Павел, как обычно, встал рано, в половине седьмого. Аккуратно, чтобы не разбудить жену, перебрался в своё инвалидное кресло, сгрудил на коленях одежду и укатил в ванную. Весь этот ритуал он повторял уже седьмой год, с самого первого дня, когда они поженились и въехали в новенькую двухкомнатную квартиру в пятиэтажке недалеко от Сокольников. Городской спортивный комитет по старой памяти о былых Пашкиных заслугах подсуетился и выбил для него льготную ипотеку, оплатив к тому же и первоначальный взнос. Для Павла это стало сюрпризом. Для городского комитета – способом отчитаться перед начальством, лишний раз доказав небесполезность своего существования и по назначению потратив остатки бюджетных средств перед отчётным периодом. Пришлось, правда, Павлу засветиться пару раз на местном кабельном телевидении, отрабатывая свою удачу. Но в немногословных речах своих он был вполне искренен. По-другому он и не умел, наивно полагая, что комитет и впрямь помнит о том, как десять лет тому назад он выигрывал во славу его областные соревнования по плаванию. Разумеется, комитету было на это не то чтобы наплевать, но всё же и не в том состоянии были у него кадры, чтобы могли помнить, что было при совершенно других людях, которые за десять лет раза четыре успели сменить свой состав. Тем не менее была одна вещь, о которой приходилось помнить всем. Не могли не держать этого в голове, поскольку амбициозная молодёжь, мечтающая о блистательном спортивном будущем, должна была прежде проплыть стометровку быстрее, чем проплывал её когда-то Павел Сапаров. Областной рекорд до сих пор принадлежал ему, и никто даже близко не мог к этому времени подобраться.

Павел побрился, почистил зубы, оделся и проследовал на кухню, чтобы успеть приготовить завтрак. В половине восьмого прозвенит будильник, проснётся жена и начнётся новый день его хоть и однообразной, но вполне себе уютной и почти ничем не отличающейся от других жизни.

Завтрак был примитивен: луковая пережарка, рваный сырный лаваш и три яйца перемешивались – и получалось что-то вроде омлета. Маша его обожала, потому что обычный омлет организм её не принимал, что-то не так было с усвоением лактозы. И Павел был рад, что может порадовать супругу таким бесхитростным блюдом. Сам он в еде был неприхотлив. Пока жена была на работе, он готовил для себя простецкий обед, чаще всего состоящий либо из пельменей, либо из ухи со скумбрией или с консервированными бычками в томате. Такое для Маши было уже не комильфо, и потому она предпочитала обедать в кафе, которое располагалось на первом этаже в том же самом здании, что и туристическое агентство, где она работала. Ужин она готовила дома сама. И это всегда была гастрономическая сказка для Павла. Готовить Маша умела. Правда, в последнее время делала это всё реже, сначала через день, а потом и вовсе раз в три-четыре дня. Павел и к этому легко привык. Неприхотливость его выходила далеко за рамки кулинарии. Маша не интересовалась, голоден он или нет, а он не спрашивал, почему её вечернее колдовство у плиты стало таким редким. Он и себе старался не задавать лишних вопросов. Если жизнь меняется хоть в чём-то, пусть даже в таких мелочах, значит они не ходят по кругу, а двигаются куда-то вперёд.

Павел услышал, как прозвенел в спальне будильник. Минут через десять вошла Маша, слегка помятая после сна, но от этого не менее милая. Такой мог видеть её только он, будто бы обладал тайной, никому, кроме него, недоступной. Маша поцеловала его в губы и проворковала:

– Привет.

– Привет, – ответил ей Павел, раскладывая по тарелкам завтрак.

– Сне́га навалило. – Маша раздвинула на окне шторы.

Поток холодного воздуха ощутимо обдал Павла, так что по спине побежали мурашки.

– Какая мерзость, – добавила Маша. – Брр, – и передёрнула плечами.

– Середина ноября, – заметил Павел и поставил на газ чайник. – Ничего удивительного. Хотя, конечно, как всегда, неожиданно.

– А знаешь, – задумчиво произнесла Маша, – в Египте сейчас плюс сорок. Можешь себе представить?

– Могу. И думаю, что плюс сорок – это не лучше снега. Забыла, как маялась в июле от духоты? А и было-то всего плюс тридцать три.

– Нет уж. Лучше пусть будет жара. И ты не сравнивай Египет и Москву. Там влажность, а у нас воздух сухой, оттого и кажется ещё жарче. Ненавижу зиму. Надо было переезжать в Краснодар.

– А там не бывает зимы?

– Бывает. Но не как у нас. Ветрено в январе, ну, и слякоть, конечно. Куда без неё. И снег выпадает. Но всё равно – осень тёплая, а весна начинается рано. Три месяца непогоды можно перетерпеть. А не шесть. Смотри – ноябрь, декабрь, январь, февраль, март, апрель, – Маша стала загибать пальцы. – Да октябрь ведь тоже чаще бывает не пойми что. И весь май то ветра́, то заморозки. Считай, что и все восемь месяцев на улицу без пальто не выйти.

– Что-то ты сегодня с утра разошлась не на шутку, – улыбнувшись, сказал Павел и выключил засвистевший чайник. – Я давно тебе говорю, взяла бы путёвку да поехала отдыхать.

– Ой, Пашка, – простонала жена. – Не дави на больное. Тебя же ведь не затащишь. А одна я, сам знаешь, трусиха. Не могу. Я как врач, который лечит больных, а сам боится уколов. Втюхиваю путёвки молодым парам – и скрежещу зубами от зависти. Везёт же людям. Тут одна парочка, завсегдатаи в нашем агентстве, по четыре раза в году катаются к морю. Откуда только у людей столько денег и свободного времени?

– Может, – предположил Павел, – сдают квартиру, которая досталась в наследство от покойной бабушки где-нибудь в центре. А если таких квартир две, то можно и по полгода жить в Черногории и нигде не работать.

– Не получится, – доедая Пашкин омлет, со знанием дела произнесла Маша. – В Черногории жизнь не дешёвая. На шестьдесят тысяч в месяц вдвоём особо не потусишь. Да чего считать чужие деньги? Раз могут люди, то и молодцы. Поехали вдвоём, Паш, а?

– Маша, ну не начинай опять. Какой там тебе со мной будет отдых? Одни заботы. Не понимаю, почему ты так боишься поехать одна.

– А ты не боишься?

– Так ездят же люди – и ничего. Тебе не шестнадцать лет.

– Ездят, Пашуль, а потом, знаешь, бывает, что возвращаются не одни.

– Ну ты же у меня не такая.

– Сегодня не такая, а там, глядишь, и голову от морского воздуха потеряю.

– Там вот, значит, чего ты боишься?

– Да шучу я, дурачок. Шучу. Ну на кого я тут оставлю тебя?

– Я уже большой мальчик. Справлюсь. На две недели продуктов хватит. А задницу себе подтереть, слава богу, ещё в состоянии.

– Фу, Пашка. Ну не за столом же.

– Прости, – засмеялся Павел.

– Ладно, – закончив завтрак и поставив посуду в раковину, заключила супруга. – Пора мне собираться. Сегодня день будет тяжёлый.

– Слушай, – продолжая думать о затронутой теме, сказал Павел, – а ты подругу какую-нибудь с собой прихвати. С подругой-то будет не так страшно.

– Ага, – усмехнулась Маша. – Все подруги мои с мужьями, кто ж их со мной отпустит. С чего бы вдруг? А другие все нищеброды, даже загранпаспорт не у всех есть. Нет, Паша, это не вариант.

– И всё же ты подумай. Кто-нибудь да найдётся.

Через полчаса жена закрыла за собой дверь. Павел помыл тарелки, выкурил сигарету и проехал в маленькую комнату к компьютеру. Это было что-то вроде его рабочего кабинета.

