Тайное местечко (fb2)

- Тайное местечко 1069K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктория Викторовна Балашова

Виктория Балашова
Тайное местечко

Глава 1

— Нин! Нинка! Ты Леську мою не видала?

— Не, тёть Вер, не видела сегодня. А что?

— Да пришла к ней, а ее нету! Дверь закрыта на навесной. Телефон выключен!

— Так она же вроде по ягоду собиралась! Телефон, небось, забыла, кулема такая!

— Так вне зоны он…

Устало опустилась на скамейку у дома Нинки тётя Вера, мама Олеси. Силы её покинули, как сказали бы — завод кончился.

Нина присела рядом.

— А может, зарядить забыла? Она же часто забывает!

— Так зайти должна!

— Мож забыла? Ягодой увлеклась! Она ж её ведрами всегда носит! И где находит только?

— Вечереет уже! Какие ягоды? Куры видно, что не кормлены с утрева. Собаке и воды нету! На огороде не была с утра, вода нагрелась, грядки не полола, свежей травы нет. Ко мне собиралась, а вот нету. Мы же всегда сегодня встречаемся. Тьфу, по пятницам она приходит, банный у нас день-то.

— Ааа. — Протянула Нинка, — ну, она вроде за околицу ходит куда-то. Может там покричать? Ща, Максимку крикну, спрошу, можа видел, или пробежит быстро с Антошкой, ноги молодые, мигом промчат! Погодь тут.

Нинка подскочила и умчалась в дом

— Ага! Точно! Кликни ребят-то! Обожду тут я! Сил в ногах нет, что-то неспокойно мне.

— Всё будет хорошо, тёть Вер! Не накручивай себя! Жди!

Раздалось Нинкино уточнение уже из-за ворот.

И Нина ушла в дом за братом. Максимку она нашла за столом, так и сидел застывшим изваянием со стаканом молока в одной руке и мобильником в другой. Пока никто не подгонял, парнишка и завис, разве что рот удержал закрытым, хотя, за столом бы и открыть мог и пряника кусить вот он рядом лежит, с молоком вместе не у дел оказался.

— Макс! Ты опять в экране!

Завела привычную отповедь Нина. Но быстро вспомнила, зачем искала брата и переключилась на важное.

— Максим, ты Олесю, соседку нашу не видал сегодня?

— Видел, с ведрами за ягодой за дом шла. Всегда туда ходит! И тащит потом полные ведра.

Со скукой отрапортовал Максим, надеясь, что на этом допрос закончится и сестра уйдёт. Не тут то было! Нинка стала просить пойти поискать эту ягодницу. Вот же блин блинский! Антошку то позвать идея хорошая! Друган лишним не будет! Максим выскочил из-за стола.

Нина с чувством выполненного долга допила молоко с пряником и пошла к тете Вере. Вот хорошая у Олеськи мать! И дочку воспитала хорошо, с той было всегда приятно общаться! Хоть подругами не были, Олеся была старше Нины на шесть лет. Отучилась в Вузе, и вернулась в посёлок учительствовать в местной школе.

— Брррр…

Передернуло Нинку от мысли, что Олеся каждый день не из под палки ходит в школу. Кстати, в этом году она же станет для Максима Олесей Викторовной! Примет первоклашек — его и Антошку соседского. А сама Нина пойдет учиться на швею. Ну, не хочется ей быть экономистом или бухгалтером. Да и в городе если оставаться жить надо, чтобы было место где оставаться. А ее там никто не ждёт!

С такими думами и вернулась Нина к ожидавшей её на скамейке тёте Вере. Которая конечно тетей ей, не была.

— Максимка сказал, что видел, как уходила с ведрами Олеся, побёг с Антошкой. Поищут!

— Ох ты ж…

— Да что вы, тёть Вер! Найдут они её!

Глава 2
ЗА ПЯТЬ ЛЕТ ДО…

Ох и лакомка же я! Варенье ещё до Нового года заканчивается! Ну не могу удержаться! Вкусные у нас дары из природных кладовых, а уж ягоды, так вообще прелестные! Все! А ведь лес то далеко от поселка. Все вокруг в своё время в дело пустили — распахали или пустили под покосные луга для скотины. Большое поселение то было всегда, да и имя громкое! Все вождям доказать чего-то хотели. Рапортовали… Фермы были, подворье со скотом, птицеферма, элеватор, зернохранилище… И ухнуло всё в лихие девяностые. Теперь только тень былого. Олеся застала уже только упадок. Но жили в посёлке, как и раньше — дружно. На удивление другим селам и поселениям района. Были и магазинчики — до сих пор Сельпо зовут, хоть уже в частных руках они. Да, деревню из людей не вытравить. Это про то, что сладостей вдоволь стало разнообразных, но Олеся всем им предпочитала ягоды и варенье. Джемы не любила. Зряшные хлопоты!

Ягоды на варенье Олеся собирала всегда сама. В садочке росли кусты смородины черной, один куст был с красной. И несколько кустов крыжовника. Конечно же были грядки с клубникой усатой. Но всё равно самой вкусной была земляника, а она лесная!

Дом, который выделил посёлок ей, как молодому специалисту, был большим, уютным, основательным. Но был чуть на отшибе — последним по улице. Лес был далековато, как уже было сказано. Но на землянику Олеся наткнулась у себя за околицей! Пошла в разведку обстановки, а тут за деревцами ягодки! С собой ведра, конечно не было, но рот то всегда есть! Да и не надеялась Олеся на богатые залежи этого лесного золота! Но… время шло, Олеся продолжала собирать ягоды в себя, а кусты с ягодой все не заканчивались! Олесе иногда казалось, что она уже ушла очень далеко от дома, тогда она испуганно оглядываясь, но ее дом то вот он, за кустиками и жидкими деревцами! И праздник живота продолжался!

Так, наевшись до отвала, Олеся поняла, что пора и домой! На сегодня она разведала все, что смогла и хотела и даже нашла настоящее сокровище — земляничную полянку. А это уже стоило очень дорогого!

На следующий день, лакомку опять потянуло на место преступления — объедания лесных кладовых. Уж очень вкусная земляничка уродилась. Духовитая, насыщенного природного вкуса. Но теперь Олеся уже запаслась тарой для сборов — взяла пакеты и в них банки с крышками. И ягода не подавится, и не выпадет. А то ведра дело не очень удобное — металлические, тяжелые!

— Надо в магазине пластиковые с крышками небольшие ведёрки заказать!

Решила Олеся и отправилась по ягоды. Конечно, она понимала, что ягодная полянка не вечная, что вчера она ее практически объела, но не оставлять же на кустиках эту прелесть! И конечно же банок она взяла в два пакета. Шла, посмеиваясь над собой за большие амбиции, но понимала, что не готова отдать ни одной ягодки! Вчерашний вкус лесного лакомства манил…

Вот и полянка, вот и первые ягодки пошли…

— Одну ягодку беру, на другую смотрю, третью примечаю… А четвертая… А, стой, вижу тебя!

Так собирала Олеся землянику, переходя от кустика к кустику. Ягоды были крупные, и вроде и было их немного, но Олеся собирала и собирала, поражаясь плодовитости и щедрости полянки! И не смотря на лесок и вечную комариную прожорливость, удивлялась иногда отсутствию назойливых комаров и оводья. Ну, вроде и кружились, но не кусали.

— Ой, наверное ведь далеко уже ушла? — Мелькнула, уже раз в третий мысль, но снова оглянувшись Олеся увидела свой дом, вот, прямо за деревцами. И девушка беззаботно продолжила собирать ягоды. Конечно же, она насобирала во все банки, что взяла с собой! И с чувством выполненного долга, отправилась домой. Ягода требовала переборки и варки… Будет зимой лакомство! Хотя, положа руку на сердце, до зимы у Олеси еще ни одно варенье не доживало.

* * *

Надо ли говорить, что про земляничную полянку Олеся не рассказала даже маме! Вареньем, конечно, угостила, а место заветное не раскрыла.

— Я не жадная, но это мое местечко!

Успокаивала сея Олеся.

И на следующий год, конечно же Олеся поторопилась на сборы земляники. Только на этот раз она уже запаслась легкими пластиковыми ведерками с крышками. Конечно взяла два пятилитровых! Конечно, обозвала себя мечтательницей, но шла.

Полянка опять радовала. Хотя, на первый взгляд Олеся даже взгрустнула — ягоды было не много. Но что ж поделать, видать не каждый год обилие. И Олеся стала ползать от кустика к кустику, за каждой ягодкой. Периодически девушка оглядывалась, чтобы не уйти далеко, но дом все так же радостно выглядывал из — за кустов и деревьев, радуя хозяйку обещанием безопасности. И тут Олеся как-то стала немного озадачиваться… Она заканчивала собирать уже второе пятилитровое ведро, а ягода вся не заканчивалась! Огляделась — все там же, на полянке, и дом вон! И полянка то небольшая, и исползала она ее уже, кажется, не по разу, но ягоды все виднелись! Олеся шла за ягодами и срывала их снова и снова! Ситуация озадачивала, если не сказать больше!

— Ладно, об этом я подумаю завтра, — подражая персонажу одной из любимых сказок — Алисе, подумала Олеся, и закончив собирать ягоды, засобиралась домой, вот и комарики стали как-то больше интересоваться ее особой. Дома же прагматичная Олеся сварив перебранные ягоды, позабыла свое обещание самой себе и не подумала думать про странности земляничной поляны.

* * *

Так прошел еще год.

И приехала папина племянница, которую Олеся не видела ни разу, Жила она с уехавшими сто лет назад родителями на далеком севере. Те уехали за длинным рублем, им всем очень понравились условия, и приезжать они сюда не собиралась. О чём сразу и предупредила гостья:

«Единожды приехала, и не надолго».

Тогда Олеся, от щедрости душевной, да и что греха таить, от того, что тайну эту сестра увезет с собой, и решилась отвезти сестру на полянку с земляникой. Побаловать теплой вкусной ягодкой. Но на полянке девушки пробыли не долго — ягоды было не так уж и много, да и мошкара заедала знатно. устали отбиваться от назойливой мошкары, которой в этот год было особенно много в их районе. Весна выдалась дождливая и прохладная, вот и народились — вылупились комары да мошки в огромном количестве. Хотя, сестра поела вкусную ягоду и была этому очень рада.

Но на другой день, проводив сестру, Олеся снова отправилась по ягоды. Взяла только одно ведерко, хотя вчера вроде все ягоды собрали, но вдруг… И снова перед Олесей полянка, где видны несколько кустиков ягод. А ведь и теперь Олеся, собрала полное ведро! Тут-то и смекнула девушка, что не все так просто с этой полянкой. День был не жаркий, на улице Олеся как и вчера отмахивалась он кусачей братии. Но ведь, за сбором ягод она не отмахнулась ни от одной кровососущей гадости! И было жарковато, так, что пришлось скинуть ветровку, рискуя быть загрызанной, но не вспотевшей. Но не грызли! И ведро с полупустой вчера полянки снова полное собрала, и дальше собирает же в себя! Не пропадать же добру! И дом все так же за деревьями…

— Это очень странное место.

Опять процитировала Алису девушка, не прекращая при этом собирать свои любименькие землянички!

Да, место было странное. Олеся поняла, что полянка делится ягодами только если она приходит одна. Это место будто растягивается, так, что Олеся ходит по нему кругами от ягоды к ягоде и они все не кончаются! И мошкары здесь нет! Тогда Олеся решила проверить свои догадки и на следующий день снова пришла по ягоду с двумя ведрами, и… так с ними и ушла, с пустыми! Уходя Олеся благодарила полянку за подаренное лакомство и извинилась за невольную жадность.

* * *

Теперь у Олеси было свое сказочно — тайное место. Ее полянка изобилия! И условия не сложные: быть одной, ходить и собирать от ягоды к ягоде, не пропускать и не лениться. Оправдание возможно только одно — некуда собирать! И не жадничать, прийти можно только один раз в год. Определив для себя эти правила, Олеся и собралась по-ягоду уже пятый год! Была пятница, но что поделать, вот именно сегодня только и могла выделить день под сборы. Ну просидит дольше, ну и пусть после бани. Но на следующей неделе планировалась командировка по обмену каким-то опытом, а дальше и ягода может отойти, а пропустить год Олеся готова не была.

Взяв по привычке два ведра, Олеся отправилась на сборы. Телефон, конечно же «забыла» дома. Она его всегда забывала, не стала нарушать традицию и сейчас. Мало ли чего нарушит, а потерять вкусное варенье не хотелось.

Придя на полянку, одно ведро теперь Олеся отставила, а во второе принялась собирать вкусняшку. По привычке все так же поглядывая на дом.

И был он, по той же привычке, на том же месте. Все как всегда: одно ведро было уже собрано. Собирать было тепло, уютно, прогуливайся от кустика к кустику. Не кусаю. Хотя…

— Кхм, — вдруг услышала Олеся мужское покашливание, и поняла, что чуть не столкнулась лбом с кем-то, она аж подскочила от неожиданности! У нее от этого внутреннего кульбита точно не все внутренности сразу вернулись на привычные места, а словно на парашюте опускались, высматривая места поинтереснее. Олеся уставилась с негодованием на виновника переполоха, а еще и нарушителя ее личных границ, и крушителя надежд на сбор так нужного урожая… А меж тем, до девушки еще стало доходить, что мужчина, да блин, молодой парень, ей совершенно не знаком, но сидит перед ней на корточках, тоже с почти полным ведром ЕЁ ягод!

— Кто вы и что тут делаете?

Строгим голосом учителя спросила Олеся дрожащим, от не прошедшего еще испуга, голосом.

— Вообще — то это я у вас хотел спросить. Как вы здесь оказались, и как так тихо подкрались!

— В смысле, подкралась? Я тут уже пару часов ягоды собираю, — кивнула Олеся на свое почти полное второе уже ведро. Это вы подкрались непонятным образом!

— Ага, конечно, а я что по-вашему делаю? — кивнул и парень на свое ведро ягод, правда, это ведро было металлическим.

— Ты откуда здесь? — Опешила Олеся, перейдя на ты.

— Живу я тут рядом, — кивнул себе за спину парень. А Олеся так же посмотрела в ту сторону, но кроме леса (леса???) ничего не увидела, тогда оглянулась и она, но дом, ее дом, который всегда мелькал за кустами, пропал напрочь, как и не бывало! Позади тоже был лес… Конкретный такой, густой и почти до небес!

По ее расширенным от ужаса озарения глазам парень понял, что что-то точно пошло не так и оглянулся, потом покрутился всматриваясь в даль, так же видно надеясь, что дом все же выглянет из-за кустов…

— Оп-пааааа… — Протянул он, сев на пятую точку.

— Приплыли… — Почему-то поддержала Олеся, тоже сев.

Оба поняли, что они попали! Не на деньги, а намного хуже. Они попали в Историю…

Глава 3

— Так, — сказал парень, — ты же тоже в курсе, что надо быть одной на полянке?

И после кивка девушки продолжил:

— Делаем так: ты не шевелишься даже, а я ухожу с полянки вон за те деревья, а ты остаёшься одна и полянка возвращает тебя домой! Поняла?

— Нет. Не годится! Я то вернусь, а ты останешься тут, непонятно где и когда и при этом совсем один?

— Да. Но я мужчина, мне можно!

— Нет. Оба попали, оба выбираться будем!

— Так я после тебя сюда вернусь и тоже, оставшись один, просто наверняка смогу вернуться!

— Добавь еще: «чесслово».

— Чесслово! Всё, я пошел! Не шевелись, потерпи чуток.

— Нет.

Решительно встала Олеся.

— Да что ж с вами, женщинами, так трудно-то? — воскликнул парень, хлопнув от досады себя руками по бокам, — Ну и вот зачем ты загубила жизнь свою молодую? Ты же не знаешь что тут и где мы вообще! Или даже, когда. О женщины, вам имя… А как там?

— У Шекспира? Или у меня?

— Да шут с ним, с Вильямом.

— Какой именно из шутов?

— Училка что ли?

— Учитель начальных классов.

— О! Ну совершенно не мой день сегодня! — эмоционально и не наигранно снова взмахнул руками парень.

— Ну так давай я отойду за деревце, а ты останешься тут, спец по перемещениям, и вернешься в свое безмятежное «сегодня у дома».

— Мы, русские, своих не бросаем!

— Женщин бросают все.

— Грымза ты, а не женщина! Имя, сестра!

— Олеся, брат.

— Остап.

— Кто? Господи, только этого еще не хватало!

Закрыла рукой рот Олеся, в непритворном удивлении глядя на парня.

— За это спасибо моей любимой бабушке! Тоже учителкой была и обожала то ли Ильфа и Петрова, то ли Гоголя.

— Веселая старушка! Жаль, с внуком не повезло, невежда вырос.

— Чё это? Души во мне не чаяла! Всю душу из меня вытрясла, и навкладывала по самые… пусть помидоры будут.

Поморщился парень, потирая пятую опорную точку.

— Сопротивлялся, значит.

— Ага. — покаянно проговорил Остап, повесив буйну голову.

— Делать то что предлагаешь, комедиант?

— Я уже предлагал, но некоторые упрямицы испортили всю малину!

— Земляника осталась.

— Тьфу на тебя! Ты попала то откуда? Географически? Давай с области хотя бы начнём.

— Смоленская.

— А я Пскопской. Скобари мы.

— Ну, тогда выгребай нас скобарь Петра Великого.

— Лады. Так. Ревизия добра: скажи, что есть из полезного?

— Нож, пирожки, четыре штуки, вода в бутылочке, ягоды, вот. Ведерки с крышками, авоська, платок, кофта.

— Не густо, но и это хорошо. Итого, еще складник, еще ведро металлическое, пакет, вода во фляге, моточек веревки. О, чуть не забыл: кирпич!

— Я думала, меня после Остапа уже не удивить. Ты с кирпичом по ягоды всегда ходишь?

— Да, не! Это я про мобилу! Вот! Ну кирпич же теперь ненужный! Сдохнет и только кидаться им. Даже блинчики по воде не пустить, корпус не скользкий.

— Фух! Я уже грешным делом подозревать стала самое плохое.

— А чего ж не ушла, когда предложил?

— А я тоже русская.

— Ну, русская, каких коней останавливать будем? В каких избах греться?

— Ну… Я учитель начальных классов, нам географию проходить не положено!

— Это ты так намекаешь, что выбирать дорогу буду я, а пилить меня за мой выбор будешь ты?

— Звучит многообещающе! — аж закатила глазки девушка в предвкушении прекрасного.

— Мир, возможно, другой, а порядки те же — почесал «тыковку» Остап.

— Кстати, а с чего ты вообще взял, что это другой Мир? Может, мы только в областях заблудились? Сейчас на сосну тебя залезем, ты все оттуда увидишь и мне расскажешь, а я и пойду за сеном до ближайшей деревни.

— Зачем?

— Ну, тебе подстелить, куда ж ты прыгать будешь? А сам ты уже обратно и не слезешь с той сосны, я ее отсюда вижу.

— М-да, ты не совсем права, не приучены мы кролики по соснам лазать. Я туда и не влезу.

— Почему, кролики?

— А я в год кролика родился.

— Ха! Он же год кота! Очень даже приучены! Особенно вверх. Вот со спуском я отлично угадала, это вы очень не любите. Сидите потом наверху и орете благим матом.

— А ты мне сливочек налей, я и спущусь!

— Ты лезть будешь?

— Не, землелюбивые мы!

— Городские! — закатила глаза Олеся и решительно направилась к соснам.

— Э! Ты че, серьезно? Да это же пальма! Ты ж глянь! Она и салом натерта, вон как блестит на солнце!

— Вот именно, пока на солнце, — выделила интонацией Олеся слово «пока», — а скоро у нас и того не будет. Надо определяться с направлением.

— Слушай, это отличный выход! Ночью и поймем — наш это Мир или нет! Уж звезды то мы с тобой видали не раз. Созвездия, глядишь и узнаем, или… не узнаем!

— Ага, здесь и заночуем? А если зверь дикий?

— А вот на соседней полянке его нету? Там травка от волков растет, да? Ты ее разглядеть хочешь, училка?

— Я хочу рассмотреть признаки близкого жилья: дым из труб, города, дороги, или хоть реки, вдоль которых точно должны быть поселения людей.

— Вот реально, не заберёшься ты! Не усугубляй ситуацию.

— Да не дрейфь, Остапчик! Я столько отлазила в свое время…

— Именно, что — в свое!

— Это ты на что намекаешь?

— Не-не, показалось тебе, девочка! Лезь! Даже подсажу! — и добавил шепотом, — Если сил хватит.

— Я все слышу! Вот залезу сейчас, а ты с полянки то один и отправишься куда Макар телят не гонял!

— А ты рыбкой оттуда и за мной!

— Ох, и доведет тебя язык до …

— Счастья земного!

Так перекидываясь фразочками они и дошли до края поляны к высокой сосне, что приглянулась Олесе. Она поставила свои пожитки на землю и стала присматривать — с какой стороны сподручнее забираться будет. Ещё раз порадовалась, что пошла по-ягоды в спортивках и кроссовках, лезть было сподручно и вообще удобно.

А Остап потерянно стоял рядом с сосной. Ну не умел он лазать по деревьям. Права была Олеся, рос он городским мальчишкой. Вот книги, беготня, пацанские игры в мяч, ножички — это было его, а вот стройки, деревья — это прошло мимо. Какие деревья в городе, а строек давно и не было в округе. Вот и приходилось сейчас смотреть, как Олеся ловко карабкается на дерево. Было немного стыдно. Но делать глупости, после которых добавить им обоим проблем со здоровьем не хотелось.

— Ну, что там? Москва, море, пляж, вокзал?

— А тебе бабушка не рассказывала, что наша Родина огромная и не имеет края?

— У меня тетка географичка. Я хорошо знаю, что границы таки есть! И на Земле даже есть «не Россия»!

— Ой!

Раздалось сверху и девушка резво стала спускаться с дерева. Это ее «ой» Очень не понравилось Остапу:

— Что? Что там? Звери? Опасность? Ну не молчи ты!

Олеся в это время уже спрыгнула цела и невредима на землю, но вид ее был взволнованный.

— Ну! — поторопил парень.

— Там люди!

— Ну, это же хорошо! Далеко до них? Ты хорошо направление запомнила? Бежим, пока не ушли!

— Незачем бежать, не уйдут они! Никуда уже не уйдут. Они там висят.

— В смысле, висят?

— На веревках висят.

— Как это? Как раньше? — Растерялся парень.

— Наверное, я не видела, как раньше висели. А эти давно висят. Там звери пир устроили уже, птицы… бррр.

— Далеко? — слетела с парня последняя веселость?

— Ну, я рассмотрела. Там деревьев меньше и они… висят.

— Признаки жилья увидела?

— Да, там недалеко и деревня небольшая.

— А другие поселения есть?

— В той стороне река.

Махнула рукой влево девушка. Других домов не видела.

— Но я туда не хочу!

— Я тоже! Лучше к реке и другое поселение поищем. Сейчас лето, ягод наберем, в реке попробуем рыбу поймать, будем искать. Согласна?

— Конечно! Сегодня здесь ночуем? Или сразу дальше идем?

— Давай сразу, пока силы есть, пока направление помнишь. Какая разница, где дикого зверя бояться. Везде пока условия одинаковы, а вот дикого люда не хочется встретить.

Они поели немного собранных ягод, попили воды и пошли в направлении реки, что заприметила Олеся.

Весь день они шли по лесу, дремучим он не выглядел, был проходим и привычен, словно лес у дома за деревней. Только вот не вешали у нас рядом с деревнями людей! Вот этот страх и гнал попаданцев подальше от жилья неприветливых людей.

Глава 4

Только раз они сделали привал, попив воды и перекусив ягод на новой полянке, и отправились дальше. Чтобы не сбиться с направления, Олеся еще раз залезала на дерево и сверялась с местоположением реки. Это было не зря, ибо все же они стали немного отклоняться… Дорогу сокращали легкой беседой, прощупывая интересы в их прошлой, дополянной жизни. Пока было больше общего, молодым людям было приятно в обществе друг — друга.

Ближе к вечеру, оба стали понимать, что сегодня они не доберутся до речной дороги. Хотя у Остапа была надежда дойти, построить плот и переночевать в дали от опасных берегов. Но… Мечты останутся мечтами. Еще не известно, в какую сторону несет свои воды та речка. А вдруг как раз к тому поселению с висельниками, что тогда делать? Хотя, опять же, есть выбор — переправиться на другой берег, чтобы быть еще дальше от негостеприимных жителей поседения. Опаска подстегивала спутников весь день, но силы все же не бесконечны. Пришли к окончанию они. И даже пережитый ужас от осознания близкой опасности притупился под действием усталости. Попаданцы решили пройти еще час и устраиваться на ночлег. Больше тянуть было нельзя, оставался риск не успеть обустроиться до темноты.

Речку они не достигли и через час. Приглядели полянку поудобнее и просторнее и стали думать, как же суметь пережить эту ночь, не зная от какой опасности стоит беречься. Решили спать по очереди. Не спать совсем было не реально. Олеся предложила все же устроиться на деревьях. Там безопаснее. Если опасность угрожает от волка или кабана. А если медведь… Или люди — охотники? Выбирать было тяжко, подсказок-то никаких. И оставалась очень серьезная проблема: по деревьям лазить Остап не умел.

— Ты, прекрасно придумала, полезай на дерево! И спать и сторожить оттуда сможешь более эффективно! А я уж тут внизу. Если вдруг заметишь зверя, предупредишь меня, но сама не слезай. Смысла не будет, и моя смерть будет напрасной и себя погубишь. Ну хоть сейчас прислушайся к голосу разума!

— Эй, голос разума! Успокойся. Ты чего удумал? Оставить меня в одиночестве не известно где и кода? Во мужик пошел! Так и норовит свалить, хоть за грань, но быстро и без напряга!

— Олесь, ну реально! Ну чем ты сможешь мне помочь? Оттянуть время поедания? Так пусть бы и это быстрее прошло! Зато ты потом сможешь все же добраться до безопасного места, и даже найти дорогу домой, я в тебя верю!

— Да где тут безопасное место? На другую ночь я где еще такого Остапа найду? Ты же единственный и неповторимый! Тебя экономить надо. Сегодня руку отдадим на откуп, завтра вторую, потом ухи может сгодятся?

— Да что ты все шутишь? Я же с тобой серьезно говорю.

— Да не хочу я на эту тему серьезно говорить! Не выживу я тут одна, вот сердцем чую! Не в тебе на той полянке загвоздка случилась, мы же с тобой в разных областях были за сотни километров! А перенесло нас и соединило уже тут. И должны мы быть вместе, без этого не выжить.

— Она права, внучек. Хоть и девка простоволосая, да дело говорит.

Олеся взвизгнула, а Остап попытался схватиться за складень, да рука только успела судорожно дернуться и опуститься, ведь перед ними предстала бабушка божий одуванчик, с охапкой хвороста на спине. Вот, смотрели сказку «Морозко»? Там была как раз подобная бабушка. Вышла себе на полянку из-за деревца и улыбаясь разговаривает с путниками. Ни страха, ни оглядки вокруг. А они и по сторонам, и за карманы, да все поздно!

— Вот такие мы с тобой наблюдательные, Олесь.

— Ага, хоть в караул, хоть в ощип.

— Ой, здравствуйте, ба… Добрая женщина.

Смех старушки звонко прокатился по полянке. Молодой и озорной! Она оценила и испуг ребят и их движения и добрые слова парня.

— Здравствуйте!

Добавила Олеся, перестав прятаться высматривать рядом хоть кого-нибудь. Ведь по логике вещей: если бы у бабушки кто-то был, она сама бы хворост в лесу не собирала!

— Может вам помочь?

Тоже сориентировался ловелас.

— О, а то кстати будет! Вот от помощи не откажусь, и отплатить за нее смогу сполна! Да самым желанным вам!

— Да что вы, ничего не нужно, мы так поможем!

— Ты мне, внучек, не выкай! Я тебе с добрым словом! И не гоже от подарков отказываться! От души предложено, в ответ на душевный порыв! Да и предлагаю я в ответ безопасный ночлег обоим и ужин нехитрый. А назавтра и дальше своей дорогой отправитесь.

Ребята переглянулись, молча кивнули друг другу и быстро собрав пожитки, решились принять помощь от своей спасительницы.

— А как к… как звать — величать тебя, спасительница наша?

— Во, то дело, девонька! Аглая Дормидонтовна я.

— А я Остап, это Олеся. Я возьму хворост? Чем еще помочь?

— Может, я по дороге еще набирать буду? — спросила Олеся.

— Ой, сколько же помощников и сразу то! Вот же повезло мне! Ребятушки, я смотрю, и ведра и крынки у вас есть? Водички то уже набрать успели? Или может по дороге наберем?

— Да у нас еще осталась, — начал было Остап.

Но Аглая Дормидонтовна его перебила:

— Позволь-ко полюбопытствовать, вдруг и вправду… Чего только не бывает.

Олеся протянула бутылку, свернув крышечку. А та и не подумала нюхать или пить, как подумалось ребятам, она посмотрела воду на просвет и запричитала:

— Ох ти, тошненько! Это же где у нас такая мерзость образоваться смогла? Вы в полночь у старой коряги в болотце ее набирали что ли? Детоньки! Это ж для кого вы ее припасли? Кого извести задумали смертью лютою?

— Не, она чистая, мы сами пьем, вот! — и в доказательство своих намерений и правдивости слов Остап взял бутылку и собирался отпить из нее, а то вдруг что подумают на них. Но старушка оказалась проворнее, выбила из его рук страшное питье:

— Чур меня! Фух! Что ж ты окаянный делашь-то?

— Да она правда чистая, — вступилась за попутчика Олеся, но была так же отчитана бабушкой, что превратилась в строгую наставницу двух нерадивых несмышленышей.

— Воду пить можно только ту, что сами набрали!

— Так я сам и набирал, сегодня утром дома, из фильтра!

— Эх, ты! Может проклял ее тебе кто? Аль здесь недогляд вышел? У болотца не сидели? С кикиморой не ссорились? Хотя, вы не смогли бы, души светлые, сердца открытые аж но нараспашку! Может, навку встретили случайно? Вот тоже мне печаль теперь…

— Аглая Дормидонтовна…

— Ты язык то не ломай, Лесюшка, бабой Глашей кликай.

— Благодарю, баба Глаша, а я вот сегодня в ручейке еще набрала, эту можно пить?

Протянула девушка одно из своих ведерок.

Тут старушка аж заулыбалась, повеселела, ожила словно:

— Это неужто от подруженьки моей березоньки у косогора водичку брали? Да Поутрось? Ты же моя лапонька! Вот порадовала, так порадовала! Вот же добра капе́ль пропела! Почти ж роса! Угостишь ли меня, хоть кружечкой от водицы этой?

— Конечно, хоть всю возьмите!

— Нет, дитятко, то вам подарочек от светлой Марьянкиной полянки!

— А кто такая Марьянка? Мы там никого не встречали.

— Не про то говоришь, внучек, ты главное пытай. День короток, ночью спать надо, силы набрать, а утром же и в путь вам?

— А о чем, спрашивать, бабушка Глаша?

— А про маету вашу. Аль хлопот никаких? Да гладко все? Потому Олесюшку и отправлял на дерево.

Хохотнула старушка — веселушка.

— Скажи, — решился Остап, — кого нам тут бояться, как до города дойти где люди живут? Или до поселения ближайшего.

— Люди то? Люди то далеча! Да и на что они вам? Стольный град на юг от нашего края, а и по реке на лодке плыть долгонько, с пару недель. До ближайшего поселения тут ближе, Но не в ту стороны вы пошли! Вам туда надо, рядом живут.

— Не, мы туда не хотим! Нам к нормальным людям надо, видели мы, какие там.

— А чем вам Берендеевка не по душе пришлась? Хотя, туда то вам и правду не надо. Но кто из них вас видал? Да кто обидел и чем?

— Никто, надеюсь. А где мы вообще?

— Это уже хороший вопрос. А где Сваор встречали?

— Что?

— Восход солнца, говорю, где встретили?

— А, так дома, на Земле. Пошли землянику собирать и…

— О! Ах ты ж мне! Не признала наших землянУшек — потеряшек, найдёнышей! За своих приняла! Погодь тогда! Вы ж с полянки земляничной? Точно! Вот же и запах чуяла, а позабыла! Давно ваши не появлялись, или мимо меня проходили. Может, к Берендею и шли, а там не моё уж…

— Да, мы видели там висельников! Они людей вешают!

— То не люди висят!

— Люди! Их и звери дербанят, кхм. Зверье объедает!

— Не, то волкодлаков поймали, славная охота у Берендея приключилась! Про то весь лес неделю уже гудит!

— Каких таких волкодлаков?

— Знамо дело, каких: тех самых, что народились от людей, что на тяжкий грех решились, аль нарушили запрет. Ну, еще быват и колдун аль ведьма прокляли, но то уж реже.

— Куда мы попали? Бабушка Аглая, а Берендей это не…

— Он, Лесюшка, он! И детки, его роду — племени. Но то к добру пока пошло. Не ваша то печаль, да не моя. А про то, куды попали, обскажу так: попали вы, детушки, домой!

Глава 5

— На Землю? Мой дом в Смоленской области, Остапа в Псковской. И где мы?

— Не, позабудьте таперича ваши вобласти, ваш дом тут! Предки ваши испокон веку на этой земле жили! Ещё с тех пор, когда Ярило с братом светили.

— Как это, Ярило с братом?

— Ярило — это так солнце раньше называли, — вспомнила Олеся, — а брат, это луна?

— Тьфу, ты, вы там на Земле и про второе светило забыли тоже? Ну, знать сызнова узнаете. Светило на нашей Мидгард — Земле два солнца. А луны у нас и по сейчас три крутится. Фата, Леля и Месяц. А вы находитесь в самом что ни на есть царстве Государстве Мира Яви, Нави и Прави. Но бывало, околдовывают кого слуги Мораны, а то и плутали на перекрёстках родичи ваши почём зря не в то время, и провалились, бродили они по окраинам Миров, но бывало, что и оказывались на Земле, как ваши. А дорогу обратно найти не могут. Но Сварог собирает обратно детей своих! Манит их земляничными полянами, проверяет, присматривается и забирает домой! С возвращеньицем вас! То радость для нас великая! Дети дома!

— Подождите, бабушка Глаша.

— Ты пошто же меня все с тьмой ровняешь, внучек? Я тебе что злого причинила?

Накинулась с отповедью на парня бабушка.

— Да что я такого сказал?

— Не выкай мне! Ты что, драться со мной удумал?

— Да и в мыслях не было!

— Дык не выкай мне! Ишь, земноводное!

— Почему, земноводное? — не сдержал удивление Остап.

— Дык род твой… Дай ка руку, хлопчик. А! Да ты не ведаешь рода.

— Ведаю, ну, знаю я! Моя фамилия Барсуков.

— Ну, Барсук и есть! Их породу сразу и видать. Потому и на деревья ты лазить не могешь! А по земле тропы ищешь хорошо, шкура ваша прочная. Ваш род живучий и сильный. Вот ведь и породу вашу сразу видать: коренастые, сильные, добрые, но своего не отдадут. Порядок любят во всём, гостей могут и не замечать, лишь бы не мешали, да не сорили вокруг, ни словами, ни делами. Потому дед твой и выжил даже на войне, когда на Землю попал. Нашел, как приспособиться. Но тосковал по родине, вот долго и не протянул поди? Да еще и… Но про то потом. Про род он старался, передавал знания, да вот каждый следующий в роду их за сказки считал, верно? А родовича за сказочника… или сумасшедшего? Ох ты ж… Вот и свела кручина его в могилу. А ты, дивчинка дай ручку свою белую… М-да, Вот Лесеньке повезло еще меньше, она, вишь, свой род не может знать. У нее прабабка на Землю попала. В тягости была. А по роду свои особенности не передала, не успела… Только доченьку родить смогла, да померла, родимая! Так, Лесюшка?

— Я не знаю, бабушка сиротой жила, в приживалках у чужих людей. Ой, а ведь и точно. Не узнали откуда была прабабушка или прадед.

— Ох, ты ж, бедняжечка. А муж то здесь, искал всё милушку свою! И дитятко искал, а никто дальше околесья Мира Яви, Нави, Прави не видит!

— Но вы… ты же сейчас увидела.

— Так по тебе то и судьбу твою и рода видать! Душенька нараспашку!

— А, …мой прадед жив еще?

— Нет, девонька, сгинул от лихоманки, извела его одна из дочерей Мораны. Добила… И род прервался. На Землю то она и не пошла за Пелагеей. Потому и убереглась та, выжила дочь ее и Евсея из рода Сойки! А теперь и ты вот возвернуться смогла. Не тужи, твои дальние родичи живут в стольном граде СлАвинске. Сможешь и ты туда добраться, рады тебе будут, устроиться помогут. Назовешься: Сойка, Евсея и Пелагеи рода дитя, так и примут тебя с радостью, научат всему, помогут устроиться. Сейчас старший рода Гнат. Род у него большой под рукой, весело тебе будет, звонкая моя! Вишь, Остапушко, какая она тонкая да звонкая, ну чистая Соечка!

— Да я и птицу такую только по названию знаю, — почесал тыковку Барсучий родственник.

— Ох, ты ж, а что так? Не водились в твоём краю такие?

— Да, водились, наверное, но мы то в городе живём, там их точно нет. Как и барсуков. Их я только о книгам знаю, но от других животных отличу.

— Угу, не барсуков, — подколола Олеся, — бабушка, а к себе, на Землю, как вернуться? Мама у меня там, работа!

— А зачем тебе? Ты же дома, внученька! Теперь, дома! И здесь будет твой дом, и работа будет здесь. Мамке, чтобы не волновалась, весточку туда послать не получится, конечно, но во сне душой встретиться сможешь, если она ищет тебя и ждет. Тому научу тебя. Скажи, чтобы не кручинилась, что ты дома теперь!

— Да какое дома? Мне назад надо! Может, с поляны можно обратно? Или… долго до ночи Морены? Может сможем через перекрестки? Как это сделать, подскажи бабушка Глаша.

— О том и не думай, глупенькая! Нешто замыслила Сварога осердить? Он вас таких собирает, манит обратно, возвернуть старается в лоно своего рода во славу его, а ты, неразумное дитя, под другие звезды, к ложным богам на почитание? То тебе они разум застят! Но пройдет! Ты водички испей, с полянки Марьянкиной, вот и полегчает тебе. А на завтра и утихнет кручинушка. А ты, Остапушка. Ты то понял радость свою? Не родич юродивого Акимки, а добрый сродственик большой семьи из Порвинга, что на Запад от Уставы. Хоть, разделиться то вам придется, тут Лесенька ошибалася. Расходятся ваши пути дорожки! Могу и весточку помочь послать родичам вашим и отправят они кого к вам на встречу.

— Пока не нужно, бабушка. Нам бы подумать чуток. Можно ли это? Подскажи, чего нам тут опасаться и кого? Волкодлаки, Берендей, тут и магия есть?

— Магия? А! Ворожба? Да как без неё то? В ней, родимой, и живем, по Ладу и Укладу! По Правде и как испокон веку Пращурами нашими нам завещано! А бояться… Бояться Кривды надобно! Ну, Волкодлаки сейчас Берендеями укорот получили, притихли и те и эти. Вот всё по кривой дороженьке пойти норовят, а у Берендея не забалуешь! Он Кривду не терпит. Дикий зверь тут давно присмирел. Потому, идти сможете смело. Завтрева пути каждому и покажу.

— А можем мы где-то на пару дней остановиться: обдумать все, что на нас навалилось? — спросил задумчивый Остап, что молча слушал бабушку и Олесю.

— Да хоть и у меня оставайтесь, я ж не гоню, гостям рада буду, если подсобите, то и поживем, хоть и пару, хоть и неделю! Вот и научу вас тому, что наперво знать нужно. Хатка у меня небольшая, но места хватит всем!

— Благодарствую! А ты какого рода? Если позволено узнать?

— Позволено, конечно! Я своего Рода, знать должны были про меня и вы в своем Мире, баба Аглая Дормидонтовна Ягвишна. Баба Яга я, ребятки.

Глава 6

— А может, бабушка, мы лучше сразу и пойдём, светло еще…

Прервал слова парня озорной смех бабы Яги, ох и заливалась она смехом, аж присела на пенек, что так кстати тут и подвернулся ей. И давай смеяться, да слёзы вытирать передником своим, или как этот предмет одежды тут звался. А ребятам было не до смеху. В голове Остапа невольно всплыли строки известной песни «КиШа»:

«…Но вскоре возвратился

С ружьем наперевес

Друзья хотят покушать

Пойдем приятель в лес.

Будь как дома путник,

Я не в чём не откажу,

Я не в чём не откажу,

Я не в чём не откажу,

Множество историй,

Коль желаешь расскажу.

Коль желаешь расскажу.

Коль желаешь расскажу…»

А бабка вроде стала успокаиваться, но тут глянула на Остапа, и словно прочитав его эти мысли расхохоталась снова.

— Не смешно! Мы не вкусные, — попыталась защититься Олеся, чем только вызвала новый приступ хохота у «бабушки».

— Ой, ну повеселили, ну повеселили старушку! Вот ведь, так почитай под пять кругов жизни так не смеялась! И за то отдариваться придётся, затейники вы мои! Да вины вашей в тех ваших придумках нету. Про то народ ваш сочинил. То слыхала кой — чаво и от других детушек. Много глупостей и домыслов родилось от искажения Прави. Но были у вас и честные сказы. Да мало. Все умники истребить хотят, чтобы Кривда была, вместо Прави. И слушать не хочется ничего из ваших выдумок. Обидно бывает то. Не кушаю я деток неразумных, я больше белую уху люблю. Из судачка, ерша, окунька речного. Да и Мир Прави и Мир Нави не пустит к себе убийцу и душегубицу, прости меня Сварог — батюшка! Вишь, что удумали! Ну, что, идём дальше то, аль забоялись рассказок ваших глупых? Проводник я, потому и встречаю путников, дороги указую, плату беру душевным теплом и знаниями, что живые сами и делятся. И я делюсь. Щедрый обмен. Довольны все. А с мертвых и платы не беру, то моя стезя. Не забалуешь тут, и Берендей рядом, а он суров на расправу, не посмотрел бы и на возраст мой и заслуги прошлые. Да и Морена сурова будет на суд, чуть не так что. Жила двадцать кругов жизни, почти 3000 лет по вашему, иль нет, давно бы стерли они меня с лица Мира нашего и даже упоминание обо мне бы не осталось. А я ещё бытие бабки моей Мертоны помню, да матушку мою Удельку. Спервась вот она и ушла, я то ужо в старшаках была, да всё одно, матушку терять больно. Но тогда немирье по всей Земле было. Многие уходили вот так, в славном бою, оставив после себя семя своё, да память о себе, да делах своих. Потом бабушка ушла к Морене, но то уже в другое немирье случилось, аль уже срок её пришёл, про то я не ведаю, а Морена не щедра на такие подарочки. Мне туда путь заказан. Вот и осталась одна я на века тут. Сёстры на века далеча, да так и заведено было, не мне то менять, а уговор Богами даден. Вот тут я одна на Земле и осталась.

