Искатель,1994 №4 (fb2)

- Искатель,1994 №4 (пер. Т. Васильева,Сергей Семёнович Мануков) 2965K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Виктория Холт

ИСКАТЕЛЬ 1994
№ 4

*

«Искатель»

Выходит 6 раз в год.

Издается с 1961 года.

© «Вокруг света», 1994

Содержание:

ДЖИН ПЛЕЙДИ

МАДАМ ЗМЕЯ

Роман

ДЖИН ПЛЕЙДИ

МАДАМ ЗМЕЯ

 

ЖЕНИХ

В замке Амбуа весь двор французского короля блистал роскошными нарядами. Впрочем, так было почти всегда, поскольку сам король считал — чтобы его придворные жили спокойно и любили своего правителя, нужно хотя бы два раза в неделю устраивать для них праздники, иначе они найдут себе другое, более опасное занятие.

Амбуа был одним из самых любимых замков короля. Он стоял на каменистой возвышенности и, казалось, надменно и с подозрением смотрел на простирающуюся перед ним холмистую местность, омываемую серебристыми водами реки Луары. Толстые зубчатые стены, мощные подпорки, круглые башни, высокие окна — все это скорее напоминало крепость, чем дворец. Однако таким внушительным и неприступным здание выглядело только снаружи. Внутри были библиотеки, огромные банкетные залы, расписанные потолки, роскошная резиденция, достойная одного из самых великих королей Европы.

Двор пировал. А в огромном зале, украшенном прекрасными гобеленами, две дамы — сестра короля и его возлюбленная — готовили ему новое развлечение. Все обещало быть на высшем уровне, поскольку занимались этим умнейшие женщины двора. Возможно, ему удастся отвлечься от своих мыслей…

Король сидел, откинувшись в роскошном кресле. Его величественная фигура была облачена в пышное платье, усыпанное жемчугом и бриллиантами. Бриллианты и рубины сверкали на его груди и пальцах. Наряд дополняли изумительные соболя. А в комнате стоял запах юфтевых чемоданов, в которых было сложено его прекрасное фландрийское белье.

Король прибыл в Амбуа четыре дня назад и уже думал о том, куда бы направиться теперь. Неделя-две, дольше на одном месте он находиться не мог. Даже в своем любимом Фонтенбло выдерживал не больше месяца. А потом начинался великий переезд всего двора. Перевозилась королевская кровать и вся остальная мебель — лучшего качества, со вкусом подобранная, без которой он не мог обходиться ни дня. Любой человек испытывал бы неудобство от таких переездов — любой, но только не король. Ему это доставляло огромное удовольствие. Он будет сидеть в своем кресле, скрестив ноги, с умным видом наблюдать за сборами и ласковым голосом, с чарующей улыбкой давать советы какой-нибудь хорошенькой дворовой девушке. Всегда требовательный, часто язвительный, король тем не менее старался доброжелательно относиться ко всем. Он был самый видный, самый обворожительный мужчина во всей Франции, рожденный для всеобщего восхищения и лести и принимающий их как должное. Он был отзывчив и в меру великодушен — с готовностью совершал добрые поступки, если это не требовало от него больших усилий. Он любил приключения и мог в любую минуту пуститься в рискованное предприятие, будь то война или любовная авантюра. Он искал в жизни только радость и удовольствие. Его страстью были художники и женщины. Изнеженный, избалованный, обожаемый всеми король Франции…

Человек неглупый, он полностью отдавал себе отчет в том, что сейчас происходило с ним. Чудесные годы юности, когда казалось, все, что ни пожелаешь, само плывет тебе в руки, остались позади. Он осознал это сразу после того унизительного поражения — ужасного несчастья, которое обрушилось на него, круто изменив жизнь. До этого все шло так, будто он был любимцем не только всех женщин Франции, но и самой Фортуны. А теперь ему никогда не удастся забыть битву при Павии, испанский плен… Если бы не Маргарита, он бы погиб. Именно она — святая женщина! — рискуя жизнью, поехала к брату в Испанию и своей нежной заботой спасла его.

И вот сейчас, сидя в огромном зале этого величественного замка, он, вместо того, чтобы ловить на себе восхищенные взгляды своих соотечественников, вспоминал глаза испанок, собравшихся на улицах Мадрида для того, чтобы взглянуть на пленника, которого привез с войны их король. Те женщины пришли посмеяться над ним, а по щекам их текли слезы. Французский король, сломленный, потерпевший унизительное поражение, был настолько очарователен, что они, тронутые до глубины души, полюбили его с первого взгляда.

Все это уже стало прошлым, пусть даже от этого прошлого осталась жена-испанка. Широкое лицо Элеоноры теперь вызывало в нем разве что отвращение. Она была слишком целомудренна, чтобы удовлетворять его. Кроме того, вот уже почти десять лет у него был роман с Анной де Хейлли. Все эти годы он оставался ей по-своему предан, хотя, конечно, сотни женщин ненадолго вызывали его интерес. Ему нравилось смотреть, как они купаются в его бассейне. Там повсюду висели зеркала, которые отражали купающихся дам во всех ракурсах. В душе он был художником.

Началось представление. Действительно забавно. Он даже смеялся, и весь двор с облегчением подхватывал его смех. Но вот он уже отвлекся от действия, залюбовавшись одной из женщин. «Эта темненькая недурна, и ей так идет ее изысканный туалет. Но на черных шелковых простынях она смотрелась бы еще лучше». Да нет же! Право, это его совсем не интересует. Просто наводит на размышления об иных амурных делах. А каким мужчиной он был когда-то! Любовник, равного которому не было во всей стране, где об искусстве любви знали все. Лучший любовник… А за глаза его, наверное, называют худшим солдатом.

Вспомнились старые друзья. О! Это верный признак приближающейся старости. Леонардо да Винчи! Бедный Леонардо, подумал Франциск, я осчастливил его своей дружбой! Хотя потомки, видимо, решат иначе. Дескать, это он оказал мне честь своим вниманием. И будут правы, потому что короля могу сделать и я — ведь мой сын Франциск когда-нибудь тоже станет им. А вот художник бывает только от Бога.

Ничуть не страдая от такой несправедливости, он высоко ценил людей искусства — писателей, живописцев, скульпторов, архитекторов; хотел, чтобы они знали — король Франции покровительствует им и готов даже предложить свою дружбу. Многие придворные не выносили произведений Франсуа Рабле и не могли понять, почему королю так нравится этот остряк, который и к нему-то не всегда относился с должным уважением. По у Франциска был свой интерес. Сатира — это так здорово! А. за удовольствия надо платить…

Снова пришли мысли о надвигающейся старости, и королю вдруг захотелось перелистать славные страницы своей юности. Правда, ему еще не было сорока, но того отчаянного мальчишку, который у степ Амбуа устраивал бои быка со львами, уже не вернуть. Не вернуть и храброго юношу, способного одной рукой остановить мчащегося кабана. Свита стояла поодаль, а мать от страха заламывала руки, хотя в душе очень гордилась своим любимым сыном, своим «Цезарем».

Король усмехнулся, вспомнив новую жену Генриха, очаровательную Анну, а вместе с ней и этого старого злобного Клемента, который отказался признать ее брак.

И тут же мысли о Генрихе и Клементе вызвали у него ассоциацию с одним неприятным обстоятельством, которое уже довольно давно мучило его. Противный мальчишка! — подумал он. Вечно сидит, забившись в угол, и молчит. В конце концов это становилось невыносимо! Он был готов предложить должность камердинера и пенсию любому, кто умудрился бы рассмешить это мрачное, угрюмое существо. И в кого он такой уродился? Франциск недоумевал. Но больше не собирался терпеть его злобность и невоспитанность.

Король поднял голову и взглядом подозвал к себе двух самых любимых и дорогих ему женщин двора — Анну, свою любовницу, и сестру Маргариту, королеву Наварры, которая с детства была его ближайшим другом. Выдающиеся женщины! Франция вправе гордиться ими. Обе исключительно прекрасны, по каждая по-своему. Маргарита утонченна, изысканна. Анна необыкновенно чувственна. И кроме того, они наделены тем редким даром, который Франциск безуспешно искал во всех женщинах. Его подруги были умны. Он общался с ними на равных, а иногда казалось, что они и превосходят его. С ними он мог обсуждать любые политические вопросы, они давали ему мудрые советы, умело успокаивали, развлекали. Любовниц у него было много, но только Анна оставалась его настоящей любовью. А к Маргарите он, сколько помнил себя, хранил самую глубокую привязанность. Любовницы приходят и уходят, а узы родства обрываются только со смертью. «Я любила вас еще до того, как вы родились, — сказала однажды Маргарита. — Муж и ребенок ничего не значат по сравнению с той любовью, которую я испытываю к вам». Он знал, что она имела в виду. Маргарита ненавидела мужа за то, что он бросил ее брата в Павии. Сама она оставила дом и, рискуя жизнью, поехала к нему у Мадрид. Вот и теперь она быстрее Анны почувствовала его состояние — так они с сестрой были близки и понятны друг другу.

Подойдя, Маргарита с улыбкой спросила:

— Дорогой, вам сегодня грустно?

Он взглядом пригласил их сесть по обе стороны от него, наклонился к Маргарите и, нежно взяв ее руку, поднес к своим губам.

— Грустно? Нет! Я просто думаю об этой женитьбе на итальянке.

— Я не одобряю, — сказала Анна. — Что это за семья? Кто такие эти торговцы Медичи, чтобы породниться с правящим домом Франции?

— Дорогая, — сказал король, — вы в точности повторяете слова моих советников. Увы! Слышать одно и то же утомительно, даже из ваших прекрасных уст. Играйте! Играйте! — крикнул он музыкантам, не желая, чтобы кто-нибудь подслушал их разговор.

— А все-таки Папа Римский мошенник, Ваше Величество, настаивала Анна. — И если правда кажется утомительной, то остается только смириться с ней.

— Мошенник?! — воскликнула Маргарита. — Да он хуже, чем мошенник. Он подлец!

— Мои дорогие, я могу сообщить вам суждение, которое слышал от крестного отца мальчишки. Он ведь тоже считает, что в женитьбе королевского сына на дочери торговца нет ничего особенно радостного. Но если король соглашается на нее, — с чисто тюдоровской непосредственностью добавляет он, — значит, тому должны быть какие-то серьезные причины. И ему кажется, что если эти причины и впрямь достаточно серьезны, то Господь благословит такой брак.

Женщины рассмеялись.

— Если бы вы не уточнили, что так считает крестный отец юного Генриха, — заметила Маргарита, — я бы по-прежнему думала, что это мнение короля Англии Генриха Восьмого.

— Похоже, все святые помогают ему, — усмехнулся Франциск. — Теперь, когда у него новая и такая очаровательная жена, он, пожалуй, добьется всего, чего хочет. Я написал ему и пожелал удачи во всех его начинаниях.

— Не сомневаюсь, он от всей души поблагодарит вас, — иронично вставила Маргарита. — Поблагодарит, да сам подумает: «А чего я, собственно, хочу? Нужно ли мне хоть что-нибудь, помимо богатства, власти, успеха и удовольствий? И кто же заслуживает всего этого, если не я, Генрих, король Англии?» Вот что он увидит в ваших пожеланиях.

— Ах, я и на десятую долю не оправдываю свою преданность трону. Не то что Генрих Тюдор в своей стране, — вздохнул Франциск. — И заметьте, я не меньше всех остальных французов люблю их короля. Но люблю — за его недостатки. А Генрих Тюдор любит себя за свои достоинства. Поистине, любовь слепа.

— Он прав в том, что должна быть какая-то причина, — заметила Анна. — Эта причина и в самом деле достаточно серьезна?

— Медичи богаты и смогут пополнить нашу казну, которая истощилась не без вашей помощи, моя бесценная Анна. Так что можете радоваться. И еще у этой крошки Медичи есть три «драгоценных камушка» — Генуя, Милан, Неаполь. Они будут наши.

— И вы верите обещаниям какого-то Римского Папы? — воскликнула Маргарита.

— Дорогая, прошу вас говорить о Его Святейшестве в уважительном тоне.

— Ах, да… Его Святейшество, за которым я замечаю отнюдь не святую привычку обманывать слишком доверчивых детей!

— Я сам разберусь с Клементом, любовь моя. И вообще хватит о политике. Я расстроен совсем по другому поводу. И надеюсь, вы, мои мудрые женщины, поможете мне успокоиться. Меня волнует не что-нибудь, а сам отпрыск. Клянусь, если бы его мать не была добродетельнейшей из всех французских жен, я бы подумал, что это не мой сын.

— Вы слишком суровы к маленькому герцогу, мой король, — сказала Анна. — Ведь он еще ребенок.

— Ему четырнадцать лет. Я в его возрасте…

— Полагаю, не стоит сравнивать слабый отблеск с самим светилом, дорогой, — сказала Маргарита.

— Дорогая, разве что-либо, порожденное светилом — его чадо, — не должно само излучать хоть немного света? Ненавижу угрюмых, глупых детей. А я, судя по всему, подарил миру самого угрюмого и самого глупого.

— Ваше Величество, сыну такого несравненного светила, как вы, нелегко не выглядеть блеклым на фоне своего отца. Прошу вас, не будьте так требовательны. Дайте ему шанс. Ваша сестра права — он еще молод.

— Вы, женщины, слишком снисходительны к нему. Если бы я знал, как зажечь хоть искорку ума в этой пустой голове!

— Мне кажется, Франциск, в ваше отсутствие он не производит впечатление такого уж глупого ребенка, — сказала Маргарита. — А вы как считаете, Анна?

— Я согласна. Стоит только заговорить с ним об охоте, как его лицо сразу оживляется и в нем проступают ваши черты, мой король.

— Охота! И верно, здоровья ему хватает. А вот дофин слаб.

— Не ругайте ваших мальчиков, Франциск! Вините лучше короля Испании.

— Или себя, — небрежно бросила Анна.

Франциск взглянул на нее потемневшими глазами, но она спокойно выдержала его взгляд. Анна была дерзкой, самоуверенной и очень привлекательной женщиной. Прошло почти десять лет, а он все еще любил ее. Она позволяла себе вольности, но в любовницах ему это нравилось. Конечно, она не боготворила его, как Маргарита. На этот счет он не обманывался, поскольку не заблуждался и во многом другом. Она права. Он был плохим солдатом — слишком беспечным и нерасторопным. А результат — Павия! И винить нужно только себя. Ведь молодой Генрих и его старший брат, дофин, не виноваты в том, что им пришлось стать заложниками и вместо отца остаться в испанском плену.

— Вы слишком много себе позволяете, моя дорогая, — сказал, стараясь казаться строгим, король.

— Увы! Боюсь, я права, — дерзко ответила Анна. — Но я люблю вас не только за ваши достоинства, но и за недостатки, потому и говорю правду.

— Это был просто злой рок, — быстро сказала Маргарита. Королю пришлось уехать, а принцы остались вместо него. Но ведь мальчики в конце концов вернулись домой.

— Из Испании! Где молодой Генрих забыл свой родной язык! — воскликнул Франциск. — Разве я, француз, мог бы вернуться на родину, пусть даже после долгих лет отсутствия, и бормотать что-то на варварском языке?

— Генрих говорил на испанском, Ваше Величество, — сказала Анна. — И по-моему, довольно бегло.

— Бегло — не спорю. Он вообще и выглядит, и думает, и поступает как испанец. Иными словами — как враг мой, а не сын!

— Он и впрямь замкнутый мальчик, — заметила Анна. — Интересно, что эта итальянская девчонка подумает о своем женихе?

— Она будет в восторге, — заверила ее Маргарита. — Ведь он сын короля Франции.

— Я имела в виду другое, — ехидно улыбнулась Анна. — Подумает ли она, что этот унылый парень стоит ее «драгоценных камушков» — Генуи, Милана и Неаполя.

— Подумает, — ответила Анна. — Мы, женщины, не очень-то щепетильны, когда расплачиваемся чужими деньгами.

— Особенно когда счета могут так и остаться неоплаченными!

— Довольно! — едва сдерживая гнев, приказал Франциск. — Клемент, конечно, жулик, но я заставлю его выполнить все обещания.

— А как будет организован ее приезд? — спросила Анна.

— Естественно, с помпой — дорогие подарки и прочее. Ну и сам святой отец, конечно… — Его Святейшество не только привезет ее, но и останется на свадьбу.

— Что?! — воскликнула Анна. — Он не доверяет нам?

— Разумеется, нет, — вставила Маргарита. — Он боится, что наш Генрих лишит ее девственности и отошлет назад.

— Стянув при этом ее драгоценности и приданое.

Франциск расхохотался.

— Он не знает нашего Генриха. Этот увалень может испортить банкет, но девушку — никогда. Пресвятая Мария! Желал бы я, чтобы он был хоть немного более жизнелюбивым молодым человеком. Пусть бы даже походил на своего крестного отца из Англии, хотя тот ужасно высокомерен и неискренен…

— Я слышала, Его Светлость был одним из самых видных мужчин Англии, — сказала Анна. — Да и сейчас он еще ничего, хотя уже не молод.

— Мы все уже не молоды, — хмуро заметил Франциск.

— Но вы — бог, Ваше Величество, — игриво улыбнулась Анна. — А боги не стареют.

— Я все думаю о мальчике, — проговорила Маргарита. — Теперь, когда он становится женихом, нужно что-то делать. У него должен быть друг — хороший друг, который поможет ему избавиться от страха перед всеми нами и, главное, перед его отцом; друг, который объяснит, что все его беды происходят из-за утерянной уверенности в себе и что единственный способ преодолеть последствия испанского плена — это выкинуть из головы все воспоминания о тех ужасных годах.

— Вы, как всегда, правы, моя дорогая, — сказал Франциск. — Нужен друг — молодой, отчаянный, веселый, красивый, умный… И к тому же — с хорошей компанией.

— Дорогой, я не совсем это имела в виду. При дворе нет такого молодого человека, который нашел бы верный подход к нему. Испания оставила след в душе мальчика. Насколько глубокий — этого никто не знает. Но я думаю — очень глубокий. Чтобы стереть такие воспоминания, нужен тонкий, деликатный подход. Необходимы такт и терпение.

— Нужна женщина! — воскликнула Анна.

— Умная женщина, — добавила Маргарита. — Не какая-нибудь взбалмошная девица его возраста, а настоящая женщина — неотразимая, мудрая и — главное — понимающая.

— И эта женщина — вы! — воскликнул Франциск.

— Я бы с удовольствием свершила это чудо…

— Вот именно, чудо! — резко перебил ее Франциск. — Полностью преобразить мрачного парня с отвратительным испанским характером, сделать из него веселого французского придворного! Вот уж и впрямь — чудо!

— Увы, это мне не под силу, — сказала Маргарита. — Он не станет доверять мне — ведь я видела его униженным. Я была свидетелем того, как вы, Франциск, отчитывали его. Он стоял весь красный, насупившись и поглядывая на вас исподлобья. Дерзкие слова готовы были вот-вот сорваться с его губ. Нет, он не откроется мне.

— Тогда Анна…

— Мой господин, вы так требовательны ко мне, что я просто не могу служить кому-то еще. Да я и сама этого не хочу, поскольку все свои силы берегу для вас.

Оба ее собеседника засмеялись, и Маргарита сказала:

— Я возьму это на себя — найду женщину.

Франциск обнял обеих подруг.

— Ах, мои дорогие, — сказал он, целуя сначала Маргариту, а потом Анну. — Что бы я делал без вас? Ведь этот мальчишка как бельмо в глазу — не дает мне покоя, и все тут! Да благословит вас дева Мария! А теперь давайте танцевать.

Король пригласил на танец Анну. Он был очень рад, что две его любимые женщины все-таки сумели поднять ему настроение. Придворные тоже стали танцевать. А в углу, прижавшись к стене, увешанной гобеленами, стоял принц Генрих и думал только об одном — как бы поскорее улизнуть в свои апартаменты. Все вызывало в нем отвращение — этот смех, веселые танцы, наряженные мужчины и женщины. Но самую большую неприязнь он испытывал к своему отцу.

Вскоре король изъявил желание остаться наедине с Дианой, симпатичной вдовой сенешаля Нормандии. Он представил себе, как придворные, выйдя за дверь, переглядываются и обмениваются многозначительными улыбками. Каков наш король! — наверняка думают они. Вот это мужчина! Но что скажет очаровательная Анна де Хейлли? Любовь — это игра. И как неотразим, поистине неистощим в этой игре наш монарх!

Король с важным видом подозвал вдову к себе и, придирчиво оглядев с головы до ног, остался доволен ее внешностью. Такими женщинами, как Диана де Пуатье, можно гордиться. Только во Франции знают, как воспитать настоящую женщину.

Вот она — боится, но старается сохранять достоинство. Лицо, залитое нежным румянцем, просто прекрасно. Глаза блестят. Ну конечно, волнуется, оставшись с глазу на глаз с самим королем. А она почти не изменилась с той встречи. Когда это было? Лет десять назад. Кожа все так же свежа. Невозможно поверить, что этой женщине уже тридцать три. Правильные черты лица, роскошные черные волосы, прекрасные темные глаза, идеальная фигура. В ней все нравилось ему — даже тот нарочитый холод, который она напускала на себя в присутствии красивого мужчины, не скрывающего своего восхищения ею.

Диана была умной женщиной. Королю доставляло огромное удовольствие поддразнивать ее, держа в неведении относительно цели их встречи. Верно, она теряется в догадках! Он бросил взгляд на прелестную грудь Дианы. Оставаясь наедине с женщиной, король Франции всегда становился похожим на сатира.

Увидев ее рядом с королевой, он сразу решил, что это и есть та самая женщина, которая сделает из его Генриха настоящего мужчину. Она научит принца тому, что сама знает как свои пять пальцев. Она даст ему только хорошее и оградит от дурного. Он полюбит ее достоинства и возненавидит недостатки своего отца. А потом король с благодарностью обнимет эту красотку, и они вместе найдут для Генриха любовницу — молодую, красивую, — если, конечно, тот не заупрямится, желая сохранить верность своей итальянской невесте.

— Я хотел попросить вас об одном одолжении, — ласково глядя на Диану, сказал Франциск.

Она стояла перед ним, гордо подняв голову и всем своим видом выражая готовность к сопротивлению. Но Франциск не был бы Франциском, если бы отказал себе в удовольствии еще немного подразнить ее.

— Пожалуйста, садитесь. Вот сюда, рядом со мной.

— Вы очень любезны, Ваше Величество.

— Я буду еще более любезен, если вы, моя дорогая, изъявите согласие с моим предложением. Я часто вспоминаю нашу давнюю встречу. Неужели это было десять лет назад, Диана? Но вы все та же юная девушка. Говорят, что вам известен секрет вечной молодости. Глядя на вас, я начинаю верить, что это так.

— Я не знаю никакого секрета, Ваше Величество, ответила Диана. — И если вы оставили меня только из-за этого, то должна вас разочаровать — секрета вечной молодости нет. А если бы он был, его знали бы только вы.

— Но ваша красота, Диана… Я нуждаюсь в ней.

— Ваше Величество, при дворе много красивых женщин, которые с удовольствием ответят на ваши знаки внимания.

— Обычные женские прелести — это не то. Я искал такую добродетельную женщину, как вы, Диана.

Нет, думал король, она совсем не изменилась с тех пор. Десять лет назад Диана еще не была вдовой. Мужем двадцатитрехлетней красавицы был один из самых богатых и безобразных мужчин Франции. Какой ужас! Выдать пятнадцатилетнюю девушку замуж за пожилого вдовца! Но Жан де Пуатье, которому надо было пристроить трех дочерей, решил, что великий сенешаль Нормандии — хорошая партия для юной Дианы. Она послушалась, хотя могла бы рассчитывать и на большее. Сам король увлекся ею в то время. Впрочем, тогда его интересовали многие красивые женщины королевства — герцогини, жены управляющих, дочери виноделов. Он готов был пригласить в свою постель всех, и далеко не каждая могла отказать ему.

Диана отказала.

Король смотрел на Диану и чувствовал, как напряглась она, готовая снова решительно отвергнуть его домогательства. Но лицо ее оставалось спокойным. В какое-то мгновение он отчетливо вспомнил ее совсем юную, испуганную, стоящую перед ним на коленях и умоляющую помиловать ее отца. Старый дурак принимал участие в заговоре Шарля Бурбона и теперь коротал время в темнице, ожидая казни. Диана пришла к монарху хлопотать за своего отца, потому что знала — Франциск никогда не отказывает хорошеньким женщинам. Девушка рыдала, но старалась не терять контроля над собой. Вот он и решил, что она поняла истинный смысл того разговора, который произошел между ними. Король, как это часто бывало, сразу влюбился в хорошенькую просительницу и сказал, что надеется стать ее другом, а друзьям, как известно, помогают; так что он с огромным удовольствием выполнит ее просьбу.

А потом, когда старика помиловали и король ожидал благодарности за свою снисходительность, эти огромные темные глаза наполнились ужасом, щеки залила краска стыда, и, что хуже всего, девушка вновь разрыдалась. Оказывается, она не поняла короля, и только сейчас осознала их обоюдную ошибку. Неужели он мог предположить, что, спасая жизнь старому узнику, получит взамен его дочь?

О, эти горькие слезы! Это отвращение, смешанное со страхом и благоговением! Конечно, она была умной женщиной. А король ценил в женщине ум не меньше, чем красоту. Что он мог сделать? Она победила, обвела его вокруг пальца. И он отпустил ее. «Я был очарован вашей красотой, моя дорогая Диана. — сказал Франциск, — но недооценил ваш ум. Возвращайтесь к своему мужу. Надеюсь, он оценит вас по достоинству».

Оп не держал на нее зла, потому что по натуре был добрым человеком.

Но как можно теперь отказать себе в удовольствии немного помучить ее? Он доведет ее до того состояния, когда она поймет — худшее неизбежно. Подумать только! Целомудренная Диана, соблазненная королем Франции — настоящим сатиром! А потом он сразу вернет ее к действительности… или, лучше сказать, спустит с небес на землю.

— Я думаю о вас с того дня, когда вы пришли сказать, что жизнь вашего отца спасена. Помните?

— Да, Ваше Величество, помню.

— И я тоже. А вы сказали своему отцу, что купили ему жизнь за… фальшивую монету?

Она отчетливо, с расстановкой произнесла:

— Отец не понял бы. Он был в полубессознательном состоянии после пребывания в темнице. Четыре каменных стены и только маленькое окошко, через которое ему просовывали еду. А потом… уже на эшафоте… объявляют, что казнь отменена, но ему придется по-прежнему жить в темнице. Мне показалось, что вы тогда сказали: «Помиловать». Я не думала, что казнь будет заменена на тюремное заключение.

— Значит, мы оба тогда не поняли друг друга, моя добродетельная Диана.

— И мой бедный отец…

— Предатели не могут жить как порядочные люди, — холодно перебил ее Франциск, — даже если у них очаровательные дочери. И — увы — если дочери не только прекрасны, но и чересчур целомудренны, об этом предатели могут только сожалеть.

Диана молчала, но он знал, что она очень напугана.

— А что сейчас с вашим отцом?

— Его освободили, Ваше Величество. Совсем недавно.

— Но я мог бы уменьшить ваши страдания еще тогда, если бы вы позволили мне это сделать. Видите ли, я — король великого государства, но раб женской красоты.

— Ваше Величество, вся Франция знает о вашей доброте.

— Ну что ж, теперь мы наконец поняли друг друга. И я нуждаюсь в вашей помощи.

Она отшатнулась от него, но ему уже надоела эта игра в кошки-мышки, и он быстро продолжил:

— Я хотел поговорить с вами о герцоге Орлеанском.

— О маленьком герцоге?!

— Ну не такой уж он маленький, скоро станет мужем. Так вот, что вы скажете о нем? Не стесняйтесь, говорите. Скажите, что он глупый, грубый, невоспитанный ребенок, что он больше похож на испанского крестьянина, чем на королевского сына. Я не стану возражать вам.

— По-моему, он очень милый мальчик.

Король рассмеялся.

— Неужели ваши прекрасные глаза могут только очаровывать и не видят того, что есть на самом деле?

Диана улыбнулась.

— Ну что ж, Ваше Величество. Думаю, маленький Генрих просто стеснительный мальчик.

— Дурачок, иными словами.

— Просто он еще очень молод.

— У женщин одно оправдание — он еще молод! Однако зрелость не за горами. А у него, пожалуй, еще нет ни одною качества настоящего мужчины.

— Я слышала, он увлекается охотой.

— Скорее — собаками и лошадьми… Я серьезно думал над тем, кто бы мог заняться его воспитанием, и решил, что не найду лучшего воспитателя, чем вы.

— Ваше Величество!

Король насмешливо прищурился.

— Наша добродетельная Диана, вам не предлагается ничего такого, о чем вы подумали. Тут дело вот какое: моя сестра и мадемуазель де Хейлли считают, что мальчика нужно не винить во всех смертных грехах, а пожалеть. Им кажется, что только нежная женская рука способна исправить изуродованный в Испании характер моего сына. Для этой цели я и выбрал вашу руку. Ни моя сестра, ни мадемуазель де Хейлли еще не знают о моем выборе. Почему? Вы достаточно умны, чтобы угадать причину моей скрытности. Повторяю, я сам выбрал вас. — Король многозначительно поднял палец. — Мадемуазель де Хейлли может приревновать, вы же понимаете… Чувственная роза не всегда любит соперничать со скромной, изящной лилией; Венера может завидовать Диане… Она знает, как ценю я порядочность женщин, тем более что очень часто приходится сталкиваться с обратным… Теперь… что касается моей сестры. Вы — добрая католичка, а она сейчас увлеклась новой верой… Словом, ваш король выбрал вас за вашу порядочность, честность, ум, чувство собственного достоинства. Да еще потому, что вы настоящая француженка, которой может гордиться наша страна. Я решил, что вы займетесь моим сыном. Вы научите его всем придворным тонкостям, расскажете о достоинствах его отца, если, на ваш искушенный взгляд, таковые имеются, и самое главное — научите его не повторять моих ошибок.

Диана наконец облегченно улыбнулась.

— Понимаю вас, Ваше Величество. Я буду ему другом. Бедный мальчик! Он так нуждается в дружеском наставлении и опеке. Я сделаю из него настоящего кавалера. Ручаюсь, вы останетесь довольны. У меня никогда не было сына, а я так мечтала о нем…

Принц Генрих лежал на траве сада замка и смотрел на облака, бегущие по яркому голубому небу. Только здесь он чувствовал себя в безопасности.

Амбуа нравился Генриху больше, чем Париж. Он ненавидел старый парижский замок Ле-Турнель, расположенный рядом с Бастилией. Соседство с тюрьмой угнетало юного принца, напоминало ему о мрачных днях его детства. А отец не хотел жить в Лувре, который казался ему недостаточно светлым и слишком старомодным. У него были грандиозные планы по его переделке.

Генрих ненавидел своего отца. Его ненависть становилась тем сильней, чем чаще он замечал — при каждой мысли о том, на кого бы ему хотелось быть похожим в этой жизни, перед его глазами тотчас вставал образ короля Франции. Как он говорит! И откуда он столько всего знает? Да еще успевает охотиться, писать, петь, заниматься любовью! Генрих не понимал этого. Он знал только, что король Франции — плут и обманщик, причинивший ему, Генриху, и его старшему брату Франциску — дофину — столько горя и страданий…

Они ехали в Испанию совсем ненадолго — так им говорили. Их отец попал в плен. За свое освобождение он должен был жениться на Элеоноре, сестре испанского короля, и выполнить еще какие-то обязательства. Малолетних принцев Франциск оставил в залог… Совсем ненадолго — так они думали. Однако, вернувшись на родину, король забыл свои обещания, забыл своих сыновей. Четыре года прожили братья на чужой, ненавистной им земле, в испанском плену.

Генрих сорвал травинку и со злостью перекусил ее. Глаза его наполнились слезами. Как невыносимо тяжело вспоминать то время… Правда, сначала все было не так уж плохо. Элеонора заботилась о них, ласкала, говорила, что теперь она их новая мама. Как добра была эта женщина! Она искренне хотела, чтобы мальчики тоже полюбили ее как родную.

Но потом король Испании понял, что бывший пленник обманул его. Братьев лишили общения с Элеонорой и приставили к ним настоящих головорезов, грубых и жестоких, которые смеялись и издевались над детьми за то, что их отец оказался мошенником.

Генрих болезненно переживал такое унижение, а Франциск и вовсе ослаб. Младший брат тогда страшно боялся, что смерть заберет единственного родного человека, и он останется в чужой стране совсем один.

А как радовались они с Франциском, когда узнали, что возвращаются домой! Спустя четыре года! Генриху было уже девять. Он думал, что теперь впереди его ждет только хорошее. Но дома их встретил совсем чужой человек — надменный, величественный, роскошно одетый, всеми обожаемый. Он с недоумением взглянул на своих сыновей и что-то сказал им. Генрих ничего не понял, Франциск уловил лишь несколько слов. А потом отец назвал их насупленными испанскими донами, и все присутствующие засмеялись.

Размышляя о своей жизни, Генрих и не заметил, как в саду появилась незнакомка. Увидев женщину в черно-белом платье, он испугался, вскочил на ноги и хотел убежать, но было уже слишком поздно. Женщина направилась прямо к нему и, подойдя совсем близко, просто сказала:

— Добрый день. Как хорошо, что я встретила вас здесь.

Генрих недоверчиво покосился на нее.

— Я хотела поговорить с вами. Мне нужен ваш совет.

Генрих с удивлением взглянул на незнакомку. Никогда еще не спрашивали у него совета. Никто не интересовался его мнением.

— Я слышала, вы увлекаетесь охотой и превосходно разбираетесь в лошадях.

Генрих оживился.

— Да, лошади — моя страсть. Но чем я могу помочь вам.

— Дело в том, что однажды я видела, как вы возвращались с охоты, и заметила, какая у вас прекрасная гнедая кобыла. Мне очень захотелось иметь такую же в своих конюшнях. Но чтобы сделать правильный выбор, нужны знания и наметанный глаз. А я слышала, в этой области вам нет равных.

Сердце Генриха часто забилось, на бледных щеках появился румянец. Он был польщен и одновременно испуган. Да, он любил лошадей и знал о них больше, чем кто-либо другой. Это была его единственная радость в жизни. Но сможет ли он помочь? И почему эта красивая женщина обратилась к нему с такой просьбой?

— Меня зовут Диана. Диана де Пуатье, — словно читая мысли юноши, сказала незнакомка. — Ну так как? Вы окажете услугу даме? — с улыбкой спросила она.

Генрих нерешительно взглянул на нее и пробормотал:

— Если получится. А почему я не видел вас раньше?

— Я из свиты королевы. Она прекрасная женщина, но иногда я чувствую себя такой одинокой… Вот уже два года, как умер мой муж. Но я храню память о нем.

Она похожа на мраморную статую, подумал Генрих, на прекрасную статую какой-нибудь святой.

— Мне кажется, что я не совсем под стать этому веселому двору, — добавила Диана.

— И я тоже! — горько воскликнул Генрих. И вдруг почувствовал, что уже не хочет бежать отсюда. Наоборот, он готов хоть целую вечность разговаривать с этой удивительной женщиной.

— Не может быть! — воскликнула Диана. — Ведь вы сын короля. А я просто одинокая вдова.

— Отец ненавидит меня, — резко возразил Генрих. Он не смел сказать, что сам ненавидит отца, но голос выдал его.

— Нет-нет! Не может быть, чтобы вас ненавидели, тем более ваш отец. У меня у самой есть две дочери. Я знаю — родители не могут ненавидеть своих детей.

— Мой отец может. Он любит моего младшего брата Карла. Он любит моих сестер Мадлену и Маргариту. Я думаю, он любит и дофина, хотя часто бывает с ним строг. Но меня… нет. Я — единственный, кто выводит его из себя.

— Нет, не говорите так!

— Уверяю вас, это правда. Я вижу ненависть в его взгляде, слышу в словах. Пусть взгляд может обмануть, но слова… Франциск — дофин. Когда-нибудь он станет королем. Отец все время помнит об этом. Правда, и над ним смеется за то, что он во всем похож на испанца и вместо вина пьет воду. Но Франциск умнее меня. Он быстрее освоился во Франции.

— Вы тоже можете завоевать расположение отца.

— Но как? — сокрушенно воскликнул юноша.

— Постепенно, не сразу. Ваш отец окружает себя общительными людьми, эти люди любят смех и шутки. Он не обижается, даже если шутят над ним, лишь бы было весело. Если бы вам удалось развеселить отца, у вас было бы меньше проблем.

— Он и так смеется надо мной…

— Король любит радостный смех.

— Для радости у него есть Карл.

— Да, монсеньор Карл во всем похож на отца. Но уверяю вас, герцог, если бы вы поменьше думали о том, что раздражаете отца, он и относился бы к вам совсем по-другому.

— Да, — взволнованно сказал Генрих. — Это правда. Обычно я подолгу обдумываю, что должен ответить ему, даже когда он меня еще ни о чем не спрашивает.

— Ну что ж, это надо учесть в первую очередь. И поймите — бояться нечего. Когда вы клянетесь женщине или целуете ей руку, не нужно думать, что вы делаете это неумело. Всегда стойте прямо и высоко держите голову. Если вы не будете постоянно думать, как угодить- людям, у вас все получится… О! Простите меня. Я, наверное, говорю слишком много.

— Нет! Что вы! Никто еще так по-доброму не разговаривал со мной.

— Я рада, что наша беседа не показалась вам утомительной. А ведь я просто собиралась пригласить вас в свой замок, чтобы вы взглянули на мои конюшни. Может, выехали бы со мной… Посоветовали бы, как лучше обустроить мои охотничьи угодья.

Глаза Генриха засияли.

— С огромным удовольствием! — сказал он, но его взгляд тут же погас. — Только вот… мне не разрешают покидать двор…

— Вы можете поехать со свитой. Разве нет?

— Боюсь, отец никогда не разрешит мне.

— Монсеньор герцог, вы не будете возражать, если я сама попрошу разрешения у вашего отца?

— Я был бы очень рад, — тихо ответил он. — Но боюсь, очень скоро вы отошлете меня назад.

Диана рассмеялась.

— О чем вы говорите? Друг мой, вы — герцог Орлеанский, сын короля. Забудьте эти ужасные годы, проведенные в Испании, Они были, но никогда не вернутся. Надеюсь, вы не будете скучать в моем замке.

Это лето было самым счастливым в жизни Генриха. Он не знал, как Диане удалось добиться согласия короля. Ему до сих пор не верилось, что можно вот так запросто сидеть рядом с этой прекрасной женщиной за столом, беседовать с ней.

Они вместе выезжали верхом, хотя и не так часто, как того хотелось бы Генриху. Диана не очень любила охоту, где была вероятность попасть в какой-нибудь несчастный случай. Тем не менее задачу, поставленную ей королем, она выполнила почти превосходно. Находясь рядом с ней, застенчивый, неуклюжий юноша на глазах превращался в настоящего мужчину. Но — увы! — при посторонних он становился прежним.

Диана привязалась к нему. Он был по-своему очарователен, а главное, преданно и бескорыстно любил ее.

Она подарила ему лошадь — одну из тех, что он сам посоветовал ей купить.

Она была необыкновенна во всем. С удивительным тактом давала ему советы; мягко и деликатно учила общаться с людьми, приветствовать женщин. И все это делала с такой грацией, с таким изяществом, что при ней Генрих чувствовал себя свободно и раскованно. Единственное, чему она не смогла его научить, — это улыбаться другим. Он улыбался только ей.

НЕВЕСТА

В живописной долине Тоскана расположился один из красивейших городов Европы. Его купола и шпили, блестевшие на фоне яркого безоблачного неба, казалось, бросали вызов невысоким, покатым холмам, между которыми плавно извивалась полноводная Арно. Земля здесь плодородная, вокруг много виноградников и оливковых рощ. Сам город славится своими банкирами и торговцами шерстью, хотя главное его богатство состоит в другом — богатство, которого нет больше нигде в мире. Леонардо да Винчи и Боттичелли, Данте и Донателло — вот какие имена украшают его. И еще Микеланджело. Он пока молод, и в этот жаркий летний день работает за городскими стенами, где много прекрасных храмов и роскошных замков. И все же главным достоянием горожан, которое они ценили больше всего, была свобода. Жители города надеялись, что правящая семья всегда будет помнить о гордости и независимости флорентийцев.

Замок Медичи на Виа Ларга был постройкой эпохи Возрождения во Флоренции. Толстые стены надежно защищали его обитателей от палящих лучей жаркого итальянского солнца. Здание выглядело довольно внушительно, поскольку строилось не только как роскошный дворец, но и как неприступная крепость.

В одной из комнат верхнего этажа замка сидела за своими уроками маленькая Екатерина. Глаза ее слипались, голова болела от напряжения, но она старательно скрывала усталость, поскольку знала — жаловаться нельзя, как нельзя ни на минуту забывать о своей принадлежности к правящему флорентийскому дому. Это ей постоянно внушали кардинал Пассерини, который по указанию Папы Римского не только правил городом, но и следил за занятиями юной Медичи, и тетя Кларисса, также занимавшаяся воспитанием девочки, и даже сам Его Святейшество.

«Не забывайте, Екатерина Мария Ромула де Медичи, — говорила Кларисса Строцци, которая никогда не упускала случая подчеркнуть значимость их рода и всегда называла племянницу ее полным именем, — вы дочь знатной семьи и должны держаться с достоинством. Ваше дело — всегда учиться и никогда не допускать страсти и безрассудства.

Да, учиться приходилось много. Сегодня ей еще предстояли урок хороших манер, танцы, верховая езда, беседа с кардиналом, тетей и, возможно, с Филиппом Строцци — тетиным мужем, банкиром. Также Екатерина изучала языки, историю своей семьи и родословные правящих домов других стран. Кроме того, тетя Кларисса настаивала, чтобы она знала все важные события из жизни ее знаменитого деда — Лоренцо Великолепного. Он был тетиным кумиром, и Кларисса часто сравнивала его с Джулио де Медичи — нынешним Папой Римским Клементом VII. Екатерина была поражена, когда впервые услышала, с каким неуважением отзывались в семье о Его Святейшестве, но она четко усвоила, что свои чувства необходимо скрывать, и поэтому при всех разговорах присутствовала молча, стараясь не показывать удивления.

Откинув с лица длинные светлые волосы, Екатерина снова погрузилась в занятия и тут услышала, что кто-то скребется в дверь. Забыв на мгновение о своем высоком статусе, она быстро вскочила и, открыв дверь, впустила в комнату симпатичного спаниеля по кличке Гвидо, который за это одарил ее преданным и восхищенным взглядом. Гвидо и еще один пес — Федо — были теми немногими живыми существами, что относились к Екатерине просто как к маленькой девочке. С ними она могла играть и громко смеяться, не опасаясь, что ее осудят за недостойное поведение.

Гвидо был чем-то напуган. Он лизнул хозяйке руку и сжался в комочек у ее ног. Весь его вид говорил о том, что ему чудом удалось избежать чего-то страшного, по он прекрасно понимает — опасность еще не миновала. Екатерина сразу предположила, что за собакой гнался не кто иной, как Александр — мальчишка, который считал себя ее братом; она же называла его «мавром». Этот Александр обожал издеваться над собаками и над детьми, которые были в прислугах, зная, что все его шалости останутся безнаказанными. Когда-нибудь, думала Екатерина, он будет проделывать такие же штуки и со взрослыми.

Девочка нежно погладила собаку по шелковистой шерсти. Как ей хотелось встать сейчас на колени и обнять своего друга за шею! Но она боялась, что ее застанут за этим занятием, и тогда неприятностей не избежать. Екатерина Медичи не должна опускаться до жалости к собаке.

Она оказалась права. За собакой действительно гнался Александр. От его сильного толчка дверь резко распахнулась, и он вошел в комнату. Захлопнул дверь. Прислонился к ней спиной» разглядывая Екатерину. Гвидо поджал хвост и спрятался за хозяйку. А та обратила гневный взор на Александра.

Его тоже называли Медичи! Но как же так! — терзалась Екатерина. Как мог ее замечательный, благородный отец произвести на свет такое ничтожное существо? Как мог он полюбить какую-то грязную рабыню, родившуюся в варварской стране и ставшую матерью Александра? Но, очевидно, мог — иначе этот мальчишка не жил бы рядом с ней во дворце все время, сколько она себя помнит. Если бы не Папа Римский, тетя Кларисса с удовольствием выгнала бы его на улицу. К счастью, Екатерине он приходится лишь незаконнорожденным братом. Но по-другому и быть не могло. В благородном роду не бывает таких уродов с низким лбом, коротким, широким носом, кривым ртом и сальными глазами навыкате. Екатерина боялась Александра, но знала, что он не тронет ее. Да, он не смел обидеть девочку, хотя ненавидел ее всей душой. Она была законной дочерью, а он — незаконным сыном.

Александр стал медленно приближаться к Екатерине. Он был на восемь лет старше сестры, и в свои четырнадцать пытался выглядеть настоящим мужчиной.

Собака заскулила.

— Успокойся, Гвидо, — сказала Екатерина, не спуская глаз с брата.

— Эта шавка улизнула от меня, — проговорил он.

— Очень хорошо. Не бойся, Гвидо.

— Но я хотел как лучше. Собирался просто покормить его. — Александр засмеялся, обнажив мелкие острые зубы. — Я приготовил для него кое-какую вкуснятинку.

— Не смей обижать мою собаку, — резко сказала Екатерина.

— Обижать? Говорю же тебе, я только хотел покормить ее.

— Ты дашь ему какую-нибудь гадость! — Глаза ее гневно сверкнули. С Александром можно не церемониться, забыть о благородном поведении. Она не потерпит его насмешек и ответит ему тем же. — Ты любишь издеваться над животными. И если он умрет — будешь на седьмом небе от счастья.

Александр ничего не ответил. Он снова растянул в улыбке свой безобразный рот и стал звать собаку:

— Иди сюда, мой маленький Гвидо. Я угощу тебя.

Екатерина опустилась на колени рядом с собакой. Щеки ее, обычно бледные, вспыхнули ярким румянцем. Она испугалась за жизнь спаниеля, ведь он был одним из лучших ее друзей.

— Гвидо, — задыхаясь от страха, прошептала она, — не подходи к нему. А если он тебя поймает — кусай.

— Если он меня укусит, я разорву его на мелкие кусочки, — сказал Александр. — Или посажу в котел и сварю на медленном огне. Не позволять же каким-то шелудивым псам кусать Александра де Медичи!

— Оставь моих собак в покое, — решительно сказала девочка, поднимаясь на ноги и глядя на него. — Иди и развлекайся с другими, если хочешь. Но моих собак не трогай.

— Когда я увижу Его Святейшество, — ехидно проговорил Александр, — я непременно скажу ему, что наша знатная девочка вместо уроков занимается собаками. И тогда их заберут у тебя. Пожалуй, я попрошу, чтобы их отдали мне.

У Екатерины пробежали мурашки по спине. Его Святейшество поверит ему. Удивительно, но этот всемогущий человек, который с нежностью относится к своей шестилетней племяннице, любит и ее незаконнорожденного брата, гадкого и противного.

— А я тогда, — ответила Екатерина, — скажу, что слышала, как одна из девочек-служанок кричала в твоей комнате. И она ничего не будет скрывать, когда ее спросят.

— Ты забываешь, что у меня есть способ заставить ее молчать. Я думаю, эта девчонка не захочет лишиться своего языка.

Ненавижу тебя! Ненавижу! — в бессильной злобе выпалила Екатерина. — И все расскажу тете Клариссе.

— Даже если она поверит тебе, мне ничего не будет.

— Тогда я пожалуюсь кардиналу.

— А вот он не поверит тебе никогда, потому что тот, кого любит Его Святейшество — а он любит меня, — не может сделать ничего дурного.

Екатерина была так взбешена, что чуть не бросилась на Александра с кулаками. Ей хотелось бить его, царапать, кусать. И она бы сделала это, забыв о своем достоинстве, если бы в этот момент в комнату не вошел Ипполит.

Ипполит был полной противоположностью Александра. Он недаром считался самым красивым юношей во Флоренции, а кроме того, унаследовал только лучшие качества рода Медичи. Этого шестнадцатилетнего юношу любили все жители Флоренции — любили и, несмотря на его возраст и на то, что он не был прямым наследником престола, видели в нем своего будущего правителя. Сын герцога Немурского, Ипполит, был очень похож на своего знаменитого предка — Лоренцо Великолепного. Смелый, отчаянный и вместе с тем очень добрый, он олицетворял собой идеальный образ правителя. Флорентийцы надеялись, что в недалеком будущем он заменит Пассерини, который сейчас правил городом от лица Клемента — того самого Папы Римского, чья внешняя политика не принесла Италии ничего, кроме вреда.

Екатерина была рада видеть Ипполита. Она любила его; он никогда не обижал ее, хотя его возраст и положение позволяли ему не церемониться с маленькой девочкой; Александр боялся Ипполита, а Ипполит глубоко презирал брата.

— Ипполит, — сказала она. — Он обижает моих собак.

— Не может быть! — воскликнул юноша, надменно взглянув на Александра. — Разве у него нет своих животных для его подлых забав?

— Не забывай, с кем разговариваешь! — закричал Александр.

— А я и не забываю, — ответил Ипполит.

И тут Екатерина не выдержала. Присутствие Ипполита придало ей храбрости, поскольку он всегда вставал на сторону слабого. Она выпалила:

— Нет, Александр, Ипполит не забыл, что разговаривает с сыном грязной рабыни!

Лицо Александра потемнело от гнева, и он бросился к девочке. Если бы Ипполит не встал у него на пути, Александр непременно ударил бы сестру.

— Пусти! — угрожающе прошипел он. — Пусти, или я убью тебя. Выцарапаю глаза… Вырву язык… Да я…

— Эй! Да ты забыл, что разговариваешь не со своими несчастными слугами.

— Все расскажу Его Святейшеству!..

— Вот-вот, расскажи ему, что ты хотел ударить маленькую девочку, что дразнишь ее и угрожаешь расправой над ее собаками.

— Убью! — взвизгнул Александр. И вдруг резко отвернулся, испугавшись нахлынувшей на него ярости. В таком состоянии он действительно мог сделать что-нибудь этому высокомерному Ипполиту или Екатерине. И тогда ему грозят серьезные неприятности. Нет, он поступит по-другому, найдет какую-нибудь отдушину. И пусть эти двое не пострадают — он возьмет плетку и в кровь исстегает нескольких своих слуг, придумает для них новые пытки… Александр выбежал из комнаты.

Ипполит громко рассмеялся, Екатерина подхватила его смех, а потом робко подняла на юношу глаза. Никогда еще он не казался ей таким прекрасным, как сейчас, когда всего одним умным словом победил злобного Александра и вынудил его к бегству. Ах, как шел ему этот роскошный темно-красный бархатный наряд! И как красивы его черные волосы и темные глаза! Такие глаза были у всех чистокровных Медичи. В общем, сейчас он ей казался благороднейшим из рыцарей.

Ипполит нежно улыбнулся.

— Ты не должна допускать, чтобы он угрожал тебе.

— Я ненавижу его! — воскликнула Екатерина. — Проклятый ублюдок? И почему он здесь? Не верю, что он мой брат. — Она прикоснулась к руке юноши. — Ипполит, не уходи пока. Останься и поговори со мной немножко. Я боюсь, что Александр вернется.

— Не вернется. Он сейчас занят другим — наблюдает, как истязают его слуг. Без крови он обойтись не может.

— Ты тоже ненавидишь его, Ипполит?

— Я его презираю.

У Екатерины потеплело на душе; она была не одинока в своем отношении к Александру.

— Как бы я хотела услышать, что он вовсе не мой брат, — сказала она. — Но увы, у меня много братьев и сестер во Флоренции, Риме, да, наверное, в каждом итальянском городе, где побывал мой отец. И, подозреваю, еще во Франции.

Ипполит с улыбкой взглянул на нее. Оказывается, она очень милая девочка, когда не строит из себя взрослую барышню. До сегодняшнего дня он и не думал, что она может так разозлиться, а уже через минуту вести непринужденную шутливую беседу. Ему захотелось сделать ей что-нибудь приятное, чтобы эти прекрасные глаза вспыхнули радостью. И он доверительным тоном произнес:

— Знаешь что, Екатерина, кое-кто говорит, что Александр вовсе тебе не брат.

— Но почему же он тогда живет с нами?

— Екатерина, ты умеешь хранить тайну?

— А как же! — возбужденно воскликнула девочка, радуясь, что у нее может быть какая-то общая тайна с этим приятным молодым человеком.

— Папа Римский заботится об Александре больше, чем о тебе или обо мне… Вот поэтому-то некоторые и считают, что он не твой брат.

Глаза Екатерины расширились от изумления.

— Но почему, Ипполит?

— Папа называет Александра племянником, но это не совсем так. Люди говорят, что на самом деле между ними существует более тесная родственная связь.

— Неужели ты думаешь?..

Ипполит засмеялся и, положив руки на плечи девочки, зашептал ей в самое ухо:

— Он — сын Его Святейшества!

— А кто же тогда мать? — тоже шепотом спросила Екатерина.

— Какая-нибудь служанка.

— Но ведь он Ilana Римский!

— Папы тоже люди.

— А говорят, они — святые…

По главной лестнице Екатерина спускалась на нижний этаж здания. Там находилась одна таинственная комната, где проводил почти все дни и ночи астролог Бартоло. Девочка очень торопилась и старалась не шуметь; она боялась, что кто-нибудь встретит ее здесь, и тогда придется объяснять, почему юная Медичи оказалась в этой части дворца.

В этот час Бартоло обычно прогуливался во внутреннем дворе величественного замка; он ходил взад и вперед в своей черной развевающейся мантии и круглой шапочке, украшенной знаками зодиака, из-под которой выбивались его длинные седые волосы; от одежды великого астролога и мага веяло запахами его таинственной комнаты — завораживающим и пугающим ароматом разных трав, мускуса, медянки, цибетина и других ингредиентов, из которых он приготавливал духи и лосьоны, настойки и яды. Це каждый человек осмеливался приближаться к нему. Завидев его, слуги и служанки спешно отворачивались и старались поскорее забыть о случайной встрече с ним.

Но Екатерина сейчас не испытывала страха. Бартоло, по всей вероятности, не было в его комнате. Однако там, среди карт, котелков, скелетов животных, флакончиков с духами, пузырьков и порошков, должны были находиться два брата — Космо и Лоренцо, которых маг обучал ясновидению и астрологии. И если они ждали свою маленькую герцогиню, то, очевидно, приготовили для нее все, что она просила.

Лестница сузилась и повернула в сторону. Екатерина оказалась в каменном коридоре, где уже ощущался сладковатый запах магических трав. Девочка дошла до двери, которая вела в другой коридор, заканчивавшийся еще одной дверью — в комнату астролога, — и постучала.

— Войдите! — раздался звонкий голос Космо Руджери.

Екатерина переступила порог комнаты с высоким сводчатым потолком. На стенах висели листы пергамента с нарисованными на них магическими знаками и большая карта звездного неба. В одном углу стояли котелки с какими-то травяными отварами. На скамейке белел скелет кошки.

Братья Руджери поклонились. Они были верными слугами своей маленькой герцогини и нередко открывали ей различные волшебные заклинания, а также учили другим способам избегать наказания тетки или кардинала. Причем делали это тайком от старого Бартоло. Екатерина обожала все, связанное с оккультными знаниями, и боготворила этих двух братьев.

— Ну как? — спросила она.

— Полный порядок, — ответил Космо. — Доставай, Лоренцо.

— Да, скорее давайте ее мне, — сказала Екатерина. — А то, чего доброго, меня здесь застанут, и тогда все пропало.

Лоренцо полез в карман своего свободного платья и достал восковую фигурку. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, кого она изображала, настолько искусно сделали ее братья. Безобразное лицо, широкое туловище, короткие ноги — ни дать ни взять крохотное подобие Александра!

— И он действительно умрет через три дня? — спросила Екатерина.

— Да, герцогиня. Если вы проткнете его насквозь в полночь и скажете: «Умри, Александр! Умри!»

В широко открытых темных глазах Екатерины мелькнул ужас.

— Космо… Лоренцо… — пролепетала она. — Но ведь так поступать плохо. Я боюсь.

— Знаете, герцогиня, — сказал Космо, — я думаю, во дворце очень многие с удовольствием согласились бы на такой поступок.

— Да, он хотел убить мою собаку. И я знаю, он своего добьется, если я первая не убью его.

— Следовательно, вам остается только одно — проткнуть эту восковую фигурку.

— А со мной ничего плохого не случится? — переводя взгляд с одного брата на другого, робко спросила Екатерина.

— Ничего, — в один голос заверили братья.

— Ну, тогда я сделаю все, как вы сказали. — Она взяла фигурку и, завернув ее в носовой платок, положила в карман.

— Герцогиня, — обратился к девочке Лоренцо, — если кто-нибудь найдет ее у вас, умоляю, не говорите, где вы ее взяли.

Бедный Лоренцо! Он почти не скрывал страха. Проклятый Александр совсем запугал его. Нетрудно догадаться, какую картину он рисовал в своем воображении, когда допускал мысль о том, что Александр узнает, кто запечатлел его в воске.

Космо оказался похрабрее.

— Не волнуйся, — сказал он, — ее никто не найдет.

— Клянусь, — торжественно заверила их Екатерина, — что никому не скажу, откуда у меня эта фигурка. А сейчас мне надо идти, — продолжила она. — Спасибо. Я всегда буду помнить, как вы меня выручили.

Оказавшись в своей комнате, девочка достала из кармана восковую фигурку и, поставив ее на ладонь, стала рассматривать. Вылитый Александр. Только очень маленький.

Она должна поступить так, как научили ее братья Руджери, иначе бедный Гвидо умрет страшной смертью. Александр его просто отравит. Ипполит, конечно, хороший друг, но не может же он все время находиться рядом с ней, а не отпускать от себя Гвидо ей тоже никто не позволит. Получалось, что единственный способ спасти собаку и одновременно облегчить жизнь несчастных слуг Александра — отправить юного тирана на тот свет.