Пенсии по инвалидности, даже учитывая довольно приличную зарплату супруги, не хватало, чтобы оплачивать ипотеку. Вячеслав Константинович, бывший его тренер по плаванию, ещё пять лет назад уговаривал Павла открыть секцию для таких же инвалидов, как он, выбил даже для этого кое-какой бюджет. Но потом на более высоком уровне это дело забуксовало, а вскоре и у Константиныча случился инфаркт, после которого он пожил всего неделю и тихо ушёл из жизни, даже не успев попрощаться. Да Павлу особо и не хотелось снова идти в бассейн, бередить душу воспоминаниями о годах своей удалой молодости. Но деньги зарабатывать как-то было необходимо. В обществе инвалидов предложили ему собирать патроны для лампочек. Проработал он там месяцев пять, пока сосед из тридцать седьмой не продал свою квартиру и не переехал жить в Петербург. С третьего этажа, где располагалась квартира Павла, он ещё мог задом потихонечку съехать вниз на своей японской коляске, но обратно подняться ему помогал этот уехавший сосед, Толик. Хороший мужик. Они возвращались со своих смен примерно в одно время, так что тому не составляло труда помочь Павлу. Жили они в обычной хрущёвке, хоть и новой, в которой лифта, разумеется, по проекту не предполагалось. Пришлось оставить работу и придумывать что-нибудь такое, для чего можно было бы не покидать пределы квартиры.

Вообще, удивительно, что страна, потерявшая во второй мировой больше всего людей и имевшая ещё больше вернувшихся с фронтов инвалидов, совершенно не позаботилась, отстраивая разрушенные города, о нормальной инфраструктуре, которая позволила бы лишившимся ног и рук ветеранам вести полноценную жизнь. Да она должна бы по логике вещей быть самой продвинутой в Европе в этом плане. Но ни начальство, ни здоровые советские люди, ни сами искалеченные войной, – никто даже не задумывался об этом. Ещё сам будучи чемпионом, Павел не сопоставлял этих простых фактов. Всё, казалось, устроено правильно и справедливо, всё на своём месте, для каждого есть занятие, и с голоду, вроде как, никто не умирает. Теперь-то он столкнулся с реальностью лицом к лицу. И реальность эта была сурова. Всё в ней держалось исключительно на людской доброте и бескорыстии. На доброте самых простых соседей, знакомых и незнакомых, имена которых через сто лет даже никто не вспомнит.

Воскресив в памяти своё филологическое прошлое, он решил поискать работу на удалёнке. Порылся на сайтах работодателей, но подходящего ничего так и не отыскал; либо требовался многолетний писательский опыт, либо практика журналиста со знанием истории на уровне кандидата. Попался на глаза один сервис, где требовалось писать самые обыкновенные статьи на всевозможные темы: азартные игры, закон и право, домашние животные, религия, эзотерика и много чего ещё. За тысячу знаков платили обычно около ста рублей. Попробовал. Ничего сложного. Даже понравилось, хоть поначалу никто даже статей его не смотрел, не то чтобы покупать. Но когда количество их перевалило за сто, продажи сначала покапали, а потом и потекли ручейком. На жизнь стало хватать.

Павел открыл текстовый редактор, подумал недолго и напечатал название задуманной на сегодня статьи: «С капибарой не будет скучно». Почесал затылок. Нет. Лучше вот так: «Нескучная капибара». Всё равно что-то не то. Павел снова стёр заголовок. Курсор ожидающе замигал на белом полотне электронной страницы. Ещё полчаса назад, когда они беседовали с женой, мысли, казалось, переполняли Павла. Он точно знал, о чём хочет писать. А теперь вот сел – и словно выросла стена между ним и экраном. Еле-еле набрал абзац. И снова удалил текст. Может, сменить тему и написать о трудностях, которые испытывают в больших городах колясочники? Но никто не купит такую статью, никому она не нужна. Лучше о параде планет, о тринадцатом знаке Зодиака – Змееносце, о новой странной находке, сделанной марсоходом… Всё-таки рано выпавший снег будто охладил и его душу. Захотелось забраться под одеяло и забыть о работе. Такие минуты отчаяния в последнее время случались всё чаще. И заканчивались всегда одним и тем же – в сотый раз он прокручивал в памяти тот день, который разделил его жизнь на две не похожие друг на друга половинки. Словно это были два незнакомых друг с другом человека: молодой парень со страстным желанием покорить мир – и умудрённый опытом старец, видящий глубокие смыслы в самых заурядных вещах. Формально он вовсе не был, конечно, стар. Всего лишь каких-то тридцать лет – для нормального мужика самое время реализовываться в карьере. Но чувствовал он себя значительно старше. Когда у тебя трещина в позвоночнике и вдобавок неблагоприятный диагноз, когда ты месяцами замкнут в четырёх стенах, – тебе открываются совершенно иные смыслы, и принятие их происходит быстрее, поскольку ничто не отвлекает от созерцания.

В тот день, 18 апреля 1990 года, они с другом Сергеем, как обычно, проводили время в бассейне. Это был не тренировочный день, и плавали они в своё удовольствие, дразня друг друга своими умениями: если Павел был превосходным пловцом, то Сергей два дня назад получил кандидата в мастера спорта по прыжкам с вышки. И в этом соперничестве Сергей всё же потенциально был победителем, и не потому, что плохо плавал (плавал он превосходно), а потому что Павел с детства боялся высоты. Сергей, зная об этой слабости своего друга, тем не менее всегда был с ним деликатен, старался не бравировать своим мастерством и даже поспособствовал тому, чтобы Павел научился бороться со своим страхом. Натренировавшись на трёхметровом трамплине, Павел время от времени рисковал прыгать и с пятиметровой вышки. Но вот на десятиметровую он мог только забраться и молча наблюдать за тем, как его друг, закручивая в воздухе немыслимые пируэты, почти без брызг делает элегантный вход в воду. Стоило Павлу всего лишь подойти к краю этой вышки и посмотреть вниз, как голова его начинала кружиться, к горлу подступал ком и ноги делались непослушными. Мысль о том, чтобы совершить самый обыкновенный прыжок, без всяких акробатических элементов, казалась безумием, сравнимым с прыжком в бездну.

Тот апрельский день выдался самым обыкновенным. Они немного поплавали, попрыгали с трамплина, побесились с ватерпольным мячом и под конец привычно забрались на вышку. Только потом, много дней спустя, Павлу чудилось, будто предчувствие беды всё же мелькало в его сознании за несколько минут до рокового прыжка Сергея. Но он мог, конечно, это себе надумать, слишком въедливо разбирая в памяти каждое из мгновений, вроде того, что Сергей в тот день казался ему болезненно бледным и не смог ни разу обыграть его в поло. Он и к краю вышки подходил с какой-то неуверенностью, не свойственной ему никогда раньше. Прыжок, неуклюжее движение рукой – и голова Сергея гулко ударяется о самый край вышки. Он беспомощно барахтается в воздухе, пытаясь в первые мгновения выровнять свой полёт. Но всё напрасно. Он плюхается со всей дури о воду и всплывает спиной к верху. Видимо, потерял сознание. Павел в те секунды забыл о своём страхе. Спускаться вниз по лестнице было бы слишком долго. Сергея требовалось вытаскивать из воды немедля. Да, он-то забыл о страхе и прыгнул, не раздумывая, вниз. Но вот страх, живущий в нём от рождения, вовсе никуда не уходил из подсознания и просто-напросто отключил его мозг, когда Павел ещё не успел сгруппироваться. Удар о воду пришёлся всей поверхностью спины. Позвоночник не выдержал. Ничего этого Павел, разумеется, не помнил. Все последующие события он знал только со слов Сергея. Тот очнулся в воде в тот миг, когда его друг уже оторвался от вышки. Он осторожно вытащил его из бассейна и вызвал скорую. Вот так они поменялись ролями – спасителя и спасённого. Поначалу Сергей сильно переживал, считая себя виновником такого несчастья. Это Павел должен был его спасти, и всё закончилось бы тогда чистейшим триумфом дружбы. Да даже если бы тот испугался и не стал прыгать – и в этом случае все остались бы живы и здоровы и ни у кого не возникло бы друг к другу никаких претензий. Но случилось так, как случилось. И назад уже ничего не вернёшь. Павел принял своё новое положение мужественно, чего от него никто почему-то не ожидал. Все помнили его дерзким, настойчивым и жизнелюбивым. Боялись, что он сломается, озлобится на себя и на весь мир. Накручивали себя, говорили странные вещи, словно ребёнку, не понимающему, почему он родился не таким, как все. Но страхи друзей и близких оказались напрасными. Павел остался таким же жизнелюбивым, искренне не считавшим никого виноватым в таком повороте своей жизни. И все увидели это и успокоились. Даже Сергей изгнал из себя это дурацкое чувство вины и был по-настоящему рад, когда Маша вышла, несмотря ни на что, замуж за Павла. Она Сергею всегда нравилась в институте, одно время он даже ухаживал за ней, пока не появился Павел. Девушка предпочла Павла. И Сергей не затаил обиды, не интриговал, даже спьяну ни разу не обмолвился об этой своей неудаче. И всё же с годами несколько отдалился от друга. В гости стал заходить всё реже, телефонные разговоры их становились короче. Сергей продолжал жить холостяком, забросил большой спорт, предпочтя тренерскую деятельность в группе для малышей, и к тридцати двум годам облысел, отчего обнажился его шрам, оставленный 18 апреля 1990 года той злополучной вышкой.

