Целитель #17 Этот мир, придуманный нами (fb2)

- Целитель #17 Этот мир, придуманный нами (Целитель [Большаков] - 17) 838K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Валерий Петрович Большаков

Целитель. Этот мир, придуманный нами

Часть первая
ПОСТУЛАТ НОВИКОВА. Глава 1

Пятница, 31 декабря 2010 года. Поздний вечер

«Гамма»

Москва, Манежная площадь

— Авада кедавра!

Пронзительный нечеловеческий крик снёс карнавальное настроение и погнал волны страха — будто в старый, заросший ряской пруд сбросили мертвое тело.

Веселившийся народ тревожно замирал или метался в испуге, мгновенно создавая нервную сутолоку. Кто-то, надсаживаясь, завопил:

— Убили! Убили!

— Кого⁈ Где?

— Гошенька, бежим! Гоша!

— Да погоди ты…

— У нее бомба!

— А-а-а!

— У-у-у!

Гарин резко обернулся — его недоуменно вскидывавшиеся брови словно уползали под забавную лыжную шапочку с прицепившимся серпантином. Люди отшатывались; они расступались, толкаясь и падая, вскакивали, и снова бежали, лишь бы оказаться подальше от девушки в чёрном, смахивавшей на демоницу.

Худые ноги её, обтянутые лосинами, не отличались стройностью, и удерживали на весу пухлую, почти шарообразную куртку-дутыш. Из горловины воротника высовывалась тощая, длинная шея.

Всё это выглядело смешно и нелепо, если бы не бледное лицо девицы. Ноздри «римского» хрящеватого носа раздувались, словно в приступе бешеной ярости, ярко напомаженные губы кривились от злобного торжества, а зрачки горели мрачным инфернальным огнем.

Сильно вздрагивая, повизгивая от нетерпения, «дьяволица» дернула «молнию». Куртка распахнулась, алея подкладом — и являя «пояс шахида». Матово блестящие цилиндры, набитые взрывчаткой и опутанные проводочками, кольцевали узкую талию. Толпа шарахнулась, впадая в панику, подымая вой и мат.

«О, боже!»

Оплывая ужасом, Михаил Петрович рванулся, переходя на сверхскорость. Никто, кроме него, не мог упредить террористку, он был единственным из «москвичей и гостей города», кто владел даром субакселерации.

А смертница грубо захохотала, заржала, всхрапывая по-жеребячьи.

— Авада кедавра!

Сатанинский вопль слился с чудовищным грохотом. Вспышка отшвырнула и Гарина, и первые ряды нарядной толпы…

…Михаил Петрович вздрогнул от собственного храпа, выплывая из дрёмы, и сконфуженно сжал распустившиеся губы. Вагон метро качало, моторы выли, нагоняя быстроту, дико скрежетали реборды, а он заснул! Устал.

Памятью вернувшись ко вчерашней ссоре с женой, Михаил поморщился. Дашке и в голову не приходит, до чего же она делается безобразной и чужой, стоит ей устроить сцену из семейной жизни.

«Ненавижу! — верезжит. — Ненавижу!»

И вываливает на него весь негатив, накопленный за годы. И скудную зарплату припомнит, и те скверные месяцы, когда он ходил безработным, и житейскую несостоятельность…

Один-единственный раз… Гарин нахмурил лоб, погружаясь в омут памяти. Когда ж это было? Лет десять назад. Додумался же…

Намекнул Даше, что та в свои сорок выглядит на двадцать пять благодаря тому, что спит с целителем, а хвалёная ЗОЖ тут абсолютно ни при чем. Дашка до сих пор над ним насмехается…

В усмешке Михаила проступила горечь.

В обычные, будние дни им редко удавалось остаться вдвоем надолго… Именно поэтому он давно разлюбил выходные, а праздники и вовсе терпеть не мог. Особенно Новый год.

Михаил Петрович вздохнул. Любит он Дашу или не любит? Привык? Притерпелся и нудно тянет лямку?

Иногда, в самые паршивые «крещендо» скандалов и дрязг, ему удавалось уйти. Хлопнет дверью и — бродит по улицам… Или уедет на дачу — шататься между недостроенной баней и летним домиком, больше смахивавшим на сарай. Вышагивать вокруг теплицы — и соглашаться с Дашей. По всем пунктам обвинений…

Разве она не права? Да, обидно слышать, что ты нищий, что ничего не можешь, но ведь это правда! Как Даша выразилась однажды, дергая красивыми губами:

«Мужчина — это человек с деньгами, состоятельный и состоявшийся. Мужик — это трудяжка, который обеспечивает семью, вкалывая на двух-трех работах. А ты — мужчинка! Ни то, ни сё…»

…Михаил хмуро оглядел пассажиров, что стояли и сидели рядом. Радостные, хохочущие… Девушки украсились блестящим «дождиком», парни нацепили дурацкие красные колпаки а ля Санта…

Они ехали «отмечать» на Красную площадь, нагруженные шампанским — и очень далекие от его тошных рефлексий.

«Что тебе стоило заделаться целителем? А, Миха? — криво усмехнулся Гарин. — И не каким-нибудь шарлатаном, а настоящим „хилером“? Да ты бы за год разбогател! Катал бы Дашку по Мальдивам и Дубаям, а каждую пару лет покупал бы квартиру в Москве! Чего тебе не хватало? Сказать? Решительности, целеустремленности, настойчивости! А брезгливость свою, вместе с гордыней, засунул бы в анус…»

Михаил Петрович болезненно скривился. Всё так. Всё — правда.

Ну да, подкопил он миллиончик. Весь в трудах, аки пчела, аки Дашкин «работяжка»… А толку?

Вон, распечатал НЗ — и упорхнул в столицу нашей Родины, лишь бы Дашку не видеть и не слышать… Но ведь, всё равно, вернёшься же, испереживаешься… И снова на круги своя, лелеять давнюю грусть. А вырваться из круга… Не-е, духу не хватает.

— Станция «Охотный Ряд», — объявил диктор, и Гарин поморщился. Раньше в вагонах метро звучал приятный женский голос…

«Что, начинаются стариковские причуды?» — булькнул в потоке сознания тягучий сарказм.

Подхватившись, Михаил вышел, пихаясь в шумной суете. Запахи табака, виски, духов причудливо смешивались, нагоняемые вентиляцией.

«Ну, и кому ты что доказал? — вертелось в голове. — Кому лучше сделал? А-а… Да идёт оно всё…»

Полтора часа езды и пересадок из Шереметьево кого хочешь, утомят. Плюс восемь часов полёта.

Заснуть в авиалайнере у Михаила Петровича ни разу не получалось. Так только, откинется в кресле «эконом», скрючится и дремлет. Одна радость — обед от «Аэрофлота»…

Минуя подземные магазы и кафешки, галдящая толпа несла Михаила наверх. «Выход в город».

Наверху было свежо, но не холодно. В ночи, просвеченной множеством огней, реяли снежинки-одиночки. Молчаливо глыбились кремлевские башни, тяжко высилась гостиница-новодел, светился изнутри купол, увенчанный ездецом, нарезавшим змия, яко колбасу…

— Авада кедавра! — клекочущий визг огласил Манежную площадь, и радостный гомон перебился высокими нотами женского испуга.

Михаил Петрович сильно вздрогнул, сердце зачастило.

«Вещий сон⁈»

Он заторопился, толкаясь — люди всё подавались назад, расступаясь кругом, а посреди острова пустоты тянулась стрункой знакомая, кромешно-черная фигура. С резким верезгом расстегнулась «молния» — и сотни глоток и нежных горлышек исторгли стонущие вопли.

— Авада кедавра! — заголосила бесовка.

Гарин кинулся к ней, чуя подступающий холод и резкую боль в связках. Скрутить бомбистку! Сломать таймер, мигающий зловещими алыми цифрами. Уберечь… Спасти…

Сильнейший взрыв отбросил Михаила, терзая на лету, мешая с корчившимися телами ближних.

И бысть тьма.

Воскресенье, 2 января 2011 года. Утро

«Альфа»

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Сам календарь смилостивился надо всеми советскими лодырями и гуляками — второе число нового года выпало на воскресенье. Ура-а…

Не нужно рано вставать, завидуя детям, дрыхнущим на законных основаниях, не нужно топать на работу…

Зевнув, я хорошенько потянулся, кряхтя от наслаждения, и вытянул руку, лапая постель рядом с собой. Наташи не было, лишь примятая подушка выдавала недавнее присутствие женщины, да в воздухе витал слабеющий шлейф духов.

Я вздохнул, решительно отбросил одеяло, и сел — мягкий ворс ковра приласкал босые ноги. Тишина какая…

Видать, девчонки мои — не вялые сони, как их любимый «попаданец»! Грозились вчера выбраться на природу, на лыжню — и встали-таки пораньше, нахлебались кофе, проснулись…

И Наташка, и Рита с Инной, и Юлька с Леей. Один я не готов спортивные подвиги совершать, утренний сон мне куда милей. Спасибо, хоть не разбудили. Шастали, небось, на цыпочках, шептались и хихикали…

Вывернув и накинув просторную футболку, я влез в смешные пижамные штаны с забавным принтом — снеговички, матрешки, елочки, снежинки… Подцепил тапки, вышел на галерею –просторный объем холла отозвался едва слышными эхо — и зашлепал по лестнице вниз.

«Говорят, под Новый год, что не пожелается, всё всегда произойдет, всё всегда сбывается!» — вертелось в голове.

Дезинформация, мягко говоря. Грубо выражаясь, обман.

Отмучаешься, не поспав в праздничную ночь, а наутро… Шампанское выпито, фейерверки давно растаяли дымом, и лишь пестрое конфетти усеивает пол, словно почившие мечты…

Как поет нежно любимая Агнета, дуэтом с нежно любимой Фридой:

С Новым годом,

С Новым годом,

Пусть нам хватит сил исполнить наши желания,

Иначе ничего не останется, как только лечь и умереть,

Тебе и мне…

Внизу мои философические печали резво сместились на волну старого брюзги.

«Ну, разумеется…» — подумал я, праведно негодуя. — Сборы — это же разгул стихии! Ералаш и бардак!'

В спальнях и гардеробных всё разбросано, раскидано в лучших традициях первозданного хаоса…

— А вот не буду ничего убирать! — мстительно вымолвил я, и прислушался. Тихонько шипела батарея, урчал холодильник… И что-то еще жужжало…

Тошку, как мы прозвали трудолюбивого робота-пылесоса с завода «Точмаш», я обнаружил в спальне у Инны — бедная машинка настойчиво, но тщетно штурмовала одёжный завал.

— Что, никак? — я поднял увесистого киберуборщика, и тот протестующе зажужжал, засучил короткими ножками. — Всё, Тоша, отмена!

Услыхав кодовое слово, роботёнок затих. Я вынес его в коридор и опустил на паркет. Тоша помигал индикаторами и, топоча лапками, как ежик, заспешил на подзарядку.

— Правильно! Мне тоже пора подкрепиться…

С утренней трапезой проблем не было. Первая новогодняя неделя хороша тем, что вообще не надо готовить — полки холодильника гнутся от салатов, закусок и давно остывшего горячего. А какое единство наблюдается по всем кухням Советского Союза! Всюду на завтрак подаются оливье, селедка под шубой и позавчерашние котлеты…

Ну, котлеты мы разогреем. И пюре заодно, отвердевшее, как утоптанный снег… Я зажмурился. Хорошо!

Что ни говори, а завтрак в безмолвии и одиночестве, когда всё спокойно и никуда не торопишься — это особое удовольствие. Ты не ешь, нервно поглядывая на часы, а смакуешь! А на десерт — чай с пирогом. И тишина…

Конечно, в эти плавно текущие минуты я испытывал чисто мещанские радости — ничего не делал, да пищеварил, — но кто сказал, что «il dolce far niente» не подобает мужам — ученым и государственным? Можно же, хоть иногда, побездельничать? Разнообразия для?

С сожалением углядев дно теплой чашки, я отставил ее и сменил вид недеяния — стал рассеянно глядеть в окно, на две сосны у забора.

Не удержался, заказал и сам заплатил, чтобы во дворе росла хоть пара хвойных пород из леса. Спецмашина выкопала сосенки — крепенькие, в два человеческих роста, вместе с корнями в кубометрах земли — и бравые садовники пересадили деревья.

Та, что левее — или правее? — надумала чахнуть по весне, но я ей втолковал, что подобное поведение весьма для меня огорчительно. Лично подкормил вонючим компостом, и сосна вняла — приняла́сь, зазеленела…

Звонок радиофона спугнул мысли, рассыпая их на фонемы. Дотянувшись до «ВЭФа», я ожидал узреть на экране сюсюкающее «Риточка» или «Юлечка», а увидал короткое и твердое «Путин».

Воздыхая, пальцем придавил зеленый кружок.

— Да, Владимир Владимирович?

— Здравствуйте, Михаил Петрович, — донёсся до меня негромкий и сдержанный голос. — Елена Владимировна доложила мне о событии… которое не должно было произойти. Хм… Знаю, у вас радиофон с шифратором, но всё же… Вы не могли бы подъехать?

— Ну, разумеется, — ответил я, начиная переживать. — Еду.

— Жду, — обронил радик, и погас.

— Вот, вечно всё испортят… — мое ворчание разнеслось по холлу, однако холодный пузырь беспокойства надувался внутри сильнее и сильнее, вытесняя лень и сонную истому.

…Десятью минутами позже «Чайка» выехала со двора.

Терпением я никогда не отличался, да и ждать не люблю. Что мне оставалось? Гнать.

Сразу за КПП к моему «членовозу» пристроились два черных, приземистых «ЗиЛа». Кортеж раскрутился на заворотах эстакад, и понесся к Москве.

Тот же день, позже

Москва, площадь Дзержинского

Столица недурно подготовилась к росту благосостояния трудящихся — и к нашествию автомобильной орды. Въезды повсюду широкие, кое-где по десять, даже по двенадцать полос, но вот центральные улицы не раздвинешь.

Объехав памятник Железному Феликсу, я притулился на стоянку во внутреннем дворе, с тылу державного здания КГБ, доминирующего над площадью.

Дежурный старлей лихо козырнул, и проводил меня наверх. Шагая по бесконечной красной «кремлевке», я мимоходом успокаивался — не для этого ли и существуют длинные, гулкие коридоры? Отводить тревоги?

В приемной председателя все тянулись во фрунт, а я пожалел, что среди лощеных офицеров не теряется тихий, почти бесплотный Василь, вечный «адъютант» Андропова — скромный капитан ненадолго пережил Юрия Владимировича.

— Вас ждут, Михаил Петрович, — пробасил здоровенный секретарь, и отворил заветную дверь с привычной ловкостью лакея.

Кивнув, я переступил порог. Створка влажно клацнула за моей спиной, и в кабинете качнулась потревоженная тишина.

Оглядевшись, я шевельнул уголком рта — ничего не изменилось… Те же деревянные панели по стенам, те же плотные шторы цвета молочного шоколада… И никого.

Лишь только я об этом подумал, как отворилась потайная дверь, устроенная по велению Андропова, и нынешний хозяин кабинета явил себя — ладно скроен, крепко сшит.

— Мое почтение, Владимир Владимирович…

— Присаживайтесь, Михаил Петрович. — Скупо улыбнувшись, Путин повел рукой к небольшому столику у окна. За ним Ю Вэ любил вести неформальные беседы.

Мы уселись, расстегнув пиджаки и ослабив галстуки.

— Очень и очень тревожные новости из гамма-пространства… — нахмурился председатель КГБ. — Вы тот мир по-свойски зовете «Гаммой»?

— Да, — кивнул я, напрягаясь, — так проще. А что случилось?

— Случился теракт на Манежной площади в Москве, — раздельно и сухо сказал Путин, — как раз в новогоднюю ночь. Очень серьезный теракт. Бомбистка взорвала себя, убив больше сотни народу.

Я похолодел, лихорадочно перебирая давно прожитые дни.

— Самое же страшное, как ни цинично это звучит, — выговаривал Владимир Владимирович, мрачнея, — заключается в том, что взрыв ударит рикошетом по миллионам людей в настоящем и в будущем… «Гаммы». Вот, Елена Владимировна передала список жертв. Внимательно ознакомьтесь…

Скользя взглядом сверху вниз, я прочитывал фамилии — и мурашки шарахались по телу. «Белоусов… Володин… Глазьев… Прилепин… Хазин…» И еще… И еще…

Минимум три десятка фамилий были резко подчеркнуты красным карандашом — это были те, кто определял или должен был определить судьбу России в ближайшие семь-десять лет. Княгиня добавила к этому поминальнику еще три фамилии из самых верхов — кого-то хватил кондратий от ужасных вестей, кто-то попал в аварию, не совладав со стрессом.

А одну фамилию ее сиятельство подчеркнула трижды и обвела. Мою. «М. П. Гарин».

— Этого не может быть… — прогнусавил я, и закашлялся. — Этого… не было! Ну, да… Помню, помню я тот день! И ночь! Мы с Дашей, с бывшей моей, всегда ругались под Новый год — то зарплата мужнина ее не устраивала, то вообще какая-нибудь мелочь… Вот и тогда она мне скандал закатила тридцатого. Я послал ее… куда подальше, и улетел в Москву. Гулял… С друзьями встречался… А про теракт я только после Нового года узнал, из газет! Пояс со взрывчаткой рванул раньше времени, когда бомбистка отсыпалась в гостинице в Кузьминках, где стала на постой перед терактом. «Московский комсомолец» тогда писал, что устройство, которое активировалось с помощью СМС, якобы сработало из-за рассылки сотового оператора с новогодним поздравлением! А тут… — я беспомощно замотал головой.

— Михаил Петрович, — с чувством сказал Путин. — Понимаю! Да, этого… как вы выражаетесь — в базовом потоке времени… действительно не происходило. Но произошло! Вот что… Решать что-либо сегодня не будем, слишком силён шок. Соберемся завтра у Елены Владимировны, и всё обсудим. — Он усмехнулся. — Княгиня выдала задание «Антонию»… Пригласим и его, и «Белоснежку». И товарища Москалькову из «Беты». Дело слишком серьезно! На кону и мир «Гаммы», и наш собственный — такой ответственности еще не взваливал на себя никто из смертных. М-да… А пока ступайте, Михаил Петрович. Разрешаю думать, но в меру!

— Хронокоррекция… — пробормотал я подсевшим, осипшим голосом. — Нужна хронокоррекция, Владимир Владимирович! Как видите, даже моя скоропостижная кончина, — мне удалось усмехнуться, хотя и косовато, — не повлекла за собой апокалипсис для Сопределья! Возможно, что гадское Мироздание подталкивает нас к этой самой темпоральной корректировке, которая уже «вбита» в историческую последовательность! Но… Знаете, лично меня терзают смутные сомнения… А что, если терракт — сам по себе чья-то хронокоррекция? Чье-то вмешательство в ход событий? Чтобы… Ну-у… Ну, например, изменить реальность заранее, уничтожив некоего Эм Пэ Гарина — и не допустить моего микроскопического воздействия на «Альфу»!

— Макроскопического, Михаил Петрович, — тонко улыбнулся Путин. — Чего уж там… Вот только стоит ли искать в ЧП на Манежной происки Воланда или агентов сверхцивилизации?

— Да не ищу я, Владимир Владимирович… — Мой ответ прозвучал вяло, как у мямли. — И что тут можно найти? Ну, проведем мы эту хронокоррекцию… Пострадает здание хостела, а от террористки, от исполнительницы, даже ошметков не останется. И кто нас тогда выведет на заказчика?

— Михаил Петрович… — председатель КГБ покачал головой. — Как правило, схема заказного убийства, пусть даже прикрытого террактом, выглядит сложнее. Заказчик не обращается к исполнителю напрямую, он имеет дело с организатором. И, когда на Манежной рвануло, СМС на… этот… на мобильник смертницы послал именно организатор!

— Но тогда… — задумался я.

— Ступайте, Михаил Петрович, — мягко осадил меня Путин. — Всё — завтра!

Понедельник, 3 января. День

Москва, проспект Калинина

Светиться я не стал, пересел в свою «Волгу». Умар побурчал только.

В тесном дворике у подъезда «дома-книжки» уже почивала путинская «Татра», а две неприметные личности, маячившие неподалеку, перемигнулись с моим начохром — тоже, небось, прикрепленные.

Наверху все были в сборе и при деле. Княгиня с председателем КГБ и Татьяной Николаевной Москальковой, начальницей УСБС в «Бете», негромко толковали о делах государственных. Антон колдовал над «Ольхоном», а Тата заваривала чай.

— Налью вам штрафную кружку, Михаил Петрович! — прожурчала она, сладко улыбаясь. — За опоздание!

— Из ваших рук хоть чайник! — отшутился я.

Владимир Владимирович пожал мне руку, и усадил напротив, под бочок к Татьяне Николаевне. Интересно, что в «Гамме» эта «мужественная женщина», скрывающая острый ум под личиной грузной блондинки, стала известна, как честный политик; в «Бете» она подвизалась на поприще госбезопасности, а вот ее «альфа-версию» не видать и не слыхать — как замещала начальника юротдела Управления делами МВД, так и продолжает замещать…

— Начнем, пожалуй, — коротко сказал Путин. — Елена Владимировна?

Ее сиятельство энергично кивнула.

— Источники в силовых структурах «Гаммы» утверждают, что теракт на Манежной готовила группа Доку Умарова. Ведется расследование. И… — она резко махнула руками. — Пока что имеем то, что имеем — более ста тридцати человек погибли от осколков или были затоптаны… Антоний!

Алёхин задумчиво воззрился на Елену фон Ливен, кивнул рассеянно, и заговорил:

— Опираясь на данные бифуркационного анализа, мы могли бы успешно предотвратить теракт на Манежной, заранее отправив СМС на телефон смертницы. Известно, что она останавливалась в Кузьминках, в хостеле… МНВ просчитывается на уровне 0,85. И можно выбрать такое время ликвидации, когда взрывное устройство сработает без лишних жертв…

— Товарищи, — негромко начал я, наклоняясь к столу, — ситуация в «Гамме» намного печальней, чем кажется с виду. Мы вчера с Антоном посчитали… Потери невосполнимы. Десятки людей, погибших на Манежной, именно что из категории незаменимых — без них «Гамма» обречена, она на десятилетия погрузится в анархию и войны всех против всех! А потом, при самом лучшем раскладе, мутирует в мир материального изобилия и духовной нищеты, как в «Хищных вещах века»…

— Означает ли это духовную деградацию большей части общества и повсеместное распространение электронной наркоты, вроде грёзогенераторов? — деловито осведомилась Москалькова.

Я посмотрел на Алёхина.

— Увы, это так, — заторопился Антон. — Мещанское «общество всеобщего благоденствия», и без «слега»… это как Средние века без чумы! А сон разума порождает чудовищ, соответствующих духу эпохи… Такой мир «мягкой силой» не взять, даже в сочетании с точечной перепрошивкой мозгов… — запнувшись, он пугливо глянул на меня.

— Я в курсе идей проекта «Дети Тумана», — мне удалось не улыбнуться. — В общем, если мы не исправим ситуацию сейчас, то в близком будущем, чтобы хоть как-то купировать угрозу из «Гаммы», придется пойти на прямую военную интервенцию. А это чревато… Понимаете, электронный стимулятор или волновой генератор эмоций как бы отключает у непаранормов критическое восприятие действительности и делает очень уязвимыми для пропаганды, поэтому интервенция из «Альфы», поданная «гаммовскими» властями, как агрессия, вызовет ожесточенное сопротивление. Жертвы будут исчисляться миллионами, а самое мерзкое — люди «Гаммы» будут свято уверены, что интервенты — это фашисты, а вожди «Альфы» и «Беты» — хуже Гитлера и Муссолини! — помолчав, я продолжил обычным тоном: — А мы… Вот, что мы предлагаем. Тата, можно ваш мобильник?

Ивернева с интересом посмотрела на меня, кивнула и достала из сумочки «гаммовский» телефон «Хуавэй» с симкой «Билайн».

— Смотрите, — я положил гаджет на ладонь. — Мы можем немного изменить его схему и напаять простейший механический таймер с реле, отсылающий эсэмэску на заранее введенный номер. Кроме того, привяжем мобильник скотчем к пиропатрону — и транспозитируем его на ближайшую к хостелу террористки помойку, одновременно забрасывая в тридцать первое декабря «Гаммы»! В назначенное время таймер срабатывает, СМС уходит по адресу, после чего пиропатрон взрывается, заметая следы ма-аленькой хронокоррекции!

— Неплохо! — оценил председатель КГБ, переглянувшись с княгиней.

— Михаил Петрович… — волнуясь, заговорила Тата, взглядывая то на меня, то на своё непосредственное начальство. — Татьяна Николаевна… Я всё понимаю, но… Ставки слишком велики, чтобы доверять какому-то… коммуникатору. Ведь даже механический таймер может заклинить!

— Что вы предлагаете? — хищно сощурилась Москалькова.

— Отправьте в прошлое «Гаммы» меня! — выпалила «Белоснежка». — И я всё сделаю сама!

— Михаил Петрович, — подобрался Путин. — Технически это возможно?

— Да, — буркнул я, чувствуя и беспомощность, и раздражение. — Просто… Никто еще не испытывал темпоральный траспозитационный манёвр на биологических объектах крупнее кошки!

— Вот, заодно и испытаю! — воскликнула Тата.

Помолчав, Татьяна Николаевна глухо вымолвила:

— Хорошо, товарищ майор. Готовьтесь.

— Всегда готова! — прозвенела Ивернева, как истинная пионерка.

Вечер того же дня

Ново-Щелково, проспект Козырева

Хронокамера была старой — по словам Владимира Киврина, «еще второго поколения» — большой стеклянный куб, куда из технического отсека вела небольшая стальная дверца.

В тесном объеме техотсека воздух остро пах озоном и вибрировал от грозного гудения, а вязки кабелей на стенах нервировали Тату — девушка жалась, держась бочком.

Громыхая по сегментированному полу, приблизился Гарин.

— Не бойтесь, — мягко сказал он, — здесь нет высокого напряжения.

Чувствуя мужскую руку на плече, Ивернева действительно успокоилась. Даже те незримые, блуждающие флюиды, что витали между двумя паранормами, Тата взяла под контроль тренированной воли.

— Мне сюда? — пробормотала она, отворяя дверцу.

— Да. Залезайте…

Изящно сгибаясь, девушка просунулась в хронокамеру. Ребристое сопло излучателя тахионов блеснуло вверху. Было видно, как за толстым двойным стеклом, отдающим в зелень, сдвигаются и раздвигаются электромагниты. Их негромкое жужжание перекрывал низкий гул ускорителя.

— Видите подставку на полу? — смешно закряхтел Михаил Петрович за спиной.

— Вижу, — улыбнулась Тата.

— Приседайте… Ага… Опускайтесь на корточки, а когда я скомандую готовность, закроете глаза, обнимите руками колени и прижмётесь к ним лбом…

— Как Шварценеггер в «Терминаторе»?

— Именно! — Михаил Петрович смешливо фыркнул. — Жаль только, что вам не нужно раздеваться! — Он тут же посерьезнел. — Поле вокруг вас будет сфероидальным, и во время заброса в прошлое со всех сторон будет светиться энергосфера. Просьба не шевелиться и не распрямляться, пока все эти «спецэффекты» не угаснут! Темпоральная эманация — штука не смертельная, но лучше поберечься. Понимэ?

— Понимэ! — хихикнула девушка, расстегивая куртку-дубленку. — Михаил… Можно вас так называть? Вот признайтесь, что кряхтели вы специально! Меня хотели успокоить, м-м?

— Ох, уж эти Иверневы! — забурчал Гарин, пряча смущение. — Умницы-разумницы, спасу нет… Всё! — в его тоне лязгнул металл. — Минутная готовность!

— Есть минутная готовность! — выдохнула Тата, лбом вжимаясь в коленки.

Дверца смачно вошла в пазы, а гул стал опадать, становясь всё басистее. По стеклянным панелям хронокамеры заплясали изумрудные отсветы, а сопло уже не гудело, а гремело, угнетая рассудок.

— Готовность к забросу! — пробился искаженный голос Михаила. — Конфигурация поля сфероидальная. Напряженность… Стабилизация канала… Гамма-ретранслятор… Готовность к транспозитации… Пуск!

На какое-то мгновенье Тата будто оглохла, но, услыхав собственное дыхание, поняла, что ее несёт против течения времени. Назад… в поза-позавчера…

Пятница, 31 декабря 2010 года. День

«Гамма»

Москва, улица Зеленодольская

В некий неясный момент, когда смутное осознание себя сделалось чётким, Ивернева ощутила под ногами не упругость рифленой резины, а податливость сухой прошлогодней травы.

Бледно-фиолетовые извивы потрескивавшей энергосферы угасли, свежо пахнув ионизированным кислородом, и Тата раскрыла глаза.

Она сидела на газоне, под защитой густых кустов и пары голых деревьев, уныло возносящих к небу кривые черные ветви. Издали, со стороны Волгоградского проспекта, наплывали шумы машин, а ближе слышалось лишь монотонное ширканье лопаты, счищавшей снег с дорожек парка.

Тата гибко выпрямилась, застегивая дубленку. Она не сразу уловила движение за спиной, а в следующее мгновенье до ее ушей донесся негромкий, весьма прохладный баритон:

— Руки вверх, барышня! И без фокусов!

Глава 2

Пятница, 31 декабря 2010 года. Ближе к вечеру

«Гамма»

Москва, Зеленодольская улица

— Руки вверх, барышня! И без фокусов!

Будь на месте Таты любая иная сотрудница КГБ, пусть даже имевшая богатый опыт спецтренировок, ей пришлось бы прибегнуть к типично женским уловкам в такой-то ситуации. Но Ивернева была не просто «иной», а возведенной в степень.

Мгновенно выйдя на сверхскорость, она отшагнула и развернулась. За ее спиной стояли двое милиционеров в форме стального цвета — один, рослый, с пышным чубом, выпущенным из-под заломленной набок ушанки, стоял подальше, демонстративно засунув руки в карманы полушубка, а другой, невысокий и коренастый, при погонах сержанта и со смуглым лицом восточного типа, топтался в паре шагов от девушки, обеими руками тиская табельный ПМ. В черных вытаращенных глазах азиата пульсировали испуг и натужное торжество — ствол подрагивал, а с крупных, словно накачанных губ срывался шепот: «Ай, шайтан-баба… Ай, зани шайтан…»

Всю эту диспозицию Тата запечатлела за ничтожную долю секунды. Веки сержанта еще не дрогнули, чтобы моргнуть, а правый женский сапожок уже мелькнул, выбивая оружие. Продолжая движение, майор крутанулась, и левая нога впечаталась в пухлую щеку ориентала. Тот исполнил кувырок назад.

Ивернева замерла, выходя из состояния субакселерации, и рядовой, стоявший подальше своего излишне рьяного командира, наконец-то смог увидеть девушку, а не размытый вихрь.

Зубасто улыбнувшись, он вскинул руки вверх:

— Сдаюсь, сдаюсь! — и восхищенно выдохнул: — Ну, кла-асс! Вы только не обижайтесь на Ваську, он из Душанбе, и уж больно ретив…

— Ваську? — улыбнулась Тата, склоняясь над поверженным.

— Вообще-то, его Басиль зовут, по-ихнему, но мы по-своему, по-нашенски…

Ивернева приложила пальцы к шее Басиля. Ощутив заполошное биение, кивнула успокоенно, и с силой нажала пару точек — за ухом и на затылке бравого сотрудника милиции. Тот замычал, болезненно морщась, завозился, засучил ногами в начищенных ботинках.

— Ш-што? — выдохнул Басиль. — Х-хде?

— Вы прогнали хулигана, — четко выговорила Тата. — Он вас ударил, а вы пригрозили ему оружием, и «нехороший человек» бежал… — Подняв голову, девушка показала глазами рядовому на «Макаров», тускло отблескивавший в бурой траве. Рядовой понятливо закивал, и подобрал оружие. — Меня защитили… — ее голос утончился, переходя в слезливый всхлип.

Сержант сразу приободрился, закряхтел, пытаясь встать, и чубатый с готовностью подхватил старшего по званию, незаметно сунув пистолет ему в кобуру.

— Ох… Чигарта мехурам… — скривился Басиль, грузно поднимаясь с колен. — Как-то мне нехорошо…

— Давай, к «козлику», Вась, — со смешным участием заворковал чубатый. — Посидишь… Отдохнешь… А мы потом рапорт сочи… К-хм… Всё, как было, распишем! Зуб даю — сам товарищ Гордеев похвалит! Ты же знаешь товарища полковника…

Сержант лишь уныло кивал, еле переставляя ноги. Небитый вместе с Татой устроили битого на заднем сиденье милицейского «уазика», и заботливо притворили дверцу.

— Уф-ф! — вытолкнул рядовой, поправляя шапку. — У нас в деревне кот был, Васькой звали. До того ленивый… Развалится на крыльце, и спит! Пока не пнешь, фиг сдвинется! Зато, как жрать дают — бежит, аж топочет! Один раз, помню, матушка ведро с парным молочком поставила на ступеньку, так котяра лакать вздумал. Мать его кэ-эк пнёт — Васька с мявом улетел! Но у вас, конечно, куда красивше вышло…

— Вас как звать… «дядя Стёпа»? — улыбнулась Тата.

— Меня-то? — покраснел ее визави. — А… Смеяться не будете? Меня… Меня, вообще-то, Тихоном кличут… В честь деда назвали. Он на войне… Без вести.

— Чего ж тут смешного? — вздернула брови девушка. — Имя, как имя. Мужицкое, кряжистое такое…

— Ага! — воспрял Тихон. — А… Вас как?

— Ирина, — улыбнулась Ивернева, протягивая руку.

Милиционер осторожно пожал изящную кисть.

— Ирин… — несмело заговорил он. — А давайте, я вас угощу хоть? Ну, так, в качестве извинения за… за ЧэПэ? Васька просто напугался — что-то там, в кустах, засветилось, будто сварка…

— Да ладно, чего там… — отмахнулась Тата, изображая беспечность, и мило улыбнулась: — Угощайте!

— Ага! — обрадовался Тихон, тут же смущаясь. — Только ресторанов тут нету… Зато шаурма — просто объедение! Там какой-то родич Басиля крутится. Ага… Так у него всё по-честному, и чисто — не скажешь даже, что таджик! А уж кофе варит… — он закатил глаза. — Куда той баристе!

Наталья не стала поправлять нечаянного знакомца, а просто зашагала рядом. Она уже на месте, и хостел смертницы рядом почти, минут пятнадцать ходу…

Вот только спешить не надо, лучше подготовиться, как следует. Линкольн верно говаривал: «Если от меня потребуют срубить дерево за восемь часов, я потрачу шесть часов на то, чтобы заточить топор»…

* * *

Кафешка старого Азиза и впрямь выглядела опрятно. Здесь столовались дальнобойщики и студенты, «гастарбайтеры» и «понаехавшие». Бывало, и коренные москвичи заглядывали — толстый и румяный повар обходился без изысков и без тех кулинарных извратов, коими кичились модные ресторации Москвы, зато выходило у него — о-о-очень вкусно.

Тата чуть ли не урчала, поедая шаурму — и лаваш, и зелень, и мясо — всё радовало свежестью и умелой готовкой. А уж кофе… Такой пахучий и духовистый напиток можно было, наверное, отведать… ну, разве что в шатре бедуина, знающего толк в «кахве»!

— Спасибо, Тихон! — выдохнула девушка. — Накормили и напоили.

Милиционер гордо заулыбался, но его губы тотчас же дрогнули, сникая.

— А мы еще увидимся, Ирина? — с надеждой выговорил он, тут же заспешив, понижая голос: — Я не спрашиваю, где вы служите…

Тревожный ледок кольнул Иверневу, но она тут же вернула поколебленное равновесие.

— И не нужно спрашивать, Тихон, — твердо сказала девушка. — А насчет увидеться… — Она пожала плечами. — Кто ж его знает… Жизнь наша полна неожиданностей. Пока!

Гибко встав, Тата накинула шубку.

— Ирин… — мужчина расширил глаза. — Только сейчас заметил! А… почему вы без шапки? Минус, хоть и небольшой, но всё же…

— Хм… И вправду, чего это я? — девушка сморщила носик, и легонько засмеялась. — Спасибо за совет, Тихон. Пока!

* * *

На полдороги к хостелу «Избушка», Тате попался торговый центр. Видимо, хозяева ТЦ людьми были прижимистыми, поэтому ни на раздвижные двери, ни на эскалаторы не тратились. Но и чужестранные бренды в центре не светились.

Наталья усмехнулась. Однажды она купила в «Гамме» стильную сумочку, якобы от Луи Виттона. На самом-то деле пошили ее в Гонконге, в одной из бесчисленных мастерских Коулун-Сити, но даже матерый эксперт не смог отличить подделку от подлинника из элитного бутика… будки, торгующей исключительно «лакшери» и «хай-лайт». И какой тогда смысл переплачивать?

На втором этаже, в отделе, где царствовала «Снежная королева», Тата долго крутилась перед зеркалом, примеряя то один «головной убор, модный в этом сезоне», то другой, и прикупила себе шикарную ушаночку из рыжего лисьего меха с кожаным верхом, отдав за нее аж семь тысяч рублей. Цена немалая, но уж больно роскошно смотрелась в шапке майор госбезопасности.

А деньги имелись: начальство щедро отстегнуло на карманные расходы, да и Михаил Петрович сунул в карман дубленки пару сотен «зеленых». Поймав удивленный взгляд Таты, сказал, что пригодится…

Спустившись на первый этаж, где мигали рекламные панно, а самые разные композиции, изливаясь из динамиков, сшибались в какофоническом месилове, майор заметила неприметный магазинчик оптики.

Хозяин, унылого вида мужчина в очках, не просто торговал биноклями, подзорными трубами и телескопами, а жил в преломленном мире линз и зеркал. Выслушав задушевную лекцию об изъянах и достоинствах 40-кратного широкоугольного бинокля «Левенгук», Ивернева рассталась еще с тремя тысячами, вышла на улицу и бодро зашагала к цели…

…Хостел «Избушка» занимал весь верх бывшего универмага, выстроенного из белого силикатного кирпича. Еще в «лихие» 1990-е новые хозяева отказались от витрин, заложив их до половины уродливыми шлакоблоками, зато поверху выставили пластиковые окна — с наклейками «Made in China». Скупость подвела «новых русских» — рамы погнуло и перекосило. Летом форточку не откроешь, зато зимой поддувало в щели.

По этой ли, или по иной причине, но первому этажу фатально не везло — каждый год его сдавали в аренду новой «ооошке». И овощами здесь промышляли, и сантехникой, и тканями, но любой бизнес неизбежно увядал и чах. Вот и сейчас «полувитрины» были оклеены распечатками с принтера — жирные черные буквы уговаривали, улащивали, заклинали — «АРЕНДА!!!»

Хостел «Избушка» располагался на втором этаже, но и там не шли дела: большая часть номеров, заставленных в казарменном стиле — обшарпанными двухярусными кроватями — пустовала. Светилось лишь одно окно из пяти.

«А если я опоздала? — похолодела Тата. — И бомбистка уже ушла?»

Беспокойство натягивало нервы, а подступающая темнота нагоняла страх и тоску — неужели всё зря?

«Да нет же, нет! — изнывал рассудок в тягучем ожидании. — Эта мерзавка должна быть на месте! Еще часа три, как минимум, должна…»

Пока Тата ломко шагала по обледенелому тротуару, припорошенному золой, она старалась не обращать внимания на ночлежку по ту сторону улицы, а теперь усиленно вертела головой, изыскивая подходящее место для наблюдения.

«В принципе, неплохой НП…» — подумала девушка, сворачивая к бывшему продуктовому магазину, точно такому же типовому кубу советских времен, что и универмаг напротив. Здания-уродцы смотрели друг на друга, как разлученные близнецы, только экс-гастроному не меняли исходный статус, лишь перекрестили в «Пятерочку».

К неудовольствию Таты, в супермаркете не гомонила толпа, закупая ингредиенты для новогодних рецептов — всего человек десять суетилось, запасаясь хлебом и звякая спиртным.

Не затеряешься, не прошмыгнешь… А если уж организовывать НП, то на втором этаже, где кучкуются бухгалтеры и товароведы.

Тате даже не пришлось прибегать к «ведьминским штучкам», достаточно было нацепить маску скучающей надменности, и уверенно прошагать к лестнице.

Никого. Лишь старенький, сутуленький охранник в черной мешковатой форме с нелепым «SECURITY» на спине, подремывал на лавочке, делая вид, что разбирает и плющит картонные ящики.

Мимо, грохоча тележкой, прошаркал молодой грузчик, смахивавший на качка — его шаткая походка выдавала изрядный градус. Наверное, и уходящий год проводил, и новый встретил. Неофициально.

Суетливая дама, прижимая к трясущемуся бюсту кипу бумаг и вздрагивая жирным лицом, торопливо спустилась по гулким ступеням, но лишь мазнула по Иверневой краем глаза. А вот престарелый «секьюрити» вдруг решил проявить бдительность. Оторвав тощий зад от лавки, он строго заблеял:

— А вы куда, гражданка? Туда нельзя!

Тата выбросила ладонь перед морщинистым, скукоженным лицом блюстителя, и резко, властно сказала:

— На место! Спать! Забыть!

Недреманный страж рухнул на скамью, приваливаясь к крашенной зеленым стене, и обмяк.

«Зеленый цвет… Зеленый свет…»

Взбежав по лестнице, майор стремительно зашагала по коридору, почти сразу обнаружив искомое — туалет, выходивший окном на улицу.

Правда, «объект МЖ» предназначался для служебного пользования, и был заперт на ключ, но в бездонной дамской сумочке и на замок управа нашлась. Ра-аз… Два-а… Готово.

Закрыв дверь на щеколду, Тата подбежала к фрамуге, наполовину замазанной белым, привстала на цыпочки и навела бинокль, надеясь застать ту, за чьей жизнью пришла. Тусклый желтый свет по-прежнему переливался лишь из одного-единственного окна «Избушки». Раздернутые занавески не прятали убогий интерьер.

— Ч-чёрт… — обронила Ивернева.

По пустой комнате шлепал босиком небритый мужик в кальсонах и майке-алкоголичке. Налив воду в стакан из графина, он пил ее, давясь и морщась.

Тата снова отпустила чёрта, и тут же зажглось второе окно. Бинокль «Левенгук» дернулся влево, и майор Ивернева шарахнулась от испуга — прямо на нее смотрела девица в черном. Худущая, с плоской грудью и длинной шеей, она сцепила ладони, будто в раздраженной мольбе — тонкие пальцы пошевеливались, как паучьи лапки.

Ярко накрашенные губы дергались, то и дело ужимаясь в злую усмешку, а влажные глаза сочились пугающей чернотой. Похоже было, что всю нелепую, угловатую, костлявую фигуру террористки переполняла сатанинская ненависть.

Вот бомбистка опустила веки, пригашая темный огонь зрачков, оскалила крупные белые зубы. Тень скользнула по запавшим щекам, и девицу сотряс хохот.

Задрав голову к потолку, она запустила пальцы в сосульки немытых волос, разворошила их — и внезапно сникла, безвольно опустила руки… Простояв так минуту, смертница равнодушно наклонилась, сгибая узкую спину — сквозь тонкую водолазку проступил гребень позвоночника — и с усилием подняла «пояс шахида». Напрягаясь, она окрутила талию страшной связкой тускло блестящих цилиндров, затянула потуже ремешки…

Мрачно улыбаясь, воткнула проводки в «пряжку» дистанционного взрывателя — тот замигал кровавым огоньком.

«И чего я жду? — встрепенулась Тата. — Скоро совсем стемнеет!»

Отложив бинокль, прислушавшись к глухим голосам и шагам, доносившимся из коридора, майор достала мобильник. Нужный номер набрали заранее, еще в «Альфе» — вот она, череда убийственных цифр…

На какую-то секунду Иверневой овладела понятная слабость и нерешительность. Одно дело — убить врага в бою, и совсем другое — привести в исполнение смертный приговор…

Тата усмехнулась, взглянув в облупленное зеркало, висевшее на стене из белого кафеля. Перед глазами пронеслись кадры оперативной съемки — мертвые тела, лужи крови, искаженные мукой лица… Палец бестрепетно нажал на «Вызов».

«Сдохни!»

Черный силуэт за окном мгновенно обратился в шар тугого, яростного пламени. С оглушительным грохотом, вышибая раму, выламывая кирпичи, обрушивая стены и перекрытия, огонь вырвался наружу, словно нечистая сила, выпущенная из пекла.

Пискнув, Наталья шарахнулась в сторону, а в следующее мгновенье воздушная волна докатилась до «Пятерочки», и стёкла вылетали с пушечными хлопками, дробясь в сверкающее крошево.

Гром взрыва стих, расходясь рокочущим эхо, и тут же прорезались крики ужаса и боли. Тата, скользя и скрипя подошвами по битому стеклу, поспешно выбежала из служебного санузла — спасать, помогать, врачевать…

«Задание выполнено, — билось в голове. — Задание выполнено!»

Вечер того же дня

«Гамма»

Москва, Манежная площадь

Ивернева здорово устала, хотя народ в «Пятерочке» пострадал не сильно, испугался больше. Кого-то порезало стеклом, кто-то упал и ударился… Одного мужичка крепко приложило бутылкой водки «Финляндия» — молоденькая продавщица обмотала ему голову бинтом. Хотела уже вскрыть сосуд, чтобы продезинфицировать рану, но пострадавший шибко возмутился подобным кощунством, да так и пропал — вместе с бутылкой…

«Просканировав» себя, Тата пришла к выводу, что ее утомление — от нервов, и решила: пора уходить!

А на той стороне улицы машин понаехало… И МЧС (что-то вроде Центральной Аварийной Службы в «Альфе»), и милиция, и «скорые». Синие да красные огни так и кружатся, метут по снегу, по стенам, по лицам оперуполномоченных…

Под шумок Наталье удалось незаметно улизнуть — она сбежала вместе с хихикающей студенческой парочкой. Тем тоже неохота было задерживаться — и обрекать себя на нудные расспросы. За час до полуночи!

На станции метро «Кузьминки» Наталья до того задумалась, что пропустила поезд. Душа и ум не сошлись.

Ведь, если рассуждать логически, в понятиях дисциплины и долга, ее путь должен лежать в знакомую гостиницу «Сокольники» — она там всегда отсыпалась во время визитов в «Гамму».

Но Тата приняла иное решение — и отправилась на Манежную площадь. Почему ее потянуло на «место преступления», хоть и предотвращенного, она понимала смутно.

Убедиться, что всё в порядке? Да нет… И так было ясно, что уже никакая сволочь не испортит людям праздник, а «черная вдова» отправилась к Басаеву с Дудаевым.

Выйдя на станции «Охотный ряд», Наталья у входа в подземный вестибюль столкнулась с Михаилом Гариным, живым и невредимым. Правда, выглядел он не очень — постоянные разлады в семье вредят здоровью не меньше курева и пьянок.

Тате хватило одного взгляда, чтобы понять — миновавший ее мужчина прожил жизнь без любви. Он был сдержан и хмур, но… Симпатичный, в ее вкусе…

А толпа вокруг шумела на все лады — люди кричали, пели, смеялись, радуясь жизни и наперебой поздравляя друг друга с новым годом, с новым счастьем…

Понедельник, 3 января 2011 года. Вечер

«Альфа»

Ново-Щелково, проспект Козырева

«Обратная абаркация» прошла в штатном режиме. Никакой «машины времени» под рукой у Таты не было, да и к чему она? Можно же просто «загоститься» в «Гамме» на пару дней — и переправиться в «Альфу» обычным путем, транспозитируясь.

Ивернева фыркнула, и покачала головой. Надо же… Как быстро человек привыкает к небывалому, воистину фантастическому! Подумаешь, мол, переместиться из одного пространства в другое! Делов-то…

Загорелось зеленое табло, и дверцы альфа-ретранслятора с шипением ушли в пазы. А следующим звуком, достигшим ушек Таты, стали бурные аплодисменты встречающих. Растерявшаяся Ивернева замерла, узнавая Путина, Москалькову, княгиню, Михаила…

И все улыбались ей, кивали приветливо…

Собравшись, Тата приблизилась к Татьяне Николаевне, и четким, позванивавшим от волнения голосом отрапортовала:

— Товарищ начальник Управления Службы Безопасности Сопределья в «Бете»! Докладывает майор Ивернева. Задание выполнено!

Москалькова шумно выдохнула — и облапила товарища майора, воркуя:

— А я и не сомневалась! Никто из нас не сомневался…

— Мы только переживали за вас, Наталья Мстиславовна, — сказал, посмеиваясь, Путин. — Всё время держали пальцы скрещенными и стучали по дереву!

— А я еще и плевалась! — гордо произнесла Елена фон Ливен, сразу уточняя: — Через левое плечо!

— За успех надо выпить, товарищи! — решительно вмешался Гарин. — А то, как-то не по-русски получается!

Все оживились, задвигались, председатель КГБ СССР лично откупорил шампанское и разлил по бокалам.

— За вас, товарищ майор! — шутливо прищурился он. — За победу!

Граненые сосуды сошлись с тающим звоном.

— А закусь? — спохватилась Москалькова.

Ее сиятельство сделала величавый жест в сторону резного столика.

— Извольте! — ухватив бутылку за горлышко, она глянула на этикетку. — Полусладкое… Рекомендую сыр грюйер или фуа-гра!

Слушая княгиню, Гарин улыбнулся и увлек Тату к соседнему столу.

— Угощайтесь! — подцепив канапе с нежной красной рыбкой, он показал пример. — М-м… Нерка! Обожаю нерку. А вы?

— Может… на «ты»? — неуверенно молвила девушка.

— С удовольствием! — Михаил лукаво улыбнулся. — А ты ведь не удержалась тем вечером… И рванула на Манежную! Да? Зачем?

— Ну-у… — затянула Ивернева, румянясь.

— Хотела меня увидеть? — мягко спросил Гарин.

— Да… — смутилась Тата. — Хотела… своими глазами… что жив, что… Вот…

— Увидела? — голос Михаила звучал серьезно.

— Да-а… — девушка смутилась еще сильнее. — Мельком. — Медленно вдохнув, отчего ее и без того высокая грудь поднялась еще выше, она выдохнула, и поинтересовалась, распахивая глаза еще пуще: — А откуда ты знаешь, что я там была?

— А я там тоже был, и тебя видел — причем, в этой вот, «лисичкиной» шапке.

— Но… — удивленный взгляд девушки налился прозрачной голубизной. — Но как? Как это могло быть?

— Очень просто, — наметил улыбку Гарин. — Я видел тебя там в своей «прошлой жизни»! Значит, всё произошло именно так, как и должно было произойти. Не меняются же мои воспоминания в зависимости от того, как мы изменяем реальность! Хотя кто его знает…

Глава 3

Вторник, 11 января. День

«Гамма»

Лос-Анджелес, бульвар Сансет

Данила Багров, бывая в «Городе ангелов», всегда останавливался в «Беверли Хиллз». И не то чтобы «положение обязывало» — он никогда не кичился своим богатством, а купеческие замашки «новых русских» откровенно презирал.

Просто нравился ему этот нескромный отель, прозванный «Розовым дворцом», хотя сам город Данил Ильич терпеть не мог и, с удовольствием вспоминая «Незнайку на Луне», звал дурацкий мегаполис Лос-Поганосом.

Он и номер старался забронировать один и тот же — угловой «люкс» на третьем этаже, с видом на голубой бассейн. Сейчас, правда, не очень-то и тянет окунуться — зима, она и в Калифорнии зима. Зябким днем градусы подтягивало до отметки «17», а ночью опускало до плюс шести. «Пляжный штат», ага.

Данила прикрыл окно и задернул невесомую занавеску. Продует еще… Так-то он вполне себе крепок.

«Старость меня дома не застанет!» — отдалось эхом улыбки.

Багров подмигнул своему отражению в винтажном трюмо — розовые, висящие мешочками щеки дрогнули, а в ярко-синих глазах колыхнулся живой блеск.

«Шестьдесят лет. Полет нормальный!»

Мягко застрекотал телефон. Данила придал своей походке нарочитую пружинистость — просто похвалиться перед зеркалом.

— Слушаю.

— Сорри, мистер Багрофф! — зажурчала трубка. — К вам посетитель… Мистер… Мистер Валькенштейн.

— Проводите, — обронил Данила, чуя, что сердце частит.

Ага… Ухватил наживку старый хряк! Отлично. Ну, хоть не зря летал в эти дурацкие Штаты…

Багров сунул руку в дорожную сумку. Не нащупав сразу, раздраженно вывалил всё ее содержимое на стол. Тяжело брякнулся пистолет сорок пятого калибра. Славное оружие.

Данила скупо улыбнулся, засовывая ствол за пояс сзади — рукоятка давила в спину, успокаивая. Сколько раз такой… или почти такой огнестрел спасал его в годы бандитской юности! С тех самых, не столь уж давних пор он хранил верность и нежную привязанность лишь к одной женщине на свете — и зовут ее «Беретта».

В дверь не очень вежливо постучали, похоже — кулаком. Багров покинул малую приемную, натягивая блейзер и сдерживая шаг — незачем поспешностью иллюстрировать свой интерес. Добротные створки из массива тика поддались его рукам, и разомкнулись.

За порогом номера стоял, набычившись, массивный пожилой мужчина. Его волосы отливали цветом металла на изломе, а обветренное загорелое лицо полосовали морщины, однако ото всей плотной фигуры исходила опасная, напористая сила, как бы снимавшая вопрос о прожитых годах. Глянув исподлобья, гость криво усмехнулся, и спросил на чистом русском:

— Ты, что ли, Данила будешь? — не дожидаясь ответа, он переступил порог, мимоходом отрекомендовавшись: — Давид. Я из Одессы, здрасьте.

— Прошу, — тонко улыбнулся постоялец.

Торжественно вздрагивая брылями, Валькенштейн прошествовал в гостиную.

— Что ты там за ерунду накатал в своем месседже… тьфу, письме? — прорычал он, глядя на Данилу мутными глазами. — Какой, к дьяволу, «Атлантис»?

— Это не я! — Багров шутливо поднял руки. — Какой-то местный писака накатал, еще в прошлом году. Мол, мистер Валькенштейн прогулялся на своей яхте в Полинезию, но не ограничился валянием под пальмами и любованием закатами, а поднял затопленный корпус шаттла «Атлантис»… — его губы дрогнули в насмешке. — Ну, текст длинный, цитировать весь лонгрид не буду. Мне больше всего понравился финал — журналюга игриво вопрошал: «Вообще-то, шаттл с таким названием стоит в ангаре на мысе Канаверал, проходит предполетную подготовку. Откуда же взялся его двойник?» Но самое, пожалуй, интересное случилось… м-м… где-то через неделю после публикации. Газетчик якобы перебрал виски — и тоже вздумал полетать, выпорхнув из окна восемнадцатого этажа…

Давид с неожиданной сноровкой выхватил потертый «кольт», приседая в позу ганфайтера, и замер — ему в глаза холодно смотрело дуло пистолета.

— Кру-уто… — затянул он, пряча обескураженность за развязным тоном. — Шустрый ты, как я посмотрю! А если еще и меткий…

— Желаешь убедиться? — прищурился Данила.

— Да ну… Зачем? Шуму будет… — Валькенштейн опасливо вытянул руку и положил револьвер на столик. Даже пальцами оттолкнул — «кольт» скользнул, отражаясь в полировке. — Чего ты ко мне пристал, Данила-мастер?

Багров двинул бровью, изображая комическое изумление, и устроился в кресле, откладывая «Беретту» — та кокетливо пихнула затвором тупорылый шестизарядник.

— «Данила-мастер» — это мое погоняло… — сдержанно вымолвил он. — Еще когда с братвой водился. Лихое было время… У вас тут — Дикий Запад, у нас — Дикий Восток. Эпоха первоначального накопления капитала, если по Марксу.

— Сидел? — глумливо ухмыльнулся гость.

— Сиживал. — Кривая усмешка перетянула рот постояльца. — Был. Состоял. Участвовал. Привлекался.

Давид небрежно фыркнул и с размаху уселся на жалобно крякнувший диван.

— Выпить есть? — буркнул он.

— А как же! — бодро откликнулся Багров, дотягиваясь до дверцы бара. — Только учти: здесь всего лишь третий этаж…

— Не дождешься… Бурбон на два пальца.

Получив желаемое, Валькенштейн основательно глотнул, и покачал бокал, словно грея его в ладони.

— Ну, я уже понял, что бытие и небытие того щелкопёра тебе до сраки… — медленно выговорил он. Глаза его прояснились, словно умытые алкоголем, и глянули внимательно. — Так за каким… этим… ты приперся? Вряд ли тебе нужны деньги… Специально высмотрел: в списке «Форбс» мы с тобой на одной страничке, хоть и далеко не первой, хе-хе… Так какого…

Данила поднял руку.

— Давай сыграем в доверие, — зажурчал он в миролюбивом тоне. — Я сам тебе всё расскажу, и ты поймешь, «какого» и «за каким»…

Встав, Багров и себе взял бокал. Он повернулся спиной к Валькенштейну, но тот сидел, недвижим и расслаблен — судя по отражению в стеклянной дверце. Плеснув золотистого «Джим Бим», Данила пригубил и, покачав бровями, пожевав, словно ловя послевкусие, повел свой рассказ.

