Старый, проржавевший почти насквозь «рафик» медленно болтался на утопающей в грязи разбитой дороге, ведущей в Красные Петухи. Трудно было представить, каким образом автомобиль семьдесят шестого года выпуска смог дожить до двадцать первого века, учитывая то обстоятельство, что трудиться ему сорок пять лет приходилось в экстремальных условиях. Вместе с «рафиком» болталось и всё его содержимое: всегда готовая к работе капельница на штативе, кислородный баллон, чемоданчик с дефибриллятором и Вера – женщина лет тридцати, с красивым бледным лицом и болезненной полнотой от частых ночных походов к холодильнику и от отсутствия перспектив в жизни.

В отделение скорой помощи её взяли четыре года назад. Работа, на которой редкий фельдшер задерживался больше двух лет, а если и задерживался, то только и мечтал побыстрее слинять на пенсию и начать писать под пиво стихи, при этом тихо ненавидя всё человечество. Тем более в этот последний год, когда растеклась по всему миру океаном никому не понятная зараза под названием ковид. А ведь могли бы даже и в скорую её не позвать, с её-то багажом. Это ей ещё повезло. И потому Вера лишь вздыхала громко и глубоко, уставившись немигающими глазами в запотевшее окошко автомобиля. За окном ползли, тоже качаясь вверх-вниз, меланхоличные, подёрнутые муаром пейзажи: голые тополя, усыпанные каркающими воронами, приземистые дома, чёрные от непрекращающихся уже неделю дождей, да облезлые собаки, одиноко бредущие по обочине неизвестно куда и зачем.

Вызов к диспетчеру поступил два часа назад. Если бы не такая дорога и если бы их колымага завелась с первого раза, то они доехали бы до Петухов куда быстрее. Но немногие оставшиеся в живых жители деревни сами прекрасно понимали, что скорую придётся ждать долго, и поэтому не возмущались особо, даже если спасать по прибытию было уже некого.

– Господи, – процедил сквозь зубы водитель Костя. – Как же задолбало меня всё это. Когда, наконец, сделают здесь нормальную дорогу?

Вопрос был, само собой, риторическим.

Вера безучастно на него посмотрела и не нашлась, что ответить.

– Покойник уже, наверно, – снова пробурчал Константин. – Царство ему небесное. Ладно хоть к деревенским. А то городские измотали бы последние нервы.

– Да тебе-то чего? – включилась всё-таки в диалог Вера. – Не ты же с ними общаешься.

– Зато с тобой потом общаться приходится, – полушутя возразил мужчина.

– Да я спокойная как удав. Напраслину не гони.

– Спокойная-то спокойная. Но знаешь, и пружина сжатая тоже на первый взгляд спокойной кажется.

– Да и вообще, – не обращая внимания на намёки напарника, продолжила Вера, – чего ты человека раньше времени хоронишь? Устроил тут панихиду. Может, и обойдётся. Ты всё минусы кругом ищешь. А ты пошука́й плюсы.

– Да какие ж там плюсы, Вера? Последнюю тачку в гараже раздолбает – и чего делать будем?

– Обещали газельку новую.

– Ага. Раскрывай карман шире. Масками толком обеспечить не могут. А тебе газельку. Я, Вера, ума не приложу, что без машины мы делать будем.

– Сидеть на попе ровно, Костя. За оклад. А то, что едем так долго, вина не наша. А смена пролетит – не заметишь. Ну не плюс разве? Как там у вас в армии говорили? Солдат, чего-то там, типа фигнёй страдает…

– Солдат спит – служба идёт, – улыбнувшись, сказал Костик.

– Вот-вот. Чем тебе не плюс?

– Под машину, Вера, не ты ляжешь. Хоть за оклад, хоть не за оклад. Руки у меня уже как у гоблина. Жена фырчит, когда я её ночью приласкать пытаюсь. Мне теперь что фильтр масляный, что её… ну, сама знаешь. На ощупь всё стало едино. Тьфу ты! Да чтоб её!

– Жену-то?

– Да дорогу эту. Всё. Приехали кажись. Дом номер… Восемь что ли? Не пойму. По логике вещей восьмой должен быть.

Вера одела очки:

– Восемь. Я пошла. Ты развернись тут пока.

– Ети мать, – выругался водитель. – Не застрять бы на всю ночь. Мотор глушить не буду, а то, не дай бог, не заведёмся. Ты уж там побыстрее постарайся.

– Постараюсь, – пообещала ему Вера.

Переобувшись в красные резиновые сапожки и закрыв лицо марлевой маской, Вера выбралась из машины. Калитка у дома была открыта. Возле крыльца паслись две мокрые курицы, выискивая в лужах непонятно чего.

– А вы чего тут, дурочки, мокнете? В курятник что ли петух не пускает? – обратилась к курицам Вера.

Те не одарили её никаким вниманием. Сложив зонтик, женщина забралась на крыльцо и постучалась. На стук никто не ответил. Она толкнула дверь – та, кряхтя, чуть приоткрылась. Вера вошла в тёмные сени с единственным треснувшим и заросшим паутиной оконцем под потолком и вытерла ноги о распластанную на полу тряпку. Поправив белую шапочку на голове и выдохнув, открыла дверь в избу.

– Скорая, – громко сказала. – Вызывали?

Впрочем, и без этого было ясно, что пришла она точно по адресу. На полу, между печкой и обеденным столом, заваленным мисками и грязными тарелками, лежало тело мужчины одной половиной лица вниз. Левая рука его продолжала держать подломленный костыль. Другой костыль отлетел к стене, когда, судя по всему, мужчина упал. Штанов на мужчине не имелось, при этом другая половина тела была одета в полосатую майку без рукавов.

Вера наклонилась и пощупала пульс на шее. Признаков жизни не обнаружила, хотя грузное тело всё ещё оставалось тёплым. Сквозь седую плотную щетину на щеках и на подбородке пробивалась тёмная синева, что процентов на восемьдесят было свидетельством того, что бедолагу свалил обширный инфаркт. Цианоз.

Из другой комнаты послышались шаги. Оттуда вышел парень лет двадцати пяти, растерянный, со стареньким мобильником в дрожащей руке.

– Здрасьте, – сказал он. – Поздно уже, наверно. Не пойму вот, живой он или уже нет.

– Уже нет, – спокойно произнесла Вера. – Это вы вызывали?

– Я. Но часа два уж назад. Чего же теперь делать-то?

– А вы кем ему будете?

– Да я брат двоюродный. Раз в неделю продукты ему приносил. Сам он до магазина уже не мог дойти. А сегодня звоню – не отвечает. Поехал проверить не случилось ли чего. И вот, таким его и застал. Только кошка ещё была.

– Какая кошка?

– Рыжая. Его кошка. На нём сидела. Видно, тоже не понимала, что происходит. Я ведь даже телефонов родственников его не знаю. И у него в контактах один я только был да соседка ещё. Чего же делать-то мне?

– В морг звоните. Приедут заберут. Потом за заключением в поликлинику по его месту прописки.