Павел вздохнул. Снова посмотрел на экран и написал: «Боязнь воды и как с этим бороться». Но едва родившуюся идею перебил звонок на мобильный. И какое совпадение – звонил Сергей.

– Привет, Серёга. Не поверишь, только что о тебе думал.

– Привет, дружище, – раздалось на другом конце. – Ну, как говорится, вспомни заразу – появится сразу. Как жив-здоров?

– Да ничего, потихоньку. Рад тебя слышать. Давненько ты не звонил. А заходил уж и не помню когда последний раз.

– Извини, Паш, замотался совсем. Три группы уже веду в бассейне. Домой возвращаюсь в девятом часу, только ужин успеваю согреть. А на выходные столько дел накапливается, что едва к понедельнику разгребаю.

– Не женился?

– Да какое там, – Сергей вздохнул. – По дискотекам теперь лысиной светить не потащишься. В ночных барах сам знаешь какой контингент. Вот мне бы с девками молодыми группу набрать – тогда был бы хоть какой шанс. Но мне всё малышню подсовывают. Встречался тут с одной пару месяцев. Занудная, ну прямо до чёртиков. Не знал уж как отшить. Слава богу, сама догадалась и заблокировала контакты. Вот такие дела, друг. А как Машка? Детишек так и не запланировали?

– Рано, Серёг, ещё. Время есть. За ипотеку надо сперва расплатиться. Один месяц остался. К новому году вылезем, наконец, из долговой ямы. А Машка захандрила сегодня с утра, как снег в окно увидала. Не любит зиму. Сплин на неё каждый год в это время нападает.

– Это новость хорошая. Это я про ипотеку. А Машке просто развеяться как-то надо. У меня осенью тоже огонёк в сердце затухать начинает. Да и в комплексе холод стоит собачий, пока толком топить не начнут. Домой прихожу – в ду́ше по полчаса отогреваюсь. Старая кровь не греет.

– Да брось. Какие мы старики? Самое время начинать жить в полную силу.

– А слушай, – воодушевился вдруг Сергей. – Я же тут первый раз в жизни на море собрался. Представляешь? На Средиземное. В Сус. «Отель Париж», всё включено, пять минут пешком до пляжа, и цены вполне себе по карману.

– С тремя-то группами можешь себе позволить.

– Завидуй, завидуй, – шутливо сказал Сергей. – Когда вернусь, обязательно забегу с подарками и покажу тебе тунисский загар.

– Ловлю на слове. А когда отъезд?

– Через две недели планирую. Да я, собственно, только место само присмотрел. А путёвку ещё в агентстве оформить надо.

– Ну, счастливо тебе отдохнуть на просторах солнечной Африки.

– Спасибо. Рад был с тобой поболтать. В общем, жди в гости.

– Жду. Пока, друг.

– Пока.

Павел просидел за компьютером до 16:00, так и не придумав ни слова. Ни о боязни воды, ни о таинственных капибарах. Вместо этого он смотрел на картинки, на которых под голубым безоблачным небом раскинулись великолепные пляжи Суса. Великолепие их сводилось единственно к самодостаточной красоте моря как такового. Остальное всё было на скорую руку слепленной декорацией, чтобы убедить туристов в том, что они прикоснулись к чему-то античному и имеющему глубокий смысл. Даже древние крепостные стены и узкие улочки выглядели на фоне фасадов отелей и магазинов нездешними, неуместными – этакая эклектика, претендующая на многогранную историчность. Ему больше нравился Сен-Тропе с его аккуратными бухточками и сбегающими со склонов гор к морю маленькими домиками. Хотя, видел он это только в фильмах о жандарме с неподражаемым Луи Де Фюнесом. Да и разница в ценах, если сравнить Лазурный французский берег и Средиземное море Туниса, говорила не в пользу первого. Сен-Тропе им с Машей не по карману, а вот Сус, действительно, получался вполне бюджетным, если взять путёвку на начало декабря. Тот же «Отель Париж» предлагал двухместный номер на девять дней всего лишь за восемь тысяч рублей. Правда, и звёзд этот отель вообще не имел. А вот в трёхзвёздочном «Сус Сити» цена уже была чуть повыше – двенадцать с половиной. Но тоже вполне терпимо. Даже на пятизвёздочный они вполне могли бы и потянуть. Они… Нет, нет. Не хочет он становиться для своей супруги балластом. Это в теории всё выглядит просто – типа цивилизация добралась до туристов, и хоть с коляской, хоть на костылях ты доберёшься в нужное время в нужное место. Вон какая крутая лестница при парадном входе в «Отель Париж», и ни единого намёка на пандус. Может, конечно, есть для людей с ограниченными возможностями, как вежливо учат говорить про подобных Павлу, какой-то особый вход в здание, вдали, так сказать, от здоровых респектабельных граждан. А вдруг нет? Решать проблемы впопыхах, вместо того, чтобы наслаждаться песком и морем, не самая лучшая затея. «Может, – подумал Павел, – попросить Сергея, чтобы он взял с собой мою Машу?! Они прекрасно друг друга знают. Серёге будет даже приятно. Или нет? Может, он захочет приударить там за какой-нибудь дамой. Ну и что. Скажет, что Маша – его сестра. Делов-то. И Маша относится к Серёге хорошо. Когда-то ведь они даже симпатизировали друг другу». С этой внезапно возникшей мыслью Павел прилёг на диван, да так и уснул и оказался в мечтах своих на диковинном пляже, где перемежались между собой жёлтые домики Сен-Тропе и серые стены полуразваленных крепостей, которые штурмом брали бронзовые красотки в соломенных шляпах с бутылками «Колы» вместо мечей.

***

Когда Маша вернулась домой с работы, то застала Павла мирно сопящим на диване со странной улыбкой на лице. Будить она его не стала. День действительно выдался очень тяжёлым, клиенты были особенно капризны и непреклонны, – то ли ноябрьский снег подействовал на них так же, как и на Машу, то ли это была такая закономерность, потому что поздней осенью, невзирая ни на какую погоду, всегда косяком шёл именно вот такой клиент. Маша была хмура и задумчива. Какая-то полумысль повисла туманным облаком в её голове, и она никак не могла уловить её сути. Что-то было пугающее в этой полумысли, что-то чужое, как будто Маша хотела признаться самой себе в преступлении, но точно не помнила, совершала она его или же это был только сон. Может, она сама же и нагнала этого тумана себе в голову, чтобы отложить на время признание, пожить ещё немного прежней привычной жизнью среди знакомых людей и предметов. Маша решила даже приготовить ужин и порадовать Павла каким-нибудь кулинарным изыском. А признания подождут. Всё потом.