Екатерина была вне себя от страха. Ночью она пришла в то место, где спрятала фигурку, но не нашла ее там. У Александра везде были шпионы. Они старательно служили ему — другого выхода для них и не существовало. Любое неповиновение грозило им ужасными пытками.

Теперь Александр отомстит. Екатерина знала, что месть будет жестокой. Ведь он, конечно, догадается, зачем ей понадобилась эта фигурка. Он сразу поймет, чего она хотела.

Екатерина вздрогнула, когда в комнату вошла служанка; та сообщила, что кузен Ипполит желает видеть ее.

Эта новость была полной неожиданностью для девочки. Она знала, что Ипполит отправился на охоту. Должно быть, он вернулся раньше обычного. Как хорошо! Значит, она сможет рассказать ему о том, что случилось, спросить совета или попросить защиты.

Когда Екатерина постучала в дверь его комнаты, ей никто не ответил, но она все же решилась войти. На столе лежали какие-то книги; Ипполита нигде не было видно. Верно, он сейчас придет, решила девочка, и ей сразу стало спокойнее.

Неожиданно за ее спиной раздался шорох. Кто-то раздвинул шторы. Екатерина с приветливой улыбкой обернулась и… пораженно застыла на месте. Перед ней был ненавистный Александр. Он стоял у занавески и с отвратительной ухмылкой смотрел на нее. Екатерина отшатнулась и даже вскрикнула от ужаса. Но Александр не выглядел взбешенным. Наоборот, он улыбнулся и, приложив палец к губам, прошептал:

— У меня есть для тебя сюрприз, Екатерина.

— Я… я не думала увидеть тебя здесь, — запинаясь, проговорила она.

— Да? Ты думала найти здесь красавца Ипполита. Но видишь ли, кое-кто в замке считает, что я ничем не хуже его.

Она ухватилась за стол. Она хотела бежать, но ноги не слушались ее. А вот с языка готово было сорваться все, что угодно; видать, ничему не научили ее уроки тетушки и кардинала. Не выдержав, она выкрикнула:

— Они говорят так, потому что не осмеливаются сказать правду. Ты заставляешь их лгать…

— Не шибко же ты радуешься мне, Екатерина, — насмешливо сказал он. — А я-то думал, для тебя это будет сюрпризом. Хочу кое-что тебе показать. — Александр вытащил из кармана восковую фигурку. — Где ты взяла это?

Екатерина прикусила губу.

— Отвечай, — с расстановкой проговорил Александр. — Где ты взяла эту вещицу?

— Ни за что не скажу, — твердо произнесла она и вдруг улыбнулась, вспомнив о том, что Александр боится магии; значит, он ничего не сделает старику Бартоло и его ученикам.

— Я знаю, — сказал Александр, — ты так любишь меня, что даже в мое отсутствие хочешь видеть мой образ. Ну да ладно. Иди сюда. Здесь есть еще кое-что для тебя.

У Екатерины сжалось сердце. Она поняла — настало время расплаты. Александр всегда выполнял свои угрозы. Он отодвинул занавеску и, когда девочка подошла ближе, указал на пол. Там лежало неподвижное тело Федо. Александр отравил собаку и, конечно, сделал все, чтобы продлить ее мучения.

Екатерина опустилась на колени и прикоснулась к уже окоченевшему телу пса. На глаза девочки навернулись слезы. Не выдержав, она горько разрыдалась. Александр спокойно стоял рядом и улыбался, глядя на нее.

— Фу, как неприлично, — посетовал он. — Что бы сказала тетя Кларисса, если бы сейчас увидела нашу маленькую герцогиню?

Екатерина подняла на него заплаканные глаза; внутри у нее все задрожало. Она не могла больше сдерживаться, она уже не помнила ничего, кроме одного — этот жестокий мальчишка убил ее любимую собаку.

Она налетела на него с кулаками. Она его била, кусала, хватала за волосы, кричала:

— Я ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Александр не двигался с места и по-прежнему улыбался. Но девочка не замечала этого. Ярость ослепила ее.

В комнату вбежала служанка.

— Позовите кардинала и тетю. Герцогиня сошла с ума, — сказал ей Александр, а сам продолжал стоять на удивление спокойно, с улыбкой наблюдая, как сочится кровь из раны на руке, которую ему прокусила Екатерина.

— Острые зубы у этой дикарки, — тихо проговорил он.

И вдруг Екатерина сквозь слезы заметила высокую фигуру кардинала, а рядом с ним тетю Клариссу Строцци. Она отпустила Александра и с ужасом уставилась на них. Кардинал выглядел растерянным. Его бледное усталое лицо не выражало ничего, кроме недоумения. Однако тетя Кларисса нашлась сразу.

— Екатерина Мария Ромула де Медичи, — строго сказала она, — как могли вы после всех наших уроков допустить такое поведение?

Екатерина увидела, что Александр тоже ошеломлен, и выпалила:

— Он… он отравил мою собаку… моего доброго маленького Федо. Он отравил его… и мучил перед смертью. Он трус — меня боится тронуть, а собаку мою убил…

Голос ее сорвался, и она снова разрыдалась.

— А ну-ка возьмите себя в руки! — приказала Кларисса. — Не желаем больше слышать об этом. Отправляйтесь сейчас же в свою комнату и не выходите оттуда, пока вас не позовут.

Екатерина выбежала из комнаты. Вся в слезах она вернулась к себе. Гвидо бросился ей навстречу. Обняв его за шею, она горько заплакала. А пес лизал ей лицо, будто вместе с ней переживал потерю приятеля.

В апартаментах кардинала была комната, которая своим видом напоминала тюремную камеру. Кардинал ею не пользовался. Ему хватало и других комнат — шикарно обставленных, соответствующих его рангу. Это помещение предназначалось для особых случаев…

На массивных стульях с высокими спинками, как на тронах, сидели кардинал, Кларисса Строцци и Екатерина. Ноги девочки не доставали до пола, но лицо ее было по-взрослому серьезно и сосредоточенно. Она не смела даже шевельнуться, потому что знала — тетя не спустит с нее глаз, пока не кончится это страшное испытание. А на полу лежал Гвидо. Он лежал и ел то, что ему дали, а его хозяйка сидела здесь затем, чтобы наблюдать его предсмертную агонию. Таково было наказание. Екатерина любила своих собак и, защищая их, повела себя грубо и недостойно. Вот почему теперь ей предстояло молча смотреть на жуткие страдания своего лучшего друга.

Екатерина знала, о чем думала сейчас тетя Кларисса. Этот урок необходим девочке. Нужно уметь подавлять свои эмоции. Переживают только дети, а Екатерина уже взрослая и должна понять, что единственное, о чем ей следует беспокоиться, — это благополучие великой знатной семьи Медичи. Конечно, во всем виноват Александр. Но он — жалкий ублюдок неизвестно какого происхождения. Его можно не брать в расчет. А вот Екатерина должна получить урок.

Бедный Гвидо! Он уже начал корчиться на полу. Как ей хотелось крикнуть: «Остановите это! Убейте его сразу! Пусть он не испытывает этих ужасных мук. Накажите лучше меня. Он-то в чем провинился?»

Но надо молчать. Она сжала губы. Нельзя проявлять своих чувств. Ах, глупая маленькая Екатерина! Если бы ты не показала Александру, как любишь своих собак, ему бы и в голову не пришло отомстить тебе таким образом. А сдержись ты хотя бы тогда, увидев мертвого Федо, Гвидо сейчас был бы жив и сидел у твоих ног.

А они смотрели на нее: тетя, которая никогда не испытывала никаких чувств — ее заботило только дальнейшее процветание этого дома; и кардинал — его тоже не волновало ничего, кроме репутации его семьи.

Если она не выдержит и сейчас, будет назначено еще одно испытание, и тогда погибнет ее любимая лошадь. Нельзя плакать, нужно смотреть на этот ужас. И пусть сердце разрывается — этого никто не должен видеть.

Екатерина сидела, сцепив руки, бледная, с трясущимися губами. Но глаза ее, устремленные на тетю Клариссу, были сухими и безучастными. Кларисса Строцци могла быть довольна своей воспитанницей.

Екатерина, Александр и Ипполит, сопровождаемые многочисленной свитой, ехали в Рим.

Его Святейшество пожелал встретиться с самыми молодыми членами своей семьи; в последнее время он стал получать от Клариссы Строцци тревожные сообщения об их недостойном поведении.

Когда они прибыли в город, Екатерина заметила, что люди, вышедшие встречать их, чем-то опечалены. На лицах не было улыбок, все тихо переговаривались, и никто не радовался приезду знатных флорентийцев.

Клемент был рад, что дети приехали в Рим. Он любил, когда они гостили у него. Правда, сейчас в городе сложилась непростая обстановка. Папа вдруг понял, что не в состоянии успокоить свой народ. Люди были недовольны. Он знал, что они не доверяют ему и считают, что все беды страны происходят из-за той политики, которую он проводит в отношении трех главенствующих европейских монархов: Франциска, короля Франции; Карла, короля Испании, и Генриха, короля Англии. Однако в Европе жил только один человек, как считал Клемент — а тщеславие было одним из его пороков, — который мог затмить любого из них, и этим человеком являлся он сам, Джулио де Медичи, Папа Римский Клемент VII.

В этот раз он решил встретиться с детьми наедине — с каждым отдельно, чтобы без свидетелей обнять своего любимца Александра.

Первой была Екатерина. Этого требовал этикет. Она почтительно подошла к креслу, на котором, облаченный в широкую белую мантию, восседал Клемент. Девочка преклонила колени, а Папа протянул ей руку, чтобы она поцеловала перстень с ого печатью.

Екатерина равнодушно коснулась губами перстня. После наказания она и впрямь перестала испытывать какие-либо эмоции. Пока Клемент читал молитву, девочка разглядывала из-под полуопущенных век его знаменитую печать, на которой было выгравировано имя Папы и изображен Святой Петр в лодке с сетью.

Закончив читать молитву, он сказал:

— Дочь моя, мне сообщили о вас не очень приятные новости. Вы совершили много грехов, и это печалит меня…

Екатерина продолжала стоять на коленях, а Папа все говорил и говорил. Однако мысли его были далеко от детских грехов; он думал о замужестве дочери. Перебирая в памяти один знатный род за другим, он наконец пришел к выводу, что мужем Екатерины должен стать королевский сын.

— А теперь ступайте, дочь моя. Учитесь усердно. И помните — вас ждет блестящее будущее. Именно вы должны сохранить и приумножить славу Медичи. Будьте достойной нашего доверия.

Следующим был Ипполит. Клемент хотел поскорее отделаться от отпрыска одной недостойной ветви древнего рода Медичи. Он не любил юношу. Как смеет тот держаться столь высокомерно? И этот взгляд, который всем, даже самому Папе, так напоминает его грозного предка, Лоренцо Великолепного…

Ипполиту нужно научиться скромности.

Клемент сказал об этом юноше, когда тот преклонил перед ним колени, и быстренько выпроводил его.

Теперь все его мысли были об Александре. Подросток вошел в комнату, широко размахивая длинными руками. Безродностъ и порочность проступали в каждой черточке его лица. Это замечали все, кроме Его Святейшества, который был ослеплен своей любовью. Он встал и, протянув руки, обнял мальчика.

— Сын мой, вы прекрасно выглядите. Рад видеть вас таким. Таким здоровым и крепким.

Александр опустился на колени, и Папа нежно взъерошил его густые черные волосы.

Он вспомнил о матери этого мальчика, которая когда-то разбудила в нем такую небывалую, захватывающую страсть. Простая девушка, кухарка, рабыня, встретившаяся ему на берберийском побережье. У Александра были ее волосы, ее глаза. Такая нежная, ласковая… Несколько месяцев она дарила свою любовь великому человеку, оставив в его душе глубокий след.

Ах, сын мой, подумал Папа. Вот он, мой сын. О, как хочется крикнуть на весь мир: «Смотрите! Это мой сын!» Однако и сейчас, и девять лет назад Клемент был вынужден представлять мальчика как внебрачного сына отца Екатерины. У того-то ведь было столько внебрачных детей, что уже не имело значения, будет одним больше или меньше.

— Сын мой, вам нравится Рим? Не хотели бы вы отдохнуть здесь немного?

Александр с удовольствием остался бы в Риме. Он пожаловался на Екатерину и показал руку, которую она ему прокусила.

— Сын мой, вы не будете жить под одной крышей с этой дикаркой.

— Ваше Святейшество, ко мне там плохо относятся. Вообще ни во что не ставят.

— Сын мой! Сын мой!

— Если бы у меня был свой дворец!

— Будет. Ваш собственный дворец. Там вы не будете чувствовать себя униженным, не будете терпеть оскорбления от… вашей сестры.

У Александра закружилась голова от счастья. Быть хозяином в своем собственном доме, где все трепещут перед тобой! Когда-то здесь, в Ватикане, была площадь Нерона. И был человек, который знал, как надо жить. Придет день, и Александр станет таким мудрым Нероном. Он будет наслаждаться этой жизнью.

— Спасибо, святой отец.

— Сын мой, подойдите ближе. Когда-нибудь Флоренция станет вашей. Я сделаю вас правителем этого прекрасного города. Так я задумал. Но пусть это пока останется между нами и будет нашим общим секретом.

Прошло три года. Это было счастливое доброе время. Дружба Екатерины и Ипполита с каждым днем становилась все крепче. Александр теперь жил на прекрасной вилле, которая находилась довольно далеко от города. Екатерина его почти не видела и весь свой досуг проводила с Ипполитом. Она даже начала мечтать, и все мечты были связаны с ее необыкновенным кузеном.

Да, счастливые были те дни. Прогулки верхом, общие затеи, и Ипполит всегда рядом. Она не знала, догадывался ли он о ее мыслях. Может, для него она была просто милой маленькой кузиной. Ведь ей только пошел десятый год. А девятнадцатилетние юноши обычно не женятся на таких маленьких девочках.

Но пролетели три счастливых года, и на семью Медичи обрушилось несчастье. Вечный Город разорен, его дворцы и храмы разграблены, мужчин убивают, женщин насилуют. Святому отцу благодаря слаженным действиям его телохранителей удалось спрятаться в замке Сант-Анджело, который, однако, превратился в его тюрьму. Флоренция восстала против Медичи. Александр и Ипполит были изгнаны из города. И только маленькую Екатерину новые власти Флоренции оставили как заложницу. Девочку для ее же безопасности отправили в монастырь Санта-Лючия.

В монастыре все дни Екатерины проходили в постах и молитвах. Ее поселили в узкой мрачной келье, где единственным ярким пятном было висевшее на стене серебряное распятие. Она должна была наравне с другими монахинями вести аскетичную суровую жизнь, которая подавляла ее своей монотонностью и безысходностью. Но не это приносило ей тяжелые страдания. Не холодные каменные стены и не жесткая постель заставляли ее горько рыдать по ночам, зарывшись в грубые простыни. Она тосковала по ее любимому, несравненному Ипполиту.

Прошло шесть месяцев пребывания в монастыре. Екатерина возненавидела хмурых монахинь в их затхлых одеждах.

А там, за стенами монастыря, свирепствовала чума. Флорентийцы сотнями умирали прямо на улицах. Может быть, и Ипполит оказался в их числе?

А потом зловещее дыхание чумы проникло и в Санта-Лючию.

Екатерина Медичи была слишком ценной заложницей, чтобы подвергать ее риску заболевания. Новое правительство Флоренции могло лишь одним способом уберечь девочку. На окраине города стоял монастырь Санта-Аннунциати делле Мурате — единственное место во всей Флоренции, которое чума обошла стороной. Однажды ночью трое мужчин приехали за Екатериной в Санта-Лючию и, закутав ее в длинный плащ, повезли через весь зараженный город.

Насмотрелась она ужасов в ту ночь… Тела мужчин и женщин на мостовых — кто-то уже умер, кто-то доживал последние минуты; лекари в масках и халатах, вымазанных дегтем, каждый из которых самоотверженно помогал сразу нескольким больным; одетые в черное санитары — на носилках очередная жертва страшной болезни; катафалк и усталый священник, возглавляющий похоронную процессию. Она слышала пьяные голоса из таверн, видела мужчин и женщин, занимающихся любовью прямо на улицах и одержимых какой-то безумной нетерпеливостью. Люди будто желали ухватить последние радости этой жизни, поскольку завтра их ложем мог оказаться катафалк.

Маленькой Екатерине все это казалось нереальным, фантастическим видением. Она никак не могла привыкнуть к чересчур резкому повороту в своей судьбе.

Но вот они пересекли площадь и узкими улочками направились в безопасное место. Вскоре Екатерина увидела серые стены своей новой тюрьмы.

Открылась дверь, и навстречу девочке вышли монахини в черных одеждах — очень похожие на тех, с которыми она жила в монастыре Санта-Лючия. Екатерину повели к настоятельнице, которая должна была дать ей свое благословение. Холодные руки опустились на ее голову. А вокруг спокойно стояли монахини и наблюдали за церемонией.

Но когда сопровождающие Екатерину мужчины ушли и девочка осталась с настоятельницей и монахинями, она почувствовала в них какую-то перемену.

Одна монахиня, не смущаясь присутствием настоятельницы, подошла к Екатерине и поцеловала ее в обе щеки.

— Добро пожаловать, дорогая герцогиня, — сказала она.

Все заулыбались.

Мы знали, что вы приедете, и с нетерпением ждали вас.

Потом подошла настоятельница. Глаза ее ярко блестели, щеки покрывал нежный румянец, и Екатерина вдруг заметила, что опа совсем нс похожа на главу монастыря Санта-Лючия.

— Наша маленькая герцогиня, должно быть, устала и проголодалась. Давайте покормим ее, а потом она сможет пойти в свою келью отдохнуть. Утром, герцогиня, мы побеседуем с вамп.

Ее посадили на почетное место за длинным трапезным столом п, хотя была пятница, подали мясной суп. Затем она ела рыбу под соусом. В общем, это была отнюдь не монастырская еда. За столом шла непринужденная беседа, а в Санта-Лючии во время еды разговаривать не разрешалось, но Екатерина так устала, что не могла ни о чем как следует подумать. А когда трапеза закончилась и были прочитаны молитвы, две монахини отвели девочку в келью. Постель была мягкой, и Екатерина снова попыталась осознать свое новое положение. Она вспомнила, что за обедом давали мясо. Монахини относились к ней очень дружелюбно, даже с уважением, и она не постеснялась спросить, почему они едят мясо по пятницам.

— Здесь, в Санта-Аннунциати, мы можем есть мясо по пятницам. Это особое разрешение Его Святейшества, которое он дал много лет назад.

Увидев, из какой грубой ткани была сшита нижняя юбка девочки, монахини пришли в ужас. Они принесли ей другую — пз прекрасного льняного полотна.

— Эта больше подойдет к вашей нежной коже, герцогиня.

— В Санта-Лючии, — сказала Екатерина, — все носили грубые нижние юбки.

— Для Санта-Лючии это, может быть, и нормально. Там многие монахини из низшего сословия, не то что у нас. Здесь мы сочетаем набожность со здравым смыслом. Наша верхняя одежда, как того требует служение Богу, достаточно скромна. Ну а в нижнем белье мы все ценим чистоту и хорошее качество. А теперь спите, маленькая герцогиня.

Одна монахиня наклонилась к девочке и поцеловала ее.

— Мой брат — член партии Медичи, — прошептала она. — Оп будет рад узнать, что вы в безопасности и находитесь среди ваших сторонников.

Затем другая монахиня наклонилась к ней.

— Моя семья с нетерпением ждет освобождения от республиканцев.

Екатерина взглянула на них широко открытыми глазами, и обе женщины рассмеялись.

— Завтра вы увидите всех, кто поддерживает вашу семью.

— А есть здесь те, кто стоит за республиканцев? — спросила Екатерина.

— Да, несколько сестер. Но ведь такая опасность только делает жизнь более увлекательной! — ответила первая монахиня.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала настоятельница.

Ах, какой маленькой смотрелась девочка в таком большом кресле! Ее ноги едва доставали до пола. Но держалась она с достоинством.

Вчера Екатерина наблюдала приезд в монастырь новой молодой послушницы. Состоялась торжественная церемония, которую всегда организовывали в подобных случаях. Послушницу привезли высокие церковные сановники, они стали своими руками разбирать стену монастыря. И когда образовался достаточно широкий проем, девушка вошла через него на монастырскую территорию. После этого сломанную стену заделали. Это была торжественная символическая церемония. Она символизировала тот факт, что послушница остается в этих стенах навсегда.

У стен монастыря толпился народ. Люди возбужденно переговаривались.

— Она ведь еще совсем девочка.

— Змееныш она.

— Нельзя трогать ребенка.

— Ей уже будет одиннадцать или двенадцать лет. От такой всего можно ожидать.

— Монахини берегут ее.

— Она и монахинь подговорит. А то вы не знаете этих Медичи! Все они хитрые бестии. Это они довели нас до такого состояния. И теперь мы стоим здесь оборванные, голодные, израненные. И еще кто-то смеет говорить, что надо пощадить отпрыска этого змеиного рода.

Екатерина слышала эти голоса и понимала, что теперь даже в монастыре ей не будет спасения. Волна людского возмущения докатилась и до этих священных стен. Никто — даже самые преданные друзья и сама матушка — теперь не в силах помочь ей. Вся Флоренция восстала против Папы. Недавно он, переодетый в лохмотья, тайком покинул крепость Сант-Анджело, а когда эпидемия чумы в Риме пошла на убыль, вернулся в Ватикан. Сейчас он был полон решимости подавить восстание флорентийцев, но сделать это оказалось не так легко. Люди осадили город и безжалостно разрушили все близлежащие богатые виллы и поместья, чтобы лишить врага возможного убежища. Все жители города встали на оборону даже художники, и среди них Микеланджело — оставили свою работу и включились в борьбу. Противостояние длилось уже несколько месяцев, и Екатерина знала — все это время флорентийцы помнили, что монастырь Санта-Аннунциати скрывает ее, дочь той самой семьи, которая принесла Флоренции столько страданий и смертей.

И вот теперь рассвирепевшая толпа неистовствовала у стен монастыря.

— Отдайте нам дочь Медичи! Отдайте эту ведьму! Мы повесим ее в корзине на городскую стену — то-то будет славная мишень для солдат Клемента!

— Да, повесить в корзине! Хотя она заслуживает худшего.

Отдать ее солдатам! Пусть развлекаются! А потом мы решим, какой смертью она умрет.

Наступила ночь, город затих. Прошел еще один день осады. Неожиданно раздался громкий стук в дверь, который эхом прокатился по длинным пустынным коридорам монастыря и, достигнув кельи Екатерины, проник, казалось, в самое ее сердце…

Настоятельница взяла фонарь и спустилась вниз. У входной двери стояли три сенатора нового правительства Флоренции, которые пришли за Екатериной Медичи.

Екатерина поняла — это конец. Возмущенные крики толпы сделали свое дело. Смерть Екатерине! Смерть? Ужасно, но сейчас смерть казалась спасением.

Монахини, заперевшись в кельях, усердно молились — просили Деву Марию свершить чудо, которое спасло бы маленькую герцогиню. У Екатерины не было времени для молитв. Опа схватила ножницы и в безумном страхе отрезала свои прекрасные светлые волосы. Потом стала искать по всему монастырю платье монашеского ордена, а когда нашла его и надела на себя, наконец успокоилась и приготовилась достойно встретить то, что ожидает ее впереди.

Она спустилась к сенаторам. Настоятельница, все монахини, да и незваные гости тоже, смотрели на нее с изумлением.

— Я — Екатерина Мария Ромула де Медичи, — гордо произнесла девочка. — Что вам угодно?

— А я — Салвестро Альдобрандини, — сказал один мужчина. — Сенатор флорентийского правительства. Нами принято решение забрать вас из монастыря Санта-Аннунциати. Вы подозреваетесь в организации здесь антиправительственного заговора и будете переведены в монастырь Санта-Лючия. Приказываем немедленно пройти с нами.

— Я не пойду, — сказала Екатерина.

— Тогда мы вынуждены взять вас силой.

— Вы не посмеете повезти меня по улицам города в этой одежде.

— Вы не имеете права носить это платье. Снимите сейчас же.

— Не сниму. Неужели вы повезете монахиню, невесту Христову, по улицам Флоренции?

Ловкий ход. Все поняли это. Монахини неприкосновенны — они дали обет Христу. Нелегко будет везти по городу сопротивляющуюся женщину, весь вид которой свидетельствовал о том, что она монахиня.

— Мы не хотим, чтобы вы пострадали, — сказал Альдобрандини. — У нас есть люди, которые будут охранять вас, когда мы поедем по улицам Флоренции.

Екатерина отличалась наблюдательностью и сразу поняла, что сенатору не по душе та задача, которую на него возложили.

— Я отказываюсь снять это платье, — повторила Екатерина. А настоятельница сказала:

— Уважаемый господин, оставьте ее со мной до утра. Мы будем молиться, и она найдет в своей душе смелость, которая ей необходима.

Ко всеобщему удивлению, Альдобрандини согласился подождать до утра.

Всю ночь монахини Санта-Аннунциати молились за Екатерину.

И вот настало утро. Небольшая процессия бесшумно двигалась по улицам города. Альдобрандини выбрал самые спокойные улицы, но новость уже разлетелась по городу. «Говорят, маленькой Медичи нет во Флоренции. Они хотят защитить ее».

Грубые шутки передавались от одного к другому; повсюду слышались злобные выкрики, угрозы.

Альдобрандини не хотел насилия. Если с девочкой сейчас что-нибудь случится, ответственность ляжет на него. Клемент уже оправился от удара и заключил мир с могущественным Карлом, королем Испании, а тот, в свою очередь, согласился стать его союзником. Флоренция поняла, что совершила ошибку, объединившись с Францией и Англией, а не с Испанией.

— Отдайте нам Медичи! — крикнул кто-то. — Отдайте нам дочь этих тиранов. Пусть она тоже узнает, что такое страдания…

И другие голоса подхватили:

— Отдайте нам Медичи!

Долгие годы тренировок не прошли для Екатерины даром — она умело скрывала свой страх. Не глядя по сторонам, она села на лошадь и гордо выпрямилась, казалось, не_ замечая злобных выкриков толпы.

Неожиданно толпа пришла в движение, произошла потасовка, и охранники, окружившие девочку, на мгновение расступились.

— Посмотрите! — закричал кто-то. — Это монахиня!

— Они обманули нас! Это не Медичи! Медичи ускользнула!

Даже теперь Екатерина не шевельнулась. Она смотрела прямо перед собой, будто все то, что происходило вокруг, ее не касалось.

Спустя несколько мгновений охранники сориентировались и оттеснили людей.

— Они провели нас! — снова послышалось в толпе. — Они просто переодели ее. Не позволим себя обманывать!

Толпа была готова взорваться, но люди все-таки воздерживались от решительных действий, опасаясь, что и в самом деле пострадает монахиня, невеста Христова…

Страх в душе Екатерины сменился триумфом. Как хорошо, думала Екатерина, что я не понадеялась на молитвы…

Спустя несколько месяцев после того ужасного путешествия по Флоренции Екатерина была в Риме. Новое правительство пало. Клемент был снова у власти и не замедлил послать за своей юной родственницей. Возраст Екатерины уже позволял всерьез задуматься о ее замужестве.

Как хорошо было встретить Ипполита после стольких лет разлуки! Он стал еще красивей, и что самое главное — заметно изменилось его отношение к ней. Для него она уже не была маленькой девочкой, с которой он весело проводил время во дворце Медичи. Екатерине почти четырнадцать.

Жизнь снова показалась ей удивительной и прекрасной. Конечно, она с любовью вспоминала своих подруг из монастыря, но жить в Риме было веселей и интересней. Да к тому же Александра теперь и след простыл. Он обосновался во Флоренции, получив от Папы дворец Медичи. Клемент выполнил свое обещание и — к ужасу всей Италии и особенно флорентийцев — назначил молодого монстра правителем этого великого города. Ипполит был ошеломлен, когда узнал, как много досталось Александру. Он совсем отчаялся, не мог поверить, что Его Святейшество так обошелся с ним. Он злился на себя и переживал за Флоренцию.

Екатерину и Ипполита поселили в одном из дворцов Ватикана. Здесь была интересная и разнообразная жизнь — послы, приемы. Все это нравилось Екатерине, которая столько лет провела за монастырскими стенами. Но она должна была сделать счастливым и Ипполита — доказать, что на свете есть и другие радости, более значительные, чем мечта стать правителем Флоренции.

Целые дни они проводили вдвоем верхом на лошадях, не обращая внимания на нескольких людей свиты, которые всегда сопровождали их.

Именно Екатерине Ипполит поведал обо всем, что было у него на душе. Оказалось, его лишили не только наследства, но и всех надежд на осуществление заветной мечты.

— Знаешь, Екатерина, я был у Его Святейшества. Он разговаривал со мной с глазу на глаз. Рассказывал о своих планах относительно моего будущего.

Она с ужасом взглянула на него.

— Ипполит, ведь ты не собираешься уезжать отсюда?

— Нет. Он хочет, чтобы я служил церкви.

— Церкви? Но ведь ты не очень-то религиозен!

— Я тоже сказал ему об этом. Говорю: «Ваше Святейшество, мне кажется, я не достоин такой высокой чести. Я далек от церкви. И кроме того, меня воспитывали в уверенности, что когда-нибудь Флоренция станет моей». Тогда он разозлился и крикнул: «Довольно! У Флоренции уже есть правитель». Но я тоже не сдержался. Забыл, перед кем стою, и выпалил: «Моему удивлению нет предела, Ваше Святейшество. Как может человек сомнительного происхождения быть выше меня?» Он сжал кулаки и как крикнет: «А вы сами все знаете о своем происхождении?» Я гордо ответил, что мой отец — благородный человек, герцог Немурский, а мать — почтеннейшая флорентийская дама. Что же касается Александра, то хотя отец его неизвестен, то мать, говорят, — черная служанка. Тут он не выдержал: «Это вас не касается, — закричал он. — Я решил, что вы будете служить церкви».

— Ипполит! Может быть, тебе лучше не противиться его желанию?

— Наши судьбы в его руках, Екатерина. Знаешь, иногда я забываю, что он Папа Римский. Бывает, я ненавижу его. Ему наплевать на нас и даже на церковь. Власть — вот его истинный бог. Он сделал Александра, своего незаконного отпрыска, правителем Флоренции. И теперь Флоренция, Екатерина, напоминает Рим во времена Нерона. Все боятся его. Люди при первом удобном случае покидают город. Помнишь братьев Руджери?

— Да, конечно. Космо и Лоренцо! — воскликнула Екатерина.

— Они бежали из Флоренции. И привезли страшные новости. Ты ведь знаешь, что Александр был жестоким мальчишкой. Но сейчас он превратился в настоящего изверга. Я слышал, что святой отец женил его на дочери императора Карла.

— Бедная девушка! — вздохнула Екатерина.

Ипполит взглянул на нее.

— Слава Богу, Его Святейшество выдает этого монстра за твоего брата. Иначе женой Александра могла бы стать и ты.

Екатерина промолчала. У нее просто не было слов, чтобы выразить ужас, охватывавший ее при одной только мысли о подобном замужестве. Вид у Екатерины был такой испуганный, что Ипполит на время забыл о своих проблемах. Он взял ее руку и поцеловал.

— Впрочем, жизнь иногда преподносит и хорошие сюрпризы, — сказал он, и они оба рассмеялись.

Никогда еще Екатерина не была так счастлива. Она послала за братьями Руджери. Она заказала у них духи и лосьоны. Она умоляла их заглянуть в ее будущее. Как здорово было, закутавшись в плащ, тайком пробираться в их скромное жилище, находившееся на другом конце города! Она умоляла позволить ей взглянуть в магическое зеркало. Так хотелось увидеть лицо человека, который станет ее мужем! Братья бежали из Флоренции, и здесь, в Риме, у них не было условий для занятий магией. Но они обещали сделать все возможное для своей герцогини.

Ипполит не мог не заметить такой разительной перемены в своей кузине. Не мог он и равнодушным оставаться, глядя в ее сияющие счастьем глаза, слыша ее веселый звонкий голос.

И однажды, во время очередной прогулки верхом, они заговорили о своей любви.

— Мне радостно видеть тебя счастливой, Екатерина. Я благодарю всех святых, что ты не стала женой Александра.

— Не говори о нем в такой день.

— Не буду. Лучше поговорим о нас. Я люблю тебя, Екатерина. Люблю давно, еще с тех пор, когда ты была маленькой девочкой и мы вместе жили во дворце в нашей любимой Флоренции.

— Я тоже люблю тебя, Ипполит, и никогда не переставала думать о тебе, даже в годы нашей разлуки.

Они остановились. Свита держалась на расстоянии. Слуги уже давно, раньше самих влюбленных, заметили их нарождающееся чувство.

Ипполит взял руку Екатерины и поцеловал.

— Его Святейшество хочет, чтобы мы были вместе, — сказал он. — Это точно. Иначе бы он не разрешил нам встречаться.

— Да, конечно, Ипполит. Я так счастлива!

— Я тоже. Ведь ты любишь меня. И даже то, что я потерял Флоренцию, не имеет теперь значения.

— Понимаю. Я сама была так несчастна, так страдала… Одиночество, опасность, подстерегавшие на каждом шагу… Но я не жалею, жизнь наконец подарила мне настоящее счастье.

— Екатерина, мне кажется, флорентийцы не станут долго терпеть этого тирана Александра.

— Уверена — не станут.

— И тогда, любовь моя, Флоренцией буду править я… вместе с тобой. И мы будем жить во дворце, где прошло наше детство.

— Ипполит, — сказала Екатерина, — если правда, что люди умирают от счастья, то, боюсь, ты можешь потерять меня.

— Я не вынесу… Смотреть на тебя и не поцеловать… Поехали скорее.

А потом были объятия, поцелуи. И сохранить в тайне эту прекрасную любовь было невозможно.

Узнав об отношениях Екатерины и Ипполита, Клемент пришел в ярость. Он ненавидел Ипполита — за его приятную внешность, хорошие манеры и популярность среди народа. Он знал, что, если потеряет бдительность, этот Ипполит принесет ему немало хлопот. Упрямый юноша уже отказался от блестящей церковной карьеры, и все потому, что Александр стал правителем Флоренции. Ах, как похож он на своего отца и на Лоренцо Великолепного… В общем, Ипполит никак не вписывался в далеко идущие планы Клемента. А вот для Екатерины в них уже была заготовлена подходящая роль. Ей предстояло стать надежной опорой его собственной власти.

Его Святейшество сидел задумчив, глядя на свои руки и представляя, будто сейчас держит в них, как игральные карты, портреты потенциальных женихов Екатерины. Вот герцог Албанский — не очень хороший вариант, поскольку невесте он приходится дядей… Герцог Миланский — больной и старый, годится Екатерине в дедушки, да к тому же и состояние у него небольшое. А может, герцог Мантуйский? Но его образ жизни похож на тот, который вел отец Екатерины, а теперь перенял и Александр во Флоренции. Нет, карта — не из козырных. Отец Екатерины женился на родственнице французского короля. И что получилось? Оба умерли, оставив одного-единственного ребенка — дочь Екатерину, на которой, слава Богу, не сказались грехи ее отца! Нет! Ей нужен богатый и могущественный муж. Еще был король Шотландии. Но страна эта бедная, да и находится уж очень далеко. Нет, не стоит овчинка выделки, подумал он. Были и другие кандидаты. Герцог Ричмондский, например, незаконнорожденный сын английского короля Генриха VIII. Папа не одобрял внебрачных детей, хотя сам относился к таковым и, несмотря на это, добился высокого положения.

Но была и еще одна блестящая партия. Клемент узнал, что король Франции ищет невесту для своего второго сына, герцога Орлеанского. Клемент был в восторге… Их семья может породниться с могущественной династией французского короля!

Первые сыновья обычно умирают, причем некоторые — не своей смертью. А жены вторых сыновей вполне могут стать королевами. Королева Франции! Ее дети — наполовину Медичи, а значит, должны хорошо относиться к семье своей матери. Если свадьба состоится, то это будет ярчайшим событием во всей истории рода Медичи. Женитьба отца Екатерины на женщине из династии Бурбонов не идет ни в какое сравнение с перспективой, сужденной Екатерине, — породниться с родом Валуа.

Действовать, разумеется, предстояло с особой осторожностью. Когда Клемент говорил об этой свадьбе с императором Карлом, тот, усмехнувшись украдкой, посоветовал ему довести это дело до конца, а про себя, должно быть, подумал, что несомненный отказ Франциска пойдет только на пользу Клементу. Ну действительно, кто такие Медичи по сравнению с королевским домом Франции? Да, Медичи давно уже управляют Флоренцией, но все-таки их предки были простыми торговцами, купцами. Нет, думал Карл, Франциск будет возмущен наглостью Римского Папы и наверняка отпустит какое-нибудь едкое замечание на его счет. Однако Карл забыл то, о чем всегда помнил Клемент. Обязательно найдется способ уломать французского короля. Франциск, например, давно уже с жадностью поглядывает на Италию. И если пообещать ему, скажем, Милан в дополнение к богатому приданому Екатерины, то сделка вполне может состояться. Уже была достигнута предварительная договоренность, и Папа был настроен оптимистически.

И вдруг эта новость. Глупость! Абсурд! Казалось, весь Рим болтает об этой связи. И опять Ипполит!

Папа послал за Екатериной.

Она вошла, преклонила колена и поцеловала печать. Дворецкий остался в комнате, и Екатерина обрадовалась тому, что беседа с Папой не будет происходить наедине.

— Моя дорогая, горячо любимая дочь, — сказал святой отец. — Обстоятельства складываются так, что вам придется немедленно покинуть Рим.

— Покинуть Рим? — вырвалось у Екатерины. Она чуть было не добавила: «А как же Ипполит?»

Папа, недовольный такой реакцией, укоризненно посмотрел на нее.

— Да, — повторил он, — и немедленно.

Екатерина молчала. Слезы застилали ей глаза. Она боялась, что Его Святейшество увидит их. Почему он хочет, чтобы она уехала? Она вдруг почувствовала, что ее счастье висит на волоске. И она ничего не может сделать. Нужно говорить.

— Ваше Святейшество, я… я не хочу уезжать из Рима.

Дворецкий будто окаменел. Даже сам Папа Римский не знал что сказать. Как она могла забыть, что никто не имеет права возражать Его Святейшеству?

Наконец Клемент произнес:

— В Риме вновь вспыхнула чума. Мы не можем позволить, чтобы наша единственная дочь подвергалась риску. Екатерина сразу поняла — это придумано для того, чтобы разлучить ее с Ипполитом. Она забыла правила приличия и что перед ней сам Папа Римский, к которому она обязана обращаться почтительно.

— А куда… куда я должна ехать?

— Во Флоренцию, — ответил он.

— А мой кузен Ипполит… тоже поедет со мной?

Наступила гнетущая тишина. Его Святейшество взглянул в глаза юной Медичи — глаза, полные невыносимого страдания, и вместо того, чтобы отчитать ее, спокойно сказал:

— Ваш кузен Ипполит поедет с миссией в Турцию.

Екатерина молчала. Губы ее дрожали. Теперь она поняла, что все это время мечтала о неосуществимом. Этот всемогущий человек и не думал о том, чтобы она была счастлива с Ипполитом. А то, что им разрешили видеться, оказалось лишь недоразумением.

Наверное, что-то шевельнулось в душе Клемента. Он с жалостью взглянул на бледное, несчастное лицо Екатерины и сказал:

— Дочь моя, вы должны радоваться. Вас ждет великое будущее.

Она не хотела ничего говорить, но слова сами сорвались с ее губ:

— Без Ипполита у меня нет будущего. Без него я умру.

Несмотря на то, что Екатерина нарушила все правила этикета, Папа не рассердился. Он вспомнил себя, свою страстную любовь, плодом которой стал Александр.

— Дочь моя, — сказал он с такой нежностью, что Екатерина отвлеклась на время от своих горестных мыслей. — Вы сами не понимаете, что говорите. Я присмотрел для вас прекрасного мужа. Если все будет так, как я задумал, вы отправитесь во Францию. Во Францию, дочь моя! И выйдете замуж за королевского сына. — Святой отец положил руку на голову Екатерины, благословил ее. — Кто знает? Возможно, когда-нибудь вы станете французской королевой. Неисповедимы пути Господни, дочь моя. Может, именно нашей семье выпала честь управлять великими странами. Не грустите и не плачьте. Ваше будущее прекрасно.

СВАДЬБА

С опустошенным сердцем, все еще не в силах прийти в себя и смириться с обрушившимся на нее несчастьем, покидала Екатерина Флоренцию. Сопровождаемая самыми знатными флорентийцами, она ехала к морскому побережью. Она должна была радоваться тому, как повернулась ее судьба, — так считали эти люди. Но Екатерина только плакала.

Ее дядя, Филипп Строцци, — уже вдовец, поскольку тетя Кларисса умерла, — руководил поездкой вплоть до того момента, когда сам Папа присоединился к процессии.

Ипполит успешно завершил свою миссию в Турции и вернулся раньше, чем предполагалось. Но основной причиной его возвращения был, конечно, отъезд той, которую он любил. Сама же Екатерина, несмотря на свои четырнадцать лет, умело скрывала все чувства, и лишь взгляд, подолгу задерживавшийся на Ипполите, выдавал ее состояние. Молодому человеку было так тяжело видеть все это, что он не мог дождаться, когда они наконец доберутся до побережья и отправятся морем в Ниццу.

В отличие от дяди, которому тоже не терпелось увидеть море, Екатерина с ужасом ждала окончания этого сухопутного путешествия. Юная герцогиня знала — как только ее нога ступит на борт французского судна, назад пути уже не будет. А сейчас она сидела верхом на лошади, и рядом был Ипполит. Можно было мечтать и надеяться, что мечты каким-нибудь чудодейственным образом обратятся в реальность.

— Ипполит… давай убежим куда-нибудь. Вместе!

Ипполит с грустью смотрел на нее. Она была еще ребенком и ничего не знала об этой жизни.

— Мне уже безразлично все, что будет потом, Ипполит. Но мы хотя бы несколько месяцев, недель… дней будем вместе.

— Екатерина, неужели ты думаешь, что я не хотел бы этого? Да у меня были тысячи вариантов, но все они оказывались бессмысленными мечтаниями. Я не могу рисковать тобой. Где мы будем жить? Среди нищих? Воров? За нашу поимку назначат вознаграждение. Мы не спасемся.

— Ты думаешь, я смогу жить без тебя?

— Любимая моя, ты еще очень молода. Возможно, ты полюбишь своего мужа. Ведь он твой ровесник. Почему бы и нет? Пройдет несколько лет, ты забудешь меня и будешь счастлива.

— Я никогда не забуду тебя! — с обидой и недоумением воскликнула опа.

Теперь, когда они плыли в Ниццу, возле Екатерины неотлучно находился Филипп.

— Девочка моя, — уговаривал он ее, — что подумают эти французы, когда увидят, какая печальная невеста к ним приехала? Что подумает твой молодой жених? Успокойтесь. Будьте благоразумной.

— Благоразумной?! — вскричала Екатерина. — Я лишилась всего, что любила. Мне придется жить на чужбине. И я должна радоваться?

— О вас будут заботиться. Конечно, мы, ваши родственники — я, Его Святейшество, Ипполит, — не сможем остаться с вамп. Но ведь рядом будут другие ваши соотечественники. Само собой — братья Руджери. Ведь Его Святейшество разрешил вам взять их с собой. И еще Магдалена, которую вы так любите. Ну и прочие. Себастьян Монтекукули, например.

Шестьдесят кораблей, подняв флаги, салютовали Его Святейшеству, когда он ступил на борт своего собственного судна, щедро отделанного золотой парчой. Живописная флотилия направилась в Марсель, возглавляемая судном со святым причастием.

В первой половине октября 1533 года дозорные в замке Иф и в крепости Нотр-Дам-де-ля-Граде заметили флагман приближающейся флотилии. Тут же по всему Марселю разнеслась новость о том, что в порт прибывает долгожданный караван судов из Италии. Везут невесту принца королевской крови.

Жених вместе со своим отцом и придворными находился в этот момент недалеко от города, где ожидал известия о процессии с новобрачной — этикет требовал, чтобы король вошел в свой город только после прибытия туда Папы Римского.

Зазвонили колокола, залпы сотен орудий эхом прокатились по улицам Марселя. Людям не терпелось увидеть молодую итальянскую невесту.

Сидя в лодке, которая везла ее к берегам Франции, Екатерина с замиранием сердца ожидала, что произойдет дальше.

Ей сказали, что на рейде лодку встретит коннетабль Франции. Он ступит на борт, чтобы первым обратиться с приветственным словом к невесте. Екатерина терпеливо следила за судном, отчалившим от французского берега. Но когда она увидела окруженного свитой коннетабля, сердце ее тревожно забилось. У этого человека было очень свирепое лицо и жесткий взгляд. А имя он носил женское — Анн де Монморанси. Коннетабль сообщил Екатерине, что в Марселе для нее созданы самые лучшие условия. Он сам лично все организовал. Узнав, что о ней заботится такой человек, Екатерина вдруг почувствовала себя очень важной персоной. Для нее был приготовлен один из лучших домов города, где она могла поселиться вместе со своим окружением. Такой же дом предназначался для Его Святейшества, всех епископов, кардиналов и прочих сановитых священников, которые сопровождали Папу Римского. Третье здание было приготовлено для жениха. Анн де Монморанси хотел, чтобы Екатерина знала — для Франции большая честь принимать такую невесту и ее знатных родственников. На прекрасном французском Екатерина ответила, что требовалось по этикету, и заметила, что этот суровый на вид человек взглянул на нее с одобрением.

Коннетабль покинул лодку Екатерины, а она осталась ждать момента, когда ее нога ступит на французскую землю. Но перед этим должна была состояться торжественная церемония вхождения Папы в город, вслед за которым Марсель примет самого короля Франции. И только затем наступит ее очередь.

И вот Екатерина верхом на чалой лошади, накрытой парчой, едет по французской земле. Впереди и сзади — тоже на лошадях — итальянская знать. Замыкает кавалькаду Ипполит.

И тут Екатерина замечает, что люди, заполнившие улицы города, не спускают с нее настороженных глаз. Значит, она не понравилась им? Неужели они разочарованы?

Она гордо приосанилась. Эти незнакомые, чужие ей люди не должны догадаться, что она испугалась их. Она найдет в себе смелость, как в тот день, когда ее везли сквозь толпу разъяренных флорентийцев. Нужно быть храброй и невозмутимой.

Обряд совершал сам Папа. Екатерина и Генрих, стоя перед ним, по очереди повторили торжественные слова брачной клятвы.

Екатерина почти не слушала то, что говорил Клемент, и не обращала внимания на людей, заполнивших храм. Сейчас ее интересовал только юноша, стоящий рядом с ней — высокого роста и хорошо сложен, у него темные волосы. Она представляла его жестким и грубым — таким, как Александр, — но, по крайней мере внешне, в своем роскошном наряде, украшенном драгоценными камнями, он показался ей очень красивым. Жених стоял задумчивый, почти мрачный, и Екатерина со страхом подумала, что не понравилась ему. Она даже удивилась, почему это так волнует ее сейчас, когда в душе еще не улеглась боль от потери Ипполита. Но она действительно переживала. То, что она могла не понравиться ему, ущемляло ее гордость. А он отводил взгляд. Екатерина хотела улыбнуться ему, показать, что она тоже неловко чувствует себя на этой церемонии.

Жених пришелся ей по нраву. Он даже чем-то напоминал Ипполита, такой же смуглый, высокий, красивый…

Когда церемония закончилась, Екатерина забыла о своем женихе, потому что к ней подошел человек, о встрече с которым она могла только мечтать. Он взял ее руку и улыбнулся. Екатерина увидела добрые, усталые глаза, в которых читалось кое-что о предрасположенности французов к чувственным удовольствиям, но не было пошлости; глаза веселые, но не насмешливые. Они как бы говорили ей: «Тяжкая процедура, не так ли? Ну ничего, скоро все кончится, и увидите — будет над чем посмеяться».

— Я провожу невесту в мою резиденцию, — сказал он. — Пусть она немного освоится перед свадебным пиром.

Этот приветливый обаятельный мужчина был не кто иной, как сам Франциск, король Франции. Екатерина залилась краской смущения и пробормотала слова благодарности. Она была очарована и не могла скрыть своего восхищения. Такой такт, такая доброжелательность, такая яркая индивидуальность могли затмить даже образ Ипполита.

Она уже видела его раньше, как только приехала. Он встретил ее, поцеловал, назвал «милой дочуркой» и преподнес роскошные подарки. Екатерина, конечно, знала, что Папа привез из Италии гораздо более дорогие подарки, хотя и не все из обещанного. Но то, что она получила из рук этого обворожительного короля, казалось ей бесценным. Он шепотом сделал ей комплимент — просто так, этикет этого не требовал; но она вдруг почувствовала себя легко и свободно, как дома. Король взял ее за руку, и Екатерина поняла — то, что она уже немного успокоилась, заслуга именно этого человека.

Екатерина помнила, с каким величавым достоинством' он держался в первые минуты их встречи, но сейчас, во время брачной церемонии, король был просто неотразим в своем белом атласном наряде, украшенном жемчугом и драгоценными камнями. Екатерина в свадебном платье, усыпанном жемчужинами и бриллиантами, тоже была хороша собой. Но ей казалось, что на его фоне она просто теряется.

— Ну что ж, наша маленькая дочурка, — тихо сказал он, — церемония закончилась, и теперь вы в самом деле стали нашей дочерью.

— Ваше Величество, — промолвила Екатерина, — благодаря вам я чувствую себя здесь как дома. Я всегда буду помнить, что самый теплый прием, который я получила во Франции, был оказан королем этой страны.

— Моя дорогая Катрин, — сказал король, — да, теперь вы — француженка. Ведь это была не только свадьба, но и своеобразный обряд крещения… Как вы относитесь к такой перемене?

— Это имя мне нравится… Вы его красиво произносите.

— Вижу, вы хорошо овладели искусством дипломатии. Необходимое качество для придворных.

— Это качество необходимо всем, Ваше Величество.

— И к тому же вы — умная девочка. Скажите-ка мне по секрету, что вы думаете о вашем супруге?

— Он производит хорошее впечатление.

— А то, что он такой молчаливый?

— У меня было мало времени узнать его получше.

— Ну что ж, Катрин, как вам известно, браки совершаются на Небесах.

— Иные и вправду заключаются там, — быстро сказала она. — Но мой, Ваше Величество, — в Риме.

Король засмеялся.

— И во Франции, моя дорогая. Мы видели ваш портрет, и я сразу сказал: «Какая прелестная девочка!» И подумал тогда, что обязательно буду любить свою новую дочурку.

— А теперь что вы думаете, Bailie Величество?

— Теперь я не думаю, я знаю, моя дорогая Катрин.

— Ах, Ваше Величество, как мало времени вам нужно, чтобы полюбить!

Он пристально взглянул на нее. Лицо Екатерины оставалось подчеркнуто вежливым. Франциск немного опешил. Неужели до нее уже дошли слухи о моих амурных делах? — подумал он, а вслух произнес:

— Любовь — это великий дар, который мы получаем от Бога. Первый раз я влюбился, когда мне было столько же лет, сколько сейчас вам, девочка моя. И с тех пор это чувство почти никогда не покидало меня. Ну что ж, в результате я научился любить легко и естественно. Теперь любовь стала моим вторым «я».

Екатерина была очень рада, что у нее складываются такие отношения с этим привлекательным мужчиной.

— Ну, хорошо, — весело сказал король. — Мы обязательно подружимся, моя маленькая Катрин. А теперь скажите мне вот что… Вы, конечно, не много успели увидеть в нашей стране. Но все-таки: что вам больше всего понравилось?

Она открыто взглянула на него и быстро ответила:

— Король Франции, Ваше Величество.

Франциск остался доволен. Разве не приятно общаться с этим очаровательным четырнадцатилетним дипломатом?

На пиру он усадил ее рядом с собой, хотя прекрасно знал, что новобрачная должна сидеть рядом с супругом.

«Маленькая Катрин пленила нашего короля!» — переговаривались придворные. И, пожалуй, в том не было ничего удивительного, если бы поведение короля не унижало его сына.

В зале стояло три огромных стола. За первым, вместе с королем, супругом и кардиналами, сидела Катрин. Да, она уже ощущала себя француженкой по имени Катрин. Нет той девушки, которая с потерей любимого решила, что жизнь ее кончилась.

Екатерина была рада, что Его Святейшество сидел за другим столом — на почетном месте, рядом с королевой. Таким образом, она оказалась в окружении людей, имена которых встречались ей раньше только в книгах, во время уроков по королевским родословным. А королева была той женщиной, на которой королю пришлось жениться после его позорного поражения. Неудивительно, что он почти не смотрел на нее. У королевы было приятное, доброе лицо, но по сравнению с другими дамами она держалась слишком чопорно. Екатерина с интересом разглядывала женщин, присутствующих на пиру. Они сидели за третьим столом, и среди них особенно выделялась эффектная и обворожительная мадемуазель де Хейлли, любовница короля, которой он уже многие годы оставался по-своему верен — несмотря на бесчисленность его любовных связей.

За третьим столом сидела еще одна женщина, которую Екатерина заметила сразу. Это была высокая красивая брюнетка, одетая в черное с белым платье.

Но был еще один человек, который вызывал у Екатерины наибольший интерес — ее молодой муж. Когда она думала о нем, сердце ее учащенно билось. Почему? — удивленно вопрошала она. Ведь раньше ей казалось, что из всех чувств он сможет вызвать у нее только отвращение и ужас. Однако ничего подобного она не испытывала к этому застенчивому юноше, который был немного старше ее. И еще он внешне очень походил на своего отца, а к королю Франции Екатерина сразу почувствовала симпатию.

Конечно, в соседстве с королем принц заметно проигрывал, но само это сравнение о многом говорило, и явное сходство вызывало у Екатерины какое-то странное возбуждение.

Хоть бы он улыбнулся мне! — думала она.

Один раз он взглянул на нее украдкой и заметил, что она тоже смотрит на него. Екатерина застенчиво улыбнулась, но он тут же, покраснев, опустил глаза.

Это очень задело Екатерину, и она сердито подумала, что Генрих вовсе не похож на своего отца. Куда ему до короля! Только Франциск умеет быть таким приветливым и обходительным.

И вдруг Екатерина заметила странную перемену в своем супруге. Лицо его оживилось. Он кому-то улыбался. Екатерина очень рассердилась, что он уделяет внимание кому-то, а не ей. Но кому же?

Не может быть! Взгляд принца был устремлен на женщину в строгом, черном с белым, платье.

Когда празднество было в самом разгаре, король уединился с Папой Римский в одной из комнат; им предстоял небольшой, но серьезный разговор.

— Они слишком молоды, Ваше Святейшество, — сказал король. — Я думаю, пока им придется побыть… только друзьями, чтобы лучше узнать друг друга.

Клемент покачал головой.

— Ваше Величество, они оба достигли брачного возраста. Едва ли стоит откладывать осуществление их брачных отношений.

— Но ведь Катрин исполнилось только четырнадцать лет, а мой сын всего на несколько месяцев старше. Да, они поженились, но им еще нужно время, чтобы полюбить друг друга. У нас, во Франции, любовь значит больше, чем все остальное.

Франциск улыбнулся самой очаровательной своей улыбкой; он знал лукавую натуру Клемента и понимал его тайное желание — поскорей увидеть нового наследника французского трона, который больше всех остальных будет предан интересам Италии и Ватикана.

— Если молодые люди хотят вести праведный образ жизни, — сказал Папа, — то они должны вступить в брак. Пусть живут, родят детей… как можно скорее. Это хранит от искушения. Я считаю, брачные отношения должны осуществляться сразу.

Франциск криво усмехнулся, представив молодых вместе. Бедная Катрин! — подумал он. Она заслуживает более чуткого супруга. Этот чурбан ни разу не взглянул на нее, а весь день пялил глаза на мадам де Пуатье. Влюбился, мальчишка! Кто бы мог подумать! Ведь она годится ему в матери.

— Ну что ж, пусть будет по-вашему, — проговорил король. — Бедная девочка! Боюсь, он покажется ей неважным любовником.

Папа насторожился.

— Что вы имеете в виду, Ваше Величество?

Франциск заметил, что Папа не совсем правильно понял брошенную им фразу, и не смог удержаться от соблазна подразнить его.

— Увы, святой отец! Боюсь, в этом плане мой сын…

Лоб Его Святейшества от волнения покрылся капельками пота.

— Вы хотите сказать… Вы имеете в виду, что он…

— Увы! Увы! У меня есть некоторые опасения.

— Простите, не понял. Вы хотите сказать, что он не может иметь детей?

Франциск залился громким смехом.

— Ах, вот вы о чем? Ну, это время покажет. Я имел в виду другое. Боюсь, он не сумеет проявить себя в постели. Слишком молод, неопытен. У него ведь еще не было женщины.

Папа почувствовал такое облегчение, что тоже заулыбался.

— Прошу извинить меня, Ваше Величество. Вы, французы, только и думаете, что о любви.

— А вы, итальянцы, о чем думаете? О торговле?

Клементу захотелось дать пощечину этому наглецу.

— Занятие торговлей, — едва сдерживаясь, произнес он, — иногда приносит больше пользы, чем занятие любовью.

— В Италии, возможно, да, — сказал король. — Но у нас во Франции очень часто оказывается, что любовь не только гораздо приятнее торговли, но подчас и выгоднее. Кто, по-вашему, прав — французы или итальянцы?

Папа не хотел вступать в спор с королем Франции; он спокойно сказал:

— Значит, Ваше Величество, вы согласны с тем, что не нужно откладывать брачные отношения?

— Да, конечно. Не будем терять ни одной ночи! — с иронией воскликнул Франциск. — А, простите, на какой срок вы почтите своим присутствием мою бедную страну?

— Я останусь на месяц.

Франциск смущенно улыбнулся.

— Они оба молоды и здоровы. Да, месяца, я думаю, хватит.

Клемент старался говорить так же непринужденно и иронично, как король. Но это давалось ему нелегко. Король всего лишь презирал Клемента. Папа ненавидел Франциска всей душой.

