты у нас молодец! Осеменитель сраный!

— Она вообще неизвестно от кого беременная! — выпалил Олег.

Не сообразил, что Тине не должно быть известно о Кучеренковой. Он бы сейчас один плюс один не смог сложить, не то, что трезво анализировать информацию.

— Естественно «неизвестно от кого», что ты ещё можешь сказать? Беременная — неизвестно от кого. Алименты — на себя тратит. Ребёнок внимания требует — я ни при чём. Так? Чем я хуже тебя, чем? Ничем! Ангелина — мой единственный родной человек, ребёнок мой, если хочешь. Если нужно будет сделать операцию — я сделаю. Нужно будет просить прощения за блуд у мужа — буду просить, в ногах валяться стану. Надо будет лечь под Митрофана этого сраного, — повторила слова Олега, — лягу! Я что угодно ради сестры сделаю! Чтобы забрать её отсюда, увезти из этого дома, от отца, работы с утра до ночи, тряпок этих страшных, вместо одежды нормальной. У неё друзей нет, интересов нет, она, как мир за пределами Кандалов выглядит, не знает, в семь лет с уткой дружила. С уткой! Понятно тебе? Всё сделаю, что угодно! И если хочешь знать, Митрофан знает всё про меня, сегодня лично убедился!

Олега словно броневик на огромной скорости снёс, отправив в космическое пространство, где ни кислорода, ни температуры пригодной для жизни. Ничего, лишь всепоглощающее отчаяние такой невероятной силы, что сдохнуть в корчах стало бы милостью.

— Что ты сказала? — прохрипел он, глядя на Маську.

— Сегодня… лично убедился… — повторила она, отступая спиной мелкими шажками к кровати, прикрывая рот рукой, в ужасе распахнув глаза.

Не понял, не уловил тот момент, когда вцепился мёртвой хваткой в плечики Маськи — наверняка останутся синяки, но прямо сейчас похрену, — впился взглядом в голубые, распахнутые в страхе глаза, чувствуя, как ходят желваки на его лице, дёргается кадык и, кажется, крошатся зубы.

— Что ты сказала? — повторил он фразу, будто забыл остальные слова.

Впрочем, забыл. Вылетело всё здравое из головы, осталась зияющая пустота и злость, помноженная на ревность такой силы, что впору рельсы в узел связывать одним движением ресниц.

— … У-убеди-и-ился, — выдохнула Маська. — Ли-лично…

— Лично, значит, — прорычал Олег.

Поднял за плечи хрупкую фигурку, переставил к кровати, покорно висящую в его хватке. Отпустил руки, но лишь за тем, чтобы впечатать в себя, вдавить, размазать по своему телу, как прямо сейчас были размазаны его чувства.

От тепла Маськиного тела, запаха, который ударил в нос — такого до боли знакомого, чистого, концентрированного прямо сейчас, — сбившегося дыхания, доносившегося до слуха, член мгновенно встал. Налился донельзя, добавив в крошево в черепной коробке животную похоть.

Убедился, значит… Убедился, сука!

Он несколько раз толкнулся членом в девичий живот. Почувствовал, как непроизвольно качнулись бёдра ему навстречу.

Поднял Маську, сразу же опустил на кровать, подмяв под себя. Упёрся одной рукой в жёсткий матрас, чтобы не раздавить, второй хаотично, нервно водил по распластанному телу.

Дёрнул сорочку с вышивкой этой дебильной вверх, оголяя одним движением до самых подмышек. В глазах потемнело от открывшегося вида: тонкая талия, плоский животик с дрогнувшим пупком, груди — налитые, упругие, большие для хрупкого телосложения, со светлыми, аккуратными сосками.

Прошёлся языком по шее, впитывая не только вкус, запах, но и вибрации воздуха вокруг. Впился зубами в сосок, одновременно удерживая Маську, не позволяя вывернуться, отодвинуться хотя бы на миллиметр.

Моя, — стучало в голове грёбаным рефремом.

Моя, моя, моя!

Моя, чтобы черти драли того, кто решил иначе. Моя!

Опустил руку между ног Маськи, одновременно отодвигая коленом, опускаясь своим телом между, окончательно придавливая. Не дёрнется, не хватит силёнок.

Влажные женские трусики лишили последней крупицы разума, если она и оставалась в бушующем, протестующем, алчущем мужском организме.

Да Маська текла, как похотливая кошка. Хотела ничуть не меньше. Хотела до вязкой смазки, которая растекалась по её белью, пальцам Олега, покрывалу.

— Что, не удовлетворил женишок? — прохрипел он, глядя в голубые с поволокой от желания глаза. Он знал этот взгляд, помнил его, сходил с ума.

Это его девочка. Его. Чувственная, податливая, чутко отвечающая, всегда реагирующая на его прикосновения. Безотказная, потому что ей тоже в радость.

— Не удовлетворил, спрашиваю? — прорычал, врезаясь пахом в промежность, имитируя древние, как сраный, несправедливый до корчей, мир.

Одним движением стащил с Маськи трусы, вторым высвободил собственный член, готовый лопнуть или кончить через пару секунд, настолько накрыла откровенная, алчущая похоть.

Впился в приоткрытый, сладкий до одури рот поцелуем. Сразу, без раздумий и приглашения, врезался языком, устанавливая свои правила.

Хватал, прикусывал, таранил, не позволял вдохнуть, выдохнуть, прийти в себя. Игнорировал слабые попытки оттолкнуть. Не в этот раз, Маська, не в этот.

Направил член между влажных, скользких складок. Вошёл резко, сразу на всю длину, не церемонясь, не позволяя привыкнуть, повинуясь лишь собственному порыву — эгоистичному, наглому, жадному.

Поймал ртом сдавленный стон, не позволяя звуку изо рта Тины повиснуть в воздухе. Обхватил её колени, дёрнул наверх и начал с силой вколачиваться, теряясь в мороке собственной страсти.

Да, да, да, вот так… вот так… так..

— Моя, моя, моя, — шептал он хрипло, между алчущими поцелуями.

— Моя, моя, моя, — рычал в такт каждой фрикции.

— Моя, моя, моя, — утопал в податливых движениях женщины под ним.

Его женщины.

Оргазм оглушил, обездвижил, лишил зрения, слуха, заставил воспарить над двумя вспотевшими телами на узкой кровати.

Одно женское. С задранной сорочкой, ногами, обнимающими его за талию, предоставляя себя в полнейшее пользование. Второе мужское. Со спущенными до середины бёдер джинсами, пятном от выступившего пота на футболке.

Олег ловил членом отблески оргазма Тины, чувствовал ритмичные сжатия, которые постепенно утихали. Пару раз лениво качнулся, выдохнул, закрыл глаза, улыбнулся совершенно счастливо, беспардонно, как никогда в жизни.

— Люблю тебя, Мась, — проговорил он.

Завалился на бок, потянув за собой расслабленную Тину.

Глава 24. Тина

Накануне жену Василия отвезли в роддом, на дородовое, обещали, что родит через неделю, не раньше, но родила она в ту же ночь.

Василий умчался в райцентр со всем необходимым. Отец, тётя Тоня, Саша и неразлучные Акулина и Мирон отправились в дом к молодым родителям, приготовить то, что не успели, не рассчитали.

Мы с Ангелиной и Фокием остались на хозяйстве, что меня, откровенно говоря, радовало. Занимаясь делами вне бдительного отцовского ока, я могла расслабиться. Предаться своим мыслям, отнюдь не радостным.

Олег здесь…

Здесь, на расстоянии всего в семнадцати километров от меня.

Руку протяни, и он твой!

Калугин. Он Калугин… Странно, я знала его фамилию, но никогда не соотносила с Калугиными, которые жили в Кандалах испокон веков, кажется, даже строили это село. Распространённая фамилия, почти как Ивановы или Петровы.

Внутри всё вибрировало, клокотало от щемящей радости, ведь я искренне верила, что больше никогда не увижу его, не почувствую запах тела, не зароюсь пальцами в непослушные волосы на макушке, не поцелую, но увидела.

Почувствовала, зарылась, поцеловала, вкусила запретный плод.

Радость приходилось душить в зародыше, лишнее это, совершенно пустое.

Я могла встать и уйти в любой момент. Могла отказать Митрофану, могла послать отца куда подальше. Сжечь все мосты, никогда не вспоминать о собственном детстве, о сватовстве с вдовцом своего толка и согласия. Обо всём забыть, вычеркнуть из жизни.

Начать с чистого лица с человеком, которого люблю.

Могла! И никто бы меня не стал останавливать, осуждать, ограничивать. Я сама себе лучший ограничитель.

Отец ни за что не отпустит со мной Гелю, тем более, если узнает про Олега — беспоповца, пусть он религиозен не сильнее фонарного столба.

А Олег никогда не станет тем человеком, которому я могла верить. Ведь ничего не изменилось, ни капельки!

Яна по-прежнему беременна, у них будет ребёнок, малыш, который ни в чём не виноват, одинаково нуждающийся в маме и папе. Папе, который рядом, а не носится от жены к любовнице и обратно, кидая под каток людского осуждения ту и другую, и ребёнка за компанию.

Поэтому мне нужно было сосредоточиться на своём будущем с Митрофаном. Познакомиться поближе с его детьми, сестрой, племянниками, подготовить Гелю к переменам в жизни. После затворничества в отцовском доме, почти мирской уклад жизни Митрофана будет ей непонятен. Она всего лишь десятилетняя девочка, не знающая, что мир — он разный.

— Собирайся, в магазин надо, — выдернул меня из мыслей Фокий. — К выписке продуктов купить, к Василию завезти.

— Я тоже хочу в магазин! — взвизгнула Геля, появившаяся, словно из-под земли.

— Нельзя, — отрезал Фокий. — Велено у коз убрать.

— Я уберу, правда, — Геля сложила руки в умоляющем жесте, глядя на старшего брата, как на божество какое-то.

— Жалко тебе что ли? — не выдержала я, окрысилась. — Пусть едет.

— Ладно, пусть, — махнул рукой Фокий, смерив меня уничижительным взглядом.

Ничего, скоро я выйду за Митрофана. Не придётся больше терпеть глухую ненависть Фокия. Не нужно будет Геле умолять о поездке в сельский магазин, как о билетах на концерт рок-звезды.

Я быстро переоделась в платье, которое купила на третьем курсе, в прошлой жизни, сейчас казавшейся сном. Зоя, помнится, раскритиковала обновку, сказала — слишком скромно, по-монашески.

Фокий остался недоволен длиной по колено и открытыми руками, однако промолчал. Для подобных замечаний есть отец и жених. Митрофан же не возражал против мирской одежды, даже откровенно богомерзкой в глазах единоверцев.

Гелю заставил сменить юбку, напялить ту, что доходила до середины икр, но она совершенно не расстроилась. Подумаешь, длина подола, главное — долгожданный «выход в свет». Во время учёбы можно отлучиться на пять-десять минут из школы, посмотреть на людей, попялиться на новинке в магазине. На каникулах сиди, привязанный, как Найд.

Проехали мимо дома Митрофана. Машина у забора не стояла, во дворе показалась худенькая фигурка Василисы и сразу же скрылась. Интересно, одна дома?

Магазин, расположенный в свежеокрашенном кирпичном здании с двумя белыми колоннами и с надписью «Сельпо 1956» лепниной на фронтоне — наследство СССР, — располагался примерно в центре Кандалов.