Когда ужин был уже почти готов и по квартире разносились аппетитные запахи восточных приправ и мяса, на кухне появился очнувшийся от своих грёз Павел.

– Вот это я отрубился, – удивлённо воскликнул он. – Даже не слышал как ты пришла. Привет.

– Привет. Ты с такой блаженной улыбкой спал, что я решила не прерывать твоих грёз. Что тебе снилось?

– Ой, ты не поверишь. Будто я всё-таки уехал на море и загорал на пляже.

– Ничего себе. Надеюсь, со мной?

– Ты только не расстраивайся, любимая, но, кажется, я тебе изменил, пока мускулистый массажист-мулат колдовал над твоим телом, – пошутил Павел.

Маша рассмеялась.

– Я бы сейчас от массажа не отказалась.

– Слушай, – Павел сделал серьёзный вид. – У меня тут мысль одна родила́сь.

– Так.

– Мне сегодня Серёга звонил. Собирается в Тунис. Отель уже подыскал. Недорогой. Я тоже его посмотрел в инете. Вроде, вполне приличный.

– Это где?

– В Тунисе. В районе Суса.

– Как называется?

– Париж Отель.

– А-а. Знаю такой. Туда часто берут путёвки. Дешёвый. Без звёзд.

– Что, плохой?

– Ну… Так себе. На безрыбье.

– В общем, он точно ещё не решил куда именно, путёвки на руках нет.

– Он же никогда, вроде, не отдыхал раньше на море?

– Именно, – подтвердил Павел. – Первый раз едет. И я тут подумал… А что если тебе с ним махнуть?

Маша замерла, раскладывая по тарелкам ужин. Медленно обернулась, изучающе посмотрела на Павла:

– Ты не шутишь?

– Я серьёзно. Ты же его хорошо знаешь. Я считаю, это отличный вариант во всех отношениях.

– А ты ему об этом сказал?

– Нет пока. Мне вот только недавно эта простая мысль в ум пришла.

– А ты уверен, что он не будет против? Он один собирался ехать?

– Один. А сама-то ты как на это смотришь?

Маша задумалась.

– Я бы, пожалуй, согласилась, – после некоторой паузы сказала она. – Если ты уверен, что справишься тут без меня.

– Да само собой справлюсь.

– Тебе назначено на обследование на второе декабря. Ты не забыл?

– Помню. Ты не переживай. Телефоны всех необходимых служб я знаю. Довезут и привезут. Не впервой.

– Блин, Пашка. Ты меня прям раззадорил. Ты бы сначала у Серёги спросил, а потом уж мне говорил. А что если он откажется?

– Ну а если бы я ему сначала сказал, а отказалась бы ты?

– Ну ему-то что. Он бы не парился. А я теперь ночь спать не буду. Ты позвони ему прямо сейчас.

– Хорошо.

– А я пока к Настьке сбегаю. Чай-то у нас кончился. В магаз не пойду, на улице тает, слякотища такая, ужас.

– Давай.

И Маша, так и не закончив с тарелками, сорвалась с места и убежала к соседке, которая жила напротив, на одной с ними лестничной площадке.

Вообще, Настя заселилась в их дом года четыре назад. Тогда ещё Павел мог выбираться со своей коляской на улицу и часто встречал её в подъезде. Она была с ним приветлива, улыбалась, здороваясь, но при этом как-то странно всегда смотрела, словно хотела сказать что-то очень важное, о чём Павел непременно должен узнать. На вид ей было лет двадцать пять или чуть больше. Она была тонка, изящна, но изящество своё скрывала под нелепой одежной, всегда несколько оверсайз, и под большими, с толстыми стёклами, очками, в которых глаза её казались неестественно огромными. И цвет их Павел никогда не мог точно определить: когда-то они виделись ему голубыми, когда-то серыми, но чаще всего тёмно-карими. Наверное, как-то зависело это от времени суток или от освещения. Загадочные, в общем, глаза.

А Маша, напротив, очень долго не замечала её соседства. И только когда Павел стал часто заводить о Насте разговор, она заинтересовалась девушкой, больше, наверное, из женского любопытства; а последние три месяца вдруг зачастила к ней по вечерам и по выходным в гости. Отчасти, то, что Маша через раз уже готовила ужин, было связано именно с этими её походами. О чём эти совершенно разные, как представлялось Павлу, женщины могли говорить друг с другом, было для него ещё одной неразрешимой загадкой.

Павел набрал Сергея.

– Да, Паш, – трубку тот взял сразу. – Уже соскучился?

– Привет ещё раз. Тут у меня вопрос к тебе один назрел.

– Так.

– Как бы ты отнёсся к тому, чтобы поехать в свой Сус не в одиночестве, а на пару с одной знакомой красоткой?

– Не совсем понял. С твоей знакомой?

– И с моей, и с твоей.

– Паш, ты давай поконкретней. Что-то я плохо соображаю.

– Помнишь, я говорил утром, что у Машки сезонная хандра началась?

– Помню.

– Она всё меня дёргает, чтобы я с ней на море поехал. Но какой из меня ездок? Сам понимаешь. Оно, может, конечно, и не так всё сложно, как мне представляется. Но не хочу я создавать никакой суеты лишней ни для неё, ни для себя. На море надо отрываться по полной, а не убирать чужие горшки.

– Всё. Понял тебя теперь, – сообразил Сергей. – Хочешь сделать из нас пару?

– Серёг, – усмехнулся Павел, – только на десять дней. Я в тебя верю. Ну что скажешь?

– Хм, – Сергей задумался. – А Машка всё ещё в том агентстве работает?

– Да.

– Я, Паш, буду даже рад, если она скрасит моё одиночество. Это не вопрос. Но ты подумай, может, всё-таки втроём, если уж пошли такие расклады? Я думаю, втроём вообще никаких проблем быть не должно. Все решим на раз-два.

– Нет-нет, Паш. Даже не предлагай. Мне, к тому же, в начале декабря на обследование повторное ехать. Отложить никак нельзя. И писанина моя подвисла. Надо навёрстывать упущенное.

– Ладно, дружище. Решим. Я завтра к Машке тогда прямо на работу забегу, посмотрим с ней, какие есть варианты по путёвкам.

– Да. Забеги. Она подберёт оптимальные. Спасибо тебе, Серёг, что не отказал. Вот она рада-то будет. Ладно. Пока. Услышимся.

– Пока.

Павел вернулся на кухню, убрал успевший остыть на тарелках ужин обратно в сковороду и закурил. Маша терпеть не могла этой его привычки и не переносила запах сигаретного дыма. Обычно он старался курить в приоткрытое окно и только тогда, когда супруга уходила на работу или же ложилась спать. Но сейчас он не смог удержаться. С одной стороны, он был рад, что Машиной хандре отыскалось лекарство, а с другой… С другой заскреблись на душе кошки. Что-то во всём этом было неправильным. Он не мог точно уловить, что именно. Но оно было. Неужели это ревность? Или зависть? Или какие-то мазохистические нотки в его поступке? Да нет. Сергею он доверял. В Маше тоже никогда раньше сомневаться не приходилось. А когда последний раз они вообще признавались друг другу в любви? Он не помнил. Хоть физические возможности его были и ограниченны, по части секса он, пожалуй, не намного уступал здоровым. После семи лет супружеской жизни любые пары в постели не были столь пылки, как в начале своих отношений. По крайней мере, он знал об этом из учебников психологии и из общения на всевозможных форумах, где мужики жалуются на угасающие страсти после нескольких лет совместной жизни. Но кто знает – может быть, Маше требуется что-то большее, чем он может ей дать в этом смысле? Сам-то он ущербным себя никогда не чувствовал. И даже несмотря на то, что на последнем обследовании у него обнаружили на позвоночнике опухоль, он не впал в депрессию и ни на секунду не сделался пессимистом. Павел решил для себя, что всё будет нормально. И даже временами чувствовал, вопреки всему, что к спине его возвращается понемногу сила. Неделю назад он смог пошевелить пальцем левой ступни. Маше он об этом не рассказал. Рано обнадёживать. Может быть, это был всего лишь какой-нибудь непроизвольный спазм. Нужно ещё подождать. И результаты предстоящего обследования должны пролить больше света на происходящие в его организме процессы.

