Хоккей живет атакой (fb2)

- Хоккей живет атакой 809K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Борис Петрович Михайлов

Глава первая
Ищу себя

...Все в этот день было у меня необычно. Впервые за долгие годы выступлений в составе сборной СССР я приехал в лужниковский Дворец спорта не вместе с командой в автобусе, а на машине. Впервые вышел на лед, хоть и в алой фуфайке с четырьмя буквами на груди: «СССР», но без шлема и без клюшки в руках. Впервые на торжественном построении команд встал отдельно от своих товарищей, выведя их в последний раз, как капитан, на поле.

Вот и пришла эта минута, о которой совершенно не думалось, когда только еще брал в руки клюшку, минута, о которой пытался не думать, когда стал зрелым спортсменом. Минута прощания с хоккеем.

Тысячи людей на трибунах сейчас приветствуют нас двоих — меня и прославленного защитника сборной СССР и ЦСКА, двукратного олимпийского чемпиона, неоднократного чемпиона мира, Европы и Советского Союза, заслуженного мастера спорта Геннадия Цыганкова. Нас двоих, а не вместе с друзьями как это бывало после наших больших побед. Нас провожают из спорта, из большого хоккея. Произносят хорошие, добрые слова напутствия, вручают подарки...

Сейчас будет перевернута еще одна страница моей биографии. Все нужно будет начинать сначала, как говорится, с чистого листа. Но прежде, чем это произойдет, я невольно вновь и вновь возвращаюсь в прошлое. И вся моя жизнь в спорте кажется мне одним, таким коротким, но прекрасным мгновением.

...Первое, что вспоминаю, это двор нашего дома по Тверскому-Ямскому переулку (сейчас улица Гашека), где жил в раннем детстве, и стайку мальчишек, с утра до вечера гоняющих мяч. Футбол был страстью всех ребят послевоенной Москвы (родился я в 1944 году, 6 октября). Наверное, здесь сыграла свою роль невероятная любовь к футболу взрослых, истосковавшихся по спорту за долгие годы войны. Все тогда «болели» футболом, и стар и млад. Еще не поступив в первый класс, мы уже понимали толк в этой игре, по крайней мере хорошо знали, что главное — это забить гол.

Тогда же я познакомился с коньками, вернее, с одним коньком. У меня была всего одна «снегурка», не помню уже где ее раздобыл. Прикручивал конек с помощью веревки и палки к валенку и так катался. Моя мама, Мария Лукьяновна, работница табачной фабрики «Дукат», не могла мне в ту пору купить пару коньков. Отец, Петр Тимофеевич, слесарь по профессии, умер вскоре после войны, и мама осталась одна с нами, четырьмя мальчишками: мною, старшим братом Виктором и младшими — Александром и Анатолием.

В хоккей я тогда, естественно, не играл, но «тройка» у нас уже образовалась, и я даже стал ее «капитаном». И вот что из этого получилось.

Однажды, когда Виктора по каким-то причинам не было дома, мама, уходя на работу, назначила меня старшим над Сашей и Толей. Мы вышли во двор, и «тройка» моя мгновенно распалась. Братья разбежались кто куда. Когда мама пришла на обед, то застала меня горько плачущим, а ребят не было. Бросились их искать. Анатолия нашли быстро. Он стоял около автобазы, расположенной неподалеку от дома, и разглядывал машины (когда он вырос, то стал водителем такси). Сашу же искали до позднего вечера. Я участия в этом не принимал, сидел во дворе и все время ревел.

Его нашли в отделении милиции около зоопарка. Оказалось, что Санька выскочил за ворота на улицу и решил отправиться погулять. Но заблудился, стал плакать и звать маму, и прохожие отвели его в детскую комнату милиции. Поскольку адреса своего он не знал, то там ломали голову, как же вернуть парня поскорее домой.

Забегая вперед, расскажу об участии моих братьев в спорте. Виктор и Александр никогда им не занимались, ограничившись ролью болельщиков. А Анатолий увлекся футболом и даже впоследствии играл за команду мастеров города Березники. Потом вернулся в Москву и стал работать в 20-м таксомоторном парке. Виктор сейчас трудится слесарем на фабрике «Рот Фронт», а Александр — химик-технолог.

Мне было десять лет, когда мы переехали жить на 1-ю Хорошевскую улицу (сейчас улица Куусинена). Здесь у нас во дворе образовалась неплохая футбольная команда. Тренировал нас тренер-общественник, большой энтузиаст спорта Иван Иванович Хопилин, электрик домоуправления. Мы даже стали чемпионами Москвы среди дворовых команд. Тот финальный матч проходил на Большой спортивной арене Лужников, и мне навсегда запомнились и все его перипетии, и круг почета, который мы потом совершили по дорожке стадиона. У меня до сих пор хранится пожелтевшая уже вырезка из газеты, где на снимке наша команда, а впереди, с призом в руках, я — капитан команды (кстати, несколько позже мы стали чемпионами столицы и по хоккею. И снова капитаном нашей команды ребята выбрали меня).

В нашем дворе жил Женя Мишаков. Да, тот самый Мишаков, который затем стал известным мастером хоккея, олимпийским чемпионом и чемпионом мира. Старше нас по возрасту, он был во дворе вожаком, заводилой по части спорта. На все руки мастер был Женя: и коробку хоккейную мог построить вместе с друзьями, и организовать заливку катка, и коньки поточить, и клюшку смастерить.

Мне очень хотелось научиться играть в хоккей. Но что делать — коньков-то нет? Наконец, мои слезы доняли маму, и она, с большим трудом выкроив деньги из семейного бюджета, купила мне «гаги» с ботинками. Надо ли говорить, что моей радости не было предела. Хотел тут же помчаться на каток и обновить подарок. Однако время было уже позднее, пришлось дожидаться утра. Но спать так и лег в обнимку со своим сокровищем.

В нашей команде, основу которой составляли старшие ребята, было и несколько малышей, которые тянулись за ними, старались им подражать. Среди них был и я. Порой в азартной игре на нашу долю доставались в основном синяки да шишки, но мы терпели. Было больно до слез, но вставали — и снова в игру. Иначе в другой раз не примут. Может, в нашем дворе я и получил первые уроки настоящей спортивной закалки.

Вообще хочу сказать, что наша улица отличалась спортивным характером. На ней выросли известные в будущем мастера — Владимир Козлов, Николай Морозов, Николай Севостьянов, Владимир Соловьев и другие. В нашей же школе № 740 учился и Владислав Третьяк, правда, он пришел в нее на восемь лет позже меня. В школе мы с ним так и не встретились. После седьмого класса я пошел работать слесарем в наше домоуправление, чтобы помочь матери в содержании семьи. Восьмой класс закончил уже в школе вечерней молодежи.

Играли мы двор на двор или дом на дом: например, была команда кирпичного и команда блочного дома. Я жил в кирпичном. Став постарше, мы выходили играть на большие пустыри, заменявшие нам футбольное поле. Конечно, мечтали сыграть на настоящем.

А однажды произошло большое событие в нашей мальчишеской жизни. Прочитали мы объявление, что на стадионе Юных пионеров идет набор в детскую футбольную команду, и немедленно отправились туда с друзьями. После просмотра тренер сказал мне, чтобы я приходил на тренировки. Так я стал заниматься в группе тренера Н. Никитина, бывшего вратаря московского «Торпедо». Летом играл на СЮПе в футбол, а зимой продолжал играть с той же группой в хоккей с шайбой. Такой тогда был обычай.

В это время Женя Мишаков поступил учиться в ремесленное училище и стал играть за его хоккейную команду. Во время одного из матчей Мишакова приметил тренер «Трудовых резервов» Николай Федорович Кузьмин, и Женя начал выступать за юношескую сборную этого общества. Представьте: на наших глазах он получает настоящую хоккейную форму, клюшку, коньки. Мы просто умирали от зависти к Женьке и с еще большей энергией носились по самодельной своей площадке с самодельными клюшками, мечтая когда-нибудь удостоиться настоящих хоккейных доспехов.

Однажды Мишаков попросил нас сыграть за команду ремесленного училища. Его товарищей не отпустили с работы, поэтому он и обратился к нам. Мы понимали, конечно, что это нехорошо, что в спорте это называется «липой», но отказать другу не могли.

Приехали на стадион «Трудовые резервы» в Измайлово, и тут выяснилось, что Женька все перепутал, матч был назначен на другой день. А в это время здесь тренировалась мужская команда «Трудовых резервов». Кузьмин, узнав от Мишакова, кто мы такие, неожиданно предложил нам потренироваться с его подопечными. Очевидно, опытный тренер хотел узнать, чего стоят ребята из дворовой команды. Мы с радостью приняли его предложение. И хотя нам было тогда лет по 14—15 и сравниться со взрослыми мы не могли ни по силе, ни по умению, старались вовсю и даже забили несколько шайб. Видно, наша игра произвела на тренера впечатление, потому что после тренировки он вдруг предложил нам... выступать за юношескую команду клуба. А мы ему чуть не хором:

— Форму и клюшки дадите?

Он улыбнулся:

— А как же!

Надо ли говорить, как мы этому обрадовались. Пожалуй, больше, чем самой возможности играть в клубной команде. Вскоре мы и в самом деле получили и форму, и клюшки, и мастерские, как тогда говорили, коньки. Правда, ботинки к лезвиям мне достались конькобежные — низкие, с мягким носком. Когда шайба попадала по ноге, было очень больно. Но я все равно был доволен.

А вот тренироваться оказалось не очень удобно. С Хорошевки в Измайлово ездить далеко, возвращались домой поздно. Часть ребят не выдержала, отсеялась. А мы с моим другом Толей Шитиковым остались. Чтобы было сподручнее нам вместе ездить на тренировки, я с разрешения тренера перешел в старшую возрастную группу, где был Толя.

И здесь, в «Трудовых резервах», зимой мы занимались хоккеем, а летом футболом. Кстати, мне говорили, что я в футбол поначалу играл лучше, чем в хоккей. Но постепенно футбол все-таки отошел у меня на второй план, а когда мы стали играть за первую мужскую команду «Трудовых резервов», его и вовсе пришлось оставить.

В это время в мужских клубных командах против нас на первенство столицы играли многие известные мастера, только что ушедшие из большого хоккея. Когда они выходили на лед, то мы, юноши, игравшие за мужские команды, старались учиться у ветеранов, которые умели в хоккее буквально все (только скорости и силы поубавилось у них). Но, конечно, старались и тянуться за ними. Помню, в одной встрече играл против Алексея Гурышева, прославленного хоккеиста, чемпиона Олимпийских игр. Понятно, я старался изо всех сил «держать» его. После матча он подошел ко мне, оглядел критически мою довольно щуплую фигуру и вдруг сказал: «Ну и настырный же ты парень!»

Но вскоре из мужской команды нас вернули в свою — молодежную. Это сделал тренер молодежной команды мастеров «Локомотива» А. Леонов. Это был, конечно, шаг вперед, так как мы выходили на всесоюзную арену. Перешел со мной в «Локомотив» и Толя Шитиков. Мы играли с ним в одной тройке, я — центральным нападающим, он — правым, а слева играл Петя Конов. Наша команда довольно удачно выступила в молодежном первенстве страны. В финальной «пульке», где выступило шесть команд — московские «Спартак», «Крылья Советов», «Локомотив», а также горьковское «Торпедо», челябинский «Трактор» и рижское «Динамо», — мы заняли четвертое место, не проиграв ни одному из призеров, но уступив челябинцам и рижанам. Со «Спартаком», который стал чемпионом, была ничья — 4:4. А на подступах к финалу мы «выключили» из розыгрыша первенства молодежную команду ЦСКА, победив ее дважды. Этот факт взял на заметку тренер армейцев Елизаров и... пригласил нашу тройку в свой молодежный коллектив. (В это время я уже работал автослесарем в управлении механизации № 3.) Мы стали ходить на тренировки армейцев, но переход так и не состоялся. Шитиков и Конов по возрасту уже не могли в новом сезоне играть за молодежную команду. Я мог (мне было только 17 лет), но помешали обстоятельства.

В Москву приехал тренер саратовской команды «Энергия» Ю. Николаев, чтобы посмотреть молодых игроков. Ему и посоветовали в «Локомотиве» (раньше он играл за этот клуб), мол, возьми Михайлова, для мастеров он еще сыроват, пусть поиграет у вас. Николаев предложил мне поехать в Саратов, и я с радостью согласился. Лестно было мне, мальчишке, играть со взрослыми хоккеистами в чемпионате страны, пусть это и был класс «Б».

В Саратове я прожил три года. Это была прекрасная школа жизни для меня. Школа самостоятельности, возмужания. И как знать, не будь ее, может, и не получился бы из меня настоящий игрок.

Я был один «приезжий» в команде. И поначалу мне казалось одиноко в чужом городе. Жил в общежитии, скучал по дому. Но ребята приняли меня очень тепло. А тренер команды Анатолий Степанович Гаврилов относился ко мне просто по-отцовски. Постоянно интересовался, как живу, что делаю в свободное время, как питаюсь, что читаю. Часто приходил ко мне в общежитие, и вообще — не оставлял меня без внимания.

А за мной и в самом деле нужен был глаз да глаз. Помню такой случай. Шли мы как-то с ребятами мимо пруда. Было начало зимы, только-только образовался первый лед. Ну, и мы вроде поспорили — пройду я или нет через пруд. Пошел... и провалился. Ребята — Володя Семенов, Валера Бондаренко и Витя Садомов — прыгнули за мной в ледяную воду и помогли выбраться.

Вскоре произошла реорганизация Всесоюзного чемпионата, и мы оказались в числе счастливчиков — тех, кому выпало играть в первой лиге класса «А». Так у меня появилась возможность шагнуть еще на одну ступеньку по лестнице, ведущей в высшую лигу. Саратовцам было трудно конкурировать с такими клубами, как киевское и рижское «Динамо», но ниже середины таблицы мы не опускались.

Однажды мы играли в Москве на катке «Сокольники» с командой города Электросталь. А после нас там же должны были тренироваться хоккеисты московского «Локомотива», в то время выступавшего в высшей лиге. И игравший уже тогда за железнодорожников Женя Мишаков попросил своего тренера Анатолия Михайловича Кострюкова приехать пораньше, чтобы посмотреть мою игру в «Энергии». Но тут произошло непредвиденное. В нашей команде заболел защитник, и тренер Роберт Дмитриевич Черенков, не найдя замены, поставил меня в оборону. В этой-то необычной роли и увидел меня Кострюков. Правда, гол в той игре я все же забил.

И надо же так случиться — защитник Михайлов понравился Кострюкову. Я получил приглашение выступать за команду мастеров столичного «Локомотива». Это было счастье! Три года испытаний не прошли даром. Я вернулся домой с верой в свои силы. Но как же далеко еще было мне до настоящего мастерства!

...На первой тренировке железнодорожников Анатолий Михайлович поставил меня правым защитником. После занятий я подошел к нему и сказал, что никогда защитником не играл. И здесь у нас с ним произошел забавный диалог.

— А кто же ты? — спросил меня немало удивленный Кострюков.

— Нападающий.

— Какой?

— Центральный.

— Так что же ты играл сзади?

— Случайно... Заменял больного защитника.

— Ничего не понимаю... Что это у вас там, в Саратове, за универсалы такие?

И после минутного раздумья Кострюков сказал:

— Ну ладно, будем пробовать тебя в нападении.

Играть я стал в нападении вместо перешедшего в московский «Спартак» Евгения Зимина. В роли форварда, как определил Анатолий Михайлович, я выглядел все же получше.

Тренировались тогда почти все московские команды мастеров в лужниковском «Кристалле». Я, естественно, очень старался. Порой даже сверх меры. Никогда не забуду такой эпизод. Мы проводили двустороннюю игру. За ней наблюдал Борис Майоров, тогда уже чемпион мира и Олимпийских игр, заслуженный мастер спорта, капитан сборной СССР. И вдруг он сказал кому-то из наших, показывая на меня: «Откуда вы взяли такого безголового парня?»

Мне потом передали его слова. Но дело не в этом. Видно, я так носился по площадке и не понимал игры своих старших товарищей, что опытный мастер сразу это заметил. Конечно, меня задела эта вскользь брошенная фраза. Вроде стараешься-стараешься, а выходит все непутем.

И в самом деле, мне тогда было трудно. Но ребята помогали. Да и сам присматривался, как выполняли технические приемы известные мастера «Локомотива» Виктор Якушев, Виктор Цыплаков, Валентин Козин, учился у них. Я убедился, что разница в мастерстве у игроков высшей лиги и первой огромная. Однако, думаю, что стремлением сыграть хорошо, самоотдачей я покрывал в какой-то мере свои недостатки в технике.

Два года отыграл я в «Локомотиве». За это время произошли важные события в моей жизни. Одно из них спортивное — я стал мастером спорта СССР. Команда «Локомотив» заняла пятое место в чемпионате страны, и это являлось мастерской аттестацией всей команде. И мы, кто не имел еще этого высокого спортивного звания, с гордостью прикрепили к груди заветные значки.

Произошли и изменения в личной жизни. Я женился. Помню, отец Татьяны не хотел, чтобы она встречалась со спортсменом. Но после того как мы с Таней пригласили его на игру нашей команды, он вскоре стал ярым поклонником «Локомотива» и не пропускал ни одного матча. Его не мог перекричать ни один болельщик! В 1967 году у нас с Татьяной родился сын Андрей.

В том же году, в мае, я был призван в ряды Советской Армии и зачислен в команду ЦСКА. Опять большую роль в моей судьбе сыграл Женя Мишаков. Он уже в это время играл в ЦСКА и был кандидатом в сборную команду страны. Все уши прожужжал он армейским тренерам — Анатолию Владимировичу Тарасову и Борису Павловичу Кулагину: обратите внимание на Михайлова, обратите внимание на Михайлова...

И Тарасов со мной поговорил. До сих пор помню его слова:

— У вас, молодой человек, были хорошие тренеры. Они привили вам любовь к хоккею, дали немало полезного. И все же у вас еще много недостатков. В частности, плохо видите поле: обыгрывая опекуна, держите в поле зрения лишь шайбу и ближайшего соперника; не видите вариантов возможного развития атаки; не умеете скрытно дать пас; нет игровой хитрости, а решения, которые принимаете по ходу встречи, слишком откровенны...

Согласитесь, что после таких слов, будто холодный душ обрушившихся на мою голову, любой человек растеряется. Растерялся и я, подумав, что не бывать мне в ЦСКА.

После небольшой паузы Анатолий Владимирович неожиданно добавил:

— Но есть у вас одно, на мой взгляд, очень ценное качество — твердый, волевой характер. Думаю, что именно он поможет устранить все недостатки. Так что дерзайте!