— А дети, дети у тебя есть?

— Да как же не быть-то? Доченька моя… Да об том потом поговорим как нибудь.

— Прости нас, баба Глаша, Глупости наговорили, позволь принять гостеприимное предложение твоё, — поклонился в пояс пристыженный Остап, а Олеся подхватила и тоже поклонилась, не переломится! Бабушка и правда только добром словно светилась. А в людях Олеся не ошибалась никогда.

Бабушка Глаша же продолжала, словно не видела и не слышала речей ребят, и словно наблюдая сейчас эти картины прошлой своей жизни:

— Наша роль в стародавние времена больше была: Волхвов мы растили для Руси Матушки, Князюшкам в помощь, да Богам нашим на радость. Собирали мы до уговора ещё, деток к себе в скит. Кто и сам отдавал, жили то разно. Кто то хотел ребёнку своему лучшей доли, кто-то видела в этом призвание ребёнка, а то и они сами просились. Кто-то — во спасения жизни чада сваво. Ведь, каждый знал, что если уж к нам, то славная жизнь, мудрёная будет у дитя. Людям и тяженько приходилось. А то бывало, ребёночек слабонький рОдится, так тот, как успевали к нам принесть, непременно выживал! Мы ж его судьбу и перепекали в печи, закаляли дух, перерождался ребёночек и волховать опосля учился. Сильных деток мы готовили! Добрые волхвы были. Сильные. И живущим помогали: учили, лечили, охранял и души и тела, знания Кона и любви Божественой несли в Мир. А потом… Потом было немирье страшное. Тогда луны стало три, а нас связали договором. И не могли мы больше Волховать, и волхвы стали пропадать их Мира. Взамен появились цепные псы княжеские. Но много радости то не принесло, а смыло слезами — кручинами много с тех времён. Вот и дочерь моя не появится в Мире, пока я не уйду. Но Боги стерпели, а нам и подавно терпеть. А надежды на перемены и нет. Но вот, хоть своих Сварог собирать научился, хоть и не все бреши Мира закрыл. Так то лучше, а то… И у вас, ишь, что удумали, глупости поминать. Пойдемте ужо. Недалеча тут. А то с такими рассказами, да остановками к завтрему как раз и придём.

Пришли они буквально через минут пять. Им открылась полянка, с вросшей в землю избушкой. Едва окошечки над землей были, а с боку бы подошёл — и не отличил бы крышу домика от бугорка лесного. Опять расхождение с каноном: никаких избушек на курьих ножках не было. А чтобы войти пришлось спускаться чуть вниз и кланяться порогу. Зато и тепло там держалось дольше. Хоть и было темнее.

Остап и Олеся сложили хворост в указанное бабушкой место. рядом со входом и после приглашения вошли в хатку бабушки Яги. Не сумев скрыть удивление от вида домика Остап спросил:

— А где же куриные ноги?

— Чего, милок?

— Ну, все знают, что баба Яга живет в избушке на курьих ногах, и та поворачивается либо входом к путнику, либо к лесу стоит повернута.

И опять ответом ему был только хохот бабушки.

— Да как жешь можно жить, если дом не стоит, а пляшет на двух лапках! А уж если поворачиваться начнёт по каждому запросу проходящего, так меня же укачает! Что же за враль такое придумал? Не куриные, а курныи ножки то были. От того, что окуривали их дымом. И не жилая хата, а изба смерти, в коей усопшего хоронили. Ох, ребятушки, ну всё у вас в кучу, да кувырком в головах! Ну, повеселили старушку, теперь моя очередь потчевать вас, да не сказками, а ужином. Остапушка, принеси хворосту для розжига, щами вас угощу. Знатно настоялись они в печи.

Ужинать расселись у маленького столика, место хватило каждому. Щи и вправду вышли на славу! Каждая витаминка на своем месте. Потому и кушали молча из деревянных мисок деревянными же ложками. Потом пили травяной отвар из глиняных чашек. Спать бабушка предложила на лавках, сама она спала на печи, как и положено приличной бабе Яге. Остальные разговоры решили отложить на завтра. Всё же день выдался слишком трудный. Устали все. Жаль, что только сказочной осталась и банька у бабы Яги. Тут её не было. Мылась бабушка у ручейка за домом, а в качестве мыла использовала мыльную траву. Намывшись, наевшись, все улеглись спать, как только стемнело. Или даже стемнело, как только все улеглись? Одним словом, день закончился с закатом. А будет новый день, будет и пища.

И только последняя Яга лежала и вспоминала историю их Рода, что велась от Богини Макоши, старшей из трёх Богинь судьбы, две младшие, это Доля и Недоля. Мама была прядильщице нитей судеб людских. А уж отец Ягинюшки был сам Бог Вий, правитель Мира Нави, сын Рода. Сильна и прекрасна была дочь их, Ягиня… Мудра и любила детей, видя в них будущее Родов. Как долго она не хотела выбирать себе мужа. Как поставила даже условие, что должен он победить её в бою ратном. И как потом счастлива была с прекрасным Богом Велесом. Это был прекрасный союз двух равных Божеств! Они объединили силы жизни и смерти, мудрость и чары. Правили в верхнем подземном царстве, где более всего развивалась культура и наука. Жаль, что их разлучили… Тогда спасая любимую, Велес навсегда ушёл в Навь. Ягиню ждало перерождение в тяжкой разлуке с любимым. Изначально Хранительница Рода, заморозила сердце своё, стала повелительницей вьюг и метели… Но оттаяла, нашла в себе силы. Победило исконное женское начало. Стала она дарительницей. Проводила обряды просвещения у детей, врачевала, учила и перерождала из для мудрой жизни, возрождения Рода. Много дала она Миру. Собирала она в своих пределах, после страшной войны сироток, которых учила и так помогала возрождать силу мудрости в темные времена диколесья. А ещё, и сейчас это осталось ей главным — провожала души через тонкую грань жизни в посмертие. Возможно, это в ней говорила дань памяти любимому. Но навсегда стала она проводником, стоящим по разные грани бытия. То и детям своим передала. Аглая, как уже и прабабка, не была Богиней. Но не стала и просто живущей на земле. Порастерялась и мудрость. Не перепекала больше деток в Волхвов. Не было на то сил ей дадено. Волхвы пропали с Земли матушки. Истребили их завистники чужеродные, за что поплатились уговорами и кабалой. Но так мечталось в светлых грезах Аглаюшке еще сызмальства… Так тянуло к деткам… Сеять светлое, доброе, нести свет посвящения. Глядеть на плоды труда совместного с молодняком подрастающим… Но оставили ей только врачевание, знахарство, и знания, от которых многия печали. А ещё и жизнь вдали от поселений, в лесах дремучих. Да быть проводником между Миром живых и мертвых. Так свой век и доживать, да быть за то уж Богам благодарной. А она так не привыкла, сущность божественная тяготела к тому, чтобы что-то сотворять с кем-то или самой. Или даже помогать кому-то сотвориться.

Глава 7

Снова они сидели вдвоём. Утром и днём переделали для бабы Глаши, что смогли: натаскали воды, подмели и прибрали в доме, наносили хворост и дрова в сарайчик, или скорее, под навес. И после, испросили разрешения отойти на соседнюю полянку и посидеть подумать и поговорить о своём, о Земном… До этого не сговариваясь каждый думал сам, молча. Да и сейчас, разговор не начинался. Сели у березки, на пригорке у ручейка. Быстрая водичка уносила печали, и весело журчала о вечном. Но молчаливые «собеседники» вечного не хотели. Их думы были тяжкие, тут бы волны океана смогли смыть и унести, а ручейку не под силу.

Ну вот что теперь делать? Дорога домой, туда, где привык дом свой ощущать, к родным и друзьям закрыта! А тут… Ну не мечталось им исследовать другие Миры, и в сказку не хотелось! А Мир совсем не знакомый. Не сильны они в мифологии… Да и знания Земные, как оказалось, лучше позабыть от греха подальше. А то, ляпнешь так, а оно всё другое. И кто научит и когда? Ещё и Род есть, значит — устои и уклад, да и у каждого свой путь, оказывается! И боязно, и тошно. А решать что-то надо. Эх. Попались на сладкую ловушку. Как мухи в варенье. И винить более некого.

— Ты, смотрю, тоже не сильно рада переселению народов?

— Рада, аж тошно, — ответила, вздохнув Олеся, обрадовавшись хоть какому-то началу разговора. Молчание уже давило, как и сама ситуация, но слова всё не находились.

— Я так понял, обратно отпроситься не у кого? Да и не приветствуется это.

Тоже вздохнул Остап, срывая травинку и играя в «петушка или курочку». Но, уже четвёртый раз выходил петух, парень меж тем продолжил:

— Боюсь, что и гнев можно навлечь. Да не на себя одних. Если тут Родовая система, то как бы старший в ответе за неразумных родичей своих.

— Думаешь к своим идти?

— Да какие они мне свои, Олесь? Мне ты больше своя! У нас с тобой общего больше, чем со всеми ними вместе взятыми.

— Вот и я так чую. Не хочу к «своим». Но учиться где-то и у кого-то надо. А тут учителя в очередь за нами не стоят. А Мир вроде магический, хоть мы с тобой о том только слыхали пока.

— А ты не заметила, как баушка на полати залетела? А до того, как от пальца печь прикурила?

Олеся грустно улыбнулась от этой немудреной шутки с земным юмором.

— Олесь, я подумал, хочешь, к твоим пойдём, но вместе. Ну, если хочешь, в смысле, я готов с тобой пойти. Там, если совсем меня не примут никак, то неподалеку устроюсь как нибудь.

— Остапка! Ты чудо! — и девушка чуть не бросилась на шею к парню. — Я уж и сама думала хоть молча за тобой увязаться.

— Ты чего? Ты ж сама сказала — связаны мы с тобой теперь! И мы, русские, своих на чужбине не бросаем!

— Да! Вместе! Через огонь, воду и медные трубы. А после моих, к твоим пойдём, тебя, учить. А потом и определимся. Пока хоть это пережить надо.

— Точно! Ух! Хоть чуть полегчало, да?

— Ну, определенность определённо появилась. — повеселела девушка. — И попутчик рядом свой в доску! Пойдём Мир посмотреть и себя показать.

Ну, Мир то их уже видел и изучал. Странные теперь люди возвращались с той далёкой Земли. Совсем чуждые ему. Но больше — чудные. Словно дети неразумные. Только и умели — разговаривать. А телом не владели, Кона не знали, ворожбы не ведали, а всё норовили сбежать обратно. Миру немного было даже обидно, ведь столько сил потрачено верховным Богом на возврат, а они артачатся, от Рода отречься готовы. Вот и пойми их. Род вопит — детушки, вернитесь, а детушки чужие, словно кукушата в родном гнезде: всё не уютно, всё не так. Всё не по ним. Но время лечит, как уверяет мудрый народ. Всё перемелется и мукА будет! Не понимал Мир только зачем этим «гостям в своём дому» хочется накликать на себя испытания и проходить их. Да ещё и полной мерой: и огонь, и воду и медные трубы. Но, раз им этого хочется, кто ж он такой, чтобы отказывать… Неуловимо и почти невидимо менялся под запросы чад неразумных Мир…

Глава 8

На двор своей гостеприимной хозяюшки, заговорщики вернулись поцарапанные обо все кусты и ветки, с расшибленными коленками и даже с шишкой на лбу, но с полными руками хвороста у обоих.

— Это что ж вы неразумныши учудили? — встретила их бабушка Глаша, что уже по-другому, как доброй бабушкой и не воспринималась, но вот сейчас набросилась на обоих с упреками, не дав тем и рта раскрыть. — Пошто наворотили, навертехвостили? Ох, ты ж мне! Недогляд, Батюшка! Батюшка Сварог! — Подняла она руки свои к небушку — Неразумные чада твои, не ведают, что творят, нЕ жили по Кону, не знают силу слову своему! Пожалей их, три дня они гости! Я обскажу им, я научу! Прости меня, нерасторопную встретчицу такую. Позволь исправить. Гости они, дык не их вина в том незнании, некому науке Кона обучить было, сам же ведаешь про темный Мир их воспитавший! Сам же их сюда привел.

И тут, в ответ на слова бабушки Глаши, ясное небо расчертила яркая вспышка молнии и раздался оглушительный грохот грома.

— Смотри-тко, гневается он! А мне шо делать? Хорошо, вообще нашла потеряшек твоих, ну, наших то есть! И благодарствую на добром деле.

На этих словах старушка резво для своих… дцати сотен годочков поклонилась до земли, сделав красивый, широкий жест рукой от сердца до земли. Ребята же так и стояли разинув рты и ничего не понимая. За что были отруганы? За решение идти вместе? Но они все равно так решили, так и пойдут! И не заставят их расстаться никакие Боги Свароги или бабки Ешки! И в подтверждение своих намерений, они нашли руки друг друга и сжали в знак своих твердых намерений и протеста.

Но откуда была гром и молнии, то им было не понятно. Небо то как было ясно — голубым, так и осталось! Зарницы? Видали их на Земле оба, да только там гром не присутствует. Все в Мире другое. Сколько еще узнавать. Неужели тут Боги вот так отвечают? И это всем можно так поговорить о своём, о вечном?

— Ну, возмутители спокойствия, на мою седую головушку, что примолкли? Дважды крестники Свароговы, пошли штоль полечу ваши раны, да отобедаем, время Обеста подошло. А там и посидим рядком, и поговорим ладком. Вижу я ваши намерения, и про то поговорим, Обскажу, что ведаю, да что дОлжно. И помолчите покудова, не то Сварог и осерчать может. Кузнец он горячий. Всыпать может всем. Мойте руки, да за стол. Накрыла возле дома, на ветерке да тёплышке.

— Эх, хлеб на стол — и стол престол, а хлеба ни куска — так и стол доска!

Олеся с Остапом только сейчас поняли, насколько они действительно проголодались, молча, решив не спорить, пошли к ручейку умыться, да за стол. Ранки бабушка Глаша обработала споро, шишку заговорила, та и пропала, как не было её. После, поели молча, поблагодарили, да отвар пить сели. Душистый, прямо, живой.

— За чарочкой и беседа льётся, — начала бабушка свой разговор, — Вы, смотрю, так и не поняли ничегошеньки? Да то ужо не беда, отвел её батюшка наш Сварог. Теперь и объясниться можно спокойно. Вы про устои вашего Мира теперь забудьте. Другие Коны у нас. И живём по ним. Слово здесь обладает не меньше силой, чем дело. И весу в нём… Ну, знаете, можа…

— Конечно, бабушка Глаша, «слово не воробей, выпустишь, не поймаешь», — перебил её Остап, и продолжил — «в начале было Слово и Слово это…

— Э, нет, паря. Про воробья хорошо сказал, а тут не то! Эту ересь ты в бывшем доме забудь! Кто ж то Слово то сказал? Изначально был Род! И от него и пошли все мы! От одного Рода. Все разные, но в одном едины, в Роду. Но слово имеет свой образ и свою силу. Мироздание слышит ваши клятвы и силу образа и берет то за приказ к исполнению, если сила в том большая. Вот сейчас вы что там сами с собой наговорили — надумали? Вы ж словно прокляли сами себя! Так смогли сказать, што для Мироздания первоочередное к исполнению и оказалось. Неужто не заметили, как стали запинаться, биться, оступаться на ровном месте?

— А ведь и правда, так и было. На усталость только списала, да неуклюжесть свою.

— Ага, ага. Вчера уклюжа была, а сегодня неуклюжа стала. Да мил — дружка сваво покусала тем же? Он то и с шишкой пришёл.

Грустно улыбнулась бабушка Глаша.

— Ох. И правда. Вчера и больше устали, но всё нормально было, а сегодня, на обратном пути, как кошка дорогу перешла, — задумчиво продолжила Олеся. — А от чего ж это, бабушка? Что мы наделали?

— То вы мне и скажите. Да никакая животинка тут не при чём. То только вы. Вы ж словами, как дождик капельками игрались. Мне-то про то неведомо, только хмарь вокруг вас крутилась, то я и увидала, да стала к Сварогу батюшке взывать. Пришли то не в ссоре, знамо дело, не проклинали всерьёз. Значится, невольно. Потому и вопрошаю к вам. О чём речи вели? Какими словами игрались без разумения?

— Ну, — начал догадываться Остап, — решили мы, что вместе будем, и пойдём вместе даже сквозь огонь, воду и медные трубы.

Последнее он на всякий случай произнес тихим шёпотом. А по тому, как засияла бабушка, понял, что попал в точку.

— Вот! Оно! Подходит! И ведь оба в том поклялись?

Ответом ей были два кивка, от тех, что начали понимать что они накликали на себя.

— А по-хорошему неужто не можется?

— Можется! Ой, в смысле хотим по-хорошему! Не хотим по-плохому!

— Так и творите жизнь свою легко и свободно, чего ж чудить-то? Жизнь, она и сама подкинет много эдакого. Вот тогда и поиграетесь в свои игры. В нашем с вами Мире вас так много открытий ждёт. Вижу, решили вместе идти? Ну, то ваше дело. Но хорошо, што ты, Остапушка, девку то одну не бросаешь. Эдак можа и сложнее будет, но можа и легше. А к своим надобно пойти обязательно. Будут там тебя сердечно ждать, да и род свой знать надо. А то словно сирота, при родичах. Не гоже так. Да и науку рода постичь надобно. Хоть я бы на вашем месте сперва к Барсукам отправилась, а опосля уж к Сойкам.

— А в чём та наука, бабушка, ты ж всё знаешь, может и научишь нас сама?

— Что-то и знаю. — Заворчала бабушка Глаша, — А тайны рода, на то и тайны РОДА, чтоб их только родичи и знали! Мне вас Кону обучить надобно. То щас главнее. Наперво, уразумейте, что Старший в роду для всех голова. Его слушать обязательно, ему перечить нельзя. И старших надобно уважать и почитать, даже, если род не твой.

— То есть глава мне приказать может, а я подчиняться должна? Например, скажет замуж выйти, за кого захочет, а я…

— Хоп! Хоп! Ишь, взъерепенилась, дитя неразумное! Глава рода решает за Род! А это не дело рода! Это сердешное дело каждого! Вот ежели вопрос где жить, чем жить, то дело рода, где жить семье, то дело рода, но и то можно испросить и объяснить свои нужды. Глава на то и глава, что не бездумно приказы отдаёт, а думает и о счастье рода печётся. Род дурачка аль балабола пустоголового над собой не поставит. А в своей семье теперь ты главная. Хоть и девка. Давно такого не было у Соек. Ну, да и то к своему счастью развернуть можно. Потому и говорю — сперва бы к Барсукам, а там бы род обретя, взял бы под опеку Соечку молодую. Тогда и весу в делах больше и правда более на вашей совместной стороне. А то время и наоборот повернёт: можа каждый сам по себе захочет быть.

— Нет!

Прозвучало такое дружное и слаженное «Нет», что рассмеялись все трое.

— Ну так тому и быть. А куда идти, и сами решите, я важное обсказала. Теперь язык свой укоротите. Про то ведаете. Слушайте себя, потом произносите.

— Так это, что же все прямо и сбываться будет? Что я ни ляпну? Может я захочу князем стать, или старшим роди…

— Цыц! Только же сказала — сперва думай о последствиях! Язык твой — враг твой, прежде ума рыщет, беды ищет! Ты хочешь гибели всех старших в роду?

— Нет конечно!

— Так по што треплешь языком, словно помелом метёшь? И нет, не все слова силу в Миру имеют. Но Мироздание к некоторым очень прислушиваться любит и испытывать их в их вере и слове. А вы оба у него, как заноза — выбиваетесь же из всех канонов. Вот оно вас, словно невидаль иноземную и изучает. Так, ещё сказать должно, про уклад. Семьи подчиняются Роду, Рода — Старшему в Роду, после — Главе города, а в крае, там ужо Князь совет держит. И Князья промеж собой равны. Каждый старший среди равных. А уж над ними старшие только Боги Нави, Яви и Прави. Но так повелось сызмальства Мира нашего, что Рода себе покровителей избирают, их боле других привечают, их в заступниках чтят. Но уж верховный Бог Сварог и Бог Мироздания Род у всех на особом счету.

— А как вести себя, чтобы не обидеть Богов. Какие обычаи?

— Да тут просто всё. Ох, ты ж мне. С вами то и не так просто. Ну, доброе слово всегда сначала Богам направляют, а потом за дела принимаются, ночь — не время веселья и кутерьмы, там другие Боги заправляют. Они покой и тишину чтят, за нарушение и наказать могут. И испытывать силу веры любят. Ведь у них роль такая. Опаснее всего, как поняли, Велесова ночь, но благо, она еще не скоро настанет. Успеете пообвыкнуться-то.

— Бабушка Глаша, а вот ворожба, она что такое? Как происходит? Каждый владеет? Или обучиться можно?

— Да, почитай, что и каждый. Только разная она у всех. Кому что дадено, тот тем и владеет. А учиться? Ну, детки и учатся, ну, вам учиться надобно будет. Вы ж ту пору пропустили, наверстаете вот в роду. А как происходит? Ну, то тоже у всех по-разному. И силу все из разного берут. И разная она потому у каждого. Можно и потерять силу, и обрести, на то воля Богов. Они те еще затейники, но бесчинство не вершат. Тоже промеж собой понимание имеют.

— А ворожба она от слова идёт, или как?

— По-разному, Олесюшка. Кто как может.

— А видеть ворожбу можно?

— Можно. Но не всем то дадено.

— А почему ты тут одна живёшь? Обиделась? Или так за тебя решили?

— А где ж мне жить? Тут моя Родина, здесь еще прабабкина мамка жить почала! А уж мне и сам Сварог велел. Службу такую поручил. За Берендеем приглядывать, да Волкодлаков окорачивать, да и путников привечать и дорогу им указывать, ну и мои главные обязанности — провожать души в царство Марены. За тридевять земель в Тридевятое царство провожать. Да и чё это я одна? А помощники мои? Неужто так и не заприметили? Остап, Олеся?

И видя, как ребята дружно отрицательно качают головой, рассмеялась:

— Знать не времечко ещё, погодить надобно. То можа и покажутся вам.

— Но хворост-то ты одна собирала тогда.

— Дык, люблю я обходить лесок-то, мои владения, знать должно что там происходит. Да и чуяла встречу, вот и отправилась.

— Бабушка Глаша, а ты вот нас назвала крестниками Сварога, да ещё и дважды, это почему?

— А кто ж вы? Вон сколько он участия в судьбах ваших проявил — и нашёл по зову крови Рода вашего, и заманивал, приучал вас к Миру-то…

— Как приучал, — перебила торопыга Олеся.

— Дык, чего думаете он столько лет вас не забирал? Приучал, кровь заряжал, чтобы пригодна была, присматривался к вам, изучал вас. В чужом-то Мире не хозяин он! Ни прознать, ни видать не может вперёд, аль в прошлое. А там, на полянке, душеньку ваши и видно, да и мысли — помыслы. Вот и смотрел, как мы букашек смотрим. Необычно, да интересно ему вишь было. Вы ж не один год ходили на полянки свои, так?

— Ну, да, я пять лет собирала.

— И я пять!

— Во, то-то и оно. Если подумаете, то первый раз совсем чуть на полянке были, так?

— Ну, да!

Закивали головами оба.

— И голова кружилась?

— Точно, было! Решила тогда, что от счастья, или от того, что на коленках долго ползала.

Бабушка рассмеялась своим добрым и колокольчатым смехом. Ага, от счастья… Что на Родине предков побывала, да безнаказанно ушла! А на следующий год уже проще было, и дольше собирали, так? А как присмотрелся, как убедился, что вам тут в Мире хорошо, так навсегда и забрал.

В тот день они еще долго разговаривали о важном и интересном. Да разве всё о Мире и укладе жизни обскажешь в один день? Тем более, что и отвечать на вопросы любознательных ребят тоже было важно. А вопросы были зачастую детскими, ну, такими, как дети ещё в детстве для себя проясняют. Ну, да что ж поделать, раз попали земляне в такой переплёт.

Спали в этом Мире ребята крепко, уставали много, но и воздух, словно целебный был. И вот, на эту ночь решили к своим «сходить». Только спросили оба, как сделать так, чтобы во сне весточку своим родным на Землю послать, так бабушка Глаша и разъяснила обоим. Как и обещала, всю науку хитрую передала, да на вопросы ответила. В эту ночь оба и пошли исполнять свои желания повидаться с родными, хоть во сне, да успокоить их там. Науку бабы Глаши повторили, как сделать так, чтобы сон они свой не забыли и поверили, что весточка не приснилась. Ведь и на это тоже был секрет у ворожеи. Был он не хитрый, состоял в том, что передавался ненадолго через Мир сновидения какой-либо предмет от себя. И объяснялось это, что проснёшься, дескать, а в руке будет зажато то, что там получено, но потом, через некоторое время, вещь или предмет исчезнет.

Так и легли спать с зажатыми в руках своими материальными посланиями и девушка и парень. Остап решил мобильник свой отправить, уж его то мама узнает точно, но присниться решил отцу, там больше здравого смысла, и меньше эмоций. А мобильник маме показать должен успеть. Одна непонятка оставалась, как подгадать, чтобы совпало время сна в обоих Мирах? Но и тут бабушка рассмеялась, и заверила, что в Мире снов всё совпадёт, как надо, главное сделать всё, как должно.

Олеся же взяла в руки свои часы. Хоть и мобильник был, но привычка смотреть на стрелочки на руке никуда не ушла, тем более, что часы от бабушки достались. Не могла мама их не узнать. Да и бабушка была в некотором роде невольной виновницей того, что Олеся оказалась в этом Мире. С тем и легли спать. Только бабушка Глаша приземлилась на свои палати в своём настроении, ведь ночь была и её временем, как ни крути. Тело отдыхало, а дух служил своему Роду.

Глава 9
ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА

Ничего и никого, конечно же не нашли ни соседские мальчики, ни вызванные полицейские и поисковики. Да и сама Вера Васильевна, мама Олеси, сердцем чуяла, что не найдут они никого. Сердце сжималось от тоски, но не было ощущения гибели дочки, просто оно, глупенькое, понимало, что больше не услышит и не увидит доченьку свою. Вот когда бабушки, амы или отца не стало, так сразу и поняла это Вера Васильевна. Объяснить не смогла бы никому, а сердце уже знало. А вот теперь всё еще страннее. Чувствовала разлуку, но не смерть. И плакала, стенала душа! Рвалась к дочке, а куда? Никто не смог сказать, что же случилось с её кровинушкой. И где теперь искать следы её. Спать Вера Васильевна не могла, глаза не закрывались, всё сверкало перед ними и неслось калейдоскопом. Вот Олеся маленькая, вот на руках у её матери Алевтины. Вот муж, отец Олесеньки, мужчина сильный и могучий, всю жизнь отдавший себя своему селу и отработавший трактористом, а потом и комбайнёром, сажает дочку на одну лишь ладошку руки и поднимает её высоко над собой:

— Смотри, дочка, какой большой твой Мир! Расти большая на радость ему!

А Вера почти и не дышит, так страшно, что дочка не удержится и упадёт…. А потом первый класс, букет модных гладиолусов из маминой теплицы. Всегда любила гладиолусы. А маленькие куцые хвостики дочки вертелись на ветру, как те бутоны. Маленькие, потому, что она хотела короткую стрижку, а мать была против, вот и чикнула сама свои косы ножницами да под корешок… И ровняли их потом, как могли. Только парикмахер в дамском салоне смеялась, когда стригла ту лесенку, дескать: смена растёт!

Банты совсем не держались, так отец сказал:

— На гвоздях будет крепче.

Вот ведь егозёнка! И как ей это в голову пришло? Хотя, вот такая Олеся всегда была — если что решила, то так и сделает.

Это она не разрешения спрашивала, а доводила до сведения.

Смеялся её отец.

Потом калейдоскоп провернулся на зимы, с их утрениками и ёлками…

А из глаз бежали слезы бессилия что-либо изменить. И так хотелось знать, где же дочка. На другой день поиски продолжились, подключился район, но ничего не изменилось для Веры Васильевны. И так страшилась она ночи, где снова будет её кружить калейдоскопом воспоминаний и боли.

Сидеть дома она не могла, так и стояла у околицы и встречала — провожала каждого, кто помогал искать её доченьку. Телефон теперь из рук не выпускала, если что — ей могут позвонить. Но он молчал, как и молчало всё кругом, не помогая найти Олесеньку.

Вернулись последние поисковики уже по темноте, говорили слова ободрения, призывали верить. Нинка уже просто молчаливой тенью была рядом, чтобы просто суметь хоть присутствием облегчить боль ожидания. Слова тут были уже лишними. Это понимали обе.

Проводя последнего поисковика словами благодарности, Вера Васильевна побрела домой. Нина проводив её и попрощавшись ушла к себе. Вера Васильевна старела словно на глазах. Ведь совсем ещё молодая, но эта непонятная ситуация с потерей Олеси вот прямо рядом с домом сильно выбила женщину из реальности. Она не ела и почти не пила, и не сводила глаз с кромки леса, ожидая новостей о дочери.

Придя домой Вера Васильевна побрела к дивану, спать не хотелось, но и калейдоскоп воспоминаний души и сердца смотреть сил не было. А, собственно, альтернативу никто не предлагал. Но, на удивление, калейдоскопа сегодня не включили. Или может, обессиленная женщина потеряла сознание? Нет, всего лишь сработала как надо магия родного Мира и зов крови. Едва голова коснулась подушки, сознание поволокло к родной душе. И вот, стоит перед матерью её потерянное чадо — её Олесюшка, но такая, как видела она три дня назад. Да и одёжа та же:

— Олеся, доченька! Ты нашлась? Ты жива?

Кинулась к дочери Вера Васильевна, ощутив тепло тела дочери, слыша, как бьется сердечко у той в груди! И видя ответные слёзы Олеси.

— Чего ты плачешь, доченька? Теперь ведь всё хорошо будет, ты нашлась! Где ты была? Расскажешь?

— Мамочка! Мамуленька моя! Да, я нашлась, и теперь всё будет хорошо! Ты только выслушай меня. Хочешь, присядем? Вот, под березкой.

— Конечно, присядем. А где мы? Я же вроде дома была, и ночь на дворе. Или мне это снится? Ты ведь не исчезнешь?

Тревога в голосе мамы вызвала новый поток слез у Олеси. А мамы стала словно дрожать, норовя исчезнуть. Про такое бабушка Глаша тоже предупреждала, но сказала, что тут она бессильна, тогда придется в другой день пробовать снова. Олеся была просто в панике! Ведь она пришла проститься и хоть чуть успокоить маму. И не получалось. Итак это было сделать очень больно, так ещё мама не хочет признавать эту встречу. Не часто Олеся сможет ходить через сон к матери, это ей бабушка Глаша тоже объяснила. Сейчас получилось благодаря заемной силе бабушки Глаши. А когда девушка сможет накопить свою, это она не знала.

И тут из-за березки вышла молодая и какая-то знакомая женщина:

— Вера!

Раздался её строгий и тёплый голос

— Мама? Мамочка, ты здесь? Но… ты же… Олеся что, умерла? НЕТ! Не хочу! Нет!

Хлесткая, но при этом очень ласковая какая-то пощечина помогла Вере Васильевне не скатиться в истерику и не исчезнуть из Мира сновидений, окончательно погубив возможность пообщаться.

Олеся тоже была ошарашена этим появлением. Встреча то её, как тут оказалась бабушка?

— Бабушка? Я тебя и не видела такой молоденькой! Но откуда ты тут?

— Да пришла свою дань отдать, есть ведь и моя невольная вина в произошедшем. Ты же понимаешь, о чём я?

— А твоя-то в чём.

— Ну, хотя бы в том, что я не твоя бабушка, а твоя прабабушка, не Алевтина я, а её мама Пелагея. И это именно я тогда сбежала и выбрала для защиты потомков Рода Землю.

— Бабушка?

Это подала теперь голос ошарашенная Вера Васильевна. Она присмотрелась, и действительно поняла, что это не мама. Но как же они были похожи, хотя, и Олеся была очень похожа на Пелагею, какой та сейчас явилась перед ними. О бабушке то она никогда ничего и не знала. Некому было рассказать. Мама Аля сразу сиротой осталась.

— Да, но всё потом. Сейчас дай возможность Олесюшке донести до тебя весточку. А я тут недалеча посижу, посмотрю на потомков, полюбуюсь вами. Не видела ведь раньше. Не могла. А вот сюда смогла прорваться, Аглая Дормидонтовна подсобила. Добрейшей души Ягиня!

Силой воли Олеся собралась и стала рассказывать маме, что, прабабушка Пелагея это и есть, мама бабушки Алевтины, и была она родом не с Земли. Что занесло её туда не по воле Богов, а наперекор судьбе Рода. А теперь Олесю призвал Род, их с мамой Род, но неизвестный обеим. И принадлежат они к Роду Сойки. Теперь вот Олесе предстоит путь в их земли и знакомство с Родом. Рассказала Олеся и о том, что попала в их родной Мир вместе с парнем Остапом, он хороший, и тоже тем Миром был призван к своему Роду с Земли. Живет родня парня в Псковской области, в Опочке, назвала и заставила растерянную женщину выучить номер телефона мамы Остапа, с наказом позвонить ей завтра после обеда. Зовут маму парня Екатерина Александровна Барсукова. Вот почти такой же рассказ будет знать и она, ибо Остап сейчас тоже старается передать весточку на Землю своим родным, только отцу. Остап тоже потерялся в лесу, он как и Олеся пошел по- землянику. Так их и затянули и перенесли в другой Мир, Мир их Рода. Олеся сказала, что они там встретили хорошую и добрую бабушку Глашу, ту самую Аглаю Дормидонтовну, что помогла им и с Пелагеей встретиться. Баба Глаша их с Остапом и приветила, кормит и даже сейчас помогает передать эти новости на Землю. Там Мир, где есть Боги, которые у нас назывались языческими. Там есть ворожба. И когда Олеся и Остап научатся чему смогут, они снова постараются связаться с родными. И потому важно, чтобы родные уже сейчас были на связи и понимали, что это им не приснилось, и их дети действительно попали в другой Мир.

— И ещё, чтобы ты понимала, что тебе не приснилась наша встреча, а мы с тобой действительно общались в этом сновиденческом Мире, я тебе отдам свои часы, те самые, что бабушки Алевтины были. Ты с ними в руке и проснёшься, и всё помнить будешь. Но часы будут с тобой недолго, долго я не умею, да и вещь через Мир сновидения навсегда не передаётся. Просто тебе часть моего тепла и реальности. Может и папе показать успеешь. Он же сегодня возвращается? Ты не плачь обо мне, а то, как сказала бабушка Глаша, мне тут плохо будет, и тебе там плохо будет, и мне сложно будет в Род наш войти.

По щекам обеих женщин текли слезы, а Пелагея смотрела на них и произнесла мягко улыбаясь:

— Верушка, сыночка тебе родить надо, и счастье будет тебе. Но он будет отцовского рода, его не заберут, не бойся этого. То подарок мой тебе будет. И извинение, что доченьку у тебя забрала. Но, твоя кровь слабее её, потому тебя забрать не получится. Ты не перенесёшь этого. Вот, держи, это земляничка. Она тоже в руке твоей окажется, как проснешься. Вот её сразу и съешь. Только сразу! Моей ворожбы надолго не хватит. А через положенный срок родишь вам с Виктором богатыря! Пора, Олесюшка. Не буду мешать вам прощаться, пойду я.

— Благодарю, бабушка Пелагея.

Поклонилась ей в пояс Олеся, понимая, как много она сейчас сделала для них с мамой, и какой груз сняла с ее души. Во-первых не дала маме потерять нить связи, а во вторых, подарила надежду. Ведь ей было очень тяжко понимать, что оставила маму с отцом одних, и без надежды увидеть ребенка… Это действительно было самым трудным.

Вера Васильвна тоже поклонилась, но уже во след, истающей и обернувшейся птицей, Пелагеи. А повернувшись к Олесе Вера Васильвна сказала:

— Я все поняла, дочка. Я буду ждать твоих весточек, и помогать, поддерживать душевно в твоей командировке по РОДным местам. Как назвать братика?

— Остапом.

Рассмеялась Олеся, обнялась мамой, попросила передать отцу слова любви, еще раз уточнила номер телефона Екатерины Александровны и передав часы… проснулась в своем, родном теперь, Мире.

А Вера Васильевна проснулась в своём. За окном светило солнце, мгновенно вспомнив всё, что было «во сне», посмотрела на свои руки: в одной был зажат кожаный ремешок с часами, а в другой — веточка с земляникой. Мгновенно сунула ягоду в рот и ощутила блаженство от невероятного вкуса. Но, казалось ягода впиталась в неё, не дойдя до желудка. Женщина потянулась, но услышала голодный рёв измученного голодом желудка, который и ягодой поманили, но не дали. Скоро должен был приехать муж из командировки. Комбайнером он был от Бога, потому его очень часто приглашали по окрестным сёлам и посёлкам для работы. Вот с такой поездки он сегодня и возвращался. Про Олесю он еще не знал, человеку за рулём такое по телефону не говорят, а подвергать близкого человека опасности Вера Васильевна не хотела, потому и мучилась и переживала эти дни одна. Ничем бы он не помог. Только переживал бы вместе с ней. Впереди был тяжелый разговор, пора готовить завтрак и…

— Ой, телефон! — спохватилась женщина и побежала к столу в поисках бумаги и ручки, чтобы записать номер, который заставила её заучить дочка. Часы вот только выпускать не хотелось, но так хотелось, чтобы и Виктор их увидеть успел. Он тоже отлично помнил часы Алевтины Геннадьевны, которые она подарила внучке на шестнадцать лет. Сколько они будут в этом Мире? Успеет ли показать?

— Я люблю тебя, доченька, будь счастлива.

Отправила посыл тепла Вера Васильевна.

Глава 10
ОСТАП И ПАПА

Зажав в руках кирпич мобильника, Остап словно мгновенно провалился в Мир сновидения. Запущенный с бабушки Глашиной помощью, ритуал, сработал, как часы. Остап увидел себя в гараже отца, а вот и сам отец появился, между машиной и столом с инструментами. Привычно собран и деловит.

— Пап, — окликнул его Остап, и подошёл ближе, голос всё же дал петуха. Хорошо, что хоть не с мамой видится. Это же в разы тяжелее! Но с ней он как нибудь еще увидится, он себе это обещал.

— Остап? О! А мы тебя ищем второй день! Нашёлся, потеряшка! Дай обниму. Ты, что, всё же ушёл с той поляны ещё дальше? Почему мы не могли тебя найти и телефон не работал? Опять не зарядил, оболтус?

— Ну пап! Вот, смотри, работает телефон! Ещё и заряд есть. Ты возьми его, код помнишь? Включишь потом.

— Зачем ты мне его отдаёшь?

Стал подозревать неладное отец, пора было действовать, а то, как предупреждала баба Глаша, могло родного человека и выкинуть из сна, ведь он мог понять, что это не сон и тогда весточку не передать.

— Пап, а помнишь, мой дед рассказывал про слова отца, что тот жил в другом Мире? Ну, что там был его Род Барсуковых, что Род древний, и важно это помнить? Что надо чтить Богов?

— Да помню, дед тогда больной уже был, любил он своим про это рассказывать. Но его слова мало кто слушал, тяжелая же жизнь была, ты ж помнишь, он воевал! Сложно было, голодно и тогда, и потом, а семья стала расти.

— Отец, я это помню, и то, что он обижался на всех, что не верят ему. А ведь он тогда правду говорил. Мы действительно из другого Мира. Точнее, наш Род. И меня теперь забрали в тот Мир. Скоро я встречусь с Родом. Но вернуться к вам я уже не могу. Мне сказали, обратной дороги нет.

— Мало нам одного ненормального было, теперь и ты этим страдаешь? Куда ты ушёл? Немедленно домой!

— Пап, я не сам решал. Меня забрали. Призвал Род из того Мира.

— И ты дурить…

— Савелий, а ты давно таким глупеньким стал? — появился перед ними мужичок в старинной рубахе и штанах.

— Отец? Нет, ты не похож, хотя…

— Неее, дед я тебе, Савелий. Ага, тот самый, умалишённый Акимка — юродивый. Которого вы все так стеснялись. Вместо того, чтобы слушать и слышать старшего в Роду.

— Дедушка? Но ты же умер.

— Умер! С вами жить стало невозможно! Всё, что говорил, всё мимо ушей! Теперь хоть сына выслушай! Единственного, в котором моя сильная кровь уродилась. Потому и забрал его Род из чуждого Мира. Призвал его Сварог, верховный Бог наш, Я меж Мирами заплутал в Велесову ночь, а вот сына твоего Сварог Батюшка вернул на родину. Порадуйся за него! И нет, других не заберут, слаба в них кровь родовая. Потому они останутся на Земле. А Остапа ты больше не увидишь, ну если только в сновиденческий Мир оба явитесь. Продолжай, Остапка, сбили мы с тобой спесь с этого индюка напыщенного. А я тобой пока полюбуюсь. И, да, Аглаи Дормидонтовне мой нижайший поклон передай, не сочти за труд.

— Обязательно передам, прадедушка.

— Не нужно церемоний, отцу договори, что должно.

И молодой мужчина, что был прадедом Остапа, растворился в воздухе, прежде обратившись в дымное темное облачко у земли.

— Вот, пап, в принципе, я и рассказал. Меня и еще одну девушку с Земли забрали в тот Мир, откуда родом наши прадед и прабабушка. Мы с тобой из рода барсука, а она из рода сойки. Ты телефон запомни, на всякий случай. Так то её мама сегодня должна будет моей позвонить, но мало ли что. Девушку зовут Олеся. Она тоже пошла по-землянику и пропала. Маму ее зовут Вера Васильевна. Меня больше не ищите, на Земле меня нет. Как только я сумею еще раз выбраться в Мир сновидений, встречусь с мамой. Передай ей, что я ее очень люблю. И тебя люблю, и братишек. Вот, телефон мой ты найдёшь в руке, как проснёшься, но он недолго будет с вами, потом исчезнет, ведь я не силён в ворожбе. Мы с Олесей пойдём к моему и к ее роду. Будем науку рода изучать. Потом, надеюсь, ещё сможем свидеться. А пока нам Аглая Дормидонтовна помогает. Не сердись, отец, не я такой исход выбирал и свою дорогу. Но на Землю мне не вернуться. Там Бог Сварог в том замешан, он возвращал. Эх, жаль, не верили вы деду, сейчас многое бы проще было. Ну, да что теперь. Я же всё понимаю.