Молодые лежали на роскошной кровати под парчовым балдахином.

Свадьба закончилась. Их раздели и торжественно проводили на брачное ложе. И теперь они лежали и дрожали от страха.

Екатерина думала об Ипполите. О если бы он был рядом! Все было бы по-другому… Слезы потекли по ее щекам.

А Генрих, покрываясь холодным потом, с отчаянием думал, что из всех испытаний, которые ему выпали в жизни, это — самое тяжелое.

Екатерина чувствовала, как он дрожит. А слышит ли он биение ее сердца? Они оба знали, что должны выполнить свою обязанность.

Она ждала, когда он заговорит. Молчание длилось долго, но наконец в темноте раздался его голос:

— Вы… вы не должны обвинять меня. Я не хотел этого… Но раз. уж они нас поженили…

Он замолчал, но Екатерина сразу же подхватила:

— Я тоже не хотела этого.

Она по-прежнему испытывала страх и отчаяние, но вдруг поняла, что этому юноше гораздо тяжелее, чем ей. Он, конечно, был немного старше, но Екатерина уже успела многое испытать в этой жизни. Она любила Ипполита и потеряла его. Она страдала, как настоящая женщина, а он был еще совсем мальчиком. Ей захотелось помочь ему. Да, она сама должна проявить инициативу.

— Генрих… — нежно сказала она и повернулась к супругу.

Они лежали молча и неподвижно почти до самого утра, а потом заснули крепким сном.

Когда Екатерина открыла глаза, был уже день. Сначала она подумала, что находится в своей спальне во Флоренции, но уже через секунду ей вспомнился день ее свадьбы и последовавшая за ним ночь. Внезапно ее бросило в жар, и тут же в холод — она поняла, что стало причиной ее пробуждения. С одной стороны кровати стоял Клемент, с другой — король.

— Очаровательна! Просто очаровательна! — проговорил король. — Как нераспустившийся бутон…

Клемент ничего не сказал. Лицо его было серьезно и сосредоточенно.

— Моя маленькая Катрин проснулась, — добавил король и, наклонившись, чтобы поцеловать ее, прошептал: — Ну, как дела, Катрин? Что вы скажете о первой ночи, проведенной во Франции?

Екатерина сказала слова приветствия. Потом пробормотала, что ей неудобно лежать, когда такие важные особы стоят.

— Никаких церемоний, моя крошка, тем более в такое утро, — улыбнулся король и, обратившись к Клементу, сказал: — Я думаю, Ваше Святейшество может успокоиться. Через месяц вы вернетесь в Рим и, ручаюсь, будете довольны пребыванием во Франции.

Проснулся Генрих. Он сразу же понял цель визита этих людей. Как ненавидел он и своего отца, и Папу, и молодую жену!

Прошел месяц. Клемент должен был возвращаться в Ватикан, к своим прерванным папским обязанностям. А перед отъездом он встретился с Екатериной. По его желанию встреча проходила с глазу на глаз.

Екатерина, как всегда, преклонила колена и поцеловала печать Папы, в душе радуясь, что в течение долгого времени ей больше не придется этого делать.

Благословив юную герцогиню Орлеанскую, Папа спросил:

— У вас есть какие-нибудь новости, дочь моя?

— Никаких, Ваше Святейшество.

— Никаких?! — сердито воскликнул Папа. Значит, несмотря на все его надежды и молитвы, у них ничего не получилось? И он не сможет уехать успокоенным? Клемент во всем обвинял молодых — не старались. Не могла же Святая Дева так равнодушно отнестись к молитвам самого Папы Римского.

— К сожалению, Ваше Святейшество.

— Дочь моя, — сказал Папа. — Старший сын короля нездоров. Вы помните о том, какое положение можете занять в случае его смерти?

— Помню, Ваше Святейшество.

— Герцог Орлеанский станет дофином, а вы — женой дофина. А после смерти короля… В голосе Папы послышались злобные нотки: оп представил себе этого сластолюбца лежащим на смертном одре. — После его смерти… — повторил он и сразу добавил: — Ведь все мы, дочь моя, смертны… В общем, вы можете стать королевой Франции. Понимаете, что это значит?

— Да, Ваше Святейшество.

— Ваш путь к французскому трону преграждает всего одна хрупкая жизнь. И если обстоятельства сложатся так… к счастью или несчастью, не знаю… во всяком случае, я должен быть уверен, что вы сможете исполнить свой долг перед нашей семьей.

— Буду молиться, чтобы Господь дал мне силы оправдать ваши надежды.

— Никогда не забывайте этой молитвы и помните — того требуют интересы Франции… и Италии. Может быть, Господь не оставит Медичи. Вы молитесь за то, чтобы ваш брачный союз был… плодотворным?

— Да, Ваше Святейшество.

— Хорошо. А теперь встаньте, дочь моя.

Клемент обнял Екатерину за плечи и поцеловал ее в лоб. И все-таки король сильно озадачил его. Что он имел в виду, назвав своего сына неважным любовником? Был ли какой-то скрытый смысл в этих словах?

Его Святейшество взглянул на Екатерину и очень тихо сказал:

— Дочь моя, умная женщина всегда найдет способ зачать ребенка.

ЛЮБОВНИЦА

При дворе французского короля юную итальянку считали личностью малоинтересной — тихая, слишком вежливая. Никто не знал, не мог даже предположить, какие глубокие переживания ведала ее душа. Екатерина теперь была благодарна тем урокам, которые получила в детстве. Они научили ее улыбаться даже в самые тяжелые минуты жизни.

Первый год она очень страдала по Ипполиту. Екатерина тосковала и считала себя самым несчастным человеком на свете. Но в то же время она стала замечать, что с трудом вспоминает облик любимого, его жесты, голос; и — что было совсем странно, — когда она думала о своем кузене, перед глазами вставал образ ее молодого супруга.

Она не могла ненавидеть Генриха, хотя очень хотела этого, она стремилась относиться к нему так же, как он к ней; хотела дать ему понять, что он тоже не нужен ей в этой жизни… Она отпугивала его своей страстью, своим желанием, и он оставался холоден. Их интимные отношения, которые, уж конечно, нельзя была назвать любовью, превратились для него в пытку, наказание. Какая там любовь? Только необходимость иметь детей.

Он старался избегать ее. И при первой возможности скрывался в замке де Анет, где проводил время со своей лучшей подругой.

Расставаясь, Франциск и Клемент говорили не только о свадьбе их детей. Они решили начать кампанию против Испании и Англии. Король, который любил развлечения настолько, что оторвать его от них было довольно трудно, жаждал и военных успехов, особенно после поражения в битве при Павии. Что касается Папы, он всегда был готов заиметь нового союзника — разумеется, при условии, что этот союзник умеет хранить тайны. А кто же мог подойти для такой роли лучше, чем король Франции, который теперь был связан с Папой родственными узами?

Франциск, нетерпеливо ожидая осуществления своих замыслов, слегка нервничал, но знал, что у него есть немало способов отвести душу. Преданная Маргарита всегда была рядом. Само присутствие сестры успокаивало короля. Анна де Хейлли по-прежнему дарила свою любовь. Красивейшие женщины двора посильно ублажали его.

У короля было около тридцати придворных дам. Все молоды, умны и красивы. Куда бы он ни отправлялся, они везде сопровождали его. Он мог обсуждать с ними любые вопросы, даже те, ответов на которые не находили его советники-мужчины. Женский ум король ценил превыше всего. А эти женщины дарили ему и эротическое наслаждение, и радость общения. Они никогда не надоедали ему, потому что умели разнообразить его жизнь. Ни один султан не имел такого гарема. Женщины должны были уметь разбираться в искусстве и политике, быть проницательными и остроумными, чтобы вести беседы с иностранными послами; иметь хорошее здоровье, чтобы часами сидеть в седле во время длительных прогулок, и отличную фигуру, чтобы король мог любоваться их отражениями в зеркальном бассейне.

В эту «Небольшую Компанию» допускались лишь самые талантливые, и каждая придворная дама считала за великую честь состоять в ней.

Екатерина мечтала попасть туда. Конечно, она не могла быть любовницей короля, но ей очень хотелось отправиться с ними вместе хотя бы на прогулку верхом. Анна де Хейлли была лидером этого женского общества, и Екатерина чувствовала, что любимая женщина короля относится к ней с симпатией.

Екатерине очень хотелось, чтобы Генрих увидел — она не такая скучная и глупая, как он думает, и заслуживает мужского внимания. Равнодушие мужа задевало ее, но она убеждала себя, что не стоит обращать на это внимание.

Король относился к сыну с таким пренебрежением, что даже после женитьбы Генрих не имел своего двора. Молодые жили вместе с другими принцами и принцессами. Впрочем, этот общий двор был достаточно велик. Екатерина никогда раньше не видела такого количества слуг, конюхов, пажей, лекарей, дворецких, придворных дам и кавалеров.

Молодой Франциск, воспитанный и вежливый, относился к ней по-доброму. Он носил скромную, неяркую одежду и не имел пристрастия к вину. Принцессы Мадлена и Маргарита были еще маленькими, но с удовольствием общались с Екатериной. Единственный, кого она недолюбливала, был Карл — слишком шумный и к тому же любитель всевозможных скверных шуток, от которых страдали все придворные. Однажды Екатерина нашла в своей постели дохлую крысу; в другой раз на нее обрушилось целое ведро ледяной воды, когда она вошла в комнату. Она старалась с юмором воспринимать все эти проделки — не хотела обижать принца, которого король любил больше, чем остальных детей, и вскоре поняла, что не так уж страдает от шалостей маленького Карла.

В этом году произошли три важных события. Екатерину приняли в «Небольшую Компанию». Она просила сама об этом Франциска.

Девушка очень смущалась и думала, что ей будет легче, если разговор пройдет без свидетелей; однако, оставшись с королем наедине, она вдруг почувствовала непреодолимый страх и желание поскорее убежать. Франциск изумленно посмотрел на нее.

— Простите меня, Ваше Величество, — выпалила Екатерина. — Боюсь, я поступила необдуманно и зря пришла к вам. Разрешите мне уйти.

— Нет, я не отпущу вас, пока не выясню, в чем дело?

— Не смею сказать…

— Я знаю. Это из-за вашего мужа. Но я ничем не могу помочь, моя маленькая Катрин. Да, действительно, я произвел его на свет и, значит, виноват в том, что он получился таким. Но не просите меня сделать из него настоящего мужчину. Это невозможно.

— Ваше Величество, — сказала Екатерина. — Я хотела поговорить с вами не о Генрихе, а обо мне.

— Да? Ну это гораздо приятнее, моя крошка.

— Мне кажется, я неплохая женщина, Ваше Величество. Вы сами хвалили меня. Вот почему я осмелилась…

— Ну, ну?

— Иногда я замечала улыбку на вашем лице… Я думала, она предназначается мне…

Ей вдруг показалось, что она видит себя со стороны, будто смотрит пьесу про короля и его молодую невестку. Опа сама придумала эту пьесу и этот диалог, потому что очень хорошо понимала, какими должны быть действующие лица.

— Но, Ваше Величество, когда я вижу, как вы отправляетесь со своими дамами на прогулку верхом, у меня просто разрывается сердце. Мне так хочется быть с вами. И я всегда очень жду вашего возвращения.

Екатерина упала на колени и стала просить короля отпустить ее. Она вела себя слишком дерзко, но он должен простить ее, иначе она умрет от горя. Ведь она готова отдать все за одну его улыбку.

Хотя Екатерина и не смотрела на короля, она отчетливо представляла, какое у него сейчас выражение лица. Платоническая любовь? Восхищение на грани поклонения и обожания? Это что-то новое. Но Франциска всегда привлекала новизна. Он знал преданную любовь матери; его по-прежнему обожала сестра; множество женщин готовы были отдаться ему с одного взгляда, и Анна в том числе. Но он достаточно хорошо изучил своих любовниц и хорошо понимал, что не может быть уверенным в преданности ни одной из них! Нет! Умирая, он сможет назвать лишь двух женщин, которые по-настоящему любили его — мать и сестру. И вот сейчас он узнал, что есть третья.

Он поднял ее и поцеловал в обе щеки.

— Моя дорогая, — сказал он, — хорошо, что вы открылись мне. Ну, конечно, у вас будет особое место в моей прелестной свите. Вы будете ехать верхом рядом со мной, развлекать меня своими разговорами, делиться своими секретами. Вы довольны?

Екатерина осыпала поцелуями его руки и весело рассмеялась: она была счастлива.

Итак, мечта Екатерины сбылась, но это не помогло ей приблизиться к мужу. Ее дружба с королем лишь усилила подозрительность Генриха.

Находясь среди придворных дам, Екатерина быстро взрослела. Она слышала разговоры женщин, делящихся впечатлениями о встречах с королем; она узнала такое, о чем раньше и не подозревала. При этом она почему-то все время думала о Генрихе.

Второе значительное событие, которое произошло в этом году, сильно встревожило Екатерину. Неожиданно, при весьма загадочных обстоятельствах, скончался Папа Римский Клемент. К этому человеку она не испытывала никаких добрых чувств. Да и как могло быть иначе? Он разрушил ее счастье. Если бы не его амбиции, она стала бы женой Ипполита, и они бы вместе управляли Флоренцией. Но Екатерина прекрасно понимала, что Клемент был ее единственным могущественным родственником и что король Франции согласился на свадьбу только потому, что она сулила его стране большие выгоды. И — увы! Король не успел в полной мере получить обещанного. Осталась невыплаченной главная часть приданого — Неаполь, Милан, Генуя. Как отнесется новый Папа к амбициям рода Медичи?

Екатерина стала предметом всеобщего обсуждения. Придворные даже в ее присутствии высказывали свое мнение о ней.

«Хорошенькое дельце, — говорили они. — Нашего короля обманули. Где приданое? Где обещанные провинции, благодаря которым и стала возможна свадьба итальянки с французским престолонаследником? Сын нашего короля связал себя узами брака, который только унизил и его самого, и Францию».

Екатерина была в растерянности. Если брак будет расторгнут, убеждала она себя, ты станешь свободной. Сможешь вернуться в Рим, к Ипполиту!

Но увы! Ипполит был кардиналом и не мог жениться! Нет! Нет! Он может порвать с церковью, если захочет.

Екатерина не находила себе места, а из Рима между тем приходили новые известия. Все в городе и в стране радовались смерти Папы, человека, который сам взрастил в людях ненависть к себе. Говорили, что каждую ночь на могилу Клемента приходят толпы народа с одной только целью — поглумиться над его прахом. Люди жаждали воздать должное тирану хотя бы после его смерти. И если бы не вмешательство кардинала Ипполита де Медичи, возмездие не замедлило бы свершиться.

О Ипполит, дорогой Ипполит, думала Екатерина, как можешь ты защищать человека, который принес тебе столько страданий?

Третье событие, которое произошло в этом году, тоже имело важное значение, хотя сначала никто не догадывался об этом. Екатерина не испытывала большой любви к дофину, но при случае готова была сделать ему приятное. Он тоже неплохо относился к ней и однажды, когда ему потребовался новый виночерпий, предложил эту должность молодому итальянцу из ее окружения. Екатерина радовалась, что дофин выбрал Себастьяно Монтекукули, этого симпатичного графа, серьезного и патриотически настроенного молодого человека.

Замок Дианы расположился в одном из красивейших мест Франции. Мимо его высоких стен несла свои воды река Эр, покатые берега которой были покрыты чудесными виноградниками. Диана вместе с Генрихом делала все, чтобы превратить это место в рай для охотников. Она велела обнести изгородью небольшой, но густой лес, где в изобилии водились дикие звери; ее конюшни славились самыми лучшими во всей Франции скакунами. А обстановка всего замка отличалась изысканностью и удобством. Для Генриха это был настоящий «свой» дом.

Он взрослел. Ему уже исполнилось шестнадцать. И идиллическая дружба, которая когда-то установилась между ним и прекрасной вдовой сенешаля Нормандии, постепенно перерастала в настоящую любовь.

Диана тоже полюбила юношу. Он казался ей необыкновенным цветком, который вопреки всем сомнениям вдруг расцвел небывалой красотой. Он был плодом ее усилий. Ей удалось воспитать в нем чувство собственного достоинства, уверенность в себе, понимание своего высокого положения. Он по-прежнему был тихим и неразговорчивым, но от неуклюжести не осталось и следа. Генрих был очень благодарен Диане.

И она довольно быстро уловила перемену в его отношениях с ней. Когда-то она была его богиней, теперь же — женщиной его мечты. Он женился на Екатерине почти сразу после того, как привязался к Диане. Прошло два года его супружеской жизни, а он по-настоящему так и не полюбил свою жену.

Диана только что приняла ванну и благоухала свежестью и ароматом изысканных духов. Она обожала эту процедуру и часто прибегала к ней, чем вызывала настороженный интерес прислуги. Служанки думали, что она принимает какие-то особые, волшебные ванны, которые и сохраняют ее молодость.

Как настоящая француженка, Диана поняла, что пришло время принимать решение. Генрих хотел стать ее любовником, но инициатива, конечно, должна исходить от нее, как это было всегда в их отношениях. Она без сомнения была очень чувственной женщиной, но никогда не испытывала необходимости иметь любовника. И вот — физическая близость: изменит ли она что-нибудь в их отношениях? Ослабит или укрепит их связь? Такой шаг — от божества к земной любовнице — нельзя делать необдуманно. Ясно одно — Генрих нуждается в любви, любви плотской. И если она не даст ему этой любви, он будет искать ее в другом месте, а когда найдет, Диана неизбежно потеряет над ним власть. Многие считали эту итальянку серой личностью, но Диана думала иначе. Просто девушка предпочитала пока держаться в тени, что свидетельствовало о ее женской мудрости.

Мадемуазель де Хейлли имела вес в обществе только благодаря своему мужу, герцогу Этампскому, и всегда ненавидела Диану. Король преданно любил эту женщину. Значит, сын короля будет так же беззаветно любить ее, Диану! Нет! Она не должна потерять Генриха. Он во всех отношениях был нужен ей.

— Магдалена, — обратилась Диана к своей служанке, — по-моему, я слышу звук охотничьих рожков.

— Да, мадам, я тоже слышала.

Улыбаясь, Диана подошла к окну и увидела Генриха, въезжающего во двор замка во главе своей свиты.

В комнату вошел паж.

— Прибыл мсье герцог Орлеанский, мадам.

— Скажи, что я жду его здесь.

Когда Генрих появился в дверях, Диана лежала на кровати. Слуг в комнате не было. Он подошел, опустился на колени и поцеловал ей левую руку. Диана правой рукой нежно коснулась его темных густых волос. Он поднял голову и устремил на нее взгляд, полный любви и страсти.

— Я думала, вы приедете раньше, — сказала она. — Вас будто целую вечность не было.

— Я гнал во весь опор, — ответил он. — Никогда еще дорога не казалась мне такой длинной.

— Вы как-то странно смотрите на меня, Генрих.

— Вы так прекрасны…

Она легко рассмеялась.

— Я рада, что нравлюсь вам, мой дорогой друг.

Генрих снова поцеловал ее руку. Она чувствовала, что оп весь дрожит, переполненный безумной страстью.

После свадьбы Генрих очень изменился, Диана часто представляла Генриха с Екатериной, немного завидуя этой девочке, ее молодости и, конечно, тому, что она была его женой.

— Я часто думаю о вас, мой дорогой, — сказала Диана. — И, знаете, немного ревную.

Генрих непонимающе взглянул на нее.

— Ревную, — повторила она. — К Катрин.

Он покраснел и быстро отвел взгляд. Ей нравилась эта его стеснительность. Она была намного привлекательней, чем самовлюбленность отца.

— По сравнению с вами, Генрих, я уже совсем старая…

— Вы… вы не можете быть старой, — пробормотал он. — Вы совершенны. А возраст? Что он может значить? Я бы с удовольствием стал старше, чтобы избавиться от тех лет, которые разъединяют нас.

Она притянула его и поцеловала.

— Ах, мой милый мальчик! Знаете, мне иногда кажется, что вы и в самом деле — мой. Но яне могу…

— Почему? — спросил он. — Но… почему?

— Вам больше не следует приезжать в мой замок. Понимаете… мы друзья, и только. Я всегда буду думать о вас как о самом моем дорогом друге. Но ведь вы уже взрослый мужчина. У вас есть жена…

Какое она имеет отношение к нашей дружбе?

— Прямое. У вас есть жена… а вы приезжаете ко мне. Что думают о нас? Смеются, презирают.:. Мадемуазель де Хейлли — герцогиня Этампская, я хотела сказать — клевещет на нас.

— Как она смеет!

— Смеет, мой дорогой. Ее положение позволяет ей делать это безнаказанно.

— Я всегда ненавидел ее. Как она смеет даже плохо думать о вас? Если бы она была мужчиной, я бы бросил ей вызов!

— Мой дорогой рыцарь, вы же знаете, что королевский сын не может этого сделать. Это грозило бы вам серьезными неприятностями. Своей любовью я хотела доказать вам, что вы заслуживаете восхищения. И мне удалось это. Боже мой! Как я рада, что именно мне выпало счастье быть вашей наставницей! Но теперь все. У вас есть жена. У вас будут дети. Вы уже не мальчик и больше не должны приезжать ко мне, если не хотите, чтобы о нас говорили плохо.

— Диана, мне нет никакого дела до сплетен. Меня волнуете только вы. Пусть говорят что угодно. Я должен приезжать к вам, потому что люблю вас… только вас. Больше ничего в жизни меня не интересует. Я был ничтожеством. Вы изменили мою жизнь так, что теперь я уже не могу обойтись без вас.

— А как же наша дружба? — тихо спросила; Диана.

Генрих встал и отвернулся. Она видела его волнение и знала, что он скажет сейчас то, что не смел сказать, глядя ей прямо в глаза.

— Если… они… говорят, что мы любовники… — запинаясь, произнес он, — то для меня это великая честь. Эти разговоры нисколько не унижают меня. Наоборот, я был бы рад…

Диана молчала. А он вдруг резко повернулся, бросился к ее ногам и уткнулся лицом в черно-белый шелк ее платья.

Генрих прожил в замке де Анет неделю, ни разу не выехав на охоту. Все дни и ночи он проводил с Дианой, едва справляясь с нахлынувшими на него чувствами, временами стеснительный, иногда на удивление решительный и умелый.

Диана была счастлива.

Он много говорил, хотя обычно был неразговорчив даже с ней. А теперь сидел у ее ног, целовал руки, изливая душу. Он говорил, как ненавидит тот образ жизни, который ведет его отец, и как он всегда мечтал о любви, и вот сейчас не может поверить своему счастью. Он сокрушался, что принадлежит к королевскому роду, из-за чего вынужден был жениться на той, которую не любит. А мог бы жениться на Диане.

— Но у вас есть супруга, и вам придется исполнять супружеские обязанности, — напомнила ему Диана.

— Сейчас это невозможно. Теперь это будет еще противнее, чем раньше. Я ни на мгновение не смогу забыть вас.

— Дорогой, — сказала Диана. — Вы восхитительны.

— Я? — искренне удивился он. — Но ведь я ничтожество.

— Нет-нет! Вы молоды! Вы прекрасны! Вы очаровали меня. Я не хочу потерять вас, Генрих! Пусть никто и никогда не разлучит нас.

— Никто и никогда! — торжественно произнес он.

Они обменялись кольцами.

Вскоре прибыл посыльный от короля. Франциск просил сына немедленно вернуться в Париж.

Генрих рассмеялся.

— Я не поеду.

— Генрих, будьте благоразумны. Не сердите отца.

— Но я хочу быть только здесь, с вами.

— Нельзя допустить, чтобы наша прекрасная любовь обернулась для нас несчастьем. Ведь ваш отец всемогущ и безжалостен. Он знает, что вы со мной. Пожалейте хотя бы меня.

Она знала, что этот аргумент подействует безотказно…

Королевский двор переехал в Фонтенбло — любимое место Франциска. В замке еще шла реконструкция: король был поглощен перестройкой своей личной галереи. Фонтенбло и впрямь отличался необыкновенной красотой — сочетанием первозданной природы и прекрасных садов, разбитых на берегах Сены.

Франциск чувствовал себя усталым. От былого энтузиазма не осталось и следа, но он старался прийти в себя, обдумывая новую авантюру — войну с Италией. Италия не выходила у него из головы. Он страстно мечтал прибрать ее к рукам. И не последнюю роль в этом стремлении играла неожиданная смерть Клемента — он так и не выплатил всего приданого Екатерины.

Мучили его и другие частные проблемы. И одна из них — слабое здоровье. На теле Франциска был огромный нарыв. Король долго болел, пока нарыв не прорвался и не зажил. Такое случалось с ним не раз, но врачи говорили, что это хороший признак — если бы абсцессы время от времени не появлялись, его состояние вызывало бы серьезные опасения. Плохое здоровье Франциска, как и других монархов — короля Англии, например, или Испании, — было результатом невоздержанности и излишеств во всем, что могло доставить ему хоть какое-нибудь удовольствие.

Анна терпеть не могла Диану, она обратила внимание короля на то, что у Екатерины до сих пор нет детей. А откуда им быть, ехидно замечала Анна, когда муж бедной девочки большую часть времени проводит в замке де Анет, в компании обезумевшей похотливой старухи. Франциск решил поговорить с сыном и указать на его супружеские обязанности.

Франциск самодовольно улыбался; он понимал, что Анна просто ревнует его к женщине, которая не уступала ей по красоте, хотя и была лет на десять старше. Но в ее словах, несомненно, была доля правды. Молодая пара живет почти два года, а детей нет! Это не могло не волновать короля, ведь еще не был женат его старший сын.

Когда Генрих предстал перед отцом, тот сразу заметил перемену в сыне. Настоящий любовник! Значит, Диана пренебрегла королем и выбрала королевского наследника.

Король сделал знак рукой, и свита удалилась из комнаты.

— Итак, — произнес он, — вы посмели без разрешения покинуть двор. Впрочем, невоспитанность всегда была вашей отличительной чертой. Уж ее-то вы с избытком набрались в Испании. Но не думайте, что можете вести себя подобным образом в моем доме.

Генрих молчал, хотя его темные глаза с ненавистью смотрели на отца.

— Где вы были? — строго спросил король.

— Вы же знаете. Сами послали за мной в замок де Анет.

— В замке де Анет?! Развратничали со своей престарелой любовницей?

Кровь бросилась принцу в лицо. Рука сама дернулась к шпаге.

Франциск рассмеялся.

— Герой! Наконец-то вы поняли, что шпага нужна не только для красоты. Спасибо Диане!

Напоминание о его бывшей неуклюжести вывело Генриха из себя, и он, задыхаясь, выпалил:

— Пример, который вы нам подаете…

— Ну, говорите, говорите, — насмешливо перебил король и, подражая голосу Генриха, продолжил: «Не тот пример, которому я и мои братья должны подражать?» Вот что вы хотели сказать? Но неужели, сын мой, вы возымеете наглость сравнивать себя с дофином и герцогом Ангулемским? Они оба — доблестные мужчины. Получают удовольствие, но никогда не позволяют женщине управлять собой, выставляя себя на насмешку всему двору.

Рука Генриха опять дернулась к шпаге.

Ого! — подумал король. Неужто это мой сын? Боже, какой сердитый. Мне это даже нравится.

— Люди часто смеются над другими, — сказал Генрих. — И чаще всего это означает, что они хотят скрыть свою собственную неприглядность.

— Интересно! Поясни, пожалуйста, что ты имеешь в виду.

— Меня не волнует то, что надо мной смеются. Кто они такие, чтобы смеяться над чистым чувством? Этот двор совсем забыл о морали, следуя вашему примеру.

Диана, ты хорошо поработала, подумал король.

— Вы ведете себя дерзко, монсеньор, — сказал он. — Не выводите меня из себя, иначе я не буду испытывать к вам ничего, кроме презрения.

— Мне это безразлично, Ваше Величество.

— Что? — в гневе закричал король. — Я заточу вас в темницу… и вы не сможете больше видеться со своей любовницей!

— Вы хотите отыграться на мне за то, что услышали правду. Король подошел к Генриху и положил ему руку на плечо.

— Послушайте, сын мой. Делайте, что хотите. Пусть у вас будет хоть двадцать любовниц. Почему бы и нет? Это даже лучше, чем всю жизнь хранить преданность одной. И я больше не сомневаюсь — при случае вы сумеете постоять за себя. Но все эти ваши поездки в замок Анет сказываются на другом… Как быть с вашей супругой?

— А что?

— Она молода, привлекательна. Ей нужен ребенок. Ну так и сделайте его! А потом, пожалуйста, — можете с чистой совестью развлекаться в замке де Анет или в любом другом месте. Никто больше меня не познал радостей любви, но при этом я никогда не забывал о долге перед своей семьей и страной.

Генрих молчал.

— Подумайте об этом, — мягко сказал Франциск. — Я не стану лишать вас удовольствий. Если бы вы знали, как я рад, что вы наконец повзрослели, на что, честно говоря, уже и не надеялся. Женщины украшают жизнь мужчины. Ведь они произвели нас на свет, дарят нам свою любовь, рожают нам детей. Я счастлив видеть в вас такую перемену и верю, что вы сможете дать отпор тем, кто будет смеяться над вами. Но прошу только об одном — помните о своем долге перед женой и отечеством. — Франциск улыбнулся и ласково похлопал Генриха по плечу. — Давайте будем друзьями. Вы — мой сын.

Взгляд Франциска был даже слегка виноватым. Теперь он гордился своим сильным, взрослым сыном.

Но Генрих не смотрел на отца. Он снова вспомнил свое детство, испанский плен… Это король с легкостью выбрасывал из памяти все неприятное. Генрих никогда не забывал ни своих друзей, ни своих врагов. Он не доверял отцу.

ЖЕНА

Весь двор смеялся над Генрихом, который, имея молодую, очаровательную жену, предпочел постель женщины на двадцать с лишним лет старше его.

Когда Екатерина однажды услышала эти разговоры, она была настолько потрясена, что убежала в свою комнату и заперлась там. Ярости ее не было предела.

Екатерина взглянула на свое отражение в зеркале и едва узнала себя. Бледное как полотно лицо с единственным ярким пятном — искусанными в кровь губами. Глаза гневно сверкают. Внезапно она почувствовала себя прежней девочкой, которая с кулаками набросилась на человека, убившего его любимого пса.

Она в возбуждении ходила по комнате и посылала проклятия Генриху, Диане. Она мысленно обращалась к королю, умоляя вернуть ее в Италию. «Ваше Величество, я не могу больше терпеть это унижение!» Потом начинала громко смеяться над своими глупыми мыслями, а через секунду падала на кровать и заходилась в рыданиях.

«Какое унижение! Какое унижение!» — исступленно повторяла она, пугаясь собственного отчаяния.

И вдруг она перестала плакать. «А что я, собственно, переживаю?»

Действительно, стоит ли отчаиваться? Многие королевы испытали подобное унижение. «У тебя нет детей, — твердил ей внутренний голос. — И скорее всего не будет. Значит — развод, и ты вернешься в Рим. А в Риме — Ипполит».

Но ведь Ипполит кардинал, спохватывалась Екатерина.

Она снова заходила по комнате. Взглянула на себя в зеркало — жалкая улыбка на мокром от слез лице.

— Смелость и невозмутимость, — прошептала Екатерина. — Нужно быть и смелой и невозмутимой.

Нельзя выдать себя. Она должна улыбаться Диане, и ни одним взглядом, ни одним жестом не показать, как ее ненавидит, с какой радостью вонзила бы ей в грудь кинжал или подсыпала бы яду.

Екатерина смотрела на искаженное злобой лицо. Они все считают ее равнодушной, апатичной особой — холодной, как лед. Она холодная? Да она сейчас вся полыхает от ненависти, от безумной ревности.

Она вдруг громко расхохоталась.

— Я убью ее. Ведь она отняла у меня Генриха.

Сколько ревнивых женщин произносили эти слова? — думала Екатерина и, видя в зеркале свои горящие глаза — глаза настоящей итальянки, — отвечала себе: многие. Но далеко не все исполняли свою угрозу. Я люблю Генриха. Я и в самом деле убью ее.

Ее губы скривились в усмешке.

— Если она умрет, — шептала Екатерина, вплотную приблизив лицо к зеркалу, — он будет только моим. Он узнает такую любовь, такую страсть, о которой и не мечтал.

Как легко принять решение, но как трудно ничем не выдать себя. Екатерине приходилось часто ссылаться на головную боль и запираться в своей комнате, чтобы иметь возможность поплакать наедине с собой.

Что делать? Братья Руджери дали Екатерине духи и другие косметические средства; она приготовила любовный напиток. Но все бесполезно. У Дианы были более сильные магические средства. И когда Генрих пришел к Екатерине, он выглядел растерянным и смущенным. «Мой отец настаивает на том, чтобы у нас был ребенок», — сказал он, будто извиняясь за то, что потревожил ее.

Неожиданно за дверью послышались шаги. Екатерина села на кровати, настороженно прислушиваясь. Вскоре раздался негромкий стук.

— Я же просила не беспокоить меня, — сказала она твердым голосом.

— Мадам, к вам пришел молодой человек, граф Себастьян Монтекукули. — Он чем-то расстроен и умоляет принять его.

— Хорошо, скажи, чтобы он подождал.

Она вскочила с кровати, вытерла глаза, припудрила лицо, с тревогой разглядывая свое отражение в зеркале.

Через десять минут она пригласила графа к себе. Он поцеловал ей руку и грустно взглянул на нее.

— Герцогиня, я вижу, ужасные новости уже дошли до вас.

Екатерина молчала, недовольная тем, что он заметил следы слез на ее лице и зачем-то сказал об этом. Но о каких ужасных новостях он говорит?

— Герцогиня, мне казалось, что именно я должен сообщить вам эту новость, зная, какие сильные чувства вы испытывали к своему кузену…

Екатерина сохраняла спокойствие. Ведь не только в тех ситуациях, которые касаются ее мужа, нужно использовать свою силу воли. Понятия не имея о том, что хочет сообщить ей граф, она как можно спокойнее произнесла:

— Расскажите мне все, что вы об этом слышали, граф.

— Вы же знаете, герцогиня, об обстановке в нашем любимом городе и о том, как страдают флорентийцы от этого тирана. Многие возмущались, было даже создано тайное общество, которое решило послать петицию императору Карлу и просить его освободить Флоренцию от власти Александра. Вашего кузена, кардинала Ипполита де Медичи, выбрали послом…

— И шпионы Александра разоблачили его. Знаю, знаю.

— Он добрался до Итри и должен был плыть в Тунис.

— А они убили его. — Екатерина закрыла опухшие от слез глаза руками. — Мой бедный кузен… Мой дорогой Ипполит.

— Его смерть была ужасной, герцогиня, но быстрой. Он недолго мучился.

Несколько секунд она молчала, а потом спросила:

— За него кто-нибудь отомстил?

— Его слуги чуть не потеряли рассудок от горя. Италия скорбит о великом кардинале. Флорентийцы в отчаянии.

— Бедная наша страна! Сколько страданий выпало на ее долю! Я понимаю и разделяю ваши чувства, Себастьян! Ведь мы с вами тоже готовы умереть за нашу страну.

— Для меня нет большей чести, чем погибнуть за свою родину! — искренне воскликнул молодой человек.

Екатерина протянула ему руку, охваченная вдруг небывалым волнением, предчувствием каких-то великих событий.

— Да, Себастьян, — сказала она, — я знаю, ради своей родины вы готовы пойти на смерть. А если вы совершите такой подвиг, то ваше имя, дорогой граф, навечно останется в памяти итальянцев.

Глаза Екатерины ярко блестели, и граф, глядя на нее, вдруг понял, как он ошибался, поддаваясь всеобщему мнению и считая ее равнодушным человеком.

— Наступит день, — продолжала Екатерина, пытаясь заглянуть в будущее, — и вы, Себастьян, совершите великий поступок во имя своей родины.

— Моя герцогиня, — тихо проговорил он, — если это случится, я умру счастливым.

Екатерина вздохнула.

— Да, в жизни нужно всегда поступать благоразумно. Но мы никогда не забудем землю, на которой родились.

— Никогда! — с жаром подтвердил Себастьян.

Екатерина отошла в другой конец комнаты и заговорила тихо, будто сама с собой:

— Я жена королевского сына… Но вот второй сын Франциска… У дофина слабое здоровье. Покойный Папа говорил, что именно я должна принести славу стране… через моих детей… — И вдруг ее голос сорвался. — Но у меня их нет! А я так надеялась… — Она чувствовала, что теряет самообладание, и, не сдержавшись, воскликнула: — Эта ведьма околдовала его? Говорят, что на самом деле она морщинистая старуха и лишь умеет принимать образ прекрасной молодой женщины. Жизнь очень странная, граф, никогда не знаешь, чем все обернется… Мне спокойно с вами, потому что я уверена — ради меня и своей страны вы способны на все. Если я когда-нибудь стану королевой Франции, я не забуду об этом, хотя знаю — вы не ждете наград.

— Благо моей страны для меня превыше всех наград, герцогиня.

— Я часто думаю о своей будущей роли, о той власти, которая окажется в моих руках, когда из жизни уйдет дофин. У него слабое здоровье. Возможно, Богу не угоден правящий дом этой страны. И если я стану королевой, у меня должны быть дети… сыновья… которые прославят Францию и Италию.

Закутавшись в плащ и накинув капюшон на лицо, Екатерина торопливо покинула замок Ле-Турнель и в сопровождении самой молодой служанки отправилась к братьям Руджери, которые жили в доме, расположенном на левом берегу Сены, недалеко от крепости Понт Нотр-Дам. Сюда можно было добраться не только по улицам Парижа, но и по реке. Задняя стена дома имела выход к реке — всего несколько каменных ступенек. Здесь всегда стояли наготове две лодки, на которых любой мог покинуть это место, никем не замеченный. Екатерина была довольна предусмотрительностью братьев.

Большинство придворных дам посещали тех или иных астрологов, которые снабжали их духами и талисманами. Но все ездили только к своим французским магам. Астрологи-итальянцы не пользовались популярностью, и главным образом из-за того, что их вечно подозревали в каких-нибудь темных делах. Ходили кое-какие слухи об Александре, об убийстве Ипполита; поговаривали, что Клемент умер не своей смертью — его отравили. Во Франции считали, что итальянцы особо преуспели в искусстве приготовления различных ядов. Вот почему Екатерина решила, что в этот вечерний час ей лучше навестить своих друзей тайком, а не в открытую.

Она предупредила Магдалену, свою молоденькую итальянскую служанку, чтобы она никому не рассказывала об их поездке.

Они подъехали к дому, спустились по ступенькам к двери и, открыв ее, вошли в комнату, заставленную скамейками и увешанную полками, на которых стояли огромные банки и бутыли со всевозможными настойками и отварами. С потолка свисали пучки различных трав, а на одной из скамеек многочисленных талисманов и карт лежал скелет какого-то маленького животного.

В комнате горела только одна свеча; она уже почти совсем оплыла и, казалось, погаснет с минуты на минуту. Увидев, кто к ним пожаловал, братья низко поклонились и, спрятав руки в широкие рукава своих мантий, стали ожидать приказаний любимой герцогини.

— Вы приготовили для меня новые духи, Космо? — спросила Екатерина, повернувшись к одному из них.

— Все готово, герцогиня. Я собирался завтра же послать их вам.

Братья молча ждали дальнейших вопросов. Уж они-то знали, что Екатерина не приехала бы к ним только для того, чтобы спросить о новых духах.

У двери Магдалена неуверенно переминалась с ноги на ногу. Екатерина повернулась к ней и громко сказала:

— Иди сюда. Сейчас Лоренцо и Космо принесут новые духи. Я хочу услышать твое мнение.

Братья переглянулись. Они хорошо знали свою герцогиню, помнили ту маленькую девочку, которая просила их сделать восковую фигурку Александра, с помощью которой она хотела избавиться от этого малолетнего изверга. Наверняка она и сейчас что-то задумала.

Братья принесли духи. Лоренцо взял руку Магдалены, а Космо, опустив в какой-то граненый фиал тонкую стеклянную палочку, помазал ей руку девушки и попросил подождать несколько секунд Оба брата отступили назад и замерли в ожидании того момента, когда Магдалена почувствует аромат благовоний.

— Прекрасный запах! — воскликнула наконец Магдалена.

— Не забудьте завтра прислать их мне, — сказала Екатерина. И, немного помолчав, продолжила: — Есть какие-нибудь новости о ребенке? Можете говорить при Магдалене. У меня нет от нее секретов.

— Герцогиня, пока еще нет никаких новостей.

Екатерина сжала кулаки.

— Но когда? Когда? Ведь когда-нибудь я должна узнать их.

Братья молчали. Екатерина пожала плечами и сказала:

— Я сама посмотрю в кристалл.

Она отодвинула занавеску, которая разделяла помещение на две части. Там, в задней комнатке, стоял огромный шкаф, всегда запертый на ключ. Екатерина знала, что в этом шкафу было много тайников. Братья аккуратно задернули занавеску, а Екатерина села и стала смотреть в кристалл, поблескивающий на столе. Но так ничего и не увидела.

Неожиданно она повернулась к ним и заговорила. И они сразу поняли истинную причину ее визита.

— Один молодой граф готов на многое ради своей страны. Если он придет к вам и захочет поговорить о его родине — нашей родине, — будьте с ним приветливы. Если он попросит любовное зелье для своей женщины или еще что-нибудь, дайте ему все необходимое. Этому человеку можно доверять.

Братья испуганно переглянулись.

Двор опять переезжал. Но на этот раз переезд был обусловлен отнюдь не желанием самого короля.

Екатерина ехала в королевской свите, стараясь держаться ближе к Франциску и герцогине Этампской. Это было почетное место. Ах, как ей хотелось занять такое же место в свите своего супруга! Однако оно принадлежало другой. Екатерина продолжала ненавидеть ее, а Генрих по-прежнему обожал. В отличие от него Екатерина умела скрывать свои чувства.

Во время остановок при дворе устраивались пышные пиры и маскарады, которые должны были развлечь короля. Герцогиня Этампская и королева Наваррская старались изо всех сил. В маскарадах и спектаклях небывалое множество обворожительно красивых девушек. Некоторые ехали от самого Парижа, других набирали но дороге. Они танцевали перед королем, старались всеми возможными способами вызвать его интерес, но он оставался равнодушным к их чарам. Во Франции шла война. Императорские войска вторглись на прекрасную землю Прованса. Это и заставило двор немедленно выехать из Парижа в Лион.

Именно в Лионе Екатерина и выдала себя.

Она проводила время со служанками у себя в комнате, когда туда пришел Генрих. Сердце ее, как всегда, бешено заколотилось. Она сразу отпустила девушек, с трудом сдерживая нахлынувшие на нее чувства.

— Простите, если побеспокоил вас, — сказал Генрих.

— Молю всех святых, чтобы вы чаще беспокоили меня.

Он взглянул на нее с недоумением, явно не понимая, что она имеет в виду.

— Пожалуйста, сядьте, Генрих, — сказала Екатерина, подбирая свои пышные юбки и освобождая ему место рядом с собой на диване у окна.

— Положение неважное, — задумчиво сказал Генрих.

Она коснулась его руки, хотя знала, что он не любит этого. Но Генрих, будто не заметив, продолжил:

— Вы слышали последние новости? Монморанси отступил. Завтра отец уезжает в Баланс.

— Опять переезд? Ведь мы почти не виделись с тех пор, как покинули Париж!

Она не могла скрыть досады, снова представив себя в одинокой постели — без сна, в тщетном ожидании мужа, который не придет, потому что не может выпустить из объятий Диану.

— Король больше не беседовал с вамп? — спросила она. — Мы так редко видимся, поэтому у нас нет детей.

Генрих не шелохнулся, и Екатерина поняла, что он даже не слышит ее. Он не мог одновременно думать о двух вещах. Если какая-то мысль занимала его, все остальное просто переставало существовать.

— Отступая, Монморанси сжигает за собой все посевы и запасы продовольствия, чтобы ничего не досталось врагу. А там люди — женщины, дети… Они будут голодать…

— Но это ужасно, — прервала его Екатерина. — Я слышала — Монморанси жестокий человек.

— Это единственный выход, — заметил Генрих. — А Монморанси великий человек. И его политика самая разумная. Если бы не он, испанские дьяволы уже заняли бы Лион. Как бы я хотел сражаться вместе с ними!

Сердце Екатерины радостно забилось. Если он хочет уехать, значит, намеревается оставить Диану. Она заскользила ладонью по его руке.

— Там и без вас обойдутся, дорогой Генрих, — нежно произнесла она.

— Отец сказал, что если ему будет нужен дофин, он пошлет за ним. Как бы я хотел поехать! Но отец ненавидит меня. Он знает, как я хочу сражаться, и поэтому говорит: «Вы не будете воевать». А враг уже близко. Если бы не глупость короля, войны бы не было. Милан давно принадлежал бы нам!

— Пожалуйста, тише! Кругом шпионы. Они донесут вашему отцу.

— Желание отца заполучить Италию — просто очередная его амбиция. Он ни перед чем не остановится, поступит жестоко, глупо, но добьется своего. Вот так же он поступает и с женщинами. Для него не существует понятия «хорошо» или «плохо». Главное — то, что ему хочется. Однажды монсеньор Шатобриан обвинил отца в сожительстве с мадам де Шатобриан. Так отец схватил беднягу за горло и грозил снести ему голову, если он не уступит ему женщину. В общем, выбирай — или голова, или жена.

Екатерина рассмеялась.

— И он выбрал голову, насколько я понимаю. Благоразумный мужчина.

— Ненавижу ту жизнь, которую ведет мой отец, — поджав губы, строго сказал Генрих, и Екатерина почему-то попыталась представить себе, какое у него выражение лица, когда он занимается любовью с Дианой. — Он приближает к себе самых безнравственных людей. Герцогине Этампской вообще нужно запретить появляться при дворе.

Екатерина растерянно улыбнулась. Любовница короля считалась ее подругой.

Генрих опять заговорил об отце, о том, что он давно положил глаз на богатую итальянскую землю, которая славится не только своими оливковыми рощами, прекрасными виноградниками, но и замечательными, известными во всем мире художниками.

Екатерина лучше, чем Генрих, понимала противоречивую натуру короля. Она знала, что на том ярком ореоле, которым он сам окружил себя, лежит тень поражения в битве при Павии. Ни на минуту король не забывал о том унижении, и завоевание Италии наверняка казалось ему единственным средством смыть позор. Именно горькие воспоминания о Павии заставляли его поступать необдуманно и поспешно; именно из-за них он так жаждал военных побед, желая доказать всему миру, что его прошлая неудача была всего лишь случайностью, досадным недоразумением.

— Император, — говорил Генрих, — с триумфом вернулся с Востока. Он дважды победил варваров, взял Тунис. И весь христианский мир радовался его победам. А что сделал мой отец? Взял себе в союзники самых заклятых врагов императора! Заключил договор с турками! С язычниками! И это европейский король? Он договорится и с самим дьяволом, если захочет получить женщину или страну.

— Генрих, умоляю, дорогой! Говорите тише. Если король узнает…

— Пусть хоть когда-нибудь услышит правду. Думаю, это ему не повредит.

— Он сердится из-за того, что не получил Милан, обещанный ныне покойным Папой, — тихо сказала Екатерина и с опаской взглянула на Генриха.

— Милан так и не взяли, — сказал он. — А могли бы. Но отец колебался, а теперь… слишком поздно. Если бы я был там!

Уж я-то взял бы город… и удержал бы его.

— Непременно! — воскликнула Екатерина. — О, Генрих, я знаю, вы сделали бы невозможное. И я горжусь вами. Великая честь иметь такого мужа, который может доказать всему миру, что в уме и храбрости ему нет равных.

Он не отодвинулся от нее, и она, сгорая от нетерпения, решила, что настал момент использовать любовное зелье, хранившееся в ящике ее туалетного столика.

— Но у вас усталый вид. Не желаете чем-нибудь взбодриться?

Генрих покачал головой.

— Нет, спасибо. Мне надо идти.

Он сейчас уйдет, но она, опьяненная счастьем видеть его так близко, не могла допустить этого.

— Генрих, пожалуйста… ну, пожалуйста, выпейте со мной вина. Когда мы еще увидимся…

— У меня нет времени, — твердо сказал он.

Екатерина не выдержала и крикнула:

— Оно бы у вас было, если бы вы пореже встречались с вдовой сенешаля!

Он вспыхнул и взглянул на нее с отвращением.

— Диада мой старый друг, — гордо заявил он.

— Да, конечно, очень старый! Годится вам в матери. Герцогиня Этампская говорит, что она родилась в тот день, когда ваша Диана вышла замуж.

Глаза Генриха гневно блеснули.

— Меня не волнует, что говорит эта шлюха! И я бы посоветовал вам, учитывая ваше положение, более тщательно подбирать себе друзей.

Она смотрела ему прямо в глаза и, поняв, что повела себя глупо, не смогла скрыть своей злости.

— Не забывайте, монсеньор, что она самая влиятельная дама при дворе.

— И самая безнравственная!

— Значит, если у короля есть любовница, — это безнравственно. А то, что королевский сын пренебрегает своей законной женой… ради общения… со старым другом, — это нормально?

Генрих побелел от злости, не зная, как выйти из создавшейся ситуации. Но если жена собирается закатывать ему такие сцены ревности, это станет просто невыносимым.

И вдруг Екатерина разрыдалась и обвила руками его шею. Те чувства, которые она так долго сдерживала, разом выплеснулись наружу.

— Генрих, — всхлипывала она. — Я люблю вас. Я ваша жена. Разве мы не можем… не можем…

Он не шелохнулся — лишь холодно произнес:

— Вы не так поняли… Отпустите меня, и я объясню.

Она разняла руки и опустила их, глядя на Генриха умоляющими глазами. Слезы катились по ее щекам.

Он направился к двери.

— Вы не так поняли. Диана мой лучший друг. Наши отношения — это только дружба. Она женщина необыкновенной культуры и нравственности. И я не желаю выслушивать от вас оскорбления в ее адрес… Да, вы моя жена. Но это не основание для того, чтобы вести себя столь вульгарно.

— Вульгарно? — сквозь слезы воскликнула она. — Вы называете любовь вульгарностью?

Екатерина поняла, что Генрих сейчас уйдет, не в силах больше оставаться с ней, Как она старалась скрыть свои чувства! Но не смогла, сделала ужасную ошибку и теперь уже не владела собой. Она упала на колени и схватила его за ноги.

— Генрих, пожалуйста, не уходите! Останьтесь со мной. Я сделаю все, что вы захотите. Я люблю вас… Нет на свете человека, который любил бы вас больше, чем я. Вы просто сердитесь из-за того, что ваш отец настоял на нашей свадьбе.

— Пожалуйста, отпустите меня, — сказал он. — Я вас не понимаю. Вы всегда казались мне благоразумной женщиной.

— Разве любящая может быть благоразумной? Любовь не слышит голоса разума, Генрих. Скажите мне, ведь эта связь с особой, которая годится вам в бабушки, не будет продолжаться слишком долго?

Он оттолкнул ее и быстро вышел из комнаты. Екатерина, рыдая, упала на пол.

Несколько дней после этого разговора Генрих не заходил к Екатерине. А она боялась выходить из своей комнаты. Ей казалось, что все при дворе сразу догадаются о ее чувствах. Стоя на коленях или мечась из угла в угол, она молилась только об одном: «Господи! Пусть это будет страшная болезнь, которая не убьет ее, а только изуродует… Господи! Подскажи Себастьяну, что нужно делать! Направь его! Ради моей Италии! Ведь это не грех…»

Пришла Магдалена.

— Король послал за дофином, герцогиня. Он едет к отцу в Баланс. Говорят, что это плохой знак. Значит, Франция в опасности.

Но в тот день, когда дофин должен был уезжать в Баланс, к Екатерине пришел Генрих. Она лежала в постели с головной болью. Он остановился у кровати и взглянул на нее с улыбкой, будто совершенно не помнил их последнюю встречу.

— Добрый день, Катрин.

Она протянула ему руку, и он поцеловал ее, едва коснувшись губами, но все-таки поцеловал.

— Вы выглядите счастливым, Генрих. Хорошие новости? — голос ее был совершенно спокойным.

— С одной стороны, не очень хорошие — армия в опасности. Но с другой… В общем, я думаю, что скоро отправлюсь к отцу в Баланс.

— Вы… Генрих… поедете вместе с дофином?

— Франциск слег. Заболел. Он пока не может ехать.

— Бедный Франциск! Что с ним?

— Ничего страшного. Но я надеюсь, отец пошлет теперь за мной.

— Да, конечно. А что случилось с вашим братом?

— Он играл в теннис на солнце. Устал, захотел пить. А вы же знаете, он пьет только воду. Брат выпил и попросил еще.

Екатерина лежала не двигаясь, устремив взгляд в потолок.

— Итальянский парень?.. — медленно произнесла она.

— Ну да, этот молодой граф. Вы знаете. Новый виночерпий Франциска. В общем, жара, холодная вода… Франциск почувствовал недомогание и ушел к себе. Отец будет недоволен и обязательно отчитает его за это.

Екатерина молчала. Генрих был рядом, но сейчас она думала не о нем. Перед ней стояло лицо Себастьяна. Екатерина помнила фанатический блеск в его глазах.

Весь двор оплакивал смерть дофина. И никто не смел сообщить эту новость Франциску, который, находясь в Балансе, знал лишь, что сын заболел.

Потрясение было всеобщим. Молодой человек, еще несколько дней назад живой и здоровый, вдруг умер. Конечно, он не отличался крепким здоровьем, но был достаточно силен, чтобы заниматься спортом. Его смерть была неожиданной, и поэтому казалась таинственной.

Придворные врачи подтвердили, что причиной гибели дофина стала вода, которую он выпил.

По двору поползли слухи:

«Вы слышали? Воду принес виночерпий. Он итальянец».

Необходимо было поставить в известность короля. Выполнение этой скорбной миссии поручили его лучшему другу, кардиналу Лотарингскому. Но даже кардинал, несмотря на все свое красноречие, никак не мог решиться сообщить королю ужасную новость. Он долго стоял перед Франциском, мялся и в конце концов смог лишь промямлить, что пришел с неважными новостями.

Франциск сразу же догадался, что речь идет о его старшем сыне, который, как он знал, был болен, торопливо перекрестился и спросил:

— Мальчику стало хуже? Скажите мне все. Не скрывайте ничего.

В глазах кардинала заблестели слезы.

— Мальчику хуже, Ваше Величество… Никто не может противиться Божьей воле…

Голос кардинала сорвался, и Франциск крикнул:

— Я понял! Вы просто боитесь сказать мне, что он умер!

Он в ужасе оглядел всех, кто находился в этот момент рядом, и понял, что не ошибся в своей догадке.

В комнате воцарилось молчание. Король подошел к окну, снял головной убор и, подняв руки, воскликнул:

— Господи! Знаю, я должен со смирением принимать все, что ты посылаешь. Но кто, если не ты, даст мне надежду? Ты уже послал мне испытание — я потерял свои земли, армия терпит поражение И вот опять страшная утрата. Что еще ты приготовил, чтобы окончательно сломить меня? Если тебе доставляет удовольствие посылать мне страдания, дай мне хотя бы какой-нибудь знак, чтобы я не разуверился в тебе.

С этими словами он разрыдался, безутешно и горько. И все вокруг тоже заплакали, сочувствуя королю.

А в Лионе все только и говорили о случившемся. Екатерина, сразу заметила, как изменилось к ней отношение придворных. Люди при встрече отводили взгляд, но она знала, что они смотрят ей вслед.

Магдалена сообщала ей слухи.

— Герцогиня, они все время говорят, что виночерпий из Италии, и что если бы итальянцы не пришли в их страну, дофин был бы жив.

— Что еще говорят, Магдалена?

— Они говорят, что теперь… будет другой дофин… тот, у которого итальянская жена. Следующая королева Франции будет итальянкой… и что итальянский граф убил дофина.

Вскоре Себастьяна арестовали…

Не послушавшись отца, Генрих поехал в Баланс. Франциск, пребывая в глубокой скорби, отнесся к этому снисходительно. Теперь он должен был другими глазами смотреть на сына, которого так и не смог полюбить. Генрих стал дофином, и его нужно беречь. Франциск не мог отделаться от ощущения, что его преследует злой рок, поэтому приходилось дорожить оставшимися в живых сыновьями.

— Увы, я самый несчастный человек во всей Франции. Армия моя разбита, дофин умер…

— Нет, отец, — уверенно возразил Генрих. — Ваша армия еще не разбита. И я здесь именно для того, чтобы предотвратить поражение. Вы потеряли одного сына, но у вас есть другой. И сейчас он стоит перед вами.

Франциск обнял Генриха, забыв о своей неприязни к нему.

— Умоляю, отец, разрешите мне отправиться в Авиньон, на помощь Монморанси.

— Нет! — вскричал Франциск. — Я уже лишился одного сына. И должен сохранить оставшихся.

Но Генрих был настойчив и вскоре получил разрешение отца поехать к Монморанси.

Во Франции не было более сурового и строгого военачальника, чем Анн де Монморанси. Преданный католик, он был неистов во всем, что касалось религии. Генриху он порой казался даже не человеком, а каким-то ангелом-мстителем. Солдаты, в большинстве своем распутные и недисциплинированные, по-настоящему боялись его. Иссякали запасы еды, не выплачивалось жалованье. Но что бы ни случилось, Монморанси ни на йоту не ослаблял требовательности к подчиненным, которая восхищала всех, кто знал его. Он был уверен, что Бог помогает ему. Обычно волевой и жесткий, в экстремальных ситуациях он становился просто жестоким. Никогда не прощал нарушителей дисциплины. Самые смелые солдаты трепетали перед ним. Не было утра, которое он не начинал бы с молитвы, и не было дня, когда бы он не казнил провинившегося. Создавалось впечатление, что молитвы лишь ожесточали его и без того крутой нрав. Он даже мог неожиданно прервать «Отче наш» и крикнуть: «Этого повесить!» или «Проткнуть его копьем!» В армии ходила поговорка: «Остерегайся утренней молитвы Монморанси!»