Оказывается, Тарасов давно за мной наблюдал, особенно на играх «Локомотива» с ЦСКА. А во встречах с армейцами мы всегда стремились перепрыгнуть через голову, показать себя с лучшей стороны. Старался и я. Честно говоря, где-то в глубине души давно жила мечта попасть в эту великолепную команду, почти целиком состоящую из звезд советского хоккея.

Глава вторая
Трое — как один!

...Итак, я стал армейцем. На первом же собрании узнал, что тренироваться будем шесть раз в неделю, по два раза в день. А на сборах, куда вскоре поедем,—и три раза в день. Тарасов предупредил меня, что будет очень и очень тяжело. И он не ошибся. Таких нагрузок я в своей жизни еще не видел.

Мы приехали на спортивную базу в Кудепсту в июле. Стояла изнуряющая жара. Режим дня выглядел так: утром — 45-минутная зарядка, затем днем, в самое пекло, — полуторачасовая тренировка, а после обеда и небольшого отдыха — еще одна. Выполняли мы, к примеру, такие упражнения, как хождение на руках по лестнице, бег в гору с партнером на спине работа с тяжеленными блинами от штанги, имитирующая различные хоккейные приемы, бросание камней в море и из моря на берег. Камень обыкновенно брался такой, какой только мог поднять. Если возьмешь полегче, тут же следует «поощрение наказанием» — предлагалось сделать кульбит с разбега в воду. А там на дне камешки... А то запрягут тебя в резиновые постромки, как лошадку, и тянешь партнера по дороге в гору, куда и дизельный автобус еле вползает.

Трудней всех приходилось на том сборе нам с Володей Петровым. Он, как и я, был новичок в ЦСКА, призван тоже в мае, только из московских «Крылышек». Но, пожалуй, моему будущему партнеру по тройке приходилось даже потяжелее. Характером он горяч, самолюбив, вот ему для острастки и накидывали по полчасика тренировок сверх нормы.

Признаюсь, к концу сборов я дрогнул. Пошел «бить челом» к Борису Павловичу Кулагину (к Тарасову идти не решился). Стал просить, чтобы отпустили в какую-нибудь другую армейскую команду. Кулагин начал меня отговаривать. Часа полтора длилась наша беседа, а в конце ее тренер сказал, что если выдержу этот сбор, то из меня может получиться хороший игрок. А не выдержу — уйти будет никогда не поздно. И я остался.

С Володей Петровым мы на этих трудных сборах подружились. А когда вернулись в Москву и началась ледовая подготовка, нас поставили в одну тройку с гроссмейстером советского хоккея Вениамином Александровым, оставшимся в одиночестве после ухода из большого спорта его знаменитых партнеров — Константина Локтева и Александра Альметова. Но получилось так, что с ним же одновременно наигрывалась и другая связка — Александр Смолин и Виктор Еремин.

С началом первенства СССР пошла у нас небольшая чехарда. Вступаем, например, в игру мы с Володей, а завершают ее наши «конкуренты». Или же наоборот— мы выходим на лед после Смолина и Еремина. Конечно же, толковой игры в подобной ситуации ни у нас, ни у наших товарищей не получалось.

На ближайшем комсомольском собрании комсорг команды Анатолий Фирсов высказал нам ряд серьезных претензий по игре, что, мол, команда возлагала на нас с Петровым большие надежды, а мы их не оправдываем. Я выступил и сказал: «А как мы можем показать, на что способны, если появляемся на площадке эпизодически? Мы с Петровым выступали в командах мастеров, там нам доверяли постоянное место, а здесь выходим на лед и не знаем, дадут нам до конца играть или нет». И попросил, чтобы нам доверили сыграть хотя бы два матча целиком. А потом пусть столько же сыграют Смолин и Еремин. И после этого принять решение, кому постоянно выступать с Александровым.

В следующем матче мы с Володей играли в тройке с Александровым все три периода. Больше замен не было. Звено в таком составе выступало до конца сезона. Своих микроматчей во встречах с соперниками мы почти не проигрывали. Много забивали голов, нас хвалили и специалисты, и журналисты. Вениамина Александрова включили в сборную СССР, и он в ее составе завоевал золотую медаль на зимней Олимпиаде в Гренобле в 1968 году. Мы же с Володей впервые в жизни стали чемпионами СССР.

Словом, первый сезон в ЦСКА для нас с Петровым сложился удачно. Казалось бы, чего еще нужно новичкам, получившим твердое место в основном составе команды. Радуйся, да и только. Но радости почему-то не было. Хоть наша тройка и играла успешно, однако настоящей тройкой в строгом смысле этого слова мы не были. Не были потому, что между нами не существовало равенства: двое молодых хоккеистов должны были подыгрывать опытнейшему, зрелому мастеру. По классу игры мы не могли равняться с Александровым и поэтому психологически настраивались на подыгрывание.

К тому же и характер у Александрова оказался не из легких. Когда игра «шла», когда все получалось, все недоразумения исчезали, отходили на второй план. Но стоило нам с Володей где-то ошибиться, как Вениамин тут же во всеуслышание высказывал свое недовольство. Конечно, замечания такого прославленного хоккеиста по сути своей были верны, однако форму их выражения он выбирал для нас обидную. Разумеется, тренеры ЦСКА не могли не видеть этого психологического конфликта. Они испробовали все средства, чтобы погасить «пожар», но ничего из этого не получалось. И тогда они решили провести на нашей тройке хирургическую операцию. Однажды вместо Вениамина Александрова на лед вместе с нами вышел девятнадцатилетний Валерий Харламов.

Харламов играл в ЦСКА с юных лет. Прошел через все клубные команды — детские, юношеские, молодежную. Но когда настала пора выпуска, места молодому, талантливому хоккеисту в основном составе ЦСКА не нашлось. И в ноябре 1967 года его отправили на стажировку в одну из армейских команд — «Звезду», выступавшую во второй лиге чемпионата страны. Там Харламов проявил себя с самой лучшей стороны, без гола с поля не уходил. И весной 1968 года его вернули в ЦСКА.

Нас часто спрашивали — и порознь, и всех троих вместе — о том, как была создана тройка, которая прожила в хоккее долгую и счастливую жизнь. Причем одни ссылаются на авторитет Анатолия Владимировича Тарасов, много раз говорившего и писавшего о том, что создание нашего звена было хорошо продумано. Другие, наоборот, в качестве аргумента приводят слова Бориса Александровича Майорова из его книги «Я смотрю хоккей», где он писал, что Тарасов и не планировал создания ударного звена в составе Михайлова, Петрова, Харламова, что, дескать, последний попал в тройку случайно и что она вдруг заиграла... к удивлению самого Тарасова. Где же истина? Думаю, что прав все же Тарасов. И чтобы покончить со всеми этими разговорами, расскажу по порядку, как же создавалась наша тройка.

...Итак, весной 1968 года Харламов возвращается в ЦСКА. И сразу же попадает в основной состав. Но постоянного места в каком-либо звене у него нет. То он играет с Викуловым и Полупановым, подменяя самого Фирсова, то заменяет Моисеева, потом Ионова, снова Фирсова. Наконец, тренеры создают молодежное звено: Харламов — Смолин — Блинов. В таком составе оно заканчивает сезон, в таком же начинает и следующий.

Но вот 30 октября 1968 года в Горьком, где ЦСКА встречался с местным «Торпедо», на лед впервые вышли вместе Михайлов, Петров, Харламов. Дебют оказался обескураживающим: армейцы, выступавшие сильнейшим составом, проиграли — 0:1. Не знаю, что в тот момент подумали о нас тренеры, но на следующую игру, со «Спартаком» тройка вышла в своем прежнем составе — вместе с Александровым. И опять поражение — 4:5.

Но все же 27 ноября, после перерыва в чемпионате страны, на поединок с «Крыльями Советов» мы вышли на лед вместе с Валерием. На этот раз не оплошали. ЦСКА победил—10:1. Шесть шайб в ворота соперников провела наша тройка: три — Харламов, две — Петров и одну — я. Через три дня мы играли с ленинградским СКА. И вновь уверенная победа — 11:4. Четыре шайбы забило наше звено. Именно эти матчи я и считаю точкой отсчета, с которой повела свою биографию наша тройка.

Почему же Харламову удалось так быстро и легко найти общий язык с новыми партнерами? Думается, когда Анатолий Владимирович Тарасов перевел к нам Валерия в звено, он наверняка учитывал, что у него родственный с Александровым игровой почерк, хотя, конечно же, наш молодой партнер в то время значительно уступал в мастерстве Вениамину. Харламов почти сразу же почувствовал особенности наших с Петровым действий и постарался играть в том же ключе. И наконец, ощущение, что мы все трое молоды, что у нас еще все впереди — новые вершины, победы, признание, что за все удачи и неудачи мы будем держать ответ в равной мере, все это подстегивало нас, заставляло полностью выкладываться в матчах.

Тут как раз подоспел Московский международный турнир. И первый же поединок в составе второй сборной страны, куда нас всех троих включили, — с очень сильной в то время любительской командой Канады. В этой встрече победу одержала наша команда со счетом 4:3. И все четыре шайбы забросила наша тройка.

После окончания турнира нас позвал к себе Анатолий Владимирович Тарасов и сказал:

— Ваше участие в соревнованиях — как бы аванс на будущее. Вы его честно отработали. Теперь мы хотим вам дать еще один —поедете с первой сборной на серию матчей в Канаду. Если выдержите канадскую проверку, не струсите, будете биться до конца,—как знать, может, и попадете на чемпионат мира.

Слова тренера, конечно, нас вдохновили. И на каждый матч (а нам доверили играть во всех поединках турне) мы настраивались как на самый главный в жизни, давали друг другу и каждый сам себе слово, что, какие бы силовые приемы ни применяли соперники, как бы жестко они ни играли, — только вперед!

А канадцы действительно играли против нашей сборной очень жестко. Вспоминаю такой эпизод. Играли мы в Виннипеге со сборной Канады. В один из моментов кто-то из партнеров дал мне пас, я прошел с шайбой немного вдоль борта и тут же отдал ее обратно. И в этот момент в меня на полном ходу врезался мощнейший защитник «Кленовых листьев» О’Мэлли. Да с такой силой, что я, к величайшему восторгу местных зрителей, перелетел через борт. Зал смеется, и мне ничего не оставалось делать, как состроить веселую мину на лице. О’Мэлли, удивленный больше, чем я, таким исходом силовой борьбы, почесал затылок, сначала робко улыбнулся, а потом захохотал в полный голос.

После игры, в раздевалке, Володя Петров, тоже смеясь, рассказывал мне:

— Смотрю, только что ты был на площадке, только отдал пас — и вдруг нету! Думаю, куда же он подевался? А ты из-за борта так потихоньку высовываешься... И улыбка во весь рот!

Да, поездка выдалась для нас очень трудная. Тем не менее наша тройка выиграла все десять своих микроматчей. И вот тогда мы впервые всерьез подумали: «А чем черт не шутит, вдруг да и возьмут нас в Стокгольм на чемпионат мира!»

Но в самолете, когда мы возвращались на Родину тренеры несколько охладили наши разгоряченные головы.

— Да, за океаном вы отыграли хорошо, — говорили они,— но мы будем вас еще и еще проверять. И в матчах чемпионата страны, и в последних контрольных играх в Финляндии.

...Время летело незаметно. И вот уже последняя остановка перед Стокгольмом. Сборная СССР, в составе которой было больше хоккеистов, чем требовалось для участия в чемпионате мира, приехала в Финляндию, чтобы провести две контрольные игры со сборной Суоми. В первой, которая проходила в Тампере, из семи забитых шайб три пришлись на долю нашей тройки. После этой встречи наставники команды сказали нам, что во второй игре мы принимать участия не будем, поскольку уже зачислены в основной состав. Мы чуть не подпрыгнули до потолка от радости. Сбывалась наша заветная мечта!

После Тампере команда переехала в Хельсинки, где предстояла вторая игра с финской сборной. До начала матча оставалось минут сорок, ребята переодевались, готовились к выходу на лед. Мы сидели рядом с ними в раздевалке, но, так сказать, в цивильных костюмах. В этот момент вошел Тарасов, посмотрел на нас и вдруг сказал:

— А что это вы, молодые люди (верный признак недовольства у нашего тренера), не переодеваетесь? Ну-ка, быстро на лед!

— Так мы же сегодня не должны играть, Анатолий Владимирович.

— От разминки вас никто не освобождал, — ответил он. — Пока команда готовится, идите и покатайтесь минут двадцать.

Надо ли говорить, что слово Тарасова в ЦСКА и в сборной — закон. С неимоверной быстротой мы переоблачились в тренировочные костюмы, схватили клюшки и помчались на лед. Но не тут-то было. У самой кромки площадки стоял служащий дворца и ни в какую не хотел пускать нас на лед. Пришлось не солоно хлебавши возвращаться в раздевалку.

— Это еще что такое? — грозно спросил Анатолий Владимирович. — Почему не выполняете задания?

— На лед не пускают, — пытались мы робко оправдаться.

— Идите и скажите: Тарасов... разрешил.

И под ироничные улыбки товарищей по команде мы вновь отправились на лед. Но на сей раз решили действовать по-другому. Обошли площадку по боковой дорожке, а там махнули прямо через борт. Вот хохоту было в зале, уже заполненном зрителями. Мы катаемся, служитель бегает вдоль борта и свистит в свисток, очень напоминающий наш милицейский. Требует, чтобы мы ушли со льда. А мы ему жестами показываем, мол, не можем, тренер приказал. Он продолжает свистеть, мы катаемся, а зал развлекается этой картиной. Ушли мы со льда, только когда выехала заливочная машина.

А Анатолий Владимирович вновь не успокоился. Дает еще задание: «Выйдете с командой на разминку». Ну, мы с Володей и Валерой опять на лед. Бросаем по воротам, разминаем вратаря. А Тарасов тут как тут:

— Вам не по воротам бросать надо, а скорость отрабатывать. Ну-ка, рывочки от синей линии до красной и обратно. Разиков эдак сто. Вспотеете, тогда уйдете.

...Пишу сейчас эти строчки и улыбаюсь. А тогда нам не до улыбок было. Думали, издевается тренер, унижает перед всей командой. Раз молодые — все стерпят. И только по истечении времени мы поняли как мудр и прав был наш тренер. Ведь действительно мы тогда были молоды-зелены, голова могла закружиться от первого успеха, от того, что попали в главную команду страны. Мог пропасть тот настрой, с которым провели последние игры. И тогда пиши пропало, потерянного не вернешь. И Тарасов решил держать нас все время в напряжении, сыграть на нашем самолюбии, заставить еще и еще раз доказывать свое право на место в сборной...

Но вот все предстартовые волнения позади. Мы прибыли в Стокгольм и разместились в отеле «Фламинго». В составе сборной СССР на этот раз оказалось сразу семь дебютантов. И чемпионат мира для всех, а особенно для нашей тройки, стал настоящей школой, где каждый день мы открывали для себя что-то новое. Конечно, были и ошибки, ведь почти в каждом матче нам, третьему звену, приходилось нейтрализовывать сильнейшие тройки команд-соперниц. Две ошибки оказались особенно памятны и поучительны.

...В матче первого круга со сборной Чехословакии наша команда проигрывала — 0:1. И вот шайбу подхватил защитник соперников В. Беднарж и вышел с ней на ударную позицию. «В него!» — слышу крик Тарасова со скамейки запасных. Не раздумывая, врезался в Беднаржа и... тут же был удален на две минуты. Воспользовавшись численным преимуществом, чехословацкие хоккеисты забили нам второй гол.

Удрученный, возвращался я на скамейку запасных. Никто из ребят не сказал мне слов осуждения. Только Аркадий Иванович Чернышев подошел ко мне, похлопал по плечу:

— В другой раз будешь думать, как надо выполнять тренерское задание...

Прошло с тех пор много лет, но я всегда помню слова Чернышева. Приходилось мне принимать различные решения и за себя, и за команду. Но всегда, прежде чем что-то сделать, сначала взвешивал, что и как, и лишь потом начинал действовать.

Надо же было случиться, что и вторая ошибка, допущенная игроком нашей тройки, произошла снова в матче с командой Чехословакии, только во втором круге.

...Шел третий период этого поединка. Счет был ничейный— 2:2, вполне устраивающий нашу команду. И вдруг Харламов, получив шайбу в своей зоне, завелся, стал обыгрывать соперника, вместо того чтобы просто выбросить ее вперед. Шайбу у него отобрали и забили нам гол. До конца игры, которая во многом решала, быть ли нам чемпионами мира, оставалось минут двенадцать. Мы, конечно, чуть ли не всей командой полезли вперед, отыгрываться. И... тут же получили еще одну шайбу... в свои ворота. Правда, потом Александр Рагулин сократил разрыв в счете, но большего мы добиться уже не успели. Сборная СССР проиграла — 3:4.

Вот как описывает Валерий Харламов в своей книге «Три начала» ощущения после игры:

«...В нашей раздевалке после матча царила гнетущая тишина. Ужасная тишина. Никто из ребят не упрекал меня, кто-то даже, проходя, постучал клюшкой по щитку — не расстраивайся, мол, не убивайся, всякое случается.

Я протирал коньки и думал о матче, о том, что случилось. Из-за меня, из-за моей непростительной ошибки.

Мне было стыдно. Из-за меня проиграли матч. Шесть раз подряд —с 1963 по 1968 год становились наши ребята чемпионами мира, и вот эта цепочка побед нарушается, рвется. Из-за меня рвется. Из-за меня, мальчишки, станут не чемпионами, а экс-чемпионами мира, бывшими, вчерашними чемпионами Анатолий Фирсов и Вячеслав Старшинов, Александр Рагулин и Виталий Давыдов, Виктор Кузькин и Владимир Викулов.

От обиды у меня непроизвольно потекли слезы.

В эту секунду ко мне подошел Аркадий Иванович и абсолютно спокойно, вроде бы даже утешая, сказал:

— Ты только начинаешь играть в хоккей. И не нужно так расстраиваться. Это не последнее поражение в твоей жизни. И если ты так близко к сердцу будешь принимать каждую ошибку, любую неудачу, то надолго тебя не хватит...

Если бы Аркадий Иванович стал в ту минуту доказывать мне, что не все проиграно, не все потеряно, что есть некоторые, хотя и призрачные шансы, что все-таки станем чемпионами мира, то я бы ему, конечно же, не поверил: едва ли утешила меня такая мало-успокаивающая и нереальная надежда, вера в чудо.

Видимо, по своему богатейшему опыту Чернышев это знал и потому нашел единственно правильные слова.

— На ошибки надо реагировать иначе, — продолжал Аркадий Иванович, — надо анализировать свою игру, стараться понять, почему ошибся, и больше не повторять промахов...

Согласитесь, что после таких слов становится легче, хочется играть, доказывать, что ты не подведешь тренера, который понимает, как коришь ты сам себя за промашку.

