Work Text:
Джено делает глоток пива, пока хватает большую порцию мяса, чтобы положить его в свою миску с рисом. Он съедает кусочек, и насыщенный вкус практически сразу обволакивает его рот. Воздух в комнате всё ещё плотный из-за предшествующей готовки и тепла чересчур большого количества битком заполнивших одно пространство тел с переизбытком алкоголя в организме. Продолжая своё кулинарное наслаждение, Джено вполуха слушает разговоры вокруг себя. После долгожданного окончания длительной недели промежуточных экзаменов нет другого места, где бы Джено хотел находиться. Несмотря на то, что его мозг наполовину видит десятый сон и даже не может вникнуть в разговор, происходящий вокруг него, Джено не имеет ничего против. Слушать смех и крик своих друзей — это один из лучших белых шумов, о котором он только может мечтать. Он любит наблюдать за тем, как они веселятся, включая и те моменты, когда сам не принимает участие во всём этом.
Атмосфера за секунду становится промозгло-тихой. Ему кажется, что он начинает проваливаться в сон прямо во время еды. С закрытыми глазами и слегка приоткрытым ртом Джено принимает своё поражение против сна, до сих пор держа в руке миску с половиной порции риса.
Ченлэ кричит.
Это заставляет его проснуться от испуга.
Палочки для еды выпадают из руки, а сон мгновенно покидает его. Пульс стремительно учащается, а глаза широко открываются и округляются.
— Что случилось? — спрашивает Джено, но никто не слушает.
Все, сосредоточившись на Джемине, чего-то ожидают. Они выглядят взволнованно, хотя это неподходящее слово. Скорее, восторженно. На взводе. Кажется, будто Джемин кинул бомбу, и все нервно ожидают последствий.
Как только его уши полностью пробуждаются ото сна, Джено осознаёт, что в комнате стоит полнейшая тишина.
Но до определённого момента.
— Он был твоим парнем?!
Очевидно, что тем, кто кинул вторую бомбу, был Донхёк, вечный подстрекатель с этой коварной ухмылкой на лице. Марк смеётся, а за ним и Ичжуо, оба явно находятся под воздействием всего выпитого ими алкоголя.
Джено оглядывается по сторонам, всё ещё находясь в растерянности. Он смотрит на Джисона, целиком и полностью пребывающего в шоке, в то время, как остальные либо задают невнятные вопросы, либо до слёз смеются над всей ситуацией. Они определённо чересчур пьяны для этого, а Джено слишком сбит с толку, чтобы понять, что вообще происходит.
До тех пор, пока вопрос Донхёка наконец-то не доходит до его сознания.
Парнем?
Он смотрит в сторону Джемина, что-то горячее разливается внутри. О чём они говорят?
Кто-то трясёт его за плечо. Он оборачивается и встречается взглядом с Донхёком, Эри и Ченлэ позади них, все с ожиданием смотрят на него.
— Ты знал об этом? — спрашивает Донхёк с этой дьявольской улыбкой, нарисованной на его лице.
Теперь он ещё больше сбит с толку.
— Знал о чём?
Ченлэ смеётся.
— О парне Джемина, идиот.
Джемин? С парнем?
Джено с удивлением оглядывается на своего лучшего друга.
Его никогда не волновала личная жизнь Джемина, она никогда не была темой для разговора между ними. Джено уверен, спроси он когда-нибудь об этом, Джемин бы не задумываясь ответил, вот так это работало. Но он не видел ничего увлекательного в том, чтобы быть в курсе любовной составляющей жизни других людей или любви в целом. В конце концов, любовь никогда не была его коньком.
Но в чём он точно был уверен, так это то, что в последний раз, когда он проверял, Джемин не был заинтересован в мужчинах. Он был гетеросексуалом, как и он сам. Ладно, или он просто предположил, что Джемин гетеросексуал, не напрягая его своими вопросами.
— У тебя был парень? — повторяет он, разочарование просачивается в его голос ещё до того, как он успевает подумать об этом. Из-за этого внутри всё съёживается. В чём он разочарован? Он практически прозвучал так, будто ревнует, но это невозможно. С чего бы ему вообще ревновать?
Джемин, неловко улыбаясь, чешет затылок. Джено готов поклясться, что в выражении его лица проскальзывает чувство вины, возможно, проявляющееся в том, как он избегает зрительного контакта.
— Называть его моим парнем — преувеличение, честно говоря, — смеётся он. — Мы встречались где-то, быть может, недели две, а потом он сошёлся со своей бывшей, потому что вся эта, — пальцами рисует кавычки в воздухе, — гейская херня вообще не его.
— Чувак, гейская херня и не твоё тоже, — говорит Марк, приподнимая бровь.
— Не гейская, бисексуальная, — смеясь поправляет Джемин. — Мне всё ещё нравятся девушки, — говорит он как ни в чём не бывало.
— Погоди-ка, ты би?! — раздаётся от Ичжуо с дивана, который она делит с Ренджуном и Джимин. Она, скорее, звучит больше обрадованно, нежели как-либо ещё, так, словно этот факт её абсолютно не удивил.
Джемин кивает, будто ничего важного не случилось. Словно не понимает, какой огонь он разжёг внутри Джено.
— Ага, думаю, я никогда об этом не упоминал. Не считал важным.
— Не могу поверить, что именно так мы об этом узнаём!
Ченлэ громко смеётся, запрокидывая назад голову, из-за чего чуть не рухнул со стула. Донхёк рядом продолжает свою драма-тайм.
— Вы уделяете этому слишком много внимания, — посмеивается Джемин.
Большинство соглашается с этим фактом.
— Впрочем, Джемин прав. То, что ему нравятся и девушки, и парни, ничего не меняет, — добавляет Минджон.
— Вообще-то меняет!
— Правда, Донхёк? — с долей сарказма спрашивает Ренджун.
— Ага, теперь Джено у нас единственный цисгендерный гетеросексуальный друг!
Комната взрывается от смеха.
Это просто безобидная шутка, такая, которую без помощи алкоголя даже бы не сочли за нечто гениальное, однако, в животе Джено будто разгорается пожар — обжигающий и болезненный.
Он единственный, кто не смеётся над шуткой Донхёка, и знает, что так быть не должно. Донхёк чаще остальных выставляет его объектом своих шуток, исключением является, быть может, только Марк, но ему наплевать, он понимает, что дразнить его проще простого. Обычно он смеётся, не придавая этому особого значения. Он не имеет ничего против и точно знает, что все прекратят, если с его стороны последует хотя бы тень недовольства. Просто конкретно это замечание ему не пришлось по душе.
Внезапно голоса всех в компании кажутся для него чересчур. Его сердце настолько безжалостно колотится в грудной клетке. Неожиданно он чувствует себя так, словно умирает.
Все просто продолжают свои разговоры после этой заминки, прослывшей невпечатляющим каминг-аутом Джемина, двигаясь дальше слишком быстро, как считает Джено. Ощущение, будто всех вообще не волновало то, что сейчас произошло, словно это было чем-то абсолютно не существенным. Джемин просто смеялся, полностью вернувшись в своё обычное состояние. Остальные тоже вели себя так, как прежде, обращаясь с Джемином так, как и всегда, будто ничего, чёрт побери, не изменилось. Не поймите Джено неправильно, у него и в мыслях нет желания, чтобы все начали хреново относиться к Джемину или что-то по типу того, он просто не может понять, почему всё вокруг выглядит таким нормальным, в то время, как он чувствует, что его мир перевернулся с ног на голову.
