Урсула К. Ле Гуин «Лавиния»

Итак, я прочитал последний (!) роман Ле Гуин, мой путь по её мирам окончательно завершён.

Через пять дней — наш общий день рождения, я поздравляю Вас, мой литературный спутник жизни... Я закрыл «Lavinia», и хотел бы поговорить с Вами о нём. Когда-то, будучи студентом, я со смешанными чувствами увидел, что вышел Ваш новый роман, и он стал для меня сюрпризом — он был о Гомеровской эпохе, времени, куда мы с Вами никогда не путешествовали, но которую я только что постигал как студент, с которой у меня были связаны светлые и романтические минуты начала научного поиска. Я знал: придёт день, и мы снова встретимся с Вами, но уже в долине Тибра, но опасался: я не верил, что Вы сможете создать исторический роман, тем более на излёте своих дней.

Ваша задумка прекрасна. У романа двойное дно, и Вы совершенно правы, когда печалитесь о малой известности «Энеиды» по сравнению с эпосом Гомера, который десятки раз переводился только на английский язык, Публий Вергилий Марон, видимо, больше осел в памяти людей как проводник фра Алигьери за вратами без надежды. Великий поэт, конструируя свой художественный миф, сплетающий Вечный Город с наследием античной Греции, витал в небесях, тогда как Вы, дорогая Урсула, решились спуститься на землю Благословенного Лация, и взглянуть на Большую Историю глазами маленьких людей. Лавиния почти не появляется на страницах «Энеиды», однако именно её Вы выбрали своим голосом, рассказывающим свою историю, показывающим свою судьбу, и судьбу «малых сих», которые не были оживлены поэтическими строками.

Каково второе дно? Вы говорите голосом самой Лавинии, однако понимаете, что не сможете говорить с нами голосом женщины, живущей три тысячелетия назад, и помещаете её в пространство литературного мифа. Ваша героиня осознаёт, что она — героиня поэмы, её ведёт сам Вергилий, и её положение вне времени во многом спасают Вас от ловушки историзма, переводя «Lavinia» в металитературное пространство, позволяющее ей общаться с нами на равных.

Прекрасно задумано, и я чувствую, что этот роман написан на всплеске вдохновения, Вами двигала глубокая любовь к этой загадочной женщине, о которой мы знаем так мало, если, конечно, предположить, что она и вправду была. О чём Вы стремились написать? О мире, для которого Большой Эпос служит лишь фоном, мир маленьких городков, пашенных угодий и пастбищ, мир царей, работающих плотниками наравне с рабами, жриц, ткущих полотно вместе с рабынями. Эней пришёл, и внёс зерно перемен в будущее этой земли, и лишь ведомая Поэтом Лавиния знает, что на семи холмах через тысячу лет взлетят в небо колонны Форума. Но что такое троянцы для этого мира? Эпизод в течении их жизни, да и в жизни Лавинии тоже, пусть даже эпизод и важный. Была война, жестокая и страшная, блестели мечи, сверкали медноострые копья, гибли люди — но люди всё так же жили, рождались и старели, как и прежде. Но, исподволь, этот мир менялся, отвергались старые обычаи, появлялись новые, и течение жизни неизбежно побеждает любую заскорузлость и старость.

Но должен сказать, что это — не увлекательный роман. Это роман-иллюстрация, роман-фон к поэме Вергилия, попытка показать, что великие исторические события заслоняют за собой обычных людей, часто — губят их. Но, простите, дорогая Урсула — он написан так, что его не хочется взять в руки снова, и снова обратиться к судьбе Лавинии, дочери царя Латина. В нём нет красоты, поэзии, нет подлинных эмоций — лишь Ваш глубокий интеллект писателя. Я рад, что прочитал эту книгу, но она не встанет на полку с близкими моему сердцу томами о волшебнике Геде и огромном и печальном ожерелье планет Экумены.

Отзыв Шарлотты Хиггинс о романе Урсулы Ле Гуин «Лавиния»

«Принцесса с пылающими волосами»

Когда римский поэт Вергилий получил от Августа заказ на написание национальной эпической поэмы, ему пришла в голову очевидная, хотя и поразительно амбициозная идея сделать величайшие произведения античности «Илиаду» и «Одиссею» своими образцами.