— Остап, ты что ж, это всё серьезно говорил? Бог, род, другой Мир? Я тебя слушаю, словно ты снова подростком пива нахерачился и бред несёшь про гномиков и… Ох. Я не понимаю!

Произнес это отец и оглянулся вокруг, словно проверяя, нет ли снова деда.

Остап вздохнул, повесив голову:

— Я знаю, я всегда шебутным был, прости меня за то, но сейчас пришло время поверить мне. Ты проснешься с моим мобильником и все будешь помнить из нашего с тобой разговора, телефон вот мамы Олесиной, запомни обязательно. Это очень важно для меня. Прошу. И когда мобильник найдешь в своей руке — маме его успей показать, чтобы успокоилась и не ищите меня больше. Я слишком далеко от вас. Простите за то, что не оправдал ваши надежды, но у меня видать, другая судьба. До встречи, отец.

— Конечно, телефон я запомнил, но это же бред какой-то. Ладно. Понял. Сын, ты прости меня, я тебя люблю и всегда любил. Избаловать боялся, да и с клеймом прадеда дурочка сложно было жить.

Они обнялись, и каждый отправился в свой Мир.

Проснулся Савелий Иванович рывком. Слишком уж он был ошарашен тем разговором с сыном непутевым, что сейчас заставлял нервничать своим исчезновением в небольшом лесочке рядом с городом. Его безрезультатно искали уже два дня. Мать извелась, а отец очень злился на отпрыска всё это время, считая, что тот просто опять что-то учудил. А тут такие разговоры. Он сел в постели и уставился на телефон сына, который держал в своей руке. И это сбылось. Жены снова рядом не было, значит, так и не легла, или снова в комнате сына спит. Савелий Иванович понял, что это действительно был не сон, ведь телефон-то вот он! Надо бегом езжать и показывать его жене, и рассказывать новости от сына. И телефон! Надо записать телефон мамы этой Олеси — Веры Васильевны. Но сначала к жене!

Глава 11

А Остап проснулся там же, где и засыпал, на лавке, в избушке — землянке бабушки Яги. Оглядев избушку, перевел взгляд на Олесю. Она уже лежала с открытыми глазами и чему-то улыбалась. Значит, и у неё получилось пообщаться с мамой. А за окошком начинался новый день в новом Мире.

«Кстати, а как он называется самими жителями, ну Мир их этот? Ну, мы то с Земли, а тут? Надо поинтересоваться у бабушки Глаши, и поклон ей передать от прадеда».

— Ну, что, — раздался бодрый голос бабушки Глаши уже от двери в избу, — стало быть ваши весточки доставлены?

Две пары счастливых глаз были ей ответом.

— Ну и славно. Тогда пойдёмте с столу, завтрак уже поспел.

— Ой, бабушка Глаша, мой прадед Аким просил тебе нижайший поклон передать. И от меня благодарность прими, если бы не он, сложно мне с отцом было бы.

Отвел глаза Остап, отношения у них с папой всегда были такими, ну тут и сам был виноват, что уж.

— Благодарствую, на добром слове, а все беды вашего рода от того, что старшего почитать не стали. Не по Кону то!

— Ой, — вскинулась Олеся, — бабушка Глаша, и от Пелагеи, моей прабабушки тебе благодарность за помощь и от меня и от мамы! Если бы не Пелагея, мама чуть не проснулась, уже рябью пошла, все так, как ты рассказывала. Но появилась прабабушка Пелагея и маму угомонила. А потом ещё и подарок маме и мне сделала.

— Она всегда такой была, душа светлая и чистая, пустенько без неё тут стало, искорка живая такая ушла.

Горько вздохнула с тёплой улыбкой добрая баба Яга.

— Бабушка Глаша, а как этот Мир называется? Вот мы с Земли пришли, а это?

— И это Земля!

— А как такое возможно?

— И не такое возможно, Земля и есть. Мид гард — Земля. То есть Срединный Мир. Это и есть наша правда. А ежели вас послушать, то мы в сказке, где мне в избушке моей на куриных ножках за хворостом ходить надо, да в гости ездить, на её лапках, но следить за собой, чтобы не травило постоянно. Аль ещё что не знаю про себя? Так обскажите мне, темной бабке.

— Да не, бабушка, путешествуешь ты в ступе.

— В чём? В ступке?

— Почти, В ступе, — уточнила за Остапа Олеся, — это, как ступка, но такое высокое большое, как бочка, деревянное ведро, ты в нём стоишь и стоя летаешь, вылетая из своей избушки через трубу. А еще тебе надо метлу большую, и ею направлять эту ступу, куда ей лететь.

— Ага, — добавил Остап, или сразу, на том помеле летать.

— На чём? На помеле?

Бабушка Яга хохотала. Вытирала набежавшие слёзы и снова плакала слушая эти сказки чад неразумных, без смысла и ума.

— А питаться тебе надобно…

— Да зачем же мне питаться, если мне в трубу … в ступке…

Еле выговорила баба Глаша, а Остап продолжал:

— Добрыми молодцами и детками, которые в лес забредают сами, или тебе их гуси — лебеди приносят.

— То есть людьми?

Аж перестала смеяться баба Яга.

— Ага, человечинкой. И приговаривать: «Фух, русским духом пахнет!»

— Только сначала полагалось добра молодца в баньке попарить, а потом и кушать.

Это уже дополнила Олеся.

— Конечно, русский дух смыть, он же долго ехал или шёл к тебе. Но те молодцы и дети жутко расторопные и ретивые, они даже из печки сбегают, да ещё и тебя, бедную норовили уму — разуму научить.

— Ой, ребятушки, ой не могу больше смеяться! Может мне и вам баньку протопить? А то так полетать на помеле хочется, а после такой диеты и на палке полетишь! Бедные вы мои, это такими рассказками вас там на вашей Земле учили?

— Ну, да. И не только такими. А вот скажи, пожалуйста, нет ли где-то поблизости Кощея бессмертного.

— Чур меня! Да ты, Остапушко, опять за своё! Что ж ему тут в Мире Яви то делать? Он же повелитель Мира Нави, тьфу на тебя, балабола языкатого! Вот разболтался! Да и я хороша, как дитятко, сказками заслушалась.

— Прости меня, бабушка Глаша. Опять не то сказал. Просто у нас этот персонаж, как и ты, в сказках всегда встречается. Только обычно от на цепях висел — висел, а потом как-то вырывается, освобождается, и тогда в сказке добрые герои его пытаются уничтожить всячески. А ты не во всех сказках плохая. Ты часто помогаешь главному герою найти дорогу, помогаешь оружием или даешь информацию, где искать что-либо нужное, ну, даешь волшебный клубочек, который путь и указывает.

— Ну благодарствую, а когда я героя ентого вашего съедаю?

— Не, в таких сказках ты прямо, как сейчас, добрая и приветливая. А если и паришь в баньке, то потом кормишь, спать укладываешь, и помощника даешь.

— ЧуднО у вас всё. Но давно я так не смеялась. В одном только и правы ваши сказочники, одна нога у меня костяная, потому, как ею я стою в Загробном Мире. Олесюшка, и тебя такими сказками растили, или это только Остапке повезло?

— Всем повезло, у нас одинаковые сказки были.

— Стало быть сказочники одни и те же приходили.

Сделала вывод бабушка Глаша.

— Не, у нас сказки в книгах, в кино или в песнях, в театрах, и в мультиках ещё.

— Ну, песни знаю. Книги, кхм… чуднО для сказок носить и передавать, но тоже понятно. А остальное — не знаю. Обскажите про то.

— Ну, кино, это когда люди играют такое представление, и его…

Начала было Олеся, но запнулась, не понимая, как объяснить. И посмотрела на Остапа, ища у него помощи и поддержки.

— Бабушка, люди научились с помощью техники делать так, чтобы то, что происходит можно было посмотреть в любое время и любым людям показать. И это называется кино. Ну, вот, мой мобильник, это тоже техника, я там могу на камеру в нем сфотографи… Картинку сделать, или снять такое кино про тебя или Олесю, или как комар летит. И потом показать смогу, кому захочу. Сначала такое кино снимали на пленку, а теперь уже и пленка не нужна. Вот если бы мой телефон был бы здесь… А, вот и он вернулся. Сейчас, если этот кирпич загрузится, то покажу.

Остап предпринял попытку включить свой «кирпич», но он выданное название оправдал на все сто процентов, и не включился.

— Эх, жаль.

— Как я посмотрю, люди в это время заняты были не токмо глупости придумывать, а и полезными вещами.

— Ну, так-то да. А тут тоже ещё лето, как у нас? Погода какая? Осень скоро?

— Да, у нас Лето 7530 от сотворения Мира в Звездном Храме.

— О, а я помню, это тот самый календарь, ну, помнишь, Олесь, его ещё Пётр Первый отменил, и стал у нас всего 2000 год! Точнее, отменил он пять с чем-то тысяч лет!

— Ну, коль ваш этот Пётр столь глуп, то, чтобы вы знали, отменил он не пять тысяч пятьсот лет, а гораздо — гораздо больше. Ведь, это только от сотворения Мира в Звёздном Храме пошли такой отсчёт весть, а до того было другое значимое событие, например, это Лето 13 030 от Великой стужи, а так же Лето 40 026 от третьего прибытия Вайтманы Перуна, а ещё Лето 44 566 от Сотворения великого Коло Рассении, ещё Лето 106 800 от Основания Асгарда, и 111 828 от Великого переселения из Даарии, и 143 012 Лето от периода трёх лун, и…

— Ой, подожди, бабушка Глаша, эдак мы до дня рождения динозавров дойдём!

— Не, внучек, там ещё будет Лето трёх солнц, до этого появление Богов, и самое раннее, что знали 1,5 миллиона, это когда было первое прибытие на Мидгард вайтманы Великой Расы Рода небесного.

— Бабушка, и ты всё это помнишь?

Ответом Остапу был смех бабушки, что хохоча пыталась сказать, что:

— Ребятушки, мне то всего 3000 лет! А не 1,5 миллиона! Ну как же я это всё могу помнить? Помилуйте! Я ж не динозавр!

— Так ты, бабушка, и про них знаешь?

— Остапка, не могу больше смеяться, прекрати! Я ж не скорбная умом, что ж мне не знать про них, они чай, не 1,5 миллиона лет назад живут.

— В смысле, и сейчас живут?

— А что им сделается? Живут. Но мы шумные, они от нас далеко уходят. А у вас что, нет?

— Нет, у нас кажется, они живут, тьфу, жили 1,5 миллиона лет назад!

— Опять небось брешут.

Не поверила бабушка. А ребята только в ответ пожали плечами.

— Говорят, недавно оттаял из мерзлоты очередной мамонт, и стали спорить, сколько тому назад жили эти красавцы.

— И?

— Спорят. Про то, что есть такое летоисчисление, что ты рассказала, я например вообще не знала. Потому, у нас некоторыми умными людьми принято говорить, что мы страна с непредсказуемым прошлым.

— А это-то как понимать??

— А это так понимать, что если у власти пришёл тот, кому что-то неудобно в официальной истории, то он её переписать может. А ещё, всё время какие-то находки не укладываются в официяльную историю. А если открытие действительно важное, то ученые мужи собираются и придумывают, как какой-то свет отразился от лучей Венеры и брызнул в ту степь, и теперь этот белый нужно считать немножко жёлтым и мокрым.

— Ничегось не поняла! Объясни, Лесюшка, а то этот балабол меня запутал.

— У нас, бабушка, в стране историю и летописи писали и переписывали в угоду другим странам, их же историки. Поэтому, там очень много вранья и повторов. И ссылаются научные мужи на то, что им удобно, а не ищут действительные доказательства. Да и те, что находят, могут спрятать, лишь бы не мешали они им в их теории.

— Ох ты ж. Бедные вы бедные! Это же свои корни зарыли в землю и отреклись! А теперя и счастье ищите?

— Именно так, да не под тем кустом.

— Богов на вас нет!

— Тут ты, наверное, очень права. Только думается мне, что если бы там появились Боги, то много бы народу исчезло с лица Земли в тот же час. Сколько у нас там лжи и обмана! Ой, бабушка, давай лучше про местные реалии. Итак, сейчас Лето 7530 от Сотворения Мира в Звездном Храме.

— Так! И Оусень сейчас. Хэйлет идёт, как и у вас на Земле. Тоже земляника спеет.

— Как осень? У нас лето!

— Ой, у ЗемнУшек, же другое всё! Запамятовала я, Олесюшка, Про годы ваши тоже забыть придется и сызнова учить. Время Летами у нас считается. Потому и летописцы, потому и спрашивают: «Лет тебе сколько?» Тепереча оусень, то есть, под сенью атмосферы, осьмой месяц идёт, Хэйлет. Остальные, как у вас — зима и весна. Три времени Лета у нас. Девять месяцев в Лете. В каждом месяце по сорок один или сорок дней. На шешнадцатый год у нас все месяцы нечётные, по сорок одиному дню. Пять недель в месяце и по девять дней в каждой неделе. Третий, шестой и девятый дни отдыхают и в эти дни пост. Ну если не работаешь, чего много кушать?

— Логично.

Выдавил из себя ошарашенный такими новинками Остап.

Олеся пока в себя не пришла. Такого она на Земле не слыхала и не знала, а от обилия нововведений голова просто шла кругом.

— Дни недели запомнить просто: и проще это сделать с пониманием. Для того, начать нужно с последнего, девятого дня. Он называется неделя, выходной день, когда работать нельзя. и понять просто — «нет дел», ну а теперь, первый день недели: по-недельник, то есть «после недели», потом вторник, тритейник, четверик, пятница, шестица, седьмица, осьмица, и неделя. День начинается с заходом Солнца. А в сутках шестнадцать часов. Час состоит из…

— Бабушка, — взмолились в один голос Остап и Олеся, — пощады! Мы уже совсем запутались! Чего же у вас так сложно то!

— И ничо не сложно. Просто всё. Один раз понял, и живешь в образности с природой. Мир един, и ты с ним в согласии всегда.

— Хоть, записать-то можно? Как запомнить столько?

— А чего ж неможно то, пиши, Остапушка, пиши!

— У тебя, бабушка, есть бумага, ручка?

— Скончалась давно. На што мне? Но ты бересту можешь взять и чертить.

Откровенно уже смеялись глаза бабушки Яги, простодушно глядя на Остапа!

«Вот же, потомки пошли, головушки-то совсем пустые, а такого простого запомнить не могут! Зато кины снимають».

— О! — вознёс очи к небу Остап, поняв, что извилины придётся задействовать по полной программе, а поколение «смартфонщиков» от этого отошло уже давно. Это вам не великие философы и мыслители прошлого, которые знали трактаты наизусть, цитировали свои и не только свои работы.

— Спокойно, Остап, — проговорила Олеся, — у меня память хорошая, я запомню, и тебя натренирую.

— Вот это дело! Тогда я продолжаю, или повторить что?

Уточнила с хитринкой в глазах бабушка Аглая.

— Давай, бабушка, я повторю, а ты проверишь? Лето начинается оусенью, длится девять месяцев. В месяцах сорок один или сорок дней. Каждый шестнадцатый г… шестнадцатое Лето все месяцы имеют сорок один день. Что составляет пять недель, каждая из которых длится по девять дней. Дни недели: понедельник, вторник, тритейник, четверг…

— Четверик

— Точно! Четверик, пятница, с…, шестица, седьмица, осьмица, неделя. Третий, шестой и девятый выходные и пост. Фух. Так?

— Верно, девонька. Дальше?

— …И на первую седьмицу

Братья едут в град — столицу,

Чтоб товар свой там продать

И на пристани узнать

Не пришли ли с кораблями

Немцы в город за холстами…

Задумчиво припомнила Олеся слова из «Конька— Горбунка».

— Твои стихи?

— Нет, это Пётр Ершов.

— Волхва стихи, значит. Расскажи полностью.

— Это очень большая сказка, а я только чуть и помню.

— Тогда, не будем отвлекаться, хотя любопытно мне. Но, продолжим. Месяцы Лета начинаются с последнего месяца Оусени — Рамхатъ (Божественное начало). Потом Зима — Айлетъ (месяц новых даров), Бэйлетъ (месяц белого сияния и покоя Мира), Гэйлетъ (месяц вьюг и стуж). Весна — Дайлетъ (пробуждение природы, дающее Лето), Элетъ (посев, имянаречение, ожидание, «эээээ»), Вейлетъ (ветра). И снова оусень — Хэйлетъ (получение даров), Тайлетъ (завершение, конец).

При этих словах Остап со стоном опустился на землю взявшись за голову, добрая бабушка же продолжала со своей полуулыбкой:

— В дне — шестнадцать часов… В часе — 144части, часть — 1 296 долей, доля — 72 мгновения, мгновение — 760 мигов, миг — 160 сигов, сиг — 14 000 сантигов.

— Ну а это-то для чего? У вас же тут даже часов нет!

Застонал Остап.

— У нас, а не у вас. И, вот начнёшь постигать науку Рода, тогда и откроется тебе вся полнота важности исчисления времени. Чуть опосля, Олесюшка, расскажу тебе как каждый час называется.

У Остапа уже не осталось сил ни на какую реакцию. Он понял, что попал он гораздо серьёзнее, чем ранее думал. Перевёл взгляд на Олесю, что стояла и повторяла название месяцев. Кажется, про состав часов она уже просто не услышала. Остап, решив помочь, стал уточнять у «доброй старушки» снова эту зубодробительные составные части и их соответствие. Бабушка Аглая, уже без улыбки, помогала парню понять и соотнести и запомнить эту сложную для него информацию, периодически подправляя и Олесины ошибки в месяцах.

После обеда каждый ответил свой урок бабушке. Олеся с благодарностью сжала руку Остапа, когда тот ответил без запинки все эти циферки и составные части такого непостижимого для ума разделения и без того мелкой секунды. Затем бабушка приступила к часам:

— День начинается в пору захода Солнца.

— Но ведь заход бывает зимой очень рано, а на крайнем севере и того нету!

— Потому и есть часы, а не восход и закат.

— Угу, добивайте, бабушка Глаша!

Улыбнувшись, та и продолжила науку:

— Паобедъ, Вечиръ, Ничь, Полничь, Заутра, Заура, Заурнице, Настя, Сваор, Утрось, Поутрось, Обестина, Обесть, Подани, Утдайни, Поудани.

И теперь уже оба сидели и твердили эту пока что нескладушку для их ушей и мозгов, чтобы запомнить и проникнуться, ибо, отныне весь их распорядок будет подчинен этим названиям и понятиям. Как только они заучили, бабушка еще уточнила, какой час что значит, и это им тоже пришлось заучить. Ибо, вставали здесь обычно на Заурнице, в конце звёздного сияния, или в 4-30 по нашему времени. А ложились не позднее Вечиръ, в час появления звездной росы на Небесах, или в двадцать один час по времени Земли, с которой они пришли. То есть, раз темно, то и делать нечего. А зимой и того раньше, ибо темнело зимой не в пример от летнего.

Глава 12

Выполнив уроки бабушки Глаши ребята улеглись спать, осознав насколько этот Мир отличен от их родного. Вроде и понималось про уклад, да только сегодня осознали в полной мере, как сложно им придётся в переучивании даже таких простых истин. Прощай привычная десятичная система! И привычная кратность месяцев, часов.

«Ну вот зачем? За что?»

Билось в головах обоих ребят. Ответ перед ними держать, естественно никто не собирался. Боги распорядились так, как считали нужным. А вы там теперь благодарите и живите счастливо, чады вы неразумные.

«А ведь и писать — читать мы теперь тоже не умеем. И садиться мне снова за парту, а не к доске с указкой». Вздохнув подумала Олеся. Были ведь поначалу мысли, что профессия у неё полезная и пригодится и в этом Мире на хлеб с маслом заработать. Но потом она поразмышляла и поняла — ничего у неё и с этим не выйдет. А Остап, что он умеет? Ведь даже не спросила у него, работал ли он кем, или учился на кого. Может хоть у него окажутся полезные и применимые в этом их, родном теперь Мире, знания.

И только бабушка Аглая Дормидонтовна спокойно отошла в свой привычный уклад ночной жизни. За ребят у неё тревожных волнений не было. Не было такой привычки и было доверие Миру и Богам. По вашим делам и силам будет дадено полной мерой. Она понимала, что за три дня всей науки жизни в своём Мире она не обучит. Основное дала, остальное познают сами. Ребята смышлёные, не оголтело несутся на остриё познания Мира. Вникают. Олесюшка была мягкого нрава, да в обиду себя не даст. А Остап, заботливый и внимательный парень да от дела не лытает. И всегда видит, коли помощь нужна. Хороших детей вернул в свой Мир Сварог. За таких и не стыдно перед Богом похлопотать. Конечно же, они другие, но это наносное! Это расплетётся, слетит. Главное — внутренний стержень. И ведь не бросили друг — друга, как бы не сбивала их она. Что поделать, нужно так было, всё же близость к Морене накладывает свой отпечаток. И поняла Аглая, будет с них толк! Услышат еще про них Боги Рода! А потом опять усмехнулась, вспомнив глупые перевраки их Мира.

* * *

— Бабушка, а вампиры есть?

— Это хто?

— Ну, кровососы.

— А, упыри? Есть, как не быть-то, Оспапушка. Низшие и несчастные существа. Те, кто себя порешил, аль колдун неупокоенный, ну и младенцы, хоть ентих то мало очень. Но и то быват и нонче.

— А чем от них спасаться? Чесноком?

— Дык, знамо дело, колом осиновым, наговором, да про то вас родичи научат! Всё вам дать не смогу. Мне б важное обсказать, да в Мир хоть ходящих выпустить, а то до реки не дойдёте. А путь ваш не близок. К кому идтить то решились?

— К Остапу, бабушка Глаша. Сначала мужчина должен статус приобрести, а уж потом и я буду науку рода изучать. Эх. Жаль в дороге время потеряем, вот бы хоть грамоту познать. Азбуку бы нам.

— Эка печаль! То лишь службочка, не служба. Вот, держите, ребятушки. Кто пытает, тому и даётся.

С этими словами бабушка Аглая достала из огромного сундука настоящую толстую книгу и протянула её Олесе. Оба наших путешественника выглядели сейчас, как очарованные волшебством герои сказок. Книга, доставшаяся им была невероятной драгоценностью! Конечно же в ней были и картинки и тексты для тренировки чтения. При этом книга была по виду старинной.

— Мы можем её забрать? А как же мы тебе её вернём? Она же явно очень древняя и ценная.

— Конечно же — ценная, по ней еще моя бабушка мою матушку читать учила! Но вы берите, вам сейчас нужнее. А как не нужна станет, она и вернётся ко мне. Тут не ваша печаль. Дадено на время, вернётся на совсем.

И в закреплении этого договора бабушка Глаша прищёлкнула пальцами между которыми мелькнули золотистые искорки, которые тотчас словно пеленой золотого сияния окутали книгу, а затем, впитались в неё. На этом всё и закончилось. Визуальное волшебство. А вот учеба привычная, для ребят только началась. Бабушка старательно, как ей её мама в своё время, объясняла каждый символ и правила чтения. Цифры так же обозначались теми же символами. Ну, да это было привычно и логически понятно. И что самое странное, ребята втянулись и запоминалось им эта наука уже гораздо легче. И только бабушка Глаша тихо ухмылялась и продолжала потчевать своих дорогих гостей травяными вкусными отварами. На всё у этой ворожеи была помогайка. Но всем о том знать было не нужно. Всё будто бы и сами.

С наступлением нового дня, как мы с вами помним это происходило вечером, ребята решили, что на завтра они всё же покинут гостеприимный дом хозяюшки этих земель и отправятся к своим Родам. Было боязно, но то, что момент настал понимали все. Бабушка как могла подробно объясняла ориентиры дороги. Каждый повторил их наизусть ещё раз утром, собрал свои котомки — лепешки, лук, воду, вяленое мясо и крупу. Бабушка еще раз предложила отправить весточку к роду Барсуков, чтобы ждали своего родича. Но Остап по своей недоверчивой натуре захотел сам увидеть настоящую реакцию родни. А уж Олеся и подавно не захотела предупреждать родичей, чтобы они ничего не порушили в планах ребят по социализации в их новых Мир.

После, осталось только тепло и душевно, как с родным человеком, попрощавшись с бабушкой Глашей, поблагодарив её за всё добро, отправиться в свой путь. Но и тут без веселья не обошлось:

— Скатертью дорога, и хрен с вами.

Напутствовала добрая бабушка, а Олеся с Остапом аж оглянулись на неё сбитые с толку.

— Забыли чегось? — Заволновалась она, видя одинаковое обиженное выражение на лицах ребят.

— Словами странными напутствуешь. Или обидели чем, — высказал вслух мысли обоих Остап.

— Да как это? Я ж доброй дороги пожелала, гладкой, как скатерть домотканная, узорная. Да и хрен всегда к добру и охране от недоброго, я и положила его вам с собой каждому. На здоровье и от лихих напастей. Аль у вас не так? — опешила она, — Вот же глупости какие, это добра пожелания, ребятушки, Мир с Вами!

— И хрен с нами, — засмеялись уже оба, с тем и пошли.

* * *

Изначально путь вел их к реке, по ней отлично получалось сократить дорогу. Особенно радовало, что течение реки вело не к поселению Берендея. Всё же очень не хотелось путешественникам снова приближаться к поселению Берендея. Хоть теперь и знали они, что пострадали те висельники заслуженно, но… Это было всё же дико для наших Землян.

Но по реке предстояло плыть, а для того нужна была лодка или плот. И с тем помогла добрая их хозяюшка. Она подсказала, по каким приметам найдут ребята её лодочку — долблёнку с шестом — веслом. А за то, что её оставят без лодки велела не переживать, оставить лодку там, где на берег сойдут, поблагодарив за услугу и сказав, что больше нет нужды в ней, да идти после своей дорогой. А лодка и без них вернётся к своей хозяюшке. Объясняла бабушка очень понятно и подробно, потому путешественники без труда дошли и до реки, и к заветной лодочке. Была она и вправду совсем маленькой, они даже побоялись перевернуть её да утопить ненароком, но всё же смогли усесться и отправиться в плаванье. Плыть им предстояло пять дней, а потом уже расстаться с водной дорогой и всё пешочком, да пешочком. На шест — весло сел Остап, дальше он приноравливался к эдакому странному способу передвижения. К обычным вёслам-то был привычен, ещё дед внуков обучил, а вот одним веслом было несподручно. Но через часок приноровился. Ночевать они решили сходя на берег, слишком уж мала была лодка, да и кушать было не так, чтобы удобно, но к походной жизни они оказались подготовлены и неприхотливы в удобствах. Особенно порадовались ребята тому, что плыть надо было по течению, а не против. Ибо, тут бы Остап вряд ли бы вывез. Речушка была не сильно разливистая, не сильно и извилистая. Далеко видать было. И берега больше открытые, чем лесные. Но ради своего спокойствия и безопасности, всё же Остап грёб ближе к середине реки. Названием реки Олеся тоже не забыла поинтересоваться — Выжегра. Затем она впадёт в озеро Умлень, а уж из озера того им предстояло попасть в реку Уставу. Там их водный путь и должен был закончиться. Не учли они только размер своего суденышка, по такому дни и ночи не проплыть. Значит, растягивается их путешествие точно. Но за то, что оголодают не сильно бабушка велела переживать. По берегам озера есть поселения. И там путникам будут рады. Ну, как рады, просто бабушка дала с собой мази и травы для мены на продукты и ночной постой в дороге. Да и по Уставе уже поселений будет много. И остальной путь должны были пройти по ходовому тракту, там более обжитые места, возможно и «попутку» поймать удастся, как посмеялись ребята, а бабушка только покивала согласно головой, дескать, телег там много, кто-то может и подвезёт, не поняв шутку с той Земли.

Плылось ребятам хорошо. Речка была спокойная, без волн, но торопливая, что тоже было на руку. А Олеся решила тоже освоить греблю одним веслом:

— Надо и мне греблю освоить, чтобы и ты отдохнуть мог, и чтобы просто уметь это делать.

— Слушай, я то не против, но лодочка то совсем малышка, справишься? — посмотрел парень на девушку скептически, — да и весло у нас одно, мало ли уронишь?

Тут уже Олеся изобразила лицо униженной и оскорблённой и настояла на своём. Тогда Остап, пожав плечами, взял веревку и не смотря на сердитое лицо девушки, привязал весло веревкой к лодке. Веревка была длинной, движениям гребца не мешала. Олеся встала править, сидя ей, не такой высокой и сильной, как парень, было не так удобно. Вот тут то главное веселье и началось. Сначала она могла лишь чуть подправлять движение лодки в течении реки, а скорость от её потуг не увеличивалась от слова совсем. Тогда девушка решила действовать энергичнее и… Конечно же полетела за борт, не удержавшись на ногах. Причём, она в одну сторону, весло в другую, и его Остап и из виду то потерял, пока вылавливал «гребчиху» из воды, стараясь не перевернуть их маленькое судёнышко. Про весло только потом и вспомнил. Красноречиво посмотрел на мокрую поникшую девушку и потянув за веревку выловил их драгоценный девайс плавательного средства передвижения. Но потом устыдившись, всё же приободрил попутчицу:

— Не переживай, день длинный, тёплый, одежда высохнет, а грести я тебя ещё научу! Ты молодец, действительно лучше учиться всему, что может пригодиться. Выше нос, Лесюшка! Да и не устаю я грести по течению.

Олеся решила не играть долго в обиженку и ответила своему кормчему благодарным взглядом. Ведь он, молодец такой, не повелся на её обижалки и сохранил им весло, да и её так ловко в лодку втащил. А она думала, придётся плыть к берегу и только там грузиться обратно словно мокрой собачёнке. Одежда же, и правда, быстро высохла на солнышке.

— Спасибо тебе.

— Всегда к вашим услугам, миледи. И здесь я будто снимаю шляпу с шикарным пером и делаю изящный поклон.

— Паяц!

— Как скажешь. У нас в семье, конечно, одни мальчишки, и из женщин была только мама, бабушка и двоюродные сестры, но даже так мы заучили, что с женщинами лучше не спорить, себе дороже выйдет, — широко улыбнувшись и подмигнув выдал Остап.

— Вот ты язва! Как же хорошо, что у меня таких братьев не было в детстве. Хотя… Всё же жаль, что я своего братика не увижу теперь. — взгрустнулось Олесе.

— Ты ж говорила, что у тебя нет братьев и сестёр. Одна у мамы. Или про двоюродного речь?

— Не, про родного. Но его ещё и нет на свете. Он у мамы с папой родится позже. А я никогда его не смогу увидеть.

— А откуда ты знаешь? Стала провидицей?

Заинтересовался Остап.

— Нет, — засмеялась девушка, — просто прабабушка такой подарок маме сделала, чтобы они с папой совсем одни не остались. И сказала, что сын будет в папин род, и его за мной во след сюда не заберут. Только им будет надёжа и опора.

— Понял. А мой прадед отца успокоил, что остальные братья не той крови, и тоже только я сюда, а они все там останутся.

Вздохнул и Остап. Выдернули вот только их двоих, за сомнительные заслуги иной крови.

— Мы с тобой другой крови, ты и я.

Решила подбодрить теперь и парня девушка. Тот шутку поддержал:

— Я вижу тебя, Кааааа.

За что получил в шутку мокрой косынкой, которую как раз отжимала девушка, и оба рассмеялись, решив, что раз ничего нельзя изменить, то и печалиться без толку.

Места они проплывали тихие, но очень красивые. В речке оба видели и рыбу, она тут непуганная плавала прямо возле лодки. И Остап уже несколько минут размышлял над тем, как бы её поймать, снастей-то нет. Не штанами же черпать. Да и рыбак он был так себе. Эту науку деда он не очень успешно перенял. А рыбка манила, приковывала к себе взор.

— Олесь, а ты рыбку любишь кушать?

— Очень, а что есть предложение по рыбе?

— Ну, я пока думаю. Но она так нагло здесь плавает. Надо бы её проучить!

— А как мы это сделаем?

— Вот я на твой платок посмотрел, и подумал, может на берегу отломим или найдём типа рогатины и состряпаем что-то на вроде сачка? Я свою футболку пожертвую на это благое дело, ну, с возвратом после в первоначальный вид.

— Давай! Я за любой кипишь, особенно, если он сулит деликатесную еду!

Высмотрев кусты невдалеке от берега, они подплыли и вытащив лодку повыше, чтобы не уплыла, Остап отправился за нужными ветками, оставив Олесю у лодки размять ножки.

Ветка нужной крепости и упругости не находилась долго. Но, всё же нашлась. Остап вернулся победителем. Плыть решил без Олеси, чтобы если перевернёт лодку, они не оказались без припасов и вещей. Выложив все их небольшие пожитки и оставив Олесю, поплыл на рыбную охоту. А дальше всё было, как в сказке, не в смысле — сказочно порыбачил и приплыл с полной рыбы лодкой, а в смысле, несколько раз закидывал он свой «невод — сачок, а черпал он только воду, парусило несчастную футболку так, что движения Остапа получались не молниеносными, как в его мечтах, а плавными и тягучими, так, что рыбы успевали не только уплыть, а ещё и повернуться и поржать над горе — рыбаком. Так, несолоно хлебавши и вернулся Остап на берег. Но вернулся он не разочарованным, а ещё больше раззадоренным. Теперь рыбы хотелось ещё больше! А чего она дразнится? Но тактику пришлось изменить. Решили устроить на мелководье, когда такое попадётся, в заводи, и поймать эту шуструю скользкую нахалку на уху и на жарёху. Сказано — сделано. Пожитки были снова сложены в лодке, там же сидела и подсохшая Олеся, которая теперь была озадачена высматриванием подходящего бережка. И очень даже вскорости, Олеся подала знак Остапу, что видит пологий и песчаный бережок. Туда он и направил их лодочку.

Подходящий берег оказался с сюрпризом — за кустами журчал небольшой ручей, что впадал в Выжегру. Это ещё больше понравилось Остапу. Заводь они быстро с Олесей расширили и углубив один из берегов ручья, подготовили и стали ждать. Рыба действительно в их заводь заплывала, но как ловить? Ведром? Руками? Футболкой? Ничего из этого не помогало. Ребята уже оба были мокрыми, но счёт по-прежнему был в пользу рыбы. Что-то из разряда 20:0. И тут Остап решил пройти выше по течению ручья. Там он и заметил, что за поворотом ручей разливался каменными перекатами, при этом, воды там было в достатке, и рыба радостно шла вверх против течения ручья. Перекаты были долгими, и кое-где рыба просто стояла за камнями и отдыхала для следующего рывка. Конечно же ловить такую, пусть даже уставшую рыбу, сноровки ни у Остапа, ни у Олеси не было. Тут и вспомнилась тихая охота с острогой. Парень нашёл подходящую палку, ножом заострил один её конец, обжёг его на костре для жёсткости и остроты. Олеся же скакала вокруг и поджуживала его. Девушка оказалась очень азартной и заводной. И рыбы ей тоже теперь хотелось ещё больше.

Путешественники, едва отправившись в путешествие, как-то сразу договорились, что не гонят коней к своим родичам, а просто наслаждаются этой дорогой, смотрят красоты и путешествуют с удовольствием. И вот такое отклонение маршрута на рыбалку их явно веселило и развлекало. Да и приз ожидался существенный.

Когда приготовления были закончены, Остап вышел на тропу войны, что сам же и объявил наглой рыбе, что даже не знала этого о себе, и не ведала политической обстановки. Ну, ей же хуже. Олесю Остап попросил быть на берегу, и оттуда помогать и руководить его движениями. А сам он замер у камней, сообразив подойти так, чтобы рыба не видела ни его ни его тень от солнца. Охота началась.

Ну, тут тоже было сказочно, в сё в том же смысле, поначалу. Ведь здесь нужна была сноровка и умения. А ничего из этого у Остапа не было в помине. Но была логика и умения думать и сопоставлять. Это же только сидя на диване всё просто и легко: рыба подошла, ты её наколол и вуаля! Но подводных камней оказалось больше чем в этом ручье. Надо было стоять неподвижно, дождаться той своей жертвы у близкого камня, куда сможешь дотянуться, потом молниеносный выпад острогой, где рыба должна оказаться наколотой на острие. Но и это не всё! Потом пришло понимание, как же сделать так, чтобы эта рыба оказалась таки вытащенной на берег! Не будем говорить, сколько было неудачных попыток, пока Остап сообразил, что рыбу надо немного подержать, наколотой, чтобы она слегка устала… А потом изобразить некий бросок острогой, словно подковыривая и подбрасывая эту жертву на берег. Олеся уже устала радостно орать каждому успешному накалыванию, поняв, что не это главное. И просто молча «болела» за своего. И когда долгожданная и такая желанная рыба наконец-то была выброшена к её ногам, она смогла только нечленораздельно что-то просипеть и вопросительно посмотреть на рыбака, на лице которого застыло такое же изумление, словно рыба только что, вздохнув, сама вышла на берег, чтобы не мучать больше никого из горе — рыбаков.

А потом они каааак поняли! И ручей, думаю, впервые за время своего течения, наблюдал радостные танцы диких изголодавшихся индейцев с параллельной Земли.

После первой удачи Остап наловил ещё несколько рыбёшек и решив, что им хватит, ребята вернулись к лодке на берегу. Там они и приготовили свой царский ужин индейских голодяев, всё вспоминаю удачные выпады и броски и смакую веселые моменты рыбной ловли. Разговоров было даже больше, чем это затяжное действо длилось, но это были их победы! Дальше сегодня решили не плыть, а заночевать и отдохнуть прямо здесь, а отправиться в путь уже поутру.

Глава 13

Прошедшая ночь сюрпризов не принесла, путешественники смогли хорошо отдохнуть и набраться сил. Так как привыкли уже ложиться с наступлением темноты, то и пробуждение выдалось ранним. Между собой старались вставлять в разговор правильные термины названий часов, и отмечали день недели. Этот день был тритейником, средой по-нашему. И считался как бы выходным от работы и постным днём. Но для них это было немного не применимо — Остап трудился с веслом, ему силы были нужны, но и не сказать, что выполнял работу, да и Олеся сидела почти весь день. Сегодня, как она сказала, что купаться не охота, но немного вроде Остапу помочь надо, и пора самой садиться на весло. Гребец отнесся к этому с теплотой, но при этом предложил Олесе встать в лодке на колени, а не в полный рост, тогда и держаться проще и грести удобнее. А сам стал наблюдать за округой, не забывая поглядывать на Олесю. У той явно стало получаться, лодочка заскользила заметно быстрее течения.

— Эй, девушка с веслом, у тебя уже получается грести, а не только плыть по течению жизни с веслом в руке. Так держать.

В ответ обрадованная похвалой девушка старалась сделать вид, что равнодушна к похвале, но улыбающиеся глаза выдавали её с головой!

А Остап продолжил:

— А вот интересно, с какой скоростью мы сейчас плывём? В одну Олесью силу?

— Остап! Если хочется поработать языком, возьми азбуку, Буратинка ты мой, и поучи уроки! Я вчера читала, а ты нет!

— Если б только Мальвиина…

Не учила меня одного!

— Буду! И это вовсе не песенка Буратино, её Пьеро пел.

— Так тебе спеть песенку про поучалку?

— Это он не Мальвине пел, а паукам в чулане. Ох, неуч, ты даже детские сказки переврал! Учись, бездарь! Бабушка такую ценную книгу дала. И неужели тебе не хочется приехать к своим уже умеющим читать?

— Агу, вумным, как вутка!

— Ясно, это недостижимо с тобой. А если серьёзно, скажи, а ты думал, кем дальше будешь? И кем ты вообще на Земле был? Ну, работал, или учился ещё?

— Учился работать. Теперь у меня здесь самая бесполезная профессия, ведь здесь её не применить — сварщик я.

— М-да… Короче, оба мы так удачно попали… Мне себя не за стол учителя, а за парту сажать придётся, да и твоим навыкам места особо нет. Что думаешь про дальнейшее?

— Знаешь, решил расслабиться и посмотреть, что за знания даст Род, чем он занимается, и что вокруг происходит. И Миру с Богами довериться, раз вытащили, значит и для меня и моих знаний должно найтись место.

— У меня примерно такой же настрой. Если что, я немного прикладными видами искусства владею, ну руками и головой не обделена, поживём— посмотрим.

— Ага, что толку раньше времени напрягаться и дёргаться.

— Для меня такое поведение не свойственно, но и по Мирам скакать ещё не приходилось. Будем учиться. А потом жить.

В таких рассуждениях, планах и делах и прошли их следующие пара дней. До озера они всё ещё не добрались, потому поняли, что идут в своём темпе. Но их это не печалило. Ещё разок они углядели ручей, и так же решили остановиться для ловли рыбы и ночёвки. Теперь рыбалка шла не в пример быстрее, и даже Олеся решила поучаствовать и попробовать себя в рыбьей охоте. Но даже не смотря на весь опыт Остапа, на то, что она столько раз видела, как надо, трудности отсутствия личного опыта не дали ей ни одной удачной попытки поимки рыбы. Расстроилась она не очень сильно, не везде начинающему везёт. Остап же опять наловил несколько рыбёшек и пир у них всё равно удался. Рыбка даже попадалась с икрой, хотя названия её они не знали. Но это не мешало им ею наслаждаться.

В озеро они вплыли неожиданно для себя. Оно открылось прямо за очередным поворотом реки. Только были берега, а тут, открылась гладь и простор. Но вода была спокойной, почти, как зеркальная гладь. И невдалеке темнели трубами в небо избушки и дома поселения. Берег у него был усыпан причалами и лодочками. Но стояло судёнышко и покрупнее, с парусом, и ощетинившееся веслами по несколько штук с каждой стороны. Посмотрели ребята на цивилизацию, рассмотрели дворы и обитателей, расслышали привычный гомон деревни, посмотрели друг на друга и поняли, что заходить они в это поселение не хотят. Еда у них ещё была — лепешки и крупа, надежда на рыбалку оставалась, воды они набрали в ручье. Вообще, бабушка Глаша сказала, что и из реки воду брать можно смело, а вот из озера лучше не брать. Пробовала Олеся и разузнать, как бабушка качество воды определяет, но тут её ждало фиаско. А вот Остап как то интуитивно стал определять, и бабушка его успехи хвалила. Но тоже объяснить не смогла ни ему, ни его умения. Специально, чтобы показать ему, предложила испить той водички, что ещё у них осталась с Земли принесённая. Так Остап, только в руки ёмкость с водой взяв, аж передёрнулся весь. Сказал, что такой отравой только сорняки глушить. Бабушка, уточнив значение слов, только рассмеялась. Хотя, не согласилась со словом «сорняк»:

— Не бывает тако, штобы растение бесполезное бывало. Просто ты его пользы не знаешь и всё.