Молодой Генрих преклонялся перед этим человеком. А Монморанси был очень рад, что к нему на помощь вместо короля прибыл принц. Еще со времени битвы при Павии в армии с каким-то суеверным ужасом относились к приезду короля. Считалось, что Франциска преследует злой рок и в сражениях ему всегда предопределено поражение. Кроме того, Генрих был лишен высокомерия, обычного для людей его положения. Он хотел быть хорошим солдатом и с готовностью подчинялся Монморанси.

Однако Франциск не стал откладывать свое участие в событиях. Вскоре после отъезда Генриха он тоже прибыл в Авиньон. На этот раз король не принес несчастья своей стране — Франция была спасена. Но способствовала этому не сила армии, а тактика Монморанси. Неприятельские войска встречали на своем пути лишь разрушенные деревни и города. Солдаты голодали и умирали тысячами. Пришлось отступить.

Франциск, как всегда, колебался — преследовать ли ему отступающих испанцев? Он очень хотел вернуться в Лион, чтобы самому разобраться в смерти старшего сына и выяснить, соответствуют ли действительности слухи о том, что дофина отравили. Итак, в войне наступило временное затишье. Генрих, покидая Монморанси, сказал ему:

— Можете быть уверены — что бы ни случилось, отныне я ваш преданный друг.

Себастьян сидел в темнице и с ужасом ожидал той минуты, когда придут палачи. Часами он молил Бога дать ему силы и стойкости, которые помогли бы вынести все пытки.

Как легко было представлять себя мучеником! И как ужасно осознавать, что все его воображаемые мучения скоро станут реальностью. Смело и с достоинством взойти на эшафот ради будущего своей родины — дело благородное. И совсем другое — когда истерзанное тело и измученная душа снова и снова возвращаются из небытия в страшную действительность, когда вместо гордых, бесстрашных слов: «Я не буду говорить!» — из груди вырываются лишь стоны и хриплые крики.

Пот заструился по красивому лицу графа. В камеру вошло несколько мужчин в сопровождении лекаря, который должен был осмотреть узника и следить во время пыток за тем, чтобы не наступила преждевременная смерть.

Внесли столы и стулья. Себастьян, окаменев от ужаса, увидел, что двое одетых в черное держат в руках клинья и доски.

— Как его самочувствие? — спросил невысокого роста человек и, усевшись за стол, принялся деловито раскладывать письменные принадлежности.

Лекарь не ответил. Но Себастьян сразу понял, что означало едва заметное движение его головы.

Спустя несколько минут лекарь вышел в соседнюю камеру, откуда его могли вызвать в случае необходимости.

К Себастьяну подошел высокий человек в черном и сказал:

— Граф Себастьян де Монтекукули, если вы откажетесь отвечать на мои вопросы, нам придется применить пытки — простые и особые…

Себастьян задрожал. Он знал, что это значит, понял, для чего нужны доски и клинья. Эта пытка называлась «колодки». В них закрепят его ноги, и начнется…

Палачи занялись узником, и в этот момент в дверях появилась высокая фигура в роскошном, сверкающем драгоценными камнями платье. Все находящиеся в камере бросили свои дела и низко поклонились. В мрачном, жутком тюремном помещении король производил впечатление какого-то нереального, фантастического видения. Он выглядел печальным, глубоко переживавшим потерю сына. В глазах его не было кровожадного блеска, но Франциск поклялся себе, что сделает все возможное и отомстит убийце. В темницу король пришел, чтобы услышать слова раскаяния от человека, который, как предполагалось, отравил дофина.

— Все готово? — спросил он и сел на стул.

— Ваше Величество, мы ждем только вашей команды.

Палач — верзила со звериным выражением лица, от одного вида которого у Себастьяна все задрожало внутри, — связал приговоренного веревками. А два его помощника вставили ноги графа в колодки и затянули на лодыжках шнурками.

— Туже! — приказал палач.

Чудовищная, невыносимая боль пронзила все тело несчастного. Кровь бросилась ему в голову. Он вскрикнул и потерял сознание. Придя в себя, Себастьян открыл глаза и увидел склонившегося над ним лекаря.

— Хорошенькое начало, — хмыкнул палач. — Не люблю этих трусливых флорентийцев! Картины рисовать — все мастера, а в обморок падают, едва к ним прикоснешься. Давай говори, парень, и избавь нашего короля от лишних переживаний.

Лекарь сказал, что перед тем, как вбивать клинья, необходимо подождать несколько минут — для восстановления нормального кровообращения. Франциск пододвинул свой стул к молодому человеку и заговорил спокойно, почти доброжелательно:

— Мы знаем, граф, вы действовали по чьей-то инструкции. Неразумный вы человек, стоит ли вам страдать за других? Им следовало бы оказаться на вашем месте.

— Мне нечего сказать, Ваше Величество, — ответил Себастьян.

Тем не менее Франциск продолжал терпеливо уговаривать узника выдать сообщников, не дожидаясь начала ужасных мучений.

— Кто научил вас подсыпать дофину яда? — спросил высокий мужчина в черном.

Граф покачал головой, давая понять, что говорить не будет.

Тогда двое мужчин с клиньями в руках подошли к Себастьяну. Ноги его были так сильно зажаты в колодках, что несчастный не мог даже шевельнуться… Захрустели кости. И Монтекукули опять потерял сознание.

Его снова привели в чувство и снова задали тот же вопрос. Потом вбили третий, четвертый клин. Ненадолго приходя в себя, Себастьян понимал, что уже никогда не сможет ходить.

— Говори, глупец! — вскричал человек в черном. — Это только начало. Какой тебе толк покрывать своих хозяев?

Лекарь склонился над Себастьяном и, осмотрев его, молча кивнул. Граф был молод и здоров и, по мнению медика, вполне мог выдержать дальнейшие пытки. Если сегодня не удастся вырвать из него признание, в следующий раз будет применена пытка водой.

А мысли Себастьяна были заняты одним — избавиться от мучительной боли, не чувствовать своего истерзанного тела. В те минуты, когда к нему возвращалось сознание, он старался убедить себя — свершилось то, что он задумал. Благодаря ему французской королевой станет продолжательница рода Медичи. Если он выдаст ее, жертва станет напрасной. Но эти люди никогда не поверят в его невиновность. У него в комнате был найден яд. Да к тому же он — итальянец. Достаточная причина для обвинений. Нельзя впутывать Екатерину и ее астрологов. Но если пытки будут продолжены, ему не вынести. А осталось еще четыре клина. Да, он хотел стать мучеником, умереть за Италию, но невозможно терпеть эту нескончаемую боль… Тело графа слабело. Он чувствовал, что сила духа тоже покидает его.

Король, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку стула, не сводил глаз с лица Себастьяна.

Помощники палача приготовили очередную партию клиньев.

Король поднял руку и почти ласково Сказал:

— Говори. К чему терпеть? Ведь все равно скажешь.

Себастьян разжал губы, но не смог произнести ни слона *-сознание его снова помутилось.

Франциск пожал плечами. Палач подошел к графу с пятым клином в руках.

Несчастный снова погрузился в адскую боль и ужас. Как он мечтал о смерти!

…А потом он поднял ввалившиеся глаза и, глядя Франциску в лицо, заговорил.

Екатерина, закрывшись в своих покоях, металась из угла в угол и не находила себе места от ужаса. Они пытают графа Монтекукули! Что он скажет? Наверняка, не выдержав страшных мучений, назовет ее имя. А если они возьмут Космо и Лоренцо? Братья не вынесут даже начала пытки. Палачи вырвут у них признание сразу же… впрочем, как и из графа.

А потом предъявят обвинение ей. Вся страна только того и ждет. Но что они сделают с герцогиней, которая организовала убийство?

Ах, какой глупец этот Себастьян! Неужели он думал, что отравит дофина и никто не призовет его к ответу? А ведь она не хотела, чтобы он убивал. Не хотела — и вовсе не преступный замысел руководил ею, когда она заговорила с ним о родной Италии. Он неправильно понял ее. Глупец! Думал, что так легко убрать наследника престола.

Но теперь… не надо забывать, она супруга дофина. И если для нее все кончится благополучно, обязательно станет королевой Франции. Невероятно? Мечта сбывается. Но разве думала она, что все будет именно так?

Ее уже подозревают, конечно. Бывшая герцогиня — жена дофина! Таинственная смерть старшего королевского сына! О ней говорят, на нее смотрят и ждут только той минуты, когда она будет наконец объявлена убийцей.

Что они сделают с ней? Конечно, выдворят из Франции. Кто же захочет держать в своей стране убийцу наследника престола?

О Себастьян! Боже, какой глупец! Сколько напрасных усилий, напрасных мук? Что теперь будет с ним? Что будет с ней?

Весь двор собрался посмотреть на захватывающее зрелище. Присутствовала вся французская знать. Для зрителей соорудили трибуны. Королевский шатер был покрыт золотистой парчой.

Екатерина сидела в своей комнате, прислушиваясь к крикам за окном. На ней было роскошное платье, расшитое жемчугом и украшенное рубинами. А лицо даже в лучах дневного света казалось мертвенно-бледным. Она очень изменилась за последнее время; позади были страшные минуты ожидания, мучительных сомнений. Все это не могло не отразиться на ней. Но надо взять себя в руки. Никто ничего не заметит.

Сами святые, видимо, хранили Екатерину де Медичи. Истерзанный пытками Себастьян придумал превосходную легенду, в которую не так трудно было поверить, и тем самым спас свою герцогиню. Он сказал королю и палачам, что получил инструкции от двух испанских генералов; он даже назвал их имена, правильно рассудив, что проверить его слова практически невозможно. Он также сказал, что собирался отравить всех сыновей короля, а потом и самого Франциска. Отличный ход! Граф оказался не таким уж глупцом.

Но французы все еще думают, что она причастна к смерти дофина. Итальянка… Для них ее национальность — серьезная улика. Она это знала. Но я не виновата, твердила про себя Екатерина. Я и не думала убивать бедного Франциска.

Послышался звук фанфар. В комнату вошел Генрих. На официальных церемониях он должен был находиться рядом с женой. Выглядел он великолепно в своем сверкающем наряде, но лицо его было хмурым, и Екатерина сразу почувствовала, что он встревожен.

— По стране ходят кое-какие слухи, — сказал он и с неприязнью взглянул на жену. — Если бы мой брат был жив! — продолжил он с глубокой печалью в голосе. — Ну почему они хотят уничтожить нашу семью?

Екатерина нетерпеливо шагнула к нему и коснулась его руки.

— Никто не знает, что ждет нас завтра, — сказала она.

— Все говорят, что итальянцы лгут, — произнес Генрих, не глядя на нее.

— Всегда что-нибудь говорят…

— Зря отец устроил этот спектакль. Хоть бы нас избавил от этого.

— Почему?

Генрих повернулся к ней и взглянул в ее темные глаза, блеск которых показался ему странным и подозрительным. Сегодня он чувствовал к ней отвращение большее, чем когда-либо. Он думал, что привыкнет к ней, и уже действительно начал привыкать Но после таинственной смерти брата что-то изменилось. Ему не хотелось даже смотреть на нее. Да еще эти слухи. О его ясене говорили в Париже, Лионе, во всей Франции. Это было невыносимо. А сама она казалась ему чужой, непонятной. Спокойная и сдержанная в обществе, она становилась совсем другим человеком, когда была наедине с ним. И вот сейчас… Им предстояло увидеть ужасное зрелище — страшную казнь человека, а она не сводит с мужа сверкающих глаз, ухватившись за его рукав дрожащими пальцами. Он не мог понять ее. Он только знал, что, когда она рядом, у него появляется непреодолимое желание бежать — бежать от этих умоляющих глаз, цепких рук, влажных, горячих губ.

— Почему? — раздраженно переспросил он. — И вы еще спрашиваете? Мы оба получили слишком много со смертью моего брата. Если бы он остался жив, я по-прежнему был бы герцогом, а вы — герцогиней. А теперь… мы стали наследниками престола, и когда-нибудь, если нас, конечно, тоже не отравят, будем править Францией.

Она ответила ему тихим, срывающимся от волнения голосом, каким всегда старалась разговаривать с ним:

— Я знаю, наступит день, и мой супруг станет великим королем… величайшим королем в истории Франции.

— Ваш супруг был бы счастлив, если бы трон принадлежал ему по рождению, а не достался такой ценой…

Генрих резко отвернулся, испугавшись вдруг одной мысли. Что, если все разговоры о ней — правда? Он с ужасом почувствовал, что может поверить сплетням.

— Поторопитесь, — холодно сказал он. — Если мы опоздаем, отец рассердится.

Они заняли место в королевском шатре. Екатерина знала, что все взоры устремлены на нее. Ей даже казалось, что она слышит перешептыванья придворных.

Диана сидела в свите королевы, гордая, недоступная, пугающе прекрасная. Екатерина была готова разрыдаться от отчаяния и бессилия.

Она придвинулась ближе к Генриху. Что это? Ей показалось, или он действительно отодвинулся от нее? А Генрих не отрываясь смотрел на Диану преданными, влюбленными глазами, какими должен был смотреть на свою супругу.

Ненавижу ее! — в отчаянии подумала Екатерина. Господи! Как я ее ненавижу! Помоги мне… помоги мне ее уничтожить. Пошли ей болезнь, страдания… Убей ее, и тогда тот, кого я люблю, будем моим. Я хочу быть королевой и любимой женой. Если это случится, я стану самым добродетельным человеком. Я никогда не согрешу, я буду вести праведную жизнь, не поддамся никаким искушениям. Господи, помоги мне!

Опять зазвучали фанфары, и все встали со своих мест, приветствуя короля и королеву.

Франциск выглядел усталым. Он очень переживал смерть сына и не вполне удачную военную кампанию, в результате которой сильно пострадали многие города и селения Прованса. Екатерина, глядя на него, молилась, чтобы он не придал серьезного значения разговорам придворных о ее причастности к убийству дофина.

Она откинулась на спинку кресла и замерла. Связанного узника вывезли на площадь. Неужели это тот красавец Монтекукули, которого она знала? Не может быть! Себастьян не мог идти — ноги его были изуродованы колодками. Лицо, когда-то красивого матового оттенка, пожелтело и сморщилось. За несколько недель несчастный превратился в старика.

Но Екатерина сразу заметила, что граф старается сохранить достоинство. Истерзанный, изуродованный, он высоко держал голову, гордо глядя на собравшихся. Екатерина вздохнула с облегчением — она не ошиблась в своем выборе.

Себастьян знал, какая ужасная смерть его ожидает. Но он уже смирился — наверное, чувствовал, что самые страшные мучения остались позади. Четыре человека вывели четырех разгоряченных лошадей. Сопровождающие едва сдерживали нетерпеливых животных. Екатерина вдруг вспомнила дворец Медичи во Флоренции; как сидела она вместе с тетей и кардиналом и наблюдала предсмертную агонию преданного друга. Тогда ей удалось скрыть свои переживания, а это было очень важно. Сегодня же от умения владеть собой зависело все ее будущее.

Ноги и руки графа привязали к лошадям. Наступила последняя минута его жизни… Зрители замерли в ожидании… Молоденькие девушки привстали со своих мест, не сводя широко открытых глаз с приговоренного; мужчины затаили дыхание.

Неожиданно громко раздались звуки фанфар. Испуганные лошади бросились в разные стороны. В воздухе повис нечеловеческий крик, а потом наступила страшная тишина, нарушаемая лишь топотом лошадиных копыт. Екатерина, сжав губы, смотрела, как несутся по полю четыре лошади, волочащие за собой окровавленные останки графа Себастьяна де Монтекукули.

Она спасена. Теперь Монтекукули не сможет выдать ее. Дофин мертв, место наследника занял Генрих, а перед его итальянской супругой открылась дорога к французскому престолу.

ДИТЯ ЛЮБВИ

Из всех женщин, присутствовавших при казни, трое знали наверняка, что отныне жизнь их коренным образом изменится.

Анна де Этамп покидала королевский шатер, тревожась за себя и свое будущее. В течение десяти лет король Франции подчинялся ей, а значит, в ее власти находилась и вся страна. Не было во Франции человека, имевшего больший вес, чем она. Даже Монморанси и кардинал Лотарингский, желая чего-либо добиться от короля, должны были сначала заручиться поддержкой герцогини Этампской. Она была красивейшей женщиной двора и при этом отличалась незаурядным умом. Франциск называл ее самой красивой умницей и самой умной красавицей. А теперь великая герцогиня поняла, что в любой момент может потерять свою безграничную власть. Слишком уязвимым стал ее король…

Король и новый дофин не имели между собой ничего общего — так отличаться друг от друга могут только французы. И лишь в одном они были похожи. Франциск всю свою жизнь находился под женским влиянием. Женщины фактически управляли им, хотя делали это так умело, что Франциск ничего не замечал. В юности рядом с ним постоянно была мать и сестра, потом появилась мадам де Шатобриан, а позже Анна. Все четыре женщины отличались одним ценным качеством — они были умны. Если бы не это, Франциск не стал бы терпеть постоянную опеку над собой. У Генриха все складывалось не так гладко. В детстве у него не было любящих родителей или сестры — была испанская тюрьма и насмешки надзирателей. Но вот женщина появилась и в его жизни — и появилась отнюдь не случайно. Она обладала всеми теми качествами, которые так привлекали его отца — умом и красотой. И влияние ее на Генриха было огромным.

Ненависть, которую питали друг к другу Диана и Анна, превосходила все, что могло быть порождено ревностью. Они обе были слишком умны, чтобы думать о том, кто из них красивее. Правда, это не касалось тех случаев, когда красота становилась оружием в борьбе sa власть, желанную для обеих.

По сравнению с Дианой Анна была более образованной женщиной. Она общалась с придворными писателями, художниками и так же, как они, интересовалась новой верой, которая начала распространяться по всей Европе. Анна была страстным защитником Реформации и во Франции имела много сторонников. Ее поддерживали, например, все женщины из свиты короля (а они были очень влиятельными дамами), ее дядя, кардинал Мелен-ский, и адмирал Шабо де Брион. Адмирал был не только ее идеологическим сторонником, но и близким другом. Анна, всегда выступавшая за равенство полов, не считала себя обязанной сохранять верность Франциску, тем более что сам король никогда не отличался этим качеством.

Диана, ярая противница реформаторской церкви, поклялась до конца бороться с новым религиозным движением. Монморанси, близкий друг Генриха, придерживался ее взглядов. Поддерживал Диану и кардинал Лотарингии, а также его племянники — очень энергичные молодые люди, сыновья герцога Гизского: Франциск, Карл и Клод. С такими покровителями Диана могла чувствовать себя достаточно уверенно, даже имея противника в лице самой влиятельной женщины двора.

Анна осознавала серьезность своего положения и не переставала думать о том, кто надоумил графа Монтекукули подсыпать яда дофину. Но выход у нее был один — ждать и при первой же возможности уничтожить соперницу. Дофин молод, его любовница стара, а жена не лишена обаяния.

И все-таки Анна не могла не отдавать себе отчета в том, что власть ее начинает ослабевать.

Когда Екатерина в сопровождении Генриха вернулась в свои покои, она тоже думала о грядущих переменах в ее жизни. Лицо ее было совершенно спокойным. Сцена казни, конечно, произвела на нее глубокое впечатление, но она умело скрывала свои эмоции. Генрих выглядел подавленным. Ему и раньше доводилось видеть смерть не менее страшную, но такого потрясения он не испытывал никогда. Особенно мучительным было сознание того, как много он получил со смертью брата.

Оставшись наедине с мужем, Екатерина с облегчением сказала:

— Как я рада, что все уже закончилось.

Он ничего не ответил, подошел к окну и уставился на аллеи дворцового сада.

Конечно, думала Екатерина, он тоже рад. Недавно был герцог, а теперь дофин. Вот она, королевская корона, — рядом.

Она подошла к нему и дотронулась до его руки. Генрих не шелохнулся.

— Виновный понес наказание, и мы должны постараться забыть обо всем.

Генрих повернулся к ней и посмотрел ей в глаза.

— А я не могу забыть. Он мой брат. Мы были вместе… в тюрьме. Мы любили друг друга. Я никогда не смогу забыть его.

Губы его задрожали, и Екатерина, увидев, что он немного смягчился при воспоминании о родном человеке, решила этим немедленно воспользоваться.

— О Генрих, я знаю, он был вашим любимым братом. Но вам вовсе не следует так убиваться. У вас впереди жизнь. Ваша супруга люби г вас и очень хочет… чтобы и вы любили ее.

Она сразу поняла, что допустила ошибку.

Генрих отстранился и твердо сказал:

— Я узнаю, кто убил его.

Екатерина вздрогнула, и он заметил это — быстро подошел к двери, будто желая отойти от нее подальше. Находясь рядом с вей, он не мог отделаться от своих ужасных подозрений.

— Генрих! Генрих! Куда же вы?

Она знала, куда он идет. Знала и то, что сдержанность — единственное ее оружие. Но уже не владела собой.

— Полагаю, я не должен отчитываться перед вами, — холодно сказал он.

— Вы идете к ней… опять к ней. Вы покидаете супругу в такой день… и идете развлекаться со своей любовницей.

Генрих начал медленно краснеть, глаза его потемнели.

— Вы забываетесь, — произнес он. — Я говорил, что мадам де Пуатье мне не любовница. Она мой лучший друг, чья рассудительность и здравый смысл помогают мне не обращать внимания на чьи-либо вульгарные выходки.

Диана, покинув королевский шатер в сопровождении своей свиты, размышляла о том, какое высокое положение займет она теперь при дворе.

Вернувшись в свои апартаменты, она велела служанкам помолиться о душе казненного графа и сама встала на колени рядом с ними. А когда молитва закончилась, попросила их помочь ей раздеться, объяснив, что после такого ужасного зрелища она неважно себя чувствует и хочет немного отдохнуть.

— Принеси мне, пожалуйста, подушку, Тереза. Спасибо. — Она всегда обращалась к ним вежливо и знала, что они по-настоящему любили бы ее, если бы не боялись, считая свою госпожу колдуньей. — Укрой меня пледом, Аннетта. И пожалуйста, последи за тем, чтобы меня не беспокоили.

Женщины нерешительно переглянулись.

— Что такое? — спросила Диана, разглядывая свои белые, унизанные перстнями пальцы. На указательном пальце ее правой руки сверкал огромный рубин — подарок Генриха.

— А если придет монсеньор герцог Орлеанский, мадам?

Диана в удивлении подняла брови. Щеки Аннетты заполыхали.

— Извините, мадам, — пробормотала она. — Я хотела сказать, монсеньор дофин.

— Если придет дофин, вы сможете войти и сообщить мне об этом. И тогда я скажу, приму его или нет. А всем остальным говорите, что я отдыхаю и просила не беспокоить.

Служанки ушли. Диана с улыбкой представила, как они обсуждают ее, недоумевая, почему она не изменила своего отношения к любовнику теперь, когда он стал наследником престола.

Герцогиня Этампская, эта наглая шлюха, будет изгнана со двора; она заплатит за все обиды, нанесенные Диане де Пуатье.

Кто же заставил Монтекукули отравить молодого Франциска? Действительно ли граф получил такой приказ от испанских генералов? Вполне возможно. Правда, многие думают, что в этом деле замешана молодая жена Генриха. Но французы готовы обвинить любого итальянца или итальянку, даже маленькую безобидную девочку. Просто наслушались историй про Италию и думают, что там все отравители и убийцы.

Негромкий стук в дверь прервал ее мысли.

— Госпожа, пришел монсеньор дофин.

— Попросите его ко мне через пять минут.

Служанки были в недоумении. Как она принимает дофина? Разве можно заставлять его ждать?

Диана взяла зеркало и взглянула на себя. Неотразимая красота. Неудивительно, что ее считают колдуньей. Ни тени усталости на лице, кожа свежа, как всегда, темные глаза ярко сверкают.

Она откинула назад длинные волосы и отложила зеркало.

Открылась дверь; в комнату вошел Генрих.

Он подошел к кровати и опустился на колени.

— Дорогой, — нежно сказала Диана.

Генрих принялся страстно целовать ее руки. Это был уже не тот тихий мальчик. Это был настоящий, нетерпеливый любовник. Но даже сейчас, когда он поднялся на такую высоту, Диана осталась его богиней.

Генрих встал с колен и присел на кровать. Диана взяла его лицо обеими руками и поцеловала.

— Теперь вы дофин, — сказала она, — но не забывайте, что вы мой Генрих.

— Дофин… Разве это что-нибудь значит? Для меня великое счастье слышать, что я по-прежнему ваш.

Она от души рассмеялась.

— Ну что ж, я научила вас галантности.

Генрих прильнул к ней и неловко уткнулся лицом в белый атлас ее платья, на сей раз напомнив Диане того неуклюжего юношу, каким он был совсем недавно.

Наступила короткая пауза, а потом Генрих сказал:

— Диана, кто научил этого молодого человека убить моего брата? Я до сих пор не могу прийти в себя.

— Генрих, — прошептала Диана, — не нужно об этом думать.

Он поднял голову и просто сказал:

— Есть люди, которым это было выгодно. Я, например.

— Обещайте мне, любовь моя, — умоляюще прошептала Диана, — что не притронетесь ни к пище, ни к вину… пока не дадите их отведать слугам.

К весне следующего года разговоры о смерти дофина почти прекратились. Один из испанских генералов, чье имя назвал Монтекукули, погиб на войне, так и не узнав, в чем его обвиняли. Другой же заявил, что эти обвинения нелепы. Долгое время во Франции спорили о том, как привлечь виновных к ответственности, но в конце концов забыли и об этом. Испании до случившегося не было дела, и французам пришлось отступиться. А король, понимая, что никакие разговоры не вернут Франциска к жизни, решил больше не вспоминать о той трагедии.

Тем не менее Екатерина знала, что в стране все еще обсуждали «итальянскую мадам» — так ее назвали во Франции — и считали ее причастной к убийству дофина, которое открыло ее супругу дорогу к трону.

О многом Екатерине рассказывала Магдалена, которая уже давно шпионила при дворе. Бедная, глупая Магдалена! Она боялась свою хозяйку, потому что, находясь рядом с ней, видела то, что другие не замечали. Хозяйка полностью подчиняла ее своей воле — завораживала, подобно змее, что гипнотизирует жертву холодным немигающим взглядом. Екатерина иногда давала ей совершенно немыслимые поручения, направляла бедняжку в самые неожиданные места. Так, однажды Магдалене было приказано спрятаться в комнате мадам де Пуатье перед тем, как туда пришел Генрих, а потом сообщить хозяйке все, что она увидит и услышит. Девушка очень боялась, что ее обнаружат. Она и представить себе не могла, что будет с ней, если дофин или Диана найдут ее в шкафу, где ей пришлось затаиться. Магдалена каждый раз с ужасом ждала нового приказания. Она не знала, что именно так пугает ее в Екатерине. Возможно, она чувствовала какую-то смутную угрозу, что скрывалась за. улыбкой и хорошими манерами дофины, за ее скромным поведением. Да, за всем этим была ее страстная любовь к дофину и непреодолимое желание узнать то, что происходит за ее спиной. За улыбкой скрывалось коварство, за скромностью — оскорбление собственного достоинства. Магдалена знала, как обманчив был внешний облик хозяйки. Знала и боялась ее. Она часто вспоминала, с каким странным блеском в глазах Екатерина выслушивала ее рассказ о том, что ей пришлось услышать и увидеть, сидя в шкафу мадам де Пуатье; как заставляла она повторять все интимные подробности того свидания; как молчала и лишь сжимала губы, будто получая какое-то противоестественное удовольствие от услышанного. Все это казалось Магдалене страшным, непонятным, и всякий раз, думая о своей хозяйке, она украдкой осеняла себя крестом.

Екатерину радовало отсутствие дофина при дворе.

Генрих был в Пьемонте. Французы заняли провинцию Артуа. Все ликовали по поводу успешной военной кампании. Король объявил, что война закончена, расформировал армию, оставив лишь один гарнизон в Пьемонте, который поручил заботам Монморанси и Генриха, а сам вернулся в Париж, где в его честь был устроен пышный прием.

Прошло лето. Осенью замок Фонтенбло становился самым чудесным местом во всей Франции. Франциск находил какое-то умиротворение в этом замке, среди его скульптур и картин. В промежутках между пиршествами и любовными свиданиями он с удовольствием и подолгу созерцал произведения итальянских мастеров, среди которых были «Джоконда» Леонардо, «Леда» Микеланджело и тициановская «Магдалина». Затем король на время оставлял шедевры искусства и предавался развлечениям. Комедии и маскарады сменялись балами и щедрыми пиршествами. А иногда он отправлялся на прогулку верхом в лес и проводил несколько дней в обществе лучших женщин двора.

Екатерина сохраняла видимость спокойствия. На прогулках она старалась держаться ближе к королю. А он любил показывать ей шедевры своего замка и обсуждать с ней их достоинства.

Она постоянно думала о Генрихе, мечтала о встрече; радуясь тому, что он уехал в Пьемонт — и значит, долгое время не увидит Диану, — она с нетерпением ждала его возвращения.

Однажды Магдалена поделилась с ней новостью, услышав которую Екатерина со злостью подумала, что лучше бы ей вообще ни о чем не знать.

— Госпожа! Говорят, дофин влюбился в молоденькую итальянку… Дочь пьемонтского торговца. Она совсем юная и, говорят, очень хороша собой. Он так часто встречался с ней, что…

Екатерина сжала руку Магдалены, глаза ее потемнели.

— Ну! Продолжай, Магдалена. Что?

— Говорят, что у них будет ребенок и что дофин и его новая возлюбленная очень рады этому.

Екатерина отпустила руку девушки и подошла к окну. Она не хотела, чтобы Магдалена видела слезы, которые были готовы брызнуть из ее глаз. Магдалена должна думать, что ее хозяйка сильная женщина — при необходимости жестокая, но всегда сильная. Итак, он влюбился! И весь двор обсуждает эту новость, радуется новому скандалу. А для нее — очередной болезненный удар. Он наконец-таки бросил свою старую любовницу, но отнюдь не ради супруги, которая любит его больше всех на свете и так, что при одной мысли о нем теряет все свое завидное самообладание. Какое унижение! Неужели ей придется всю жизнь мучиться? Ведь эта девушка тоже итальянка. Молодая Моложе ее! Дочь какого-то пьемонтского торговца! А Екатерина — из флорентийского рода Медичи, будущая королева. И все-таки он любит не ее, и не у нее родится его ребенок.

Она закрыла глаза, изо всех сил стараясь не расплакаться.

Магдалена смущенно пробормотала:

— Я думала… что вам это нужно знать. Надеюсь, я поступила правильно?

— Разве я не говорила тебе, что ты должна сообщать мне все, что слышишь вокруг? Не скрывай ничего. Что еще говорят при дворе о моем супруге и его новой любовнице?

— Я… я не знаю.

— Не бойся, Магдалена. Я не люблю, когда от меня скрывают правду.

— Люди смеются над вдовой сенешаля.

Екатерина вдруг разразилась громким хохотом, но тут же взяла себя в руки.

— Ну? Ну?

— Правда, некоторые говорят, что она никогда не была его любовницей, а просто заботилась о нем… как мать… дескать, мадам де Пуатье была его лучшим другом и советчиком, а поэтому случившееся не должно изменить их отношений.

Екатерина приблизилась к Магдалене и тихо сказала:

— Но мы-то знаем, что дело обстоит иначе, правда же? А те, кто рассуждает так, не сидели в шкафу и не были свидетелями их истинных отношений.

Магдалену обдало жаром, и она попятилась назад. Этот громкий смех, эта грубость, которая никогда не проявлялась на людях, уступая место скромности и даже застенчивости, пугали бедную девушку не меньше, чем другие странности ее хозяйки.

— Я бы никогда не сделала этого, если бы вы не приказали мне, госпожа, — сказала она.

— Запомни, Магдалена! Выполняя мои приказания, ты работаешь на себя. Если бы тебя обнаружили там… в шкафу, у тебя, несомненно, было бы что рассказать придворным. Думаю, когда дофин вернется из Пьемонта, тебе придется спрятаться в шкафу еще раз.

Екатерина снова рассмеялась и, потрепав девушку по щеке, продолжила:

— Не бойся, дитя мое. Будешь работать хорошо — и я награжу тебя. Останешься со мной. Возвращаться во Францию тебе не стоит. А теперь расскажи, что говорят обо мне.

Магдалена проглотила слюну и, потупившись, тихо сказала:

— Удивляются, что у любовницы — простой девушки — будет ребенок, а у жены детей нет.

— Что еще?

— Говорят, что он неравнодушен к итальянским…

— Купчихам, да? И что такие симпатии ему привила его супруга?

Магдалена кивнула.

— Значит, смеются не над супругой дофина, а над Дианой?

— Герцогиня Этампская довольна. Намечается пышный бал в честь короля, — быстро сказала Магдалена, чтобы отвлечь внимание Екатерины.

— Бал в честь пьемонтской красотки, — уточнила Екатерина и снова рассмеялась.

Но когда Магдалена ушла, Екатерина не смогла сдержать слез. Они закапали у нее из глав, и ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы прийти в себя. Ту девушку звали Филиппа. Екатерина слышала это имя в разговорах придворных, но не знала, почему они постоянно упоминают его. Она попыталась представить себе, как упругие губы Генриха целуют это лицо, должно быть, красивое — смуглое, нежное, как у всех итальянок. Южная любовь нетерпелива, страстна и требовательна.

Какая жестокая штука жизнь! Особенно больно было осознавать, что любовницей мужа стала итальянка, и такая молодая.

Но на маскараде, несмотря на шепот придворных, двусмысленные взгляды и жесты, ей стало легче. Измена Генриха, подумала она, это трагедия для Дианы, а не для меня.

Генрих возвращался в Париж.

Екатерина выглядела прекрасно. Запах духов, специально изготовленных для нее братьями Руджери, придавал ей какую-то таинственность. Сердце ее радостно забилось, когда послышался звук рожков, извещающих о прибытии дофина в столицу.

Сгорая от нетерпения, она стала спускаться во двор Бастилии, где король будет встречать дофина. По случаю этой торжественной церемонии стены были увешаны прекрасными гобеленами, в зале горели тысячи факелов.

Франциск, обожавший подобные развлечения, повеселел.

Генрих появился под звуки торжественного туша. Он сразу подошел к королю, тот тепло обнял его и поцеловал. Затем дофин поклонился королеве.

— А вот, — сказал Франциск, обняв одной рукой Екатерину и выводя ее вперед, — наша дорогая дочь и ваша любимая супруга, которая, надо сказать, все это время жила только ожиданием вашего приезда.

Екатерина с сильно бьющимся сердцем взглянула на мужа. Генрих холодно обнял ее, и она поняла, что он не рад встрече.

— Генрих, — нежно прошептала Екатерина, так тихо, что никто, кроме него, не мог услышать ее.

Но он ничего не ответил, отступил назад, чтобы поприветствовать остальных придворных. Они выходили вперед, преклоняли колена и целовали руку своего будущего правителя.

Наступила очередь мадам де Пуатье.

Диана была необычайно хороша. Екатерине показалось, что она еще никогда не видела ее такой красивой. Черное с белым платье было усыпано жемчугом; жемчужины украшали и ее роскошные черные волосы. Невозмутимая и самоуверенная, она ничем не выдала себя, хотя знала, какой повышенный интерес вызывает у окружающих.

Но если Диана внешне сохраняла спокойствие, у дофина все чувства отразились на лице. Он вспыхнул, глаза его засияли прежней любовью. Но нельзя было не заметить в них и нового выражения — мучительной боли, раскаяния и стыда. По залу прошел легкий смешок, но король обвел придворных грозным взглядом, и наступила тишина. Впрочем, в душе король и сам смеялся над незадачливым любовником. «Чем не отставной супруг?» — подумал Франциск.

Диана встала, улыбаясь, сказала несколько обычных приветственных слов, а потом повернулась к старшему сыну герцога де Гиза. Генрих следил за ней глазами, полными отчаяния.

Когда король пригласил сына сесть рядом с собой, чтобы обсудить с ним военные дела, все поняли, комедия окончена.

На пиру Генрих согласно этикету сидел рядом с женой, а Диана — в свите королевы. Но все, и Екатерина прежде других, заметили, что взгляд Генриха устремлен на величавую фигуру женщины в черно-белом платье, а сама Диана невозмутимо болтает с королевой и придворными дамами.

После торжественного пышного застолья Диана избегала дофина и старалась держаться ближе к своим покровителям — сыновьям герцога Гизского.

Екатерина незаметно покинула бал и, поднявшись в свою комнату, позвала Магдалену. Девушка дрожала от страха. Как она боялась возвращения дофина! И теперь сразу поняла, что от нее хотят.

— Иди в комнату Дианы, — сверкнув глазами, сказала смертельно бледная Екатерина. — Только смотри, хорошенько спрячься. Я хочу знать обо всем, что произойдет между ними.

Диана покинула бал, и Генрих почти сразу же последовал за ней.

Когда она вернулась в свою комнату, женщины хотели помочь ей раздеться.

— Пока не надо, Мария. Я думаю, ко мне придут, — безмятежно улыбнулась она.

И сразу же раздался стук в дверь.

— Мария, если это дофин, скажи, что я приму его. Проводи его ко мне, а потом оставьте нас наедине.

Генрих робко вошел в комнату, и Диане вдруг показалось, что она увидела того стеснительного мальчика, с которым когда-то встретилась в саду и разговаривала о лошадях.

С очаровательной улыбкой она протянула ему навстречу обе руки. Все служанки молча вышли и закрыли за собой дверь.

— Я счастлива, что вы вернулись, — сказала Диана.

— А я… я в отчаянии, — ответил он.

— Генрих, встаньте, пожалуйста. Это я должна преклонять колена перед вами. Идите сюда, сядьте рядом со мной, как прежде, и расскажите, что стряслось с вами.

— Вы знаете…

— Вы переживаете из-за этой итальянки из Пьемонта?

— Все это правда, Диана, — воскликнул Генрих. — Все, что говорят, — правда. Ума не приложу, как это со мной случилось. Видно, бес попутал.

— Пожалуйста, не мучайте себя. Вы любите эту девушку?

— Люблю? На свете есть только одна женщина, которую я люблю и буду любить всю жизнь. Но я был слишком одинок, слишком скучал по вам. А ее волосы такие же черные и волнистые, как ваши. Диана, вас там не было, и в ней я увидел вашу тень…

Она улыбнулась. Глядя на нее, он не представлял, как у него хватило дерзости сравнивать ту итальянку с этой женщиной. На всей земле нет Диане равных…

— Дорогой мой, — сказала Диана тихим ласковым голосом, — не надо грустить. Вы уезжали, а теперь вернулись. Для меня это большая радость.

— Вы простите меня? — умоляюще спросил он. — Поймете? Это была мимолетная прихоть. Сам не знаю, как все получилось.

— Я всегда верила в вас. Нам с вами суждена только одна любовь, лишь одна. — Она обняла его. — Не будем говорить о прощении. Пусть завистники сплетничают, пусть веселятся. Герцогиня Этампская, например…

— Я ненавижу ее! Как она осмеливается унижать вас? А себя я презираю — за то, что дал повод всем этим разговорам. Лучше бы меня убили!

Диана нежно поцеловала его — как делала это в начале их отношений. Генрих любил ее по-настоящему сильно и страстно. Она же скорее испытывала к нему материнские чувства.

— Тогда бы я осталась совсем одна. Знаете, Генрих… единственное, чего я не перенесу… это если вы когда-нибудь не вернетесь ко мне.

Они снова обнялись.

— Диана, значит, вы простили меня? Простили?

— Здесь и прощать-то нечего. Я всегда знала, да и вы мне сейчас объяснили, насколько несерьезным было ваше увлечение. Вы были одиноки, а она оказалась рядом, хорошенькая девушка, которая вам понравилась и отвлекла от грустных мыслей. Я даже благодарна ей за то, что она на время сделала вас счастливым. Кстати, Генрих… Вы не хотите перевезти ее сюда, в Париж?

— Нет! Нет!

— Вы больше не любите ее?

— Я люблю только одну женщину. И всегда буду любить…

— И вас больше не тянет к ней?

— Когда все произошло, я понял, что не хочу даже видеть ее. О Диана, вы моя единственная любовь. Неужели мы не сможем забыть то, что случилось?

— Не сможем. Ведь я слышала, будет ребенок.

Он густо покраснел. Диана рассмеялась.

— Вот вы и опять забыли о своем положении. Этот ребенок будет сыном или дочерью короля. Помните об этом.

— Мне очень стыдно. А вы… вы такая замечательная. Только вы могли простить мой ужасный проступок, мою слабость, мою глупость. Когда вы рядом, я счастлив, несмотря на то, что сам все испортил своей изменой.

Глаза Дианы заблестели. Она улыбнулась, с удовольствием подумав о том, что при дворе очень скоро поймут, насколько поспешными были недавние насмешки над ней. Да, теперь все увидят, что она Генриху не просто любовница, а близкий друг, самый важный человек в его жизни, его настоящая любовь.

Дорогой, — сказала Диана, — ребенку нужно дать соответствующее воспитание.

— Вот именно! Соответствующее его низкому положению.

— Это ваш ребенок. Вот что для меня главное. Генрих, я прошу вашего разрешения заняться им. Когда он родится, мне бы хотелось, чтобы его привезли во Францию. Я хочу сама проследить за его воспитанием.

— Диана, вы необыкновенная женщина.

Екатерина увидела своего мужа только на следующий день. Магдалене удалось незаметно покинуть комнату Дианы, когда любовники спали. Екатерина узнала обо всем, что произошло между ними.

Всю ночь она беззвучно проплакала в своей постели. Она знала, что надеяться не на что. Эта колдунья лишь улыбнулась ему, и он вновь оказался в ее власти.

Генрих появился ближе к вечеру в приподнятом настроении, с гордо поднятой головой — любовник, получивший прощение за мелкий грешок. В его одежде преобладали черные и белые тона, столь любимые Дианой.

Весь двор восхищался вдовой сенешаля. Екатерина вся кипела от ненависти. Герцогиня Этампская была разочарована, более того, тревога не покидала ее.

Когда родился ребенок — девочка, — Диана выполнила свое обещание и взяла ее в Париж, создав все условия для воспитания.

К удивлению и удовольствию многих, вдова великого сенешаля дала дочери Генриха имя — Диана.

ОТЧАЯНИЕ

В замке Лош царила напряженная обстановка. Это ощущали все — от Анны де Этамп до последней посудомойки. Диана не сомневалась в своей фортуне. Она уже видела себя стоящей позади королевского трона. Однако и Екатерина, внешне скромная и сдержанная, почувствовала в себе новые силы.

В огромных дворцовых садах гудел ледяной декабрьский ветер, шел снег. Франциск слег, и многие считали, что он уже не встанет с постели.

Тревога охватила королевский двор и всю Францию. Причина была не только в болезни короля. Дофин с Карлом — герцогом Орлеанским, с Монморанси и еще несколькими знатными придворными отправился на юг, чтобы встретить прибывшего во Францию короля Испании Карла V. Болезнь Франциска и приезд его заклятого врага стали главными темами обсуждения при дворе. А по всей Франции — от Гавра до Марселя — шли разговоры о причинах этого беспрецедентного визита. Идея примириться с Карлом V принадлежала Анн де Монморанси, властному военачальнику и истинному католику. В связи с болезнью короля он взял бразды правления в свои руки и незамедлительно начал действовать. Порвав дружеские связи с Англией, Германией и Турцией, он убедил Франциска, что союз с Испанией поможет ему получить Милан, обещанный еще Клементом перед свадьбой Екатерины и Генриха. Монморанси знал, что Франциск при одном только упоминании о Милане готов согласиться на все. Карл V как раз отправился из Испании во Фландрию, где вспыхнул бунт. Лучшего повода для примирения нельзя было и придумать. Карлу предложили самый безопасный и быстрый путь — через Францию.

Генрих согласился поехать главным образом потому, что уважал своего друга Монморанси и во всем доверял ему. Но выглядел он мрачным — нелегко было встречать человека, в чьем плену ему пришлось провести четыре года.

Придворные собирались вокруг огромных каминов и вели бесконечные разговоры о прибытии испанского короля и возможной кончине Франциска Все были унылы и подавленны. Замок Лош, расположенный на вершине огромной скалы, считался одним из самых мрачных. Все знали о его сырых зловонных подземных темницах и пыточных камерах. Не было при дворе ни одного человека, который бы не мечтал поскорее вернуться в Фонтенбло. С болезнью короля прекратились пышные балы и другие развлечения. А молодые женщины, принятые королем в его свиту, вынуждены были теперь вместо веселых прогулок скучать по углам. Казалось, жизнь при дворе замерла надолго.

Екатерина сидела со всеми и, протянув руки к огню, слушала разговоры придворных.

Молодой Гай де Шабо, сын сеньора де Жарнака, веселый, отчаянный юноша, всему на свете предпочитавший похождения и предававшийся им с таким же самозабвением, с каким вояки, подобные Монморанси, относятся к своей службе, завел разговор с Кристианом де Нанси, начальником караульной службы, тоже довольно беспутным молодым человеком.

— Нашему королю, — сказал де Шабо, — следовало бы с большей осторожностью выбирать себе женщин. Ведь не кто иная, как мадам Лаферонье, заразила его.

— Вы правы, друг мой, — тихо ответил де Нанси. — Эта женщина тоже сейчас болеет.

— Враги нашего короля живут не только за границей, — продолжил де Шабо. — Любому ясно, что мужья и отцы тех красавиц, которых он соблазняет, не испытывают к нему такой же пылкой любви, как их жены и дочери. Я слышал, что это муж мадам Лаферонье подстроил дело так, что она заразила нашего короля.

— Вообще-то король болен уже много лет, — вставил де Нанси. — Похоже, это просто рецидив.

Они знали, что Екатерина слышит их. Но стоит ли волноваться? Эту серую мышку можно и не принимать во внимание.

К молодым людям подошла Анна де Этамп. Они сразу оживились. Ходили слухи, что оба были ее любовниками. Мужчины встали, поклонились и поцеловали протянутые им руки. Екатерина про себя усмехнулась тому, как они старались перещеголять друг друга в ухаживаниях. Анна подарила обоим многообещающую улыбку. Молодые люди считались самыми признанными красавцами при дворе, а Анна была неравнодушна к красивым мужчинам.

Анна выглядела превосходно, и только Екатерина могла заметить, что она немного встревожена.

Подошла Диана в сопровождении молодого Франциска де Гиза и поэта Маро. Вскоре к камину подсела принцесса Маргарита, дочь короля. Екатерина невольно оказалась в их компании.

Все старались вести себя непринужденно, но напряжение чувствовалось все сильнее. Так всегда бывало, когда вместе сходились главные соперницы двора, обе претендующие на роль негласной королевы.

Диана, неотразимая в своем черно-белом платье, с огромным рубином на пальце — подарком Генриха — держалась уверенно, стараясь создать образ восходящей звезды — будущей королевы. Но Анна, в голубом наряде, который так шел к ее глазам и изумительным белокурым волосам, выглядела лучше Дианы, а кроме того, была необыкновенно весела и раскованна. Заходящее светило, подумала Екатерина, часто кажется более величественным, чем то, которое начинает новый день.

— Галантные у вас кавалеры, — язвительно сказала Диана. — Как ни посмотришь, они всегда с вами.

— А как же! — дерзко ответила Анна. ~ Но некоторые, я вижу, завидуют…

— И совершенно напрасно! — воскликнула Диана. — Я всегда говорю, что герцогиня Этампская полностью заслуживает свою репутацию.

То же самое я думаю и о почтенной вдове великого сенешаля.

Назревал конфликт, который неминуемо разбил бы маленькую компанию на два непримиримых лагеря. А это уже опасно. Де Шабо поспешно перевел тему разговора в другое русло, заявив, что ему не терпится взглянуть на этого изверга короля Карла V.

— Странно, — сказала принцесса Маргарита, — что он приезжает сюда как гость моего отца, хотя когда-то держал его в плену. Да и мои братья побывали там… Нет, я не могу понять…

— Все это было слишком давно, — произнес Франциск. — О таких событиях нужно вовремя забывать.

— Да, — сказала Анна, — это случилось давно. Мадам де Пуатье лучше всех нас помнит те времена. Ведь она была женой и матерью уже тогда, когда я была еще совсем ребенком.

— Значит, вы уже тогда обладали непревзойденным талантом обольщения, — заметила Диана. — Помнится, в те времена мадам де Шатобриан ревновала вас к королю.

— Да, нелегко французам принимать на своей земле испанцев, — быстро сказал Франциск, — даже если они приезжают сюда как друзья.

— Испанцам еще труднее встречаться с нами, — вставил поэт Маро.

— Скорей бы уж они прибыли. Так тоскливы дни ожидания! — весело сказала Анна, но в душе у нее все кипело. Диана своей дерзостью и самоуверенностью всегда выводила ее из себя, напоминая о том, что дни ее безграничной власти сочтены.

— Я думала, что герцогиня Этампская никогда не скучает — ни днем, ни ночью, — спокойно заметила Диана.

— Да, это правда. Я создана для радостей жизни. Но хотелось бы посмотреть на гостей, на всемогущего Карла, — сказала Анна и, заметив Екатерину, добавила: — Да и наша будущая королева, наверное, ждет не дождется своего мужа. Ведь правда же, мадам?

Екатерина пожала плечами.

— Стыд и позор! — воскликнула Анна. — И это называется верная жена?

Екатерина не знала, что на нее нашло. Во время разговора она как раз думала о Генрихе, но при этом не переставала следить за словесной перепалкой, в которой ее главная соперница явно одерживала верх над Анной. И вот в какой-то момент самообладание изменило ей. Ненависть и злоба вырвались наружу. Она неестественно громко рассмеялась, а потом резко сказала:

— Верная жена? А почему это я должна быть верной? Спросите мадам де Пуатье, с кем она проводит все дни и ночи.

Радости Анны не было предела. Многие из присутствующих понимающе улыбнулись. Юной Медичи удалось поставить Диану в неловкое положение, чего так безуспешно добивалась Анна.

Диана не смогла скрыть досады. Лицо ее покрылось легким румянцем. Она очень не любила, когда упоминали о ее романе с дофином. Ей хотелось, чтобы все думали, будто Генрих питает к ней платонические чувства.

Анна весело хихикнула.

— Полагаю, нам следует утешить бедную покинутую жену. — Она подошла к Екатерине и положила ей руку на плечо. — Бедняжка! Мне так жаль вас. Ну ничего, он вернется к вам. Вы послушны и очаровательны, а главное — молоды!

— Очень сожалею, мадам, — сказала Диана, — что вы чувствуете себя покинутой. Когда дофин вернется, может быть, мне удастся уговорить его больше времени проводить с вами.

Екатерина знала, что допустила ошибку. Теперь, когда Диана поняла, что супруга дофина вовсе не так безвольна, как казалось прежде, она будет думать, как избавиться от нее. Екатерина долгое время не показывала характера. И Диана мирилась с существованием этой итальянской девочки, потому что была уверена — с ней можно не считаться. Но никто еще не наносил ей оскорбления безнаказанно.

Генрих вернулся в Лош, и Екатерина совсем потеряла покой. Ее не радовали ни пиры, ни балы, ни турниры, которые устраивались в честь гостей. В глазах Генриха появилось новое выражение — надежда отделаться от нее навсегда. И виновата в этом была она сама. Ненависть снова возобладала в ней над здравым рассудком.

Двор перебрался в Париж. Какой великолепный прием был устроен испанскому королю! Однако никакие торжества не трогали Екатерину. Какое ей дело до других, если ее жизни угрожает опасность? Она наблюдала за въездом Карла в Париж, стоя у окна особняка Монморанси, на улице Сант-Антони; рядом с ней были король и королева. Но взгляд ее был устремлен не на испанского гостя, а на молодого человека, ехавшего рядом с ним, на мужа, который теперь по-настоящему ненавидел ее за то, что она посмела в неуважительном тоне отозваться о его любовнице. Екатерина была уверена — он уже обдумывает, как ему избавиться от нее. Она присутствовала на вручении Карлу огромной серебряной фигуры Геркулеса со шкурой льва, выполненной из золота. В Нотр-Дам она слышала, как в его честь исполняли «Тедеум». Но все эти пышные церемонии оставляли ее равнодушной.

На охоте произошло забавное происшествие. Молодой и озорной герцог Орлеанский неожиданно вскочил в седло к Карлу и крикнул: «Ваше Императорское Величество, теперь вы мой пленник!» Карл, проклиная себя за то, что согласился приехать в гости к врагу, помчался галопом по лесу, увозя с собой вцепившегося в него герцога. Весь двор смеялся, видя досаду императора. И только Екатерина не улыбнулась. Ничто не могло отвлечь ее от мыслей о своей участи.

Екатерина, зная, что о ней идут разговоры, ночи напролет думала об одном — в самом ли деле ей предстоит развод?

Недавно она узнала о смерти Александра. Его заколола кинжалом женщина — ее дальняя родственница, которая тут же стала героиней Флоренции. Сестра юной убийцы заманила его в ловушку, и Александр погиб так же страшно, как и жил.

Мы, Медичи, рискуем всю жизнь, думала Екатерина. Клемент, Ипполит, Александр — все они скончались скоропостижно, и двое из них умерли не своей смертью.

Екатерина вспомнила о тете Карла V, которого сейчас так пышно принимали во Франции. Та была ее тезкой — Екатерина Арагонская, жена английского короля. Муж развелся с ней из-за того, что она не могла родить сына. Вторую жену короля, сфабриковав ложное обвинение, попросту казнили. У нее не было могущественных родственников, которые защитили бы ее. У Екатерины их тоже нет.

Визит Карла V благотворно сказался на самочувствии Франциска. Едва встав на ноги после болезни, он отправился со своими дамами на прогулку верхом. Анна в этот раз осталась во дворце, сославшись на усталость. Франциску не хватало ее, и он попросил Екатерину составить ему компанию, к тому же он давно собирался поговорить с ней о ее отношениях с Генрихом.

— Катрин, — сказал он, — дела плохи. Вы замужем уже столько лет… и не можете родить ребенка. Чем это объяснить?

— Ваше Величество… Если бы дофин проводил со мной столько же времени, сколько с вдовой сенешаля…

— Я уже говорил ему, что недоволен его поведением, — со вздохом прервал ее Франциск. — Как это похоже на него! Он наследник престола, а к своим обязанностям относится совершенно безответственно. Любовница у него на первом месте!

— Я надеялась, что его увлечение не продлится так долго.

— Этот олух способен на все. Но, Катрин, нужно что-то делать. Семь лет — большой срок. Я думал, что это у него не может быть детей, но ведь его пьемонтская любовница родила… Полагаю, вам надо догонять свою юную соотечественницу.

Он пришпорил коня и поскакал прочь, оставив Екатерину одну. Сегодня она была неспособна развлечь его.

Екатерина совсем пала духом. Вот уже и король настроен против нее. Голос его звучит не так ласково, как обычно. «Вам надо…» Ей показалось, что он сделал ударение именно на этом слове. А означать это могло лишь одно — если она в ближайшее время не забеременеет, вопрос о разводе встанет со всей остротой. Но если я разведусь с Генрихом, думала Екатерина, мне не жить. Почему король был так мрачен? Может, с разводом уже все решено?

Но причина мрачного настроения короля была в другом. Он еще недостаточно окреп после болезни и не мог в полной мере наслаждаться этой прогулкой. Его снова стали мучить воспоминания о днях молодости. И еще он думал об Анне. Почему она отказалась поехать с ним? Очень скоро он станет совсем старым. Какие чувства тогда будет испытывать к нему эта молодая и такая красивая женщина? Любовница не сравнится с матерью или сестрой. Любовь Маргариты была бескорыстна и самоотверженна. Анна тоже любила его, но честолюбие ее не знало предела. Франциск вспомнил, как в первые годы их романа она потребовала у него драгоценности, которые он подарил своей бывшей любовнице, мадам де Шатобриап. Анна сказала, что дело не в ценности этих украшений, а в тех надписях, которые выгравированы на них. Франциск ни в чем не мог отказать своей новой возлюбленной и попросил мадам де Шатофриан вернуть драгоценности. Но бывшая любовница оказалась хитрее Анны. Она переплавила все украшения, чтобы не отдавать того, что предназначалось только ей. Франциск был восхищен жестом мадам де Шатобриан, а Анна очень разозлилась. Опа всегда была властной, самоуверенной женщиной. Но красота ее пленяла всех.

Франциск не верил Анне и все-таки не мог обходиться без нее. И обвинять любовницу в неверности тоже не мог, она немедленно ответила бы ему тем же. При французском дворе было равенство полов. Даже такой ветреный мужчина, как Фран-Диск, не мог не признавать этого.

Нет, без Анны прогулка потеряла всякий смысл. Франциск не выдержал и решил вернуться.

Приехав в замок, он тотчас отправился в апартаменты любовницы. У дверей его встретила мадемуазель де Колье, одна из служанок Анны. Увидев короля, она заволновалась, покраснела, что-то забормотала и даже попыталась задержать его. Но он отстранил ее и, войдя в комнату Анны, увидел там Кристиана де Нанси, который поспешно натягивал на себя платье. Анна с разметавшимися по плечам волосами, сидела на кровати, закрывшись парчовым покрывалом. Вид у нее был смущенный. Мадемуазель де Колье вбежала в комнату. Она казалась даже более испуганной, чем любовники.

Франциска бросило в жар. Сердце его часто забилось. Он сразу понял, в чем дело. Мадемуазель де Колье приказали сидеть у окна, чтобы она могла вовремя предупредить любовников о возвращении короля. День выдался жаркий и душный, и девушка задремала. А когда проснулась, было уже слишком поздно.

Все это выглядело бы даже забавным, если бы случилось с кем-то другим.

Анна чувствовала себя виноватой. Франциску было достаточно одного взгляда, чтобы заметить это. Вид де Нанси красноречиво свидетельствовал об одном — он осознает, что карьере его пришел конец. Что же касается мадемуазель де Колье, то она была так напугана, что, не помня себя, рухнула на колени и, обняв ноги короля, подняла на него глаза, полные мольбы и ужаса.

