Work Text:
Когда Юнхо впервые встречает Сонхва, в голове начинает крутиться навязчивая мысль, что в этом мире явно ничего святого не осталось. И это не то чтобы думается в сторону Сонхва — он дьявольски красив, это правда, но обвинять его во всех грехах человечества совершенно не хочется — нет, виновато в отсутствии святого в мире только нечто, толкнувшее его когда-то на дорожку, что привела его к этому моменту — будь это выбор университета, хобби или в принципе сам факт его рождения.
Все, о чем может думать Юнхо, это что он был обречён — обречён с определенного момента, который даже не заметил, встретить Сонхва.
— Почему ты так на этом зациклился? — Минги фыркает, разбрасывая конечности по их дивану и забирая у Юнхо из рук раздавленный до расплавившейся размазни внутри мятой упаковки батончик баунти. — Ты не будешь? Спасибо, — Минги спрашивает, как всегда, неуместно: его язык уже зачерпнул шоколадно-кокосовую кашицу. Что Юнхо ещё может ответить? Выплюнь?
— Эмм… Не за что, — Юнхо отмахивается и запрокидывает голову. Спинка дивана, не предназначенного для его роста, впивается в его плечи, не давая расслабиться на своей поверхности. Мышцы груди и шеи тянет, но Юнхо не поднимает голову, только надеется, что звёздочки перед глазами в этот раз затанцуют не раньше, чем он удовлетворит свою потребность в драматизме.
— Ты лучший, чувак, — Минги стонет неприлично громко, вылизывая хрустящую обёртку, и Юнхо морщится от хлюпающих повторяющихся действий друга, режущих по чувствительным ушам. — Но не отвлекай меня. Что там с Сонхва? К чему эти все ползания по стенам с таким видом, будто у тебя температура 36,7? Он нормальный чел, ты, — Минги тормозит, осматривая его с ног до головы, и Юнхо даже с неудобного ракурса краем глаза видит, как тот морщится, не зная, что сказать, — ладно, ты не очень нормальный, но в глубине души душка ведь!
Душка. От слова душить, не иначе. Юнхо вздыхает и заставляет шею вернуться в более анатомически правильное положение. Ладонь мгновенно и на силе болезненных автоматизмов устремляется к затылку, массируя немеющие ткани.
— И? К чему клонишь?
— К тому что тебе не нужно биться в конвульсиях. Просто, я не знаю, пригласи его куда-нибудь? Или прямым текстом скажи, это будет в твоём духе. Сделай свои недостатки своим козырем, со мной сработало.
— У Хонджуна просто слабость к идиотам, — едко шипит Юнхо, за что получает дизайнерской подушкой, подарком от вышеупомянутого Хонджуна, по лицу.
— Это за наглость, — Минги в свое оправдание пожимает плечами. — Так-то ты не не прав. Но может у Сонхва тоже слабость к идиотам, ты откуда знаешь?
Сонхва выглядит так, будто у него нет никакой слабости — в этом-то и дело. Сонхва эффектный, двигается по офису так, будто плывет в бассейне, полном лепестков роз где-нибудь в Дубае, строго и красиво осаждает коллег, которые пытаются накинуть на него свои обязанности, носит дурацкие цокающие туфли, предупреждающие о его приближении к его офису за, Юнхо почти уверен, двести метров, без зазрения совести поглощает упаковку рамена за минуту, игнорируя широко раскрытые в удивлении рты всех в офисной кухне, и умудряется выглядеть голливудской звездой после, осторожно промакивая покрасневшие от специй уголки губ сложенной в несколько треугольников салфеткой. Сонхва выделяется среди них всех в офисе — он выглядит дороже, чем все здание, чем весь Сеул. Юнхо смотрит на Минги скептически, размышляя, не ударился ли тот в очередной раз головой, цементируя наконец-то ущерб многочисленных сотрясений, если он не видит очевидного.
Юнхо не может себе представить ситуации, в которой он будет выглядеть рядом с Сонхва, особенно в сравнение, не частью офисного интерьера. “Добрый день, меня зовут Пак Сонхва. А это Чон Юнхо, мой… дверной проём.”
Минги свое несогласие он демонстрирует ответным хуком подушкой. Что делать со своим внутренним довольством от мысли быть для Пак Сонхва хотя бы дверным проёмом — Юнхо не имеет понятия, но для проформы шлёпает Минги ещё раз, в этот раз для самоуспокоения.