Рядом почтовое отделение с банкоматом, школа, чуть поодаль Дом культуры и детский сад, работающий вполсилы. Детей рождалось много, но матери, как правило, были домохозяйками. Работы в селе мало, что есть — в основном для мужчин.

Главное же, основное, если пройти по главной улице, свернуть в третий проулок слева, пересечь ещё одну улицу, то уткнёшься прямо в двухэтажный сруб Фёдора Калугина — родного брата Олега. Можно постучать в калитку, зайти, позвать, сказать, что готова уехать с ним, как он уговаривал.

Наплевать на всё и вся!

Умчаться к своему счастливому будущему, или не счастливому, плевать.

Главное — своему.

Но я мысленно пригвоздила себя к земле, сжала с силой кулаки, впившись ногтями в ладони, дышала через раз, чтобы не давать воли собственным эмоциям. Нашла в себе силы поступать правильно.

Правильно для Гели и её мечты научиться играть на пианине этом дурацком.

Правильно для Олега — его семья точно не одобрит брак со мной. Скорее смирится с никонианкой, чем со мной. Слишком серьёзные разногласия и недопонимания. Слишком огромная пропасть.

Правильно для всех. И для меня, да. Должно быть правильно.

Мы выбрали всё, что необходимо, из представленного ассортимента. Бельпер Кнолле, конечно, не купить, как и испанский Фуэт, только никому такие деликатесы здесь не нужны. Не до жиру, и не по вкусу большей части населения.

Геля споро складывала продукты в пакеты, пока Фокий разговаривал с продавщицей — нашей бывшей одноклассницей. Вертелась у витрины с конфетами, бросая на разноцветные сладости завистливые взгляды.

У меня чесались руки купить хотя бы одну конфету, самую скромную карамельку в цветной обёртке. Увы, мою карту забрал отец, вместе с телефоном, отдаст только на свадьбе. Или если решу уехать в мир без младшей сестры, но я не решу.

Ни за что!

Не после несчастных взглядов на копеечные вкусности, словно Чупа-Чупс действительно может помешать спастись, а шоколадный батончик Пикник — мгновенный билет в ад.

Позвоночным столбом я почувствовала неясное движение воздуха. Вибрации, от которых леденящие мурашки пробежали по спине. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто зашёл в тесный магазинчик, выбил из меня дух, заставил вздрогнуть всем телом.

Олег скользнул по мне жадным взглядом, посмотрел на Гелю. Она уставилась на него, будто знала, но такого быть не могло. В ту ночь Олег ускользнул в окно, когда сестра уже спала в комнате девочек, больше он не приезжал, а сама она не могла очутиться в Кандалах, встретиться с ним, познакомиться каким-то чудом.

Я отошла на пару шагов, показывая взглядом, что не нужно подходить.

Геля схватила пакет, рванула на улицу, громко хлопнув дверью, через минуту вернулась, косясь на Олега. Остановилась у той же витрины со сладким. Перекатилась с пятки на носок поношенных босоножек, вздохнула, скривив несчастную моську.

— Конфетку хочешь? — услышала я безмятежный голос Олега, который, включился в мою игру, прикидывался незнакомцем.

Геля насупилась, уставилась на Олега исподлобья, покачала головой, отказываясь, предварительно кинув взгляд на Фокия, который будто бы не обращал никакого внимания на окружающих.

— Ладно тебе, — усмехнулся Олег. — Девушка, Настя же? — спросил он продавщицу, которая сразу переключила внимание на потенциального покупателя, позабыв о Фокие. — Дайте мне вот это… с медведем. Это же детское, да?

— Пирожное «Барни» разработано специально для детей, — кивнула та с готовностью.

— Давайте, — Олег достал карточку. — И сигареты, — назвал какие именно.

Продавщица бросила озадаченный взгляд на Фокия, но чек выбила, положила на витрину красочную упаковку и сигареты. Олег показал жестом, чтобы Геля взяла подарок. Двинулся мимо меня, не отводя взгляда от моих губ, будто собирался поцеловать прямо здесь, сейчас, не сходя с этого места.

— Нельзя, — бросил Фокий в сторону Гели, подбирающейся на цыпочках к витрине.

Та замерла, вытянулась по струнке, поджала губы, в глаза мелькнули слёзы обиды, но быстро взяла себя в руки, отошла к двери, независимо вздёрнув нос.

— Слышь, мужик, чего нельзя-то? — Олег встал напротив Фокия.

Не намного выше, при этом шире в плечах, видно, что сильнее, тренированней. Он смотрелся бойцом каких-нибудь опасных единоборств по сравнению с моим братом, который выглядел на фоне Олега, как выпускник школы.

— Пусть возьмёт, я от чистого сердца, без всякого злого умысла. Ребёнок же, — продолжил Олег, нависая сверху.

— Нельзя, — повторил Фокий. — Ангелина, в машину иди! — гаркнул он на сестру, той мгновенно след простыл.

Я видела, как желваки пошли ходуном на лице Олега, взгляд Фокия, не обещающий ничего хорошего, если чужак прямо сейчас не скроется с глаз долой. Естественно, он не угроза бойцу СОБРа, а вот боец ему…

Да и кому нужна драка? Ничем хорошим она закончиться не могла, даже если никто не пострадает, во что верилось с трудом.

— Не надо, — пискнула я, не узнав собственный голос, поспешила решить спор. — Гортанобесие — грех.

— Ипа-а-а-а-ать тарахтеть, — протянул Олег, смотря на меня удивлённо распахнутыми глазами, как бы спрашивая, в уме ли я, при памяти?

В уме, при памяти, представь себе. Это ты живёшь, как перекати поле, наплевав на всё, даже на собственного ребёнка, который ещё в утробе матери чувствует себя брошенным. Я себе такой роскоши позволить не могу.

— Иустина, выйди! — отдал распоряжение Фокий, бросив на меня полный ненависти взгляд.

Как же хотелось послать его далеко и надолго. Матом послать, от всей души. Завернуть так, чтобы филологи научную конференцию собрали, разгадывая хитросплетения обсценной лексики. Врезать хотелось со всей силы, расцарапать лицо, ноздри вырвать, волосы, руки переломать, но я лишь развернулась и отправилась на улицу.

Осталось продержаться несколько недель до Успенского поста, сам пост, и мы с Гелей уйдём в дом Митрофана. За это я заплачу своими планами на жизнь, своим телом, только мне плевать, какова цена свободы моей сестры.

Когда я говорила Олегу, что сделаю что угодно, пойду на любые уступки, в ногах Митрофана буду валяться, если понадобится, я не лукавила, не притворялась, не набивала себе цену.

Я действительно была готова на всё. Всё!

На улице, ковыряя носком дорожную пыль, стояла Геля, обиженно дуя щёки.

— После моей свадьбы будешь жить со мной, Митрофан разрешает сладкое, — приободрила я сестричку, обняв.

— Дурацкий этот Митрофан, — буркнула Геля. — На папку не похож.

— Он тебе понравится, обещаю, — сказала я.

Добавлять, что основное достоинство Митрофана и есть непохожесть на нашего отца, не стала.

Для девочки, не знающей другой жизни, не понимающей, что сделал отец, как поступал с нашей родной мамой и поступает по сей день с тётей Тоней, отец оставался авторитетом. Любимым папкой.

Дверь магазина распахнулась, на пороге появился Олег со злосчастной упаковкой «Барни», на которой приветливо улыбался нарисованный мишка, обещая море вкуса и удовольствий, как издевался.

Олег посмотрел на меня немигающим взглядом, понять который я не смогла.

Уходи, просто уходи отсюда, а лучше уезжай. Я всё сказала, тогда, после секса. Ничего не меняется, и измениться не может. У него беременная девушка, у меня своя жизнь — такая, какая есть.

Уезжай! Уезжай! Уезжай!

Олег жестом подозвал Гелю, та подбежала, не отрывая взгляда от вожделенной коробки. Выхватила упаковку, буркнула: «Спаси Христос!» и рванула в сторону нашей машины, спеша спрятать своё сокровище.

— Ангелина! — окликнул Фокий, не вовремя выйдя из магазина, словно бес на загривок сел и управлял им, честное слово. — Сейчас же верни.

Геля сжалась в комочек, будто ожидала удара, чего быть не могло. Отец не бил нас никогда, голоса не повышал, ему это было не нужно. Авторитет был впитан, стал частью нас самих, даже самое тихое слово воспринималось, как безусловный приказ.

Грёбаные собаки Павлова, а не дети…

А значит, и Фокий не поднимал руку. Иначе отец сам с него шкуру спустит, как это было уже однажды.

— Не верну! — прокричала Геля, вдруг рванула к Олегу, спряталась у него за спиной, вцепившись с силой в футболку. — Это мне подарили. Мне. Не тебе!

Олег положил руку на трясущееся от обиды плечико Гели, посмотрел в упор на Фокия.

Вокруг начал собираться народ, перешёптываться, обсуждать, звать других соглядатаев. Событие-то какое, интересней кино в райцентре.

Одни вслух осуждали приезжего, нарушившего установленные не им порядки. Не полагается дитю сладкое, как в семье решили, так тому и быть. Не лезь в чужой монастырь со своим уставом.

А если у дитя непереносимость? В больницу мчаться, раз какой-то идиот решил накормить запретным? Или вовсе… года три назад Игнатьевы похоронили сына, вот так же, добродетель купил конфеты, а те с орехами были, на которые у пацана аллергия страшная оказалась. Не довезли до больницы…

Кто-то чертыхал, на чём свет стоит, всю религию скопом и наш образ жизни в частности. Сами не живём, света белого не видим, детей туда же тащим, ещё и голодом морим. В детском доме лучше жить, чем в красном углу земные поклоны бить.

Другие ехидно предлагали сказать это Кушнарёву прямо в лицо, раз храбрые такие. А детей забрать себе. Кормить, как хочется, хоть щи из шоколада варить, поить, учить, одевать, обувать, там всего-то трое младших осталось.

— Отойди от чужого человека, — по слогам проговорил Фокий.

— Не отдам! — прокричала Геля, обхватывая упаковку.

Чтоб ему провалиться, Барни этому!

— Хорошо, оставь, вечером с Акулиной и Мироном поделите, — почти миролюбиво предложил Фокий, глядя на Гелю. — Отойди от человека, — повторил он. — Сколько раз тебе говорили не общаться с теми, кого ты не знаешь, с посторонними не разговаривать?

— Сам ты посторонний, а он мне вкусное купил! — взвилась Геля.

Я не выдержала, пошла к сестре, крепко держащейся за Олега. В общем-то, я была согласна с Фокием, как бы ни было противно это осознавать.

Геля первый раз видела человека. Не знала, кто он, откуда, только то, что приезжий — в селе полторы-две тысячи человек, в лицо каждый знает друг друга, приезжего сразу вычислить можно. Но за дешёвые пирожные уже считает его лучшим другом.

Не её вина, а её беда, конечно, но если следующим будет не Олег, который не имел злого умысла, а какой-нибудь извращенец? Места здесь глухие…

Фокий двинулся на Гелю, та рванула прочь от него и Олега в сторону дороги, по которой иногда носились машины, будто в кольцевых гонках участвовали. Свежий асфальт будил нездоровый азарт. Прямо в тот момент на перекрёстке показалась машина, которая неслась в нашу сторону.

— Ангелина! — крикнул Фокий, в несколько шагов догнал её.