— К «Миллениуму» я уже стоил два миллиарда, и делать деньги дальше было уже скучно. Идти в политику? А что я там забыл? И вот, промаявшись до позапрошлого года, я завел себе хобби…

— Коллекционером заделался? — с интересом спросил Давид. — Я одно время старые авто собирал…

Багров покачал головой.

— Нет. Я… хм… коллекционировал тайны. Сейчас объясню… — задумавшись, он большим глотком опорожнил бокал и отставил его. — Фу-у… Не знаю, как у вас тут, а меня тот самый миллениум из колеи выбил. Когда в Новый год Ельцин объявил, что уходит, я не просто ошалел — я потерял покой. Вот, честно! И… ты знаешь, что меня тогда поразило? Даже не сам уход Борьки-алкаша, а выбор преемника. Почему Ельцин оставил за себя именно Путина? Потом я скорректировал свой вопрос: кто ему посоветовал выбрать именно «Темнейшего»? Я же знаю, сначала-то был совсем иной кандидат — Аксёненко! Но вот, прошло несколько лет, и Аксёненко помер от лейкемии. Эге-ге, думаю, а если тот советничек знал, что так оно и выйдет? Тогда всё логично складывается! Но что же это за советник такой, который вангует на пять лет вперед? И это лишь первая из… из точек бифуркаций. В курсе, что за штука?

— Да в курсах! — нетерпеливо поморщился Валькенштейн. — Тоже мне, бином Ньютона…

— Ага… — довольно затянул Данила. — Таких точек я насчитал несколько. Вот, смотри. Путин-то был из «западников» — не зря же с Собчаком связался! И вдруг, в две тыщи четвертом, он клеймит англосаксов за резню в Беслане! Нет, всё верно, на Кавказе и Лондон наследил, — как полтора века тому назад, с Шамилем, — и Вашингтон. Но вот так, открыто и честно, заявить об этом… Для либерала — поступок, совершенно невозможный. А в две тыщи седьмом — Мюнхенская речь! И я понял, что таинственный советничек упорно гнет свою линию — ведет дело к реставрации СССР…

— Ну, и нормально! — одобрительно замычал Давид. — Амеры взбесятся, так им же на пользу. Должен же быть противовес местным раздолбаям!

— Вам, может, и польза, — кисло улыбнулся Багров, — а мне — нет! Вот, лет через тридцать — дольше я не проживу! — валяйте! Реставрируйте! Хоть Советский Союз, хоть Российскую империю, а пока — хрен вам всем, а не СССР! Я, знаешь ли, буржуин, мне моих миллиардов жалко! Не хочу, понимаешь ли, чтоб раскулачили, чтоб отобрали и виллу на Лазурном берегу, и яхту, и…

— У тебя есть яхта? — оживился Велькенштейн. — Большая? Как катер или с парусами?

— Парусник, — буркнул Данила. — «По бим-бом-брамселям!» и «Свистать всех наверх!» Нужен мне тот катер…

— Правильно! — горячо сказал Давид, тут же покраснел и вернулся к солидности: — И как? Сыскал… м-м… советничка?

— Советницу, — нахмурился Багров. — Зовут, вроде, Наталья Павловна… Ну, тут надо еще копать, пока у нас одни подозрения.

— У нас?

Данил Ильич скупо улыбнулся.

— Нашел себе помощника — Димку Ерошина. Умный парень, в компах шарит, а главное — мышление у него нестандартное. Там, где мы применим обычную схему, Димон пойдет своим путем. Ну, не буду растекаться по древу. Мы с ним перебрали десятки вариантов, подчас самых заумных, самых фантастических, и остановились на трех… Всяких, там, «кротов» отбросили сразу — нет на Земле сил, желающих возродить СССР!

— Значит, пришельцы? — подмигнул Давид.

— Да, — невозмутимо кивнул Данила, — это была наша первая версия. Некий иной разум, желающий странного. Разумеется, не головоногие марсиане, а гуманоиды — голубые люди с розовой Земли или красные с Эпсилон Тукана! Прогрессоры, которым жалко стало нас, дурачков, польстившихся на погремушки капитализма, и решили они вернуть заблудших на путь истинный, он же — светлый. Вторая версия — «Гостья из будущего»…

— Понял, понял! — громко заговорил Валькенштейн. — Они там, у себя, знали, по каким граблям мы танцуем, и задали «работу над ошибками»!

Багров кивнул.

— Примерно так. И еще одна версия — «Гость из прошлого». Ну, представь себе комсомольца конца сороковых — Сталин еще жив, страна на подъеме… И вдруг его заносит к нам, в будущее! А тут всё, за что он боролся, за что воевал — похерено и оплёвано! И, если этот товарищ умен, он живота своего не пожалеет, лишь бы снова паровоз вперед летел, а в руках — винтовка! И вот, какой-то месяц назад… — Данила подлил себе бурбона, и вопросительно глянул на своего визави.

— Ливани! — энергично кивнул Давид. Следя за янтарным плеском, он медленно проговорил: — Ты, со своим Димоном, упустил четвертую версию… Советница могла прийти из соседнего пространства.

— О! — выдохнул Данила, и залпом выпил налитое. — Месяц назад Димка и явился ко мне — с копией статейки из «Лос-Анджелес икзэминер», той самой. И вот я здесь.

Он смолк. Молчал и Валькенштейн — сидел, уставившись перед собой, и медленно покачивал бокал. Поднес ко рту — и вернул на стол.

— Эта история началась пятнадцать лет назад, в девяносто шестом, — медленно и глухо проговорил Давид. — Я тогда купил яхту «Дезирада» и вышел в первое свое плавание… Говорят, что случайность — это непознанная закономерность. Охотно верю! Мы проходили мимо атолла Рароиа. Я уже подумывал свернуть к берегу — просто полежать на белом песочке, порыбачить, в лагуне искупаться… И тут прибегает Тосио… Он сам как бы японец, но родился в Калифорнии, как и его папаша. Вбегает, значит, Тосио и докладывает: «Человек на острове!» Ну, мы сразу к берегу. И что же? К нам на борт поднимается грязный, худущий, заросший… Робинзон! Семь лет отбыл на острове! Представляешь? Звали его Рон Карлайл… Позже, когда мы уже привыкли друг к другу, подружились даже, он рассказал свою невероятную историю. До сих пор помню его рассказ, и как подрагивал сиплый, такой, будто простуженный голос. Сперва Рон провел ликбез по физике пространства…

— Такой не существует! — напрягся Данила.

— У нас! — воскликнул Давид. — Но не у них! В общем… Карлайл кое-как, на пальцах, изложил мне теорию совмещенных пространств. Мы, вот тут, — он широко развел руками, — существуем в пространстве «Гамма». А еще есть «Альфа» и «Бета», где проживает точная реплика здешнего человечества… За мелкими исключениями. Сам Рон жил-был в альфа-пространстве, как физик и астронавт НАСА — тамошнего, «альфовского» НАСА. В общем, стартовали они с базы Вандерберг, шаттл «Атлантис» вывели на полярную орбиту. А весь грузовой отсек был забит сверхсекретным оборудованием — называется: бета-ретранслятор!

— Бета-ретранслятор… — пробормотал Багров, запинаясь.

— Ну, да! — с экспрессией молвил Валькенштейн. — Это… ну, как сказать… Агрегат такой, чтобы из «Альфы» попадать в «Бету». Вот только на «Атлантисе» случилась авария, всё пошло вразнос, и шаттл выбросило к нам, в «Гамму»! Вроде как, стреляли по ним в «Бете»… Ну, не суть! Другое важно — астронавты решили затопить челнок, чтобы не искушать нас, местных туземцев. А то возьмем, да и нападем на «Альфу»! В общем… — он зашевелил пальцами, словно разминая их после долгих писаний. — Тоже не буду растекаться… В общем, вернулись мы потом к Рароиа. Подняли бескрылый, ломаный корпус «Атлантиса», со всеми предосторожностями перевезли в Штаты, на ранчо «Виборита»… — лицо Давида исказилось, и в голосе зазвучали злые, взвизгивавшие нотки: — Я этому гаду Карлайлу дал всё! Любой прибор — на! Детали — получи! Энергии не хватает — протянул кабель. На, пользуйся! И Рон за год починил все эти импульсаторы, транспозитаторы, ретрансляторы… Смонтировал капсулу на двоих — на себя и меня! Он хотел вернуться в свой мир, а мне… Да просто увидеть «Альфу»! Глянуть, как оно там… Господи, я мечтал об этой транс-пози-тации, как мальчишка! А этот гад… Рон ушел один! Транспозитировался! Спалил мне полранчо, сволочуга, и ушел!

Угрюмо сопя, Давид повалился на спинку дивана. Рывком подхватил бокал, выхлебал бурбон и выдохнул, обмякая.

Багров молчал, рассеянно водя ладонью по щеке, и Валькенштейн очень серьезно, раздельно спросил:

— Скажи-ка, Данила-мастер, зачем ты, вообще, прилетел сюда? Чего хотел?

— Честно? — губы русского миллиардера дрогнули. — Хотел получить еще одно доказательство в пользу четвертой версии.

— Ну, и как? Получил?

— Получил, — твердо ответил Данила. — А… Хоть что-нибудь осталось от того… альфа-ретранслятора? Хоть что-то из бумаг, файлов, чертежей?

— Осталось, — невозмутимо сказал Давид. — И что-нибудь, и хоть что-то. А тебе зачем?

Багров резко подался к нему.

— Хочешь в «Альфу»? — выпалил он.

— Хочу.

— И я хочу! Я не пожалею миллиарда, а Димон соберет команду физиков, которые не верят ни в бога, ни в черта, ни в Эйнштейна! А если… Нет! А когда мы научимся транспозитировать и в «Альфу», и в «Бету», я точно прижму Наталью Павловну, или кто она там! И тех, кто ее послал, тоже возьму на цугундер! Не фиг вмешиваться в нашу жизнь! Ни с благими, ни с худыми намерениями! Это наша «Гамма», а иномирцам тут не место! И… — уняв яростный натиск, Данила ухмыльнулся: — Торжественно клянусь и обещаю — наша самая первая капсула будет на двоих! На меня и на тебя! Согласен?

Давид молчал полминуты, а потом затрясся от неслышного смеха.

— Тебя как по батюшке? — осведомился он, утирая ладонью слезы.

— Данил Ильич.

— Давид Маркович, — церемонно представился Валькенштейн. — Согласен!

Четверг, 17 марта. Ночь

«Альфа»

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Дом затих с вечера, но это была тишина живая, наполненная смыслом. Риту я оставил посапывавшей в подушку — волосы разлохмачены, одеяло небрежно откинуто, и лунный свет скатывается по изгибу спины… Картинка!

Инка на всю неделю махнула в Ленинград, на гастроли, а Талия, учуяв невысказанное Ритино желание, решила сгонять в Яффу. Ну, прелесть же… Три прелести…

Шлёпая босиком, я осторожно спустился по лестнице, не забыв перешагнуть скрипучую ступеньку. В темноте мерцали красным угли в камине, они словно перемигивались с индикаторами охранительной системы. А с кухни, пролившись в окно, струилось сиянье полной Луны. С известных пор я зову ее с большой буквы.

Это раньше естественный спутник Земли был отдан на откуп поэтам, а теперь там работает Инкин папа, и Бур Бурыч, и еще сотни людей, мужчин и женщин, молодых и не очень.

Прекрасное далёко незаметно подступило вплотную, на расстояние вытянутой руки, оно дышало и пело, нашептывая: «Счастье для всех, и даром!»

Хорошо!

Посетив санузел, я вернулся в холл и подкинул щепочек в камин, раздул угли — огонь нехотя, словно спросонья, облизал лакомство, и занялся, постепенно разгораясь.

«На тебе еще», — подумал я, скармливая пламени дровишки.

Повеяло слабым теплом, и я осторожно присел на диван, касаясь подушек голой задницей.

— Греешься, да? — опал тонкий голос Риты, и тут же взвился, уводя в бездну страдания: — А я там одна! Мёрзну!

Пробежав на цыпочках, женщина плюхнулась мне на колени, прижалась, и я мигом обнял ее.

— Мерзляка…

— Ага…

Мы затихли, глядя на завивавшиеся лоскутья огня, на шаткий вихорёк искр и дыма, что утягивался в трубу. Потянуло смолистым духом.

— Вычитал вчера в польском «Экране», — гордо улыбнулся я. — Лично Мишель Семан из города Парижа дивиться изволил, отчего это у самых знаменитых в мире актрис имена начинаются на букву «М»? Знаешь, как он их перечислил? «Маргарита Гарина, Мэрилин Монро, Марлен Дитрих, Мишель Мерсье, Мэрил Стрип, Моника Белуччи…»

Рита завозилась, обняла меня и пробормотала:

— Знаешь, я уже и стесняться перестала… Только «Золотых львов» в кучу складываю, глобусы и пальмовые ветви… Пыталась раньше объяснить, растолковать, но оставила это занятие. Людям нужна мега-звезда? Я и сияю… — она рассеянно погладила меня по голове, перебирая волосы. — Понимаешь… Я не играла Фай Родис. Я была ею! А уж как это вышло, не разумею со-вер-шен-но… Они меня все сниматься зовут, а я боюсь! То, что вышло с Фай, может просто не повториться. Да и старая я уже…

— А ну, цыц! — строго сказал я. — Старая она… Ты на себя в зеркало смотрела? Ни одной морщинки! Груди тугие, как в девятнадцать, а талия — пятьдесят шесть сантиметров!

— За это тебе надо спасибо сказать! — ласково прошептала мега-звезда, тиская меня за шею. Уложив голову на мое плечо, заговорила, щекоча ухо теплом дыхания: — Мишка-а… Я очень, очень счастлива! Понимаешь? И не нужны мне хвалебные оды кинокритиков! Мне и так хорошо. С тобой! — Она подтянулась, игриво воркуя: — Ты пристаёшь, что ли?

— Я? Да нет, вроде…

— А кто мне попу гладит? — спросила жена с ехидной агрессивностью.

— Ну, так… Гладкая, вот и глажу…

— Ми-иш… Я не хочу здесь… На́ меня!

Я сграбастал величайшую актрису всех времён и народов, и понес наверх.

Пятница, 18 марта. День

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

Любоваться цветением сакуры еще рановато, зато магнолия просто буйствует, белыми и розовыми облаками расплываясь по всему городу, клубясь у закопченных кирпичных стен особняков, заволакивая авеню и стриты.

— Красота-то какая! — вымолвила миссис Даунинг, глядя за окно лимузина.

— Лепота! — согласился я, намечая улыбку.

Последний раз нам удалось свидеться года три назад. Синтия как раз сложила с себя полномочия президента, уступив Белый дом Эдварду «Теду» Кеннеди. В принципе, мы тогда с Наташей и прилетели к «Тедди» — лечить от рака мозга. Укрылись в Кэмп-Дэвиде на два дня, пока не разделались со зловредной глиобластомой.

Потом встречались с Майклом Дорси, дослужившегося до директора Космического центра Маршалла. Он нас познакомил с Франклином Чанг-Диасом, астронавтом и физиком, додумавшимся до электромагнитного плазменного ракетного двигателя VASIMR, и с Шарлоттой Блэквуд, долетавшейся до своих любимых звезд — полгода эта очаровательная и очень энергичная блондинка-астрофизик (и лучший астронавигатор Соединенных Штатов!) стажировалась на станции «Салют-8».

Чанг-Диасу я обещал испытать его двигун на ЭМК «Циолковский», и не устоял перед Шарлоттой — сманил к нам, в Звездный городок. Пущай полетает!

А вот с Синти я в тот приезд буквально парой слов перемолвился. Зато теперь часа два проболтали — было что вспомнить…

— Приехали, — обронила экс-президентша, но не торопилась отпирать дверцу. Дождалась телохранов.

В бытность свою хозяйкой Белого дома, Даунинг чуть ли не привыкла к покушениям — битое, но недобитое «глубинное государство» не смирилось с потерями, ушло в подполье, — и мстило из-за угла, пакостило, как только могло.

Синти спасала умная кадровая политика — Фред Вудрофф, некогда самый первый её босс, стал советником по нацбезопасности, а Чарли Призрак Медведя возглавил ФБР. Вот они-то и спасали Первую Леди — раскрывали заговоры, ловили инсургентов или прорежали вражьи силы, стреляя на поражение.

Я вышел из машины вслед за Синтией и застегнул пиджак, приглядываясь да прислушиваясь. Мою чуйку забило негативной инфой — напряжение и опасность давили со всех сторон сразу. Очень неприятное ощущение. Как будто торчишь на площади, голый и беззащитный, высвеченный прожекторами, а вокруг — тьма непроглядная, и в этой черноте то ли пасти зубастые ляскают, то ли смачно лязгают затворы.

За здешнюю вредность молоко надо давать… Всегда, стоит мне покинуть такой безопасный, такой мирный Союз, и прилететь сюда, в Штаты, моментом ощущаешь угрозу и очень нездоровую атмосферу. Но в этот раз она уж слишком накалена!

— Come on, let’s go! — нервно сказал дюжий агент Секретной службы, и Синти, прикрытая широчайшими спинами, вошла в фойе Административного офиса Эйзенхауэра. Я мельком оглядел это серое ампирное здание с угловатыми эркерами и лоджиями с колоннами — оно мне напомнило дворец Чойо Чагаса в садах Цоам — и променял мягкую уличную теплынь на зябкую прохладу резиденции вице-президента. Звук шагов рассыпался по гулкому фойе.

— Здесь когда-то находился кабинет Збигнева Бжезинского, зело не любимого вами, — хищно улыбнулась Синтия, как будто намекая на мои давнишние подвиги.

— Ну, вы тоже Збига не жаловали, — парировал я.

— О, да!

Мы поднялись этажом выше. Хоть нынешняя Конституция Штатов и очистилась от атавизмов, вроде коллегии выборщиков, здешняя политическая система всё равно оставалась весьма причудливой.

Я, как и большинство американцев, приветствовал победу на выборах Эдварда Мура Кеннеди, восемь лет подряд занимавшего пост госсекретаря США, а на третьем сроке Синти вышедшего в вице-президенты. Но ведь все же понимали, что симпатии граждан США, ранее выражаемые к миссис Даунинг, теперь просто перенеслись на «Тедди». А вот как понять, что нынешним вице-президентом стал Эдвард Мур Кеннеди-младший?

Отец и сын в одном тандеме? Круто. Но с массами не поспоришь.

— О, мистер Гарин! — разнесся по коридору беспечальный возглас на корявом русском. Навстречу широко шагал Дорси, раздобревший на гамбургерах. — О-о, миссис Даунинг! Как поживаете?

— Вашими молитвами, Майкл, — улыбнулась Синти.

— Мистер Гарин! — Дорси надулся от важности. — Всё согласовано! Опытный двигатель отправится в Россию буквально на днях, его будет сопровождать сам Фрэнки Чанг-Диас. — Он зубасто улыбнулся. — Надеюсь, с мисс Блэквуд всё нормально? Не обижали девочку?

— Эта девочка сама кого хочешь обидит, — ворчливо ответил я. — Шарлотта будет включена в экипаж корабля, как штурман-космогатор.

— Splendidly! — воскликнул Дорси, и убежал, обмахиваясь ворохом бумаг, словно веером.

— Кипучая натура, — улыбнулась Даунинг.

Я задумчиво кивнул, взглядом провожая тёзку. По правде говоря, меня терзали смутные сомнения насчет контактов с НАСА, но толк был — мегаваттный ядерный реактор «Сделано в СССР» плюс безэлектродный плазменный двигатель «Made in USA» в сумме делали первый межпланетный — пилотируемый! — рейс осязаемым и реальным. «Циолковскому» хватит месяца, чтобы выйти на околомарсианскую орбиту, высадить экспедицию в Долине Маринер, да еще, на закуску, слетать к Церере. Красота!

Робкий секретарь со смешной фамилией Гопкинс, выглянул из дверей приемной, чтобы сообщить о том, что шеф задерживается, и проводил нас в кабинет.

Ничего особенного: оливково-зеленые обои и бархатные шторы того же цвета, парочка пухлых кожаных диванов, письменный стол в манере ар-деко и звездно-полосатый флаг, обвисший в углу. Стены были отделаны темными деревянными панелями, придав интерьеру колониальный стиль. Чистенько и скучненько.

— Скажите, Майкл…

Синтия остановилась рядом, маленькая и неприступная женщина. Ее профиль как будто подчеркивал общую хрупкость фигуры, но спокойный внимательный взгляд и сжатые губы выдавали натуру твердую, а когда надо, и беспощадную.

— Да? — ответил я рассеянно. Во мне росло, набухало смутное беспокойство.

— Вы довольны тем будущим, которое наступило? Я имею в виду то, что связывало и разъединяло Америку и Россию. Лучше стало? Или… Как это по-русски… Ни то, ни сё?

Моя улыбка вышла не наигранной.

— Лучше, Синтия, гораздо лучше. Вон, пять минут назад Дорси сообщил о доставке в СССР секретного ракетного двигателя… Это ли не показатель? Вы добились многого, Синти, очень многого. Даже если бы новая Конституция и деприватизация ФРС исчерпывали бы ваши достижения, то и этого хватило бы, чтоб войти в историю. А национализация корпораций ВПК? А демилитаризация? Я имею в виду резкое сокращение военных баз по всему миру. Это же тоже прорыв!

И тут тревога, бродившая во мне, усилилась рывком, мгновенно достигая пугающего пика.

За окном скользнула тень — огромный квадрокоптер плавно спустился сверху, зависая напротив — толстое стекло глушило гудение шести винтов. Дрон слегка подвернул, сверкая злой красной искрой лазерного целеуказателя — и я повалил Синтию на оливковый ковер.

— Воды тянь! — выдохнула ошеломленная миссис.

Первая пуля ударила с коротким звоном и хрустом, прогрызая дырку в «непробиваемом» стекле. В отверстие тут же, издав неприятное зудение, влетела вторая, и впилась в стену, расщепляя дубовую панель.

Всё это действо заняло ничтожную долю мгновенья, а на исходе долгой, самой долгой секунды в моей жизни, квадрокоптер взвился на пару футов, и у меня на груди задрожала ярко-алая точка прицела.

Глава 4

Пятница, 18 марта. День

Вашингтон, Пенсильвания-авеню

…Точка прицела горела кружочком слепящего красного света — он плясал, то перескакивая с лацкана на галстук, то расплываясь по белой рубашке, словно пятная ткань светлой артериальной кровью.

Но вот ход времён отсчитал секунду, и уродливая рама беспилотника, висевшая на размытых тенях пропеллеров, качнулась, будто теряя равновесие. Набрать высоту или отлететь мультикоптер не успел — в него уткнулся кудлатый шлейф бледно-синего дыма. Граната лопнула блеснувшим клубом огня, и дрон закувыркался вниз. Финита…

Синти отпустила энергичный «fuck», а меня, не унявшего бурное дыхание, затрясло от кашляющего смеха.

— Пронесло! — сипло вытолкнул я.

Со слоновьим топотом набежали телохраны — было забавно наблюдать, как их озверелые рожи перетягивало улыбками умиления.

Вскочив сам, я помог подняться Синти и, отряхиваясь, слушал доклад здешнего начохра: кто стоит за покушением, неизвестно, но удалось запеленговать «дроновода» — сейчас тот квартал плотно окружен, началась облава…

Видимо, сомнение слишком заметно отразилось на моем лице — и без того раскосые, глаза миссис Даунинг еще больше сузились.

— Майкл, — сказала она сдержанно, — Россия всегда вела в области РЭБ… Знаю, у вас есть системы для отражения и перехвата беспилотников. Мы бы засунули кичливую гордость в… одно место, и купили бы большую партию. Дроны — это такая зараза!

— Насчет «шоппинга» — обращайтесь! — Мой голос звучал всё еще сипло. — Рекомендую «Солярис-Н» или «Палантин». — Умолчав о боевых высокоэнергетических лазерах, я продолжил озабоченным тоном: — Миссис Даунинг, метились не в вас, прицел навели на меня. Возможно, спутали с хозяином кабинета! Уж не Эдуарда ли Эдуардовича заказали?

— Очень даже возможно, товарищ Гарин, — послышался знакомый голос из дверей, старательно выговаривавший русскую речь.

Тискаясь в дверях, вошли сразу двое — директор ФБР и вице-президент. Церемонно приветствуя очкастого Кеннеди-младшего, я крепко пожал руку Чарли Призраку Медведя.

— Здорово, краснокожий брат мой!

Индеец оскалился, раздвигая губы, не привыкшие улыбаться.

— Здорово, бледнолицый! Я, как чувствовал — придержал Эда!

Мы отошли в сторонку.

— Помнишь Аидже? — спросил Чак вполголоса.

— Еще бы! — хмыкнул я. — И врагом был, и другом.

— А мы вчера побывали в резервации, навещали старого шамана Глэйдэйнохче… Сморчок совсем, но выкурил с нами трубку мира. Я боялся, что Кеннеди увернется, ан нет — сидел у костра, торжественный, как вождь! А старикашка — тот еще прохиндей. Глазки хи-итренькие… Говорит, видение ему было — и указал, где искать Аидже… В Мериленде! В отрогах Голубого хребта. Там, дескать, и прятался паранорм…

— И как? — чуток напрягся я. — Нашли?

— Нашли… — кривовато усмехнулся Гоустбир. — Только что оттуда. Не слишком далеко, просто дорога скверная… Пещеру не сразу отыщешь — вход за скалой, со дна долины не увидеть. А поднялись, сразу тропу разглядели. Грот не шибко глубокий, но сухой. Кострище… Высохшие еловые лапы, вроде перины, сверху — одеяло, а на нем — Аидже. Мумия! Что интересно, одеяло заплесневело, и одежда сгнила, а усохшее тело вообще тленом не тронуто. Лежит паранорм, скалится, кожа кости обтянула, жесткая, как фанера… И ничего ее не берет! Главное, там же и лисиц полно, и волки водятся, но в самой пещере — ни одного следа! Мы с Эдвардом вход камнями заложили, глыбы выбрали потяжелее… Не знаю уж, как там насчет души, а мощи пускай упокоятся.

— Правильно, — серьезно кивнул я, глянув на Кеннеди с новым чувством. Похоже, этого человека можно будет уважать… Вообще, интересный клан — всякого люда наплодил, но не дурачья.

— Дамы и господа, — заулыбался вице-президент, живо оглядываясь, — пройдемте в зал по соседству, а то здесь из окна дует!

Посмеиваясь, порой натужно, все переместились в обширный конференц-зал и расселись за огромным круглым столом — в его блестящей полировке отражалась люстра, достойная потолка Большого или Кировского театров.

Директор НАСА явно нервничал, он постоянно поправлял очки, сбивался с мысли, дрожащими пальцами тасуя листки с распечатками.

Сотрудничество наших держав на орбите… Освоение Луны во имя мира и прогресса… Начало космической экспансии человечества…

Упарившись, директор облегченно осел в кресло, а Дорси, наоборот, воздвигся.

— Прессы и телевидения рядом нет, — улыбнулся он, оглядывая собравшихся, — поэтому обойдусь без лишнего пафоса. Предстоящий полет на Марс нельзя назвать совместным — к Красной планете отправится русский корабль, хотя экспедиция и пройдет с нашим участием. Во-первых, мы поставили «Союзкосмосу» наши плазменники — именно они понесут экспериментальный межпланетный корабль «Циолковский» к цели и позволят достигнуть ее всего за пять недель. Во-вторых, штурманом «Циолковского» официально утверждена гражданка США Шарлотта Блэквуд, астронавт и астрофизик… Мистер Гарин?

— Можно сидя! — торопливо вставил Кеннеди.

Я кивнул, укладывая руки на стол, и сцепляя пальцы.

— Старт намечен на июнь месяц. Выведем корабль на ареоцентрическую орбиту, совершим посадку в Долине Маринер. Проработаем на поверхности Марса пять суток. Соберем образцы, добуримся до вечной мерзлоты или как ее там называют планетологи… Конечно, значимых, интересных мест на Марсе полно, но начнем мы с Долины Маринер — если уж искать признаки жизни на Красной планете, то именно там. Вообще же, хочу сказать, что экспедиция на Марс не преследует, как ранее, политических целей. Да, мы поднимем там красный флаг, но и звездно-полосатый рядом воткнем! Кстати, сразу отмечу, что мисс Блэквуд не придется гулять по марсианским просторам — по технической необходимости она останется на орбите вместе с обоими бортинженерами… Надеюсь, она не слишком расстроится! К-хм… То есть, что я хочу сказать? Наши цели — исключительно научного плана. Директор НАСА тут уже говорил о космической экспансии, а ведь экспансия — это прежде всего изучение, разведка. Нами разработана многолетняя программа исследовательских работ, и наши космонавты — надеюсь, что и ваши астронавты! — побывают и в Лабиринте Ночи, и на вулкане Олимп, и в полярных районах Марса, и в районе Хеллас, где обычно начинаются пылевые бури… Впрочем, и эта, самая первая, экспедиция не ограничится одной лишь Долиной Маринер. «Циолковскому» предстоит полет к Церере, а экипажу выпадет шанс посетить сразу два или три места на астероиде. Пока в планах изучение кратера Урвара и горы-криовулкана Ахуна…

Я излагал события близкого будущего слегка вчуже, внимательно рассматривая обращенные ко мне лица — заинтересованные, удивленные, дружелюбные. И гадал, как быстро сегодняшние партнеры могут снова обратиться в вероятного противника. Выходило, что очень даже скоро.

Избыть былую вражду, промыть, выскоблить мозги, загаженные многолетней ложью, извращенными нарративами… Жизни одного поколения явно недостаточно, чтобы очиститься полностью и наработать критическую массу доверия.

Но, как говаривал один высокопоставленный предатель, «процесс пошёл».

Вторник, 22 марта. День

Ново-Щелково, проспект Козырева

«Не Вашингтон!» — подумал я, выезжая к ОНЦ. У нас своя весна — намёты неопрятного серого снега стыли лишь в тени деревьев, а на солнышке чернели оледеневшие сугробы, оплывая влагой. Парному духу земли и терпкому запаху набухающих почек рано еще головы кружить.

Одно лишь озеро радовало глаз зеленой травянистой опушью. Над водной гладью стелился, завивался пар, а на том берегу белела градирня АЭС, похожая на исполинскую чернильницу-невыливайку.

Скоро речка вскроется, и грязные льдины закружат меж берегов, будут толкаться и таять, как зефирки в кофе — бридер в пятьсот мегаватт грел воду, как банная печь.

Народ пока не решался на купание, а вот в клубе аквалангистов уже хохочут, открывая сезон. Некий Ихтиандр, смешно шлепая ластами по колышущимся понтонным мосткам, браво гикнул — и кувыркнулся спиной в воду. Плюс восемнадцать, жить можно!

Выйдя из машины, я зашагал к Центру, оглядываясь на хомо акватикусов. В клубе нынче царствует и правит Антоха, а все мои девчонки, и старые, и малые, целыми днями там пропадают.

«Ну, ты как скажешь… — поморщился я. — Старые!»

Даже Ритка, моя ровесница, выглядит, максимум, на тридцать! Наташка и вовсе тянет на студентку-первокурсницу. Ведьмочка, что с нее взять…

«Малые… — подумалось мне. — Хм…»

Наталишка уже годика два расцветает, затмевая Марину-Сильву, а Лея и вовсе вымахала в настоящую диву. Ноги от ушей — это понятно, так ведь и ростом с меня! И размер груди больше, чем у мамочки.

Роскошная блондинка — голубые глазищи сияют, золотистая грива волос пружинисто покачивается… Прелесть! Вот только глупенькой очаровашкой даже притвориться не может — леденящий интеллект во взгляде Леи заморозит любого приставалу с Ай-Кью ниже ста пятидесяти.

Талия уже беспокоиться начинает — дочечка совсем парнями не интересуется! — а я ее снисходительно успокаиваю: какие еще парни на фоне такого-то папочки…

Вздохнув, я прошагал в гулкое фойе Института Времени, пожимая руку бдительному Рустаму и раскланиваясь со встречными. В кабинет подниматься желания не было, и меня понесло в лабораторию локальных перемещений. Привычного низкого гула ускорителя тахионов не слыхать, но и тихо не было — за тяжелой стальной дверью галдели практиканты с Физфака МГУ.

Тощие, взъерошенные, по моде нестриженные, они с бешеным итальянским темпераментом махали руками, отчего полы не застегнутых халатов реяли куцыми белыми крыльями. Оборону держал один Алёхин, спиной прижимаясь к зеленоватому стеклу хронокамеры.

Худущее, длинношеее создание в круглых очках бушевало, приплясывая перед Антохой, и надсаживаясь:

— Да хоть как можно назвать! Только чем эта ваша хронокамера отличается от машины времени? Да ничем! Ну-у… Не знаю! Если вы говорите, что путешествия во времени возможны, то… Ладно! Допустим! Но тогда… Вероятно, попадая в прошлое, человек способен лишь наблюдать за происходящим, но не вмешиваться⁈ Так ведь? Иначе лавиной пойдут логические противоречия, вроде парадокса дедушки. Ну, вы помните, конечно! Если я вдруг отправлюсь в прошлое и убью своего деда, то не родится моя мама, а в результате и я сам не появлюсь на свет!

Антон спокойно выслушал длинношеего.

— Вы знаете, коллега, — наметил он улыбку, — все эти каузальные страсти совершенно не мешают частицам в микромире путать причины и следствия. Более того, не существует закона природы, который бы устанавливал строгость и направленность причинно-следственных связей. Но это я так, к слову, поскольку витийствовать на эту тему можно долго… Вы что думаете, стены этого научного заведения не тряслись от споров и дискуссий? О-о-о… Но один товарищ положил предел досужей болтовне — кстати, тоже физик, профессор и членкор. Зовут его Игорь Дмитриевич Новиков. Так вот, он еще в восьмидесятых предложил принцип самосогласованности, позже названный постулатом Новикова. Данный постулат утверждает, что любые события в прошлом, связанные с путешественником во времени, неизбежно будут согласованы с уже существующей историей. Другими словами, если что-то произошло в прошлом, это не может быть изменено, а любое вмешательство «попаданца» будет таким, что оно само становится частью уже сложившейся истории, и лишь дополнит её…

— Это касается и бедного дедушки, которого Генка хочет прибить? — ухмыльнулся широкоплечий и узкобедрый студент, похожий на треугольник.

— Именно! — щелкнул Антон мосластыми пальцами. — Согласно принципу согласованности, Генка неизбежно столкнется с обстоятельствами, которые не позволят ему кокнуть деда — оружие может дать осечку… он может передумать… или же Генкины действия, наоборот, приведут к тому, что дедушка встретит будущую жену! Таким образом, петля причинности замыкается, а история остается последовательной. Даже в рамках ОТО Эйнштейна (не говоря уже о асимметричной теории относительности Колмогорова!), допускаются замкнутые временные кривые — окольные, так сказать, пути, по которым объект может вернуться в свое собственное прошлое. А постулат Новикова предлагает логичный способ избежать при этом парадоксов!

Я не выдержал, и похлопал в ладоши. Практиканты дружно повернули свои умные головы, а Антон расплылся в коварной улыбке. Картинно вытянув руку, он представил меня, изображая благоговение:

— Сам Михаил Петрович Гарин!

Я небрежно сделал ручкой пытливой молодежи, и энтузиастов-максималистов вынесло в коридор. Судя по гомону, они продолжали бросаться аргументами, увертываясь от контраргументов.

— Всё это очень хорошо, но… — я расстегнул пиджак и повалился на диванчик.

— Но? — задрал бровь Антон.

Услыхав о ЧП в Вашингтоне, он сдвинул брови, и между ними залегла складочка.

— Вот и думай… — мне уныло вздохнулось. — Киллеры просто ошиблись, приняв меня за Кеннеди, или «мистер Гарин» как раз и был мишенью? А теракт в «Гамме»?

— Постой… — Алёхин нахмурился. — Так вроде ж вычислили заказчика. Этого… м-м… Доку Умарова!

— А вот, кто был организатором, кто как раз и должен был послать СМС на телефон смертницы, неизвестно! — отпасовал я. — Следствие зашло в полный и окончательный тупик: оказалось, что теракт — следствие цепочки квазислучайных событий! Более того, непонятно, откуда, вообще, взялась сама бомбистка. Всё, что о ней известно, это имя — Изабелла!

— Слу-ушайте… — донеслось из коридора. — А может, это козни Гомеостазиса Мироздания?

Я обернулся. Упершись ногами в высокий комингс, в дверях теснились плотный, налитой здоровьем Киврин и вечно сухощавый Корнеев.

— Да ну-у… — затянул разочарованно Антон. — Тогда получается, что гомеостатическое воздействие вступило в противоречие с причинностью, и в любом случае было бы блокировано Мирозданием! Что в итоге и произошло: бомбистку подорвала не случайная СМС с новогодней рассылкой, а целенаправленное воздействие… — В последний момент вспомнив о секретности, агент «Антоний» еле выкрутился: — Одной… э-э… одного человека. Ну, как ни крути, как не верти, а нашей «Альфе» повезло несколько раз подряд! И началось всё вовсе не в семьдесят четвертом, товарищ попаданец, а еще летом тыща девятьсот пятнадцатого, когда Максимилиан Федорович Ивернев намыл в Мургабе «серые кристаллы»! Далее всё пошло по цепочке, в которой каждое последующее событие с вероятностью почти 0,99 вытекало из предыдущих. Я еще не рассчитал окончательно базовую модель событий мира «Альфы», прикидывал только, но даже из чернового варианта видно, что Гомеостазис должен был очень быстро отторгнуть «попаданца», как инородное тело, но что-то в этой сказочке пошло не по сюжету! Предположительно, из-за того, что юный «альфа-Гарин» оказался идеальным реципиентом для сознания старикашки Гарина из «Гаммы»…

— Но-но-но! — выразился я с надменностью старпера.

Витёк хихикнул, а вот Алёхин как будто и не слышал меня — Антоху несло.

— Да! — с жаром воскликнул он. — Юный Мишка не только твоя генетическая, но и ментальная копия — у вас с ним наверняка были идентичные подсознания и идентичные ауры! Уверен! Вот поэтому иммунитет Мироздания и дал поначалу сбой! А когда Гомеостазис все-таки включился, было уже поздно: ты уже успел не только спасти рабби Рехавама и Марину, но и столкнуться с Ритой Сулимой в бассейне. А это поставило Гомеостазис Мироздания перед неразрешимой дилеммой!

— Всё-то ты знаешь… — проворчал я, вспоминая чудное виденье — юную Риту в раздевалке.

«Получается… — туго проворачивались мысли. — Получается, Гомеостазис начал охоту за мной примерно с того дня, когда Рита упросила проводить её до дома, а то там один шпанёнок решил, что она — его невеста…»

Трое коллег сцепились в споре, но я их не слушал, последовательно перебирая бусины на четках логики:

«Как его звали хоть? Вроде, „Бугор“… О-хо-хо… Златые дни весны моей… Проводил, да… Антон прав, когда я „попал“ в себя, меня уберегли наши сходства, а потом… потом было поздно. Во-первых, изменения реальности уже приобрели необратимый характер и все попытки Гомеостазиса уничтожить меня были бессмысленными, а, во-вторых, Рита в тот момент уже чётко определилась, что Миша Гарин будет принадлежать ей ещё до выпускного. Правда, сам я о далеко идущих девичьих планах еще даже не подозревал… Но именно это обстоятельство связывало „руки“ Гомеостазису! Уничтожив „инородное тело“, он сломал бы судьбу Рите, а она должна была стать великой актрисой… Вот Гомеостазис и метался все эти сорок лет, как семиногий баран без мозжечка, а терактом на Манежной он как бы попытался зайти для решения проблемы с другой стороны. Но и тут мы Гомеостазис переиграли! Нашёлся болт с левой резьбой на хитрую гайку…»

Вернувшись из переживаний былого в реал, я прислушался.

— Гомеостазис — не разумная сила, — журчал «Антоний», — и не сверхъестественная, это явление природы. Его надо изучать, по примеру Вечеровского, чтобы затем использовать на благо. Хотя бы… Хотя бы для Гармонизации Мироздания!

«А пуркуа бы и нет? — подумалось мне. — Взять, да и отменить закон природы! Или переписать… Подходящая задача для Человека Всемогущего!»

Суббота, 2 апреля. День

Московская область, Раменское

Израэль Аркадьевич чувствовал себя счастливым вторую неделю подряд. Вообще-то, ощущение маленького счастья редко покидало Изю, просто в последние дни восторг и блаженство переполняли загадочную еврейскую душу. К довольству жизнью, к любви и прочим радостям бытия прибавилась пьянящая свобода — Миха Гарин уговорил-таки зловредного директора Института всемирной истории отпустить на волю старшего научного сотрудника Динавицера.

Макарычу страшно не хотелось расставаться с Изей — кто ж теперь будет писать за него статейки в солидные научные журналы? Однако секретарь ЦК — не тот человек, с которым спорят, тем более, когда пальцы в ботинках поджимаются от трусоватой неловкости.

А вот у Изи исполнилось давнее желание — работать в одной связке с Михой. Оно возникло, наверное, еще в пустыне Негев, на съемках «Видео Иисуса». Динавицера в те дни и ночи словно некий волшебный вихрь подхватывал, занося в страну великих тайн! Что, вообще, можно чувствовать, когда при тебе раскрывается мрачный, но волнующий секрет Вильфрида Дерагази, когда ты держишь в руках те самые «серые камни»!

И вот — сбылось. Гарин пристроил одноклассника на сверхсекретный объект в Раменском — Институт внеземных культур. Именно здесь, в стеклопластовых вакуумных цилиндрах, возлежали мумии страшненьких рептилоидов, а в прозрачных сейфах хранились все артефакты, вплоть до мелких имплантов, выуженных из сублимированных мозгов пришельцев.

И в Динавицере с прежней страстью возгорелась мечта — написать докторскую! Только не мусоля пару черепков, засиженных веками, как мухами! Нет, надо было совершить настоящее открытие! А уж когда Изя дотронулся до выпуклых букв инопланетного алфавита, пальцами поводил по строчкам, то его переполнило великолепное ощущение находки. Он нашел не просто тему для диссера, он обрел цель, придавшую жизни смысл — разгадать внеземные письмена!

Их было немного — тридцать две таблички, большие, с текстами на пару страниц, и маленькие, в половину абзаца. Рептилоиды приваривали их на шестигранные бока энергоблоков, на свои скафандры, на стены лунной базы.

Значки линейного алфавита выглядели простейшими — стоячая палочка, как римская цифра «I», лежачая палочка внизу, лежачая вверху… Как буква «Г», как буква «L»… А руна «+»? Или единственная не угловатая — «О»? Буква «П» вверх перекладиной, и вниз перекладиной, и вообще боком… И что-то похожее на «Т», и тоже в трех положениях. Самой сложной руной выглядел квадратик. Всего девятнадцать рун.

Понятно, что ждать виршей не приходилось. Скорее всего, в табличках крылись некие параметры или скучные увещевания по технике безопасности. Но разве в этом дело?

Дешифровать язык иной цивилизации! И Виталий Лаврентьевич, старенький искатель берестяных грамот, благословил Изю на сей научный подвиг…

— Приехали! — объявил водитель «Икаруса», выключая мотор.

Динавицер мигом подхватился, но по ступенькам электробуса сошел, преисполненный достоинства и невозмутимости.

Впрочем, шалый апрель тут же внес поправку — теплый ветер растрепал солидную прическу кандидата исторических наук, повеяв прелью и тем томным вешним духом, что мутит даже степенное, рафинированное сознание академиков необузданными позывами. И пускай по Интерсети пророчат мокрый снег — это уже не имеет значения. Зиме конец.

Вобрав полную грудь теплого весеннего воздуха, Изя бодро зашагал к КПП, на ходу доставая пропуск. Строго тут у них…

Динавицера сравнили с фото, просветили, сличили отпечатки пальцев… Мигнул лазер, срисовывая сетчатку глаза — и стальная дверь открылась, пропуская на режимный объект.

Щурясь на солнце, Израэль Аркадьевич заулыбался ясному утру и весне, памятью возвращаясь к прерванным мыслям. Если хорошенько подумать, в этом его ощущении счастья кроется компонент, о котором умалчивает и Аля, и он сам…

Когда Соня вышла замуж за Макса Гирина, Изя смутился от нечаянной гордости — вышло так, что они породнились с Гариными! Ведь сватья была Мишкиной сестрой!

«Настька — сватья… — загрустил на секундочку Динавицер. — А сам-то? Дед Изя!»

Впрочем, супруги гордились своим нечаянным родством по-разному. Альбина цепенела от восторга, чувствуя приближенность к знаменитой киноактрисе, а вот Изя ощущал нечто подобное по отношению к Михаилу. Каково слыть родственником нового Эйнштейна?

«Да не-ет… — скривился Израэль. — Причем тут глупое тщеславие?»

Просто с Мишкой интересно! Самую необычную, самую вздыбленную фантастику он раскатывает в плоскость буден!

Бродить по сопредельным пространствам… Переместиться в прошлое… Раскапывать базу пришельцев…

Изя одолел пост внутренней охраны, и сразу двинул к спецсектору, бросив торопливое «здрасьте» в согбенную спину Янина — ученый трудолюбиво корпел над «диском типа 'В-II».

Историк одолел обе двери тамбура, и часто заморгал. Яркий голубоватый свет, падавший с потолка, казался холодным, да тут и в самом деле было не жарко.

Преодолев не избытый детский страх, Динавицер приблизился к цилиндру «саркофага». Огромные, широко раскрытые глаза рептилоида приводили в содрогание, но мурашки по телу сыпанули не оттого.

Изю, в который раз, потрясла неприкрытая простенькая истина, тоскливое понимание мимолетности бытия. Эти мумии — всё, что осталось от разумных существ. Всё, что осталось от их расы. Век цивилизации недолог — тысячи, десятки тысяч лет! Даже если гуманоиды или негуманоиды уцелеют, прикоснувшись к силе атома, и дружно зашагают тернистым путем познания… Долго ли им идти?

Вселенная бесконечна, но не беспредельна в формах материи, пространств и времен. Минует сто или триста веков, и разумные познают все тайны, для них не останется пределов знаний. И что тогда? Медленное угасание? Или вечная нирвана?

Каково быть всемогущими, всеведущими — и не испытывать ровно никаких желаний?

— Ну, мне до этого пока далеко, — проворчал Динавицер. — Хочу, но не могу!

Выведя на экран «Коминтерна-11» чужепланетные тексты, он воровато оглянулся — и кликнул по иконке «Печать».

Тот же день, позже

Москва, проспект Вернадского

Не задержавшись, как Янин, Изя покинул «режимный объект» ровно в пять вечера. Бело-синий «Икарус» довез его до станции метро «Рязанский проспект», а вышел Израэль Аркадьевич на «Юго-Западной». Вот только не пошагал дисциплинированно домой, как велела супруга, метко прозванная Соней «заставлятелем», а отправился в гости, хоть и не был зван…

…Дверь открыл Аркадий Натанович. Седой и малость «схуднувший», он по-прежнему был бодр.

— О-о-о! — весело забасил классик.

— Кто там? — глухо донесся голос Бориса Натановича.

— Наш критик явился!

Шаркая тапками, младший брат ввалился в прихожую.

— Какие лю-юди!

— Оба дома, — Изя пожал протянутые руки. — Это я удачно зашел! Как жизнь? Хорошо? Как женщи́ны?

Похохатывая, хозяева провели гостя в зал, и Динавицер, не размениваясь на предисловия, вытащил из-за пазухи файлик с тощей стопочкой распечаток.

— Вы, Аркадий Натанович, филолог, а это… — Изя шлепнул по листкам. — Тексты из Зоны Посещения. Признаюсь, я совершил серьезный проступок, вынеся их с секретного объекта, но ведь не корысти ради, а во имя науки! Вдруг вы разгадаете, что здесь накалякали братья по разуму?

— Израэль Аркадьевич! — укоризненно забасил писатель. — Что я вам, новый Шампольон?

— Нет! — с театральной пылкостью воскликнул Динавицер. — Новый Кнорозов! Я уже выпросил у Михи… э-э… у Михаила Петровича нейрокомпьютер «Ольхон». И приволоку его сюда, к вам, вместе с главным конструктором! Он всё покажет, всему обучит… Вы ему только книжку свою подпишите — и увидите высшую степень развития гомо сапиенса, «полностью удовлетворенного человека»!

Аркадий Натанович густо захохотал.

— Борька! Гляди, как проявляется богоизбранность — в хитроумии! Ладно, волоките… Обоих! Хоть гляну, в чём там Gel-Crystal inside…

Тот же день, позже

«Гамма»

ФРГ, Пенемюнде

Багров вырулил к берегу и, кряхтя, вылез из-за руля. Сырой ветер ударил наотмашь, обдавая миллиардера йодистым запахом и вонью гнивших водорослей. Балтийское море недовольно ворочало волны цвета темного бутылочного стекла, и с шумом, словно в сильнейшем раздражении, накатывалось на берег, дошвыривая грязную пену до сухой травы, проросшей на мелких дюнах.

Данила довольно крякнул, вдыхая «полезную» соль и слушая тоскливый крик чайки. Хорошо!

Долго же он искал удобное место, пока не вспомнил, как однажды заехал в Померанию, отдохнуть после долгих и нудных переговоров с немцами. Тогда, правда, стояло лето, и море было куда ласковей — подкатывалось к босым ногам, словно ластясь. А от сосен налетал бесподобный смолистый дух, и быстроглазые девчонки впитывали солнце, валяясь на мелком песочке…

«Ничего, Данила-мастер, — усмехнулся Багров, — будет еще время, пропишу тебе курс чувственных удовольствий!»

Буйный морской воздух словно выдул из легких табачный дым и офисную пыль. Взбодрившись, Данил Ильич вернулся к кемперу и сел за руль. Да, это самое подходящее место! И Европа, и пустынно.

С тех пор, как фон Браун запускал отсюда свои «Фау», в Пенемюнде мало что изменилось. Та же тишь, те же безлюдные пространства. Головастых физиков Ерошина здесь ничего не будет отвлекать! Пускай спокойно и вдумчиво, с немецкой педантичностью собирают альфа-ретранслятор. Пускай спорят, пускай творят, выдумывают, пробуют! Никто им не помешает!

А вот здесь…

Минуя Хауптштрассе, Багров подъехал к бывшей базе Фольксмарине, и притормозил. Идеальное место! Здесь когда-то базировались гэдээровские сторожевики и торпедные катера, но базу не развалили, всё сохранили в целости.

Данила фыркнул. Даже выходить не надо! Всё и так видно.

«Вон тот огромный ангар займем под склад, там же начнем монтаж, — он деловито шарил глазами по брошенной ВМБ. — А вон в том здании рядом можно и прописаться… Обставим, как надо, и заживем. А потом… В „Альфу“! Нелегально, хе-хе…»

Улыбаясь, Багров выудил телефон.

— Алло! Давид? Гутен таг! Собирай ребят, я нашел нужное место! Да, да… Всё, как ты просил! Что? Пенемюнде! Да, да, то самое! В Померании, ага… До Вольгаста автобусом доберетесь. Позвоните, я за вами заеду — кемпер большой, места хватит… Давайте! А я пока с местными перетолкую… В аренду возьму или куплю… Ладно, разберемся! Давай…

Данил Ильич крякнул от избытка чувств, и шлепнул ладонями по баранке. Туманная, расплывчатая мечта как будто осаживалась на землю, теряя сказочный флёр, зато обретая вечные, четкие черты, застывая былью.

«Вот так-то, Наталья Павловна!» — победно усмехнулся Багров.

Глава 5

Вторник, 12 апреля. День

Московская область, Звездный городок

Шарлотта Блэквуд за пару лет командировок-стажировок-тренировок давно стала своей в Звездном. Обжилась, а по-русски говорила почти без акцента.

Разумеется, красивая и смелая, она привлекала внимание и космонавтов, и тех астронавтов, кому выпало практиковаться перед полетом на «Салют-8» или на «Урановую Голконду».

Слабым мужчинам в космосе делать было нечего, и те, кто прошел самые изощренные «квесты» Центра подготовки, кто уверился в своих силах, не зря причисляли себя к настоящим «альфам». Вот только не все из них осознавали, что сблизиться с такой женщиной, как мисс Блэквуд — тоже испытание. Что надо было, знакомясь с очаровательной блондинкой, не на грудь её пялиться — безусловно, выдающуюся в обоих смыслах! — а заглянуть вглубь прозрачных зеленых глаз. И обнаружить в них иронию и властное превосходство…

Брутальные «альфы», привыкшие к легким победам, разочарованно отступали, и постепенно Шарлотту как будто замкнул в себе некий магический круг, очертивший границу её личного пространства.

Пустого пространства…

Общение с мужчинами по работе? От этого лучшему астронавигатору НАСА было ни жарко, ни холодно. А вернешься домой, в тишину и пустоту, и хоть в три пледа закутайся, душу не согреешь. А так порой хочется тепла! Просто невыносимо…

Женщина усмехнулась. Когда тебе под сорок, одиночество пугает. Она замедлила шаг и пожала плечами, словно отвечая своему настроению.

И стоит ли тогда спешить домой? Тем более, что сегодня праздник — День космонавтики!

Ровно пятьдесят лет минуло со старта Гагарина, вот только отметить это великое событие, как следует, не удастся — в Звездном не держат баров.

«Ну, и ладно», — подумала Блэквуд, сворачивая к кафе «Звездочка».

Заведение общепита занимало весь цоколь старой, но опрятной пятиэтажки гагаринских времен, и внутри всё дышало той, почти ушедшей романтикой — ряд квадратных колонн сверкал облицовкой из стеклянных шариков, а ближнюю стену покрывала яркая глянцевая мозаика — ракеты, кометы, фигура в скафандре, окольцованный Сатурн и россыпь звезд.

Вертлявая девчонка-официантка обслужила мигом, выставив креманку с мороженым и чашечку «капучино».

«Одно только удовольствие и осталось, — кривовато усмехнулась Шарлотта, — вкусно поесть!»

— Вы позволите? — послышался вежливый голос.

Женщина подняла глаза и на секунду оторопела. Дежа-вю?

Вальяжный мужчина, испрашивавший у нее разрешения, удивительно походил на давнюю ее любовь, Пита «Мэверика» Митчелла — и внешне, и манерами. Услужливая память перенесла Шарлотту на годы и годы в прошлое…

…Бар в офицерском клубе гудел от болтовни и смеха. Лопасти вентиляторов под потолком миксовали соленый дух близкого океана с запахом виски и сигаретного дыма. Сиеста.

Пилот-инструктор Блэквуд скучала за столиком, крутя за тонкую ножку полупустой бокал. Публика была ей знакома — летчики, лощеные и нагловатые, флиртовали на грани дозволенного — «кадрили» подружек на ночь, а девушки, восхищенно хлопавшие накрашенными ресницами, ждали признаний — и предложений на всю жизнь.

Шарлотта снова покосилась в угол, отделенный барной стойкой. Там стоял лейтенант Митчелл, окрещённый «Мэвериком».

Ковбои так прозывали не клейменных бычков — норовистых, державшихся от стада наособицу…

Блэквуд слегка напряглась — Митчелл приблизился и сел за ее столик.

— Знаете, — его мягкий голос обволакивал, — мне сказали, что я должен произвести впечатление на самую красивую женщину в баре…

Изучающий взгляд Шарлотты блеснул интересом.

— И что же вы придумали? — вскинула она бровь.

Мэверик ухмыльнулся, и пружинисто встал.

— Гус! Пора!

Скалившийся напарник подскочил, и они дуэтом, нестройно, но звучно завели старый хит:

You’ve that lost loving feeling,

Oh, that loving feeling,

You’ve that lost loving feeling,

Now it’s gone, gone, gone! Whoa - oh !..

Народ в баре хохотал и аплодировал, подпевая хором, а Блэквуд только головой качала, не зная, как же ей поступить — рассмеяться со всеми вместе, или уйти?

Допев, Митчелл снова оказался рядом, и Шарлотта скрестила руки на груди, словно защищаясь и отстраняясь от неизбежного.

— Это всегда срабатывает? — поинтересовалась она.

— Как правило, да! — Мэверик расплылся в самой обаятельной из своих улыбок.

Женщина допила вино, глядя на Питера поверх бокала.

— Вам повезло, лейтенант, — молвила она, вставая и шагая к выходу. — Сегодня — исключение…

…Вернувшись в настоящее, Шарлотта сказала, удерживая улыбку:

— Присаживайтесь.

Вальяжный брюнет поклонился, и сел напротив.

— Звездный городок, по сути — маленький поселок, тут все на виду, — проговорила женщина, изображая вежливую рассеянность. — Но вас я раньше не встречала. Вы новенький?

— Старенький! — засмеялся ее визави. — Наверное, целый год тренируюсь по ускоренной программе — и прикладываю все свои силёнки! Очень хочется попасть на борт «Циолковского», в экспедицию.

— Вы космонавт? — сдвинула брови Блэквуд.

— Я астрофизик. — В мужском голосе зазвучала бархатистая хрипотца. — Меня зовут Пётр, Пётр Бельский. Мне сказали, что вы — лучший астронавигатор, и пришли в космонавтику… то есть, в астронавтику, из морской авиации…

«Пётр… — мелькнуло у женщины. — Питер! Пит…»

— Был такой факт в моей биографии, — скупо улыбнулась она. — Но в проект «Аэлита» я попала еще и по другой причине — у меня за душой диплом магистра астрофизики из Беркли.

