Юрий Нагибин «Ночью нет ничего страшного»

"— Телефон, конечно, непостижим, — согласился Пастернак. — Но ведь не смущают же нас потусторонние голоса?» (вместо эпиграфа)

«Ночью нет ничего страшного» — это даже не рассказ, а скорее эссе. Сейчас такое назвали бы записью в блоге. Легкий набросок воспоминаний о человеке, попавшем в поле интереса автора, но не ставший кем-то более значимым. И собственно о нем (речь идет о пианисте Генрихе Густавовиче Нейгаузе) почти и нет ничего. Да и ни о ком толком нет. Начинаешь читать – и ощущаешь себя, как в детстве, когда к родителям пришли гости, а ты заглядываешь к взрослым из коридора с затаенной завистью к этим разговорам, улыбкам и взрослой еде. Ловишь отдельные фразы и они откладываются где-то на подкорочке.

Это красивая обрывочная разговорная проза, привычная, уютная, интеллигентная — с подколками, намеками, аллюзиями, шутками для внутреннего употребления, порой с неожиданными мыслями. Например, мне понравилось наблюдение о том, что каждый человек имеет свою точку идеальности. У кого-то это молодость, у кого-то зрелось, у кого-то старость. Тот момент, когда внешность наиболее соответствует внутреннему миру:

«каждый человек в определенном возрасте оказывается словно бы наведенным на фокус: контуры личности совпадают с наружными контурами — это и есть он настоящий. Поэтому, глядя на фотографии, можно сказать: это еще не Чехов, это уже не Бунин. Мандельштам сфокусировался в ранней молодости, Анна Ахматова — на половине жизненного пути…».

Но, пожалуй, больше всего это размышление, которое дети 70х привыкли выражать одной фразой «значит нужные книги ты в детстве читал». Которая, как ныне говорят, про «общий культурный код». В какой-то момент застольных разговоров их участники вспоминают Платонова и начинают по памяти его цитировать, подхватывая одно за другим предложения, «перебрасываясь кусками прозы». И внезапно оказывается, что у них куда большего общего, чем это казалось им самим.

В очередной раз осознала, насколько у меня в голове своеобразная шкала времени. Пастернак у меня где-то в серебряном веке (там же, где Блок, Цветаева, Мандельштам), а вот Платонов – в средне-советском, с колхозами и заводами. И они совершенно не пересекаются. Из пересечений почему-то только Ахматова. Хотя понятно, почему: «совершается ныне…» . А на деле – это все одно невероятное, эклектичное, прекрасное время.

Ну и чудесный последний абзац:

«Оказывается, писать воспоминания совсем не трудно, если не посягать на лавры великого наблюдателя нравов Сен-Симона, а простодушно говорить о себе самом. Люди, правда, почти ничего не узнают о том, кто искусил твою слабую память, зато узнают, в каком хорошем обществе ты вращался».