Египетская сила (fb2)

- Египетская сила 998K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Татьяна Нильсен

Татьяна Нильсен
Египетская сила

Глава 1

Клавдия стояла перед этой разукрашенной канарейкой в позе просительницы, держа в руках заявление на отпуск. Она рассматривала начальницу с немым интересом. Собственно, мимо неё никто не проходил равнодушно, потому, что столько пестрого, кричащего барахла насобирать на своё большое тело нужно было умудриться. Она напоминала ей толстую, злую мачеху из индийского фильма «Зита и Гита». Эту картину из детства Клавдия видела много раз. Пока родители находились на работе, она собирала всю мелочь в доме, выковыривала из под рваненькой, обтрёпанной подкладки своего маленького гаманка все копеечки, обшаривала карманы отцовских пиджаков и бежала в кинотеатр с подружкой Танькой с соседнего подъезда, которая проделывала то же самое с карманами своего папаши. Они складывали в ладошках общую кучку из мелочи и, если хватало денег, покупали в ближайшей аптеке Гематоген и здоровые таблетки глюкозы в шуршащих, прозрачных фантиках. Возбуждённые от ожидания, садились в прохладе и темноте небольшого кинотеатра, плакали от сострадания, ликовали, когда справедливость торжествовала и поджимали ноги, когда становилось страшно.

И вот эта высокая, с большим бюстом дама, в жёлтом пиджаке, с пластмассовой бижутерией кораллового цвета, с подведёнными, чёрными линиями на веках глаз, монотонно и нравоучительно выговаривала, что отпуск брать сейчас нецелесообразно – работы невпроворот. Клавдия без слов смотрела на двигающийся, пунцовый рот с блестящими коронками на зубах и думала, что всё, что её окружало, и эта женщина, увешанная копеечной бижутерией, и то, чем она, Клавдия занималась, походило на картонную коробку из-под обуви, которую она разукрашивала акварельными красками и обклеивала конфетными фантиками. В неё она бережно складывала переливчатые блёстки, яркие лоскутки от дорогих платьев, разноцветный бисер, цветные стёклышки, которые находила в прозрачных лужах после дождя. Всё это напоминало секретики под стёклышками с искрящимися бусинками и золотинками. Тайные местечки она засыпала земелькой, чтобы потом показать своей подружке Таньке. Это была её удивительная сказка, драгоценный, искрящийся мир, который существовал только в её фантазиях. Перед ней не стоял трудный выбор профессии. Ещё подростком решила стать или режиссёром, или артисткой, или певицей. На крайний случай начнёт писать песни, в любом случае углубится в творческую среду и в конце концов в одно утро проснётся знаменитой. После окончания университета Клавдия провела всю свою трудовую деятельность во Дворце культуры заведующей отделом. Только почувствовать себя принцессой никак не удавалось, потому что Дворцом, это медленно осыпающееся здание, назвать можно было с большой натяжкой. Зарплата тоже не особенно грела руки и душу. В бюджетной сфере более низкую зарплату получал только технический персонал. Клавдия и любила и презирала свою работу. Нравилось работать с людьми, придумывать и проводить праздники, когда зал триста человек плакал, смеялся, пел и пускался в пляс вместе с ней. Обожала за минуты восторга, когда чувствовала, что она, как дирижёр может открыть эти разные человеческие души . Клавдия с удовольствием меняла маски и костюмы то Бабы Яги в новогодней сказке, то строгой ведущей в роскошном платье. Она неистово зажигала на дискотеке с подростками и с удовольствием рядилась в русский сарафан на празднике Проводов русской зимы. Ей нравилось вариться в этом котле бесконечной череды ярмарок, балаганов, гуляний. То, что она терпеть не могла, так это рисовать липовые отчёты. Она высасывала из пальца мероприятия, которые никогда не проводила. Приходилось писать невероятные, лживые цифры о количестве посетителей. Клава умилялась, когда сводила данные в годовом отчёте. Они превосходили вообще количество населения, проживающего в этом городе, даже если пересчитать всех хромых, косых, горбатых и детей грудного возраста. И эти цифры увеличивались с каждым годом, несмотря на то, что население города медленно сокращалось, потому что закрывались предприятия, и люди покидали город в поисках работы и лучшей доли. Товарки по её цеху зачастую были женщины одинокие, как и она сама. Ведь не каждый мужик захочет сидеть выходные, праздники и вечера в одиночестве, пока его половинка развлекает людей и сеет культуру в массы. Повезло тем, кто имел мужа состоятельного и терпеливого, который мог обрадовать жену шубкой красивой или встретить супругу поздним вечером на роскошной машине. Иногда Клавдия думала, что лучше наплевать на высшее образование и мыть пол в каком-нибудь банке, получать зарплату в три раза больше и не прыгать на сцене балаганной Петрушкой, развлекая народ. Да и, собственно, весь этот небольшой шахтёрский сибирский город неумолимо разрушался, как будто большие мегаполисы, забрав все силы из его недр, обрекли менее удачливого собрата на вымирание. Жизнь медленно покидала эти улицы и дома, закрывались шахты и заводы, бурьяном зарастали руины некогда огромного, спортивного комплекса. Клавдия завистливо смотрела по телевизору, как в крупных городах открывались новые школы, дома, аквапарки, кинотеатры. Этот праздник сверкал огнями и фейерверками. А в её городе медленно селилось уныние, хоть и глава – известный краснобай, тиран и ворюга ежедневно докладывал по местному телевизионному каналу, который сам же и контролировал, об успехах и процветании. Как мать, она волновалась за будущее своего семилетнего сына Василия. Что она могла дать ему в этом забытом Богом городе? Клавдия видела наркоманов на улице, шприцы на подоконниках в подъезде, с тревогой и укором наблюдала, как молодые матери с колясками, сидя на скамейках в парке, пьют пиво из бутылки и курят сигареты. А однажды, когда она возвращалась поздно вечером домой, здоровый, молодой парень вырвал сумку с последними деньгами. Клава долго плакала от обиды и от того, что надо было как-то жить до следующей зарплаты. Случались минуты, когда она укоряла не понятно кого-то ли родителей, то ли судьбу за то, что угораздило же её родиться в этом городе, в этой стране. Ведь где-то живут люди и чувствуют свою защищённость, свою надобность и не сводят концы с концами, не боятся гулять вечерами по улицам. Уж во всяком случае на свою зарплату могут позволить купить себе пять джинсов, туфли и битком набить холодильник. Не то что она, когда расписывалась в ведомости в день получки, в уме складывая платежи за коммунальные услуги, расходы на питание и взносы за садик, разочарованно осознавала– новые туфли так и останутся в мечтах. И самое удручающее, что и в следующем месяце будет такая же картина.

Ей стукнуло сорокпять лет. Иногда она с усмешкой рассуждала про себя, что по возрасту могла бы быть бабушкой для своего семилетнего сына. Клава достаточно поздно его родила, не потому что, как многие говорят – рожала для себя, а потому что думала, у неё возникли проблемы со здоровьем – сбои циклов, и, вероятно, какая-то язва в желудке завелась. Она скверно чувствовала себя по утрам, её тошнило, ещё и боли в животе…короче когда нашла окно в своём рабочем графике и обратилась к доктору её парень готов был появиться практически через четыре месяца. Васька рос болезненным парнем– то паховая грыжа, то бесконечные простуды и ангины. Частенько Клавдия сокрушалась– за какой грех Бог наказывает её и маленького сына, наверно за то, что родила без брака. И, в оправдание собственных неудач, упрямо думала, что грех иметь семью с таким человеком, как этот никчёмный мужик, который даже не знает, что имеет сына. Они познакомились на какой-то гулянке у общих приятелей, закружились по пьянке, несколько раз встретились без цветов и романтики, но когда дым рассеялся, она поняла, что это не принц на белом коне и даже не на задрипанных « Жигулях», которого она надеялась встретить. Женщина погоревала недолго от того, что счастья семейного не случилось и прекратила все встречи и звонки. Да, видимо, не особенно она в душу запала, что кавалер и не настаивал на любви до гроба, а со временем вовсе исчез бесследно. Но кое-что он всё-таки оставил, и как позже выяснилось, это был Василий. Вдвоём, с малышом на руках, сначала на пособия, потом на скудную зарплату, существовать оказалось не просто. Помогали родители, уже пенсионеры, которые жили в небольшом городке, в нескольких часах езды. Больших денег не давали, но всегда везли харчи – картошку с капустой, сало с кровяной колбасой, кур и яйца. На квартиру Клавдия начала откладывать с большим трудом, когда сына ещё не было и в помине. Тогда, несколько лет, она ни света белого не видела, ни отпуска, ни выходных, цеплялась за любую работу. После основной работы мыла пол в своём же Дворце культуры, несколько раз в неделю вела драмкружок в школе через дорогу, а всё лето проводила в лагерях за городом. Зато сейчас они имели двухкомнатную квартиру с хорошим ремонтом– спасибо родители помогли, огромный балкон и всё, что нужно для комфортной жизни: стиральная машина автомат, микроволновка, телевизоры во всех комнатах и даже на кухне, компьютер для неё и лэптоп для подрастающего паренька. Она никогда не сюсюкалась с ним, не зацеловывала попку, когда меняла пелёнки, не делала козу– для этого у него были бабка с дедом. Она воспринимала его, как мужчину в доме, разговаривала и советовалась, когда Васенька ещё не умел ходить. И скандалы по разному поводу, конечно, случались. Клавдия считала, что строгость в воспитании парня необходима– ведь растёт без отца, мечтала увидеть его сильным, добрым и мужественным. Васька частенько получал затрещины если посуду не помыл, не убрал свою комнату или убегал без шапки на весеннюю улицу. Бывало он песочил Клаву, что за интернет забыла заплатить, или вместо обещанной поездки к родителям в посёлок, шла проводить банкет вместо своей подруги Женьки , которая находилась на бровях и не то чтобы говорить, стоять не могла.

В её жизни были мужчины, не много, но достойные – заместитель начальника эксплуатационного отдела из Жилищно-коммунального хозяйства, или главный инженер по быту с местной обувной фабрики, или председатель профкома с дальнего разреза. Все они были людьми не свободными, и в чём состояло их достоинство Клавдия и сама себе ответить не могла. С одним тайком встречалась больше двух лет и всё ждала, когда же он осмелиться на развод, пока сама не указала ему на дверь. С другим канителилась в африканских страстях больше года до тех пор пока любовник темпераментный, в пылу ревности, не поставил ей красивый, лиловый бланш под глаз. А про третьего скупердяя, даже и вспоминать не хотела. Клавдия не считала себя глянцевой красавицей, но, как говорят сейчас, имела харизму, то есть перчинку. Рост выше среднего, в школе, даже играла в баскетбольной команде, тело стройное, с красивыми руками, длинными ногами и тонкими щиколотками, только после родов увеличилась на пару размеров грудь, но это только прибавила шарма. Коллеги её уважали за добросовестное отношение к работе, друзья ценили за доброту и щедрость, родители и сын обожали просто так, только за то, что она есть на свете. А прямолинейность и прагматичность, как раз не очень нравилась мужчинам и начальству, особенно если это начальство женщина– не очень красивая, не очень умная, да и всё в ней было не очень кроме кричащей одежды, кондукторского макияжа с пурпурным лаком на ногтях и помадой на губах цвета фуксии. Клава не питала к директору благоговейных и подобострастных чувств, только за то, что та являлась её начальницей. Ей вообще было на неё плевать, лишь бы не трогала её персону и дала спокойно делать дело. Клава никогда не пыталась переделать мир, понимала всю тщетность таких попыток. В минуты обиды, представляла, что уберут эту толстую, наглую канарейку и поставят другую, или другого недалёкого дятла, например. Всё равно на этой должности никогда не появится умный, интеллигентный профессионал. И это по той простой причине, что мэр города, как правило, назначает на руководящие посты тупых исполнителей. Такими легче управлять и манипулировать. В гибком подобострастии они никогда не полезут с лишними вопросами и не ослушаются. Вот и сейчас рядовая сотрудница стояла в кабинете, который пропитался тяжёлым запахом недорогой, цветочной туалетной воды и рассматривала стены. Клавдия без надобности не заходила в это помещение и вообще старалась обходить стороной, но если появлялась, то каждый раз находила новые причины для удивления.

«Какие же чувства двигают этой женщиной, когда она развешивает всё это на стенах? – думала Спиридонова. – Всё это от избытка патриотизма, или из религиозного фанатизма? Неужели её не волнует, какое мнение о ней сложится? Ведь приходят люди разного образования, разных верований и разного достатка».

За спиной хозяйки висели портреты президента, главы правительства и губернатора области. А по сторонам прибиты иконы разного размера с изображением святых. Директор не отдавала предпочтение одному святому, вероятно, на всякий случай, молилась всем подряд. Если молилась, конечно. Клавдия считала, что религиозность это чувство очень личное, даже интимное и выпячивать его таким образом, верх фарисейства. Просительница осадила внутреннее возмущение и протянула листок с заявлением. Они обе чётко знали правила этой игры – она просит отпуск, директор упирается для проформы, но потом подписывает заявление и свободная женщина Клава парит на крыльях собирать чемодан. Яркая женщина-босс не могла не отпустить её, потому что уговор дороже денег. Не зря же Клава всё лето вкалывала, как проклятая, то рядилась в меховые куклы при жаре в тридцать градусов и проводила детские праздники, то дежурила вечерами на батутах на площади возле Дворца культуры, отрывая билеты, то белила кабинеты.

Половину своего месячного отпуска она отгуляла ещё в апреле, когда ей предложили горящую, совершенно недорогую путёвку в Египет. За границей до этого времени она не была ни разу и открывать свой большой мир женщина решила с Египетских пирамид. Тем более, что цена вопроса за четырнадцать дней комфортного отдыха на Красном море оказалась по карману. Отечественный туристический сервис с дороговизной и грубостью обслуживающего персонала всегда был притчей в языцах. А может это мнение осталось с прошлых времён? В любом случае за те деньги, что она собиралась потратить на отдых за границей, можно лишь приобрести билеты на самолёт, чтобы попасть на отечественное побережье. И вот сейчас Клавдия снова решила вернуться на жёлтый, скалистый берег, на бирюзовое море с удивительного цвета рыбами, в отель всё включено. Только на этот раз, захотелось показать африканскую красоту сыну Василию. Но причина состояла не только в её сыне, не только в прекрасном море и отеле. Она неистово желала снова встретиться с египтянином, мысль о котором мурашками покрывала кожу на спине. Он был не из тех, кто таскал мартышек или верблюдов по пляжу в поисках желающих сделать фото на память и не официант, не обслуга с какого-нибудь отеля. Мужчина оказался прекрасно образован, с хорошими манерами и жгучей внешностью. Говорил на русском и английском языках, потому что получал образование в России и в Европе. А выглядел, так вообще сногсшибательно– спортивная фигура, чёрные глаза, смоляные волосы и ослепительно белые зубы. Ещё от него исходил какой-то тайный аромат сандалового дерева.

Познакомились они случайно в аптеке. Клавдию с первых дней мучила диарея. В мыслях она поносила своего тур оператора, который предупредил, что пить воду из крана категорически запрещено, но не сказал, что и чистить зубы, и мыть фрукты этой водой тоже опасно. Первые два дня она мало куда отлучалась с территории отеля всякий раз ныряя в номер, чтобы провести время, сидя в туалете. Даже начала горевать, что может лишиться экскурсий на пирамиды, катания на верблюдах и прогулки на теплоходе по Нилу, которые Клава запланировала, а вдобавок, уже и оплатила. После этих изнурительных мучений страдалица отправилась в город, купить таблетки. В чистенькой, прохладной аптеке пахло кофе, лекарствами и эфирными маслами. Несколько посетителей, тихо переговариваясь, рассматривали что-то на полках. Клава повертела головой и поняла, что помощи ждать неоткуда, придётся скрести по сусекам памяти и вспоминать английские слова, чтобы объяснить суть проблемы. Пожилой, высокий мужчина с внимательным видом смотрел на неё из-за прилавка сквозь толстые стёкла очков, всем своим видом показывая заинтересованность, желание помочь и услужить. Она справедливо рассудила, что диарея будет звучать на любом языке одинаково. С трудом подбирая слова, Клавдия обратилась к аптекарю, чётко проговаривая буквы и заглядывая в глаза, пытаясь уловить хоть тень осмысления:

– Help me please…I need help…I have diarrhea…

Старый араб, тупо уставившись на русскую, ничего не отвечал и только хлопал глазами. Клавдия поняла, что тот совершенно ничего не понимает.

«Но по-египетски я не заговорю, ни при каком раскладе… по-египетски или по-арабски? – сомневалась женщина, кусая губы. Она с обречённым вздохом отошла от прилавка. – Наверное так и буду в обнимку с унитазом весь отпуск».

– Вы имеете проблему? – спросил мужской голос на ломаном русском за спиной.

Клава обернулась и с интересом взглянула на не высокого, широкоплечего, интеллигентного вида араба. Она со смущённой улыбкой объяснила свою специфическую проблему. Мужчина кивнул и что-то быстро заговорил, обращаясь к аптекарю на тарабарском языке. До старика наконец дошло, что от него хотят. Он достал упаковку таблеток и, наклонив голову, услужливо протянул Клавдии. Она облегчённо вздохнула, рассчиталась и вышла в пекло улицы вместе со своим переводчиком.

– Спасибо, вы меня выручили.

Женщина тряхнула волосами, как бы отгоняя неловкость, и суетливым жестом нацепила солнечные очки. Она была несколько смущена своим, мягко говоря деликатным заболеванием. Потом, понимая, что за тёмными стёклами, он не сможет проследить её взгляд, бесцеремонно уставилась на переводчика и рассматривала несколько секунд. А из его головы молниеносно выветрилось, то зачем он пришёл в аптеку. Мужчина бестолково топтался, не зная, как продолжить знакомство. Пауза затянулась. Парень, спохватившись, махнул рукой вдоль длинной, торговой улицы предложил:

– Мы можем зайти в бар по близости, выпить кофе и воды, чтоб вы съели лекарство.

Они перешли дорогу, и попали в полумрак и прохладу небольшого, уютного бара.

Так они познакомились, долго болтали, с интересом рассматривая друг друга и вскоре перешли на ты. Он скоро очаровался этой русской женщиной. Вроде и не распущена, но ведёт себя легко и свободно, не красива, но обаятельна и женственна. На его взгляд не особенно умна, но может говорить на любые темы. Главное без стеснения сознаётся, если чего-то не понимает. Высокая, русые волосы по плечам, морщинки в уголках зелёных глаз и… потрясающая улыбка.

Клавдия хотела просто отдохнуть, насладиться морем, солнцем и даже не допускала мысли о каких-то отношениях, тем более с арабом, но сейчас, у волн и песка расслабилась. Ей неожиданно стало легко с этим человеком, который смешно путал русские слова и окончания. Мысленно женщина констатировала– египтянин просто красавчик! На семь лет моложе её, но седина на висках прибавляла возраст. Имя приторно сладкое– Халил. Родился в пригороде Каира в не очень богатой, не очень большой семье – четверо детей. Он последний, четвёртый и не женатый, в отличие от своих старших братьев. В представлении Клавдии, которая была единственным ребёнком, семья из шести человек казалась громадной. Это же сколько надо еды, комнат, учебников, одежды! Хорошо, что климат тёплый, если бы жили в Сибири, то с таким составом, можно на валенках и рукавицах разориться. Также не понимала, что значит «не очень богатой»? Сейчас трудно разобраться в своей стране о степени достатка, в основном люди живут от зарплаты до зарплаты, а про Африку судить вообще нет никакого смысла. Однако иметь дом в пригороде столицы, дать хорошее образование четверым детям, трое из которых владеют личным жильём и бизнесом, это показатель стабильности и достатка в любой стране мира. Клава с неожиданной грустью вспомнила своих родителей. Те работали всю жизнь не разгибая спины – отец учителем в школе, мать нормировщице в ЖЭК-е. Они всегда держали своё хозяйство и большой огород с картошкой, помидорами, огурцами, со множеством всякой зелени. Никогда не выезжали дальше местного санатория, если случалась такая удача получить бесплатную путёвку от предприятия. Поправляли здоровье зимой и порознь, потому что два раза в день надо принести харчи для поросёнка Борьки, да пшена для десятка кур. А про лето и говорить нечего– день год кормит. Сейчас оба с гордостью носили статус пенсионера и «ветерана труда», но ничего не желали менять в своём укладе. Они были счастливы если утром отец приносил не три, а пять яиц из-под наседки, если у Борька хрюкал и имел отменный аппетит. Тихо радовались, что к осени получат хороший урожай капусты, картошки и свеклы. Так и жили в квартире на третьем этаже, а с ранней весны, до глубокой осени колготились на участке с маленьким домиком. Помимо этого на огороде имелась милая беседка, большой парник, загончик для животины и, засаженные овощами, ровные грядки. И с каждым годом всё яснее приходило понимание, что честно стать богатым и состоятельным невозможно, да и быть порядочным совсем не модно. Но как уверенно и спокойно Клавдия чувствовала себя, когда в жаркий, летний день собирала с грядок крупную клубнику или чёрную, ароматную смородину в большое, жёлтое, эмалированное ведро. Мама на уличной печи варила щавелевый суп, отец сколачивал новый парник, радио «Маяк» рассказывало новости, чумазый Васька грыз огурцы. В такие минуты Клава понимала, что даже если никогда в жизни не съест мидии, не увидит Эйфелевую башню, не искупается в Средиземном море, она уже благополучна и состоятельна. Ведь уже получила эти блага – живых родителей, здорового сына, еду и кров над головой.

Халил пригласил провести вечер в городе. Клавдия с радостью согласилась, потому что с соседкой по номеру они отлично подружились, но имели разные понятия об отдыхе, хотя и были одного возраста. Её звали Катя. Эта чернявая, крупная женщина с большим бюстом и с закрученной халой на голове приехала из Харькова, имела характер открытый и общительный. Она много и громко хохотала, и была уверенна, что если приобрела тур всё включено, то должна включить в себя всё возможное из этого отеля. Хохлушку не интересовали достопримечательности, культурные ценности, музеи и архитектурные шедевры. Все дни весёлая барышня проводила в бассейнах и в море, накачивалась разными напитками, которые предлагали в барах, принадлежащих отелю.

Они переодевались к ужину, и Клавдия, как бы между прочим, поделилась своими планами на вечер. Катя крутилась перед зеркалом, выстраивала красивую пирамиду из роскошных волос и накладывала яркий макияж. Она посмотрела на приятельницу через зеркало и с сомнением покачала головой:

– Видела я, когда этот тебя провожал. Красивый, слов нет.Только не нравятся мне арабы, не по-нашенски это. Вот зачем тебе мусульманин нужен, вон сколько мужиков в отеле проживает и белорусы и русские, да и хачиков полно, грузин и армян на пляже, как песка. На крайний случай немцы или финны. Ведь всё христиане.

Клавдия не стала спорить, только засмеялась и после ужина выскочила из отеля в жару и аромат улицы, где сидя у фонтана, ждал её Халил. Они до поздней ночи гуляли по городу, ели банановое мороженое, танцевали на дискотеке, сидели в баре, пили сок манго. Она чувствовала себя так легко и свободно много лет назад, когда была студенткой. Тогда казалось что всё самое прекрасное ещё впереди. Потом он проводил её до дверей отеля, и поцеловав в щёку отправился на свою съёмную квартиру на окраине города. Он шёл по разноцветным, неоновым улицам, хотелось подпрыгнуть, изобразить ногами замысловатые па. Халил радовался мысли о новой встрече. Мужчина был искушённым в делах амурных и знал, что может очаровать женщину легко, без больших усилий. Он получил хорошее образование– мог поддержать любой разговор и знал, что хорош собой. Египтянин заботился о своём теле, три раза в неделю проводил в фитнес клубе, по несколько часов изнуряя себя на тренажёрах. У него имелся свой дантист, что достаточно дорого в Египте и свой парикмахер. Одежду выбирал для себя любимого тщательно, а зачастую выписывал из модных каталогов. Несколько раз в год навещал своих родителей и братьев. Халил воспитывался в большой, исламской семье, в атмосфере строгости и богобоязненности. Он был последним ребёнком и жёсткость родителей как-то смягчалась, когда дело доходило до младшего, любимого сына. Когда-то, давно мать насильно выдали замуж за человека, которого она не любила. Она смирилась со своей участью, но со временем прибрала бразды правления в семье в свои руки. «Пророк Мухаммед (да благословит его Аллах и приветствует) говорил:

«Рай находится под ногами ваших матерей. Мать даёт жизнь, тепло и знания».

Такой закон и порядок царил в доме и все мужчины, включая мужа, неукоснительно соблюдали его. Его семья настаивала на браке с непорочной девушкой-мусульманкой его круга, но пока это не входило в его планы.

Клавдия зашла в номер на цыпочках, чтобы не разбудить соседку, но та и не думала спать. Весёлая дама сидела на балконе и трепалась то ли с грузинами, то ли с армянами, которые жили в соседнем номере и их лоджии разделял только низкий бортик. Разбитная Катюшка прихлёбывала ром из пластиковой бутылочки, закусывала клубникой и приглушённо хохотала над пошлыми побасёнками страстных мужчин. Ром она загодя сливала в барах отеля в течение дня в маленькую пластиковую бутылочку, чтобы вечер проходил так же весёло и радостно, как и день. Клавдия в полёте до кровати скидывала с себя браслеты, обувь, лёгкий сарафан, заколку для волос и, не обращая внимания на смех и разговоры, уснула глубоким сном. Ей приснилось, что она поднимается по лестнице на третий этаж в подъезде, где живут родители, где прошло её детство. Вдруг краем глаза замечает, что за ней из темноты вышел кто-то мрачный. У неё, маленькой девочки с тонкими косичками, от ужаса сжимается всё внутри и сердце колотится гулким набатом. Огромный мужик с узловатыми, здоровыми ручищами поворачивается, и Клава перестаёт дышать, изо всех сил зажмуривает глаза и вжимается в угол. Она надеется, что он не заметит, не услышит шумное дыхание, не учует запах её страха. Маленькая Клавочка не видит его лица, но ей невероятно страшно! Она в отчаянном порыве бежит наверх, перепрыгивая через три ступеньки на площадку, шарит под ковриком в поисках ключа и лихорадочно, трясущимися руками пытается открыть замок. А этот жуткий человек уже близко и протягивает руку совсем близко, так, что она может видеть переплетение вен на запястье. И в последние секунды девочка проскальзывает внутрь квартиры, с силой захлопывает дверь, закрывает замок и сердце готово выскочить из груди от невероятного ужаса. Она проснулась от жуткого сна как будто кто-то толкнул, в первые секунды не соображая в каком измерении происходит этот кошмар– во сне или наяву. Клава ещё некоторое время лежала без движения не открывая глаз, с облегчением осознавая, что это только сон. По вискам пролилась то ли слеза, то ли капелька пота. Скорее пот, потому, что кондиционер не включен, балконная дверь открыта, тяжёлые шторы не задёрнуты. Раннее солнце уже лупило нещадно. Весёлая соседка, похоже, выпила лишнего и не позаботилась о комфорте. Сама храпит со свистом, так и понятно, время шесть утра, хорошо, что балкон открыт и сивушного запаха алкоголя нет. Клавдия спрыгнула с кровати и побежала в душ. Неприятный сон мигом выветрился из её головы, как только прохладная вода щекотными струйками побежала по телу. Когда укладывала волосы и делала макияж, что-то тихонько напевала себе под нос, она летала, порхала, она была счастлива! Сегодня должна состояться прекрасная встреча, о которой так долго мечтала и ждала! Через несколько часов она увидит Пирамиды в Гизе, потом запланировано посещение Каирского музея древностей и прогулка по Нилу с культурной программой. Все мысли были заняты предстоящей экскурсией, и Клавдия забыла не только о предутреннем кошмаре, но и о том, что обещала встретиться вечером с красивым арабом.

День пролетел незаметно. Рано утром группа туристов вылетела на маленьком самолёте в Каир. Клава сотни раз видела всё это на картинках, по телевизору, в кино. Ещё в юности, девочкой с упоением читала книгу Болислава Пруса «Фараон», а перед отъездом специально посмотрела фильм «Мумия». У неё сложилось своё представление об этих местах. Но то, что она увидела воочию поразило до глубины души и сознания. В голове никак не укладывалось то, что эти грандиозные строения могли сотворить человеческие руки. В Гизе хотелось остановить каждое мгновение, каждую минуту. Она трогала, обнимала эти камни, чтобы проникнуть в тайну и понять истину. Ведь если Пирамиды простояли многие тысячелетия и будут существовать всегда, в этом она не сомневалась, значит жизнь бесконечна. Поколения людей уйдут в небытие, разрушатся города, страны, и снова возродятся. И только Пирамиды знают мудрость вечности. Но они гордые и молчаливые, никогда не раскроют свои тайны. Позволяют только дотронуться к раскалённому на Солнце камню. Клавдия находилась в состоянии бесконечного восторга от этого соприкосновения к величайшей цивилизации, хотя столица сильного государства с тысячелетней историей производила впечатление просто удручающее своей неопрятностью. По улицам высились горы бытового и строительного мусора, высотные дома стояли не достроенные с пустыми, тёмными окнами, как после бомбёжки или землетрясения. Тут же, рядом с этой знойной нечистью, выстраивались холмы из арбузов, апельсин, дынь и разных фруктов, а торговцы сновали рядом, зазывая покупателей. В Гизе у Пирамид, она замешкалась, восхищаясь громадностью строений и в какую-то секунду выпустила из виду свою группу. Вдруг запаниковала в первую минуту, но увидев, как струйка людей исчезает в небольшой Пирамиде неподалёку, решила, что гид повёл соотечественников туда на экскурсию. Клава ринулась внутрь, оттолкнув охранников в форме, которые стояли на входе для соблюдения порядка. Чтобы войти, надо было купить билет, но глядя на чокнутую, они пожали недоуменно плечами и расступились. Женщина неимоверно испугалась. Ей стало страшно от того, что она потеряет свою группу и останется одна в этой стране без денег и знания языка. Что она хотела увидеть внутри? Да ничего не хотела, лишь торопилась догнать соотечественников. Только краем глаза отметила, что по крутым ступеням вниз вёл узкий, длинный, полутёмный коридор, по которому спускались и поднимались люди, держась за деревянные перила. Клава расталкивала всех на своём пути без извинений и церемоний, отрывала чьи-то руки от перил, очищая себе дорогу. Иностранцы возмущались и какие-то слова бросали ей вслед вроде того, что обнаглели эти русские. А она пёрла, как танк, не обращая ни на кого внимания и громко покрикивала:

«Да отцепись ты!»

«Там моя группа!»

«А ну-ка пропустила!»

Когда добралась до самого дна подвала и попала в маленькую комнату, огляделась в поисках продолжения пути, но это оказался конец. Её группа никак не смогла бы поместиться здесь. В комнате могло находиться не более четырёх человек. Только один иностранец, сидящий, сложив ноги в позе лотоса на полке, на которой когда-то располагалось мумифицированное тело жены фараона, увидев взмыленную, лохматую бабёнку, развёл руками и, высунув язык воспроизвёл неприличный звук. И Клавдия с округлёнными глазами поняла, что он имел в виду. Мол прибежала овечка добровольно, а ведь тут и хоронят пустоголовых баб на тысячелетия. Она резко повернула назад, и так же прытко, расталкивая всё и всех на своём пути, пробралась наверх. Её обдало зноем, запахом верблюжьих экскрементов и гвалтом туристов. Неожиданно за грудой камней она увидела соотечественников, которые табунились вокруг пожилого гида. Хитрый египтянин, не торопился приобщить русских к всемирному наследию. Он что-то царапал с умным видом в записной книжке. Оказывается составлял список желающих приобрести золотые украшения, которые, по его словам, как амулеты будут охранять владельца и подарят если не вечную жизнь, так вечную молодость это точно. Клава обессиленно села на огромный камень и захохотала громко и до слёз. Скоро забылся этот инцидент, затёрся за следующими, яркими впечатлениями. Женщина находилась в состоянии счастливого восторга. Она бродила среди драгоценных экспонатов в Каирском музее, а потом во время прогулки на роскошном теплоходе по Нилу со зверским аппетитом поглощала еду со шведского стола и громко аплодировала, когда смотрела до головокружения мужской танец с юбками – Танура.