— О-о! — обрадовался Бельский. — Так мы коллеги! Очень приятно. Правда!

— Верю! — развеселилась Блэквуд, ощущая искренность и радуясь своему открытию.

— Мне, вообще, везет в науке… — доверительно сказал Пётр, благодарно кивая официантке за поданный кофе. — Начать хотя бы с того, что я два года работал с Николаем Александровичем Козыревым…

— С самим Козыревым⁈ — восхищенно ахнула Шарлотта.

— Да-а! — мигом возгордился Бельский. — Правда, академики тогда отвергли его причинную механику, и он еле устроился консультантом… Но какие, все-таки, шикарные идеи Николай Александрович выдавал… — Он покачал головой. — Щедро, не жадничая! Наверное, я от него заразился этой вот вольностью мысли, когда не молишься авторитетам! — На его губах заиграла совершенно мальчишеская улыбка. — Знаете, я еще в восьмидесятых выдвинул гипотезу о существовании метеоритно-пылевого «марсианского кольца». Оно очень тонкое и рыхлое, но от этого не менее опасное — сколько автоматических межпланетных станций это чертово кольцо уже сгубило! С Земли это образование не разглядеть, и я предложил серию экспериментов по его локализации. Вот, поэтому меня и включили в состав экспедиции на Марс… — Длинно вздохнув, он торопливо хлебнул остывший кофе. Отставил чашку и сжал пальцы в кулак. — Утвердили бы еще… Вас-то обязательно утвердят, где они еще найдут такого симпатичного астронавигатора!

— Может, на «ты»? — сладко улыбнулась Блэквуд.

— С радостью! — воспрял Бельский.

Узкая женская ладонь ласково накрыла сжатый кулак.

— Зови меня Шарли…

Четверг, 9 июня. Позднее утро

Москва, Кремль

На заседаниях Политбюро я всегда оказывался ближе всех к столу президента, но не потому, что был в фаворе. Просто мне так удобнее — сидеть с краю. Терпеть не могу, когда зажимают с обеих сторон, а для того, чтобы сесть, чтобы встроиться между чьих-то боков, надо мелкими толчками придвигать стул… Меня это подбешивает.

Облокотившись на длинный стол, по обычаю застеленный зеленой скатертью, я сплел пальцы и уткнулся в них, пряча улыбку.

Генерал-лейтенант Лебедь, выйдя в президенты СССР, не утратил своеобычного грубоватого юмора, да и выглядел он как-то… не по-офицерски, что ли, больше смахивая на старшину из отдаленного гарнизона. Правда, штатский костюм сидел на нем, как влитой — выправка чувствовалась.

Ну, как однажды выразился сам Александр Иванович: «Мужчина должен быть чуть-чуть симпатичнее обезьяны, и не смазливостью лица определяется его истинное достоинство».

Ноу комментс.

— Все собрались? — президент исподлобья оглядел присутствующих. — Ну, поехали… Время, как деньги, его беречь надо. Товарищ Талызин, вам слово… Сидите.

Председатель Совета Министров, дернувшись было встать, кивнул и торопливо перебрал бумаги.

— Тут Минэнерго отрапортовало… — пробормотал он. — К-хм… Нужно спасибо сказать тем, первым, кто наладил добычу урана и трансуранидов на Луне — мы теперь на тысячи лет обеспечены относительно дешевым ядерным горючим… — Он неуверенно покрутил головой и глянул на Лукашенко, отвечавшего за сельское хозяйство, энергетику и развитие регионов. — Александр Григорьевич… Может быть, вы… К-хм… проинформируете нас по части АЭС?

Усатый и строгий «бульбаш» с готовностью кивнул, и зачитал с листа с отчетливым белорусским выговором:

— Так… За тринадцатую и четырнадцатую пятилетки, и за четыре года пятнадцатой пятилетки мы ввели в строй около пятидесяти средних АЭС, типа 500-мегаваттного бридера в Минске или в Ново-Щёлкове, а также более двадцати атомных электростанций мощностью от четырех до пяти гигаватт каждая. Это Крымская, Татарская, Башкирская, Костромская, Южно-Уральская, Азербайджанская, Грузинская, Армянская, Дальневосточная, Краснодарская, Приморская, Чигиринская… — Лукашенко смущенно запыхтел: — Ну, раз уж начал, закончу… Э-э… Воронежская, Горьковская, Одесская, Харьковская, Архангельская, Витебская, Волгоградская, Ивановская, Могилёвская и… И всё.

— Не расстраивайтесь, Александр Григорьевич, — проворчал Лебедь, — построим ещё.

По кабинету прошелестели смешки, а сам Лукашенко серьезно покивал, и напряг плечи, словно принимая груз ответственности.

— Да, конечно, — подхватил Талызин президентский посыл. — Строительство идёт по всей стране, близится сдача Прибалтийской и Аркалыкской АЭС. К-хм… Выношу на согласование следующий крупный проект — «Территориальное перераспределение части свободного стока рек Оби и Иртыша». — Отодвинув бумаги, он сложил руки, наваливаясь на столешницу и чуть сутулясь. — Долгие годы его разрабатывали, рассматривали — и откладывали. Снова доставали — и снова отказывали проекту в реализации. То дорого, то крикуны пугают экологической катастрофой… Что ж, мы и сами больше года мусолили проект в различных комиссиях, выносили на обсуждения, но дальше волокитить нельзя, товарищи — и Казахстанская АССР, и вся Средняя Азия страдают от острейшего водного дефицита, а ведь проектом предполагается направить с севера на юг всего шесть процентов стока Оби! Это двадцать пять миллиардов кубометров чистой воды, которые пока бесцельно сливаются в Северный Ледовитый океан! К-хм… В основе проекта — строительство Обь-Каспийского канала длиной две с половиной тысячи километров, шириной двести и глубиной — шестнадцать метров. Его прокопают от Оби, чуть севернее Ханты-Мансийска — и до самого Ургенча! Прошу согласовать, товарищи…

Президент по-медвежьи развернулся ко мне.

— Ваше мнение, Михаил Петрович?

— Проект давно назрел и перезрел, товарищи, — спокойно ответил я. — Работа предстоит большая, очень большая, но она действительно необходима. Лишь добавлю к сказанному, что Обь-Каспийский канал будет судоходным на всем протяжении, а это тоже плюс.

Лебедь кивнул.

— Ставлю на голосование. Кто за стройку? Кто против? Воздержался? Единогласно. Михаил Петрович, у вас, по-моему, тоже есть сообщение?

— Да, — улыбнулся я. — Газеты еще не вышли, так что узнаете первыми, товарищи… Сегодня утром, в семь часов по московскому времени, с опорной орбиты стартовал к Марсу экспериментальный межпланетный корабль «Циолковский». Пару слов о самом «Циолковском»… Это корабль новой серии. Можно сказать, ТМК второго поколения, вобравший в себя все достоинства кораблей типа «Заря», и умноживший их. «Циолковский» состоит из двух частей, двух блоков, каждый весом в семьдесят пять тонн. В хвостовой части находится ядерная энергетическая установка, баки с рабочим телом и два магнитоплазменных двигателя конструкции Чанг-Диаса с изменяемым удельным импульсом. А носовая часть… — Я помог себе руками. — Она как бы из двух секций — орбитального корабля и посадочного модуля. ОК собран по вертикальному принципу, как бы в семь этажей. Снизу вверх — агрегатный отсек, рабочий, лабораторный, биотехнический, жилой, салон и рубка. Экипаж, как на подбор. Павел Почтарь — командир корабля и пилот, Римантас Станкявичюс — бортинженер и 2-й пилот, Пётр Бельский — 2-й бортинженер и астрофизик, Шарлотта Блэквуд — штурман-астронавигатор, Андрей Строгов — биолог и врач, Александр Бирский — планетолог. Согласно плану полета, «Циолковский» достигнет Марса во второй половине июля. Почтарь, Бирский и Строгов высадятся на поверхность планеты, в районе Долины Маринер, где пробудут пять суток. Орбитальная команда тем временем посадит беспилотный зонд на Фобос, отберет пробы грунта, затем выведет на эллиптическую орбиту еще один аппарат. Согласно проекту «Икарус», он должен будет сесть на астероид Икар, когда тот через пару лет сблизится с Марсом. А на седьмые сутки «Циолковский» отправится к Церере…

Излагая, я поглядывал на членов Политбюро. Генерал-полковник Чиркин, министр обороны, сдержанно кивал, внимая. Лукашенко, товарищ весьма «приземленный», смотрел на меня с легким сомнением — дескать, а туда ли мы вкладываем народные средства? Не лучше ли, вместо неба, землю финансировать?

Путин слушал спокойно, даже меланхолично, а бородатый Рамзан Кадыров в мундире главы МВД хитро улыбался. Старенький, сгорбленный Машеров, председатель партии, задумчиво смотрел в стол, теребя в пальцах мятый листок.

«Сдал Пётр Миронович, сдал…» — мелькнуло у меня в голове.

— У вас всё, Михаил Петрович? — благодушно осведомился Лебедь.

— Так точно, — улыбнулся я.

— Ну, что ж… На Луну мы опоздали, зато на Марсе будем первыми! Товарищ Квицинский, вам слово.

Министр иностранных дел торопливо ответил, поправляя очки:

— Доложит товарищ Лавров!

Сергей Викторович поднялся с диванчика, где, одинаково сутулясь, водили пальцем по экранам планшетов кандидаты в члены Политбюро, и заговорил глуховатым голосом, поглядывая в свои записи:

— Вчера в Берлине закончился, можно сказать, последний, решающий саммит, в рамках которого встречались переговорщики ФРГ и ГДР. Как они сами выражаются — «весси» и «осси». Команду «весси» возглавляли Оскар Лафонтен и Сара Вагенкнехт, а «осси» — Вернер Эберляйн и Грегор Гизи. Переговоры, в общем и целом, завершились на позитивной ноте — Договор о создании единого государства от две тысячи девятого года полностью согласован. В том числе и наиболее острые моменты, которые касались вопросов собственности. В новой редакции Договора указан переходный период, сроком двадцать лет, в течение которого крупные предприятия частного сектора, такие, как «Рейнметалл», «Сименс» или «Даймлер», будут деприватизированы, и на них распространится обычная практика СЭВ… Кстати, хочу отметить один момент. Развал НАТО в середине «нулевых» стал для многих жителей ФРГ тяжелым стрессом — «весси» ощутили себя беззащитными. Поэтому сорок процентов западных немцев, голосовавших на референдуме за единый Германский Союз, объясняли это просто — так они окажутся под защитой Организации Варшавского Договора! Конечно, остаются недовольные, но их протесты носят, скорее, эмоциональный и, без всякого сомнения, контрпродуктивный характер. По сообщениям из Берлина и Бонна, встреча председателя Госсовета Эгона Кренца и канцлера Герхарда Шрёдера может произойти уже в этом месяце. Согласно Договору, новое Союзное Собрание… Unionsversammlung… будет состоять из Бундестага и Госсовета. Первый избирается примерно, как и нынешний Бундестаг — пятьдесят на пятьдесят по округам и партспискам, а вот Госсовет станет чем-то вроде американского Сената — по два советника от федеральной земли, всего сорок госсоветников. Президента изберут напрямую. Таких полномочий, как в Штатах или в СССР, он не получит, но и соломенным чучелом… извините за выражение… как нынешний бундеспрезидент в ФРГ, тоже не будет.

Члены Политбюро тихонько зашумели, пересмеиваясь, а Путин, очень внимательно прислушивавшийся к Лаврову, мягко улыбнулся.

— Как только обе высокие стороны подпишут Договор, — с чувством сказал Сергей Викторович, — разделенная Германия снова обретет единство, а осенью пройдут выборы в новый Бундестаг.

— Ну, дадут «осси» жизни буржуям! — ухмыльнулся президент, и навалился на стол. — Пётр Миронови-ич…

Машеров вздрогнул, выплывая из неведомых далей, и объявил дребезжащим голосом:

— Товарищи! Прошу отнестись серьезно и ответственно к тому, что я скажу… — он шлепнул по красной кожаной папке, и проговорил со смешной торжественностью: — Нам необходимо решить важнейший кадровый вопрос — о досрочных выборах Президента СССР в связи с переходом товарища Лебедя на должность Генерального секретаря ЦК КПСС!

И заседание, совсем недавно спокойное, как застойная вода в пруду, мигом всколыхнулось и забурлило. Пошли разговоры, быстро доходя до перепалок. Две основные группы влияния в партии — «хозяйственники» и «силовики» — сцепились, доказывая, кто из них больше любезен народу.

— Товарищи! — выпрямился Машеров. — Предлагаю утвердить кандидатом в президенты СССР товарища Лукашенко Александра Григорьевича!

Усатый и строгий «хозяйственник» скромно опустил глаза. Я улыбнулся и встал.

— Товарищи! Предлагаю утвердить кандидатом в президенты СССР товарища Путина Владимира Владимировича.

О, наконец-то я вывел из равновесия нашего «Темнейшего»! Путин с изумлением глянул на меня, но сдержался и медленно кивнул.

«Вот и ладушки…»

Мне, в общем-то, удавалось дистанцироваться и от «силовиков», и от «хозяйственников», но я до сих пор находился под впечатлением того, как Владимир Владимирович повёл себя в момент «январского кризиса на Манежной». Его фраза, что такой ответственности еще не взваливал на себя никто из смертных, была как бы решающей в моем выборе.

Я просто прикинул, что если в октябре восемнадцатого именно Путин будет занимать высший государственный пост, то «хронодиверсию» мы проведем наилучшим образом. А вот если Лукашенко… Это сразу прибавит неопределённости.

Кто знает, как тот воспримет всю эту «попаданческую» историю, словно изъятую из модного романа, а посвятить его во все тонкости пришлось бы. И что?

Вдруг Батька фыркнет и скажет, как в своё время профессор Григорьев, что всё это чушь и он в фантастику не верит? Разумеется, у меня найдутся козыри в рукаве, чтобы его переубедить, но это всё не то! Короче говоря, я поставил на Путина.

«Ставки сделаны, ставок больше нет…»

— Хорошо! — обычным голосом сказал Лебедь, и прикрикнул: — Тише, товарищи! Тише! Обе кандидатуры мы обсудим и утвердим, а кто из них займет мое место, узнаем осенью. Как народ решит, так и будет! Все свободны…

Суббота, 9 июля. Утро

Ленинградская область, Орехово-Северное

Лею смущало гостеприимство Светланы Евгеньевны, хотя Сосницкая сама привела ее к себе домой: «Никаких гостиниц! Ночуешь у меня — никаких разговоров!» Наверное, поэтому Лея и сбивалась постоянно…

С детства-то привыкла всех по имени звать, даже бабушек, но невольное почтение перед научной руководительницей удерживало. Все-таки, Светлана уже год, как директор Института Мозга. Величина!

Правда, сама Сосницкая обижалась, стоило Лее обратиться к ней по имени-отчеству. Незачем, мол, о старости напоминать.

Гарина покосилась на научрука. Тоже мне, старушка нашлась…

Кожа гладкая — ни единой морщинки, и груди упругие, как у девушки!

«Это всё папулечка мой! — подумала Лея с ласковой гордостью. — Целый месяц, считай, пока паралич лечил, и спину ей гладил… в смысле — массировал… и попу, и ноги… Уйму Силы вбухал! А она — возраст, возраст…»

— Еще немного… — пыхтела Светлана Евгеньевна, волоча огромную сумку к Финляндскому вокзалу. — Минут пятнадцать до электрички. Успеваем… Вельми понеже…

— Давайте… — вырвалось у Леи. — Давай, помогу!

— Не-не-не! — воспротивилась Сосницкая, мотая головой. — Я тебя и так нагрузила!

— А что у вас там?

— Занавески! — рассмеялась Светлана. — Шторы всякие… Я их со всей дачи поснимала, отстирала дома, выгладила… Сегодня повесим!

Окунувшись в вокзальные гул и суету, они выбрались на перрон. «Ласточка» как раз подкатывала, и толпа дачников заволновалась, подхватывая сумки, рюкзаки, саженцы, тяпки…

Именно сейчас, собранные в дорогу, Лея со «Светой» выглядели, как ровесницы — обе в потертых джинсах и беленьких футболках, на ногах — чешские кроссовки. Ни студентка 4-го курса, ни ее научная руководительница бюстгальтерами не пользовались, поэтому накинули ветровки, чтобы не дразнить особей мужеска полу.

Лея первой ворвалась в вагон, с ходу занимая мягкое сиденье. Светлана плюхнулась рядом.

— Уф-ф! — выдохнула она, и жизнерадостно заговорила: — Сколько раз обещала на права выучиться, и всё некогда! Юран опять в загранке, а машина стоит, бедная, не юзанная!

Электричка тронулась, и покатила, выстукивая колесами извечную мелодию пути. Во взгляде Сосницкой плыла поволока.

— Свет… — осторожно заговорила Гарина. — Можно тебя спросить?

— Ну, конечно! — удивилась научрук.

— Скажи… А ты… влюблялась в моего папу?

— Влюблялась ли?.. — задумчиво усмехнулась Светлана. — Да, можно сказать и так… И не я одна! Твой папа был красавчик, но… Не как все эти смазливые пупсики, за которыми девицы волочатся, а настоящий! Знаешь… — ее взгляд расфокусировался. — Иногда мне та давняя школьная любовь представляется всего лишь приятным воспоминанием… А потом вдруг ка-ак нахлынет! И я понимаю, что никуда ничего не делось, как любила, так и люблю. Даже тот ужас с бипарезом перекрывается иллюзией близости! Кошмар помаленьку пропадал, надежда росла, и я… да, действительно, с трепетом ждала Мишиного прихода, и касаний его рук, а они у него такие нежные! Житие мое… — вздохнула она. — Говорят, так со всеми происходит — в паре любит кто-то один… А взаимная любовь или выдумка, или редкость. Вон, Юрик мой… Он действительно любит! А я позволяю ему любить меня… Только ты папе не говори!

— Да ты что! — округлила глаза Лея. — Конечно! Ой, дай, я сумку уберу, а то ногам места нет…

— Лея, она тяжелая! — всполошилась Сосницкая.

— Да ладно…

Гарина закинула обе сумки на полку, ловя заинтересованные взгляды, и уселась, принудив себя не поправлять волосы. А, чтобы отвлечься от назойливых мыслей, она изобразила живой интерес к садоводству и огородничеству:

— А где у вас дача хоть?

— О-о! Далеко еще! — реально оживилась Светлана Евгеньевна. — Аж в Приозерском районе! Станция называется без изысков — «69-й км», а дачный кооператив — «Свердловец». Там как… Мне самой объяснили — до шестьдесят первого года на Васильевском острове было два района: Свердловский и Василеостровский. Граница между ними проходила по 12-й и 13-й линиям, и по речке Смоленке. Потом район упразднили, а дачный кооператив так и остался… — Она расстегнула ветровку. — Да я давно мечтала о даче. Так хотелось иногда вырваться за город, на природу, на свежий воздух! Нет, мы, бывало, выезжали в субботу на пикник, но это всё не то… А тут знакомые подсказали — продается дача! Подержанная, но в ХТС, как Юрка выражается — дом основательный такой, бревенчатый, с мансардой и застекленной верандой. Сосны вокруг, озеро… Ну, мы съездили, посмотрели — лепота! Дача раньше принадлежала известной скрипачке, в восьмидесятых она не вернулась с гастролей в Штатах… А дом нам ее бывший муж продал, бухгалтер Красносельского райкома. Знаешь, я такая довольная! Как же там спится… О-о… А, главное, ты моментом отвлекаешься от всех проблем, сбрасываешь все заботы, весь негатив! Надо же и печь затопить, и самовар поставить… Юрка рыбку ловит на уху… Красота!

Электричка задержалась у станции «Девяткино», подхватив очередную партию любителей природы, и покатила мимо высоток Мурина.

— Господи, я с этой дачей ношусь, как дурак с писаной торбой… — смутилась Светлана. — Мы же хотели о твоем будущем поговорить! Гони ты этого научрука!

— Ни за что! — хихикнула Лея.

Улыбаясь, Сосницкая погрозила ей пальцем и энергично заговорила:

— Итак! Что у тебя на ближайшие два-три года, какая жизнь?

Фактически ты уже завершила работу по биохимическому аспекту метакортикальной аномалии. Осталось только написать саму кандидатскую — и через полгода выйти на защиту, но тебе ещё года два до диплома врача… В принципе, можно этот срок сократить до года, но тогда тебе придётся поднапрячься и сдать за это время все оставшиеся предметы. После этого сразу диплом и, выждав для приличия три месяца — защита кандидатской! В общем-то, в истории СССР были прецеденты присвоения учёных степеней и до диплома о высшем образовании, но коллеги могут меня неправильно понять — я пока ещё всего лишь доктор Сосницкая, а не академик Бехтерева…

— М-м… Ты еще говорила что-то про ординатуру… — робко напомнила Лея.

— Да! Мало защитить кандидатскую! — сказала научрук с напором. — Для того, чтобы стать полноценным психотерапевтом, тебе нужно обязательно пройти клиническую ординатуру — это не аспирантура, а как бы дополнительная профессиональная квалификация для выпускников медвузов. Пройдешь ординатуру в одной из профильных клиник — и в дополнение к диплому о высшем медицинском тебе выдадут еще один диплом, дающий право на самостоятельную врачебную деятельность. Хм… Я еще посоветуюсь кое с кем, но… думаю, лучшим местом для тебя будет институт Сербского.

— Я готова! — храбро заявила Гарина.

* * *

Таких дачных поселков, как Орехово-Северное, хватало по всему Карельскому перешейку — мачтовые сосны, гибкими хлыстами качающиеся под ветром, да трепещущие осинники, дивное озерцо Тюкля-ярви в обрывистых песчаных берегах, скромные дачи вразброс… Хоть и не те летние домики-курятники, что лепились на шести сотках, но и «кулацких» теремов, заполонивших пригороды «Гаммы», тоже не видать.

— Я смотрю, тут картошку не садят! — крикнула Лея, перекладывая тяжелую сумку, оттягивавшую руку.

— Не-не-не! — засмеялась Светлана. — Все летние каникулы на даче — хватит с меня! Ну, самые упрямые и тут сажают, да окучивают, только всё без толку — почвы на Карельском хилые и бесплодные. Тонкий слой дёрна с подзолом, а глубже — песок и камни на выбор, от катышка до валуна. Это нам так ледник наследил! Люди сюда отдыхать приезжают, а не на грядках горбатиться… Зато народ тут подобрался интереснейший! Вон, хоть нашу соседку взять, Самсоновну — вылитая старорежимная петербурженка! Колоритная, такая, ухоженная… Ей только лорнета не хватает для полного вхождения в образ! Вот, честно, импозантная старушенция. И кровей благородных: дед и отец у Галины Самсоновны — лютеране, из остзейских баронов, умерли в блокаду. А сама при этом — убежденная коммунистка, член КПСС с черте-какого лохматого года! И эта тётечка с окончания Техноложки и до самой пенсии заведовала лабораторией биофизики в ГИПХе — слышала про такую контору?

— Ого! — уважительно протянула Лея. — Серьезная тётечка…

— Еще какая! — Светлана перехватила сумку, и теперь клонилась влево. — Она частенько заходит к нам «на кофу», и всякий раз рассказывает много интересного про свою работу — понятно, из того, о чем можно рассказывать… Кандидатскую Самсоновна защитила на тему «Строение ароматических N-нитрозаминов». О чем её докторская, не знаю, она была «под грифом», но что-то, там, про метаболизм синтетических аналогов медиаторов в головном мозге. Докториня полунамеками дала понять, что основной тематикой ее лаборатории являлась психомиметическая химия. Что-то вроде ЛСД-25, только в виде летучих жидкостей или аэрозолей, вызывающих у солдат противника временное помешательство…

— Галина Самсоновна?.. А фамилия у нее какая?

— Салямонис! Я как-то заходила к ней на дачу… — Сосницкая качнула сумкой. — Всё уставлено стеллажами с неимоверным количеством трудов по органической химии и фармакологии, в основном, на немецком языке — она владеет им в совершенстве. А в кумирах у старой химички — Эмиль Фишер. Самсоновна утверждает, что именно он является отцом органического синтеза. Ну, судя по количеству его работ и Нобелевской премии, так оно и было… Пришли!

Дунув на выбившуюся прядь, Лея оглядела большой дом в окружении сосен, обшитый вагонкой и подновленный голубой краской. Старый шифер цвета осиного гнезда как будто вздувался под натиском мансарды, а веранда в мелкую расстекловку так и манила — посидеть вечерком за самоваром или перекинуться в картишки…

— Слу-ушайте… — протянула девушка. — А мне здесь нравится!

— А я что говорила! — возрадовалась Светлана. — Пошли в дом. Поэксплуатирую тебя! Быстренько всё развесим, затопим печечку… Картошки наварим… И с селедочкой!

— С лучком… — заурчала девушка. — С чернушечкой…

Научрук и студентка расхохотались, придя к сердечному согласию.

* * *

Старенькие часики с осипшей кукушкой не отмахали маятником и половину пятого, а все окна успели нарядиться в чистые занавесочки. Вымытые полы сохли, а печка остывала помаленьку, изгнав сырость из пятистенка.

Лея блаженствовала, побив свой же рекорд — слопав половину жирненькой, мясистой селёдины, да с разваристой, искрящейся на отломе картошечкой… Воистину, самая простая еда — самая вкусная!

Девушка улыбнулась, лишь теперь прочувствовав, что сбросила напряг учебы. Сессия сдана — свобода до самой осени! А совсем скоро — день рождения… Ну, не счастье ли?

Светлана уже зазвала ее на «днюху» сюда, на дачу. Дяди Юры еще долго не будет, вот и хорошо! Зато могут Максим с Соней подтянуться…

«Но первой приглашу Наталишку!» — мягко улыбнулась Лея.

Благостно вздохнув, она встала и потянулась, прошлась босиком по мягким дорожкам, вязанным из лоскутков. Хорошо!

В отворенную калитку вплыла пожилая женщина в глухом длинном платье. С прямой спиной, с причудливо заколотыми седыми прядями, она не шла, а шествовала.

Гарина выскочила на порог.

— Здравствуйте! — зазвенела она. — Вы — Галина Самсоновна, да?

— Совершенно верно, дитя мое, — строгий взгляд смягчился, а плотно сжатые губы, едва тронутые помадой, изогнулись в улыбке. — А вы… Лея?

— Ага! Проходите, пожалуйста, Светлана Евгеньевна скоро подойдет — она в железнодорожный магазин, за хлебом.

— Благодарю. — Ступая царственно и величаво, Салямонис взошла на веранду, и протянула Лее теплый сверток. — Тут яблочный пирог… Я иногда бываю у Светланы… по-соседски.

— Захо́дите на кофу! — ляпнула Гарина, и Галина Самсоновна весело, совсем не по-старушечьи рассмеялась.

— Да, именно так! — щуря подобревшие глаза, гостья сказала: — А я вас видела, Лея, и не однажды… В Ленинграде я живу на углу Кировского проспекта и улицы Академика Павлова, как раз напротив сада Дзержинского. И вы, и Светлана частенько проходили под моими окнами. И… Скажите, Лея, а у вас есть брат?

— Да, — закивала девушка, — Васёнок! — она густо покраснела. — Василий!

— Васёнок! — всплеснула руками Галина Самсоновна. — Какая прелесть! Так вот кого я видела из окна! Васёнка!

Хлопнула калитка за спиной стремительно шагавшей Сосницкой. Покачивая сумкой, хозяйка дачи напевала нечто легкомысленное, а взбежав по гулким ступенькам, воскликнула:

— О, у нас гости! А я как раз купила кофе! В зернах! Лея, справишься?

— Конечно! — уверенно заявила Гарина. — А где у вас кофемолка?

— А вот! — Светлана указала на древний бронзовый агрегат с изогнутой ручкой.

— Ух, ты… — растерянно молвила Лея. — А я думала — это такая мясорубка… Сейчас я!

Бобы «арабики» и «робусты» поддавались тяжело, с хрустом, но молодость победила — ароматный порошок ссыпался в медную джезву, а четверть часа спустя веранду заполнил неповторимый кофейный аромат.

Отставив турку малость остудиться, Гарина прислушалась к неторопливому разговору.

— … Да, покойный адмирал Надеждин опекал весь поселок, всем интересовался, ничего не упускал из виду, — вздыхала «Самсоновна». — Как похоронили Алексея Федоровича, так я и переняла председательство в дачном товариществе. Но… Ах, силы у меня уже не те! Ушел старый адмирал — и поселок медленно приходит в упадок… Сами же видите — до чего дорогу к пляжу размыло! Там после каждой грозы находят ржавые «гостинцы прошедшей войны», прямо на обочине, а ведь дети кругом! Помню, адмирал собирался выяснить, почему в воде так много железа — небось, жители весь свой хлам в озере топили! — но не успел…

«Как интере-есно… — подумала Лея. — Надо было купальник захватить! И маску…»

— Кофе готов! — пропела она вслух, и наполнила три маленьких чашечки.

— М-м-м… — старая химичка отведала кофию, жеманно отставляя мизинец в желтых пятнах реактивов, и ее выщипанные по давней моде брови полезли вверх. — Однако… Какой насыщенный вкус!

— Это меня мама научила, — похвасталась Гарина. — А её саму — бедуин из пустыни Негев!

Улыбаясь, Светлана положила Лее на блюдце изрядный кусок пирога.

— Кушай, мамсик!

— Скорее, папсик! — хихикнула девушка.

— Я так поняла, Лея, что вы хорошо разбираетесь в биохимии? — произнесла Салямонис, выцедив крошечную порцию до дна. — А с чем конкретно вы работаете?

Девушка глянула на свою научную руководительницу. Светлана успокаивающе улыбнулась:

— Галина Самсоновна в курсе наших исследований.

— Ну-у… — затянула Лея, чувствуя себя, как на экзамене. — Мы более-менее разобрались с генетической основой паранормальности, а вот биохимический аспект метакортикальной аномалии… Там еще копать и копать! — Увлекшись, она заговорила свободнее: — На сегодняшний день известно следующее. Во-первых, активный рецессивный «ген паранормальности» каким-то образом вызывает необычно высокий уровень дофамина в подкорковой области мозга, как раз там, где находится метакортекс. Во-вторых, сама метакортикальная структура возникает при активации другого рецессивного гена, который встречается в человеческой популяции гораздо чаще, но при нормальном уровне дофамина не «вызревает», и никак себя не проявляет. Ну, и в-третьих, активация «гена паранормальности» при отсутствии зачатков метакортекса ведёт, в лучшем случае, к шизофрении, в худшем — к глиальным опухолям мозга. Слава богу, это не частый случай! Что пока непонятно, так это каким образом рецессивный ген повышает уровень дофамина в мозгу. — Щепетно отломив кусочек пирога, Лея взмахнула ложечкой. — Рецессивность гена означает, что в коде ДНК произошёл сбой — например, один из нуклеотидов в каком-нибудь триплете заместился другим, кодирующим иную аминокислоту, в результате и белок (фермент), который этот ген кодирует, сам синтезируется дефектным — менее активным, неактивным или вовсе токсичным. Если ген гетерозиготный — то его вторая, доминантная половинка перекрывает дефектность первой — фермент образуется за счёт неё. А вот если этот ген гомозиготен — обе половинки «битые» — тогда рецессивный признак и «вылезает». Вопрос: что «вылезает» в случае «метакортикальной аномалии»? — Отпив кофию из «кукольной» чашки, она повела ею, излагая суть: — Дофамин образуется в мозгу из аминокислоты тирозина в два этапа: сначала фермент тирозингидроксилаза присобачивает ему вторую о-аш-группу, образуется диоксифенилаланин (ДОФА). Затем второй фермент — ДОФА-декарбоксилаза, — отщепляет цэ-о-о-аш-группу, превращая диоксифенилаланин в дофамин. Сбой в работе даже одного из этих ферментов ведёт к резкому снижению уровня дофамина, а не к его возрастанию. Если предположить, что подмена нуклеотида увеличивает активность одного или обоих ферментов — то это признак был бы доминантным, а не рецессивным. Другой вариант — «битым» синтезируется один из ферментов, ограничивающих уровень дофамина — моноаминоксидаза (МАО) или катехол-О-метилтрансфераза (КОМТ), расщепляющие избыток дофамина до конечного продукта его метаболизма — гомованилиновой кислоты. Вот в этом случае мы и получим требуемый результат: уровень дофамина в мозгу будет выше при прежнем уровне его синтеза.

На веранде зависла пауза. Светлана смаковала кофе, пряча улыбку, а гостья, с минуту напряженно размышлявшая, внезапно просветлела.

— До чего же это здорово! — выговорила она. — Вот, слушаю вас, Лея, и молодею! И в то же самое время будто прорываюсь, как пишут газеты, на передний край науки! О, да… Вы знаете, в свое время я не один год занималась нейромедиаторами и нейроферментами. Если можно так выразиться, «собаку на них съела»… Точнее сказать, кошку — я на кошках опыты ставила!

Лея живо поднесла чашечку к губам, чтобы скрыть усмешку.

— Я почему вспомнила об этом, — оживленно ерзая, говорила Галина Самсоновна. — Та работа велась с психотропными препаратами, относившихся как раз к «ингибиторам МАО», то есть они блокировали тот самый фермент моноаминоксидазу, регулирующую уровень катехоламинов в мозгу! Их давно используют в психиатрии, как антидепрессанты. Беда в том, что любые, известные нам «ингибиторы МАО» тормозят разрушение всех трёх родственных катехоламинов — и адреналина, и норадреналина, и дофамина в равной степени, а моя группа много лет билась как рыба об лёд, пытаясь синтезировать ингибиторы селективные! О, это был бы настоящий прорыв в психофармакологии. К сожалению, таких препаратов не создано до сих пор…

Тут кукушка в часах неожиданно обрела голос, и озвучила наступление вечера. Галина Самсоновна подхватилась, засобиралась… Лея со Светланой взялись ее уговаривать остаться, но докториня химических наук была непреклонна.

— Приходите еще! — заулыбалась Сосницкая.

— А я намелю кофе! — подхватила Лея. — Ой! Я еще приеду шестнадцатого! У меня будет день рождения, и я вас приглашаю!

Салямонис была тронута.

* * *

— Леечка, ты обаяла Галину Самсоновну! — хихикнула Светлана, расчесываясь перед зеркалом. — Иже херувим!

— Ой, я столько глупостей наговорила… — смутилась Гарина.

— Пустяки! — отмахнулась Сосницкая. — У тебя есть то, что Самсоновна уважает: дерзкий ум и глубокие знания. А молодость… — она легонько вздохнула. — Увы, преходяща… Всё, всё, Леечка, ложись! Завтра нам рано вставать, а то опоздаем на электричку. Спокойной ночи!

— Спокойной… — пробормотала Лея.

От кофе давно не осталось и следа. Сердце билось ровно, а глаза слипались. Гарина посмотрела на окно — плотные шторы скрыли белую ночь, лишь щели по краям цедили тусклое сияние.

«Всё будет хорошо, — повторила Лея папину мантру, бродя душой на краю сна, — и даже лучше…»

Понедельник, 11 июля. День

«Гамма»

Пенемюнде, Дюненштрассе

Дима Ерошин никогда не считал себя выдающимся ученым. Да, молодые мозги работали исправно, но кому в «лихие девяностые» нужен был физик, если даже родная страна плевать хотела на науку? Правда, Димон держался до последнего — трепыхался вместе со старым завлабом, всё тщился добиться чего-то…

А добился того, что Лида плюнула — и ушла к другому.

Развод подкосил Диму, но и отрезвил. Ожесточил даже. Он бросил институт, начал подрабатывать «айтишником», а то и попросту чинить компы. На булку с маслом хватало, иной раз с икорочкой даже…

Ерошин пришел в некое равновесие с миром, и сохранял его вплоть до того момента, когда Багров сделал свой заказ — установить сервер у него дома и развести по этажам сеть-локалку… М-да.

Когда приходишь к какому-нибудь «чайнику» на квартиру, чтобы сменить «винду» — это одно. А вот бродить по огромному особняку — ступая по дорогому паркету, по персидским коврам, вбирая глазами блеск мраморных колонн и хрустальных люстр — это совсем другое. До чего же страшное унижение — ощущать себя нищим!

И, стоило «Даниле-мастеру» зазвать его в свой непонятный проект, как Ерошин согласился. Сразу. Не кочевряжился, не важничал, затягивая: «Надо поду-умать…»

Чего тут думать? Триста тысяч в месяц! Пускай рублями, но разве этого мало?

Полгода спустя, когда Димка разобрался, отсеяв фантастику от реала, он настолько увлекся, что уже и о деньгах не думал — по прямому указанию босса Ерошин окунулся в роскошнейшую, блаженнейшую физику!

Совмещенные пространства — каково⁈ А транспозитация? Это же чудо! Чародейство и волшебство! Магофизика настоящая!

Дали Ерошину приказ — и он собрал разношерстную компанию таких же, как он, рукастых и головастых, отлученных от науки, но мечтающих зарыться в ха-арошую тему.

Теперь Димону перепадало полмиллиона, как «бригадиру», а его «шарашка» дружно подвывала от восторга — их вывезли в Европу, и не в Польшу какую-нибудь, клубнику собирать, а в Германию. Работать по специальности — и получать деньжищи! В евро!

* * *

Ерошин медленно брел по чистенькой и ухоженной Дюненштрассе. К Западу он уже попривык, и восторги молодых кандидатов наук из «шарашки» его раздражали.

Их пленяли цветистые картинки из глянцевых журналов или кадры голливудских поделок — и они как будто не замечали изнанки показной роскоши, не ступали за обочину автострад.

Дима и сам-то видал немного — Берлин да Пенемюнде. Ну, еще Лос-Анджелес, да и то мельком — все две недели поездки в США он провел на ранчо Валькенштейна, разбирая странную, загадочную установку, покореженную, местами горелую или даже оплавленную. Было очень трудно, не имея в голове никакой теории, заниматься практикой! А что делать?

Вздохнув, Ерошин свернул к купленному Багровым ангару, и вошел в тесный и темный тамбур. За вторыми дверями открылся гулкий объём, огромный, как спортзал. Посередине, скрепленные внешним каркасом, белели или отливали полированным металлом панели альфа-ретранслятора. Саму кабину транспозитации с сегментированной входной дверцей оплетали пучки кабелей и покрывала целая батарея импульсаторов. Блестящие медные жилы тянулись между установкой и подстанцией, провисшие на изоляторах из зеленоватого стекла.

Ничего не гудело, только шелестел вентилятор, да мерцали экраны пульта в сторонке. Вся «шарашка» скучилась там же, оккупировав пару старых диванов.

«Яйцеголовые», пользуясь отсутствием Багрова и Валькенштейна, устроили «большую перемену» — цедили пиво и закусывали колбасками.

— Димон, присоединяйся! — зашумела теплая компашка.

Месяцы общего дела не то чтобы сблизили молодых людей, но установили нормальные отношения. На работе Ерошин — начальник, а в обеденный перерыв — коллега.

«Кубатурил» Димон наравне со всеми, да еще трудился, как прокладка — между «шарашкой» и обоими боссами. Гасить конфликты, лавировать, искать компромиссы — это было тяжелее всего, и парни это чувствовали, понимали — и ценили.

Ерошин присел на валик дивана, хлебнул из поданной бутылки.

— Холодненькое… — крякнул он, и утер бородку. Пристально оглядел всех.

Игорь смотрел на него серьезно, покачивая баночкой «Хейнекена». Витька монотонно, по-коровьи жевал колбасу, жмурясь от яркого света. Лёха поглядывал исподлобья. Серёга то хмурился, то усмехался своим мыслям.

Первым удочку забросил именно он, вкрадчиво сказав, как будто ни к кому не обращаясь:

— Всё готово. Вчера тестировали, и сегодня, даже дважды. Система должна работать. Но!

— Но нам перестанут платить по две тыщи евро в месяц, — усмехнулся Ерошин. И спокойно, не напрягаясь, как раньше, обшарил взглядом всю четверку. Никто не отвел глаз. — Вот что… — он упруго поднялся. — Давайте-ка запустим эту бандуру!

«Шарашка» переглянулась. Игорь поднялся, и сказал неуверенно:

— Я дверь закрою?..

— Запри! Ворота на засове?

Лёха вскочил.

— С самого вечера!

Димон кивнул.

— Виктор, включай подачу.

Ни слова не говоря, Витька потрусил к щиту и раскрутил штурвальчик. С глухим лязгом сцепились невидимые контакты — от трансформаторной будки поплыл низкий гул.

Незаметно облизав губы, Ерошин распахнул дверцу в Т-кабину, и отшагнул. Залитая светом камера была пуста, а ее задняя стенка, усеянная мелкими пирамидками отражателей, будто насмешливо улыбалась Димону.

— Энергия! — каркнул он.

— Норма!

— Стабилизация портала!

— Норма.

— Фокусировка!

— Фокальный комплекс… В штатном режиме!

— Пуск!

На первый взгляд, как будто ничего не произошло, лишь возникло странное ощущение зависания, а затем стенка с отражателями… исчезла.

Ее не стало! За прямоугольным проемом тянулась та же Дюненштрассе…

Ерошин сглотнул. Та же, да не та! Старый каменный дом напротив покрывали не тусклые волнистые листы оцинковки, а красная черепица… Да и сама улица шире!

Дима переступил на шаг влево, и разглядел стоянку в открывшемся ему мире. Там блестела черным лаком машина непривычного дизайна, но вот хромированная решетка радиатора узнавалась влёт — «китовый ус»!

— «Волга»… — прошептал Ерошин, и махнул рукой: — Гаси!

Стрелки приборов упали, и грани отражателей снова слали «солнечные зайчики».

— Работает… — выдохнул Лёха, и звучно икнул.

— «Альфа»! — обронил Виктор. — Факт!

Дима нервно-зябко потер руки.

— Вот что… Потянем время до конца лета или даже до осени! Дольше нельзя, а то Данила просто поменяет нашу команду на другую. Скажем, что нужно повозиться с фокусировкой, отрегулировать стабилизацию… смонтировать два дополнительных преобразователя пространства…

— Скажешь, небрежно так: «Четырехмерных ПП»! — ухмыльнулся Лёха.

— Кто «за»? — поднял руку Ерошин, унимая дрожь.

Четыре длани вскинулись мгновенно, а Серега еще и пионерский салют изобразил.

— Единогласно! Пошли, пивко допьем. А то у меня в горле — пустыня…

Тот же день, позже

«Альфа»

Москва, проспект Калинина

Антон Алёхин, он же агент «Антоний», задержался в Управлении СБС на время отлучки княгини — Елена фон Ливен вместо обеденного перерыва занималась йогой.

А вот Антоха не пренебрегал радостями земными, и лопал громадный бутерброд с ветчиной, сдабривая его горчичкой.

Телефон с гербом зазвонил требовательно и властно.

— А-ё? — вытолкнул «Антоний», давясь куском.

Трубка хихикнула.

— Ви, товарищ Алёхин, слишком много кюшаете…

— Ромка, ты? — забурчал Антон, еле прожевав. — Поесть не дадут спокойно… Кто тебя, вообще, пустил к «вертушке»?

— Сам товарищ Гарин…

— Слушай, кончай! — поморщился Алёхин. — Из тебя Сталин, как из меня — Плисецкая!

На том конце провода хрюкнули.

— Не ценишь ты моих сценических талантов… — горько вздохнул Почкин. — Ладно. Ее сиятельство рядом?

— Вышла, — буркнул Антон, и нетерпеливо спросил, с вожделением поглядывая на бутерброд: — Передать что-нибудь?

По всей видимости, рядом с Почкиным объявился Гарин или Киврин, поскольку Роман заговорил бодрым официальным тоном:

— Передай, что сканеры УМП на Луне зафиксировали явление класса «туннель» в гамма-пространстве! Район Хауптштрассе и Дюненштрассе в Пенемюнде…

До Алёхина не сразу дошло.

— Чего-чего? Немцы из ЦИЯИ вышли в «Гамму»⁈

— Балбес… — ласково вздохнула трубка, и повысила голос: — Из «Гаммы» вышли в «Альфу»! Кто — неизвестно. Доложи княгине, пусть принимает меры!

Глава 6

Вторник, 12 июля. День по БВ

Борт ЭМК «Циолковский»

Полет не ощущался никак — полное впечатление, что корабль завис в черной пустоте безо всякого движенья.

Клацая магнитными подковками по исчирканной стальной полосе на полу, Бельский приблизился к маленькому иллюминатору. Звезды… Бесконечность…

Можно, конечно, рассудить, что Земля отсюда выглядит голубой блесткой, а Марс раздулся в красно-оранжевый шар с пятнами на круглом боку, но это именно размышление.

Когда «Тайфун» стартовал с Мирза-Чарле и вышел на орбиту, Пётр ясно ощущал движение — громадный челнок навивал витки вокруг сиятельной планеты. Белые льды Антарктиды сменялись синевой Индийского океана, затем внизу прокатывались просторы Азии в выжженных цветах — во всех оттенках желтого да коричневого. А здесь…

Рассудку нужно сделать усилие, чтобы осознать — они летят, поглощая по сто километров каждую секунду.

Хотя нет, уже меньше. «Циолковский» оставил позади исчисленную середину пути, когда корабль развернулся задом наперед — теперь двигатели не разгоняли корабль, а тормозили, сбрасывая скорость. Иначе ЭМК, вместо того, чтобы выйти на орбиту вокруг Марса, просвистит мимо, уносясь в мировое пространство…

Бельский замер. Отсюда, из агрегатного отсека, было слышно, как работают плазменники Чанга-Диаса. Нет, это был не тяжкий рёв, и даже не гул, а скорее шипение. Оно не слишком впечатляло, зато звучало постоянно, день за днем, ускоряя корабль на одну десятую «же». Не абы что, но даже этой малости хватало, чтобы нормально ходить, не чувствуя, как сердце и вся требуха толчется у самого горла.

И спишь нормально — лежа, а ешь и пьёшь сидя. Правда, вода из бутылки вытекает ме-е-едленно, как густой соус, но это уже нюансы…

Клацнул люк переходного отсека, и «в гости» к Бельскому вылез Станкявичюс, в таком же голубом комбинезоне с шевроном «Интеркосмоса». Кряхтя, он дотянулся башмаками до металлической полосы, и магнитные подковки прилипли с отчетливым стуком.

— Кто-то меня обещал в энергоотсек сводить… — сказал Пётр, как бы ни к кому не обращаясь.

— А-а! — заулыбался бортинженер, и светлые, незагорелые риски у его глаз ужались в лучики морщинок. — Ну, идём!

— Прямо сейчас? — обрадовался Бельский. — Идём!

Посмеиваясь, Станкявичюс вернулся в тесный переходник, на одних руках взбираясь по перекладинам.

— Римас… А это правда, что у нас реактор, как у рептилоидов? — поинтересовался Пётр.

— Правда! — крякнул Римантас, откидывая крышку люка. — Полезай ты вперед…

Бельский протиснулся, «выныривая» в энергоотсеке, а его наставник глухо бубнил:

— Только Шарлотте пока не говори, а то тема закрытая… Наши из Новосибирска даже с мезоатомной химией разобрались! Да-а… Отгрохали в Академгородке опытно-промышленный кристаллизатор и здоровую, такую, атомную печь. Представляешь, «темпер» первичной рекристаллизации — полтораста тысяч градусов! Сам трогал чашечные отражатели — они, такие, метра четыре или пять в растворе, с одним слоем мезовещества. На ощупь — холодное и очень скользкое зеркало…

— Поверхность очень гладкая… — очарованно пробормотал Пётр, хоть слегка и задетый недоверием к Шарли. Как будто она не своя…

— Ну, да, — пропыхтел Станкявичюс, закрывая люк-лаз. — Их сейчас вовсю тестируют на полигоне Сухой Нос — центральном нашем, ядерном, там даже отдельный сектор выделили под испытания фотонного двигателя. Правда, сам фотореактор я не щупал — допуск не тот, хе-хе… Стоп, дальше нельзя.

— Радиация? — остановился Бельский.

— Бюрократия! — поморщился бортинженер. — «Низ-зя!» — и всё. Трепетно берегут здоровье героев космоса… — Он неуважительно шлепнул по кожуху главного пульта. — Чем нас удивили товарищи пришельцы? У них энергоблок без трущихся частей! Мы же поначалу… да и амеры тоже, пытались смастерить реактор с быстроходной турбиной Брайтона, а в качестве рабочего тела запускали углекислый газ. И всё-то было хорошо — на Земле! А на орбите… Проработает турбина пару сотен часов, и начинает «зудеть» — подшипники вылетают. С подобной проблемой сталкивался еще твой тёзка — Капица, когда мучился с турбодетандерами для жидкого кислорода. А система у этих… долбоящеров — вообще без движущихся частей!

— Погоди… — озадачился Бельский. ­– Как напрямую преобразовать тепло в электричество «без движущихся частей» знали еще в XIX веке. Фотогальванический эффект Беккереля… Термоэлектрический эффект Пельтье… И термоэлектронная эмиссия — эффект Ричардсона.

— Правильно, — ухмыльнулся Станкявичюс. — Садись, «пять»! Я еще помню «венец творения» нашего Средмаша — ТОПАЗ. КПД аж пятнадцать процентов! Нет, это было очень и очень здорово, но рептилоиды подняли КПД до сорока! Они нас обошли, додумавшись до термоэмиссии с инфракрасной фотогальваникой. Учим матчасть! — он постучал костяшками пальцев по панели. — Там впереди, метров за десять от нас — целая «батарея» ТВЭЛов-излучателей. У них внешняя поверхность — настоящий фотонный кристалл на основе вольфрама, и он дает спектр излучения, оптимальный для термофотоэлемента — многослойного напыления на внутреннюю — позолоченную! — поверхность тонкостенных ниобиевых трубок… Кстати, о ниобии. Из него сделаны пластины, покрытые мезовеществом — ими обложили активную зону. Они отражают все нейтроны, все гамма-кванты обратно внутрь, оберегая нашу хилую плоть, а заодно существенно повышая эффективность реактора… — Римантас ухмыльнулся. — Если товарищ Лукашенко узнает, почём этот реактор, его точно жаба задушит!

— А мы ему не скажем! — жизнерадостно хихикнул Бельский.

* * *

В биотехническом отсеке, где попахивало сыростью и зеленью, Пётр пересекся со Строговым, чьи светлые волосы смешно торчали во все стороны. У Андрея была привычка щуриться, придававшая узкому лицу насмешливое выражение. Как будто он, забавляясь, глядел на собеседника и на мир с иронией.

— Лучок поспел, с укропчиком, — улыбнулся Строгов, отмахивая модную челку, и добавил плотоядно: — Салатик сделаю на ужин! Примем витаминчики!

— А разве не Павла очередь… — брови 2-го бортинженера наморщили лоб.

— Разве! — жизнерадостно подтвердил Андрей. — Понимаешь, думы товарища Почтаря столь возвышенны, что низменные потребности наших организмов вызывают у него когнитивный диссонанс… — Он хихикнул. — Я с ним летал на «Заре»! И, когда Паха умудрился спалить пельмени, а вместо кофе заварил корицу, я его отстранил от камбуза!

Посмеиваясь, Строгов и Бельский разошлись. 2-й бортинженер поднялся в жилой отсек, безотчетно высматривая «второго астрофизика», но даже аромат знакомых духов не улавливал — на борту корабля сие не рекомендовалось.

Тяжко воздыхая, он вошел, вернее, пролез в свою каютку, где было чуть просторнее, чем в шкафу. Узкая откидная койка, выдвижной столик, да встроенный экран вместо иллюминатора — вот и вся обстановка. На миниатюрный коврик у «кровати» встать можно, но только боком…

Разувшись и запихав башмаки под ложе, Пётр стянул с себя комбинезон, оставшись в «космическом» белье. Он как раз засовывал аккуратно свернутые вещи на подкроватную полку, когда пластметалловая штора с шуршанием откатилась, и на коврик ступила Шарли.

— Привет, Пит! — белозубо улыбнулась женщина, запирая дверь за собой. — Я тебя целые сутки не видела!

Одной рукой она сняла заколку, отпуская волосы на волю, а другой расстегнула комбез — от зоны декольте до зоны бикини. Налитые груди, пользуясь десятой долей тяжести Земли, не опускались и не покачивались даже, а реяли, подобно туго надутым воздушным шарам, но оставались всё той же теплой, лакомой плотью. Как тут удержишься, и не вдавишь жадные ладони?

— Я тебя искал по всему кораблю… — вздрагивающим голосом выговорил Бельский, услаждая осязание.

— Я нашлась! — радостно прозвенела мисс Блэквуд, мигом опуская тон до игривой жалобы: — И так соску-училась…

Суббота, 16 июля. Полдень

Ленинград, Невский проспект

Натали де Ваз Баккарин-Гарина, она же Наталишка, она же «носса серижейра», еще ни разу не пропустила день рождения Леи. Ну, если не считать тех лет, когда ее самой еще не было на свете. Но, даже когда Наталишке исполнился годик, она уже присутствовала на Леиной «днюхе» — конечно, не особо разумея происходящее, и восседая на коленях горячо любимого деда.

Вот и сегодня, предвкушая поездку в дебри неведомого Карельского перешейка, Натали прискакала на Ленинградский вокзал рано-рано утром, и села в «Сапсан».

Конечно, билет стоил вдвое дороже, чем на обычный скорый, аж двадцать рублей, зато ровно в двенадцать девушка выпорхнула на площадь Восстания.

Ленинград встретил шумом и сутолокой, словно она и не покидала площадь Комсомольскую, замкнутую тремя вокзалами. Насидевшись в вагоне, Наталишка жаждала движения, растраты накопленной энергии — тем более, и цель есть. Надо же купить «деньрожденный» подарок!

Перейдя широченный Лиговский, она свернула за угол, и вышла на Невский — там, куда сходилась перспектива, блестел золотой шпиль Адмиралтейства.

Можно было, конечно, доехать на метро до «Гостиного двора», так чуток ближе — ну, а ноги на что? Кстати, не только длинные и стройные, но и сильные — Антоха гонял своих «ихтиандров» так, как будто готовил сборную к Олимпийским играм…

Закусив губку, Наталишка сунула руку в походную сумку. Фу-у… Не забыла купальник! И маска на месте.

Они с Леей года три назад увлеклись фридайвингом. Главное, ни гидрокостюм не нужен, ни тяжелый акваланг. Что вдохнул, то твое, а паранорм может под водой минут десять не дышать! Правда, Лея осторожничала, да и сестренке не позволяла побивать сомнительные рекорды…

Наталишка мягко улыбнулась. Сестренка…

Как они в детстве голову ломали, гадая о линиях родства! Разумеется, никакие они не сестры, это Лея — единокровная сестра Наташиного папы. Стало быть, ей она приходится тётей… Но вот относится именно, как к сестренке, и, чем взрослее становится «младшая», тем слабее чувствуется разница в возрасте. Подумаешь, шесть лет…

За каналом Грибоедова высился «Дом книги», весь в «архитектурных излишествах» модерна. Наташа целеустремленно поднялась на второй этаж, к полкам с табличкой «Советская фантастика».

Лея просто обожала подобное чтиво, а что может быть лучше подаренной книги? Во-от…

«Носса серижейра» деловито порылась в изданиях. Лукьяненко какой-то… «Геном». А-а! Нет, Лея это уже читала, и ей не понравилось. «Нет повести гадостней на свете! Да автор просто издевается! — возмущалась она. — Представляешь, напридумывал генно-модифицированных „спецов“! Сантехник-спец у него ртом продувает фановую трубу! Каково? А у дворника-спец руки, как у обезьяны, до самой земли — и лохматые, чтобы без веника подметать! Нормально?»

Стругацкие… Такая у Леи есть… И такая тоже… «Экипаж 'Скифа»? А, это про Быкова на Трансплутоне. Лея ее в библиотеке брала… А это что? Какой-то Большаков. «Ганфайтер. Огонь на поражение».

Наталишка прочла аннотацию, полистала книгу, вчитываясь в текст на открывшихся страницах, и решительно направилась к кассе.

«Что-то из Большакова Лея, вроде бы, читала… — струились мысли, сливаясь в поток сознания. — А-а… Ну, да. „Закон меча“! И еще „Меченосец“, про того же попаданца…»

— С вас рубль семьдесят копеек! — прощебетала кассирша, полная и румяная, как будто не в книжном работает, а в гастрономе. Отсчитав с трешки сдачу в рубль тридцать, она вложила купленную книгу в пакет, и, щедро улыбаясь, протянула Наталишке.

Девушка отзеркалила улыбку, но, стоило ей отвернуться, как на лицо вернулось прежнее выражение — удивленное и даже напряженное.

Нетерпение гнало ее до самой станции «Площадь Восстания». Лишь спустившись в метро, Натали пристроилась на жесткой скамье, и торопливо достала книгу. Тщательно рассмотрела лаково блестевшую обложку.

Это было невозможно, но вот же — художник набросал главного героя, палившего из бластера, а ниже… А ниже нарисовал их с Леей! Точь-в-точь! Можно вместо пропуска книгу предъявлять!

