Любовь во времена серийных убийц (fb2)

- Любовь во времена серийных убийц [litres][Love in the Time of Serial Killers] (пер. Александр Александрович Клемешов) 4404K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Алисия Томпсон

Алисия Томпсон
Любовь во времена серийных убийц

© 2022 by Alicia Thompson. All rights reserved.

© Клемешов А.А., перевод, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Моей сестре Бриттани,

потому что я люблю тебя и потому что ты понимаешь.

Примечание автора

В этой книге описана история, наполненная безрадостными воспоминаниями об одиноком детстве в родительском доме. Роман поднимает серьезные темы, касающиеся переживания горя, а также содержит упоминание о суицидальных мыслях. Хотя в ней много ссылок на тру-крайм^[1], на ее страницах нет сцен насилия или жестоких убийств.

Один

Очевидно, двухсотфунтовый письменный стол викторианской эпохи был создан не для того, чтобы его передвигали в одиночку. Вот только к нему не прилагалось ничего похожего на малопонятные инструкции из IKEA, где два приземистых парня с улыбками собирают мебель. Никаких предостережений, что не стоит и пробовать.

Я отступила на шаг, оценивая, как ремни крепят стол к крыше моей машины. Единственный предмет мебели, который я привезла с собой, выглядел чудовищно. Мой бывший домовладелец из Северной Каролины помог мне погрузить его, и именно по этой причине я добралась до Флориды одним махом, останавливаясь лишь ненадолго в зонах отдыха и Taco Bell^[2] в Старке.

Если отстегнуть ремни, стол, вполне возможно, соскользнет с крыши. Я представила, как он расплющивает меня, словно пианино – героя мультфильма, пока я пытаюсь поймать его. Я могла бы опустить его вниз, прижимая к машине своим телом, и, как пингвин, пройти с ним по подъездной дорожке к дому.

Я обернулась и окинула взглядом старый дом моего отца, пустующий с тех пор, как он умер шесть месяцев назад в январе. Технически это жилище теперь принадлежало мне и моему младшему брату. Но я перестала чувствовать его своим лет с тринадцати, с того дня, как мы с мамой переехали, или даже раньше.

Мой брат Коннер, возможно, все еще бодрствовал, хотя цифры на экране моего телефона показывали два часа ночи. Он всегда был заядлым геймером и мог не спать часами, пытаясь пройти еще один уровень или победить финального босса. Но это было до того, как они с Шани съехались, до того, как после окончания колледжа он получил свою первую работу в колл-центре. В любом случае, я не собиралась писать ему СМС с просьбой помочь мне с такой ерундой, как стол.

Мы с Коннером не настолько близки. Мы недолго росли вместе. Когда наши родители развелись, он решил остаться с отцом, в то время как я уехала с мамой. К тому же он на семь лет моложе, ему двадцать три, хотя сам по себе этот факт не до конца объясняет его оптимистический пыл, так отличающийся от моего пресыщенного цинизма. Конечно, мы проводили вместе каникулы и некоторые выходные, но все же, думая о нем, первое, что я вспоминала, это как в шесть лет он ел кетчуп целыми мисками.

Я ввела в поиск на телефоне «как самостоятельно перенести тяжелую мебель» и просмотрела результаты. Объявления компаний по переезду, статья о том, как использовать ремни для перемещения, тележки и другое оборудование, которого у меня не было, еще пара статей, в основном сводящиеся к «не стоит этого делать».

– Нужна помощь? – У меня за спиной раздался голос. Я ойкнула, подскочила, в результате телефон вылетел из руки и с оглушительным треском ударился о тротуар.

Развернувшись, я оказалась лицом к лицу со случайным прохожим. Парень, конечно, стоял на тротуаре, на приличном расстоянии от меня, но все же. Он появился из ниоткуда. У него были темные взлохмаченные волосы, и он был одет в джинсы и футболку с огромной дырой на вороте. Мой взгляд переместился вниз, и я обнаружила, что он босой.

– Какого хрена? – буркнула я, больше из-за босых ног, чем из-за того, что он обратился ко мне.

Он сделал шаг назад, будто испугался, и засунул руки поглубже в карманы.

– Мне просто показалось…

– Показалось! – огрызнулась я и наклонилась, чтобы поднять телефон, у которого действительно треснул экран. Отлично! Результаты моего поиска ярко светились сквозь паутину трещин, и у меня мелькнула иррациональная мысль, что он их точно видел, что они вызвали его сюда с помощью своего рода бэт-сигнала^[3] для жутких ночных парней, которые пристают к одиноким женщинам в пригороде.

И теперь он знал, где я живу. У меня возникло искушение вернуться в машину, доехать до местной заправки и посидеть на парковке, посмотреть один полный эпизод подкаста, затем несколько раз объехать квартал, прежде чем снова свернуть на подъездную дорожку. Хотя, честно говоря, именно этот подкаст, вероятно, сделал меня параноиком. И одна часть моего мозга разумно сознавала это, в то время как другая кричала: это именно тот сценарий, который два каких-нибудь гота-подкастера post-Evanescence однажды будут использовать для своего cold open^[4]!

– Это не мой дом, – выпалила я.

Он моргнул, явно сбитый с толку. Чем дольше он стоял там с дурацким видом, с босыми ногами, тем безобиднее казался. Я отметила, что он всего на несколько дюймов выше меня и, скорее всего, мы с ним в разных весовых категориях, поскольку он очень жилистый и худощавый, тогда как я – довольно пышная.

Но ведь именно так парни, подобные ему, прорывают вашу оборону. Проявляя любезность, как убийца по кличке Зодиак^[5], сообщавший, что у вас болтается колесо, и предлагающий его «починить» только для того, чтобы испортить вашу машину и взять вас в заложники. Или, изображая беспомощность, как Тед Банди^[6] с его фальшивыми гипсами, который якобы был не в состоянии донести что-то до своей машины без посторонней помощи.

К черту это! Я предпочту, чтобы меня сочли грубоватой, нежели рисковать быть похищенной.

Парень указал на стол и произнес:

– Он выглядит тяжелым.

Должно быть, десять часов безостановочной езды взболтали мой мозг, потому что его слова заставили меня фыркнуть, а затем разразиться безудержным смехом. Все выглядело абсурдно: случайный лаконичный разговор, гигантский стол, пристегнутый ремнями к моей «камри», тот факт, что я вообще стою в два часа перед домом, о котором у меня осталось очень мало приятных воспоминаний. И на мне пижамные штаны, заляпанные кофе, потому что я решила, что одеться так, чтобы сразу по приезде завалиться в постель, – это отличная идея. Только я не учла свою ошеломляющую неспособность пить из кофейного стаканчика с нужной стороны.

– Чувак, – начала я, – ты рискуешь увидеть мой палец на спусковом крючке Mace^[7] примерно через пять секунд, если не отойдешь.

Он смотрел на меня мгновение, будто собирался сказать что-то еще. И, возможно, пришло время перечитать «Дар страха»^[8] еще раз, потому что я поняла, что бабочки в моем животе были не от беспокойства, а от… предвкушения. Как будто в выражении его лица появиласькакая-то тихая настороженность, которая пробила мою броню, и мне захотелось узнать, что он там увидел.

Но я просто развернулась обратно к столу и принялась демонстративно затягивать ремень, хотя это противоречило тому, что я пыталась сделать чуть раньше. Когда я оглянулась через плечо минуту спустя, парня и след простыл. Он исчез так же незаметно, как и появился.

Я прижалась лбом к крыше машины, мои руки, вцепившиеся в ножки стола, расслабились. Я так устала! И, поскольку дождя в ту ночь не предвиделось и вряд ли кто-то позарился бы на этот предмет мебели, я решила пойти в дом и лечь спать. А наутро, отдохнув и подзарядившись кофе, разобраться с этой проблемой.

Я схватила рюкзак с переднего пассажирского сидения, вытащила с заднего сумку побольше и заперла машину. Район, где жил мой отец, довольно старый, каким-то образом избежавший ассоциации домовладельцев, которые регулировали бы, например, уличное освещение, так что здесь было темно. Я бегло оглядела окрестности: с подъездной дорожки соседского дома смотрел на меня уличный кот, а в доме справа горел свет в единственном окне. Удовлетворенная тем, что вокруг никого, я направилась к входной двери папиного жилища.

Первое, что меня поразило, – это смесь запахов влажного полотенца, слишком долго пролежавшего на полу в ванной, и антисептика Windex, которым его пару раз опрыскивали. Должно быть, именно это имел в виду Коннер, когда сказал, что приходил раз в неделю убираться.

Место, конечно, не выглядело чистым. Я знала, что это не совсем вина брата. Наш отец был немного барахольщиком, не настолько ужасным, чтобы его пригласили в телешоу, но определенно склонный к скопидомству. Едва войдя в прихожую, я ушибла палец ноги о пластиковую ванну, наполненную журналами и почтой, а затем уронила метлу. Вся она была облеплена паутиной. Коннер точно ей не пользовался.

Я поставила сумки на первый же свободный участок пола, который смогла найти в гостиной. Комната отца находилась слева, но я ни при каких условиях не смогла бы там спать. Он не умер в ней, ничего подобного (у него случился сердечный приступ в бакалейной лавке, весьма скоропостижный, как сообщили нам врачи), но все же. То была папина комната.

Тем не менее я открыла дверь, просто чтобы заглянуть внутрь. Еще журналы, сложенные стопкой рядом с кроватью. Хотя некоторые из них рассыпались по полу веером. Что за страсть хранить журналы? Не думаю, что он так уж любил читать, зато обожал приобретать юбилейные номера, в частности, «100 величайших фильмов», «Вспоминая день Д» или «Фотографии, которые изменили мир».

Затем я осмотрела кухню, не ожидая ничего необычного, просто хотела убедиться, что там нет какого-нибудь открытого пакета с сахаром, который упал в кладовке и последние полгода привлекает муравьев. Открыв холодильник, я отметила, что внутри на удивление чисто, а на полке лежит большой пакет Kit Kats и двадцать четыре бутылки Mountain Dew.

К упаковке с напитком был прикреплен стикер, на котором небрежными заглавными буквам красовалось: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ОБРАТНО, ФИБИ!» Подписи не было, но, конечно же, ключи от этого места имелись только у одного человека. И только один человек любил Mountain Dew так сильно, что однажды его арестовали за попытку украсть с заправки вырезанную из картона двухлитровую бутылку высотой в шесть футов. Он тогда признался, что хотел заполучить ее для своей комнаты в общежитии.

Я улыбнулась про себя, покачала головой и закрыла холодильник. На самом деле очень мило, даже несколько приторно со стороны Коннера позаботиться обо мне. «Приторно» – ключевое слово, поскольку начни я питаться исключительно его подарками, через пять секунд заработала бы сахарный диабет. Утром мне придется пройтись по магазинам.

Но в данную минуту я была измотана, и все, чего мне хотелось, – это снять заляпанные пижамные штаны и лечь в постель. Я лишь надеялась, что папа оставил кровать либо в комнате брата, либо в моей детской. Коннер жил в этом доме дольше меня и уехал всего три года назад, когда перевелся из местного колледжа в другой в нескольких часах езды отсюда.

Зайдя в его комнату, я обнаружила, что он, вероятно, в какой-то момент забрал свою кровать. Или же отец от нее избавился. На стене все еще висел огромный плакат Red Dead Redemption^[9], напоминавший, что здесь обитал Коннер. Старый стол был сдвинут в угол, на полу – пара корзин для белья, наполненных чем угодно, кроме белья, и детали компьютера, лежащие так, будто кого-то прервали посреди процесса сборки.

Увиденное подействовало на меня странным образом. Я ясно представила отца, работающего с этими деталями, пытающегося объяснить Коннеру, как они сочетаются друг с другом, раздраженного тем, что брат продолжает задавать вопросы о каком-то аспекте, который папа не удосужился объяснить.

Насколько я знала, все происходило совсем не так. Но на мгновение я увидела это так отчетливо, словно он все еще был жив и находился в этой комнате. Мой папа, мягко улыбаясь, описывает, как работает микропроцессорный чип или что-то в этом роде. Мой папа швыряет материнскую плату через всю комнату, и та оставляет вмятину в гипсокартоне, а он кричит Коннеру, чтобы тот слушал, просто, черт возьми, слушал.

Я глубоко вздохнула, прежде чем открыть дверь в свою старую комнату. Я не переступала этот порог много лет, с тех пор как мне исполнилось пятнадцать и я объявила, что больше не буду приезжать сюда на выходные. Отец был не из тех, кому нужен домашний тренажерный зал или даже комната для гостей, поскольку он избегал большинства физических нагрузок и никогда не принимал посетителей. Я понятия не имела, что меня в ней ждет.

Оказалось, ничего не изменилось. Моя двуспальная кровать с каркасом из кованого железа, сине-желтое стеганое одеяло из Walmart, стены, выкрашенные в черный цвет, коллажи с глазами, которые я вырезала из журналов и развешивала повсюду. Письменный стол, за которым я проводила большую часть своего времени, болтая с друзьями за ноутбуком, как и прежде стоял в углу. Ваза с засушенными цветами на моем комоде, стопка DVD с моими любимыми фильмами. Так вот куда делся мой экземпляр Hathers^[10]!

Я нашла несколько простыней в бельевом шкафу – от них исходил стойкий запах нафталина и запущенности, но они определенно выглядели лучше той, что сейчас была постелена на кровати. Затем внесла свои сумки, бросила их на пол и постаралась как можно быстрее почистить зубы и лечь спать.

Последнее, что я сделала перед тем, как выключить свет, – сорвала со стен все до единого коллажи с глазами. Если бы мне пришлось иметь дело с отвергнутыми America’s Next Top Model^[11], которые пялились на меня сверху вниз, пока я сплю, мне бы снились кошмары о том, как Тайра пытается вывести меня из себя, обесцвечивая мои брови.

Полежав в постели несколько минут, я снова села, включила лампу на прикроватной тумбочке и полезла в рюкзак за своим ежедневником, куда записываю все свои наблюдения для диссертации.

Встреча со странным мужчиной третьего июня, около двух часов ночи. Белый, рост пять футов девять дюймов, слегка неопрятный, лохматые каштановые волосы. Рваная футболка, джинсы; без обуви. Происхождение и пункт назначения неизвестны, предположительно ночной бродяга.

Я пожевала кончик ручки, размышляя, стоит ли мне включать какие-либо другие подробности. Было слишком темно, чтобы определить цвет его глаз. Его голос был глубоким, с хрипотцой, почти… Но я не могла такое написать. Если бы мое тело было найдено в лесу за домом и следователи оказались бы достаточно компетентны, чтобы провести тщательный анализ этой записной книжки, я бы не хотела, чтобы некоторые слова усложняли повествование. Такие, как «неотразимый» или, боже упаси, «сексуальный». Я положила блокнот на прикроватную тумбочку и выключила лампу.

Два

На следующее утро меня разбудил телефонный рингтон, из тихого механического звука постепенно переросший, по ощущениям, в сирену, объявляющую о ядерной атаке. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что экран представляет собой путаницу линий паутины, и еще больше времени, чтобы вспомнить события прошлой ночи. Я так долго тупо пялилась на телефон, открыв лишь один глаз, что упустила звонок.

Невозможно было даже понять, кто это, учитывая стратегическое расположение самой большой трещины. Но затем раздался стук во входную дверь в ритме «побриться и постричься – два бита»^[12], настойчивый и бесцеремонный, и я застонала. Коннер. Этого следовало ожидать.

Тем не менее я на всякий случай прихватила из шкафа свою старую электрогитару. Если на пороге окажется незваный гость, я всегда смогу стукнуть его инструментом… или, по крайней мере, играть на расстроенной гитаре When I Come Around^[13], пока он не уйдет.

Распахнув дверь, я обнаружила на крыльце Коннера в смехотворно больших солнцезащитных очках и с дурацкой ухмылкой.

– Привет! – произнес он с излишним энтузиазмом. – Что за гитара?

Я прислонила инструмент к спинке дивана.

– Да просто… – промямлила я, открывая дверь шире, чтобы впустить его. – Я приехала поздно, так что тут бардак.

– Ну, Фиби, я и не ожидал, что ты сотворишь чудо за ночь, – усмехнулся Коннер. – А что это за стол?

Я посмотрела через плечо Коннера на свою машину, ожидая увидеть на ее крыше восемь резных деревянных ножек, по четыре с каждой стороны, с набором выдвижных ящиков и полкой. Однако письменного стола там не было.

Его перенесли прямо к дому, разместив под козырьком гаража. И если только письменный стол в викторианском стиле каким-то образом не обрел способность самостоятельно передвигаться, переместить его мог лишь один человек: ночной бродяга.

(Уличный Сталкер? Полуночный Грузчик? Босоногий Мясник? Будем надеяться, что последний вариант точно не окажется верным.)

– Это очень странный район, – проговорила я невпопад. – Заходи.

Запирая дверь, я улучила минутку, чтобы понаблюдать за Коннером, пока он осматривал гостиную. Он выглядел более мускулистым, чем я помнила. Интересно, занимался ли он спортом? Мысль о том, что мой младший брат достаточно взрослый, чтобы иметь абонемент в спортзал, казалась странной. Но потом я заметила татуировку на его икре – Crash Bandicoot^[14] в классической позе, которую он принимал, оглядываясь через плечо, если вы слишком долго бездействовали. Ну да, это больше походило на Коннера, которого я помнила.

Был момент, когда мы могли обняться. Это было бы наиболее естественно в самом начале, когда повисла небольшая пауза, прежде чем разговор возобновился. Коннер повернулся ко мне с улыбкой, а я потянулась за одним из папиных журналов в коробке у двери.

– Откуда все это? – поинтересовалась я. – Неужели его обманом заставляли подписываться на каждое издание?

Коннер пожал плечами:

– Он много брал с бесплатного столика в библиотеке. Ему нравилось вырезать статьи, которые казались интересными.

Я пролистала страницы. И, разумеется, обнаружила несколько аккуратно вырезанных прямоугольников и неровный гребень в месте склейки, там, где были вырваны целые листы. Я бросила журнал обратно на коробку.

– Я переписывалась по электронной почте с женщиной из агентства недвижимости, – сообщила я. – Она рекомендовала нам постараться подготовить дом к продаже к середине июля, учитывая, что люди, вероятнее всего, захотят купить жилье к тому времени, когда их дети пойдут в школу. Значит, у нас есть около полутора месяцев, чтобы навести порядок.

Коннер оглядел царящий вокруг хаос, его взгляд скользнул от старой посуды, оставленной на приставном столике, к вороху белья в центре комнаты и смятым картонным коробкам, втиснутым между диваном и стеной. Я не могла понять, для чего отцу было нужно так много вещей, столько бесполезного хлама и откровенного мусора, и внезапно почувствовала, что начинаю злиться на Коннера за то, что он раньше не ухаживал за домом. Не заботился о нашем отце, который, как ни крути, всегда был больше его, чем моим.

Наконец Коннер снова повернулся ко мне, состроив утрированную гримасу отвращения, которая почти заставила меня улыбнуться. Почти. Я еще не пила кофе.

– Знаешь что? – предложила я. – Дай мне пятнадцать минут – принять душ и одеться, а потом можем перекусить и придумать план действий. Согласен?

* * *

В итоге мы зашли в расположенный неподалеку Waffle House^[15]. В этом месте было нечто успокаивающее, нечто незыблемое. Я сразу же почувствовала себя куда комфортнее, отмораживая задницу в кабинке этого кафе, сидя напротив своего брата, пока мы оба вглядывались в засаленные меню, точно собирались выбрать нечто отличное от того, что брали обычно, находясь в этом старом заведении.

– Ну, – проговорила я после того, как мы сделали заказ, – как дела у Шани?

Лицо Коннера просияло. Он так сильно любил свою девушку, что это практически вызывало у меня тошноту. Я не горжусь этим, но я даже отключила уведомления о новых постах Коннера в социальных сетях в месяц их годовщины, потому что он каждый день писал о том, что еще он в ней любит. Как мило морщится ее носик, когда она смеется. Как она готовит масала доса по рецепту своей матери-индианки. Что она всегда рядом с ним… Список можно продолжать и продолжать.

Он даже придумал хэштег. Не то чтобы #Shanielove было невероятно креативно, но тем не менее. По-настоящему вывела меня из себя фотография, где он написал хэштег горчицей на хот-доге в память об их пятом свидании на бейсбольном матче. Кто вообще помнит, куда они ходили на пятое свидание?

– Замечательно! – воскликнул он. – Ей осталось проучиться еще один год в школе медсестер. Она сказала, что ей очень понравилось работать в неврологическом отделении, но там не так много работы, поэтому она просто максимально наберется опыта и уйдет оттуда.

Его нога подпрыгивала под столом со скоростью мили в минуту. Эту его привычку, сигнализирующую, что он чем-то взволнован, я помнила с тех пор, когда он был ребенком. Ему не терпелось сказать что-то еще, я это чувствовала.

– Хорошо… – протянула я, прощупывая его. Может быть, они с Шани думали о переезде после того, как она выпустится? Но тогда непонятно, почему бы просто не сообщить мне об этом. Я планировала пробыть во Флориде ровно столько, чтобы привести в порядок и продать папин дом, так что для меня не имело значения, останется Коннер или тоже уедет.

Черт, неужели Шани беременна? Но тогда он не стал бы говорить о ее учебе и перспективах работы, верно?

– Я собираюсь сделать предложение! – выпалил Коннер и достал из кармана темно-синюю бархатную коробочку, сразу же открыв ее и впихнув мне в руки. Боковым зрением я увидела, как единственный гость в зале оторвался от своей газеты, и моя рука метнулась, чтобы быстро захлопнуть коробку.

– Господи, – громко зашептала я, – убери это, пока все не подумали, что ты делаешь предложение мне.

– Прости, – пробормотал он и снова открыл коробочку, чтобы еще раз взглянуть на кольцо, прежде чем сунуть ее обратно в карман. – Я продал свою систему виртуальной реальности, чтобы купить его. Оно стоило четыреста баксов, но я купил за триста пятьдесят, и они бесплатно переложили его в более симпатичную упаковку.

– Это здорово, – поддержала я. Мой голос прозвучал менее бодро, чем мне хотелось. Не то чтобы я не была рада за своего брата, но новость обрушились на меня внезапно. Все случилось очень быстро. – Ты не думаешь, что тебе стоит подождать? Пока ты не станешь… старше?

Меня саму внутренне передернуло, когда я произнесла это, но Коннер, похоже, не обиделся.

– Нет, – покачал он головой. – Мое сердце полностью принадлежит Шани. К чему мне ждать и держать это в тайне?

В этот момент подошла официантка с нашей едой, и Коннер пустился в рассуждения о том, что бекон настолько пережарен, что может стоять сам по себе. Официантка, сухо спросившая, не нужно ли его переделать, через секунду уже смеялась вместе с Коннером, когда тот шутливо продемонстрировал, как бекон марширует по тарелке. В этом весь мой брат.

Однако я не могла понять, почему его слова так потрясли меня. Неужели просто из-за беспокойства, что он действует импульсивно? Не думаю. Он казался мне слишком юным, потому что едва окончил колледж, но, с другой стороны, они с Шани встречались с выпускного класса средней школы, так что их отношения имели давнюю историю. Если отбросить мою спонтанную реакцию, Шани, с которой я пару раз встречалась, мне очень даже нравилась, и они с моим братом действительно выглядели счастливыми вместе.

Что, если я завидовала? Мои последние отношения даже нельзя было по-настоящему назвать отношениями. Я подцепила парня, в которого была влюблена еще на первом курсе, – безупречно красивого светловолосого Адониса, изучавшего «Беовульфа» (первый звоночек) и несколько раз звавшего меня к себе для секса (еще один сигнал, я полагаю), прежде чем начать вести себя так, словно я призрак.

Но это задело мою гордость, а не сердце. И я думаю, что именно фраза брата: «забрала мое сердце целиком», засела во мне глубоко, словно заноза. Отдавала ли я когда-нибудь кому-нибудь или чему-нибудь всю себя? Хотела ли я этого вообще?

– Ты собираешься есть яичные белки? – спросил Коннер, уже занеся вилку над моей тарелкой.

Мелочная часть меня хотела сказать «да», но он знал, что я заказала глазунью только для того, чтобы макать тост в желтки, а остальное проигнорировать. Он называл это «Глазунья без глаз».

Я пододвинула к нему свою тарелку.

– Ты мог бы, по крайней мере, подождать, пока я закончу есть, – заметила я, когда он начал отделять белки от желтков и перекладывать их себе.

– Но тогда они уже не были бы такими горячими, Фиби, – возразил он, подняв брови домиком.

– Итак, – спросила я, – когда же ты собираешься сделать предложение?

– Дело не столько в том, когда, сколько в том, как, – заявил Коннер, откусывая кусочек яйца.

Я подождала, пока он дожует, затем покрутила кистью, призывая его продолжать.

– Ладно… в таком случае – как ты планируешь сделать предложение?

– В том-то и дело, что я не знаю! – воскликнул Коннер. – И поэтому не знаю когда. Это должно быть эпично, вроде вирусного видео с кликбейтным заголовком типа: «вы-не-поверите-что-произошло-дальше-жесть-он-крут», настолько эпично.

Мне казалось, что самый быстрый способ добиться подобного эффекта – это сделать так, чтобы все эпически пошло не так, но я не произнесла это вслух.

– Дорожка из лепестков роз, ведущая ее к какому-нибудь значимому месту, – предложила я.

– Банально.

– Попроси дайвера в аквариуме подержать табличку с предложением.

Коннер печально улыбнулся:

– Шани ненавидит черепах.

– Надписи в небе?

– Я думал об этом, – кивнул он. – Слишком дорого.

Очевидно, подобные мероприятия не были моей сильной стороной. Я никогда никому не делала предложения, и уж тем более никто не делал его мне. Я даже близко к этому моменту не подходила. И сама идея выставить себя на всеобщее обозрение или чтобы кто-то другой сделал это, ради публичного отклика… Я бы предпочла такого рода ужасам просмотр абсолютно мрачного эпизода «48 часов»^[16]. Например «Кошмар в Напе», где убийцей девушки оказался муж ее соседки по комнате, тот самый парень, который дал интервью, полное сочувствия, за сорок восемь часов до того, как выяснилось, что это был он.

– Подожди. – До меня наконец дошел смысл сказанного Коннером. – Шани ненавидит черепах?! Не акул, медуз или угрей, а черепах?!

– У них нет плоти внутри панцирей, – объяснил он, – их панцирь и есть их тело. Ее это бесит.

– Понятно. – Я отбросила эту информацию, прежде чем перейти к животрепещущей теме, которую требовалось обсудить. – В общем, как я уже говорила, я связалась с агентом по недвижимости. Она считает, что мы никак не успеем сделать дом идеальным в нужные сроки, поэтому мы должны просто отмыть его, привести в порядок, насколько сможем, и быть готовыми продать его по заниженной цене. И мы должны быть осторожны, чтобы не вложить в него слишком много денег, потому что после того, как будут выплачены папины долги, останется не так уж много.

Брови Коннера сошлись на переносице.

– Какие еще долги?

– По кредитной карте, которая, похоже, предназначалась в основном для покупок в телемагазине. – Я сделала паузу. – Кредит на твое обучение.

– А-а, – кивнул Коннер. – Точно.

Меня немного убило, что он вообще не выказал по этому поводу ни чувства вины, ни огорчения. Когда наши родители развелись, выяснилось, что каждый условился взять на себя финансовое обеспечение ребенка, находящегося под его постоянной опекой. Однако в то время, как мама отказалась платить за мое образование, заявив, что мне восемнадцать и я должна начинать самостоятельно о себе заботиться, папа согласился на оплату обучения Коннера в бакалавриате.

– Дело в том, – продолжила я, – что мне необходимо закончить мою диссертацию этим летом, чтобы защититься осенью. У меня не будет финансирования, если я затяну с этим. Знаю, у тебя новая работа, так что не жду, что ты будешь приходить каждый день или что-то в этом роде… но мне действительно нужно, чтобы ты выкраивал время на выходных, чтобы помогать. Договорились?

– Конечно, доктор Уолш, – проговорил Коннер. – О чем твоя диссертация?

Я сделала большой глоток остывшего кофе.

– Я еще не доктор. Пишу о тру-крайме как жанре. – Такое объяснение я обычно даю, когда просто не хочу вдаваться в подробности. – Отношения между автором и объектом, наше отношение к серийным убийцам как к явлению. Что-то в этом роде.

– Жизнерадостно, – усмехнулся Коннер. – Ты собираешься доедать эту вафлю?

Я отправила в рот еще кусочек.

– Отвали, братец. Остальное – мое.

* * *

Вопрос о том, что делать с гигантским письменным столом, поднял свою уродливую голову, как только мы вернулись домой. Стол все еще стоял рядом с входной дверью. Я подумала, что должна испытывать облегчение, что услуги Полуночного Грузчика не включают взлом и проникновение.

В гостиной имелся укромный уголок, идеального размера для того, чтобы поставить пианино, будь у нас соответствующая семья, но вместо этого отец разместил там старое кожаное кресло и завалил его всякой всячиной. Я попросила Коннера помочь перетащить кресло на середину комнаты, а на его место задвинуть письменный стол.

– Разве мы, – фыркнул Коннер, когда мы с трудом втиснули стол в дверной проем, – не должны наоборот выносить вещи?

– Этот кусок дерева – единственная вещь в мире, которую я люблю, – ответила я, прежде чем разразиться яростным проклятием оттого, что мой палец оказался зажат между столом и стеной. Осмотрев покрасневший сустав, я задумалась, как тяжело будет печатать сломанным пальцем, прежде чем боль притупится и пройдет. – Кроме того, он нужен мне для работы.

Я собралась закрыть входную дверь, но вдруг заметила парня, идущего по тротуару. Не просто парня! Того самого парня. Полуночного грузчика.

Как раз в тот момент, когда я замерла в дверном проеме, с сердцем, выпрыгивающим из груди, он поднял взгляд. При дневном свете он выглядел чуть более презентабельно – брюки цвета хаки, белая рубашка на пуговицах, каштановые волосы, похоже, причесаны, и он определенно был в обуви. Поскольку я продолжала пялиться на него, он поднял руку в приветственном жесте.

В ту же минуту я захлопнула дверь так резко, что моя старая гитара завибрировала низким, бесцветным гудением.

– Что случилось? – спросил Коннер.

– Это он, – пробормотала я, подходя к окну, чтобы раздвинуть жалюзи и выглянуть наружу. – Парень, который вчера вечером перенес мой стол.

– Э-э, – промычал Коннер, – разве мы только что не сделали это сами? Или у тебя есть еще один?

– Нет, – нетерпеливо ответила я, не испытывая ни малейшего желания вдаваться в подробности. – Этот стол был закреплен на крыше моей машины. Должно быть, этот человек снял его и принес к дому.

– Довольно мило, – проговорил Коннер. – Очень по-соседски.

– Он не… – начала я, но замолчала, увидев, как парень садится в грузовик, стоящий на подъездной дорожке соседнего дома, и задним ходом выезжает на улицу. Хм-м. Он оказался соседом.

Что ж, я знала одно. Если местные новости когда-нибудь возьмут у меня интервью после того, как его арестуют за серийные убийства, я не хочу быть в роли тех шокированных простаков, восклицающих: «Кто? Этот парень? Он был таким милым и таким добрым соседом! Однажды он помог мне передвинуть тяжелую мебель. Вел себя тихо. Вежлив, насколько возможно. Всегда махал рукой, увидев меня на улице».

Был ли он действительно добрым соседом или просто изображал? Было ли перемещение стола способом заставить меня почувствовать себя в некотором долгу перед ним? Конспирация – практическая необходимость, если вам есть что скрывать; вежливость становится социальным хлороформом.

Говорят, все серийные убийцы в какой-то степени хотят, чтобы их поймали, и это было единственным объяснением того, почему он махал рукой при встрече.

– …Старые соседи смотрели друг на друга странно, как пара незнакомцев, – тихо пробормотала я себе под нос.

Позади меня засмеялся Коннер.

– Если кто-то здесь и ведет себя странно, так это ты. Совсем как в эпизоде: «Да! – ответила тетя Хельга».

Я цитировала классику – «Хладнокровное убийство» Трумэна Капоте, позволяя брату ответить отсылкой к одному из любимых нами в детстве эпизодов «Симпсонов».

– Мы вполне можем начать уборку с этой комнаты, – проговорила я, опуская жалюзи. – Я принесу мешки для мусора.

Три

К тому времени, как Коннер ушел, мы довольно неплохо продвинулись в уборке гостиной. Она все еще была забита барахлом, но, по крайней мере, вещи были аккуратно сложены и рассортированы на то, что можно отдать на благотворительность, и то, что необходимо выбросить.

После этого я отправилась в продуктовый, чтобы запастись какой-нибудь едой. Пришлось проехать несколько лишних миль, зато я оказалась в магазине, где мой отец не терял сознание.

Занеся покупки в дом – это заняло больше времени, чем я рассчитывала, – я почувствовала себя выжатой как лимон. Моих радужных планов начать работу над диссертацией как не бывало. Я испытывала лишь одно желание – поспать.

Однако как раз в тот момент, когда я начала погружаться в сон, раздался резкий стук в дверь, заставивший меня подскочить. На сей раз это не мог быть Коннер – он ни за что не вернулся бы сегодня, из-за перспективы быть вновь задействованным в уборке, к тому же он забрал с собой коробку Mountain Dew, так что даже обещание этой неоново-зеленой жидкости не стало бы приманкой.

Я открыла дверь как раз вовремя, чтобы увидеть отъезжающий курьерский автомобиль, и, взглянув вниз, обнаружила у своих ног посылку. Папа заказывал много дерьма; возможно ли, что у него была какая-то автоматическая подписка, которую нужно было отменить теперь, когда его не стало?

Но нет. На этикетке, приклеенной к коробке, ясно значилось «Сэмюэл Деннингс» и номер соседского дома.

Полуночный грузчик!

Темно-синий грузовик стоял у него на подъездной дорожке, поэтому, не успев дважды подумать, я направилась к его крыльцу и постучала в дверь. Я могла бы просто оставить коробку, но это бы меня не удовлетворило. Теперь, зная имя этого парня, я хотела получше рассмотреть его.

Я уже собиралась постучать во второй раз, когда он, наконец, открыл дверь. Я не была готова к тому, что мы окажемся буквально нос к носу, и автоматически сделала шаг назад, держа перед собой коробку, точно барьер.

На нем все еще были брюки цвета хаки, но рубашка с закатанными рукавами была расстегнута и слегка съехала набок. Его темные волосы прикрывали один глаз, но я заметила, как он скользнул по мне оценивающим взглядом. По крайней мере, на этот раз на мне не было пижамных штанов, заляпанных кофе.

Утром я надела то, что, по сути, являлось моей униформой – черные леггинсы, черную футболку, волосы собрала в небрежный пучок и подкрасила глаза, потому что, черт возьми, почему бы и нет. Тем не менее я подавила желание поправить одежду, чтобы убедиться, что мой живот не обнажен.

Не то чтобы меня волновало, что он думает…

– Я полагаю, это ваше, Сэмюэл, – произнесла я, протягивая коробку. Он на мгновение замер, прежде чем взять ее. Я не могла не заметить, что планировка пространства за его спиной та же, что у моего отца, но зеркальная. И, черт возьми, там было намного чище! Казалось, нет никакой необходимости говорить что-либо еще, поэтому я повернулась, чтобы уйти и тут же услышала, как он прочистил горло и что-то пробормотал.

– Что? – спросила я, оборачиваясь.

– Сэм, – повторил он. – Меня зовут просто Сэм.

– Ну что ж, просто Сэм, – ответила я. – Если бы вы просто указали номер своего дома на почтовом ящике, путаницы, вероятно, не случилось бы.

Это прозвучало довольно стервозно, хотя я этого не хотела. Зачем вообще нужно было критиковать почтовый ящик этого парня? Конечно, мне было тревожно возвращаться в папин дом, и я все время чувствовала себя на взводе. Тем не менее не стоило вымещать это на ни в чем не повинном человеке. Хорошо бы дружить со своими соседями. Я читала историю о семье из Нью-Джерси, которая получала загадочные записки от некоего наблюдателя, пока в конце концов им не пришлось съехать.

Я перевела дыхание и попыталась исправить ситуацию.

– Кстати, спасибо, – заговорила я, чувствуя, что даже это прозвучало сухо и слегка грубовато. Я неопределенно махнула рукой в сторону своей машины, а он уставился на меня, наморщив лоб. – За помощь со столом.

Мужчина прислонился к дверному проему, и я попыталась не обращать внимания на то, что на самом деле он довольно привлекателен. Он продолжал вертеть в руках коробку, и от этого движения мышцы на его предплечьях, покрытых легким пушком темных волос, напрягались. Возможно, из-за моих недавних разговоров о воздержании, я почувствовала, как мои ладони становятся липкими.

– Вы ведь Фиби? – произнес он наконец.

Ладно, похоже, ему нужно придумать новое прозвище. Уличный Шпион. Преследователь-Экстрасенс. Последнее лучше произнести это вслух, чтобы получить аллитерационный эффект.

Должно быть, он заметил растерянное выражение моего лица, потому что сдул волосы с глаз и сконфуженно мотнул головой. Оказалось, у него голубые глаза.

– Я был на похоронах, – проговорил он. – В январе. Сожалею о вашем отце.

Вот оно что! Это все объясняло – в конце концов, он сосед моего отца. Тем не менее мысль о том, что он был там и у него было достаточно времени, чтобы понаблюдать за мной и моей семьей, прежде чем я даже узнала о его существовании, заставила меня насторожиться и смутиться. Конечно, у него не было причин обращать на меня особое внимание в тот день. Но я не могла не представить себя глазами незнакомца, и увиденное мне не понравилось.

Во-первых, я выглядела дерьмово. Мы с Коннером, в редкий момент родственной близости, решили накануне вечером напиться. И оба мучились от похмелья во время похорон, но, если Коннер все еще был похож на человека, я выглядела так, словно сделала макияж на Хэллоуин: невероятно бледная, с фиолетовыми кругами под глазами.

К тому же я забыла взять с собой подходящую к черному платью обувь, в результате пришлось надеть золотистые блестящие балетки с острым носком, напоминавшие мигающую неоновую вывеску посреди окружающих меня мрачных одежд. Я – женщина, которая девяносто пять процентов времени одевалась в черное, никак не должна была облажаться в этом аспекте, но увы.

Мое драпированное платье из муслина, выглядевшее неземным на модели сорок второго размера, на мне смотрелось так, словно я обернула вокруг себя сшитые воедино костюмы танцевальной труппы. Садясь, я боялась, что люди будут сваливать на меня грязные вещи.

Но, возможно, хуже всего то, что я не знаю, выглядела ли я тогда… убитой горем. Похороны прошли как в тумане. Смерть отца стала шоком – ему было немногим больше пятидесяти, обычно у людей в его возрасте еще есть время в запасе.

Весь тот день казался сюрреалистичным, будто я находилась в ужасном сне или в чьей-то чужой жизни. Я не знала, что говорить или как себя вести, и поэтому просто замкнулась, ушла в себя, как делала это ребенком, когда мне требовалось немного тишины.

И теперь люди постоянно говорили мне нечто подобное. Мой научный консультант, когда услышала, почему мне нужно перенести нашу встречу. Пара человек с моего курса, когда я проговорилась на вечере настольных игр. Мой домовладелец, когда я рассказала ему, для чего уезжаю во Флориду.

На этот раз их произнес Сэм, вероятно, он говорил мне эти слова и на похоронах, хоть я и не помню. И сейчас так же, как тогда, я не знала, что ответить. Мы не были настолько близки? На самом деле, он не был частью моей жизни с тех пор, как я стала подростком? Он был не так уж добр ко мне?

– Спасибо, – просто сказала я вместо этого, потому что это был самый безопасный ответ, которого хотело большинство людей, чтобы мы могли перейти к следующей теме.

Но Сэм продолжал смотреть на меня, и на минуту я забеспокоилась, что все эти мысли отразились на моем лице – мое двойственное отношение, чувство вины, гнев. Я сложила пальцы пистолетом и ткнула ими в направлении коробки в его руках, воспоминание о которой будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.

– Если это отрубленная голова, я буду очень расстроена, – проговорила я, но, увидев растерянное выражение его лица, поспешно добавила: – Это отсылка к фильму «Мир Уэйна». Забудь.

Он начал что-то отвечать, но мне вдруг отчаянно захотелось убраться оттуда. И дабы не сделать обмен репликами еще более странным, я развернулась на каблуках и направилась к себе.

* * *

До конца недели у меня не было возможности понаблюдать за Сэмом. Его приезды и отъезды по-прежнему ставили меня в тупик. Он выходил из дома в одном и том же невыразительном деловом костюме – иногда отсутствовал всего час или около того, но порой его могло не быть по полдня. В среду перед его домом стоял неприметный седан, но я упустила момент и не увидела человека, которому он принадлежал, так что пока никаких зацепок.

Кроме того, он почти всегда ложился спать очень поздно, почти так же, как и я, если судить по свету в окнах. Я знала, что меня это не касается, однако это не помешало мне как одержимой размышлять над тем, кем он работает и кем является по типологии Майерс-Бриггс^[17]. Я почти жалела, что мне не доставили ошибочно еще одну его посылку, просто чтобы у меня была возможность зайти к нему снова. Но, о чудо, он действительно последовал моему совету и приклеил виниловые номера на свой почтовый ящик.

Мне нужно успокоиться и сосредоточиться на своей диссертации, а не на психологическом портрете соседа. К концу следующей недели я должна отправить своему руководителю еще одну главу.

Было нелегко убедить кафедру английского языка разрешить мне изучать тру-крайм. Я до сих пор помню, как впервые ступила на территорию кампуса для собеседования и ознакомительной экскурсии, прежде чем меня официально приняли на курс. Студентка старших курсов, которая показывала мне все вокруг, объяснила план работы на первые несколько лет, направления, которыми можно заниматься, в зависимости от того, изучаете ли вы литературу, риторику или технические коммуникации, рассказала про ужасные вступительные экзамены. Но в итоге она заявила, что в принципе можно «изучать все что хочется». Ее глаза в этот момент загорелись.

На самом деле имелось в виду, что можно изучать выхолащивание уязвленных персонажей Хемингуэя, или аллюзии на Фауста в «Лолите», или пересечение композиции и педагогики творческого письма.

Но тру-крайм^[18] – такой же жанр, как и любой другой, со своими условностями. Это литературное направление никогда не было полностью объективным, всегда отражало тенденции, культурные реакции или общественные чаяния. Я была увлечена им с тринадцати лет, с тех пор как впервые прочитала «Helter Skelter^[19]».

Кстати, это произведение лежало в основе главы, над которой я работала. Я решила сосредоточиться на отношениях между автором и объектом в тру-крайме, с разделами, посвященными профессиональным, личным и семейным отношениям. Когда я впервые прочитала «Helter Skelter», книгу с подзаголовком «Правдивая история убийств Мэнсона», мне даже в голову не пришло усомниться в содержащейся в ней информации или в мотивах, сподвигнувших автора написать ее. В конце концов, как главный обвинитель, Буглиози практически был свидетелем происходящего. Это в любом случае потрясающее повествование, но стоит задуматься о предвзятости чувака, пишущего о работе, которую он проделал, чтобы упрятать преступников за решетку.

Но сейчас я никак не могла найти экземпляр книги, с которым работала и оставляла пометки. Это была проблема. Я перерыла все коробки, которые привезла из своей квартиры, дважды убедилась, что не положила его в рюкзак, чтобы держать поближе к сердцу, но так и не нашла.

Был шанс, что где-то в моей комнате все еще хранилось издание, которое я читала в детстве. Я, конечно, забрала с собой много вещей, когда мы с мамой переехали, но и у отца оставила достаточно, чтобы комфортно проводить у него выходные. В результате быстрого поиска на книжных полках обнаружились все три тома из серии «Эмили из «Молодой Луны» и гигантский том о Распутине, который я любила таскать с собой, но никогда не читала, однако единственной нужной мне книги не оказалось.

Я знала, что могу заказать ее через какой-нибудь веб-сайт с быстрой доставкой, но что-то мешало мне потратить еще пятнадцать долларов на книгу, несколько экземпляров которой я уже приобрела в течение жизни. Я открыла онлайн-каталог окружной библиотеки и убедилась, что она имеется в местном филиале. Если я собиралась застрять здесь на все лето, в любом случае имело смысл подать заявку на получение читательского билета. Я заполнила всю нужную для этого информацию, используя папин адрес как свой собственный.

Как только я отправила форму, на улице раздался громкий звук. Если это было какое-то дерьмо в духе Golden State Killer^[20] то, вероятно, было не лучшей идеей подходить к окну и проверять, что там происходит. Но опять же, предположительно, серийный убийца должен был быть немного более ловким и не ходить по окрестностям, роняя чемоданы с гаечными ключами или что там громыхало.

Я приподняла жалюзи, и увидела Сэма, выходящего из собственного гаража. Он снова был босиком и шел, неловко разведя руки в стороны. Они, казалось, были испачканы… чем же? Это была жидкость, но в темноте невозможно было определить цвет. Может, красная? Может, это кровь?

Он подошел, чтобы открыть дверцу грузовика, затем остановился, видимо, вспомнив, что его руки испачканы. Он просто постоял там мгновение, его плечи выразительно передавали проклятия, которые он, вероятно, бормотал себе под нос, прежде чем повернуться и направиться обратно в гараж.

Было одиннадцать часов вечера. Что, черт возьми, он делал?

Он появился снова, на этот раз выглядел чище, и с помощью тряпки открыл дверцу авто. Отпечатков пальцев не будет. Разумно.

(Хотя… разве слишком чистая ручка не будет выглядеть более подозрительно? Это же его собственный грузовик!)

Когда он вытащил из машины пластиковый рулон, я закрыла жалюзи и отошла от окна. Это было слишком странно. Я понимала, что слегка накручиваю себя, учитывая сколько в последний год маринуюсь в прозаических описаниях жестоких преступлений, но все, о чем я могла думать, так это о воспроизведении этой сцены в Forensic Files^[21]. Нехорошо… Надеюсь, что, по крайней мере, на мою роль выберут полную актрису. Внешность была важна.

Не успев хорошенько обдумать все это, я набрала номер Коннера и вздохнула с облегчением, когда он ответил своим обычным жизнерадостным «алло».

– Что ты знаешь об этом соседе? – спросила я, и вопрос этот был скорее риторическим. Я снова подняла жалюзи. Сэма нигде не было видно, но свет из его гаража падал на подъездную дорожку. Это, должно быть, хороший знак. Он же не будет работать в своей пластиковой мастерской а-ля Декстер на виду у всей улицы, верно?

– Фибс, – вздохнул Коннер, – ты опять? Успокойся, подруга!

Я никогда в жизни не была настолько спокойна.

– Его зовут Сэм Деннингс, – продолжила я, затем поправила себя, как будто это была официальная проверка биографии и мне нужно было использовать его полное имя. – Сэмюэл. Примерно моего возраста, плюс-минус несколько лет. Род занятий неизвестен, но одевается так, будто работает в киоске Verizon.

Коннер вздохнул.

– Он переехал сюда около года назад, – проговорил он. – Все время, пока я там жил, нашими соседями была пожилая пара, которая вычесывала своих собак на подъездной дорожке. Как же их звали? Помню, что мы им не нравились.

Рэнди и Вив. Теперь я их вспомнила. У них были две вечно лающие колли, и мы точно знали, что их недавно вычесывали, потому что пучки шерсти после этого неделями парили в воздухе. И да, они нас тихо ненавидели. Наверное, потому что, когда мои родители поженились, усилий, затраченных на разрушение этого брака изнутри, было гораздо меньше, чем затраченных на благоустройство территории.

– Я даже не знал его имени, пока ты не сказала, – продолжал Коннер. – Но мне кажется, что он вполне нормальный. Тебе следует быть с ним поласковее. Нам может понадобиться его помощь в перевозке вещей.

Даже сейчас, когда отца не стало, у меня все еще сохранялась инстинктивная отрицательная реакция на мысль о том, что кто-то, не будучи членом семьи или специалистом по системе кондиционирования воздуха, может переступить порог этого дома. Так было всегда, все мое детство. Единственной подругой, которую мне разрешали пригласить к себе, была Элисон, и то лишь после того, как я убрала половину дома и пообещала, что мы не высунем носа из моей комнаты.

Однако, учитывая то, как закончилась наша дружба, лучше было не думать о том, насколько узким стал круг моих доверенных лиц после развода моих родителей.

На другом конце провода я услышала какой-то приглушенный разговор, затем снова появился Коннер.

– Шани передает привет, – проговорил он, после чего, вероятно, поднес трубку ближе к ней, потому что я услышала далекое жестяное: «Привет, Фиби!» Вновь шуршание и голос Шани совсем близко: – На днях я наткнулась на книгу и взяла ее для тебя. Я, конечно, не настаиваю, что тебе необходимо ее прочитать, но я подумала, что, если она будет полезна.

– Скажи мне, что это «Helter Skelter», и я назову своего первенца в твою честь! – воскликнула я.

Она рассмеялась, но я почувствовала, что моя реакция скорее смутила ее, чем развеселила.

– Нет, называется… – снова шуршание, прежде чем она зачитала название чуть сдавленным голосом: – «Жизнь после потери: подростки говорят о горе». Понимаю, что ты, очевидно, не подросток. Но поскольку мне известно, что ты рассталась с отцом именно в этом возрасте…

Она замолчала, вероятно, осознав, что, возможно, перешла границы дозволенного. Мне нравилась Шани. Она была одной из тех людей, которых вы искренне считаете милыми. Но да, мне не особенно хотелось говорить о моем покойном отце или о том, что у нас с ним не было никаких отношений.

– Спасибо, – проговорила я. В последнее время это слово помогало справляться с большим количеством трудных ситуаций.

– Хорошо, – ответила она. – Я привезу ее в субботу. Если ты считаешь, что для тебя это будет полезным.

Вряд ли когда-либо в жизни я прочту эту книгу, тем более сейчас, когда у меня хватало времени только на произведения, которые я могла бы с любовью оформить в стиле MLA^[22].

– Конечно, – согласилась я. – Но, может быть, сперва Коннер захочет ее одолжить?

Шани не общалась со мной достаточно для того, чтобы понимать, когда я иронизирую, но мой брат определенно замечал это.

Очевидно, они разговаривали по громкой связи.

– У Коннера уже есть список для чтения от его психотерапевта, – вставил он.

– Ты посещаешь психотерапевта?

– Да, подруга, – произнес он. – Тебе, наверное, тоже стоит. Это идеальное место, чтобы поговорить о наших родителях и понять, почему ты так одержима нашим соседом.

Его слова заставили меня покраснеть, и я была рада, что Коннер не может видеть этого по телефону.

– Вовсе я не одержима, – возразила я. – Мне любопытно. Даже подозрительно.

– Те же яйца, вид сбоку, – заявил Коннер. – Если ты действительно обеспокоена, вместо того чтобы звонить мне, позвони в девять-один-один.

Что ж, в этом он был прав.

– Есть и другие местные номера, по которым можно позвонить, прежде чем обращаться в полицию. Я просто хотела попросить тебя привезти с собой несколько коробок.

– Конечно.

– Клянусь, именно поэтому я и позвонила!

– Ну, как скажешь. Я привезу несколько.

– Только, пожалуйста, не те, на которых написано Smirnoff, – предупредила я. – Специальные коробки для переездов, разных размеров.

Мой брат выдержал достаточно долгую паузу, чтобы я точно уверилась: он планировал совершить налет на мусорный контейнер винного магазина.

– Я куплю их, – наконец проговорил он. – Но Фиби…

– Да?

– Расслабься.

И я бы немедленно парировала, но он рассмеялся и повесил трубку. Очевидно, несносность выдерживалась в младших братьях, как хорошее вино.

Я еще раз выглянула из-за жалюзи, но на улице было темно. Даже мой таинственный сосед лег спать.

Четыре

На следующий день, подъезжая к библиотеке, я сразу же ощутила ностальгию. Будучи ребенком, я ходила сюда почти каждую субботу, просто чтобы еще раз полистать «Улицу страха» или успеть прочитать сколько-нибудь из книг издательства Harlequin^[23], прежде чем мама поймает меня и выдернет из этой секции. На мой взгляд, она должна была чувствовать облегчение от того, что я получаю сексуальное образование таким образом, а не в порно.

Это было высокое здание, где все детские книги, средства массовой информации и художественная литература находились на первом этаже, а вся научная литература и компьютеры – на втором. К этому моменту я могла вычислить тру-крайм по десятичной системе Дьюи или классификации Библиотеки Конгресса за пять секунд. Я недолго искала «Helter Skelter» и принялась просматривать оставшуюся часть раздела в поисках чего-нибудь, что могло показаться интересным. Книга в засаленной пластиковой обложке, как меню в Waffle House, с заголовком, набранным крупным, кричащим красным шрифтом, обещала рассказ дочери серийного убийцы, жившего в Центральной Флориде в 1980-х годах. Я не помнила, чтобы включала ее в свою библиографию для раздела, посвященного отношениям между автором и объектом, но она могла оказаться полезной.

В конце концов, я выбрала три книги, в том числе эти две и одну о подготовке дома к продаже, которую предполагала пролистать за ужином. Я принесла их к стойке регистрации и начала листать свой телефон в поисках электронного письма с временным номером, который требовалось указать, чтобы получить читательский билет.

– Боже мой! – услышала я. – Фиби Уолш?

Я подняла взгляд. Библиотекаршей оказалась симпатичная кореянка, ее черные волосы были подстрижены в шикарный боб длиной до подбородка, очки в красной оправе совсем не придавали ей занудный вид, скорее добавляли стиля. Может быть, из-за того, что она выглядела намного утонченнее, чем когда нам было по пятнадцать, а может, из-за того, что она неожиданно обрадовалась, увидев меня, мне потребовалась секунда, чтобы узнать ее.

– Элисон, – проговорила я. – Вау! Ты здесь работаешь?

Тот факт, что она стояла за прилавком, говорил сам за себя, но я не могла придумать, что еще сказать.

– В прошлом году я получила степень магистра библиотечного дела, – ответила она. – Помнишь, мы хотели стать библиотекарями, потому что у нас всегда хорошо получалось рекомендовать книги знакомым? – Она широко развела руки, как будто все это могло бы быть моим, исключая кладбище слонов^[24]. – Ну, теперь я этим занимаюсь, и я люблю все это.

Элисон всегда была одним из самых организованных людей, которых я знала, так что я вполне могла представить ее библиотекарем. Но мне было непонятно, помнила ли она, почему мы перестали дружить. Ей стоило бы. В то время это было очень важно, по крайней мере для меня. Но по тому, как она вела себя сейчас, казалось, что все хорошо и мы просто общаемся, как две приятельницы.

– Н-да, – произнесла я, – круто.

Честно говоря, я была уверена, что хотела работать в местном отделении Barnes & Noble^[25], потому что в детстве мне почему-то казалось, что все библиотекари – неоплачиваемые волонтеры. И уж коли я собиралась рекомендовать людям книги, то хотела получать за это хотя бы минимальную зарплату. Но руководство книжного магазина предложило мне пройти личностный тест из ста вопросов в рамках процесса подачи заявки, и меня так и не пригласили на собеседование.

– А как у тебя дела? – спросила она. – Я не знала, что ты вернулась. Или ты просто навещаешь отца?

Наверное, с моей стороны было странно не упомянуть о том, что он умер. Элисон была девушкой, с которой я дружила в годы становления, когда была влюблена в Джозефа Гордона-Левитта так сильно, что у меня все внутри скручивало. Она знала моего отца, пробовала его фирменный южный гуляш, и слышала, как он кричал на меня за то, что я оставила пакет с хлебом открытым.

Но именно поэтому мне не хотелось вдаваться в подробности. Я не смогла бы отделаться от нее простым спасибо.

– Я здесь только на лето, – бросила я. – Вообще-то, я подала заявку на получение читательского билета онлайн. Тебе нужен код?

На ее лице промелькнула обида.

– Я могу посмотреть по фамилии, – проговорила она. – У-о-л-ш?

Ладно, думаю, я это заслужила.

– Ну да.

Она молча набрала еще несколько слов на клавиатуре и застыла в ожидании моей готовой карточки. Я собиралась сделать несколько замечаний о том, как здорово, что теперь их могут печатать на месте. Но это выглядело бы либо так, будто я пытаюсь завязать разговор, потому что мне стало неловко из-за моей неприветливости раньше (что было правдой), либо так, будто меня легко впечатлить (возможно, в данном случае это тоже правда).

Как только карточка была готова, она отсканировала ее и затем три мои книги, не сделав никаких замечаний относительно содержания. Настоящий профессионал!

– Вот, пожалуйста, – произнесла она. – Ты сэкономила сорок девять долларов восемьдесят девять центов, воспользовавшись сегодня услугами публичной библиотеки.

Я взяла книги и карточку и попыталась одарить ее короткой, осторожно-дружелюбной улыбкой. Но она уже смотрела на другую стопку, которую принялась аккуратно раскладывать. Я подумала, что разговор окончен и она дает мне понять, что может отмахнуться от меня так же резко, как я от нее в свое время, но, когда уже собралась уходить, снова услышала ее голос.

– Я просто беспокоюсь за тебя, Фиби, – проговорила она. Теперь ее руки лежали поверх книг. Я заметила на ее пальце обручальное кольцо. Когда-то эта девушка была моей лучшей подругой, и в какой-то момент, вероятно, в недавнем прошлом, она вышла замуж, а я даже не знала об этом. – Я не имела в виду… В общем. Ты напугала меня.