Конечно, несколькими днями позже я понял, что Чернышев был сам страшно огорчен моей ошибкой, он считал, что именно я и вратарь Виктор Зингер виноваты в поражении, но мне о моей вине перед командой Аркадий Иванович сказал только после того, как мы стали чемпионами...»

Да, сборная СССР все же сумела тогда стать чемпионом мира. Перед заключительными двумя матчами, решающими матчами Швеция — Чехословакия и СССР — Канада, ситуация была такой: у команды ЧССР оказалось 16 очков, а у нас и «Тре крунур» — по 14. Причем мы дважды побеждали шведов и дважды уступали чехословацким хоккеистам, а те, в свою очередь, проиграли сборной Швеции. И если бы хозяева победили команду Чехословакии, то все бы тогда зависело от исхода нашего матча с канадцами. Только такой расклад приводил советскую сборную вновь к золотым медалям.

На матч сборных Швеции и ЧССР мы не поехали, а решили смотреть его по телевизору прямо в отеле «Фламинго». Нервничали ужасно, особенно Анатолий Владимирович Тарасов. И тогда мы всей командой попросили его... уйти, не мешать смотреть. И, как ни странно, он ушел. «Тре крунур» одержала победу с редким для хоккея счетом — 1:0. И у нас стихийно возникло собрание команды. Мы собрались одни, без тренеров, и дали друг другу клятву —только победа! Ведь тогда по разнице заброшенных и пропущенных шайб мы стали бы первыми. Собрались мы и отдельно, своей тройкой. Решили, что отступать некуда, будем биться на площадке: трое —как один!

В этом важнейшем матче с канадцами сборная СССР одержала победу со счетом 4:2. И две шайбы оказались на счету нашей тройки.

Сразу же, как только мы приехали во «Фламинго», наше звено пригласил к себе Анатолий Владимирович.

— Вы, ребята, не обижайтесь, — сказал он, — но я буду ходатайствовать о присвоении Борису Михайлову звания заслуженного мастера спорта. Он и постарше вас, и поопытнее. А ваше время еще придет.

— Анатолий Владимирович, — попросил его я, — не надо этого делать. Не надо никого выделять. Мы — одна тройка. И если уж отмечать, то всех. Или никого. Так, я думаю, будет правильнее.

Тарасов крякнул, но ничего не сказал на это. А на торжественном приеме руководители Спорткомитета СССР вручили значки заслуженных мастеров спорта нам всем троим и еще Александру Мальцеву. Мы подошли к нашим тренерам, стали их благодарить за все, а они нам в ответ, с улыбками:

— Нет, ребята, это только аванс. Вам еще предстоит его отрабатывать.

Интересно, что Валерий Харламов приехал на чемпионат мира перворазрядником. И произошел редчайший случай. Он перешагнул сразу две ступени почетных званий — мастера спорта и мастера спорта международного класса.

В Стокгольме я впервые ощутил, что значит стать чемпионом мира. Это незабываемое и ни с чем несравнимое чувство гордости за наш советский спорт. Как бы одной своей волей и громадным желанием мы вызвали живое звучание величественных звуков нашего родного Гимна. И весь зал почтительно встал, отдавая дань уважения Стране Советов, ее Гимну и Флагу, медленно и торжественно поднимающемуся вверх. Конечно, это остается в памяти навсегда, особенно пережитое впервые.

Вот так и родилась наша тройка: Михайлов, Петров, Харламов. Но если быть до конца точным, то у нее есть еще два дня рождения.

...Год 1971-й. Только что закончился очередной сезон, в котором сборная СССР вновь стала чемпионом мира, а команда ЦСКА — чемпионом страны. В обоих турнирах наша тройка сыграла успешно, а по итогам первенства страны стала самой результативной и завоевала приз газеты «Труд». И вдруг во время учебного сбора Анатолий Владимирович Тарасов объявил нам о том, что в команде создается новое звено, которое будет играть в несколько необычном тактическом ключе: 1 + 2+2. Иными словами, в этом звене будет один защитник, два полузащитника и два нападающих. И каково же было наше удивление, когда тренер назвал состав этого звена: Александр Рагулин, Геннадий Цыганков, Анатолий Фирсов, Владимир Викулов и... Валерий Харламов.

— А как же наша тройка? — спросили мы Тарасова.

— Интересы команды требуют перевода Харламова из одного звена в другое, — услышали мы в ответ, — Вы с Петровым уже большие мастера. Так неужели рядом с вами не вырастет еще один молодой хоккеист?..

Мы долго не соглашались с Анатолием Владимировичем, даже спорили, приводили всяческие аргументы. Но он был неумолим. Так распалось наше звено.

Не буду долго рассказывать, как мы мучительно трудно подбирали нового партнера, пока не остановились на Юре Блинове. Сколько трудов было затрачено на тренировках, сколько соленого пота пролито, пока новая тройка не обрела силу и мощь, не заиграла так, как к этому привыкли и зрители, да и мы сами. Вместе с Юрой мы стали олимпийскими чемпионами в Саппоро, вместе с ним играли в первой серии с профессионалами НХЛ.

Так что же, спросят меня читатели, Тарасов, как всегда, оказался прав? На этот раз скажу: нет! Может, это мое чисто субъективное мнение, но до сих пор считаю, что то время, пока Валерий играл без нас, а мы без него, оказалось в итоге потерянным для нашего звена. Не будь этого вынужденного перерыва, мы в следующие годы играли бы значительно сильнее. Повторюсь: это мое мнение. Впрочем, его разделял и сам Харламов. Разделял... Говорю о Валерии в прошлом, поскольку в августе 1981 года всех нас постигло глубокое несчастье — Харламов трагически погиб. Но осталась его книга «Три начала». Вот что он писал в ней:

«...Тот сезон (1971 —1972 гг. — Б. М.) был для меня удачным. Не только потому, что стали мы в Саппоро олимпийскими чемпионами. Новая пятерка хорошо играла весь сезон — весной нашей микрокоманде вручили приз, присуждаемый редакцией газеты «Труд» самому результативному трио в нашем союзном чемпионате.

Но если бы меня тогда спросили, где я хочу играть — в новом звене или прежнем, — я бы с выбором не колебался. Конечно же с Петровым и Михайловым. Только с ними...

...Как тройка мы — Михайлов, Петров, Харламов— формировались вместе. Мы вместе росли, вместе мужали— и как хоккеисты, и как люди. Мы провели вместе лучшие наши годы: вместе жили на сборах, вместе тренировались, ездили по стране, направлялись на чемпионаты мира, пересекали океан. Мы, наконец, вместе приобрели имя, вместе играли против разных соперников... Мы равны, привязаны друг к другу, и когда осенью 1972 года все трое снова стали играть в одном звене, то, право же, сезон этот стал едва ли не лучшим в моей жизни. Может быть, потому, что играли мы с особым вдохновением, воодушевленные возможностью возрождения маленькой нашей команды...»

Действительно, на московском первенстве мира игра нашему звену удалась как никогда. Из 100 шайб (рекорд чемпионатов мира), заброшенных сборной СССР в ворота соперников, 44 оказалось на счету нашей тройки: у Петрова — 18, у меня — 16, у Харламова— 10. А наша пятерка, за которую выступали два отличных защитника — Александр Гусев и Валерий Васильев, забила больше половины всех шайб — 52. Петров стал лучшим бомбардиром первенства мира, меня признали лучшим нападающим, а Харламов по итогам всего сезона был назван сильнейшим хоккеистом страны.

К слову сказать, и другие хоккеисты не одобряли раскола нашей тройки. Вот что, например, пишет Владислав Третьяк в своей книге «Когда льду жарко»: «В разные годы, по разным причинам первое звено пытались «разбавлять» другими спортсменами, но не знаю, как вам, а мне в его игре тогда уже чего-то не хватало. Кажется, они родились для того, чтобы встретиться и стать лучшим в мире хоккейным звеном. Лично я в трудные минуты верю только в них. Сколько раз, бывало, они вносили перелом в ход неудачно сложившегося матча, брали игру на себя, забрасывали решающие шайбы...»

Любопытно высказывание Фила Эспозито, одного из лучших игроков профессионального хоккея. Делясь впечатлениями об игре наших хоккеистов в матчах с канадцами в 1972 году, он, в частности, сказал: «Я бы не прочь выступать в одной тройке с такими крайними, как Михайлов и Харламов». Знаменитый форвард «увидел» нас в одном звене, не подозревая, что мы уже раньше играли вместе. И был у нас центровой, какого еще поискать надо. Я считаю, что Петров ни в чем не уступает признанной звезде профессионалов.

Володя — цемент нашего звена, великолепная организующая сила в атаке. Да, в жизни он непримирим, самолюбив, «режет» в глаза все, что думает о человеке. В игре же — заботлив и доброжелателен по отношению к своим партнерам, щедр на пасы. Думается, что это ценнейшее качество центрфорварда. Петров не жаден на шайбу, всегда отдаст ее, если увидит, что товарищ находится в более выгодной позиции для броска по воротам. А как он сам умеет мастерски забивать шайбы — это известно каждому. Между прочим, добрую половину голов я забил после его прекрасных передач.

Конечно, Володя отчаянный спорщик, любит настоять на своем, не уступит. Однако справедлив, и авторитет его среди игроков прочен. Не случайно товарищи избирали Петрова комсоргом ЦСКА и парторгом сборной СССР. «Профессор» на льду, он не прекращает поиски лучших решений и за пределами площадки.

Однако вернемся к тройке. Мы с Петровым, конечно, глубоко переживали вынужденное расставание с Харламовым. Правда, мы с Валерой ни в чем другом не разлучались, по-прежнему крепко дружили, в том числе домами, семьями. Больше того, он остался моим партнером в разминках, атлетическом тренаже. Разве только в ледовой подготовке расходились, когда налаживали взаимодействие в звеньях. Мы же это взаимодействие давно отработали... И Харламову, и нам это приходилось почему-то снова осваивать, уже с другими партнерами. Но дело прошлое. Думаю только, что, когда тренерам снова пришла в голову идея соединить нас для ледовых сражений, они не могли не знать и не учитывать этих обстоятельств.

...Год 1976-й. Это случилось летом. Валерий Харламов попал в автомобильную катастрофу. Тяжелейшие переломы надолго приковали его к больничной койке. Многие уже не верили, что Харламов сумеет вернуться в хоккей. Но он вернулся. Чего это ему стоило, знает только он один. Вернулся, конечно же, не сразу. Сначала учился ходить без костылей, потом бегать. Набравшись сил, вышел на лед. Но здесь надо было начинать все сначала — товарищи по команде шагнули далеко вперед, их надо было догонять. И Валерий, превозмогая боль, принялся за дело. Он тренировался больше, чем любой игрок в нашей команде. И еще ходил на тренировки с молодежной командой ЦСКА.

И настал день, когда Константин Борисович Локтев, тогдашний тренер ЦСКА, решил, что можно выпустить Харламова на очередной матч чемпионата страны. Поначалу он намеревался дать ему возможность поиграть в третьей тройке.

— Пусть играет с нами, — попросили Локтева мы с Петровым. — Так ему будет легче снова обрести себя.

Первый матч, когда почти после полугодового перерыва вновь вышел на лед Валерий Харламов, ЦСКА играл с «Крыльями Советов». Понятно, поначалу Валерию было тяжело. И мы с Володей старались переложить часть обязанностей партнера на себя, подстраховывали его, когда он не успевал вернуться в оборону, говорили ему: «Валера, не смотри на нас, играй как можешь, как получится».

Однако здесь мне хочется сказать и самые добрые слова в адрес хоккеистов «Крылышек». В этой ситуации они проявили себя как настоящие спортсмены. Они понимали, что на льду еще не тот, прежний Харламов, что ему еще надо поверить в себя, и, как могли, щадили его, не шли с ним на резкие столкновения. А когда Харламов забил в их ворота шайбу, то они поздравили Валерия с этим успехом, а вернее — с возвращением в большой хоккей.

Вот так родилась наша тройка в третий раз. Родилась, чтобы отыграть еще почти четыре сезона, в которых удач и побед было больше, чем поражений...

Глава третья
Как я стал капитаном

 ...Произошли это в начале 1973 года во время турне сборной СССР по ФРГ. Мы должны были сыграть в Дюссельдорфе товарищеский матч со сборной этой страны. Капитаном нашей команды в то время был Виктор Кузькин, а Александр Рагулин и я — его помощниками. Но получилось так, что ни Кузькин, ни Рагулин в той игре принимать участия не должны были. И на установке перед матчем тренеры сборной Всеволод Михайлович Бобров и Борис Павлович Кулагин, дав хоккеистам игровые задания, лаконично подвели итог:

— Капитан сегодня —Михайлов.

Что ж, капитан так капитан. Я надел повязку и с улыбкой вывел команду на лед. Все произошло так буднично, словно я принял очередное дежурство в нашем армейском клубе. Тогда я не придал всему этому значения, посчитал происшедшее делом случая, простым стечением обстоятельств.

Однако, как оказалось, для руководства сборной это было не такой уж чистой случайностью. Спустя некоторое время по возвращении домой мы собрались на сборы уже для непосредственной подготовки к чемпионату мира, который должен был начаться через считанные дни в Москве. И чуть ли не на первом же собрании команды Бобров объявил:

— Предлагаю избрать капитаном Бориса Михайлова. Кто против? Никого... Кто за?

Поднялись вверх руки ребят. Все были «за». Вид у меня в ту минуту был, вероятно, очень растерянный, так как ребята дружно заулыбались.

Обычно капитана команды игроки выбирают тайным голосованием. Но тут почему-то было решено ограничиться простым назначением, испросив «добро» у команды.

Правда, Виктора Кузькина в этот раз не включили в состав сборной, но Александр Рагулин в ней был. Чем руководствовались тренеры, выдвигая мою кандидатуру на роль капитана, до сих пор не знаю. Я не был самым сильным игроком в команде, не был и самым опытным. Просто привык и на тренировках, и в игре трудиться изо всех сил, стараться внести свой вклад в общее дело. Но это же самое должен делать каждый хоккеист, тем более включенный в главную команду страны.

Тот чемпионат мира сложился для нашей сборной удачно. После годичного перерыва мы вернули себе звание сильнейших. И именно тогда, в 1973 году, в Москве, мне как капитану сборной СССР, ставшей победительницей турнира, были впервые вручены два чемпионских кубка — мира и Европы. Когда на другой день я увидел свое изображение в газетах — капитан команды поднял чемпионские кубки над головой,— то расстроился: «Ну какой же из меня капитан? Кубки наклонил. Надо было их под донышко держать, так же они смотрятся по-другому!» На это мне Валера Харламов тут же ответил:

— Какая разница — как держать? Главное, не отдавать их!

А после чемпионата мира на меня возложили полномочия капитана и в команде ЦСКА. Виктор Кузькин, исполнявший прежде две эти должности, на тренерском совете армейской команды предложил избрать меня вместо себя капитаном и в клубе. Он мотивировал это тем, что в последнее время стал реже выходить на лед, а капитан команды должен быть постоянно в игре.

Тренерский совет, куда кроме наставников команды входили ее парторг, комсорг и ряд ведущих игроков, проголосовал за меня единогласно. Когда об этом объявили на собрании команды, там тоже единодушно поддержали мою кандидатуру. И опять все решило открытое голосование.

Только сейчас, оглядываясь на пройденный путь, я вижу во всей полноте сложность и ответственность капитанской должности. Всякое бывало за мою семилетнюю работу. Надо было ежедневно, ежечасно оправдывать доверие товарищей. Старался быть справедливым во всем, ровным в отношениях с каждым игроком, независимо от того, опытный он хоккеист или новичок. Старался быть честным перед собой и перед ребятами. Мне повезло в том отношении, что когда я высказывал свои замечания об игре того или иного хоккеиста, на меня никто не обижался. Не знаю, почему так происходило, но, пожалуй, отчасти потому, что старался сам показывать пример во всем, не делать того, чего не следует.

На моих глазах жили и трудились замечательные мастера советского хоккея, бывшие в разные годы капитанами сборной СССР — Борис Майоров, Вячеслав Старшинов, Виктор Кузькин. Все они пользовались большим авторитетом в команде.

Может быть, больше всех мне нравился в роли капитана Борис Майоров. Он умел зажечь команду, повести ее за собой. Майоров не знал преград нигде и ни в чем. Он олицетворял для меня самое главное, что есть в хоккее, — жажду победы.

В то время, когда играл Борис, очень много было дискуссий и на трибунах, и в печати. Его осуждали за вспыльчивость, за часто возникающие дебаты с судьями. Возможно, он и был иногда чересчур горяч, но ведь он отстаивал не только свое мнение, но мнение всей команды, боролся за него, за справедливость. Считаю, что капитан имеет на это право, просто обязан это делать. Другой вопрос — в какой форме.

По складу своего характера я где-то похож на своего знаменитого тезку. Первые годы капитанства порою горячился, споря с судьями, и, говорят (со стороны виднее), жестикулировал при этом довольно энергично. Но потом, постепенно, пришел к выводу, что это не всегда дает нужный эффект. Судьи такие же люди, как и мы, и им свойственно ошибаться. Надо быть мудрее, сдержаннее. Все равно решения своего арбитр не отменит, даже если это порой явный абсурд.

Мудрости и выдержке я учился у другого капитана ЦСКА и сборной СССР —Виктора Кузькина. Ему всегда было легко с людьми. Он никому не завидовал и никогда не заносился. Умел быть постоянно доброжелательным, что, должен заметить, нелегко дается спортсменам, получающим признание в течение долгих лет. Умение ладить с людьми для Кузькина не было ни хитроумным расчетом, ни боязнью конфликтов или обострений. Душевное равновесие его было воспитано отношением к хоккею, способностью отделить главное в жизни от пустяков. Его спокойствие и рассудительность, так совпадающие и в жизни, и в игре на льду, принадлежали не ему одному, но и ЦСКА, и сборной страны.

И все же главным качеством капитана, определяющим его лицо, я считаю умение повести за собой команду в трудные для нее минуты ледовых сражений.

Помню, был у нас критический момент в 1971 году на чемпионате мира в Швейцарии. Последняя игра со сборной Швеции. От нее зависит, станем ли мы вновь обладателями золотых медалей. Поначалу мы вели в счете—2:0. Но затем «Тре крунур» переломила ход поединка и вышла вперед— 3:2. С нашей командой происходило что-то непонятное. Как бывают у человека провалы в памяти, так и у нас, по аналогии, был провал в игре. Мы потеряли себя.

После сирены, возвещавшей окончание второго периода, мы плелись в раздевалку, опустив головы. Капитаном сборной был тогда Вячеслав Старшинов. Войдя в комнату, он закрыл за последним хоккеистом дверь и решительно произнес:

— Пока нет тренеров, давайте поговорим... Что же это мы делаем? Как же будем потом людям в глаза смотреть? Мы должны взять себя в руки, собраться. Кровь из носу, но мы обязаны победить!..