Франциск отступил от нее, а потом подошел к окну и позвал стражу. Он стоял не поворачиваясь, глядя во двор замка, и думал о том, что у него просто нет сил, чтобы открыто выражать свой гнев. Да и стоит ли возмущаться? По сравнению с молодым, сильным начальником караульной службы король уже старик — усталый, больной человек. Десять или даже пять лет назад такого не могло случиться. И нет смысла обвинять Анну. В отсутствие престарелого любовника она нашла себе молодого и красивого. Он бы на ее месте поступил так же. Все предельно ясно.

Он всемогущ, он может посадить в темницу этого молодого наглеца, может заточить туда и Анну. А что потом? Кто будет вместо нее? Ведь она незаменима. Да, она потеряет положение первой женщины двора, но он без нее погибнет.

В комнату вбежали стражники.

Король повернулся и, стараясь выглядеть разгневанным, указал на Кристиана де Нанси.

— Арестуйте его! — сказал он. — Пусть этот человек в темнице подумает о своем недостойном поведении. Заниматься любовью со служанкой в комнате ее хозяйки, герцогини Этампской!

Стражники схватили молодого человека, который, впрочем, после слов короля почувствовал значительное облегчение.

— Встань! — сказал Франциск девушке. — И оставь нас.

Пробормотав слова благодарности, мадемуазель де Колье поднялась на ноги и поспешно вышла.

Франциск повернулся к Анне.

— Я думаю, вы согласитесь, — сказал он, как только закрылась дверь, — мое поведение было в такой же мере сдержанным, в какой ваше — безнравственным.

Анна выглядела растерянной, и король был рад, что загнал ее в угол. Он накажет ее по-своему — пусть она теперь терзается сомнениями, размышляя о своем будущем.

Новость о том, что король застал со своей любовницей Кристиана де Нанси, вскоре стала известна всем. Таким образом репутация мадам де Колье не пострадала, хотя бедняжка очень боялась этого. Все знали, кто истинная героиня скандала, ведь де Нанси уже долгое время был ее любовником. В насмешках и слухах фигурировало не только имя Кристиана. Придворные передавали друг другу истории, связанные с другими молодыми людьми, которые постоянно вились вокруг Анны де Этамп. А авторами всех этих сплетен были сторонники и покровители Дианы.

Екатерина была слишком поглощена своими личными проблемами, чтобы обращать внимание на интриги между любовницей короля и любовницей своего мужа, пока вдруг не поняла, что может с выгодой для себя использовать сложившуюся ситуацию. Анна была ее приятельницей. Подбросить этой умной женщине нужную идею не составит труда.

Как-то на прогулке Екатерина сказала ей:

— Король так любит герцога Орлеанского! Мне кажется, ради него он мог бы переступить даже через дофина. Я уверена, он сожалеет, что не Карл его старший сын.

Анна бросила на нее быстрый взгляд. Екатерина поняла, что не ошиблась в своих расчетах. Какое же глупое создание эта девчонка, подумала герцогиня Этампская. Подарила мне прекрасную идею! Конечно, это невозможно. А вдруг? Вдруг ей удастся уговорить короля передать право престолонаследия младшему сыну? Позволяют ли это сделать законы Франции? Если препятствий не будет, то нужно действовать. И тогда все изменится. Мадам де Пуатье лишится всякого влияния при дворе. И эта итальянская девчонка тоже.

План Екатерины был отчаянным, но игра стоила свеч. Теперь Анна начнет искать расположения Карла, герцога Орлеанского. И Диана поймет, что Екатерине нужно скорее родить ребенка.

Екатерина набралась терпения и приказала Магдалене сообщать ей все, что говорят при дворе. Наблюдая за Дианой и Анной, она с удовлетворением думала о том, что оказалась умнее этих двух дам. Диана еще не понимала, почему Анна оказывает столько знаков внимания Карлу. Но она поймет, и очень скоро. И тогда Генрих придет ко мне… и у нас будет ребенок.

Ей стало легче. А как весело было смотреть на них, не скрывающих взаимной неприязни!

Диана тем временем умело убрала со своего пути адмирала Шабо де Бриона, который имел неосторожность запустить руку в государственную казну. Правда, с точки зрения Дианы, его вина заключалась в том, что он был тайным любовником Анпы я ев верным сторонником. Адмирала изгнали из двора до того, как Анна успела что-либо предпринять. Но она тут же нашла способ отомстить, решив опорочить самого Монморанси.

Екатерина знала, что Анне не удалось бы осуществить задуманное, если бы обстоятельства не сложились в ее пользу. Франциск устал от бесконечной войны двух соперниц, которые разбивали двор на два непримиримых лагеря. Как только здоровье его улучшилось, он твердо решил покончить со всеми группировками — и католической, во главе с Дианой, и реформаторской, сложившейся вокруг Анпы. Он покажет им, что при дворе должна существовать только одна партия — партия короля.

Но у Франциска появилась и другая забота. Выяснилось, что король Испании Карл V вовсе не собирается выполнять обещания, данные им во время визита во Францию. Еще до поездки он недвусмысленно давал понять, что у него есть кое-какие собственные соображения относительно Милана. Это и послужило основной причиной решения французов пригласить его в гости. Потом он предложил выдать замуж за герцога Орлеанского старшую дочь Фердинанда, короля Австрии, и при этом упомянул, что решение вопроса о Милане будет благоприятным для Франциска. Все было предельно ясно — младший сын французского короля получит Милан вместе с приданым. Но вернувшись домой после подавления мятежа во Фландрии, Карл V вдруг передумал. Теперь он уже не так нуждался в дружбе с Франциском, а потому прямо заявил, что король Франции должен отказаться от притязаний на Милан. Взамен Карл обещал отдать свою старшую дочь замуж за герцога Орлеанского, а в приданое — Нидерланды, которые должны перейти к ней после его смерти.

При одном упоминании о Милане у Франциска всегда захватывало дух. Когда же король понял, что его попросту провели, то не смог сдержать ярости. А потом пришло известие, что Карл V подарил Милан своему сыну Филиппу. Франциск был в бешенстве. Анна оказалась в этот момент рядом с ним и не упустила прекрасной возможности осуществить свой план.

— Монморанси с самого начала знал о коварных планах Карла, — зашептала она ему в самое ухо, — и намеренно скрывал это. Он не хочет, чтобы у герцога Орлеанского был Милан. Это позволит молодому Карлу не считаться с его братом, дофином. Монморанси работает не на вас, Франциск, а на Генриха. Разве вы не видите, какая дружба завязалась между коннетаблем и герцогом? Ваше Величество, неужели вы допустите, чтобы они вместе действовали против вас?

Франциска не пришлось долго убеждать. К великой радости Анны, которая наслаждалась беспомощностью Дианы и Генриха, Монморанси, прославленный генерал, коннетабль Франции, был разжалован и уехал в свой замок за пределы города.

Анна победила. Но противостояние на этом не закончилось. Во Франции разразилась религиозная война.

Весь двор обсуждал неудачную женитьбу Генриха. Какой смысл в этом бесплодном союзе? И почему они тянут с разводом? Конечно, виновата жена. Все эти разговоры затевала Диана. Итальянская девчонка проявила характер, да к тому же у нее дружеские отношения с Анной де Этамп.

Анна относилась к Екатерине с сочувствием и даже намекнула, что поговорит о ней с королем. Екатерина знала, что так она и поступит, потому что бездетный Генрих устраивал ее больше, чем разведенный. Ведь расставшись с Екатериной, Генрих может снова жениться — на этот раз удачно. Будут дети, и тогда ей уже не удастся уговорить короля передать право на престолонаследие Карлу. Екатерина видела, что подброшенная ею мысль целиком завладела Анной. И как только Диана поймет грозящую ей опасность, она перестанет вести разговоры о разводе.

Внешне спокойная, в душе Екатерина очень страдала. Она уже видела себя разведенной женщиной. Она была так близка от королевского трона, и вот теперь ее выгоняют из Франции, и она, опозоренная, едет домой. Ей исполнилось двадцать три года. Девять лет ведет она борьбу за любовь своего мужа. Надо что-то делать. Но что? Убить Диану? О! С каким удовольствием она расправилась бы с ней! Но что дальше? Нет, нельзя оказаться замешанной еще в одном убийстве.

Она успела полюбить не только своего супруга, но и его страну. Любовь к человеку — вообще очень хрупкая материя. Любимый может умереть или изменить. Страна — никогда.

Екатерина взглянула в зеркало. Осунувшееся, печальное лицо. Ну и пусть… Сейчас это ее главное оружие.

Она приняла решение, окончательное и бесповоротное; очень скоро станет известно, насколько оно ошибочно или верно. Она знает характер короля и сыграет на его слабостях.

Она направилась в его апартаменты и передала через одного из пажей просьбу принять ее.

Король принимал министров. Прошло не меньше часа мучительного ожидания, прежде чем Екатерину проводили к нему.

Поклонившись, она подняла на него умоляющие глаза и попросила разрешения поговорить наедине.

— Ну, что случилось, моя Катрин? — Голос его звучал так нежно и ласково, что Екатерина не выдержала и расплакалась.

Франциск не умел оставаться равнодушным к женской беде.

— Катрин, дорогая, что такое? — взволнованно спросил он. Она опустилась на колени и стала целовать его ноги. Он поднял ее и заботливо вытер надушенным носовым платком мокрые от слез щеки и глаза.

— Вы такой добрый, — всхлипнула Екатерина. — Я не смогла бы здесь жить, если бы изредка не видела вас.

Как мило, подумал король. Просто восхитительно… Всегда подбирает нужные слова. Ее платоническая любовь — самый удобный предлог для них. Восхищение дочери. А то, что дочь не родная, — это даже еще лучше.

— Расскажите мне все, крошка, — сказал Франциск. — Не сомневайтесь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.

— Ваше Величество, мой обожаемый господин! Умоляю, простите мою фамильярность. Но мысль о том, что я могу лишиться общения с вами, убивает меня. Вот почему я набралась смелости прийти сюда. Я люблю эту страну, люблю за то, что у нее такой великий, такой замечательный король. Я была счастлива здесь. Да, это правда — у меня нет детей и муж мой попал под влияние женщины, которая по возрасту годится ему в матери. Это Моя боль. Но я была счастлива уже тем, что могла увидеть улыбку на вашем лице. Я была счастлива знать, что могу доставить моему королю пусть маленькую, но радость. В этом был смысл моей жизни. Я пришла не для того, чтобы просить вас изменить уже принятое решение… ведь все, что противоречит вашим желаниям, не принесет радости и мне…

— Говорите, дорогая, — мягко сказал король. — Расскажите мне все, что наболело у вас на душе.

— Если вы пожелаете, чтобы я ушла в монастырь, горе мое будет безмерным, но я послушаюсь вас. Если вы захотите оставить меня здесь, я буду самой счастливой женщиной во всей Франции. Я покорно выполню любую вашу волю, хотя жизнь без вас равносильна для меня смерти. Я не знаю большего счастья, чем жить рядом с вами и служить вам.

Екатерина опять не выдержала и горько заплакала — от страха, от бессилия. И вдруг увидела, что сидит у короля на коленях, и он, обняв ее, покачивает, как ребенка. В душе яркой звездочкой вспыхнула надежда — такой яркой, что казалось, затмила все рубины и сапфиры, которыми было расшито платье короля.

Франциск действительно уже почти принял решение о разводе. Однако теперь, утирая слезы несчастной, он смутился. Генрих проводит слишком много времени с женщиной, которая уже не может стать матерью, подумал король; дети на стороне в расчет не идут. Так пусть остается этот бездетный брак. После его смерти Карл, если он будет еще жив, взойдет на престол.

Как приятно чувствовать себя рыцарем, когда знаешь, что для этого от тебя не потребуется больших усилий. Он с удовольствием поможет своей маленькой дочери, которая так любит его, а заодно сделает приятное Анне. Не всякому удается угодить сразу двум женщинам.

— Девочка моя, — сказал король, — вы стали моей дочерью и женой дофина. Видно, на то была воля Божья. Кто я такой, чтобы вмешиваться? Не думайте ни о чем, будьте счастливы. Может, Господь даст вам с супругом то, о чем вы так мечтаете.

Екатерина взглянула на Франциска. Слезы текли по ее щекам, но глаза сияли от счастья. Это только отсрочка. Но еще один год у нее есть. А что случится потом, не знает никто.

Она схватила его руку и осыпала ее поцелуями. Она знала, что выходит за рамки приличия, но делала это намеренно. Главное — показать королю, как она восхищается им, как любит и как благодарна за доброту.

Екатерина умоляла простить ее за несдержанность. Она снова и снова благодарила короля и просила только об одном — позволить ей быть рядом, видеть его каждый день.

Она осталась довольна собой. Как здорово удалось ей сыграть эту сцену! Каждое произнесенное слово попало в цель. Но как больно было осознавать, что она может тронуть сердце умного, взрослого человека, а в глазах его сына выглядит ничтожеством.

Расставшись, оба почувствовали облегчение. Екатерина перестала бояться развода. А Франциск был доволен возможностью проявить свои душевные качества. Кроме того, его решение означало крах католической группировки при дворе.

Диана не находила себе места от тревоги. Она заметила все возрастающую привязанность Анны к герцогу Орлеанскому. Да и сам король души не чаял в своем младшем сыне. А старшего, казалось, стал ненавидеть еще больше. Франциск отсрочил развод. Означает ли это, что Анне удалось уговорить своего всемогущего любовника передать право на престол младшему сыну? Такого еще не было во всей истории Франции. Но кто знает, что может сделать престарелый и сентиментальный король ради женщины, любовь которой сводит его с ума?

Диана сразу поняла, что нужно предпринять. Она должна приложить все усилия, чтобы брак Генриха не остался бездетным. Она попросила встречи с Екатериной.

Екатерина приняла ее в своих апартаментах. Разговор шел об Италии, о ее великих художниках. Но Екатерина знала истинную цель визита любовницы своего мужа и, несмотря на радостное возбуждение, чувствовала себя униженной.

Глядя на спокойное, прекрасное лицо Дианы, она не могла избавиться от одной безумной мысли. Что, если нанять кого-нибудь, кто мог бы ночью пробраться в ее комнату и изуродовать это красивое тело… А лучше всего — убить соперницу…

— Мадам, — сказала Диана, — вы знаете о моей дружбе с дофином. Это началось давно. Я была для него матерью.

Распутной и похотливой матерью, про себя добавила Екатерина.

— Наша дружба началась, когда он был еще совсем мальчиком, и продлится до моей смерти. Ведь я старше его и, конечно, умру раньше, чем он.

Если бы это случилось завтра! — подумала Екатерина. Какое счастье увидеть тебя с кинжалом в груди, в твоем черно-белом платье, залитом кровью! И твое невозмутимое лицо, искаженное предсмертной агонией… Нет, я попрошу Космо и Лоренцо подобрать подходящий яд, чтобы ты умирала долго и мучительно и чтобы никто не догадался об истинной причине твоей смерти.

— Я очень хорошо его знаю, — продолжала Диана. — Я знаю, о чем он думает, даже если ему хочется что-то скрыть от меня. Но, он почти всегда мне доверяет… Вам с дофином нужно иметь детей, Катрин. Говорю так, потому что я ваш верный друг.

— Мадам, это для меня не новость. Весь двор знает, что каждую ночь я молю Бога дать мне ребенка.

— Дофин редко бывает с вами, — улыбнулась Диана. — В этом деле общение с мужем полезнее, чем молитвы.

Она замолчала, однако Екатерина нашла в себе силы не прерывать затянувшуюся паузу. Тем не менее в душе у нее все кипело. А почему он не со мной? — со злостью подумала она. Да потому, что ты увела его. Ненавижу тебя! Если бы у меня был отравленный кинжал, с каким удовольствием я воткнула бы его тебе в горло!

— Катрин, — продолжила Диана, — мне кажется, я знаю, почему дофин избегает встреч, с вами. Вы разрешите мне быть откровенной? Ведь я ваш друг и хочу помочь вам. Хочу, чтобы в вашей детской было много здоровых, красивых детей.

Екатерина опустила голову, чтобы скрыть ненависть, горевшую в ее глазах.

— Тогда я скажу. Когда дофин придет к вам, не будьте чересчур страстной. Я знаю, вы любите его, а он так редко бывает у вас. Но постарайтесь проявить волю. Дайте ему понять, что для вас, как и для него, ваша близость не больше, чем обязанность. Полагаю, тогда он будет приходить чаще.

Щеки Екатерины вспыхнули, но не от смущения, как думала Диана, а от еле сдерживаемой ярости. Значит, он рассказал этой женщине о ее страсти, о ее признаниях в любви, о ее слезах! И теперь враг знает все!

Ей пришлось собрать все силы, чтобы не дать себе волю и не ударить по этому красивому невозмутимому лицу. Но нельзя забывать, что король лишь отложил на время решение вопроса о разводе. Все рухнет, если она не родит ребенка.

И Екатерина улыбалась, кивала и слушала советы любовницы своего супруга. А щеки ее продолжали гореть.

Но в ту же ночь Генрих пришел к ней. Она так любила своего мужа, что ради близости с ним готова была вытерпеть любые унижения.

С того дня Генрих по приказу любовницы стал приходить к жене каждую ночь.

Екатерина последовала совету Дианы и вскоре заметила, что Генрих стал обращаться с ней нежнее, чем прежде. Чувствовалось, что он тоже получает удовольствие от их свиданий. «Обязанность, необходимый акт. Как только вы забеременеете, у нас будет долгая передышка — до тех пор, пока снова не появится необходимость». Как больно было слышать все это. Он уходил, и она плакала всю ночь, до самого утра.

…Прошло меньше года с той трогательной сцены в королевских апартаментах, и среди придворных разнеслась ошеломляющая новость: «Жена дофина в положении! Будем молить всех святых, чтобы родился мальчик».

Триста факельщиков освещали путь от королевских апартаментов до церкви Матурин, куда направлялась процессия, возглавляемая представителями двух дворов — короля и дофина. Следом шли король Наварры, герцоги во главе с монсеньором герцогом Орлеанским, венецианский посол, папский легат, кардиналы и священники, за ними — королева, принцессы во главе с Маргаритой, дочерью короля, и наконец — герцогиня Этампская, как всегда самая прекрасная и роскошно одетая; она довольно успешно скрывала свою досаду. А рядом с ней несли на руках королевского младенца.

Церковь была украшена прекрасными гобеленами с изображениями королевской короны. В центре возвышался круглый по-мост, покрытый серебряной тканью, на котором стоял кардинал Бурбон, ожидавший начала обряда крещения.

Король вышел в тот момент, когда процессия достигла церкви. Раздался всеобщий возглас приветствия, такой громкий, что, казалось, крепкие стены не выдержат и рухнут. Улыбающийся король вошел в церковь, где должен был выступить в роли крестного отца младенца, названного в честь него Франциском.

На круглом помосте стоял герцог Орлеанский — второй крестный, и принцесса Маргарита — крестная мать. Младенец утопал в своей роскошной крестильной рубашке — маленькое, красное, сморщенное существо, будущий король Франции.

Когда церемония закончилась, придворные дамы унесли ребенка во дворец. И началось великое празднество по случаю великого события — появления на свет еще одного потомка рода Валуа.

Но не было на свете человека, который радовался бы этому малышу больше, чем его мать. Она смотрела на него с изумлением — в этом крошечном создании было ее спасение.

СОГЛЯДАТАЙ

В Фонтенбло стоял апрель, а в одной из комнат замка в постели под роскошным парчовым балдахином и искусно сотканными гобеленами лежала дофина. В ее глазах не было обычного блеска; белокурые волосы разметались по подушкам; бледно-розовая кожа под ярким солнечным светом казалась почти желтой. Но это были единственные следы перенесенного недавно испытания. Она была молодой и сильной, и роды прошли довольно легко.

Екатерина не печалилась, хотя и желала, чтобы вместо Елизаветы родился еще один мальчик. Ничего, у нее еще будут мальчики. Ее губы сложились в циничную усмешку. Магдалена сидела на диванчике у окна, с иглой в руке склонившись над гобеленом, и не могла заметить улыбки на лице госпожи. Диана решила, что у дофина должно быть много детей. Родив двух детей почти в один год, Екатерина по крайней мере доказала, что она не бесплодная жена.

Она еще должна была сказать спасибо любовнице мужа, которая позволила ей рожать детей для него! Генрих регулярно, хотя и неохотно, только по настоянию любовницы, посещал ее покои — приходил к ней, как мальчишка в школу.

Французы недолюбливали свою будущую королеву, которую за глаза называли не иначе как «Итальянкой». Но Екатерина все же была супругой дофина, наследника престола, а тот пришелся-таки по нраву своим соотечественникам.

Король по-прежнему воевал с Карлом Пятым, и за последние несколько лет Генрих показал себя доблестным воином. В боевых операциях он принимал самое активное участие. Дофин, правда, не отличался большим умом, но его храбрость, доброта и справедливость были как раз теми качествами, которые могли, повести за ним войско. Чтобы предстать перед отцом хорошим военачальником, Генрих старался не совершать необдуманных и опрометчивых поступков. Подчиненные любили его, хотя вся остальная Франция гораздо больше превозносила своего распутного и жизнерадостного короля. Народ надеялся, что он доживет до глубоких седин и будет еще долго баловать их всевозможными подарками и увеселениями. Французы с гордостью говорили, что Франциск собирал произведения искусства, вызывал лучших живописцев расписывать свои дворцы, и с улыбками обсуждали его любовные утехи; они знали по именам почти всех красавиц, которые ублажали короля в зеркальных бассейнах и опочивальнях. Но роскошь Франциска обходилась Франции дорого — вот почему подданные ждали, что его преемник будет скромнее и остепенит разнузданные нравы королевского двора. Пусть дофин завел любовницу — это еще ничего не значит. По мнению французов, он иначе и не мог поступить, если в супруги ему досталась не француженка, а итальянка.

Екатерина также была довольна своим супругом. Она страстно любила его, и ее пылкая любовь не остывала, а разгоралась все жарче и жарче.

Служанка принесла ребенка. Екатерина протянула руки и взяла маленькую Елизавету.

— По-моему, она похожа на своего отца.

— По-вашему, это нос Валуа?

— А по-твоему, нет? Хотя, может, ты и права. Но в том, что у нее глазки Медичи, я уверена.

— Ах, мадам дофина, если у нее будут глаза Медичи, быть ей красавицей.

Екатерина поцеловала крошечное личико и сказала:

— Остается надеяться, что у нее будет и нос Медичи, потому что для девчушки он чересчур великоват, ты не находишь?

Магдалена весело рассмеялась. Ей очень нравилось вот так запросто разговаривать со своей госпожой. Сейчас дофина казалась Магдалене самой обычной счастливой матерью, а не той надменной и страшной женщиной, которая заставляла выполнять свои гадкие секретные поручения.

— Сходи в детскую, Магдалена, и принеси маленького Франциска. Я хочу, чтобы оба ребенка были со мной. Скажи моему сыночку, что мать хочет показать ему маленькую сестренку.

Магдалена ушла и через несколько минут вернулась с маленьким принцем, который, несмотря на свои два года, оставался ещэ очень крохотным и щупленьким. Он был избалованным карапузом, потому что его великий дед, в честь которого он получил свое имя, обожал внука, а это означало, что весь двор должен ласкать и нежить Франциска.

— Подойдите сюда, дорогой Франциск, — позвала мать.

Мальчик подошел к кровати и с опаской посмотрел на мать. Екатерине хотелось бы видеть в его глазах не страх, а любовь. Как странно, подумала дофина, что неловкость, которую отец Франциска испытывал к его матери, передалась и сыну.

— Посмотрите, — сказала Екатерина. — Это ваша сестренка.

Но Франциск не мог долго смотреть на сестру; его взгляд, как магнитом, притягивало к лицу матери.

— Не правда ли, прелестная девочка? Вы тоже так думаете, мой принц? — спросила Магдалена, и Екатерина обратила внимание, как естественно мальчик улыбнулся и кивнул служанке.

Почему он вел себя так непринужденно со всеми, кроме нее? Может, о ней в детской отзывались со страхом и благоговением? Но ведь так и должно быть, в конце концов она дофина Франции. Нет, причина крылась не в том. Маленький Франциск совершенно не боялся отца. Он со смехом взбирался Генриху на плечи и дергал за бороду. Да и короля мальчуган ничуть не боялся. Екатерина однажды оказалась свидетельницей того, как этот сорванец пытался сорвать драгоценные камни с платья Франциска, за что получил легкий шлепок по щеке и был подброшен к потолку со словами: «Ах вы, мой маленький грабитель! Хотите, значит, похитить драгоценности короны?»

— Магдалена, посади его на кровать.

Со мной он чувствует себя неуютно, подумала Екатерина.

— Франциск, мне нравится, когда вы сидите рядом со мной. Вот ваша сестренка… а я — ваша матушка. Вы ведь любите сидеть рядом с нами? Да, мой маленький?

Он кивнул, не сводя взгляда с рубина на ее пальце.

— Ах! Правда, прелесть? Это подарок вашего отца. — Дофина сняла кольцо и протянула сыну.

— Холесенькое, — улыбнулся мальчуган и попытался надеть кольцо на свой пальчик.

— Ну, сейчас оно вам еще великовато. Вы должны подрасти. Тогда, сын мой, у вас будет много драгоценностей.

Екатерина сняла остальные кольца, и маленький Франциск принялся играть с ними на кровати.

Кольца попадали с его пальчиков на кровать, и мальчик рассмеялся.

— Слиском больсое, — сказал он. — Слиском больсое для Флянциска.

Екатерина неожиданно схватила Франциска и принялась осыпать его личико пылкими поцелуями, но, заметив, как напряглось тельце мальчика, сразу отпустила сына и с горечью спросила себя: почему ей так трудно дается любовь окружающих? Даже собственных детей!

Ей следует запомнить, что маленькому Франциску не нравятся такие демонстративные проявления материнских чувств.

— Попробуйте это, — сказала Екатерина и протянула кольцо с сапфиром, подарок своего отца.

Мальчик играл с драгоценностями и заливался счастливым смехом, когда в комнату вошла Диана.

— Простите мое вторжение, мадам, — извинилась она.

На лице Екатерины появилась холодная улыбка, но в сердце вспыхнула жгучая ненависть. Как смела Диана врываться в ее личные покои? Впрочем — риторический вопрос. Каждой капелькой своего счастья Екатерина обязана этой ненавистной ей женщине. «Ваш муж будет сегодня ночью заниматься с вами любовью». И Генрих занимался любовью! Только это была не любовь, а зачатие детей. «Я обязательно сделаю так, чтобы он пришел!»

Я для него не значу ничего, думала Екатерина, а она — все. Я бы отдала все на свете, лишь бы увидеть ее мертвой!

— Очень рада видеть вас, мадам, — ответила Екатерина. — = Вы прекрасно выглядите.

Шелестя платьем, Диана с достоинством приблизилась к кровати и поцеловала руку дофины.

— А ваш вид, как ни прискорбно, оставляет желать лучшего. Вы слишком устали. — Диана бросила сердитый взгляд на Магдалену. — Я, кажется, распорядилась о том, чтобы йадам дофина спала после обеда.

— Не вините Магдалену, — заступилась за служанку Екатерина. — Она лишь выполнила мое желание и принесла сына.

Диана решила проявить одновременно и твердость, и игривость своего нрава. Любовница наследника французского тропа провела языком по губам и с притворной озабоченностью заметила:

— Напрасно вы так утомляете себя. А вот маленький Франциск должен оставаться в детской. В последние дни он хворает, и я не хочу, чтобы его носили по коридорам, по которым гуляют сквозняки. Вы согласны со мной, наш маленький принц?

Ребенок улыбнулся и протянул кольцо.

— Смотрите!

— Какая прелесть! А что вы делаете с кольцами вашей матушки?

Екатерина с трудом сдерживала слезы, потому что Франциск смотрел на Диану с такой любовью, какой не могла дождаться от сына его мать.

— Ну, пойдемте в детскую, — позвала мальчика Диана. — Если будете себя хорошо вести, я расскажу вам одну историю. Магдалена, накрой свою госпожу и положи малютку в колыбельку. Мадам дофина не должна переутомляться.

Диана подхватила маленького Франциска, и Екатерина обратила внимание на то, как легко оп оставил кольцо и позволил взять себя на руки. Ей хотелось отнять сына у этой ненавистной женщины и закричать: «У вас есть мой муж! Оставьте мне хоть сына!» Но вместо этого дофина улыбнулась и прошептала:

— Вы так много делаете для меня… и моей семьи.

Диана, если и уловила намек, решила не обращать на него внимания.

— Ничего подобного. Я считаю за великую честь служить вам и дофину. А сейчас, принц, попрощайтесь с матушкой.

Показалось ли это Екатерине или маленький Франциск действительно облегченно вздохнул, расставаясь с матерью?

Едва окрепнув, Екатерина переехала из Фонтенбло в Сен-Жермен, где в то время располагался двор. Из Сен-Жермена дофина послала за Космо и Лоренцо Руджери; она сказала, что желает обсудить гороскоп своей дочери.

Когда братья пришли, Екатерина отпустила всех служанок и камеристок.

— Говорите тихо по-итальянски, — предупредила она. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал содержание нашей беседы. Могу ли я избавиться от врага так, чтобы при этом меня никто не заподозрил? — спросила дофина.

Братья встревоженно переглянулись.

Космо заговорил первым:

— Герцогиня, у вас есть лишь один враг, от которого вам не избавиться, не возбудив подозрений. Мы будем говорить об этой женщине?

— Какая разница, кто она? Это не имеет значения, — высокомерно ответила дофина.

— Умоляю, извините меня, герцогиня, — твердо возразил Лоренцо, — но боюсь, в этом случае мы будем бессильны.

— Но существуют же отравленные духи!

— Слишком опасно! — покачал головой Космо. — Могут попасть не в те руки.

— А мазь для губ? — подсказала она.

— Так же опасна, как и духи, — вставил Лоренцо. — Очень легко найти поставщика.

— Можно так ловко отравить перчатки, что стоит человеку надеть их, и смерть будет неотвратима, — сказала Екатерина.

Брагья молча кивнули, но Екатерина заметила, что они оба поджали губы.

— Есть еще книги, — продолжила она. — Переворачивают страницу, яд попадает на кожу, и человек умирает. В Италии не раз случалось такое.

— Итальянцам следует проявлять особую осторожность во Франции, — заметил Космо. — Нас здесь не очень-то жалуют.

— Я полагала, вы будете служить мне, — вздохнула она.

— Мы поклялись служить вам, — кивнул Космо. — Но не забывая при этом об осторожности, дорогая герцогиня. Если человек, о котором вы говорите, погибнет, все как один покажут на вас. Французы знают, какое положение она занимает при дворе, и понимают, как глубоко унижает вас. Скончайся она завтра самой естественной смертью — и то найдутся люди, которые обвинят вас в ее кончине. Вам следовало бы повелеть нам оберегать ее жизнь от малейшей опасности, а не убивать.

Екатерина потупилась.

— Ясно… Вы правы, мои мудрые друзья. Давайте поговорим о будущем моей дочери.

Братья с облегчением вздохнули. Они знали, какие страсти кроются под внешним спокойствием их госпожи. Астрологи жили в постоянном страхе, что она потребует от них отравить Диану, и тем самым обречет на смерть себя и их. Они еще не забыли ужас, пережитый после смерти дофина Франциска. Тот леденящий страх, что их схватят и подвергнут пыткам!

Отпустив астрологов Руджери, дофина удалилась в свои покои.

Покои Дианы в Сен-Жерменском дворце располагались прямо под покоями дофины. Когда Екатерина узнала об этом, ее охватило ликование. Она решила, что само провидение помогает ей осуществить давнишнюю мечту.

Незадолго до рождения Елизаветы дофина позвала итальянское го плотника, слугу братьев Руджери, и приказала просверлить отверстие в полу своей комнаты, а следовательно, и в потолке апартаментов Дианы. В то время двор находился в Турнеле, и дело удалось настолько, что глазок можно было заметить, только если долго и тщательно разыскивать его. Плотник оказался настоящим гением. Он сделал отверстие в чудесных резных цветах на потолке комнаты Дианы; неосведомленному зрителю оно казалось бы просто частью узора. На полу комнаты Екатерины оно было аккуратно накрыто ковром, на котором стоял письменный стол. Даже сейчас, после родов, Екатерина могла сдвинуть стол с места, после чего оставалось только поднять ковер, приложить глаз к отверстию и наблюдать за тем, что происходит в комнате под ней. Созерцание плотских забав ее мужа и его любовницы терзало и в то же время волновало Екатерину. Она и страдала, и не могла заставить себя не следить за ними. Через этот потайной глазок ей открылись новый Генрих и новая Диана. Иногда Екатерина улыбалась от сознания того, что разделяет их самые сокровенные секреты, но чаще плакала. Разумом она понимала, что лучше бы позвать итальянца-плотника и велеть заделать отверстие, но ничего не могла с собой поделать и раз за разом возвращалась к своей добровольной пытке.

В эту ночь они опять были вместе: ее супруг, смуглый и гибкий, и Диана с молочно-белой кожей и черными, как воронье крыло, волосами.

Екатерина горько рыдала, лежа в неудобном положении на полу, и наблюдала за влюбленными до тех пор, пока они не уснули.

Екатерина ощутила потребность избавиться от своего врага. Отношения между королем и дофином портились с каждым днем. Франко-испанскую войну прервал очередной мирный договор, на этот раз подписанный в Крепи. Придворные партии реформаторов и католиков восприняли его по-разному. Король приветствовал перемирие с Испанией, а дофин был против. Генрих не сомневался в превосходстве французских войск и настаивал на возобновлении военных действий. Однако Франциска поддерживали Анна и молодой Карл Орлеанский. По условию мирного договора предлагались на выбор две невесты: дочь Карла Пятого, инфанта Мария, и племянница императора, дочь Фердинанда Австрийского. На раздумья отводились целых четыре месяца. За инфантой в приданое давали Нидерланды, но только после смерти Карла Пятого, а за племянницей Карла, если родится наследник, — Милан.

Генрих справедливо указывал, что подобные условия он предлагал давно. Какие выгоды извлекла Франция после долгой и кровопролитной войны? — спрашивал он. Франциск сознавал правоту сына, он сам уже давно устал от войны. Ему хотелось женить молодого Карла, а Анна не переставала нашептывать, что дофин возражает против мира с Испанией, не желая мириться с растущим влиянием брата.

Покои Генриха и Дианы превратились в штаб католической партии. Однажды вечером, через несколько месяцев после подписания договора в Крепи, Диана и Генрих устроили ужин, на который пригласили самых близких друзей и сторонников.

Екатерина не вышла к застолью, сославшись на головную боль, но отправила Магдалену а хозяевами и приглашенными. Девушка должна была притаиться за портьерами в передней и не упустить ни слова из того, о чем будут говорить за столом.

Дофина надеялась, что Магдалена выведает что-нибудь ценное. Ах, если бы Диана обронила две-три неосмотрительных фразы, которые можно было бы представить как измену королю трону, с какой бы радостью Екатерина стала свидетельницей изгнания любовницы своего супруга! Но если это произойдет, Генрих последует за ней в ссылку. Правда, он все-таки дофин к не может пренебрегать определенными обязанностями, требующими его присутствия при дворе. Екатерину терзал соблазн признаться Анне в любви к мужу и ненависти к мадам де Пуатье. Чувства, которые они обе питали к Диане, могли бы сделать их ближайшими союзниками, но Екатерина напоминала себе, что никто не должен знать ее сокровенных мыслей.

Внезапно в комнату вбежала запыхавшаяся Магдалена; Екатерина поднялась ив кресла.

— Магдалена! Почему ты оставила свой пост?

— Госпожа, мсье де Вьелльвилль только что покинул покои дофина. Он заявил, что не желает присутствовать на таком скандальном ужине. Там произошла одна неприличная сцена… и.

— Какая сцена? — нетерпеливо перебила Екатерина — Что ты услышала?

— Все началось с того, что они заговорили о короле: каким прекрасным человеком он был раньше и как печально изменился, как пошатнулось в последние месяцы здоровье… Потом дофин сообщил, что когда станет королем, то первым делом вернет ко двору Анн де Монморанси. Все захлопали. Потом он пообещал назначить мсье Броссака великим магистром артиллерии, а мсье Сент-Андре — главным гофмейстером.

— Что за глупые шутки! — вскричала Екатерина. — Что, если эти безрассудные слова дойдут до ушей короля.

— Этого и испугался мсье де Вьелльвилль. Он справедливо заметил, что дофин делит шкуру неубитого медведя, и попросил разрешения покинуть ужин.

— Ты хорошо потрудилась, Магдалена. Теперь-то уж точно дофин и мадам де Пуатье заслужили, чтобы их отлучили от двора… Можешь не возвращаться. Оставайся здесь. Никому об этом не говори, потому что обязательно спросят, как ты это узнала, Магдалена, и тебе нелегко будет все объяснить.

Магдалена залилась краской, а Екатерина улыбнулась девушке. Она выскользнула в коридор, который разделял покои ее и супруга, села на диван у окна и принялась ждать.

Через несколько минут королевский шут Бриан тихо вышел из покоев дофина.

— Здравствуй, Бриан! — поздоровалась Екатерина. — Почему у тебя такой виноватый вид? Какие тайны ты выведал за ужином у дофина?

Шут испуганно раскрыл рот и лишился своего природного остроумия.

— Тайны? — заикаясь, промолвил он. — Мадам дофина…

— Интересно, какую должность будешь занимать ты, Бриан, когда я стану королевой Франции? — лукаво осведомилась Екатерина.

— У вас чуткий слух, мадам дофина.

— По дворцам новости путешествуют быстро, шут. — Дофина взглянула на свои холеные белые пальцы. — По-твоему, из Сент-Андре выйдет лучший гофмейстер, чем из Сен-Поля? — Екатерина продолжала рассматривать пальцы. — Даже не знаю, как король отнесется к таким предложениям. Боюсь, он будет не очень доволен теми, кто задумал эти назначения. Боюсь, твои друзья могут остаться без голов раньше, чем займут свои новые должности. Что скажешь, шут?

— Ваша правда, — согласился Бриан. — От высокой должности человеку без головы мало пользы.

— Все присутствующие попадут под подозрение.

— Вы так считаете, мадам? По-моему, вы и тут правы. Только такой маленький и жалкий человек, как я, будет в безопасности.

— Быть маленьким и жалким человечком глупо, Бриан. Я сама маленький человек, но если бы мне пришлось ужинать у дофина, я бы знала, что делать, вместо того чтобы благосклонно внимать этой болтовне.

— А как бы вы поступили, дофина?

— Пошла бы к королю и постаралась убедить его в своей преданности. Нынешнего короля следует бояться больше, чем будущего. Ведь если сегодня лишишься головы, то будет все равно, кто завтра займет трон.

— Я вижу, вы мой друг, мадам.

— Я друг всех маленьких людей.

Глаза шута сверкнули. Он поклонился и направился в королевские покои.

Франциск в то время ужинал с Анной, кардиналом Лотарингским и несколькими особо приближенными придворными, в число которых входили великий магистр артиллерии мсье де Тайс и граф Сен-Поль, главный гофмейстер двора.

Шут бесцеремонно вошел и обратился к королю:

— Да хранит вас Бог, Франциск Валуа!

Франциск, испуганный таким приветствием, потребовал от шута немедленных объяснений его дерзости.

— А вы больше не король, — лукаво пояснил Бриан. — Тому доказательство мне только что дали. И вы, мсье де Тайс, больше не великий магистр артиллерии, на ваше место назначен Бриссак. А вы, мсье граф де Сен-Поль, больше не главный гофмейстер, потому что отныне главный гофмейстер — Маршал де Сент-Апдре. Монморанси скоро будет с нами. С глаз долой Франциска Валуа! Я призываю Бога в свидетели, вы умерли!

Король вскочил, схватил маленького шута за воротник и яростно встряхнул.

— Безмозглый кретин! — зарычал он. — Немедленно объясни свои слова, или я проткну тебя шпагой. Говори, если тебе дорога жизнь!

— Король мертв! — воскликнул Бриан. — Да здравствует король Генрих Валуа!

Лицо Франциска побагровело.

— Я слышал эти слова собственными ушами, — промолвил шут, — король Генрих и королева Диана уже взошли на трон.

Король решил, что шутка зашла слишком далеко, и велел Бриану говорить серьезно. Когда шут рассказал о том, что произошло на ужине у Генриха, Фрщщиск в бешенстве огляделся по сторонам.

— Значит, он осмелился высказать свои дерзкие мысли вслух! — рассмеялась Анна. — Уверена, что без мадам Дианы здесь не обошлось. Она не дождется, когда станет королевой.

Но разжигать гнев Франциска не было необходимости. Екатерина тихо вошла в залу в самый разгар скандала и застала короля с искаженным от ярости лицом. Ее распирало от смеха, когда она услышала слова Анны. Вне всяких сомнений, отныне любовнице Генриха заказан путь ко двору; разумеется, и самому Генриху больше не позволят надолго покидать отца.

Франциск решил показать Генриху, что он еще жив. Он вызвал капитана охраны и велел собрать сорок лучников.

Кипя от бешенства и сгорая от желания отомстить, король направился к сыну, по шпионы Дианы оказались не менее бдительными, чем шпионы Екатерины. За десять минут до появления Франциска дофин был предупрежден о намерении отца. Они с Дианой вскочили на коней и помчались в замок Анет.

Когда король в сопровождении лучников распахнул двери покоев Генриха, там остались только слуги, убирающие со стола. Франциск схватил первого попавшегося под руку и так тряхнул, что лицо несчастного стало пунцовым.

— Где твой господин? — яростно закричал король. — Говори, дурак, или, клянусь Пресвятой Девой, я перережу тебе горло!

— Сир… Ваше Величество… он… уехал… десять минут назад.

Франциск отшвырнул лакея.

— Значит, бежал. Молодец!.. Со своими дружками, которые хотят занять места людей, во сто крат более заслуживающих их. Убирайтесь… все! — Он повернулся к дрожащим от страха слугам и взмахнул шпагой.

По знаку короля лучники начали гоняться за несчастными слугами, которые желали только одного: любым способом избежать высочайшего гнева. Самый верный путь к спасению лежал через окна. Бедные слуги выпрыгивали из окон во двор, а король с солдатами швырял им вслед остатки ужина и посуду. Потом на мощеный двор полетели стулья, столы и зеркала. Схватив алебарду, Франциск принялся кромсать прекрасные гобелены, что украшали стены гостиной. В то мгновение его гнев переборол любовь к прекрасному.

Кромсая гобелены, он все еще слышал голос дерзкого шута: «Да хранит вас Бог, Франциск Валуа!» и «Я призываю Бога в свидетели, вы умерли!»

Франциск понимал — будь он моложе, он бы никогда не пришел бы в такое бешенство. Только близость к могиле и слова сына, напомнившие ему об этом, могли вызвать у него такую ярость. Король был несчастен. Екатерина тоже была несчастна. Ей удалось прогнать Диану, но она не сомневалась, что изгнанная любовница захватит с собой и ее супруга.

Король Франции тосковал и переживал случившееся, но не мог заставить себя простить сына, который с таким нетерпением ждал его смерти. Генрих пробыл в Анете четыре недели, после чего отважился показаться при дворе. Потом последовали бесконечные поездки из Фонтенбло в Анет, и король наконец понял, что должен примириться с наследником. Впрочем, это решение отнюдь не уменьшило его неприязни к Генриху, и Франциск приблизил к себе Карла.

Генрих мог принести отцу пользу на поле брани, а мир с Испанией вовсе не означал мира с Англией. И вот дофин вернулся из короткой ссылки, чтобы помочь королю вышвырнуть иноземцев за Ла-Манш.

Французы предприняли отчаянные попытки высадиться на берег Суссекса и на остров Уайт, но все операции закончились неудачей. Французская армия осадила Булонь, но отнять город у англичан так и не удалось.

Войска Франциска разбили лагерь под Аббевиллем. Там произошла одна из самых больших трагедий в жизни короля.

Стоял август, жарко палило солнце. С городских улиц поднимался гнилостный смрад; и вот во французском лагере узнали ужасную новость. В Аббевилль пришла чума!

Франциск тотчас же отдал приказ никому не входить в город. Он понимал — чума означает конец всей кампании. С армией, состоящей из людей, он еще мог сражаться, но против чумы французский монарх был бессилен. Необходимо срочно заключить мир с англичанами, искать новых союзников и укреплять французские крепости, готовясь к грядущим сражениям.

Франциск отдыхал в роскошной постели. Даже во время военных походов он не мог избавиться от своей привычки к роскоши, и в обозе возили великолепную, но громоздкую королевскую кровать с балдахином. Сейчас король лежал и предавался печальным размышлениям о своем правлении, которое началось так блестяще и, похоже, заканчивалось так мрачно.

В шатер заглянул слуга и доложил, что граф де Энгьен просит аудиенции. Когда молодой граф вошел, монарх сразу обратил внимание на его заплаканное лицо.

Юноша опустился на колени — он не осмелился приблизиться к королю. Его странное поведение заставило сердце Франциска сжаться от недоброго предчувствия.

— В чем дело? — недовольно воскликнул он.

Молодой граф несколько секунд безуспешно пытался подобрать слова, но в конце концов горько разрыдался. Король оперся на локоть и прикрикнул на де Энгьена. Но он тут же понял, что грубостью ничего не добьется, и его голос смягчился.

— Сир, вчера ночью я был в городе.

— Что? — опешил король. — Вы не знали о моем приказе?

— Сир, я ходил туда по приказу герцога Орлеанского.

Почувствовав неладное, король приказал графу продолжать.

— Мы отправились в дом одного купца, сир.

— Дальше! Дальше! — вскричал король.

— У купца была дочь. Она очень нравилась герцогу.

— Ну и?..

— Она умерла, сир… от чумы.

— Дурак! — заорал Франциск. — Вы приходите ко мне и хвалитесь глупой выходкой. Клянусь, вы заплатите за свою дерзость. Я упеку вас в тюрьму! Дурак! Кретин!..

— Это не все, сир. На улице мы встретили телегу, на которой возят трупы. Нам сказали, что на ней лежит тело этой девушки, но… герцог все-таки настоял, чтобы мы вошли в дом. Он подумал, что ее отец решил схитрить и спрятал дочь, сир.

Холодная рука страха сжала королевское сердце. Франциск понял, что граф старается постепенно подвести разговор к какой-то ужасной новости. Король открыл рот, чтобы велеть графу рассказывать дальше, но не смог произнести ни слова.

— Мы увидели кровать, сир… кровать, на которой она умерла. Герцог продолжал думать, что ее прячут, и принялся колоть и резать ее шпагой. Сир, по всей комнате летели перья… они падали нам на головы, на плечи… Перья из постели, на которой совсем недавно скончалась от чумы девушка.

— О Господи! — простонал Франциск, не смея взглянуть на молодого де Энгьена.

— Герцогу казалось, что за нами следит ее отец, сир. Но он ошибался, купец тоже умер от чумы.

— Да не тяните же вы! — закричал король, вскакивая с постели. — Где мой сын?

Де Энгьен поднялся с колен и преградил путь королю Франции.

— Сир, не ходите к нему. Вам не следует… — Ладони Франциска мгновенно покрылись липким потом. Он оттолкнул юношу и бросился к палатке младшего сына.

О горе! На кровати лежал его любимый Карл, но его трудно было узнать. Неужели это тот самый юноша, который вчера утром так весело улыбался?

— Карл! — горько воскликнул Франциск. — Сынок мой Дорогой! Что за?.. — Голос его дрогнул. Он увидел, что сын не узнает отца. Плачущий де Энгьен вошел в палатку и приблизился к королю.

— Священник приказал нам покинуть город, — будто разговаривая с собой, пробормотал молодой граф. — Он был прав… когда сказал, что мы играем со смертью…

— Что-то нужно предпринять! — вскричал Франциск, поворачиваясь к де Энгьену. — Где лекарь?

Но де Энгьен лишь печально посмотрел на короля. Они оба знали, что несчастному герцогу уже ничто не поможет.

Горькая старость после блестящей молодости, безразличное отношение к жизни после преклонения перед ней — что может быть печальнее такой участи? — думал Франциск. Бог покинул его, воинская удача от него отвернулась; он потерял любимых сыновей, а остался тот, который раздражал его каждым своим поступком. Любовница изменила ему, и у него больше не было ни сил, ни желания заводить других. Охота утомляла. Что делать больному старику?

После смерти Карла Франциск, подавленный и мрачный, вернулся в Париж; как ни велико было его горе, он оставался королем великой страны и помнил, что Карл уже не приумножит славу и богатство Франции своей удачной женитьбой; что Миланом его только поманили, показали кукиш, когда он собрался схватить свой заветный лакомый кусочек. Значит, Франции придется опять воевать с Испанией. Франциск заключил мир с Англией. Укрепил стены крепости, нашел новых союзников и приготовился к очередной итальянской кампании. Однако при всем своем желании он не мог сейчас полностью сосредоточиться на мыслях о войне. В последние дни он ни на минуту не отпускал от себя молодого графа де Энгьена, с которым без конца разговаривал о Карле. Граф был самым близким другом его сына и лучше всех знал Карла. Франциск заставлял юношу снова и снова описывать последние часы жизни несчастного герцога Орлеанского. Франциск мысленно видел своего сына в таверне — пирующим с мужчинами и женщинами, которые хотели отнять у смерти хотя бы несколько часов веселой жизни; видел телегу с мертвыми телами, которая со скрипом катится по булыжной мостовой; священника, идущего перед ней и монотонно бубнящего молитвы по умершим или еще живым, по умирающим; слышал звон колоколов, однако ярче всего представлял спальню умершей девушки и бедного Карла, такого жизнерадостного и красивого — он с веселыми криками протыкает шпагой постель, а вокруг кружатся ядовитые перья.

— Мы с вами больше всех любили его, — говорил король молодому графу. — Кроме вас, мне не с кем вспомнить его.

Так де Энгьен стал фаворитом короля Франции.

Елизавете почти исполнился год. Наступило время для зачатия очередного ребенка. Генрих по приказу Дианы возобновил регулярные посещения покоев супруги. Каждую ночь Екатерина душилась, украшала волосы цветами и надевала самые соблазнительные наряды, готовясь к приходу супруга.

Генрих скоро придет в ее спальню. Перед приходом супруги он каждую ночь проводил час с Дианой. Словно варенье, которым подслащают горькую пилюлю, печально думала Екатерина. Дофин с нетерпением ждал, когда жена сообщит, что ждет очередного ребенка. Тогда неприятные визиты можно будет прекратить.

Я буду хранить беременность в тайне до тех пор, пока он сам не заметит, решила Екатерина.

Когда Генрих вошел в спальню, Екатерина нежно посмотрела на него. Как же он изменился после их первой встречи в Марселе! Сейчас это был уже не угрюмый и застенчивый юноша, а настоящий мужчина, наследник трона — не самый умный, но, бесспорно, заслуживающий уважения. Несколько прядей черных волос уже посеребрила седина, а ведь ему было всего двадцать семь лет.

Сегодня Екатерина решила обсудить с мужем роман Анны де Этамп. Ей страстно хотелось показать Генриху, что своему повелителю и господину она предпочитает даже ту, которая считалась ее подругой.

Это могло привести к непоправимым последствиям. Екатерина вовремя спохватилась.

— Мадам де Этамп ведет себя вызывающе! — сказала она. — Весь двор обсуждает ее последний роман. Разве это допустимо?

Вместо ответа Генрих лишь пренебрежительно пожал плечами.

— Ее новым любовником стал де Шабо, — продолжила Екатерина. — Вам не кажется странным, что ему удается удовлетворять даже самые разорительные запросы Анны де Этамп? Ведь все знают, какую любовь и роскошь привил ей король.

Генрих никогда не вдавался в обсуждение скандальных сплетен, даже если речь шла о его врагах. Он молча разделся и бросил одежду на стул. Во время ночных визитов к жене дофин не прибегал к помощи прислуги. Все, что было связано с этой неприятной обязанностью, вызывало у него смущение. Он посещал спальню супруги с таким стыдом, будто приезжал в публичный дом.

От зорких глаз Екатерины не укрылось смущение супруга. Ее охватил гнев, но она уже научилась мгновенно подавлять его. Мысль о том, что наступит день расплаты, помогала ей переносить все обиды и унижения.

Пусть Генрих не любит сплетен — она все-таки старается вызвать у него интерес к тому, как молодому де Шабо удается вести такой роскошный образ жизни. Генрих, несомненно, передаст услышанное Диане, а та распустит ее по двору. Мадам де Этамп едва ли стерпит оскорбление и постарается отомстить.

— Его отец, де Джарнак, говорят, очень выгодно женился. У де Шабо сейчас молодая и, как я слышала, красивая мачеха. Может, она-то и помогает ему жить на широкую ногу при дворе?

— Как это на него похоже! — презрительно процедил Генрих. — Я верю, что он способен жить за счет своей мачехи.

Он задул свечи и лег в постель.

При дворе только и говорили что о романе мадам де Этамп и де Шабо. Король пришел в ярость и не преминул выразить свой гнев новому фавориту, графу де Энгьену. Мадам де Этамп и ее любовник здорово струхнули. Екатерина напустила на себя невинный вид и с восторгом созерцала плоды своих трудов.

Последствия скандала коснулись не только де Шабо, но и самого дофина. Однажды, находясь в компании придворных из католической и реформаторской партии, Генрих обратил внимание на то, что платье стоящего рядом с ним Шабо не уступало в роскоши его собственному наряду. Дофина охватила такая ярость, какую он редко испытывал. Этот щеголь не только вел себя вызывающе, но и обманывал короля с женщиной, которую Генрих терпеть не мог, потому что та была врагом Дианы. Вспомнив слова Екатерины, он поинтересовался:

— Послушайте, граф, как это вам удается вести такой роскошный образ жизни? Ведь ваши доходы отнюдь не велики!

Смущенный неожиданным вопросом, де Шабо ответил:

— Сир, мне помогает моя мачеха. Она очень щедрая женщина. Генрих презрительно пожал плечами и отвернулся.

Как только Диана узнала об инциденте, то сразу поняла, как неудачно ответил де Шабо. Она увидела возможность раздуть скандал и не преминула этим воспользоваться.

— Моя дорогая, — шепотом сообщала она подруге по католической партии. — Граф де Шабо признался дофину, что состоит в интимных отношениях со своей мачехой.

— Так вот почему она содержит этого красавчика! Его престарелый отец уже слаб и ни на что не годен.

Когда де Шабо услышал такое чудовищное толкование своих слов, то поспешил в замок отца, где ему удалось убедить старика, что в этой злобной клевете нет ни слова правды. Вернувшись ко двору, молодой человек решил любой ценой отомстить за нанесенное оскорбление.

Католическая партия оказалась в довольно щекотливом положении. Диана не ожидала подобной настырности от графа. Этот молодой осел во всеуслышание заявил, что не успокоится до тех пор, пока не отыщет клеветника. Ему было наплевать, что он грозил самому наследнику трона.

Екатерина весело хохотала в своих покоях. Генрих попал в весьма неловкую ситуацию, которую создала его обожаемая Диана! Разве не она раздула скандал, после которого де Шабо в конце концов потребовал удовлетворения? Придворные говорили, что на этот раз ненависть мадам Дианы к Анне де Этамп подвела дофина — и никто не знал, что семя скандала посеяла робкая и застенчивая Екатерина.

Диана была вне себя от ярости. Какова наглость! Этот тупица де Шабо нарывается на драку, но даже такой идиот должен понимать, что наследника престола невозможно вызвать на дуэль. Нельзя позволить Анне де Этамп болтать о мести. Хотя он и не упоминал имя Генриха, всем было ясно, кого он имел в виду.

Диана принялась искать козла отпущения, и ее выбор пал на некоего Франциска де Вивонна. Этот привлекательный молодой человек считался одним из лучших фехтовальщиков Франции. Одно время де Вивонн ходил в фаворитах у короля, но, обладая редким честолюбием, предпочел греться в лучах восходящего светила. Он был из числа тех людей, что с радостью хватаются за возможность оказать услугу и завоевать расположение будущего короля Франции. Диана послала за де Вивонном и открыла ему свой план. Тем же вечером, когда двор пировал в огромной зале Турельского замка, де Вивонн развязно подошел к де Шабо и схватил того за руку.

— Мсье де Шабо, — громко обратился он к любовнику мадам де Этамп. — До моих ушей дошло, что вы горите желанием защитить свою честь против человека, который бросил тень на даму вашего сердца.

В зале воцарилось молчание. Де Шабо сначала покраснел, потом побледнел. Король подался вперед и нахмурился, а Анна де Этамп застыла как вкопанная. Лицо Генриха залила краска стыда. Екатерину же, притворившуюся изумленной, разбирал смех.

— Вы не ошибаетесь. Меня оклеветали, — наконец вымолвил де Шабо. — Я не успокоюсь до тех пор, пока не посчитаюсь с клеветником.

Лицо Генриха стало пунцовым. Екатерина заметила, что дофин не отрывал глаз от Дианы — видно, искал защиты и спасения.

Де Вивонн, убедившись, что внимание присутствующих сейчас приковано к нему, надменно произнес:

— Ну что ж, граф, этот человек стоит перед вами. Это меня вы так нагло обвинили в клевете.

— Вы лжете! — вскричал де Шабо, выхватывая из ножен шпагу.

Де Вивонн мгновенно обнажил свою, и в зале зазвенела сталь.

— Не лгу! Разве вы не говорили, что хотите отомстить за свою честь? Вот ваш шанс…

— Остановитесь! — прервал его голос короля. — Подойдите оба ко мне. Как вы осмелились так бесцеремонно скрестить шпаги в нашем присутствии?

Противники вложили шпаги в ножны и приблизились к королю.

— Хватит с меня ваших глупостей! — громко заявил Франциск. — Мне надоел этот скандал. Если вам дорога свобода, ступайте с миром.

Де Шабо и де Вивонн отвесили низкие поклоны и скрылись в толпе.

Франциск видел испуг, отразившийся на лице Анны. Она любила человека, которому бросил вызов самый искусный дуэлянт в королевстве. Говорили, что того, кто дрался с де Вивонном, ждала неминуемая смерть.