Джено на секунду смотрит на Джемина.
Тот выглядит таким же, как и до этого — с этим прекрасным лицом и улыбкой в тридцать два зуба. Джемин выглядит абсолютно точь-в-точь таким же, каким его помнит Джено, но что-то определённо изменилось, Джемин выглядит странно в его глазах. Его тело не подходит его лицу, как это было до; его руки всё ещё те же самые — то, как он себя ведёт, как говорит, как цепляется за Эри так же, как цепляется за всех остальных, вечно тактильный друг. Он всё ещё так же улыбается, а эти чудесные тёмные глаза до сих пор продолжают хранить в себе целую вселенную. Он всё ещё его лучший друг, На Джемин, и Джено никак не может определить, что именно, но что-то действительно очень, очень отличается от того Джемина, которого он знает.
Возможно, что-то изменилось ещё очень давно, но осознал он это только сейчас. Быть может, это то, что всегда существовало, но только недавно начало проявляться. Или, наверное, он просто сходит с ума, пялясь на своего лучшего друга, находясь во власти алкоголя.
Джено абсолютно не знает, что происходит, но он не может оторвать глаз от Джемина. Смотреть на его лицо становится чем-то неизбежным, как будто его притягивает к нему так, словно он магнит. Внезапно он вспоминает прошлый разговор, и одна только мысль о том, что Джемин целуется и находится в отношениях с каким-то мужчиной, заставляет Джено захотеть разреветься.
Он встаёт, алкоголь в организме слегка подкашивает его. Опираясь на стол на несколько секунд и глядя на остатки еды, он ждёт, когда мозг в черепе перестанет долбиться. В тот момент, когда всё относительно устаканивается, он выходит на балкон.
Сейчас ему нужно подышать свежим воздухом. Всё, что находится внутри, стало немного чересчур. Освещение было чересчур тёплым, голоса — чересчур громкими, аромат еды — чересчур насыщенным, а Джемин — чересчур ощущающимся.
Тело плюхается назад на небольшом пуфе-мешке, который Ченлэ всегда держит снаружи, а собственное тёплое дыхание образует конденсат. Он просто хотел уйти, не особо задумываясь о чём-либо, когда покидал место прямо посреди разговора, в котором не желал участвовать, но теперь он жалеет о том, что не захватил с собой свою куртку или что-то, в чём можно согреться.
Чувство вины внезапно начинает закипать за его лёгкими. Он чувствует себя слишком трезвым для всего.
Джено знает, что друзья не возражают. После многих лет их знакомства они понимают, что иногда он чувствует себя перегруженным и нуждается в том, чтобы немного побыть в одиночестве. Но проблема не в том, что он сделал, а в том, почему он это сделал.
Этот разговор даже не был каким-то непривычным. Когда вся твоя компания друзей состоит из людей, не вписывающихся в обычный цисгендерно-гетеросексуальный шаблон, разговоры о сексуальной ориентации становятся обычным делом не из-за нездорового интереса, а из-за неподдельного любопытства молодых людей, которые просто пытаются узнать себя. Но картинки в голове Джено были слишком для его опьянённого «я».
Мысль о Джемине с парнем была настолько дискомфортна, что он не мог больше стоять рядом с ним. Одна только возможность того, что это может произойти, вызвала в нём что-то, что обжигает изнутри. Что-то, что изнутри его убивает.
Джено просто не смог продолжить смотреть на Джемина, несмотря на то, что никто и не заставлял. Его мысли были — и есть — слишком громкими, а горло сжалось так, что нет возможности правильно дышать.
Он не может понять, что с ним не так.
Он уверен, что не является гомофобом. Или, ладно, пару часов, даже пару минут назад он был бы в этом уверен. Сейчас же он просто не может понять себя, вообще. Для него нет никакого смысла внезапно превращаться в гомофоба после того, как всю свою чёртову жизнь он занимался своими делами, когда вопрос доходил до чьих-либо личных предпочтений.
Но, судя по всему, по какой-то причине, которую он понять не может, вся эта невозмутимость заканчивается, когда разговор заходит о его самом близком друге. Так, будто вся его поддержка любого типа многообразия останавливается на Джемине, и только на нём, а затем снова распространяется на оставшуюся часть мира.
В этом вообще нет никакого смысла! Но как тогда он может объяснить тот факт, что понимание наличия у Джемина девушки абсолютно не трогало его в прошлом, однако, лишь одна только мысль о нём с другим мужчиной заставляет Джено хотеть сгореть заживо?
Возможно, он всегда был гомофобом, просто это никогда не считалось чем-то проблематичным. Может быть, эта невозмутимость — действительно неуловимое отвращение, которое просто становится невыносимым, когда дело касается самого близкого и самого важного человека в его жизни.
Даже если всё это необоснованно, у Джено более нет никакого иного способа объяснить, почему же это неизвестное чувство растёт внутри него, или никакой иной причины, по которой он знает, что не будет счастлив, если Джемин когда-нибудь придёт к нему со своим парнем.
Как же он разочарован. Но больше всего он не может понять, что происходит. Он вырос в семье, которая научила его уважать всех без исключений. Он знает, что все заслуживают одинакового отношения к себе и никто не должен чувствовать, что на него смотрят свысока, так почему же он понимает, что никогда больше не будет относиться к Джемину, как прежде? И почему Джемин? Когда он ни разу за все годы их дружбы не подвёл его. Такой милый, понимающий и зрелый Джемин. Который никогда не предавал его, который не делал ничего, кроме того, что был самым лучшим из друзей, который даже будучи неправым пытается сделать всё возможное, чтобы исправиться.
Что с ним не так?
Рука хватает его за плечо, вырывая из дикого потока мыслей. Джено смотрит вверх, тёмные глаза Марка встречаются с его взглядом.
— Решил немного подышать свежим воздухом?
Марк идёт к перилам, глаза Джено следят за каждым его движением. Он делает глоток пива и молча смотрит на небо города, пока ждёт, когда Джено скажет хоть что-то.
— Ага, — практически шепчет Джено. — Всё было чересчур.
— Понимаю… — Марк улыбаясь смотрит на него. — Мне тоже захотелось немного тишины. Ичжуо, Донхёк и Ченлэ в своём репертуаре и всё такое. И Джемин не помогает. Знаешь, алкоголь овладел им и всё в таком духе, — повисает пауза. — Хотя в его случае дело не только в алкоголе.
Джено посмеивается.
— Ага, он подпитывается от энергии остальных… в каком-то смысле.
Марк смеётся так, как умеет только он, а затем снова смотрит на Джено. Иногда кажется, словно Марк знает то, о чём ему знать не следовало, как будто он мог прочитать всех одним только взглядом. Джено чувствует, что Марк смотрит на него именно так, словно он знает больше, чем Джено готов ему рассказать.
— Всё в порядке, Джено?
— Ага, — начинает он, слишком нервничая. — Ага. Почему нет?
— Не знаю, — Марк неловко чешет свой затылок. — Если хочешь, можешь назвать меня сумасшедшим, но иногда мне кажется, будто ты не открыт для самого себя.
Джено отрывает взгляд от своих рук, ощущение, что его сердце на секунду останавливается перед тем, как продолжить колотиться. Ветер кажется холоднее на фоне его кожи, температура падает ни с того ни с сего.
— Что ты имеешь в виду?
Марк нервничает, его лицо не может скрыть эмоции. Он сжимает банку в руке.
— Будто ты не позволяешь себе быть самим собой?