Ну, а с этим ребята спорить не стали, они то точно ничего не знали и не ведали в растениях. Почти. Ну на уровне обычного обывателя знали: крапиву, лютик, ромашку, череду, мать-и-мачеху, подорожник, лопух, хрен, укроп, петрушка, и вот-её-ети-землянику! Прямо последнему были очень рады. А всё жадность. Что стоило рассказать всем или забыть про ту полянку. Сейчас бы рядом с семьёй жили. И не ведали бы об этом Мире. Всё же не открылось у ребят радости от перемещения их к Роду своему. Насильное перемещение, прямо скажем. Все ниточки остались там. А что они приобрели здесь? Знания, что баба Яга хорошая? Так им это было как-то не так и важно. Что есть огромный Род за плечами? Там они им совсем незнакомы. Да и как их тут примут? Не оказаться бы в роли приживал. Ну да, потому они подспудно друг — друга и держались. Если что, уйдут и забудут то родство. Мир большой, устроятся. Вдвоём-то это проще.

Озеро было не таким уж большим, как показалось изначально, конечно, течение реки их оставило в покое и подгонять лодочку перестало, потому и скорость путешественников изрядно замедлилась, но на весло встал Остап, и сильными движениями уверенно вёл их судёнышко через озеро. Теперь путеводным ориентиром служил высокий лес на противоположной стороне водной глади. Именно возле него и надо было искать вход в реку Уставу. Была ещё река, что брала начало из этого щедрого озера, но она уходила сильно правее и была намного скромнее даже Выжегры. Устава же должна была быть примерно такой, как Выжегра, но спокойнее, тихонравнее.

Через часа полтора неспешной гребли со сменами и передыхами, перед ребятами вырос во всём своём великолепии огромный лес. Дальше надо было забирать чуть левее. А вот лента реки позвала за собой. По реке уже плыть стало веселей, течение, хоть и менее быстрое, но позволяло немного филонить.

— Эх, парус бы нам! Сейчас бы подставили его ветру и отдыхали бы отвалившись.

— Ага, и то судно с гребцами, чтобы гребли, а мы чай попивали на шезлонге.

— А лучше чих-пых моторчик какой. — Окончательно размечтался Остап, — у соседа, заядлого рыбака каких только приблуд не было! И такой мотор и такой, для разных водоёмов и путешествий. Смотрели на него и смеялись, дуралеи! А как несколько дней гребу, так и уважением к нему проникаюсь всё большим. Вот ведь, умеет отдыхать. И лодки у него разные ведь. То с маленькой едет куда-то, то большую тащит. А мы мяч гоняли на поле во дворе. Знал бы…

— Ага. Рядом с нами бабка жила древняя, как кость мамонта…. — начала было Олеся, но её перебил хохот Остапа, — Чего?

— Да там по-другому говорится, про мамонта и… да пофиг, ладно, будем считать, я правильно услышал.

— Как?

— Древняя, как говно мамонта, — ржал парень.

— А ты, видать, её тоже знаешь?

Дикий хохот был ей ответом, смеялась и Олеся. А после продолжила:

— Ну, она так-то такой и была, вредная бабка. Или это она наше семейство не очень любила за что-то? Но что у неё не отнять, так это знания трав. Сколько себя помню, всё она что-то собирала и сушила, толкла, замешивала… К ней наши все поселковые ходили за снадобьем от того или иного. А нам к ней ходить бабушка моя ещё запретила. О, Так она ещё моей бабки ровесница значит. Что там меж ними вышло и не скажу. Но мне любопытно было всегда за не смотреть. Одну травку понюхает, другую на просвет глянет, и то возьмёт, то выкинет через левое плечо непременно. И знаешь, она мне в тот мой последний день на Земле встретилась ведь! Конечно же я поздоровалась, а она на меня глянула как-то с ухмылкой: «Иди, — говорит, — иди, заждались там тебя уже». Я ещё подумала — кто заждался? Где? Это она что же знала всё?

— Ага, и завидовала вам.

— Да чему завидовать? Пра бабушка в приживалках жила, потом только замуж вышла, дед так-то хороший был, но любви меж ними не было. Да и то в войну погиб. Дочку воспитывала почти что и одна. После замуж уже и не вышла. Мама с папой жили нормально, да не ярче других. Только и того, что отец очень работящий, да на хорошем счету был всегда. Но то по́том и кровью своим завоёвывал, не легко давалось. Командировки, горячая пора весной да осенью, да и летом тоже находил себе применение. А зимой… Глухо. Починил машину свою, привел в порядок и амба… Только накопленным и жили. Да халтурами перебивался. Чему тут завидовать?

— Кровному родству с этим Миром.

— И много то мне и маме радости принесло? Да и прабабка от чего или кого бежала? Чувствую себя пешкой в чужой игре.

— Ну, бабушка Глаша же сказала, что враги Рода уже укорот получили и вражда та в прошлом.

— То было так, пока думали, что Род извели. А сейчас, как я объявлюсь, да как это болото взбаламучу… То, что будет?

— Кто б знал, Олесюшка. Но есть и неучтённый фактор в твою пользу, о котором им не известно.

— Это какой же?

— Я! Меня они не учитывают, а мы с тобой вместе — сила! Мы ж про девяностые знаем, росли тогда! Мы же банда! Выше нос, пешка! Край доски близок, а там ты: «пиф паф и в дамки»!

— Остапка, ты же шашки с шахматами перепутал! В шахматах пешка достигает края поля и становится за любую фигуру, кроме короля.

— Да пофиг, главное, что ты удивишь!

— Ага, осталось дело за малым — достигнуть края…

— Ну не писимизди, пожалуйста! Не забывай, мы в сказке! Жаль, у бабушки не оказалось путеводного клубка. Всё по вешкам идём, да оглядываемся. Хотя, вроде, пока всё сходится.

— А ты не обратил внимание, как она нам рассказывала этот путь, словно через километры смотрела, мелкие детали прямо сходятся. А если ей верить, то она здесь и не бывала никогда.

— Ага, мне тоже то понравилось, может у неё Яндекс карты встроены по умолчанию?

— Вот же балабол! А может он у неё со звуком, со спутников? Вот сейчас услышит тебя и…

— Тебя я понял, умолкаю! Не то по шее получу и подвиг свой не совершу.

— Нет, уж, совершай! Ты обещал защиту и покровительство славной мне.

— Всенепременно, моя королева!

— А может, пора перекусить? Правда, сегодня, наверное и без рыбы придётся обходиться?

— Слушай, душа моя девица, а давай ближе вон к тому бережку с рогозом и камышом у обрыва пристанем. Есть у меня одна шикарная идейка. Очень, правда, хочется не ошибиться.

Пристав к берегу, где было возможно удобно пристать, и привычно уже подвытащив и закрепив лодку, Остап не стал помогать Олесе со сбором веток и дров на костёр, а пошёл сразу к тому обрывистому берегу купаться, взяв с собой и закрепив на поясе футболку, что уже прошла крещение в работе сачком.

Олеся удивилась, но дала парню делать то, что он хотел, ведь он почти весь день был на весле кормчим. Она же принялась собирать костёр, развела его уже тоже привычно и подвесила над огнём их котелок из ведра Остапа. И тут услышала победный возглас добытчика! Охота его явно порадовала, а по виду Олеся поняла, что Остап собирается потчевать их раками. Его чуйка не подвела, у обрывистого и травяного бережка удалось наловить хорошее количество раков. Их ждал царский обед! На ночь они так же остались здесь. Наелись и отдохнули вдоволь. Олеся тоже сходила поплавать в реке и почитав немного азбуку, проверяя друг за дружкой, они улеглись спать.

Глава 14

Снова речная дорога неспешно вела за своими водами. Ребята проплывали мимо берегов с поселениями, мимо рыбаков. У одной лодки всё же «притормозили» и уговорились с рыбаком на мену. Выменять хотели снасти для рыбной ловли на баночку заживляющей мази от бабушки Глаши. Но к удивлению ребят, мужик как только понял, что ему предлагают ребята, сразу же отказался. Тогда Остап предложил для мены пучок травы, вот на это мужик менять согласился. Явно её «марку» здесь знали и ценили, к снасти рыбак отдал ещё запасные крючки, и наживку, а ещё и котомку и лепешку хлеба с узелком соли, и даже весь улов. По другому не соглашался ни в какую. Не позволил себе мужичок нечестной мены на такое сокровище, каким поделились с ним ребята. Но было видно, что всё равно считает, что нажился. Тут ребятам пришлось успокоить его, что они довольны приобретениям и благодарны мужику. Только тогда он немного расслабился и ударив по рукам с Остапом, довольные оба, они «разъехались». Мужик на радостях от ценного приобретения быстро взяв весла и выгребал к дому, без припасов еды и без улова, но счастливый. Да, ловить ему теперь было нечем, есть нечего, но драгоценный пучок целебной травы делал его самым счастливым человеком.

Счастливы были и ребята. Не считали, что продешевили. Пусть они и не понимали реальной ценности пучка целебной травы, но сейчас они были так же довольны приобретениями. Остап сразу решил опробовать свои новые орудия ловли. Олеся села на весло, а он снарядил снасти и забросил закидушку. Удочкой это не было, в связи с отсутствием палки. Так, тонкая, но прочная бичевка с крючком. К его радости, хоть привычный поплавок из перьев был. По этому пляшущему показателю парень и понял, что рыба у него таки клюёт. Подсечь и выловить получилось, хоть здесь хитрые навыки не были нужны! Больше ловить не стал, всё же рыбы у них теперь было целых четыре штуки, и не мелких, а кило на полтора каждая. Сначала надо было приготовить и съесть этих. Ближе в полудню они подыскали подходящий бережок, удобный для размещения на с лодкой. Рядом был негустой лес, где Олеся набрела на обрыв, нашла там глину и припомнила, как они запекали рыбу в глине.

— Знаешь, так разнообразно и вкусно я и дома не питался! И всё такое вкусное, пальчики оближешь.

— Это потому, что без добавок не нужных, всё натуральное.

— Согласен. Как много мы потеряли.

— Ты хотел сказать — вот хоть что-то мы приобрели?

— Ну, не лукавь. Приобрели мы не только это. Чистый воздух, настоящие живые чувства у людей. Ты заметила, как тот мужик очень старался поступить по чести? Очень сокрушался, что ему достаётся больше, и нечего прибавить, чтобы было честно. А у нас ты когда такое видела в последний раз? Все же ради выгоды и ради своей мошны стараются. Та же бабушка Глаша, она же ничего от нас не получила, а нам вон сколько всего дала.

— Ты прав. Во всём. Мои желания вернуть себя в свою привычную жизнь мешают увидеть плюсы. Блин, там было всё так привычно и понятно. А тут… Не знаешь что ждёт за ближайшим поворотом! К чему идём, что нас ждёт. Чего опасаться.

— Да ничего! Нам и на Земле нашей никто ничего не обещал и не гарантировал. И сколько и как бы мы там прожили не известно. А здесь давай просто наслаждаться тем, что есть. И не важно, сколько и чего будет. Вот прямо сейчас — хорошо?

— Ага, очень!

— Вот и радуйся в моменте, живи сейчас.

— Да ты психолог или философ! И это не подколка, спасибо тебе.

— Ты думаешь, я не вижу, какая у тебя тоска в глазах периодически плещется? Вижу. А толку? Давай жить дружно и в сказке.

— Всё, есть, жить в сказке, Кэп. Плывём дальше?

— Ага, думаю еще не один такой берег будет, а глины мы набрали и всю рыбу приготовили. Эх, картошечки бы запечь…

Размечтался Остап, но пошёл собираться и убирать их стоянку.

* * *

На третий день неспешного сплавления по реке, ребята увидели те предшественники знамения их скорого окончания лодочного пути, про которые им говорила бабушка Глаша. Узнали их оба одновременно, и поняли, что уже стоит готовиться. Чтобы не вставать сразу в людном месте, облюбовали себе заводь, где намылись — накупались, выстирали и просушили одежду, а так же наловили и запекли в глине рыбин, положили в котомку, переночевали в последний раз возле лодочки и отправились с месту причаливания. Там действительно, как и говорила бабушка Глаша, была большая пристань, где очень широко стояли различного вида и размера лодки и ладьи. Свою ребята поставили правее и дальше всех, как и сказала им хозяюшка лодки. После, прошептали над ней слова благодарности и что не нуждаются больше в ней. Тогда только они собрались и покинули её. Расставаться с лодкой было немного боязно, и немного жаль. Такая легкая и приятная была эта часть дороги. Но их путь лежал сильно дальше. Дорога же уводила от реки сразу в нужном направлении — на запад. Теперь их дорога будет идти по обжитым местам, да через поселения. Неподалёку от пристани было как раз первое поселение, пока, самое бОльшее, что они видели в этом Мире, но его прошли насквозь, решив всё же не останавливаться в нём. Не хотелось спать на сене, соломе или в избе, пока хотелось просто идти и наслаждаться обществом друг — друга. Решение было обоюдным и легким. Только задержались купить, считай выменять, лепешки хлеба на ценности бабушки Глаши. Вот только, две добрые женщины, у которых Олеся спросила о возможности мены, чуть не поссориолись между собой, за то, кто же получит заветный мешочек трав. Как только они поняли, какая ценность предлагается за хлеб, так сразу стали набавлять цену, увеличивая количество предлагаемого. Одна и обед предлагала к запасам, и молочка крынку, Другая расстегаи с рыбой, редис, зелень, и яблоки. Ребята стояли ошалевшие и совершенно растерянные. Тут Остап смекнул, что к ним уже начинает подтягиваться народ, уж больно громко голосили кумушки. Схватив обеих женщин под локотки, он их решительно повёл с этой улицы. Олеся поспешила следом. И только в дороге обе ошарашенно замолкли и уставились на непонятного парня:

— Паря, а куда это мы?

— Дамы, — решил пресечь все споры Остап, — я понимаю, что вам обеим очень желанен тот туесок с травами. Но у нас он только один, да и так много нам не надо. Потому, предлагаю, чтобы не стало вражды меж вами, и вспоминали вы нас только добрым словом, давайте мы содержимое узелка разделим меж вами, а вы нам каждая отсыпьте, как посчитаете нужным. Вот, одна одно, а другая другое.

Женщины заулыбались и закивали так, что ребята испугались, что у них головы отвалятся. А сколько радости было в их глазах!

— Может у кого из вас есть крупа, нам бы в дорогу не помешала.

— Есть, хлопчик, всё есть, я тут рядом живу, давай, кума, ко мне зайдём, я пока снедать соберу, и остальные припасы, а ты к себе сходишь, и вернёшься, там и поменяем наши товары на ваш.

— Я согласна, и правда, что это мы, как не родные! Я бегу, кума, принимай гостей радушно, а я ужо поспешу! Давай, я крупу и хлеб, раз ты кормишь, и молочка с собой в туес налью. И сала дам, доброе оно ж у меня и с мяском и чесночком. Всё, бегу, ждите.

И она вправду припустила бегом по улице. А оставшаяся женщина повела их в свой дом, что и вправду был совсем рядом.

Перед входом в дом, хозяйка предложила обождать, сходила домой за чистым рушником, проводила гостей к умывальнику под навесом дома, и ждала, пока они помоют руки с дороги.

Дом у хозяюшки был светлый, просторный и чистый. На полу создавали уют домотканые ковры, какие были и в наших деревнях, на окошках простые занавесочки, подхваченные собранными в косы травами. На столе создавала уют вышитая салфетка и стоял в крынке букет разных цветов.

— Мир с Богами дому вашему.

Поприветствовали Остап и Олеся, войдя.

— Благодарствую, гости дорогие, проходите с Богами.

Хозяюшка пригласила за стол, а сама стала хлопотать накрывая. Остап попросил дать ему, если есть, мешочек или тряпицу, чтобы разделить узелок трав. Хозяюшка подала мешочек, и даже не осталась смотреть на раздел, только потянула носом приятный запах и улыбнувшись, продолжив накрывать на стол. Щи были поданы прямиком из печки, на столе очень споро появились солонка, корзинка с хлебом, две глиняные плошки с наваристым супом, и крынка со сливками, а в руках у ребят — деревянные ложки. Ребята даже заподозрили в хозяйке ворожею, так у неё всё ловко и споро получалось, словно у неё было несколько помощников. Теперь пришла пора ребятам втягивать носом обалденный запах наваристых щей.

«Как же хорошо, что не пост!» Пронеслось в голове у Остапа. А Олеся уже зачерпывала сливки.

Хозяюшка же подсуетилась и собрала ребятам еще обещанных яблок и хрустящих малосольных огурцов. Луку зеленого с головками.

— Хозяюшка, не слишком ли много за такое малое количество травок? — засмущалась Олеся.

— Не, ребятушки, то ещё и мало, как хорошо, что с Дариной поделитесь, разделите между нами то чудо. Как же давно не было такой ценности у нас! От души делюсь! Пусть во благо и вам будет в дороге вашей. Какую радость принесли вы в мой дом! Можа, добавочки?

— Ой, хозяюшка дорогая, так попотчевала от души и сердца, благодарствуем.

Встав ребята поклонились до земли, отдавая должное умению и старанию хозяюшки, а та аж зарделась, по-сердцу ей пришлась похвала ребят. Усадила их обратно, предложила отвар медовый. Но ребята отказались, Уже не было привычки так наедаться. А тут и Кума Хозяйки, Дарина прибежала, хотя, это она на улице бежала, что было видно в окно, а в дом она уже вошла степенно и важно, с пожеланиями добра хозяйке дома и гостям её. В руках у вошедшей были два узелка, точнее даже узла, видно, что тяжёлые. Остап метнулся помочь, но Дарина ловко водрузила их на стол и развязав предъявила богачества снеди.

Остап же отдал каждой её часть узелка с ценными травами. И опять, каждая взяла свой, не косясь на мешочек другой. Каждая поклонилась и поблагодарила. Ребята же в свою очередь поблагодарили в ответ, уточнив:

— Не чувствуют ли хозяюшки обиды, с лёгким ли сердцем меняются?

— С лёгким, — со счастливыми улыбками прижимая заветные узелки к сердцу, хором ответили обе. Тогда и путники, взяв теперь свои припасы стали прощаться. Желая удачу и счастье в дом обеим.

Их проводили до калитки и пожелали счастливого пути и скатертью дорогу.

— Про хрен забыли, тихонько хохотнула Олеся, когда их уже не могли видеть и слышать хлебосольные кумушки. — Вот это затарились!

— Ага! Давай мне второй, свой узелок, мне не так тяжело, и приятнее будет на тебя смотреть. У меня много вкусняшек теперь, пойдёшь со мной?

Олеся засмеялась, отдав Остапу ещё один узелок, а свой основной закинув на спину. Дорога уводила от деревни, ведя мимо полей, была она широкой и видно, что ею пользовались постоянно. Зарастать не давали. До леса было далеко, и как рассказала бабушка Глаша, был он небольшим, его ребята рассчитывали пересечь до наступления темноты. А на ночь встать уже миновав его и отойдя от него подальше. Лес их пугал так же, как и на Земле. Там ведь могли быть и дикие звери. Хорошо, что ночи пока были тёплые, а сами дни стояли сухие, без дождей.

Глава 15

Чем дальше шли невольные путешественники, тем более широкий тракт становился и больше стало встречаться им попутчиков и встречных. И те и те могли быть идущими и едущими верхом или на повозках. Чаще были пешком, как они, на телегах, даже вереницами — обозами реже. Были путники и верхом, так же по одному, но иногда, и группами. Карет только они не видели. Может, не та дорога была, конечно. А может и просто не было в этом Мире карет. Хотя, сказка предполагала сочетание — карета/тыква.

Попутки как то не подворачивались подходящие. То ехали полностью гружёные, то с охраной, да какой-то опасной. Взгляд у каждого охранника был хищный. Они словно даже глазами скалились. На таких даже смотреть, не то, что обращаться было боязно. Потому шли ребята пешком. Когда хотелось кушать, они, как и многие, отходили с тракта на обочину и перекусывали. А кто-то шел от трактира до трактира. Ели и ночевали там.

Первую ночь ночевали недалеко от тракта, увидели речушку и ушли к ней. Следующую провели неподалёку от деревеньки. Потом что-то небо стало хмуриться и на ночь решили остановиться в трактире. Было решено попытаться продать ещё одну крыночку мази. Точнее, предложить трактирщику на мену. Примерную ценность поняли, А вот порядок цен не знали. Следующее озарение настигло про то, что они вообще не знают, какие деньги в ходу и даже, как они выглядят. А ещё предстояло узнать как раскладываются по номиналу от крупных к низшим. И вот как быть с этим, и не выдать себя… И вообще, за кого их могут принять? Вот томимые такими думами шли «переселенцы». Толку то, что они ничего не нарушили, и тут, считай, по приглашению Бога, а знаний, как не было, так и нет. А что с этим делать? Олеся решила чуть смалодушничать, и предложила не менять мазь и не останавливаться в трактирах. А просто идти, как идут. А идти им ещё предстояло, по данным бабушки Глаши, пару — тройку дней. Остап не соглашался:

— И что? Жить жизнью улитки, что прячется в раковине, для своей же пользы. Давай проще поступим — сначала спросим, сколько постой и сколько обед в таверне, потом предложим выкупить у нас крыночку мази, узнаем его цену и ничего не говоря, развернёмся, типа уйти.

— Думаешь, здесь применить наши земные уловки?

— А почему нет?

— И прямо уйти?

— Ну, если поднимать цену будет, раз на третий можно будет и согласиться. Ну, или уйти. Трактиры встречаются часто. Кстати, надо сначала в первом попавшемся и опробовать. Во втором уже и будем примерно знать что ожидать.

— Ага, можно ещё моську удивленную состряпать и переспросить: «сколько — сколько?»

— Да ты прямо юный продаван!

— Ладно, признаю, смалодушничала. Давай пробовать. Социализироваться всё равно придётся.

— Придётся! А познавать будем в реалиях, приближенных к условиям.

— Отлично сказано! Я бы без тебя, наверное, по кустам пробиралась до города с Родичами.

— А я бы посмотрел, какой подкустовный выползень, вместо сойки к ним бы приползла.

Хохотнул парень.

— По ночам бы шла, с лучинкой. Всё, закончили обсуждение! Вот уже и трактир. Заходим. Заходим! Хватит ржать надо мной. Зато я бы смогла на дерево забраться!

— Мне право, очень неловко, указывать училкам на их просчёты, но очень много хищников, и людей в том числе, умеют лазать по деревьям!

И не думая успокаиваться выдал Остап. И тут же, посерьёзнев, добавил:

— Разговор поведу я, ты же изобрази расслабленный вид. Можно чуть утомленный, словно это уже пятнадцатый бутик, где тебя пытаются развести на поддельный тоник!

— Чего?

Фыркнула на слова парня Олеся.

— Да чего хочешь.

— Пффффф.

— Ну, ок, предлагают тебе уговорить папу поработать бесплатно, да ещё и со своим бензином.

— Чё?

— Вот с такой снисходительностью и смотри кругом.

— Ты не выносим!

— Ага, и Земля меня не вынесла! Но, — даже поднял указательный палец вверх Остап, — и тебя ведь тоже, детка. Заходи, — это он уже галантно придержал дверь перед Олесей, чем сбил охотку высказать ему пару ласковых.

Зайдя в трактир, который был двухэтажным длинным домом, они притихли. Внутри было просторно, чистенько, приятно, несмотря на обилие столов и лавок. За столами тут и там сидели путники, по одному, или компаниями. Но много столов были и пустыми. Справа, в углу у входа, висел рукомойник, под ним был таз, который имел отверстие для оттока воды. Ведро внизу, под тазом было прикрыто чистой занавесочкой. Запахи витали только съедобно — аппетитные. А вот стойки с трактирщиком, как они ожидали увидеть, тут и не было, но к ним быстро подскочила бойкая девчушка — подросток, тонкая, как щепочка:

— Здравствуйте, гости дорогие! Проходите с Богами, выбирайте стол для трапезы.

— Мир с Богами дому вашему. А сколько будет стоить обед каждому?

— Да, как у всех, 10 мелкашек меди.

— А если мена у нас, а денег нет, с кем о том поговорить можно будет?

— Тятю кликну, проходите, он сейчас и выйдет к вам.

— Да мы здесь обождём.

Девчушка, чуть обозначив движением плечиков своё отношение к выбору гостей, споро убежала за дальнюю от ребят дверь, в другое помещение, где видно и были служебные помещения, типа кухня, этого заведения. А ребята принялись ждать. Остап оглядывал помещение с точки зрения городского жителя. А Олеся помнила, какое выражение просил держать на лице Остап, но ей тут нравилось, и потому сложно было это делать. Но она очень старалась. Долго ждать не пришлось, из тех же дверей, за которыми скрылась девушка, показался статный такой богатырь, что оглядев зал, мгновенно определил, кто его ждёт и направился к ребятам, вытирая на ходу руки красивым и чистым рушником. Подойдя, он закинул рушник на плечо и поприветствовал ребят:

— Здравия желаю, гости дорогие! Бог с Вами.

И после ритуальной фразы, что интонационно подчёркивала, что слова идут от чистого сердца, а не дежурно, протянул для рукопожатия руку Остапу:

— Трофим.

— Мир с Богами дому вашему! — ответил на приветствие Остап, и пожав руку, тоже представился, — Остап.

— Олеся, — представилась девушка, кивнув головой, и получив кивок в ответ.

— Проходите с Богами за стол, там и поговорим.

Пригласил ребят Трофим, широким жестом руки обводя дом со столами.

— Благодарствую, — поблагодарил Остап, не двинувшись однако с места, — но позволь тут спросить, может и не долгим будет разговор.

С этими словами он достал из котомки заветную крыночку мази от бабушки Глаши и протянув её хозяину таверны, спросив:

— У нас есть снадобье от Аглаи Дормидонтовны. Если предложу выкупить, какую цену предложишь за неё?

Трофим посмотрел на крынку, и протянув к ней руку, взглядом испросил у Остапа разрешение взять её. Остап кивнул. Трофим, словно ценность великую, двумя пальцами бережно, но крепко взял из рук Остапа сосуд с мазью. А после, не снимая верхней тряпицы с пергаментом, поднёс ближе к лицу, вдыхая запах снадобья медленно, полной грудью. По широкой улыбке, что тут же осветила его лицо, было видно, что он счастлив от одного этого запаха, и понимания, какое сокровище он может сейчас держать в руках.

— Вы хотите менять всю крынку?

Удивил он ребят неожиданным вопросом. О таком они вообще не думали. Ну не приходило в голову людей двадцать первого века вариант продавать целебные мази частями.

— А как предлагаешь ты?

— На всю у меня нет денег, — пожал плечами Трофим, не убирая улыбку с лица. Она у него там словно приклеилась, и выражение было таким расслабленно — умиротворённым. — могу предложить вам за половину чайной ложечки этого снадобья полушку серебра, обед обоим, и припасы с собой на три дня пути.

— По рукам, — удивил этим не только Олесю, но и самого себя Остап, но он всей душой сейчас понял, что с таким выражением лица обманывать их хозяин трактира не может. Он был уверен, что тот даёт достаточно и цена та справедливая.

А вот Трофим не удивился, он только расплылся в благоговение от осознания, что станет обладателем того самого ценного чуда. Пожав протянутую Остапом руку, он пригласил их к столу:

— Я распоряжусь принести сосуд для снадобья, и собрать припасы вам в дорогу, проходите за стол, выберите, что будете кушать здесь, а я скоро подойду к вам.

И он неохотно вернул Остапу его крынку со снадобьем. Взяв обратно ценное снадобье, и убрав в котомку, ребята прошли к умывальнику, помыли руки и выбрали для себя наконец-то стол. Столы были из светлого дерева, на каждом стояли солонка, и перечница из бересты. Салфеток вот привычных не было, но на другом столе полотенце рядом с каждым трапезничающим лежало.

Девчушка, что приглашала их, тут же уточнила, что они хотят на обед, перечислив им супы, второе, предложив плюшки и настойки травяные и ягодные, и квас. Хмельного ничего не предлагалось. Да и на других столах не было заметно, что пили что-то отличное от предложенного. Сделав свой выбор, путники сели более свободно.

— Ты же хотел развернуться и уйти, чего передумал?

Подмигнула Олеся Остапу, когда они уже остались одни за столом.

— А ты его лицо видела? Неужели с таким лицом мог бы обманывать?

— Видела, и тоже поняла, что честную цену даёт. Правильно сделал, Остапка. Да и кушать горяченького хочется, думала, живот сведёт от ароматов, пока разговоры разговаривали. Не смогла бы уйти.

— Я тоже. Хорошо здесь, люди добрые, светлые. Заметила, как мало попросил, и предложил вроде как половинку серебряной монеты. Значит, есть половины и целые. Наверное и золото есть. А судя по цене обеда, «как у всех, десять мелкашек меди», значит, есть и медные мелкие монеты. Знать бы и курс и градацию. Прикинь, Олесь, мы-то дети двадцать первого века, а сами и не спросили у бабушки Глаши про денежные отношения. Вот ведь… Зато дни недели и месяцы знаем. Ну, как дети, просто. Точно не с того Мира.

— Сама удивляюсь, но об этом и в голове не стукнуло. Тоже кулёма.

Подавальщицей оказалась та же девчушка, что встречала и приглашала их к столу, она принесла поднос с умопомрачительно пахнущими блюдами. Выставила всё на стол перед ребятами, принесла в корзинке — хлебнице порезанную лепёшку, и упорхнула, пожелав ребятам приятного аппетита. Ребят не надо было уговаривать, деревянные ложки споро застучали по глиняным тарелкам. А девушка уже приносила второе, сдобу и настойки в кружках. Всё было настолько вкусно и сытно, что ребята стали кушать уже медленнее, первое насыщение уже дошло до мозгов, и они смогли позволить себе и переговариваться, обсуждая что-то и просто смаковать вкуснейшую еду. Рыбные блюда только есть не захотели, они им уже немного приелись, а ведь и дальше придётся в дороге перебиваться ими. Не каждый же день теперь останавливаться в трактирах. Сколько им ещё пути осталось до родичей Остапа, а потом ещё путь до Олесиных предстоит. А как сложится с родичами, то неизвестно ещё. Потому, хотелось оставить деньги и на ту дорогу.

Трофима так и не было видно, пока они едят. Возможно, как мудрый хозяин, он не мешает гостям есть.

— Надо будет спросить Трофима про удаленность его трактира от Порвинга. Хоть сориентироваться, сколько нам ещё идти. Да и про ночлег, может спросим? Хоть ночь переночевать в постели, ну, или на лавке. Кстати, можно попросить показать комнату и тогда решить.

— Да, точно. И сегодня тогда никуда уже не пойдём. Отдохнём. А то эта дорога, без конца и края утомила как-то. — добавил Остап.

— Да!

Чуть не закричала от радости Олеся, глядя на спутника почти осоловевшими от насыщения глазами.

Он только хмыкнул её реакции, ведь и сам он тоже чувствовал усталость. А ведь девушка шла наравне с ним, но не попросила снисходительного к себе отношения. И только сейчас выдала свои чувства.

«Кремень девка!»

Подумал Остап, доедая вкуснейший обед. Нагуляли то аппетит на славу.

Всё когда нибудь заканчивается. даже такой вкуснейший, хоть и долгожданный обед. Как только ребята закончили, у их стола словно материализовались девчушка и Трофим. Девушка споро убрала посуду и всё лишнее со стола, а Трофим спросил:

— Довольны ли угощением гости дорогие? Если ли пожелания, жалобы?

— Благодарствую, всё было на высшем уровне! Так что, у нас только похвала и благодарность, — ответили ему сытые и еще больше раздобревшие гости.

Остап же достал крыночку со снадобьем бабушки Глаши и поставил на стол. Трофим сел напротив, выставляя свою емкость и мерную чайную ложечку. Остап снял веревочку, тряпицу и пергамент, закрывавший целебное зелье, и пододвинул крынку к Трофиму. Тот еще раз втянул запах снадобья, словно надеясь вобрать его в себя весь, чтобы он не пропал впустую. Улыбка блаженства снова поселилась на его лице. Странно, но у Остапа или Олеси запах этого снадобья столько эмоций не вызывал. Да, конечно был он им приятен, но не более того. Трофим же, насытившись запахом, аккуратно зачерпнул точно половинку ложечки, и, вытерев о край лишнее, переложил её в свой сосуд, оставив там, чтобы ценнейшее снадобье стекало само в емкость. Остап же закрывал и завязывал крынку, убирая её в свою котомку. Хозяин тем временем, достал обещанную полушку серебра:

— Вот и плата, запасы уже нести, или гости ещё хотят посидеть и отдохнут у нас?

— Скажи, Трофим, а есть ли комнаты для ночлега?

— А то, как не быть. Верхний этаж для отдыха гостей держу. Всё чистенько, и тихо там.

— А сколько стоит ночлег?

— Полушка меди, с завтраком.

— А далеко ли ещё нам до Порвинга идти?

— Так пару— тройку дней пути и осталось. осталось. Смотря в каком темпе ходите.

— Отлично, а можно посмотреть комнаты для ночлега?

— Конечно, Миланья покажет, а я тут подожду вашего решения.

— Благодарю.

— Нарьяна, проводи гостей наверх, пусть Миланья опочивальни свободные покажет.

— Да, батюшка.

И ребята пошли за девушкой — провожатой. Та дошла до лестницы, что была в глубине зала и начав подниматься, тихо кликнула Миланью. Ею оказалась девушка чуть постарше, что приняв эстафету, проводила ребят и показала им пару свободных номеров. Они практически ничем не отличались друг от дружки и находились рядом. Каждый представлял собой одну небольшую комнатку, с окошком со светлыми занавесочками, сундуком для вещей, а так же столом, стулом, и кроватью! Деревянной, но кроватью. А на ней так призывно были одеяла и подушечки, как же они манили ребят к себе… Ничего лишнего, но оно им и не было нужно.

«Хотя, от телевизора бы не отказались. Наверное. Но потом, когда выспятся».

Подумалось Остапу.

— Хочешь, оставайся сразу тут, а я схожу до хозяина, расплачусь с ним, и поселюсь в комнате рядом, той, что смотрели перед этой.

— Угу, — ответила Остапу Олеся, уже практически не понимая смысл его речи, кроме слов — оставайся, кровать вся твоя.

Остап, видя такую реакцию девушки, только хмыкнул на это и вышел из её комнаты, прикрыв за собою дверь, что тут же лязгнула щеколдой изнутри. Поблагодарив Миланью, Остап пошёл к Трофиму. Тот так и сидел за их столиком, ждал. Остап попросил Трофима сдать им две комнаты, а расчёт взять из причитающихся им денег.

— Добро, на день останетесь?

— До завтрашнего утра останемся. Раненько поутру позавтракаем и в путь.

— Тогда и припасы ваши я вам утром, в дорогу ужо отдам. Сейчас не беспокойтесь за них и отдыхайте на здоровье. Никто вас не потревожит. Вот твои оставшиеся монеты.

И он выложил перед Остапом сдачу. Остап для виду пересчитал, ссыпал их в руку, и убрав в карман, отправился к себе в комнату. К девушке он даже заходить не стал, было у него подозрение, что Олеся уже спит, или по крайней мере, уже отдыхает лёжа в кровати. Того же больше всего сейчас хотелось и ему. Усталость прямо навалилась, словно он кровати не видел никогда в жизни.

Глава 16

«Эх, сейчас бы смарт полистать, новости посмотреть, потрещать в чате, музыку бы включить…»

Мечтал о несбыточном лежа в кровати Остап.

А Олесе мечталось об интересной книге. Ничегонеделание удивляло. Столько дней дорога и дорога, в водных и сухопутных её проявлениях, а тут… Просто лежать и ничего не делать. Судя по сумеркам за окном, день клонился, к закату. Надо хоть чуть прервать сон, а то ночью не уснуть.

С Остапом же на диалог вышел ее голос разума, а желудок, что пытался потребовать себе ещё тех вкусняшек, что они отведали так давно, только придя в этот трактир. Кстати, назывался он «дорожный дом», а не трактир. И если уж честно, то это Остапу откликалось больше, чем неприветливое и пустое «трактир». Немного улыбнуло, но отозвалось теплотой, ведь здесь было действительно чисто и уютно, и очень вкусно кормили, как дома. А какие были щи! Остап понял, что желудок не сдастся и не успокоится, пока его не накормят. И тут в дверь тихо — тихо поскреблись. Встав и открыв дверь парень увидел отдохнувшею и посвежевшую мордашку спутницы.

— Я тебя не разбудила? — спросила она.

— Не, валялся просто. Выспалась?

— Да, надо немного расходиться, а то ночью буду куролесить, а завтра в дорогу.

— А у меня животик о повторении обеда мечтает.

— Хммм. Очень замечательная идея, поддерживаю! Пойдём?

Трапезная, в отличие от дневной полупустой залы, сейчас гудела многоголосием хорошего бара. И хоть никто не кричал и все переговаривались между собой, но гул множества голосов сливался в приятное такое звучание гула хорошей компании. Бутылок на столах не было, не было и пьяных или выпивших. Видно, это было не принято. Оглядев зал, ребята засомневались, что смогут найти себе местечко.

— Может, закажем и на двор? Посидим на воздухе, покушаем?

Предложила Олеся.

— Шашлычка бы. — протянул с тоской Остап.

— В другой раз позабавишься, — пресекла Олеся начинающиеся тоскливые нотки.

— Здравствуйте! Желаете потрапезничать? — подскочила к ним давешняя девушка помощница.

— Да, но смотрю, мест нет, можно ли нам взять еду и присесть где-то на улице?

— Я найду места, не стоит переживать. Проходите за мной. — и она повела гостей к одному из столов, где и правда были несколько свободных мест. После, споро принялась перечислять возможные для заказа блюда, а приняв заказ от голодных ребят, ушла за ним на кухню.

— Вот это сервис, не перестаю удивляться, — негромко проговорил Остап, слегка наклонившись к Олесе, что сидела рядом на лавке. Но, всё же был услышан рядом сидящим за столом мужчиной, лет шестидесяти.

— Судя по вам, вы молодые люди, издалека прибыли? Не помешаю разговором? — а увидев отрицательное мотание головой у обоих, продолжил, — не сердитесь на старика, удовлетворите любопытство, что такое «сервис», о котором вы говорили?

— Ну, — смутился Остап, ввернувший непонятное в этом Мире словечко, — это совокупность удобств при обслуживании. Очень приятно и удобно тут, быстро нашли место, когда вроде и занято всё и заказ скоро принесут.

— А вы оттуда, где не так? — опешил собеседник. И было ясно, что не одним только непонятным словечком выделяются молодые люди. Одежда у них тоже была странной какой-то. Они явно выделялись среди всех.

— А мы просто отвыкли, вдалеке от этих мест с дорогами жили, в глуши. Потому и удивились невольно.

Вывернулась Олеся, понимая, что ступает на тонкий лёд разговора про их пребывание.

— А, аскеза. — Протянул с понимающей улыбкой и одобрением собеседник, заставляя девушку и парня облегчённо выдохнуть от этой невольной подсказки. И только теперь ребята заметили, что и другие люди за столом, тоже притихли и прислушиваются к диалогу. За их длинным столом было восемь человек, все мужчины разных возрастов, но больше пожилых, но подтянутых и бодрых, не смотря на долгий день в дороге.

— Приятно осознавать, что молодежь придерживается старых традиций воспитания. — дополнил другой, убелённый сединами старичок, с дальнего края стола, посмотревший при этом на своего очень молодого спутника с неким укором.

И все за столом одобрительно закивали на эту фразу, а наши путешественники выдохнули облегчённо, но скромно смолчали на эту похвалу.

— А теперь, стало быть, домой возвращаетесь?

— И это почти верно. В Род возвращаемся, но идём в Порвинг, где ни разу не были ещё, но так распорядились Боги.

— О, похвально. И тут уж недалече осталось. Пешком идёте? Тоже аскеза?

— Не, просто идём.

— Прошу простить мою неучтивость, Тит Совин — не успокаивался любопытный собеседник, видно друг с другом они уже наговорились вволю, а тут и новенькие подвернулись.

— Барсуков. Остап — Решил ответить коротко Остап, не став объяснять про Олесю.

За столом повисла нехорошая такая пауза. Застольщики молчали недолго, один из них посмотрев на других встал и демонстративно попрощавшись только с ними, ушёл.

— А вы, видать, давненько из дома ушли? — вздохнув произнёс тот, что первый заговорил с ребятами.

— Да, очень. А что случилось, не поясните?

— Никто не может сказать, что Тит Со́вин был сказителем слухов! — посуровел лицом мужик.

— А без слухов? Сухие факты. Они же есть.

— Не все Рода живут сейчас в замирье. — помолчав немного подобрал таки слова он.

— Междоусобицы?

— Разногласия. — уклончиво и размыто ответил Тит Совин, не отведя меж тем взгляда от Остапа.

И тут вступил в диалог самый возрастной собеседник, что восхищался возврату к традициям:

— Я Звен Куропаткин. У меня места́ на телеге есть, сегодня утром еду, если хотите, подвезу вас, чего ноги-то бить? Глядишь, к завтрему и доедем ужо, да и ко двору Никодима Барсука подвезу, вам же к главе Рода?

— К главе, сначала представиться, а дальше как он решит.

Мужики с одобрением закивали головами на речи Остапа. Ребята же переглянулись, Олеся чуть пожала плечами, отдавая на откуп Остапу решение этого вопроса. А он задумался на мгновение и решился:

— Благодарю на добром слове, но мы не торопимся и хотели бы еще немного продлить наше путешествие. Не примите за обиду, пожалуйста, — чуть привстав изобразил он поклон и знак признательности рукой к сердцу, на всякий случай.

— Да полно-те! — отмахнулся старик Звен, оглаживая свою белую бороду, он был так похож на Дамблдора из сказки про мальчика который…, что трудно было не поддаться его очарованию. — Мы же с пониманием, дело молодое, погулять и Мир посмотреть надобно успеть. Сами такие были. А ежели передумаете, то выезжаем в шесть часов. Наш обоз не пропустить, он самый крупный.

— И просьба у меня ко всем вам будет, — задумчиво начал Остап, — не сочтите за труд, но не сообщайте о нашем прибытии, пожалуйста, нам очень важно устроить своего рода сюрприз. Буду очень благодарен за то.

Все закивали и улыбаясь заверили, что от них никто ничего не узнает.

Ребята ещё раз всех поблагодарили, и тут принесли таки их заказ и они с облегчением и вожделением принялись за еду. От ребят с вопросами отстали, пожелав им:

— Хлеб да соль.