В «Энеиде», которую Вергилий оставил незаконченной после своей смерти в 19 году до н. э., Эней, второстепенный персонаж «Илиады», получил главную роль. Самый яркий момент в «Илиаде», связанный с Энеем, — это когда его мать, богиня Афродита, волшебным образом уносит его в безопасное место, спасая от неприятной ситуации на поле боя. Это не особенно поучительный эпизод. Вергилий, с другой стороны, посвятил ему целую поэму из 12 книг, в которой подробно описал его захватывающее путешествие по Средиземному морю от руин Трои до его нового дома, а также кровавый конфликт, разразившийся в Италии, где он основал колонию. Поэт наполнил кровью вены скупого на эмоции персонажа Гомера, заставил его влюбиться, терзаться угрызениями совести, благоговеть перед будущим величием Рима, пугаться, радоваться, жаждать крови, быть религиозным, заботливым.

Урсула Ле Гуин провернула похожую уловку с «Энеидой». Она взяла второстепенного, даже бескровного персонажа из этой поэмы и вдохнула в него жизнь. У Вергилия Лавиния — дочь Латина, царя Лавиния в Италии. Латин получил пророчество, в котором говорилось, что Лавиния должна выйти замуж за чужеземца. Появляется чужеземец Эней, но мать Лавинии Амата, подстрекаемая разгневанной богиней Юноной, решает выдать девушку замуж за Турна, местного жениха. Между соперничающими сторонами вспыхивает война, которая заканчивается лишь безжалостной расправой Энея над поверженным Турном.

Таким образом, Лавиния, как причина войны, является виргилиевской версией Елены из «Илиады» Гомера. Но вместо того, чтобы быть уверенной в себе, как Елена, или даже обладать её сверхъестественной красотой, Лавиния — всего лишь тень. Она никогда не говорит. Она появляется лишь несколько раз: однажды в качестве любопытного предзнаменования, когда её волосы вспыхивают пламенем во время религиозной церемонии; в другой раз в качестве странного и тревожного сравнения, когда её алый румянец ассоциируется с войной и кровопролитием. Как будто у Вергилия нашлось место только для одного любовного романа Энея, когда он влюбляется в невероятно прекрасную Дидону.

В «Лавинии» Ле Гуин, напротив, в центре внимания оказывается принцесса из Лаурентия (Лаврента). Совершенно убедительный мир, который Ле Гуин создаёт в своей ясной, тонко прочувствованной, идеально выверенной прозе, — это мир простых людей. Это простое сельскохозяйственное общество, в котором преобладают ритмы времён года. Она попросила Лавинию рассказать нам: «Я никогда не пахала, но всю свою жизнь наблюдала за этим занятием наших фермеров: белый бык, тащащийся вперед в ярме, мужчина, вцепившийся в длинные деревянные ручки, которые встают на дыбы, когда он пытается пропахать лемехом землю, что выглядит такой кроткой и готовой, а на самом деле такая жесткая, такая своенравная». Ле Гуин не изображает богов, как это делает Вергилий, действующими персонажами; вместо этого она даёт своим персонажам грубую, домашнюю религию, почитающую духов домашнего очага и холма. И это ужасное потрясение — война, что обрушивается на это мирное, спокойное общество.

Кому-то мир Ле Гуин может показаться немного искусственным: Лавиния обладает определённым самосознанием как литературное творение, персонаж, который обязан своим существованием воображению Вергилия, но также приходит из какой-то собственной реальности и уходит в неё, реальности, находящейся за пределами прямого восприятия поэта. Но, по крайней мере, для читателя Ле Гуин справляется с задачей, мягко напоминая нам о том, что все читатели по-своему являются творцами, оттеняя и раскрашивая порой едва заметные очертания, предложенные поэтами.