***
— Юнхо-щи, зайдите ко мне, пожалуйста, — елейный голос Чхве Чонхо прорывается через вату, процентное соотношение которой к здравомыслию снижается с каждой минутой, что он пялится в эксель.
Пробурчав что-то вроде корпоративно вежливого согласия, Юнхо поднимается со стула и застегивает пуговицу на пиджаке, стряхивает с себя ленивое, сонное и скучающее настроение и смиренно шагает в сторону либо неминуемого отчитывания, либо новой кипы бумаг. Остановившись перед дверью, Юнхо подносит костяшки пальцев к двери, но замирает, слыша знакомый голос.
— Чонхо, для чего это всё?
Голос Пак Сонхва, внутри офиса их начальника, звучит жёстко. И Юнхо попадает под влияние его строгости, застревая между необходимостью быть исполнительным и страхом тревожить что бы там ни происходило за закрытой дверью. То, что Пак Сонхва с Чхве Чонхо, очевидно, наедине предпочитают общаться на “ты” слегка болезненно колет где-то под ребрами.
— Хва, поверь мне, Юнхо-щи нужен там. Каким бы неприятным ни был Ким Ёнхун, если я пущу тебя к нему одного, он выведет тебя из себя, и ты оправданно поставишь его на место, но не без скандала, а он нам нужен. Юнхо харизматичный и отлично умеет забирать внимание на себя, и если мы хорошо всё продумаем, это даст тебе лозейку продвинуть новый договор.
Комплимент от самого Чхве Чонхо неумолимо теряется под давлением мягкого “Хва” на безжалостно сжавшуюся диафрагму. Юнхо присобирается, разворачивает грудную клетку, чтобы дать неуютному чувству стечь по рыхлым стенкам своих внутренностей, и стучит в дверь, обрывая диалог. Уверенно открывая дверь, Юнхо шагает через порог и поднимает глаза.
— Вы просили зайти, директор Чхве?
Чхве Чонхо и Пак Сонхва словно выпрямляются, когда он заходит в помещение. Начальник складывает руки на столе и небрежно указывает на диван, где сидит недовольная с недавних пор проблема всего существования Юнхо в этой компании.
— Юнхо-щи, я хочу, чтобы вы вместе с помощником Сонхва-щи провели встречу с EAT Group. Как вы могли заметить по возросшему количеству ненужной работы, у нас возникло недопонимание, и я хочу убедиться, что это не просто ошибка в коммуникации между представителями. Я бы справился сам, но во мне нуждаются в Японии наши партнёры, и я думаю, что вы с Сонхва-щи более чем способны решить этот вопрос без меня.
Юнхо не нужно делать вид, будто он удивлен новой информации, потому что только теперь до него доходит смысл слов и ответственность, которую пытаются возложить на его плечи. Его первый инстинкт — выставить защитно ладони и, смущённо засмеявшись, напомнить начальнику, что, в отличие от Сонхва, Юнхо не ведёт переговоры, что он ни разу не квалифицирован достаточно, чтобы быть полезным в отношение EAT Group, да в конце концов, что сам Чонхо дважды угрожал ему, что он не доживёт в их фирме до окончания стажировки, но он позволяет себе только приоткрыть рот, в остальном удерживая лицо и тело от крушения профессионализма.
— Не смотрите на меня так, Юнхо-щи. От вас мне нужно только дружелюбное и заполняющее пространство присутствие рядом с Сонхва-щи, чтобы его идеи не были сразу приняты в штыки, и внимательность к документам, которые Сонхва-щи для вас подготовит. Он вам все подробно объяснит. Поверьте мне, именно вы нужны в данной ситуации, я бы не стал ставить вас в неудобное положение.
— Почему бы сразу не послать нашего юриста, директор? — Сонхва очевидно ворчит, складывая ногу на ногу и скрещивая руки на груди, и Юнхо сжимается. “Не стал бы ставить вас в неудобное положение” — Чхве Чонхо даже не старался правдоподобно врать.
— Потому что для начала надо выяснить, есть ли в этом необходимость, Сонхва-щи, — Чонхо фальшиво улыбается, впечатывая строгий взгляд в Сонхва, который на это вовсе не реагирует. — Мы же не хотим, чтобы один из наших самых крупных клиентов считал, что мы им не доверяем без веской на то причины?
— Я тебе, — Сонхва чуть прикрывает рот ладонью, прокашливается, — вам выделил причину жёлтым маркером на бумаге, директор.
