Ужасно-прекрасные лица (fb2)

- Ужасно-прекрасные лица (пер. Петр Александрович Воронин) 1019K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Линда Чень

Ужасно-прекрасные лица

Линда Чень

Пролог. Два года назад

Кэнди предсказала, что я всё зафейлю, за несколько месяцев до того, как всё произошло. Когда нам сказали, что наш второй альбом отложен, а шоу продлевать не будут, я поняла, что она была права. Наша карьера официально закончилась.

Она обозвала меня эгоисткой и дурой; сказала, что я перечёркиваю всё, ради чего мы работали, что мои ошибки будут стоить нам будущего. Я тоже обозвала её самовлюблённой шмарой, которой насрать на чувства других или что-либо ещё, кроме славы. А Мина, вечная миролюбивая посредница, снова оказалась в эпицентре бури, делая всё возможное, чтобы держать свой зонтик нейтральной поддержки над нашими головами, пока мы с Кэнди выясняли отношения.

Мне и сейчас кажется, что именно тогда мы поссорились, а не из-за того, что было после.

Я наговорила много гадостей, чего делать не должна была. Но разве не для этого существуют "лучшие подруги"? Только они могут заглянуть нам в сердце, зачерпнуть самые уродливые кусочки и поднести их к нашему лицу, чтобы мы могли сами увидеть, какое уродство носим в себе.

Нет, это всё отмазки. Я специально ей всё это наговорила, чтобы посильнее обидеть.

Мы втроём несколько лет вместе покоряли сцену и экран, рука об руку, в одинаковых костюмах. Наша дружба выковывалась под палящими софитами и движениями камер, пропитывалась потом, который мы проливали в тренировочных залах, скреплялась кровью, которая капала из волдырей между пальцами. Я думала, что вместе мы будем вечно. А теперь между нами только прошлое, замаранное скандалом, и куча мерча, который уже никто не купит.

Сегодня Кэнди встречается со мной только потому, что мы согласились ради Мины забыть о гадостях, которые друг дружке наговорили, и проведать её вместе.

Мина сама не своя с тех пор, как мы пытались провести ритуал.

Когда мы видели её в последний раз, жизнерадостную, счастливую Мину, которая всегда прогоняет мрачное настроение и произносит вдохновляющую речь "стакан наполовину полон" по любому поводу, она не улыбнулась и не сказала ни слова, даже когда наш менеджер вывалил на нас тонну плохих новостей. Никаких ободряющих историй, никаких успокаивающих объятий. После этого она ушла, не попрощавшись, а потом вообще перестала отвечать на звонки.

Мина переехала сюда несколько месяцев назад. Сначала я подумала, что нет буквально ничего круче, чем жить в шикарной квартире в центре города практически без присмотра взрослых. Но поскольку её семья живёт на другом конце страны, о ней некому позаботиться.

Когда я подъезжаю к дому Мины, "Бэха" Кэнди уже стоит на гостевой парковке. Мы одновременно выходим из машин в тусклый свет флуоресцентных ламп гаража. Я изо всех сил пытаюсь встретиться с ней взглядом.

— Мина тебе ответила? — голос Кэнди эхом отражается от бетона.

Я заставляю себя поднять глаза:

— Нет. А тебе?

Кэнди мотает головой. Прямые, как кость, волосы мягко падают ей на ключицу. Наш мир рушится, а она по-прежнему сияющая и уверенная в себе, её наряд тщательно подобран, а я едва успела напялить лифчик и собрать волосы в неряшливый пучок. На ней блейзер, юбка и любимые солнцезащитные очки большого размера, от которых она похожа на настоящую кинозвезду. Как будто она рождена быть королевой поп-музыки.

Когда я рядом с ней, то всегда остро осознаю разницу между нами: у меня глаза не мерцают соблазнительной глубиной, щёки круглые, как у бурундука, а не высокие и чётко очерченные, у моих волнистых волос грубая текстура по сравнению с её локонами, как с рекламы шампуня. Сияние, которое она излучает, завораживает, как свет, исходящий из потустороннего мира. Когда она выступает, от неё невозможно отвести взгляд.

Но если перейти ей дорогу... Вот тогда айдол исчезнет, и на поверхность выйдет совершенно другая личность.

Я хочу спросить Кэнди, по-прежнему ли она на меня сердится. Её плечи напряжены, выражение лица замкнутое. Эмоциональная дистанция между нами увеличивается ещё на несколько футов, и на одну безумную секунду я подумываю о том, чтобы схватить её за запястье и оттащить назад, пока она не уплыла дальше. Но затем Кэнди поворачивается и уходит в здание. Мои руки остаются там, где они есть.

В лифте, поднимающемся на этаж Мины, царит гробовая тишина, мы с Кэнди занимаем противоположные углы безмолвной серой коробки. Двери открываются прежде, чем я набираюсь смелости спросить, как она себя чувствует. Я напоминаю себе, что не должна даже думать о нас прямо сейчас. Мы здесь ради Мины.

Кэнди запасным ключом открывает дверь в квартиру Мины. Внутри темно, как в тумане.

— Мина? Это мы! — кричит Кэнди в темноту.

Я нащупываю выключатель.

— Ты дома, Минни? — спрашиваю я.

Верхний свет со щелчком включается и освещает прихожую. Коллекция ярких туфель Мины выстроена в аккуратную линию в шкафу. Кажется, к туфлям уже давно никто не прикасался. Мы снимаем обувь и оставляем её рядом с этими туфлями. В гостиной на кофейном столике из орехового дерева пусто, плюшевые подушки на раскладном диване аккуратно разложены. Кажется, всё лежит на своих местах.

Стены квартиры Мины представляют собой тщательно подобранный коллаж из её жизни. Рекламные плакаты "Сладкой каденции" и обложки журналов висят в рамках среди броских фотографий семьи и друзей. Мои любимые из её фоток — из нашей ранней эры, ещё до того, когда наши имена стали известны всем. Я так отчётливо помню тот день, когда мы втроём втиснулись в ту вонючую фотобудку в торговом центре, прижались лицами друг к другу и обнялись за шеи и плечи. Только что состоялась премьера нашего шоу, и между нами царили только доверие и дух товарищества. Никаких резких слов, сказанных назло, никаких ужасных тайн, которые разлучили бы нас.

Меня вытаскивает из водоворота ностальгии, едва я замечаю кое-что странное на этой полоске с фотографиями. Я наклоняюсь и прищуриваюсь.

По лицу Мины на каждом квадратике размазано коричневато-красное пятно.

И дело не только в этих фотках. Лицо Мины осквернено на каждой фотографии и постере на стене. Стекло над каждым снимком её лица покрыто той же коричневой жижей, которой замазаны её лицо на полоске с фотками рядом с нашими сияющими улыбками.

— Кэнди, взгляни на это... — мой голос дрожит. — Это… то самое?

Кэнди, стоящая рядом со мной, уже широко раскрывает глаза от тревоги. Меня трясёт каждый раз, когда я вижу, что Кэнди теряет самообладание. Как будто стоишь на пустом пляже, когда океан внезапно отступает — предупреждение о том, что надвигается что-то ужасное.

Мы снова и снова зовём Мину.

Кухня и остальная часть гостиной пусты. Мы поворачиваем по коридору к её спальне. В конце коридора дверь в комнату Мины приоткрыта. Внутри кто-то бормочет. Я снова борюсь с желанием протянуть руку и схватить Кэнди. Наши ноги стучат синхронно, когда мы спешим по коридору. Мы подходим к двери, и Кэнди, не колеблясь, широко распахивает её.

На краю кровати спиной к нам сидит тень человека.

— Это не я. Оно не моё, — шепчет тень.

Кэнди тянется к лампе. Я вздыхаю от облегчения, видя, что это Мина, что она здесь, дома, в безопасности.

— Минни, ты разве не слышала, как мы тебя звали? — я бросаюсь к ней.

Кэнди резко поднимает руку, преграждая мне путь. Я замираю от резкого удара.

— Осторожно, — Кэнди указывает на пол. По всему ковру разбросаны осколки стекла.

Прежде чем я успеваю ощутить тепло её прикосновения, она отдёргивает руку. Кэнди проходит мимо меня в комнату, осторожно обходя осколки, и направляется к Мине.

Я иду за ней и нахожу источник беспорядка — настенное зеркало в полный рост разбито вдребезги. Так же как и зеркало на её туалетном столике. Внутри всё сжимается в твёрдый узел. Я спешу к постели Мины к Кэнди, которая уже опустилась на колени, озабоченно хмуря брови.

Голова Мины низко опущена, кончики её короткой стрижки свисают вперёд, скрывая лицо. На коленях у неё ручное зеркальце. Стекло тоже разбито, осколки разбросаны неровным кругом у ног. Её руки и ногти грязные, как будто она копалась в грязи.

— Это не я, — повторяет Мина.

— Что не так? Тебе плохо? — я провожу рукой по её лбу, а затем вздрагиваю. — Боже мой, Минни, ты вся горишь! Ложись, я принесу немного льда...

— Лёд не поможет, — говорит Кэнди. — Ей надо поехать со мной.

— Куда? — огрызаюсь я. — И тебе лучше сказать "в больницу"!

Мина, наконец, поднимает голову — и у меня сердце замирает в груди. Её лицо выглядит... по-другому.

Сначала мне кажется, что она просто так наштукатурилась. Как будто к её чертам лица применили фильтр красоты, изменив и увеличив их до сверхъестественных пропорций. Огромные глаза смотрят на меня, широко раскрытые, как у инопланетянки. Её зрачки огромные. Она носит круглые контактные линзы? Её нос тоньше, как у эльфа, рот миниатюрный. Её подбородок кажется изящнее, изгибаясь к крошечному заострённому подбородку. Она делала пластику, чтобы изменить форму своего лица? Мина всегда предпочитала естественную внешность, была уверена в себе и чувствовала себя комфортно так, как я могу только мечтать. Девушка, сидящая передо мной, кажется почти как совершенно незнакомой.

— Минни? — спрашиваю я еле слышным шёпотом.

— Это не я, — Мина снова смотрит на разбитое зеркало у себя на коленях. — Это не моё лицо...

— Я позвоню её родителям, — я трясущимися руками тянусь к телефону.

— Нет! — кричит Кэнди. — Я помогу ей; просто нужно, чтобы она поехала со мной.

Мина начинает грязными руками царапать себе щёки.

— Это не моё лицо! — кричит она, царапая себе шею, челюсти коричневыми ногтями и оставляя красные следы на своей белой, как бумага, коже. — Это не моё лицо!

Я вскакиваю на ноги. Осколок стекла впивается мне в пятку, когда я отхожу назад, но я почти не чувствую этого. Я лишь чувствую, как моё бешено колотящее сердце готово разорваться на части.

Кэнди хватает Мину и отталкивает её руки от себя:

— Мина, успокойся! Всё будет хорошо, мы поможем тебе!

— Я должна идти! Мне пора! Отпусти меня! — кричит Мина.

Я отступаю на несколько шагов, а Мина начинает рыдать, издавая протяжные животные вопли. Я никогда не слышала, чтобы она издавала подобные звуки, да и вообще ни от кого другого такого не помню.

— Это всё из-за меня? — обращаюсь я к Кэнди, как всегда, за советом и заботой, хотя больше не имею права этого просить. Но меня душит растущая паника, дыхание учащается и становится тяжелее. — Это потому, что я остановила ритуал… Потому что не могла пройти через него...

Кэнди поднимает голову, и в ту секунду, когда она отвлекается, Мина вырывается из её объятий и выбегает из спальни. Её босые ноги шлёпают по осколкам стекла, усеивающим пол.

— Мина!

Мы бежим вслед за ней в гостиную и видим, как Мина распахивает балконную дверь. Ночной ветерок приподнимает прозрачные занавески, окутывая её белым саваном.

Время застывает. Всё вращается, как в замедленной съёмке. Мы бежим к ней, протягивая руки. Кэнди обгоняет меня, и хватка ужаса ослабевает, потому что я знаю, что она всё исправит.

Кэнди вернёт Мину домой.

Кэнди спасёт её.

Но Мина не останавливается. Она карабкается и подтягивается, становясь на перила балкона. За развевающимися занавесками она широко раскидывает руки, поворачивается к нам лицом, и мы слышим, как она говорит:

— Хочу домой.

Затем тело Мины наклоняется, и она падает навзничь в ночь.

Глава 1. Наши дни

Я больше не надеваю ничего моднявого и не позирую, когда меня узнают на улице. В такие моменты либо какой–нибудь папарацци пытается сфоткать, как я ем буррито с крайне нелестного ракурса, либо я в спортивных штанах и шлёпках с не мытой головой брожу по отделу заморозки в продуктовом магазине.

Дама, парящая рядом со мной, притворяется, что рассматривает упаковку с вафлями. Она почти не стесняясь разглядывает меня и ждёт, пока я положу шестой замороженный обед в тележку, а потом бросается в атаку.

— Простите, не хотела беспокоить, но можно спросить: это не вы участница того телешоу? Ну, про азиатскую поп-группу?

Поскольку она не назвала меня по имени и даже не помнит названия нашего шоу, я понимаю, что лучше избежать потенциальной социальной катастрофы, и вежливо сказать ей: "Простите, вы меня с кем-то путаете".

Но уголки моего рта приподнимаются, и слова вырываются наружу прежде, чем я успеваю их остановить.

— Да, всё верно! — голос автоматически переходит в более высокий регистр, в котором звучит моложе и дружелюбнее. — Это я.

Дама издаёт возбуждённый возглас:

— О боже! А можно вас попросить быстро сфоткаться с дочерьми? Всего одна фотка? Они вас просто обожают!

— Конечно.

Разумная, уважающая себя часть меня уплывает, не привязанная к чему-либо, разочарованно поглядывая вниз на оставшуюся позади меньшую меня — ту, которая по-прежнему жаждет одобрения незнакомцев.

— Обри! Аня! Скорее сюда! — кричит дама. — Вы не поверите, кого я только что встретила!

Из другого конца стеллажей вприпрыжку выбегают две девочки-подростка: одна с фиолетовыми, а другая с голубыми прядями в волосах. Они выглядят лет на 12, максимум на 13, но их стиль безупречен, а макияж такой, что впору сниматься в рекламе косметики. У них наверняка есть танцевальное видео, которое набрало 800 тыс. просмотров. Следующее поколение трендсеттеров пришло сюда, чтобы своими кроссовками со стразами переступить через труп моей карьеры.

— Это Кэнди — из вашего любимого шоу!..

Этим именем меня будто ударили под дых. Я прикусываю щеку от пронзающей боли.

Даже на пике популярности нас с Кэнди всё равно путали. Когда это случалось раньше, у меня от счастья порхали бабочки в животе, — я думала, что нас считают похожими. Но потом через некоторое время я поняла, что нас вообще не отличают друг от друга и считают взаимозаменяемыми.

Мать представляет меня дочерям, будто вручает приз, а на лицах девочек эмоции сменяются, как в замедленной съёмке: от удивления к узнаванию, от тревоги к разочарованию, а затем к невыносимому смущению. И, наконец, к жалости.

— Э-э… нет, мам, это... — пытается поправить её Фиолетовая Кудряшка.

— …и она любезно согласилась с вами сфоткаться! — женщина уже достаёт телефон и подталкивает дочерей вперёд, ставя их рядом со мной, по одной с каждой стороны, как будто мы дальние родственники, которые фоткаются вместе.

Я натянуто улыбаюсь Фиолетовым Кудряшкам и Синей Пони, надеясь взглядом заверить их, что из-за меня ситуация не станет ещё более неудобной, чем уже есть, и что чем скорее мы с этим покончим, тем скорее сможем вырваться из этого неловкого круга ада. Девочки дружно замолкают и наклоняются ко мне, пока их мама фотографирует нас на фоне замороженного горошка.

— Большое вам спасибо! — восхищённо произносит женщина.

— Да, спасибо, — бормочет Синяя Пони.

— Э-э-э, удачи тебе во всём, — добавляет Фиолетовая Кудряшка.

— Было приятно познакомиться с вами обеими, — говорю я им, заставляя себя продолжать улыбаться, пока девочки не уводят маму в следующий проход. Потом через верхние полки до меня доносится женский голос:

— Что с вами двумя случилось? Чем вы недовольны? Я думала, она вам нравится.

— Мам, ты ошиблась. Это была не Кэнди, это была Санни!

— Но нам никогда не нравилась Санни. Она всех так раздражала, а потом выяснилось, что она пыталась увести Чжин-Хвана у Брейли...

Я ухожу из прохода, не дослушав остальную часть обвинительного заключения. Несмотря на то, что за целых 2 года разразились новые скандалы со знаменитостями, Интернет всё помнит — и как бы я ни скрывалась от центра внимания, длинная и уродливая тень моих ошибок всегда находит способ ко мне вернуться.

По пути к кассам я прохожу мимо длинной полки с модными журналами и жёлтой прессой. Вместо нынешних моделей и актрис на обложках я вижу только прошлое. Своё прошлое. Я вижу наш дебют, когда мы втроём позируем в нашем фирменном составе.

Заголовок гласит: "Познакомьтесь со звёздами "Сладкой Каденции": музыкального шоу, вдохновлённого К-поп!"

Кэнди стоит в центре снимка. Я справа от неё, опираюсь локтем на её плечо, в костюме чирлидерши. А слева Мина — сердце и душа нашей группы со своей короткой стрижкой и веснушчатым носиком. В её улыбающихся глазах не отражается ничего, кроме чистейшей радости.

Взгляд скользит по стеллажу — и заголовки и обложки меняются.

Скандал со взломом телефона звезды К-поп Чжин-Хвана У! Утечка обнажённых фотографий!

Вражда в подростковом поп-треугольнике заканчивается разбитым сердцем.

На первой странице журнала "People" размещены фотографии меня с Чжин-Хваном: кадры из его эпизодического появления в нашем шоу, сделанные за кулисами церемонии награждения, его рука на моей талии, я наклоняюсь к нему с влюблённой улыбкой. Папарацци снимают, как я сажусь к нему в машину.

Я толкаю тележку с покупками по проходу, и заголовки снова меняются.

Подростковое музыкальное шоу остановлено из-за трагического несчастного случая.

Звезда "Сладкой каденции" Мина Парк гибнет в возрасте 18 лет.

Лицо Мины смотрит на меня с обложки другого глянцевого журнала — чёрно-белая фотография, которую использовали на её похоронах.

Я отрываю взгляд от стойки с журналами. Внезапно кажется, что все в проходе повернулись ко мне и смотрят. Их лица выглядят странно: глаза слишком большие, подбородки слишком маленькие…

Пальцы отпускают ручку тележки, и я бегу, бросив покупки в проходе. Я убегаю, как делаю всегда, как будто могу каким-то образом опередить надвигающуюся паническую атаку. Я едва не сталкиваюсь с другими покупателями, когда выбегаю за двери.

На парковке я всё время оглядываюсь через плечо, в ужасе от того, что увижу это лицо прямо у себя за спиной. Оказавшись одна в своей машине, я пытаюсь выполнить дыхательные упражнения, которым научил меня психолог, но сдаюсь, когда не могу вспомнить, должна ли задерживать дыхание на 4 счёта или на 6, прежде чем выдохнуть. Я включаю заднюю передачу и срываюсь с места, словно убегаю с места преступления, проклиная потерю этого удобного места. Ноги моей больше не будет в этом магазине.

* * *

После гибели Мины и отмены "Сладкой Каденции", мы с мамой переехали из Лос-Анджелеса в Атланту.

— Это будет новое начало, — объяснила она, пока я смотрела, как грузчики загружают мебель в грузовики. — Для нас обеих.

Но в основном для неё. Учитывая, что в Джорджии снимают все фильмы и шоу, этот переезд стал решением, которое пошло на пользу её карьере продюсера больше, чем кому-либо ещё (не будем тыкать пальцем). Она убедила меня, что переезд будет идеальным шансом сбежать от токсичной сцены Лос-Анджелеса, чтобы я могла "оправиться" и "пересмотреть приоритеты". Теперь, когда я закончила среднюю школу с предварительными планами взять годичный перерыв, мама снова заговорила о работе.

— Давай найдём тебе небольшую роль в фильме о супергероях, — пыталась втолковать она, пока везла меня к психологу. — Или в шоу на каком-нибудь канале.

Но сколько бы мама ни придумывала для меня всяких возможностей, я не ходила ни на одно прослушивание. Когда всё закончилось, безграничное будущее, которое когда-то расстилалось передо мной подобно сверкающему ковру, превратилось в бесконечный чёрный туннель, стены которого неуклонно давили на меня, пока я спускался от "до" к "после", от знаменитости к безвестности.

На съёмочной площадке у нас был репетитор, так что, когда шоу закончилось и я перешла обратно в школу, был уже выпускной класс. Я едва могла заставить себя каждый день вставать с постели; во мне не осталось ничего, с чем можно было бы наладить социальную жизнь, особенно так близко к выпускному. А едва я узнала, что девочки из моего класса устроили групповой чат, посвящённый моему скандалу, я перестала пытаться завести друзей.

Как и ожидалось, когда я прихожу домой из магазина, там пусто. Когда мама уходила сегодня утром, она сказала, что сделает всё возможное, чтобы вернуться домой и поужинать со мной, но её "всё возможное" — это произвольная фраза, которая полностью зависит от её рабочего графика. Не знаю, почему я по-прежнему тешу себя надеждами. Это пилотный сезон; у неё нет времени поддерживать нашу угасающую связь матери и дочери и одновременно запускать новый драматический сериал.

Я достаю из морозилки последнее замороженное блюдо и ставлю его в микроволновку, затем несу хрупкую пластиковую тарелку к себе в спальню и ем перед компьютером. Я собиралась посмотреть дрянное реалити-шоу, но вместо этого открываю видеоблог Кэнди.

Прошло много времени с тех пор, как я смотрела её аккаунты, но эта встреча в магазине выбила меня из колеи. После моего последнего посещения, она выложила несколько новых видео-постов. Я нажимаю на самый последний со словом "анонс", написанным от руки поперёк миниатюры.

"Привет, сладенькие, с возвращением. Спасибо, что присоединились ко мне сегодня".

Кэнди машет мне с другой стороны экрана. Теперь у неё чёлка.

Когда я смотрю её влоги, не могу отделаться от ощущения, что она здесь, сидит напротив меня, и мы разговариваем, как раньше, до поздней ночи, даже несмотря на 6:00 утра по времени звонка. Как будто мы стоим перед зеркалом в ванной, пытаясь выдавить прыщ на моём подбородке. Как будто мы ещё много значим друг для друга.

Когда я только переехала, я несколько раз пыталась связаться с ней. Она редко отвечала. "Она занята, — сказала я себе. — Пытается начать всё сначала, оправиться. Как и мы обе".

Через её посты я узнавала, как ей живётся после "Сладкой каденции": вот новая комната Кэнди, её новая одежда, её новые друзья. Мои сообщения к ней могли оставаться без ответа целыми днями. Прошёл почти год, прежде чем я поняла, что она вообще перестала отвечать.

Звук шаркающих шагов доносится в мою комнату с другой стороны двери. Кто-то поднимается по лестнице. Я отвожу взгляд от экрана компьютера.

— Мама?

Лёгкие глухие шаги доходят до лестничной площадки второго этажа, половицы в коридоре скрипят. Я даже не слышала, как открылся гараж или как она вошла в дом. Медленные шаги приближаются, останавливаясь прямо за моей дверью.

— Мама, это ты? — зову я.

Никто не отвечает. Я встаю со стула и открываю дверь своей спальни.

— Мама? Ты дома?

В коридоре снаружи пусто. Я выхожу дальше, поднимаюсь на верхнюю площадку лестницы и смотрю вниз. В гостиной внизу темно и тихо. Там нет признаков матери.

Внезапно из динамиков в глубине моей комнаты доносится знакомый смех. Смех, который не принадлежит Кэнди. Всё тело напрягается.

Это смех Мины.

Я слышу собственный щебечущий голос и мягкие упрёки Кэнди. Это звучит как кадры из ежедневных видеопостов или что-то такое, что мы сами снимали за кулисами.

Кэнди никогда не говорит обо мне или Мине ни в одном из своих видео. Она избегает всех вопросов о "Сладкой каденции" в своей рубрике с вопросами и ответами. Зачем Кэнди выкладывать что-то подобное в свой видеоблог?

Я бросаюсь обратно в свою комнату, чуть не врезавшись в компьютерный стол. На экране Кэнди рассказывает о преимуществах отшелушивающих скрабов для лица под ту же сонную музыку эмбиент. Я просматриваю видеоролик. Там нет момента, когда мы втроём. Говорит только Кэнди. Я нажимаю на начало видео и просматриваю его снова — то же самое. Я лихорадочно щёлкаю мышью и не нахожу никаких других открытых вкладок или окон на своём рабочем столе. Кэнди смотрит на меня с экрана, её тёмно-карие глаза медленно моргают.

Знакомый холодок ползёт вверх по позвоночнику, позвонок за позвонком, а потом обвивается вокруг рёбер. У меня перехватывает дыхание.

Это Кэнди виновата? Из-за неё я слышу то, чего там нет? Это она влезла мне в голову, находясь за несколько штатов отсюда?

Кэнди на этих видео — очаровательная старлетка, которая всё время улыбается, открыто приглашая незнакомцев заглянуть в интимные уголки своей жизни... Это полноценный спектакль.

Я знаю, какая Кэндис Цай на самом деле, на что она способна.

"У меня есть довольно интересные новости, которыми хотела бы поделиться со всеми, — говорит Кэнди. — Я возьму небольшой перерыв, потому что меня выбрали для участия в проекте SKN в Атланте в следующем месяце. Финалистки отправятся в Корею и пройдут стажировку у ведущих продюсеров, которые собирают новую женскую группу. Спасибо всем, кто поддерживал меня все эти годы; надеюсь, вы продолжите в том же духе".

У меня отвисает челюсть. Я ошеломлена тем, как она умалчивает о такой важной части своей жизни (нашей жизни) и обо всех тех ужасных событиях, которые произошли. Мало того, неужели она планирует приехать в Атланту, где живу я?

Её нежная улыбка бередит каждую незажившую царапину, и боль снова кажется свежей и острой.

Вот и всё. Она бросает меня навсегда, полностью порывает со своим прошлым под названием "Сладкая каденция". Она собирается выиграть в этом проекте, переехать в Корею и дебютировать в составе самой горячей новой женской группы на будущий год. Она идёт прямо к успеху — к тому месту, где, как она когда-то обещала, мы когда-нибудь будем вместе. Почему у неё всё это есть, а я тут краснею от стыда, преследуемая воспоминаниями и терроризируемая её поклонницами в продуктовых магазинах?

Когда её видео заканчивается, я сразу же гуглю: "SKN проект Атланта". Заставка гладкая, с бархатной текстурой тёмно-сливового цвета, в заголовке изображены девушки в различных танцевальных позах поп-звёзд, фотография обрезана так, чтобы были видны только нижние половины их лиц.

Они ещё принимают заявки.

Проект устраивает какая-то развлекательная компания, о которой я никогда не слышала. Некорейцам, как известно, трудно проникнуть в мир K-поп, а по-корейски я могу произнести всего 5 фраз, которые запомнила, просматривая дорамы. В последний раз я проходила прослушивание на роль в проекте "Сладкая каденция", когда мне едва исполнилось 15 лет, а последний раз выступала перед публикой на нашем прощальном концерте 2 года назад.

Но мозг преодолевает все эти логистические препятствия и цепляется за тот факт, что на этом проекте я вновь встречусь с Кэнди — со всем, что я потеряла. У меня так много вопросов о том, что случилось с Миной, и Кэнди — единственная, у кого есть ответы. Если она хочет притвориться, что прошлого больше не существует, то придётся показать ей, что она ошибается.

Я не позволю ей забыть о Мине. И о себе.

Я пролистываю мышкой страницу и нажимаю внизу на большую кнопку с надписью "ПОДАТЬ ЗАЯВКУ".

Глава 2. Наши дни

Прослушивание для этого предположительно престижного проекта проходит в каком-то невзрачном кирпичном здании, спрятанном в глухом переулке в центре города.

Когда я подхожу к двери, мне лишь приходят на память ужасные истории о подающих надежды айдолах, которые отдали свои души машине K-поп только для того, чтобы наглые агентства их обманули, заставили работать на износ или поймали в ловушку многолетних "рабских контрактов", не оставив им ничего, кроме разрушенных надежд и гор долгов.

После принятия онлайн-заявки я получила электронное письмо с инструкциями по очному прослушиванию. В нём была ссылка на танцевальную программу, которую я должна была выучить и исполнить перед жюри.

Видео, которое я отправила вместе со своей заявкой, почти полностью состояло из моего вокала, что у меня получается лучше всего. Хотя я и проводила кучу дополнительного времени на танцевальных репетициях, я всё равно была самым слабым танцором в группе. У меня нет природного таланта Кэнди или балетной подготовки Мины, и последние 2 недели я только и делала, что репетировала, пока хореография не въелась мне в мышцы и тыльную сторону век. Едва я прекращала репетировать и выключала музыку, как в голове возникали всех самые отвратительные комментарии, которые я когда-либо читала о себе.

Нельзя ли её заменить на кого-нибудь другого? устала смотреть на её рожу

Она настоящая непо-беби, у неё мама какой-то известный продюсер.

Разлучница! Ты никто по сравнению с Брейли!

Какая же она ФЕЙКОВАЯ и БЕЗДАРНАЯ!!!

Я не сказала маме, что меня пригласили на кастинг; она бы разозлилась по полной и наняла команду инструкторов и консультантов, чтобы привести меня в форму, или, что ещё хуже, сама связалась бы с проектом и потребовала, чтобы они гарантированно меня туда взяли. Мама не была продюсером "Сладкой каденции", но она была невероятно заинтересована в том, чтобы я там участвовала, и неоднократно заверяла меня, что знакома там со всеми. Я никогда прямо не спрашивала маму, повлияла ли она на процесс кастинга на "Сладкую каденцию", но этот вопрос долго не давал мне покоя.

На этот раз я докажу, что всё могу делать сама.

Но моя решимость рушится, едва я подхожу к двери здания, где будет проходить кастинг, и ловлю взглядом своё отражение в стекле. Длинная свободная футболка и лосины, которые не стесняют движений и максимально выпячивают набранный вес, вьющиеся волосы, уже выбивающиеся из пучка на затылке — мои черты и близко не похожи на нереальное отфотошопленное совершенство, ожидаемое от азиатских поп-айдолов. Просто ещё одно отчаянное лицо в океане красоты и таланта.

В последнее время я мало улыбаюсь. Я уже не та сияющая девочка, которую привлекает гламур шоу-бизнеса и внимание, которое приносит слава. Но не могу отрицать, что скучаю по всему этому.

Я скучаю по сцене, свету, фанатам, ритуальным песнопениям за кулисами. Я скучаю по ночным репетициям в студии и ранним утренним сборам на съёмочной площадке. Я скучаю по тому, чтобы быть частью чего-то значимого, чего-то гораздо большего, чем я сама.

Я скучаю по Мине. И скучаю по Кэнди.

Я подхожу и нажимаю номер на домофоне. Дверь с жужжанием открывается.

Оказавшись внутри, я поднимаюсь на лифте на четвёртый этаж, как мне указано в инструкции. Когда двери лифта со звоном открываются, я полностью ожидаю, что меня встретит очередь из 50 потрясающих девушек, ожидающих кастинга.

Но там никого нет. Только один длинный пустой коридор без окон и дверей по обе стороны. От вида серого ковра в мутовках голова начинает кружиться. Лёгкая тошнота подступает к горлу. Что я ела на завтрак? Яичницу? Тосты? Овсянку? Вообще ничего?

Помню это чувство. Холодный укол страха. Лёгкие сжимаются. Страх неудачи, насмешек, разочарования. Внезапно я слышу голос Кэнди, такой ясный, как будто она совсем рядом со мной и что-то шепчет мне на ухо.

"Ты действительно считаешь, что сможешь снова встретиться со мной лицом к лицу? — спрашивает она. — Ты даже по коридору пройти не можешь".

Я делаю глубокий вдох. Кэнди здесь нет. А голос, который я слышу, — моя собственная неуверенность в себе.

Ноги поднимаются, и я иду вперёд. Коридор, кажется, сужается по мере того, как я спускаюсь, и мои шаги ускоряются, пока я практически не бегу, чтобы протиснуться через двойные двери на другом конце.

Яркий свет на мгновение. Комната огромная. Окна от пола до потолка на одной стене, зеркала в полный рост и балетный станок вдоль другой. В центре студии четыре женщины сидят бок о бок за складным столиком. Я закрываю за собой двери, и когда поворачиваюсь, все четверо смотрят на меня.

"Вперёд! — говорит голос Кэнди. — Докажи мне, что ещё способна стоять со мной плечом к плечу".

На моем лице появляется сценическая улыбка. Я подхожу к столу.

— Здравствуйте, я Санди Ли, пришла на кастинг на проект SKN.

Я ничего не могу с собой поделать, как только я открываю рот, голос инстинктивно повышается. Как и всегда.

Члены жюри одеты в одинаковые простые наряды: белые блузки, чёрные брюки. Единственные пятна цвета — губная помада различных оттенков. Все четыре женщины — азиатки с длинными чёрными волосами и гладкой кожей без пор. Они похожи на тех нестареющих актрис, которые в одном сериале играют подростков, а в другом — замужних матерей с тремя детьми. Рядом со столом на штативе установлена фотокамера.

— Санди, — одна из женщин встает, отодвигая стул. — Рады тебя видеть.

Она обходит стол и легко обнимает меня. Мне требуется ещё секунда, чтобы наконец узнать её.

— О, мисс Тао! — ахаю я. — Так рада вас видеть!

Вивиан Тао была кастинг-менеджером Кэнди, с которой мы с Миной в конце концов подписали контракт. Она взяла нас под своё крыло, не сюсюкалась, когда руководители разговаривали с нами свысока, и давала нам высказывать своё мнение, когда продюсеры говорили нам, как мы должны себя вести. После того, как всё развалилось, мама уволила всю мою "команду", включая мисс Тао, и я не видела и не слышала о ней с тех пор, как мы уехали из Лос-Анджелеса. Я всегда предполагала, что будет трудно снова встретиться с кем-то из того периода жизни, но на самом деле это облегчение — увидеть знакомое лицо. Ну, в чём-то знакомое. Мисс Тао выглядит моложе, чем 2 года назад. Надо будет спросить номер телефона её пластического хирурга; мама как раз ищет нового врача.

— Позволь мне взглянуть на тебя, — говорит мисс Тао, кладя руки мне на плечи. — Тебе сейчас 18, верно?

— Мне через месяц исполнится 19.

— Ты хорошо выглядишь, — она делает шаг назад и оценивающе оглядывает меня, склонив голову влево. — Немного набрала в бёдрах, но ничего такого, что нельзя было бы исправить.

Её улыбка такая доброжелательная, что скрытой пощёчины почти не чувствуется. Почти. Мисс Тао поворачивается и снова садится за стол. Все взгляды снова устремляются на меня.

— Скажи, как только будешь готова, — говорит мисс Тао, аккуратно складывая руки перед собой.

Я ставлю сумку у стены и выхожу на середину комнаты. Несколько глубоких вдохов, несколько взмахов головой, чтобы расслабить шею — и я киваю.

Начинается музыка. 5 — 6 — 7 — 8.

Поворот и шаг, вытянуться и встать в позу.

5 — 6 — 7 — 8.

Поворот, встать в позу, шаг вперёд, шаг назад.

5 — 6 — 7 — 8.

Тело подвижно; энергия так и сочится из меня. Я уверенно двигаюсь, закручиваюсь в штопор. Позади меня одна из дверей, ведущих в коридор, открыта. Могу поклясться, что закрыла её!

1 — 2 — 3... Блин, я не успела? 5 — 6 — 7 — 8...

Я нагоняю темп, повороты становятся быстрее, ноги двигаются, бёдра покачиваются. Руки взлетают вверх, затем расходятся в стороны, сгибаясь и разгибаясь. Я пытаюсь заглушить грохочущую музыку и сосредоточиться на отсчёте ритма.

1 — 2 — 3 — поворот…

Что-то мелькает на краю поля зрения. Я замечаю розово-белое пятно, вертящийся вихрь юбок. Кто-то стоит в дверях и смотрит на меня.

Я снова поворачиваюсь вперёд лицом к жюри. На их лицах никаких эмоций, невозможно сказать, о чём они думают, какие ошибки отмечают. Нельзя облажаться, я не могу облажаться…

Когда я снова поворачиваюсь к двери, то вижу её.

Это Мина. Стоит в дверях. Её лицо искажено, глаза большие и пустые, рот маленький и поджатый. Покрытые грязью руки тянутся к лицу.

Я издаю беззвучный крик, неправильно выхожу из разворота и падаю на землю на бок. Тихий вздох доносится со стороны жюри. Я поднимаю голову и смотрю снова.

В дверном проёме пусто.

Из меня вырывается весь воздух до последнего вздоха. Комната резко кренится, хотя я не двигаюсь. Скула пульсирует.

— Простите, — выдыхаю я, поднимаясь на ноги. — Я... у меня не получается...

— Санди, подожди! — зовёт мисс Тао, но я не слушаю, что она говорит.

Я хватаю сумку и выбегаю из помещения для кастинга. Когда я врываюсь в двери и выбегаю в коридор, то там тоже пусто.

Глава 3. Четыре года назад

До моего 15-летия осталось несколько месяцев, и я сижу с мамой и примерно сотней других девочек, которые прошли в полуфинальный раунд открытого кастинга.

Мама уже несколько недель вдалбливает мне в голову, что шоу, на которое я иду на прослушивание, — это Большое Событие. На кастинге было сказано только, что это будет "музыкальный сериал, вдохновлённый К-поп", но, согласно внутренним источникам матери, студия планирует использовать шоу как стартовую площадку для дебюта новой поп-группы.

— Это проверенная формула. Они запрыгивают в поезд азиатской поп-музыки, пока тот ещё не тронулся со станции, — напоминает она мне в третий раз, когда мы пришли на прослушивание. — Плюс это будет сетевое шоу с несколькими героинями азиатского происхождения? Подобных возможностей не существовало, когда я искала роли.

После окончания средней школы мама бросила вызов своим тайваньским родителям-иммигрантам, переехала в Лос-Анджелес и стала актрисой. Её мечта продлилась недолго, и через год у неё закончились деньги, но она была слишком упряма, чтобы приползти обратно к моим бабушке и дедушке. Она познакомилась с отцом, гонконгским кинопродюсером, и получила роль героини второго плана в одном из его фильмов ("Женщина-жертва 4" на IMDb). Но вместе они тоже были не долго.

После съёмок фильма он вернулся в Гонконг, а она вышла из этих отношений с двумя вещами: трёхмесячной мной и прозрением, что вместо того, чтобы бороться с каждой актрисой в Лос-Анджелесе за объедки, она могла бы уйти за кулисы и самой принимать решения, как это делает отец.

С отцом мы не общаемся, а бабушка и дедушка так и не простили маму за то, что та отвергла их путь. Я знаю, что она находится под большим давлением. Она невероятно усердно работает, чтобы обеспечить нам жизнь, и хочет, чтобы я добилась успеха там, где она потерпела неудачу.

Посещение кастингов — наш драгоценный ритуал. Я люблю петь и выступать, но больше всего мне нравится видеть гордость, сияющую в её глазах, то, как она подбадривает меня, пока поправляет мне волосы и подкрашивает веки мягкой кисточкой.

Мы находились в режиме ожидания уже несколько часов, а последние 10 минут мама громко спорила по телефону с бабушкой, наплевав на обеспокоенные взгляды других родителей в её сторону. Каждые несколько лет предпринимаются попытки начать мирные переговоры между матерью, бабушкой и дедушкой. Пока ни одно из них не привело к счастливому воссоединению, и на этот раз, похоже, всё тоже ничем хорошим не закончится.

Мама говорит по-китайски, и я разбираю только обрывки фраз, пока она внезапно не переходит на английский.

— ...Я предоставила тебе множество возможностей увидеть её. Если бы ты хотела, ты бы согласилась. Нет-нет, не надо передёргивать!

Я съёживаюсь на стуле, понимая, что они говорят обо мне. Теперь все смотрят на меня.

— Я в туалет, — выпаливаю я, вскакиваю на ноги и убегаю, прежде чем мама втянет меня в эту драку, а я буду пытаться промямлить что-то в трубку на ломаном китайском.

Конференц-зал заполнен ослепительными звёздами всех мастей: актёрами-детьми, которые, вероятно, снимались во франшизах блокбастеров; подающими надежды принцессами-конкурсантками с глазами лани, переписывающимися в своих телефонах; начинающими певицами, демонстрирующими сложные вокальные партии; танцорами, позирующими так, словно они снимаются в музыкальном клипе. Наверное, здесь есть какой-нибудь вундеркинд, который выигрывает музыкальные конкурсы с детского сада.

Я не полный профан, но мой демо-ролик не так уж впечатляет. Я снялась в нескольких рекламных роликах и проделала большую фоновую работу. Я довольно далеко продвинулась на крупном телевизионном певческом конкурсе, пока меня не обошли. Однако когда находишься в окружении невероятно красивых девочек, которые уже выглядят как полноценные айдолы К-поп, моя и без того шаткая уверенность в себе колеблется, и я борюсь с желанием выбежать из здания.

Но я знаю, что не могу. Мама ждёт меня.

Она верит в меня, поддерживает так, как бабушка никогда не поддерживала её. Кажется, мать и бабушка не способны просто поговорить спокойно. Не хочу, чтобы мои отношения с мамой когда-нибудь стали такими же.

Я не могу подвести её.

За вторым углом, по другому коридору, я наконец нахожу туалет. Как раз в тот момент, когда я собираюсь зайти в кабинку, я слышу приглушённое сопение, доносящееся из другой кабинки.

Кто-то не выдержал давления.

Я стою там несколько неловких секунд, гадая, проявить ли участие к незнакомке. В конце концов сочувствие пересиливает неловкость, и я подхожу. Прежде чем я успеваю поднять руку, чтобы постучать, раздаётся шум, и дверь распахивается.

Появившаяся девушка вздрагивает, не ожидая, что кто-то стоит прямо за дверью. Я тоже в шоке, потому что сразу узнаю её.

Быстрый взгляд на её бейдж с именем подтверждает мою догадку.

Её зовут Кэндис Цай.

Я как раз вчера вечером смотрела её видео-пост.

Кэндис не пользуется особой популярностью, но я уже почти год являюсь её фанаткой и подписчицей. Когда я остаюсь одна в своей комнате, я слушаю, как Кэндис поёт каверы, пробую её уроки макияжа, а когда мама работает допоздна, я ужинаю с её мукбангами. В большинстве своих видеороликов она просто рассказывает в своей комнате о том, что делала за день, о новой музыке, которую слушает, о том, за какие пары она болеет в последнем сериале, который смотрит. И хотя я полностью осознаю, что Кэндис Цай понятия не имеет, кто я такая, у меня такое чувство, будто я впервые встречаю дорогую подругу.

Кэндис моргает своими тёмными глазами, глядя на меня, и я, кажется, съёживаюсь на месте, становясь ещё более незначительной, просто ещё одной подражательницей-фанаткой, стоящей в присутствии настоящей звезды. Всё, начиная с её сшитого на заказ наряда и заканчивая безупречным макияжем и кристаллами Swarovski на кончиках ногтей, выглядит так, словно разработано профессиональными стилистами. Её гладкие чёрные волосы до талии блестят даже при плохом освещении в туалете. Если бы не розовый оттенок в уголках её глаз и тот факт, что я только что слышала её, не было бы никаких доказательств того, что она плакала.

— Ты… в порядке? — рискую предположить я.

— Дай пройти, — она не отвечает на вопрос, просто делает мне знак отойти в сторону.

— Ясно. Извини, — я отступаю, и она проходит мимо меня к раковине.

Я смотрю, как она проверяет в зеркале макияж, затем открывает клатч и достаёт тушь. Кэндис аккуратно наносит её на густые ресницы, а потом ещё один слой блеска на губы, убирая излишки с уголков рта мизинцем.

На меня она не смотрит, будто я просто настенная сушилка для рук. Хотя она тоже пришла на кастинг, как и я, у меня как будто случайная встреча с настоящей знаменитостью, и я не могу упустить такую прекрасную возможность.

— Не сочти за навязчивость, — говорю я, подходя к ней и поднимая руки в жесте "Я не сделаю тебе ничего плохого, клянусь", — но я обожаю твои видео.

Кэндис останавливается, опрыскивая себя струйками ароматного цитрусового тумана, оборачивается и глядит на меня через плечо.

— Твои процедуры по уходу за кожей буквально спасли мне жизнь в прошлом году, когда мой лоб на 75% покрылся прыщами, — продолжаю я.

Она продолжает молчать. Я тихонько смеюсь и пытаюсь пробиться сквозь молчание:

— Я как раз начала наносить на лицо зубную пасту в смеси с жидкостью для мытья окон; слава богу, твои рекомендации сработали.

Наконец, она слегка улыбается:

— Без проблем. Рада, что это помогло.

Она явно не в лучшем настроении, так что я не виню её за то, что она менее дружелюбна, чем кажется онлайн, но её улыбка более сногсшибательна вживую.

— Из-за чего бы ты ни расстроилась, не позволяй этому овладеть тобой, хорошо? Ты потрясающе поёшь и танцуешь; бьюсь об заклад, они прямо сейчас сочиняют для тебя контракт, — от её улыбки у меня по всему телу разливается тепло, и я продолжаю, осмелев. — Если какой-то идиот довёл тебя до слез, я желаю ему провала во всех его будущих начинаниях. Пусть он каждый день до конца своей жизни вляпывается в собачье дерьмо.

Её улыбка исчезает, плечи напрягаются, а взгляд опускается. Я тут же осознаю свою ошибку. Она пыталась немного снять напряжение, а тут я прихожу и вслух разоблачаю её. Я паникую и начинаю, заикаясь, отнекиваться, но Кэндис захлопывает клатч и отворачивается:

— Удачи на кастинге.

Она перебрасывает выбившуюся прядь волос через плечо и выходит из туалета, а я чопорно провожаю взглядом спину этой ослепительной девочки, которая, кажется, далеко ушла вперёд меня. Холодное понимание захлёстывает меня. Я могу считать, что знаю Кэндис Цай, но это не так. Она мне совсем не подруга. Она неприкосновенна, недостижима.

Когда я возвращаюсь в зону ожидания, мама бешено машет мне руками, как будто рукава её куртки горят.

— Куда ты убежала? — кричит она. — Ты пропустила все объявления! Ты прошла в финал!

Видно, что мама раздражена тем, что я не проявляю должного волнения. Но я не могу избавиться от чувства стыда за то, насколько неудачно прошло общение в туалете. Видео Кэндис помогли мне пережить несколько действительно тяжёлых и одиноких дней, и мне так хотелось отплатить ей тем же. Вместо этого, вероятно, после моих слов она почувствовала себя ещё хуже. Надо было оставить её в покое.

Тем вечером я потратила неоправданно много времени на написание и переписывание сообщения из трёх предложений. Я думаю о том, прикрепить ли мне эмодзи в виде сердца в конце, но решаю не делать этого.

Привет, Кэндис, это Санни — девушка из туалета на прослушиваниях. Хочу извиниться за всё то, что тебе наговорила. Надеюсь, тебе уже лучше

В течение целой недели я выпрыгиваю из кожи при каждом звонке телефона. Позже, глядя на пустой почтовый ящик, я вынуждена признать, как глупо с моей стороны ожидать ответа.

Кэндис Цай, очевидно, не собирается отвечать мне.

Глава 4. Наши дни

— Вот и всё, — говорит мама, заглушая двигатель машины. — Приехали.

Мы находимся в 30 минутах езды от города, в самом сердце Ялливуда^[1] — скопления обширных киноплощадок и студийных комплексов, которые возникли, когда производство фильмов переместилось на юг.

Здание перед нами выглядит, как с обложки журнала об авангардной архитектуре. Фасад построен из геометрических фигур, соединённых вместе под причудливыми углами, с длинными оконными стёклами, врезанными в стены. Вокруг здания раскинулись широкие лужайки с неестественно зелёной травой.

Здесь будут проходить съёмки проекта SKN, тут я проведу следующие несколько недель.

Персональное письмо о приёме от мисс Тао появилось в моём почтовом ящике на следующий день после моего провального прослушивания. Оказывается, она не просто судья — она руководитель всего проекта.

Дорогая Санди,

Ваша заявка на участие в проекте SKN была рассмотрена жюри, и я рада сообщить, что Вас выбрали для участия в нашем летнем проекте. Хотя я понимаю, что прослушивание было не лучшим Вашим выступлением, наш проект состоит в том, чтобы раскрыть и воспитать истинный потенциал. Принимая во внимание Ваш опыт работы в шоу-бизнесе, я считаю, что вы заслуживаете второго шанса. Пожалуйста, ознакомьтесь с полной информацией и формами для участия в проекте, и не стесняйтесь обращаться ко мне, если у Вас возникнут какие-либо вопросы. Я с нетерпением жду возможности снова поработать с Вами.

С уважением,

Вивиан Тао

ПРОГРАММНЫЙ ДИРЕКТОР ПРОЕКТА SKN

Даже если со стороны мисс Тао это всего лишь одолжение из жалости, и даже если подсознание продолжает вызывать призраков, которых на самом деле нет… Я не могу сейчас оглядываться назад. Было так много дней, когда я могла лишь свернуться калачиком и спрятаться в своей комнате, где ничто и никто больше не причинило бы мне боль. Каким-то образом я выбралась из-под обломков самой себя. Ответы, которые я хочу получить от своего прошлого, и надежды, которые я питаю на будущее, находятся прямо за этими дверями. Нужно только сделать последний шаг и отстегнуть ремень безопасности.

Я смотрю из окна машины на здание. Руки неподвижно лежат на коленях.

— Иди же, — настаивает мама. — Ты же сама этого хотела, верно? Или хочешь, чтобы я пошла с тобой?

Я перевожу взгляд на неё:

— Ты ещё злишься на меня, что я не рассказала тебе о проекте?

— Конечно, нет.

— А кажется, что злишься.

— Я рада, что ты проявила инициативу.

Из-за того, что солнцезащитные очки закрывают ей верхнюю половину лица, а нижняя половина будто остекленела из-за интенсивного использования ботокса, невозможно сказать, что она чувствует на самом деле.

— А если я снова облажаюсь?

Вопрос, который бесконечно мучит меня, вырывается наружу, вырисовываясь как дурное предзнаменование.

— Не думай так, — наставляет мама. — В течение следующих нескольких недель не думай о прошлом и просто сосредоточься на движении вперёд, ладно?

— Ладно, — киваю я.

— Не забывай пить побольше воды.

— Хорошо.

— И как следует растягивайся. Ты же не хочешь получить травму.

— Ага.

— И не забывай пользоваться кремом под глазами; у тебя глаза всегда опухают, когда ты волнуешься.

— Ладно, я поняла, — фыркаю я. — Буду стараться изо всех сил.

— Я знаю, — мама поправляет солнцезащитные очки.

Я подумываю о том, чтобы обнять её, но решаю, что лучше не портить приятный момент, проверяя границы низкой терпимости матери к физической близости. Но потом мама наклоняется и сама обнимает меня. Я закрываю глаза, уткнувшись в её плечо, и мы остаёмся так на несколько коротких мгновений. Объятия кажутся удивительно естественными, но в то же время отягощёнными каждым невысказанным словом, скопившимся между нами за эти годы.

— Спасибо, мама.

Я выхожу из машины, таща за собой маленький чемодан, и смотрю, как мама выезжает со стоянки.

За высокими стеклянными дверями вестибюль выдержан в агрессивно-современной атмосфере художественной галереи: высокий потолок, ослепительно белые стены и полы, отполированные до такой степени, что я вижу собственное взволнованное отражение. Стойка администратора выглядит так, словно её вырезали из цельного куска дерева. На стене за ней висит большая картина — красочный ряд танцующих женщин, их лица размыты из-за вращения. За стойкой никого нет.

— Здесь есть кто-нибудь? — зову я.

Мой голос эхом отдаётся в похожем на пещеру пространстве. Длинный коридор тянется, ведя внутрь здания. Я отваживаюсь сделать несколько шагов мимо приёмной, вытягиваю шею, и замечаю кого-то в конце коридора — какая-то девушка стоит ко мне спиной.

Её платье настолько ярко, что его трудно не заметить даже на расстоянии: блестящий лиф, многослойная розово-белая юбка. Похоже на сценический костюм. Короткие чёрные волосы спадают ей на затылок.

— Здравствуйте… простите…

Девушка не оборачивается.

Только тогда я замечаю. Её наряд — он кажется знакомым. Как будто я где-то видела его раньше. Как раз в этот момент девушка сворачивает за угол, гофрированные края её платья исчезают за белой стеной.

Меня охватывает желание броситься за ней, но я останавливаюсь. Вероятно, мне не разрешат войти внутрь без регистрации. Не хочется начинать первый день с включения охранной сигнализации. Я поворачиваюсь обратно к вестибюлю и чуть не выпрыгиваю из собственной кожи. Позади меня стоит улыбающаяся секретарша.

— Добро пожаловать на проект SKN, Санди.

У секретарши в приёмной такие же шелковистые волосы и гладкие черты лица, как у членов жюри, которые были на танцевальном прослушивании. Вероятно, здесь требуется определённый внешний вид: молодая, стройная, бледная — дьявольский треугольник азиатских стандартов красоты.

— Пожалуйста, следуй за мной, — говорит девушка. — Мисс Тао ждёт тебя.

Она ведёт меня по коридору, где я видела девушку в розовом платье. Но когда мы поворачиваем за угол, там нет никакой девушки, только огромный открытый атриум с широкой винтовой лестницей в центре. Я бросаю взгляд на коридоры второго и третьего этажей, щурясь от ярких лучей, льющихся из слухового окна. Белые колонны сливаются с белыми стенами, которые тянутся до белого потолка, и я быстро смотрю вниз, чтобы не заработать головокружение.

Секретарша направляется вверх по лестнице, и я спешу догнать её, прислушиваясь, не проявятся ли другие участницы: любой девичий смех или возбуждённая болтовня, — но слышно только постукивающее эхо наших шагов. В атриуме тихо, как и на площадке второго этажа. Либо я приехала слишком рано, либо звукоизоляция в этом месте потрясающая.

Мы проходим по другому такому же коридору и проходим через открытые двери элегантного офиса — гладкие полки цвета слоновой кости и безупречно чистые полы, как и во всём остальном здании. Мисс Тао отрывает взгляд от своего компьютера, и быстрое щёлканье клавиш клавиатуры замолкает.

— Санди, пожалуйста, заходи, — она указывает на кремовое кресло перед своим столом. — Мы просто в восторге от того, что ты будешь участницей проекта.

Дверь за мной закрывается, секретарша уходит.

— Ещё раз благодарю вас за эту возможность, — подчёркиваю я, присаживаясь. Сомневаюсь, чтобы каждая участница проекта удостаивалась личной встречи с директором. — Не могу передать вам, насколько я счастлива быть здесь.

Выбор одежды мисс Тао стал намного смелее. Сидя там с пышными локонами волос, в кроваво-красном блейзере, обтягивающей юбке-карандаше и блузке с глубоким вырезом, она похожа на беспощадного продюсера, который устраивает ланчи с музыкальными руководителями, а затем отправляется по клубам со своим гораздо более молодым бойфрендом.

— Давненько мы не виделись, — мисс Тао вздыхает. — Как поживает мама?

С тех пор, как мисс Тао видела её в последний раз, у мамы было множество новых отношений, включая две расторгнутые помолвки и один судебный запрет.

— Прекрасно. Рейтинги её нового шоу зашкаливают.

— Она, должно быть, так счастлива, что ты снова занялась своей карьерой?

— Определённо, — моя улыбка становится натянутой. — Она меня очень поддерживала.

— Знай, что я всегда готова поддержать твой рост и прогресс. Пожалуйста, не стесняйся, дай знать, если тебе что-нибудь понадобится. У тебя есть какие-либо вопросы по поводу информации, которую я тебе отправила, или форм согласия?

— О, э-э… — я достаю из кармана куртки телефон. — Я должна сдать вам телефон?

— Ах, да, такова политика в отношении гаджетов, — она сочувственно кивает. — Я знаю, что отобрать телефон у подростка — всё равно что попросить у него руку и сердце, но одна из моих главных целей в этой программе — создать пространство, свободное от внешних отвлекающих факторов, чтобы участницы могли сосредоточиться на достижении целей.