Наконец Маша вернулась. Лицо её покрывал румянец. Было видно, как радостное возбуждение расплескалось в её крови́ и рвалось наружу.

– Чего так долго? – спросил Павел. – Ужин остыл. Опять греть надо.

– Ерунда. Разогреть – секунда. Да я и есть-то что-то перехотела. Ты позвонил Серёге?

– Позвонил.

– И чего он?

– Согласен. Завтра зайдёт к тебе на работу.

Маша хлопнула в ладоши и, словно в молитве, возвела к небу глаза.

– А-а, – воскликнула она. – Дай я тебя расцелую, – и бросилась обнимать Павла.

Чёрная тень, краешком задевшая его сердце, растаяла от Машиной благодарности.

– А чай-то где? – спросил Павел, вырываясь из её объятий.

– Да ёлки-палки, – Маша рассмеялась. – Чай-то я и забыла. Заболталась с Настькой. Да ладно, хрен с ним, с чаем-то. Ты всё равно кофе пьёшь. А я уже ничего не хочу. Мне бы уснуть сегодня, я от радости сама не своя.

– Да я уж заметил. А я всё никак не пойму, о чём вы там с Настей почти каждый день часами болтаете?

– Да о всяком. – Глаза жены заблестели. – О женском. А сейчас вот, к примеру, о тебе беседу вели.

– Обо мне? – удивился Павел.

– Вообще-то, Настька о тебе всякий раз спрашивает, когда мы с ней видимся. Я первое время даже ревновала тебя к ней. Но сегодня… Паш, ты только не обижайся. Ну пожалуйста.

– Так… – Павел нахмурился. – На что не обижаться?

– Обещай, что без обид. Ну обещай.

– Да говори уже. Обещаю.

– Я… В общем, попросила её, в случае чего, присмотреть тут за тобой, если вдруг отлучусь на несколько дней.

– Господи, – воскликнул Павел. – Да чего за мной присматривать? Опять ты за своё? Я сам в состоянии решить все проблемы. Да и не будет никаких проблем.

– Паша, ты обещал не сердиться.

– Да и не сержусь я. Просто неудобно. Мы с ней и знакомы-то шапочно. Здрасьте и до свиданья.

– Вот и познакомитесь поближе. Она, по крайней мере, очень даже не против.

– Что значит «очень даже»?

– Не знаю. Мне так показалось. Неровно она на тебя дышит. Я-то чую. Глазки загораются сразу, как только речь о тебе заходит.

– И ты готова бросить меня в объятия своей соперницы? – шутливо произнёс Павел.

– Ну так и я поеду с твоим другом. Проверим друг друга на прочность.

– Сравнила, – возразил Павел. – Серый-то и твой друг тоже. А я Настю совсем не знаю.

– Так она же и не всё время с тобой будет. Заглянет разок-другой за день, спросит не нужно ли чего и оставит тебя наедине с твоими статьями. Даже звонками в дверь отвлекать не будет. Я ключи ей отдам. Ты уж не обижай её, Паш. Она хорошая. Будь зайкой.

– Ох, – выдохнул Павел. – Ладно. Чего уж теперь. Капризничать не буду.

– Вот и правильно. Ты кушай, а я душ приму и попробую всё же уснуть. И накурил ты тут, фу. Ну ты чего?

– Да ладно. Я же тоже не железный. Переживаю.

***

Павел поужинал в одиночестве. Аппетит и у него притупился, но вкус он всё-таки оценил. Потом выпил здоровенный бокал кофе и поехал в свой кабинет, чтобы попытаться всё же начать хоть какую-нибудь статью. На экране снова замерцал одинокий курсор. Павел задумался на минуту и написал:

«Редко встречающееся в литературе название водосвинка не у многих будет ассоциироваться с той самой капибарой, о которой речь пойдёт в этой статье. Но это именно она. Итак, встречайте: водосвинка – полуводное млекопитающее, которое на языке тупи́, ныне мёртвом, звучит как «капибара», в буквальном переводе «поедатель тонкой травы». Самки капибары, как правило, крупнее самцов и весят от тридцати шести до шестидесяти пяти килограммов. Конкистадоры, принёсшие в Южную Америку свою католическую веру, принесли, как полагается, и двойные стандарты: дабы не лишать местное население привычного для него блюда из мяса капибары, священники объявили животное рыбой, чтобы и в постные дни можно было лакомиться, не думая о грехе».

Павел посчитал количество напечатанных символов – 719. А ещё надо втиснуть как-то историю о вражде между капибарами и людьми в окрестностях Буэнос Айреса, где посёлок Нордельта, расположившийся на берегу реки Парана, стал нешуточным полем битвы, на котором схлестнулись несовместимые взгляды на смысл жизни местных жителей и диковинных старожилов болотно-речных угодий. Последние справляли естественную нужду прямо на их газонах, кусали собак и становились причиной дорожно-транспортных происшествий. На сторону капибар встали экологи и особо сердобольные поселенцы, а любители поиграть в гольф и фермеры всеми способами пытались доказать, что животных следует истребить или, в лучшем случае, переселить куда-нибудь в более подходящее место. Сами же капибары вполне себе приспособились к городскому ландшафту и, не обращая внимания на споры, которые по их поводу разгорались, продолжали любить всех вокруг, а особенно женскую половину своего вида, отчего животных становилось всё больше и больше. Ещё тысячу двести знаков можно было себе позволить. Вполне можно и уложиться.

Однако дальше написанного Павел продвинуться не сумел. Может быть, завтра.

Он принял душ, почистил зубы, высушил феном волосы и осторожно проехал в спальню, стараясь не потревожить Машу. Но как только голова его коснулась подушки, супруга неожиданно обернулась и погладила его по груди.

– Паш, – тихим томным голосом сказала она, – я тебе так благодарна. Ты так здорово всё придумал. Не могу уснуть. Жду-не дождусь утра. Ты сам-то рад за меня?

– Конечно, Машуль, – целуя её ладонь, так же тихо прошептал Павел. – Рад, что моя идея тебе понравилась.

Рука жены проскользила по телу Павла ниже, пока не нащупала доказательство Пашкиной радости во всей её полноте.

Маша была так страстна, что Павел не помнил её такой уже несколько лет. Поначалу это захлестнуло и его чувства. Но уже через минуту Ма́шины ласки вдруг показались ему слегка грубыми, словно рассчитаны были на кого-то другого, более крепкого и способного ответить с такой же силой. Полнота Пашкиной радости медленно сникла, а сам он замер как истукан, сгорая от нахлынувшего стыда и от зрелища всё той же чёрной тени, которая, как оказалось, никуда из сердца не исчезала. Маша нависла над ним с удивлённым видом.

– Ты чего, Паш?

– Не знаю, Машуль. Что-то как-то не хорошо. Ты уж извини.

Маша сползла на свою половину постели, молча полежала лицом к потолку, грызя ногти и пытаясь для себя решить, что это сейчас такое произошло. Но так ничего и не придумав, отвернулась и сказала, кутаясь в одеяло:

– Ладно. В другой раз. Спокойной ночи.

– Спокойной, – ответил Павел и тоже закутался до подбородка.

Странные предчувствия, на минуту одолевшие его после звонка Сергею, успели свить в душе паутину, в которой путались теперь его мысли. Путались и множились, как те самые капибары из Нордельты. Что-то здесь всё же было не так. Но что? Этого он ясно понять не мог.