Она вернулась в отель уже ближе к полуночи настолько уставшая, что еле-еле плелась босиком, потому что не могла воткнуть отёкшие ноги в спортивные тапки. Клавдия не сразу заметила у журчащего фонтана своего вчерашнего ухажёра, а когда увидела, села с ним рядом на скамью, с удовольствием протянула ноги и виновато спросила:

– Ты ждёшь меня? Извини, совсем забыла тебя предупредить. Я была на экскурсии в Каире.

Мужчина находился в состоянии дикой досады и раздражения. Он протирал штаны на этой скамейке уже около четырёх часов, после работы, голодный, почти что сдох от жары, а она, видите ли, забыла предупредить, сидит, потягивается как кошка. Халил правоверный мусульманин, с налётом европейской культуры, хотел заставить поклоняться и уважать себя, но понимал, что рядом с ним русская женщина, а эта нация не входила ни в какие понятные рамки. Русских нельзя было объяснить или предсказать, и от этого их просто боялись. Однажды он оказался свидетелем инцидента в одном отеле. Большая компания европейцев, слегка перебравшая со спиртным в баре у бассейна начала задирать русских какими-то нацистскими высказываниями. Русские сидели спокойно, не выказывая раздражения, хотя старательно закидывали за воротник неразбавленный виски, громко разговаривая и смеясь. Они достаточно долго не реагировали на дрянные шутки, но когда молодой, здоровый с прыщавым лицом то ли поляк, то ли немец взял со стойки бара российский флажок, окунул в бокал с пивом и стал протирать свои кроссовки, чаша терпения переполнилась. Тут поднялся коротко стриженый, невысокий, с квадратным подбородком мужик. Он подошёл к разгорячённым, европейцам и спокойно спросил о цели провокаций, спросил какими-то словами, что не понравилось бы самому толерантному и терпеливому. Через секунду стало совершенно непонятно кто начал первым, но зрелище выглядело как в старом фильме о диком Западе. Конфликт разрастался, как снежный ком, вовлекая всё больше и больше участников, причём русские женщины участвовали в побоище рядом с мужчинами. В ход пошли стулья, шезлонги, кого-то топили в бассейне, бутылки разбивались не понятно о чьи головы. Персонал в испуге попрятался в закутках и служебных помещениях. Приехало несколько нарядов полиции. Пытались надеть наручники на особо разбушевавшихся, но браслеты не сходились на запястьях русских мужиков. Кое-как стороны стали успокаиваться, и некоторые даже решили обмыть окончание конфликта. Но последнее слово осталось всё-таки за русскими, какой-то особо прыткий смельчак залез на крышу отеля и повесил российский флаг.

Халилу хотелось встать, психануть, убраться в прохладу своей квартиры, лечь на подушки, пить крепкий чай, смотреть телевизор. Он поднялся, хотел что-то сказать, но не смог в уме перевести слова, только воздел руки к небу, как будто о чём-то просил своего бога, и вена на шее пульсировала кровью от негодования. Потом повернулся, сел перед ней на корточки, начал массировать отёкшие ступни и расспрашивать, какие впечатления у неё о Каире, о Ниле, да и обо всём, чем он мог гордиться в своей стране. За разговором мужчина утихомиривал свое раздражение, потому что понимал – одно резкое слово и он её больше не увидит. Позднее, простившись у дверей отеля, Халил взял с женщины клятву в том что завтрашний вечер они проведут вместе.

Так и шли замечательные дни отпуска. Днём Клавдия купалась в бассейне или в море, каталась на экскурсии, ела экзотические фрукты, а вечера они проводили вместе, сидели в барах, танцевали на дискотеках, гуляли по оживлённым, вечерним улицам. Он говорил ей о любви, говорил красиво и витиевато, как умеют только пылкие арабские мужчины, целовал руки и был невероятно галантен. В один из вечеров, когда он подвёз её на автомобиле к отелю, их прощальный поцелуй перешёл из дружеского в страстные сексуальные объятья, и Клавдия, чтобы остановить этот порыв выскочила из авто, как ошпаренная. Густой аромат экзотических цветов и электрический воздух сделали своё дело. В эту ночь они страдали бессонницей каждый в своей постели, понимая, что незачем сдерживать то, что неминуемо должно произойти. В полудрёме Клавдия думала:

«Быть в Африке и не почувствовать африканской страсти совсем не правильно»!

На другой день он привёз её к адвокату, где находилось ещё двое мужчин, как выяснилось позже, это были свидетели. Пара подписала орфи-контракт и по законам Египта теперь считалась мужем и женой. И в то же время этот контракт не давал никаких прав и обязательств ни для Халила, ни для Клавдии, кроме одного– они могли спать в одной постели, не опасаясь порицания или проблем со стороны полиции. Так Клавдия осталась на ночь в квартире Халила, и до конца отпуска в номере отеля ночевать не оставалась, только приходила, чтобы сменить одежду, искупаться в бассейне и посетить ресторан.

Сейчас она сама не понимала, зачем сказала эту ложь. Может быть хотела почувствовать себя успешной или хоть на время пожить той красивой жизнью, о которой читала в книгах, видела по телевизору в светской хронике и в гламурных, глянцевых журналах. При первых встречах, когда только приподнимала завесу своей жизни, Клавдия рассказала этому малознакомому мужчине, что достаточно состоятельна, занимается недвижимостью и имеет свой бизнес в России. Но в остальном не солгала ни грамма, делилась историями своей жизни абсолютно правдиво. Женщина живо и в красках описывала свой город, сына Василия, родителей, своих друзей, детство и юность. Умолчала только о бывших любовниках и об ухажёре, который с тоскливым видом провожал её у дверей аэропорта. В этот грустный момент незадачливый кавалер уже решил для себя, что расстаются они навсегда, потому что жена стала догадываться о связи на стороне. В тот момент ни Халил, ни Клавдия не могли предполагать, что их отношения начнут расти, как опара на дрожжах. Позднее, когда в голове всплывала эта маленькая, незначительная ложь про несуществующее богатство, то это царапало душу и совесть. Она давала себе обещание, что при первой возможности расскажет всё, как есть на самом деле, но быстро забывала о своём обещании. Ни у одной Клавдии бушевали душевные переживания. Халил был правоверным мусульманином, он понимал, что не может иметь отношения с женщиной не его религии, тем более отношения телесные.

«И пусть будут воздержанны те, которые не находят возможности брака, пока не обогатит их Аллах своей щедростью».

Так говорил Коран, так говорил его отец и мать. Халил мог быть аскетичным во многих вещах, мог мало спать, есть неприхотливую пищу, много работать, но в отношениях с женщинами он проявлял лояльность к себе. В тридцать восемь лет, он не был женат, проживал в большом, курортном городе, и большим грехом считал воздержание, тем более это казалось невероятно трудным рядом с этой страстной, русской женщиной. Он имел темперамент южный, горячий и ему нравился процесс обольщения, иногда это не стоило ему ни фунта. А зачастую это он брал доллары или евро у какой-нибудь не очень молодой, тощей немки или англичанки с жабьим подбородком. Халил считал это нормальным получать деньги за хорошо сделанную работу, за страстный секс, за то, что женщина чувствует себя единственной в этом мире для него и не важно, что вскоре после её отъезда появится другая. Он брал плату за дорогую обёртку тела, в которое он вкладывал силы, средства и время. А когда мадам шла рядом, её просто распирало от гордости, что этот красавчик, хоть на время, хоть за деньги, но принадлежит только ей. Но ни при каком раскладе он бы не рассказал об этом женщине, при мысли о которой, останавливалось время. Халил носился со своей мечтой – он хотел открыть свой медицинский кабинет. Египтянин долго сидел в интернете, перебирал варианты и цены. Вскоре составил смету на приобретение необходимого оборудования, и уже нашёл небольшое помещение в центре города на тихой улочке за небольшую плату. Здесь, в курортном городе, круглый год сновали туристы с детьми, пожилые гипертоники из разных стран и зачастую медицинские страховки покрывали не все заболевания и несчастные, страховые случаи. Поэтому Халил не сомневался в процветании бизнеса, да и кто его знает, позднее сможет открыть свой медицинский центр, если будет упорным в достижении цели. И каждую пятницу, в конце рабочего дня, он заходил в банк и делал вложения в свою мечту. Надеяться на помощь престарелых родителей мужчина не мог, наоборот, это он, как младший сын, который не имеет своей семьи должен помогать старикам. Таковы традиции! Благо отец имел небольшие сбережения, скопленные за долгую жизнь, и старики не особенно нуждались. Ну а если происходило что-то из ряда вон, вроде протезирования зубов для матери, или операции для отца по удалению катаракты глаза, тогда все братья принимали участие кто, чем мог. Кредит в банке брать доктор не хотел, потому что считал это кабалой на всю жизнь.

Когда мужчина гостил в доме родителей, то снимал с себя светский костюм и одевал галабию– белую, длинную рубаху свободного покроя. Он с усердием помогал отцу в саду и в доме. Мать любовалась на мальчика, молитвенно складывала руки и качала головой. Как же так, другим сыновьям Аллах дал детей, а он Халил-надежда родителей, самый умный и образованный в семье живёт, как дерево хорсия –крона усыпана красивыми цветами, а ствол покрыт колючками. Каждая женщина может любоваться красотой её сына, но никто не может обладать им. Да он и сам понимал, что не становится моложе. Пора наконец менять статус: из легкомысленного холостяка превращаться в женатого мужчину, из подчинённого в хозяина, из квартиросъёмщика в домовладельца. Но счёт в банке рос медленно, как шаг верблюда, а время летело, как песок сквозь пальцы, и сначала он выдёргивал седые волоски со своей головы, но вскоре виски уверенно серебрились на смоляных волосах.

Когда остался один день до отъезда Клавдии, Халил всё для себя решил. Он понимал, что возникнут проблемы с родителями– не такую участь они пророчили потомку и осознавал, что сделал выбор совершенно противоположный пожеланиям семьи– женщина старше его, не исламской веры да ещё и с ребёнком! В глубине души египтянин негодовал. А что он нарушает? Это арабским женщинам запрещается выходить замуж за парней других национальностей, а для мужчин такого запрета нет. Да и что бы он получил от брака с египтянкой? Родители и родственники невесты начнут торговаться за калым, потом вези им подарки и доказывай, что ты сможешь содержать их дочь в богатстве. Невесте надо преподнести «марх», куда входит три золотых кольца: обручальное, с бриллиантом и ещё кольцо с любым драгоценным камнем! И это только необходимый, минимальный набор на помолвку. Остальное на усмотрение жениха. Да ещё и жильё вместе с обстановкой для будущей семьи жених обязан приобрести сам. И если у претендента нет ни золота, ни дома, ни одна уважающая себя девушка не пойдёт за него замуж. А что взамен? От невесты требуется лишь кухонный гарнитур! И после свадьбы жена будет сидеть дома, а муж горб ломать в три погибели, чтобы обеспечить её капризы. Халил в корне не соглашался с такой расстановкой сил в построении семьи. Всю ночь он размышлял и на следующее утро в большом ювелирном магазине приобрёл кольцо с сапфиром. Халил верил в силу драгоценных камней и знал, что этот камень предпочитали древнеегипетские фараоны и жрецы. Сапфир носили на груди и старые поверья гласили, что этот камень укрепляет чувства влюблённых, и защищает владельца от всяких напастей. Когда он крутился возле огромных витрин с драгоценностями, то от такого изобилия долго не мог определиться с выбором. Вот тогда вспомнил легенду о тех временах, когда мир был юн и свеж, боги правили им безраздельно, свободное от тягот власти время, пируя в заоблачных дворцах. Для людей не было мечты горячее, нежели попасть на небо и своими глазами увидеть золотые чертоги, усыпанные невиданными самоцветами, где царит вечная весна, а смерть отступает навсегда. Один из людей так неистово взмолился верховному богу, что ничего так не желает, как увидеть седьмое небо, самое высокое из всех. Бог сжалился над несчастным, но поступил по-своему: не стал приглашать наглого смертного в обитель богов, а взял чашу с напитком бессмертия, что пьют боги на пирах и разбрызгал по всему миру. Падая вниз, брызги превращались в великолепные синие камни сапфиры. С тех пор, глядя в мерцающие глубины сапфиров, люди видели там отражение рая, настоящей нирваны– и тоска по небесному городу не терзала их больше, ведь у них теперь было утешение. Египтянин уверенно выбрал кольцо с сапфиром и вгляделся в камень. Халил понял, что вместе с величием, этот камень несёт смирение перед неизбежным, уверенность в том, что седьмое небо существует. Он построит этот рай для себя здесь, на земле и скоро получит то, к чему так долго стремился. Вечером, без долгих церемоний, сидя в уличном кафе, он взял руку Клавдии, надел кольцо на палец и робко спросил:

– Мы мусульмане верим, что наш мир окружён цепью из сапфировых гор, дающий синий отблеск, поэтому эти камни называют брызгами неба, – он поцеловал ей руку. – Ты согласна быть моей женой?

Он ёрзал на стуле, ладони вспотели и в животе образовалась холодная пустота. Халил в первый раз делал предложение женщине.

Почему-то это показалось Клавдии невероятно смешным, она хохотала так громко, что обернулись посетители, сидящие за другими столиками. Ведь так долго она ждала этих слов, ходила по целителям и гадалкам, снимала венец безбрачия, платила немалые деньги, а оказывается выйти замуж очень просто, надо только уехать за границу! Да если бы она знала, давно сделала загранпаспорт!

Халил насупился не ожидая такой реакции, и она поспешила успокоить:

– Да, Халил, я согласна…но всё так неожиданно. И как твои родственники посмотрят на это решение? Где мы будем жить? Ведь у меня есть сын, ты же знаешь, и я не оставлю его.

Он молчал несколько минут, делал вид, что рассматривает меню, а сам собирался с мыслями. По поводу сына у него имелись свои соображения, Халил не хотел отягощать свою новую семью чужим ребёнком. Он думал, что Клавдия ещё достаточно молода и сможет родить ему ребёнка, а этого мальчика можно оставить в России на бабушку и дедушку. Ведь не чужие люди! Но пока решил не поднимать этот сложный вопрос, и остаток времени они провели в мечтаниях о дальнейшей совместной жизни. Решили, что Клавдия вернётся в Египет с Василием через несколько месяцев, в октябре, вот тогда все отправятся в Каир для знакомства с семьёй и родителями Халила.

Глава 2

Клавдия чувствовала себя бесконечно счастливой. В состоянии такого абсолютного, чистого блаженства она не находилась никогда в жизни. Женщина предполагала, что предстоит трудный разговор с родителями, и всё-таки была уверена, что ради благополучия дочери они согласятся на всё. Самым большим страданием для них будет разлука с внуком Васечкой. Остаток времени до вылета в Россию Клавдия потратила на покупку презентов и подарков для своих близких и друзей. Ей хотелось хоть подарками смягчить известие о том, что она планирует поменять страну проживания. С соседкой Катей они простились тепло, обнялись на прощание. Украинка всхлипнула печально:

– Ты серьёзно замуж за него собралась?

– Почему ты спрашиваешь?

Катерина пожала плечами. Она не хотела лезть в душу к подруге с нравоучениями, но ей совсем не нравилось что происходило между этими людьми. Нет, Клавдия-то видит всё в розовом свете. Ах, море! Ах красавчик муж! Ах, любовь неземная, какие слова, стихи на французском, какое прекрасное будущее! Насмотрелась, наверное, в детстве индийских фильмов с хеппи эндом. Только не верилось в искренность чувств этого холёного араба. Клавдия женщина, конечно, видная, ничего не скажешь, но разницу в возрасте не скрыть. А мужик живёт в курортном городе, где женщины со всего света, красивые, молодые. Любая с ним время с удовольствием проведёт и даже денег заплатит. А он выбирает даму старше его, ростом с ним вровень без каблуков, не богатую, да ещё и с ребёнком. А в любовь с первого взгляда в этом возрасте Катерина давно не верила. Но не открыла свои мысли приятельница, не захотела огорчать счастливую женщину своими сомнениями, и только сказала с присущей прямотой:

– Ой, Клавка, запоганишь свою жизнь с этим урюком, как-то свой, русский надёжней вон я с грузином промусолилась весь отпуск, сейчас в Харьков приеду как новенькая, муж на руках носить будет. Вот ответь,а ты правда его любишь?

– Лучше скажи ты, во сколько лет замуж вышла? – вопросом на вопрос ответила Клава.

Катька громко захохотала, колыхая пышным бюстом.

– Я замуж стала выходить периодически, когда ещё паспорта не имела!

Клава присела на чемодан и задумчиво произнесла:

– Меня первый раз замуж позвали, а ведь мне уже далеко за сорок. Да и сыну здесь лучше будет.

Клаве стало как-то грустно от воспоминаний. Почему за все годы ни один мужчина не сказал ей таких простых и нужных слов. Все выходные и праздники она скиталась по чужим семьям и застольям, веселилась в разных компаниях. Потом одинокая возвращалась домой, смывала с себя праздничную разукрашку, одевала старую пижаму и ложилась спать под включенный телевизор для того, чтобы создать иллюзию чьего-то присутствия. Многое изменилось с появлением сына, осталось меньше времени на уныние, но грустные мысли роились особенно в новогоднюю ночь тет-а-тет с бутылкой шампанского или на восьмое марта без обязательного букета цветов. Клава стряхнула с себя задумчивость и кинулась прощаться с соседкой. Обменялись телефонами, расцеловались смачно и разъехались, договорившись, что может быть встретятся в октябре в этой же стране, в этом же городе, да только как загадывать…

На работе всё решилось без особенных усилий, тяжелей всего было разговаривать с родителями. Мама плакала, прижимая к себе стриженую голову родного внука Васечки, отец горестно качал головой, но он видел, какими лучистыми стали глаза их дочери, и в душе даже появилось чувство гордости. Будущий зять его устраивал – образованный доктор, правда, чуть моложе их дочери, так в этом и есть заслуга Клавдии, сумела влюбить в себя молодого, умного, красивого, а не какого-то забулдыгу-шахтёра, который надирался бы каждый выходной, да ещё и на Клавку бы руку поднимал. Так вот отец и думал, замахнув пару рюмок коньячку:

«Если решила, так пусть и едет, жить будет в курортном городе, на Красном море, работу себе всегда найдёт, благо в институте выучили Петрушкой прыгать. На кусок хлеба всегда заработает, даже если с мужем не заладится».

Клавдия решила вопрос с директором школы по поводу того, что Василий пропустит уроки. Она клятвенно пообещала, что наверстают упущенное за две недели, когда вернуться из поездки. Благо с главным руководителем школы они давно приятельствовали, и та не чинила особых препятствий. Для всех Клавдия отправлялась с сыном в отпуск по горящей путёвке. Лишь родители и подруга Женька знали, что они едут знакомиться с семьёй будущего мужа. Клавдия даже Василию решила сказать об этом в последний момент. Отсерегалась, что мальчишка по доброте душевной и наивности что-нибудь квакнет в школе и пойдёт сарафанное радио. С Халилом ежедневно разговаривали по телефону и по скайпу, так произошло заочное знакомство с родителями, с подругой Женькой и Василий не остался безучастным, то и дело совал в экран свой нос. Решили, что после этого визита и встречи с его семьёй, Клавдия с сыном снова вернуться в Россию, чтобы мальчик закончил учебный год, а она подготовит все документы для регистрации брака. Клавдия купила поездку так же в туристической фирме, правда отель взяла дешевле. Она посчитала, что жить в квартире Халила вместе с Василием не совсем правильно. Лучше, если сын естественным образом и без резких перемен подружится с будущим отцом. Она рисовала себе идиллические картины их совместной жизни– как Халил терпеливо объясняет Василию написание букв арабского алфавита, как они ходят вместе на рыбалку и смотрят по телевизору футбол. А она печёт пироги и варит борщ. От этих мыслей становилось тепло и радостно. Ей казалось, что теперь жизнь наполнится интересом и смыслом.

За несколько дней до отъезда они с подругой Женькой организовали застолье. Пара бутылок коньяка, салаты, мясо в духовке. Задушевная подруга подкладывала и приговаривала:

– Ешь, дорогуша, свининку. Мяско нежное с жиринкой, а то скоро только постное, да и коньяк там тебе хлестать никто не даст, так что набивай и пузо и запоминай такую вкуснотищу.

И пили и ели от души, дело до песен про «Мороз» и про «Рябину» дошло. И стало Клаве как-то грустно, она поняла, что будет невероятно скучать по тем обычным вещам, на которые даже внимания не обращала в повседневности – по своим домашним тапочкам, по тиканью настенных часов– подарок к сорокалетию с работы, по виду из окна на сквер, где на лавочках вечерами сидели парочки, по сугробам, пурге и снегу, которых не будет в Египте. Обязательно загрустит по своим родителям, по Женьке, которая забравшись с ногами на диван, пыхтела сигаретой и также кручинилась от предстоящей разлуки с подругой. Наверное глядя на жёлтые пески даже всплакнёт, напевая песни про злую судьбу. От этих мыслей Клава всхлипнула и громко высморкалась. Подруга Евгения не утешала, лишь горько вздохнула, выпила рюмочку, закусила долькой лимона и придвинула тарелку с холодцом. Вдруг, что-то вспомнив, спохватилась:

– Да, Клава, я видела вчера твоего бывшего, такой джентльмен стал, одет с иголочки, машина не дешёвая, большая, серебристая.

Клава размышляла о своей печали и не сразу сообразила, о ком говорит подруга:

– Ты о ком? У меня таких бывших вагон и маленькая тележка.

– О папаше Васькином.

Клавдия возмутилась:

– Папаша, куда там, да кто бы ему сообщил, что он папаша! Семь лет без него жили, а сейчас и вообще нужды в нём нет.

– Ой, Клава, что я наделала, – у Женьки из рук выпала ложка, – Я просто трепло поганое, знаешь, что я ему сказала? Мол радуйся, бессовестный, жил ни за что не отвечал, ни копейки не давал, так уедут твои и знать не будешь, каким сын вырастет.

В другое время Клавдия просто бы наорала на подругу, но алкоголь и эйфория от предстоящей перемены участи смягчили её реакцию. Она только покачала головой сокрушённо и проговорила тихо:

– Да провались ты, Женя, пропадом, не хватало мне проблем перед отъездом, не дай бог притащит свою задницу про сына узнавать, – Клавдия сердито покачала головой. – Хотя вероятность мала: сто лет не хотел ничего знать, а сейчас если сытый и богатый тем более не интересны мы ему. Да хоть бы так!

Но зря обольщалась Клавдия, объясняться всё-таки пришлось. Стоял ясный, осенний вечер, она шагала не спеша после работы по скверу к своему дому, вспоминала, какие продукты есть в холодильнике и размышляла, что приготовит на ужин. Женщина увидела его издалека, даже скорей не увидела, а почувствовала, что это он. Как не гнала назойливые мысли, всё-таки в глубине души, знала, что встреча неминуема. Клавдия шла неторопясь, успокаивая волнение и рассматривая его, изменившегося и чужого. Высокий, в тёмном строгом пальто, ботинки долларов за триста, перчатки не с китайского рынка. Похоже и он слегка нервничал, теребил в руках небольшой, коричневый портфель и в голове мучительно подбирал слова, которые скажет:

– Привет Клава.

– Привет Петя.

Она в упор рассматривала его и думала:

«Что же пошло не так»? Сейчас он нравился ей больше – судя по аромату – хороший одеколон, судя по улыбке – дорогой дантист, да и весь он был какой-то не ширпотребный.

– Ты не изменилась, такая же красивая.

Он попытался взять её за локоть, но Клавдия убрала руку и тяжело вздохнула:

– Ну, зачем ты пришёл, Петя? Что тебе надо сейчас?

– Надо Клава, надо! Ты отключила телефоны, убрала меня из своей жизни, и вот я узнаю, что у меня сын! Не волнуйся, я ничем не помешаю, просто хочу встретиться с ним, хочу хоть чуть чуть побыть рядом, тем более вы куда-то уезжаете. Если не желаешь, то не говори, кто я, скажи, что я твой одноклассник, – Пётр перевёл дух. – А что ты рассказала ему? Он же спрашивал, кто его отец?

– Разбился на самолёте, – буркнула Клава.

– Лётчик– испытатель? – усмехнулся банальности мужчина.

– Пассажир. Зачем внушать ребёнку чувство ложной гордости. Ты просто пассажир, самолёт загорелся, и все стали прыгать с парашютами, а на тебя парашюта не хватило, пришлось погибать.

Они не торопясь шли по жёлтой аллее по направлению к её дому.

– Жестокая ты Клавдия, всё за всех решаешь, кому быть, кому не быть, кому жить, а кому умирать.

– Да только ты Петя не особенно рвался в нашу с Васькой жизнь. Упирались, как могли, ни от кого помощи не ждали.

– Но я же не знал! – вскричал в отчаянии Пётр.

Так, препираясь, они дошли до дома. В голове Клавдии шевелилось миллион мыслей, и ей никак не удавалось расставить всё по полочкам. Она ругала Женьку, думала о предстоящей поездке, о том, как будет жить с Халилом, переживала за родителей, ещё этот чёртов Петя со своими отцовскими чувствами. Остановились у подъезда, Клавдия в упор посмотрела на него и твёрдо сказала:

– Хорошо, пойдём, чаем тебя напою, только ерунду выкинь из головы, и запомни: ты мой одноклассник.

Так за несколько дней до отъезда Пётр, под видом школьного товарища, просочился в их дом, быстро подружился с Василием, возил его в городской бассейн, сидел за компьютером, решал с ним уроки. Об этом Клава узнавала из восторженных рассказов сына, потому, что Пётр делал так, чтобы не попадаться ей на глаза – подозревал, что может нарваться скандал. Но у неё не было времени особенно реагировать на эту информацию, она заканчивала дела на работе, решала вопросы с турфирмой, паковала чемоданы. Только в глубине души изредка царапало чувство ревности. Клавдия вспоминала, как тяжело приходилось, когда болел маленький Вася, как горело его маленькое тельце, и она плакала от бессилия и усталости. Она так нуждалась в ком-то, мать и отец не в счёт, они всегда находились рядом, если могли вырваться с работы, а ей хотела чувствовать присутствие силы и надежды.

Вечером, за день до вылета Пётр ждал её на лавочке во дворе. Клава шла с магазина, нагруженная продуктами к ужину. Увидев его, сдержала неудовольствие, присела рядом и вежливо спросила:

– Меня ждёшь?

– Тебя, – он переминался с ноги на ногу, подбирая слова. – Клавдия, я спросить хочу, а как ты Василия берёшь с собой, ведь не каникулы и, вероятно, разрешение тебе надо от меня?

Приветливость мигом слетела. Клавдия ощетинилась и зло зашипела:

– А ты кто такой, чтобы я разрешения у тебя просила! Я, мать одиночка, а то, что отчество Петрович, так это к тебе отношения имеет косвенное, законом не подтверждённое, и уроки неделю пропустит, не беда, наверстаем, я с директором договорилась. А если трудности нам решил создать, так я быстро прикрою все встречи. Так что скажи спасибо, что ещё двери не закрыла перед тобой! Одноклассник!

Клавдия резко поднялась и направилась к подъезду. Он поторопился за ней:

– Да подожди ты Клава, может тебе лучше без него за границей будет?

– Не лучше! Васька мечтает о поездке, с ластами и в маске в ванной сидит вечерами, тренируется. Да и привыкать надо постепенно. Жить мы там будем, я замуж выхожу за египтянина. У тебя наверное жена, дети! Живи, как жил и не мешай нам! Наши дороги ведут в разные стороны! Ты ничего не сделал для моего сына, а сейчас, хотя бы не мешай!

Он поник, хотя заранее понимал, что не сможет ничего изменить, но должен был попытаться. Пётр знал, что у него ещё есть немного времени, ещё верил, что найдёт возможность, что-то исправить, до того, как они уедут навсегда.

– Нет у меня никого, мать только на Сахалине живёт, развёлся три года назад, – Петру вдруг стало невыносимо горько и одиноко, но он только спросил, ни на что не надеясь. – Но я могу вас хотя бы в аэропорт отвезти?

– Можешь! – смилостивилась Клава. – Самолёт завтра вечером, после обеда мы будем ждать тебя.

* * *

Халил сидел за столом, наклонив голову, и молча рассматривал узор ковра на полу. Весь его вид показывал согласие и покорность, хотя в груди всё клокотало от негодования и протеста. Утром он решил рассказать родителям о предстоящей встрече с будущей женой и её сыном, о планах на грядущее и о том, что благодаря финансовым вложениям его супруги, он надеется открыть небольшую клинику. Информации было так много для стариков, что они сначала не понимали чему больше радоваться – предстоящее женитьбе последнего сына или открытию его личного, медицинского дела, но когда начали вникать в детали, то их досаде не было предела. Да и собственно, по большому, счёту радоваться нечему. Их единственный сын хотел совершить ошибку– жениться на женщине не их веры, имеющей ребёнка и вдобавок не очень молодой, что ставило под сомнение рождение внуков. После долгих разговоров и причитаний родители поставили условия: ни о каком знакомстве и заключении официального брака речи быть не может пока эта женщина не примет ислам. Родного ребёнка женщина должна оставить в своей стране, а они молитвами упросят Аллаха, чтобы он дал внуков. А если ревностно начнут воссылать молитву, то Аллах подарит мальчика. Халил понимал, что непокорность родителям есть тяжкий грех, молчал и тяжело соображал, какие слова надо найти, какие резоны, чтобы убедить такую женщину, как Клавдия одеть мусульманское платье, и покрыть голову платком.

«Но ничего, – думал Халил, – вода камень точит, время есть, если она любит меня, то согласится».

* * *

Клавдия верила в приметы, верила в сновидения, верила в знаки. Она боялась чёрных кошек, перебегающих дорогу, ставила веник вверх тормашками, для того, чтобы водились деньги, она радовалась, когда встречала людей с полными вёдрами воды, мусора, угля, да чего угодно, только чтобы с полными. Но в последнее время она видела мрачные сновидения и просыпалась от того, что синичка стучала в окно её спальни и боялась, что синичка несёт какую-то беду. Но в суете дня быстро забывала об этом. И за несколько часов до вылета Клавдия, подкрашивая глаза, неловко повернулась на высоком, кухонном стуле, вдруг нечаянно уронила зеркало, которое разлетелось на мелкие осколки по плиточному полу. Она замерла в испуге, потом взяла веник и, ругая себя последними словами за криворукость, быстро начала сметать острое стекло. Но думать об этом маленьком происшествии долго, просто не хватило времени. Приехали родители, дать последние, важные наставления. Через несколько часов Пётр на большой, роскошной машине ждал их во дворе чтобы увезти в аэропорт. Мужчины прощались невозмутимо, без сантиментов, а мать еле сдерживалась, чтобы не залиться слезами и только наказала внуку на прощанье:

– Теперь ты, Васенька, за нашу дочь отвечаешь. Ты же мужчина, следи за ней, чтобы дров не наломала.

Внук сделался серьёзным, часто закивал головой, но быстро переключился на мать и потащил её к стойке регистрации.