Только тут наши переселенцы и попытались хоть чуть расслабиться и уделили всё внимание еде, которая опять была выше всех похвал. Но мысли при этом у обоих крутились вокруг новой информации о неладах между Родами. Хотя, информации было слишком мало, да и выспрашивать было опасно, можно было погореть на незнании простых реалий Рода и устройства отношений. Об этом придётся узнавать уже в своём Роду. Потому, Остап навострил уши и глядел во все глаза, кто как себя ведёт, как и чем расплачиваются. Олеся тоже старалась внимать окружению, но кроме того, что всё было непривычно, замечать было и нечего. Она поймала себя на мысли, что было немного боязно быть в центре внимания стольких человек, да ещё и когда не очень уверен в собственном поведении и знании традиций. Вот же, как на экзамене, подготовку к которому просто прогуляла. Хотя, она то в такой ситуации не была ни разу. Но видела таких сдающих, что ни бе ни ме ни кукареку. Но их то вины тут и не было, это всё воля случая и происки Сварога.

Ели ребята не торопясь, видать надеясь, что путники откланяются, а тем явно больше заняться было и нечем, вот и сидели, потягивая чай из кружек, да перекидываясь ничего не значащими фразами о том, о сём. Пришлось закончив с едой, тоже смаковать напиток, пообщаться между собой их уже не тянуло — слишком много было вокруг ушей, а они невольно привлекали внимание самим своим существованием. Чуждо смотрелись они в этом мире, где и для них всё было в новинку. И как было выскользнуть, они не знали. За еду надо было расплатиться, а сделать это незаметно не получилось бы. Спас их случай. К столу подошёл хозяин и поздоровавшись, уточнил, словно в стакан глиняный заглянув издалека, и увидев, что и там напиток показал дно у обоих:

— Наелись ли гости дорогие? Али добавки принесть?

— Благодарствую, добрый хозяин, — ответил Остап, — достаточно.

— Не уделите ли мне чуть внимания?

— Конечно, — обрадовались ребята, вскочив оба.

Трофим радостно повёл их на выход из избы. На улице было менее людно, и приятная свежесть уже сменила дневную жару. Начал разговор Остап, углядев удобную возможность расплатиться, не сильно привлекая к тому внимание, вынув из кармана горсть монет, он произнёс:

— Для начала, чтобы не забыться, я бы хотел расплатиться за вкуснейшую еду, сколько с нас обоих?

— Да то успелось бы.

— Я переживаю, ваша помощница, не найдя нас за столом, может запереживать, а мне бы того не хотелось.

— Да не, она же видала нас вместе. С вас двадцать мелкашек, для твоего спокойствия.

А дальше Остап якобы пытался разглядеть в темноте свои богатства на ладони. Стараясь угадать по реакции Трофима какие монеты что означают. Самые крупные он уже до этого отложил, поняв, что они большего достоинства. Трофим же, понял ситуацию по-своему:

— Да ты парень, никак глазами слаб? Давай помогу. Вот, десятина и десятина. Теперь в расчёте, убирай остальные. Как же ты так с глазами-то? Ну, да то в Роду тебе помогут. Ты обскажи Никодиму, он найдёт, как подсобить беде твоей.

Словно от огорчения парень засуетился и лишь «угукнул», убирая остальные монеты в карман, и словно опомнился:

— А от нас то что хотели, а то сбил с толку.

— Да, вот проговорился я хорошему товарищу, что остановился у меня с ночлегом, что радость у меня от нашей с вами мены вчера случилась. Он бы тоже очень хотел поучаствовать, и по той же цене обменять ложечку, если не против. Но я не говорил, с кем у меня мена вышла, и если вы не хотите, то это так тайной вашей и останется.

— Да можно и сменять. Но если возможно, без нашего участия, я отдам крынку, а потом ты, хозяин мне вернёшь остаток и деньги.

— Можно и так, я с понятием.

— Тогда, мы сейчас пойдём в комнату за крынкой, и вынесем тебе, а сами пойдём прогуляемся тут в округе перед сном. А на обратном пути ты нам наше и вернёшь. Договорились?

— По рукам! И ещё, видал я, ненароком, как Свей Куницын от стола вашего отходил недовольный. Вы с ним бы поосторожнее, не знаю, в чём размолвка, но человек он… непонятный мне.

— Благодарим за предупреждение, добрый хозяин. Мы его ничем не задели, только Род свой назвали, а он и ушёл не прощаясь.

— А не Барсука ли Род ваш?

— Его. — вздохнул Остап, поняв, что и сюда дошла слава размолвки меж Родами.

— Тогда к добру не светить наши дела. Не хотелось бы несчастья. Он завтра поутрусь уедет, тогда и вам бы в путь. Или может, подвезёт кто вас?

— Предлагали, но мы думаем пешком.

— Если Тит Совин предложил, или Звен Куропатка, то я бы на вашем месте принял приглашение. Рода добрые, с вашими завсегда в добре и мире, и от неприятностей с Куницыными убережёт. Но то дело ваше. Ребята вы добрые, Богами любимы, но я вижу совсем не понимаете обстановки с Родами, иначе бы не назывались при нём.

— Мы долго отсутствовали, аскезу соблюдали. Такой вот урок долгий был. Да и в этих краях не были никогда.

Трофим покивал каким-то своим мыслям, и сворачивая неудобный разговор сказал, что будет ждать ребят на улице. Остап с Олесей сходили к себе, взяли крынку и вышли на воздух, вооружившись, на всякий случай, своими складниками. Отдали крынку и пошли прогуляться.

Разговор отважились начать отойдя подальше от возможных ушей.

— М-да. — начал Остап, — и тут засада, мирно народу не живётся. А так всё ладненько начиналось.

— Угу. Может, всё же тогда к моим сначала?

— Не привык я от проблем бегать, я ж обычно наоборот к ним навстречу бежал.

— И как я сама-то не догадалась? Да ладно, что действительно скрываться что ли? Может и мы Роду пригодимся, может там и не проблема, а недоразумение. Приедем, узнаем, может и разберутся уже. А что про дорогу думаешь? Почему не захотел ехать?

— Да не хотелось расспросов лишних. Думалось, от скуки в дороге как начнут выспрашивать всю подноготную, так и не рады будем подвозу.

— Ну, так-то да, а сейчас что думаешь? Теперь этот Свей нарисовался, с ним как быть? Он же тоже едет, а как козни начнёт чинить?

— Тоже верно. Теперь зная эти расклады, надо помозговать.

— Эх, сходили покушать.

— И не говори!

— Ну, давай тогда, как обычно, утром и решим. Ночь всего и переждать.

Поговорив о важных вещах, погуляли ещё, насладились ночной свежестью. Вспомнили своё потрясение от наблюдения за двумя лунами Лелей и Месяцем на ночном небосводе. А потом самое первое потрясение, от слов бабушки Глаши, что их три… Полюбовались на привычные им с детства звёзды. Поразмышляли, как же так может быть, чтобы одни и те же звёзды светили и их привычной Земле и этой, непривычной. Но ведь каждая звёздочка была вроде как и на своём месте. Ещё у бабушки Глаши, во вторую ночь ребята расспросили про названия созвездий. Оказалось, что бабушка отменный астроном. Она перечислила привычные, что знали ребята, и много ещё сверх тех, что они когда-либо вообще слыхали, и даже назвала те, о которых они и слыхом не слыхивали. А бабушка с лёгкостью их все называла, показывала и даже словно с каждой звёздочкой, будь то яркая, или даже второстепенно туда попавшая, здоровалась, как со своей подруженькой.

— Бабушка, неужели тут каждый так все звёзды знает?

— Все никто не знает, даже я. Только важные, через кои небесные чертоги проходят Ярило, аль Леля, Фата или Месяц.

В тот вечер ребята узнали и то, что созвездия бабушка называет совсем не так, как привыкли их называть они на своей бывшей Земле. И вот если привычные, узнаваемые по очертаниям, такие, как Большая и Малая медведицы, Орион, Кассиопея они смогли узнать, хоть визуально, то остальные для них прозвучали только красивой музыкой для ушей. А ведь теперь это их реальность на оставшуюся жизнь. В душе поселилось пугающее слово — навсегда… Теперь не Медведицы, а Лось и Лосёнок, не Орион, а Три плуга, не Кассиопея, а Косари.

Теперь уже, покопавшись в своей памяти в спокойной обстановке, Олеся припомнила, что слыхала гипотезы о гибели двух Лун в прошлом Земли, и что это приводило к гибели динозавров и даже Атлантиды.

— Интересно, Остап, а если тут три Луны так и остались целыми, то это альтернативная Земля, где эти три Луны удержались на своих местах? Тогда может и динозавры тут живы?

— Ага, и Атланты так и держат купол Земли и живут в Атлантиде. Прикинь, и на мамонтах покататься можно в Сибири. Или как тут эта территория называется?

— Ты ещё предложи предупредить князя о нашествии хана Батыя.

— Ага, и проследим геологическое древо Сталина.

— От Батыя? Или от мамонтов?

— Не, он точно от мамонтов! Мощь и сила!

— В какие дебри мы с тобой влезли… Кажется, фантазёрам — попаданцам пора спать идти, а то и художника усатого начнём выискивать в каждой обезьяне.

И улыбнувшись своим шуткам, ребята пошли назад, надеясь, что Трофиму хватило времени для завершения миссии мены и он уже встретит их у дверей дорожного дома.

Но у дверей их никто не ждал.

— Значит, ещё не всё успел уладить. Подождём тут, отойдём только от дверей, чтобы глаза не мозолить.

Предложил Остап и направился в противоположную от входа часть двора. Месяцы ещё силу не набрали, и на дворе не сказать, чтобы было очень уж светло. Отойдя от дома, ребята попали в не очень освещённую часть. Там хотели и присесть, но тут они увидели кустах что-то белёсое, в отличии от травы и теней. А подойдя ещё ближе, поняли, что это человек.

— Так, вроде тут не наливают, — озадачился Остап.

А Олеся уже тянулась помочь бедолаге, потеребить его за плечо, но наткнулась только на что-то липкое и…

— Это что, кровь?

Отпрянула девушка. Остап же наоборот ринулся к лежащему человеку, перво-наперво стараясь нащупать у него пульс. Стало уже понятно, что в крови у человека голова. Но вместо шеи парень наткнулся на какой-то предмет, наверное об него и рассадил голову этот человек.

— Убили!!! Убивцы! Держите их!

Раздался позади них крик, и начался переполох из криков, воплей и причитаний… Остап только и успел, что инстинктивно отдёрнуть руки, что были в крови, и попытаться разглядеть, где убийца, кого держать, но на него и Олесю уже налетели повалив и заломав руки, крепко вязали, иногда выдавая тумаки, для профилактики, наверное.

Глава 17

Никакие их крики и заверения толпа просто не слушала. Их поймали прямо над телом, руки обоих были в крови. В принципе всё расследование дела об убийстве и было завершено, Казнить, нельзя помиловать. Связанных, как сосиски их не церемонясь притащили и кинули в чулан. Рот им никто не затыкал, но слушать не собирался, слишком уж толпа была разогрета сама собой и кем-то, кто крикнул, что они убийцы. Конечно, на последок их несколько раз пнули, но хоть не пустили к ним потом плачущих и причитающих женщин, чьи гневные голоса они услышали через некоторое время за дверями закрытой на ключ их тесной каморки. Женщины молили и причитали, стеная взывали к охраннику, которому сейчас ребята были очень благодарны за его стойкость. Тот только что и твердил:

— Приедет Козьма, он разберётся, а пока не можно. Держите себя в руках. Скоро приедет Козьма, он во всём разберётся. Держитесь.

И так по кругу и опять и снова. Женщины не унимались, охранник же не сдавался. Кремень. Страшнее всего ребятам было от того, что этого охранника сменит какой-нибудь другой, и тогда их судьба может повиснуть на волоске. Этим женщинам тем более будет не объяснить, что они не убивали…

— Олесь, а кого мы как будто бы убили?

Дошла наконец-то до Остапа хоть одна светлая мысль, после такой сумбурной встряски.

— Не знаю, Остап, я не успела рассмотреть ни кто это был, ни что с ним. Только что и поняла, что не в порядке он. Но мне так страшно, а что если они этого охранника перехитрят, опоят? И тогда они нас точно прибьют. Скорей бы уже приехал этот Козьма, а не это всё! Была бы тут бабушка Аглая, она бы воззвала к Богам и может всё и разрешилось бы? А так, что с нами будет? Мы же тут никто и звать никак. Что нам делать?

— Олесь, ты держись! Наше дело правое. Ты же знаешь, что мы оба не виновны. Надо искать того, кто кричал. Вот он явно и знает больше других, если сам не тот убийца. Иначе ведь не видно ни зги, как он мог понять, что там что-то случилось, мы то сами лишь напоровшись, чуть не наступив, увидели пострадавшего.

— Кстати, да! Но ты слышал, голос то был визгливый, словно измененный, не просто человек кричал, а старался, чтобы его не узнали! Но будет ли тот Козьма разбираться? Кто это вообще? Может он чисто приедет и вздёрнет нас, как волкодлаков в Берендеевке.

В голосе Олеси слышались не просто слёзы, а уже подступающая паника. Но Остапу было нечем успокоить подругу, сам он ничего не понимал и не знал. Им оставалось только ждать. Ждать Козьму и его дальнейших действий. А время текло медленно и тревожно. Ведь не сутки же будет сидеть этот охранник. А если верить словам Трофима, то до города тут было сутки пути, если не пешком. Ждать. Это самое тяжёлое. Но больше ничего не оставалось. Чтобы не накалять ситуацию, ребята решили не кричать больше о своей невиновности, по крайней мере через двери, а ждать Козьму. И надеяться… Не зная на что.

Так тянулось время до самого рассвета. Спать было страшно, сердце заходилось у обоих, а скорбящие не оставляли своих попыток достучаться до сострадания охранника. Но он пока стоически терпел, повторяя только про Козьму и ожидание, и что тот разберётся. Почти на рассвете тяжёлый сон всё же сморил ребят, но был он недолог. И снова ожидание. Ни в туалет, ни попить им не предлагали, да и они сами бы, если бы могли, заперли бы дверь изнутри, жаль не было ни задвижки, ни свободных конечностей. Тело болело, они иногда старались менять позу, но помогало это мало и не надолго. Так и катались гусеничками, но тихо, чтобы не поселить настороженность в охраннике или причитальщицах — мстительницах. А потом ребята услышали еще женские голоса, но уже спокойные и стало понятно, что они стали успокаивать и отводить в сторону женщин.

Ближе к полудню, раздались мужские голоса, видно, смена подоспела. Открыв дверь они вынесли ребят на двор до туалета. Лица у охранников были угрюмые и злые, но ничего лишнего они себе не позволяли. Перед туалетом ребят немного распутали и перевязали поудобнее. Движения при этом были резкие, о аккуратности не было и речи. Но Остап и Олеся остались целы и почти невредимы. После туалета им дали воды, позволив напиться, но рук при этом не развязали. Ребята поблагодарили, за что были удостоены злых толчков при возвращении в их старое обиталище. И снова их закрыли и посадили охранять другого уже охранника. Но женщины не возвращались, то ли выдохлись, то ли были отведены в свои покои, но больше пока никто их тюрьмы не осаждал. Ближе к вечеру ребята услышали некую суету за дверями. Нет, до этого приезжали и уезжали подводы во дворе, это ребятам так же слышалось хорошо, но сейчас была какая-то именно суета другого рода. Может это уже и приехал тот ожидаемый Козьма? Подтверждением этим догадкам было и то, что снова заголосили женщины, видно рассказывали ему свою беду.

— Слышь, Олесь, а до меня только сейчас дошло, ведь по ком тут могут так убиваться женщины, это что, там Трофим был?

— Господи! Нет, только не он! Он же такой классный мужик! Светлый, добрый, душевный! Пожалуйста, пусть ты ошибаешься!

— Не ошибается. — прозвучал вдруг над ними незнакомый мужской голос, что явно привык повелевать. Он вошёл беззвучно и сейчас возвышался над ребятами эдакой глыбой неотвратимого правосудия. — Это действительно Трофим. А вы что же, и не посмотрели, кого камнем приложили?

— Мы никого не прикладывали! — пропищала Олеся.

— Мы ему помочь хотели.

— Добить быстрее?

— Да нет же, мы его нашли уже таким, хотели посмотреть, почему человек валяется, вроде же спиртного не наливает никто,

— Хотели перевернуть, — расплакалась Олеся, — а как поняли, что там кровь, стал искать жилку, проверить жив ли. А тут кто-то закричал, что, мол «убили и держи убийцу». А нас ведь и видно то не было, сами мы того человека только наткнувшись увидели. Вот тот наверное и был убийцей! Он еще голос изменил, чтобы его не узнали.

— Складно придумали, да только меня слезами девичьими не пронять, столько уже таких дряней перевидал, столько на тот свет отправил, на суд Богов. Не старайся.

— Мы правду говорим, — зарыдала Олеся, поняв, что с ними действительно разбираться никто не будет. Убийцы у них есть. Что ещё нужно?

— Но если вы не будете искать, убийца же так и уйдёт ненаказанным.

— Это ваше? — не слушая ребят показал им их крынку, наверное Козьма.

— Да, мы Трофиму дали, чтобы он кому-то сменял часть этого снадобья. Мы же должны были прийти и после забрать у него нашу крынку с остатком и деньги с мены.

— Значит, что вы там ждали Трофима не отрицаете.

— Нет, мы пришли…

— Откуда?

— Мы гуляли в округе, всё тихо было, мы погуляли, чуть выждав, уговаривались так с ним, а потом пришли ко входу, но никого не было, мы решили отойти немного в сторону, чтобы не привлекать внимание…

— А там и повздорили с ним? Потому и пришибли камнем?

— Да нет же! Зачем? Мы заранее уговорились обо всём, до этого с ним уже менялись вчера, он взял пол чайной ложечки, а потом сказал нам, что есть человек…

— Человек? Какой человек?

— Ну, который хочет сменять по той же цене ложечку мази. Мы не спрашивали, и просили нас не называть Он же хороший, зачем нам его убивать?

— Вот вы мне это и расскажете. Значит, по хорошему не хотите признаваться? Себя просили не называть, чтобы никто не прознал, значит. А тут попались таки!

— Так нашу мену утром девочки, дочки его видели, мы же не таились, сразу, как пришли, сказали, что без денег, просили позвать того, кто о мене договориться может. Трофим и вышел к нам. А когда ужинали, то он нас вызвал на двор, и там предложил ещё мену.

— А вы значит, стали артачиться и цену завышать?

— Да нет же! Нам то без надобности! Цена осталась та же, мы и договорились. Он нас еще предупредил, чтобы мы ехали, а не шли. Мы с ним хорошо ладили.

— Но прибить его вам это не помешало? Кто бил? — внезапно рявкнул дознатчик.

— Не знаю! — промычал сквозь зубы Остап, которого таким поведение было не пронять, воспитание папочки в семье из нескольких мальчишек сорванцов закалило его.

Олеся же вздрогнула, она то к такому не привыкла. На неё и переключился дознатчик:

— Отвечай! Он бил?

— Нет! Там он лежал — только и смогла пискнуть девушка, сжавшись и боясь при этом даже глаза отвести.

— Кручёные значится. Чьих будете?

Сбавил темп речи Козьма.

— Я Остап Барсуков. А..

— За себя говори, — перевёл Козьма взгляд на девушку.

— Олеся из Рода Сойки, Евсея и Пелагеи Рода дитя.

— Кого? Это откуда такая птица к нам залетела?

— Из Урюпинска, буркнула Олеся, что поняла, что все их слова бессмыслены. Этому Козьме они до фонаря.

— Откель?

— Олесь!

— Молчать! Откуда ты девка?

— Я тебе не девка, — накатила на Олесю злость, — я из Славинска, из славного, но загубленного рода Евсея и Пелагеи Рода Сойки. Сейчас глава Рода остался Гнат.

— А что ж так далеко промышляешь?

— Девки твои промышляют, а я с названным братом шла в его Род, в Порвинг к Барсукам.

— И откуда это ты такая бойкая идёшь? Да и где мазь такую взяли, а?

— Бабушка Аглая Дормидонтовна дала.

— Кто?

Сменился в лице Козьма, и куда только делась его маска ухмыляющегося лицедея.

— От Аглаи Дормидонтовны Ягвишны.

— Кхм… Знать, допросную вам пора менять. — и крикнул себе за спину, — В Порвинг их!

* * *

Не то, чтобы они мечтали доехать до Порвинга, но теперь их об этом не спрашивали, их загрузили в телегу, как они были, со связанными руками и ногами. Туда же положили их вещи, собрав их из комнат. Охрана состояла из двух мужиков серьезной наружности. Они так же сидели на телеге, для скорости передвижения. Пару раз только и остановили, чтобы дать возможность седокам оправиться, а лошадям отдохнуть, да смениться. Ели на ходу. Ну, как ели, освободили немного левую руку и дали в неё лепешку и воду. На этом кормёжка была закончена, хотя не торопили, но глаз не спускали. Ехали они споро и уже поздним вечером въехали в Порвинг, как поняли ребята, по оживлению охранников, никаких указателей то не было и в помине. Подвезли их к серому зданию, что было из камня, и огорожено частоколом с массивными воротами. Этому дому — крепости и осада была не очень страшна. Ворота имели смотровое окошко, в которое приехавшие назвали себя и причину приезда. Как только прозвучали имена этапируемых, так от забора словно отделилась серая тень и метнулась вместе с заезжавшей внутрь двора, телегой. Только когда закрыли ворота охрана заметила лазутчика, но было ясно, что он был тут не в первый раз, сразу зашептался с конвоирами., показывая им какие то бумаги, вынув из-за пазухи, и сделав кивок с сторону задержанных. Конвоиры сразу прониклись серьёзностью момента. Если бы могли, то и вытянулись бы во фрунт. Остапа и Олесю вынули из телеги и отнесли, не развязывая в разные допросные комнаты. Там каждого из них развязав, усадили на стул, и пристегнули к нему ремнями.

Серый человек, что пришёл в тюрьму по их души, зашел сначала к Олесе. Здесь в камере он был, как дома. Свободно зашёл, поставил себе стул и сел, закинув ногу на ногу. То, что он тут очень важная шишка было видно по тому, как расторопно действовали охранники, тут же вбежал ещё один мужичок со свечами. Их он поставил на стол со стороны Олеси. Уточнив у Серого человека, хорошо ли он выполнил поручение. И по кивку головы выскочил за дверь, закрыв её снаружи. Во всех действиях служителей и охранников тюрьмы перед этим Серым чувствовался некий страх и почтение. А чего было больше, даже и не понять. Серый же так и не подумал скинуть свой плащ, или хотя бы снять капюшон или представиться. Он просто достал из кармана нечто, что после его хитрой манипуляции засветилось и полетело по воздуху, зависнув над головой Олеси, чутко реагирую на её движения. Она так и не смогла посмотреть на эту светящуюся субстанцию, ведь, задирая голову наверх, она тем самым провоцировала «фонарик» на смещение за движениями головой. Серый сидел и какое-то время просто наблюдал за действиями и реакциями девушки. Потом, наигравшись с ней, как с котенком и лазерной указкой, он сел удобнее и произнёс:

— Меня зовут Лекса из Рода Волка.

Голос его был бархатно — глубокий, звучал приглушенно и немного с шелестом.

— Санитар леса прямо… — забывшись и наверное от удивления, проговорила Олеся, и тут же спохватилась, ведь её и Остапа жизнь скорее всего зависит именно от этого человека. — Простите, я не хотела сказать ничего дурного. Я…

— Санитар? Это кто?

Решил этот Лекса сначала уточнить, а потом обижаться, странные это были задержанные, Чем от них несло, Лекса всё никак не мог разобраться, потому, холка его не сразу реагировала на слова девушки, он хотел понять. На расправу он успеет.

— Так в далёких краях называют тех, кто не даёт разрастаться болезням, опасным для других. Санитар убирает слабых и больных разной заразой, из сообщества, тогда сильные и здоровые смогут выжить и станут ещё сильнее, а среда их обитания будет более здоровой и полезной для жизни. А Волк ведь всегда лёгок на подъём, выносливый, и их стая чрезвычайно собрана и сплочённая, и никакому опасному больному или слабому от преследования не уйти, загонят.

— Очень метко подмечено!

Кивнул капюшон и было слышно, как довольно ухмыльнулся Лекса. И хоть он не снял свой капюшое, но Олесе хватило и этого зрелища, глаза его блеснули алым во тьме капюшона, а оскал девушка дорисовала и сама, благодаря своему богатому воображению землянки, воспитанной современным кинематографом. А дознаватель, меж тем, продолжил, как ни в чём не бывало:

— Но почему же — леса? Тогда уж княжества. Я один из дружины смотрящих Князя Центральных земель Главомысла из Рода Ястреба. Здесь я по его воле и по Кону, веду дело о разногласиях в Родах Барсука и Куницы, что сейчас усугубилось делом о владетеле дорожного дома Трофиме Домове. Хочу узнать твою версию случившегося.

— Мы его не убивали!

Невольно повысила голос Олеся, словно, если кричать громче, то её уж точно услышат и поймут.

Серый же только поморщился от громких слов Олеси, и это она словно «прочла» по колыханию тьмы из-под капюшона, смотрящей на неё.

— Говори тише. У меня идеальный слух и зрение. Я слышу и вижу намного больше, чем ты себе даже можешь представить. Например, я вижу биение твоей жилки на горле, и слышу трепыхание сердечка, что заходится от страха. Вижу, как сжимаются твои зрачки и встают дыбом волосинки на твоих руках.

При словах о жилке на горле, Олеся невольно вжала голову в плечи, и сердечко зашлось от ужаса. Но она постаралась взять себя в руки. Правду, получалось это у неё из рук вон плохо.

— Что над моей головой?

Нашла в себе силы пискнуть она.

— Это Сфера истины. Она поможет мне в моём расследовании. Представься для начала.

— Олеся из Рода Сойки.

— Так ты не из Рода Барсука?

— Нет. Мой Род живёт в Славинске.

— В Славинске? И кто глава твоего Рода?

— Гнат.

— И кто ты ему?

— Родня.

— Ты лжёшь мне!

Прошипел внезапно приблизившись тьмой своего капюшона, дознаватель Лекса, для Олеси он за миг заполонил весь мир, ведь она-то была привязана, и отстраниться возможности не имела, благодаря сильным путам и спинке стула в этом каземате. Всё, что она смогла, зажмуриться и вжаться ещё сильнее в сиденье стула.

— Я говорю правду. Мой Род прервался очень давно, главой Рода был Евсей, он погиб, а я дитя его и Пелагеи, внучка их дочки, что жила все эти годы очень далеко отсюда. Потом я пойду к Гнату, представиться и познакомиться.

После слов Олеси воцарилась тишина. Посидев так, Олеся решилась открыть глаза, Лекса сидел на своём месте, как ни в чём не бывало и смотрел на неё, словно и не сдвигался с места. Он молчал. Думал.

— Допустим.

Протянул он спустя пару минут.

— А Остап…

— Говори за себя и о себе. Если ты идёшь в Славинск, то почему двигаешься в эту сторону, ведь он совсем в другой стороне.

— Сейчас мы шли с Остапом в его Род.

— Вы пара? Семья?

— Нет, мы друзья. Нас объединило наше общее прошлое.

— Допустим. А зачем вы задумали убийство Трофима?

— Ничего мы против него не замышляли и не хотели. Он хороший! Он нам помог!

— И за это вы его…

— Нет! Мы с ним…

— Давай по-порядку. Вы были знакомы с ним раньше?

— Нет! Мы…

— Зачем вы пришли в дорожный дом?

— Мы были долго в дороге…

— Откуда вы шли?

— Из земель Берендея и Аглаи Дормидонтовны Ягвишны.

— Вы жили в Берендеевке?

— Нет.

— Так… Вы из волкодлаков? — Втянул воздух Алекса и словно ощерился.

И Олесе показалось, что пространство камеры уменьшилось до критических размеров, и она поторопилась ответить:

— Нет же! Мы только видели их трупы висящие у Берендеевке, и ушли дальше, там встретили Аглаю Дормидонтовну, она нам и объяснила, про волкодлаков, мы пожили в её избушке несколько дней.

— Ага, украли её книгу и мазь?

— Ничего подобного! Это она нам сама дала.

— И зачем вам сейчас книга?

И в голосе дознавателя впервые прозвучало отчётливое удивление и словно смешок.

— Мы жили далеко от этих мест и не были обучены грамоте. Вот нас бабушка Глаша и учила буквице и чтению. Книгу дала для тренировки. А мазь нам дала в дорогу, чтобы мы смогли где-то остановиться на ночлег и выменять себе еду, когда закончатся данные ею припасы. Так мы и сделали. Устав и проголодавшись хотели испросили Трофима о мене на мазь. Он всю крынку взять не смог, сказал, ему не по карману. Но выменял себе пол чайной ложечки, чему были рады мы все. За это мы получили еду, ночлег и немного припасов, а остальное он дал деньгами, они были у Остапа. А отдохнув, мы спустились поесть, а там нас усадили за стол к другим постояльцам. Когда мы представились, оказалось, что там был Свей Куница. Он сразу ушёл, как услыхал имя Рода Остапа. А остальные сказали, что в Роду Барсука и Куницы разлад. А Инай Куропатка предложил нам дальше путешествовать с ним, у него на телеге было место для нас. Предложил подвести и к Главе Рода доставить. Мы сначала отказались. А когда закончили есть, пришёл Трофим и вызвал нас на двор для разговора. Сказал, что его знакомый был бы не прочь тоже выменять ложечку снадобья по той же цене. Мы попросили, чтобы мена была без нас, а через него. Он согласился, Остап отдал ему крынку, а он нас ещё предупредил, чтобы мы сторожились Свея Куницу, и посоветовал нам отправиться лучше с обозом Куропатки. Ну мы погуляли недалеко от двора, потом вернулись, и не увидев ждущего нас Трофима, решили подождать его не светясь у дверей, а отойдя в другой конец двора. Там мы и увидели что-то белесое, что и оказалось телом, я наклонилась, думала, может отдыхает, или выпил лишку, но увидев темные потёки, поняла, что это кровь. Сказала Остапу, тогда наклонился он и стал пытаться нащупать биение сердца, но наткнулся на какой-то камень что ли, и выпачкался в крови убирая его от бедняги. Мы даже не смогли понять, кто это был, как уже раздался визглявый крик от сарая, что «убили, убийцы, держите убийц». На нас тут же и накинулись, а мы и не поняли, что это про нас кричат! Мы то никого не убивали! Потом смекнули, что тот, кто кричал, наверное и есть убийца, ведь на дворе было темно! Мы то только сблизи увидели тело, а чтобы понять, что там убивают кого-то надо знать, что там кто-то лежит! Может это был тот самый Свей Куницын, чтобы нас подставить и отомстить Трофиму он и убил его? Больше ничего в голову не лезет, но голос кричавшего был хоть и мужской, но явно не нормально звучал! Это не голос мужчины, а словно изменённый, чтобы не узнали. Да и о том, что это Трофим, мы поняли только, когда поразмыслили почему всё время плачут женщины. Что хотели прорваться сквозь охрану к нам, и забить там нас за содеянное. Догадались, когда уже приехал Козьма.

Весь этот монолог Лекса просидел молча и только глядя серой статуей из-под капюшона в сторону говорящей. В конце рассказа он вздохнул каким-то своим мыслям, видно досадуя, что она не призналась с ходу, и придётся нарушать тишину и снова разговаривать с этой глупышкой.

— Так вы ошиблись?

Произнёс он наконец, прерывая тишину.

— Ну, не то чтобы ошиблись, мы вообще не поняли, что это Трофим.

— А кого хотели убить?

— Да никого мы не хотели убить! Мы просто нашли кого-то, а оказалось, что это Трофим.

— А кто бил?

Продолжал давить своё Алекса.

— Не знаю, мы никого не видели и никого не слыхали. Тихо было вокруг, и когда гуляли и когда обратно шли. Но Лун не было и было темновато.

— Значит, ты говоришь, что вы там оказались случайно, нашли случайно, кто убить хотел не видели?

— Да, так и было.

— Допустим.

Задумчиво проговорил Алекса, вытянул вперёд руку, в которую сразу же влетела яркая сфера от головы Олеси. Сфера погасла, повинуясь жестам хозяина а тот не говоря больше ни слова встал, намереваясь молча выйти, но его остановил голос Олеси:

— И что с нами теперь будет?

— По Кону будет.

И больше ничего не объясняя, Серый покинул её «светлицу».

Тут же вбежал служитель, забравший свечи и не сделав попытки развязать девушку или хоть как-то ослабит её путы. За ним дверь лязгнула засовом и Олеся осталась одна в темноте и тишине… А о чём начинает думать девушка в темноте и тишине? Правильно, о грызунах.

Глава 18

Остапа буквально принесли в темное помещение, нет, сырости тут не чувствовалось, и запаха плесени не было. Но было очень глухо, тихо и темно во всей этой тюрьме. Может, правда, эта допросная была в отдельном крыле тюрьмы, или такая звукоизоляция, что вообще ничего слышно не было, но комфорта это пленнику не доставило точно. Олеси он не видел и не понял, куда увели/унесли её. Видно, хотят допросить их порознь и сверить показания обоих. Хоть и уже сто раз они могли договориться меж собой ещё в той кладовке в доме Трофима.

В этой камере или допросной, Остапу не дали вольной жизни, а сразу надёжно закрепили его на стуле. Привязыванием это и не назовёшь. Тело словно сроднилось с предметом мебели, дальше к нему так и отнеслись, то есть, просто придвинули его вместе со стулом к массивному столу. Ну, как просто, всё же Остап был увесистым, потому конвоиры кряхтели в паре, но добившись своего оставили пленника одного в тишине, темноте и мрачных думах. Остап мог шевелить только извилинами. Их то он и гонял в голове, от невозможности сидеть ничего не делая в такой ситуации. Обдумывал Остап события последних дней, и самая тяжёлая его дума была про то, как же глупо они попались в чью-то ловушку! Но больше всего было Остапу жаль Олесю, что невиновная оказалась вовлечена в Родовые дрязги Барсука и Куницы. Она то девушка! Да и вина её лишь в том, что была с Остапом рядом. Попали, блин, в мир средневековых устоев! И никакой криминалистики! А о возможностях магии Остап не догадывался совершенно. Ну, неоткуда было взять сведения. Опыт — без году неделя! Главное, о чём сейчас больше всего жалел Остап, так это о том, что не позволил бабушке Глаше отправить весточку его родне в Порвинг. Как было бы всё проще! Встретили бы их родственники, знающие и реалии и устои, и не попались бы они на эту подставу! Вот же перестраховщик хренов! Хотел сам лично увидеть реакцию Родовичей, что не будут предупреждены о его визите.

«Увидел? Ха! Теперь — то они ему точно искренне обрадуются! Прогремел Родич на всю Ивановскую Только бы Олесю не пытали».

А что теперь… Что будет с ними теперь? Где Олеся, как она?

«Неужно Боги это допустят? Не для того же их вытаскивали с Земли, чтобы не за здорово живёшь тут сдохнуть на плахе. Или виселице, или костре? То Сварог прям сразу и увидел, а то… И куда он смотрит сейчас?»

О чём и с чем обращаются люди к Богам Остап не понимал и не знал. Всё в этом, родном Мире, было чуждое и непонятное. Никаких сводов правил особо не понял от бабушки Глаши, только общие Коны.

«Как этот Кон изучают? Есть ли какие-то книги? Вот бы почитать».

Будет ли у них с Олесей суд, адвокат? Или только нападающие и обвиняющие?

«Или здесь в чести самосуд, и их ждёт горькая участь быть растерзанными и забитыми теми разъярёнными женщинами Трофима».

Как много мыслей пронеслось в голове Остапа за время непонятного ожидания. Но, закончилась и эта пытка временной неопределенностью. В замке камеры раздались звуки открывания замка и в неё влетел один из служителей с огарками свечей. Их он ловко установил в специальные лампадки у края стола Остапа. А тому перед глазами поплыли воспоминаниями сцены из множества кино о допросах с лампами, обращенными в лицо допрашиваемому. Потом пронесли сцены выбиваний нужных показаний.

«Блин, Олесю-то как жалко! Ничего же про неё не знаю. Ни где она, ни как».

Пронеслось в голове Остапа, под шелест плаща входящего свободной походкой уверенного в своей власти человека. Он обошёл стол и сел в кресло. Да, это был именно тот «лазутчик», что проскочил в ворота тюрьмы вместе с телегой, перевозящей ребят.

И только после того, как он устроился в кресле, напротив пленника, он, словно не ожидавший здесь вообще кого-то увидеть, обратил внимание на привязанного к стулу Остапа. Ни плаща, ни капюшона этот допрашивающий снять и не подумал. Так и оставшись человеком — загадкой для Остапа. Выждав молчаливую паузу, и так и не дождавшись вопросов Остапа, он достал из складок своего плаща некий предмет, и, что-то сделав, запустил в пленника искрящуюся сферу. Она, плавно подлетела к нему, и устремилась поверх его головы, а устроившись там, и застыла, светя равномерным светом вокруг себя. Об этом Остап догадался по свечению над ним и отбрасываемым теням. Пытаться поднять голову он не стал, поняв, что это ни к чему скорее всего и не приведёт. Так он и остался сидеть, глядя на этого скрытого плащом и словно дымкой тьмы у лица под капюшоном, человека.

Тот хмыкнул, наблюдая за реакцией Остапа, словно считывая его мысли. Выждав чуть дольше нужную ему паузу, дознатчик словно прошелестел вкрадчивым спокойным голосом:

— Меня зовут Лекса из Рода Волка, я из дружины смотрящих Князя Центральных земель, Главомысла из Рода Ястреба. Здесь по воле Князя и по Кону, веду дело о разногласиях в Родах Барсука и Куницы, что сейчас усугубилось делом о владетеле дорожного дома Трофиме Домовом. Хочу узнать твою версию случившегося.

Остап кивнул, принимая информацию и стал ждать вопросов.

Капюшон чуть заметно хмыкнул. Видать реакция допрашиваемого его веселила. Но он продолжил:

— Представься.

— Могу я узнать, как моя спутница, и всё ли с ней хорошо.

— Можешь.

Оказалось, что в игру с хитрыми ответами тут умеют играть оба.

— Прошу Лекса из Рода Волка ответить мне, что с моей спутницей Олесей, в порядке ли она.

— В порядке. Представься.

— Остап из Рода Барсука.

— Откуда идёшь?

— Из очень отдалённых мест, сюда уже из края, где Берендеевка и где живёт Аглая Дормидонтовна Яговишна.

— Возвращаешься в Род?

— Ну, как бы и да, но я там никогда не был. Иду знакомиться с Родом, хотел представиться Главе Рода.

— А Трофима-то за что?

— А Трофима не я, ну и не Олеся, не мы это! Он классный мужик…

— Какой?

— Кхм… Он добрый и хороший, Нам только добро делал, сменял мазь, что нам бабушка Глаша, дала для этих целей, вкусно накормил, комнаты сдал, припасы в дорогу приготовил, предупредил нас о вражде Рода с Куницыным, и предложил подумать о присоединении к обозу Куропаткина.

— Спутницу можа свою выгораживаешь, она его приложила? То, что её прикрываешь, так это по мужски. Но я ж до правды всё одно дознаюсь, поверь.

— Да нет же! Ни она, ни я и не думали, и не делали ничего дурного. Мы действительно должны были встретиться там на улице с ним, условились о том заранее, он хотел для нас выменять у своего знакомца на деньги ложечку нашей мази.

— У какого?

Сделал заинтересованный вид Лекса.

— Того не знаю, сказал только, что знакомец его хороший, улыбался при этом, как когда говорят о действительно хорошем знакомце, но мы просили нас не называть, в свете того, что мало ли что Свей Куница учудить сможет, он поддакнул и согласился выступить посредником…

— Кем?

— Кхм… тем, кто будет представлять нас в этой сделке. Я ему отдал нашу крынку с мазью бабушки Глаши, и после мены мы должны были встретиться вновь так же на улице для того, чтобы он нам вернул оставшуюся мазь и деньги от мены.

— Кто был свидетелем, как вы отдавали мазь Трофиму?

— Никто, наверное, мы во двор выходили, там он нас ждал.

— И ты утверждаешь, что, не зная Трофима, отдал ему такую ценность?

— Да. Понятно же, что он хороший! Мы и договорились встретиться, а когда пришли, никого не увидели, но подумали, что мы слишком рано вернулись. Решил отойти от входа в дом, чтобы не видели нас.

— Почему?

— Говорю же, не хотели зависть вызвать или дурные мысли. А во дворе было темно, мы и отошли к кустам, а там уже внезапно и разглядели кого-то в кустах, ну, в траве лежащим. Мы и не узнали Трофима! Просто думали валяется кто, может пьяный. Олеся наклонилась помочь, но отпрянула, разглядев темные пятна, тогда я полез, чтобы проверить, жив ли человек…

— Человек?

— Ну на нём рубаху увидел…

— Как ты понял, что Трофим человек? Ты ненавидишь людей?

— Да почему? За что?

— Вот и скажи.

— Да нормально я ко всем отношусь! Не в джунглях же живём!

— Ты не ответил на вопрос!

Прошипел темный капюшон, словно надвинувшись на Остапа.

— Всё мы люди! Почему я должен их ненавидеть? Я живу в обществе…

— Ты жил среди людей?

— Естественно, не в лесу же!

Лекса, словно пёс, наклонил голову на бок, и воззрился на Остапа. Вот даже не видя лица и глаз допрашивающего, Остап понял, что тот в замешательстве.

— Кто тебя воспитывал?

Придумал наконец он следующий вопрос.

— Мой Род. Отец и мать.

— Кто они? Из каких земель?

— Предок наш был из Порвинга, звали его Аким Барсук.

— Аким… Не помню такого в Порвинге.

— Это мой прадед. Давно жил.

Лекса опять задумался, словно выискивая в своей памяти хоть какую-либо информацию себе в помощь, но было видно, что безуспешно.

— Даур!

Рявкнул он внезапно, тем не менее, мгновенно на его крик дверь распахнулась и в неё влетел давишный тюремный служака, что приносил свечи. А влетев воззрился на Лекса. Тот же достал из складок плаща ещё одну сферу, что-то пошептал в неё, дождался отклика и протянул её вошедшему со словами:

— Выпусти за воротами. Срочно. И жди там ответ. Его срочно мне.

— Бегу.

Был весь ответ, и тот действительно выбежал из камеры, не забыв прикрыть за собой дверь.

— Продолжай.