— И я благодарен, Сонхва-щи. Разрешаю выделить эту причину ещё раз, когда директор Ким даст понять при свидетелях, что это было намеренно, если вам, — Чонхо делает ударение на уважительном местоимении, и Юнхо сжимает ладони на своих коленях от напряжения между ними, — так будет спокойнее.
Юнхо украдкой бросает взгляд на Сонхва, чувствуя себя лишним в этом пространстве. Он действительно не понимает, зачем он понадобился боссу — Пак Сонхва явно хочет справиться с этим сам, и Юнхо никогда не хочет навязываться, особенно, когда дело касается того, кто ему настолько симпатичен. Но босс неумолим, и даже связь, которую сегодня между ними нащупал Юнхо, не спасает Сонхва от его неуместной компании.
***
Неуместность его компании, однако, никак не мешает работе. Потому что у Пак Сонхва нет никакой слабости — он профессионален и чуток, показывает Юнхо все подводные камни, объясняет, как ошибка в документах EAT Group может стоить им огромных денег, показывает обновленный договор, целью которого является предупредить возникновение подобных ситуаций в будущем. Почти на пальцах объясняет, почему Чхве Чонхо выбрал дипломатический путь решения проблемы, хоть сам Сонхва — приверженец выламывания дверей и призывания к ответственности, и Юнхо чувствует себя более расслабленным, когда приходит время встречи.
Уже во время этой самой встречи Юнхо начинает понимать, почему именно его попросили сопровождать Сонхва. Шутка-минутка.
Высокомерие клиента и его представителей осыпается на них двоих как только они переступают порог, и Юнхо на контрасте с метающим молнии Сонхва довольно неплохо балансирует атмосферу. За то, за что в любой другой ситуации на него бы посмотрели, как на дурака, Сонхва смотрит на него с некой… благодарностью.
— Извините, что прерываю, но я нигде не могу найти воду, — Юнхо неловко сжимается, слегка откашливается, ставя на паузу диалог, что вот-вот закончится тем, что Сонхва перейдет на повышенные тона. На него сразу же обрушивается, казалось бы, неуместное внимание, и Юнхо неловко улыбается, выдавливая из себя вежливость, хотя прекрасно знает, что делает — указывает на очевидное отсутствие гостеприимности. Неуважение, однако, уже не первый раз проскальзывает при контакте с этим клиентом, и дураковатое амплуа Юнхо в данном случае только на руку — если в лоб о своем недовольстве говорить нельзя, доверьте Юнхо деликатно заставить людей чувствовать, что их неуважение слишком очевидно.
— Наён-щи, — рявкает директор Ким, и бедная секретарша убегает к кулеру, — я же просил организовать все как следует!
— Ах, не беспокойтесь, я понимаю, что вы заняты, и наша встреча так внезапна. Я не держу на вас зла, — мурлычет Юнхо, расправляя плечи и смягчая черты лица, когда перед ним возникает стакан холодной воды. Смочив губы и стараясь не отвлекаться на глубокие глаза Сонхва, буравящие его лицо, Юнхо осторожно продолжает. — Директор Ким, что помощник директора Пак Сонхва пытается сказать, это что мы ни в коем случае не считаем, что эта ошибка возникла намеренно. Вы бы не стали так поступать, скорее всего, кто-то просто просчитался, это нормально. Однако, это было нам на пользу, и обновление договора — это стандартная процедура. Мы также просим этого и от других наших клиентов. Мы можем быть уверены в вас и ваших намерениях, но не все ведь такие порядочные.
Сонхва выпускает воздух через нос, демонстрируя, что придерживается совершенно иного мнения, но кивает, мягко и более дружелюбно подталкивая бумаги клиенту:
— Это не охота на ведьм, директор Ким, это мера предосторожности.
И это работает. Директор Ким, недовольный отсутствием выгоды, но усмиренный отсутствием последствий, попадает в их ловушку, и из чужого здания они оба выходят достаточно удовлетворённые результатом. Юнхо готов броситься в метро, чтобы поскорее добраться до офиса и, закончив с отчётами, завалиться домой, чтобы заесть зудящую какофонию из удовлетворения и раздражения несколькими раундами игры в приставку с Минги, но Сонхва удивляет его.
— Юнхо-щи, давайте вместе пообедаем. Мне нужно срочно избавиться от желчи на языке.