Тряхнул так, что, кажется, я услышала, как клацнули её зубы, сразу же ударил каким-то отработанным до автоматизма жестом.

И Геля сжалась ещё до удара, явно ожидая.

Как парализованная, словно под гипнозом или во сне, я смотрела, как с места рванул Олег. Выдернул ревущую Гелю из лап Фокия. И быстро, вопиюще профессионально, парой отработанных приёмов повалил его на землю.

— Поехали отсюда! — вырвал меня из небытия голос Олега.

Он тащил меня за руку в сторону своего автомобиля, второй перехватил Гелю, которая в свою очередь не выпускала из ладошек «Барни», пытаясь на ходу распечатать упаковку.

— Геля, посмотри на меня! — как ненормальная заорала я после того, как Олег толкнул нас в салон и с грохотом захлопнул дверь. — Фокий бьёт тебя? Бьёт?!

— Ну да, — ответила Геля, запихивая пирожное в рот, следом второе, — когда выпрошу, тогда бьёт.

— А папа? — перебила я.

— Что я, дура что ли, у папки выпрашивать, — с полным ртом ответила Геля, глотая звуки.

— Твою мать! — проорал Олег, ударив со всей силы по рулю. От звука клаксона подорвались гуси, лежащие у ближайшего забора, подпрыгнули зеваки. — Мать твою! Этот сукин сын бьёт тебя? Бил? — уставился он на меня, одновременно спрашивая, осуждая меня, себя, всё человечество, взрываясь на миллиард микрочастиц. — Он труп… просто труп!

— Нет! — крикнула я, хватая за руку Олега. — Никто меня не бил, никогда! Клянусь!

Испугалась до одури, не столько за Фокия, его бы я сама разорвала своими руками, а за Олега. Убийство не только не искупаемый грех, это статья Уголовного кодекса, что страшнее, я не знала, разбираться, узнавать не собиралась.

Всё страшно!

Машина резко тронулась с места. Народ расступился, я посмотрела в сторону, где остался лежать Фокий, корчась от боли. На траве рядом с ним багровело пятно крови, по рубашке растекались алые разводы.

— Что ты с ним сделал? — прошептала я, обхватывая ладонью рот.

— Без понятия. Нос сломал точно и ключицу, надеюсь, почки отбил, ходить ему теперь с мочесборником до конца дней, — выплюнул он слова, будто харкнул на дорогу. — Поехали.

— Куда? — до конца не придя в себя, спросила я.

— Куда угодно, подальше от этого дурдома. Поженимся, жить будем, как люди, Геля в школу ходить, мы на работу.

— Какая школа, какая работа? — всплеснула я руками. — У нас даже документов с собой нет. Трусов нет на смену!

— Трусы купим, документы восстановим, делов-то, — подмигнул он, глядя в зеркало заднего вида на жадно жующую Гелю. — Правильно говорю, полностью родная сестра Иустины?

— Правильно, — выдала Геля, запихивая в себя последнее пирожное.

Глава 25. Олег

— Калугин, на выход, — услышал Олег.

Встал, дождался охранника, прошёл за ним длинным коридором, окрашенным масляной краской. Зэк со стажем, а не капитан СОБРа, хотя… какой, в жопу, капитан, после таких выкрутасов со службой можно смело распрощаться.

Уехали они с Тиной недалеко. Она в себя прийти толком не успела, в отличие от Гели — эта сорока трещала без умолку. Расспрашивала, где они будут жить, выделят ли ей отдельную комнату, если нет, так она к папке вернётся, и зачем им документы, если всем известно, что она Кушнарёва.

Так-то Силантьева, как Иустина, но по сути-то Кушнарёва.

Остановили их полицейские, аж на трёх машинах, хоть Олег и попытался скрыться в лучших традициях криминальных боевиков. Доходчиво объяснили, что похищение несовершеннолетней гражданки и причинение вреда здоровья средней тяжести — это если суд не решит иначе, — дела не только не богоугодные, но и звездец, противозаконные.

Для начала отправили в обезьянник с двумя алкашами и одним обоссаным бомжом, потом вкатали пять суток административного ареста.

Быстро и без сожалений, как говорится.

Кушнарёв лично припёрся. Заявил, что сгноит Олега, парой лет исправительных работ не отделается, как бы ни выкручивался, можно подумать, он собирался. Олега в принципе своя судьба не интересовала, единственное, о чём думал — Тина, Маська его… как она, что с ней, неужели выйдет за урода этого, Митрофана?

И имя у него дебильное!

А-а-а-а-а!!! Сука, сука, су-у-ука!

После тёмного помещения солнечный свет ослепил, железные двери угрожающе громыхнули за спиной. Олег оказался на свободе. Жаль, совесть чистую не выдали, ему бы не помешало.

Через дорогу стоял родненький Рендж Ровер, поблёскивая намытыми боками. Облокотившись на капот, дожидался Фёдор, сверля взглядом бестолкового брата.

— Здоров, — буркнул Олег, подойдя.

— Ну, здоров, — Фёдор почесал ладонью лоб, будто решал неразрешимую задачу.

Например, прихлопнуть младшего балбеса, чтобы сам не мучился и людей не изводил, дело благое или всё же греховное? Судя по взгляду — очевидно благое.

— Фокий заявление забрал, претензий не имеет, — проговорил Фёдор, когда тронулись.

Олег за рулём, брат рядом.

— В киднеппинге обвинение сняли, зыбкая база, посыплется, — продолжил Фёдор. — Замяли всё, одним словом.

Олег покосился на старшего брата. «Киднеппинг», «зыбкая база», «посыплется», «замяли» — слова, которые меньше всего ожидаешь услышать от этого массивного человека с бородой-лопатой, в льняной рубахе и широких штанах.

— Отец постарался? — приподнял Олег бровь.

— Отец и Игнат, адвокат прилетал, нарушения в работе полиции нашёл, всем всё популярно объяснил, с Кушнарёвыми поговорил, Фокия в Красноярск переправил на лечение…

Олег усмехнулся. Притух местный божок? Права народная мудрость, гласящая, что на каждый член с винтом найдётся жопа с лабиринтом.

— Ты павлина из себя не изображай, не ради тебя старались. По-хорошему, посадить тебя надо, а не вытаскивать. Фокия без малого инвалидом не оставил, никто тебе такого права не давал, как и ребёнка от родного отца увозить. Не в лесу живём, органы правопорядка существуют, опека, суды. Кулаками махать ума много не надо, — проговорил Фёдор, не скрывая злости. — Уголовник в семье не нужен, понимать должен, как на карьере Игната скажется, или из младших кто захочет по его стопам пойти, а здесь ты, — посмотрел, как на навозную кучу, — пятно на биографии.

Похоже, единственный, кто был искренне рад видеть Олега в доме Фёдора, Финик.

Пёс отчаянно махал хвостом, вертелся у ног, лез с поцелуями, всем видом показывая, как же он соскучился, истосковался весь, извёлся. Люди вокруг неплохие, подкармливали, петух Авундий вообще свой человек оказался, но пусть уж хозяин совесть имеет, больше в одиночестве своего друга не оставляет.

В гостевой комнате стояла собранная сумка Олега, в которую были уложены вещи, намекая, что лучше гостю дорогому убираться подобру-поздорову.

— Если сможешь подальше от Иустины держаться, оставайся, — проговорил Фёдор, заранее зная ответ.

Не сможет Олег держаться. Одно то, что он приехал с братом в его дом, а не рванул в сторону дома лесничего, хватило выдержки принять душ, переодеться, кинуть в рот пару сдобных булок — Полина, невестка, испекла, — чудо, похлеще садов Семирамиды.

— Держи, — Фёдор протянул пару обыкновенных листов брату, тот прочитал, никак не выражая, что думает, а ничего хорошего в голову не приходило. — Остаток отпуска проведёшь на Чёрном море, как раз сезон. Женщины, рестораны, аттракционы — всё, как ты любишь. Там, глядишь, выветрится дурь из головы.

— Если ты про Тину, то не выветрится, — отрезал Олег.

— Отступись, — угрожающе проговорил Фёдор. — Наворотил уже дел, хватит! Ты уедешь, через месяц-другой забудешь о ней, а ей здесь жить. Хочешь, чтобы каждая собака тыкала Митрофана, что его жена с Калугиным… встречалась, — он явно хотел завернуть что-то похлеще нейтрального «встречалась», но выработанная годами привычка сдерживать себя не позволила. — Чтобы ей глаз от стыда не поднять было? Тебе игрушки, девушке жизнь!

— Да пошёл ты! — выплюнул Олег, схватил сумку, помчался на улицу, громко кинув: — Финик, едем!

В дверях встретилась Полина. Попыталась остановить, поговорить, донести до бедовой головушки, что всё делается ему во благо, не вышло.

Естественно во благо, кто бы сомневался. Сумасшедший дом какой-то, а не село на просторах Сибири, а он главный псих, особо буйный.

Чёрное море, женщины, рестораны, аттракционы… Сейчас!

Бежит и волосы за спиной, только прикупит зелёный, в талию, костюм, обернёт могучую шею старым шерстяным шарфом и обует лаковые штиблеты с замшевым верхом апельсинного цвета*.

Не уедет он, не отступится!

Не мытьём, так катанием, не по-хорошему, так по-плохому Маську заберёт. И сестру её. Он, конечно, детей настолько рано не планировал, тем более — сразу взрослых, но старовер он или нет? Если папе с мамой верить — он самый.

Любой старообрядец скажет: «Детей бог даёт, не человеку решать, какого и когда». Олегу Ангелину послал, в испытание или наказание — время покажет. Пока же план прост — забрать своё.

В Кандалах остановиться негде. Жильё если сдают по случаю, но точно не Олегу. Никому неприятности с Кушнарёвым и Калугиными не нужны, своих проблем хватает. Жизнь в этих местах щедра на трудности.

База отдыха недалеко от Кандалов неплохой вариант. Идеальный, можно сказать.

Деревянные домики раскинулись меж вековых кедров, высоченных елей, лиственного подлеска, сквозь которые вилась асфальтовая лента от райцентра до главного корпуса. Всё для удобства отдыхающих.

На подъезде увидел знакомое лицо. Митрофан стоял рядом со своим автомобилем. Отечественным УАЗом, крепким, надёжным, износостойким, починить который можно с помощью лома и какой-то там матери. В здешнем колорите идеальный вариант.

Он махнул рукой, глядя прямо на Олега, тот остановился, резко надавив на тормоз, подняв облако пыли на обочине, окутав Митрофана с головы до ног.

— Я тебе по-хорошему говорю, уйди с моего пути! — проорал Олег, выпрыгивая из машины, на ходу разминая руки.

— Что ты со мной быстро разделаешься, сомнений нет, — спокойно ответил Митрофан. Не дрогнул, будто не тренированный СОБРовец на него буром пёр, а пятилетка в коротких штанишках. — Серьёзно у тебя к Иустине?

— Моя она, понял! Была моя и будет моя! — завопил Олег, как наглухо отбитый, с задержкой умственного и психологического развития Кинг-Конг.

— Ты Иустину-то спросил, хочет она твоей быть, или ей пока лучше самой себе принадлежать? Интересовался, что она хочет, что для неё лучше?

— А ты, прямо, интересовался?! — взвился Олег, едва сосуды в глазах от злости не лопнули. — Естественно, сука, любая двадцатилетняя девчонка хочет под тридцатилетнего вдовца с тремя детьми лечь!