Справа Лея с ее шестым размером, в белом халатике врачини… Наталишка полистала книгу, и в первой же главе нашла искомое. Марина Рожкова! Вот, кто изображен на обложке!

Кого срисовали с нее самой, девушка понятия не имела, надо было всю книгу прочесть, но факт оставался фактом: соблазнительно изогнувшаяся брюнетка — ее копия! Хотя… Нет, не совсем брюнетка. Темненькая шатенка, скорее…

Решительно запихнув книгу в сумку, Натали вбежала в вагон.

— Осторожно, двери закрываются! Следующая станция — «Чернышевская»…

* * *

Электричка шла полупустой, и Наталишка удобно пристроилась в уголку с книжкой, лишь порой рассеянно поглядывая за окно. Скоро она выяснила, кого именно выписал художник рядом с Мариной Рожковой. Наталью Стоун!

Рожкова… Книжную врачиню звали, как ту девицу, что отправила Мигела в прошлое… Что-то в этом было, но не давалось уму — мучительным усилием Гарина лишь приближала волнующий образ, но вглядеться в него… Никак! Всё рассыпалось.

Наталья до того задумалась, что сильно вздрогнула, когда диктор объявил:

— Станция «69-й километр». Стоянка — одна минута.

Ойкнув, девушка помчалась к тамбуру и выскочила на перрон, когда двери уже надумали сдвигаться.

— Наталишка!

Лея подбежала, и закружила «сестренку».

— Что, хотела мимо проехать? — хихикнула она.

— Зачиталась! — прыснула «младшенькая». Оглянувшись, она потащила «старшенькую» прочь от вокзальчика. — Пошли, а то ты так красиво бежала… Все аж засмотрелись!

Лея надменно вздернула носик.

— Папочка говорит, что у меня самый красивый размер!

— Да-а! — рассмеялась Наталишка. — Мигел знает толк в красивых девушках! Помнишь, как я рыдала в шестом классе? Гляжу на себя в зеркало, и реву: «У-уродина-а! У-у-у!» А Мигел меня сграбастал тогда, обнял, и шепчет на ухо: «Маленькой ты была просто прелесть! А сейчас — да, немножко похожа на гадкого утенка. Но это потому, что ты растешь, Наталишка! Пройдет еще год или два — и расцветешь!» И я ему поверила…

— А он не обманул, — ласково сказала Лея, тиская «сестренку», и продекламировала «по мотивам А. С. Пушкина»: — «Наталишка молодая, тихомолком расцветая, между тем, росла, росла, поднялась — и расцвела!» Ты мне сейчас Монику Белуччи напомнила… в ее лучшие годы!

Мимолетно прижавшись к «тете», Наталья задумчиво спросила, потянув себя за волосы и скашивая глаза на черную прядь:

— Как ты думаешь, если мне мелироваться, хорошо буду выглядеть?

— А чем тебе твой цвет не угодил? — вскинула бровки Лея.

— Ой! — Наталишка звонко шлепнула себя по лбу. — Забыла! С днем рождения тебя, Леечка! И — вот! — она торжественно вручила подарок.

— О-о! — обрадовалась «Михайловна». — Спасибо! Почитаю!

— Ты приглядись, — чуток зловеще молвила «Васильевна».

Лея нахмурила бровки, и протянула:

— Ах, вот оно что… Хм… Да, твоя копия — темная шатенка.

— А твоя… Дай на секундочку… — быстро пролистав книгу, Наталишка обрадованно воскликнула: — А, вот! «Врачиня была ослепительно красива, и всё, чем ее щедро одарила природа, было чуть-чуть чересчур: чересчур длинные ноги, слишком крутые бёдра, уж больно узенькая талия, несоразмерно большие груди. Но какая-то высшая гармония сочетала преувеличенные прелести Марины в пленительную целокупность, создавая красоту потрясающей и необоримой силы». Это как раз про тебя!

— Хм…

До самой дачи копия Марины Рожковой шагала в задумчивом рассеянье.

Там же, позже

Зря Светлана Евгеньевна опасалась, что день рождения Леи пройдет тихо, скучно и чопорно — в гости явились Гирины. Максим Иванович, София Израэлевна и — приуготовительный бой барабанов… — Василисса Максимовна!

Это была маленькая, хорошенькая брюнеточка в образе херувимчика. Тревожно оглядевшись, она просияла, узнав Лею, и бросилась к ней навстречу с радостным воплем:

— Приве-ет!

— Привет, Василина! — рассмеялась Гарина, подхватывая малышку.

— Я — Василисса! — строго поправила ее девочка. — Это меня папа так называет — Василиной. Ему я разрешаю!

— Хорошо, учту, — торжественно пообещала Лея, глядя на умиленного Макса, подкаблучника в квадрате. — А это — тетя Света!

— Здравствуй, тетя Света, — церемонно сказало чадо, — ты тоже пришла на день рождения к Лее?

— Тоже… — улыбнулась Сосницкая, и поспешно договорила: — Василисса!

Чадо благосклонно кивнуло и, как переходящее знамя, оказалось на руках улыбавшейся Сони.

— Мама, мама! — восторженно запищала Василисса. — Смотри, там белочка! Она тоже пришла на день рождения к Лее? Да, мама?

Прямой, как столб, ствол сосны, обвивал симпатичный рыжий грызун, живо перебирая лапками и держа на отлете пышный хвост.

Светлана быстренько отыскала в буфете орешки, и отсыпала девочке в ладошку.

— Иди, угости белочку!

— А она не испугается? — шепотом осведомилась Василисса.

— А ты тихонько подойди к дереву, высыпь орешки на травку — и отступи.

— Ага!

Исполнив всё в точности, девочка смирно стояла и следила за белочкой, грызущей угощенье, а взрослые следили за дитём — как сияли черные лупалки, как вздрагивали туго заплетенные косички…

Лея чуть слышно фыркнула, представив себе ту критическую массу сюсюканья, что распирала ее гостей.

И тут явилась еще одна гостья. Шагая в роскошном глухом платье цвета ночи, с драгоценной брошью на груди, приближалась Галина Самсоновна. Ее сухонькие ручки стискивали антикварную Библию дореволюционного издания, в сафьяновом переплете и с золочеными корешками.

— Здравствуйте, — с достоинством поклонившись собравшимся, Салямонис дружески улыбнулась Лее, и сказала, протягивая Библию:

— Книга — лучший подарок, верно? Поздравляю!

— О, спасибо… — Гарина даже заробела. — А… Не слишком ли он ценный?

Старая химичка снисходительно улыбнулась.

— Однажды приходит время, когда понятие ценности следует откорректировать! Кстати, здесь много отличных цветных иллюстраций, но вот библейские имена переведены с иврита неверно. Например, в оригинале имя первой жены Иакова — Ле́я, ее звали, как тебя!

— А мама меня потому так и назвала, как в оригинале! — похвасталась Гарина.

— Твоя мама знает иврит? — удивилась Самсоновна.

— Да-а! Она даже расшифровывала тексты с кумранских свитков, которые до нее никто не смог прочесть!

— Твоя мама, наверное, историк или археолог?

— О, нет! Она доктор физико-математических наук, а всякие древние манускрипты — это у ней вроде хобби!

Тут в разговор вмешалась Василисса. Подойдя поближе, она серьезно спросила:

— А как тебя зовут?

— Галина Самсоновна, — проворковала Салямонис, поддаваясь общему настрою. — Можешь называть меня «баба Галя»!

Девочка задумалась.

— Пожалуй, нет, — решила она. — Ведь у меня уже есть две бабушки! Я буду звать тебя тётей Галей. Хорошо?

— Хорошо! — расчувствовалась Самсоновна. — А тебя как зовут?

— Василисса!

— Очень приятно, Василисса!

— Мне тоже, тётя Галя!

И Светлана, на волне задушевности, воскликнула:

— Прошу к столу!

* * *

Недолгий пир вывернулся в пиршество общения, а солнце, будто вспомнив о середине лета, пекло и припекало, жаря с безоблачного неба. Разморенные сосны нежились в облаках хвойного аромата — дышалось легко, но глаза выискивали тенёк.

— Всё… — простонала Лея. — Я больше не могу! Пошли купаться!

— Пошли! — оживилась Натали. — А куда?

— А тут озеро есть! В переводе с финского — «Осиновое»…

Именинница, прикинув последствия, запаслась не «раздевающим» бикини, а сплошным купальником снежно-белого цвета. Поглядев на себя в зеркало, Лея довольно улыбнулась.

— Ау! — позвала она «сестренку». — Ты где?

— Иду! — донесся заполошный голос. — Мы все идем!

Наталишка, природная коллективистка, взбаламутила гостей, и на пляж выдвинулась целая гоп-компания, дружная и веселая — впереди скакала Василисса, а в арьергарде шествовали Светлана с Самсоновной.

На бережку Тюкля-ярви загорали или грелись под огромными распашными зонтами старикашки-пенсионеры, седовласые ученые мужи, профессора-доценты и прочие пролетарии умственного труда — весь цвет дачного кооператива «Свердловец». Можно себе представить, как вздрогнула их сердечно-сосудистая, стоило Лее украсить собою пляж! Старперы-то еще с утра к озеру потрусили, бренные тела в тепленькой водичке пополоскать, а тут — живая русалка!

— Леечка, осторожнее! — воззвала Сосницкая, на пару с Самсоновной устраиваясь в шезлонгах. — Озеро глубокое, метров тридцать до дна!

— А посередке там карстовая воронка, — подал голос тощий академик и лауреат.

— Учту! — обворожительно улыбнулась Лея, натягивая маску.

Скользнула в мелкие волны, и поплыла. Верхний слой воды, набравший солнечного тепла, грел тело, а вот ниже ждала прохлада.

Мимо Леи, этакой обтекаемой дельфинихой, скользнула Наталишка, но и ее обогнала Соня, поражая Гарину. Хотя, чему удивляться? Максик с Соней — офицеры флота, наверняка всякие нормативы сдавали!

Всплыв, Лея изрядно провентилировала легкие, набрала воздуху в грудь — и «пошла ко дну». Свет солнца пробивал прозрачную воду насквозь, хотя и казался пасмурным там, где озеро углублялось карстовой воронкой, полной ила-сапропеля.

Соня, болтая ногами по-лягушачьи, зависла над илистыми пластами, порылась в них, разводя муть, и вскинула руку с добычей. «Шмайссер»!

Гарина мигом вошла в азарт — и отдыхающие лишь головами качали. На берегу росла и росла куча приблуд войны, целый музей боевой славы! Парочка МП-40, бинокль, цейссовская стереотруба, прямоугольные алюминиевые контейнеры с фашистскими орлами и свастикой на герметичных крышках. Макс вынес пулемет с остатками приклада, Соня притащила немецкую каску, а Наталишка — пистолет-пулемет «Суоми», похожий на ППШ.

Лея долго не показывалась, Гирин уже волноваться начал, и тут фигуристая русалка выскочила из вод.

— Ма-акс! — завопила она. — Там танк!

И капитан 3-го ранга, не долго думая, плюхнулся в воду.

— Где⁈

— Щас покажу!

Карстовую депрессию на дне не оглядишь одним махом — она охватывала большую площадь, метров сто пятьдесят в поперечнике. Но Лея добыла-таки главный приз…

Девушка закружилась над башней с огрызком орудия, а Макс поплыл следом, потрясая рукой с оттогнутым большим пальцем: люкс!

Отфыркавшись и отдышавшись, они выбрались на берег.

— Это не танк! — оживленно заговорил каптри. — Это лучше танка! БТ-42, очень редкий зверь! Штурмовая самоходка. Финны скрестили трофейные «бэтушки»… э-э… наши легкие танки БТ-7 с английскими гаубицами калибра четыре с половиной дюйма. Всего, насколько я помню, склепали восемнадцать таких «вундервафлей». Это чудо финно-угорского танкостроения не только ездило своим ходом, но даже не опрокидывалось после каждого выстрела! Говорят, что под Выборгом даже попало пару раз в Т-34, но без последствий для настоящего танка… Ну… Летом сорок четвертого почти все их сожгла Красная Армия, и БТ-42 сохранилась в единственном экземпляре — вроде как, красуется в танковом музее Паролы. Еще одну, выходит, сдуру в озере утопили!

— И не заржавела? — восхитилась Соня.

— Факт! — раскинул руки Максим. — Озёрный ил — это не только хорошее удобрение, но и знатный ингибитор коррозии. А нынче БТ-42 стоит не меньше двух миллионов долларов. Да что деньги! Любой директор музея душу продаст за такой экземпляр — там не то что сталь цела, даже краска не везде облупилась!

— Надо Антону звонить! — решительно сказала Лея. — Пускай гребут сюда всей командой.

— И пусть генератор прихватят, — подсказала Наталишка. — И пару грязевых насосов!

Бочком к фридайверам приблизился сухонький старичок в шикарных плавках леопардовой расцветки, и заговорил неожиданным басом:

— Тут во время войны, прямо за озером проходил Карельский Вал — вторая, основная линия обороны финских войск. Летом сорок четвертого вот в этих самых местах шли жестокие бои, и наши прорвали Карельский Вал в районе Терри-ярви — это всего в шести километрах отсюда…

Помолчав, Гирин сказал негромко:

— Мы эту зверюгу достанем… На память!

Воскресенье, 17 июля. День

Ленинградская область, Орехово-Северное

Прекрасным воскресным утром банда аквалангистов из Ново-Щелкова совершила налет на дачу Сосницких. Юля Алёхина и Марина-Сильва набросились на Лею, и зацеловали ее. Досталось и Наталишке, и Соне, и Светлане, и — разумеется! — Василиссе. Даже Максу перепало на радостях.

А уж Антон со своими «ихтиандрами» развернулся вовсю. Приволок с собою кучу нужного барахла, да еще занял у побратимов с Ладоги катамаран — суденышко приволокли на трале, и спустили в Тюкля-ярви.

Когда Лея и ее вчерашние гости прибежали к Осиновому озеру, катамаран, белый с красным, уже покачивался посередине водоема. Глухо тарахтел генератор, парочка аквалангистов, неуклюже шлепая ластами, кувыркнулась в воду, но главная работа шла на глубине — там ревели турбинки насосов, счищая ил с БТ-42.

На пляже собралась толпа народу во главе с Самсоновной, все галдели и комментировали — хлеба пайщикам кооператива «Свердловец» хватало, а вот зрелищами их не баловали.

— Я боялся, что муть до поверхности достанет! — похмыкал Гирин. — Но вроде чисто…

— Не достанет! — мотнула Лея головой. — Слишком глубоко!

Водитель, смоля «беломорину», выцепил радиофон. Выслушав Антона, он бросил: «Понял!» Мигом отцепил трал и молодецки запрыгнул в кабину новенького «КрАЗа». Дизель взревел, тягач дал задний ход к берегу.

Там его будто ждали — пара водолазов вынырнула, подтягивая тросы, накинула петли на мощные буксировочные крюки, и крикнула дуэтом:

— Давай помалу!

Ворча, «КрАЗ» поволок тросы.

— Газу!

Тросы — в натяг; широкие, почти шаровые шины вцепились в землю. Медленно-медленно двинулась тяжелая машина.

Лея и сама напряглась, словно руками толкая «КрАЗ».

— Отойдите подальше! — грозно прикрикнул Макс на отдыхающих. — Трос может лопнуть!

Люди послушались командного голоса, но стальной канат выдержал.

— Вижу, вижу! — запрыгала Наталишка. — Вон он!

Раздвигая воду, показалась крупная угловатая рубка с коротким, но толстым орудием. Секунду спустя восторг толпы малость утих — на мокром сером боку БТ-42 разлаписто чернела финская свастика.

И как будто не минули семьдесят лет с кровавой, суровой поры. Если бы в этот момент над головой завыли моторы «Юнкерсов», Лея не удивилась бы.

Отекая водой, лязгая гусеницами, самоходка выкатилась на берег, клиня гусянками и прорывая борозды.

— Куда его? — крикнул водила, высунувшись из кабины.

— В город! В Артиллерийский музей — крикнул Антон, извиваясь. Макс помогал ему освободиться от акваланга.

— А как… — недоуменно начала Лея.

— А вон! — хрипло рассмеялся Алёхин.

По неширокой грунтовке подъезжал мощный автокран — низкий, приземистый, он словно подкрадывался, ворочая восемью колесами…

…Полутора часами позже на берега Тюкля-ярви вернулась тишина. Трал увез ценный экспонат на радость музейным работникам, за ним убыл автокран. Рёв моторов делался всё глуше, а ветерок развеивал солярный чад. Мелкая рябь на озере опала, разгладилась — глубины больше не таили мрачных тайн.

Обернувшись к задумчивой Салямонис, Лея торопливо заговорила:

— Мы сейчас лопатами поправим, а то вон дёрн содрали, а тут грунтозацепы вдавились…

— Нет-нет, — остановила ее Галина Самсоновна, поднимая сухонькую руку, — мы сами! И… спасибо — наше озеро стало чистым!

— Пожалуйста… — неуверенно улыбнулась Гарина.

— Ничего, мелкая! — хихикнула Юля, беря Лею под руку. — Не лопатами, так ложками поработаем! Думаешь, я забыла? С днем рождения, моя маленькая! Пошли, наши «ихтиандры» три торта привезли, и все — «Киевские»! Василисса, хочешь тортика?

— Хочу! — мигом откликнулась девочка. — А у тебя есть?

— Целых три!

— Ух, ты…

Улыбнувшись детскому восторгу, Гарина оглянулась на озеро. И впрямь чище стало…

Глава 7

Понедельник, 18 июля. День по БВ

Борт ЭМК «Циолковский»

Весь условный день Бельский проторчал в тесном обсерваторном отсеке. На его лице отложился слабый след резинового нарамника, он отсидел ноги, а «марсианское кольцо» всё не давалось — ни глазам, ни приборам.

Марс, похожий на колоссальную спелую тыкву, ворочался внизу, подставляя то один бок, меченный рваным шрамом Долины Маринер, то другой, где Лабиринт Ночи плавно переходил в плато, вздыбленное гигантскими вулканами… Вон они, выстроились — Арсия… Павонис… Олимп…

Пётр вздохнул, провожая взглядом «картофелину» Фобоса. Когда-то, очень давно, миллиарды лет назад, этот спутник был куда крупнее — раз в двадцать, наверное. Но, стоило ему приблизиться к Марсу — и Протофобос не выдержал испытания гравитацией, развалился, расплылся вокруг Красной планеты массивным кольцом.

Память о том древнем распаде хранит «малый» спутник Деймос — плоскость его орбиты чуть отклонена от марсианского экватора.

За сотни и сотни миллионов лет Фобос как бы воскрес, «пересобрался» в нынешнее небесное тело, сильно похудевшее, но тоже не бессмертное — «большой» спутник постоянно снижается, сближаясь с планетой на пару сантиметров в год. Вроде бы, ничтожная величина, но двадцать миллионов лет спустя приливные силы опять разрушат Фобос, эту пористую груду камней и пыли, что удерживаются вместе лишь за счет притяжения…

Бельский задумался, и быстренько посчитал, вводя в комп свежие данные. Ну, да… Конечно!

Протофобос развалился, когда его орбита достигла «высоты» в три диаметра Марса — именно тогда Деймос ощутил гравитационное влияние кольца, заработав отклонение почти в два градуса!

Часть обломков сложилась в «новый» спутник, другая часть выпала на поверхность планеты, а третья кружится до сих пор — по орбите Фобоса!

Кряхтя, Бельский выпрямил ноги, для чего пришлось согнуться в поясе, заодно уводя голову от блока стрекочущих регистраторов, и утопил клавишу интеркома:

— Павел? Это «Питер».

С подачи Шарлотты его интимное имя стало общеупотребительным. Астрофизик успокаивал себя тем, что никто из экипажа не звал его женщину «Шарли»…

— Здорово, Пит! — бодро откликнулся Почтарь. — Как успехи?

— Помнишь, я рассказывал… в среду, кажется, что Марс скорее всего имеет разреженное кольцо, небольшой остаток давным-давно распавшегося Протофобоса? Полагаю, кольцо состоит из пыли и мелких обломков. Именно его частицы заставляют Фобос приближаться к Марсу. Обнаружить кольцо, доказать, что оно вообще существует, я смогу на днях, когда запустим зонд. А пока только рекомендации: на подлете к Марсу не пересекать плоскости орбиты Фобоса!

— То есть, плоскости марсианского экватора? — деловито уточнил командир корабля.

— Именно!

— Отлично, Пит! — явно повеселел Павел. — Готовимся к посадке!

Тот же день, позже

Марс, Долина Маринер, каньон Мелас

— Расстыковку разрешаю, — объявил интерком.

— Вас понял, — мужественным голосом ответил Почтарь, и жестом пианиста пробежался по пульту. Что-то тихонько прошипело, и посадочный модуль, в проекте «Аэлита» громко названный МПК — марсианским посадочным кораблем — отделился от «Циолковского».

В боковом иллюминаторе проплыл ЭМК, похожий на собранную маленьким ребенком игрушечную пирамидку из цилиндров, разнившихся поперечником и длиной. Самые толстые в охвате «бочки» — энергетического и двигательного отсеков — казались еще шире из-за налепленных шаробаллонов и ребристых панелей радиаторов, а посередине «обитаемой» носовой части торчал кронштейн с тарелкой антенны.

Далекое Солнце подсвечивало условный верх корабля, а «низ» отражал нежное апельсиновое сияние финиш-планеты.

Павел не выдержал, и распустил губы в улыбке. Пускай ему не удалось первым из советских ступить на Луну, но вот по Марсу он нагуляется вдоволь!

— Как настроение? — спросил он, не оборачиваясь.

— Боевое! — браво откликнулся Бирский, и лицемерно вздохнул, косясь на Строгова: — Бедный наш экзобиолог… Я же весь отсек забью образцами! И куда ж ему складывать марсианские кактусы и тушки мимикродонов?..

— Забивай… — скучно откликнулся Андрей. — Хорошо, если хоть одну бактерию найду, самую завалящую! Да и то в виде нежизнеспособной споры…

— А ты почему пистолет не взял? — строго спросил его Павел.

— Зачем? — не понял Строгов, печальных мыслей полон.

— Зачем, главное! — возмутился командир. — А как ты собираешься отбиваться от летучих пиявок⁈

— Ой, да ну вас! — насупился биолог.

— Нэ журысь, хлопэць! — ухмыльнулся Почтарь, припоминая «мову». — Глянь лучше в иллюминатор! Мы на Марсе!

— Это — да, — заулыбался Андрей.

МПК снижался, но реденькая атмосфера почти не оказывала сопротивления. Слегка закругленный шар планеты накатывал, стеля под днище разлом Долины Маринер, пропахавшей кору на тысячи километров вдоль и поперек, пока посадочный модуль не замер над огромным каньоном Мелас.

Это была чуть ли не самая глубокая низина на Марсе, здесь поверхность проваливалась на одиннадцать километров — по утрам дно каньона заволакивал туман, а днем пески, камни и скалы грелись на солнце. Впрочем, перепад высот вовсе не означал пропасти, чей край задирается выше Джомолунгмы. Нет, склоны каньона спадали полого, да и сама долина распахивалась ширью и далью, но это не умаляло грандиозности Меласа.

— Приготовиться к посадке, — напрягся Почтарь.

Где-то на задворках сознания шастала юркая и скользкая мыслишка — если он облажается, им никто не поможет. Пусть даже МПК сядет штатно… А что такое МПК? Посадочная ступень плюс жилой отсек цилиндрической формы, состыкованный со сферической кабиной возвращаемого аппарата. И, стоит этому ВА получить повреждение… Они останутся на Марсе навсегда. В мумифицированном виде.

Это на Луне можно надеяться на помощь и спасение, а тутошний оранжевый мир слишком далёк от Земли…

«Да что за негатив лезет в голову? — разозлился Павел. — Как там Мишка выражается… Всё будет хорошо и даже лучше!»

МПК завис в сотне метров над мелкими барханами — и канул вниз. У самой поверхности дюзы выбросили тусклое пламя, и посадочный модуль грузно осел на расставленные опоры.

В наступившей тишине Почтарь слышал лишь человеческое дыхание, свое и товарищей.

— Сели, вроде… — пробормотал Бирский.

— Ага… — поддакнул Строгов, и зашлепал ладонями в перчатках, аплодируя пилоту.

— Ну, что? — разлепил губы Павел, и нервно хихикнул. — Прогуляемся? Чур, я первый!

— «Маленький шаг человека…» — загнусавил биолог, отстегиваясь.

— Стоп-стоп-стоп! — воскликнул планетолог. — Надо внешнюю камеру включить! Или сначала прорепетируем?

— Еще чего! — буркнул Почтарь, глянув на приборы. — Так… Корабль вне видимости, обрадуем наших на следующем витке! Я пошел…

Он втиснулся в шлюз-камеру, и запер за собой внутренний люк. Пол под ногами дрогнул. Мгновенный испуг медленно рассосался — это опоры чуток удлиняются или убираются, выравнивая МПК.

Внешний люк поддался с легким шипением, и отвалил вбок. Почтарь сглотнул всухую. Перед ним, до слоистых уступов гор, тянулись невысокие дюны, пересыпанные каменным крошевом. Всё виделось очень четко, не смазанное «плотными слоями». И ничем красным, даже оранжевым пустыня не отсвечивала — обычный песок, как на Земле — изжелта-белый. А блекло-голубое небо отдавало розоватым…

Шумно вздохнув, Павел спустил лесенку из легких сплавов — и слез. Ступил на поверхность Марса.

— Прибыли! — выдохнул он.

Там же, позже

Бирский воткнул ножки штатива прямо в истоптанный бархан, пошатал невесомую конструкцию — держится, вроде… — и осторожно укрепил камеру. Как-то так вышло, что съемки свалили на него.

«Ты же у нас фотограф? Ну, вот! Да какая разница, любитель ты или профессионал! Снимать умеешь — и ладно…»

Хмыкнув, Шурик глянул в откидной дисплей — МПК смотрелся очень внушительно. Суставчатые опоры, сферобаллоны, дюзы… Обитаемый отсек, будто постамент для шаровидной взлетной ступени… А в сторонке, на вершине рыхлого холма, воткнуты два флага — красный и звездно-полосатый.

Досадуя на мешавший шлем, планетолог выпрямился. Композиция удачная, хоть сейчас на обложку «Тайма»!

Честно говоря, ему было бы приятней, вейся над марсианскими пустынями один лишь стяг, но… Все-таки двигуны Чанга-Диаса неплохо дотолкали корабль. Да и Шарлотта — великолепный астронавигатор. И в профиль, и анфас…

«Везет же Петру… — мелькнуло у Бирского. — Хм… Питу».

— Сашка! — толкнулся в наушниках голос Почтаря. — Всё, станок я собрал. А этот где… бур-автомат?

— Подожди, подожди! — засуетился планетолог. — Я сам!

— Давай… — ворчливо отозвался Павел. — Только в темпе! Вечереет уже…

Сняв камеру, Шурик оглянулся на непривычно маленькое Солнце, зависшее над Лабиринтом Ночи. По темнеющему небу плыли редкие облачка…

«Не совсем усох старина Арес… Может, и признаки жизни подаст?» — подумал планетолог, и поскакал к буровой площадке. Скакалось легко — здесь он весил каких-то тридцать кило. Впрочем, особенно подпрыгивать не стоило — масса-то осталась прежней. Можно так навернуться, что и скафандр не спасет… А если он расколотит камеру… Не, лучше разбить голову…

— Товарищи! — от взволнованного голоса Строгова у Шурика мурашки пошли. — Идите сюда! Я тут кое-что нашел…

— Боевой треножник марсиан? — натужно пошутил Бирский.

— «Стань тенью для зла, бедный сын Тумы, — продекламировал Почтарь, — и страшный Ча не поймает тебя…» Сюда — это куда?

— Двести метров от места посадки к востоку, — затараторил Строгов, — у того маленького хаоса!

На громадную сыпучую дюну планетолог и командир корабля поднялись вместе, только с разных сторон. Отсюда хаос виднелся, как торт на блюде. Да он и впрямь походил на пирог, порезанный как попало — скалы с плоскими вершинами дыбились над песчаной пустошью, разделенные беспорядочно пересечёнными ущельями. На фоне угольно-черной скалы, смахивавшей на покосившуюся Каабу, метался Андрей. Приметив товарищей, он замахал руками.

— Сюда! Смотрите!

Бирский подбежал первым.

— Куда? — заоглядывался он. — Где? Что?

— Вот! Малость откопал! — с гордостью вытолкнул Строгов, и бережно пошлепал ладонью темный надолб, терявшийся на фоне скалы. — Строматолит!

— Ах, вон оно что… — затянул планетолог с отчетливым разочарованием. — Похож…

Стянув перчатку, он провел ладонью по шершавой, мелкопористой поверхности. Больше всего надолб походил на сросток каменных сфер, но приглядишься — и видишь, что перед тобою губка, стяжение мельчайших известковых кружев…

— Господа профессионалы! — буркнул Почтарь. — Может, объясните тупому космонавту, чем ему восхищаться?

— Это окаменелость! — сияя, объявил Строгов. — Понимаешь? Ну, что-то вроде коралла! Ее оставила колония марсианских бактерий миллиарды лет назад! Здесь тогда было море или залив Северного океана… Понимаешь? Есть ли жизнь на Марсе сейчас, науке не известно, но она здесь точно была!

— Ага… — глубокомысленно высказался Павел. — Тогда понятно. С открытием вас, товарищ Строгов! Так… Давайте-ка закругляться! Солнце садится уже. Сашок, бегом снимай… этот… как его…

— Строматолит, — подсказал Андрей, любовно оглаживая свою находку.

— Вот его, ага, и дуй на буровую!

Бирский торопливо заснял «сфероидально-столбчатый мегастроматолит» с трех ракурсов, вручил камеру счастливому первооткрывателю — и почесал к месту бурения.

Ему не терпелось что-нибудь открыть. Прямо сейчас. Срочно. И что-нибудь такое… Такое, что Шарлотта ахнет и всплеснет руками!

А у нее даже руки красивые, не говоря о ногах. О ножках…

Грубо оборвав пленительные видения, Шурик выбежал к станку, и даже не запыхался. Резким движением он распаковал новенький бур-автомат, проверил и, бережно взяв на руки, как дитятю, вставил в автоподатчик.

«Подключить! — суматошно подумал планетолог, выбирая кольчатый кабель. — А, Паха же подключил…»

Выдохнув, Бирский надавил на «грибок» красной кнопки, и умный механизм издал низкое жужжание, забуривая первую скважину на Марсе…

…Смеркалось, и плюс сменился на минус. Солнце садилось за горизонт, вот только не калилось багряным или малиновым свечением, а наливалось холодной синевой. В темной ясности просияли звезды, почти не мерцая, как в открытом космосе.

Крошечный кругляшок Деймоса завис на восточном небосклоне, а быстрый Фобос восходил на западе, спеша обернуться вокруг Марса…

— Все на борт! — дрогнули наушники.

— Иду… — вздохнул Шурик.

Наскоро глянув на приборы, он зашагал по безмолвной пустыне. Ничего… У него еще четыре дня впереди! Время есть…

Среда, 20 июля. Позднее утро

Ново-Щелково, улица Колмогорова

Наталишка еще с первого класса уверилась, что ей очень повезло, причем дважды — она родилась паранормом и училась вместе с такими же «хомо новусами».

Девушка лишь однажды испугалась той непонятной энергии, что бродила в ней, но Мигел был рядом. Он искренне радовался тогда и шутливо восклицал: «Да пребудет с тобой Сила!»

И Наталишка тоже смеялась и прыгала — теперь она стала такой же, как дед!

А вот ее одноклассникам приходилось нелегко. Тимку Зимина из далекой сибирской деревни, вообще, чуть местные изуверы не убили. Сперва к столбу привязали, начали беса из него изгонять, да так распалились, что обложили мальчика хворостом, и чуть живьем не сожгли. Хорошо еще, друзья у Тимофея нашлись — и сами вступились, и участкового привели…

Наталишка, бывало, даже стеснялась того, что она такая благополучная и счастливая. Да! Это же счастье — просыпаться, улыбаясь! Потому что чувствуешь, знаешь — у тебя впереди долгая-предолгая жизнь, а ты совсем-совсем молодая — и красивая! О, она это знала точно — Мигел никогда не обманывал девушек, даже если они сами желали быть обманутыми…

А тут еще и каникулы — чудесная пора! Даже скучные взрослые, вырастая в нудных стариков, вспоминают те минувшие деньки, жаркие и веселые, когда бежишь к речке, легкий и звонкий, и купаешься до посинения! А если и встаешь рано-рано утром, то по своей воле, чтобы бродить в зябком тумане, сапогами сбивая росу — и тягать рыбку с мостков…

Загорать дочерна, гулять дотемна!

…Напевая, Натали де Ваз Баккарин-Гарина вышла к знакомому дому рядом с подраставшим парком.

Сначала она, конечно, метнулась к озеру. В июле водоем напоминал лягушатник — народу полно! А коварный Антон еще и сдавал акваланги напрокат. Конечно, кому попало их не доверяли, да и новоявленные дайверы не в одиночку погружались, а с опытными инструкторами.

Кто-то поплавает, и уйдет, а кого-то по-настоящему притянет. Глядишь, и на одного «ихтиандра» больше стало!

А Лея не просто опытная, она медик и давно сдала нормативы ОСВОДа. Но как аквалангисты оповестили печальным хором, красавица-блондинка сегодня не появлялась.

И Наталишка поскакала к Лее домой — одной же неинтересно!

Дом деда Мигела встретил ее деловитым гудением пылесоса — по холлу расхаживала баба Инна в коротком халатике, и водила по ковру яростно шипящей щеткой.

— Бабушка! — прозвенела Наталишка, опуская приветы. — А Лея дома?

— Лея до-ома-а… — пропела Дворская, носком ноги выключая воющий «Вихрь», и чмокнула гостью в щеку. — Привет, лапусёночек! Поднимайся. Она у себя и… Какая-то она сегодня задумчивая. И о-очень серьезная!

— Я ей подниму настроение! — хихикнула внучка.

Мигом сменив кроссовки на тапки, она взбежала по лестнице, и заглянула в комнату Леи. «Красавица-блондинка» сидела на диванчике, положив ногу на ногу, и рассеянно глядела в окно.

— Буду лепить с тебя «Мыслительницу»! — сообщила Натали, распускаясь улыбкой.

Лея не сразу всплыла из глубин, но вот заулыбалась и ожила.

— Приве-ет! — потянула она. — Как жизнь?

— Каникулы! — засмеялась «сестренка». — А бабушка сказала, что ты сегодня о-очень серьезная!

Улыбка на Леиных губах пригасла.

— Понимаешь… — девушка встала и пальцами ног подцепила босоножки.

— Педикюр делала? — сразу заинтересовалась Наталишка.

— Делала, — нетерпеливо отмахнулась Лея. — Послушай! Я только сегодня ночью уяснила для себя очень и очень важную вещь…

— Какую? — округлила глаза «младшенькая».

— Я поняла свое предназначение, — раздельно проговорила «старшенькая». — И ты мне очень в этом помогла!

— Я?..

— Ты! Я прочитала «Ганфайтера»… Роман мне понравился, но самая большая интрига крылась в обложке!

— Да! — с жаром воскликнула Натали. — Не знаю, как так вышло, но на ней изобразили нас! Я и себе купила эту книжку… Как только в Москву вернулась, сразу и купила. А потом, смотрю, и Антон такую читает! Я сегодня забегала в клуб… Знаешь, как он меня назвал? «Привет, говорит, „Стоун“!»

— А ты, я вижу, мелировалась, — Лея растрепала Наташины пряди. — Тебе идет.

— Правда? — залучилась «Стоун».

— Чистая правда, беспримесная…

— Так Мигел говорит… Ой, — смутилась Наталишка, — вечно я тебя перебиваю! Ты говорила что-то про интригу…

Протянув руку, Лея достала с полки «Ганфайтера».

— Смотри. Да, Рожкову и Стоун как будто с нас писали, но ты приглядись! На иллюстрации ты выглядишь явно не на четырнадцать. Тебе тут, как мне сейчас — лет двадцать, как минимум. Ровно столько, сколько стукнет в две тысячи восемнадцатом году!

— В восемнадцатом мне исполнится двадцать один… — негромко сказала «носса сережейра». Глаза цвета спелой вишни потемнели. — А я ведь думала об этом… Как раз в день твоего рождения! Только у меня всё не очень складывалось…

— А теперь? — ласково улыбнулась Лея. — Сложилось?

— Д-да… — запинаясь, выговорила Наталишка. — Только я не слишком верю себе… Полагаешь, ты — та самая Лена Рожкова? Будешь… Ну… Ой, я опять запуталась!

— Ничего ты не запуталась! — старшая взяла младшую за руки. — Да! Семь лет спустя я буду той самой Леной Рожковой. А ты — Наташей Томиной! Помнишь, как якобы звали ее реципиентку? Алла Вишневская! Чувствуешь связь?

— Чувствую… — механически пробормотала Натали.

Лея, сложив руки под грудью, прошлась к окну.

— Не думай, что я зациклилась на романе, — сказала она отрывисто. — Книга лишь подтолкнула меня к верному ходу мыслей. Знаешь, что меня окончательно убедило? Я же была на том Новом году, когда княгиня… Ну, как бы основала Приорат Ностромо! И я слышала, как папа рассказывал о том самом дне. Он сам сказал, что больше всего его поразило отношение тех двух девиц к нему — обе любили его!

— Как мы… — пробормотала Наталишка. Она с силой сцепила ладони. — Но я же ничего не знаю, не умею! И… Леечка! — ее голос задрожал. — Больше всего на свете я хочу помочь деду! Я ведь действительно люблю его, сильно-пресильно! А стать Наташей Томиной… Это же мечта мечт! Так нельзя говорить, но ты поняла. А знаешь, чего я очень и очень боюсь? А вдруг мы ошибаемся⁈ И всё, что сейчас наговорено — ошибка?

— А ты думаешь, отчего я такая серьезная? — криво усмехнулась Лея. — О том же думаю! Так… Стоп… — она прижала ладони к щекам, словно пытаясь загасить вспыхнувший румянец. — Давай по порядку. Твое незнание и неумение — это временно. У нас впереди еще целых семь лет! И мне еще учиться, и тебе… Ты уже думала, куда будешь поступать? Или пока туман?

— Никакого тумана! — резко мотнула головой «Наташа Томина». — Буду физиком, как дед. А вот куда… Или физфак МГУ или МФТИ.

— Барометр показывает «Ясно»! — улыбнулась «Лена Рожкова». — А что касается ошибки… Я сегодня же, сейчас же позвоню ее сиятельству и договорюсь о встрече!

— Правильно! — горячо одобрила Наталишка. — А потом расскажешь мне!

— Договорились!

— Девчо-онки-и! — донесся зов Инны. — Идите кушать!

— Пошли, — улыбнулась Лея. — Голодными нас всё равно не отпустят!

Тот же день, позже

Москва, проспект Калинина

Марина Исаева взволнованно ходила из угла в угол, то потирая ладони, то переплетая пальцы.

— Не мельтеши, — заворчала фон Ливен. — Давай с самого начала, и по порядку.

«Росита» выдохнула.

— Полчаса назад мне позвонила Инна Дворская, — доложила она, — и сообщила, что Лея и Натали, по ее выражению, «возвели дважды два в степень»! Они догадались о своем предназначении. Но как! Мистика какая-то… — порывшись в сумке, Марина вытащила книгу в яркой обложке, и протянула ее княгине. — Вот! Такую книгу Натали подарила Лее на день рождения… На той неделе.

Фон Ливен с интересом разглядела обложку.

— Хм… Точь-в-точь, как на той визуализации… — отложив томик, она радостно хлопнула в ладоши. — Вот видишь! Сбылось мое предсказание! А ты еще и не верила!

— Я, как была комсомолкой-атеисткой, так ею и осталась, — забурчала Исаева. — Знаю, вы религиозны, а я, вот, не верю во всю эту «поповщину»!

Княгиня весело рассмеялась.

— О-о, Мариночка! Боюсь, мои религиозные взгляды вызовут яростное сопротивление и попов, и раввинов, и мулл, и даже лам! Да, я разделяю мнение Рехевама Алона о сущности Миши Гарина… Мариночка, милая, не спорь! «Машиах» он или не «Машиах», состоит ли в родстве с домом Давида или не состоит, но Миша реально стал для нашего мира тем, кого призывали в молитвах: иудеи — Мессию, а христиане — Спасителя! Кстати, наш Антон подкинул отличный вариант для атеистов… «Антоний» ведь тоже отвергает божественное вмешательство! Зато разрабатывает оч-чень интересную гипотезу о Гомеостазисе Мироздания. Поинтересуйся как-нибудь! А это… — она постучала пальцами по обложке книги. — Ну, что ж… Можно счесть совпадением совпадений — необходимость проявилась через случайность! Хотя… Давай-ка проведем расследование, просто для очистки совести — как портреты Леи и Натали стали иллюстрацией к фантастическому роману!

— Давайте! — выдохнула «Росита». Помедлив, она неуверенно поинтересовалась: — А… Что же теперь… что дальше будет?

Фон Ливен усмехнулась, вангуя:

— Скоро они придут к нам проситься, чтобы мы их взяли в КГБ, обе придут! Придётся брать, чтоб сами дров не наломали, они могут…

Там же, позже

Елена фон Ливен с громадным облегчением, а потому и с немалым удовольствием выслушала сбивчивый рассказ Леи Гариной.

— А чего мы, собственно, стоим? — как будто опомнилась княгиня, и повела рукой: — Присаживайся. Сейчас я тебе кое-что покажу…

Поелозив «мышкой» по столу, Елена Владимировна кликнула по «закрытым» файлам, набрала пароль и вывела на экран пару визуализаций.

— Узнаёшь?

Лея часто закивала, глядя на портреты, отображенные монитором — свой и Наталишкин.

— Да-да! На обложке точно такие же!

— Ну, с книгой мы еще разберемся, — проговорила ее сиятельство, — однако здесь ты видишь те самые фотороботы, которые твоя мама составила… э-э… по памяти твоего папы. Лена Рожкова и Наташа Томина. Кстати, Миша верно описал фигуру Рожковой, схожую у всех женщин рода Иверневых — крутобедрая, «амфорная» линия, тонкая талия, длинные ноги и высокая грудь. Он сказал, что Лена была похожа на твою маму, только ростом повыше и… хм… размером побольше. Маргарита Николаевна тогда сразу признала в описании тебя, а вот вторая девица… Лишь в этом году Натали Гарина стала похожа на свою давнюю визуализацию! — Она усмехнулась, заметив волнение посетительницы. — Что ты так на меня смотришь? Ждешь ответа? Как будто сама не догадалась… Да, спасать папу и деда, спасать всех нас и весь мир заодно выпадет вам с Наталишкой!

Лея, однако, не испугалась, а повеселела.

— Тогда… — выговорила она. — Тогда возьмите нас в КГБ! Мы готовы!

Фон Ливен ощутила духоподъемный момент торжества, но ответила без тени улыбки:

— Не знаю уж, как ты представляешь себе службу в органах госбезопасности. По фильмам, наверное… Да, безусловно, сотрудницы с такими способностями, как у тебя и твоей сестрицы-племянницы Наталú, нужны КГБ… Но! На постоянной основе, а не для разовой, хоть и очень важной акции! А для этого, помимо медицинского образования, тебе предстоит пройти специальные курсы и все проверки, затем принести присягу и получить офицерское звание. И только тогда ты сможешь исполнить своё предназначение. Готова ли ты пойти на такое?

Лея гибко встала.

— Да, готова! — четко и ясно ответила она.

Княгиня успокоено кивнула.

— Всё, что я сейчас сказала, — строго добавила она, — в ещё большей мере касается твоей сестрицы-напарницы, ведь ЭШИ «Китежград» — это учебное заведение, подведомственное КГБ, что-то вроде кадетского корпуса, и каждому выпускнику будет предложен вариант работы «в органах», учитывая его призвание и способности. Я в курсе увлечений и склонностей Наталишки, физики КГБ тоже очень нужны… Что же касается твоей будущности… Светлана Евгеньевна уже была у меня, спрашивала насчет клинической ординатуры. Так вот… В институте Сербского проводятся секретные эксперименты по… выражаясь на бытовом уровне — по «аппаратной перепрошивке мозгов», и тебя припишут к этой группе… Разумеется, обвешав при этом целой гирляндой подписок и допусков! КГБ нужен не просто оперативник с дипломом врача-психиатра, а специалист, способный сходу манипулировать сознанием кого угодно, в том числе и контрагентов с метакортикальной аномалией. Всё ясно?

— Так точно, Елена Владимировна! — почти по-уставному ответила Лея.

Выпроводив Гарину, её сиятельство крепко ударила в ладоши и радостно потерла их. Сладили дело!

А она уже твердо решила, чем занять эту «сладкую парочку» после «хронодиверсии». И была уверена, что обе девушки, в жилах которых течет Святая Кровь, будут рады своей миссии.

«И как же это волнующе, как символично! — Елена фон Ливен молитвенно сложила ладони. — Дети Спасителя явятся в мир своего отца… очищать „Гамму“ от скверны!»

Четверг, 21 июля. День

Дальнегорск, проспект 50 лет Октября

Для «СТР-40» лёту от Владивостока до Кавалерово — минут тридцать. А от Кавалерово до Дальнегорска еще час езды — рейсовый «Икарус» подхватил Антона Скопина рядом с маленьким, кирпично-стеклянным аэропортиком, прячущимся за строем сосен.

Шоссе… Тайга… Лесистые сопки… Пугающие пропасти на перевале… Длинные туннели… И вот он, горняцкий поселок, зажатый в долине Тетюхе — шумливой, мелкой речки. Но это сейчас, летом, а вот если осенью нагрянет тайфун… Тетюхе моментом обратится в бушующий, грохочущий поток, чьи мутные воды бешено грызут берега, снося мосты и обрушивая дома.

В поселке и улица-то всего одна, извилистая и кривоколенная, но пышно названная проспектом. Выйдя на остановке «Госбанк», капитан Скопин прогулялся мимо парочки скверов, мимо местных девятиэтажных «высоток» и стадиона, где летал мяч. Подождал, пока по рельсам узкоколейки прокатит тепловоз, тянущий вагонетки с добытой рудой, и выбрался к скучной серой пятиэтажке.

«Вроде, здесь…»

Антон поднялся на четвертый этаж, и позвонил. Дверь открыл высокий сухощавый мужчина в годах, с лицом холодным и отстраненным. Очки в тонкой оправе не скрывали внимательный взгляд.

— Товарищ Большаков? — дружелюбно улыбнулся гость, качнув тонким чемоданчиком. — Валерий Петрович?

— Да, это я, — ответил хозяин. Голос его прозвучал спокойно, хотя и отдавал в сиплость.

Удостоверение капитана госбезопасности не слишком его впечатлило.

— Меня зовут Скопин, Антон Скопин, — выговорил оперативник, пряча красные «корочки». — Могу я задать вам пару вопросов?

— Проходите, — Большаков посторонился, впуская «представителя органов», и затворил дверь. — Вон тапки… Чаю, может?

Офицер госбезопасности, демонстративно пыхтя, переобулся.

— А вы знаете, — включил он обаяние на полную, — не откажусь даже от бутербродиков!

Валерий Петрович впервые улыбнулся.

— Тогда давайте на кухню! Жена уехала купаться и загорать, сейчас самый сезон… Хотя, по мне, так водичка в Японском море холодновата.

Закипел чайник, колбаска и грудинка неэкономно пластались под охотничьим ножом, а вот и горчичка… Две чашки, две ложечки, сахарница старого китайского фарфора…

— Угощайтесь! — Большаков устроился за небольшим столом у окна, Скопин примостился напротив. — Внимательно вас слушаю.

Оперативник сперва хорошенько откусил, сложив трехэтажный сэндвич, и лишь затем полез в свой «дипломат».

— Это ваша книга? — он вынул недавнее издание «Ганфайтера».

— Чистосердечно сознаюсь, — улыбнулся автор. — Моя. Что-то не то написал?

— Нет-нет! — Скопин еще раз угостился. — Вше претенжии к ришунку на обложке… — Энергично прожевав, он добавил проясневшим голосом. — Дело в том, что художник, рисуя выдуманных Рожкову и Стоун, изобразил двух реальных девушек…

— Ах, вон оно что… — затянул Большаков. — Теперь до меня начинает доходить… Ну, моих героинь я точно не рисовал, хотя хорошо представлял себе их образы. Вообще, во всех книгах подбираю женские персонажи, как для себя! И… да, на обложке они вышли именно такими: слегка гротескная «бидструповская» блондинка Рожкова и утончённая, медитеранского типа Стоун, в стиле Белуччи. Только с Наташей у меня непонятка вышла: в исходной рукописи она была не Стоун, а Кирш… это «вишня» по-немецки… но редактору в издательстве такая фамилия не «подошла». Ну, не знаю… — он усмехнулся. — Возможно, так звали его тёщу от первого брака или нелюбимую училку литературы в школе! Короче говоря, он упросил меня поменять фамилию медитеранской красотки. Я только плечами пожал: мне-то какая разница? Всё равно замуж за Тима «Сихали» выйдет — станет Браун! И переправил «Кирш» на «Стоун». Редактор дал добро… — Автор задумчиво потер двухдневную щетину. — Хотя погодите, вспомнил один момент. Как правило, штатный художник издательства пишет мне на почту — интересуется, что изобразить на обложке. Так и раньше было… вот и в мае он задал мне тот же вопрос. Я и ответил: хорошо бы вверху главного героя выписать, с бластером «наголо», а ниже — обеих красоток! Художник так и сделал. И вот, приглядитесь: мужчину-стрелка он нарисовал сам, и это заметно — видите мазки? А вот с девушками долго не заморачивался: задал «Исидис» описание героинь по тексту, и нейросеть тут же выдала образы! Художнику оставалось чуток подретушировать и отправить эскиз редактору. Тот одобрил. А уж откуда такое сходство с реальными красотками… — Он развел руками. — Пути «Исиды» неисповедимы!

— Понятно! — выдохнул Скопин. — Да, ваша версия вполне рабочая… Ну, — подхватился он, — спасибо, что не дали с голоду помереть! И… — лицо оперативника обрело просительное выражение. — Книжку эту… не подпишите? А?..

* * *

Закрыв за незваным гостем дверь, писатель еще раз прокрутил в голове беседу с опером. Само собой, он знать не знал истинную причину визита Скопина, но профессиональное чутье опытного писаки уже рисовало в его мозгу не слишком изощренный, зато реалистичный сценарий…

…Задав «Исиде» описания Рожковой и Стоун из рукописи, художник издательства выудил из безграничной, ничего не забывающей ноосферы «верховной богини Та-Кем, госпожи звёзд Исиды» образы двух агенток-нелегалок, внедренных под прикрытием в какую-нибудь Англию — и теперь им срочно организуют эксфильтрацию. Мазилка их тупо спалил!

В какой-нибудь МИ-5 тоже не дураки сидят, рано или поздно они сложат паззл. Или…

«Возможны варианты», — кивнул своим мыслям Большаков, и отправился мыть посуду.

Глава 8

Суббота, 23 июля. Условное утро по БВ

Ареоцентрическая орбита, борт ЭМК «Циолковский»

Свет в каюте был погашен, лишь добродушно помигивали индикаторы дублирующих приборов, да тускло горело табло, разбавляя полный мрак в полутьму.

А утреннюю тишину нарушал шелест вентилятора, привычный до того, что почти не воспринимался на слух; отдаленное цоканье магнитных подковок Станкявичюса, ранней пташки — и бурное, вольное дыхание Шарлотты.

Корабль навивал витки по орбите, двигатели молчали, и в отсеках правила невесомость. Бельский дернул губами в улыбке — они бы не смогли заниматься любовью, если бы Шарли не прижимала его к себе…

Правда, во время бурных ласк оба всплывали над узким ложем, но верхняя полка, заставленная приборами, слабо толкала в спину, отпасовывая парочку обратно.

Нулевая гравитация плодила массу смешных неудобств, зато одно из беспокойств Петра снималось напрочь — таял страх, что он «раздавит» женщину, навалившись на нее всем своим весом. Не было веса…

— Я громко кричала? — выговорила Блэквуд, задыхаясь. — Тут двери тонкие, как сёдзи, а у Римаса тонкий слух, хи-хи…

Бельский чмокнул женщину в шею, ощутив губами живое, нежное тепло и частое биение жилки.

— Всё нормально, миленькая… Всё было очень, очень хорошо… И будет.

Оттолкнувшись локтем и пяткой, он всплыл, обнимая возлюбленную, и плавно развернулся в воздухе. Коснувшись полки голой задницей и лопатками, Пит мягко опал на разворошенную постель, уже в «миссионерской» позе. Бёдра Шарли крепко стиснули его.

— Не отпущу… — сладкий шепот растаял в воздухе.

— Не отпускай…

Бельскому никогда не приходило в голову, с какого именно времени женщина, прежде чужая и незнакомая, становится родной. Любимой — понятно, там царят гормоны, но когда амурная привязанность вырастает в нечто большее? И ты уже не просто томишься по красивому телу, а скучаешь по самой красавице? Тебе хочется слышать ее голос, видеть ее рядом или хотя бы чувствовать, что она с тобой, пусть даже вас разделяют тысячи километров, и единственная связь между вами — телефонная.

Принять женщину полностью, со всеми ее изъянами и прелестями, стать половиной целого… О, кстати…

— О чем ты сейчас думаешь? — негромко спросил Пётр.

Шарлотта коротко рассмеялась, и тугие округлости приятно толкнулись ему в грудь.

— Я такая неромантичная… Думала, что сегодня вернутся «марсиане», и надо будет еще раз, в крайний раз, просчитать траекторию полета к Церере… Хи-хи!

Бельский ласково огладил женское лицо.

— А я… — начал он, и вдруг готовые, гладкие слова, десятки и десятки раз прокрученные в голове, подевались куда-то, затерялись в бешеной пляске эмоций. — Я… Я думал о кольце…

— Ой! — тихонько воскликнула Шарли. — Я же еще вечером хотела рассказать, а у тебя одна любовь на уме! Я и забыла! Зонд обнаружил «марсианское кольцо», оно растянулось по всей орбите Фобоса, и…

Бельский поцелуем закрыл дивный женский ротик, и разжал объятия.

— Обнаружил — и ладно… — паря над столиком, он нащупал заветную коробочку. Встать на одно колено не получалось, ноги упрямо запрокидывались вверх. — Шарли… Я очень люблю тебя, но мне этого мало. Я хочу быть с тобой всю свою жизнь! Выйдешь за меня?..

Питер открыл коробочку — тускло блеснуло золотое колечко. «Урвать» немножечко фольги из драгметалла, что укутывала оба запущенных зонда — и тот, что взял пробу грунта на Фобосе, и тот, который они вывели на эллиптическую орбиту по проекту «Икарус», — оказалось несложно. А вот задача переплавить добычу в кольцо была гораздо трудней. Помог Римас.

Правда, со свойственной прибалтам тягой к орднунгу, он строго предупредил Бельского, что лишит его двадцати пяти процентов премии, но это такие пустяки! Да и совесть будет спокойна…

…Шарлотта зачарованно смотрела на колечко, древний символ соединенности. Неожиданно всхлипнув, чего за ней не водилось, она притянула к себе Бельского, хватая мужчину за руки, за плечи, и горячо выдохнула:

— Да! Да, я согласна!

Тот же день, позже

Марс, Долина Маринер, каньон Мелас

Бирский душераздирающе вздохнул, запрокидывая голову. Прямо над ним, еле заметное на фоне блекло-голубого, словно вылинявшего неба, висело полупрозрачное облачко.

— Чего ты? — пропыхтел Строгов, бережно укладывая в контейнер обломок строматолита, сросток двух сфер, похожий на куклу-неваляшку.

— Ну вот куда я это всё дену? — с надрывом выговорил планетолог. — Тут одних кернов чуть ли не тонна! А ящики с образцами⁈

Биолог выпрямился, и оглянулся на неоглядный склон каньона. Даже отсюда были видны слои, складывавшие кору Марса. И не надо забуривать сверхглубокую скважину, вроде Кольской или Таймырской — лазай по склону и любуйся породами! И Бирский лазал, пьяный от азарта изыскателя…

— Ну, что тебе сказать?.. — вздохнул Андрей.

Подошел Почтарь, и хлопнул Шурика по плечу:

— Отбери самое ценное! Образцы ископаемого дейтериевого льда и грунта… как его… Не вечной мерзлоты, а… Криолитосферы!

— Я даже не ожидал, что на этих широтах она так неглубоко окажется, сто метров всего… — уныло забормотал Бирский.

— Всё нормально, Шурка! — бодрился Павел. — Мы здесь первые, но не последние. Грузимся! Через два часа стартуем. Время пошло!

* * *

Командир последним поднялся в кессон и оглянулся назад, держась за горловину внешнего люка. Пять дней пролетели, как пять уроков, и вот он, неслышный последний звонок…

«Крайний!» — поправил себя Почтарь.

Удобств в жилом отсеке никаких, кроме биотуалета за шторкой. Ни помыться, ни поесть по-человечески, ни поспать… Обтирались влажными салфетками, питались из туб, спали на полу, но не ворчали, а радовались, как дети, угодившие в сказку.

Марс же вокруг! Взаправдашний Марс!