Восторгам Василия не было предела. Он первый раз летел в самолёте, первый раз видел море, пустыню и верблюдов. Он много что видел, ел, чувствовал первый раз в его маленькой жизни. Он вертелся как заведённый, задавал миллион вопросов, и сам на них и отвечал, если Клавдия мешкала с ответом. Жизнь он воспринимал в прекрасном, розовом свете. Ничего не могло опечалить или омрачить его безоблачное существование. Недомогал и легко грустил только в те дни, когда болел. Но Вася понимал, что это временно, и скоро он опять побежит с пацанами во двор, или на каток, или на футбольное поле. Ему нравились все перемены в его жизни и то, что после детского сада пойдёт в школу, заимеет множество друзей и даже подружек. Он редко плакал, как-то до этого не доходили руки и не хватало времени. Паренёк не завидовал другим мальчишкам, у которых были отцы и машины. Зато его мать работала во Дворце культуры и все праздники, гастроли театров и цирковых коллективов паренёк ошивался за кулисами. Запросто знакомился с эквилибристами, клоунами, воздушными гимнастами, и щедро угощал связками бананов дрессированных обезьян. И это кто кому должен был завидовать? Иногда он спрашивал про отца, хотя знал всё, что о нём расскажет мать – уже выучил наизусть эту печальную историю с катастрофой самолёта. Но только Вася не верил в смерть, просто не понимал, как это может быть, и от этого непонимания появилась уверенность в то, что когда-нибудь его отец появится в их с мамой жизни.

Халил встречал их у выхода из аэровокзала с большим букетом каких-то экзотических цветов. Выглядел он как всегда великолепно, смоляные, волнистые волосы зачёсаны назад, лёгкая седина на висках, белоснежная рубашка из тонкого сатина, тёмные, хлопковые брюки. Клавдия видела, как женщины провожали его взглядом и оборачивались, когда знойный мужчина проходил мимо – ей льстило, что красавчик шёл навстречу именно к ним.

Они заселились в отель хоть не такой роскошный, как в её первый приезд, зато с просторной территорией, закрытой от внешнего мира и посторонних высоким забором. Халил поставил чемоданы в номере, сообщил, что даёт им два часа для того, чтобы осмотреться и отдохнуть от перелёта, а сам уехал, сославшись на занятость. Но мать с восторженным сыном, не распаковывая багаж, отправились на экскурсию. Клавдия восхищалась буйной фантазией дизайнеров. Они умудрялись из простых вещей, из песка и глины создавать сказочную атмосферу. Они любовались, как из огромного, разбитого кувшина текла струйкой вода, а на лужайке цветочные шары, казалось парят над землёй. Отельный комплекс состоял из десятка уютных, небольших корпусов, увитых ползущим плющом, с множеством цветников, фонтанов и фонтанчиков, несколькими бассейнами, кафе и барами. Обойдя территорию они поняли, что выход за пределы есть только один– через центральный корпус, где находился ресепшн и большой зал ресторана. Вот туда они и направились на аромат свежей выпечки, фруктов и жареных сосисок. Наступало время ужина и туристы со всех сторон, с оранжевыми браслетами на руках потянулись к открытым дверям, возле которых, услужливо раскланивались милые сотрудники ресторана. На душе матери и сына царил праздник. Клавдия радостно порхала от того, что у неё начинается новая, нарядная, чудесная жизнь рядом с надёжным мужчиной. А Василий ликовал во-первых, что счастлива мама, во-вторых, что не надо ходить в школу, а в-третьих, он мог целыми днями купаться в море. Так он и проводил время, часами безвылазно сидел в воде, одев маску и ласты и рассматривал занимательную морскую жизнь или плескался в бассейне возле отеля. Клавдия громко ругалась на сына, и шлепками выгоняла из воды. Ведь нужно соблюдать хоть какой-то режим: завтрак, обед, ужин по расписанию и послеобеденный сон. Громкие восклицания матери приводили в глубокое возмущение европейцев, которые отдыхали в этом же отеле и имели совсем другие взгляды на воспитание детей. А вечерами они гуляли втроём по городу, ели мороженое и отплясывали на дискотеке. Клавдия издалека и постепенно вела беседы с сыном о том, что как бы было здорово остаться жить здесь, каждый день купаться в море, выучить новый язык, подружиться с другими детьми в школе. Со стороны казалось, что и с Халилом мальчик постепенно находит общий язык. Они сидели на спор под водой – кто больше просидит без воздуха, катались на банане по морю и прыгали на батутах.У молодого египтянина не имелось большого опыта общения с детьми, и поэтому неуёмная энергия Василия утомляла и даже раздражала. Находилась ещё одна причина для немого возмущения – приходилось усмирять свою плоть. Сексом занимались урывками и скоротечно, пока сын резвился на территории отеля. Клавдия же радовалась, что всё так ладно складывается. Женщина плыла по течению счастливо бестолково и слепо. В этом состоянии любви она растекалась и плавилась, как сахарный сироп на жаре, не замечая и не желая думать ни о чём, что могло бы омрачить её прекрасное существование. И остался один не решённый вопрос– поездка в Каир для знакомства с родителями. Когда Клавдия спросила об этом, мужчина сослался на нездоровье матери и сказал, что этот визит они, вероятно, отложат до лучших времён. А сам мучительно думал, с чего начать трудный разговор об этой тонкой материи– о вере и, не придумав ничего лучше, решил сказать об этом прямо.

Василий плескался в бассейне, а они неподалёку в открытом баре пили кофе. Халил медленно подбирал слова:

– Клавдия, нам надо обсудить кое-какие вопросы. Это касается нашей будущей с тобой семьи. Ты знаешь, я мусульманин, и моя жена должна быть вместе со мной во всём. Я понимаю, насколько непросто будет для тебя сделать этот выбор.

Клавдия молча помешивала горячий кофе, она не особенно удивилась и даже больше, ждала этот разговор, но не думала, что он состоится столь скоро. Ещё в России она просматривала сайты и форумы, где женщины делились своими впечатлениями о мужчинах и потенциальных мужьях-мусульманах, и их желании обратить будущую жену в свою веру. Она не считала себя человеком неистово верующим. Иногда ходила в церковь, ставила свечки, куда бабки показывали– за здравие, за упокой. Женщина не знала молитв, только просила что-нибудь у бога, что в душе накопилось, и благодарила за то, что имеет. Для неё стать мусульманкой в первую очередь означало одеть паранджу, и закрыть своё красивое тело большим количеством унылого, тряпичного барахла. И сейчас Клава стала понимать, если решится на такой шаг, то вместе с платьем придётся изменить свой внутренний мир и обуздать эмоции и желания. Он видел, что в душе невесты происходит смятение и мягко продолжал:

– Дорогая моя, ты должна остаться такой, какая ты есть, какой я полюбил тебя. Но есть определённые условности, которые надо соблюсти. Но если ты не захочешь, ты можешь не одевать хиджаб. Женщина мусульманка, которая не носит эту одежду, лучше и приближеннее ко Всевышнему Аллаху, чем любая не мусульманка. Благо Ислама намного обширней, чем зло от не ношения хиджаба. Даже если мусульманка не носит хиджаб, это не мешает ей выполнять и соблюдать другие религиозные правила и законы, но не будем забегать вперёд, всему своё время. Я буду всегда рядом с тобой. Для начала я принёс Коран на русском языке, но лучше, если мы вместе начнём изучать текст, чтобы я смог давать пояснения.

– Как это всё должно произойти? Технически я имею в виду.

– Процедура принятия ислама происходит в Каире, в университете Эль Азгар, там же выдают документ подтверждающий это. И, поверь, я не хочу давить на тебя! Мы поженимся в любом случае, но я мечтаю, чтобы ты вошла в нашу семью, а для родителей принятие ислама необходимое условие.

Халил выдохнул, по спине и бокам текли струйки пота, это невероятно сложный разговор для него– помимо родного он прекрасно говорил на французском и английском языках, но правильно и убедительно выражать свои мысли на русском – это оказался каторжный труд. Клавдия молчала несколько минут, в какой-то момент наступила необъяснимая, щемящая тоска, и ей, как маленькой девочке с косичками, захотелось лечь на мамины коленки и ни о чём не думать, только чтобы тёплые ладони гладили волосы, руки и плечи. Она вполуха слушала Халила, который старался звучать убедительно:

– Ты думаешь, что тебе надо отречься от Иисуса, и тебя это смущает и мешает принять правильное решение. Но это не так, ислам не просит отказаться от Иисуса, а наоборот, по исламу мусульмане должны уверовать в него и любить его так же, как верят в других пророков, посланных Аллахом людям с наставлением на прямой путь…Клавдия, ты слушаешь меня?

– Надо подумать, не торопи и не дави на меня, – женщина замолчала на секунду, – это как родину предать.

– О, Клава, как любите вы русские этот драматизм, всё у вас как у принца датского -«Быть или не быть!» – он распинается перед ней, а она сидит с отсутствующим видом. Халил был раздражён, но взял себя в руки. – Сначала я расскажу тебе об исламе, о пророках, потом ты примешь решение, – он поднялся. – Зови Василия, пойдёмте есть мороженое.

Но день откровений ещё не подошёл к концу. После ужина Клавдия выбирала платье и делала макияж, чтобы выйти в город на встречу с Халилом. Василий в одних шортах валялся на кровати, задрав ноги на стену, и щёлкал телевизионным пультом. Клава бросила ему майку.

– Вася, одевайся, Халил ждёт нас у парка аттракционов.

Паренёк, как индеец издал восторженный клич и от радости начал прыгать и кувыркаться– он обожал все эти качели– карусели. Неожиданно успокоился, сел на кровати, свесив ноги, и серьёзно спросил:

– Мам, а Халил теперь с нами жить будет?

Клавдия присела рядом, обняла его за худенькие, загорелые плечи и подумала: «Дождалась вопроса, давно надо было самой всё ему объяснить, большой уже и всё понимает».

– Ну, в общем да, мы хотим жить вместе, – потом спохватилась. – А что Вась, я вижу, ты с ним ладишь и даже подружился. Он хороший, доктором работает, всегда позаботится о нас.

Она гладила его по светлому, коротко стриженному ёжику волос и чёрным от солнца рукам. Васька подскочил, встал перед ней и, заглядывая в глаза сказал:

– Мам, когда ты будешь старенькая, как наша бабушка, я буду ухаживать за тобой, нам никто не нужен. Я на работу скоро пойду, туда даже маленьких берут и лилипутов.

– Это где такая работа? – засмеялась Клава.

– Клоуном буду, – Васька стал серьёзным, – у нас в школе цирковая студия открылась и набирают всех желающих. Я записался.

Она поцеловала его в нос, ничего не ответила, только с грустью подумала:

«Как много связующих, тонких ниточек надо порвать, прежде чем мы окончательно переедем в эту страну».

Ей вдруг стало страшно от того, на что она решилась. Зачем ей это всё? Чужая страна, непонятный язык, нет ни друзей, ни знакомых, ни работы, ни своего жилья. Может вернуться в холодную Сибирь, продолжать жить и забыть про эту блажь? Пусть без любви, без моря, без мечты, но рядом с родителями, в своей уютной квартире, с подружкой Женькой, с работой и толстой начальницей. Несмотря на жару ей стало холодно, она передёрнула плечами и отогнала крамольные мысли.

«Нет, всё решено, счастье есть! Счастье рядом и надо стремиться к нему, а не прятаться в кусты при первом препятствии. Да и какое это препятствие– принять ислам. Ради их будущего необходимо решиться на этот поступок!»

Так думала Клавдия, снова и снова убеждая себя и находя резоны и аргументы, оправдывающие её предстоящий шаг. Но душа её трепетала и волновалась, сама не желая этого.

Клавдия находилась в задумчивом настроении, тревожно спала и плохо, без аппетита ела. Пришлось принимать не простое решение. Она изначально готовилась к переменам, но то что хотел от неё Халил, казалось слишком радикальным. То что начнут говорить о ней коллеги, подруги и знакомые Клавдию беспокоило мало, но как она объяснит свой поступок родителям? Халил не торопил с ответом, но она сама понимала, что надо всё закончить до отъезда. Какой-то странный предстоял выбор между Богом и Богом. Она хотела понять про себя, что делает, зачем и как будет жить с этим дальше. Клава старалась убедить себя в том, что никого не предаёт, ничего в общем-то не изменится и нет никакого душевного насилия. Она так же верила в добро, знала, что нельзя воровать, чревоугодничать, пьянствовать, что надо уважать родителей и не грешить. Но что такое грех, и не совершит ли она этот самый грех, если решится принять ислам? В её голове всё перемешалось, Клавдия никак не могла упорядочить свои мысли, и тогда женщина решила думать рационально, посчитать все плюсы и минусы, все за и против. Мысли о том, что она обретает семью, обеспечивает Василию будущее образование, что они будут жить в тёплой стране, на берегу моря, перевесили все другие соображения, и после недолгих подсчётов само собой пришло твёрдое убеждение. Сразу стало как-то легче, и этим же вечером она решила поговорить с Халилом, тем более что оставалось пара дней до их отъезда.

Они сидели под большим зонтом, потягивая ледяной фруктовый коктейль из трубочек. Из большого глиняного кувшина бил фонтан, расплёскивая прохладную воду, вязкий аромат экзотических цветов исходил от замысловатых клумб и играла музыка. Неуёмный Василий визжа резвился в бассейне с аниматорами. Такая обстановка не располагала к беседам на серьёзные темы, но Клавдия решила не откладывать и поговорить именно сегодня:

– Халил, любовь моя, – Клавдия поцеловала его в губы, она позволяла себе быть сентиментальной и ласковой с Халилом пока только в отсутствии Василия, чтобы не вызвать ревностные чувства у сына, – мне было не просто принять это решение, но став твоей женой, мы с Васей будем рядом с тобой всегда, как говорится в радости и в горе, и поэтому до нашей свадьбы, я пройду этот обряд. Теперь ты можешь поговорить со своими родителями, а я буду разговаривать со своими.

Клавдия тягостно вздохнула, она понятия не имела с какой стороны начинать этот разговор с матерью и отцом, но то, что мягко говоря шокирует их, предполагала. Только её будущий муж был счастлив от происходящего, он расцеловал её и с разбега прыгнул в бассейн, обдав брызгами.

Глава 3

Ничего не предвещало беды, только жуткие сны видела Клавдия, но днём старалась гнать от себя плохие мысли и очень чётко следовала совету Козьмы Пруткова – «Хочешь быть счастливой – будь!» А до счастья оставалась одна зима, один новый год и её сто лет одиночества останутся позади, сто лет одиноких ночей, одиноких праздников и вечеров. Вскоре они возвращались в Россию и Клавдия начала укладывать багаж заранее, чтобы ничего не забыть, большую часть она решила отвезти к Халилу– не имело смысла везти летние вещи назад, всё равно вернутся в конце мая.

Сразу после завтрака Клавдия с Василием отправились в город за покупками и подарками для друзей. Они не торопясь прохаживались между огромными мешками с каркаде, с палочками корицы, красного и чёрного перца, куркумой, карри, гвоздики и ещё великого множества различных чаёв и специй. Они много смеялись, ели мороженое, пили чай в уличных кафешках, наблюдая за прохожими, туристами, за бедуинами, которые неспешно шастали по улицам, ведя за собой на верёвке верблюдов или осликов с привязанным к заднице мешочками, чтобы те не загадили тротуары, и не испортили аппетит туристам. Они долго выбирали платки и вышитые туники из тонкой ткани, сумки из кожи питона, разноцветные майки, которые шили тут же в мастерских, приляпывая значки знаменитых фирм «Адидас», «Лакост» или «Найк». Васька клянчил всякую мелочь-магнитики, ручки с изображением фараонов, брелоки в форме верблюдов– он мечтал осчастливить этими сувенирами своих школьных дружков. Если бы знала Клавдия, чем закончится этот день, она бы запомнила каждую секунду этого счастья и спокойствия. К обеду, усталые, они вернулись в отель.

Клавдия опять силком выгоняла из бассейна Василия, чтобы он поспал в послеобеденную жару. Она наклонилась над водой, вылавливая скользкое загорелое тело и уцепившись с хохотом потащила к бортику, мальчишеские пальцы соскользнули, оставляя царапины на запястьях. Клавдия ругнулась на него громко в сердцах, легко шлёпнула по заднице. Она отправила сопротивляющегося сына в номер, приказав смотреть телевизор и есть фрукты, зная, что через пару минут он заснёт глубоким сном от усталости. Женщина отметила краем глаза, как заворчали между собой, лежащие недалеко в шезлонгах, толерантные норвежцы– они считали вопиющим повысить голос на ребёнка, а тем более дать шлепка.

«Идиоты, – подумала Клавдия, – считают, что лучшее воспитание, это отсутствие воспитания. От того растут дети и не знают кем вырастут». Вспомнила анекдот и засмеялась про себя:

Спрашивают маленького мальчика:

– Валя, а когда ты станешь большим, ты кем будешь?

– Если девочкой, то артисткой, если мальчиком, то космонавтом!

Клавдия шла по берегу, загребая горячий песок ногами. Ей хотелось побыть в одиночестве и подумать. Когда она дала согласие принять ислам, это было взвешенное и рациональное решение, которое находилось далеко от принципов и убеждений. Как плата за комфортное проживание в тёплой, мусульманской стране.

«Наверное надо идти на какие-то жертвы ради Васечки, ради будущей семьи. А родители поймут, только правильные слова надо подобрать».

Так она думала, сидя с закрытыми глазами в шезлонге, последний раз перед отъездом наслаждаясь солнцем и покоем. Если бы она знала, что это был последний раз! Клавдия задремала. Она не ощущала сколько прошло времени и издалека, сквозь сон, услышала чужой голос.

– Мадам. Вы слышите меня, мадам!

Клавдию кто-то тронул за плечо. Она открыла глаза. Перед ней выстроились мужчины в полицейской и штатской одежде. Они выглядели как-то нелепо в строгой форме, застёгнутые на все пуговицы возле лазурного моря, жёлтого песка и полуголых туристов, которые стали поднимать головы и с интересом рассматривать намечавшееся представление.

– Клавдия Спиридонова? – лысый мужчина наклонился над ней и тонул за плечо. Она узнала сотрудника отеля, который с трудом и сильным акцентом, но говорил на русском языке.

– Да, это я. Что вам угодно? – с беспокойством спросила Клава и начала спешно надевать на себя бриджи, пёструю футболку, лёгкие парусиновые тапки. Она неуютно чувствовала себя в бикини рядом с этими, слишком одетыми мужчинами.

– Вы должны пройти с этими господами, они ответят на все ваши вопросы – лысый указал на полицейских. Клавдия поднялась, ничего не понимая, и странная процессия потянулась в сторону отеля.

– Вы можете мне объяснить, что происходит?

Стало как-то холодно и зябко, в животе образовалась пустота. Женщина семенила в компании полицейских, от которых резко пахло потом. Ноги вязли в песке, она цепляла за локоть лысого сотрудника отеля. Она отметила про себя, что только он из всех присутствующих говорит на русском, и может хоть что-нибудь объяснить. Клава теребила рукав его белоснежной рубашки и заглядывала в глаза, пытаясь прочесть суть происходящего. Но он молча шёл, тяжело дыша, и чёрные глаза ничего не выражали. И от этого молчания Клавдия начала паниковать, она оглядывалась вокруг, но всё происходило, как всегда, журчали фонтанчики, пахло едой из ресторана и только люди вокруг замерли и провожали её немым вопросом.

Молчаливая процессия вышла из отеля, и все расселись в поджидавшие автомобили. Клавдия сидела, зажатая двумя полицейскими на заднем сиденье. От острого запаха, исходящего от их тел, и от какого-то непонятного страха к горлу подступила кислая муть. Дорога и ветер из окна немного успокоили, Клава стала размышлять:

«Какое-то недоразумение, сейчас всё прояснится, и я вернусь в отель. Вот только в сумочке денег мало, но на такси хватит. Надо быстрей вернуться, а то Василий проснётся и потеряет меня».

Кабинет, в который её завели, оказался достаточно комфортным и просторным, кондиционер под потолком, полузакрытые жалюзи, чистый, большой, деревянный стол. Напротив сидел не молодой, подтянутый, в полицейской форме араб.

«Наверное, большой чин, судя по выправке, погонам и потому, как все к нему обращаются, во всяком случае, главный из присутствующих», – подумала Клава.

Он жестом пригласил её сесть напротив, а за соседним столом разместились ещё двое мужчин, и она поняла, что один будет записывать разговор, а второй, одетый в штатскую одежду, переводить. Клавдия села на краешек стула, в любой момент готовая подскочить и покинуть кабинет, но воронка беседы закручивалась всё глубже и глубже, оставляя всё меньше света и воздуха.

Сначала вопросы были традиционными вроде тех, что пишут в анкетах: фамилия, имя, отчество, год рожденья. Полицейский спрашивал о сыне и уточнял место пребывания в Египте. Она отвечала быстро и без запинки, стараясь как можно быстрее покончить с формальностями и скорее перейти к сути. Только, когда этот мужчина спросил о цели визита, Клавдия на секунду замешкалась, но не стала распространяться об истинных намерениях, а ответила сухо– приехала с сыном на отдых и достопримечательности посмотреть, в общем -туристическая. Потом её вежливо попросили рассказать о том, как она провела сегодняшний день. Клава вспоминала, стараясь не упустить ни одной мелочи. Её уже начали раздражать пустые вопросы, и она еле сдерживалась, чтобы не наговорить грубых слов. Никто ничего не объяснял, и она вообще не понимала, какого чёрта слуги закона от неё хотят! Но полицейские терпеливо и нудно выпытывали каждую деталь:

«Может мадам заметила что-нибудь подозрительное? Кто был свидетелем, как её сын отправился от бассейна в номер? Сколько времени она провела на пляже одна?»

«Обворовали кого-то, или семейная парочка выясняла отношения с мордобоем», – подумала Клава и снова начала прокручивать день сначала, терпеливо рассказывая о каждой подробности. Рано утром они с Василием проснулись, сходили на завтрак, до обеда обходили магазины и базары в поисках подарков для друзей и родных. Вернувшись в отель снова посетили ресторан. После сытной еды загорали у бассейна, позже она отправила Василия в номер спать, а сама ушла к морю. Остальное полицейские знают, сами забрали её с пляжа ничего не объясняя.

– Я ничего подозрительного не видела, и, думаю, что ничем помочь не смогу, – женщина с надеждой обратилась к главному. – Может, я уже пойду, а то сын потеряет меня. Мальчик один в номере! – она уже начала возмущаться.

Несколько раз звонил телефон, и офицер разговаривал недолго, но Клавдия мысленно торопила его. Сквозь приоткрытые жалюзи она наблюдала, как солнце медленно уходит в жёлтую пустыню. От тихо работающего кондиционера веяло холодом. Клавдия ёжилась, было зябко в тонкой майке и в ещё влажном купальнике. Она попыталась встать, но полицейский жёстким взглядом приказал сесть, и переводчик сухо произнёс:

– Позвольте нам решать, когда вы сможете быть свободной.

Это прозвучало как-то угрожающе. Это разозлило Клавдию ещё больше, и её голос осип от возмущения:

– Да вы хоть объясните, что происходит, я сижу здесь уже третий час? Что вы мордуете меня? Скоро закончится ужин в ресторане отеля, и мы с сыном останемся голодными до утра!

То, что услышала Клавдия потом, раздавило своей тяжестью и ужасом. Переводчик посмотрел на хозяина кабинета, который кивнул после небольшой паузы. Мужчина прокашлялся и начал говорить, медленно подбирая русские слова. Проговаривал слова громко, как будто говорил с глухим человеком. Клавдия в первый раз за всё время внимательно смотрела на мужчину, и её сознание как бы отгораживалось от информации, которую он произносил. Она отмечала лишь, что переводчик был уже не молодой мужчина с седыми висками, с прокуренными зубами и землистым цветом лица. В кабинете веяло прохладой от работающего кондиционера, но его лоб покрывали капельки пота и под мышками на рубашке растекались влажные круги.

«Наверное, мучается, курить хочет, да и печёнка, вероятно, пошаливает», – думала про себя Клава, а его слова кувалдой впечатывались в сознание.

– Ваш сын найден мёртвым в номере отеля сегодня в 15.43 работником, который пришёл в комнату, чтобы сменить бельё. Он обнаружил тело мальчика в ванной комнате с полотенцем на шее и сразу вызвал полицию. При детальном осмотре, сотрудниками полиции в номере не обнаружено явных следов борьбы, и это говорит о том, что мальчик знал убийцу. Всё показывает на то, что его задушили. Точнее причины смерти покажет экспертиза. Предварительный опрос свидетелей показал, что межу вами и сыном произошла ссора у бассейна за некоторое время до его смерти. – переводчик поднялся, поправил воротник рубашки, как бы готовясь к важному моменту. – Клавдия Спиридонова, по законам Египта мы имеем право задержать вас на трое суток и более до выяснения всех обстоятельств, и судья подписал соответствующий документ.

Мужчина перевёл дух, потом взял со стола заполненный лист бумаги и протянул Клавдии. Он устал и хотел поскорей попасть домой, где его ждали на ужин жена и дети, уютное кресло и трубка с ароматным табаком. Ему досталась самая тяжёлая миссия из всех присутствующих в этом кабинете, но самое страшное было впереди у этой статной, русской женщины. Самому злейшему врагу не пожелаешь оказаться в одиночестве, в чужой стране, без поддержки, в калабуше– египетской тюрьме. Там быстро можно сдохнуть от условий содержания и антисанитарии. Да просто загнуться от рвоты и поноса. Про себя он отмечал, как красивое лицо женщины с каждым его словом превращалось в посмертную маску. Он видел такие лица в анатомическом театре, когда учился в Каирском Университете на юридическом отделении, и проходил курс по криминалистике. Ему было жутко находится рядом с теми, за кем пришёл ангел смерти – Азраил. Он точно не знал, но верил в то, что человек умирает так, как он живёт. Тот, кто провёл праведную жизнь, умирает легко и спокойно, тогда, как грешники покидают этот мир в муках. Пророк Мухаммед говорил, что души праведных забираются так же мягко и плавно, как вытекает вода из кувшина. Только он наблюдал, как лица умерших, искажало страдание и мука в ту первую минуту, когда душа покидала тело. И лишь спустя несколько часов безразличная, посмертная маска делала все лица одинаковыми– синие губы, острый нос, глубоко впадали глаза и серая кожа, разглаживая морщины, обтягивала череп. Слава Аллаху, больше он не сталкивался с этой мрачной стороной его профессии, потому, что когда закончил обучение, то вернулся в свой родной, курортный город и подался на преподавательскую работу– читал курс лекций в местном колледже по юриспруденции и по совместительству консультировал в Управлении полиции.

Он видел, как большие зелёные глаза с каждым его словом наполнялись тёмным безумием. Самое опасное было то, что женщина, казалось ничего не чувствовала– не рыдала, не кричала, не билась в истерике и не падала в обморок. Он по опыту знал, что лучше, если бы она выплеснула своё горе. Переводчик тоскливо жалел женщину, и верил, что произошла какая-то фатальная ошибка. В то же время понимал – его мнение никого не интересует – он всего лишь переводчик-консультант по русским вопросам в этой большой судебно-полицейской машине. Мужчина подержал паузу и продолжил тише:

– Завтра продолжим наш разговор. Мы уже оповестили представителей посольства России о происшедшем, а сейчас вас отвезут в изолятор временного содержания.

Позже стало понятно, что полицейские держали её намеренно долго – производили опрос свидетелей, туристов и персонал отеля. Представители закона должны иметь основания или для задержания, или отпустить с миром. Но в данном случае сценарий развития событий казалось написал кто-то свыше.

Дальше для Клавдии уже не было ничего, не существовало тёплого, синего моря, жёлтого песка, розового рассвета, ароматов цветов, комфорта отеля, только чёрный туман, сквозь который она шла в сопровождении полицейского конвоя. Когда женщину выводили из полицейского участка, через кордон охраны к ней протиснулся переводчик, протянул большую бутылку воды и торопливо заговорил:

– Возьмите, вам нужна будет вода и, пожалуйста, ни с кем не разговаривайте, дождитесь консула из Российского посольства или адвоката.

Клавдия шарахнулась от него и ничего не ответила. Он силком затолкал в сумочку воду и крепко на секунду, сжав её локоть, удалился.

Уже загорались фонари, и пёстрые толпы туристов заполняли нарядные улицы, пахло едой из открытых дверей ресторанов и кафе, звучала музыка, погонщики в национальных костюмах таскали по улицам верблюдов и навязывали туристам разноцветные фенечки из бисера за пару фунтов. И пока везли в грязной, большой машине всё это было для Клавдии и ничего уже не было, этот праздник жизни, как в зеркале, отражался в её глазах, но по обратную сторону, в её душе плескалось чёрное, вязкое море чернил. Она не знала сколько времени они ехали, может час, может меньше, она уже ничего не знала, перестала ориентироваться во времени и пространстве.

Шеф туристической полиции большого курортного города Мустафа Сиде сидел за своим столом, тупо глядя в окно на разноцветные огни вечернего города, и потирал виски. Его голова раскалывалась, он понял, что начинается грипп. Раз в год к нему приходила эта напасть с высокой температурой, насморком и ломотой во всём теле. Минимум пять дней надо лежать в постели, пить чай и есть таблетки, но сегодняшнее происшествие, вероятно, не даст ему такой возможности. Трагедия, которая разыгралась в третьесортном отеле, выбила его из колеи. Случай произошёл вопиющий и страшный. Разного Мустафа повидал за годы службы в туристической полиции и наркотики везли с разных концов света, и проститутки торговали своими телами, и воровали в отелях и на улицах напропалую, и пьяные драки, бывало с летальным исходом, но убийство ребёнка, да ещё главная подозреваемая родная мать! Он ещё долго вспоминал эту жуткую картину: тело мальчика лежало на полу в ванной комнате с затянутом на шее полосатым, тонким, пляжным полотенцем в какой-то нелепой позе. Руки раскинуты по сторонам, нога подвёрнута неудобно, какое-то неправдоподобно большое, синее лицо с открытым ртом, огромными глазами, в которых читался ни страх, ни ужас, а удивление. Словно паренёк не ожидал нападения и доверял тому, кто принёс страшную смерть. Эксперты по предварительному осмотру определили, что убийца подошёл сзади, накинул, жгутом скрученное полотенце и затянул, медленно укладывая на пол, от этого и правая нога завёрнута неудобно. Сопротивлялся мальчик или нет можно было определить при детальном обследовании тела. Посередине комнаты стоял открытый чемодан с вещами, часть пакетов и ещё одна дорожная сумка валялась рядом на полу. Отпечатков пальцев в номере было не много– буквально за пару часов до трагедии производилась уборка. Обнаруженные отпечатки принадлежали мальчику и его матери, а на пакетах, чемоданах нашлось их множество, но идентифицировать не представлялось возможным, потому что могли принадлежать носильщикам из аэропорта и торгашам с рынков. Но, конечно, откатывали все. А на ручке двери отпечатки горничного, который пришёл сменить полотенца, но увидев жуткую картину, так всё заляпал, что определить что под ними оказалось невозможно. На первый взгляд всё указывало на мать. Но что могло произойти между этими двумя, самыми близкими людьми?

Он встал, налил из кулера стакан воды, чтобы запить таблетку. Затылок невыносимо ломило и хотелось спать. Он надеялся, что это резонансное дело заберёт криминальная полиция, и необходимо соблюсти все формальности для передачи дела – осмотреть место происшествия, опросить свидетелей, составить протоколы.

«Да и, вероятно, с утра уже журналисты будут совать свои носы во все щели, надо взвесить всю информацию, чтоб не брякнуть что лишнего. Не хватало ещё скандала международного. А лучше всего передать это дело российской стороне, пусть у них голова болит».