Он старается объяснить, но Джено не может до конца понять, что именно.
— Ты всегда так открыт для всех остальных, для их проблем и переживаний, но когда дело касается тебя… Есть вещи, которые ты… Не знаю, как об этом сказать… Но ты так строг к себе, понимаешь?
Их взгляды встречаются, и несмотря на то, что Марк пытается поговорить с ним, Джено отвергает его попытку.
— Я правда не понимаю, о чём ты сейчас говоришь, Марк, — он и не хочет понимать. Не сейчас.
Марк вздыхает и делает ещё один глоток из своей банки.
— Я просто говорю тебе о том, чтобы ты позволил себе быть собой. И всё, — он трёт свой бицепс, и Джено не может точно понять, от нервов это или от холода. — Есть вещи, которые не нуждаются в том, чтобы их упорядочивали, делили на категории или вообще давали им имена, — Марк подходит к нему и аккуратно хватает за плечо. — Будь чуть снисходительнее к себе. Ты этого заслуживаешь.
Они устанавливают зрительный контакт, и из-за того, с какой искренней надеждой на него смотрит Марк, Джено правда хочет довериться ему. Он хочет поверить в его слова и воплотить их в реальность. Но он не может. Из-за всех этих ужасных дум и того, как мысль о Джемине заставляет его чувствовать себя, он не может сделать это. Это невозможно.
Джено улыбается, поверженный, и уверенность Марка испаряется.
— Однако, это всего лишь моя мысль. Честно говоря, не такая уж и глубокая. Но подумай о ней, ладно? — Марк ерошит волосы Джено. Милый жест. Джено ценит его. По крайней мере, он заставляет его почувствовать себя чуть лучше с самим собой. Это своеобразный способ Марка сказать Джено, что он ему доверяет и всегда им гордится. Они улыбаются, прежде чем Марк подходит к раздвижной стеклянной двери. — Я иду внутрь, становится чуть зябко. Уверен, что не хочешь присоединиться?
— Ага, — он не готов встретиться лицом к лицу с Джемином. — Но буду благодарен, если принесёшь мне мою куртку, пожалуйста, — просит Джено, смотря самыми большими щенячьими глазами.
Марк смеётся.
— Один момент.
По возвращении он смотрит на Джено этим взглядом и ухмыляется, передавая куртку. Их окружает «громкая» и неловкая тишина.
— Держи, — шепчет Марк. Затем он показывает другую свою руку. — Принёс немного сока, чтобы составил тебе компанию, — он оставляет стакан на полу, прямо рядышком с пуфом. — Иду внутрь.
Джено хватает стакан и улыбается.
— Спасибо, Марк.
Он всем своим весом наваливается на пуф, его тело практически становится с ним одним целым.
Когда Марка, уже вернувшегося к остальным, нет рядом, Джено позволяет себе вздохнуть, громко и протяжно. Он смотрит на небо, ища малейший кусочек звезды, но всё безуспешно. Быть может, это какой-то знак, даже если он никогда и не верил во всё подобное. Как будто свечение одной единственной звезды могло бы разобрать все вопросы, которые формируются в его голове. Разговор между лесным пожаром, в который он превращается внутри себя, и чем-то, что сияет ярче, чем он когда-либо сможет. Возможно, оно будет в курсе, что делать с этим жаром, и научит жить с ожогом, распространяющимся под его кожей.
Может быть, звёзды подскажут, что теперь ему следует сделать.
Потому что Джено не имеет ни малейшего понятия, как встретиться лицом к лицу с Джемином. Он даже не знает, что делать с чувствами, болезненно взрывающимися внутри него. Как ему теперь жить и по какому пути предполагается идти? Чёрт возьми, они с Джемином, буквально, соседи по комнате, они видят друг друга каждый божий день, и он даже не понимает, сможет ли когда-нибудь снова посмотреть ему в глаза.
Он чувствует себя виноватым и отвратительным. Он не знает, что ещё сейчас чувствовать по отношению к самому себе. Джено просто хочет спрятаться, он просто хочет плакать.
Что ещё он должен сделать?
Когда Минджон вот так смотрит на него со своего места в кафетерии.
Как ещё он должен думать?
Она ни о чём не спрашивает, просто смотрит на него пронзительным взглядом. Выглядит обеспокоенной, разочарованной, но не говорит этого. Минджон даже не пытается спросить, что случилось — она знает Джено прекраснее всего. Она знает, что он не расскажет, поэтому просто продолжает обедать.
Однако, она не разговаривает. И именно из-за этого Джено знает, что что-то не так.
Она в курсе. Она обеспокоена. А Джено не хочет этого. Поэтому он просто делает вид, будто ничего не стряслось. Возможно, если он будет игнорировать огонь, Минджон перестанет так жалостливо смотреть на него. Всё в норме. Он пытается изображать. Нет необходимости переживать об этом.
Минджон поднимается со своего места, захватывая поднос.
— Просто знай, что я всегда здесь, рядом, если тебе нужно поговорить, — говорит она на прощание.
Джено благодарен, но он в этом не нуждается. Всё под контролем. Он контролирует.
Даже если на данный момент его единственное решение недавней проблемы — переезд в захолустье и самоподжог, ни то, ни другое не реалистично и даже близко не является выходом. И он даже не может смотреть Джемину в глаза, не чувствуя вину. Он верит, что всё в порядке.
По крайней мере, ему нравится притворяться, что это действительно так.
В конечном счёте, так и будет. В какой-то момент огню нужно погаснуть. Вечно это продолжаться не может.
Его мозг не может нескончаемо пребывать в таком состоянии. Мысли за мыслями — непрекращающиеся, всепоглощающие, постоянно находящиеся в нехватке. Как будто его мозг хочет сказать ему что-то, что он никак не может уловить; что-то, что ему необходимо понять, но делать этого он не хочет.
Он не понимает, не может. Из-за того, что его разум никогда не расслабляется, а сам он не может сделать передышку, у него не было времени, чтобы глубоко вдохнуть и упорядочить свои мысли, разобраться в этом беспорядке и понять, почему изначально загорелся пожар. Это душило и изматывало. Джено просто хочет, чтобы это наконец-таки прекратилось.
Но мир не остановится ради него.
Даже если он хочет сдаться или взять перерыв. Или если он просто хочет лечь и на какое-то время разрыдаться. Он не может этого сделать. Нет времени.
Обычно неделя после промежуточных экзаменов более спокойная. Но не для него. Не тогда, когда он обучается на двойной специальности. Ему нужно учиться, у Джено нет времени, чтобы разбираться с тем, что происходит у него внутри.
В любом случае, это и не важно. Есть вещи, на которых ему следует сосредоточиться сильнее. Например, его академическая жизнь. Он не может позволить скатиться своим оценкам. Не из-за каких-то идиотских чувств.
Если он не может понять это, значит это не первостепенная вещь. Возможно, на каникулах у него найдётся для этого время.
Сейчас же, в ночь четверга, он действительно мог бы немного позаниматься за своим столом в одиночестве. Несмотря на то, что в ближайшее время никаких экзаменов не предвидится, день учёбы частенько помогает Джено оставаться продуктивным. Если он будет сосредоточен только на цифрах в своей тетради, ему не придётся забивать свою голову чем-либо ненужным или связанным с Джемином, по крайней мере, в первые часы.
Это хороший способ, чтобы избегать разъедающее его изнутри пламя.
Хоть это толком и не работало.