Слова ли Старшинова сыграли свою роль или сам тон разговора, взывавшего к мужеству, к совести каждого игрока, но только ребята оживились, на их лицах, до этого грустных и каких-то обреченных, появилась решимость.

В это время в раздевалку вошли наши тренеры Аркадий Иванович Чернышев и Анатолий Владимирович Тарасов. Они спокойно, без крика, разобрали все наши ошибки, указали каждому, что и как надо делать на площадке. «Только не надо гнать «картину»,— улыбнулся Чернышев. — Надо четко и точно выполнить поставленную задачу».

Мы вышли на лед, и нашу команду словно подменили. Она, как на крыльях, летала по площадке, оборона шведов была сломлена, и в ворота «Тре крунур» одна за другой влетели четыре безответные шайбы. Мы победили — 6:3 и опять стали чемпионами мира.

Такие эпизоды, конечно, не забываются. Мне особенно врезалось в память поведение в те минуты нашего капитана. Я извлек из этого урок, и, как оказалось, не зря. Хоккейная жизнь не раз потом преподносила подобные случаи. Только за спиной Старшинова или кого-то другого уже укрыться было нельзя. Я был капитаном, и принимать решения приходилось теперь уже самому.

...Олимпийский Инсбрук. Год 1976-й. Ответственнейший матч с чехословацкой сборной, решавший, кому быть чемпионом Олимпиады. После первого периода мы проигрываем — 0:2. В перерыве тренеры Б. Кулагин, К. Локтев и В. Юрзинов несколько задержались с приходом в раздевалку, чтобы дать нам возможность остыть, подумать, да и самим им надо было собраться с мыслями и принять верный план на дальнейшую игру.

Когда мы все собрались в раздевалке, я попросил ребят прежде всего не паниковать и успокоиться. Почему мы проиграли первый период? Да потому, что не бились. А надо, не щадя своих сил, сражаться за каждый метр, за каждый кусочек площадки, не уступать соперникам ни в чем. Конечно, я здорово волновался, когда говорил. Хотелось, чтобы мои слова дошли до каждого, разбудили от душевной спячки, встряхнули. Был уверен, что мы выиграем, если возьмем себя в руки и выйдем на игру с холодной трезвой головой и горячей решимостью победить.

Но во втором периоде нас ждало еще одно суровое испытание. Были удалены сразу два наших хоккеиста, и нам пришлось две минуты обороняться втроем против пятерых игроков сборной ЧССР. Момент явно критический. Я обратился к ребятам:

— Если эти две минуты выдержим, не пропустим шайбу, значит, выиграем и игру!

А Володю Шадрина, Юру Ляпкина и Гену Цыганкова, которые в эти трудные минуты пошли на лед, попросил:

— Делайте что хотите, хоть зубами ловите шайбу, но только не пропустите!

И когда наши выстояли, мы все поняли, что главное сражение — за нами. Соперник психологически надломлен, и теперь мы просто обязаны победить. Так оно и случилось. Мы выиграли тот матч со счетом 4:3, и вновь в честь нашей победы на Олимпиаде звучал Гимн Советского Союза.

Капитан — первый помощник тренера. И потому он должен быть не просто ведущим игроком команды.

Очень важно, чтобы его уважали партнеры, верили ему, шли за ним. Именно капитан должен первым способствовать, чтобы в игре успешно выполнялось тактическое задание. Наставники команды практически только в перерыве могут указать на ошибки, изменить что-то в игре, поменять тактику. В ходе поединка это сделать очень сложно. Иногда во время игры хоккеисты, казалось бы, слышат все, что говорит тренер, но его слова до них не доходят: они находятся в таком напряженном состоянии, что их действия не поддаются корректировке. В такие минуты никто иной, как капитан должен повести за собой команду.

Капитан — такой же хоккеист, как и все остальные в команде. Только круг его обязанностей намного шире, чем у рядового игрока. У него больше ответственности, нежели у других. А единственной привилегией для него является привилегия тренироваться больше всех, быть на льду тогда, когда команде труднее всего, сказать слова ободрения и поддержки тогда, когда их больше всего ждут. Других привилегий у капитана нет и быть не должно!

Привилегии... Капитаны заокеанских профессиональных команд понимают их по-своему. И используют порой весьма неожиданно. Мне вспоминается, как на Венском чемпионате мира в 1977 году капитан сборной Канады Фил Эспозито очень часто вступал в объяснения с судьями. Мы недоумевали: почему во многих матчах грозный форвард, с которым не могли справиться лучшие защитники НХЛ, вместо того чтобы заниматься привычным ему делом — забивать голы, по любому поводу спорил с арбитрами. Разгадка пришла позже, когда в одной из газет мы прочитали слова корреспондента канадской «Торонто сан» Тима Ханта:

— Эспозито заключил контракт с телевидением. Во время паузы, вызванной яростными спорами Фила с судьями, на экранах телевизоров мелькала реклама различных компаний. Чем больше в игре остановок, тем больше можно показать по телевидению рекламы. А следовательно, тем крупнее будет и гонорар хоккеиста.

«Время — деньги», — говорят бизнесмены. Но, оказывается, «звонкую монету» можно заработать и на времени, украденном у хоккея. Вот почему в том чемпионате Фила Эспозито счет в банке интересовал больше, чем счет заброшенных им шайб...

Как-то Константин Борисович Локтев, будучи нашим клубным тренером и зная мое отношение к спортивному режиму, предложил мне не приезжать на предматчевые сборы, а жить дома. И уже оттуда приезжать на тренировки и игры. Конечно, как и все, я скучал по дому, по семье, но от заманчивого предложения отказался. Какой же я буду капитан, если стану оставлять коллектив, пользоваться дополнительными благами? Ведь у большинства ребят тоже семьи, и они, так же как и я, большую часть года не видят их. А уж если мне понадобится в город, то буду отпрашиваться, как все. И тренеру решать — отпускать меня или нет.

А на сборах бывает всякое. Порой затянутся они, и тогда приходят ко мне ребята и просят: «Петрович, поговори с тренером, пусть отпустит домой, хоть на денек. Во как надо!» Иду к Локтеву, объясняю ситуацию, а он спрашивает:

— Ручаетесь, что все будет в порядке?

— Ручаюсь!

— Тогда пусть едут.

Константин Борисович Локтев нас очень хорошо понимал. Он сам не так давно снял хоккейные доспехи, был партнером на льду некоторых из нас. Тактичный, интеллигентный, он стремился разнообразить нашу суровую, если не сказать аскетическую, спортивную жизнь, особенно в период напряженных турниров, понимая, что запас эмоциональной энергии нужно все время восстанавливать. Локтев всячески стремился содействовать расширению нашего кругозора. При нем культурно-массовая жизнь в команде оживилась. Наш культорг Володя Лутченко работал с полной нагрузкой. Выезды в театры, музеи, кино, на концерты стали важной частью досуга хоккеистов. И при том Константин Борисович, умный, прекрасно понимающий хоккей тренер, был неизменно требовательным и взыскательным в организации учебно-тренировочного процесса. Он слишком хорошо знал, что означает снижение спортивной формы хоть на короткий период времени.

С грустью вспоминал Локтев тот памятный для него эпизод, когда, уже проводив его из большого хоккея, руководство клуба в трудные для армейцев времена вновь призвало его в команду, и как невероятно сложно было ему наверстывать упущенное всего лишь за несколько месяцев перерыва.

Не раз во время наших бесед на сборах Локтев говорил нам, как важно не поддаваться соблазну где- то расслабиться, на тренировке ли, в игре ли, пропустить занятие, сыграть не в полную силу, поберечь себя для ответственного поединка. Эти послабления отнюдь не удлиняют хоккейную жизнь, скорее сокращают. А она и так невелика.

Но я бы, конечно, солгал, если бы сказал, что все у нас бывало гладко. Люди разные, характеры у них тоже разные. Подводили и меня, но прежде всего себя. Сколько, например, пришлось мне повозиться с Борисом Александровым. Он систематически нарушал спортивный режим, опаздывал, а то и пропускал тренировки. Я с ним много раз беседовал, убеждал изменить образ жизни. Он после каждого нарушения обещал исправиться, давал слово. Но тут же забывал о своих клятвах и заверениях. Я неоднократно ручался за него и перед Локтевым, и перед Виктором Васильевичем Тихоновым. И столько же раз оказывался в неловком положении. Однажды терпение мое лопнуло, и я сказал Борису: «Все, хватит. Защищать тебя больше не буду. Ты уже не мальчик, сам решай свою судьбу». Но и после этого он продолжал нарушать режим, и команде пришлось с ним расстаться.

Приходилось бороться и с так называемой «звездной» болезнью, с зазнайством. Конечно, сыграть прилично две-три игры на любом уровне легче, чем ровно трудиться весь сезон, отдавать себя целиком каждой игре за клуб. Случается, хоккеист, экономивший себя в играх внутреннего календаря, блеснет на чемпионате мира. И вот он на виду! Но надолго ли? Есть ли за этим личность, человек, товарищ, спортсмен? Неестественно, когда игрок не борется за свое место в сборной, когда его туда тянут чуть ли не за молодость, перспективность. В сборной должны играть те, кто на данном этапе сильнее. Независимо от перспектив. Новые имена должны появляться. Это аксиома. Не верю, когда говорят, что талантов нет,— надо искать. Только вот зачислять в таланты искусственно не надо. Лидеров сменить можно — были бы новые лидеры... Я уже говорил об этом на страницах печати. К сожалению, приходится повторять это и сейчас.

Я радуюсь молодежи, которая за последние годы пришла в ЦСКА. Из них вырастают хорошие мастера. Взять хотя бы Сергея Макарова, Вячеслава Фетисова, Владимира Крутова. Или совсем новичков — Михаила Панина, Андрея Хомутова, Александра Герасимова, Геннадия Курдина. Правда, с Крутовым и особенно с Фетисовым уже был разговор на «астрономические» темы. Говорил я Вячеславу: «Спустись на землю, посмотри вокруг себя, засучи рукава для большой будничной работы». Кажется, помогло. Как же важно чувствовать себя все время неудовлетворенным достигнутым, постоянно стремиться к совершенствованию. Иного пути к спортивным вершинам нет.

Из новичков нашей армейской команды мне особенно симпатичен Андрей Хомутов, воспитанник горьковского спортивного интерната. Парень исключительно работоспособный и очень скромный. Как-то, после того как он стал кандидатом в сборную СССР, встретились мы с ним, и я ему говорю:

— Смотри, Андрей, уши оболтаю, если узнаю, что нос задрал!

— Что вы, дядя Боря, — отвечает он. — Все будет в порядке...

И «дядя» Боря ему верит.

Да, так незаметно стал я дядей Борей. В самом деле, я старше Хомутова на 17 лет. Значит, когда он только родился, я уже играл за саратовскую «Энергию». Но это, по-моему, и хорошо, что встречаются разные поколения в одной команде. Есть кому отдать свои знания и умение, как говорится, из рук в руки перед уходом в «запас». В этой преемственности сила нашей команды, и клубной, и сборной.

Глава четвертая
Развеянный миф

Хорошо известно, что первая встреча советских хоккеистов с родоначальниками этой замечательной игры — канадцами состоялась в 1954 году на чемпионате мира в Стокгольме. Тогда произошла настоящая сенсация: никому не известные доселе новички разгромили признанных лидеров мирового хоккея со счетом 7:2 и отобрали у них звание сильнейших. Нетрудно посчитать, что в ту пору мне еще не было и десяти лет. И, конечно же, никаких подробностей о тех памятных поединках в Швеции я знать тогда не мог. Но хоккей с шайбой, или, как его чаще в то время называли, канадский хоккей, приобретал у нас все большую популярность. На улице, в трамваях, автобусах, метро то и дело слышалось: «А наши-то, молодцы! Как они врезали канадцам!»

Шло время. Встречи с канадскими хоккеистами стали регулярными, причем и на клубном уровне, и на уровне сборных. И все чаще и чаще победы были на стороне советских хоккеистов. Но... Существовало одно «но», которое до поры до времени как бы не бралось в расчет. Мы побеждали родоначальников хоккея, и этого поначалу казалось вполне достаточным. Но канадцы-то были разные. Мы встречались с любителями. А они составляли всего лишь первый эшелон канадского хоккея. Позади него в туманной дымке незыблемо стояла крепость профессионалов...

Мы искренне верили в легенду о непобедимости профессионалов, которую создавала канадская печать. Комментируя победы нашей сборной, отдавая должное мастерству советских хоккеистов, она в то же время не оставляла и тени сомнения о возможном исходе встречи наших игроков с любой профессиональной командой. Да и как было не верить в эту легенду, если сами факты кричали о ней. Вратарь любительской сборной Канады Сет Мартин на наших глазах творил чудеса, а у себя на родине, как свидетельствовала пресса, ему не нашлось места ни в одном профессиональном клубе. «Не подходит по классу»,— объясняли канадцы коротко и просто. В ответ лишь оставалось покачивать от удивления головами и говорить друг другу:

— Интересно себе представить, какой же класс у тех, кто им подходит?

Да, было время, когда мы так думали, когда заокеанские профессионалы казались нам почти неземными существами. Правда, справедливость требует сказать, что не все так думали. Был один человек, который еще в начале 60-х годов неоднократно писал, доказывал, убеждал, что советские хоккеисты, если такое время настанет, будут сражаться с профессионалами на равных. Более того, путем сравнительного анализа основных компонентов нашего и канадского хоккея— атлетической, технической, тактической и волевой подготовки спортсменов — он пришел к твердому убеждению, что в серии матчей мы непременно будем сильнее канадцев. Этот человек — Анатолий Владимирович Тарасов. Он уже тогда, исподволь, начал готовить нас, армейских хоккеистов, к поединкам с профессионалами, смело заглядывая в будущее.

Много воды утекло с тех пор. Серии встреч со сборными Национальной хоккейной лиги (НХЛ) и Всемирной хоккейной ассоциации (ВХА) в 1972 и 1974 годах, «суперсерия» двух советских клубов — ЦСКА и «Крылья Советов» — против восьмерки лучших клубов НХЛ в 1976 году, наконец, розыгрыш «Кубка вызова» в 1979-м наглядно показали: нет непобедимого как профессионального суперхоккея, так и его команд. Есть просто хоккей — прекрасный и доступный. Без абсолютных оценок. Без абсолютных истин.

Но как же был развеян миф? Вернемся несколько назад, в год 1972-й.

...Незадолго до окончания Пражского чемпионата мира в столице Чехословакии между представителями советской и канадской хоккейных организаций было подписано соглашение о проведении в сентябре этого года восьми матчей между сборной СССР и сильнейшими профессиональными хоккеистами НХЛ.

И началась подготовка к этим, не побоюсь такого громкого слова, эпохальным матчам. Без преувеличения могу сказать, что мы, хоккеисты, готовились к ним, как никогда. Никто не роптал на тренировках, не жаловался. А ведь нас специально готовили к жесткой игре. Тренеры придумали множество разных упражнений для отработки силовых единоборств. Они учили нас не бояться столкновений, мы устраивали «петушиные» бои и даже обучались... боксу.

И все равно первых матчей мы ожидали с трепетом. Слишком уж сильно довлел над нами авторитет профессионалов. Да, пожалуй, не только над нами. В большинстве прогнозов на эту серию встреч, делавшихся у нас дома, предпочтение отдавалось заокеанским профессионалам. А спортивное руководство обратилось к нам с просьбой сделать все, чтобы выступить достойно. Заметьте, не выиграть, а выступить достойно.

Я далек от мысли осуждать тех, кто сомневался тогда, в 1972 году, в исходе матчей с сильнейшими профессионалами НХЛ. Ведь никто тогда не знал их истинной силы. И поэтому, наоборот, хочется сказать огромное спасибо за то, что не испугались, не дрогнули, а согласились на проведение подобных поединков.

Ну, а за океаном все прогнозы на предстоящие встречи были однозначны. Местные предсказатели считали, что профессионалы одержат восемь побед, причем все — с крупным счетом.

Но вот, наконец, настал день первого матча — 2 сентября. Как обычно, мы перед началом приехали на утреннюю раскатку. А на льду еще продолжали тренировку канадцы. На нас они даже не обратили внимания: дескать, приехала какая-то шантрапа, чего с ней церемониться. А мы сели на трибунах и во все глаза смотрим за их действиями. Какие броски! Какие скорости! Аж голова кругом идет.

А Всеволод Михайлович Бобров эдак спокойненько, с улыбкой нам говорит:

— Ну что, орлы, притихли? Да это же они пижонят перед вами. В 1954-м нас тоже пугали канадцами. И ничего, выдюжили. Так что выше головы!

Каждый из игроков по-своему готовится к матчу. Я, например, всегда после обеда люблю вздремнуть часок-другой. А тут сон как рукой сняло. Волнуюсь.

Думаю, что и с остальными ребятами происходило то же самое.

Но своего пика напряжение достигло в тот момент, когда две команды — наша и канадская — выстроились в центре ледовой арены монреальского «Форума». Исполняются государственные гимны обеих стран, а с меня, пот льет ручьями. Душно, как в парной. Никогда со мной еще не было такого предстартового мандража.

Шайбу в игру вбросил премьер-министр Канады Пьер Эллиот Трюдо. И... через 30 секунд она уже была в воротах Третьяка. Вогнал ее в сетку 100-килограммовый гигант, суперзвезда профессионального хоккея Фил Эспозито. Что тут началось на трибунах— описать невозможно. Рев, треск, свист, вой сирен... Проходит еще шесть минут, и вновь за нашими воротами зажигается красный фонарь — это Хендерсон проводит вторую шайбу. И еще более яростное ликование охватывает болельщиков. А электроорган заиграл «похоронную» музыку. Не трудно было догадаться, кому она предназначалась.

И тут, скажу честно, я растерялся. Ну, думаю, началось. Сейчас разнесут в клочья. Хоть бы поменьше забили.

Едва поутих первый натиск профессионалов, как Женя Зимин сумел отквитать одну шайбу. На канадцев она не произвела особого впечатления. Дескать, случайность, чего в игре не бывает. Но нас она сразу привела в чувство. Мы пришли в себя и заиграли так, как умеем. Растерянность как рукой сняло. И еще до перерыва Володя Петров сравнял счет.

А после отдыха, что было полнейшей неожиданностью и для канадских хоккеистов, и для многих тысяч их поклонников, инициативой завладела сборная СССР. Во второй двадцатиминутке две шайбы в ворота Драйдена забросил Валера Харламов, а в третьей отличились Зимин, Саша Якушев и я.