Так он думал, перелистывая протоколы, прекрасно понимая, что судебная машина может долго скрипеть колёсами, определяя, какое ведомство, и какая страна будет заниматься раскрытием этого преступления, но он должен сделать свою часть работы чётко и грамотно.

Опросы свидетелей и персонала отеля по горячим следам дали основания для задержания женщины. Многие видели, как она неоднократно скандалила с мальчиком, иногда даже давала тумака. Некоторые наблюдали её выпивающей в компании арабских мужчин на территории отеля. Пила она сок или алкоголь точно никто не знал. Был ли это один и тот же мужчина, или разные также ни одна душа толком вспомнить не могла, но то, что она запиралась с мужчиной иногда в своём номере, в то время, как её сын плюхался в бассейне, некоторые могли подтвердить под присягой. Но основными свидетелями оказались норвежцы, которые наблюдали инцидент между матерью и сыном буквально за час до убийства. Они, конечно, понятия не имели о чём громко говорили эти двое, так как разговаривали на русском, но по интонациям сделали выводы, что происходила ссора. В общем характеристика подозреваемой вырисовывалась не в лучшем свете.

Мустафа выключил в кабинете свет и запер дверь. К утру он должен привести себя в боевую готовность.

Машина заехала за высокие, металлические ворота и Клавдию завели в тесную, окрашенную серой краской комнату. Две женщины в полицейской форме ловко и быстро обыскивали её, негромко проговаривая свои действия для другой охранницы, которая сидела в углу за столом и составляла список изъятых вещей. Всё происходило как-то буднично и обыденно. Это всё больше и больше напоминало Клавдии театр абсурда, в котором каждый участник этого представления бездарно и без эмоций играл свою только ему понятную роль. Она стояла абсолютно голая в центре комнаты, а пожилая женщина– доктор в белом халате, в тонких резиновых перчатках и две охранницы ощупывали каждый сантиметр её тела, снимали ювелирные украшения, раздвигали ноги, нагибали, заглядывая в ягодицы. С подозреваемой никто не разговаривал, не просил, не извинялся, просто её, как большую куклу бесцеремонно трогали, вертели в разные стороны. И Клавдия так же молча без стеснения и возмущения подчинялась их действиям. У неё забрали сумочку со всем содержимым, документы, украшения, но позволили одеть её же одежду, и после проверки, что не сорвана резьба, отдали бутылку воды, которую сунул ей сердобольный переводчик. Клавдия покорно шла, в сопровождении охраны по мрачным, гулким коридорам, обеими руками прижимая к груди драгоценную пластиковую бутылку. С лязгом и скрипом открывались и закрывались двери. И с каждой закрывшейся дверью за спиной она лишалась какого нибудь чувства– перестала распознавать запахи, её тело стало неметь, она перестала слышать… и когда закрылась последняя дверь в камеру для Клавдии наступила темнота. Ключи в замке ещё громко лязгали, а её тело обмякло и завалилось безвольным тюфяком на грязный пол. Но сознание тоненькой ниточкой пульсировало, стараясь уловить хоть что-то живое в теле, и Клава попыталась выдавить из себя хоть один звук, только одно слово, но получился только хрип. Ей мучительно не хватало воздуха. Женщина задыхалась, но снова и снова силилась кричать, набирая пыльный воздух в лёгкие пока в её тело и душу по капле возвращалось жуткое осознание происходящего. Так Клавдия физически поняла, что пришло горе – у неё нет больше сына! Из горла вырвались крики и превратились в рыдания, а тело корёжило и лихорадило пока не загромыхали тяжёлые запоры. Это оказался тюремный доктор с лицом без единой эмоции и сострадания. Старик вколол успокоительное и удалился. Клава постепенно затихла и впала в беспамятство сна на несколько часов.

Ей снился удивительный, светлый сон. Да и не сон это был вовсе. Это случилось несколько лет назад, когда Василию только исполнилось три года. Стояло юное лето с ароматом цветущей сирени, черёмухи и гомоном птиц за открытым окном. Она проснулась от того, что сынок пришлёпал босыми ногами ещё сонный в её комнату и взялся теребить за плечо, требуя внимания, сока и конфет. Клавдия затащила его на кровать, щекоча и целуя белобрысую макушку, вдыхая чудесный запах, как пахнут только дети. Сладости были обещаны за хорошее, смирное поведение. И проказник с вечера клятвенно обещал не бегать, изображая черепашку Ниндзя, не кричать, как индеец и не прыгать, как Человек– паук. Сегодня они везли Василия в церковь на крещение– мать настояла. Компания собралась приличная, родители, две тётки бальзаковского возраста с отцовской стороны со своими кавалерами и будущие кумовья– Женька подружка, да парень знакомый звукооператор с местного телевидения. Все стояли на улице возле подъезда, ждали виновника торжества, которого надо было накормить, сводить в туалет, и только потом, в последний момент, чтобы не испачкался, одеть во всё нарядное. Мужчины докуривали сигареты, травили анекдоты, поглядывая на цветущих, благоухающих женщин, которые громко смеялись над побасёнками и поправляли платки на голове – ведь в храм едут, а с непокрытой головой можно и опростоволоситься. Наконец-то вся нарядная и радостная процессия расселась по машинам и отправилась на таинство.

И Василий не доставил хлопот, вёл себя серьёзно и немного робко. Сын был под огромным впечатлением от высоких, расписных сводов церкви, зычного голоса батюшки, его бороды, одеяния, и количества детей, которых привели на сегодняшний обряд. Он крепко держал свою крёстную мать Женьку за руку и в этот раз не задавал вопросов, а только удивлённо хлопал глазами. В гулком зале было шумно и гулко– дети по-разному реагировали на священника, а особенно на купание в купели. Церемония происходила долго, но парень стоически выполнял всё, что должно– стоял в очереди среди других детей и взрослых, целовал крест, задирал штаны, когда батюшка мазал колени, да так умаялся, что лишь похвастался своим нательным крестиком, сразу заснул, как только сели в машину.

Стол накрыли по-барски, со множеством закусок, копчёной сёмгой, запечённом в духовке мясом и множеством бутылок разнообразного алкоголя. Подошли ещё коллеги с работы, близкие соседи, и гулянка получилась на славу с матерными частушками под гармошку, с песнями, хохотом и анекдотами. Про виновника торжества вскоре забыли, и когда разошлись гости, Клавдия обнаружила его спящего в детской на полу среди раскиданных игрушек. Мордочка и руки были замазаны шоколадом, новый костюмчик заляпан пятнами неизвестного происхождения и только серебристый, нательный крестик блестел чисто. Так и не снимал Васенька этот крестик, Клавдия только верёвочки меняла, когда они истрёпывались от времени.

Глава 4

Камера была небольшой, с цементным полом, с дыркой в полу, чтобы справлять нужду и кран, из которого тонкой струйкой текла тёплая, с сильным запахом хлорки вода. Под потолком для вентиляции и света находилось небольшое окно без стекла, с толстой решёткой. Стояла невероятная духота, и воздух пропитался устойчивым запахом пота и какой-то дезинфекции. Мебели не имелось никакой. Женщины с разными судьбами, убеждениями, мыслями, которых путь привёл в эти жуткие стены спали прямо на полу, кто свернувшись калачиком, кто закрывал голову руками, как будто скрывая свою душу, тело и сердце от постороннего присутствия. Только Клавдия лежала на спине прямая, с открытыми ладонями. Ещё действовало успокоительное и снотворное. Где-то вдалеке мулла запел свою витиеватую песню. Первый луч солнца проник через решётку и песчинки закружили и запрыгали, проникая по все щели и закутки. Сквозь ресницы, как сквозь бамбуковые жалюзи проникал тусклый свет. Клавдия пошевелилась, ощущая, что у неё ещё есть тело, онемевшие конечности постепенно начинали слушаться. Она попыталась сесть, постепенно разлепляя веки. Сознание вернуло воспоминания прошлого дня, и утробный вой вырвался из её горла. Она раскачивалась из стороны в сторону, царапала ногтями цементный пол и голосила. К ней подползали, подходили женщины, кто с раздражением, кто с сочувствием, кто вовсе безучастно. Истерики здесь не были редкостью, но никого особенно не интересовали причины. Все хотели скорее успокоить эту безумную, потому что в такую рань вызвать врача получится навряд ли, как они сделали накануне вечером, а наблюдать страдания казалось невыносимо, и слышать рыдания мучительно. Здесь каждый имел свою душевную каторгу и усугублять её чужим горем, без надобности, никто не хотел. Кто-то пытался дать воды, кто-то тряс за плечи, но Клавдия задыхалась от рыданий, как будто душа покидала тело. Женщины безуспешно, молча канителились вокруг безумной, и тогда одна крупная бабища с размаху залепила пощёчину. Клавдия вдруг замолчала, только тихо всхлипывала. Кто-то протянул бутылку с водой, кто-то протирал лицо влажным полотенцем, чьи-то услужливые руки подложили под голову кучу тряпок и уложили женщину обратно на пол. Все вернулись на свои места со своими невесёлыми мыслями, и камера затихла ещё на какое-то время.

Клавдия, свернувшись калачиком, поджав под себя ноги, лежала тихо со своими чёрными мыслями плохо представляя, что делать и как жить дальше. И что это будет за жизнь без Васи, в котором она находила весь смысл своего существования. Думы роились одна черней другой. Самым невыносимым стало осознание того, что как только она решила запустить ещё одного мужчину в своё сердце, судьба забирает самое дорогое. Чувство вины раздавило безысходностью. Как будто она саморучно внесла драгоценную плату за семейную жизнь. Но Клавдия решила ни с кем не делиться своими мыслями, да и вообще про Халила лучше по возможности не упоминать.

Через несколько часов принесли тюремный завтрак – сухая лепёшка, кусочек сыра и чечевичная каша. Жительницы камеры оживились, заговорили, потянулись за скудной едой. Клавдия, с ничего не выражающим лицом, наблюдала за женщинами. Она насчитала девять человек разного возраста, роста, с различным цветом кожи. Клавдия тоже подошла к крану, умылась, пригладила волосы, попила воды из своей бутылки, мысленно поблагодарив переводчика и вернулась тихо в свой угол, к своим мыслям, в свой улиточный домик.

– Ты с Украины, или русская?

Женщина подняла глаза. Перед ней стояла высокая, красивая девушка. Так показалось на первый взгляд.

– Русская, – хрипло ответила Клава и почему-то даже не удивилась, что услышала родную речь.

– Я так и поняла. Ты разговаривала и кричала во сне. Тебе поесть надо, силы пригодятся, – она протянула тарелку с кашей, лепёшку с сыром и присела рядом, – Вижу, как ты гробишь себя. Ешь через силу. По маленькой ложечке. Иначе здесь долго не протянешь. Меня Таня зовут. У тебя покурить есть?

Клавдия мотнула головой, через силу глотала еду, не чувствуя вкуса, и рассматривала сердобольную собеседницу. Вблизи она уже не казалась красавицей – грубый татуаж бровей, обесцвеченные волосы, которые чернели у корней, зубы с налётом табака.

– Мы с подругой из Украины, забрали за занятия проституцией, – как ни в чём не бывало, продолжала женщина. – Козлы-арабы, сидим здесь уже неделю, вместо отеля четыре звезды. Через несколько дней виза заканчивается и билет на обратный путь есть, так что отправят нас восвояси. Такой вот отдых у нас получился на этот раз. А ты что здесь?

– Я Клавдия. Меня обвиняют в убийстве сына, – женщина озвучила страшное, и сама ужаснулась от дикости этих слов.

– Ни чего себе ты попала! – присвистнула Татьяна. – Тебе адвокат нужен.

– Нужен, – эхом безразлично отозвалась Клавдия и, положив под голову ладошки, прилегла на голый бетонный пол. То ли от съеденного, то ли от духоты у неё закружилась голова, и к горлу подступила тошнота. Татьяна подсунула сложенное, несвежее полотенце, погладила по волосам и понесла мыть грязную тарелку, понимая, что Клавдию сейчас лучше не трогать. И вообще, ею никто не интересовался, казалось все быстро забыли инцидент с ночной истерикой. К ней не обращались, не вступали в беседу, не лезли с задушевными разговорами. Это и понятно– на каком языке с ней общаться и на какие темы? Клава украдкой рассматривала женщин и скоро поняла, что помимо неё и двух, уже знакомых девок из Украины, остальные были египтянками. Они негромко о чём-то разговаривали между собой на одном языке, одинаково одетые– платки на голове и длинные, льняные рубахи. Клава подумала, что им гораздо комфортней в таких платьях, чем ей в узких, уже грязных бриджах и майке. А украинки так вообще разодетые в короткие юбки и блузки с глубоким декольте. Видно, как полиция забрала с улицы за интересные занятия, так и парятся уже несколько дней в том, в чём их доставили. Но такие мелочи девок не волновали, они травили байки, громко смеялись и курили припрятанные бычки с вонючим табаком. Клавдия наблюдала за всем происходящем в этом узком, жарком пространстве и думала о том, что невзирая на жуткие условия у каждого из них есть надежда, которая даёт силы дышать этим спёртым воздухом, есть сухие лепёшки с несъедобной кашей, верить в перемену судьбы и смеяться. Через несколько часов, из узкого оконца над головой снова послышалась пронзительная песня муллы. Мусульманки без суеты потянулись к умывальнику, и окропив лицо и руки водой, вставали на колени, с надеждой глядя в окно, шептали только им известные молитвы, бесконечно роняя тело на пол. Возле Клавдии тихонько присела Татьяна и заговорила вполголоса, как будто продолжала прерванный разговор:

– Представляешь, они искренне считают, что Аллах создал их и их трудности. И в его силах изменить этот мир без труда и решить любую проблему. Сами совершали преступления, убивали, воровали, а стоит только попросить Всевышнего и все трудности будут позади. Интересно, а кто за них сидеть будет?

– Они и будут, – Клава вздохнула. – Только с верой. И не важно, услышит ли он их призывы из этих застенков.

– Услышит. Они считают, что их Бог знает всё явное и скрытое, поэтому Аллах слышит любую молитву и не важно про себя или вслух произнесена, в глубокой шахте или на Луне.

Клава с интересом взглянула на собеседницу. Татьяна поймала на себе взгляд русской.

– Что смотришь? Думаешь, я всегда на панели стояла? Нет, конечно. Я учитель английского языка, в школе работала преподавателем. А вот судьба по-другому распорядилась. Мы живём в небольшом городе в Западной Украине, недалеко от Львова. Вышла замуж, родила двоих детей, мать-старушку из деревни к себе забрала. Вот только мебельную фабрику, на которой работал муж, закрыли. Он отправился в Польшу на заработки… и не вернулся. Вот уже четыре года, как я не видела его. Сначала звонил, даже денежки присылал кое-какие, а потом никаких известий.

– А ты пыталась его искать?

– Нет, – просто сказала Татьяна. – Потому что небольшие деньги раз в два месяца он присылает, значит, жив – здоров, работает. Только я ему уже не нужна с двумя детьми и с больной матерью. Поди пристроился к какой-нибудь панночке и думать про нас не хочет. А я, чтобы всех прокормить, обуть, одеть, лекарства для матери купить, вынуждена куролесить с арабами. На учительскую зарплату вчетвером не проживёшь. Дома думают, что я группы туристов сопровождаю, – женщина закатила глаза. – Как курить то хочется, даже больше, чем кушать.

Они помолчали, прислушиваясь к тихому шелесту непонятных слов, и Клавдия подумала, о чём могут просить эти женщины? Скорее всего о свободе. Что может желать человек, находясь в этих застенках? А может кто-нибудь из них просит смерти за тот грех, который они совершили? Уж лучше свобода в смерти, чем пожизненное заключение в калабуше.

– Я думала, что у мусульман нет женщин преступниц, – глядя на круглые спины, тихо сказала Клава.

– Есть. И у мусульман, и у католиков, и у православных, и у буддистов. В тот момент, когда преступление совершается, никто не думает о Боге и о грехе, только о себе. Это потом прозрение наступает и раскаяние. Вон та, – Татьяна незаметно кивнула на крупную женщину, которая утром ударила Клавдию, чтобы привести в чувство, – она убила своего мужа. Он издевался над ней, а она не выдержала и зарезала его ножом в один прекрасный момент. А вот эта, молодая, сожгла свой дом с тремя детьми, ей их кормить нечем было, потому что муж на стройке погиб, свалился с лесов прямиком на арматуру, как шашлык на шомпол. А вон та бабка хотела аборт сделать, чтобы грех замужней женщины скрыть, а та взяла, да и померла от кровопотери. Здесь у каждой своя история. Как у нас с тобой.

– А откуда ты про них знаешь?

– Я же учитель английского языка в прошлом, а вон та, переводчиком в крупном отеле работала, она и рассказала.

– А за что она здесь?

– Наркотики толкала.

Клавдия увидела красивую, молодую женщину, которая, в отличие от других, сидела спиной к стене, с отсутствующим видом, и если и молилась, то без коленопреклонений, поклонов и про себя. Она вдруг подумала:

«А мне какого Бога просить? И о чём просить? Сына не уберегла, самое место на этой каторге»!

А Татьяна закусила губу, и, искоса глянув на русскую осторожно спросила:

– А что с сыном твоим?

– Я знаю, что ты хочешь спросить, – ощетинилась Клава. – Ты чтобы обеспечить своих ребятишек, на панель пошла, а я, думаешь, на собственного сына смогла бы руку поднять?

– Да нет, нет, я и не думаю так совсем, – заторопилась Татьяна. – Но кто-то это сделал?

Клава закрыла лицо руками и еле сдерживая рыдания, всхлипнула:

– Не знаю! Мне дажетстрашно думать о том, как это всё происходило! Кажется, сердце разорвётся от таких мыслей!

* * *

Жена Мустафы весь вечер и утро суетилась возле него, отпаивая чаем, таблетками и отварами. К утру следующего дня шеф туристической полиции чувствовал себя достаточно сносно. Криминалисты и эксперты работали до поздней ночи на месте происшествия, снимая отпечатки пальцев, тщательно осматривая каждый сантиметр и волосок в номере отеля. Оперативники вели допросы персонала и свидетелей. Действия необходимо было провести быстро и слаженно, чтобы не доставить неудобства отдыхающим и не уронить реноме отеля. И уже утром на столе у Мустафы лежали все бумаги и до обеда он просидел в своём кабинете, просматривая протоколы осмотра с места происшествия. В номере помимо пальцев Клавдии, Василия и уборщика обнаружилось множество неизвестных отпечатков. Опрос персонала показал, что во время убийства на морском пляже, принадлежащем отелю, загорали туристы из Австрии, и они могли бы подтвердить, или опровергнуть алиби Клавдии на это время. Загвоздка состояла в том, что к тому времени, как оперативники обнаружили этих свидетелей, группа туристов из Австрии уже поднимались на борт самолёта, направляющегося в Вену. Мустафа кусал дужку очков и думал, что придётся выходить на австрийских коллег, делать официальный запрос с просьбой, чтоб они провели опрос туристов. Он переговорил со своими коллегами из криминальной полиции, и было решено оставить дело русской женщины у него, потому что касалось только туристов-иностранцев. Во всяком случае до того времени, когда поступит экспертиза от патологоанатома и приедет представитель российского консульства из Каира. Только и экспертизу, и приезд представителя они могли ожидать в лучшем случае завтра утром. Ещё имелось время– по закону они могли задержать подозреваемую сроком до четырёх суток. А пока он хотел ещё раз поговорить с подозреваемой. Мустафа приказал связаться по телефону с вчерашним переводчиком и отправить за ним автомобиль, а женщину уже везли из изолятора временного содержания сначала в морг для опознания тела погибшего мальчика, потом к нему на допрос. Как потом рассказал офицер, который сопровождал Спиридонову в морге, когда она увидела тело, то сначала что-то причитала, гладила и целовала тело мальчика, а потом обмякла и завалилась без сознания, да так, что ударилась головой о край каталки. Потом кое-как откачали её нашатырём, и ушибленное место замазали йодом.

Мустафа презирал все эти нечистоты– размалёванных прошмандовок с большими сиськами, в коротких юбках, козлов, которые таскали через границу героин. Он презирал воров, чистящих сумочки бестолковых туристов. Нет бы украсть так, чтобы жить как король, а эти тырят не только мелкие ценности, но и лифчики и трусы из номеров отдыхающих. И когда ввели в кабинет Клавдию Спиридонову в душе шевельнулось чувство жалости. Последний раз он испытывал такое чувство, когда приехал в хоспис, где умирала от рака мать. Её тело иссушила болезнь, а в глазах он увидел безнадёжность и смирение. Тоже самое выражение он увидел в глазах этой женщины, как будто тело ещё красивое и живое, а душа уже угасала.

– Как вы чувствуете себя? Мы можем побеседовать с вами? – Мустафа включил диктофон. Он старался смотреть на синяк на лбу, а не в глаза, не хотел, чтобы женщина заметила его сочувствие. Переводчик монотонно переводил, подбирая слова, чин пониже рангом, сидя в углу за столом, щёлкал клавишами и записывал их разговор на компьютер.

– Да. Я в порядке. Спрашивайте, – тихо сказала Клава.

– Вам нравится в Египте?

– Нравилось до сегодняшнего дня.

– Вы второй раз приезжаете на отдых в этот город, – полицейский посмотрел какие-то бумаги. – У вас есть какая-то причина приезжать именно на этот курорт, или это случайное совпадение?

– Это совпадение.

В голове пронеслась буря счастливых воспоминаний, и ей показалось, что всё это только её фантазии. Захотелось вычеркнуть это время и оказаться в своей сибирской квартире, готовить котлеты и ждать Васеньку из школы. Клавдия погасила чувства и заговорила без эмоций. Она понимала, на что намекает шеф полиции, но ещё ночью решила ничего не говорить о Халиле.

«Сейчас всю душу вытряхнут из меня, хоть что-то оставлю для себя, да и зачем знать об этом полиции»? – устало думала она. Они не виделись два дня, а ей казалось, что прошла целая вечность. Халил был так далеко и так близко, но только ему она нужна, только он любит её. Клава цеплялась за эту мысль снова и снова, потому, что она нуждалась в светлых надеждах в то время, когда её окружал мрак и отчаяние.

Шеф полиции опять заставлял её вспоминать каждую мелочь, каждую минуту, которая происходила в день трагедии, сравнивая её рассказы с показаниями свидетелей. Самое ужасное, как раз на время убийства Клавдия не имела алиби, никто её не видел, женщина ни с кем не разговаривала и никаким образом не привлекала к себе внимания.Через некоторое время принесли чай и кое– что перекусить. Клава искренне поблагодарила за такое внимание– понимала, что не каждого арестованного будет потчевать шеф полиции, и от еды не отказалась, потому что в камеру приносили пищу близкую к помоям. Позже допрос продолжился, и уже к завершению Мустафа серьёзно предупредил:

– Я хочу уведомить вас, что предъявленные обвинения очень серьёзные, и по законам нашей страны вам грозит пожизненное заключение, или высшая мера наказания, если суд докажет вашу вину. Я так понимаю, что здесь вы не имеете средств для оплаты услуг адвоката, но если в России есть кто-то, кто сможет перевести деньги на счёт адвокатской конторы, мы посодействуем в решении этого вопроса. Завтра прибудет представитель Российского консульства для встречи, и необходимо решить много вопросов связанных с вашим делом. Вы должны понимать, в какой стране находитесь и сделать более комфортным условия пребывания специально для вас, в тюрьме не в наших силах, но если есть какие-либо просьбы, разумеется, в рамках разумного, постараемся выполнить.

Клава молчала несколько секунд, потом подняла глаза и медленно, давая время переводчику толком объяснить, произнесла:

– Я прошу записать мои слова. Я не убивала своего сына. Он единственное, дорогое существо в этой жизни. И у меня нет таких людей, кто бы мог помочь с адвокатом. Родители давно пенсионеры, люди пожилые и совсем небогатые, если имеют небольшие накопления, так только на свои похороны. А просьбы у меня есть. Если это возможно вернуть мою сумочку, там расчёска, влажные салфетки и по мелочи кое-что. И, пожалуйста, если это возможно, бутылку воды и сигареты. Шеф полиции в удивлении поднял брови:

– Я думал, вы не курите.

– Это я в прошлой жизни не курила, а в этой жизни всё по другому.

Клавдия поднялась со стула. Конвоиры уже ждали её. У дверей остановилась, кое-что вспомнив:

– У моего сына был нательный крестик, он никогда его не снимал. Я смогу его забрать?

Мустафа позвонил куда-то по телефону, после короткого разговора положил трубку.

– Крестика на теле мальчика, в комнате, в ванной эксперты не обнаружили.

* * *

Они сидели в кабинете одни, и пили крепкий кофе, запивая ледяной водой. С соседней мечети мулла запел созывая на вечернюю молитву, красное солнце медленно уползало в пустыню. К концу дня Мустафа опять чувствовал озноб и усталость, он решил просить товарища о помощи.Они давно приятельствовали, иногда ходили друг к другу в гости, в свободные дни играли в шахматы и нарды.Товарищи не подчинялись друг другу, и им легко было дружить.

– Ты сделай по возможности, что русская просила, ну сигареты там, вода, расчёска, я позвоню начальнику тюрьмы, чтобы препятствий не чинил. Да, и вот деньги.

Мустафа полез в карман за бумажником. Переводчик замахал руками, мол не волнуйся, сделаю в лучшем виде, встал у окна и закурил. Помолчали. Думали о русской. Шеф полиции прервал молчание:

– Как думаешь, кто убил мальчика?

– Не знаю, но честно сказать, не думаю, что это русская. Однако тебе видней, у тебя все показания на руках, – он выпустил дым в приоткрытое окно.

Мустафа вытер пот со лба и продолжил размышления:

– Может он оказался свидетелем чего нибудь? Я в прошлом году наркодельцов накрыл в соседнем отеле, там большие деньги стояли на кону. Америкашки таскали экстези и толкали среди туристов в барах и на дискотеках. Приезжали каждый раз разные люди, но в один и тот же отель. Мы их долго пасли. Завтра опять отправлю в отель своих людей, может что-нибудь нароют ещё.

Они обернулись на стук в дверь.

– Разрешите доложить, – вошёл полицейский.

– Докладывай! – скомандовал Мустафа.

– Возле участка собрались журналисты, хотят получить комментарии об убийстве русского мальчика. Вы сами с ними встретитесь, или …

– Или, – перебил его шеф полиции. – Комментариев не будет! Скажешь, что произошло преступление, идёт расследование и до выяснения обстоятельств, задержана его мать. И, пожалуйста, аккуратнее со словами, не арестована, а задержана и ни слова лишнего, а то потом так перевернут, не отбрешешься перед русской стороной.

Уже поздно вечером Клавдии в камеру передали пакет с водой, сигаретами и кое-какими вещами – расчёска, зубная щётка, длинная, хлопковая, светлая рубаха, мыло и плитка шоколада. Соседки с завистью смотрели на такое богатство– здесь редко кого баловали гостинцами такого рода. Сигареты она отдала украинкам, за что они были безмерно благодарны. Сама Клава курила давно, но когда узнала о беременности сразу прекратила это дело, а потом уж и не начинала, боясь показать дурной пример сыну. После последнего допроса в душе наступила апатия. Она вяло думала, что, вероятно, закончит свою жизнь в этой стране, среди песка, под заунывные песни муллы, а может сойдёт с ума в жуткой, душной камере. Клава отдавала себе отчёт в том, что находясь здесь ничего не сможет изменить без денег, без поддержки адвоката без знания языка и законов страны. И только подумала:

«Всё в руках твоих, Господи»!

Она попросила Татьяну прикрыть её, сама помыла под умывальником голову, кое-как тело, одела чистую рубаху и как могла постирала свои вещички. Снова уползла в свою улитку, легла в угол, закрыв голову руками и, не обращая внимания на разговоры и галдёж в камере, погрузилась в свои невесёлые мысли. К ней никто не лез с разговорами, женщины просто не знали на каком языке с ней говорить, а украинки не навязывали своё общество, понимали– ей лучше побыть одной после многочасового допроса. Её мысли возвращались в холодные стены морга с белыми стенами, металлическим блеском инструментов, где лежало холодное, неестественно длинное и худое тело её сына Василия. Клава беззвучно плакала, зажимая рот ладонями, чтобы не зарыдать в голос. Она, и только она виновата в смерти сына, и как теперь жить с этой виной Клавдия не знала. Главное теперь наступило понимание, почему всё так произошло, она чётко определила причину. Нет, она ни в коей мере не винила Халила. Наоборот– ещё больше нуждалась в любви и поддержке. Он нужен был именно сейчас, когда весь мир отвернулся от неё. Клава поняла наверняка– причина в ней! Это она предала веру и решила изменить своему Богу и как теперь каяться, как молить о прощении Клавдия не знала. Да и что толку в её терзаниях, он уже наказал её за измену– забрал самое дорогое. Ведь дело состояло не в том, что она готовилась принять ислам, а в том, что в душе она уже изменила имя Бога! Она ушла из одной веры, но не обрела другую. Клавдия не была рьяно религиозной, не знала молитв кроме «Отче наш», не доверяла служителям культа, особенно после нашумевшей в прессе истории с дорогими часами, которые заснял пронырливый, ловкий фотокорреспондент, на руке одного высокопоставленного деятеля Православной церкви. Она не нуждалась в посреднике между ней и Богом. Клавдия жила в ладу со своей душой, старалась не нарушать заповеди и не грешить, а если таковой неблаговидный поступок имел место, стремилась по возможности всё исправить. Она не билась в истериках, не рвала волосы на голове, не стучала неистово головой головой об пол, моля о прощении, а только искренне просила Бога простить её и наставить на путь истинный. Клава чётко знала, что у неё в душе и в жизни есть Бог, в которого она верит безоговорочно. Она не была безвольной овцой, но смирялась, если Бог посылал ей испытания. Вот и сейчас, когда уже ничего невозможно вернуть, она подчинилась своей судьбе, считая, что после такого предательства не имеет права просить о снисхождении. Но в глубине сердца билась слабая, оправдывающая её мысль:

«Я так хотела обрести семью, стать благополучной и успешной! Наверное, нельзя быть счастливой предавая».

Глава 5

Наступило дождливое, осеннее утро, порывы ветра загибали углы зонта и жухлые листья засыпали голый сквер. Женька мелкими шажками семенила на работу, она первый раз одела новые, импортные сапожки. Они ей немного жали, но у киоска со свежей прессой она остановилась, как вкопанная, забыв про дождь и про узкую обувь. Со стеклянной витрины на неё смотрело испуганное лицо подруги Клавы.

«Что это? Что происходит? Как это?» – бормотала про себя Женька. Она выгребла из кошелька мелочь, купила газету и бегом припустила на работу, чтобы скрыться в кабинете и спокойно прочитать статью. Она поняла, если фотография Спиридоновой на первой полосе в центральной газете и с таким несчастным лицом, значит что-то случилось. Но то, что она прочитала не укладывалось в голове:

«Русская туристка Клавдия Спиридонова задержана в одном из курортов Египта по подозрению в убийстве собственного сына!»

«Какая чушь! Что они тут плетут? Это какая-то ошибка!» – Думала про себя Женя. Она вздрогнула от неожиданности, когда зазвонил телефон. Это оказался Пётр. Они договорились встретиться в кафе торгового центра через несколько минут. Женя выбежала, забыв в кабинете зонт, слёзы и дождь бежали по щекам, пышная причёска приплюснулась от порывов ветра и влаги. Она села за столик в углу, плача навзрыд, салфетками вытирая слёзы и размазывая тушь. Подошёл Пётр высокий и мрачный, тихо сел рядом. Он махнул рукой, тормозя официанта, который прытко направился в их сторону. Они молчали несколько минут.

– Что теперь будет, Петя? – женщина немного успокоилась.