Внезапный комок в горле помешал мне сглотнуть. Я хотела что-то сказать, но в голове было пусто, слова застревали где-то там, куда я не могла дотянуться.

– Кажется, сейчас у тебя все хорошо, – продолжила она, поднимая на меня глаза и слегка улыбаясь. Я поняла, о чем она спрашивает, и могла бы ответить, по крайней мере, просто «да».

Но я не смогла. Лишь коротко кивнула и вышла из библиотеки.

* * *

Несколько раз по дороге домой я чуть было не развернулась и не поехала обратно. Я придумала миллион тем для разговора. Я могла бы рассказать ей о своем отце. Странно, что я этого не сделала. Я могла бы сказать, что больше не сержусь на нее, что понимаю, почему она сделала то, что сделала. Я могла бы извиниться за то, что позволила нам отдалиться друг от друга. Я могла бы расспросить ее о свадьбе.

Но вместо этого мои мысли метались по кругу, пока идея о возвращении не стала казаться абсурдной. Я въехала на свою подъездную дорожку, заглушила двигатель и, прислонившись лбом к рулю, задумалась: я в городе всего несколько дней, а все уже кажется довольно хреновым.

Снаружи послышался утробный звук мотора. Я подняла голову как раз в тот момент, когда из-за угла на газонокосилке выехал Сэм в дурацких гигантских наушниках. Он прошелся по дорожке до края заднего двора, затем вернулся, поравнявшись со мной как раз в тот момент, когда я выходила из машины. Я стояла, уперев руки в бока, пока он еще раз проехался по траве туда и обратно. Наконец он, должно быть, заметил выражение моего лица, потому что остановился и снял наушник с одного уха; двигатель все еще работал на холостом ходу.

– Это мой двор! – прокричала я, перекрывая грохот.

Он наклонил голову, щурясь на солнце.

– Я знаю, – спокойно произнес он.

– Так почему же ты… – Я указала на траву. – Ты что, один из тех, кто считает, что женщины не способны пользоваться электроинструментами? Или управлять газонокосилкой? Или передвигать столы? Я не просила тебя о помощи, и с какого-то момента мне уже начинает казаться, что ты…

Он заглушил двигатель, и во внезапно возникшей тишине последнее слово, произнесенное мной, разнеслось по улице и по окрестностям.

– …сексист! – закончила я и затем буркнула себе под нос: – Я не просила тебя о помощи.

Он повесил наушники на шею и прислонился к рулю газонокосилки. Он действительно выглядел непозволительно хорошо. Я напомнила себе, что в последний раз, когда я его видела, он был запачкан каким-то таинственным веществом, которое могло быть кровью, и нес в свой гараж пластиковые пакеты.

– Прости, – проговорил он. – Раньше, убирая свой двор, я заодно косил и для твоего отца. А потом, после того как он… Ну, я продолжил это делать. Но я, конечно, должен был спросить тебя. Прости.

В последнее время мне казалось, что вся моя жизнь – это один большой тред AITA^[26], и ответ для меня всегда один: «Да, ты задница».

– Нет, это не… – Я потерла лоб. – Так ты раньше подстригал газон у моего отца?

– Он быстро уставал, – объяснил мужчина. – Это было за несколько месяцев до сердечного приступа, не знаю, связано это или нет. Но у него были небольшие проблемы, он передвигался с трудом.

Я этого не знала.

– Ты можешь одалживать мою газонокосилку, если предпочитаешь делать это самостоятельно, – добавил он.

– Только не я, – возразила я. – Предпочту, чтобы весь двор превратился в зону X. Но, если стрижка доставляет тебе удовольствие, действуй. Я не буду мешать.

Возможно, в этот самый момент у меня появилась возможность спросить, чем он занимался прошлой ночью. Я могла бы сделать это как ни в чем не бывало, например: «Кстати, прошлой ночью я слышала грохот в твоем гараже… Все в порядке? Может, мне стоит позвонить на какую-нибудь горячую линию?» Но тут он снова надел наушники и шутя отсалютовал, и мне ничего не оставалось, как исчезнуть в доме.

* * *

Теперь, когда у меня имелась нужная книга, мне, вероятно, следовало сесть за письменный стол и напечатать еще три тысячи слов анализа роли Буглиози как адвоката и рассказчика правды о деле Мэнсона. Но вместо этого я бросила книги на кухонный стол и направилась обратно в спальню.

Я открыла дверцы шкафа и, встав на цыпочки, тянулась, пока не увидела коробку из-под обуви Converse All Stars. В ней я хранила пачку записок, которыми мы с Элисон обменивались в восьмом классе, – аккуратно сложенные маленькие прямоугольнички с язычком, чтобы их можно было легко развернуть, до боли знакомые строчки, чаще всего написанные розовой, фиолетовой или бирюзовой гелевой ручкой.

Развернув первую записку, я обнаружила изображение лазаньи, которую подавали на обед в тот день. Теперь я вспомнила, что была в восторге от этой лазаньи. Обычно я доплачивала за второй кусок и брала его домой, чтобы разогреть на ужин. В тот год я много готовила Easy Mac и сэндвичей с тунцом для себя и Коннера. Подобные вещи забываются. Но стоило мне увидеть яркий рисунок с румяным дымящимся квадратиком лазаньи, и все это обрушилось на меня снова.

Ты ДОЛЖНА спросить у мамы, можно ли тебе сходить в кино в пятницу вечером. Стивен тоже будет там. Я знаю, ты говорила, что он тебе больше не нравится, но…

Я развернула еще один листок, на котором большие буквы-пузыри, раскрашенные радужными полосками, занимали целых шесть строк.

Мне СКУЧНО!!!!

Еще один:

Ты задаешь ужасные вопросы о том, что бы я выбрала, лол. Думаю, я бы тоже выбрала утонуть. Мне кажется, это быстрее, чем сгореть?

И еще:

Извини, что не перезвонила тебе. Моя мама хотела, чтобы мы вместе еще раз посмотрели «Друзей». Ты когда-нибудь видела ту серию, где Джоуи надевает одежду Чендлера? Так забавно!

Я сунула записки обратно в коробку, не потрудившись их сложить. У нас с Элисон были общие занятия по естествознанию, на которых мы и вели большую часть нашей тайной переписки. Стоило подержать в руках эти бумажки, и я перенеслась в тот класс – к черным пластиковым столам, за которыми мы сидели группами по четыре человека, к химическому запаху, который никогда не выветривался, к отблеску флуоресцентных ламп на лысой голове мистера Форда.

Первые несколько лет после того, как мы с мамой переехали, мы жили недалеко, в том же округе, в квартире, расположенной дальше к востоку. Навещая каждые выходные отца, я тратила на дорогу всего двадцать пять минут.

Тем не менее двадцать пять минут могут стать шагом от лучших друзей навсегда к простым знакомым, если вы еще не водите машину. Мы с Элисон делали все возможное, чтобы оставаться на связи, в основном переписываясь или болтая по телефону, и я старалась встречаться с ней, когда могла. Но это было не то же самое, что учиться вместе.

Кроме того, у меня сложилось ощущение, что ее родителям не очень нравится, что она общается со мной, потому что мои развелись. Мама и папа Элисон души в ней не чаяли – не знаю, то ли из-за того, что она была единственным ребенком, то ли из-за того, что она была приемным ребенком, то ли просто из-за правильного сочетания родителей-невротиков и ребенка, который никогда не доставлял им никаких хлопот. Но они всячески ее оберегали. Им не нравилось, что Элисон смотрит шоу на канале Disney, потому что, по их словам, в них недостаточно сильны родительские роли.

А потом случился тот инцидент.

Я проводила выходные у отца. По сути, это означало, что я сижу в своей комнате, переключаясь между фанфиками и «Энциклопедией убийств», одновременно переписываясь с Элисон. Я сама не поняла, как это произошло, но я шутки ради брякнула, что собираюсь проглотить целый пузырек таблеток.

Конечно, теперь я сознаю, что шутить о чем-то подобном довольно жестоко и гадко. Но в то время мне казалось, что это драматичный способ заявить, что мне скучно, или беспокойно, или от чего-то тошнит. На самом деле я ничего такого не планировала.

Но что-то заставило Элисон вообразить, что я всерьез об этом думаю. Она позвонила моей матери, та позвонила отцу, и вскоре после этого я убедила маму, что, вероятно, мне не стоит дважды в месяц ездить к папе или даже вообще.

Мне не следовало так шутить. Я понимала это. И Элисон старалась быть хорошей подругой. Но я не могла не разозлиться на то, как она отреагировала – слишком остро, на мой взгляд, – и на то, какая цепь событий за этим последовала. Возможно, это было несправедливо, но тогда я ничего не могла поделать со своими эмоциями.

Я закрыла коробку и поставила ее обратно на полку в шкафу. Загляну в нее позже, когда буду убирать в комнате. Сейчас у меня не было сил копаться в прошлом.

Пять

Мой научный руководитель хотела, чтобы я перезвонила ей до того, как приступлю к работе над следующей главой, поэтому, добавив еще несколько цитат и примеров, я отправила ей электронное письмо, намереваясь назначить время беседы. К моему удивлению, она сразу же перезвонила и сообщила, что готова поработать со мной прямо сейчас.

Доктор Нильссон была чертовски грозной. Она вела курс библиографии для первокурсников, который нам всем пришлось посещать, и имела репутацию человека, который слишком ценит свое время, чтобы трепаться попусту. Я видела, как она смотрит на часы, когда, обсуждая какой-то вопрос, кто-то ходит вокруг да около. Я видела, как самые красноречивые научные работники, которых я знала, – люди, заставляющие меня чувствовать себя самозванкой, Билли Мэдисоном^[27], который из-за ошибки в почтовой системе будто бы попал в аспирантуру, – начинали заикаться и краснеть, теряя под ее испепеляющим взглядом способность аргументированно защищать свою позицию в споре. Она специализировалась на Вирджинии Вулф, и нашим совместным проектом стали поиски в университетской библиотеке ответов на эзотерические вопросы о текстах Вулф, например, сколько всего существует экземпляров, в каком издании содержится та или иная аннотация или где хранятся оригиналы написанных ею писем.

Я с трудом зарабатывала четверки с минусом, которые были мне необходимы, для поддержания среднего балла успеваемости на высоком уровне, но однажды она написала комментарий к моей статье: «вольнодумно», и это выглядело как комплимент. Поэтому, когда я искала на кафедре кого-нибудь (кого угодно!), кто согласился бы помочь мне изучать тру-крайм для диссертации, на ум пришла она.

– Доктор Нильссон, здравствуйте, – проговорила я, поправляя наушники, чтобы убедиться, что микрофон находится достаточно близко ко рту. Чем дольше я общалась с доктором Нильссон, тем больше подозревала, что некоторые выражения ее лица на занятиях скорее были вызваны проблемами со слухом, чем ее сложным характером. – Это Фиби Уолш.

– Фиби, – произнесла она своим холодным, резким голосом. – Я так понимаю, у вас есть для меня еще одна глава. Что вы хотели обсудить?

Она делала это каждый раз в обязательном порядке, сначала просила меня позвонить, а затем мгновенно представляла все так, будто это была моя инициатива. Это неизбежно приводило к тому, что я разочаровывала ее своими невнятными и непродуманными вопросами. Я почти слышала, как она думает: «Зачем она назначила беседу, если не готова?»

– Что ж, – начала я, подыскивая что-нибудь, что, как я надеялась, звучало бы достаточно разумно. – В этой главе я сосредоточилась на книге Буглиози – помните, он был обвинителем на процессе Мэнсона? Но я не знаю, стоит ли мне использовать в своем анализе книгу о Гейси^[28], написанную его адвокатом, чтобы противопоставить их подходы. Или мне следует включить какой-то эпизод из книги прокурора по делу Эйвери^[29]? Она редактировалась так много раз, это дико, но, думаю, именно так происходит, если Нэнси Грейс^[30] пишет ваше предисловие…

– Мне необходимо это прочитать, – прервала меня доктор Нильссон. – Только тогда я смогу дать вам объективный отзыв о вашем подходе.

Мне потребовалась вся моя выдержка, чтобы не сказать, что именно, поэтому мне и не нужен был этот звонок немедленно. Вместо этого я покорно отправила ей электронное письмо с прикрепленным черновиком.

– Хорошо, – проговорила я. – Звучит заманчиво. Черновик уже у вас в почтовом ящике.

– Отлично, – ответила она, но в ее голосе уже слышались нотки разочарования. – Теперь давайте поговорим о материалах для вашего заявления о приеме на работу. Что у вас готово – ваше резюме, философия преподавания, примерные учебные программы и задания?..

Что у меня готово? Ничего из этого. На моем компьютере была папка с папками, напоминавшая русскую матрешку. Там хранились файлы с уроками, которые я вела, и можно было порыться в них, пытаясь найти свои лучшие учебные планы и задания, надеюсь, наименее заимствованные у людей, которые преподавали этот курс до меня. У меня имелось резюме, которое я использовала при подаче заявок на участие в конференциях, но его нужно было доработать, чтобы оно подходило для трудоустройства. Я даже думать не хотела о том, чтобы расписывать свою философию преподавания. Это меня чертовски пугало.

Снаружи послышался шум грузовика Сэма. Я пробыла здесь всего несколько дней, но уже по звуку определяла, когда он уходил и возвращался. График его все еще казался мне загадочным. Я посмотрела сквозь жалюзи и увидела, как он тащит в свой дом совершенно невероятное количество льда в пакетиках. Интересно.

Должно быть, я молчала слишком долго, потому что доктор Нильссон нетерпеливо продолжила:

– Вы планируете выйти на работу в следующем году?

– Ага, – брякнула я, опуская жалюзи, и поспешила поправить себя. – То есть да. Я надеюсь на это. Работа – это всегда хорошо, верно?

На мгновение я забыла, что чувство юмора не входило в число поистине блестящих качеств доктора Нильссон.

– У вас есть географические предпочтения?

Все эти вопросы, и я это знала, должны были возникнуть в конце моего шестилетнего пребывания в академическом коконе. Однако я полагала, что у меня достаточно времени, чтобы обдумать их. Но теперь у меня в голове все перепуталось – мой единственный брат находился во Флориде, моя мать и ее новый муж переехали в Джорджию, последние пять лет я жила в Северной Каролине, где училась в аспирантуре. Чувствовала ли я привязанность к какому-либо из этих мест?

– Не совсем, – ответила я. – Нет.

Что-то в вопросе доктора Нильссон заставило меня ощутить беспокойство, и, просто чтобы чем-то занять себя во время нашего разговора, я пошла проверить папин почтовый ящик. Гнетущая влажность обрушилась на меня, как только я вышла на улицу. Сэм уже был в доме, по-видимому, складывал лед в холодильник. Я старалась не думать о Джеффри Дамере^[31], но в данный момент это получилось рефлекторно.

Кошка моей соседки – я предположила, что это ее кошка, поскольку в тот вечер, когда я приехала, она устроилась на подъездной дорожке к ее дому, – теперь лежала на испанской плитке моего крыльца, вероятно придя сюда в поисках прохлады. Я чуть было не остановилась, чтобы поздороваться, но вспомнила, что все еще разговариваю по телефону, и к тому же это прозвучало бы безумно. Тем не менее я попыталась слегка кивнуть кошке, перешагнула через нее и закрыла за собой дверь, чтобы она не проникла внутрь.

– Напомните, – продолжала доктор Нильссон, – есть ли кто-то в вашей жизни?

С тех пор, как я попала сюда, кошка была первым существом, которое вызвало у меня искреннее дружелюбие, поэтому я была склонна ответить «нет». И вдруг поняла, что доктор Нильссон интересуется, есть ли у меня романтические отношения, и ответ был – категорически нет.

– Прямо сейчас – нет.

– Хорошо, – впервые за все время разговора я услышала, что она по-настоящему довольна. – Оставляет возможность выбора. И у вас есть высокие шансы осесть там, где захочется.

– Определенно, – рассеянно ответила я. Почтовый ящик отца был забит всяким хламом. Купоны, уведомление по страховке, которое, как я поняла, было всего лишь рекламой, и местный рекламный проспект, в котором первую полосу занимала статья о парне, выигравшем общегосударственный конкурс авторов песен.

– Итак, вы переходите к следующему разделу? – подсказала доктор Нильссон. – Где собираетесь подробнее проанализировать Капоте, если я правильно помню вашу заявку.

Кошка все еще лежала, растянувшись на крыльце. Когда я подошла к двери, она запрокинула голову и, прищурившись, посмотрела на меня, будто хотела привлечь к себе внимание.

– Верно, – подтвердила я, опускаясь на колени, чтобы осторожно почесать животное под подбородком. Я понятия не имела, насколько дикой была эта кошка, бездомная, домашняя или талисман района. Она была маленькой, не совсем котенок, вероятно, подросток. Ее окрас создавал впечатление, будто она в маленьком смокинге – белые лапы и грудка, и остальная шерсть абсолютно черная. – В «Хладнокровном убийстве» есть целая глава, посвященная тому, как Капоте сблизился с Перри^[32] и Диком^[33], как эти отношения повлияли на его повествование и жанр тру-крайм в целом. Затем я собираюсь прочитать главу из книги Энн Рул о Теде Банди «Убийца рядом со мной», где она описывает время, когда работала с ним в кризисной клинике Сиэтла. На самом деле это интересно, потому что…

– Я рада слышать, что у вас есть план, – снова перебила меня доктор Нильссон. – Я получила последнюю главу вашей работы, и свои комментарии по ней пришлю на следующей неделе. Если захотите прислать мне черновые материалы, которые вы собрали для подачи заявки, я буду рада ознакомиться и с ними.

– О-о! – вымолвила я. – Хорошо.

Это было щедрое предложение. У меня было несколько друзей, чьи консультанты просматривали их наработки, но в большинстве случаев это было обусловлено тем, что они долгие годы работали вместе. Во многих случаях это происходило потому, что их исследования были связаны – они могли быть соавторами научной статьи или вместе выступать на конференции, кого-то могли свести профессора.

В моем случае несмотря на то, что я работала с доктором Нильссон над, возможно, самым крупным на сегодняшний день проектом в моей жизни, мы не очень хорошо знали друг друга. Я не думала, что она считает меня протеже или кем-то в этом роде.

– Поговорим позже, – сказала она и повесила трубку.

Кошка, негромко мурлыча, продолжала выпрашивать ласку. На ней не было ошейника, но она определенно не была дикой.

– Тебе будет интересно узнать побольше о Теде Банди, – пробормотала я. – После того, как Энн впервые навестила его в тюрьме, ей приснился сон, в котором она должна была спасти ребенка, только этот ребенок оказался демоном, который укусил ее за руку. Очень похож на ребенка Розмари, если хочешь знать мое мнение. Который ведет к Роману Полански, затем к Шэрон Тейт и обратно к Мэнсону…

Кошка скептически дернула усами.

– Поняла, – кивнула я. – Ухожу.

* * *

В тот вечер Коннер и Шани удивили меня, заявившись. Я бы никогда в этом не призналась, но я была безмерно благодарна не только за еду, но и за компанию. Уже через несколько дней, проведенных в этом доме, я была на грани срыва, а буррито меня немного взбодрил.

Общение с ними как с парой давалось мне легко, и единственная проблема, с которой я сталкивалась при этом (помимо иногда отвратительной, на мой взгляд, излишней демонстрации чувств), заключалась в том, что я до смерти боялась сболтнуть что-нибудь о предложении руки и сердца. Я пожалела, что Коннер вообще сообщил мне, потому что теперь я постоянно думала об этом, какую бы тему мы ни обсуждали. Они рассказали, что собираются на бейсбольный матч, и я чуть было не брякнула что-то вроде: «Пожалуйста, скажи мне, что ты не собираешься делать предложение с помощью jumbotron^[34]. Шани прокомментировала, что не ждет ничего особенного от предстоящего распределения, и мне захотелось подмигнуть ей и сказать, что на самом деле ей есть чего ждать. Я, к счастью, сдержалась и не подмигнула. Но этот секрет пожирал меня изнутри.

– Фиби?! – Очевидно, Коннер уже некоторое время пытался привлечь мое внимание.

– Хм-м-м, да?

– Я спросил, не думаешь ли ты, что нам стоит обзавестись мусорным контейнером, – продолжил он. – Чтобы избавиться от этого… – Он растерянно огляделся, будто ни одно слово в английском языке не могло в полной мере описать то, что было у него перед глазами. Наконец, он остановился на разочаровывающем: – …этих вещей.

– Сколько он стоит? – Одним из результатов разговора с доктором Нильссон, состоявшегося ранее, было то, что он заставил меня еще раз задуматься о моих финансах, о том, во сколько мне обойдется сам процесс поступления на работу. Сайты с вакансиями, на которые я могу загрузить свои резюме, стоимость полетов на собеседования, которые мне никто не оплатит, а еще мне, вероятно, понадобится хороший блейзер…

– Я должен получить первую зарплату в эту пятницу, – ответил Коннер. – Смогу заплатить.

– Мы можем разделить эту сумму на двоих, – проговорила я. Какая-то часть меня как старшей сестры все еще считала невозможным позволить моему младшему брату взвалить все на себя, хотя было бы облегчением не беспокоиться об этом.

Он пожал плечами.

– Он отлично справляется со своей работой, – вставила Шани, будто это было родительское собрание. – Сколько у тебя уходит, восемь минут?

– Семь с половиной, – поправил он, откусывая буррито, – и это не лучший результат. Мне предстоит еще сильно вырасти.

– Ты мог бы вести более непринужденную беседу, – заметила я, – чтобы растянуть время? У тебя всегда хорошо получалось просто разговаривать с незнакомцами.

Коннер сглотнул и демонстративно закатил глаза.

– Предполагается, что звонки должны быть короткие, – объяснил он. – Вас оценивают по эффективности, и они хотят, чтобы каждый час вы делали девять звонков, в среднем по шесть минут и пятнадцать секунд каждый. Это оставляет почти четыре минуты в час на перерыв, но вы просто экономите их все сразу, а затем можно делать пятнадцатиминутный перерыв каждые четыре часа.

Я взглянула на Шани, которая ободряюще улыбалась Коннеру.

– Как-то… много цифр, – пробормотала я.

Коннер снова пожал плечами.

– Мне дали заламинированную распечатку, чтобы я хранил ее на своем рабочем месте, – сказал он. – Так что мне не нужно самому заниматься математикой.

– Тебе это нравится?

– Это здорово, – ответил он. – Мне подарили спортивную бутылку для воды с логотипом компании. Если проработаешь там год, получишь футболку.

– Ну что ж, – проговорила я. – Продолжай усердно трудиться.

– Это то, что у меня получается лучше всего, – улыбнулся Коннер. – Помнишь, как мы играли в Heavy Machinery^[35] снова и снова, просто чтобы набрать достаточно жизней и пройти более сложные уровни?

Мне потребовалась секунда, чтобы понять, о чем он говорит. Затем он указал на татуировку Крэша Бандикута на своей икре, на его лице появилась глупая улыбка, и я закрыла глаза. Конечно!

– Еще был Slippery Climb^[36], – вспомнила я. – Там до первой контрольной точки нужно было добираться миллиард лет.

– Но там еще была High Road^[37], – заметил Коннер. – Этот уровень был просто ужасным.

Шани перевела взгляд с меня на Коннера.

– Полагаю, речь о видеоигре?

– Это та самая видеоигра, – проговорил Коннер, – с которой все началось.

Судя по озадаченному выражению лица Шани, допускаю, что она не очень довольна Коннером.

– О! – воскликнула она, вскакивая со своего места на диване. – Я принесла книгу, о которой тебе рассказывала.

Она порылась в своей огромной сумке и достала тонкую книжку в черно-белой обложке, шрифт которой напоминал шрифт церковной брошюры. Очевидно, что она предназначалась для еще более юной аудитории, чем я себе представляла, скорее для детей, чем для подростков. По ряду причин это показалось мне неуместным в моей ситуации, и у меня возникла внутренняя негативная реакция на то, что при ближайшем рассмотрении оказалось, по сути, шрифтом Brush Script MT с эффектом тени. Но Шани было приятно заботиться обо мне, и скоро она собиралась стать частью моей семьи, поэтому я приняла книгу с улыбкой.

– Я прочитала несколько страниц по дороге сюда, и это действительно впечатляет, – произнесла Шани, взглянув на Коннера, словно ища поддержки. – Думаю, ты найдешь для себя много интересного.

Этот взгляд сказал мне о многом. Мне стало ясно, что они обсуждали нашу семью, обсуждали меня. Теперь я могу только догадываться, к каким выводам они пришли. Коннеру было шесть, когда наши родители развелись, и всего восемь, когда я вообще перестала приезжать к отцу. Интересно послушать, какие представления о моих чувствах от потери отца он себе насоставлял.

Но Шани грустно улыбнулась мне, и вся моя злость улетучилась. С ее стороны было очень любезно волноваться обо мне, хотя мне и не нравилась мысль о том, что они с Коннером сговорились мне «помочь». Я сделала вид, что заинтересовалась, и пролистнула пару страничек.

– Я добавлю ее в свою стопку для чтения, – сказала я. – Сразу после мемуаров дочери Утреннего Убийцы. Помнишь его, Коннер? В восьмидесятых его связывали по меньшей мере с восемью убийствами в Центральной Флориде.

Коннер покачал головой:

– Это было еще до моего рождения. И я не смотрю черно-белое телевидение.

Я закатила глаза:

– Это было и до моего рождения, придурок. Но это случилось недалеко отсюда, чуть больше чем в часе езды к северу. Ты должен был слышать об этом парне.

– Я просто собирал карточки с покемонами, как нормальный человек, – парировал Коннер. – Кстати о нормальных людях: у соседа вечеринка или что-то в этом роде? Перед домом стоит несколько машин.

Я подскочила к окну, чтобы убедиться. Конечно же на подъездной дорожке к его дому стояли три машины, и еще несколько расположились вдоль улицы. При всей своей бдительности я неожиданно упустила это развитие событий.

– Что ж, это объясняет пакеты со льдом, – пробормотала я.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Коннер бросает на Шани красноречивый взгляд. Сначала книга, теперь это. Я не могла промолчать:

– Что?!

– Ничего, – ответил он, сделав круглые глаза.

– Коннер считает, что зацикленность на соседе – это способ справиться с переменами в твоей жизни, – в этот же момент произнесла Шани.

Коннер одарил ее осуждающим взглядом, означавшем «вот спасибо!», который казался бы более выразительным, если бы его рот не был измазан соусом тако.

– Я никогда такого не говорил. Я сказал, что мой психотерапевт предположила, что это может быть одним из объяснений зацикленности Фиби, но…

Я подняла руки, как бы отгораживаясь от этого разговора. Он обсуждал меня и со своим психотерапевтом?! Господе Иисусе!

– Вы оба и ваш доктор Фрейд придаете этому больше значения, чем стоило бы, – проговорила я. – У нас с ним было несколько контактов, и всякий раз все выглядело несколько странно. Так что вполне естественно, что я хочу позаботиться о себе. Я одинокая женщина и живу одна.

– Ладно, но… – Коннер сморщил нос, изображая на лице крайнюю степень сомнения. – Странно – потому что он вел себя странно? Или все же ты?

– Да он… – Я внезапно поняла, что никак не могу закончить фразу фактами, говорящими в мою пользу. Он перенес мой стол, вежливо принял ошибочно доставленную посылку, подстриг газон. Вряд ли это была триада Макдональда^[38].

Была еще та ночь, когда он что-то делал в своем гараже. Таинственная жидкость на его руках. Пластиковые пакеты в его машине. Ничто из этого не делало его самым осторожным убийцей на свете, но «форд бронко» был весь в крови, а О. Джей^[39] все равно вышел сухим из воды.

– Неважно, – бросила я. – В ближайшее время мне не понадобится сахар или соль, а если и понадобится, на другой стороне есть соседка-кошатница.

– Пэт все еще там? – удивился Коннер. – Она всегда напоминала мне бабушку из фильма «Наполеон Динамит». Она выходила во двор и бросала хлеб птицам, всем своим видом будто говоря: «Ешьте, маленькие засранцы! Я делаю это для вас!»

– Если вдуматься, – проговорила я, – к ее услугам все кошки на улице, а она по-прежнему приманивает птиц. Довольно мрачно.

– Я не думал об этом с такой точки зрения, – сказал Коннер, скривившись. – Но послушай! На самом деле мы понимаем, что ты здесь в одиночестве. Нам ненавистна сама мысль о том, что ты нервничаешь или чувствуешь себя в опасности.

Он потянулся, чтобы взять Шани за руку, и, честно говоря, это был первый намек на то, что «мы» в его предложении означает: он и его девушка, а не он и его психотерапевт. По крайней мере, это предотвратило серьезный разговор о границах дозволенного.

– И именно поэтому мы решили, – подхватила Шани, взглянув на него, словно ища поддержки, – что нам стоит переехать сюда. Тогда ты не будешь одинока.

Я не представляла, что в этот момент творилось на моем лице. В моем воображении мои глаза были широко распахнуты от недоумения, рот открывался и закрывался, как у рыбы, ноздри раздувались от едва сдерживаемого раздражения. Но внешне я, должно быть, сохраняла некое подобие самообладания, потому что мой брат улыбался мне так, словно только что преподнес величайший подарок.

И объективно, с их стороны это было сделано из самых лучших побуждений. По доброте душевной. Это правда, что я вернулась в город, где на самом деле никого не знала – кроме Элисон, отношения с которой лучше было оставить похороненными под старыми выпусками Teen Beat. Правда и то, что впереди было много работы по дому и мне бы хотелось, чтобы Коннер иногда был рядом и помогал.

Что, впрочем, не означало, что я не сойду с ума, если мы с братом и его девушкой будем жить в одном доме.

– Что ж, – заговорила я, тщательно подбирая слова. – Я ценю это предложение, но…

– Это на пару месяцев, пока мы не подготовим дом к продаже, – перебил Коннер, чтобы успокоить меня. – У нас остался всего месяц оплаченной аренды нашей квартиры, и мы можем сдать наши вещи на хранение, прежде чем подпишем новый договор.

– За исключением кровати, конечно, – заметила Шани.

– Да, мы же не будем спать на полу, – поддержал ее Коннер. – И еще нам нужны Xbox и PlayStation. Он с надеждой посмотрел на меня. – А ты не привезла свои?

Я потерла виски, слегка покачав головой.

– Все в порядке, – махнул рукой брат. – В моем есть все самое интересное. А еще у Шани есть статуя Будды, которая очень важна для нее лично…

– Я не буддистка, – смущенно произнесла Шани, – но ее подарила мне моя тренер по кроссу в старших классах, и она сказала…

– Она не такая уж большая, – вставил Коннер, – легко поместится в углу гостиной, если мы передвинем ящики с рождественскими штучками. О, и мы, конечно, возьмем с собой Хэнка, но он почти не занимает места, подойдет любая плоская поверхность, которая выдержит десять фунтов…

– Десять галлонов, – поправила Шани, – что ближе к восьмидесяти фунтам. Но, детка, мы всегда можем принести столик, на котором сейчас располагается Хэнк.

Ситуация выходила из-под контроля.

– Кто такой Хэнк?

В комнате стало тихо, Коннер и Шани смотрели на меня так, словно я совершила нечто похожее на… предательство. Будто они не могли поверить, что я способна задать такой вопрос и что мне еще многому нужно научиться.

– Хэнк – наша золотая рыбка, – объяснил Кон-нер. – Мы выиграли ее на окружной ярмарке в прошлом году.

– Говорят, такие долго не живут, – добавила Шани, – но Хэнк выносливый.

– Ну а мы о нем заботимся, – продолжал Коннер. – Большинство людей просто кормят своих рыб любыми старыми хлопьями, но мы заказываем…

– Ладно, хватит, – отрезала я. – Хэнк сюда не переедет.

Это прозвучало грубо и несправедливо предвзято по отношению к рыбам. На самом деле, из них троих у Хэнка было больше всего шансов переехать сюда. Я попыталась немного сгладить ситуацию:

– Не то чтобы я не оценила ваше предложение. Поверьте, оценила. Мне наверняка понадобится помощь по дому, и я действительно… – Следующая часть была настолько трогательной, насколько я на нее способна, и я почувствовала, как слова застревают у меня в горле: – …рада возможности проводить больше времени с вами обоими. Но мне нужно работать над диссертацией, а для этого мне необходимы тишина и покой и…

Коннер нахмурился.

– Но именно об этом я и говорю. Ты торчишь здесь, читаешь о жутких убийствах, а потом становишься параноиком из-за своего соседа.

– Я не параноик! – воскликнула я. – И дело не в соседе. Кстати, его зовут Сэм.

– Я помню, – ответил Коннер. – Кажется, на днях ты произнесла, цитирую, «Сэм, запятая, сукин сын».

– Это была шутка, – возразила я. – Разумеется, я не думаю про соседа, что он на самом деле серийный убийца. Во-первых, в округе нет ни одного нераскрытого убийства, которое можно было бы с ним связать. А во-вторых…

Коннер поднял брови в ожидании. Я ясно видела, что мои аргументы не произвели на него впечатления, хотя должны были бы. Так что, возможно, отчаянно пытаясь найти нечто достаточно убедительное, чтобы заставить Коннера и Шани отказаться от идеи жить со мной, я выпалила:

– Как вы думаете, я бы пошла на вечеринку домой к серийному убийце?

Шесть

Пять минут спустя мы втроем стояли на пороге дома Сэма: я впереди, Шани и Коннер за мной. Мы уже звонили в дверь, но, судя по слабым звукам музыки луау^[40], игравшей внутри, я решила, что Сэм, должно быть, нас не слышал.

– Это что, тематическая вечеринка? – поинтересовался Коннер из-за моей спины. – Может, нам стоило одеться соответственно?

– Не знаю, – отмахнулась я, перекладывая пакет с «Кит-Кат», который держала в левой руке, чтобы позвонить снова, и сильнее вдавила кнопку, удерживая ее несколько секунд, прежде чем отпустить.

– А что он сказал, когда пригласил тебя?

Я услышала, как внутри кто-то крикнул, что у двери стоят люди.

– Тс-с-с, – прошипела я Коннеру.

– Боже мой, мы незваные гости, – ахнул Коннер, и в этот момент дверь распахнулась.

Глаза Сэма на мгновение расширились при виде нас троих, но я сунула «Кит-Кат» ему в руки, прежде чем он успел что-либо сказать.

– Привет, – проговорила я, внезапно занервничав. – Мы услышали, что в соседнем доме играет музыка и…

Я замолчала. Оказалось, это действительно тематическая вечеринка. Все были одеты в рубашки с яркими рисунками и пили из пластиковых ананасов. На Сэме была ярко-розовая рубашка с белыми цветами. Это вкупе с дневной щетиной на подбородке придавало ему сходство с представителем полиции Майами, но меня это не раздражало.

– Тебе нужно, чтобы я убавил звук? – уточнил он.

– О-о! – выдавила я. – Нет. Все в порядке. Мы на самом деле…

К моему удивлению, Сэм вышел на крыльцо и закрыл за собой дверь. Мне пришлось отступить, чтобы сохранить личное пространство, в результате я наступила Коннеру на ногу, отчего он драматично взвизгнул. Не сказав больше ни слова, Сэм подошел к моей подъездной дорожке, где постоял минуту, склонив голову набок, словно прислушиваясь.

– Ой! – еще раз воскликнул Коннер, будто был недоволен моей реакцией на его страдания.

– Да ладно тебе, – прошипела я в ответ, все еще наблюдая за Сэмом. – Я едва тебя коснулась.

– На тебе армейские ботинки!

Я посмотрела на его ноги.

– А на тебе шлепанцы, тебя нужно научить прикрывать пальцы ног. Никто не жаждет их видеть.

– По крайней мере, сейчас я в теме, – проворчал брат. – Что он делает?

Честно говоря, я понятия не имела. Сэм подошел еще ближе к моему дому и встал прямо перед дверью, пока мы продолжали стоять на его крыльце. Наконец он вернулся к нам.

– У вас, должно быть, невероятно хороший слух, – проговорил он, при этом хмуро глядя на «Кит-Кат», будто они его чем-то беспокоили. Затем он поднял глаза, оглядел внимательно Коннера и Шани, прежде чем снова обратить свое внимание на меня. – Прости. Я сделал в гараже хорошую звукоизоляцию и был уверен, что она достаточно приглушит музыку. Ребята, не хотите зайти, выпить?

Он направился внутрь, оставив дверь открытой, чтобы мы могли последовать за ним, но Коннер остановил меня, положив руку мне на плечо.

– Фиби, – зашептал он. – Ты слышала? Звукоизоляция!

– Я тебе говорила, – бросила я, после чего мы вошли в дом.

* * *

Первым я заметила пианино, стоящее в укромном уголке гостиной. Казалось, оно идеально вписывается в интерьер. Готова поспорить, Сэм даже не играл. Скорее всего, ему просто нравилось, когда создавалось впечатление, что он умеет это делать. Но потом я увидела на стене большой плакат: «МЫ БУДЕМ скучать по ТЕБЕ, БАРБАРА!», и мне стало немного сложнее анализировать ситуацию.

– Как думаешь, куда уезжает Барбара? – спросила Шани.

– В подвал? – предположила я, и мы с Коннером расхохотались. Мы все еще смеялись, когда появился Сэм, жонглируя несколькими банками «Лакруа», прежде чем раздать их нам.

– Извините, у нас нет газировки, – произнес он несколько смущенно, – но… – Он неопределенным жестом указал на тропические украшения, которые при ближайшем рассмотрении оказались в основном поделками из гофрированного картона с маленькими пальмами, развешанными по всей комнате. – Алкогольные напитки на кухне. Я подумал, вы сами захотите приготовить себе коктейль.

При этих словах его взгляд на мгновение скользнул по мне. С другого конца комнаты кто-то окликнул его по имени, и я подождала, пока он отойдет за пределы слышимости, прежде чем повернуться к Коннеру:

– Думаю, он мог нас услышать, – поморщилась я.

– И что? – Коннер поменялся банками с Шани (она взяла клубничную, а он – апельсиновую) и с громким хлопком открыл ее.

Я прикусила нижнюю губу, наблюдая, как Сэм, пробираясь сквозь толпу гостей, задержался, чтобы пообщаться с парой, прежде чем исчезнуть на кухне. Несмотря на слова Коннера, мой живот скрутило от тревожного чувства вины при мысли о том, что я снова веду себя как идиотка. На этот раз я ворвалась на чужую вечеринку и начала нести чушь. Я протянула Коннеру свой неоткрытый «Лакруа», потому что он мог осилить два бокала за то время, пока я лихорадочно соображала, чего мне хочется выпить, и направилась на кухню.

Там Сэм тянулся к верхнему шкафчику за вазочкой, и это движение обнажило кожу между джинсами и полой рубашки, демонстрируя тонкую полоску волос, ведущую к пупку. Он поставил вазочку на стол, откинул волосы с глаз и слегка вздрогнул, увидев меня. К этому моменту мое лицо уже горело, и меня очень беспокоило, что моя бледная кожа, вероятно, предательски порозовела. Я оглянулась и увидела через кухонное окно бассейн на заднем дворе. Вокруг него собралось несколько человек, некоторые сидели на краю, свесив ноги в воду.

– У тебя есть бассейн, – глупо проговорила я. Хотя на самом деле имела в виду: «Могу ли я погрузиться в воду и вынырнуть только тогда, когда все уйдут, включая тебя?»

Он проследил за моим взглядом.

– Да, – кивнул он, затем разорвал зубами упаковку «Кит-Кат» и высыпал шоколадные батончики в индивидуальной упаковке в вазочку. Слегка встряхнув ее, как бы корректируя вид, Сэм поставил конфеты рядом с чипсами и маком.

– Тебе не следует этого делать, – произнесла я, прежде чем смогла себя остановить. Брови Сэма сошлись на переносице, а рука зависла на вазочке, словно ожидая, что я укажу место, куда ее следует поставить. Я покачала головой, в восьмимиллионный раз задаваясь вопросом, что конкретно со мной не так. – Я имею в виду, что открывать что-то зубами вредно для их здоровья. Я бы рассказала тебе душераздирающую историю о девочке из второго класса и фруктовом рулете, но это не очень подходящий анекдот для вечеринки.

Он просто уставился на меня, и это почему-то послужило для меня сигналом продолжать:

– Честно говоря, у нее и до этого шатался зуб. В общем… – Я взяла батончик из вазочки, просто чтобы чем-то занять руки. После того, как я устроила ему выговор из-за того, как он открыл обертку, она, разумеется, оказалась сделана из тефлона. Я крутила и тянула, но не могла открыть эту дурацкую конфету. В конце концов, я сдалась. – На самом деле, это вся история. Больше особо нечего рассказывать.

Его губы слегка приоткрылись, будто он собирался что-то сказать, но он просто схватил ими батончик, легко открыл его и отправил в рот небольшой кусочек. Вот ублюдок!

Оказалось, что просто наблюдать за тем, как кто-то жует, почти неудобно и несколько интимно. И все же по какой-то причине я не могла отвести взгляд, и мы просто стояли вдвоем на кухне. Его голубые глаза изучали мое лицо, начиная от слишком высокого лба до заостренного подбородка, задержавшись на губах на мгновение, такое мимолетное, что я подумала, не показалось ли мне это. На заднем плане играла песня «Don’t Worry Baby» группы Beach Boys, и я поняла, что затаила дыхание.

Он дожевал.

– Как стол?

Теперь настала моя очередь уставиться на него, его вопрос метался у меня в голове и по какой-то причине никак не мог осесть.

Он приподнял бровь.

– Ну, тот, деревянный… тяжелый…

– О-о-о, – протянула я. – Тот стол. Он… стоит неподвижно.

Я и не заметила, что пока мы разговаривали, он открыл еще один «Кит-Кат» и протянул его мне. Я взяла батончик, чувствуя себя такой же деревянной, как мебель, о которой мы говорили, а в уголках его глаз появились морщинки-лучики.

– Хорошо, – проговорил он. – Будем надеяться, что он так и останется стоять.

* * *

Я нашла Коннера и Шани в углу комнаты беседующими с бородатым парнем, одетым в невероятно яркую оранжевую рубашку. Увидев меня, Коннер помахал рукой.

– Фибс! – воскликнул он. – Оказывается, я играл в League of Legends с этим чуваком три года, с ума сойти! Это друг Дэна, который добавил меня на свой сервер, и даже после того, как Дэн ушел, я остался, потому что эти парни умели играть. – Шани многозначительно покашляла, и Коннер поспешил добавить: – И девушки! Я имею в виду, что в той команде не было девушек – очевидно, что я это точно знаю, – но девушки тоже умеют играть, и я не собираюсь распространять всякую токсичную чушь от gamergate^[41]. – Шани ткнула его локтем, и он поспешил добавить: – Играть может любой, независимо от его половой принадлежности! Это не обязательно должно быть бинарным понятием.

Парень в оранжевой рубашке рассмеялся и протянул мне руку.

– Джоуи, – представился он. – Ребята, вы знакомы с Барбарой?

– Не совсем… – ответила я, сознавая, что недавно искала Сэма, чтобы извиниться за то, что нарушила ход его вечеринки, а вместо этого болтала о его бассейне и рассказывала страшные истории о зубах.

– Сэм – ее сосед, – вставил Коннер.

– Ну, вроде того. – Я почувствовала необходимость пояснить. – Это дом нашего отца. Он умер, и мы готовим его к продаже, так что… – И тут я поняла, что Джоуи нет до всего этого никакого дела, и умолкла.

– Сожалею о вашем отце, – произнес Джоуи, стараясь, чтобы это прозвучало искренне, и мгновенно перешел к менее эмоциональной теме. Это было сделано так ловко, что мне захотелось поаплодировать. – Когда вы думаете выставить дом на продажу?

– Надеюсь, скоро, – ответила я, в то время как Коннер сказал:

– В течение месяца, если Фиби примет нашу помощь.

В ответ я закатила глаза – я совсем не против принять его помощь, если это означало, что он появится в эти выходные с инициативой разобрать все журналы, которые выходили до франшизы CSI. Мне просто не нужно было, чтобы он и Шани находились в моем личном пространстве.

– Что ж, я бы с удовольствием взглянул, – заявил Джоуи. – Напишите мне в чате, когда все будет готово.

– Правда? – удивился Коннер, глядя на меня с торжествующим видом, как будто он только что самостоятельно продал наш дом прямо здесь и сейчас.

– Правда? – повторила я. – Он, знаете ли, требует ремонта.

Джоуи пожал плечами.

– Сэм – хороший парень, и я не прочь стать его соседом. К тому же это очень удобно, жить так близко к школе.

– К школе? – с любопытством уточнила Шани. Я рада, что спросила она, потому что я определенно сформулировала бы вопрос так, что он звучал бы почти как обвинение.

– Ну да, – проговорил Джоуи, делая глоток пива. – Сэм преподает музыку в начальной школе неподалеку. Я учу четвероклассников математике, естественным наукам и основам гигиены, когда у меня хватает смелости. Большинство присутствующих в этом зале преподают там – мы собрались здесь в связи с уходом Барбары на пенсию.

Хорошо. Это многое объясняло, хотя меня все еще немного смущала мысль о том, что Сэм – учитель начальной школы. Я этого не ожидала. И как раз в этот момент заиграла «Wouldn’t It Be Nice», и я осознала, что с тех пор, как мы пришли сюда, мы слышали только песни Beach Boys, и еще один фрагмент встал на свое место.

– Дайте угадаю, – сказала я. – Barbara Ann^[42]?

– Да! – Джоуи был искренне рад. – Ей понравится, что вы поняли эту связь. Подождите-ка, я ее найду. Барб!

Прежде чем я успела возразить, он уже пересек половину зала, привлекая внимание пожилой женщины в пышном платье в цветочек, которое выглядело чертовски удобным.

– О, – произнес Коннер. – Ты заводишь друзей.

– Этой девушке по меньшей мере шестьдесят, – пробормотала я, – а это намного больше, чем мне подходит.

– Ты немного поболтала с Сэмом, – заметил Коннер. – О чем вы говорили?

Я пожалела, что не прихватила с собой с кухни какой-нибудь другой напиток. Даже «Лакруа» начал казаться мне вкусным.

– О зубах.

Губы Шани скривились в непроизвольную гримасу, по-видимому, означавшую: «Девочка, ты безнадежна». Коннер чуть не поперхнулся газировкой.

– Надеюсь, не про улики с отпечатками зубов Теда Банди? – поинтересовался он. – Пожалуйста, во имя Neo Cortex^[43], скажи мне, что ты не доставала свой телефон, чтобы показать ему фотографии с судебного процесса.

– Я не совсем дикая, – раздраженно ответила я. – Я знаю, как вести себя на вечеринке. В своей следующей жизни я вернусь в качестве свидетеля-эксперта, вот и все, и видит бог, я заработаю на этом больше денег.

Коннер закатил глаза, услышав это.

– Итак, Сэм преподает в школе. Как это соотносится с твоей теорией о серийном убийце?

– Никак, – буркнула я. – Отождествление предполагаемого социального идеала профессии с личной моралью индивида – это одна из причин, по которой полиция в нашей стране в таком дерьме.

– Другими словами, соседская угроза не нейтрализована.

Я пожала плечами. Краем глаза я заметила Сэма, стоявшего в другой группе, лицом к нам, но не осмелилась повернуть голову. Я не знала, почему для меня вообще имело значение, обращает ли он на меня внимание и важно ли ему, нахожусь ли я в комнате.

– Ну ладно, – неохотно согласилась я. – Может быть, он действительно играет на этом пианино.

* * *

Барбара оказалась учительницей словесности пятых классов – такой, о которой я мечтала, и как только Джоуи представил нас друг другу, мы провели приятные двадцать минут, беседуя о Гарри Поттере и о том, как жаль, что автор была такой занудой. Я поздравила Барбару с выходом на пенсию, а она показала мне фотографии внуков: она намеревалась переехать в Индиану, чтобы быть к ним поближе.

Наша оживленная беседа об эссе из трех абзацев была в самом разгаре, когда нескончаемые Beach Boys внезапно перестали играть. Я подняла глаза и увидела Сэма, который стоял в центре комнаты и бессмысленно постукивал пластиковой вилкой по бутылке пива.

– Эм-м, – промычал он, и кто-то из толпы предложил ему взобраться на стул, чтобы произнести речь. Он так и сделал, к моему удивлению. Меня-то вы ни за что не увидите на старом обеденном стуле, тем более в присутствии большого количества людей.

Теперь мне приходилось вытягивать шею, чтобы увидеть Сэма, но мне нравилось положение дел, когда я могла свободно и открыто наблюдать за ним, потому что все внимание присутствующих было сосредоточено на нем. Объективно говоря, он не выглядел таким уж привлекательным. Его нос был кривоват и немного великоват для его лица, волосы – растрепаны, а ярко-розовая рубашка вызывала у меня ожоги роговицы.

И все же в нем было что-то такое, что заставляло меня хотеть узнать его получше.

– Спасибо вам всем, что пришли, – начал он. – И спасибо тебе, Терри, за то, что занялся уничтожением термитов в своем доме как раз вовремя, чтобы мы перенесли место нашей встречи ко мне.

В толпе раздались смешки и хихиканье, и пожилой мужчина, в котором я предположила Терри, поднял свой пластиковый стаканчик в знак одобрения. Барбара наклонилась ко мне.

– К лучшему, – проговорила она. – Единственная причина, по которой Терри принимает гостей, – это желание продемонстрировать свой последний проект реконструкции. Нам повезло, что нынешние мероприятия по дезинсекции не позволили воспользоваться его домом.

– Как бы то ни было, – продолжил Сэм, – конечно, мы все здесь, чтобы почтить нашу любимую чемпионку с красной ручкой, талантливого чтеца, чей британский акцент – почти как на BBC, единственную из нас, кто смог заставить восемьдесят пятиклассников замереть для группового фото, хранительницу диетической колы в учительской… – Тут Сэм указал на кого-то в аудитории: – Эй, откажитесь от всякой веры, вы, пьющие то, что четко обозначено маркером Sharpie. Пожертвуйте этим ради прекрасного человека и коллеги, которой нам будет не хватать… нашей Барбары!

Мне стоило сориентироваться заранее, чтобы не стоять рядом с Барбарой. Потому что теперь Сэм указывал прямо на меня. Вернее, не на меня, конечно, но я почувствовала, что все взгляды устремились в мою сторону, и постаралась незаметно отойти подальше от метафорического внимания, аплодируя вместе со всеми.

Обратив взгляд на Сэма, я увидела, как он спрыгнул со стула. Его грудь вздымалась и опускалась. Он собирался сделать глоток пива, но его банка оказалась пуста. Не успел он поставить ее на стол, как подошедшая Барбара заключила его в крепкие объятия.

– Это была замечательная речь! – проговорила она. – Я буду скучать по нашей работе.

Со своего наблюдательного пункта я видела, как он обнял ее в ответ, как порозовели кончики его ушей, когда она сказала ему еще что-то, чего я, разумеется, не расслышала. Он сжал ее плечо, оглядывая комнату, пока его взгляд не остановился на мне. Я вздрогнула и, развернувшись на каблуках, принялась высматривать Коннера и Шани. Внезапно мне отчаянно захотелось уйти с этой вечеринки.

Семь

В тот уик-энд Коннер разобрался с мусорным контейнером и коробками, что было почти досадно. Я надеялась, что он забудет или закажет что-нибудь не то, и тогда у меня бы появился повод провести время, сгорбившись над письменным столом Эдгара Аллана По, продолжая печатать анализ «Хладнокровного убийства».

Это было, по сути, все, чем я занималась в начале недели, после вечеринки у Сэма. Несмотря на то, что обычно я хорошо разбираюсь в подобных вещах, пришлось признать, что читать Капоте поздно вечером, находясь дома в одиночестве, довольно трудно. Я изменила рабочий график, чтобы днем делать больше, а по вечерам бродить из комнаты в комнату и размышлять… возможно, дом моего отца был более пугающим местом, чем то, откуда Дик и Перри направлялись в дом Клаттеров в Холкомбе, штат Канзас.

Отец особо не любил выставлять что-либо напоказ. В доме было не так уж много свидетельств того, что у него вообще имелись дети, даже когда мы были маленькими. Ни школьных фотографий, висящих на стене, ни рисунков на холодильнике, ни дверцы кладовой, где на протяжении многих лет отмечались бы наши успехи. Мама была более сентиментальной, но для нее был важен внешний аспект, поэтому после развода она придала нашему новому жилью шикарный, утонченный вид, в котором не допускались разные безделушки или украшения, сделанные своими руками. Теперь каждое Рождество, когда они с моим отчимом Биллом были вместе, она наряжала искусственную серебряную елку только белыми и серебряными игрушками, а на верхушку водружала звезду из уотерфордского хрусталя. И я не представляла, где при подобном раскладе можно пристроить такую вещицу, как глиняное украшение с отпечатками ладоней Коннера, сделанное им в детском саду.

Себя я тоже не считаю особо сентиментальным или стремящимся к публичной демонстрации чувств человеком. Как в том эпизоде сериала «Офис», где Джим устраивает дурацкую версию Олимпийских игр и мастерит всем медали из крышечек от йогурта. В конце концов, Райан, временный работник, выбрасывает свою медаль и начинает рассуждать о том, что мог бы либо выбросить ее сразу, либо подождать два месяца, но в любом случае, именно так он должен был поступить с медалью, сделанной из мусора. Райан явно отрицательный персонаж, но в тот момент я почувствовала, что меня понимают.

Там, в Северной Каролине, небольшой кабинет на кафедре английского языка, где я занималась преподавательскими заданиями и который делила с другой аспиранткой, выглядел как декорация для «Доктора Джекила и мистера Хайда». Причем по всему было видно, что Джекил любит фильм «Очень странные дела», фигурки «Фанко Попс» и свадебные фотографии в пастельных тонах, а Хайд – стены из шлакоблоков в камере смертников. Я никогда не утруждала себя тем, чтобы что-нибудь повесить на стену кабинета, поскольку всегда думала, что это временная работа – лишь до того момента, как я закончу учебу. Ну, это если не учитывать, что я преподавала там последние четыре года, то есть дольше, чем работала где-либо еще.

Так что мне было совсем не в тягость начать выбрасывать из дома вещи. Коннер, с другой стороны, сопротивлялся изо всех сил.

– Подруга, – проговорил он, – зацени это. Моя награда за испанский в восьмом классе. Я должен сохранить это. Так круто!

Я выбросила еще одну коробку со старыми деталями от бытовой техники, полагая, что никто не знает, для чего они предназначены. Мы занимались этим всего час, а я уже взмокла от пота. Боже, ненавижу Флориду.

– Скажи «круто» по-испански, – потребовала я.

– Э-э-э… – Он повертел приз в руках, будто ответ мог быть выгравирован где-то внизу. – Ну, в данном случае я употребил «круто» в значении «отлично», так что… excelente.

– Положи это в свою машину и забери к себе, если хочешь, – предложила я. – В этот дом он не вернется.

Он подбросил приз в воздух, позволив ему повертеться, прежде чем поймать снова. Угол статуэтки врезался в его ладонь.

– Ой, – произнес он и, словно смертельно оскорбленный самим фактом существования трофея, выбросил его в мусорный контейнер.

Из соседнего дома вышел Сэм, снова одетый в свой обычный костюм, похожий на фотографию работника кредитного союза с официального сайта. Брюки цвета хаки, белая рубашка на пуговицах, солнцезащитные очки на макушке. Он коротко кивнул нам с Коннером, опустил очки на глаза и забрался в грузовик.

– Ну, это было странно, – проговорил Коннер.

Я опустила взгляд, чтобы убедиться, что в реальности выгляжу такой же потной и мерзкой, как и по ощущениям. Слава богу, на мне были черные джинсы-скинни и на них не было заметно пятен. Возможно, именно они были одной из причин, по которой мне было так жарко, но я не носила шорты уже больше десяти лет. Из-за палящего солнца я вопреки обыкновению надела не черную, а серую футболку, на груди которой красовалась надпись, сделанная растрескавшимися трафаретными буквами «СМЕРТЬ + ТЕХАС». Я купила ее, когда была в Остине на конференции по поп-культуре и литературе, которую посещаю каждый год. Теперь это одна из любимых моих футболок. Волосы, собранные в небрежный пучок, смотрелись еще более растрепанными, чем всегда; пряди выбились и прилипли к шее и лицу. Я распустила волосы и снова собрала в пучок, туго обмотав резинкой, в надежде их зафиксировать.

– Да, знаю, – проговорила я. – Не пытайся выяснить, что он задумал. Может быть, он получает скидки в Dockers, если время от времени на часок заглядывает в магазин.

– Нет, – заметил Коннер, – я имею в виду, странно, что ты даже не поздоровалась. Мы были дома у этого парня всего несколько дней назад.

И я даже забыла проверить, заперта ли дверь гаража. Поистине упущенная возможность.

– Ага.

Коннер бросил на меня раздраженный взгляд, который я не смогла расшифровать. Он был немного озадачен, когда я внезапно захотела уйти с вечеринки, но потом Шани напомнила ему, что им обоим рано вставать на работу, и, пожав плечами, он согласился. Мы даже не попрощались. Это было невежливо?

Ну да, у меня было ощущение, что это невежливо.

– Джоуи рассказал мне кое-что очень интересное о твоем соседе Сэме, – произнес Коннер, приподняв брови.