Работало только на какое-то время, он даже смог немного повеселится с интегралами. Теперь же, однако, числа расплываются и прекращаются в размытые формы, когда его разум возвращается к этому ожогу, к вещам, которые не должны иметь значения.
На другой стороне комнаты Джемин раскинулся на своей кровати, пристально глядя в телефон. Он пришёл примерно час назад после последней пары и теперь занимался тем же самым. Джено практически ощущал тяжесть молчания Джемина на своём языке, на вкус оно угнетающее и в какой-то степени неловкое. Как никогда раньше. Они особо не общались с прошлой пятницы — Джено избегает присутствие Джемина, словно он обжигает его кожу. Очевидно, Джемин в курсе, что что-то не так, но не настаивает. Он не спрашивает об этом, по крайней мере, не прямо в лоб.
Он продолжает оставаться терпеливым. Всегда ждёт Джено.
— Эй, ты в порядке? — спрашивает Джемин. Джено не может сосчитать, сколько раз за последнюю неделю он уже слышал один и тот же вопрос, особенно от него. Но Джемин пытается понять кое-что, что даже он не в силах понять. Оно слишком сильно обжигает, чтобы подойти к нему, и в этом нет необходимости.
— Ага, просто… устал, — отвечает на автомате, глаза до сих пор устремлены в тетрадь. Но «устал» — абсолютно не то слово. Скорее, на нервах. Не по себе. Уже что-то больше похожее на правду, но он не признает это.
Джемин смотрит на него и выглядит не впечатлённым. Джено уверен в этом, даже если не видит. Его положение меняется, а расстояние между ними ощущается странным образом меньше, более тесным, из-за чего Джено не может спрятаться от глаз Джемина.
— Я что-то не так сказал? — осторожно спрашивает Джемин. Кажется, будто он старается изо всех сил, чтобы не спугнуть его, словно боится, что Джено убежит.
Но вопрос вызывает обратный эффект у Джено. Он смотрит на стену перед собой широко раскрытыми глазами, не понимая, как Джемину удалось так близко подобраться к правде в их первом «настоящем» разговоре за всю неделю. Неужели его было так легко прочитать? Что именно сдало его?
Знает ли Джемин, что с ним происходит?
— Нет-нет, я в порядке, — говорит он, прежде чем его молчание ещё сильнее выдаёт его.
— Уверен? В последнее время ты как будто не здесь.
— Правда, ничего серьёзного. Просто… я неверно посчитал, так что думаю, что мне нужно усерднее заниматься.
Откровенная ложь. Джемину потребуется лишь быстренько взглянуть на его оценки, чтобы понять это. Даже не так. Его лучший друг знает, что он хорош во всех математических курсах, начиная ещё со старшей школы.
— Ну ладно, — Джемин не звучит убеждённым, но не настаивает. Никогда не настаивал, и это является частью проблемы. Он слишком понимающий, слишком милый. А Джено — тот самый, кто просто ужасен в своей неспособности нормально чувствовать себя рядом с Джемином. Потому что одно только его существование вызывает чувства, которые причиняют боль, обжигают и разрушают.
Джемин больше ничего не говорит, и его молчание ранит Джено ещё сильнее, чем он мог себе представить. Потому что это не они. Как всё могло настолько поменяться за, буквально, неделю?
Его боль разжигается огнём, душит своим дымом, не позволяя дышать. Она охватывает всё его тело, и всего становится чересчур, оно и было таковым. Он хочет плакать и кричать. Хочет сбежать и спрятаться.
Но он не может. Не сейчас. Не перед Джемином. Даже если в груди пронзительная боль, а горло сдавлено. Так быть не может.
Он поднимается слишком быстро и практически бежит в ванную. Закрывает дверь чересчур громко, чересчур спешно. Джемин определённо в курсе, что что-то не так. Джено сидит на крышке унитаза, закрыв глаза. Он не заплачет, не из-за этого.
Не настолько это серьёзно.
Слова Марка внезапно всплывают в голове.
«Будь чуть снисходительнее к себе. Ты этого заслуживаешь».
Но разве это вообще возможно? Несмотря на то, что его сердце сгорает, открытое пламя готово съесть его целиком и полностью, Джено кажется, что всё это лишь преувеличено его разумом. Всё же просто, должно быть просто. Как он может быть снисходительнее к самому себе, когда всё то, что сейчас происходит — это его вина и исключительно его? Позволить себе это — просто глупость, это то же самое, что проложить путь пламени, которое разрушает всё на своём ходу.
Ему не нужно быть снисходительнее. Он не может.
Если он оставит всё просто так, ситуация усугубится. Он не сможет контролировать её. Если даже сейчас уже всё в какой-то мере катастрофично. Джено знает, что небольшой, но всё же контроль над всем у него есть. Он даже представить себе не может, насколько всё рухнет под его прикосновением, если просто пустит всё на самотёк.
Джено понимает, что Марк имеет в виду. Он правда понимает. Но сейчас не время быть снисходительным. Он просто не может рисковать, чтобы всё не пошло под откос ещё стремительнее.
— Ты выглядишь уставшим, Джено.
Джено отрывает взгляд от кофе и встречается взглядом с другом, вопрос застревает у него в горле, прежде чем до него доходит, о чём вообще сказал Ренджун. В последнее время разум сходил с ума, ещё чаще отделяя его от реальности. Какое облегчение, что Ренджун здесь, чтобы вытащить его из этого состояния.
— Да, так и есть.
Он правда устал. Слишком устал для чего-то столь несущественного. Он уже который день подумывает о том, чтобы принять свои старые лекарства для сна, но всё ещё не настолько запущенно. Хотя они действительно могли бы вернуть его в прежнее русло.
— Джем тоже сказал мне, что сейчас ты менее общительный, чем обычно, — это имя моментально привлекает его внимание. Слегка жалкое зрелище, если спросите, но он действительно скучает по своему лучшему другу, несмотря на то, что видит его каждый день. Однако, это наталкивает его на мысль о том, что друзья разговаривают о нём. Они беспокоятся. — Всё в порядке?
Вопрос практически заставляет его вздохнуть.
— Да, да, — отвечает на автомате. — Просто… Устал.
Что-то ещё более серьёзное. Но он не желает об этом знать.
— Ты же знаешь, что всегда можешь поговорить с нами, не так ли? — Ренджун смотрит на него так же, как смотрела Минджон. Ему уже начинает надоедать эта почти что жалость, с которой они на него смотрят. Ему не больно, он не какое-то маленькое беспомощное существо. Он может самостоятельно что-либо делать, и такой взгляд заставляет его чувствовать себя идиотом.
— Знаю.
Он бы поговорил, если бы изначально было о чём. Но его мысли настолько сшиты друг с другом, что понять хоть что-то просто невозможно. Он даже не может выразить всё это словами, которые в силах понять. Как бы он смог выразить их так, чтобы его поняли остальные?
— Не будь так строг к себе, Джен. Ты и так делаешь слишком много.
И вот опять.
Если бы он поступал так, как все ему говорят, он бы не оказался в нынешней ситуации. Потому что у него всё было бы идеально организовано под его контролем. Но всё не так. Его жизнь становится неуправляемой, и он не уверен, что ему следует сделать или как это всё исправить. Джено находится в том положении, в котором даже не может быть уверен, знал ли обо всём с самого начала. Он начинает впадать в отчаяние, и у него всё ещё нет никакого решения, которое могло бы отключить всё то, что происходит у него внутри.