Пётр тяжело вздохнул, он и сам плохо понимал, что же теперь делать. В душе колыхалась тёмная муть и хотелось выпить залпом бутылку коньяка, опьянеть, потом протрезветь и ничего не помнить. Он так ждал этого пацана, скучал о нём, мечтал, как научит кататься на коньках, водить машину, крутить гайки и много всяких мальчишеских дел. Уже в аэропорту, когда они вдвоём пошли есть мороженое, Пётр решил рассказать, что они не только друзья, но и непосредственные родственники. Василий неожиданно спокойно отнёсся к этому сообщению, потому что, как оказалось, новостью для него это не являлось. Он спокойно сообщил, что всегда знал и даже был уверен, что его папа смог спастись в авиакатастрофе, потом долго болел и не мог появиться раньше. А Пётр, ожидая тяжёлых объяснений, облегчённо вздохнул, и уверил сына, что теперь он никуда не уйдёт, но пока они не должны об этом говорить маме, пусть это будет их тайной.

Пётр ни секунды не верил в то, о чём прочитал в газете. Когда-то он был влюблён к Клавдию, но она так лихо его отшила, что незадачливый ухажёр не стал настаивать на продолжении отношений, решил не навязываться. Ох, если бы знать, что у него сын, то ни за что не отпустил бы эту женщину. Потом скоро женился, и брак оказался никудышный. Жили, как два квартиранта на одной жилплощади, без детского лепета, без шумных выяснений отношений, без гостей, без бурных любовных ласк, пока он не купил жене отдельную квартиру и не подал на развод к радости обоих. Так может и прошла его жизнь– в работе, в мимолётных увлечениях, если бы не та встреча с Женей, когда он узнал, что у него есть сын. Почему-то с первой секунды мужчина не сомневался, что это его ребёнок. Пётр караулил его возле школы, сверяя лицо мальчика с фотографиями из своего детства и с удивлением отмечал, что Вася один в один похож на него, когда он был в таком же возрасте. Новоявленный отец долго не осмеливался подойти, а когда всё-таки решился, то к его, невероятной радости, Клавдия не только не отпиралась, а даже разрешила встречи. Как же он был счастлив в это короткое время до их отъезда! Жизнь изменилась и наполнилась вещами, о которых он не знал или забыл– фантастические герои вроде Человека-Паука, Бетмена, Черепашки Ниндзя. Появились игрушечные пистолеты, автомобили, переводки, наклейки, рогатки и всякие невероятно интересные вещи, которыми Пётр увлёкся также, как и его сын. Пока он не знал, как справится с этой потерей, но решил, что, похоже, только он может оказаться поддержкой в этой страшной ситуации для семьи Спиридоновых и для самой Клавдии.

– Женя, иди сейчас на работу, а я поеду в туристическое агентство, где Клавдия покупала тур, они могут посоветовать, что делать дальше. Через пару часов я тебя заберу и отправимся к родителям.

Сказав это он вдруг поник плечами и закрыл руками глаза, в его голосе звучало горькое отчаяние:

– Помоги мне, Женя, как-то надо сказать родителям об этом.

Да только плохие новости приходят быстро. В квартире бродили какие-то люди, переговаривались тихо. Витал запах валерьянки и табака. Никто толком ничего не знал, только строили догадки да предположения. Как только вошли стало понятно – в доме горе. Мать с заплаканными глазами тихо сидела на диване, отец на кухне раскачивался на табурете, обхватив голову руками. На столе стояла рюмка водки, рядом полная пепельница окурков и пачка газет со статьями о произошедшем. Тихо работал телевизор– ждали новости. Дождались.

– В одном из отелей курортного города в Египте обнаружено тело семилетнего Спиридонова Василия, который по версии следствия, был задушен. По подозрению в совершении преступления задержана его мать Спиридонова Клавдия …

Журналист продолжал говорить, на экране менялись кадры, а мать тяжело поднялась и начала завешивать зеркала.

* * *

Мустафу раздражало всё. Мало того, что простуда никак не хотела покидать его, да ещё из носа постоянно что-то вытекало. Начальство, как школьнику выговаривало претензии о том, что дело Спиридоновой не сдвигается с мёртвой точки, и что журналисты вездесущие знают об этом деле гораздо больше, чем официальные органы. Но на всё нужно время. Его люди на сто рядов прошерстили отель, но ничего нового так и не нарыли, никаких подозрительных личностей, странных посетителей и сомнительных связей.Только насторожил лишь один факт:во время допроса, кое-кто из персонала заметил вскользь, что видел недалеко от корпуса, в котором было совершено убийство, развозчика фруктов Рамона. Собственно ничего не обычного в этом факте не находилось. Рамон работал в крупной торговой компании по доставке овощей и фруктов в отели, рестораны и кафе города и каждые два дня шеф-повар принимал от него свежий товар. Сотрудники отеля часто видели парня– кто дружелюбно здоровался, кто только знаком, а кто просто знал в лицо. Обычно он парковался на своём грузовичке вплотную к служебному входу, официанты вместе с ним разгружали ящики, мешки с картошкой, арбузами и капустой, потом экспедитор садился в машину и ехал дальше. Иногда задерживался, чтобы перекусить и выпить чай, но это случалось совсем не часто. А вот выходить за пределы ресторана у Рамона причин не имелось. Настораживало лишь одно: как правило, товар он привозил утром, во всяком случае до обеда, а его видели далеко за полдень. Возникал вопрос, что он делал на территории отеля? Мустафа решил не пренебрегать такими мелочами и дал указание подчинённым собрать сведения на этого Рамона. Не внёс особенной ясности, а даже добавил вопросов, отчёт патологоанатома. Под ногтями мальчика обнаружились частицы кожи Клавдии Спиридоновой, это усугубляло положение подозреваемой, и указывало на неё, как на убийцу. Но странное состояло в другом –характер удушения показывал на то, что убийца, вероятнее всего, левша, а подозреваемая левшой не являлась. Вскоре ожидался приезд представителя Российского консульства, и Мустафа отдал приказ привезти из изолятора Спиридонову.

* * *

– Константин Николаевич, сотрудник консульского отдела посольства России, – представился светловолосый, высокий, лет тридцати пяти мужчина. Он был тщательно выбрит, аккуратно одет, и от него пахло хорошим одеколоном. Этот аромат напомнил ей о той, другой, счастливой, беззаботной жизни по ту сторону стен. Сейчас она сидела в уже замызганной, чужой, мятой рубахе, пропахшая запахом табака и хлорки. Клава посмотрела на свои ногти и спрятала руки под стол– она стеснялась своей вынужденной неопрятности. Они сидели одни напротив друг друга за столом в просторном, светлом кабинете с большим зарешеченным окном и Клавдия могла видеть верхушки пальм, изгибы гор и мутное от взвеси глины и песка небо– начиналась песчаная буря. Она некстати вспомнила анекдот про то, как два заключённых еврея смотрят в зарешеченное окно. Один не выдерживает и говорит, тяжело вздохнув:

– Бедный Додик! В такую бурю выйти из тюрьмы!

Она не понимала юмора, а когда все смеялись, лишь усмехалась и пожимала плечами. Лишь в эту минуту до неё дошла суть анекдота. Захотелось захохотать от души и громко, но она подавила смешок, понимая, что это совсем неуместно. Последнее время взгляд натыкался только на стены, заборы, решётки, и сейчас на протяжении всей беседы она смотрела в окно, представляя, как город живёт своей курортной жизнью. Клавдия явно ощутила аромат улиц, запах дымка от люля-кебаб, вкус апельсинового сока и бордовой клубники.

Под потолком прытко вертелся вентилятор, разгоняя духоту. Чиновник положил на стол чистые листы бумаги, диктофон и сигареты.

– Курите, – он подвинул сигареты и зажигалку.

– Нет, спасибо, – отказалась Клава. Последнее время постоянно подкатывала тошнота. Её передёрнуло от мыслей, что этот господин сейчас закурит, и комната наполнится дымом. Ещё занимали мысли о том, какие у неё ужасные руки. Пилочку и маникюрные ножницы отобрали сразу и пальцы с обгрызенными ногтями, превратились в тонкие, бледные сосиски. С момента ареста, она не видела себя в зеркале, но догадывалась, что седые волосы, синяки под глазами и потухший взгляд делают её просто старухой.

К приятному удивлению, мужчина не закурил и только уселся напротив с видом деловым и располагающим. Клавдия вдруг ясно увидела, что он не знает, как к ней относиться, то ли как к жестокой убийце, то ли как к невинной жертве. Он выглядел намного моложе её, респектабельный, в модной рубашке, дорогой обуви и в облаке французского аромата. На фоне него, такого успешного и холёного, она почувствовала себя песчинкой под подошвами его итальянских ботинок и поняла, что если не произойдёт чудо, она останется в Египте навсегда. И также стало совершенно очевидно, что чуда ждать неоткуда. А он включил диктофон и начал беседу:

– Клавдия, произошло преступление из ряда вон выходящее, нам надо решить много вопросов, но прежде ответьте на один вопрос, от этого зависит дальнейшее наше сотрудничество, – он сделал паузу. – Это вы убили своего сына?

– Нет, – просто ответила она, – я никогда бы не сделала своему сыну плохо, у меня никого нет кроме него.

Клавдия задышала часто, глубоко, чтобы усмирить рвущиеся рыдания. Жалость к самой себе и сломанной жизни затопила горячей волной, но она через силу подавила эти чувства, понимая, что не дождётся сострадания. Для всех она убила своего сына и доказать обратное, скорее всего невозможно. Мужчина дал ей время успокоиться и продолжил:

– Вы должны взять себя в руки, понадобится много сил. Я просмотрел материалы дела, и они говорят не в вашу пользу. Мы попытаемся добиться, чтобы дело передали Российской стороне. Между Россией и Египтом есть договор о правовой помощи, который предусматривает выдачу подозреваемого за преступления, срок наказания за которые более одного года. И, если суд признает вас виновной, необходимо добиться, чтобы вы отбывали срок в российской тюрьме, – он перевёл дыхание и уже тише произнёс. – Расслабляться нельзя, надо готовиться к разным сценариям. Мы должны понимать, что находимся на территории другого государства, и стопроцентной гарантии не может дать никто, тем более, что преступление в котором вас обвиняют, предусматривает не только пожизненный срок, но и высшую меру наказания.

Несмотря на жару Клавдию обдало холодом, стало страшно и она ещё больше сгорбилась за столом. Константин Николаевич увидел её реакцию и продолжил:

– Понимаю ваши чувства, и не хочу понапрасну пугать напрасно, но ещё раз повторяю – мы, – на слове мы, он сделал акцент, – должны быть готовы к любому развитию событий.

Клавдия еле заметно кивнула.

– Египетские криминалисты провели все необходимые экспертизы –я просмотрел документы, всё проведено на должном уровне, и мы можем отправить тело вашего сына на родину. Страховая компания согласилась оплатить все расходы по транспортировке, я связался с вашими родителям, они готовятся к похоронам.

У Клавдии заныло под ложечкой и снова густая тоска заполнила пустоты внутри. Она представила как холодное, одинокое тельце везут в аэропорт, искусственные, пышные венки в подъезде родительского дома, мать в чёрном платке, отец курит в поддувало домашней печки. Она, некстати, подумала, во что же оденут Васеньку, хватило бы ума забрать из квартиры новый костюмчик и туфли, в которых он ходил на первое сентября…

– И ещё, вам отказано в услугах государственного адвоката. В этой стране есть такие правила– вы гражданка другого государства и адвокатура может отклонить ходатайство суда об оказании государственной юридической помощи. И если дойдёт дело до суда и огласят приговор, чего допускать совсем нежелательно, вызволить вас из тюрьмы будет почти невозможно! Значит вы должны защищаться сами или придётся нанимать адвоката из частной конторы. Я могу порекомендовать очень толкового, но его услуги стоят около трёх тысяч долларов. Вы должны понимать, что положение очень серьёзное и без адвоката не обойтись.

Клавдия вяло замотала головой пытаясь его перебить:

– Ни у меня, ни у родителей нет таких денег!

– Вы не должны переживать по этому поводу. Необходимые средства уже перечислены на счёт адвоката.

– Но кто дал столько денег?

– Я не могу вам ответить, потому что понятия не имею, – он задумался на несколько секунд, – вероятно, знают ваши родители, они владеют всей информацией. И последний вопрос, на который важно получить искренний ответ, – Константин Николаевич потёр подбородок, – есть какие-то факты, которые вы скрываете? Потому что если это что-то всплывёт во время следствия, и я не буду об этом знать, то просто не смогу ничем помочь.

Клавдия посмотрела твёрдо и покачала головой:

– Я всё рассказала в полиции. Мне нечего добавить, – она видела, что у сотрудника Консульства мелькнула тень сомнения. Но о чём она могла рассказать? Мол приехала замуж выходить, что хотела поменять и веру и страну? И при чём здесь Халил? Какую ясность он может внести? Жених ничего не знает! Если откроет рот, то только осложнит себе и Халилу жизнь. Да имеет ли это значение сейчас в сравнении с той потерей которая случилась?

– Ну, хорошо, пусть будет так, – почему-то нехотя согласился сотрудник посольства, и после некоторой заминки продолжил. – Египетская полиция продлила срок вашего задержания, в связи с выяснением обстоятельств дела. Скажу честно, я не знаю, как долго вам придётся находиться в тюрьме, но мы приложим все усилия, чтобы вы вернулись домой. Наше посольство в Египте направит в МИД страны ноту с просьбой передать в Следственный комитет все имеющиеся материалы по делу. Да, и на днях вы встретитесь с адвокатом. Сейчас принесут еду из ресторана, вы должны поесть.

– Спасибо, – еле слышно сказала Клава, её просто выворачивало наизнанку от еды, которую приносили в камеру. Она уже несколько дней практически ничего не ела и тут поймала себя на мысли, что ест нормально только тогда, когда её вызывают на допрос.

Утром подругам из Украины сообщили, что их депортируют из страны за нарушение закона, а конкретно – за занятия проституцией, и после обеда дам лёгкого поведения сопроводят к самолёту. Они ожидали именно такой поворот событий, знали, что держать их здесь никто не будет без серьёзных причин. Виза заканчивалась и билеты на самолёт оплачены, незачем держать сомнительных дам здесь, хоть и в тюрьме– своих преступников некуда девать, особеннно политических. А этим поставят отметки в паспорте, внесут в чёрный список, и пусть летят голубки, зарабатывают телом на своей исторической родине. Украинки не представляли, что могут сказать на прощание этой несчастной русской, только обнялись крепко и пожелали не падать духом. А Татьяна от души презентовала свою поролоновую циновку бедной русской, у которой будущее рисовалось весьма туманным. Больше она ничем не могла помочь горемычной. Всё это время Клава спала на каких-то тряпках на бетонном полу и подарок оказался просто королевским. Вскоре клацнули камерные замки и конвой вывел Татьяну с подругой на свободу. А к вечеру доставили двух новых женщин, но теперь некому было перевести их криминальную историю, да это не особенно интересовало Клавдию. Женщины общались на одном языке, иногда ругались, переходя на крик, и даже пытались устроить драку, но всё та же, здоровая бабища, которая зарезала своего мужа, быстро утихомиривала склочниц и тушила скандалы. Клавдия совершенно не понимала чужестранных разговоров. Большую часть времени молча сидела поджав ноги и уходила в уголки своей памяти. Но мрачность снаружи и чернота внутри настолько иссушали её, что она нуждалась хоть в какой-то светлой иллюзии. И Клавдия представляла, как идёт держа за руку Халила по колено в прозрачной лазурной воде, или они, свежие, влюблённые пьют кофе на террасе его городской квартиры, она в белом, ситцевом платье, а на коленях лежит огромная, красная роза. Или они стремительно идут навстречу друг другу, красиво одетые, а прохожие провожают их завистливыми взглядами. Все эти фантазии напоминали те сентиментальные индийские фильмы, которые она увлечённо смотрела в детстве. Ей так легко и приятно было находиться в этом красочном мире иллюзий, что иногда, она даже забывала, что окружающий мир сейчас состоит из мрачных красок глины, песка, тоски и горя.

Клавдия чувствовала себя отвратительно, её постоянно мутило от тюремной пищи, от запахов пота и хлорки. К ней пытались обращаться, иногда предлагали сигареты и какую-то еду, но она мотала головой в знак того, что ничего не понимает и ничего не хочет. Женщина потеряла счёт часам и дням.Только в окно камеры видела рассвет и закат, и мулла пел несколько раз в день. Некоторые женщины садились на колени и бубнили долго свою молитву, положив перед собой Коран, только эту книгу можно было держать в камере.

Наконец-то произошла встреча с адвокатом. Его звали странным для Египта именем Гийом. Много лет назад мать француженка поддалась чарам темпераментного египтянина в те времена, когда они ещё были студентами Университета Нантер-ля-Дефанс в Париже. В последствии, после юридического колледжа в Каире, Гийома отправили учиться в тот же Университет на отделение французское и российское право. Это был человек весьма интересный со всех сторон. Пятидесяти лет, невысокого роста, импозантный, с хорошими манерами, маленькими, чёрными глазками и наманикюренными ногтями. Наблюдалось в нём какое-то несоответствие– двигался мужчина плавно, если не сказать кокетливо, и это расслабляло собеседника. Однако вёл беседу так чётко и хитро, что сложно было укрыть какую-либо информацию. Адвокат прекрасно говорил на русском языке, что облегчило взаимопонимание с подзащитной. Клавдия сразу обратила внимание на элегантную одежду, очки от знаменитого кутюрье и на массивные, золотые часы. Женщина очень быстро поняла, что юрист не зря ест свой лаваш и берёт баснословные гонорары. Он готовился к встрече с русской. Вопросы сыпались один за другим, не оставляя время на раздумье. Адвокат рассказал, что один его коллега видел фото Клавдии в газете и поделился очень интересной информацией. Дело в том, что не так давно этот товарищ– тоже адвокат, делал орфи-контракт, для красивой русской женщины с одним молодым египтянином. Так он выяснил личность Халила, и уже хотел составить с ним беседу, но прежде всё-таки решил посоветоваться со своей клиенткой. Клавдия испугалась и только яростно замотала головой:

– О нет, прошу вас не вмешивайте его, он очень уважаемый в городе доктор и не имеет к этому никакого отношения.

– Вы виделись с ним в день убийства?

– Нет, мы должны были встретиться вечером, после ужина.

– Какие отношения были между Халилом и вашим сыном?

– Они были почти друзьями, – Клавдия немного смутилась, вспоминая раздражение Халила, и психи сына, когда будущий муж оказывал ей знаки внимания. Однако решила, что это не имеет никакого значения, и нет смысла упоминать мелкие, ненужные подробности. – Во всяком случае, они ладили друг с другом.

– Вы приехали в нашу страну, чтобы встретиться с Халилом? Клавдия немного замешкалась и заговорила торопливо:

– Я хотела показать сыну море, да и отпуск у меня, а в Сибири, где мы живём, наверное уже идёт снег, тур в Египет стоит недорого…

– Вы хотите выйти за него замуж? – перебил адвокат. Ему не нравилось то, что он теряет время, вытягивая информацию из обвиняемой, в час по чайной ложке.

Клавдия вздохнула, что теперь юлить и скрывать:

– Да, я хотела познакомить сына с будущим мужем, и встретиться с родителями Халила, но поездку в Каир на встречу со своей семьёй он отменил, потому что заболела мать. Так он сказал.

– Вы виделись на территории вашего отеля?

– Он приходил сюда несколько раз, в основном мы проводили время в городе.

– Кто оплатил ваш приезд?

– В каком смысле? – женщина не сразу поняла, что имел в виду адвокат.

– В самом прямом и буквальном, – мужчина поднялся из-за стола. – Из материалов дела и из тех документов, что пришли из России, я понял, что вы не располагаете большими капиталами. Трудитесь в бюджетной сфере. Однако уже во второй раз за шесть месяцев посещаете Египет, а сейчас вместе с сыном. Это не дешёвое удовольствие– билеты на самолёт, отель, экскурсии. Кто-то оказал вам материальную помощь?

– А разве это имеет значение?

– Нет, не имеет, – ретировался Гийом. – Но лучше, если я буду знать обо всём, что связывает вас с нашей страной. И ещё, поймите, я не из праздного любопытства пытаюсь выяснить любые мелочи. Моя задача защитить вас, – он навис над ней и сквозь стёкла очков заглянул в глаза. – Вы даже представить не можете, что за жуткие перспективы впереди, если не получится вызволить вас отсюда!

– Всё оплатила я, ну и родители помогли немного, – Клавдия растерялась, даже странно, что эта мысль не приходила в голову, а сейчас она подумала, что Халил ни разу не предложил финансовой помощи. Здесь ходить в рестораны не имело смысла, потому что они с Василием питались в отеле. А то, что он платил за мороженое, коктейли, сок и кофе, но это абсолютные мелочи. И подарками как-то не баловал. Ну разве, что дорогое кольцо с сапфиром, когда предлагал руку и сердце. Клавдия совсем про него забыла, кольцо так и лежало на тумбочки возле зеркала. Она не одевала его, когда собиралась в бассейн или на пляж, боясь потерять в воде. Женщина спохватилась, – А где мои вещи?

– За чемоданы не переживайте, они находятся в камере хранения отеля. Там есть что-то ценное?

– А я и не переживаю. Я сына потеряла, у самой жизнь на волоске, и вы думаете, что я буду страдать о чемоданах с барахлом? – грубо усмехнулась Клава.

– И всё-таки? – не унимался адвокат.

– Ничего особенного. Как вы знаете, – съязвила Клава, – мы люди не богатые. Только подарки для друзей и близких мы с сыном купили в последний день, – она тяжело вздохнула: «последний день» оказался тем днём, когда закончилась прекрасная сказка с несчастливым концом. – Кольцо с крупным сапфиром. Мне Халил подарил, когда предложение делал.

– Мм-да, – задумался Гийом. – Насколько я помню по описи, никакого кольца в ваших вещах не было.

– Странно. Я положила его на тумбочку возле зеркала вместе с косметичкой.

– Вы можете его описать?

– Конечно. Только зачем? Во всяком случае, для меня это уже не имеет значения.

Адвокат так не думал. Он точно помнил, что никаких драгоценностей в багаже Спиридоновой не имелось. Обслуга отеля прикарманить ювелирную вещицу не осмелилась бы, потому что получить работу не так-то просто, да и служба безопасности проверяет персонал. И значит, это кольцо мог забрать только убийца. Получается, что мальчик стал свидетелем ограбления, и за это его убили? Но почему паренёк не стал кричать? Он знал убийцу? Не слишком ли дорогая цена– жизнь ребёнка из-за какого-то кольца! Всё это в несколько секунд пронеслось в голове адвоката. Он решил подумать об этом после, а сам спохватился и продолжил беседу:

– Вы пользовались здесь сотовым телефоном?

– Я пользуюсь связью «Билайн». Это российский оператор связи. Разговаривать здесь стоит очень дорого, почти сто рублей за минуту. Поэтому, как только прилетели, телефон я отключила.

– Когда вы планировали зарегистрировать брак?

– В мае, когда закончится учебный год. Не хотелось резко менять привычную обстановку.

Она поймала себя на мысли, что думает о Васеньке, как о живом. Но адвокат забрасывал её вопросами, не давая времени раздумывать над ответами. Он просил вспомнить вплоть до минуты, когда она пришла на пляж, кого видела в шезлонгах рядом, в какую одежду одета, и какого цвета бикини на ней были в тот момент. Он то возвращался в прошлый её приезд, то спрашивал о том, какую еду приносили в камеру утром. Клавдия не понимала смысла, то ли адвокат намеренно путает, сбивая с мысли, то ли проверяет её память, то ли проверяет её честность. Охранник снова принёс еду, не тюремную баланду, а хорошую пищу, вероятно, привезённую из ресторана и упакованную в разноцветные, картонные коробки. Адвокат наблюдал исподтишка, как жадно ела Клавдия и подумал, что «война-войной, намаз-намазом». Несмотря на все страдания, организм требует пищи. Ещё он понял, эта женщина, сама того не подозревая, хочет жить, хоть ни о чём не просит, ни на что не жалуется и ничего не требует. После обеда ещё пару часов он уточнял каждую мелочь. И перед тем, как попрощаться, адвокат протянул пакет, где находилось новое бельё, тонкая рубаха, и какая-то еда. Клавдия сердечно поблагодарила мужчину, и спросила не Халил ли финансирует его работу?

– Я не могу вам ответить на этот вопрос, потому что платежи прошли по банковской системе на счёт фирмы со ссылкой на ваше дело. Да меня это не особенно интересует, ваше дело очень резонансное, растиражированное в СМИ, поэтому перечислить мог любой.

– Я не верю в меценатство, – усмехнулась Клавдия.

– Я тоже, – поддержал Гийом. – И всё-таки вам лучше знать, кто может проявлять такую заботу и щедрость.

Адвокат снял красивые очки, протёр белоснежным платком и напоследок спросил:

– Среди ваших знакомых есть левши?

– Нет, кажется, не помню, – задумалась Клава и усмехнулась. – Да и какие у меня здесь знакомые? – Вдруг в голове мелькнула какая-то мысль, но она отогнала её, посчитав не особенно важной.

Адвокат питал слабость к комфорту, вкусной еде, дорогой одежде и русским женщинам. Он любил свою работу, делал её виртуозно не жалея времени и средств для достижения цели. Он никогда не женился, потому что не мог найти ту середину между востоком и западом. Его идеалом была вторая жена шейха Катара, мать семерых детей шейха Моза. Женщина невероятной, утончённой восточной красоты, стиля, шарма, прекрасного образования и в то же время огромного влияния в политической жизни небольшой страны, как Катар. Гийом следил за новостями из её жизни и удивлялся, как, несмотря на большую семью, она умудряется организовывать и открывать университеты, руководить многочисленными проектами в сфере защиты детей и женщин. Однажды он встретился с ней случайно на приёме в Английском посольстве и настолько впечатлился, что потерял сон на всю ночь, потому что вместе со своим влиянием, величием, докторскими званиями, она и во плоти являлась дамой внушительных форм. Из любопытных позывов он протиснулся сквозь толпу разряженных дам и джентльменов, встал рядом с объектом своего интереса, и …потерялся. Адвокат понял, что даже если судьба и преподнесёт встречу с подобной женщиной, то он, мужчина со скромными физическими данными и при росте сто семьдесят два сантиметра, просто не потянет такой прекрасный экземпляр, не потянет во всех смыслах. Он прикинул на глаз– шейха Моза рост имела минимум сто восемьдесят восемь сантиметров на каблуках, широкие плечи и крутые бёдра. Она возвышалась над присутствующими мило улыбаясь и распространяя вокруг себя море обаяния. И это оказался недостижимый идеал, который отличался от традиций арабского мира. Ему не нравилась абсолютная закрытость восточных женщин, их покорность, молчаливость, строгость и унылость в одежде. Не нравилась телесная мода, почему-то считалось, что чем толще женщина, тем она состоятельнее и имеет хорошее здоровье. И в то же время худосочных, западных женщин он считал распущенными, крикливыми и даже развратными. И только в русских, по его мнению, сочеталось целомудрие с сексуальностью, красота со скромностью и сдержанность с безудержной чувственностью.

Он решил вернуться в свой офис, чтобы обдумать разговор со Спиридоновой. В голове никак не складывалось мнение об этой женщине, он не мог сказать точно, верит ли в её невиновность. Но только зачем она решила утаить факт существования египетского жениха? И оставалось ощущение, что она чего-то не договаривает. В машине работал кондиционер, из магнитолы звучала «Пиковая дама» Петра Чайковского. Русская классика литературная и музыкальная была его слабостью, в доме он имел большую библиотеку и просто огромный сборник музыкальных произведений начиная от виниловых пластинок и заканчивая современными электронными носителями. Он зарабатывал хорошие деньги, иногда соглашался на ведение сомнительных дел. Адвокат мог позволить себе водителя, но не хотел, чтобы его кто-то отвлекал– в мелькании дорожных разметок хорошо думалось. В этом, казалось бы простом деле, как в опере Чайковского скрывались страсть, мистика, любовь и страдание. По опыту он знал, что причиной всех преступлений может лежать любовь, деньги или производные от этих двух движущих сил. Когда он изучал материалы дела, то стало очевидным, что убийца вёл себя хладнокровно. Он не готовился заранее и не принёс орудие убийства с собой, а взял пляжное полотенце в номере, и это подтвердил горничный из отеля и сама Спиридонова, когда рассматривала фотографии с места преступления. Очень может быть, что мальчик знал убийцу, он не ожидал нападения и не оказал сопротивления. После сегодняшней беседы Гийом понимал, что дело практически проигрышное, всё указывало на мать, как на убийцу. Под ногтями мальчика обнаружены частички кожи Спиридоновой, а значит, он сопротивлялся. Но что может сделать семилетний ребёнок против взрослого человека? Самые эффективные шаги, которые можно предпринять,чтобы избежать смертной казни, или пожизненного заключения, это добиться передачи дела в Россию. Но может произойти какое-то чудо, и это чудо возможно сотворить своими руками. И если, чисто гипотетически предположить, что русская не виновна, значит надо найти настоящего убийцу. Во-первых: необходимо быстрее встретиться с австрийцами, которые могли видеть Спиридонову на пляже во время убийства. По официальному запросу ждать придётся долго. А значит надо звонить своему приятелю из Интерпола и как можно скорее получить нужные показания. И ещё оказалась одна незамеченная для полицейских фигура– это египетский жених Клавдии. Спиридонова, конечно, настаивает, что к трагедии он не имеет отношения, но проверить необходимо и просто обязательно! Его главная задача, как адвоката, спасти русскую. А что этот египтянин, и правда решил жениться на православной? Хотя таких примеров много. Парни зарятся не только на красоту, но и на деньги. Однако эта Спиридонова на миллионершу никак не тянет. Но зачем ему убивать мальчика? Тоже вопрос. По всей видимости жених действительно не имеет мотива, но он имел возможность. Парень мог очень просто, незаметно пройти на территорию отеля. По традиции штат сотрудников состоит почти полностью из мужчин, они убирают в номерах, работают в ресторане, несут вахту на ресепшен, привозят продукты, обслуживают в магазинах. И стандартная форма для сотрудников это белая рубашка и чёрные брюки. Халил мог проникнуть на территорию отеля не привлекая никакого внимания. Так размышлял адвокат, но своими мыслями делиться ни с кем не стремился, потому что могла произойти утечка информации, а это в его планы не входило. Он, как успешный юрист не лишён был тщеславия и не желал, чтобы газетчики лишний раз понапрасну трясли его имя до окончательного, победного вердикта.

Глава 6

Шёл дождь со снегом, покрывая ещё зелёную траву белым налётом. Печальная процессия тянулась с кладбищенских ворот к автобусам, таща на ногах большие комья мокрой глины. Мать шла прямая, высокая, строгая, к ней прижималась Женька, держа под руку, она очень волновалась за пожилую женщину– за последние два дня несколько раз вызывали скорую. Отец потерянный, с непокрытой головой брёл следом не разбирая дороги, то и дело проваливаясь в ухабы с чачей из глины и снега. Похоронили тихо, без оркестра, речей и громких рыданий. Все слёзы выплакали за те дни, пока ждали гроб из Египта. Соседи, друзья, знакомые несли цветы и венки. С расспросами никто не лез, понимали, что семье сейчас не до разговоров. Но во дворах сплетничали, что не знали-придумывали. Так факт смерти мальчика оброс таким облаком небылиц, что можно было написать не один триллер. Благо, до родителей, убитых горем, эти балаганные, дворовые байки не доходили. И всё же любопытные кумушки пытались выяснить, как же это родная мать собственного сына, удушив, на тот свет отправила! Вот на этот случай Женька и вилась возле матери с отцом, дабы не допустить, чтобы змеиные жала ядом на открытые раны капали. А в остальном всё прошло гладко. Батюшка с местной церкви отпел, как положено, кадилом дымным помахал над гробом и удалился. Продрогшие люди, тихо переговариваясь, быстро рассаживались по тёплым по автобусам и автомобилям.