– Он предоставил образец его почерка? – спросила я, одновременно роясь в коробке со старой почтой, прежде чем выбросить все ее содержимое в мусорный контейнер. – Сэм слишком сильно нажимает на ручку и оставляет неправильные интервалы между отдельными буквами?

– Ты изображаешь равнодушие, – усмехнулся Коннер, – но я-то знаю, что ты заговариваешь об анализе почерка, когда тебе до смерти хочется получить ответы.

– Только из-за неопределенности с запиской с требованием выкупа за Джонбенет^[44], – произнесла я с досадой. – Просто расскажи мне, что ты узнал, Коннер. Очевидно, ты не успокоишься, пока не сделаешь это.

– Ну что ж, – начал Коннер. – Во-первых, он холост.

Предательский трепет внизу живота.

– И что?

– Очевидно, у него была девушка, – продолжал Коннер. – Они встречались долгое время. Джоуи назвал ее имя, но я не помню, что-то на букву А. В любом случае, она ушла от Сэма прямо перед Рождеством. Он очень страдал.

Нам действительно нужно было вернуться в дом, чтобы продолжить уборку. Мы уже закончили с тем, что вынесли наружу, и в данный момент просто стояли на подъездной дорожке и беседовали. Но по какой-то причине мне пока не хотелось уходить.

– Зачем Джоуи вообще тебе все это рассказал?

– О, – протянул Коннер. – Я его спросил.

Я постаралась не отреагировать на это заявление. Зная Коннера, вполне можно было предположить, что он ляпнул что-то действительно кошмарное, например, что у его сестры паранойя, или, что еще хуже, что его сестра очень одинока и совсем изголодалась.

– Аманда! – воскликнул Коннер, и это прозвучало как «Эврика!». – Так звали его девушку. Бывшую девушку.

Было слишком жарко, чтобы продолжать разговор на улице. Я наконец направилась к входной двери, уже опасаясь, что в следующий раз нам придется вытащить сюда еще больше хлама.

– Дай-ка угадаю, – проговорила я. – Она стройная и утонченная, и волосы у нее уложены на прямой пробор.

– Видишь, в этом твоя проблема. – Коннер последовал за мной в дом и пнул коробку у двери, проверяя, пуста ли она. Конечно, она оказалась полной. – Я никогда не мог понять твоих интонаций. Вот сейчас – ты говоришь как ревнивая девчонка или как девчонка, замороченная серийными убийцами?

– Я не ревную, – решительно заявила я. – Во-первых, у меня нет никаких прав на Сэма, да мне и не нужно. Во-вторых, ты знаешь, что величайшим трюком патриархата было натравливание женщин друг на друга.

Я говорила искренне. В то же время, узнавая о Сэме больше, я испытывала странное чувство. Не знаю почему. Может быть, мне просто странно было осознавать, что он был реальным человеком с прошлым и настоящим, с жизнью, выходящей за рамки тех маленьких фрагментов, которые я наблюдала в окно.

Именно это я ощутила, когда увидела, как он обнимает Барбару на вечеринке. В тот момент стало ясно, что у всех этих людей были отношения друг с другом, между ними были шутки, истории и настоящие эмоции. И если на большинстве вечеринок я обычно чувствовала себя как рыба, выброшенная из воды, то на этот раз я вдруг почувствовала себя самым настоящим обитателем дна, который избегает любого дневного света. Сэм выглядел так, будто дарил мне крепкие объятия, а я так этого хотела.

Отвратительно.

– Появились какие-то идеи по поводу предложения руки и сердца? – спросила я, лишь бы сменить тему. На стуле, придвинутом к стене, были свалены самые разные вещи – одежда, картонная папка с гарантиями и беспроводные наушники, которые все еще лежали в чехле. Я вытащила наушники и начала запихивать остальное в корзину для белья.

Его лицо просветлело.

– Я подумал о граффити! Гигантская фреска, на которой я прошу ее выйти за меня замуж. Мы можем пойти прогуляться и просто наткнуться на нее. Но ты знаешь, что мои художественные способности остались на уровне первого класса, и я понятия не имею, как вообще нанимать кого-то для этого, и законно ли это вообще. Поэтому я опять вернулся к началу.

– Каламбур, – проговорила я. Он моргнул, глядя на меня. – Или нет, – я подняла корзину для белья, прижала ее к бедру, чтобы легче было нести на улицу и вываливать содержимое в мусорный контейнер. Коннер беспомощно плелся за мной с пустыми руками и не замечал, как я пытаюсь открыть дверь, не уронив корзину.

– Я подумал о том, чтобы сделать что-то в больнице, – продолжал он. – Во время одной из ее смен. Хотел узнать, позволят ли мне сказать это по внутренней связи или что-то в этом роде. Но сомневаюсь, вдруг это противоречит их правилам? Ты бы разозлились, если бы кто-нибудь сделал тебе предложение, пока ты работаешь?

– Да, – ответила я. Затем, увидев удрученное выражение лица Коннера и почувствовав себя немного виноватой за свою резкость, вздохнула и поспешила исправиться: – Но Шани сильно отличается от меня! Ты знаешь ее лучше всех. Однако в целом я бы подумала о том, чтобы сделать предложение в такое время, когда это не доставило бы ей особых неудобств и не поставило бы ее в неловкое положение. Например, что, если у нее просто выдался ужасный день, и она испытывает сильный стресс, и она все еще покрыта содержимым ночного судна пациента или чем-то в этом роде? Предложение руки и сердца может показаться ей всего лишь еще одной неприятностью, с которой нужно справиться, в то время как это должен быть самый счастливый момент в ее жизни.

Я коротко взглянула на Коннера, который смотрел на меня с нехарактерной для него задумчивостью на лице.

– Это все предположения, – пробормотала я. – Ты же понимаешь, что я имею в виду.

– Нет-нет, это хороший совет, – произнес он. – Спасибо. Конечно, я не хочу выставлять себя идиотом.

– Это должно быть жизненным кредо.

Соседская кошка снова вернулась и на этот раз расположилась на подъездной дорожке в луче солнечного света, пробивающегося сквозь высокие кроны дубов. Она выставила свое брюшко на обозрение нам, но я не была достаточно уверена, что это приглашение погладить ее. Возможно, она просто хотела получить ровный загар.

Коннер, однако, не испытывал подобных сомнений. Он присел на корточки и легонько почесал ей живот. С минуту она терпела это, прищурив глаза от удовольствия, потом протянула лапу, отталкивая его руку, вскочила на ноги и отошла в сторону, отыскав укромное местечко под машиной.

– А как бы ты хотела, чтобы тебе сделали предложение? – неожиданно спросил Коннер.

– Ты собираешься опять наступить на те же грабли, смельчак?

Он снова выпрямился и закатил глаза:

– Я серьезно. Я знаю, что ты сильно отличаешься от Шани, и я знаю, что мы живем в современную эпоху, и ты могла бы сама сделать предложение, и бла-бла-бла. Но мне бы хотелось узнать твою точку зрения.

Я попыталась представить, каково это жить с кем-то долгие годы, как это было у Коннера и Шани. Вместе принимать все решения, например, согласиться участвовать в расследовании на канале Discovery или придумать предлог, чтобы уйти с вечеринки по случаю рождения ребенка у коллеги. Пыталась представить, что я настолько уверена в этом единственном человеке, что хочу официально пообещать любить его вечно. Пыталась забыть, как мало на самом деле значит слово «навсегда», как мало оно значило для таких людей, как наши родители. Им, возможно, вообще не стоило вступать в брак.

Но Коннер пристально смотрел на меня, и все эмоции отражались у него на лице. Как получилось, что, будучи продуктом той же истории, что и я, он все же умудрился сохранить этот искренний оптимизм?

Я не понимала, но не собиралась становиться той, кто его разрушит.

– Думаю, мне было бы все равно, – ответила я. – Главное, чтобы я могла почувствовать, что этот человек действительно любит меня.

К концу дня мы с Коннером вытащили из гостиной практически все, за исключением моего письменного стола и нескольких коробок с вещами, которые мы сложили в углу. Мы поспорили только один раз – о том, стоит ли выносить гигантский телевизор на обочину дороги или нет. Коннер настаивал, что мы должны это сделать, потому что было бы расточительством выбрасывать его, когда он все еще прекрасно работает. Я заметила, что не собираюсь переносить эту чертову штуку дважды: один раз на обочину, а второй раз в мусорный контейнер, после того как она простоит там всю ночь и промокнет от росы. Коннер уверял, что кто-нибудь её заберет. Мы зашли внутрь на пять минут, чтобы попить воды, и, к моему сильному раздражению и одновременно облегчению, к тому времени, как мы вернулись, телевизора уже не было.

– Не волнуйся, – проговорил Коннер. – Если мы с Шани переедем, мы привезем телевизор.

– Этого не случится, – отрезала я.

Коннер остановился, чтобы взять с моего стола мемуары, написанные дочерью серийного убийцы. Я читала их вместе с «Хладнокровным убийством», что являлось настоящим издевательством. Потому что, во-первых, Капоте писал намного лучше, а во-вторых, следующая глава диссертации должна быть как раз о нем. Даже если бы я захотела включить в нее мемуары (в чем я сомневаюсь, разве что упомяну вскользь), доктор Нильссон ни за что бы мне не позволила. По ее мнению, в них очевидна «жажда сенсации» и они сродни «желтой прессе» – эти два словосочетания она произносила так, словно они эквивалентны свежему собачьему дерьму, оставленному на крыльце. Я могла обсудить культурное значение жанра тру-крайм в целом и привести несколько примеров, но позволь я себе больше – и какой-нибудь халтурщик^[45] посвятил бы первую главу своего популярного на массовом рынке издания в мягкой обложке описанию того, как был обнаружен мой труп.

Но, несмотря на все это, в данных мемуарах было что-то притягательное, привлекающее мое внимание. Возможно, дело было в том, насколько она разделяла своего отца – убийцу и своего отца – мужчину, с которым выросла и которого любила. Это было объяснимо, учитывая непостижимую тьму, в которой ей приходилось жить, зная о том, что он творил. Одновременно казалось, что поднятый в них вопрос является именно тем, на который вы хотели получить ответ. И именно из-за ответа вы продолжаете читать.

Коннер пролистал глянцевые страницы до середины, сразу перейдя к фотографиям. Я сразу поняла, на какой именно фотографии он остановился – на ней снятые на фоне родника автор и ее отец выглядели как любая другая семья, в своих дурацких панамах и с усталыми улыбками.

– Ты помнишь тот поход?

Ему не нужно было уточнять, какой именно. В детстве мы несколько раз ходили в походы, но самым запоминающимся был последний, перед разводом. Мне было двенадцать, Коннеру – пять.

– Что его тогда вывело из себя? – спросила я.

– Маршмеллоу, – ответил Коннер. – Мы перекусили ими, и их не хватило, чтобы поджарить на огне.

Я закрыла глаза. Конечно, на протяжении тех выходных нам то и дело приходилось выслушивать возмущенное бурчание – никто не помогал ему ставить палатку, никто не знал, как правильно поставить палатку, он был убежден, что кемпинг пытается выманить у него пять долларов скрытым платежом, были двадцать минут, когда он не мог найти ключи от машины. Но в ситуации с маршмеллоу он превзошел себя.

– Там еще оставалось немного, – продолжал Коннер. – Мама сказала, что она все равно наелась за ужином, а я, наверное, к тому времени объелся сладким. Папа мог бы просто предупредить меня, что я не получу десерт, поджарить парочку для себя и тебя и закончить на этом.

Но тогда Коннер расстроился бы и начал плакать, а папа посмотрел бы на маму так, будто она виновата в том, что ее ребенок неуправляем, и это была бы та же проблема, только с другим оттенком. Как бы то ни было, в конце концов он сердито заявил, что идет в магазин купить еще зефир, а потом просто… не вернулся. Я до сих пор помню, как мы пытались собрать свои вещи, как нам пришлось сгрести их в сторону и неловко стоять, пока вновь прибывшая пара размещалась на ночлег. Как эта парочка поглядывала на нас, недоумевая. И как мама прижимала телефон к уху и улыбалась, пытаясь дозвониться до отца снова и снова.

Очевидно, в конце концов, он все-таки приехал. И мы молча погрузили вещи в машину.

– Пока мы ждали, ты играла со мной в камень, ножницы, бумагу, – произнес Коннер. – Я запомнил это, потому что не поверил тебе, что бумага побеждает камень.

– Ты сказал, что камень разорвет бумагу в клочья.

– Разве я был неправ? – поднял брови Коннер. – Камень обладает огромной силой. Он может сломать ножницы, но ни хрена не может сделать с бумагой? Я тебя умоляю!

Он снова опустил взгляд на книгу в своих руках. Как ни странно, я почувствовала облегчение оттого, что, взглянув на нее, он вспомнил о нашем детстве. Это означало, что я была не одинока.

Читая ее, я поняла, что одной из главных причин, по которой меня привлекло это повествование, было то, что оно заставило задуматься о собственном отце. Я вовсе не думала, что мой отец мог быть серийным убийцей или кем-то в этом роде, просто были такие моменты в детстве автора, которые казались слишком знакомыми, чтобы их игнорировать. Как они ходили на цыпочках вокруг отца, когда он был не в настроении. То, что все знали, что нельзя трогать его вещи и задавать какие-либо вопросы. Как много было моментов настоящей привязанности и счастья, но позже, под грузом других воспоминаний, они стали казаться далекими и призрачными.

– Не представляю, как ты спишь, читая подобные книги, – заявил Коннер.

– Это лучше, чем мелатонин.

– Правда?

Я тихонько рассмеялась.

– Нет, не совсем. В настоящее время я мало сплю. Но этого и следовало ожидать, учитывая работу над диссертацией и… – Я обвела рукой гостиную.

– Твои ночные наблюдения?

Я поморщилась, выхватывая у него книгу.

– В основном, они уже закончились, спасибо тебе большое, – буркнула я. – По крайней мере, Сэм в последнее время не занимался ничем интересным. Больше никаких подозрительных звуков или таинственных предметов, перемещаемых из его грузовика в гараж поздно ночью. На самом деле, после вечеринки в соседнем доме стало довольно тихо, за исключением единственного всплеска, который я слышала прошлой ночью около одиннадцати, как если бы Сэм допоздна купался в своем бассейне.

Коннер собрал коробку с вещами, которые собирался увезти с собой домой, и перед выходом еще раз ненадолго задержался у двери.

– Единственное, что я хочу сказать: возможно, пришло время вызвать криминалистов, если ты думаешь, что твой сосед замышляет что-то очень плохое.

Было так заманчиво запустить книгой в Коннера, но это была собственность библиотеки, и я хотела иметь возможность вернуть ее в целости и сохранности.

– Не собираюсь я этого делать, – возмутилась я. – Просто на мгновение поддалась паранойе, которая является моим врожденным эволюционным правом на выживание. Теперь ты спокойно можешь забыть об этом. Я уже забыла.

– М-м-м, – промычал Коннер. – Жаль.

– Это еще почему?

Коннер одарил меня раздражающей ухмылкой.

– Потому что, – произнес он, – я случайно узнал от Джоуи, что Сэм тоже находит тебя очень интересной.

Восемь

Когда я пришла в библиотеку во второй раз, Элисон снова работала за стойкой. К счастью, она была занята другим посетителем, поэтому я сунула мемуары дочери серийного убийцы в ячейку для возврата книг и ушла наверх, прежде чем она меня заметила.

Я не искала ничего особенного в разделе тру-крайма – просто хотела вдохновения. Мне следовало бы писать о «Хладнокровном убийстве», но по непонятной мне самой причине я откладывала это. Пожалуй, именно эта книга больше других вдохновила меня писать о жанре. Возможно, в этом и заключалась проблема – я начала ощущать давление.

На полке стояла еще одна книга об Утреннем Убийце. Она выглядела более похожей на тру-крайм: черная обложка с матово-красными буквами в названии, коллаж из восьми картинок. Напоминает нечто среднее между романом Стивена Кинга 1980-х годов и ежегодной антологией ужастиков. Я схватила ее и спустилась, направляясь к одному из киосков самообслуживания в центре первого этажа.

НЕ РАБОТАЕТ

Пожалуйста, принесите книги на стойку регистрации для проверки.

Я постояла с минуту, просто глядя на офисную бумагу, приклеенную скотчем к передней панели каждого аппарата, на сообщение, напечатанное шрифтом Times New Roman. Бросив взгляд на стойку регистрации, убедилась в том, что и так уже знала, и у меня в животе все сжалось. В настоящее время Элисон была единственным сотрудником, сидевшим за главным компьютером, а это означало, что, если я хочу взять книгу, у меня нет никакой возможности избежать встречи с ней.

Я хотела прочитать книгу. Но не хотела разговаривать с Элисон. Неразрешимая головоломка.

Поэтому, естественно, я поднялась наверх, уселась за стол в читальном зале и принялась читать.

Странно, что при всем моем интересе к тру-крайму я ничего не читала о серийном убийце, который совершал преступления так близко от моего собственного дома. Свое прозвище он заслужил в основном за то, что нападал на женщин во время их утренних пробежек – конечно, именно по этой причине вы никогда не увидите, как я топаю по тротуару, а в наушниках у меня так громко гремит Paramore^[46], что я не слышу неизбежной угрозы. А еще потому, что бегать трусцой – отстой.

Настоящим сюрпризом для меня стало описание, как его поймали. Его подозревали в течение десяти лет, вплоть до середины девяностых, потому что он жил неподалеку и однажды был остановлен полицейским за то, что подглядывал в окна. В результате все закончилось тем, что дочь случайно предоставила важную улику, позволившую собрать все воедино.

Ее дом ограбили, и она составила отчет, в котором перечислила все украденные предметы. Среди них было обычное ювелирное изделие – тонкая золотая цепочка с кулоном в виде птицы. Она описала птицу как ласточку с распростертыми крыльями. Один из сотрудников недавно проводил повторную проверку нераскрытых дел и зацепился за это описание. Похожая подвеска, как полагали, была снята с жертвы Утреннего Убийцы почти пятнадцать лет назад.

После прочтения этого отрывка мне пришлось откинуться на спинку стула. В мемуарах нет ни одного слова об этом. Огромная недоработка. Дочь серийного убийцы получила самый жуткий подарок из всех возможных, и, дав описание этого подарка, она помогла посадить собственного отца.

Я уже прочитала в Википедии историю Утреннего Убийцы и знала, что он умер в тюрьме несколько лет назад в возрасте шестидесяти семи лет. И мне было интересно, живет ли его дочь по-прежнему в этом районе.

Закончив читать, я поставила книгу обратно на полку, убедившись, что она стоит в нужном алфавитном порядке. Затем вышла на солнышко, довольная тем, что за все время пребывания в библиотеке мне не пришлось общаться с Элисон. Не то чтобы я планировала избегать ее до конца лета… Хотя и этот план казался не таким уж плохим.

Я забралась в свою «камри» и повернула ключ зажигания. Ничего. Я покрутила рулевое колесо, проверяя, не заблокировано ли оно – машина была довольно старой, и иногда с ней происходили подобные странности. Снова повернула ключ.

Ничего.

– Черт, – рявкнула я.

По дороге в библиотеку меня настиг дождь. Один из тех внезапных и кратковременных флоридских дождей, которые заставляют вас включить дворники и фары и двигаться так пару миль. Прекращаются они так же быстро. Только я не помнила, выключила ли я фары, заехав на библиотечную парковку.

Был понедельник, а значит, Коннер должен был находиться на работе. Не то чтобы я хотела его беспокоить… Шани, вероятно, тоже работала на одном из своих онлайн-курсов или в больнице, к тому же я вспомнила, что так и не записала ее номер.

Я обдумывала возможные варианты. Я не возобновила свою программу помощи на дороге, так что она отменилась. Можно было бы воспользоваться телефоном, чтобы найти ближайший магазин автозапчастей и надеяться, что он находится достаточно близко, чтобы я могла дойти пешком. Но тогда мне пришлось бы вставлять самой вновь купленный аккумулятор! Мне понадобилось бы не менее получаса в YouTube University, чтобы разобраться с этим, а в результате, вероятно, разрядился бы и мой телефон.

Внезапно, необъяснимо, я подумала о своем соседе. С тех пор как Коннер сказал мне, что Сэм находит меня интересной, мои мысли постоянно возвращались к нему. И на этот раз вопрос был определенно не в том, должна ли я волноваться или нет, а в том, что он имеет в виду под «интересной». Если бы у меня был его номер, искушение сейчас было слишком велико. К счастью для моего достоинства, у меня его не было.

Оставалось только одно решение, которое приходило в голову, и я очень, очень не хотела этого делать.

Элисон не было за стойкой, когда я вошла, поэтому я встала у входа, пытаясь сделать вид, что увлечена красочными листовками и закладками, рекламирующими библиотечные услуги. Внизу, в окошке для возврата, я все еще могла видеть книгу, которую сдала. Теперь, когда я больше узнала об Утреннем Убийце – в том числе о неожиданном разоблачении роли его дочери в его поимке, – мне действительно захотелось вернуться к этому грамматическому кошмару в засаленной обложке. Прорезь была как раз такой ширины, чтобы я могла просунуть руку по запястье, и я попыталась перевернуть книгу пальцами настолько, чтобы вынуть ее обратно.

– Предполагалось, что это односторонняя система, – сказала Элисон сверху, и в ее голосе слышалось веселье.

Я так резко отдернула руку и в результате оцарапала запястье.

– Я случайно уронила туда свою книгу, – проговорила я. – Просто пыталась понять, смогу ли я вытащить ее.

– Вообще-то, мы не должны этого делать, – заметила Элисон, но вынула книгу и протянула ее мне. – Я вижу, твои вкусы не изменились.

Она улыбнулась мне, будто не заметила мое идиотское поведение в прошлый раз. И в этот раз тоже. Ее ярко-красная помада и блузка с пингвиньими пуговицами делали ее похожей на что-то среднее между Тейлор Свифт и воспитательницей детского сада.

– Извини, – произнесла она, нахмурившись. – Обычно я стараюсь не комментировать выбор клиентов, чтобы это не прозвучало осуждающе. Я не это имела в виду. Просто помню, что в старших классах ты читала много криминальной литературы.

– Мой отец умер, – выпалила я.

Я не хотела говорить об этом вот так, резко и ни с того ни с сего. Я не успела задуматься, что буду делать, если она удивится, если начнет спрашивать, почему я не сказала раньше. Но я почувствовала облегчение. На ее лице появилось ожидаемое выражение сочувствия, и я поспешила уточнить.

– Сердечный приступ, – объяснила я. – В начале этого года. Так что это было довольно неожиданно… Я готовлю его дом к продаже и улаживаю кое-какие дела.

– О боже, – пробормотала Элисон. – Мне так жаль. Я понятия не имела.

– Ничего страшного.

Повисло неловкое молчание. Я пыталась сказать, что не страшно, что она не знала, но задумалась, не прозвучало ли это так, будто не страшно, что умер мой отец. А я, разумеется, не это имела в виду! Еще мне хотелось дать понять, что со мной все в порядке и я не нуждаюсь в жалости или сочувствии. Однако слова имели больше смыслов, чем я была готова в них вложить, и это было довольно утомительно.

Элисон взглянула на часы на тонком ремешке, которые выглядели элегантно, пока на циферблате не появился Микки Маус, показывающий время руками в перчатках.

– Я могу сделать перерыв на пятнадцать минут, – предложила она. – Если ты не против, можем пообщаться.

Я уже знала, что не стану просить ее помочь мне с машиной.

– О’кей, – кивнула я. Снова это слово.

* * *

Из библиотеки открывался вид на небольшое искусственное озеро с мостиком, ведущим к миниатюрной деревянной беседке. В итоге мы с Элисон прогулялись туда во время ее импровизированного перерыва, так как у нас не было достаточно времени, чтобы выйти за пределы территории.

– Когда я нахожусь в здании, они меня обязательно чем-то загружают, – проговорила она. – Поэтому я часто выхожу сюда, когда мне нужно передохнуть.

– Это уже было здесь, когда мы были детьми? – Я этого не помнила.

– Думаю, беседку построили сразу после твоего переезда. Когда я была в старших классах, сюда приходили покурить и потрахаться. – Она печально улыбнулась мне. – Не то чтобы я много занималась тем или другим.

Я тоже. Первые два года учебы в старшей школе я провела как в тумане, не выполняла домашние задания, а потом лгала и выкручивалась, режим моего сна был настолько нарушен, что я, точно вампир, пыталась убедить маму просто позволить мне спать, придя из школы, а потом вставать в два часа ночи. «Я тебя не понимаю!» – воскликнула она в разгар особенно ожесточенного спора. «В том-то и дело!» – прокричала я в ответ.

Где-то в предпоследнем классе, уже после инцидента, я образумилась. Я осознала, что трачу столько же энергии, притворяясь, что работаю, или не работаю, или откладываю работу, сколько тратила бы, если бы на самом деле просто… ну, вы понимаете… выполняла эту работу. Я подтянула оценки, подала заявление на получение стипендии и поступила в колледж в нескольких штатах отсюда, где смогла начать жить своей жизнью на своих собственных условиях.

Но сейчас меня гораздо больше интересовала жизнь Элисон.

– Я вижу, ты вышла замуж, – неуверенно произнесла я. – Поздравляю!

Она посмотрела на свое кольцо, затем снова на меня и просияла.

– Спасибо! Вообще-то, в сентябре у нас третья годовщина свадьбы. Мы запланировали выходные в Диснейленде. – Она взглянула на свои часики и закатила глаза, наблюдая, как руки Микки бегают по циферблату. – Знаю, знаю. Мой муж Мориц – фанат Диснея, и он обратил меня в свою веру.

В своих записках в восьмом классе мы с Элисон потратили немало времени на шутки над одноклассниками, которые, казалось, ездили в парк развлечений каждые выходные и, возвращаясь, всегда хвастались каким-нибудь новым десертом из Epcot или обсуждали любимые аттракционы. Каждую неделю правильным считался различный вариант ответа, и однажды какая-то девушка плюхнулась за мой обеденный стол и выпалила отрывистым голосом: «Особняк с привидениями или Космическая гора?»

– Что? – не поняла я. Наверное, мой рот был набит сэндвичем с курицей, в котором было слишком много майонеза. Действительно, восьмой класс был черной дырой.

Девушка повторила свой вопрос как можно быстрее, будто я отнимала у нее драгоценное время. Я, конечно, слышала об обоих аттракционах – я жила не в горах. Ответ показался мне очевидным.

– Особняк с привидениями, – брякнула я.

Она закатила глаза.

– Фу-у, – протянула она и пересела за соседний столик.

Оглядываясь назад, я понимаю, что по крайней мере некоторым из этих детей приходилось лгать, чтобы вписаться в популярную толпу обладателей годовых абонементов. Но иногда мне казалось, что мы с Элисон – единственные люди во вселенной, которые не были в Диснейленде, и, что куда более важно, единственные, кто не пытался притворяться, что это не так.

Я понимала, что Элисон уже не будет тем человеком, которого я видела в последний раз почти пятнадцать лет назад. Да и я совсем не такая, как прежде. Но по какой-то причине одно лишь напоминание о том, как много изменилось, насколько разными стали наши жизни, повергло меня в депрессию.

– Как у тебя? – поинтересовалась Элисон. – Ты с кем-нибудь встречаешься?

– Не… – Я умолкла, слегка подавшись вперед к перилам беседки, чтобы убедиться, что с моими глазами все в порядке. Потому что, если у меня не было галлюцинаций, значит, Сэм только что прошел через библиотечную парковку с книгой под мышкой и исчез внутри: – …совсем, – закончила я.

Элисон помолчала, будто ожидая, что я скажу что-то еще, но я просто не могла поверить в такое развитие событий. Я его каким-то образом вызвала силой мысли?

Или он следил за мной?

Но нет, это было бы полным безумием. Во всяком случае, мой брат заметил бы, что именно я должна петь «Creep» на следующей караоке-вечеринке.

– Что ж, – произнесла Элисон, оглядываясь через плечо, словно пытаясь понять, куда делось мое внимание. – Послушай. Я знаю, что много лет назад все закончилось не лучшим образом. Но я действительно рада тебя видеть и с удовольствием пообщалась бы с тобой, если у тебя найдется время, пока ты в городе. Что скажешь?

Еще несколько дней назад от подобной мысли у меня бы внутренности заледенели. Но по какой-то причине теперь эта идея показалась мне почти… приятной. По крайней мере, выполнимой.

Мы достали наши телефоны и обменялись контактной информацией, еще несколько минут вели банальную светскую беседу об изменениях, произошедших в этом районе за последнее десятилетие, и попрощались, прежде чем Элисон пришлось вернуться к работе. На одну ужасающую секунду мне показалось, что она собирается обнять меня, но вместо этого она просто подняла руку и слегка помахала. Через минуту после того, как она ушла, пришло сообщение: «Это Элисон!»

«Каковы шансы…» – начала я набирать текст на своем треснувшем телефоне, но затем сразу удалила его. По какой-то причине обычный сарказм показался мне здесь неуместным, будто я высмеивала картинку с милым котенком в интернете. Поэтому я просто напечатала: «Это Фиби!» – и в последнюю минуту добавила смайлик.

Я подняла глаза, увидела Сэма, выходящего из библиотеки, и сунула телефон обратно в карман.

Была не была.

Девять

Во время моего двадцатиярдового пути по направлению к Сэму я перебрала шесть различных вариаций вступления, но в итоге остановилась на том, который пришел мне в голову, как только я оказалась перед ним.

– Привет, – проговорила я.

Он вздрогнул, выронив две книги, которые держал в руках; листок бумаги, порхая, приземлился на тротуар. Не буду врать, мне было приятно так с ним поступить после того, как он до смерти напугал меня в ту первую ночь. И его телефон пережил это столкновение целым и невредимым. Что ж, я бываю злой, но не мстительна по натуре.

Я наклонилась, чтобы помочь ему собрать книги. Одна из них оказалась романом, который, насколько я помнила, несколько лет назад вызвал большой резонанс, о брате и сестре, об их родительском доме, о пяти десятилетиях их жизни, о том, как они преодолевали жизненные трудности, о любви и потерях. Или что-то в этом роде. Честно говоря, любая история, даже описываемая как «эпическая» или «потрясающая», обычно не заставляла меня внутренне сжиматься.

Вторая представляла собой объемный справочник в броской травянисто-зеленой обложке с названием «Запаивание металлов», напечатанным сверху ярко-синим шрифтом.

На обложке также имелась картинка, на первый взгляд представляющая собой геометрический узор, который так любили наносить на справочники в 1980-х годах, но при ближайшем рассмотрении оказалась парой сережек.

– Мастеришь украшения? – поинтересовалась я, снова не успев себя остановить. Элисон сказала, что старалась не комментировать выбор книг посетителями, чтобы это не прозвучало как осуждение. Полагаю, именно поэтому я не работала в библиотеке.

– Не совсем, – ответил он.

Что ж, это вовсе не заставило мой мозг переключиться на более гнусные мысли. Он снова был в белой рубашке на пуговицах и в брюках цвета хаки, как будто нарочито косплеил обычного чувака. В какой-то момент я подумала, что, вероятно, мне не стоит просить его помочь с машиной, может, Элисон все же была для меня лучшим выбором, или даже Коннер, когда закончит работу. Но я устала слоняться по библиотеке. Кроме всего прочего, я умирала с голоду.

– Дело в том, – начала я, – что у меня небольшая проблема. Моя машина вон там. – Я неопределенно махнула рукой в сторону своей бедной, вышедшей из строя «камри». – Она не заводится. Думаю, из-за аккумулятора, но у меня нет соединительных кабелей. Я увидела тебя и подумала, что, может быть, ты…

Я замолчала, словно незаконченное предложение означало, что на самом деле я не обращаюсь с просьбой о помощи. Если он откажет мне или скажет, что ничем не может помочь, эта недоговоренность оставляла бы некоторое пространство для маневра и правдоподобного отрицания. Типа, успокойся, псих, я просто хотела спросить, согласен ли ты, что вся проблема в аккумуляторе! Очевидно, я могу справиться с этим сама!

Но он только откинул волосы с глаз и, не переводя взгляда с меня на мою машину, сказал:

– Конечно.

* * *

Единственная небольшая загвоздка заключалась в том, что Сэм припарковался не у библиотеки. У него было еще одно дело неподалеку, поэтому он предложил дойти до грузовика и пригнать его сюда, чтобы попробовать завести мою бедную мертвую машину. Мысль о том, чтобы пройти пешком даже четверть мили по невыносимой флоридской жаре, меня не привлекала, но привлекательной была сама возможность еще раз взглянуть, чем занимается Сэм, поэтому я согласилась отправиться с ним.

Тротуар был достаточно узким, и нам было трудно идти рядом, не натыкаясь друг на друга, но я не хотела идти впереди, потому что не знала, куда мы направляемся, и уж точно не собиралась плестись сзади, как какой-нибудь щенок. Я пыталась занимать как можно меньше места, но мои бедра этому не способствовали. Сэм вытер ладонь о штаны, прежде чем обхватить книги обеими руками, будто они были такими тяжелыми, что ему требовалась дополнительная поддержка.

Молчание между нами стало таким же густым, как и влажность вокруг, но Сэм, казалось, не спешил его нарушать. Я уже не в первый раз подумала, не ошибся ли Коннер, играя в испорченный телефон через Джоуи. Потому что, если Сэм якобы находил меня интересной, почему он не пытался заговорить?

Нельзя сказать, что мы вообще не беседовали раньше. Помнится, он нанизывал одну на другую довольно длинные фразы о стрижке газона. Если это была такая волнующая тема, представьте, насколько вдохновенным может быть разговор о неисправности автомобиля!

– Ты неразговорчив, – не выдержала я наконец. Когда я сомневалась, мне нравилось констатировать то, что и так очевидно.

– В то время как ты обсуждаешь с кошками серийных убийц, – проговорил он. Это было произнесено таким невозмутимым тоном, что мне пришлось повернуть голову, чтобы заметить легкую улыбку, тронувшую уголок его рта.

– Я разговаривала по телефону со своим научным руководителем, – возразила я, хотя уверена, что та повесила трубку к тому времени, как я поинтересовалась мнением кошки об Энн Рул. Но Сэму не обязательно было это знать. – Кстати, чья это кошка?

– Не думаю, что они принадлежат кому-то, – пожал плечами Сэм. – У нас в округе их довольно много, если ты не заметила. У дамы на углу есть несколько кошек, и они продолжают рожать котят.

– Эту уже стерилизовали, – заметила я. – Посмотри на кончик ее уха^[47].

– Она тусуется у Пэт, потому что та кормит всех животных, – сказал Сэм. – Тебе повезло, что сейчас не весна, потому что здесь есть один кардинал, который околачивается возле кормушки для птиц, а затем бросается на окна, разбираясь с территориальной угрозой в виде собственного отражения.

Это была, пожалуй, самая длинная речь, которую я когда-либо слышала от Сэма. И даже ничего похожего на стрельбу по птицам из ружья, как в истории Бетти Дрейпер^[48].

Похоже, я могла вычеркнуть жестокое обращение с животными из списка предупреждающих знаков.

Сэм повернул в сторону парковки, но я не обратила на это внимания, поэтому он врезался в меня плечом, отчего я потеряла равновесие и завалилась на кусты у тротуара. Он протянул руку, чтобы поддержать меня.

– Мне очень жаль, – пробормотал он.

– Это не твоя вина. – Я попыталась улыбнуться, потому что он выглядел по-настоящему расстроенным из-за того, что, возможно, причинил мне боль, но я боялась, что это больше похоже на попытку Уэнсдей Аддамс разжалобить вожатых в лагере Чиппева. Я очень остро ощущала тепло его руки, которая все еще обнимала меня за плечо.

Он вздохнул.

– Обычно я не такой неуклюжий, – заметил он.

– Серьезно. Не проблема. Ни у кого не сломался телефон, никто не ронял книги. – Подняв глаза, я обнаружила, что мы стоим перед большим зданием с вывеской «МУЗЫКА ДЖОСЛИН», а грузовик Сэма припаркован в дальнем углу стоянки. – Это и есть твое дело?

Сэм убрал руку с моего плеча, чтобы провести ею по волосам, и я была удивлена, насколько одиноко я себя почувствовала, из-за того, что такой кратковременный тактильный контакт прервался.

– Я преподаю здесь, – сказал он. – Летом. Занятий не так уж много – может быть, четыре или пять часов в неделю, в зависимости от того, сколько народу записалось, – но это хорошая возможность немного подзаработать.

Кое-что встало на свои места – его кажущиеся беспорядочными приходы и уходы в середине дня, эти чертовы брюки цвета хаки. Я указала на его одежду.

– Полагаю, этот повседневный образ – твоя униформа?

Он оглядел себя.

– Формально, это называется «нейтральный деловой костюм». Предполагается, что он состоит из однотонной светлой рубашки без логотипов и брюк цвета хаки. Темно-синие или черные, по-видимому, выглядят слишком строго. Я просто купил несколько комплектов именно такой одежды, потому что так было проще.

– То есть, если я открою твой шкаф, он будет выглядеть как у Дуга Фанни: белые рубашки и брюки цвета хаки, вывешенные четко в ряд? – Я тряхнула головой, стараясь отбросить мысли о его шкафе или о том, почему я вообще оказалась в его спальне, и направилась к музыкальному магазину.

– Давай зайдем на секунду, – предложила я. – Мне бы… То есть, вообще-то, мне ничего не нужно, просто очень жарко, а там наверняка есть кондиционер.

На самом деле я хотела осмотреться. Теперь, когда, по крайней мере, одна из загадок Сэма была раскрыта, мне стало любопытно, что это за место, где он проводит время. Я не помнила, чтобы этот магазин был здесь во времена моего детства, но, с другой стороны, я никогда не отличалась особой музыкальностью. В старших классах я пыталась сама научиться играть на гитаре, потому что это казалось мне крутым занятием, но мне следовало завязать с этим после обязательных уроков игры в четвертом классе.

Мы вошли в ярко освещенное помещение, заполненное всевозможными инструментами – скрипками и альтами, висящими в стеклянной витрине у двери; клавишными, расположенными так, что они образовывали своеобразный коридор вглубь магазина; пара ударных установок – должно быть, настоящий кошмар для любого сотрудника, которому приходилось слышать, как маленькие дети стучат по ним каждый день. Прямо сейчас перед одной из них стоял ребенок, радостно отбивавший громкий ритм, пока его мать общалась с продавцом.

– И что же ты преподаешь? – Я наклонилась, чтобы заглянуть в стеклянную витрину у прилавка, где были выставлены различные дорогостоящие товары, по-видимому, запасные части для инструментов, которые я вряд ли смогла бы назвать. Из-за прилавка появилась другая продавщица и поприветствовала меня с солнечной заботливостью человека, который думает, что клиент вот-вот совершит покупку. Я быстро выпрямилась.

– О, привет, Сэм, – проворковала она, очевидно, заметив его за моей спиной. Мне показалось или она произнесла его имя с придыханием?

«У тебя нет на него никаких прав, – напомнила я себе. – Ты не ревнуешь».

– Привет, Джуэл, – ответил он. – Мы просто смотрим.

Джуэл?! Теперь я ревновала, потому что это было чертовски красивое имя. Я бы хотела, чтобы меня звали Джуэл.

Она приподняла брови, глядя на нас. Я была уверена, что ей любопытно, кто я такая, но было очевидно, что она не собиралась спрашивать. Она пробормотала стандартную фразу, чтобы мы позвали ее, если нам что-то понадобится, и повернулась, чтобы помочь другому клиенту, стоявшему за нами.

Еще два человека остановились поздороваться с Сэмом, когда мы проходили по магазину, и я сообразила, что было большой ошибкой с моей стороны захотеть зайти в это заведение, где он проводил четыре-пять часов в неделю, в зависимости от количества учеников. Я спохватилась, что он так и не ответил на мой вопрос об уроках, которые он давал, поэтому задала его снова.

– В основном на гитаре, – проговорил он. – И немного на пианино.

– На скольких инструментах ты играешь?

Он казался смущенным, будто их было слишком много, и ему неловко об этом говорить.

– Профессионально? – уточнил он. – Не на многих. Например, духовые – не моя специальность, поэтому я могу играть на саксофоне только на уровне ученика средней школы.

– Хорошо, а на скольких ты играешь профессионально?

Он пробежал пальцами по клавишам из слоновой кости, одна из которых издала глухой звук, как на электронном инструменте, который не подключен к сети.

– Возможно, на девяти? Думаю, мне следует посчитать бубен. Я играю и на бубне.

В конце концов мы оказались в маленькой комнате в глубине зала, где на стенах рядами висели с одной стороны электрогитары, а с другой – акустические. Там же имелись стулья, около которых было подключено несколько усилителей, явно предназначенных для тех, кто хотел сесть и попробовать поиграть на инструменте.

– Сыграешь что-нибудь? – попросила я.

– Да ну, – замялся он. – Нет.

– Почему же нет? Я уверена, что у тебя хорошо получается… – Тут я широко раскрыла глаза. – А! Или проблема в другом? Это похоже на то, как если бы я случайно попросила… Так, кто у нас великий гитарист?

– Из какой эпохи? Из какого стиля… Неважно, первый, кто пришел в голову, – Джон Фрушанте.

Я скорчила гримасу:

– Red Hot Chili Peppers? Ладно, мы к этому еще вернемся. Получается, что я как бы невзначай прошу Джона Фрушанте просто сыграть мне что-нибудь, а он не прикасается к медиатору меньше чем за десять тысяч долларов?

Сэм рассмеялся, но было заметно, что он снова смутился.

– Нет, ничего подобного.

– А-а, ты боишься, что это произведет на меня такое впечатление, что с меня, типа, слетят трусики? – предположила я. – И я ничего не смогу с собой поделать, потому что твоя игра настолько притягательна? Это будет уровень концерта Джона Майера, если бы я еще имела представление о концертах Джона Майера не только по рассказам?

Я потянулась за одной из электрогитар, хотя на многочисленных табличках было написано, что нужно обратиться за помощью к консультанту. Рядом находился Сэм, все еще одетый в обычный деловой костюм. Достаточно близко.

– Тогда сыграй мне что-нибудь самое дурацкое, что только можно вообразить, – проговорила я. – И я обещаю, что мои штаны останутся при мне.

Он взял у меня гитару и слегка наклонил голову, мол, правда? На что я сделала нарочитый жест, приглашая присесть на один из стульев – да, правда.

Он протянул руку, чтобы подсоединить к гитаре гибкий провод от усилителя, и уменьшил громкость, прежде чем настроить инструмент. И, разумеется, он делал это на слух, этот сукин сын. Одной из главных причин, по которой я бросила попытки научиться игре на гитаре, было то, что я потеряла цифровой тюнер, который мама подарила мне на Рождество.

Он остался стоять, положив на стул библиотечные книги. Затем уставился в потолок, словно раздумывая, что сыграть, прежде чем начать подбирать медленную, задумчивую мелодию. Песня показалась мне смутно знакомой, но я не могла ее вспомнить, пока он не стал играть все быстрее и быстрее, наблюдая за моим лицом в поисках признаков узнавания. Когда до меня наконец дошло, я расплылась в улыбке.

– Farmer in the Dell^[49]? – уточнила я. – Это шутка, чувак. Эта песня в моей ДНК. Этот сыр всегда стоял особняком^[50].

– Для детского сада это крутая песенка, – проговорил Сэм.

– И как долго ты преподаешь музыку в начальной школе?

– Пять лет.

– Тебе нравится?

– Да, – ответил он, не колеблясь. – Я знаю, это звучит банально, но дети просто любят музыку. Не за то, какая она крутая, или за какие-то глубокие тексты, или что-то в этом роде. Им просто нравится стучать молотком по ксилофону и слушать разные звуки.

Пока мы разговаривали, он продолжал играть какую-то случайную мелодию, его пальцы лениво перебирали струны. Я никогда не видела его таким раскрепощенным, даже когда он стоял передо мной босиком или в пляжной одежде. До сих пор я даже не осознавала, что вокруг Сэма ощущалось какое-то напряжение, он был замкнутым, но все это словно исчезло, когда он взял в руки гитару.

– Я пробовалась в хор пятого класса, – сказала я. – Только потому, что моя подруга Элисон занималась там, и я подумала, а почему бы и нет? Говорили, что в начальной школе любой может участвовать в хоре. Если у тебя не было отличного голоса, тебя просто ставили назад и велели молчать. Но ты ни за что не догадаешься, что произошло.

Он улыбнулся, и вокруг его глаз появились милые морщинки.

– Тебя не взяли.

– А в вашем школьном хоре был такой же жесткий отбор?

– Не совсем, – помотал он головой. – Самый жесткий отбор был для участия в патрулировании коридоров. Это был кампус наркоманов.

Я многозначительно хмыкнула.

– В седьмом классе был один учитель музыки, – сказала я. – На самом деле, я никогда не ходила на его занятия, потому что… ну, во-первых, меня не взяли в хор, но Элисон…

Я замолчала, когда до меня дошло, что все мои детские истории, казалось, были связаны с Элисон, а также что история, которую я собиралась поведать, была не слишком захватывающей. Это был мой первый год учебы в Real Junior High, где были шкафчики, как во всех школах по телевизору, и я вбила в свой непокорный двенадцатилетний мозг, что нам нужно больше семи минут перемены. Я составила страстную петицию со схемами примерного маршрута из класса к шкафчикам и обратно в класс и так далее. Я раздала ее своим одноклассникам и убедила их подписать, и, очевидно, что коллективная борьба с кем-либо помогла мне преодолеть свое лузерство, потому что они это сделали. Элисон передавала петицию ученику из своего музыкального класса, когда учительница поймала ее, конфисковала листовку и сказала, что мне придется прийти и забрать ее лично, если я хочу ее получить.

Я ожидала, что учительница разозлится, но она была спокойна, даже казалась немного удивленной. Она спросила, не думала ли я когда-нибудь о том, чтобы заняться музыкой или присоединиться к хору. Я знала, что мои музыкальные способности никак не могли произвести на нее впечатление – во-первых, потому что у меня их не было, а во-вторых, потому что она никак не могла оценить их по листку бумаги с именами детей. Но она заявила, что впечатлена моей наглостью. Я рассказала ей свою печальную историю о том, как меня отвергли в пятом классе, а она только рассмеялась и сказала: «Научить можно любого».

Поскольку речь шла о музыке, я решительно в это не поверила. Мои родители, брат и я были абсолютно глухи к звукам. Это практически запечатлено на нашем фамильном гербе – одна восьмая, перечеркнутая гигантской косой чертой, или что-то в этом роде.

Я не стала утруждать себя дальнейшими действиями. И в итоге петиция так и не была подана, потому что выяснилось, что такие вещи, как расписание уроков, в значительной степени определяются округом и профсоюзом учителей, и начинающий активист не в состоянии повлиять на ситуацию. Но слова учителя почему-то запомнились мне надолго.

Средняя школа представляла собой диаграмму Венна, на которой были изображены все семь кругов ада, но тот момент что-то значил для меня. Он был словно ощущение признания, ощущение того, что в тебе видят потенциал. Я и не подозревала, как сильно изголодалась по этому.

Теперь Сэм наблюдал за мной, точно понимая, что я мысленно уплыла куда-то в середине рассказа, и терпеливо ждал, когда я вернусь. Я прочистила горло:

– В общем, неважно. Прости. Нам, наверное, пора? Ты согласился помочь мне с машиной, а я трачу твое время впустую.

Его взгляд переместился к моим губам, и на одно безумное мгновение я подумала, что он может поцеловать меня. Я списала это на то, что мы так близко друг от друга в этом маленьком пространстве, что я чувствовала запах стирального порошка, которым он стирал свои вечно белые рубашки, полагаю в его названии обязательно присутствовало слово «горный». Я могла поклясться, что все еще ощущала прикосновение его руки, – словно очерченный мелом контур, обозначающий те десять секунд, когда между нами, казалось, пробежал электрический ток желания. И вот она снова – искра осознания, от которой у меня перехватило дыхание.

И ладно, шутки в сторону. Это был самый настоящий гитарный эффект, который сделал его в десять раз сексуальнее. Я слегка приблизилась к нему. К счастью, в этот момент он сделал шаг назад, тем самым спасая меня от самой себя. Он отсоединил гитару и аккуратно повесил на прежнее место на стене, выключил усилитель, и если бы разочаровывающий щелчок выключения не был метафорой…

– Это не пустая трата времени, – возразил он. – Но, конечно, пойдем.

* * *

Я пристегнулась на пассажирском месте грузовика Сэма, украдкой взглянув на него, когда, выезжая задним ходом с парковки, он повернул голову, следя за движением. И снова я увидела то же напряжение в линии его подбородка, которое говорило о том, что он что-то скрывает.

Между тем, похоже, у меня поехала крыша. Неужели я действительно думала, что он просто так поцелует меня посреди музыкального магазина? После того, как мы провели вместе около получаса? Что же со мной не так?

Мне пришлось напомнить себе о том, что он может быть Буффало Биллом, и то, что лично для меня было исполнено эротизма, для него было чем-то типа «оно должно втирать лосьон»^[51]. Он мог отвезти меня куда угодно. Он был похож на парня, который знает, на каком съезде с шоссе находится лесистая местность, где лучше всего спрятать тело. Возможно, именно поэтому он ездил на грузовике. В котором сейчас сидела я.

Стоило признаться честно, что пугало меня больше: то, что он может быть замешан в каком-то темном деле, или то, что я просто влюблена? Возможно, чтение тру-крайма в конце концов сделало меня менее восприимчивой, потому что я понимала, по какой причине в данный момент у меня учащенно бьется сердце.

– Мы на месте, – проговорил Сэм. Судя по всему, последние пять минут мы просто стояли на библиотечной парковке.

К счастью, Сэм смог припарковаться прямо рядом с моей машиной. Я спрыгнула с его грузовика, открыла дверцу «камри» и дернула рычаг открывания капота. Я надеялась, что Сэму больше ни с чем не понадобится моя помощь, потому что это было все, на что я была способна. Он тем временем достал из ящика с инструментами, лежащего в кузове его грузовика, соединительные кабели и поднял свой капот, чтобы подключить их.

– Почему ты так внезапно уехала той ночью?

Сэм склонился над моим двигателем, задавая этот вопрос, так что я была не уверена, что правильно его расслышала. А потом мне захотелось найти какой-нибудь правдоподобный способ притвориться, что я действительно его не расслышала, потому что никак не могла придумать как ответить, чтобы не показаться идиоткой или лгуньей.

– Просто… – Я запнулась, прежде чем решила, что нечто похожее на правду сработает. – …я не очень хороша в вечеринках.

Он подергал один из разъемов на клемме аккумулятора, прежде чем вытереть руки о штаны, оставив на них черные полосы. Джуэл из музыкального магазина это вряд ли бы понравилось. Он завел грузовик, прежде чем подойти и встать рядом со мной на траве около парковочных мест.

– Что значит «не очень хороша на вечеринках»?

Я закатила глаза.

– Послушай, прости, что я все испортила. Я не знала, что это связано с твоей работой. Коннеру – моему брату, ты его наверняка помнишь, и его девушке Шани пришла в голову идея преподнести хозяину дома подарок, даже если это просто «Кит-Кат». И все же это было чертовски бестактно. И если бы я осталась подольше, то, вероятно, в итоге слишком много говорила бы о связи между Чарльзом Мэнсоном и Beach Boys или кем-то еще, и это было бы настоящим занудством.

– Не обязательно, – ответил он.

Он даже не представлял. Мне потребовалось немало усилий, чтобы не поднимать эту тему, и то только потому, что я сомневалась, что Барбаре Энн нужна подобная атмосфера на вечеринке по поводу ее выхода на пенсию.

– Я оценил «Кит-Кат», – заявил он. – Правда. Я да-же собирался высказаться, как это чудесно: я открываю дверь, весь такой нарядный, а ты стоишь там с пакетом конфет.

Я улыбнулась.

– Тебе точно стоило это сделать, – согласилась я. – Это был Хэллоуин наоборот.

Он потер лоб, и я заметила, что там тоже остался черный след.

– Ну, я подумал об этом позже, а к тому времени момент был упущен. – Его взгляд на мгновение скользнул по мне, затем он отвернулся. – А еще я не очень хорош на вечеринках, – проговорил он.

Это заставило меня вспомнить речь, которую он произнес для Барбары, какой теплой и шутливой она была. И женщина, казалось, оценила это. Но потом я вспомнила, каким взволнованным он выглядел после этого, как покраснел. Я была сбита с толку, потому что в ту ночь он подошел ко мне первым, и я знала, как трудно мне бывает установить первый контакт. Но теперь я раскрыла, по крайней мере, еще одну тайну, связанную с Сэмом.

Он был застенчив.

Я все еще пыталась сообразить, что ответить, когда он кивнул в сторону моей машины.

– Попробуй сейчас, посмотрим, хватит ли энергии, чтобы завести ее.

Я скользнула на водительское сиденье, почти надеясь, что не услышу, как зарычит двигатель. Конечно, я хотела, чтобы она снова заработала, но не случилось бы ничего страшного, если бы на подзарядку ушло еще пять-десять минут. Особенно сейчас, когда я почувствовала, что у нас с Сэмом что-то налаживается.

Но, конечно, мне ужасно не повезло, потому что, когда я повернула ключ зажигания, двигатель зашипел, а затем с ревом заработал. Через лобовое стекло я увидела, как Сэм показывает мне поднятый вверх большой палец.

– Звучит хорошо. – Он уже начал отсоединять кабели. – Вероятно, тебе стоит дать двигателю поработать как минимум пятнадцать минут, прежде чем выключить его, чтобы убедиться, что аккумулятор достаточно зарядился.

– Сегодня здесь, похоже, не слишком оживленно. Я уверена, они бы не возражали, если бы мы постояли еще немного.

– О, ты уже можешь ехать, – проговорил Сэм. – Я просто хочу сказать, что, может быть, лучше поехать домой длинным путем, сделать несколько кругов по окрестностям.

Этого было достаточно, чтобы заставить меня задуматься, не создалась ли связь между нами из-за этих кабелей. Как только машины разъехались, мы тоже разделились. У меня была мысль пригласить его на ланч, в качестве благодарности за помощь с моей машиной. Но, очевидно, это было бы глупо, учитывая, что я рисковала тем, что моя «камри» снова заглохнет при первой же остановке, к тому же, казалось, Сэм стремился избавиться от меня.

Вот почему я предпочитаю держать людей на расстоянии вытянутой руки. Все становится намного сложнее, когда тебе действительно небезразлично, прислал ли кто-нибудь сообщение, принял ли приглашение или захотел пообщаться.

Я захлопнула дверцу, опустила стекло, чтобы весело помахать Сэму.

– Спасибо за помощь, – проговорила я. – Думаю… еще увидимся.

– Будет трудно этого не сделать, – улыбнулся он.

Я осторожно вырулила к выезду с библиотечной парковки и посмотрела в зеркало заднего вида. Сэм все еще стоял там с кабелями в руках, капот его грузовика был по-прежнему открыт. Я почти подумала о том, чтобы открыть дверь и окликнуть его, спросить, не хочет ли он все-таки перекусить после того, как мы доедем до дома. Но потом я вспомнила, что должна работать над диссертацией, а любое приглашение повлекло бы за собой кучу раздражающих вопросов о том, куда нам пойти и на чьей машине поехать, и не дай бог, он подумал бы, что это свидание. Не дай бог, чтобы я об этом подумала.

Я включила поворотник и выехала.

Десять

Написание диссертации затягивалось. Проблема заключалась в том, что если просто оставлять компьютер наедине с собой, слова не напечатаются в нем сами собой. Во всяком случае, мигающий курсор, казалось, в чем-то меня обвинял, а белый лист нового файла будто говорил: «Какого хрена ты тормозишь? Если тебе так сильно нравится “Хладнокровное убийство”, просто собери мозги в кучу и напиши об этом».

Внутренний голос моего компьютера, по-видимому, был довольно грубым.

Пытаясь всерьез взяться за работу, я выключила Wi-Fi, дабы напомнить себе, что пора перестать лазить по интернету. Все, что могло помешать мне включить его обратно двойным щелчком мышки – моя хрупкая сила воли. Поэтому я сказала себе, что сделаю небольшой перерыв, и принялась искать имя дочери Утреннего Убийцы.

В основном это были ожидаемые материалы – рецензии на ее книгу, интервью, которое она дала местному отделению CBS. На третьей странице результатов выдачи, я нашла ее пост на веб-сайте по квилтингу, где она интересовалась, нет ли у кого-то ткани, которую больше не выпускают. В одном из своих комментариев она упомянула местный магазин тканей, и я нашла в интернете и его.

Он находился примерно в часе езды от дома моего отца. Так что, очевидно, она все еще жила поблизости. И, вероятно, была очень сильным человеком, потому что, хоть мой папа и не убивал кучу людей, я все еще нервничала, всего лишь вернувшись в то место, где существовала вероятность столкнуться с людьми, которые могли его знать.

Рядом со мной зазвонил телефон, лежащий на столе. Я ответила, не отрывая взгляда от результатов поиска.

– Алло?

– Фиби. Как у Вас дела?

Меньше всего я ожидала услышать доктора Нильссон. Она никогда не звонила мне ни с того ни с сего, не договорившись об этом по электронной почте. Я закрыла поисковик с бесполезной информацией и вернулась к файлу с диссертацией, будто она могла увидеть мой экран через телефон и узнать, что я страдаю фигней.

– Отлично, – произнесла я, мой голос прозвучал немного выше, чем обычно. – Работаю над разделом о Капоте.