Он что-то ищет. Но нет ничего, что могло бы ему помочь. Просто огонь. Он охвачен огнём, и абсолютно неважно, в какую сторону он повернётся, потому что пламя всегда будет там, окружая его. Единственное, что Джено мог бы сделать — принять тот факт, что жар может остаться с ним навсегда.
— Я в порядке, честно, — говорит он, звуча более раздражённо, чем планировал. Тут же жалеет, что открыл рот.
Ренджун на мгновение смотрит на него, беспокойство мелькает в глазах, но тему не продолжает. Джено снова возвращает свой взгляд на кофе, который постепенно начинает остывать. В любом случае, он, наверное, просто выбросит его, поэтому даже не пытается притворяться, будто пьёт. А зачем? Ренджун и так уже в курсе, что что-то не так. Они все в курсе.
И его теория лишь подтверждается сама собой снова и снова.
Типа, почему бы им не задавать один и тот же идиотский вопрос? Как будто они, блять, для этого запрограммированы. Потому что если нет, зачем тогда Донхёку писать ему, интересоваться, всё ли в порядке, если Донхёк никогда ему не пишет? Или зачем Марку так настойчиво предлагать поговорить, несмотря на то, что он отказался от каждого его предложения?
Даже Эри посмотрела на него с этой жалостью в глазах, когда они выходили прогуляться в одну из ночей, и сказала, что она рядом, если ему что-то понадобится.
В этот раз Джено просто решил составить Джисону компанию во время прогулки до вокзала. Скорее, из-за беспокойства, нежели чего-то большего, ну и потому что Ренджун не смог в этот раз.
Они не разговаривают. Никогда этого не делают, когда остаются тет-а-тет. Разговор с Джисоном бóльшую часть времени ощущается чересчур неловким — младший всегда пугается всех и вся. Так что Джено даже не пытается; наверное, тихая компания ему нравится даже больше, нежели та, в которой никто не может заткнуться. Особенно в эти дни, когда все постоянно задают один и тот же тупой вопрос.
Джисон смотрит на него, как олень в свете фар, а затем снова опускает голову.
— Джено, — говорит он почти чересчур тихо. Собеседник просто мычит в ответ. — Всё в порядке?
Джено слишком быстро поворачивает голову, удивлённый, но, в первую очередь, раздражённый. Джисон никогда не разговаривает с ним, когда они наедине, однако, решает прервать молчание, чтобы задать этот вопрос. Он ожидал этого ото всех, кроме него.
Но у него нет желания ссориться, поэтому только пожимает плечами и даёт Джисону самый сухой ответ.
— Просто устал.
Джисон кивает, практически чувствуя, что Джено не в настроения для диалога.
И он действительно не в настроении. Джено устал от этого. В целом, он в норме. Хуже, чем было прежде, не стало, вот только он постепенно начинает закипать из-за одного и того же вопроса. По-хорошему им следует просто закрыть свои рты и оставить его в покое, потому что то, что они пытаются организовать, вообще не работает, и он начинает сходить с ума.
Просто потому, что они спрашивают об этом, огонь никуда не исчезает; потому, что переживают — ситуация не наладится. Так почему бы им просто не заткнуться и не оставить его в покое?
Это всё, о чём он просит. Он хочет остаться в покое.
Он уже давно хорошо не спал, его разум работает всю ночь, ни на секунду не замолкая. Он устал, он на грани и пиздец как запутался. Он привык к бесконечному жжению под кожей, даже если от этого всё чертовски болит. Все стали раздражать во время общения, так что, несмотря на то, что рядом у него были люди, Джено решил изолировать себя от них. Все его друзья заметили это, но Джено как-то абсолютно похуй. Всё, чего он хочет, это чтобы всё закончилось.
Они просто должны были встретиться насчёт учёбы. Ченлэ потребовалась помощь по тем дисциплинам, которые были у них общими, а Минджон просто присоединилась. Однако, много времени на то, чтобы напряжение подкралось, не потребовалось. Джено чувствует его, горящего под кожей. Каждое слово, вылетающее из уст Ченлэ, действует ему на нервы, хоть это и не новость.
— Тебе правда нужен перерыв, Джено, — Ченлэ смотрит на него с неоднозначными эмоциями, танцующими в его глазах. Но вот и снова она: жалость.
Джено вздохнул, откладывая ручку.
— Почему ты всегда это делаешь?
— Делаю что? — спрашивает Ченлэ.
— Давишь. Ты постоянно давишь, — его голос был натянутым, словно огонь выплёвывался вместе со словами.
Минджон хмурит брови.
— Мы просто переживаем за тебя. Он не…
— Но это всё равно давит, — Джено резко прерывает и внезапно встаёт. — Я не хочу разговаривать об этом, ясно? Не о чем разговаривать.
Она смотрит вверх, застигнутая врасплох и разочарованная.
— Джено, мы просто пытаемся помочь.
— Что ж, не стоит, — огрызается Джено, его голос слишком громкий. Он чувствует, как все взгляды устремлены на него, вокруг становится тише. Ему хочется убежать, поэтому он просто начинает собирать свои вещи.
На лице Ченлэ усталость, но в голосе сквозит злость.
— Ты закрываешься от нас, — голос повышается, и отчаяние вместе с ним. — Почему ты просто не можешь признать, что что-то не так, вместо того, чтобы делать вид, будто мы — проблема, потому что замечаем это?
Джено сжимает лямки рюкзака в своём кулаке, стук его сердца отдаётся в ушах.
— Ну, вы превращаете это в проблему, когда на самом деле ничего не случилось. Так что просто бросьте эту затею, договорились?
Ченлэ моргает, в его глазах сверкает боль, а это даже хуже, чем оставшаяся после себя злость.
— Прекрасно, но возьми себя в руки, — говорит, опускаясь. — Ты не можешь просто так расхаживать, обращаясь со всеми, как с говном.
Последовавшая за этими словами тишина будто душит. Джено не может найти ответ на это. Он не знал, что обращается со всеми именно так. Поэтому он разворачивается на каблуках и уходит прочь из этого места, оставляя их позади. Его сердце сгорает от смеси из чувств вины и растерянности.
Джено приходит домой в расстроенных чувствах. Всё ощущается удушающе замершим, тишина давит на него, как физическая сила. Хаос в голове принимает форму оглушающего лесного пожара, поглощающего всё на своём пути. Он ходит по небольшой гостиной, каждый шаг его тяжек из-за груза сожалений. Его сердце похоже на котёл, с каждым ударом пламя обжигает грудь.
Он нигде не мог найти утешения, тело просто подводит его с каждым шагом. Жар внутри увеличивается без остановки, огонь неудержимо зверствует. Его дыхание становится резким, неровным, всем кажется, что он дышит ошпаривающим воздухом. Стены ощущаются такими узкими, тесными, комната сжимается по мере того, как растёт температура, заставляя чувствовать его так, словно он находится в преисподней.
Разум его — просто буйный шторм воспоминаний и отвращения к самому себе, каждая мысль — это искра, провоцирующая новый огонь. Он игнорировал всё, что происходило с ним, потому что не мог этого понять. Он не позволял себе быть таким, чтобы не затрагивать остальных своими проблемами. Но всё это привело его к обратному результату: огонь, взявший начало в сердце, просто распространился по всему телу и вышел из-под его контроля. Он вспоминает боль на лице Минджон, разочарование Ченлэ и тревогу Ренджуна. Каждый момент настолько наглядный, яркий, такой настоящий, будто он снова проживает их всех одновременно, подпитывая огонь на грани своего помешательства.