Да, они были жадны, им хотелось побывать в кратере Хеллас, гигантском и таинственном — именно оттуда раскручивались глобальные пылевые бури. И Лабиринт Ночи ждал их, и русло древней реки Тиу, и Северный каньон, что вклинивается в полярную шапку, и никем еще не покоренная вершина Олимпа!

А их удел — крошечный пятачок с краю «Мелас Чазма». У них даже краулера с собой не было, чтобы прокатиться куда-нибудь… Куда угодно! Тут нигде еще не ступала нога землянина!

Павлу даже взгрустнулось немного. Вполне может быть, что ему уже не доведется снова побывать на Красной планете. Секунды тикают, годы идут… И всё равно — они сделали это!

Хмыкнув, Почтарь аккуратно захлопнул люк. Вывалился из кессона, и протиснулся на свое место за пультом.

— Все здесь? Никого не забыли? — фыркая, он «заводил» возвращаемый аппарат, оживляя систему за системой, блок за блоком. Внизу, под ними, прятался ядерный реактивный двигатель, работающий на аммиаке. Тяга у него хорошая…

— Приготовиться к старту!

Расслышав в наушниках длинный тоскливый вздох, командир корабля рассердился.

— Хватит вздыхать, товарищ Бирский! Научная программа выполнена?

— Да, но…

— Никаких «но»! Выполнена и перевыполнена! Сделаны важные открытия. Чего тебе еще? — Почтарь коварно улыбнулся. — Кстати, я знаю, как тебя излечить от унылости! Вы, товарищ Бирский, лишаетесь премии на двадцать пять процентов…

— С чего бы это⁈ — вознегодовал планетолог, мигом забыв про оставленные керны.

— А с того! — весомо надавил Павел. — Кто снимал перчатку, лапая внеземную окаменелость? А? Кто подвергал себя угрозе разгерметизации? Я?

— Ой, а сам-то! — возмутился Бирский. — Кто первым выскочил на Марс? Я? Нет, наш единственный пилот! А если б ты в какую-нибудь каверну провалился? Или летучая пиявка тобой бы закусила? А? Кто бы нас тогда обратно доставил?

— Ну, уел! — Почтарь ухмыльнулся. — Ладно, мне тоже минус двадцать пять.

— То-то… — Шурик мигом успокоился. Социальная справедливость восторжествовала…

— Внимание, старт!

Модуль затрясся, как в ознобе, по бортам прошла дрожь, а гул заполнил кабину. Сухо затрещали пиропатроны, и шарообразный ВА оторвался от посадочной части, с усилием начал вертикальный подъем, забираясь всё выше, взлетая всё быстрее.

Вот уже завиднелся далекий южный край Долины Маринер, а на западе едва заметно вспучился Олимп… Марс распахивался шире и шире, постепенно закругляясь, только его кромка очерчивалась не по земному — расплывчатой каймой, а резко — оранжевое на черном.

В точно рассчитанный момент движение вверх обрело наклон, вынося ВА на монтажную орбиту. Вскорости ожила громкая связь, объявив всегда спокойным голосом Римантаса:

— Видим вас. Хорошо идете, прямо по центру. Разрешаю причаливание.

— Понял вас, — ответил Почтарь. — Догоняем… Дальность четыре тысячи метров.

Блестка впереди приближалась, постепенно вырастая в «игрушку», крошечную модельку ЭМК, осиянную «цитрусовым» отсветом Марса.

— К стыковке готов.

— Разрешаю стыковку… Отходишь, Паха, гаси бок!

— Понял…

Носовая часть «Циолковского» наплывала, как форштевень крейсера на утлую моторку, и вот стыковочный узел, тот самый, что еще недавно цепко держал МПК, вильнул на экране. ВА вздрогнул от толчка.

— Есть касание!

— Есть механсоединение! Есть стыковка!

И тут в иллюминатор постучали. У Почтаря сердце ёкнуло — за бортом висел человек в скафандре. Одной рукой он тянул фал, а другой помахивал.

— Привет «марсианам»! — прорезался веселый голос Бельского.

— Тьфу, чтоб тебя! — облегченно выдохнул Павел. — Шасси хочешь присобачить?

— Ну да! Нам еще садиться и садиться…

Почтарь нагнулся — в поле зрения маленького «окошка» вплыл еще один космонавт, вцепившийся в решетчатую раму шасси — на солнце блеснули протекторы трех коленчатых опор.

— А это кто с тобой? Не Римас? Ему нельзя!

— Не-е, это Шарлотта!

— Привет! — в тесноту сферы ворвался высокий женский голос. — How are you?

— I’m fine! — заулыбался Павел. — А то с меня уже сняли двадцать пять процентов премии! Я, видите ли, погулять вышел — и бросил двух несмышлёнышей одних!

— Меня тоже лишили! — жизнерадостно отозвался Питер.

— Тебя-то за что?

— Потом расскажу, хе-хе… Шарлотта! Подтягивай!

— Ага…

Борт отозвался металлическим стуком.

— У меня — по месту! Оба!

— И у меня!

— Вставляем!

Трижды гулко клацнуло.

— Готово!

— Все на борт!

— Дяденьки, не подбросите до Цереры?

— Залезай, тётенька…

— Объявляю получасовую готовность. По местам посадочного расписания!

Ровно тридцать минут спустя Почтарь, быстренько отмывшийся в душе и переодевшийся в чистое, скомандовал: «Двигатели на разгон!»

Вторник, 16 августа. День

«Гамма»

ФРГ, Пенемюнде

— Ты базар-то фильтруй, Димон! — повысил голос Багров, теряя терпение. — И не морочь мне голову! Давай, врубай свою транзопо… тьфу! Врубай эту бандуру — и открой мне «маленькую зеленую дверь в стене»! Мы с Давой хотим прогуляться в «Альфу»…

— Давно там не был! — хохотнул Валькенштейн. — Лет шестьдесят!

Ерошин покорно кивнул, и сделал знак Сергею. Тот, мрачно сопя и шепча нецензурщину, с глухим скрежетом подключил высоковольтный трансформатор — низкое гудение поплыло по ангару.

Паршиво было у Димки на душе. Всегда неприятно кому-то прислуживать, а ведь Данила — не обычный самодур. У него большие деньги — и большие планы. Самый простейший — ограбить банк в альфа-пространстве, и смыться в «Гамму» со всем золотишком! Или с бриллиантами из «Алмазного фонда»…

Следы будут, да, но они никуда не приведут — хитромудрые «важняки» уткнутся в «грань миров». А дальше ходу нет!

Ладно, там, грабежи и налёты… А если «Данила-мастер» и впрямь решит подорвать башню Кремля или крыло Белого дома — и выкатит ультиматум: в такое-то время, в таком-то месте оставите столько-то тонн золота? Иначе, прямо в новогоднюю ночь, на Красной площади или на Таймс-сквер рванет ядерный заряд…

А Багров на это способен. Он как был уголовным авторитетом, так им и остался. Разве что в «общаке» у него бабосов побольше, чем в бюджете иного государства.

Или мечты о ядерном шантаже всего лишь пьяная болтовня? Ага… Тетя Рая не зря говаривала: «Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме!»

А достать спецзаряд нетрудно. Выводим портал на секретную базу флота или ВВС, прямо внутрь особо охраняемого склада — и оприходуем бомбу или боеголовку. Остальное тоже дело техники…

И тогда все они — и сам «бригадир», и «великолепная четверка» — автоматически переходят из разряда ученой прислуги в подельники олигарха. В соучастники. А оно им надо?

Прокручивая пренеприятнейшие мысли, снова и снова пытаясь найти выход из тупика, куда он попал по собственному неразумию, Дима бездумно вжимал кнопки и двигал ползунки.

«Делай, что должен. Будет, что суждено?..»

Тот же день, то же время

«Альфа»

Германский Союз, Пенемюнде

Приборы показали состояние альфа-пространства, и в тот же миг растаяла задняя стенка Т-кабины. Открылась то ли Дюненштрассе, то ли Хауптштрассе… Уже знакомая черепичная кровля, высокая и острая… сосны, млеющие на балтийском солнышке… Только на стоянку, рядом с необычной «Волгой», пристроился «Мерседес» — Ерошин узнал его по характерной решетке радиатора, и еще какая-то машинка помельче. Вроде бы, «Фольксваген-жук», красный, как божья коровка.

— Можешь же, когда захочешь! — насмешливо фыркнул Багров, и сделал широкий жест, ступая по гулкому металлическому полу кабины: — Дава! Пра-ашу! В мир иной, хе-хе…

— Данке! — ухмыльнулся Валькенштейн, и шагнул следом.

Третьим выбрался сумрачный Ерошин. Сложив руки на груди, он остановился у выхода из портала, очерченного дрожащей полоской сияния, ярко-синего и мерцающего с разной частотой.

«Сбылась мечта идиота…»

Но любопытство брало свое, и Димон, как бы нехотя, прошелся вдоль стены ангара. Он и тут существовал, в «Альфе», занимая то же самое место, но явно был полон чем-то иным.

Вывернув за угол, Ерошин остановился. И забор очень похож, и ворота на бывшую базу флота… Только над въездом висела крупная, солидная вывеска. Напрягши свои лингвистические способности, Дима разобрал короткий текст — и раскрыл рот.

«Центральный институт ядерных исследований АН ГДР».

Этого не могло быть, Восточную Германию уже лет двадцать как аннексировала ФРГ, спасибо «Меченому»! Это ничтожество даже компенсации не потребовало… Но тут же не «Гамма»!

Разволновавшись, Ерошин облегченно выдохнул: из ворот выехал маленький кургузый грузовичок, а следом — автовышка. Двое работяг живо скрутили часть вывески, и заменили ее новой.

«Центральный институт ядерных исследований ГС»…

Да что же это такое? Издеваются они, что ли, над заезжим «туристом»⁈

Не выдержав, Дмитрий приблизился к рабочим, и обратился к ним на английском:

— Простите, а почему — ГС? Разве ГДР уже нет?

— Да куда ж ей деться! — рассмеялся усатый немец, смахивавший на Бисмарка, только не в той каске-пикельхельме, что с воинственным шишаком, а в обычной, из рыжей пластмассы. — Просто наша ГДР теперь как бы одна на всех! И одна за всех!

— Это ФРГ уже нет, мистер, — снисходительно объяснил его коллега на ломаном «инглише». — А у нас — Германский Союз!

— Социалистический? — ляпнул Дима.

— А как же! — воскликнули немцы дуэтом. — Das stimmt!

Впечатлённый и растерянный, Ерошин поспешил обратно, да и было боязно удаляться от «маленькой зеленой двери в стене».

Всю свою «команду» он застал как раз у этой самой «двери». Почти всю — Сергей, как выяснилось, дежурил у Т-кабины.

Лёха с Витькой нервно курили, озираясь, а Игорь всё приглядывался к «Волге».

— Сходи и посмотри, — забурчал Дима неприязненно, тут же устыдившись темного порыва.

— Ага! — обрадовался автолюбитель, и легкой трусцой пересек Дюненштрассе.

— Поганое какое-то ощущение, — выговорил Алексей, морщась, и с отвращением запулил окурок в урну.

— Та же фигня, — проворчал Виктор.

— Слушайте политинформацию… — усмехнулся Ерошин.

— Ты хоть в курсе, что это такое? — хохотнул Лёха.

— Читал, — сухо парировал Дима. — Так вот… В «Альфе» больше нет ФРГ. У нас Западная Германия сграбастала Восточную, не спрашивая, хотят ли этого «осси». А здесь, наоборот, ГДР сграбастала ФРГ, но тихо-мирно, чинно-благородно… И теперь у них тут единый Германский Союз. Социалистический!

— О-фи-геть… — раздельно выговорил Витёк. — Другой мир, парни, совсем другой…

Ерошин оглянулся.

— А боссы наши где? Шляются по «Альфе»?

— Пошли на разведку! — насмешливо фыркнул Алексей. — Вон, идут уже…

Вдалеке, где Дюненштрассе сворачивала, огибая сосновую рощицу, показалась смешная парочка — длинный и худой Багров вышагивал с изяществом циркуля, а рядом с ним катился кругленький, толстенький Валькенштейн.

Завидя хозяев, подбежал Игорь.

— «Волга» ГАЗ-25! — возбужденно протараторил он. — Причем, старая, девяносто пятого года. Кла-асс!

Кривя губы, Димон глянул исподлобья на боссов. Те спорили.

— А что ты там не видел, — желчно выталкивал слова Данила, — в этом их сраном Евросоюзе?

— В том-то и дело, — сверкал золотыми коронками Давид, — что нету тут никакого Евросоюза! И мигрантов нет! И ЛГБТ не высовывается…

Привести контраргумент Багрову не дали.

Ерошин и сам не понял, что вдруг начало происходить. Откуда не возьмись, забегали быстроглазые парни в серых комбезах, подкатила парочка патрульных машин, и металлические голоса громкоговорителей зарявкали на всю Дюненштрассе, да с переводом:

— Achtung! Stasieinsatz! Внимание! Работает «Штази»!

Ребятишки в сером устремились к порталу, но тут Данила-мастер, матерясь и факая вперемежку, бросился туда же, к «двери в стене».

Момент истины…

Ерошин никогда не чувствовал в себе героическое начало и, заметь он в руке Багрова пистолет, шарахнулся бы в сторону, наверное. Но его всё окончательно достало, и Дима преградил боссу дорогу.

Босс лишь ощерился, и выстрелил — резкая палящая боль пронзила «бригадиру» ногу, но сил, но злости в молодом организме хватало, и Ерошин сначала все-таки врезал Даниле, кулаком в челюсть, а уже потом упал, шипя и проклиная всё подряд — себя, эту долбанную жизнь, эту долбанную науку…

— Бросить оружие! Руки вверх!

Багров привстал, трудно выходя из нокаута. Его мигом повязали, а Валькенштейн мило улыбался, задирая руки вверх, и резво балагурил:

— Хенде хох, так хенде хох! Нешто мы без понятия?

Хлопнула дверца джипа, и появился еще один персонаж батальной сцены — молодая женщина редкой красоты, фигуру которой не портил даже серый комбинезон, хоть и с погончиками майора.

Продефилировав к Багрову, она насмешливо улыбнулась.

— Ну, здравствуй, Данила, — грудной голос красотки волновал и кровь, и всю прочую химию мужских организмов. — Ты, кажется, искал меня? Я — та самая Наталья Павловна. У нас тут совместная операция, КГБ и Штази…

Олигарх ничего не ответил. Отвернувшись, он обвел налитыми кровью глазами «бригаду» ученых, и выцедил, как выплюнул:

— Чё? Ссучились, волки́ позорные?

— Увести, — коротко приказала майор, и склонилась над Ерошиным. — Больно? Задери штанину, я гляну.

Постанывая, Дима закатал.

— Сквозное… — кивнула комитетчица. — Ну-ка… — она наложила руки на входное и выходное отверстия. Женское лицо отвердело.

— П-печет… — выдавил Ерошин.

— Считайте меня экстрасенсом, — мягко улыбнулась майор.

Четверг, 18 августа. День

Москва, проспект Калинина

Ее сиятельство энергично вошла, и Тата дисциплинированно встала.

— Сиди, сиди! — вытянула руку княгиня. — А я похожу пока… Насиделась! С самого утра только и пересаживаюсь: со стула на кухне — на сиденье авто, с сиденья — в кресло… Устала! Хоть ноги разомну… — пройдя к окну, понаблюдав за потоком «Волг», «Москвичей», «Татр», «Икарусов», «ЛиАЗов», она обернулась и сложила руки на груди. — Ну, что… Можно тебя поздравить — операция проведена блестяще, и немецкие товарищи не подкачали, не разбаловались, не распустились без Маркуса Вольфа! Что думаешь делать с «гаммовцами»? Возвращать их нельзя однозначно, это понятно…

Тата резко кивнула, и тут же поправила прическу.

— Люди разные, Елена Владимировна… Дима Ерошин — обыкновенный гений. Ему не просто удалось собрать альфа-ретранслятор, не владея теорией, что еще можно было бы понять неграмотному юзеру, вроде меня. Однако Дима превзошел и Боуэрса, и даже Гарина. Т-кабина конструкции Ерошина стабильно держит портал между мирами!

— Постой, — нахмурилась фон Ливен, — а у нас что, не так? Я же сама проходила в «Бету»!

— Да-а! Из нашенского ретранслятора в «бетовский», или обратно. А вот открыть портал без подобной связки, в любое место сопредельного мира — увы! Так что Ерошина я сплавила Мише. Два сапога пара! И Димкину команду — туда же. Всё оборудование демонтировали и переправили в Ново Щелково, документы уничтожили, компы изъяли. В «гаммовском» ангаре только трансформаторная будка осталась.

— Ну, и правильно… — покивала княгиня. — Если что, Рустам присмотрит за Ерошиным… А как его команда реагировала?

Тата фыркнула.

— Как узнали, что я из СССР, глаза вылупили. Отходят понемногу… Говорят, всё, как в старой фантастике, где герой в будущее попадает.

— Ясно… А эти… Боссы?

— Валькенштейн легко пошел на вербовку, но… Не знаю пока, как быть. Ему у нас нравится! В Калифорнии живет-поживает его альфа-версия, тоже богатей, хотя и не дорос до миллиардера. Хворый, нелюдимый… Сидит, как сыч на своем ранчо… Можно, в принципе, подменить его нашим — выйдет идеальное внедрение! Пускай бы попробовал себя в политике, поучаствовал бы в выборах губернатора… Но это пока лишь прикидки. А вот Багров… Это типичный отморозок, реликт «лихих девяностых» — тогда в «Гамме» криминал полез в бизнес, в парламент… И этот туда же.

— И с Багровым всё ясно, — хмыкнула Елена Владимировна. — По этапу субчика, пусть лес валит! — глянув на часы, она подхватилась. — Ну, всё, Таточка! Благодарю за службу!

— Служу Советскому Союзу! — четко ответила Ивернева.

— Давно хотела спросить… — осторожно молвила княгиня с порога. — Ты же сама из «Беты», а… Я хотела сказать…

— Я поняла, — заулыбалась майор. — Понимаете, Елена Владимировна… Я как бы «фазная полукровка» — моя мама из «Беты», а отец — из «Альфы». И мне трудно сказать, какой именно мир я считаю родным…

— Ну, и не мучайся тогда! — решительно оборвала ее фон Ливен. — Живи, люби… А сегодня — отдыхай! Это приказ.

— Есть отдыхать! — по уставу ответила Тата, и расплылась в чисто штатской улыбке. — Прогуляюсь по Арбату… Для зачина!

Глава 9

Среда, 24 августа. Условный день по БВ

Церера, Ахуна

На подлете, если особо не приглядываться, Церера походила на Луну — тот же густо кратерированный шар, только без темных наплывов «морей», зато с белыми пятнами залежей соды. Однако, стоило ЭМК сблизиться с «астероидом № 1», как экипаж испытал легкое разочарование — уж больно мала планетёшка!

Корабль даже не выходил на орбиту вокруг Цереры — зачем? Только зря рабочее тело расходовать… «Циолковский» как бы завис рядом, двигаясь по околосолнечной и уравняв скорость с «мини-планетой».

За недели полета космонавты соскучились по действию, людям не хватало простора, и Почтарь отправил в рейд всех скопом, ворча: «Хоть отдохну от вас… Надоели вы мне хуже горькой редьки!»

Экипаж не спорил…

Шаровидный ВА, коль уж заимел посадочные опоры, повысили в чине до десантного бота, а пилотировал его Римантас. Пятерым в боте было тесно, как шпротам в банке, но, всё равно, оставался еще «лишний» кубометр для образцов. А уж вес не имел значения — сила тяжести на Церере столь ничтожна, что бот мог взлететь даже на малой тяге. А это давало Бирскому, как основному добытчику инфы, уникальную возможность — высадиться не в одном месте, а в трех по выбору — и потрогать, пощупать Цереру вволю!

Первый рейд «Колобок», как, с подачи мисс Блэквуд, стали называть «десантный бот», совершил в кратер Оккатор. На километры вокруг лежали наметы соды, самой обычной соды, невесть, когда вынесенной из недр Цереры термальными водами. Воды испарились, а белые, рыхлые «сугробы» остались.

Второй рейд совершили к кратеру Керван — он был самым большим на астероиде, с места посадки вал не увидишь. Хотя и горизонт на Церере заваливался непривычно близко. Повсюду, словно стога в поле, вздымались пинго — конические ледяные холмы из замороженных мантийных потоков.

Бирский блаженствовал! Даже тот невзрачный серовато-беловатый церерореголит, по которому они топтались, был полезным ископаемым — причудливой смесью глинозёма, оксидов скандия, иттрия и лантаноидов, вперемешку с известью и периклазом, миллиарды лет измельчаемых микрометеоритами.

Но больше всего радости привалило Шурику в третьем рейде, когда «Колобок» докатился до криовулкана Ахуна.

* * *

Ахуна показалась еще на спуске — огромная ледяная гора с плоской вершиной и крутыми склонами, изрезанными гребнями и натёками, а высотой с Казбек. Сутки на Церере длились всего девять часов и, когда восходило крошечное Солнце, Ахуна сверкала и переливалась всеми оттенками синего и зеленого.

Стеклистая толща льда гасила лучи, местами гору присыпала космическая пыль, но и той феерии преломления, что давалась глазам, было довольно для криков восторга.

Пока Шарлотта и Андрей бродили у подножия криовулкана — под строгим присмотром дяди Римаса — планетолог уволок Бельского в глубокий разлом, выворачивавший наизнанку недра астероида.

Спуск отличался крутизной, но Питер утешал себя тем, что гравитация Цереры составляет едва одну тридцать шестую земной. Как тут упадешь? Рухнуть с обрыва просто не получится, мягкая посадка гарантирована…

— … На Марсе не дали развернуться, — бубнили наушники голосом Бирского, — так я хоть тут душу отведу!

— Тебе что, мало грунта и льда? — фыркнул Пётр, спускаясь с уступа на уступ, будто по гигантской лестнице, усыпанной каменным крошевом.

— Сравнил! Знаешь, каков у этого церерореголита состав? Великолепный состав! Буквально драгоценный! Если в глубине этой славной мини-планетки найдутся полости, то они вполне могут быть местами скопления крупных кристаллов. Довольно крупных… Стоп. А это что тут у нас? — Шурик бочком поднялся по зернистой осыпи и заглянул в узкий боковой пролом. — Нам сюда!

Бельский, насмешливо кривя губы, последовал за планетологом. Он оказался в обширной, куполовидной каверне, а когда окинул взглядом наклонные стены, подсвеченные фонарем, то перестал дышать.

Каменные своды были усыпаны огромными кристаллами — то бесцветными и прозрачными, как стекло, то ярко-красными или насыщенного синего цвета, темно-зелеными и желто-золотыми, фиолетовыми, розовыми… Глаза уставали от радужных высверков!

— Господи! — хрипло вытолкнул Бельский. — «Сезам, откройся!»

— Открылся! — воинственно воскликнул Шура. — Пироклаз… Бадделеит… Хризоберилл… Шпинель… Рутил… Да ты только посмотри, какие тут сапфиры! С грецкий орех! О-о! А вот — с куриное яйцо! С ума сойти… А вон там вообще с кулак! Ух, ты! Хотя… Не, чистота — так себе… Но, всё равно! Рай минералогов! Понимаешь, чем ниже сила тяжести, тем меньше реакция опоры и тем медленнее конвекционные потоки в жидкостях! Вон, на «Салюте-8» выращивают монокристаллы теллурида германия, так они в десять раз крупнее, чем на Земле, и никаких дефектов кристаллической решетки! О, ч-черт… А контейнера-то я не взял, раззява!

— Мешок подойдет? — невозмутимо сказал Пётр, доставая пару пакетов из прочнейшего силикета.

— Спа-а-аситель! — проблеял осчастливленный Бирский. — На! Один тебе, один мне! Набивай самыми красивыми!

— И как ты только их всех упомнил? — прокряхтел Бельский, отковыривая драгоценные каменья.

— Минералы-то? Хо-хо! Я ж Горный кончал, а нам минералогию читал сам Григорьев… Во, гляди, шпинель какая! На Земле каждый такой образец стоил бы миллионы… Если бы не доставка!

— Да уж! — фыркнул Пётр. — Цена за карат, помноженная на пару астрономических единиц!

— Во-во…

Нагруженные сокровищами, они легко поднялись из мрачных недр. На поверхности, правда, их тоже поджидала полная тьма — Цереру накрыла местная краткая ночь. Зато звезд высыпало…

И отсвечивало желтым пятнышко обманчиво близкого Юпитера.

— Явились, не запылились… — толкнулось в наушниках ворчание Станкявичюса. — Все на борт!

Тот же день, позже

Пояс астероидов, борт ЭМК «Циолковский»

— Какая красота… — шептала Шарлотта, перебирая сверкающую груду драгов и полудрагов. — И ведь всё — настоящее!

— Самое, что ни на есть, — подтвердил Бирский. — А на Земле, сколько ни ройся, камешков такого размера не сыщешь. Условия не те! Иттрогранат, вон, или фианит вообще только в лаборатории «водятся», а тут их… Хоть лопатой греби!

Сверкающие кристаллы лежали на столе в салоне корабля, а не плавали в воздухе — пятый час подряд ЭМК набирал скорость, двигаясь по возвратной траектории.

— Стоп, товарищи! — повысил голос Почтарь. — У нас же по графику съемка! Ну-ка, товарищ оператор… Камера! Мотор!

— О, и Шарлотту снимем! — обрадовался Шурик.

— Да ты что⁈ — испугалась мисс Блэквуд. — Я же непричесанная, не накрашенная…

— Нормальная ты! — отрезал Павел. — Живо на первый план!

Любопытный глаз объектива сфокусировался на женщине, и та, вздохнув, кокетливо улыбнулась.

— Питер! — отрывисто позвал Бирский. — Ты у нас самый киногеничный… Названия помнишь? Смотри, не перепутай! На счет «три» включаю звукозапись. Раз… Два… Три!

Бельский усмехнулся, глянув на камеру, и заговорил бархатистым голосом:

— По давней традиции, самым крупным и красивым самоцветам давали имена… Вот эту шпинель, — он поднес к объективу блестящий ярко-красный октаэдр, держа его двумя пальцами, — мы назвали «Шарлотта». А вот этому синему сапфиру дали имя «Анна Почтарь»…

— А потом мы вспомнили еще трех прекрасных женщин, — с воодушевлением подключился Строгов, — которые больше всех ратовали за наш полет, которые убедили сомневающихся и не дали отодвинуть экспедицию на месяцы и годы! Это бессменные ведущие передачи «Звезда КЭЦ»!

Бельский улыбнулся, глядя в сияющие глаза Шарли, и повертел в пальцах роскошный, налитый темной краснотой рубин, хоть и не граненый:

— Этот «червлёный яхонт», как говорили в старину, получил имя «Инна Дворская». А вот минерал фианит, который на Земле не встречается в природе, но на Церере мы его добыли — и назвали «Маргарита Гарина»! И третий «именной» кристалл… — он продемонстрировал ярко-синий иттрогранат почти идеальной формы — ромбододекаэдр размером с грецкий орех. — Ивернит! Знаменитый преподаватель Горного института Дмитрий Павлович Григорьев так назвал минерал в честь геолога Максимилиана Ивернева, дедушки Натальи Иверневой!

Оставив в покое камеру на треноге, Бирский скорчил Шарлотте страшную гримасу, донося то ли просьбу, то ли приказ — сыграть «учителку», в манере Кристы Маколифф. Женщина понятливо улыбнулась, и повела рукой в сторону довольно большого иллюминатора, заделанного целой стеклянной плитой:

— Наш корабль разгоняется в Поясе астероидов. Обычно художники в детских энциклопедиях изображают эти места, как настоящий поток глыб и каменных гор, несущихся в пространстве. Но это не так! Советские зонды «Тест-3» и «Радиант» полгода летели в плоскости Пояса астероидов, пока не высадились на Палладе и Весте, а других тел их чуткие локаторы не заметили в окружающей пустоте… Но красавицу Цереру язык не поворачивается астероидом называть — ведь это шар поперечником чуть ли не в тысячу километров, вобравший в себя третью часть массы всего Пояса астероидов! Право, если Фаэтон на самом деле существовал, то вряд ли он был больше нашей Луны…

Бельский тихонько присел на стул, приделанный к полу, и продолжил любоваться Шарли. Его душевный барометр показывал «Ясно», а уж как измерить счастье, конструкторы приборов не ведали.

Вон, на женском пальце поблескивает колечко… Питер растянул губы в умилении. Шарлотта строго сказала ему, что они пока только обручены, что ей надо будет сначала получить гражданство СССР — это пункт первый ее плана. Чуть позже они распишутся в ЗАГСе Звездного городка и сыграют свадьбу. Это пункт второй…

Его робкое предложение — сначала получить «Свидетельство о браке», а уже потом «Вид на жительство» — любимая ласково отвергла. «Я беременна, — сказала она, — и должна думать о будущем нашего ребенка…»

Пётр долго таскал на руках свою ненаглядную — по всем отсекам и палубам, пока не затащил в каюту. Но раздевать не стал — мало ли… Пришлось невесте самой скидывать с себя всё лишнее, и уговаривать жениха…

Бельский вздохнул. До Земли еще далеко…

Вечер того же дня

Земля, Ленинград

Дмитрий Павлович Григорьев уже больше месяца не покидал квартиру — сдавал организм. «Сколько же можно!» — кряхтел Дэ Пэ.

И то правда… В ноябре ему стукнет сто два года, а он-то, помнится, и до восьмидесяти не мечтал дотянуть! Дотянул…

Профессором Григорьев остался, но это всего лишь звание, а вот преподавать, вещать с кафедры, пересаживать в чистые, девственные мозги ростки собственного разумения… О, это пора давно пройденная. Куда ему лекции читать! Лет десять назад он еще водил экскурсии, показывал богатые минералогические коллекции Эрмитажа, а теперь — всё. И эту позицию оставил, сдал противнику, отступил… Нынче его квартира — последняя линия обороны.

Хорошо, хоть доставка работает… Позвонишь, переведешь денежку, а полчаса спустя — звонок в дверь. «Булка — одна штука, сосиски — полкило, чай цейлонский — одна пачка, сахар — полкило, масло сливочное — триста грамм…» Получите и распишитесь!

До дверей он еще дошаркает…

Весь мир, весь огромный город нынче сузился до профессорской «двушки». Раньше хоть в магазин спускался, по парку гулял, и — вот. Видать, подходит срок…

Григорьев осторожно присел в любимое кресло. По идее, эту развалину давно выбросить пора, на свалку увезти, да всё откладываешь, откладываешь… Привык он к этому седалищу. Сроднился с ним.

«Подходит срок…» — Дэ Пэ криво усмехнулся. Да уж, куда там… Вышел он давно, срок этот. Конец уж близок. Не маячит вдалеке, а рядом совсем. Холодит…

Скользнув глазами по книжным полкам, Дмитрий Павлович зацепил взглядом фотографию Инночки Дворской, и заулыбался. Сразу потеплело на душе.

«Инночка…»

Пушкинские строки не раз приходили ему на ум, но он лишь воздыхал тяжко. Всё, что ему осталось — любоваться женщиной, будившей в нем полузабытый трепет и те самые «благотворные порывы». А ведь Инна еще и умница вдобавок!

Ей одной он рассказывал всё, не утаивая ничего, и не приукрашивая. О дальних походах — через пески и горы, болота и дебри тайги. О научном поиске, о деле всей жизни.

Инночка даже пару раз заглядывала к нему в гости, и потом профессор еще долго принюхивался — и блаженно жмурился, улавливая аромат женских духов…

С Инной было интересно беседовать, ум её быстр и точен. Заслуженная артистка СССР понимала речи минералога и однажды призналась, что пишет книгу об их встречах и разговорах.

«Это слишком интересно и важно, — восклицала она, — чтобы держать только для себя, в своей памяти! Знаете, я в школе читала „Занимательную минералогию“ Ферсмана. Сравниваю с тем, что услышала от вас, и понимаю — скукотищу он писал! Вот, честное слово, переработаю свои конспекты — папа мне поможет — и сразу издам! Я уже и название придумала: „Беседы с профессором Григорьевым о минералах и самоцветах“! Звучит⁈»

— Звучит… — выговорил Дэ Пэ вслух, и встрепенулся. — Ах, ты, мерзкий старикашка! Пропустишь же!

Нащупав пульт, он поспешно вдавил выпуклую кнопочку, и громадный «Рекорд», висевший на стене, как полотно в черной раме, расцветился заставкой «Звезды КЭЦ».

— Здравствуйте, дорогие наши телезрители! — сладко улыбнулась великолепная Наталья, «Генератор Идей» среди троицы ведущих. — Сегодня у нас особенная программа…

— Как будто мы другие программы выпускаем, не особенные! — фыркнула очаровательная Инна, исполнявшая обязанности «Критика».

— Не спорьте, — мягко сказала восхитительная Маргарита, игравшая роль «Эрудита». — Тем более что сегодня вести передачу будем не только мы…

— В смысле?.. — затянула Дворская, до того убедительно изобразив чуточку агрессивное недоумение, что Станиславский впал бы в экстаз.

— В прямом эфире тяжелый межпланетный корабль «Циолковский»! — торжественно провозгласила Гарина.

— Почему это ТМК? — тут же прицепилась Инна. — «Циолковский» — ЭМК! Он экспериментальный!

— Эксперимент удачно завершён, Инночка! Испытания закончены, и наш «Звездный Флот» пополнился еще одним кораблем. «Циолковский» очень далеко отсюда — он в Поясе астероидов. Его экипаж вернется на Землю лишь в сентябре, и уж мы встретим первых межпланетников, как полагается! Скажу по секрету, — лукаво улыбнулась Рита, — они проедут с почетным эскортом по проспекту Кутузова…

Талия отзеркалила ее улыбку, и развила тему:

— Мы можем связаться с ними в любой момент, но разговора не получится. Скажем им: «Здрасьте!» — и лишь двадцать минут спустя радиоволны долетят до ТМК. Космонавты — народ вежливый, они ответят: «Привет! Хэлло!» Вот только мы услышим их ажно на сороковой минуте… А тут и передаче конец! Таковы они, космические просторы! — развела руками Ивернева. — Поэтому слушаем и смотрим…

— Говорит и показывает «Циолковский»! — воскликнула Инна…

…Григорьев еле дышал, просматривая «марсианскую хронику». Строматолит… Мутный керн из дейтериевого льда… Пироксен и оливин, отложившиеся в Гесперийском периоде, аналогичном земному архею…

А когда космонавты начали хвастаться добычей из Сезамских пещер, Дмитрий Павлович не выдержал и расплакался. Слезы текли по его щекам, а профессор улыбался, ладонями смахивая щекочущие капли.

«Дожил! — колотилось в голове. — Дожил!»

Он еще в пятьдесят шестом году предсказывал, что редкоземельные гранаты образуются не только в лаборатории, но и в природе. И вот, сбылись чаяния… Изоморфный ряд Григорьева: «спессартин — эльминдин — ивернит» — оказался реальностью!

— Дожил… — выдохнул Дмитрий Павлович, и шмыгнул носом.

Самое время сказать напыщенно, красуясь, как в глупых романах: «Теперь и помереть не жалко!»

— Ага… Не жалко… — пробурчал Дэ Пэ, кривя губы. — Жа-алко!

Оставляя кресло, старик плотно сжал рот, чтобы не кряхтеть, и медленно, не торопясь, зашагал в прихожую.

«А схожу-ка я, погуляю! — решился он. — Подышу хоть свежим воздухом!»

Сборы заняли полчаса, и вот исшарканный порог остался за спиной, как Рубикон.

— Шагай, шагай, окаменелость… — брюзжал Григорьев. Оглянулся воровато, и запел слабым, скрипучим голосом: — Марш вперед, труба зовет, бра-авые ребята! Выше голову держать, сла-авные орлята!

Пятница, 25 ноября. День

Москва, Кремль

Этот кабинет, самый высокий кабинет страны, так и назывался у чекистов — объект «Высота». Здесь работал Брежнев и вся череда президентов СССР — Андропов, Романов, Лебедь…

И ничегошеньки не менялось в обстановке — хорошая, чисто английская традиция. Всё тот же тяжелый, основательный стол, и даже знаменитые «рогатые» часы, чей циферблат обрамлен штурвальчиком, те же самые, что отмеряли время в далёких семидесятых. А в четыре высоких окна по-прежнему видны «дома-книжки» с проспекта Калинина и высотка МИДа, прикрытая, как шапочкой, башенкой со шпилем — строения будто заглядывают в кабинет поверх кремлевских зубцов и крыш.

В простенке между оконных проемов, точно посередине, висит портрет обволошенного Маркса. Напротив, на длинной светлой стене — Энгельса и Ленина.

Путин покинул рабочее место президента СССР, и медленно прошагал к окну. Теперь этот вид — зеленая кровля Арсенала, огромная Троицкая башня — на долгих пять лет. Как минимум…

Владимир Владимирович усмехнулся. Горячка предвыборной кампании, вся эта полукочевая жизнь в постоянных разъездах, напряжение самих выборов и даже инаугурация — всё схлынуло.

Первые дни он чувствовал себя очень странно, словно и не его выдвигали на высший пост в государстве. Смотрел, как будто со стороны. Телевизионщики списали его состояние на уже ставшую знаменитой «путинскую сдержанность», а ему просто было не по себе — избранный президент с трудом привыкал к новому статусу, и далеко не сразу уверовал, что произошедшее с ним — правда.

Да, пара дней потребовалась, чтобы новая реальность слилась с его буднями. Всё…

Теперь не его станут вызывать в Кремль, а он сам будет приглашать «на ковёр»…

«Какое „всё“! — усмехнулся Путин. — Всё только начинается!»

Клацнула дверь, и в кабинет заглянул личный секретарь.

— Владимир Владимирович, — прошелестел он. — Елена фон Ливен…

— Да-да, пусть войдет.

Начальница УСБС не вошла, а явила себя. Годы брали свое, но время еще не стерло с лица княгини следы увядшей красоты. И это, не считая жизненной энергии, мягкого обаяния и той самой породистости, по слухам, отличавшей знать.

— Елена Владимировна! — шутливо поклонился президент.

— Владимир Владимирович! — по-светски отозвалась фон Ливен, изображая элемент реверанса.

— Прошу! — дождавшись, пока сядет дама, Путин занял свое место за столом, и переплел пальцы. — Хочу ознакомить вас с решением некоторых кадровых вопросов, — начал он в официальной манере, но тут же будто слабину себе дал, улыбнулся краем рта. — Вчера я подписал приказ о назначении командующего Черономорским флотом, адмирала Ивана Гирина, первым заместителем главнокомандующего ВМФ СССР…

— … Рыцаря Приората, — пробормотала тихонько княгиня.

— Что-что? — не расслышал президент.

— О, это я так, о своём, девичьем! — поспешно улыбнулась фон Ливен.

Владимир Владимирович лишь кивнул, продолжая:

— … Повысил его в звании до адмирала флота. Истинный русский офицер! Он мне чем-то напоминает Ушакова… В том числе, и внешне. Да и сын в него пошел, натура весьма независимая! Когда Максиму Ивановичу, и года не прослужившему в звании каплея, вручили погоны капитана 3-го ранга, он сразу поинтересовался в штабе, не с отцовской ли это подачи? Его успокоили: повысили, дескать, за участие в боевых действиях!

— Да-а? — удивилась княгиня. — А Максим мне ничего не рассказывал! Мы как-то пересеклись с ним этим летом.

— Скромный товарищ, — усмехнулся Путин. — Грызться за чины не станет, но и своего не упустит… Это случилось в позапрошлом году. Максим Гирин служил тогда на УДК «Владивосток». Корабль совершал переход из Раджина в Камрань, и вошел в Тайваньский пролив как раз, когда Южный флот КНР разворачивал «правоохранительную операцию» в терводах Тайваня. Попросту говоря, устанавливал блокаду острова, которую китайцы политкорректно именовали «карантином». До сих пор неясно, что пришло в голову тайваньцам, но их эсминец «Ки Лун» и фрегат «Чэнь Кун» атаковали наш вертолетоносец. Командира БЧ-2, — а это артиллерия, ракеты и прочее — ранило, и Максим тут же заменил «бычка». Действуя решительно, грамотно и умело — я повторяю строки из приказа штаба Тихоокеанского флота — капитан-лейтенант Гирин отбил атаку тайваньских ВВС, «спустив» в море звено F-18, и потопил вражеский эсминец, использовав всего две противокорабельных ракеты. Третья досталась фрегату…

— Молодец! — восхитилась ее сиятельство.

Владимир Владимирович согласно покивал, разглядывая — и разгадывая — свою визави. Именно ее, женщину, хоть и кандидатку в члены ЦК КПСС, но титулованную дворянку, крещеную — и верующую! — он прочил на должность председателя КГБ.

Хватало, конечно, и других претендентов, вполне себе пролетарского происхождения, но Путину понравилось, как Елена фон Ливен повела себя в жутком ЧП с «прорывом инферно» в Подмосковье, да и в январский кризис. И существовал еще один довод «за»…

Однажды он прочитал представление Елены Владимировны на «Золотую Звезду», подписанное Цвигуном после краха операции «Полония», и с очень интересной резолюцией Андропова: «Наградить орденом „Александр Невский“ — для дворянки это будет самая высокая награда, даже выше звезды Героя». И Ю Вэ не ошибся, княгиня очень гордилась своей наградой.

Путин сдержал улыбку, припомнив, как он удивился, узнав, что коллеги и подчиненные обращаются к Елене Владимировне со старорежимным «ваше сиятельство», но потом понял, что они это делают не хохмы ради, а, чтобы подчеркнуть своё к ней уважение. К тому же и сам глава дома Романовых передал почему-то княжеский титул именно Елене, женщине, а не её кузену Анатолю Ливену. С чего бы это?..

— Елена Владимировна… На родовом гербе Ливенов значится: «Государю и Отечеству»… А что это значит для вас?

Фон Ливен посмотрела на президента внимательно и строго.

— Для меня, Владимир Владимирович, это не пустой звук, — сказала она отрывисто. — Не примите за высокий штиль, но служение Отечеству… Российской ли Империи или Советскому Союзу, как ее прямому правопреемнику… я мыслю, как высшую цель. А государи… Они ведь люди, приходят и уходят. А Родина остается.

Путин кивнул и раскрыл кожаную папку.

— Указ о назначении генерал-лейтенанта фон Ливен председателем КГБ СССР готов, — сказал он обычным голосом, снимая с ручки золоченый колпачок. — Сейчас я его подпишу…

Княгиня побледнела и выпрямилась на стуле, как будто желая непременно встать по стойке «смирно».

Начеркав свою роспись, президент мельком глянул на Елену Владимировну, и улыбнулся.

— А еще об одном назначении мы газеты не оповестим! Марина Теодоровна Исаева займет ваше нынешнее место… Вообще-то, начальница Управления Службы Безопасности Сопределья — должность генеральская, но пусть «Росита» два-три года хотя бы в полковниках походит. Обрадуете её, ваше сиятельство?

Воскресенье, 27 ноября. День

Московская область, Ново-Щелково

«Ка-62», гражданский вариант хищной военной «Касатки», был не похож на обычные вертолеты конструкции Камова — его нёс всего лишь один винт, а рулила машина хвостовым «фенестроном». Зато в просторном салоне стекленели обширные окна — любоваться землей с высоты.

Турбина уже запышливо свистела, раскручивая лопасти, и Тата Ивернева пригнулась, уводя голову от махового разлета. Валькенштейн лишь голову в плечи вжал — коротышке винт не страшен! — и просеменил к «вертушке».

— Полезайте! — крикнула Тата. Пропустив Давида Марковича, она поднялась сама и захлопнула дверцу. Рокот турбины зазвучал глуше, но спокойно поговорить всё равно не дал бы, и майор, кивнув пилоту, протянула Валькенштейну наушники.

— Наденьте, чтобы не кричать, но слышать!

Давид ловко нацепил приспособу, зачем-то дунул в усик микрофона, и спросил:

— Как слышно?

— Разборчиво, — фыркнула Ивернева.

С клекочущим гулом вертолет поднялся и, взбивая воздух лопастями, направился куда-то за МКАД.

— Наталья Павловна… — Валькенштейн пристально глянул на спутницу. — А куда мы, собственно?

— На экскурсию, Давид Маркович! — Тата скупо улыбнулась. — Да вы не хмурьтесь, я вовсе не смеюсь над вами и… как это… не подкалываю! Мы пролетим, скажем так, над местами боевой и трудовой славы вашего неблагодарного другана, Рона Карлайла. Этот ученый идиот не просто выдал себя за другого, но и затеял очень опасный эксперимент — проколол асинхронное дзета-пространство! А в «Дзете» нет Земли, зато сколько угодно вакуума! И «прокол» довел человечество до глобальной «разгерметизации»… Над этими местами вращались черные тучи, скручиваясь в колоссальную воронку — кубические километры воздуха с громадной силой затягивало в совершенно иной, жуткий, беспросветный мир! С корнем выдирало деревья, срывало крыши, разваливало дома… Ураганный ветер сходился к провалу со всех сторон, унося машины, автобусы, ларьки… А первым пострадал институт, где Карлайл ставил опыт — здание сложилось первым, и ухнуло в «прокол»…

— Туда ему и дорога… — проворчал Валькенштейн, жадно высматривая следы катаклизма.

— С земли уже не так видать — за десять лет природа подзатянула шрамы, а мы ей помогали. И почву завозили, и лес высаживали… Вон! — встрепенулась майор. — Смотрите! Это Фрязинский лесопарк! Видите?

— Ни хрена себе… — пробормотал Давид.

Под брюхом вертолета тянулся нескончаемый вывал леса — деревья легли на обглоданную, истерзанную почву, макушками указывая на «врата инферно» — большое круглое озеро. Его берега обрамляли красивые здания, пыхтела паром градирня, а дальше раскидывался научный городок.

— В первые недели на месте озера чернел огромный провал, больше ста метров в глубину, — неторопливо рассказывала Тата, — а вон та речушка срывалась водопадом… Потом озеро заполнилось, и сейчас мало кого пугает, что водоем, по сути, «послед прокола». Именно здесь крутилась воронка, с грохотом утягивая всё живое и неживое в мир «Дзеты», где Солнце — мрачная железная звезда…

Валькенштейн долго молчал. Затем покосился на Иверневу, и ворчливо спросил:

— Скажите честно, Наталья Павловна, зачем я вам понадобился? Нет, я понимаю, что обратный ход для меня закрыт, что в «Гамму» родимую мне не вернуться. Я ведь поддерживал Данилу, спонсировал, так сказать, этого террориста! Но вы и меня поймите! Всю свою жизнь я только тем и занимался, что делал деньги! Я не встретил любимой женщины, не создал семью, у меня нет, да уже и не будет детей… Зато разбогател! А на хрена мне мой миллиард⁈ На кого его тратить? Кому завещать? Хотя про завещание рановато еще, хе-хе…

— Давид Маркович… — серьезно заговорила Тата. — Вы, может, и не желая того, узнали много тайн и секретов. Да, вам неизвестна и непонятна транспозитация, но вы знаете о самой возможности перехода между сопредельными мирами! И вы в курсе того, зачем мы создали Службу Безопасности Сопределья…

— Да уж… — буркнул Валькенштейн. — Озеро меня не слишком напугало, но вот тот вывал… М-да. Как на месте падения Тунгусского метеорита!

— Давид Маркович, — решительно сказала Ивернева, — СБС нужна надежная база в гамма-США, как минимум, на ближайшие десять-пятнадцать лет, и ваше ранчо подходит для этих целей, как нельзя лучше. И…

— Я согласен! — резко выпалил Давид. — Но только с одним непременным условием — завербуйте меня по всем правилам! И пусть в сейфы КГБ ляжет мое досье! И чтобы у меня был оперативный псевдоним!

Он до того умильно сложил ладони, что майор Ивернева не выдержала, и рассмеялась.

— Хорошо… агент «Воланд»!

Часть вторая
ХРОНОДИВЕРСАНТЫ. Глава 10

Вторник, 12 июня 2018 года. Утро

Москва, Кропоткинский переулок

Лея Гарина тепло и даже с легкой ностальгией вспоминала «Сеченовку», свою alma mater, но и к ВНИИ Сербского она относилась с теплотой не меньшей — именно здесь она отбывала ординатуру… Впрочем, глагол «отбывала» не годится — молоденькую кандидатку медицинских наук сразу приписали к секретной группе, что вела эксперименты по «переселению душ».

Место для Леи просто идеальное!

В те, не столь уж давние дни, исследования в области пересадки сознания продвинулись достаточно далеко… пока не упёрлись в очередной барьер. Проблемой стала невозможность инструментальными методами переписать подсознание — уж слишком оно привязано к «мозговому железу», слишком гормонозависимо. Даже обидно было — технологии интрапсихические отработаны, спецы набрались опыта, но, как только вспыхнет табло «Ментальный перенос — 100 %», операторы и психотехники хором стонут: «Опять!»

Опять сознание и память донора слились с чувствами и эмоциями реципиента! Подобная «конанимация» нередко заканчивалась очень печально, вплоть до психических расстройств.

Природа в очередной раз дала науке основательного пинка.

Первоначальная идея — взять, да пересадить личность человека ценного, важного, но обречённого на скорую смерть, в мозг… ну, например, физически здорового преступника — заводила в срамный тупик.

…Однажды «душу» академика Шатрова, больного раком крови, «переселили» в уголовника, налитого здоровьем… Ура, победа! А двое суток спустя, уже после переписывания сознания, «туша» взяла верх — ученый начал проявлять криминальные наклонности… Впору присваивать погоняло «Академик»!

Ужасно, но факт. И тогда, с Шатровым, и позже, — с Арнаутовым, Краюхиным, Бойцовым, — приходилось назначать психокорректировку, вроде той, что Лея проделала с Дворской. Короче, мороки очень много и, кроме жутко дорогой аппаратуры, требовался очень опытный психотерапевт (зато какая отличная практика для «хирурга человеческих душ»! А навыка сколько!).

И вот зимой, как раз под новый 2018-й год, спецгруппу обрадовали хорошими вестями. Выяснилось следующее: если записать массив памяти донора в соответствующие области мозга реципиента, а потом облучить его импульсом ивернитового лазера, происходила интересная вещь — обнулялась кратковременная, то есть недавняя память именно «родной» для реципиента, базовой модели, поскольку в момент облучения именно с ней коммуницировал таламус! А вот записанная, но неактивная базовая модель донора оставалась неповрежденной, с валидной «точкой входа», аналогом инициаторного кодона, с которого начинается синтез белка.

Далее таламус, потеряв связь с «родной» базовой моделью, начинал искать эту самую «точку входа» — и в итоге подключался к базовой модели донора, а вот повреждённая память реципиента отключалась насовсем. Право, лучшего подарка «под елочку» не придумаешь!

Интересно, что весь процесс занимал максимум минуту, чаще ещё меньше — в этот самый момент донор и видел себя как бы глазами реципиента, наблюдал, как его бренное тело распадается на кубики-пиксели и осыпается пылью…

Вся спецгруппа весело проводила уходящий год; доктора и кандидаты дружно хлопали в ладоши, наблюдая за радостно пищащей Гариной, самозабвенно вытанцовывающей сальсу…

Однако никто из старших научных сотрудников, хоть и давших кучу грозных подписок, даже не догадывался, отчего так резвится их любимица. А всё было просто.

Леин «папулечка» еще в прошлом году доложил президенту СССР: «Хронотехника полностью готова к забросу в прошлое».

А теперь и сама Лея могла с чистой совестью отрапортовать:

«Работы по ментографу успешно завершены».

До «хронодиверсии» оставалось четыре месяца, десять дней и двенадцать часов…

* * *

Скучный серый институтский корпус, куда свели лаборатории, занятые собственно пересадкой сознания или работающие по сопутствующим темам, перекрыли наглухо, а единственный вход, он же выход, строжайше охранялся — ровно в восемь утра сотрудники попадали внутрь, а в пять вечера покидали свои рабочие места.

Устал? Во-он там комнаты отдыха. Проголодался? Столовая на первом этаже. Всё для блага человека, всё во имя человека.

Окна, застекленные толстыми пуленепробиваемыми пластинами, вделаны в проёмы намертво — никаких форточек и фрамуг! Свежий воздух? Его создавали кондиционеры и даже ионизаторы Чижевского. Дышите на здоровье!

Зато ничего не отвлекало от научной деятельности. А уж темы в закрытом корпусе поднимали такие, что редкие новички сначала отмахивались, зыркали подозрительно, сопели сердито, уверенные, что их разыгрывают, зато потом кудахтали от восторга…

…Лея поприседала, помахала руками, взбадривая организм, и вышла в просторный, светлый коридор с недосягаемым потолком — по одну сторону ряд солидных, отделанным орехом дверей с медными табличками, по другую — ряд квадратных окон с широкими пластмассовыми подоконниками, на которые так и тянуло присесть.

Девушка легко запрыгнула на свой любимый «насест», устроившись рядом с цветочным горшком, и бездумно заболтала ногами. Улыбнулась томно и смутно.

Два дня в неделю она принимала пациентов в соседнем, «открытом» корпусе, как обычный психотерапевт, и к ней быстро выстроилась очередь. Оно и понятно — Лея ведь не просто лечила, а излечивала. Зароняла надежду в изнемогшие души — и возвращала в строй.

Казалось бы, вот она, блестящая будущность! Исцеляй, обрастай славой, пересчитывай премии, да разъезжай по симпозиумам с конгрессами. Уже и докторская просматривается…

Гарина усмехнулась. Нет уж, она вся — в папочку! В тылу отсиживаться скучно и муторно, ее место — на передовой…

— Леечка! — звонкий голос вывел девушку из задумчивости. — Вот ты где! А я тебя ищу!

По коридору шагала, цокая каблучками, улыбчивый директор Института мозга.

— Приветики! — радостно воскликнула Лея. Спрыгнув, она подбежала к Светлане и вдоволь ее потискала. Директор — или всё же директриса? — оставалась ладной и в шестьдесят. Редкие морщинки не в счет…

— Приветики! — рассмеялась Сосницкая, блеснув идеальными дужками зубов. — Что не заезжаешь к нам, позабытым-позаброшенным? А? Галина Самсоновна тебе привет передавала!

— Да вот… — смутилась Лея. — Верчусь тут, кручусь…

— Да знаю… — понятливо вздохнула Светлана Евгеньевна. — Еще и пеняю, главное! — фыркнула она. — Ты же с меня такую ношу сняла!

— «Дети Тумана»? — хихикнула Гарина, не удержав натуру во «взрослом» состоянии.

— Они! Они, паранормики… Житие мое…

Месяца не прошло, как Лею вызвали в КГБ, и Елена Владимировна торжественно повесила на нее сверхсекретный проект. Вместе с Исаевой они тогда проехались в ЭШИ — Борис Натанович пестовал второй выпуск…

— Да там самым сложным было — придумать специальные программы обучения, — сказала Лея, будто оправдываясь, — чтобы «паранормики» могли развивать свои способности, не ощущая себя ни «демонами», ни «детьми богов», как полагал Дерагази…

— Ничего не меняется, — фыркнула Сосницкая. — Кто везёт, на того и грузят!

— Да успеваю пока! — легкомысленно отмахнулась Гарина.

Светлана грустно улыбнулась девичьей непосредственности, всё еще юной и задорной.

— Леечка, я не просто так заглянула, от трудов и нагрузок отвлекать… Как у тебя с докторской?

— Да нормально… — затянула Гарина. — Пишу. М-м… — она чуточку покраснела. — Ну, если честно, набрасываю. Тема такая… Хм. Не простая, даже странная…

— В смысле? — Светлана блеснула очками, ее глаза за стеклами смотрели испытующе — и с любопытством.

Лея покусала губку, решая с чего начать.

— Помнишь ген паранормальности?

— А… — взгляд Сосницкой расфокусировался. — Ну, да! У него локус в 22-й хромосомной паре… Постой, постой! — нахмурилась она. — Но ты же упоминала его еще в кандидатской! Ну, да! Помню прекрасно… Нейрофермент КОМТ у паранормов!

— Да! — заволновалась Лея. — Этот фермент… Ну, КОМТ… На него я и вышла. Когда еще! А потом… — Она покусала губку, выдохнула, словно собираясь нырнуть в ледяную воду. — А потом меня ждала небольшая засада и… и открытие.

— О, как! — Светлана живо заинтересовалась. Лея всегда очень строга к себе, и зря болтать не станет. — Выкладывай! Быстрее, быстрее — видишь же, лопаюсь!

Гарина нервно перебрала пальцами.

— Месяц назад, как раз мы с Исаевой в «Китежград» съездили… У меня тогда «окно» наметилось — целая неделя свободного времени! И я с головой, с руками, с ногами залезла в проблему… Сначала, знаешь, просто не поверила. Три дня только тем и занималась, что ревизовала свои наблюдения, анализировала, выискивала подвох! Понимаешь… Я же… В общем… Ну, что я ожидала увидеть в «паранормальном» гене КОМТ? «Битый» кодон, точечную мутацию! А обнаружила аккуратненькую, такую, «вставочку» из десятка нуклеотидов. Свет… Можешь смеяться, но иначе как искусственную генную манипуляцию, я ее интерпретировать не могу!