Не из-за последней ли главы, которую я сдала, она звонит? Неужели все так плохо, что ей пришлось позвонить, чтобы пообщаться со мной лично? Может быть, я переборщила с запятыми, из-за чего у нее глаза полезли из орбит и в качестве последнего действия перед тем, как, приняв обезболивающее, погрузиться в глубокий сон, она рявкнула Сири, чтобы та набрала мне?

Черт, неужели я снова использовала слово «безразлично»? Однажды я неосторожно употребила его в пятистраничном ответе на ее уроке, и она дважды подчеркнула его и написала «НЕТ» на полях. Только эти три буквы, написанные ее паучьим почерком, и начальная сцена из «Звонка» с мертвой девочкой могли напугать меня в этой жизни.

– Я разговаривала с коллегой из колледжа Стайлз, – начала она. – Полагаю, это в вашей лесной глуши?

Я слышала об этом колледже. Небольшой гуманитарный колледж примерно в сорока пяти минутах езды на юг, в Сарасоте, известный в основном эксцентричностью контингента. Единственным поступившим туда ребенком, которого я знала по старшей школе, был чемпион штата по катанию на одноколесном велосипеде. Он хотел продемонстрировать свои навыки на конкурсе талантов, но заместитель директора наложил на это вето, сочтя небезопасным. Однако позволил двум девушкам выполнить гимнастический номер под песню Бритни Спирс «Toxic», но да ладно.

– Ага, – ответила я. – То есть да. Это недалеко.

– Доктор Блейк преподает афроамериканскую литературу, – продолжила доктор Нильссон. – Его знания творчества Октавии Батлер безупречны. И он согласился встретиться с вами для пробного собеседования до того, как начнется новый семестр, если вы готовы.

Ух ты! Я вообще не ожидала такого развития событий. Сообщение застало меня врасплох, я даже не понимала, что чувствовать по этому поводу. Я была благодарна доктору Нильссон за то, что она подумала обо мне, за то, что она все еще пытается помочь мне с карьерой. В то же время, все это казалось немного преждевременным. Я так и не разработала свою философию преподавания – я даже не смогла закончить эту гребаную главу – а она хотела, чтобы я прошла пробное собеседование?

– Так вы можете? – спросила она с нажимом, при этом сохраняя довольно вежливую интонацию.

– Конечно, – послушно ответила я. – Спасибо.

– Думаю, вам пойдет на пользу, если кто-то за пределами департамента оценит ваши способности, – заявила доктор Нильссон. – Видит бог, мы все немного необъективны к нашим любимым ученикам. Но доктор Блейк будет предельно откровенен, поэтому я бы посоветовала вам отложить собеседование по крайней мере на месяц. Дайте себе немного времени на подготовку. И вам следует надеть блейзер. У вас есть блейзер?

Не уверена, насколько сильно мне нравится «предельная откровенность». Я бы предпочла, чтобы меня не били, если это возможно.

– Нет, – промямлила я, затем поспешила добавить: – Но я куплю. Без проблем.

– Хорошо, – заключила доктор Нильссон. – На то, чтобы найти в интернете почту доктора Блейка потребуется микроскопическое усилие, но на всякий случай я продиктую.

Я послушно записала адрес, понимая, что таким комментарием доктор Нильссон хотела напомнить мне, что я должна поинтересоваться персоной доктора Блейка до встречи с ними. Почитать несколько статей в EBSCO^[52], попытаться найти на YouTube выступление на конференциях и прочее. По крайней мере, это была бы более полезная кроличья нора, чем моя нынешняя зацикленность на Утреннем Убийце.

– Я дам свои комментарии к последней написанной вами главе завтра, – сказала она. – И возможно, вы захотите скорректировать текущую главу по некоторым моим предложениям, поэтому давайте назначим следующую консультацию на начало будущей недели?

Еще один вопрос, который на самом деле не являлся вопросом.

– Отличная идея! – выпалила я уверенностью, которую совсем не ощущала.

– Замечательно. До скорого.

А потом она повесила трубку, оставив меня в таком замешательстве, что мне потребовалась минута, чтобы осознать сказанное ранее.

Я почти уверена, что она завуалированно признала меня одним из любимых ее учеников.

* * *

В идеале, разговор с доктором Нильссон должен был вдохновить меня на дальнейшее написание диссертации. Но вместо этого я потратила целый час, набирая абзацы, а затем вырезая и вставляя их в черновик электронного письма, которое я креативно озаглавила «Заметки» – кладбище материалов, которые я пообещала себе в какой-то момент использовать, но до сих пор не представляла каким образом.

В прошлом моим методом прокрастинации была уборка. Моя квартира никогда так не блестела, как в год, когда я готовилась к своим комплексным экзаменам. Однако в последнее время мне казалось, что в доме отца я только и делаю, что собираю вещи, упаковываю их, выбрасываю и затем протираю поверхности. Утомительно и не так уж весело.

Казалось, что теперь все крутые ребята, чтобы оттянуть время, пекут, но на кухне я абсолютно безнадежна. Единственное, что я умела готовить, – это пирог с нутеллой, не требующий выпечки, который, если подумать, на самом деле сейчас звучал чертовски аппетитно.

Только где-то между тем, как я поехала в более отдаленный продуктовый магазин – тот, где не умер мой отец, – и возвращением домой с коробкой печенья Oreo, мой план изменился. Грузовик Сэма стоял на подъездной дорожке. И я подумала, что так и не поблагодарила его за помощь с моей машиной. Я ведь могла бы приготовить ему пирог в знак признательности, верно? В этом не было ничего странного.

В такие моменты я очень жалела, что у меня нет настоящего лучшего друга, с которым я могла бы советоваться. Я дружила с несколькими коллегами из аспирантуры, но большинство из них были на пятнадцать-двадцать лет старше, некоторые были женаты, у них были дети, ипотека и жизни, которые казались намного взрослее, чем моя, хотя я уже десять лет как могу голосовать. Понятия не имею, как кто-нибудь из них отреагирует, если я ни с того ни с сего напишу что-нибудь вроде: «Привет, короче говоря, тут по соседству живет парень, может, стоит угостить его пирогом?»

Произнеся это предложение про себя, я убедилась, что делать этого категорически не стоит. Но потом это стало казаться подлостью, будто вселенная каким-то образом узнала, что я когда-то обязалась раздавать пироги и теперь отказывалась от своего обещания.

Коннер посоветовал бы мне сделать это. И припасти один для него. Элисон сказала бы…

Ну… кто ее знает. Мы уже давно не друзья.

После того, как пирог был готов, я пошла на компромисс, разрезав его на две части и положив половину на тарелку, убрала в холодильник, накрыв пищевой пленкой. Другую половину я собиралась отнести Сэму, но как бы без задней мысли. Я же буду в старой футболке «Batman Forever»^[53] и леггинсах с дыркой на колене, не накрашенная, поэтому пирог не должен означать что-то вроде «я хочу тебя», скорее, просто «я пришла без задней мысли».

Но так уж исторически сложилось, что «без задней мысли» у меня всегда получалось не очень хорошо.

Тем не менее, стоя на пороге его дома и ожидая, когда он откроет дверь, я постаралась придать лицу нейтральное выражение. Я не стала звонить в колокольчик дважды, это было ниже моего достоинства.

Когда он наконец открыл, у него были затуманенные глаза. Да он в целом выглядел так, будто его только что разбудили. Я думала, что он, несмотря ни на что, будет рад увидеть пирог, но я не рассчитывала на такого грозного противника, как полуденный сон. Неплохой ход.

– Извини за Judgment Ridge, – начала я. – Но я приготовила это и подумала… ну, я просто благодарна за твою помощь с машиной. Вот. – Я протянула ему пирог, и он взял его, все еще выглядя немного растерянным.

– Половина пропала, – удивился он спросонья.

– Ну да, – протянула я. – Мне тоже захотелось немного пирога. Но я разрезала его пополам ножом! Я не стала разрывать его своими когтями. Все было очень по-соломоновски.

Он прислонился к дверному косяку, его взгляд прояснился, словно он наконец-то включился в разговор.

– Значит ли это, что, если бы я не захотел разрезать пирог пополам, я бы получил его целиком? Потому что это доказало бы, что я люблю его больше?

– Могу достать вторую половину из холодильника, если для тебя это так важно.

– Нет-нет, – возразил он, морща лоб, как будто искренне боялся, что обидел меня. – Спасибо, что приготовила его для меня. Никто никогда раньше не пек мне пироги, даже половину пирога. Это очень мило.

Тьфу. Никто никогда не назвал бы меня милой, уверена, что смогу сказать это точно даже без телепатических способностей. «Колючая» – единственное определение, которое я получала чаще всего. Отстраненная. Может быть, пугающая.

– Никакой выпечки, приятель, – сказала я. – Это шашки, а не шахматы.

Я повернулась, чтобы уйти, но он окликнул меня по имени.

– Почему бы тебе не зайти перекусить? – спросил он. – Ты можешь поделиться вторым куском позже, если для тебя это так важно, чтобы сравнять счет.

Обед вместе с ним сейчас, с возможностью снова поужинать вместе в другой раз, накладывал определенные обязательства. Но было что-то в открытом выражении его лица, что-то в воспоминании о том, как он сказал: «Я тоже не слишком хорош в вечеринках». Я пожала плечами и последовала за ним в дом.

– Так что именно означает Judgment Ridge? – спросил он, доставая две тарелки из шкафчика и две вилки из выдвижного ящика.

Иногда я не понимала и половины того дерьма, которое вылетало у меня изо рта.

– Это книга в жанре тру-крайм, которую я прочитала, когда была подростком, – начала я. – Об убийстве в Дартмуте. Если коротко, двое ребят притворились, что проводят экологический опрос для проекта, и постучали в дверь к двоим профессорам. Так уж случилось, что один их них преподавал геологию и науку о Земле, и он подумал, что это будет отличная возможность поделиться знаниями с подростками, поэтому пригласил их к себе. А потом… Ну, ты понимаешь.

Сэм замер посреди нарезки пирога с нутеллой.

– Господи! – воскликнул он. – Это действительно ужасно.

– Ага, – согласилась я. – А также это причина, по которой я подскакиваю, если кто-то без приглашения стучится в мою дверь. В книгах такого типа это никогда ничем хорошим не заканчивается.

– И все же ты уже трижды подходила к моей двери, – возразил Сэм. – Первый раз – с посылкой, второй – на вечеринку, третий…

– Ладно, ладно, – сказала я, обрывая остаток этого маленького неумелого стишка. – Зачем это считать? Лучше дай уже мне! – Я протянула руку прежде, чем поняла, как прозвучала моя фраза с учетом того, что на том же уровне, что и тарелка с пирогом, находилась вполне определенная часть тела стоящего у стола Сэма. – О боже! – воскликнула я. – Я имела в виду, дай мне кусочек пирога. Если подумать, я никогда в жизни так не сказала бы, а попросить пирог – это ведь не то же самое, что…

Мне нужно было замолчать, пока я не ляпнула еще какую-нибудь глупость. Я быстро и жадно откусила пирог, скорее для того, чтобы заткнуться. Но черт возьми! Я все еще не потеряла сноровку. И неважно, что пирог состоял из пяти ингредиентов и требовал для приготовления столько же извилин, он был восхитителен.

– Не могу поверить, что я это говорю, – произнесла я. – Знаешь, когда я переехала, я всерьез думала, что ты серийный убийца.

Сэм как раз откусывал первый кусочек, но подавился им, услышав мои слова. Он продолжал кашлять до тех пор, пока ему не пришлось поставить тарелку и налить в стакан воды из автомата на дверце холодильника. Он долго потягивал ее, его адамово яблоко подергивалось.

– Чего… – прохрипел он наконец. Либо вода не помогла, и он не смог произнести остаток вопроса, либо это и был вопрос, потому что он просто уставился на меня.

– Ну ладно, не то чтобы прям всерьез-всерьез, – сказала я. – Не более чем обычно, потому что я верю, что каждый способен на самое мрачное дерьмо. Но в ту первую ночь ты появился из ниоткуда!

– Я появился прямо отсюда, – возразил он. – Из своего дома. Где я живу.

– Ну, я этого не знала, – парировала я. – И ты всегда занимался таинственными вещами. Возился в своем звукоизолированном гараже – согласись, это звучит жутковато! – приходил и уходил в самое неподходящее время…

Мне действительно следовало остановиться. Я вовсе не собиралась говорить Сэму ничего подобного, и уж точно не в потоке сознания, из-за которого я выглядела совершенно безумной.

– Итак, по шкале от одного до десяти, – задумался он, – где один – твоя бабушка, а десять – Говард Генри Холмс^[54], насколько ты на самом деле считала меня серийным убийцей?

Я указала на него вилкой.

– Плохой пример. Моя бабушка была черной вдовой. Но в ту первую ночь я бы сказала… шесть.

– Срань господня… – Было почти приятно видеть, как его шокировал мой ответ.

– Шкала некорректна, – заметила я. – Быть серийным убийцей – бинарная ситуация. Либо ты им являешься, либо нет.

– А когда ты пришла на мою вечеринку?

Я не стала притворяться, что неправильно поняла, о чем он спрашивает.

– Может быть, снизилось до четверки.

– А когда ты попросила меня помочь с твоей машиной?

– Три целых и шесть десятых.

Он поднял брови:

– Ходишь по тонкому льду, соглашаясь поехать с кем-то, кого ты считаешь серийным убийцей аж на три целых шесть десятых. А сейчас?

Я посмотрела на него. Очень пристально. Перевела взгляд с его растрепанных волос (скорее всего, действительно после сна) на его голубые глаза, в которых светилось изумление и что-то еще. Его футболка выглядела тонкой и мягкой и облегала его руки и грудь так, что это меня не бесило, и на нем были обычные джинсы вместо того нейтрального делового костюма, в котором я видела его в последнее время. Он прислонился спиной к раковине, держа в руках тарелку с пирогом, который уже наполовину съел.

Было что-то опьяняющее в возможности так открыто разглядывать его. Что такого было в его кухне, что, казалось, создавало тепло?

– Два, – сказала я наконец, отправляя в рот еще один кусок пирога.

– Как мне добраться до единицы? – уточнил он. – Знаешь, в этом доме нет тайных ходов и прочего.

– Но у тебя есть гараж, – напомнила я.

– Ты думаешь, я что-то прячу в своем гараже?

Я пожала плечами. Я ни за что не стала бы рассказывать ему о той единственной ночи, когда наблюдала за ним, о подозрительной жидкости на его руках, салфетке, о параноидальном звонке, который я немедленно сделала Коннеру.

– Еще одна загадка, – подтвердила я в итоге. – Разгадка может снизить твой рейтинг. Это так, к слову.

Он повернулся, чтобы сполоснуть тарелку, поставил ее в сушку, а затем вытер руки кухонным полотенцем.

– Пошли.

– Я же не доела, – промычала я с набитым пирогом ртом.

– Возьми с собой, – настоял он.

– Если что-нибудь из того, что там есть, лишит меня аппетита, я буду очень зла, – сказала я, но последовала за ним через гостиную, мимо пианино. Теперь, когда баннер «МЫ БУДЕМ СКУЧАТЬ ПО ТЕБЕ, БАРБАРА» исчез, я заметила, на стене несколько семейных фотографий, на которых Сэм запечатлен с поистине умопомрачительным количеством людей. Принадлежал ли он к одной из тех семей, которые общались в групповом чате и надевали одинаковые рубашки на семейные встречи? Потому что это совсем не помогло бы мне доверять ему. Однако у меня не было времени рассмотреть снимки поближе, до того как мы оказались у ворот гаража.

Сэм остановился так внезапно, что я чуть не врезалась в него. Он обернулся, держась за ручку двери.

– Обычно сначала я заставляю людей подписывать соглашение о неразглашении.

– Корпоративный убийца, – предположила я. – «Он хоронил их под стопками документов». Прямиком из свежего эпизода Dateline канала NBC.

Он распахнул дверь и включил свет. Конечно, на первый взгляд все выглядело нормально. Разочаровывающе нормально. В одном углу стояли стиральная машина и сушилка, металлическая стойка с ящиками для инструментов, старыми банками из-под краски и другим гаражным барахлом. Стены были обиты обшивочным материалом, и я предположила, что это как-то связано со звукоизоляцией, о которой он упоминал.

Также имелась ударная установка, стоявшая на остатках ковра, и гитара, прислоненная к стене. Гитара выглядела так, словно знавала лучшие времена, краска выцвела, она была усеяна отклеивающимися стикерами.

Ближе к выходу – еще одна, разобранная и разложенная на деревянных досках, закрепленных на паре козелков для пилы. Доски были накрыты пластиковой салфеткой, что, я думаю, объясняло по крайней мере одну вещь, которую я видела. Но в ту ночь на его руках была какая-то жидкость. Мне это не привиделось.

Я посмотрела на бетонный пол, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь остатки подозрительного пятна. Сэм остался стоять возле двери, засунув руки в карманы, пока я расхаживала по помещению, будто проводила судебно-медицинскую экспертизу.

– Прошлой ночью, – сказала я наконец, не в силах сдержаться, – мне показалось, что я слышала грохот.

Я могла бы назвать точную дату и время, поскольку записала это в блокнот. Но, вероятно, было бы лучше, если бы я не переходила от трогательно невротичного состояния к навязчиво странному (слишком поздно?).

– Хм, – протянул он. – Еще одна загадка.

– Я думала, ты сотрудничаешь со следствием.

Он поднял брови.

– Так вот в чем дело? Едва ли это справедливо – я раскрываю все свои секреты, а ты не раскрываешь ни одного.

Я поставила свою пустую тарелку на стиральную машину. Не могу не заметить, что была права насчет названия стирального порошка: «Горная свежесть».

– Хорошо, – согласилась я, мой пульс участился. – Что ты хочешь знать?

Он изучал меня, будто действительно обдумывал вопрос. Я надеялась, что это будет что-то легкое, например, «Почему “Batman Forever”?», и в этот момент я могла бы порассуждать о том, что с такими злодеями, как Пингвин и Двуликий было лучше, что адаптация была слишком нарочитой.

Я надеялась, что вопрос не связан с моим отцом.

– О чем ты пишешь диссертацию? – наконец спросил он. Я удивилась, откуда он вообще узнал, что я работаю над диссертацией, пока не вспомнила, что на днях рассказывала ему о разговоре со своим научным руководителем.

– Тру-крайм, – сказала я, скорчившись, будто понимала, насколько к месту это прозвучало в данный момент.

– Следовало догадаться, – сухо ответил он. – Что именно?

У меня были быстрые и емкие ответы на этот неизбежный вопрос, поскольку глаза людей, как правило, стекленели, как только я начинала излагать риторику и теорию жанра вместо того, чтобы просто говорить о «Записях Теда Банди» с Netflix, как им на самом деле хотелось. Но по какой-то причине мне было важно объяснить это Сэму, важно, чтобы он понял, чем я занималась последние пять лет жизни. И мне не хотелось слишком усердно анализировать, почему это было важно.

– Жанр особенно интересен, – начала я, – потому что он имеет тенденцию отражать и формировать наше культурное отношение к преступности в целом. Посмотри, как изменился тру-крайм за последние шестьдесят лет, начиная с того момента, как Трумэн Капоте сделал его более литературным в «Хладнокровном убийстве». Мы получили сенсационные, более жесткие рассказы в восьмидесятых-девяностых. Мы получили кропотливую и вовлеченную работу Мишель Макнамары в «Я исчезну во тьме». И тогда возникает вопрос: кто пишет эти книги? Какое отношение они имеют к теме, о которой идет речь, или какие отношения они формируют, спускаясь в эту бездну? Как они преподносят информацию и как это влияет на восприятие читателя? Меняется ли оно от того, насколько достоверны книги? Или… – Я оборвала себя, осознав, что немного запыхалась. – Извини, – сказала я. – Я могла бы продолжить примерно на сто восемьдесят страниц или около того. Но я остановлюсь.

– Приведи мне пример того, – попросил Сэм, – как может измениться восприятие в зависимости от того, насколько достоверна книга.

– Хорошо, хорошо, – выпалила я, увлекшись своей темой. На самом деле так получилось, что это стало основным моментом анализа в главе, которую я должна была писать дома в этот самый момент. Может быть, я даже могла бы посчитать этот разговор «мозговым штурмом» и не чувствовать вины за то, что забросила свою работу. – Ты читал «Хладнокровное убийство»?

– Я знаю, ты будешь насмехаться надо мной, – покачал головой Сэм, – но обычно я не справляюсь с такими книгами.

Мысль о том, что на данный момент мы близки настолько, что он понимает, на какого рода юмор я способна, а я в свою очередь вообще допускаю мысль, что могу над ним подтрунивать, вызвала тепло где-то в моей груди. А его предположение, что я буду смеяться над ним из-за того, что он не осилил тру-крайм, означало, что я вряд ли буду это делать.

Я кратко объяснила основную суть книги, как Капоте сблизился с двумя убийцами и провел с ними множество интервью в тюрьме, чтобы сформировать повествование о преступлении.

– Что было новаторского в том, как он это написал, – продолжала я, – так это то, что это было похоже на чтение романа. Он использовал художественные приемы для описания характеристик, используя сопоставление при нарезке сцен для создания саспенса и драматизма… и он описывал все сцены так, словно сам там присутствовал. Это заставляет читателя чувствовать себя так, будто он находится в том же моменте. Будто вуайерист, наблюдающий за тем, что происходит на самом деле. И в каком-то смысле он кажется более заслуживающим доверия из-за того факта, что он никогда не вмешивается в повествование, словно он просто объективный наблюдатель за происходящим. Но это как… Смотрел «Топ-модель по-американски»?

– Э-э, – промычал Сэм, моргая от внезапной смены темы, – не уверен, что видел хоть один эпизод полностью.

– Ладно, я подразню тебя по этому поводу позже, но была одна участница, которая училась в Йеле. И в своих мини-интервью она всегда говорила: «Йельский университет то-то и то-то», и это делало ее похожей на такую претенциозную идиотку, словно она не могла не упоминать о своем образовании в Лиге Плюща каждые пятнадцать секунд. Но позже я прочитала ее интервью – не смотри на меня так, у меня был выбор, либо Murderpedia^[55], либо Television Without Pity^[56], так что скажи спасибо, что я всесторонне развитый человек, – и она рассказала о том, что продюсеры всегда спрашивали ее о Йельском университете в эпизодах. А участник был обязан прежде всего озвучить вопрос в своем ответе, так что это звучало на уровне «бла-бла-бла-бла-Йель», а на самом деле продюсеры задавали вопросы, а затем редактировали отснятый материал таким образом, чтобы казалось, что она все время говорит о Йеле.

Сэм смотрел на меня так, словно не мог поверить, что я настоящая. Я не могла сказать, в хорошем смысле или в плохом, но это внезапно заставило меня почувствовать себя неловко.

– Очевидно, я не могу поместить пример «Топ-модели» в академическую статью, – сказала я. – Но я считаю, что у Капоте та же идея. Интересно подумать о вопросах, которые он задавал, о вещах, которые он решил подчеркнуть, о том, какие части повествования правдивы фактически или эмоционально, и имеет ли это вообще значение.

– Я думаю, что этот раунд разгаданных тайн достается тебе, – проговорил Сэм. – Это было очень развернуто.

Я знала, что, когда дело доходит до тру-крайма, я могу немного…увлечься. Но я подавила желание снова извиниться. Хотя бы потому, что Сэм не выглядел так, будто ему это было нужно.

– Так что за грохот я слышала?

– Ох. – Он потер затылок, указывая на металлическую стойку. – Я пытался достать отвертку из ящика с инструментами, одновременно удерживая в руках другие предметы. Все попадало, в довершении я пролил на себя кучу всякой всячины, включая банку с краской… Это был настоящий хаос. Не очень загадочная история, да?

Краска! Это была краска.

Мы уставились друг на друга. На самом деле, с моей стороны было нелепо вообще приносить пирог… не говоря уже о том, чтобы задержаться и съесть его с Сэмом… не говоря уже о том, чтобы заставить его показать мне свой очень безобидный гараж.

– Я думаю, ты заслуживаешь еще одну, – сказала я. – Ты привел меня сюда и рассказал мне об источнике таинственных ночных звуков. Я рассказала только о диссертации.

– Справедливости ради, очень подробно.

– И все же.

За последние несколько минут Сэм придвинулся ближе ко мне, или я придвинулась ближе к нему, потому что теперь мы оба стояли у разобранной гитары. Мои пальцы чесались прикоснуться к чему-нибудь, а гитара была совсем рядом, поэтому я провела пальцем по гладкому, некрашеному дереву корпуса.

– Еще одна загадка, – сказал Сэм, скорее себе, чем мне. – У меня такое чувство, что у тебя их много. Тебя трудно понять, Фиби Уолш.

Я могла бы сказать то же самое о нем. У меня случался словесный понос, каждый раз, когда мы виделись. А он был из тех, кто предпочитал держать язык за зубами.

Его взгляд встретился с моим, прежде чем подняться к моей макушке.

– Какой длины у тебя волосы?

Я удивленно уставилась на него. Его это интересовало?

– Очень длинные, – сказала я. – Не стриглась с тех пор, как… Я даже не помню. Может быть, полгода назад подравняла кончики.

– Могу я посмотреть?

Почему у меня было такое чувство, будто он просит меня раздеться перед ним? И почему мысль об этом показалась мне… пугающей, конечно, но вместе с тем захватывающей?

– Я не мыла их два дня, – предупредила я. Да, я идиотка и королева выставления себя в плохом свете. Однажды, в шестом классе, девочка похвалила мое ожерелье из золотых букв, складывающихся в мое имя – «Фиби». Я сказала ей, что оно стоит меньше пяти долларов, и переломила его пополам, просто чтобы показать, насколько оно дешевое. Подобное дерьмо я вытворяла, когда чувствовала себя загнанной в угол, и именно комплименты, доброта или внимание, к сожалению, вызывали у меня это ощущение больше всего.

Я протянула руку, чтобы снять резинку и распустила свой небрежный пучок, волосы рассыпались по моим плечам темными волнами. Я принялась приглаживать непослушные пряди, у меня все еще было то забавное, наполовину болезненное ощущение на висках, будто они стянуты назад. Может быть, мне следует чаще их распускать? Возможно, голова у меня постоянно болит из-за этого?

– Значит, они примерно до… – Я начала жестикулировать, потом поняла, что собираюсь указать чуть ниже уровня груди. – В любом случае, как-то так.

Сэм все еще смотрел на мои волосы, его взгляд добрался до кончиков, прежде чем он тоже, казалось, осознал, что, по сути, теперь пялится на мою грудь. Поэтому он сосредоточился на какой-то точке на моей макушке.

– Красивые, – сказал он, кашлянув. – У тебя очень красивые волосы.

Мои соски напряглись под рубашкой и стали почти болезненными под тонкой тканью бюстгальтера. Я никогда не была так благодарна за толстую трафаретную печать на моей футболке («Загадочник» в исполнении Джима Керри), потому как надеялась, что она надежно скрывала эту реакцию.

– Спасибо, – ответила я, а что еще я могла ответить? Я завела руки за спину, чтобы собрать волосы, начиная сворачивать их обратно в пучок, когда услышала пару громких хлопков, донесшихся из-за пределов гаража. Мы с Сэмом обменялись взглядами, он казался таким же растерянным, как и я, пока звук не раздался снова. Стук. Кто-то стучал во входную дверь.

– Judgment Ridge, – прошептал Сэм.

Я шлепнула его по руке.

– Не говори так.

– Ты та, кто привнес это понятие в мою жизнь, – заявил Сэм. – Теперь я никогда не смогу открывать дверь как раньше.

Шутки в сторону, я действительно почувствовала некоторый трепет, когда мы оба направились к входной двери. Съежившись, вжав голову в плечи, я стояла позади Сэма, пытаясь что-нибудь разглядеть, когда он открыл дверь, чтобы…

– Коннер?!

Одиннадцать

Через несколько минут я уже сидела в машине Коннера, пытаясь не наступить туфлями в кучу валявшихся на полу оберток от фастфуда. Мы мчались в пункт назначения, который он не потрудился назвать, только сообщил, что ему «нужна помощь». А это могло означать что угодно – от действительно чрезвычайной ситуации до попытки украсть еще один макет Mountain Dew с заправочной станции.

– Тебе не обязательно было приходить к нему домой, – проворчала я. – Я планировала вернуться через пять минут.

– Посмотри на это с моей точки зрения, – возразил Коннер. – Я пробовал написать тебе, но ты не ответила. Я даже пытался дозвониться до тебя, но ты не снимала трубку.

– Это потому, что я…

Коннер покачал головой, явно не желая снова слышать, что я забыла сотовый телефон дома.

– Потом я подошел к дому, а дверь не заперта, – продолжил он. – Разве ты не говорила мне, что все эпизоды Dateline начинаются с того, что дверь не заперта.

– Нет, – ответила я. – Вообще-то, я говорила, что все серии Dateline начинаются с того, что семья находится на пороге осуществления американской мечты. В любом случае, я забежала к соседу всего на несколько минут.

На самом деле, предполагалось, что это займет всего несколько минут. В итоге я провела в доме Сэма полчаса, и кто знает, как долго бы я там еще пробыла.

– Я не сержусь, – произнес Коннер с улыбкой. – Ты же не нарушаешь комендантский час или что-то в этом роде. На самом деле, было приятно видеть, что ты распустила волосы.

Фу. Я знала, что Коннер обязательно выскажется по поводу того, как я стояла с распущенными волосами, забыв о резинке, зажатой в моей руке.

Именно это невероятно меня раздражало в младшем брате. Если бы я сказала Коннеру, что на самом деле рассержена, потому что ему не стоит лезть в мою личную жизнь, он бы отпустил какой-нибудь комментарий о том, что даже не знал, что у меня есть личная жизнь. Если бы я сказала, что расстроена тем, что он помешал мне, он бы поднял брови, будто стал свидетелем чего-то пикантного, хотя на самом деле…

Ладно, я сама не знала, что именно происходило между мной и Сэмом. Или что могло бы произойти. Однако была уверена, что не смогу обсуждать это, не разволновавшись и не почувствовав себя не в своей тарелке, и тогда это будет выглядеть так, что «Фиби слишком сильно протестует», и он начнет подначивать меня еще больше. Лучше всего просто оставить все как есть и сменить тему.

– Так куда мы направляемся? – спросила я. – Мне нужно много написать сегодня вечером.

– Может, тебе стоило делать это, вместо того чтобы тусоваться с соседским парнем, – заметил Коннер. Мы проехали место, где меняли моторное масло, показавшееся знакомым, затем закусочную, которая, к моему удивлению, все еще существовала, небольшую юридическую фирму, всегда размещавшую на своих вывесках ободряющие надписи для местных спортивных команд. Я узнала эту дорогу и внезапно ясно поняла, куда мы направляемся.

– Только не говори, что ты везешь меня на роллердром, – сказала я, выпрямившись так резко, что раздавила несколько пустых банок из-под содовой, валявшихся на полу.

Но мы уже заезжали на парковку у ярко-розового здания склада.

– Мы на месте! – объявил Коннер. – Возможно, именно здесь я буду делать предложение руки и сердца.

У меня возникло очень много вопросов, но не было возможности задать их, пока мы не расплатились и не стали ждать у задней стойки, чтобы взять напрокат коньки.

– Почему именно здесь? – поинтересовалась я, оглядываясь по сторонам. Декор, естественно, был выдержан в космической тематике, что означало много черного цвета и светящейся краски. Одна фреска – гигантская мышь в космическом костюме, летящая по галактике, – вызвала особое беспокойство, учитывая мою уверенность, что в этом месте действительно водятся настоящие мыши. На ковре расположился геометрический узор, разноцветность которого явно предназначалась для того, чтобы скрывать грязь. Но по факту он просто выглядел перманентно грязным. Все место в целом пропахло потными ногами.

– Именно здесь у нас с Шани было первое свидание, – объяснил он, вынужденный повышать голос, чтобы перекричать оглушающую через мощные динамики песню Холзи.

– Сколько тебе было, двенадцать?

– Семнадцать, и это было свидание на катке! А ты же знаешь, как я хорош на роликах!

На самом деле, я этого не знала, так же как не предполагала, что они с Шани вместе так долго.

Он, по-видимому, принес свои ролики, потому что вместо того, чтобы подождать меня у стойки, сел на ближайшую скамейку и достал из сумки, которую я даже не заметила, Rollerblade на лимонно-зеленых колесиках. Там было такое количество застежек, что Коннер стал похож на сноубордиста-олимпийца.

– Какой размер? – спросил меня подросток с сальными волосами, стоявший за прилавком, и я неохотно сняла ботинки, чтобы получить пару тускло-коричневых коньков с коричневыми шнурками и оранжевыми колесами; казалось, их доставили прямиком из 1982 года.

– Для чего я здесь? – Я села рядом с Коннером, надевая коньки. Я надеялась, что достаточно хорошо помню, как это делается, чтобы не опозориться. Если я шлепнусь на задницу, потеряв равновесие на этих доисторических роликах, я здорово разозлюсь.

– Ты дала мне такой замечательный совет! – сказал он. – Я подумал, что мог бы воспользоваться помощью старшей сестры, чтобы проверить эту идею.

Ну, с этим было сложно не согласиться. Я позволила ему помочь мне подняться на ноги только потому, что потеря достоинства при этом движении была ничем по сравнению с гораздо большей вероятности потерять достоинство, если я приземлюсь на этот грязный ковер. Мы осторожно направились к полированной деревянной площадке.

– Так в чем же конкретно заключается наш план? – уточнила я. Все вокруг двигались очень быстро.

– Ты должна кататься по часовой стрелке, – проговорил Коннер, указывая на парня в судейской рубашке в черно-белую полоску. – В противном случае тебе велят развернуться. Ты можешь ехать вдоль стены, если тебе так удобнее, но я планирую немного разогнаться.

– Я имела в виду план твоего предложения.

Коннер шагнул на площадку, и я последовала за ним. Покрытие оказалось более гладким, чем я ожидала. Мои ноги чуть не разъехались, но я вовремя ухватилась за стену.

– Я думаю о значимой песне, а потом они могут сделать специальное объявление, пока я буду опускаться на одно колено посреди катка.

На самом деле, это прозвучало мило. Чертовски банально, но мило.

– Что за песня? Пожалуйста, только не ту, в которой поется о том, что она не знает, какая она красивая.

Коннер уже начал понемногу разгоняться, но не торопился набрать темп, потому что я все еще цеплялась за ограждение. В меня уже дважды въехал четырехлетний мальчик, и я официально рассталась с уцелевшими крохами своего достоинства.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты же знаешь эти песни, – проговорила я. – «Ты не знаешь, что ты красивая, и именно поэтому ты такая». Потому что очевидно, что девушке неприлично иметь высокую самооценку. Или ту, где парень говорит: «девочка, ты не представляешь, насколько ты красива, но я-то знаю». Как будто он хранитель ее красоты или прочая дребедень.

– Шани обожает эту песню! – воскликнул Коннер.

– Ну надо признать, они делают их чертовски запоминающимися! – попыталась я оправдаться. – Ты можешь ненавидеть себя за то, что напеваешь «Blurred Lines», но ты все равно это делаешь. В этом сила музыки.

– Может быть, я воспользуюсь этой песней, – сказал Коннер, тыча в потолок, как бы указывая на окутывающий нас звук. Мне потребовалась минута, чтобы вспомнить, что это, и поняв, я тут же скривилась.

– Ты же не собираешься использовать «Whoomp! (There It Is)» в качестве песни для предложения руки и сердца, – изумилась я. – Неважно, насколько аутентично это выглядит на катке.

– Уверен, что она играла на нашем первом свидании.

– А я почти уверена, что они играют ее с девяностых, – заметила я.

Коннер только улыбнулся, отталкиваясь одной ногой, чтобы набрать скорость, пока не оказался далеко впереди меня. Я чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы отпустить стену, но перебиралась на другую сторону практически ползком. Четырехлетний ребенок пролетел мимо меня, как Аполо Оно^[57], создав такой сильный поток воздуха, что я покачнулась.

– Гаденыш, – пробормотала я, выходя на покрытую ковром площадку на другой стороне катка, где были скамейки, на которые я могла присесть. Это план Коннера. И мне не стоит мучить себя из-за этого.

Мои волосы уже начали выбиваться из пучка, и я потянулась, чтобы закрепить резинку потуже. По правде говоря, я могла сколько угодно смеяться над этими дурацкими песнями, но я была так же восприимчива, когда чуть раньше Сэм сделал мне комплимент. Я гордилась тем, что могу оценить себя довольно объективно – я знала, что толстая, и это слово меня не беспокоило, пока человек, не добавлял уничижительный тон. У меня был слишком высокий лоб, но каждый раз, когда я пыталась спрятать его за челкой, становилось только хуже; кривые нижние зубы, которые легко было заметить, когда я слишком широко улыбаюсь. К счастью, я прибегала к такому выражению лица крайне редко.

Но я знала, что у меня здоровые волосы, красивого цвета, темно-каштановые с рыжими вкраплениями при определенном освещении. Мне всегда нравились мои глаза – большие, обрамленные длинными от природы ресницами, и если раньше мне хотелось, чтобы они были фиолетовыми, а не карими, то теперь я в целом смирилась с этим. Я знала, что это желание было побочным эффектом прочтения слишком большого количества любовных романов, главные героини которых всегда сияли глазами-изумрудами или бархатистым индиго.

Мысль, что девушка не знает о своей красоте, и именно поэтому красива, все еще раздражала меня, но я не могла отрицать, что мне приятно, когда кто-то замечает меня и восхищается мной. При одной мысли об этом мое тело будто начинало горячо покалывать от пальцев ног и потом вверх по позвоночнику.

Хотя, возможно, дело было просто в этих коньках, которые оказались слишком тесными.

К тому времени Коннер уже разогнался, выкрикивая:

– Смотри-ка!

Я послушно наблюдала, как он проехался задом наперед и улыбнулся мне, когда входил в поворот, прежде чем снова развернуться. Подобный выпендреж обычно для меня противен, но сейчас я не могла сдержать улыбку. Он так напоминал себя в детстве, всегда отчаянно нуждавшегося во внимании, жаждущего, чтобы я посмотрела, как он взбирается на самое высокое дерево, или проходит уровень в игре, или показывает карточный фокус, который он неизбежно проваливал.

– Ты смотришь? – крикнул он, проносясь мимо меня.

– Да! – ответила я, хотя и сомневалась, что он меня услышал. Он уже отъехал от меня на несколько ярдов и принялся разворачиваться, чтобы снова поехать задом наперед.

Я поняла, что произойдет, за долю секунды до того, как это случилось, и вскочила на ноги, будто могла что-то предпринять, чтобы предотвратить это. Но, разумеется, он был на другой стороне катка и двигался слишком быстро. Он подрезал другого роллера, который споткнулся, но смог сохранить равновесие, в то время как мой брат шлепнулся на задницу, подставив обе руки, чтобы смягчить падение.

– Коннер!

Роллеры обступили его, а он продолжал сидеть на полу. Он безуспешно пытался подняться на ноги, когда к нему подкатился парень в судейской майке.

Я бросилась было на другую сторону катка по ковровому покрытию, но это заняло бы целую вечность, так что в конце концов я вернулась на скользкий пол и покатилась по диагонали, чтобы быстрее добраться до Коннера, что определенно противоречило строгим правилам движения только по часовой стрелке.

– Алло, – произнесла я, приблизившись к нему. – Ты в порядке?

Рефери уже помог Коннеру подняться на ноги и откатился в сторону. Я сознавала, что Коннер взрослый человек, явно в сознании и без кровотечения, а единственный подросток, контролирующий весь каток, – это довольно-таки мало, но я все равно была раздражена равнодушным обращением.

– А-а-а, – простонал Коннер, сжимая левое запястье правой ладонью. – Кажется, я что-то сломал.

Я протянула руку, намереваясь помочь ему уйти с катка, но остановилась, чуть не потеряв равновесие. Существовала большая вероятность, что вместо реальной помощи, я потащу его за собой вниз, тем более что теперь, когда Коннер встал на ноги, он, казалось, прекрасно справлялся с возвращением на ковровое покрытие. Наконец мы добрались до скамеек и рухнули на одну из них, Коннер все еще держался за запястье.

– Ты можешь пошевелить пальцами? – спросила я.

Он попробовал, но поморщился.

– Больно.

– Ясно, – проговорила я, уже расшнуровывая коньки и стаскивая их. – Ты можешь сам снять свои ролики или тебе нужна помощь?

– Думаю, что смогу.

Я стояла в носках, держа коньки за шнурки, чтобы как можно меньше прикасаться к ним.

– Я собираюсь пойти и обменять эти уродливые кирпичи на собственные ботинки, – заявила я. – А потом мы можем отправиться в отделение неотложной помощи. Шани работает или ты хочешь ей позвонить?

– Она сегодня вечером с друзьями, – ответил Коннер. – Предпочитаю ее не беспокоить. Полагаю, мне не нужна неотложная помощь, достаточно поехать в травмпункт.

Я закатила глаза.

– Хорошо. Если не можешь снять эти дурацкие штуки, не причинив себе еще больше вреда, просто подожди меня. Я скоро вернусь.

– Мы даже не успели съесть по кусочку пиццы! – крикнул мне вслед Коннер, когда я направилась к стойке.

Я вспомнила о том, что в таких заведениях, как это, обычно подают чуть теплую и жирную еду. Определенно, единственным положительным моментом в том, что мой брат-балбес, вероятно, сломал себе запястье, было то, что нам не придется ее есть.

* * *

– Да, – проговорил врач, когда мы все собрались в смотровой, глядя на рентгеновский снимок. – Вот здесь перелом.

– Можно мне забрать это? – спросил Коннер, указывая на негативы.

Я повернулась к врачу, который стучал по экрану планшета с энергией игрока в Candy Crush. Нам повезло, что травмпункт, где делали рентген, все еще был открыт после шести, хотя обслуживание пациентов оставляло желать лучшего.

– И что вы делаете при переломе запястья? – поинтересовалась я. – Ему понадобится гипс?

Врач поднял взгляд.

– Хм-м, – промычал он. – Точно не сегодня. Мы наложим шину, пока не спадет опухоль. Вы можете записаться на прием через несколько дней, и мы осмотрим его еще раз. Хорошо?

Последний вопрос был адресован не кому-то из нас, а какой-то точке на обоях, затем доктор набрал еще несколько слов в своем планшете, прежде чем покинуть палату.

Это был стандартный кабинет в травмпункте, что означало, что он был довольно безобидный, но в то же время вызывал адскую клаустрофобию. Грязно-белые обои с рисунком в виде белоснежных веточек гипсофилы и одинокая фотография с выцветшим морским пейзажем, висящая на стене, медицинское оборудование и плакаты, рекламирующие лекарства или призывающие вас позвонить, если вы не получите результатов анализов в течение трех дней. Чем скорее мы уберемся отсюда, тем лучше.

– Значит ли это, что нам нужно подождать здесь, пока кто-нибудь наложит шину? – вслух подумала я. – Или нам следует вернуться к стойке регистрации?

Коннер наклонился над смотровым столом, чтобы взять рентгеновские снимки своего запястья.

– Я же плачу́ за них, верно? Я должен забрать их.

– Ненавижу докторов, – буркнула я. – Говоришь им, что заложен нос, а они спрашивают: «Сколько калорий вы съедаете в день?» Говоришь им, что у тебя ИМП^[58], а они твердят, что на работе следует подниматься по лестнице, а не на лифте.

– Жуть, – проговорил Коннер. – Не упоминай ИМП.

– Ты уверен, что не хочешь позвонить Шани? В конце концов, она учится на медсестру. Она могла бы приехать, хотя бы из профессионального любопытства.

Он вздохнул, глядя на свое запястье. Оно действительно выглядело не лучшим образом. Слава богу, ничего страшного, но по сравнению с другой рукой оно определенно казалось серьезно отекшим.

– Я написал ей чуть раньше, – вздохнул он, – но она, вероятно, уже в кино. Шани строго следит за тем, чтобы в кинотеатре ее телефон был выключен. Она очень серьезно относится к призывам, вроде «пожалуйста, не мешайте просмотру фильма».

– Она восприимчивая женщина со здравым смыслом, – похвалила я. – ну что, ты решился делать предложение на роллердроме?

– Тьфу, не напоминай! Честно говоря, ты права. Это место пахло потными ногами.

Он выглядел таким подавленным, что я сжалилась над ним.

– В общем, это была хорошая идея. Вернуться к вашему первому свиданию. Это было действительно со смыслом.

– Полагаю, да. – Он одарил меня ухмылкой, от которой мне сразу же захотелось забрать обратно даже каплю сочувствия. – Не хочешь поговорить о том, что ты делала дома у Сэма?

Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я была у соседа, ела пирог и болтала без умолку о «Хладнокровном убийстве». Целая вечность с тех пор, как он обратил все внимание своих голубых глаз на меня, когда, казалось, лишь секунда отделяла его от того, чтобы протянуть руку и коснуться моих волос, а потом…

Я не хотела говорить о том, что произошло в доме Сэма. Даже не так: я не хотела говорить о том, что чуть не произошло в доме Сэма.

Не то чтобы я хотела чего-то… Боже!

– Мы друзья, – произнесла я, скорее чтобы привести свои мысли в порядок, чем чтобы как-то ответить Коннеру. Но, как только я это произнесла, поняла, что это правда. Мы почти стали друзьями. Я почувствовала, что Сэм – тот, с кем я могу поговорить. Даже то, что он жил по соседству, заставляло меня чувствовать себя немного менее одинокой. – Я больше не ищу его имя в объявлениях «Разыскиваются», если ты об этом.

– Так начинается прекрасная дружба.

– Заткнись, – рявкнула я. – Ты же знаешь, что там, где должно быть мое сердце, у меня черная, полная недоверия яма.

– Я знаю, что ты хочешь, чтобы люди думали именно так, – заметил Коннер.

Это меня ошеломило. Я не ожидала от него такой глубины мысли. Но прежде, чем я успела что-либо сказать в ответ, раздался негромкий стук в дверь, и вошел парень в халате, держа в руках нечто напоминающее тубус с болтающимися ремешками на липучках – должно быть, это была шина. Честно говоря, она выглядела как деталь от роликовых коньков Коннера.

Медбрат расстегнул одну из липучек и немного растянул шину, чтобы ослабить ее. Он объяснил нам с Коннером, как носить приспособление и чего ожидать, но я не обращала внимания на разговор.

Я всегда оберегала свое сердце. Даже в детстве для меня было важно, чтобы люди не слишком много знали о моих истинных чувствах. В восьмом классе поползли (очень правдивые) слухи о том, что я влюблена в парня, который сделал прическу, как у Джерарда Уэя в клипе «Helena». Я обиженно отрицала это, пока однажды в кафетерии ко мне не подошел сам клон Джерарда.

– Ты мне тоже нравишься, – проговорил он.

Меня словно закоротило. Я не смогла с этим справиться, это было слишком. Что я должна был делать с этой информацией? Держаться за руки? Целоваться? Я услышала эту фразу, но едва ли поняла, что она означает.

– Круто, – ответила я. – Но для меня это скорее дружба.

А потом я выбросила свой обед в мусорное ведро вместе с подносом и ушла. Я все еще чувствовала себя ужасно из-за этого разговора. Он не заслуживал отказа, ведь у него хватило смелости признаться, учитывая, что он с легкостью мог присоединиться ко всем остальным и посмеяться надо мной. Кроме того, поднос был сделан из плотного пластика. Его нельзя было выбрасывать.

– Фиби! – позвал Коннер, вырывая меня из моих школьных грез. Теперь на его руке была шина, а медбрат уже ушел. – Ты все еще изучаешь парусник на этой фотографии или мы можем уже уйти отсюда?

Коннер настаивал, что он в состоянии вести машину, и я пожалела, что не была более внимательна, и теперь не помню, запрещали ли ему это после осмотра. В любом случае, управлять автомобилем он не будет, пока находится под моей ответственностью.

Оказалось, что фильм Шани закончился вскоре после того, как мы покинули клинику. К тому времени, когда мы добрались до квартиры Коннера, она уже была там и сразу же бросилась к нему с объятиями, утешениями и подробными расспросами о том, что произошло и что сказал доктор. Коннер заметно оживился от такого внимания, но отвечал на ее вопросы разными вариациями: «Я не знаю» или «Я так думаю». Наконец, он помахал рентгеновскими снимками, но это было скорее потому, что он хотел знать, не помешают ли они, по ее мнению, душевой занавеске, если они повесят их в ванной, нежели для того, чтобы получить медицинскую консультацию.

– Что ты вообще делал на катке? – в сердцах спросила Шани. – Ты не был там с…

– С нашего первого свидания, – закончил за нее Коннер и посмотрел на меня с нарочитой гримасой «Ничего не говори!», которая была гораздо более подозрительной, чем если бы я что-то сказала. – Не знаю. У меня просто возникло желание снова достать роликовые коньки.

– Что ж, надеюсь, ты излечился от этого желания. В том месте пахло потными ногами. – Она повернулась ко мне и быстро обняла, прежде чем я успела выскользнуть из ее объятий. Я бы никогда не призналась в этом вслух, но порой я благодарна людям, которые обнимают меня неожиданно. Это избавляет меня от необходимости быть инициатором чего-либо, к тому же приятно, когда тебя обнимал даже на несколько секунд тот, кто тебе небезразличен. Проблема заключалась в том, что список людей, которых я хотела бы обнять, был довольно коротким.

Я была приятно удивлена, что Шани это сделала и коротко похлопала ее по спине одной рукой, когда она отстранилась.

– Большое тебе спасибо за то, что отвезла его в травмпункт, – сказала она. – Сам он, вероятно, просто пришел бы домой, принял немного ибупрофена, а потом удивлялся, почему спустя несколько дней рука все еще болит.

– О, это было не сложно.

– Может, останешься? Мы как раз на середине сериала «Продажи с видом на закат», но, если хочешь, можем вернуться к первой серии.

Все то время, пока я была в городе, заново узнавая своего брата и его практически невесту, до меня не доходило, что у них здесь была целая жизнь. Именно здесь они жили, и у них была работа, и учеба, и шоу, которые они смотрели, и… они были друг у друга.

Между тем, примерно через месяц я собиралась уехать, и мне здесь действительно не было места. Было мило с их стороны попытаться пригласить меня, но я не хотела навязываться.

– Вообще-то, я уже заказала такси с попутчиком, чтобы добраться домой, – солгала я. – Может быть, в другой раз.

Я попрощалась и направилась к выходу из жилого комплекса, открыв приложение на телефоне, чтобы посмотреть, есть ли поблизости машины. Конечно, я не очень люблю путешествовать таким способом, но, если верить последним отчетам компании о преступлениях, совместные поездки относительно безопасны. На всякий случай я отправила Коннеру скриншот подтверждения поездки.

К счастью, девушка-водитель была совершенно равнодушна к тому, кого и куда везет. Она почти не разговаривала, что автоматически означало для меня пятизвездочный отзыв. Я попросила ее высадить меня в квартале от дома и остаток пути проделала пешком.

Проходя мимо дома Сэма, я невольно замедлилась. Что, если я загляну всего на минутку? Извинюсь за то, что так внезапно ушла (снова), или предложу убрать свою грязную тарелку, которая, возможно, все еще стоит в гараже (скорее всего, нет; я не могла не заметить, что его раковина была намного чище моей)? Но вместо этого я просто продолжила путь, перешагнув через кошку, которая снова очутилась на моей подъездной дорожке. Она вскочила, как только я прошла рядом, обвилась вокруг моих ног, когда я открывала входную дверь, и, по-моему, попыталась юркнуть внутрь.

– Извини, подруга, – проговорила я, загораживая вход ногой и проскальзывая внутрь. – Это не твой дом.

Она жалобно мяукнула, и я закрыла дверь.

Двенадцать

Перелом запястья для Коннера даже был удобен в какой-то степени – на время он избавился от необходимости участвовать в уборке дома. Я убедила себя, что именно поэтому снова отложила написание главы, и сосредоточилась на наведении порядка на кухне. Теперь, когда из главных комнат в доме мы вынесли большую часть мебели и других принадлежностей, оставалось только протереть пыль с жалюзи, отмыть плинтусы, отскрести все, что прилипло к плите с начала двухтысячных годов.

Мне удалось скачать аудиокнигу «Я исчезну в темноте» через приложение «Моя библиотека», так что вроде как я одновременно работала. Или, по крайней мере, росла духовно, что, казалось, всегда происходило, когда я следила за Мишель Макнамарой в ее увлечении Убийцей из Золотого Штата. Некоторые слушали для этого «Ешь, молись, люби». Я предпочитала «Я исчезну в темноте».

Я была как раз на том месте, где она рассказывала о происхождении названия книги (жуткий момент, если таковой вообще когда-либо случался), когда пыталась вынести из дома два больших пакета с мусором. Я оставила дверь открытой, потому что у меня были заняты руки, но как только я опустила глаза, заметила, что чертова кошка метнулась в дом, прошмыгнув мимо моих ног.

Дерьмо.

Тогда я специально не стала закрывать дверь, надеясь, что, возможно, она выйдет так же быстро, как и вошла. Но, похоже, вместо этого она спряталась где-то в глубине дома, потому что я ходила из комнаты в комнату, но так ее и не обнаружила.

– Сюда, котик, – засюсюкала я, чувствуя себя идиоткой. Потом зацокала языком, надеясь, что животное отреагирует на этот звук. Телевизионные программы о животных научили меня только этим двум приемам, так что, если не сработает – больше идей нет.

У меня никогда не было домашних животных в осознанном возрасте, хотя в детстве мы держали пару хомячков и рыбку. Когда мы всей семьей жили в этом доме, это было запрещено, потому что мой папа утверждал, что у него аллергия. Утверждал… но я никогда не видела никаких признаков аллергии, даже в тех редких случаях, когда мы были в гостях, где у хозяев имелась собака, или находились рядом с кем-то, чья одежда была покрыта кошачьей шерстью. Насколько я знала, у него была аллергия, но у меня были свои подозрения на сей счет.

Как только мы с мамой уехали, я попросила ее о кошке. Мне очень понравилась красивая русская голубая, которая попала в приют из-за вирусного кошачьего иммунодефицита, и я пыталась убедить свою маму, что в приюте дадут все необходимое для того, чтобы мы могли забрать кошку домой.

– Да, потому что после этого тебе придется выложить целое состояние на оплату ветеринара и лекарств, – заявила она.

– Но разве эта кошка не заслуживает того, чтобы о ней кто-то позаботился?

– Фиби, – произнесла мама таким тоном, который означал, что дискуссий больше не будет. – Ты же не собираешься приносить домой умирающее животное?

Технически, я могла бы возразить, что в экзистенциальном смысле мы все умираем. В конце концов, та кошка действительно нашла хороший дом – просто это были не мы. И когда я попыталась завести другую, у которой не было бы известного диагноза, мама снова мне запретила.

Позже, когда я уже переехала, мама познакомилась с моим отчимом, который привез с собой двух австралийских овчарок. Теперь на бампере ее машины красовалась наклейка, на которой было написано, что она «мама собачек». Полагаю, это означает, что у меня по-прежнему нет домашнего животного, зато есть два сводных брата.

– Милая кошечка, – прощебетала я, а потом, поскольку мне было неудобно говорить то, чего я не имею в виду, добавила: – Хитрая кошечка. Сюда, киса, киса.

Дверь в папину спальню была закрыта с тех пор, как я переехала сюда, так что эту комнату я в расчет не брала. В конце концов я закрыла входную дверь и еще раз прочесала дом, стараясь производить как можно больше шума, потому что решила, что незаметно подкрасться к кошке мне не удастся, но, может быть, я хотя бы смогу напугать ее и выгнать из укрытия, если она подумает, что приближается Годзилла.

В комнате я опустилась на колени и, вытянув голову, заглянула под кровать. И конечно же из темноты на меня посмотрели два светящихся желтых глаза.

Я села на пол, скрестив ноги. Не было никакой возможности дотянуться до кошки рукой. Я вспомнила кадр из «Бесконечной истории», где Гморк выходит из темноты, чтобы сразиться с Атрейю, и мне показалось, что это похожая ситуация. Лучше было подождать, пока она вылезет сама.

– Рано или поздно тебе придется выйти оттуда, – проговорила я и поморщилась, поскольку в голову пришла не слишком приятная мысль. – Пожалуйста, не ходи там в туалет, подруга. Я здесь сплю.

Мне стало интересно, есть ли у нее кличка. Я оглядела свою комнату в поисках вдохновения, как хакеры в фильмах оглядываются по сторонам, чтобы узнать пароль, который всегда оказывается названием любимой книги, услужливо оставленной на прикроватной тумбочке. Мой взгляд сразу же упал на книгу «Распутин», которая вполне подходила к данной ситуации, но потом я обратила внимание на собрание сочинений Эдгара Аллана По, и мне пришла в голову идеальная кличка.

– Ленор, – мягко позвала я, пробуя имя на вкус. – Выходи, Ленор. Ты же не хочешь провести весь день под кроватью.

Хотя, очевидно, именно там она и планировала провести этот день. Я достала телефон, проклиная треснувший экран, из-за которого простой поиск того, что, по мнению Reddit, я должна сделать в этой ситуации, был совершенно бессмысленным. Я все еще могла читать текст, но прокрутка кучи повторяющихся ответов, сопутствующих вопросов и одного полезного комментария казалась слишком большой головной болью.