И Сонхва выглядит таким уставшим и раздраженным, что Юнхо не решается сопротивляться даже из вежливости. Он послушно шагает следом за Сонхва, приглаживая полы пиджака. У ресторана Юнхо поддается желанию, танцующему на кончиках его пальцев и пружинящему в его ступнях, и спешно обгоняет мужчину, чтобы открыть для него дверь. Он чувствует, как щеки заливаются алым и горячеют уши, когда Сонхва проходит мимо него, провожая его взглядом, полным странного недоумения, и Юнхо не может от него отряхнуться, как и от продолжающего зудеть под кожей желания угодить; он одновременно опасается реакции Сонхва и предвкушает ее, обдумывая, уместно ли будет отодвинуть для него стул. Заметив его нетипичную медлительность, Сонхва останавливается у свободного столика, терпеливо приподнимая подбородок и фокусируя взгляд на виде из окна, словно давая негласное разрешение, словно закрывая глаза на его неуверенность. Юнхо спешно хватается за обтянутый кожей металл, слегка морщась, когда ножки царапают поверхность пола, и вежливо оставляет ладони на спинке, пока Сонхва не приземляется на стул, деликатно расстегивая пуговицу пиджака.
Тишина могла бы быть неловкой, если бы они оба не были утомлены встречей с EAT Group, и скорость, с которой разглаживается недовольная складочка на точеном лице Сонхва, когда приносят еду, слегка успокаивает нервно подскакивающую коленку Юнхо.
Он голоден, но не может найти в себе аппетит ни к закускам, ни к мясу, которое заказал, наблюдая за тем, как помощник директора Пак Сонхва наталкивает в рот по кусочку из каждой тарелки, улыбаясь уголками глаз. Юнхо находит его привычку жадно набирать в рот как можно больше забавной и очаровательной, хоть и сомневается, что это полезно для здоровья. Сонхва всегда ест так, будто у него нет времени, даже когда это неправда. Юнхо хочется спросить, единственный ли он ребенок в семье, и от кого он всегда так спешно старается спрятать еду за своими щеками, но он знает, что это неуместно. Знает, что Пак Сонхва неохотно заводит беседы с коллегами, знает, что он не делится своим прошлым и настоящим, и Юнхо не хочет пытаться. Потому что он не Минги. Он не любит втискиваться в уже решённые уравнения, только исходя из неумного желания во всем найти ошибку. Жизнь Сонхва кажется идеально налаженной и подстроенной под него — и Юнхо не хочет даже пытаться предполагать, что ему в ней есть место. Это не отменяет того, что тело само просится ближе, облизывая его внутренности огнём заинтересованности, стоит Юнхо только услышать нотки знакомого парфюма.
— Юнхо-щи, — зовёт с неким придыханием Сонхва, откладывая сложенную салфетку и слегка откидываясь на стуле, когда Юнхо медленно пережевывает и без того нежную говядину в н-ный раз. Это подстегивает Юнхо проглотить и участливо наклонить голову. — Вам Чонхо что-то про меня говорил?
Юнхо непонятливо моргает, слыша хлопки своих ресниц в собственном черепе. Он хмурится. Сонхва снова говорит о Чонхо без вежливых обращений, как о близком друге, и это ставит Юнхо в тупик, потому что…
— Зачем директор Чхве бы стал со мной про вас разговаривать? — Юнхо чуть сжимает салфетку в своих руках, позволяя хлопку впитать влагу с его внезапно взмокших ладоней. Сонхва изучающе смотрит на его реакцию, и Юнхо ёрзает. — Я сделал что-то не так сегодня, Сонхва-щи? — спрашивает Юнхо чуть тише, заранее слегка опуская голову, прежде чем поднять глаза на изумлённое лицо.
— Нет, что вы, Юнхо-щи. Вы отлично справились, нет, я просто подумал… — Сонхва качает головой, чуть прыская в ладонь, прежде чем отмахнуться от собственных слов, и Юнхо пытается найти хоть какую-то подсказку, но лишь безуспешно осматривает черты лица, которые так хочется знать лучше, желательно — наизусть и в непосредственной близости.
— Это… хорошо, думаю? Я… всё ещё не до конца понимаю, что директор Чхве имел в виду, когда сказал, что “именно я нужен в данной ситуации”, по моему опыту общения с ним я редко оставляю позитивное впечатление…
— Юнхо-щи, вы прижились в компании и влились в экосистему, — Сонхва говорит спешно и словно осаждает Юнхо за его самооценку. — Это значит, что экосистема начинает постепенно подстраиваться и под вас тоже. Грубо говоря, Чонхо заметил, что вы хуже работаете, когда вам скучно. Я бы на вашем месте готовился к челленджам и новым задачам, старайтесь рассмотреть их за краткостью и безэмоциональностью директора.