— Вот это ничего себе… — пробормотала Сосницкая. Но не растерянно. Наоборот, она воодушевилась, поверив — и углядев впереди манящий огонек тайны. Сосредоточившись, Светлана осторожно, словно боясь развеять нездешнюю ауру, проговорила: — Лея… Леечка… А как ты вообще пришла к выводу, что ген «паранормов» — продукт искусственной манипуляции?

Гарина несколько расслабилась. Похоже, она была сильно напряжена, а теперь даже обрадовалась доверию бывшей научной руководительницы.

— Пока соображение следующее… — пробормотала она. Задумалась и продолжила окрепшим голосом: — Из двадцати аминокислот, входящих в состав белков, только две кодируются одним триплетом нуклеотидов: метионин и триптофан, а для остальных восемнадцати в ходе эволюции возникли несколько вариантов кодировки: от двух до шести. Ну, вы это и так знаете… — смешалась Лея.

— Не-не-не! — с жаром запротестовала Сосницкая. — Продолжай! Формулируй!

— Ну-у… — Лея крепко переплела пальцы. — В различных частях генома человека, как и всех высших организмов, предпочтение кодировок различно — скорей всего, это следствие эволюции… Я только выяснила, что в «паранормальном» гене катехол-О-метилтрансферазы всюду, где возможно, используются симметричные триплеты, что не может быть объяснено иначе, чем искусственной манипуляцией. Кроме того, имеется еще пара «врезок»… И эти «врезки» приводят к тому, что мембранный вариант КОМТ, — а именно он лоцируется в синапсах мозговых нейронов — расщепляет дофамин в несколько раз медленней, чем два других катехоламина: адреналин и норадреналин. Объяснить такие «врезки» в ген случайной мутацией тоже не получается…

— Очень… — вымолвила Светлана. — Очень интересно, Леечка… Аж голова кругом! Но… Ты хоть понимаешь, что люди… Я имею в виду, кроманьонцы… Ну никак не могли манипулировать генами!

— Понимаю… — Лея понурилась. — Я рассматривала пару вариантов, но…

— Стоп! — вскинула руку Сосницкая, румяная от возбуждения. — Дай, тетя Света угадает! — помолчав, пошевелив пальцами, словно перебирая невидимый шарик, она продолжила вполголоса: — Сразу вспоминаются рептилоиды, лунная Зона Посещения… Верно? М-м… Ладно, допустим, ген КOMT, подвергшийся манипуляции, был подсажен этими самыми пришельцами… Но кому? Млекопитающие тогда только-только завелись! Какому-нибудь… этому… пургаториусу? Жил-был в мезозое такой зверек, на белку похож — длиной с ладонь и с мозгом весом в несколько граммов. Но тогда метакортикальная аномалия должна, хоть и редко, но проявляться у всех современных приматов — от бабуинов и зелёных мартышек до горилл! Если же ген подсадили уже хомо сапиенсу, то произошло это… М-м… Самое раннее, двести тысяч лет назад!

— Надо тщательно проверить обезьян! — выпалила Гарина. — И попытаться найти следы еще одного палеоконтакта, более позднего… Да?

— Вельми понеже, — очаровательно улыбнулась Светлана.

— Будем искать!

Среда, 27 июня. День

«Гамма»

Смоленская область, Десногорск

Ерошин включил портал — и сразу выключил. Затем врубил снова. Пространственно-временной канал вёл себя примерно.

— Есть выход на полную энергию, — забубнил Алёхин. — Есть включение баланса энергии!

— Есть вход в канал! — бойко отозвалась Юлька.

— Есть точка выхода, — заерзал Димон. — Стабилизация канала!

— Десять секунд… Канал стабильный. Мелкие флуктуации в пределах нормы.

— Минута. Канал стабильный. Параметры зафиксированы.

— Внимание! Группе приготовиться к выходу! Через десять минут — выключение канала! Товарищ подполковник!

— Мы готовы! — звонко ответила Тата.

— Готовность раз!

— Выдвигаемся!

Ивернева первой шагнула в окно портала. Вокруг шумел лес, вернее, лесок к югу от 7-го микрорайона — улиц в Десногорске не знали. Место было самым подходящим для постоянной базы.

Под Ленинградом… То есть, под «гаммовским» Петербургом, или под Москвой слишком всё на виду, их там могут вычислить.

Транспозитация из «Альфы» в «Гамму», даже без временного сдвига — процесс достаточно энергоёмкий. Из «Беты» попроще, но и там расход энергии немаленький.

Иными словами, если жить в «Альфе», а на работу в «Гамму» ходить — не вариант, слишком дорого, затраты электроэнергии непомерны. Но эту проблему они легко решили, поселившись в «атомном городе» Десногорске, где Смоленская АЭС под боком. Тут электричество очень дешёвое.

За окраиной 7-го микрорайона начиналась частная застройка, здесь заносчивые коттеджи перемежались простецкими избами. Тата без труда приватизировала уродливое бетонное здание в два этажа, с плоской крышей и громадным подвалом — оно стояло на отшибе, примыкая к густым, неопрятным зарослям.

Прописалась «Наталья Павловна Черных», освоилась, приучила к себе аборигенов… Внедрилась.

Ее стали узнавать соседи, начали здороваться, а Тата, выдерживая темп модерато или даже анданте, зарегистрировала ООО «Технолайн», взяла кредит в «Сбере» — и дело пошло.

Вовне шла продажа и ремонт компьютеров, а внутри…

Небольшие партии груза и оперативников СБС пока перемещали через портал системы Ерошина. Альфа-ретранслятор собрали в подвале, настроили, но запитывать его энергией приходилось от суперконденсатора — типа «батарейки», к которой «Атлантис» пристыковывался для транспозитации с орбиты.

Ну, такой здоровенный для нужд резидентуры ни к чему, хватит «зарядки» и поменьше, тонн на пятнадцать, кубометров на десять. Суперконденсатор заказали на месте — в Сколково, в компании «ТЭЭМП». Доставили на грузовике, замаскировав под газгольдер.

Заряжалась «батарейка» от сети, причём долго, несколько дней подряд. Два-три перемещения из «Альфы» в «Гамму» или обратно, и энергия — йок. А пока к их услугам воспетый фантастами портал…

Тата зорко оглянулась. Никого. В следующий раз надо сильнее канючить, чтобы Димка выводил канал хотя бы во двор «ооошки». Сам же говорил, свойства у ПВК дискретные…

— Лея! Юля! За мной! Антон!

— Да иду я, иду…

Негодующе фыркнув на расхлябанного «Антония», Ивернева зашагала по набитой тропе.

— А где здесь что? — вертела головой Лея. — Мне Наталишка строго наказала, чтобы я приличный водоем нашла…

— Десногорское водохранилище устроит? — улыбнулась Тата. — Там даже яхт-клуб есть!

— О-о! Самое то!

Резидент в «Гамме» и его агенты юркнули за стальные двери откапиталенного «Технолайна», будто миновали ворота крепости. Лязгнули створки, загремел засов…

— Мы в домике! — выдохнула Юля.

Пятница, 6 июля. День

Москва, Долгопрудный

Натали Баккарин-Гарину всегда отличала спокойная вера в лучшее. Про девушку неверным было бы сказать, что она «стойко переносила лишения» — Наталишка просто жила, без жалоб и обид, а к сложностям бытия относилась точно так же, как и к плохой погоде.

Дождь пошел? Ну, и пусть себе идет.

Ей казалось смешным, когда люди переживали из-за житейских проблем. Это же элементарно!

Моросит на улице? Раскрой зонтик. Трудно по жизни? Подумаешь! Это всего лишь задача — реши ее, и успокойся!

Даже в детстве Наталишка никогда не боялась. Мигел её многому научил. Например, обращаться с собаками. Или с парнями…

Стоило какому-нибудь доберману гавкнуть в ее сторону, как девичьи глаза темнели, словно впитав архейский мрак. Глупый пес либо подползал на брюхе, жалобно повизгивая, либо спасался бегством, воя и писаясь от ужаса.

Нет, однажды Натали сильно испугалась — в тот самый день, когда у нее открылся дар «энергетика». Дед бросился спасать раненых, а она заплакала — боялась за ненаглядного своего Мигела…

Наверное, именно благодаря подобному отношению к жизни, судьба «носса сережейра» складывалась по ее хотению.

Наталишке прочили карьеру актрисы, но она, в отличие от мамы, к театру была равнодушна, её больше интересовало, что, кроме любви Божьей, движет солнце и светила.

«Китежградскую» школу девушка закончила в 2014-м, но ещё до получения аттестата её взяла к себе, в лабораторию сингональных интерполяций, доктор физматнаук Браилова. Наталишка с большим интересом ковырялась во всяких хитрых приборах, вроде пятимерного преобразователя пространства, и даже участвовала в испытаниях «двигателя времени».

Изначально она действительно хотела, как Мигел, идти на физфак МГУ, но Елена Павловна рекомендовала, а Борис Натанович поддержал её мнение, что учёба в Физтехе, на факультете общей и прикладной физики, даст Наталишке гораздо больше в плане развития её способностей, ведь она прирождённый экспериментатор. Вся в нежно любимого деда! В итоге нежно любимая внучка подалась в МФТИ — уже четвертый курс за ее красивыми покатыми плечами…

И вот тут-то девушку и настигла реальная проблема. Проблему звали Тимофей Зимин… Хотя нет, всё началось еще на выпускном.

Натали как раз исполнилось семнадцать, и девушка была настроена очень решительно, даже решительней, чем Лея. Ведь перед ними обеими стояла задача не только отучиться и получить дипломы, но и стать полноправными сотрудницами КГБ — «носса сережейра» всю жизнь свою спланировала так, чтобы в восемнадцатом спасти деда. Ну, и весь мир заодно.

«Удивительно…» — вздохнула Натали.

Она десять долгих лет училась с Тимкой в одном классе, но лишь на выпускном узнала, что этот серьезный ясноглазый крепыш давно и, как ему казалось, безнадежно влюблен в нее…

Хотя нет, всё случилось за несколько дней до выпускного, на собеседовании с «Роситой».

Их было четверо, выпускников ЭШИ, добровольно решивших связать свою судьбу с госбезопасностью. Тойво Чернов, Ксеня Металина, Натали Баккарин-Гарина и Тима Зимин.

Она с Тимкой осталась наедине, словно на первом свидании. Вот тогда-то он и признался в любви… Хм. Нет, конечно, Наталишке было приятно, что ее любит еще кто-то, кроме Мигела, но саму девушку обуревали чувства далеко не «тургеневского» порядка.

Возмущение, негодование, сожаление, разочарование — вот, что клокотало в ее душе! И Наталишка устроила Тимофею самую настоящую сцену.

«Так чего ж ты молчал⁈ — бушевала она. — Неужели нельзя было раньше сказать? Ну, хотя бы в восьмом классе! Сколько времени потеряно зря!»

Струхнувший Зимин промямлил, что он полагал, будто внук лесничего из сибирской деревни не ровня внучке секретаря ЦК…

«Ох, какой же ты балбес… — вздохнула девушка. — А ну, быстро меня поцеловал!»

Так она взялась за решение задачи двух тел…

Встречи с Тимкой были редки — курсант Высшей Школы КГБ не слишком волен распоряжаться своим временем, да и Наталишке не хватало двадцати четырех часов в сутках.

Лея прошла общие курсы при ВШ КГБ «для лиц, имеющих высшее образование» еще во время ординатуры, а вот Натали поступила в гражданский ВУЗ, и там была другая схема: со 2-го курса все мальчики один день в неделю обучались на «спецкафедре», а девочки в этот день отдыхали… Все, кроме Натали.

Баккарин-Гарина в этот «еще один выходной» топала в межвузовский учебный центр Высшей Школы КГБ, где обучалась вместе с девушками из других вузов Москвы, решивших стать сотрудницами госбезопасности помимо основной специальности.

И вот подходит край…

4-й курс окончен. Трехгодичное обучение в МУЦ пройдено. Теперь Наталишке светят сборы на учбазе КГБ, вместе с курсантами. Полный букет — сдача нормативов, присяга и лейтенантские звёздочки…

Девушка долго любовалась собой в зеркале. То улыбнется сладко, то холодность напустит. И голову повернет, и плечиком кокетливо прикроется…

«Неотразима!»

Наталишка прислушалась: вроде гомон накатывал от деканата… Но нет, шум слился по лестнице, распуская гулкое эхо.

«Всё будет хорошо, и даже лучше! — зазвучала в голове дедова мантра. — Мы всё успеваем, Мигел!»

К осени она выйдет на диплом, давно уже, в принципе, написанный. И тогда в сентябре лично Елена Владимировна фон Ливен вручит ей красные корочки.

И начнется то, к чему Рыцари и Дамы Приората Ностромо так долго готовились. И она сама тоже, и эта воображулистая «Рожкова»…

Наталишка тряхнула каштановой гривкой, и тихонько напела отражению в зеркале:

Этот мир, придуманный нами,

Этот мир, придуманный мной…

Глава 11

Вторник, 17 июля. День

«Гамма»

Смоленская область, Десногорск

Тата набегалась за день, и вернулась на базу. Даже не для того, чтобы отдохнуть, а просто окунуться в привычную среду. Укрыться.

База… Какое резкое, основательное слово. Увесистое.

База, она же «ооошка» (для чужих), она же резидентура (для своих). Плацдарм СБС в гамма-пространстве.

И ведь не скажешь, что здесь уютно. Сплошной хай-тек. Ламинат под ногами, пластиковые панели по стенам, натяжные потолки… Но!

Пока находишься вне толстых железобетонных стен базы, ты в опасности, как всякий нелегал. И только оказавшись внутри, имеешь право расслабиться и стать самим собой. Вот, где реально набираешься сил и самого желания жить, работать, любить!

Ивернева улыбнулась — при всём при том она точно знает, для чего живет и работает, и даже — кого обязательно полюбит. Уже недолго осталось… И это будет тот самый случай, когда не станешь убегать от судьбы, а помчишься ей навстречу, чтобы встретить, наконец, своего единственного. Скорее бы…

Тяжко вздохнув, Наталья задумалась.

Всегда выходило так, что ей не приходилось мучать себя рассуждениями, вызнавая, кто же для нее «свои». Просто некогда было. А коротенькие рефлексии на ходу, на бегу пресекались легким недоумением — как же тут делить?

Раньше, еще при Семичастном, всё было просто, проще некуда. Вот они мы, СССР, а вон они, империалисты. И красная линия между.

Но вот когда для нее открылось Сопределье…

«Э, нет, подруга!» — усмехнулась Тата.

В самом деле… Тогда, в разговоре с княгиней, она назвала себя «фазовой полукровкой» — и это правда.

Все эти словесные причуды пошли от физиков из «Беты». Выстраивая свою модель Вселенной, они всячески избегали термина «совмещенные пространства», представляя само пространство единым, но в разных фазах. Сути это не меняло, зато ублажало самолюбие академиков, задетых уже тем, что сами термины «хронофизика» или «теория совмещенных пространств» пошли из «Альфы». А тут, изловчишься, и вроде как ставишь свой мир вровень с сопредельным…

Секретные исследования показывали, что у людей из «Беты», «Альфы» и «Гаммы» одинаковый геном, а если различия и кроются где-нибудь, то разве что на квантовом уровне.

Почему Земля, населенная людьми, «троилась», неясно, но еще интереснее выводы фазоэтнологов. Да, Сопределье заселено тремя репликами человечества, но их сходство вовсе не абсолютно — одному человеку из миллиона не найти копии в соседствующих пространствах. Таков, например, Ерошин. «Гамма» — его родной мир, и ни в «Бете», ни в «Альфе» у Димона нету двойника-репликанта.

Но фазовые полукровки — еще более редкое явление. Тата вздохнула. Мамочка — из «Беты», а отец — из «Альфы»…

И какой мир ей роднее?

Постояв под душем, Ивернева натянула «домашние» штаны, мягкие, широкие и уютные. И такую же безразмерную футболку.

Осталось подцепить тапки пальчиками ног, и прошлепать по лестнице вниз, в обширные подвалы. Тата сразу заглянула к Юле Алёхиной — агент «Юлиус» мараковала над трансконнектором, нужнейшей установкой для межпространственной связи (интерфазной, как говорили в «Бете»…).

Если испытания пройдут успешно, секретной базе обеспечат надежный выход не только в «гаммовский» Интернет, но и в «бетовскую» Мировую Сеть, и в Интерсеть из «Альфы».

Для начала к трансконнектору подключат только администрацию Путина, спецслужбы и НИИВ, где его, собственно, и разработали, взяв за основу многослойный «бутерброд» на монокристалле ивернита.

— … Если разобраться, — расслышала Ивернева Юлин голос, — то это как бы твердотельный транспозитатор. Включаешь — и вот тебе микропортал! Причем, до того маленький, что можно и не выключать — «за свет» нагорят копейки…

Тата вошла во владения Алёхиной — небольшую комнату на цокольном этаже. Вся мебель — старый кухонный стол, на который присела Лея Гарина, болтая ногами, да простенький дощатый стеллаж («ручной работы», по выражению Антона), заставленный приборами. В одном из них и копалась Юля.

Широко улыбнувшись Тате, Гарина изобразила печаль.

— Мне физика тоже была интересна, — вздохнула она, отчего большие груди натянули маечку, словно желая ее порвать. — Наталишка рассказывает про свою лабораторию, аж захлебывается, а мне завидно… Нет, я всё понимаю — специализация, то, сё… И ведь занимаюсь тем, что для меня действительно любопытно, интересно, важно!

— И в чем ты знаешь толк, — подала голос Ивернева.

— Привет, Тата! — живо обернулась «Юлиус», вооружаясь тестером.

— Привет, — улыбнулась подполковник. — Наладка?

— Настройка! О, сейчас только вспомнила… Мы с Наталишкой, когда трансконнектор доводили до ума, наблюдали интересный побочный эффект… Мы ведь как ивернит юзаем? Как рабочее тело лазера, верно? Облучаешь его светом с разной длиной волны и интенсивностью — и кристалл гасит короткую память мозга. А тут оказалось, что ивернит годится еще и в аналоги «массового излучателя Глаголевой-Аркадьевой»… — Оглянувшись, Юля хихикнула: — У обеих на лицах задумчивое выражение! Да вы наверняка видели имя этой тётечки на шкале электромагнитных волн! Еще в школьном кабинете физики! Александра Глаголева-Аркадьева придумала прибор, генерирующий электромагнитное излучение с длиной волны меньше УКВ, но длиннее инфракрасного излучения. Если разобраться, она продолжила работу известного физика Павла Лебедева, который конструировал небольшие вибраторы Герца, тоже пытаясь получить электромагнитные волны промежуточной длины. Однако ничего у него не вышло — нужны были совсем уж миниатюрные антенны с длиной меньшей, чем у искомой волны. А вот Глаголева-Аркадьева придумала абсолютно новый метод, решив создать не прибор даже, а среду, где короткие волны — от пяти сантиметров до восьмидесяти двух микрон — возникали естественным путем. И вот, почти сто лет тому назад, она разработала источник излучения, в котором роль антенн играли алюминиевые опилки, взвешенные в вязком масле. Глаголева-Аркадьева сразу стала знаменитой, а ее открытие завершило построение единой шкалы электромагнитных волн… — Юля отложила тестер и аккуратно вернула на место снятую панель. Держа в руке отвертку, она взмахнула ею, как волшебной палочкой. — Это я к тому, что кристалл ивернита тоже может работать как своего рода «массовый излучатель», только вместо алюминиевых опилок — взвесь сплава хром-иттрий-эрбий. Похоже ведь? И накачивать его надо не солнечным светом, как в «чёрной короне», а кварцевой газоразрядной криптоновой дуговой лампой сверхвысокого давления, вроде ГСВД-120. И что вы думаете? Под светом криптоновой лампы ивернит стал испускать вторичное излучение, и оно действовало на мозг нормальных людей по типу ЛСД-25 — эйфория и видения, только гораздо красочней!

— Пра-авда? — нахмурилась Лея, перестав болтать ногами, а ее рассеянный взгляд обрел прицельность.

— Правда, — серьезно кивнула Юля. — Те, кто хоть разок попробовал, очень быстро попадали в психическую и физическую зависимость, как от сильного наркотика… М-м… Не помню, как это называется…

— Аддиктивность, — подсказала Гарина. — А синдром отмены?

— «Ломка»? О-о, да! Жуткая! Их прямо корёжит без «дозы» облучения! Так что, вот…

— Ничего себе… — растерянно пробормотала Тата. — Это же настоящий «слег»!

— Да как бы не хуже, — помрачнела Алёхина. — Мы выявили и другой неприятный эффект — «слегачи» теряли способность мыслить критически, им можно было внушить что угодно, и они слепо верили в любую ересь! Мало того, «электронные нарки» не понимали, что их видения — всего лишь глюки, ведь короткая память тоже как бы «забывалась»! С паранормами ситуация получше, у них «слег» вызывал лишь сильную головную боль и тошноту… И… — Она вкрутила последний винтик, закрепляя панель. — Было очень неприятное ЧП с Сергеем из группы Ерошина. Сергей… м-м… Кажется… Да, Свиридов! Этот балбес подслушал нас с Натали, и… Буквально на коленке собрал, как он сам выражался, «колхозную дрожку»! Достал где-то обломок ивернита, приспособил ксенонку от фары с джипа — и начал ставить опыты. Правда, на себе. Ну, полным идиотом Сергей не был — в свою схему он встроил таймер, отключавший «колхозный ксенон» через полчаса, максимум. Но даже если реле срабатывало вовремя, критическое восприятие всё равно подавлялось минут на десять-пятнадцать… Мы этим и воспользовались, напугали Сергея, хотя ничего, кроме правды, и не говорили. Наталишка на него набросилась: «Ты что, совсем уже с ума сошел⁈ А если о приборе узнают какие-нибудь бандиты? Ты представляешь, что может произойти? Да это будет хуже десяти наркотрафиков!»

— Та-ак… — затянула Ивернева. — И где сейчас этот «верный ерошинец»?

— В больнице! — фыркнула Юля. — Лечится, дурачок… А Димка его вообще чуть не прибил! Так что… вот.

— Схему надо засекретить наглухо, — медленно выговорила Лея, — но вот для внутренних нужд СБС этот… «слег» может очень даже пригодиться. Особенно в тех случаях, когда «убеждаешь» озверелую толпу.

Тата серьезно кивнула, и присела рядом с Гариной.

— Ладно, напряжем вашего папу, — усмехнулась она, — пусть займутся этой… волновой психотехникой.

— Ну, всё! — удовлетворенно воскликнула Юля, и потащила из кармана роскошный радик с гелевым процессором «Ангара». — Тестируем!

— Работает? — боязливо спросила Ивернева, и зарумянилась: — А… А можно я со старого позвоню?

— Наташенька, не позорься!

— Да не понимаю я ничего в этом 3D! — заныла Тата.

— А тебе и не надо ничего понимать! Заходи на «Визант», как обычно! Зашла?

— Зашла… — вздохнула Ивернева.

— Ну, вот! А теперь пальчиком тычь… Нет-нет, не в «видео», а вот… Видишь? «3D»!

— А-а…

Стереоэкранчик раскрылся в глубину, охватывая кабинет фон Ливен.

— Тата, это ты? — послышался голос княгини.

— Так точно! — браво ответила подполковник. — Звоню из «Гаммы», Елена Владимировна!

— Ура, — довольно отозвалась ее сиятельство, — заработало!

* * *

На улице стемнело, отчего Ивернева ощутила тихое довольство осажденной: окон на первом этаже было мало, да и те узкие, как бойницы, а на ночь их закрывали металлическими шторками. Фортеция. Враг не пройдет. И вот это ощущение безопасности грело, как зимой — центральное отопление.

«Антония» Тата услала в Москву, по важным делам, а, чтобы Юлька не скучала, составила ей компанию, вместе с Леей.

«Хорошо сидим!» — улыбнулась резидент.

— Это Лизаветка на дне рождения… — любовно промурлыкала Юлия, с гордостью взирая на экранчик.

— Младшенькая твоя? — поинтересовалась Ивернева, заглядывая.

— Ага… На будущий год в школу пойдет.

— А Януся?

— Яночке уже десять исполнилось…

— Поняла, Лея? — значительно сказала Тата. — Юлька родила, когда ей было, как тебе сейчас!

— Вы на что намекаете, товарищ подполковник? — коварно улыбнулась Гарина. — Даже мама моя не спешит переквалифицироваться в бабушки! Успею размножиться… А сама-то! Когда замуж собираетесь?

— Скоро, товарищ старший лейтенант! — заулыбалась Ивернева, и быстро перевела разговор на другую тему. — А ты кому звонила? Не Наталишке, случайно?

— Случайно, ей! «Стоун» сейчас на сборах, сегодня стрельбу сдавала. Вчера у нее вождение было, вроде… «Инглиш» она уже сдала, завтра по графику политес и самооборона, потом… Не помню, кажется, уход от «наружки».

Тата кивнула.

— Натали все нормативы сдает просто с блеском, мне до неё… У-у-у…

— Да и мне тоже, — самокритично признала Лея, подпуская к губам улыбку. — У Наталишки мотивация зашкаливает просто!

— Кстати, видела ее «увлечение», — Ивернева хихикнула чисто по-девчоночьи. — Высокое, такое, крепенькое, лобастенькое… Тимофеем зовут. Княгиня назначила его к вам в «боевое охранение».

— Скоро уже… — пробормотала Гарина. — А… А у нас тут точно нет двойников?

— Исключено! — мотнула Тата головой. — Гамма-версия твоей мамы, Наталья Абрамова, вышла замуж еще в Новосибирске, за Аркадия Абрамовича Дубовицкого. Переехала на нем в Израиль, и после ивритизации звалась красиво и не по-нашему — Талия Алон!

— Вообще-то, — хмыкнула Лея, — «алон» на иврите и значит «дуб».

Юля прыснула в ладошку.

— Ну, да! — бегло улыбнулась Ивернева. — Потом она с этим «дубом» развелась, отслужила в ЦАХАЛе и окончила истфак в Тель-Авивском универе. Весь последний год археолог Талия Алон копается в пустыне Негев. Увы, встретить и полюбить паранорма ей не удалось, а посему бездетна… С Наталишкой та же история. Морена-Сильва де Ваз Сетта Баккарин с семи лет жила в Нью-Йорке, дебютировала во внебродвейском театре, снималась в кино, где преуспела, как и у нас… У нее подрастают сын Артур и дочь Фрэнсис Лайз Сетта. Да, у здешнего Михаила Гарина тоже есть дочь, и тоже Юля, но вы совершенно разные.

— Понятно… — тихо молвила Алёхина.

— Наш мир лучше… — пробормотала Лея.

— Для того мы и здесь, Леечка, — с чувством выговорила Тата, — чтобы и в «Гамме» было не хуже! Ну, и… — она покусала губку, как будто раздумывая. — Карты на стол! Подготовка к хронодиверсии практически закончена. В операции, не считая команды поддержки, будут участвовать две оперативные группы. Состав обеих утвержден на самом верху. В первую опергруппу войдёшь ты, Лея, и Натали. Готовьтесь. Через недельку твоя «сестрёнка» покинет учбазу КГБ и будет здесь. В начале сентября выедем в здешнюю Москву… Пора! Михаил Гарин прибудет девятнадцатого сентября, к этому времени вы уже должны заселиться напротив его квартиры в Щелково. Во вторую опергруппу войдёт твоя мама и Васё… Василий Гарин. Не знаю, кому из вас придется трудней… Талия с…

— Да с Васёнком, чего уж там… — бледно улыбнулась Лея.

— Талия с Васёнком вылетят в Новосибирск, в Академгородок. Оттуда они переместятся в лето тысяча девятьсот семьдесят четвертого года. Твоя мама перевоплотится в студентку 2-го курса ХАДИ Марину Давыдову, а Васёнок изобразит инспектора охраны труда Красноярского ЗСО. Где-то в тайге, в лагере стройотряда «Вымпел», они встретятся с юным Мишей Гариным… И мир «Альфы» начнет становиться другим!

Пятница, 10 августа 2018 года. Утро

Новосибирск, Вокзальная магистраль

Поезд прибыл вечером, и Наташа легко уговорила Васёнка переночевать в гостинице. Правда, Василий Михалыч и вовсе предлагал лететь до Новосибирска, а не ехать, но Талия и тут настояла на своем.

Да и какой смысл гнать, если их всё равно забросят в прошлое? Или ее точил страх? Боязнь не вернуться в настоящее?

Может, она поэтому и выбрала скорый «Москва — Новосибирск»? Оттягивала удовольствие? Поразмыслив, Наташа пришла к выводу, что тревоги тут ни при чем. Просто… Всё просто.

…Почти сорок лет назад юная Наташа Ивернева, получив благословение от самого академика Колмогорова, разглядевшем в синеглазой фельдшерице новую Софью Ковалевскую, взяла отпуск, купила билет на скорый «Новосибирск — Москва», и отправилась навстречу своей судьбе. А теперь она едет назад, в прошлое…

Как тут будешь спокойной?

* * *

Встав пораньше, Ивернева сразу прошлепала в ванную. Накупавшись, настоявшись под струями душа, Талия вытерлась до скрипа, и замерла перед зеркалом.

Она была на полтора года старше Миши, ей почти шестьдесят два. Наташа усмехнулась — упругие, налитые груди и узкая талия противоречили возрасту. Гладкая шея… Плоский живот… Царственные плечи… Юный овал лица…

Женские ладони огладили щеки. Ни морщинки…

«Вот что животворящая сила ведьминская делает!»

Изогнувшись, Талия повернулась к зеркалу попой.

«Тугие, как мячики…»

И все же… Влюбить в себя шестнадцатилетнего пацана… М-да.

По сценарию или по легенде, она учится в Харьковском автодорожном, и ей восемнадцать. Да, в этом трудность…

Она выглядит, как молодая женщина, ей и тридцати не дашь, но… Придется прилагать усилия. Впрочем, не столь уж серьезные — вожделение будет править Мишины впечатления…

Быстро одевшись, Наталья накинула «целинку» — и еще разок покрасовалась в зеркале. Стройотрядовскую курточку под ее фигуру и в XXI веке не шили, поэтому на талии «целинка» болталась, а на груди не сходилась. Зато нашивки были самыми настоящими, а значок Ивернева нацепила, напевая: «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодой!..»

Подмигнув отражению, она покинула свой номер и постучалась в соседний. Васёнок открыл сразу — громадный светловолосый викинг в брезентовой ветровке.

Оглядев его, «Марина Давыдова» дернула уголком губ.

Ну, по крайней мере, ей не придется тратить время и энергию на озабоченных стройотрядовцев — глянут студенты на мрачного «инспектора по охране труда», и сразу поймут, что связываться с этим громилой лучше не стоит. Куда спокойней любоваться Мариной издали. И для здоровья полезней…

— Готова? — произнес Васёнок приятным баритоном.

— Как юная пионерка! — отсалютовала Талия.

«Инспектор» коротко улыбнулся, показав ровные чистые зубы, и с легкостью подхватил рюкзак пугающих габаритов. Снаружи на нем висела гитара.

— В путь!

Тот же день, позже

Академгородок, проспект Науки

Отделение хронодинамики пряталось по примеру немецкого ЦИЯИ — во глубине корпусов Института ядерной физики. Строго говоря, науки о пространстве и времени давно уж выросли из штанишек первого отдела, но секретности никто не отменял. Тем более, что кроме СССР, хронофизикой занимались лишь в США и в Германском Союзе. Номинально существовал совместный проект Франции и Англии, но продвигался он через пень-колоду, напоминая чахлое растение, которое поливали лишь изредка, вспоминая по случаю. Приходилось бдеть.

Даже сам «заброс в прошлое на дистанцию 44 года» нигде, ни в каких документах не фиксировался, и никто «хронодиверсантов» не провожал в дальний… точнее, в долгий путь.

А еще вернее — и в дальний, и в долгий! Ведь, чтобы переместиться на многие годы в прошлое «Альфы», стартовать надо было из «Беты». Иначе Гомеостазис не пропустит, выставив непреодолимый заслон — постулат Новикова…

…Всё происходило обычно и даже скучно, но Талию не покидал знобкий страх. Она была в курсе, что анонимные испытатели уже окунались в реку Хронос, перемещаясь в прошлое на полвека — и благополучно возвращались обратно. Но Иверневу эти примеры не убеждали.

Ведь испытатели ничего в прошлом не делали, вообще ничего. Вставали, потягивались, выкуривали сигарету — и снова приседали в «позу Терминатора», дожидаясь, пока хронокамера нащупает их в прошлом…

«Всё будет хорошо, и даже лучше! — заверял её Васёнок. — Там очень чувствительные детекторы! Понимаешь… Мы, как любые иновременные объекты, создаем флуктуации в темпоральном поле, и из будущего они очень хорошо различимы, как яркий огонь в ночи! Приседаем на корточки, лобики в коленки… Минуты не пройдет, а мы уже в родном времени!»

Талия бубнила: «Понимаю, понимаю…» — и вздыхала тяжко. Она успокаивала себя тем, что, если вернуться не удастся, если их удел — остаться в минувшем навсегда, то надо тогда маму спасти. Ну, хоть попробовать…

Правда, Васёнок, со своей «хренофизикой», противился ее надеждам. Дескать, постулат причинности не одолеть…

— … Готовность пять минут! — разнеслось по громкой связи.

Покинув бета-ретранслятор, Наталья никого не заметила, и нервно передёрнула плечами. В «Бете» с дисциплиной было куда строже — сотрудники СБС наверняка видели гостей из «Альфы», но действовали строго по протоколу. Темпорально-транспозитационный манёвр…

Здешний ускоритель тахионов глухо гудел, руша потоки сверхсветовых частиц, и жужжание сегментов мощных электромагнитов сверху и снизу хронокамеры почти не было слышно. Они сдвигались и раздвигались, меняя конфигурацию поля, и зеленые пересветы на стеклах то ярчели, то пригасали.

— Дурацкое название, — бурчал Базилиу. — Ускоритель! Эта бандура тахионы, наоборот, тормозит, а не разгоняет… Пошли. Пора…

— Пошли! — выдохнула Талия. — А… поместимся хоть?

— Да куда мы денемся… Ускоритель тут старый, а камера новой модели — хватит, чтобы четверых забросить. А мы всего лишь втроем…

— Как — втроём? — выдавила Ивернева, ширя зрачки.

— Я, ты и рюкзак! — хладнокровно ответил Васёнок.

— Да ну тебя!

Наталья первой вошла в техотсек, где остро пахло озоном, и храбро отворила низенькую дверцу в хронокамеру. Ливень странных частиц с мнимой массой ее не пугал — электромагнитный зонтик прикроет. Поговаривали даже, что тахионное излучение омолаживает ткани и, вообще, способствует…

— Минутная готовность! — скомандовали невидимые хроноинженеры.

— Что стоим? — проворчал Василий, сгибаясь в три погибели. Кряхтя, он протиснулся в камеру и затащил рюкзак. — Приседай… тётя Ната!

— Я вот тебе дам «тётю»! — отпасовала Талия, изящно опускаясь на корточки.

Напарник смешливо фыркнул, устраиваясь рядом.

— Руками охватываем ноги… Маринка!

— То-то… — буркнула Ивернева.

— Лбом в колени! Десять… девять… восемь…

На счет «один» рушившийся гул как будто отдалился, стихая, зато явственно прорезался треск и скворчание, будто рядом вовсю работала электросварка.

В эту иллюзию верили глаза — сквозь сомкнутые веки пробивались сполохи синего и фиолетового огня.

И вдруг всё стихло.

Талия напряглась. Грозовой запашок энергосферы сдуло ветром. До чутких ноздрей дотянулся аромат хвои. Они в лесу?..

Нарушая ассоциативный ряд, невдалеке заурчал, подвывая, двигатель «Волги».

— Где мы? — прошептала Ивернева, таращась в темноту. — Мы в «Бете»?

— В «Альфе»! — откликнулся Васёнок, и хихикнул: — Вставай, приехали! Это сквер рядом с институтом… Должен быть… Да! Вон ИЯФ! Видишь, колонны? А вон… Такси! — неожиданно заорал он, срываясь с места.

Пружинисто разогнувшись, Наталья бросилась следом. В свете фонаря тускло блеснула желто-оливковым давешняя «Волга» — «новая», ГАЗ-24 с «шашечками».

— Подбросите? — склонился к окошку Гарин.

— Куда вам? — ворчливо ответил таксист.

— До вокзала!

— Только учтите: дорого выйдет!

— А мы не простые студенты! — хохотнул Васёнок. — Мы — стройотрядовцы!

— Работяги, значит? — голос шофера потеплел. — Садитесь! Погодь, парень. Давай-ка, рюкзак в багажник!

Пока «стройотрядовец» с таксистом в четыре руки запихивали «чувал», Талия юркнула на заднее сиденье, и выдохнула.

Странно, но беспокойства покинули ее, словно оставшись в будущем. А тело как будто звенело, дыша прошлым, рождая в душе трепет азарта. Ее зовут Марина Давыдова, и ей по правде восемнадцать! И это действительно «Альфа» — в «Бете» не выпускали «Волгу» ГАЗ-24, с тамошних конвейеров сходила «Рено» 30, растиражированная «тридцатка»…

«Всё будет хорошо! — заверяла себя Наташа. — И даже лучше!»

Такси тронулось, и покатило, набирая скорость. Васёнок, рассевшись на переднем сиденье, изредка перебрасывался словом-другим с водителем, их лица смутно подсвечивали приборы.

«Волга» летела в черноте ночи, а за окнами всё чаще разгорался скупой свет — фонарей, витрин, окон, встречных фар.

Душа Талии очистилась от былых страхов, но последняя глухая тревога точила покой. А сколько времени? А какой нынче день? Месяц и год?

— Приехали!

Такси замерло у громады вокзала. Пока Васёнок расплачивался и выкорчевывал из багажника рюкзак, «Марина Давыдова» подбежала к кассам.

— Два билета до Красноярска! В купе, если можно…

Сердце в груди колотилось, унимая стук, а глаза так и шарили вокруг. Всё верно, никакой ошибки! Вон она, дата!

— С вас тридцать рублей.

Талия протянула в окошко три красненькие десятки, почти не отличимые от тех, которыми она пользовалась сорок с лишним лет тому вперед.

— Купила? — послышался задышливый голос Гарина.

— Купила… — ворчливо отозвалась Ивернева. — И не в плацкарте!

— Эт-хорошо! — повеселел Васёнок. — А то у меня лапы свешиваются…

Отойдя от кассы, Талия сказала негромко:

— Я так боялась… Но сегодня тут тоже пятница! Только не десятое, а девятое… Синхронизация полная!

— Не полная, — ухмыльнулся Базилиу. — Год другой!

В это время проснулся громкоговоритель, и гулко разнес:

— Скорый поезд «Москва — Чита» прибывает на третий путь…

— Наш! — определила Наталья. — Пошли, умник… И как только тёзка тебя терпит!

— Тёзка? — озадачился Васёнок.

Ивернева победно улыбнулась.

— Маришка! — и заторопилась, словно лишая спутника последнего слова: — Пошли скорее! Нам еще стелиться… Давай, я гитару понесу.

Фыркнув, Гарин сунул «Марине» зачехленный инструмент, и поволок свою необъятную ношу на перрон.

— В Красноярске нам выходить где-то после обеда… — пыхтел он. — Так что выспимся!

— Ага, выспимся! — поддакнула Талия. — Если кое-кто храпеть не будет.

— Да я не храплю! — возмутился Базилиу.

Перебрасываясь колкими шуточками, путешественники во времени поднялись в гулкий тамбур купейного вагона. Пахнуло горьковатым дымом.

«Чаю попьем… — утомленно подумала путешественница. — Два стакана в подстаканниках… Или завтра уже? Спать хочу…»

За распахнутыми дверьми купе шла размеренная кочевая жизнь. Люди расстилали «походную» постель, шуршали мятыми газетами в пятнах от жилистых кур или пахучей колбасы, звякали ложечками в звонких стаканах, бубнили о делах и планах или молча пялились в окно на вокзальную суету.

Шёл одна тысяча девятьсот семьдесят четвертый год…

Глава 12

Суббота, 10 августа 1974 года. Поздний вечер

Красноярский край, Ново-Яртыш

«Марина Давыдова» и «Глеб Бауэр» сошли в Красноярске во втором часу дня, сразу споткнувшись о серьезную проблему.

Стройотряд «Вымпел», где вкалывал юный Миша Гарин, находился далеко-далеко в тайге, куда автобусы не ходили, да и не всякий грузовик мог добраться. Завхоз ССО раз в неделю наезжал в город за продуктами на ГАЗ-66, прозванным «шишигой», но очередного его визита надо было ждать три-четыре дня…

«Хронодиверсантам» повезло — нашлись в зональном штабе товарищи с пониманием. Обзвонили уйму народу, но договорились-таки с геологами и, ближе к вечеру, Талия с Васёнком загрузились в вертолет.

Два часа дрожи да свистящего клёкота, и винтокрылая машина села на обширной вырубке, разметав лопастями все три сигнальных костра. Сразу навалилась темнота, но ее слегка рассеяли фары той самой «шишиги».

— Привет бойцам! — донеслось из сумрака.

Прикрыв ладонью глаза от ярких лучей, Наталья разглядела высокую, худую девушку в длинном сарафане.

— «Ветеран», однако, — добродушно сказал Васёнок. По легенде, он проработал в стройотрядах пять целин, то бишь лет, а потому имел право на почетное звание.

— Извиняюсь! — захихикала девушка в сарафане. — А я — Снежана, тутошняя «поварёшка», кормлю всю нашу ораву. Хотя по мне и не скажешь! Хи-хи!

Улыбнувшись, Ивернева протянула руку:

— Марина, медработник.

В теплом мраке взвился звонкий женский голос:

— О-о! Наконец-то! Сан Саныч, дай выйти! Расселся, как фон барон…

В потемках смутно очертилась фигура в «целинке» поверх белого халата. На свету она нарисовалась в этакую кубышечку лет двадцати пяти, с румянцем во всю щеку, с нашивкой на курточке, изображавшей змею и чашу.

— Наконец-то! — воскликнула кубышечка. — А то наша «сандвойка» уже полмесяца как «саноднойка»! Галя я!

— Марина.

— Из медвуза, небось?

— Не совсем… — понурилась Наталья, излагая легенду. — После восьмого класса пошла в новосибирское медучилище, отучилась там, но… Жизнь идет! — развела она руками. — Поняла, что медсестра — это не мое, всякие машинки и шестеренки мне гораздо интересней, ну и… Поступила в ХАДИ на механический факультет! Второй курс.

— А у меня всё наоборот! — жизнерадостно воскликнула Галина и затряслась от смеха. — Окончила техучилище, заделалась сварщицей третьего разряда — и поступила в мединститут! Жизнь, она такая…

Неясно видимый мужчина высунулся из кабины, и басисто воззвал:

— А товарищ Бауэр тута?

— Тута! — фыркнул Василий.

— Ага… — хлопнув дверцей, невидимка приблизился, вырастая и ширясь. — Инспектор, значить? По охране нашего труда, хе-хе…

— Он самый, — сдержанно рокотнул «Глеб». — Но хотелось бы, знаете, в самую гущу, на стройку…

— А, эт-можно… — голос невидимки подобрел. — Я здеся мастером. Зовут Сан Саныч.

— Глеб.

Мастер с инспектором пожали друг другу руки.

— Ага… Ну, что? У нас в отряде три бригады, сорок с лишним человек. Трудимся, в основном, вон тама, где фонари — строим завод. А здеся, — Сан Саныч притопнул сапогом, — будет поселок!

— Да какой там поселок! — фыркнула Галина. — Одно название!

— Ну, не скажи! — обиженно прогудел мастер. — Мы тута уже три фундамента залили!

— Зато звучит, — примирительно улыбнулась Наталья. — Ново-Яртыш!

— Эт-да! — блеснул зубами мастер, и засуетился. — Ну, пошли, пошли! Я сегодня и за командира, и вместо завхоза… Поселим вас!

— Покормим! — ввернула Снежана.

— А как же! С дороги, да горяченького — самое то…

Наталья оглянулась на горбатый силуэт «Ми-2» — винт дописывал последние круги, чисто по инерции. Утробный свист турбин стихал, словно отдаляясь.

— А лётчики?

— А у них тут свой балок!

— А! — махнула рукой Галина. — Всё равно к Снежанке притащатся, борща похлебать!

— У меня сегодня свекольник…

Ивернева шагала по наезженной дороге, ориентируясь на слабое каление папиросы, раскуренной Сан Санычем. Когда мастер затягивался, огонек бросал красноватый отсвет на лицо грубой лепки.

Дыма «попаданка» не чуяла — задувал теплый ветер, натягивая запахи смолы и хвои. Тайга вставала колючей стеной совсем рядом, угадываясь по шороху колеблемых ветвей.

Наталья испытала примерно то же самое ощущение, что и в пустыне Негев — полную оторванность от цивилизации, выход за пределы обитаемого мира.

Разумеется, это было иллюзией, но иллюзией волнующей. Отсюда до Красноярска полдня пути по тряской колее, да и песчистые пустоши Негев далеко не всякая карта укажет. И всё равно…

Ивернева уже привыкла к темноте, разбавленной звездным светом, а вскоре взгляд уловил полыханье большого костра, выхватывавшего из густой черноты приземистые постройки лагеря. Волглый букет притекал от душевой, аппетитный дух сочился с кухни, а затем трепещущие ноздри Талии уловили божественный аромат печеной картошки.

Человек десять сидело у костра — молча, перебирая струны гитар, или болтая и смеясь. Устав после смены, бойцы отдыхали, добирая сил в кругу друзей.

— Галь! — донесся зов. — Что, прислали замену?

— Прислали! — подбоченилась врачиня. — Хороший специалист!

— А хорошенький? — сидящие вокруг костра оживились. — Галь, нам не ви-идно!

— Кузьмин! — в голосе Галины пробилась ехидца. — А тебе что, в ЗАГС приспичило?

— Не-е! Не дорос ишшо! Так только, погулять… Вместе весело шагать по просторам!

Улыбнувшись, Ивернева вышла к костру. Лица, освещенные огнем и те, что прятались в тени, повернулись к ней. Несколько парней, облюбовавших толстенное бревно, мигом подвинулись, и Наталья непринужденно присела.

— Добрый вечер! Меня зовут Марина.

На минутку зависло молчание. Затем кто-то шумно вздохнул:

— Эх… И чего я не больной…

— Владик, есть способ, — послышался насмешливый девичий голос. — Несчастный случай!

Тут Васёнок решительно уселся рядом с «Мариной», широким плечом подвинув хилого студента, и представился с холодком:

— Глеб Бауэр, инспектор по охране труда. Учтите: того, кто нарушит технику безопасности, лично травмирую.

Шустрый Владик тут же вскинул руку в пионерском салюте:

— Торжественно обещаю и клянусь всегда носить каску и не снимать ее даже в постели, чтить ТэБэ, как Уголовный кодекс, ходить строем и слушаться дядю Глеба!

— Вольно, — буркнул «Бауэр». Дотянувшись до рюкзака, он ухватил гитару и взялся ее настраивать, подкручивая колки и пробуя звук на слух. Тающие звоны словно аккомпанировали потрескивавшим поленьям и роившимся искрам.

— Я как будто бы снова влюблен, мы как будто бы снова студенты… — тихонько напел Васёнок, а гитара вторила словам взволнованным дрожанием струн.

— О-о… — заерзал коренастый сосед юркого Владика. — Не слыхал такого. Твоё?

— Музыка моя, а стихи — Саши Богданова, моего приятеля. Он аспирант в ленинградском Горном.

— Ой, спойте… — запищала, заерзала круглолицая девушка, чьи пышные волосы отсвечивали рыжиной даже в неверном свете костра. — Спойте!

— Споём, — усмехнулся «Бауэр», и завёл несильным, но приятным голосом:

Я как будто бы снова влюблён,

Мы как будто бы снова студенты.

Поезд жизни. Последний вагон.

Нашей памяти эксперименты…

Внимание Натальи раздвоилось: она слушала Васёнка — и зорко, пытливо оглядывала всех, кто сидел у костра. Лица то засвечивались ярким пламенем, то затмевались ночными тенями, а женщина всё искала, высматривала, не отводя глаз. Но нет, не видать Гарина…

Она вздохнула — и еле сдержала нервный смех, обнаружив Мишу рядом с собой. Юноша сидел, стараясь не шевелиться, не коситься на соседку и, вообще, дышать через раз.

Испытав прилив женского снисхождения, Ивернева замерла.

Васёнок — обычный среднестатистический целитель, и ему далеко до напарницы. Но даже он, углядев Миху, подрастерялся — взял фальшивую ноту. Что уж о ней говорить!

Она-то настоящая «ведьма», то бишь ментальный паранорм, и чуть ли не тридцать лет прожила с «химерическим Мишей», любила его, и… Ну, вот же он, Миша! Быстро взрослеющий мальчик, которого еще не накрыла тень будущего…

Наталья облизала пересохшие губы. Этот подросток ничем не отличался от любимого мужчины, оставшегося в будущем! Совершенно никаких отличий!

Юный Миша был идеальным реципиентом для «старикашки Гарина» из бедственной «Гаммы» — абсолютная генетическая и ментальная копия, даже подсознание точно такое же…

А ей-то как быть⁈

Взгляд Натальи расфокусировался. Ее тянуло к этому мальчику, которому еще не исполнилось шестнадцати! «Худому и звонкому», пропеченному солнцем. Он еще не брился ни разу, а у нее…

Ну, вот уже и соски набухают, твердеют помаленьку…

Разум всё понимает, противится и бунтует; душа мечется, изнывая, а тело угодило в западню влечения — и не хочет избавляться от сладкой неволи.

«Не сходи с ума! — колотилось в голове у Иверневой. — Ты втрое… Да почти вчетверо старше его! Уймись!»

Будто снова гляжу на неё

И гадаю, как сложатся карты.

И мелькают, вводя в забытьё,

Киноленты вагонов плацкартных…

Гарин с трудом повернул голову, скользнул взглядом по груди соседки, и зажато спросил:

— Хотите картошки?

— Хотим, — с готовностью ответила Наталья. — А… Может, не будем… во множественном числе?

Миша коротко рассмеялся, унимая скованность.

— Хочешь картошки? У нас и масло есть!

— Давай!

Выхватив из пепла картофелину, Гарин перебрасывал ее в ладонях, счищая золу.

— Держи!

— Ага… — Рассеянно слушая припев, Ивернева разломила угощенье, и Миша осторожно наколол острой палочкой кусочек сливочного масла.

— Так будет вкуснее…

Масло, только что стывшее в холодной воде, мягчело на сахаристом, парящем разломе.

— М-м… Объеденье! — слопав половину, Наталья поинтересовалась: — А ты сам откуда?

— С Украины, из Первомайска… Только не того, что на Донбассе. Мой город — в Николаевской области…

— О, и я оттуда! В смысле, с Украины. Я в Харькове учусь, в ХАДИ. Второй курс.

— А я и не студент вовсе, — молвил Гарин неловко. — Школу… заканчиваю. — Осмелев, он представился: — Меня Миша зовут, Миша Гарин.

— Марина! — протянула Ивернева ладонь. — Давыдова.

Миша бережно сжал ее пальцы, колеблясь, но не поднес к губам, застеснялся.

— Очень приятно, Марина…

Заслышав бархатистую хрипотцу в Мишином голосе, Наталья опустила ресницы, как будто юноша мог видеть эту дань стыдливости.

И тут вихревое кружение незримых токов оборвалось, спугнутое зычным голосом Галины:

— Маринка! Пошли, покажу твой будуар!

— Иду!

Вздохнув, Ивернева гибко встала, как бы невзначай опершись на Мишино плечо. Проводив ее глазами, Васёнок негромко, в традиции Бернеса, допел:

И под стуки и их рикошет,

Под колёсную абракадабру,

Вновь любовь возникает в душе

Волшебством двадцать пятого кадра…

Вторник, 11 сентября 2018 года. День

«Гамма»

Московская область, Щёлково

— Сегодня ровно десять дней, как мы здесь, — с чувством выговорила Наталишка, глядя в окно, на зеленый дворик, замкнутый пятиэтажками. Машины приткнулись к бровке, выстроившись вдоль узкого проезда, но всё же без того бездушного московского засилья — здесь и человеку нашлось местечко…

— Подумаешь, круглая дата! — фыркнула Лея, ожесточенно орудуя утюгом. Гладильная доска тряслась, а загорелые за лето груди упруго и весомо покачивались, противясь земному притяжению. — «Стоун», она и есть «Стоун»…

— Молчи, «Рожкова»! Чтоб ты понимала…

Тата легонько приобняла «Наташу Томину».

— Предлагаешь отметить? — улыбнулась она.

— Н-нет… — задумалась Наталишка. — Просто меня не покидает ощущение, что вокруг не реальность вовсе, а сон Мигела…

— Поэтично! — оценила Лея. Критически оглядев выглаженное платье, она натянула его, поправляя на себе. — Мы его разбудим, Наташ…

— Не! — хихикнула «Стоун». — Сначала усыпим! Иначе ментограф не напялишь… Тата, а здесь всё точно, как тогда? Ну, как должно быть?

— Точно, — Ивернева тряхнула гривкой черных волос. — Я показывала видео Мише… Михаилу Петровичу. Мы потом еще подкорректировали чуток интерьер с твоим Тимофеем — развернули стол к окну… поменяли коврик в прихожей… Всё стало так, как запомнилось Михаилу… Петровичу.

— А чего это Тимка — мой? — строптиво фыркнула Наталишка.

— А ты что, — Лея сыграла глубокое изумление, — до сих пор не соблазнила его? Бедный Тимочка…

— «Рожкова»!

— Разговорчики в строю! — «Лена Рожкова» изобразила надменность лощеного офицера. — Смир-рно!

«Наташа Томина» вытянулась во фрунт, из-за чего задралась футболка, приоткрывая загорелый животик.

— Товарищ подполковник… — заныла Де Ваз Баккарин-Гарина, пятки вместе, носки врозь, руки по швам. — А почему ей дали старлея, а мне только лейтенанта? Эта секс-бомба теперь старше меня не только по годам, но и по званию! Где справедливость? — Она горько изогнула губки. — Развела тут «дедовщину»… Тьфу, «бабовщину»!

Ивернева весело рассмеялась.

— Это она любя, Наташенька!

Лея обняла Наталишку со спины, и звучно чмокнула в щечку.

— Тонус тебе поднимаю! Поняла? А то переживаешь всё…

— Переживаю, конечно… — забурчала «Стоун», рассеянно поглаживая Леины руки, обнимающие ее. — Всё думаю, как оно будет, как пройдет… Жду его приезда — и боюсь!

— Я тоже… — вздохнула Тата, думая о своем.

— Не знаю даже, как к нему относиться! — пожаловалась Наталишка. — В мыслях, и то не знаю! Вот, кто он мне? Не дед же! А кто?

— Тут сложно… — затянула Ивернева. — Помню, как меня пугала встреча с твоей мамой, Лея. Мы же с ней как бы сестры, у нас один и тот же отец, мы обе — Мстиславовны, только матери — из разных миров. А как увидела Наталью… Это была какая-то секунда, секунда узнавания — и обретение родной души! Думаю, вы почувствуете то же самое… — задумавшись, она вздохнула, и встрепенулась. — Так. За квартиру я заплатила вплоть до ноября. Обживайтесь. Если что, Тимофей будет дежурить на улице, в той зеленой «Тойоте»… Что еще? В Москву Гарин приедет девятнадцатого, остановится в хостеле. Двадцатого будет здесь, в Щёлково. Друзья рекомендовали ему одного риэлтора… вот к нему он и отправится. Квартиру напротив Гарин осмотрит двадцать первого — ни в коем случае не показывайтесь! Сидите дома, смотрите телик. Новоселье Миша… Михаил Петрович справит двадцать второго. Вот тогда твой выход, Лея!

Гарина вспыхнула, и живо закивала.

— Зайду к нему, — нервно улыбнулась она, — выпрошу заварки…

— Время? — резко спросила Тата.

— Ровно девятнадцать тридцать! — отчеканила Лея.

— А в полдевятого явлюсь я… — выдохнула Наталишка. — Верну пачку чая… Он скажет: «Да зачем, у меня есть, пейте!» А я ему: «Берите, берите! Всё равно ж придем занимать, мы такие неорганизованные…»

— Не забудь верхнюю пуговку расстегнуть! — вымученно пошутила «Рожкова».

— Сразу две расстегну, — буркнула «Томина», — чтоб ему лучше видно было…

Часы на кухне засипели, и кукушка, подчиняясь гирьке в форме шишки, добросовестно прокуковала. Время шло неторопливо и неумолимо, приближая тот самый день, тот самый час. Будущее накатывало из неведомого далёка, равнодушно смывая прошлое — так морская волна стирает следы на песке…

— А вдруг он не приедет? — пробормотала Натали. — Вообще?..

— Ну, вот! — расстроенно воскликнула Тата. — Теперь и мне переживать!

— Я больше не буду, товарищ подполковник! — младшая по званию и по возрасту покаянно сложила ладони. — Честное комсомольское!

Среда, 21 августа 1974 года. День

Первомайск, улица Дзержинского

Спасибо Ерошину, точность выведения достигла буквально пары сантиметров — энергосфера точнёхонько вписалась в колодец на старой водяной мельнице.