Я смотрю на свой телефон ещё несколько секунд и передаю его. Она права — мне не нужно поддаваться искушению погуглить себя или прочитать ненавистнические комментарии в 02:00 ночи.

— Не волнуйся, ты не будешь полностью отрезана от мира, здесь есть компьютерный класс, которым можно свободно пользоваться в перерывах, — мисс Тао берёт мой телефон и кладёт его рядом со своей клавиатурой, вне моей досягаемости.

Затем радушная улыбка исчезает с её лица, глаза становятся мрачными, и я знаю, что за этим последует.

— Санди, мне невероятно жаль, что не смогла поддержать тебя в то трудное время. Я тоже всегда буду носить эту боль с собой. Моя дверь всегда открыта, если ты захочешь поговорить.

К концу "Сладкой каденции" всё превратилось в хаос усугубляющихся катастроф. Мама увезла нас из Лос-Анджелеса сразу после похорон Мины и уволила мисс Тао по телефону. У меня даже не было возможности попрощаться с ней.

— Я не просто так написала об этом в своём письме, — говорит она мне. — Я знаю, что выступление на кастинге не соответствовало твоим возможностям. Твоя индивидуальность сияет, когда ты выходишь на сцену. Ты очень фотогенична, у тебя уникальный голос и, самое главное, сильная трудовая этика. Я видела, как ты больше других стремилась к самосовершенствованию. И именно поэтому тебя выбрали для участия в проекте — не по знакомству, а из-за твоего таланта и потенциала. Потому что ты заслуживаешь быть здесь.

При этих словах я испытываю дикое облегчение.

— Спасибо. Это… это действительно много значит.

Её улыбка снова расцветает, она складывает руки. На коже вокруг глаз и рта нет ни единой морщинки.

— Давай-ка до начала ознакомительных занятий я покажу, где ты будешь жить, ладно?

Мы выходим из кабинета мисс Тао и направляемся, как мне показалось, по другому коридору, но в итоге оказываемся у той же центральной лестницы.

— Здесь очень мило, — комментирую я, когда мы поднимаемся по парадной лестнице.

— Мы с инвесторами надеемся вскоре превратить этот комплекс в академию исполнительских искусств. Проект — это своего рода пробный запуск, — объясняет мисс Тао.

По обеим сторонам коридора на третьем этаже расположены двери в стиле общежитий. До сих пор я видела только одно произведение искусства на стене, и это было размытое изображение танцующих женщин внизу, в вестибюле. Нигде нет ни единой капли цвета, и всё здание кажется стерильным лабиринтом, в котором так просто потеряться. Мы останавливаемся перед комнатой под номером 309.

— Вот твоя комната. Общая душевая прямо там, — Мисс Тао стучит в дверь, а потом открывает её.

Комната больше, чем я ожидала. На дальней стене есть окно, и пространство разделено точно посередине, с одинаковыми комодами, письменными столами, стульями и кроватями по обе стороны. Белый интерьер, как и коридоры снаружи. И, похоже, кто-то уже занял левую часть комнаты.

На тумбочке стоит бутылка воды, на столе — сумочка, а на полу — открытый чемодан. На кровати лежит бирюзовая подушка с изображением французского бульдога, поедающего пончик. Я знаю эту подушку — видела её раньше.

— Я подумала, что было бы неплохо, если бы вы жили в одной комнате, — говорит мисс Тао, указывая на соседку.

Сердце учащённо бьётся. Я поворачиваюсь налево.

Кэнди поднимает взгляд от того места, где она складывала одежду в ящик комода.

На несколько ужасных секунд я убеждаюсь, что меня обманули. Что я неправильно прочитала какой-то важный мелкий шрифт в контракте, и на самом деле это классическая постановка реалити-шоу, где два человека со сложным прошлым вынуждены жить и соревноваться вместе. И, насколько мне известно, повсюду скрытые камеры, фиксирующие моё ошарашенное лицо.

Губы Кэнди слегка приподнимаются в мягкой улыбке.

— Кэндис сказала мне, что вы давно не общались, — мисс Тао выглядит чрезвычайно довольной тем, что мы втроём снова вместе. — Уверена, вам нужно многое друг другу рассказать.

Глава 5. Наши дни

— Вводное собрание начнётся примерно через 15 минут в атриуме, — сообщает нам мисс Тао. — Девочки, увидимся внизу.

Никто из нас не двигается, а мисс Тао поворачивается и уходит. Как только дверь закрывается, поведение Кэнди меняется.

Безупречная сценическая улыбка исчезает первой. Язык её тела меняется на неприветливый. Она не харизматичная ютуберша, дающая советы по уходу за кожей, и не искромётная поп-айдол, способная завладеть вниманием стадиона, полного орущих фанатов. Настоящая Кэндис Цай, скрывающаяся под этим приторно-милым фасадом принцессы, — бескомпромиссный тиран, способный на всё.

Когда-то она была ближе всего к моему сердцу. Она обещала, что всегда будет рядом, а затем быстро ушла, когда всё развалилось. Я целыми днями воображала различные сценарии нашей встречи и придумывала остроумные фразы, которые могла бы произнести, когда снова увижу её.

— Классная чёлка, — вот и всё, что мне удаётся произнести.

Кэнди поднимает руку к лицу и проводит кончиками пальцев по волосам, а потом откидывает их назад.

— Что ты здесь делаешь? — вопрошает она обвиняющим тоном, как будто моё присутствие является для неё личным оскорблением.

— То же, что и ты, — я скрещиваю руки на груди. — Что? Ты, значит, можешь попробовать снова стать звездой, а я нет?

Я инстинктивно защищаюсь. К концу наших отношений мы всегда ссорились, и Мине приходилось играть роль миротворца.

Но Мины здесь больше нет.

— Я не собираюсь ссориться, Солнышко. Я просто удивлена.

От покровительственного использования моего прозвища, как будто мы не отдалились друг от друга 2 года назад, мне обидно до слёз.

— Если тебе неприятно будет со мной жить, можно попросить мисс Тао отселить меня в другую комнату, — легкомысленно предлагаю я.

Она смотрит на меня пристально, не моргая:

— Почему мне это должно быть неприятно?

Проходят две, три секунды, и я сдаюсь под её вызывающим взглядом, полностью проигрывая в игре "кто кого переглядит".

— Ну… потому что… мы...

В этот момент раздаётся несколько ударов в дверь, и Кэнди отворачивается от меня, чтобы ответить. Внезапно наша комната наполняется восторженной болтовнёй. Несколько других участниц проекта, очевидно, собрались специально для встречи со знаменитой Кэндис Цай.

— Мы просто хотели зайти и поздороваться! Я Джессика!

— О боже мой, я обожаю смотреть твой канал.

— Мы так рады, что ты здесь!

Девушки вообще не замечают меня, будто я неуместная тень, маячащая в углу. Кэнди легко общается с ними, выражение её лица открытое и любезное, маска прочно вернулась на место.

Пропасть между нами никогда не казалась такой огромной.

* * *

Атриум битком набит девушками.

Их ряды — армия стройных тел, блестящих волос и горящих искрами глаз, устремлённых прямо перед собой. Все девушки нацелены на победу. Мисс Тао, окружённая ореолом света, льющегося из круглого мансардного окна, обращается к нам с верхней ступеньки лестницы:

— Рада приветствовать всех вас на проекте SKN. Мы с командой очень рады провести следующие 5 недель, помогая вам осуществить ваши мечты.

Однажды я побывала на орбите самого эпицентра этой вселенной и водрузила свой флаг на святую землю, к которой сейчас маршируют все эти девушки. Но сегодня, стоя позади толпы, я чувствую себя незваным гостем, пробравшимся в страну, из которой меня когда-то изгнали. Глаза невольно ищут Кэнди. Она в спортивной одежде, её волосы небрежно заколоты наверх, почти без косметики, в окружении новых поклонниц. Даже в комнате, кишащей милыми, привлекательными мордашками, её лицо по-прежнему выделяется.

Она всегда выделяется из толпы.

— Уверена, вы уже ознакомились с деталями, но напоминаю всем, что во время занятий мы будем оценивать каждую из вас по навыкам, презентации и потенциалу, — говорит мисс Тао. — Баллы будут подсчитываться в конце каждого дня и их количество определит, какие девушки пройдут в финал и будут выбраны для участия в программе стажировки за границей. Участники с неудовлетворительными оценками, к сожалению, будут исключены из программы. Если у кого-то есть какие-либо вопросы, не стесняйтесь задать их сейчас.

Толпа молчит.

— Замечательно. Я проведу для всех небольшую экскурсию по помещениям, и мы сразу приступим к первому занятию.

Мисс Тао проводит нас через гостиную, обставленную бежевыми диванами, мимо фитнес-центра и за угол в столовую, полную белых обеденных столов и стульев.

— Завтрак подаётся в 07:00, а первое занятие начинается в 08:30. После обеда будут дневные занятия, посвящённые вокалу, актёрскому мастерству и сценическим выступлениям. Мы хотим, чтобы все были здоровы физически и психически. Не будет никаких взвешиваний или диетических ограничений, — сообщает нам г-жа Тао. — Наши блюда — для питания, а не подсчёта калорий.

Пока она рассказывает нам о "здоровом теле и здоровом духе", я вспоминаю, как взгляд мисс Тао задержался на моей талии на прослушивании, как будто она снимала мерки и подсчитывала, насколько я далека от идеального веса.

Помню, как мама прятала от меня сахар, как контрабанду, и говорила, что в моём возрасте у неё тоже было круглое личико, и именно так она избавлялась от детского жира. Каждое моё движение тщательно изучалось и использовалось для критики моего характера, каждая часть меня препарировалась и упаковывалась на радость публике. Я помню все злобные комментарии в Интернете по поводу размера моих бёдер и плеч по сравнению со стройными, гибкими конечностями Кэнди и Мины, критику о том, что я слишком маленькая, слишком смуглая, у меня слишком западная внешность, что я никогда не буду популярна в Азии, где мне пришлось бы соревноваться с настоящими айдолами.

Из-за этого слова мисс Тао звучат немного банально, немного неискренне, как обязательный отказ от ответственности, который говорится для того, чтобы замаскировать яд одержимости весом и телом, который шоу-бизнес заставляет нас пить с порога: "Побочные эффекты статуса айдола могут включать головные боли, тошноту, потерю аппетита, обезвоживание, недоедание, депрессию, беспокойство, дисморфофобию, низкую самооценку, расстройства пищевого поведения, мысли о самоубийстве и, в некоторых тяжёлых случаях, смерть. Всегда консультируйтесь со своим врачом, чтобы узнать, подходит ли вам роль айдола".

Даже если мисс Тао не ожидает, что мы будем выглядеть определённым образом, у меня есть скриншоты, доказывающие, что остальной мир придерживается совершенно противоположного мнения. Страх и сомнение наполняют меня изнутри вместе со знакомым волнением — волнением перед выступлениями, гастролями, бесконечной прессой и жизнью у всех на виду.

Во что я ввязалась? Я правда снова этим занимаюсь?

Я хватаюсь за первоначальную причину, за тот всплеск убеждённости, который почувствовала, когда впервые подала заявление.

— Фитнес-центр и залы для частных тренировок открыты до 22:00. Комендантский час начинается в 23:00 — все должны вернуться по комнатам.

Пока мы пробираемся по первому этажу здания, вокруг меня раздаются шепотки. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, головы быстро отворачиваются, и я лишь мимолётно замечаю осуждение и догадки в глазах других девушек.

Мисс Тао завершает экскурсию и приводит нас в главный танцевальный зал — огромную студию со светлыми деревянными полами и зеркалами по всей длине помещения:

— Пожалуйста, позвольте мне представить Юну, нашего замечательного тренера по танцам.

Я узнаю Юну как одну из судей на моем кастинге. Или это не она? Она определённо выглядит знакомой. Должно быть, она новая протеже госпожи Тао, с прямой осанкой балерины и такой же нестареющей красотой.

— Давайте начнём, — говорит Юна толпе.

Я украдкой бросаю ещё один взгляд на Кэнди, которая смотрит прямо перед собой, и внезапно сомнение уступает место острой, как бритва, ясности.

Раньше я делала свой выбор, основываясь на том, чего хотели другие.

На этот раз я выбираю то, чего хочу сама.

А я хочу показать Кэнди, что я ещё тут. Я хочу доказать ей, маме, всем фанатам, которых я подвела, что я не постыдное разочарование. Что я снова могу быть достойна их любви и уважения.

Но больше всего на свете я хочу узнать правду о том, что случилось с Миной.

И я не уйду, пока этого не получу.

Глава 6. Четыре года назад

Я не могу в это поверить. Это кажется нереальным.

Такая невероятная мечта не может так легко сбыться.

Меня пригласили на одну из трёх главных ролей в новом музыкальном шоу для подростков "Сладкая каденция".

Что ещё лучше, моя партнёрша — не кто-то, а сама Кэндис Цай. Мы станем коллегами. Даже одногруппницами, если нас выдвинут на дебют, как поп-группу.

А лучше всего то, что мы cможем по-настоящему подружиться.

Я стану настоящей актрисой, как хотела мама, пойду по её стопам, пройду те же этапы. Мама была на седьмом небе от счастья, когда нам позвонил кастинг-директор. Впервые за долгое время мама кажется по-настоящему счастливой.

Она пребывает в таком состоянии блаженства, что наконец делает то, что откладывала годами — везёт нас в Сан-Диего к бабушке с дедушкой.

Два часа езды по трассе I-5, и мы останавливаемся перед маленьким голубым бунгало. Когда мы подходим к двери, я представляю себе, как пухленькая 5-летнюю версия мамы играет во дворе, рисует мелом на тротуаре, катается на роликах по подъездной дорожке. Я представляю её в 16 лет, только что снявшую брекеты, целующуюся с парнями в машинах на том месте, где мы только что припарковались. Я думаю о том, как она поругалась с родителями на следующий день после того, как ей исполнилось 18, и уехала в Лос-Анджелес в своём стареньком зелёном универсале, о котором до сих пор вспоминает с нежностью. Хотела бы я сказать этой девушке, что у неё всё получилось, что она преуспеет, несмотря ни на что, и что теперь мы вместе исполняем её мечты.

Дедушка и бабушка ниже ростом и хрупче, чем я их помнила.

— Здравствуйте, Ама^[2], — вежливо приветствую их я, как дедушку и бабушку.

Ама сразу же переходит со мной на тайваньский диалект, слова произносятся слишком быстро, я ничего не разбираю и начинаю паниковать из-за необходимости собирать воедино всю дискуссию, развернувшуюся вокруг меня. Я едва понимаю по-китайски, чтобы поддерживать непринуждённую беседу; добавьте ещё тайваньский диалект — и можно с таким же успехом начать играть в шарады.

Ама надевает нам на ноги пластиковые домашние тапочки, Агонг ведёт нас в гостиную. Я тихо сижу на диване рядом с мамой и смотрю на тарелку с нарезанными фруктами на кофейном столике, которые никто не ест. Ама и Агонг говорят на сочетании тайваньского и китайского с редкими английскими словами, вставляя их, и я изо всех сил стараюсь не отставать от этой трёхъязычной конференции. Затем мама сообщает важную новость.

Я это понимаю, потому что бабушка и дедушка замолкают. Выражения их лиц не нуждаются в переводе.

— Ты собираешься стать актрисой? — спрашивает меня Ама по-английски, указывая на телевизор позади неё.

Я хочу ответить "да" по-тайваньски, но так нервничаю, что забываю даже самые простые слова и натянуто киваю.

— А как же школа? — спрашивает Ама.

— Мы что-нибудь придумаем, — отвечает мама.

— Ей нужно ходить в школу! Дети ходят в школу!

— Ей не обязательно ходить в школу, чтобы получить образование!

— Тебе не кажется, Шу Цзин, что она немного молода? — наконец вступает в разговор Агонг, но совсем не затем, чтобы поддержать маму.

— Ничему тебя жизнь не научила! — ругается Ама. — Ты собираешься позволить дочери совершить те же ошибки, что и ты!

— Она будет участвовать в большом шоу — большем, чем всё, что я когда-либо делала! — возражает мама.

— Она забеременеет, как ты! Или подсядет на наркоту! — уже кричит Ама.

— Почему ты столь одержима неудачей? Ты хотела, чтобы ничего не получилось у меня, а теперь того же хочешь и для Санди!

Они снова переходят на китайский, и я замолкаю. Не знаю, почему я думала, что всё пройдёт гладко. После жаркой перепалки мама встаёт с дивана.

— Уходим, — объявляет она.

— Что? — выпаливаю я. — Мы только приехали!

— Бери сумку, — она наклоняется к ручке своего чемодана, дёргает его за собой и поворачивается к двери. — Мы возвращаемся домой.

— Но!..

— Санди, не возражай.

Я перевожу взгляд с удаляющейся спины мамы на хмурые лица бабушки и дедушки. Они не делают ни малейшего движения, чтобы остановить её. Я извиняющимся тоном склоняю перед ними голову, а потом бросаюсь вслед за мамой. Входная дверь осталась открытой. Мама уже на полпути к машине.

Когда я засовываю пятки в кроссовки, сухая морщинистая рука хватает меня за запястье. Я поворачиваюсь. Агонг стоит позади меня в холле с виноватой улыбкой. Он вкладывает мне в руку белый конверт.

— Береги себя, — говорит он, убирая пальцы с моей руки.

Когда я сажусь на пассажирское сиденье, мама говорит мне только одно:

— Забудь всё, что ты тут услышала. Ты докажешь им, что они неправы.

Я чувствую всю тяжесть её ожиданий, которые она возлагает на мои плечи.

От этого я чувствую себя важной персоной. У меня появляется цель.

— Я постараюсь, мама, — обещаю я ей.

Когда мы останавливаемся на заправке, я заглядываю в конверт, который дал мне Агонг, пока мама ходит за сигаретами и кофе. Он полон 50-долларовых банкнот.

Теперь я понимаю, откуда мама этому научилась. Она использует материальные блага как выражение любви и заботы — покупает мне сумочки от "Шанель" вместо того, чтобы сказать, что гордится мной.

По словам мамы, как бы высоко по социальной лестнице она ни поднялась, в глазах бабушки и дедушки это всё равно ничего не значит. Работа в индустрии развлечений не пользуется уважением, а рожать ребёнка без мужа — позор. Я не совсем поверила ей, когда она сказала мне это раньше, но теперь лично столкнулась с этим жёстким неприятием. Мама не преувеличивала.

Я утешаю себя, просматривая на телефоне фанкамы своего последнего байаса — Чжин-Хвана У. Он дебютировал всего месяц назад, но за то время, которое мне потребовалось, чтобы досмотреть клип на его первый сингл, я порвала со всеми другими своими айдолами и поклялась в преданности этому прекрасному мальчику.

Голос Чжин-Хвана напевает мне в наушниках, и я мечтаю о том, чтобы он сидел рядом со мной вместо мамы, подмигивал из-за руля. Его улыбка отражает неуловимую грань между очарованием и высокомерием. Пусть прядь чёлки падает на левый глаз, когда он везёт нас по Тихоокеанскому побережью навстречу розовато-оранжевому закату.

* * *

Я встречаю свою вторую коллегу, Мину Пак, в первый день репетиций.

Этот опыт полностью противоположен моей встрече с Кэндис.

Мина мчится прямо ко мне, похожая на цветущий подсолнух. Это девушка с очаровательным каре и веснушчатым носиком, переполненная энтузиазмом и позитивом.

— Я так рада поработать с тобой, Санди! — восклицает она и обнимает меня так, словно мы были коллегами целую вечность.

Она напоминает мне бесстрашных героинь моих любимых дорам, которые могут подружиться с кем угодно и справиться с любой проблемой с помощью своего непринуждённого обаяния девочки из соседнего дома и улыбки с ямочками. Мине 16, и когда она узнаёт, что я почти на 2 года младше неё, она немедленно берёт на себя роль "онни" (старшей сестры) и обещает присматривать за мной на съёмочной площадке, уверяя меня, что я могу обратиться к ней за советом по любому поводу, вообще по любому.

— Это твоя первая крупная роль на телевидении? — спрашивает она.

Я смущённо киваю:

— Вряд ли роль пациентки без слов в "Бостонской больнице" считается.

— И у меня тоже! — говорит она без малейшего смущения. — Слышала, что продюсеры нашли Кэндис в Интернете?

— Кэндис здесь? — я немедленно поворачиваю голову, чтобы осмотреться.

— Она приехала первой! — кивает Мина.

Мои ладони начинают чесаться, и я потираю их о шорты. Должно быть, я выгляжу очень встревоженной, потому что Мина обнимает меня за плечи и крепко сжимает.

— Не нервничай, Кэндис очень милая!

Я не поправляю её, говоря, что мы с Кэндис, на самом деле, уже встречались.

Когда мы вместе входим в комнату для инструктажей, Кэндис сидит за столом и разговаривает со съёмочной группой.

Сегодня на ней очки и белый сарафан с петельками, волосы заплетены в свободную косу, падающую на изгиб плеча цвета слоновой кости. Я почти уверена, что она всего на год или около того старше меня, но в её образе есть такая утончённость, что моя футболка с цветочным принтом и джинсовые шорты кажутся чем-то из весеннего каталога детской одежды. Окружённая съёмочной группой, Кэндис непринуждённо болтает и смеётся — та Кэндис, которую я знаю по её видео.

Мина подтаскивает меня и усаживает на стул рядом с Кэндис.

— Кэндис, это Санди, наш третий мушкетёр! — представляет меня Мина, пребывая в блаженном неведении.

Когда Кэндис поворачивается к нам, я неуверенно машу ей рукой. Она улыбается мне, и меня снова охватывает тот же жгучий приступ восхищения, как тогда в туалете.

— Приятно познакомиться, — приветливо говорит Кэндис. — Я так рада, что мы будем работать вместе.

Конечно. Конечно, она меня не помнит. Я заставляю себя улыбнуться.

— Я не могу поверить, что это всё реально! — вмешивается Мина.

— Привет, воссоединение и мировое турне! — громко заявляю я, пытаясь скрыть своё маленькое огорчение за несносностью.

Мы прочитали первый сценарий, и всё прошло отлично. Шоураннер хлопает в ладоши, продюсеры нас хвалят, а мама выглядит чрезвычайно довольной, когда забирает меня домой. Было невероятно легко войти в роль; Мина и Кэндис уже чувствовали себя старшими сёстрами, которых у меня никогда не было. Это был по-настоящему вдохновляющий момент — наше новообразованное трио вместе отправилось в путешествие, которое изменит нам жизнь.

За тем исключением, что похожий на фильм учебный сценарий, завершающийся полным превращением в поп-звезду, о чём я так долго мечтала, не сбывается.

Когда начинаются репетиции, я ошеломлена всеми репликами, которые мне нужно запомнить, отметками, которые я должна заслужить, хореографией, которую я должна выучить, надеждами и мечтами, исполнения которых ожидает от меня мама.

Я получала всю информацию об этом шоу от матери, но оказалось, что в нём будет гораздо больше танцев, чем она говорила. Моя героиня — чирлидерша, и от меня ожидают, что я научусь их движениям. Я уверена в своём пении и чувствую себя комфортно перед камерой, но единственный танцевальный опыт, который у меня есть, — это полтора года джаза и чечётки, когда мне было 5 лет.

Физические нагрузки изнуряют, а график обучения кажется невероятно крутым. Кэндис и Мина танцуют легко и грациозно, а я изо всех сил стараюсь на каждом занятии координировать движения ног с руками.

— Ты слишком много волнуешься, Солнышко. Помни: дыши глубже и расслабь конечности, — напоминает мне наш инструктор по танцам. — Посмотри, как танцует Кэндис.

Естественно, все очарованы Кэндис, осыпая её похвалами и восторженными отзывами, такими как: "Вот как должна выглядеть будущая суперзвезда".

Мина оказывает мне постоянную моральную поддержку, но Кэндис улыбается всё меньше и меньше. В её глазах появляется раздражение, когда она смотрит, как я спотыкаюсь. Когда мама приходит на репетицию, у неё такое же выражение лица — губы сжаты в тонкую линию, — и я в ужасе от того, что она будет разочарована тем, что видит.

До начала съёмок остаётся 2 дня, а я по-прежнему путаюсь в танцевальных связках.

— Блин! — невольно восклицаю я, когда поворачиваю не в ту сторону и чуть не сталкиваюсь с Миной. — Прости, можно попробовать ещё раз...

Кэндис подходит к стереосистеме и выключает музыку. Студия внезапно погружается в тишину, если не считать нашего хриплого дыхания и мерных шагов Кэндис. Она подходит ко мне, пот струится по её лицу, глаза остры, как скальпель.

— В понедельник начало съёмок, а ты продолжаешь гнать лажу? Если не выучишь свою роль за оставшиеся 48 часов, то не знаю, что мы будем делать.

Она не отводит меня в сторону, чтобы сказать мне это. Она громко заявляет об этом в присутствии хореографа, музыкального руководителям и всех ассистентов постановщика. Её голос язвителен, в нём нет обычной теплоты. Моё лицо горит, руки немеют. Я никогда не видела Кэндис такой уставшей и не могу придумать ни одного ответа, который не включал бы глупую шутку или пресмыкательство.

Мина встаёт между мной и Кэндис, её добродушная улыбка служит обезоруживающим барьером:

— Да ладно, Кэнди, не гони! Мы все очень устали; наверное, нам просто нужно немного отдохнуть!

Кэнди снова бросает на меня взгляд. Она открывает рот, и я немедленно отворачиваюсь, не желая слышать очередную грубость, и выбегаю из танцевальной студии. Я бегу прямо по коридору и через заднюю дверь здания на тёмную парковку. Луна висит высоко в безоблачном ночном небе. Мы тренируемся с 9:00 утра. Я падаю на задницу прямо на тротуар.

Меня трясёт — то ли от унижения, то ли от усталости.

Или, может быть, от страха.

Было что-то неприятно холодное в том, как Кэндис смотрела на меня. Как будто я был препятствием, которое нужно убрать с её пути.

Я складываю руки на коленях и опускаю голову. Мне хотелось добиться одобрения и дружбы Кэндис почти так же сильно, как преуспеть в шоу. И я, возможно, просто упустила свой шанс во всём.

Двери здания позади меня открываются с громким треском, сопровождаемым звуком тихих шагов. Кто-то идёт ко мне. Наверное, это Мина или наш инструктор по танцам. Но когда я поднимаю голову, Кэндис наклоняется и садится рядом со мной.

Какое-то время она ничего не говорит, и я тоже. Мы тихо сидим под флуоресцентным гулом огней парковки, наблюдая за проносящимися мимо машинами.

— Я не хотела срываться на тебе, — наконец говорит Кэндис. — Прости.

Она действительно выглядит виноватой, но я всё равно чувствую себя растоптанным мусором.

— Если не хотите, чтобы я снималась с вами в шоу, можете просто сказать режиссёру.

Она резко поворачивает ко мне голову:

— Нет, мне этого не надо.

— Ты суперзвезда. Если скажешь что-то вроде "не знаю, что нам делать", меня без проблем заменят.

— Никаких замен не будет.

— Хотя, может, ты и права, — я снова опускаю голову на колени. — Может быть, я просто не подхожу для этого шоу.

— Неправда, — твёрдо заявляет она. — Из всех, кто проходил прослушивание, выбрали тебя. Я хочу помочь тебе преодолеть это препятствие. Скажи мне, как мне тебе помочь.

— Я не знаю, — я в отчаянии мотаю головой. — Я не знаю, почему я продолжаю ошибаться.

— Хочешь поговорить об этом?

Не хочу.

Но в конце концов я рассказываю ей всё.

О сокрушительном давлении со стороны матери, о том, как та непоколебимо верит, что я стану новой звездой, а бабушка и дедушка активно надеются, что я потерплю неудачу и сгорю. Я рассказываю ей о своей тайной надежде, что отец каким-то образом увидит меня в этом безумно успешном телешоу, и сожалею, что его нет в моей жизни, что он никогда не пытался связаться со мной, ни разу.

— Наверное, я просто очень боюсь, что подведу маму, — признаюсь я.

— Понимаю, — говорит Кэндис. — Моя семья тоже многого от меня ожидает. А я лишь хочу, чтобы они гордились мной.

В её глазах тихая печаль, и у меня грудь сжимается. Она первый раз упоминает что-либо о себе.

И я понимаю, что когда мы с Миной радостно болтали о наших любимых К-поп айдолах, дорамах и сёдзё манге, Кэндис всегда стояла в сторонке, редко участвуя в разговоре. Сейчас я чувствую себя ужасно из-за того, что не приложила больше усилий, чтобы привлечь её. Я была так напугана ею, что попала в ловушку, предположив, что её розовая онлайн-персона была точным отражением того, кто она есть на самом деле.

— Как ты справляешься с таким давлением? — спрашиваю я.

— Плачу в туалетах, — отвечает она с невозмутимым лицом.

Из меня вырывается взрыв удивлённого смеха:

— Значит, ты всё помнишь, просто тебе было слишком стыдно признаться в этом! Ты хитрая, Кэндис Цай; я тебя раскусила.

Она пожимает плечами, словно отвергая моё обвинение, но уголки её губ изгибаются в сдерживаемой улыбке.

Я тыкаю пальцем ей в плечо:

— Знаешь, я писала тебе, но ты так и не ответила.

— Вообще-то я не читаю сообщений, — объясняет она. — Что там было написано?

Я открываю рот, затем закрываю его.

— Ничего особенного, — мимо нас проносится ещё одна машина, и я смотрю вниз, отворачиваясь от яркого света фар. — Надеюсь, водилу оштрафуют.

— Так и будет, — говорит Кэндис с той непринуждённой уверенностью, которую я надеюсь когда-нибудь обрести. — Давай, — она встаёт. — Я буду тренировать тебя все выходные, если понадобится. В понедельник нам на съёмки, — она протягивает мне ладонь. — Будем вместе?

Я хватаю её за руку, и Кэндис поднимает меня с тротуара, вытаскивая из тёмной спирали беспокойства и неуверенности в себе.

— Вместе, — улыбаюсь я.

Глава 7. Наши дни

К концу утренней танцевальной тренировки я едва могу двигаться.

У меня колющая боль в боку и тугие узлы в икрах. Даже коленные чашечки болят от всех падений на пол. Ещё одна мышечная судорога — и я рухну к ногам мисс Тао и признаю, что совершила ужасную ошибку, подписавшись на это шоу, если вспомнить, что самой большой нагрузкой, которую я делала за последние 2 года, были пробежки трусцой в течение месяца.

Я чуть не плачу от облегчения, когда Юна отпускает нас на обед.

В очереди в столовой я знакомлюсь с несколькими девушками. Они вежливо поддерживают мою светскую беседу, делясь своим опытом. Большинство присутствующих — американки корейского происхождения, но есть и такие, как я, другие. Вот Вэй Йен, китайская модель-подросток, которая только что вернулась с показа мод в Шанхае. Джулианна, американка филиппинского происхождения, которая 2 года подряд становилась мисс Подростковая Азия США. Аниса, которая, по-видимому, прошла путь до четвёрки лучших на популярном индонезийском певческом конкурсе.

Получив свою еду, все расходятся по разным столикам. Никто не приглашает меня сесть с ними.

Я пробираюсь через столовую, осторожно держа поднос больными руками. Я прохожу мимо столика девушек, увлечённо общающихся по-корейски. Их голоса замолкают, едва я прохожу мимо, взгляды с подведёнными глазами устремляются на меня, и пальцы сжимают поднос. Они смотрят на меня так же, как те девочки-подростки в продуктовом магазине.

Как будто не могут поверить, что у меня хватает смелости показываться на людях. Как будто я не заслуживаю быть здесь. Как будто я посмешище.

Я сомневаюсь, что кто-то так же смотрит на Кэнди.

Полсекунды пристального разглядывания, и девушки снова поворачиваются друг к другу, с нетерпением возвращаясь к своему обсуждению. Кто-то смеётся, насмешливое хихиканье преследует меня, когда я спешу к столику в дальнем углу.

Я сажусь в одиночестве ковырять обёртку от курицы-гриль и интуитивно лезу в карман за телефоном... разумеется, ничего не нахожу, потому что передала его мисс Тао несколько часов назад. Не прошло и дня, а я уже испытываю первые тревожные признаки ломки, пальцы чешутся поскроллить, разум лихорадочно ищет, чем бы отвлечься. Я не знаю, как смогу продержаться наедине со своими мыслями ещё 4 недели.

Я ем молча, время от времени поднимая глаза. Кэнди так и не появляется.

Дневные занятия проходят легче. Тренер по вокалу впечатлён моим диапазоном, а преподаватель актёрского мастерства одобрительно кивает после того, как я исполняю заданный монолог.

— Тебе хорошо удалось передать всю эмоциональную боль в этой сцене, — говорит она мне. Единственная боль, которую мне не надо изображать, так это боль в бёдрах.

В конце дня нас загоняют обратно в главный танцевальный зал, выстраивая в очередь перед ожидающей мисс Тао.

— Вы все отлично постарались в первый день, — хвалит она. — Результаты подсчитаны, и я хотела бы, чтобы все поаплодировали лучшим участницам: Кэндис Цай, Юджинии Синь и Блейк Чжон. Поздравляю и желаю хорошей работы.

Мисс Тао складывает ладони, чтобы захлопать, и все быстро следуют её примеру.

— Фэй Куок, Санди Ли, Эмма Шин и Изабель Хонг... — её лицо становится серьёзным, и я понимаю, что сейчас она не скажет ничего хорошего. — Ваши оценки были самыми низкими. И, к сожалению, Эмма и Изабель, вы двое не сможете продолжить обучение. Мы связались с вашими родителями, и вы можете забрать свои вещи на стойке регистрации.

Новость падает, как тяжёлый камень в пруд. Вздохи и удивлённые выражения лиц расходятся широкими кругами. Это заявление стало шоком для всех нас. Мисс Тао не упоминала, что кого-то отчислят уже в первый день.

Кэндис возглавляет список, а я его замыкаю. Я бы посмеялась над иронией происходящего, если бы не испытывала такого облегчения от того, что я не в числе тех двоих, кого отправляют собирать вещи.

Две девушки пытаются держаться вместе, но я вижу, что они потрясены и, вероятно, вот-вот расплачутся. Обе любезно благодарят мисс Тао за предоставленную возможность и поворачиваются, чтобы с позором выйти из репетиционного зала. Двери студии за ними захлопываются.

— Отчисления будут проводиться периодически. Я искренне надеюсь, что большинство из вас доживёт до последней недели, — говорит мисс Тао. — Те из вас, чьи результаты не были идеальными… — она поворачивает голову, и я клянусь, что её взгляд останавливается прямо на мне, — …надеюсь увидеть улучшение на завтрашних занятиях.

"Докажи мне, что я была права, дав тебе ещё один шанс", — говорят глаза мисс Тао.

Моя решимость воспламеняется с новой силой. Кэнди на вершине горы, а я томлюсь внизу, скуля и рыдая после всего лишь одной танцевальной тренировки.

Мне нельзя уходить, пока не представится возможность поговорить с ней обо всём.

Мне нужно поднять свою задницу и начать восхождение. Быстро.

* * *

За ужином я снова сижу в столовой одна, потягивая овощной суп, который на самом деле просто бульон. Кто-то ставит свою тарелку за мой столик и опускается на стул напротив меня.

— Я не смогла перепроверить в смартфоне, но ты же Санди Ли из "Сладкой каденции"?

Я поднимаю взгляд, ложка свисает с моего полуоткрытого рта.

Девушка, сидящая передо мной, сияет, её глаза больше, чем моя тарелка с супом. Она выглядит действительно молодо, но я не уверена, то ли это из-за энергии именинницы, стоящей под взрывающейся пиньятой^[3], то ли из-за того, что она с ног до головы наштукатурена в пастельные тона: от розовых кудряшек и макияжа в мягких тонах, вплоть до наряда и кроссовок. Давно уже никто так на меня не смотрел — глазами фаната.

Я слегка улыбаюсь и киваю.

Она издаёт пронзительный писк, как будто наступили на мышь:

— О боже мой! Не могу в это поверить! Не могу поверить, что я здесь с вами обеими! Я первый раз прошла прослушивание! Прямо сбыча мечт! Я выросла со "Сладкой каденцией". Каждый день после школы я шла домой к лучшей подруге, и мы вместе смотрели это шоу...

Сквозь её ослепительную радость и яркое веселье я вижу тени моего прежнего "я" — той я, которая восхищалась звёздами и что-то бормотала, когда нервничала, но всё равно смотрела на шоу-бизнес и мир через розовые очки.

Той я, которой больше не существует.

— Когда я увидела Кэнди на инструктаже, я чуть не описалась! Я ещё не подходила к ней знакомиться. К ней не так просто подступиться… — девушка резко замолкает, её ушные раковины краснеют. — Я слишком много болтаю. Мне очень жаль. Просто я… очень волнуюсь.

— Не извиняйся, — мотаю головой я. — Ты первая, кто сегодня сказал мне больше трёх предложений. Как тебя зовут?

Она нервно смеётся, как будто только что поняла, что не представилась.

— Меня зовут Фэй. Как певица Фэй Вонг. Мама большая её фанатка. И, да, со мной тоже никто толком не общается, — она берёт вилку и без особого энтузиазма накалывает соцветия брокколи в своём салате.

Фэй. У неё тоже низкий балл.

— Выпьем за то, что мы не вылетели в первый же день, — я поднимаю стакан с водой в её честь.

— Непонятно, как ты оказалась в конце списка. То есть ты же настоящая знаменитость! — она кажется очень оскорблённой из-за меня.

— Времена меняются, — я бросаю быстрый взгляд через плечо Фэй на обедающую публику.

Кэнди по-прежнему нет. Я помешиваю ложкой, гоняя по тарелке крошечный кусочек моркови, и пытаюсь подавить разочарование.

Фэй наклоняется вперёд, смотрит мне в глаза и говорит самым беззастенчиво искренним голосом:

— Ты всегда вдохновляла меня в жизни. И так будет всегда.

Подтверждение того, что я важна для кого-то, что я особенная, поражает мозг, как дофаминовая бомба, и я жадно сжимаю эту крупицу одобрения в своих ладонях.

— Спасибо, — я улыбаюсь первой искренней, не деланной улыбкой, которую мне удаётся изобразить за весь день. — Это так много значит для меня.

Выражение её радости сияет прямо сквозь все закрытые ставнями окна, заколоченные вокруг моего сердца.

— Я подумываю о том, чтобы пойти потренироваться после ужина, — продолжает Фэй. — Если для меня есть хоть какая-то надежда подняться с низов, то нужно использовать каждую секунду свободного времени для практики, — она посасывает нижнюю губу, прикусывая её зубами, прежде чем решается продолжить. — Может быть, хочешь присоединиться ко мне? Ты могла бы дать мне несколько советов? — её глаза полны надежды.

Прошлый опыт породил во мне сильное подозрение по отношению ко всем, кто пытается со мной сблизиться. Но в этот момент я решаю согласиться на всё, о чём просит Фэй.

— Конечно, — говорю я. — Хорошая мысль.

Фэй снова взвизгивает и практически бросается через стол, чтобы обнять меня.

* * *

Все тренировочные залы заполнены, кроме одного. Я заглядываю в помещения с окнами, девочки внутри кружатся, как заводные куклы на стеклянных витринах.

— Все такие талантливые, — говорит Фэй, когда мы включаем свет в пустой комнате. Помещение достаточно большое, чтобы небольшая группа могла с комфортом заниматься вместе благодаря полноценной стереосистеме и телевизору с плоским экраном, установленному на стене. — Хореография такая сложная. Не понимаю, как они все так быстро её выучили? От этого хочется поднапрячься, понимаешь?

Как только Фэй настраивает музыку, дверь в комнату распахивается. Входит группа девушек, смеющихся, как будто уже стали лучшими подругами на всю жизнь и делятся бесценной шуткой. При виде нас выражение их милых лиц резко меняется на раздражение. Я узнаю нескольких из сидящих за столом, которые открыто обсуждали меня во время обеда.

Одна девушка выходит вперёд — высокая, сногсшибательная, на гордых плечах доспехи смелой уверенности. Лидер. Другие девушки быстро выстраиваются в шеренгу, как войска сплачиваются за командиром. Она смотрит на нас с Фэй так, словно мы кусочки жвачки, прилипшие к её дизайнерским туфлям на красной подошве.

— Привет, Юджиния! — Фэй торопливо приветствует её неловким, натянутым приветствием.

Юджиния Синь, насколько я помню, в тройке лучших.

— Чтобы пользоваться залом, надо сначала регистрироваться, — объявляет Юджиния.

Фэй и без того миниатюрная, но, стоя на пути атаки властной пчелиной матки, она похожа на крошечное создание, съёжившееся у ног хищника:

— Ты права, прости. Я... я забыла.

— Это моя вина, — говорю я, подходя к Юджинии. — Я думала, залы предоставляются в порядке живой очереди.

Юджиния почти на голову выше меня, и она использует каждый лишний сантиметр роста в своих интересах, глядя на меня сверху вниз поверх своего точёного носика.

— Ты что, не слушала во время инструктажа? Или думаешь, что правила тебя не касаются только потому, что ты знакома с мисс Тао?

Она практически берёт маркер и пишет у меня на лбу "блатная".

Раньше я была одержима идеей превратить каждого ненавистника в фаната, убеждена, что мне нужно всем нравиться, и чувствовала себя абсолютно раздавленной, когда этого не получалось.

После скандала я поняла, что сколько бы я не делала сальто-мортале, чтобы угодить критикам, всегда найдутся те, кто ненавидит меня, будто у них такая работа на полную ставку, и мне никогда не покорить сердца тех, кому нравится быть жестоким.

— Ты права, — я пожимаю плечами. — Я хорошо знакома с мисс Тао. Она практически моя крёстная, — я говорю эту ложь так уверенно, как только могу.

— Тогда она, должно быть, в тебе разочарована, — Юджиния притворно надувают губы. — Сегодня утром всем было непросто. Честно говоря, мне было неловко за тебя. Но давай посмотрим правде в глаза: всем известно, что танцевать ты не умеешь. Тебя всегда будут помнить за то, как ты увела парня у другой.

Как по команде, все позади неё хихикают.

Должно быть, всех облетел слух, что сейчас будет драка. У дверей собралось вдвое больше зевак, желающих поглазеть на развязку.

— Ты ведь понимаешь, что для измены нужны двое, верно? — мне стыдно за то, что я сделала, но нет необходимости отрицать то, что произошло. — Я уже два года терплю гнев фанатов как Чжин-Хвана, так и Брейли. В какой-то момент у них были в тренде три разных хэштега "отмените Санди Ли". Моей жизни угрожали сасэны. Так что, если ты пытаешься запугать меня, то этого недостаточно, Юджиния. Тебе не напугать меня, если ты просто будешь вести себя как последняя стерва.

— Как ты меня назвала?! — брови Юджинии взлетают вверх, заходя за угловатую чёлку.

— Я закончила тренироваться в своём зале, если кому-то из вас он нужен.

Головы поворачиваются в сторону нового голоса, а фигуры расступаются перед Кэнди, стоящей в холле. Она впервые за весь день смотрит на меня, и внезапно я злюсь на Кэнди больше, чем на Юджинию.

Это так похоже на неё — холодно встретить меня, а потом броситься на выручку, когда я на пределе, как будто она делает мне огромное грёбаное одолжение.

Юджиния открывает рот, чтобы заговорить, но я исчерпала свой боевой рефлекс.

— Пошли, Фэй.

Я протискиваюсь мимо Юджинии, мимо Кэнди, пробираюсь сквозь толпу в коридор.

За моими плечами тут же начинается болтовня, но я не оглядываюсь. Я слышу лишь звук своих яростных шагов и голос Фэй, отражающийся от стен позади меня:

— О боже мой, когда ты это сказала, я своим ушам не поверила!

Глава 8. Наши дни

Не так я себе представляла наше воссоединение с Кэнди.

Я не ожидала эмоционального примирения, когда мы признаём все наши ошибки, миримся в объятиях, полных слёз, говорим друг другу много раз "Прости" и "Нет, это ты меня прости" и зарываем ужасы прошлого в землю, а чистые, незапятнанные отношения возникают заново. Слишком много всего произошло — слишком много такого, что нам не стереть, не вернуть назад.

Не знаю, чего я ожидала. Но мне больно, что Кэнди относится ко мне с таким безразличием, как будто я просто ещё один человек в толпе, как будто между нами не было всей этой ужасной, запутанной истории.

— Ты всегда кажешься такой милой и жизнерадостной, я и понятия не имела, что ты можешь быть такой жёсткой! — восклицает Фэй, поднимаясь за мной по лестнице на третий этаж, подальше от всех репетиционных комнат.

— Это...

Я больше не та, какой была. Я не приятный, жизнерадостный человек. Большую часть времени я чувствую оцепенение. Всё остальное время я злюсь.

— Я уже привыкла осаживать тех, кто буллит других, — объясняю я.

— Ну и рожа у неё была! Боже, жаль, что у меня нет телефона, чтобы запечатлеть такое на память! — хихикает Фэй при воспоминании. — Я бы сделала отпечатки побольше и разослала их, как открытки на Рождество.

— Не позволяй таким, как Юджиния, помыкать собой, — говорю я ей. — Они просто трусы, которые самоутверждаются, когда остальные чувствуют себя ничтожествами.

— Возможно, но… У меня никогда бы не хватило смелости сказать ей что-то подобное.

Фэй выглядит так, словно готова отрезать прядь моих волос, чтобы сделать из них талисман, или отдать мне своего первенца в обмен на защиту.

— Не волнуйся. Я прикрою тебя, — обещаю я. — Будем держаться вместе, хорошо?

Восторженная улыбка Фэй озаряет ей лицо.

— Извини, что у нас не получилось потренироваться. Давай попробуем ещё раз завтра, — я расправляю затёкшие плечи. — Пойду спать. Увидимся утром?

Фэй немного огорчается, когда я сообщаю ей, что вечер для меня закончен, но быстро оживляется и кивает:

— Увидимся за завтраком! Спокойной ночи!

Она несётся по коридору, а я разворачиваюсь и направляюсь обратно в свою комнату — нашу комнату, — скидываю туфли и падаю на кровать. С другой стороны комнаты доносится слабый запах цитрусового спрея для тела. Я поворачиваю голову, и взгляд останавливается на пустом столе и аккуратно застеленной кровати.

И я жду.

* * *

Я наполовину обматываю лодыжку спортивным бинтом, когда Кэнди наконец появляется в дверях.

Она молча снимает туфли и бросает сумку рядом с кроватью. Подойдя к своему столу, она ставит бутылку с водой и вытаскивает резинки из своего растрёпанного пучка, позволяя волосам длиной до талии свободно раскинуться по плечам и спине.

Мы провели бесчисленное количество часов в таком тесном помещении, как это, делясь едой, расписаниями, гостиничными номерами, тампонами. Мы видели друг друга в самом растрёпанном и неопрятном виде — без малейшего намёка на макияж, с брекетами на зубах, с огромными мешками под глазами, с выпадающими наращёнными ресницами, со всеми оспинами, дефектами и вросшими волосами, которые обычно замазывают или закрашивают. Горе неожиданно вспыхивает, когда я вспоминаю, как мы когда-то были близки.

Кэнди поворачивает стул ко мне и садится. Мы пристально смотрим друг на друга с разных концов комнаты. Кэнди заговаривает первой.

— Если Юджиния снова к тебе полезет, я...

— Я уже большая девочка, — перебиваю её я, прежде чем она заканчивает предложение. — Мне больше не нужно, чтобы ты за меня вписывалась.

— Я и вижу.

В её голосе слышится нотка недоверия, и я наслаждаюсь тем, что она понимает, что я уже не такая, как раньше. Что Солнышко, которое ходило за ней весь день, как бессловесный щенок, которого она избаловала, а потом бросила, вернулось к ней с отросшими когтями и острыми зубами.

— Люди меняются, Кэнди. Уверена, у тебя тоже изменилась не только причёска.

Я немного подшучиваю над ней, и она тут же это улавливает.

— Я пытаюсь быть милой, — хмурится она.

"А почему ты тогда не отвечала на мои звонки и сообщения? Это было бы тоже мило," — обиженные слова вертятся на языке, но я проглатываю их.

— Что ты здесь делаешь? — снова спрашивает она меня.

— Я же тебе говорила — то же, что и ты.

Кэнди мотает головой:

— Мы с тобой обе знаем, что ты не создана для шоу-бизнеса.

Я стараюсь, чтобы на лице не отразилась обида от её лёгкого укола. Она всегда точно знала, что нужно сказать, чтобы взбодрить меня, и одной фразой снова повергла меня на землю.

— Я тоже рада снова тебя видеть. Это правда, — её тон на мгновение смягчается. — Но после всего, что произошло, я думаю, тебе лучше уйти.

— После "всего"? — я издаю недобрый смешок. Даже она не может выразить это словами. — Ты имеешь в виду, после всего того, что между нами было? Всего того, что ты натворила?

Я хотела найти наиболее подходящее время, чтобы открыто поговорить о прошлом. Но вместо этого раздаются обвинения. Ставни с силой захлопываются, скрывая выражение лица Кэнди. Её челюсти сжимаются.

— Я советую тебе это для твоего же блага, — говорит она.

— Время, когда ты могла говорить мне, что лучше, прошли.

— Я не шучу, Солнышко. Тебе следует уйти.

— Или что? — я знаю, что вот-вот перейду черту, но дерзко приближаюсь к ней. — Ты меня заставишь?

Глаза Кэнди превращаются в кремень.

Это тот самый предостерегающий взгляд, которым она обычно одаривала меня, и он вызывает ту же реакцию — я слегка отшатываюсь, борясь с инстинктивным желанием уступить ей.

Она по-прежнему думает, что я слабачка. Что я буду всем лизать задницу. Что я буду делать то, что мне скажут, удовлетворять любой её каприз, что я позволю другим пользоваться собой для собственного развлечения, а потом встану на колени и поблагодарю их, когда они вышвырнут меня в мусор.

Нет, я уже не такая.

— Когда-то ты говорила, что я тебе как сестра. Но оказалось, твоим словам грош цена. Я не собираюсь снова отказываться от того, чего хочу, только потому что ты с этим не согласна, — говорю я ей. — Я хочу выиграть в этом проекте и никуда не уйду.

— Если ты так, то мне больше нечего сказать, — от слов Кэнди безжалостный холодок пробегает у меня по спине. — Ты права. Сейчас всё по-другому. Может, ты и не боишься Юджинии, но ты лучше кого-либо другого знаешь, что происходит с теми, кто встаёт у меня на пути.

Я в шоке замолкаю.

Какими бы напряжёнными ни были наши отношения, она никогда не угрожала мне напрямую. Я понимаю, что мне удалось задеть её за живое. Я расстроила её.

Кэнди вскакивает со стула, резко отворачивается и уходит в другой конец комнаты, чтобы приготовиться ко сну.

Да я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Я видела это своими глазами — жестокие ужасы, которые Кэнди причинила другому человеку. Лёгкость, с которой она это сделала. Довольный блеск в её глазах, когда они кричали.

От мысли о том, что Кэнди — мой враг, что я стою с ней лицом к лицу на одной сцене, я наполняюсь глубоким ужасом. И одновременно тайным, лихорадочным трепетом.

Глава 9. Четыре года назад

"Сладкая каденция" становится мегапопулярной.

Имена наших персонажей специально выбраны с использованием наших реальных прозвищ, чтобы получился плавный переход, когда мы дебютируем как поп-группа.

Кэнди — идеальная дочь иммигранта, преуспевает в учёбе на классического музыканта, но втайне мечтает стать поп-айдолом.

Минни — неоткрытый талант, замкнутая изгнанница, скрывающая свои амбициозные мечты и мощный голос.

Санни — игривая чирлидерша, разрывающаяся между желанием вписаться в популярную школьную тусовку и своей любовью к азиатской поп-музыке.

Сюжет следует за нашим превращением из обычных подростков в знаменитых айдолов, затрагивая проблемы дружбы, семейных ожиданий и романы в том, что критики называют "позитивным и нюансированным" изображением девочек-американок азиатского происхождения.

Всего после нескольких серий несколько наших популярных песен возглавляют стриминговые чарты, и к концу первого сезона фанаты узнают меня на улице, в торговом центре, в кинотеатрах, ресторанах. Однажды кто-то окликнул меня из своей машины, когда я остановилась рядом с ними на красный свет.

Предложения о спонсорстве и производстве мерча поступают потоком, и внезапно мне показывают прототипы коробок для ланча и пижамы с моим лицом на них. Менеджер Кэнди, мисс Тао, стала музыкальным менеджером "Сладкой каденции", и она наполняет нам программу съёмками, репетициями, выступлениями, интервью и фотосессиями.

Как фанату, мне всегда было интересно, каково айдолам вести такое возвышенное существование, когда ты уже не человек, а символ, живое воплощение одержимости. И теперь, когда я нахожусь по другую сторону телеэкрана, у меня наконец-то есть ответ.

Этого просто класс. Как фейерверки и парады, которые проходят ежечасно, как пробуждение и прыжки с парашютом каждый божий день. Десятки тысяч незнакомых людей одновременно обнимают тебя, говоря, что ты красивая, талантливая и особенная, что они тебя очень, очень любят.

Это самое прекрасное чувство в мире.

Но за невероятными взлётами следуют резкие падения. Многие внезапно убеждаются, что наше шоу либо слишком хайповое, либо слишком показушное. Опубликовано множество статей о том, что авторы пытаются поместить симпатичную мордашку на фоне уродливых реалий индустрии поп-айдолов, и что наши персонажи насаждают вредные азиатские стереотипы. А затем раздаются призывы к бойкоту, нас досаждают сообщениями от "Возвращайтесь в свою страну" до "Вам должно быть стыдно участвовать в превращении нашей культуры в товар".

А потом по коже бегут мурашки. Отвратительные сообщения в личку. Неприятные комментарии о наших телах. Мужчины средних лет отсчитывают дни до того, как мы станем совершеннолетними. Стратегия Мины — блокировать и игнорировать, и я знаю, что Кэнди тоже не читает свои сообщения, а вот я не могу остановиться. Я читаю каждый комментарий, пытаюсь отреагировать на каждую проблему. Я так сильно стараюсь угодить всем, но в итоге только проваливаюсь в каждую яму, и после всего, что я публикую, начинается новый раунд ещё более жарких дебатов, пока Мина не грозится отобрать у меня телефон.

У обеих Кэнди и Мины огромные фан-базы, и я пытаюсь напомнить себе, что так всё и было задумано. Кэнди — прекрасная принцесса-айдол, Мина — приземлённая и милая, а мой персонаж — "малышка" (макнэ) группы, и я начинаю беспокоиться, что меня воспринимают как неполноценную младшую сестру, пытающуюся испортить вечеринку гораздо более крутых старших сестёр. Из зависти я постоянно прокручиваю упоминания о себе и просматриваю хэштеги, чтобы видеть, что обо мне говорят.

Как-то я получаю действительно приятное сообщение одной от фанатки, от которого приятно всю неделю.

Привет, Санни. Обожаю, как ты сыграла в эпизоде на этой неделе. Было очень смешно. У меня не слишком много подруг в школе, но я смотрю "Сладкую каденцию", как будто вы втроём — мои лучшие подруги, и от этого мне не так одиноко.

Я улыбаюсь про себя, набирая ответ.

ОЧЕНЬ приятно. Спасибо! Иногда мне тоже одиноко, даже когда я не одна. Но когда я знаю, что благодаря мне кому-то другому легче, то и самой становится радостнее на душе.

<3 <3 <3

— Я подумала, что, когда мы вернёмся в студию на следующей неделе, то могли бы попробовать… Санни, ты слушаешь? Ты можешь хоть на секунду оторваться от своего телефона?

— Э-э-э… что? — я отрываюсь от набора сообщения и вижу раздражённое лицо Кэнди.

— Я с тобой разговаривала, — говорит она.

— Я весь день слушала, как кто-то со мной разговаривает, а сейчас мой мозг — это манная каша, — стону я, убирая телефон.

Аккуратные уголки её бровей сходятся вместе, и я готовлюсь к предстоящей лекции, но сегодня мой счастливый день, и Кэнди просто отворачивается и продолжает собирать вещи. Я втайне вздыхаю с облегчением.

Мы будем вместе.

Кэнди сдержала слово. Она всегда готова дополнительно потренироваться и порепетировать со мной в любое время, когда я захочу. Похоже, она не разделяет моей неуверенности в том, нравлюсь ли я людям, достаточно ли я хороша. Кэнди ни с кем себя не сравнивает.