– А вы разве сами не отвезёте?

– Да мы как-то не по этой части, – удивилась на его просьбу Вера.

– А может, мне полицию надо вызвать?

– Это уж как хотите. Только зачем?

– Знаете… Когда я пришёл, дверь-то была незаперта. Мало ли. Обычно он всегда запирался. А тут такое. А вы уверены, что он мёртв?

– Уверена, – сказала Вера, хотя на всякий случай ещё раз попыталась нащупать пульс. – Нитроглицерин ему уже давать поздно. Ладно, молодой человек, пойду я.

– Ага, – продолжая растерянно озираться по сторонам, сказал парень.

Вера почти выбежала во двор. За эти четыре года она должна была бы привыкнуть к таким картинам, но до сих пор не привыкла. Растерянность близких, свою собственную бесполезность при большинстве подобных вызовов, слёзы и причитания, – всё это чувствовала и видела Вера десятки раз. Даже на бабушек, бесконечно занимающих дежурную линию при каждом скачке давления, она давно перестала злиться. Лучше уж иметь дело с ними. Там хотя бы всё кончается хэппи эндом. До отведённого Богом часа икс, конечно. Но всё же.

Вообще, Вера и не думала никогда оказаться в скорой. Работала она до этого акушеркой в областном роддоме, главврачом которого был её муж, Гаврил Максимович Лапин. И всё шло прекрасно, пока сама она не забеременела и не легла в своё собственное отделение под присмотр супруга. Шесть лет назад это было. А казалось, что прошла целая вечность. Отношения с мужем тогда трещали по швам, и Вера надеялась, что рождение ребёнка как-то сможет вернуть всё в прежнее русло. Она видела, что супруг тоже радовался её беременности, стал даже уделять ей больше внимания, переполнился нежной заботой и влажным блеском в глазах. Подозрения Веры в том, что тот завёл любовницу, сами собой как-то рассосались. Родилась у них девочка, которую решили назвать Настей. Но уже через пару дней, пока Вера ещё оставалась под наблюдением в палате, их новорождённая дочь пропала. Исчезла на ровном месте, да так, что никто ничего не мог объяснить. На мужа её, главврача, завели уголовное дело по статье о халатности. Отношения их, само собой, вернулись не просто в прежнее состояние, но превратились во что-то близкое к ненависти друг к другу. Дело это вскоре замяли, поскольку главврач и сам был во всей этой истории жертвой. А потом трагически погибли родители Гаврила – угорели в своём доме. Жизнь превратилась в кошмар.

Пребывая в глубочайшей депрессии, Вера даже не осознала толком, что они с мужем развелись и она осталась в своей квартире одна. Даже кошка, которую она перестала кормить, от неё сбежала. Супруг уволился с работы и исчез в неизвестном направлении, за весь следующий год даже ни разу не позвонив. Вера еле-еле справлялась с работой, блуждая по палатам как тень. Её никто ни в чём не попрекал, стараясь держаться на расстоянии, словно она была заразная. Да собственно, и попрекнуть её, по большому счёту, было не в чем. Роды она принимала, как и раньше, умело. Роженицы были ею довольны. Никто и близко не подозревал, насколько это для Веры было тяжело – в каждом из младенцев она видела свою дочь, подолгу сюсюкала с ними, держала на руках и с внутренним сопротивлением отдавала настоящим их матерям, чтобы те могли их покормить. Сначала она надеялась, что кто-нибудь из молоденьких и врасплох застигнутых неожиданной беременностью откажется от ребёнка, как это часто случалось раньше. Она бы тогда с радостью удочерила кого-нибудь. Но, как на зло, за целый год не поступило ни одной перепуганной малолетки. А желание Веры делалось всё сильнее. И в один из грустных осенних вечеров её задержали на выходе из роддома с чужим малышом в сумке. Совсем утратив чувство реальности, она долго ещё твердила, что это её дочь и что обвинения по отношению к ней несправедливы. Пока не осознала в итоге, что находится в психушке. За сборкой картонных коробочек и за просмотром бесконечных сериалов она провела в клинике целых четыре месяца. Но дела́, к счастью, пошли на поправку. Её выписали и обязали раз в месяц посещать психиатра. Расследование о её пропавшей малышке тоже приостановили за неимением никаких зацепок. Бывший муж так ни разу и не объявился. Вера решила, что он остался жить в доме покойных родителей, и не пыталась его найти. Только иногда навещала могилку его предков, с которыми когда-то хорошо ладила, и всякий раз замечала, что никто, кроме неё, за могилой не ухаживает.

Когда Вера окончательно встала на ноги, то попыталась вернуться на прежнее место работы. Но новый главврач аккуратно так объяснил ей, что с такой кармой ей теперь не позволят приближаться к новорождённым и на пушечный выстрел. И только по великому блату, и то не без перипетий, нашли ей местечко в скорой, чему, в конце концов, она и была рада.

– И чего там? – прервал её грустные мысли Костик, открыв дверь машины.

– Покойник, – забираясь в кабину, ответила она. – Прав ты был. Царство ему небесное.

– Бензина только-только на обратку осталось, – заметил напарник. – Успеть бы до бензоправки.

***

– Вызов, Вера. Переулок Орлова. – Вера пила чай, когда услышала это от дежурной.

– Это где? – спросила она. – Что-то не припомню такого.

– Костик знать должен, – уточнила диспетчер. – Он, кажется, уже там бывал. Хостел это какой-то. Мужчине плохо. Спутанная речь, рука дёргается. Похоже на инсульт.

– Хорошо, – сказала Вера и направилась в гараж, про себя заметив, что ничего хорошего нет.

И почему вместо «я поняла» принято говорить «хорошо» или «ладно»? Загадочная русская душа – всё-то у нас всегда идёт по плану. Если бы знала она английский, то, наверно, пересмотрела бы свою неожиданную теорию. Но в школе и в институте она учила немецкий, из которого помнила только «айн, цвай, драй».

Костю Вера нашла в гараже в радостном расположении духа. Широчайшая улыбка озаряла его лицо. Он показал ей рукой на машину. Боже ты мой! Новую «газель» всё-таки дали! Ну, теперь им хоть в Петухи, хоть ещё жиже, – везде успеют.

– Уже обновил?

– Только тут на пятачке успел покататься. А у тебя вызов?

– Да.

– Тогда погнали. Вместе и обновим. Куда?

– В какой-то хостел в переулке Орлова.

– Ох, ё-моё, – присвистнул Костик. – Везёт же тебе в последнее время.

– А что не так?

– Гиблое место, – нахмурив лоб, сказал Константин. – Притон там для бомжей, а никакой не хостел. И мрут в этом притоне частенько. Но чаще с похмельным синдромом в наркологию просятся. Обосрут красавицу, пока до диспансера везём.

– Похоже, там немного другой случай, – успокоила его Вера. – Поехали.