Митрофан спокойно посмотрел на Олега, смерил взглядом, будто раздумывал о чём-то, прикидывал.

— Если бы у меня была возможность вернуть Машу, — Олег почему-то сразу понял, что говорил Митрофан об умершей жене. По интонации, по мелькнувшей боли во взгляде, такой, что физическое отторжение вызывала у него, пышущего здоровьем и планами на жизнь. — С условием, что я никогда не увижу её, одним глазком не посмотрю, но точно буду знать, что она живёт где-то, счастлива, я бы ни секунды не думал. Только мне такого никто не скажет. А ты можешь Иустину счастливой сделать…

— С тобой, что ли? — окрысился Олег.

— Со мной она шибко счастливой не станет, — горько усмехнулся Митрофан. — За сестру только рада будет, а сама… Держи, — протянул он Олегу папку, которую до этого крутил в руках.

Олег споро вытащил какие-то бумаги. Вроде накладные, сертификаты какие-то, декларации… чёрт его знает, что это вообще.

Он военный, не бухгалтер, не юрист, в писульках ничего не понимает.

— Что это? — уставился на Митрофана.

— Свобода Иустинина. Если эти бумажки кому следует показать, Кушнарёву до десяти лет светит. За годы работы на хищение в крупном размере наскрести можно.

— Ты этим, что ли, Тину сосватал? — распахнул Олег глаза.

Ларчик-то просто открылся!

— Мне человек нужен, чтобы добром жить, без камня за пазухой, без двойного дна, мыслей крамольных. Семейную жизнь со лжи начинать глупо, против тебя же обернётся. И ты, если не дрянь последняя, так поступать не станешь, а освободить Иустину с Ангелиной сможешь.

— Что ж сам не освободил?

— Мне, Олег Степанович, здесь жить, детей поднимать, проблемы ни к чему. Я человек маленький, это ты орёл — сын столичного генерала.

— Понятно… — кивнул Олег, развернулся к машине, резко остановился. — Тебя не коснётся? — тряхнул он папкой.

— Не должно, — почесал затылок Митрофан.

Хорошо, что не должно, хорошо…

Помчался в райцентр, выжимая из Рендж Ровера всё, что возможно. Заскочил в копицентр, отсканировал аккуратно бумажку за бумажкой, не сбиваясь с порядка, мало ли…

Отправил себе на электронку. Немного подумал, кинул Игнату, он точно разберётся, что к чему, найдёт применение.

Через пару часов подъехал к дому Кушнарёва. Зашёл в калитку, проигнорировав замерших в испуге мальчишку и девчонку-подростка.

— Тина! — крикнул от порога. — Тина, Маська! Собирай вещи свои и Гели. Документы, трусы, зубную щётку, что там ещё надо... Всё бери, машина большая, поместимся!

Дёрнул за вторую ручку, рефлекторно не посмел нарушить веками установленный порядок.

Одна ручка для своих, вторая — для пришлых.

— Ты чего здесь забыл? — услышал за спиной глухой голос Кушнарёва.

Обернулся, увидел направленное на него дуло двустволки, на этот раз заряженной. Повезёт, если не на медведя, останется что в гроб положить.

— Давай, стреляй, только имей в виду, эти занятные бумажки уже на столе одного ва-а-а-ажного человека из большого-пребольшого кабинета. Мой труп найдут, с почестями похоронят, может к награде представят, посмертно, ага, — Олег чувствовал, как в грудь с силой упирается холодный металл. — А тебя посадят по совокупности лет на двадцать-тридцать, а то и пожизненно. Не понравится важному человеку в большом кабинете, что меня грохнули. Ой, не понравится… Тина! — позвал ещё раз. — Маська, собирайся!

— Ты спятил? — слетела по ступенькам Тина. Голубые глаза по пятаку, волосы под косынкой идиотской взлохмачены, на лбу пот проступил, руки трясутся. — Олег, нет!

— Всё хорошо, — развернулся он спиной к оружию, посмотрел прямо на Тину, понимая, что Кушнарёв может выстрелить. Может! Загнанный в угол зверь способен на что угодно. И скорей всего выстрелит… — Водить умеешь? Помнишь, я учил? — бросил в руки Тины брелок от автомобиля. — Кнопка, педаль… Собирайся, папа больше тебя и Ангелину не держит. Комната снята на моё имя на полгода, потом сама… ты справишься Мась, обязательно справишься.

— Пап, убери, — Тина в упор смотрела на отца. — Не надо, папа. Я останусь, никуда не поеду, правда…

— Антонина! — гаркнул Кушнарёв. — Принеси документы Иустины и Ангелины. Уезжают они… — прохрипел он, сверля взглядом Олега.

— Не бери грех на душу, Лука Тихонович, — прошелестела подошедшая женщина.

По возрасту, внешности, видно, не старая. По уставшему взгляду, натруженным рукам, осанке — древняя старуха, уставшая жить миллион лет назад.

— Держи, Иустина, — сунула она в руки Тины цветной полиэтиленовый пакет. — Здесь всё, и телефон твой, и карточка… убери ружьё, — посмотрела Антонина на Кушнарёва. — Не спасёшься ведь… Убери, говорю!

Странно, но Кушнарёв отставил ружьё в сторону. Посмотрел на Олега устало, обречённо как-то, будто все скорби мира упали на его плечи, давили невыносимой мощью, терзали не только тело, но и душу, разрывали на мелкие кусочки, развеивая по ветру.

— Заберёшь её, дальше что? — проговорил он отрывисто, каркая каждый звук. — От тебя одна беременная, вторую на поводок посадишь? На две семьи жить станешь, детей в блуде рожать и растить?

— От тебя одна беременела, другая на поводке сидела, и ничего, справился. Смотри, какой румяный стоишь! — бросил Олег в раздражении.

— Иди Иустина, забирай Ангелину, не стану неволить, раз это твой выбор, — сказал Кушнарёв, вложив в местоимение «это» столько отрицательной коннотации, что передать словами не получится.

Тина вдохнула, как перед прыжком в ледяную воду, схватила за руку притихшую Гелю, повела к калитке. Олег пошёл следом, прикрывая собой спешащих.

Молился всем богам сразу, православным и нет, чтобы если не выдержит Кушнарёв, выстрелит, у Маськи хватило бы духу доехать до Кандалов.

Фёдор, Михаил помогут — никаких сомнений.

Это Олега выставили в воспитательных целях и подальше от неприятностей. Девчонок не бросят, какому бы согласию те ни принадлежали, какого бы толка ни были — помогут.

Кто ж Олежке — маминой, папиной сладкой корзинке, — виноват, что он, как котёнок Гав, не может не искать неприятности, ведь они, сука, ждут!

— Быстро в машину! — крикнул он, когда с грохотом захлопнулась калитка за спиной.

Подхватил оцепеневшую Гелю, запихнул на заднее сиденье, подтолкнул Маську под ягодицы, подсаживая на переднее, сам запрыгнул. С проворотом тронулся с места, шумом мотора пугая лесных птах.

Уф!

Звездец! Неужели пронесло?!

— А-а-а-а-а-а-а! — раздался истошный вопль Гели с заднего сидения. — А-а-а-а-а-а!

Олег резко обернулся. Геля вдавилась в дверь спиной, благо распахнуться та не могла. Финик, с другой стороны, вытащил глаза на вопящее нечто, впервые за полтора года собачьей беспечной жизни испугавшись.

— Это бес?!

— Это собака, зовут Финик, — быстро проговорил Олег. — Финик, свои! Сво-и! — повторил он несколько раз от греха подальше.

Пёс — есть пёс, очеловечивать опасно. От инстинктов, рефлексов, породных качеств никуда не деться.

Геля молчала с минуту, разглядывая Финика, который жалобно косился в сторону хозяина и, кажется, молился своим собачьим богам, прося избавить его от… от… чтобы это ни было.

Так-то понятно. Человечий ребёнок. Но зачем так орать-то? Смотреть так зачем? Он, между прочим, приличный пёс. У него паспорт имеется, сертификат о прививках, чего не скажешь об этой… вопящей.

Через минуту Ангелина сложила руку в двуперстие, приложила ко лбу Финика и трижды перекрестила, едва не заставив того пустить лужу.

Да-а-а-а, это не Василий из лётного клуба, к такому жизнь американского булли не готовила.

— Правда, не бес, — резюмировала Геля, глянув на Олега.

* Отсылка к роману «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова.

Глава 26. Олег

Обычно дорога на машине занимала трое суток с копейками. Олег гнал без остановок, ел на ходу что бог послал, преимущественно кофе, спал по паре часов на крупных АЗС или на окраинах посёлков и двигался дальше.

С девчонками так не выходило.

Ели в придорожных кафе, столовых или заправках. Опыт показал, что быстрее и беспроблемней именно на заправках. Геля таращилась на приборы общепита, как на воплощение ада на земле, запрет на скверну оказался вбит на подкорку, дорога же не то место, где стоило начинать социальную адаптацию. На автозаправках продавали горячие обеды в одноразовой таре — это девочка ела с чистой совестью.

Один раз ночевали в машине. Олег проснулся от того, что затекло всё тело, включая задницу и мизинцы на ногах. Судя по лицам попутчиц, они чувствовали себя так же, но стоически молчали. К следующей ночи выбрали ночлег заранее. Удалось выхватить два номера в отеле с удобствами на этаже — неплохо, в общем-то.

Одну из ночей ночевали в трёхместном номере, других не нашлось, зато с душевой кабиной.

Тогда Олег вышел из душа в одних трусах, не думая, что совершает что-то непотребное. Трусы — тёмно-синие боксеры, по сути, не отличались от обычных плавок, в коих ходят в бассейн, например.

Мгновенно нарвался на запущенное прямо в лицо полотенце и агрессивное шипение, будто не Маська швырялась и выражала недовольство, а кошка бешеная. Наткнулся на глаза-блюдца Гели, ещё секунда, и осенили бы его крестом, бесславно же обоссаться, как Финик, в его планы не входило.

Пришлось срочно ретироваться, надевать трико с футболкой. Мысленно отвесить себе подзатыльник, сосредоточиться, вспомнить законы старообрядчества.

Толки разные, но в целом-то традиции примерно одинаковые.

Да-а-а-а, влип Калугин Олег по самые помидоры.

Что теперь с дичком десятилетним делать?

Что делать…. что делать… любить, по возможности воспитывать. Мы в ответе за тех, кого… и прочее, высокодуховное.

Поначалу шарахался от каждого поста, думал ехать окольными путями, но таких из Сибири в центральную Россию немного, да и время дорого.

Подспудно ожидал, что остановят, арестуют, заберут девчонок, но не останавливали, не забирали, в принципе было подозрительно тихо. Несколько протоколов за отсутствие детского кресла и почти получасовая лекция по безопасности перевозки детей — вот и все неприятности.

Олег, к слову, внял, купил буст для Гели, та смотрела на приспособление, как на чудо-юдо диковинку. Потрогала, покрутилась, поблагодарила, а после того, как тронулись, выкарабкалась, легла под бок благодушно настроенного Финика.

Пришлось плюнуть и на это…

Генерал Калугин бы не одобрил. Вопрос, а на что, из того, что совершил младший сын, он бы одобрительно покачал головой, остался открытым.

Так и мчали в сторону Москвы, в полнейшую неизвестность. Позвонить бы, разведать обстановку, но Олег не звонил. Что бы ни происходило за пределами тесного мирка Рендж Ровера, план оставался неизменным — доставить девчонок в нужное место, а дальше… хоть потоп.