Работать бок о бок с Кэнди было мечтой, ставшей явью, но это также означало познакомиться с настоящей Кэндис Цай — критичной, темпераментной, одержимой перфекционисткой.

Я смотрю, как Кэнди собирает последние вещи, выражение её лица отстранённое и бурное — такое бывает у неё, когда камеры выключены и она думает, что никто не смотрит. Наклон её плеч говорит об одиночестве, замкнутости, окутывающем её фигуру. Она известная звезда популярного шоу с легионами поклонников, которые замирают при одном её виде, но Кэнди редко кажется... счастливой.

Я думаю о нашей первой встрече, о розовых глазах Кэнди, о её тихих всхлипываниях.

Как бы мне хотелось сделать что-нибудь, чтобы она была счастлива.

— Завтра вечером Минни придёт ко мне домой посмотреть фильм, — говорю я ей. — Хочешь присоединиться к нам?

Она поворачивается ко мне, торжественный взгляд уже пропал, его сменило то, что, как я теперь знаю, является её отработанной фальшивой улыбкой:

— Может быть, в другой раз.

— Ты занята? — хмурюсь я.

— Да.

— Чем?

Она не отвечает, и я заговорщически наклоняюсь вперёд:

— Серьёзно, почему ты всегда нам отказываешь? Ты живёшь двойной жизнью, как Ханна Монтана?

Она издаёт сухой, умиротворяющий смешок.

— Или, может быть, у тебя запрещённые отношения со звездой К-поп, вынужденной встречаться тайно из-за запрета на свидания? — ахаю я, напуская на себя возмущённое выражение лица.

— Да. Именно так. Ты меня спалила, — говорит она невозмутимо.

— Я вижу тебя насквозь, — я указываю на неё пальцем, вращая им в воздухе, как будто могу выманить у неё все секреты. Кэнди закатывает глаза и отталкивает мой палец от своего лица.

Я испускаю надрывный вздох:

— Я знаю, что наши отношения вышли за рамки кринжовой парасоциальной эпохи, но мне по-прежнему кажется, что я ничего о тебе не знаю.

— Что ты хочешь знать? — Кэнди смотрит на меня так, словно не понимает, в чём проблема.

— Э-э… что-нибудь эдакое? Чем ты занимаешься, когда не работаешь? Какая у тебя семья?

— Я читаю, занимаюсь музыкой, снимаю видео, — она пожимает плечами. — Я живу с тётей и маленькими двоюродными сёстрами, но последние несколько лет учусь в школе-интернате.

От меня не ускользает, что она подчёркнуто ничего не говорит о родителях.

В этот момент Мина просовывает голову в студию через дверной проём:

— Девочки, вы готовы? Папа уже приехал.

Родители Мины без колебаний приняли нас с Кэнди в качестве дополнительных дочерей. Миссис Пак заискивает перед нами и всякий раз, когда приходит на съёмочную площадку, приносит кастрюли с джапче, а мистер Пак следит за тем, чтобы мы ни минуты не работали сверх отведённого времени, разрешённого законами о детском труде, и всегда предлагает подбросить нас с Кэнди домой по вечерам. Мину воспитали в таком изобилии безусловной любви, что она не может не излучать её.

Я обвиняюще указываю пальцем на Кэнди, не желая позволять ей сорваться с крючка:

— Она не захотела смотреть с нами кино. Уже в который раз.

Мина поворачивается к Кэнди и упирает руки в бёдра в позе старшей сестры:

— Ты уже, наверное, в пятый раз нам отказываешь. Давай, Кэнди. Мы же застрянем в этом здании на всё лето, работая над альбомом. Разве нельзя взять выходной, чтобы потусоваться с нами?

В глазах Кэнди появляется чувство вины из-за того, что её тут же призвали к ответу. Обожаю, когда Мина пользуется положением старшей. Наконец, Кэнди вздыхает и уступает:

— Хорошо, хорошо, я приду.

— Наконец-то мы удостоены аудиенции у её королевского высочества! — театрально произносит Мина.

— О, какой чудесный день! — я закрываю глаза рукой, как будто вот-вот упаду в обморок. — Смотрите, её высочество улыбнулась нам!

Кэнди мотает головой:

— Всё, больше не хочу.

Мина смеётся и обнимает Кэнди за левый локоть, а я провожу рукой по правому локтю Кэнди с другой стороны, игнорируя её притворный протест. Мы выводим её, как пленницу, из студии к передней части здания, где нас ждёт мистер Пак.

— Кэнди?

Раздаётся незнакомый голос, и я поднимаю взгляд. Какой-то молодой мужчина слоняется в другом конце коридора. Я ломаю голову, пытаясь вспомнить, не он ли один из звукорежиссёров, с которыми мы сегодня познакомились.

Рука Кэнди напрягается в моей. Я поворачиваюсь к ней, и от выражения её лица у меня по спине пробегают мурашки беспокойства.

Мужчина приближается к нам медленно, почти осторожно, но чем ближе он подходит, тем больше я напрягаюсь. В его походке сквозит враждебность, во взгляде — нервирующая напряжённость:

— Ты не захотела мне отвечать, поэтому мне пришлось прийти к тебе самому.

— Кто вы? — спрашивает Мина с другой стороны.

— Ты позвала меня в своём последнем видео. Мы знакомы! — мужчина уже стоит от нас всего в нескольких футах.

Кэнди давно не обновляла свой канал из-за плотного графика, но я помню последнее, что она запостила. Она обратилась с каким-то призывом к "подписчикам, которые были с ней с самого начала".

— Мне очень жаль, но в-вам нельзя здесь находиться, — я стараюсь, чтобы голос звучал ровно, убедительно, но требование выходит дрожащим. — Если вы не уйдёте, мы вызовем охрану.

Мужчина достаёт из кармана куртки чёрный предмет.

Взгляд фиксируют форму предмета, который он держит: ствол, рукоятка, спусковой крючок, — пистолет, это пистолет. Но мозг спотыкается, запинается, не может осознать происходящего. Разум застрял на том, насколько это нереально, что нас держат под дулом пистолета в коридорах студии звукозаписи, и насколько странно нормальным выглядит этот человек. Он похож на студента, работающего кассиром в супермаркете: чисто выбритое лицо, песочного цвета волосы под бейсболкой, серая куртка с капюшоном и джинсы. Он не похож на маньяка.

Этим утром мама ушла на работу до того, как я проснулась. Я не успела попрощаться с ней до ухода...

— Пожалуйста, не трогайте нас, — умоляет его Мина. Кажется, что она плачет.

— Это всё из-за неё! — он поднимает пистолет и направляет его в лицо Кэнди.

Одна мысль поднимается над удушающим страхом: сейчас он её застрелит.

Тело движется инстинктивно. Я поворачиваюсь и обнимаю Кэнди за плечи, прижимаю её к земле, прикрываю её тело своим. Мина кричит. Раздаётся выстрел, и он такой шокирующе громкий, что после него я вообще ничего не слышу, только приглушённый звон и собственное бешеное дыхание.

Мы с Кэнди растянулись на земле. Я не чувствую боли, не вижу крови. Кэнди приподнимается на локтях и обнимает меня за плечи, крепко прижимая к себе.

— Опусти пистолет, — произносит голос Кэнди рядом с моим ухом, чистый, как колокол, и непреклонный, как сталь.

Я растерянно моргаю, глядя на неё, но она смотрит не на меня, а прямо перед собой, на мужчину, её взгляд жёсткий и непреклонный. Рядом с нами Мина дрожит всем телом, её лицо залито слезами.

Я хочу крикнуть Кэнди: "Что ты делаешь? Почему ты пытаешься унять этого психа? Надо вставать и БЕЖАТЬ!" — но губы слишком сильно дрожат, чтобы что-то произносить.

Внезапно, словно щёлкнул выключатель, мужчина опускает руку, пальцы разжимаются один за другим. Пистолет с грохотом падает на землю.

— Ложись на пол, лицом вниз, — говорит Кэнди. — И не двигайся.

Мужчина опускается на колени, затем наклоняется всем телом вперёд, пока не оказывается лицом вниз на полу, полностью распростёртым ничком. Он лежит неподвижно, как деревянная плита, совершенно беззвучно, и остаётся так до тех пор, пока из-за угла не выбегают охранники.

После этого всё как в тумане.

Охранники окружают нас, переговариваясь, некоторые опускаются на колени, чтобы удержать неподвижного мужчину на полу. Кто-то набрасывает мне на плечи свою куртку. Снаружи ревут полицейские сирены, в окнах мелькают красные и синие огни. Мистер Пак обнимает Мину, которая рыдает у него на плече. Офицеры задают мне вопросы прямо в лицо:

— Что случилось? Вы ранены? Вам знаком этот человек? Мы позвонили вашей матери, она скоро будет здесь.

Я стою молча, ошеломлённая произошедшим, и не отвечаю ни на один из вопросов, которые мне задают. Я не могу объяснить, что только что видела: Кэнди велела мужчине бросить пистолет — и он бросил; она велела ему лечь на пол — и он лёг. Я не знаю как, но она остановила этого человека.

И спасла нас.

Кэнди сидит рядом со мной в конференц-зале и даёт показания полиции. Её дыхание прерывистое, а лицо застывшее. Какой бы собранной и храброй она ни была раньше, сейчас она выглядит так, словно тоже пребывает в шоке.

Её взгляд перемещается на меня, и она замечает, что я пристально смотрю на неё. Под столом её пальцы соприкасаются с моими, она берёт меня за руку.

И не выпускает до конца вечера.

Глава 10. Наши дни

Я продираюсь сквозь слои бархата.

Чернильная драпировка падает на меня со всех сторон, опускаясь на голову, плечи, руки, поглощая меня своими чёрными складками.

Собственное тело кажется невесомым. Я не знаю, где я.

Мне это снится?

Мне куда-то надо попасть. Кажется.

Вдалеке слышны ритмичные хлопки и слабые одобрительные возгласы.

— Санни! Санни!

Толпа зовёт меня.

Вытянув руки, растопырив пальцы, я прокладываю путь вперёд сквозь тяжёлую ткань. Наконец, я вырываюсь. Я за кулисами, стою под массивными установками, окружённая штабелями ящиков с оборудованием и футлярами для инструментов. Мигающий свет на сцене сбивает с толку.

— Санни! Санни! Санни!

Скандирование звучит лихорадочно. В передней части зала, кажется, битком набито. Для зала такого размера за кулисами должно быть оживлённо. Но там никого нет. Где съёмочная группа? Где сценические рабочие и техники? Я переступаю через паутину толстых электрических кабелей, разбросанных по полу, блуждая по вздымающемуся лесу усилителей и динамиков.

Наконец-то я вижу людей.

Это наша команда подтанцовок. Они держатся за руки, низко склонив головы, выполняя ритуал перед шоу.

— Где, блин, тебя носит?

Голос Кэнди гремит у меня в ушах, и я оборачиваюсь. Она стоит прямо у меня за спиной, руки скрещены на груди, её костюм сверкает, как будто она только что вынырнула из ванны с драгоценностями. Выражение её лица скрыто в темноте, но я знаю, что она злится на меня.

Пожалуйста, не сердись на меня.

Я тоже в костюме, многослойная юбка-лепестки распускается у меня на талии.

— Пошли, — говорит Кэнди. — Пора.

— Но… — я растерянно поднимаю глаза. — Какой сегодня сет-лист? И где Мина? Нельзя же выступать без неё.

— Она уже там.

Кэнди поворачивается и важно расхаживает, её гладкий конский хвост развевается за спиной, каблуки-шпильки острее ножей.

Подтанцовка расходятся и выстраивается в ряд — отряд послушных солдат, готовых к отправке, процессия затенённых лиц, наблюдающих за мной, пока я догоняю Кэнди.

Чёрная драпировка за ними колышется. Я прищуриваюсь. Что-то движется за занавесками. Что-то большое, выпуклое. Его форма проступает сквозь ткань, как у морского существа, притаившегося прямо под поверхностью стоячей воды.

— Кэнди… — не знаю почему, но голос срывается на шёпот. — Кэнди, ты это видишь?

До меня доносится ужасное, едкое зловоние, похожее на запах горящего пластика и обугленных волос. Гниющее мясо и открытые раны. Пахнет серой. Глаза слезятся, а желудок сжимается. Кэнди, кажется, вообще ничего не замечает — ни запаха, ни того, как что-то под занавесками подползает всё ближе и ближе. Она просто продолжает идти вперёд, пока мы не достигаем основания лестницы, ведущей на сцену. Толпа на другой стороне не перестаёт кричать.

— Ты готова? — поворачивается ко мне Кэнди.

Я понятия не имею, где мы и что я делаю, но киваю. Неподготовленность — это проклятие в мире Кэнди. Она протягивает руку и берёт меня за руку. Мы поднимаемся по лестнице, по одному пролёту за раз: вверх, вверх и вверх.

Я следую за тобой.

Я всегда... следую за тобой.

Прожекторы вспыхивают, как сигнальные ракеты, и мы оказываемся там, на сцене, заключённые в бархатистые внутренности позолоченного театра, в фокусе внимания в центре огромного оперного зала. Частные ложи выстроились вдоль стен, как ряды сверкающих зубов. Херувимы с розовыми лицами смотрят на нас сверху вниз из облаков, нарисованных на потолке. Толпа внизу в экстазе, живая, извивающаяся масса поднятых рук и красных открытых ртов, голодных и умоляющих. На секунду меня захлёстывает волна удовольствия от получения всего этого нефильтрованного внимания: Да, вот оно, вот это чувство, ещё, ещё…

— Смотри, — указывает Кэнди. — Сейчас будет её номер.

Луч прожектора скользит по толпе, поднимаясь всё выше, пока не падает на Мину. Наверху, на галёрке.

Зрители отворачиваются от сцены и смотрят на неё. Она в таком же костюме, как и у нас: сверкающий розовый и кремово-белый, юбка вздута слоями тюля. Она посылает воздушный поцелуй ниже, и это вызывает ещё больше свиста, одобрительных возгласов и клятв в вечной преданности. Она прикладывает палец к губам, призывая к молчанию, и толпа мгновенно затихает, как будто она нажала кнопку отключения звука.

Мина сгибается в поясном поклоне, затем начинает взбираться на перила.

— Подожди, Мина... — я делаю несколько шагов вперёд, и ледяной ужас начинает неуклонно стекать по шее.

Дойдя до края сцены, я в шоке отшатываюсь. Там, где должна быть оркестровая яма, зияет глубокий ров, отделяющий сцену от толпы. Я смотрю вниз, в ущелье, и не вижу дна. Лестницы по обе стороны сцены, ведущие вниз, исчезли. Перехода нет.

С другой стороны рва зрители загипнотизированы, все взгляды прикованы к Мине. Этот ужасный запах начинает пропитывать сцену. Я не осмеливаюсь обернуться, чтобы посмотреть. Я знаю, что существо, прячущееся за занавесками, прямо там. Передо мной простирается зияющий чёрный каньон.

Наверху, на втором ярусе, Мина изящно балансирует на перилах, слегка покачиваясь, а потом выпрямляется. Она разводит руки в стороны, изящная, как лебедь, расправляющий крылья, готовясь к полёту. Она наклоняется вперёд — и на краткий миг кажется, что она мягко повисла в воздухе, — а потом бросается с балкона головой вниз.

— Мина!

В безмолвном театре громкий треск тела, разбивающегося о твёрдую поверхность, отдаётся бесконечным эхом. Зрители как один поднимаются на ноги, аплодисменты заглушают мои крики.

Я рывком поднимаюсь вверх, задыхаясь, как будто меня держали под водой.

Я — в тёмной комнате, в постели. Несколько секунд в замешательстве я гадаю, куда подевались все постеры на стене, пока не вспоминаю, где я.

Я на проекте.

Волосы в беспорядке падают на лицо, и я протягиваю руку, чтобы убрать их с глаз. Ладонь становится липкой от пота. Весь лоб мокрый, как и подушка. В ноздрях щиплет от воспоминаний об этой ужасной вони, и я снова задыхаюсь, сгибаясь пополам от кашля.

В другом конце комнаты Кэнди тихо выдыхает и переворачивается на спину. Силуэт её рук, сложенных на груди, напоминает сказочную принцессу, ожидающую, когда её разбудит поцелуй прекрасного принца.

Меня охватывает горький порыв, и я хочу подойти туда и разбудить её, включить свет и осветить им все неприглядные вещи, копошащиеся и гноящиеся в нашем прошлом. Как она может так крепко спать, когда я вынуждена терпеть эти яркие ночные кошмары, постоянно мучая себя "что, если" по поводу того, что я не могу изменить?

Я перестала принимать лекарства некоторое время назад, когда казалось, что приступы паники у меня случаются не так часто, но я почти уверена, что положила в свою сумку кое-какие снотворные.

Тусклая цифровая дымка будильника на прикроватной тумбочке — единственный источник света в тёмной комнате. Когда я встаю с кровати, то вижу что-то в углу комнаты.

Сгорбленная тень. Там человек. Стоит в нескольких футах от моей кровати и смотрит на меня.

Внезапно я остро ощущаю, как воротник футболки касается моей шеи, слышу быстрое шипение собственного дыхания, вырывающегося из ноздрей. Мне хочется ущипнуть себя, дать себе пощёчину, чтобы убедиться, что я полностью проснулась, но не могу пошевелить ни единым мускулом.

Лицо окутано темнотой, но я могу разглядеть очертания пышной юбки, края короткого каре. Тень поднимает руки к лицу и начинает царапать его.

Звук ужасный — скрежет ногтей, как будто обезумевшие крысы пытаются вырваться из ловушки. Этот ужасный скрежет эхом отдаётся в комнате и голове.

Крик поднимается и застревает в горле, образуя болезненный пузырь, перекрывающий весь поток воздуха. Я больше не могу сказать, кажется ли мне или я продолжаю спать.

Наконец, тело приходит в движение. Как испуганный ребёнок, я натягиваю одеяло на голову и сворачиваюсь в комочек, зажмурив глаза, крепко сжимая в кулаки одеяло, заворачиваясь в него, как будто оно может каким-то образом защитить меня от ужасов снаружи.

Ткань сдвигается, несмотря на мою хватку. Матрас прогибается. Человек забирается мне под одеяло. Ледяные пальцы обвиваются вокруг моей лодыжки и тянут.

Я кричу и мечусь, воплю и брыкаюсь, тело сотрясается в судорогах, когда я пытаюсь сбросить руку, которая вцепилась в меня. Внезапно мои руки кто-то хватает. Кто-то пытается удержать меня неподвижно. От этого я ещё больше паникую, всё тело дико извивается.

— Санни, Солнышко! Проснись.

Я открываю глаза. Кэнди сидит на краю моей кровати, обнимая меня за плечи. В тусклом свете часов выражение её лица серьёзное, брови нахмурены. Я моргаю снова и снова. По углам нет никаких призрачных теней. Под простынями ничего.

— Это просто кошмар, — повторяет Кэнди. — Просто сон.

Слёзы наполняют мне глаза.

Мне снится кошмар, от которого я не могу избавиться уже 2 года. Мне по-прежнему снится Мина — я вижу, как она смотрит на меня из тёмных углов с не совсем своим лицом. Я обвиваю руками шею Кэнди и прижимаюсь к ней так сильно, как только могу, снова и снова повторяя в её волосы:

— Прости, прости, прости, прости...

Глава 11. Наши дни

Я просыпаюсь от быстрого стука в дверь.

— Санди?

Я моргаю от утреннего света. Стук становится настойчивее. Такое ощущение, что костяшки пальцев стучат прямо мне по черепу. Когда я наконец заставляю себя открыть глаза, то обнаруживаю, что лежу в постели, натянув одеяло до подбородка. Кошмары прошлой ночи проступают туманными фрагментами, затем захлёстывают меня одной стремительной волной.

Театральная сцена. Падение Мины. Тёмная фигура, забирающаяся в мою постель. Спокойный голос Кэнди мне в ухо. Я цепляюсь за неё изо всех сил.

Я бросаю взгляд в другой конец комнаты. Пустая кровать Кэнди застелена, простыни сложены, а подушки разложены, как на витрине мебельного магазина.

Помогла ли она мне успокоиться прошлой ночью? Или всё это мне тоже приснилось?

— Санди, ты здесь? — доносится снаружи голос Фэй.

— Заходи, я как раз встаю, — кричу я и свешиваю ноги с кровати, борясь с приступом головокружения.

Дверь приоткрывается, и внутрь просовывается розовая головка Фэй:

— Ты не пришла к завтраку, поэтому я подумала, что зайду проведать тебя...

Она отваживается войти с вежливой осторожностью, как будто не совсем уверена, что ей позволено вторгаться в моё личное пространство, хотя я уже давала ей разрешение. Её сегодняшний наряд такой же мечтательный, как и вчера, глаза и губы посыпаны блёстками. Множество девушек-айдолов пытаются изображать вечную куколку. Продюсеры это поощряют, а фанаты-мужчины принимают "на ура". Но добрый характер Фэй кажется настоящим, в нём нет ничего наигранного или искусственного, и я узнаю в нём то же приветливое очарование, благодаря которому стала столь популярна Мина.

В её голосе слышны нотки беспокойства и скрытого разочарования, и тут я вспоминаю, что обещала встретиться с ней за завтраком. Я потираю тыльными сторонами ладоней глазницы.

— Извини, у меня была тяжёлая ночь. Плохо спалось. Голова раскалывается.

— О нет, — она протягивает руку и нежно проводит пальцами по моему лбу, как будто проверяет, нет ли температуры. — Кажется, у меня в комнате есть немного аспирина. Могу сбегать и принести его тебе.

Прежде чем я успеваю ответить, она уже отвлекается, поворачивается на каблуках, чтобы осмотреть комнату:

— Вау, у тебя только одна соседка по комнате? Тебе так повезло! Я живу в одной комнате с тремя другими девушками... но я не жалуюсь никоим образом. Просто я единственный ребёнок в семье, и мне никогда раньше не приходилось делить с кем-то комнату. Ты ведь тоже единственный ребёнок в семье, так что знаешь, каково это?

Фэй такая милая девушка, но с её порхающими мыслями и зашкаливающим энтузиазмом к жизни рано утром трудно справиться.

— Который час? — сонно бормочу я.

— Э-э… — её взгляд беспокойно мечется. — У нас, кажется, остаётся 10 минут до первой тренировки?

— Что?! — я отбрасываю простыни. Часы на тумбочке показывают 8:17. — Блин!

Я ещё даже не распаковала вещи. Ныряю в сумку и начинаю рыться в содержимом. Вот и весь мой план по подбору макияжа и наряда на сегодня, чтобы внешний вид был безупречен и кричал всем соперницам "Попробуйте сравнитесь со мной". Вместо этого я надеваю первые попавшиеся предметы одежды — топик и пару свободных танцевальных штанов — и наношу немного консилера и подводки для глаз. Что делаю неровно.

— Блин!

Раньше у меня были большие проблемы с пробуждением в ходе концертного тура. Возможно, это был стресс, но я обязательно просплю, если не поставлю несколько будильников. Было несколько случаев, когда я чуть не опоздала на рейс, но Кэнди всегда была рядом, чтобы убедиться, что я встану.

Она больше не обязана присматривать за мной.

Мы с Фэй добираемся до танцевального зала ровно за 2 минуты до начала. Зал уже полон, все участницы проекта здесь, они выглядят отдохнувшими и готовыми к работе, кто-то увлечённо болтает, кто-то делает разминочную растяжку, и ни одна из них не выглядит так, будто только 10 минут назад вылезла из постели. Я едва успеваю оставить свою сумку у шкафчиков, прежде чем Юна начинает тренировку.

— Всем доброе утро.

Из глубины зала я вижу Кэнди, которая стоит во весь рост впереди группы, окружённая новыми преданными поклонницами. Почему мне опять больно на душе? Но напоминание ударяет в меня, как раскалённая кочерга между рёбер. Место рядом с ней раньше принадлежало мне.

— Теперь, когда мы разобрались с хореографией, вы разделяетесь для групповых тренировок по исполнительству, — объявляет Юна. — Когда я назову ваше имя, пожалуйста, присоединяйтесь к членам вашей группы для репетиций. Участницы первой группы: Грейс Чжан, Мали Сейлим, Виктория О и Фэй Куок.

— Пожелай мне удачи! — говорит Фэй с наигранным волнением, и я быстро машу ей рукой, прежде чем она вскакивает и присоединяется к другим девушкам.

Глаза бегают из стороны в сторону, пока перечисляются имена, каждая оценивает соседку, спокойно размышляя, кого из конкуренток было бы наиболее ценным или вредным иметь в качестве товарища по команде.

— Следующая группа, — объявляет Юна. — Алексис Тран, Ханна Пак, Санди Ли и...

Я вскидываю голову, когда слышу своё имя.

— ...Юджиния Синь, — заключает Юна.

Вена у меня на лбу подёргивается. Мы в одной группе. С Юджинией.

— У вас два часа на разминку. Руководителей групп выберите между собой, — инструктирует Юна после разбивки по группам. — В конце занятия мы проведём оценку всех групп. Пожалуйста, пройдите в комнаты для занятий.

Танцевальный зал взрывается бурным движением, начинается обратный отсчёт.

Во всяком случае, это будет хорошей возможностью потренировать мышцы щёк, удерживая радостную улыбку, хотя я киплю внутри.

Сначала я замечаю Алексис, её крашеные светлые волосы ярко контрастируют с загорелыми плечами. Она излучает флюиды спортсменки, жительницы Южной Калифорнии, как будто проводит много времени на пляже, играя в волейбол в бикини. Следующей к нам присоединяется Ханна — крошечная девочка-птичка, даже меньше Фэй, с обычным лицом айдола и робкой улыбкой. Я легко вижу её в списке одной из тех мегагрупп, в которых бывает более 50 участниц.

И, наконец, Юджиния Синь удостаивает нас своим присутствием. Она одета по-боевому: укороченная рубашка, подчёркивающая весь её подтянутый животик, и леггинсы, настолько облегающие, что они с таким же успехом могли быть раскраской для тела на бёдрах. Алексис и Ханна обмениваются неловкими взглядами. Уверена, все уже слышали, что мы с Юджинией вчера чуть не вцепились друг другу в глотки. Они, вероятно, одновременно проклинают своё невезение за то, что попали в группу с нами обеими.

— Великолепно, просто великолепно, — смеётся надо мной Юджиния.

— Что тебе не нравится? — вмешиваюсь я. — Я думала, вчера мы перестали быть друг для друга чужими.

— Тебе лучше не портить нам баллы, — она угрожающе тычет в меня пальцем. — Я не собираюсь тратить время на тренировку, поддерживая кого-то, кто, по сути, уже выбыл.

— Напомни мне ещё раз, у кого из нас платиновый сингл? — отвечаю я.

— Ладно, хватит грызться, — вмешивается Алексис, вставая между нами. — Давайте начнём тренировку. У нас всего 2 часа.

Юджиния захлопывает рот, театрально закатив глаза.

"Верно, — злобно думаю я. — Теперь ты не можешь делать мне заподлянки, не угробив при этом и свои баллы".

Не знаю, что имеют в виду, когда говорят "держи своих врагов поближе", но пока это работает в мою пользу.

* * *

После того, как мы заходим в одну из небольших студий для занятий, Юджиния немедленно назначает себя руководителем группы.

— Я была в тройке лидеров, так что я должна быть старшей, — заявляет она, гордясь собственной нерушимой логикой.

Ради общего блага я решаю придержать язык и проявить доброжелательность. Не уверена, входит ли это в планы и у Юджинии.

Каким-то образом репетиция проходит хорошо.

Потрясающе хорошо.

Надо отдать ей должное: Юджиния знает своё дело. Она распределяет между нами четырьмя вокал и хореографию, аранжируя и превращая то, что когда-то было сольным выступлением, в групповое.

— Понятно? Ладно, давайте теперь повторим с самого начала.

Юджиния нажимает кнопку воспроизведения, и из динамиков льётся музыка. Только сначала бас и барабаны — глубокое, вибрирующее сердцебиение. Затем каскад потусторонних электронных нот накладывается на вздыхающие струнные, синтез современного и классического звучания. Я не придала особого значения этому треку во время вчерашней тренировки, но, услышав его снова прямо сейчас, он захватывает меня и заставляет влиться в ритм вибраций. Он успокаивает и гипнотизирует. От него кровь течёт быстрее. Музыка циклично закольцовывается, вытекая наружу, а затем сворачивается вновь, как мелодичный уроборос. Это прекрасно.

Вместе мы поднимаем руки и начинаем петь.

Я двигаюсь без усилий, мышцы больше не горят. Я чувствую лёгкость облака, когда прыгаю, и огромную силу, когда приземляюсь. Я выучила эти движения и текст песни только вчера, но тело запоминает слова и танцевальные движения так, словно я повторяла их несколько лет.

В зеркале мы с Юджинией отражаем и дополняем ракурсы и ритм друг друга, наши голоса сливаются, и я узнаю всё, что горит в её острых кошачьих глазах — огонь, драйв, интенсивное, отчаянное, неустанное стремление к нашей общей мечте. Резкие слова, которыми мы плевались друг в друга, на мгновение забываются, и мы двигаемся как единое целое. Язык больше не нужен. Мысли растворяются в физическом инстинкте. Мы вчетвером объединяемся в единое целое, расширяясь и сжимаясь в такт, выгибаясь назад, а затем устремляясь вперёд.

Снова и снова.

Не знаю, сколько раз мы повторяем номер — кажется, двадцать, — а потом мы возвращаемся в главный танцевальный зал, выступаем перед всеми под пристальным взглядом Юны.

Мелодия песни в последний раз поднимается ввысь и заканчивается.

Мы повисли в тишине, как подвешенные марионетки, наше дыхание громко вырывается в пустом пространстве, где музыка когда-то убаюкивала нас.

Я поднимаю глаза, но не слышу ни одобрительных возгласов, ни аплодисментов. Просто комната, полная расчётливых, оценивающих глаз. Юна не улыбается и не хмурится, ничем не показывая, была ли она довольна или разочарована тем, что увидела. Она просто ждёт, пока мы выйдем из финальной позы и выстроимся в ряд, чтобы получить от неё оценку.

— Сначала Юджиния, — начинает Юна без предисловий.

Юджиния вытягивается по стойке смирно и выходит вперёд из строя.

— Ты вся будто деревянная.

Своим отзывом Юна режет без ножа.

— Твои движения слишком размеренны. Ты настолько сосредоточена на технике, что теряешь плавность. Дело не в том, чтобы правильно выполнить все движения, а в том, чтобы создать диалог, связь со зрителем. Тебе нужно заставить его что-то почувствовать, а я не испытываю никаких эмоций, наблюдая за твоим выступлением. Я уже говорила тебе об этом вчера, но ты всё пропустила мимо ушей. Если вчера ты была на первом месте, не означает, что ты там и останешься. Тебе нужно лучше стараться.

— Спасибо, — кивает Юджиния, опустив глаза. — Я так и сделаю.

— Теперь Санди, — Юна смотрит на меня.

Я встаю на разделочную доску и готовлюсь к потрошению.

— Тебе ещё нужно поработать над формой, но по сравнению со вчерашним это был большой прогресс. У тебя сильный голос. Поражаюсь, как ты вытягиваешь высокие ноты во время интенсивных танцевальных движений. У тебя чувствуется энергия и индивидуальность, и я хочу видеть этого больше. Ты привлекла моё внимание и держала его до конца. Молодец.

Краем глаза я замечаю розовое пятно, и, слегка повернувшись, вижу в толпе ликующее лицо Фэй, она слегка хлопает в ладоши в знак приглушённых аплодисментов, и я улыбаюсь, облегчение поднимает мне настроение.

Юна заканчивает критический разбор и отпускает нас:

— Следующая группа.

Мы уходим в центре сцены, и Ханна наклоняется ко мне, шепча:

— Молодец, ты была просто великолепна!

— Да, это было потрясающе, — добавляет Алексис слева.

— Спасибо, девочки, мы всё делали вместе, — говорю я им, гудя от похвалы и волнующей возможности завести новую дружбу. — Мы были настоящей командой.

Говоря "мы", я бросаю косой взгляд направо, в сторону Юджинии. Та решительно смотрит вперёд.

Когда я сажусь со своей группой, Кэндис встаёт со своей командой. Я наблюдаю за ней, нервы трепещут от предвкушения. Несмотря на то, что она, кажется, провела черту на песке, я по-прежнему ловлю себя на том, что жду её выступления с нетерпением заядлой фанатки, а угрозы, которые она бросала вчера, всё равно что забыты.

Кэндис стоит впереди и в центре, в главной позе, остальные девушки по бокам от неё. Она поднимает руку, как гибкую дирижёрскую палочку, и начинается пульсирующий ритм. Музыка та же, но интерпретация хореографии их группы совершенно уникальна, и я вижу стилистическое руководство Кэнди во всём.

Наблюдать за её выступлением снова, лично, а не на экране... это чистая радость.

Работа ног настолько тонкая, что кажется, будто она скользит по воде, а в следующую секунду её движения наполняются взрывной силой. Её голос легко переходит от самого низкого мурлыкающего диапазона к самому верхнему, ангельскому регистру. Другие девушки из её группы годны лишь для того, чтобы выступать у неё на подтанцовках. Им даже близко к ней не подойти.

Сейчас и всегда Кэндис Цай нет равных.

Остальным из нас остаётся только надеяться на привилегию стоять в её пыли, когда она проносится мимо нас.

Как только песня достигает кульминации, девушка слева от Кэнди внезапно сбивается с шага. Хореография разваливается, как сбитые костяшки домино. Кэнди продолжает исполнять номер, по-видимому, уверенная, что девушка сможет нагнать, пока та не начинает кричать.

Но девушка падает на колени на сцене, плача, как будто ей страшно и больно. Она поднимает руки и яростно царапает себе лицо и шею, глубоко впиваясь ногтями.

Ропот проносится по комнате: потрясённые вздохи, панические крики. Юна останавливает музыку и подбегает. У девушки начинает идти кровь.

— О боже мой, Блейк!

— Блейк, с тобой всё в порядке?

— Что происходит, она здорова?!

Я замираю. Я могу лишь стоять и смотреть, как эта ужасная, знакомая сцена разыгрывается передо мной.

Все в ужасе уставились на пострадавшую девушку — Блейк, другого лидера по баллам вчерашнего рейтинга. Сквозь суматоху я вижу, как Кэнди тянется к Блейк, берет её за плечи, обнимает и что-то говорит ей тихим голосом. Я не слышу, что она говорит, но, похоже, она пытается успокоить её. Затем появляется Юна, они вдвоём обступают Блейк и проводят её к двери.

— Пожалуйста, потренируйтесь сами, — только и говорит Юна, прежде чем они с Кэндис выводят плачущую девушку в коридор, оставляя нас в растрёпанных чувствах.

Выступления остальных групп отменяются, но дневные занятия продолжаются как ни в чём не бывало.

Мы стараемся изо всех сил продолжать тренировки, но затравленный взгляд теперь у всех. Сама того не замечая, я прикусываю ноготь большого пальца так глубоко, что идёт кровь.

В конце дня мы снова собираемся в главном зале, чтобы послушать объявления госпожи Тао.

— Знаю, что все вы волнуетесь, но мы позаботились о Блейк — ей оказали срочную медицинскую помощь. Мы сообщим вам о её состоянии, как только сможем, — заверяет нас мисс Тао. — Я рада видеть, что все по-прежнему спокойны и собраны. Лучшие по баллам сегодняшнего дня — Ребекка Хванг и Санди Ли.

Я моргаю, когда начинаются хлопки, совершенно ошеломлённая тем, что она называет моё имя. На меня смотрит весь зал. Я практически слышу тонко завуалированные мысли в фальшивых улыбках и вялых аплодисментах.

Почему она?

Разве она не была кандидаткой на вылет?

Она этого не заслуживает.

Ещё более неожиданным является список выбывших, которых объявляют сразу после этого.

— Самые низкие баллы у Юджинии Синь, Тессы Мэн и Карли Юн. Мне жаль, Тесса и Карли, но сегодня ваш последний день с нами, — объявляет мисс Тао.

Я должна была наслаждаться сладкой победой. Я к этому и стремилась. Моя первая победа за долгое-долгое время, а один из моих врагов повержен.

Но все мысли возвращаются к Блейк. О том, что она царапала себя так же, как кошмарный призрак Мины, которого я видела в своей комнате.

Как Кэнди стояла рядом с ней, когда это случилось.

Это не может быть совпадением.

— Поздравляю! — Фэй выскакивает из толпы и обнимает меня за плечи. — Я знала, что сегодня ты получишь высший балл. Ваша группа выступала просто потрясающе! — затем она наклоняется и подмигивает. — Кроме Юджинии. Так ей и надо.

Мы выступали потрясающе. Но после того, что случилось с Блейк, я не могу заставить себя радоваться.

Во время ужина в столовой меньше народу, чем вчера. Несколько запоздавших сидят группами за отдельными столиками. После первоначального всплеска возбуждения Фэй ведёт себя тихо. Я на мгновение задумываюсь, не чувствует ли она себя подавленной, особенно после того, как мы сблизились из-за общего опасения оказаться в конце списка в первый же день.

Прежде чем я успеваю подбодрить её, Алексис и Ханна садятся за наш столику со своими подносами. Первой подаёт голос Алексис:

— Блинский блин, с Блейк происходит какой-то треш!

— Кто-нибудь знает, что с ней конкретно произошло? — задаёт вопрос дня всем присутствующим Ханна. — Такое впечатление, будто она ни с того ни с сего получила ожог второй степени. Она даже ни к чему не прикасалась!

— Ты что-нибудь слышала от Юны или Кэндис? — спрашивает меня Фэй.

— Нет. Я не видела Кэндис с утра, — говорю я ей.

— Наверное, Блейк придётся уйти с проекта, — серьёзно говорит Ханна. — Кажется, у неё там всё серьёзно, то есть, реально хреново.

— Говорят, у неё, вероятно, случилась сильная аллергическая реакция на что-то, — добавляет Фэй.

— Что-то я не видела похожих аллергических реакций, — бормочу я.

— Надеюсь, с ней всё в порядке. Но всё же… — Алексис накручивает на вилку спагетти и подносит ко рту. — Ещё одной участницей меньше перед финалом.

— Боже мой, Лекси, как ты можешь так говорить?! — протестует Ханна, её брови хмурятся от отвращения. — Блейк прямо сейчас могу везти в больницу!

— Не делай вид, что ты тоже об этом не думаешь. Конкуренция и так достаточно жёсткая, без обид, — она смотрит на меня. — И что у нас за непонятная балльная система? Как и за что их вообще выставляют? Похоже, что любую из нас могут отсеять в любой момент.

Я смотрю на мясной фарш в красном соусе Болоньезе в своей тарелке, а Ханна и Алексис продолжают спорить.

У меня в голове израненное лицо Блейк накладывается на лицо Мины, и я теряю весь аппетит.

Глава 12. Три года назад

Работа над нашим альбомом приостановлена, пока звукозаписывающий лейбл подыскивает новую студию.

Пиар-отдел быстро публикует заявление. Официальная версия для прессы является правдой — вооружённый человек ворвался в студию и выстрелил в нас, после чего его задержала служба безопасности.

За исключением того, что в пресс-релизе отсутствует одна важная деталь — нас спасли не охранники.

После сравнения обеих наших версий событий мы с Миной приходим к одному и тому же выводу: именно Кэнди остановила вооружённого нападавшего.

— Надо спросить её об этом. Только так мы и узнаем, — говорит мне Мина по видеосвязи.

— Ну, можно попробовать. Когда дело доходит до личных вопросов, она уклоняется от них, как Нео в фильме "Матрица", — указываю я. — Я считаю, что она применила гипноз. Как тот фокусник, который ходит по Венис-Бич и заставляет людей вести себя так, словно они животные в зоопарке?

— Можно загипнотизировать других, только если они тебе это позволят, — напоминает Мина. — А Кэнди...

— Что бы она ни сделала, это спасло нам жизни, — перебиваю я, внезапно чувствуя себя защищающейся, как будто мы обвиняем Кэнди в чём-то ужасном за её спиной.

Мина подносит камеру ближе к лицу, как будто она главная героиня фильма ужасов и только что нашла нечто такое, что вот-вот приведёт к повороту сюжета:

— Может быть, она обладает какой-то сверхъестественной силой?

Я не могу удержаться и недоверчиво смеюсь.

— Я серьёзно, — фыркает на меня Мина.

— Прости. Понимаю, что всё это чрезвычайно серьёзно, но... сверхъестественная сила? Разве ты не христианка? Разве в церкви не косо смотрят на подобные вещи?

— Я хожу в церковь, потому что это важно для родителей, — в голосе Мины слышится редкая нотка вызова. — Но я всегда верила в… ну...

— Во что? В возможность управления сознанием?

— Мы обе это видели! Он сделал именно так, как она ему велела, — утверждает Мина. — Нельзя ничего исключать, пока мы не поговорим с ней.

— Итак. Как поступим: пригласим Кэнди и спросим её об этом напрямую?

— Именно так.

— Круто. Тогда готовься хватать её за ноги, если она попытается убежать.

Когда я заканчиваю разговор с Миной, меня ждёт непрочитанное сообщение от Кэнди.

Ты завтра готова вернуться к работе? Если тебе нужно ещё время, чтобы прийти в себя, я могу поговорить с продюсерами.

Уже почти 23:00, а Кэнди думает обо мне. Как она ко мне внимательна! Приятное тепло разливается в груди, пока я печатаю ответ:

Я в полном порядке! Мама вся не своя, мне нужно убираться отсюда. А как насчёт тебя?

После этого происшествия мама впала в безумие, вызванное паранойей и чувством вины. Она висит на телефоне у агента по недвижимости, потому что убеждена, что преследователи вломятся нам в дом, и нам нужно как можно скорее переехать. Я даже не помню, когда мама в последний раз готовила мне завтрак, но внезапно мне кажется, что я каждое утро просыпаюсь в ресторане фастфуда, а ночью засыпаю под звуки того, как мама обходит дом, проверяя и перепроверяя все замки.

Обо мне не беспокойся. Уже поздно, тебе нужно немного отдохнуть.

Ладно, ладно, укладываюсь спать прямо сейчас. Увидимся завтра, К!

Для пущей убедительности я добавляю целый ряд смайликов "целующееся личико".

Через несколько секунд я получаю ответное сообщение, которое гласит просто:

Спокойной ночи, С!

Кэнди, которая раньше никогда не писала мне сообщений, только что пожелала спокойной ночи.

Я откидываюсь на спинку кровати и улыбаюсь в потолок. Быстрое и ужасное осознание поражает меня, как молния в ясный день.

Мне это нравится.

Я знаю, что это неправильно. Я знаю, что не должна так себя чувствовать. Но вот я купаюсь во внимании Кэнди, плаваю на спине сквозь приливные волны привязанности и беспокойства, а больной, ужасный голос в моей голове шепчет: "Может быть, оно того стоит".

На следующий день мисс Тао отвозит нас троих на новое рабочее место — частную студию, спрятанную глубоко на склонах Лорел-Каньона, вместо роскошного здания в центре Лос-Анджелеса. Я натягиваю свою самую яркую улыбку, весело и непринуждённо болтаю со всеми.

— Я в порядке, я в порядке, правда, — говорю я им.

Кэнди следит за мной взглядом через всю комнату, и сердце совершает крошечный переворот каждый раз, когда я ловлю её взгляд на себе.

Первый час записи проходит незаметно. В уютном приглушённом свете звукозаписывающей кабинки, с наушниками на голове, я вся в работе, заряжена энергией, в своей стихии. Глаза закрыты, губы прижаты к сетке фильтра микрофона, песня льётся из меня без усилий, каждая нота безупречна, точно невидимые стрелы попадают в яблочко. Никакого напряжения, сплошная уверенность.

Как я и сказала. Я в полном порядке.

Через 5 минут продюсер останавливает меня, чтобы высказать своё мнение. Я поднимаю взгляд на стеклянную панель комнаты сведения, и внезапно в дальнем углу появляется мужчина в бейсболке и серой толстовке. Его там не было, когда мы начали работать.

Всё тело замирает. Ужас сдавливает мне на горло, как ногой, и я издаю сдавленный звук, похожий наполовину на вздох, наполовину на всхлип.

— Это он! Это он! — кричу я и показываю пальцем.

Мина и Кэнди врываются в кабинку и бросаются ко мне. Продюсеры приходят вслед за ними и уверяют меня, что это всего лишь ассистент, показывают мне его удостоверение личности — доказательство того, что он не опасен, но это не срабатывает. Я вижу лишь мстительные глаза под полями его кепки, звенящее эхо выстрела в ушах.

Их слова сливаются в бессвязный шум. Я ничего не могу разобрать из-за сильного прилива крови, бьющей по барабанным перепонкам. "Пожалуйста, расступитесь", — пытаюсь сказать я, но взрослые продолжают толпиться вокруг меня, их лица маячат слишком близко, руки тянутся и хватают. Они просто пытаются помочь, но от этого становится только хуже, и я отталкиваю их. "Остановитесь, не прикасайтесь ко мне…"

— Солнышко, — Кэнди зовёт меня по имени, прорываясь сквозь шумовую мешанину.

Она берёт меня за руку, прочная балка поддержки удерживает меня как раз в тот момент, когда я вот-вот упаду и разобьюсь вдребезги. Вместо того чтобы отпрянуть от её прикосновения, напряжение, сковывающее тело, на секунду ослабевает, и я падаю вперёд, ударяясь головой о её плечо.

— Давай выйдем наружу, хорошо? — Кэнди выводит меня из кабинки. Я уткнулась лицом ей в шею, а она обнимает меня, словно возводит защитный барьер между миром и мной. — Мина, сбегай за водой.

Коридор снаружи короткий, совсем не похож на тот обширный коридор, где на нас напал неизвестный, но мне опять кажется, что за углом кто-то прячется, и я не могу перестать думать об этом. Страх настолько реален, что физическая сила сжимает мне грудь всё сильнее и сильнее.

— Сюда, присаживайся, — Кэнди подводит меня к скамейке и усаживает на неё.

— Кажется, меня сейчас вырвет, — я опускаюсь, закрывая глаза от приступа тошноты.

Рука Кэнди перемещается к центру моей спины, нажимая нежно, но твёрдо:

— Дыши. Всё в порядке. Ты в безопасности.

Она медленно потирает руку круговыми движениями, пока я изо всех сил пытаюсь дышать ровно.

— Посмотри на меня, — Кэнди приподнимает мне подбородок, пока наши взгляды не встречаются. — Здесь ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

В ту секунду, когда она это говорит, это становится фактом — как воздух, как сила тяжести. Я верю без вопросов. Облегчение наступает почти мгновенно. Я прерывисто выдыхаю и изо всех сил пытаюсь сосредоточиться на тембре её голоса, весе её руки, уверенности в ней.

— Вдохни, — говорит она.

Я глубоко вдыхаю.

— Теперь задержи дыхание.

Я слушаюсь, чувствуя, как в лёгких нарастает давление.

— Теперь выдохни.

Я выдыхаю.

— Хорошо. Вот так. Ещё раз.

Я не знаю, долго ли мы этим занимаемся, но когда я снова поднимаю глаза, Мина стоит перед нами с тремя бутылками минералки в руках, и всё её лицо искажено беспокойством. Кэнди берёт одну из бутылочек с водой, откручивает крышку, протягивает её мне, и я за считанные секунды осушаю половину.

— Лучше стало? — спрашивает Кэнди.

Да, мне уже лучше. На самом деле, я полностью расслабилась, сердце успокоилось, дыхание становится ровным.

Пока Кэнди проводит успокаивающими круговыми движениями по моей спине, я встречаюсь взглядом с Миной. Наш вчерашний разговор всплывает в голове.

Сверхъестественная сила.

Кэнди действительно способна на что-то подобное? Она заставила меня успокоиться? Она приказала моему пульсу замедлиться? Успокоятся ли мои лёгкие? Точно так же, как она заставила незнакомца бросить пистолет и лечь на пол?

— Санди, с тобой всё в порядке? — мисс Тао подходит к нам троим.

Она бросает взгляд на Кэнди, и та отпускает мою руку и отходит, уступая место на скамейке мисс Тао.

— Кажется, я пришла в норму, — говорю я ей, во рту пересохло, даже после стольких глотков воды.

— Может быть, тебе стоит отдохнуть до конца дня? — спрашивает мисс Тао.

— Да, тебе определённо стоит поехать домой, — соглашается Мина.

— Нет, — возражаю я. — Я остаюсь.

— Не надо пересиливать себя, — говорит Кэнди.

— Если я сейчас уйду, то он выиграет, — говорю я им. — Я не позволю ему победить.

Следующие полчаса я убеждаю мисс Тао, что да, я немного перепугалась, но теперь я держу себя в руках. В конце концов мне разрешают вернуться в студию, но запрещают петь, и я провожу остаток дня, сидя за микшерным пультом — смотрю на Кэнди и Мину по другую сторону стекла. Время от времени я ловлю взгляд Кэнди, и это глубокое чувство спокойствия разливается от макушки до конечностей.

Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

В конце дня мы с Миной подходим к Кэнди, как и планировали.

— Ты свободна в эти выходные, Кэнди? Мы так и не посмотрели вместе фильм, — спрашиваю я с обнадёживающей улыбкой.

— Думаю, было бы неплохо просто пообщаться, — говорит Мина. — После... того, что с нами случилось.

Оказывается, нам не нужно было ничего придумывать заранее.

Кэнди кивает, выражение её лица слегка смирившееся, как будто она понимает, что разговора, которого она избегала, уже не избежать:

— Конечно, во сколько?

Глава 13. Три года назад

В субботу, когда приезжают Мина и Кэнди, я провожу весь день, переставляя и укладывая все наполовину упакованные коробки для переезда, чтобы не казалось, что у меня в доме промчался ураган. Мы с Миной решили, что встреча должна состояться у меня дома, потому что мамы не будет, а если бы мы пошли к Мине, нам пришлось бы иметь дело с её матерью, которая каждые 15 минут норовит принести очередную порцию напитков.

Я убираюсь часами — ненавижу уборку, — потому что не хочу, чтобы Кэнди думала, что у нас с мамой в доме вечный беспорядок.

Я трачу много энергии, пытаясь произвести впечатление на Кэнди в целом. Когда я снимаюсь в сцене, я думаю о том, как бы Кэнди произнесла ту или иную реплику. Я думаю о том, как бы Кэнди исполнила ту или иную песню. Когда я хожу по магазинам, я задаюсь вопросом, одобрила бы Кэнди мой выбор одежды. Интересно, куда она пойдёт после того, как уйдёт из студии? С кем она? Что делает? Предпочла бы ли она делать всё это со мной?

Интересно, думает ли она обо мне так же часто, как я о ней?

Мина и Кэнди появляются ровно в 19:00. Мы отмечаем это торжественное мероприятие на этаже моей комнаты, разделив между собой большую пиццу и двухлитровую бутылку газировки. Мы рассказываем о том, как прошла запись первую неделю назад, о наших мыслях по поводу нового сценария, который только что получили для второго сезона, и читаем несколько трогательных сообщений от фанатов, которые теперь фильтрует наш менеджер по социальным сетям.

Каждый раз, когда в обсуждении наступает затишье, мы с Миной обмениваемся взглядами, прикидывая, когда нам следует затронуть нашу тему.

— Итак... после нервного срыва в понедельник мама подумывает нанять мне дополнительную охрану, — говорю я, пытаясь зайти издалека.

— Типа телохранителя? Можешь попросить кого-нибудь симпатичного? — ухмыляется Мина.

— Вероятно, это будет совсем не симпатичный 50-летний бывший полицейский в разводе, — сокрушаюсь я. — Кроме того, кажется, у нас уже есть телохранитель.

Я многозначительно смотрю на Кэнди. Мина кивает мне в знак солидарности. Кэнди опускает глаза и, кажется, глубоко погружается в созерцание своей газировки, вертя пластиковый стаканчик в руке. Не успели мы перейти к вопросам, которые готовились задать весь вечер, Кэнди заговаривает первой.

— Простите меня, — её голос полон раскаяния. — За всё, через что вам обеим пришлось пройти из-за меня.

— Перестань, — поспешно утешает её Мина. — Пожалуйста, не вини себя!

— Ни в чём из того, что произошло, нет твоей вины, — подчёркиваю я.

— Мне просто хотелось донести до вас, как мне жаль, — Кэнди отставляет стакан, который держит в руке. Когда она снова смотрит на нас, в её тоне чувствуется решимость. — И хочу вам кое-что рассказать.

Мы наблюдаем, как Кэнди тянется к своей сумке и достает маленькую декоративную металлическую жестянку размером не больше ладони. Кэнди набирает в грудь воздуха и спрашивает:

— Вы когда-нибудь слышали о небесной деве?

Я немного наклоняюсь вперёд, с любопытством разглядывая жестянку:

— Думаю, да. Это такая народная сказка, верно?

— Это миф о девушке, духе неба, у которой украли одежду, и ей пришлось выйти замуж за того, кто украл её одежду? — спрашивает Мина, переполненная интересом. — Что-то вроде мифа о шелки^[4]?

Кэнди кивает. Затем она говорит тихим, благоговейным голосом:

— Это не просто народная сказка.

Мы с Миной замираем, наши глаза широко раскрываются, когда заявление Кэнди эхом отдаётся в комнате.

— Я могу показать вам, — говорит Кэнди, медленно переводя взгляд с меня на Мину. — Вы мне верите?

Мы киваем. Конечно, мы ей верим. Мы готовы доверить ей наши жизни.

Она открывает крышку жестянки. Содержимое внутри коричневато-красное, как глина. Кэнди опускает пальцы, зачерпывает немного и тянется к моему лицу. Кончиками пальцев — мягких, таких мягких, — она касается моего лба, нанося бальзам на брови, спускаясь к переносице и по щекам. Такое ощущение, что меня помазывают. Как избранную.

— Моя семья происходит из отдалённой рыбацкой деревни на острове в Восточно-Китайском море, — начинает Кэнди. — Тысячу лет назад на этом острове произошло чудо.

Она повторяет то же самое с лицом Мины, тщательно размазывая глину по её лицу. Затем она просит нас взяться за руки. Мина берёт Кэнди за левую руку, а я за правую, наши руки образуют энергетическую связь.

— Закройте глаза, — просит Кэнди.

Мы с Миной закрываем глаза. Мир тускнеет, и всё, что остаётся, — это ощущение руки Кэнди в моей, звук её нежного, ровного дыхания.

Кэнди начинает петь. Её прекрасный голос сливается в мелодичный напев на незнакомом мне диалекте. Пение звучит как заклинание, как гимн. Оно так прекрасно. Незнакомые слова ласкают кожу, проникают в поры, и я напряжённо жду того, что Кэнди нам покажет.

— Теперь откройте глаза, — произносит голос Кэнди.

Я открываю глаза и вижу бесконечные зелёные просторы.

Во всех направлениях растут деревья, тянущиеся ввысь.

Небо. Я поднимаю глаза на звуки птичьих криков, когда трепещущие тени крыльев проплывают над головой на фоне тонких клочьев облаков. Мы не у меня дома. Мы в лесу.

Это невозможно. Мы же были в моей комнате всего несколько мгновений назад.

Прохладный туман оседает на руках. Когда я вдыхаю, воздух насыщен ароматом свежей земли. Вместо ковра моей комнаты подо мной клочок травы.

Кэнди отпускает наши руки и поднимается на ноги, жестом предлагая нам встать.

Мина нетерпеливо приподнимается, крутится на каблуках и с ошеломлённым волнением осматривается по сторонам. Я провожу руками по травинкам, и пальцы становятся влажными от росы. Это кажется реальным. В то же время в окружающей обстановке есть что-то жутковатое, похожее на сон, где всё, кажется, размывается на краю восприятия.

Я открываю рот, чтобы спросить Кэнди, где мы находимся, как мы сюда попали, и задать сотню других животрепещущих вопросов, но голос срывается на приглушённые звуки, как будто я пытаюсь говорить под водой. Мина тоже что-то говорит, её губы быстро шевелятся, но голоса тоже не слышно.

— Всё в порядке. Здесь вы в безопасности.

Мы слышим только голос Кэнди. Она жестом приглашает Мину и меня следовать за ней, и мы втроём направляемся в густой лес.

Деревьев бесконечное множество, кроны простираются далеко вдаль. Наконец, зелень становится редкой, и мы выходим из дикой природы на ярко-белый берег моря. Я прикрываю глаза от внезапного резкого света. Зубчатые скалы окружают береговую линию, и я чувствую запах солёных брызг от волн.