Забил гол и почувствовал большое облегчение, нет, чуть ли не счастье. Очень важно было утвердить себя, своими руками сделать то, что уже сделали товарищи по команде — распечатать ворота Драйдена. Удивительное дело! Забивал же я ему раньше голы, когда он стоял в воротах любительской сборной Канады на чемпионатах мира. Неужели он стал совсем другой? Нет, оказывается, Драйден тот же. Хороший вратарь, но не идеальный. Наш Владик Третьяк, думаю, понадежнее будет. Только три шайбы сумели ему забить профессионалы в этом сенсационном матче.

И вот игра закончена. Звучит финальная сирена. Мы выстраиваемся, как это принято в хоккее, чтобы поблагодарить соперников. А они... не пожав нам руки, уходят в раздевалку. Но ничто уже не могло омрачить нам праздника, испортить радостное настроение от победы советского хоккея. Да над кем, над знаменитыми, непобедимыми доселе профессионалами!

Конечно же, утром всю команду можно было застать за чтением канадских и американских газет. Переводчик был буквально нарасхват. То и дело мелькали крупные заголовки: «Канада потеряла лицо», «Канадские звезды — поверженный миф». Тон материалов стал совершенно иным, нежели накануне. Нас хвалили, порой даже сверх меры, называя игру сборной СССР «фантастической».

Наших руководителей после победы словно подменили. Куда делись солидность, сдержанность. Сияют не хуже нас. И сразу установка: «Надо все игры выигрывать!» Тут у меня глаза на лоб полезли. Говорю Всеволоду Михайловичу: «А вдруг мы случайно победили?» Он машет рукой и добродушно так улыбается:

— А, и вторую выиграете.

И проиграли...

Перед вторым поединком, в Торонто, канадцы были уже не те. Задело их за живое. На нашу тренировку смотрят во все глаза, словно впервые нас видят. На матч они выставили девять (!) новых игроков, видимо посчитав необходимым заменить наиболее потрясенных первым поражением. Да и сил потрачено было немало. Помнится, в этом напряженнейшем поединке после второго периода счет был 1:0 в пользу хозяев. Но концовку они провели лучше нас, в итоге победили — 4:1, к величайшему восторгу своих сограждан.

В третьей встрече, в Виннипеге, и мы ввели новые силы — шестерых игроков. Ребята рвались в бой. И не подкачали. Именно молодые Юра Лебедев и Саша Бодунов забили два гола, которые свели матч к ничьей — 4:4. Это была единственная ничья в серии с профессионалами НХЛ.

В четвертом, ванкуверском, матче мы уверенно победили — 5:3 и в итоге выиграли первую половину серии на родине хоккея у прославленных профессионалов. Подлинными героями этих матчей стали Владислав Третьяк и Александр Якушев (кстати, Саша стал самым результативным игроком всей серии — он, так же как Эспозито и Хендерсон, забросил семь шайб во всех восьми матчах). Покорены были канадцы и мастерством обводки Валерия Харламова. Хорошо сыграли в этих матчах все наши ребята.

Радостными возвращались мы в Москву: две победы при одной ничьей и одном поражении — итог более чем успешный. И вряд ли ошибусь, если скажу, что все мы тогда — и игроки, и тренеры — думали, что уж у себя-то дома выступим еще успешнее. Самомнение и самоуспокоенность для спорта всегда противопоказаны. Именно они-то и подвели нас в какой-то мере во второй половине серии. Мы не усвоили еще ту истину, что профессионалы в любом положении бьются до конца, что они неукоснительно следуют девизу, начертанному на их знаменах: «Последней умирает надежда...»

Тревожный звонок прозвучал уже в первой московской встрече. После двух периодов мы проигрывали канадцам 0:3. Правда, в начале заключительной двадцатиминутки Юрий Блинов, игравший тогда еще в нашей тройке вместо Харламова, забрасывает шайбу в ворота Тони Эспозито. Но тут же канадцы восстанавливают прежний разрыв в счете—1:4, а до финальной сирены — пятнадцать минут. Мы тогда все же сумели спасти игру: Анисин, Шадрин, Гусев и Викулов точными бросками заставляли голкипера гостей заниматься неприятной процедурой — вынимать шайбу из своих ворот. Победа — 5:4 —осталась за нами, но выводов для себя мы никаких не сделали. «Все профессионалы теперь морально сломлены, — думалось нам. — После такого «холодного душа» они в себя уже не придут».

А канадцам терять уже было нечего. На карту был поставлен не только их престиж. Возможно, пострадала бы и дальнейшая карьера многих из них. Потеря выгодных контрактов, потеря денег. И «профи» решили сыграть ва-банк. Если первые матчи в Канаде, да и стартовая игра в Москве прошли в общем-то достаточно корректно, то в оставшихся трех поединках они показали весь свой арсенал грубой игры. Достаточно сказать, что в этих трех матчах они заработали 85 штрафных минут, то есть почти полторы встречи провели не в полном составе.

А за Валерием Харламовым была устроена форменная охота. «Я сидел на скамейке и все время напряженно думал: как убрать этого русского парня,— писал в своей книге, уже после московских матчей, Бобби Кларк. — И наконец придумал!» Кларк выскочил на площадку и, как лесоруб, «рубанул» клюшкой Харламова по ноге. Валерия унесли с поля...

В общем, два следующих матча мы проиграли с минимальным счетом — 2:3 и 3:4.

Заключительный поединок поначалу складывался для нас удачно. Мы все время вели в счете—1:0, 2:1. К началу третьего периода на табло горели цифры — 5:3 в пользу сборной СССР. Наверное, никто из болельщиков (наших, естественно) не сомневался тогда в победе советских хоккеистов. А что хуже всего, не сомневались и мы. И решили удержать победный счет. Но, упустив инициативу, позволили канадцам сначала сравнять счет, а затем и забить решающую шайбу. За 34 (!) секунды до конца игры Хендерсон вывел профессионалов вперед — 6:5.

Эта шайба склонила чашу весов всей серии на сторону канадцев. Момент взятия наших ворот навечно запечатлен... в музее хоккейной славы в Торонто, как самый престижный гол во всей истории этой игры за океаном за сто лет. Мы видели эти восковые фигурки, сгрудившиеся у игрушечных ворот игрушечной площадки. Но совсем не игрушечное значение придавала родина хоккея этим совершенно неожиданно сложившимся матчам с советскими хоккеистами. Потрясение родоначальников этой мужественной игры было слишком велико.

Хочется здесь привести слова Фила Эспозито, сказанные после одного из матчей:

— Да, теперь я твердо убежден, что с вами надо играть. И как можно чаще. Это будет не только хороший хоккей для зрителей, но и отличная школа для игроков обеих команд.

Что ж, знаменитый форвард прав. Действительно, и мы, и канадцы многое почерпнули друг у друга. Советская сборная оказалась сильнее профессионалов в коллективной игре, мы лучше канадцев катались на коньках, у нас была выше скорость, наконец, мы превосходили соперников в физической подготовке.

Немало плюсов было и на стороне канадцев. Это их самоотдача в каждой игре, нацеленность на ворота, умение бороться до конца, до самой последней секунды матча. Здорово они умеют вести силовую борьбу, часто выигрывают вбрасывание, смело идут на добивание шайбы. Не многие умеют у нас так играть на «пятачке», как это демонстрировал Фил Эспозито.

Нам предстояло сделать выводы из встреч серии-72 и перенять все полезное, что мы увидели в игре профессионалов. Многого в этом плане удалось добиться. Как известно, больше мы сильнейшим профессионалам в сериях матчей ни на уровне сборной, ни на уровне клубов не проигрывали. Ни в 1974 году, когда встречались со сборной ВХА, ни полтора года спустя— в поединках с сильнейшими клубами НХЛ, ни в турнире «Кубок вызова» 1979 года.

Я не собираюсь в этих заметках подробно рассказывать обо всех матчах с профессионалами. Просто мне еще раз хочется вспомнить отдельные моменты, которые наиболее врезались в память.

...Приближался новый этап определения своеобразного «кто есть кто» в табели о рангах мирового хоккея. На этот раз канадцы решили выяснить с нами отношения на самом высшем клубном уровне. Скорее всего, не столько выяснить, сколько доказать, что они сильнее.

Эта новая встреча советских хоккеистов с профессионалами произошла, как известно, на стыке 1975 и 1976 годов. В декабре две советские команды—ЦСКА и «Крылья Советов» — вылетели в Северную Америку, чтобы померяться силами с лучшими клубами НХЛ. Естественно, я могу только рассказать о том, что видел и пережил сам, то есть об играх команды ЦСКА.

Когда мы начинали подготовку к этим матчам, никто из нас не настраивался на легкую прогулку. И были искренне удивлены, когда сразу по прибытии в Монреаль прочитали в одной из местных газет такой заголовок: «Руки вверх перед русскими!» А ведь еще не далее как три года назад нас обещали здесь «съесть сырыми».

Итак, первый матч с командой «Нью-Йорк рейнджере». Все-таки мы, наверное, не умеем еще настраиваться на стартовые минуты встреч. Не успела секундная стрелка обежать первый круг циферблата, как профессионалы открыли счет. Однако затем преимущество надолго перешло к армейцам. На одну шайбу мы ответили... семью. Лишь под конец встречи «рейнджерсам» удалось забить два гола, и матч закончился нашей внушительной победой — 7:3.

Что и говорить, приятно начинать серию встреч за океаном с победы. Но мы не обольщались — впереди был соперник погрозней: многократный обладатель Кубка Стэнли знаменитый «Монреаль канадиенс».

...Канадцы с первых же минут бросились в атаку. Натиск их был настолько силен, что мы сначала даже не могли вывести шайбу из своей зоны. В первом периоде Шатт и Ламбер вывели свою команду вперед— 2:0. В перерыве Константин Борисович Локтев спокойно, без тени нервозности (не знаю, что творилось в его душе), внес коррективы в игру:

— Надо побыстрее кататься по всей площадке, стараться как можно точнее пасовать, и, я уверен, дело пойдет.

Не прошло пяти минут после отдыха, как мне удалось отквитать одну шайбу. Но тут же, почти подряд, удаляются с поля два наших игрока — Сергей Солодухин (ленинградский армеец, так же как и московские динамовцы Валерий Васильев и Александр Мальцев, по договоренности с НХЛ играл в этой серии за ЦСКА) и Александр Гусев. И Курнуайе удалось поразить ворота Третьяка. Это был последний успех канадцев. Мы уже обрели свою игру. Сначала Валерий Харламов после моей передачи сокращает разрыв в счете, а затем, в третьем периоде, Борис Александров выравнивает положение — 3:3. Если бы еще чуть-чуть повезло Владимиру Попову! Минут за пять до конца игры после его мощного броска шайба угодила в штангу. В итоге — ничья. Но какая! Много матчей провел я на своем хоккейном веку и этот, без сомнения, отношу к разряду самых лучших. Стремительная, комбинационная, атлетическая — о такой игре мечтает каждый спортсмен.

«Матч матчей!» — озаглавила репортаж своего корреспондента монреальская «Газэтт», восторженно утверждая: «Если клуб «Монреаль канадиенс» просуществует еще тысячу лет, здесь все равно будут вспоминать о встрече с ЦСКА как о великолепной странице своей истории». Конечно, мы прекрасно знали, что зарубежная пресса склонна к преувеличениям. Но то, что мы прочитали в одном из номеров «Монреаль стар», удивило нас до крайности. В комментарии к матчу было буквально сказано: «Канадцы развеяли миф о непобедимости советских хоккеистов». Газета «Ля пресс» вторила «Монреаль стар»: «Советская система игры больше не является чудом. К ней тоже можно подобрать ключи».

Следующая наша игра — с «Бостонскими медведями» (так переводится на русский название команды «Бостон брюинз»), хотя мы и выиграли ее со счетом 5:2, не очень четко отложилась у меня в памяти. Возможно, потому, что состоялась она после отличного матча с монреальцами, а может, ее просто затмил следующий поединок — с «Филадельфией флайерс». Затмил не красивой игрой, а разнузданной, ничем не прикрытой грубостью, которую проявили по отношению к нам соперники.

Не буду описывать хода этого безнадежно испорченного разбушевавшимися филадельфийцами матча. Сошлюсь лишь на местную прессу, в частности «Спорт иллюстрейтед», которую нельзя обвинить в особых симпатиях к нам. Вот что писало это издание о начале нашего поединка с «Филадельфией»: «В первые десять минут «флайерсы» сыграли с русскими не просто жестко, они буквально обрушились на них. Дейв Шульц (Кувалда) познакомил со своей перчаткой физиономию Бориса Михайлова. Андре Дюпон (Лось) разрубил клюшкой воздух перед самым носом у того же Михайлова. Эд Ван Имп «вытатуировал» причудливые рисунки на животах Александра Мальцева и Бориса Александрова. Вилл Барбер лихо сдвинул шлем на голове Валерия Васильева. А Бобби Кларк вновь прошелся своей клюшкой по колену Валерия Харламова».

И это еще не все грубые приемы, которые применили хозяева против наших игроков. Судьи оставили без последствий и попытку Кувалды проехаться коньком по пальцам Третьяка, после того как он накрыл шайбу, и то, как Ван Имп буквально нокаутировал Харламова, нанеся ему сзади удар рукой с зажатой в ней клюшкой, и еще целый ряд хулиганских поступков «профи». Естественно, наш тренер увел команду с площадки. Увел потому, что на льду происходило то, что не имело со спортом ничего общего.

Долгих пятнадцать минут хозяева уговаривали нас в раздевалке, чтобы мы вернулись на площадку, заверяя, что в дальнейшем игра будет вестись в рамках правил. Мы вернулись. Только из уважения к восемнадцати тысячам зрителей, пришедших увидеть большой хоккей. Но вышли на лед уже безо всякого настроения, без желания бороться. Матч был безнадежно испорчен. «Филадельфия» добилась столь желанной победы — 4:1, но справедливой ее вряд ли можно назвать.

Почему же хоккеисты «Филадельфии флайерс» пошли на такую грязную игру, почему решили подменить хоккей дракой? Действительно, к моменту нашей встречи с «флайерсами» сильнейшие клубы НХЛ уже проиграли суперсерию (напомню, что «Крылья Советов» в своих четырех встречах одержали победы над «Питтсбург пингвинс» — 6:3, «Чикаго блэк хоукс» — 4:2, «Нью-Йорк айлендерс» — 2:1 и уступили лишь «Буффало сейбрс» — 6:12.— Б. М.), и этот матч ничего не менял. Но на карту был поставлен престиж профессионалов. Поэтому и пресса, и руководство НХЛ буквально требовали от «Филадельфии» добиться победы любой ценой.

Руководство «Филадельфии флайерс» считало, что матч между этой командой и ЦСКА ни больше ни меньше как финальный поединок на первенство мира между клубными командами. Об этом же трубила и канадская и американская пресса. Мотивировка была одна: «Филадельфия флайерс» — обладатель Кубка Стэнли двух последних лет и, следовательно, сильнейшая команда в Северной Америке, а ЦСКА — неоднократный обладатель Кубка европейских чемпионов, девятнадцатикратный чемпион СССР и лучшая команда Старого Света.

Когда на предматчевой пресс-конференции Локтева спросили, согласен ли он, что предстоящий матч — это, в сущности, встреча за первое место в мире между двумя сильнейшими клубами, Константин Борисович спокойно ответил:

— Зачем же изобретать велосипед, если он давно уже изобретен. Проводятся чемпионаты мира для сборных команд, но почему-то канадцы в последнее время отказываются от участия в них. Присылайте на эти чемпионаты самую сильную команду, и тогда будет ясно, кто же сильней. Если же говорить о проведении поединков между клубными командами, то нынешний матч никак нельзя рассматривать в свете заданного мне вопроса. Хотя бы потому, что титул лучшего клуба на планете надо оспаривать в равных условиях — либо на нейтральном поле, либо в серии из нескольких встреч, проводимых на полях обоих соперников. К тому же наш матч с «Филадельфией флайерс» завершает трудную серию, несколько ведущих игроков ЦСКА травмированы, а наш завтрашний соперник свеж и вел специальную подготовку именно к поединку с ЦСКА.

Те, кто задавал этот вопрос Локтеву, безусловно, были разочарованы его ответом. Но я считаю, что Константин Борисович был прав на все сто процентов. Более того, возьму на себя смелость сказать, что, если бы наш матч с «флайерсами» был бы в серии первым, а не последним, мы бы его выиграли. И в подтверждение этого приведу тот факт, что спустя некоторое время «Крылья Советов», опять приехавшие в Северную Америку, сыграли с «Филадельфией» вничью —4:4. Причем от поражения хозяева ушли лишь на последних секундах встречи.

...Прошло три года после суперсерии-76. Многое в хоккейном мире изменилось. Канадцы решили вернуться на мировые чемпионаты, которые к этому времени стали открытыми. Но особой славы не снискали. В Вене они заняли только четвертое место, а год спустя, в Праге, — третье. И вот тогда за океаном решили организовать турнир для двух команд: Канады, за которую выступили бы все звезды НХЛ, и Советского Союза. Турниру дали громкое название «Челлендж кап» — «Кубок вызова». Что ж, и этот вызов мы приняли и в феврале 1979 года вылетели в Нью-Йорк, где должны были состояться все три наших матча с профессионалами.

И снова знакомый зал «Медисон сквер гарден». 8 февраля, когда в Москве была уже глубокая ночь, качалась первая игра. Перед ее началом на страницах прессы было немало прогнозов по поводу окончания всей серии. Опять заокеанские профессионалы и журналисты поспешили объявить, что это будут поединки за право называться сильнейшими хоккеистами мира, «забыв» о том, что на стороне хозяев те же преимущества, что и раньше: привычный часовой пояс, привычная обстановка, свои болельщики. Выдала прогноз и ЭВМ. В ответ на просьбу журнала «Хоккей ревю» она сообщила, что в двух встречах победит команда «Олл старз» и в одной — сборная СССР.

Выступали на страницах прессы и специалисты — тренеры, команды которых уже встречались с советскими хоккеистами. Они давали советы, как же, наконец, победить русских. Вот что, в частности, писал теперь уже бывший наставник «Филадельфии флайерс» Фред Широ: «Рекомендуется применять тактику непрерывного силового давления, запирать сборную СССР в ее зоне, не давать советским игрокам завязывать многоходовые атаки, которых наши хоккеисты боятся больше всего».

И главный тренер сборной всех звезд НХЛ Скотти Боумэн воспользовался в первом же матче советами Широ. Профессионалы сразу же мощно, с места в карьер, начали игру. И, по уже ставшей неприятной традиции, на 16-й секунде в наши ворота влетает первая шайба. Это Лефлер мощным броском поразил ворота Третьяка. Проходит несколько минут, и арбитр встречи Б. Майерс удаляет на две минуты Виктора Жлуктова, а когда он выходит на площадку, тут же следует новое удаление — на сей раз на скамейку штрафников отправляется Владимир Петров. Это наказание обернулось для нас вторым голом, который забил Босси.