***

Маша уехала в полдень тридцатого ноября. На улице распогодилось, ярко светило солнце, и воздух прогрелся настолько, что можно было подумать, будто зимы отныне не будет. Супруга порхала вокруг Павла, как мотылёк, бормоча почти бессвязные речи – то ли советы, как выжить десять дней в одиночестве, то ли инструкции для самой себя, как успокоить свою совесть. Павел только хмурился и ждал, когда же наконец закончится вся эта бессмысленная суета. От этого прощального ритуала он устал настолько, что, как только закрылась за Машей дверь, рухнул в постель и до семи вечера забылся сном, в котором гонялись за ним дикие женщины на мотоциклах с лицами Маши, желая непременно сказать ему что-то очень важное.

Поужинав, Павел смог всё же закончить свою статью, которую уже через пятнадцать минут купили, причём дважды. Кому-то капибары показались интересными. Настроение его улучшилось. Только тревожные нотки от ожидания вторжения в его пенаты соседки бередили ещё ум. Но в этот вечер соседка не появилась. Около десяти вечера позвонила Маша с сообщением, что они с Сергеем сели уже в самолёт и что в следующий раз она свяжется с ним, когда они прилетят и устроятся в отеле.

Ночью не спалось. Часа два Павел мучил пульт от телевизора, пытаясь найти хоть что-нибудь интересное или, по крайней мере, нейтральное, чтобы под него уснуть. Но так ничего и не нашёл: на всех каналах орали и несли ахинею нервные люди, словно в сумасшедшем доме был день открытых дверей. Он сдался и выключил телевизор. В голове была каша. Мысль не хотела ни за что цепляться и строить логические цепочки. До тех пор, пока он снова не вспомнил о соседке. Хорошо, что сегодня она не зашла. Да и зачем бы ей заходить в первые же минуты? Разве что познакомиться и обсудить план визитов. Павел почувствовал, что палец на левой ноге снова дёрнулся. Самопроизвольно. Он попробовал сделать это сознательно. И у него получилось! Попытался ещё раз – и ему стала послушна уже вся стопа. Не может быть! А что если он просто уснул и это всего лишь грёзы? Да нет. Пока ещё он в состоянии отделить фантазию от реальности. Не мозги же ему парализовало. Он скинул с себя одеяло, перебрался в коляску и поехал на кухню. Теперь-то уж точно не до сна будет. Нагрел чайник, сделал себе кофе и закурил. Даже окно не стал приоткрывать. Кто ж теперь его отругает. На ближайшие десять дней он сам себе хозяин. Если не считать соседку. И далась ему эта соседка! Хотя… Палец зашевелился именно в тот момент, когда он о ней подумал. Павел снова попробовал пошевелить стопой. Хотя и с трудом, но она ему подчинилась. Просто магия какая-то. Вообще, с соседкой этой с самого начала всё было не так однозначно. Просто Павел старался никогда не придавать этому значения. Но значение это имелось. Странное ощущение преследовало Павла всегда, с самой их первой встречи в подъезде четыре года тому назад. Ещё тогда ему показалось, что он видел Настю и раньше. Что-то в ней было знакомое. Но память не пускала его дальше смутных предчувствий. Может, встречались мельком где-то на соревнованиях? Или учились в одной школе? За время учёбы Павел сменил три школы и два института. Всех, кто встречался на его пути, не упомнишь. К тому же озабочен он всегда был только одним – плаванием и желанием быть лучшим среди равных. С этими мыслями он и уснул под самое утро.

Разбудил его будильник, который обычно предназначался жене. Это было настолько необычно, что Павел не сразу сообразил, где он находится.

Сегодня не для кого было готовить свой фирменный омлет. А самому завтракать не хотелось. И можно было даже не бриться. Здорово-то как! Павлу начинал нравиться запах свободы. Узнала бы Маша – дулась бы на него неделю.

Устроившись в кабинете с пепельницей и сигаретами, он написал к обеду целых пять статей. И настолько они ему понравились, что он, пожалуй, и сам бы их у себя купил, если бы был редактором какого-нибудь жёлтого журнала. Как только он поставил последнюю точку, в дверь позвонили.

Странно, что с утра он ни разу не вспомнил о соседке. А за дверью оказалась именно она. В одной руке Настя держала бутылку вина, в другой – тортик и тарелку с салатом. Вот это да. Такого поворота Павел не ожидал. Но оказалось, что сегодня он был даже рад Насте. То ли от удачных своих статей, то ли от закружившейся головы от невиданной до сегодняшнего дня свободы.

– Привет, – улыбнувшись, тихо сказала гостья. – Можно?

Она была в белом махровом халатике, с распущенными волосами, вся домашняя и излучающая уют.

– Привет. Да, конечно, – впуская девушку, ответил Павел.

– Куда отнести? – спросила она, показывая на свои гостинцы.

– Пошли на кухню. Но это ты зря. К чему такое торжество?

– Ну… – смутилась Настя. – Всё-таки мы знакомы не так близко. Я же не накормить. Я просто… Поболтать. Если ты, конечно, не против. Но ты скажи, если я тебе помешала. Это ничего. Нормально. Я пойму.

– Да нет-нет, – спохватился Павел. – Извини. Я, может, неделикатно выразился. Компания мне не помешает. А дел никаких у меня и нет. Все свои планы успел осуществить до обеда. А чего ты звонила? Маша сказала, что отдала тебе ключи от нашей квартиры.

– Да. Но я что-то постеснялась. Вдруг тебя нет или ты спишь, или чем-нибудь занят.

– А где я могу быть? Ну ты даёшь, – Павел чуть усмехнулся.

Настя прошла в кухню, обдав Павла сладким запахом духов, показавшимся ему приятным. Этот аромат был здесь чужим, но пространство приняло его как родного, будто именно его всегда здесь и не хватало. Приняло и сделалось как бы цельным, словно до этого каждый предмет в квартире жил сам по себе и не находил нужного места. Даже светлее сделалось всё вокруг. Впрочем, такое впечатление могло сложиться и от белизны Настиного халата.

Их разговор, вначале неуклюжий, совсем скоро потёк радостным ручейком, становясь всё шире и глубже. Они проболтали до самого вечера, хотя спроси на следующий день, о чём именно были их беседы, – никто бы из них не вспомнил. А был и следующий день, начавшийся так же после обеда и завершившийся к восьми часам вечера. Настя больше не звонила, а открывала дверь ключами. И радостный ручеёк превратился уже в реку. Оказалось, что Настя курит. Так они и сидели на кухне, окутанные облаком дыма, мерцающие, с полуслова понимающие друг друга. Их диалог прерывался только звонками из Суса, которые уже на второй день сделались реже, и звуками входящих сообщений в мессенджере, где на фотках смотрели на Павла улыбающиеся Сергей и Маша. По всему было заметно, что они счастливы не только оттого, что у них было солнце и море, но и оттого, что оказались там вместе. Но в Павле не вспыхнуло ни капли ревности, да и песчаные пляжи с пальмами показались ему игрушечными и ненастоящими по сравнению с тем, что происходило у него на кухне. Настоящая жизнь творилась для него здесь. Настя оказалась очень интересным человеком, по-детски искренним, но при этом с какой-то природной дерзостью и ощутимой силой характера. Когда она сняла очки, он наконец смог определить цвет её глаз – они были светло-серыми с зеленоватым оттенком. И теперь он точно был убеждён в том, что видел её раньше.

– Конечно, видел, – раззадоривала его Настя. – И не только видел. Однажды мы были с тобой знакомы довольно близко.

– Ты разыгрываешь меня? – недоумевал Павел.

– Да нет же. Вспоминай, вспоминай.

– Да ну. Брось. Не помню я ничего такого.

– Ладно. Сейчас. – Настя выскочила из-за стола и бросилась в коридор. – Я приду через пять минут. Не закрывай дверь.