Никто из них не нёс ответственность за его эмоции, они ничем ему не обязаны. Тот факт, что он не смог проконтролировать или понять их — это только его вина, и ничья больше, он знал это. Так почему он так гадко относился к ним? Когда они не делали ничего, кроме как заботились о нём.
Зрение Джено начинает размазываться, комната плывёт в тумане жара и вихре красок. Его грудная клетка сжимается, каждый вдох краток и мучителен. Кажется, что воздух сгущается, становится горячéе, дышать практически невозможно. Он сжимает свои руки в кулаки, ногти впиваются в ладони, но физическая боль была лишь небольшим отвлекающим маневром от жгучей агонии в его лёгких и в голове. Его тело кажется чужим, он больше не является собой.
Давление в голове походит на бушующий костёр, потрескивающий с каждой мыслью, полыхающей в его разуме. Он пытается успокоиться, чтобы потушить пламя своих скачущих мыслей, но это всё равно, что пытаться потушить огонь одним единственным ведром воды. Каждая попытка сосредоточиться, вздохнуть лишь добавляет масло в огонь. Слёзы начинают катиться по его лицу, он не может контролировать своё тело. Оно ему не принадлежит, ничто ему не принадлежит. Всё размыто и находится вне фокуса, а его мозг возвращается к событиям последних недель. К его чувствам и абсолютно каждой мысли, которая осталась безымянной. Джено, если его вообще так зовут, хватается за грудь, не рассчитывая силу. Больно. Как же сильно больно. Везде. Он хочет, чтобы это прекратилось.
Всё его тело трясётся, жар заставляет потеть. Он хватает ртом воздух, чувство удушения сужает поле зрения. Изнеможение невыносимо — сокрушительный вес, заставляющий его чувствовать, как он летит в бурлящее жерло, не в силах спастись.
Джено падает на пол, голова располагается на руках, он пытается удержаться на небольшом клочке оставшегося контроля. Но огонь внутри был беспощаден, жгучее пламя, оставляющее его чувствовать себя лишённым жизни и оголённым, беззащитным. Его мир превратился в ад ревущего огня и жара, а он был бессилен в попытках прекратить это.
Пламя разгорается ярче, жарче, пока всё за пределами его страданий не превратится в ничто. Он хочет умереть. Он хочет, чтобы огонь окончательно поглотил его целиком и полностью, он не может продолжать жить в этой неопределённости, в таком подвешенном состоянии. Когда постепенно не останется того, что сможет полыхать, его плоть, в конце концов, перестанет гореть. До тех пор, пока от него ничего не останется — ни плоти, ни костей, лишь пепел, который будет единственной памятью о нём.
Его дыхание становится резким, каждый вдох — отчаянная мольба об освобождении, которое никогда не наступит. Огонь бушует, и Джено оказывается пойман в пекле, которое сам и создал. Он хочет, чтобы всё закончилось. Чтобы он был свободен. Потому что это чертовски больно. Его кожа не принадлежит ему. Кожа, живая в пламени, просто заставляющая его гореть. Он не является собой. Сворачиваясь в себя, Джено смиряется с тем фактом, что он потерял себя. Больше от Ли Джено ничего не осталось.
Он заблудился в огненном хаосе, неспособный выбраться самостоятельно.
Внезапный звук открывающейся двери приносит клочок реальности на край его сознания. Джено едва замечает, когда кто-то садится возле него на колени, пламя всё ещё бесконтрольно зверствует. Его затуманенный разум улавливает среди огня какой-то неразборчивый голос.
— Джено? — режет сквозь жар голос, такой ровный и спокойный. Руки охватывают трясущееся тело.
Джено открывает глаза и видит Джемина, находящегося к нему так близко, его зрение всё ещё размыто и искажено, но он знает, что Джемин здесь.
— Это слишком… Сделай, сделай так, чтобы оно прекратилось.
Руки Джемина сжимаются вокруг него, целиком обнимая. Джено почти инстинктивно обнимает в ответ, давление кажется по-странному комфортным и безопасным.
— Джено, послушай меня, — шепчет он. — Мне нужно, чтобы ты сосредоточился на моём голосе, хорошо? — Его голос нежный и мягкий. — Я здесь. Ты не одинок в этой ситуации.
— Жжётся, — выдавливает Джено, голос дрожит. — Прости, прости, — всхлипывает он.
Джемин кивает.
Всё в порядке. Я прощаю тебя, я не злюсь.
— Прости, мне очень жаль.
— Знаю. Всё будет хорошо.
Будет ли?
Каждый раз, когда они спрашивали, он постоянно отвечал, что у него всё в порядке, что сам он в порядке. Потому что он всегда в порядке, даже тогда, когда ему больно. Именно так это работает. Все отвечают одно и то же, независимо от контекста, все всегда в порядке. И Джено тоже.
С ним правда всё хорошо. Джено в этом уверен.
Поэтому он отчаянно цепляется за худи Джемина, пряча лицо в изгибе его шеи, трясёт головой, всхлипывая шепчет тихие «нет».
Потому что он не в порядке. Это не порядок.
Но Джемин продолжает тихо говорить.
— Не в порядке?
Джено трясёт головой.
— Это нормально, Джено… Теперь сконцентрируйся на моём голосе. Давай для начала постараемся выровнять твоё дыхание. Медленно вдохни через нос, задержи на немного дыхание, а затем выдыхай ртом. Ты сможешь.
Джено старается следовать инструкциям, его дыхание неровное. Сосредоточение на голосе Джемина, пока он считает для него, и соблюдение ритма начинают сокращать удушающий жар. Потихоньку огонь внутри него начинает угасать, пламя теряет часть своей агрессивности.
Джемин не отходит от Джено, его объятия успокаивают.
— Ты через многое прошёл, и это нормально. Но ты не должен сталкиваться с этим в одиночку.
Через несколько минут дыхание Джено начинает приходить в норму, пламя внутри него постепенно стихает до чего-то послушного, менее болезненного. Джено чувствует, как тяжесть вины хоть и немного, но начинает отступать. Джемин отпускает его, когда Джено слегка отталкивает.
— Прости, — шепчет он, а голос его надламывается. — Я не хотел…
Джемин трясёт головой, ободряющая улыбка натягивает уголки его губ.
— Не нужно извиняться. Все мы совершаем ошибки, Джено. Нам лишь нужно исправлять их.
Джено делает глубокий вдох, воздух ощущается менее угнетающим. Он смотрит на Джемина, глаза красные и опухшие, но искрящиеся благодарностью после полного истощения.
— Спасибо, Джемин.
Выражение лица его лучшего друга продолжает смягчаться, и он нежно сжимает плечо Джено.
— Всё хорошо. Для этого и нужны друзья. Просто помни, что я рядом.
Джено медленно кивает, затяжной жар внутри него теперь превратился лишь в тлеющие угли, а не в бушующий лесной пожар. Он позволяет себе прильнуть к протянутой руке Джемина, проблеску надежды и облегчения среди оставшегося тепла.
Когда он наконец-таки ложится на свою кровать, изнурение растекается по его конечностям, он позволяет себе немного подумать.
Слова Джемина были облегчением, но в то же время было в них что-то такое, что не пришлось по нраву его мозгу. Это было слово. Простое слово, которое всё испортило.
Друг.
Что в этом слове могло вызвать столь негативную реакцию у него? Он же, в конце концов, друг Джемина.
Его сердце колотится, и практически в дремоте он задаёт себе один вопрос.
Какие же чувства он испытывает к своему лучшему другу?