— Во время осеннего солнцестояния небесная дева спустилась с небес на остров. Когда она купалась в океане, рыбак заметил её с берега, — рассказывает нам Кэнди и указывает на воду.

На мелководье стоит красивая девушка.

Она обнажена, её кожа влажная и блестящая, длинные волосы прилипли сзади к мягкой выпуклости бёдер.

Мужчина наблюдает за ней с берега. На нём простой халат, волосы собраны сзади в традиционный пучок на макушке. Мужчина медленно пробирается к ней по песку. Девушка не отворачивается, чтобы спрятаться, стоит дерзкая и обнажённая, не стыдясь своей наготы. Волна плещется у её икр.

Мужчина медленно приближается к ней, словно в трансе. В руках он несёт свёрток с переливающимися одеждами. Он протягивает одежду девушке, его глаза полны преданности, безбрежной, как море, и девушка принимает одежду.

— Он влюбился в неё, и небесная дева ответила ему взаимностью, — рассказывает нам Кэнди. — Она решила не возвращаться в небесное царство и остаться со своим возлюбленным. Остров стал ей домом, а жители деревни — семьёй.

Девушка одевается, и они вдвоём выходят на пляж, держась за руки.

Мы следуем за ними обратно к деревьям, петляя по лесу. На этот раз, выйдя из леса, мы оказываемся у въезда в деревню. За простыми деревянными воротами расположено несколько хижин из сырцового кирпича с соломенными крышами.

Кажется, что проходит какой-то праздник. Взрываются петарды, гонги и барабаны стучат в такт радостному реву соны. Мы входим в ворота и проходим мимо толп возбуждённых жителей деревни.

Два человека стоят в центре деревни, посреди толпы. Они одеты в красные одежды, и я узнаю в мужчине того, кого мы видели ранее. Перед ним стоит девушка, на голове у неё красная вуаль. Между собой они держат полоску красной ткани, завязанную в центре замысловатым узлом. Они поворачиваются лицом друг к другу и низко кланяются.

Свадебная церемония.

Когда небесная дева и её новоиспечённый муж заканчивают свои поклоны, горожане устремляются вперёд, провожая их по улице. Мы следуем за ними по дорожке, усыпанной лепестками цветов: розовой сливы, кремовых магнолий, фиолетовых орхидей, — ароматным ковром, стелющемся по деревне.

Тропинка заканчивается, мы поднимаем глаза и видим небесную деву, исполняющую танец на возвышении. Танец прекрасен, гипнотизирует; я очарована изгибами её рук, их взмахами, элегантными прыжками и изгибами её тела.

— Небесная дева очень любила свою новую семью, — продолжает Кэнди. — Она одарила всю деревню удачей и талантами, о которых они и не мечтали. Она пела небесам, чтобы шли дожди, чтобы поля каждый год давали обильный урожай. Она танцевала во время приливов, и рыбаки благополучно возвращались из каждого шторма с полными сетями.

Мы следуем за девушкой, пока она идёт по деревне, и наблюдаем, как её встречают с одним лишь обожанием. Куда бы девушка ни пошла в деревне, всюду люди соперничают за её внимание. Мужчины и женщины кланяются ей, некоторые падают ниц к её ногам, когда она проходит мимо. Я теряю всякое ощущение времени и пространства в этой странной иллюзии деревни. За каждым поворотом мы видим, как девушка служит жителям деревни. Вот она учит детей читать и писать. Вот она ухаживает за пожилыми и больными. Вот она танцует перед молодыми женщинами, одетыми в белые одежды.

— Жители острова были преданы ей. Чтобы ещё больше укрепить их связь, небесная дева лично отобрала девушек из деревни себе в ученицы. Она научила их божественным песням и танцам небесного царства, даровала им способность зачаровывать разум, — говорит Кэнди.

Молодые девушки в белых одеждах окружают небесную деву, танцуя в унисон, их длинные свободные рукава развеваются на ветру.

Девушки прыгают, кружатся и вертятся, всё быстрее и быстрее, и внезапно мне кажется, что мир вокруг меня движется, как будто я вращаюсь вместе с ними. Я закрываю глаза всего на секунду, чтобы переориентироваться.

Когда я снова открываю глаза, я снова в своей комнате.

Мы трое по-прежнему сидим на полу, взявшись за руки. Я моргаю, глядя на Мину, и она моргает мне в ответ. Мы обе поворачиваемся к Кэнди.

— Члены моей семьи — потомки её избранных учениц, — рассказывает Кэнди спокойным голосом. — Я нахожусь под божественной защитой девы. Вот как я помешала тому человеку выстрелить в нас. В моменты принуждения я могу призвать её силы и повлиять на действия других.

— Боже ты мой… — бормочу я. — Господи Иисусе…

— Это... Боже мой, это... — кажется, Мина не может подобрать нужные слова.

— Глина на ваших лицах — с береговой линии, где дева впервые вышла из океана. Мы используем её в церемониях благословения, — объясняет Кэнди.

Мир, как я его понимаю, смещается с оси и рушится, смываясь начисто, и под ним раскрывается шокирующая новая вселенная. Я никогда не верила ни во что отдалённо оккультное. Всё: от астрологии до медиумов, от фэн-шуй до гадания на картах Таро — казалось мне одинаково выдуманным. Но я не могу отрицать того, что мы только что пережили, того, что я стояла в древней рыбацкой деревушке и смотрела, как перед моими глазами разыгрывается древняя легенда.

— То, чем я только что поделилась с вами, — это воспоминания о той деве. Благодаря ритуалу благословения время, проведённое девой с нами, передавалось из поколения в поколение, частичка её, которую ученицы могут хранить вечно. Я хотела, чтобы вы обе испытали на себе этот ритуал, чтобы вы обе могли его увидеть. И меня. Потому что я считаю вас своей семьёй.

К щекам приливает жар, сердце учащённо бьётся. Кэнди считает нас не только подругами, но и своими близкими. Я с самого начала искала с ней такой близости. Теперь она оказала мне эту честь в рамках ритуальной церемонии.

— Я знаю, что такое не сразу переваришь. И мне жаль, если это страшно или кажется странным, — говорит Кэнди с нехарактерной для неё скромностью. — Но знайте, что дева присмотрит за вами обеими. Ничего подобного больше никогда не повторится.

— Кэнди, эта история, эта сила, которой ты обладаешь — всё это невероятно, — голос Мины полон благоговения. — В этом нет ничего пугающего или странного.

— В тебе нет ничего пугающего или странного, — соглашаюсь я.

Глаза Кэнди смягчаются от облегчения, как будто она боялась, что мы с Миной отвергнем её после того, как она наконец позволила нам увидеть, кто она на самом деле. Я обвиваю руками шею Кэнди и притягиваю её в объятия. Мина тоже наклоняется, мы прижимаемся к Кэнди, как пара складывающихся крыльев.

— Мы любим тебя, — говорю я. — Мы любим всё, что с тобой связано. Спасибо, что поделилась этим с нами.

Кэнди прижимается к нам и делает глубокий выдох. Через мгновение она шепчет нам в плечи:

— Обещайте сохранить это между нами троими.

— Обещаем, — говорим мы с Миной в один голос.

И с этой клятвой между нами завязываются новые узы.

Мы крепко держимся за неё, поддерживаем её, заверяем, что услышали её правду, приняли её и готовы защищать. Мы больше не те, какими были раньше. Теперь мы — единое целое, трое против всего мира, несмотря ни на что, с этого дня и до самого конца.

Глава 14. Наши дни

Кэнди возвращается в нашу комнату только перед самым началом комендантского часа. Я немедленно сажусь на кровати и засыпаю её вопросами, едва она закрывает дверь.

— Как Блейк? Что с ней случилось? С ней всё будет в порядке?

Кэнди бросает сумку на стул и садится на кровать.

— У неё случилась аллергическая реакция, — говорит она, повторяя версию Фэй, высказанную за ужином. — Мисс Tao ходит по комнатам и рассказывает, чтобы все знали. Они ещё не определили, что стало причиной такой реакции, но с завтрашнего дня меню кафетерия меняется. С Блейк сейчас всё в порядке, но она поедет домой.

Кэнди выглядит уставшей. Её защита временно ослабла, этот железный щит опустился. Это та её сторона, которую она неохотно показывает другим.

— Кэнди… ты можешь быть честна со мной, — говорю я ей. Я уже знаю твою тайну.

Я вглядываюсь в её лицо в поисках знака, намёка, любого указания на то, что она, возможно, готова снова открыться мне. И есть шанс, что мы сможем правдиво поговорить о том, что здесь может происходить, а может и не происходить.

Но она отворачивается, крепостные стены снова поднимаются, непреодолимый барьер отталкивает меня назад:

— Я устала. Мне нужно прилечь.

Откровенный отказ ранит сильнее, чем вчерашние угрозы. Моё поражение сокрушительно. Я выключаю лампу на прикроватной тумбочке и ложусь, поворачиваясь на бок спиной к ней. Натянув одеяло до подбородка, я смотрю в стену, упрямо сдерживая слёзы, пока зрение не начинает затуманиваться.

Не знаю, когда я заснула, но когда просыпаюсь после беспокойно короткого сна, в комнате темно, как в тумане. В темноте я слышу вздыхающий скрип открывающейся двери.

Я резко принимаю сидячее положение, тело насторожено и напряжено, вспоминая кошмар прошлой ночи и ощущение ледяной призрачной руки, схватившей меня. Я мельком вижу силуэт Кэнди, когда дверь с тихим стуком закрывается за ней на задвижку.

Куда это она собралась посреди ночи?

Ползучий, тревожный страх, клубящийся весь день внутри, превращается в единственную, настойчивую мысль: пойти за ней.

Я выбираюсь из кровати, натягиваю туфли, прохожу через комнату и толкаю дверь. Тихий коридор встречает меня без суетящихся людей, сновавших по комнатам общежития в течение дня.

Я вытягиваю шею, смотрю в конец коридора и вижу развевающиеся длинные волосы, исчезающие за углом и спускающиеся по лестнице. Не давая себе времени на раздумья, я выскальзываю из-за двери и следую за ней, стараясь ступать как можно тише, держаться сзади и не попадаться на глаза, не теряя при этом из виду Кэнди, пока мы спускаемся по лестнице.

Как только мы достигаем площадки первого этажа, я выглядываю из-за лестницы. Тень Кэнди продолжает двигаться по тёмным коридорам, и я быстро крадусь вперёд. Мы проходим зал отдыха, спортзал. Она резко сворачивает направо и исчезает. Я бросаюсь догонять её.

Я сворачиваю за угол и оказываюсь у входа в столовую. Весь свет выключен, пустые стулья и столы в обеденной зоне окутаны приглушённым лунным светом, льющимся из окон.

Кэндис нигде нет. Я упустила её.

Я подношу руку ко рту и лихорадочно жую заусенец. Можно назад, подняться наверх и затаиться, пока она не вернётся, а затем устроить ей допрос.

Или продолжать поиски — и докопаться до истины самой.

Я разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к репетиционным залам. Напротив столовой есть коридор, где расположены небольшие студии и звукозаписывающие кабинки. Только в нескольких комнатах побольше есть смотровые окна. Проходя мимо, я заглядываю в каждое, прищурившись, чтобы разглядеть очертания в неосвещённых помещениях.

Пусто, пусто, пусто.

Большинство комнат изолированы, и заглянуть внутрь невозможно. Как раз в тот момент, когда я раздумываю, стоит ли мне открывать комнаты одну за другой, по оконному стеклу репетиционной в задней части коридора скользит тень.

Там кто-то есть.

Холодные пальцы страха сжимают мне нутро и горло. Я сглатываю сухость во рту, похожую на наждачную бумагу, и заставляю себя двигаться дальше. Кэнди здесь. Я знаю, что это так. Ответы, которые мне нужны, прямо передо мной.

Шаг за шагом я приближаюсь к комнате. Через окно я вижу силуэт человека внутри, он кружится и ныряет. Танцует. Моя рука ложится на ручку. Я втягиваю воздух сквозь зубы и, не давая себе больше времени на раздумья, рывком открываю дверь и включаю свет в комнате.

Пространство заливает вспышка флуоресцентного белого. Танцующая фигура отскакивает назад и издаёт душераздирающий вопль.

— Да мать же твою! — Юджиния Синь пристально смотрит на меня из глубины комнаты, прижав руки к своей вздымающейся груди.

В студии, кроме неё, больше никого нет.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, сбитая с толку.

— А ты что здесь делаешь? — огрызается она в ответ.

Требуется короткое мгновение, чтобы до меня дошло, что я столкнулся не с каким-то неземным ужасом, а с реальной угрозой из плоти и крови. Тугая хватка страха немного ослабевает. Я бросаю на неё острый взгляд.

— Вчера тут кое-кто возникал по поводу того, как важно предварительно записываться в эти тренировочные залы. И я почти уверена, что час ночи — это неподходящий временной интервал.

— Послушай, — Юджиния осматривается по сторонам, как будто ищет пути к отступлению из того угла, в который я её загнала. Наконец, она смотрит на меня, не желая признавать поражение. — Пожалуйста, не говори мисс Тао.

Мой разум радостно перебирает множество пословиц о карме и перемене ролей. Я позволяю Юджинии попотеть ещё несколько секунд, прежде чем сдаюсь.

— Расслабься. Я не собираюсь на тебя стучать. Я тоже нарушаю комендантский час.

Она выглядит невероятно довольной, но в то же время изо всех сил старается не показывать никакой благодарности на лице.

— Кстати, я хотела сказать тебе раньше, — я медленно протягиваю оливковую ветвь. — У тебя хорошо получилось управлять группой. Юна обошлась с тобой слишком сурово.

Юджиния смотрит на меня с недоверием, затем бормочет со значительно меньшей язвительностью в голосе:

— Спасибо, но мне не нужно твоего одобрения. Я здесь, чтобы побеждать, и в следующий раз я подотру тобой пол.

Её голос звучит предельно серьёзно, но я не могу сдержать вырвавшийся смешок.

— Ты вызываешь меня на танцевальную дуэль? Считаешь, что тут фильм с Ченнингом Татумом?

— Ты что, забыла, что весь этот проект сводится к танцевальному конкурсу? Или ты так отчаянно хочешь вернуться, что даже не прочитала контракт перед подписанием?

— Ладно, чем конкретно я тебя так взбесила?

Я почти уверена, что знаю, в чём дело, но, учитывая, что мы потенциально застряли в одной группе бог знает на сколько, я бы предпочла прояснить ситуацию прямо сейчас.

— Пока остальные из нас надрываются, пытаясь закрепиться в индустрии, у вас уже был шанс, — Юджиния не уклоняется от ответа. — Ты приходишь сюда с огромной форой. Тебя поддерживают мама-продюсер и программный директор. Зачем ты вообще здесь? Чтобы украсть место у тех из нас, кому на самом деле приходится ради этого работать?

Вот оно что! Предполагаю, что так думают все здесь. Наконец-то кто-то высказал мне всё вслух и в лицо. Как бы больно это ни было, отчасти я ценю беззастенчивую прямоту Юджинии. И её обвинение — не ложь.

— Если тебе от этого станет легче, то у меня уже несколько месяцев не было настоящего разговора с мамой. И я уже давно не видела мисс Тао, — говорю я.

Юджиния ничего не говорит, и между нами повисает тяжёлое молчание.

— Что за треш случился сегодня утром? — спрашиваю я.

— Несчастный случай, подстава — кто знает, что это было, — усмехается Юджиния.

— Подожди. Ты считаешь, кто-то устроил Блейк заподлянку? — в голове начинают звенеть сигналы тревоги. — Ты что-то знаешь? Что-нибудь видела? Это была Кэнди?

Я с нетерпением подхожу к ней, и она с гримасой пятится.

— Боже, не подходи ко мне, у тебя изо рта воняет! — затем она моргает. — Кэнди? Кэндис Цай? — её глаза сужаются. — А что, она любит наносить удар со спины? Её нужно опасаться?

— Я… неважно. Забудь, что я спрашивала, — я отхожу к двери. — Можешь продолжать репетировать.

Юджиния не отпускает меня и выходит за мной из репетиционной комнаты в тёмный коридор:

— Вернись! Нельзя что-то подобное заявлять, а потом попытаться сбежать...

Я не слышу конца её фразы.

Моё внимание приковано не к ней, я смотрю мимо окон и дверей тренировочных залов.

В другом конце коридора стоит девушка. Она погружена в темноту, контуры её тела очерчены рассеянным светом, идущим из кафетерия позади неё. Когда глаза привыкают, я различаю очертания пышных юбок с оборками. Руки начинают дрожать.

Плечи девушки наклонены вперёд, как будто позвоночник не выдерживает её веса. Руки неестественно согнуты в локтях, ноги — под неудобными углами. Её конечности выглядят приросшими, как будто им не место на туловище, к которому они прикреплены.

У меня сжимается грудь. Страх заглушает все рациональные мысли.

На что я смотрю? Это реально? Я сплю? Бодрствую?

— Кто это? — вопрос Юджинии прорывается сквозь нарастающую панику.

— Т-ты тоже её видишь?

— Кто это, блин?

— Мне это не показалось? — шёпотом говорю я, как будто тихие слова не позволят… кому бы это ни был, — услышать нас.

Мы смотрим, затаив дыхание, как фигура начинает двигаться. Сначала отрывисто, заикаясь, как будто её сломанные ноги не слушаются команд. Затем она набирает обороты, покачиваясь вперёд, и начинает шагать к нам.

Кто-то кричит — не знаю, я или Юджиния. Мы поворачиваемся и бежим, полным ходом, в противоположном направлении по коридору. Позади нас раздаются приближающиеся шаги, но я не осмеливаюсь оглянуться. Конец коридора быстро приближается, и меня осеняет ужасное осознание того, что мы, возможно, бежим прямо в тупик.

Пусть там будет пожарная лестница, пусть там будет пожарная лестница…

Знак выхода, прикрепленный к потолку, горит красным спасением в дальнем углу. Выход. Я добегаю до двери первой и наваливаюсь всем телом на толкатель. Дверь с металлическим скрежетом открывается наружу.

— Сюда! — кричу я.

Юджиния врывается следом за мной. Дверь ведёт не на парковку, как я надеялась. Мы на другой лестнице, ступени которой ведут только вниз. Я понятия не имела, что под первым этажом есть подвал. Мы мчимся вниз по лестнице так быстро, как только можем, грохочущие шаги отдаются от стен, и вырываемся через другую дверь пожарной лестницы.

Мы оказываемся в пустом коридоре с некрашеными стенами и бетонным полом, который похож на технический. По этому этажу нас определённо не водили на экскурсию. Над нами мигают маломощные лампы дневного света, а вдоль коридоров тянутся двери без опознавательных знаков.

Коридор разделяется на несколько коридоров поменьше, которые все кажутся похожими на тот, по которому мы бежим. Когда мы пробегаем очередной перекрёсток, моё внимание привлекает коричневое пятно в море серого. Я резко останавливаюсь, взгляд устремляется налево.

В дальнем конце коридора находится деревянная дверь, её незаконченная и состаренная поверхность не сочетается с окружающей средой из металла и бетона.

По всей поверхности двери что-то нарисовано — символы на незнакомом языке. Тошнотворное чувство скручивается у меня внутри, первобытный голос из глубины кричит, что я не должна здесь находиться и этого видеть.

Что за этой дверью что-то заперто.

— Вот и лестница!

Пальцы Юджинии сжимаются вокруг моего запястья, и она тащит меня по коридору. Она толкает ещё одну двойную дверь в конце коридора, и мы снова оказываемся на лестнице. Мы карабкаемся вверх, наше дыхание прерывистое, шаги становятся вялыми, но мы не останавливаемся; мы поднимаемся пролёт за пролётом, пока снова не видим двери выхода. Выбегая из лестничного пролёта, мы чуть не врезаемся лицом в кого-то, стоящего по другую сторону дверей. Мир превращается в беспорядочный треск конечностей, волосы и визги.

— Что вы двое здесь делаете?

Я стряхиваю шок от удара и осматриваюсь. Мы вернулись на этаж общежития. Хотя, кажется, мы преодолели слишком много лестничных пролётов и добрались аж до третьего этажа. Или это четвёртый этаж? Пятый?

Крайне раздражённая Кэнди складывает руки на груди и сердито смотрит на меня.

— Придётся сообщить, что вы обе нарушаете комендантский час, — резко говорит она.

Мы с Юджинией переглядываемся, не находя слов. Мы можем только задыхаться в поту и тяжело дышать с бесконтрольно колотящимися сердцами от паники, адреналина и растерянности.

— Прости, — с трудом выдавливает Юджиния. — Я прямо сейчас возвращаюсь в свою комнату.

Я наблюдаю, как она, медленно покачиваясь, идёт по коридору, как будто пьяна и ноги вот-вот подведут её. Она открывает дверь в свою комнату и проскальзывает внутрь.

Кэнди поворачивается ко мне.

— Ну? — подсказывает она, ожидая объяснений.

Мысли растрёпаны. Как мне объяснить, что только что произошло? Что я видела? Какое-то существо преследовало нас в коридоре? В здании есть подвальный уровень со множеством комнат, похожих на камеры? Там какая-то странная дверь?

Я поворачиваюсь обратно к лестнице. Никто не поднимается по лестнице, никто не гонится за мной.

— Я… — голос превращается в сухой хрип. — Я пришла сюда за тобой.

— Солнышко, что ты несёшь? — огрызается Кэнди. — Это ты встала посреди ночи и вышла из комнаты. Я гналась за тобой до первого этажа, а потом ты исчезла. Это я пришла за тобой сюда.

Глава 15. Наши дни

На следующее утро я просыпаюсь от звука будильника.

Несмотря на лихорадочный ночной сон, я просыпаюсь в ту же секунду, как открываю глаза, и переворачиваюсь, чтобы посмотреть на ту сторону комнаты, где Кэнди.

Она там, по-прежнему спит, зарывшись поглубже в одеяла. Я откидываю простыни в сторону и крадусь по полу к её кровати. Мы не разговаривали после того, как вернулись в номер прошлой ночью. Просто пришли и легли спать в удушающем молчании. Кажется, я большую часть ночи смотрела в потолок. По-настоящему я поспала, наверное, всего 2 часа.

— Кэнди, — я осторожно трясу её за плечи. — Просыпайся.

Она вздрагивает и оборачивается на звук моего голоса.

— Мне нужно с тобой поговорить, — говорю я.

Кэнди проводит рукой по растрёпанным волосам и зевает.

— Чего тебе? — бормочет она.

Спросонья защитная колючая проволока, обёрнутая вокруг неё, за ночь распустилась. Что-то внутри сжимается в ноющий комок.

— Прошлой ночью, когда я выходила из комнаты… Я увидела её.

— Кого?

Я делаю глубокий вдох, затем позволяю её имени слететь губ впервые после похорон:

— Кажется, это была Мина.

При этих словах Кэнди садится, полностью проснувшись. Она смотрит на меня, ожидая, что я продолжу. Я не могу прочитать её эмоции; её лицо непроницаемо, ни широко раскрытых глаз, ни отвисшей челюсти, и от этого я чувствую себя настолько глупо, что в конце концов отказываюсь от своих слов.

— Возможно, кто-то пытался напугать меня. Я не знаю. Мы заблудились в здании и увидели кое-что странное. Ты знала, что под первым этажом есть подвальный этаж?

— Солнышко, — Кэнди снова переходит на свой умиротворяющий тон, каким она обычно разговаривает со мной, когда я выхожу из себя. — Пребывание в такой обстановке, вероятно, вызывает множество негативных эмоций и воспоминаний, — её рука, словно лёгкий ветерок, опускается мне на плечо. — Наверное, тебе следует подумать о возвращении домой.

Её слова — словно ведро ледяной воды, выплеснутое мне в лицо. Я отталкиваю её руку, в груди поднимается жар.

— Почему ты так стараешься избавиться от меня? Ты действительно так сильно хочешь, чтобы я тут всё зафейлила?

— Разве я это говорила?

— Тогда что ты хочешь сказать? Что, по-твоему, я сама виновата в том, что происходит? Что я должна просто исчезнуть в безвестности навсегда?

В глазах Кэнди вспыхивает холодная ярость:

— Назови хоть один случай, когда я не заступилась за тебя.

Я отворачиваюсь от неё, избегая жгучей правды в её взгляде. Она права. Кэнди объединяла нас, делилась своими тайнами, своей силой, защищала меня, мстила за меня.

— Разве такое возможно... — я запинаюсь на вопросе, не совсем понимая, о чём спрашиваю. — Есть ли вообще какой-нибудь шанс, что Мина ещё может быть...

— Конечно, нет, — говорит Кэнди, вскакивая с кровати и протискиваясь мимо меня к комоду. Её тень перемещается между нами, темнеет у её ног. — Мины больше нет.

* * *

Юджиния уже не такая стервозная во время утренних групповых репетиций. Она по-прежнему немногословна и нетерпелива, раздавая указания, но большая часть её разочарования явно направлена на саму себя.

— Похоже, низкий балл наконец-то выбил её из того седла, на котором она приехала, — подмигивает мне Алексис.

— Ей, наверное, не хочется, отсюда вылететь, — добавляет Ханна с лёгкой улыбкой злорадства.

Я ни словом не обмолвилась Алексис и Ханне о прошлой ночи. Я обещала, что не сдам Юджинию, а обещания важны для меня, даже если это означает дать преимущество соперницам. Пока. Мой взгляд скользит по репетиционному залу туда, где Юджиния возится с акустической системой. Она демонстративно избегает зрительного контакта. Я думаю, мы просто притворимся, что прошлой ночью не бегали с криками по коридорам. Это нормально. Уклонение — это моё. В этом мне нет равных.

— Давайте снова начнём с первого припева! — Юджиния оборачивается, крича на нас, как зазывала на карнавале.

Я не знаю, почему она сейчас так взволнована. После двух бессонных ночей подряд я хочу лишь лечь на то самое место, где стою, и вздремнуть. Но её работа — это именно та всепоглощающая самоотдача, которая нужна в шоу-бизнесе. Если не собираешься выжимать свою душу досуха, то прямо у тебя за спиной стоит тысяча, миллион девушек, готовых подойти и столкнуть тебя со сцены. Юджиния выкладывается на полную, все выкладываются, и, несмотря на досрочную победу, мои старые враги: неуверенность, тревога и чувство вины — поднимают свои уродливые головы.

У меня действительно есть то, что нужно? Или вчерашний день был просто случайностью? После того, как я с позором скрывалась от глаз общественности и всего мира в течение двух лет, могу ли я действительно просто снова надеть боксёрские перчатки и выйти на ринг с этими девушками, которые полны таланта и жажды, борются изо всех сил за осуществление своей мечты? Мечты, которую мне поднесли на блюдечке, а я в итоге всё растратила и уничтожила голыми руками?

— 5 — 6 — 7 — 8! — считает Юджиния.

Гремит музыка, и переутомлённый мозг отключается, тело переходит в режим автопилота. Усталость и боль исчезают: ни боли, ни спазмов. Песня заряжает меня энергией, эта вибрирующая басовая партия обвивает суставы, как мышечная память, с лёгкостью перенося меня через каждую связку. Я помню все движения. Я не совершаю ошибок. Сомнения рассеиваются, и внезапно я чувствую себя такой удивительно сильной, готовой произвести впечатление на судей и заслужить себе место в финале. Я закрываю глаза; я уже чувствую жар прожекторов, как расширяется грудь, когда толпа выкрикивает моё имя.

После занятия я направляюсь к шкафчикам, чтобы забрать вещи перед обедом. Когда я открываю дверцу шкафа и лезу внутрь, пальцы натыкаются на несколько разрозненных листов бумаги, разбросанных по моей сумке. Я вытаскиваю их.

Лицо Мины размазано по десяткам печатных страниц. Всё это распечатки новостных статей. Статьи о Мине.

Смерть звезды-подростка Мины Пак квалифицировали как самоубийство.

Правда о трагической смерти Мины Пак.

Актёрский состав "Сладкой каденции" оплакивает кончину любимой коллеги.

Руки сводит судорогой. Бумаги просачиваются сквозь пальцы и рассыпаются по полу. Холодная паника угрожает охватить организм, но потом внезапный прилив ярости смывает страх.

Кто-то пытается меня запугать.

Я захлопываю дверцу шкафчика, наклоняюсь и собираю выпавшие бумаги, крепко сжимая их в кулаке. Я поворачиваюсь и несусь мимо тренировочных комнат по коридору, окликая того, кого ищу.

— Юджиния!

Юджиния оборачивается на звук своего имени, но замолкает при виде меня.

Я подхожу прямо к ней:

— Нам нужно поговорить.

— Зачем? — её взгляд скользит по оживлённому атриуму.

Несколько любопытных голов поворачиваются к нам. Рука вырывается, и я хватаю Юджинию за запястье, тащу её по боковому коридору рядом с кафетерием, где никого нет.

— Какого хрена тебе нужно? — рявкает Юджиния, как только мы остаёмся одни, вырывая у меня руку.

Я сую ей распечатки.

— Что это? — она сердито смотрит на меня, но берёт смятые листки.

— Это ты мне скажи.

Юджиния сначала просматривает их с раздражением и безразличием, а потом понимание постепенно отражается на её лице. У неё перехватывает горло, она сглатывает.

— Кто-то положил это в мой шкафчик, — говорю я.

Выражение лица Юджинии становится всё более встревоженным по мере того, как её взгляд скользит по жирным заголовкам. Затем она резко суёт мне все распечатки обратно, как будто ей не терпится избавиться от них:

— Ну, это сделала не я!

— И у тебя нет предположений, кто бы это мог быть?

— Нафиг мне это нужно? — огрызается она.

— Потому что именно ты подняла моё прошлое в первый же день. И мы были вместе прошлой ночью, когда тот призрак из "Проклятья" пытался задавить нас. С юридической точки зрения, всё это называется "чертовски подозрительным".

Юджиния подходит ко мне, бросая на меня надменный взгляд, который, я полагаю, она часто отрабатывает перед зеркалом:

— Когда я приду за тобой, ты узнаешь, что это я. Я не имею к этому никакого отношения.

Я собираюсь возразить, как внезапно осознаю, где мы стоим. Это коридор, который ведёт к тренировочным залам. Коридор, по которому прошлой ночью за нами гнался "призрак". За исключением того, что теперь я вижу в конце коридора… сплошную белую стену. Здесь нет ни красного знака выхода, ни двери запасного выхода.

Я поворачиваюсь, указывая пальцем в конец коридора:

— Разве прошлой ночью там не было двери? Той, с лестницей, которая вела в подвал со всеми этими комнатами?

Острый взгляд Юджинии следует за движением моего пальца. Она прищуривается. Короткое замешательство застилает ей глаза, прежде чем она отводит его:

— Я не помню. Было темно. Я не обратила внимания.

— Да ты в это время вопила прямо мне в ухо!

— Если я узнаю, кто, блин, это был прошлой ночью, кричать будут они, — она усмехается. — У меня чёрный пояс по тхэквондо.

— Тебя точно отправят домой, если ты начнёшь своими "вертушками" кого-то тут воспитывать.

Испепеляющий взгляд Юджинии достигает нового уровня, но на меня он производит противоположный ожидаемому эффект. Напряжённость в плечах ослабевает. Вероятно, она говорит правду.

— Если хочешь найти преступника, давай объединим усилия? Как коллеги-жертвы, — предлагаю я просто в шутку, но не по-настоящему.

Юджиния смотрит на меня так, словно я только что предложила ей вместе проехать Тур де Франс на велосипеде-тандеме, а потом отворачивается и направляется обратно по коридору.

— Юджиния, подожди...

Я протягиваю руку, чтобы… что? Предупредить её? Успокоить? Убедиться, что она тоже реальна, а не просто видение или проявление моей вины?

Юджиния бросает суровый взгляд через плечо, и я убираю руку.

— Будь осторожна, — говорю я.

В тот день после окончания занятий я прохожу по всем коридорам первого этажа, открываю каждую аварийную дверь, которая попадается мне на пути. Все двери открываются наружу или на лестничную клетку со ступеньками, ведущими на второй этаж.

Здесь нет двери с лестницей, ведущей в подвал.

* * *

— Кто мог сделать что-то подобное? — ахает Фэй, когда я рассказываю ей по дороге на ужин о находке в своём шкафчике.

— Я думала, что это сделала Юджиния, поэтому задала ей вопрос. Но это была не она.

— Ты уверена? Она могла соврать... — Фэй понижает голос до испуганного шёпота, как будто ожидает, что от одного только упоминания о себе Юджиния выскочит из-за колонны.

— Вряд ли. Она была так же напугана, как и я.

Мне как-то неудобно, что я скрывала от Фэй события прошлой ночи, хотя Алексис и Ханне я тоже ничего не рассказывала. И хотя Юджиния, кажется, убеждена, что это был чей-то розыгрыш, что-то в той встрече кажется совершенно отличным от распечаток в моём шкафчике. Ладони потеют при одной мысли о той тёмной изломанной фигуре в коридоре и странной деревянной двери в подвале.

Но... могу ли я действительно полагаться на разум, когда он был заперт в доме ужасов на 2 года, а воспоминания вели со мной постоянную психологическую войну?

Нет. Мне это не почудилось. Юджиния была там. Она видела то же, что и я.

Беспокойство, должно быть, уже не скрыть. Рука Фэй опускается на моё плечо, костяшки её пальцев слегка касаются моей челюсти.

— Санни, ты в порядке?

Я поворачиваюсь к ней и заставляю себя ободряюще улыбнуться:

— Со мной всё будет в порядке. Я к этому привыкла. Если кто-то так сильно решил мне досадить, это просто означает, что он чувствует угрозу.

— Вот именно! — говорит Фэй, потрясая кулаками в воздухе, как чирлидерша, которую я играла в "Сладкой каденции". — Не отступай!

Воспроизведение этих старых движений не вызвало того привычного приступа стыда. Осознаёт она это или нет, но Фэй неуклонно залатывает выбоины и прорехи в моей самооценке.

Из дальнего конца коридора в атриуме доносится шум. Сначала это похоже на обычную суету девушек, ходящих взад и вперёд по коридорам, но приглушённые голоса становятся громче, за ними следуют громовые шаги. Мы с Фэй бросаем быстрый взгляд друг на друга, прежде чем срываемся на бег, пока не натыкаемся на скопление тел, столпившихся у основания лестницы. Я напрягаюсь, чтобы разглядеть что-нибудь поверх покачивающихся голов присутствующих.

На нижней ступеньке лестницы лежит девушка. Она плачет, прижимая к себе ногу. Я бросаю лишь мимолётный взгляд, но этого достаточно, чтобы увидеть — её нога вывернута в сторону ниже колена под неестественным углом.

В сознании мелькают скрюченные конечности призрака из прошлой ночи, и рука сама прикрывает губы.

— Что там такое? — Фэй приподнимается на цыпочки, пытаясь заглянуть. — Что происходит?

— Джессика упала с лестницы. Не иначе крепко ушиблась, — отвечает девушка слева от нас.

— Что случилось? Кто-нибудь это видел? — слышатся другие голоса.

— Назад! Расступитесь! Пожалуйста, освободите коридор! — появляются Юна и два других инструктора и начинают пробиваться вверх к Джессике.

У меня перехватывает дыхание, когда толпа расступается. Кэнди там, в центре всего этого, сидит на корточках рядом с Джессикой на лестнице. Мурашки пробегают по всей руке и поднимаются вверх по затылку. Когда Юна подходит, Кэнди помогает инструкторам поднять Джессику с пола и увести по коридору.

— Ты видела? С ней всё в порядке, Санни? — обращается ко мне Фэй, но я едва слышу из-за несущихся галопом мыслей.

Уже второй раз Кэнди оказывается рядом с разразившейся катастрофой. Независимо от того, какое объяснение нам дадут на этот раз, я больше не могу это игнорировать.

Я уже видела подобный несчастный случай раньше.

Я хватаю Фэй за руку и тащу её прочь от толпы, направляясь прямо к открытому патио. Когда мы оказываемся на улице, вдали от посторонних глаз и ушей, я торжественно поворачиваю её к себе.

— Фэй, послушай. Не иначе некоторые участницы могут пытаться навредить другим.

— Что? — Фэй широко раскрывает глаза. — Хочешь сказать, это был не несчастный случай?

Я мотаю головой:

— Распечатки в моем шкафчике не были случайностью. То, что случилось с Блейк, — вероятно, тоже. И прошлой ночью я… — я останавливаюсь, пока не проговорилась, — …тоже видела что-то действительно странное. Для будущих айдолов то и дело проходят прослушивания. У меня очень плохое предчувствие по поводу этого проекта. Я знаю, в это трудно поверить, но ты должна мне доверять. Я думаю, тебе следует его покинуть.

— Но… — как и ожидалось, Фэй совершенно ошеломлена. — Ещё и первая неделя не закончилась, я не могу уехать прямо сейчас! У меня не было даже шанса проявить себя!

Видя, как дрожат её губы, я осознаю полное лицемерие своей просьбы: я прошу её уйти, хотя Кэнди просила меня о том же, а я только разозлилась в ответ.

— Может быть, я просто всё преувеличиваю. Просто не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал.

— А как же ты? — Фэй хватает меня за руку, беспокойство глубоко запечатлевается на её лице. — К тебе уже кто-то проявляет нездоровое внимание. Что, если этот человек снова попытается сделать тебе какую-нибудь гадость?

— Хочешь знать правду? — мне ужасно неловко признаваться в этом вслух другому человеку, но признание уже готово вырваться из меня, достигнув порога после нескольких недель давления и накопления сил. — Одна из главных причин, почему я здесь... Возможно, это из-за Кэнди.

Фэй моргает, её широко раскрытые глаза ещё больше округляются.

— Я видела её видео-пост об участии в проекте и не успела опомниться, как сама записалась на кастинг. Мы не общались 2 года. Такое чувство, что для меня это последний шанс... всё исправить.

Фэй успокаивающе сжимает мне руку:

— Тебе она столь небезразлична?

Я накрываю её руку своей и сжимаю:

— Пожалуйста, просто подумай над моими словами. И если ещё что-нибудь случится, пообещай, что подумаешь об уходе.

Фэй поджимает губы и после того, что выглядит как тяжёлая внутренняя борьба с самой собой, она, наконец, кивает:

— Хорошо.

Полчаса спустя делают объявление. Произошедшее с Джессикой объясняют так же, как с Блейк: произошёл крайне прискорбный несчастный случай. Очевидно, ранее днём Джессика повредила лодыжку и оступилась на лестнице.

Два "несчастных случая" за три дня.

Видимо, расслабляться здесь не приходится. Честно говоря, проведя здесь всего несколько дней, у меня возникло ощущение, что прошло не менее двух недель.

Комендантский час наступит только через час или около того, но в коридорах за пределами моей комнаты на удивление тихо. Никому не говорили возвращаться в комнаты пораньше, но обычная лихорадочная активность в последнюю минуту, когда весь этаж пытается как следует пообщаться перед отбоем, явно отсутствовала.

Кэнди не вернулась. Похоже, она намеренно пытается проводить со мной наедине как можно меньше времени. Или же она пытается что-то скрыть. Я бросаю взгляд на её половину комнаты. Глаза блуждают по её столу и комоду, пока я задумываюсь над тем, насколько этично рыться в чужих вещах.

Несколько настойчивых ударов отвлекают меня от диких размышлений. Я пересекаю комнату, чтобы открыть дверь, ожидая, что Фэй снова войдёт, но вместо этого вижу Юджинию, стоящую в коридоре с таким видом, словно кто-то под дулом пистолета заставил её постучать в мою дверь. Она оглядывается через левое плечо, затем через правое, словно проверяя, не подслушивает ли кто.

— Ну? Собираешься меня впустить?

Я отступаю назад, моргая, а она входит в мою комнату, твёрдо занимая место в центре. Её властная энергия поглощает весь кислород. Она ждёт, пока я закрою дверь, а потом скрещивает руки на груди.

— Ладно. Я хочу выяснить, кто стоит за всем этим странным дерьмом, которое тут происходит.

Глава 16. Три года назад

Я испытывала дикий трепет от того, что благодаря нашей внезапной известности я перенеслась в другой мир. Впереди будет ещё много дней, когда я буду чувствовать себя птенцом, вглядывающимся в чужеродный хаос новой жизни, где всё слишком ярко, слишком громко, слишком много. Но когда узнаёшь историю происхождения Кэнди — это всё равно что перейти на другой уровень.

Разгуливать с такой потрясающей информацией — всё равно что перевозить боевую взрывчатку, с которой не умеешь обращаться. Я не перестаю задаваться вопросом, обладает ли каждый обычный незнакомец, которого я встречаю на улице, сверхъестественной силой, существуют ли тайные общества или шабаши ведьм, правдивы ли даже самые малоизвестные городские легенды.

Каким бы тяжким бременем ни было скрывать что-то столь масштабное, я расплываюсь в улыбке всякий раз, когда вспоминаю, что буду хранительницей тайны Кэнди. Это больше, чем телешоу, контракты на выпуск альбомов и фанаты. Сам факт, что Кэнди выбрала меня как одну из всего лишь двоих, кому можно доверить эту тайну, — только от этого я чувствую себя по-настоящему особенной.

Мина переживает нечто похожее. До того, как получить роль в "Сладкой каденции", она жила в Сеуле и участвовала в программе стажировки крупного развлекательного агентства. Её исключили из программы после почти года изнурительных тренировок, и она рассказала нам, насколько переживала эту неудачу, как подорвалась её уверенность в себе. Она была полностью готова отказаться от своей мечты, пока по прихоти не прошла кастинг на "Сладкую каденцию".

Теперь Мина полностью убеждена, что небесная дева свела нас троих вместе, что судьба и магия помогают нам всякий раз, когда мы выходим на сцену, что с силой Кэнди и благословением девы мы сможем достичь успеха, на который могут надеяться лишь немногие.

Я тоже начинаю в это верить.

Съёмки второго сезона "Сладкой каденции" только что завершились, и мисс Тао сообщает нам, что телеканал уже досрочное обсуждает возможность съёмок третьего сезона. Музыка из шоу транслируется повсюду, и кукольные версии нас самих стоят на полках в отделах игрушек по всей стране. Разрабатываются планы концертного тура этим летом. Я сижу за кулисами в VIP-гримерке, готовясь к репетиции нашего первого выступления на церемонии награждения с двумя моими лучшими подругами и не думаю, что когда-нибудь буду так счастлива, как сейчас.

— Вот. Ты почти ничего не ела весь день.

В поле моего зрения появляется огромный маффин из подарочной корзины, и я моргаю, увидев выпечку у себя перед носом. Кэнди протягивает его мне, предлагая. Она права: я была слишком занята репетицией хореографии в своей голове.

— У тебя всё будет хорошо, — уверяет меня Кэнди.

Я понимаю, что Кэнди теперь может читать мои мысли, как будто они проецируются на телесуфлёр. Она всегда замечает, когда я волнуюсь или нахожусь в состоянии стресса, и в зависимости от ситуации либо даёт мне пинок под зад, либо следит за тем, чтобы я была сыта.

— Либо я облажаюсь в прямом эфире, и над нами будет смеяться весь шоу-бизнес, — стону я.

— Негатив — это самоисполняющееся пророчество! — напоминает мне Мина, наклоняясь со стула, чтобы игриво щёлкнуть меня по лбу.

— Кроме того, никто не ест эти маффины. Их, наверное, взяли из другой подарочной корзины. Держу пари, что в середине он твёрдый, как камень, — я хмурюсь, глядя на такое калорийное угощение. — В любом случае, мне не следует есть углеводы.

Я думала, что готова к этому, готова проявить девчачью силу, надеть ботинки "борись с системой" и отвергнуть то, что девушкам на телевидении нужно быть худыми. И вот я здесь, съёживаюсь в присутствии черничного маффина. В последнее время, когда моё тело открыто комментируют на разные лады, судят, обсуждают и высмеивают, я всякий раз потею от страха при мысли о том, чтобы встать на весы. И каждое утро, когда я смотрю на себя в зеркало, я обнаруживаю в своём лице новые черты, которые никогда раньше не замечала, но которые мне категорически не нравятся — неокрашенный угол подбородка, отсутствие объёма бровей, тусклый цвет губ, отвисшая форма мочек ушей.

— Тебе нужно что-нибудь съесть, — настаивает Кэнди. — Давай поедим вместе.

Она разламывает маффин и протягивает половинку мне.

Когда я наконец сдаюсь и беру его, Кэнди лучезарно улыбается. Я тут же передумываю и решаю, что готова запихнуть в рот всю корзину с выпечкой, лишь бы у неё на лице играла эта улыбка.

Прежде чем я успеваю откусить кусочек, дверь нашей раздевалки распахивается. В комнату врывается обезумевшая ассистентка, поправляет наушники и, внимательно изучив блокнот в своих руках, говорит:

— Я... я приношу свои извинения.

Мина издаёт тихий взволнованный вздох. Я оглядываюсь и вижу, что ассистент обращается не к нам, а к пяти гламурным участницам группы "VIXEN", стоящим в дверном проёме. Я чуть не роняю маффин от восторженного шока.

После того, как клип на их последний сингл стал вирусным, "VIXEN" взлетели на вершину чартов поп-музыки. Их ведущая солистка — Сумин Йом. Поскольку они одна из первых групп американских девочек азиатского происхождения, не будет преувеличением сказать, что они распахнули двери для многих из нас. Мы работаем в шоу-бизнесе уже больше года и собрали себе приличную фан-базу, но по-прежнему невозможно вести себя непринуждённо во время неожиданных встреч с артистами, которыми мы восхищаемся.

Эстетика "VIXEN" соответствует названию их группы. Каждая участница — великолепная модель, щеголяющая в блестящих расшитых куртках, с губами в помаде цвета металлик, с агрессивными стрижками, в кожаных ботинках и с непримиримой сексапильности в 07:00. Напротив, Кэнди, Мина и я с нашим семейным имиджем выглядим так, словно наши мамы только что привезли нас на мероприятие для фанаток "VIXEN".

Мина немедленно встаёт и кланяется, приветствуя Сумин по-корейски, официально и вежливо, как и подобает в отношении старшей девушки. Мы с Кэнди быстро следуем её примеру, опускаем головы.

Сумин даже не смотрит на нас.

— Объясните мне ещё раз, почему наша гримёрная досталась этим детишкам, хотя мы специально просили зарезервировать её для нас? — громко спрашивает Сумин, обращаясь к ассистентке и остальным членам "VIXEN", как будто нас здесь нет.

— Видимо, где-то случилось недопонимание, но этого больше не повторится, — заверяет ассистентка, как будто боится вот-вот потерять работу.

— Мне очень жаль, — говорит Мина, кланяясь в знак извинения. — Произошла какая-то путаница?

Сумин отводят в сторону серебристые глаза, равнодушно оглядывает Мину, затем снова отводит взгляд, как будто увидела достаточно и ей больше никогда не понадобится смотреть на неё снова:

— Сядь, милочка, не перебивай взрослых.

Это оскорбление — коллективная пощёчина всем нам.

Это происходит не в первый раз, но каждый раз ощущения столь же ужасные, как и раньше. Мы встречали актёров и певцов, которые нам нравились, и все наши ожидания разрушались скверным отношением и недобрыми комментариями. Для меня это постоянное напоминание о том, что при общении с фанатами нужно быть на высоте. Я не могу жить с тем, что кто-то из них думает обо мне так же, как я думаю о некоторых своих старых байасах. Но гораздо неприятнее слышать это от такой, как Сумин, которая должна быть солидарна с нами, когда мы боремся с шоу-бизнесом, созданным для того, чтобы выжать из нас все соки.

Мина не защищается. Она даже не хмурится, а только снова кланяется:

— Мы будем рады поменяться гримёрками, если вы хотите.

Я знаю, что в традиционных восточноазиатских культурах возражать старшим — серьёзное социальное нарушение. Но тяжело стоять в стороне и смотреть, как Мина опускает голову перед теми, кто обходится с ней столь неуважительно. Я чувствую ярость, беспомощность. Лицо Кэнди рядом со мной холодно и непроницаемо. Я знаю, что она, должно быть, тоже злится. Мы ничего не можем сделать, кроме как стоять в стороне, пока Мина пытается сгладить острую ситуацию.

Внезапно внимание Сумин привлекает другая участница "VIXEN", которая указывает на улицу, лихорадочно тараторя что-то по-корейски. Сумин сразу поворачивается к двери. Девушки в спешке покидают раздевалку, надменное выражение с их лиц сменяется восторженными улыбками.

Когда они отходят от нас, я наклоняюсь вперёд и вижу, что девочки из "VIXEN" разговаривают с мальчиком — до боли знакомым. В волнении я протягиваю руку и хватаю Мину за локоть.

Это Чжин-Хван.

Чжин-Хван У.

Мой байас, которым я была просто одержима последние 2 года.

Я с гордостью заявляла об этом по крайней мере в пяти отдельных интервью и часто в шутку называю Чжин-Хвана своим "мужем", когда рассказываю о нём Мине и Кэнди наедине. Я потратила столько денег на его мерч, что мама пригрозила закрыть мне доступ к своей банковской карте.

С момента своего дебюта он стал настоящей мировой сенсацией. Я уже давно втайне надеялась, что мы встретимся с ним на каком-нибудь мероприятии, но почти уверена, что он не участвует в этом шоу с вручением наград.

Чжин-Хван одет в "кэжуал" и бейсболку, но даже самая простая уличная одежда не может сдержать его сногсшибательного обаяния. Мои пальцы сжимаются на руке Мины. Я сдерживаю возбуждённый вскрик, когда он разражается полным и непринуждённым смехом над какими-то словами Сумин. Чжин-Хван не выглядит так, будто готовится выйти на сцену для репетиций. И вот тогда я понимаю. Его девушка, поп-звезда Брейли Корбин, является одной из хедлайнеров.

Чжин-Хван У и Брейли Корбин — нынешняя It-пара с обложек каждого еженедельного таблоида, принц K-поп и любимица всей Америки, союз прямо из романтической комедии. Запреты на свидания являются стандартом в контракте айдола K-поп, но Чжин-Хван родился и вырос в Нью-Йорке. Он не позволяет развлекательному агентству контролировать свою личную жизнь. Он стал международной знаменитостью, выйдя на сцену с Брейли на собственном концерте. Однако я не лезла из кожи вон, чтобы с ним познакомиться.

Сумин, кажется, совсем забыла о нас, она хихикает и заискивает перед Чжин-Хваном. На долю секунды Чжин-Хван заглядывает через дверной проём в нашу сторону, и я клянусь, что встречается со мной взглядом. Он слегка улыбается и кивает. Большая часть его волос убрана под шляпу, но единственная идеальная прядь чёлки по-прежнему касается ресниц, когда он наклоняет голову.

Прежде чем я успеваю определить, показалось ли мне это, он уже идёт по коридору в сопровождении Сумин и "VIXEN", и все они беспечно болтают с ним по-корейски. Бедная ассистентка быстро извиняется перед нами и бросается за ними.

Я отпускаю Мину и, наконец, издаю тот визг, который долго сдерживала.

— Это действительно произошло? Мой муж только что появился из ниоткуда и спас нас!

Ни Кэнди, ни Мина не выглядит даже отдалённо счастливой или испытавшей облегчение.

У Мины лицо красное, и я узнаю знакомые эмоции.

Унижение. Поражение.

— Он ничего не сделал, — голос Кэнди ледяной, без выражения. — Он просто случайно проходил мимо и отвлёк их.

Столкнувшись с полным отсутствием у них восторга, я сглатываю и обуздываю свою внутреннюю фанатку. Сейчас этому явно не время.

— Ну, это было приятное воспоминание, — бормочет Мина. — Я прямо-таки перенеслась в свои дни стажировки. Такие артисты всегда считают себя более авторитетными только потому, что они более "успешны". Они ещё не знают, что рано или поздно наедут не на тех.

Мина бросает взгляд на Кэнди. В её глазах суровость, полное противоположность смирению и покорности, которое другая только что разыгрывала.

Внезапно я понимаю, на что намекает Мина. Во мне закипает коварство, когда я тоже смотрю на Кэнди:

— Ты ведь можешь им отомстить, правда, Кэнди?

— Если они так к нам относятся, то, вероятно, и к другим артистам тоже, — добавляет Мина. — Мы сделаем всем несравненное одолжение, если поставим их на место.

Кэнди некоторое время молчит, обдумывая нашу просьбу о возмездии. Мы толпимся вокруг неё, ожидая вердикта. Наконец, Кэнди берёт руку Мины левой рукой, а меня — правой, и мы втроём становимся в символический замкнутый круг.

Медленная мстительная улыбка расплывается по лицу Кэнди:

— Она определённо наехала не на тех.

Мы втроём ищем нашего менеджера и продюсеров за кулисами.

— До нашего выступления есть немного времени. Мы хотели бы немного посмотреть выступление "VIXEN", — просит Кэнди, её лицо излучает волнение, настолько убедительное, что заслуживает награды за актёрскую игру. — Мы их большие фанатки.

Нам дают добро, и продюсер пропускает нас за кулисы. Мы наблюдаем с мониторов, как "VIXEN" занимают места на сцене.

Раздаются громкие вступительные такты их последнего сингла, на сцене вспыхивают огни, а позади них вспыхивают массивные неоновые буквы c названием группы. Они впятером исполняют сложные, продуманные связки, которые мы никогда не смогли бы выполнить как трио. Присутствие Сумин на сцене неоспоримо. Она просто притягивает всеобщее внимание. Её выступление настолько ослепительно, что я возвращаюсь в режим фанатки и почти забываю, насколько ужасно она только что с нами обошлась.

Я заставляю себя отвести взгляд от "VIXEN" и снова посмотреть на Кэнди.

Она смотрит на Сумин с пугающей пристальностью. Электрический трепет пронзает меня, как лесной пожар, от осознания того, что Кэнди вот-вот опустит лезвие гильотины мести на шею ничего не подозревающей Сумин.

Внезапно выступление "VIXEN" меняется. Их идеальная согласованность движений рушится, голоса начинают звучать вразнобой, очень фальшиво. Участники "VIXEN" сначала пытаются продолжить, но вскоре начинают лихорадочно поглядывать друг на друга, поскольку, кажется, не могут взять ни одной ноты — и также не в состоянии остановить ужасно звучащее выступление.

За кулисами нарастает замешательство. До нас доносится болтовня сбитой с толку съёмочной группы.

Лицо Мины искажается — она пытается сдержать смех. Я подпрыгиваю на каблуках в восторге от этой абсолютно истеричной демонстрации. Губы Кэнди шевелятся, и я вижу, как её губы складываются в одно беззвучное слово: "Упади".

Сумин разворачивается перед строем коллег, затем прямо на наших глазах левая лодыжка Сумин выворачивается. Она летит вперёд и падает на сцену с неестественной силой, как будто невидимая рука поднялась и столкнула её вниз.

Команда взрывается волнами потрясённых вздохов и восклицаний. Я зажимаю рот руками.

— Нога, моя нога! — крики Сумин разносятся по всему концертному залу.

Продюсеры бегут к ней, выскакивают на сцену, загораживают её от посторонних глаз. Я могу только смотреть застывшим взглядом, как будто только что стала свидетелем вопиющего удара исподтишка, не понимая, что делать дальше.

Кэнди оттаскивает нас обеих подальше от разворачивающейся суматохи, уводя обратно по коридорам за кулисы, прочь со сцены, как будто нас там никогда и не было. Мы не произносим ни слова, пока не оказываемся в безопасности в нашей гримёрке.

К моему великому удивлению, как только дверь закрывается, Мина разражается радостным смехом:

— У тебя получилось, Кэнди; ты её опозорила на весь мир!

— С Сумин всё будет в порядке? — спрашиваю я, вспоминая, как громко она кричала.

— Конечно, — говорит Кэнди беззаботно, без малейших угрызений совести. — Я только слегка подставила ей подножку. Единственное, что пострадало, — это её самомнение.

Сумин вопила так, словно задели не только её самомнение, однако она явно хочет быть в центре внимания, так что, возможно, всё не так плохо, как она пыталась представить. Но теперь она получила именно то, что хотела — абсолютный позор навсегда. Этот инцидент будет в тренде в течение часа и, вероятно, попадёт в несколько сборников неудачных концертных выступлений.

В прошлый раз, когда на нас напал вооружённый незнакомец, Кэнди защищала нас. На этот раз её действия были преднамеренными — преднамеренный вред, направленное на нанесение ущерба.

Несколько лет назад я видела, как мама тоже делала нечто подобное.