Хостел действительно оказался притоном. Во всём городе он был единственным в таком роде. В своё время открыл его бывший мэр, который сейчас третий год уже отбывал срок за мошенничество в крупных размерах. Связано ли было это мошенничество как-то с хостелом, никто точно не знал. Но мэр сидел, а заведение продолжало работать, вытягивая из городского бюджета немаленькие деньги на никому не понятные цели. Помощь людям, утратившим возможность наладить свою жизнь, дело, конечно, богоугодное. С одной только оговоркой – если бы такие средства достигали своей цели. Бомжи после пребывания в хостеле продолжали бомжевать и совершенно не стремились менять обстоятельства своей жизни, поскольку и возможностей таких притон не предоставлял – там можно было отогреться в морозы, поесть лишь с виду похожую на суп похлёбку, набить кому-нибудь морду или вызвать скорую, чтобы без полисов и каких-либо документов попасть в наркологию. И на этом благородная миссия учреждения заканчивалась. Непонятно было, почему его не закрывают, но факт оставался фактом. Вообще, город был на очень хорошем счету в области, главным образом потому, что здесь располагался известный на всю страну медицинский институт, обучавший лучших чуть ли не во всём мире специалистов в области сердечно-сосудистой хирургии. Имена выпускников хоть и не гремели на телевидении и мало освещались в общедоступной прессе, но в узких профессиональных кругах о них очень хорошо знали, и при случае высококлассных хирургов привлекали оперировать особо важных персон. В этом тоже была заслуга преступившего закон мэра, как и во многом другом, о чём простые люди помнили и за что были до сих пор благодарны.

Из всего обслуживающего персонала в хостеле Веру встретила только одна пожилая женщина, которая на звонок вышла лишь через пять минут. На лице её отражались все тяготы мира, речь была отрывистой, а реплики она выдавала невпопад задаваемым ей вопросам. С превеликим трудом Вере удалось понять, кто именно нуждается в помощи. На её взгляд, в помощи здесь нуждались все – в наркологической, в психиатрической и в чисто человеческой. Узкий коридор, заканчивавшийся в конце кухней справа и туалетом слева, имел ещё три двери, ведущие в тесные комнатки, заставленные железными двухъярусными кроватями. Одна дверь была открыта и оттуда разносились запахи мочи и перегара. Вера вдохнула остатки провонявшего несвежей рыбой воздуха, натянула на нос маску и вошла в комнату. Там находилось человек пять – кто-то сидел, раскачиваясь, на пожелтевших матрасах, кто-то лежал пластом, не подавая признаков жизни.

– Кто скорую-то вызывал? – спросила Вера у одного более-менее вменяемого человека.

Тот коротко взмахнул рукой в сторону дальней койки.

В комнате было мрачно и сыро, под самым потолком горела только одна энергосберегающая лампочка. Вера протиснулась в указанный угол и обнаружила там мужчину неопределённого возраста. За его клочковатой седой бородой и одутловатым лицом возраст просто-напросто не читался. Он лежал с закрытыми глазами и морщился от боли. Страдальческая его гримаса больше походила на злорадную улыбку, словно где-то в глубине души он боролся с чудовищем и вот-вот должен был его победить.

Вера потрясла мужчину за плечо. Тот открыл глаза.

– Что с вами? – спросила она. – Это вам помощь нужна?

Мужчина секунд пять непонимающе на неё смотрел. Потом будто бы что-то сообразил и тихо произнёс:

– Голова.

– Что с головой? Ударились? Или просто болит?

– Похоже на инсульт. Боль адская. Уколи, Вера.

– Что? – Вера аж отшатнулась. – Что вы сказали?

– Морфин. У тебя же есть морфин? Не могу больше. Уколи.

– Откуда вы знаете моё имя? – доставая из чемоданчика тонометр, спросила Вера. – Мы знакомы?

Надевая на руку мужчины манжету, Вера пыталась распознать под бородой и взъерошенной шевелюрой какой-нибудь запомнившийся ей облик. Может, когда-то уже приезжала к нему на вызов? Что-то в искажённых невзгодами и алкоголем чертах угадывалось знакомое, но что именно, понять было трудно.

Артериальное давление зашкаливало. Вера достала каптоприл и с усилием запихнула его под язык мужчине. Он сопротивлялся.

– Брось, Вера, – голос его прозвучал уже громче. – Мужа не узнаёшь?

И тогда её осенило. Бог ты мой! Да это же Гаврил! Точно! За шесть лет внешность его настолько изменилась, что, если бы он не сказал, то ни за что на свете она бы не узнала его. Но теперь стало очевидно, что это именно он. Но как же докатился он до такой жизни?! Куча вопросов тут же вспыхнула в голове у Веры, но она понимала, что сейчас не время их задавать. Нужно было везти Гаврила в отделение и оказывать помощь уже там. И тогда уже задавать все вопросы, когда он придёт в себя.

– Не может быть, Гаврил, – только и смогла выдавить из себя Вера.

– Как видишь… может, – в глазах у мужчины прояснилось, он глядел на Веру осознанно и даже чуть с сожалением. – Ты уколешь меня?

– Какое уколешь, Гаврил? Тебя срочно в реанимацию нужно.

– Нет, – поморщился мужчина. м Боль ужасная. Не могу больше. Да и поздно уже в больницу.

– Двигаться можешь? Сейчас я Костика позову. Мы тебя доведём до машины.

– Не надо, Вера, – мужчина схватил её за руку. – Просто уколи.

– Надо, Гаврил, – Вера освободила свою руку. – И нет у меня никакого морфина. В больнице тебе помогут. Сейчас.

Она выбежала на улицу. С Костей они достали носилки и вернулись к Гаврилу. Тот больше не сопротивлялся. Дежурная помогла им уложить Гаврила на носилки и перенести в скорую.

Вера осталась с бывшим мужем в салоне. Села рядом, держа его за руку. Такая неожиданная встреча вышибла её из себя. Снова вспомнилась пропавшая после родов дочь, череда безумных поступков, закончившаяся сумасшедшим домом, долгая реабилитация и поиск работы… Будто то время вовсе и не закончилось, а просто взяло паузу и теперь снова готово нажать на пуск. Стало страшно. Веру затрясло.

Времени было десять минут шестого, и потоки машин с людьми, спешащими с работы домой, как обычно, собрали в центре города пробки. Скорую никто не спешил пропускать, хотя Костя включил мигалку и сирену.

Ближе к середине пути Гаврил открыл глаза и пристально посмотрел на Веру.

– Слушай, – сказал он. – Кажется, я уже приехал. Но не хочу я вот так. Ты должна знать.

– Что знать? Помолчи, Гаврил. Скоро будем на месте.

– Вера, послушай. Внимательно послушай, не перебивай. Я о дочке нашей сказать хочу.

– Что? О дочке? О чём ты, Гаврил?

– Ты… – речь мужчины становилась всё более невнятной, сирена вгрызалась в пространство, заглушая некоторые слова. – Вера… Тимирязева… Улица. Дом десять. Ты…

– Что? Не понимаю. Улица Тимирязева? Что там? Зачем мне эта улица?