Остап чуть помолчал, соображая что же продолжать, но решил прикинуться дурачком и слезть с неопределенной темы, на понятную, продолжил:

— Ну, понятно же было, что человек лежит, фигура мощная, поняли, что мужчина. Наклонившись, понять кто это и что с ним я не успел, только камень возле головы или шеи нащупал, хотел его отодвинуть, и найти пульс…

— Жилку?

— Ну, да, жилку на шее, чтобы понять жив ли, но не успел, кто-то поднял визгливый крик про убийц, которых надо ловить. На нас и накинулись, ни в чём не разобравшись. Только когда приехал Козьма я обдумав, догадался, что убили-то Трофима. Больно странно что женщины всё время причитали и плакали, а женщин-то мы не видели особо, ни в зале, ни во дворе. И ещё, визгливый голос был явно изменён, может это нас подставить хотели?

— Что сделать?

— Оговорить нас, что мы виноваты. А ведь темно на улице было! Мы и не видали ничего от входа в дом, а он оттуда и голосил. Вот, как бы он увидеть там что-то смог? Лун не было! Звёзды только и всё.

— Всё?

— Всё. Мы не убивали! Нет у нас резона, и человек он хороший!

— А я?

— Что?

— Я какой?

— Я не знаю ва… тебя совсем, но не думаю, что в дружине Князя будут плохие люди.

Услыхав это темный капюшон опять склонил голову на бок, и Остап словно увидел два красных уголька глаз, что сверкнули в темноте тьмы капюшона.

— А бабушка Глаша, хорошая?

Вдруг снова задал он вопрос, таким же вкрадчиво шелестящим голосом, смысл этих вопросов Остап не понимал, но всё же ответил:

— Ну конечно же! Она нас встретила в лесу, приветила, помогла с вопросами нашими, сориентировала нас, куда нам идти, даже одолжила нам лодку и книгу свою, с наказом, как вернуть, когда нужна не будет, явно же её, книгу эту, нашли в наших вещах. Если нам её не будут отдавать, разрешите хотя бы вернуть её владелице, я при всех шепну слова, что книга нам больше не нужна, и она вернётся к Аглае Дормидонтовне. А то ведь она про нас плохо подумает. Мне же даже на том свете потом стыдно будет.

— А ты на тот свет собрался?

Казалось, Лекса снова был сбит с толку этим монологом допрашиваемого.

— Ну, я не знаю, какое наказание ждёт виновного, но я и тебе, Лекса из Рода Волка, и Козьме говорил про свои подозрения о поднявшем визг, говорил, и о том, что там был Свей Куница, но так вижу, что эта информация вам не интересна. В эту сторону вы не ищите совсем.

— А что мне искать? Свей Куница уехал, как только вышел из-за стола. Через положенный срок он уже был в следующем дорожном доме. Коня не загнал. Сказал, что не планировал останавливаться на ночлег у Трофима. Замышлял ли что по вам, того уже не узнать. А то может торопился новости о прибытии нового Барсука батюшке своему поведать? Того тоже не узнать. Был он там в дороге один, ни с кем более не говорил. Не при делах он. — пожал плечами плаща Лекса. — А что касается визгливого, то и тут мимо. Да, визжал, но то его родной голос, ибо отрок ещё, хоть и в теле крепком. Да и со зрением, в отличие от вашего, у него всё в беличий глаз. Только развитием отстаёт, но причинить ничего не смог бы, руками и головушкой слаб. А вот сердешно он очень сильно привязан к Трофиму и всему семейству его, это же их приёмыш, блаженный Алейка. Он разве что боднуть, аль повизжать и может. То, что Трофим там был, он самолично видал, перед тем, как зашёл в дом, а когда вышел — увидал вас над телом своего отца приёмного, да тебя с камнем в руке. Голова хоть и скорбная, как у дитя, да всё же скумекал, что сродственник в беде. Вот и последний ум чуть не растерял. Козьма еле дознался. Так что, как видишь, никаких других зацепок у меня и нету. А ты мне про них глаголешь, то ли глаза отводишь, то ли дуришь, то ли сам веруешь.

Остап остался сидеть только благодаря тому, что больше его тело ничего и не могло, а так бы съехал безвольной куклой на пол. Голос его совсем стих, но всё же Лекса услыхал:

— Я так мыслю, обвиняемые у вас есть, искать вы никого и не будете больше. Удобно же.

Остап не понял, как вдруг молниеносно оказался поднятым вместе со своим жалким таким стульчиком, который и без него охранники передвигали не иначе, как вдвоём, да и он был не обижен статью, как он думал. А тут, он просто висел, поднятый над полом за ремни на груди, мощной рукой/лапой этого бесспорно опасного допрашивающего Лекса из Рода Волка. Причём, держал тот его, как сказали бы «Легко и непринуждённо». Даже рука не дрожала. Что же за силища в нём была сокрыта! А ведь визуально фигура особо громадной не выглядела. Но вот сейчас, болтаясь и чувствую и свой вес, а особенно, вес стула, но не чувствуя усталости в этом …дружиннике, Остап охренел. По другому эти его чувства не описать. А охренев, он испугался, не тем страхом, что можно объяснить, а каким-то потусторонним, как когда услыхал про висельников.

Лекса, втянув шумно воздух …носом, сверкнув глазами — угольками прошипел:

— Ты смеешь обвинять дружину Князя своего в обмане и лени?

— Да нет, ничего такого, — и даже сам Остап услышал в этих своих словах страх, голос его дрожал — я вижу, что мне не верят.

Мгновенно, словно перевоплотившись, Лекса поставил кресло на прежнее место и посмотрел за спину Остапа, где распахнулась дверь, и тот же Даур влетев и чуть не сбив Лекса, не ожидая его увидеть в этом месте камеры. Даур вздрогнул всем телом, но быстро пришёл в себя и вернул Лексе его сферу.

— Благодарю тебя, пока всё.

И тот молча вылетел за дверь, словно боясь, что его попросят еще остаться. Видать боялись этого дружинника, а тут Остап так лохонулся с обвинениями.

— Я прошу прощения, если ненароком сказал что-то оскорбительное, не со зла, и не мыслил даже обиду нанести, ни дружине, ни Князю.

Лекса только коротко кивнул, и было даже не понятно, слыхал ли он и понял ли слова Остапа, его поглотила сфера, что он держал в руках, и словно читал из неё какое-то очень интересное послание. После, он так же молниеносно оказался снова в том же кресле, напротив Остапа. Только поза его уже не была расслабленной. Было видно, что его что-то очень сильно выбило из колеи. И теперь он думал. И думал он про Остапа. Но молчал. Молчал и Остап, не желая больше злить этого страшного… человека ли?

— Говори всё!

Внезапно словно рубанул Лекса словами так, что Остап понял — говорить придётся.

И снова камеру озарил свет сферы над головой попаданца во всех отношениях.

Глава 19

Остап выдохнул, и попросил:

— А можно мне глоток воды, горло пересохло.

— Даур, воды!

Прошло буквально минута — две, которые прошли в молчании и испытании друг друга взглядом, как в камеру быстрым шагом вошёл Даур с ковшом воды и глиняным стаканом в руке. Вопросил взглядом главного здесь Лексу, «кому подавать-то?» На что получил кивок красноречивый ответ, в виде кивка головы в сторону привязанного. После этого, Даур, ловко налил воду в стакан, и поднеся его краешек к губам парня, аккуратно помог тому напиться, не пролив при этом ни капли мимо. Опыт! А после, получив ещё один кивок, теперь уже в сторону двери быстро ретировался за неё, успев услышать слова благодарности от пленника, но, подумалось Остапу, на свой счёт он их вряд ли посмел принять, оставил всё Лексе. Не по чину ему благодарности заключённых выслушивать и принимать.

Остап же, как напился воды, не стал больше ломать комедию и злить Лексу, начав свой не длинный рассказ:

— Моим прадедом был Аким из Рода Барсука, что в одну из Велесовых ночей пропал, заплутав на каком-то из перекрёстков Порвинга, но думаю, это уже и так, без меня известно.

Лекса молчал, не удостоив даже кивка.

— Думаю, известно. — кивнул сам себе Остап, и продолжил — Но, думаю, не знаете вы того, куда он тогда делся. А он, по его словам, долго плутал, как я знаю, но всё же нашёл выход с тех дорожек в Мир. Сначала думал, что обратно попал, но быстро сообразил, что Мир, хоть и похожий, да другой. Там были те же звёзды, их он узнал, но была одна Луна. И местность была ему совсем не знакома. Дальше подробно не знаю, потому, что мало досталось мне информации о нём, ушёл он довольно таки давно. Я его лично не видал. Только от родных что узнал. Попал он в тот Мир почти тогда, как там началась страшная отечественная война с иноземным врагом. Воевали пять лет! Он пошёл на войну, хоть перед этим и успел завести семью, поставил свой дом. На войне он выжил, вернулся, хоть и был ранен, но семья зажила, как могли, передавая своим сыновьям знания о Роде и своём Мире. Но всю жизнь свою Аким искал возможности вернуться в свой Мир, но не находил путей — дорожек. Путей не было. А сыновья подрастали, и принимали его науку за сказки, всё меньше и меньше они верили ему и в его рассказы.

Какой-то звук прервал рассказ Остапа, он поднял глаза, в поисках его источника и нарвался на горящие глаза Лексы, а звук шёл от щёлкнувших костяшек пальцев.

— Как же он не смог воспитать чад своих в вере своей?

— Да просто всё, — пожал плечами на то Остап, — в нашем… кхм, том мире нет и не было магии.

— Чего?

— Ну, ворожбы, волшебства…

— Как это?

Опешил Лекса, и все чувства негодования разом с него слетели.

— Вот так, — обречённо пожал плечами Остап, ибо больше ничем двигать он не мог, — и Боги там другие. Точнее даже, мы их там не видели и не слышали. Не многие и верят в них. Да и разные народы почитают разных Богов. Нет единого, каждый доказывает свою веру истинной, а другие все — ложными.

На Лексу сейчас было больно смотреть, Остап даже проникся к нему жалостью, что ли. Тот растерял всё своё самообладание, оглядывался, словно опасался, что только за то, что он слушает такие речи, ему прилетит ему от Богов.

— Да как же можно жить так?

Прошептал он. Костяшки на его руках снова хрустнули в бессилии, а руки затряслись. Устои Мироздания были подорваны одними речами этого парня. А тот продолжал спокойно вещать и ничего с ним не случалось, он даже не волновался при этом. Сидел и рассказывал, словно азбуку читал перед учителем. Спокойно и с достоинством, только грусть была чуть слышна. Но явно не в тех словах она сокрыта, а просто жалел парень родича своего. И видел при том Лекса, что нет ни слова обмана или лжи в тех словах еретика этого. А ведь были те слова страшнее признания в убийстве жителя Мира Лексы, они грозили убить веру в нерушимость и всевластие Богов.

— Не знаю, я всегда так жил, мне другого и знать не дано было. Пока сюда не попал. Науку ту сыновья растеряли, не желая её знать, а прадед… За юродивого он в селе слыл.

И снова хруст суставов, и словно глухое утробное рычание послышалось Остапу. Но он продолжил, вздохнув:

— И к нам, потомкам его, отношение было такое же, как к родным недоумка. Только и держались спокойно, не требуя лечить больного, так как Аким воевал. Ветеран, значит, и уважение за то всё равно было. Но на нас-то оно не распространялось. Тяжело жить было. Молодое поколение уже и не помнишь за что считали Акима и родных его дурачками, но отношение оставалось. Жили тяжко, и переехать на другое место возможности не было. Тяжело люд в стране победительнице в страшной войне, похоронившей миллионы, но спасшей больше жизней, восстанавливался. Но, сдюжили и это. Так и жили. Живём. Живут.

И снова хруст. Но на сей раз Лекса подскочил со своего стула, а тот от такого движения отлетел к стене. Остап вздохнул:

— Я простой сын своего Мира! Воспитан в нашем обществе, не имеющем ни волшебства, ни сил особых, ни веры в Богов, или в партию, а только почитание Родины, патриотизм. Правда, и это заездили и извратили. Ну, да не о том речь. Я правнук Акима. И несколько лет назад нашёл недалеко от своего дома, в лесу, земляничную полянку. И заметил, что она какая-то необычная. Ягода там вкуснейшая, и собирал на ней столько, сколько тары приносил. Только никому не рассказывал, не показывал ту полянку. Словно, рот кто зашил! Так и стал я каждый год ходить туда собирать ягоды. А в этом году вдруг очутился в вашем… ну, теперь в нашем Мире. Бабушка Аглая рассказала нам… мне про Коны, про Род мой, и куда идти к своему Роду за знаниями. В дорогу снабдила книгой, читать то мы умеем, но буквица у нас иная совсем, в моём Мире. Лодку свою дала на время, мазью и травами одарила меня, для легкой дороги. Денег то у меня нет, другие они у … тут. Ну, вот и пришёл я …сюда… Простите, не знаю я ничего о волшебстве, силах и всяком таком, не знаю даже об устройстве общества. Неоткуда было взять знания! Да я и о Коне представление имею смутное. Но Трофима мы не трогали, ну не убивали мы его. Незачем нам!

— Олеся, она ведь тоже?

Остап вздохнул ещё более тяжко, но понял, что его слова мало что изменят, а пытаться обмануть будет только себе дороже. Да и мало уже что это может изменить. Тогда он просто кивнул обречённо, не сумев поднять головы, словно он предал этим признанием Олесю.

— Вы встретились здесь?

— Да, на одной полянке очутились. Хоть в разных областях жили дома. Ну, в сотнях километров. А здесь рядом. Бабушка Глаша сказала, что нас таких Сварог возвращает, собирает отовсюду.

— И много в ваших Родах еще родных?

Задал резонный вопрос Лекса, вот что значит — служилый человек!

— Прадед сказал, что я один только с кровью предка. Я его во сне видал, в сновидческом Мире, бабушка Глаша помогла в этом. Сказал, что в остальных кровь другая, сюда уже никто не годен. Да и Олеся одна такая в Роду осталась. Ей про то тоже её прабабушка во сне рассказала. Других не будет. Только мы… Такие счастливые, Богами отмечены оказались.

Вздохнул на последних словах парень и смолк.

— Сиди, развяжут тебя, покормят. Думать буду.

Произнеся это, Лекса порывисто встал и вышел, но было видно, что знания сегодняшнего дня точно подкосили его уверенность в устоях мироздания и мироощущения, а то и прибавили ему седых волосков…

«Интересно, а волки седеют?» Подумал Остап, горько хмыкнув, ведь более ему делать было ничего, не получилось бы, путы так хорошо держали…. Вообще, в этом Мире всё было так надёжно. Но от этого, правда, легче не было

Глава 20

Не смотря на так быстро наступившее утро, идя по улице Лекса продолжал мыслями оставаться всё ещё в диалоге с Остапом и Олесей. Он ловил себя на невольной симпатии к этим двоим обвиняемым. Девушка его веселила. Он сращу почуял, что она его боится, к тому он привык, его все боялись, но он напугал её ещё сильнее. Хотя, девушка с честью выдержала его нападки на неё.

«Она забавная, — протянул он с улыбкой, которую никто не мог видеть. — Санитар леса! Смотри ж ты. Боится, а всё одно держится и дерзит».

И аж мысли его потекли веселей с эдаким протяжным выдохом. Поначалу он её страх принял за признание вины, но постепенно понял, что не в том дело было. А уж опосля рассказа Остапа и совсем всё на свои места встало.

«Забавная Соечка выросла в землях чуждых. Смелая».

После рассказа Остапа, дотошный Лекса вернулся к Олесе и сказав, что он всё знает, про их иномирное происхождение, потребовал рассказать про её предка, кто она была и как попала в их прошлый Мир. Запираться Олеся не стала, аргументы у Лексы были слишком убойные, и вопросы он формулировал чёткие, со знанием вопроса. Вздохнув, она и рассказала про прабабушку Пелагею, про прадеда, что так и не узнал, где сгинула жена его любимая с ребенком. Всё рассказала, что узнала от бабушки Глаши и самой прабабки. Поведала и про то, что Род пресекается на ней. Лекса, словно между делом спросил, много ли ещё таких, как они в их с Остапом Родах, но получил точно такой же ответ, что они единственные счастливцы, с доброй кровью наследия предков. Видел Лекса, что девушка расстроена, не радует её это возвращение в родной Мир, да смирению учится. А когда попросил рассказать про её Мир, глазки её оживились. Но, так же, как Остап не знала она, что бывают Миры, где правят Боги, и есть ворожба. Рассказала немного, что Миры их очень сильно отличаются. Поведала и про то, что всё в этом Мире в новинку, даже дни недели и часы в том Мире другие, и этому тоже обучила ребят бабушка Аглая Дормидонтовна. Спросила, не знает ли Лекса, с кем враждовал тогда Род Сойки, кто навлек на такие беды прадела и прабабушку. Но того Лекса не ведал, о чём и сказал Олесе, но пообещал узнать при случае. Понял, что девушка переживает не зря. А ему это может дать зацепку в расследовании дела о Трофиме.

Из камеры Олеси Лекса вышел уже чуть успокоившимся. Свыкся с мыслями о существовании такого пустого Мира. Да и… Боги с ним. Не его то печаль. Появилась и ещё одна неявная зацепка от Олеси, теперь нужна информация и по её Роду. Тогда, может хоть это прольёт свет на дело Трофима. Лекса ждал. Ждать он умел, но не любил казаться неумелым. Везде он должен быть лучшим. Это было его кредо.

Странно, но снова и снова Лекса возвращался к разговору, что так потряс его. Остапа хотелось сначала прибить за богохульство. И всё же, парень Лексе понравится. Вот есть в нём настоящее. Справный он, хоть и другой Мир воспитал, а всё же, этого Мира сын он! Не зря его вернули в Род. Да то и понятно, Сварог чужого бы не вернул.

«Славный он, странный, но славный».

Теперь, конечно ему понятно, почему тот такой ненормальный, и посмел назвать его, Лексу из Рода Волка, человеком! Лекса чуть не отправил Даура звать тому знахарку, подозревая в пареньке притворщика или действительно скорбного умом. Это и спасло Остапа от скорой расправы, мало кому бы спустил такие слова Лекса. Но тогда захотелось разобраться, понять, что же он упускает… Потому и про Аглаю Дормидонтовну вдруг спросил, а услыхав, что и она «хороший человек», сначала уверился в слабоумии. Но так вовремя пришедшее сообщение об истории пропажи много лет тому назад Акима из Рода Барсука заинтриговало Лексу ещё больше. Столько крючочков оголилось, что стало ясно — есть у паренька блохи за пазухой…

«Кхм… я человек… Да, слыхали бы это мои побратимы».

Лекса невольно хохотнул, не удержавшись, и тут же собаки за забором испуганно взвыли.

«Однако, аккуратнее надо».

Присвистнул он про себя и поплотнее закутался в свой плащ. Пёсье завывание тут же прекратилось, словно они и сами удивились этому своему внезапному порыву.

«М-да, и всё же, кто-ж тот ворог, что на Трофима руку поднял? Ясно же, что это не этот парень и не девушка. Но кто? И зацепок почти никаких. Не сильно верится и в след к Роду Сойки. Как и кто смог так быстро сориентироваться и попытаться навредить девушке? Одно и радовало и напрягало одновременно, что даже Козьма не осилил ту загадку. А ведь не прост он, столько за спиной уже дел. Даже поболее Лекса. А тут… Пусто, словно с Лели камень прилетел, а не рукой врага запущен был. Пришлось вот и дружу отправлять Козьме на помощь. Вот уверен, что эти двое переселенцев иномирных там вообще не при чём. Жаль, жертва безмолвна. Задать бы вопросики!»

И он аж взрыкнул от досады на то, что ничего не понятно столько времени, и они словно слепые кутята рыщут вокруг да около во тьме сарайки.

Тут Лекса заметил бегущего ему навстречу посыльного. Тот ещё не увидел в толпе Лексу, но бежал явно к нему. Лекса протянул руку вверх и отправил призыв. Сфера из рук парнишки тут же взмыла вверх и устремилась в поднятую руку. А парнишка встал, как вкопанный и было понятно, что выругался, но тут же, найдя глазами виновника, посмотрев на Лекса с укором. Явно такая «игра» у них была уже не в первый раз. Лекса же невозмутимо хмыкнув, припал к своей информационной весточке, сделав посыльному знак оставаться на месте. Считав сферу, Лекса прошептал ответ и поравнявшись с парнишкой, демонстративно выпустил сферу в воздух, прошипев, словно пролаял тому на ухо:

— Когда уже выучишь нужные символы? От дурной головы и ноги покою не знают. Ступай к Верону, скажи, чтобы привязал тебя к стулу, пока ты не выучишь нужное! И так каждый раз. Можа наука лучше в неподвижное тело входить будет, и дурь лишних движений выгонит.

Парнишка, повесив буйну головушку, развернувшись, поплёлся в нужном направлении.

Лекса же задумался ещё крепче. Если никого найти не удастся, придётся держать пойманных пока взаперти. Вопросы… Одни вопросы. И задать их некому. Ни Трофиму не задать, по понятным причинам безмолвия, ни Аглае Дормидонтовне, бррр, Лексу аж передёрнуло от одной мысли о таких вопросах и ответах. Вот не было у него морального права обращаться к такому «хорошему человеку»! Тут только Князя если просить. А у нему на поклон идти, что дескать совсем твоя дружина нюх потеряла, простого решить не может без помощи старшОго.

«Неееет, только не это! Уж лучше пешком сбегал бы в те края к Алгае Дормидонтовне за ответами. Для бешеной собаки сто вёрст не крюк, конечно. Но как объяснить свою такую долгую отлучку, да и послать некого. Волнения некие назревают. Вот ещё тоже печаль. Что с Порвингом творится стало? Что за Гидра немирья поселилась в нём? Чую, что дичь, а откель ею веет? Опять же пустота. Нужны ещё други! Чую, мало нас тут. Стар, что ли? Что ж везде словно холодком веет. Что я пропустил, не заметил? Мне же перед Князем ответ держать, а и сказать ему неча».

Вот с такими мыслями, прямо скажем мрачноватыми и шёл Алекса в резиденцию управляющего Порвинга. Сейчас, когда наместника в ней не было, ввиду того, что тот сильно сдал и выполнять свои обязанности не мог, а приемника народ ещё не выбрал, Лекса за него и был в городе. Но не нравились ему местные настроения. Да и вражда меж Родами, вот совсем не кстати была. И чего Куницы с Барсуками взъерепенились? Давно же вроде и быльём поросло в прошлых делах — обидах, ан нет. Снова за что-то зацепились и понеслась.

У входа в резиденцию Лекса увидал того, кого и ожидал тут встретить. Вот если бы его тут не оказалось, то сильно бы упал его Род в глазах Лексы. А вот с чем этот визитёр пришёл? Жаль того носом не учуять. Тут только домыслы пока. Интересно, на сколько он окажется снова прав?

— Здрав будь, Никодим из Рода Барсука. Меня ожидаешь?

Тот вздрогнул, да и только. Был то человек не шибко рослый, скорее коренастый, как все в его Роду, но крепкий и могучий. Окладистая борода выдавала в нём Главу и старшака, подчёркивая возраст. Глаза были вострые и мудрые, по праву был сей муж главой Рода своего уже много лет.

Глава 21

— По здраву и тебе, наместник дружины смотрящих Князя Центральных земель Главомысла из Рода Ястреба. Да, к тебе я дело имею. Примешь ли?

Прозвучал мощный голос Никодима.

— Ты ж не на приёме Божественных сущностей, Никодим, к чему такой официоз? Проходи, есть о чём поговорить.

Никодим тяжко вздохнул и прошёл в след за Лексой. Знал он того давно, но вот по неприятным делам общаться не приходилось. Да делать нечего. Глава всегда впереди. Решать вопросы надо, это он понимал хорошо, иначе Род пойдёт по — миру с сумой бедуина.

Они прошли в избу резиденцию. Лекса предложил Никодиму присаживаться, а сам, по обыкновению, остался в более свободной позе, готовый к любой развязке. Но, как радушный хозяин не забыл предложить чай и угощение. Никодим отказался, да и понятно было, неприятные разговоры лучше говорить в рабочей обстановке, а не столуясь.

— Начинай своё дело, Никодим.

— Прознал я от приезжих, что прибыл де в город мой сродственник из Рода Барсука. Знаю, что зовут его Остап, что путешествовал с девушкой, чей Род не знаком мне. Знаю и про то, при каких обстоятельствах и как он приехал. Не уточнишь мне остальное, Лекса, если не помешает то делам Княжеским?

Никодим всегда был человеком Князя, супротив его воли Род не пойдёт, в том Лекса был теперь уверен. Вот и сейчас Глава Рода был напряжен в разговоре, но черты не переходил.

— Урону в том Княжеским делам нет, кроме самого события. Давай так, Никодим. Я сейчас тебе расскажу всё, что могу и в чём уверен сам, и попрошу тебя, очень попрошу, — особенно выделил последние слова Лекса, чуть расслабившись, и позволив себе сесть напротив визитёра, — не обсуждать это пока больше ни с кем. Даже в Роду, даже под одеялом.

— Не изволь сомневаться, всё исполню по воле твоей.

— Верю, и потому ещё расскажу тебе чуть больше, чтобы ты не стал наводить справок, и привлекать не нужное внимание к деталям. Приехавший считает себя отроком Рода Барсука. Подчеркну именно — считает. Далее сам будешь думать, но не теперь. Пока предлагаю в том ему верить и верить тем, кто ему о том обсказал. А были это знающие. Обмана и я в нём не углядел. Идём по нашим крошкам истины далее… Знаешь ли ты что о сородиче своём Акиме Барсуке?

— Акимке? Племяш мой, семь лет ему, а что сей-то отрок сотворил?

— Не он, старое поминай, времен деда — прадеда твоего.

— Брат у матери был с Леснянске…

— Не то, тут жил, старше был, отец Грив у него.

— Грив… Аким… Был! Был такой у деда в дружине, он… Там история такая… Словно водило его что-то, непокойный был, всё рвался кудась. Вот в Велесову ночь однажды и сгинул он. Так тому и не удивились. Но искали честно. Вражды и немира тогда не было, потому и вины ни на кого не думали. Но с той поры вестей не было от него. Я ж потому об нём и знал, что та его история другим наука на все времена.

— Вот и я только такую информацию нашёл. А вот далее мне Остап и поведал про потеряшку вашего неугомонного. Аким был его прадедом. Заплутав тогда в Велесову ночь на перекрёстке дорог, куда его не иначе, маята завела в такую-то ночь, он долго плутая всё же нашёл выход на Землю, но не на нашу, а в другой Мир. В Мире том он и доживал век свой. Род там свой обосновал, сыновей родил, начал им свою науку передавать, а устои там в Миру другие! Нет там Богов наших, да и никаких нет, как Остап мне поведал, и ворожбы там тоже отродясь не знали, потому и живут там только людским родом простым.

— Это ж как?

— Вот так! Ни Кона, ни заветов, ни веры. И не сумел супротив системы Аким маятный воспитать чад своих. Не поверили ему они, предъявить то неча. Потому и прослыл он у них Акимкой юродивым, с клеймом на весь Род.

— Да как же то?

Вскочил Никодим, кувыркнув стул назад себя, но и не заметил то, грудь его вздымалась от неверия и боли за родича своего, да Род их. Кулаки сжались, а лицо аж побагровело, да духом животным стало смердеть.

— Охолони, — прошипел на выдохе Лекса, — Никодим, тому уж не помочь и ничего не поправить. Ни Кона, ни покона. Жить по Кону надобно, а не маяться головой и душой! То ты и без меня знать должен. Охолони! А то водичкой отлить могу. Я же держу себя, плащ не скидаю.

Упоминание про плащ подействовало на Барсука отрезвляюще. Он повинился в несдержанности и подняв стул сел уже почти спокойно, только дрожащие руки и дергающийся глаз выдавали его состояние.

— Воды принесть?

Участливо поинтересовался Лекса, понимая чувства собеседника, ведь он и сам тогда был ошеломлён, хоть то не касалось его Рода.

— Благодарствую хозяин, не откажусь.

Лекса крикнул помощника и тот споро принёс ключевой воды. Лекса всё это время молчал и ждал того, когда Никодим окончательно примет случившееся много лет тому, как данность и успокоится. Ожидая он раскрыл два окна, создавая тяговую свежесть ветерка с улицы, но потом снова накрепко закрыл окна, ибо разговору не нужны были лишние уши. После этого он продолжил:

— Так и наказал он себя сам. Пути — дорожки назад сыскать не смог, потомков так там и оставил, не принявшими правду и Род свой. Но если ты не знаешь, Сварог то про нас помнит про каждого, да ищет, как может и возвращает своих, по крови, детей на Родину. Так и появился в нашем Мире Остап, да и, что теперь от тебя скрывать, та девушка тоже. Но она из Рода Сойки, что из Славинска. Про неё опосля, не то важно. Важнее, что знаний Кона, реалий, Мира у них никаких, словно дети малые. Но они справные. Не увидал гнильцы в них.

— Так хозяина дорожного дома не они…

— Чую, что нет. Так и знай, о том тебе тоже говорю, но выпустить я их пока, сам понимаешь, не могу. Надо найти виновника. А про то говорить тебе не хочу. То дело моё. Про них будем говорить.

— Как решишь, так и будет, на всё воля Богов.

— Да нам, живущим, на понимание.

Закончил Лекса ритуальную фразу, давая тем понять, что всё по Кону и воле Князя будет.

— Теперь ждать?

— Ждать, Никодим. Дать вам поговорить я не могу, отпустить его — не могу, надо ждать. Его и девушку перевели из допросных в обычные камеры. На том пока всё. Помни уговор, держи себя и уста свои на замке.

— Благодарствую, Лекса из Рода Волка, так и будет.

— Ступай с Богами.

Проводив Никодима, Лекса стал обдумывать дальнейшие шаги, а время поджимало, уже вскоре должен прибыть Князь, а дела не решались, снова пошла волна непонятных донесений о немирье меж Родами в Порвинге. Рода будоражило. Но с чего?

Ничего не складывалось.

«Придётся, как бестолковому Влею, работать ногами, если голова тупит».

И Лекса, поправив свой плащ, вышел из резиденции. Пора было проявить, не уходят ли нити к Роду Сойки, не с той ли стороны дело Трофима раскрутилось. Кто был тогда в доме Трофима, за столом ли ребят, за другими ли, всех Лекса помнил поимённо, но в каких отношениях они с Сойками? То предстояло узнать. Хоть и очень смутно в то верилось, ведь, как уточнил Остап, про Род Сойки они там не говорили, но… Дорога была долгая, можа и раньше оговорились, а кому надо то услыхал, да кому надобно обсказал.

Глава 22

Время бежит? Да как бы не так! Для того, кто сидит взаперти, и того, кто занят своими повседневными делами оно очень относительно! Эх, этот закон относительности, всюду же он применим! Вот и для ребят, оказалось именно так. Для них, сидящих в своих камерах, время еле текло. Их новые обиталища были просторнее первых, светлее. Теперь они сидели в соседних камерах не таких темных и мрачных, и глухих. Те казематы они оба окрестили «допросная». А в этих даже были большенькие окошки, и двери пропускали звуки, и были у них нормальные лежанки. В окошки мало что было видно, выходили те на общий внутренний двор, но через эти окошки проходил свет, и была видна хоть какая-то жизнь снаружи, на которую можно было смотреть, как в телевизор. И была эта жизнь, такой же активной, как мультики в советское время — программы передач нет, и мобильного с будильником нет, время не упомнишь, а то и кукольный мульт покажут, которые у тех детей и за мультики то не считались!

Но зато, теперь ребята могли разговаривать между собой. Других узников они не слыхали и не видали. В дверях камер ребят тоже были окошки, что выходили в общий коридор. Охранники не придирались к ним, и если бы не каждодневная кормёжка и вынос отхожего ведра, то можно было подумать, что про них все забыли. Ещё, спасибо Лексе, у каждого в камере лежала азбука — буквица. Это, чтобы не скучали, да учиться могли. Бабушки Глашину не отдали пока, но обещались вернуть непременно.

Вот так ребята и коротали время. По началу-то рассказали друг — другу о том, как проходили их допросы, Остап повинился Олесе:

— Прости, но мне пришлось рассказать Лексе настоящую историю нашего здесь появления. Он собрал обо мне, точнее, о предке Акиме Барсуке, доступную информацию, и понял, что мы что-то скрываем. Где-то видать, я прокололся в рассказе. Но, где, не пойму.

— Да это и понятно, что по-другому было и нельзя в тех обстоятельствах. Мы с тобой совершенно из другого Мира. Устои, общение, образ жизни, да даже наша одежда, привычки, говор, это же всё другое. Не вини себя. Всё равно не за то мы тут. Жаль, бабушке Глаше весточку не отправить, знаешь, мне кажется, она бы тут всё быстро и хорошо разрулила.

— Наверное, потому её в лес дальний жить и отправили, людям надо самим свои уроки жизни проходить!

— Хммм, — усмехнулась Олеся, — наверное ты прав. А то, так бы всё и решали за нас всех Боги, да высшие сущности!

— А она Бог? Ты думаешь, она Богиня? Или эта… сущность?

— Вот уж знать не могу, не тем сказкам нас учили, но, то, что она гораздо больше простых людей знает, за то готова поручиться.

— Книгу бы ей вернуть дали! Так мне неприятно, что она пропасть может, и к ней не вернётся, а тогда уж баушка и осерчать сможет!

— И достанет нас с того света, выспросит, разберётся и накажет кого попало!

— Ха! Точно. Эта сможет. И уйдём мы в посмертие отомщенными!

— Успокоил блин! Остап, — изменился вдруг тон диалога Олеси, — а нас как казнят?

— Не знаю, — посмурнел и парень, который тоже об этом постоянно думал, и даже хотел предложить Лексе в таком случае, чтобы на него одного повесили эту вину, а Олесю бы выпустили, признав невиновной. Но тогда, на допросе, он не успел, или не сообразил Лексе об этом сказать и попросить. Надеялся и верил в него. Вот, внушал тот уверенность, что дело будет решено по совести и по правде. Остапу Лекса понравился, произвел на него положительное впечатление. А Олесю потряхивало от одном воспоминании. А по ночам снились его горящие красным уголки глаз во весь Мир, она пару раз даже просыпалась, удерживая крик, готовый сорваться с губ. Остап не добавил спокойствия, рассказом о том, как его словно ребёнка неразумного со стульчиком Лекса потаскал.

— Олесь, ты знай, что я постараюсь тебя отсюда вытащить.

— Это как? Портал на полянку нашёл? Или слова заветные знаешь?

— Надеюсь, слова.

— Остапушка, если ты себя оговорить собрался, то выкинь эту дурь!

— На сей раз по-моему будет! Тебя вытащу. Будешь жить.

— Спасибо, земляк, но ты на слишком тяжкую жизнь меня обретаешь.

— Но всё же жизнь! Будешь мстить за меня. А толку обоим погибать? Прими мою жертву, ну, на край, уйди к бабушке Глаше, научись навещать меня в том мире, будешь мне рассказывать, как тебе без меня плохо.

— Дурак!

В таких разговорах и неприятных думах сидели ребята уже неделю. То пугая, то отвлекая, то развлекая друг — друга. И больше для них пока ничего и не менялось. Иногда они рассказывали друг — другу свои истории из воспоминаний земной жизни, когда ещё всё было хорошо и понятно. Больше рассказывал Остап, у спокойной и тихой Олеси и жизнь была размеренной и легкой, без шила в заднем месте. Но Остап всё равно любил слушать и её воспоминания, были они теплые и душевные. Дни ребят просто текли…

Глава 23

За эту, промелькнувшую своей бестолковой кутерьмой неделю, Лекса мало что понял и распутал, а враги не сидели сложа руки. Лекса метался меж Родами в попытке понять, что же в славном и некогда, таком спокойном Порвинге, происходит, но каждый день приносил известия о всё больших ссорах и немирье меж Родовичей. Сыпались они, как снежный ком, но Лекса и прибывшие ему на помощь дружинники — побратимы, сбивались с ног, мотаясь от Главы к Главе. К концу недели Лекса понял, что в городе не осталось ни одного Рода, что не был бы замешан в разногласиях с кем бы то ни было. Впору от отчаянья схватиться за голову и кричать караул, но дружина Князя такой не была. Они рычали под своими плащами — накидками, но сцепив зубы вновь и вновь думали о том, что надо сделать и с кем поговорить. Проблемы же продолжали нарастать снежным комом.

В такой день, когда нарисовалось очередное немирье и междоусобицы, Лекса сидел в резиденции с двумя своими побратимами, вырабатывая очередную стратегию решения острых вопросов, как вдруг, острое чутье заставило всех троих сорваться со своих стульев и перекатившись уйти на другое место, спрятавшись кто под стол, а кто и за шкаф. И тут же позади себя Лекса услыхал шелест крыльев птицы, а глянув, по виду сразу узнал в ней огромного ворона.

— Откуда ворон в кабинете с запертыми окнами и дверью?

Удивленно воскликнул кто-то, озвучив общий вопрос.

А ворон, абсолютно не обращая внимание на поднятую его проявлением суету, к которой видно и привык, появляясь столь фееричным образом, подлетел к массивному столу, сел наго, сложив аккуратно крылья и умудрившись не задеть на столе вообще ничего. После, оглядел присутствующих, что уже вылезли из своих укромных мест и поднялись с пола, отряхивая свои плащи, и поправляя капюшоны. Каким-то одним, только ему ведомым чутьём, этот огромный ворон — переросток, выделил среди всех именно Лексу и воззрился на него своими провалами антрацитово — черных глаз. Лекса понял, что этот гость исключительно к нему. Что с его глазами, пока было не понятно, но, когда Лекса поглядел на камень, что сиял на непонятно как приспособленном ободе вокруг головы этой странной птицы, то догадался о хозяйке этого «отправления». Внутри у Лексы всё захолодело, хоть он и жаждал разговора, но если этот разговор пришёл сам, хорошего в том он для себя видел мало.

— Други мои, мне надо остаться наедине с этой птицей, она пришла на разговор ко мне.

Все тут же молча вышли. Каждый знал, что ему делать, потому зал резиденции быстро опустел. Остались только Лекса, и этот пернатый гость, нежданный, не званный, но не менее от этого почитаемый, да ещё был помощник, что занимался своими делами в другой комнате, рядом с кабинетом Лексы. Но на его счёт Лекса был спокоен, ибо то, чтобы этот помощник самовольно войдёт и помешал бы разговору, не могло быть и речи. Потому Лекса, взяв со стола стакан, выпил воды и сел напротив птицы. Та мотнула головой в знак приветствия хозяину, или может, поощряя его расторопность, кто этих воронов знает.

— Я правильно понимаю, что ты ко мне с весточкой от уважаемой Аглаи Дормидонтовны?

Ворон опять благосклонно наклонил голову.

— Это из-за тех пришлых ты здесь?

Ворон словно презрительно фыркнул, если вообще от ворона можно ожидать такой реакции.

Лекса стал лихорадочно соображать, что же спросить и как говорит с птицей? Что в него заложили, ответы на какие вопросы он может дать. Но не разговаривать же он с ним будет? Хотя, от Аглаи Дормидонтовны можно ожидать всего. Но ворон сделал шаг к Лексе, а затем, подошёл вплотную, и не отводя взгляда от пелены тьмы под капюшоном плаща, повёл крылом, смещая капюшон серого плаща с головы Лексы вниз. Лекса сначала дернулся, но ворон вновь подошёл, и дальше продолжил снимать капюшон.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь?

Уточнил он и увидев кивок от птицы, снял капюшон сам. Тут же дымка рассеялась, а ворон отскочил, затряс головой и стал судорожно перескакивая с лапки на лапку тереть одну от другую. Теперь Лекса заметил колечки из трав с вплетёными нитками камней в них.

— Да, Аглая Дормидонтовна явно подготовила тебя ко всему! Преклоняюсь перед её умением и могуществом.

Произнеся это, Лекса сделал над собой усилие, чтобы нивелировать тот урон, что «дарил» его истинный облик этому переговорщику. Ворон взъерошил перья, нахохлился, расправил крылья, и собрал себя заново, спокойного и сдержанного, как прежде. Он внимательно оглядел Лексу: моложавый, ряжий, как сказали бы тогда, красивый своей хищной грацией полу-волк, полу-человек. Голова словно двоилась, вытягиваясь в волчью пасть и обратно. Конечности были скрыты полами плаща, потому руки и ноги остались такими, ка нужно было разуму зверя в человеческом обличье. Это была старая тайна и проклятье вместе с даром, Князю Восточного княжества. Это была его стая, его браться и его соглядатаи. От них нет спасенья и нет вернее и преданнее их. Но и цена за это была высока. Мало кто мог вынести даже вид этих существ. И все о том знали. Кроме… пришлых. Для них Лекса был хорошим человеком. Потому и показались они ему странными. Страх девушки был по началу привычен и понятен, но он не был животным страхом при знании, кто сейчас перед тобой. Дружина волка не могла себе позволить обычной жизни среди обитателей княжества. Они были отдельной кастой, хоть и не стремились к тому. Потому, всегда жили на особицу, и всегда рядом с правящим князем. Это был древний договор, порушить который не могла ни одна сторона, да и не захотела бы, ведь цена этого была неподъёмна, и нарушение каралось моментальной смертью. Даже за помыслы. Точнее, огромным количеством смертей…

Ворон снова стал подходить ближе, по чуть, теребя лапками свои кольца. Лекса сидел спокойно. Ему стало любопытно, что же задумала Яга. Ворон же, приблизившись на расстояние локтя, чуть вытянул шею вверх, чтобы быть на одном уровне с глазами Лексы и уставился ему в эти приглушенные волей существа, огненные глаза гончей волчьей стаи. Лекса подхватил взгляд, ответив спокойным своим. И… он вдруг полетел, кружась и проваливаясь всё глубже и глубже, его несло во мрак неизвестности, но страха в нём не жило очень давно, потому, он только пытался понять, что вокруг и что дальше, как, где и когда ему замедлиться, сгруппироваться, чтобы приземлиться на свои конечности, чтобы быть готовым ко всему. Странно, но плаща Лекса не чувствовал, когда и где он смог его потерять? Ответить он не смог бы. И где же земля? Где дно этой ямы? Но тут, в один момент всё кончилось, Лекса увидел на фоне леса перед собой старушку, что стояла и глядела ему в глаза. Это было очень странно, но она была хоть и сгорбленной, но на одном с ним уровне. Отвести взгляд, чтобы получше оглядеться, он не смог, глаза старушки держали его взгляд цепко.

— Ну, здрав будь, Лекса из Рода Волка, цепной пёс империи!

— И тебе по здорову, Аглая Дормидонтовна.