Внимательно посмотрев на Анну, Екатерина поняла, какие чувства ею сейчас владели. Та с ненавистью глядела на Диану. Любовница Генриха спокойно сидела и довольно улыбалась.

Анна ходила взад-вперед по комнате, а Франциск лежал на кушетке и любовался ею. Белокурые волнистые волосы растре* вались, один пз украшавших их цветков сполз на ухо. Волнение придавало ей какую-то новую прелесть. Она была уже не молода, но еще очень привлекательна. Франциску нравилось смотреть на ее тревогу и испуг. Сейчас Анна казалась ему ранимой и беззащитной женщиной. Этот юнец де Шабо доставил ей мимолетное удовольствие, но она понимала, что власть Франциска для нее важнее — ведь только благодаря королю она может продолжать наслаждаться молодостью графа.

Франциск велел Анне поправить надушенные подушки у себя под головой.

— Так лучше? — спросила она. — Вам удобно, мой любимый?

Он взял ее руку и поцеловал.

— Сколько же лет я люблю вас? — задумчиво проговорил Франциск. — Наша любовь началась еще до моего испанского плена.

— Вы писали мне стихи, когда вас держали в тюрьме, ~ вспомнила Анна. — Я никогда не забуду их.

Настоящий поэт написал бы лучше. Например, Маро.

— Маро пишет стихи для всех, а самые лучшие стихи — те, которые мужчина пишет своей возлюбленной.

Она убрала волосы со лба и добавила:

— Дорогой, эта дуэль не должна состояться.

— Почему? — Франциск собирался уступить, но хотел сначала подразнить Анну. — Народ повеселится. Я ведь всегда говорил, что народ нужно веселить, — улыбнулся он. — Мне все труднее придумывать новые развлечения для французов. А тут уже все готово. Что может быть лучше поединка на глазах у всех?

— Но это будет хладнокровное убийство.

— А разве моему славному народу не нравится, когда проливается кровь? Вы только представьте себе, дорогая! Кто-то поставит на де Шабо, кто-то — на де Вивонна. Азарт, веселье! Дуэль! Лично я бы поставил на мсье де Вивонна. По-моему, победителем выйдет он. Ведь он, моя любовь, считается лучшим фехтовальщиком Франции. Я был лучше… когда-то! Но увы! Я постарел, и мое место заняли другие… да, заняли мое место.

В глазах Анны мелькнул страх, а глаза короля вспыхнули. Она знала, что он представил сейчас, как она предается любовным утехам с де Шабо. Должно быть, он вспомнил и то, как застал их с де Нанси. Франциск будет доволен, если ее любовник падет от руки лучшего фехтовальщика Франции, потому что де Вивонн отомстит за честь не только дофина, но и самого короля.

— Все равно это будет хладнокровное убийство.

— Ну что вы, любовь моя! Вы недооцениваете де Шабо. Он не такой трус, чтобы выбросить шпагу и молить о пощаде, как только де Вивонп схватит его за горло.

— Он не трус, верно!.. — пылко воскликнула Анна.

— И это значит, что он сумеет постоять за себя, — подхватил король.

— Он постоит за себя, но все равно это убийство.

— Ну и что? Не расстраивайтесь, любовь моя. Этот молодой дурак сам напросился. Ну подумаешь, любовник матери. Эка невидаль!

— Не матери, а мачехи!

— Мать… мачеха… Какая разница? Все равно парень свалял дурака. Зачем он бегал и кричал о мести?

— Он поступил, как ему велела совесть.

— Послушайте, почему вы так упорно защищаете его? Неужели вас и в самом деле волнует его жизнь?

— Меня беспокоит честь дома Валуа, — неожиданно заявила Анна де Этамп.

— Вот как? — Брови Франциска удивленно поползли вверх.

— Ну конечно! Ведь вы знаете, что де Вивонн здесь ни при чем. Это ссора дофина.

— И что из того?

— Ваш королевский дом будет унижен, если кто-то другой уладит ссору дофина.

— Но этот молодой человек сам пообещал отомстить за свою честь.

— Он молод, у него горячая кровь.

— Готов держать пари. — Король лукаво взглянул на нее. — Потому-то он и пользуется благосклонностью некоторых дам.

— Франциск, вы обязаны запретить дуэль между де Шабо и де Вивонном. Этот поединок не может состояться без вашего согласия. Умоляю, не давайте его.

В голубых глазах Анны де Этамп блеснули слезы. Франциск видел, как ее лиф вздрагивает от ударов сердца. Бедная Анна! Она и в самом деле любила этого красивого графа, раз отстаивала его жизнь с таким же пылом, с каким когда-то просила драгоценности мадам де Шатобриан.

Анна бросилась на кушетку, где лежал король, схватила его унизанную кольцами руку, порывисто поцеловала и уткнулась лицом в камзол.

Странно, подумал Франциск. Любовница короля умоляет его пощадить жизнь ее любовника. Смешно! Такую ситуацию Маргарита чудесно описала бы на страницах одного из своих романов.

Он провел ребром ладони по горлу Анны — словно мечом, снимающим очаровательную головку с ее гордых плеч.

— Зачем вы сделали это? — спросила она.

— Я подумал о своем старинном друге, короле Англии.

Она внезапно рассмеялась. Ее сообразительность и быстрый ум всегда вызывали у него восторг. Он все понял. Де Шабо был ее любовником, и она умоляла пощадить его жизнь, потому что не могла жить без него.

Франциск тоже рассмеялся.

— Дорогой Франциск! Как бы мне хотелось начать нашу жизнь заново… с того первого вечера, когда мы встретились. Помните?

Франциск помнил. Ни одну женщину он не любил так сильно, как Анну де Хейлли. Он постарел. Жить ему осталось недолго. Анна прижалась к королю.

— Франциск., позволь нам быть счастливыми.

Она так много дала ему, так много дает и сейчас, а в ответ просит всего лишь маленькую любезность — жизнь своего любовника. Как же мог он, самый благородный дворянин и рыцарь, отказать женщине в этой просьбе?

В последние месяцы того года при французском дворе царила полная неразбериха. Старых порядков уже никто не придерживался; придворные ждали восшествия на престол нового короля.

Анна спасла жизнь своему любовнику, уговорив Франциска запретить дуэль между де Шабо и де Вивонном; на том она и успокоилась, хотя знала, что новые потрясения не заставят себя долго ждать. Король все чаще хворал — и все-таки не желал задерживаться в одном замке больше нескольких дней. Он часто охотился, но слабость не позволяла ему наслаждаться привычным развлечением. Франциск не уставал повторять, что охота должна состояться при любых обстоятельствах, а если он станет слишком немощным, чтобы ездить верхом, его придется нести на носилках. Анна каждый день молилась за здоровье короля Франции. Реформаторская партия смотрела в будущее с тревогой, а партия католиков — с надеждой.

Скандал вокруг де Шабо, который так ловко устроила Екатерина, ободрил ее. Она поверила, что при желании может пользоваться окружающими, как марионетками — нужно только самой оставаться в тени, за кулисами событий, и вовремя дергать за веревочки. Сейчас в ее жизни появилась новая цель — власть.

В феврале двор отправился в Мант, а по пути остановился на отдых в замке Ля Рошель-Гайон. Здесь Франциску пришлось задержаться — повалил густой снег. Затопили огромные камины замка. Анна, Екатерина и другие члены «Небольшой Компании» стали придумывать всевозможные развлечения, чтобы разогнать скуку и печаль короля.

Выло решено провести бал-маскарад и устроить спектакли. Придворные нарядились в экстравагантные наряды, но маскарад не развеселил Франциска. Ему не терпелось двинуться дальше.

Екатерину продолжали терзать муки ревности; она не сомневалась, что дофин в это время предается любовным утехам с Дианой. Ее страдания прекращались только тогда, когда начинался какой-нибудь церемониал и Генриху приходилось сидеть подле жены или танцевать с ней.

Как-то в полдень, после обильной трапезы, старики дремали, а молодежь бесцельно слонялась из угла в угол. Екатерину король вызвал в свои покои.

— Подойдите ко мне, милая Екатерина, — сказал Франциск, когда она предстала перед ним. — Посидите со мной. Неужели вы не можете придумать ничего такого, что развеяло бы мою скуку?

Екатерина бросила взгляд на Анну, сидевшую по другую сторону от кресла короля. Мадам де Этамп беспомощно пожала плечами. Сегодня у Франциска был особенно нездоровый вид.

— Что может быть приятнее в такой холод, сир, чем сидеть в теплом замке и смотреть на снег за окном? — ответила Екатерина.

— Снег?.. — задумчиво переспросил король. — В дни моей юности мы, бывало, устраивали потешные сражения на снегу.

— Сир, давайте и сейчас устроим снежное сражение! — тут же предложила Екатерина.

— Увы! Я слишком стар, чтобы играть в снежки.

— За сражением приятнее наблюдать, чем принимать в нем участие, — заметила Анна. — Вперед, лентяи! Король приказал играть в снежки… устроим потешное сражение!

— Снежки! — радостно закричала Екатерина. — Потешное сражение! То-то будет сегодня забавы!

Франциск, Екатерина, Анна, Диана, другие фрейлины и пожилые придворные устроились возле окон, а молодежь гурьбой бежала на двор.

Екатерина наблюдала за сражением и улыбалась. Даже игра не обошлась без привычного дележа на два вражеских става. Де Энгьен был вождем реформаторской партии, то есть был за короля и Анну. Католическую партию и Диану возглавляли… конечно, Генрих вместе со смелым и властным Франциском де Гизом, который принялся усердно обстреливать графа снежками. Генриху как дофину больше приходилось держаться в стороне. Двое молодых людей, де Энгьен и де Гиз, стали героями битвы. Диана внимательно наблюдала за ходом сражения, а Екатерина не сводила глаз с Дианы.

— Браво, граф! — обрадовался король, когда его фаворит метко попал в цель.

— Молодец, де Гиз! — воскликнула Диана, когда молодой герцог попал снежком в де Энгьена.

Даже группа придворных, окружавших короля, разделилась на два лагеря. Только Екатерина де Медичи хранила молчание и не становилась ни на чью сторону. Она поступала мудро; ее устраивала роль тихони, не вмешивавшейся в интриги двора.

Католики против протестантов. Партия де Этамп против партии Дианы. Де Вивонн против де Шабо. Дураки вечно принимают чью-то сторону, подумала Екатерина. Мудрые заботятся о себе.

Король, заметив молчание невестки, привлек ее к себе и прошептал:

— А вы за кого, Екатерина: за моего очаровательного графа или этого красавчика, мошенника де Гиза?

— За победителя, сир, — лукаво откликнулась Екатерина.

Франциск взял ее за руку и заглянул в глаза.

— Сдается мне, за этими очаровательными черными глазками скрывается незаурядный ум. Но я вот что вам скажу: пусть лучше дерутся на снежках, чем всерьез. Думаю, такое оружие лучше всего подходит для улаживания придворных скандалов.

Сражающиеся вошли в раж. Кому-то подвернулся под руку камень, и он, недолго думая, бросил его. Другой подобрал кубок, оставленный во дворе, и запустил им в голову противнику. Первая кровь заслужила смех и аплодисменты у зрителей.

Иные бойцы укрылись в замке и швырялись подушками. Король и остальные зрители хохотали до упаду; их смех поощрял сражающихся, но игра принимала нешуточный характер.

Неожиданно из окна вылетел стул, за которым не замедлили последовать и другие.

— Вперед! — закричал Франциск. — В атаку!

Никто, кроме Екатерины, не заметил отсутствия герцога де Ги-ва. Лишь она поняла — вот-вот должно произойти что-то значительное. Ах, если бы ей удалось выскользнуть из залы и приказать одной из своих служанок последить за мсье де Гизом!

Из окон сыпался град всевозможных предметов обихода. Одному молодому придворному в голову угодила фарфоровая ваза. Он пошатнулся, на лице мелькнул испуг, и вслед за тем юноша без чувств рухнул на снег.

— Раненых с поля боя! — весело скомандовал Франциск.

А между тем из окон сыпались сковородки и кастрюли вперемешку со стульями и небольшими столами.

Король смеялся до слез.

И тут неожиданно комедия превратилась в трагедию. Наконец Екатерина поняла, почему отсутствовал герцог де Гиз.

Окно на втором этаже внезапно разлетелось вдребезги, и в нем показался тяжелый сундук.

Граф стоял прямо под окном, из которого падал сундук. Раздались предупреждающие крики, но было уже поздно. Де Энгьен испуганно вздрогнул, поднял голову, но отскочить в сторону не успел. Сундук упал ему на голову, и ослепительно белый снег почти сразу окрасила ярко-алая кровь.

Для короля тот печальный год пролетел быстро. Ему казалось, что дальше жить незачем.

— Я приношу несчастья всем своим любимцам! — однажды сказал он. — Когда я полюбил своего сына Франциска, он умер таинственной смертью. Мой любимый Карл пал жертвой чумы. Этот очаровательный юноша, де Энгьен, занял место в моем сердце, по и он стал жертвой несчастного случая.

Франциск пытался избавиться от своей меланхолии, предаваясь все новым развлечениям. Опять начались бесконечные переезды из замка в замок. Со стороны казалось, что жизнь при дворе снова забила ключом. Королевские столы ломились от самых изысканных яств, рекой текло самое крепкое вино, повелителя Франции окружали самые красивые женщины, а мораль придворных опустилась на небывало низкий уровень. Камзолы Его Величества украшали баснословные драгоценности. Блеском алмазов король будто хотел скрыть тусклый цвет своих глаз, а красными рубинами подрумянить бледное лицо.

В феврале, ровно через год после смерти графа де Энгьена, холодная погода и снег напомнили Франциску о трагическом происшествии. Двор находился в Сен-Жермене. Во главе стола восседал король Франциск, а справа от него — некоронованная королева Анна де Этамп.

После ужина начались танцы.

За окнами падал снег, а внутри замка царила нестерпимая жара. С дамских плеч соскальзывали лифы, при свете факелов сверкали лукавые глаза. Анна и Екатерина сидели подле короля, обе не хотели танцевать. Екатерина робко сложила руки на коленях. Она знала, какие слова Генрих шепчет на ухо Диане. Дофин с любовницей сидели в углу, в окружении сторонников и друзей.

Во время танца в залу вошел гонец. Он попросил у Франциска позволения говорить и, получив разрешение, объявил о смерти Генриха Английского.

— Умер! — растерянно пробормотал Франциск. — Значит, Генриха больше нет…

Он подозвал слугу и приказал хорошенько накормить гонца.

— Я ждал этого известия, — добавил король. — Он давно болел.

— Вот и не стало вашего заклятого врага, — без тени сожаления сказала Анна. — Интересно, как он предстанет на том свете? Мы должны провести бал-маскарад под названием «Король Англии перед высшим судом). Что скажете, Ваше Величество?

Но Франциск молчал.

Анна пожала его руку и участливо проговорила:

— Это известие опечалило вас, любовь моя.

— Мы с ним были одного возраста, — грустно улыбнулся Франциск. — Мой старинный друг и враг, Генрих. Он ушел, и скоро мне придется последовать за ним.

— Сир, умоляю, не говорите так, — попросила Екатерина.

— Не расстраивайтесь, моя милая малышка. Нас всех ждет одна и та же участь, просто я на шаг-другой ближе к ней, чем вы с Анной.

Анна вздрогнула.

— Умоляю, не говорите об этом, — воскликнула она.

— А я умоляю вас, мои дорогие, не печальтесь, — весело ответил Франциск. — Екатерина, дитя мое, вам сейчас ничто не грозит. У вас есть сын и дочь. Рожайте еще детей. Я поговорю с Генрихом о вас, милая Анна. На него можно положиться. Он позаботится, чтобы никто не обижал вас.

Анна де Этамп поджала губы. Она боится вовсе не Генриха, подумала Екатерина. Какая горькая ирония! Анна де Этамп много лет повелевала королем Франции, немало врагов отправила в ссылку, а сейчас та же участь ждет ее саму, потому что новым королем будет повелевать другая женщина. И этот новый король — супруг Екатерины. Скоро Анне придется держать ответ за все годы своего правления, но такой же удел ждет и Диану.

Екатерина решила сшить платье Цирцеи для костюмированного бала.

— Давайте наденем маски, — предложила она Анне. — В масках будет намного интереснее и веселее.

Анна согласилась и разрешила Екатерине сделать приготовления к балу-маскараду.

— Карнавал! — обрадовался Франциск. — Устроим самый веселый бал из всех, которые знало королевство.

Заканчивая шить платье, Екатерина задумалась о тех последствиях, которые сулила ей смерть Франциска. Ее будут называть королевой Франции… но настоящей королевой станет Диана, а ей, Екатерине, останется только надеяться на будущее.

Переезда в Сен-Жермен она ждала с нетерпением. Однако двор проследовал через Шеврез и, ненадолго задержавшись в Лимуре, прибыл в Рошфор. Дольше нескольких дней король не желал оставаться в одном и том же месте, он все пытался обогнать смерть, которая уже давно наступала ему на пятки.

Двор уже приближался к Рамбулье, как вдруг Франциска охватила такая сильная усталость, что даже в спальню его пришлось нести на руках. Лежа в постели, он вновь впал в меланхолию и изводил себя одним-единственным вопросом: удастся ли ему покинуть Рамбулье живым?

Неожиданно у него началась лихорадка, и он потребовал, чтобы к нему пришли друзья, самые остроумные и веселые придворные. Он позвал к себе Анну, кардинала Лотарингского, всю молодежь, Генриха с Екатериной, де Гизов, Сен-Поля и Сент-Андре; потребовал привести и музыкантов.

Превратив опочивальню в музыкальную гостиную, Франциск обрадовался своей затее, но быстро устал и прошептал Анне:

— Как мне хочется повидать Маргариту! Я так редко вижусь со своей любимой сестрой.

— Королева Наваррская сама прикована болезнью к постели, — слезливо ответила Анна де Этамп.

— Тогда не говорите ей, что я просил ее приехать, а то она все бросит и примчится ко мне. Ах, моя милая сестра! Вот и она хворает, когда болеет ее брат. Этого следовало ожидать! Да хранят все святые мою дорогую Маргариту!

Утром он почувствовал себя лучше и объявил, что готов к охоте. Анна умоляла его отменить охоту. Екатерина и остальные члены «Небольшой Компании» присоединились к мольбам любовницы короля, но он не хотел никого слушать. Франциск весело улыбался своим прелестным дамам, приласкал одну, пошутил с другой. Сегодня ему необходимо охотиться. Он не мог объяснить этого странного желания, но его не покидало чувство, что за дверью и портьерами его подстерегает Смерть. Смерть схватила английского короля, но король Франции оставался жив… пока.

Смертельно бледный, с лихорадочно горящим взором, король мужественно держался в седле. Он приказал Анне и Екатерине ехать подле себя. Звуки охотничьего рожка и лай собак, заявил Франциск, вот самая сладкая музыка для его ушей. Екатерине показалось, что сейчас он представляет себя не стариком, а молодым здоровым юношей…

Перепуганные наездницы ни на шаг не опережали короля. В тот мартовский день Смерть была самым быстрым охотником в лесах под Рамбулье. Очаровательные дамы «Небольшой Компании» не спускали глаз со своего вожака и знали, что это последний выезд короля Франции Франциска Первого.

Той же ночью у Франциска начался жар. Он бредил. Король говорил не умолкая, ему казалось, что постель обступили духи из прошлого. Его мать Луиза Савойская и сестра Маргарита Наваррская, робкие королевы Клод и Элеонора, и любовницы, которых он жаловал больше, чем жен: Франсис Шатобриан и Анна де Этамп, сыновья Франциск и Карл. Ему чудилось, что вокруг смыкаются стены мадридской темницы. Он вспоминал радость побед и горечь поражений.

Придя в сознание, он с кривой ухмылкой заговорил о различных перипетиях своего правления.

— Я прожил скандальную жизнь, друзья мои, но постараюсь искупить ее праведной смертью.

Затем Франциск внимательно прислушался к молитвам, которые постоянно читались у его постели.

— Я должен повидать сына, — неожиданно заявил он. — Приведите дофина.

Генрих смущенно приблизился к постели отца, любовь которого он так хотел заслужить и в ком не вызывал никаких чувств, кроме неприязни.

Когда Генрих опустился на колени перед ложем, король ласково улыбнулся. Он как будто забыл все их обоюдные обиды и разногласия.

— Мой мальчик… мой единственный сын… мой дорогой Генрих.

Тщетно Генрих пытался подобрать нужные слова. Но в его глазах сверкали слезы, и они были красноречивее любых слов.

— Генрих, дети должны перенимать у родителей добродетели, а не пороки.

— Да, мой отец.

— Сын мой! На свете нет лучшего народа, чем французы. Правьте вашими подданными мудро и милосердно. Любите их. Когда суверен этих людей попадает в беду, они готовы пойти на любые лишения, чтобы помочь ему. Советую вам, Генрих, облегчить бремя налогов…

По щекам Франциска струился пот, ему казалось, что стены спальни качаются. Слезы мешали ему разглядеть лицо сына, и Франциск подумал о тех опасностях, что непременно выпадут на долю Генриха. Он понимал — борьба двух партий может расколоть королевство на два лагеря.

— Святая Богородица, спаси и сохрани моего мальчика! — взмолился Франциск. — Святая Богородица, пусть приближенные дают Генриху добрые советы на благо его и Франции.

Он увидел Диану, уже много лет распоряжавшуюся его сыном; припомнил ту игру в снежки, которая началась невинной забавой, а закончилась кровавой трагедией. Прошлогодние события сейчас показались ему глубоко символичными. Мадам Диана против мадам Анны. Женские распри забавляли Франциска, но с них-то и начался ужас кровопролития. Его любимый фаворит граф де Энгьен погиб во время первой стычки гражданской войны, которая после смерти Франциска неминуемо расколет королевство. Сундук, убивший де Энгьена, был только предвестником будущих катастроф. Сейчас Франциск ясно это увидел и подумал: как он не заметил этого раньше?

— Генрих… сын мой… ах, почему мы помирились так поздно? Генрих… остерегайтесь тех, кто окружает вас. В вашем окружении есть некоторые люди…

Генриху пришлось почти вплотную приблизить ухо к губам короля, чтобы расслышать его слова.

— Остерегайтесь… Гизов. Они слишком честолюбивы… они попытаются отнять корону. Дом Гизов… враг дома Валуа. Генрих… придвиньтесь ко мне. Не позволяйте женщинам управлять вами… как мной. Учитесь на ошибках вашего отца. Генрих, мой мальчик, оставьте моих министров. Хорошие… честные люди. Не возвращайте Монморанси из ссылки. Он снимет с вас и ваших детей камзолы, а с народа — последние рубашки. Генрих, будьте снисходительны к Анне, она женщина. Всегда… проявляйте терпение… к женщинам, не позволяйте им править вами… не следуйте примеру вашего неразумного отца.

Глаза короля остекленели; слова стали неразборчивы.

— Отец. — Генрих нагнулся ниже. — Благословите меня.

Король успел обнять сына, прежде чем навсегда оставить Рамбулье и Францию.

Больную сестру короля Франции Маргариту терзали недобрые предчувствия. Ее брат в беде, он нуждается в ней, а она здесь, за тридевять земель от него! Несмотря на болезнь, королева Наваррская уже приготовилась к поездке в Рамбулье, когда в Беарн прибыл гонец.

Маргарита ругала себя за то, что не была подле брата в его последнюю минуту. Ей не хотелось жить без Франциска. Она решила удалиться в монастырь, надеясь в служении Господу найти забвение от своего горя. Ее жизнь потеряла всякий смысл. Любимый брат умер, и, значит, она тоже должна умереть.

Анна де Этамп в своих покоях ждала неминуемого возмездия Дианы. Это был вопрос нескольких дней. Диана не станет тянуть с расправой.

Генрих и печалился, и одновременно испытывал некоторое облегчение. Отныне он уже не будет заикаться от робости в присутствии великого Франциска. Отношение окружающих к нему резко изменилось. Придворные падали на колени и клялись в верности, спешили выполнить каждое его желание — порой еще до того, как оно возникало у нового короля.

Диана, внешне спокойная, в душе ликовала. Наконец сбылась ее сокровенная мечта. Наступило время правления некоронованной королевы Дианы. Она была уже не любовницей дофина, а первой дамой королевства.

В Сен-Жермене, куда из Рамбулье отправился новый король, намеревавшийся отдать последние распоряжения о похоронах отца, Екатерина сидела в своих покоях и думала о тех переменах, которые смерть Франциска неминуемо принесет в ее жизнь. Она вынашивала третьего ребенка Генриха и какое-то время еще могла скрывать этот факт от супруга. У нее были сын и дочь. И вот — новый ребенок! Екатерина де Медичи стала королевой Франции. Как бы обрадовался Клемент, если бы дожил до этого дня! На троне Франции Екатерина чувствовала себя в безопасности. Она была очень рада, но до полного счастья не хватало многого.

Екатерина надушилась, тщательно оделась и приготовилась к появлению Генриха, но тот не пришел. Когда она поняла, что дальнейшее ожидание бессмысленно, то заперла дверь, отодвинула стол, подняла ковер и заглянула в потайное отверстие.

Екатерина видела их нежные объятия, слышала ласковый шепот, была свидетельницей любовных утех.

В тот день она вознеслась на вершину самых честолюбивых мечтаний, но все же должна была спуститься на землю, чтобы шпионить за своим мужем и его любовницей. Она говорила себе, что у нее нет иного выхода. Ее страдания будут вознаграждены, когда к ней придет и власть. Ее счастливым уделом будет воспитание будущих королей и королев.

ДВЕ КОРОЛЕВЫ

Королева Франции! Но изменилось ли хоть что-то в ее положении? Ведь все знают, что в действительности на престол взошла не Екатерина де Медичи, а Диана. Сейчас повсюду можно увидеть королевские инициалы, переплетенные с инициалами дамы его сердца — не супруги, как того требовал этикет, а любовницы. Две буквы Д, одна вытянутая, а другая приплюснутая и вместе образующие букву Г. Эти инициалы выкладывали каменщики на домах и дворцах, их вышивали на знаменах. Они же украшали наряды Генриха.

С затаенной болью в сердце Екатерина величаво ходила по коридорам и апартаментам огромного дворца. Сейчас у нее сложился свой собственный круг особо приближенных и друзей, и она прилагала немалые усилия к тому, чтобы внешне все выглядело благопристойно. Придворные опасались королевы, поведение которой никак не могли разгадать. Они никак не могли понять, как человек, которого так часто унижают и оскорбляют, сохраняет такую невозмутимость и достоинство.

Екатерина взялась за перестройку замка в де Чено.

При этом она не забывала вникать во все интересы Генриха, осторожно и терпеливо пыталась отвоевать его у Дианы. Он любил музыку, и Екатерина не жалела времени на занятия музыкой.

Екатерина была превосходной наездницей и в перерывах между беременностями старалась не пропускать ни одной охоты. Ее ловкость и отвага вызывали всеобщее восхищение, даже у Генриха. А Диана тем временем оставалась в замке и ждала короля у ворот. С какой горечью Екатерина видела, как радостно король, вернувшись с охоты, приветствует любовницу!

Больше всего король любил охоту, хотя хорошо играл в мяч и другие игры. На время спортивных состязаний Генрих велел соперникам забывать о его королевском титуле. Было приятно наблюдать, как зрители открыто говорят о его ошибках, а после игры он и сам присоединялся к их разговорам. Никто не боялся выиграть у короля Франции, потому что он не таил зла.

По вечерам при дворе устраивали пиры и танцы. Генрих требовал от своих министров, чтобы двор оставался таким же пышным и великолепным, как и при его отце, Франциске.

После танцев слуги провожали Генриха в королевскую спальню. Даже процесс раздевания проходил в присутствии многочисленных придворных. Король не мог лечь спать, пока гофмейстер не убеждался, что постель как следует застелена. А когда Генрих ложился в постель, церемониймейстер торжественно приносил ключи от дворца и клал под подушку.

Только после этого короля оставляли в покое, и он мог тайком пробраться к любовнице.

Так бывало почти всегда. Но в эту ночь Генрих пришел в спальню Екатерины, она соседствовала с его собственной. На его лице была решимость выполнить долг. Сейчас у них было двое детей, и Екатерина про себя улыбнулась — он даже не догадывался, что в конце года у нее родится третий ребенок. Вчера, разговаривая с придворными, она чуть не упала в обморок, и только силой воли заставила себя усидеть в кресле и сохранить улыбку. Она понимала, что обязана не обращать внимания на эти приступы слабости — иначе по дворцу поползут слухи. Королева опять беременна! А тогда — прощай, Генрих! Прощай на долгие месяцы!

Генрих казался печальным. Он тяжело переживал смерть отца. В тот день новый король решил перенести тела братьев Карла и Франциска в Сен-Дени, к могиле Франциска Первого. Похороны вылились в пышное государственное мероприятие, на которое не пожалели средств. Три гроба, украшенных портретами его отца и братьев, были вынесены за стены Парижа в Нотр-Дам де Чамп.

— Вам грустно, Генрих, — заметила Екатерина.

— Никак не могу забыть похорон, — ответил король.

— Процессия была очень торжественная.

— Мой отец… мертв. И оба брата погибли во цвете лет.

Екатерина не хотела говорить о его врагах. Неужели он все еще винил ее в смерти юного Франциска? Эти подозрения было трудно рассеять, они не только не исчезли, но и окрепли с годами.

— Генрих, вы ведь не питали дружеских чувств к вашему брату Карлу. Генрих, если бы он остался жив и женился на племяннице или дочери императора, он стал бы вашим опаснейшим врагом.

— Пожалуй, так.

— Значит, его ранняя смерть не должна вас уж слишком печалить. Король Франциск мертв, но он умер в глубокой старости, успев насладиться жизнью! А главное, у Франции никогда не было короля лучше, чем вы. Я молю Бога, чтобы маленький Франциск во всем походил на своего отца. Ведь когда-нибудь наступит день — надеюсь, не скоро, — и наш сын взойдет на французский престол.

— Вы хорошая мать и верная жена, Екатерина.

Эти слова окрылили ее. Я разбужу его любовь, радостно подумала она. Нужно только помнить об осторожности. Но как трудно сохранять осторожность, когда она находилась подле Генриха! Со всеми другими она могла вести себя умно и хитро, но в присутствии супруга так волновалась, что забывала о всякой осмотрительности. Вот и сейчас, возбужденная его близостью, Екатерина не сдержалась и заговорила о мадам де Этамп, которая поспешно покинула двор, но чья судьба по-прежнему оставалась нерешенной. Екатерине хотелось, чтобы Анну оставили в покое.

— Сегодня я размышляла о вашем отце, Генрих, и той заблудшей несчастной женщине, которую он любил. Умирая, он умолял вас пощадить ее. Вы выполните его просьбу?

Екатерина сразу поняла, что этого не следовало говорить.

— Напрасно вы просите за нее. Она была таким же большим моим врагом, как и Карл. С помощью ее и Филиппа Испанского он собирался свергнуть меня с трона… если я взойду на него. Мой брат обещал мадам де Этамп сделать ее правительницей Нидерландов после его женитьбы на инфанте. В ответ она помогала ему деньгами.

— Ах вот как?..

— Видите: нельзя просить за моих врагов, когда не знаешь, что творится вокруг!

— Генрих, если бы я знала, что она участвовала в этом отвратительном заговоре… если бы знала, что она интриговала против вас… — В волнении Екатерина вскочила с постели и нагнулась за халатом. От резкого движения у нее закружилась голова. Она доблестно постаралась скрыть недомогание, но все-таки слегка пошатнулась. Это не укрылось от наблюдательных глаз короля. Генрих всегда внимательно выискивал в жене симптомы беременности, которые так тщательно утаивала Екатерина.

— Екатерина, по-моему, вам нехорошо.

— Нет, мне очень хорошо, Генрих.

— Позвольте помочь вам лечь в постель. Я позову фрейлин.

— Генрих… Я вас умоляю… не беспокойтесь. Это просто легкое головокружение… и ничего больше.

Он улыбнулся — почти заботливо.

— Екатерина… а вы не беременны?

В улыбке Генриха появилась нежность, и ей захотелось броситься ему на грудь. Она доставила ему удовольствие и сейчас больше всего на свете хотела продлить этот сладостный миг.

— Генрих, возможно, это так. Вы довольны?

— Доволен! Да я просто в восторге! Я надеялся и ждал этого, моя дорогая.

Некоронованная королева Франции! Чего может еще желать честолюбивая и практичная женщина? Диана часто вспоминала тот счастливый день, когда король Франциск приказал ей подружиться с сыном Генрихом. Она принимала Генриха в покоях, куда более роскошных, чем покои королевы.

— Как вы прекрасны! — воскликнул король, опускаясь на колени и целуя руки Диане.

Она улыбнулась и провела пальцами по шее, на которой сверкало ожерелье. Совсем недавно оно украшало шею Анны до Этамп. Как жаль, подумала Диана, что Анна не видит этот подарок Франциска у меня на шее!

Они сели на диван у окна. Король держал ее за руку.

— Превосходные новости, моя любимая! Екатерина в положении.

— Замечательно. Мне тоже на днях показалось, что у невесть признаки…

— Она чуть не упала в обморок, и я сразу догадался.

Диана кивнула и рассмеялась. Как приятно жалеть официальную королеву Франции!..

— Она попыталась заступиться за Анну де Этамп.

Диана немедленно насторожилась.

— Мой дорогой, как глупо!

Диана улыбнулась, но на душе у нее стало беспокойно.

Она представила лицо королевы, черные мягкие глаза, сжатые губы. Неужели Екатерина осмелилась заигрывать с заклятым врагом всесильной любовницы короля Франции? Диана повернулась к Генриху и поцеловала его. Генрих обнял любовницу, но ее мысли были далеко. Править королем Франции труднее, чем дофином. В последние минуты жизни Франциска сентиментальный Генрих пообещал отцу защищать Анну де Этамп. Диана вспомнила, с какой яростью она узнала, что после похорон Генрих послал Анне письмо. В нем он недвусмысленно давал понять, что Анна может вернуться ко двору. Тогда он твердил, как попугай, что поклялся отцу заботиться о ней. Король хороший человек, хотя и чересчур прямолинейный. Диане в нем больше всего нравилось то, что он был благодарным любовником и не забывал своих друзей. Анн де Монморанси уже приехал из ссылки и ходил у короля в фаворитах. За этим стариком необходимо смотреть в оба и не подпускать его слишком близко к королю. Но пока Монморанси, у которого были собственные счеты с Анной де Этамп, оставался ее союзником. Пришлось солгать, что любовница Франциска устранила вместе с Карлом заговор против Генриха. Нужно же было как-то заставить его отказаться от обещания, данного отцу. Диане удалось втолковать королю, что в мире есть двуличные и вероломные женщины и мадам де Этамп. относилась к их числу. Собственность Анны была конфискована, ее слуги брошены в тюрьму; бывший муж, который раньше с с удовольствием пользовался всеми благами связи своей жены с королем Франции, обвинил ее в мошенничестве, и Анна сама очутилась в темнице.

— Надеюсь, — сказала Диана, — что вы раскрыли королеве глаза на вероломство мадам де Этамп, вступившей в заговор с вашими врагами?

— Рассказал. Мне показалось, что Екатерина расстроилась.

Еще бы ей не удивиться, подумала Диана. Королеве необходимо хорошенько объяснить, что она вынашивает детей Генриха только из милости его любовницы.

Диана решила хорошенько проучить Екатерину. Не иначе как новое положение вскружило итальянке голову. В конце концов, рассуждала Диана, она происходила от флорентийских купцов и менял. Сама Диана была знатной французской дамой, в ее жилах текла королевская кровь. Да, Екатерине следует уяснить, что за свое положение она обязана Диане. Более того, ее судьба целиком зависит от Дианы. Диана не сомневалась, что Екатерина лучше усвоит урок, если он будет дан в присутствии других. Поэтому нужно выбрать такой момент, когда свидетелями ее позора смогут стать знатные вельможи и даже августейшие персоны.

Это произошло на одном из тех вечеров, которые время от времени Екатерина устраивала как королева Франции. Король отсутствовал, но среди собравшихся были Диана, сестра Генриха Маргарита, Монморанси и Франциск де Гиз.

Диана начала с лести. Не будет ли королева добра показать планы перестройки замка Чено?

— С удовольствием, мадам, — попалась на удочку Екатерина. — Но, надеюсь, вы понимаете, что я не обладаю даром моего тестя. Эти планы, боюсь, оставляют желать много лучшего.

— И тем не менее, мадам, я бы с удовольствием взглянула на них.

Гай де Шабо, этот глупец, который раз уже показал себя врагом Дианы, осведомился:

— Неужели мадам Диана собирается вносить изменения в плацы нашей милостивой королевы?

— Возможно, мсье де Шабо, — холодно ответила Диана.

Все-таки этот юноша вел себя чересчур дерзко. Однажды он уже выставил себя на посмешище всего двора, и Диана не сомневалась — де Шабо готов снова лезть в бутылку. Ему следовало бы сообразить, что он попал в немилость королю. Графу не мешало бы попытаться смягчить свое бедственное положение и выказывать больше уважения к всесильной любовнице короля.

Диана повернулась к Екатерине.

— Я задумала перестроить южный фасад, — объяснила королева, — и воздвигнуть те девять арок, которые запроектировал еще Томас Бохер… кажется, тридцать лет назад, не так ли?

Екатерина порозовела от воодушевления. Чено относился к числу ее любимых увлечений, заботы по перестройке замка помогали ей забывать обо всех обидах и унижениях. Вот почему королева на сей раз не совладала с собой и угодила в ловушку.

Маргарита, прекрасно образованная и способная поддерживать беседу на любые темы, присоединилась к обсуждению. Монморанси тоже высказал свое мнение. Лишь проницательный де Гиз, судя по всему, догадывался о замысле Дианы и воздержался от вступления в разговор.

— Вскоре я приступлю к работам, — взволнованно проговорила Екатерина. — Приглашу самых известных мастеров. Разобью сады с цветочными клумбами, построю гроты и фонтаны.

Вот он, долгожданный миг! Медлить дольше нельзя. Диапа холодно изрекла:

— Искренне надеюсь, что вы почтите мой Чено своим присутствием. Приезжайте в любой удобный для вас момент, королева.

Екатерина замолчала и бросила на Диану изумленный взгляд. Лишь едва уловимое движение ресниц выдало ее чувства. Она обворожительно улыбнулась и прижала руки к поясу, чтобы не влепить Диане пощечину.

Это было жестокое унижение. Диана знала о ее любви к Чено и намеренно вызвала на разговор о замке, помня о давнишней мечте Екатерины иметь свой дом. Она заставила ее разволноваться, раскрыть душу перед всеми этими людьми, а потом показала, что желания королевы ничего не значат по сравнению с желаниями женщины, которая является истинной королевой Франции.

Никогда и никого в жизни Екатерина не ненавидела так сильно, как эту женщину. Даже наблюдая за ней через потайное отверстие в комнате Сен-Жерменского дворца, она не испытывала такой сильной ненависти, как сейчас.

— Да?.. — начала Екатерина и возненавидела себя за то, что запнулась. Она заметила лукавые смеющиеся глаза де Гиза, ужас на лице Маргариты и сочувственную улыбку де Шабо.

— Король милостиво подарил мне замок Чено, — объяснила Диана, — в знак уважения к заслугам моего супруга.

Невозможно было не восхититься тем спокойствием, с каким Екатерина продолжила обсуждать перестройку замка; она с невозмутимым видом поздравила королеву Диану с приобретением замка, который, по мнению Екатерины, являлся одним из самых красивых мест во всей Франции.

Да, итальянка хорошо усваивает свои уроки, решила Диана.

— Мсье, вы сегодня какой-то унылый.

Гай де Шабо обнаружил, что во время танца, в котором партнеры постоянно меняли партнерш, настала его очередь танцевать с королевой Екатериной.

— Да, — склонил голову юноша. — Надеюсь, мое настроение не обижает Ваше Величество.

— Мы бы предпочли видеть улыбку на ваших устах.

Молодой человек через силу выполнил желание королевы.

— Не расстраивайтесь, граф, безвыходных ситуаций не бывает, поверьте.

Несколько секунд Гай де Шабо пристально смотрел на королеву. Неожиданно он понял, что никогда раньше не видел ее истинного лица. Губы Екатерины улыбались, глаза спокойно смотрели на него, но что-то в ее облике… Ему пришла в голову безумная мысль: королева Франции чем-то похожа на змею…

— Вы боитесь де Вивонна, — прошептала королева. — Не бойтесь его. Есть выход.

Затем они отдалились и на некоторое время прервали разговор. У де Шабо учащенно забилось сердце. Он и в самом деле боялся де Вивонна. Он был не трусом, но вполне справедливо полагал, что перед лицом смерти всякий может испугаться. Ему предстоит поединок с де Вивонном — он сам бросил ему вызов, а король Генрих после смерти отца дал согласие на дуэль.

И вот королева заявляет, что существует выход. Да, сейчас с ним разговаривала прежняя королева Франции, но на него смотрели не мягкие глаза Екатерины де Медичи, а холодные глаза змеи, терпеливо ожидающей того момента, когда можно будет вонзить ядовитые зубы в свою жертву.

Танец продолжался. Теперь партнершей де Шабо оказалась девушка с огромными глазами, которая благосклонно поглядывала на него. Этот молодой дворянин был очень хорош собой, а всеобщее мнение, что ему осталось недолго ходить по земле, добавляло особую пикантность к его красоте.

Король с мадам Дианой решили, что он должен умереть. Он был любовником их давней соперницы и доставил Генриху несколько неприятных минут, пообещав отомстить за поруганную честь своей мачехи, хотя прекрасно знал, что та сплетня была пущена дофином Генрихом и его любовницей. Теперь ему приходится расплачиваться за тот свой необузданный поступок.

Молодому графу больше не довелось танцевать с королевой, но позже ему представилась возможность пройти мимо нее. Де Шабо с мольбой взглянул на Екатерину, и его взгляд был вознагражден.

— Завтра вечером… В маске… Дом Руджери у реки.

В воздухе витал призрак смерти. Народ пришел посмотреть, как будут убивать человека, как алая дворянская кровь оросит зеленую траву огромного луга. Вместе с ними этим прекрасным зрелищем хотят любоваться король, его итальянка и мадам де Пуатье, истинная королева Франции.

Неудивительно, что эта дуэль собрала тысячи парижан.

Когда взошло солнце, в павильоне, разукрашенном вышитыми золотом и серебром эмблемами правящего дома, стали занимать места знатные вельможи и нарядные дамы. Появился Монморанси, братья Гизы, кардиналы, епископы, гофмейстер, придворные и фрейлины королевы.

На противоположных краях поля возвышались шатры дуэлянтов. В шатре де Вивонна, ни на минуту не сомневавшегося в победе, уже был накрыт праздничный стол. По случаю предстоящего триумфа он взял взаймы у знакомых придворных самую лучшую посуду. На столе были расставлены супы, телятина, жаркое во всевозможных видах, лакомства и фрукты и пузатые бочонки с вином. Из шатра к толпе плыли аппетитные запахи. Исход поединка был предрешен заранее. Де Вивонн считался человеком короля, и поговаривали, что де Шабо боится драться.

Толпа затаив дыхание наблюдала за торжественными и зловещими приготовлениями. За креслом, на котором восседал угрюмый Монморанси, стояли пять мрачных мужчин в черных плащах. Это были палач с помощниками. После гибели де Шабо они должны будут оттащить труп на виселицу и вздернуть на нем как лжеца и преступника.

При появлении короля Генриха герольды затрубили в трубы, а толпа разразилась рукоплесканиями и приветственными криками. Французы любили своего повелителя, хотя некоторые и вздыхали по прежнему королю, его отцу. Впрочем, большинство подданных Генриха, те, кто был моложе и плохо помнил славные дни Франциска, считали, что на свете нет лучшего короля, чем этот — такой искренний и преданный своей любовнице. Генрих вновь продемонстрировал свою привязанность Диане, решив пренебречь строгим этикетом. Рядом с королем Франции шла Диана. Она с улыбкой принимала аплодисменты. Черно-белое платье придавало ей какую-то необыкновенную чистоту и очарование. На ее фоне разноцветные наряды других дам показались почти вульгарными.

— И вот появилась… королева. Толпа замолчала. Никто не хлопал, никто не приветствовал эту итальянку. А может быть, французы так громко рукоплескали любовнице короля не столько из-за любви к ней, сколько из-за неприязни к иностранке, которая волею судеб заняла французский престол?..

Ничего, придет день, и вы будете приветствовать меня, подумала Екатерина.

Вскоре у Екатерины должен был родиться ребенок. Парижане знали об этом. Но они не знали о том, как ждала королева сегодняшнего поединка. Она приложила немало усилий к тому, чтобы события развивались по намеченному ею плану — тайному и разительно отличающемуся от замыслов Дианы де Пуатье.

Екатерина улыбнулась и положила руки на свой усыпанный жемчугом корсаж.

— Вам нехорошо, Ваше Величество? — встревожилась Магдалена.

— Хорошо, спасибо. Немного закружилась голова.

В толпе заметили эту маленькую сценку — народ всегда все замечает. От наблюдательных парижан не укрылись ни жест королевы, ни тревога Магдалены. «Видите, — как бы хотела сказать Екатерина, — у короля есть любовница, но его детей вынашиваю я. Только я одна могу рожать будущих королей и королев».

Герольд в шелковом костюме, ярком и переливающемся под ослепительными лучами солнца, сделал шаг вперед, приложив к губам горн, громко затрубил. Толпа мгновенно обратилась в слух.

— Наш милостивый суверен, король Генрих, соизволил разрешить спор чести, возникший между Франциском де Вивонном и Гаем де Шабо. Сегодня, десятого июля, упомянутые господа вступят в смертельный поединок. Так повелел король, и от его имени я объявляю, что никто под страхом смерти не должен мешать проведению дуэли.

Как только герольд умолк, зрители закричали, засвистели, захлопали в ладоши. Страсти накалялись, дуэль должна была начаться с минуты на минуту.

В сопровождении своего секунданта, одного из протеже Дианы, к толпе сторонников, насчитывающей не менее пятисот человек, из шатра вышел де Вивонн. Все были одеты в костюмы с его геральдической расцветкой — красный и белый, — а перед героем дня несли его шпагу, щит и знамя с изображением Святого Франциска. Впереди этой внушительной процессии шествовали барабанщики и трубачи. Под восторженные рукоплескания толпы де Вивонн обошел поле, потом вернулся в свой шатер; то же самое проделал и де Шабо со своим секундантом и значительно меньшим количеством сторонников в черно. — белых нарядах.

Затем началась церемония выбора оружия. По правилам поединка выбирать оружие должен был де Шабо. Перед этой процедурой возникло множество споров. Жара стояла невыносимая, но Екатерина не обращала на нее внимания. Этот день, решила она, станет днем моего триумфа. Сегодня Генрих немного охладеет к Диане.

Заминка затягивалась. Диана подалась вперед и нахмурилась. В чем дело? Она хотела поскорее покончить с этой дуэлью, хотела увидеть труп своего врага и преподнести урок тем, кто осмеливался перечить любовнице короля.

Наконец начался ритуал выбора оружия. Королева вспомнила, с какой радостью, кутаясь в поношенный недорогой плащ, она спешила на свидание с мсье де Шабо, в дом астрологов Руджери. Оружие для поединка выбирал вовсе не де Шабо, а сама Екатерина. Однако юноша тоже провел немало времени у братьев Руджери, беря уроки фехтования у итальянского маэстро.

Как приятно ей сейчас сидеть в кресле и знать, о чем спорят противники, тогда как Диана вместе с толпой зрителей, терзаясь от неизвестности, с нетерпением ждет начала поединка.

Де Шабо выразил желание сражаться пешим, в доспехах, с обоюдоострым мечом, щитом и короткими кинжалами, как в старину. Де Вивонна выбор противника удивил, и он впервые за все время насторожился.

Диана нахмурилась сильнее. Решение должен был принимать Монморанси — как церемониймейстер. Видать, этот старый угрюмый дурак решил проявить справедливость!

Екатерина еле удерживалась от того, чтобы не расхохотаться. И при этом не переставала обдумывать свои дальнейшие шаги. Любовница короля и знаменитый министр Генриха со временем обязательно превратятся во врагов, ревнующих друг к другу короля. В их противостоянии Екатерина видела обширное поле для будущих интриг, для своей тайной, закулисной деятельности.

К негодованию Дианы Монморанси объявил, что, несмотря на требование де Шабо, поединок должен пройти с оружием, которое выбрал он.

Из четырех углов поля вышли герольды и в один голос прокричали:

— Благородные господа и остальные французы! От имени короля приказываем! Как только противники скрестят мечи, все присутствующие обязаны хранить молчание; не говорить, не кашлять, не плеваться и не делать никаких жестов руками, ногами или глазами, которые могли бы помочь или нанести вред одному из дуэлянтов. Таково повеление короля.

После этого объявления сначала де Вивонн, а потом и де Шабо со сторонниками обошли поле и по очереди опустились на колени перед прелатом; оба поклялись, что пришли сюда отомстить за свою поруганную честь, что не станут прибегать к колдовству или иным злодействам и что верят в справедливость Бога, который определит виновного и покарает его.

Дуэлянтов подвели к центру поля, протянули мечи, повесили на пояс кинжалы, и герольд зычно крикнул:

— Начинайте, благородные воины!

Екатерина сидела, держа руки на коленях и затаив дыхание. Ее лицо побледнело, но больше она ничем не выдавала своего волнения. Она видела растерянность и недоумение де Вивонна. Ему навязали меч, оружие слишком тяжелое для человека, привыкшего к шпаге. Хитрость Екатерины отчасти удалась. Теперь, если де Шабо проявит такую же ловкость, как во время тренировок с итальянским маэстро, бой завершится, пак она хотела.

Де Вивонн шагнул вперед. Парижане, затаив дыхание, смотрели, как он замахнулся мечом, целясь в голову противника.

Де Шабо сделал вид, что собирается отбить удар мечом, но вместо этого принял его на щит. Затем слегка пригнулся и нанес колющий удар в колено противника.

Браво! — мысленно одобрила его действия Екатерина и бросила взгляд в сторону Генриха и Дианы, на лицах которых застыл ужас.

Удар был довольно слабым, но для де Вивонна, лучшего фехтовальщика Франции, он оказался полнейшей неожиданностью. Ставленник Дианы отшатнулся и дал возможность де Шабо поразить его второй раз в то же самое место, на этот раз с большей силой.

Получилось, ликовала Екатерина!

Связки на ноге у де Вивонна оказались перерезаны. Он испустил истошный вопль и сделал несколько неуверенных шагов назад. Кровь обагрила зеленую траву, из слабеющей руки выпал меч.

Толпа взревела. Поединок закончился, победил Гай де Шабо… а вместе с ним и Екатерина де Медичи!

Зрители притихли. Что последует дальше? Предаст ли смерти де Шабо своего противника и оставит труп палачу для виселицы или пощадит несчастного, если тот сознается в обмане и во всеуслышание заявит, что его соперник был прав?

На этот молчаливый вопрос де Шабо ответил громким криком:

— Де Вивонн, верните мне мою честь и просите милости у Бога и короля за содеянное зло!

Де Вивонн, бледный и согнувшийся от боли, старался держаться с достоинством. Он попытался выпрямиться, но рухнул на траву как подкошенный.

И вот наступил момент, которого с таким нетерпением ждала Екатерина. Де Шабо отошел от своей жертвы и опустился на колени перед королем.

— Сир, умоляю вас провозгласить меня человеком чести. Сотрите с меня пятно позора, Ваше Величество. Пусть оно навеки покроет де Вивонна и его детей. Я передаю его вам.

Генрих еще никогда не испытывал такого Замешательства. В глазах всего двора и всех присутствующих парижан он сейчас потерпел поражение — ведь дело де Вивонна было его делом и де Вивонн защищал честь короля, а не кого-либо другого.

Ликованию Екатерины не было предела.

А сейчас, мой дорогой, задумайтесь, кто виноват во всем этом? Кто раздул этот скандал? Посмотрите в лицо той, что сидит подле вас. Это она во всем виновата. Вот кого вы должны благодарить за ваше унижение, Диану, а не де Шабо! О моя любовь, зачем тратить время на женщину, совершающую такие ошибки, когда рядом ваша королева, которая с вашей помощью может перехитрить всех французов: и мужчин, и женщин.

Как Екатерина любила его! Даже сейчас, когда он, красный как рак, с глупым видом сидел в кресле и не знал, что делать.

Вы проиграли, Генрих, признайтесь! Глупенький, ну не медлите, не мешкайте. Неужели вы забыли, что весь Париж сейчас следит за вами? Неужели вы не понимаете, что истеричная толпа способна в одну секунду сменить ненависть на обожание своего героя, а этот герой — де Шабо, который сейчас стоит перед вами? Не вредите себе.

Но король продолжал хранить молчание.

Толпа зароптала. Что значило это молчание? Победитель преклонил колени перед королем. Да, его победа удивила всех, но ведь жизнь была бы так скучна, если бы в ней не было сюрпризов! Почему король молчит?

Де Шабо с высоко поднятой головой вернулся к врагу, который вновь безуспешно пытался подняться, и яростно воскликнул:

— Не двигайтесь, де Вивонн, иначе я убью вас!

— Убейте меня. Я все равно не переживу этого позора! — простонал раненый.

Тогда Шабо вновь подошел к королю и вновь попросил оправдать его, но растерянный Генрих продолжал молчать.

Наконец даже Монморанси встал со своего места и опустился на колени перед королем. Дрожащая рука Дианы дергала Генриха за рукав. Неужели Генрих потерял рассудок? Так опозориться перед тысячами парижан! Через несколько минут популярность, на завоевание которой ушли долгие годы, могла улетучиться.

Монморанси робко попросил короля удовлетворить просьбу победителя. Диана шепотом умоляла его о том же.

— Вы выполнили свой долг, де Шабо, — холодно произнес король Франции. — Ваша честь спасена.

С этими словами Генрих внезапно встал со своего кресла. Затрубили горны, и король с Дианой, Екатериной и придворными покинул павильон.

Екатерина в душе ликовала — еще ни разу Генрих не испытывал такого унижения. Только бы он вспомнил, кто был виноват в его позоре!

Через несколько дней де Вивонн умер. Его рана была не из смертельных, но он сорвал повязки и не подпускал к себе докторов.

Ссору между де Шабо и де Вивонном вскоре забыли, а у королевы вновь проснулся интерес к изучению ядов. В ее туалетном столике было множество запертых ящиков, в которых хранились старинные книги и рецепты болезнетворных снадобий.

В ноябре у Екатерины родилась еще одна девочка, которую назвали Клод, в честь матери Генриха.

Генрих возобновил ночные визиты к жене. Ему нужно было больше сыновей. Маленький Франциск, которому уже исполнилось четыре годика, продолжал хворать. Екатерина тревожно посматривала на сына в те редкие минуты, когда Диана позволяла ей видеться с дофином.

Тем же летом в Реймсе короновали Генриха. Екатерина не участвовала в церемонии, но в этом не было ничего обидного — по французским обычаям коронация королевы всегда проходила позже короля.

Во время празднеств, сопровождавших официальное восшествие Генриха на престол, Екатерина продолжала строить планы на будущее. Она твердила Космо и Лоренцо Руджери, что должен существовать медленнодействующий и незаметный яд. Она больше не могла терпеть оскорблений, которые ей наносила соперница, и желала во что бы то ни стало избавиться от Дианы. Братья Руджери лишь качали головами и почтительно, но настойчиво советовали заделать отверстие в полу и перестать думать о романе короля и Дианы. Они не могли ей помочь; они боялись помогать ей. Даже естественная смерть Дианы навлечет на Екатерину подозрения в том, что она отравила соперницу. Более того, всех друзей и советников королевы в таком случав заключат в темницу и подвергнут пыткам.

Екатерина прекрасно понимала такую опасность и обещала сразу после завершения их общего дела устроить астрологам побег из Франции. Нет, отвечали ей, она должна перестать говорить об отравлении Дианы!

Диана, в свою очередь, ни в чем не щадила королеву. Она часто устраивала королевские приемы в замке Чено, с довольным видом показывала Екатерине все изменения и переделки. Екатерине приходилось призывать на помощь всю свою волю, чтобы не поддаться соблазну и не подсыпать какой-нибудь чересчур быстродействующий яд в вино сопернице.

Диана одерживала один триумф за другим. Чено оказался далеко не последним подарком Генриха. Она не знала счета драгоценностям и поместьям, ее титулы и награды множились с каждым днем.

Теперь она взялась за приготовления к женитьбе наследника престола.

Диана де Пуатье была породнена с домом Гизов через свою старшую дочь, которую выдала замуж за одного из братьев. Араз так, то почему бы ей не укрепить положение этой честолюбивой семьи?

Приняв какое-нибудь решение, Диана просила обычно аудиенции у короля с королевой, обсуждала с ними вопрос и получала согласие, в котором Генрих никогда ей не отказывал, а Екатерина просто не могла отказать. Так она поступила и в этот раз, воспользовавшись тем, что двор находился в Чено. Хозяйка замка попросила аудиенции, чтобы сообщить королевской чете о своих планах относительно женитьбы дофина.

Король и королева приняли Диану, хотя Екатерина с горечью подумала, что скорее это Диана принимала их, а не они ее — с таким надменным видом она держалась.

— Покорно прошу выслушать меня, Ваше Величество, — начала Диана. — Дело касается будущего нашего любимого дофина. По-моему, для него не найти лучшей партии, чем юная Мария Стюарт, королева Шотландии.

— Королева Шотландии? — удивилась Екатерина. — Ее мать француженка!

— Ваше Величество едва ли может возражать против этого блестящего брака, — презрительно скривив губы, ответила Диана.

— Француженка и племянница братьев де Гизов, — спокойно продолжала Екатерина. — Мне кажется, Его Величество не могли не заметить, что эта семья отличается чрезмерным честолюбием. Если ребенок из их дома получит французскую корону, семья Гизов обретет слишком большую власть.

— Ваше Величество, иногда королевами становятся даже иностранки, — вспылила Диана.