Вместо этого я попыталась просмотреть свои последние текстовые сообщения, вспоминая, есть ли у кого-нибудь из этих людей кошка. Коннер и Шани, вероятно, дали бы мне совет, основываясь на своем опыте общения с Хэнком. А он вообще золотая рыбка. Я несколько раз переписывалась с коллегой из аспирантуры, но это больше касалось документов, которые нам нужно было оформить, если мы планировали выпуститься в декабре. Было бы неловко вклинить в эту беседу случайный вопрос о кошке.

Была еще недавняя переписка с Элисон, когда мы обменялись номерами телефонов в библиотеке. Мой палец на мгновение задержался на ее имени, прежде чем я открыла окно нового сообщения. Если бы я задумалась, то не стала бы этого делать, поэтому быстро набрала вопрос и нажала «отправить», прежде чем успею передумать.

«Привет, ты случайно не знаешь что-нибудь о кошках?»

Ответ пришел почти мгновенно.

«Ты думаешь, раз я библиотекарша, то должна быть еще и кошатницей?» [смайлик с кошкой]

Затем:

«Да, у меня две кошки. [два смайлика с кошками] Почему ты спрашиваешь?»

Я насколько могла кратко описала ситуацию.

«Она, вероятно, голодна! – ответила Элисон. – У тебя найдется банка тунца? Только не позволяй ей есть из банки. Положите пару ложек на тарелку и поставь посреди комнаты, чтобы выманить ее».

Когда Убийца Золотого Штата проникал в дома, он не встречал такого гостеприимства, но ладно. Я сознавала, что нынешняя ситуации несколько отличается. Я наклонилась, чтобы убедиться, что кошка все еще под кроватью – ага, светящиеся желтые глаза – затем направилась проверять, нет ли в кладовой банок с тунцом.

Не повезло.

С минуту я обдумывала варианты своих действий. Я могла бы попытаться поднять кровать, но была не слишком уверена в своей способности удержать ее и каким-то образом убедить кошку уйти. Я могла бы взять метлу и выгнать животное с ее помощью, но этот метод показался мне немного жестким. Я могла бы просто сдаться, запереть комнату и уйти, оставив кошку в роли сквотера^[59].

Но в конце концов я снова иду в дом к Сэму.

Жаль, что мы встречаемся, только когда я в ужасном виде – в запачканных кофе пижамных штанах или футболке с надписью Batman Forever. Сегодня я делала уборку, а это означало, что на мне были старые рваные джинсы и рубашка со времен колледжа, уже немного не соответствующая моему размеру. Я даже повязала бандану, потому что по телевизору так всегда делали люди, которые убирались.

– Привет, – сказала я, едва переведя дух, когда он открыл дверь. – Можешь одолжить банку тунца?

Он склонил голову набок.

– Я думал, это должна быть чашка сахара.

– Кошкам нельзя есть сахар, – ответила я возмущенно. – Это вредно для их пищеварительного тракта.

– Подожди, – не понял Сэм. – О чем мы говорим?

– Просто возьми тунца и зайди ко мне, – отрезала я.

Я не стала его дожидаться и оставила свою дверь приоткрытой, как знак, что можно войти. Я боялась, что Ленор могла залезть куда-то еще, и я не пойму, где она. Но кошка все-таки обнаружилась под кроватью.

В моем кармане завибрировал телефон с очередным сообщением.

«Ну??? – напечатала Элисон. – Ты уговорила ее выйти? И если да, то когда отправишь фотографию???»

Я не удосужилась ответить. Лучше подождать, когда у меня действительно появятся новости, которыми можно поделиться.

Сэм появился в дверях моей комнаты, замешкавшись на пороге, словно вампир, которого нужно пригласить войти.

– Я принес тунца, – проговорил он, держа в руках банку и еще какой-то предмет. – И консервный нож. На всякий случай.

Я жестом пригласила его войти, и он сел рядом со мной на пол. Открыв банку с тунцом, я выложила немного на тарелку, заранее принесенную с кухни, надеясь, что это будет выглядеть достаточно аппетитно, чтобы Ленор соблазнилась. От консервов определенно исходил достаточно сильный запах.

– Это что, сатанинский ритуал? – уточнил Сэм. – Потому что я был бы благодарен, если бы меня сначала спросили, хочу я принять участие или нет.

– Тс-с-с, – прошипела я. – Может, нам стоит потесниться, чтобы дать ей пространство.

Я отползала назад по ковру, пока не уперлась спиной в шкаф. Сэм присоединился ко мне, наклонив голову, чтобы заглянуть под кровать. Я могла бы протянуть руку и взъерошить ему волосы – он был так близко. Мне потребовалось огромное самообладание, но я сумела устоять перед искушением.

– Как она туда попала? – поинтересовался Сэм.

– В последнее время она постоянно пыталась забежать в дом, – объяснила я. – Сегодня я оставила дверь открытой, и она просто ворвалась внутрь и теперь не вылезает из-под кровати. Я не хочу причинять ей боль, но, знаешь… что, если она там справит нужду или что-то в этом роде? Я совсем не хочу с этим возиться.

– Тебе лучше надеяться на какашки, – сказал Сэм. – В противном случае избавиться от запаха будет сложнее.

– Вот здорово, спасибо, – произнесла я с сарказмом. – Ты мне очень помог.

Он огляделся, изучая обстановку.

– Это твоя детская? – полюбопытствовал он. – Здесь как-то много черного.

– Ну, я покрасила ее в этот цвет, когда мне исполнилось четырнадцать, и я смогла отпускать загадочные комментарии о том, что хотела, чтобы моя комната соответствовала состоянию моей души. В детстве в этой спальне все было нормально, но… Покорно благодарю! У меня был бордюр для обоев с розочками, а на комоде стояла кукла American Girl и все такое прочее.

– Дай угадаю. – Он прищурился, глядя на меня. – Саманта.

– Не всем брюнеткам нужна кукла Саманта, – произнесла я обиженно. – Но да, это была Саманта. У нее была очень крутая клетчатая накидка и саквояж, и она выступала против детского труда, так что не думай, что она была просто напыщенная богатенькая девочка.

Сэм поднял руки, в жесте капитуляции.

– Я бы никогда…

– Кстати, ты что, разбираешься в каталоге Pleasant Company? Не то чтобы парни не умели играть в куклы, но ты назвал Саманту с видом человека, который знает о Молли, Фелисити, Эдди, Кирстен, Жозефине и Кит…

– Ты потеряла меня на Ките, – заметил он. – Но у меня есть сестры. Я знаю материал.

Я вспомнила толпу людей на фотографиях, висевших в его доме, на которых все улыбались так, будто на самом деле были счастливы проводить время вместе.

– Сколько у тебя братьев и сестер?

– Пять, – ответил он, и это число потрясло меня, хотя я готовила себя к тому, что оно будет большим.

– У вас в семье шестеро детей?!

Он начал загибать пальцы.

– Тара старшая, за ней Джек, Меган, я, Эрин и Дилан.

– Вы все близки?

Он пожал плечами:

– По-моему, довольно близки. Очевидно, что сейчас мы разъехались. Мы выросли в Чикаго, и Тара с Меган живут неподалеку оттуда, а Дилан – по-прежнему дома. Джек работает за границей, Эрин учится в аспирантуре в Сиэтле. Хотя у нас есть групповой чат.

Я догадывалась об этом.

– Вы с Коннером, должно быть, тоже близки, – предположил Сэм. – Что ему понадобилось прошлым вечером?

Я махнула рукой.

– Это долгая история. – Мне не хотелось вдаваться в подробности о предложении, сломанном запястье и прочем. – На самом деле мы с Коннером не очень хорошо знаем друг друга. У нас разница в возрасте семь лет. Мы с мамой переехали, когда ему было шесть, он остался здесь с отцом, и большую часть нашего детства мы росли в разных домах.

– О-о-о… – Сэм подтянул колени к груди, свободно обхватив их руками, и, казалось, задумался над моими словами. Мы были живым воплощением цитаты из Толстого – он со своей счастливой семьей, а я со своей несчастливой. Кажется, это было не совсем справедливо.

– Я знаю, это звучит как нечто ужасное, как в фильме «Ловушка для родителей», – сказала я. – Будто нас разлучили или что-то в этом роде. Но каждый из нас выбрал того родителя, с которым хотел остаться. Отец позволял Коннеру все что угодно, думаю, это потому, что тот был мальчиком и младшим ребенком, – в то время как со мной… Ну, я никогда не чувствовала, что мой отец понимает меня, или хотя бы пытается. Для нас обоих это был легкий выбор.

За всю жизнь я ни разу не говорила незнакомому человеку столько о своей семье. Как ни странно, ощущения от этого были такие же, как ощущения от присутствия Сэма в этом доме. В доме, где не должно быть посторонних людей, как мне внушали все мое детство. Немного сюрреалистично, но не неприятно.

– Это все же трудный выбор, – проговорил Сэм. – Вы были всего лишь детьми.

Его лицо было слишком близко, выражение – слишком сочувствующим, а глаза – слишком голубыми. От необходимости что-либо отвечать меня спасла кошка, которая наконец выползла из-под кровати и, осторожно поглядывая на нас, приблизилась к тунцу.

Я накрыла руку Сэма своей, не успев даже осознать это. Его кожа была теплой, а мускулистое предплечье напряглось под моими пальцами. Я хотела бы оставить свою руку там навсегда. Я хотела сжать ее.

– Ш-ш-ш, – прошептала я без всякой необходимости. – Кажется, сработало.

Мы наблюдали, как Ленор облизывает краешек тарелки, точно хочет и ее попробовать на вкус, не отдавая себе в этом отчета. Я могла это понять.

– И что теперь? – прошептал Сэм.

Элисон не дошла в своих советах до этого момента. Я быстро сфотографировала Ленор и отправила сообщение с вопросом Сэма под ним.

«Как только она немного освоится, вы сможете взять ее на руки и вместе с тарелкой вынести на улицу. Затем просто дайте ей доесть, и вуаля, она вне дома».

Замигали три точки, затем появилось новое сообщение:

«Это при условии, что ты не хочешь оставить ее у себя». [Гифка, где кот трясет задницей, а Шакил^[60] – в том же ритме плечами.]

– Я не могу завести кошку, – произнесла я вслух.

– Почему? – поинтересовался Сэм. – Она кажется довольно милой.

– Во-первых, эта мне не принадлежит.

– Соседка кормит всех уличных кошек, – сказал Сэм. – Точно так же как птиц и белок. Я не думаю, что у нее есть какие-то особые права на эту конкретную кошку. Но ты всегда можешь спросить ее или развесить по округе листовки с объявлением: «Найден кот», если тебе от этого станет легче.

Пэт, похоже, любила животных гораздо больше, чем людей. Я не сомневалась, что она скормила бы маленького карапуза аллигатору, если бы тот появился на улице. Мысль о том, чтобы спросить ее о чем-нибудь, немного пугала меня, но объявление о найденном коте было неплохой идеей.

Но я планировала пробыть здесь всего месяц или около того, а потом мне снова придется искать квартиру в Северной Каролине. Соответственно придется вносить залог за домашнее животное, если у меня будет кошка. А после того, как я закончу учебу в декабре, мне опять нужно будет переехать.

Нет. Это было бы невозможно.

Я потянулась к кошке, но потом поняла, что понятия не имею, как лучше ее поднять. Может, мне сначала встать, чтобы не пришлось пытаться подняться на ноги, держа на весу комок шерсти и когтей? Но сделав резкое движение, не рискую ли я спугнуть ее и загнать обратно под кровать? Все мои познания о кошках, сводились к тому, что есть очень правильные способы обращения с ними и очень неправильные, и если вы выберете последний, то рискуете превратиться в человека-когтеточку.

– Ты хватай кошку, – прошептала я, как будто та могла понять человеческую речь, – а я возьму тарелку с тунцом. На счет «три». Раз, два, три…

Я предоставила Сэму действовать первому, чтобы убедиться, что животное под контролем, прежде чем я заберу тарелку. Сэму не составило труда взять ее на руки, потом он слегка почесал ей макушку и поднялся. Она дернулась всем телом, словно пытаясь убежать, но, казалось, успокоилась, когда он направился с ней к входной двери.

Я последовала за ним и поставила тарелку с тунцом рядом с гаражом, кошка тут же выпрыгнула из рук Сэма на тротуар, чтобы продолжить трапезу. Клянусь, она бросила на нас обоих испепеляющий взгляд, прежде чем снова сосредоточилась на еде, как бы спрашивая, было ли это необходимо?

– Спасибо за помощь, – проговорила я. – Если подождешь минутку, я принесу твой консервный нож, пока Ленор отвлеклась.

Я побежала обратно в свою комнату за консервным ножом и осторожно выскользнула за дверь, будто кошка в любую минуту могла попытаться пробиться внутрь.

– Держи.

Он взял у меня консервный нож, даже не взглянув на него.

– Ленор?!

Из-за всех этих перипетий моя бандана сбилась набок, и я смущенно одернула ее, пытаясь поправить.

– Я должна была как-то ее назвать, – ответила я. – А «Ворон»^[61] – это круто.

Я опустила взгляд: пока я возвращалась в дом, кошка успела опустошить тарелку. Не так уж и много, но все же – только что она скромно облизывала краешек, а в следующую минуту уже проглотила все содержимое. Она легла на живот и широко зевнула.

Мой телефон звякнул, и, достав его из кармана, я обнаружила еще одно сообщение от Элисон.

«Так ты оставляешь ее себе??» [Гифка с изображением кошки, обнимающей плюшевого мишку.]

Элисон была щепетильна в отношении заглавных букв и пунктуации, что неудивительно, учитывая ее профессию, но для меня стало неожиданностью, что она так охотно использует гифки и эмодзи.

– Извини, – сказала я Сэму, набирая ответ: «Я даже не знаю с чего начать». – Моя подруга очень хочет, чтобы я взяла эту кошку. Забавно, учитывая, что я написала ей в первую очередь для того, чтобы спросить совета, как от нее избавиться.

Меня удивило, как легко я произнесла слова – моя подруга. Технически, Элисон была моей самой давней подругой, и обмен несколькими сообщениями во многом помог мне почувствовать, что, в конце концов, у нас может быть место в жизни друг друга.

«Хм-м, если бы только существовало место, куда можно было бы пойти за информацией… место, где есть бесплатные книги на любую тему, какую только пожелаешь…» [Эмодзи стопки книг.]

Улыбаясь, я напечатала в ответ просто из вредности: «Интернет?»

Потом сунула телефон в задний карман и глубоко вздохнула, осознавая абсолютную глупость поступка, который собиралась совершить.

– Ты случайно не возражаешь против похода в библиотеку?

Тринадцать

Мы с Сэмом договорились встретиться перед моим домом через полчаса, чтобы вместе отправиться в библиотеку. Он собирался захватить книги и закончить кое-какие дела. Мне же срочно требовался душ и смена одежды, коль уж я собиралась вернуться в мир людей.

Я сказала себе, что вполне могу взять одну-две книги по уходу за кошками. Это, конечно, было не то же самое, что учиться вязать свитер. Однако информация, как обращаться с этими животными просто дала бы мне представление о том, чего ожидать, если когда-нибудь в будущем я все-таки решу завести домашнего питомца.

К тому же мне действительно нужно было выйти из дома.

У меня не было особых причин одеваться наряднее, чем обычно, поэтому я натянула футболку с V-образным вырезом, без принтов, которая подчеркивала декольте. Подвела глаза и подкрасила губы, но потом решила, что переборщила с косметикой и стерла помаду.

Я устала от своей обычной прически, но в то же время стеснялась появляться перед Сэмом с распущенными волосами, чтобы не показалось, что я слишком стараюсь или намеренно возвращаюсь к нашему разговору в его гараже. Поэтому я заплела свободную косу, перекинув ее через плечо.

Когда я вышла на улицу, Сэм уже ждал меня. Если я не ошибалась, было похоже, что он тоже приложил немного усилий. По крайней мере, он что-то сделал со своими волосами, и хотя они по-прежнему выглядели взъерошенными, но чуть меньше, чем обычно. Я бы никогда не сказала ему, но мне нравился этот художественный беспорядок.

– Готов? – резко спросила я.

Он держал в руках свои книги, те самые, с которыми я видела его в тот день, когда у меня разрядился аккумулятор.

– Готов, насколько это возможно.

Я отперла «камри» и, распахнув дверь со стороны водителя, подождала, пока он устроится на пассажирском сиденье, прежде чем спросить:

– В каком смысле? Если тебе нужно больше времени на сборы, просто скажи. Или я могу поехать одна… тебе не обязательно ехать со мной.

Он негромко рассмеялся.

– Так говорит мой папа. Если спросить его, готов ли он, неважно, о чем идет речь, он всегда отвечает: «Насколько это возможно». Это вырвалось у меня автоматически.

– О-о-о…

Это натолкнуло меня на мысли о моем собственном отце. Он часто в определенных ситуациях использовал определенные фразочки или остроты – я догадывалась, что есть причина, почему папины шутки так популярны. Например, если ты говорил, что голоден, он отвечал: «Привет, Голоден, я Джон», а если сказать ему, что собираешься прыгнуть за компьютер, он отвечал: «Только, пожалуйста, не высоко». Думая о своем отце, я представляла молчаливого, серьезного человека, склонного к приступам ярости, но на самом деле у него было довольно острое чувство юмора. А еще он иногда дурачился. Если он находил в доме лягушку (а это Флорида, где лягушки всегда каким-то образом проникают в дом), он ловил ее стаканом и выпускал на улицу. «Если ты кого-то любишь, отпусти, – говорил он с преувеличенной мрачностью. – Только, надеюсь, ты не вернешься к нам, мой лягушачий друг, потому что единственная вода, которая у нас есть, – туалетная».

– Я рад, что ты предложила поехать с тобой в библиотеку, – признался Сэм. – На этот раз я верну книги пораньше.

– Да, а мне нужно продлить свои. – Я могла бы легко сделать это онлайн, но надеялась, что он не обратит на это внимания.

– Ты не возражаешь? – спросил Сэм, его рука зависла над моей сумкой, и я покачала головой. Он вытащил книгу дочери Утреннего Убийцы и перевернул ее, чтобы прочитать аннотацию.

Я приготовилась к неизбежному комментарию о том, насколько это мрачная тема, как ужасно узнать, что твой отец серийный убийца. Но Сэм только издал какой-то неопределенный звук и, держа книгу на коленях, уставился в окно.

– Твоя диссертация посвящена взаимоотношениям между автором и объектом в тру-крайме, – наконец заговорил. – Это так?

– В двух словах.

– Почему такая тема? Как ты сама к ней относишься? – В его голосе звучало любопытство, а не обвинение, но я все равно почувствовала немедленное сопротивление его вопросам. Это была непроизвольная реакция, поскольку я всю жизнь была невероятно замкнутым человеком. Сэм, должно быть, заметил отразившиеся на моем лице чувства и поспешил добавить: – Извини. Если ты не хочешь, можем не говорить об этом.

– Нет. – Я медленно произнесла это слово, будто все еще обдумывала ответ. – Все в порядке. Это справедливый вопрос. Вероятно, мне зададут его на защите.

– Ты будешь представлять свою работу профессорам?

– Да, комиссии, – ответила я. В этом так долго заключался весь мой мир, что порой было трудно вспомнить, какие его аспекты известны даже людям, не имеющим отношения к академическим кругам, а какие детали утеряны без объяснения причин. – Прежде всего своему научному руководителю и еще троим профессорам. Я представлю свои исследования, и любой желающий в аудитории сможет задать мне вопросы. Затем слушатели уходят, и остаемся только я и комиссия, и они могут спрашивать меня о чем угодно – не только о моей диссертации, но и обо всем, что я изучала за последние пять с половиной лет.

– Вау. Звучит впечатляюще.

– Пару лет назад один парень даже расплакался, когда его стали расспрашивать о Французской революции, потому что на втором курсе он посещал занятия по французской литературе. По-моему, профессор вел себя как придурок, хотя обычно они не пытаются тебя засыпать. По крайней мере, я надеюсь, что нет.

Сэм перелистывал страницы, и мягкий шелест, как ни странно, успокаивал.

– И после этого ты станешь доктором наук?

– Технически, только после окончания учебы, – ответила я. – Но защита – это, безусловно, важная веха. Как только ты ее проходишь, остается только забота о материально-технических вопросах вроде окончательного оформления и оплаты штрафов за парковку.

В прошлом году я посетила столько защит, сколько смогла, пытаясь представить, какой будет моя. Меня пугали комплексные экзамены, которые мне пришлось сдавать пару лет назад, но свою защиту я ждала с нетерпением. Мысль о том, что все потраченное время, усилия и работа заканчиваются двумя часами «плыви или тони», немного нервировала, но мне нравилось говорить о тру-крайме и о том, как изменились жанровые условности за последнее столетие. Я чувствовала, что готова.

На самом деле, если бы я могла перейти к этой части, не доводя до конца саму диссертацию…

Я поняла, что так и не ответила на вопрос Сэма о том, почему меня привлекла эта тема, но у меня все еще не было убедительного ответа. Я включила радио, поймав местную альтернативную станцию, и сразу убавила громкость, чтобы мы могли спокойно общаться.

– Почему ты стал учителем музыки?

– Моя бабушка преподавала игру на фортепиано, – проговорил Сэм. – Она пыталась научить всех своих внуков, но я был единственным, кто не сдавался. В сред-ней школе я играл на скрипке в оркестре, а в старших классах перешел в музыкальную группу в качестве барабанщика. Музыка была самой постоянной вещью в моей жизни, понимаешь? Оценки могли быть хорошими или плохими; были у меня друзья или нет, все это не имело значения. У меня всегда была музыка.

Я украдкой взглянула на него. Он перестал теребить страницы книги, но сжимал ее так крепко, что побелели костяшки пальцев. Мне понравилось, что он настолько эмоционально говорит о музыке.

– Трудно поверить, что у тебя когда-то не было друзей, – заметила я. Если Сэм-малыш был хоть немного похож на Сэма-взрослого, невозможно было представить, чтобы кто-то с ним не ладил.

– В шестом классе я все еще носил очень короткие шорты, – признался он. – Мама каждое утро раскладывала на кровати мою одежду. Я не обращал на это внимания. Моя любимая футболка была из музея Титаника.

Я сдержала улыбку.

– В третьем классе я объявила всем, что умерла.

– Так ты изображала призрака? Или это было как в «Уик-энде у Берни?»

– Я даже не помню. Просто хотела, чтобы дети оставили меня в покое.

Место, на котором я припарковался в прошлый приезд в библиотеку, было свободно, но я встала чуть дальше, потому что у меня случались приступы суеверия, заставляющие меня верить в невезение. Однажды, в день, когда я надела новую юбку, я попала в небольшую передрягу, и больше я ее никогда не надевала.

– Ты выключила фары? – уточнил Сэм, очевидно, вспомнив о моем прошлом приключении.

– Ха-ха, – скривилась я, но проверила. Просто чтобы убедиться.

На этот раз, войдя и увидев Элисон, раскладывающую DVD-диски в отделе мультимедиа, я сразу же подошла поздороваться.

– Я так и знала, – проговорила она, как только увидела меня. – Секция шестьсот тридцать шестая наверху, уход за животными. Там определенно есть книги о кошках. Не хочешь почитать что-нибудь из раздела для детей? Я не шучу – детские книги будут полезнее, потому что в них изложено самое основное. И там много картинок.

– Думаю, я справлюсь с книгой для взрослых, – сухо произнесла я. Я заметила, что Элисон с любопытством заглядывает мне за спину, и указала на Сэма. – Это мой сосед Сэм. Сэм, это моя подруга Элисон.

Если я и запнулась, произнося слово «подруга», надеюсь, никто этого не заметил.

Сэм взмахнул было рукой в знак приветствия, но Элисон уже протягивала свою для рукопожатия.

– Привет, Сэм, – проговорила она. – Я тебя здесь уже видела. Как там… – Она замолчала, сделав жест, как будто хотела прикрыть губы. – Прости. Нельзя рассказывать об истории заказов посетителей в присутствии других посетителей!

– Все в порядке, – ответил он, затем повернулся ко мне. – Твоя подруга помогла мне найти ту книгу по запаиванию металлов, которую я взял в прошлый раз.

– Ух ты-ы… – протянула я. – Значит, я все это время неправильно произносила это слово в своей голове. Оно действительно не рифмуется с «сияние», ты уверен?

Уголок его рта дернулся в улыбке.

– Абсолютно уверен.

– Я писала тебе сонет, но теперь это новое знание разрушает весь стихотворный ритм.

Это была просто шутка – очевидно, что я никому не писала сонетов, я не писала их со старшей школы, когда мое стихотворение «Безразличие», с опечатками и прочим, было отобрано для публикации в Poetry.com – антологии, доступной мне и моим близким по низкой, очень низкой цене – шестьдесят баксов. Я почти пожалела, что все-таки не заказала экземпляр. В моем произведении было много зимних образов, и заканчивалось оно так: «И когда я опускаюсь на колени, я чувствую только безразличие». В то время я им очень гордилась.

Однако, лишь брякнув в очередной раз глупость, я поняла, что моя шутка подразумевала, будто я писала стихотворение для Сэма и намеревалась использовать слово «сияние», предположительно, чтобы изобразить его…

Неудивительно, что его щеки слегка порозовели.

Элисон бросила на меня понимающий взгляд, и я осознала, что попытки объясниться только усугубят ситуацию, поэтому решила сменить тему:

– Итак, книги о кошках наверху?

– Да. – Она широко улыбалась мне и Сэму. – Что касается ветеринара, я рекомендую Care Clinic на углу Престон и Кросби. Если вы объясните, что кошка бездомная, или если ей будет требоваться немедленная помощь, они сделают вам скидку на стандартные первоначальные исследования.

– Я, наверное, не собираюсь брать ее к себе, – замялась я. – Просто подумала, что стоит почитать что-нибудь на эту тему.

– Угу.

– Я люблю быть в курсе дела.

Элисон встретилась взглядом с Сэмом, стоявшим позади меня, и слегка закатила глаза. Я обернулась, увидела, что он ухмыляется, и посмотрела на него как человек, которого предали, а он просто пожал плечами и сказал Элисон:

– Она назвала ее Ленор.

– Боже мой! – воскликнула Элисон, – Помнишь ту диораму, которую ты сделала для рассказа «Сердце-обличитель»? Ты нашла способ передать биение сердца.

– Это был просто старый кухонный таймер, – пробормотала я.

– Девочки, как долго вы дружите? – поинтересовался Сэм, переводя взгляд с меня на Элисон.

Мне показалось, что это сложный вопрос. Мы с Элисон познакомились в пятом классе и почти сразу стали лучшими подругами. В результате мы еще три года старались по возможности посещать одни и те же занятия, обменивались записками и ночевали друг у друга дома. Даже после того, как я переехала к маме и перешла в другую школу, мы поддерживали связь в течение пары лет, вплоть до инцидента. Итак, я предположила, что мы были друзьями почти пять лет или около того, а потом, возможно, еще пару недель. Как вообще можно это точно подсчитать? Это было похоже на математическую задачу, в которой любой ответ неправильный.

– Почти двадцать лет, – непринужденно ответила Элисон. – Мы познакомились в конце начальной школы. Я только что переехала, и все остальные ребята смеялись надо мной, потому что… ну, по разным причинам, в том числе из-за расизма и непонимания моего вкуса в выборе очков. Фиби увидела, что я сижу одна за обедом, и подсела ко мне.

– За моим старым столом были только фанаты Backstreet Boys, – заметила я. – Я устала доказывать, что NSYNC лучше. Утомительно быть правым все время.

– Ха. Между тем я не слушала ни одну из этих групп.

– Не так стыдно быть невежественным, – процитировала я, – сколько не желать учиться. Ты позволила мне поставить тебе альбом «No Strings Attached».

– Как скажешь, – сказала Элисон и снова обратилась к Сэму. – Дело в том, что Фиби была ко мне добра, как никто другой.

У меня по коже побежали мурашки, и я почувствовала на себе пристальное внимание Сэма. Я не для того знакомила его с Элисон, чтобы она невольно выступала свидетелем в мою защиту, поэтому я боялась, что сейчас это выглядит именно так.

– Ладно, – проговорила я, – вы, ребята, можете продолжать углубляться в вспоминания, если хотите. Если понадоблюсь, я наверху, в отделе ухода за животными.

Я направился к гигантскому пандусу, ведущему на второй этаж, не дожидаясь ответа, хотя услышала, как Элисон крикнула мне вслед название ветклиники, а затем тихо извинилась перед посетителями, которых потревожила, повысив голос, тем самым нарушив правило номер один библиотек всего мира. Сэм легко догнал меня и зашагал рядом, пока мы поднимались по лестнице.

– У тебя замечательная подруга, – заметил он. – Я вижу ее постоянно, когда прихожу сюда, но никогда не разговаривал с ней, кроме как по библиотечным вопросам.

– Вообще-то, мы были подругами только в детстве, – ответила я. – Мы не поддерживали связь со старшей школы. Мы снова общаемся только потому, что я в городе и отправила ей сообщение с несколькими вопросами о кошке.

Я не понимала, почему для меня так важно разъяснить Сэму все эти моменты. Я беспокоилась, что, возможно, из разговора с ней у него сложилось впечатление, что я была верной, добросердечной подругой, которая находилась рядом с Элисон с пятого класса, мне стало неловко, и я захотела открыть ему глаза. Возможно, в детстве у нас и была дружба, достойная «Клуба нянек»^[62], но потом отношения складывались очень непросто.

Я прошлась по ряду шестьсот тридцать шесть и остановилась, увидев книги о домашних животных. Там было по меньшей мере восемнадцать книг, любезно названных одинаково: «Кошки», так что я просто прислушалась к своему чутью и выбрала самую толстую, решив, что она будет самой полной.

– Похоже, у тебя здесь есть какие-то корни, – сказал Сэм. – Элисон и твой брат… Ты когда-нибудь думала о том, чтобы вернуться насовсем?

– Нет. – Я пролистала книгу, и мои глаза остекленели, когда я увидела, что в ней подробно описаны различные породы и знаменитые кошки на протяжении всей их истории. Возможно, энциклопедический подход в моем случае был излишним. Я отложила ее и выбрала ту, что лежала рядом.

– А что, если бы ты нашла работу? – не унимался он. – Или встретила кого-нибудь?

– Работа и люди есть по всему миру, – возразила я, не придавая значения его словам, – и мне для этого не нужно возвращаться во Флориду. Эй, ты знал, что кошачьи носы так же уникальны, как отпечатки человеческих пальцев? Ленор не удастся избежать наказания за взлом и незаконное проникновение.

– Если за первое нарушение наказывают тунцом, то что же будет за второе? Кошачья мята?

Я рассмеялась, но вдруг отметила, что выражение лица Сэма совсем не веселое, несмотря на его комментарий. Он держал руки в карманах и хмуро смотрел на книги по собаководству. Либо он, как и я, считал, что «Марли и я» манипулирует эмоциями, либо я опять где-то облажалась.

– Извини, – промямлила я. – Получилось действительно дерьмово. Я знаю, что ты поселился здесь по собственному выбору. Просто у меня, наверное, не очень приятные воспоминания о том времени, когда я здесь жила.

В его глазах было так легко потеряться. Вероятно, в целях охраны общественной безопасности он позволял волосам прикрывать их. Это как носить темные очки, чтобы защитить сетчатку от ожогов. Только это было бы похоже на солнце внутри очков… Я запуталась в собственных метафорах. Он вынул руку из кармана и потянулся – к моей руке? Я не напрашивалась на сочувствие, но я также не могла отрицать, что у меня перехватило дыхание, пока я ждала, когда он это сделает.

Книга. Он потянулся за тонкой книгой в зеленом переплете, с обложки которой прямо на него смотрел янтарными глазами пушистый оранжево-белый кот. Книга обещала стать настоящим руководством для владельца домашнего животного и, как ни странно, была переведена с немецкого.

– Опубликовано почти десять лет назад, – сообщила я, открывая первую страницу. – Что, если в ней нет ничего о последних достижениях в области кошачьих технологий? Ленор может захотеть высокотехнологичную лазерную указку, которая есть у всех других кошек, а я не буду знать.

– Основы остаются прежними, – проговорил Сэм. – Еда, вода, кошачий лоток, ветеринарная помощь. Любовь. Вот и все.

Любовь. От того, как он произнес это слово, у меня внутри все перевернулось. Пауза перед этим будто означала, что это самое важное из всего сказанного. Очевидно, это глупость, потому что, вы можете умереть от недостатка еды или воды, или от отсутствия ветеринарной помощи. Отсутствие лотка, несомненно, означало бы какое-то ядовитое дерьмо, о котором я предпочла бы не думать. Но никто еще не умирал от недостатка любви.

– Все это неважно, – сказала я, – вероятно, я даже не увижу ее снова. Она найдет другой дом, чтобы прокрасться в него. Она дикая и бродит по улицам.

– Она вернется.

– Ничего страшного, если это не произойдет, – заявила я. – Я даже не уверена, хочу ли я кошку.

– Фиби, – произнес Сэм. – Уверяю тебя, Ленор вернется.

* * *

Но она не пришла, по крайней мере, в тот вечер. Я скормила кошке целую банку своего тунца – ладно, тунца Сэма, – а неблагодарная скотина даже не задержалась, чтобы посмотреть, не найдется ли еще.

Вернувшись из библиотеки, я попрощалась с Сэмом и направилась к дому. Вовсе не потому, что мне этого хотелось, а потому, что я знала, что никогда не закончу работу над диссертацией, если буду продолжать общаться с ним. Теперь, когда я перестала подозревать в нем серийного убийцу, он быстро стал моим любимым собеседником. Он был менее раздражающим, чем Коннер, не провоцировал во мне чувство вины, как Элисон, и, более того, был приятным на вид.

Я уже начала задумываться, каково было бы провести оставшееся здесь время в компании Сэма…

Очень плохая идея.

Во-первых, у меня было более чем достаточно забот. Я все еще не закончила гребаную главу о Капоте (доктор Нильссон уже присылала мне письма, содержащие только ряд вопросительных знаков, и больше никакого текста). У меня все еще было много работы в доме отца, включая придуманный мной безумный план покрасить в эти выходные все помещения, чтобы как-то освежить это место. Я рассчитывала на помощь Коннера раньше, но со сломанным запястьем просить его работать малярным валиком, даже если у него оставалась вторая здоровая рука, было бы жестоко. Жестоко, но, что более важно, это не способствовало бы получению отделки стен, достойной HGTV^[63].

Во-вторых, в прошлом у меня были интрижки, и я всегда оставалась неудовлетворенной. В отношениях я, как правило, чувствовала себя загнанной в угол и обиженной. Я не выражала свои чувства так, как хотелось бы другому человеку, или вообще не выражала их. «Иногда мне кажется, что я тебе не нужен», – пожаловался однажды парень, с которым я встречалась полгода после окончания колледжа. Я хотела ответить, что это потому, что «ты действительно не нужен», но в то время я очень гордилась своей эмоциональной зрелостью и понимала, что мне не следует произносить это вслух. Тем не менее несколько недель спустя мы расстались.

Интрижки были удобнее в том смысле, что мне не нужно было притворяться тем, кем я не была. Но часто после них я вообще ничего не чувствовала – только пустоту и смутную грусть, как бывает, когда проводишь ночь, позволяя плохому реалити-шоу застилать тебе глаза, и поначалу тебе хорошо, но потом кажется, что, черт возьми, ночь потрачена впустую.

Трудно было представить, что можно испытать нечто подобное с Сэмом.

И все же – зачем рисковать? И даже если бы ему понравилась эта идея, она все равно оставалась сомнительной. Иногда я была уверена, что от него тоже исходят искры. Вы же не можете случайно съесть «Кит-Катс» с намеком, не так ли? И вы конечно же не хвалите волосы почти незнакомых людей без причины?

Но потом Сэм все усложнил, оказавшись просто хорошим парнем. Он подстригал газон для моего отца, так что я не могла воспринимать его поступки как нечто большее, чем жест добрососедства. Я почти сорвала его вечеринку. Я попросила его помочь с машиной. Я уговорила его прийти и помочь мне выманить кошку.

Когда я проанализировала последовательность своих действий и событий, произошедших с участием нас двоих, мне показалось, что я просто бесцеремонно ворвалась в его жизнь. Отвратительно.

Я не хотела заводить интрижку со своим соседом. Точно так же, как не хотела заводить кошку, не хотела снова дружить с Элисон, не хотела оставаться здесь дольше, чем это необходимо.

Ничего не хотеть очень утомительно.

Четырнадцать

Агент по недвижимости порекомендовала нам перекрасить стены в соответствии с продуманным дизайном, при этом не выбирать темные цвета, чтобы после покупки люди могли перекрасить стены по своему вкусу.

– Но если они все равно их перекрасят, – удивилась я, – к чему беспокоиться?

– Вам необходимо сделать все, что в ваших силах, – произнесла она с легким раздражением в голосе. Порой ее интонации звучали как напоминание, что она согласилась взяться за продажу дома только в качестве одолжения, потому что была знакома с моим отцом. Насколько я знала, свои шесть процентов она получит, несмотря ни на что, так что слово «одолжение» было здесь явно неуместно.

– Я имею в виду, что собиралась просто вымыть стены…

– Если вы не планируете что-то сделать с плиткой в гостевой ванной и кухонных шкафчиках, – проговорила она, – я бы рекомендовала, по крайней мере, покрасить стены.

Спорить было явно бессмысленно. Повесив трубку, я постояла в ванной, пытаясь понять, что не так с плиткой. Она, конечно, была старой, но я почистила затирку зубной щеткой и решила, что она выглядит неплохо.

Кухонные шкафы – совсем другая история. Они были сделаны из ужасного ламината под дерево, изготовленного, возможно, в 1978 году. Никто бы не захотел снимать кулинарное видео для соцсетей на фоне этих монстров.

От количества оттенков краски у меня разбежались глаза. «Полированный жемчуг», «Бледный паломино», «Гладкий шелк» и другие витиеватые наименования. Я подумала было купить оттенок «Шнурки», показавшийся мне пассивно-агрессивным. Но в итоге остановилась на «Льняном белом». По крайней мере, это звучало стильно.

Я волокла вторую партию сумок из хозяйственного магазина, когда подъехал Сэм на своем грузовичке. «Нейтральный профессионализм» вернулся, а это означало, что он, вероятно, вернулся с очередного урока. Если я не буду осторожна, у меня может развиться пристрастие к брюкам цвета хаки.

– Красишь? – окликнул он меня с подъездной дорожки.

Очевидно, телескопическая ручка для валика под мышкой выдавала меня с головой.

– Ага.

– Коннер и Шани придут помочь?

– У Шани смена в больнице, – ответила я. – Коннер, конечно, предложил, но он все еще лежит со сломанным запястьем. Покраска не кажется мне хорошей идеей – ни для него, ни для стен.

Сэм немного постоял, подбрасывая ключи в руке.

– Ясно, – сказал он наконец. – Я подойду через секунду.

– Нет, – поспешно произнесла я, – тебе не обязательно…

Но он уже скрылся в своем доме. Черт. Это было прямо противоположно моим недавним планам. Хотя я ведь не просила его о помощи? Так что, на самом деле, это не должно иметь значения, верно?

Сэм постучал в дверь, как раз когда я заканчивала с оклеиванием плинтусов ярко-синей лентой. Я крикнула, чтобы он заходил.

– Почему, – спросила я, не потрудившись поднять взгляд, – никто никогда не рассказывает, сколько времени занимает подготовка? Это похоже на математическую задачу из ада! Каков периметр этой комнаты и сколько раз ты можешь обвести его скотчем, прежде чем захочешь умереть?

– Знаешь, что? – Сэм начал отклеивать ленту, которую я уже положила, и я невольно вскрикнула от негодования. – Позволь мне покрасить сложные части. Остальное ты можешь обработать валиком. Согласна?

Я подняла взгляд, намереваясь высказать ему все, что я думаю о том, что он принялся командовать, что свел на нет ту малую часть работы, которую мне удалось проделать. Но вместо этого потрясенно замолчала. Я видела его босиком посреди ночи; я видела его в нейтральной униформе, в которой он учит детей играть «Come as You Are» или что-то в этом роде, популярное в этом столетии.

Но этого я не ожидала.

– Ты носишь комбинезон?!

Он оглядел себя.

– Да.

– И на нем твое имя?

Он похлопал по нашивке на груди, на которой красным курсивом было вышит «Сэм».

– Ты просто завидуешь, что у тебя нет собственной спецодежды для малярных работ.

Немного. На мне была безрукавка с достаточно широкими проймами, чтобы сбоку можно было разглядеть лифчик, и джинсовые шорты. Я не ожидала, что кто-то может появиться, тем более Сэм, поэтому мне было все равно, как я выгляжу. Теперь наряд казался слишком откровенным. Я проверила, какой на мне лифчик, притворившись, что вытираю рукой лоб. Хотя бы не самый позорный, даже, можно сказать, один из лучших – неоново-фиолетовый, отделанный кружевом.

Сэм налил краску в лоток для меня, в стакан Solo для себя и сразу же приступил к работе. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, почему Сэм снял ленту. Он работал отлично. Идеальные прямые линии, никаких подтеков, каждое движение методичное, четкое.

Мне тоже следовало приступить к работе, но я не могла отвести взгляд.

Его движения завораживали. Он опустился на одно колено, держа в руке стакан с краской, и, наклонившись, приступил к низу стены.

– Ты профи, – не удержалась я.

– Что, прости?

Я указала на работу, которую он выполнял, хотя он смотрел на стену, а не на меня.

– У тебя очень хорошо получается. Ты этим тоже занимаешься в качестве подработки?

Наконец он, похоже, допустил промах, и одинокая капля краски скатилась на плинтус. Он стер ее большим пальцем, затем вытер его о штанину комбинезона.

– Раньше я это делал, – ответил он. – Профессиональный маляр летом после окончания средней школы, а потом в течение первых двух лет учебы в колледже по выходным и на каникулах.

– И они позволили тебе оставить комбинезон? – Я заметила, что на темно-синей ткани кое-где были цветные пятна, но не так обильно, как можно ожидать от профессионального маляра. Или, может быть, все дело в забрызганных краской пандах на канцелярских принадлежностях Лизы Фрэнк, которые навели меня на неверное представление.

– Вообще-то я купил его сам, – ответил он. – Потому что когда я…

Он замолчал, хмуро уставившись на уголок, в который втискивал кисть. С моей точки зрения, краска выглядела нормально, так что я не могла понять, почему он остановился.

Или, может быть, он ждал, что я тоже наконец приму участие в ремонте своего дома. Я взяла валик и, намазав его краской, начала наносить на стену полосы «Льняной белизны».

– Ты же знаешь, что, если не закончишь эту фразу сам, – предупредила я, – я сделаю это мысленно, и продолжение будет звучать примерно так: «…я опускал человеческое тело в ванну с кислотой».

Он тихо рассмеялся.

– Не думаю, что эта ткань предназначена для работы с кислотными ваннами, – проговорил он. – Нет, около года назад у меня возникла идея начать делать собственные гитары. Я купил его для этого проекта, потому что подумал, что было бы здорово иметь такую фирменную униформу, в которой можно работать, и не беспокоиться заляпать ее краской, лаком или клеем.

– Ты сам делаешь свои гитары?

– Не совсем, – задумчиво произнес он. – У меня ничего не получилось.

Его гараж, те детали, которые остались, как будто были в процессе сборки…

– Ты настоящий ботаник, – проговорила я, будто это было откровением. Возможно, так оно и было. Любой, кто хотя бы пытался сделать свой собственный инструмент или даже просто покупал для этого собственную рабочую форму, в моем понимании определенно считался ботаником.

– Да, – кивнул он, – мне это говорили.

Что-то в том, как он это произнес, в том, как он по-новому повел плечами, подсказало мне, что, возможно, он воспринял мое шутливое замечание всерьез.

– В этом нет ничего плохого, – пояснила я. – У меня есть целая таблица, посвященная эпизодам «Пропавших без вести», где я каждые несколько месяцев просматриваю дела в Google, чтобы узнать, выяснили ли они, что случилось с людьми. Увлечение музыкой и гитарами звучит как что-то гораздо более здоровое.

– Кстати, – сказал он, – мы могли бы включить какую-нибудь музыку, пока работаем. Если хочешь.

Нельзя сказать, что я не понимаю намеков, что пора заткнуться. У меня был только телефон, и я попыталась поместить его в пустой стаканчик Solo, чтобы усилить звук, но в моем плейлисте имелось лишь две песни. Сэм сказал, что не вынесет этого, и побежал к себе домой за Bluetooth-динамиком. Пока его не было, я проверила телефон и увидела несколько сообщений от Коннера.

«Я могу приехать и помочь, если нужно, – гласило первое, – с радостью подержу стремянку для моральной поддержки».

Затем, спустя несколько минут:

«Это, наверное, не очень безопасно, да?»

Полчаса назад я бы точно приняла предложение Коннера. Хотя бы потому, что я как старшая сестра была недовольна, что он уклоняется от общих обязанностей. Но тут вернулся Сэм, его волосы слегка прилипли к потному лбу, он искренне улыбался, когда устанавливал динамик на моем столе. И я написала Коннеру: «Все в порядке. Я справлюсь. Ты можешь принести мне завтра обед, если действительно чувствуешь себя виноватым. И учти, я надеюсь, что ты поможешь перекрасить мою комнату». Затем добавила ряд эмодзи с черепами. Чтобы перекрыть черный цвет в моей детской, потребуется много времени.

Мы с Сэмом вошли в ритм, работая на противоположных стенах, чтобы не сталкиваться друг с другом. Мне было неловко перед ним – пока я туда-сюда водила роликом, нанося краску широкими полосами, надеясь, что все высохнет и обретет единый цвет, он сидел на полу, сгорбившись, и аккуратно работал кистью.

Однако, он, должно быть, чувствовал обратное, потому что поднял на меня глаза и состроил сочувственную гримасу.

– Хочешь, я тебя немного подменю? Ты напрягаешь все мышцы.

Что, естественно, заставило мой взгляд переместиться на его руки. Даже кое-где покрытые пятнами «Льняной белизны», они все равно выглядели восхитительно. Я могла бы вонзить зубы в сухожилие над его запястьем, не для того, чтобы пустить кровь, а просто слегка надавить…

Иисус! Я пугала даже саму себя. Из-за мысленного самобичевания мой голос прозвучал резче, чем хотелось, когда я спросила:

– Почему ты так мил со мной?

Сэм перестал красить, его кисть застыла в воздухе.

– Чего?

– Тебе не обязательно здесь находиться, – отвечаю я. – Красить – отстой. Если бы я могла бросить это занятие, поверь мне, я бы так и сделала.

– Но мне действительно нравится красить.

– Понимаю, сейчас ты вспоминаешь юность, – продолжала я. – Но, серьезно, я не настолько хороша. И не понимаю, почему ты так мил со мной.

Сэм уставился на меня, все еще держа кисть в руке, точно забыл о ней.

– Капает! – крикнула я как раз вовремя, чтобы он опустил ее обратно в банку с краской. Мгновение его взгляд не отрывался от стакана, будто он только что чуть не столкнулся лицом к лицу со смертью и размышлял о смысле жизни.

– Думаю, мне нужен перерыв, – пробормотал он. – У тебя случайно не осталось еще того пирога?

Пирога не было, но мы поделили последнюю упаковку Pop-Tarts с корицей и коричневым сахаром, съев их неподогретыми прямо из пачки. Из-за отсутствия мебели, не считая письменного стола, сесть было особо негде, но Сэм сказал, что все равно хотел размять ноги. Я была готова воспользоваться любым предлогом, чтобы отвлечься, поэтому уселась в кресло за рабочим столом и понадеялась, что найду в себе силы вернуться через несколько минут.

– Что заставляет тебя думать, что ты не милая? – наконец спросил он таким небрежным тоном, что я почти не связала его слова с нашим предыдущим разговором.

Я пожала плечами. Мне не хотелось перечислять все моменты, в которых я, вероятно, выглядела стервой, надеясь, что он хотя бы о чем-то мог забыть. Незачем было напоминать ему.

– «Милый» – это просто дурацкое слово, – произнес он. – Просто внешнее проявление вежливости. К черту вежливость.

Я слегка заморгала от того, насколько категорично он высказался. Я не возражала – вовсе нет! – но было удивительно слышать, что именно он выражает такое мнение.

– Ладно, – проговорила я, – но ты пришел сюда, чтобы помочь мне с покраской, а я назвала тебя ботаном. Должна же быть золотая середина между внешней вежливостью и прямым оскорблением, и я никогда не могла ее найти.

– Я и есть ботан, – усмехнулся он. – Меня это нисколько не оскорбляет. Если тебе показалось, что я расчувствовался по этому поводу… Что ж, в основном потому, что из-за этого закончились мои последние отношения. Но ты об этом не знала. Ты не виновата.

– Твоя бывшая бросила тебя, потому что ты ботаник? – Вероятно, можно было бы сформулировать вопрос более дипломатично, но я была слишком потрясена, чтобы применить какой-либо фильтр. Должно быть, речь шла о той самой девушке, которую упоминал Коннер, той, что ушла от Сэма прямо перед Рождеством. – Но, если честно, возможно ли вообще быть настоящим ботаником теперь, когда «Звездные войны» принадлежат Disney?

Он улыбнулся моей шутке.

– Ну, если честно, она сказала: «Совершенно не крутой».

– А она видела тебя в этом комбинезоне? – спросила я, желая пошутить, добавить немного сарказма, чтобы поднять ему настроение, но получилось как-то искренне. Его слова задели меня за живое. Мне была отвратительна сама мысль о том, что кто-то мог сказать Сэму нечто подобное, особенно тот, кому он доверял и о ком заботился. Возможно, даже любил.

Я встала, взяла валик и снова начать красить, надеясь, что внезапные эмоции не отразились на моем лице. Я всегда оберегала свое сердце. Немыслимо, что я вдруг захотела позаботиться и о его.

– Расскажи мне побольше об этом эксперте крутости, – попросила я, довольная тем, что мой голос звучал так уверенно. – У нее был пирсинг в языке или что-то в этом роде?

– Вообще-то в носу, – ответил Сэм. – Как ты догадалась?

Я просто вернулась в школьные годы и попыталась понять, что может заставить кого-то казаться пугающе крутым. Для меня пирсинг в губе или языке всегда означал: «мне на все наплевать, а от музыки, которую я слушаю, у тебя могут лопнуть барабанные перепонки». Но, возможно, мне стоит обновить свою рубрику.

– Как долго вы были вместе?

– Два года, – проговорил Сэм. – Мы познакомились в баре: я играл на гитаре в группе моего друга, и Аманда, сидевшая в первом ряду, начала нас подкалывать. Думаю, в этом-то и проблема: у нее сложилось впечатление, что я рок-звезда, а я всего лишь подменял постоянного гитариста, проводившего время со своим новорожденным ребенком.

Перед моим мысленным взором промелькнули образы Сэма за последние несколько недель: вот он стоит передо мной босой и растрепанный в два часа ночи. В дверях своего дома с пакетом «Кит-Катс» в нелепой гавайской рубашке. Играет Farmer in the Dell в музыкальном магазине. В дурацких брюках цвета хаки.

Конечно, он не совсем соответствовал образу стереотипной рок-звезды, несмотря на его любовь к музыке. На самом деле, он был намного лучше.

– Ты там играл на тамбурине? – поинтересовалась я. – Потому что ты должен понимать, что это может создать у девушки неправильное представление.

Сэм тоже вернулся к работе, что было облегчением. Он стоял на стремянке, сосредоточенно осматривая потолок, что дало мне прекрасный повод разглядеть его задницу. Бегло. Ненавязчиво.

Это была очень аппетитная задница.

– Как думаешь, ты бы мог жениться на ней? – Вопрос сорвался с моих губ прежде, чем я успела подумать об этом, черт! На сто процентов это не мое дело, и вообще, с каких это пор меня стало волновать чье-либо потенциальное семейное положение?

Сэм ответил не сразу. Он опустил взгляд на стакан с краской, снова обмакивая в нее кисть, а я уставилась на обнаженную кожу его шеи, пытаясь понять, о чем он молчит. Что-то вроде: «Да, я был безумно влюблен в нее»?

– Не знаю, – произнес он наконец. – Я никогда не задумывался об этом, а потом мы расстались, так что я никогда не узнаю наверняка. В любом случае, очевидно, что мы не созданы друг для друга.

– Существуют ли вообще предназначенные друг другу?

Ему потребовалось много времени, чтобы снова макнуть кисть в краску.

– Ты действительно не веришь?

– Я читала «Призрачного принца», – проговорила я. – Обновленную версию с предисловием, в котором писательница полностью отрицает свои отношения с Тедом Банди. Если это не убедит тебя в том, что романтика умерла, то ничто не убедит.

Сэм спустился со стремянки, словно ему нужно было находиться в более устойчивом положении, чтобы продолжать этот разговор.

– Ты постоянно так делаешь. Поднимаешь тему о серийных убийцах, когда тема становится более серьезной.

– Что может быть серьезнее массового убийства?

Он бросил на меня взгляд, от которого у меня сразу защемило внутри. Ты меня совсем не знаешь, но в то же время… Черт возьми, ты действительно меня знаешь.

Я отбросила волосы с глаз. Бандана не выполняла свою функцию.

– Мои родители развелись, когда мне было тринадцать, – начала я. – И ладно, я знаю, что говорить о душевных ранах довольно банально. У большинства людей, которых я знаю, родители больше не вместе или вообще никогда не были вместе. Я помню, как за год до того, как они расстались, я разговаривала с одним парнем из моего класса, в которого была влюблена, и он сказал, что его родители развелись. «Я бы хотела, чтобы мои родители тоже были в разводе», – ответила я, отчасти потому, что… не знаю, наверное, хотела произвести на него впечатление. Словно я не купилась на всю эту чушь про штакетник, как и все остальные. И половина меня действительно имела это в виду. Они постоянно ссорились, а если они не ссорились, то нам казалось, что мы ходим по яичной скорлупе^[64], стараясь не делать ничего, что могло бы вызвать скандал.

Мы с Сэмом даже не пытались больше притворяться, что красим. Я положила валик обратно в лоток, чтобы не разбрызгивать повсюду капли краски, и принялась жестикулировать руками, а он уселся на стремянку, уперся локтями о колени и слушал.

– Как-то раз Коннеру захотелось желе. Не знаю почему, но малыш вбил себе в голову, что он действительно хочет есть желе для похудения в качестве веселого субботнего времяпрепровождения. Наша мама обещала его приготовить, но она всегда была такой уставшей после работы. В то время, я думаю, она все еще была офис-менеджером в юридической фирме, где главный партнер был полным придурком. Серьезно! Однажды он пригрозил уволить ее, потому что у нас была запланирована поездка на День памяти и она сказала, что хочет взять трехдневные выходные.

Я отклонилась от темы и сказала больше, чем хотела, но начав, не могла остановиться.

– В общем, я решила сама приготовить ему желе. Ничего сложного, правда? Насыпьте в миску немного цветного сахара, смешайте его с водой и поставьте в холодильник. Это займет пять минут. Но мой папа достал его до того, как оно полностью застыло, потому что не мог добраться до чего-то в глубине холодильника, и разозлился, что мама забила холодильник этой гигантской миской, а мама принялась оправдываться и расстроилась из-за того, что мне пришлось готовить желе, которое она обещала Коннеру. Потом Коннер заплакал, потому что хотел съесть желе, а оно еще не было готово…

Я не рассказала Сэму, чем закончилась эта история, как папа швырнул миску через кухню, забрызгав все вокруг красным, точно на месте преступления. Могу поспорить, что, когда мы вытащим холодильник, чтобы продать его, найдем за ним следы того желе.

– Извини, – пробормотала я. – Не знаю, зачем я тебе все это рассказала.

– Теперь я понимаю, почему ты не веришь в отношения, семью и любовь, – проговорил Сэм. – Все это выглядит как чрезмерно напряженный путь взросления, и мне действительно жаль, что тебе пришлось пройти через это. Но, Фиби, твои родители были просто двумя людьми. Тед Банди и как там звали его девушку были двумя людьми. Черт возьми, Бонни и Клайд оставались вместе до самого конца, и даже они были всего лишь двумя людьми. Ты не можешь экстраполировать свое мировоззрение на основе такого небольшого набора данных.

– Мне кажется, я могу.

Он потер шею. Либо она у него затекла из-за того, что мы долго красили, либо этот разговор вымотал его. Возможно, и то и другое.

– А что насчет Коннера и Шани? – спросил он. – Они уже какое-то время вместе, верно? И Коннер планирует сделать предложение.

– Откуда ты знаешь про предложение?

– На вечеринке Коннер отвел меня в сторону и показал кольцо. Я в первую минуту подумал, что он сейчас опустится передо мной на одно колено, чтобы…

Это рассмешило меня. Похоже на Коннера.

– Что же, по-твоему, они обречены? – не унимался Сэм.

Некорректный вопрос. Я не собиралась быть стервой, которая предрекает разрыв отношений своему собственному брату. Но мне трудно представить, что два человека могут оставаться вместе надолго. Все отношения рано или поздно заканчиваются.

И все же, когда я думала о своем брате – искреннем, добродушном и открытом – мне трудно было представить, что он предаст Шани или плохо с ней поступит. И когда я думала о Шани – преданной и заботливой, так сильно любящей Коннера – мне было трудно представить, что она может совершить что-то и разрушить их отношения.