Следующим утром они завтракают. Какие-то остатки еды и миска риса. Джено играется с палочками для еды, пока пребывает в своих мыслях. Он действительно хорошо спал, лучше, чем за все эти недели, но в его голове крутится один вопрос, от которого он никак не может избавиться. Он смотрит на Джемина и размышляет о нём.
Решается.
— Джемин, могу я спросить у тебя кое-что?
Джемин смотрит на него сквозь свои длинные ресницы. — Конечно. Всё, что угодно.
Джено ещё некоторое время думает, пытаясь подобрать подходящие слова. Но ничего не выходит, поэтому он спрашивает напрямую.
— Как ты понял, что тебе нравятся мужчины?
— Оу! — смеётся Джемин, чуть не подавившись едой. Он чешет свой затылок, размышляя. На какое-то время наступает тишина, пока Джемин смотрит на Джено, а затем он неловко улыбается. — Это произошло в наш последний год в старшей школе. В одну из ночей, после целого дня, проведённого в интернет-кафе, я думал о том, как весело мы провели время и… до меня просто дошло. — Джемин прикрывает рот свободной рукой, его щёки краснеют.
Джено удивлён. Неужели всё было настолько просто?
Он с любопытством смотрит на своего лучшего друга, не понимая, как до него дошло. Джемин просто избегает его взгляд, румянец расползается по ушам.
— Не смотри на меня так, — смеётся он.
— Что заставило тебя осознать это?
Джемин смущённо вздыхает.
— Ты правда хочешь, чтобы я сказал это вслух? — его тон сквозит скептицизмом. Но Джено не может понять. Что же он упускает?
— Что ж… Я понял, что ты нравишься мне гораздо больше, чем следует, — Джено слушает, очень внимательно, как того требует Джемин. — Для меня это было просто, но не для других, — наступает пауза. Джемин открывает глаза, обеспокоенный.
— Но не переживай насчёт этого. Ты невероятно дорогой для меня друг, и я ни за что на свете не променял бы это на что-либо.
Джено замирает, его мозг наконец-то осознаёт, что имел в виду его лучший друг, причину его тревожности. Тепло разливается по его телу и достигает щёк, окрашивая их в красный. Взгляд трепещет, а сам он внезапно чувствует, как смущается, слишком смущается.
Он нравился Джемину. Он был тем, благодаря кому Джемин осознал свою бисексуальность.
Что-то зажигается в Джено, это тепло создаёт что-то под его кожей. Но в этот раз вместо лесного пожара оно ощущается мягче, как фейерверк. Оно до сих пор согревает его тело, это то, чему Джено всё ещё, хоть убей, никак не может дать название, но всё в порядке. Теперь он об этом знает. Их руки переплетаются на столе, он смотрит на Джемина. Джено осознаёт, что, быть может, потратить немного времени на то, чтобы понять самого себя, позволить себе быть — не так уж и плохо, в конце концов.
Другой рукой Джемин убирает прядки волос Джено с его лица.
— Прошло много времени с тех пор, как происходило что-то, подобное вчерашнему, Джено, — его голос вновь переходит на шёпот. Он осторожный, благодаря чему Джено чувствует себя в безопасности. — Хочешь поговорить об этом?
Да. Он хочет. Но, наверное, не сейчас. Ему нужно немного времени для себя, ему нужно подумать обо всём. Теперь он это понимает. Его чувствам необходимо время, чтобы выработаться, и пространство, чтобы вырасти. Им нужно внимание, даже если для Джено это будет сложновато. Вероятно, ему даже придётся с кем-нибудь поговорить. Но только не с Джемином, на этот раз он не может довериться ему.
Он сильнее сжимает руку Джемина, и его лучший друг просто смотрит на него с улыбкой.
— Всё в порядке, — говорит Джемин.
Вот что ему нужно — терпение. Но не от Джемина, а от самого себя. Ему просто нужен небольшой толчок в правильном направлении. Ему необходима помощь.
И первый шаг к этому — принять правду.
— Нет, это не так, — Джемин с удивлением смотрит на него, но во взгляде его видна гордость. Она укутывает Джено во что-то тёплое. — Но это нормально.
Он может чувствовать себя плохо. Несмотря на то, что он признаёт данный факт, путешествие к принятию этой части самого себя лишь начинается, и будет трудно. Но какое же облегчение, что рядом будут Джемин и его друзья.
Просить о помощи — нормально. Даже если это сложно. Он является тем, кто должен сделать первый шаг. Неважно, в каком виде.
Например, в виде банального сообщения.
Он отправляет его перед тем, как начать сомневаться в себе, и смотрит на адресата. Ченлэ достаёт свой телефон, когда тот вибрирует в его штанах, и затем смотрит в сторону Джено. Трудно прочитать выражение лица, но кивок Ченлэ — единственное, что требовалось Джено, чтобы слегка набраться терпения.
После того, как занятия заканчиваются, они прогуливаются по кампусу. Шаги размеренные, неторопливые, однако, напряжение между ними ощутимо. Джено засовывает руки в карманы, глядя под ноги, когда они проходят мимо группы студентов. Он выжидал подходящего момента, чтобы сказать хоть что-то, обрывая молчание. Но он быстро понимает, что не бывает подходящего момента для чего-либо, есть лишь время, когда ты решаешься сделать это.
Джено смотрит на пасмурное небо и делает глубокий вдох.
— Мне жаль, — бормочет он. Он не осмеливается смотреть Ченлэ в глаза, боясь того, что может в них увидеть.
Ченлэ не останавливается, но смотрит на него, усмехаясь.
— Знаю, — в его голосе нет злости, как будто он тоже ждал этого момента.
— Простишь меня? — тревожно спрашивает.
Они делают ещё несколько шагов в тишине, прежде чем Ченлэ снова говорит.
— Естественно, прощу, — нежно отвечает. — Я знаю, что ты неважно себя чувствовал, все мы знали. Однако, это расстраивало, Джено, — делает паузу, его голос становится чуть более резким, обиженным. — То, что ты не поговорил с нами об этом. Что правда поверил, будто это сработает, — смеясь. — Именно из-за того, что считал, будто всё в порядке, ты в конечном счёте потерял себя.
Джено морщится, сказанные слова бьют сильнее, чем ожидалось. Он кивает, чувствуя себя легче, менее напряжённым.
— Спасибо, Ченлэ, — бормочет он, полный благодарности.
Выражение лица Ченлэ снова смягчается, и хлопает Джено по спине.
— Не парься, чувак, — говорит, пожимая плечами. Тон голоса, как всегда, лёгкий с озорной щепоткой.
На какое-то время наступает тишина, но на этот раз никакого напряжения, всё, что связано с тем днём, исчезает. Это даёт Джено время для размышлений. Безусловно, остались ещё вещи, которые нужно сделать, например, извиниться перед Минджон. Но ему становится легче от мысли, что всё на самом деле было так просто, это лишь он не хотел изначально попытаться. Он хочет рассмеяться, как безумец. Он был настолько поглощён своими мыслями, что забыл о том факте, что, быть может, он не был тем, кем считал себя. После всего он понимает одну вещь — абсолютно нормально продолжать искать себя. В конце концов, он только учится.
Они садятся на скамейку и смотрят, как мимо проходят другие студенты, направляясь на следующие занятия. Иногда мир именно такой — быстрый и непредсказуемый. Джено просто счастлив, что у него есть возможность время от времени сидеть в компании своего друга. Тишина не доставляет дискомфорта, но она тяжёлая, полна слов, которые Джено ещё не знает, как сказать. Его извинения уже приняты Ченлэ, но есть кое-что более серьёзное, с чем Джено нужно столкнуться. Тихий голос, который гложет его ещё с того момента, когда всё вышло из-под контроля.