Юнхо неловко сжимает палочки в пальцах, опуская голову и смущённо улыбаясь в тарелку.
— Это лестно. Однако, я все ещё не вижу, почему сейчас, когда… Или, как бы так сказать… Почему именно с вами? Хотя, может быть, звучит даже немного логично, что директор Чхве поручит мне что-то под вашим руководством в качестве гарантии…
Сонхва хмурится.
— Юнхо-щи, вам со мной некомфортно?
Юнхо захлопывает рот и, спешно сглотнув, принимается трясти головой.
— Нет, что вы. Мне просто кажется, что вы оба переоцениваете мою полезность… — Юнхо слегка мнется и кривится, пытаясь сформулировать зудящий в нем дискомфорт незнания того, что происходит, не выдав лишней информации, — у вас непревзойденная аура профессионализма, Сонхва-щи, я переживаю, что…
— Юнхо-щи, вы не ответили на мой вопрос, — голос Сонхва опускается, громко прерывая его неловкое бормотание, и Юнхо чувствует, как немеют кончики пальцев ног. — Говорил ли вам Чонхо что-то про меня или нет?
— Нет. Мы с директором Чхве обсуждаем только дела компании, и то при острой необходимости… — чувствуя себя, как на допросе, Юнхо вываливает правду, не до конца понимая, что от него хотят, но не желая сталкиваться лицом к лицу с чужим недовольством. — Я даже не знаю, что бы он мог мне про вас такое сказать, было бы это уместно или нет.
Сонхва морщится и слегка отваривается в сторону.
— Что я ненавижу, когда в жизни и в работе другие люди перетягивают на себя все одеяло, например.
Юнхо снова нелепо моргает, опуская, наконец, приборы на стол. Кажется, будто Сонхва не верит ему, и даёт ему информацию о себе словно в насмешку над собственным недобровольно раскрытым секретом, и Юнхо растерян.
— Директор правда ничего такого мне не говорил. Вы себя так чувствовали сегодня? Прошу прощения, я правда не заметил.
— Юнхо-щи, я вам нравлюсь? — Сонхва говорит, словно отрывает пластырь. Смотрит, все так же изучающе, словно хищник перед нападением, и Юнхо начинает чувствовать пульсацию сердца в глотке, прямо под начинающим давить галстуком.
— Конечно, нравитесь. Сонхва-щи, вы один из лучших работников компании, вы никогда не грубите, у вас потрясающий стиль… — Юнхо стыдливо опускает глаза, стараясь искусно притвориться дурачком и надеясь, что полу-правды хватит, но Сонхва фыркает, и Юнхо судорожно отодвигает галстук. Он давно перестал понимать, что от него хотят услышать.
— Вы знаете, что это не та симпатия, о которой я говорю, Юнхо-щи, — Сонхва складывает руки на груди и выглядит почти… разочарованно. — И Чонхо точно вам что-то сказал. Я не люблю, когда мне врут, Юнхо-щи. Наверное, это он вам сказать забыл.
— Зачем бы директор Чхве стал что-то мне про вас говорить? — Юнхо чувствует, как в его тон проскальзывает капризная нотка, и ему слегка стыдно, но, с другой стороны, обвинения со стороны Сонхва ранят его достаточно, чтобы быть отчаянным.
— Затем, что он чувствует вину за то, как закончились наши с ним отношения, в очередной раз тянет одеяло на себя и пытается наладить мою личную жизнь. Через вас Юнхо-щи, я надеюсь, вы достаточно сообразительны, чтобы понять это, но я на всякий случай произнесу вслух.
Юнхо слышит тяжёлый хлюп сердца на дне своего желудка. Выходит, у Пак Сонхва все же есть слабость. Та самая желчь на языке, от которой тот так спешно хотел избавиться. И, наверное, это хорошо, что у Пак Сонхва есть недостаток, как бы неприятно сейчас ни было находится под прямым его прицелом.
— Сонхва-щи, — Юнхо опускает всю мягкость своего тона, разрешая своему недовольству просочиться в воздух, — когда я размышлял о своей симпатии к вам, мне всегда представлялось, что я не больше, чем предмет интерьера в вашем пространстве. Дверной проем, если быть точнее, — Юнхо закусывает губу и опускает глаза, складывая ладони на коленях и надеясь, что этой искренности будет достаточно, — мне нравится все в вас, и мне приятно представлять, что даже если вы близки ко мне, люди все равно будут смотреть и замечать только вас, мне приятно, что я мог бы быть полезен… хотя бы так. Я даже не знал, что вы и директор были в отношениях. И я бы мог сейчас спасти ваше достоинство, подыграть и сказать, что директор действительно что-то мне сказал, чтобы вы дальше продолжили чувствовать себя центром вселенной, потому что, поверьте, мне обычно нравится вас таким видеть, но… Я же, всё-таки, не дверной проем. А даже если бы и был, сейчас вы стоите за закрытой дверью. Я надеюсь, я не несу чепуху сейчас… — Юнхо пытается держать лицо, разрешая только рукам дрожать поверх взмокшей ткани брюк на коленях.