Такое начало хоть кого может выбить из привычного русла игры. Выбило оно и нас. Нет, мы не испугались профессионалов — чего их бояться, если не раз уже обыгрывали. Но этот неистовый силовой напор, которому мы где-то сами поддались, не давал нам прийти в себя, осмотреться, начать свою игру. А соперник нажимал и нажимал. У него на лед выходили только две пары защитников: Робинсон, Салминг и Савар, Бек. Зато нападающих было четыре с половиной звена. Это и помогало хозяевам все время нагнетать темп.

Но вот удаление у звезд НХЛ. На лед выходит наша тройка. Следует пас Харламова Васильеву, тот бросает по воротам, но Драйден парирует шайбу. И все же мне удается первому поспеть к ней и добить ее в ворота—1:2. Однако перед перерывом Гейни восстанавливает разрыв в счете. А после отдыха Жиль проводит четвертую шайбу в наши ворота — 1:4.

Лишь в третьем периоде хозяева чуть снизили темп. Инициатива переходит к сборной СССР. Но кроме одной шайбы, заброшенной Владимиром Голиковым, нам большего добиться не удается. В первом матче розыгрыша «Кубка вызова» мы терпим поражение— 2:4.

На другой день в стане НХЛ царил праздник. Пресса уже заранее вручила профессионалам «Кубок вызова». У нас же в сборной была деловая обстановка. В спокойной атмосфере провели собрание команды, разобрали все ошибки, допущенные в матче. Старший тренер команды Виктор Васильевич Тихонов предложил новый план на следующую игру.

— Мы считали, что нет смысла вступать в борьбу на «пятачке» с рослыми и сильными защитниками соперника, — сказал он, — и поэтому просили вас не задерживаться перед воротами Драйдена. Выяснилось, что это была ошибка. Теперь поступим иначе. Надо навязывать их защитникам борьбу, заставить устать от нее. Будем стоять и биться на «пятачке». Выбросят, вытолкнут — вернись, хоть ползком, но вернись и снова бейся!

Потом мы провели тактическую тренировку, где еще раз проверили план на игру. Тренировались мы в 50 километрах от Нью-Йорка на базе местной команды. Интересно, что если раньше профессионалы не пропускали ни одной нашей тренировки, то на этот раз на ней никого не было.

На другой день, перед началом второго матча, к нам в раздевалку вновь пожаловал полицейский с собакой (он приходил и перед первой встречей). Собака стала обнюхивать все углы и закоулки. Она искала... мину. Дело в том, что перед каждой игрой в местной полиции раздавался телефонный звонок и кто-то мрачным голосом обещал в трубке: «Сегодня мы взорвем русских». Пришлось полиции призывать на помощь специально выдрессированную собаку. Но она ничего не находила. Это была просто игра на нервах.

Сюжет второго матча развивался как в захватывающем детективе. Сначала Капустин открывает счет, но Босси сравнивает его. Затем Тротье и Перро проводят две шайбы в ворота Третьяка. Варнаков во второй раз зажигает красный фонарь за спиной Драйдена, однако Робинсон снова доводит разрыв в счете до двух шайб. 4:2 — впереди профессионалы. На трибунах ликование. Всем болельщикам кажется, что их любимцы уже поймали жар-птицу удачи и крепко держат ее за хвост. Но нам-то хорошо было видно, как устали к концу второго периода «звезды». Строго выполняя тренерскую установку, мы бились с соперниками, причем не только на «пятачке», но на любом участке поля. Тихонов оказался прав. И хотя на этот раз в обороне профессионалов было уже шесть защитников, силы их оказались не беспредельны.

В игре наступил перелом. Сначала мне удалось забить третью шайбу, а за две минуты до второго перерыва Капустин сравнивает счет —4:4. Решающим оказался третий период. Владимир Голиков вывел сборную СССР вперед. Профессионалы собираются с силами и идут на последний отчаянный штурм. За минуту до конца встречи, мечтая спасти хотя бы очко, заменяют Драйдена шестым полевым игроком. Но все тщетно. Теперь уже побеждаем мы...

Как потом нам рассказали наши журналисты, на послематчевой пресс-конференции руководители НХЛ сидели как в воду опущенные и твердили только одно: «Мы не понимаем, как это могло случиться. Выигрывать 4:2 и все-таки проиграть. Фантастика!..»

После матча тренеры похвалили нас «Молодцы! Сражались как львы. Но могли сыграть еще лучше. Надо теперь обратить особое внимание на контроль шайбы, в обороне играть ближе с соперником, не давать добивать шайбу. А когда атакуем сами, чаще делать неожиданные, скрытые броски».

Должен сказать, что наши наставники в третьем матче пошли на смелый эксперимент. У нас оказались травмированы Харламов и Владимир Голиков. И тогда решили поставить к нам в тройку Александра Голикова и выпустить на лед молодежное звено: И. Гимаев, В. Тюменев, С. Макаров. Более того, в ворота вместо Третьяка встал также молодой хоккеист — Мышкин. Он-то и стал героем матча.

Профессионалы тоже принимали свои меры к тому, чтобы вырвать победу в третьем матче. Накануне встречи они провели двухчасовое собрание, на котором разобрали предыдущую игру и выработали план на заключительную. Такого раньше заокеанские мастера хоккейных дел не практиковали.

Первый период встречи закончился безрезультатно. Как ни старались хозяева забить Мышкину гол, ничего у них не получалось. Володя в этот вечер просто творил чудеса. А потом случилось то, чего, наверно, долго не забудут ни сами профессионалы, ни их поклонники: во втором и в третьем периодах в ворота Чиверса, заменившего Драйдена, влетело шесть безответных шайб. Открыть счет удалось мне, а затем отличились Жлуктов, Балдерис, Ковин, Макаров и А. Голиков. 6:0! Это была победа не только в третьем матче, но и в «Кубке вызова». Правда, сам кубок нам так и не вручили. Оказалось, что его просто нет в «Медисон сквер гардене». Будучи уверенными в победе своих хоккеистов, хозяева заранее поместили кубок в... музее хоккейной славы в Торонто. Произошел конфуз. Но нам пообещали изготовить копию приза и привезти ее в Москву на чемпионат мира, что и было сделано.

После окончания соревнований тон прессы мгновенно изменился: теперь она уже превозносила игру советских хоккеистов и не оставляла камня на камне в характеристике действий наших соперников. «Все было на стороне звезд НХЛ, — писал корреспондент «Канадиен пресс», — за исключением мастерства. Советская сборная продемонстрировала вдохновенный, скоростной, комбинационный, результативный хоккей». Должен сказать, что я с такой оценкой не согласен. Крупный счет третьего матча не отражает истинного соотношения сил между нашей командой и сборной профессионалов. Такое бывает в спорте. Это подтверждает и тот факт, что два первых матча прошли в упорнейшей борьбе.

Однако совершенно ясно, что физически канадцы не выдержали напряжения этих встреч. В атлетической подготовке наши игроки оказались на голову выше профессионалов. Мы буквально «укатали» соперников. Если в первых двух играх сильно устали их защитники, то в последней встрече утратили свою свежесть и нападающие. Знаменитого Лефлера, например, было просто не узнать.

Уже говорилось о том, какие полезные уроки извлекли и мы, и канадцы из этих встреч, что они, без сомнения, содействуют прогрессу мирового хоккея. Думаю, что можно в какой-то степени прогнозировать с учетом этих серий дальнейшее развитие самой игры. Дело это, понятно, прежде всего специалистов, тренеров, ученых. Я же выскажу здесь свое личное мнение, мнение игрока, проведшего за свою жизнь на ледовых аренах, наверно, более тысячи матчей, ставшего свидетелем определенной эволюции в характере этой игры.

Думаю, что хоккей в будущем не станет динамичней. Будет больше силовых единоборств, игра станет еще жестче, атлетичней. В этих условиях все решит не динамика собственно движений, а динамика игрового мышления. В считанные мгновения надо будет обработать шайбу, оценить обстановку и в зависимости от нее произвести пас, или финт, или бросок по воротам. Отсюда, естественно, резко повышается роль технической и тактической подготовки хоккеистов, их исполнительского мастерства. По-прежнему главное — выигрывать любое, разумеется честное, единоборство, постоянно угрожать воротам, не давать передышки соперникам. Повысится цена взаимопонимания игроков, сыгранности звеньев. Комплектование троек потребует от наставников не одной только интуиции, но научного подхода. Как при подборе космического экипажа, придется, наверное, всерьез заняться вопросами психологической совместимости хоккейных микрокоманд. В нашей тройке эта совместимость оказалась счастливой находкой, удачей. Ведь объединение трех самых лучших игроков — еще не гарантия создания лучшего звена. Был же у нас пример, когда в ЦСКА соединили в одну тройку отличных мастеров хоккея— X. Балдериса, В. Жлуктова и С. Капустина. Но они так и не смогли найти общего языка, не сумели поделить между собой лидерства, промучились два года и с тем разошлись. А сейчас они прекрасно играют в своих клубах, являясь признанными лидерами команд.

Однако вернемся к последнему матчу в «Медисон сквер гарден». С разным настроением покидали команды ледовую арену. Мы были счастливы, что сумели одержать трудную победу. А я был удовлетворен вдвойне: специальное жюри назвало меня и канадца Жиля лучшими игроками по всем трем матчам.

Профессионалы покидали лед глубоко огорченными, у некоторых в глазах стояли слезы. Но, к чести хоккеистов, именно они, а не руководство НХЛ, потребовали новых встреч с советскими командами. И такая встреча должна была состояться в сентябре 1980 года, когда на родине хоккея предполагалось разыграть Кубок Канады с участием сильнейших сборных мира. Но в связи с позорным бойкотом Московской Олимпиады, в который волею правительства оказались втянутыми и канадские спортсмены, эти соревнования были отменены, и встреча не состоялась. А жаль! Однако я твердо верю, что уже в ближайшем будущем такие встречи возобновятся. Они нужны для дальнейшего развития мирового хоккея. Просто необходимы!^[1]

Глава пятая
Буду помнить...

 ...Однажды получил я письмо. Писали родители одного мальчика. Он тяжело заболел, и меня просили написать ему несколько ободряющих слов, чтобы поднять его настроение, поддержать в трудную минуту жизни. Конечно, я не мог не написать этому юному любителю хоккея. И когда, волнуясь, искал те единственные, нужные слова, которые мобилизовали бы волю мальчишки на борьбу с болезнью, я невольно подумал, что это очень похоже на ситуацию в труднейших наших поединках с опытным и сильным соперником. Но если там мы могли и проиграть, то здесь ставкой была человеческая жизнь. Этот факт обращения неизвестных мне людей именно к спортсмену с таким важным для них делом вдруг явственно показал, какую же, помимо всего прочего, нравственную ответственность несем мы за свои выступления на спортивных аренах.

Мы не просто забиваем голы, шайбы, набираем очки, устанавливаем рекорды. Но показываем пример самоотверженной борьбы, полной отдачи всех душевных и физических сил во имя победы, защищая спортивную честь клуба, общества, страны. Не легко быть кумиром мальчишек, которые жаждут подвигов, хотят подражать своим любимцам не только на площадке, но и в жизни. Но не только мальчишки, люди всех возрастов и профессий приходят на хоккей, чтобы увидеть красивое спортивное зрелище, где побеждают умелые, мужественные и стойкие.

Коллектив, команда, ответственность... Эти слова хорошо известны каждому советскому спортсмену. Их приходилось слышать, осознавать и тем, кто с гордостью носит форму членов сборной страны, и тем, кто только еще делает первые шаги в спорте. Смысл этих слов нам кажется настолько ясным, что, казалось бы, двух мнений на этот счет не может быть. Однако каково же было мое удивление, когда я узнал, что ответили некоторые зарубежные профессиональные хоккеисты на вопрос, Заданный Вячеславом Старшиновым: «Несете ли вы нравственную ответственность перед зрителем?»

— Никогда над этим не задумывались, — был ответ, — Ведь мы играем за деньги.

— Даже не предполагали, что она существует. Главное, чтобы платили...

Именно столкновения двух полярных точек зрения на вопросы нравственности в спорте и легли в основу кандидатской диссертации В. Старшинова, написанной и защищенной им в ту пору, когда он был еще активным спортсменом. Эта тема выношена им за долгие и трудные годы, прожитые в хоккее, выводы проверены самой жизнью.

...Как-то во время одного нз чемпионатов мира, в труднейшем поединке со шведскими хоккеистами, когда чаша весов колебалась то в одну, то в другую сторону, шайба, пущенная кем-то из игроков «Тре крунур», угодила со страшной силой прямо Вячеславу в лицо, чуть выше глаза. Под руки увезли мы Старшинова, обливающегося кровью, к скамейке запасных, где доктор нашей команды тут же промыл ему рану и наложил скобки. Каково же было наше удивление, а еще больше удивление соперников, когда через несколько смен Вячеслав вновь появился на льду и ринулся в самую гущу борьбы. Мужество капитана сборной вдохновило нас и деморализовало шведских игроков. В матче наступил перелом, и игра завершилась нашей победой.

Это только один пример самоотверженности советских хоккеистов. А сколько еще я мог бы назвать подобных случаев! Как на мировом первенстве в Стокгольме получил тяжелейшую травму наш вратарь Виктор Коноваленко, и его прямо с площадки увезли в госпиталь. Здесь ему оказали помощь, сделали рентген и сказали, что с такими повреждениями о хоккее надо забыть минимум на три недели. А он уже в следующей игре вновь встал в ворота. Как на одном из турниров Геннадий Цыганков играл несколько матчей с трещиной в кости голеностопа. Никому он не жаловался на боль, раздиравшую ногу, а только крепче обматывал ее изоляционной лентой, обувал конек и выходил на лед. После каждой встречи ступня у него была просто черная. «Это от изоленты»,— отвечал на все наши вопросы Гена. И лишь после турнира мы узнали правду. А как играл Валерий Харламов с перебитой Кларком ногой в решающем матче с канадскими профессионалами НХЛ в серии-72. Как играли травмированные, больные, с высокой температурой, Евгений Мишаков, Валерий Васильев, Владимир Лутченко, Александр Рагулин, Сергей Капустин...

Да разве только хоккеисты славятся своим мужеством? А футболист Николай Тищенко, который на Олимпиаде 1956 года в Мельбурне в полуфинальном матче с болгарской командой неудачно упал и сломал ключицу, но не только не покинул поле, хотя имел на это полное моральное право (замены тогда были запрещены), но и сумел дать точный пас, после которого и был забит решающий, победный гол. А легкоатлет Хуберт Пярнакиви, сумевший во время матча сборных команд США и СССР, проходившего в страшную жару, почти в бессознательном состоянии добежать до конца 10-километровую дистанцию и принести советской команде то самое единственное очко, которое обеспечило общую победу нашей сборной. А борец Александр Медведь, вправивший себе вывихнутый палец прямо на ковре во время финального поединка за звание чемпиона Олимпиады-68, чем поверг своего соперника в смятение, а потом и «дожал» его физически. А подвиг (иного слова не подберу!) фигуристки Ирины Родниной, вернувшейся на лед после большого перерыва, вызванного рождением сына, и сумевшей затем в короткий срок восстановить спортивную форму и вновь вместе со своим партнером и мужем Александром Зайцевым стать олимпийской чемпионкой...

Этот список можно продолжать и продолжать. И я уверен, что у читателей не возникнет вопроса, во имя чего наши атлеты, превозмогая боль, выходили на спортивные арены, чтобы продолжать борьбу и побеждать. Именно гражданское чувство долга, ответственности за коллектив, за команду, за страну, которую они представляют, и звало их на спортивные подвиги. Потому что наша Родина — первая страна социализма. Потому что мы строим общество, которого еще не знала история, воспитываем нового человека, человека коммунистических идеалов. И это не просто слова, это наше кредо, которое проверяется и подтверждается всей нашей жизнью. И это наш нравственный долг, о котором мы будем помнить всю жизнь!

Да, стяг Родины ко многому обязывает. Но и Родина щедро одаривает своих лучших сынов и дочерей. В какой другой стране, кроме страны социализма, я, сын простой работницы, смог бы получить бесплатное высшее образование, стать настоящим человеком и спортсменом, объехать вместе с товарищами чуть ли не полмира, быть удостоенным многих орденов и медалей, среди которых и высшая награда нашей страны— орден Ленина. Не скрою, когда мне вручали его в Кремле, какой-то комок в горле и тысячи мыслей помешали высказать все те чувства, которые переполняли меня в тот момент. А подумалось мне вот что: сталевары у мартеновских печей выдают рекордные плавки, хлеборобы собирают богатые урожаи зерна, шахтеры поднимают на-гора миллионы тонн угля, строители возводят колоссальные промышленные объекты и жилые массивы. И их труд по достоинству оценивает Родина. И вот в один ряд с героями пятилеток поставлены мы, спортсмены. Значит, и наш труд нужен стране, значит, и о нас помнят партия и правительство, помнит наш народ. И значит, орден Ленина — это награда не лично мне, Борису Михайлову, а всему советскому хоккею, всему советскому спорту. И об этом я тоже буду помнить всегда!

Нынче спорт стал, как никогда, популярен. Благодаря этому многие атлеты оказываются в центре всеобщего внимания и почитания. Это налагает на них дополнительную ответственность за свое поведение, поступки и, конечно, качество выступления на спортивных аренах. Спортсмен не должен проявлять слабости. Да, на тренировках нам приходится тяжело, так тяжело, что порой хочется все бросить и стать на время обыкновенным человеком: ходить с женой в театр, приглашать к себе друзей и бывать у них в гостях, посидеть за шумным, веселым столом, справлять семейные торжества и праздники... Но эта минутная слабость потом обернется поражениями. И мы своей слабостью обманем миллионы болельщиков, предадим их надежды, вернем неоплаченным вексель их доверия и любви.

А спорту зритель нужен, просто необходим. Без зрителей состязания теряют смысл. Именно болельщики заставляют нас показывать все, на что мы способны, все свое мастерство. И я даже понимаю тех из них, которые свистят, порой выкрикивают обидные слова, всячески выражают свое неудовольствие по поводу плохой игры. Думается, они вправе это делать. Но в то же время мне хочется пожелать болельщикам, чтобы они были поснисходительнее, пощедрее, что ли. Вот играли мы как-то на турнире «Приз «Известий» с чехословацкой сборной и потерпели поражение. Всякое в хоккее бывает. А на следующий день встреча с «Тре крунур». Выкатываемся на лед и... слышим оглушительный свист. Это освистывали нас, многократных чемпионов мира и олимпийских игр,— Третьяка, Васильева, Лутченко, Мальцева, Харламова, Петрова, Михайлова, Балдериса, словом, сборную СССР. Ту самую команду, которую днем раньше восторженно встречали, ту самую, которую спустя несколько месяцев, после победы на чемпионате мира в Праге, забросают цветами в аэропорту Шереметьево. Честно скажу, начинали мы ту игру со шведами с неприятным осадком на душе.