Он смотрит в его сторону и делает дрожащий вдох.
— Нормально ли, что мне нравятся мужчины? — выпаливает Джено. Его голос немного дрожит, но этого достаточно, чтобы понять, насколько уязвимо он себя чувствует.
Ченлэ смеётся, но не злорадствуя, это искренний смех.
— Конечно. А почему должно быть не?
Джено пожимает плечами.
— Не знаю. Странные ощущения.
— В чём странность? — спрашивает Ченлэ мягким тоном.
Джено ёрзает на скамейке, в груди зарождается знакомый огонь дискомфорта.
— Словно это не то, что мне следовало бы чувствовать. Как будто… это неправильно. Но лишь для меня.
— Ты долго убеждал себя в этом, не так ли?
Джено горько усмехается.
— По типу того.
— Думаю, ты должен постараться разобраться, — говорит Ченлэ, непринуждённо скрещивая руки, как будто они просто обсуждали какое-то задание по учёбе. Но его тон был искренним, ровным, позволяющим Джено дышать.
Он сглатывает, горло пересыхает.
— А если мне это не понравится?
Ченлэ мягко улыбается.
— Никто тебя не осудит. Ты же знаешь, что изучение себя — это не идеально выстроенное путешествие? Оно всегда идёт рука об руку с большим количеством осечек и с небольшой долей успеха. Никто из раза в раз всё безупречно не делает.
Джено смотрит на Ченлэ с блеском в глазах, это действует на него так, словно тяжёлый груз спадает с плеч.
Всё верно.
Быть неправым — тоже верно, просто по-своему.
По прошествии времени они с Джемином снова сближаются. Начинают чаще зависать вместе и разговаривать обо всём и вся, пока не взойдёт солнце. В некотором смысле, их отношения становятся крепче, а их связь становится лишь глубже и неразрывнее.
Между ними всё меняется. И Джено открыт для этих изменений.
Он не осознаёт, когда именно это началось, но то, как смех Джемина эхом раздаётся в воздухе, начинает задерживаться в его мыслях. Это был не только звук, это ещё и морщинки возле глаз, когда он улыбается, это длинные ресницы, обрамляющие блеск в его глазах. Есть в этом что-то притягательное, что заставило грудную клетку Джено слегка сжаться; чувство, которому Джено боится дать имя. Едва уловимое прикосновение их рук; то, как время от времени они соприкасаются ими, когда сидят слишком близко — каждый из этих моментов ощущается, как воспламеняющаяся искра. Это словно зарождение небольшого пламени, но Джено больше не сторонится его.
Он не знает, что это значит; не знает, является это чувство ответом или это ещё больший вопрос. Но он ловит себя на том, что постоянно жаждет этот маленький огонёк, особенно тогда, когда Джемин непринуждённо хватает его за бедро во время разговора или когда их взгляды встречаются и останавливаются друг на друге на секунду дольше. Теперь жар иной, более ласковый, как только-только родившаяся звёздочка, мягко сияющая в темноте. Ему начинает нравиться это покалывающее чувство.
Джено смотрит на Джемина, тепло моментально укутывает его. Сейчас у них те беззаботные дни, когда они просто включают музыку в колонках и болтают часами напролёт в компании жирной еды навынос. Одна из его ног лежит на бёдрах Джемина, а одна из рук Джемина мягко её сжимает. Его лучший друг говорит о какой-то рандомной теме из своего исторического курса, но Джено давно уже потерял нить разговора, сосредоточившись только на Джемине. На его чрезмерных выражениях и том, как двигается рот с каждым произнесённым слогом. На том, как надуваются губы, пока он говорит, и мягком блеске в его глазах.
Честно говоря, он ещё так и не понял, кем является. Но после беседы с Ченлэ и прослушивания тирады от Ренджуна он понял, что не было абсолютно никакой необходимости в том, чтобы в ближайшее время прийти к этому умозаключению. Как и сказал Марк, он не должен давать этому какое-либо название. Просто ощущение чего-то нового, чего-то живого, и, возможно (лишь возможно), он может научиться тому, чтобы позволять этому чувству расти.
Потому что если этот мягкий и успокаивающий огонёк, эта искра в его сердце — то, что другие люди определяют термином «любовь», то, наверное, он влюблён в Джемина, и уже давно, просто не понимал этого.
Джемин смотрит на него, глаза мерцают от волнения, и их улыбки становятся шире, искреннее.
— Ничего страшного, если я поцелую тебя? — шепчет он, прежде чем успевает остановить себя.
Джено не был уверен, когда впервые эта мысль закралась в его голову, быть может, она уже была там, находясь под остальными. Но сейчас, в этом молчании, она всплыла на поверхность.
Джемин замирает посреди своей речи, его хватка на бедре Джено усиливается. Последовавшая тишина кажется целой вечностью, музыка внезапно отходит на задний план, как только сердце Джено начинает колотиться в его груди. Щёки алеют, а смущение охватывает его целиком и полностью. Жжение возвращается, горячéе, чем ожидалось, заставляя его хотеть забрать свои слова обратно или всецело загореться.
Джемин медленно поворачивает голову, выражение лица невозможно прочесть. Джено тяжело сглатывает, в животе всё скручивается, и он опускает взгляд на своё колено, лицо горит. О чём он, блять, вообще думал?
Тишина растёт вместе с тем, как внутри него распространяется жар, второе пришествие, по телу боль. Мысли его — хаос из сожаления и паники. Он должен был держать рот на замке.
Только он хочет убрать свою ногу с бедра Джемина в полнейшем стыде, как чувствует нежное прикосновение под подбородком. Рука Джемина, решительная, но осторожная, наклоняет его голову вверх, заставляя посмотреть в глаза. У Джено перехватывает дыхание. Джемин улыбается ему во все тридцать два зуба, удивление проходит. Его взгляд опускается вниз, и Джено повторяет за ним.
— Хочешь поговорить об этом? — спрашивает Джемин, его голос тихий, губы настолько близко, что их дыхание переплетается.
Сердце Джено бешено колотится, но впервые это не из-за страха или паники. Это было что-то иное — волнение, тепло, разливающееся по всей его грудной клетке. Кажется, будто рот наполнен песком.
— Да, — шепчет он.
Джемин не колеблется. Он сокращает расстояние между ними, притягивая к себе тело Джено. Поцелуй медленный, тягучий, нежный и мучительно реальный. Он не идеален, но он принадлежит им, и этого достаточно, чтобы Джено успокоился. Поцелуй приносит чувство безопасности, кажется чем-то, к чему он может прильнуть, не боясь быть поглощённым.
Они отстраняются друг от друга, чтобы просто сделать вдох, и Джено ловит себя на том, что он улыбается.
Большой палец Джемина касается его челюсти.
— Мы со всем разберёмся, ясно?
Джено кивает. Огонь внутри больше не является тем, с чем нужно бороться, теперь он может его принять. Неопределённость, сомнения — всё это не имеет значения. Это момент — вот, что является единственной важной вещью; вот, что имеет значение. Близость между ними и тихое обещание того, что, что бы ни случилось дальше, они столкнутся с этим вместе. Джено льнёт к Джемину, обнимая.
Впервые за долгое время он чувствует себя спокойно.