– Да. Там… Ты увидишь. Узнаешь.

– Что увижу, Гаврил? Не понимаю тебя.

– Дочь. Съезди. Квартира… – и мужчина умолк.

Вера замерла, чётко осознав две вещи: Гаврил говорил, где она сможет найти пропавшую шесть лет назад дочь, и Гаврил больше ничего не сможет к этому добавить.

Она попробовала нащупать пульс на его руке. Посмотрела на дефибриллятор, но поняла, что он уже не поможет. Гаврил умер. Даже если бы в нём и теплилась ещё жизнь, то электрический разряд только ухудшил бы положение.

***

Второй день подряд вызовы для Веры и Кости заканчивались таким печальным исходом. Константина не радовала даже новенькая «Газель» – своё боевое крещение она получила не так, как он себе представлял.

– Сглазил нас кто-то, – ворчал он, подъезжая к моргу. – Батюшку надо позвать, пусть освятит что ли.

В морге оказался только слегка подвыпивший сторож. Вера оформила все полагающиеся в таких случаях бумаги. Документов у Гаврила никаких не обнаружилось. Вера уже не помнила ни адресов, ни телефонов родственников бывшего мужа, поэтому все заботы о похоронах пришлось взвалить на себя. Она решила рассказать Константину во всех подробностях о том, что произошло в хостеле, упустив только последнее признание Гаврила, потому как Костя, само собой, удивился благородному порыву напарницы, проявившей такую заботу о бомже. Он со своей стороны вызвался ей помочь. Сама же Вера только и думала теперь об улице Тимирязева и доме под номером десять. Бред это был или же Гаврил сказал правду? И если правду, то почему он признался в этом только сейчас? И каким образом вообще смог узнать о том, что их пропавшая дочь жива и всё это время находилась совсем близко, на другом конце города? Неужели сам он каким-то образом был замешан в том похищении? Вере уже хотелось, чтобы всё услышанное всё-таки оказалось бредом. Это было бы объяснимо. Да и смирилась она за шесть лет с этим. Но материнский инстинкт в ней всё же не умер и теперь заявлял о себе в полную силу. Он пульсировал в голове, всё больше и больше концентрируя вокруг себя навязчивые мысли и эмоции. У Веры, спустя столько времени, будто открылось второе дыхание. В первый день даже похороны казались ей серьёзным испытанием, но уже во второй превратились в обычную бытовую рутину, а на переднем плане появилась совсем другая забота – надлежало выяснить, существует ли указанный Гаврилом адрес, и если да, то связан ли он хоть как-то с её Настей.

Закончив все дела с подготовкой к похоронам, Вера поехала на Тимирязева. Эта улица оказалась в новом микрорайоне с домами в одиннадцать этажей, с закатанными в асфальт дворами, где теснились припаркованные в нарушение всех правил и здравого смысла автомобили. Константина такие дворы бесили, когда оттуда им поступал вызов – приходилось оставлять машину далеко от нужного подъезда, а потом искать свободных соседей, чтобы они могли помочь с носилками. Дом номер десять располагался буквой «П» и обнимал собою пустырь с детской площадкой в центре. В такую слякотную погоду под низкими свинцовыми тучами двор выглядел особенно сиротливо. Разноцветные горки, домики и качели на фоне депрессивных пейзажей ещё сильнее подчёркивали его случайность, его несоответствие этому месту. Гулким эхом раздавались детские голоса, словно отблески какого-то иного мира, не имеющего к этой серости никакого отношения. На краю площадки стояли три скамейки, только одна из которых оказалась свободной. Две другие были заняты бабушками, кормящими голубей, девушкой с коляской и её подругой возрастом чуть постарше, время от времени делающей замечания мальчику Никите, который среди других играющих детей проявлял особенную активность.

Вера села на свободное место и стала наблюдать за детворой. Взгляд её цеплялся за их лица. И в каждом она пыталась увидеть какие-нибудь знакомые до боли черты. Девочек на площадке было больше, чем мальчиков, а подходящих по возрасту Насте всего три. И только в одной из них Вера угадала что-то родное, и на это молниеносно отозвалось её сердце. Неужели Гаврил сказал правду?! Вера уже порывалась вскочить с лавки, подбежать к девочке и начать её целовать, заливаясь слезами радости. Но это же безумие. Так недолго опять загреметь в дурку и тогда уж навсегда лишиться работы. Спокойно, Вера! Спокойно. Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и сумела взять себя в руки. Просто разыгралось воображение. Но разобраться до конца всё-таки нужно. Сегодня. Чтобы поставить в этой истории точку.

Вера встала и направилась в сторону горки, воле которой в этот момент столпились все дети.

– Девочки, – обратилась она к ним, – среди вас есть Настя?

Даже если бы слова Гаврила и были правдой, то какова вероятность того, что её дочке оставили то имя, которое ей придумала Вера? Однако именно та девочка, в чьих чертах Вера нашла что-то особенное, отозвалась первой.

– Я Настя, – весело сказала она.

– И я, – сказала другая.

– И меня зовут Настя, – звонко выкрикнула третья.

Но другие Веру уже не интересовали. Сердце её неистово заколотилось.

– Здравствуй, Настенька. – Вера подошла к девочке, присела на корточки и попыталась взять её за руку.

Но та отстранилась. Улыбки больше не было на её лице. В глазах появилась тревога, смешанная с любопытством. Остальные дети, лишь на секунду отвлечённые вопросом, снова принялись играть, не обращая внимания на эту немую сцену.

– Сколько тебе лет, Настя? – снова заговорила Вера.

– Шесть. А вы кто?

– Я подруга твоей мамы. Вы же в десятом доме живёте, верно?

– Да. Но мне нельзя разговаривать с незнакомыми женщинами. А я вас не знаю.

– Почему же нельзя? Тебе мама не разрешает? Или папа?

– Мама. У меня нет папы. Он нас больше не любит и живёт с другой тётей. Вы хотите меня украсть?

Вопрос девочки прозвучал неожиданно и испугал Веру.

– Почему ты так думаешь? Что за ерунда?

– Мама так говорит. Если я буду разговаривать с незнакомыми женщинами, то они меня обязательно украдут.

– А вот и неправда. Я и папу твоего хорошо знаю. Вернее, раньше знала, давным-давно.

– А как вас зовут?

– Меня зовут Вера. Я видела тебя последний раз совсем-совсем маленькой. Вот такусенькой, – Вера изобразила руками.

– Не-ет, – рассмеялась Настя. – Таких детей не бывает.

– Бывают. И ты такой была. И весила всего три килограмма. Красотка с голубыми глазами.

И в тот момент, когда беседа, казалось, стала набирать обороты, сзади послышался недовольный женский голос:

– Дамочка, что вы хотите от Насти? Вы кто?

Вера обернулась. Это была та самая мамаша, которая постоянно делала замечания своему сыну. Она уже встала со скамейки и приближалась к Вере.