– Я сошлюсь на Пятую поправку^[65], – заявила я, но мой окончательный вердикт, должно быть, отразился на моем лице, потому что губы Сэма изогнулись в легкой улыбке.

– Может, нам снова включить музыку? – предложила я.

– С удовольствием.

На этот раз я выбрала альбом Chvrches «Love Is Dead»^[66]. Мне кажется, шутка вполне удачная.

Пятнадцать

Мы закончили красить ближе к часу ночи, успев нанести только один слой. Я была рада, что немного переплатила за краску с добавлением грунтовки, которая должна была лучше покрывать поверхность, хотя Сэм ходил вокруг и подкрашивал там, где, по его словам, цвет был неровным. Я списала все на тусклое освещение и заявила, что все выглядит прекрасно.

– Думаю, как маляры мы тянем на троечку с плюсом, – сказала я. – Ну ладно, на четверку с минусом, если не приглядываться.

В какой-то момент ночью Сэм расстегнул молнию в верхней части комбинезона и позволил ей упасть до пояса, так что стала видна белая майка-безрукавка в рубчик. От зрелища, представшего моим глазам, мне захотелось делать нелепые, дикие вещи – например, лизнуть его обнаженные ключицы или расстегнуть эту молнию до конца.

Он поймал мой взгляд. Я ощущала жар на своих щеках и догадывалась, что, вероятно, вся порозовела от работы и смущения.

– Боже, как жарко, – произнесла я, оттягивая футболку, надеясь, что Сэм тоже спишет мой румянец на жару. – Даже система кондиционирования не справляется с летом в этом болоте.

– У меня есть бассейн, – предложил он. – Хочешь освежиться?

Я не должна была этого делать. Было довольно поздно, а на следующий день мне нужно было встать пораньше, чтобы закончить злополучную главу и отправить доктору Нильссон до пяти часов. Мне бы лучше принять холодный душ и завалиться в постель.

С другой стороны, предложение поплавать прямо сейчас звучало потрясающе. А поплавать с Сэмом…

– Конечно.

Я не могла вспомнить, когда в последний раз по-настоящему плавала. У меня даже не было купального костюма, потому что процесс его покупки превращался в сущий кошмар, и еще в детстве заставлял меня чувствовать себя похожей на Кэти из комиксов «Воскресное утро», а этого мне категорически не хотелось. Я решила, что нижнее белье, которое было на мне, подойдет как нельзя лучше, хотя оно и не сочеталось по цвету – черное снизу и фиолетовое сверху. Кого это волновало, верно?

Сэм заявил, что его это точно не волнует и пообещал не смотреть, как я раздеваюсь. Я таких обещаний не давала, поэтому мельком увидела его боксеры, мускулистую спину, когда он снимал майку, изгибы позвоночника, когда он наклонился, чтобы стянуть комбинезон. А потом он удивил меня, уйдя прямо на глубину и оставаясь под водой довольно долго, прежде чем снова вынырнуть.

– Вода теплая, – сообщил он. – Но все равно приятно. Заходи.

Он отплыл к краю бассейна и замер, положив руки на бетонный бортик, и я поняла, что таким образом он дает мне иллюзию уединения, пока я раздеваюсь. Какая-то часть меня хотела сказать: «Давай, понаблюдай за мной!» Ну, потому что я уже большая девочка, и мне казалось глупым стесняться таких вещей. А еще потому, что я хотела посмотреть, станут ли в этот момент его глаза ярко-голубыми. Но я молча сбросила шорты, стянула через голову майку и окунулась в воде.

Это было замечательно. Я будто парила в невесомости, сияние подводного фонаря придавало моей коже голубоватый оттенок. Я чувствовала себя инопланетянкой. Я была счастлива.

– Я ведь могу привыкнуть к этому, – проговорила я, имея в виду не только бассейн.

Сэм покачивался в воде, наблюдая за мной.

Как раз в тот момент, когда я подумала, что он собирается что-то сказать, или ждет, что разговор начну я, он снова нырнул под воду. Пузырьки на поверхности указывали его путь, он двигался ко мне и вынырнул совсем рядом. Он был в воде только по пояс, капли стекали по его груди и плоскому животу, когда он зачесал волосы назад и провел рукой по лицу.

– У тебя на волосах краска, – заметила я.

– У тебя краска на… – Его взгляд опустился к моей груди, прежде чем снова встретиться с моим. Может быть, из-за потустороннего освещения или из-за того, что его ресницы были темными и влажными, но его глаза и впрямь казались ярко-голубыми.

Я опустила взгляд на свое декольте, где, как и следовало ожидать, было пятно краски прямо на верхней части левой груди.

– Ха, – выдохнула я. – Как она там оказалось?

А еще через лифчик были видны мои соски. Упс!

Кончики его ушей уже так порозовели, что, будь сейчас день, я бы подумала, что он обгорел на солнце.

– Это слишком просто, – произнесла я, придвигаясь к нему ближе в воде.

– Что это?

– Заставить тебя покраснеть.

Я встала на цыпочки и обняла его за шею. Его кожа была теплой и скользкой от воды, и я схватила его за волосы на затылке, чтобы притянуть к себе. Я решила, что поцелую его, за секунду до. Но вероятно, я поняла, что все к этому придет в тот день, когда он переставил чертов стол викторианской эпохи к моей входной двери.

Если поначалу я и контролировала ситуацию, то не долго. Его руки обхватили мое лицо, губы настойчиво прижались к моим, и он углубил поцелуй. Он нежно прикусил мою нижнюю губу, а из моего горла вырвался стон, которого даже я сама от себя не слышала раньше. Мои соски напряглись под тонким кружевом лифчика и стали слишком чувствительными, когда я прижалась к нему. Его рука скользнула под ткань, чтобы обхватить мою покрытую мурашками грудь, его пальцы покрутили мой сосок, и это ощущение было настолько восхитительным, что почти причиняло боль.

– У тебя потрясающая грудь, – пробормотал он, уткнувшись мне в шею. – Могу я это сказать?

Мой лифчик к этому времени уже наполовину съехал набок, одна бретелька упала на плечо.

– Если моя грудь уже торчит наружу, ты по умолчанию обязан сказать об этом. – Я схватила его за ягодицы, притягивая к себе, пока не почувствовала его член своими бедрами. – У тебя классная задница. Она смотрится потрясно даже в комбинезоне!

– Я ставил на то, что он сведет тебя с ума.

– Все дело в нашивке с именем. Надень его в следующий раз, когда у меня разрядится аккумулятор, и я смогу воплотить в жизнь фантазию о сексуальном механике, о которой даже не подозревала.

Я почувствовала его улыбку на своих губах.

– Фиби?

– М-м-м?

– Я сейчас пытаюсь заняться кое-чем другим, – сказал он, – если ты не против, конечно.

– Мной, надеюсь?

Он снова поцеловал меня, и я проглотила его ответ, почувствовав это как вибрацию где-то внутри. А затем все осознанные мысли вылетели у меня из головы, когда его руки обхватили мою задницу, приподнимая меня, а я обвила ногами его талию, чувствуя, как он прижимается ко мне там, да так, что у меня по спине тут же пробежали мурашки.

– Холодно? – спросил он.

Я покачала головой.

– Просто продолжай.

Он посасывал мою нижнюю губу, целовал шею, его язык обводил мочку моего уха, прежде чем вернуться к моему рту. Я не могла насытиться Сэмом, хотела почувствовать прикосновение его обнаженной кожи к своей. Целоваться в бассейне было жарко, не поймите меня неправильно, но я хотела быть с ним без разделяющей нас воды.

– У тебя есть, – спросила я, переводя дыхание, прежде чем снова поцеловать его, – презервативы в доме?

Его брови приподнялись, выражая либо недоверие к моему вопросу, либо недоверие к тому, что это происходит так быстро. Возможно, и то и другое.

– Да, – ответил он. – Ты…

Я скользнула вниз по его телу, слегка касаясь языком ключицы, потому что обещала себе, что сделаю это. На вкус это было сочетание хлорки, соли и Сэма.

– Я уверена, – перебила я, потому что предчувствовала, о чем он собирается спросить. – Пойдем в твою комнату. Пожалуйста.

Мы быстро завернулись в полотенца, которые Сэм оставил на заднем крыльце, и вошли в дом через раздвижную стеклянную дверь, он вел меня по дому, держа за руку.

Я не могла припомнить, чтобы когда-либо раньше испытывала такое, такую острую потребность быть связанной с другим человеком. Вероятно, причина в том, что последний секс у меня был давно и что этот я предвкушала в последние несколько недель, просто наблюдая за Сэмом, думая о нем, проводя с ним время. Как только мы по-настоящему займемся сексом, я выброшу его из головы. Интрижка, как я и хотела.

Но потом мы добрались до его комнаты, и внезапно это перестало казаться просто летним увлечением.

Комната Сэма была похожа на него самого. Примерно такой, какой я ее себе представляла: высокая полка, беспорядочно уставленная книгами, футляр для гитары, прислоненный к стене, и темно-синее одеяло, скомканное в изножье кровати, как будто он вставал в спешке. Только как комната могла казаться мне похожей на Сэма, если я вообще едва его знала?

Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней, словно давая мне немного пространства. Я старалась не отрывать взгляда от его шеи, потому что все остальное слишком отвлекало.

– Уже поздно, – проговорил он. – Мы можем просто поспать, если хочешь. Или мы можем забрать твою одежду, и я провожу тебя домой.

– Ты этого хочешь?

Проблема с моей стратегией сдерживания заключалась в том, что я недооценила эти глаза, которые сверлили меня, пока он наблюдал за игрой эмоций на моем лице.

– Не думаю, что сейчас речь о моих желаниях.

– Эй, я поцеловала тебя первой, – сказала я. – По-моему, я довольно ясно выразила свои намерения.

Он подошел ко мне, одной рукой придерживая полотенце на бедрах, будто хотел убедиться, что оно не упадет. А я просто наблюдала за его движениями, отчасти надеясь, что так и будет.

– А теперь? – спросил он.

Я не знала, как выразить свои чувства словами. И не знала, хочу ли. Я уже давно предвкушала этот момент – не просто переспать с кем-то, а именно с ним. И теперь, когда это происходило, было страшно, волнующе и немного странно осознавать, что этот парень, который был важной частью моей жизни в последние несколько недель, вот-вот станет важным по-другому.

Я скользнула руками по его груди, надавливая большими пальцами на его плечи.

– Я хочу этого, – прошептала я. Это показалось мне более безопасным, чем озвучить свою первую мысль: «Я хочу тебя».

Я позволила полотенцу упасть и осталась перед ним топлес. В окно все еще проникал голубоватый свет от бассейна. Должно быть, мы забыли выключить его, но я не могла заставить себя думать об этом сейчас. Я подцепила трусики пальцами и стянула их вниз.

Я услышала, как резко Сэм втянул воздух, как у него перехватило дыхание, когда он посмотрел на меня. Он протянул руку, чтобы осторожно снять резинку с моих волос, и провел пальцами по волнистым прядям, рассыпавшимся по моим плечам. Даже этот легкий массаж головы был приятен, и я закрыла глаза, прижимаясь к нему.

– Ты такая красивая, – прошептал он мне в губы, его руки все еще были в моих волосах, когда он целовал меня. Этот поцелуй чем-то отличался от тех, что были в бассейне: более медленный, более изучающий, будто у него было все время в мире и он хотел провести его со мной.

Я же чувствовала смятение и нетерпение; мне казалось, что, если он прямо сейчас не войдет в меня, я взорвусь.

Мои настойчивые руки, должно быть, дали ему это понять, потому что через пять секунд мы обнаженные лежали в объятиях друг друга на кровати, целуясь и прикасаясь везде, где только могли. Я обхватила его твердый член и провела большим пальцем по его головке. Сэм вздрогнул.

– Ах, – произнес он сдавленным голосом. – Я долго не выдержу, если ты будешь продолжать в том же духе.

– Вот так? – спросила я и сделала это снова. Мне нравилось видеть его таким, потерявшим контроль, с дикими блестящими глазами в тусклом освещении комнаты. Но затем мы поменялись ролями, он перевернул меня так, что я оказалась на спине, и поцелуями проложил дорожку вниз по моей шее, сделав паузу, чтобы взять в рот мой ноющий сосок, провести языком по выпуклости моего живота, прежде чем найти мой клитор. Я непроизвольно дернулась, мои бедра стиснули его, как будто тело раньше разума поняло, что ему нужно. Сэм лизал и посасывал, его язык творил внутри меня непристойные вещи, пока я не поняла, что не смогу сдержаться, даже если бы захотела. И я, задыхаясь, вцепилась в простыни, когда почувствовала, как меня пронзает волна оргазма.

Отдышавшись, я обхватила бедром его ногу, перекатилась на него сверху, так что настала моя очередь контролировать ситуацию.

– Презерватив? – произнесла я, задыхаясь.

– Ящик ночного столика.

Я, немного поколебавшись, разорвала упаковку зубами и увидела, как дернулся уголок его рта: между нами произошло нечто большее, чем просто секс, – это было совместное воспоминание о том моменте, который мы пережили на его вечеринке. Я боялась, что, заведя интрижку, буду смотреть на происходящее между нами легкомысленно, но на самом деле все оказалось совсем не так, и, возможно, это было даже страшнее.

Однако у меня не было времени размышлять об этом, потому что я натянула презерватив и опустилась на него одним плавным движением, внезапно почувствовав себя такой наполненной, что невольно застонала.

– Черт, – выдохнул Сэм. Я впервые слышала от него это слово. Его руки сжимали мои бедра, мою задницу, а я скакала на нем, пока мы оба, измученные и вспотевшие, не рухнули на простыни.

Мы лежали так минуту, и единственным звуком было наше тяжелое дыхание. Я вдруг почувствовала смущение оттого, что не знаю, что сказать. Сэм придвинулся ко мне, убрал пряди волос с моего лица и нежно поцеловал в висок.

– Это было потрясающе, – проговорил он. – Ты потрясающая! Как ты себя чувствуешь?

Почему из всех вопросов он задал именно этот? Мое тело ощущало усталость, боль и пресыщение во всех смыслах этого слова, и какая-то часть меня все еще парила в облаках от слов Сэма, шепчущего мне, что я прекрасна, от его хриплого голоса, когда он единственный раз чертыхнулся. Но мой разум уже начал возвращаться на землю, задавая неуместные вопросы. Не будет ли все это выглядеть странным сейчас? Не забыла ли я свой лифчик в бассейне?..

– Измученной, – сказала я, потому что это был самый честный ответ, на который я была способна. Я улыбнулась и поцеловала его в уголок рта, надеясь, что это прозвучало не так противоречиво, как было на самом деле. В конце концов, я сама напросилась. Я поцеловала его первой. Я поощряла все его действия.

– Тогда оставайся, – предложил он. – Ты можешь переночевать здесь.

Я хотела возразить. Последний раз я ночевала в доме мужчины… перед поступлением в аспирантуру? Но сейчас происходящее определенно не напоминало те редкие перепихоны с приятелями, с которыми я встречалась раньше. С другой стороны, завтра мне нужно кучу всего написать. Плюс, я уже начала беспокоиться, что мы не закрыли банку с краской. Еще и мой лифчик плавает в его бассейне…

Но кровать оказалась такой удобной, рука Сэма, обнимавшая меня, такой теплой, а на часах, вероятно, было по меньшей мере три ночи… Я закрыла глаза и позволила себе погрузиться в сон.

* * *

Я проснулась от отдаленного стука, который во сне превратила в другой звук. Это мгновенно сбило меня с толку, особенно когда, перевернувшись на другой бок, я поняла, что нахожусь не в своей постели, и увидела рядом все еще спящего Сэма.

Я заметила у него небольшой шрам над бровью. Ничего серьезного – вероятно, детская царапина, которая не зажила должным образом, – но эту деталь я смогла разглядеть только сейчас, когда мы находились так близко.

Я хотела провести по нему кончиками пальцев, но вместо этого потрясла Сэма за плечо, потому что стук повторился.

– Сэм, – позвала я. – Кто-то стучит в дверь.

– М-м-м, – промычал он, не открывая глаз, придвигаясь ближе. Его возбужденный член теперь прижимался к моей ноге, и я почувствовала, как где-то глубоко внутри вспыхнула искра, отчаянно стремящаяся разгореться в настоящее пламя, но она сразу погасла, когда до меня дошло, кто, вероятно, стоит снаружи. Я снова потрясла Сэма за плечо.

– Мне кажется, это мой брат.

Это заставило его приоткрыть глаза.

– Зачем Коннеру стучать в мою дверь в… который час?

Учитывая, что я попросила Коннера привезти мне сегодня обед, чтобы компенсировать вчерашнее отсутствие, мне было страшно подумать, сколько сейчас времени. Я давно так поздно не просыпалась, это уж точно.

– Он, наверное, пытался дозвониться, – простонала я. – Но я снова это сделала – оставила телефон дома. Нельзя просто так его проигнорировать. Он же волнуется.

– Ладно, – проговорил Сэм и встал, предоставляя восхитительный обзор на свою обнаженную задницу, пока он рылся в ящиках комода, чтобы достать нижнее белье и джинсы. – Не хочешь одолжить что-нибудь из одежды – футболку и боксеры, например?

– Это было бы здорово, – согласилась я. – А потом ты его отвлечешь, я прокрадусь через заднюю дверь и перелезу через забор, чтобы попасть к себе. Это займет у меня максимум несколько минут. Спроси его, в какой видеоигре самый интуитивно понятный игровой процесс. Это на какое-то время его увлечет. Ты можешь сказать, что не видел меня, и предположить, что я просто не услышала его стука, и ему стоит попробовать еще раз.

Сэм нахмурился.

– Почему бы мне просто не впустить его, а ты сможешь выйти, когда будешь готова? Или я могу сказать ему, что ты еще спишь, если не хочешь встречаться с ним лицом к лицу. Понимаю, что ситуация немного неловкая, но мы все взрослые люди. Рано или поздно он все равно узнает, что мы вместе.

Молчание, повисшее между нами после этих слов, было напряженным. Я заметила, что в тот момент, когда до Сэма дошло, что оно означает, огонек в его глазах потух. Меня убивало, что я не могу объяснить: в этом нет ничего личного, просто я предпочитаю не обсуждать свои отношения с Коннером, предпочитаю, чтобы не было людей, которым это интересно и которые могут расспрашивать меня, когда все закончится. Но времени не было. Я лишь смотрела на него умоляюще, в надежде, что он поймет меня и поможет.

– Интуитивно понятный игровой процесс, – пробормотал он. – Хорошо. Боксеры в верхнем ящике, рубашки – во втором. Прежде чем выходить, убедись, что я закрыл за собой входную дверь, иначе он может заметить тебя на заднем плане.

– Спасибо, – прошептала я, но он уже ушел. Я услышала, как он открыл входную дверь, приглушенные звуки беседы с Коннером, а затем щелчок, когда он, очевидно, закрыл за собой дверь, чтобы продолжить разговор на крыльце.

Я схватила пару красных боксеров и первую попавшуюся под руку футболку, которая оказалась ярко-желтой, с изображением мультяшного ракетного корабля и надписью «ПРИСТУПАЙ К ОБУЧЕНИЮ!» и названием школы, в которой, как я предположила, Сэм преподавал. Этот комплект был самой яркой одеждой, которую я когда-либо надевала, не считая раннего детства. Но времени на раздумья не осталось, поэтому я спешно натянула все это, прежде чем выскользнуть на задний двор Сэма через раздвижную стеклянную дверь.

Как я и подозревала, мой неоново-фиолетовый лифчик плавал посреди бассейна, напоминая о том, какой оборот приняла прошлая ночь. Я хотела выловить его, но ограничилась тем, что забрала свою одежду с крыльца. У меня будет время сделать это позже, после того как разберусь с Коннером. Но потом я вспомнила выражение, промелькнувшее на лице Сэма: разочарование и что-то еще… более глубокое, о чем я даже думать не хотела. И теперь я уже не была так уверена.

Шестнадцать

Холодную мексиканскую еду лучше всего подавать… на самом деле – никогда! Но это была только моя вина. Я вернулась домой как раз вовремя, чтобы натянуть брюки поверх боксеров Сэма, а затем сменить ярко-желтую футболку на чистый лифчик и черную футболку, которая не кричала бы о том, что я переспала с учителем музыки начальной школы!

– Я стучал сто раз, – возмущался Коннер, намазывая буррито острым соусом. – И звонил! Серьезно, Фиби, ты единственная, кто забивает мне голову мыслями о том, что лучшая мотивация поддерживать спокойствие в доме – это зернистые кадры с места преступления, которые позже покажут в суде. Сосед, должно быть, думает, что я сумасшедший, раз постоянно хожу туда искать тебя.

– Извини, я была в душе. – Внезапно я поняла, что у меня сухие волосы, а если я скажу, что уже приняла душ, у меня не будет шанса принять его после обеда, чего я отчаянно хотела. – Собиралась принять душ, – поправилась я. – Что сказал Сэм?

– Просто констатировал очевидное, что ты не у него, – ответил Коннер. – А потом он задал мне несколько странных вопросов о видеоиграх. Я собираюсь внести этого парня в свой топ-десять, потому что он почти ни во что не играл. Я заговорил о Mass Effect, и он посмотрел на меня как на инопланетянина. Mass Effect!

– Ха, – хмыкнула я, пытаясь придумать, как бы ненавязчиво задать вопрос вроде: «А как он выглядел? Не показалось ли тебе, что он зол на меня?» Но, очевидно, это было невозможно.

– Раз уж мы об этом заговорили… – Коннер осторожно пристроил буррито на колене и потянулся к сумке, лежащей рядом с ним, чтобы вытащить черный прямоугольник, обмотанный шнуром. – Я принес тебе подарок. Понимаю, что он старый, но я решил, что это лучше, чем ничего, и на нем уже есть Crash Bandicoot и некоторые другие игры. В папиной комнате стоит маленький телевизор, к которому его можно подключить. Я сейчас не могу играть из-за запястья. А тебе будет чем заняться, когда станет скучно.

Я подумала о том, как проводила время с тех пор, как приехала сюда – убиралась, сортировала вещи, красила, читала и писала. И о Сэме. Мысль о нем была самой будоражащей. Я подумала о том, как сильно мне нравилось видеть его смущение, как он краснеет, если я говорю что-то двусмысленное, вспомнила выражение его глаз, когда я была на нем прошлой ночью.

Я совсем не скучала!

Тем не менее, со стороны Коннера было очень мило подумать обо мне, и я забрала у него старый PlayStation, чтобы ему не пришлось удерживать его единственной здоровой рукой. В какой-то момент он задел свой буррито локтем, и тот шлепнулся на пол.

– Я знал, что так и будет, – произнес брат почти весело, словно его радовало, что он оказался прав несмотря на то, что ему не удалось поесть. Он потянулся, чтобы вытереть пол с помощью коричневой тканевой салфетки, но я замахала руками и пошла на кухню за чистящим спреем и бумажными полотенцами.

– Ты сделала гораздо больше, чем я ожидал, – заметил Коннер, оглядывая белоснежные стены. – Здесь все начинает выглядеть как в HGTV.

– Ну да. Сэм мне помог. Ты знал, что он целых три лета красил дома в Чикаго? Он работал с помощью кисти.

– Хм-м-м.

Тон Коннера заставил меня оторваться от уборки.

– Что?

– Это просто странно, – протянул брат. – Когда я чуть раньше разговаривал с Сэмом, он сказал, что не видел тебя. Он даже не упомянул, что был здесь вчера вечером и помогал красить.

– Чувак, это не эпизод из «Записи признаний»^[67], – почти возмутилась я. – Ничего особенного я в этом не вижу. Он, вероятно, предположил, что ты спрашиваешь, видел ли он меня сегодня. А этого, очевидно, не было.

Если не ошибаюсь, это была первая откровенная ложь, которую я выдала брату. Это было неприятно. И то, что я попросила Сэма солгать ему, тоже. Но когда я подумала о том, что альтернативный вариант – это Коннер, который будет подначивать меня из-за моей одержимости соседом куда больше, чем он уже это делал, и что я буду постоянно получать вопросы о том, встречаюсь ли я все еще с Сэмом, и собираюсь ли я привести его на свадьбу, и когда у меня самой будет свадьба… Коннер был способен делать это с тем же упорством, с каким он зависал в своих видеоиграх.

– Ладно, – сказал Коннер. – Не обязательно нападать на меня из-за этого. Я просто подумал, что это странно. О! Я вспомнил, о чем хотел тебя спросить. У тебя есть планы на Четвертое?

Никогда прежде я не была так благодарна брату за способность быстро переключаться.

– Да, собираюсь испечь трехслойный красно-бело-синий торт и устроить для нашей страны вечеринку по случаю дня рождения.

– Правда?!

– Нет, черт возьми, – бросила я. – Она этого не заслуживает. А что, у тебя есть планы?

– Я собираюсь сделать предложение Шани, – кивнул он. – И хочу, чтобы ты присутствовала.

Почему это вызвало у меня такие эмоции, что на одну ужасную секунду мне показалось, что я действительно могу расплакаться? Должно быть, у меня вот-вот начнутся месячные. Мне претила сама мысль о публичных предложениях, о том, что такой личный момент выставляется на всеобщее обозрение, но по какой-то причине то, что Коннер захотел привлечь меня, делало мне честь. Даже тронуло.

Я прочистила горло.

– Конечно, – проговорила я. – Конечно. Как ты собираешься это сделать?

Я слушала его план вполуха: он договорился с парнем, который устраивал фейерверки на берегу реки (мы иногда ходили смотреть на них, когда были детьми); парень пообещал, что за небольшую сумму сделает специальный залп, в котором было бы изложено предложение Коннера, заранее договорившись о времени, чтобы Коннер успел опустится на одно колено перед Шани. Все это звучало очень мило и очень дорого.

Но мои мысли все время возвращались к Сэму. Интересно, что он сейчас делал? Интересно, что он чувствовал после вчерашнего вечера, жалел ли он о случившемся? Потому что, как бы противоречиво я себя ни чувствовала сегодня, я определенно не жалела.

Как только Коннер ушел, я вскочила и в беспокойстве начала расхаживать по дому. Попытался сесть за стол и поработать над диссертацией, но единственное, что у меня получилось, – это электронное письмо доктору Нильссон с извинениями, в котором говорилось, что я неважно себя чувствую, но скоро отправлю ей главу о Капоте. Я открыла ее правки к предыдущей главе, но их количество так меня ошеломило, что я тут же закрыла документ, разрешив себе заняться им позже.

Я не могла успокоиться, пока не поговорю с Сэмом, каким бы пугающим это ни казалось. Мне нужно было понимать, что между нами происходит.

Конечно, как только я открыла входную дверь, чтобы выйти, чертова кошка снова ворвалась внутрь и направилась прямиком в мою комнату. После нескольких дней надежды на то, что она вернется, и разочарования, когда этого не произошло, она появилась и снова спряталась под моей кроватью, видимо, в ожидании, пока предложу ей очередную вкусную «приманку». Ну, в этот раз она обойдется.

Я вернулась и наполнила неглубокую миску водой, поставив ее посреди комнаты, чтобы кошка могла из нее пить. Я не была монстром.

– Это все, что ты сейчас получишь, Ленор, – проговорила я громко. – Если ты хочешь есть, тебе придется стать общительней. – Затем, немного подумав, добавила: – На самом деле, я бы не хотела, чтобы мое пропитание зависело от моей способности общаться с другими людьми, так что к черту все это, оставайся там, если хочешь. Просто не устраивай там туалет. Поняла?

Что-то подсказывало мне, что она не поняла. Но я все равно ушла, вознеся короткую молитву кошачьим богам, чтобы она не царапала все когтями и не нагадила вокруг, или что там еще делают кошки, когда люди оставляют их одних на десять минут.

Я постучала в дверь Сэма, и мое сердце билось где-то в горле, пока я ждала на пороге, размышляя, откроет ли он. Я сознавала, что не буду винить его, если он этого не сделает, учитывая, как резко я ушла. Пятьдесят на пятьдесят, что лично я не открыла бы.

Но я рассчитывала, что Сэм более эмоционально уравновешен, и оказалась права, потому что он наконец подошел к двери. Он все еще не удосужился надеть рубашку, что было совершенно нормально – это был его дом, – но серьезно отвлекало, не давая начать разговор. Я разглядела маленькую круглую отметину над его левым соском, где, должно быть, я оставила ему засос. Мой взгляд метнулся к его лицу, по которому ничего нельзя было прочесть.

– Привет, – промямлила я. – Могу я войти?

Он отступил в сторону, позволяя мне пройти внутрь, и мы оба оказались в его гостиной. Я подошла к фотографиям над пианино и принялась поочередно указывать на людей, изображенных на них.

– Дай-ка угадаю, – сказала я, показывая сначала на женщину, которая выглядела старше Сэма. – Это Тара, в кепке «Cubs» – Джек, Меган посередине, на Эрин розовая рубашка, а это Дилан обнимает тебя одной рукой. – Я присмотрелась к фотографии повнимательнее. – На тебе ожерелье из ракушек? Какой это год?

Это был дешевый салонный трюк, но я подумала, что, может быть, на него произведет впечатление моя память. У меня всегда был талант к подобным играм, когда в первый учебный день мы должны были назвать поочередно каждого присутствующего ученика по имени и вспомнить факт, который он сообщил о себе. К тому же я хотела показать ему, насколько внимательно я слушала и что мне не все равно.

– Ты перепутала Меган и Эрин, – ответил он, не выглядя впечатленным, как я надеялась. Он не выражал никаких эмоций. Он казался мне большим незнакомцем, чем когда я стояла на пороге его дома, чтобы передать посылку. – Но в остальном верно. Коннер ушел?

– Несколько минут назад, – ответила я. – И кошка вернулась. Как ты и обещал.

– Отлично.

Проблема была в том, что моим первым побуждением было попытаться поцеловать его, чтобы понять, смогу ли я заставить его раствориться во мне, как это было прошлой ночью. Но я знала, что это будет ошибкой. Проблема была не в физической близости.

– Сэм… – Я сглотнула, жалея, что не знаю, что сказать, жалея, что нет какой-то волшебной формулы, по которой я могла бы отдать ему столько себя, сколько он хотел, но при этом сдерживаться, чтобы не стать уязвимой. У меня было смутное подозрение, что такой формулы не существует, что это уравнение без решения.

Он посмотрел в сторону стола, где я увидела на тарелке недоеденный сэндвич. Я еще и помешала ему пообедать. Боже, я ужасная!

– Это моя вина, – произнес он наконец. – Наверное, после прошлой ночи я подумал… – Он пожал плечами, будто это не имело значения, хотя на самом деле это было не так. – Я могу понять, что ты пока не хочешь говорить своему брату. Я только не представляю, что ты ему скажешь позже.

– Никаких подробностей, это точно, – ответила я. – Мама однажды рассказала мне о случае с моим отчимом, связанном с сексом, и я никогда не смогу выбросить этот образ из головы. Из-за этого Рождество с ними стало невыносимым.

Сэм слегка улыбнулся, но я поняла, что он не очень-то в это верил.

– Я имею в виду, как мы теперь будем себя вести? Я твой парень? У нас отношения без обязательств? Это была интрижка на одну ночь?..

От того, как он произнес «парень», у меня по спине пробежали мурашки. Что было нелепо, потому что это было последнее, чего я хотела или в чем в данный момент нуждалась, учитывая, что я даже не планировала оставаться в городе надолго. Но он внезапно произнес это слово, и я снова оказалась в десятом классе, рисуя имя своей пассии на полях тетради по математике.

– Я определенно хочу чего-то большего, чем секса на одну ночь, – призналась я.

Его взгляд был всепоглощающим.

– Я тоже.

– После этого… – Я беспомощно пожала плечами. – Разве мы не можем быть просто двумя людьми? Два человека, которые живут по соседству, иногда тусуются вместе, иногда (желательно часто) занимаются сексом, у которых пока нет никаких других ожиданий?

– Итак, соседи, которые занимаются сексом.

– Вот именно, – кивнула я. – Это как отношения без обязательств, но меньше коммуникаций.

Я была готова привести этот план в действие прямо здесь и сейчас, но видела, что Сэм все еще думал об этом, что-то прокручивая в голове. А потом я снова заметила на столе его несчастный недоеденный сэндвич, и мне стало стыдно за этот не слишком приятный день после идеальной прошлой ночи.

– Послушай, – проговорила я, – несмотря ни на что, мы все равно можем быть друзьями, верно? Коннер пригласил меня на фейерверк в честь Четвертого июля – на самом деле он собирается в этот вечер сделать предложение Шани. Но, если что, я тебе не говорила! Тебе стоит прийти, если у тебя еще нет планов. Что скажешь?

Сэм провел рукой по волосам.

– Возможно, у меня будут планы, – сказал он таким тоном, что я решила, что это не так. – Могу я ответить позже?

– Конечно, – произнесла я, стараясь не обидеться. Четвертое июля, в любом случае, было самым худшим праздником. Я ненавидела фейерверки и безоговорочный патриотизм. И я не могла винить его за то, что он не был в восторге от возможности провести время с женщиной, которая бросила его этим утром. – Мы можем вести себя как ни в чем не бывало.

Он издал короткий смешок, больше похожий на вздох.

– Думаю, в этом-то наши мнения и расходятся. Но я дам тебе знать.

* * *

Вернувшись к себе домой, я плюхнулась на кровать, потому что все еще чувствовала себя уставшей, а еще потому, что в этом месте мне больше негде было отдохнуть. Я совершенно забыла о Ленор, которая пряталась под кроватью, пока она не вылезла и не замяукала. Она настороженно посмотрела на меня, а затем запрыгнула мне на живот, и ее маленькие лапки начали мять мою футболку.

– Что это? – удивилась я. – Что ты делаешь?

Я пожалела, что не могу дотянуться до библиотечной книги о кошках, чтобы посмотреть, что означает такое поведение. Я предположила, что это не был акт агрессии, потому что она не казалась напряженной. Она даже начала мурлыкать и облизывать то место, где разминала. Я чувствовала шершавость ее языка сквозь влажную ткань.

Она что, пыталась ухаживать за мной?

– Это немного странно, – проговорила я. – Не буду врать.

Но я позволила ей продолжать, потому что, казалось, это делало ее счастливой. Я протянула руку, чтобы попробовать погладить ее по спине. Ленор слегка вздрогнула, как будто не была уверена, что ей это нравится, а затем снова принялась лизать мою футболку. В конце концов я смогла положить ладонь ей на макушку и несколько раз погладить, против чего она, казалось, не очень возражала.

– Ты, наверное, кишишь блохами, – предположила я. – И, держу пари, ты роешься в чужом мусоре, не так ли, грязная мусорная кошка? Я собираюсь называть тебя DTC вместо Ленор.

Ее вроде бы совсем не беспокоила смена имени, она просто продолжала отвратительно и в то же время почти мило облизывать мою одежду. Я сразу же почувствовала неловкость и была вынуждена поправить себя.

– На самом деле, не буду, – пообещала я. – И говоря «грязная мусорная кошка», я с величайшим уважением отношусь к твоему уличному опыту. Просто хочу сказать, что нам нужно отвезти тебя к ветеринару и немного привести в порядок.

Я полезла в карман за телефоном и быстро сфотографировала Ленор, которая получилась черным пятном на моем фоне. И все же я надеялась, что Элисон поймет, кто там на снимке, когда получит его. Ее ответ пришел через несколько минут.

«Такая милая!!! Рада, что ты решила ее оставить».

Я провела пальцами по экрану телефона, нащупав зазубренный край одной из трещин, и отправила свой ответ, прежде чем успела передумать.

«Понятия не имею, что делаю. Не могла бы ты встретиться со мной как-нибудь после работы, чтобы помочь мне купить все необходимое?»

Если бы она сказала «нет», я бы не обиделась. Вероятно, она была очень занята, разрываясь между работой и очередным фестивалем Epcot food или чем-то еще, что будоражило диснеевцев. И я, наверное, могла бы сама решить, что купить – возможно, в библиотечной книге даже имелся список рекомендуемых продуктов. Как только Ленор прекратит свои причудливые облизывания и разминания, я встану и почитаю об этом. Моя футболка уже промокла насквозь.

В ответ Элисон прислала гифку, где мистер Бернс сцепил пальцы домиком. Очень смешно. Я и забыла, сколько эпизодов «Симпсонов» мы посмотрели с ней в средней школе.

Она сообщила, что сегодня у нее выходной, и предложила встретиться в зоомагазине рядом со старым «Данкин Донатс».

Я удивилась тому, что сразу поняла, о каком именно месте она говорит. Вход «Данкин Донатс» всегда украшали статуи розового слона и красного верблюда.

Семнадцать

Пока мы делали покупки, Элисон пыталась объяснить мне тонкости содержания кошек – кормление, кошачий туалет, переноска, – но мне было трудно сосредоточиться, я все время думала о том, как рассталась с Сэмом. Элисон даже пришлось отобрать у меня телефон и самой записать нас на прием к ветеринару, потому что я все время запиналась и заикалась, отвечая на элементарные вопросы, например, сколько, по-моему, лет кошке и по какому номеру лучше всего со мной связаться.

– Эй! – сказала она, закончив разговор и возвращая мне мой телефон. – Ты справишься. Уверяю, это не сложно. За кошками не нужно особо приглядывать, за исключением тех случаев, когда они срыгивают комочки шерсти или опрокидывают твой напиток. Хочешь, я схожу с тобой к ветеринару?

– Ты и так уже слишком много сделала, – замялась я, хотя на самом деле мне хотелось сказать: «Да, боже, пожалуйста, помоги мне, потому что я не вывезу». – Но позволь мне хотя бы угостить тебя кофе, если считаешь, что у нас есть время, прежде чем этот кот разнесет весь дом.

– О, кошкам на это требуется всего две десятых секунды, – сказала Элисон и рассмеялась, увидев, как расширились мои глаза. – Но я очень сомневаюсь, что Ленор сейчас затевает что-то нехорошее. Похоже, она все еще напугана новым окружением.

Мы погрузили все припасы в мою машину и отправились в соседнее здание выпить кофе, при этом Элисон все время болтала о кошках. К тому времени, как мы сели за столик, она показала мне по меньшей мере тридцать фотографий, сделанных у нее дома.

– Это, должно быть, Мориц? – Я указала на фотографию мужчины, целующего серую полосатую кошку. У него были темные вьющиеся волосы и родинка на щеке. – Спасибо, что поместили сюда хоть одну фотографию своего супруга. Он симпатичный.

Элисон улыбнулась, возвращаясь к главному экрану телефона, чтобы показать мне их совместную фотографию. Они действительно были очаровательны. Ух, неужели мне придется добавить их в мой внезапно растущий список счастливых семейных пар? Раньше было гораздо веселее, когда я рылась в «кроличьих норах» Википедии, пытаясь выяснить, какие отношения продолжались после вынесения обвинительного приговора. Сондра Лондон встречалась не с одним, а с двумя осужденными убийцами и написала книги о каждом из них.

– Раньше он смеялся надо мной из-за моих фотографий с кошками, – сказала Элисон, – но потом переехал ко мне и тоже привязался к животным. Держу пари, через пару месяцев твой телефон будет выглядеть так же. Это хорошо, что Ленор так по тебе лазала. Значит, она тебе доверяет.

– По крайней мере, хоть кто-то мне доверяет, – проговорила я.

Брови Элисон сошлись на переносице. Сегодня на ней были новые модные очки в металлической оправе, в которых она еще больше походила на библиотекаря.

– О чем это ты?

Я не собиралась ей ничего рассказывать. Я не хотела, чтобы знал Коннер, и не видела причин обсуждать свою личную жизнь с Элисон. Но она была гораздо меньше связана с остальной моей жизнью, а это бурлило во мне весь день. Я умирала от желания выплеснуть это наружу.

– Я переспала с Сэмом, – выпалила я.

– Со своим горячим соседом? – уточнила она. – Впрочем, я догадывалась.

– Да, просто… – Я замолчала, через мгновение осознав смысл ее слов. – Подожди, что?

– Просто то, что он упомянул, как ты назвала кошку… – проговорила она, пожимая плечом. – Не знаю… я предположила, что вы вместе.

– Ну, тогда мы еще не были вместе, – возразила я. – И, возможно, уже не будем. Кажется, я все испортила.

У прилавка стояла мама с маленьким сынишкой, они покупали пончики, и у меня вдруг возникла параноидальная мысль, что они могут слышать каждое слово нашего разговора. Я еще глубже вжалась в сиденье, но мама просто протянула своему ребенку пончик с липким желе и салфетку, больше сосредоточенная на том, чтобы стереть что-то с его щеки, чем на нашей беседе.

Элисон бросила на меня сухой взгляд.

– Я, конечно, не эксперт по отношениям, но мне уже много лет рассказывают об этом в фильмах и книгах, и думаю, я могу с некоторой уверенностью кое-что сказать. Ты вряд ли могла что-то испортить.

– Думаю, он хочет отношений, – пробормотала я.

Взгляд Элисон блуждал из одного угла кофейни в другой, словно она осматривала помещение в поисках ответа, в чем проблема.

– И это плохо?

Загибая пальцы, я принялась перечислять причины и для нее, и для себя:

– Во-первых, я пробуду здесь всего месяц или около того, потом вернусь в Северную Каролину. А после того, как в декабре закончу учебу, кто знает, где я окажусь. Мой руководитель посоветовала оставить себе возможность выбора. Насколько мне известно, я могла бы быть постдокторантом в Университете Сан-Диего или работать ассистентом в Павуске в Оклахоме.

– Ну, у них есть… еще раз, чем занимается Сэм?

– Преподает музыку в начальной школе.

Она изобразила на лице преувеличенное изумление.

– Это восхитительно. Мне нравится. – Затем, возможно, поняв, что не очень-то мне помогает, покачала головой: – Ладно, извини. Я просто хочу сказать, что в Павуске в штате Оклахома тоже есть учителя музыки. Или вы можете попробовать отношения на расстоянии. Или можете расстаться. Но это не повод отказываться от попытки, если он тебе действительно нравится. А похоже, что он тебе нравится.

Последняя часть не была вопросом, поэтому я не стала утруждать себя ответом.

– Во-вторых, – продолжала я, подняв пальцы вверх, будто мне было важно, чтобы Элисон поняла, что теперь у меня есть несколько причин, по которым это не сработает. – Он, как бы сказать… тошнотворно положительный. Он из большой семьи, члены которой слетаются на Рождество, просто чтобы сделать маме сюрприз, и она так счастлива, что все ее дети собрались в одном месте, что ей даже не нужны подарки, но они все равно скинулись, чтобы купить ей ожерелье со своими зодиакальными камнями.

– Ты сейчас пересказываешь мне рекламу? – уточнила Элисон. – И я не думаю, что эти ожерелья такие уж дорогие.

Это и правда был рекламный сюжет.

– Я хочу сказать, что он даже не понимает, во что ввязывается со мной. Я ненавижу, когда люди говорят, что дети после развода – это дети из разрушенных семей, но в моем случае это вполне справедливо.

– И что? Кого это волнует. Я приемный ребенок, и некоторые люди могут считать, что это означает наличие у меня нерешенных проблем с привязанностью или что-то в этом роде. Я уверена, что это справедливо по отношению к некоторым усыновленным, но не в моем случае. С другой стороны, это было межрасовое усыновление, что поднимает другие проблемы, о которых те же самые люди, возможно, даже не задумывались. У всех есть какие-то заморочки.

Я понимала, что в словах Элисон есть логика. Я также знала, что она, как никто другой, должна знать, насколько я взбалмошна. В конце концов, именно она была рядом, когда я пятнадцатилетним подростком угрожала покончить с собой. Я всегда утверждала, что это была просто шутка, и в каком-то смысле так оно и было. Но вместе с тем шутки всегда были для меня одним из самых безопасных способов самовыражения – иногда они позволяли мне уклоняться от ответа, иногда – сразу перейти к делу, а порой ловко отрицать, что я не имела в виду того, что услышали собеседники.

– Могу я сделать еще одно замечание? – спросила Элисон. Она и так много всего наговорила, так что я махнула рукой. Теперь не было причин сдерживаться. – Ты всегда была такой… – Она повертела в руках чашку с кофе, словно пыталась сообразить, в каком именно порядке следует произносить слова. – Все или ничего.

Она посмотрела на меня сквозь очки, и смысл ее слов был настолько ясен, что мне пришлось отвести взгляд. Потому что разве не это, по сути, положило конец нашей дружбе? Я восприняла ее телефонный звонок моей матери как величайшее предательство и позволила этому единственному инциденту свести на нет все годы нашей дружбы. Я знала, что она была права. Однако это не означало, что мне было легко это слышать.

– Так вот, насчет Сэма, – продолжала она. – Может быть, стоит взглянуть на это непредвзято. Тебе не обязательно заводить отношения, если ты к этому не готова. Но не надо категорически отрицать саму возможность отношений. Понимаешь?

Жаль, что я не могла ответить «нет». Я точно знала, о чем говорит Элисон, потому что это было правдой: в ту минуту, когда я проснулась рядом с Сэмом, я сразу же начала думать, как дать ему понять, что это был просто секс и я не была эмоционально вовлечена. Это была защита, которая подтолкнула меня к нападению, и я уже делала подобное раньше.

– Хорошо, – кивнула я. – Теперь, когда ты решила эту проблему, скажи мне, куда я должна поставить туалет для Ленор?

Элисон одарила меня ухмылкой, которая мне совсем не понравилась.

– К этому времени она, вероятно, уже нагадила в каком-нибудь углу дома, – сказала она. – Я бы посоветовала поставить его именно там.

* * *

Оказалось, что Ленор поступила именно так. Прибравшись и пробормотав ей еще несколько ласковых слов, я установила лоток в том месте, где, очевидно, ей понравилось делать свои дела.

– Теперь это твое место, – объявила я. – Когда мы узнаем друг друга получше, я покажу тебе Dateline, где девушка ошибается и говорит «назначенное место», после того как она все время твердила, что они никогда не планировали убивать бывшую ее парня, все вместе отправившись на солончаки. Кит Моррисон тут же ухватился за это. Он должен был получить «Эмми» только за этот эпизод.

В книге рекомендовалось по большей части не обращать внимания на Ленор, чтобы дать ей время освоиться в новой обстановке. Это было достаточно просто. Также говорилось, что чтобы кошка захотела поиграть, нужно позволить ей лежать на полу, лениво теребя нитку или другую игрушку, и при этом дружелюбно с ней разговаривать. Однако не уточнялось, можно ли рассказывать о своих любимых криминальных передачах, но и не говорилось, что этого делать нельзя.

Все это время я прислушивалась, не раздастся ли звук грузовика Сэма. Когда я вернулась после кофе с Элисон, его машины на подъездной дорожке уже не было, и я с нетерпением ждала, когда он появится, чтобы поговорить с ним.

Я даже не до конца продумала, что скажу, предположив, что для начала хорошо бы извиниться. Он сказал мне, что я красивая, назвал секс потрясающим – так и было – и попросил меня остаться на ночь. А я заявила, что очень устала, взяла кое-что из его одежды и унеслась оттуда так быстро, как только смогла.

Мне не требовался совет из интернета, чтобы оценить свои действия. Я – стерва.

В конце концов Ленор все-таки отважилась подойти к тому месту, где я болтала вниз-вверх игрушкой – какой-то палочкой с перьями на конце, от которой, как уверяла Элисон, кошка сойдет с ума. Она посмотрела на меня прищурившись, будто хотела сказать: «Ты думала, я куплюсь на это дерьмо?» – и не стала ее хватать, однако наблюдала, так что я продолжила уверенно потряхивать перьями.

– Понимаю, – кивнула я. – В тебе слишком много благородства. Это ниже твоего достоинства. Тебе, наверное, нужна рубрика о стиле в The New York Times.

Взмах хвостом, вероятно, означал, что кошку больше интересуют текущие события.

– Да, мы с тобой ужасно одинокие в своем достоинстве.

Снаружи донесся грохот, и я села прямее, навострив уши, как Ленор. Затем звук стал громче и снова затих, как будто мимо дома проехала машина, но не остановилась. Я откинулась назад, забыв про игрушку в руке.

Ленор ускользнула на кухню, и я услышала, как она хрустит кормом, который я предварительно насыпала для нее в миску.

– Ладно, только ты, – призналась я. – У меня больше не осталось чувства собственного достоинства.

* * *

На следующий день я тоже не видела Сэма. Очевидно, в какой-то момент он вернулся домой, потому что вынес мусор и утилизировал его, что стало хорошим напоминанием о том, что мне нужно сделать то же самое.

Пэт – другая моя соседка, высунула голову из своего гаража, чтобы посмотреть, как я иду к дому за банками. Ее гараж всегда был открыт, и в девяти случаях из десяти она сидела там на складном садовом стуле и курила одну сигарету за другой. Если задуматься, Пэт, наверное, задолго до меня раскрыла бы Сэма и сдала его полиции, будь он на самом деле серийным убийцей. Казалось, она мало что упускала из виду, сидя под тенистым карнизом гаража и с любопытством оглядывая округу.

Я помахала ей рукой, поскольку к этому моменту мы уже установили зрительный контакт, и было бы странно этого не делать. Но надо отдать должное Пэт, ей было наплевать на все эти социальные условности, она едва обратила на меня внимание, при этом продолжая пристально смотреть.

– У нее аура настоящей Эйлин Уорнос, – пробормотала я, хватая банки, чтобы вытащить их на улицу.

Сама мысль об этом заставила меня остановиться и обернуться, чтобы осмотреть сарай на заднем дворе дома Пэт. Возможно, ее настороженность была связана не столько с недоверием к другим людям, сколько с желанием сохранить собственные секреты. У нее могли храниться всевозможные улики, доказывающие ее преступления, или даже целая тайная семья, живущая в доме, кто бы догадался об этом? Я не хотела быть человеком, который жил рядом с Джейси Дьюгард^[68], ничего не подозревая.

– Прими мои соболезнования. – Рядом со мной раздался грубый голос, и я подпрыгнула.

Между мной и Пэт была изгородь, но я все равно чувствовала себя уязвимой при ее приближении.

– Простите?

– Насчет твоего отца. Прими мои соболезнования.

– О-о-о. – Мне вдруг пришло в голову, что она жила рядом с ним несколько десятилетий, но из-за того, каким замкнутым был мой отец и какой необщительной – Пэт, вероятно, они едва ли обменялись парой слов. Каждый из них мог бы на сто процентов жить рядом со зданием для профессиональных хоррор-квестов – и оба гордились бы тем, что спокойно занимаются своими делами.

Я прочистила горло.

– Здесь есть кошка, которая в последнее время заходит ко мне домой. Черно-белая, довольно маленькая. Она ваша?

Мне казалось, что это правильный поступок, но какая-то часть меня все еще ругала себя за то, что я задала вопрос, не будучи уверенной, что хочу получить ответ. Что, если она скажет «да», и мне придется вернуть Ленор? Я была удивлена тем, с какой горячностью она отвергла такой вариант. В то же время я не хотела стать героиней очередного поста о том, что по соседству завелся кошачий вор.

Пэт посмотрела на меня так, словно я была с другой планеты.

– Эти кошки мне не принадлежат, – заявила она. – Они никому не принадлежат. Они животные.

– Верно, – согласилась я.

Из-за угла послышался шум машины, и я обернулась, автоматически высматривая Сэма, хотя уже знала, что это рев двигателя не его грузовика. К тому времени, как я повернулась к Пэт, она аккуратно затушила сигарету о плотную ткань своих джинсовых шорт и сунула окурок в карман.

– Люди тоже никому не принадлежат, – загадочно произнесла она и скрылась в своем гараже.

Она имела в виду меня и Сэма? Учитывая ее любопытство… Понятия не имею, что она могла увидеть и какие выводы сделать.

В любом случае, подумала я, выволакивая мусор на обочину, это не те эмоции, которые можно ожидать от женщины, прячущей похищенную семью в своем сарае. Думаю, ее можно вычеркнуть из списка.

* * *

По крайней мере, мне больше не нужно было беспокоиться о том, что Пэт как-то отомстит мне за то, что я кормлю Ленор или вожу ее к ветеринару. На первом приеме я, к своему удивлению, узнала, что Ленор, вероятно, не меньше трех лет и что иногда кошки могут вести себя настолько демонически во время прививок, что ветеринару пришлось надевать специальные перчатки, и она все равно вернулась немного встревоженной.

– Все готово! – проговорила она, не высказав восторга по поводу того, какой хорошей кошечкой была Ленор. Неужели вот так живут хозяева кошек? Неужели я обречена испытывать приступ негодования, увидев, как кто-то отметил свою кошку в соцсетях хэштегом #лучшаякошка?

«Да», – ответила Элисон, когда я задала ей этот вопрос.

– Что ж, ты настоящая DTC, – сообщила я Ленор через дверцу ее переноски, ставя ее в машину. – Этого у тебя не отнять. – Запах аммиака сразу ударил мне в ноздри. – Прелестно, – пробормотала я. – Спасибо тебе за это.

Коннер прислал мне сообщение, напоминая о завтрашнем фейерверке и прося совета, что, по моему мнению, ему следует надеть, и не будет ли перебором немного накуриться перед этим.

«Просто надень рубашку на пуговицах поверх красивой футболки без каких-либо забавных надписей. И я бы рекомендовала делать предложение, сохранив рассудок в целости и сохранности».

Мило, что он так нервничает. Я осознала, что тоже нервничаю из-за брата, но еще и потому, что до этого дня мне так и не представился случай спросить Сэма, поедет он с нами все-таки или нет. Я очень хотела увидеть его снова. Мало того, что мне хотелось все исправить, так еще это был самый долгий период за последнее время, когда мы с ним не виделись. Я привыкла к его присутствию.

Наконец, я оторвала листок от блока для записей, которым пользовалась в детстве, с надписью «Со стола Фиби» сверху и мультяшным автоматом для жевательной резинки сбоку, и набросала короткую записку.

«Сэм, я вела себя как стерва. Мне жаль. Пикник/фейерверк в парке у реки завтра около семи. Встретимся там? Ф.»

Я бы хотела, чтобы мы поехали туда вместе, это дало бы нам время поговорить, но Коннер заставил меня бегать по магазинам, чтобы закупить продукты для ужина, который он запланировал. Оказывается, Шани увлекалась модными досками для закусок из Pinterest, а мой брат теперь был полон решимости приготовить для нее нечто подобное. Как бы я ни была тронута тем, что меня пригласили, я все же попыталась объяснить Коннеру, что чем-то вроде полноценного пикника с любимыми сырами его девушки было бы лучше насладиться наедине. На что он напечатал ответ, набранный заглавными буквами, о том, что он не сможет поддерживать хоть какое-то подобие нормального разговора и в конечном итоге все испортит, и не могла бы я, пожалуйста, просто не забыть купить сыр бри.

Я ответила единственным известным мне способом, именно так, как этот маленький засранец ответил бы мне, поменяйся мы ролями.

«Чувак, расслабься».

Но, подумав, добавила смайлик, потому что Коннер действительно очень нервничал, а довести младшего брата до безумия не входило в мои планы.

Восемнадцать

На Четвертое июля было объявлено штормовое предупреждение, и когда мы расстелили одеяло на открытом участке травы, небо над головой выглядело серым и угрюмым. Коннер то и дело поглядывал на облака, будто мог очистить небо силой своего беспокойства. Шани в желтом сарафане на бретельках, который потрясающе смотрелся на ее смуглой коже, ничего не замечала и с удовольствием потягивала охлажденное вино, которое мы налили в фирменную бутылку для воды, подаренную Коннеру на работе.

– Наверное, будет дождь, – вздохнул он.

– Ты же знаешь, что такое Флорида, – попыталась я его успокоить. – Штормовые предупреждения поступают практически каждый день. Даже если пойдет дождь, он, вероятно, продлится не больше получаса. Мы можем где-то спрятаться, а потом вернуться. Мероприятие не отменили – люди уже здесь.

Коннер оглядел собравшуюся толпу и, казалось, нашел в этом хоть какое-то утешение.

– Даже если отменят, мы просто разойдемся по домам, – сказала Шани. – Мы все равно собирались посмотреть «Дом Версаче».

– Видишь, – обратилась я Коннеру. – Нет худа без добра.

– Не утешает, – ответил он. – А почему ты такая взволнованная?

– Кто, я?! Вовсе нет.

– Ты раз двадцать посмотрела на парковку. Это зона эвакуации или что-то в этом роде? Мне что, нужно переставить машину?

– Нет, это просто… – Я раздумывала, говорить Коннеру, что я пригласила Сэма, или нет. Я знала, что он не будет возражать – похоже, он сам считал, что чем больше народу будет присутствовать во время предстоящего предложения, тем веселее. И, пожалуй, Сэм ему действительно нравился, несмотря на то что он ничего не знал о Mass Effect. Но существовала вероятность, что Сэм может не появиться, поэтому мне не хотелось признаваться. Будет нехорошо, если Коннер сначала решит, что мы вместе, а потом сделает вывод, что мы расстались и поэтому я грущу.

Но потом я увидела Сэма, который шел по траве, засунув руки в карманы. На нем были нежно-голубая футболка и джинсы, волосы зачесаны на одну сторону. Он осматривал толпу, ища… меня. И когда наши взгляды встретились, что-то в его лице смягчилось, и мне почудилось, что где-то в глубине моей грудной клетки уже начался фейерверк.

– Я пригласила Сэма, – быстро сказала я Коннеру, понизив голос. – Я подумала…

– Привет, – поздоровался Сэм, подходя к нам. Он улыбнулся мне, прежде чем повернуться к Коннеру. – Фиби сказала, что вы cмотрите фейерверк отсюда. Надеюсь, ты не будешь возражать, если я присоединюсь к вам?