— То есть, вы хотите сказать, вы сам по себе такой? — Сонхва шепчет, уже не так уверенно, и Юнхо понимает, что достаточно насиделся в дискомфорте.
— Какой “такой”? Тряпка? Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, Сонхва-щи, — голос Юнхо дрожит, как бы сильно тот не старался сдерживать эмоции — он поднимается, судорожно достает кошелек и оставляет наличные на столе, — я буду в офисе. До свидания, помощник директора Пак Сонхва.
В метро душно. И совершенно неподходящее место для того, чтобы разваливаться, но Юнхо не может перестать думать о том, что ему сказал Минги, и о том, насколько абсурдно теперь выглядит вся затея “быть собой” и пользоваться своими недостатками, превращая их в "козыри". Он ведь даже ничего не делал. Он даже не собирался. И все равно напоролся на чужие предрассудки, на чужие предположения, на продукты чужой жизнедеятельности, и он даже не может себя винить в этом, потому что он впервые в жизни просто стоял на месте и следовал инструкциям.
Каков способ мгновенно узнать, что ничего быть не может, а? Он не хотел. Вполне доволен был себе, представляя себя воздухом и пылинками на чужом пиджаке, но нет — необратимому нужно было случиться. У судьбы тоже ничего святого по отношению к нему не осталось. Хотел быть — ему даже думать сейчас об этом смешно — хотя бы дверным проёмом, и судьбе обязательно надо было ткнуть его носом в то, кем он всегда был и будет — придверным ковриком.
— Как все прошло, Юнхо-щи? Я не могу дозвониться до Сонхва-щи, — Юнхо смаргивает резь из глаз, опускаясь на стул перед своим выключенным компьютером, когда директор находит время позвонить ему.
— Хорошо, директор. Директор Ким подписал договор.
Он тяжело вздыхает, когда в трубке довольны хмыкают, и проклинает собственную эмоциональность, потому что это не остаётся незамеченным.
— Все хорошо, Юнхо-щи?
Юнхо садится чуть ровнее, надеясь, что привычное положение тела вернёт ему растерявшуюся сосредоточенность.
— Конечно. Готов вернуться к документам. Я рад, что все решилось, — Юнхо пытается звучать довольным.
— М-м. Если Сонхва был с вами груб, не обращайте внимания, Юнхо-щи.
“Вспоминая о неудобных положениях, в которые вы клялись меня не ставить — господин директор, сходите, пожалуйста, в пешее эротическое.”
— Не знаю, о чем вы. Мне пора, до встречи в офисе, директор, — отрезает Юнхо и кладет трубку.
Это долгий день. Это просто очередной долгий, стыдный день. Ничего нового, Юнхо-йа. У тебя никогда ничего не происходит как у нормальных людей.
***
— Окей, умирающий лебедь, теперь-то чего? — Минги неприятно чавкает жвачкой прямо над его головой. Здесь Юнхо сам виноват — чего он ждал от друга, когда драматично ввалился в квартиру и, сбросив туфли, упал головой на его колени, разрывая сцепку пальцев с джойстиком? Утешения? Поцелуя в лоб? Понимания? Хотя, к черту это все — именно этого Юнхо, вообще-то и ждал. И до сих пор ждёт, обиженно смотря сквозь озадаченное лицо. Холодные пальцы тянут его за уши, и Юнхо рявкает невразумительно, больно шлепая по костяшкам Минги. — Окей, пёс, я понял. Шутки в стороны. У тебя проблемы на работе? Тебя опозорили? Отшили? С какой катастрофой мы дело имеем?
Юнхо ёрзает на чужих коленях, чувствуя, как глаза наполняются слезами, и морщится от контраста стыдливо покрасневших горячих щек и холодных пальцев Минги на них.
— Я не знаю, — выдает, еле слышно, и Минги вздыхает. — Все вместе, кажется.