– Настя, – остановившись в метре от Веры, обратилась женщина к девочке. – Что она от тебя хочет?

– Это тётя Вера, мамина подруга, – ответила Настя.

– Ты её знаешь?

– Нет.

– Женщина, что вам нужно? – снова обратилась недовольная мамаша к Вере.

– Ничего, – стараясь сохранять спокойствие, ответила Вера. – Что вы так разволновались?

– Сейчас я позвоню Лизе, – сказала женщина и потянулась за телефоном.

– Да не утруждайтесь. Я зайду позже. Просто мимо шла и увидела знакомое лицо.

– Вот и идите дальше, – не унималась женщина. – Не донимайте ребёнка. Настюша, иди домой. И скажи маме, что я скоро зайду. А вас, дамочка, я запомнила, имейте в виду.

– Хорошо, – сказала встревоженно Настя и побежала в сторону дома.

Вера хотела было проследить взглядом, в какой подъезд она забежит, но суровый вид смотрительницы за детской площадкой заставил её отвлечься. Всё действительно выглядело со стороны весьма странным, Вера и сама это понимала. Но теперь она узнала и так достаточно: девочка по имени Настя оказалась реальностью и жила в доме номер десять по улице Тимирязева; было ей шесть лет, в лице её угадывались черты Гаврила и самой Веры, и, более того, стало известно имя её мамы – Лиза. Может быть, и не настоящей мамы. Это предстояло ещё выяснить. Но пока правильнее было бы ретироваться. От греха подальше. Так Вера и поступила.

***

Чем ближе Вера подходила к своему дому, тем крепче становилась её уверенность в том, что Гаврил говорил правду, и Настя её дочь. И с этой мыслью она уже ничего не могла поделать. Так и не дойдя до своей квартиры, она свернула на остановку и села в полупустой троллейбус. Вышла у двенадцатого отделения полиции, в чьём ведомстве находилось когда-то дело о похищении ребёнка. Её ребёнка. Вера подумала, что необходимо сообщить новую информацию, которая ей стала известна. Доказать её она, разумеется, ничем не могла – Гаврила не было в живых, а иных свидетелей просто-напросто не имелось. Если эту информацию проверят и она окажется ложной, то последствия станут необратимы. Хотя бы в этом Вера отдавала себе отчёт.

Но следователя, который четыре года назад сдал её дело в архив, не оказалось на месте – в прошлом году он ушёл на пенсию. Только это и остановило Веру. Она суеверно посчитала это знаком свыше и благоразумно решила ещё какое-то время подождать и не торопиться во всеуслышание заявлять о своих подозрениях. На худой конец можно было бы обратиться к частному детективу – по крайней мере, тот не создаст вокруг истории лишнего шума и не станет копаться в её прошлом, подозревая в неадекватности или в рецидиве психоза. А пока нужно сосредоточиться на похоронах.

Похороны были назначены на 14:00. Катафалк подъехал прямо к моргу. Среди провожавших Гаврила в последний путь оказались только Вера и Константин. Именно он проследил, чтобы могилу выкопали в нужном месте и к надлежащему часу. Вера решила, что будет правильным похоронить Гаврила рядом с его родителями. Формально она была хоть и бывшей, но всё же женой усопшего, поэтому смогла договориться с нужным человеком, приплатив, правда, сверху ещё три тысячи рублей.

Константин договорился и с батюшкой, чтобы тот помахал над могилкой кадилом и прочитал молитву. При этом, разумеется, не забыл упомянуть ему о «сглаженной» «Газели». Поп покивал головой и уверил, что непременно явится в отделение со святой водой – необходимо только сделать по надлежащей форме заявку.

В катафалк с гробом Константин садиться не захотел и на кладбище поехал на своей собственной машине. В салоне Вера оказалась с батюшкой одна. В чёрном платочке, растерянная, задумчивая, так и не решившая, что же ей делать дальше.

На работе она взяла давно положенный отпуск, чтобы не отвечать коллегам на возникшие у них вопросы относительно внезапно объявившегося в её жизни мужа. Да и работница из неё была сейчас никакая – ей самой не помешала бы экстренная помощь. Эта роковая поездка в хоспис снова перевернула её жизнь.

Вся церемония прощания заняла не больше пяти минут. Ещё минут десять батюшка пел басом только одному ему понятные тексты.

Константин не забыл даже купить венок – на чёрной ленте золотыми буквами было написано: «От родных и друзей». Вера хотела отдать ему за венок деньги, но тот отказался. Она расплакалась, но больше, наверное, не из-за потери любимого ей когда-то человека, а оттого, что снова в её жизни всё начинало комкаться и утрачивать чёткие очертания.

Её не успевающие формироваться мысли отвлекла фигура одиноко стоявшей чуть поодаль женщины в чёрном. Никого, кроме Кости, Веры, батюшки и двух копарей в этой части кладбища не присутствовало, поэтому понятно было, что женщина не случайно здесь объявилась, а пришла проститься с Гаврилом, пусть даже и издалека. Вера хотела подойти к ней и поздороваться – может, какая дальняя родственница, – но та, заметив её намерение, резко развернулась и поспешила к выходу. Только тогда Веру осенило – а ведь это могла быть и та самая Лиза! Вера сказала Косте, чтобы тот не ждал её и ехал домой один. Константин хоть и удивился такому внезапному изменению планов – они хотели после похорон забежать в кафе «Тихий омут», чтобы помянуть Гаврила, – но ничего Вере не возразил. Вера пошла за женщиной следом, стараясь не привлекать внимания. Но та до самой автобусной остановки ни разу не обернулась.

Стал накрапывать мелкий противный дождик. Вера сняла платок, достала из сумочки лёгкий китайский дождевик и накинула его на себя. Сев в тот же автобус, что и предполагаемая Лиза, Вера прошла в конец салона. Она уже догадывалась, что женщина выйдет на Тимирязева. Так оно и случилось. К тому времени автобус уже наполнился людьми, и на остановке вместе с Верой вышли ещё пять человек, двое из которых тоже двигались к десятому дому. Но в нужный подъезд незнакомка-Лиза вошла только одна. Вера успела ухватить закрывающуюся дверь, подождала, пока женщина сядет в лифт и только после этого со всех ног бросилась вверх по лестнице. Лифт остановился на пятом этаже, но Вере всё-таки удалось увидеть номер квартиры, в которую зашла ничего так и не заподозрившая Лиза. А в том, что это она, сомнений больше не оставалось. Теперь Вера знала всё, что ей нужно. Следовало лишь позвонить в дверь и узнать наконец то, что долгие годы оставалось для неё загадкой и причиняло ей боль.

Сняв дождевик и убрав его в сумку, Вера уже поднесла палец к кнопке звонка, когда осознала совершенно ясно, что не готова к этому разговору. Будто всё её существо окутала холодная пустота, и она не могла найти слов, с которых следовало такой разговор начать. За дверью она услышала быстро приближающиеся шаги, испугалась, развернулась и бросилась прочь, словно нашкодившая девчонка. Заскочив в открытый лифт, она спустилась вниз, и только на улице внезапная паника отпустила её, и Вера пришла в себя.