Ле Гуин, безусловно, замечательный и щедрый читатель «Энеиды». Как бы я ни старалась, мне так и не удалось совместить «благочестивого Энея» — послушного, богобоязненного принца — с неистовым берсерком, который в гневе вонзает меч в грудь своего врага, даже когда Турн повержен, побеждён и молит о пощаде. Ле Гуин раскрывает его образ в своей трогательной, игривой, тактичной манере, которая не раз доводила меня до слёз. Лавиния — восхитительная героиня: практичная, рассудительная, нежная, смелая. Вергилий никогда бы не написал о ней: она — современная проекция современного интеллекта и чувствительности. Но к чести Ле Гуин, её Лавиния никогда не фальшивит.

www.theguardian.com/books/2009...

перевод — Rinsant 19/01/2025

Мы любим героев. От древних времен и до наших дней люди создали тысячи эпических поэм, саг, полотен об их великих деяниях и, даже, о мельчайших эпизодах их жизни. Геракл, Одиссей, Ахилл, Гектор — все они продолжают волновать умы, притягивать писательские взоры.

Но, кто это там, на задворках судьбы Героев? Что за легкие, едва заметные тени составляют фон для великих трагедий? Это — сотни, тысячи матерей, сестер, жен, возлюбленных, дочерей — молчаливые статистки эпических историй, призванные оттенить величие своих мужей, отцов и братьев, оставляющие в веках, в лучшем случае, только ничего не значащие имена.

А ведь им было, что рассказать о своих любимых, они могли поведать самые сокровенные тайны знаменитых героев, действительные истории их жизни.

И вот, наконец, свершилось. Все эти женские призраки обрели голос через Лавинию — дочь, жену и мать царей, основавших не что-нибудь, а сам Рим. Великий Вергилий, создавший «Энеиду», своим талантом дает жизнь легендарным персонажам и ей, которой в поэме посвящено всего лишь несколько строк. Или может это просто вдохновение позволило поэту заглянуть через века в реальную историю и увидеть своих героев?

Это — не важно. Главное, что Лавиния обретает голос и может рассказать о себе и своей жизни. От маленькой девочки, резвящейся на холмах, которые через века скроют монументальные здания Вечного города — к юной девушке, ставшей невольной причиной кровавой войны и упорно следующей выбранной судьбе. А затем — от любящей супруги великого Энея, через счастливое материнство и горечь потерь — к старости в окружении любимых и близких. Единственно правильный человеческий жизненный путь.

Простой рассказ о жизни. Настолько простой, что кто-то может сказать: вот из-за этого и не давали им слово в этом театре героев. Но... Если Вергилий дал Лавинии жизнь, то талант Ле Гуин — эту жизнь сделал реальностью, наделив героиню характером, достойным всех тех мужей, которые ее окружали. Под мягкостью и внешней покорностью Лавинии — железная воля, трезвый и практичный взгляд на жизнь, тихое мужество, заставляющее раз за разом подниматься после ударов Судьбы и приниматься за единственно важную работу — охрану и воспитание детей. Она — как дерево, которое склоняется под ударами ветра, но вновь выпрямляется и дает новые побеги. Она — как основа, фундамент, без которых не могли состояться все те великие деяния героев, которые так любят возвеличивать писатели. И недаром Лавиния не умирает, а растворяется в окружающем мире, продолжая существовать среди строк поэм, лесов, полей и древних реликвий истории.

В книге есть несколько потрясающих моментов. И самый запоминающийся — когда Лавиния закрывает ритуальные Ворота войны. Она пытается сдвинуть тяжелые створки, но ее сил не хватает. К ней присоединяются все новые женщины, и совместными усилиями им удается захлопнуть ворота и заложить засов. Великолепный образ: женщинам не нужны великие деяния и войны, им нужен покой и безопасность для своих детей, не слава мужей, а их забота и любовь.

Это, действительно, женская книга. Не в том плане, что она полна сантиментов и слез – в этом как раз роман очень строг, а в том хорошем смысле, что рассказывает, как женщины воспринимают мир, события и любимых людей, что их волнует на самом деле, если не висит на плечах груз навязанных традициями и социальным давлением правил.

Как заметил американский критик, Урсула Ле Гуин — одна из немногих, кого пускают «на наши пикники» (в мир «большой литературы»), «да и то перешептываются за ее спиной». В самом деле: и не замечать ее — странно, и читать об инопланетянах и магах... как-то несерьезно... Даром что «Левая рука Тьмы» — один из лучших современных романов о любви и к тому же еще один интересный культурологический эксперимент, а «Земноморье» пронизано отсылками к Юнгу и Фрэзеру.