Минги твердо гладит его по голове, чмокает в лоб, и противным голосом, которым обычно пародирует маму Юнхо, начинает сюсюкаться с ним, и Юнхо знает, что он над ним издевается, но именно так Минги и проявляет свою заботу — стараясь его рассмешить, — и Юнхо становится немного лучше. Минги кусает его за нос так больно, что кроме звёздочек агонии в его голове больше ничего не остаётся.
Это что, жвачка на кончике его носа?
***
Выходные входят в понятие “святого” и логично было бы предугадать, что и их у Юнхо не останется. Зашвырнутся судьбой или вселенной или богом куда-то, куда делось все остальное святое, в темные глаза Пак Сонхва, например — оттуда ведь ничего не достать, верно? — или в его набитые едой щёки, или в его портмоне, а может в улитку его уха — чем черт не шутит. Может черт это все и устроил. У Юнхо нет времени на религиозный кризис, когда Сонхва возникает на его пороге вечером субботы, который он хотел потратить на лежание в долгожданной тишине пустой квартиры.
— Юнхо-щи… — Юнхо сонно моргает, впитывая неформальный образ своего коллеги — темный кашемировый джемпер, открывающий длинную шею и острые уголки ключицы, затертые, свободные джинсы, все те же туфли, но теперь уже стучащие у его порога, пока Пак Сонхва переминается с ноги на ногу. — Нет, прости… Можно на ты?
Юнхо осторожно кивает, растерянно пропуская мужчину в квартиру, и обнимает себя руками у локтей.
— Я… — Сонхва начинает, поднимая на него тяжелый взгляд, и, кажется, теперь настало время кого-то, кроме Юнхо, споткнуться о что-то, что отражается уже в его глазах. — Я идиот, окей? Чонхо уже посмеялся надо мной, я знаю это теперь. А ещё сказал, что я все время ищу подвох, когда мне кто-то нравится, и что это, на самом деле, даже не смешно, — Сонхва копирует его позу, обрамляя элегантные пальцы вокруг своих предплечий и слегка потираясь щекой о свое плечо.
Юнхо молчит, сжав губы, потому что не знает, что сказать, он пытается не зависнуть на толстом признании, спрятавшемся за другими словами, и туфли Сонхва приковывают его взгляд, словно разрешая ему отвлечься, не смотреть. Не слушать — не вариант. Он впустил все святое в свой дом, чтобы посмотреть, сколько на самом деле этого самого святого вокруг не осталось.
— Юнхо-йа, я обидел тебя.
Юнхо морщится и слегка отшатывается, потому что это признание внезапно колется больнее предыдущего.
— Я… Не считаю тебя тряпкой. Я хотел тогда сказать, — Сонхва опускает лицо и кривится, болезненно смеясь, — что не может быть, что ты сам по себе такой идеальный.
Юнхо поднимает глаза и пытается выпустить выдох через сжатую грудную клетку.
— И это глупо. Все, начиная от моих предположений и заканчивая выводами, даже во время самого ужина — было глупо, и когда я посмотрел на это со стороны, я понял, что рядом со мной не кто-то, кто пытается быть идеальным для меня, чтобы залезть мне под кожу, а потом заявить, что не справляется со всем, что там сидит, а искренне… — Сонхва высвобождает руки и мягко шагает навстречу, и смотрит с тоской, которая Юнхо очень знакома, — влюбленный глупый мальчик, который даже бы не сказал ничего никогда, потому что я сделал из себя что-то недостижимое. Я может быть подсознательно хотел сделать себе больно, через тебя, но я никогда не хотел, чтобы больно было тебе.
Шумно выдохнув, Юнхо стоит на месте, пока Сонхва все больше сокращает расстояние между ними, и Юнхо не хочет и не может сопротивляться.
— Я никогда не хотел, чтобы ты чувствовал себя дверным проёмом для картинки, которую я рисую для других людей, Юнхо-йа. Поэтому, какая бы часть тебя не находила в этом мазохистическое удовольствие, ей нужно умереть, понял? Ты мне нравишься, Юнхо-йа, очень сильно, и я бы лучше… — Сонхва мягким взглядом осматривает его с высоты своего роста, проходясь взглядом по его плечам, укрытым домашней рубашкой, и сходясь на его слегка припухшем от затянувшегося дневного сна лице. Он слегка улыбается, на пробу опуская руки на его широкую грудь. — Ты большой, широкий, надёжный. Давай сдвинем фокус с дверных проемов? Как тебе идея быть моим шкафом? Потому что я бы лучше залез вот сюда, под твои ребра, — Сонхва, когда Юнхо, вновь задержав дыхание, не протестует, опускает лоб на его грудину и задушенно вдыхает его запах, — чтобы посидеть и отдохнуть, и чтобы никто меня не видел, и вокруг темно и тепло и мягко от твоих вещей…
— Х-хён, — обращение непривычно цепляется за кончик языка, и Юнхо вздрагивает от тепла чужого тела.