Поминки проходили в небольшой, опрятной столовой недалеко от дома. В небольшом провинциальном городке на похороны и на поминки не приглашали, но столько людей не ожидал никто. Шли не только друзья, знакомые, соседи, но и просто любопытные, ну а в столовой заседали в три захода, каждая морда алкогольная радовалась до стакана добраться, и горяченьким закусить. Женька попыталась турнуть парочку забулдыг, но мать остановила:

– Не трогай, пускай поминают. Все кто пришёл.

В третий заход сели все свои – самые близкие. Встал отец:

– Помянем внука моего Василия, безвременно ушедшего. И прошу всем уяснить себе одно – дочь наша Клавдия не виновата ни в чём, – голос задрожал, он сжал гранёный стакан с водкой.

– Успокойся бать, сядь, поешь, не митингуй, все понимают, что Клавдия не виновна, – тихо проговорил Пётр и силой усадил старика за стол. Ещё до похорон они договорились с Женькой, что по возможности, она с матерью всё время, а он с отцом, который заливал горькую и мог просто или уснуть, или выкинуть нежелательный фортель. Этого делать было нельзя, потому что, как подозревал Пётр, вокруг кружились журналисты.

В квартире суетились ещё какие-то родственники и всегда находилось кому составить компанию замахнуть рюмку другую. Но сейчас все находились дома и Пётр отпустил контроль, решил, что чем быстрее батя налижется, тем скорее угомониться. Так и получилось. Мать с женщинами сидели в большой комнате, тоже выпивали помаленьку, тихо разговаривали, смотрели детские фотографии Клавдии и Василия, вспоминая разные истории. Иногда даже Пётр слышал приглушённый смех и это был хороший знак– может мать немного отвлечётся от горестных мыслей. Зато батина компания на кухне становилась всё шумней, и кто-то даже попытался затянуть грустную песню. И Пётр вспомнил шутку:

«Хоронили тёщу– порвали три баяна!» – ухмыльнулся, зашёл на кухню цыкнул на певцов, подцепил батю под мышку, который уже дремал в углу на табуретке, и уложил в спальне на кровать, укрыв клетчатым пледом. Вскоре все затихли, улеглись кто где мог, кому на полу мать постелила, кто на диванах-кроватях, Пётр задремал в кресле напротив, завешенного простынёй трюмо, рядом с кроватью, где громко храпел измученный, пьяный отец. Сквозь дрёму он ещё много думал о том, что за последнее время, эти люди стали ему очень дороги. Он переживал за стариков и хотел заботиться о них. По большому счёту никого не осталось, кто бы в нём нуждался, конечно, не считая матери, которая жила далеко и находилась под надёжной опекой сестры. И ещё Клавдия. Самое удручающее было то, что он практически не владел ситуацией и имел весьма скудную информацию. Тягостные новости он получал от менеджеров страховой и туристической компаний, читал в газетах, интернете и уже редко слышал по радио и телевидению. Новость даже самая захватывающая или страшная, или сногсшибательная новостью остаётся первые два дня, а потом теряет свою актуальность, уступая другим, свежим известиям. Он достаточно успешный бизнесмен, который имел сеть автомастерских во многих городах области, он, привыкший всё держать под контролем, оказался бессилен, когда пришла беда. Мужчина мучительно, до скрежета в зубах, тосковал по этому мальчику. Его не было в жизни Петра целые семь лет и вот за последние два месяца, как он узнал о его существовании, очень многое изменилось. Бизнесмен поменял график работы и уже не находился в офисе по двадцать часов, отправлял в командировки своих заместителей, и даже, выписал доверенность на ведение некоторых банковских операций своему компаньону, чего раньше бы не сделал никогда. Однако, самая главная перемена произошла в душе. Пётр понял, что не одинок. Теперь он никогда не выпустит из виду этого Ёршика, так он его называл за короткий, светлый ёжик на голове. Мысленно мужчина строил грандиозные планы будущего для Василия. И вдруг все мечты рухнули. Он всегда знал, что хочет от жизни и вот, первый раз за много лет Пётр растерялся. Он не знал, куда идти дальше, что делать, и в образовавшиеся пустоты он запустил эту семью, которая нуждалась в его поддержке.

* * *

Мустафа был раздражён, но всячески старался скрыть это. В его доме, уже несколько дней гостили братья его жены. Мужчина, воздевая руки к небу, вспоминал слова из Корана:

«О, уверовавшие! Ищите помощи в терпении и молитве. Поистине, Бог– с терпеливыми».

Но наблюдать за этими недоумками, казалось, выше его сил. Два пятнадцатилетних парня-близнеца периодически приезжали из деревни на побережье, в курортный город, чтобы чуть-чуть подзаработать. А на самом деле, хоть какой-нибудь труд их интересовал в последнюю очередь. Они только и делали, что ели и спали, а вечерами попрошайничали на улицах города и возле пятизвёздочных отелей. Мустафе, как шефу туристической полиции, на этот счёт становилось безмерно стыдно. Он делал вид, что видит этих оборванцев первый раз, если приходилось вдруг встретить пацанов в городе. Их дети– девятилетний Хусейн и пятилетняя Зелиха с малых ногтей были приучены к порядку и труду, а эти два великовозрастных идиота задирали ребятишек, отбирая сладости и игрушки. Иногда в доме стоял неимоверный рёв и крики.

«Правильно говорит Коран, – думал он, сокрушаясь, – «Истиной является то, что из ваших жён и детей, есть враги для вас. Будьте внимательны по отношению к ним…»

Чтобы не сорваться на крик, он призывал жену и увещевал, что он, мужчина, зарабатывает деньги, а она должна готовить еду, и в конце концов навести порядок в доме! В противном случае… он и сам не знал, что может произойти в противном случае. Оставалось только ждать, когда гости наконец-то съедут. Самое интересное, что ждать на работе было гораздо комфортней, во всяком случае, здесь царила дисциплина и порядок. Мало помалу простуда покинула тело Мустафы. Он чувствовал себя гораздо увереннее ещё из-за того, что к расследованию подключились известный адвокат и представитель посольства из России. Перед ним лежали документы на шофёра-экспедитора Рамона. С фотографии смотрел крупный, мордатый парень с маленькими, чёрными глазками и волнистыми волосами, затянутыми сзади в хвостик. Мустафа уже на десятый раз просматривал досье, сам не зная, что хочет найти, скорее просто тянул время. Он ждал наряд полиции, который должен доставить колумбийца на беседу. А по большому счёту вопрос возник только один– что делал Рамон на территории отеля в день убийства, а именно возле того корпуса, где обнаружили тело мальчика. И от ответа будет зависеть всё остальное. Шеф полиции перевернул страницу: Рамон Херес иммигрант из Колумбии, тридцати двух лет. Проживает на территории Египта уже пять лет. Работает официально на сельскохозяйственную компанию «Grand Egypt Agro for import», которая обеспечивает местные курорты овощами и фруктами, а также импортирует свою продукцию за рубеж. Не женат, проживает недалеко от центра города в небольшой, съёмной квартире. В поле зрения полиции не попадал, подружек на квартиру не приводил, в употреблении алкоголя и наркотиков не замечен. Вопрос у Мустафы возник только один– за каким чёртом этот Рамон переехал из Колумбии в Египет. У него, вероятно, были друзья, приятели, но он оставляет семью– родителей, братьев на родине и бросает якорь у берегов Красного моря в одиночестве. А может причина как раз и есть? Надо выяснить, почему так поспешно парень покинул свою страну, и не тянется ли за ним шлейф неблагоприятных поступков. Раздался звонок. Дежурный офицер доложил, что наряд полиции вернулся ни с чем, без Рамона Хереса.

– Почему без Хереса? – возмутился Мустафа. – Они искали на работе? Опрашивали соседей? Ко мне, срочно!

– Они пишут доклад и через минуту отчитаются. Дело в том, что они обнаружили колумбийца в квартире, только уже мёртвого. Я отправил на место преступления экспертов.

Халил ждал, каждый день сидел как на иголках и ждал, когда приедут из полиции, или придёт детектив, чтобы поговорить с ним, или раздастся телефонный звонок. Он нервничал, был невнимателен на работе, плохо спал и почти не ел. О случившемся мужчина читал в газетах, видел репортажи по новостям. И самое ужасное состояло прежде всего в том, что его мечты рассыпались на глазах, надежды на создание семьи, на уютный очаг, на открытие частной клиники. Он растерялся, невероятно напугался и опасался ненужной огласки в случае, если эта жуткая ситуация даже косвенно коснётся его персоны. Криминальная история может сильно подпортить репутацию. Он же не торгует на развес чаем каркаде на базаре, не дрессирует обезьянок, чтобы они покорно обнимались с туристами перед фотокамерой, он не официант из забегаловки в старом городе в конце то концов! Он доктор, уважаемый человек! Но дни шли за днями и его благополучию и спокойствию ничего не угрожало, ему никто не звонил и не навещал. Араб понял и мысленно поблагодарил Клавдию за то, что она ничего не рассказала полиции об их связи и планах на будущее. Постепенно Халил начал успокаиваться и входить в привычный ритм жизни. Иногда плакал ночами от жалости к своей возлюбленной и к себе. Он молился рьяно, взывая Аллаха успокоить его душу и вселить надежду, надеялся, что всё как-то устаканится, и он опять окажется в жарких объятиях Клавдии. Халил пообещал себе, что как только всё закончиться, он совершит хадж в Мекку в долину Арафат, чтобы очиститься от грехов и начать жить в чистоте до того времени, когда тело и душа встретится с Аллахом. Самое странное, что его не посещали мысли о мальчике. Он не думал о нём ни как о мёртвом, ни как о живом. Казалось, что его никогда и не было в жизни Халила. И только страдание от того, что планы разрушились, как древний город Карфаген, омрачали его существование.

И всё-таки это произошло, как всегда, это случается, когда уже покой и беспечность поселились в душе. Однажды утром в его кабинете раздался звонок. Вежливый, мягкий голос представился адвокатом и не вдаваясь в подробности назначил встречу вечером в баре, недалеко от клиники. Он мог бы не явиться в назначенное время, но понимал, что от него так просто не отстанут, а отказом может навести лишние подозрения. Халил нервничал, мучительно выбирал линию поведения. Если будет представлять себя как будущий муж подозреваемой, то по уши погрязнет в этом неприятном деле, не исключено, что его могут обвинить в соучастии. А если отстраниться и сошлётся на лёгкое, курортное знакомство, то будет выглядеть подлецом в глазах адвоката. Да, собственно, какая разница, что подумает о нём адвокат? Уж лучше быть козлом, но по возможности не впутать себя в дурную историю. После мучительных размышлений решил смотреть по ситуации, молчать и только отвечать на вопросы без сантиментов и лишних откровений.

Адвокат сидел у огромного окна кафе, пил апельсиновый сок со льдом и наблюдал за улицей. Вид он имел ленивый, скучающий, и в то же время взгляд внимательно осматривал улицу. Ему хотелось составить впечатление о мужчине, которого он ждал, до того, как он сядет рядом с ним за стол. Элегантный, аккуратный портфельчик, стоящий у ножек его стула показывал то, что какой-то среднестатистический клерк просто отдыхает после рабочего дня. Иногда Гийом становился этаким душкой и простофилей. Так легче было понять, что скрывает собеседник, который расслаблялся от вида недалёкого адвоката и, зачастую, выбалтывал много лишнего. Поздней осенью изнуряющая жара спадала и туристы уже не прятались от зноя в ресторанах, кафе и магазинах, а неспешно шастали от лавок с сувенирами, сумками, платками, торговались у прилавков, пили чай и кофе за столиками возле магазинов. В толпе прохожих он сразу разглядел того, кого ждал. Про себя назвал его Жиголо. Этакий красавчик с накаченным торсом, узкими бёдрами и вьющимися, чёрными волосами по плечам, с налётом седины у висков. Он шёл уверенно и не торопясь, как эстрадный артист на сцене, сжимает ладони, обращаясь к зрителям, как бы провоцируя зал на аплодисменты. Белоснежная, лёгкая рубашка эффектно оттеняла оливковый цвет лица и тела. Не мужик, а ходячая реклама. Он мог рекламировать зубную пасту, модную одежду, ювелирные украшения, да всё что угодно. Вот только рост немного подкачал, но в современной, рекламной индустрии возможно всё и вытянуть ноги, увеличить бюст, выпрямить нос, утянуть талию. Главное, чтобы исходный материал хоть немного соответствовал.

«Да бабёнки вслед шеи сворачивают. Я тоже в его годы был хорош, но такой успех, как у этого павиана я не имел никогда, – думал адвокат. – Немудрено, что эта Спиридонова клюнула на красавчика. Да и пару они составляли красивую, хотя явно заметно, что она выглядит гораздо старше. Вот только ему какой резон морочить голову русской? Или есть причина?»

Адвокат разбирался в людях, хорошо понимал резоны и мотивы их поступков, но что-то не складывалось у него в голове с этой парой. Какое-то несоответствие. И назвать их парой в полном смысле слова казалось не совсем логично. Он слишком хорош, картинно привлекателен, и за ним поволоклась бы любая и богачка в возрасте, и молодая красотка с упругими формами. А Спиридонова, без сомнения, красивая, видная женщина, но гораздо старше этого ловеласа, далеко не богачка, да ещё и с ребёнком…Была. По ней видно, что она умная баба, не пустышка, неужели она не понимала, что он никогда не будет верен и когда-то начнёт изменять, а может и вовсе бросить в чужой стране? Или он так запудрил мозги, что она и думать ни о чём не могла, кроме красавчика?

Разговор получился не особенно долгий, не особенно искренний, и оба были не особенно удовлетворены друг другом. Со стороны казалось, что сидят два приятеля или коллеги, пьют кофе и ведут беседу. Адвокат, как всегда, начал мягко и душевно, постепенно убыстряя темп, иногда не давая времени на раздумья:

– Расскажите, какие отношения вас связывали с Клавдией Спиридоновой?

– Мы были близки и даже хотели пожениться.

Халил не знал, что известно собеседнику и старался отвечать по возможности откровенно.

– Как вы познакомились?

– Когда она приезжала в Египет в апреле этого года.

– Вы виделись на территории отеля, в городе, или в вашем доме?

– С сыном Клавдия в моей квартире никогда не была. Мы встречались в городе, но несколько раз я приходил в отель.

– Где вы должны были встретиться в день убийства?

– В старом городе, в торговом центре.

– Что вы сделали, когда не встретились со своей невестой?

– Ничего. Просто отправился домой.

Адвокат отметил про себя, что Халил не уточнил время, но ответил не раздумывая. Хотя это можно объяснить – в газетах было расписано всё до мелочей.

– У Клавдии были здесь знакомые, или друзья?

– Понятия не имею. Может с кем-то знакомилась, но я этого не знаю.

– Как отнеслись ваши родители к решению жениться на русской?

– Какое это имеет значение?

Халил начал раздражаться, придвинул к себе чашку уже остывшего кофе и начал перемешивать сахар. Он вообще не понимал, почему отвечает на вопросы этого человека, который представился адвокатом Клавдии. Он мог встать и уйти и еле сдерживался, чтобы не сделать этого.

– Она гораздо старше, это вас не смущало? – мягко спросил Гийом, уставившись в свой пустой стакан и наблюдая за собеседником из-под ресниц.

– Нет, не смущало! О чём ещё вы хотите узнать?

– Что вы можете сказать о её сыне? – терпеливо продолжал адвокат. Он видел, что парень нервничает и в таком состоянии может отказаться отвечать на вопросы, а ему необходимо было выяснить ещё кое-что важное.

– А что я могу о нём сказать? Я почти его не знал, – Халил замялся. – Хороший мальчик, мы с ним были дружны, играли. Только не совсем правильно воспитан, видно, что без отца растёт.

– Вы хотели взять роль отца на себя?

– Да вам какая разница! – вспылил доктор. Он находился на грани, и еле-еле сдерживался, чтобы не вскочить. – Во всяком случае, я не думал об этом.

Гийом догадался, что Халил врёт. Он думал, ещё как думал! Этому красавчику совсем ненужны были чужие дети. Тем более из другой страны. Можно представить, что светловолосого паренька начнут дразнить в школе, и он, как все русские, у которых обострённое чувство справедливости, станет драться. Сам насобирает на кулак синяков, ссадин и царапин, но и обидчиков будет волтузить направо и налево. А отвечать за всё должен отец, пусть даже и не родной. В государственную школу его не примут, там могут обучаться только граждане Египта и даже для детей от смешанных браков двери такой школы тоже закрыты. Тем более, что обучение ведётся исключительно на арабском языке. Остаётся воспользоваться образованием на коммерческой основе, а на это нужны средства. Придётся обратиться к услугам репетиторов для жены и ребёнка, чтобы те освоили язык их новой родины, это ещё триста фунтов в месяц, как минимум. Гийом ничего не сказал о своих подсчётах, а только спросил:

– Где вы собирались жить?

– Я здесь снимаю квартиру.

– А, извините, на какие деньги вы хотели бы жить? – всё-таки не выдержал Гийом. – Вы, как доктор имеете зарплату неплохую, но содержать семью из трёх человек достаточно трудно. Ваша будущая жена смогла бы начать работу не ранее чем через год, пока решился бы вопрос с документами, паспортами и легальным проживанием.

– Что вы хотите этим сказать! Да, я клинику частную буду открывать в городе.

– А где вы возьмёте такие деньги?

– Не ваше дело! – огрызнулся вымотанный разговором Халил.

– Дело, конечно, не моё. Прежде я представляю интересы моей клиентки Клавдии Спиридоновой, но хочу вас предупредить, что если с вами составят разговор в полиции, то они не будут столь любезны, уж кофе точно не предложат. Если появятся другие вопросы, я позвоню. До свидания.

Адвокат поднялся, оставил деньги на столе, взял свой портфельчик и отправился к выходу. Он был раздосадован:

«Вот за что умные, красивые женщины любят таких ишаков? А ведь жених даже не спросил про Спиридонову и её сына, только за свою шкурку трясётся». И ещё одна мысль мелькала в голове и не давала покоя, но он никак не мог уцепиться за неё. Он решил ещё раз тщательно проверить алиби героя любовника на день убийства. Так, на всякий случай, ведь подозревать Халила не имело смысла. На другой день, прихватив фото Халила и Спиридоновой, отправился в отель пешком, по дороге прочёсывая все лавочки, рестораны, бары и магазины.

Глава 7

А в это время по широкой улице Каира в плотном потоке автомобилей катила машина с номерами российского посольства. Константин Николаевич сквозь марево палящего солнца видел вдалеке пирамиды и думал, какой он несчастный. Когда учился в МГИМО мечтал о карьере ну например в спокойных, чистых Арабских Эмиратах, или в богатых Катаре или Кувейте, а попал в грязный Каир, где взрывоопасная политическая обстановка, марши и демонстрации, да ещё не женился дома, а здесь в этом смысле почти ничего не светит. С такими мыслями он ехал к зданию Министерства иностранных дел Египта, и одно могло успокоить его лёгкую грусть, если министерские чиновники приняли решение передать дело Спиридоновой Клавдии русской стороне. Он не только переживал за свою соотечественницу, но и положительное решение могло хорошо сказаться на его карьерном росте. Дипломат тем и хорош, что умеет договориться на любом языке.

Назад возвращался Константин Николаевич в приподнятом настроении. Как он и предполагал, египетская сторона решила отбояриться от этого непростого дела и передать все материалы вместе с подозреваемой правоохранительным органам России. Он подумал, будет лучше сразу созвониться с Мустафой, чтобы тот приготовил бумаги для передачи дела в Россию и документы для освобождения Спиридоновой из-под стражи, понимая, что каждая проведённая минута в заточении превращается в вечность. По проблемам разного рода ему приходилось общаться с представителями власти и полиции этого города, а вот с шефом туристической полиции Мустафой дела свели его впервые. Константин Николаевич надеялся, что этот господин не является конченым формалистом, пойдёт на уступки и разрешит подозреваемой провести ночь не в камере, а в более комфортных условиях.

– Добрый день, уважаемый Мустафа. Я получил все необходимые документы, для передачи Спиридоновой российской стороне. Хочу вас попросить кое о чём, – он сделал паузу, чтобы дать собеседнику время усвоить информацию.

– Да, я слушаю. Надеюсь, что ваша просьба не выходит за рамки моих полномочий.

– Уверен, что это в ваших силах. Вы могли бы решить вопрос с размещением Спиридоновой в отеле буквально на несколько часов, тем более, что в камере хранения стоит её багаж? А я повлияю на страховую компанию, которая сможет оплатить проживание и перелёт. Для такой крупной компании это не большие растраты. И ещё, убедительно прошу вас держать как можно дольше в неведении средства массовой информации. А завтра я самолично прибуду в город, чтобы препроводить русскую на самолёт.

– Конечно, Константин Николаевич, я всё сделаю в лучшем виде. Надеюсь, что не произойдёт непредвиденных ситуаций. Сами понимаете, что я рискую своими погонами. Вы гарантируете, что с документами из министерства всё в порядке?

– Не извольте беспокоиться, оригиналы документов у меня на руках, и вы их завтра получите, просто хотелось, чтобы Спиридонова провела ночь в комфортных условиях, нормально поела и приняла душ перед отправкой в Россию. И ещё– она никуда не денется из отеля, потому, что у неё нет паспорта, нет денег, да и адвокат присмотрит, но если у вас есть какие-то сомненья, вы можете приставить в отеле своего человека.

– Всё в порядке, обойдёмся без лишних людей, думаю, что адвокат не станет рисковать своей репутацией. Тем более, что я наслышан о нём, как о человеке с солидным послужным списком.

У Мустафы груз с плеч свалился. В Египте складывалась не спокойная обстановка, по стране прокатилась волна демонстраций, в ходе столкновений были человеческие жертвы. В крупные города власти ввели бронетехнику. Эта политическая лихорадка могла стать причиной уменьшения количества туристов. Для Мустафы важной задачей являлось сохранение порядка в большом туристическом центре и обеспечение безопасности жителей и иностранцев. А когда не спокойно, то в страну сразу лезет криминал, солдаты удачи, сомнительные личности, и в связи с этим люди Мустафы работали в удвоенном режиме. Возможность избавиться от дела и тела Спиридоновой обрадовала полицейских. Со своим преступным элементом разбираться как-то проще, а вот с иностранцами, тем более женщиной, можно нажить много проблем. Не ровен час вмешается комиссия по правам человека, раструбят на весь мир о том, в каких условиях несчастная русская содержится, тогда Мустафе головы точно не сносить.Тем более, что её виновность поставлена под сомнение, в связи с тем, что всплыла фигура Рамона. Фигура странная, тёмная и уже мёртвая. Он проживал в тихом, бедном квартале, куда не заглядывали туристы. Двухэтажный дом был рассчитан на несколько хозяев, а его однокомнатная квартира находилась на первом этаже и имела отдельный вход со двора. Поэтому никто из соседей не видел и не обращал внимание, с кем дружил Рамон, кого приглашал к себе и во сколько возвращался. Сам колумбиец характер имел не особенно общительный и дружить по-соседски не особенно стремился. То же самое о нём рассказали и на работе. Приходил утром, загружал свой грузовик ящиками, получал накладные и отправлялся по точкам. Два раза месяц в компании с напарником сопровождал груз в морской порт Александрии. Всё это Мустафа узнал до того, как отправил за колумбийцем наряд полиции. Причин для ареста пока не было, а вот поговорить о том трагическом дне очень хотелось. Ведь если Рамон и не имел к убийству никакого отношения, то точно мог видеть, кто заходил и выходил из корпуса. Полицейские распределились вокруг дома, на случай того, если колумбиец замыслит улизнуть. Но, как не стучались и не звонили, никто не открывал. Полицейский надавил на дверь, а она оказалась незапертой. Когда он вошёл, то в полумраке чуть не споткнулся о тело Рамона. Тот лежал с открытыми, удивлёнными глазами, широко распахнув руки и нелепо раскинув босые ноги. Позже полицейские выскакивали во двор и опорожняли свой желудок, потому что картина наблюдалась отвратительно-ужасающая. Рамону разрезали горло, и через образовавшееся отверстие вытащили язык. Это была жестокая смерть и совершенно неожиданная, от того на лице жертвы отразилось мучительное удивление. Под головой натекла большая лужа крови, которая уже почти засохла. Полицейские аккуратно перешагивали, чтобы не вляпаться и не испортить экспертам плацдарм для розыскных действий. На первый взгляд, лежал он в таком неприглядном состоянии уже более двух суток, и по комнате пополз зловонный запах разлагающейся плоти– это и понятно, в квартире стояла жара, несмотря на опущенные жалюзи. Вокруг всё было перевёрнуто вверх дном. При беглом осмотре стало понятно, что хозяин и при жизни особой чистоплотностью не отличался– на кухне скопилась грязная посуда, над мусорным ведром роились мухи, ещё и убийца довершил картину хаоса– вытряхивал из шкафов вещи, переворачивал ящики тумбочек и столов. Искал что-то. Мустафа действовал быстро– отдал приказ перерыть всё на работе в личных вещах убитого. Выдернули из постели владельца фирмы, на которой работал колумбиец, и тот поведал, что принял Рамона на работу около пяти лет назад, когда тот ещё толком не говорил на арабском языке. Ему подогнали убитую тачку, и колумбиец за три дня поставил её на колёса, и вот после этого испытательного срока его приняли экспедитором и водителем по совмещению. Работал он справно, со всеми был любезен, но так, чтобы закадычно ни с кем не дружил. Товар развозил по городу и два раза в неделю, загруженный под завязку, доставлял фрукты в порт Александрии, и оттуда забирал комплектующие и запчасти для автомобилей. На фирме числился большой технопарк, состоящий из автомобилей, грузовиков, рефрижераторов японского, немецкого и французского производства, и всё время что-нибудь ломалось. Составили запрос в Министерство внутренних дел и юстиции Колумбии на предмет того, что их гражданин безвременно скончался на территории другого государств, и если есть родственники, желающие забрать тело для захоронения, то после всех необходимых процедур, они смогут это сделать. И, конечно, на предмет того– не попадал ли Рамон в поле зрения Колумбийской полиции? Но Мустафа понимал, что ответ придёт не раньше, чем два дня. Пока этот запрос будет перекидываться из кабинета в кабинет, от инстанции к инстанции, утечёт много воды. А действовать надо быстро. Вскоре уже появились первые результаты: патологоанатом сообщил, что тело стало мёртвым чуть более сорока восьми часов. Киллер то ли торопился, то ли прирождённым убийцей не являлся, поэтому резал грубо и топорно, в связи с чем, жертва умерла не сразу, потеряла много крови и мучилась. Вероятнее всего, Рамон знал визитёра, одет был по-домашнему в одни шорты. Дверь открыл и впустил убийцу без боязни, поэтому не оказал сопротивления, и когда нож полоснул горло на лице отразилось великое изумление. Перерыли все окрестные кусты, контейнеры с мусором и всё что можно было обшарить в радиусе почти двух километров, но орудия убийства так и не нашли. Кое-что выяснили, когда переговорили с напарником, с которым Рамон постоянно возил товар в Александрию. Выяснилась лишь одна странность– каждый раз, как только они возвращались в город, колумбиец настаивал на том, чтобы отвезти напарника домой, а сам ехал в гараж, разгружать автозапчасти. Египтянин особенно не сопротивлялся– после долгой дороги хотелось скорее в душ, к накрытому столу, к жене и детям. Однажды напарник забыл сумку с документами в кабине, и когда через два часа спохватился и позвонил в гараж, то выяснил, что Рамон ещё не появился. А на утро он поинтересовался, не случилось ли чего с машиной или с ним, на что колумбиец ответил что-то невнятное. После этого случая египтянин стал замечать, что по отметке в журнале прибытия, Рамон появляется в гараже спустя полтора-два часа. Напарник ничего не рассказал шефу, но сделал вывод, что тот успевает калымить на машине, принадлежащей компании. Никто не заволновался и не начал искать убитого, потому что после долгих поездок он, как правило, брал выходные на три-четыре дня.

Мустафа устал за день, как собака, но всё-таки решил позвонить адвокату, рассказать в деталях о новой информации и договориться о том, в какое время он передаст с рук на руки гражданку Спиридонову.

Глава 8

Мулла пропел четвёртый раз, значит, время шло к четырём часам дня. Клавдия не знала куда и зачем её повезут, но то, что она не вернётся в камеру стало понятно, когда охранница, которая пришла за ней, жестами объяснила, чтобы Клава забрала свои вещи. Что она думала, когда шла по душным, длинным коридорам? Женщина не знала какое число и какой месяц, она сбилась со счёта, да и давно перестала считать. За всё это время в камере практически ничего не происходило. Несколько раз в неделю приходила надзирательница и уводила кого-нибудь на допрос или на свидание. Клава слышала, да и в кино смотрела о жестокости в русских тюрьмах. Но здесь никому ни до кого не было дела. Её никто не долбал, не унижал, да и вообще на неё почти не обращали внимания. Женщины переговаривались между собой, читали Коран, молились, иногда даже тихо смеялись. Когда пытались заговорить на непонятном языке, русская только пожимала плечами. Чаще всего к ней обращалась старая египтянка. Клава вспомнила рассказ Татьяны о том, что к бабке-повитухе обратилась женщина, которая изменила своему мужу и забеременела. Несчастная справедливо боялась, что муж может до смерти забить её плетями на глазах у детей и родственников, вот приползла на коленях, умоляя спасти её и её брак. Про клинику и речи нет– аборты в Египте запрещены законодательством. Старуха не ради денег, а от жалости к любвеобильной сделала криминальный аборт, от которого несчастная скончалась едва добравшись до дома. По законам Египта с такими преступниками не особенно церемонились, и если бабке оставили жизнь, то срок припаяли до того приличный, что надежды увидеть небо с другого ракурса, а не из окна тюремной камеры, не осталось. Вот это серое, морщинистое лицо с внимательными глазами-бусинами стало для Клавдии телевизором, радио, газетой, журналом, книгой. Это лицо стало для неё окном в другой мир, который она не понимала. А бабуся садилась рядом, протягивала кусок лепёшки и чётко проговаривала:

– Кабаз, – Клава только хлопала глазами, а старуха не унималась, трясла бутылку с водой перед носом со словами. – Ма-ан, – потом показывала на себя скрюченным пальцем. – Айчегюль, – и палец упирался в плечо русской, до которой стало доходить, что от неё хотят.

Она терпеливо повторяла:

– Кабаз – хлеб, ма-ан – вода, – Клава прикладывала руку к груди. – Я – Клава.

Так она учила арабские слова. В камеру иногда приносили газеты и женщина или показывала на фото, или рисовала на обрывках всё, что приходило на ум– дом, солнце, яблоко, дерево, а Клавдия повторяла и повторяла эти трудно произносимые слова. Женщина сама не знала, зачем ей это, интересно ли, но так время проходило быстрее и она отвлекалась от тягостных мыслей. Однажды старуха из складок своего тёмного балахона вытащила бобы и начала раскидывать перед собой на полу. Вскоре подняла глаза на русскую и улыбнулась беззубым ртом. То, о чём лепетала женщина на арабском, и что значит её улыбка, было не понятно. Клава по привычке пожала плечами, а сама решила про себя, что старуха нагадала перемены. Она вздохнула с надеждой– хоть какие-нибудь– плохие или очень плохие, но перемены. Всё лучше, чем находится в тяжком неведении. И вот сейчас мрачная процессия шла по гулкому коридору, и ей не было страшно, не было обидно, жалко, она смирилась. «На всё твоя воля, Господи». – который раз думала Клава, садясь машину между двумя полицейскими.