Мама была в Гонконге на съёмках фильма, который продюсировала, и взяла меня с собой. Это был единственный раз, когда она пыталась встретиться с отцом. Я не знаю, как она уговорила его согласиться. Или, может быть, она неправильно его поняла, потому что мы просидели в ресторане нашего отеля несколько часов, прежде чем поняли, что он не появится.

На следующий день у мамы был единственный свободный день, но мы были не в настроении осматривать достопримечательности, как планировали. Мы бесцельно бродили по запруженным улицам города, пока не прошли под парящей эстакадой мимо ряда маленьких старушек с кабинками, похожие на импровизированные святилища.

Над их кабинками висели растяжки "Благословления" и "Избиение злодея". Статуэтки божеств стояли на полках в святилищах, а перед ними — тарелки с подношениями из фруктов и горшочки с курящимися благовониями. У каждой кабинки было полно народу — покупатели, сидя на пластиковых табуретках, переговаривались на кантонском диалекте с пожилыми женщинами. Громкий стук дерева о камень эхом разносился по каждой кабинке.

К моему удивлению, мать, которая ни в коей мере не была религиозной или суеверной, встала в очередь к одной из этих кабинок. Когда подошла её очередь, пожилая женщина вручила маме листки бумаги — один с изображением мужчины, другой с женщиной. Мама написала китайскими иероглифами имя отца на изображении мужчины и вернула его старушке, которая затем принялась колотить листок деревянным башмаком по каменной плите, произнося заклинания. Когда избиение было закончено, женщина подожгла разорванный рисунок и другие бумажные подношения большой свечой, стоящей в горшочке с благовониями, бормоча новые молитвы.

— Это называется избиение злодея, — сказала мама, объясняя ритуал после того, как он закончился. — Предполагается, что бумажные рисунки изображают плохих людей в вашей жизни, и старушки "бьют" их, чтобы принести им несчастье.

— Ты только что заплатила деньги за то, чтобы наложить проклятие на отца? — трудно было представить, что проницательная и деловая мама поведётся на что-то подобное. — Ты же на самом деле не веришь, что это реально, не так ли?

— Уверена, что всё это розыгрыш, — мама только пожала плечами. — Но мне стало легче.

Но то, что на моих глаза Кэнди сделала с Сумин, не было розыгрышем.

Это было возмездие. Это была сила — быстрая, жестокая и приносящая удовлетворение.

Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Я протягиваю руку и беру Кэнди за руку, крепко сжимаю её, и глубокое спокойствие наполняет мне вены. Я успокаиваюсь от осознания того, что сила, заключённая в этой тонкой руке, может держать остальной мир в страхе.

Глава 17. Наши дни

Юджиния смотрит на меня сверху вниз, ожидая ответа на своё предложение.

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что лёгкость в груди — это облегчение. Иррациональное желание обнять её возникает из ниоткуда, и я чуть не смеюсь вслух над этим порывом.

— Ты говорила мисс Тао, что тебе кто-то подложил те распечатки в шкафчик? — спрашивает она.

— Не хотелось привлекать к себе ещё больше внимания, — мотаю головой я. — Я их выбросила.

— Ты выбросила улики? — она подходит ко мне ближе. — Расскажи мне ещё раз, что ты делала вчера вечером после комендантского часа?

— Я... — чем дольше я медлю с ответом, тем подозрительнее это становится в её глазах. — У меня бессонница и ночные кошмары. Захотелось просто подышать свежим воздухом.

Такое объяснение, кажется, на данный момент удовлетворило её, хотя она по-прежнему бросает на меня недоверчивые взгляды, как будто знает, что я говорю только полуправду. Я начинаю подталкивать её обратно к двери.

— Пойдём. До комендантского часа ещё есть немного времени.

— И что мы будем делать? — спрашивает Юджиния.

— Чтобы сделать распечатки, надо воспользоваться компьютерным классом. Может быть, мы сможем покопаться в истории браузера, найдём адрес электронной почты, аккаунт в Твиттере или что-то в этом роде.

По коридору проходит небольшая группа девушек, тихо болтающих между собой по пути в свои комнаты, и я понимаю, что не знаю большинства ни по именам, ни по лицам, особенно учитывая, что у многие из них тоже ничем не ущемляют себя в косметике.

— Ты знакомилась с другими девушками? — спрашиваю я.

— Тут не с кем знакомиться, — говорит Юджиния.

— Тогда приму это как комплимент, — говорю я, сворачивая с лестницы.

Обойдя несколько разных коридоров, мы по-прежнему не можем найти компьютерный класс. Клянусь, я была там только вчера — отправляла электронное письмо матери. Или это было позавчера? Из-за того, что целый день проводишь в студии без телефона, слишком легко потерять счёт времени.

— Боже, почему ни у одной из комнат нет таблички на дверях? — жалуется Юджиния, выглядя столь же потерянной, как и я.

Мы сворачиваем в другой коридор и, наконец, находим большую комнату, похожую на бизнес-центр отеля, полную изящных мониторов, расположенных аккуратными рядами. Я толкаю тяжёлую стеклянную дверь, сажусь за первый попавшийся монитор и дёргаю мышкой, чтобы убрать заставку. Юджиния проходит дальше по ряду к другому компьютеру и садится за клавиатуру.

После нескольких долгих секунд ожидания веб-браузер, который я открыла, по-прежнему остаётся пустым. Я пытаюсь ввести пару веб-сайтов в строку поиска.

— У тебя работает Интернет?

— Нет, ничего не загружается, — Юджиния в отчаянии щёлкает мышью.

— Я слышала, что реакция сети на первый день проекта довольно разноречива, — раздаётся третий голос. — Некоторые девушки думают, что из нас тут специально выжимают все соки, чтобы мы не лезли в сеть.

Я поднимаю глаза и вижу Алексис, просунувшую голову в дверной проём.

— Кто это сказал? Что ещё ты слышала? — резко спрашивает Юджиния.

Алексис недоумённо приподнимает бровь:

— Блин, девочка, учись расслабляться. Иди позанимайся йогой на лужайке или ещё чем-нибудь.

— Мы просто пытаемся найти несколько хореографических идей, — поспешно отвечаю я.

Алексис переводит взгляд с меня на Юджинию, а затем снова на меня:

— Она запрягла тебя своим личным ассистентом? Моргни дважды, если тебе понадобится помощь.

Я откидываюсь в офисном стуле и подъезжаю к Юджинии, дружески обнимая её за плечи:

— Нет, мы всё обсудили и согласились зарыть топор войны на благо группы. Правда, Джини?

Улыбка Юджинии натянута и на 90% состоит из зубов:

— Ты совершенно права, подруга.

Алексис выглядит так, словно хочет прокомментировать это странное развитие событий, но в конечном итоге решает не вмешиваться:

— Я прихватила несколько дополнительных образцов тех масок, которые раздавали на вступительном слове. Будешь брать себе? — предлагает она мне.

— Конечно. Зайду к тебе попозже.

— Ладно, — она бросает на нас ещё один любопытный взгляд, а потом идёт к выходу. — Увидимся завтра, девочки.

Когда Алексис отходит достаточно далеко, я выдыхаю:

— Похоже, придётся добывать информацию дедовским способом — разговаривая с другими.

— Убери от меня руки, — Юджиния дёргает плечами и пытается отодвинуть своё компьютерное кресло от моего.

Я убираю руку назад и протягиваю ей ладонь:

— Будем работать вместе? Очевидно, тебе лучше удастся роль плохого полицейского.

Она смотрит на мою руку с неохотой и граничащим с отвращением видом, а потом берёт её и нерешительно пожимает.

— Тебе бы не помешало немного увлажниться, — говорит она. — Ты выглядишь чертовски измождённой.

* * *

Во время групповых занятий на следующий день я наблюдаю за Кэнди из-за разделяющих нас рядов танцующих девушек, не в силах сдержать прилив грусти.

Два года назад я была абсолютно уверена, что, что бы ни случилось, Мина, Кэнди и я всегда будем подругами.

После похорон Мины я не знала, как буду жить без неё дальше. Без постоянных сообщений, которые скрашивали мой день, без кого-то, к кому можно было обратиться, когда что-то напоминало мне о наших глупых внутренних шутках, без бесконечных полуночных разговоров, которые спонтанно вспыхивали только после того, как мы желали друг другу спокойной ночи.

Мысль о том, чтобы потерять и Кэнди, была невыносима.

Но случилось немыслимое. Как бы я ни старалась достучаться до неё, расстояние продолжало увеличиваться, пока я не оказалась на земле, глядя на далекую галактику, куда унеслась Кэнди. Каждое отправленное мной сообщение было зондом, падающим в непознаваемую чёрную дыру, а ответы, которые я оттуда получала, были фрагментами данных, которые невозможно было как-то интерпретировать или собрать воедино. У меня не получалось помириться с ней. Кэнди больше не хотела видеть меня в своей жизни. Я могла лишь смотреть, как наши отношения медленно, но верно умирают.

Разве она стала другой? Той, кто защищала меня, кто показала мне мир того, что не должно существовать?

Небесные духи, магические заклинания, способность заставлять других против их воли — всё это было нереально, пока я не встретила Кэнди. Пока я не увидела невозможные вещи, на которые та была способна. Однажды я уже обсуждала Кэнди с Юджинией. Раскрыть больше означало бы разгласить её тайны, а я поклялась Кэнди, что унесу их с собой в могилу.

И даже если бы я всё рассказала… разве кто-нибудь поверил бы мне?

— Сегодня больше всего баллов набрали Адди Чу и Санди Ли.

Я поднимаю глаза как раз вовремя, чтобы уловить конец объявления Юны.

Я. Лучше всех. Снова. Другие девушки хлопают, но явно из чувства долга, прекрасные лица вокруг меня образуют глухую стену безразличия.

— И, к сожалению, мы прощаемся со Стеллой Хио и Виолой Янг.

Несмотря на то, что прошло всего несколько отборочных раундов, группа стала уже намного меньше, чем несколько дней назад. Мой взгляд бессознательно ищет Кэнди в толпе. На другом конце зала она болтает с девушкой рядом с собой.

Она ни разу не взглянула на меня.

После того, как нас отпускают, я встречаюсь с Юджинией во внутреннем дворике позади здания.

За стеклянными окнами столовой от пола до потолка находится зона отдыха на открытом воздухе. Из неё открывается вид на лужайку за домом, которая простирается до леса, окружающего комплекс. Здесь больше никого нет, но мы всё равно отваживаемся покинуть внутренний дворик и пройти по заросшей травой лужайке до опушки деревьев, где мало шансов, что кто-нибудь пройдёт мимо и подслушает наш разговор.

— Ты уже второй раз набираешь больше всех очков. Теперь ты практически ходячая мишень, — говорит Юджиния.

— У меня так всю жизнь, — ворчу я.

— Итак, подозреваемые, — начинает Юджиния без предисловий. — Я сузила их круг до двенадцати.

— Двенадцать?

— Сегодня утром их было ещё девятнадцать, — говорит она. — Во-первых, обе соседки Блейк по комнате автоматически становятся подозреваемыми, поскольку они могли подмешать ей что-нибудь в косметику. Юки поливает всех помоями с того дня, как попала сюда, а семья Хены полностью разорена и на грани финансового краха, так что у девушки есть большой стимул для дебюта. Айви стояла рядом с Джессикой, когда та "споткнулась". Оказывается, никто вообще не видел, как она упала. Так что есть шанс, что её столкнули. Сана, очевидно, большая поклонница Брейли Корбин, так что у неё есть причина точить на тебя зуб. А ещё помнишь, как Алексис просто случайно оказалась в компьютерном классе со словами, что Интернет не работает? Ей не хватало только держать в руках кусачки, чтобы уж совсем было подозрительно. А ещё...

— Подожди минутку, — я поднимаю руку, чтобы прервать её монолог, хотя слегка впечатлена её способностью собрать столько информации за один день. — У тебя есть реальные улики или это всё предположения и интуиция?

Она бросает на меня яростный взгляд, как будто не может поверить, что я осмелилась подвергнуть сомнению её методы:

— Я чирлидерша. Я за версту чую отчаявшихся неудачников, готовых убить ради славы.

— Конечно, ты чирлидерша, — киваю я с видом мудреца, который всё понимает. — Капитан команды? Нет, подожди, учитывая, как сильно ты хотела быть лидером, ты, должно быть, вице-капитан?

— Не существует ранга вице-капитана. Боже, надо было такое выяснять до кастинга?

— Просто чтобы ты знала, нам ничего не говорили заранее о деталях, — говорю я ей.

— Да, помню, — огрызается она. — Я тоже там была.

— Стоп! А ты случайно не проходила кастинг на "Сладкую каденцию"? — внезапно её враждебность по отношению ко мне начинает приобретать смысл.

— Я не прошла дальше первого раунда. Неважно, — она закрывает тему и возвращается к цели нашей встречи. — Вернёмся к подозреваемым. Кто у тебя?

— Э-э… не так много, как у тебя.

Глаза Юджинии снова сужаются:

— Собираешься провести со мной совместную работу, когда всё делать буду я, а ты лишь покажешь три ссылки в Google — и рассчитываешь получить за это высший балл?

— Меня правда беспокоит только одна, — признаю я.

— Кэндис? — хмурится она.

Я киваю.

— Кажется, Блейк была в её группе, а ещё она также была рядом и помогала Джессике. К тому же вы с ней живёте в одной комнате, — Юджиния в смятении хмурит брови ещё сильнее. — Но зачем делать тебе заподлянки? И использовать Мину... — её взгляд скользит по мне. — Вы двое за кулисами ненавидели друг друга до глубины души или что-то в этом роде?

— Что? Нет!

Юджиния не кажется даже отдалённо в этом уверенной. Я обдумываю свои следующие слова, затем делаю глубокий вдох.

— Она уже делала нечто подобное раньше.

Глаза Юджинии широко распахиваются:

— Например?

— Делала заподлянки тем, кто ей мешал.

Тем, кто мешал мне.

Острый взгляд Юджинии впивается в меня в ожидании продолжения.

— Я хочу лишь сказать, что она безжалостна к своим врагам.

— Вот как… — продолжает допытываться Юджиния. — Вы, девочки, поссорились? Что произошло между вами?

— А сама как думаешь? — рявкаю я. Вопрос вонзается, как игла в оголённый нерв. — Наша лучшая подруга сбрасывается с балкона, шоу отменяют, и с тех пор мы не разговариваем.

Рот Юджинии сжимается в тонкую линию. Она несколько секунд молчит, а потом склоняет голову набок:

— Я просто пытаюсь понять: зачем Кэндис всё это нужно? Она одна из сильнейших участниц, так что место в финале ей практически гарантировано, — она бросает на меня ещё один косой взгляд. — Или ты считаешь, что она здесь за другим?

— Не знаю. Она мне ничего не рассказывает, — я оглядываюсь на здание, где силуэты суетящихся девушек скользят взад-вперёд по окнам столовой. — Мы больше не подруги.

Глава 18. Два с половиной года назад

— Давай, Солнышко, вставай. Мы ещё не закончили, — говорит Кэнди.

Я лежу на спине на полу студии, раскинув руки и ноги, как безвольная морская звезда, выброшенная на берег. Музыкальный трек продолжает звучать, но я лежу, полностью лишённая энергии и мотивации. Кэнди склоняется надо мной, руки на бёдрах, дышит чуть учащённо, блеск на её коже составляет всего лишь "лёгкую дымку" влаги после почти двух часов безостановочных кардиотренировок. Она выглядит сияющей. И раздражённой.

— Вставай! — Кэнди толкает меня ногой.

С тех пор, как было объявлено о нашем концертном туре по стране, Кэнди не отходит от меня, как будто у неё единственная цель в жизни — максимально меня подготовить. Она устраивает дополнительные тренировки в дополнение к обычным репетициям. Я знаю, что она всего лишь пытается сдержать данное мне обещание. Она поклялась, что мы будем процветать в шоу-бизнесе, где внимание фанатов длится лишь миг. Обычно я всю неделю с нетерпением жду наших занятий, наслаждаясь индивидуальными тренировки, но когда слышу, что Мина отправилась в поход со своей семьёй в Малибу-Крик, а я застряла в студии на все выходные, мне отчаянно хочется, чтобы мы с Кэнди тоже были там, или на пляже, или в кино, или где-нибудь ещё, где могли бы веселиться без полного физического истощения.

— Я вообще не могу больше пошевелиться, — выдыхаю я, глядя в потолок.

— Надо исполнить этот номер до конца, — настаивает Кэнди.

— Но мне о-о-очень больно, — я беспомощно взмахиваю конечностями. — Пожалуйста, оставь меня в живых!

Когда дело доходит до переговоров с Кэнди, существует стратегический метод, который я постепенно усовершенствовала за последний год. Самый эффективный способ смягчить её — это воззвать к её тщательно скрываемому нежному и отзывчивому сердцу, изобразив самую малость уязвимости и жалости.

Конечно же, Кэнди вздыхает и опускается на колени рядом со мной:

— Где болит?

Я раздражённо выставляю левую ногу, указывая на неё.

Кэнди берёт мою лодыжку в руки. Тёплые пальцы скользят вверх по коже и массируют твёрдыми круговыми движениями напряжённую мышцу икры. Я морщусь от давления, оказываемого на ноющие сухожилия, затем удовлетворенно вздыхаю, когда напряжение снимается массажем. Это так приятно. Меня так и подмывает ещё немного разыграть боль, сделать что угодно, лишь бы она не убирала руки.

Когда Кэнди отстраняется, я издаю тихий стон. Она возвращается через несколько секунд с рулоном спортивной ленты и опускается рядом со мной, снова беря мою лодыжку.

— Так что… мне, наверное, надо немного отдохнуть, да? — намекаю я.

Обматывая ленту вокруг моей лодыжки, Кэнди бросает на меня косой взгляд. Но молчание обычно означает уступку, поэтому я решаю рискнуть, осторожно растягивая свою удачу, как ириски.

— В Лос-Анджелесе сейчас проходит ярмарка, — замечаю я как бы невзначай. — Мама брала меня с собой каждый год, но, по-моему, я не ходила туда с тех пор, как мне было лет десять. Может быть, мы могли бы взять завтра выходной и поехать вместе?

— И как это — гулять по ярмарке и "немного отдыхать"?

— Это…

Верно. Я так измотана, что мозг полностью отказывается выдумывать приличную отмазку. Каким-то образом мне удаётся ещё глубже вжаться в половицы, кипя от разочарования.

— Ты действительно хочешь сходить на ярмарку? — спрашивает Кэнди, легко кладя руку на мою лодыжку.

Голова поворачивается к Кэнди, я хватаюсь за это слабое дуновение компромисса и умоляюще киваю.

— Хорошо, — говорит Кэнди под натиском моих щенячьих глаз. — Давай сходим.

Я вскрикиваю от радости и вскакиваю с пола, обнимая её. Она без особого энтузиазма пытается разжать мои потные руки, крепко обхватившие ей шею, но потом сдаётся под натиском моих чувств.

* * *

Стоя под высоким краем колеса обозрения и раскачивающимся рычагом маятниковых аттракционов, окружённая восторженными криками и солёно-сладким запахом попкорна и жареного теста, я чувствую себя так, словно мне снова 8 лет, а мама держит меня за руку, пока мы стоим в очереди на аттракцион, о котором я прожужжала ей все уши, но всю дорогу плакала. С другого конца ярмарочной площади я замечаю подвесную башню и в приступе мазохистской ностальгии тащу туда Кэнди.

Мы обе инкогнито, в шляпах, солнцезащитных очках и масках. Несмотря на маскировку, Кэнди удаётся создать выглядеть привлекательно. На ней стильные тёмные очки оверсайз и широкополая шляпа, длинные волосы завиты и ниспадают свободными волнами на обнажённые плечи. Лиф платья облегает грудь, юбка с оборками прикрывает колени. Она выглядит так, словно оделась к фотосессии для журнала "Vogue", а не для обычного весёлого дня на ярмарке.

Когда мы добираемся до подножия устрашающей башни, я оборачиваюсь и вижу, что Кэнди держится позади, всем видом показывая нерешительность.

— Неужели? Бесстрашная Кэндис Цай боится аттракционов? — поддразниваю я.

— Я никогда не была на таких, — говорит Кэнди.

— Ни разу? — я в ужасе.

Кэнди мотает головой:

— Мне не разрешали бывать в подобных местах.

Её ответ резко омрачает моё праздничное настроение. Внезапно у меня возникает миллион новых вопросов о её жизни, детстве, семье, о том, в чём её ограничивали, о том, что на самом деле значит быть последовательницей небесной девы.

Она уже показывала мне вещи, недоступные пониманию, но есть ещё так много тайн, которые она крепко прижимает к груди, и дверей, за которые она не позволяет нам с Миной заглянуть. Эта мысль колючая и кислая на вкус, её трудно проглотить. Но желание, чтобы тебя впустили, желание увидеть и узнать о ней всё, даже после того, как она уже так много поведала... оно слишком жадное, слишком эгоистичное. Я яростно подавляю назойливое любопытство.

— Может быть, не стоит начинать с этого аттракциона, если ты в первый раз...

Я выхожу из очереди. Кэнди хватает меня за запястье.

— Давай сходим. Я хочу, — говорит Кэнди тоном, который она использует, когда не заинтересована в сопротивлении.

— Хорошо, — я смеюсь и снова встаю в очередь. — Если мы умрём, то умрём вместе!

Я улыбаюсь и испытываю крошечную толику детского ликования оттого, что Кэнди наконец-то проявляет страх.

На аттракционе я кричу и смеюсь изо всех сил, а Кэнди молчит рядом со мной, вцепившись в перекладину безопасности, как будто боится вылететь с сиденья, если не сделает этого. После этого я пытаюсь подбить её сходить на ещё один подобный аттракцион, чтобы посмотреть, откажется ли она, но Кэнди просто приглаживает волосы и говорит мне, что сходит со мной всюду, куда я захочу. Я отпускаю её с крючка и предлагаю вместо этого купить сладкую вату.

Мы проходим мимо карнавальных палаток, и когда я замечаю массивного плюшевого французского бульдога, висящего на стойке с призами, то тут же подхожу к тиру с дротиками. Просмотрев видео Кэнди, я поняла, что ей нравятся предметы на тему французских бульдогов, и вот я выкладываю преступную сумму денег за дюжину дротиков, надеясь пополнить коллекцию Кэнди новым предметом. Точность попадания у меня дерьмовая, и я с треском проигрываю, дуюсь и жалуюсь на то, что все эти игры фуфло, а Кэнди платит за подход и легко не выигрывает себе плюшевого бульдога.

— Ты ведь не жульничала со своими сверхспособностями, не так ли? — шепчу я, обвиняюще тыча её в бок.

— Нет, мне не нужны сверхспособности, чтобы побить твой рекорд в два балла, — дразнит она.

— Заткнись! — смеюсь я, толкая её локтем в бок.

— Вот, — Кэнди поворачивается и протягивает мне плюшевую собачку. — Это тебе.

— О, так теперь ты пытаешься вручить мне утешительный приз? — я протягиваю его ей обратно.

— У меня он не поместится в общажной комнате, — говорит она, настойчиво протягивая мне плюшевую игрушку обеими руками. — А если я попытаюсь отдать его двоюродным сёстрам, они из-за него поссорятся, будут слёзы и вырванные волосы, и в итоге тётя его выбросит.

— Он тебе точно не нужен? — спрашиваю я, наконец принимая предложение. — Он и правда милый.

— Точно, — говорит она. Я не вижу выражения её лица за солнцезащитными очками и маской, но кажется, что она улыбается. — И каждый раз, когда ты смотришь на его милую мордашку, ты можешь вспоминать, как я удачно надрала тебе задницу в дартс.

— Ладно, хватит, давай сходим на "Огненное кольцо"!

Я не могу вспомнить, когда в последний раз мне такое удавалось — проводить время с кем-нибудь на людях, вместе смеяться, веселиться, делать фотографии, которые не являются постановочными или тщательно подобранными, чтобы их можно было загрузить для промо. Только когда солнце начинает садиться, я замечаю, что брови Кэнди нахмурены, шаги нетвёрдые, и я понимаю, что она весь день каталась со мной на аттракционах, ни разу ни от чего не отказавшись.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Давай присядем, — я беру Кэнди за руку, помогаю ей сесть на скамейку и осторожно опускаю нас обеих.

Кэнди снимает солнцезащитные очки и кладёт голову мне на плечо. Она выглядит совершенно измученной.

— Мне так жаль. Не следовало тащить тебя на те горки, — приношу свои извинения я.

— Тебе было весело? — спрашивает Кэнди мне в футболку.

— Это был лучший день, который у меня был за долгое время, — говорю я ей.

Она поднимает на меня взгляд, её длинные ресницы опускаются, она медленно моргает:

— У меня тоже.

Карусель рядом с нами отбрасывает каскад голубых и фиолетовых бликов на лицо Кэнди, её глаза сверкают от неоновых огней. Успокаивающее тепло разливается от того места, где её щека прижата к моему плечу; это чувство перетекает мне в грудь и опускается вниз пресыщенной, счастливой тяжестью.

— Скоро день летнего солнцестояния, — говорит Кэнди. — Завтра тётя будет занята подготовкой к церемониям. А ты… не хочешь зайти?

Я моргаю в восторженном шоке. Кэнди приглашает меня к себе домой! Она наконец-то открывает эту закрытую дверь и приглашает меня войти.

— Я с удовольствием.

Над ярмарочной площадью гремит первая яркая вспышка фейерверка, и сердце разрывается вместе с красочным представлением от триумфального торжества.

* * *

Дом тёти Кэнди — это обширное поместье в Пасадене, один из тех домов, которые выглядят достаточно внушительно, чтобы иметь собственное название. За железными воротами длинная подъездная дорожка, затенённая низко свисающими ветвями, вьётся к двухэтажному особняку. Массивные колонны обрамляют парадные двери. Я осторожно звоню в дверь, от вида роскошного здания чувствуя себя нежеланным адвокатом, хотя Кэнди лично пригласила меня в гости только вчера.

Дверь приоткрывается на несколько дюймов, и я почти ожидаю увидеть за ней дворецкого в жилете. Вместо этого на меня из щели смотрит маленькая девочка, которой на вид лет 9-10.

— Привет! Ты, должно быть, одна из двоюродных сестёр Кэндис? — я наклоняюсь вперёд, упираясь руками в колени. — Я Санни. Можешь сказать Кэндис, что я пришла?

Девочка поднимает лицо, чтобы посмотреть на меня, и я вижу слабое семейное сходство в её изящном строении костей, в этих потрясающих широко раскрытых глазах.

— Тебе не стоило приходить, — говорит девочка.

Я лишаюсь дара речи.

— Уходи, — она указывает пальцем на подъездную дорожку, как будто пытается прогнать бродячую собаку. — И не возвращайся.

— Инги, не груби, — раздаётся строгий голос Кэнди из глубины дома.

Девочка закрывает рот и отходит в сторону, всё это время пристально глядя на меня.

Кэнди полностью открывает дверь и, протянув руку, хватает меня за запястье и затаскивает внутрь.

— Прости, что так получилось. Мы ещё не научили её общаться с другими, — она бросает на сестрёнку быстрый предостерегающий взгляд.

Девочка, Инги, переводит взгляд с Кэнди на меня, затем снова с опаской на Кэнди:

— Из-за тебя у нас будут неприятности, — говорит она.

— Не будет, если ты ничего не скажешь, — отвечает ей Кэнди. — А ты ведь не скажешь, верно?

Инги поджимает губы, но больше не возражает, когда Кэнди ведёт меня мимо неё в дом.

В доме темновато и прохладно, большинство штор задёрнуто. Здесь много мрамора и гранита, все поверхности холодные и твёрдые, деревянной мебели почти нет. Я пытаюсь украдкой поискать семейные фотографии любого рода, но их нет. Единственное, что мне удалось вытянуть из Кэнди о её родителях, — это то, что её мать — светская львица, которая работает арт-дилером и постоянно путешествует между Европой и Азией, посещая различные светские мероприятия. Кэнди никогда не рассказывала мне, чем зарабатывает на жизнь её тётя, чтобы позволить себе такой роскошный дом.

Полагаю, что если умеешь заставить других подчиниться своей воле, деньги вряд ли будут проблемой.

Кэнди ведёт меня в официальную гостиную, и моё внимание привлекает большая картина, написанная тушью, висящая над камином. На картине изображена танцующая женская фигура. Девушка на картине обвита тканевыми лентами, длинные рукава её традиционной китайской одежды приподнимаются при движении. Фигура живая и прорисована с изысканными деталями, но её лицо в основном оставлено пустым, лишь несколькими расплывчатыми штрихами обозначены черты.

— Кто это? Боже! — я поворачиваюсь, чтобы спросить Кэнди, является ли девушка на картине небесной девой, и тихонько вскрикиваю, когда меня застают врасплох ещё две маленькие девочки, пристально смотрящие на меня из-за спинки дивана. — Инги раздвоилась!

— Разве я вам говорила о том, что нельзя пялиться на других? — выговаривает им Кэнди, а потом снова поворачивается ко мне с извиняющимся видом. — Ты первая, не считая родственников, кто побывал в этом доме, поэтому им любопытно, — она указывает на лестницу. — А теперь обе возвращайтесь в свои комнаты.

Девочки опускают головы, но не пытаются спорить с Кэнди. Они молча соскальзывают с дивана и шаркающей походкой направляются к лестнице.

— О, всё в порядке, Кэнди, позволь им немного побыть с нами!

Обе девочки тут же оживляются, останавливаясь в ожидании вердикта.

Не в силах противостоять натиску такого количества пар умоляющих глаз, Кэнди сдаётся:

— Ладно. Вы двое ведите себя прилично и не надоедайте Санни. Я сейчас вернусь.

Как только Кэнди выходит из гостиной, девочки тянут меня на диван и засыпают вопросом за вопросом.

— Ты подруга Кэндис, верно? Это тебя показывают с ней по телевизору?

— Ага, это я.

— Ты пришла поиграть?

— Вроде того?

— Ты можешь отвести нас на игровую площадку?

— Э-э… только если Кэнди разрешит...

— Не разговаривайте с ней! — огрызается на сестёр с порога Инги.

Когда Кэнди возвращается с подносом, на котором стоят круглые пирожные, пахнущие кунжутом и мёдом, Инги морщит нос в знак протеста:

— Их можно подавать только по особым случаям.

— У нас как раз особый случай, — Кэнди говорит. — Ничего страшного, если ты не хочешь их есть. Сёстрам достанется больше.

— Хотим — хотим! — подхватывают другие девочки, нетерпеливо подпрыгивая на своих местах, пока Кэнди подаёт каждой из нас по тарелке и наливает в чашки ароматный цветочный чай.

Инги неохотно присоединяется к нам, берёт свою порцию и ест в раздражённом молчании.

Какой бы сдержанной Кэнди ни была временами, невозможно отрицать, как много она отдаёт окружающим. Уважение и обожание на лицах её маленьких сестрёнок отражают то, что я чувствую, когда рядом с Кэнди. Как будто обо мне глубоко заботятся, как будто даже если небо рухнет, она подхватит его ради меня.

Но когда я смотрю, как Кэнди вытирает крошки с их подбородков, я начинаю задаваться вопросом: а кто, если вообще кто-нибудь, заботится о самой Кэнди?

После того, как мы убираем тарелки, Кэнди ведёт меня наверх, в свою комнату, и мне приходится подавить фанатичный визг, когда я узнаю обстановку по её видео.

— Прости, что Инги тебе нагрубила. Нас учили быть очень разборчивыми в том, с кем мы дружим и каких посторонних впускаем в свою жизнь, — объясняет Кэнди, садясь рядом со мной на кровать. — Она хорошая девочка, нас просто так учили.

Я понимаю, что именно поэтому Кэнди всегда держалась особняком и отклоняла наши приглашения.

— Но я ведь больше не "посторонняя", верно? — спрашиваю я.

— Нет, — подтверждает она с улыбкой. — Ты не посторонняя.

— Если твоя семья такая строгая, как получилось, что тебе позволили уйти в шоу-бизнес?

— Потому что, поступая так, я уважаю дары, которые мне были даны, — говорит мне Кэнди. — Многие мои предки на протяжении веков становились легендарными исполнителями. Они были танцовщицами при императорских дворах, актрисами золотого века шанхайского кинематографа. Продолжая это наследие, я несу благословение своей семье. Вот почему я так настойчиво тебя тренирую. Для меня важно, чтобы мы добились успеха.

— Но разве это твоя мечта? — хмурюсь я. — Ты действительно хочешь этим заниматься? Или это всё ради семьи? Ради небесной девы?

Я иногда задаю и себе этот вопрос. Ради чего я работаю: ради себя или ради выполнения желаний матери?

Кэнди требуется несколько секунд, чтобы обдумать ответ.

— Да, — наконец говорит она. — Я чувствую, что нахожусь там, где должна быть, и делаю то, для чего была рождена. Но за что я больше всего благодарна, — она протягивает руку, кладя её поверх моей, — так это за возможность познакомиться с тобой и Миной. И я хочу продолжать заниматься этим с вами обеими как можно дольше.

От её прикосновения в груди появляется трепет, счастье раздувается у рёбер, расширяясь наружу, пока не становится немного трудно дышать.

— Я так и не поблагодарила тебя должным образом за то, что ты сделала, — говорит Кэнди.

— За что именно?

— Когда тот ненормальный наставил на нас пистолет... Ты заслонила меня собой, — её рука сжимает мою. — Спасибо.

Я моргаю, немного ошеломлённая:

— Я ничего не делала! Это ты спасла нас!

— Я колебалась, — Кэнди мотает головой. — А ты нет.

— Знаешь, тебе необязательно все время быть стойким тефлоновым воином и брать всю ответственность на себя, — упрекаю я. Странно чувствовать себя той, кто читает ей нотации. — Когда устанешь, я хочу, чтобы ты пришла ко мне, хорошо? Не-посторонние должны заботиться друг о друге, верно?

Кэнди некоторое время спокойно смотрит на меня. Затем нежная улыбка возвращается на её лицо:

— Я хочу тебе кое-что показать.

Она встаёт и подходит к пианино в углу комнаты.

— Я работала над этим от случая к случаю, — она садится и кладёт руки на клавиши. Я откидываюсь назад, опираясь на ладони, и слушаю, как Кэнди начинает играть.

Музыка заполняет пространство между нами, обволакивает нас. Это ещё музыкальные наброски, но я слышу, как песня складывается вокруг уникальных гармонических интервалов, которые узнаю по песнопениям Кэнди во время ритуала благословения, проведённого с нами на полу моей комнаты. Последовательность аккордов — сначала нежно-сладкая, затем бурная и дикая, — потом становится глубоко меланхоличной, ноты наполняются тоской.

— Это прекрасно... — восклицаю я. — Это ты написала?

Руки Кэнди останавливаются, музыка смолкает, она кивает.

— Тебе нужно сыграть это мистеру Киму в понедельник; он подпрыгнет до потолка от удивления и немедленно запишет трек. Я серьёзно; это может стать нашим следующим синглом. Классная песня!

— Я пока не готова играть это кому-то ещё, — Кэнди смотрит на меня через плечо. — Только тебе.

Что-то в её признании притягивает меня к ней.

Я встаю с кровати, подхожу и сажусь рядом с ней на банкетке у пианино. Она подвигается, освобождая для меня место. Наши бёдра и плечи соприкасаются, когда я сажусь рядом с ней. Я подхожу достаточно близко, чтобы ощутить её любимый цитрусовый аромат, терпкий и манящий. Я представляю, как Кэнди собирается в этой комнате, наклоняет голову, растягивает молочно-белую складку шеи, распыляя спрей на затылок.

— Кэнди...

Её изогнутые руки застывают над клавишами. Она поворачивается ко мне:

— Что?

Щёки пылают под её напряжённым ожидающим взглядом. Сердце замирает, затем начинает бешено колотиться. Я ничего не соображаю, когда её лицо так близко, не могу сосредоточиться, когда её колени касаются моих под пианино.

Что мне хотелось ей сказать?

Что я всё время думаю о ней? Что я часто отключаюсь, когда она говорит, потому что не могу перестать пялиться на её губы? Что всякий раз, когда она надевает платье с открытой спиной, мне хочется провести кончиками пальцев по линии её позвоночника к впадинке у поясницы?

Я снова опускаю взгляд на пианино, прежде чем успеваю сказать какую-нибудь глупость.

— А что, если попробовать это сыграть по-другому? — я проигрываю то, что она только что показала мне, скорректировав несколько аккордов.

Даже на фоне музыки сильное биение пульса удивительно громко отдаётся в ушах.

— Хмм… — Кэнди прислоняется ко мне, её тело тёплое и настойчиво тяжёлое. — Так даже лучше.

Две руки превращаются в четыре, когда пальцы Кэнди присоединяются к моим за пианино. Вместе мы блуждаем по чёрным и белым клавишам в поисках чего-то нового. Я закрываю глаза, тихонько напевая, свободная импровизация нарастает и затихает в такт приливам и отливам нашей игры.

Мы занимаемся этим часами, сидим бок о бок, напевая и играя на пианино. В какой-то момент перед нами оказываются ручка и бумага, и мы записываем ноты и фрагменты текстов песен, наши идеи и голоса накладываются друг на друга, пока не возникает ощущение, что мы вместе погрузились в музыку, став единым целым.

Глава 19. Наши дни

Заканчивается одна неделя, начинается другая.

Теперь я полностью погружаюсь в тренировки, провожу весь день в студии и репетиционных залах. Я с трудом могу сказать, который час, едва помню, какой сегодня день недели. Я продолжаю напоминать себе позвонить маме и узнать, как дела, но всегда забываю в конце каждого изнурительного дня. Ещё несколько девушек выбыли, а те, кто остался, кажутся более решительными и сосредоточенными, чем когда-либо. С каждым утром напряжение нарастает; любое выступление может стать для нас последним, в любую секунду ещё одну могут отчислить.

Во время перерыва на ужин мы с Юджинией выносим подносы с едой во внутренний дворик и садимся за один из обеденных столов на открытом воздухе, чтобы поговорить и нас никто не подслушал. Несмотря на изнуряющую жару, здесь дует приятный ветерок и чудесным образом нет комаров. За последние несколько дней не было никаких новых инцидентов, и все "подозреваемые", которых нам удалось загнать в угол и задать вопросы, похоже, согласны, что всё произошедшее было "странными несчастными случаями". Ничей ответ не показался мне особенно подозрительным, но мы с Юджинией не готовы ослаблять бдительность.

— Не знаешь, нам уже починили Интернет? — спрашиваю я, снимая крышку с салата. — Я хотела поговорить с мамой по FaceTime сегодня вечером.

— Без понятия, — Юджиния опускает голову, разглядывая суши на своём подносе, словно кулинарный критик, оценивающий подачу.

— Ты не общаешься с семьёй?

— Зачем? — недоумевает она, как будто это совершенно идиотский вопрос. — Им и так прекрасно известно, где я.

— О, интересно. Чувствую там напряжение. Расскажи мне ещё, — я подпираю рукой подбородок и наклоняюсь вперёд. Юджиния демонстративно игнорирует меня, смешивая васаби с соевым соусом.

— Выскажу смелое предположение: семья не поддерживает твои мечты о карьере в шоу-бизнесе? — спрашиваю я.

— Честно? Меня это уже не волнует. Это моя жизнь. Я не собираюсь позволять им диктовать мне, — огрызается она, и я практически вижу исходящую от неё свирепую ауру. Похоже, я попала прямо в точку — родители её выбор не одобряют. — У них уже есть две другие дочери — заслуженные доктора, которыми можно хвастаться перед друзьями. Я собираюсь заниматься тем, что хочется мне, нравится им это или нет.

Какой бы неприятной стервой она ни была иногда, не могу не позавидовать решимости Юджинии.

— Жаль, что родители тебя не поддерживают, — говорю я ей. — Мама всю жизнь таскала меня на прослушивания, а только недавно я поняла, что она делала всё это для себя, а не для меня. А когда моя карьера закончилась, она как будто потеряла ко мне интерес. Она работает по 50 часов в неделю, и всякий раз, когда я пытаюсь поговорить с ней о чём-то, она просто заказывает для меня дополнительный сеанс психотерапии, чтобы ей не приходилось самой разбираться в моих чувствах, — я смотрю на тарелку с едой перед собой, вилка зависает в воздухе. — Не знаю, как простить её за это.

— Тебе и не нужно. Мы не обязаны прощать тех, кто относится к нам как к дерьму, даже если они наши родные, — говорит Юджиния.

Я медленно поворачиваюсь к ней:

— Знаешь, время от времени ты говоришь мне что-то настолько шокирующе приятное, что я уже другими глазами смотрю на всю эту историю с местью.

— Я просто констатирую факты. Всё намного проще, — она кладёт булочку в рот и тут же вздрагивает. — Фу, гадость, в ней совершенно нет риса для суши!

Краем глаза я замечаю розовую точку, движущуюся к нашему столику. Фэй пересекает террасу столовой и подходит к нам с нервным, тревожным выражением в глазах, держа поднос перед собой со всей неловкой скованностью изгоя, приближающегося к популярным девушкам.

— Можно посидеть с вами, девочки?

— Конечно! — я указываю на пустой стул рядом с собой.

Фэй колеблется, поглядывая на Юджинию.

Юджиния встаёт, относит свой поднос к мусорному ведру и вываливает туда всё содержимое:

— Пойду поищу что-нибудь действительно съедобное, — она поворачивается и направляется обратно в столовую, ни разу не взглянув на Фэй.

Я закатываю глаза:

— Не обращай на неё внимания. Не приведи Господь, чтобы здешняя еда не удостоилась звёзд Мишлен.

Фэй садится, и я почти слышу, как она расслабляется. Она ждёт, пока за Юджинией закроется дверь во внутренний дворик, а потом спрашивает:

— Солнышко, ты... на меня за что-то злишься?

— Что? Конечно, нет! Почему ты так думаешь?

— Просто ты проводишь много времени с Юджинией. Я всегда вижу, как вы двое разговариваете. Вы, девочки, теперь вроде как подруги?

— Ну… э-э… — я изо всех сил пытаюсь придумать простое объяснение. — Вроде того. Мы заключили что-то вроде перемирия.

Я не виню Фэй за её вопрос. Когда я впервые попала сюда, у нас с Юджинией были разногласия, но теперь мы сошлись на почве эмоциональной недоступности родителей. В условиях напряжённой конкуренции, когда я не знаю, кому доверять, я ценю то, что Юджиния совершенно не скрывает, кто она такая. Она проявляет свою агрессию открыто, а не прячет её за улыбкой, как все остальные. Она совершенно непримирима в своём выражении негатива, и это, как ни странно, стало странным утешением.

С тех пор, как я стала мишенью, я держусь на расстоянии от Фэй. Она, очевидно, поняла это. Я знаю, что это может иметь непреднамеренные последствия и задеть её чувства, но не хочу, чтобы с ней что-нибудь случилось, и для неё безопаснее оставаться в стороне.

Фэй качает головой с розовыми кудрями:

— Прости, не хочу показаться навязчивой.

— Нет, это всё из-за меня, — говорю я ей. — Ты первая подруга, которая у меня появилась за многие годы. Не волнуйся, я не брошу тебя ради Юджинии, ясно? — я склоняюсь к ней для выразительности. — Ясно?

— Ясно, — она, наконец, улыбается.

Беседа протекает легко, и как раз в тот момент, когда я решила, что успешно развеяла все сомнения, Фэй отрывает взгляд от еды и спрашивает:

— Как у тебя с Кэндис?

Я непроизвольно напрягаюсь, затем стараюсь придать лицу нейтральное выражение:

— Пока никак.

— Грустно слышать, что вы двое отдалились друг от друга… У вас, казалось, была такая искренняя дружба; это не выглядело просто игрой на камеры... — она останавливается. — Извини, не хотела поднимать эту тему.

— Всё в порядке, я могу тебе рассказать, — говорю я ей. — После того, что случилось, было так много горя и чувства вины, что мы больше не знали, как общаться. А ещё она так и не простила меня за то, что случилось с Чжин-Хваном.

Глаза Фэй округляются:

— Значит, все эти слухи о тебе и нём были правдой?

— Кое-что действительно было. Но кое-что полностью выдумала жёлтая пресса. Я знала, что это неправильно, но мне было всё равно. Тогда я была так не уверена в себе и отчаянно нуждалась в любви, поэтому позволила ему принуждать меня к тому, что мне было совсем не по душе.

— Мне так жаль, что он заставил тебя через такое пройти, — тихо говорит Фэй.

— Спасибо, — говорю я, хотя по-прежнему не чувствую, что заслуживаю сочувствия. — Я прошла через этот опыт. Хочешь совет? Если хочешь закрепиться в шоу-бизнесе, будь осторожна с теми, перед кем открываешься. Всего одна ошибка — и всё может закончиться, — я указываю на себя вилкой. — Пусть моё грехопадение станет тебе уроком.

— Понимаю, — она кивает и добавляет: — Но это так утомительно — всё время быть настороже. Не хочу думать самое худшее о каждом, кого встречаю.

— Иногда ты напоминаешь мне Мину. Она бы тоже так сказала.

Идеалистический блеск в глазах Фэй настолько знаком, что я не могу удержаться от улыбки.

— На самом деле, знаешь что? Я беру свои слова обратно, — говорю я ей. — Забудь всё, что я тебе наговорила. Не позволяй циничным сучкам вроде меня сокрушить твой дух. Миру нужно больше таких оптимисток, как ты.

Улыбка Фэй становится шире, и на одно спокойное мгновение это снимает весь стресс от соревнований и навязчивых параноидальных мыслей, гложущих меня на задворках сознания.

Стеклянная дверь во внутренний дворик снова открывается. Я поднимаю взгляд и вижу Ханну, которая выходит во внутренний двор с подносом еды в руках. Фэй машет ей, и я рассеянно откусываю ещё несколько кусочков от своей еды. Когда Ханна подходит ближе, я замечаю, что что-то не так.

Она движется так, словно находится в трансе, слегка покачиваясь из стороны в сторону, волоча ноги. Её губы шевелятся, как будто она разговаривает с нами.

— Что с тобой? — кричит Фэй.

Руки Ханны обмякают, и её поднос падает на пол, еда летит в разные стороны. Я отодвигаю стул и встаю.

— Это не я... — еле слышно бормочет Ханна.

Тело напрягается от этих ужасно знакомых слов. Она сказала то, что я думаю?

— Ханна, что случилось?! — Фэй тоже встревожена, мы обе подбегаем к ней.

Ханна не отвечает. Кажется, она нас даже не видит. Она поворачивается и смотрит на своё отражение в стене из оконных стёкол.

— Это не я, — стонет она, прижимая тыльную сторону ладони к щекам.

В другой руке она по-прежнему держит нож. Внезапно её ослабевшие пальцы сжимаются в кулак вокруг рукояти. Она подносит нож к лицу.

— Ханна! — мои глаза широко распахиваются, и я бросаюсь вперёд, но не успеваю подбежать к ней вовремя.

Ханна с силой вонзает нож себе в лицо, проводя лезвием от виска к подбородку. Позади меня во дворе раздаётся полный ужаса крик Фэй.

— Это не моё лицо! Это не моё лицо! — вопит Ханна, вонзая лезвие и оставляя на коже неровные красные порезы.

Температура моей крови резко падает. Сердце подскакивает к горлу.

Всё повторяется.

То же самое сказала Мина перед тем, как упала с балкона.

Добежав до Ханны, я хватаю её за запястье, заставляя прекратить увечить себя. Окровавленный нож падает на траву.

— Беги за помощью! — кричу я, борясь с конечностями Ханны и пытаясь удержать её. Фэй окаменело стоит рядом со мной. — Фэй! Беги скорее за врачом! — кричу я ей.

Она испуганно моргает, затем бросается бежать через внутренний дворик, бешено лавируя между стульями и столами, и ныряет обратно в здание.

Ханна падает на колени, а я опускаюсь рядом с ней, заключая её дрожащее тело в крепкие медвежьи объятия, в ужасе от того, что она может снова причинить себе боль. Ханна извивается и корчится, кровь льётся из порезов толстыми блестящими лентами, пачкая мне футболку. Теперь, когда я смотрю на неё поближе, я вижу, что её и без того широкие глаза, стали гораздо шире, с паутинистыми прожилками. Её щеки кажутся выше, подбородок острее.

Я в панике поднимаю глаза, чтобы проверить, удалось ли Фэй кого-нибудь позвать, но со своего места на земле не вижу, что делается в окнах столовой.

На другой стороне огромной лужайки появляется тень. Человек.

— Помогите! — кричу я. — Мне нужна помощь!

Огни внутреннего дворика не проникают так далеко в темноту. Света хватает только на то, чтобы я разглядела, что фигура за деревьями — девушка, одетая в знакомое бело-розовое платье. Короткие волосы, лицо скрыто в тени. Ханна слабо стонет у меня на руках.

— Минни? — голос срывается на дрожащий, испуганный шёпот. — Это ты?

Призрачная фигура не двигается. Она смотрит на меня через двор, затем поворачивается, неестественно двигая кривыми ногами так же, как и когда гналась за мной и Юджинией по коридору.

Она проходит через лужайку и неторопливо приближается к зданию. Вытянув длинную тонкую руку, она открывает стеклянную дверь и заходит внутрь.

— Хочу домой, — бормочет Ханна у меня на руках.

Глава 20. Два с половиной года назад

Безусловно, быть знаменитостью классно ещё и потому, что получаешь приглашения на вечеринки других знаменитостей.

Мы на вечеринке по случаю 16-летия такой же звезды Авы Кван в ночном клубе, который она арендовала по этому случаю, и хотя большинство завсегдатаев вечеринок выглядит примерно нашего возраста, в этом девственном дайкири, который я потягиваю, определённо присутствует ром, пряный и сиропообразный, обжигающий горло горячими шлейфами.

Музыка достаточно громкая, чтобы её можно было почувствовать, звуковое торнадо сотрясает внутренности, как маниакальный хрип. Наверху вспыхивает светомузыка и лазеры, выбрасывая потоки неона. Волны людей прыгают и танцуют, а ди-джей на сцене размахивает кулаком и манипулирует головокружительным треком. Я была на множестве концертов, но сейчас первый раз сижу в настоящем клубе для взрослых, даже если технически это вечеринка по случаю дня рождения другого подростка. Бурлящая энергия подобна зажжённой динамитной шашке, пылающей в груди, угрожая разорвать меня на куски в любую минуту.

Кэнди сидит рядом со мной в баре со стаканом в руке, мерцающие нити её серёжек скользят по плечу при каждом повороте головы. Она скрещивает ноги, вырез юбки опасно открывает бёдра. Она наклоняется поближе, чтобы что-то сказать сквозь рёв вечеринки, тёмные дымчатые глаза томно моргают, и все остальные яркие, волнующие вещи, происходящие вокруг нас, перестают привлекать моё внимание.

Некоторое время назад мы потеряли Мину из виду, когда солист инди-группы, которому на вид на добрых 10 лет больше нашего, сбежал с ней на танцпол. В глубине души я понимаю, что нам, вероятно, следует пойти и найти Мину, но не могу сосредоточиться ни на чём, кроме ослепительной улыбки Кэнди за ободком её бокала, такой лёгкой и раскованной, как будто она наконец-то освободилась от всех давящих на неё ожиданий. Мы делаем большие глотки наших разноцветных напитков, затем обмениваемся бокалами, чтобы попробовать коктейли друг у друга. Кэнди снова пытается мне что-то сказать, её обнажённая рука скользит по моей.

— Что? — кричу я в ответ.

Она указывает на толпу позади себя, а потом хватает меня за руку и стаскивает с барного стула, оставив наши напитки. Мы протискиваемся сквозь скопление потных тел, пока не оказываемся в центре всего этого. Музыка непреодолимым давлением давит на череп, сотрясает грудь, от неё звенит в ушах. Вместе мы свободно падаем в ритм, позволяя волне шума увлечь нас за собой, смеясь и крича вместе с толпой.

В перерывах между вспышками светомузыки к Кэнди сзади подкрадывается мальчик. К моему шоку, вместо того чтобы оттолкнуть его, Кэнди позволяет ему положить руки себе на бёдра и потанцевать.

Внезапно я понятия не имею, что делать. Я прекращаю танцевать, замираю неподвижно, в то время как вокруг меня продолжают вздыматься стены из плоти. Мальчик утыкается лицом в изгиб шеи Кэнди, и она откидывает голову назад, её глаза томно закрываются.

Моё лицо горит. Я не уверена, шокирована ли я, смущена, расстроена, или мозг просто перегрелся от танцев и алкоголя и того, что заживо поджаривается в этой человеческой печи. Ладонь парня на бедре Кэнди начинает перемещаться, смело подбираясь к подолу её юбки. Во мне вспыхивает вулканическая ярость. Я протягиваю руку и оттаскиваю Кэнди от него.

— Убери от неё руки! — я пытаюсь перекричать грохочущую музыку.

— Какого хрена? Мы просто танцуем! — кричит он в ответ.

— Ты пытался засунуть ей руку под юбку, грёбаный ублюдок! — я толкаю его достаточно сильно, чтобы он потерял равновесие и врезался в человека позади себя.

— Все в порядке! Санни, Солнышко, — Кэнди тянет меня обратно за локоть. — Я в порядке, у меня всё под контролем.

Она снова подходит к мальчику и на этот раз наклоняется, чтобы сказать что-то ему на ухо. Когда Кэнди отступает назад, мальчик начинает танцевать с ещё большим энтузиазмом, его тело дико двигается, как у марионетки, которую дёргает музыка.

— Что ты ему сказала? — спрашиваю я.

— Я велела ему танцевать так сильно, как он только может, и не останавливаться в течение следующих трёх часов, — смеётся Кэнди, как будто просто над кем-то пошутила.

Я таращусь на неё, разинув рот, но прежде чем успеваю попросить о возможной отмене своего приказа, она подходит ко мне вплотную и обнимает меня руками за шею:

— Видишь? Всё под контролем.

Кэнди наклоняется, пока наши лбы не соприкасаются, её длинные ресницы задевают мне чёлку при каждом моргании.

— Я никогда не видела, чтобы ты так огрызалась на кого-то, — отмечает она. Пауза, а потом она улыбается и добавляет: — Ревнуешь?

— Я… что?! — вскрикиваю я, ощетинившись от смущения. — Мне просто не хотелось, чтобы тебя лапали!

Кэнди снова смеётся, и тогда я понимаю, что она, вероятно, уже хорошо напилась.

— Если хочешь потереться с первым попавшемся парнем, давай придумаем какой-то сигнал, кодовое слово, или что-то в этом роде, — говорю я ей.

Читать ей нотации вряд ли возымеет действие, когда она возвышается надо мной. На этих дурацких шпильках она стала чертовски высокой.

Она наклоняется к моей щеке и прижимается губами к моему уху:

— Если я когда-нибудь снова попаду в неприятности, ты ведь придёшь мне на помощь, верно?

От каждого её вздоха по телу пробегает электрическая искра.

— Кстати, о неприятностях, может, нам пойти поискать Мину? — я пытаюсь собраться с мыслями, которые, кажется, растаяли, превратившись в душную кашицу. — Давай убедимся, что с ней всё в порядке?

— Пусть сначала эта песня закончится, — говорит Кэнди. — А теперь заткнись и потанцуй со мной.

Кэнди кладёт мне руки на шею.

Мои руки скользят по её талии.

Она начинает двигаться напротив меня, сначала медленно, несмотря на стремительный ритм музыки. Толпа обрушивается на нас, и Кэнди прижимается ко мне всем телом. Наши бёдра покачиваются, соприкасаясь. Её руки начинают блуждать, обвивая мой затылок, поглаживая лопатки, скользя вниз по бокам, и жар поднимается так быстро, что мне кажется, что голова вот-вот воспламенится.

Я понимаю, что её слова, сказанные раньше, были правдой.

Я не хочу, чтобы Кэнди танцевала с кем-то ещё.

Не хочу, чтобы она вот так прикасалась к кому-нибудь ещё.

Я хочу...

Пальцы Кэнди нащупывают мои. Она сцепляет наши руки, поднимает их вверх, навстречу перекрещивающимся потокам света, каскадом ниспадающим с потолка. Мы танцуем до тех пор, пока ноги не превращаются в желе, пока мы едва можем держаться на ногах, прижавшись друг к другу, чтобы не упасть.

Я не знаю, который час, когда нас высаживают у моего дома. Охранник бросает на нас слегка встревоженный взгляд — мы бредём по вестибюлю босиком, держа туфли в руках, с потёкшим от пота макияжем, маниакально смеясь ни над чем и над всем. Мина повисла между мной и Кэнди, одной рукой обнимая меня за плечи, а другой — Кэнди. Она перестаёт смеяться вместе с нами и теряет сознание, пока мы поднимаемся на лифте с первого этажа в пентхаус.