Добравшись до своей квартиры, она упала на диван и горько плакала до самого вечера, пока на мобильном не раздался звонок. Звонил Костя узнать, куда она сорвалась с кладбища и всё ли с ней в порядке. Вера и в трубку продолжала только реветь, не в силах сказать ничего вразумительного и членораздельного. Константин, не долго думая, предупредил, что сейчас заедет к ней и увезёт проветриться в «Тихий омут», куда они собирались ещё днём.

В кафе было людно, тепло и комфортно. Константин заказал лёгкий ужин, бутылку красного для дамы и безалкогольное пиво для себя.

– Рассказывай, – начал он, – куда ты там сорвалась?

И вера поведала ему всё – и о последних словах Гаврила, и о встрече с Настей, и о Лизе, которая шесть лет назад каким-то образом и с непонятной целью похитила её дочь.

Константин всё больше мрачнел, пока слушал свою напарницу. Ситуация вырисовывалась сложнее некуда.

– Тебе просто нужно пойти к ней и прямо обо всём поговорить, – сказал наконец он.

– Не смогла я сегодня. Засомневалась в себе, не знала, с чего начну, если мне дверь откроют.

– На это настрой нужен, оно понятно. Но изводить себя одними догадками тоже не дело. Мало ли что мог наплести Гаврил, упокой господь его душу, – Костя перекрестился. – Давай помянем. Всяко не чужой тебе человек.

– Давай, – согласилась Вера, и они, не чокаясь, выпили по бокалу.

– Так вот, – продолжил Костя, – мало ли на свете одиноких женщин с шестилетними дочерьми, которых зовут Настя. Так ты с ума сойдёшь, если крутить станешь в голове эти предположения.

– Может, ты думаешь, что я уже тронулась? Многие так ведь и посчитали бы, если бы я рассказала им то, что тебе сейчас.

– Брось! – нахмурился Костя. – Ну ты чего, Вер? Я о сумасшествии так, к слову. Мне, конечно, трудно представить себя на твоём месте, но, насколько позволяет фантазия, всё-таки приблизительно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Спустя столько-то лет и пройдя через все эти страдания. Я не сомневаюсь в тебе. Мир устроен дерьмово и несправедливо, не нам ли с тобой знать об этом. Но все мы имеем право хотя бы знать, почему такое случается с нами. Хочешь, я с тобой схожу?

– Нет-нет, – замотала головой Вера. – Я сама должна. Я настроюсь. Завтра же и схожу. Ты прав, без разговора из этого тупика мне никак не выйти. И спасибо тебе, Костик, за поддержку. Правда, я тебе очень благодарна. А жена твоя как на твои разъезды по вечерам реагирует? Она не ревнивая?

– Да она не знает, когда у меня смены, а когда выходные. Я у неё типа слесаря, сантехника и неотъемлемой части интерьера, – усмехнулся Костя. – На этот счёт даже не заморачивайся.

– Вижу, тебе тоже семейная жизнь нелегко даётся.

– Да ерунда. Привык уже. Мне кажется, что и у всех примерно такая картина. Детей нам бог не дал, вот и маемся каждый по своим закоулкам.

– А знаешь… Ты бы её видел! – внезапно сменила тему Вера.

– Кого?

– Настю. Она на меня похожа. И на Гаврила немного. Этого нельзя не заметить. Думаешь, тоже случайность?

– Не знаю, Вера. Ты сходи. Только постарайся говорить спокойно и рассудительно. Сразу с обвинениями не кидайся. Если она начнёт юлить, ты сразу это заметишь. Тогда только и переходи на вторую скорость, припри её к стенке, чтобы правду начала говорить.

– Может, диктофон на мобильнике включить?

– Если запишешь какие-то веские доказательства, то на суде, если надумаешь вдруг судиться, может и помочь. Но не по всем делам такое прокатывает. Включи. На всякий случай. Не помешает.

– Хорошо.

Они просидели в «Тихом омуте» ещё часа два, то поминая Гаврила, то рассказывая друг другу о своём прошлом. Константин открылся Вере с той стороны, которая до этих событий была ей совсем незнакома. И про себя Вера отметила, что теперь они стали больше, чем напарники, теперь они сделались настоящими друзьями.

***

Следующим утром Вера проснулась исполненная решимости. Голова была ясной, мысли чёткими и по существу. Вчерашние поминки явно пошли ей на пользу.

Позавтракав, она одела самое приличное своё пальто, новенькие сапоги и розовую беретку. Не забыла и зонтик, потому как дождь со вчерашнего дня так и не прекращался.

Набрав на домофоне седьмую квартиру, Вера представилась разносчицей квитанций, поднялась на пятый этаж и решительно нажала на кнопку звонка. За дверью послышались шаги, и скоро на пороге появилась хозяйка.

Она сразу узнала Веру. Это было слишком заметно по выражению её лица. Они постояли друг против друга с полминуты, каждая не зная что сказать и как поступить в этот момент. Неловкую ситуацию разрешила Настя, выглянувшая из-под руки Лизы.

– Здрасьте, – сказала она Вере. – Это тётя Вера, о которой я тебе говорила, – добавила уже для Лизы.

– Да, солнышко, – погладила её по голове Лиза. – Это тётя Вера.

– Так ты её знаешь?

– Знаю, милая. Конечно знаю. Ты иди пока к себе в комнату, а мы с тётей Верой на кухне поговорим. Хорошо?

– Хорошо, – ответила Настя и убежала, громко топая босыми ногами по полу.

– Проходи, – обратилась Лиза теперь к Вере. – Не будем делать вид, что не знакомы друг с другом. По крайней мере, я о тебе много чего знаю. И давно.

– Тебе, значит, повезло больше, – сказала Вера, проходя в коридор. – Я три дня назад даже не подозревала о твоём существовании.

– Было бы лучше, если бы так всё и оставалось, – добавила Лиза и направилась в кухню.

Вера не стала разуваться, включила свой телефон на запись и проследовала за ней.

– Чай, кофе? – саркастично предложила Лиза.

– Я бы сказала водки, но боюсь, наш разговор тогда быстро зайдёт в тупик, – ответила Вера.

– Тогда сразу приступим к сути и расставим все точки?

– Согласна.

– Я знала, – начала Лиза, – что рано или поздно это случится. Но всё равно так и не приготовилась к разговору. Надеялась, что не придётся. Но что бы я ни сказала, хочу сразу предупредить, что дочь свою не отдам.

– Это не твоя дочь, – возразила Вера.

– И уже не твоя. Ты же понимаешь. Прошло шесть лет. Она никогда не будет считать тебя своей матерью. Так получилось. Извини. Впрочем, мне не за что извиняться.

– Вот как? – Веру такое начало разговора сразу стало выводить из себя.

– Она и по документам моя дочь. Если попытаешься что-то оспорить, у тебя всё равно ничего не получится. И не пытайся записывать наш разговор. Это только усложнит ситуацию, но закончится в любом случае для тебе ничем.