И она пришла. Только Павел не сразу её узнал. Она переоделась в обтягивающие кожаные штаны и такую же куртку, проклёпанную во всех местах. Глаза её были густо подведены тушью, волосы взъерошены, и взгляд казался вызывающим.

– Стая! – воскликнул Павел. – Так ты же Стая.

– Наконец-то, – облегчённо вздохнула Настя и снова убежала к себе переодеваться.

Павел вспомнил. Боже! Как же давно это было. Ещё в первом институте, когда он тусовался среди рокеров и панков, не зная к кому из них примкнуть окончательно. Тогда спортивная его карьера только начинала набирать обороты, и он не ставил себе грандиозных целей. Бывало, что и по нескольку дней зависал на чьей-нибудь хате, прогуливая занятия и не так чтобы напиваясь, но ведя всё же далеко не трезвый образ жизни. Завсегдатаем этих компаний была в то время и Настя. Стая, как все её называли. У Павла была пара. Кажется, её звали Пропеллер. Настоящее имя он уже не мог вспомнить. Но пропеллер на то и пропеллер, чтобы носиться туда-сюда, не задерживаясь надолго на одном месте. Однажды Павел оказался в компании один и выпил в тот раз немного больше обычного. Тогда-то и прилепилась к нему Стая. Всего на один вечер. И на одну… ночь. Господи! Да, теперь он вспомнил это наверняка. В то время она была совсем молоденькой девчонкой, и у Павла как-то хватило совести не покуситься на её юность. Они, конечно, целовались и ласкали друг друга, но дальше этого дело не зашло. Именно после той ночи по не совсем понятным Павлу причинам он решил взяться за ум, прекратил все свои бессмысленные тусовки и сосредоточился единственно на плавании. Стаю с тех пор он нигде ни разу не встретил, сменил институт и переехал в столицу.

Второго декабря Настя сопроводила Павла до онкологической клиники, которая располагалась на другом конце города. Дождалась, пока Павлу сделают все необходимые процедуры, и вместе с ним вернулась домой. Через два дня пришли результаты. Опухоль рассосалась!

На следующий день, когда позвонила Маша, Павел отчего-то решил соврать:

– Результаты, сказали, будут только через месяц. У них там что-то сломалось, отправили в другую лабораторию.

– А сам-то как себя чувствуешь?

– Да ничего. Всё, вроде, как обычно.

– Настюха-то хоть бывает?

– Заходит. Но мне ведь особо ничего и не надо. А у вас с Серёгой там как?

– У нас? – Маша усмехнулась. – У нас всё здорово. Дни пролетают – не успеваем считать. У тебя точно всё хорошо?

– Точно. Откуда такие сомнения?

– Голос у тебя какой-то.

– Какой?

– Словно чужой.

– Маш, – недовольно пробурчал Павел. – Ты опять накручивать начинаешь. Всё хорошо. По утрам работаю. Потом делами всякими занимаюсь. Вечером кино. Ночью сон. Всё по расписанию.

– Ну ладно. Не хандри там. Не забывай вовремя пить лекарства. Скоро вернусь.

– Хорошо. Давай. Пока.

Павел бросил мобильник на диван. Вздохнул. Он и сам себе казался уже другим, не тем, от которого жена уезжала в Тунис. Но каким? Неужели он сейчас стал счастливее? Да. Чего же скрывать-то от самого себя? Почему не признаться? Он стал счастливее! С каких пор это считается преступлением?! Он будто схватил за плечо себя прежнего, только теперь более мудро смотрящего на любые вещи. Не того самолюбивого и амбициозного пловца, а того искренне влюблённого в жизнь парня, к которому невольно тянулись люди. Парня, не знающего притворства и способного на поступок. Павел снова попытался пошевелить ступнёй. Теперь она слушалась его без особых усилий. Он попробовал разогнуть колено – и у него получилось!

***

Дни у них с Настей тоже летели со скоростью, которую хотелось умерить. С четвёртого числа она уговорила Павла пойти в бассейн. С замирающим сердцем он первый раз за много лет опустился в родную стихию. Плыть оказалось не так сложно, как он себе представлял. После двух дней недолгих тренировок он уже мог помогать себе одной ногой. На четвёртый день «проснулась» и вторая ступня. Сначала один палец, потом остальные, потом весь сустав.

Оказалось, что до обеда Настя работает в массажном салоне. Она уговорила Павла довериться её ремеслу, и по вечерам начались сеансы массажа. Несмотря на свою внешнюю хрупкость, девушка оказалась сильной. Массаж работал. Вторая нога становилась всё послушней и послушней. И наконец восьмого декабря Павел смог встать, хотя ещё и с помощью Насти.

Звонки и сообщения от Маши к этому времени прекратились. Павел подумал, что это даже и к лучшему, потому что он не смог бы, наверное, уже удержаться, чтобы не рассказать о новом повороте в своей жизни. Хотелось сделать приятный сюрприз супруге. Хотелось ошеломить, похвастаться своим новым рекордом.

Вечером девятого числа он самостоятельно смог сделать первые свои шаги по квартире. Такое событие нужно было особо отметить. К тому же одиннадцатого числа утром должна уже вернуться жена. И они с Настей устроили себе ужин с бутылкой вина и со свечами, превратившими кухню в волшебную комнату исполнения заветных желаний.

– За твою победу, – предложила Настя свой первый тост.

– За тебя, – ответил ей Павел. – Это и твоя победа. Без тебя я бы даже не помышлял о таком.

– Да перестань, – смутилась девушка. – Это просто совпадение. Справился бы и без меня.

Они чокнулись. Сделали по глотку. И замерли, пристально всматриваясь друг в друга. Настя сняла очки. Глаза её в мерцающем пламени свечей сделались изумрудными и такими глубокими, что на секунду у Павла закружилась голова. Они сидели рядышком, за одним краем стола. Сначала их руки осторожно нашли друг друга, потом с такою же нежностью сомкнулись их губы, и наконец Настя целиком оказалась в его объятиях. Вместе с ней, задевая столы и стулья, они проехали в спальню и переместились в неубранную Павлом ещё с утра постель. И в этот раз никаких сомнений не шевельнулось в душе у Павла. Он был воплощением мужской страсти, он отдал Насте всю нерастраченную нежность, которая накопилась в нём за долгие годы с избытком. Они уже были морем, одним целым, не знающим ни законов, ни берегов.

Свечи на кухне успели догореть, когда они наконец очнулись. Они тяжело дышали и смеялись, глядя то в потолок, то друг на друга, и не понимали, как это случилось. Но и не сожалели. Мысли о сожалении невозможно было даже представить. Когда страсть их несколько улеглась, Настя положила голову Павлу на грудь и тихо сказала:

– Ты мой. Больше я никому тебя не отдам.

– Что? – встрепенулся Павел.

– Никому. – Она приподнялась и посмотрела на него с такой серьёзностью, что у Павла не нашлось слов. И снова к нему прильнула.

– Ты просто многого ещё не знаешь, – сказала она.

– О чём?

– Обо мне.

– Так расскажи. – Павел погладил её по волосам.

– Ты же вспомнил нашу первую с тобой ночь?

– Да.

– Я этой ночью жила ещё много лет, пока не нашла тебя здесь и не поселилась напротив.

– Ты меня искала?

– Да. Я ездила за тобой, была на всех твоих заплывах. Потом ты исчез. Непросто было снова тебя найти. Увидела тебя по телевизору в какой-то программе. А новость о том, что ты сломал позвоночник да ещё после этого и женился… Знаешь… Я от этого чуть не сошла с ума.

– Настя, ты это сейчас серьёзно? – Павел не мог переключиться на этот поток информации.