— Давайте все хорошенько обдумаем, — вмешался в разговор Генрих. — Мальчику ведь все равно придется искать невесту.

— Но Франциск еще совсем ребенок, — возразила Екатерина.

— Браки королей и королев заключаются еще в колыбели, — высокомерно заметила Диана.

Екатерина закусила губу, чтобы не ответить на резкость резкостью. Итак — борьба за власть! Гизы хотели править Францией. Сейчас они привлекли на свою сторону любовницу короля, а позже будут действовать через свою племянницу.

— Об этой малютке сейчас говорят буквально повсюду, — сообщила Диана, не глядя на Екатерину. — Она и умна, и очаровательна. Вы только подумайте, сир, какие выгоды этот брак принесет Франции!

— Бедную Шотландию! — вставила Екатерина.

— Вы правы, Ваше Величество! — рассмеялась Диана. — Шотландия бедная страна, но все равно нам будет приятно видеть ее частью Франции. Однако, кроме Шотландии, этот брак поможет Франции сделать еще одно приобретение. Сир, вы желаете, чтобы я рассказала о нем?

— Мой милый друг, я вас умоляю, говорите. Ваша мудрость и опыт известны всем.

— Эта малютка обладает правами на английский трон, — сообщила Диана. — Весьма серьезными правами, Ваше Величество!

— Вот как? — воскликнула Екатерина, желая возразить сопернице. — На троне Англии сейчас сидит молодой король.

— Этот молодой король, — улыбнулась Диана, — всего лишь несмышленый ребенок, очень маленький и болезненный. Я слышала, у него постоянно идет кровь изо рта и уже выпадают волосы.

Екатерина знала, что бороться с Дианой бесполезно. Глаза Генриха радостно сияли. Ему понравилась мысль женить дофина на Марии Стюарт. Достаточно было уже того, что эту идею подкинула Диана. А вдобавок такой брак и впрямь сулил определенные политические выгоды.

— Кто займет английский престол после его смерти? — продолжила Диана. — Существуют две претендентки на трон: Мария. и Елизавета, причем их отец обеих объявил незаконнорожденными! Но маленькая Мария, хотя и находится вдали от трона, родилась от освященного церковью брака.

— Полагаю, Мария Стюарт превосходная партия для маленького Франциска, — кивнул Генрих.

— Да, пожалуй, — неохотно согласилась Екатерина.

Диана одарила ее снисходительно-одобрительной улыбкой, которую Екатерина больше всего ненавидела в своей сопернице. Но она права, думала королева. Франции этот брак принесет пользу. Франции достанется Шотландия и, возможно, Англия. Глупо позволить личной ревности мешать тому, что может принести выгоды королевству. Франция станет сильнее, пусть даже вместе с ней укрепится положение Гизов!

Так начались приготовления к браку дофина.

Франциск с восторгом узнал, что у него будет жена, и с нетерпением ждал, когда увидит ее. Мальчик стал откладывать в сторону любимые игрушки, приговаривая:

— Это для Марии.

Елизавета завидовала брату, как-то раз она спросила:

— Мамочка, а мне можно жену из Шотландии?

— Нет, любовь моя, но когда придет время, вам непременно найдут достойного супруга.

Екатерина внимательно следила за событиями, происходившими во Франции. Религиозные войны вступили в новую, кровавую стадию. В Женеве Жан Кальвин призывал адский огонь на головы еретиков, и к нему стекались толпы последователей. Во Франции у него тоже было много тайных сторонников. Даже во времена короля Франциска встречались люди, готовые умереть мученической смертью, лишь бы выразить протест пышному великолепию католической церкви, которую обвиняли в идолопоклонстве. Сейчас выступления еретиков приобрели небывалый размах. Генрих с Дианой были более стойкими католиками, чем Франциск и Анна де Этамп, открыто сочувствовавшая делу реформаторов.

Екатерина лишь пожимала плечами, слыша об их смехотворных разногласиях. Жизнь научила ее только одной религии — служить самой себе. Она стремилась к власти и хотела всегда видеть на троне Франции королей династии Валуа — Медичи. Она не понимала этих распрей и не видела смысла в делении на партии. Те и другие служили христианской церкви и поклонялись одному Богу. Тогда в чем же между ними разница? Только в том, что одни предпочитали пышное богослужение, а вторые — отстаивали строгость церковных ритуалов. Кто знает, что больше нравится их Богу? Католики преследовали протестантов, но только потому, что были сильнее. Дай протестантам возможность, и они точно так же принялись бы мучить и убивать католиков. Взять хотя бы самого Кальвина. Он хотел лишь одного — занять папский престол. Что он проповедовал? «Слушайте меня и только меня». Суровостью и жестокостью Кальвин превосходил любого самого ревностного католика. Религия! — думала Екатерина, расчесывая волосы Елизавете. Что такое религия? Соблюдение правил и устоев церкви! То же самое, что соблюдение и выполнение требований этикета. Это необходимо. Но правильно это или ошибочно, хорошо или плохо? Для меня хорошо править Францией. Для Дианы и Генриха, для Гизов тоже — править Францией. Но если правят они, то как могу править я? В моих глазах править хорошо для меня, а в их глазах наоборот. Все относительно в этой жизни.

В это время вновь обострялась старая проблема соляного налога, и Генрих вновь не проявил себя мудрым правителем. Почему в государственных делах он не советовался с супругой?

Проблема соляного налога впервые возникла еще шесть лет назад во время правления Франциска, который решил ее более гибко, чем его сын.

При Франциске в городе Рошель вспыхнул соляной бунт. Горожане побили сборщиков налогов. Франциск принял мудрое решение и лично отправился в Рошель, где с присущим ему обаянием переманил горожан на свою сторону. Он забыл о бунте и простил рошельцев. Горожане ожидали от короля расправы, а вместо этого Франциск улыбался им, балагурил с бунтовщиками. Конечно, горожанам пришлось заплатить и налог, и штраф, но они еще долго с теплотой вспоминали Франциска и на время смирились с бременем соляного налога.

Генрих же решил эту проблему по-своему. Восстание вспыхнуло на юге и стало охватывать один город за другим. Сборщиков соляного налога ловили и били. В Коньяке одного даже убили, а труп бросили в реку.

— Иди поплавай, мошенник! — кричала разгневанная толпа. — Посоли рыбку в Шар анте!

Нищие и разбойники пополняли ряды восставших, и бунт распространился по берегам Жиронды. Восстание быстро переросло в маленькую гражданскую войну.

Монморанси с девятью гвардейскими полками двинулся на Бордо.

Сражаться с регулярной армией оказалось труднее, чем грабить и жечь беззащитные города. Поэтому бродяги и разбойники быстро покинули незадачливых горожан и предоставили им самим разбираться с разгневанным коннетаблем.

Монморанси принес с собой на юг ужас смерти. Кровь полилась рекой! Его не удовлетворяли виселицы. Он хотел показать этим людишкам, что происходит с теми, кто восстает против короля. Жители Бордо стояли на коленях на улицах и молили о пощаде, а Монморанси наложил на город огромный штраф и казнил сто пятьдесят зачинщиков. Бросившие государственного служащего в реку были брошены в костер, разведенный специально для этой цели.

— Подыхайте, бешеные собаки! — кричал коннетабль. — Потом вас скормят рыбам Шаранты, которых вы посолили телом королевского сборщика налогов!

Но и этого ему было мало. Он решил жестоко проучить всех смутьянов. Одних привязывали к четырем лошадям, которых затем пускали в разные стороны, других колесовали, третьи умирали медленной и мучительной смертью на эшафоте. Все эти пытки и казни происходили на глазах у провинившихся горожан.

— Видать, король Генрих пошел не в отца, — говорили в народе.

Екатерина знала, что говорят о Генрихе, потому что часто закутывалась в плащ и выходила по вечерам на улицы Парижа к простому люду.

Смерть и кровь в Бордо! Празднества и развлечения в Лионе!

Король инспектировал в Пьемонте армию, и Екатерина с Дианой и свитой отправились в Лион, чтобы встретиться там с Генрихом. Екатерине понравилось путешествие. Оно позволяло ей, пусть ненадолго, чувствовать себя настоящей королевой.

Увы! Когда Генрих присоединился к ним в Айнее под Лионом, жизнь вернулась в прежнюю колею. У него едва нашлось слово для супруги, потому что все свое внимание и время король уделял Диане. Они так давно не были вместе! Им нужно было столько всего рассказать друг другу!

Сейчас Екатерина не могла подсматривать за ними, как в Сен-Жермене, но она обладала богатым воображением. Оно терзало ее, доводило до бешенства.

Люди считали ее холодной. Знали бы они настоящую Екатерину де Медичи! Для них она была даже не человеком, а какой-то машиной для рождения детей… волей судьбы ставшей супругой короля Франции. Это было жестоко, грязно и унизительно.

Я убью ее, думала Екатерина. Должен же существовать какой-нибудь медленнодействующий яд, который после смерти нельзя обнаружить в теле.

Они плыли по Роне в Вейз в большой лодке. Все скамьи были украшены вензелями из переплетенных букв Д и Г. Екатерина знала, что эта гондола сделана по приказу короля, и догадывалась, кто распорядился о том, чтобы на ней всюду красовались ненавистные вензеля.

В Вейзе для встречи гостей был воздвигнут павильон. Куда бы Екатерина ни бросила взгляд, везде она видела эти оскорбительные буквы. И в них витал один и тот же неумолимый приговор: «Народ хочет доставить удовольствие королю и поэтому всегда будет славить не королеву, а его любовницу».

Когда они покинули павильон и вошли в город, то очутились в парке, разбитом горожанами специально для приема королевской четы. Церемония была пышной и торжественной, но Екатерина не успела обрадоваться радушию горожан. Едва они вступили в этот парк, как показалась группа прелестных девушек. Все они изображали лесных нимф, а их предводительница, самая стройная и красивая, несла лук и колчан со стрелами. Всем сразу стало понятно, что она изображает Диану, богиню охоты. На серебряной цепи девушка вела ручного льва, которого попросила Генриха принять в дар от жителей Лиона.

Екатерина упала духом. Судя по приему, к ней здесь относились не лучше, чем к какой-нибудь служанке Дианы де Пуатье.

Но худшее было впереди. Наконец процессия прошла через триумфальные арки с водруженными на них флагами и вступила в Лион. Улицы были заполнены рукоплескающими горожанами. Печальная Екатерина ехала в открытом паланкине. Ее наряд сверкал драгоценностями, Но она понимала, что приветственные крики предназначены не ей, а Диане, которая ехала позади нее на белой лошади, раскрашенной в ее излюбленное сочетание цветов: черный и белый. Лионцы прекрасно знали, как им себя следует вести. Когда знатные горожане вышли вперед, чтобы поприветствовать прекрасных дам, они сначала поцеловали руку Диане и только после нее — королеве.

Екатерина молча присутствовала при очередном своем унижении. Никогда еще королеву Франции не оскорбляли так глубоко и при таком множестве свидетелей.

После триумфального шествия по городам Франции королевская процессия двинулась в Сен-Жермен.

В Сен-Жермене Екатерина всегда чувствовала себя несчастнее, чем в других замках. И тем не менее она всегда с нетерпением ехала туда, торопливо поднималась в свои покои, чтобы вновь подвергать себя своей добровольной пытке. В остальных королевских замках она могла только представлять мужа наедине с Дианой, здесь же она все видела собственными глазами.

Как всегда, по прибытии состоялась обычная церемония их встречи, на которой Диану вновь принимали как королеву.

Едва представилась возможность незаметно уйти, Екатерина выскользнула из главной залы и поспешила в детские.

Екатерина вошла в первую детскую, где играли трое детей. Франциск и Елизавета, как всегда, встретили мать неуверенными улыбками.

— Здравствуйте, мои дорогие! — поздоровалась Екатерина.

— Здравствуйте, маман, — ответил Франциск, который казался младше своих пяти лет. Елизавете было три с половиной годика.

Взгляд Екатерины обратился к юной королеве Марин Стюарт. Пожалуй, ей еще не приходилось видеть такого очаровательного и прелестного ребенка. Белокурые вьющиеся волосы, ярко-голубые умные глазки, личико безукоризненно правильной формы. Так вот она какая, Мария Стюарт! Неудивительно, что слухи о ее красоте ходили по всей Европе! Юная шотландская королева была очаровательной девочкой, но Екатерина с первого же взгляда обратила внимание не только на ее красоту.

Мария грациозно, с достоинством поклонилась, непринужденно приблизилась к королеве Франции и поздоровалась с ней, держась не без высокомерия, поразительного для ее возраста.

Марии было шесть лет, чуть больше, чем Франциску, и всякий мог бы заметить, что за то короткое время, которое они провели вместе, она успела сделать маленького дофина своим рабом. Он уже обожал ее. Впрочем, это было совсем неплохо, потому что им со временем предстояло пожениться.

— Добро пожаловать во Францию, моя дорогая.

На безукоризненном французском языке девочка поблагодарила королеву за теплый прием.

— Надеюсь, путешествие прошло хорошо? — осведомилась Екатерина.

— О да. Только сразу после того, как мы вошли из Клайда, пас заметила английская эскадра. Началась погоня, но нам удалось уйти. Было очень весело!

Мария мягко и непринужденно щебетала по-французски. Она явно была самолюбива и высокомерна. Она как бы хотела сказать: вы королева нынешняя, а я будущая. В моих жилах течет королевская кровь, а в ваших — кровь купцов и менял! Нет, не может быть. Просто Екатерина еще не оправилась после лионского унижения, и ей всюду мерещились оскорбления.

Она послала за гувернанткой юной королевы, хорошенькой рыжеволосой шотландкой, внебрачной дочерью короля Джеймса Четвертого. Леди Флеминг сделала реверанс и сказала, что готова служить королеве Франции.

Екатерина обсудила с ней проблемы образования детей и объяснила, что лично принимает активное участие в их воспитании. Манеры рыжей шотландки тоже показались ей несколько вызывающими: гувернантка Марии как будто уже знала, что королева делает только то, что ей позволяет Диана.

— Позже я сообщу вам свои инструкции, — повелительно заявила королева и отпустила гувернантку.

— А сейчас, дети, расскажите, чем вы занимались, пока ждали нашего приезда?

Франциск открыл было рот, но Мария опередила его. Они играли в игры, которым научила их Мария; читали книги, которые она привезла с собой. По мнению Марии, латынь у Франциска желает лучшего, а Елизавета вообще не знает этого прекрасного языка.

— Я вижу, вы очень образованная маленькая девочка, — заметила королева.

Юная шотландка зарделась от удовольствия.

Очаровательное дитя, подумала Екатерина, хотя и немного спесивое, как все шотландцы.

В детскую вошли Генрих и Диана.

Фрейлины и гувернантки упали на колени, а Мария Стюарт склонилась в элегантном реверансе.

— Подойдите ко мне, наша маленькая Мария. Дайте-ка взглянуть на вас, — велел Генрих.

Детские голубые глазки со страхом посмотрели на Генриха. Опа могла быть будущей королевой Франции, но он-то был правящим монархом.

Какой красавец мой Генрих! — подумала Екатерина, моментально забыв о девочке и обратив все внимание на супруга в новом камзоле из черного бархата. Ее взгляд тут же упал на черный бархатный берет, украшенный сверкающими алмазами в форме отвратительной эмблемы союза Генриха и Дианы.

Генрих немного растерялся. Он сравнивал румяную Марию с щупленьким Франциском, и сравнение явно было не в пользу дофина. Бедный малыш! Если он и раньше выглядел болезненным и слабым, то рядом с ослепительной Марией казался в десять раз болезненнее и слабее.

Но тут же стало ясно, что Генрих знает, как себя вести с детьми. Дети всегда тянулись к нему. Сейчас он, забыв о королевском величии, опустился на колени, взял в ладони очаровательное личико девочки и расцеловал в персиковые щечки.

— Полагаю, мы с вами полюбим друг друга, — ласково заметил Генрих.

Девочка покраснела от счастья. Она уже полюбила его.

Король показал на кресло, которое для него всегда стояло в детской, и слуги немедленно поднесли его. Генрих сел и представил Марии Диану.

Какой поклон! Сколько достоинства! Какая грация! Значит, слава Дианы долетела и до далекой Шотландии, и Мария понимала, что, если хочет доставить удовольствие королю, то его любовнице должна оказывать больше почтения, чем королеве.

— Добро пожаловать, Ваше Величество! — улыбнулась Диана. — Я рада видеть, что вы уже завоевали дружбу дофина.

— О да, — непринужденно кивнула Мария. — Он любит меня. Правда, дорогой Франциск?

— О да, Мария.

Король все больше и больше подпадал под влияние Дианы. Он отдал ей герцогство Валентинуа и без конца одаривал свою любовницу богатыми поместьями. Она такая ревностная католичка, говорил Генрих, что будет справедливо, если конфискованные у протестантов поместья со штрафами, которые время от времени накладывались на евреев, будут переданы ей.

В самом начале года Екатерина родила сына, Луи, а в июне того же года ее короновали. На голову Екатерины водрузили корону Франции, но королевские драгоценности носила Диана: на медалях Генрих чеканил профиль не королевы, а Дианы.

Утомившись от празднеств, которые сопровождали коронацию, Екатерина лежала в постели и тосковала по своей любви, вспоминала, каким видела Генриха сегодня днем: его белые доспехи были покрыты туникой из ткани, вышитой серебром, на ножнах шпаги сверкали рубины и алмазы.

Как благородна, как величава была его осанка! Неудивительно, что народ так рукоплескал своему повелителю.

Екатерина сжала руки. Если бы только… у меня получилось. Нет, я не выдержу и убью ее. Неважно, что будет потом.

Сколько Екатерина видела во сне, как подсыпала белый порошок в еду сопернице, видела, как Диана листает книгу, страницы которой намазаны смертельным ядом, как ненавистная герцогиня надевает перчатки, искусно обработанные составами сведущих Космо и Лоренцо. Но утром возвращалась осмотрительность; здравый смысл всегда одерживал верх над желаниями, хотя Екатерина так и не могла расстаться с мыслью убить Диану. Эта мысль стала для нее наваждением, вошла в ее жизнь так же, как любовь к мужу.

Прежняя веселая жизнь при дворе, казалось, навсегда канула в прошлое. Все королевство охватили религиозные войны. Борьбой с гугенотами руководил специальный трибунал, созданный в недрах королевской канцелярии. Генрих был великодушнее многих своих министров и не хотел, чтобы его подданных пытали и сжигали на кострах, но его окружение требовало сурового наказания для еретиков. Самыми кровожадными были коварные Гизы, чье влияние усилилось после приезда во Францию их племянницы Марии Стюарт, жестокий Монморанси и злопамятная Диана.

Кальвин добивался все новых и новых успехов, и число протестантов неуклонно росло. Во Франции уже можно было даже найти города, где их было больше, чем католиков; в этих городах, как не уставала напоминать королю Диана, гугеноты жестоко преследовали истинных христиан. Католическая партия считала, что протестантская вера должна быть безжалостно искоренена.

Екатерина, поглощенная своими заботами, держалась в стороне от этих распрей и не собиралась принимать ничью сторону, если это не сулило ей никаких выгод. Вот когда окажется, что протестанты способны помочь ей в борьбе против Дианы, тогда она станет на их сторону. Если же она увидит, что может рассчитывать на католиков, то не колеблясь поддержит их.

Диана постоянно и настойчиво просила короля проявить твердость по отношению к гугенотам, но Генрих шел на это с неохотой. Как-то, не посоветовавшись с Дианой, он во всеуслышание изъявил желание выслушать какого-нибудь представителя еретиков. При этом король дал слово, что гугеноты не сделают ничего плохого и разрешат говорить все, что тот посчитает нужным сказать.

Это волеизъявление встревожило Диану и ее друзей. В реформаторской партии были очень неглупые люди, и тот факт, что король самостоятельно решил встретиться с одним из них, настораживал католиков.

Что касается Екатерины, то у нее эта новость вызвала бурное ликование, Может, послу гугенотов удастся ослабить влияние Дианы на короля и заставить его больше думать своей головой? А может быть, самой попробовать обратить это событие себе на пользу?

Король знал, что в темнице томилось несколько гугенотов, ожидавших пыток и казни. И вот он согласился выслушать одного из них.

Через несколько дней Диана со своими новыми родственниками и союзниками Гизами доставила представителя протестантов во дворец, чтобы допросить в присутствии короля и придворных.

Екатерина внимательно наблюдала за несчастным гугенотом, бедным и необразованным портным. И с каждой секундой в ней росла уверенность, что Диана и ее друзья допустили промах.

Ничто не выдавало волнения, которое внезапно охватило ее. У портного был вид человека, который готов постоять за свои идеалы. Его глаза пылали фанатичным огнем. Уверенный в своей правоте, он бесстрашно стоял перед пышным двором. Екатерина сразу вспомнила Монтекукули.

Перед пышно наряженными придворными портной, одетый в порванную холщовую рубашку, выглядел жалко. Но как глупо было рассчитывать на то, что такой человек оробеет в роскошной обстановке, среди знати в дорогих камзолах и платьях! Единственной роскошью, которую он признавал, были Небеса обетованные, на которые можно попасть, только служа и поклоняясь истинной вере. Гугенот оказался, на редкость умным и красноречивым человеком. Было очевидно, что он произвел впечатление на короля. Может быть, Генрих даже восхищался силой духа и смелостью этого несчастного, пусть даже одержимого еретическими убеждениями?

Екатерину пробила дрожь. Больше всего ей сейчас хотелось подчинить себе волю гугенота. Ведь удавалось же ей проделывать это с такими людьми, как Магдалена! Екатерина обладала силой, которую и сама не могла толком объяснить. Временами она ясно и отчетливо видела события, которые позже обязательно происходили. Екатерина поймала взгляд портного и несколько секунд смотрела ему в глаза. Она заставила его взглянуть на себя как на несчастную женщину, брошенную мужем ради любовницы. Королева старалась внушить гугеноту, что, если бы она обладала реальной властью, то заступилась бы за гугенотов.

Ладони Екатерины взмокли от пота; еще немного, и она упала бы в обморок от напряжения.

Когда Диана задала портному вопрос о вере, долгожданный момент настал.

— Мадам! — ответил гугенот, поворачиваясь к любовнице короля. — Хватит того, что вы вредите Франции. Не пачкайте своими грязными руками такое святое дело, как вера в Бога.

Последовавшая за этим тишина продлилась всего несколько секунд, но Екатерине они показались вечностью. Красный как рак, король вскочил с трона. В его присутствии нанесли оскорбление Диане. Генрих, который тысячи раз оскорблял и унижал королеву, не мог стерпеть ни слова, сказанного в упрек его любовнице.

Все ждали, что скажет король. Диана стояла с высоко поднятой головой, на ее лице застыло высокомерное презрение. Екатерина уже справилась с нервами и сейчас с самым невинным видом сидела в кресле. Она, как и придворные, казалось, не могла поверить, что какой-то жалкий портной осмелился оскорбить герцогиню де Валентинуа. Портной бесстрашно стоял перед королем. На его лице читался вызов. Этот человек не боялся никого и ничего. Он верил, что Бог со своими ангелами на его стороне.

Пока король Франции лихорадочно подбирал слова, способные выразить его ненависть к этому человеку, двое солдат подбежали к несчастному портному.

— Взять его и предать огню на улице Сент-Антуан! — процедил Генрих сквозь зубы. — Я сам буду присутствовать при казни.

Гугенот откинул голову назад и громко расхохотался.

Он был доволен. Господь и его ангелы видели всю ничтожность клятвопреступника короля, который обещал безопасность и разрешил пленнику говорить все, что угодно. Неужели король надеялся причинить боль и страдания его бессмертной душе, терзая жалкое тело? Портной с радостью умрет. Он готов хоть сто раз умереть за истинную веру.

Наблюдая, как гугенота выводят из залы, Екатерина знала, что Генрих уже стыдился своего поступка. Во второй раз он был унижен в присутствии многих людей. Диана уже дважды подвела его.

Генрих ходил взад и вперед по комнате. Через открытое окно доносился топот множества ног и глухое пение толпы. Скорбная процессия почти закончила свой путь по улицам Парижа.

Екатерина подошла к королю, он стоял у окна и уже жалел, что поклялся наблюдать за сожжением портного. У Генриха не хватало духа, чтобы быть свидетелем такого рода зрелища.

— Они привязывают бедного портного к столбу, — негромко сообщила Екатерина.

— Екатерина, в нем было что-то странное…

— Да, — согласилась она.

— Что-то такое… вы не знаете, что?

— Он желал умереть этой смертью, Генрих.

Генрих затрясся.

— Подносят факелы к хворосту, — прошептала королева. — Скоро он предстанет перед Всевышним и предъявит ему свои доводы. Интересно, как на небе отнесутся к его аргументам?

— Мне кажется, он видит нас.

Екатерина отпрянула от окна. Со своего места портной мог разглядеть короля так же хорошо, как король видел его.

Взгляд гугенота встретился со взглядом Генриха. Они смотрели друг на друга: король Франции в разукрашенном драгоценными камнями бархатном камзоле и жалкий портной в грубой, разодранной рубашке.

Екатерина видела, как под ногами гугенота показались языки пламени, как огонь охватил висевшие на нем лохмотья. Она ждала, когда с уст портного сорвется крик боли, но тот молчал. От страшного зрелища стонали другие люди, но не сам гугенот.

Его губы беззвучно шевелились. Он молился Богу, не отводя взгляда от короля.

— Екатерина! — хрипло прошептал Генрих и дрожащей рукой нащупал локоть жены. — Он не сводит с меня взгляда, Екатерина.

— Отвернитесь, Генрих.

— Екатерина… я не могу.

Екатерина перекрестилась. Портной словно заворожил короля. Генрих хотел отойти от окна, но не мог. Он знал, что до самой смерти не забудет этого несчастного человека.

НЕОСТОРОЖНОСТЬ КОРОЛЯ

После родов Екатерина отдыхала в Сен-Жермене. Она только что родила мальчика, которого назвали Карлом Максимилианом. Сейчас у нее было три сына: Франциск, Луи — который оказался еще слабее своего старшего брата, — и Карл. Если бы не муки ревности, Екатерина могла бы считать себя счастливой женщиной. Сегодня утром она подслушала разговор фрейлин, стоявших под окном.

— Король опять уехал в Анет.

— В Анет! В такое время! Его место с женой и сыном.

Екатерина представила себе их лукавые улыбки.

— О да, мой друг, считается, что в такое время^король должен находиться рядом с королевой. Наш Генрих прекрасно отличает черное от белого, но когда эти цвета сочетаются в нарядах мадам де Валентинуа… он забывает обо всех приличиях!

— Бедная королева Екатерина! Как ей сейчас должно быть грустно и одиноко, ведь ее покинули с только что родившимся сыном!

Магдалена пришла с новостью.

— У меня приятное известие, Ваше Величество. Герцогиня де Валентинуа лежит больная в Анете.

Больная в Анете! Сердце Екатерины учащенно забилось. Наконец-то ее молитвы были услышаны.

— Король все еще в Анете?

— Да, король с мадам герцогиней, но ходят слухи, что она очень серьезно захворала.

Екатерина горела желанием пойти к братьям Руджери. Она дождалась сумерек, надела плащ и вышла из дворца.

Едва войдя в дом, она поняла, что Космо и Лоренцо уже слышали новости. На их лицах застыло выражение подозрительности; вне всяких сомнений, они думали, что она не вняла их угрозам и отравила герцогиню де Валентинуа.

Как только братья отослали обоих слуг и закрыли дверь, Екатерина заговорила:

— Вижу, вы уже слышали новости.

— Это очень тревожные новости, — процедил Космо.

— Тревожные?.. Это самые лучшие новости из всех, какие я слышала за много лет!

— О милосердная королева! — взмолился Космо. — Мы смиренно просим вас успокоиться. Герцогиня больна, и никто не знает природу хвори. В ветреные ночи сплетни разносятся по городу, как искры от костра.

— Да, да, — нетерпеливо кивнула Екатерина, барабаня пальцами по столу. — Найдутся люди, которые скажут, что я что-то подсыпала ей в еду или чем-то пропитала страницы книги… знаю. Они обвинят меня в том, что я отравила ее.

— Для всех нас будет лучше, если герцогиня поправится.

— Только не для меня. — Екатерина пристально посмотрела сначала на одного брата, потом на другого. — Лоренцо, Космо, — с благоговейным трепетом добавила она, — я бы не пожалела ничего на свете, лишь бы она умерла.

— Мадам, в городе уже говорят… — начал Космо.

— Говорят! Говорят! Я знаю, что они говорят. Они всегда будут говорить. Меня обвинили в том, что я отравила дофина. Я вам уже сто раз твердила, что у меня и в мыслях не было убивать Франциска. Но меня все-таки обвиняют…

— Будет лучше, если ваши противники останутся в живых.

— Лоренцо, все равно наступит день, когда она умрет. Почему это не может произойти сейчас? — Королева встала и посмотрела на астрологов. — В вашем распоряжении есть немало средств для исполнения моего желания. У вас есть яды… медленнодействующие яды. Дай мне ключ от вашего комода, Лоренцо.

— О Ваше Величество, мы с братом готовы верно служить вам… Мы сделаем все, что вы захотите… но не позволим вам пойти на самоубийство.

Екатерина знала, что может не скрывать своих чувств от братьев Руджери. Сейчас ее переполняли горе, неудовлетворенные желания, унижения и разочарования.

— Вы боитесь пыток: колодок, воды… боитесь мучительной смерти. Вы боитесь не за меня, а за себя! Чем мне грозит ее смерть? Ровным счетом ничем! Ее смерть принесет мне только выгоду. Меня уже невозможно свергнуть или сослать в ссылку. Я мать будущего короля Франции. Я приказываю дать мне ключи от комода!

Братья испуганно переглянулись.

— Мадам, — в отчаянии пробормотал Лоренцо, — умоляю вас…

— А я приказываю вам!

Екатерина властно протянула руку.

Космо кивнул, и Лоренцо достал из-под камзола серебряную цепочку, на которой висел ключ.

Екатерина схватила долгожданную добычу и направилась к комоду. Оцепенев от страха, астрологи молча наблюдали за ней.

Она стояла перед десятками пузырьков и флакончиков, в каждом из которых находилась жидкость, способная убить человека. Братья Руджери по ее требованию раскрыли ей много своих секретов, поэтому королева Франции знала толк в ядах.

— Дай мне что-нибудь безвкусное и бесцветное, Лоренцо. — Екатерина резко повернулась и посмотрела на братьев.

Но те по-прежнему стояли как вкопанные и испуганно смотрели на королеву. Мысленно они уже перенеслись из этой уютной комнаты в ужасную камеру пыток в Консьержери.

— Вот этот! — топнула ногой Екатерина и взяла флакончик.

— Ваше Величество, вы не можете сделать это! — взмолился Лоренцо, делая шаг вперед. — Вам придется посвятить кого-то в свои планы.

— У меня есть надежные друзья.

— Даже самая крепкая дружба не выдерживает испытаний колодками.

— У тебя на уме одни только пытки. Но разве не пытки я переносила в своих покоях в Сен-Жермене?

— Мадам, позвольте нам заделать отверстие. Оно было сделано по ошибке.

Екатерина готова была заплакать от досады. Она посмотрела на Лоренцо и Космо Руджери и неожиданно вспомнила детство, когда дружила с ними во дворце Медичи и их общим врагом был Александр. И тогда, и сейчас они были друзьями, настоящими друзьями. Космо и Лоренцо боялись не только за себя, но и за нее. Они были мудрыми людьми.

Заметив колебания королевы, астрологи вздохнули с облегчением.

— У герцогини есть одно кольцо, которое она носит всегда, какие бы другие драгоценности ни надевала, — сказал Космо. — Говорят, оно обладает необычными свойствами.

— Я знаю, о чем вы говорите, — кивнула Екатерина. — Это огромный рубин. Король подарил его мадам де Валентинуа в самом начале их дружбы.

— Почему герцогиня никогда не расстается с ним? — спросил Лоренцо. — Возможно, в этом кольце заключен волшебный источник ее могущества. Иначе трудно объяснить, почему король, молодой и сильный мужчина, продолжает хранить верность стареющей женщине. Такое возможно только при помощи колдовства.

— Если бы нам удалось ненадолго заполучить это кольцо… — начал Космо.

— В этом нет ничего невозможного, — прервала его Екатерина, позволившая братьям отвлечь ее внимание от ядов.

— Мадам, но она ни на минуту не снимает его.

— Раз герцогиня больна, его можно будет снять. Это можно поручить одному из моих друзей… Да, мне начинает казаться, что в вашей истории с кольцом что-то есть…

Братья заулыбались. Дрожащей рукой Лоренцо запер комод, повесил ключ на серебряную цепочку и спрятал ее под камзол.

Диана болела тяжело. Она заболела впервые в жизни и поэтому боялась. Герцогиня де Валентинуа осунулась и похудела. У нее не было ни малейшего представления о том, что послужило причиной недуга. Она быстро уставала, а потому избегала веселых и шумных компаний.

Король настоял на том, чтобы быть с нею. Он был очень встревожен. Однажды, когда он сидел у ее постели, она сказала ему:

— Мне кажется, вам не следует здесь долго оставаться.

— Подле вас мне лучше, чем где-либо. Не сомневаюсь, вы скоро оправитесь от вашего странного недуга, наберетесь сид, и я снова увижу вас здоровой.

Диана задумалась. Она слишком стара, чтобы легко переносить болезни. Он не должен видеть, как она увядает и блекнет с каждым днем.

Служанка принесла отвар трав, прописанных лучшими лекарями королевства.

— Прошу простить меня, сир, — сделав реверанс, почтительно проговорила она. — Сейчас мадам должна принимать лекарство. Извините, если прерываю вашу беседу.

— Ничего страшного, Мария, — успокоила ее Диана. — Давайте сюда этот противный отвар, я выпью его.

Герцогиня выпила лекарство и вернула стакан.

— Такая гадость, — улыбнулась она, — что волей-неволей придется поскорее поправиться, лишь бы не принимать ее.

Служанка вновь сделала реверанс и вышла.

— Прежде я не видел ее в Анете, — заметил Генрих, — хотя лицо кажется мне знакомым.

— Мария опытная сиделка. Она умеет ухаживать за больными. Мне ее любезно предоставила королева. Очень мило с ее стороны. Ее Величество высокого мнения о Марии. Говорят, она знает толк в лекарствах. Ваш лекарь считает ее хорошей сиделкой.

Перед возвращением Генриха ко двору маленький Луи умер. Это было печальное, но не трагическое событие, потому что мальчик болел с самого первого дня своего появления на свет. Уже тогда его жизнь дрожала, как пламя свечи на сквозняке, и все понимали, что рано или поздно ветер задует ее.

Тем не менее двор погрузился в уныние. Смерть маленького принца и болезнь любовницы глубоко потрясли короля. Екатерина же в душе ликовала. К смерти Луи она давно готовилась, да и вообще любовь ее к детям не могла сравниться со страстью к Генриху. Луи умер, но Генрих вернулся. А кроме того, у нее появилось волшебное кольцо с рубином. Теперь она должна была носить его в присутствии Генриха. Екатерина верила в магическую силу кольца, и ее вера ловко поддерживалась братьями Руджери. Она догадывалась, что у них на уме: лучше пусть королева думает о кольце, а не о ядах.

Через неделю после смерти сына Генрих пришел к жене. На сей раз он был нежен и ласков с ней. В своем черном бархатном камзоле, усыпанном алмазами, которые сверкали в слабом свете свечей, он казался Екатерине ослепительно красивым. Седеющие волосы и борода немного старили Генриха, но вместе с тем и придавали ему вид настоящего патриарха. Его длинные руки с унизанными кольцами пальцами лежали на ручках кресла, а шею обрамлял воротник из дорогой парчи с вышитыми золотистыми лилиями.

— Вам грустно, Генрих, — вымолвила она.

Екатерина подошла к мужу сзади и робко положила руку на его плечо. Больше всего на свете ей сейчас хотелось, чтобы Генрих взял ее руку, но он сидел неподвижно. Екатерина вспомнила о кольце, в ящике комода. Комод сейчас открыт, ей нужно только достать кольцо и надеть на палец.

— Мыслями я с нашим сыном, — ответил Генрих.

Хотя он не добавил: «И в Анете», Екатерина знала, что он думает о Диане. Эта мысль вызвала у нее раздражение.

— Знаю, — кивнула она. — Обидно и больно потерять ребенка, особенно сына.

Ее пальцы крепко сжали его плечи; она сейчас с трудом удерживалась от того, чтобы обнять Генриха за шею и поведать о своей неистовой любви к нему.

— Бедный Луи! — печально прошептал Генрих. — Зачем оп приходил в этот мир, если так быстро покинул его?

Необходимо срочно надеть кольцо. Сейчас самое время. Генрих не обратит на него внимания. Он никогда не замечает, что носит жена. Но если воспылает к ней такой же любовью, как к Диане… От этой мысли у нее закружилась голова. Екатерина представила, как он берет ее руки и целует каждый палец по очереди. Ну и что, если в этот момент он заметит кольцо с рубином? К тому времени волшебные чары уже подействуют.

— Я рыдала до тех пор, пока у меня не иссякли все слезы, — выдохнула Екатерина. Затем неторопливо подошла к комоду, достала кольцо и надела на палец.

Ее сердце грозило выскочить из груди, глаза блестели. Она вернулась к креслу короля, который неподвижно смотрел в пространство. Наверное, волшебству нужно немного времени, подумала Екатерина.

— Генрих, не стоит так убиваться. — Екатерина, тяжело дыша, стояла за его спиной. Она положила руки на его посеребренные сединой волосы и погладила их, огромный рубин сверкнул в луче света — как будто подмигнул ей.

Генрих смущенно кашлянул и встал. Он подошел к окну и неуверенно остановился. Екатерина изнемогала от желания близости.

Нет, Генрих совсем не изменился. Он по-прежнему не любил, когда она дотрагивалась до него. Слишком явные проявления любви, как и прежде, смущали и нервировали его. Волшебные силы, заключенные в кольце, похоже, действовали очень медленно.

— Мне бы очень хотелось, чтобы Франциск был здоровее, — сказала Екатерина. — Нам нужно больше сыновей.

Генрих молча кивнул, будто задавался вопросом: придет ли когда-нибудь конец этой неприятной обязанности?

Екатерина легла на пышное ложе и принялась ждать, когда Генрих задует свечи и придет к ней. Она лежала, вертела кольцо на пальце и кусала губы, с трудом сдерживая слезы.

В октябре, спустя несколько недель после смерти маленького Луи, Анн до Монморанси попросил аудиенции у королевы.

Обменявшись с детьми несколькими любезностями, Анн де Монморанси предложил Екатерине прогуляться в саду, где им никто не помешает.

Когда они очутились в самом дальнем и уединенном углу сада, Монморанси сказал:

— Ваше Величество! Надеюсь, вы заметили, что при дворе стало очень спокойно и тихо после того, как кое-кому пришлось уехать?

— Вы говорите о человеке, чье отсутствие придало дворцу в Сен-Жермене такую умиротворенность, коннетабль? — осторожно осведомилась Екатерина.

— Я говорю, Ваше Величество, о герцогине де Валентинуа, которая сейчас прикована к постели в замке Анет.

— Значит, вы довольны ее отсутствием, мсье коннетабль?

— Очень доволен, мадам, — хрипло подтвердил оп. — В последнее время поведение герцогини стало просто невыносимым.

Екатерине захотелось закричать от радости. Как приятно иметь на своей стороне великого коннетабля Франции! Но она должна помнить об осторожности и не открывать своих истинных чувств даже тем, кто предлагал дружбу.

— Вы так думаете? — полюбопытствовала королева.

— Так думают многие, мадам. Могу я говорить с вами откровенно?

— Разумеется, мсье.

— Король слишком очарован этой дамой, но король тоже человек. Мадам герцогиня де Валентинуа сейчас хворает и не может развлекать Его Величество. Почему бы другим не заменить ее?

— Что вы хотите сказать, коннетабль? — холодно спросила она.

— Мадам! Король не относится к числу мужчин, которые станут развлекаться сами, без посторонней помощи.

— Без посторонней помощи! — повторила Екатерина и внезапно громко расхохоталась, что редко позволяла себе на людях.

— Я знаю одну женщину, которая приглянулась Его Величеству. Если ей предоставить возможность, она с готовностью займет место отсутствующей герцогини.

— Вот как? — Екатерина с трудом держала себя в руках.

— Я имею в виду леди Флеминг, шотландку. Она нравится королю.

— Леди Флеминг! Но… она уже не молода…

— Королю, как видно, нравятся пожилые женщины. Кстати, она моложе герцогини.

Екатерина закрыла глаза и отвернулась от коннетабля, чтобы скрыть набежавшие слезы. Потом неуверенно проговорила:

— Я тоже заметила, что король обратил на нее внимание, но мне показалось, что он просто интересуется воспитанием Марии Стюарт.

— Леди Флеминг привлекательная женщина, мадам. Она отличается от француженок… хотя бы тем, что иностранка. Король — мужчина, и ему свойственны некоторые мужские слабости. Все придворные очарованы маленькой шотландкой. Почему? Потому что она хорошенькая, как картинка, и в ней прячется что-то дьявольское. Но не только поэтому. Она… отличается от нас. Наполовину француженка, наполовину шотландка. Мужчин больше всего привлекает именно странность и непохожесть. При некотором нашем участии Его Величество может влюбиться в леди Флеминг. А нам с вами выгодно соединить его с глупой шотландкой и отнять у коварной герцогини из Анета.

У Екатерины загорелись глаза. Короткий роман с глупой шотландской вдовушкой… разрыв с Дианой… потом? Его будет ждать всепрощающая любовь супруги, матери его детей. Вот как можно свершить чудо, которое оказалось не под силу бесполезному волшебному кольцу.

Екатерина проговорила:

— Можно провести бал-маскарад и устроить так, чтобы король оказался кавалером вдовы… Вино… музыка… и отсутствие герцогини…

— Флеминг сделает все остальное, — уверенно кивнул Монморанси.

Королева вызвала к себе леди Флеминг. Гувернантка почтительно поклонилась, но от наблюдательных глаз Екатерины не укрылась нервозность шотландки. Но означает ли это, что Генрих уже вел себя с ней более, чем просто по-дружески?

Екатерина отпустила всех слуг и фрейлин. Она заставила шотландку стоять во время разговора. Сверкающие глаза королевы замечали каждую деталь внешнего вида гувернантки Марии Стюарт. Леди Флеминг была и впрямь хороша собой. Рыжие волосы, большие глаза, слегка приоткрытые губы. Пожалуй, склонна к полноте. И чересчур меланхолична. Вот это Генрих и находил приятным и привлекательным в женщинах, решила Екатерина.

— Ваше Величество хотели видеть меня?

— Разговор пойдет о вашем маскарадном костюме, — ответила Екатерина. — Вы придете в костюме Андромеды. Надеюсь, вы знаете историю Андромеды? Ее приковали к скале и отдали на растерзание дракону. Персей принес голову горгоны Медузы, и дракон окаменел, увидев ее. Персей освободил Андромеду и женился на ней.

— Да, мадам.

— Если у вас возникнут какие-нибудь сложности с костюмом, обращайтесь ко мне.

— Я вам очень благодарна, мадам.

— Но это еще не все. Для того чтобы мой замысел увенчался успехом, вам придется весь вечер находиться подле Персея. Я очень хочу, чтобы вы поняли это. Кто скрывается под какой маской — большой секрет, но вам я открою тайну, кто будет Персеем. Роль Персея исполнит очень знатная особа, и я не хочу, леди Флеминг, чтобы вы совершили какой-нибудь необдуманный поступок… скажем, проявили излишнюю фамильярность.

Как заблестели глазки этого ничтожного создания! Она поняла намек королевы. Флеминг не меньше королевы хотела завоевать любовь короля. У Екатерины чесались руки влепить ей пощечину.

— Ваше милостивое Величество может во всем положиться на меня.

На самом деле «милостивое», мрачно подумала Екатерина. Добровольно отдаю супруга этой потаскухе!

— Ступайте, леди Флеминг. Помните, если вам понадобится совет по поводу костюма, я всегда к вашим услугам.

— Ваше Величество очень добры ко мне.

Гувернантка низко поклонилась и ушла.

Как можно ненавидеть эту дуру? Сейчас на ее лице отражалось само усердие, она готовилась соблазнить Генриха.

Король нарядился в доспехи Персея. Кольчугу заменила вышитая серебром ткань. Седеющие волосы были спрятаны под шлем, и лишь глаза выглядывали сквозь прорези шелкового забрала.

Давно так не веселился — с тех пор, как заболела Диана.

В этот вечер он получил радостное известие об улучшении ее самочувствия, и эта новость подняла ему настроение.

Король догадывался, какое соблазнительное тело скрывается под костюмом Андромеды. Он заметил рыжие локоны под париком, да и шотландский акцент леди Флеминг трудно было не различить.

Екатерина выбрала для бала чувственную музыку — способную вскружить самую холодную голову.

Андромеда весело флиртовала, притворяясь, что не знает, кто ее партнер. Генрих неловко, но с удовольствием отвечал на заигрывания шотландки.

— Как я счастлива, что меня выбрали на роль Андромеды, — прошептала леди Флеминг. — Ведь вы — мой Персей.

Во время танца она прижалась к королю. Генрих давно не чувствовал себя таким молодым. Шотландка напоминала ему молоденькую девушку из Пьемонта. Тогда он испытывал такие же чувства, как сейчас… То же страстное желание поцеловать ее.

Андромеда прижималась к Персею разгоряченным телом и весело щебетала. Она взяла пальцы короля и приблизила свое лицо к его лицу, ожидая поцелуя. Генрих поцеловал леди Флеминг, а сам… мысленно оправдывался перед Дианой: тот поцелуй ничего не значит. Всего лишь глупый маскарад.

— Видно, вино ударило мне в голову, — прошептала Андромеда. — А вы как себя чувствуете, Персей?

— У меня тоже кружится голова, — признался он.

Да, это все из-за вина, подумал король. Екатерина приказала королевскому виночерпию следить, чтобы кубок Генриха все время был полным.

— Давайте уйдем отсюда, — предложила Андромеда. — Я устала.

Она повела короля прочь от танцующих пар.

В прохладной передней бальной залы леди Флеминг внезапно повернулась к королю, обняла и страстно поцеловала в губы. Ей мешала шелковая ткань забрала, и она со смехом подняла ее.

— Это… очень опрометчиво с моей стороны, правда? — кокетливо прошептала она, ожидая ответного поцелуя.

— Ничего подобного! — запинаясь, возразил Генрих и вернул горячий поцелуй.

Сейчас Генрих понял, что шотландская гувернантка нравилась ему с самого начала. Он догадывался, что и сам нравился ей. Ее взгляды многое обещали ему.

— Я знаю место, где мы можем побыть вдвоем… — прошептала леди Флеминг.

Королева ходила среди танцующих пар. Ее внимательный взгляд отмечал каждую мелочь. От нее не укрылось, что король с леди Флеминг торопливо покинули бальную залу. Екатерина ни на секунду не забывала о них. Она спокойно посматривала по сторонам, но в ее сердце боролась ненависть, ревность и коварство. Не ошиблась ли она, допустив этот роман? Она представляла короля наедине с лукавой шотландкой и вспоминала любовные утехи Генриха и мадам де Валентинуа. То и другое было одинаково неприятно.

Екатерина ненавидела этот веселый бал-маскарад. У нее разболелась голова.

Наконец часы пробили полночь.

Екатерина была рада, что король и шотландка вернулись в бальную залу. Значит, свидание состоялось. Она видела это по их поведению. Екатерине стало обидно и досадно. Она могла объяснить его измены с обворожительной и умной Дианой, но не с этой рыжей потаскушкой с влажными губами и сладострастными глазами. Но это произошло, они были наедине, и по их внешнему виду Екатерина догадалась, что не в последний раз.

— Всем снять маски! — распорядилась она, и по зале прокатился изумленный шепот и смешки:

— Так это вы… Я даже не догадывалась…

Персей и Андромеда смотрели друг на друга, как пьяные, но пьяны они были совсем не от вина.

План Монморанси удался на славу, подумала королева.

— Леди Флеминг, подойдите ко мне, — объявила она.

Шотландка испуганно вздрогнула и покраснела до самых корней своих рыжих волос. Она сняла маску и парик, и волосы рассыпались по плечам.

Взоры всех присутствующих были обращены к леди Флеминг. Она все знает! — с ужасом подумала шотландка, глядя в холодные глаза Екатерины. Знает и собирается опозорить меня здесь, сейчас… в присутствии всего двора. Меня отправят в ссылку… и я никогда больше не увижу его. У королевы такой странный вид. Ее глаза блестят, как у змеи.

— Леди Флеминг, вы превосходно сыграли роль Андромеды.

От страха шотландка лишилась дара речи, ее ноги подгибались. Змеиные глаза продолжали испепелять ее ненавидящим взглядом.

— Самая лучшая пара на нашем балу — Андромеда и Персей! — объявила королева.

Придворные зааплодировали. Все уже знали, кто скрывался под маской Персея.

— Признаться, я весь вечер любовалась нашей очаровательной Андромедой, — добавила Екатерина и заметила, как покраснели щеки шотландки.

— Ваше Величество… вы так добры… — запинаясь, пробормотала испуганная гувернантка.

— Приз по праву должен принадлежать вам, леди Флеминг. Екатерина сняла кольцо с крупным драгоценным камнем и надела на дрожащий палец новой любовницы короля.

Глупая маленькая гувернантка ходила по дворцу с таким важным видом, что поневоле привлекала внимание придворных.

Они уже шептали друг другу, что своим возвышением леди Флеминг обязана отсутствию Дианы. Что произойдет, слышались отовсюду осторожные вопросы, когда вернется герцогиня? Кому придется отправляться в ссылку: всесильной Диане или рыжеволосой шотландке?

Маленькая Мария Стюарт, чьи глазки были настолько же прекрасны, насколько и наблюдательны, уже шептала своему преданному Франциску, что ее гувернантка влюбилась. Мария заявила, что они должны выведать у нее правду.

Однажды Екатерина подслушала, как дети дразнили глупую леди Флеминг.

— Я вижу, вы совсем не слушаете нас, — высокомерно заявила Мария. — Ваши мысли где-то далеко. По-моему, вы думаете о своем любовнике.

— Тише. Вы не должны говорить такие слова.

— Но я говорю их и буду говорить. Признайтесь, что у вас есть любовник. Правда, Франциск, она должна сознаться?

— Да, должна! — согласился Франциск.

— Не говорите глупостей. Пора начинать урок. Вы совсем забыли, что нужно учиться.

— Это вы забыли, с кем говорите! Мы с дофином задали вопрос и требуем ответа на него. Леди Флеминг, пожалуйста, не забывайте, что наступит день, когда мы с Франциском взойдем на престол Франции. Когда будущие король и королева Франции задают вопросы, они вправе получать исчерпывающие ответы. Если вы не ответите… если не будете почтительно разговаривать с нами… мы… мы… — Девочка сделала паузу и угрожающим тоном добавила: — Мы не забудем этого, когда взойдем на трон.

— Вы не должны так разговаривать со мной… — пробормотала рыжая дура.

— У вас есть любовник? У вас есть любовник? — нараспев проговорил Франциск.

— Ну… и что, если есть?

— Так есть или нет? — в голосе Марии послышались требовательные нотки.

— Ну… есть…

Екатерина презрительно отвернулась. Шутка явно затянулась. Неужели эта дуреха не понимает, что роман с королем необходимо хранить в тайне?

Как и предполагала Екатерина, вскоре последовало падение леди Флеминг. Шотландка во всем призналась Магдалене.

— Она очень просила никому не рассказывать, — сказала Магдалена.

— И ты пообещала. Правильно, Магдалена. Потом она рассказала тебе, что король навещает ее по ночам. А ты не сообщила ей, что находилась в их комнате, и вся эта мерзость проходила у тебя на глазах?

— Не… сказала.

— И правильно сделала. Что еще она тебе сообщила?

— Я постаралась запомнить ее слова, чтобы точно передать вам. «Слава Богу, — сказала леди Флеминг. — У меня будет ребенок».

— Какой ребенок? — изумленно воскликнула Екатерина. — Она и в самом деле сказала, что ждет ребенка?

— Да, мадам. А потом добавила: «Это ребенок короля, и я горжусь, что ношу королевское дитя. Я прекрасно себя чувствую. Не иначе, королевская кровь так волшебно действует на меня».

Екатерина стояла у окна и смотрела на сад. Ребенок… Затея Монморанси зашла слишком далеко.

Она внимательно наблюдала за королем и считала, что глупая шотландка уже начала надоедать Генриху. Он нервничал, тревожился, Екатерина догадывалась о причине его беспокойства: король думает о Диане, и ему очень не хочется сознаваться в измене. Но Диану давно не видели. Кто знает, вдруг после болезни герцогиня де Валентинуа потеряет былую красоту? Может, замысел Монморанси и удастся. Леди Флеминг хорошо сыграла отведенную ей роль. Настало время королеве выйти на сцену.

При дворе говорили, что Диана быстро поправляется. Нельзя терять ни минуты. Необходимо действовать, пока не вернулась герцогиня де Валентинуа. Екатерина должна помнить пьемонтский урок, который ей преподала Диана. Если король попал в затруднительное положение, она поможет ему не хуже любовницы.

Екатерина немедленно отправилась на поиски Генриха и застала его в детской.

— Генрих, я хочу обсудить с вами одно очень важное дело.

— Сир, пожалуйста, не покидайте нас так быстро, — жалобно попросила Мария. — Вы провели с нами очень мало времени.

Екатерина бросила на девчонку испепеляющий взгляд. Чары юной королевы шотландцев не действовали на нее. В отличие от остальных придворных она не терпела вызывающих манер Марии Стюарт. Напрасно вы надеетесь вывести меня из себя, юная грубиянка, мысленно произнесла Екатерина.

Дерзкая девчонка кокетливо заглядывала Генриху в глаза, как бы умоляя не обращать внимания на просьбу королевы.

Генрих нежно дотронулся до золотистых волос девочки.

— Ну хорошо, еще несколько минут, а потом я буду должен выслушать королеву.

Екатерина торопливо вышла из детской. Марию Стюарт необходимо научить хорошим манерам. Она и так уже поработила ее сына.

Через несколько минут король пришел в покои королевы.

— До меня дошли тревожные новости, Генрих, — сообщила королева, когда они остались вдвоем.

Генрих вопросительно поднял брови.

— Они касаются леди Флеминг, — продолжила Екатерина.

— Шотландки? — уточнил король, покраснев.

Екатерина кивнула. Она решила не рисковать и не говорить, что знает об их тайные свиданиях. Генрих принадлежал к тем мужчинам, которые не любят выставлять напоказ свои слабости.

— Одной моей служанке она по секрету сказала, что ждет ребенка.

Генрих отпрянул, как от пощечины. Королева в один миг сообразила, что он ничего не знает о новом повороте своего любовного романа.

— Екатерина, — высокомерно произнес Генрих, — меня не интересуют личные дела гувернанток.

В этом был весь благородный Генрих. Он попал в неприятное положение, не мог выбраться из него своим умом и решил рассердиться. Но такого Генриха она любила еще больше.

— И правильно делаете, — быстро согласилась королева, — но моя служанка сообщила, что ребенок от какого-то очень знатного вельможи.

— Так у этой шотландки хватило ума не упоминать имени? — обрадовался король.

— Пока хватило, — кивнула Екатерина. — Мне кажется, скандал еще не получил широкой огласки. Я велела своей служанке молчать и надеюсь, кроме нас троих, об оплошности леди Флеминг никто не узнает.

— Мне не нравится, — заявил Генрих, церемонно поджав губы, — что о таких мерзостях сплетничают при моем дворе.

Через несколько дней Диана прислала королю письмо, в котором сообщала, что готова вернуться ко двору. Генрих лично отправился в Анет, чтобы сопровождать ее.

О романе короля и рыжей шотландки уже говорил весь двор. Какая пикантная ситуация! Диана возвращается с любовником ко двору, а величие шотландской вдовы — бесспорное для нее самой — растет вместе с талией.

Король вернулся в Париж с Дианой. Бледная и похудевшая, опа была по-прежнему красива, и многие видели, что отношение короля к ней ничуть не изменилось. Впрочем, Екатерина заметила в нем кое-что новое: признаки раскаяния. Она догадывалась, что Генрих переживает из-за измены и пока не признался Диане.

Но какое это имело значение? Сейчас Екатерина поняла, что они с Монморанси только напрасно потратили время. Ничто и никто не мог встать между Генрихом и Дианой. Никакой роман с рыжей гувернанткой, никакие интриги хитрой и умной королевы не могли положить конец этой несомненно самой продолжительной любовной связи в истории Франции.

Диана была по-прежнему коварна. Узнав об успехах леди Флеминг, она явилась к королеве и сказала:

— Я слышала, что леди Флеминг скоро станет матерью. Эта дура слишком много болтает. Вашему Величеству известно, что это ребенок короля?

— Увы, герцогиня. Боюсь, это событие не доставит радости нам обеим.

— Еще бы! Чего уж радостного в том, что гувернантка ваших детей не умеет держать язык за зубами! На мой взгляд, вы должны избавить двор от ее присутствия.

— Понимаю, — кивнула Екатерина. — Вы уже говорили с королем?

Диана пожала плечами с таким видом, будто не считала это дело достойным внимания Его Величества. Итак, она решила показать Генриху, что не считает этот роман изменой. Она в это время отсутствовала. Следовательно, все его увлечения могли быть только лишь несерьезным флиртом. Точно так же она повела себя после пьемонтского скандала. Как легко управлять мужчиной, когда не испытываешь к нему страсти, когда любовь не может лишить женщину разума!

— Король полюбил эту женщину, — слукавила Екатерина. — Иначе почему она напускает на себя такой важный вид?

— Мадам, минутное увлечение короля не может оправдать ее бесстыдства.

Ах, как она заботилась о стыдливости!

— А если король откажется удалить леди Флеминг? — спросила королева. — Вполне возможно, что он захочет оставить ее.

— Он больше не хочет держать ее при дворе.

Королева Франции и всесильная герцогиня де Валентинуа пристально посмотрели друг на друга. Делайте, что вам велят, говорил взгляд некоронованной королевы.