«Лавиния» — последний на сегодняшний день роман 80-летней писательницы — книга более «доступная»: ее вполне можно читать как постмодернистскую историческую прозу, которой она, собственно, и является. Очень показательно: ранние книги Ле Гуин разрушали привычные рамки, теперь в этом нет нужды. «Лавиния» легко интерпретируется и как «женский», «феминистический» роман: Ле Гуин дает голос жене Энея, которая и у Вергилия-то проходит словно тень, фоном и причиной великой войны.

Не думаю, что многих читателей так уж заинтересуют быт и нравы Италии трехтысячелетней давности. Куда важнее — сам голос Лавинии, рассказ об одной судьбе, оказавшейся в сердце исторических событий — и все же на их периферии. Но в то же время... Вот тут-то и постмодернистский поворот, на удивление естественный: Лавиния знает, что она — героиня поэмы Вергилия, существующая только потому, что о ней читают; давно умершая женщина рассказывает о себе, поскольку о ней сейчас пишет кто-то еще, ей неведомый.

Воля судьбы и воля автора оказываются неотличимы, но и автор — не всеведущ и не совершенен. В древнем святилище Лавиния встречается со «своим поэтом», который, зная, что умирает (отсылка к «Смерти Вергилия» Германа Броха?), может рассказать своей героине о ее будущем. Прием не сказать что новаторский, но очень убедительный. Писательницу меньше всего интересуют постмодернистские игры сами по себе: важна «двух голосов перекличка» между временами (на самом деле трех, конечно, — присутствие Ле Гуин незримо, но существенно).

«Мужской» и «женский» взгляды на мир не столько противо-, сколько сопоставлены; краткий трехлетний брак Энея и Лавинии — образ единства, без которого немыслим мир (мир поэмы; романа; истории). «Лавиния» — своего рода «антиэпическая» поэма, точная в каждом слове, с легким намеком на ритмизацию, но не переходящая в «капустный гекзаметр», если вспомнить язвительное набоковское определение.

К сожалению, для русского читателя потеряно почти все. И. Тогоева, монополизировавшая переводы Ле Гуин, снова и снова с незавидным упорством уничтожает лаконичность и поэтичность авторского стиля, превращая его в серую бесформенную массу. В результате — роман попросту скучен, тогда как в оригинале он, хотя и уступает ранним книгам Ле Гуин, звенит латинской бронзой. Перевод издан и даже переиздан; издателям все равно, а большинству читателей деваться некуда.

Рим до Ромула и Рема

«и ему приснился я, автор. Я время от времени снюсь ему, не часто, но с самого детства — с тех самых пор, как я начал его придумывать.

Андрей Лазарчук «Мост Ватерлоо»

Урсула ле Гуин до этой книги была моим опытом читательского поражения. Знаете, как бывает, когда первая встреча с автором разочарует и ты думаешь: «Ох, нет, его/ее читать больше не стану». В девяностых прочла что-то в скверном переводе, решила — не моя писательница, и надолго лишила себя целого мира ле Гуин — только недоумевала, когда слышала восхищенные отзывы о ней. Спасибо Альпине за то, что переменила отношение. С «Энеидой» было иначе: во-первых прелестный травестированный перевод Котляревского «Еней був парубок моторний» и вот это вот все, который изрядно веселил в институте; во-вторых Вергилий — имя нарицательное, можно не знать «Божественной комедии», но нельзя не наткнуться на упоминание о нем в стапятиста книжках в значении «провожатый»; в-третьих, примерно из того же источника Дидона и Эней — без подробностей, но что-то невыносимо печальное.