– Вовсе нет, приятель! – ответил Коннер, указывая на мясо и сыры, уже разложенные на доске для закусок. – Мы привезли более чем достаточно, так что хватит всем.

– Привет, Сэм! – Шани помахала рукой со своего места, в непосредственной близости от сыра бри. Коннер не преувеличил, когда рассказал, как сильно ей нравятся эти закуски. По-моему, половина уже была съедена, а я еще даже не успела присесть.

– Привет, Шани, – ответил он, и будь я проклята, если в его глазах не появился веселый огонек, словно хотел сказать: «Ты даже не представляешь, что произойдет сегодня вечером!» Это было невероятно мило.

Я намеревалась объяснить Коннеру, что пригласила Сэма на… как бы это выразить? Свидание? Или было бы лучше показать, а не рассказывать, взять Сэма за руку и позволить им самим сделать выводы? Вот только руки он по-прежнему держал в карманах, а язык его тела и тон голоса определенно намекали на что-то дружеское. Он что, не понял, что это свидание? Или он не хотел, чтобы это так выглядело после того, как я обошлась с ним несколько дней назад?

– Ну и погода, – пробурчал Коннер, бросив на небо еще один обеспокоенный взгляд, – не предвещает ничего хорошего. Я просто чувствую, что фейерверк отменят.

Шани пожала плечами.

– Всего лишь фейерверк, – проговорила она. – От него столько шума.

У меня внутри все сжалось, будто это я собиралась делать предложение.

– А я люблю фейерверки, – заявила я, и мой голос прозвучал слишком громко. Коннер бросил на меня взгляд, мол, сбавь обороты. Я прочистила горло. – Они просто такие…чудные.

Сэм, сидевший рядом со мной, поперхнулся от смеха.

– Ну да, такие же чудные, как Пурпурная гора^[69]?

– Чу́дные, – смутилась я. – Я имела в виду чу́дные. Ты так не считаешь?

– Они великолепны, – сказал он, глядя мне в глаза.

Ладно, довольно. Я наброшусь на него прямо здесь, прямо сейчас, и мне наплевать, что подумает мой брат и его будущая невеста, и семья, расположившаяся на складных стульях всего в нескольких футах от меня.

Но потом Сэм опустился на одеяло, скрестив ноги, и потянулся за ломтиком прошутто, а я задумалась, не привиделся ли мне этот краткий момент. К тому времени, как я села, он уже был увлечен разговором с Шани, рассказывающей забавную историю про пациентку из ее больницы, и смеялся в нужных местах.

Коннер взглянул на часы.

– А разве они не должны начать пораньше? А если в ближайшее время погода ухудшится?

Фейерверк должен был начаться только в половине девятого, после того как стемнеет. Я пыталась заверить брата, что все будет хорошо, и мне стоило огромных усилий унять его беспокойство и при этом не показать Шани, что что-то идет не так. Я лежала, закинув руки за голову, и смотрела в небо, когда почувствовала легкое прикосновение к тыльной стороне ладони.

– Эй, – сказал Сэм, оказавшийся рядом со мной. Его голос был тихим, а большой палец скользнул по моему запястью, отчего по мне пробежала дрожь. – Я просто хотел, чтобы ты знала, что у нас все в порядке. И мы не обязаны что-то говорить твоему брату.

Ужасно, что первое, что я почувствовала, было облегчение? Но потом пришло замешательство, потому что я действительно не понимала, почему Сэм сейчас так спокойно к этому относится, тогда как раньше казался очень расстроенным.

– Но я была такой дурой, – прошептала я. – Даже не сказала тебе, насколько классным был секс. Кстати, я собиралась это сделать, потому что та ночь… – Я оглянулась, чтобы посмотреть, обращают ли на нас внимание Коннер и Шани, но брат, казалось, был поглощен тем, что кормил свою невесту сыром бри. Причина номер восемьдесят пять, почему я полагала, что без меня здесь было бы лучше. – …на пять с плюсом, – закончила я. – Определенно.

– На пять с двумя плюсами, – возразил он, но его пристальный взгляд был прикован к моему лицу, будто он что-то там искал. Наконец, он повернулся ко мне в профиль. Боже, как же мне нравился его чуть вздернутый нос, мягкий изгиб нижней губы. Я бы хотела, чтобы мы были здесь одни, чтобы мы могли просто говорить, целоваться и делать все, что захотим.

– Я рад, что мы все еще можем оставаться друзьями, – произнес он наконец. – Мне действительно понравилось проводить с тобой время этим летом, Фиби. Было бы жаль, если бы одна ночь все испортила.

Его слова прозвучали у меня в голове как звук проигрывателя. Я почувствовала себя нелепо из-за того, что советовалась с Элисон, из-за того, что ждала его грузовик, из-за того, что распустила волосы в надежде, что он придет сегодня вечером.

– Хорошо, – промямлила я. – Конечно.

Внезапно мне, как и Коннеру, захотелось ускорить начало фейерверка, чтобы поскорее покончить с этим вечером. Воздух был тяжелым и влажным, как всегда перед дождем, и начали появляться комары. Или, возможно, они были и раньше, но только сейчас начали сводить меня с ума, поскольку стали более назойливыми.

Семья, сидевшая рядом с нами, глядя на небо, принялась собираться, что, разумеется, встревожило Коннера. Я посмотрела на Сэма и многозначительно перевела взгляд на Шани, пытаясь послать ему телепатическое сообщение, чтобы он отвлек ее каким-нибудь разговором. К счастью, он вроде бы понял намек, потому что повернулся к ней и начал задавать вежливые вопросы о ее планах после окончания школы медсестер.

Я схватила Коннера за рукав рубашки и притянула к себе.

– Послушай, просто скажи себе, что это не произойдет.

– Что?!

– Серьезно, – настаивала я. – Скажи себе прямо сейчас, что сегодня не тот вечер. Ты обязательно сделаешь предложение, но это произойдет не во время фейерверка.

– Но я все это устроил! – запротестовал он. – Я заплатил за это…

– И мы получим назад твои деньги, – пообещала я, – даже если для этого мне придется написать письмо с резкими формулировками. Просто повторяй за мной. Сегодня не тот вечер.

– Сегодня не тот вечер, – пролепетал он несчастным голосом.

– Отлично. – Я отпустила его рубашку. – Значит, теперь, если пойдет дождь, это будет просто дождь. Мы возьмем бри – вернее, то, что от него осталось, – и убежим. И если есть хоть малейший шанс, что небо прояснится и фейерверк прогремит без сучка и задоринки, ты сможешь опуститься на одно колено и воплотить свою фантазию о кликбейтном романтическом моменте. Но мы будем относиться к этому как к отдаленной возможности и просто наслаждаться вечером в том виде, какой он есть, хорошо? Ты здесь со своей девушкой, и она любит сыр и любит тебя. А теперь – почему бы тебе не прогуляться с ней у воды?

Коннер удивленно посмотрел на меня, немного ошеломленный горячностью моей речи, но затем наклонился к Шани и что-то сказал ей на ухо. Та улыбнулась ему, он помог ей подняться, и они вместе направились к реке.

Сэм придвинулся чуть ближе ко мне.

– Любовь – это сложно.

– Нужно реально оценивать ситуацию, – проговорила я, наблюдая за ними, пока они не смешались с толпой. – Если он умный, то сделает ей предложение прямо там, у воды, и покончит с этим.

– Слова истинного романтика.

Я взглянула на него. Он произнес эти слова без какой-либо особой злобы, но, учитывая наш недавний романтический конфликт, я не стала бы его винить, если бы это было так.

– Я была с тобой откровенна: я действительно хочу, чтобы мы были кем-то большим друг для друга, чем друзья. Просто нам пока не нужно давать этому определение, хотя я готова выслушать твое мнение.

Сэм выдернул пару травинок из земли и накрутил их на пальцы.

– Думаю, что мне нужно научиться реально оценивать ситуацию. Ты ищешь чего-то несерьезного. А я просто не уверен, что смогу по отношению к тебе вести себя несерьезно.

– И что… никаких поцелуев?

Он грустно улыбнулся.

– Нет, если тебе не захочется.

«Мне всегда хочется», – хотела возразить я, но не стала.

– Ты всегда был сторонником серьезных отношений, да?

– Думаю, да, – кивнул он. – У меня до колледжа не было девушки. Я знаю, звучит жалко, правда? Но в старших классах я был очень застенчив. Я почти ни с кем не разговаривал. У меня были короткие встречи, но если я встречаюсь, то это потому, что надеюсь на будущее с этим человеком.

Будущее. Звучало хорошо, но я не могла даже представить себе, как оно будет выглядеть, с Сэмом или без него.

– Как с Амандой? – спросила я.

Он нахмурился, будто не совсем понимал, почему я снова заговорила о ней. В глубине души я чувствовала, что проверяю его границы, задеваю рану, чтобы понять, болит ли она еще. Наверное, это жестоко. Я даже не знала, какого результата хочу добиться. Если бы стало очевидно, что он все еще влюблен в нее, это дало бы мне какой-то выход, я могла бы оправдываться, что именно по этой причине у нас ничего не получилось, и я тут ни при чем. Но вместе с тем это откровение заставило бы меня чувствовать ревность и грусть.

– Аманда была… – Он вырвал еще пучок травы и теперь теребил ее машинально, не глядя. Было непонятно, осознает ли он, что делает. Когда мы уйдем, на этом месте останется проплешина. – Я уже говорил тебе. Общение с ней всегда требовало больших усилий. Я чувствовал, что ей нужно, чтобы я вел себя определенным образом, и я чувствовал, что постоянно ее разочаровываю. И это заставляло меня напрягаться, чтобы соответствовать, и поэтому, когда она порвала со мной, это стало неожиданностью, хотя на самом деле не должно было стать. Я почти все время понимал, что наши отношения – ошибка. Это как если бы ты сошел с беговой дорожки, и у тебя закружилась голова, и тебе показалось бы неудобным стоять на твердой земле, но потом ты подумал: «Погоди-ка, я же вообще не хотел заниматься на этой беговой дорожке! Мне следовало прекратить это давным-давно».

– Очень наглядный пример, – согласилась я. – К черту беговые дорожки! Если мне придется бегать, то лучше потому, что за мной охотится Утренний Убийца.

– Мне казалось, ты говорила, что он умер в тюрьме.

– Да и ты на самом деле не занимался на беговой дорожке. Я думала, мы понимаем, что это метафора.

Сэм улыбнулся.

– Что насчет тебя?

– А что насчет меня?

– Я предоставил тебе полное досье на мои последние отношения, – заметил он. – Хочу услышать о твоих.

– Тебе не кажется, что это плохая идея? – спросила я. – Обмениваться историями о бывших?

Он пожал плечами:

– Просто разговор двух друзей.

– Ладно, ладно. – Я мысленно перебрала нескольких последних парней, с которыми встречалась и отбросила всех, считая, что у нас не было настоящих отношений. Я знала, что если попрошу Сэма точно определить, что означает это слово, то у меня возникнет еще больше вопросов, поэтому в конце концов я рассказала о парне, который появился сразу после колледжа, а это значит… шесть лет назад. Черт.

– Его звали Брэндон, – начала я. – Вообще-то он работал неполный рабочий день в магазине витаминных добавок в соседнем торговом центре, так что был увлечен фитнесом. Думаю, он бы не отказался от беговой дорожки. Мы познакомились через общих друзей, которые, похоже, думали, что мы поладим, хотя я не могу понять почему. В итоге оказалось, что у нас очень мало общего. В целом он был довольно милым парнем, но, думаю, искал девушку, которая была бы более…

Я пожала плечами, не совсем уверенная, как закончить это предложение. Но, разумеется, я должна была догадаться, что это не снимет меня с крючка.

– Более что?

– Ласковая, полагаю. Я не умела прикидываться. Я почти не смеялась над его шутками, потому что даже не понимала, что он шутит, и я не массировала ему плечи, когда казалось, что у него был тяжелый день. А он все время пытался помассировать меня, и это было чертовски больно. Чувак мог съесть протеиновый порошок, даже не размешав его предварительно в коктейле. Это просто ненормально.

Сэм негромко рассмеялся, откинувшись на траву, так что наши мизинцы почти соприкоснулись.

– Мы были полными противоположностями, – закончила я. – Он даже сам это сказал, когда мы расставались. У него было крепкое тело и мягкое сердце, в то время как у меня… Ну, ты знаешь.

Теперь я чувствовала на себе пристальный взгляд Сэма, но прищурилась и отвернулась, вглядываясь в сторону воды в поисках Коннера и Шани, будто это было сейчас для меня важнее всего. Я действительно увидела, как они, взявшись за руки, начали подниматься обратно по траве. Коннер казался намного более расслабленным, улыбался и что-то говорил Шани, хотя небо, казалось, могло разверзнуться в любую минуту. Я попыталась сообразить, не сделал ли он ей предложение во время прогулки, но почему-то мне так не показалось. Они выглядели счастливыми, но не так, как те, кто делает селфи с кольцом.

– Что за чушь собачья, – почти возмутился Сэм.

– У меня довольно мягкое тело. – Я потыкала себя в свой не совсем плоский живот.

– У тебя потрясающее тело, – заявил Сэм, – и, поскольку Брэндон, занимающийся жимом лежа, хотел оскорбить тебя этим комментарием, я надеюсь, что он подавится своим протеиновым порошком. Но я имел в виду не только это. У тебя не жестокое сердце.

Я пожала плечами:

– Ты же не настолько хорошо меня знаешь.

– Я знаю, что ты здесь оказываешь моральную поддержку брату, так как он попросил тебя, хотя ты ненавидишь фейерверки. Я знаю, что ты позволяешь ему называть тебя Фибс, хотя это тебя раздражает. Я знаю, ты взяла ту кошку, поскольку тебе было невыносимо думать, что у нее нет дома. Я знаю, что ты здесь, в городе, в доме, который наводит на тебя грусть, потому что ты не хотела, чтобы твой брат решал эту проблему в одиночку.

На мою руку упала дождевая капля, потом еще одна, но я почти не обращала внимания на погоду и на то, что люди вокруг начали собираться и расходиться. Эмоциональный монолог Сэма лишил меня дара речи. Откуда он узнал, что я ненавижу, когда меня называют Фибс, за исключением тех случаев, когда это делает мой брат?

– Извини, – проговорил Сэм, вытирая руки о джинсы. – Наверное, нам следует…

Он начал подниматься на ноги, но я схватила его за рубашку и притянула к себе, прижавшись губами к его губам. Поцелуй получился не самым изящным – кажется, я ткнулась носом в его щеку, – но недостаток изящества компенсировался чувством. Я этого хочу, я этого хочу, я этого хочу.

Его руки были в моих волосах, поглаживая мой затылок, пока он углублял поцелуй. Но затем он отстранился, и я увидела, как его взгляд нервно метнулся куда-то за мою спину.

– Черт, – прошептал он. – Смотри, Коннер и Шани на шесть часов. От тебя на двенадцать. Не представляю, как они отреагируют.

– Мне все равно, – ответила я и снова поцеловала его. В тот момент мы оба уже мокли под дождем, но меня и это не волновало.

Мне все-таки удалось сделать над собой усилие, отстраниться и одернуть рубашку – каким-то образом на моем боку остался теплый отпечаток, в точности повторяющий форму ладони Сэма, – прежде чем подошли Коннер и Шани. Я не фанатка безостановочных публичных проявлений любви, но после всех тех любовных постов, которыми Коннер засыпал своих подписчиков в соцсетях, пытаться спрятаться от него я бы даже не пыталась. Пусть смотрит.

– Ушли бы куда-нибудь, – буркнул Коннер, когда они подошли, но при этом улыбнулся. Он повернулся к Шани, сунув руку в карман своих брюк-карго, и на мгновение я испугалась, что он сейчас встанет на колено. Но вместо этого он достал бумажник, вытащил двадцатидолларовую купюру и вложил в ее протянутую руку.

– Твоя взяла, – сказал он.

– О чем это ты? – спросила я, хотя по тому, как он радостно поднял вверх большой палец, было совершенно ясно, что именно Коннер имел в виду. Вот почему, будь моя воля, я бы ничего им не говорила. В моих немногочисленных детских мечтах о свадьбе церемония происходила в зале суда, а о самом браке никто не знал, чтобы мы с супругом продолжали жить в разных домах.

– Э-э, – промычала я, – я, наверное, просто поеду с Сэмом…

– Да иди уже, – сказал он, отмахиваясь от меня. – Я напишу тебе завтра, сообщу, когда приеду, чтобы заняться папиной комнатой.

Меньше всего, конечно, я ждала этого «классного» мероприятия.

– Звучит неплохо.

По крайней мере, Коннер больше не переживал из-за предложения, которое так и не состоялось. Он, казалось, снова стал расслабленным и принялся собирать еду и складывать ее обратно в холодильник. Дождь лил все сильнее, моя одежда намокла, волосы прилипли к лицу, но Коннер, казалось, не торопился. Тем временем я умирала от желания убраться отсюда по многим причинам, и дождь был лишь самой незначительной из них.

Сэм встал и протянул мне руку, чтобы помочь подняться на ноги. Я могла бы сразу отпустить его – не то, чтобы меня нужно водить по парку, как ребенка, – но мне было приятно чувствовать его теплую ладонь в своей, наши пальцы переплелись. Он притянул меня ближе к себе, когда мы почти бегом направились к парковке, прикрывая меня, по крайней мере частично, от дождя своим телом, и мы, промокшие насквозь, смеясь забрались в его грузовик.

– Итак, – произнес он.

– Итак. – Я собрала свои тяжелые, мокрые волосы в конский хвост и выжала его, прежде чем снова распустить. Адреналин бурлил в моем теле с такой силой, что я могла бы сама завести эту машину, если бы придумала, как ее к себе подключить. – Мы направляемся к тебе или мне придется растерзать школьного учителя прямо в его авто?

– Я рад, что хоть один из нас помнит о том, что я добропорядочный член общества, – сказал Сэм. – Моя голова сейчас забита другим. – Он повернул ключ в замке зажигания, грузовик подпрыгнул на выбоине в асфальте, когда он сдал назад и повез нас домой.

* * *

Мы едва перешагнули порог дома Сэма, когда набросились друг на друга, быстро скинув одежду, и направились в спальню. Хорошо, мы добрались, по крайней мере, до стены, если не до кровати.

– Скажи, что тебе это не кажется чем-то несерьезным. – Сэм обхватил мои запястья, нежно прижимая их к бокам и покрывая поцелуями шею. – Боже, Фиби. Ты мне так нравишься!

Я собиралась пошутить той частью своего мозга, которая еще была способна к рациональному мышлению. Что-то о том, что к настоящему времени мы, по крайней мере, достигли уровня нейтральных профессионалов, хотя ничего из происходящего не выглядело нейтральным или профессиональным. Но признание Сэма засело где-то в моей груди, ощущаясь даже сильнее, чем если бы он использовал слово «любовь».

– Ты мне тоже нравишься, – прошептала я, а потом его язык оказался у меня во рту, и я снова на какое-то время забыла о словах.

* * *

Сэм пытался убедить меня остаться на ночь, но я боялась оставлять Ленор надолго.

– Не то чтобы она обращала на меня внимание, – заметила я. – Но на самом деле она пользуется кошачьим туалетом. Думаю, она перестанет это делать, если меня не будет рядом, чтобы присматривать.

– Звучит правдоподобно.

Мы находились в его постели, его рука лежала у меня под шеей, а пальцы лениво перебирали мои волосы. Было бы так заманчиво повернуться на другой бок и уснуть, но казалось важным как-то провести эту грань, и не только из-за кошки. Один из моих страхов, связанных с тем, что у меня есть парень (если Сэма считать таковым), заключался в том, что я так сильно сосредоточивалась на отношениях, что практически теряла себя. А потом, если отношения заканчивались («когда отношения заканчивались», – поправил голос в глубине моего сознания), появлялся страх: а смогу ли я найти себя?

– Я слышу, как работает твой мозг, – проговорил Сэм.

Я перевернулась, приподнялась на локтях, чтобы заглянуть ему в лицо. Он улыбнулся мне, немного озадаченный, пока не почувствовал, что мои мысли приняли более серьезный оборот. Его рука соскользнула с моих волос, и я даже слегка встревожилась, что этот крохотный контакт прерван. Стоит уже задуматься, пожалуй.

– Мне нужно закончить свою диссертацию, – прошептала я.

– Хорошо.

– Примерно неделю назад я отправила главу своему руководителю, – продолжала я. – Но мне нужно дописать еще одну главу, и останется куча работы над заключением, библиографией и, боже, форматированием. Это будет сущий кошмар, потому что я копировала и вставляла цитаты по ходу дела… А завтра Коннер приедет, чтобы помочь с покраской, и я знаю, что он захочет обсудить неудавшееся предложение и придумать новые способы, как это сделать. Все, что я могу сказать: если он запланирует флешмоб или что-нибудь, связанное с лошадьми, ему придется действовать самостоятельно, потому что я не танцую и не езжу верхом.

– Ты справишься, – улыбнулся Сэм. – И я готов помогать по мере сил. Не с диссертацией, потому что в этом случае мой единственный вклад заключался бы в том, чтобы выделить текст, а затем сделать шрифт одинаковым, но полагаю, ты знаешь, как это сделать самостоятельно.

– Знаю. Проходила во втором классе.

– Ну вот и отлично. Я уже доказал свою способность закрашивать узкие углы и был бы рад возможности показать это снова. Если вдруг я буду слишком сильно размахивать своим членом, просто дай мне знать.

Я удивленно фыркнула, понимая, какое дурное влияние оказываю на Сэма. Я бросила эту грубую фразу при нашей первой встрече, просто чтобы его шокировать. И теперь он ее повторил, хотя даже в темноте мне казалось, что я вижу, как румянец заливает его щеки. Я надеялась, что он никогда не потеряет эту способность смущаться.

– Я просто хочу сказать, что мне, возможно, нужно больше пространства. – Я внезапно стала серьезной. – Не как у Тейлор Свифт^[70]. Я очень хочу быть с тобой… Просто у меня много всего происходит. Я хочу, чтобы ты отнесся с пониманием, если мне придется проторчать пару дней дома безвылазно, чтобы закончить черновик и прочее.

– Фиби, – произнес он. – Я понимаю и не жду, что ты бросишь все, чтобы быть со мной. Мы можем не торопиться, договорились?

Я кивнула, проглотив комок в горле.

– Но, если ты все еще хочешь вернуться к себе домой, тебе, вероятно, стоит это сделать. Глядя на твою позу, я не в силах предоставить тебе пространство.

Я опустила взгляд. Мои руки прижимались к груди, отчего ложбинка между грудями казалась глубже, чем обычно.

– Боже мой, – воскликнула я. – Мои сиськи выглядят потрясающе.

– Знаю, – проговорил Сэм. – О том и говорю.

– Возможно, они больше никогда не будут выглядеть так хорошо. Сделай снимок.

– Не искушай меня.

Я прижалась к нему всем телом и почувствовала его твердый член у своего бедра.

– Мы можем вернуться к теме пространства через двадцать минут? – спросила я.

– Сорок пять?

– Максимум через час.

– С этим я справлюсь, – сказал он и, схватив меня за задницу обеими руками, притянул к себе.

Девятнадцать

В конце концов, ближе к двум часам ночи, я добралась до отцовского дома. Так что когда ни свет ни заря появился Коннер – даже не удосужившись предварительно написать сообщение, – его встретили не совсем так, как он рассчитывал.

– Это самоотверженность, – объявил он, поднимая поврежденное запястье, перебинтованное обычной повязкой. В конечном итоге гипс оказался не нужен или же Коннер попросту не захотел за него платить. – Если бы я был таким же ответственным в колледже, я бы не завалил столько предметов только из-за того, что пары начинались в восемь утра.

– На сколько предметов ты записался, прежде чем понял, что восемь утра – это слишком рано?

Он наморщил лоб, размышляя.

– На четыре? Честно говоря, я завалил только один. Еще два я просто бросил, а третий сдал на четверку с минусом.

В колледже я была невероятно сосредоточенной, полной решимости посещать как можно больше предметов и составляла умопомрачительное количество списков, чтобы ничего не упустить. Иногда мне казалось, что моим единственным несерьезным поступком был тот раз, когда я исполнила пародийную версию песни Ke$ha «TiK ToK» на мероприятии по сбору средств для студенческого литературного журнала. Перед этим я выпила нехарактерное для себя количество жидкости для храбрости, так что все, что я смогла вспомнить, – это первые строчки песни. «Просыпаюсь утром, чувствуя себя Джоан Дидион / Я хватаю свой ноутбук и выхожу за дверь, чтобы написать что-нибудь новенькое». После этого все было как в тумане.

– Итак, – произнес Коннер, шевеля бровями, как персонаж мультфильма. – Сосед?

– Не могу поверить, что вы с Шани заключили пари!

– Шани уже после вечеринки была от него в восторге и заявила: «О, теперь я понимаю, почему она так на нем помешана», – усмехнулся Коннер. – Я, кончено, воспринял это спокойно, потому что уверен в себе. Она сказала, что готова поспорить, что за этим кроется нечто большее, чем просто твой предполагаемый страх быть изувеченной во сне, а я ответил: «Ты не знаешь мою сестру. Она действительно слишком много думает о серийных убийцах».

Как ни странно, я была тронута тем, что Коннер встал на мою защиту. Мне не хотелось что-то возражать и совсем не хотелось обсуждать Сэма. Поэтому я сосредоточила свое внимание на буфете, пытаясь понять, удастся ли мне сообразить хотя бы скудный завтрак. Несмотря на то, что я время от времени посещала Waffle House, я не большая любительница завтракать, поэтому из продуктов были только Pop-Tarts и батончики со злаками.

– А с коричневым сахаром и корицей нет? – уточнил Коннер и, разочарованно пожав плечами, открыл пакет с клубничной глазурью и положил печенье в тостер.

– Ого, только посмотри на себя! – воскликнула я. – Подогреваешь Pop-Tarts. Как нувориш.

– Хочу, чтобы ты знала, что мы совершили достаточно своевременных платежей, чтобы электрическая компания отключила нас от тарифного плана EZ-Pay, – проговорил Коннер. – Теперь мы платим через ACH, детка.

– Я-то думала, в тебе есть что-то особенное.

– А если серьезно, – продолжал Коннер, осторожно доставая свой завтрак из тостера большим и указательным пальцами. – Почему ты не подогреваешь свой? Ты же знаешь, что его нужно подогревать, верно? Так написано на коробке.

Я пожала плечами.

– Привычка. Маме не нравилось, что я слишком много перекусываю, – сказала я. – Поэтому обычно я просто быстренько что-то хватала и ела в своей комнате.

– О-о-о… – Казалось, он задумался на минуту. Затем, будто мы уже обсуждали эту тему и ему нужно было высказать последнее замечание, он вдруг выпалил: – Это главная причина, по которой я решил жить с папой, понимаешь?

– Потому что он разрешал тебе пользоваться тостером?

– Потому что он позволял мне делать все что угодно, – ответил Коннер. – Ты же помнишь, каким он был. А мама… Если я хотел пойти в Буш-Гарденс со своими друзьями, ей требовалось знать, кто они, кто их мамы, прибрался ли я в своей комнате, отложил ли я свои деньги, потому что она не собиралась давать мне двадцать баксов на еду, и так далее, и тому подобное. Папе было все равно. Думаю, он радовался, если меня не было дома, или если я целыми днями играл в видеоигры, или еще во что-нибудь, лишь бы ему не мешал.

Я помнила это. В некотором смысле, это была одна из самых парадоксальных черт характера нашего отца. Он мог быть самым щедрым человеком; мог хотеть, чтобы у вас было все, о чем вы когда-либо мечтали. Но если эти желания переходили некую невидимую границу, которую он установил, тогда он мог стать холодным, злым и вредным. Съешьте столько зефира, сколько сможете переварить. Но если он полезет в пакет, а там пусто, он сойдет с ума.

– Что ж, по иронии судьбы, мама стала немного спокойнее, когда встретила Билла, – заметила я. – Новая жизнь или что-то в этом роде.

– Точно. – У Коннера была возможность почувствовать эти изменения, когда он приезжал к нам в выходные в соответствии с соглашением об опеке, но, конечно, это было не то же самое. Мы проводили время, играя вместе в настольные игры и мини-гольф. А как-то раз даже посетили лазерное шоу Pink Floyd. Должно быть, это была идея Билла. Это было по-настоящему веселое время, но, с другой стороны, выходило так, что мы постоянно чем-то занимались, и у нас никогда не было времени просто поговорить и побыть вдвоем.

День обещал быть долгим, если сладкая закуска на завтрак уже стала причиной таких размышлений. Коннер попытался отхватить кусочек, но отдернулся из-за слишком горячей начинки.

– Это все равно что наблюдать за тем, как Икар подлетает слишком близко к солнцу. – Я покачала головой. – Ну же. Пойдем посмотрим, что нам сегодня предстоит.

* * *

Я все время представляла комнату отца как большого белого кита, а оказалось, что это был просто… хлам. Какие-то личные вещи – одежда, которую я помнила на нем, счета и другие документы, старые журналы с автомобилями, где еще сохранились выцветшие карандашные обводки вокруг объявлений о продаже машин, которые он, вероятно, никогда не планировал покупать. Но в основном это был хлам, и его без сожаления можно было засунуть в мешки для мусора.

Я удивилась своей сентиментальности, когда решила не выбрасывать одну из его фланелевых рубашек на пуговицах, синюю в клеточку, которую дарила ему на Рождество. Вряд ли он оставил ее, потому что она имела какое-то особое значение. В конце концов, это был самый практичный подарок, а папа был не из тех, кто разбрасывается вещами. Но мне показалось правильным ее сохранить, и я подождала, пока Коннер уйдет поговорить по телефону с Шани, чтобы сложить ее и засунуть на дно одного из чемоданов в своей комнате.

– Мне жаль, что твой план вчера не удался, – проговорила я, когда вернулась и увидела, что он повесил трубку. – Ты уже поговорил с этим парнем о возврате денег?

– Это не понадобилось. Он отправил их мне прямо через приложение с сообщением, что, если я не сделаю предложение до Нового года, мы сможем попробовать еще раз.

– Это неплохая идея, – согласилась я. – В Новый год будет классно.

Коннер пожал плечами.

– Все дело в том, что я начинаю думать, а не следует ли сделать это прямо в квартире и просто опуститься на одно колено, когда она однажды придет домой с работы.

Сдержанный подход, за который я ратовала с самого начала, но что-то в удрученном облике моего брата заставило меня отказаться от своих обычных антиромантических настроений.

– Может быть, взять паузу на несколько недель, чтобы что-нибудь придумать. Раз тебе не приходит в голову хорошая идея… или просто кажется, что момент неподходящий.

В дверь постучали, и я на мгновение растерялась, прежде чем сообразила, что это, вероятно, Сэм. Конечно же это оказался он, еще и с картонной коробкой и тремя стаканчиками кофе.

– Привет. – Он наклонился, чтобы коротко поцеловать меня, от чего у меня поджались пальцы на ногах. Я все еще не привыкла к таким неожиданным ласкам. В некотором смысле это было опаснее, чем секс. – Я увидел здесь машину Коннера и подумал… Извините, ребята, я не знал, какой кофе вы пьете, поэтому просто взял сливки и разные виды сахара.

Он разложил на столе поистине впечатляющий набор.

– Ты все это стащил?! – воскликнула я. – Если я позже увижу это в местной криминальной сводке, я тебя сдам.

– Но ты теперь соучастник, – сказал Сэм, указывая на то место, откуда я взяла два пакетика сахара и бросила в свой кофе. – Думаю, я могу рассчитывать на твое молчание.

Я была рада, что Коннер пододвинул свой кофе ко мне. Он провозгласил себя «простым человеком», что означало, что, если выдалась бессонная ночь, его вкусы сводились к Mountain Dew и Red Bull. Тем не менее со стороны Сэма было очень заботливо угостить моего брата кофе, и я в знак благодарности сжала его руку, неожиданно для себя, демонстрируя свою привязанность.

Это было не так уж и плохо. На самом деле, это было даже приятно – теплая и твердая рука Сэма в моей ладони, его улыбка, сразу же дающая понять, что он ценит это прикосновение. Я бы никогда не отпустила его, если бы Ленор не выбрала этот момент, чтобы торжественно выйти из укрытия.

Сэм присел на корточки, чтобы приласкать ее, и протянул руку, предлагая ее обнюхать, и маленькая предательница действительно это сделала. Я предположила, что формально она знала его больше, чем меня, поскольку они были соседями дольше, чем мы с Сэмом. Тем не менее, не смогла удержаться и недовольно буркнула под нос.

– Что? – спросил Сэм.

– Ничего.

– Она сказала: «Иуда», – услужливо подсказал Коннер. – Не уверен, кого она имела в виду – тебя или кота.

Я впилась в него взглядом.

– Ну, теперь-то я имею в виду тебя. Посмотрим, смогу ли я помочь с твоим следующим безрассудным планом сделать предложение, если ты собираешься вот так подставлять меня.

– Я вспомнил, – сказал Сэм, теперь лаская Ленор, которая если и не мурлыкала, то, по крайней мере, спокойно терпела прикосновение. Что плохого в том, что меня заводит то, как он гладит кошку? – Фиби прошлой ночью упомянула о флешмобе. Если ты планируешь нечто подобное, думаю, у меня есть для тебя идея.

– Чувак, да! – воскликнул Коннер. – Порази меня!

Сэм принялся объяснять, что в прошлом году он разучивал со своими третьеклассниками сценический танец, по-видимому, в основном состоявший из эмоций в онлайн-игре, которая нравилась большинству детей, и от этого у Коннера загорелись глаза, потому что он сам был большим ребенком. Они повторили несколько движений, которые показались мне бредовыми, но которые все больше и больше увлекали Коннера.

– Я мог бы отправить электронное письмо через родительский комитет, – предложил Сэм, – узнать, не согласятся ли некоторые родители встретиться с нами в местном парке или еще где-нибудь. Есть только одна небольшая проблема, и я был не уверен, как ты к этому отнесешься.

– Все это звучит здорово, – заявил Коннер. – Шани будет в восторге.

Наконец Ленор ускользнула, даже не оглянувшись на меня, будто ей надоел этот разговор. Было слышно, как она лакает воду на кухне, так что, по крайней мере, что-то в уходе за кошкой я делала правильно.

Сэм встал и потянулся за своим кофе.

– Хорошо, – сказал он. – Но дети разучили танец под определенную песню, и я не уверен, что получится переучить их делать это под другую мелодию. Особенно потому, что сейчас лето и у всех есть планы – это должно быть по принципу «раз и готово», понимаешь?

– Это должно быть прекрасно, – ответил Коннер. – Даже если в этой песне есть какой-то намек на то, что «ты не знаешь, какая ты красивая», я всегда могу объяснить Шани, что это нормально, если она ценит себя, и эта песня никак не умаляет ее красоты.

Он сделал жест в мою сторону, как будто прицелился, слегка щелкнув уголком рта, и я закатила глаза. По крайней мере, я поняла, что он ко мне прислушался.

– Так что это за песня? – поинтересовалась я, не имея ни малейшего понятия, под что учат танцевать третьеклассников. «Отпусти и забудь» (клубный ремикс)? Какая-нибудь Kidz Bop^[71] – версия популярной песни, в которой любое желание секса превращается в желание поиграть в шарики или что-то в этом роде?

– «Tubthumping». В исполнении Chumbawamba.

Я даже поперхнулась кофе. И это не выглядело забавно, как в комедийных ситкомах, это был настоящий приступ кашля оттого, что напиток пошел не в то горло. Сэм стучал по моей спине, пока я не пришла в себя настолько, чтобы поднять вверх большие пальцы, демонстрируя, что не умираю.

– Извините, – просипела я. – Но какой сейчас год?

– Эта песня – классика, – возразил Сэм. – И она учит стойкости. «Тебя сбивают с ног. Но, знаешь, тыснова встанешь на ноги».

– Возможно, я мог бы как-нибудь использовать ее для предложения, – сказал Коннер, который уже смотрел в телефоне текст песни.

– Что-то вроде «Шани, с тобой я выпью виски, я выпью светлого пива», – сухо предложила я. – А эта песня вообще подходит для детей?

– Отсылки на алкоголь не самое страшное, о чем порой поют дети, даже не понимая смысла, – заметил Сэм. – А некоторые понимая, что еще хуже.

– Ладно, я в деле, – заявил Коннер. – Отправляй свой призыв к действию кому следует или что там еще тебе нужно сделать. Получится в эту субботу? Это будет круто.

Я оставила их договариваться о деталях, а сама направилась в комнату отца, чтобы разобраться с беспорядком. Почему-то мне казалось неправильным использовать слово «беспорядок», хотя, по сути, так оно и было. Мне бы хотелось сказать, что я нашла пачку писем, искренних, написанных от руки и неотправленных, которые он хранил для меня, но это было не кино, а реальная жизнь. Я раскладывала одежду по категориям «пожертвования» и «мусор», когда Сэм зашел попрощаться.

– У меня на сегодня запланирована пара уроков, – сказал он. – Но я вернусь часам к двум. Хочешь потусоваться попозже?

Я хотела согласиться. Меня почти удивило, насколько сильно я этого хотела. Но я знала, что это не лучшая идея для моей продуктивности, и какая-то извращенная часть меня все еще хотела установить границы, просто как напоминание о том, что я могу это сделать. Я знала, что Сэм примет мое решение безоговорочно, и этот факт только усиливал ощущение, что я просто пытаюсь что-то доказать самой себе.

– Мне правда, правда нужно поработать над этой главой, – вздохнула я. – Я зайду, если закончу до ужина, но, скорее всего, не получится.

– Хорошо, – кивнул он. Я сразу поняла, что он хотел поцеловать меня. Он слегка подался вперед в дверном проеме, барабаня пальцами по деревянной раме. Но я стояла за высокой горой одежды, мои руки были заняты снятием вещей с вешалок, и я не сделала ни малейшего движения ему навстречу. Мы уже целовались сегодня, когда он пришел, а еще он принес мне кофе, гладил мою кошку, почти решил проблему моего брата, я дотронулась до его руки и нежно подразнила его по поводу его музыкальных вкусов… Если мы добавим что-нибудь еще к сегодняшнему дню, у него может создаться неправильное представление.

И что это за представление?

Я мысленно приказала себе взять себя в руки и одарила Сэма улыбкой, которая, как я надеялась, выглядела непринужденной.

– Увидимся позже, – проговорила я.

После ухода Сэма Коннер вернулся в комнату и без особого энтузиазма попытался продолжить с того места, на котором остановился. Я сознавала, что остаток дня он будет бесполезен, учитывая, что теперь его мозг снова был загружен планами предложения руки и сердца. Он также заставил меня прослушать «Tubthumping» три раза подряд, что в конечном итоге побудило меня отправить его домой, чтобы я могла поработать над диссертацией в тишине и покое.

Одна из причин, по которой мне потребовалось так много времени, чтобы написать главу о «Хладнокровном убийстве», – помимо обычных проблем, отвлекающих внимание, и прокрастинации, конечно, – заключалась в том, что я боялась. Книга Капоте была, по сути, родоначальником жанра, и ее уже анализировали люди поумнее меня.

В своей работе я выразила мнение, что тру-крайм – это в конечном счете повествование о месте и времени, а сами преступные деяния – всего лишь призма, через которую автор стремился понять более широкий культурный контекст. Таким образом, важно было не только то, что Капоте пытался сказать об убийстве Клаттеров, или то, какие отношения сложились у него с Перри и Диком во время работы над книгой, важен был его взгляд на Америку начала 1960-х годов в целом.

Мне показалось интересным, что, помимо того, что Капоте потратил много времени, чтобы передать колорит Холкомба в штате Канзас, – города тех времен, когда, как известно, двери своих домов запирали единицы, что было достаточно необычной практикой, заслуживающей внимания, – он также позаботился о том, чтобы продемонстрировать простые человеческие желания главных героев. Сцена, в которой Дик идет вместе с Перри покупать свадебный костюм для выдуманной свадьбы – уловка, чтобы совершить махинацию с чеком^[72], – особенно трогательна, потому что показывает, как сильно Перри хочет, чтобы это было правдой. Он позволяет себе поверить, всего на секунду, что ложь Дика – реальность и что его ждет любовь хорошей женщины, шанс иметь ребенка, возможность устроить свою жизнь. Это американская мечта в ее самом чистом, горько-сладком исполнении, и затем вам приходится сопоставить это с фактом, что именно эти двое мужчин выстрелами с близкого расстояния покончили с четырьмя другими американскими мечтами.

Я была в ударе, мои пальцы буквально порхали по клавишам ноутбука, когда Ленор прошлась прямо по клавиатуре и уткнулась своей задницей мне в лицо.

– Спасибо, – произнесла я, убедившись, что мои успехи сохранены, прежде чем кошачьи лапки свели на нет всю мою работу, кое-где заменив текст на: «вапр; роллллд». – Очень полезно.

Если разобраться, пульсирующее сердцебиение тру-крайма, всех человеческих историй, заключалось в том, что мы все хотим, надеемся, мечтаем и любим, но не властны над тем, что произойдет в конце. Есть причина, по которой даже в самой сенсационной книжке в мягкой обложке из супермаркета рассказывается, что жертва любила животных и хотела стать ветеринаром или что у другой жертвы через три дня должен был быть день рождения.

– Эти книги обещают прекращение страданий и победу справедливости, – объяснила я Ленор, почесывая ее под подбородком. – Но в конечном счете они подтверждают реальность того, что слишком много жизней оборвано, слишком много мечтаний не сбылось.

Ленор смотрела на меня прищурившись, слегка наклоняя голову. Только так она показывала, что она не против, когда я ее чешу.

– Вот почему ты должна жить настоящим моментом, DTC. Хотеть чего-то – значит обрекать себя на разочарование.

Взмах ее хвоста, казалось, говорил: «Сучка, это я придумала жить настоящим моментом», и «Три тысячи слов анализа классического произведения Капоте ты превратила в цитату из соцсетей под фотографией заката?»

Я задумалась, что сейчас делает Сэм.

Двадцать

– Ладно, дело вот в чем, – сказала я ему десять минут спустя, когда появилась у его входной двери с ноутбуком в рюкзаке. – Мне нужно закончить эту главу сегодня, так что я собираюсь продолжать работать здесь. Но я не хочу отвлекаться, и лучше всего, если ты тоже займешься чем-то полезным, а не просто будешь смотреть DVD с концертами Red Hot Chili Peppers или чем-то еще, что ты обычно делаешь.

– Они мне даже не очень нравятся, – пожал плечами Сэм. – Я просто уважаю их музыкальность…

Я уже повесила рюкзак на спинку одного из стульев в его столовой и распаковала ноутбук, чтобы поставить его на стол.

– Мне кажется, тебе было бы неплохо потратить время на работу над незаконченной гитарой. Тогда мы сможем пообщаться примерно через час? – Я хмуро посмотрела на стену, где полка размером два на два, заполненная пластинками, по моим представлениям, загораживала место, где в теории должна быть розетка. – Куда я могу подключиться?

– С другой стороны, – ответил Сэм. И конечно же на противоположной стене в том же месте обнаружилась розетка. Тут есть что-то от критического мышления на уровне выпускника.

– Видишь, ты даже разговариваешь названиями песен RHCP^[73], – проворчала я. – Ты ничего не можешь с собой поделать.

– Не могу остановиться^[74].

Услышав это, я закатила глаза, села и демонстративно надела наушники. Я почти не ожидала, что Сэм действительно последует моим указаниям насчет гитары. В конце концов, я понятия не имела, что он делал до моего появления, и я не была его начальником. Тем не менее он скрылся в гараже и, видимо, занялся… ну, тем, что требовалось для изготовления гитары.

Я представила себе что-то из дерева и струн.

Завершив главу и отправив ее доктору Нильссон по электронной почте – чертовски шероховатый текст, но, по крайней мере, законченный, – я отважилась войти в гараж, сомневаясь, не стоит ли мне сначала постучать. Хотя теперь я знала, что это не было каким-то тайным логовом серийного убийцы, у меня все еще было неприятное чувство в животе из-за того, что я побеспокоила Сэма. Но он оторвался от работы и улыбнулся мне.

– Закончила?

– По крайней мере, с этой частью. И еще, по совету своего научного руководителя, отправила электронное письмо местному профессору, чтобы договориться о встрече. Затем мне пришлось написать Элисон, чтобы узнать, может ли она помочь мне с поисками блейзера. – Я махнула рукой, решив, что все это довольно скучно. – Как бы то ни было, ненавижу ходить по магазинам. Зачем ты это отмечаешь?

Сэм отмерял расстояния на необработанном деревянном корпусе, отмечая карандашом несколько точек вдоль прямой центральной линии.

– Я все еще не определился с длиной грифа, – объяснил он. – Намечаю место, где будет нижний порожек и пины.

Он указывал на разные места на гитаре, но я понятия не имела, что половина этих слов означала, поэтому больше сосредоточилась на том, как красиво выглядела его рука, когда он стирал пыль с дерева, и как мне нравилось слышать энергию в его голосе, когда он говорил о том, что его волновало.

– У меня есть старая электрическая, еще со школы, – сказала я. – Правда, сейчас струны сильно гудят.

– Возможно, потребуется выровнять лады, – предположил Сэм. – Принеси ее, я поставлю новые струны и настрою.

– Круто, спасибо, – улыбнулась я. – Не пугайся, когда узнаешь, что единственная песня, которую я умею сыграть, это «Doll Parts». Она очень простая, возможно, поэтому единственная, которую я помню. Лично я не думаю, что Кортни имеет какое-либо отношение к тому, что случилось с Куртом.

– Кортни Лав меня не пугает, – заметил Сэм. Он отложил карандаш и посмотрел на меня. – Ты привыкла бояться людей, не так ли?

Я пожала плечами.

– Ты должен признать, что сам был напуган в нашу первую встречу.

– Потому что ты угрожала мне Mace, – напомнил Сэм. – И назвала меня чуваком таким тоном, что это наводило на мысль о неминуемом насилии. И все же я продолжал считать тебя милой. А ты тем временем присвоила мне шесть баллов по своей шкале серийных убийц.

Казалось, это было очень давно – время, когда я не знала Сэма так, как знаю сейчас. То, как его глаза загораются, когда ему по-настоящему смешно. То, как он иногда высовывает кончик языка, сосредоточенно чем-то занимаясь. То, как его руки сжимались на моих бедрах, когда он подходил к финалу, будто пытаясь стать со мной одним целым.

По моей шкале серийных убийц Сэм теперь уверенно оценивался на единицу. Но в рейтинге вещей, пугающих меня больше всего в этой жизни, наши отношения начинали уверенно лидировать. Ведь предполагалось, что это будет короткое, веселое летнее приключение… Так почему же мне уже мнилось, что это нечто большее?

– Я, вероятно, уеду в Северную Каролину примерно через месяц, – сказала я, понимая, что со стороны кажется, будто я говорю невпопад, но в моей голове все было предельно ясно. – Я, скорее всего, смогу найти другую квартиру в том же комплексе, где снимала раньше, но мне все равно нужно будет уладить какие-то моменты.

– Хорошо, – отозвался Сэм. – Мне на работу только в первую неделю августа, так что я смогу помочь тебе с переездом.

Совершенно непонятный ответ. С одной стороны, мой мозг не мог не интерпретировать его как желание поскорее избавиться от меня, хотя именно я завела этот разговор и мой отъезд никогда не был под вопросом. С другой стороны – он что, правда хотел помочь мне переехать?! Ехать десять часов, рыться со мной на моем складе, распаковывать кучу коробок с книгами, которые мне, вероятно, были уже не нужны, но от которых я никогда не собиралась избавляться?

Это выглядело уже как заявка на нечто гораздо более серьезное, чем летняя интрижка.

– Посмотрим, – протянула я. Затем, не сдержавшись, выпалила: – А как насчет следующих нескольких недель? Что мы будем делать, если знаем, что это когда-нибудь закончится?

Сэм обхватил мое лицо ладонями, его глаза изучали меня, будто он искал какой-то ответ. По выражению его глаз я не могла сказать, нашел ли он его.

– Мы знаем, что все изменится, – проговорил он, прижимаясь своим лбом к моему. – Это не обязательно означает конец, если только ты этого не хочешь. Ты заняла все мои мысли, Фиби. Я никуда не собираюсь исчезать.

Шутка вертелась у меня на языке, что-то вроде: «в подобном сценарии именно я должна куда-то исчезнуть». Но я проглотила ее, не желая испортить момент. Я приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Сэма в ухо.

– Мой чувак, – прошептала я.

* * *

В итоге мы с Сэмом провели остаток вечера за просмотром фильма (каким-то образом я убедила его позволить мне поставить «Молчание ягнят»), поедая приготовленную им пасту, которая произвела на меня большое впечатление.

– В ней примерно пять ингредиентов, – усмехнулся он. – Это шашки, не шахматы.

Мы по очереди набрасывались друг на друга на диване, прежде чем отправиться на очередное ночное купание, и я бы с радостью осталась, но мне все же не нравилась идея провести всю ночь вдали от Ленор, как бы сильно это меня ни прельщало.

К тому же на следующий день я должна была встретиться с Элисон в торговом центре, чтобы попытаться купить нужный блейзер. Я уже знала, что поиски будут тщетными. Было слишком много брендов, которые вели себя так, будто вы должны быть благодарны, если они снизойдут до размера L, слишком много магазинов, в которых имелось миллион моделей 4S и лишь один шестнадцатый размер где-то на полке для распродаж. Блейзер был одним из самых сложных предметов туалета. При выборе мне приходилось учитывать ширину плеч и длину рукавов, а также то, что обычно он странно натягивался спереди, потому как производители не предусматривали тот факт, что у некоторых женщин есть грудь.

– Посадка на плечах – это самое важное, – заявила Элисон, когда мы осматривали стеллажи в одном из универмагов. – Всегда можно заказать подгонку по фигуре, но эту деталь подогнать сложно. У тебя такие красивые, прямые плечи!

– Я не собираюсь отправлять какую-то вещь из полиэстера за пятьдесят долларов портному, – возразила я. – Это просто выброшенные на ветер деньги.

Элисон пожала плечами.

– Очевидно, было бы лучше начать с качественных товаров на заказ. Но я знаю, что у тебя мало времени, поэтому будем работать с тем, что у нас есть.

Я хотела подчеркнуть, что ей-то легко говорить. У нее фигура, для которой шили всю эту одежду, стройная и тоненькая, и на Элисон все смотрелось потрясающе. Но я также понимала, что это невежливо, потому что именно по этой причине я попросила ее о помощи. Если меня предоставить самой себе, я без особого энтузиазма примерю один-единственный блейзер в Target и уйду с ним, только чтобы позже обнаружить, что он мне совершенно не подходит.

– Как у тебя дела с Сэмом?

– Я последовала твоему совету, – ответила я, – и теперь смотрю на вещи широко.

Она протянула мне три вешалки, на которых висел один и тот же блейзер, но разных размеров.

– И, что более важно, как поживает Ленор?

– Маленькая вредина, – пожаловалась я. – Это ведь она хотела остаться в моем доме. Это она пыталась присосаться к моей футболке, будто я была кошачьей молочной мамой. Ветеринар определил, что ей, по крайней мере, три года, я рассказывала? Она просто маленькая, возможно, из-за неправильного питания и суровой жизни на улицах пригорода. Похоже на сюжет того фильма, помнишь, где пара усыновляет девочку из России, а она оказывается взрослой с каким-то редким гормональным расстройством, замедляющим ее рост? И потом она пытается всех убить.

– Это явно не тот фильм, который мог мне понравиться, – произнесла Элисон, сморщив нос.

И, конечно, я вспомнила, что Элисон никогда не любила фильмы ужасов, и ей совсем не нравилось, что средства массовой информации изображают усыновление либо в чрезмерно негативном, либо в чрезмерно вдохновляющем ключе. Я чувствовала себя полной идиоткой, что вообще заговорила об этом.

– Извини, – пробормотала я. – В любом случае, с Ленор все в порядке. Мы все еще привыкаем друг к другу.

– На это потребуется время, – заметила Элисон. – На самом деле очень обнадеживает, что она так хорошо освоилась в доме. Я боялась, что она попытается сбежать, ведь она всю свою жизнь провела на улице.

– Чтобы сбежать, ей пришлось бы выйти, – ответила я.

– Помнишь, у тебя был один хомяк, – проговорила Элисон, – который мог жить только в маленьком домике-кроватке, который ты ему купила? Он был похож на хомяка-отшельника.

Я творчески подошла к выбору клички и назвала хомячка Ракета, потому что в тот день, когда я его купила, отец подарил Коннеру набор для запуска ракеты на заднем дворе. Это асоциальное существо выходило только поесть, и, если я пыталась протянуть руку, чтобы вытащить Ракету и очистить его постель от стружки или, не дай бог, погладить его, он кусал меня за кончики пальцев.

– Когда он умер, я похоронила его в этом самом домике.

Элисон прижала руку к груди:

– О, это так мило! Он проведет вечность с тем, что любил больше всего на свете.

Я хотела сказать что-нибудь язвительное, вроде: «если тебе это так нравится, что ж, забирай», но версия Элисон показалась мне намного лучше, поэтому я промолчала.

– В детстве я была такой непослушной, – проговорила я.

– Разве не все дети в некотором роде бесят? – спросила Элисон. – Не пойми меня неправильно, дети очаровательны и во многих отношениях намного лучше своих родителей. Но они эгоцентричны. Это неизбежно с точки зрения развития. Но вот, например, когда мы проводим чтения в библиотеке, они могут встать, если захотят разглядеть книгу получше, при этом заслонить ее от другого ребенка, или погладить тебя по ноге, пока ты читаешь, – есть одна девочка, которая делает это, и я даже не могу передать, насколько это выглядит жутко и дико, – или вырвать печенье из рук другого ребенка… Ну, они же дети. Они так себя ведут.

– Но ты говоришь о малышах, – заметила я. – Если бы я выхватила печенье у тебя из рук прямо сейчас, ты бы подумала, что я чертовски груба. Или тебе понравилось, как я отказалась от тебя, как обошлась с тобой, когда ты попыталась помочь? Это был идиотский поступок.

Вот оно. Я сказала это. Я даже не предполагала, что собираюсь это сделать, но в ту минуту, когда я это сделала, сразу почувствовала облегчение. Было здорово снова сблизиться с Элисон за последние несколько недель, но мне всегда казалось, что между нами что-то стоит. Возможно, пришло время поговорить об этом.

Элисон перебирала разноцветные кардиганы, стараясь приподнять их ровно настолько, чтобы увидеть этикетку с размером и не нарушить аккуратность стопок. У нее определенно было желание библиотекаря оставить все в том виде, в каком она его нашла, и потребность библиотекаря во все большем количестве кардиганов. Она остановилась.

– Ты была очень озлоблена, когда твои родители расстались, – проговорила она. – А поскольку ты уехала, и ни одна из нас еще не умела водить машину, я почувствовала, что теряю тебя. Из-за расстояния, но также и из-за… – Она неопределенно махнула рукой в пространство.

– Депрессии? – подсказала я. – Знаю. В то время я была в мрачном настроении. Иногда мне кажется, что тогда надо мной нависло какое-то серое облако, которое все еще преследует меня. Я знаю, что у многих родители разводятся и практически каждый подросток проходит через этап, когда он делает покупки в Hot Topic^[75] и говорит что-то вроде: «Вы смеетесь, потому что я другой, но я смеюсь, потому что вы все одинаковые». Но мне казалось, что это слишком тяжело, и я отгородилась от многих людей, включая тебя.

– Я понимаю, что ты через многое прошла, – ответила Элисон. – Когда ты сказала, что проглотила упаковку таблеток… Ну, мне показалось, что ты говоришь серьезно. Я не хотела, чтобы у тебя были неприятности, но вместе с тем знала, что никогда не прощу себе, если ты в конце концов что-то сделаешь, а я не отреагирую. Я знала, что в те выходные ты была у своего отца и что вы с ним не особенно близки, поэтому подумала, что лучше позвонить твоей маме. Мне очень жаль, если это оказалось неправильным решением.

В итоге это вылилось в очередную ссору между моими родителями, ставшую еще одним разбирательством, почему она плохо справлялась со своей работой по моему воспитанию и почему он плохо присматривал за мной, когда я оказываюсь на его попечении. Это привело к тому, что весь следующий год мама постоянно читала все, что я пишу в чате и особенно внимательно наблюдала за мной по большим праздникам. Похоже, она считала, что Новый год, в частности, выведет меня из себя, что на самом деле было довольно проницательно. Это привело к тому, что отец ворвался в мою комнату, когда я переписывалась с Элисон, и закричал: «Не в моем доме!» – единственное, что он когда-либо прямо сказал мне обо всем случившемся, что оставило у меня отчетливое впечатление, пусть ложное и чересчур драматичное, что его гораздо меньше беспокоило то, что я покончу с собой, нежели то, что это произойдет в течение тех сорока восьми часов, когда он несет за меня ответственность. Тогда я решила: «Прекрасно, раз не в твоем доме, я сделаю так, чтобы больше никогда не проводить здесь даже выходные».

Но Элисон ни в чем из этого не была виновата.

– В то время я злилась на тебя, – призналась я. – Но в глубине души, думаю, я злилась на себя. Я знала, что на самом деле ничего такого не планировала, что это было просто желание привлечь к себе внимание. И я ненавидела себя за это.