Екатерина опустила глаза. Она опасалась, что они выдадут ее ненависть к сопернице.

— Я вижу, мадам, — все же не удержалась Екатерина от колкости, — сокровенные мысли Его Величества вам известны не хуже, чем желания его тела.

Екатерина сразу же поняла, что допустила ошибку. Но я в конце концов королева, мысленно пыталась оправдаться она.

Лицо Дианы стало еще бледнее, но больше она ничем не выдала своего гнева.

— Как известно Вашему Величеству, — спокойно ответила герцогиня де Валентинуа, — моя жизнь без остатка посвящена служению королю, вам и вашим детям. Вот почему Его Величество так хорошо относится ко доне.

Создавалось впечатление, что королева — Диана и что она отчитывает провинившуюся фрейлину. Но что могла сделать Екатерина? Она не должна забывать, что каждой улыбке, которую дарил ей муж, она обязана этой женщине.

— Вы правы, как всегда, мадам, — признала Екатерина. — Леди Флеминг напрасно дала волю своему языку. Я позабочусь о том, чтобы опа немедленно покинула двор.

— Вот и прекрасно, — улыбнулась Диана. — И пусть она ни в чем не испытывает недостатка. Нельзя забывать, чьего ребенка она носит.

Генрих обрадовался, что Диана поняла его и простила небольшое прегрешение. Она даже была довольна, что король на время ее отсутствия нашел себе хоть какое-то утешение. Их любовь выше всяких условностей, заявила герцогиня, и они оба должны знать об этом. Генриха совершенно очаровало такое оправдание его шалости, и сейчас он любил Диану еще сильнее, чем раньше.

Но Диана, простив своего венценосного возлюбленного, не собиралась прощать остальных участников заговора. Прогулка Екатерины и Монморанси не осталась незамеченной шпионами герцогини. Именно после этой прогулки и состоялся бал, на котором партнершей Генриха оказалась шотяандская вдова. Диана прекрасно понимала, кто организовал заговор против нее.

Чтобы показать, как легко она относится к этому роману Его Величества, она напомнила двору о другой королевской шалости, после которой в королевской детской появилась дочь Генриха и пьемонтской девушки. Внебрачная дочь Генриха была очаровательным ребенком и больше походила на отца, чем все дети Екатерины вместе взятые. Сейчас этой красивой и славной девочке было уже четырнадцать лет. Ее звали Дианой Французской, и она являла собой прекрасный пример, что можно сделать с ребенком, когда за его воспитание бралась герцогиня де Валентинуа.

После неудачной попытки отвлечь внимание короля от герцогини возобновились подглядывания через отверстие в полу, благо что двор находился в Сен-Жермене. Королева Франции подсматривала за свиданиями своего супруга с его любовницей и, как всегда, горько рыдала.

В сентябре следующего года произошло знаменательное событие. У Екатерины родился еще один мальчик. Правда, для всех остальных он был всего лишь ее очередным ребенком. Екатерина родила уже шестерых детей, и только один из них умер. У нее уже были два сына. Однако что-то в нем трогало королеву до глубины души. Может, большое сходство с отцом? Малыш оказался крупнее и здоровее Франциска, Карла и умершего Луи. Благодаря своему сверхъестественному дару Екатерина знала, что этот ребенок будет для нее дороже остальных.

Мальчика окрестили Эдуардом Александром, но со дня его рождения Екатерина называла малыша Генрихом. Она проводила с ним больше времени, чем с остальными детьми. Маленький Генрих, казалось, успокаивал ее, утешал во всех горестях и невзгодах. После его рождения Екатерина уже не так часто обращалась к потайному отверстию в полу, меньше шпионила и реже совершала вечерние прогулки по городу. Маленький Генрих в какой-то мере заглушал боль, которую причинял большой Генрих. Она обожала ребенка. Когда Диана взяла его на руки, малыш закричал и потянулся к матери. В отличие от других детей, он не смотрел с восторгом в лицо короля, а все время поворачивался к матери.

Вот когда в ее жизнь пришла вторая любовь.

СОН НОСТРАДАМУСА

После двадцати трех лет супружеской жизни Екатерина любила Генриха так же страстно, как и в молодости. Королева была еще не пожилой женщиной, ей было всего тридцать семь лет, но она стала полнеть, родив за последние тринадцать лет десять детей. Безошибочный инстинкт подсказал Екатерине, что больше детей не будет. В тот год она родила близнецов: маленькую Жанну, которая умерла через несколько часов после родов, и Викторию, которая пережила сестренку всего на несколько меся!?ев. Между появлением ее любимого Генриха и рождением этих девочек она родила еще двоих детей. Марго сейчас исполнилось три годика, и она обещала вырасти в не менее очаровательную девочку, чем Мария Стюарт. Эркюль родился почти через год после Марго. Теперь Екатерина могла отдохнуть от рождения детей. Она потеряла троих, но осталось семеро, четыре из которых были сыновьями.

Екатерина считала, что должна благодарить судьбу за детей. Вот только дофин Франциск доставлял им с Генрихом некоторые беспокойства. Он тяжело переболел оспой и после выздоровления выглядел еще более хилым, чем до болезни. Ему было уже тринадцать, а выглядел он не старше одиннадцати. Мария же в свои четырнадцать лет выглядела на все семнадцать. Маленькому Карлу исполнилось шесть лет, он тоже обожал Марию и ревновал ее к старшему брату, за которого она должна была выйти замуж. У Карла обнаружились музыкальные способности. Он с удовольствием играл Марии на лютне и читал стихи, которые сочинял специально для нее. Маленькая кокетка с охотой принимала поклонение, и Бог тому свидетель, при французском дворе ее превозносили не только два наследных принца.

Екатерина любила дочерей Елизавету и Клод, хорошеньких и очаровательных девочек. Малышка Марго даже в свои три года проявляла задатки будущей сильной личности. У нее было прелестное личико и властный характер. Она легко покорила сердце отца и Дианы, а с матерью вела себя смелее других, уступая разве что маленькому Генриху.

Ее любимцу было пять лет, и он во всем походил на свою мать. Она жалела только об одном: что он родился третьим, а не первым сыном. Екатерина бы многое отдала, чтобы сделать его дофином Франции. Генрих был очаровательным мальчуганом с большими ясными глазами и изящными белыми руками, как у всех чистокровных Медичи. В отличие от братьев он не любил охоту, хотя и хорошо ездил верхом.

Ребяческой удали и забавам маленький Генрих предпочитал интеллектуальные развлечения. У мальчика были элегантные манеры и тонкий артистический вкус.

При дворе все знали о ее любви к младшему Генриху. Она и не скрывала своих чувств к нему.

— Если бы только он мог стать королем! — вздыхала Екатерина и тут же добавляла: — Он будет королем!

Чтобы узнать его будущее, она пригласила ко двору одного знаменитого предсказателя. Это был чернобородый еврей из Прованса по имени Михаил де Нострадам. Подобно многим ученым мужам того времени, он произносил свое имя на латинский лад, во Франции его знали как Михаила Нострадамуса. Перед тем как Нострадамус открыл в себе дар предсказателя, он был доктором и учился, в Монпелье вместе с остроумным монахом по имени Франсуа Рабле.

Екатерина попросила Нострадамуса предсказать будущее ее детям, но сначала, когда двор находился в Блуа, поселила его в детской комнате, чтобы какое-то время Нострадамус жил вместе с королевскими детьми. Нострадамус без труда понял, что королеву интересует не столько будущее всех ее детей, сколько будущее Генриха.

Нострадамус занялся Генрихом и через несколько дней сообщил, что у него есть новости.

— Умоляю, Ваше Величество, никому не говорите о том, что я вам поведаю. Я заглянул в будущее. Наступит день, когда ваш сын наденет корону.

Екатерине хотелось еще раз заглянуть в будущее, и она приказала братьям Руджери проследить за расположением звезд. Они должны были проверить слова Нострадамуса и помочь ей ответить на вопрос: действительно ли знаменитый провидец заглянул в будущее или просто сказал ей то, что она хотела услышать? Братья усердно взялись за работу, довольные, что королева перестала думать о том, как отравить любовницу мужа, и обратилась к будущему сына.

Наконец Руджери составили гороскоп. Они пришли к выводу, что ее любимый маленький Генрих будет носить корону Франции.

С тех пор Екатерина стала особенно внимательно поглядывать на Франциска, на чьем лице остались следы перенесенной оспы, пристально следила за Карлом, у которого никогда не было аппетита. Оба мальчика ели мало и начинали быстро задыхаться за столом.

Екатерина участвовала в воспитании детей. Они росли быстро. Года два назад Франциск как молодой дофин получил собственных слуг и с нетерпением ждал того дня, когда сбудется его самое большое желание — жениться на Марии Стюарт.

Нострадамус намекнул, что Франциск тоже будет носить корону, и братья Руджери подтвердили его слова. Может, не такой уж он и хилый, как кажется. Сейчас Франциск находился в состоянии сильного возбуждения, какое всегда испытывал, когда рядом была Мария Стюарт. Франциск с нетерпением ждал свадьбы.

Все они боялись Екатерину, даже Мария. Стоило королеве взглянуть на детей своими сверкающими черными глазами, как они замирали, готовые выполнить любое ее требование.

Занимаясь с младшими детьми, Екатерина прекрасно видела, как старшие шепчутся в углу. Франциск заглядывал в лицо Марии к держал ее за руку. У него горели глаза. Карл ненавидел старшего брата за то, что тот женится на Марии. Если бы он родился первым, то Мария стала бы его женой.

Бедные маленькие принцы! — мысленно посетовала Екатерина. Они были рождены, чтобы завидовать, бояться и ненавидеть. Что касается Марии Стюарт, то она родилась, чтобы создавать неприятности для окружающих… и возможно, для себя самой.

Мария сидела на диване и позволяла Франциску, сидящему на стуле, держать ее за руку и пожирать глазами. Карл нашел место на полу и тоже не сводил восхищенного взгляда с Марии, а Клод и Елизавета пристроились рядом на стульях.

Мария рассказывала о религии. Екатерина нахмурилась, потому что находила эту тему неподобающей для детей.

За последние годы землю Франции оросила кровь многочисленных жертв религиозных войн. После смерти портного-гугенота Генрих поклялся, что никогда в жизни больше не будет присутствовать на казнях, но это не мешало многочисленным сожжениям еретиков. Все эти годы в камерах пыток трудились не покладая рук. Еретики переполняли сырые и покрытые плесенью темницы Консьержери и мрачной Бастилии, их стоны и крики эхом разносились под сводами всех тюрем. Тысячи людей оставляли на съедение крысам или обрекали на голодную смерть в подземельях Большого и Малого Шателота. Множество гугенотов встретили сбою жуткую смерть на колесе или были разорваны на части дикими лошадьми, у других щипцами вырывали куски мяса и лили на раны расплавленный свинец, третьих подвешивали над тлеющими углями. Еретикам перед казнью отрезали языки, чтобы они не могли смущать зевак своими гимнами и молитвами. И все эти ужасы творились по приказу короля, во имя Святой Церкви.

И вот сейчас юная католичка Мария Стюарт, несомненно, по наущению своих дядей, Гизов, рассказывала обо всем этом принцам и принцессам.

— Детям не подобает говорить о таких вещах, — строго произнесла королева.

— О чем тогда нам подобает говорить? — осведомилась Мария.

— Я хочу, чтобы вы знали, что говорить о неприятных вещах считается дурными манерами.

— Мадам, вы считаете избавление королевства от еретиков неприятной вещью? — лукаво прищурившись, поинтересовалась Мария.

— Я сказала, что детям еще рано обсуждать религиозные проблемы. У вас есть другие заботы. Идите и помните, что я запрещаю вам говорить о таких вещах.

Фрейлины одевали королеву к торжественной церемонии бракосочетания старшего сына. По всему Парижу звонили колокола, на улицах радостно шумели людские толпы.

Екатерина подумала о тех печальных событиях, что предшествовали женитьбе Франциска. Они-то и ускорили свадьбу ее старшего сына, которую и она, и Диана, и Генрих хотели провести попозже, потому что Франциск и Мария были еще детьми. Франциску исполнилось четырнадцать лет, а Марии — пятнадцать. Они безумно любили друг друга по крайней мере, Франциск боготворил Марию; та снисходительно отвечала любовью, потому что он рьяно выполнял все ее желания.

В эти последние несколько месяцев авторитет дядей Марии Стюарт значительно вырос. Кумир Парижа превратился чуть ли не в короля французской столицы. Даже Диана, которая когда-то пыталась возвысить де Гизов, сейчас в ужасе взирала на их постоянно растущую власть; она решила на время забыть свою вражду с Монморанси, чтобы, объединившись с коннетаблем, бороться против Гизов.

Франции вновь пришлось воевать. На этот раз врагами королевства стали и англичане, и испанцы, которые превратились в союзников англичан, потому что король Испании был мужем королевы Англии. Испанцы осадили и взяли Сен-Картен, захватили в плен Монморанси. Над Парижем нависла угроза, и вся страна впала в отчаяние. Парижане перепугались, того и гляди вспыхнет восстание.

Екатерина весело улыбнулась, потому что с достоинством вышла из того критического положения, — и драгоценные камни подмигнули ей. Она осталась регентшей в отсутствие Генриха, и на этот раз, прогнав всех советников, которые только мешали, показала французам свое истинное лицо. Она прекрасно понимала, что необходимо хорошенько встряхнуть и разбудить Париж, если они не хотели потерять всю Францию. Екатерина потребовала денег на армию и приказала не распускать панические слухи. Она говорила так красноречиво, приводила такие убедительные доводы, вела себя с таким спокойствием и достоинством, что завоевала уважение всех тех, кто раньше считал ее ничтожеством. У парижан появилась надежда. На собранные деньги снарядили войско. Екатерина оказалась права. Война еще не была проиграна.

Франциск де Гиз увидел возможность не только продолжить войну, но и снискать себе новые лавры полководца. Он отбил у англичан Кале. Взятие этого маленького и незначительного городка имело огромное моральное значение, потому что впервые за последние двести лет англичане были выгнаны из Франции. Наконец исчезла унижающая каждого француза ситуация, когда на французской земле находились иностранцы. Да, коннетабль Франции, Монморанси, попал в плен, но зато у Франции оставался великий Франциск де Гиз, который спасет королевство.

Испанцам не удалось развить успех и продвинуться дальше Сен-Картена. В конце концов им пришлось отступить. Было очевидно, что смелый шаг Екатерины, потребовавшей денег на создание армии, спас Францию от позорного поражения.

Вспоминая те бурные дни, Екатерина не просто довольно улыбалась. У нее появилась надежда добиться своей самой заветной цели. Сейчас уже было невозможно относиться к королеве с безразличием, и Генриху волей-неволей пришлось оказывать знаки уважения супруге.

Но подлинным героем дня все же оказался герцог де Гиз, которому как раз и достались лавры победителя. В его честь Генрих устроил на улице Сент-Антуан восточный бал-маскарад.

— Мы совсем забыли о времени, — спохватилась королева, — Нам ни в коем случае нельзя опаздывать. — Она махнула фрейлине. — Уведите детей и последите, чтобы к началу церемонии они были готовы.

Они провели ночь во дворце епископа Парижского. От дворца епископа к западным дверям Нотр-Дама была проложена галерея, украшенная гобеленами с вышитыми серебром и золотом королевскими лилиями.

Наступило время присоединиться к процессии, которая собиралась двинуться по галерее в Нотр-Дам. Королевские камергеры выступили вперед, за ними следовали принцы, кардиналы, архиепископы и аббаты; потом шествовал папский легат с дофином и его братьями. За женихом, как обычно, плыла юная Мария Стюарт, ослепительно красивая, в белом платье с длинным шлейфом. На ее белокурой головке сверкала золотая корона, украшенная жемчугами и цветными драгоценными камнями. Парижане стояли с открытыми ртами и не могли отвести взгляды от невесты, которую вел в Норт-Дам сам повелитель Франции. Генрих Валуа.

За королем и юной королевой шотландцев величественно ступала Екатерина со своими фрейлинами.

Наблюдательные глаза королевы Франции отмечали самые мельчайшие подробности праздника. Франциск де Гиз в роскошном наряде выглядел дьявольски красивым. Даже ужасный шрам на щеке придавал его лицу какую-то особую привлекательность. Он занял место главного церемониймейстера королевского дома вместо Монморанси, который находился в плену у испанцев.

В соборе процессию приветствовал кардинал де Бурбон. Пока он произносил торжественную речь, в толпу бросали золотые и серебряные монеты. Даже в церкви были слышны радостные крики тех, кто поймал монеты, и испуганные — задавленных в толчее. Во время всей церемонии радостные крики не утихали, перемешиваясь со стонами раненых и изувеченных.

Екатерина облегченно вздохнула, когда процессия вышла из собора. К тому времени герольдов уговорили прекратить разбрасывать деньги. В толпе уже было много задавленных насмерть.

В епископском дворце короля со свитой ждал торжественный обед, после которого начались танцы. Король Генрих вывел невесту на первый танец.

Потом виновник торжества склонился перед матерью и попросил разрешения пригласить ее на танец.

Екатерина ласково улыбнулась сыну.

— Пойдем потанцуем, дорогой дофин.

— Вы прекрасно выглядите, сын мой, — похвалила отпрыска Екатерина и не покривила душой.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — ответил жених.

— Вам повезло, сын мой. Вы любите свою супругу. Это великое чудо — конечно, при условии, что любовь взаимна.

Мальчик посмотрел на мать, прекрасно все понимая. Королева намекала на свою любовь к отцу, который любил любовницу. Бедная мамочка!..

Екатерина заметила, что его взгляд всюду следует за ослепительной молодой женой.

Королева рассмеялась.

— Вы должны танцевать с Марией, сын мой.

— Мама, ответьте мне, пожалуйста. Вы когда-нибудь видели более прекрасную невесту?

— Пожалуй, нет, но я вам кое-что скажу, мсье дофин. Ваша сестра Марго может со временем затмить ее.

— Нет, матушка, это невозможно.

Екатерина улыбнулась. Пусть наслаждается своим счастьем. Она не сомневалась, что жить ему осталось недолго. Франциск просто обязан жить недолго, ибо должен уступить право на трон Карлу, а тот — Генриху.

В четыре часа, после окончания обеда, процессия переправилась через Сену во Дворец Правосудия для праздничного ужина.

Во Дворце Правосудия накрыли роскошный ужин. Городские власти так разукрасили дворец, что люди говорили, будто он похож на Елисейские поля. Каждое блюдо сопровождалось прекрасной музыкой, оживленные разговоры и смех становились все громче и громче.

После ужина состоялся бал.

Видам Шартрский искал королеву, которая поддалась всеобщему веселью. Она раскраснелась от выпитого вина, мир виделся в радужных красках, а в сердце вновь вспыхнула искорка надежды.

Взгляд Екатерины не покидал короля, такого же веселого и взволнованного, как и она. Он словно помолодел на несколько лет и напомнил Екатерине первые дни их совместной жизни.

— Какая прелестная королева получится из этой юной шотландки! — заметила она.

— Прелестная королева уже восседает на французском троне, — галантно ответил видам.

Он выпил много вина, и сейчас его глаза сверкали.

Екатерина весело рассмеялась комплименту.

Она разрешила видаму остаться подле себя и даже позволила задержать ее руку во время танца дольше, чем положено. Екатерина не сомневалась, что это не укрылось от внимания зорких придворных. Но заметил ли Генрих? Екатерина надеялась, что заметил.

— Одна свадьба ведет к другой, — сказала Екатерина своей старшей дочери.

Бедная Елизавета! Какой маленькой она выглядела в свои четырнадцать лет. Да, это слишком юный возраст для женитьбы.

Екатерина вызвала дочь к себе, чтобы самой сообщить новость.

— Не надо так печалиться, ведь это приятные новости. У вас будет замечательная свадьба.

Девочка ждала. Кого выбрали ей в мужья? Может, одного из Бурбонов? В их жилах в конце концов текла королевская кровь. Или кого-то из Гизов, которые возвысились даже над королем. У герцога де Гиза был молодой сын, Генрих. Пугающая, но волнующая перспектива.

— О матушка! — неожиданно воскликнула Елизавета. — Не томите меня. Кто он? Кто?..

— Вы отправитесь в Испанию, дитя мое, и станете супругой Его Августейшего Величества, короля Филиппа Испанского.

Девочка побелела, как снег, и Екатерина испугалась, что она упадет в обморок. В Испанию! Так далеко от дома! К испанскому королю! Но ведь он старик.

— Мне кажется, вы не понимаете, что вам оказана великая честь, дочь моя.

— Но, милостивая матушка, — рассеянно прошептала Елизавета. — Это так далеко от дома.

— Ерунда! — проговорила Екатерина и чересчур громко рассмеялась. — Представьте, дитя мое, вы будете королевой… королевой одной из величайших стран! Только подумайте об этом!

— Но я не хочу ехать в Испанию.

— Вы не хотите стать королевой Испании?

— Нет, милостивая матушка. Я хочу остаться французской принцессой.

— Что?! Остаться в старых девах, как твоя тетя Маргарита?

— Она тоже собирается замуж. Почему я не могу подождать, пока мне не будет столько же лет, сколько тете Маргарите?

— Потому что, моя дорогая, все уже решено. Вы станете супругой испанского короля.

— Я ненавижу испанского короля!

— Тише! Неужели я напрасно потратила столько сил на ваше воспитание? Никогда не говорите таких грубостей. Не забывайте, вы — принцесса!

— Он старик.

— Ему недавно исполнилось тридцать лет.

— Но он женат на английской королеве, милостивая матушка.

— Неужели вы не знаете, что королева Англии умерла?

— Нс я слышала, что он собирается жениться на новой королеве Англии.

— Принцессам не положено слушать сплетни. Прислушайтесь лучше к здравому смыслу. Вы, моя дорогая дочь, выйдете замуж за короля Испании.

— Милостивая матушка… когда?

— Скоро.

— Но я боюсь. Он приедет за мной в Париж, или меня пошлют в Испанию?

— Вы выйдете замуж здесь, в Нотр-Даме, как и Франциск.

— Значит… он приедет за мной?

Екатерина убрала волосы с разгоряченного лица дочери.

— Что вы о себе возомнили? Думаете, могущественный король Испании предпримет такое путешествие из-за жены? Нет, в свадебной церемонии будет участвовать его представитель. Место короля займет герцог Альба. Вам ведь понравилась свадьба Франциска? Теперь ваш черед.

Елизавета бросилась в ноги к матери.

— О матушка, милостивая матушка, я не хочу выходить замуж! Я не могу ехать в Испанию. Я не хочу покидать дом из за какого-то старика.

Екатерина смягчилась, обняла Елизавету и усадила на кушетку. Она заговорила со старшей дочерью так, как никогда не разговаривала ни с кем из детей, за исключением Генриха. Екатерина рассказала о собственном детстве, о честолюбивом и коварном родственнике, Папе и монастыре Мурате, рассказала, как народ требовал отдать ее на растерзание солдатам и как в конце концов она приехала во Францию и полюбила ее.

— Но мой отец был в испанском плену, — печально проговорила Елизавета. — Там он провел самые несчастные годы своей жизни.

— Моя дорогая, мы должны не выбирать, а повиноваться.

Когда король пришел в покои Екатерины, она отпустила фрейлин.

— Я хочу поговорить с вами, Генрих. О Елизавете.

— Ах, о Елизавете… — облегченно повторил он.

— Елизавета ходит по дворцу темнее тучи с обиженно поджатыми губами. Боюсь, она заболеет. Наша дочь никогда не отличалась крепким здоровьем.

— Когда юной девочке внезапно сообщают, что она должна выйти замуж, это всегда тяжело, — мягко напомнил жене Генрих. — Такое известие всякого может расстроить.

Его память воскресила тот давнишний день, когда ему тоже неожиданно сообщили, что у него будет невеста из Италии.

Екатерина не смогла превозмочь желание, приблизилась к мужу и взяла его за руку.

— Мы-то понимаем, как это тяжело. Генрих, правда?

— Конечно, понимаем.

— И некоторые из нас позже находят, что все не так плохо, как казалось поначалу, — добавила Екатерина, пожимая ему руку.

— Да, вы правы.

— Значит, вам нечем утешить нашу дочь?

— Ничего. Елизавета преодолеет тяжелое испытание. Она переживает по молодости.

Генрих направился к двери, но Екатерина добавила:

— Генрих, до меня дошли кое-какие сплетни…

Король остановился, и Екатерина весело рассмеялась.

— Вы сейчас посмеетесь. Как вы думаете, о ком?

— Понятия не имею. Нет… нет… — Он повернулся к жене и с таким страхом посмотрел на нее, что у Екатерины сердце чуть не выпрыгнуло из груди. — Неужели о… Елизавете?

Екатерина вновь рассмеялась, только на этот раз в ее смехе слышалась грусть.

— О нет, не о нашей дочери. По двору распускают сплетни обо… мне.

— О вас… Екатерина? Что вы хотите сказать?

— Вы, наверное, заметили этого глупого юношу… молодого Франциска де Вандома…

— Ну, заметил, — озадаченно кивнул Генрих. — А что с ним?

— В последнее время он уделяет мне слишком много внимания.

— Молодой Вандом? — серьезно переспросил король. — Вам следует вести себя осторожнее. Эти Бурбоны такие отчаянные парни… Можете быть уверены, ему что-то нужно от вас.

Генрих сводил ее с ума! Ему даже в голову не могло прийти, что красивому молодому человеку может понадобиться от королевы не что-нибудь, а любовь. Король недвусмысленно намекнул, что молодой Вандом может получить какое-нибудь тепленькое местечко при дворе.

— Нашлись люди, которые считают, что этот молодой дурак… любит меня.

— Не может быть, — изумленно протянул Генрих. — Тем более вам следует вести себя с ним осторожнее. Эти Бурбоны такие сорвиголовы.

— Как бы я хотела, чтобы вы оказались правы, — гневно промолвила Екатерина.

Когда король ушел, Екатерина принялась взволнованно ходить по комнате. Она по-прежнему была ему безразлична.

Ладно, придется ей поощрять ухаживания мсье де Вандома! Она затеет легкий флирт и постарается вызвать сплетни у придворных. Может, тогда Генрих заметит, что юноше нужно вовсе не тепленькое местечко при дворе.

Ее мысли прервал стук в дверь. Она велела войти, и в комнату заглянул паж с письмом.

Стоило ей взглянуть на письмо, как ее сердце учащенно забилось. Екатерина узнала почерк Нострадамуса. Письмо привезли из Прованса, где сейчас жил знаменитый предсказатель будущего. Она отпустила пажа и открыла письмо.

Нострадамус долго колебался, прежде чем написать это письмо, но в конце концов пришел к выводу, что должен сообщить Екатерине важную новость. Это его долг. В последнее время ему снятся очень тревожные сны, главными действующими лицами которых являются король и королева.

Еще несколько лет назад Нострадамус увидел сон, который произвел на него столь глубокое впечатление, что он записал его. Недавно этот сон повторился. Он увидел двух дерущихся львов, и дрались они дважды. Один лев был молодой, а второй — старый. Молодой победил старого и вырвал у побежденного глаз. После долгих мучений старый лев умер.

Екатерина твердо верила в способности астрологов предсказать судьбу, поэтому сейчас письмо астролога вызвало у нее глубокие раздумья. Нострадамус намекал, что старый лев — король, потому что на доме Валуа красовался лев. Предсказатель был уверен, что королю грозит какая-то опасность. Он умолял королеву проявить осторожность и проследить, чтобы с королем не случилось ничего плохого.

Екатерина не на шутку встревожилась. Если Нострадамус увидел будущее, тогда ничто на земле не спасет бедного Генриха. Если у него на судьбе написано умереть насильственной смертью, то король Франции умрет от насильственной смерти.

Но кто же был победителем, молодым львом? Испания? Англия? Не может быть! Ни Испанию, ни Англию нельзя назвать молодыми львами. Может, старым львом был вовсе не Генрих, а Франция? Это казалось более правдоподобным. Франции грозила опасность. Первое столкновение могло быть неудачной войной, главным событием которой оказалось падение Сен-Картена, а результатом — договор Шато-Комбре. Никто не сомневался, что этот договор нанес сильный удар Франции. Де Гиз возражал против его подписания, он заявил, что король, ставя под ним свою подпись, в один день потерял больше, чем можно было потерять за двадцать лет боевых действий. Одним росчерком пера король отказался от всех итальянских завоеваний последних тридцати лет. Женитьба Елизаветы на Филиппе Испанском и сестры короля Маргариты на герцоге Савойском тоже были унизительным результатом договора Шато-Комбре. Но Генрих устал от итальянских войн и хотел вызволить из плена старого друга, коннетабля де Монморанси. Королевские войска и так прогнали англичан с родной земли, пусть это удовлетворит французов. Генрих считал Италию бездонным мешком. Уже несколько десятков лет в этом мешке оседала большая часть денег, поступающих в государственную казну.

Несмотря на достигнутый мир, договор Шато-Комбре не радовал французов. Его можно назвать первым столкновением, из которого старый лев вышел, зализывая раны.

Что дальше, спросила Екатерина? Испания? Или Англия?

Она никому не рассказала о сне Нострадамуса, но настроение испортилось.

Из самых отдаленных провинций стекались толпы народа в Париж, чтобы принять участие в торжествах и повеселиться. Легкий ветерок развевал французские и испанские флаги, украшающие высокие здания и дворцы.

День въезда в Париж герцога Альбы надолго запомнится парижанам. Герцог, горделиво посматривая по сторонам, ехал на лошади в окружении свиты из пятисот человек, одетых в черные, желтые и красные цвета. Правда, сам личный представитель Филиппа Второго, солидный и строгий испанец во всем черном, разочаровал подданных Генриха. Справа от него ехал граф Эгмонт, а слева — принц Оранский. На них французы смотрели с подозрением, потому что совсем недавно эти люди возглавляли испанские армии, воевавшие против Франции. Изумленные французы не могли разобраться в сложных желаниях короля, который отдавал дочь замуж за заклятого врага. У этого мрачного, одетого во все черное испанца, который должен замещать жениха их маленькой принцессы, руки обагрены кровью французов. В соборе этот человек вслед за девочкой будет повторять брачные клятвы, потому что его господин считает ниже своего достоинства приехать в Париж на собственную свадьбу.

Филипп Испанский многим французам казался чудовищем и воплощением всего зла, какое только было в мире. Он уже дважды был женат. Ходили слухи, что Филипп грубо обращался с королевой Англии, сделал ее жизнь невыносимой, настроил против нее подданных, а потом бросил. Новая английская королева, рыжая фурия, сполна отомстила за свою сестру. Она очаровала Филиппа, вселила в сердце надежду, притворилась, что благосклонно относится к его ухаживаниям, а потом высокомерно отказалась. Елизавета Английская весело смеялась над гневом всесильного императора, чувствуя себя в безопасности на своем острове-крепости. И вот, раз Елизавета Английская отвергла его, он решил взять в жены Елизавету Французскую.

Почти сразу же после свадьбы Генрих собирался сыграть свадьбу своей сестры Маргариты. Обе свадьбы должны были состояться в один и тот же месяц.

Когда появились принцесса с отцом, раздались громкие рукоплескания, в воздух полетели шляпы и шапки. Елизавета была в блестящем серебряном платье, с великолепной золотой цепи свисала огромная жемчужина в виде груши, подарок жениха. Екатерина не хотела, чтобы девочка носила жемчужину, — говорили, что она приносит несчастье, — но как можно невесте не надеть подарок жениха? Такое нарушение этикета было невозможно.

Звон колоколов возвестил толпам парижан о начале свадебной церемонии. Когда Елизавета вышла из собора, громко запели трубы и горны. Щеки девочки пылали, и только люди, идущие рядом, видели печаль в ее глазах.

— Да здравствует испанский король! — завопила толпа. В конце концов эта свадьба означала мир с Испанией.

В Париж прибыл герцог Савойский. Он женился на сестре короля Франции, Маргарите. Приезд герцога, окруженного слугами в камзолах из красного атласа, алых башмаках и черных бархатных плащах, отделанных золотыми кружевами, произвел на парижан неизгладимое впечатление.

В честь высокого гостя Генрих решил устроить пышные развлечения. Герцог Савойский не должен думать, что его свадьба менее значительна, чем свадьба испанского короля, которая состоялась совсем недавно.

На улице Сент-Антуан, рядом с Турнельским замком, была сооружена арена для рыцарского турнира. Екатерина сидела в своих покоях и грустно прислушивалась к стуку молотков. Это строили павильон для знатных гостей. Ее беспокойство росло с каждой минутой. Ей казалось, что плотники воздвигают эшафот, что зрители хотят стать свидетелями казни, а не турнира.

Тринадцатого июня в небе светило яркое солнце. Генрих поднялся в покои королевы, чтобы проводить ее на турнир. Он выглядел превосходно и весь светился от радости. Король Франции, как мальчишка, любил мужские забавы, и ничто не вызывало у него такого удовлетворения, как рыцарские турниры.

Генрих изнывал от нетерпения, а Екатерине хотелось подольше задержать его. Сегодня все казалось ей более ярким, чем обычно. Он стоял у окна и смотрел на толпы горожан, а перед ее глазами мелькали картины прошлого, переполняя ее противоречивыми чувствами — гневом и ревностью, нежностью и страстью. Настроения сменяли друг друга. Екатерина с трудом сдерживала желание броситься к Генриху, обнять его, умолять поцеловать ее и приласкать так, как он никогда не ласкал. В глазах королевы заблестели слезы. Она вспомнила, как Генрих точно так же стоял у окна и наблюдал за мучительной смертью портного гугенота на костре, как держал ее за руку.

— Ну, пора на арену, — сказал король. — Народ с нетерпением ждет начала турнира. Вы только прислушайтесь к их крикам! Они зовут нас.

Екатерина быстро подошла к мужу и крепко пожала ему руку. Генрих удивленно посмотрел на нее.

— Генрих, — взволнованно вымолвила Екатерина. — Не ходите… Останьтесь со мной…

Король подумал, что супруга сошла с ума. Неожиданно Екатерина рассмеялась и отпустила его руку.

— Екатерина, ничего не понимаю. Остаться здесь?..

— Нет! — резко вскричала Екатерина. — Вы никогда ничего не понимаете! И когда только вы хоть что-нибудь поймете?

Генрих отпрянул от жены, и она внезапно испугалась.

— Простите!.. Мне как-то не по себе, — извинилась Екатерина. — Я тревожусь, Генрих… очень сильно тревожусь.

Екатерина колебалась, но решила, что сейчас все же не время рассказывать ему о сне Нострадамуса.

— Наша дочь… — медленно проговорила она. — У нее такое печальное лицо. Это беспокоит меня, Генрих… Пугает.

В ее глазах застыл неподдельный ужас. Генрих поверил, что Екатерина тревожится за дочь, и постарался успокоить ее.

— Это пройдет, Екатерина. Ее страхи можно понять. Опа ведь дитя.

— Но что нам известно о Филиппе?

— Только то, что он владыка Испании и самый могущественный человек в Европе… что мы должны гордиться этим браком.

Екатерина обняла мужа.

— Вам всегда удается успокаивать меня, Генрих. Только вы умеете так здраво рассуждать.

Дрожащие руки Екатерины гладили его камзол. Она подняла глаза и увидела на лице мужа добрую улыбку. Он не понял, что его обнимала страстно любящая жена, а не встревоженная мать.

— Екатерина, ваши тревоги вполне объяснимы, но мы больше не можем медлить. Давайте спустимся на арену. Разве вы не слышите, как народу не терпится поскорее увидеть поединок?

Он взял ее под руку и вывел из комнаты.

Когда королевская чета вышла из дворца и трубы возвестили об их появлении, по толпе прокатились приветственные крики:

— Да здравствует король!.. Да здравствует королева!

Да, подумала Екатерина. Да здравствует король! Да здравствует королева! Пресвятая Дева, позволь королю благополучно закончить этот турнир!

Весь этот день Екатерину мучили зловещие предчувствия. Яркое солнце нагрело галерею, в которой она сидела с герцогом Савойским и своими фрейлинами, но ее ненависть к Диане была еще горячее. Убеленная сединами Диана по-королевски важно восседала подле Екатерины, как всегда уверенная в любви Генриха.

Генрих был героем того жаркого июньского дня. Это правильно, считала Екатерина, правильно и справедливо. Ведь он так ловко объездил горячую лошадь, подарок герцога Савойского.

Себе в противники король выбрал капитана шотландской гвардии, некоего Монтгомери, благородного молодого человека и опытного бойца.

И вот на глазах застывшей от ужаса Екатерины молодой шотландец сбросил короля с лошади. В толпе воцарилась испуганная тишина. Королева наклонилась вперед, не сводя горящего взора с арены и непрерывно читая про себя молитвы. Генрих медленно встал и сел на коня.

— Ура! — закричали подданные, когда король вновь помчался навстречу Монтгомери. — Ура! Да здравствует король!

Генрих выбил из седла молодого шотландца, и победа была присуждена ему.

Ладони Екатерины намокли от пота. Ей пришлось пережить несколько кошмарных минут! Но с какой стати она так волновалась, это ведь не настоящий поединок. Королева прислушивалась к радостным крикам зрителей. Они гордились тем, что король Франции одержал победу над иностранцем.

Генрих поднялся на галерею и сел подле Дианы. Слуги разнесли освежающие напитки, и король принялся обсуждать поединок с герцогом Савойским и фрейлинами. Желая оказать честь Монтгомери, он привел его с собой.

— Вы доблестно сражались! — похвалил Генрих шотландца. — Приятно видеть перед собой достойного противника.

Монтгомери поклонился.

— Присоединяйтесь к нам, капитан, — пригласил Генрих.

Монтгомери вежливо поблагодарил государя за высокую честь.

Наблюдая за молодым человеком, Генрих неожиданно произнес:

— Сдается мне, что, если бы вы сражались с другим, вы могли бы и победить.

— Нет, сир, вы лучше владеете копьем и конем! — слегка покраснев, возразил капитан шотландцев.

Диана и фрейлины зааплодировали дипломатичному ответу, но Екатерина пристально посмотрела на мужа и поняла, что его терзает сомнение. Она слишком хорошо знала Генриха, чтобы не заметить смущение мужа. Он недаром сомневался. Монтгомери был превосходным бойцом. Генрих тоже мог похвастаться силой и удалью, но ему было сорок лет.

— В настоящем состязании не должно быть никаких фор, — серьезно промолвил Генрих. — Лавры, которые приносит королевский сан, не прибавляют мужчине никакого достоинства.

Монтгомери не знал, что на это ответить, и Генрих быстро объявил, что хочет до заката еще раз преломить копья и что его противником опять будет капитан Монтгомери.

— Сир, — заметил герцог Савойский, — сегодня жаркий день, и вы уже заслужили лавры победителя. Почему бы не отложить этот поединок на завтра?

— Мне не терпится еще раз встретиться на ристалище с этим молодым человеком, — с улыбкой ответил Генрих, — и я не могу ждать до завтра. Мой добрый народ не откажется от удовольствия насладиться поединком сегодня. Мои подданные верны мне, и мой долг верно служить им.

Монтгомери постарался дипломатично отказаться от поединка, но эта попытка еще больше укрепила сомнения Генриха. Сейчас он был убежден, что при желании Монтгомери победил бы его.

— Пойдемте, — приказным тоном сказал король. — Покажите все, на что вы способны.

Они вышли из павильона.

После радостных рукоплесканий наступила тишина. В этой абсолютной тишине Генрих и Монтгомери, оба с поднятыми копьями, замерли друг против друга. В тот самый миг, когда они уже приготовились помчаться навстречу друг другу, какой-то бледный юноша высунулся с одной из нижних галерей и громко крикнул:

— Сир, не деритесь.

Юношу схватили и увели. Екатерина, почувствовав опасность, привстала и тут же тихо покачнулась. У нее подкашивались ноги. Диана подхватила ее.

— Ее Величеству дурно, — услышала Екатерина слова Дианы.

Королеву вновь усадили в кресло. Она знала, что предпринимать что-либо уже поздно. Остановить единоборство было невозможно. А оно закончилось уже через несколько секунд.

Копье Монтгомери ударило королю в латный воротник, прямо под забралом, и переломилось. Обломок проник под забрало и воткнулся Генриху в правый глаз. Король, сдерживая стоны, безуспешно попытался поднять свое копье. Потом в гробовой тишине он упал с коня.

Придворные быстро подняли монарха и сняли доспехи.

Екатерина уже стояла и старалась разглядеть лицо любимого супруга. Она видела кровь. Через несколько минут Генрих лишился сознания.

Генрих умирал. У постели короля собрались все самые лучшие доктора, ученые и лекари Франции. Филипп Испанский прислал своего знаменитого лекаря Андре Весаля, но спасти Генриха Валуа сейчас не могло ничто.

Генрих в жару метался по постели. Когда он приходил в себя, то все разговоры сводились к одному: никто не должен винить Монтгомери в том, что произошло. Король хотел только одного — защитить бедного шотландца. В народе уже стали поговаривать, что молодой капитан протестант и что его подговорили смертельно ранить короля, но Генрих, несмотря на страшные мучения, неустанно напоминал всем, как капитан но хотел драться, твердил, что его нельзя винить, что шотландец выполнял приказ короля Франции.

Потом сознание покинуло Генриха. Он лежал тихо, и его не могли привести в чувство ни уксус, ни розовая вода.

Из города радости Париж превратился в город печали. Горожане собирались около Турнельского замка и ждали новостей. Докторам удалось наложить на рану повязку и даже удалить несколько осколков, но все усилия были напрасны.

Шли дни, недели. Генрих лежал без сознания, и никто не мог привести его в чувство. Королева безутешно рыдала. То и дело она требовала привести детей, обнимала всех по очереди и отсылала в детские, чтобы поплакать в одиночестве.

«О мой любимый, все эти годы вы принадлежали другой женщине, а сейчас вас хочет забрать у меня смерть!» — причитала она.

Екатерина послала Диане записку, в которой требовала вернуть все драгоценности короны и подарки мужа. «Смотрите, ничего не забудьте, — строго предупреждала королева. — Я помню все наперечет».

Когда записка была доставлена Диане, та подняла печальные глаза, грустно посмотрела на посыльного и горько улыбнулась. Только сейчас она поняла, что никогда не знала королеву. Лишь несколько человек при дворе знали истинную Екатерину де Медичи. Они-то и прозвали ее: Мадам Змея.

— Значит, король уже умер, раз со мной так обращаются? — осведомилась герцогиня де Валентинуа.

— Нет, мадам, — услышала она в ответ. — Говорят, что он еще немного поживет.

Диана встала и надменно ответила:

— Пока в нем будет теплиться хоть искорка жизни, я хочу, чтобы мои враги знали: я не боюсь их и не стану повиноваться их приказам. После смерти Его Величества мне незачем будет жить, и вся их месть покажется мне сладким бальзамом по сравнению с горечью утраты. Но в любом случае: жив мой король или мертв, я не боюсь их.

Когда слова Дианы повторили Екатерине, она поняла, что ее соперница вновь победила.

Тело короля Франции, Генриха, забальзамировали и положили в свинцовый гроб. Самые знатные вельможи королевства, не переставая плакать, перенесли его в Нотр-Дам.

На панихиде кардинал Лотарингский произнес траурную речь, и гроб с телом короля опустили в склеп.

Монморанси сломал над гробом свой жезл великого коннетабля. Так же поступили еще четверо придворных. Чем только вызвали новые рыдания собравшейся толпы.

После того как гроб опустили в склеп, герольд по традиции крикнул:

— Король мертв. Да здравствует король Франциск!

Видам Шартрский вел себя высокомерно со всеми, кроме королевы-матери, к которой он относился еще с большей нежностью, чем прежде.

Екатерина носила траур, грустная бродила по дворцу, но ее глаза лукаво блестели. Все думали, что она скорбит по мужу, а наблюдательные глаза Екатерины замечали каждую мелочь.

Екатерина решила отложить расправу с ненавистной Дианой. Она закрыла потайной ящичек с ядами, решив, что женщина, так долго сиявшая при французском дворе, испытает больше страданий в ссылке, чем если умрет от яда. Пусть немедлен по вернет все драгоценности и подарки, оставит замок Чено в обмен на великодушный дар королевы-матери — шато Чамонт, которое Екатерина всегда считала приносящим несчастья, и отправляется в ссылку в Анет. Королева-мать не должна забывать, что Диана связана родственными узами с де Гизами, которые едва ли обрадуются, если их родственницу отравят. Эта вероломная семейка относилась к Екатерине с большим почтением, потому что Франциск был еще слишком юн, чтобы править королевством, и королева-мать стала регентшей, но они без малейших колебаний обвинят ее, если их в прошлом могущественная родственница внезапно заболеет и умрет таинственной смертью. Гизы готовились править страной с помощью юного короля и молодой королевы.

Екатерина улыбалась галантному видаму. Молодой человек обладал честолюбием и был Бурбоном, а Бурбоны являлись давними врагами Гизов. Надо помочь дому Бурбонов победить дом Гизов. Как только Гизов удалят от двора, препятствия между молодым королем и королевой и королевой-матерью будут устранены. Что касается Марии Стюарт, то Екатерину вполне бы устроило удаление ее коварных и честолюбивых дядей.

Она разрешила молодому видаму тайно навещать ее и поведала о своих планах.

— Я хочу, чтобы вы доставили мои письма принцу Конде.

Винам понимающе посмотрел на нее. Конде был главой дома Бурбонов.

— Я готов служить вам не на жизнь, а на смерть, — пылко ответил он, целуя руку Екатерины. — Но, служа вам, я тоже рассчитываю на небольшую награду.

— У королев не просят наград, мсье.

Она обещающе улыбнулась и принялась с нетерпением ждать его возвращения с ответом.

Однако в покои королевы-матери пришел не видам.

Паж сообщил, что герцог де Гиз просит немедленной аудиенции. Екатерина разрешила ввести герцога.

Открылась дверь, и пламя свечей в подсвечниках задрожало. Перед ней стоял Гиз, высокомерный и мужественный, с почтительной улыбкой на обезображенном шрамом лице.

— Умоляю Ваше Величество простить меня за это вторжение, — извинился он. — Но… раскрыт заговор.

Екатерина спокойно и бесстрастно смотрела на герцога.

— Видам Шартрский арестован.

— Вот как? И почему?

— У него были найдены документы, подтверждающие измену.

— Какие еще документы?

— Письмо принцу Конде.

— Значит, заговор? — осведомилась Екатерина.

— Боюсь, так, мадам, Вандома следует заточить в Бастилию.

— Я приказываю не делать этого, — высокомерно возразила Екатерина.

Герцог отвесил низкий поклон и сказал:

— Мадам, я просто не хотел вас беспокоить. Король уже подписал приказ об его аресте.

Екатерина потерпела поражение. Она знала, что ее война с Гизами окажется такой же продолжительной и упорной, как и борьба с Дианой. Завоевать власть отнюдь не легче, чем любовь.

В длинном плаще, с измененной внешностью, Екатерина де Медичи, пройдя парижские улицы, подошла к мрачному зданию Бастилии.

От стены отделилась фигура в черном плаще.

— Мадам, все готово, — произнес знакомый голос.

Он провел ее через маленькую дверь в темный проход, потом они поднялись по лестнице и пошли по длинным коридорам. Екатерина с отвращением вдыхала отвратительные запахи тюрьмы. Внизу находились ужасные темницы, в которых несчастных узников оставляли на съедение крысам, другим обитательницам темниц. В подземельях гнили всеми забытые мужчины и женщины. В железных клетках потерявшие человеческий облик заключенные зимой страдали от нестерпимого холода, а летом задыхались от жары. В этих клетках было невозможно подняться в полный рост и выпрямиться. Где-то в этой ужасной крепости находилась камера пыток, там узников пытали водой и колодками. Видам Шартрский находился не в подземелье и не в клетке, его пребывание в Бастилии проходило относительно комфортабельно, потому что ему покровительствовали могущественные друзья. К тому же он сразу же по прибытии в крепость заявил, что тюремщики видят перед собой близкого друга королевы-матери.

Завтра видама должны были выпустить на волю, и поэтому Екатерина решила навестить его.

Ее проводник остановился перед кованной железом дверью и открыл ее. За ней он открыл еще одну.

— Входите, госпожа, — пригласил проводник. — Я подожду в коридоре. Было бы хорошо, если бы вы управились за пятнадцать минут. Может появиться надзиратель, и тогда ваше присутствие трудно будет объяснить.

— Я понимаю, — кивнула Екатерина.

Когда она вошла в камеру, видам вскочил, бросился к вей, схватил за руку и пылко поцеловал.

Королева внимательно разглядывала его лицо в слабом свете, просачивающемся через зарешеченное окно. Ей показалось, что три месяца, проведенные в Бастилии, не прошли бесследно для молодого красавца.

— Как хорошо, что вы пришли… Екатерина.

Она слегка вздрогнула, когда он назвал ее по имени, но видам по заметил гнева королевы.

— Вас завтра выпустят, — сообщила Екатерина.

— Завтра! — радостно и почти истерически вскричал он. — И вы… моя королева… освободите меня. — Он упал на колени и вновь схватил ее руку. Екатерина почувствовала на ней горячие слезы. Как высокомерно и даже нагло вел себя Вандом! Он пользовался большим успехом у женщин и считал себя неотразимым, но не понимал, что Екатерина де Медичи не простая женщина. Он даже не догадывался, что она просто использовала его, чтобы разбудить в муже ревность; после того как он не сумел выполнить простое поручение и доставить письма своему влиятельному родственнику, он перестал быть для нее полезным, а его освобождение на самом деле было хитрым ходом Гизов, которые хотели освободить молодого Бурбона, следить за ним и схватить позже, но уже с сообщниками. Он даже представить себе не мог, что меньше всего королева-мать хотела его освобождения.

Екатерина сделала шаг назад и прижалась к холодной каменной стене.

— Как вы сюда вошли? — прошептал видам.

— У меня много преданных людей.

— Да, — медленно прошептал он. — Истинно так.

— Когда вы выйдете из Бастилии, за вами будут следить, — быстро предупредила Екатерина. — Вам лучше оставить Францию.

— Оставить Францию! Оставить… вас! Несмотря на вашу просьбу, я не могу сделать этого.

— Это будет мудрое решение.

Видам судорожно вздохнул.

— А может, вы хотите избавиться от меня? — В его голосе послышались нотки отчаяния.

Екатерина поняла, что он не желает покидать Францию и готов рискнуть.

— Они подозревают вас, — сказала она.

— Неужели вы думаете, что я устрашусь опасности?

— Вам следует покинуть королевство. Поезжайте в Италию.

— Моя жизнь здесь… подле вас… в служении вам… Нам предстоит много важных дел. Король молод, и он ваш сын. Юная королева всего лишь дитя. Мы с вами… и с помощью других сумеем поднять протестантов против наглецов Гизов. У меня для вас хорошие новости. Я здесь не проводил время праздно и разработал план дальнейших действий. Протестанты готовы к восстанию. Им не хватает только вождя.

— И этим вождем будете вы? — осведомилась Екатерина.

— Нет — вы, Екатерина. Вы регент Франции! Вы должны править страной.

— А вы… будете служить мне… выполнять мои поручения… какими бы опасными они ни были?

— Служить вам мой долг. Не прогоняйте меня. Двор уже заметил нашу глубокую и нежную дружбу. Наши имена, Екатерина, произносят вместе. Я мог бы раскрыть вам много секретов.

— Мы были всего лишь друзьями, — со смехом прервала его Екатерина Медичи.

— Но кто в это поверит? Вы убедились в моей преданности. Ради сохранения чести вы обязаны держать меня подле себя, потому что я глубоко люблю и ни перед чем не остановлюсь, лишь бы быть подле вас.

— Выслушайте меня внимательно, мне необходимо идти. Завтра вас выпустят на свободу. Мы встретимся, но тайно. Можете быть уверены, шпионы Гизов будут следить за вами. Придите в этот же час, если сможете, в дом братьев Руджери. Я буду ждать. Мы обсудим наше будущее за бокалом доброго итальянского вина.

Он хотел поцеловать ее в губы, но Екатерина высокомерно протянула руку.

Екатерина была в своей комнате. Она попросила, чтобы к ней никого не пускали. В зеркале перед ней сидела полнеющая женщина с бледной кожей, сжатыми губами и горящими глазами. Она и в молодости-то не отличалась особой красотой.

Сегодня в ее жизни была важная дата. Минуло три месяца с того печального дня, как она потеряла свою единственную любовь. Ей удалось превозмочь горе. Необходимо смотреть в будущее, а не оглядываться на прошлое. Вчера вечером, когда сгустились сумерки, она отправилась в дом у реки на встречу с молодым и честолюбивым видамом Шартрским, который хотел стать ее любовником. Этот глупец строил для себя великие планы.

Она спокойно и нежно поговорила с ним за бокалом вина. Они вместе разработали план, как уничтожить могущественных Гизов, и договорились встретиться еще раз сегодня вечером.

Екатерина улыбнулась. Ее взор обратился к туалетному столику в углу комнаты. Никто, кроме нее, не знал его секретов. В нем таилась смерть, всегда готовая настигнуть врагов Екатерины де Медичи. Долгие годы она мечтала расправиться с Дианой, но, успокоившись, поняла, что убийство вечной соперницы бессмысленно. Все эти годы она собирала в этом комоде секреты, лелея мысль об убийстве. Теперь убийства вошли в ее жизнь, стали ее частью, слугами, готовыми выполнить любой ее приказ и ждущими его.

Екатерина де Медичи, королева-мать, собиралась объявить войну всесильным Гизам. На троне сидел болезненный Франциск, он мог умереть в любую минуту. После него корона перейдет к Карлу, который был еще совсем ребенком и во всем слушался своей матери. Она пригласит для него учителя из Италии. Перед ее мысленным взором возникло лицо. Да, она знала, кого пригласить, чтобы привить Карлу образ жизни, который некоторые могут назвать неестественным. Карл был слаб, обладал раздражительным нравом… но легко поддавался уговорам. Она не хотела, чтобы он женился, но, если Карл все же женится, у него не должно быть детей. Пока Карл будет сидеть на троне, править будет его мать. После Карла настанет черед ее любимого Генриха, он с радостью станет служить матери. Как и опа ему.

Ей нужна власть, и она обязана сражаться за нее изо всех сил, со всей хитростью, которой научилась за годы унижений и обид. Она с нетерпением ждет схватки с Гизами.

В дверь постучали.

— Войдите.

В комнату торопливо вошла бледная Магдалена с широко раскрытыми глазами.

— Ты что-то хочешь мне рассказать, Магдалена?

— Ужасные новости, мадам.

— О ком?

— Мадам, вчера видам Шартрский был выпущен из Бастилии…

— Неужели это такие ужасные новости?

— О мадам… значит, вы еще не знаете? Видам умер… вчера ночью. Он был где-то в городе… а когда вернулся, почувствовал боль… очень сильную боль. Он умер в полночь.

Магдалена испуганно посмотрела на свою госпожу, которая прижимала к глазам платок.

— Мадам, — забормотала служанка. — Я хочу выразить вам… свои… глубокие соболезнования.

Екатерина ответила, не отнимая от лица платок:

— Ступай, Магдалена. Оставь меня… оставь меня одну…

Когда дверь за служанкой закрылась, Екатерина закрыла платком рот, чтобы сдержать приступ смеха, который сотрясал все ее тело. Соболезнования Магдалены! Может, и другие придворные будут жалеть женщину, которая, по их мнению, потеряла любовника?

Бедный видам, подумала Екатерина! Вот и конец вашего флирта с королевой и той блестящей карьеры, которую вы планировали для себя. Вы оказались первым, кто узнал, что глупо не обращать внимание на желания Екатерины де Медичи.

Екатерина ликовала. Мысли об убийстве преследовали ее так долго, что она уже сжилась с ними. Теперь она многое понимала. Перед ней раскрылось блестящее будущее в выборе средств, позволяющих ей добиться желаемого. Когда ею владели эмоции, она совершала много ошибок. Тогда она была Екатериной де Медичи, которая любила. Но сейчас она освободилась от этого глупого чувства. Та, прошлая Екатерина де Медичи, умерла вместе с супругом, и теперь в ее теле жила совсем другая женщина.

Перевели с английского Т. ВАСИЛЬЕВА, С. МАНУКОВ

.......................

Роман «Итальянка», который продолжает историю жизни Екатерины Медичи, и еще более захватывающие произведения «Мадонна семи холмов» и «Опороченная Лукреция», посвященные семье Борджа, вышли в издательстве «Сантакс» под другим псевдонимом писательницы — Виктория Хольт.

INFO

Редактор Евгений КУЗЬМИН

Художник Борис ИОНАЙТИС

Художественный редактор Валерий КУХАРУК

Технический редактор Наталья ГАНИНА

Учредитель литературного приложения «Искатель» —

трудовой коллектив редакции журнала «Вокруг света»

Главный редактор журнала Александр ПОЛЕЩУК

Рукописи не рецензируются и не возвращаются

© «Вокруг света»

Адрес редакции: 125015, Москва, Новодмитровская, 5а

Тел. 285-88-84

Сдано в набор 19.05.94. Подписано в печать 22.06.94.

Формат 84×108 1/32. Бумага газетная. Печать высокая.

Усл. печ. л. 9,4. Усл. кр-отт. 7, 56. Уч-изд. л. 11,1.

Тираж 100 000 экз Заказ 42079.

Типография АО «Молодая гвардия»

103030, Москва, К-30, Сущевская, 21.

…………………..

Сканирование и обработка CRAZY_BOTAN

FB2 — mefysto, 2025

Оглавление

Содержание:

ДЖИН ПЛЕЙДИ МАДАМ ЗМЕЯ  

  ЖЕНИХ

  НЕВЕСТА

  СВАДЬБА

  ЛЮБОВНИЦА

  ЖЕНА

  ДИТЯ ЛЮБВИ

  ОТЧАЯНИЕ

  СОГЛЯДАТАЙ

  ДВЕ КОРОЛЕВЫ

  НЕОСТОРОЖНОСТЬ КОРОЛЯ

  СОН НОСТРАДАМУСА

INFO