«Странно, она же говоря не открывает рта, да и я своего голоса не слышу, как мы говорим? Вот ведь, колдунья».

— Не тарахти! Ты там же, где и был, говорим мы с тобой через помощника моего Гаркушу, а тут у меня Карлуша, вот через них и общаемся. Все твои слова и мысли я слышу. А за колдунью накажу тебя отдельно, уж будь покоен! Но пока давай ка к делу.

— Аглая Дормидонтовна, я вот в толк взять не могу, они что, вправду из другого Мира? И правду ты им и лодку и книгу…

— А ты, что, бездарная твоя головушка, порешил, что они у меня это украсть смогли? А я то дело так и оставила?

И в голове Лекса прозвучал примерзкий смешок бабушки.

— Где мои ребятки, крестники Сварога Батюшки, найдёныши евойные? Пошто в темнице держишь? А в Порвинге вы что позволили устроить, а? Вы что там, совсем псы смердящие, нюх потеряли? Не вишь, что творится там? Что сидишь? Ты, Княжий пастырь, тебе за то перед Богами ответ держать. А как убьют его? Не помнишь, что в удоговоре нашем сказано? Так я напомню: «…а как по причине ли, без причины ли какая из сторон урон понесёт, другой не жить так же, и виновные будут уничтожены по седьмое колено». Не нами то было задумано и сотворено, Лекса — Волхвов потеряли, а новых не народится! Ибо никому то не под силу! Вот тебе с братьями надёжи и опоры в том деле, поддержки власти, нету!

— Да я с побратимами уже с ног сбился, вижу, что немирье у всех, а кто виноват, никак ухватить не могу.

— А чего их шукать-то — успокоилась вдруг бабушка, — ты их, как Остапушка говорил, на живца и лови, сами придут, но Князя будь готов защищать жизнями вашими!

— Да как, бабушка, научи!

— О, как заговорили! А… — махнула рукой Аглая Дормидонтовна, — Да, ладно, то старое ужо. И не твоё. Научу тебя сейчас, как Князя оборонить и что сделать. То мой долг Княжескому Роду и вернётся. Князюшке привет от меня опосля передашь. Вот и покойна буду. Но деток ты выпущай! Нет их вины! Неужто не понял, что светлые души пришли к нам? Сварог бы лихоимцев гнилых не привёл.

— Да знаю я, бабушка Глаша! Да мне вправду виновные нужны, чтобы этих оправдать перед народом и князем.

— Дак нету там виновных-то! В глубь смотри! Хотя… Завтрева и получишь ответ, за колдунью то тебе наказанье, а то щас бы сказала. Мучайся ещё покудова!

— Так и ребята…

— Ничего, тоже аккуратнее будут, осмотрительнее, не у себя в дому. Но, завтра всё! А для Князя вот что сделай…

Глава 24

Народ на лобном месте Порвинга стал собираться задолго до назначенного для встречи с Князем, времени. Нелёгкая была у Лексы и побратимов, неделя. Метались, как блохи на пёсике, не жалея себя, иногда и без сна или пропуская приём пищи. Хорошо, что плащи скрывали так же и изможденный вид этих страдальцев.

Жаль, как было в прошлую встречу Князя и Порвинга, Лекса не мог знать, ввиду того, что его тогда здесь не было, дела Княжеские угнали его в другие края. А сейчас, наблюдая из окна резиденции за приготовлениями народа он мог себе позволить только предвкушать и трепетать, чтобы его, а точнее план подготовленный по научению Аглаи Дормидонтовны, удался. Но тут так много зависело просто не от него, а от воли случая. И от проницательности одной очень важной сущности Мира. В то, что она просто местная обитательница леса за Уставой, Лекса не верил уже очень давно. Слишком много слухов и небывалиц передавалось из уст в уста в их среде, да от мудрых наставников. Да, былой силой она не владела, за что то расплата, знали лишь по слухам, но, менее значимой от того она не становилась. В одном Лекса с ней был очень согласен — традиции волховства точно надо бы было воскресить, но… Проклятый удоговор, будь он не ладен! Да и то, что привело тогда Мир к тем кабальным условиям, и что затронуло лично Род Лексы, было отдельной болью слишком многих. Это так мешало, так связывало… Что он мог сказать точно — прибыль не получила ни одна сторона союза, а вот крепы на руках/лапах заимели обе.

— Кабальный договор, рабы сговора, что же не нашлось идиота остановить этих умников?

Он не заметил, как произнёс это вслух, и тут же от дверей услышал резкий, но такой привычный окрик Князя:

— Всё поминаешь прошлые грехи, Лекса?

— Князь! По здорову ли?

Развернулся он приветствуя Главу земель, решив не продолжать старого никому не нужного спора.

— Твоими молитвами, Лекса. Здрав будь, соглядатай. Всё ли готово?

— Верь: делаю, наблюдаю!

— По вере твоей, Лекса. По делу твоему воздастся нам сторицей. Не пора ли выйти?

— К людям?

Удивил сам себя этой фразой Лекса и, припомнив Остапа, снова невольно хмыкнул.

— А что, Рода не прибыли ещё?

— Да, как не прибыть, вон, собираются потихоньку, на два лагеря делятся, как на поле ратном.

— Ох, Лекса… Не понимаю я Вас, псов цепных.

— Один знакомец недавно назвал меня «санитаром леса».

— Кем?

— Там, откуда тот знакомец, так называют охраняющих общество от всякой заразы.

— Ну, почему же леса? Тогда уж княжества.

Тоже хмыкнул Князь, сам не подозревая, что повторил слова, сказанные тогда Лексой.

— Хорошее вышло уточнение. Мне тоже по-нраву.

— Ещё бы! Ну, да вернёмся к нашим делам. Думаю, пора!

— Да, Княже, Но прошу тебя, не подставляйся! Никто не сомневается в твоей храбрости и инстинктах, но ты нам важен живым! Да и сыну твоему на престол рано.

Князь только кивнул, не было у них никогда близких и тесных отношений, но цепной пёс снова был прав, в том ему не откажешь, а то что он говорит правду, не примазывая лесть, тоже стоит дорогого, ведь тех, кто готов льстить и так слишком много рядом. Тот уговор, что поминал сегодня Лекса, и Княжеский Род ставил в зависимое положение, и тяготил князя. Но и он ничего не мог с этим поделать, благодарить следует «премудрых» предков, да Богов. Но за то они были живы, и жили не так уж плохо. И жил Мир. Миры. Князь вздохнул, пропустил вперед Лексу и вышел вслед за ним.

Площадь гудела многоголосьем разночинного общества. А вот три лагеря собравшихся, глаз Князя выхватил сразу. Два из них Лекса обозначил ранее, как непримиримые Рода Порвинга, а вот третий удивил и Князя, не помнилось ему ранее в этом или другом городах, чтобы люди стояли обособляя себя ото всех. Князь снова нахмурился. Но потом увидел, что эта третья толпа словно не такая плотная и отдельная. Много разнолюда было и среди Родовичей. И они от них не чурались и не сторонились. Может, это его накрученный докладами от Лексы и Главы города, глаз так обособил эту общность?

«Посмотрим…»

Так размышляя, Князь следовал за Лексой, кивая направо и налево знакомым главам Родов. А за ним следовали его соглядатаи и вечные смотрители — дружина из Рода Волка, в своих извечных серых плащах. Здесь и сейчас, в летний тёплый день, смотрелись они особенно чуждо, но никто не жалел этих дружинников, скорее, сторонились, но выказывая при этом почтение к статусу и заслугам, коих было не счесть.

Подойдя к месту старшего на этой церемонии встречи с жителями Порвинга, Князь, по обычаю обратился ко всем собравшимся с приветственным словом, начиная от простых жителей, и доходя до самых именитых, заканчивая старейшиной Порвинга, что сидел здесь на специально принесённом для него, по причине немощи, кресле. Этим Княжеский Род подчёркивал, что важны для него жители, а не титулы и звания. Так было заведено ещё с незапамятных времён пра-пра-прадеда Главомысла. Никто с тех пор эти традиции не нарушал. Ибо, чревато было, уж кто, как не Князь то знал.

— Здравы будьте люди Порвинга, здравы будьте родовичи Порвинга и Бог с тобой, старейшина и глава Порвинга, уважаемый Колеус из Рода Пустельги. Боги да прибудут с вами, жители доброго Порвинга!

В ответ раздалось многоголосье тех, кто прибыл на встречу с Князем, и сейчас казалось ему, что здесь собрался не только город, но и окрестности. Князь обвёл своим взглядом пришедших сюда, словно стараясь заглянуть в глаза каждому.

Дождавшись тишины, подал голос в ответном слове Колеус, хоть его голос был не так зычен и силён, как Княжеский:

— Мир с тобой, Князь наш, Главомысл! Боги да прибудут с тобой в делах и помыслах твоих! Приветствуем тебя на земле города Порвинга! Да славится он в веках, да не оставят Боги вниманием своим людей, родовичей и гостей нашего края! Мы рады тебе, Князь Главомысл из Рода Ястреба.

Князь слегка поклонился этой речи. И тут слово взял Лекса, что тоже представляя Порвинг, и был сейчас ответствующим перед Князем за дела в нём.

— По здорову тебе, Князь, приветствую тебя в Порвинге, Мы рады тебе!

Кивнул Князь и этому приветствию, и заметил, как Лекса встал чуть ближе к нему, и чуть впереди и слева. Это было странно, но Князь знал, что Лекса сделает только то, что будет на пользу Князю. Что-что, но не питая дружбы и симпатии к Роду Волка, Князь доверял им постностью, ибо уговор они обойти всё одно не смогут, а погибать точно не захотят, ведь и в посмертии весь их Род не ждало в таком случае ничего доброго. Потому, выкинув действия Лексы из головы он переключился полностью на эту встречу.

— Ну, расскажите, жители славного Порвинга, как живётся вам под небом Сварога?

Тут обычно Князь слышал привычное: «Славно живём, Князь», или как вариант было: «Проблема у нас…» Тогда всё быстро решалось, к тому времени обычно старейшина всё уже подготавливал, а Князь был эдаким свадебным генералом, что хмурил брови, или кого-то журил за дела его неприглядные, потом все мирились и благодарили Князя. Ну или очень редко, когда кто-то начинал взывать к справедливости. Но и там князь просто доверял разобраться в ситуации кому-то из дружины Волка, а там можно не сомневаться, что всё по Кону будет, далее чествования шли своим чередом. А тут, очень неожиданно для него, всё это многоголосие перебили вопли как раз того лагеря, что Князь выделил, как отдельную людскую часть. Причём, кричали они очень слажено, и хоть вразнобой, но одно и то же. И потому у них сразу отлично получилось перебить остальных, хоть было их намного меньше в этой группке. Напряжение Лексы заметил только Князь. И сразу увидел, как к той толпе стали приближаться неприметные такие ребятки. Аккуратно так… А князь меж тем поднял руку, в знак призыва к тишине и устремив как бы удивлённый взор на всех разом, вопросил:

— Что такое, миряне? Что не так?

— Взываем к справедливости, Княже! Не может твой глава города порядок навесть! Не по силам Родовичам по Кону жить!

— Да, ведаю о том, что ж поделать, коли немощь одолела! Потому и отправил в поддержку верную княжеству дружину Рода Волка. Вот, правая рука моя в Порвинге, Лекса из Рода Волка и наводил порядок, покась я приехал, для утверждения нового Главы и старейшины славного города вашего.

— Не изволь гневаться, Княже, но не по силам твоей дружине сие! Посмотри, какое родовичи немирье устроили, ни одной семьи ведь нет, чтоб не участвовала в разборках меж собой! А весь люд, все жители города страдают. И никто ничего не сделал, Лекса твой с братушками своими последние девять дней гуляет и веселится!

— Да неужто? За такие обвинения и ответ держать придётся!

Сдвинул в гневе брови Княже и словно надвинулся на возводящих напраслину. Но те и не думали робеть, а наоборот, вперед вышел один мужик, и дерзко подбоченившись, ответил:

— А и сдержу!

— И мы сдержим!

Стали раздаваться голоса из того же недружелюбного лагеря.

— Вот, глянь, — продолжал дерзкий, — как родовичи выстроились пред тобой в две колонны! Как глаза не поднимают, на друг — друга смотреть не могут от неприязни! А чуть тронь и того гляди, вцепятся Главы друг другу в бороды, а там и до простого люда смертоубийство дойдёт!

— А и вправду! Лекса, Что при тебе Рода так жить стали?

— Да, нет, Княже…

— Погодь, — повысил голос Главомысл, а был он у него резкий, и выше голоса Волка, тот и примолк враз, отступив назад.

— Вон, — продолжали из толпы, — Вепри и Лисы, Глухарь и Тетерев, Сова и Ласка… У них немирье, а простые родовичи, да люд бечь прочь готовы! Только страшно… И нам всем достанется!

И дальше ото всех в толпе пошли перечисления действительно всех Родов города.

— А ну, выходи Главы Родов, посмотреть на вас хочу. Ты смотри, Лекса, а ведь так и не подходят друг к дружке, так и топчутся! Что теперь скажешь? Опять нет? Тогда молчи лучше! Отдельный разговор к тебе будет! Да за гульки ваши недельные отдельно спрошу с каждого! А вы, Главы, передо мной теперь ответ держите, в чём у вас немирье таким поверьем приключилось? Раз наш соглядатай и наблюдатель голоса лишён, я буду судьёй вам! Ну, что молчите все? Тит Со́вин, от тебя то я такого не ожидал, кто твой немирец? Глухарь? Да́йнет? Ваши немирия вроде ещё при прабабке моей случались, да там и остались все! Что опять то вылезло? Что не смотришь на меня? Тит? Дайнет?

— Прости Княже, потому и не смотрю и молчу, что стыдно. То глупости какие-то, недопонимания, всё давно быльём поросло, а признаться в том стыдно, вот и … Прости Дайнет, славный Род твой, добрый Род! Прости, коль обидел чем! Не держу зла, а коль виноват в чём, скажи, повинюсь в том!

— Да, что ты, Тит! Добрый Род твой! И на тебя обиды не держу, прости и ты меня, коль что не так! Держи руку мою, она порука в моём уважении тебе и Роду твоему славному.

И они пожали друг другу руки, обнявшись по братски и отойдя в одну строну вместе.

Взгляд Князя чуть подобрел, а тут и остальные Главы Родов стали виниться перед князем и Родом названого противника и жать руки, заверяя друг дружку и Князя в добрых отношениях. Князь же теперь стоял в недоумении, но все Главы Родов замирились при нём, и он не мог ни одного уличить в обмане или вранье, всё происходившее было честным. Последними замирились и Веян Куница с Никодимом Барсуком. Князь к тому времени уже, и полегчал взглядом и повеселел.

— Это что ж тут такое было? Вы без меня так не могли? Вот, жителей Порвинга перепугали да насторожили! Никодим, Веян, ну вы то всегда в мире жили, вообще не помню за вами ссор и разногласий! Что ж стряслось?

— Прости Княже, того и мы не поняли! Были и будем добрыми соседями впредь.

Но тут Князь вспомнил и другое и вопросил толпу:

— А что родовичи, да простой люд родовой и городской, кто из Рода али города уйти желает? Каждого под защиту свою возьму тут же! И чад и домочадцев! Кто готов? У кого в том желание или нужда какая? Да, всех родов вопрошаю, люд и родовичи! Выходь ко мне, никто не смеет обвинить или препятствие чинить.

Но толпа переглядывалась в недоумении, а выходить желание не изъявил никто!

— Ну вот, — обвёл победным взглядом народную площадь Княже, словно сам всё добро сотворил и Мир воцарил, — добрые жители Порвинга, вишь, и разобрались, всё добре у вас в родовичах! И Боги с ними! Всё по Кону!

— Всё да не всё!

Вышел вперед новое действующее лицо, того прежнего обвинителя Князь уже и взглядом не смог сыскать, чтобы предъявить, а уже новый продолжил наступление:

— Сговор у родовичей с Волками! Люд простой обижают, заступись, Княже! Богами просим!

— Ты что, отребье человечье, нести удумал?

Сорвался с места Лекса, а с ним и чуть не все Волки, но несколько из них остудили свой пыл и остались при Князе, как того требовал уговор.

— Вот, Княже, с нами, как с отребьем можно? — Вопил визгливым и мерзким голосом испуганный обвинитель, но продолжал, — нас убивать можно безнаказанно? Не перед кем ответ держать? Разве то по Кону? Княже? Сам видишь?

— Лекса! Охолони!

Взревел Князь, готовый тоже ринуться вперед, на защиту говорившего человека.

— Княже, да как он смеет…

— Охолони, вернись, да подле меня встань, обвинение серьёзное выдвинуто. Оно и на меня тень кидает, потому и ответ держать мне придётся. Что за сговор? С кем?

— Да с тем самым Никодимом Барсуком, об том весь Порвинг знает! В пригороде дорожного дома убили Трофима Домого, а убийцы из Рода Барсука, их родные Трофима на месте убивства и застали с камнем в руках, над телом Трофима стояли! Держали их долго в тюрьме у нас в Порвинге, дознание учиняли, те были виноваты, всем было ясно, а как Никодим сходил в резиденцию в Лексе раз, так и дознаваться больше не стали. Опосля, туда же отнёс ему Никодим дары, что в сундуке еле поместились, но шли под покровом темноты, а обратно с пустыми сундуками, то люди всё одно всё видели! Так на утро тех убийц и вывели из тюрьмы, как невиновных, и Волки их ти́хонько сами проводили в дом Главы Барсука, где теперь и прячут от нас и от тебя!

Народ вокруг стал роптать, все откровенно стали обсуждали услышанное, недоумевая, как же мог смотрящий Князя отважиться на такое, а уж Никодим, коего знали только с добрых дел и поступков. Это вообще казалось странным. Но приехавшие недавно в город припоминали, что действительно дорожный дом Трофима не работал и был пуст.

— Лекса? Никодим?

Голос Князя был так елеен и полон патоки, а взор его насколько же тяжел при этом, что метал бы молнии, если бы такое умения у Князя было. Тут бы оба и в землю вросли, а слов молвить при том не могли.

— Где сейчас убийцы?

— Княже, — нашёл силы Лекса, — не виновны они, то дознание показало, они…

— ГДЕ ОНИ?

Ещё тише задал вопрос Князь, но услыхали его даже в самых удалённых уголках сходной площади, такая тишь стояла там.

— В моём дому, Княже, — подал голос и Никодим, — не виноваты они, и сговора…

— Сюда их, живо!

На тех словах пара Волков бросилась по улице к дому Главы Рода Барсука.

— Тебя, Куница, тоже купили?

— Что ты, Княже! Не обижай моих седин. У нас всё и так решено, по чести, по совести, по Кону!

— Ежели за кем прознаю о таком решении, удавлю, — прошипел сквозь зубы Князь, — все Рода причастные удавлю властью своей, что по Кону у меня от Богов! Есть ещё такие? Кто что знает? Говорите! Защиту обещаю тому! И опять, никто не отозвался. Князь снова перевёл взор свой на двух обвиняемых в сговоре. Те стояли немы, но смотрели на Князя жестко.

«Конечно, пока вина не доказана, виноватого нет, нет и суда. — размышлял Князь. — А как доказать-то? Лекса же не дурак, всё что можно убрано, но как же он мог, шельма? Как посмел? А, сказали гулял, кутил, вот и спускал в праздник вольное. Козьму звать, так тот то явно в доле, опять же продумал Лекса явно! Прибью, гниду!» Не отпускало Князя злое состояние, что застило ему способность думать здраво.

— Где Козьма, Лекса?

— Так, отбыл по делам, знать, не вернулся ещё. Я бы знал.

— Услал, значится, освободился…

По толпе тут и там стали проноситься пересказы того, дня, когда убили Трофима. Назывались имена того, кто что-то видел, кто что-то слышал, велись пересказы от лица тех, кто именно там и присутствовал, кто видел именно сам момент страшного убийства и измывательства над Трофимом, и над всей его семьёй, а кто-то и страшные орудия убийства держал в руках, то это был топор, то нож, то оглобля, или веревка, то камень (да, кто-то и то угадал). Но вот уже и вся толпа вокруг была в курсе каждой самой мелкой детали, вплоть до последних слов проклятья убийцам от умиряющей младшей дочки Трофима, что защищала своего приёмного недоразвитого по годам братца, который умирал молча, как положено мужчине…

Слыхал ли то Князь? А то как же, все слова и пересказы отражались на лице его, пробегая волнами гнева и злобы на дружину свою.

Глава 25

* * *

В это же самое время Волки добежали до дома Никодима, вошли в домину со стуком, а в зале застали идиллию: веселую игру, что вела молодёжь Рода. Волки в представлении не нуждались, но обходительно поздоровались со всеми и попросили Остапа и Олесю пройти с ними. Ребята удивились, но тут же встали и направились за провожатыми. Те, выйдя на улицу объяснили ребятам по какому случаю и кто затребовал явиться перед свои очи. Олеся при том с лица сбледнула, конечно. Живо было ещё воспоминание, хоть и о мягком, но допросе Лексы. А Князь, наверняка ещё круче будет, хоть и нечего им скрывать, они то не виноваты ни в чём. Лекса и сам в этом признался им, когда отпускал их и провожал к Главе Рода Никодиму. Остап же отреагировал чуть менее сдержано:

— Да когда же это закончится? Мы ж ни в чём не виноваты! И Лекса это признал, выпустил, а теперь опять? Аль виновных нашли?

— Князь велел. Вы ничего не бойтесь, ваше дело правое.

— Да мы то это знаем, как Князя убедить?

— Никак, то не ваша печаль — убеждать. Просто будьте сами собой, отвечайте Князю честно, и всё будет добре. Но так, предупрежу, там недобрые ЛЮДИ есть, — не сдержал смешок один их конвоиров, видать Лекса ему рассказал про промашки Остапа. И усмехнувшись на вздох Остапа, продолжил, — Князя мы охраняем крепко, имейте это в виду, когда двигаться и стоять подле будете, или что заметите, Жизнь Князя нам важна! Не стойте близко к нему, снесём при угрозе!

— Понял, принял. Буду в сторонке стоять, и Олесю защищать.

— То добре, береги Соечку!

Придя на площадь, проталкиваться сквозь толпу не пришлось, толпа сама расступилась, дав широкий коридор тем, кого назвали убийцами, да не понёсшими наказание по Кону. Жители словно боялись попасть хоть под тень этих преступников. Да, обвинил их уже тут каждый. И во всех смертных, а не только в убийстве Трофима.

Выйдя на центр, и идя к Князю, ребята сначала рассмотрели с любопытством его, потом обратили внимание на Лексу, что стол напротив Князя, к ним спиной, а рядом стоял Глава Рода Барсука, Никодим. Стоял он почему-то понурив плечи, Ребята подошли ближе, как подвели Волки и встав почти против князя, поприветствовали его, как того требовал обычай, и о чём они не забыли уточнить у сопровождающих:

— Здрав будь, Княже Центральных земель наших, Главомысл из Рода Ястреба.

Князь приветствие выслушал, но отвечать не стал, чем немного сбил с толку ребят, они то считали, что ответит. Ну, он там что-то не понял, но они-то при чём? Ладно, начальству виднее.

Тогда, после, уже от себя Остап решил добавил, немного дерзкое, видя, что Князь молчит и бровки сводить изволют:

— Звал нас? Мы пришли, как смогли быстро.

После ребята остались стоять молча глядя на Князя. А тот не ожидал увидеть таких простых молодых убийц, что пришли с открытыми лицами, не пряча глаза. Стоят открыто и головы высоко держат, вины не чуя. Да ещё и дерзят. А ведь преступление их тяжко, не могут ведь они не понимать какое наказание ждёт их по Кону.

И только Никодим, что скрипнул зубами на выходку Остапа, услыхал тихий, почти подавленный Лексой смешок.

Всё же Князь, хоть и был сбит с толку оговорами и обвинением и представившей ему картиной, заговорил в том же тоне:

— Кто убил Трофима Домого?

— Не могу знать, Княже, — решил дурачиться и дальше Остап, а Олеся, кажется обомлела окончательно. Что творил Остап? Он при этих словах вытянулся во фрунт, шаркнул ножкой и… Да, вид имел лихой и придурковатый.

— Идиот! — Не сдержавшись прошипела она в спину Остапу — Прекрати немедленно.

— А чего он? — Таким же шёпотом не разжимая губ прошелестел Остап.

Надо ли говорить, что Князь, как и Лекса и Никодим обладали абсолютным слухом, и естественно всё слышали, жаль, до конца не смогли оценить выступление Остапа. Только Лекса опять хмыкнул, благо, лицо ему держать было не нужно. Эту ухмылку услыхал и князь, и вот тот очень удивился перемене вида Лексы, раскаянием или виной тут уже и не пахло. Перед ним стоял вполне уверенный в своей правде соглядатай, его цепной пёс, что кажется знал то, что не известно хозяину.

«В какую игру он меня опять втянул, как мальчишку?»

Пронеслась наконец-то здравая мысль у Князя, но расклад был уже не в его пользу. Его роль ему пришлось отыгрывать до конца. Вот и получилась его фраза чётко по сценарию глупости сцены, благо хоть не на всё лобное место, услыхали только рядом стоящие:

— А чего я?

Тут уже не сдержался и Никодим, что хоть и был зол на мальчишку, но знал тоже больше Князя.

Князь опомнился, взял себя в руки, и … придумал следующий вопрос, отличающийся краткостью:

— Говори, как дело было!

Тут уже Остап не решился играть шута:

— Мы остановились в трактире…

— Где?

Удивился новому слову Лекса:

— В этом, дорожном доме Трофима, попросили его сразу о мене, так как у нас не было денег, мы предложили снадобье, которое было у нас. Трофим обменял нам небольшую часть, а вечером предложил поменять ещё для его знакомца, который приехал к нему. Мы отдали ему снадобье, попросив быть нашим представителем, а сами ушли гулять. Когда же вернулись, Трофима нигде не увидели, решили подождать его у кустов, отошли от входа дальше во двор, но наткнулись на тело в кустах, даже не успев понять чьё оно, так как в желании помочь, успели только наткнуться на камень, что был в крови. Тут мы услыхали, как кто-то кричит про убийц и призывает их хватать. Оказалось, что это про нас, ну мы ж не двигались, вот нас и связали, потом ждали в подсобке, пока не приехал нас опрашивать Козьма, которому мы это всё рассказали. Он нас велел привезти сюда, где нас опрашивал уже Лекса. Потом мы сидели в тюрьме, а после, Лекса велел, чтобы нас отпустили, сказав, что они во всём разобрались, и мы не виноваты.

— Никодим тебе родич?

— Да, он Глава моего Рода.

— Какие у него дела с Лексой?

— Я не знаю.

Простецки пожал плечами парень. И столько было в этом жесте естественности, что и Князь понял, что эта история слишком странная, чтобы быть неправдой. Он перевёл взгляд на Лексу, и готов был поклясться, что под капюшоном сверкаем торжествующая улыбка, а глаза смеются над ним.

— Объяснись.

Нашёл в себе силы играть по правилам этого прохиндея Князь, добавил, чтобы держать марку, что так и надо:

— Как ты понял, что они не виноваты?

— Княже, — начал меж тем Лекса, обозначив поклон головы, перегибать палку не следовало, свою награду он уже получил, и хватит, — обстоятельства дела мне доложил через вещуна Козьма, что прибыл на место незамедлительно, узнав о случившемся от уведомителя, прискакавшего от супруги Трофима. Задержанных он опросил там же, и по его словам они и не знали, кто пострадал тогда, только при нём догадались. Их описали, как плохо владеющими зрением, увидел их над телом приёмыш Трофима, скорбный умом паренёк, что не разбираясь, сразу стал звать подмогу, так как знал, что там находился его опекун Трофим. Как они били камнем Трофима он не видел, как пришли тоже, увидел только над телом с камнем, который, по их словам они подняли, чтобы отодвинуть и посмотреть, что с лежавшим. Вещи все были у Трофима при себе. Под ним валялась крынка со снадобьем, а в карманах были деньги, серебрушка, как утверждал Остап от мены и еще мелочь, то возможно деньги Трофима.

— Дальше!

— По приезду задержанных в город, я приступил к допросу обоих по-отдельности, с применением реагёра. Оба говорили только правду, ну или очень сильно в то верили, что не может быть. Мною были опрошены все причастные, а кто был далеко, опрошены побратимом Федо́м. Никодим действительно приходил в первый раз, так как не знал, кто именно замешан в этом деле, ведь он не был знаком с Остапом, который не из этих мест, и к Никодиму шёл представляться и проситься под его руку, как сродственник угасшей ветви. Странно было бы, если бы Глава Рода не пришёл узнать про своего, согласись, Княже. Никаких улик в пользу обвинения ребят не было найдено ни мною, ни Козьмою, ни сразу, ни опосля. Тогда я принял решение ждать. А неделю назад и получил подтверждение, что они ни в чём не виноваты, и сразу уведомил Никодима и выпустил ребят, проводив к Никодиму, ибо они город не знали, и Никодима тоже, вот и передал с рук на руки.

— А каких улик и подтверждений ты ждал?

Смирился уже Князь с ролью… Со своей ролью, что уж теперь.

— Ну, Трофим шёл на поправку, должен был очнуться и сказать, кто его ударил.

Словно взрывная волна и ропот удивления прокатились по площади от этих слов Лексы. Народ загомонил! И только тот, кто бросил обвинение Лексе и Никодиму закричал:

— Он Врёт! Он всё врёт! Трофим убит!

И только, когда Лекса крутанулся вокруг себя, и оказался лицом к лицу с ним, тот замолчал, не в силах вынести взгляда Волка, даже брошенного на него из-под капюшона, и попятившись, хотел скрылся за толпой, но не сумев, нашёл в себе силы вымолвить:

— Докажи нам.

И слова эти прозвучали, словно эхом Княжеским словам, что решил закончить этот фарс, уже упавшим голосом, он то понимал, что Лекса такого придумать не мог.

— Да, Княже, поклонился Лекса и сделав знак кому-то, представил идущего тяжёлой походкой человека:

— Трофим Домов. В ту ночь был слишком увлечён запахом снадобья в его руках, вы же знаете, что снадобье на людей действует гораздо сильнее. Вот не разбирая дороги, умудрился оступиться даже в собственном дворе, и падая ударился головой о камень. Скорбное и нелепое стечение обстоятельств, Княже. Таким его и нашли ребята, с тем камнем у головы. Потом, от греха, и не зная, кто истинный убийца, его срочно увезли к знахарке, там и спрятали, оберегая даже от слухов о его выживании.

За время этого представления, Трофим дошёл таки до Князя, поклонился и… Был прерван на словах здравицы окриком Князя:

— Назовись!

— Дык, Княже великий, Трофим я, Домов. Уважаемый дружинник Лекса из Рода Волка всё правильно сказал. Так и было. Простите, ребята, обрёк я вас на такой позорный разбор, да и снадобье ваше не сберёг, лечили меня из той же крынки, привёз крохи, то что тогда обвинители оставили, им и лечили меня, вот оно и скончалось почти. ведь это ваше снадобье тогда, хоть и было виновато в моём падении, вскружило мне голову, как мальчишке! Но оно же тогда меня и спасло. Когда упал я вскинул руку к ране, а на руке попало в рану снадобье, оно и поддержало меня, потому уже знахарка лечила, то же снадобье и применяя. Денех таких у меня конечно так и нет, но я продам свой дорожный дом, и просто буду вам в услужении вместе со всей семьёй, пока не отдадим… Я выплачу…

— Трофим, дружище! Ты жив! Господи, как же я рад! Забей ты на то снадобье! То фигня, ты же жив! Жив, понимаешь! Дай я тебя обниму!

Ну, такое играть, толпа понимала, нельзя. Радость парня, его простецкое обращение с мужиком оценили все. Жители радовались! Кричали, ликовали, что всё так хорошо разрешилось. Понял это и Князь. А ещё он таки определил виновника всей этой неприятной для себя истории. И был это явно не Лекса, тот ничего просто так не делает, для чего-то это ему было нужно, да и вёл он себя уважительно, как мог. Потому этого идиота, что посмел обвинить ЕГО соглядатая, члена ЕГО стаи, он был готов сейчас просто размазать за это по площади лобного места…

Прервал это размышления Князя голос Олеси:

— Так он жив! А ты нам ничего не сказал! Да я плакать о нём устала! Как ты мог?

С этими словами девушка просто накинулась на Лексу с кулаками, не обращая внимание на оторопь отхлынувшей в разные стороны рядом стоящей толпы, а она ничего не замечая храбро лупила Лексу, который стал смеяться от всего этого цирка, от реакции Остапа, и от боевитости Олеси. Он старался не причинить девушке урона, ведь по сути то она была права в своей обиде на него. И в своём пережитом страхе и огорчении. Со спины к ней подступали провожатые ребят, что тоже понимали суть ситуации и хотели только помочь Лексе угомонить девушку без вреда для неё… Но длилось это не долго.

Его, Лексу, старшака, подвело, что в этой перепалке он упустил общую картину происходящего вокруг. Он только и успел услышать крики дозорных, что сам распределил по всей площади лобного места, и реагировать так они должны были в одном случае — опасности, грозящей Князю. Но он уже решительно не успевал, сместившись от Князя, отодвигаясь от Олеси. Девушка-же и подавно не понимала и не замечала ничего вокруг в своём праведном гневе. Теперь Лекса был слишком далеко от Князя, и даже не понимал, откуда и как далеко от того опасность. Да и в чём она состоит тоже. Ему не хватало пары секунд… Даже буквально секунды… Как он мог так ошибиться? Он ожидал удара совсем с другой стороны, где и были стянуты его ребята и помощники! Но их развели отвлекая на ту явную толпу, а убийца оказался совсем в другом месте…

Оставалось только чуть попытаться хоть сбить траекторию летящего лезвия клинка, что несся в грудь Князя… Но что это могло изменить? И тут он увидел метнувшегося наперерез и закрывшего Князя своим телом…

— Ну что ж такое-то…

Глава 26

А как хорошо всё начиналось.

Лекса пришёл в себя там же в резиденции, после диалога с Ягой в голове… ворона. Привели его в чувство хлопки исчезающей в портале птицы. Крылья ворона? Видно, так, ведь, когда он огляделся, то вокруг не было никого. Видно хлопок был портальным, что забрал ворона из его комнаты. Теперь стал понятен и вид глаз ворона, были они зачарованы, для связи с собратом. Ну, поговорили и будет. На самом деле Аглая Дормидонтовна передала ему очень важные сведения по тому, кто и как задирает всех родовичев в Порвинге. Помогла и с тем, как всё обставить, чтобы раньше времени не насторожить ворогов. И Лекса понёсся в кабак.

Ну а куда ж ещё! План то отличный. Все девять дней начиная со следующего дня все Волки пили и гуляли в кабаке, знал о том весь Порвинг, уж об этом Лекса позаботился отлично. Отвлёкся он только на следующий день, когда действительно пришли сведения от Трофима, что пришёл в себя и рассказал Козьме, что и как было. Потом надо было принять Никодима для разговора, в котором поведал о том, что ребят отпускает и что обвинение с ребят теперь снято и оно не для него, Никодима, ни для Лексы не проблема. Посоветовал пока сильно не отпускать ребят из дома, так надо до приезда Князя и не распространяться о том, что их отпустили. То есть, Никодим был предупреждён, что важно держать язык за зубами, и никого не принимать. Трофим был его козырь, потому, Лекса не сказал ничего и никому, только дал указание Козьме стабилизировать и самым аккуратным способом привезти Трофима в Порвинг, чтобы к моменту приезда Князя тот мог выступить перед ним и ответить на вопросы.

Никодима же попросил принести ему в резиденцию поздно вечером те шикарные посудные наборы, что производили в его Роду, он для Князя хотел присмотреть, потому, для сохранения тайны, пока укутать и принести под покровом темноты в сундуках. И конечно же позаботился, чтобы кто надо увидал и кому надо рассказал. Так же позаботился и чтобы наблюдали проводы из тюрьмы двух выпущенных недопреступников, которых проводили до самого дома главы Барсуков. Проявил, так сказать заботу о тех, кто не знает обстановки и не знаком с Главой Рода. Привёл, познакомил, откланялся. А нужные люди шепнули… всем вокруг.

Дальше закрутилась чехарда гулянок… Город гудел о том там, где надо, а остальные о том и слыхом не слыхали и только знали о визитах к Главам каждого из Родов. Точнее, знал каждый из Родов, когда к нему лично захаживали для разговоров кто-то из Волчьей дружины лично. Не сказать, что визиты эти Глав семей радовали, всё же Волчью дружину Князя боялись, и не на пустом месте те страхи росли. Да тех Глав никто и не спрашивал. Дружинники приходили к каждому из них с одним: каждому они рассказывали кто и с какой целью развёл их вражду с одним из Родов. И предлагали подумать хорошенько, точно ли они хотят играть на стороне этих врагов Княжеского Рода Богами поставленного. Каждый соглашался с доводами Волков, что вражда эта надуманная и никаких претензий они к противному Роду не испытывают, а только дружбу и мирье! И соглашались прилюдно перед Князем замириться. Проводя такую кропотливую работу, Лекса и побратимы рыли и вглубь вражьего заговора. Были выявлены наверное все связи в том окружении, но брать их было рано. Нужно было публичное «выступление», чтобы все увидели черное их нутро и не попадались больше в такие ловушки подобных игроков. Сети вели и в другие города, куда тоже были отправлены ловцы, но ловить надо было только после проявления сети в Порвинге. А ведь и все задумки не были ясны. И Лекса расставил своих ребят везде, где мог, они были и в толпе и около Князя. Оставалась угроза его жизни, хоть Лекса был уверен, что будут только угрозы и требования большего статуса для людей в обществе. Но и тут Аглая Дормидонтовна оказалась более осведомленной, будучи там в лесу, чем он здесь, будучи на своём месте.

«Хороший человек».

Всплыло в памяти Лексы, но эти, хоть и действительно, были людьми, но хорошими не были. Да, Лекса был не человеком, но не был и родовичем в полном смысле того, как были Барсуки, Соколовы, Рысевы, что стали таковыми приобретя навыки и таланты своих тотемных животных, коих выбрали очень в стародавние времена обретя с ними единение. Не все это смогли сделать, не сумевшие так и остались просто людьми. Но никто не относился к ним, как с отбросам, нет, они были полноценные члены общества, хоть и не всем могли заниматься и были вынуждены жить чуть скромнее родовичей или чарователей, ворожеев. Были и те, что стали просто обладать какими-либо чарами — они стали знахарями, предсказателями. Иногда такими становились просто люди, но как и почему — никто того не знал. Обращение к Богам пробовал посылать каждый, но Боги редко отзывались. Вот и жили люди рядом в магиками и родовичами. Все относились к тому по-разному, но назвать родовича или того, кто обладаем чарами, человеком было сродни оскорблению. А видеть, кто перед тобой, человек или чаровник, умели не все. Этим пользовались и люди, иногда притворяясь теми, кем не являются. Потому так и зацепили слова Остапа о том, что Трофим человек, вдруг на этой почве распри, или вражда к людям. В обществе не принято было сие противостояние выпячивать, все притворялись, что проблемы не существует, но вот, конфликты назревали. Кто-то постоянно будоражил это болото. И вот такая гадость всплывала и отравляла существование живущих. Кто хотел, всегда находил повод стать обиженным. Быть родовичем хотелось всем. Ну или на край, обладать чарами. Конечно же родовичи женились на своих, из других земель, но это было редко, здесь было понимание, о заболеваниях по крови. Не было принято кичиться родословными. Во всех родах в большей или меньшей степени были люди, женились и на простых людях. Ведь браки приняты были исключительно по любви, что возвели в культ, тоже по Кону. Не было принято договариваться о том по знатности рода или по принципу, богатства. Институт брака был вне всех договорённостей. Ведь браки венчались в храме, пред очами Богини Лады. А там не притворишься. Кто пытался, просто сгорал и пепел развеивался по земле. Больше охочих не находилось. Не было и разводов. Не принято. Не по Кону. Душой соединяла Лада, вот и жили по Ладу. А вот повторные браки быть могли. Вдова или вдовец могли вновь встретить родную душу. Такое реже, но всё же бывало. Ну а женитьба на том, кто обладает даром, будь то муж или жена, не обязывало к рождению именно родовича с даром. И в таких семьях рождались и одарённые и простые люди. Но были они полноправными родовичами. Никто не смел попрекать хоть взглядом. Это было не по Кону и всё.

А вот Лекса был другой. Он был чужд всему этому, ведь и этот Мир был для него чуждым. Много веков назад был заключён уговор и он и его побратимы вынуждены были проживать свою жизнь охраняя власть и покой Мира, который был не родным, а в ответ они получали возможность жизни для своего Рода там, в их Мире. Но платили они за это волей, жизнью, душой, что рвалась к родным, но не могла воссоединиться с ними даже в посмертии. И всё же эта доля была великой честью. И её, честь эту, надо было ещё заслужить. Олеся же, пришлась к душе Лексе, она так напоминала его маленькую дочку, которую он не увидит больше никогда. Во веки-веков. И не сможет прикоснуться больше ни к одному живому существу, без этого плаща, что подавлял дар его магии.

* * *

Защитник и спаситель Князя лежал на неком помосте, куда его сразу перенесли, лежал бледный и такой трогательно беспомощный в своей слабости и близости к смерти. Олеся сидела на земле перед ним, глядя в затухающие глаза, что подергивались уже поволокой потустороннего Мира загранья. Слёзы беззвучно текли по её лицу, щедро орошая рубаху парня, разбавляя потёки крови. Над Остапом склонились ещё какие-то люди, Трофим суетился рядом, но Олеся понимала, что пена на губах, это и в их Мире только быстро приехавшая скорая может успеть вылечить, и то если до операционной не долго. А тут. Но она упорно зажимала руками эту страшную рану, не давая вытащить окровавленное лезвие. А перед глазами продолжался фильм с одним актёром, который летел и летел наперерез тому хищному клинку, брошенному отточенным движением ровно в грудь Князю. А Лекса был занят глупой потасовкой с ней.

— Ну зачем? Скажи! Зачем?

Рыдала она.

— Так надо. Лесюшка. Пойми. Князь же! Я должен. Был. Постараться.

Выговорил Остап, сквозь кашель, и на то у него, кажется ушли все силы.

— Ты же его первый раз видишь.

— Есть такая профессия — Родину защищать!

— Остапка. Какая Родина?

— Наша, Лесь. Теперь наша. Твоя. Прими.

— Да как я без тебя тут одна!

— Держишь, малышка! Думаю. Лекса приглядит. За тобой. Вот закончит. С тем злодеем. И его шайкой. Приглядит. Он хороший… Хоть и не человек.

— Прости меня, это я во всём виновата! Если бы не отвлекла Лексу, он бы успел, и ты был бы жив.