Разговор в кабинете Мустафы оказался недолгим и, в отличие от предыдущих встреч, даже дружелюбным. Клавдии никто не предложил сесть и, почему-то все стояли, наверно нагнетая серьёзность и торжественность ситуации. Шеф туристической полиции начал издалека:

– Египет является мусульманской страной, и в нашей Конституции записано, что «Шариат является, в том числе, источником права». Вкратце поясню– шариат это комплекс предписаний, определяющих убеждения, а также формирующих религиозную совесть и нравственные ценности мусульман, и являются источником, регулирующих практически все сферы жизни. Шариатские предписания закреплены прежде всего Кораном и сунной пророка Мухаммеда. Но наша страна уверенно двигается в сторону светскости– давно перестали рубить руки за воровство, и почти свободно продаётся алкоголь. В стране не существует судов шариата, которые при рассмотрении дела руководствуются религиозными законами, где за преднамеренное убийство человек наказывается убийством, и приговор приводится в исполнение буквально через несколько дней. Вы находитесь в стране свободной и цивилизованной.

Мустафа говорил серьёзно и торжественно, а всё тот же переводчик, подбирая в уме правильные слова, с выражением выговаривал русский текст. Все присутствующие старались донести до Клавдии мысль, что она должна благодарить Аллаха за то, что живой выпуталась из этой драматической ситуации. А если попала бы, например в Саудовскую Аравию, Ирак, Иран или Афганистан, то до этого времени не дожила точно, потому что решения в шариате принимаются в течение очень короткого времени. Спиридоновой не давали слова, и она только кивала, в ожидании пафосного продолжения.

– Мы не снимаем с вас обвинения, но благодаря вмешательству сотрудников Российского посольства, принято решение передать ваше дело российской стороне.

У Клавдии закружилась голова, и подкосились ноги. Кто-то подставил стул, и подал стакан с водой.

«Домой!» – устало думала она. Клавдия уже почти не верила, что сможет вернуться на родину. Она не представляла, что ждёт в России, но это был её дом, даже в тюрьме, она вдохнёт морозный воздух, потрогает снег, услышит пение птиц и увидит родителей. Она верила, что близкие никогда не бросят её несмотря на то, что она совершила. С самого начала женщина повесила весь груз вины в смерти сына на свои плечи. Она, конечно, хотела узнать и наказать того, кто совершил это зверство с её родным мальчиком. И в то же время, Клава очень чётко определила, что это она открыла двери для того, чтобы смерть беспрепятственно вошла в их жизнь. Своим предательством перед Богом, она впустила дьявола, а теперь наказана за это.

Гийом приехал в Управление полиции задолго до того, как Мустафа распорядился доставить Клавдию. Он хотел поговорить с шефом по поводу новостей, о которых он узнал от него же накануне. Адвокат несколько минут рассматривал фотографии, которые сделали эксперты в квартире Рамона, потом поднял глаза на полицейского:

– Я предполагал нечто подобное.

– В каком смысле? – удивился Мустафа. Он ещё не получил полного отчёта от экспертов и патологоанатома, и у него в голове не сформировалась полная картина преступления.

– Я вам расскажу кое-что. В этом деле самое неожиданное, во всяком случае для нашей страны, это способ убийства, – Гийом показал на фотографию, где раны на горле были изображены крупным планом. – Вот посмотрите, на горле глубокий разрез, через отверстие, наружу вытащили язык, создавая иллюзию галстука. Данный вид убийства широко практиковался в ходе вооружённого конфликта в Колумбии, вследствие чего получил своё название. Колумбийцы используют термин «Corte de Corbata», в переводе приблизительно «Разрезной галстук». В силу особой жестокости, этот способ убийства используют в качестве запугивания и устрашения. Так вот, особенно активно используют этот вид казни латиноамериканские, преступные группировки при уничтожении своих противников и предателей. Надеюсь, что вы в курсе, кто такой Пабло Эскобар, но хочу вам напомнить. Это известный колумбийский наркобарон, жестокий и кровожадный. Он, в качестве устрашения убивал свои жертвы именно таким образом.

– И что это нам даёт?

– А то, что у меня есть несколько версий. Первая – Рамон сбежал из Колумбии и спрятался от накомафии здесь, в Египте. По какой причине пока не известно, может задолжал большие деньги, или соблазнил чужую женщину, или его преследует полиция. Но его всё-таки выследили и убили.

– А что, во-вторых?

– Вторая версия гораздо хуже для вас. Он являлся одним из организаторов распространения наркотиков здесь, в Египте. После объявленной правительством войны, наркоторговля, как бы растворилась и стала строиться по принципу ячейки. То есть, несколько человек знают друг друга, один привозит, второй, продаёт, третий переправляет деньги, но ни один не располагает никакими сведениями о всей организации. И если кто-то из них попадает в полицию, то накрывается только одна ячейка, а остальные продолжают работать в прежнем режиме. Так вот, я подозреваю, что Рамон стоял во главе ячейки. Он ехал в Александрию, в порту разгружал фрукты, и ему в фуру заносили запчасти для автомобилей, в которых был спрятаны наркотики. Когда он возвращался в город, то отправлял напарника отдыхать, а сам, прежде чем ехать на склад, где-то потрошил коробки и прятал упаковки с зельем. И ещё один нюанс подтверждает то, что здесь замешаны наркотики – после поездки Рамон брал несколько дней выходных, ему надо было распределить товар по точкам. Но что-то пошло не так, я думаю, что Рамон или крысил деньги, или нашёл другого хозяина, или решил соскочить, поэтому и повязали ему колумбийский галстук.

– Почему версия плохая? Очень даже ничего, – ухмыльнулся полицейский. – Одним наркодельцом меньше.

– А тем, что убийцу уже не найти. Со времени смерти Рамона прошло более двух суток. Его уже нет в стране.

– Ну хорошо, во многом я с вами согласен, но зачем было убивать таким садистским образом?

– Затем, чтобы неповадно было другим. Это кровавое представление для устрашения других наркодиллеров. Мол руки длинные у мафии, достанут где угодно. А уж газетчики услужили, в красках расписали жуткую картину, – с этими словами Гийом достал из портфеля, свёрнутые газеты и бросил на стол.

– Может быть. Может быть, – потёр подбородок Мустафа. – Как ты думаешь, это он убил мальчика? Вдруг паренёк что-то видел? Например как колумбиец передавал наркотики или забирал деньги.

– Мальчик мог оказаться свидетелем того, например, как один мужчина передаёт что-то другому и, что в этом такого. За это не убивают. И кому мог об этом незначительном происшествии рассказать сын Спиридоновой? Он говорил только на русском языке, на следующий день должен покинуть страну. Мальчик не представлял опасности для наркоторговцев. Проблема в другом – на территории отеля у Рамона находился сообщник, кому он мог передавать наркотики для распространения. Вот его надо вычислять.

– И всё-таки причастность колумбийца к трагедии в отеле надо проверять.

Шефа туристической полиции одолели грустные мысли– не хватало ему наркопритона для полного счастья. Но сейчас, хотя бы понятно, откуда ветер дует. А уж торговцев они вычислят, перетрясут весь город вверх дном, но этот змеиный клубок попадёт за решётку. Адвокат ещё ждал какое-то время, когда привезут Спиридонову. Он сидел в соседнем кабинете, пока Мустафа торжественно изъяснялся перед русской о гуманности египетского правосудия и размышлял о том, что по большому счёту, его работу можно считать выполненной– русская отправляется на родину, а выяснять преступница она или нет, не в его компетенции. Гийом поблагодарил шефа криминальной полиции, потом подхватил Клавдию под руку, повёл через заднее крыльцо к своей машине, чтобы избежать встреч с прессой. Видок у русской был ещё тот: замызганная, мятая рубаха, сальные волосы схвачены на затылке какой-то резинкой, грязные ногти и седые пряди.

«Ничего, – подумал адвокат, – женщина, как кошка, быстро вылижет свою шкурку».

Они заехали через служебные ворота в тот же отель. Администрация предоставила другой номер, но достаточно уютный и комфортный. Самое приятное то, что в маленьком коридорчике стоял её упакованный багаж. Клавдия мысленно поблагодарила Российское посольство, адвоката и гуманное, египетское правосудие. Она заторопилась в душ, но он остановил её, усадил на стул и сам сел напротив.

– Послушайте меня Клавдия. Только благодаря хлопотам Константина Николаевича вы уже не в калабуше. Документы о вашей передачи он привезёт только завтра. И поэтому вам не следует покидать номер, иначе, дорогая, вы просто подведёте хорошего человека и привлечёте внимание журналистов. Ваш самолёт завтра в 13.00. Ужин принесут через час. У вас есть какие-нибудь пожелания? Может вы хотите увидеть кого-нибудь?

Они оба понимали о ком речь. Клавдия помолчала, она не была готова ни к встречам, ни к разговорам ни душевно, ни физически. Адвокат видел, как она замешкалась и не торопил с ответом.

– Я не знаю, наверное нет, пока не знаю… – пробормотала женщина, пряча взгляд.

– Хорошо, я оставлю вам свой номер телефона, вы сможете мне позвонить, если что-то будет нужно.

Но у адвоката имелись другие планы, надо было доиграть эту оперу до конца, и он надеялся, что позднее узнает что-нибудь новое об этом деле. Спускаясь по лестнице отеля, Гийом достал сотовый телефон и негромко, коротко о чём-то переговорил.

Клавдия долго стояла под душем, наслаждаясь водой, запахом шампуня и мыла, потом жёстко, докрасна тёрла маленькой мочалкой своё тело, смывая этот жуткий запах камеры. Вещи, которые она одевала в калабуше, просто свернула и выбросила в мусорное ведро, взамен вытащила из чемодана свежее бельё и лёгкое платье, оделась, включила громко телевизор. За время заточения Спиридонова получала информацию от старой египтянки, да из того, что выкапывала из глубин своей памяти и сознания. Как в той песне, подумала Клава:

«Тихо сам с собою, я веду беседу». И почему я не шизанулась в этих застенках? Правду говорят, что Бог посылает те испытания, которые ты можешь вынести».

Ей было интересно всё, что она слышала по ту сторону экрана: новости спорта, обвал валют, торги на биржах, чужие войны и курс рубля. Она не сразу услышала осторожный стук в дверь. Клавдия пошла открывать, подумав, что из ресторана принесли ужин, но на пороге стоял Халил. Как она мечтала и как боялась этой встречи. Так много ужасного произошло, пропастью разделяя прошлое и будущее. Она растерялась, потому что не знала, что ей делать с этой любовью, как можно вернуть отношения, и нужно ли что-то возвращать? И, постояв пару секунд, рассматривая друг друга обнялись. И всё теснее прижимаясь, жадно целуясь, кривыми путями, не отрываясь друг от друга двигались к кровати, стягивая одежду. По пути уронили чемодан, подушки полетели на пол, покрывала и простыни сбились в кучу. Они неистово переплелись телами и еле разлепились, услышав стук. Клавдия, накинув смятое платье, чуть приоткрыла дверь, взяла у официанта картонные коробки с едой, и только поблагодарила сухо-денег на чаевые у неё не было. Нехитрый ужин разместили посередине кровати. Ели молча, сидя напротив друг друга. Халил взял её руки и спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Плохо, душа болит.

– Ты любишь меня?

– Я люблю тебя, как никогда.

– И я люблю тебя.Что мы будем теперь делать?

– Я не знаю Халил, я про себя ничего не знаю. Меня обвиняют в убийстве…

– Да Клава, адвокат мне всё рассказал, – перебил её Халил, – но ты должна верить, что всё будет хорошо, всё проясниться, мы выполним наши желания, и ты вернёшься ко мне.

Клавдия тихо заплакала, она уже теряла последние частички веры в то, что произойдёт что-то хорошо. Он обнимал её, гладил по голове, целовал руки, плечи, говорил нежные слова, уговаривал и убаюкивал. Клава слегка отстранилась, вытерла слёзы:

– Халил, это же ты дал деньги на адвоката?

Он замешкался, потом заговорил всё быстрее и убедительнее:

– Нет…ты пойми, у меня просто нет таких денег. Наоборот, я хотел просить у тебя на открытие нашей клиники. Помнишь, мы мечтали с тобой! Я уже нашёл помещение, и внёс залог двадцать процентов.Через два дня необходимо внести остальную сумму.

Клава посмотрела на него, как будто видела его в первый раз и осторожно спросила:

– А остальная сума это сколько?

– Сорок пять тысяч долларов.

Клавдия растерялась:

– Халил, а почему ты решил, что у меня есть такие деньги, и что я их тебе отдам? Ах! – Она вспомнила, как при первых встречах травила байки, что имеет бизнес, что она дама обеспеченная и занимается недвижимостью в своей стране.

– Но как? Мы же с тобой семья. Мы имеем орфи брак, и как только всё успокоится, мы поженимся официально, со всеми документами и правами для тебя.

Клава нервно хихикнула, потом просто начала нервно хохотать. Он смотрел молча, не понимая, что с ней происходит и как на это реагировать. Успокоившись кое-как произнесла:

– Да нет у меня денег, и не было никогда, нет бизнеса с большим доходом! Есть лишь небольшая квартира в Сибири, и работаю я массовиком –затейником в клубе, это тот же аниматор, который работает целый месяц за 200 долларов! Самая большая драгоценность в этой жизни был мой Василий, и того я не уберегла!

Женщина помолчала обессиленная, потом встала и пошла к дверям:

– Тебе надо идти Халил, нас не должны видеть вместе. Да и устала я, просто хочу спать. Калабуш страшное место.

Халил был обескуражен и растерян. Он поднялся, надел рубашку, натянул брюки и, когда вытаскивал очки из кармана выпало что-то мелкое. Клавдия заметила краем глаза и забыла тот час же.

– Можно я провожу тебя завтра?

– Я в полиции про тебя ничего не рассказывала, так и не надо лишний раз привлекать внимание. О тебе знает только адвокат, но он ничего не рассказал, иначе тебя бы уже допросили.

Он резко повернулся, прижал её к себе крепко, портом сполз перед ней на колени и не отрываясь, уткнувшись в подол платья, тихо заплакал причитая что-то по-арабски. Так и стояли не считая времени. Клавдия прислонилась к косяку двери высокая, с пустыми глазами, распущенными, ещё влажными волосами, и Халил сидел у её ног, о чём-то просил своего бога на своём языке. И их мысли и тела последний раз были вместе. Они оба понимали это. Понимали, что уже никакая сила не сможет соединить руки и души. Их часы отсчитывали разное время.

– Прости меня Клава, во имя Аллаха милостивого и милосердного, умоляю прости.

Кажется она не спала, а бредила. Мысли будоражили сознание не пуская сон, но от усталости она периодически отключалась. Дождавшись рассвета, лёжа на мятых, влажных простынях, Клавдия решила нарушить запрет и пока в отеле ещё не проснулась жизнь, отправилась к морю. И в чём была одета, так в воду и вошла. Она не останавливаясь уходила всё глубже и глубже пока не скрылась с головой. Тёплая, солёная вода сомкнулась над ней. Клава видела, как рядом проплывали диковинного цвета рыбы, кораллы дышали извилистыми губами, и вдруг она не почувствовала дна под ногами, стала биться, пытаясь прыгнуть, глотнуть воздуха, разрезая руками воду, хлебая солёную жидкость. Казалось сердце разорвётся от нехватки кислорода. Ноги почувствовали опору и она оттолкнулась, и только губы над водой схватили глоток. На берег Клавдия выползала на коленях, её рвало солёной водой и остатками ужина. Обессиленная, измученная она сидела на берегу. Её колотил озноб, хотя солнце уже пекло нещадно.

Спиридонова была готова в дорогу. Изрядно похудевшая, бледное, с налётом загара лицо, волосы убраны в хвост, большие очки и ни грамма косметики. Клавдия знала, что встречи с журналистами не избежать, но давать комментарии, и множить свою сомнительную популярность она не собиралась. Женщина взяла чемодан, чтобы поставить ближе к выходу и заметила, как на плиточном, терракотовом полу что-то блеснуло. Клава подняла с пола маленький серебристый крестик. У неё закружилась голова, она присела на краешек кровати. Это был Васькин крестик, это она поняла точно! Но как он попал в эту комнату? Номер в котором произошла трагедия находился в другом здании, там проводили уборку много раз, да и полиция обыскала каждый сантиметр. Клава потёрла виски . Мысль, которая пришла в голову показалась невероятной и жуткой– крестик выпал из кармана брюк Халила, в тот момент, когда он одевался и доставал из кармана брюк очки!

Адвокат просчитал всё верно, когда позвонил Халилу и предложил навестить Клавдию перед её отъездом. Интуиция подсказывала, что египтянин обязательно придёт. Хотя осталось совсем мало времени для организации этой встречи, руководство отеля обеспечило присутствие всех сотрудников, которые работали в отеле в день убийства. Как и в тот день повар ресторана стоял на втором этаже и курил у окна, сантехник, нагнувшись в кустах чинил кран из которого в декоративный кувшин фонтанчиком текла вода, садовник ползал на коленках в цветнике вырывая сорняки, и на кажущийся послеобеденный покой и безлюдность территории отеля, все они могли видеть этого человека. А адвоката интересовал только Халил, который утверждал, что не находился в этот день в отеле. И ещё он вспомнил, что так насторожило его при первой встрече. В один момент Халил разволновался от неудобных вопросов и стал перемешивать сахар в чашке с кофе левой рукой. «Вот оно! Халил был левшой, хотя хорошо владел обеими руками, но когда нервничал или волновался, то отключал контроль.»

Свежее и прекрасное утро началось с хорошего настроения. Адвокат с удовольствием выпил ароматный кофе, вместо завтрака вкусно выкурил сигарету. Он любил эти приятные мелочи и позволял даже пару сигарет, когда дело, которое он вёл уверенно катилось к успешному завершению. Гийом надел белую рубашку, отутюженные брюки, часы, очки, сделал несколько звонков и отправился на встречу к шефу туристической полиции Мустафе.

Они тепло поприветствовали друг друга и после нескольких общих фраз перешли к делу. Адвокат сел за стол, с триумфальным видом достал из портфеля бумаги и положил перед Мустафой. Он рассказал об истории отношений Клавдии и Халила, об их встрече прошлым вечером. Как карты веером разложил листки с показаниями персонала отеля, которые опознали в Халиле посетителя. Именно его видели в день убийства. Шеф полиции уже сбросил это дело со своих плеч и слушал адвоката больше из вежливости:

– Хорошая работа, господин адвокат, мои люди не смогли нарыть эту информацию. Как вам это удалось?

– Это стечение обстоятельств. Всё началось с того, как мы встретились с коллегами за обедом. Я заикнулся, что веду дело русской, которую подозревают в убийстве собственного ребёнка. И мой приятель сообщил, что видел сюжет по телевизору об аресте этой женщины и вспомнил, что несколько месяцев назад делал орфи-брак для неё и одного египтянина. Ну а что вам не сообщил, так это сами понимаете– профессиональная этика.

– Но как сотрудники отеля смогли опознать его? Во-первых: прошло достаточно времени, во-вторых:сколько народу шастает в отеле.

– О, его трудно перепутать с кем-то. Он просто красавчик, как будто с рекламного постера или голливудского фильма.

– Но на основании показаний персонала, мы не можем предъявить обвинения! Мало что его видели в отеле, он отбрешется, что мол забыл какой это был день, какой отель, да и вообще страдает амнезией периодически. Да и какой у него мог быть мотив, зачем ему убивать мальчика?

– Я пока не знаю этого, но тут какая-то история – Халил хочет открыть свою клинику и уже отдал в предоплату солидную сумму, но ему ещё необходимо оплатить восемьдесят процентов. Я навёл справки по своим каналам – у Халила таких денег нет. Так может он надеется на помощь Спиридоновой?

– Всё, конечно, занимательно, но теперь об этом деле пусть болит голова у российской стороны, я уже подготовил документы, и с минуту на минуту придёт представитель посольства.

– Но есть ещё кое-что важное, – не сдавался адвокат, – этот Халил левша!

– Вот это уже кое-что, но опять же достаточно только для подозрений.

И адвокат достал свой последний козырь:

– Сегодня утром по факсу я получил от своего приятеля из Интерпола допрос свидетелей из Австрии, которые находились на берегу во время преступления. И они в один голос заявляют, что видели Клавдию на пляже!

– Это что же получается, – Мустафа привычным жестом потёр подбородок, – мы должны отправить Спиридонову с миром восвояси, снять все подозрения и продолжать расследование в другом ракурсе, с другими подозреваемыми?

– Именно! – торжествовал Гийом.

В дверь постучали. В кабинет вошёл Константин Николаевич.

В аэропорт приехали буквально за час до вылета самолёта. Клавдия с Константином Николаевичем в сопровождении двух полицейских в штатском, которые тыкали направо и налево своими корочками, прошествовали отдельным коридором напрямую к стойке регистрации. Отстреливаться от газетчиков взялся адвокат. Его окружили журналисты с камерами и микрофонами, задавая вопросы и ловя каждое слово.

– Скажите, в качестве кого Клавдия Спиридонова отправляется в Россию? Она до сих пор подозреваемая?

Адвокат откашлялся:

– Местные правоохранительные органы посчитали собранные улики недостаточными, и заявляют о снятии обвинений с россиянки. Полицейские пошли на такой шаг из-за недостатка доказательств.

– Дело можно считать закрытым?

– В России её ждут следователи, и по запросу русских, египетские власти переслали им материалы дела, и дали возможность Спиридоновой добираться в Россию без конвоя. Статуса подозреваемой на родине у неё нет.

– Господин адвокат, значит ли это, что убийца мальчика не найден?

– Без комментариев, – махнул холёной рукой Гийом.

На этих словах он поспешил присоединиться к Клавдии и компании, хотел ещё расспросить её кое о чём. Полицейские распрощались и покатили по своим делам– на этом их миссия была выполнена. Они сидели втроём за столиками кафе у огромных окон аэропорта, молча наблюдали, как садились и поднимались в воздух самолёты и пили кофе. Разговор не клеился. Без всяких эмоций, молча Клавдия выслушала сообщение Константина Николаевича о том, что она едет домой совершенно свободной. Они понимали, что внешняя свобода мало что значит по сравнению с той тюрьмой, в которую Клава загнала свою душу и сердце. И всё же ей было гораздо легче возвращаться домой с чистой репутацией.

– В России вас встретят родители, мы сообщили им, каким рейсом вы прилетаете, – сказал Константин Николаевич и полез в карман, – но на всякий случай я дам вам русские рубли, чтобы вы смогли добраться до дома.

Клавдия покачала головой:

– Не надо, у меня есть немного денег. Мне хватит, – она помолчала минуту. – Если бы вы знали, как я вам благодарна за всё.

Объявили, что посадка на её рейс заканчивается, они дружно поднялись и потянулись к стойке паспортного контроля. И только сейчас адвокат решил задать Клавдии этот вопрос:

– Клавдия, вы знаете кто убил вашего сына? – он спрашивал и утверждал одновременно.

Она повернулась к нему лицом, посмотрела прямо в глаза и разжала ладошку. Там лежал серебристый крестик.

– Это крестик моего Василия, он носил его, не снимая с самого дня крещения. И в тот день крестик был на нём, я это хорошо помню. Халил выронил это вчера из кармана брюк, когда приходил вечером в отель.

– Я могу забрать это?

– Да, конечно.

– Как вы думаете, зачем он сделал это?

– Только он знает и может вам сказать…если захочет. Я думаю, что и кольцо с сапфиром у него, – Клавдия горько усмехнулась. – Ведь по вашим, египетским правилам если помолвка расторгается, то невеста должна вернуть все подарки жениху.

Она отошла несколько шагов, как-то картинно поклонилась своим провожающим, миновала рамку металлоискателя и затерялась в пёстрой толпе.

Самолёт летел большой компанией, весёлые, под градусом туристы возвращались с отдыха. В пёстрых рубашках, лёгкой обуви, загорелые и счастливые. С ней никто не заговаривал, ни о чём не спрашивал. Никто не знал её историю, никому не было до неё дела. Клавдия отвернулась к иллюминатору и смотрела на проплывающие облака, на маленькие блёстки множества озёр, рассыпанных на земле. Её устраивало её молчаливое одиночество в этом бедламе пьяненьких, хохочущих туристов. Когда пилот объявил, что самолёт идёт не посадку и на земле их ждёт мороз минус восемнадцать градусов, пассажиры начали пялить на себя все возможные одёжки. Клава ужаснулась– в багаже имелась куртка, но не для такого холода, и если никто не встретит она просто околеет пока доедет до дома, потому, что в кошельке шуршали деньги только на автобус.

Выходя из зала прилёта с большим чемоданом, Клавдия завистливо посматривала на толпы встречающих. В глубине души, среди этих людей, она надеялась увидеть родное лицо, но все проходили мимо, дарили цветы, обнимались, целовались и вытекали пёстрой струйкой в город, волоча за собой багаж. Стояло раннее утро, автобусы начинали рейсы только через час с лишним, и Клавдия решила скоротать время в зале ожидания. Она укуталась в свою тонкую курточку и кажется задремала, а когда почувствовала свежий аромат цветов даже не поняла сон это или явь. Перед ней на корточках, с большим букетом жёлтых роз сидел Пётр. Они смотрели друг на друга несколько секунд.

– Извини Клавдия, я немного опоздал, колесо проколол, пришлось менять.

– Ты как здесь? – Клава ожидала увидеть кого угодно, только не его.

– Мне позвонил твой отец, сказал, каким рейсом ты прилетаешь, просил, чтобы я встретил.

– А что же сам он?

– Пойдём, пожалуйста, мне на работу надо успеть, – не отвечая на вопрос и, увлекая Клавдию к дверям, пробормотал Пётр.

– Спасибо за цветы, мне очень приятно.

– Добро пожаловать на родину дорогая!

Пётр неожиданно остановился, одной рукой обнял её, прижался губами к виску. Так и стояли некоторое время молча, боясь спугнуть возникшее чувство нежности, жалости и благодарности.

Ехали молча. Клавдия наслаждалась, пробегающими за окном картинками– пушистые розовые от восходящего солнца сугробы, высокие сосны и ели с шапками снега на макушках.

– Куда мы едем?

– Я отвезу тебя к родителям.

– О, я смотрю, ты стал другом семьи и стал вхож в дом? – язвительно спросила Клава.

– Да стал, твои родители нуждались в помощи во время похорон, да и сейчас ситуация не лучше– мать уже вторую неделю в больнице с сердечным приступом, а батя или рядом с ней, или пьёт горькую, того и гляди крышу сорвёт.

– Извини, и спасибо тебе за всё.

Клава погладила его по плечу. Пётр наклонил голову и потёрся щекой о её руку.

– Я приеду вечером. Будь, пожалуйста, терпеливой. Сейчас всем непросто.

– И тебе тоже? – с грубой усмешкой спросила Клава.

– А я что, из другого теста сделан? Или это только твоя привилегия страдать? – в тон ей ответил Пётр.

В квартире был бардак, пустые бутылки, полные пепельницы окурков, смятая постель. Отец пьяно, слюняво целовал её, размазывал слёзы по щекам, что-то причитал. Клава загнала его в ванну, кое-как привела в чувство, переодела в чистую одежду. Нашла свой старый пуховик, тёплые сапоги, и они отправились к матери в больницу. Клава понимала, что ей надо какими-то силами наладить этот расползающийся мир, иначе её потери будут множиться. Матери с каждым днём становилось лучше, она уже вставала, и врачи разрешили немного ходить. Она не упрекала Клаву, только вздыхала горько и прижимала слабыми руками её голову к груди, гладила волосы и тихо говорила:

– Я боялась, что потеряла обоих, но Бог милостив, он вернул тебя. Теперь всё будет хорошо. Похоронили мы Васеньку ладом, всё как положено, спасибо друг твой помог, очень помог, а меня выпишут скоро, я уже хорошо. Вот только отец пьёт, ты бы присмотрела за ним Клавочка.

– Не волнуйся мама, всё будет хорошо, я дома, я с вами. Скоро всё наладится.

Клавдия и сама не знала, кого уговаривает, то ли себя, то ли мать. Ведь знала наверняка, что как раньше уже не будет. К ней не вернётся тот безграничный покой, который царил в её душе прежде.

Остальное время до вечера Клавдия наводила порядок, выносила пустые бутылки и мусор, меняла и перестилала постельное бельё, готовила еду. В доме запахло свежестью, едой и порядком. Клавдия видела, что отец приободрился, но втихаря заглядывал иногда в где-то спрятанную бутылку. Вечером приехали Пётр с Женькой, привезли еды и деликатесов, накрыли стол, позвали соседей, хотя Клава была против. Первую выпили за упокой раба божьего Василия. Вторую за здоровье всех близких и родных. За окном разгулялась вьюга, а в квартире было уютно и тепло, и Клавдия чувствовала себя как в детстве – в полной безопасности. Сидели допоздна, разговаривали не громко, наутро решили поехать на кладбище, но сомневались, что к могилке подойдут, потому что сугробы высокие, снега нынче много намело. И всех волновал один вопрос, но никто не осмелился спросить. А Клава молчала, ей страшно было говорить об этом, и сердце разрывать воспоминаниями.

Петру постелили на диване в большой комнате, отец захрапел в своей спальне, а они с Женькой легли в комнате, где прошли её детство и юность, ещё долго болтали про новости на работе, сплетничали и мыли кости общим знакомым, только египетскую тему не затрагивали совсем.

Глава 9

Адвокат пришёл рано утром в кабинет Мустафы, в котором находилось ещё несколько офицеров. Они сидели уже второй час, размышляя на чём могут подловить Халила. Все собранные улики были косвенными, при хорошей защите он мог легко отказаться от них и не оставить от обвинения камня на камне. Неопровержимых доказательств у них не имелось, и после всех за и против, решили составить допрос так, чтобы подозреваемый сам рассказал о содеянном. То есть надо где-то слукавить, где-то жёстко прижать, вызвать свидетелей и провести очные ставки. Для достижения результата Гийом был готов на многое, даже пойти на некоторые нарушения. Служителям закона при погонах честь мундира не позволяет, а вот адвокат более свободен в своих действиях, а уж Мустафа со своими людьми, ему подыграют с большой охотой.

«Да уж, ёж птица гордая, не пнёшь, не полетит». Так размышлял Мустафа, подписывая необходимые бумаги. Он прекрасно понимал, что в случае успеха, никто не обратит на мелкие, процессуальные нарушения.

Решили не откладывать в долгий ящик, звонками вызвали свидетелей, отправили машину за подозреваемым в клинику – лучше, если застанут его врасплох. Как написали, по такому сценарию и сыграли блистательно.