Конечно, мы не неженки и не раз играли в таких залах, где все шестьдесят минут встречи стоял неистовый рев трибун, поддерживающих наших соперников. И побеждали! Нас этим не испугаешь. Но неприятно, когда дома, в родных стенах, меняется расположение болельщиков к команде из-за одного случайного поражения. Кстати, в этом отношении мне нравится, как болеют в Канаде и в Чехословакии. Здесь болельщики все время поддерживают свои команды, независимо от того, выигрывают или проигрывают их любимцы.

Да, без болельщиков наша жизнь в спорте была бы не полна, потеряла бы многое. И хочется выразить сердечную благодарность всем этим неутомимым и подчас незнакомым друзьям. Во время каждого чемпионата мира мы получаем сотни телеграмм с Родины. И самым лучшим ответом на них бывает только победа.

Но мы чувствуем внимание болельщиков и после матчей. Думаю, не ошибусь, если скажу, что все хоккеисты сборной, да и нашего клуба тоже, получают массу писем от своих почитателей. Многим приходилось отвечать на вопросы и во время очных встреч с болельщиками. Мне и моим товарищам по тройке частенько приходилось беседовать с любителями спорта, особенно во время отпусков. На заводах и фабриках, в институтах и на стройках, в колхозах и воинских частях, как, впрочем, и в письмах, задают очень много разных вопросов. Чаще всего среди них фигурируют такие: «Как стал хоккеистом?», «Страшно ли было играть с профессионалами?» и... «Кто куда переходит?». Интересуются, конечно, подробностями и деталями, о которых в газетах не пишут. Однажды в письме меня просили помочь... достать клюшку, коньки и шлем, даже необходимый размер указали. Но это я отношу на счет уже ставшей традиционной острой нехватки хоккейного инвентаря.

Думаю, что на многие вопросы я даю ответ этими заметками. Часто меня спрашивают еще и вот о чем: есть ли у меня самая памятная шайба, заброшенная в ворота соперников, и самый памятный матч? Конечно же есть, как и у любого другого хоккеиста. Всегда буду помнить и свой первый гол в чемпионатах страны, и первый матч, первый поединок в мировом первенстве, и шайбу, открывшую счет моим голам в сборной СССР; первую встречу с профессионалами и гол, забитый в ворота Драйдена. Словом, есть что вспомнить. Но, пожалуй, только одна забитая шайба и только один сыгранный матч врезались в память больше других.

Особой привычки считать лично мной заброшенные шайбы я никогда не имел. У нас в тройке это не было принято. Ведь играешь не ты один, а вся команда. И какая разница, кто забил — ты или твой партнер. Главное — забросить шайбу. И могу с чистой совестью сказать, что ни я, ни Володя Петров, ни Валера Харламов не гнались за рекордным количеством заброшенных шайб. Мы всегда действовали по принципу: если у кого-то из партнеров лучшая позиция, шайбу тут же следует отдать ему. Конечно, в конце сезона приятно заглянуть в газеты и узнать, сколько раз ты и твои партнеры поразили ворота соперников. Но вот суммировать все шайбы мне и в голову не приходило.

И вдруг перед началом чемпионата страны 1979 — 1980 годов в газетах появились заметки, в которых сообщалось, что на моем счету в первенствах страны оказалось 396 забитых шайб и до заветной черты — 400 — осталось рукой подать. И мне буквально житья не стало. Где ни появлюсь, везде один и тот же вопрос: «Борис, когда забьешь юбилейную?» Особенно это стало волновать почему-то журналистов и фотокорреспондентов. Они косяками стали ходить на матчи ЦСКА, и в их глазах можно было прочесть все тот же немой вопрос. И я поддался этому ажиотажу, начал усиленно штурмовать этот неожиданно появившийся рубеж.

В первом же матче нового чемпионата мне удалось забить одну шайбу в ворота «Крыльев Советов», причем решающую. Мы победили — 3:2. А потом словно кто-то заколдовал этот маленький черный каучуковый диск. Ну никак он не хотел меня слушаться, не шел в ворота, да и все. Играем с «Ижсталью», выигрываем 7:3, но я не забиваю. С «Химиком» — 4:2, то же самое. С горьковским «Торпедо» — 8:1, опять мимо. Наконец во время игры в Ленинграде с местным СКА, которую мы выигрываем 12:3, мне удается забить две шайбы. «Есть 399!» — запестрело в газетах. А у меня, как нарочно, опять все застопорилось.

Уже значительно позже, примерно через год, прочитал я книгу знаменитого Пеле «Моя жизнь и эта прекрасная игра», где он описывает свои мучения по поводу тысячного гола. Как мяч упорно не слушался его, как из самых верных положений он то попадал в штангу, то промахивался, как постепенно его стал охватывать страх, что он никогда не забьет этот несчастный тысячный гол, что просто разучился забивать. И какие муки он испытывал, когда товарищи доверили ему пробить пенальти, как ударил почти с закрытыми глазами и... наконец-то забил. Повторяю, прочитал я эти строчки почти через год после описываемых мной событий, но испытывал я тогда те же чувства, что и знаменитый футболист.

Даже моим партнерам надоело смотреть, как я мучаюсь. Они уже стали отдавать мне шайбу прямо против пустых ворот. А я позорно, как новичок, мазал. Харламов не выдержал, в сердцах сказал мне: «Да забьешь ты ее, наконец, или нет?» В ответ я только пожимал плечами, не зная, что ответить. Играем с московским «Динамо» — 7:4 в нашу пользу. Петров забивает, а я нет. Играем в Москве с «Соколом»— 6:2. Харламов забивает две шайбы, причем одну с моей подачи, а я нет.

И вот, наконец, 11 октября 1979 года встречаемся мы в Риге с местным «Динамо». И на седьмой минуте Володя Петров дает мне такой пас, ну просто конфетка. А у меня мандраж. Ткнул я шайбу, и она очутилась в воротах. Словно гора с плеч свалилась!

И всякое «колдовство» тут же с меня слетело. Забытыми оказались все страхи, я опять стал самим собой. И словно в подтверждение этого забил рижанам еще один гол.

А потом все вернулось в свою колею. Голы стали даваться, как всегда, буднично и обычно. Позади остался еще один рубеж — рекорд Старшинова в чемпионатах—404 шайбы. За сезон я забросил свою привычную норму голов. И перед уходом из хоккея довел их общее количество до 427.

Меня часто спрашивают, а сколько всего заброшенных шайб на моем счету? Долгое время дать какой-либо ответ я не мог, поскольку, как уже говорил, голов своих не считал. Но вот однажды за такие подсчеты взялся хоккейный обозреватель ТАСС Владимир Дворцов. Ему пришлось поднять протоколы всех игр с моим участием в саратовской «Энергии», московском «Локомотиве», в ЦСКА, в сборных Москвы и СССР (первой и второй), в самых различных турнирах— первенстве страны и розыгрыше Кубка СССР, различных всесоюзных и международных состязаниях, чемпионатах мира, Олимпийских играх, встречах с профессионалами, розыгрыше Кубка европейских чемпионов и Спартакиад дружественных армий, товарищеских матчах с зарубежными командами. И конечная цифра у него приблизилась к 950. Правда, как он говорил, осталось еще несколько «белых» пятен. Так что, возможно, голов и больше.

Но дело не в этом. И разговор о забитых мной шайбах я начал не ради самолюбования, дескать, смотрите, какой я удалой. А по другой причине. Меня удивляет то восхищение, которое порой высказывают болельщики в адрес Г. Хоу, Б. Халла, Ф. Эспозито по поводу того, что они забили более тысячи голов. При этом говорят: вот, мол, в Канаде умеют забивать голы, а у нас нет. Слов нет, и Хоу, и Халл, и Эспозито игроки классные, настоящие мастера. Но ведь если спокойно разобраться, откуда у профессионалов берутся такие цифры, то мы убедимся, что наши бомбардиры ничуть не уступают им в результативности.

В розыгрыше чемпионата НХЛ профессиональные хоккеисты проводят ежегодно по 80 матчей. Да еще несколько в Кубке Стэнли (при успешной игре —от 10 до 15 матчей). И показателем экстра-класса у них считается, когда хоккеист забрасывает 50 шайб. Мы же проводим в чемпионатах страны матчей почти в два раза меньше (только в сезоне 1980—1981 годов благодаря новой системе розыгрыша оказалось по 49 встреч). А забиваем? Приведу для примера данные лучших бомбардиров предыдущего сезона. Тогда в 44 матчах 34 шайбы забросил Виктор Шалимов, 31 —Николай Дроздецкий, по 30 —Владимир Крутов и Михаил Варнаков, по 29 —Сергей Макаров и Александр Голиков. Чуть меньше на счету еще целого ряда хоккеистов. Нетрудно разделить количество забитых голов на количество матчей, чтобы подсчитать среднюю результативность лучших канадских и советских бомбардиров. В целом она у нас повыше.

А вот средняя продолжительность игры в хоккей у канадцев больше. Тот же Хоу играл почти до 50 лет, Халл перешагнул сорокалетний рубеж, а Фил Эспозито закончил играть в 38. Что правда, то правда, здесь мы от профессионалов отстаем. Но именно поэтому лучшие из них и достигают тысячного рубежа, а не по какой-то другой причине.

Ну, а теперь о самом памятном для меня матче. К сожалению, к числу приятных воспоминаний я его не отношу. Мы эту встречу проиграли. Я имею в виду поединок на Олимпийских играх в Лейк-Плесиде сборных команд СССР и США. Уступив со счетом 3:4, мы уступили американцам и золотые медали. В чем же причина того обидного и досадного поражения? Кто виноват в нем?

Говорят, после драки кулаками не машут. И все- таки мне думается, что виноваты в том проигрыше мы все — и игроки, и тренеры. Перед началом Олимпиады мы провели в Нью-Йорке товарищеский матч со сборной США, в котором добились легкой победы— 10:3. И именно после нее в наши головы закралась предательская мысль: если уж доведется во время Олимпиады встретиться с американцами, то это для нас не соперники. Десять не десять, а уж пять-то шайб мы им забьем. И даже ничья сборной США со шведами в предварительном турнире — 2:2, а затем победа над чехословацкими хоккеистами — 7:3, нас не насторожили.

Мы в это время решали свои задачи в подгруппе— занять первое место. И если матчи с голландцами, японцами и поляками сложились для нас довольно легко (мы победили их, соответственно, 17:4, 16:0 и 8:1), то поединки со сборными Финляндии и Канады потребовали полной отдачи сил. В обеих встречах мы поначалу проигрывали, а потом прикладывали все силы, чтобы переломить ход поединка. В итоге желанных побед мы добились, но растратили массу физической и нервной энергии, той самой энергии, которая потребовалась в самом главном, ставшем решающим матче с молодой американской командой.

Да, наши тренеры перед этой игрой настраивали хоккеистов на трудную встречу, говорили о том, что противник силен и честолюбив, что на Олимпиадах вообще слабых не бывает. Но убедить нас в этом не сумели. Очень уж трудно было это сделать, поскольку мы вроде были убеждены, что американцы для нас не команда.

Теперь, когда после матча прошло уже два года и было время все спокойно взвесить, мне думается, что и в тактическом плане мы могли сыграть иначе. Вероятно, надо было уже с самого начала встречи постараться действовать на пределе, постараться подавить соперника и добиться максимально возможного преимущества в счете. Но игра сложилась иначе. И хотя первую шайбу забросил Крутов, американцу Шнайдеру удалось забить ответный гол. Макаров снова вывел нашу команду вперед — 2:1, но добиться большего нам не удалось, и виновата здесь все та же убежденность в том, что мы гораздо сильнее американцев и добавить нажим на них всегда сможем.

Мне кажется, что и замена Третьяка на Мышкина после первого периода не усилила боевитости нашей команды, а наоборот, внесла дополнительную нервозность. Я этим нисколько не ставлю под сомнение высокий класс Володи как вратаря, просто, когда за спиной Владислав, надежность которого проверялась годами, ребята всегда спокойнее. Тем более что во второй шайбе, забитой в наши ворота в конце первого периода, в равной, если не в большей степени виноваты защитники.

Жизнь учит, что благодушие, излишняя самоуверенность, недооценка соперника расслабляют, что нужно всегда до конца, до последнего мгновения бороться за победу с полной отдачей сил. Но, к сожалению, мы забыли эту прописную истину и были сурово наказаны. Когда до конца периода оставалось 5—6 секунд, шайба была в средней зоне, и все наши полевые игроки смотрели на электротабло, ожидая свистка арбитра об окончании периода. Но американец Джонсон с центра площадки бросил шайбу в сторону наших ворот и сам устремился на добивание — и вот она, расплата за беспечность! Ему удалось протолкнуть шайбу в ворота Третьяка. Просто удивительно, что никто из нас даже не попытался ему помешать. На табло горели нули, время периода истекло, но шайба... шайба уже в наших воротах.

Если бы на площадке разорвалась бомба, мы бы тогда не были столь обескуражены, столь ошеломлены. Мы уже думали, что время истекло и очень важный период, хоть и с минимальным преимуществом (пусть 2:1!), но выиграли. А тут 2:2!

Во втором периоде Саше Мальцеву удалось забить третий гол. Однако перестроиться и развить успех мы не сумели. И в третьей двадцатиминутке одна из атак американских хоккеистов завершилась голом. Шайбу забросил все тот же Джонсон. Под оглушительный рев трибун соперники вновь бросились в наступление, и через полторы минуты Эрузионе забивает еще одну шайбу. Счет становится 4:3 в пользу сборной США. У нас еще оставалось время для того, чтобы выправить положение — если не победить, то хоть вырвать ничью, которая позволяла бы вести дальнейшую борьбу за олимпийское золото. Но окрыленные успехом американцы, совершив, казалось бы, невозможное, отстояли свои ворота.

Потом, в заключительный день турнира, мы легко, на удивление легко — 9:2, переиграли шведскую сборную (может, здесь сказалась тренерская установка на матч: наставники сборной ничего от нас не требовали, а просто попросили сыграть в свою игру, так, как мы умеем) и завоевали серебряные медали. Серебряные, но не золотые, к которым привыкли сами, к которым приучили уже болельщиков. Четырежды подряд сборная СССР становилась победителем Олимпиад, и вот на сей раз мы только вторые. А до реванша — целых четыре года.

Вряд ли надо говорить, как мы все — и хоккеисты, и тренеры — были огорчены. А я прекрасно понимал, что эти Олимпийские игры — последние в моей биографии спортсмена...

Глава шестая
В родном клубе

История советского хоккея, несмотря на множество его славных побед, все же еще очень коротка. В минувшем году ему исполнилось только 35 лет. Подумать только, я на целых два года старше нашего хоккея! Но в то же время спортивные биографии хоккеистов очень коротки. Сейчас на площадках выступает четвертое поколение наших ледовых бойцов. Основателей советской хоккейной школы, тех, кто стоял у истоков этого популярнейшего вида спорта — В. Боброва, А. Тарасова, А. Чернышева, В. Никанорова, А. Виноградова, Б. Бочарникова, X. Меллупса, А. Сеглина, И. Новикова, 3. Зикмунда, Ю. Тарасова, В. Шувалова, Е. Бабича, А. Кучевского, П. Жибуртовича, Н. Пучкова, Г. Мкртчяна, А. Гурышева, Н. Хлыстова, М. Бычкова, А. Уварова, В. Кузина, Н. Сологубова, Н. Трегубова, — сменили на льду В. Коноваленко, В. Зингер, А. Рагулин, В. Кузькин, В. Брежнев Э. Иванов, В. Александров, А. Альметов, К. Локтев, братья Б. и Е. Майоровы, В. Старшинов, А. Фирсов, В. Давыдов, В. Якушев, В. Никитин, В. Викулов. Потом настал черед нашего поколения. Места прославленных мастеров постепенно стали занимать В. Третьяк, В. Лутченко, Г. Цыганков, В. Васильев, Ю. Ляп кин, В. Харламов, В. Петров, А. Якушев, В. Шадрин, Е. Зимин, В. Шалимов, братья В. и А. Голиковы, С. Капустин, Ю. Лебедев, В. Анисин, А. Бодунов, X. Балдерис...

Кто-то из моих товарищей, как и я, уже распрощался с большим хоккеем, кто-то еще продолжает играть. Но их уже подпирает новая волна молодых талантливых спортсменов. Вряд ли есть нужда называть их сейчас — они на виду у зрителей. И своей игрой, красивой, мужественной, бесстрашной, такой же, как у их старших товарищей, уверен, еще впишут свои имена в летопись советского хоккея.

Пять побед одержала сборная СССР на зимних Олимпийских играх, семнадцать — на чемпионатах мира, двадцать — на европейских первенствах! Но не только мастерство советских хоккеистов всех поколений ковало эти достижения. Их ковали и наши замечательные тренеры, в разное время возглавлявшие сборную страны: Аркадий Иванович Чернышев, Анатолий Владимирович Тарасов, Владимир Кузьмич Егоров, Всеволод Михайлович Бобров, Борис Павлович Кулагин, Константин Борисович Локтев, Виктор Васильевич Тихонов, Владимир Владимирович Юрзинов. Это их труд, их фанатизм, их безмерная и безграничная любовь к хоккею, которой они заражали и нас, хоккеистов, их настойчивость и требовательность, наконец, педагогическое искусство не раз приводили сборную СССР на высшую ступень пьедестала почета.

В начале этих записок я приводил слова Тарасова которые он сказал о моих первых наставниках. Теперь же, по прошествии многих лет, хочется дополнить сказанное Анатолием Владимировичем. Мне необычайно, удивительно повезло. В пору хоккейной зрелости я играл и тренировался под руководством всех вышеназванных наставников, замечательных учителей и тренеров. Если бы можно было о каждом из них написать, написать о том, что они дали не только мне, но всему советскому хоккею, то, наверное, получилась бы не одна книга. К счастью, такие книги уже написаны. И самими тренерами, и их учениками. И я просто боюсь повториться.

Меня проводили на тренерскую работу. За годы, проведенные в хоккее, я понял истину, что играть самому значительно легче, чем тренировать. Да, я многому научился, работая с крупнейшими специалистами, многое познал, и за это всем им огромная благодарность. Их науку я буду помнить всю жизнь.

Пятнадцать сезонов я провел в высшей хоккейной лиге, тринадцать из них — в ЦСКА. Могу смело сказать: если бы не мой родной армейский клуб, вряд ли бы я достиг таких высот в спорте.