– Это мы ещё посмотрим. Я не понимаю, как вообще можно было на такое пойти.

– Ты поймёшь, когда я всё расскажу. Только телефон выключи. Я не даю согласие на запись.

– Вряд ли я смогу тебя понять, – сказала Вера, достала из кармана мобильник и отключила на нём диктофон.

Лиза покачала головой.

– Я и не сомневалась, – заметила она. – Ну ладно. Тогда слушай. Семь лет назад, в то время, когда ты забеременела, Гаврил готов был уже с тобой разводиться. Наверняка ты сама всё тогда понимала. Оставались только технические детали. Но когда он узнал, что с будущим вашим ребёнком не всё в порядке, то запаниковал.

– Что значит не всё в порядке? О чём ты?

– Врождённый порок сердца. Дефект межжелудочковой перегородки плюс коартация аорты. И всё это в очень опасной форме.

– Бред, – замотала головой Вера. – Все анализы и УЗИ были в полном порядке.

– Это Гаврил так тебе говорил. Он же тебя вёл. Он с самого начала знал о проблемах.

– Зачем ему было врать?

– Затем, что ребёнку можно было помочь. И сделать это могла только я.

– Каким образом?

– Я единственный специалист в стране, которому была под силу такая операция. Вернее, я была таковой в то время.

– Ты хирург?

– Да. В прошлом. Сейчас преподаю в медицинском. Сама я детей иметь не могла. А тут выдался такой случай. Без моей помощи девочка не прожила бы и месяца после рождения. И мы с Гаврилом решились пойти на это. Он выкрал Настю. Я всё то время, пока ты вынашивала ребёнка, имитировала беременность. Я лежала в соседней с тобой палате. Одна. Гаврил делал вид, что курирует и меня. Я тоже родила, по нашей легенде, девочку. Он так подгадал время моих «родов», что в отделении, кроме него и охранника в ту ночь больше не было никого. Он просто взял Настю и принёс её ко мне в палату. Мы оформили ребёнка, как моего. Никто не заметил подлога. Через пару дней я выписалась, и вскоре операция на сердце прошла успешно.

– Мне трудно поверить в то, что ты говоришь.

– Верить или нет – это твоё дело. Но всё было именно так. Гаврил в одинаковой степени хотел с тобой развестись и в то же время сохранить жизнь девочке. У вас всё равно не хватило бы денег на такую операцию, если бы Настя оставалась с тобой. Мне позволили её оперировать без очереди и бесплатно лишь потому, что считали моей дочкой. Это я поставила такое условие Гаврилу. И он не мог отказаться. К тому же он любил меня. Это после, спустя пару лет, он начал корить себя за сделанное. Особенно, когда узнал, что ты попала в психушку. Но поздно было что-то менять. Да и не было никакой необходимости. Настя росла здоровой и счастливой, под присмотром лучшего специалиста и любящей матери. Что ещё было желать для ребёнка? Слабаком оказался Гаврил. Пить начал, грозился, что обо всём расскажет тебе, денег стал требовать за то, чтобы продолжать сохранять всё в тайне. Особенно от тебя.

Вера молчала, не зная, что ещё говорить. Услышанное с трудом умещалось у неё в голове. И вроде вот понимала она всё, но никак не могла согласиться с такой вопиющей несправедливостью. Одно только успокаивало сейчас – Настя была жива. Просто нужно всё ещё раз обдумать и найти пути к какому-нибудь решению.

– Через два дня мы уедем, – снова заговорила Лиза. – Давно это надо было сделать. Меня институт держал. Да и за Гаврила переживала. Не за жизнь его, а за его молчание. Жить ему всё равно оставалось немного. Это было понятно. Я ждала, когда это случится. Тогда и сорвались бы мы с дочкой с места. И вот этот день настал. Только тебя я не ожидала увидеть.

– И что нам теперь со всем этим делать? – тихим голосом спросила Вера.

– Я уже сказала всё, что хотела, – заключила Лиза. – Других вариантов нет. Мы уезжаем, а ты остаёшься.

– Это жестоко с твоей стороны.

– А я давно не романтик. Я мыслю реалиями. А реалии говорят о том, что Настя никогда не сможет поверить в то, что ты её настоящая мать, а я просто воровка, хоть и спасшая её жизнь. А если и сможет, то это непременно сломает её жизнь. Ты этого хочешь?

Вера молчала, в глубине своей понимая, что Лиза в чём-то права. Ломать жизнь дочери она не хотела. А притворяться и дальше хорошей подругой Лизы, чтобы хоть иногда иметь возможность общаться с Настей, не смогла бы себя заставить. Между ними не было ничего общего, кроме вот этой беззащитной души, спрятавшейся в соседней комнате и наверняка пытающейся сейчас вслушиваться сквозь дверь в разговоры взрослых. Они и теперь-то рисковали, иногда превышая допустимую громкость своего диалога.

Так Вера ничего и не сказала в ответ. Просто развернулась и вышла из квартиры, чувствуя, как слёзы градом скатываются со щёк на пальто.

***

Наконец-то дождь перестал приниматься по десять раз за день. Запоздалое бабье лето пришло и в их город. Небо очистилось, солнце слепило глаза, отражаясь осколками в мокром от луж асфальте. Всё вокруг было усыпано красно-жёлтой листвой, которую дворники не успевали сгребать в кучи. Повсюду слышалось воркование голубей и повеселевшие голоса людей. Почти никто уже не надевал маски, посчитав, что худшее позади. Вера знала, что это далеко не так, но и ей тоже не хотелось думать о плохом. Толпами повалили в лес грибники, все маршрутки оказались ими забиты.

Третий день подряд Вера приходила к десятому дому, вставала под козырьком самого крайнего подъезда и наблюдала за детской площадкой. Хотя бы одним глазком она хотела ещё раз увидеть Настю. Только увидеть, и ничего больше. Передумав про себя миллион мыслей, она не отыскала среди них той единственной, за которую можно было бы уцепиться и что-то в конце концов придумать для того, чтобы восстановить справедливость. Но у Лизы на руках имелись все козыри, и она выложила их перед Верой в первом же разговоре, наверняка зная, что у той нет никаких шансов. Да и справедливость эта касалась одной лишь Веры, для одной её имела неоспоримую ценность – для всех остальных, и для Лизы, и для Насти, это стало бы трагедией, способной отравить всё их дальнейшее существование. Но как же так?! Мир как бы в этой справедливости вовсе и не нуждался, в мире всё находилось в равновесии, и эту хрупкую иллюзию счастья Вера могла только нарушить, растоптать, вывернуть наизнанку, представ вовсе не защитницей и обличительницей злодейства, а самим злом почти в чистом его виде. И ещё Вера боялась сорваться и в случае неудачи вновь оказаться на больничной койке.