Отсверкали, отзудели разряды остаточной эманации, что змеились юркими молнийками, и я медленно выпрямился. Глянул вверх — в потемках топорщились ржавые стальные прутья, сто лет назад удерживавшие ступени винтовой лестницы.

Осторожно переступая, пробуя ногой сомнительную опору, я поднялся на самый верх. Скоро, очень скоро мне придется здесь спускаться, уходя от израильского спецназа… Или не мне?

Нет, не мне… Хотя сложно сказать, кто же я такой, на самом-то деле. Тело от моей альфа-версии, а сознание, личность, душа — нужное подчеркнуть — из родимой «Гаммы», куда я даже и не думаю возвращаться. Тот мир стал мне чужим.

А вот «Альфа», эта вот «Альфа», семьдесят четвертого года, данная мне в ощущениях, не раз снилась мне, мучая сладкой ностальгией. Я кривовато усмехнулся — мало кому удается унять свою «ностальжи»… Никому. Я первый.

Поднатужившись, я качнул дощатый заслон, прикрывавший вход на лестничную спираль — во избежание. Ржаво взвизгнули гвозди, и сплоченные доски поддались, выпуская меня наружу.

Мои губы снова изломились в косой ухмылочке. Понятно теперь, кто помог тогда выбраться мне, юному и нахальному, отодрав щит… Вернее, поможет — Миша Гарин еще не вернулся с ударной комсомольской. Или, всё же, не мне?..

«Да перестань ты! — скривился я в досаде. — Сколько можно? Ты еще припомни те давние рефлексии!»

И припомню… На душу словно тень легла. Нет, в самом деле. Разве я не покончил с тем порывистым, сумасбродным отроком? Разве не заместил его сознание своим, «гаммовским», стариковским?

Наташка сейчас в сибирской тайге, уговаривает юного Мишу, чтобы тот сам, по собственному желанию, дозволил переселиться моей душе в его мозг. И уговорит…

Вот только двум душам не ужиться в одном теле.

— Хватит об этом! — выцедил вслух.

Глянул наверх. Крыша у мельницы давно сгнила, и за ржавыми балками невинно синело небо, играя в облака.

Подхватив сумку, я осторожно спустился по выщербленной лестнице без перил на первый этаж, окунаясь в сырой сумрак, и вышел на свет.

Подготовка моя длилась целый месяц и выверялась тщательно — мы с Кивриным продумали всё до последней мелочи. Володька, конечно, яростно противился тому, чтобы шеф лично участвовал в «хронодиверсии», но я был непреклонен. И убедителен.

Ведь никаких сложных проблем в «прошедшем времени» решать мне не придется, нужно всего лишь вмонтировать в плафон на лестничной площадке ИКП-модуль. Всего-то! Работы на пять минут, всё что потребуется — это отвертка, пассатижи и минимум соображалки.

Киврин бурчал, что, дескать, с этим справится любой, только вот кто, кроме меня, лучше знает, где находится мой родной дом, и тот самый подъезд?

А случится со мной ЧП, или минует меня чаша сия, уже не важно — я сделал всё, что мог. Всё! Я пуст, как выпотрошенная рыба. Сто процентов информации мною отдано до последнего байта.

Так что можете считать мое «несанкционированное перемещение в прошлое» мелким хулиганством или старческим капризом, мне всё равно. Хоть снимайте с должности секретаря ЦК КПСС! Даже это стало не важным — мой звездный час пробил в минувшем году, на праздновании 100-летней годовщины Великой Октябрьской социалистической революции…

…Я стоял на трибуне Мавзолея с красным бантом в петлице, и расслабленно махал рукой проходившим колоннам. Я топтался на том самом месте, которое помнило и Сталина, и Берия, и Гагарина…

За моей спиной высилась кремлевская стена, а еще выше, над куполом, развевался алый флаг СССР.

Мне больше нечего было спасать. Оставалось лишь напевать вполголоса, как комсомольцам-партизанам: «Жила бы страна родная, и нету других забот!»

Подходя к автобусной остановке, я фыркнул, поймав себя на шальных мыслях:

«Вот чес-слово, уйду! Надоело. Оставлю НИИВ на Киврина, и пусть рулит! А мне будет, чем заняться…»

Подъехал канареечно-желтый «ЛиАЗ», и я живенько поднялся в салон. Благонамеренно кинул в кассу пять копеек, открутил себе билет, додумывая то, что принял поначалу за шалости ума.

«А почему бы и нет? Провернем хронодиверсию — и на покой! Ага… Сам же взвоешь через месяц! Покой нам только снится…»

Я с жадностью глядел за окно, будто сличая увиденное с тем, что запомнилось. Автовокзал… Мост через Южный Буг… Слева открылась лодочная станция, чуть выше завиднелась крыша «родной» 12-й школы, а вдали ракетировала в небо полосатая телевышка — растопырив кронштейны, она смахивала на корабельную мачту без парусов.

Я вышел у Дома Советов, ничем не выделяясь в толпе первомайцев — моложавый мужик в болгарских джинсах «Рила», да в простеньком пиджачке поверх белой фланелевой рубашки.

Лишь туфли выбивались из стиля — я обул мои любимые «саламандеры», здесь и сейчас — страшенный дефицит.

Стрелки часов уперлись в полпятого, но спешить мне было некуда. Я перешел улицу Ленина, миновал сквер и выбрался на площадь.

Мои губы непроизвольно сжались.

Серый памятник Ленину, что вытягивал руку с постамента, в «Гамме» сняли, а все урны и оградки вокруг выкрасили в жёлто-голубой. Стяг той же петлюровской расцветки реял над куполом… Уж не знаю, как «укрофашики» переименовали Дом Советов — «декоммунизация» начинается с дебилизации.

Я усмехнулся. Тем и хороша «Альфа» — этот мир привит… будет привит от коричневой чумы и от «жовто-блакитной» чумки.

Однако, пора. Пять скоро.

* * *

Я устроился на лавочке у подъезда, узнавая и высокие, тяжелые створки дверей, и даже подстриженные кусты. Лет десять тут прожил, если не больше…

Положив ногу на ногу, я делал вид, что углубился в чтение, шелестя свежим номером «Южной правды».

Первой продефилировала Настя. Совсем еще юная, она не жалась, пряча весьма заметные груди, а шагала гордо и прямо, стройненькая и хорошенькая. Даже не глянула на меня…

«Да кому ты нужен, мерзкий старикашка?..»

Пятью минутами позже я замер, холодея — приближались мои родители. Мама… Красивая молодая женщина, она что-то оживленно рассказывала отцу. Папа…

Былая боль, притупившаяся за годы, ужалила, заставив корчиться в душе. Многое бы я дал, лишь бы вернуться обратно — и спасти отца! Увы, гадский постулат Новикова не позволит этому случиться.

Мне не уберечь папу, а Наташеньке не выручить маму. Никак…

Вздох был глубок и горек.

Гарины давно скрылись в подъезде и поднялись к себе, а я всё сидел и ждал чего-то.

Тяжело встав, словно вспомнив о предпенсионном возрасте, я шагнул в подъезд.

Снять полушарие молочного стекла с плафона было делом минуты. Прикрепить модуль ингибитора короткой памяти, запитать его от сети, вставить обратно стеклянную полусферу… Всё.

Потоптавшись у дверей 55-й квартиры, жадно ловя приглушенные отзвуки скрытой жизни, я медленно спустился вниз и вышел на улицу.

Помнится, было у меня желание бродить по улицам Первомайска до темноты… Было, да прошло.

Хмур и подавлен, я доехал на автобусе до «устья» или «истока» улицы Советской, и спустился к мельнице-заброшке, на берег Синюхи.

Течет себе вода, и течет… Бессмысленные моллюски отсасывают питательную дрянь из речных вод… Зачем? Чтобы мы хрустели створками их выморочных раковин?..

…Я запыхался, пока спускался по останкам винтовой лестницы, и присел в «позу Терминатора», испытывая глухое раздражение.

Страхи не беспокоили меня, но и радости не задевали. Вокруг густела энергосфера, обволакивая «ВРИО попаданца», поигрывала ветвящимися сполохами.

— Всё будет хорошо, — через силу, будто назло, вытолкнул я, — и даже лучше!

Глава 13

Воскресенье, 18 августа 1974 года. День

Красноярский край, Ново-Яртыш

Талия потянулась, запрокидывая голову — жаркое солнце коснулось щёк, тронутых смуглинкой, лаская и тревожа.

Неделя прошла круговертью дел, ничтожных, но нужных мелочей. Скажем, перебрать аптечки — и решительно выбросить в помойное ведро просроченные таблетки.

«Марина» даже на стройке побывала, в этом лесу железобетонных колонн, чьи «сучья» — стальные двутавровые балки — сплетались в видимый объем будущих цехов.

И всюду она натыкалась на Мишу, словно настойчиво искала его — и находила. В одних брезентовых заляпанных штанах и в оранжевой каске, загорелый до черноты, мальчик упорно ворочал лопатой, перемешивая раствор. Или ловко скручивал проволокой ржавые плети арматурин. Или таскал носилки, напрягая и руки, и плечи, и узкую спину, и даже шею — блондинистые вихры торчали из-под каски, слипшись от пота.

Мальчик… В том-то и дело, что мальчик. А она — девочка…

Дни не проходили даром. Ее взгляды, ее улыбка, «нечаянные» прикосновения разжигали Мишину фантазию, уводя на самый край. Угольку в «горнило страсти» подбрасывала и сущность паранорма — Гарин ощущал в Талии симпатию к себе, и понятная застенчивость уступала отчаянной смелости, даже дерзости.

Ивернева держалась со всеми ровно и равно — шутила, подпевала вечерами у костра, но никого не выделяла. Кроме Миши. Однако никто не замечал их кратких и как будто бы случайных свиданий.

Стройотрядовцы каждый день наведывались в медпункт, Но «Марина» вежливо гнала «мнимых больных». А вот Гарин…

Вчера она его поцеловала.

Это произошло спонтанно. Подошла Мишина очередь наколоть дров для «поварешки», и Гарин, сняв «целинку», чтобы не испачкать, взялся за колун.

Иные чурки он разваливал с одного удара, а уж, когда в поле его зрения зацвела красавица-врачиня… Как тут не выхвалиться?

И шаткая поленница, и бревна, распиленные на чурбаки, и сама колода прятались на задах лагеря, занимая маленький пустырь, сплошь усыпанный щепками и ошметками коры.

Дощатые и бревенчатые стены сарайчиков, складов и прочих кандеек укрывали дровяник от посторонних взглядов, и даже громкие голоса глохли, почти не достигая ушей.

— Здорово у тебя получается! — улыбнулась Талия, прислоняясь плечом к занозистым доскам, чью первозданную желтизну еще не затемнили дожди. Одета женщина была, как всегда — в форменные брюки и футболку, чья тонкая ткань излишне явно облегала груди, дразняще выпячивая соски. Поэтому, хоть и жарко было, приходилось накидывать на плечи белый халат. А, впрочем, он плоховато смазывал великолепные очертания «бидструповской» фигуры. И восхищение, пополам с вожделением, прекрасно читались в гаринском взгляде.

— Ага! — заулыбался Миша, лихо всаживая колун в плаху. — Это я здесь научился! Дома мы дровами не топим, углем только, да и то на даче…

Острый, ищущий взгляд Иверневой скользнул по худому, но жилистому торсу «дровосека», и замер.

— Стой, Мишенька!

Упруго шагая, Талия приблизилась к Гарину, кладя руку на горячее плечо.

— Ну-ка… Клещ!

— Да я смотрел, вроде… — выдавил Миша, робея от неожиданной близости.

— Не дергайся! — строго сказала Ивернева, приглядываясь. — Ага… Он еще не присосался, только пытается… — Осторожно подцепив мерзкое членистоногое кончиками пальцев, женщина сбросила клеща на обух, морщась от гадливости, и резво достала спичечный коробок. — Устроим заразе аутодафе! — мстительно проговорила она. Под огнем спички кровосос лопнул и обуглился. — Готов!

Выпрямившись, Талия повернулась и замерла. Она стояла совсем близко к Мише — на нее повеяло запахом разгоряченного на солнце тела. Недопустимо близко — при прочих равных условиях… Но ведь у нее задание…

«Марина» наклонилась всего чуть-чуть. Сначала бедный Гарин вздрогнул, грудью приняв напор приятных округлостей, а затем его жадный рот сомкнулся с дивным женским ротиком.

Отстранилась Талия не сразу, задышливо выговаривая:

— Губки у тебя — не промахнешься!

А Миша даже не зарумянился. Наоборот, побледнел — обнял «Марину» за гибкую талию, стиснул, прижал к себе…

Наталья, чувствуя, что слабеет, испугалась — и мягко отвела «ручонки шаловливые».

— Миш, не надо… Я на два года тебя старше.

Миха сильно огорчился, но не отступил — полез целоваться, и уж тут женщина не могла ему отказать. Да и себе тоже…

Их губы смыкались всё крепче, вот уже и два любопытных язычка ластятся друг к другу…

Разомкнуть пленительное сопряжение было чертовски трудно, женская природа бурно протестовала, требуя закономерного продолжения — и бурного финала. Но… нет.

Миша обязательно запомнит «Марину» — как девушку, с которой он целовался впервые в своей краткой жизни. Но не как первую женщину — это может оставить слишком глубокий след в юной душе — и многое испортить в будущие годы.

Ивернева, по девчоночьи хихикая, увернулась, достала платочек и заботливо стерла с мальчишеского лица ярко-розовые следы.

— Всю помаду слизал… — ласково проворчала она. — Дрова руби! Говорят, помогает…

Сладко улыбнувшись, Талия повернулась, чтобы уйти.

— А ты… А мы… — догнал ее ломкий голос. — Мы еще встретимся?

— Обязательно, Мишенька! — мурлыкнула «Марина».

Там же, позже

И снова Талию затянула суета, завертела-закрутила суматоха дел текущих и утекающих. Близился конец лета, пора было выбираться из дебрей обратно к цивилизации, к шуму городов и вузовскому напрягу.

До отъезда оставалось всего несколько дней. Стройотряд убывал поездом «Красноярск — Москва», лишь бы сэкономить, «что нажито непосильным трудом», а уж из столицы бойцы доберутся разными путями, кому куда…

Ивернева даже не заметила, как ясный день угас, и синяя вкрадчивость сумерек заполонила всё кругом. Своеобразным будильником стал дизель-генератор. Он ворохнулся в сарайчике, отзываясь на потуги командира отряда, и глухо затарахтел — до самого отбоя.

Потягиваясь, прогибая спину, «Марина» накинула халат, и вышла на воздух. Больше всего в тайге она боялась мельчайшей живности — клещей да гнуса. В заросли Ивернева не совалась, а потому ей не пришлось, содрогаясь, находить на себе присосавшихся паразитов. Да и комарье не доставало. Вероятно, за это стоило благодарить бывалого командира, Гешу Андреева, выстроившего лагерь на высоком холме, далеком от топких мест и обдутом всеми ветрами.

Потемки густели, набирая синевы, и тем пуще, тем ярче разгорались костры. Тренькали гитары, проливался девичий смех, множественный говор то взвивался восклицанием, то упадал до неразборчивого бубнежа. И вот умелая рука Васёнка перебрала струны — их ладный звон отзывался в душах трепетными вибрациями, усиливая или рождая романтические позывы.

«Марина» прислушалась. Вроде, вчерашняя композиция на стихи Саши Богданова… Да, «Подвенечное платье».

В переливчатой игре струн плескалась печаль:

А с какою причудой,

Не возьмусь объяснять я,

Верят женщины в чудо

Подвенечного платья…

Всею жизнью лелеять,

Как снежинки круженье,

Грациозную лебедь

Своего оперенья!

И счастливой девчонкой,

Заливаясь от смеха,

Мнить себя амазонкой

В подвенечных доспехах!

Заслушавшись, Талия прислонилась к столбу, увенчанному фонарем, который никогда не горел. Зачем? Есть же костры…

Иверневой взгрустнулось. Она вспомнила свое белое, воздушное платье… Вот только от свадьбы в памяти задержался лишь вальс с Мишей. Ах, если бы тогда «Горько!» кричали им! Но нет… Не все желания сбываются…

«Не все желания сбываются вовремя!» — поправила себя Наталья, намечая улыбку. Долго она блуждала глухими окольными тропами, и всё же выправила свою мировую линию, вышла на верную колею!

И пусть люди говорят, что хотят, злятся и негодуют, сколько им влезет, но они с Мишей счастливы!

Люди, люди… До чего ж хомо сапиенсы, вопреки названию своего вида, не любят думать! Ведь, если углубиться в тему, попробовать понять ситуацию с «любовным квадратом», то станет понятно, что имеет место быть не пошлая схемка «гаремника», а конфигурация посложнее. Ее можно сравнить с прайдом… Да…

Талия заулыбалась, припомнив забавную аналогию с настоящим прайдом: лев, конечно, глава семьи, царь зверей, и рычит просто устрашающе, но… всё решают львицы!

Вот только никакому «молчелу» их опыт не повторить — гаринский «лямур де катр» скреплён не разнузданным интимом, а любовью трех женщин к одному мужчине — большой, чистой и честной. И — детьми. Недаром семейный союз сложился, когда всем вершинам четырехугольника перевалило за тридцать, а Васёнок, Юля и Лея в полной мере осознали свое кровное родство…

Протяжный аккорд сбил рассуждения и самооправдания.

…Написание имени

Заменяется в паспорте…

Горько!

Красными винами

Заливаются скатерти.

Ты прости меня, мамочка,

И подруга хорошая,

Белым ангелом бабочка

Улетела из прошлого…

…На продажу развешены,

Посмотрите, да сколько их⁈

В магазинах подержанных

Опустевшие коконы…

Таял гитарный звон, и Наталья ясно расслышала девичий вздох.

«Глупые бабочки, — усмехнулась она, — мы летим на огонь, взыскуя нежного тепла, но скольким из нас опалило крылышки — и душу?»

Поколебавшись, Ивернева не стала садиться к костру — музыка смутила ее, подменяя желания. Тихонько вернувшись в медпункт, она задернула цветастые занавески на окнах, и щелкнула тугой клавишей настольной лампы — спиралька горела вполнакала, впуская в тесную комнатку дрожащую желтизну свеч.

Прочувствовать внезапное одиночество Наталье помешали. Скрипнула дверь, отворяясь — и впустила Мишу.

«Юноша бледный, со взором горящим…» — мелькнуло у Талии.

Интересно то, что ее мысли не окрасились в оттенки насмешливости. Просто страсть не разгоралась, притушенная разумом. Женщина как будто отошла в сторонку, хладнокровно наблюдая за происходящим.

Именно до этого самого момента «чек-пойнты» еще не явленного Михи из «Гаммы» и вот этого влюбчивого «альфы» были совершенно идентичны, даже «контрольные суммы» одинаковы.

Теперь же начнутся отличия.

У «старикашки» из «Гаммы» всё закончилось на давешних поцелуях, а вот у его альфа-реплики всё только начинается… И продолжится до тех пор, пока матрицу памяти юного Миши не нокаутирует импульс ИКП-модуля, что сработает в подъезде его родного дома.

— Марин… — глухо вытолкнул счастливая жертва обольщения. — Ты сказала… сказала, что старше меня на два года, но… Марин, это сейчас заметно, а года через два, когда мне будет восемнадцать, а тебе — двадцать, разница в возрасте уже не будет иметь никакого значения! Ты мне нравишься — очень нравишься! — так зачем ждать⁈

Ему оставалось сделать всего один шаг, и он пересилил свою робость, свой стыд… Вероятно, и почувствовал, вдобавок, что «Марина» испытывает к нему что-то гораздо большее, чем обычную приязнь.

Обняв женщину одной рукой, другую он уверенно запустил под подол футболки, касаясь вздрогнувшего живота, дотягиваясь до грудей — и с удовольствием ощущая, как набухают и твердеют соски под его пальцами.

Застонав, Наталья «поплыла», и ее ментальная завеса ослабла. Алевшее лицо Миши пошло пятнами, а глаза отразили страх — он, наконец-то, заметил, что залез под футболку не юной девушке, а взрослой женщине — очень красивой, но гораздо старше его.

Гарин отпрянул, тяжко дыша и облизывая пересохшие губы.

— Кто ты? — вытолкнул он. — Ты ведь не студентка ХАДИ! Я тебя еще когда… вычислил! Ты «чёкаешь», как сибирячка и… Помнишь, как мы позавчера шли со стройки? Я щепочкой чистил сапоги, а ты сказала, чтобы я их обмыл в луже… Только ты сказала: «в лыве»! А в столовой? Тефтели ты называешь «ёжиками», а выпечку — «постряпушкой»… А когда к тебе Геша полез, ты ему, грозно так: «А ну, убрал культяпки!» Так в Харькове не говорят, только в Новосибирске или в каком-нибудь Барнауле… — Волнуясь, Миха заговорил отрывисто: — Ты… ты очень красивая и… вся такая гладкая, налитая… Но тебе точно не восемнадцать! Так кто ты?

Отдышавшись, Талия повела рукой.

— Садись, Миша…

Гарин медленно опустился на кушетку.

«Влюбленный болен, он неисцелим…» — припомнилось Иверневой.

— Знаешь, я даже рада, что… раскрыта, — она бегло улыбнулась. — Меня зовут Наталья… Наталья Ивернева. — Не удержавшись, добавила: — Доктор физико-математических наук, но главное… Я твоя будущая любовь и подруга!

— Будущая? — вытаращил глаза Миша, растерянно моргая, словно остужая зрачки махом ресниц.

— Да, — кивнула Талия. — Мы с Глебом оба из будущего… Из две тысячи восемнадцатого года. По-настоящему, Глеба зовут иначе… Василием Михайловичем Гариным… Он — твой сын. Держись, Миша! — её губы дрогнули в улыбке. — Секундочку…

Открыв тяжелый сейф, сваренный местными умельцами, а Галей выкрашенный в казенный зеленый цвет, Ивернева достала сокровище Васёнка — «желейку», ноутбук с гель-кристаллическим процессором.

— Сейчас я тебе кое-что покажу… Не пучь глазки! — хихикнула она. — Это такая микроЭВМ… Вот, смотри! Это мы с тобой в Израиле… Гайдай снимал там кино, а мы ему помогали… А вот это твоя дочь — от меня! Ее зовут Лея. Здесь ей пять лет… Ангелочек, правда? А вот такая она сейчас…

— Ого! — воскликнул Миша, жадно разглядывая грудастенькую блондиночку.

— Вот тебе и ого… — гордо улыбнулась Талия.

— Так… Глеб, то есть, Василий… Он тоже от… — Гарин запнулся. — От тебя?

— Нет! — в улыбке Иверневой прорезалось коварство. — Помнишь Инну Дворскую?

— Дворскую? — Гарин попытался нахмурить гладкий лоб. — А, эта красотка из параллельного!

— Это Инка родила тебе… Василия.

Миша жутко покраснел, еле выдавив:

— К-как же… это?

— Такова жизнь, Мишенька!

Талия кликнула по фотке, где Инка загорала «без ничего».

— Хороша? Ей здесь двадцать… или двадцать один.

Гарин молча кивнул, немея от обилия впечатлений.

— А женился ты, Мишенька, в семьдесят седьмом… На Рите Сулиме.

— Этого не может быть! — еле выговорил Гарин, протестуя. — Нет, она мне нравилась, конечно, еще с седьмого класса…

Он смолк — на экране «желейки» Маргаритка позировала хоть и в купальнике, но «мини-бикини» практически ничего не скрывал.

— Может, — вздохнула Талия, — может, Мишенька… Всё бывает в нашем мире… Глянь!

На следующем фото, сделанном в Варадеро, зубастый Миха в плавках держал на руках хохочущую Риту. А вот — Рита в пышном свадебном платье… А вот держит за руку маленькую хорошенькую брюнеточку…

— Это Юля, твоя дочь.

— От Риты? — вытолкнул Гарин.

— Угу… У тебя будет долгая жизнь, полная любви и приключений, ты станешь знаменитым ученым и даже членом Политбюро. Ты спасешь СССР от распада и буржуазной контрреволюции, ты сохранишь мир, жизнь и счастье миллионам, миллиардам людей… Если в конце этого лета согласишься на пересадку сознания.

— Я согласен, — сразу, негромко, но твердо сказал Миша, и не отвел глаз от внимательного и ласкового взгляда Натальи. — Я согласен на всё!

Он медленно покачал головой, неумело и бездумно «листая» фото: Гарин на террасе Белого дома… Гарин в Париже… На Байконуре… На Луне! Гарин обнимает Наталью и Лею — смеются все трое…

— Господи… — прошептал юный атеист. — Что за жизнь… Что за жизнь! Да мне такая ни в каких мечтах не привиделась бы! А… Что это за микроЭВМ? — он прижался ухом к «желейке». — Не жужжит даже!

— Спросишь у Василия! — рассмеялась Ивернева, чувствуя подступающее облегчение. — Он — конструктор!

— Правда? — пролепетал Миша.

— Правда… — Талия слезла со стола и нежно поцеловала вскочившего Гарина. — Всё будет хорошо и даже лучше! Вчера Василий с Сан Санычем ездили в Красноярск — и купили билеты на весь отряд. А мы поедем в отдельном купе — плацкарт Васёнку мал!

Среда, 21 августа 1974 года. День

Около границы Новосибирской и Омской областей

Колеса выпевали извечную звонкую песню в честь дальней дороги, а торопливый перестук отчетливо вёл ритм. Иногда он сбивался или в железную мелодию вступали лязгающие сцепки, но минуту долой — и снова протяжный шипящий звон… А за окном, словно заунывный контрапункт жестко темперированному гимну скорости, раскатывались Барабинские степи, нескончаемые и безрадостные.

Покинув купе, Талия медленно шагала мимо окон, иногда касаясь стенки, чтобы сохранить равновесие в качающемся вагоне.

В простеньком спортивном костюме она выглядела шикарно, о чем ее не уставали информировать бойцы стройотряда. Даже войлочные тапочки с опушкой не скрадывали изящества, данного «Марине» от природы…

Вероятно, именно поэтому Ивернева старалась пореже дефилировать по коридору, а за чаем посылала Мишу — Гарин с удовольствием исполнял обязанности «поильца».

Но вот очередь нести вахту «кормилицы» вынудил Талию прогуляться в вагон-ресторан, и дотащить оттуда три судка с горячим. Ну, в ту сторону — ближе к голове состава — она «гуляла» спокойно. Стройотрядовцы занимали места в соседнем — плацкартном — вагоне, где рулил коллективизм, а человек человеку был друг, товарищ и психоаналитик, особенно после третьей…

Ивернева откатила увесистую дверь и шагнула в купе. Негромкий разговор Васёнка и Миши мигом смолк, оба глянули на нее — своя! — и продолжили дозволенные речи.

— Я столько всего узнал… — вымолвил ученик 9 класса без особого восторга. — И как же мне теперь со всем этим жить? Какой интерес, если всё знаешь наперед?

— А вот на этот счет не волнуйся, — с мефистофельской ухмылочкой ответил кандидат технических наук. — Как только ты войдешь в подъезд своего дома, сразу всё забудешь!

— Да⁈ — обрадовался Миша. — Ну, тогда ладно…

— Всё! — решительно скомандовала Талия. — Займите свои ротовые отверстия более насущным делом. Обе-ед!

Выложив на столик съестное, она присела на диван, и в который раз порадовалась, что к ним не подселили четвертого лишнего. Все свои…

— Эх! — Васёнок крепко потер ладони. — А что у нас в меню?

— Толчонка с котлетой! — объявила Наталья, и Гарин прыснул в ладонь.

— Сразу видно — сибирячка! — белозубо улыбнулся он. — Надо говорить: «Пюре»!

— А мне так больше нравится! — Талия показала Мише язык, и принялась за яство.

— И огурчики есть… — проворковал Вася.

Миха первым умолотил свою порцию, и взялся за компот.

— Наташ… — несмело обратился он. — А в Первомайск… мы вместе поедем? Или я один?

— Вместе, — серьезно ответила Ивернева.

Гарин, будущий реципиент, успокоено кивнул, а у Натальи снова испортилось настроение. Теперь она куда лучше понимала тяжкие сомнения того, «химерического Миши», которого любила всю жизнь. Ему, там, в будущем, отчаянно не нравилось то, что их «опергруппе» скоро придется совершить.

«Аутотрансплантация сознания»… «Ментальный перенос»… — выговаривал он, кисло морщась. — Красивые, политкорректные термины! А что произойдет по сути? А по сути, мое сознание — моя личность, душа, как хочешь, назови! — займет место сознания бедного юного реципиента… Разумеется, Миха согласится на эту… процедуру, ведь именно всё так и вышло сорок четыре года назад! Но… Понимаешь, Наташ… Вряд ли он поймет, на что соглашается. Ведь всё мое не святое житие его даже не коснётся, ему ничего не будет дано! Моя душа вселится в живое Михино тело — и всё! А если он поймет, на что идет, то это с его стороны будет самым настоящим героическим самопожертвованием…'

Выпив компот — и выудив разваренные фрукты — Ивернева деловито сообщила:

— В Москве у нас пересадка. Приедем рано утром, а уедем вечером, с Курского вокзала, через Харьков. Так что будет время побегать по магазинам, прикупить гостинцев…

— Здорово! — обрадовался Миха. — А то девятнадцатого у мамули день рождения был… — Он задумался, и выпалил: — Куплю ей подарок!

— Правильно! — бодро поддержал Васёнок.

— Духи купи, — подсказала Наталья. — Так… Всё съели? Молодцы. Давайте, посуду отнесу…

— Может, я? — вызвался Миша.

— Нет-нет, я сама. Разомнусь хоть…

Улыбаясь и погромыхивая пустыми судками, она вышла и закатила дверь. Улыбка ее сразу угасла, а на переносице пролегла складочка. Тайные операции всегда оставляют несладкое послевкусие…

Глава 14

Четверг, 29 августа 1974 года. Раннее утро

Около границы Кировоградской и Николаевской областей

Доехать поездом до родного для Миши Первомайска в конце августа — из Москвы! — делом было нереальным. Это, если ехать прямым и коротким путем — через Киев. А вот, если сделать крюк — пересесть в Харькове на поезд до Одессы — то всё складывается, как простенький паззл. Хотя и не самым лучшим образом. Сходить надо будет на станции Помошная, откуда до Первомайска останется еще час пути — на автобусе. Однако первомайцы давно были в курсе всех этих логистических причуд…

…Состав подкатил к перрону, и затих, словно задремал — было ясно слышно, как в соседнем купе звякает ложечка в стакане.

— Постель сдали? — осведомилась Наталья ясным спросонья голосом, и Миша с Васёнком дружно кивнули. — Вперед…

Громко лязгнула подножка, поднятая дебелой проводницей — перрон тут низкий, надо спускаться по лесенке из трех дырчатых ступеней.

Вася слез первым и подал руку Талии, но женщина легко справилась сама, не забыв благодарно улыбнуться.

— За мной! — призывно кликнул Миша. На одном плече он нёс модный вещевой мешочек-торбу, над другим покачивалась гитара Васёнка. Ивернева шагала, свободная от ручной клади, но и «безразмерный» Васин рюкзак изрядно усох. Обвис, скукожился, как воздушный шар, испустивший теплый воздух.

Пройдя мимо большого виадука, высоко поднятого над путями, и маленьким вокзальчиком, стройотрядовцы выбрались к совсем уж крохотной автостанции, возле которой «дремал» лобастенький «пазик», белый с синим.

— Занимайте места! — скомандовал Миша на правах местного. — А я билеты куплю!

Талия не стала капризничать, и вспорхнула в салон, где уже ворочались, зевая и воздыхая, четверо или пятеро селян. Шофёр и сам почивать изволил, скрючившись на сиденье и прикрыв лицо кепкой.

Васёнок занял сразу два места, устроив рядом свой рюкзачище, поэтому Миша разделил диванчик с Натальей, чему был рад, как нежданному подарку.

Оглянувшись и успокоившись насчет колхозников, он тихонько спросил, по инерции соблюдая правила конспирации:

— Марин, я одного не пойму… А зачем, вообще, такие сложности с этой… аутотрансплантацией сознания? Ведь и Васё… Василий мог бы остаться в прошлом, как Глеб Бауэр, и сделать всё то же самое? — Тут Миша немного стушевался: — Ну… да, стать отцом самому себе он точно бы не смог, и вместо Инны Дворской пришлось бы ему другую девушку искать…

Васёнок усмехнулся, и покачал головой.

— Не всё так просто, — снисходительно молвил он, унимая бас. — Мы с «Мариной» — ксенохронарные объекты и, если наши коллеги из НИИВ четко пеленгуют нас в прошлом с помощью пятимерных преобразователей пространства, то Гомеостазис Мироздания нас и подавно «видит». И терпит лишь потому, что наши действия не нарушают реальности. Но стоит только «Глебу Бауэру» предпринять что-нибудь, оказывающее существенное влияние на привычный ход событий, как Гомеостазис от «дяди Глеба» мокрого места не оставит…

— «Глеб» маленько очеловечивает физику, — мягко улыбнулась Ивернева. — Гомеостазис всего лишь, как пишут в учебнике, «согласованное сочетание основополагающих законов, определяющих эволюцию вселенной»… Правда, «Глебу» от этого не легче!

— Да уж! — насмешливо фыркнул Васёнок. — А вот ты — свой. Даже с «подсаженным» сознанием из будущего, твою ксенохронарность можно заметить разве что на квантовом уровне, но Гомеостазису этого не дано.

— На квантовом уровне?.. — азартно заёрзал Миша. — А какое отношение имеет квантовая механика к памяти и сознанию?

— Сдаюсь! — стыдливо крякнул Василий. — Это ты лучше «Марину» спрашивай!

Подумав, Наталья всерьез начала растолковывать мальчишке квантовую теорию сознания. Паче чаяния, «реципиент» быстро уловил суть ее умозаключений. Конечно, не настолько углубленно, как она сама или взрослый Миха из будущего, окончивший физфак МГУ, но для подростка — очень даже.

А когда Талия дошла до одного из следствий своей теории — взаимосвязи психодинамической энергии и темпорального поля, Миша запальчиво рубанул, что в таком случае время вокруг активного паранорма должно течь медленней, и хороший хронометр обязательно засечет такую аномалию.

— И засёк! — хохотнул Васёнок. — Классный, такой, хронометр фирмы «Полёт»! На ручке твоей внучки!

— Тише вы! — негодующе шикнула Ивернева. — Разорались…

Михаил Петрович с Василием Михайловичем чинно смолкли.

А тут и время вышло. Водила зевнул с отчетливым хряском, потянулся — и завел мотор, не оглядываясь на пассажиров. Сколько влезло, столько и влезло.

Заскрежетав передачей, автобус тронулся, оставляя позади пересеченья путей и развилок, бодро покатил между приземистых коровников и вздыбленных силосных башен, между тучных нив и густых лесополос, прямо к Первомайску.

Пятница, 19 октября 2018 года. Ближе к вечеру

«Гамма»

Щёлково, улица Парковая

— Такое впечатление, — медленно проговорила Лея, кончиками пальцев упираясь в облупленный подоконник, — что я его всю жизнь знала…

— А так оно и есть! — охотно подхватила Наталишка, выбирая трусики. — Не, эти чересчур светленькие… Надену черненькие! Чую месячные…

— В знак траура? — Леины губы изломились в улыбке.

— Ага! — хихикнула «Стоун». Натянув галантерейное изделие, она пошлепала себя ладонями по животу, и сказала задумчиво: — Он почти такой же, как Мигел, только редко улыбается — слишком много накопил плохих воспоминаний, разочарований всяких… Ему тяжело, но он всё равно надеется! Верит в лучшее — с отчаянием, даже с остервенением…

— Ты его только так и называешь, — ласково улыбнулась Лея. — «Он», да «он»…

— Ой, а сама-то… — с надменностью фыркнула Натали, примеряя футболку. Глянув в зеркало, развела руками: — Да просто… не знаю, как называть! Ну, не дедом же… А «Мигел» — это как бы не о нем.

«Лена Рожкова» звонко рассмеялась.

— Ага, бедненькие мы, не знаем! А сами только и щебечем: Миша, да Миша! «Ой, Миша, а у тебя кофейку не найдется?» «Миша, привет! А у нас там, у шкафчика дверца отваливается… Не глянешь?»

— А ему нравится! — воскликнула Наталишка, смеясь.

— Еще бы ему не нравилось… — Лея посмурнела, глядя в окно. Как будто синие сумерки, оседающие с темнеющего неба, окрасили ее настроение.

— Чего ты? — насторожилась «Стоун». — Переживаешь, что скоро… уже и… Еще долго, до послезавтра!

— Да нет… Вспомнилось просто. Пересеклась вчера с тем местным гопником. Помнишь, здоровяк такой, поперек себя шире? Как его… Грига? Нет…

— Грицай? — Наталишка нахмурилась. — Надо было Тимке сказать, он бы разобрался.

— Да я сама! — отмахнулась Лея, усмехаясь. — Большая девочка уже… Иду, главное, а он мне дорогу загораживает. Я обхожу, и тут Грицай хватает меня своими лапищами! А воняет от него… Ну, врезала ногой по щиколотке, руки высвободила — и два укола по точкам. А пресс у Грицая сла-абенький… Еле жировые складки пробила! Неприятно вспоминать… Будто измазалась в дерьме — и не отмылась.

— «Рожкова»! — Натали сурово нахмурила брови. — Так ты что, без оружия ходишь?

— Да куда я его суну? — начала оправдываться Лея. — Без сумочки же вышла! За пояс? А чем прикрыть? Вчера даже в ветровке душно было… — обрывая разговор, она засуетилась: — Ну, ладно, «носса сережейра». Бди! Я в магазин — и обратно.

— Поздно уже, — в Наташкином взгляде мелькнуло беспокойство.

— Я быстро!

— Тимке скажи! — крикнула «Стоун» вдогонку.

— Ладно! — ответила «Рожкова» с порога, и аккуратно притворила дверь.

— Переживай теперь из-за нее… — забурчала Наталишка, влезая в джинсы, и покрутилась перед зеркалом. Отражение довольно улыбнулось ей.

* * *

Тимка Зимин честно бдел, сидя за рулем неприметной «Тойоты Короллы». Напрягся было, завидев Лею, выбежавшую из обтерханного подъезда, но тут же впал обратно в релакс, уловив успокаивающий жест товарища старшего лейтенанта.

Покусав губку, старлей решила всё-таки состорожничать, и не ходить дворами, да закоулками. По улице дольше топать, зато светло и людно…

Она пошагала по выщербленному тротуару, огибая запущенный, разросшийся скверик, и тут-то они все и вылезли, как дикие твари из Запретного Леса.

Их было четверо. Вернее, трое и один. Громадный, бесформенный Грицай солировал, а троица гавриков изображала подтанцовку.

Тонкие губы местного «короля» растянулись в слюнявой улыбке.

— Мне не отказывают, чика! — сипло забасил он, напуская смрадного перегару. — А самых упертых мы наказываем. Вчетвером!

Гопа радостно загоготала, окружая место «свидания», как раз в круге света фонаря — вокруг яркой ртутной лампы, словно живые искры, вилась мошкара… А Лея по-настоящему испугалась.

Она кляла себя за легкомыслие, за то, что вышла без табельного, а тут ей не «Альфа»!

Еще минуту назад бегство казалось Лее исходом унизительным, но как быть-то? Ощущая срамную беспомощность и томительное, как будто падаешь во сне, отчаяние, девушка оглянулась. Никого. Лишь вдалеке смутно серела одинокая мужская фигура.

«Бей первой!»

Мгновенно выбрав самого слабого из четверки — кудрявого молодчика, смахивавшего на цыгана, Лея ударила его носком кроссовка в колено, но тот оказался юрким. Увернувшись, кудряш выпустил на волю похабщину, и резко отпихнул девушку.

Она обязательно упала бы, но Грицай сцапал ее за руку, крутанул, с размаху хлеща пятерней. Лею отнесло к фонарному столбу — и двое из подтанцовки, гогоча, отпасовали девушку, как мяч.

Чувствуя и страх, и стыд, и ярость, Гарина всадила маленький, но крепкий кулачок в широкую морду здоровяка. Грицай взревел. Схватив девушку за шею, он злобно прорычал:

— С-сука!

Задыхаясь, Лея колотила по чудовищным лапам, бугристыми от мышц — с тем же успехом можно было охаживать ковш экскаватора. Краем глаза она заметила подбежавшего мужчину, узнала Гарина, но не позвать, ни вздохнуть не смогла.

— Стопэ! — крикнул жеманный мужчинка, вставая на Мишином пути.

— А ну, дёргай отсюда! — прорычал кудрявый. — Резче!

Углядев «рыцаря без страха и упрека», Грицай осклабился и разжал пальцы. «Лена Рожкова» слабо взмахнула руками, падая на увядшую траву газончика. Что было дальше, она не помнила — сознание угасло, затемняя реал. Крики, стоны, дикое неистовство…

…Мрак небытия отступил, стоило Лее ощутить чьи-то ладони, давившие на левую грудь, и услыхать срывающийся, молящий шепот:

— Очнись, очнись… Ну, пожалуйста!

Девушка захрипела, делая сиплый вдох, и открыла глаза. Над нею склонялся Гарин — его бледное, тревожное лицо перетянуло счастливой улыбкой.

— Ничего не говори! — заторопился Миша. — А то будет больно! Потерпи немножко, маленькая…

Образ спасителя задрожал, расплылся за жгучими слезами.

— Спас-сибо… — сипло вытолкнула Лея.

— Не за что, — облегченно светлея, улыбнулся Михаил Петрович, и подхватил девушку на руки. — Пойдем отсюда.

Мельком заметив мычащего Грицая, ворочавшегося на пыльном асфальте, «Рожкова» крепче обняла Мишу за шею, и затихла, как всякая, убереженная от страшной участи. Хорошо…

Гарин свернул в переулок, заставленный автомобилями, и тотчас же над их лакированными крышами разнесся пронзительный крик:

— Ленка!

Часто цокая каблучками, подбежала Наталишка, и зачастила испуганно:

— Что с ней? Она живая? Я из окна смотрю, а тут… Так, в халате, и выбежала! Это Грицай ее? Ленка отказала ему, а он… Она живая? Ты ее спас? Да?

— Да вот, проходил мимо, — прокряхтел Гарин, — дай, думаю, окажу первую медицинскую помощь… Открой дверь.

Наташка, в джинсах и халате, бросилась к гулким дверям подъезда, и распахнула их. Лея, уткнувшись в сильное плечо, не раскрывала глаз, и только слышала, как под Мишиными ногами клацнула отставшая кафельная плитка, как жестяно лязгнули почтовые ящики, задетые локтем.

— Опусти меня… — прошептала девушка. — Я тяжелая…

— Это приятная тяжесть, — улыбнулся Гарин.

Наталишка первой взбежала на третий этаж, и открыла дверь квартиры.

— Сюда! — донесся ее заполошный голос.

Миша вошел бочком, пыхтя с натуги — Лее было и стыдно, и сладостно.

— Сюда, сюда! — воззвала Наталишка из спальни.

Гарин бережно опустил свой драгоценный груз на двуспальное ложе, проскрипевшее с тихим завизгом.

— Да я бы сама… — поздновато застеснялась Лея.

— Лежи, — наметил Гарин улыбку, приседая с краю. — Наташ!

— Я здесь! — «Томина» нарисовалась в дверях с ноутбуком в руках. С интересом поглядывая на лежачую и сидячего, она поставила «желейку» на старомодный буфет, и коснулась сенсора «Вкл.»

— Постельный режим, — увесисто сказал Миша под нехитрую мелодийку «Ампарикс-ГМ». — Кушать пока не надо, но пить можно. Будет больно если, зовите меня. Ладно?

— Ага! — Наталишка покладисто тряхнула головой.

— Только не стесняйтесь! Ночью прижмет — будите! Не надо боль терпеть.

— Не буду, — бледно улыбнулась Лея.

— Выздоравливай… — смущенно проворчал Гарин, убирая руку. Похоже, он лишь сейчас заметил, что всё время держал ладонь на гладком девичьем бедре, и гораздо выше ладной коленки…

…«Томина» выбежала в прихожку — проводить.

— Спасибо тебе! — донеслось до «Рожковой». — Не знаю, чтобы я делала, если бы… Если бы… — бессвязные слова оборвались поцелуем. — Спасибо…

— Спокойной ночи, — мягко сказал Миша, переступая порог, и аккуратно прикрыл за собою дверь.

— Спокойной… — шепнула Лея.

На нее, как благодать, ниспошла уверенность.

«Всё будет хорошо, и даже лучше…»

Тот же день, позже

«Альфа»

Москва, проспект Калинина

— Что ж я за дебил такой? — болезненно морщился Гарин, кружа по кабинету Исаевой.

— Миш, успокойся, — заворковала начальница УСБС, поднимаясь из-за стола. — Всё же хорошо закончилось!

Михаил резко остановился, покачиваясь с пяток на носки, сунул руки в карманы брюк и угрюмо глянул в обширное окно.

— Понимаешь, Марин, я вообще не рассказал девчонкам о Грицае! — вырвалось у него. — Забыл! Как… Как какой-нибудь дементный старикашка! А если бы…

— Стоп! — прервала его Исаева. — Миш, мы все зациклились на двадцать втором октября, а то, что случилось ранее, упустили. Тут и моя вина!

— Марин…

— Нет-нет, Мишенька! — помотала Марина головой. — Не спорь! Это вопрос моей зоны ответственности. А ведь я уже допустила одну ошибку, когда готовила легенду Талии! Ну, какая из нее харьковчанка? Кому, вообще, придет в голову ехать поступать в украинский вуз — из алтайского Шерегеша? Вот Миша ее и раскрыл!

— Но всё же только к лучшему!

— Согласна! — пропела Исаева. — Но вот и вторая моя ошибка… Я же помню, как ты рассказывал о знакомстве с девчонками. Ты им заварку одалживал, кран починял, консультировал… хи-хи… какое платье идет, и… лечил. А вот почему лечил, отчего — это я упустила! Миш… — Марина легонько прижалась к мужчине. — То, что там случилось — это только к лучшему, и… Ведь именно так всё и было, сам же сказал! Так что не переживай. Ладно?

Она посмотрела прямо в глаза напротив, и Гарин ласково коснулся губами ямочки на полковничьей щеке.

Воскресенье, 21 октября 2018 года. Вечер

Щёлково, улица Парковая

— Куда-а? — грозно спросила Наталишка.

— Мишу позову, — невинно улыбнулась Лея. — Пора уже…

— Сама позову! Хватит с тебя. Теперь моя очередь…

— Да ладно… — заворчала «Рожкова», уступая.

Победно улыбнувшись, «носса сережейра» продефилировала в прихожку.

— Только ты попой крути поменьше, «Стоун»!

— Ой, а сама-то? — фыркнула Наталишка, шагнув на лестничную площадку.

Обе девушки оделись в точности, как их упомнил Мигел — в отменно короткие цветастые халатики. Только тот, в который запахнулась Лея, затягивался пояском, а Наталишкин застегивался на пуговицы. Подумав, «Томина» расстегнула две верхних пуговицы. Пусть Мише будет приятно…

Три шага — и вот она, дверь Мишиной квартиры. Деликатный стук в дверь тут же отозвался приглушенным возгласом:

— Да, да!

Наталишка юркнула на территорию «Мигела»… который не знал еще, что он «Мигел». Хозяин квартиры вышел с кухни, торопливо застегивая не глаженную рубашку.

— Можно? — заулыбалась девушка.

— Вам можно всё, — ответил Миша бархатным голосом.

«Здесь надо губы надуть», — вспомнила Натали.

— Опять на «вы»? — она обиженно выпятила нижнюю губку.

— Больше не буду! — Гарин покаянно приложил ладонь к сердцу, в то же время облизывая взглядом ладную девичью фигурку.

Довольная Наталишка важно протянула:

— Ну ла-адно… Я пришла, знаешь, зачем?

— Не-а.

— Хочу пригласить тебя в гости!

Миша крякнул, ладонями разглаживая мятую рубашку.

— Боюсь, мой костюм не совсем подходит для визитов…

— Да мы по-домашнему, в дезабилье! Чайку попьем, поболтаем…

— А с меня тогда что? — взбодрился Гарин.

— А я у тебя вчера бутылку тоника видела…- затянула девушка.

— «Швепс»?

— Ага! У нас еще «Чинзано» осталось немного, с прошлого раза, а мы его чистым не пьем — с тоником вкуснее.

— Принесу обязательно, — твердо пообещал Миша.

— Так пойдем!

— Сейчас? — замешкался Гарин.

— А чего ждать? — рассмеялась Натали. — Время идет, молодость проходит!

Мишино лицо замаслилось улыбкой.

— Ну, вам… м-м… тебе еще рано об этом сокрушаться.

— Ты умеешь говорить комплименты, — сладко улыбнулась девушка.

— Комплимент — это, когда восхищаешься стройностью толстушки, — парировал мужчина. — Мне куда приятней говорить правду. Скажешь красивой девушке, что она хороша — и самому приятно, и красавишне. Сейчас, я захвачу тоник…

Выудив пластиковую бутылку из холодильника, Миша вышел вслед за Наталишкой, и девушка улыбнулась, четко представляя, куда именно направлен мужской взгляд. А сейчас Миша спросит… Просто так, лишь бы отвлечься…

— Как Лена? — долетел вопрос из-за спины.

— А всё уже! — оживилась «Томина», чувствуя себя, как на сцене. — Горло не болит, и вообще… Только синяки не сошли еще.

— Это скоро пройдет.

— Ага! — Натали пропустила соседа в прихожую, и крикнула:

— Ленка, мы пришли!

Немножко нервничая, она огляделась. Вроде всё чистенько… И обстановка — в простеньком стиле, памятном Мише. Цветок на подоконнике… Картина на стене… Оригинальный половичок…

Голоногая Лея вышла в туго затянутом халатике, улыбнулась обворожительно, как она умела, и отобрала «Швепс» у Миши.

— Прошу к столу! Сегодня мы будем праздновать… — «Рожкова» взяла паузу, тут же напуская таинственности: — Ну-у… Наташка в курсе, а тебе я потом скажу.

— Заинтригован, — обронил Гарин.

Стол был накрыт по-студенчески, чтобы не выбиваться за рамки «легенды» — девчонки выставили румяную шарлотку с утонувшими под корочкой дольками яблок, нарезали хлебца, колбаски, сырку, даже на ветчинку разорились. И еще баночку корнишонов откупорили.

— Чем богаты! — пропела Наталишка, торжественно выставляя на стол ополовиненный сосуд с цветастой наклейкой «Cinzano». — Твой ход, Миша.

Мужчина согласно кивнул, и разлил вермут по рюмкам — все три представляли разные сервизы.

— Вот в наше время… — проговорил он с усмешечкой, подражая аксакалам, оккупирующим лавочку у подъезда. — В восемьдесят втором я такую бутылку случайно купил — ресторан торговал навынос.

— И почем? — заинтересованно спросила Лея.

— Девять рублей за литровую.

— Ты скучаешь по тем временам?

Миша пристально посмотрел на «Рожкову», и Наталишка занервничала.

— Скучаю?.. — протянул Гарин, раздумывая. — Дело не в ностальгии, Леночка. Понимаешь, я родился и вырос в великой стране, и когда всякие лишенцы развалили ее, я будто стал эмигрантом против своей воли. Человеком без родины! Российская Федерация — это сильно обгрызенный Советский Союз, в котором почти не осталось ничего советского. У меня отняли очень и очень многое — красный пионерский галстук и комсомольский значок, Ленинград и Калинин, обращение «товарищ» и уставную фразу «Служу Советскому Союзу!», милицию и КГБ… Да что толку перечислять? Мне стало очень неуютно, некомфортно, когда враги народа развалили СССР, и такое состояние держится во мне до сих пор. Я не успокоюсь, пока эта страна снова не станет Союзом — Российским или Евразийским, не суть важно.

— А я читала, что в СССР был тотальный дефицит, — осторожно вступила Натали, — и что не разрешалось просто, вот так вот, взять, и выехать за границу…

— Верно, — кивком согласился Миша. — Как правда и то, что Советскому Союзу изо всех сил мешали расти, всё время вели войну против нас, да и внутри СССР хватало вражья, начиная с пленумов ЦК КПСС и кончая посиделками творческой интеллигенции. Слишком много было наделано глупостей, допущено ошибок… Вместо того, чтобы реально развивать строй, увлекались софистикой — то у нас «р а́ звитый» был социализм, то развит о́ й'. Ой, да ну их всех!

— А давайте выпьем за СССР! — предложила Лея, точно по тексту, выверенным самим Мигелом.

— Не чокаясь? — криво усмехнулся Гарин.

— Чокаясь, чокаясь! Наливай.

Миша плеснул в рюмки тоник, щедро разбавив вино.

— Ну, поехали! — произнес он универсальный тост.

Рюмки клацнули, озвучивая единодушие. Хорошо пошло!

Так втроем и уговорили бутылочку. Лея разрумянилась, глазищи у нее заблестели, да Наталишка и сама чувствовала, как горят щеки. И причиной тому был не только хмель, но и Мишино влечение. Девица-паранорм ощущала его остро, смакуя каждую секунду приятного волнения… и абсолютно не желая признаваться, что они — родня!

Хозяйки и гость болтали обо всем и ни о чем, живя ощущениями, как во всякой молодежной компании, а пока грелся старый, чуток мятый чайник, «Рожкова» объявила танцы.

— Я сама, я сама! — заспешила Наталишка, и осторожно, держась пальчиками за края, вынула из конверта грампластинку.

Торжественно водрузила «винил» на вертушку, бережно опустила звукосниматель…

Легчайшее шипение с потрескиванием донеслось из динамиков, а потом сочно, чувственно зазвучал саксофон, выдувая нечто плавное и завораживающее.

А хитрая Лея не стала дожидаться, пока ее пригласят — сама прижалась к «Мише», бессовестная, положила ему руки на плечи, а бюст-то у нее ого-го какой! Вон, Гарин сам притянул бесстыдницу за талию… Конечно…

«Ничего… — мстительно подумала Наталишка. — Я станцую с ним после „хронодиверсии“! А Лею и близко не подпущу!»

Она с удовольствием наблюдала за Мишей, хмурившим лоб. Наверное, чувствовал в партнерше не простую симпатию, а любовь! И растерялся, бедненький…

— Тебя что-то беспокоит. — Гарин легонько притянул Лею к себе. — Что? Ты боишься Грицая? Не надо его бояться. Если до него еще не дошло, я проведу с ним воспитательную работу!

Девушка вздохнула, словно испытывая затруднение.

— Я не боюсь. Просто…

— Расскажи ему. Пора, — подала голос Наталишка. Она сидела на стуле, и развлекалась тем, что болтала ногами, стараясь удержать шлепанцы на кончиках пальцев.

— Боюсь…

— Чистосердечное признание облегчит твою вину, — бодро пошутил Гарин.

— В общем… — промямлила «Рожкова», рассеянно поглаживая Мишины плечи. — Понимаешь…

— Мы из будущего! — решительно заявила «Томина», поджимая ноги. — Обе! Нас специально заслали в это время, чтобы встретиться с тобой.

— Со мной? — офигевал Миша, теряясь.

— Наш институт долго искал такого, как ты, — Лея талантливо изобразила влюбленную девушку в растрёпанных чувствах.

— Какого — такого? — Гарин «плыл», как боксер после хорошего нокдауна.

— Целителя! — раскинула руки Наталишка. Верхняя пуговка у нее расстегнулась, открывая ложбинку между грудей. — Чтобы ты смог отправиться в 1974-й год, войти в доверие к членам ЦК КПСС — они ж там все старые и больные! — и как-то воздействовать на них, побуждать, подталкивать к правильному выбору! Сам знаешь, у пациента возникают особые отношения с врачом, когда происходит исцеление, а вместо болей и недомоганий ощущаешь здоровье. Советская эпоха — самая великая в истории России, и ей нельзя было кончаться! Ну, никак!

В Мишиных глазах заблестела робкая вера

— А почему именно в том году? — спросил он, видимо, ощущая зыбкость реала.

— Чем позже, тем сложнее будет начать перестройку, — сказала «Томина» назидательно. — Кстати, этот термин придумал Андропов, а вовсе не Горбачев.

Немного задержавшись с вопросом, Миша все-таки задал его:

— И… как я туда попаду? На машине времени?

— Машина времени? — попыталась наморщить лоб Наталишка, но складочек не вышло. — О, так только журналисты говорят!

— Тут все засекречено, — вмешалась «Рожкова», с энтузиазмом «гоня дезу»: — Единственное, что мы тебе можем рассказать, это… В общем, человек может переместиться из одного времени в другое, но проживет там три-четыре секунды, максимум, после чего перейдет в доквантовое состояние — от эманации хронокорпускул распадется любой иновременной объект.

— А вы тогда как тут объявились? — прищурился Гарин.

— А это не мы… — посмурнела «Томина», в свой черед.

— В смысле — не вы? — нахмурился Миша, не сводя глаз с волнующего выреза на халатике.

— Ну-у… — затянула Натали. — Сначала в это время запустили несколько темпоральных спутников, целую серию. Они тут всё разведали, а уже потом переместили нас…

— Энергосфера раскрылась неподалеку от этого дома, в скверике, где на лавочке сидели две девушки-студентки, Алла и Ксеня. Они стали нашими реципиентками… — подхватила эстафету «Лена». — Кстати, ты сейчас пялишься вовсе не на Наташу, а на Аллу Вишневскую…

Гарин опять завис.