Мамы нет дома, вероятно, она на другой голливудской вечеринке, усердно ищет своего следующего "бывшего". Мы с Кэнди проводим Мину через холл и гостиную в мою комнату, укладываем её на кучу мягких подушек на полу, а потом вместе падаем на кровать, безуспешно пытаясь вести себя тихо.

— Тс-с, тс-с! — Кэнди закрывает мне рот рукой. — Не надо будить Мину!

— Сама ты "тс-с"! — смеюсь я в тёплую ладонь Кэнди.

Это забавно, потому что у нас обеих сорвался голос от криков за ночь, и мы едва можем произносить что-то громче хриплого шёпота. Кажется, мы не можем перестать смеяться, наши плечи трясутся от усилий сдержаться. Постепенно мы спускаемся с высоты, смех переходит сначала в хихиканье, а потом в глубокие, спокойные вздохи.

— Иногда мне кажется, что всё это просто сон, — говорю я в темноту. — Как будто я завтра проснусь и снова просто стану никем.

— Мы станем такими знаменитыми, что ты никогда не будешь никем, — говорит Кэнди. — После концертного тура по стране мы отправимся в мировой тур. Мы будем везде. Мы завоюем весь мир.

— От этого ты будешь счастлива? — шепчу я.

— Я счастлива, когда я с тобой, — шепчет она в ответ.

Мы больше не в переполненном клубе. Какой бы эффект ни оказало на меня полстакана дайкири, он наверняка прошёл. Воздух в комнате прохладный, а на мне крошечное коктейльное платье, под которым большая часть кожи открыта, но я вся горю — сильнее, чем раньше. Жар поднимается по шее, обжигая щёки. Я снова смотрю на губы Кэнди, желая протянуть руку и провести большим пальцем по её пухлой нижней губе. Я хочу прижать руку к её сердцу и почувствовать, бьётся ли оно так же быстро, как у меня.

Она до боли красива.

Рука Кэнди ползёт по простыням, дотягиваясь до моего лица. Я таю в её прикосновениях, её пальцы путешествуют по моей челюсти вниз к подбородку.

Она приподнимает мне лицо, наклоняется и прикасается своими губами к моим.

Огромные, дикие чувства вспыхивают во мне. Прежде чем я успеваю распознать хоть одно из них, я уже целую её в ответ. Её рука обвивается вокруг моей талии, притягивая наши тела друг к другу, пальцы на моем лице зарываются в волосы. Такое чувство, что меня сбрасывают с огромной высоты, я падаю к ней, неизбежная гравитация, всё быстрее и быстрее...

Лежащая на полу Мина внезапно издаёт низкий стон и садится.

Мы резко отстраняемся друг от друга, хватая ртом воздух.

— Мне что-то нехорошо... — ворчит Мина.

Мы обе поворачиваемся к Мине, не совсем понимая, что она видела, а чего нет. Плечи Мины вздрагивают. Её лицо болезненно искажается. Она зажимает рот рукой и изо всех сил пытается подняться, и мне требуется больше времени, чем следовало бы, чтобы осознать, что ей плохо.

— О, чёрт! Держись, Минни!

Мы с Кэнди выскакиваем из постели и едва успеваем оттащить Мину через коридор в туалет. В ту секунду, когда я поднимаю крышку, Мина падает на колени и выплёскивает свои кишки в унитаз.

Остаток ночи мы по очереди растираем Мине спину на холодном кафельном полу, ни одна из нас не вспоминает, чем мы занимались до того, как Мина так некстати нас прервала.

* * *

Мы не говорим о поцелуе ни на следующий день, ни ещё через день.

Выходные приходят и уходят без единого звонка или сообщения от Кэнди.

Когда мы возвращаемся в студию на следующей неделе, Кэнди находится в своём обычном рабочем режиме. Она профессиональна и сосредоточена. Рядом со мной она ведёт себя так же, но каждый раз, когда наши взгляды встречаются слишком надолго, она первой отводит взгляд. После недели, в течение которой мы обе избегали этого, тревожные вопросы вторгаются в мои мысли.

Что чувствует Кэнди?

Она расстроена?

Не сожалеет ли она о произошедшем?

Поцелуй случайно не был пьяной галлюцинацией?

Каждый раз, когда я хочу затронуть эту тему, то теряю самообладание. В моменты неопределённости я обращаюсь к Кэнди за советом. Кэнди всегда требуется время, чтобы тщательно обдумать свои мысли, прежде чем их высказать. Именно этим я и занимаюсь. Я не настаиваю. Я даю ей время. Я следую её примеру и не говорю ни слова, хотя только об этом и думаю.

Всю неделю я едва могу сосредоточиться на работе или на репетициях нашего тура. Когда мы с Кэнди снимаемся вместе в какой-нибудь сцене, приходится всеми силами отгонять воспоминания о том, как я прижималась к ней, о затяжном ощущении её пальцев в своих волосах, о том единственном лёгком вздохе, сорвавшемся с её губ, прежде чем мягкий жар её губ накрыл меня.

Мне это не приснилось. Всё определённо было наяву.

Я хочу, чтобы это случилось снова.

Но Кэнди по-прежнему не готова это обсуждать, и поэтому я продолжаю хранить молчание. Наконец, спустя ещё два мучительных дня, Кэнди подходит ко мне.

— Солнышко, мы можем поговорить?

В её глазах застыло спокойствие, которое выводит меня из себя.

— Да, конечно, — киваю я.

Я так долго ждала этого разговора, но теперь, когда момент настал, я чувствую лишь панику и непреодолимое желание броситься наутёк.

Мы находим маленькую незанятую боковую комнату, и Кэнди закрывает за нами дверь. Она указывает на стулья, но я напряжённо стою, не в силах заставить себя сесть.

— Я хочу извиниться, — начинает она. — Я много размышляла, и о некоторых вещах, как мне кажется, нужно сообщить тебе.

— Понятно, — говорю я, моргая.

Паника в груди начинает сжиматься.

— Нам не следовало столько пить, нужно было остановиться. Мне жаль, что я подвела тебя.

Паника заостряется, превращаясь в копьё, проникающее внутрь.

— Мне не следовало... — она делает паузу, чтобы собраться с мыслями. — Наверное, от выпивки мы слегка слетели с катушек.

Острие проникает до конца и начинает закручиваться. Это больно. Это действительно больно.

— Я кое-чего не рассказывала тебе о благословениях девы, — слово "благословения" звучит зловеще, совсем не похоже на ту романтическую историю, которой она делилась с нами раньше. — Её дары могут очаровывать и привлекать других. Иногда это влечение может перерасти в опасное помешательство, навязчивую идею...

Шок на моём лице от того, что она отнесла меня к той же категории, что и того сбрендившего поклонника, пытавшегося её убить, должно быть, помешал ей закончить фразу.

Неужели она так обо мне думает?

Неужели я похожа на того ненормального поклонника — просто безмозглая, загипнотизированная фанатка?

Неужели она считает, что чувства, которые я испытываю к ней, неискренни?

— Будет лучше, если мы не будем переходить черту, — заключает она с чувством завершённости. — Наша карьера только начинается. Это не стоит риска, понимаешь?

Я не понимаю.

Не понимаю, как она может быть такой невозмутимой, когда сталкивает меня спиной со скалы. Не понимаю, как она может думать, что всё это обман, что меня просто притягивала какая-то сверхъестественная сила, когда она прямо там, со мной, чувствовала то же самое.

Не так ли?

Её голос звучит так уверенно. Она приняла решение. Кэнди умнее меня, более зрелая. Она тщательно обдумывает ситуации, а я обычно просто иду напролом. Если она думает, что испытывать чувства друг к другу — это переходить черту, то так оно и есть. Если она обеспокоена тем, что это повлияет на наши карьеры, то, вероятно, так и будет. Если она считает, что случившееся было ошибкой, значит так оно и было.

— Я... — я не могу придумать, что сказать в свою защиту. — Ну, наверное…

— Мне жаль, Солнышко, — снова извиняется она. — Не хочу, чтобы ты чувствовала, будто что-то изменилось, — с каждым словом её голос звучит все дальше. — Ты по-прежнему мне дорога.

Видимо, недостаточно дорога.

Сколько бы я ни работала, как бы сильно ни старалась, этого недостаточно. Почему меня всегда недостаточно?

Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Я слепо ей поверила. Я не понимала, что обещание не действует, если вред исходит от самой Кэнди. Когда мы вместе выходим из комнаты и в тишине возвращаемся на съёмочную площадку, обида поглощается бездной оцепенения.

Боль прошла.

Я ничего не чувствую.

Я и сама ничто.

Глава 21. Два года назад

— Вы готовы? Лучше сядьте, прежде чем слушать, — объявляет мисс Тао, улыбаясь мне так, словно у неё за спиной лучший в мире сюрприз и ей не терпится его преподнести.

Мы уже сидим на полу студии, слишком уставшие, чтобы стоять после изнурительных репетиций предстоящего концертного тура. Я вытираю полотенцем пот на ключице и делаю глоток из бутылки с водой, ожидая услышать, что наш сингл только что стал платиновым, или, может быть, из "Сладкой каденции" снимут фильм.

— Помните ту эпизодическую роль, о которой я говорила? — спрашивает мисс Тао. — Команда Чжин-Хвана У только что подтвердила. Он будет приглашённым актёром в финале сезона.

Я вскакиваю с пола и ору прямо в лицо мисс Тао:

— Вы же не прикалываетесь надо мной, правда?!

— Они подписали контракт только сегодня утром, — говорит она. — Я знала, что тебе это особенно понравится.

— Моя доска мечты сработала, — я делаю вид, что вытираю фальшивую слёзы.

— Вау, не могу поверить… — изумлённо бормочет Мина.

— Разве у него нет девушки? — мягко замечает Кэнди.

Я бросаю на неё косой взгляд. По большей части, отношения между нами вернулись к хрупкой нормальности, существовавшей "до". Например, Кэнди делает вид, что ничего никогда не было, а я упрямо избегаю думать об этом. Но дело в том, что горькое послевкусие от её полного отказа никуда не делось, и время от времени оно всплывает и просачивается в наше общение.

— У неё же нет кольца на пальце, — возражаю я.

Чжин-Хван и Брейли по-прежнему вместе, но, принимая во внимание среднюю продолжительность отношений знаменитостей, он может стать холостяком в любой день.

— Будь осторожна, когда с ним общаешься, — говорит Кэнди. — Никогда не знаешь, как это преподнесут светские хроники.

— Нельзя так зацикливаться на репутации, Кэнди, — парирую я. Затем, немного мстительно, я спрашиваю: — И ещё, ты бы предпочла розовое или фиолетовое платье подружки невесты для моей предстоящей свадьбы?

Кэнди бросает на меня холодный, невесёлый взгляд и отворачивается. Я игнорирую её реакцию и продолжаю обсуждать с Миной плюсы и минусы весенне-летней свадьбы.

Это она оттолкнула меня и велела держаться на расстоянии.

Именно этим я и занимаюсь.

* * *

Я полностью ожидала, что суперзвезда калибра Чжин-Хвана появится в студии с президентским кортежем, что там будет охрана от пола до потолка, фанаты будут кричать ему, он будет уворачиваться от них и папарацци, чтобы попасть в студию.

Но Чжин-Хван прибывает без свиты, только с помощником и менеджером. Он представительный и скромный, точно такой, каким предстаёт на экране. Он приветствует всех с безупречными манерами, без намёка на высокомерие знаменитости или уроженца Нью-Йорка.

Чжин-Хвана заметило развлекательное агентство во время поездки в Сеул, когда ему было 13 лет. Для стажёров является нормой годами трудиться в компании в надежде, что их выберут и они станут частью группы, но Чжин-Хван дебютировал быстро и практически в одночасье стал сольной сенсацией. И, конечно, у него широко разрекламированные отношения, но я не могу не смотреть на его точёное лицо — то самое, которое изображено на его постерах, висящих на стене моей комнаты. И, о боже, он поймал мой взгляд, он подходит...

— Так приятно познакомиться с тобой, Санди, — Чжин-Хван берёт меня за руку для пожатия.

Я не знаю, как переживу этот разговор, не говоря уже о том, чтобы сняться с ним в какой-то сцене.

— Можно просто Санни, — я выдавливаю из себя, надеюсь, небрежную улыбку.

Предупреждение Кэнди звучит у меня в голове. Будь осторожна, когда с ним общаешься.

Я энергично пожимаю ему руку.

— Младшая сестра тебя очень любит, — говорит Чжин-Хван. — Не возражаешь, если мы сфоткаемся для неё?

Не могу поверить, что он это правда сказал.

Международная суперзвезда Чжин-Хван У только что попросил сфотографироваться со мной.

— Да, конечно, конечно! — я даю ему три быстрых утвердительных ответа подряд на случай, если он передумает.

Он обнимает меня рукой, поднимает свой телефон под оптимальным углом для селфи, приближает своё лицо к моему и небрежно делает несколько снимков. Я потрясена, как у меня ноги ещё не подкосились.

— Вот, дай мне свой номер, я пришлю тебе фотки.

Слегка дрожащими пальцами я набираю свой номер в его телефоне.

По дороге домой из студии тем вечером я проверяю телефон и вижу, что Чжин-Хван подписался на все мои аккаунты и лайкнул несколько моих постов. Ближе к полуночи я получаю от него сообщение с прикреплёнными нашими фотографиями, на всех из которых у меня невероятно натянутая улыбка.

Не могу дождаться, когда узнаю тебя получше 😊

Чжин-Хван проводит на съёмочной площадке всего 2 дня, и каким-то образом мне удается сделать так, чтобы из-за моей одержимости все наши совместные сцены не стали невыносимо неловкими. Или, может быть, он просто был достаточно любезен, чтобы не упоминать об этом. К концу второго дня мы немного посмеялись за монтажным столом и даже сблизились на почве общей любви к кошкам, хотя наша сильная аллергия не позволяет нам завести ни одной. Я была готова к тому, что на этом эта короткая сказка закончится. Мы вдвоём будем увековечены в одной из серий шоу; мои мечты полностью осуществились.

Я не ожидала, что уже на следующий день он отправит мне сообщение о том, как прекрасно провёл время на съёмочной площадке.

Или что он снова напишет мне на следующий день и спросит, могу ли я предложить хороший магазин пончиков в Лос-Анджелесе.

Два дня спустя он снова пишет мне, чтобы спросить моё мнение о последнем фильме "Форсаж", и в итоге у нас неожиданно разгораются жаркие дебаты об окончательном рейтинге каждого фильма франшизы.

Не успела я оглянуться — и мы переписываемся почти каждый день.

Он постоянно в разъездах, поэтому сообщения приходят через случайные промежутки времени из непредсказуемых часовых поясов. Каждое сообщение, которое я получаю, — это прямой выброс адреналина, от которого сердцебиение учащается, возникает головокружение, а меня трясёт нескольких часов кряду. Всякий раз, когда в ответах наступает затишье, я впадаю в лёгкую депрессию, убеждённая, что написала что-то слишком глупое, и он просто заблокировал мой номер.

Но он всегда отвечает.

Он рассказывает мне о мероприятиях, которые посещает, делится глупыми розыгрышами, которые разыгрывают над ним попутчики, присылает фотографии огромных тарелок лапши, которые съедает в полночь вопреки утверждённому компанией плану питания. И когда мы обсуждаем иронию того, что оба играем старшеклассников, упуская при этом реальный школьный опыт, я забываю, что разговариваю с объектом своей одержимости. Постепенно у меня появляется новый ежевечерний ритуал — перечитывать все цепочки наших сообщений от начала до конца и любоваться на его имя, помеченное вверху.

Затем в 01:03 ночи вторника приходит сообщение, которое меняет всё.

Буду в Лос-Анджелесе на следующей неделе. Навестить тебя на съёмочной площадке? Скучаю по тебе.

Я перечитываю сообщение снова и снова, пока буквы не сливаются на экране.

Я подумываю о том, чтобы показать текст Мине и узнать её мнение. Мы делились друг с другом почти всеми секретами. Единственное, о чём я никогда не рассказывала ей, — это о том, что произошло между мной и Кэнди.

Я снова перечитываю сообщение Чжин-Хвана, задерживаясь на последней фразе. Скучаю по тебе.

Меня охватывает страх быть отвергнутой, и я начинаю сомневаться в значении его слов.

Друзья же так говорят друг другу, верно?

Встречаться с друзьями по шоу-бизнесу — с этом же нет ничего плохого, не так ли?

Я придаю этому слишком большое значение, так?

Как бы я ни старалась игнорировать её существование, и как Кэнди так любезно напомнила мне, у Чжин-Хвана есть девушка — Брейли. Его красивая, талантливая, невероятно известная девушка, поклонники которой, как известно, яростно защищают его и склонны к массовым скоординированным онлайн-атакам всякий раз, когда считают, что Брейли обошли вниманием.

Но когда Джин Хван появляется в студии и дарит мне коробку пончиков из пекарни, которую я ему порекомендовала, я, не раздумывая, приглашаю его к себе в трейлер.

Он наклоняется и целует меня, как только закрывается дверь моего трейлера.

Когда я отвечаю не сразу, слишком ошеломлённая происходящим, Чжин-Хван колеблется, отстраняется и вопросительно смотрит на меня:

— Мне очень жаль, я думал, мы...

Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к его губам, заглушая его половину извинения ещё одним поцелуем.

Неважно, что после этого я становлюсь худшей из худших, самой худшей из девушек, из тех, о ком другие девушки пишут песни ненависти, из тех, кого вываляют в грязи, и они никогда не оправятся, если кто-нибудь когда-нибудь узнает о том, что я делаю.

Он меня выбрал. Он меня хочет. Всё остальное не имеет значения.

Он отрывает губы от моих и опускает голову на изгиб моей шеи. Он проводит поцелуями влажную дорожку вверх, затем прикусывает зубами моё ухо.

Раздаётся несколько ударов в дверь моего трейлера. Не успеваем мы их услышать и отстраниться друг от друга, как дверь открывается.

Кэнди просовывает голову внутрь.

— Перерыв окончен, нас зовёт режиссёр, — говорит она.

— Да, я сейчас буду, — отвечаю я.

Она не спрашивает, почему мы одни, почему атмосфера такая напряжённая, почему волосы Чжин-Хвана в ещё большем беспорядке, чем были, когда он только приехал, почему я вдруг стала нервно заикаться.

Но когда Кэнди, не сказав больше ни слова, отворачивается и закрывает дверь, первый укол вины пробивается сквозь розовые слои иллюзии. Тогда-то я и осознаю, что натворила.

* * *

Мы с Миной сидим в отдельной кабинке в эксклюзивном японском ресторане, стол перед нами до краёв заставлен маленькими керамическими блюдами — пухлыми клецками гёдза, блестящими палочками якитори, золотисто-коричневым карааге, нежными ломтиками сашими.

Мы заказали слишком много еды на двоих, но это наш первый свободный вечер за целую вечность. Кэнди с нами не поехала; она отклоняла наши приглашения снова потусоваться, настаивая на том, что ей нужно подготовиться к концертному туру, хотя мы репетируем без остановки уже несколько месяцев.

Несколько недель назад я наконец не выдержала и всё рассказала Мине. Сначала она была шокирована, но, как и ожидалось, приняла все мои плохие решения без какого-либо осуждения, и от этого я уже меньше чувствовала себя абсолютным мусором.

— Итак, — Мина наклоняется и шепчет, хотя мы одни в кабинке, а шум в столовой достаточно громкий, чтобы заглушить всё, что мы говорим в этих стенах. — Ты осталась у него на ночь в пятницу, верно? Что было?

— Ну, много чего... — внезапно я осознаю, что мы находимся на публике, и что я ещё не до конца всё обдумала. Жар разливается по щекам, и я заканчиваю невнятно: — ...случилось.

Глаза Мины широко распахиваются:

— Так вы...?

Я тереблю изогнутую соломинку в стакане и киваю.

Мина несколько раз моргает и осторожно спрашивает:

— Как это было? Ты в порядке?

Неожиданно — вот как оно было.

Из-за нашего плотного графика нам с Чжин-Хваном удалось потусоваться всего несколько раз. И чтобы нас не сфотографировали вместе, мы встречаемся только посреди ночи. Потому что, как бы часто я ни шутила о нашем с ним романтическом будущем, на самом деле всё гораздо менее романтично.

В прошлую пятницу он позвонил мне в 23:40 и пригласил к себе домой.

Там мы смотрели фильм, а в следующую минуту уже целовались, а потом он задрал мою футболку, и я не остановила его.

Я сама этого хотела. Я мечтала об этом всю жизнь.

Именно это я сказала себе на следующий день, когда мне стало больно мочиться, в унитазе была розовая кровь, а в телефоне не было от него сообщений. Но большие выжидающие глаза Мины пригвоздили меня к месту, и я больше не могу заставить себя лгать.

— Всё произошло очень быстро. Думаю, я сама была в шоке, — нервный смех, который вырывается у меня, непривлекателен и громок.

Я думала, что Мина быстро утешит или расстроится из-за меня, но её ответ меня немного ошеломил.

— Да… — Мина смотрит в свою тарелку. — У меня в первый раз всё тоже было не столь уж замечательно.

Я подскакиваю на стуле, как ужаленная. За те два с лишним года, что я её знаю, Мина ни разу не упоминала о том, чтобы у неё был парень или хотя бы какие-то отношения.

— С кем это было? — нетерпеливо спрашиваю я.

— Просто один парень из той же стажёрской программы, на которую я ходила, — быстро отвечает она. — В нарушение правил мы встречались тайно. После того, как меня исключили из программы и я вернулась в Штаты, он перестал выходить на связь.

— Чёрт, мне так жаль, Минни.

— Всё в порядке. Я этим уже переболела. В любом случае, мы никогда не были настоящей парой, — говорит Мина, но я вижу печаль, которую она пытается скрыть своей ободряющей улыбкой. — Солнышко, ведь Чжин-Хван рано или поздно расстанется с Брейли, верно? А ты... — Мина прикусывает губу. — Убедись, что он... действительно испытывает к тебе какие-то чувства.

Я киваю, ковыряя тофу агедаши, отчего хлопья бонито покачиваются:

— Не волнуйся. Он говорит, что отношения с Брейли какое-то время были напряжёнными. В основном они поддерживают их ради выступлений и своих фанатов. Он почти уверен, что она встречается с гитаристом своей гастролирующей труппы.

Всё это звучало совершенно разумно, когда он мне всё объяснял.

— Он сказал, что определённо хочет быть со мной, но ему нужно придумать, как с ней расстаться, чтобы оба не пострадали. Я говорила тебе, что Брейли только что подписалась на меня в соцсетях? Это так неловко. Не знаю, что буду делать, если она заговорит со мной.

Я стараюсь не опускаться до адской кроличьей норы сравнений, но это неизбежно, когда я получаю уведомления о том, что Брейли лайкнула мои посты, и в конечном итоге часами просматриваю всю её ленту. Или когда я вижу, что у Чжин-Хвана на телефоне по-прежнему их совместная фотография в Париже. Или когда её клипы снова становятся топовыми, а она получает очередную награду или публикуется в другом журнале. Её белокурые локоны и белоснежные конечности — постоянное напоминание о том, что она идеальное воплощение настоящей американской поп-музыки, каким я никогда не буду.

Мина тихо слушает, затем опускает глаза. Кажется, до неё наконец доходит всё, что я ей говорю, и она борется сама с собой. Беспокоится. Но, как обычно, Мина выбирает путь сострадания:

— Я просто не хочу, чтобы тебе потом было больно, Солнышко.

Слишком поздно. И тем, кто причинил мне боль, был не Чжин-Хван.

Это он идёт на огромный риск, чтобы быть со мной.

Кэнди предпочтёт пожертвовать мной, чтобы спасти свою карьеру.

— Знаю.

— Ты уже рассказывала обо всём этом Кэнди? — Мина мягко перебрасывает вопрос через стол.

Она несколько раз спрашивала меня, всё ли в порядке между мной и Кэнди; она заметила напряжение в наших разговорах, увидела, как быстро мы готовы поссориться друг на другом, чего раньше никогда не было. Я сказала ей, что это просто стресс перед концертным туром, а Кэнди стала похожа на сержанта-строевика, и мне трудно оправдывать её ожидания.

Странно и, может быть, немного подло, что единственные моменты, когда я испытываю приливы стыда и вины, — это не когда я целую чужого парня, а когда я думаю о том, что скрываю всё это от Кэнди. Такое чувство, что я изменяю так же, как Чжин-Хван, хотя Кэнди совершенно ясно дала понять, что никогда не хочет "переступать черту".

Кэнди снова ведёт себя отстранённо. Она отгородилась от нас стеной и замкнута, какой была раньше, до того, как мы взломали её защиту. Она подняла свою самозваную роль лидера группы на невыносимо новые высоты, требуя, чтобы мы работали усерднее, дольше, заставляя нас снова и снова просматривать записи наших собственных выступлений, просто чтобы она могла использовать любую возможность для их улучшения. Сейчас её выводит из себя практически всё, а я устала от того, что мной командуют и попрекают по пустякам.

Я уже знаю, что недостаточно хороша для неё. Мне не нужно, чтобы она указывала на каждый мой огрех.

— Расскажу ей, как только тур закончится, — говорю я Мине. — Обещаю.

— Может быть, Кэнди попросит небесную деву ускорить расставание Чжин-Хвана и Брейли, — предполагает Мина с озорной улыбкой.

— Не подкидывай мне никаких идей, — хихикаю я. — Теперь расскажи мне всё, что у тебя было с тем мальчиком. С самого начала и во всех подробностях.

* * *

Я снова переписываюсь с Чжин-Хваном во время репетиций.

До нашего концертного тура остаётся всего неделя — драгоценные заключительные моменты, когда мы должны направить всё наше внимание на совершенствование концертной программы, но я просто не могу сосредоточиться. Знаю, что не должна переписываться с ним в открытую, но мы оба так заняты, что не было времени звонить друг другу. Я понятия не имею, когда мы в следующий раз окажемся в одном городе. Мне нужно использовать каждую минуту, чтобы связаться с ним, каждую секунду.

Откуда ни возьмись, чья-то рука протягивается к моему лицу и выхватывает телефон у меня из рук.

-Эй! — я вскидываю голову.

Кэнди держит мой телефон, её глаза бегают по экрану, она читает наши сообщения. Неизбежный момент, который я столько откладывала, без предупреждения ударяет в грудь, выбивая воздух из лёгких.

— Я продолжала ждать, когда ты признаешься, но устала закрывать на это глаза, — говорит Кэнди.

Никакие оправдания и объяснения меня сейчас не спасут. Мысли врезаются друг в друга в пылающем нагромождении.

— Я собиралась всё тебе рассказать после тура.

— Ты не только связываешься с тем, кто изменяет своей девушке, но и ведёшься на его просьбы прислать свою обнажёнку? Я думала, ты умнее, — Кэнди суёт мне телефон обратно.

Мне требуется ещё секунда, чтобы вспомнить, о чём мы с Чжин-Хваном только что общались:

— У нас отношения на расстоянии, это нормально!

Отвращение на лице Кэнди вызывает во мне горячую вспышку смущения.

— Ты понимаешь, как легко твои обнажённые фотографии могут просочиться в сеть? — огрызается Кэнди в ответ. — Неужели так трудно немного подумать головой, прежде чем что-то делать руками?

— Поэтому-то я тебе ничего и не рассказываю! — защита перерастает в гнев, я повышаю голос. — Я знала, как ты отреагируешь. Ты злишься не из-за того, что я от тебя что-то скрыла, а из-за того, что это может испортить нам репутацию! Твою репутацию!

— Успокойтесь, пожалуйста, вы обе! — Мина отважно вмешивается, но её обычным успокаивающим водам уже не удаётся потушить этот пожар.

— Перестань с ним встречаться, — приказывает Кэнди.

— С какой стати? — огрызаюсь я.

— Потому что у него уже есть девушка! Пресса убьёт тебя, а потом армия её фанатов разорвёт твой труп на части.

— Он скоро бросит её. Он хочет быть со мной, — заявляю я с полной убеждённостью, как будто даю показания в суде.

— Это он тебе так сказал? — хихикает Кэнди, и это звучит насмешливо, совсем не похоже на её обычный звенящий смех. — Неужели ты такая дура?

Я мотаю головой:

— Я и так делаю всё, о чём ты меня просишь. Я и так ради тебя из кожи вон лезу. Не проси меня о большем.

— Он тебя не любит, — холодно говорит она мне.

То, как она говорит это, как будто это абсолютно конкретный факт — как будто абсурдно, что кто-то вроде него может любить меня, — ранит больше, чем всё остальное, что она сказала.

— Пожалуйста, не могли бы мы все просто отойти в сторонку и сделать глубокий вдох? — умоляет Мина. Но вместо того, чтобы успокоить Кэнди, Мина только навлекает на себя её гнев.

— Ты ведь тоже знала об этом, не так ли? — Кэнди поворачивается к Мине.

— Я... ну... э-э… — заикается Мина.

— Конечно, ты всё знала. Держу пари, ты ещё и покрывала их, — обвиняет Кэнди. — Ты действительно собираешься просто стоять в сторонке и позволить ей эгоистично перечеркнуть всё, над чем мы так усердно работали последние два года?

— Ты правда несправедлива, Кэнди — Мина мгновенно меняется, глубоко уязвлённая. — Тебе прекрасно известно, как много "Сладкая каденция" значит для меня.

— Верно. Я тут самая плохая. Я всегда самая плохая, — Кэнди отстраняется от нас обеих, замыкаясь в себе. — Если начнётся скандал, нам конец. Брейли и Чжин-Хван не пострадают, а нам уже не оправиться. Вы что, двое, этого не понимаете?

— А тебя больше ничего тебя не интересует?! — кричу я на неё, и плотина прорывается. Весь гнев и обида, которые я сдерживала, вырываются наружу бешеным потоком. — Когда ты в последний раз спрашивал нас, как у нас дела? Тебе известно, что у бабушки Мины рецидив рака, и она снова в больнице? Тебе важны лишь собственная слава, рейтинги и то, как мы продвигаемся в чартах! Тебе насрать на всё остальное! Тебе важно лишь стать грёбаной селебой!

— Мне важны вы! — кричит Кэнди, окончательно теряя самообладание.

Я отворачиваюсь от неё и направляюсь к двери, прежде чем успеваю расплакаться.

— Стой! — приказывает Кэнди.

Команда достигает ушей, проникает в тело, и я застываю в дверном проёме, совершенно неподвижная, одной ногой за порогом. Даже дыхание в лёгких перехватывает. Я не могу дышать.

Это длится всего две-три секунды.

Внезапно тело освобождается, воздух с шумом выходит через нос, и я громко выдыхаю. Мина тут же подбегает ко мне, потирая спину, пока я кашляю.

Я недоверчиво смотрю на Кэнди. Это ужасное чувство у меня внутри, все те страшные вопросы и тёмные сомнения, которые я отбрасывала и игнорировала после случая с "VIXEN", нахлынули снова.

Если Кэнди может такое сделать с Сумин, может приказать другим...

Сделает ли она это однажды с нами?

— Я… прости… — заикается Кэнди. — Я не… я не хотела...

Я беру Мину за запястье и выбегаю из студии, оставляя потрясённую Кэнди смотреть нам вслед.

Глава 22. Наши дни

Когда машина скорой помощи уезжает, мы с Фэй сидим рядышком в кабинете мисс Тао, как пара провинившихся школьниц, которым директриса собирается сделать выговор. Как будто мы должны были просто смотреть, как Ханна пытается отрезать себе лицо.

Мисс Тао аккуратно кладёт одну руку поверх другой, наклоняется вперёд в кресле и закрывает глаза.

— К сожалению, я уже не в первый раз вижу, как из-за стресса начинается нечто подобное. Мы связались с семьёй Ханны, и её мать сообщила нам, что у Ханны уже довольно долгое время наблюдались странности в поведении, — она глубоко вздыхает. — Нашей целью всегда было бросить вам вызов, девочки, не жертвуя вашим психическим здоровьем, однако с Ханной мы явно перестарались. От своего имени и от имени всех инструкторов SKN я также хочу извиниться перед вами обеими. Благодаря вашей быстрой реакции мы смогли вовремя оказать Ханне необходимую помощь.

— Я рада, что она сейчас с семьёй, — говорю я.

Я переоделась в новую одежду, но когда смотрю вниз, клянусь, я по-прежнему вижу красное пятно крови Ханны на своей груди. Фэй не проронила ни слова с тех пор, как мы сюда пришли.

Мисс Тао одаривает нас печальной улыбкой:

— Я пойму, если вам потребуется некоторое время подумать. И, пожалуйста, знайте, что я полностью поддерживаю вас, если вы решите уйти с проекта.

Я впитываю её слова и позволяю им проникнуть глубоко. Я и сама уже об этом подумываю. Уйти. Сдаться.

Представляю, как возвращаюсь в свою комнату и укладываю вещи в чемодан; как звоню маме и говорю ей, что снова потерпела неудачу; как жду на парковке, пока мама заберёт меня, и молчу всю дорогу домой. Я думаю о том, как легко было бы подняться в свою комнату, закрыть дверь и снова спрятаться от мира, заткнув уши и прикрыв глаза. Точно так же, как я сделала в прошлый раз.

Лицо Ханны накладывается на лицо Блейк, а оно — на лицо Мины.

Я снова и снова вижу, как тело Мины падает навзничь с того балкона.

Руки сжимаются и разжимаются на коленях, ногти полумесяцем впиваются в ладони. Тут есть какая-то связь. Все эти события связаны. Иначе быть не может.

И мысли сами собой возвращаются к Кэнди.

Как только мы выходим в коридор, я беру Фэй за руку и веду её на лестничную клетку, внимательно оглядываясь по сторонам, чтобы поблизости никого не было. Затем я поворачиваю её лицом к себе.

— Ты обещала мне, Фэй, — нужно удалить её отсюда, и, если потребуется, я не остановлюсь даже перед эмоциональным шантажом. — Ты обещала, что, если что-нибудь ещё случится, ты уйдёшь. Наверное, будет безопаснее, если ты так и сделаешь.

— Но я не хочу! — она мотает головой, в её голосе слышится отчаяние. — Я проделала такой долгий путь!

— Поверь мне, это не единственный твой шанс. У тебя будут ещё возможности. Ты такая талантливая и целеустремлённая, у тебя определённо всё получится. Только не здесь. Не в этот раз.

Я кладу обе руки на её маленькие плечи.

— Пожалуйста, — умоляю я. — Я не смогла спасти Мину, и я… — голос начинает дрожать, и я борюсь, чтобы сохранить его ровным. — Мне нужно, чтобы с тобой всё было в порядке. Я не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится. Пожалуйста, сделай это для меня.

Наконец плечи Фэй начинают опускаться под тяжестью моих рук.

— Хорошо, — она кивает. — Я скажу мисс Тао, что ухожу с проекта.

Я испускаю долгий, глубокий вздох облегчения.

— Если это небезопасно, почему ты остаёшься? — спрашивает Фэй, её глаза полны беспокойства.

— Что бы здесь ни происходило, в этом может быть замешана Кэнди, — говорю я ей. — Мне нужно самой узнать от неё правду.

Фэй обнимает меня и заключает в долгие объятия, как будто уверена, что мы прощаемся навсегда:

— Пожалуйста, будь осторожна, Солнышко.

Маленькие угольки решимости собираются внутри, становясь всё ярче и горячее, пока не разгорается пламя.

Сегодня вечером. Мне нужно поговорить с Кэнди сегодня вечером.

Я больше не позволю ей уйти от разговора.

То, что происходит с девушками на проекте, каким-то образом связано с Миной и с небесной девой. Я не могу стоять в стороне и позволить повториться ещё одной подобной трагедии.

Я иду прямо к источнику и собираюсь точно выяснить, что скрывается в потаённых уголках этого здания.

* * *

В конце дня я сижу за столом в своей комнате, сражаясь со своими волосами.

В детстве я гуглила отца по имени всего несколько раз, и в результатах поиска видела фотографии высокого худощавого мужчины с растрёпанными вьющимися волосами. Он в какой-то степени отражает того, кого я представляю в своём воображении: заядлый курильщик и пристрастившийся к кофеину писатель, которому наплевать на незаконнорождённых детей. Я совсем на него не похожа. Единственное, что я унаследовала от него, — это густые волнистые волосы.

Расчёска в моей руке цепляется за неподатливый клубок на затылке, и я морщусь, шипя от боли.

— Ты вырвешь себе все волосы, если будешь так их дёргать, — раздаётся голос Кэнди с другого конца комнаты.

Я слегка вздрагиваю на стуле и отворачиваюсь от стола, чтобы взглянуть на неё. Кэнди ставит сумку с туалетными принадлежностями на прикроватный столик. Я даже не слышала, как она вошла в комнату.

Кэнди подходит ко мне и протягивает руку. Я секунду колеблюсь, прежде чем вложить расчёску в её раскрытую ладонь. Она встаёт за моим стулом и начинает тщательно собирать мои волосы руками. Ногти выписывают покалывающие дуги на коже головы, посылая резкую волну мурашек, прокатывающуюся по спине. Расчёска проходит от макушки головы вниз медленными, ровными движениями, пробуждая воспоминания, лежащие прямо под поверхностью.

Раньше мы делали это постоянно. Кэнди расчёсывала мне волосы, иногда просто пальцами. Это успокаивало нас обеих, как терапевтическое средство в трудные дни. Она делала это в изножье гостиничных кроватей, когда мы путешествовали в машинах между мероприятиями, когда скучали, ожидая на съёмочной площадке. Однажды она сказала мне, что ей нравятся мои волосы. Это подтвердило моё мнение о том, что мои волосы — самое лучшее, что есть в моей внешности.

Глаза убаюканы мягким шорохом за ушами. Предполагаю, что Кэнди проявляет эту знакомую, успокаивающую доброту из-за того, что случилось со мной и Ханной. Это работает. Почти пугающе, как быстро я возвращаюсь к тому единственному периоду своей жизни, когда чувствовала себя по-настоящему в безопасности, защищённой улыбками Мины и силой Кэнди. Тихий, встревоженный голос напоминает мне оставаться начеку, но я не могу не поддаться её прикосновению.

— Я всё время думаю о Минни, — признаюсь я.

— Я тоже думаю о ней, — говорит Кэнди. — Но я пытаюсь сосредоточиться на будущем, которого бы она хотела для нас.

— Ей хотелось сняться в бродвейском шоу.

— И разводить на ферме альпак.

Я не вижу этого, но слышу лёгкую улыбку в голосе Кэнди.

— Ей много чего хотелось, — я смотрю на белую стену перед собой. — У неё никогда не будет такого шанса.

Кэнди молчит позади меня. Движения расчёской продолжаются, непрерывные и ритмичные. Она тянется за средствами для волос на моём столике и втирает немного масла мне в волосы, чтобы укротить завитки.

— Это ты, Кэнди? — спрашиваю я её в упор. — Это ты делаешь заподлянки другим девушкам, чтобы они уходили с проекта?

Кэнди останавливается. Мы погружаемся в тишину на мучительно долгое время.

— Почему ты так думаешь? — наконец спрашивает Кэнди.

— Потому что ты делала это раньше, — говорю я тихо, как будто боюсь, что кто-то может подслушать.

— Раньше я делала это для тебя с Миной, — говорит она.

Расчёска летит обратно на мой стол. Я протягиваю руку, мои пальцы хватают Кэнди за запястье. Её кожа в моей ладони горячая и влажная после душа. Я притягиваю её к себе, большим пальцем надавливая на округлую выпуклость кости.

— Прошло уже достаточно времени? Мы можем поговорить о нас? Мы можем поговорить о том, что произошло?

Я ищу ответ в её глазах. Мы стоим достаточно близко, я ощущаю свежий аромат мыла, исходящий от её тела, аромат её шампуня. Капли воды стекают с её чёлки и падают мне на колено.

— Тут не о чем говорить, — говорит Кэнди. — Что прошло, то прошло. Мы ничего не можем изменить. Надо только двигаться вперёд.

Она высвобождает запястье, лишая меня тепла своего прикосновения, и отступает на свою половину комнаты. Кэнди надевает наушники и устраивается на кровати читать, совершенно ясно давая понять, что её не интересует больше ничего из того, что я хочу сказать.

Я снова срываюсь с якоря, беспомощно барахтаюсь в море, плыву по течению в непроглядно чёрных водах, а все эти ужасные твари плавают прямо у меня под ногами, наблюдая, как Кэнди уплывает вдаль.

Я слишком долго смотрела, как она уходит от меня. Я всегда слишком боялась догнать её, слишком боялась выразить то, что хочу, слишком боялась быть отвергнутой, перейти черту, преодолеть точку невозврата.

Теперь мне больше нечего терять.

Я встаю из-за стола и подхожу к её кровати. Я сажусь на край её матраса. Когда она поднимает на меня взгляд, я протягиваю обе руки и осторожно снимаю с неё наушники.

— Что ты делаешь? — она ошеломлена, явно не ожидая, что я откажусь от своей привычки следовать её примеру, чтобы избежать неразрешённой неразберихи в наших отношениях.

— Кое о чём я тебе никогда не рассказывала, — говорю я, забирая книгу из её рук и кладя её на тумбочку. — Я не осознавала этого в то время. Наверное, я так увлеклась Чжин-Хваном, потому что у меня было разбито сердце, а с ним я чувствовала себя любимой. И мне хотелось разозлить тебя. Хотелось, чтобы ты ревновала.

Кэнди быстро моргает, не в силах скрыть удивления.

— Это ведь сработало, верно? Ты всегда наблюдала за мной, когда я флиртовала с ним. И ты была в бешенстве, когда застукала нас в трейлере. Ты пытался вести себя так, будто всё нормально, но я знала, что ты в ярости.

Я наклоняюсь вперёд, приближаясь к её лицу:

— Я сейчас покажу тебе, чем мы с Чжин-Хваном занимались до того, как ты вошла...

Кэнди наиболее грозна, когда её загоняют в угол. Ей не нравится, когда её голос ничего не значит и не она принимает решения. Я хочу посмотреть, что она сделает, когда я свергну её с трона контроля.

Я наклоняюсь, опираясь на ладони, всё ближе и ближе, пока мои губы не касаются её шеи сбоку. Кэнди подо мной совершенно неподвижна. Интересно, если прижаться к её груди, услышу ли я громоподобный ритм, перекликающийся с моим собственным бешеным сердцебиением?

Я легко провожу губами по её шее к уху. Когда я касаюсь зубами мочки её уха, у неё резко перехватывает дыхание. От этого звука у меня кружится голова, внутри вспыхивает белый жар. Рука обвивается вокруг её талии, кончики пальцев скользят по уязвимому участку обнажённой кожи под подолом её ночной рубашки. Руки Кэнди поднимаются и опускаются мне на плечи, не притягивая меня ближе, но и не отталкивая.

Я медленно отстраняюсь от неё. Щёки Кэнди заливает румянец, мы обе безуспешно пытаемся выровнять дыхание.

— Ты сказала, что на мои чувства повлияла дева. На что ещё она способна?

Едва я упоминаю о деве, выражение лица Кэнди меняется. Взволнованный взгляд исчезает, заменяясь чем-то совершенно другим. Она отворачивается от меня лицом к стене и втягивает плечи:

— Я не могу говорить об этом.

Внезапно она выглядит маленькой и потерянной.

Испуганной.

Воспоминание о Кэнди, тихо всхлипывающей в том туалете, сменяется резким облегчением. Её покрасневшие глаза. Как сильно она пыталась скрыть любой признак слабости.

Наконец меня осенило. До меня всегда слишком долго доходило, я совсем не обращала внимания на скрытые намерения, на то, как, казалось бы, несвязанные детали сочетаются друг с другом, образуя общую картину.

Всё это время я ошибалась.

Кэнди хочет, чтобы я воспринимала её присутствие как враждебное. Она ведёт себя холодно и отстранённо с явной целью оттолкнуть меня от себя, но это лишь притворство. Она пытается защитить меня от чего-то. Что-то, что пугает её саму.

Детали наконец встают на свои места.

Небесная дева, которую Кэнди описывала как божественного духа-хранителя, исполняющего желания и дарующего благословения... Возможно, не такая она уж и доброжелательная.

Глава 23. Наши дни

О Ханне никто не вспоминает.

После её отъезда настроение у девушек было лёгким. Они подпрыгивают на носках, напевая себе под нос, когда вместе ходят по коридорам. Я начинаю сомневаться, всё ли было так, как я помню.

Там действительно был нож? Я правда видела, как она поранилась? Я правда держала Ханну на руках с этими глубокими порезами по одной стороне её лица? Фэй была единственной, кто при этом присутствовал, но сейчас её нет; больше никто не может подтвердить мою версию событий.

Это не моё лицо.

Хочу домой.

Когда я пытаюсь вспомнить, что произошло, вспоминается только голос Мины, говорящей эти ужасные вещи, а не Ханны. Я крепко зажмуриваюсь, борясь с подступающей головной болью.

— Может быть, у Ханны действительно случился нервный срыв, и это не связано с другими происшествиями? — предполагает Юджиния.

Когда я снова открываю глаза, мир встаёт на своё место. Уже утро. Я в комнате Юджинии. У неё уходит мучительно много времени на подготовку. Я жду, кажется, уже несколько часов, а она не встаёт со стула, продолжая смотреть в туалетное зеркало на своём столе. Обе её соседки по комнате уже ушли на утренние занятия.

Я смотрю на часы на её тумбочке:

— Почти 8:30. Что ты делаешь — считаешь поры на лице?

Она прижимает кончики пальцев к уголкам глаз, потирает ямочки щёк, затем проводит руками по линии подбородка.

— Моя кожа такая чертовски раздражённая, — жалуется она. — У меня что, срыв?

Я испускаю тяжёлый вздох и подхожу:

— Дай посмотреть.

Она поворачивается на стуле, и я наклоняюсь, чтобы осмотреть её кожу на предмет каких-либо признаков покраснения или характерного бугорка от прорезающегося прыща. Я не вижу никаких подозрительных пятен, но когда я приглядываюсь повнимательнее, черты её лица внезапно приобретают чужеродный оттенок. В мгновение ока кажется, что её лицо слегка изменилось: острые, раскосые глаза кажутся больше, сильный нос более заострён, резкие углы подбородка как-то округлились, стали мягче.

Когда я моргаю снова, её лицо снова выглядит таким же. Должно быть, это из-за угла освещения, отбрасывающего странные тени. Я откидываюсь назад и нетерпеливо скрещиваю руки на груди:

— Ты выглядишь прекрасно, просто сногсшибательно. Боги плачут. Ты не могла бы поторопиться?

— Мне кажется, или люди здесь становятся не такими уродливыми? — комментирует Юджиния, роясь в своей косметичке. Она достаёт маленькую жестянку, плоскую и круглую.

Я замираю.

— Что это? — спрашиваю я.

— Образцы глиняных масок, которые раздавали несколько недель назад. Я думала, у тебя тоже есть, — она открывает крышку и опускает пальцы внутрь.

— Нет! Не прикасайся к ней! — я бросаюсь вперёд, выбивая жестянку из её рук на пол.

— Что, блин, это было?! — визжит Юджиния.

Часть содержимого жестянки проливается на пол. Оно тёмно-коричневого цвета. Я наклоняюсь вперёд, пытаясь определить, есть ли в нём оттенки красного, соответствует ли он цвету из моей памяти.

— Ты что, с ума сошла?! — Юджиния недоверчиво смотрит на меня.

Я опускаю взгляд на жестянку на полу, затем возвращаюсь к Юджинии. Медленно, спотыкаясь, я бреду к двери.

— Я... мне нужно подышать свежим воздухом.

Я поворачиваюсь и выбегаю, оставляя раздражённую Юджинию позади.

Вдоль коридора двери нескольких комнат стоят открытыми, внутри никого нет, с кроватей убраны простыни. Некоторое время назад я не смогла сосчитать, сколько девушек ещё осталось в программе. Где-то на этом этаже должен быть выход на балкон. Я бывала там раньше.

Где это? Почему я не могу вспомнить?

Сворачивая за угол, я чуть не врезаюсь в какую-то девушку, идущую по другому концу коридора.

— Прости!

— Без проблем, Санди, — девушка лучезарно улыбается мне.

На несколько секунд я совершенно сбита с толку. Ей известно моё имя, и на ней танцевальный костюм. Теперь я должна быть знакома со всеми, и всё же я понятия не имею, как её зовут. В её привлекательности есть что-то знакомое: водянистые глаза, обрамлённые густыми ресницами, тонкий нос, заострённый подбородок, чёрные волосы, ниспадающие до талии.

— С тобой всё в порядке? — спрашивает девушка. — Ты выглядишь немного уставшей.

Я отступаю в шоке. Теперь я узнаю её голос. Алексис. Эту девушку зовут Алексис.

— Твои волосы... — с трудом выдавливаю я.

— Юна мне их покрасила, — она перекидывает тёмную прядь через плечо, её солнечно-русый цвет исчез. — Естественный вид гораздо более в тренде. Хорошо смотрится?

— Да, это… это выглядит великолепно… Ты тоже сменила макияж? — спрашиваю я.

— Совсем чуть-чуть. Трудно соревноваться со всеми вами, тяжеловесами, — она улыбается, скромно, какой не была, когда я впервые встретила её. Её зубы болезненно белые.

— Ты успела попрощаться с Ханной? — пытаюсь спросить я.

Алексис и Ханна сразу поладили и сблизились за последние несколько недель, пока мы были в одной танцевальной группе. Может быть, она что-то расскажет о том, что случилось с Ханной?

— О да. Надеюсь, она скоро поправится, — вот и всё, что говорит Алексис.

Она не только выглядит по-другому, её острая, яркая индивидуальность и сардоническое чувство юмора, кажется, полностью сменились тем приторным голосом айдола, который я использую, чтобы казаться более симпатичной.

— Занятие вот-вот начнётся, — радостно сообщает она. — Нам пора спускаться.

— Я… э-э...

Я не хочу никуда с тобой идти.

— Вообще-то я жду Юджинию...

— Тогда увидимся там. Поторопись, ты же не хочешь опоздать.

Она поворачивается и проходит мимо меня по коридору, шелковистые волосы развеваются при движении, нижний край распущен идеальным полукругом, чётким, как будто нарисован циркулем.

В ту минуту, когда она полностью исчезает из виду, мной овладевает инстинктивное желание убежать, убраться как можно дальше от этого места. Вместо того чтобы спускаться в танцевальный зал, я думаю о том, чтобы выбежать в вестибюль, через парадные двери, через парковку и просто продолжать бежать, бежать, бежать…

Розовое пятно мелькает на краю моего периферийного зрения, и я успеваю повернуться и вижу то, что, я почти уверена, является розовыми волосами, исчезающими за углом. Горло сжимается, дыхание перехватывает. Фэй. Это была Фэй.

Но она же уехала несколько дней назад. Мы попрощались. Я помогла ей собрать вещи. Я видела, как она уезжает.

Или нет?

Я бегу за этим розовым пятном по коридору. Когда я поворачиваю за угол, то оказываюсь в боковом холле без окон.

В другом конце короткого коридора есть дверь. Она сделана из тёмного дерева и резко контрастирует с девственно белыми стенами. По всей поверхности нанесены символы и пиктограммы.

Где я раньше видела эту дверь?

Не давая себе возможности обернуться, я подхожу к ней и дёргаю за ручку.

Дверь широко распахивается, открывая тёмную нишу. Свет из коридора не проникает сквозь тени. Я ничего не вижу внутри.

— Фэй! Ты там? — окликаю я, делая несколько неуверенных шагов мимо дверного проёма.

Голос эхом отдаётся в ответ. Кажется, пространство простирается гораздо глубже, чем я ожидала. Я отваживаюсь сделать ещё несколько шагов.

— Не волнуйся, я иду за тобой...

Бах! Я подпрыгиваю — дверь тяжело захлопывается за мной, погружая в непроглядную тьму.

Я в панике вытягиваю руки, но не вижу даже своих пальцев. Я поворачиваюсь в дезориентирующем пространстве, пытаясь нащупать дверь.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь открыть рот, чтобы позвать на помощь, что-то холодное обвивает мою лодыжку.

Пальцы. Рука. Она тянет меня назад.

Я отчаянно брыкаюсь, бросаясь всем телом вперёд, пока не ударяюсь о твёрдую деревянную поверхность двери. Я хватаюсь за ручку, но она не поворачивается — дверь заперта. Я бью кулаками в дверь, стучу и кричу. Изо рта не вырывается ни слова, только бессвязные, полные ужаса звуки.

В темноте пара рук ложится мне на плечи. Прямо за мной кто-то стоит и дышит мне в ухо. Я застываю на месте. Руки движутся вверх, пальцы ползут по шее. Они издают ужасный звук, скрип, похожий на скрежет раздробленных костей. Теперь руки на моём лице. Зазубренные ногти впиваются мне в кожу, царапая щёки.

Я всё кричу и кричу.

Дверь распахивается. Ослепляющий свет флуоресцентных ламп бьёт мне в глаза.

— Санни! Солнышко, успокойся!

Я едва замечаю, что кто-то зовёт меня по имени. Руки, ещё руки, пытающиеся удержать меня. Я брыкаюсь и яростно извиваюсь. Не прикасайтесь ко мне. Не прикасайтесь ко мне!

— Санди, это я!

Сквозь пелену слёз я наконец вижу лицо Кэнди.

— Кэнди?

— Что ты там делала? — требовательно спрашивает она.

Я оглядываюсь и вижу открытую дверь кладовки. На металлических полках стоят чистящие средства и картонные коробки.

— Мне показалось… я видела Фэй... и пошла за ней… я боялась, что... — хнычу я, обеими руками хватаясь за Кэнди и тряся её, будто могу выбить из неё правду. — Мне это не показалось, верно? Что за этой дверью, Кэнди? Скажи мне, что там!

Кэнди подходит ближе, понизив голос:

— Солнышко, послушай меня очень внимательно...

— Утреннее занятие вот-вот начнётся, девочки.

Кэнди резко замолкает. Я оборачиваюсь и вижу мисс Тао, идущую к нам, её сливово-красная улыбка красиво изгибается. Она подходит ко мне и пристально смотрит мне в глаза.

— С тобой всё в порядке, Санди, — говорит мне мисс Тао.

— Со мной всё в порядке, — повторяю я.

— Когда немного подвигаешься, тебе станет намного лучше, — говорит она.

— Я буду чувствовать себя намного лучше, — киваю я.

— Кэндис, проводи Санди. Пора на занятия.

Занятия. Правильно. Мне нужно идти на занятия. Вот зачем я здесь.

— Теперь я чувствую себя прекрасно, — говорю я Кэнди. — Пошли.

Мы следуем за мисс Тао вниз, присоединяемся к другим девушкам, которые одна за другой заходят в зал. Кэнди идёт рядом со мной, направляя меня, всю дорогу крепко держа меня за руку.

Глава 24. Наши дни

Дни сливаются воедино.

В студии мы изгибаемся и совершенствуем наши тела под безжалостную музыку, танцевальные связки теперь стали нашей второй натурой. Песня — это живое существо, проникающее под кожу, вытягивающее позвоночник, разгибающее конечности. Боль и чувство дискомфорта исчезли. Меня захватывает особая, всеобъемлющая сосредоточенность.

Часы пролетают незаметно.

Я постоянно напеваю музыку, мелодия срывается с губ непрерывным потоком, как выдох. Когда я не напеваю, ноги навязчиво выстукивают ритм, а руки барабанят по бёдрам.

Больше никаких тренировок по актёрскому мастерству и сценическому искусству. Мы танцуем весь день, с утра до ночи, без остановки. Но я совсем не устала, меня подпитывает неиссякаемая энергия, которая не даёт мне покоя.

Девушки вокруг меня тоже начинают казаться одинаковыми. Все сменили причёску и макияж, чтобы выглядеть единым целым. Блестящие глаза-блюдца подмигивают мне из-за каждого угла. Розовые губы округлились, лица выглядят острее, скулы стали более очерчены.

Кажется, ещё вчера мне нужно было сделать что-то важное.

Но сейчас ничто не кажется мне столь важным, как танцы.

— Вы все хорошо поработали, — мисс Тао наблюдает за нами с передней части зала. — Вы почти готовы к завтрашнему финалу.

Финал уже завтра?

Из ниоткуда ясность пронзает череп, словно нож для колки льда, и я перестаю двигаться, как неподвижный валун в потоке танцующих тел.