Оставалась одна ночь. Олег снял два номера в отеле.

С ужином вышла накладка, Геля отказалась есть в ресторанчике при отеле, пришлось мотаться в ближайший городок, искать что-то подходящее, сразу после разошлись.

Речи о том, чтобы ему ночевать в одном номере с Тиной, быть не могло, хоть он намекал всячески, нарываясь на угрюмый Маським взгляд исподлобья.

Ладно, проехали, вся жизнь впереди, всё равно своего добьётся, если не сядет в итоге… Тишина со стороны клана Калугиных не на шутку напрягала.

Финик с интересом изучал окрестности отеля. Особенно его интересовала помойка у задней двери ресторана.

Хозяин интерес не поддержал, пришлось довольствоваться газоном, двумя кустам и местным котом, который повидал многое, на столичного амбулли внимания не обращал. Ходят тут всякие, а потом ложки пропадают.

Олег поднялся на второй этаж, в свой номер. В коридоре, в торце, на маленьком диванчике, уткнув лицо в коленях, сидела Маська. Плачет?

— Эй, ты чего? — подошёл он, предварительно запустив Финика в номер. — Мась? Болит что? Расстроена?

Тина подняла лицо, посмотрела на Олега сухими глазами со следами слёз.

Плакала…

Пока он прохлаждался на улице, его Маська плакала.

Когда он поумнеет-то? Поумнеет вообще, или это нечто из области фантастики?

— Всё хорошо будет, вот увидишь, — сел рядом, придвинулся ближе, положил руку на плечо, подвинул к себе напрягшееся тело. — Мы справимся, обязательно справимся. Завтра в обед будем дома, отдохнём, съездим в торговый центр, вещей купим Геле и тебе, в школу запишем… что там ещё? Хочешь, на работу устроишься. На ту подстанцию, возьмут ведь… — он ободряюще улыбнулся, вышло как-то криво, неестественно. — Или в нашу структуру, фельдшером, — пожал он плечами. — Всё у нас будет хорошо.

— Нет никаких «мы» и «нас», Олег! — выдохнула Тина. — Как ты не поймёшь? Нет!

— Как это нет, если есть! — отзеркалил её тон Олег. — Вот я, вот ты, там — Геля, — взмахнул рукой в сторону номера. — Мы есть, были и будем.

— Нет! — вспыхнула Тина. — Куда Яну и вашего ребёнка денешь? С нами будет жить или ты по очереди приходить, по графику? Понедельник, среда, пятница с нами, в остальные дни с семьёй?

— Далась тебе эта Кучеренкова! — вспылил Олег. — Может, это вообще не мой ребёнок, приеду — разберусь. В любом случае, это было до тебя, понимаешь, до тебя, — подчеркнул Олег.

Претензии, что не он, а Маська едва не вступила в брак с каким-то сраным Митрофаном, пока он даже не думал о других бабах, придержал.

Хотелось, очень хотелось высказать всё, что думал, чувствовал, как колотило его при одной мысли о Маське с Митрофаном, под ним…

И это у неё претензии, оказывается!

Озвереть же можно!

— С ума сошёл? — зашипела Тина. — Какое «до меня», если ребёнок не родился ещё! Он сейчас есть и всю жизнь будет, а не «до тебя», — сжала кулаки до побелевших костяшек. — Отвези нас сразу в комнату, Олег, — выдохнула. — Спасибо большое за всё, что ты для нас с Гелей сделал, но на этом… всё. Всё!

— Как скажешь, — пожал плечами Олег, беззаботно улыбнувшись.

Надеялся, что вышло беззаботно.

— Как скажешь? — опешила Тина, окатив возмущённым взглядом.

Главное, она его послала, отчитала, а когда он согласился и пошёл — возмущается.

— Всё равно моей будешь, — засиял он, со щенячьей радостью наблюдая, как вспыхивают щёчки Маськи.

Зацеловать бы её, залюбить, затрахать. Так, стоп, об этом он подумает завтра.

Не спалось, извертелся весь, измаялся, извёлся. Финик сидел рядом, недовольно сопел, глядя на хозяина.

Не спится — не спи!

Дай приличным псам провалиться в заслуженный сон. У него тоже, может, проблемы. Пятый день в машине сидение с девчонкой непонятной делит — а это его место, законное!

И покрышку с трассы не дали забрать… Хорошая покрышка-то была, грызть и грызть.

Олег вышел на улицу, отправился в машину за сигаретами. В последние дни курил редко, смущался осуждающего взгляда Гели. Шутки шутками, но не по себе становилось, будто правда — грех великий совершал, когда возвращался с характерным запахом.

Эдак поститься начнёт, дрочить перестанет…

Открыл бардачок, заодно выхватил листок, который скомкал в психе несколько недель назад, расправил, пробежался взглядом по знакомым до острой боли в подреберье строкам:

«Вероятность отцовства: 99, 999 %

Комментарий: Биологическое отцовство предполагаемого отца Калугина Олега Степановича в отношении плода матери Кучеренковой Яны Васильевны не исключено»

Что-то во всей этой истории не то, не так, криво, косо, будто нарисованная ребёнком каляка-маляка, а что конкретно — понять не выходило.

Понятно что — не хотел Олег этого ребёнка, не хотел, и всё тут.

Подло, только он на звание благородного рыцаря никогда не претендовал.

Не нужны ему были проблемы с пелёнками, распашонками, главное же — вынужденное общение с Кучеренковой. Видеть её, разговаривать, в одном помещении находиться, в собственном ребёнке её отражение видеть не хотел. Зубы сводило от одной мысли.

Не мог, воротило до дрожи, вот и выдумывал оправдания себе, каляки-маляки детские.

Сам себе Максимушку начинал напоминать, что по весне детский сад захватил…

Взял телефон, набрал единственного человека в семье, от которого точно проповедь не услышишь, потому что тоже на голову скорбная, неудобная для всех.

Славка.

— Уже думала, не позвонишь, — услышала бойкий голосок с той стороны.

— Что там? — не здороваясь, спросил Олег.

— Отец вопит, мама вокруг него с таблетками и тонометром кружит, как акула, в больницу хочет отправить, он, ясное дело, без боя не даётся, — отчиталась Славка. — Игнат приезжал, без Шуры, — добавила существенную деталь. Если без молодой жены, в которой души не чаял, особенно после всего, что им и всей семье пришлось пройти, значит, по делам неприятным. — Командир твой и ещё полковник Лодейников.

— Лодейнин? — почесал затылок Олег.

Лодейнин — мужик непростой, с лютым характером, старший их конторы. Шашкой махал направо и налево, чистил ряды от сброда, типа Калугина, без промедлений и сожалений.

— Похоже, уволили тебя задним числом, — вздохнула Славка в трубку. — Как жить-то теперь будешь?

Задним числом по доброй причине не увольняют, значит, готовится какой-нибудь армагедец на задницу нерадивого генеральского сынка.

— Живут люди на гражданке, — отмахнулся Олег. — С квартирой сложно, — за военную ипотеку платило государство, служивый за это продавался с потрохами, до последней капли крови, как говорится. В случае увольнения оставался должен банку, тот не церемонился, драл в три шкуры, не стеснялся. — Пренебречь, вальсируем, — нервно засмеялся он, вовремя вспомнив, что оригинал фразы семнадцатилетним девам слышать не полагается.

Прямо-таки увидел полный осуждения взгляд Гели… ну всё, точно следующий пост придётся держать.

— Ты вроде на журналиста собираешься учиться? — спросил Олег.

Сгорел сарай — гори и хата.

— Собираюсь, — отчиталась сестрица.

— Журналистское расследование можешь для меня провести? Нужно забраться в отцовский ноут и…

— Не-е-е-е, — протянула Славка, — там защиту не обойдёшь.

— Мне секреты родины ни к чему, — отмахнулся Олег. — Почта нужна, личная.

Не мог генерал Калугин дать рабочую почту какой-то девчонке, беременная она или нет — не мог. Есть дежурный ящик, на который он регистрирует сайты доставки, подписки, прочую хренотень, которая сыпется безостановочно любому мало-мальски активному пользователю сети.

— Это можно, наверное, — выдохнула Славка.

— Найди письмо от Кучеренковой, адрес её сейчас скину, перешли мне.

— Попробую, — ответила Славка.

Под утро пришло письмо с личного ящика отца. Ничего, никаких зацепок. Странновато, что Кучеренкова не переслала письмо из лаборатории, да и название файла во вложении какое-то кособокое, но в целом в теорию желательной каляки-маляки вписывалось.

— Заедем в Москву по делам, — сказал Олег, когда они неслись по скоростной, относительно недавно запущенной трассе.

— В Москву?! — подпрыгнула Геля, впившись взглядом в окно, где всё, что было видно — поля, поля, поля, поля, перемежающиеся с лесом, и лента серого, новенького асфальта, убегающая за горизонт. — Да! Иустина, да же?! Да?!

— Как тебе удобней, — сдержанно ответила Тина, скосив взгляд на Олега.

Вопросов задавать не стала. Она вообще была непривычно тихой, как мешком пыльным ударенная.

Ничего, с настроением Маськи он разберётся, сейчас на повестке другой вопрос, более важный.

— Девушка, — заявил он на пороге лаборатории, куда пару месяцев назад приехал с Кучеренковой, ещё не ведая, как повернётся жизнь. — Результат можно получить? — шлёпнул на стойку паспорт, в нетерпении перетаптываясь. — И скажите, пожалуйста, почему до сих пор не пришёл ответ на электронную почту?

— Да, конечно, сейчас посмотрю, — кивнула невозмутимая администраторша.

Если бы прямо сейчас на них летел метеорит, она бы точно так же ответила: «Да, конечно».

— Мы отправили по адресу… — назвала электронку Кучеренковой.

— Там должен быть ещё один адрес, — поднял брови Олег.

— Видимо, Яна Васильевна вычеркнула второй адрес, — спокойно ответила она. — Вот, пожалуйста, ваш ответ.

Олег выхватил лист, не вчитываясь, сразу увидел то, что хотел.

Эта идиотка даже не стала толком заморачиваться с бланком лаборатории!

Слепила файл на отвали и прислала, довольная собой.

— Едем! — завопил он, усаживаясь в машину, на ходу отдавая листок Маське. — Я говорил, что разберусь — разобрался! — торжествующе объявил он.

Победитель хренов. Ни дать ни взять Суворов Александр Васильевич.

Сразу нужно было ехать за ответом, а не думать, в какой ещё позе присунуть Тине, как быстрее развести на минет.

Через полтора часа подъехал к дому Кучеренковой, готовый взорваться, как триста тонн тротила, кипя зарядом нетворческого зла — словами классика.

Взлетел на этаж, начал барабанить в дверь.

Открыла Яна, отпрыгнула от двери, в ужасе распахнув глаза. Видимо, вид у Олега был слишком красноречивый, готовый убивать голыми руками.

— Кучеренкова, ты совсем дура?! — заорал он на весь подъезд, ступая за порог квартиры, не дожидаясь приглашения.

Из комнаты вальяжно вышел мужичонка лет тридцати. Высокий, скуластый, с чёрной бородой, в обтягивающей футболке и серых трениках. Худой и кривоногий.

Рыпнется — не жилец.