ЦСКА называют академией отечественного хоккея. И в этих словах нет преувеличения. Именно в ЦСКА зарождались и апробировались новые тактические схемы игры, которые затем применяла и сборная СССР. Именно здесь родился поточный метод тренировки. Именно в армейском клубе чаще всего вырастали хоккеисты, по техническому мастерству опережавшие свое время.

Нашей армейской команде столько же лет, сколько и всему советскому хоккею. Из тридцати пяти чемпионатов страны она выиграла двадцать четыре. ЦСКА — многократный обладатель Кубка СССР и Кубка европейских чемпионов. А сколько на счету всех воспитанников ЦСКА золотых медалей чемпионов Олимпийских игр, мира и Европы? Думается, на этот вопрос затруднятся сразу дать ответ хоккейные статистики. Словом, ЦСКА — один из сильнейших клубов мира. Так в чем же его сила?

Ответ на этот вопрос только один: сила ЦСКА — в замечательных традициях, в их преемственности! В нашем клубе (впрочем, как и во всем советском хоккее), воспитывая великолепных мастеров, формируют у них лучшие черты человеческого характера: доброту, отзывчивость, товарищество, инициативу, творческую сметку, бесстрашие, преданность спортивному знамени клуба, уважение не только к друзьям, но и к соперникам. Другими словами, воспитывают настоящего советского человека, патриота своей Родины.

Почти тридцать лет назад в ЦСКА, первом среди клубов страны, был создан тренерский совет, куда входили не только наставники команды, но и ее капитан, наиболее опытные и авторитетные хоккеисты.

Первыми среди клубов создали хоккеисты ЦСКА и комсомольскую группу в своей команде. Тогда ее возглавил Юрий Баулин. А потом вожаками комсомольцев становились Анатолий Фирсов и Виктор Кузькин, Игорь Ромишевский и Владимир Петров, Владислав Третьяк. Последние трое становились одновременно и комсоргами сборной команды. Игорь Ромишевский был членом ЦК ВЛКСМ, а Владислав Третьяк избирался в ЦК комсомола дважды. Конечно, эти факты говорят о том, что комсомольские вожаки армейской команды и сборной — люди авторитетные, уважаемые. Их слова никогда не расходились с делами, они умело вели за собой товарищей в самые трудные минуты ледовых сражений, мобилизовывали коллектив на достижение победы. Они — пример для молодежи.

Хочу сказать, что ЦК ВЛКСМ всегда внимательно следил за деятельностью комсомольских организаций команды ЦСКА и сборной СССР. Евгений Михайлович Тяжельников, тогда Первый секретарь ЦК ВЛКСМ, находил время, чтобы лично побеседовать с игроками, подбодрить перед трудными стартами на международной арене. У нас стало своеобразной традицией собираться в редакции «Комсомольской правды» перед выездом на мировые чемпионаты и Олимпиады.

Нравственный климат в команде армейцев неизменно здоровый. Комсомольцы не терпят зазнайства, распущенности, недисциплинированности. Не всегда дело доходит даже до собрания. Бывает, комсомольцы поговорят с товарищем в небольшом кругу, выскажут ему все, что считают нужным, и этой меры хватает. Помню, был у нас разговор с одним игроком, не буду называть его имени. Мы видели, что по своим физическим данным он мог бы сыграть значительно сильнее, но он как бы жалел себя, играл не в полную мощь. Мы не ругали его, но дали понять, что все видим и считаем, что так в нашей команде играть нельзя. Он резко переменил свое отношение к игре, стал полностью отдавать свои силы в матчах, здорово прибавил в мастерстве, попал в сборную команду. А потом и сам не раз говорил ребятам, которые пытались экономить свои силы за счет других, что так играть нельзя.

Лучших хоккеистов наша комсомольская организация рекомендует в партию. Так рекомендовали и меня. Никогда не забуду тот июньский день 1971 года, когда коммунисты парторганизации отдела спортивных игр ЦСКА принимали меня в ряды КПСС. «Все Борис, — поклялся я тогда сам себе. — Теперь ты это высокое звание должен всегда и во всем оправдывать. Каждый день, каждый час, каждую минуту».

Одной из первых в спортивных клубах у нас в команде была создана партийная группа. Сейчас почти каждый третий игрок основного состава ЦСКА — коммунист. Коммунисты задают тон во всей жизни команды, в тренировочном процессе, в турнирах, в организации учебы, отдыха, а главное — в создании монолитного коллектива политически сознательных, преданных коммунистическим идеалам людей, самоотверженно выполняющих свой долг, достойно защищающих спортивную честь нашей Родины.

Справедливость требует сказать, что команда ЦСКА — это не только ее игроки и тренеры, то есть те, кто постоянно находится на виду у зрителей. Успешная деятельность хоккеистов зависит от многих и многих людей, от их заботы, внимания, от выполнения ими многочисленных задач обеспечения работы клуба в целом.

Командование и политотдел ЦСКА, партийная и комсомольская организации, местный комитет, спортивные специалисты — все они проявляют каждодневную заботу об условиях жизни, учебно-тренировочного процесса спортсменов ЦСКА, о постоянном росте их идейного уровня и профессионального мастерства. Мы всегда чувствуем этот дух высокой требовательности и одновременно доброго расположения старших товарищей к каждому члену клуба, к каждому спортсмену, в том числе и хоккеисту.

В ЦСКА нельзя плохо работать, не отдавать всего себя делу, которому служишь. Таков весь многотысячный коллектив Центрального спортивного клуба армии. Чего бы стоила наша подготовка без хорошего льда, который в течение многих лет готовит коллектив нашего армейского ледового дворца под руководством директора Евгения Владимировича Вареника. Любители хоккея хорошо знают, как преследуют игроков травмы. И здесь на страже нашего здоровья стоят врач команды Игорь Силин (кстати, я считаю, что он лучший специалист в высшей лиге) и массажист Петр Поляков. Нет мелочей в нашем деле. Это хорошо понимает администратор команды Владимир Богач, занимающийся и формой, и клюшками, и даже изоляционной лентой для обмотки клюшек. Петр Поляков, между прочим, умеет отлично наточить коньки. Все это немаловажные «мелочи» нашей повседневной спортивной жизни.

Хочу здесь сказать несколько слов о человеке, который сыграл в жизни хоккеистов ЦСКА, да и не только армейцев, особую роль. Это Олег Маркович Белаковский, боевой офицер, участник Великой Отечественной войны. Работая начальником врачебно-спортивного диспансера ЦСКА, а затем заместителем начальника клуба по медицинскому обеспечению, он бдительно стоит на страже здоровья спортсменов. В течение ряда лет Олег Маркович был врачом сборной хоккейной команды страны. Любую травму, в хоккее их бывает особенно много, он излечивал до конца. Ни себе, ни нам не давал покоя, пока не был уверен, что лечение принесло полный эффект. Бывали случаи, когда Олег Маркович делал, казалось бы, невозможное, возвращая в строй травмированных игроков прямо в ходе ответственных соревнований. И при этом без риска для здоровья спортсмена, иначе бы он на это не пошел. Заботливый, отзывчивый и внимательный к пациенту — таков Белаковский, настоящий врач и человек.

Никогда не забуду случай, происшедший со мной на Олимпийских играх 1972 года в Саппоро. Уже в первой нашей встрече на турнире с командой Финляндии я получил серьезную травму. Олег Маркович определил надрыв внутренней боковой связки левого коленного сустава. Боль была адская. Меня прямо со льда отвезли в гостиницу. По неписаной традиции, когда игрок на подобных турнирах получает серьезную травму, собираются на консилиум врачи всех сборных команд, участвующих в соревнованиях. Собрались они и на этот раз. Приговор был единодушным: ногу в гипс и минимум месяц никаких игр. А Олимпийский турнир в два раза короче этого срока.

И вот приходит в номер ко мне Анатолий Владимирович Тарасов и говорит, что я должен встать на ноги в течение ближайших дней, и не только встать, но и играть! Этого, сказал тренер, требует обстановка. Я не верил своим ушам.

А Олег Маркович и наш массажист Георгий Иванович Авсеенко, великолепный мастер своего дела, «талисман» нашей команды, как любили мы его называть, перенесли меня тем временем в свой номер и стали «колдовать» над моей ногой. Не буду описывать всех процедур, разных уколов, ванн, растираний и прочего — всего, что мне пришлось перенести. Было нестерпимо больно, порою слезы сами непроизвольно текли из глаз. Но на ноги встал. Потом на костылях кое-как добрел до столовой. По дороге несколько раз падал. Не берусь передать выражение лиц ребят, увидевших меня в столовой. Наверное, это было грустное зрелище.

Однако через несколько дней я все же вышел на лед. Сначала попробовал силы в игре против польской сборной. А потом играл в матче с нашим главным соперником — командой Чехословакии. Хорошо помню изумленные лица тренеров, игроков и врача чехословацкой сборной, когда я появился на льду.

Психологический эффект был сильнейший. Именно этого и добивался Тарасов. В том матче мы победили— 5:2 (я даже забросил одну шайбу) и стали олимпийскими чемпионами.

Но вернемся к команде ЦСКА. Как во всяком воинском подразделении, у нас проходят политзанятия, марксистско-ленинская учеба, изучаем боевое оружие, тактику. Правда, мы больше занимаемся хоккейной тактикой, тактикой победы на ледовых полях. И это, думаю, понятно читателям. Иногда стреляем из личного оружия. Конечно, не можем в этом сравниться с нашими коллегами — клубными стрелками, которые спорят в этом умении с признанными мастерами меткого огня в стране и далеко за ее пределами. У хоккейной команды есть шефы — курсанты Московского высшего общевойскового командного училища имени Верховного Совета РСФСР. На полигоне училища мы знакомились с боевой техникой, осваивали различное стрелковое оружие. Есть у нас коллективный договор о соцсоревновании, и каждый из нас стремится показать лучшие результаты в своем деле: курсанты — в учебе и спорте, мы — в чемпионате страны.

Не могу не привести и такой факт. В нашей армейской команде более пятнадцати лет работал... женсовет. Как в любой воинской части. Для чего же понадобилась команде такая общественная организация? Здесь, мне думается, лучше всего предоставить слово автору идеи — Анатолию Владимировичу Тарасову. Вот что писал он в своей книге «Хоккей грядущего»:

«Общеизвестно... что лишь глубокое знание жизни и быта спортсменов, знание их нравственных устоев, их стремлений, надежд и огорчений, знакомство с их семьей позволяет тренеру глубоко разобраться в психологии спортсмена, дает ему возможность правильно определить причину дурного или отличного настроения его воспитанника.

Но дело здесь не только в тренере, не только в том, что он призван превосходно знать того хоккеиста, с кем свела его судьба. Не один лишь тренер воспитывает спортсмена, но... вся окружающая среда: наше общество, товарищи по работе, институту, воинской службе. И семья тоже! Поэтому жена, мать, отец должны знать, насколько сложна н интересна жизнь спортсмена, как тяжело ему изо дня в день упорно, старательно и самоотверженно тренироваться. Родные и близкие хоккеиста должны понимать, в чем значение и существо этой учебно-тренировочной работы, чем в эту неделю, месяц занимается их сын или муж, какие задачи решает, что у него получается и что никак не выходит... Наконец, хорошо, как мне кажется, когда жена, мать, отец знают жизнь хоккейного коллектива, принимают в ней живое и энергичное участие и всячески способствуют расцвету таланта спортсмена, расцвету спортивного дарования молодого человека...»

Целиком и полностью согласен с этими словами нашего выдающегося тренера. Согласен потому, что мне, наверное, было бы гораздо тяжелее жить в хоккее, если бы со мной не разделяла эту жизнь моя жена — Татьяна, долгое время не только входившая в женсовет команды ЦСКА, но и возглавлявшая его. Кстати, именно через женсовет многие жены игроков подружились между собой. Это им помогает во время долгого ожидания мужей, которые находятся то на сборах, то в поездках. Как и хоккеисты, они готовы в любое время помочь друг другу.

И еще есть одна замечательная традиция в ЦСКА. Здесь все учатся. А пример подал еще Анатолий Владимирович Тарасов. Возглавляя долгое время нашу команду, он одновременно вел работу над кандидатской диссертацией, а потом успешно ее защитил. Причем, несмотря на то что наша команда армейская и почти все ее игроки — офицеры, учатся хоккеисты в самых различных вузах, у кого какое призвание. Кто — в технических, кто — в гуманитарных, а кто — в институтах физкультуры. А Владислав Третьяк учится в Военно-политической академии имени В. И. Ленина.

Владислав решил стать в будущем военным политработником. Думаю, что из него получится хороший воспитатель и идейный руководитель коллектива, где бы он ни работал. В труднейших испытаниях духа и воли он закалил свой характер. Знаменитый спортсмен, лучший в мире хоккейный вратарь, он лишен и тени какого-либо самомнения или зазнайства. Он скромен, тактичен, умеет найти общий язык с людьми.

Когда Третьяк стоит в воротах, играешь спокойно, уверенно. Он может пропустить шайбу, но никогда не дрогнет. Может ошибиться, но никогда не подведет. С ним, как говорится, я бы пошел в разведку.

За время выступлений в ЦСКА я окончил два учебных заведения: сначала школу тренеров, а затем Московский областной институт физкультуры. Правда, с учебой у меня поначалу возникла неожиданная проблема.

Когда я только пришел в ЦСКА, то при постановке на комсомольский учет комсорг команды Анатолий Фирсов спросил меня:

— Борис, а почему ты не учишься дальше? Восьми классов маловато.

— А мне врачи не разрешают, — ответил я ему и, увидев неподдельное удивление на лице Фирсова, поведал ему свою грустную историю, о которой расскажу теперь и читателям.

С детства у меня было расширение вен на ногах. Спортом заниматься мне это совершенно не мешало. Ни в юности, ни когда я уже играл за саратовскую «Энергию». Да и врачи тогда не были так строги, как сейчас. Можно привести массу примеров, когда человеку вроде бы по всем показателям его здоровья не то что заниматься, а и думать о спорте было нельзя, а он тем не менее становился выдающимся мастером. Вспомним хотя бы баскетболиста Александра Белова или тяжелоатлета Рудольфа Плюкфельдера, американскую бегунью Вильму Рудольф или конькобежца Бориса Цыбина. Примеры того, как эти спортсмены побеждали недуг, хорошо известны, о них уже неоднократно писалось.

Словом, я продолжал играть в хоккей. А когда уже стал выступать за московский «Локомотив», то решил поступить в Малаховскую школу тренеров. Но на медкомиссии врачи вдруг сказали мне: «Молодой человек, спорт вам противопоказан, вам не тренером надо быть, а искать сидячую работу». И в приеме отказали. Вот об этом я и поведал Анатолию Фирсову.

— Но ведь ты же в хоккей играешь! — воскликнул Анатолий.

— И я им об этом говорил. А они только пожимали плечами...

Фирсов — натура деятельная. В один из свободных дней он вместе со мной отправился в Малаховку. Но ему там сказали то же самое, что и мне. И никакие доводы, никакие примеры и увещевания не подействовали. «Нет» было твердым.

Так прошло три года. И только в 1970 году, когда я вместе с товарищами по сборной уже во второй раз стал чемпионом мира и Европы, был удостоен звания заслуженного мастера спорта, медицина все-таки сдалась. Но зато после окончания школы тренеров меня приняли в институт физкультуры без препон, благо он находился там же, в Малаховке.

Мне не довелось в свое время, как Валерию Харламову, да и многим другим армейским хоккеистам, пройти через все ступени большой хоккейной школы ЦСКА: от детской команды через юношеские до команды мастеров. И все-таки я сейчас... иду этим путем. Иду вместе с моим старшим сыном Андреем. С шести лет (сейчас ему пятнадцать) он занимается в детской хоккейной школе ЦСКА. И поверьте, принят туда не потому, что сын Михайлова. Сначала он мечтал стать вратарем (Владик Третьяк был его кумиром). Но, повзрослев, решил переквалифицироваться в нападающие. Я в дела Андрея особенно не вмешиваюсь. Пусть парень сам ищет себя, как искал свое призвание отец. Может, он со временем и раздумает стать хоккеистом. Но в одном я уверен — человеком он станет, потому что и в детских командах армейцев у ребят воспитываются те же черты характера, что и у игроков команды мастеров...

Как-то один из моих знакомых журналистов спросил у меня, не приходилось ли мне видеть в игре Всеволода Боброва. Ведь когда он заканчивал, я уже был довольно взрослым пареньком.

— Не только видел, — ответил я. — Мне довелось даже играть против Всеволода Михайловича.

...Произошло это в 1961 году. Я уже писал в одной из глав, что именно тогда тренер молодежной команды ЦСКА В. Елизаров приглашал меня из «Локомотива» в свой клуб. И я даже провел тогда несколько тренировок и товарищеских матчей за ЦСКА. В одной из встреч соперниками молодых армейцев были ветераны ЦСКА, которых возглавляла знаменитая тройка Боброва. И именно нашему третьему звену пришлось играть весь матч против этой тройки.

Всеволоду Михайловичу было тогда 39 лет. Но мастерство его от возраста совершенно не потускнело. Да, он уже не так быстро бегал на коньках, как раньше, почти не вступал в силовую борьбу. Да ему это и не было нужно — все компенсировала техника. Я носился по площадке как угорелый, пытаясь отобрать у Боброва шайбу. Однако он умело прикрывал ее корпусом, а иногда и просто перекладывал клюшку из одной руки в другую (обеими он владел одинаково) и становился просто недосягаем. Толкаться с ним было неловко: уважаемый мастер, а силовая борьба у нас, молодых, еще не была принята.

Ветераны победили—13:6, и шесть шайб в наши ворота забросил лично Всеволод Михайлович. А ведь именно мне, молодому, полному сил парню, было поручено опекать его в том памятном для меня матче.

Эта встреча тоже вспомнилась мне, когда я стоял в последний раз на льду Лужников, а на площадку выезжала пятерка совсем юных хоккеистов ЦСКА. Среди них был Миша Бобров — сын первого капитана сборной СССР, знаменитого форварда советского хоккея. Как знать, подумалось мне, может, через несколько лет мне вновь доведется сыграть против Боброва. Только на этот раз уже я буду ветераном, а сын Всеволода Михайловича — моего кумира и одного из моих учителей — молодым, только начинающим свой путь хоккеистом. И как же хорошо, что Михаил, как и его отец, выбрал хоккейную «профессию» форварда. Именно форварда. Ведь хоккей живет атакой!

Примечания

1

Осенью 1981 года на родине хоккея состоялся второй розыгрыш Кубка Канады. Советская сборная блестяще выступила на этих соревнованиях, победив в финале команду Канады со счетом 8:1. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Глава первая Ищу себя

Глава вторая Трое — как один!

Глава третья Как я стал капитаном

Глава четвертая Развеянный миф

Глава пятая Буду помнить...

Глава шестая В родном клубе