— Да-а… — нарочито уныло сказала «Томина», поправляя халатик, чтобы Мише лучше было видно. — У меня они побольше…

— Да ты вообще дылдой была! — фыркнула «Рожкова».

— Была…

— Это… как? — выдавил Гарин.

— Ментальный перенос! — охотно разъяснила Наташа. — Когда энергосфера раскрылась, сработал транслятор — и скачал мое сознание в тело Аллы, а Ленкино — в Ксению.

— Страшно так… — передернула плечами «Рожкова». — Прямо жутко! Я закричала, а потом замерцало что-то перед глазами — и я увидела себя, пищавшую от испуга. А потом и я, и Наташка осыпались пыльцой…

Медленно переваривая трудно представимую информацию, Миша выговорил:

— И в кого же… переселюсь я?

— В себя! — быстро сказала «Лена». — В юного, смазливого мальчишечку — Мишу Гарина. Тем летом тебе сколько было? Шестнадцать?

— Почти, — растерянно проговорил Миша. — У меня день рождения — тридцатого сентября… И когда мне… туда? — выдавил он.

— Сегодня, — сказала Лея стеклянным голосом, и посмотрела на часы, тикающие на стене. — Наташка уже послала вызов… Помнишь, она позавчера с буком вышла? Вот тогда. Ровно через четыре часа ты окажешься в августе 74-го. Двадцать девятое число. Помнишь?

— Да, — Гарин замедленно кивнул. — Я тогда вернулся с ударной комсомольской — боец стройотряда «Вымпел». В нем когда-то папа вкалывал… Это случится прямо на улице?

— Нет-нет! — заспешила «Рожкова». — Уже в подъезде твоего дома, на лестничной площадке. Сосчитаешь до четырех, и… И всё…

Голос у Леи стал повыше, и она заплакала. По-настоящему.

«Артистка!» — восхитилась Натали.

— Не плачь, — всполошился «Миша». — Ты чего, Леночка?

— Я не хочу, чтобы ты уходил! — с надрывом сказала «Рожкова». — Не хочу! Я хочу быть с тобой!

Она приткнулась к Гарину, продолжая хлюпать, а тот успокаивал ее и гладил по спинке. Судя по румянцу, удовольствие в этот момент получали оба.

Наталишка смотрела на «парочку» и улыбалась. Потом расстегнула сразу две пуговки, и приняла задумчивый вид.

— Всё, всё… — проговорила Лена, быстро вытирая слезы ладонью. — Просто обидно стало: встретились — и сразу расстаемся! А я, дура, столько времени потеряла зря… — «Рожкова» судорожно вздохнула, как дитя после долгого плача. — Я сейчас приму душик, приведу себя в порядок, и мы с тобой обсудим план действий на будущее.

— На прошлое! — хихикнула Натали.

Понедельник, 22 октября. Ночь

«Гамма»

Щёлково, улица Парковая

Ровно в полночь посреди комнаты распух светящийся шар, переливавшийся сиреневым, и растаял, явив некий хитроумный параллелепипед, сложенный из множества фигур, как кубик Рубика.

Наташка тут же деловито разложила «кубик», как трансформер, на панели и консоли пульта. Уселась перед ним на стул, длинные тонкие пальцы запорхали по клавишам да прочим сенсорам. Пульт отозвался вереницами огоньков, вспыхивавшими экранами и разноголосыми писками.

Гарин нервно сглотнул. Думы постепенно замедляли свое кружение. Он смотрел на Томину, переводил взгляд на Рожкову — любовался на прощание.

22 октября 2018 года полностью переворачивало всю его жизнь. Оканчивало бытие здесь — и начинало с чистого листа там, в туманном прошлом.

— Всё помнишь? — спросила Лена, перебирая распечатки — точечная информация по 1974-му, совершенно секретная тогда, а ныне взятая в открытом доступе.

Отмирая, Миша повернулся к ней.

— Я ничего не забываю.

— Может, ты еще вернешься… — с надеждой пробормотала Рожкова. — В этот самый день, только часиков в десять-одиннадцать… М-м? Наташка говорила тебе про наш юбилей? Сегодня ровно пятьдесят дней, как мы тут, а раньше нас не было. И этот дом… Он старый, его еще в 68-м выстроили. Когда изменится будущее, дом так и будет стоять здесь…

— Обязательно загляну, — пообещал Гарин.

Лена грустно вздохнула.

— Забудешь… Я же знаю, что ты сделаешь в 82-м году — поедешь знакомиться со своей Дашей…

— Я ничего не забываю, Лена, — Мишин голос звучал серьезно. — И не забуду — ни Дашу, ни тебя, ни Наташу.

Рожкова тихонько всхлипнула, и потянулась к Гарину губами.

— Хватит лизаться, — сказала Томина с дурашливым осуждением. — Готовность раз!

— Да мы только начали!

Леночка целовалась самозабвенно, а тут и Наташка подоспела, и Миша от их гладких ручек почувствовал легкий туман в голове. В самый неподходящий момент донесся сигнал с ноутбука, а пульт-трансформер стал оплывать, проседать, как сугроб весною.

Тяжелыми клубами вспухла тускло-серебристая пыльца, и словно растворилась в воздухе, оставив по себе нездешний запах ёдкой горечи.

— Пора! — выдохнула Лена.

Михаил Петрович замер неуверенно, и в то же мгновенье посреди комнаты соткался тускло сияющий шар. Он почти касался шкафа и дивана трепещущими боками, отбрасывая на потолок шатающиеся тени и гудя, как провода высокого напряжения. Перепонка «люка» лопнула, по кругу раздвигая суетливые, ветвящиеся молнийки, и Миша непослушными ногами двинулся к энергосфере. Шел, будто под водой, преодолевая сопротивление страхов, комплексов, сомнений.

Энергосфера продолжала висеть, и даже не качнулась, не просела ничуть, когда Гарин взгромоздил свои килограммы на упругий, мятущийся узор силовых линий.

Он глянул в крайний раз на Рожкову, изо всех сил улыбавшуюся ему сквозь слезы, на Томину, махавшую рукой — и всё пропало за тусклой сиреневой вспышкой…

Там же, позже

Шёл первый час ночи. В открытую форточку залетал свежий ветерок, колыша занавеску, и этот шелест был единственным звуком, нарушавшим тишину.

Ноутбук-«желейка» лишь изредка попискивал, на его экране светились таблицы и сложные древовидные графики — результаты бифуркационного анализа.

Наталишка как будто оцепенела, а Лея, нервно поглядывая на приборы, ждала. Еще четыре минутки…

Михаил Гарин, развалившийся в кресле, выглядел довольно смешно с толстым шлемом ментографа на голове, но «Рожковой» было не до смеха — её всю трясло от крайнего напряжения.

«Стоун» поглядывала на нее, жалеючи, и решила отвлечь.

— А что он видит в своем сне? — спросила она шепотом.

— Можешь не таиться, — дернула губами Лея, — Миша ничего не слышит и даже не чувствует. Только это не сон, а фальш-воспоминания… Ему привиделось, как он усаживается в энергосферу…

— А зачем? — озадачилась Наталишка.

— Пусть думает, что мы и вправду из далекого будущего! Сомнения придут позже, когда Миша будет к ним готов. А сегодня… Он проснется где-то через десять часов, когда сработает психовыключение. Всё! Готово! — выдохнула Лея, вскакивая. — Тимку зови!

«Стоун» сорвалась с места, и вскоре привела Зимина. Ростом не ниже Васёнка, Тимофей уступал ему в ширине плеч и общей могутности. Застенчиво кивнув «Рожковой», он бережно принял в ладонь гель-кристалл с записью гаринского сознания.

— Осторожно! — благоговейно выговорила Лея. — Здесь — душа!

— Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, — серьезно сказал Зимин, — довезу в целости и сохранности.

— Только не гони, — строго наказала Наталишка, — а то, знаю я тебя!

Тима усмехнулся, промедлил лишнюю секунду, и удалился, тихонько прикрыв дверь.

— Могла бы и поцеловать, — заворчала «Рожкова» с легким укором.

— Обойдется, — буркнула «Стоун», — нечего их баловать…

— Мигела своего так целуешь, не оторвать!

— Ох, «Рожкова»… — вздохнула Натали. — Ну, ты как скажешь! Сравнила! Мигел, он именно, что свой!

— Ладно, товарищ лейтенант, — вздохнула Лея, — бери Мишу за ноги, и потащили…

— Правильно! — хихикнула Наталишка. — Он же тебя таскал уже, теперь ты его…

«Рожкова» ухватила Гарина под мышки.

— Ух, тяжеленный какой…

— А что ты хочешь? — пропыхтела «Стоун». — Девяносто кило!

Девушки отволокли Мишу в его квартиру, и уложили на диван.

— Пошли, — шепнула «Рожкова», отпыхиваясь, — хоть часика три-четыре поспим!

Минутой позже в обеих квартирах зависла нестойкая тишина. Истекали последние часы…

После рассвета в «Гамме» — и до заката в «Альфе» — будущее сольется с прошлым, меняя реальность миров Сопределья. И уже никакому Гомеостазису не помешать человечествам, начавшим свой путь — от чистого истока в прекрасное далёко…

Понедельник, 22 октября 2018 года. На исходе ночи

«Гамма»

Смоленская область, Десногорск

Тима Зимин водить умел и любил, но слушался любимую девушку — выдерживал восемьдесят в час. Фары подметали тьму, и серая лента автострады стелилась и стелилась под колеса.

Рощи, реки, спящие города и поселки промахивали мимо, меньшая в зеркальцах заднего вида. И в сон не тянуло.

Бывало, что монотонность дороги отупляла, но тут на помощь приходила память о Наталишке — как она смеялась, сердилась, была то ласкова, то неприступна, но Тимофей млел одинаково. Он давно, еще со школы, понял, что Натали — это его жизнь, его судьба. Его счастье.

И как же всё хорошо сложилось! Они служат вместе!

Заулыбавшись, Зимин едва не пропустил нужный поворот. Тормоза жалобно взвизгнули, из-под колес брызнула щебенка с обочины, и «Тойота», качаясь и трясясь, съехала с шоссе.

На базу Тим наезжал регулярно — матери-командирши опасались использовать вертолеты или бизнес-джеты. Не стоило привлекать внимание…

В лучах фар осветились ворота в бетонной стене, но сигналить не пришлось — дежурный опознал машину на экране, и ткнул в нужную кнопку. Стальные воротины, погромыхивая, расползлись в стороны, пропуская «Тойоту», и медленно замкнулись.

«С грузом прибыл!»

Едва заглушив мотор, Зимин выскочил из тесноватой иномарки, но никуда бежать ему не пришлось — подполковник Ивернева сама выбежала ему навстречу.

— Всё нормально? — громко спросила она, подходя.

— Так точно. Вот!

Осторожно взяв гель-кристалл, Наталья Мстиславовна бегло улыбнулась:

— Отдыхай, Тим! У нас, как по эстафете…

— Тата! — гулко разнесся женский голос, и по гулкой лестнице ссыпалась Сосницкая. Доктор наук и директор института была одета, как в турпоход. — Тата! Привезли?

— У меня!

— Таточка, — затараторила Светлана, — я, конечно доверяю и Талии, и Васёнку, но лучше Леи или меня никто всё равно не справится!

Ивернева глянула исподлобья.

— Хочешь сама? Туда?

На оба вопроса последовали энергичные кивки. Товарищ подполковник думала недолго, и решительно скомандовала:

— За мной!

Четверг, 29 августа 1974 года. Вечер

Первомайск, улица Революции

Пройдя мимо ресторана «Южный Буг», где только-только начиналась гулянка, Талия выбралась к гаражам. Ключ от бокса Мишиного дяди изготовили без труда, а локация выходила идеальная — вроде, и тайная, но скрытая у всех на виду.

Если даже некая бдительная старушка и поинтересуется, кто это лезет в гараж, то вот он, Миша! А его дядя — в доме напротив. Еще вопросы есть?

Калитку в воротах открыл Васёнок — ключ влажно клацнул, отпирая замок.

— Заходим! Миша, свет пока не включай.

«Глеб Бауэр», впустив всех, притянул стальную дверь, «утепленную» досками, и сам нащупал выключатель.

— Глаза!

Свет вспыхнул неяркий, но после сумрака и он слепил. Проморгавшись, Наталья огляделась. Ничего особенного: стальная печь-«буржуйка», сработанная умельцами, добротный дощатый стеллаж, забитый полуразобранными телевизорами, осциллографами и прочими, совсем уж непонятными приборами. В углу грудой сложены детали так и не собранного мотоплуга, а за дверьми в подсобку отсвечивал верстак.

— Раньше у дяди Вовы «Запорожец» был, — негромко заговорил Миша, — а потом, после инсульта, он его продал… Зато тут подвал хороший, сухой, мы в нем картошку храним… А скоро уже?

— Две минуты осталось, — глянул Васёнок на часы.

Минуты тянулись долго, очень долго… И вдруг, прямо посреди гаража, засверкали синие и лиловые молнийки разрядов, сплетаясь в кружево энергосферы.

— Светлана⁈ — радостно воскликнула Талия. — Здрасьте!

Женщина, сидевшая на корточках, распрямилась и встала, сразу хватаясь за ценный груз.

— Вы нас не ждали, — весело сказала она, — а мы приперлись!

Сосницкая осеклась, увидав юного Гарина.

— Миша! Привет! Не узнаешь? Я — Света Шевелёва!

Мальчик безнадежно махнул рукой.

— Я уже устал удивляться! Давайте, поскорее, а то поздно уже…

— Мы быстро!

Усадив Мишу в разваленное кресло, занимавшее чуть ли не половину подсобки, Светлана аккуратно надела на его голову ментограф, как будто прихваченный со съемок фантастического фильма, и вложила в гнездо держатель с гель-кристаллом.

— Можешь закрыть глаза, если хочешь, или открой, не важно, — ворковала она, зорко следя за процессом ментального переноса. — Это неощутимо и недолго… Шестьдесят процентов… Восемьдесят… Девяносто пять… Сто. Голова не кружится?

— Н-нет, вроде… Что, всё, что ли?

— Что ли! — хохотнула Сосницкая. — Пойдем, мы тебя проводим.

— Пойдемте! — облегченно заулыбался Миша.

Дружная компания покинула гараж, и зашагала в сумеречной сини. Все молчали. Васёнок с детства был неразговорчив. Светлана шагала, думая о той Свете, что плакала сейчас, прикованная к постели навек. Наталья переживала изо всех сил, а Миша торжественно нес в себе иную душу, причину колоссальных перемен, что хлынут лавиной с этого самого дня.

Сначала следствия зашуршат мелкой струйкой, как в песочных часах, никому не заметными микровоздействиями, но чем дальше, тем шире, тем полней будет «чистый исток»…

…Теплый вечер полнился шумами и запахами, по всей улице Шевченко, обсаженной двумя рядами ветвистых каштанов, гуляли люди — воздухом дыша или бегая по магазинам.

Пройдя с краю площади Ленина, мимо Дома Советов и завернув за гастроном на углу, Наталья остановилась. И задохнулась от наплыва чувств.

— Ну, Миша… — вытолкнула она, и голос ее дрогнул. — Счастья тебе. Любви и счастья!

— Здоровья! — серьезно пожелала Светлана.

— И удачи! — рокотнул Васёнок.

Юный Гарин лишь кивал, отступая, очень серьезный и как будто просветленный. Вскинув руку для прощанья, он круто развернулся, и пошагал домой.

Помешкав, Ивернева всё же решилась. Обронив: «Идите, я щас!», она сорвалась с места и догнала Гарина.

— Миша, постой!

Мальчик обернулся с удивлением, но и с удовольствием.

— Миша! — выдохнула Талия. — Ты точно осознал, на что идешь? Ведь твои нынешние память и сознание полностью заместятся памятью и сознанием… хоть и от тебя же, но шестидесятилетнего!

Гарин даже обиделся немного.

— Естественно, я всё прекрасно понимаю, — твердо сказал он, — и поступаю так, как считаю правильным. — Миша усмехнулся. — Заместятся… А разве память и сознание взрослого не сочетают в себе их детскую и юношескую компоненту? — Его голос смягчился: — Не волнуйся… «Марина»!

Чмокнув реципиента в щёчку, Талия незаметно прилепила ему на воротник «жучок», активирующий ИКП, и догнала своих.

— Пошли скорее! — заторопил женщин Василий. — Комп — в гараже.

— Успеем! — отрывисто сказала Сосницкая, убыстряя шаг. — Мише еще минут десять идти! А Ерошин откроет портал где-то… — она сдвинула манжету, открывая блеск золотых часиков. — Где-то через полчаса…

…Дверь в гараж снова открыл Васёнок, и сразу ринулся к рюкзаку. Выхватил «желейку», лихорадочно врубил — и выдохнул:

— Сработал ИКП!

Наталья ослабела, даже ноги потёрпли. Всё… Теперь точно — всё… «Хронодиверсия» удалась. Миша сейчас моется под душем, или раздает гостинцы… Пройдут годы, прежде чем они встретятся…

Женщина заулыбалась, глядя на смутные тени, отложившиеся на стены гаража.

«Ну уж, нет уж! Мы увидимся сегодня — там, сорок лет тому вперед, на полпути к прекрасному далёко! И будем любить друг друга, и будем счастливы…»

Глава 15

Понедельник, 22 октября 2018 года. Утро

«Гамма»

Щёлково, улица Парковая

Гарин проснулся без десяти одиннадцать у себя дома, и обнаружил, что лежит на своем, недавно купленном, хоть и бэушном диване. Мигом накатило страшное, убийственное разочарование — так всё то чудесное, сказочное, но до боли реальное, что затянуло его в свой круговорот, всего лишь сон⁈

И никакой машины времени, никакого «попадоса», как в романах, ничего этого не было?

Облокотившись на диванный валик, Михаил привстал, и дернул бровью в недоумении: он что, так и лег почивать, даже простыню не застелив? В пижамных штанах, в футболке… В тапках⁈

По привычке поднеся руки к лицу, Гарин задержал движение — а глаза вовсе не слиплись, незачем их протирать…

Ошалевая, он медленно уселся, спуская ноги на пол. Так он спал или нет?

Уныло покачав головой, как будто прощаясь с мечтой, Михаил по-стариковски упер руки в колени, и встал. Прошаркал к удобствам.

Прежний хозяин ходил в эстетах — отделал ванную черным и белым кафелем. Сама ванна коротковата, конечно. Гарин, с его ростом, только сидя умещается…

Сложив руки ковшиком, Миха умылся холодной водой, вытерся, почистил зубы… А когда прополоскал рот, едва не уронил чашку с теплой водой — на ум пришли вчерашние графики. Результаты бифуркационного анализа… С вероятностью МНВ в девяносто девять и девять десятых процента…

Так ему не приснилось⁈ Не померещилось?

Взволнован и встрепан, Гарин поспешно вышел. Лестничная площадка уже была прибрана, мокрый кафель блестел стараниями бабы Люси. А дверь к девчонкам приоткрыта…

Трудно сглотнув, Михаил перешагнул заветный порог, различая шумок в спальне. Бесшумно ступая, он вышел к дверям.

И Лена, и Наташа красиво склонялись к ноутбуку, потряхивая сжатыми кулачками, словно болельщицы, молящие о голе на исходе тайма. Они взволнованно попискивали, вздрагивая от сильнейшего напряжения. Наташа безмолвно шевелила губами, а Лена шептала:

— Ну же… Ну… — и вдруг возликовала, вскидывая руки: — Есть! Заработало!

— Ура-а! — запищала Наташа, пританцовывая на радостях.

Она первой заметила Гарина, прислонившегося к косяку, и бросилась к нему, обнимая и целуя ошеломленного «попаданца».

— Ура! Получилось, получилось!

Лена резко обернулась — и расцвела смущенной улыбкой. Хорошенькая от природы, оживленная, разрумянившаяся, девушка стала еще прелестней.

— Миша, прости! — сложив ладони, скорее игриво, чем молитвенно, она подбежала к Гарину, зная прекрасно, что тот станет неотрывно следить, как плавно подпрыгивают налитые шары грудей, еле удерживаемые халатиком. — Мы не могли рассказать тебе всего! Ну, нельзя было! Зато теперь… Всё получилось! Матрица твоей личности наложилась на мозг юного Миши Гарина просто идеально! Теперь ты и там, и здесь!

— Только там — альфа-пространство, — заулыбалась Наташа, — а здесь — «Гамма».

— Девчонки! — взмолился Михаил. — Объясните толком!

— Садись! — торжественно сказала Лена, кладя руку ему на плечо.

Гарин, повинуясь Рожковой, плюхнулся на диван. Девушки тут же сели рядом, притиснув мужчину с боков, и повели рассказ — по очереди, то и дело перебивая друг друга.

— Во-первых, — решительно заговорила Наталья, — эта вот блондинка никакая не Лена! По правде, ее зовут Лея Гарина, и она твоя дочь!

— А во-вторых, — улыбнулась Лея, — эта вот брюнетка, что притворяется шатенкой, хоть и Наташа, но никакая не Томина. Ее зовут Натали де Ваз Баккарин-Гарина, и она — твоя внучка!

Михаил удивленно вскинул брови:

— А… почему у нее португальская фамилия?

Натали задрала носик:

— А потому, что моя мама из Бразилии! Ее зовут Марина-Сильва де Ваз Сетта Баккарин, и она актриса!

— Морена Баккарин? — поразился Гарин. — Та, что сыграла Рахиль в «Красном шатре» и Джессику Броуди в «Родине»?

— Это у вас в «Гамме» было, а в «Альфе» она дебютировала в гайдаевском «Видео Иисуса», а самая известная ее роль — Татьяна Кравцова в сериале Кэмерона «Кровавое Благодаренье»! — похвалилась Наталишка. — И, вообще, она советская актриса, хоть и родилась в Рио. Мама говорит по-русски без акцента, а я свободно говорю по-португальски — меня баба Вера научила!

— Вера Сетта, — уточняет Лея, видя, что Миша «поплыл». Она переглянулась с Натали, и обе повели ликбез, углубляясь в дебри хронофизики и метапсихологии…

Михаил сидел, не шевелясь. Даже тесное соседство красоток, волнующее поначалу, больше не отвлекало его. Гарин едва дышал, внимая небывалым, фантастическим образам.

Сингонально-пространственная интерполяция… Хронодинамика… Теория совмещенных пространств…

— Значит, он все-таки стал ученым, как мечталось… — негромко выговорил «донор».

— Миша, — ласково молвила Наталья, — это был ты!

Усмехнувшись, Гарин покачал головой.

— Нет… Я остался здесь, «мерзок и затхл»… Извини… Наталишка? Можно мне тебя так называть?

— Ну, конечно! — проворковала девушка, жалостливо гладя крепкую мужскую руку. Левую.

За правую взялась Лея.

— Знаешь, — заговорила она тихонько и доверчиво, — мы однажды сидели втроем — я, папа и мама. Это было буквально два месяца назад, как раз перед моей командировкой сюда, в «Гамму»… Уединились в холле, перед камином, а папа, вот как ты сейчас, сидел посередине, одной рукой обнимал меня, а другой — маму. Мы болтали, болтали обо всем, а потом замолкли — и стали молчать, каждый о своем. Глядим на огонь, и молчим… И папа, задумчиво так, сказал: «Самое великое счастье для паранорма — это любовь такой же, как он, женщины… Леечка, если бы твоя мама не влюбилась в меня сорок лет назад, ничегошеньки я бы не добился в этой жизни!» А мама его поцеловала, нежно-нежно, и сказала: «Инициализация у паранормов происходит только тогда, когда чувство взаимно. Твой папочка, Лея, и сам влюбился в меня тогда… Не буду говорить, когда! А то, как представлю себе число „сорок“, так на меня уныние нападает…» — «Это потому, мамочка, — сказала я, — что ты вычитаешь из сорока десять лет разлуки, а это неверно! Ведь и ты сама была инициализирована! Твоя „Исида“, она из того самого десятилетия, и „молодильное зелье“ тоже…» Тут… — Лея хихикнула. — Тут я почувствовала такие мощные флюиды между папой и мамой, что мигом вспомнила о неотложных делах, и ускакала, оставив их одних…

— Миша, — мурлыкнула Натали. — Ты просто еще не встретил свою женщину!

Девушки переглянулись между собой и заулыбались с таинственным видом, но Гарин был слишком погружен в свои мысли, чтобы замечать движения души ближних.

— Значит, «Гамму» мою родимую никак уже не выправить? — проговорил он, заметно расстроившись.

— Отставить негатив! — ласково скомандовала Лея.

— Это хронодиверсией не исправить! — хихикнула Наталишка. — Но есть ведь и другие методы… Пошли с нами!

— Мы представим тебя тем, кто уполномочен решать такие вопросы! — «Рожкова» от волнения заговорила официальным тоном.

— Пошли! — выдохнул Михаил Петрович, на миг почувствовав себя просто Мишей.

Тот же день, позже

«Альфа»

Ново-Щелково, проспект Козырева

Веселая беготня из квартиры в квартиру действовала на Гарина как то, неведомое для него, «молодильное зелье», о коем шептались и хихикали девчонки.

То Миша сам заглянет, попросит рубашку выгладить, а Наталишка с энтузиазмом отвечает ему: «Ну, конечно! Сейчас мы ее, мигом!», то Лея заскочит, прикрываясь платьем: «Ой, а у нас такой утюг дурацкий! Легкий — не гладит совсем, только водой брызгается… Можно, я твоим?..»

«Ну, конечно!» — с жаром, нисколько не притворяясь, ответствует Гарин…

Ровно в полдень он натянул новенькие джинсы, начистил туфли… Подумал, и отказался от галстука — уж больно казённый «лук» выйдет. Да и не умеет он эту удавку завязывать…

Бледно-голубая рубашка и синий пиджак.

«Икона стиля» — нервно улыбнулся Миша.

А тут и девчонки зашли, обе в беленьких костюмчиках. Брючки чиносы заужены, оголяя лодыжки, и как будто подчеркивая стройность ног, обутых, для пущего эффекту, в туфельки на шпильке. Только Наталишка застегнула свой пиджачок, а Лее это не удавалось…

— Мы готовы! — прозвенела «Стоун».

Почему именно «Стоун», Гарин толком не знал, но девчонкам ведомо, и ладно…

— И куда теперь? — Он крутил головой, разглядывая «соседок», словно выбирая, кто из них милее, румяней и белее. — На вокзал? Или… О! А паспорт брать?

— Паспорт? — задумалась Лея. — Возьми, наверное…

— И закрой дверь! — велела Натали.

Миша завис.

— Изнутри, изнутри! — рассмеялась девушка. — Отсюда!

Ничего не понимая, но и не споря, хозяин квартиры повиновался.

— Димон звонил, — защебетала «Стоун», — сказал, чтобы не ехали на базу — он выведет портал прямо сюда! Дистанция позволяет…

Гарин кротко вздохнул, а «Рожкова» сдвинула бровки:

— Какой Димон?

— Ерошин! Дима Ерошин. Он сам отсюда, но парень нормальный, головастый. Кстати, надо будет вас познакомить!

Лея фыркнула с надменностью принцессы, а в следующее мгновенье на пустой стене, заклеенной обоями, засияла яркая синяя точка. Мигнув, она вытянулась в ослепительно-голубую линию, а та раздвинулась в прямоугольник. Замкнутое им пространство стены замерцало — и протаяло, словно отворяя дверь в соседнюю квартиру. Вот только Гарину открылся не скудный стандарт — гарнитур, телевизор, кресло, торшер, — а просторный зал, уставленный прозрачными стеллажами, с полок которых подмигивали индикаторами непонятные приборы.

— Проходим, проходим! — оскалился наголо обритый человек с восточными чертами смуглого лица. Черная скобка усов придавала его улыбке зловещий оттенок. — Добро пожа-аловать! Товарищ Гарина…

— Товарищ Рахимов… — в тон ему молвила Лея.

Внимательно глянув на Мишу, Рахимов крепко пожал ему руку.

— Очень рад, Михаил Петрович, — серьезно сказал он.

Поинтересоваться, откуда такая информированность, Гарин не успел. Портал закрылся, а в зале стало людно.

Первой к троице из «Гаммы» приблизилась, энергично шагая, пожилая, но моложавая дама в строгом, угольно-черного цвета глухом платье, отдававшем старорежимными модами.

— Ваше сиятельство! — взвился звонкий голос Наталишки. — Позвольте вам представить Михаила Петровича Гарина, инженера и целителя!

Тонко улыбнувшись, дама с достоинством поклонилась.

— Миша, знакомься — княгиня Елена Владимировна фон Ливен, председатель КГБ СССР!

Бедный Миша ошалел. Княгиня… председатель КГБ!

Елена Владимировна протянула ему руку, и Гарин коснулся губами сухих, тонких пальцев.

— Я очень, очень рада вас видеть, дорогой Михаил Петрович, — сказала княгиня глубоким ясным голосом. — То, что вы здесь, с нами, означает, что «хронодиверсия» удалась, и нашему миру ничего более не грозит!

— Я еще только вникаю… ваше сиятельство, — кривовато улыбнулся Михаил. — Спасибо девчонкам, просветили малость! Информация кое-как усвоилась, но… Привыкнуть ко всему новому непросто. М-м… Позвольте спросить… А не родственница ли вы Анатолю Ливену, профессору из Кембриджа?

— Я его кузина, любезный Михаил Петрович! — белозубо улыбнулась Елена Владимировна. — Давайте, немного пройдемся… Вы не против?

— Нисколько, сударыня, — склонил голову Гарин, ощущая себя кавалергардом, как минимум.

Княгиня церемонно взяла его под ручку, и повела в боковой коридор-галерею, узкую и высокую. За большими окнами отливало голубизной большое круглое озеро — над спокойной гладью вод реял парок, словно пороша змеилась по асфальту в ветреный зимний день.

— Это всё, — Елена Владимировна обвела рукою стены, — НИИ Времени. А вокруг — Подмосковье. Научный городок называется Ново-Щёлково… — И ввернула: — У вас в «Гамме» на этом месте находится дорогущий коттеджный поселок «Медвежье озеро».

— Спасибо, — выдавил улыбку Михаил, — сориентировался.

Княгиня внимательно посмотрела на него.

— Девчонки рассказали, что вы были сильно огорчены, когда узнали про «Гамму»…

— Да как вам сказать… — вздохнул Гарин. — Конечно, я очень надеялся, что мне удастся хоть как-то скорректировать, смягчить тот беспредел, что начался в восьмидесятых и развернулся в девяностых. Насмотрелся всякого, знаете ли…

— Михаил Петрович, если бы не вы, то же самое ждало бы и «Альфу»! Уж вы мне поверьте. Мы специально изучали этот вопрос. Наши миры, в отличие от «Беты», сходились во всем, без нюансов!

— А «Бета»?

— Не знаю… — затянула княгиня. — Не удивлюсь, если окажется, что и в бета-пространстве поработал пришелец из будущего. Но… в этом случае он «попал» гораздо раньше, в сороковых годах или в самом начале пятидесятых. Именно до тех пор история «Беты» сходится с нашими даже в мелочах, а дальше идет разнобой. Ну, например, в тамошнем СССР расстреляли не Берию, а Хрущева…

— Вот это правильно! — крякнул Гарин, и смутился: — Простите, перебил.

— Пустяки, — улыбнулась фон Ливен. — Ну, детали оставим на потом. Просто вырисовывается один интересный факт: для того, чтобы спасти мир от самоуничтожения, необходимо прежде всего спасти СССР! Без этого всё неудержимо сваливается в фатальную воронку! Так вот… И в «Бете», и в «Альфе» СССР удалось уберечь, а вот в «Гамме» — увы. И никакие «попаданцы» тут не помогут. Но и сдаваться рано! Теперь мы ведем кропотливую, тщательную работу, рассчитанную на десятки лет — мы хотим, должны и просто обязаны переформатировать «Гамму»! Начав, естественно, с Российской Федерации. Никакой вооруженной интервенции! Только «мягкая сила» и точечные микроскопические воздействия, просчитанные методами бифуркационного анализа. И это не прогрессорство, не благодеяние, а защита! Та «Гамма», что существует сегодня, завтра будет представлять прямую и явную угрозу и для «Альфы», и для «Беты»! И руководства обоих СССР договорились создать СБС — Службу Безопасности Сопределья. Сейчас я познакомлю вас с начальником Управления СБС в «Альфе»… Товарищ полковник!

Высокая женская фигура, уже минуту или две реявшая в конце галереи, приблизилась, и Гарин обомлел. Он видел эту женщину лишь на черно-белых снимках в интернете. Колумбийская сельва… Берег Москитов в Никарагуа… И везде она — дерзкая, красивая, пламенная! — с «калашниковым» наперевес…

— Старший лейтенант Исаева! — вырвалось у Миши, и его губы растянулись в блаженной улыбке. — Значит, удалось? Он тебя спас?

Марина Теодоровна радостно засмеялась, откидывая черную гриву волос, и явно некрашеных — вон, какой живой блеск!

— Ты меня спас! — воскликнула она, обнимая Гарина.

— Хорошо-то как… — выдохнул Миша. — Легко! Елена Владимировна… Раз уж не вышло из меня «попаданца», может, тогда в агенты завербуете? — Он несколько стушевался. — Я, конечно, уже не мальчик… Так сказать, Джеймс Бонд на пенсии, старичок-разбойничек…

— О! — воскликнула Исаева, вспомнив старый мультик. — Ты еще крепкий старик, Розенбом!

— Вот вам и оперативный псевдоним! — рассмеялась княгиня.

— Так вы… — встрепенулся Гарин.

— Да, агент «Розенбом»! — твердо, без тени усмешки заявила фон Ливен. — Я, признаться, очень надеялась, что вы пойдете на сотрудничество, и даже заготовила все бумаги для вербовки. «Росита», займись.

— Так точно, — четко ответила Исаева.

А Гарин мягко улыбнулся. Кру́гом голова…

Слишком много всего и сразу, слишком быстро меняется его удел! А чего ждать, спрашивается? И так всю жизнь прождал!

И… Ее сиятельство зря беспокоилась, ибо у него мощнейшая мотивация! Да, конечно, он хочет очистить свой мир от скверны, однако сегодня в нем выросло и окрепло еще одно желание — не утратить связь с неожиданно обретенной родней! А уж какой именно фактор превалирует в его рассуждениях, агент «Розенбом» никому не скажет…

Там же, позже

— Пойдём, — мило улыбнулась Марина, складывая подписанные бумаги в строгую папку. — Там еще кое-кто хочет с вами познакомиться…

Вдвоем они вернулись в стрежневой коридор, миновали целую анфиладу залов-лабораторий, пока не выбрались в обширную, но уютную комнату, где были накрыты столы и тихонько наигрывала музыка.

Вдоль стен выстроились пузатые диваны, но те несколько человек, что были замечены Гариным, не мяли кожаных сидений, а прохаживались в ожидании.

«Забавно…» — мелькнуло у Михаила.

Он чётко видел этого мужчину, и умом понимал, кто перед ним, но душа холодела и как будто сжималась в комок.

— Узнаёшь? — шепнула Марина.

Гарин затрудненно кивнул. Хотя, что ни говори, а узнать самого себя было сложно. И вторым «Я» не назовешь, и двойником, и близнецом…

А сейчас, когда Михаил Гарин повернулся к Михаилу Гарину лицом и шагает к нему, он вовсе не напоминает отражение в зеркале. И дело не в его регалиях — член Политбюро, секретарь ЦК, доктор наук, директор, лауреат… И даже не в том, что альфа-Гарин выглядит моложе и ухоженней.

Тот, кто приближался, прожил две жизни…

Вот он остановился, глядя прямо, глаза в глаза, и протянул руку.

— Здравствуй, бро…

* * *

Миша подцепил двумя пальцами кусочек батона — небольшой совсем, отрезанный тонко и ровно. Те, кто готовили закуски для фуршета, и масло намазали и ложечку черной икры уложили, но Гарина влёк сам батон, чудный нарезной батон — в России такого не пекли лет тридцать. Нет, название-то осталось. А ГОСТ забыт…

Настоящий нарезной батон — это суета на весь день. С утра заводят опару. К обеду замешивают тесто, формуют — и будущие батоны выстаиваются еще часа три-четыре. И только после этого отправляют в печь. Причем, не в электрическую, а в газовую, которая не сушит, зато корочка получается хрустящая и тоненькая…

Ну, и какой бизнесмен станет тратить столько времени, которое, как известно, деньги? Замесили, тяп-ляп, и в духовку. Пипл схавает…

Альфа-Гарин, поглядывая на «старикашку Гарина», усмехнулся уголком рта.

— Я — это ты, — сказал он, — только выдержанный, как вино!

— Это коньяк за сто лет выдержки станет отменным, — фыркнул Миша, — а вино скиснет, и превратится в уксус!

«Альфа» засмеялся было, но оборвал смех.

— Ты вот что… — проворчал он. — Я хоть и не читаю мысли, но тебя знаю, как себя, хе-хе… Никогда не считай, сколько лет осталось. Никогда не думай, успеешь или нет. Успеешь! Это… хм… в молодости разбрасываются временем, полагая, что его много. Не ценят часы и дни, а самое главное, не знают, на что им столько времени, куда его использовать, на что…

— Я и сам не знаю, на что, — вздохнул Миша.

— Узнаешь! — с чувством сказал его визави. — Главное, что ты умеешь работать, учиться и думать…

— Вы слишком много болтаете, товарищи Гарины! — зазвенел деланно капризный голос Натали. — А девочки хотят танцевать!

Она положила руки на Мишины плечи, и тот, чувствуя давнюю, полузабытую усладу, обнял агента «Стоун» за талию. Музыка, льющаяся из невидимых динамиков, сделалась громче.

Рядом Марина Исаева тискалась к альфа-Гирину, поодаль начохр Рахимов вёл в танце саму фон Ливен.

Глянув на «Роситу», Наталишка привстала на цыпочки, и зашептала Мише на ухо:

— Марину жалко! Она волевая, конечно, смелая, умная, сильная, но, всё равно ведь, женщина! Марина тебя любила… То есть, его, тутошнего Гарина! Однажды они даже занялись любовью, Мигел тогда совсем еще молоденький был… Один лишь раз! И посмотри, какие у нее волосы — ни единого седого волоска! — смутясь, девушка глянула исподлобья: — Ты не думай, я не сплетница! Просто кто тебе еще здешние секреты раскроет, хи-хи…

— Ты назвала… его… Мигелом, — Гарин с любопытством глянул в темно-вишневые глаза Натали.

— А-а! Ну, это по-бразильски, то есть, на португальском! Мама, когда поселилась у нас, в Союзе, по первости звала моего деда Мигелом. А я его так и зову… — Наталишка вздохнула. — Я очень люблю Мигела… А теперь и тебя люблю, потому что ты тоже он…

Музыка замерла, тихо тая в воздухе, и Гарин мягко сказал:

— Спасибо, Натали.

— За танец? — девушка залучилась.

— За любовь.

Лицо Наталишки дрогнуло.

— Миш… Вот честное комсомольское, всё у тебя будет!

— И за веру спасибо, — улыбнулся Михаил. — А надежда и так есть, она у меня живучая!

* * *

За окнами стыла тьма и неуютно шуршал ветер, холодный и недобрый, как будто предвещая будущие метели.

Михаилу трудновато было напиться — натура целителя мешала опьянению — но сегодня он реально перебрал. Дорвался до любимой текилы… Да и коньячок хорошо пошел…

Альфа-Гарин и Марина проводили его домой. У кабины транспозитации дежурил тот самый Ерошин, о котором болтала Наталишка — высокий невозмутимый парень. Посмотришь на него со спины — и за кого угодно примешь. За простого работягу-грузчика, или за братка-рэкетира, или за спортсмена, какого-нибудь кандидата в мастера. А глянешь в лицо…

Эти умные глаза, это выражение напряженной сосредоточенности — производные интеллекта ученого, только так.

— Домой? — вскользь улыбнулся Ерошин.

— Домой! — отзеркалила его улыбку «Росита». — Заводи!

— Есть! — Дима молодцевато кинул ладонь к виску, и махнул ею. — А-а… К непокрытой голове руку не прикладывают!

Он запустил программу включения портала, и басистое гудение загуляло вокруг Т-кабины.

— Есть вход в канал… — тихонько бормотал Ерошин, зорко следя за приборами и легонько, нежненько двигая верньеры. — Есть точка выхода… Стабилизация канала… Ага… Канал стабильный. Прошу!

Гарин шагнул к кабине транспозитации. Покачнувшись, обернулся и поднял руку в жесте прощания.

— Миша! — громко сказала Исаева. — Завтра до обеда свободен, а потом будь дома — резидент СБС сам выйдет на связь с тобой!

Михаил широко улыбнулся и встал по стойке «смирно». Дурашливо отдал честь и смутился:

— К непокрытой голове… М-да… — И, затирая неловкость, махнул рукой: — Пока!

— Пока, пока! — воскликнула Марина.

— Пока, бро! — расплылся в улыбке «старший Гарин», и подмигнул «младшему». — Всё будет хорошо, и даже лучше!

Вторник, 23 октября 2018 года. Позднее утро

«Гамма»

Щёлково, улица Парковая

Михаил встал поздно, но похмельем не маялся. Организм сам разбирал токсины на безвредные составные — хоть какой-то бонус от целительства…

Хорошенько потянувшись, Гарин упруго сел, и тихонько засмеялся, шлепая себя по коленям. Память окатила его вчерашними радостями.

Вот, маялся бы, грустил, что прелестные соседки съехали… А теперь-то они с ним навсегда! Правда, хоть русский народ и завел весьма подробную и четкую схему родства, со всеми этими шуринами, свекровями и деверями, однако его случай выходит за рамки любого устроения.

Он не спал с Наташей Иверневой, он и видел-то ее лишь на фото в девчачьем «мобильнике» (который в «Альфе» зовут «радиком»), однако любой тест ДНК покажет, что он — отец красотки Леи… И пусть!

Михаил, взбудораженный спозаранку, вскочил — именно вскочил, а не поднялся, кряхтя! — и впервые за многие годы сделал зарядку. Постоял под душем, чередуя леденящую воду с обжигающей, почистил зубы, натянул пижамные штаны, мягкие и удобные, задумался о завтраке — и тут требовательно запиликал радиофон, переданный «Роситой» — навороченный, с шифратором.

Глянув на экранчик, Миша улыбнулся — Маринка выслала пароль и отзыв.

«Господи… — подумалось ему. — Всего лишь второй день чуда! А сколько их еще впереди… Впору новую жизнь начинать!»

— Дурак! — фыркнул Гарин. — Она еще вчера началась!

«Как там бро говорил? Всё будет хорошо!»

Там же, позже

Стук в дверь был негромок, но отчетлив. Энергично прошаркав в прихожку, Гарин щелкнул задвижкой, и замер. Отшагнул, вбирая глазами «мимолетное виденье».

За порогом, держа сумочку перед собой, стояла молодая женщина необычной, редкой красоты. Ее иссиня-черные волосы валились на плечо тяжелой, аккуратной копной, восхитительно контрастируя со светлой, очень чистой и гладкой кожей.

Великолепные, манящие очертания фигуры Михаил примечал мельком — его вниманием завладело лицо женщины. Будь он художником, то смог бы передать его прелесть холсту, но как описать красу бедным языком, бессильной речью!

Большие, широко расставленные глаза пламенели яркой синевой, то светлея до полупрозрачности топаза, то темнея до сапфировой гущи…

Яркие губы женщины дрогнули, изгибаясь в улыбке, благодарной, немного даже игривой, и донесли пароль:

— Я по объявлению. Вы еще не продали ковер?

Гарин даже зажмурился, до того голос незнакомки был нежен и приятен — он вливался в уши, пробуждая светлые мысли и темные хотения, — поэтому не сразу понял, отчего вскинулась женская бровь.

— Да! — выпалил он, путаясь с отзывом. — То есть… Нет, я его только пропылесосил и расстелил. Проходите, пожалуйста!

— Благодарю, — брюнетка взмахнула ресницами, нагоняя на Мишу блаженную оторопь, и переступила порог.

Гарин выдохнул, мотнул головой, словно стряхивая морок, но нет — глазам нужно было непременно видеть прекрасную гостью.

— Здравствуйте, агент «Розенбом»! — протяжно сказала гостья, стаскивая с себя пальто. — Меня зовут Наталья Павловна Черных, оперативный псевдоним — «Белоснежка». Я — тот самый резидент СБС в «Гамме»… Ее сиятельство предупреждала вас?

Миша ощутил некое успокоение, наблюдая за тем, с какой небрежной элегантностью раздевается «Белоснежка». Приняв пальто, он заботливо повесил его на плечики, и усмехнулся.

— Вы уж извините бестолкового агента, — заговорил он, невольно подпуская в речь бархатистые обороты, — но я чуть ли не наизусть знаю книги Ефремова, а «Лезвие бритвы» — особенно…

На щеках женщины вспыхнул румянец, а ресницы дрогнули, опускаясь — и пряча смятение.

— Я… — вымолвила «Белоснежка». — Простите… Обычно в «Гамме» это срабатывало. Понимаете… Я сама из «Беты», но… — она покусала губку, словно не решаясь открыться. — В нашем мире Ефремов не написал «Лезвия бритвы», он ограничился повестью «Черная корона». Я впервые прочла роман в «Альфе», где жила настоящая «Тата Черных» — такой паспорт дал ей Дерагази… На самом-то деле ее звали Тасей. Таисией Абрамовой, как и мою маму… Она — двойник «Таты» из этого мира… А вот мой папа — из «Альфы»! Тот самый Мстислав Ивернев…

— Здравствуйте, Наталья Мстиславовна, — произнес Гарин, ощущая затрудненность — и в речи, и в движениях. — Здравствуй, Наташа…

— Я — Тата…

Весь белый свет как будто расплылся, отодвигаясь на второй и третий план. Михаил видел только Тату.

Сердце гулко бухало в груди, лёгкие запышливо качали вдохи с выдохами, а женщина не просто вторглась в Мишино личное пространство, она прижималась к нему всё крепче… И куда делась ее одежда?.. А его? И пусть…

Мужские ладони елозили по гладкой женской спине, проскальзывая с узенькой талии на крутой изгиб бедра, вминаясь в упругие ягодицы… Миша притиснул Тату, и лишь теперь ощутил, что они не стоят, а лежат.

«Я так и не убрал постель…» — мысль закружилась гаснущей искрой.

— Милый… — откуда-то из космоса доплыл жаркий шепот. — Я так долго искала тебя… Ждала…

Гарин накрыл вздрагивавшие сухие губы поцелуем — и Тата как будто растворилась в нём. А он в ней. Оба стали единой волной, что лениво катится под небом вечности, валом вздыбливая океан любви, а прибой еще так далёк…

…Первой шевельнулась Тата. Дремотно улыбнувшись, она не стала разнимать руки мужчины, замершие в тугом объятии, а дотянулась губами до его исцелованной шеи, прижалась щекой к щеке. Мишино лицо дрогнуло, а широковатый нос смешно сморщился.

— Ми-иша-а… Мишенька-а…

— М-м?

— Тебе хорошо?

— О… Очень… Что это было?

— Слияние… Нет-нет, не выходи… Полежим просто так…

— Тата…

— Что, миленький?

— Уже вечер?

— Не-а… Во-он часы на стене… Мы были вместе шестнадцать минут.

— Всего? Надо же… Тата, больше всего на свете я хочу быть с тобой… Весь этот день… И всю жизнь.

— И я…

— Странно… Всё странно… Мы знакомы каких-то полчаса, но я понимаю, я чувствую, что люблю тебя… Разве так бывает?

— Бывает… Я тоже очень, очень тебя люблю! Будто я давным-давно знала, что ты есть, что ты мой, а я — твоя… Мы расстались, надолго-надолго, и вот — встретились. Здорово, правда?

— Правда… Чистая, беспримесная… Хочешь вставать?

— Не-а. Давай, еще немножечко поваляемся? Хи-хи…

— Давай…

Губы — ее и его — притерлись в долгом поцелуе, и время деликатно замерло.

Среда, 7 ноября. День

«Альфа»

Ново-Щелково, проспект Козырева

Сотрудники НИИВ не стали мудрить — сдвинули столики в столовой, да и накрыли, по выражению Киврина, «для выпить-закусить». А как вернулись с демонстрации, так и сели. Посидели, поболтали, дождались своего любимого директора, принимавшего парад с трибуны Мавзолея, и откупорили заветные сосуды…

Час спустя градус «теплой, дружеской атмосферы» существенно повысился.

— Ну, за Великий Октябрь мы уже пили… — не сразу сосредоточился Виктор Корнеев, до самой пенсии остававшийся «Витьк о́м». — Тогда… Выпьем за Красный Октябрь!

— Октябр-р! — хихикнула Томилина.

— Товарищу Корнееву больше не наливать! — строго сказала Лиза Векшина.

— А компот? — расстроилась Ядвига.

— Компот можно, — милостиво дозволила Наталья Киврина.

Грея коньяк на дне бокала, я держал его на ладони, пропустив между пальцев тонкую стеклянную ножку. Подумал, и встал.

— Товарищи! Я предлагаю выпить за нашу Леночку… Ладно-ладно, за Елену Павловну! Но прежде мы вам кое-что покажем… Фокус-покус!

Браилова поднялась, удивительно молодая и красивая, улыбнулась мне, как заговорщик заговорщику, и включила огромный, на полстены, экран.

— Лена еще месяц назад совершила поистине эпохальное открытие… — проговорил я, и улыбнулся: — Леночка, не морщись, это правда! Она додумалась до мгновенного перемещения в пространстве…

Браилова, вздохнув, вывела на экранную стену заранее подготовленную презентацию «пространственного транспозитационного манёвра».

На экране клетку с живым котом перемещали из Ново-Щёлково через Орехов в «Бете» обратно в «Альфу», но уже в новосибирский Академгородок. Трансфер происходил мгновенно.

Народ обалдевал, потихоньку трезвея.

— То, что вы только что видели, — негромко сказал я, — мы не показывали еще никому. И это не кадры из фантастического суперблокбастера, а документальная съемка опытов по сингонально-пространственной интерполяции.

— Нуль-транспортировка? — булькнул кто-то из «лириков». — Или «варп-драйв»?

— Ни то и ни другое, — улыбнулась Браилова. — Напомню, что теория перехода исходит из того, что между совмещенными пространствами находятся так называемые межпространственные поля. Термин диковатый, лучше использовать иной, предложенный Колмогоровым — нуль-пространство, где нет ни времени, ни расстояний. Следовательно, правильным расчётом конфигурации импульса транспозитатора можно добиться выхода переносимого тела в любой известной точке сопредельного пространства! Причём перемещение происходит мгновенно и энергия, необходимая для транспозитации, не зависит от расстояния между точками входа и выхода, а только от массы объекта и от величины энергетического барьера между соседствующими пространствами.

— Так это что же, — не унимался лирик, — можно, значит, переместить этого кота хоть… хоть к Проксиме Центавра?

— А чего бы и нет? — хладнокровно ответил я. — Только точку выхода нужно хорошо просчитать, чтоб не промахнуться! А так… Да, межзвёздные перелёты станут реальностью ещё при нашей жизни. Я немедленно, сразу после «ноябрьских», доложу обо всём на Политбюро, и добьюсь — «для зачина», так сказать! — экспедиции к Плутону. Проверим этот форпост Солнечной системы на ксеностелларность! Проблем с кораблем быть не должно — дооборудуем «Циолковский», и всего делов. Единственно,

космические ведомства «Альфы» и «Беты» должны потом договориться, какая область в околоземном пространстве будет использоваться в качестве «транзитной зоны». Например, одна из «точек Лагранжа». Так что… Выпьем еще за один маленький шаг человечества! Ленусик, — я улыбнулся, поднимая бокал, — за тебя!

Браилова отмахнула челку, и ослепительно улыбнулась.

Вторник, 1 января 2019 года. Ночь

Ново-Щелково, проспект Козырева

Лея с удовольствием наблюдала за сутолокой в актовом зале НИИВ — взрослые дяди и тёти, кандидаты и доктора наук водили хоровод вокруг огромной наряженной ёлки, громко орали: «Ёлочка, гори!», и призывали Деда Мороза. И тот вышел — осанистый, вальяжный, с роскошной бородищей и с огромным мешком.

Многие встречали Юлю Браилову, молоденького мэ-нэ-эса, а потому Снегурочку узнали все. А вот ее деда…

«Это Мигел! Это Мигел!» — пищала Натали, теребя Лею, а та еще пуще гордилась «папулечкой».

Застолье в НИИВ вышло, как и всегда, впрочем, весьма специфическим. Сначала выпили за удачный старт «Циолковского» — в свой необычный полет ТМК отправится в марте. Экспедиция побывает у Юпитера, у Сатурна, высадится на Плутоне, а в апреле вернется домой!

«А всё мой папулечка!» — сияла Лея, цедя шампанское.

Потом уже, во вторую очередь, проводили год уходящий. Дед Мороз сочным баритоном поздравлял сотрудников, одаривал их подарками, а с Ромы Почкина потребовал стих. И вот важный СНС в черной тройке забирается на стул, и блеет:

Рассказали новость волки,

Принесла сорока весть,

Что в лесу дремучем ёлка

Разукрашенная есть…

Утомлённые теплом батарей и людским гомоном, Лея, Натали и Юлиус накинули шубки, и дружной, хихикающей стайкой выбежали наружу — охладиться и отдышаться.

А снаружи стыла новогодняя ночь, безветренная и морозная. Снегу навалило изрядно — по колено, а кое-где и по пояс. Неделю природа отдыхала, будто набираясь сил, и вот опять — зарядил легкий снежок. Прищуришься — и кажется, что это с небес опадают звезды. Озеро подальности чернело гладью холодных вод, и лишь вдоль пляжа белели забереги. А еще дальше, над неразличимой темной трапецией, калились рубиновые огни, помечая градирню.

— Хорошо-то как… — пробормотала Юля. — Тишина и покой…

— Ага… — кивнула Лея, обнимая «старшенькую».

Суетливо поскрипывая уггами по утоптанному снегу, вышла Марина-Сильва, запахивая дубленку. Подставив руку искристым осадкам, сеньора Де Ваз Сетта Баккарин-Гарина медленно закружилась в танце, напевая «Снежинку» из «Чародеев»:

Когда в дом входит год молодой,

А старый уходит вдаль,

Снежинку хрупкую спрячь в ладонь,

Желание загадай…

— Мам, — выдохнула Натали, — как у тебя здорово выходит! Даже лучше, чем у Рождественской!

Марина-Сильва рассмеялась, еще громче выводя куплет, и вся теплая компашка стала ей подпевать, ловить руками падающие снежинки, считать до двенадцати…

— Ну что, получилось? — задорно спросила Марина-Сильва, откидывая капюшон.

— Ага! — заулыбалась Юлиус.

— И я тоже снежинку поймала! — похвасталась Наталишка.

— Ух, ты! Юль, а что ты загадала?

— Ну… Вот. Мама стала самой известной в мире киноактрисой, Инна — заслуженная артистка СССР, Талия — доктор физмат наук плюс известная телеведущая… Вот теперь ещё Лену Браилову станут называть изобретателем «варп-драйва», который вовсе не варп-драйв… Ещё, небось, Нобеля дадут. Но мы-то все знаем, что без папусечки ничего бы этого не было!

— Так что ты загадала-то? — затеребила её Натали.

Юлиус задохнулась.

— Я хочу, чтобы папусик совершил ещё что-нибудь такое, тако-о-о-е, что никогда не забудут — ни через сто, ни через триста лет! Он может!

Лея хлопнула ладонью об Юлькину ладонь, и обняла со спины Наталишку.

— А ты сама? Какое у тебя желание? — она чмокнула «Стоун» в холодную щечку. — Или это тайна?

— Не для посторонних, — важно ответила Натали, — но вам скажу… Вот мы с тобой скопировали память Михаила Петровича и записали её юному Мигелу… В результате он спас наш мир и создал всех нас такими, какие мы есть! А сам деда из «Гаммы»… Он ведь дожил до шестидесяти лет, а его так никто и не полюбил! Я и загадала, чтобы Мигел из «Гаммы» встретил ту самую…

В этот момент двери НИИВ распахнулись с тяжким звоном. Из фойе выбежал «старикашка Гарин». Смеясь, он тащил за руку радостно пищавшего резидента — парочка пробежала мимо удивлённых девиц, даже не заметив их.

Вёрткая Тата толкнула Гарина в сугроб, но тот увлек за собой визжащую «Белоснежку» — и вот уже оба валятся в снег, возятся там и хихикают.

— Наталишка, твоё желание сбылось! — прыснула Юлиус в рукавичку.

Все четыре грации разом захихикали, и стали кидаться снежками.

Nota bene

Книга предоставлена Цокольным этажом, где можно скачать и другие книги.

Сайт заблокирован в России, поэтому доступ к сайту через VPN. Можете воспользоваться Censor Tracker или Антизапретом.

У нас есть Telegram-бот, о котором подробнее можно узнать на сайте в Ответах.

* * *

Если вам понравилась книга, наградите автора лайком и донатом:

Целитель. Этот мир, придуманный нами

Оглавление

Часть первая ПОСТУЛАТ НОВИКОВА. Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Часть вторая ХРОНОДИВЕРСАНТЫ. Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Nota bene