— Хорошо, считаешь меня настолько умственно отсталым, веришь, что не разобрался бы в твоей двухходовке, но на что ты в итоге рассчитывала?! На что, я спрашиваю? — он тряхнул листом перед лицом Кучеренковой. — Даже если бы я повёлся, женился, неужели ты всерьёз верила, что не замечу, что ребёнок не мой?!

— Может и не заметил бы! — завизжала Кучеренкова. — Ты кареглазый, брюнет, как и Шамиль!

— Шамиль? — Олег уставился на вопящую, покрывшуюся пятнами девку, не веря тому, что услышал. — Ты реально хотела на меня повесить ребёнка какого-то, сука, Шамиля, думая, что я не замечу? Не рандомного Гены Пупкина, а Шамиля?

— Они рыжие часто рождаются. И вообще, я не знала, кто из вас отец, а сын генерала всяко лучше, чем гид по Дагестану, к тому же, как оказалось, женатый.

— Звездец, — хрюкнул Олег, иначе это звук не назвать.

— Проваливай отсюда! Шамиль берёт меня второй женой, — с гордостью заявила Кучеренкова, пока Олег сползал по стене, хватаясь за живот от душившего его смеха. — Приехал ко мне, будет здесь жить. Да, мой хороший? — посмотрела заискивающе на, как оказалось, Шамиля, которому, походу, было похрену, что происходило на его глазах.

Нашлась дура, готовая пустить бесплатно пожить — вот и отлично.

Родит и родит, не его проблемы. Вторая жена, третья, пятая… таких дур по всей стране сеять и пахать не нужно.

Сами появляются, сами лезут, куда их не просят, где не ждут.

Сами ревут горькими слезами.

— Честно, думал, убью тебя нахер, — засмеялся Олег, — но вижу, жизнь тебя и без меня наказала. Бывай, Кучеренкова. Один совет — встретишь меня случайно, перейди не другую сторону улицы, вдруг в плохом настроении буду.

— Подожди! — подорвалась Яна, рванув за бодро сбегающим по ступеням Олегом. — Слушай, у тебя нет денег? За квартиру платить надо, у Шамиля пока не очень с финансами… а я все запасы на еду потратила. Он с братьями приехал…

— У первой жены попроси, — подмигнул он, давя смех, и развернулся, навсегда закрывая вопрос с Кучеренковой.

Боже, нормальная же девка, заглатывать по самый корень умеет. Могла бы дальше по койкам прыгать, в саунах с энтузиазмом подмахивать, губы с жопой на честно вырученные подкачивать, а не… вот это всё.

— Отвези нас в комнату, — сказала Тина, когда Олег, неприлично довольный собой и обстоятельствами, вернулся в машину. — Или мы сами дойдём, здесь недалеко. Я Стасу позвонила, он дома через два часа будет, подождём.

— Мась, выйди-ка на минуточку, — открыл дверь, подзывал Тину к себе.

Глянул на Гелю, прильнувшую к окну, рассматривающую обычный двор с пятиэтажками, словно это Красная площадь с высоты птичьего полёта.

— В чём дело? — спросил он, когда Тина встала напротив. — Ребёнок не мой, — тряхнул он результатом. — Сейчас поедем ко мне, отдохнём, решим, что делать дальше. Заявление подадим, распишемся, будем жить долго и счастливо. И не умрём никогда.

— Отвези, — упрямо повторила Тина.

— Мась, давай на чистоту. Не думаю, что ты в ближайшее время сможешь выйти на работу, — он показал взглядом на мордашку Гели, приникшую к окну. — Я не знаток детской психологии и всего такого, но здесь точно нужна будет какая-нибудь… реабилитация или что-то такое. Адаптация, в общем. Лучше тебе пока сестрой заниматься, я работу искать буду, может в Москву придётся перебраться.

— Тебя уволили?

— Походу, да, — про большие неприятности, которые, скорее всего, свалятся на него, благоразумно промолчал.

— Прости… — всхлипнула Тина. — Только зря всё это… не нужно было. Помирись с отцом, с семьёй, может, восстановят.

— Мась, мне тысячу лет не нужна служба, семья нахер не впала, если за это придётся тобой заплатить. Понятно? Страна огромная, возможностей вагон и маленькая тележка. Проживём!

— У меня задержка… — выдохнула Тина.

— Отлично! Так даже лучше, — сразу же ответил Олег, внутри взрываясь от радости, как те же триста тонн тротила.

— Ты понимаешь, что это может быть ребёнок Митрофана? — шёпотом проговорила Маська, ударив тем самым под дых.

Со всего маха.

Напрочь выбив дух.

Он понимал, естественно, понимал.

Вернее, ни хрена он не понимал, пока уродливую, в своей сермяжности правду, не озвучила Маська.

Она может носить ребёнка Митрофана.

Твою ты богу душу мать…

Сука! Сука, су-у-у-ка, су-у-у-ука!

А-а-а-а-а-а!

— Едем ко мне, я сказал, — выдал он. — Тебе сейчас отдыхать нужно, а не решения всех проблем мира на свои плечи взваливать.

— Олег!

— Блин, я двадцать семь лет Олег. Садись. Поехали!

Квартира встретила тишиной и уютом. Почему-то до этого не замечалось, что на самом деле ему нравилось своё жильё, сделанное под его вкус.

Лаконично, удобно, функционально, просторно…

Найдётся место для жены, двоих детей, Финика, кота ещё можно завести, сиамского или британца, да любого, хоть дворового.

Первый ребёнок Кушнарёва, второй Митрофана.

Нормально, чо?

Должно же было Олегу когда-нибудь прилететь за истрёпанные нервы матери, кровь отца, которую пил, не стесняясь. За девок брошенных, некоторые из которых любили его. Парочка точно… как там, Лена вроде была, белугой выла под дверью, умоляла не бросать.

Звонок в дверь отвлёк от скачущих блохами мыслей. Почему он, собственно, не может воспитывать ребёнка Митрофана? Мужик тот неплохой, в общем-то…

Дельный, крепко на ногах стоящий, в отличие от того же Олега, который без звездюлей, как без пряников.

Глядишь, выйдет из ребёнка толк.

Генетика — наука о наследственной передаче и изменчивости, да.

Главное, чтобы Маська была с ним, любила его.

Остальное… дело житейское, прав Карлсон.

— Игнат? — уставился на старшего брата, стоявшего на пороге в обычной одежде, но только наглухо отбитый идиот заподозрил бы в нём гражданского.

— Игнат, Игнат, — отодвинул сына отец, прошёл в квартиру, уставился на Гелины босоножки, валяющиеся у дверей. — Знакомь давай.

— Пошёл в жопу, — ответил Олег. — И вот это с собой забери, — сунул результаты ДНК-теста ребёнка Кучеренковой.

— Хоть одна хорошая новость, — буркнул отец, мазнув по бумаге взглядом. — Где они?

На пороге кухни появилась Тина. Встала, как вкопанная, замерла, прижимая к себе сестру, которая испуганно смотрела на заявившихся.

Немая сцена длилась минут десять, не меньше.

Тина в дверях, на удивление притихшая Ангелина, сопящий недовольно Финик, усевшийся в ногах Гели — подружились за время поездки.

Пышущий гневом генерал на пенсии, за малым не выпускающий огонь из ноздрей.

Игнат, оценивающий происходящее со своей колокольни.

И Олег, которому откровенно по колено реки Иордан на результат «проверки».

Нужно будет, сейчас же соберёт манатки и свалит вместе со своей семьёй.

Чем не семья-то: он, Маська его, двое детей и Финик, кота на улице найдут и канарейку для комплекта.

— Дети будут крещены в нашем согласии, — выдал Калугин-старший.

— Нет, — в тон ему ответила Тина, сверкнув глазами. — Мои дети ни в каком согласии крещены не будут! Хватит с меня!

— Это мы ещё посмотрим, — прошипел генерал, не сомневаясь в своей правоте.

— Посмотрим, — ответила Тина, не собираясь уступать.

А, так вот почему Олег запал на Маську-то…

Думал — глаза, фигурка, чувственность, а здесь характер.

Да какой! Под стать Калугинскому!

— Ты понял, что теперь не о звезде и пряниках должен думать? — спросил Игнат, переиначив поговорку, цепко глядя на Олега.

Кто-кто, а новоиспечённый генерал скорее себе язык отрежет, чем при детях и женщинах нецензурщину произнесёт.

— Понял, не дурак, — огрызнулся Олег.

Через несколько секунд след двух генералов Калугиных простыл.

Олег открыл холодильник, выудил бутылку пива, открыл, выхлебал одним глотком половину, только тогда выдохнул.

Не посадили… и на том спасибо.

Паршиво было бы Маське за уголовника-то идти. Статьи подходящей, конечно, нет, не за что сажать, но был бы человек, как говорится.

Через час позвонил Андрюха. Олег ответил на звонок, глядя в монитор слегка мутным взглядом.

— Бухаешь? — сделал правильный вывод командир.

— Никак нет, одно пиво — не бухло, — усмехнулся в ответ.

Давай уже, сообщай «новость», Тихомиров. Как раз несколько вакансий попалось, одна, кстати, интересная. В Хабаровске, правда, только какая разница, главное, с Маськой, если детям климат не подойдёт, на море Чёрное податься можно.

Надену я белую шляпу, поеду я в город Анапу,

И там я всю жизнь пролежу, на солёном, как вобла, пляжу…

— На службу-то собираешься? — усмехнулся Андрюха. — Ты из отпуска сегодня должен был выйти, я у Лодейнина подписал отгул тебе, но завтра не прокатит.

— Не уволили, что ли?

— С хера ли мне лучшего своего бойца увольнять, Калугин?

Эпилог

Олег повернул на знакомую с детства улицу, спеша поскорее добраться. Вот и высокий забор, за которым прячется дом в английском стиле, глядящий на ухоженный участок с окнами с шпросами.

Когда-то он казался большим, порой пустынным. Сейчас, когда собиралась вся огромная семья, включая внуков и правнуков, становился тесноват.

По-хорошему нужно было выспаться, только потом ехать, но всё, на что хватило Олега — быстро принять душ с дороги, проглотить наскоро приготовленный омлет и рвануть к своей семье.

Тина сразу после смены на скорой помощи отправилась к Калугиным-старшим. Ангелина после школы забрала Матвейку из садика и тоже поехала к дедушке с бабушкой.

О возвращении Олега никто не знал, не стал предупреждать.

Поговорил по телефону, как ни в чём не бывало, расспросил, узнал последние новости, планы, сейчас же нёсся как на пожар, поскорее увидеть своих: жену, детей…

Если откровенно, в первую очередь жену.

Больше пяти лет прошло, а у него всё так же ехала крыша при одной мысли о Маське. Хотел её безумно. Любил, да, но хотел с какой-то звериной силой. Видимо вот так его любовь выражалась.

Что интернет-коучи про язык любви вещают? У него любовь точно вся в член спускалась, особенно после долгих командировок.

Летом Маська ездила с детьми на море, потом его отправили в командировку на несколько месяцев, и сейчас его по-настоящему крыло. Думать о причине общего сбора в родительском доме он физически не мог. Несколько ночей с женой до отъезда ему категорически не хватило.

Ему в принципе всегда было мало Маськи!..

Оторвётся, тогда вспомнит, зачем явились все Калугины.

Причина, естественно, самая уважительная, просто так Михаил с Фёдором в окружении детей и внуков из Кандалов не выбираются.

Дочки Калугины выходили замуж дружно, одна за другой, даже Славка, от которой уж точно не ожидали такого в нежные двадцать два года.