— Да, я могу быть для тебя хёном. Я могу быть больше, чем ты думаешь ты заслуживаешь, пожалуйста… Я не хочу, чтобы мной пользовались, но я не хочу быть тем, кто пользуется, тоже, — Сонхва твердо вплетает пальцы в его запутанные волосы, мягко становится на носочки и склоняет голову Юнхо так, чтобы их лбы соприкоснулись.
Чувствуя тяжесть в груди и рвущееся наружу чувство неминуемости, Юнхо выпускает нервный смешок.
— Я всё ещё не совсем понимаю, что происходит.
Сонхва ловит его смешок, расплываясь в нелепо широкой улыбке, и нежно заправляет выбившуюся порядку за розовеющее ухо.
— Я хочу, чтобы ты меня поцеловал. Остальное я могу объяснить тебе позже. Пожалуйста? — отчаянная гримаса на лице Сонхва выглядит одновременно неуместно и очень органично. Искривлённые губы, сведённые брови, лёгкие складочки, лучиками исходящие из аккуратных крыльев носа — Юнхо склоняется за поцелуем, позволяя Сонхва, наконец, опуститься на пятки, и дает эмоциям взять верх.
Есть нечто святое в том, чтобы целовать того, для кого мечтал быть дверным проёмом. Сонхва складывается в его руках, помещаясь в полочку возникшего в воображении с его позволения шкафа. Дверные проемы так не целуют. Мягко, влажно, с примесью извинений и обещания, так не целуют даже шкафы — да и вообще, к черту мебельные аллегории.
Юнхо не удерживается и обхватывает Сонхва под ребрами, чтобы усадить на комод и целовать глубже, ярче и удобнее.
— Такой хороший, — шепчет Сонхва, мягко отодвигая лицо Юнхо, чтобы посмотреть на его размякшие от эмоций черты. — Почему я не взял тебя раньше?
Справедливый вопрос. Потому что Юнхо не из тех, кто втискивается в уравнение, которое кажется уже решенным.
Гладкость и мягкость поцелуя растворяет неуютные камни, осевшие в диафрагме ещё во время их ужина, и Юнхо слегка хнычет в поцелуй, чувствуя, как руки, которыми он украдкой любовался месяцами, исследуют его широкую спину.
Все святое, чего не осталось в мире, разливается по его крови, когда Сонхва опускается сверху на него, прижимая к не застеленной после дневного сна постели. Когда Сонхва нашептывает ему похвалу, расцеловывая усталую от драматизма шею, и сплетает вместе их пальцы, чтобы синхронно опустить их руки к тянущим от удовольствия промежностям.
А может быть, и в этом тоже нет ничего святого. Юнхо подумает об этом когда-нибудь в следующий раз, когда удовольствие и близость с Сонхва не будет так крепко туманить разум. Надо бы только поблагодарить то нечто, толкнувшее его когда-то на дорожку, что привела его к этому моменту, а остальное уже не сильно важно.
***
— То есть, у вас с Чонхо не получилось, потому что вы оба доминантные во всех сферах, ты это пытаешься мне сказать?
— Ну. Не одному же мне идти на компромиссы.
— И ты подумал, что Чонхо пытается свести тебя со мной, и тебя это взбесило, потому что это очередной доминантный жест с его стороны?
— Когда ты так говоришь, кажется, что я слишком эгоцентричный.
— Хва! Когда кажется, креститься надо.
— Давай сосредоточимся на том, что я думал, что Чонхо манипулирует тобой, м-м?
— Нет, давай всё-таки сосредоточимся на том, что ты думал, что Чонхо дал мне инструкцию, как себя с тобой вести. Твоя вера в меня поражает, хён. А вера в бывшего, с которым ты всё ещё дружишь? Я расскажу обо всем директору.
— Нет, давай всё-таки сосредоточимся на том, что я идиот, и что ты очень хочешь меня поцеловать ещё раз, Юю. Я клянусь, я усвоил урок, окей? И Чонхо знает. Даже слишком много. Бесит.
— Окей-окей, не сердись… Ты слишком далеко, хён, подползи-ка повыше? Вот… мелковат чутка. Ай! Это было мое ребро!