«Энеида» — римский ответ Гомеру, известна меньше, чем «Илиада» с «Одиссеей». Постмодернизм, который растащил по косточкам сюжеты последних, не замахнулся на Публия Вергилия Марона, потому в нескольких словах. История странствий зятя Приама, троянца Энея (рожденного, между прочим, Венерой от связи со смертным) начинается в «Илиаде», он в составе посольства Приама к Менелаю, когда похищена Елена. Участник Троянской войны; потерял жену во время падения города; вместе с немногими уцелевшими троянцами и сыном Асканием оставил отчизну. После долгого скитания по морям и печальной истории с царицей Карфагена Дидоной, которую (а кто у нас мама?) Венера заставила влюбиться в Энея — несчастная покончила с собой после его отплытия — так вот, Кумская Сивилла предсказала, что он встанет у истоков великого царства на италийском берегу. Он и встал, женившись на царевне латинян Лавинии, а его потомки, Ромул и Рем — два брата, вскормленные Капитолийской волчицей, таки основали Вечный Город и Римскую империю.

То есть, смотрите. что делает Вергилий, он проводит прямую преемственность от героев и богов греческого пантеона к своему отечеству, позже этим приемом воспользуются российские политтехнологи, когда назовут Москву Третьим Римом (второй Византия, если что, а четвертому не бывать). Но вернемся к книге, в «Лавинии» Урсула ле Гуин рассказывает историю той самой девушки, дочери царя Латина, на которой Эней женился.и о ком в «Энеиде» буквально несколько стихов. В романе есть все: детство и смерть братьев, охлаждение к ней матери, не простившей девочке, что во время эпидемии выжила она, а не сыновья, сватовство нежеланного Турна, прибытие троянцев, недолгая война, сбыча многих предсказаний, и наконец замужество девушки. Совсем небольшая по объему часть посвящена ее дальнейшей жизни, притеснениям от пасынка Аскания после смерти мужа, удалению с сыном Сильвием в леса, и перехода власти к нему после смерти единокровного брата.

По сути, это феминистский роман, деконструирующий классическую мифологию, перенаправляющий внимание с мужчин и мужского мира войны на женщин и женский мир очага, семьи, детей. В послесловии писательница говорит, что ей было интересно работать именно с этим материалом потому, что в Риме и у его предшественников, латинян, а прежде этрусков, женщины играли куда большую роль в управлении, чем во всем древнем и античном мире. Она уютно чувствует себя в пространстве простых маленьких поселений Бронзового века, так не похожих на позднюю римскую пышность, в мире охотников-земледельцев и прях-ткачих, где боги являют себя людям. Невероятно атмосферный роман, неспешная размеренная, как календарный уклад людей того времени проза, которую так хорошо передает перевод Ирины Тогоевой. Спокойное достоинство даже в ситуациях, не предполагающих его. Не радикальный воинствующий феминизм, огульно винящий во всем «мужских свиней», здесь отец, муж, сын героини, многие другие персонажи — достойные мудрые люди, при том далеко не все женщины сестры.

Еще одна вещь, которая отличает роман — это постмодернистский прием присутствия сочинителя. Меня потрясло это в далеком 96-м, когда впервые столкнулась с авторским камео в «Опоздавших к лету» Лазарчука, не перестану любить тот гиперроман. Невзирая. Но вернемся к Лавинии, героиня осознает себя одновременно живой действующей женщиной, и персонажем, созданным умирающим вдали от родины поэтом. Который знает ее, как не знает никто, и в некотором роде создатель ее — не бог, но что-то меньшее или большее. Она любит его как самое близкое существо, и теряет его, и скорбит.

И вот эта двойственность самоощущения героини делает «Лавинию» уникальной, упоительно непростой и невероятно крутой книгой.

Никто не комментирует «Лавинию», кроме одного читателя, который пишет, что это про «эпоху Древней Греции». Хотя о Греции в романе почти не упоминается.

Поэтому напишу пару слов: Это такая полемика с «Энеидой», с Вергилием.

Римлянин оставил эпическую поэму об основании троянцами родного города. Спустя 2000 лет мадам Урсула решила, что этого мало, и описала те же события глазами Лавинии, римской жены Энея (если кто помнит, первая жена его погибла в Трое, потом он сбежал от Дидоны, и вот его последний брак символизирует священные узы с итальянской землей).

Итак, Лавиния, дочь латинского царька, одновременно мать будущего Рима и основательница его величия. Именно она, а не Эней, который вскоре погибает, своей стойкостью, верностью, почитанием традиций, — формирует лучшее из того, что нам теперь представляется «римскими добродетелями».