С Лерой всё понятно: встретила, полюбила — иначе случиться не могло. Слишком хорошая девочка для другого сценария, слишком честная, правильная. Одна такая, образцово-показательная на весь Калугинский клан. Доченьки Фёдора — и те показывали зубки, Лера же словно была послана богом, чтобы показать бестолковым, каким должен быть человек.

Славка же удивила, так удивила. Не просто замуж, а за единоверца… Ну как единоверца, майор к религии относился с такими же пиететом, с каким и Олег.

Однако факт оставался фактом — Славка выходила замуж.

Хорошо, учитывая, в какую передрягу она вляпалась по весне, и Леру с собой захватила. По сей день волосы на жопах мужской части семьи дыбом вставали, стоило подумать о пигалицах в военной обстановке. Непонятно, за кого боязней.

За Леру, готовую упасть в обморок от неровного слова, на военных же позициях выражения обычно не выбирали, и не только выражения.

Или за Славку, которая точно попрётся в самое пекло, потому что одной крови с Олегом.

Может, придержит её пыл муж… хотя, свежо придание, да верится с трудом.

Олег остановился у ворот в ожидании, когда те откроются. В это время распахнулась калитка, показалась Геля за руку с каким-то долговязым парнем, который хорошо бы смотрелся на дне ближайшей канавы. Связанный, с кляпом во рту, а лучше мёртвый.

За ручку он, сука, держится!

Парня он знал, внешне, во всяком случае. Мать вещала, что мальчик из исключительно хорошей семьи, сын богоподобного нейрохирурга, спасшего не одну детскую жизнь.

Светилы в своей области, надежды и опоры отечественной медицины, мужа прелестной жены, отца семейства, исключительно порядочного человека, Одина Леонида Борисовича.

Миша — говнюк этот малолетний, — тоже чистейшей прелести чистейший образец, не меньше.

Можно подумать, Олег не был в своё время сыном богоподобного специалиста, мужа и отца благородного семейства.

Знает он, какие мысли в восемнадцатилетней башке крутятся, и направлены они уж точно не на помощь в решении задач по микробиологии, как считали наивные родственнички.

В прошлом году Гелю перевели в школу с биологическим уклоном, решила поступать в мед, пойти по стопам сестры. Там и познакомилась с Мишей, он ей, видите ли, помогал. В завершение оказалось, что загородный дом его родителей в одном коттеджном посёлке с Калугиными-старшими стоит. В итоге Геля страшно возлюбила деда с бабушкой, почти переехала.

Миша в этом году поступил в институт. Олег надеялся, что парня след простынет, какой ему интерес обивать пороги ребёнка неполных шестнадцати лет, когда существуют первокурсницы?..

Но, скажите, пожалуйста, идёт, за руку держит, слюни пускает на его дочь!

Олег не двинулся умом, он отлично помнил, что Ангелина — родная сестра Тины, но после всего, что пережил с этим ребёнком, не мог считать её никем другим, только дочерью.

В первый год «учёбы» в школе они столкнулись со всеми прелестями социальной адаптации: отказ учиться, буллинг одноклассников в сторону необычной девочки, с её странной для современного ребёнка лексикой и рассуждениями о боге.

Перевелись на домашнее обучение, нанимали репетиторов, ходили к психологам, как на работу.

Несколько побегов из дома, особенно первый, когда Геля случайно узнала, что Кушнарёва посадили. Тина разговаривала с братом Василием по телефону, не заметила пронырливую мартышку.

Беглянку искали целые сутки.

Сутки!

С помощью МЧС, кинологов, волонтёров «Лизы Алерт»*, родного отряда под командованием Тихомирова Андрюхи, Росгвардии.

Сутки, за которые могло произойти всё что угодно.

Слава богу, обошлось.

Нашёл Гелю Олег, просто совпадение, а после они, не сходя с места, на поваленной коряге ревели с упрямицей вдвоём навзрыд.

Оба от страха и облегчения.

Остановил испуг мелкую от дальнейших побегов? Да чёрта с два!

Со временем улеглось. Геля адаптировалась, начала ходить в школу, на кружки, обзавелась друзьями, приняла новых родственников, перестала смотреть исподлобья, ожидая искушения бесов, и бесконечно есть сладкое, килограммами. Последнее превращалось в нешуточную проблему для здоровья.

Со временем… первый год же стал настоящим адом.

Чудо, что Тина доносила беременность и благополучно родила их Матвея.

Как бы в то время не хорохорился внутри себя Олег, мысль, что возможно придётся растить сына Митрофана, ежечасно видеть живое подтверждение близости его женщины с другим мужчиной, не давала покоя. Бесила до зубного скрежета.

Не то, что ребёнок от другого мужика. Геля тоже от другого, и просраться давала так, как тройне младенцев не под силу, а что его Маська… его… и с кем-то.

Как так-то? А-а-а-а!

Тест ДНК делать отказался принципиально.

Сказал — его ребёнок. Точка.

Олег присутствовал на родах от начала до самого конца, перерезал пуповину. Едва не потерял сознание от вихря настолько смешанных чувств, что организм дал сбой.

Здесь тебе и боль за Маську, убийственное чувство собственного бессилия, хоть сдохни здесь и сейчас, реально помочь не можешь. Все слова, уговоры, массажи — так, психотерапия на минималках.

Одновременно зашкаливающая радость, перемешанная с животным восторгом, и нежность…

Оглушающая нежность.

И свалившаяся на голову любовь к комочку, в котором трёх с половиной килограммов-то не было. Не добрал пятьдесят граммов.

— На тебя похож, пап, — прошептала на выписке Геля, заглядывая в личико племянника, или брата…

Не поймёшь в их семье, кто кому кем приходится. Главное, что все искренне любят друг друга.

Действительно — одно лицо. К году стало очевидно, Матвей — Калугин. Уже в полгода он хитро улыбался, демонстрируя два нижних зуба и фирменных бесенят в глазах.

— Куда намылились? — Олег вышел из машины, перегородил дорогу парочке.

За ручки они держатся. Сломать что ли руки этому будущему светилу медицины, прервать преемственность поколений?

— Гулять, — отчиталась Геля.

Куртку она напялила, грудь обтянула. Мешок из-под картошки — отличный наряд для девицы почти шестнадцати лет, а не анорак.

— Здравствуйте, Олег Степанович, — поздоровался Миша.

Олег смерил взглядом парня. Долговязый, светло-русый, подростковая припухлость на лице. Детский сад, а тоже туда…

За ручку держит, урод малолетний.

Вежливый, к тому же.

Нет, дно канавы — идеальное всё же место для щенка.

— Сколько лет? — выдал Олег, сверля взглядом парня.

— Восемнадцать, — спокойно ответил Миша. Один.

Бог в глазах сопли, ещё даже не шестнадцатилетней.

— А ей шестнадцати нет, — посмотрел выразительно, глазами говоря то, что вслух, пожалуй, не стоит. Или стоит? Его, помнится, в восемнадцать лет молнии из глаз не пугали. Бессмертным себя считал. Перехватил руку Гели, оставил быстрый поцелуй на тыльной стороне ладони, оскалился, выпуская руку. — Поцелуи только такие. Понятно?

— Понятно, — кивнул Миша.

— Папа! — вскрикнула Геля.

— Не папкай мне здесь, — резко ответил Олег, одёрнул себя. На дочку-то за что крыситься? Верно у классика говорится: «Пришла пора — она влюбилась». — Во сколько придёшь?

— В девять.

— В восемь, — отрезал Олег и шагнул за калитку.

Во дворе дома царила суматоха. Виновницы торжества сидели бок о бок на качелях, увлечённо шептались. Недалеко стояли женихи, говорили со степенно вещавшим Фёдором. Рядом Лёшка с двумя своими малыми — первыми правнуками Калугиных старших, тут же крутилась малышня от младенчества до подросткового возраста.

Все перемешались, сгрудились, кто-то болтал, кто-то молчал, кто-то вопил, требуя своё, кто-то заливисто хохотал, на кого-то родители ругались, получая в свою очередь отповедь от грозного генерала.

Это на своих детей он орёт, не стесняется, может за уши оттаскать, не глядя на возраст и регалии. Внуки же сплошь одуванчики полевые, лекарственные, на них только через раз дышать позволяется.

Из дома выкатился Финик, поковылял к хозяину, приветливо махая хвостом. Несколько лет назад семья Олега переехала в частный дом, меньше, чем родительский, скромнее, с приличным участком на радость садоводческим талантам Тины. У Финика появилось место для раздольной жизни, можно было оставлять парня дома, было кому покормить, с кем погулять, но в последнее время все члены семьи старались быть рядом, брали с собой пса при первой возможности.

Почти семь лет — весьма солидный возраст для американского булли, не глубокая старость, но отведённое время стремительно убегало…

— Здорово, — присел Олег, приветствую друга. — Не скажешь, где Тина?

Финик упёрся лбом в ладонь Олега, засопел довольно, боднул покатой головой, кивнул в сторону двери. Отправился к отцветающим хризантемам, чтобы развалиться там, предварительно окопавшись со всех сторон землёй.

— Понятно, — ответил Олег.

На шее тут же повис Матвей, за ним спешили остальные, радуясь новому человеку в окружении. Олег, к тому же, из командировки приехал, значит, будут не только гостинцы, но и рассказы.

Женская половина семьи толпилась на кухне, шла подготовка праздничного стола.

— Мам, где Тина? — нахмурился Олег, оглядывая невесток и племянниц.

Не понравилось отсутствие Маськи…

Поругались? Обиделась, уехала домой? Что произошло?

Первые годы они редко приезжали в дом Калугиных-старших. Отец не мог смириться с решением Олега, его выходкой. Рождение Матвея усугубило ситуацию, потому что Тина, как и обещала, наотрез отказалась крестить сына в их согласии… в любом на самом деле.

Она поддерживала желание Гели сохранить веру, с уважением относилась к верующим членам семьи Калугиных, но сына держала подальше от любой религии.

Лишь год назад она сменила гнев на милость, сказала, что подумает над этим, но ничего не обещает. В конце концов, вопрос этот был оговорён во время сватовства, значит, скреплён невидимой печатью.

Олегу, по настоянию Гели, пришлось на полном серьёзе озадачиться сватовством. Взять в напарники братьев, вслух, при свидетелях, обговаривать детали будущего брака с семьёй Тины.

Правда, из всего семейства Кушнарёвых ожидаемо присутствовала лишь одна вредная сорока, но в своё время насмотревшись на действия отца с матерью, она твёрдо гнула свою линию.

Задавала вопросы по существу, требовала ответов по будущему содержанию семьи, проживанию, рождению и крещению детей.

— Добром обговорить всё надо, — деловито заявила Геля, не обращая внимания на едва сдерживающего смех Игната и откровенно обалдевшего Николая.

Смех смехом, а обговаривать пришлось. Испугался, что Маська откажется, пойдёт на поводу у сестры.

На сватовстве решили, что работать Тина пойдёт, как только сможет, не хочет домохозяйкой быть, и специальность нравится. Что Олегу служба важна, бросать, несмотря на опасности, не собирается. В ответ будущая жена кивнула.

Финансовые вопросы взял на себя Олег. В случае сложных времён, от которых никто не застрахован, от помощи жены не отказывался, поэтому пусть уж Тина работает, опыта набирается. Потом на жалование фельдшера скорой помощи жировать будут, да.