– Я понимаю, тебе трудно поверить. Но всё было именно так. Когда я пришла в себя, то решила, что, несмотря ни на что, буду за тебя бороться. Я не просто была в тебя влюблена – я болела тобой. Я бросила колледж и поступила в медицинский, чтобы всё знать о человеческом организме, особенно о костях. Закончила. И нашла тебя здесь. Освоила лечебный массаж. У меня это хорошо получалось. Я смогла зарабатывать неплохие деньги. Купила квартиру напротив твоей. Ты меня, конечно же, не узнал, когда мы первый раз после стольких лет столкнулись с тобой в подъезде. Я подумала, что это даже и к лучшему. Просто наблюдала за тобой. Я была уверена, что рано или поздно моя помощь будет тебе необходима. И я ждала. Потом… – Настя вдруг замолчала.

– Что потом?

– Потом… кое-что произошло. Я увидела то, чего не должна была видеть. Впрочем, не сейчас об этом. Как-нибудь в другой раз.

– Значит, – спросил Павел, – это ты решила поближе познакомиться с Машей?

– Нет. Это была её идея. Это ты ни о чём не догадывался. А женщины, они просчитывают своих потенциальных соперниц с первого взгляда. Твоя жена догадывалась, что я не равнодушна к тебе. Сначала я полагала, что она хочет прощупать мои слабые места на случай, если и ты станешь проявлять ко мне симпатию. Но она смотрела куда дальше.

– В каком смысле?

– Она сама хотела, чтобы мы с тобой сблизились.

– Зачем это ей?

– Вот и я не понимала зачем. Пока не увидела то, о чём боюсь заговорить с тобой.

– Да рассказывай уже, – нетерпеливо произнёс Павел.

Настя молчала.

– Ты будешь на меня злиться, – продолжила она после паузы. – Посчитаешь, что я всё выдумываю.

– Рассказывай, – настаивал Павел. – Для меня и так всё это звучит, как кино.

– Вот-вот… Ладно. Будь что будет. Дальше начнётся уже самый настоящий детектив… Однажды, это было два года тому назад, я случайно встретила Машу вместе с твоим другом, Сергеем. Они очень мило беседовали. А потом… Потом уединились и… стали целоваться. Особо даже не шифровались. Видимо, страсти уже тогда нешуточные кипели. Меня они не заметили.

Павел приподнялся в постели от такого неожиданного поворота сюжета.

– Ну вот видишь, – тихо произнесла Настя. – Я же говорю, что ты не поверишь и будешь злиться. Скажешь, что выдумала я всё это.

– Я не злюсь, – соврал Павел. Он уже чувствовал, как что-то неотвратимое и чуждое стало растекаться по его телу.

– Тогда я и поняла, для чего твоей жене было нужно знакомство со мной. Готовила для тебя тылы. Своего рода забота такая. Паш, она хотела от тебя уйти.

– Этого не может быть, – возразил Павел, чувствуя, что начинает дрожать. – Я бы почувствовал это. Я же не совсем идиот.

– Я думаю, что ты и чувствовал. Просто не давал хода своим сомнениям. Отгонял мысли, прятал их в подсознании. Я тебя хорошо знаю, хоть мы и были близки всего один вечер и одну ночь. Ты же добрый. Ты даже врать не умеешь. Думаешь, что и другие такие же, как и ты. Но другие, Паш, не такие. Другие улыбаются, глядя в глаза, а сами ненавидят тебя. Это я образно. Не тебя конкретно, а вообще. Жена твоя, по крайней мере, хотела поступить справедливо, подобрав для тебя замену самой себе. Когда она с твоим другом собралась на море, я уже знала, что по возвращении она всё тебе расскажет и вы расстанетесь. Мы с ней друг друга поняли – мне дали десять дней на то, чтобы тебе было куда пойти после вашего расставания.

– Нет, нет, нет. – Павел продолжал дрожать, не в силах вместить в себя всё услышанное.

– Ты думаешь, у меня не возникало сомнений? Возникали. Чувствовать – это одно. Куда важнее было для меня знать всё наверняка, чтобы не натворить бед. И я… Знаешь… Прозвучит глупо. Но я наняла детектива.

– Господи…

– Да. И пять дней назад окончательно убедилась в своей правоте.

– А что случилось пять дней назад?

– Пять дней назад сообщения с фотками от Маши перестали к тебе приходить?

– Да.

– Потому что пять дней назад её и твоего друга уже не было в Тунисе. Они в Краснодаре присматривали себе домик.

– Какой домик?

– В котором собирались жить после того, как Маша уладит все дела, касающиеся тебя.

– Бред какой-то. Она же не знает, что опухоль моя исчезла. Неужели она была готова бросить меня даже в том случае, если бы я умирал от рака?!

– Ты ей не рассказал про новый диагноз?

– Нет.

– Не знаю. Может, и была бы с тобой до конца. Но домик они всё же купили.

Павел не мог больше лежать. Он оделся, пересел в кресло и укатил на кухню. Ему больше не хотелось ничего слышать. Нужна была пауза.

Настя тоже оделась и тихонечко ушла к себе в квартиру.

***

До самого возвращения жены Павел ни разу не виделся с Настей. Он пытался переварить всё услышанное той ночью. Постепенно его злость и обида на Машу улеглись. Настя была права. Он чувствовал всё это задолго до их разговора. Чувствовал, но не хотел думать. Привычная колея, в которой он передвигался кругами все последние годы своей жизни, казалась ему надёжной и единственно правильной. Само собой, если бы была физическая возможность, то он непременно изменил бы всё в их с Машей жизни. Но возможности не было. И он старался просто не навредить, не испортить, не обрушить их хрупкий мирок каким-нибудь неосторожным поступком. Теперь шанс изменить всё-таки появился. Ещё три дня назад Настя принесла ему костыли. Павел мог подолгу с ними ходить по квартире. Даже и без них пару раз сумел добраться до туалета. Теперь физические возможности появились, хотя бы в ближайшей перспективе. Только менять что-то в жизни не имело уже смысла. Маша сама решила всё изменить. И за себя, и за него.

Когда супруга вернулась и вошла в комнату, он её почти не узнал. Это была совсем другая, не знакомая ему женщина. Она суетилась вокруг него, улыбалась, рассказывала о том, как здорово было на море и как она хочет, чтобы и Павел в следующем году тоже туда съездил. И всё это было напускное, словно Маша отыгрывала свою последнюю роль перед тем, как уволиться из театра. Он тоже в ответ рассеянно улыбался. И пытался разглядеть в глазах жены правду, о которой она молчит. И казалось, что вот она, вполне различима, лежит почти на поверхности. Она всегда и была там, не особенно маскируясь. Почему он раньше не видел? Будто включал фонарик и светил самому себе в лицо, чтобы не замечать деталей.

И через неделю Маша не выдержала этого его пристального взгляда. Сдалась. Вошла однажды утром на кухню и сказала:

– Паш, нам надо поговорить.

– Да, надо, – согласился он.

– Я… В общем, я ухожу от тебя, – сказала Маша без длинных предисловий, и от такой краткости сама испугалась.

– Я знаю, – спокойно ответил Павел.

Маша первый раз посмотрела на него без притворства. Незнакомый Павлу взгляд, какого он никогда раньше не видел.

– Я даже не знаю, что ещё добавить. Понимаю, что расстанемся мы не друзьями, хотя мне, конечно, и хотелось бы. И всё это с моей стороны выглядит как предательство. Но поверь, я не потому ухожу, что ты мне становишься в тягость, а потому… Просто потому что не люблю тебя больше. И не хочу притворяться. Да, глупо говорить, что ты, мол, обращайся, если будет нужна помощь, и всё такое… Не попросишь ты. Я тебя хорошо знаю. Прости. Может быть, надо было сказать раньше. Но как вышло, так и вышло.

– Да ты не переживай, – улыбнувшись, сказал Павел. – Жизнь – штука сложная. Нам часто приходится принимать решения, которых нам не хотелось бы принимать. Слушай… У нас тут соль кончилась.

– Что?

– Соль. Кончилась. Пойду к соседке забегу, попрошу немного. – Павел достал из-под кровати костыли, ловко встал и уверенно двинулся в коридор под недоумённым взглядом жены.

17 октября 2022 г.