Поначалу мужчина чувствовал себя уверенно и спокойно, на вопросы отвечал чётко, без заминки, но постепенно начал терять самообладание. Он искренне и без утайки поведал об отношениях с Клавдией, об их планах, о её сыне. Паника началась, когда перешли к вопросам о дне убийства, и работники отеля опознали именно его из посаженных в ряд нескольких мужчин. Халил изо всех сил старался держать себя в руках, как бы вспоминая тот день сказал, что просто заходил на территорию отеля, но вскоре ушёл не встретив Клавдию. Вдруг без всяких оснований заявил, что ему нужен адвокат, но его просьбу пропустили мимо ушей. Потом стали спрашивать не левша ли он? Да и ответ им был не нужен. Полицейские зачитали несколько свидетельских показаний коллег и родителей, которые подтверждали, что Халил одинаково хорошо владел обеими руками, и если нервничал полностью переходил на левую руку, не отдавая себе отчёт в этом. И наконец прозвучал вопрос о крестике, и как он попал в его карман. Рука Халила непроизвольно дёрнулась к карману, но он быстро взял себя в руки и сделал вид, что не понимает о чём речь. Тогда пришло время адвоката. Он рассказал, что этот крестик отдала ему Клавдия, уверяя, что это именно Халил обронил этот предмет при последней встрече в отеле. Мужчина нервно рассмеялся, ссылаясь на то, что эта женщина от горя сошла с ума, её преследуют галлюцинации, и Спиридонова не понимает сама, о чём говорит. Адвокат откашлялся, в данный момент он поменял амплуа– превратился в прокурора:

– Мы навели о вас справки. Вы из большой, уважаемой семьи, последний сын из трёх братьев. Родители дали вам высшее образование. В Каире, Москве вы получили многие знания, в том числе и знание нескольких я зыков. И в какой-то момент ваши уважаемые, но уже далеко не молодые родители сказали, что дальше надо позаботиться о себе самому. И вы решили, что всю жизнь работать в государственной клинике с маленькой зарплатой, это не для вас, и можно использовать хорошее образование, красивую внешность. Многие женщины любили вас и вы любили многих женщин, особенно женщин состоятельных и способных заплатить за вашу любовь. В доказательство я имею показания моего коллеги адвоката, который делал для вас несколько орфи –браков с женщинами из Германии, Норвегии, Дании, Канады и последняя из России. Эти женщины не первой молодости, очень состоятельные пользовались вами и платили, пока находились здесь. Платили неплохо– сотовый телефон последней модели, компьютер, не считая множество приятных мелочей, а одна даже расщедрилась на подержаный автомобиль, которым вы пользуетесь по сей день. Они забывали вас, как только покидали страну. И вы понимали, что время неумолимо, виски стали седеть, появились морщины. Да и ублажать стареющих дам вам изрядно поднадоело. И вы решили, что теперь нужна женщина навсегда, женщина –жена, подруга, и самое главное, чтобы имела деньги. Давно вы задумали открыть свою частную клинику, но с доходами доктора и с вашими запросами начать своё дело архисложно. И тут вы встречаете красивую, умную, а самое главное богатую русскую! – адвокат блефовал, но упивался своей фантазией. Он был уверен, что если и ошибается, то в мелочах. – Вас не смущало то, что у неё есть ребёнок, главное идти к своей цели несворачивая.

Халил молчал,изредка мотал головой в знак протеста. Адвокат видел, что попадает в точку и воодушевлённо продолжал:

– В день убийства вы пришли в номер, где оказался только мальчик. Между вами что-то произошло, что ставило под угрозу будущее и ваши планы. Я думаю, что вы не хотели убивать мальчика, но произошёл конфликт и в порыве гнева вы задушили его.

– Нет, нет, я не делал этого!

Халил находился на грани истерики, а Гийом не останавливаясь продолжал давить и психологически прессинговать.

– Вы сорвали крестик с шеи и скрутили полотенце, которое было на плечах мальчика и затянули на шее в левую сторону, как делают левши, что подтверждает экспертиза. Но что-то значил для вас этот крестик, раз вы забрали его с собой? – Адвокат взглянул на мужчину.

Вены вздулись на руках и на шее Халила, губы посинели. И Мустафа подумал, как бы не пришлось вызывать доктора для доктора, вот-вот с ним случиться припадок.

– И последнее, – продолжал адвокат, не замечая состояния Халила, – в вашей квартире, пока вы были на работе, произвели обыск, и обнаружили кольцо с сапфиром. Вы дарили драгоценность Спиридоновой, когда делали предложение. В комнате, в которой вы с ней встречались, вы уж извините, были установлены видеокамеры, и на видео ясно видно, что крестик выпал из вашего кармана, – Гийом перевёл дух и с любопытством глянул на доктора. – Неужели вы думали, что, пригласив на свидание с Клавдией, я не использую эту возможность? Я адвокат и пойду на многое чтобы узнать новую информацию!

Вот здесь Гийом врал, никаких камер в номере никто не ставил, но надо было дожать подозреваемого и превратить в обвиняемого. Так и случилось. Халил несколько секунд сидел тупо уставившись в пол, потом обмяк и тихо проговорил:

– Вы не могли найти кольцо в квартире, потому что я спрятал его в сейфе в кабинете на работе. Да это я убил. Я его просто ненавидел, зачем она взяла его с собой, оставила бы мальчика с родителями и ничего бы не случилось.

Из рассказа Халила стала ясна картина произошедшего. В этот день приём в клинике закончился раньше на пару часов, потому что пациенты отменили по телефону свои посещения. Вместо того, чтобы встретиться вечером, как они договорились, он решил заехать в отель и забрать летние вещи, которые Клавдия планировала оставить у него на квартире. Она хотела вернуться в Россию налегке, только взяв подарки, которые женщина купила своим близким здесь в Египте. Дверь в номер оказалась незаперта, в душе шумела вода. Халил начал складывать пакеты в большую сумку. Когда из душа вышел Василий и увидел, что мужчина перекладывает вещи, начал кричать, вырывать пакеты, обвиняя материнского ухажёра в воровстве. Халил оправдывался, пытаясь объяснить, что они всё равно будут жить здесь и зачем возить вещи туда –обратно. Но мальчик не унимался, он кидался с кулаками на Халила и вытолкал его из комнаты в маленькую прихожую, пытаясь выгнать из номера. Кричал, что они ни за что не вернутся сюда,что у него отец есть, и он живёт с ними, ждёт их домой, а он Халил пусть уходит из номера, и что он им не нужен. Халил не мог стерпеть такого отношения от пацана. Он толкнул его в ванную комнату, и попытался успокоить, чтобы он не орал на весь отель, скрутил полотенце на шее только слегка, но видимо силы не рассчитал.

Но одного не рассказал Халил, что творилось в его душе. Он стягивал концы полотенца на хрупкой шее задыхающегося мальчика и, прикрыв глаза читал молитву:

«О, Аллах, я прибегаю к тебе от искушений дьяволов, и я прибегаю к тебе, Аллах, чтобы они не явились ко мне!»

А сам всё сильнее скручивал удавку, пока мальчик совсем не затих. В его голове горел костёр ненависти! Им помыкали эти престарелые прошмандовки, как циркового пуделя за кусочек сахара заставляли на задних лапках танцевать, ублажать их необузданные сексуальные фантазии! В клинике он за гроши должен был до старости возиться с быдлом, а тут ещё этот сопляк, решил его, гнать как собаку! Ну уж нет, никто не помешает ему идти к цели! Когда тело обмякло, Халил аккуратно положил его на пол, несколько минут сидел на коленях перед мёртвым телом, потом сорвал крестик с шеи и проговорил слова из Корана:

«Неужели же они стремятся к религии другой, чем религия Аллаха, когда ему передались те, что в небесах и на земле, добровольно и невольно, и к нему вы будете возвращены».

Он забыл об отпечатках пальцев. О том, что его могут опознать. В тот момент он не думал ни о чём. В комнате с полочки забрал драгоценное кольцо, и спокойно, не привлекая внимания, покинул территорию отеля.

Первое время он ждал, что полиция придёт за ним, и на следующий день узнал из новостей, что Клавдия арестована по обвинению в убийстве. Время шло, и его никто не трогал даже как свидетеля. Стало ясно, что Спиридонова ничего не сказала о связи с ним.

Ещё несколько дней Клавдия провела с родителями, дождалась, когда мать выпишут из больницы, отец придёт в чувство и прекратит обниматься с бутылкой, а сама она сможет без страха, что опять увидит кошмар, засыпать, свернувшись калачиком в своей постели. Но пора было выныривать из уютного забвения и что-то решать с работой, встречаться с коллегами, друзьями, соседями. Пётр звонил ежедневно, справлялся о её делах и планах. Клавдию раздражало такое внимание, и она как-то высказала ему своё недовольство по телефону:

– Послушай Пётр,спасибо тебе за всё, за помощь, за деньги, за заботу, но у тебя есть же своя жизнь. Ходи в кино и рестораны с женщинами, занимайся своим хобби, радуйся жизни. Здесь, с нами живёт печаль, с нами грустно…

– Нет, это ты послушай Клава, – Пётр неожиданно разозлился. – Я знаю, что тебе пришлось пережить, только я хочу напомнить – я тоже сына потерял! Убийца до сих пор не найден и не наказан! А ты думаешь только о себе, смотрите, какое горе у неё, а то что я тоже могу плакать и страдать, тебе дела нет. Ты из-за своего эгоизма лишила меня сына на много лет…

– Это я эгоистка? – взвизгнула Клава. – Ты даже не пытался что-то узнать, ты же гордый, два раза в одну дверь не стучишь! Думаешь легко одной было с ребёнком! Да и вообще, катись ты! – на Клавдию опять нахлынули воспоминания, она бросила трубку, чтобы не разрыдаться.

Мать стояла в дверях, слушала разговор и сокрушённо качала головой:

– За что ты гонишь его? – мать присела рядом на диван. – Мы с отцом сразу поняли, что он отец Василия. Как горько он плакал и сильно горевал, от гроба почти не отходил, две ночи рядом просидел, всё волосы Васеньке приглаживал и шептал что-то. Как будто сказки рассказывал, которые не успел в жизни рассказать, – Мать перевела дух, вздохнула тяжело и продолжила. – Скоро позвонил из Египта какой-то Константин Николаевич, представился сотрудником посольства. Он сообщил, что тебе нужен адвокат, мы обрадовались, что хоть кто-то хлопочет о тебе там, в Египте, но когда сообщил сколько за защитника надо заплатить, нам с отцом стало страшно от того, что можем потерять и тебя. Деньги нужны были немедленно, а чтобы продать машину или дачу надо время. Тогда Пётр просил нас не беспокоиться ни о чём. Сначала он хотел лететь в Египет, да только меня на скорой увезли, а отец, сама знаешь, в обнимку с зелёным змеем. И Пётр по телефону с этим Константином Николаевичем от нашего имени часто разговаривал, деньги перевёл на счёт адвоката и всё расспрашивал что ты да как. Клавдия подумала, что совсем не знала его с этой стороны, а ведь Пётр может быть ранимым и надёжным, а про деньги, откуда они взялись и думать забыла.

«Точно эгоистка, отлегло от задницы, разлеглась на мамкиных подушках, а долги отдавать надо».

И вслух сказала:

– Я отдам деньги, кредит в банке возьму.

Мать взяла руку дочери в свои тёплые ладони и пожала плечами:

– Поговори с ним, да только думаю Пётр денег не возьмёт, только зря в долги влезешь. За несколько дней до твоего приезда к нам пришёл сосед с первого этажа, услышал, что отец за бесценок свою новую машину продать хочет, тот пьяный во дворе трепался, что мол купил свою красотку в салоне за двадцать тысяч долларов, а продаст за пять. Хорошо Пётр в этот момент был рядом, он соседа по добру поздорову отправил и просил всем желающим передать, что мол лавочка закрылась, ничего не продаётся и не покупается. А нам с отцом наказал, чтобы прекратили торговлей заниматься, деньги он брать назад всё равно не станет.

– Я поговорю, он должен взять, – упрямилась Клава.

– Ничего он не должен, – мягко проговорила мать, – он нуждается в тебе, притёрся, как кот бездомный. Только привык к радостной мысли, что у него сын есть, так эту пустоту тобой сейчас закрывать будет. Бог испытания посылает для того, чтоб было понятно, что счастье рядом, не надо гнаться за ним и искать его за тридевять земель, оно само придёт, когда час настанет. И если Бог отнял самое дорогое, то что-то хорошее готовит для тебя.

– Да не будет хорошего для меня от Бога, мама! Хуже меня нет, я даже не грех совершила, который замолить можно, я предала, Бога своего предала за фантики, за мишуру! – в голосе Клавы звучало отчаяние, она посмотрела матери в глаза. – Халил просил меня веру поменять, мусульманкой стать, что, мол, родители его категорически настаивают, да и если мы семья, то и веры быть одной должны. Я согласилась, говорю, в следующий раз приеду, так и сделаем. Не думала в тот момент ни о Боге, ни о вере, только о том, что если ислам приму, то легче будет работу найти, с его семьёй сблизиться. Представила себе, что Василий повзрослеет, учиться будет в университете Каира и много дорог откроется для нас. Только Бог отвернулся от меня, и как прощения просить не знаю!

– Не казни себя и не изводи душу виной. Ни в чём ты не виновата, деточка моя. Если Бог живёт в душе, он никогда не оставит тебя. Вот послушай: Два человека пришли в храм помолиться фарисей и мытарь. Фарисей обращался с благодарностью к Богу: «Благодарю тебя Боже за то что я не такой грешник как прочие люди, я не пью, не ругаюсь, не обманываю. Я пощусь два раза в неделю, отдаю на храм десятину.» А мытарь стоял у дверей храма, не смея даже глаз к небу поднять и переступить порог храма. И только бил себя в грудь повторяя:

«Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!» И услышал Господь не гордыню и самодовольство фарисея, а смирение и сознание своих грехов– мытаря. Потому что каждый возвышающий себя будет унижен, а каждый унижающий себя возвысится!

Вскоре приехал Пётр. Родители встречали его как родного, мать принесла домашние тапочки, отец потянул на кухню курить. В глубине души шевельнулось чувство ревности и Клава горько подумала, что нельзя в душе иметь даже маленький уголок с пустотой, там надо обязательно поселить новую любовь и привязанность, или там поселится болезнь, которая со временем разрушит душу и тело. Они накрыли на стол и сели обедать. Пётр с шести утра был на ногах и разомлел от сытости, уюта и тепла, сел в кресло и задремал. Мать прикрыла его колени пледом, Клава убирала посуду со стола, отец читал газету. Пётр очень изменился с того времени когда был влюблён в Клаву. Тогда он набрал кредитов, купил большой бокс гаража в одном разваливающимся авто предприятии и с головой окунулся в работу. Зачастую у него не хватало времени просто выспаться, а не то чтобы таскать букеты с цветами и обивать пороги в надежде на любовь и взаимность, тем более что тебе уже несколько раз не открыли дверь и не отвечают на телефон. Пётр тяжело делал свой бизнес, иногда нарушал закон, якшался с криминальными авторитетами, катался на стрелки, свободно входил в кабинеты областной Администрации, обедал в ресторанах с директорами предприятий. Он был неутомим и дела вёл жёстко, порой жестоко и поэтому заработал авторитет в определённых кругах. С ним считались и старались не переходить дорогу. У него имелись приятели и не было друзей, он заводил любовниц и не хотел жену. Он старался не отягощать себя привязанностями. Но Пётр уже не желал уходить от этих людей, из этого дома,особенно когда за окнами стоял мороз больше тридцати. Ещё мужчина осознавал, что они нуждаются в поддержке. Отобедав они отправились в другой город на квартиру Клавы. К дому подъехали, когда огромный красный шар солнца размазал розовые тона на белых сугробах. Она с тоской думала о предстоящей, одинокой ночи, как будет перебирать Васины вещи, смотреть его фотографию на стене, расставлять в ряд его машинки. Пётр чувствовал её замешательство. Он видел, что Клава не хочет покидать тёплую машину. Стало понятно, что женщине страшно оставаться в одиночестве. Ночью придёт память, начнёт разрывать душу воспоминаниями, теми привычными вещами, которые так и стоят, как в день отъезда. И он предложил ей, ни на что не надеясь:

– Хочешь, я останусь с тобой?

Клава подумала несколько секунд:

– Спасибо Петя, за всё спасибо. Хочу. Мне страшно быть одной в пустой квартире. Я наверное скоро привыкну, но сейчас мне тошно и жутко. Я или уеду к Женьке, или напьюсь водки и буду много плакать. Завтра на работу приду с опухшей мордой и все сделают неправильные выводы, а я этого не хочу.

– Пойдём.

Пётр вытащил её чемодан из багажника, поставил на сигнализацию машину, и они, не дожидаясь лифта, пошли пешком на третий этаж. Почти не разговаривали, пили чай с бутербродами, потом залезли с ногами на диван, включили телевизор. Клава положила голову к нему на колени и попросила:

– Петь, заплети мне косички, мне Вася плёл, когда у меня бессонница была и я быстро засыпала.

– Давай, только я не умею косички, я просто прядки поперебираю.

Когда Клава ровно засопела, он накрыл её пледом и ушёл в детскую комнату, лёг на кровать сына, на его подушку и укрылся его одеялом. Лежать рядом с Клавой было выше его сил. Он хотел обнимать, гладить, целовать, дышать с ней рядом. Он хотел её. Пётр никого так не хотел как её, с самой первой встречи, и ни одна женщина не манила так сильно. Да и все чувства были какими-то острыми. Когда произошла эта трагедия, и она попала в тюрьму Пётр ощутил невыносимую боль и тоску. В первый момент встречи в аэропорту, худенькую с огромными глазами, хотелось схватить и спрятать в душе, а там холить и лелеять, чтобы любимая женщина больше не знала боли. Пётр понимал, что любит её и не желает больше уходить, но не хотел давить и ждал, что она позовёт его сама. Ждал до поры до времени. И в то же время знал, что уже никогда и никому её не отдаст.

Утром стараясь не шуметь и не разбудить Клаву, сварил кофе Он стоял у окна на кухне, курил, задумчиво рассматривая заснеженные улицы. Пётр допивал вторую чашку и не слышал, только почувствовал, как сзади тихо подошла Клава.Часы тикали на стене, а они стояли рядом у окна и смотрели на снег. Она пальцем провела его по спине:

– Ты сваришь мне кофе?

– Нет.

Не поворачиваясь ответил Пётр.

– Спасибо .

– Надо бежать, – он повернулся к ней и по-дружески положил руку на плечо. – А пойдём сегодня в ресторан.

– А пойдём.

Легко согласилась Клава, потом представила, что встретит кого-нибудь из знакомых или коллег, придётся отвечать на вопросы, делать улыбку или рисовать скорбь. Да и для того чтобы перебирать наряды, делать макияж и маникюр у неё не найдётся душевных сил. Вот и опять от дыма сигарет её снова замутило. Клава открыла форточку, вдохнула глубоко свежего, морозного воздуха и предложила:

– Давай я лучше что-нибудь приготовлю дома.

–Дома, так дома, – Пётр увидел, что Клава побледнела. – Ты в порядке? Тебе надо пойти к врачу.

– Со мной всё хорошо, и спасибо Пётр, ты так много делаешь для нас, – она осеклась, хотела сказать для меня и для Васьки, но поправилась и сказала, – для меня и для родителей.

Она кое-как вытащила себя из дома. Слегка привела себя в порядок и отправилась на работу. Клава как-то незаметно для себя полюбила покой и одиночество. Если раньше она обожала большие компании, шум, веселье, песни, танцы до упаду, походы в рестораны, красивые платья, яркий макияж и высокие каблуки, то сейчас Клава чувствовала спокойствие и уют в своём улиточном домике. Но когда открыла двери и вошла во Дворец культуры, стало тепло и радостно. Коллектив готовился к Новому году. Повсюду сверкали яркие гирлянды, наряженная огромная ёлка возвышалась, как царица. Работники сцены таскали декорации к сказке, осветители проверяли свет, костюмер пожилая, полная женщина тащила расшитые блёстками костюм и парик для Снегурочки. Увидев Клавдию радостно воскликнула:

– Эй, ребята! Клавдия пришла!

И все побросав свои дела потянулись к ней, ощупывая, осматривая, расспрашивая и рассказывая новости, и что мол, как хорошо, что всё хорошо, да не совсем хорошо, но могло быть ещё хуже. И здорово, что вернулась, а то роль Кикиморы играть некому на утренниках. Стало тепло на душе и границы её улитки немного расширились. Тут из кабинета на шум выплыла баржеобразная директор. Начёс на смоляных волосах, жирная подводка и синие тени на веках, пунцовая помада, сапоги на голенищах мехом наружу и из такого же искусственного меха дамская сумочка, похожая на большую, серую крысу.

«О боже, – подумала Клава, – кто же придумывает такую моду, и зачем искать и шить специальный костюм на Кикимору, вот она готовая уже вышла к народу».

– А я уходить собралась, дела в городе, но уж пошли, поговорим и решим, что с тобой делать. – заколыхала большой грудью директор.

Раньше Клава от такой прелюдии впала бы в крайнее волнение, но сейчас, после пережитой трагедии, угроза потерять работу её даже не потревожила.

«Это правда, – подумала она, – то, что нас не убивает, делает сильней». Но угрозы никакой не было. Начальница пожурила её за необоснованное отсутствие на работе, те несколько дней пока она находилась у родителей, а на остальное время у неё имелись все необходимые бумажки из полиции и из Российского МИДа.

И жизнь как-то покатилась, поехала, побежала. Новогодние праздники занимали почти всё время. Утром грим Кикиморы, детские стихи, подарки, хороводы, вечером-длинное платье, корпоративные вечеринки, шампанское, тосты и пляски до упаду. Её лучшая подруга Женька после работы скорее бежала домой, потому что её новый кавалер не терпел задержки ужина. А Клавдия же не хотела приходить домой одна, чтобы не слышать тоскливую тишину. Пётр знал, что она свалится от усталости, но будет ждать его на работе среди выпивших гостей и коллег. Он старался приехать и забрать как можно раньше. Они ни о чём не договаривались, но всё как-то само собой получалось, что каждый вечер ложились в одной квартире, но в разных комнатах, а утром встречались на кухне, пили кофе, говорили о том, о сём и разбегались по своим делам.

Пышнотелая директор в честь последнего рабочего дня в этом году одела всё крайне блестящее, даже восьмиметровая ёлка на втором этаже с переливчатыми гирляндами множества огоньков и мишуры уступала ей в праздничной нарядности. И расшитое серебристыми блёстками платье, и золотые туфли, и перламутровый лак на ногтях, и даже искрящийся налёт на чёрных волосах говорили о торжественности момента. Весь коллектив терпеливо выслушивал разглагольствования культурного лидера о тех достижениях и показателях, которых они достигли за этот год. И все, конечно, ждали, когда она закончит свои пустые рассусоливания и начнёт раздавать премию в конвертах и подарки в пакетах. Это была многолетняя традиция получать в канун нового года деньги наличными. Эти деньги заработал коллектив корпоративами и утренниками. Часть начальница раздавала сотрудникам, а большую долю с удовольствием запихивала себе в карман. Никто её не контролировал, а народ и тем более. Все были рады был получить хоть какие-то копеечки к празднику, потому что зарплата придёт только после длинных выходных, где-то в середине января. А долгими, зимними вечерами, сидя у телевизора всякий желал выпить рюмочку– другую да и закусить не квашеной капустой, а как минимум салатом оливье, а может даже заливным из свиного языка.

Большая часть коллектива и не только мужская была уже в состоянии оживления и веселья, и от этого в душном кабинете витал лёгкий алкогольный запах. Подруга Женька находилась в числе счастливого большинства, что-то болтала, выпытывала, кто и какие салаты хочет готовить на стол. Клавдия усмехнулась:

«Кто празднику рад, тот накануне пьян»!

И вспомнила, как год назад они с ней на пару так радостно и весело готовились к встрече Нового года, что хватило сил только сварить яйца и открыть баночку икры. Они кое-как, чуть тёпленькие дотянули до двенадцати часов, открыли бутылку шампанского, выпили по бокалу и упали без чувств на диван, как только прозвучал последний удар курантов. Благо у Василия имелась гора шоколадных конфет, мандаринов, яблок, мультики по телевизору и всякие игрушки на компьютере, и он не затаил обиды на мать за испорченный праздник. И мало того похмельным утром отпоил их чаем с лимоном, потом, как буравчик, втиснулся между ними под одеяло и взял обещание, что позднее, как только уйдёт боль из башки, они отправятся предаваться развлечениям на ледяные горки. Так они лежали втроём, щекотали Ваську, хохотали над анекдотами, а потом оделись потеплее и долго катались на горках пока совсем не замёрзли и не проголодались.

От воспоминаний слёзы подступили совсем близко, в это время зазвонил телефон и Клавдия с облегчением выскочила из кабинета. Через пелену она никак не могла разглядеть цифры, потом вытерла глаза, вздохнула несколько раз и включила мобильник. По номеру она поняла кто ей звонил и, прикрыв ладонью рот, тихо ответила. Совсем не хотелось, чтобы кто-то услышал этот разговор и разглядел её слёзы.

Пётр видел, что Клава вышла из Дворца культуры сама не своя– шубка расстёгнута, шарф развивается на ветру, ни перчаток, ни шапки. Он выскочил, открыл дверь автомобиля, чтобы она быстрей согрелась в тёплом салоне. Спрашивать не стал, решил– сама расскажет, как только успокоится. Поехали по магазинам, закупить всякой еды, алкоголя, деликатесов, фруктов к новогоднему столу. Дома Клава, сославшись на недомогание и сказав, что приляжет буквально на часик, ушла в Васькину комнату. Пётр убедил её, что справится по хозяйству сам, решил накрыть стол, так как делала его мама – с фужерами, мандаринами, со множеством свечей, хрустальными салатниками, вилками и ножами из спрятанного в шкафу мельхиора. По телевизору передавали праздничный концерт, и он в коротком фартуке носился пританцовывая по квартире в такт музыке, то вытаскивая из тумбочек красивые блюда для рыбы и мяса, то лез на стул, развешивая на люстрах серпантин, то зажигая свечи в канделябрах с виньетками, которые нашёл на антресолях в шкафу.

Клавдия вышла в красивом, тёмном платье, торжественная и строгая и Пётр на ходу сбросил фартук, как галантны кавалер, распахнул руки, приглашая её на танец. Клава с улыбкой опустила руки ему на плечи. Так они несколько минут неловко протоптались на одном месте в красивой одежде и в растоптанных домашних тапках, прижимаясь друг к друг– то ли как в последний раз, то ли уже не желая разлучаться. Он заметил, что Клава плакала, но пудрилась старательно, чтобы не было видно покрасневшего носа, почувствовал волнующий запах духов тонкий, медовый, еле уловимый. А она, казалось, слышит, как стучит его сердце, горячая, сухая рука обнимает за плечи, и вена пульсирует на шее. Так бы и топтались рядом до бесконечности, но еле разлепились. Сели рядом, напротив телевизора, как будто семейная пара, прожившая долгое время вместе, знающая привычки друг друга, и у которых нет нужды в лишних вопросах и словах. Пётр разлил шампанское по бокалам, но она замахала руками, и они не чокаясь выпили. Клавдия сделала небольшой глоток, вздохнула, поставила фужер на стол. Она не знала, как начать разговор совсем непраздничный и не новогодний, но твёрдо решила, что надо это сказать именно сейчас. Клава задумала прекратить квартирное соседство с этим чужим и уже таким родным человеком. Она прекрасно понимала, что каждый день, проведённый под одной крышей будет всё сильнее привязывать их друг к другу. То, о чём она хотела сообщить окончательно разрушит этот хрупкий мир, но уж лучше это сделать сейчас, чтобы завтра, в первый день нового года начать жизнь с нового, белого, как снег листа.

– Сегодня звонил адвокат из Египта. Нашли убийцу нашего сына. Сегодня был суд и его приговорили к пожизненному сроку.

Пётр встал из-за стола, взял сигарету, но не решился закурить, сломал и бросил в пепельницу.

– Я знал, что так и произойдёт! Но кто это, за что? Кому наш Василий мог помешать?

Пётр подошёл, сел перед ней на колени, взял за плечи и заглянул в глаза.

– Да не молчи ты, Клава!

Она подняла пустые глаза – ведь давно знала ответ, только не понимала зачем и почему он это сделал, но ещё до того, как нашла, выпавший из его кармана крестик сына поняла, что это сделал он. Догадалась, когда лежала на бетонном, грязном полу камеры. Знала и боялась поверить, когда слушала непонятные песни муллы, когда перебирала в памяти последние дни, проведённые вместе с сыном. Когда ожидала известий о том, что её жизнь так же закончится здесь, на чужой египетской земле.

– Это Халил, – Клавдия обхватила себя ледяными ладонями и зябко передёрнула плечами. – Ты не спрашивай меня, зачем и почему, я сама не знаю. Только думай о том, что он наказан.

Пётр прижал её к себе,стал гладить по голове,приговаривая:

– Ты только не вини себя ни в чём. Всё что происходит в этом мире, происходит независимо от нас. Это судьба. Ты…

Клава расцепила его руки и перебила его грубо сама того не желая:

– Вот только не надо ничего говорить фаталист Петя! Моя вина со мной и останется на всю жизнь, невзирая на то, через призму какой философии на это смотреть. И ещё – сегодня встретим новый год, и ты уходи. Наша история закончена. Ничего не обещай, не клянись, чтобы потом не пожалеть о сказанном.

Клава поднялась, подошла к окну и уставилась в ночь. А там ребятня и взрослые беззаботно кувыркались в снегу, пускали в небо петарды, открывали шампанское и пили из пластиковых стаканчиков, целовались и радовались будущему счастью. Клава вспомнила слова матери, что надо быть счастливой здесь и сейчас, потому что никто не знает когда оно придёт это счастье и какое оно на вид. Наверное для каждого оно своё и для каждого оно имеет свой цвет, запах, вкус и время.

Пётр сел за стол, положил на тарелки себе и Клавдии по куску запечённого мяса, разлил водки по рюмкам, залпом выпил и твёрдо сказал:

– Я хочу, чтоб ты уяснила себе раз и навсегда. Я никогда не смогу уйти от тебя, даже если бы я захотел, даже если ты выгонишь меня! Я всегда хоть тенью от дерева буду рядом, потому что жизнь слишком коротка, чтобы позволять столько потерь.

– Я беременна, – Клавдия повернулась и с вызовом посмотрела на Петра, – от Халила, уже три месяца. Вот видишь, какая это Египетская сила, которая никак не хочет отпускать и теперь будет со мной до самого конца.

Пётр ещё налил себе полную рюмку, залпом выпил и облегчённо сказал:

– Ну слава Богу, я то думал, что ты меня не любишь, и ищешь всякие причины, чтобы турнуть. Да какое счастье, что в тебя вселилась эта Египетская сила!

Пётр выскочил в коридор, пошарил в карманах куртки, подошёл, обнял Клавдию и протянул маленькую бархатную коробочку.

– Пожалуйста, будь моей женой.

* * *

Она с юности любила проводить время в шляпном отделе, примеряя различные шляпки-фетровые, соломенные, кожаные, разных размеров, фасонов и расцветок. Клава понимала, что не станет их покупать, сначала потому, что у неё просто не хватало денег, позже, что к каждой шляпке нужны соответственные туфли или сапожки и, конечно же, перчатки и шарф, но тогда было время тотального дефицита. И когда Клавдия решила, что можно себе позволить стать дамой в шляпе, вдруг растерялась, потому что понятия не имела, куда сможет одеть эту красоту. Она с улыбкой представляла, что волочёт из магазина пакет с картошкой и сосисками на каблуках и в бордовой фетровой шляпке с кокетливым, бархатным бантом на боку. Или втискивается в битком набитый автобус, придерживая жёлтую, соломенную шляпу с широкими полями и передаёт деньги за проезд. Зато сейчас, когда у неё был большой живот, и даже пройтись по магазинам Пётр не отпускал её одну и везде возил на автомобиле, Клавдия позволила себе множество шляпок, шляп и шляпенций. Постепенно боль утраты притуплялась. В комнате Васи переклеили обои и поставили детскую кроватку, остальные вещи так и остались на своих местах– так решили оба.

И однажды весной за несколько дней, как отправиться в роддом, Клавдия опять увидела незнакомый номер. Египетский адвокат много извинялся за беспокойство и уверял, что это последний его звонок. Он только хотел сообщить, что Халил в тюрьме покончил жизнь самоубийством и теперь можно уж точно поставить точку в этом ужасном деле. А женщина посмотрела на свой огромный живот и подумала, что точки в этой истории не будет никогда.

Оглавление

Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9