Какой сегодня день? Какая сейчас неделя?

Я лихорадочно оглядываю зал, как будто где-то висит календарь. Сколько я здесь нахожусь?

— Санди, что с тобой? — спрашивает кто-то справа.

Когда я в последний раз разговаривала с мамой?

— Почему ты остановилась? Ты устала? — спрашивает кто-то слева.

Я смотрю по сторонам на почти одинаковые лица. Я заставляю губы изобразить улыбку.

— Я в порядке, — заверяю я их.

Я не могу отличить их друг от друга или от остальных девушек, которые стоят позади.

Ночью я спешу по коридорам в компьютерный класс. Несмотря на то, что мама всегда держала меня на расстоянии вытянутой руки, в моменты кризиса я по-прежнему чувствую врождённое желание подбежать к ней и прижаться, как делала, когда пугающие карнавальные наряды привели меня в ужас во время первого Хэллоуина.

Я поднимаюсь по лестнице и обыскиваю второй этаж, сворачиваю за угол, прохожу мимо ряда административных кабинетов и пустых комнат для совещаний, а потом возвращаюсь к лестнице, прочесав весь этаж. Может быть, это всё-таки не на втором этаже? Я мотаю головой и спускаюсь обратно на первый этаж. Я прохожу его весь и сворачиваю в несколько коридоров, которые не входят в протоптанный ежедневный маршрут танцевального зала, раздевалок, столовой и репетиционных комнат.

Компьютерного класса здесь нет.

Я возвращаюсь к лестнице и снова поднимаюсь на второй этаж, совершаю ещё один обход по белым коридорам и в конце концов делаю полный круг, возвращаясь к лестнице.

Моё сердце сжимается. Я не могу его найти. Я не могу найти компьютерный класс.

Почему я не могу вспомнить, где он находится?

Хотя я знаю, что на третьем этаже есть только общие комнаты, я всё равно поднимаюсь туда и начинаю поиски заново.

С другого конца коридора приближается группа девушек, звук их смеха одновременно мелодичный и пронзительный. Я поворачиваюсь и ныряю в душевую, внезапно испугавшись их взгляда из-под ресниц и этих улыбок, обнажающих ряды совершенно белых зубов.

В душевой влажно, зеркала запотели от конденсата. Брызги из общих душевых у меня за спиной. Я прислоняюсь к раковине, хватаясь за край столешницы, и задерживаю дыхание, пока снаружи не раздаются нервирующий смех и торопливые шаги.

Я протягиваю руку, чтобы вытереть капли воды с зеркала, и смотрю на своё отражение.

"Успокойся, — говорю я себе. — Тебе нужно успокоиться".

Но чем дольше я смотрю в зеркало, тем больше начинаю замечать несоответствия в рельефе своего лица.

Я провожу пальцами по надбровной дуге. Не кажутся ли мои широко посаженные глаза немного ближе друг к другу? Я прижимаю пальцы к переносице. Кажется ли переносица немного выше, более скульптурной? Я прижимаю ладони к впадинам на щеках. Я похудела? Или моё лицо выглядит...

Другим?

Затем душ выключается, из кабинок с паром доносится весёлое жужжание. Это та песня, под которую мы танцуем — единственная песня, — и пальцы автоматически начинают отбивать ритм по столешнице раковины в ответ.

Ко мне подходит девушка, завёрнутая в полотенце. На её лицо нанесена глиняная маска, толстый слой коричневого налёта на коже, оставляющий только большие круги вокруг глаз и рта.

— Привет, Солнышко, — беспечно говорит она.

Это Алексис. Когда её лицо вот так закрыто, меня не отвлекают её черты, и я мгновенно узнаю её голос.

— Не правда ли, какой чудесный вечер? — она удовлетворённо вздыхает.

— Алексис, что с тобой случилось? Почему ты ведёшь себя по-другому?

Я не могу этого понять.

Она не отвечает, только поворачивается к зеркалу и снова начинает напевать, теребя пальцами край маски, когда начинает снимать её. Глина упрямо липнет к коже, Алексис впивается ногтями в её коричневые края и тянет. На линии волос появляется красная линия в форме полумесяца, постепенно расширяющаяся по мере того, как она стягивает маску.

— Алексис, это... — голос застревает у меня в горле.

Раздаётся тошнотворный хлюпающий звук, когда маска отрывается вместе с кожей. Постепенно её лицо сползает: брови, виски — отслаивается, как кожура перезрелого фрукта. Её лоб — обнажённый шар красной плоти, блестящий под светом ламп. Она продолжает напевать.

— Прекрати, тебе же больно! — хриплю я.

Она поворачивается ко мне, её лица наполовину нет. Её глаза — два мерцающих островка бледной кожи в кровавом море, нос почти ободран. Она улыбается своей ослепительной белозубой улыбкой:

— С тобой всё в порядке? Ты выглядишь очень усталой.

Жёлчь поднимается из желудка.

Я выбегаю из ванной, неистовым импульсом меня отбрасывает к стене на противоположной стороне коридора. Я наклоняюсь, тяжело дыша на ковре. Желудок переворачивается, а горло сжимается в агонии. Ничего не выходит. Нарастает паника, на горизонте маячит неминуемый потоп. Капли холодного пота выступают у меня на лбу; язык превращается в густую, вязкую кашицу, заполняющую рот, сердце колотится неровными толчками.

— Что с тобой, Санди? — внезапно рядом со мной оказывается какая-то другая девушка.

Глаза слезятся, затуманивая зрение.

— С тобой всё в порядке, Санди? — спрашивает она меня на ухо, её рука опускается мне на плечо.

— Не прикасайся ко мне! — кричу я, стряхивая с себя эти руки и бросаясь вперёд.

Сквозь приливные волны страха мне удаётся различить номер комнаты Юджинии в общежитии перед собой, как маяк. Её дверь не заперта. Я пробираюсь вперёд и бросаюсь внутрь.

Юджиния сидит за столом, глядя в зеркало на туалетном столике спиной ко мне.

— Юджиния, я... я только что... видела...

Я не знаю, как объяснить то, что я видела в душевой, пытаясь подобрать слова сквозь панику. Именно тогда я замечаю волосы Юджинии. Её волосы, которые всего неделю назад доходили до середины спины, теперь спускаются ниже талии. Она в белом халате, который я никогда раньше на ней не видела.

Я начинаю подходить к ней, но останавливаюсь, услышав напев. Она напевает песню — ту же самую песню. Юджиния медленно поворачивается ко мне на стуле.

У меня вырывается сдавленный всхлип. Её лицо не похоже на лицо Юджинии: глаза слишком большие, щёки слишком тонкие, улыбка слишком широкая.

— Что с тобой, Санди? — спрашивает девушка, похожая одновременно на Алексис, Ханну и Мину, голосом Юджинии.

Позади меня эту фразу повторяет множество причмокивающих ртов.

— С тобой всё в порядке, Санди?

— У тебя всё хорошо?

— У тебя усталый вид.

Когда я поворачиваюсь, у двери толпятся одинаковые улыбающиеся лица. Вытянутые белые руки тянутся вперёд. Они одеты в белые, слишком длинные одежды в пол с широкими рукавами, которые свободно свисают, подолы шуршат по босым ногам. Девушки, которых я видела раньше в коридоре, они тоже все были в белом?

— Тебе лучше прилечь, Санди, — слышится голос Юджинии. Я оборачиваюсь и вижу, что она стоит прямо передо мной, наклонив своё ужасно-прекрасное лицо. — Кажется, ты немного устала.

— Отойди от меня! — кричу я, бросаясь наружу.

Я отталкиваю и распихиваю эти руки, пока не образуется брешь. Я выбегаю из комнаты Юджинии и бегу по коридору с дверями прямо к лестнице. Инстинкт самосохранения полностью берёт верх, и я мчусь вниз по лестнице на первый этаж, чистый ужас толкает меня вперёд.

Нужно убраться подальше от них.

Нужно выбраться отсюда.

Я спускаюсь по лестнице и взбираюсь на площадку, поворачивая налево, к фасаду здания. Верхний свет выключен, и только луна освещает мне путь. Я пробегаю одну пустую комнату за другой. Поворачивая за угол, я оказываюсь в другом тёмном коридоре.

Похоже, это тот самый коридор, по которому мы только что прошли.

Это неправильно.

Я должна быть на первом этаже. Где вестибюль? Где выход?

Я разворачиваюсь на каблуках и направляюсь обратно в другом направлении, по противоположному коридору. И оказываюсь на том же перекрёстке. Как я могла сюда вернуться?

Это не первый этаж. Он не похож ни на один из предыдущих этажей.

Ты сходишь с ума, Санди.

Я обхватываю голову ладонями.

— Перестань так говорить! Я в своём уме! — кричу я в пустые коридоры.

Откуда-то из-за моей спины доносятся высокие звуки припева, как будто обдувают край бокала. Девушки. Они напевают песню. Ту самую песню.

Они идут за мной.

Я ударяюсь спиной о стену, сползаю на пол на корточки. Паника захлёстывает меня, и я бессильна перед натиском. Позвоночник выгибается, лоб прижимается к коленям, грудь сотрясается от бешеных вдохов.

Нежная ладонь ложится на мою руку, её успокаивающая тяжесть так знакома.

Я вскидываю голову. Кэнди опускается передо мной на колени.

Луна освещает её сзади, но я вижу, что её лицо по-прежнему её: стальные глаза, решительные губы, — мой якорь, моя защитница. Я тянусь к ней, отчаянными пальцами хватая её за руки, воротник рубашки, волосы — за что угодно, лишь бы не упасть с выступа.

— Дыши, — говорит Кэнди. — Дыши.

Я делаю, как она говорит, один прерывистый вдох за другим.

— Мне это всё снится? — хриплю я, когда, наконец, снова могу произносить слова. — Что происходит, Кэнди?

Кэнди обхватывает меня и поднимает на ноги.

— Пойдём, — говорит она, подталкивая меня вперёд. — Поторопись.

Ощущение возвращается к онемевшим ногам, и я заставляю себя двигаться — влево или вправо, я больше не могу сказать, я потеряла всякое ощущение пространства. Ещё один коридор, ещё один поворот, и внезапно появляется ещё одна лестница, мы вдвоём летим вниз по ступенькам по головокружительной спирали.

Мы появляемся в фойе. Теперь я понимаю, где нахожусь. Парадные двери прямо перед нами.

Мы почти на месте. Мы почти вышли наружу.

Мы мчимся по главному коридору к фойе, глаза прикованы к открытому морю асфальта, чёрному ночному небу, свободе прямо за стеклом. Когда мы подходим ближе к двери, Кэнди начинает отставать от меня. Я оборачиваюсь, хватаясь за неё.

Она подталкивает меня вперёд:

— Иди!

— А как же ты?! — кричу я в ответ.

Жужжание становится всё ближе, долетая до приёмной с другого конца коридора. Длинные, искажённые тени высоких тел тянутся по стенам. Их так много. Звук такой, будто они прямо за углом.

— Я сказала иди!

Кэнди протягивает руку и выталкивает меня из парадных дверей.

Влажный ночной ветер бьёт мне в лицо. Я падаю на траву лужайки перед домом. Стеклянные двери здания захлопываются — и остаются закрытыми. Кэнди не выходит.

Я вскакиваю на ноги и, не раздумывая ни секунды, бросаюсь обратно к зданию. Я останавливаюсь как вкопанная, когда ноги переступают порог.

Там, где две секунды назад было фойе, теперь огромное пустое пространство. Стойка администратора исчезла. Фреска на стене исчезла. Стульев в зоне ожидания больше нет.

Кэнди тоже нет. Здесь вообще ничего нет.

Только пустое фойе заброшенного здания.

Глава 25. Два года назад

Предполагается, что концертный тур "Сладкой каденции" станет кульминацией нашей карьеры. Ради него мы и работали. Но наша ссора и поступок Кэнди мрачными тенями нависают над этим монументальным достижением.

Кэнди извиняется передо мной снова и снова.

Она клянётся никогда больше не использовать на нас свою силу.

Я знаю, что она это сделала не намеренно. Я верю ей, когда она говорит, что всё получилось случайно.

Но у меня нет времени анализировать противоречивые чувства и последствия тех ужасных вещей, которые мы наговорили друг другу во время той ссоры. Мы уезжаем в тур через 2 дня. И поэтому мы соглашаемся залатать как можно большим количеством пластырей зияющие раны в наших отношениях и отправиться в путь.

Аплодисменты на премьере настолько громкие, что я едва слышу собственный голос в наушнике. Я паникую и теряю равновесие во время самого первого номера. Вместо того чтобы продолжать, как будто я и не спотыкалась, Кэнди подходит ко мне вплотную и берёт за руку. Мина следует её примеру и берет меня за другую руку, мы втроём забываем о хореографии и вместе шагаем вперёд, в сверкающие потоки разноцветных огней сцены.

И мне снова кажется, что в мире всё правильно.

Стадион сходит с ума, и выкрики моего имени напоминают мне, что все эти зрители здесь ради меня, они поддерживают меня, они любят меня. Мой голос вырывается из груди, яркий, парящий и живой.

В Финиксе после ободряющих слов 8-летней фанатки в мой адрес на встрече за кулисами я чуть не плачу. В родном городе Мины Бостоне мы празднуем её день рождения во время шоу, осыпая публику воздушными шарами и конфетти, пока тысячи людей хором поют "С днём рождения". Каждый вечер мы выходим на сцену под протянутые руки и оглушительные крики. После первого концерта больше никаких неудач; мы оттачиваем гармонию и хореографию, завершая каждое шоу под бурные овации.

На сцене наша связь выглядит крепче, чем когда-либо.

Но вернувшись в туристический автобус, мы не разговариваем друг с другом, каждая из нас прокручивает страницы в своих телефонах или смотрит в окно, как мимо проносятся дорожные знаки.

Я проверяю свои сообщения, едва появляется возможность. Чжин-Хван не писал мне с начала тура. Я посылаю ему одинокие селфи на фоне достопримечательностей с дурацкими подписями вроде "Как бы я хотела, чтобы ты был здесь со мной".

На следующий день после того, как мы вернулись после двухмесячного турне, Чжин-Хван отвечает мне.

Прости, Солнышко. Мы с Брейли решили помириться, поэтому мы с тобой больше не сможем видеться.

Когда мисс Тао зовет нас с мамой к себе в офис на встречу, я замечаю, что Кэнди и Мину не пригласили.

Я готовлюсь признаться в отношениях с Чжин-Хваном — всё равно это был только вопрос времени. Но оказывается, она вызвала нас совсем не для того, чтобы обсудить вопросы пиара.

Всё намного, намного хуже.

Она сообщает нам с серьёзным выражением лица, что произошла крупномасштабная утечка из частного группового чата знаменитостей, в котором состоят нескольких известных мужчин, звёзд К-поп, и исполнителей-мальчиков. В чате они делились друг с другом интимными фотографиями девушек, с которыми у них были отношения.

Фотографии, которые я сделала для него, те самые, на которых я в позах, подсмотренных у вебкам-моделей, оказываются среди просочившихся.

Мисс Тао заверяет нас, что ситуация под контролем, что виновные лица полностью сотрудничают с властями. Она клянётся, что все просочившиеся фотографии удалили из Интернета и что продюсерские компании мальчиков примут суровые дисциплинарные меры.

Мама этого не принимает. У неё истерика. Она кричит на мисс Тао, лезет ей прямо в лицо и угрожает уволить на месте, заявляет, что подаст в суд на каждого, причастного к этому грубому нарушению моей частной жизни, а я не могу придумать никакого ответа и сижу молча, пока мать из-за меня негодует.

— Кто-то же должен понести ответственность! — кричит мама.

Она ещё не знает. Именно я во всём и виновата. Я попалась на милую ложь Чжин-Хвана. И теперь я опустошена. Мне больше нечего никому дать.

Фэндом Чжин-Хвана уже опубликовал заявление с просьбой не выкладывать фотки в сеть. Он отказывается комментировать характер своих отношений со мной.

На следующей неделе заголовки объявляют, что Чжин-Хван, Брейли и я — самый драматичный любовный треугольник этого лета, подлив масла в огонь скандала с утечкой фотографий. Фанаты собирают откровенные снимки и видео всех наших прошлых встреч, выстраивают временные рамки, анализируют язык нашего тела — это всё, о чём они говорят, — и внезапно я больше не Санди Ли из "Сладкой каденции", я...

Разлучница.

Я увожу парней у других девушек.

Я грязная шлюха, которая прислала Чжин-Хвану свои обнажённые фотки в попытке соблазнить его и увести у бедной, ничего не подозревающей Брейли.

Негативная реакция на меня настолько сильна, что наше агентство отменяет все предстоящие выступления, а студия переходит в режим антикризисного управления.

Я целыми днями прячусь в своей комнате, не отвечаю на звонки, не отвечаю матери, когда она умоляет меня поговорить с нанятым ею пиар-агентом.

На протяжении всего натиска этой медиа-бури Брейли поддерживает Чжин-Хвана. Она не публикует никаких заявлений, только загадочный пост со словами "Ты всегда получаешь от вселенной то, что заслужила", а потом отписывается от меня в соцсетях. Фэндом Брейли воспринял это как сигнал к объявлению войны, и вскоре каждая наша страница в социальных сетях наводняется хейтом.

Твоей карьере КОНЕЦ!!

На своих обнажённых снимках ты такая уродина лол

Ты подала очень плохой пример всем маленьким американкам азиатского происхождения, которые смотрели на тебя снизу вверх

Отмените уже шоу, это треш

Требуем справедливости для Брейли!

Не знаю, сколько дней проходит, прежде чем слышу, как Мина и Кэнди осторожно стучат в дверь моей комнаты и просят впустить их.

Суд из огня и серы, которого я ожидала, так и не наступает. Никаких "раньше надо было думать" или "я же тебе говорила". Кэнди и Мина крепко обнимают меня, защищая. Что-то во мне оттаивает, и я наконец-то выпускаю это наружу.

Я плачу так сильно и долго, что у меня болит всё лицо, а в черепе начинает стучать мигрень. Мина и Кэнди обнимают меня, пока тяжёлые рыдания не сменяются тихим всхлипыванием и прерывистой икотой.

— Это ещё некоторое время будет продолжаться. Так всегда бывает. А потом всё закончится, — Мина протягивает мне салфетки, черпая из своего безграничного источника оптимизма.

Я сомневаюсь.

— Держись подальше от Интернета. Ни на что не смотри, — Кэнди гладит меня по спине.

Невозможно. Я и так всё видела.

Я не могу даже смотреть на Кэнди. Она знала, что так случится. Она пыталась предупредить меня. Уверена, что ей хочется прямо сейчас накричать на меня, сказать, как сильно я напортачила, какая я эгоистка, дура, жалкая…

— Ведь я это заслужила, так? — спрашиваю я.

Мои глаза так распухли, что больно моргать.

— Нет, — Кэнди протягивает руку и обхватывает моё лицо ладонями, заставляя меня посмотреть на неё. — Ты совершала ошибки, но ты не виновата. Ты ничего из этого не заслуживаешь.

— Это он во всём виноват, — выдавливает Мина. Она берет мою руку в свою и крепко сжимает. — Я должна тебе кое в чём признаться, Солнышко.

— В чём? — моргаю я, глядя на Мину и потирая воспалённые глаза.

— Мне жаль, что я была не до конца с тобой честна. Но ты заслуживаешь знать. Чжин-Хван... был тем парнем, о котором я тебе рассказывала, — признаётся Мина. Она поворачивается к Кэнди, которая тоже смутилась от такого признания. Мина добавляет: — Я... познакомилась с Чжин-Хваном до его дебюта. Тогда мы оба были стажёрами в Корее.

Её голос тих и отягощён чувством вины. Она выглядит такой пристыженной. Глаза Кэнди расширяются, но она предпочитает молчать.

Сначала мне кажется, что я ослышалась. Мина спала с Чжин-Хваном?

Не может быть!

Но тут до меня доходит.

Печальные, слегка измученные взгляды, которые она бросала, когда я рассказывала о своих подвигах.

Так она пыталась предупредить меня.

Мина продолжает, её голос становится тише:

— Мои фотки тоже попали в утечку. В них не видно моего лица, но... это я.

Мне требуется несколько секунд, чтобы осознать информацию.

— Что? — резкий голос Кэнди нарушает тишину.

— Мина… почему ты ничего не сказала? — наконец спрашиваю я. — Всё это время...

— Ты права, нужно было сразу рассказать. Мне так жаль, Солнышко, — голос Мины срывается. — Я должна была сказать тебе правду, но я боялась. Я знала, как сильно он тебе нравится, я... мне не хотелось тебя расстраивать. Не хотелось, чтобы что-то подобное... кто-то вроде него испортил нашу дружбу. Не хотелось, чтобы ты меня ненавидела.

Я уже расстроена.

Но не из-за Мины.

Я злюсь на себя. За то, что не раскусила ложь Чжин-Хвана раньше. За то, что продолжала наш роман, хотя Мина уже пострадала из-за этого парня. За то, что ожидала от Мины утешения, хотя она сама пострадала от точно такого же предательства.

Я чувствую себя худшей подругой в мире.

— Я никогда буду ненавидеть тебя. Никогда, — говорю я Мине, снова заключая её в сокрушительные объятия.

Мина поворачивается к Кэнди. Впервые тёплое сияние, которое освещает Мину изнутри, погасло и сменилось мстительным огнём.

— С этим надо что-то делать, — говорит Мина Кэнди. — Нельзя просто позволить ему от всего отмазаться. Надо заставить его заплатить за то, что он сделал.

Невысказанный подтекст очевиден. Она хочет, чтобы Кэнди ему отомстила.

Кэнди молчит, обдумывая просьбу подруги, а потом обращается ко мне:

— Чего ты хочешь, Солнышко? Что ты хочешь, чтобы я сделала?

— Я хочу, чтобы ему было больно, — мой голос звучит странным скрежетом в моих собственных ушах, горький и уродливый. — Хочу, чтобы ему было так же больно, как мне.

— Тогда пусть так и будет, — в глазах Кэнди появляется угрожающая тьма.

* * *

Кэнди узнаёт, что Чжин-Хван скрывается в роскошных апартаментах на Голливудских холмах. Не знаю, добыла ли она эту информацию из Сети или на кого-то надавила. На самом деле мне всё равно.

Меня волнует лишь месть.

Когда Кэнди, Мина и я появляемся в его доме, Кэнди говорит швейцару впустить нас. Тот сразу же отходит в сторону, приветствуя нас внутри, как будто мы настоящие жильцы, вернувшиеся домой.

Мы втроём одеты в траурное чёрное: чёрные пальто, чёрные джинсы, чёрные туфли на каблуках. Конец этих отношений действительно похож на смерть. Некогда милые воспоминания о Чжин-Хване теперь покрывают тело, как порочные, злокачественные наросты.

Сегодня вечером мы вырежем эти опухоли.

Мы поднимаемся на лифте на его этаж и проходим плечом к плечу по коридору, как будто собираемся выйти на сцену, но на этот раз, чтобы показать шоу совсем иного рода.

Кэнди звонит в дверь.

Неприятное удивление на лице Чжин-Хвана, когда он открывает дверь, вызывает прилив злобного ликования. Он настороженно смотрит на Кэнди и Мину, затем, наконец, на меня и снимает игровую гарнитуру, которая на него надета.

— Как вы сюда попали? — спрашивает он.

— Впусти нас, Чжин-Хван, — говорит Кэнди.

Чжин-Хван отходит от дверного проёма, потрясённо моргая от того, что сделал то, чего явно не собирался делать.

Кэнди входит так, словно ей принадлежит не только квартира, но и всё здание. Мы с Миной следуем за ней через прихожую, мимо бара и прямо в гостиную. Чжин-Хван плетётся за нами, не в силах стереть с лица крайнее замешательство.

Кэнди усаживается на массивный кожаный диван. Я складываю руки на груди и принимаю стойку справа от Чжин-Хвана, а Мина свирепо смотрит на него слева — мы вдвоем берём его в тиски. Кэнди оглядывает мраморный кофейный столик перед нами — потушенные сигареты в большой каменной пепельнице, открытые пакеты с закусками, вейп с травкой и бутылка алкоголя.

— Мы просто хотели немного поболтать, — говорит Кэнди. — Солнышко сказала, что до тебя трудно дозвониться, вот мы и решили заглянуть.

— Слушай, Санди, — Чжин-Хван поднимает руки. — Я уже сказал всё, что должен был сказать.

— Я здесь не для того, чтобы пытаться тебя вернуть, — огрызаюсь я. — У меня только один вопрос.

— Какой? — нетерпеливо спрашивает он.

— Ты сожалеешь о том, что сделал? — спрашиваю я его. — Со мной? С Миной? Ты ведь понимаешь, что распространение фотографий несовершеннолетних является уголовным преступлением, верно?

Кажется, он не удивлён, что я включила Мину в его послужной список. Возможно, он предположил, что я всё это время знала о них. Он смотрит на меня так, словно я какая-то визжащая банши, пытающаяся разыграть драму на пустом месте.

— Ты, наверное, принимаешь меня за какого-то ненормального секс-хищника? Это было вторжение и в мою личную жизнь, — затем он обращается к Мине. — Мы были оба несовершеннолетними, и мы согласились, что между нами не может быть серьёзных отношений. Вы обе сами прислали мне эти фотки. Я вас не заставлял.

Удивительно, как легко он снимает с себя всякую ответственность. Трудно смириться с таким резким диссонансом. Чжин-Хван, которого я знала — милый, обаятельный, который рассказывает мне о каникулах в тропиках, на которые он хотел меня пригласить, который размышляет о том, чтобы представить меня своей семье на Рождество, — исчез, и на его месте стоит жестокий и пренебрежительный узурпатор.

Или, может быть, он на самом деле такой? Какая же я дура! Как я могла этого не заметить? Слёзы подступают к глазам, но я сжимаю руки в кулаки и борюсь изо всех сил, чтобы не заплакать.

— Ты мне вообще должна ещё спасибо сказать, — говорит он мне. — Хен-бин из "JunkLand" спрашивал меня, может ли за тобой приударить, а Алекс Чжао из "H-I-T" выпрашивал у меня твой номер телефона. На следующей неделе ты будешь прогуливаться по красной ковровой дорожке под руку с кем-то другим. К тому же, моё агентство уже сократило мне зарплату и отменило несколько выступлений, так что, думаю, мы квиты.

— И не мечтай! — огрызается на него Мина. — Мы даём тебе шанс извиниться, а у тебя не хватает порядочности даже на это!

Чжин-Хван прищуривается, глядя на нас, и усмехается:

— Всё, убирайтесь к чёртовой матери из моей квартиры, пока я не вызвал охрану.

Кэнди даже не пытается подняться с дивана.

— Мне не нравится, как ты с нами разговариваешь, — говорит она. — Тебе следует пойти и положить немного мыла в рот.

При этих словах Чжин-Хван поворачивается и идёт на кухню. Как и приказывает Кэнди, он берёт с раковины средство для мытья посуды, открывает рот и начинает капать моющим средством себе на язык.

— Глотай, — говорит Кэнди.

Его глаза закрываются, он давится жидкостью, адамово яблоко дёргается от усилия, когда он глотает моющее средство.

На моём лице расплывается широкая мстительная улыбка. Мина наблюдает за происходящим с удовлетворением в глазах.

— Ты многого лишил Санни и Мину, — говорит Кэнди. — Мы пришли забрать долги.

Кэнди достаёт из сумки ароматическую палочку, маленькую подставку для благовоний и богато украшенную жестянку, которую я сразу узнаю. Она открывает жестянку и зачерпывает немного красновато-коричневой грязи в блюдо и зажигает благовония. Ароматный дым тонкими белыми завитками поднимается вверх.

— Сначала отдай мне свои волосы, — говорит ему Кэнди. — Принеси ножницы.

Чжин-Хван подчиняется. У него нет выбора. Он открывает кухонный ящик и возвращается в гостиную с парой кухонных ножниц.

— Режь, — говорит Кэнди.

Вместо того, чтобы просто отрезать прядь, Чжин-Хван широко раскрывает ножницы и яростно тыкает ими себе в голову. Я вздрагиваю. Мина отшатывается. Глаза Чжин-Хвана наполняются слезами. Он орудует ножницами, открывая и закрывая их на голове. Порезы быстро открываются, тонкие красные струйки стекают по линии волос на воротник рубашки. Он останавливается только тогда, когда Кэнди поднимает руку. Дотрагиваясь до пятнистых красных ран на голове, Чжин-Хван выдёргивает две пригоршни волос и кладёт их в протянутую ладонь Кэнди.

Кэнди кладёт волосы на блюдо и покрывает их грязью.

— Теперь возьми пепельницу, — говорит она ему.

Чжин-Хван тянется к пепельнице на кофейном столике, высоко поднимая тяжёлую чёрную штуковину. Он пленник собственного тела, совершенно бессильный против её принуждения, единственный признак того, что он всё осознаёт, — это бушующая паника, скрывающаяся за широко раскрытыми, немигающими глазами.

— Выбей себе зуб.

Чжин-Хван со всей силы бьёт себе пепельницей по губам.

Мина резко выдыхает и отворачивает голову, не в силах больше смотреть.

Я не отвожу взгляд. Я заставляю себя смотреть на кровавое зрелище, в то время как Чжин-Хван снова отводит руку назад и бьёт себя снова и снова. Что-то хрустит у него во рту. К красной слюне, стекающей с его разбитых губ, примешиваются белые осколки.

— Так не получится, — наставляет Кэнди спокойно, почти как врач. — Вырежь ножницами.

Чжин-Хван без колебаний широко открывает рот и засовывает ножницы в рот.

Такое чувство, что я смотрю сценическую постановку. Есть что-то настолько далёкое от реальности, почти театральное в том, как на моих глазах разыгрывается членовредительство. Кровь на его лице такого яркого оттенка, что похожа на красную краску. Он жалобно стонет, проводя лезвием по распухшим дёснам и сломанным зубам.

Мина закрывает лицо руками, её плечи трясутся, но она не просит Кэнди остановиться.

Наконец Чжин-Хван опускает ножницы. Он подходит к Кэнди и бросает окровавленный, наполовину сломанный зуб в чашечку для благовоний.

— Кэнди, я… кажется, мы своё получили... — бормочу я. От вида такого количества крови месть перестаёт приносить мне удовлетворение.

— Что думаешь, Чжин-Хван? — спрашивает Кэнди. — Мы своё получили? Ты сожалеешь о том, что сделал?

Чжин-Хван выплёвывает каплю крови в сторону Кэнди и кричит:

— Кто-нибудь, помогите мне!

Кэнди мотает головой:

— Похоже, ты ни о чём не сожалеешь.

Губы Чжин-Хвана снова смыкаются, как будто их заклеили скотчем, позволяя вырываться только напряжённым, приглушённым стонам. Кэнди поднимается на ноги, и я вижу, что Чжин-Хван хочет отступить на шаг, но не может сдвинуться с места, не в силах убежать, не в силах закричать.

— Похоже, ты думаешь тем, что у тебя в штанах. Может быть, ты будешь яснее мыслить без этого, — говорит ему Кэнди.

Чжин-Хван снова тянется за ножницами.

Другой рукой он расстёгивает ремень и молнию на брюках. Он опускает ножницы к отверстию в ширинке.

— Кэнди, остановись! — я бросаюсь вперёд и хватаю её за руку, впиваясь ногтями. — Хватит!

Кэнди наконец поворачивается и смотрит на меня. Её глаза ясны, выражение лица беззаботное.

— Этого достаточно, — повторяю я, дёргая её. — Мы получили от него то, что нам было нужно, верно?

Кэнди оборачивается и глядит на Чжин-Хвана — избитого и изломанного, кровь льется у него из головы, изо рта, ножницы зависли прямо над промежностью.

— Иди приляг на кровать, — приказывает ему Кэнди, её голос лишён эмоций. — Когда проснешься, то забудешь, что мы были здесь. Ты подумаешь, что тебе в травку подмешали какой-то наркотик, и у тебя была неудачный трип. Вот откуда взялись твои травмы.

Мина опускает руки от лица и прерывисто вздыхает с облегчением, когда Чжин-Хван неторопливо уходит, закрыв за собой дверь в спальню.

Кэнди снова лезет в сумку. На этот раз она достаёт три маски. Поверхность масок коричневато-красная; должно быть, они были сделаны из той же глины, которую Кэнди носит с собой в жестянке. Маски раскрашены упрощёнными изображениями женских лиц. Большие глазницы и маленькие губки подведены красным, а на щеках есть точки, изображающие румяна.

— Теперь, когда у нас есть подношения, мы призовём дух девы, чтобы она отомстила за нас. Она принесёт ему много несчастий за то, что он сделал, — она вручает каждому из нас по маске. — Вы обе ещё хотите отомстить?

Мина медленно кивает.

— Я готова, — тоже киваю я.

— Эти маски носят ученицы девы во время ритуалов, — объясняет Кэнди. — Когда мы надеваем их, то становимся членами её священного внутреннего круга.

Вместе мы надеваем на лица маски. Кэнди ставит чашечку с благовониями и её содержимое на пол, и мы садимся вокруг, скрестив ноги.

— Не открывайте глаза, пока я не скажу, — напоминает нам Кэнди, как в прошлый раз. — Мы возьмёмся за руки, чтобы установить связь. Круг нельзя разрывать, пока ритуал не будет завершён.

Мы с Миной берём её за левую и правую руки соответственно и замыкаем круг. Затем мы закрываем глаза.

В темноте Кэнди тихо напевает на том же языке, на котором говорила раньше. Температура в комнате, кажется, падает на несколько градусов, посылая шокирующий холод по конечностям. Кэнди продолжает петь, её голос — якорь в темноте. Мои пальцы крепче сжимаются вокруг её и Мины рук.

В нос ударяет сильная вонь, как будто снимаешь крышку с мусорного контейнера, который стоял на солнце: тухлые яйца, рыбьи потроха и сера. Я инстинктивно пытаюсь отдёрнуть руку, чтобы прикрыть нос. Кэнди сжимает мою руку, впиваясь ногтями в кожу, напоминая мне поддерживать связь.

Запах становится сильнее, слёзы проступают на плотно сомкнутых уголках век. Я слышу, как Мина кашляет справа от меня.

Кэнди продолжает петь, ничуть не смущаясь, её голос повышается, становится всё более пылким. Лёгкий ветерок обдувает мои плечи, хотя в комнате нет открытых окон.

Затем я чувствую — чьё-то присутствие.

С нами в этой комнате есть кто-то ещё.

Кто-то очень недовольный.

Тяжёлый запах окутывает меня густыми испарениями, и я давлюсь, желудок болезненно выворачивает. Желание, которое я не могу определить, поднимается из глубины моего нутра, царапает стенки горла и скользит по языку, изливаясь изо рта нескончаемым потоком. Слова. Я изрыгаю слова — слова, которых не понимаю, но которые каким-то образом свободно слетают с моих губ.

Рядом с собой слышу, как Мина тоже повторяет эти слова, теперь мы поём тремя голосами в унисон.

Что-то касается моей ноги. Горячее дыхание обдувает шею. Всё тело дрожит, но я цепляюсь за руки Кэнди и Мины, какими бы слабыми ни становились мои руки.

— О боже! — внезапно вскрикивает Мина.

— Не отпускай руки! — раздаётся слева от меня голос Кэнди.

Рефлекторная потребность открыть глаза обжигает, но предупреждение Кэнди обжигает сильнее. И я слишком напугана, чтобы действительно посмотреть, увидеть именно то, что мы призвали в это замкнутое пространство.

— Оно у меня во рту! — кричит Мина. — Оно у меня в глазах!

— Кэнди, нам нужно остановиться! — кричу я. — Я беру свои слова обратно; я больше не хочу этим заниматься!

— Нет, нельзя! — командует Кэнди. — Не разрывайте круг!

Слишком поздно. Рука Мины вырывается из моей.

Оглушительный, неземной визг разносится по всему помещению.

Когда я открываю глаза, я вижу, что звук исходит от Мины. Она кричит. Кэнди тянется к Мине, пытаясь успокоить её, но у неё не получается. Мина продолжает кричать, и когда я вижу окаменевшее выражение на лице Кэнди, то всё понимаю.

Ритуал прошёл неудачно.

Глава 26. Наши дни

Всё исчезло: мебель, обстановка, светильники.

Танцевальный зал тоже исчез.

— Кэнди! — кричу я в темноту.

Голос отражается от меня волнами эха. Даже плитки на полу нет. Под ногами нет ничего, кроме недостроенного фундамента. Никакой чистой белой краски, только гипсокартон. Помещение практически представляет собой стройплощадку, никаких признаков прекрасного центра исполнительских искусств, в который я впервые вошла… это было сколько недель назад?

Это всё иллюзия.

Я уже испытывала это однажды. Кэнди показала мне это много лет назад, когда перенесла нас с Миной в воспоминания небесной девы. Там всё казалось таким реальным: пляж, деревня, все эти люди...

Долго ли я жила в этом мираже?

— Кэнди, где ты?!

Я шагаю дальше в пустую оболочку здания. Я понятия не имею, что внутри. Знаю только, что Кэнди ещё здесь.

— Тебе нужно убираться отсюда, — произносит глухой, хрупкий голос позади меня.

Я оборачиваюсь. Говорившая, шаркая, выходит из тёмного коридора. Её плечи сгорблены, и когда она подходит ближе, я вижу пряди розовых волос, прилипшие к желтоватому лицу.

— Фэй? — ахаю я.

Фэй тоже одета в белый халат с длинными широкими рукавами, тяжёлая ткань свисает до лодыжек. Её ноги тоже босы.

Ответ приходит в ужасающей догадке.

Она одна из них.

— Ты, мисс Тао, другие инструкторы... вы все в этом участвовали? — бормочу я, не веря своим ушам. — Этот проект, твои попытки подружиться со мной — всё ложь?

— Беги, — её голос сух и груб, в нём нет ни капли игривости, которая так сильно напоминала мне о том, чего я лишилась. — А то они поймут, что ты ушла.

Эта Фэй совсем другая. Эта суровая, серая незнакомка совсем не похожа на яркую, оптимистичную Фэй, которую я знала, которая улыбалась мне в толпе равнодушных, смотрела на меня восхищёнными глазами — первая, кому я открылась, первая настоящая подруга, которая у меня появилась с тех пор, как...

— Я пыталась предупредить тебя много лет назад, — говорит Фэй. — Я говорила тебе держаться подальше. Но ты не послушалась.

После этого я, наконец, понимаю, почему Фэй показалась мне такой знакомой с первого дня нашей встречи.

Я уже однажды встречалась с ней.

— Ты… Инги? — спрашиваю я. — Двоюродная сестра Кэнди?

Она пристально смотрит на меня, а потом слегка кивает.

Образ, который она разыгрывала для меня, был тщательно состряпанной смесью жизнерадостной наивности моего молодого "я" и поддерживающего позитива Мины. Но теперь, когда она сбросила этот фальшивый покров, я вижу лишь маленькую девочку с настороженными глазами и суровым хмурым лицом.

Она тоже напугана.

— Где Кэнди? — спрашиваю я.

— Тебе нужно уходить, пока ещё можешь, — говорит она. — Кэндис просила меня приглядеть за тобой. Это была её последняя просьба — она заставила меня пообещать.

Я хватаю Фэй-Инги за плечи, страх в теле внезапно превращается в защитную ярость.

— Что значит "последняя просьба"? Она в опасности?

Фэй молчит.

— Я не уйду отсюда без неё, — говорю я. — Если ты помогала ей все это время, помоги мне добраться до неё.

Фэй опускает голову, признавая поражение:

— Не могу. Я не могу идти против семьи. Я недостаточно сильна.

— Здесь происходит какой-то ритуал, не так ли? Что-то связанное с небесной девой? — я пытаюсь встретиться с ней взглядом, но она отказывается смотреть на меня. — Они накажут тебя, если узнают, что ты помогла мне сбежать, верно?

Плечи Фэй дрожат под моей хваткой.

— Самое безопасное, что ты можешь сделать, — это оставить меня здесь, — говорю я ей.

Наконец, Фэй поднимает на меня взгляд, и хмурая складка глубоко прорезает её бледный лоб:

— Если я приведу тебя туда, как ты выберешься?

— Что-нибудь придумаю, как только найду Кэнди. Она знает, что делать.

Фэй снова замолкает, и я с тревогой прикусываю губу, ожидая ответа.

Спустя долгую минуту Фэй запускает руку в раздувающийся вырез рукава и вытаскивает что-то острое и блестящее. Кинжал. Я быстро втягиваю воздух и резко отшатываюсь.

Фэй выставляет лезвие перед собой и поворачивается в тёмный коридор.

— Иди за мной тихо, — бросает она через плечо. — И если я скажу тебе бежать, беги.

Я киваю, быстро следуя за ней. Тени поглощают её маленькую фигурку.

Расположение тёмных и пустых коридоров отличается, они изгибаются и поворачивают так, как я не помню. Я стараюсь сосредоточиться на Кэнди, а не на том, что меня здесь могут запереть насовсем.

Фэй внезапно останавливается. В стене есть отверстие — арочный дверной проём. Я наклоняюсь вперёд и заглядываю в полость. Единственный длинный лестничный пролёт ведёт прямо вниз. Я не могу разглядеть, что находится внизу. Я никогда раньше не видела этот дверной проём и лестницу.

— Сюда, — говорит Фэй, проходит через арку и спускается по лестнице.

У подножия лестницы находится вход в туннель, дорожка шириной всего в ширину плеч, и нам приходиться двигаться гуськом.

Воздух в проходе липкий и влажный. Я слышу, как с другого конца капает жидкость. Туннель становится уже, чем дальше мы идём, и мне кажется, что я протискиваюсь сквозь сжимающееся горло к невообразимому концу.

Как раз в тот момент, когда клаустрофобия граничит с удушьем, проход открывается. Мы, спотыкаясь, выходим в длинный коридор. Банальный, ничем не украшенный интерьер, который смутно напоминает пол общежития. Наверху горят лампы дневного света малой мощности, полы выложены бежевой плиткой без текстуры. По обе стороны коридора расположены одинаковые двери, идущие из одного конца в другой.

Мы в подвале. Куда нас с Юджинией загоняли все предыдущие вечера. Там я видела ту деревянную дверь, разрисованную символами.

Фэй быстро ведёт меня в одну из комнат и закрывает за нами дверь. Помещение небольшое, без окон, с рядом металлических шкафов вдоль задней стены и столом из нержавеющей стали в центре комнаты. Это похоже на операционный стол, и я не могу удержаться от того, чтобы не представить, какие ужасы могли на нём твориться.

— Это ты подложила те распечатки мне в шкафчик? — спрашиваю я.

Фэй не отрицает:

— Я сказала Кэндис, что ей следовало с самого начала заставить тебя уйти с проекта. Но она не хотела.

Чувство вины и облегчения захлёстывают меня одновременно. После того случая, когда она потеряла самоконтроль во время нашей ссоры, я часто боялась, что Кэнди обратит свою силу против меня.

Теперь я знаю. Даже в худшей из ситуаций Кэнди отказывалась лишать меня свободы воли.

Я хмурюсь, ещё раз оглядывая комнату:

— Для чего нужен ритуал?

Затуманенные глаза Фэй поднимаются и встречаются с моими:

— Кэндис не рассказала тебе, как рассказала Мине?

— Нет.

Я хмурюсь, копая в памяти глубже, перебирая старые разговоры, в поисках этой информации. Я вспоминаю ритуал, и в памяти всплывает: пучки волос Чжин-Хвана, осколки его сломанных зубов.

— Подношения, — понимаю я. — Деве нужны живые подношения?

Страх появляется на её лице, когда я говорю о деве испуганным голосом, даже хотя Фэй поступается собственными убеждениями, чтобы помочь мне.

— Дева даёт нам от своего священного тела, а мы, как потомки её первых учениц, отдаём ей, чтобы доказать нашу преданность. Веками мы проводили церемонию благословения. Те, кого считают наиболее достойными, кто в наибольшей степени воплощает божественный дух девы, избираются, чтобы сопровождать её в следующей жизни, — Фэй произносит эти душераздирающие слова настолько безмятежно, будто цитирует Священное Писание.

Все эти занятия, пение, танцы — мы готовились к собственной бойне.

— А их лица? — спрашиваю я. — Почему у всех лица становятся одинаковыми?

— Те, кого коснулся дух девы, становятся едиными с ней, — говорит мне Фэй. — Иногда её облик начинает проявляться физически.

Юджиния, Алексис, Ханна, Мина…

Всё это время я смотрела деве прямо в лицо.

Меня охватывает тошнота. Сколько девушек было принесено в жертву ученицами девы в своих ритуалах? И сколько их ещё будет?

Я бы даже не узнала об этом проекте, если бы не увидела тот видео-пост Кэнди. Кэнди, у которой есть обширная фанбаза, состоящая из молодых, впечатлительных девочек. Её заставили снять этот видео-пост с объявлением, чтобы привлечь ничего не подозревающих жертв? Всегда найдутся девушки, привлечённые соблазнительными обещаниями и неотразимыми мечтами. Девушки, которые доведут себя до самых крайних пределов, а затем переступят через себя, если поверят, что на другой стороне их ждут такие возможности. Цепочка поставок тел будет бесконечной.

Ужасающее осознание пронзает меня.

— Кэнди выбрана "сопровождать её"? — спрашиваю я Фэй.

Внезапно я чувствую ритм.

Этот глубокий, успокаивающий рокот, вибрирующий в груди, синхронизирующийся с каждым ударом сердца. Каждая клеточка тела гудит, настроенная и внимающая ритму. Это барабаны из песни, под которую мы репетировали каждый день с тех пор, как я попала сюда. Грохот манит меня с другой стороны двери, и ноги двигаются в ответ. Этот непрекращающийся ритм скользит внутри, зацепляется за что-то и тянет меня с непреодолимой силой.

— Ты это чувствуешь? — спрашиваю я, прижимая руку к груди.

Голос Фэй срывается, она поворачивается лицом к двери:

— Началось.

Эта мысль приходит мне в голову, когда раздаётся следующий барабанный бой. Я поворачиваюсь к Фэй:

— Если Кэнди там, мне нужно попасть на церемонию.

— Ты правда этого хочешь? — немного недоверчиво спрашивает Фэй. — Собираешься прямо сейчас прийти?

— У тебя есть какая-нибудь сила? — спрашиваю я, надеясь, что она добровольно поможет мне в дальнейшем. — Ты можешь заставить других делать то, что хочешь?

Фэй мотает головой:

— Очень немногим из нас дарованы такие способности — только тем, кто ближе всего к небесной деве по духу. Самое большее, что я могу сделать, это, вероятно, устроить какой-нибудь отвлекающий манёвр. Но потом я мало чем могу тебе помочь.

— Этого будет достаточно, — говорю я ей.

— Ты уверена? — спрашивает Фэй, страх в её голосе очевиден.

— Я же сказала: я не уйду без Кэнди, — повторяю я.

Фэй молчит ещё мгновение, а потом отворачивается. Она достаёт белый халат из шкафа в дальнем конце комнаты и протягивает его мне. Я снимаю обувь и одежду, прячу их подальше. После того, как я надеваю халат, я вижу, что Фэй держит в руках маску.

Такие же маски надевали Кэнди, Мина и я во время того неудачного ритуала.

Пока я осторожно беру маску, Фэй вытаскивает кинжал. Она делает шаг вперёд и начинает закреплять и прятать нож за поясом моего халата.

— Не всё было ложью, — говорит она.

— Что же было правдой? — спрашиваю я.

Фэй поднимает голову, её глаза темнеют от эмоций, которые я не могу расшифровать.

— Я смотрела ваше шоу. Это было одно из того немногого, от чего я была счастлива. Я отправляла тебе сообщения, и ты успевала ответить на каждое. Благодаря тебе я не чувствовала себя такой одинокой. Я не лгала о том, как много для меня значило ваше шоу.

Я не знаю, как реагировать на её признание. Не могу сказать, является ли это очередной попыткой манипулировать мной, или я действительно помогла ей в жизни. Но прежде чем я успеваю ответить, прежде чем мы можем продолжить обсуждение наших планов, по ту сторону двери раздаются шаги.

Фэй поспешно надевает ритуальную маску мне на лицо.

Дверь в комнату распахивается. На пороге стоит Юна, тоже одетая в те же безупречно белые одежды.

— Почему ты не в церемониальном зале? — спрашивает Юна. — Ритуал вот-вот начнётся.

Фэй склоняет голову:

— Я подготовила последнюю танцовщицу, — говорит она, указывая на меня. — Она одета и готова.

Юна поворачивается ко мне, переводя взгляд с моего лица в маске на босые ноги. Я задерживаю дыхание.

— Хорошо, — коротко говорит Юна. — Я отведу её сама.

Фэй не поднимает голову.

— Пойдём, — говорит Юна, протягивая мне изящную руку и приглашая следовать за собой.

И я делаю, как мне говорят.

Глава 27. Наши дни

В холле стоит и ждёт команды на вход ряд девушек в масках и белых халатах.

Юна приказывает мне встать в конец очереди. Проходя мимо лиц в масках, я не могу не задаться вопросом, кто стоит в этой очереди: Юджиния, Ханна?

Барабанный бой звучит с другого конца зала, и мы идём, ритм направляет нашу процессию по извилистым коридорам, шаги синхронизированы, пока мы маршируем к ритмичному маяку. Я хочу оглянуться через плечо и проверить, с нами ли Фэй, но взгляд прикован к блестящим волосам перед собой.

Юна сворачивает в ещё один узкий туннель, и мы следуем за ней, шаркая ногами по влажному каналу.

На другом конце горит свет, манящее оранжевое свечение.

Теперь мы бежим, шлёпая босыми ногами по земле в такт барабанам. Сладкие всплески адреналина пронзают меня, в ногах собираются пружины предвкушения. Я помню это чувство. Нервный, но радостный импульс, который бурлит в моменты перед выходом на сцену. Я понимаю, что это именно это мы и собираемся сделать — представить плоды нашего труда, продемонстрировать, что они сделали с нашими умами и телами.

Мы собираемся провести ритуал.

Туннель заканчивается, потолок над нами раскрывается, и мы врываемся на сцену в полу-тёмном концертном зале.

Санни! Санни! Солнышко, мы любим тебя!

Зал похож на пещеру и в то же время производит гнетущее впечатление. Потолок, должно быть, высотой в два-три этажа — мы на проекте и не подозревали, что у нас под ногами находится такое сооружение. Я понимаю, что мы, возможно, вообще никак не связаны с этим зданием. На зрительских местах сидят женщины, которые руководят проектом: инструкторы, помощники, администраторы — все они здесь, одетые в белые халаты, наблюдают за нами. Барабаны гремят, как аплодисменты.

В центре сцены находится приподнятый деревянный помост, окружённый толстыми свечами и горящими благовониями, тарелками, усыпанными алыми цветами, и разрезанными брюшками созревших фруктов.

Это вообще не сцена.

Это жертвенный стол.

Начинается музыка. Внезапно я больше не боюсь. Тело приходит в движение и начинает последовательность танцевальных движений, которая стала столь же естественной, как вдох, такой же инстинктивной, как мысль. Мы выполняем движения в точности так, как выучили, заучили наизусть и неоднократно репетировали, не успевая поесть и отдохнуть, пока все дни не растянулись и не слились воедино, пока мы не выкинули из себя всё, кроме танцев. Мы подпрыгиваем и совершаем грациозные вращения, подбрасывая свободные рукава наших мантий вверх, каждый из нас — спица в этом большом колесе.

Мы начинаем петь. Незнакомые гласные и согласные сталкиваются и переплетаются. Я ничего не понимаю, но я слышала этот язык раньше. Мы пели на нём в репетиционных комнатах, напевали про себя, когда шли по коридорам. На этом же языке пела Кэнди, когда вовлекала нас в свои ритуалы.

Даже когда я осознаю это, всё равно не могу остановиться. Ноги продолжают двигаться, руки вытягиваются, голос повышается, и я могу лишь думать о том, как органично я вписываюсь сюда, насколько я тут дома, насколько мне тут хорошо.

Кто-то ещё поднимается на сцену.

Кэнди. Это Кэнди. Мы наклоняемся и расступаемся, позволяя ей войти в наш круг.

За ней следует мисс Тао, её тяжёлое одеяние касается лодыжек. В руках она несёт миску, полную коричневато-красной глины и измельчённых цветочных лепестков.

— Продолжайте, — говорит мисс Тао, и Кэнди выходит в центр сцены, становясь перед помостом.

Красно-оранжевый свет мерцает от пламени свечей, отбрасывая причудливые тени на лицо Кэнди. Медленно, словно её направляют невидимые руки, Кэнди взбирается на помост и ложится на спину.

Я беру за руки своих коллег-танцоров, и мы образуем полный круг вокруг Кэнди и мисс Тао.

Мисс Тао опускает руку в миску, зачерпывает пригоршню глины и прикладывает её ко лбу и щекам Кэнди. Она закатывает рукава и подолы халата Кэнди и размазывает его широкими мазками по рукам и ногам Кэнди.

Наши голоса становятся громче, ритм ударных нарастает.

Появляется отблеск света — я вижу кинжал в руке мисс Тао.

Лезвие опускается, прокладывая алую дорожку по краю коричневой глины на ноге Кэнди. Кэнди морщится, но не издаёт ни звука.

— Не сопротивляйся. Подчинись, — говорит мисс Тао. — Нет большей чести, чем предложить своё тело деве, чтобы пребывать рядом с ней вечность.

Глаза Кэнди дикие и яростные из-под мокрых от пота волос, прилипших к нахмуренному лбу. Струйки крови из глубокого пореза текут по всей длине её ноги, стекая с краёв помоста.

Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Если я когда-нибудь снова попаду в неприятности, ты ведь придёшь мне на помощь, верно?

Что-то во мне издаёт дикий вопль.

Тело напрягается и восстаёт против успокаивающей музыки.

Из ниоткуда по сцене проносится сильный ветер. Пламя свечей мгновенно гаснет, и внезапно концертный зал погружается в темноту.

Пора. Об этом говорила Фэй.

Тело приходит в движение. Я вырываюсь из строя, бросаюсь вперёд и вытаскиваю кинжал из рукава. Обеими руками сжимая рукоять, я вонзаю лезвие в спину мисс Тао.

Глава 28. Наши дни

Покров темноты длится всего несколько секунд, и в зале включается свет.

Я роняю кинжал и отступаю назад.

Голова мисс Тао поворачивается, её глаза выходят из орбит, когда она видит, кто на неё нападал. Уголок её рта дёргается, и она издаёт сдавленный вздох. Ещё через мгновение я понимаю, насколько глубоко вонзила кинжал в шею мисс Тао. Брызжет кровь, заливая её белое одеяние, и мисс Тао падает вперёд на колени.

Танцоры в масках беспечно покачиваются в кругу. Женщины в зале вскакивают на ноги.

Я бросаюсь к помосту:

— Кэнди, это я!

Я обнимаю её за плечи, подтягивая к себе. Она дрожит. Я смотрю вниз и вижу, что подол её халата насквозь промок, порез такой глубокий, что сильно кровоточит...

— Давай, нужно идти!

Разум снова включается. Я хватаю Кэнди, стаскивая её с помоста. Вазы с цветами и фруктами со звоном падают с алтаря. Я поднимаю израненное тело Кэнди и тащу её вон.

Другие ученицы устремляются вперёд, их белые одежды развеваются, они окружают сцену.

— Не двигаться! — орёт на них Кэнди.

Вся толпа застывает, руки подняты, лица застыли, парализованные командой Кэнди.

— Сюда! — Фэй машет нам в самом конце зала, из-под другого арочного дверного проёма, вырезанного в стене. Я изо всех сил пытаюсь увести Кэнди вниз по ступенькам сцены и проходам театра, пока она шипит от боли. Фэй торопит нас, когда мы наконец добираемся до двери. Мы углубляемся в туннель на несколько футов, прежде чем я понимаю, что Фэй с нами нет. Я оборачиваюсь и смотрю через плечо.

Фэй по-прежнему стоит у входа в туннель, оглядываясь на нас.

— Пошли с нами! — кричу я.

Позади неё женщины освободились от воли Кэнди и бегут по проходам. Фэй поднимает руку, её рот открывается, как будто она хочет что-то сказать мне. Я протягиваю ей руку, пальцы напрягаются.

Наши руки так и не встречаются. Вход в туннель закрывается передо мной, превращаясь в сплошную каменную стену, отгораживающую нас от театра.

— Фэй! Фэй!

Мой кулак обрушивается на стену, ударяясь о каменистую поверхность.