За три дня среди играющих детей ни разу не появилась Настя. Неужели, как и обещала Лиза, они спешно покинули город? Всё та же публика наблюдала за Верой с другой стороны площадки – бабушки и две подруги с коляской. Наверняка Вера снова вызвала подозрения у злючки, отчитавшей её в прошлый раз. Всё здесь было по отношению к Вере чужим, агрессивным, холодным и скользким. Никто тут не желал её видеть, в этом дворике и в жизни этих людей она была лишней, как кухонный таракан. И это подавляло её волю ещё сильнее, всё больше спутывало её чувства и мысли.

Безответное ожидание сделалось совершенно невыносимым. Улучив момент, когда наблюдатели со скамеек увлеклись какой-то общей беседой, Вера покинула свой наблюдательный пост и пошла к первому подъезду. Опробованным в прошлый раз способом она проникла внутрь и поднялась на пятый этаж. Встала у двери квартиры номер четырнадцать и прислушалась. За дверью глухо шумели голоса и раздавались звуки шагов. Она не собиралась звонить, просто хотела убедиться в том, что Настя ещё в городе.

Откуда-то сверху послышался шум отпираемой двери. Вера встрепенулась. Затем раздались шаги прыгающих по ступенькам ног. Так мог спускаться по лестнице только ребёнок. Вера надела на лицо маску и сделала вид, что поднимается выше. И действительно, навстречу ей бежала девочка примерно такого же возраста, как и Настя.

– Здравствуйте, – сказала она, посмотрев на женщину.

– Здравствуй, – ответила Вера и пошла выше.

На шестом она остановилась. Девочка позвонила в какую-то из квартир на пятом. Дверь открыли.

– А Настя дома? – услышала Вера.

– Дома, – это был голос Лизы, Вера его сразу узнала. – Настя! К тебе Полина, выйди к ней на минутку. Только недолго. Надо уже спешить.

Сердце замерло в груди у Веры.

– Привет, – сказала Настя, выбежав на площадку.

– Ты когда уезжаешь? – спросила её подружка.

– Через полчаса.

– Значит, уже не выйдешь гулять?

– Нет. Чемоданы собираем.

– Ну-у… Я думала, сегодня ещё погулять успеем. Чего тебя два дня не было?

– Да я болела немного. Температура тридцать восемь.

– Прошло?

– Прошло.

– А ты спросила про город-то? Запомнила?

– Да. Шепси. Это не город, это село такое.

– Шепси, – повторив, усмехнулась подружка. – Смешное название. А там море есть?

– Да. Там река течёт, так же называется, и она прямо в море впадает. Я по карте смотрела. Мама говорит, что сейчас там ещё плюс двадцать пять. Но купаться, наверно, всё равно уже холодно.

– Везёт тебе.

– Да ну, – возразила Настя. – Чего везёт-то? Я бы здесь лучше осталась. Я же никого там не знаю. Скукота.

– Ты мне напиши, как приедешь. И фотки скинь. Ладно?

– Ладно. Я тебе из поезда ещё напишу. Мы до Москвы сначала поедем.

– А долго ехать?

– Послезавтра будем на месте. Не хочется мне уезжать.

– А мы с мамой в гости приедем к вам в следующем году, она мне так сказала.

– Здорово. Давай. Я буду тебя ждать. Я там разведаю пока всё, а потом свои тайные места тебе покажу.

– Ладно. Пока тогда. Я на улице, если что.

– Пока.

Дверь закрылась. А девочка поскакала по ступенькам дальше вниз, не воспользовавшись лифтом.

Вере повезло так удачно оказаться в нужное время в нужном месте и остаться при этом незамеченной. Можно ещё позвонить Косте и успеть вместе с ним на вокзал, чтобы проводить дочку до самого поезда. Глазами только, конечно. Сегодня у Константина был выходной, и он наверняка ей не откажет.

Вера чувствовала себя глупо. Почему ей приходится прятаться, словно это не Лиза, а она совершала преступление? Ей хотелось просто взять дочку за руку и увезти далеко-далеко, чтобы никто их никогда не нашёл и даже не вспомнил о их существовании. Но этого «далеко-далеко» не было у неё на примете. А того, что имелось, хватало лишь на мечты, на боль и на не утихающую обиду. Обиду на Гаврила за то, что он молчал всё это время, и за то, что рассказал тогда, когда было уже поздно что-либо изменить; обиду на себя, что ни разу не заподозрила мужа в причастности к тому похищению в роддоме; обиду на следователя, который только и думал о своей пенсии, а не о деле, от которого зависела судьба Веры.

Она позвонила Косте. Тот оказался свободен, или, по крайней мере, так ей сказал, пообещав, что сейчас же подъедет к автобусной остановке. Вызывать такси Вера побоялась – неизвестно, сколько пришлось бы его ждать. А на Костю она могла вполне положиться.

Вера выбежала из подъезда и минут через десять была уже в назначенном месте, где её ждал на своём тёмно-синем «Ауди» Константин. Она заскочила в кабину, и они покатили на другой конец города, в сторону железнодорожного вокзала.

Вокзальная суета, продуваемая тёплыми потоками кондиционеров, передалась Вере. Ей казалось, что это она собирается куда-то ехать. «А что, – подумала Вера, – может, и мне взять билет и укатить следом за Настей? Продать квартиру у себя в городе и переселиться в это село со смешным названием, чтобы каждый день иметь возможность её видеть?» Безумная мысль, которую она тут же отогнала. Эта затея могла бы окончательно сломать её жизнь и превратиться просто-напросто в пытку.

Вера посмотрела на табло. Поезд прибывал через десять минут. Она спряталась в самом людном месте у касс и стала наблюдать за центральным входом. Вскоре там появились и Настя с Лизой. Лиза выглядела озабоченной и усталой. Настя улыбалась и всё время тянула её за руку в разные стороны – то к ларьку с разноцветными тетрадями и карандашами, то к автомату с игрушками, у которого кучковались другие дети. Ей всё здесь было интересно. Расставание с городом, где она провела почти семь лет своей жизни, казалось, уже не печалило её – впереди ждало море, жара плюс двадцать пять и новые знакомства. Жизнь продолжалась, обещая быть красочной, как ларёк, и бескрайней, как южное море. Настя была счастлива, и, глядя на неё, Вера невольно улыбалась, совсем забыв о себе. Неужели она посмеет разрушить надежды этого хрупкого существа? Неужели найдёт себе оправдание, если выплеснет на неё свою боль и свою правду? Нет. Она не сделает этого. Поступив так, она окажется хуже Лизы – та хотя бы спасла девочке жизнь. Она должна позволить этому счастью продолжаться. Она должна уйти. Может быть, когда-то потом, много лет спустя, когда её Настя станет совсем взрослой, Вера и расскажет ей историю своей и её жизни. Такое возможно. Но это потом, это не сейчас, не в эту минуту. В эту минуту Вера была счастлива счастьем своей дочки. И этого ей было достаточно.

Мысленно она сказала Насте «до свидания» и вышла с вокзала, отчего-то убеждённая в том, что отныне всё будет хорошо.

20 ноября 2022 г.