Следует отдать должное: Ле Гуин блистательно и дотошно справляется с античным материалом. Но «Лавиния» — скорее исторический роман, а не фэнтези. Поэтому, если кто ищет магии, боевых описаний и Вселенского Зла и Добра, то ему лучше «Лавинию» не читать.

А вот умный, спокойный и проницательный женский взгляд на раннюю античность вы отыщите в этом романе с его дотошными этнографическими изысканиями.

Многие наши читатели, справедливо упрекают Урсулу Ле Гуин в избыточном феминизме ее последних творений в жанре ФФ и НФ. Боязно было увидеть феминизм в мотивациях героинь эпохи раннего Рима.

И должен сказать, писательница достойно обошла острые углы: ее женщины не похожи на современных американок, и при чтении веришь, что да, они и были такими — матери и жены создателей величайшей империи человечества.

И я ловил себя не раз и не два на мысли, что деяния женщин мало отражались в эпосе, героических поэмах, легендах... Женщины предстают там в первую очередь любовницами, за них идет борьба... в скандинавских сагах они иногда коварные предательницы, то есть, и объекты и субъекты борьбы...

Но вот чтобы просто и подробно проследить за жизнью женщины, состоящей из хозяйственных забот, молитв, ритуалов, жертвоприношений, заботы о мужчинах, — такой книги прежде я не читал.

И хотя бы только поэтому прочитать ее следовало.

Поставлю 9 баллов, поскольку все-таки линейный монотонный роман не должен быть оценен самой высокой оценкой.

Историко-мифологический роман в том плане, что Ле Гуин прекрасно и убедительно удалось изобразить мировоззрение человека другой эпохи. С другой стороны, мы про доримскую Италию знаем крайне мало, а история про троянцев в Италии имеют мифологичность уровня «12 подвигов Геракла», так что историчность здесь весьма условная и крайне плотно переплетена с мифами.

«Энеиду» я не читал, так что история была для меня полностью новой и необычной — хоть сюжет здесь и не рассчитан на ВНЕЗАПНЫЕ повороты, но компенсирует это своеобразным закосом под автобиографичность Лавинии, сильную мифологическую составляющую (привет Вергилию!), и простые, цельные, трагичные характеры. Хоть Ле Гуин и удачно изобразила людей с отличающимся от нашего мировоззрением, ей всё равно удалось сделать их образы понятными каждому человеку, этим людям действительно хочется сочувствовать и сопереживать.

Весьма интересен комментарий самой У. Ле Гуин, связанный с её восприятием творчества римского историка Л и в и я (кстати, — чуть ли не современника Вергилия). —

Читать труды Тита Ливия для классика современной фантастики — одно удовольствие, поскольку то, с чем сему известному древнему римлянину приходилось иметь дело, полностью принадлежит к области мифов, легенд, догадок, фольклорных представлений и противопоставлений. У. Ле Гуин восхищает, как легко Ливий дополняет весь этот конгломерат списком празднеств, консулов и «кое-какими иными загадочными фрагментами истории». Впрочем, у нас, — резюмирует Грандмастер, — об этом периоде сведений куда меньше, чем у Ливия... По-видимому, такое самоопределение классика истории весьма импонирует автору «Лавинии». — за истекшие пару тысячелетий, повествовательное искусство для историка осталось столь же важно, как и для современных писателей — умение воплощать исторические факты в зримые и эмоциональные образы...

Замечательная книга!!

Книга погружает в эпоху Древней Греции, до образования Рима. История жизни Лавинии про которую Вергилий в Энеиде посветил всего несколько предложений. Она не совершала подвиги, она жена героя и дочь царя. Книга рассказывает что даже жизнь каждого человека интересна и заслуживает внимание, человека не обязательно быть героем что-бы стать главным персонажем жизни.

В книге описана жизнь обычных людей, их обычаи и мысли. Ле Гуин как и во всех своих книгах полностью погружает в мир своих персонажей, но если до этого она сама полностью сама его придумывала, то в этот раз у неё были рамки от которых она не имела права отходить, и у неё это получилось.

И даже в древний мир она смогла внести долю фантастики. Это и встреча Лавинии с Вергилием, и горевшие волосы Лавинии.

Книга достойна что-бы её прочитали