Тогда же Тина твёрдо заявила, что никакого крещения не будет, чем изрядно покоробила не только отца, но и Игната с Николаем. Братья были далеки от религии, но основа основ в головы вшита намертво.

Отец бесился, вопил, как иерихонская труба, призывал Олега к ответу, тот либо молчал, либо огрызался. Переставал появляться на пороге родительского дома, пока в ход не шла материнская хитрость, ласка и вкрадчивые уговоры.

Тина отлично понимала свёкра, сочувствовала ему, считала его правым, но уступать не собиралась. Олег по умолчанию принимал сторону жены.

Снова подняли вопрос крещения Матвея? Учитывая, что приехала родня из Кандалов, для которых таинство не пустой звук, не просто дело принципа, а архиважная часть жизни земной и загробной, не удивительно.

— Спит, — ответила за мать Шура, показывая рукой на лестницу, ведущую на второй и третий этаж. — Я сделала то, что ты просил, Олег.

— Спасибо, ты лучшая! — засиял Олег.

Жена Игната известный ювелир, её мастерскую и личные коллекции отмечали профессиональными наградами, что на самом деле удивительно.

Шурочка родилась и выросла в небезызвестных Кандалах, получила скромное образование, и поначалу казалось, боится сказать «кыш» домашнему хомяку… Ещё бы, с таким-то папашей, с каким пришлось расти. Кушнарёв — безобидный червяк в сравнении с Ермолиным.

Перед командировкой Олег попросил Шуру изготовить комплект из серёг и кольца — подарок Маське на день рождения. Любила его Тина необычные украшения, радовали они её, а он и рад стараться, тем более — свой ювелир в семье имелся.

Олег быстро поднялся в нужную комнату. Никто не стал останавливать, женщины деликатно промолчали. Мужчины, сдерживая смешки, сделали вид, что не заметили.

Открыл дверь, окинул взглядом некогда свою комнату. Теперь здесь стояла двуспальная кровать, горшки с цветами на подоконнике, туалетный столик с зеркалом, висели какие-то картины, окна украшали портьеры в пол с подхватами в виде причудливых загогулин.

Хорошо, что Геле выделили отдельную комнату, а то бы пара скромных штанов Олега потерялась под спудом девчачьих шмоток и бесчисленной косметики.

Маська растянулась по центру кровати, завернувшись в одеяло, и сладко сопела, как-то даже неловко стало будить…

Впрочем, мгновенно верх одержали другие чувства, к неловкости не имеющие никакого отношения.

Снял джинсы вместе с трусами, носки, сдёрнул футболку, чтобы не терять время. Нырнул под одеяло, прижался к родному, любимому до белых мурашек в глазах, телу.

— Мне снится эротический сон? — мурлыкнула Тина.

Сладко потянулась, обхватила плечи Олега. Уткнулась носом в шею и глубоко, с нескрываемым наслаждением вдохнула, чувственно выдохнула, опаляя горячим, влажным дыханием. Потёрлась животом об уже готовый к подвигам стояк. Облизнулась, открыла глаза, пискнула счастливо и потянулась за поцелуем.

Олег, конечно же, ответил. Сходу ворвался языком, исследуя давно изведанное, наслаждаясь странным чувством новизны.

Каждый раз, как первый. Безумный, желанный до дрожи.

— Часто тебе снятся эротические сны? — прохрипел Олег, отрываясь от сладких губ.

— В последнее время — да, — протянула Маська. — Уедешь ещё раз так надолго, куплю вибратор, назову Илларионом. Буду изменять тебе с Илларионом, так и знай.

— Как я тебе с Машкой и Варькой, — ответил он. — Будет у нас свинг-пати.

С силой обхватил Маськины ягодицы ладонями, помял от всей души, развёл в сторону, сжал с силой. Не удержался, шлёпнул с оттягом по одной, потом по второй.

Маська дёрнулась, закрыла глаза в удовольствии. Прижалась, обхватила ногой его поясницу, прокрутила бёдрами восьмёрку, настойчиво задевая напрягшейся в ожидании член.

Он сейчас бесславно кончит… и Машка с Варькой, верой и правдой служившие ему два месяца, сдроченные почти до локтей, поймут, что справлялись из рук вон плохо.

В глазах плыло, дыхания не хватало. Олег перевернул Тину, навалился сверху, впился в губы жадным, на грани боли поцелуем. Вжимал в себя, втирал, растворял в себе податливое женское тело.

Больше никаких разговоров, никаких шуток, никакого остального мира. Теперь только он, она, два рваных дыхания, перемешанных с взаимными стонами, одуряющими ласками, поцелуями до боли.

Олег хотел свою жену под собой, только так, чтобы прочувствовать каждое движение, дыхание. Насладиться каждым участком тела, убедиться в который раз, что его, с ним, под ним.

Навсегда.

До скончания жизни, и после. Пусть существует что-то после, если и там Маська будет его.

— Думал, сдохну, — отдышавшись после оглушительного оргазма, прохрипел Олег, откровенно наслаждаясь женой, которая ещё отходила от своего.

Румяная, вспотевшая, с взлохмаченными волосами, она мелко подрагивала, дышала глубоко и рвано. С припухшими губами, следами на груди, шее, засосом на гладком лобке.

Чёртов извращенец, и ему ни капельки не стыдно, потому что его Маська — бесконечно его женщина.

— Пля-я-я-я, — протянул он, заглядывая Тине в глаза. — Забыл, что ты перерыв с противозачаточными взяла, кончил в тебя. Прости. Пойдёшь, помоешься?

— Не-а, — потянулась Маська. — Во-первых, спринцевание — бесполезное средство контрацепции и вредно для микрофлоры, а во-вторых — поздно.

— Несколько минут прошло всего, — для проформы возразил Олег.

Должен же он проявить участие, заботу… Вообще-то, он не против третьего ребёнка, он всей душой за. Геля взрослая, того и гляди упорхнёт из гнезда. Матвей растёт слишком быстро. Олегу срочно нужен младенец.

Он хотел ещё раз вкусить моменты Маськиной беременности, кайфовать от её большого живота, походки утки. Смотреть на монитор аппарата УЗИ, не понимая ничего, чувствуя, как в груди разливается тепло, губы растягиваются в улыбке.

Вот эти непонятные, размытые пятна, точки — его ребёнок!

А когда появляются очертания человека с ручками, ножками, головой, виднеются крохотные пальчики?

Офонареть какое чувство!

Он хотел пережить всё заново.

Заново присутствовать на родах.

Заново взять на руки горячий комочек.

Заново волноваться.

Заново полюбить…

Он уже любит!

— Знаешь, — улыбнулась Тина. — Ты и в прошлый раз забыл…

— Исправлюсь, — пообещал Олег, не веря себе.

— Не утруждайся, можешь смело кончать в меня ближайшие месяцев семь.

— В смысле?

— В смысле, я беременная, — положила она руку Олега на свой ещё плоский живот.

— Очешуеть… — прохрипел он. — А-а-а-а, да, да, да, да! Да! А-а-а-а-а! — не сдержал восторга.

Наверняка клич слоновьего вождя слышал весь дом.

— Почему не говорила? Сейчас почему не сказала? Я же тебя… — тряхнул головой, вспоминая, как немилосердно вколачивался в податливое тело, выходя и входя на всю длину, работая с силой отбойного молотка.

— В командировке, чтобы не волновать, а сейчас… забыла.

— Больше ничего не забыла? — усмехнулся он, растекаясь в непроизвольной улыбке.

— Забыла. Обещай только молча выслушать… Не психуй. Лучше я скажу, чем кто-то другой, — посмотрела успокаивающе, усмиряя вспыхнувшие как факел эмоции. — Отца выпустили, — выдохнула. — Приезжал, когда тебя не было.

— И? — застыл Олег.

Не психуй? Он не психует. Не психует. Нет.

Он найдёт Кушнарёва, где бы тот ни находился, и убьёт его.

С ледяным, сука, спокойствием.

— И ничего. Я испугалась, позвонила твоему отцу, он приехал с Игнатом, Николаем и Лериным Виктором, сказал, чтобы больше на пороге дома его дочери не появлялся…

— И? — повторил Олег вопрос.

— И всё. Отец ушёл, уехал в Кандалы, к Митрофану разнорабочим подрядился, у него фирма разрослась, руки всегда нужны… Саша звонила, рассказывала.

— Теперь всё? — нервно повёл плечами Олег.

От чего взбесился сильнее, непонятно. То ли от упоминания Митрофана этого, с бородой его дебильной и именем таким же.

То ли от того, что все дружно промолчали об инциденте, зная, что он с ума сойдёт от такой новости.

То ли от того, что одного захода мало, нужно ещё, жизненного необходимо.

То ли от всего сразу.

— Есть кое-что… — потупила взгляд Маська. — Всё хотела сказать, да забывала…

— Какая-то ты забывчивая, Масенька, — проворковал, как огромный кот или ворон, или ещё какой зверь, неизвестный науке.

— Матвей не мог быть от Митрофана. Не было у меня с ним ничего.

— В смысле?

— В том смысле, что для зачатия необходимо проникновение полового члена во влагалище, если не брать фантастические случаи. Ничего такого у меня с Митрофаном не было.

— Зачем сказала, что было? — опешил Олег.

Твою мать, он места себе не находил, нервничал, ревновал, чуть с ума не сбрендил, из собственной шкуры едва не выпрыгнул.

Кукуха знатно ехала, жбан звенел, как шаманский бубен над Байкалом!

— Чтобы ты почувствовал себя на моём месте, когда Яна сказала, что беременная от тебя. Чтобы ты так же бесился.

— Я не бесился.

— Бесился, — заявила Тина. — Ещё как бесился!

— Ладно, бесился, но Матвей всё-равно был бы моим сыном, — твёрдо сказал Олег, ничуть не сомневаясь в озвученном.

Каким образом эти два, в общем-то, вытекающих друг из друга факта существовали автономно в его голове, Олег не собирался разбираться.

У него других дел полно.

Ремонт в ещё одной детской сделать, вот бы в розовых тонах, с зайчиками на обоях, в единорогах.

Заняться драгоценными клумбами Маськи, не ей же в положении с землёй возиться. Там чуть ли не поля роз, пионов, рододендроны эти, ещё какая-то хренотень с листьями. Зелёными, да.

Матвейку в футбольную секцию отвести, он собирался, если передумал — в другую. Главное, не в балет. Не получится из его сына танцор, не получится…

Одину — надежде медицины, — ноги выдернуть, кстати. Руки так и быть, оставит, на благо человечества… что он, зверь, что ли…

И быть счастливым каждый день своей жизни, потому у него есть его Иустина.

Отличное же имя!

* «ЛизаАлерт» — добровольческое некоммерческое общественное объединение, занимающееся поиском пропавших без вести людей.

История про Митрофана: https:// /shrt/rmnx

Оглавление

Глава 1. Олег

Глава 2. Тина

Глава 3. Олег

Глава 4. Олег

Глава 5. Тина

Глава 6. Олег

Глава 7. Олег

Глава 8. Олег

Глава 9. Тина

Глава 10. Тина

Глава 11. Олег

Глава 12. Тина

Глава 13. Тина

Глава 14. Олег

Глава 15. Олег

Глава 16. Тина

Глава 17. Тина

Глава 18. Тина

Глава 19. Олег

Глава 20. Тина

Глава 21. Тина

Глава 22. Олег

Глава 23. Олег

Глава 24. Тина

Глава 25. Олег

Глава 26. Олег

Эпилог