Кэнди задыхается, её тело обвисает в руках. Я наклоняюсь, чтобы снова помочь ей. Рука пульсирует, боль отдаётся в разбитых костяшках, но нет времени останавливаться. Повернуть назад невозможно. Я снова начинаю двигаться вперёд, так быстро, как только могу с моим дополнительным весом, выбираясь из туннеля обратно в лабиринт коридоров, выложенных серой плиткой.

— В какую сторону идти? — я в отчаянии смотрю на Кэнди. Тёмно-красное пятно на халате Кэнди стало ещё больше. Я стягиваю её окровавленный халат и прошу её прижать его к ране на бедре. Это почти не помогает остановить кровотечение. — Что мне делать?

— Тебе следовало уйти, пока я тебе говорила, — говорит Кэнди сквозь стиснутые зубы. — Почему ты опять не послушала меня?

— Потому что я вообще подписалась под этот кошмар только ради тебя! — шиплю я в ответ. — Я хотела только одного — увидеть тебя снова...

Я закрываю рот, когда вижу знакомую фигуру, стоящую в конце коридора.

Розово-белые юбки вздымаются над кривыми ногами. Край короткой стрижки прикрывает подбородок, лицо отбрасывает тень. Это призрак, который я вижу повсюду. Мина. Её скрюченное, изломанное тело поворачивается и начинает неторопливо спускаться по коридору. Я крепче обнимаю Кэнди, увлекая её за собой.

Мы сворачиваем за один угол, потом за другой, и я наконец вижу, куда Мина ведёт нас, что она хотела показать мне всё это время.

Деревянная дверь, разрисованная древними рунами и символами.

Я тяну Кэнди вперёд, пока мы не оказываемся перед дверью.

— Ты можешь её открыть? — спрашиваю я.

Кэнди удивлённо смотрит на дверь, как будто не понимает, зачем она здесь. Она проводит рукой по деревянной поверхности двери, оставляя размазанный кровавый отпечаток. Дверь со скрипом открывается.

Мы испуганно отступаем на шаг назад.

Пространство за дверью тёмное и похожее на пещеру, стены выложены неровным камнем. Прямоугольные полоски бумажных талисманов покрывают стены и свисают с потолка. На них тоже написаны символы, как и снаружи на двери. В самой глубине пещеры стоит богато украшенный деревянный стол, на котором горит единственная свеча. В центре стола лежит что-то ещё. Мы с Кэнди продвигаемся вперёд, чтобы рассмотреть это.

Это маска. Как и в церемониальных масках, глазные отверстия очерчены красным и нарисован маленький морщинистый рот.

Морщины. На маске есть морщины.

Меня пробирает озноб, когда я наклоняюсь, чтобы рассмотреть поближе. Маска сделана не из глины. Её поверхность обветренная, как высохшая кожа. Но эти огромные глаза, этот крошечный подбородок и рот. Я узнаю знакомые черты.

— Это лицо девы? — в ужасе спрашиваю я.

— Они всё это время хранили здесь её частичку... — голос Кэнди дрожит.

Снаружи приближается эхо шагов, бормочущие голоса доносятся со всех сторон. Звучит так, как будто в нашу сторону направляется толпа. Кэнди вырывается из моих объятий и поворачивается к двери.

— Что ты делаешь?! — я хватаю её. — Не возвращайся туда!

— Я должна. Они придут по кровавому следу прямо к нам, — Кэнди пытается вырваться.

— Ты едва держишься на ногах. Ты не сможешь справиться со всеми!

— Мисс Тао — единственная, кто обладает той же силой, что и я. С остальными я могу справиться, — она вздрагивает при каждом слове.

— Нет! — я решительно обрываю её. — Надо попробовать что-то ещё.

Она поворачивается ко мне, и я вижу, что она готовится к спору.

— Мы можем провести ритуал вызова девы, — говорю я ей. — Ты сказала, что частица духа девы передаётся через воспоминания твоих предков, верно? Может быть, она была в ловушке всё это время. Все девушки, у которых лица превратились в лица девы, продолжали говорить, что хотят домой. Может быть, если мы освободим её, то сможем покончить со всем этим.

Кэнди смотрит на меня, и весь смысл моего предложения оседает в её глазах. Она мотает головой:

— У нас нет ни единого предмета, необходимого для ритуала. И нам нужно по крайней мере три человека.

— Мина здесь, — говорю я, затаив дыхание. — Или, по крайней мере, то, что от неё осталось. Возможно, одержимость девой тоже удерживала Мину в ловушке. Я видела её повсюду. Она следовала за мной всё это время, пытаясь привести сюда и показать мне, — я беру Кэнди за руку, переплетая наши пальцы. — Доверься мне. Давай попробуем.

Плечи и грудь Кэнди вздымаются с каждым резким вздохом. После ещё одного мгновения раздумий она сжимает мои пальцы. Мы садимся на каменистую землю и вместе протягиваем другие свободные руки к свободному месту рядом с нами. Затем мы закрываем глаза.

В темноте затруднённое дыхание Кэнди превращается в хрип. Я крепче сжимаю её пальцы. Мы ждём. Одна секунда, две, три, четыре...

Что-то холодное касается моей раскрытой ладони, и сердце замирает.

Медленно негнущиеся ледяные пальцы сжимают мою протянутую руку. Неровные ногти скользят по ладони. Я борюсь с желанием отстраниться. "Не открывай глаза", — предупреждение Кэнди двухлетней давности звучит у меня в голове. Я без колебаний хватаюсь за эту призрачную руку.

Кэнди начинает призывное заклинание, напевая короткими перерывами между глотанием воздуха. Это звучит мучительно. Но её голос стирает последние сомнения. Левой рукой я крепко сжимаю руку Кэнди, а правой — холодные пальцы Мины.

Мы снова вместе. Все трое.

Ужасное зловоние обрушивается на меня волнообразным шлейфом. Толстые пальцы миазмов проникают мне в нос и вцепляются в горло. На этот раз я не сопротивляюсь, не паникую. Я открываю рот и втягиваю всё это в себя глубокими, приветливыми глотками, позволяя запаху скапливаться и проникать в лёгкие.

Дух девы появляется. Он давит на меня со всех сторон, гигантская рука сжимается в кулак, а я оказываюсь в центре. Он невыносимо давит мне на голову и плечи, как будто хочет раздавить меня до беспамятства.

Затем дух делает то, чего не делал в прошлый раз. Он говорит.

— Открой глаза, — шепчет голос Мины.

Глава 29. Вечность

Я открываю глаза и не вижу ничего, кроме зелени.

Куда ни кинь взгляд, всюду растут деревья.

Мы не в комнате. Мы в лесу.

Тот самый мечтательный, эфемерный лес, в который однажды привела нас Кэнди.

Кэнди стоит рядом со мной. Я с облегчением зову её, но, как и в прошлый раз, губы только тихо открываются и закрываются. Кэнди указывает вперёд, и я смотрю в том направлении. Среди деревьев спиной к нам стоит девушка. Края её юбки колышутся, короткие волосы колышутся на затылке, словно подхваченные ветерком, хотя воздух вокруг меня стоит и я не чувствую ветра.

Мина! Губы произносят её имя.

Мина оборачивается и смотрит через плечо. Черты её лица не искажены — это её лицо, её настоящее лицо. Её конечности не вывернуты и не сломаны. Мина снова цела, и она здесь, с нами, как будто никогда и не уходила.

Мы с Кэнди кричим ей, но ничего не происходит, наши голоса прерываются, наши рты напрягаются в отчаянном усилии издать звук. Мина отворачивается от нас и уходит под деревья.

Мы бросаемся за ней.

Мы пробираемся через густой лес и натыкаемся на знакомую деревню. Мина идёт в сторону хижин, и мы следуем за ней через ворота.

Улицы запружены людьми, и толпа подталкивает нас к возвышению в центре города. На вершине его небесная дева окружена кругом учениц. На женщинах ритуальные маски, и я замечаю, что дизайн масок не сильно изменился за сотни лет, прошедших с тех пор, как перед нами разыгралась предыдущая сцена.

Мы наблюдаем, как круг учениц раскачивается и подпрыгивает. На этот раз я узнаю танцевальные па. Теперь я знаю их очень хорошо, эти движения въелись в меня до мозга костей.

Дева размахивает кинжалом и продолжает отрезать прядь своих волос.

— Дева любила свою семью. Она отдавала себя свободно, добровольно, — раздаётся голос Мины рядом с нами. — Если бы они попросили её об этом, она бы сделала для них всё.

Внезапно из толпы вырывается мужчина и начинает подниматься на помост. Он тянется к деве, хватая её за мантию. За ним следует ещё один, и в толпе царит хаос, по мере того как всё больше и больше людей устремляются вперёд. Ученицы девы образуют вокруг неё защитный круг и доблестно удерживают толпу на расстоянии.

— Жители деревни стали жадными, — Мина поворачивается и уходит от суматохи. Я бросаю последний взгляд через плечо и следую за ней. — Они были убеждены, что её божественное тело способно излечивать болезни, даровать способности, гарантировать богатство и что в нём хранится ключ к вечной молодости. Они верили, что в её коже, волосах, зубах и даже ногтях заключена сила. Они хотели брать, а не ждать, пока дева позаботится о них.

Тропинка, по которой мы идём, петляет между хижинами и выходит через задние ворота деревни.

Мы продолжаем идти, пока не натыкаемся на утёс.

— В конце концов дева решает вернуться на небеса, — говорит Мина.

Дева стоит на краю обрыва. Её муж перед ней на коленях. Он плачет, цепляясь за её платье. Она наклоняется и поднимает его на ноги. Она вытирает слёзы с его лица и целует в щёку. Затем она поворачивается. Она широко раскидывает руки, ветер поднимает длинные рукава её белого халата, распуская их позади неё.

Она делает шаг к уступу.

Муж бросается вперёд, хватает её, прижимает к земле.

Большая толпа жителей деревни, собравшаяся позади него, бросается к ним. Все они плачут, причитают. Жители деревни толпятся вокруг неё, хватают её за волосы, рвут на ней одежду, не давая подняться в небо.

Мы с Кэнди бессильны остановить насилие и можем только наблюдать, как жители деревни хватают деву и уносят в лес.

Мы бежим за ними обратно сквозь деревья, пока не натыкаемся на хижину, спрятанную в самой тёмной части леса.

В хижине есть деревянная дверь, разрисованная символами.

Меня охватывает глубокий страх.

Из-за деревьев выходит длинная процессия. Дюжина учениц в масках, одетых в безупречно белые одежды. Когда женщины направляются к хижине, мы трое идём в ногу с ними, присоединяясь к очереди. Старшая ученица, стоящая впереди, открывает дверь, и мы входим.

Первым до меня доходит запах. Гнилостный и резкий, запах гнили и разложения. Бумажки с талисманами развешаны по стене и потолку. В хижине нет ничего, кроме деревянной кровати-помоста.

На кровати лежит истощённая женщина. Её руки и ноги прикованы цепями к помосту. Её халат свободно свисает с плеч, лицо закрыто маской.

Это дева.

— Они не позволили ей уйти, — голос Мины тихим эхом разносится в жарком, прогорклом помещении. — Они были в ужасе, что если она вернётся в небесное царство, то заберёт свои дары с собой.

Ученицы окружают её кровать. Они опускаются на руки и колени в явном поклонении, но я вижу ужасающую правду.

Она — их божество, а также их пленница.

Помост — это алтарь поклонения, а также клетка.

Старшая ученица опускается на колени перед девой. Она опускает руку в терракотовую банку, стоящую на деревянном помосте, и зачерпывает пригоршнями коричневато-красную грязь. Медленно, благоговейно она наносит грязь на участок бледной кожи на бедре девы.

По всей хижине ученицы поют, их голоса поднимаются и опускаются в унисон. Старшая ученица вытаскивает кинжал. У меня скручивает всё внутри.

Я точно знаю, что должно произойти дальше.

Кинжал ученицы вонзается в ногу девы, разрезая грязь по краю, точно так же, как нож мисс Тао вонзился в Кэнди. Тело девы бьётся. Из-под её маски доносятся низкие, мучительные стоны.

Ученица откладывает окровавленный кинжал в сторону и снимает слой грязи, прихватив с собой часть кожи девушки. Женские голоса становятся громче. Некоторые из них падают ниц, другие танцуют кругами вокруг алтаря в явном экстазе. Открытая рана на ноге девы быстро перевязывается густым слоем мутной смеси и бинтами из белой ткани.

Ученица находит новый участок кожи на теле девушки и повторяет процесс.

Так продолжается, а пение и её завывания смешиваются.

Когда ученицы, наконец, выходят из хижины, Мина, Кэнди и я следуем за ними наружу и возвращаемся в деревню.

— Ученицы отвернулись от неё. Они тоже испугались, что после уход девы они утратят её силу и красоту, — говорит Мина. — Они забрали её мантию — ту, которая была ей нужна, чтобы улететь обратно на небеса, — и запечатали её с помощью могущественных заклинаний. Они очень долго сохраняли ей жизнь, забирая у неё всё, что хотели.

В глазах Кэнди стоят непролитые слёзы, с которыми она пытается бороться. Должно быть, она ничего не знала об этой тёмной главе истории своего предка.

— Негодование девы росло. Любовь превратилась в ненависть, а затем в гнев, — рассказывает нам Мина. — Отчаяние вылилась в проклятие, из-за которого у всех жителей деревни изменились тела.

Когда мы снова подходим к деревне, то слышим крики. Из ворот выбегает женщина, яростно хватаясь за лицо. Широко раскрытые глаза, острая челюсть, крошечный подбородок.

Её лицо стало лицом девы.

В деревне идёт резня. Горожане нападают друг на друга с ножами и сельскохозяйственными орудиями. Они впиваются друг другу в кожу и царапают лица.

— Жители деревни были убеждены, что те, кто похож на деву, также обладают её силой.

Кажется, будто Кэнди плохо.

Фэй описывала изменение лица как "прикосновение духа девы". Она ничего не упомянула о том, что это было ужасное проклятие. Интересно, кто-нибудь рассказывал Кэнди и Фэй правду о том, что случилось с деревней.

— Ученицы покинули жителей деревни и проклятый остров, забрав с собой деву по частям.

Из леса выходит шеренга учениц в масках и белых одеждах, каждый несёт небольшой свёрток, завёрнутый в белую ткань. Часть ткани испачкана красным по краям.

Они садятся в длинные лодки, пришвартованные к берегу.

— Ученицы пытались снять проклятие. Но пока они жаждали силы девы, проклятие сохранялось. И всё же они по-прежнему не желали сдаваться, — Мина смотрит, как длинные лодки уплывают за горизонт. — Так начались ритуалы. Ученицы привлекли посторонних в надежде передать проклятие и отвести гнев девы от себя. Каждое поколение выбирали потомка учениц для принесения в жертву в качестве покаяния перед девой. Жертва должна претерпеть те же страдания, что дева.

Я вспоминаю, как Кэнди распростёрлась на алтаре, и руки сжимаются в кулаки.

— Как нам прервать этот круг? — спрашиваю я. Заглушающее заклинание, которое ограничивало мне голос, исчезло. Я снова могу говорить.

— Она лишь хочет быть свободной. А для этого ей нужен сосуд, в котором она улетит на небо, — говорит мне Мина. — Ты поможешь ей, Солнышко? Ты дашь ей свободу?

Кэнди что-то встревоженно кричит рядом со мной. Я не слышу ни слова из того, что она говорит.

— Если ты впустишь её, то сможешь быть со мной всегда, — говорит Мина.

Губы Кэнди произносят: "Нет! Возьми меня!"

— Я готова, — говорю я ей без колебаний. — Если она пообещает снять проклятие и больше никому не причинять вреда, я освобожу её.

Мина протягивает мне руку.

Я пожимаю её, давая деве своё согласие.

Когда я отрываю взгляд от наших соединённых рук, мы с Миной стоим на краю скалистого утёса. Кэнди здесь нет, с нами. Это утёс, на котором когда-то стояла дева, прежде чем на неё напали люди, которые утверждали, что любят её. Я наклоняюсь вперёд, чтобы взглянуть вниз.

Там ничего нет — падение в бесконечную чёрную бездну.

— Будет больно? — спрашиваю я.

— Вовсе нет, — Мина ободряюще пожимает мою руку — пожатие её ладони такое твёрдое, такое тёплое, как будто в её венах ещё течёт кровь.

— Ты на самом деле не Мина, не так ли? — спрашиваю я с грустной улыбкой.

— Я — та её часть, которая осталась, — отвечает она. — Та часть, которая связана с девой.

— Мне тебя не хватает, — говорю я ей. Даже если я обращаюсь всего лишь к тонким остаткам израненной души Мины, мне нужно, чтобы она знала это. — Я продолжаю ждать, когда мне станет легче и не так больно. Но у меня не получается. Каждый день — пытка. Я так сильно скучаю по тебе. И прости меня за всё.

— Я знаю, — она улыбается своей мягкой, успокаивающей улыбкой. — Уже скоро мы снова будем вместе.

Я киваю. Моя рука крепче сжимает её.

И мы прыгаем.

Глава 30. Вечность

Ты слышишь…

Крики. Вопли. Брызги. Вой.

Ты странно себя чувствуешь. Тебя опаляет яркий огонь, выжигая всё, что делает тебя слабой. Больше нет ни страха, ни вины, ни стыда, просто...

Сила.

Это ли ощущает Кэнди, когда заставляет других подчиняться своей воле?

Другие ученицы приближаются, но ты больше их не боишься.

Ты свободна.

Ты думаешь о ломающихся бёдрах и разрывающихся органах. Ты думаешь о рёбрах, раскалывающихся в грудной клетке, о дыхании, застрявшем в горле. Голос в твоём ухе говорит: "Да, вот так. Они больше не смогут причинить тебе боль. Они это заслужили. Продолжай. Продолжай".

Ты думаешь о том, как сухожилия отделяются от мышц, отрываешь зубы от дёсен, давишь на глазные яблоки, разрушаешь нервные окончания.

Женщины в масках падают одна за другой.

Пол под твоими ногами липкий и красный. Голодная пустота разрывает тебя изнутри, требуя ещё.

Ты думаешь о своей эгоистичной матери и отце, который бросил тебя, даже не увидев твоего лица; о холодном пренебрежении бабушки и дедушки, о том сумасшедшем поклоннике, который чуть не всадил в тебя пулю. Ты думаешь о сообщениях, призывающих тебя покончить с собой, о других постах, в которых пишется, что никто не будет скучать по тебе, если ты уйдёшь. Ты думаешь о том, как Чжин-Хван забрал себе то, что хотел от тебя и от Мины, а потом оставил вас обеих разбитыми вдребезги. Ты думаешь обо всех таких же девушках, как ты, которые многим жертвуют, чтобы их приняли, которые обнажают свои души и принимают невозможные формы, чтобы мир ими насладился, а потом разорвал на части и уничтожил.

Твоя кровь горит все горячее. Ты хочешь, чтобы всё горело.

Ты думаешь об огне, и внезапно появляется дым, затем языки пламени поднимаются с пола и охватывают потолок. Чёрный дым заполняет твоё зрение, проникает в лёгкие. Ты должна задыхаться от этого. Ты должна чувствовать жар. Но ты чувствуешь только ярость.

— Санни! Солнышко, остановись!

Кэнди. Она зовёт тебя. Её голос тусклый, далёкий.

Ты поворачиваешься на звук.

Повсюду вокруг вас разбросаны упавшие тела, похожие на человеческие останки. Некоторые лежат лицом вниз, другие привалились к стенам, туловища сложены пополам, ноги вывернуты назад в коленях.

"Не останавливайся, — говорит голос. — Продолжай".

— Не позволяй ей взять верх! Вытолкни её из себя!

Слова Кэнди захватывают тебя, побуждают к действию — и ты пытаешься, ты хочешь сделать так, как она говорит, но у тебя нет рук, чтобы оттолкнуться, нет ног, чтобы удержаться. Ты соскальзываешь, соскальзываешь…

"Она и тебе причинила боль, — говорит голос. — Не позволяй ей этого снова".

Твои руки сжимают шею Кэнди, пальцы сжимаются.

"Да, именно так, — подтверждает голос. — Она хуже них всех".

Она причинила тебе больше всего боли.

— Прекрати... пожалуйста... — пальцы Кэнди впиваются в твои и тянут.

"Пусть ей будет больно, — настаивает голос. — Сделай ей так же больно, как она тебе".

Нет, нет...

Ты этого не хочешь.

Твои руки сильнее сжимают горло Кэнди.

Ты этого не хочешь!

Теперь ты знаешь, почему дева выбрала твоё тело. Она хочет убить Кэнди вместе со всеми другими ученицами, виновными в её бесконечных мучениях.

Нет. Не надо её убивать. Ты и так отомстила. Пожалуйста, только не её!

Ты умоляешь мстительного духа, вселившегося тебе в тело, голосом, которого у тебя нет.

Ты смотришь на себя сверху вниз, твои руки продолжают крепко сжимать шею Кэнди, и пока ты выдавливаешь из неё жизнь, Кэнди шепчет:

— Вернись ко мне... останься со мной...

Щёки Кэнди мокрые. Она плачет. Слёзы льются из твоих наполненных яростью глаз. Ты умоляешь небесную деву снова и снова.

Умоляю. Умоляю.

Я знаю, ты просто хочешь домой.

Я помогу тебе. Я сделаю всё, что ты хочешь. Я всё сделаю.

Пожалуйста, пощади её.

Мне жаль, что тебе причинили боль.

Мне жаль, что тебя предали.

Но я люблю её.

Когда-то ты тоже любила.

Разве ты помнишь, на что это было похоже — хотеть защитить кого-то ценой своей жизни?

Контроль девы над тобой на долю мгновения ослабевает, и ты пользуешься открывшейся возможностью, чтобы дотянуться до Кэнди сквозь пламя и дым. Ты толкаешься и сопротивляешься, прокладывая себе путь обратно к ней, выгибаясь и расширяясь, пока снова не ощущаешь свои пальцы, веки, волосы, сердцебиение.

Ты убираешь руки с шеи Кэнди, слышишь, как она хватает ртом воздух.

А потом её руки обнимают тебя. Крепко. У тебя перехватывает горло. Ты задыхаешься, наконец ощущая вкус дыма. В объятиях Кэнди так тепло. Ты прижимаешься к ней, зарываясь поглубже. Тьма омывает тебя приветливыми волнами, увлекая к забвению.

Ты так устала. Может быть, сейчас ты сможешь отдохнуть, совсем немного?

Кэнди приподнимает твоё лицо, пытается заглянуть тебе в глаза и что-то сказать. Её губы настойчиво шевелятся, но ты больше ничего не слышишь. И когда твои глаза закрываются, ты понимаешь...

Всё в порядке.

Если её лицо — последнее, что ты увидишь, то пусть так оно и будет.

Глава 31. Два года назад

Я прячусь в задней комнате похоронного бюро перед траурной церемонией, уставившись на записки — текст краткой надгробной речи, которую я согласилась произнести. Я перечитываю нацарапанные заметки в десятый раз. Они полное дерьмо. Каждое слово бессмысленно, каждое пережитое воспоминание банально.

Как я вообще могу выйти и посмотреть в глаза её родителям — в эти пустые, запавшие ямы невообразимой печали?

Я не имею права сочувствовать им в горе.

Мне снова трудно встать с постели. Когда я пытаюсь заснуть, мне снятся кошмары. Перекошенное лицо Мины, смотрящей на меня с перил балкона. "Помоги мне", — умоляет она. Я мчусь к ней, но чем сильнее тяну её к себе, тем сильнее она отталкивается, а потом падает. У меня никак не получается её поймать.

Я не могу прожить ни минуты, ни секунды, не прокручивая в голове череду событий, которые привели Мину туда, на балкон. Под каким углом бы я ни смотрела на это, как бы ни отматывала назад, препарировала, анализировала, каждый раз я прихожу к одному и тому же выводу.

Во всём виновата только я. Всё произошло из-за меня.

Если бы я не делала то, что делала — ради себя, ради своей отчаянной потребности быть желанной и получать чьё-то одобрение, — Мина по-прежнему была бы здесь.

Кэнди всего лишь пыталась исправить то, что я устроила.

— Мы опубликуем заявления с требованием оставить вас обеих в покое, — говорит нам мисс Тао.

СМИ, как всегда, плюют на всё и бомбардируют наше агентство просьбами о комментариях.

Потрясённые и скорбящие фанаты наводняют наши социальные сети, а телефон без конца пищит от уведомлений, пока я полностью не вырубаю его и не убираю в ящик стола. Если Кэнди и пыталась связаться со мной, я не получила её сообщений. Я снова погружаюсь в ту темноту, прячусь в своей комнате, в своей постели, от мира, который просто не перестаёт отбирать всё, что мне дорого.

Мама впервые за много лет берёт отпуск на работе и изо всех сил старается быть матерью. Она готовит мне суп и приносит его в постель.

— Ты должна что-нибудь поесть, — настаивает она. — Ты сегодня ничего не ела.

Я не могу есть. Всё, что я кладу в рот, попадает в унитаз. Твёрдые вещества, жидкости — ничего не остаётся в желудке.

— Я не знаю, чем тебе помочь, — всего через несколько дней признаёт поражение мама.

Но по ночам, когда меня мучают кошмары, она садится на мои промокшие от пота простыни и проводит рукой по моим спутанным волосам, тихо напевая в темноте тайваньские народные песни. Она не пела мне так с тех пор, как мне было пять.

Я не смогла отказать родителям Мины, когда те попросили меня сказать несколько слов на похоронах. Но теперь, сидя здесь, я не знаю, как мне это сделать, как мне стоять там перед всеми её близкими, мне, виновнице, которая забрала у них Мину.

Я этого не выдержу.

Раздаётся тихий стук в дверь, я поднимаю взгляд от заметок. Кэнди стоит в дверях в мрачном чёрном платье, чёрных колготках, чёрных туфлях на каблуках, с сухими глазами и спокойная.

— Пора, — говорит она.

Взгляд снова опускается к записям. Я мотаю головой:

— Не хочу туда идти.

— Надо. Её семье нужна наша поддержка.

— Мы — последние, кому следовало бы подниматься туда и произносить речь.

Шаги Кэнди по ковру затихают, она подходит ко мне:

— Что бы ни случилось, важно, чтобы мы...

— Она доверяла тебе. Мы доверяли тебе.

Бездонный гнев и отвращение, которые я навлекла на себя, рикошетят, меняют направление и со всей силой обрушиваются на Кэнди. Её попытки поддержать меня имеют противоположный эффект, разжигая порочные эмоции, с которыми я не знаю, что делать, кроме как выплеснуть на неё.

— Как ты можешь стоять тут и читать мне нотации, когда это и твоя вина тоже? Мина лежит там в гробу! Она никогда не вернётся! Ты хоть немного осознаёшь свою вину?!

Эта боль слишком сильна для меня, чтобы нести её в одиночку. Но Кэнди полностью отрезана, отстранена от всего происходящего и будто просто наблюдает со стороны, как я разваливаюсь на части.

Несмотря на мою ярость, выражение её лица остаётся неизменным.

— Продолжай — обвиняй меня, ненавидь меня, — говорит она. — Но сейчас нужно отложить всё это в сторону, пойти туда и поддержать её семью.

Кэнди тянется к моей руке, но я отстраняюсь от неё. Слёзы капают с моего лица на бумагу для заметок, размазывая слова мокрыми кляксами.

— Почему ты не спасла её? — всхлипываю я.

Кэнди не отвечает мне. Она молча стоит, пока я плачу. Я не могу пошевелиться. Не могу заставить себя встать со стула. Теперь всё изменилось. Санни и Кэнди из прошлого ушли. Скоро они присоединятся к Мине, и лягут вместе с ней в землю.

Кто такие Санни и Кэнди, которых Мина оставила позади?

Что с нами будет?

— Ты идёшь? — спрашивает Кэнди.

Я хочу, чтобы она протянула руку и помогла мне выбраться из этого. Я не могу сделать этого сама. Но она мне не поможет. Я уже оттолкнула её. Ещё через несколько мгновений её молчания и моего тихого сопения она поворачивается, её мягкие шаги уносят её всё дальше и дальше, пока она не исчезает совсем.

Глава 32. Наши дни

Где-то слева от меня слышится механическое жужжание. Что-то постоянно бикает.

Я открываю глаза и вижу белый потолок. Моргаю, взгляд фокусируется. Я лежу на спине, в кровати. Правая рука вся перебинтована. К ней прикреплены капельницы, а в носу — кислородные трубки.

— Санни? Солнышко! Ты меня слышишь?

Руки опускаются мне на плечи, давление лёгкое, но настойчивое. Я поворачиваюсь на знакомый голос.

— Мама...? — хриплю я.

В поле зрения появляется лицо матери. Её волосы и макияж далеко не так безупречны, как обычно, а под глазами залегли тёмно-фиолетовые круги.

— О, слава богу! Ты проснулась!

— Где я?

— В больнице, — говорит мама. — Ты в безопасности. С тобой всё в порядке.

Мама встаёт со стула и начинает звать медсестёр. Я пытаюсь сесть, но конечности сопротивляются моим усилиям, они слабые и неповоротливые. Это ещё один кошмар? Ещё одна иллюзия? Я действительно здесь?

Медсёстры гуськом входят в палату, суетливо обходя мою кровать, проверяя мои показатели. Следующей приходит врач. Она говорит спокойным, монотонным голосом — спрашивает меня, помню ли я, что произошло. Когда я не отвечаю, она продолжает объяснять, что на танцевальном конкурсе произошёл ужасный несчастный случай. Утечка газа, от которой случился взрыв и пожар. Она говорит, что у меня перелом запястья и ингаляционная травма из-за вдыхания дыма. Что, несмотря на отсутствие травмы головы, я была почти 2 дня без сознания.

Вспыхивают образы: красное на красном, искалеченные тела, разорванная кожа, кровь на полу, языки пламени на стенах. Прикованная дева в той лесной хижине. Её боль и ненависть разрастались в груди, выталкивая меня из собственного тела. Я хватаю Кэнди за шею.

Внезапный импульс пронзает меня, и я подскакиваю в полусидячем положении, хватаюсь руками за халат ближайшей ко мне медсестры.

— Где Кэнди? Как она? Могу я её увидеть?!

Обе медсестры, доктор и мама успокаивают меня и укладывают на спину.

— Кэнди уже выписали из больницы, — уверяет меня мама.

— Я должна увидеть её, мне надо поговорить с ней.

— Пусть тебе немного станет лучше. Ты сейчас не в форме для посещений, — пытается втолковать мне мама.

— Ты не понимаешь — мне нужно знать, всё ли с ней в порядке!

— С ней всё в полном порядке, — уверяет мама. — По словам полиции, она вытащила тебя и других девушек из горящего здания. Ей пришлось наложить несколько швов, но её уже выписали. Её должны наградить медалью. Я обязательно свяжусь с ней от твоего имени. Успокойся, пожалуйста.

Я стараюсь расслабиться и позволяю врачу и медсёстрам закончить осмотр.

Как только они покидают больничную палату, я прикасаюсь к лицу, проводя пальцами по бороздкам и впадинам. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на окно, но не могу чётко разглядеть своё отражение, не вижу, моё ли у меня лицо.

Мама начинает разглагольствовать по-китайски, как обычно делает, когда приходит в ярость:

— Не могу поверить, что такое произошло. Какая халатность! Я подам в суд на проект, на управляющую компанию, на застройщика. Все они скоро познакомятся с моими юристами.

— Нет, не надо! — мама пугается того, насколько пылко я ей возражаю. Я пытаюсь быстро прикрыться. — Я не хочу, чтобы это превратилось в очередной грандиозный медиа-цирк. Пожалуйста, мама.

— Я подумаю об этом, — в её голосе столько страдания, будто она хочет сказать мне: "Я люблю тебя".

Но пока этого достаточно. Я ложусь обратно, переворачивая сонное тело на бок, лицом к маме, и внезапно снова чувствую усталость.

— Мама?

— Да?

— Ты можешь мне что-нибудь спеть? — я закутываюсь в колючее больничное одеяло, наваливается усталость. — Ту тайваньскую песню, которая мне так нравится.

Её гнев остывает:

— Конечно, конечно.

Мама протягивает руку и натягивает одеяло мне на плечи. Я не борюсь с чёрными приливами, которые захлёстывают меня, а веки закрываются сами. Колыбельная матери звучит у самого уха.

* * *

Когда я снова открываю глаза после туманного сна без сновидений, за окном моей палаты темно, а Кэнди сидит в больничном кресле у кровати.

— Кэнди?

Она кивает. Высокий воротник её блузки застёгнут до упора, но я вижу край красного кровоподтёка на коже шеи — следы от моих пальцев. Я отвожу взгляд, как только до меня доходит связь.

— Ты в порядке? Моя мама сказала, что с тобой всё в порядке, но...

— Со мной всё в порядке, — говорит Кэнди, касаясь ноги. — Раньше было намного хуже.

Её ответ лёгкий, как тот аккуратный бантик, завязанный на её кровавой ране. Ни одна из нас не ушла от этого испытания под названием "всё в порядке". Я вскакиваю, внезапно вспомнив.

— А как же остальные? Юджиния? Твою сестрёнку нашли?

Кэнди кивает.

— Ты была права. Едва дева освободилась, её проклятие спало. Все девушки вернулись домой к семьям, — говорит Кэнди. — Но нижние помещения, вероятно, рухнули, так как мисс Тао больше не поддерживала иллюзию… Не знаю, удалось ли Инги сбежать, — она делает паузу, сильно хмурясь. — Ты помнишь, что там произошло?

— Обрывками, — бормочу я. — Это как дурной сон месячной давности. Неужели я...

Пальцы сжимают простыни, когда я вспоминаю крики, хруст.

— Это была не ты, — твёрдо говорит Кэнди. — Ты ничего этого не делала, — её рука тянется и ловит мою, сжимает её. — Как ты сейчас себя чувствуешь?

— Вообще-то, я хорошо отдохнула, — я повожу затёкшим плечом. — За время комы я отоспалась за все последние недели.

Она не смеётся, её глаза серьёзны:

— Я имею в виду, ты ещё чувствуешь её внутри?

Я закрываю глаза и подношу руку к груди, пытаясь ощутить тяжесть гнева и обиды девы:

— Сейчас нет...

Я не говорю Кэнди, что заключила с девой сделку. Вместо этого я меняю тему.

— Знаешь, когда я впервые появилась, вместо "Что ты здесь делаешь?" тебе следовало сказать: "Этот проект — ловушка, и ты умрёшь".

— Я пыталась заставить тебя уйти, — парирует Кэнди. — Несколько раз.

Мониторы рядом с кроватью издают мягкие пульсирующие звуки.

— Я солгала тебе, — говорит Кэнди. — У меня нет тёти. А мама умерла, когда мне было всего 8 месяцев.

— Что с ней случилось? — тихо спрашиваю я.

— Её убил отец. По крайней мере, так мне сказали, — говорит Кэнди. — Всю свою жизнь меня учили не сближаться с посторонними. Учили, что получившие благословение девы могут довести других до одержимости и безумия.

Я замолкаю, позволяя её правде проникнуть глубоко внутрь.

— Меня воспитывали госпожа Тао и другие ученицы, — продолжает Кэнди. — Меня учили только поклонению деве. Я научилась подавлять свои эмоции и делать то, что мне говорят, чего от меня ждут. Вы с Миной были первыми настоящими подругами, которые у меня появились, и когда я была с вами… мне казалось, что я могу быть собой.

Не говоря ни слова, я протягиваю руку и пожимаю руку Кэнди. Я испытываю мучительную, глубокую печаль по отношению к ней, зная, что она всю жизнь выполняла чьи-то чужие планы.

Её взгляд опускается к коленям:

— После того, что случилось с Миной, я начала сомневаться во всём. Как дева могла забрать ту, кто мне так дорога? Я не могла смириться с тем, что... если бы Мина не встретила меня, она ещё была бы жива. На похоронах Мины ты спросила меня, почему я не спасла её. Я пыталась. Я изо всех сил пыталась стащить её с того балкона, но не смогла. Она выскользнула из моих рук... — её голос дрожит и срывается. В уголках её глаз слёзы. — Прости меня. За всё. Может быть, дева правда прокляла меня. Наверное, со мной действительно что-то не так. Я несу другим только боль и страдания.

— Не говори так, — перебиваю её я. — После всего, через что мы только что прошли, давай просто... простим друг друга и начнём всё сначала?

— Я не знаю, как это сделать, — говорит Кэнди, и у неё текут слёзы.

Сердце сжимается. Кэнди уходит в себя на моих глазах. Я не хочу потерять её снова. Не после того, как мы выбрались из этого пропитанного кровью ада.

— Тогда дева почти полностью завладела мной, — говорю я ей. — Но я слышала, как ты звала меня. Ты просила меня вернуться к тебе, остаться с тобой.

Мои слова не имеют такой силы, как слова Кэнди. Но я собираю всю оставшуюся у меня решимость, чтобы мои чувства смогли наконец пересечь пропасть и достучаться до неё:

— Я больше не знаю, что ты чувствуешь ко мне. Но ты нужна мне. Я хочу быть с тобой. Ты позволишь?

Признание вырывается у меня, и я жду. Кэнди смотрит на меня, её фигура так пугающе неподвижна, ни одна ресничка не дрогнула. Поэтому я делаю единственное, что приходит мне в голову.

Я наклоняюсь к Кэнди — преодолевая вину, боль, всё то, что мы никогда не могли высказать друг другу — и прижимаюсь губами к её губам. Она застывает от удивления. Я хватаюсь за ворот её футболки, притягивая её ближе к себе. Слезы на её щеках орошают мне лицо.

Наконец, она обнимает меня за шею и целует в ответ.

И одним прыжком я перескакиваю через годы, обратно в то безопасное место, обратно в эти объятия, обратно к себе и той, за кого я бы отдала свою жизнь.

Это всегда была она.

Когда мы отстраняемся друг от друга, у нас кружится голова, щёки пылают, она сдаётся.

— Ладно, — говорит Кэнди, затаив дыхание. — Ты победила.

— Это "да"? — спрашиваю я.

С мягкой улыбкой Кэнди мягко укладывает меня обратно на подушки и натягивает одеяло мне на плечи.

— Мы что-нибудь придумаем, — обещает Кэнди. — Сначала пусть тебя выпишут из больницы.

Это не звучит как "нет".

— Будем вместе?

— Будем, — кивает она.

Кэнди наклоняется и прижимается лбом к моему, и мы остаемся так, просто дыша вместе, долгое время. Больничная палата, весь мир тают на глазах.

— Ты можешь рассказать мне больше о своей жизни? — шепчу я. — Я хочу знать всё.

— Это действительно долгая история, — вздыхает она.

Я обвожу рукой комнату вокруг нас:

— У меня предостаточно времени.

Кэнди протягивает руку и убирает растрёпанную челку с моих глаз, заправляя спутанный локон за ухо. Она садится и начинает рассказывать мне о своей жизни с самого начала.

Глава 33. Наши дни

— "JNR Entertainment" проводит прослушивания в Хьюстоне на следующей неделе. Собираюсь туда заявиться.

Прошла неделя с тех пор, как я вернулась домой из больницы. Я веду видеочат с Юджинией, которая совершенно не обеспокоена "несчастным случаем" и уже вернулась в нужное русло, делая следующие шаги. Её черты выглядят так, как им и положено: угловатые, жёсткие глаза, сильная линия подбородка, дерзкий нос — ужасные изменения, сотворённые с её лицом, полностью прошли.

Её память о том, что произошло ближе к концу программы, также стёрлась, и она полностью убеждена, что за всеми несчастными случаями стоит поджигатель, вызвавший утечку газа. Я могу лишь слушать и соглашаться со всеми её версиями, иногда предлагая вводящие в заблуждение предположения, которые не могут быть дальше от истины — правды, которая уйдёт со мной в могилу.

— Разве ты не идёшь в колледж на следующей неделе? — спрашиваю я, откидываясь на спинку кресла.

— На профориентации ничего важного не происходит; я могу это пропустить. Но если ты не получишь от меня известий в течение двух недель, звони 911, — говорит Юджиния.

— Ты правда уверена, что готова пойти на прослушивание? — я понимаю, что её шансы столкнуться там с очередным культом убийц невелики, но беспокойство по-прежнему меня не отпускает. — Может быть, тебе следует потерпеть ещё немного времени, чтобы прийти в себя?

— Если ты сдаёшься, ещё не значит, что я тоже сдаюсь, — заявляет Юджиния, затем тычет в меня пальцем. — Кстати, ты по-прежнему должна мне танец с Ченнингом Татумом.

Я вздыхаю. Конечно, она не собирается прислушиваться к моему предупреждению.

— Ты несёшь много дерьма для того, кто ещё не дебютировал.

— От этого я становлюсь аутсайдером, а аутсайдер в конце концов всегда побеждает.

Мы с лёгкостью обмениваемся колкостями, как будто знаем друг друга всю жизнь. Я бы никогда не подумала, что единственной подругой, которая у меня появится после всего этого, будет Юджиния. Хотя я по-прежнему не совсем уверена, считает ли Юджиния нас подругами или просто следит за мной, поджидая, пока меня не свергнут с пьедестала.

Раздаётся стук в дверь моей комнаты. Я поднимаю голову и вижу в дверном проёме Кэнди.

Мне удалось убедить Кэнди не уезжать из города, пока меня не выпишут. Она жила у меня дома, и я начала тешить себя счастливой фантазией, что она могла бы переехать ко мне насовсем. Но я вижу этот суровый взгляд в её глазах и знаю, что за этим последует.

— Мне пора. Поговорим позже, Джини, — я заканчиваю разговор, кладу телефон на стол.

Кэнди проходит в мою комнату, садится на кровать, смотрит на меня, приподняв бровь:

— Джини? Я и не подозревала, что вы двое теперь так близки.

Самодовольная усмешка приподнимает уголки моего рта:

— Тебе не обязательно ревновать. Мы просто подруги. На самом деле, ты можешь немного ревновать. Я охотно заплачу, чтобы посмотреть, как вы из-за меня подерётесь.

Она бросает на меня взгляд, полный крайнего раздражения, и я наслаждаюсь этим, готовясь к разговору, который вот-вот произойдёт.

— Ты собираешься искать своих сестёр, не так ли? — спрашиваю я.

Кэнди опускает глаза и молча кивает.

Она безуспешно пыталась связаться со своими младшими двоюродными сёстрами, уверенная, что они по-прежнему где-то там. Она полна решимости освободить Фэй и остальных из-под власти учениц девы. Это был только вопрос времени, когда она уедет.

Я подхожу и сажусь рядом с ней на кровать:

— Когда?

— Завтра утром, — отвечает Кэнди.

Опустошение обрушивается мгновенно. Шаткая почва, которую мы, наконец, восстановили, раскалывается под ногами, хрупкие куски уже начинают трескаться.

— Если хочешь уехать, я не смогу тебя остановить, — я касаюсь пальцами её подбородка, наклоняя её лицо ко мне. — Но ты также не можешь помешать мне следовать за тобой.

На её лице тут же появляется тревога:

— Санни, нет!

— Я всё продумала, — я жестикулирую, иллюстрируя план. — Я всё равно собиралась взять годичный перерыв перед колледжем. Ты же знаешь, я больше не верю в отношения на расстоянии.

— Это слишком опасно! — возражает она.

— Значит, я должна сидеть сложа руки и смотреть, как ты рискуешь жизнью? — упрекаю я её в ответ.

— Это не… — Кэнди не может подобрать слов, её рот открывается и закрывается, не издавая никаких звуков.

— Сколько раз тебе повторять: ты не должна всё разруливать сама. Ты не одна, Кэнди.

Она молчит, и я могу сказать по своему многолетнему опыту, что её решимость слабеет.

— Ты ведь не передумаешь, правда? — ворчит она.

— Не-а, — щебечу я. — Кроме того, кто-то должен быть рядом, чтобы остановить тебя, когда ты захочешь отрезать кому-нибудь член.

Короткий взрыв смеха, который она издаёт, непроизвольный, но искренний. Я слышу это впервые за многие годы. Я хочу слушать его вечно.

На моих губах появляется улыбка, пока я не ловлю своё отражение в огромном зеркале, висящем на стене напротив моей кровати.

Кто-то стоит у меня за спиной — тень человека, наполовину скрытая изгибом моего плеча. Я в панике оборачиваюсь. Позади меня никого нет, кроме подушек, прислонённых к изголовью кровати.

Кэнди перестаёт смеяться. Её поразительные карие глаза темнеют:

— В чём дело?

— Ничего, — я потираю рукой плечо и снова смотрю в зеркало, на свою вымученную улыбку и напряжённое выражение лица. — Ничего особенного.

Той ночью мы спим, прижавшись друг к другу, в моей постели.

Мне снится танец. Я кружусь и прыгаю на сверкающем белом пляже.

В океане стоит женщина. Она указывает длинным тонким пальцем на горизонт. Затем она поворачивается, подзывая меня, и я, танцуя, спускаюсь к воде, в набегающие волны.

Мои глаза резко открываются. Я стою возле своего дома, на лужайке перед домом.

Надо мной луна поднимается высоко в полночно-чёрном небе. Пальцы моих босых ног увязают во влажной грязи, и я дрожу от ночного ветра. Позади меня распахивается входная дверь дома. Я оборачиваюсь и вижу Кэнди, спешащую ко мне с протянутыми руками. Она притягивает меня к себе, защищая от холода.

— Я проснулась, а тебя не было, — выдыхает она. — Что ты здесь делаешь?

Я поворачиваюсь и смотрю на небо.

— Дева проснулась. Я чувствую, как она шевелится внутри, — я опускаю голову на плечо Кэнди и закрываю глаза. — Она хочет найти другие части себя, снова стать цельной. Она хочет разыскать других учениц. Кажется, она приведёт тебя обратно к своей семье, — шепчу я. — Она приведёт тебя домой.

* * *

Мы уезжаем вместе во вторник.

Удивительно, но мама не возражает, когда я говорю ей, что беру длительный перерыв в шоу-бизнесе и отправляюсь в долгое путешествие с Кэнди. Она даже остаётся дома в то утро, когда мы собираемся уезжать, чтобы проводить нас.

— Что именно вы двое планируете делать в этом путешествии? — спрашивает мама, держа в руках кружку с кофе на крыльце, пока я закидываю последнюю сумку в багажник.

— Там кое-кому надо помочь. Мы как раз за этим и едем, — объясняю я, ничего не объясняя.

Мама морщит нос:

— Тебя ведь не втянули в какой-нибудь странный культ, правда?

— Наш лидер предпочитает называть это движением за счастье, — саркастически говорю я, захлопывая багажник машины и возвращаясь к водительскому сиденью.

Мама делает большой глоток из кружки. Даже после того, как мы были на грани смерти, эти моменты откровенности между нами не стали менее неловкими.

— Мама, знай, что я правда ценю всю поддержку, которую ты оказывала мне в карьере, — говорю я ей. — Но я не знаю, смогу ли я когда-нибудь избавиться от мысли, что если достаточное количество людей похвалят меня, узнают, сфотографируют, попросят автограф, то я наконец почувствую, что чего-то стою. И я больше не хочу отдавать частички себя другим только затем, чтобы чувствовать себя любимой. Может быть, когда-нибудь в будущем, когда я во всём разберусь, я попробую ещё раз, но не прямо сейчас.

Она задумывается над моими словами, затем говорит:

— Главное, чтобы ты сама этого хотела.

— Я думаю, это лучшее решение, которое я когда-либо принимала, — отвечаю я.

— Хм. У тебя полный бак бензина?

— Ага.

— Давление в шинах проверила?

— Угу.

— Не забудьте остановиться на отдых, если устанете, а не пить энергетические напитки. От этой химии твоё сердце разорвётся.

— Какой процент рака лёгких напрямую связан с курением? 70%? 80%?

— Убирайся с глаз долой! — мама указывает на дорогу. — И с завтрашнего дня я начинаю использовать никотиновые пластыри.

Я одариваю её уверенной улыбкой, машу рукой, открываю дверцу машины и сажусь на водительское сиденье.

— Напишу тебе, когда мы доберёмся до первой остановки.

На пассажирском кресле Кэнди смотрит в навигатор на своём телефоне. На ней солнцезащитные очки в красной оправе.

— Хочешь, по пути заедем в Вашингтон? — спрашиваю я, пристёгивая ремень безопасности. — Я никогда там не была.

— Я думала, эта поездка — просто прикрытие для твоей мамы? — Кэнди оглядывается.

— Так и есть. Но если мы собираемся отправиться в сиянии славы, спасая твоих сестёр, то можно предварительно посетить несколько классных музеев, верно?

— Хорошо, — Кэнди меняет маршрут в навигаторе.

— Вау, правда? Всё так просто? — я надеваю свои солнцезащитные очки и начинаю выезжать с подъездной дорожки. — Я всегда думала, что с тобой будет много возни, но пока ты бесстыдно обманываешь мои ожидания.

Из неё вырывается тихий смешок, сотрясающий плечи:

— Пожалуйста. Мы обе знаем, что с кем из нас будет много возни.

Я протягиваю руку и игриво толкаю её, а потом смотрю в зеркало заднего вида, чтобы проверить, нет ли встречных машин. Свет отражается от прямоугольной стеклянной поверхности, и на долю секунды мелькает женщина, сидящая на заднем сиденье.

Я жму на тормоза, руки сжимают руль. Когда я снова смотрю в зеркало заднего вида, на заднем сиденье пусто.

— Что случилось? — спрашивает Кэнди.

— Ничего, — я качаю головой.

Но мы обе знаем, что это не "ничего".

Кэнди смотрит на меня, её глаза скрыты за тёмными стёклами солнцезащитных очков. Она перегибается через центральную консоль и берёт меня за руку.

— Что бы ни случилось дальше, — говорит она, — ты тоже не одна.

Я опускаю стёкла, потому что в такую жару кондиционеру требуется не менее пяти минут, чтобы включиться. Когда я поворачиваю руль, он кажется немного тяжелее, чем обычно. У меня под кожей ощущается призрачная тяжесть, странный зуд в дёснах и, возможно, тень призрака на заднем сиденье. Но всё в порядке, потому что по радио играет оптимистичный поп-гимн, напоминающий старый сингл "Сладкой каденции", и Кэнди подпевает, поворачиваясь ко мне, чтобы что-нибудь сказать.

— Обожаю этот трек! — кричит она, ветер разносит её голос и волосы.

Мы едем на север, жестокое солнце середины августа в Джорджии нещадно палит по дороге впереди, в горячей дымке кусочки асфальта мерцают, как раздробленные алмазы.

Благодарности

Эту книгу я написала в 2020 году, когда была напугана, потеряна и скорбела, как и большинство людей в мире. Работа над ней помогла мне пережить самые мрачные времена, и в первую очередь я хочу поблагодарить тебя, дорогой читатель, за то, что ты взял её и отправился в это путешествие вместе со мной.

Большое спасибо моему замечательному редактору Кейт Мельцер за поддержку моей странной кровавой истории и понимание видения ужасов и романтики, к которому я стремилась, и за то, что сказала: "Кажется, с этим можно работать". Спасибо Эмилии Сауэрсби, выдающемуся помощнику редактора, за всё, что ты делаешь, и за то, что ты стала одной из первых поклонниц этой книги. Вся моя благодарность моему агенту Джону Кьюсику, который сопровождал меня в этой безумной поездке с таким энтузиазмом и терпением.

Большое спасибо блестящей команде "Macmillan": Морган Рат, Терезе Феррайоло, Ли Энн Хиггинс, Миа Моран, Эмили Стоун, Кэти Миллер, Илане Уоррелл, Элизабет Пескин и Дженнифер Хили. Команде дизайнеров, Самире Иравани и Бет Кларк, спасибо за совершенно потрясающую обложку. Спасибо команде "Roaring Brook", Эллисон Верост и Конни Хсу, за вашу восторженную поддержку на раннем этапе. И спасибо команде юристов, Кристин Дулани, Кейтлин Лосс и Джордану Винчу.

Благодарю Сару Чанг, лучшую подругу, сестру-дьяволицу, моего первого творческого партнёра: без тебя я никогда бы не написала ни единого слова. Всем этим я обязана каждому ужасному фильму, который мы написали в восьмом классе ("кто, что, когда, где, почему"), каждому комиксу, который мы нарисовали на уроке французского, каждому часу, который мы провели, смеясь над нашими размышлениями.

Спасибо Мин Чоу, первой участнице команды этой книги, моей близняшке, спасибо за твою бесконечную непоколебимую дружбу и поддержку, я всегда буду дорожить нашими годами, проведёнными вместе, как двумя азиатскими девушками, живущими в маленьком южном городке.

Спасибо Норе Эльгаззави, моей боевой подруге, ты видела эту историю от самого первого наброска до самого финального, книги без тебя буквально не существовало бы. Спасибо тебе за то, что разделяешь все эти взлёты и падения, за то, что смеёшься и плачешь вместе со мной, знай, что ты потрясающая, и я всегда буду твоей самой большой поклонницей.

Спасибо лучшей в мире группе критиков, дамам, которые помогали мне сосредоточиться и мотивировать (и смеяться) во время пандемии и придали мне уверенности закончить эту книгу: Флор Сальседо, С. Изабель, Кэндис Буфорд, Майе Прасад, Мишель Бэкон и Тане Эйделотт.

Спасибо Эмили Х. Р. Пан и Нове Рен Сума за создание "Первой тени" и за мою первую публикацию.

Спасибо удивительным авторам, которые были до меня: Малинде Ло, Синди Пон, Джоан Хе и многим другим. Спасибо за то, что проложили путь, по которому истории, подобные моей, могли появиться в мире.

Спасибо семье: папе, маме и Дэвиду, спасибо за поддержку и любовь, которые позволили мне достичь горизонтов, к которым я стремилась.

Спасибо дочери, которая сказала мне, что гордится мной и что, даже если мои книги не "знамениты", я "знаменита в её сердце", спасибо за то, что изменила мой мир к лучшему всеми возможными способами.

И, наконец, Лао Гуну. Ты — моя скала, мой якорь, мой голос разума, когда я становлюсь слишком невротичной. Спасибо тебе за то, что был моим человеком последние 20 (!!) лет, за то, что прошёл со мной почти все этапы жизни, и за то, что был первым, кто поверил в меня, и продолжал верить в меня все те годы, когда я "пыталась написать свою книгу", спрашивая меня, как продвигается этот роман. Что ж, теперь книга закончена.

Об авторе

Линда Чень родилась на Тайване и провела детство, перемещаясь между культурами и континентами. Она получила степень бакалавра в Колледже искусств и дизайна Саванны и работала арт-директором в Южной Каролине и Джорджии, где прониклась глубокой любовью к сладкому чаю, овсянке и историям южной готики. В настоящее время она проживает в Ванкувере, Канада, со своей семьёй. "Великолепные ужасные лица" — её дебютный роман.

Посетите её онлайн по адресу lychengwrites.com

Примечания

1

Другое название Атланты.

(обратно)

2

Ама и Агонг — вероятно, вежливое обращение к бабушке и дедушке у тайваньцев.

(обратно)

3

Имеется в виду характерная для Латинской Америки традиция на день рождения подвешивать к потолку вместительную игрушку из бьющихся материалов ("пиньяту") с подарками, чтобы именинник с завязанными глазами разбил её битой.

(обратно)

4

Мифические существа из шотландского и ирландского фольклора (в Ирландии их называют роаны), морской народ, прекрасные люди-тюлени.

(обратно)

Оглавление

Пролог. Два года назад

Глава 1. Наши дни

Глава 2. Наши дни

Глава 3. Четыре года назад

Глава 4. Наши дни

Глава 5. Наши дни

Глава 6. Четыре года назад

Глава 7. Наши дни

Глава 8. Наши дни

Глава 9. Четыре года назад

Глава 10. Наши дни

Глава 11. Наши дни

Глава 12. Три года назад

Глава 13. Три года назад

Глава 14. Наши дни

Глава 15. Наши дни

Глава 16. Три года назад

Глава 17. Наши дни

Глава 18. Два с половиной года назад

Глава 19. Наши дни

Глава 20. Два с половиной года назад

Глава 21. Два года назад

Глава 22. Наши дни

Глава 23. Наши дни

Глава 24. Наши дни

Глава 25. Два года назад

Глава 26. Наши дни

Глава 27. Наши дни

Глава 28. Наши дни

Глава 29. Вечность

Глава 30. Вечность

Глава 31. Два года назад

Глава 32. Наши дни

Глава 33. Наши дни

Благодарности

Об авторе