— Леська. Ты знаешь. Я ни о чём не жалею. Тебя только жалко. Но я найду возможность. Стану твоим ангелом хранителем. Буду присматривать. За тобой. Защищать.

Выговорил Остап уже полушёпотом.

— Ты обещал быть со мной! Ты обещал, а бросаешь меня! Ты такой же как и все! Вы, мужики все одинаковые!

А он просто гладил её руку пальцами. И улыбался. Шевелить чем-то ещё он уже не мог, дышать было трудно, тело слабело, слушалось всё хуже. Глаза наливались свинцом.

А потом она просто рыдала на его плече. Для них двоих не существовало больше никого ни в одном из Миров. Он таял, она чувствовала это своей душой, он уходил. И не будет никаких ангелов, и никакой встречи, это она тоже понимала. Так понимала, что не смогла больше это вынести и задрав голову к небу закричала раненой птицей. А из глаз потоком брызнули слёзы. Руки её опустились плетьми.

Её крик оборвался на одной высокой ноте, застыл, зазвенев в вышине и Мир замер от него. Время остановилось.

— Ну, что ты кричишь, как оглашённая, девонька? В силу не так входить надо. Рано тебе было, а сожжёшь себя и чаво будет?

Услыхала она родной уже голос бабушки Аглаи. Олеся огляделась, но никого не увидела. А вокруг была та же оглушительная тишина, когда собственное дыхание воспринимается, словно шум проезжающего поезда, заполоняя собой всё. И сердце, оно колотилось таким оглушительным набатом, как будто здесь проходил чемпионат Мира по скоростной стрельбе.

— Бабушка! Остап, он умирает!!! Спаси его!

— Не мельтиши, щас подсоблю тебе малёха, и легше тебе станет. Хватит ужо. Будя. Выходь. Наперва будя, сказала! СПИ!

После этого оглушительный хлопок выбил её из состояния тишины и из сознания.

Глава 27

Олесю тормошили за плечо, тряся уже совершенно бесцеремонно. Сквозь буханье сердца, что не частило уже пистолетной очередью во всей её вселенной, до неё доходили отдельные звуки снаружи, из Мира. Ну, как доходили… Она их отстранённо слышала ушами, до мозга они ещё идти даже не собирались. Это была слишком долгая дорога. Пока она просто узнавала, что в этом Мире бывают снаружи внешние звуковые раздражители. Но и раздражали они пока только вскользь.

Трясти её продолжали, глаз она не открывала и вообще, ни какими способами не показывала, что она пришла в себя. Так как она ещё не дошла до этого. Она выплывала, из ваты, из ничто, в котором явно было приятнее и спокойнее, чем здесь.

Её продолжали трясти, кто-то даже стал тереть чем-то ей лицо, виски. И звуки. Там точно были звуки.

«Зачем её трясут? Ей же так хорошо там, внутри. Внутри. Внутри чего? Что она? В чём она? А если её вытрясут? Если уронят? А что там мокрое такое трётся о её лицо? Уши трут, руки, брр, мерзко то как! И больно! Больно же! Её же сотрут и… А, тогда пусть сотрут и она опять будет просто парить там. Ну, пусть же уже стирают побыстрее, ну больно же. А ещё кричать стали громче. Неужели им так это надо? Им скучно без неё? Да что же это?»

Она очнулась, придя в себя от звонкой пощечины настолько чтобы распахнуть в удивлении глаза, но всё равно получила и ещё одну пощёчину, ибо была не столь расторопна, чтобы начать орать до того, как кто-то снова поднял на неё руку. Щёки горели огнём, она приложила к ним руки, а вот они-то были ледяными. В распахнутых глазах её стояли слёзы. От боли? Или это от обиды, за то, что её ударили, и дважды. Её даже мама то наказывала в далёком школьном детстве только пару раз! Да, ей обидно! Бил явно этот нехороший человек, что сидел склонясь над ней. Она одарила его обиженно рассерженным взглядом. А он при этом облегчённо отпустил её, перестав трясти. Значит, и тряс её всё время именно он! Вот же дрянь! И что ему надо от неё? И кто он вообще? Почему у него повязка на голове? Было бы здорово узнать, что это она его долбанула, это бы её очень примирило с действительностью. Должна же быть справедливость! И всё же кто он? Что ему от неё так было нужно?

А незнакомый немолодой и крепкий мужчина с повязкой на голове, добившись, чтобы девушка очнулась, облегчённо выдохнул и сел подобнее, оперевшись о стену. По тому, как он привалился к стенке сарая позади себя, девушка поняла, что он тоже себя не очень хорошо чувствует. Некое злорадство промелькнуло у неё на периферии сознания. Но долго она ни на чём сфокусироваться не могла. Не смогла вспомнить, зачем её руки держатся за щеки, и опустила их. Потом забыла, что в той пустоте, откуда она вынырнула, было так хорошо. Потом удивилась той мимолётной мысли, что её порадовало нездоровье человека рядом. Вообще, её надолго ничего не занимало, и не задевало. Было очень покойно. И она просто лежала. Человек иногда смотрел на неё, и что-то говорил. Но иногда просто смотрел, видел открытые глаза и этого ему было достаточно. Ей было тепло и покойно. Что-то духовно близкое ласкало её душу и обволакивало тело, и это тоже несло успокоение. Она словно лежала в гамаке, что иногда покачивался вместе с ней, и в том она чувствовала защиту и покой. Это длилось какое-то очень длительное время. Ей просто было хорошо. Мысли уплывали, витая где-то на расстоянии от неё, словно она была в неком защитном коконе от них. Может она парила сейчас в той вышине вместе с той белой красивой птицей?

Через время такого покоя, она с удивлением, мимолётным таким, короче мгновения, услышала свой голос, суть которого до неё не так же не дошёл:

— Пить.

И тут же что-то вокруг стало быстротечно меняться, так быстротечно, что она даже не пыталась это ухватить и понять. Просто однажды кто-то, приподнял чуть её голову и поднёс к губам что-то прохладное. И тут же инстинктивно она стала пить эту живительную влагу. И это было очень удивительное открытие! Оказывается, у неё теперь есть что-то внутри, и теперь она это что-то чувствовала. Это было так прекрасно, свежо и прохладно. Но и эта мысль, что взбудоражила и всколыхнула её, ушла. И снова её голову положили и оставили её в покое. Человек снова сел рядом. Он иногда что-то произносил. Были звуки, его рот открывался. Но девушке это было не важно. А потом случилось что-то странное. Она сама не очень поняла, что, но вдруг рядом появился некто, он был огромный, он заполонил собой всё, он не трогал девушку, не тряс её, не хлестал по щекам, но это было и не нужно, для того, чтобы почувствовать его вторжение в её уютный мирок пустоты. В отличии от того, который сидел у стены, и которого было деликатно мало, что он забывался почти моментально растворяясь в мире пустоты, этот, что появился, будоражил одним своим появлением. И вскоре появились новые звуки. Были они громкими, громче и резче, чем были вокруг неё раньше.

«Хорошо, что не стал трясти».

Всплыло какое-то далёкое и непонятное воспоминание. Голос, что прозвучал, стал настолько раздражать, что звуки его стали пробиваться в мозг, и тут Олесю включили. До мозга дошла весёлая фраза Лексы, и она настолько не вязалась с теми её личными переживаниями и воспоминаниями, что пробудил в ней этот мерзкий голос. И так резко это срезанировало со всем, живущим в ней, что окончательно привело её в чувство. Она уже и забыла, как винила во всём произошедшем себя. В том, что её Остапка погиб, в его такой глупой смерти виноват именно он! И он смеет веселиться и спрашивать её, чего это она тут отдыхает лежит одна?

Откуда взялись силы объяснил бы наверное рефлексолог, жаль такие специалисты появятся в этом Мире ещё очень не скоро. Лекса, словно по оголённым проводом, прошёлся одним своим появлением по Олесе. Вскочив, она продолжила ту же разборку, которая предшествовала гибели Остапа. Даже не видя лица обидчика за его привычной туманной дымкой под капюшоном, Олеся накинулась на Лексу с обвинениями:

— Ты, черствая, безжалостная скотина, жестокосердечный урод в вечной накидке прячущий свою облезлую морду, не можешь даже проявить простого уважения к Остапу, что по сути своей выполнил твою, Лекса и твоей шайки, таких же серых уродов, работу! В то время, как вы, волки позорные, ничего не успели, а он, Остап, такой прекрасный человек, рисковал жизнью. И теперь он там, едва попав в ваш жестокий, мерзкий Мир, что не умеет даже быть благодарными к памяти его поступка!

Лекса смеяться перестал моментально, выпады и движения девушки были неимоверно опасны, в первую очередь, для неё же самой. А он просто старался её утихомирить, слова её до него доходили плохо, но суть их он стал понимать, а вот, что при этом сделать, чтобы не покалечить Олесю, и как её урезонить он не понимал. Да, жил он на свете очень долго, опыта было много, и нападали на него часто, но чтобы в один день, один человек, да к тому же девушка, и при том причинить ей боль он не хотел. Она ему для этого была слишком симпатична. И как быть? Руки её лезли к нему, в желании вцепиться именно в лицо под капюшоном, А трогать её нельзя, или это причинит ей страшную боль, или даже убьёт. Стараясь избегать этого, он и махал руками, отбивая её руки теми местами, где была ткань плаща или рубахи. Перчатки он не взял, не планировал с кем-то махаться. А чтобы кто-то в своём уме полез на него, ему и в голову прийти не могло. Олеся же неистовствовала, у неё явно была истерика, и здравого смысла она не слышала, она вообще ничего не слышала. Народ, что был вокруг, разбежался, но остался Трофим, что то ли был слаб, то ли считал себя обязанным быть с Олесей, но он стал предпринимать попытки урезонить девушку, кричал ей об опасности, но та продолжала биться в истерике и с Лексой. Помогла смекалка Трофима, он увидел ведро с водой, и сообразил, что им можно охолонуть истерику глупой девчонки. Зайти он постарался за спину Лексы, предупредив его о своих действиях, чтобы не попасться под горячую руку впоследствии и к нему. Улучив момент, когда Олесю было хорошо видно, он плеснул ей в лицо ведро воды.

Истерика сразу на этом и захлебнулась, девушке перехватило дыхание, но тут Лекса не допустил промашку и просто притянул её руки к телу ремнём, что ему подал подоспевший собрат, что протянул Лексе и перчатки. Затянул ремнём девушку Лекса максимально аккуратно, по-прежнему не желая причинять ей боль. А она к этому времени пришла в себя и смогла даже отфыркалась от воды. Стояла Олеся посреди той же площади мокрой курицей, но теперь здесь не было ни Князя, ни толпы, не было теперь уже и Остапа. И не будет никогда. Она глянула на Лексу. Как же мешала его эта дымка, так не хватало привычного понятного выражения лица, чтобы понять, что ему сейчас стыдно или больно. Трофим стоял чуть поодаль, боясь попадаться на глаза Олесе, вот у того было очень много на лице раскаяния, но это не помешало ему приготовить новое ведро с водой. Собрат Лексы чуть отошёл, не вмешиваясь в дела Старшака, ведь Лекса так и оставался Старшим по городу, до решения Князя.

Леся больше не хотела говорить с Лексой. Она всё ему уже высказала. Слова и силы иссякли. Хотелось сесть на травку и просто плакать. Трофима она не углядела. Ну да и Боги с ним. Как же она устала от этого долгого дня. Дня, когда она осталась в этом Мире одна. Теперь вот только одно самое важное — надо узнать про похороны Остапа, попрощаться с ним и можно уходить. Уходить из этого опостылевшего ей города, в котором она потеряла самого дорогого в этом Мире человека. А ведь этот город они и узнать то не успели. То в тюрьме сидели, то только по чуть стали осваиваться в доме Главы Рода. Ведь и на улицу их не выпускали. И куда ей теперь? К Сойкам? Или всё же к бабушке Глаше? Да кому она тут нужна? Да и ей то никто теперь не нужен. Теперь это было так не важно. Кто бы знал. Всё это можно будет решить потом. Видеть никого не хотелось, но узнать правила надо было. Никодим бы лучше всё обстоятельно рассказал, но думалось Олесе, что он сейчас будет сильно занят печальными хлопотами. Ну, она не гордая, у Лексы спросит, что-то он знать должен, тем более, что знает её историю, и что ей тут ничего не понятно.

«Надеюсь, обидку не включит, эх, жаль всё же, что я не попала и не смогла вцепиться ему в морду! Или вцепилась бы ему в глотку… Вертлявая дрянь! Все руки отбил своими железными руками».

Олеся так и стояла со стянутыми вдоль тела руками, которые старалась растереть в местах ушибов.

Но вслух Олеся хотела сказать совсем другое, когда её перебил твёрдый и строгий голос Лексы, снова такой же, как звучал он для неё тогда в камере:

— Больше так не поступай! Я не хочу причинять тебе вред или боль, но это непременно случится, даже без моего желания, если ты дотронешься до меня.

— Каста неприкосновенных?

Фыркнула со злой усмешкой Олеся, как плюнула словами.

— Да, к сожалению, это так. — Предпочёл не заметить сарказм в словах девушки Лекса, понимая, что в ней говорит непонимание ситуации, — Я не понимаю, но догадываюсь, какой смысл ты вкладываешь в свои слова, но действительный смысл очень сильно в другом. Мы, Род Волка, на этой Земле такие же гости, как и ты. Точнее, даже ещё хуже. Ты тут по зову крови, тут испокон веку жили твои предки, тебя сюда вернул твой Бог Сварог. Это такое великое его желание — собрать всех детей Мира обратно. А вот с нами всё сильно не так. Мы с собратьями тут по давнему уговору, заключённому между Богами наших Миров. Наш изначальный Мир был в войне с этим Миром, это было очень давно, но уговор соблюдается и будет соблюдаться, надеюсь и дальше. Иначе нас ждёт смерть и забвение. Мы тогда, в стародавние времена, в той глупой войне уничтожили последнего из Волхвов, что служили Князьям и жителям Земли, а оказалось, что именно они, Волхвы, держали равновесие Мира. Мироздание пошатнулось, наш Мир ближе к окраине Вселенной, он пострадал тогда гораздо больше этого, но Боги быстро смекнули, что привело тогда к такой беде. Да, Аглая Дормидонтовна и сейчас права, не послушали тогда Ягиню, всё сотворили по своему, а теперь расплачиваемся. Ты знаешь, что Аглая Дормидонтовна последняя Яга в Роду.

— Но у неё же есть дочка! Она сама нам говорила. Говорила что-то, про то, что она появится на Земле, когда не станет её…

— Да, появиться, то она появится, но она не имеет даров Аглаи Дормидонтовны. Она сможет только водить через порог жизни. Каждая следующая Яга становилась слабее предыдущей. И она о том знает. Потому, считай, она последняя, знания она не передала, и передать не сможет — и взять-то некому, измельчали живущие. И не во что брать. Бездарность не потянет сию ношу. И вот эту ношу несёт Аглая Дормидонтовна. Других Ягинь теперь не будет, с ней всё и уйдёт. Новых Волхвов она делать тоже не может, нет тех же её сил, хоть и желаний много и знания пока что есть. А без Яги они сами никогда не появлялись. То было по Кону дадено. Да, то наша вина, и мы за это расплачиваемся отдавая свою дорогую цену.

— Нося ваши дурацкие плащи?

Не думала сдаваться так просто Олеся, уже из упрямства и злости на Лексу.

— В том числе и это. Часть жизни мы, чтобы наш Мир не вымер до конца, не нарушив еще больше равновесие Вселенной, проживаем на своей планете, в своём Мире. Устраиваем семьи, рожаем и воспитываем детей. Учим их. А потом, достойные из достойных могут претендовать на исполнение уговора. Таких выбирают очень серьёзно. И тогда тех из нас, кто оказался избран, отправляют сюда навечно. Мы с вами очень разные. У нас раньше тоже жили на планете люди, но постепенно они вымерли. Да, не снимаю вину и с нас, но жить мирно по соседству они не захотели, и так сработал естественный отбор, выжил сильнейший вид, то есть мы. Мы, как бы тебе проще объяснить, совсем не люди, но и не родовичи, как тут распространено, и не чаровники. Мы по сути, совершенно другое. Мы сущности, но не высшие, приближенные к Богам, как Аглая Дормидонтовна. Мы магические сущности, магия наша другая, не как тут принято, но обучиться ей может тот, у кого откроется к ней дар. Так мы и находим себе учеников здесь на Земле, которым и передаём знания и воспитание, хоть они и остаются ближе к людям, чем к сущностям. Ну, да не о том я сейчас, просто я никогда никому не рассказывал о нас. Тут население к нам уже давно привыкло и знает что мы, и как с нами можно, и что нас нужно опасаться.

— Оборотни что ли?

— Не, — Словно выплюнул Лекса с таким пренебрежением, словно раскусил мерзкого жука, — сущность, магическая сущность, мы на половину из магии, на половину из плоти, мы не стабильное существо. Мы искрим, меняемся, преображаемся, и можем даже ударить разрядом. Но это в истинном нашем обличье. Правда, если мы будем в своём обличье, живых свидетелей здесь может остаться очень мало. Многие сойдут с ума, кто-то будет убит разрядом, а кого-то испепелит. В своём Мире мы можем себя контролировать, а здесь это невозможно. Потому мы и носим эти зачарованные плащи с капюшоном, чтобы не подвергать живых опасности. В этом соль неприкасаемости, Лесюшка, а не в заносчивости нашей.

— И зачем вы здесь, если такие опасные?

Недоумевала Олеся, коря себя за несдержанность, и Лексу за терпение. Испепелил бы её, и вся недолга. Правда, эти мысли пронеслись как-то вяло. Ей было немного пофигистично, что бы с ней было сейчас. Но легкий интерес и непонимание подстегивали к получению информации.

— Мы обязаны исполнять условия уговора. Мы охраняем нерушимость власти Княжеской. Князья должны править на Руси. Русь должна быть великой, чтобы устои Мира были незыблемы. По замыслам Вершителей у Земли великая миссия, и Русь в том играет огромнейшую роль. И потому никто из нас не смеет даже в помыслах предать Князя. Такой сразу будет уничтожен, а вместе с ним и весь его Род, до седьмого колена. Даже в другом Мире. Но и после смерти своей здесь, мы не обретаем покой, мы останемся в этом Мире, точнее не сможем соединиться с душами наших родных и близких. Никогда. Мы вечные заложники уговора. Но каждый идёт на это осознанно и добровольно, спасая свой Мир и родных. И Князь с его Родом тоже в какой-то мере заложники уговора, они не могут уничтожить нас или пойти супротив Кона. Тому поручители мы. Мы и охрана и соглядатаи Княжеской власти. Не друзья и не враги. Мы с ними, словно в одной лодке, и если наклонится не туда один, утонет и дугой, вместе со всем Родом. Вот так вот, Лесюшка. Прости, надо было найти возможность и рассказать вам с Остапом всё раньше, тогда бы всё по-другому и было. Но мне совсем было не найти на то время, всё эти заговорщики проклятые! Мы же никак зачинщиков поймать не могли, а они, вишь, что удумали — Княжескую власть известь! И власть людям передать! Самые обиженные они дескать, а чтобы все им служили. Не понимают, что Богам то не угодно, уничтожили бы они их, а может и Мир с ними.

— Поймали?

— Поймали, Лесюшка. Ты прости, ты мне так мою дочку напоминаешь, такая же разумница и сильняшка духом! Столько вынести, да без подготовки, а всё та же, дерзишь, без страха, за правду борешься, сопротивляешься, едва на ногах стоючи!

— Да, надо было рассказать нам. Но теперь ничего не исправить.

Произнесла с горечью Олеся, словно пропуская последние слова про дочку. Это ей было теперь без надобности. Лишнее.

— Это да. Прости. У нас говорят: «Течение всегда разное, быть готовым не сможешь, как ни старайся».

— Знал бы где упасть, соломки бы подстелил.

— И тоже хорошо звучит!

— А ещё говорят: «Готовь сани летом, а телегу зимой».

— И это я хорошо запомню.

Глава 28

— Скажи, Лекса, а когда похороны, знаешь? Боюсь, Никодим занят слишком, мне его не поймать будет.

— Это да, дел у него сейчас много предстоит. — посмурнел Лекса. — Да, я уже знаю. Через три дня. Но тебе там быть не надо. Очень не надо. Да и не принято это. Девушки не бывают там. Я бы тебе посоветовал лучше даже дома скрыться на эти дни.

— То есть, что значит: мне нельзя там быть? Ты что говоришь-то? С ума сошёл?

Олеся была в шоке от услышанного.

— Я понимаю твои чувства, Леся, но и ты пойми, тут так не принято, нельзя девушке, да и в таких обстоятельствах, лучше бы поостеречься, я бы к тебе даже мальца юркого да башковитого приставил пока, но ты же не согласишься?

— Нет, не соглашусь, мне няньки не нужны! Мне и устои те ваши не понятны! Что значит, девушке не принято? И в такой ситуации, ты как себе это представляешь, чтобы я не пошла? А Князь? Он что, тоже не пойдёт? Ему тоже не полагается? Слишком заносчив?

— Да ты что это? Аккуратнее со словами! Не все поймут речи твои, а на чужой роток не накинешь платок!

— Да мне пофигу! В тюрьму посади, сидела уже. Не будет Князя, да? Ему тоже поостеречься?

— Ну, стеречься ему и так надо, всегда. Потому мы у него и есть. А на похороны он пойдёт. Эму там быть как раз и положено! То его напрямки и касается.

— А меня нет, значит?

— Ну что тебе там делать? Прах сдувать с ботинок?

— В смысле, прах? Его сожгут?

— Да, как бы да, вот всё приготовят и сожгут— развёл руками Лекса.

— И ты мне об этом так спокойно заявляешь?

— А как мне тебе заявить? Не спокойно? В чём здесь для тебя проблема?

— В том, что я не смогла попрощаться!

— Прости, что? У вас там на Земле принято в такой ситуации прощаться?

— А у вас нет? Умер дед Максим, да и хер бы с ним? Так что ли?

— Ну, плакать то у нас точно не принято.

— И здесь так? Может и праздник, пирушку закатите вечерком?

— У нас, да, практически так же, как и здесь. Потому, да и пирушка, как ты выразилась, будет.

— Я вас не понимаю! Лекса, он Князя…, а вы… Словно честь это…

Олеся заплакала. Ей было так горько, что всем наплевать на подвиг Остапа.

«Вот зачем он полез? Пропал, не за понюшку табаку!»

— Олеся, именно потому, что Князя, потому Князь там и будет, и я, охрана его, а тебе не нужно. И на пир позже тебя не зовём. Ну что ты плачешь, ну не понимаю я видно ваших устоев, прости! Но я тебе, как лучше хочу. Не нужно, чтобы тебя даже видели там. Ну успокойся, пожалуйста! Сегодня такой день радостный! Князя опять защитили!

— Да? Защитили?

— Ну, то конечно же Остапу честь и хвала, и ещё и Богу Сварогу, что его и тебя привёл в Мир, ему и передадим нашу благодарность. Да и ты сегодня праздничная должна быть, ведь день такой…

Лекса не успел договорить, как Олеся, перестав рыдать посмотрела ему в глаза, точнее туда, где они должны быть, и прошипела:

— Не вынуждай меня вцепиться тебе в глотку, Лекса из Рода Волка! Очень сильно хочется! Какой праздник? Мне не дают даже попрощаться с моим другом, что шёл со мной бок о бок, не соглашаясь бросить, что хотел выгородив меня просить тебя казнить за якобы смерть Трофима только его, а ты сейчас…

— Да кто тебе не даёт прощаться-то? Иди сейчас и прощайся! Что ты взъелась? Я тебя только на похороны не пущаю! Вон, в том доме его и готовят. Если поспешишь, то успеешь.

С этими словами он осторожно распустил ремень, что так и держал руки девушки по швам.

Олеся больше не стала слушать слов Лексы, взглядом его не прожечь, бить? После…

«Разные мы с ними, совершенно! Да и Миры видно сильнее различаются, чем казалось».

Хотя, Олеся припоминала, что и на Земле сжигали на большущих кострах людей, как говорили от заразы оберегая. Но Остапа… И пирушку. В голове всплыло слово «Тризна». К чему оно, и что означает Олеся не помнила. Она развернулась и насколько смогла быстро поспешила к тому дому, на какой указал Лекса. Боялась, что останься она ещё хоть на миг, точно вцепится в Лексу и… Сначала она должна отдать дань Остапу и попрощаться с ним.

Подбежав к дому, на который указал Лекса, Олеся без стука и церемоний зашла, и куда делась ей деликатность? Зашла в чужой дом, да и пофиг, деревенская скромная Олеся осталась на Земле. Она уже стала замечать за собой изменения, да и дерзость её была оттуда же родом. Словно крылья у неё за спиной расправлялись.

Но казавшись в коридорчике, Олеся растерялась сперва, тут были три двери и все они были закрыты. Придётся ломиться во все?

«Да и …»

Но тут позади неё распахнулась дверь, и вошёл сильно запыхавшийся Трофим. Он видать, и сюда за ней пошёл, сопровождает, видать, чувствует свою причастность, вину.

«Надо ему потом ещё раз сказать, что он ничего не должен, да то позже, успеется».

— К Остапу?

— Да, попрощаться хочу.

— И то дело, только — только успела, уже отправляются, вон слышны на дворе голоса. А тебе в эту дверь. Там он.

И Трофим указал ей на крайнюю правую дверь.

— Спасибо тебе Трофим! Хороший ты!

— Иди, девочка, а то не успеешь, помешают. Я тут обожду.

И Леся пошла. Вся её решительность куда-то делась, и крылья у птахи сложились и втянулись под кожу. Но она пересилила себя, и хоть перехватило опять от подкатившего кома горло, но она зашла в светлицу. Комната была небольшая, но светлая, и потому Остап, что находился на топчане, среди всего белого белья, уже и без вещей окровавленных, казался тоже белым. Он был укрыт, вымыт и укрыт, видно приготовили его, убрав лишнее, мирское и грязное. Было не укрыто только лицо. И на фоне этого всего белого и сам он был такой белый и спокойный. Не было больше на лице мук и страданий. Он был …безмятежный. Он словно спал. Олеся на цыпочках, словно боясь спугнуть что-то неведомое, хотела уже подойти к топчану. Было страшно дотронуться до него. Вот ведь только недавно шли рядом по улице, и пришёл он вот, навстречу… смерти.

— Олеся, — раздался внезапно от двери тихий, едва различимый шёпот Никодима, и тот даже рукой махнул, подзывая её.

Она от неожиданности чуть не вскрикнула. Но повинуясь этому шёпоту, вышла. Закрыв дверь Никодим посмотрел на неё, уточнив:

— Попрощаться пришла?

— Да.

— Нам ехать пора, лекарство действует недолго, а надо успеть довести его до знахарки. Ты сама домой дойдёшь?

— Лекарство? Знахарка?

— Да, и спасибо тебе большое, что вернула его! Прости, что оставили тебя, но с ним надо было быстрее…

— Что? Кого вернула? Откуда?

— Так Остапа же! Если бы не твой дар, не твои слёзы, он бы ушел за грань! Ты молодец, Лесюшка! Ты вернула его! — Никодим поймал руки Олеси, сжимая их в своих огромных крепких руках. — Я так благодарен Сварогу, что привёл тебя в наш Мир.

— Подожди! Остап жив?

— Ну, конечно, жив! Мы же тебе говорили, и Трофим говорил, он с тобой и остался, но ты слаба была после перевоплощения. — И Никодим неуверенно посмотрел на Трифима, который кивал болванчиком подтверждая каждое слово Главы Барсуков. — Дар, он же ведь даром не даётся! И прими мои поздравления! Я так рад за тебя и за нас! Прости, что на бегу, мы ещё обязательно это отпразднуем, ты теперь мне, как дочь! Родича от смерти спасла!

— Так он жив?

Она никак не могла понять, слова опять пробивали себе долгий путь сквозь пелену к осознанности.

— Олеся, да что с тобой?

— А похороны… Чьи тогда похороны?

Никак не могла прийти в себя девушка, у которой опять потекли слёзы, но теперь от облегчения, и немножечко от счастья, в которое так хотелось верить!

— Так зачинщиков и убивцев! А вечером и празднования, но без Остапа, конечно, рано ему ещё! Нам ехать надо, девочка, надо успеть!

— Я с вами!

— Не нужно бы…

— Я теперь от него никуда!

— Тогда иди на двор, поедем сразу. Сейчас вынесем Остапа. Торопиться надо.

— Да! Только попрощаюсь.

И она повернулась от торопливо уходящего в комнату Остапа Никодима. Он с другими мужиками готовился аккуратно перенести Остапа в телегу. А её взор уткнулся в Трофима, что так и стоял прислонясь к стеночке.

— Трофим, он правда жив? Мне не послышалось?

— Жив, Олесюшка, я же…

— Трофим, спасибо тебе за всё! Что Остапу помогал, что рядом был, что приехал, несмотря на то, что не восстановился ещё! Ты очень хороший! Я так рада, нет, мы так рады, что встретили тебя!

— Что ты, Олеся из Рода … Прости, не знаю, какого.

— Сойка я, Трофим. Скажи, если не так тебе сложно, я там в обморок упала, а что было?

— Ты прошла инициацию, Причём, дар твой необычный открылся, слёзы твои были, как живая вода, брызнули они Остапу на грудь. Одна и мне досталась, видать, потому и хожу ещё. Но капли твоих слёз не впитывались в одежду, а так и не смешиваясь ни с чем, катились к его ране, собираясь в ручеёк. А там, когда ты руки свои убрала, кровь из него выходила, но, как только подкатились капли живой воды, так кровь и встала. А капли впитались внутрь. Знахарка успела споро лезвие вытащить, но кровь уже не шла. И пена идти горлом перестала, затих он, но стало ясно, что жив он и лучше ему, дышать стал легше. Ну а ты не вынесла такого сильного пробуждения дара могучего и сознание потеряла. Тебя чаровница трогать запретила. Сказала, сама в себя придёшь. Но время шло, руки твои холодели. Она тогда и сказала тебя тормошить, что ты между мечешься, а вернуться не хочешь. Вот я и … Прости, никогда даже дочь ни одну не ударил, а тебя по щекам бил. Прости меня.

— Ну что ты! Ты же меня спасал! Я не в обиде. Да и пришлось тебе возле меня быть, а мог бы лежать себе и поправляться.

— Дык, из-за меня же всё у вас недоброе приключилось! И Остап пострадал. Я правда тебе всё рассказывал! И что Остап жив, и что унесли его к лекарям, и что у тебя дар открылся, а Лекса поймал виновных. И мне казалось, ты слышишь и понимаешь, ты кивала, моргала на вопросы мои в ответ. И Лекса из Рода Волка, как пришёл повинился пред тобой, что Остапу рисковать жизнью пришлось, что он тебе очень благодарен и что поздравляет с пробуждением дара. Ты с открытыми глазами была. И моргала глядя на него, а потом только вскочила. Нельзя их трогать, Олеся, нелюдями их у нас зовут. Опасные они для нас! Но одного у них не отнять, они всегда только правду говорят и творят, и за правду стоят. Про то тоже все знают. Но трогать не моги! Потому и плеснул воды в тебя, прости и за это!

— Ты сегодня столько раз выручал нас! Спасибо тебе и нет у меня или Остапа на тебя обиды! Живи, как жил, ну или как захочешь. Мы будем очень рады как нибудь снова увидеться с тобой! И от себя тоже скажу, что и Остап сказал — ты нам ничего не должен! И не спорь! Дай обниму тебя, может и не скоро увидимся! Пора мне, Остапа вот уже вынесли.

Она порывисто обняла Трофима, почувствовав, как слабо он, бедняга, держится на ногах.

— Постой, ты вернуться то сможешь, или попрошу Никодима присмотреть за тобой, а потом помочь вернуться.

— Да, Боги с тобой, девочка! Козьма всё исполнит. Отлежусь чуток и вернёт меня домой. То его забота. Не переживай даже! Пусть Боги берегут вас! Моё почтение Остапу, доброе он дело сделал! Воздастся ему!

— Да, уже, думаю, раз жив остался, и воздалось.

На том они и распрощались, Олеся побежала догонять тех, кто выносил Остапа, а то уедут без неё, с них станется.

А окончательно обессиленный Трофим побрёл на улицу. Уверенности у него самого в словах, что говорил Олесе не было, ничего ему Козьма и не обещал. Но не мог он позволить этой девушке сейчас ещё тревожиться за него. К его удивлению, на площади так и стоял в задумчивости Лекса. Остап подумал чуть и, вздохнув пошёл к нему.

— Лекса из Рода Вол..

— Не нужно, Трофим, ты сегодня очень помог, спасибо тебе. Козьма же передал, что приглашение сюда, то просьба к тебе моя лично.

— Конечно же, всё передал, да я и сам виноват…

— То пустое. Да и потом, ты очень помог, да и не раз при том. С водой хорошо придумал. Прими мою благодарность.

И Лекса приложил руку к груди, чуть поклонившись. Для него не было различий, он принимал только одно разделение: хороший …кхм человек, или лживый. Вот ведь, Остап, теперь вечно он ту присказку поминать будет.

— Я с радостью принимаю твою благодарность, Лекса из Рода Волка. И хочу чуть приоткрыть тебе причины реакции Олеси. Она не слышала, слов наших, не поняла, что Остап остался жив. Она не в себе была дольше, чем я понял. Она не слышала ни моих слов, ни твоих слов. Она пришла в себя только, когда ты радовался доброму дню. А последнее, что она знала, что Остап погиб. Она не поняла, что с ней случилось. Потому и реакция у неё была такая. А про похороны, это она уточняла, когда будут хоронить Остапа. Это к нему она хотела идти.

— О, Боги! И какой же скотиной я перед ней предстал!

— Я считал себя обязанным рассказать про недопонимание Олеси и причины её вспышки. Она же шла навсегда прощаться с Остапом. Хорошо, Никодим ей там всё рассказал.

— Вот жешь… Спасибо тебе ещё раз, Трофим. И ещё, просить тебя хотел. Ты сегодня волею случая, много чего прослышал странного про ребят. Пусть в тебе это навсегда останется. Очень тебя о том прошу!

Трофим поспешно кивнул. Слова были лишними. Такие, просьбы, как Лекса сейчас высказал для таких, как он, были сродни приказу.

— Кстати, а где Олеся? Не видел, чтобы выходила.

— Она поехала с Остапом. Сказала, что должна быть рядом с ним.

— Да, надо к ней приставить кого посмышленее! Давно такого дара в Княжествах не было! Сойка Живица! Это же праздник! И Князя надо уведомить о том! Пора мне. Прощай.

И он почти сорвался с места, но, крутанувшись, глянул на Трофима:

— Не, постой! Ты сейчас ступай в резиденцию, скажи я велел выделить тебе комнату и полный уход. Поправляйся, как нужно, а потом скажешь, коль я буду ещё занят, и тебя сопроводят домой! Спасибо тебе ещё раз и чтобы всё исполнил, как я сказал!

— Благодарю…

— Не на чем! Исполни всё, непременно! Не то Олесе пожалуюсь!

И Лекса, усмехнувшись, сорвался с места. Он действительно не сразу осознал, какой дар великий открылся в этой девчушке, это сокровище охранять же требуется! А такие вопросы только Князю ведомы.

«Он же, как прознает, что упустил её одну, башку мне оторвёт! Да и пора с ним поговорить, рассказать историю ребят».

Трофим же, улыбнувшись, побрёл исполнять указанное.

«Не то Олеся то в гневе страшна! И его защищать никто с ведром воды на неё выйти не осмелится, это точно!»

Из города тихо уходил обоз из двух телег, где спокойная лошадка увозила телегу с героем дня и города Порвинга. На второй телеге сидел Никодим с двумя родичами и тихая, но уже улыбающаяся грустной пока от усталости улыбкой, Олеся. И никто из них не обратил внимания, как в вышине голубого неба летала над ними белая изящная птица. И весь смысл её полёта был в той девушке.

* * *

Ну а за лесами и реками, у своего домика в лесу сидела Аглая Дормидонтовна. Её глаза были влажными от слёз, а руки жили своей жизнью, сплетая из трав свои замысловатые узоры и узелки. Что плела Ягиня, она и сама пока толком не понимала, но радовалась, что Лелюшка так вовремя встала на крыло, и теперь Ягиня сможет передать мудрость нужных знаний правильному и доброму одарённому. А они так жгли ей душу своей не востребованностью. Как же тяжко оставаться последней… Знания Волхвов, Ходящих по Мирам, Ведуний древних… Всё уйдёт вместе с ней, но Вот Живицу выучить успеет, коль воля Богов будет на то.

Лелюшка была белой лебёдушкой. А то вороны на то дело не годились, не им лезть к светлой пробудившейся Живице.

Почти права и не права была Олесюшка, что предпологала, что бабушка Глаша может смотреть за ними в любой точке Мира. Смотреть могла, в том права, да и слушать могла, в том заблуждались ребятушки. Были они крайне любопытны Ягине, да не только как крестники Сварога. В них Аглая увидела приток словно ветерка свежего. Ощутила грядущее, что витает теперь за плечами грея душу и потакая к движению в будущее. Потому и отправила Гаркушу и Карлушу наблюдать за ребятами, а сама достала… Да, то самое яблочко наливное и пустила по блюдечку заговорённому, да наблюдала, слушала ребят. Не все слова понятны были, да тепереча не скорось и спросить то можно. Ну, да то не так важно. Ребята хорошо плыли, повеселили рыбалкой. Видала и мену их. Отметила мужичка, честный торг вёл, да ребята тоже не оплошали — на лишнее не зарились и добром мужика осадили. Потом видала и дорогу их, и осторожность отметила, да усталость их приметила. Была с ними и в дорожном доме, чуть отвлеклась на проделки Навки на болотной топи, потому и чуть не проглядела само происшествие с Трофимом. Сразу ведь заприметила то, что мимо ребят прошло: на него, как на человека, зелье подействовало сильно. Опасно то ему было, вот и приключилось недоброе. Ну, да тут Карлушенька подсобил: достал снадобье из-под руки упавшего, да в рану вложил. Тем Трофим и выжил. Но ребят предупредить бабушкин помощник не подоспел. О том только от помощничка и узнала опосля Аглая. Карлуша был не по годам мудр, чем и заслужил похвалу Аглаи. Помнила птица добро, видела отношение к ребятам, вот и подсобила знакомцу их. А их предупредить не смогла, на то дозволения хозяйки не было. Очень о том пожалела Аглая, да уже поздно было. К тому времени, как она подоспела, ребята уже связанные в кладовой сидели, ждали приезда Козьмы. Допрос в Порвинге только слушать могла, Лекса и почуять мог, а там его прямая власть была. Но он хорошо себя повёл, по Кону всё, пёс дружины Княжеской состряпал. И в виновность ребят не поверил. Но дальше-то, ни дровины, ни камней не увидал в собственной вотчине. Пришлось уму разуму учить, не то уж сдвигались тучи над Княжеской головой. И бедой неминучей грозило. Вроде и подсобила, а вроде и всё кувырком пошло. За судилищем на площади Аглая глядела не отвлекаясь, да чуть сама не выпрыгнула туда, чтобы осадить глупость да отодвинуть бедушку неминучую. Но не всё в её власти. Спасти Остапа она не поспевала никак! Карлуша был рядом, Гаркуша летал там недалеча, а успеть тоже не под силу ему было, хоть и метнулся, следуя за устремлением хозяйки. Да куды ж там, с полётом металла спорить! Поди ж ты! Ох, и кручинилась она, видя угасание Остапа, да причитания Олесюшки, девоньки горемычной! Да и ей не под силу было достать воды живой! Ой ли, почитай, как под пятую сотню Лет минуло, как последняя капелька спарилася! Даже Волхва последнего спасти не сумела, а уж тут. Неоткуда взять то её было более. Вот и угасал Остапка, на её глазах, уходил за грань. Скоренько уж и с ней свидеться должен был. Глупый, думал она пенять про книгу свою ему будет, вот ведь камень какой на душу свою взвалил!

Но тут Олесюшка удивила, краса девица! И откуда что взялось-то? Пелагея в том замечена не была, мамка — бабка её тоже. Другого Рода такая Живица была, да сколькева Лет с тех пор минуло! А поди ж ты! Заобернулась! Живицей стала, слёзы Живые заструились с глаз, да и отодвинула весточку скорбную от Остапушки, да и Доля с Недолей то отметили, да отвернулись, видать старше кого благословение опустилось на девушку да парня. А вот уже её спасать Глаша кинулась, в том Лелюшка, лебёдушка ей подсобила. Как же вовремя подоспела она. Олесюшку, Соечку Живицу, вытащила, то не такая беда оказалась, да на зов шла, то легше было. Опосля то столько сил потеряла, что чуть не сама столько же, сколько Олеся в забытьи была. Карлуша даже забеспокоился, на Марьянкину полянку слетал пару раз за водицей, да отливал хозяйку свою сердешную. А как в себя пришла, кинулась смотреть, но тут уже и без неё все справились. Только и поспела на махания заступницы и поборницы справедливости поглядеть, да недоволка иномирного. Отмахался, да Трофим в том подсобил. Вот ведь, тоже помощник, не отходит от ребят. Добрый мирянин, доброго Рода сын, жаль, не помнит корней своих. Да у Аглаюшки не забудется напомнить, неча родинушек забывать. Уж она отплатить то подсобит. И правым и виноватым. Всем ужо на орехи отсыпит! Ох, в ней взыграло, хоть с болота беги. Ну, да не то щас важно.

Наперво, Лелюшку к Олесе подвести, а там и для Гаркуши и Карлуши у Аглаи таперя тоже работа сыщится. Надо уму разуму научить одного шелудивого пса, что чуть не сгубил крестника Сварога. Долг его теперь неоплатен. А уж Аглая умела объяснять что и как. А после и Трофимом займётся. Всем воздаст.

Но главное, что было сейчас самым важным, что гнала от себя, возможно впервые за свою жизнь, Аглая — это страх. Такая старая Алгая боялась! Боялась до жути, боялась так, что даже смотреть вперёд было страшно. Но была ещё душа, которую не спрятать и от которой не скрыть ни страхи ни надежды. Душа зряча, ей не ведомы скрепы времени. Она живёт вечно… И всегда в ней есть надежда… Но как же это страшно… А ведь думала, уже своё отбоялась. Вот ведь, стало быть каких крестничков привёл Сварог, вот ведь, удружил, Батюшка. И чаво тепереча? Прочь, прочь мысли.

Оглавление

Глава 1

Глава 2 ЗА ПЯТЬ ЛЕТ ДО…

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9 ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА

Глава 10 ОСТАП И ПАПА

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28