Элисон нахмурилась.

– Что плохого в том, что тебе нужно внимание? Особенно если тебе больно или ты испытываешь трудности.

Я пожала плечами.

– Спишем на темперамент Козерога. – Это был намеренно упрощенный ответ, потому что как еще я могла объяснить, почему у меня по коже бегали мурашки при мысли о том, чтобы прямо сказать кому-то: «Мне больно, я борюсь с проблемами, ты мне нужен». Меня всегда поражало, когда люди в социальных сетях писали что-то вроде: «У меня был плохой день, пожалуйста, присылайте комплименты!» Мне нравилось, что они такие открытые, но я бы предпочла отпилить себе ногу.

– В любом случае, – проговорила Элисон. – Я рада, что ты вернулась и нам удалось снова встретиться. Я скучала по тебе.

– Я тоже. – Затем, чтобы ситуация не стала еще более сентиментальной, я поднесла к лицу темно-серый блейзер. – Что думаешь?

– Хороший цвет, – кивнула Элисон. – Можно носить с черным, не беспокоясь о точном подборе оттенков.

– Поистине это проклятие моего существования, – сказала я, добавляя его к растущей куче на руке. Думаю, пора отправляться в примерочную.

Двадцать один

В итоге у меня появилось два блейзера – темно-серый и черный – и новые туфли. Учитывая, что фактически я приобрела почти половину своего наряда для собеседования, при этом ни разу не разразившись разочарованными рыданиями, поездку можно было считать удачной.

Я вошла в дом и повесила одежду в шкаф, машинально прищелкнув языком, как делала, когда пытался выманить Ленор. Она редко реагировала, но я чувствовала, что должна это делать, несмотря ни на что: «Привет, милая, я дома».

В доме было очень тихо. Так и должно быть – даже если Ленор здесь, она сидит под кроватью или на подоконнике за жалюзи в папиной комнате, наблюдая за птицами через окно. В последнее время это было ее любимое место, хотя она спрыгивала с кровати и пряталась в шкаф, если заходила я.

Я опустилась на пол, чтобы заглянуть под кровать. Ленор там не было.

Продолжая издавать щелкающий звук, я медленно обошла все помещения, обшаривая взглядом каждый уголок. Поскольку мы вывезли очень много вещей, для нее действительно осталось не так уж много интересных мест. Должно быть, ей казалось, что здесь невероятно скучно по сравнению с разнообразием улицы и возбуждением, которые она испытывает на свежем воздухе. Почему я не подумала об этом раньше? Надо было заставить чертову кошку лазить по деревяшке, обитой ковром, или гоняться за ужасно сшитой искусственной мышью.

На подоконнике ее не было. В шкафу тоже. Ее миска с едой была почти нетронутой. И чем больше я думала, тем больше вспоминала сегодняшнее утро: как пошла к машине, потом сообразила, что Элисон велела взять рубашку, которую я планировала надеть на собеседование, а я об этом забыла. Побежала обратно, чтобы схватить ее, и, возможно, оставила дверь приоткрытой. Это было на меня не похоже, особенно после того, как я прочитала о Вампире из Сакраменто, который никогда не проникал в дом с запертой дверью, считая это признаком того, что ему не рады. Но все происходило в спешке, и теперь я была почти уверена, что пока бегала за рубашкой, не запирала дверь.

Грузовик Сэма стоял на подъездной дорожке, поэтому я отправилась к его дому и постучалась. Он открыл почти сразу, расплывшись в широкой улыбке.

– Тебе не обязательно стучать. Просто входи. – Очевидно, не все были так осведомлены о вампирах Сакраменто, как я, но сейчас на обсуждение этого не было времени.

– Ленор ушла.

Его улыбка погасла.

– Ты уверена? Может быть, она под кроватью.

– Я проверила там и все ее обычные места, – ответила я. – Этим утром я торопилась и, кажется, на пару минут оставила дверь открытой. Конечно, она сбежала – почему бы ей не сбежать?! Она, вероятно, восприняла это как героический побег. Как в меме «Верный знак», помнишь, после того как женщины наконец сбежали из подвала того парня в Кливленде?

Сэм обнял меня за плечи и начал гладить.

– Хорошая новость в том, что она сообразительная маленькая кошечка, – сказал он. – Она знает, что к чему, потому что живет здесь уже несколько лет и всегда находила дорогу обратно на эту улицу. Мы отыщем ее.

– Я просто пройдусь пару раз по кварталу, может, увижу ее.

– Дай мне секунду, – проговорил Сэм. – Я пойду с тобой.

Я ждала его на крыльце, не желая отрывать взгляда от своего дома на случай, если Ленор каким-то образом появится прямо сейчас. Но к тому времени, когда Сэм надел ботинки и вышел, ее все еще нигде не было видно.

– Я знаю, это иррационально, – произнесла я после того, как мы отошли на некоторое расстояние. – Я имею в виду, беспокоиться о ней. Как ты и сказал, она много лет жила на воле. Наверное, увидела полоску голубого неба и подумала: «Мое дикое сердце невозможно укротить!» – и пулей вылетела за дверь. Я сама виновата, что пыталась ее удерживать.

– Ты все еще говоришь о кошке или о любовнике ковбойши?

Я толкнула его плечом.

– Заткнись.

На улице было тихо, большинство людей, вероятно, ужинало, и иногда мы проезжали мимо домов с открытыми жалюзи, из-за которых было видно мерцание телевизоров. Солнце уже село, но еще не стемнело, и сумерки заставляли меня вглядываться в каждую тень, в надежде, что это может быть Ленор.

– Удачно сходила по магазинам?

– Это было… – Я чуть не сказала «отлично», что в моих устах являлось высшим комплиментом любому походу в торговый центр, но вдруг поняла, что это было даже лучше. Я приобрела необходимую одежду, и наконец откровенно поговорила с Элисон – важный разговор, к которому мы долго шли. Потом мы просто развлекались, зайдя в магазин сувениров, чтобы посмеяться над неуместными магнитиками на холодильник, и перекусили на фуд-корте цыпленком в апельсиновом соусе и китайской лапшой.

– Да, – ответила я не сразу. – Все прошло очень хорошо. А как ваша танцевальная репетиция?

Сэм встретился с Коннером, несколькими детьми и их сопровождающими на местной игровой площадке для репетиции флешмоба. Я подразнила его парой упоминаний о «Танцующих мамах», но поскольку видела только рекламу этого шоу, мое красноречие довольно быстро иссякло.

– Здорово! – ответил он. – Дети в восторге.

– А Коннер?

– Я сказал «дети», – проговорил Сэм, – в частности, имея в виду твоего брата. Он в «запредельном восторге», если цитировать его напрямую.

– Не знаю, откуда это в нем. Как будто он серфер из восьмидесятых или что-то в этом роде.

– Он пригласил меня сыграть на своей свадьбе, – продолжал Сэм. – Мне пришлось сказать ему, что я не даю концертов, за исключением игры на тамбурине. Если он найдет полноценную группу, которой не будет хватать такой мелочи, – так и быть, я вернусь из отставки.

Когда мы проходили мимо одного дома, я увидела, как за машиной мелькнуло что-то пушистое, и потянула Сэма за руку, чтобы он остановился.

– Ты это видел? Это была она?

– Кажется, это была рыжая кошка.

– Это могла быть она, – настаивала я. – Оранжевый и черный в темноте выглядят очень похоже.

– Если бы у меня был выбор, надеть черную рубашку или оранжевую, чтобы ночью кататься на велосипеде по окрестностям, очевидно, я бы решил, что один из этих вариантов разумнее другого.

– Может быть, приберечь теорию цвета для учителя рисования? – проворчала я, но тут кот выбрался из-под машины и юркнул обратно в лес за домом. – Ладно, этот кот был рыжим.

Сэм, к своей чести, не сказал: «Я же тебе говорил». Он просто обнял меня, притянул ближе и коротко поцеловал в макушку, прежде чем снова отпустить, как будто знал, что физический контакт со мной непредсказуем. Проблема, однако, заключалась в том, что с Сэмом я почти всегда терпела поражение. Я вспомнила свой разговор с Элисон, ее новаторскую идею о том, что, если чего-то хочешь, иногда достаточно просто попросить об этом. Но я не могла заставить себя сделать это.

– Я чувствую себя худшей кошатницей на планете, – сокрушалась я. – Или кошачьей мамой? Я даже не знаю, как себя назвать. Что бы это ни было, я самая плохая.

– Вовсе нет.

– Я похоронила своего хомяка в его маленьком домике, – сказала я. – Серьезно, мне не следует заводить домашних животных.

Сэм даже споткнулся о трещину на тротуаре.

– Господи! – пробормотал он. – Сколько тебе было лет?

– Кажется, десять. – Тут я увидела лицо Сэма и поняла, что произошло недопонимание. – О боже! Хомячок уже был мертв! Я не хоронила его заживо!

– У тебя есть что-то общее с Эдгаром По, – проговорил Сэм. – Ты не можешь винить меня за поспешные выводы.

– Я просто не создана для этого. – К тому времени уже совсем стемнело, и я волновалась, что мы никогда не найдем эту чертову кошку. Конечно, вполне возможно, что она вернется завтра, ляжет перед моей дверью, помахивая хвостом, и посмотрит на меня снизу вверх, как бы спрашивая, из-за чего ты так расстроена? Но, вполне возможно, что этого не произойдет. Ее может сбить машина, или на нее кто-то нападет, или она так далеко забредет, что не сможет найти дорогу обратно. Моя попытка одомашнить животное, вероятно, худшее из того, что я могла сделать, тем самым притупив ее обостренные уличные инстинкты как раз тогда, когда они были ей больше всего нужны.

– Я не могу заботиться о чем-то еще, – продолжила я. – Не могу беспокоиться, правильно ли она питается, нужно ли ей общаться с другими кошками, удовлетворяю ли я ее экзистенциальную потребность в передвижении. Не могу смотреть, как она стареет, и ждать, что скажет ветеринар об образовавшейся странной шишке. Сэм, если я возьму эту кошку к себе, то, по сути, это значит, что однажды я увижу, как она умирает. Это безумие. Мама была совершенно права, когда не разрешила мне принести домой ту больную русскую голубую, потому что это какое-то экзистенциальное дерьмо. Может, это даже к лучшему, что она ушла? Может быть, на улицах она действительно счастливее, и нам не суждено провести нашу жизнь вместе. Это как в одном из тех фильмов, где в конце концов два персонажа расстаются друг с другом, и сначала ты думаешь: «Какого хрена?», но потом понимаешь, что это буквально указано в названии, рекламе и даже музыкальных репликах, говорящих о том, что это будет захватывающий фильм. История о людях, которые появились в жизни друг друга на короткое время только для того, чтобы помочь узнать что-то о жизни, любви или…

– Фиби, – прервал меня Сэм.

– Я ненавижу эти фильмы. Особенно когда один из них погибает в результате по-настоящему нелепого несчастного случая. К черту это дерьмо, направленное на манипулирование эмоциями.

– Фиби, – произнес Сэм, на этот раз с большим нажимом, положив руку мне на поясницу, направляя в сторону моего дома. Мы обошли весь район, и я была слишком погружена в свои мысли, чтобы продолжать высматривать кошку.

А она была здесь, лежала на ступеньках моего крыльца, лизала лапу и смотрела на нас с таким выражением, будто все это время это была игра.

– Вернулась, – пробормотала я и разрыдалась.

* * *

Я ненормально много плакала из-за кошки, которая потерялась всего лишь на несколько часов, и это наводило на мысль, что, вероятно, дело было не только в ней. На меня столько всего обрушилось одновременно: смерть отца, годы, упущенные в общении с братом, то, как закончилась моя дружба с Элисон, а теперь еще и эта глупая кошка, которая сразу же запрыгнула на свое место на подоконнике, как только мы вошли в дом.

Присесть было негде, кроме моего рабочего кресла и постели, поэтому, словно по обоюдному молчаливому согласию, мы с Сэмом пошли в спальню, где он сел рядом со мной на мой узкий двойной матрас.

– Эй! – Сэм поглаживал меня по спине. – Все хорошо. Она здесь. Она в безопасности.

Я покачала головой. Я хотела объяснить, что дело не только в кошке, однако я не знала, как выразить это словами. Горло перехватывало спазмом, я терла глаза, будто пыталась загнать пролившиеся слезы обратно.

– Ты зря считаешь, что не создана для этого, – продолжал Сэм. – У тебя все отлично получается. Ну да, она выбежала за дверь. Такое случается. Но ты уже водила ее к ветеринару и однажды поменяла корм, потому что ей, похоже, не понравился предыдущий. Очевидно, что ты заботишься о ней.

Он был так близко, что я могла видеть, как бьется и пульсирует артерия у него на шее, как вьются на затылке его длинные волосы. Как же это дико, что он прошел путь от пугающего незнакомца до одного из самых важных людей в моей жизни всего за несколько недель.

– Я слышу, как работает твой мозг, – произнес Сэм почти шепотом.

Я подалась вперед, чтобы прижаться губами к тому месту на его шее, где под кожей бился пульс.

– Я не хочу думать, – ответила я. – Я просто хочу чувствовать.

Я нетерпеливо потянула его за подол рубашки, пока он не снял ее через голову и не бросил на пол. У него была великолепная грудь, теплая и крепкая, но не слишком мускулистая; никакого протеинового порошка. Я прижала ладонь к его сердцу, ощущая ритмичное биение под кончиками своих пальцев.

Сэм протянул руку и обхватил мое запястье, его большой палец оказался на месте пульса, и сильнее прижал мою ладонь к своей коже.

– Фиби, – выдохнул он, и в том, как он произнес мое имя, было что-то особенное. Он не велел мне остановиться, не велел продолжать. Скорее, он просил остаться здесь, в этом моменте. Словно в нем было нечто особенное.

Слезы снова начали собираться в уголках глаз, но плакать я не стала. Я не хотела, чтобы Сэм видел меня. Чтобы он видел меня такой. Мой взгляд переместился к его губам, почти нерешительно, словно спрашивая разрешения. Когда я снова подняла взгляд, его голубые глаза говорили «да». Это были сексуальные, манящие глаза, темные и жаждущие, но за взглядом скрывалось нечто большее, чем просто желание секса. И в его «да» было нечто большее.

Все еще держа руку у него на груди, я прижалась губами к его губам в медленном, глубоком поцелуе. В уголках губ оставались капельки скатившихся слез, и Сэм слизнул их. Его руки скользнули мне под рубашку. Мы напоминали двух подростков, которые целуются после школы. Примерно так я себя и чувствовала, находясь с ним в спальне моего детства, на том же стеганом одеяле, что и в пятнадцать лет.

Может быть, Сэм тоже это почувствовал, потому что его руки под моей рубашкой двигались невыносимо медленно для того, кто уже несколько раз видел меня обнаженной. Они скользнули вверх по моей грудной клетке, коснулись чувствительной кожи под грудями, один раз коснулись напряженных сосков. Затем он снова опустился по моим бокам и сжал мои обтянутые леггинсами бедра, заставляя меня жаждать ощутить его руки на своей обнаженной коже.

– Что ты хочешь почувствовать? – пробормотал он, и его теплое дыхание коснулось моей щеки.

Все! Но вместо этого вырвалось:

– Заботу.

Он прервал поцелуй, его глаза сверкали, когда он посмотрел на меня сверху вниз.

– Сними рубашку, – произнес он.

Я скрестила руки, стянула рубашку через голову таким движением, что волосы растрепались и упали на лицо.

Сэм смахнул их с моего лба и висков, выражение его лица было почти задумчивым, несмотря на жар в глазах.

– Теперь твой лифчик, – продолжил он.

Я не привыкла к его такой властной манере, но меня поразило то, что он делал. Казалось, он понимал, что нежелание думать – это нежелание принимать какие-либо решения, нежелание даже указывать своим конечностям, что делать. Он взял эту роль на себя, и это было невероятно горячо, но в то же время, как ни странно, невероятно сладко.

Я завела руку за спину, чтобы расстегнуть лифчик, и он упал на пол рядом с кроватью.

Он провел руками по моим плечам, по ключицам. Его пальцы погрузились в напряженные мышцы верхней части спины, массируя глубокими чувственными кругами, отчего с моих губ сорвался стон.

– Ты заслуживаешь, чтобы о тебе заботились, – сказал он, а затем его рука легла мне на бедро, направляя меня. – Вот так. Позволь мне сделать это как следует. – Я развернулась, отодвигаясь назад, пока не оказалась между его бедер, и тогда он возобновил свои медленные ласки, его большие пальцы впились в пространство между моими лопатками. – Скажи мне, если я буду слишком груб, – тихо произнес он мне на ухо, но я смогла только покачать головой. Это было потрясающее ощущение.

Он провел ногтями по моему позвоночнику, вызвав приятную дрожь. Массажными движениями он прошелся по всей нижней части спины, чтобы успокоить возбужденные нервные окончания. Его пальцы зацепились за пояс моих леггинсов, за нижнее белье, прежде чем оттянуть эластичный материал.

– Теперь это, – велел он. – Только это.

Мне пришлось встать, чтобы выполнить эту команду, спустить леггинсы с бедер и переступить через них. Это дало мне возможность увидеть лицо Сэма, его полуприкрытые глаза, наблюдающие за мной. Если до этого момента у меня оставались вопросы, доставляет ли все происходящее ему такое же удовольствие, как мне, сейчас они отпали. Его взгляд и натянутые в области паха джинсы были более чем красноречивым ответом.

Я почти ожидала, что его прикосновения станут более откровенными, но он вернулся к медленному массажу моей спины, не более неприличному, чем то, о чем можно попросить друга, хотя и без снятия одежды. Мое тело требовало прикосновений – я хотела, чтобы его руки были везде: на моей груди, во рту и между ног. Я прижалась ягодицами к его возбужденному члену через джинсы, пытаясь послать ему сообщение.

– Ш-ш-ш, – прошептал Сэм мне на ухо, призывая вести себя не столько спокойно, сколько снисходительно. – У нас есть время. У нас впереди вся ночь.

Он протянул руку, чтобы сжать мои бедра, массируя кожу, его пальцы дразняще касались края моего нижнего белья. В этой позе я должна была чувствовать себя смущенно. В окно проникало достаточно лунного света, чтобы он мог разглядеть целлюлит на моих бледных бедрах и то, как бедра и живот немного выпирают над эластичным поясом нижнего белья, если я сажусь. Но каким-то образом с Сэмом часть моего мозга отключалась, и я просто сосредоточилась на своих ощущениях, когда его руки обхватили внутреннюю поверхность моих бедер, побуждая меня раздвинуть их шире.

Наконец он провел костяшками пальцев по моей пульсирующей сердцевине, и это было невероятно эротично даже сквозь увлажнившуюся ткань нижнего белья. Мое тело непроизвольно дернулось от прикосновения, но затем так же внезапно застыло. Он просунул руки мне под попу, обхватив мои ягодицы, и придвинул меня ближе. Я услышала, как он резко втянул воздух при этом соприкосновении, и насладилась этим знаком – он был так же возбужден, как и я.

Он обхватил ладонями мои груди, перекатывая соски между пальцами так, что мое дыхание мгновенно участилось.

– Мне нравится, как они заполняют мои ладони, – сказал он. – Я мог бы кончить, просто думая о твоих сиськах. Я кончил, просто думая о твоих сиськах.

– Правда? – Я едва узнала собственный голос.

– М-м-м, – простонал он. – В ночь после того, как помог тебе с машиной, я возвращался домой и думал о тебе, об ощущениях, когда ты задевала меня, когда мы шли бок о бок.

– Ух ты, как у тебя все просто! – Но я была в восторге от того, что он думал обо мне еще тогда.

Он продолжал одной рукой ласкать мою грудь, в то время как другой рукой скользнул вниз по моему животу, под резинку трусиков, поглаживая мою влажную щелочку.

– О-о-о, – выдохнула я, когда он, наконец, проник пальцем внутрь. – Черт, Сэм!

– Мне нравится, когда ты произносишь мое имя, – сказал он, и я повторяла его снова и снова, пока он не добавил еще один палец, и движения стали быстрее, глубже, и я вообще перестала что-либо говорить.

Я прислонилась к нему спиной, мои волосы рассыпались по его твердой груди, моя голова покоилась у него на плече, мои губы были полуоткрыты.

– С тобой так хорошо! – произнес он, обдавая мою шею горячим дыханием.

Сцена, которую мы устроили, была порнографической. Я с коленями, подтянутыми к груди, мои ноги раздвинуты, а его пальцы двигаются во мне. Каким-то образом тот факт, что он все еще был в джинсах и я могла видеть только очертания его костяшек пальцев сквозь тонкий хлопок моего нижнего белья, только усиливал это ощущение. Но это была уязвимая позиция из-за того, что я была так открыта для него, из-за его хриплого голоса у меня в ухе. Когда я кончила, это было так внезапно, что удивило меня саму: мое тело буквально сжалось вокруг его пальцев, и я схватила его за запястье, удерживая там, пока последний толчок не прошел по моему телу.

Наконец, его рука снова скользнула по мне, пальцы, бывшие внутри меня, оставили влажную полоску на моем соске. Я наблюдала за профилем Сэма из-под опущенных ресниц, как приоткрылся его рот, когда он потер большим пальцем этот влажный сосок, как он прикусил нижнюю губу.

Я откинулась назад и притянула Сэма к себе для долгого, глубокого поцелуя. Я пыталась что-то сказать ему этим поцелуем, не осознавая, что именно. Это вибрировало во мне, на моем языке у него во рту, а пальцы теребили пуговицу на его джинсах, отчаянно пытаясь их снять. Из моего горла вырвался низкий стон, когда я тихонько рассмеялась, потому что не смогла этого сделать, а он потянулся вниз, чтобы расстегнуть пуговицу одной рукой и спустить их вниз по бедрам. Был неловкий момент, когда он возился с этим, а я пыталась снять с себя нижнее белье, одновременно указывая ему на коробку презервативов, которую я недавно купила и спрятала под кроватью. Но атмосфера не изменилась. Сэм прижался к моим губам еще одним жадным поцелуем, а затем вошел в меня одним плавным движением, от чего у меня перехватило дыхание.

Когда я подняла взгляд, его глаза были открыты, он смотрел мне в лицо. Уголок его рта приподнялся в улыбке, но это не было похоже на выражение простого удовольствия. Это было больше похоже на… благоговение. Я словно почувствовала, как из центра его груди, куда я неосознанно положила ладонь, исходит какое-то свечение.

Я боялась того, что он может сказать, с таким выражением лица. Я боялась того, что могла сказать сама. Поэтому я провела ладонью по его рукам, ногтями по его спине, запустила пальцы в волосы у него на затылке и притянула его к себе. В то же время я приподняла бедра, приглашая его двигаться вместе со мной. Сначала ритм был восхитительно медленный, затем нарастал, пока изголовье моей кровати из кованого железа не застучало о стену.

– Да, так! – выдохнула я, потянувшись, чтобы ухватиться за две перекладины изголовья. – Прямо так, Сэм, о боже!

На этот раз, когда я кончила, было нежнее, чем раньше. Экстаз прокатился по моему телу волной. Я почувствовала, что Сэм тоже близок к финалу, и сжала его, призывая продолжать. Я наблюдала за выражением его лица, когда он кончал, за тем, как его челюсти сжимались, а затем расслаблялись, как его кадык дергался, когда он глотал воздух, как будто он на секунду забыл, как дышать. Я никогда не делала этого раньше, не наблюдала, как партнер достигает кульминации во время секса. Мне даже в голову не приходило открыть глаза. Но с Сэмом я хотела видеть все.

Он позаботился о презервативе, а затем забрался обратно в постель, и наши тела прижались друг к другу на узком матрасе.

– Я думаю, мы ее сломали, – сказала я, потянувшись, чтобы подергать спинку кровати.

– Она кажется довольно прочной.

– Ну, по крайней мере, мы определенно смутили ее. Это была кровать моего детства.

– Думаю, мебель не способна на осуждение. Она инертна.

Я улыбнулась. Голова Сэма лежала у меня на груди, и я запустила пальцы в его мягкие волосы.

– Я провела много времени в этой кровати, мечтая о том, какой будет моя жизнь.

Мгновение он молчал, его ровное дыхание ощущалось на моей коже, я даже подумала, что он заснул. Но потом он спросил:

– А как ты себе это представляла?

– Я думала, что, возможно, стану писателем. Или редактором. Что-нибудь связанное с книгами. Я хотела жить в большом городе, в классной квартире, которые всегда показывают по телевизору. С видом на горизонт и забавным швейцаром. О, и с кошкой. Вообще-то я всегда думала, что у меня будет кошка, хотя в моих мечтах она была скорее мурлычущим домашним животным, нежели диким уличным зверем.

– Рад видеть, что ты оправилась после того, как чуть не потеряла Ленор, – серьезно сказал Сэм. – О чем еще?

– Сейчас все это звучит так обыденно. Наверное, об этом мечтает каждый ребенок, потому что мы все смотрели одни и те же фильмы. Я думала, что избавлюсь от своего детского жира и превращусь из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Я думала, что это заставит маму больше любить меня, и мы станем парой матери и дочери, которые вместе пьют «мимозу» на воскресном бранче. – Я сглотнула. – Я всегда представляла, что наступит момент, пусть единственный, когда смогу рассказать о чем-то отцу, и он будет по-настоящему гордиться мной. Он никогда бы этого не высказал вслух – это было не в его стиле, – но просто в нужный момент я бы поняла, что это оно и есть: он гордится мной.

И теперь этого никогда не случится. Я не сознавала, какое это горе – утрата каких-то потенциальных моментов, которые никогда не случатся, горе не менее сильное, чем тоска по прошлому. Я так сосредоточилась на том прошлом, когда мои отношения с отцом были такими сложными, что забыла, что раньше мечтала о дне, когда все будет иначе.

– Он когда-нибудь упоминал обо мне?

Я не знала, что собираюсь задать этот вопрос, пока тот не сорвался с моих губ. Настолько неуместный и конкретный, что было невозможно сделать вид, будто я оговорилась, и мне немедленно захотелось забрать его обратно. Разумеется, отец не упоминал обо мне, дочери, с которой он едва разговаривал, дочери, которую он, вероятно, списал со счетов…

– Твой отец был неразговорчивым, – сказал Сэм, и его голос гулко отдался у меня в груди. – Ты сама это знаешь. Но мне кажется, я могу предположить по тому, как он проверял почту, что он очень гордился тобой.

Я прикусила щеку изнутри.

– Невозможно.

– О да, – продолжал он. – Ты бы это видела! Он делал это, шаркая по подъездной дорожке – и все в нем кричало о том, что его дочь собирается стать доктором наук, и, по правде говоря, он был несносен. Он открывал почтовый ящик и заглядывал внутрь, доставал конверты и начинал их сортировать, будто мог сквозь бумагу обнаружить доклад, который ты представила на конференции по поп-культуре в прошлом году, о мужественности и чудовищности в Сиянии…

Я приподнялась на локтях.

– Подожди, как?..

– Я погуглил тебя, – улыбнулся Сэм. – Как бы то ни было, потом он неторопливо возвращался по подъездной дорожке, и его походка давала понять всем соседям, что его дочь сильная и чуткая, умная, веселая и великолепная. Когда он выбрасывал почту прямо в мусорный бак на улице, его сожаление, что он не смог найти способ сказать тебе обо всем лично, было до боли очевидным.

У меня пересохло в горле, я пробормотала:

– И все эти выводы ты сделал, глядя на то, как он подходит к почтовому ящику, да?

– Он делал это каждый день, – заявил Сэм. – Что я могу сказать? Я наблюдательный.

Я прижалась к нему и поцеловала в плечо.

– Ты милый, – сказала я.

– Потому что влюблен в тебя.

Я застонала от слащавости этой фразы и игриво шлепнула его по щеке. Но правда заключалась в том, что она все равно запала мне в сердце. Хотя бы одну ночь я могу помечтать о том, о чем запрещала себе мечтать в детстве. Все эти валентинки в виде розовых сердечек и сентиментальные песни о любви могут быть настоящими и принадлежать мне.

Двадцать два

Утром того дня, когда Коннер должен был делать предложение, от него пришло шестьдесят восемь сообщений: о наших передвижениях, о том, когда мне заехать за Шани, чтобы сводить ее на ланч, во сколько мы должны появиться в парке, и даже о том, что мне надеть: «Я знаю, у тебя много готического дерьма, но, вероятно, для фотографий больше подойдет цвет?!»

Мне даже в голову не приходило, что мне придется позировать для каких-либо фотографий. Потенциальная свадьба обещала быть веселой.

Сэм тоже очень волновался и переживал, ему пришлось уйти пораньше, чтобы все подготовить. Он не только собрал тридцать с лишним ребят, которые должны были танцевать, но и установил в парке свою акустическую аппаратуру, чтобы «Tubthumping» можно было слушать на ужасающей громкости.

– Мне нужно купить немного сыра, крекеров и яблочных слайсов, – произнес Сэм, вводя список в свой телефон. – Что-нибудь, что едят и дети, и родители. Наверное, еще воду и Capri Sun^[76].

– Убедись, что будет Pacific Cooler^[77], – произнесла я, усаживаясь в кресло за своим столом и открывая ноутбук. Доктор Нильссон обещала к сегодняшнему дню подготовить комментарии к моей последней главе, и я надеялась, что у меня будет возможность взглянуть на них до начала всех этих празднеств.

– Фиби, – проговорил Сэм. – Я много лет работаю с детьми. Поверь, я знаю о превосходстве Pacific Cooler.

Он подошел сзади, поцеловал меня в макушку и ушел, оставив наедине с электронным письмом доктора Нильссон и Ленор, которая, похоже, привыкла находиться со мной в одной комнате. Я перевернула пустую коробку на бок: кошке нравилось залезать в нее и вылезать оттуда, чтобы в конце концов улечься отдыхать.

– Давай посмотрим, что у нас тут, – обратилась я к Ленор, открывая электронное письмо. Я не могла отрицать, что до появления животного разговаривала сама с собой, но ее присутствие определенно служило оправданием, все выглядело так, будто я беседую с ней.

Доктор Нильссон начала с того, что знает от доктора Блейка о моем согласии пройти собеседование, чему она очень рада. Затем она поделилась своим мнением о главе, посвященной «Хладнокровному убийству», и у меня кровь застыла в жилах. Фразы вроде «не самая лучшая ваша работа», «бессвязная и бессвязно написанная» и «нуждается в более глубоком изучении» промелькнули у меня перед глазами еще до того, как я смогла заставить себя прочитать весь текст от начала до конца.

Я дважды щелкнул мышью по файлу, чтобы прочитать все комментарии, и от огромного количества красного у меня на глаза навернулись слезы, то ли от стресса, то ли от резкого свечения моего ноутбука. Имелся и положительный комментарий, хотя доктор Нильссон, как правило, была довольно резка – оценка «хорошо» округлыми буквами рядом с единственным пунктом дорогого стоила. Но в основном я наблюдала перечеркнутые абзацы или просьбы предоставить дополнительные доказательства из текста оригинала. В самом конце она добавила еще один комментарий:

«Как чисто литературный анализ текста, это неплохо. Но вам не удалось установить необходимые связи с теорией и культурным контекстом, которые позволили бы поднять его до риторического анализа на уровне докторской диссертации. Вы на финишной прямой – не позволяйте себе сбиться с курса».

От этих слов у меня засосало под ложечкой, и это ощущение не проходило, пока я собиралась и во время ланча с Шани, хотя я изо всех сил старалась выглядеть счастливой. Она была так рада моему приглашению и призналась, что всегда считала, что нам следует чаще видеться. В результате я почувствовала себя виноватой за то, что мне никогда не приходило в голову пообедать с Шани, пока мой брат не попросил меня об этом. Она действительно была милым человечком, с ней было интересно общаться, она рассказывала много историй о своей работе в больнице или о том, как часто мой брат вел себя как идиот.

«Этот идиот сделает тебе предложение меньше чем через час», – хотелось сказать мне, и я была очень горда собой за то, что сумела сохранить все в тайне. Если бы я сорвалась в последнюю минуту, никогда бы себе не простила.

Предполагалось, что я заеду в парк под предлогом, что помню его с детства и просто хочу заглянуть и прогуляться по аллее воспоминаний. «Но раньше там не было ничего, кроме деревьев и пары скамеек, – написала я Коннеру. – Почему меня должно волновать, что теперь здесь обустроили игровую площадку?» На что он ответил: «ШАНИ ЭТОГО НЕ УЗНАЕТ, НО ОНА ПОВЕДЕТСЯ НА ЭТО НОСТАЛЬГИЧЕСКОЕ ДЕРЬМО, ПРОСТО СДЕЛАЙ ЭТО, ПОЖАЛУЙСТА!» Яркая иллюстрация того, стал ли он более расслабленным перед второй попыткой.

Тем не менее я чувствовала себя чертовски неуютно, когда, проезжая мимо парка, в последнюю минуту направила машину к нему.

– Надеюсь, ты не возражаешь? – уточнила я. – Мне нравилось это место, когда я была ребенком, и вдруг захотелось на него посмотреть.

– Круто, – ответила Шани. – Коннер никогда не упоминал об этом. Он сказал, что ты иногда водила его на игровую площадку в другом районе, пока кто-то не спросил тебя, живешь ли ты там.

Я совершенно забыла об этом случае, но теперь воспоминания нахлынули на меня волной.

Когда Коннеру было четыре или пять лет, а мне соответственно одиннадцать или двенадцать, я взяла его с собой на маленькую детскую площадку у соседнего дома. Там имелись только качели и очень небольшой игровой комплекс. Это было в довольно новом районе, где деревья росли не слишком густо, так что к тому времени, когда мы возвращались домой, Коннер неизбежно обгорал на солнце и, вероятно, был обезвожен, но он все равно каждый раз умолял меня взять его с собой. И вот однажды какой-то случайный взрослый спросил меня, там ли мы живем. Мое лаконичное «нет» было честным ответом и в то же время служило попыткой защититься: разумеется, я не собиралась рассказывать постороннему, где живу.

– Тогда вы не можете здесь играть, – заявил тот человек таким серьезным тоном, словно поймал нас на магазинной краже. Если бы я могла вернуться в прошлое, я бы подумала: «Почему, черт возьми, мы не можем?» – и продолжала бы водить Коннера туда каждый день, пока кто-нибудь насильно не выдворил бы нас оттуда. Но в то время это напугало меня настолько, что заставило держаться подальше.

Подобные эпизоды постоянно удивляли меня напоминанием о том, что было время, когда мы с Коннером были близки или, по крайней мере, я много заботилась о нем. Но сейчас у меня не было времени зацикливаться на этом. Мне нужно было оставаться сосредоточенной.

Сегодня на площадке играла куча детей – больше, чем по моему представлению участвовало во флешмобе, – и мои ладони уже так вспотели, что мне пришлось вытереть их о джинсы.

– Все выглядит так, как ты помнишь? – поинтересовалась Шани, когда мы подошли к парку.

Акустическая аппаратура Сэма уже была установлена рядом с крытым навесом, где вокруг нескольких столиков для пикника тусовалась группа людей – вероятно, родители. Я заметила на столиках Capri Sun.

– Э-э, – протянула я. – Не совсем.

Мы с Шани должны были дойти до определенной отметки, чтобы включилась музыка и начался танец. Я предполагала, что Сэм захочет проконтролировать все сам, поскольку это была его аппаратура, но он, должно быть, поручил это кому-то из родителей. Вполне логично, что он не хотел рисковать: Шани могла заметить его. И все равно мне было интересно, где он может скрываться.

– Ты прочитала книгу, которую я тебе подарила? – спросила Шани.

Отлично. До цели оставалось меньше десяти ярдов, а Шани задала серьезный вопрос. Я замешкалась, не понимая, что делать. Как-то оттянуть время и обсудить все это в тот самый момент, когда тридцать с лишним ребятишек с нетерпением ждут сигнала к началу? Я уже заметила, что некоторые открыто пялятся на нас. Если мы не запустим это шоу, оно очень скоро станет напоминать дерьмо вроде «Детей кукурузы».

– Пока нет, – призналась я. – Прости. Я обязательно прочитаю. Что тебе больше всего нравилось делать на детской площадке? Мне всегда нравились качели.

Я говорила как первоклассник, пытающийся завести в школе друга. Шани выглядела немного озадаченной, но, вероятно, решила, что я просто не хочу говорить о книге про скорбь. Что тоже было справедливо.

– Качели – это круто, – согласилась Шани, затем оживилась, видимо, придумав ответ получше. – О, знаешь, что мне понравилось? Когда появилось бревно. У меня фантастический баланс. А это…

Но тут мы дошли до условленного места, и внезапно зазвучали первые такты песни, гулкое, отдаленное пение, а затем грянул припев. Это заставило даже меня слегка отпрянуть от шока, вызванного тем, что песня звучит на весь парк, а ведь я знала, что так и будет. Как только заиграл припев, пара ребятишек спрыгнули с тренажера и начали синхронно танцевать. Глядя на них, я поняла, о чем говорил Сэм: это была скорее серия поз, чем настоящий танец, и один парень отставал на пол-оборота, наблюдая, как его друзья выполняют движения чуть быстрее, но это было до смешного мило.

– Ты это видишь? – восторженно спросила Шани, широко улыбаясь. – Они, должно быть, знают друг друга. Откуда доносится музыка?

Она повернула голову в сторону навеса, в этот момент песня зазвучала чуть медленнее, женский голос рассказывал о том, как пьет всю ночь напролет. Я все еще не могла поверить, что подобные тексты одобряют в начальной школе. Тут другая группа детей начала танцевать прямо перед нами, синхронно повторяя движения первой группы.

– Это нереально! – воскликнула Шани, перекрикивая музыку. – Ты когда-нибудь видела что-нибудь подобное?

– Нет, – честно ответила я.

Мы с Сэмом вместе посмотрели несколько видеороликов о предложениях руки и сердца во время флешмоба и убедили Коннера, что в таких ситуациях лучше не затягивать процесс. Сэм отметил, что у нас задействованы дети, а это означало, что нам следует перестраховаться, а я добавила, что «Tubthumping» на самом деле состоит из двух частей, которые повторяются снова и снова. План состоял в том, чтобы продержаться около трех минут до выхода Коннера.

Тем не менее я не могла не признать, что это были довольно волшебные минуты. Каждый раз, когда песня переходила от припева к куплету, к основной группе присоединялась еще одна, поменьше. В частности, я не могла отвести глаз от одной девочки – пухленькой, с вьющимися рыжими волосами и в очках: она размахивала руками с самой дикой непринужденностью и самым пренебрежительным отношением ко всем, кто оказывался рядом с ней. Я видела, как она практически нейтрализовала худенького мальчика, который все время поглядывал в сторону навеса, словно спрашивая взрослых, что ему делать.

Шани была очарована. Поначалу она явно не подозревала, что все это устроено для нее – она просто наслаждалась представлением. Но ко второму куплету стало очевидно, что дети кружат подле нас, и она посмотрела на меня, как бы спрашивая: что происходит? Я просто пожала плечами, но не смогла сдержать глупой улыбки, которая, как я чувствовала, расползлась по моему лицу.

А затем, после припева, с последней группой ребят вышел танцевать Сэм, придвигаясь все ближе к нам. Движения – перекрещивание ног, покачивание плечами, шаг назад – повторялись. Его волосы прилипли к потному лбу (в конце концов, он провел в парке последние пару часов, пока мы с Шани наслаждались тайской едой), но он выглядел таким радостным и уверенным, что я не могла отвести от него глаз.

Я не ожидала, что он будет танцевать. Мы это не обсуждали. Хотя вполне логично, что он выучил этот номер вместе с детьми, если он с ними репетировал.

Танцоры образовали вокруг нас одну большую группу, а на периферии я увидела нескольких взрослых, снимающих происходящее на свои телефоны, – не только тех, кто сопровождал детей, но и совершенно посторонних. Сэм подвел детей к финальной части, где они устроили почти безумный бег на месте, начав низко, едва ли не на корточках, затем поднимаясь все выше и выше, пока, вскинув руки в воздух, не начали танцевать подпрыгивая, покачивая бедрами и изображая роботов. Сэм выглядел как персонаж музыкального клипа 1980-х годов: он кружился, отбрасывая волосы с глаз. На нем была простая белая футболка и светлые джинсы, его красные кроссовки казались ярким пятном, когда он двигался, а когда поднимал руки, виднелась полоска цветных боксеров.

Все еще танцуя, дети расступились, создав коридор для моего брата, который стоял, сцепив руки за спиной. Он хотел подарить Шани цветы, но я отговорила: объяснила, что ее руки должны быть свободны, чтобы ей было удобно принять кольцо. Впрочем, я понимала, зачем они понадобились ему: букет позволил бы ему хоть чем-то занять свои руки, пока он идет сквозь танцующих к Шани. Но я подумала, что будет лучше, чище, если им вообще ничего не будет мешать. Музыка стихала, и я отошла в сторону, оставляя их вдвоем.

– О боже мой! – воскликнула Шани, которую теперь было слышно на фоне тихой музыки. Она заплакала в ту же секунду, как увидела Коннера, и я поняла, что моему брату тоже нелегко сдерживаться. Я взглянула на Сэма. Дети все еще танцевали вокруг него, другие ребята с игровой площадки присоединились к ним. Сэм уже остановился и наблюдал, как мой брат опускается на одно колено. Я почувствовала, что его внимание переключилось на меня, но внезапно ощутила, что не знаю, переживу ли я этот момент, если не сосредоточусь исключительно на своем брате и Шани.

– Шани, – произнес Коннер, затем ему пришлось откашляться. – Я считаю тебя потрясающей. Самым счастливым днем в моей жизни был день, когда я встретил тебя, и с каждым днем я становлюсь все счастливее. – Он достал коробочку с кольцом из кармана, но еще не открывал ее, и теперь хмуро смотрел на нее. – Хотя, подожди, это означало бы, что первый день не самый счастливый, если они становятся счастливее… но ты понимаешь, что я имею в виду. Мне действительно повезло. Именно это я и пытаюсь сказать. Прости. Я планировал произнести более интересную речь.

Мне хотелось как-нибудь подбодрить его, сказать, что у него все хорошо получается. Было очевидно, что он говорит от чистого сердца, а это самое главное. Шани качала головой и слегка икала, но очень мило. Как это удается некоторым девочкам, когда они плачут? Я никогда не была такой. У меня были бурные уродливые слезы.

– Я хочу, чтобы у нас с тобой было все больше и больше счастливых дней, и не только благодаря удаче, но и потому что мы работаем над этим. Потому что быть в отношениях – значит прикладывать усилия. Это очевидно. Но с тобой это не сложно… я просто хочу сказать, Шани, что люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?

Она кивнула, как будто это было все, на что она была способна, прежде чем сказать:

– Да. Да!

Коннер поднялся, чтобы обнять и поцеловать ее, прежде чем сообразил, что на самом деле так и не открыл коробочку с кольцом, поэтому протянул ее Шани, и они вместе открыли ее и надели кольцо ей на палец. Коннер был уверен, что оно подойдет идеально, потому что придумал хитрый план: позаимствовать одно из ее колечек, чтобы уточнить размер. Глядя на меня, он поднял вверх большой палец, когда она надела кольцо, будто я каким-то образом лично несла ответственность за то, что это произошло.

Я подняла большой палец в ответ, все еще вытирая слезы, и тогда Сэм обнял меня за плечи и притянул к себе.

– Думаю, все прошло хорошо, – проговорил он.

– Да, черт возьми, получилось, – отозвалась я, затем посмотрела на стоящих вокруг детей и поправилась. – Я имею в виду, да. Это было просто идеально! А ты, оказывается, хорошо танцуешь.

– Не совсем, – возразил Сэм. – Я никогда этим серьезно не занимался.

– И все же ты такой… – Я не могла подобрать нужного слова. «Сексуальный» – было самым правильным, но мы стояли рядом с детьми, и, в любом случае, оно не отражало полностью то, что мне хотелось выразить. Возможно, «заразительный», потому что его веселье заставляло хотеть веселиться вместе с ним. Я почти захотела танцевать, а я никогда, ни за что на свете этого не делала. «Свободный». Может быть, это было самое подходящее слово.

Он улыбнулся мне.

– Запомни эту мысль. Мне нужно срочно пообщаться с родителями, поблагодарить их и детей за то, что пришли. Я скоро вернусь.

Я подошла поближе к Коннеру и Шани, чтобы поздравить их, но при этом не хотела прерывать этот радостный момент. По-видимому, мне не о чем было беспокоиться, поскольку, едва заметив меня, оба тут же бросились обниматься.

– Я бы не справился без тебя, – сказал Коннер. – Я серьезно.

– В основном это заслуга Сэма, – возразила я. – Его аппаратура, его дети, его танец. – Затем, на всякий случай, чтобы Шани не подумала, что мой ланч с ней был исключительно частью мероприятия, я честно добавила: – Я просто рада, что смогла потратить сегодня днем немного времени, чтобы узнать тебя получше, теперь, когда ты собираешься стать моей сестрой.

Ух ты! Как-то странно было это говорить.

– Нет, не только сегодня, – проговорил Коннер. – Все это время. Я знаю, у тебя своя жизнь и твоя диссертация о серийных убийцах, но то, что ты здесь этим летом…

Примерно на время звучания «Tubthumping» мне удалось забыть о комментариях моего консультанта и об огромном объеме работы, которую мне предстояло проделать, чтобы вернуться в прежнее русло, но теперь страх снова поселился где-то внизу моего живота.

– Это не проблема, – ответила я. – На самом деле, мне нужно закончить кое-какие дела, и, если не возражаете, я пойду… Может, мы могли бы запланировать праздничный ужин на этой неделе?

– Звучит заманчиво, – улыбнулся Коннер. – Люблю тебя, Фиби!

– А я тебя.

Я улыбнулась Шани, давая ей понять, что испытываю к ней те же чувства, как бы плохо я это ни выражала.

Я направилась к навесу. Люди уже разошлись отсюда, но Сэм сидел на корточках, упершись локтями в колени, и разговаривал с худеньким мальчишкой, который раньше едва уклонился от рук рыжеволосой девочки. И тут я увидела в нем учителя, представила, какой он в классе, как вдохновляет детей играть на ксилофонах.

Насколько же неправильным было мое первоначальное представление о нем. Однако правда заключалась в том, что этот Сэм пугал меня больше. Казалось, он с другой планеты, с той, где весело танцуют, а семьи большие и счастливые. А я была с какой-то далекой, одинокой звезды, и мой организм не мог приспособиться к новой, неядовитой, атмосфере.

Не знаю, откуда у меня в голове эти сентиментальные мысли. Весь день был похож на американские горки, с момента получения письма от научного руководителя до предложения Коннера. Что мне сейчас, вероятно, было нужно, так это поспать, чтобы перезагрузиться.

– Я пытался считать в уме, как ты нас учил, – объяснял ребенок Сэму, – но у меня ничего не получалось. Медленные части очень сложные.

– Так и есть, Маркус, – кивнул Сэм. – Но мы говорили о том, что в этой песне сохраняется неизменный ритм, верно? – Он постучал пальцем по колену, отсчитывая ритм песни. – Слова звучат медленнее, но ритм остается прежним. Это сложно, но ты отлично справился.

– Это на ней ты собираешься жениться? – спросил Маркус, взглянув на меня. Я даже не заметила, что мальчик обратил на меня внимание, и была поражена, что втянута в эту беседу. – Мы сможем станцевать еще. На этот раз я буду правильно считать, обещаю.

Сэм снова повернул голову и посмотрел на меня.

– Когда-нибудь, – произнес он, не отрывая от меня взгляда. Затем снова сосредоточился на парне, протягивая ему кулак для удара. – Я очень ценю, что ты пришел, Маркус. Ты настроен на четвертый класс?

Они поговорили еще немного. В конце концов, мальчик убежал играть, а Сэм встал и начал убирать со стола остатки еды и мусор, я присоединилась к нему. Он даже догадался принести маленькие тарелочки цвета лайма и салфетки для детей – деталь, о которой я бы наверняка забыла.

– Что ты хотел сказать этим «когда-нибудь»? – полюбопытствовала я.

Он даже не поднял головы, просто продолжал подбирать сплющенные упаковки от Capri Sun и ответил совершенно непринужденно:

– Именно это и хотел сказать: когда-нибудь. Конечно, я представляю, как бы сделал тебе предложение. Не таким образом – что-то подсказывает мне, что тебе не понравится публичное представление. Где-нибудь в тихом месте, наедине. Я бы опустился на одно колено и сказал тебе, что я к тебе чувствую. Я знаю, что до этого еще далеко, но думать об этом приятно.

Я чувствовала себя так, словно упустила тысячу деталей этого разговора и не могу уловить его смысл.

– Я даже не уверена, хочу ли я замуж. Когда-нибудь.

Сэм пожал плечами, как будто это не имело большого значения.

– Тогда мы не будем жениться.

Позади меня раздавалась какофония детских голосов, переходящих в пронзительные визги и вопли возбуждения, время от времени раздавался плач малыша, который, должно быть, упал, и вопли родителей, приказывающих ребенку перестать класть мульчу в рот или отпустить своего брата.

– А еще я не знаю, хочу ли я детей.

Тогда он поднял глаза, и я попыталась прочесть что-нибудь по выражению его лица, когда он сказал:

– Все в порядке. Мы могли бы вместе обсудить и выбрать путь.

На самом деле он не мог так думать. Он преподавал в начальной школе, черт возьми! Он, несомненно, был бы отличным отцом. Он вырос в большой семье. Я высказала ему все это, но выражение его лица не изменилось.

– Послушай, я люблю детей, – начал он. – Это очевидно, иначе я бы не делал того, что делаю. Но, как ты и сказала, я весь день провожу среди детей. У меня уже есть два племянника и две племянницы, и я тот самый дядя, который обещает купить каждому барабанные установки, что невероятно пугает моих братьев и сестер. Я открыт для обсуждения всех этих вопросов – «когда-нибудь» не обязательно означает «сегодня».

Я покачала головой.

– Я не могу, – прошептала я.

Для Сэма это стало первым знаком, что я настроена серьезно, что мы не просто болтаем о будущем. Я даже не знала, как это делается. Любые прогнозы даже на несколько месяцев вперед заставляли меня сомневаться в том, будет ли моя диссертация написана вовремя, хватит ли ее для получения степени, сможем ли мы с Сэмом пережить расставание, о котором мы оба знали.

Он уронил скомканные салфетки, которые держал в руках, вытер руки о джинсы и повел меня прочь от навеса, под пару тенистых дубов, где мы могли бы уединиться.

– Тебе не следует оставлять там свою аппаратуру, – заметила я. – Она кажется дорогой.

– Это не важно, – бросил Сэм.

– Рядом с ней стоит парень, чьи глаза блестят как у Baby Shark. Говорю тебе…

– Фиби, – произнес Сэм, немного нетерпеливо. – Это не важно. Поговори со мной. Скажи мне, почему ты так разволновалась.

– Кажется, что все происходит слишком быстро, – ответила я. – Что мы вообще делаем? Предполагалось, что это будет летняя интрижка, а теперь мы говорим о браке и детях? Это чересчур, Сэм. Это не для меня.

Он отступил назад, проводя рукой по волосам. Пот уже высох, волосы слегка завились и торчали из-за ушей. По его лицу я видела, что мои слова про «летнюю интрижку» причинили ему боль, и какая-то часть меня захотела взять их обратно. Он много раз говорил мне, что для него это серьезно, и правда заключалась в том, что после первой нашей ночи мне это тоже стало казаться серьезным. А может быть, и раньше, я не уверена.

Но я также чувствовала себя глупой и наивной, думая, что из этого может что-то получиться в долгосрочной перспективе. Его жизнь была здесь, моя – нет. Он был создан для будущего за белым штакетником^[78] (он заслужил такое!), и я не представляла, как могу в это вписаться.

– Мальчик задал мне вопрос, – проговорил Сэм. – И я на него ответил. Что я должен был сказать? «Нет, парень, это просто моя соседка, мы иногда трахаемся»?

Я вздрогнула от его слов, хотя знала, что сама напросилась на это, вернув нас к первому утру, когда мы переписали правила того, что было между нами.

– По крайней мере, это было бы честнее, – пробормотала я.

Какое-то мгновение Сэм просто смотрел на меня, будто на незнакомку. Я сама едва узнавала себя, не понимая, что я несу. Мне хотелось запихнуть все эти слова обратно себе в рот. Я бы сослалась на то, что у меня болит голова или я плохо себя чувствую, что мне нужно немного сосредоточиться на диссертации и я поговорю с ним позже. Возможно, все закончилось – мне вдруг показалось неизбежным, что все это когда-нибудь закончится, и любая надежда на иное была не более реальной, чем мои детские фантазии о жизни в квартире с видом на горизонт. Но это не должно было закончиться так.

– Честнее, – повторил он, скорее для себя, чем для меня. – Ты права, я не был честен с тобой. Я влюбился в тебя, Фиби. Я хотел сказать тебе это миллион раз. Но я всегда боялся, что отпугну тебя. Что в итоге у нас получится разговор, очень похожий на этот. И потому сдерживался. Я знаю, что ты, возможно, еще не чувствуешь того же. Я знаю, что мысль об отношениях пугает тебя. Я знаю, это сложно, ведь ты здесь только на лето. Но мои чувства к тебе… с ними все просто.

Крики играющих детей вокруг нас были неуместным фоном для этого разговора. Мне хотелось, чтобы мы каким-нибудь образом перенеслись обратно в его дом или в мой. Я хотела бы оказаться в таком месте, где его слова не выводили бы меня из равновесия, потому что он был прав, они приводили меня в ужас. Влюбился в меня? Даже само слово «влюбился» подразумевало боль, потерю контроля. Он не мог влюбиться в меня, как и я не могла влюбиться в него.

– Эти несколько недель были напряженными, – проговорила я. – Черт возьми, это был напряженный день. Это был какой-то концентрированный инкубационный период, как когда люди встречаются в летнем лагере или как Киану и Сандра в «Скорости». Но, раз уж на то пошло, мы едва знаем друг друга.

– Так скажи мне! – сказал Сэм, скрестив руки на груди. – Расскажи мне о себе что-нибудь важное, чего я еще не знаю, что-нибудь, что изменило бы мои чувства.

– Ты даже не знаешь моего второго имени.

– Я знаю, что оно начинается на «Р», – ответил он, затем, заметив выражение моего лица, добавил: – Ты публикуешь свои статьи под именем Фиби Р. Уолш. Рэйчел? Ребекка? Румпельштильцхен?

– Рейчел, – неохотно ответила я, раздраженная тем, что он догадался с первого раза. Если бы он намекнул на «Друзей», я бы растерялась.

– Мое второе имя Коупленд. Забавный факт: у всех моих братьев и сестер второе имя Коупленд. Это девичья фамилия моей мамы. Итак, теперь мы с этим разобрались?

– Сколько тебе лет? – Это было самым элементарным, но я и впрямь не знала ответа. Этот вопрос никогда не поднимался.

– Двадцать восемь. Что-нибудь еще?

Он был почти на два года моложе меня. Не было никаких причин для того, чтобы это могло нарушить условия сделки, но каким-то образом это, казалось, доказывало мою точку зрения о том, как мало оснований у нас на самом деле было для составления планов на будущее.

– Я уезжаю через несколько недель.

Его глаза затуманились, но он не отрывал взгляда от моего лица.

– Я уже знаю это. Но у нас есть телефоны, электронная почта, машины, возможность летать самолетами. Я могу взять дополнительный день или два перед Днем труда. У меня будет целая неделя отпуска на День благодарения. Мы можем продержаться до тех пор, пока ты не закончишь свою аспирантуру, а потом что-нибудь придумаем.

В его устах это звучало так выполнимо, так разумно, но я никогда не могла поддерживать отношения, даже живя в одном городе, не говоря уже о том, чтобы жить в разных штатах.

– Прости, – пробормотала я. – Я не хотела заводить этот разговор сегодня, особенно после…

Я указала на его аппаратуру, навес, игровую площадку. Внезапно мне пришло в голову, что здесь все еще могут находиться дети и родители, что они могут наблюдать за всем происходящим, хотя, к счастью, ничего не могут услышать. Сэм так много сделал для того, чтобы предложение моего брата стало чем-то запоминающимся и особенным, а я все испортила. Это заставило меня возненавидеть себя, но только укрепило мою решимость, что в конечном счете это правильное решение, и, если бы я тянула с ним, это принесло бы еще больше вреда.

– Когда же ты планировала это сделать… – проговорил он. Это был не вопрос.

– Я предупреждала тебя, – сказала я, понизив голос. – Я с самого начала говорила, что не уверена, что готова к чему-то серьезному.

– Да, – согласился он. – Наверное, мне следовало прислушаться. Мне не следовало обращать внимания на разные мелочи, например, как ты говорила, что я тебе небезразличен, как поцеловала меня Четвертого июля, или воодушевила меня закончить сборку гитары, позволила обнимать тебя, когда мы искали Ленор. Просто будь честна со мной, Фиби. Что ты чувствуешь ко мне?

– Конечно, ты мне не безразличен. – Мои слова прозвучали неестественно и фальшиво, хотя я была искренна. – Но я не могу влюбиться в тебя.

Он отвел взгляд, его горло дернулось, когда он сглотнул. Когда он снова посмотрел мне в глаза, в них был легкий блеск.

– Не можешь или не хочешь?

В чем разница? Любить кого-то – значит нуждаться в нем, быть открытым боли, отвержению и потерям. Конечно, я мечтала найти человека, которому могла бы полностью доверять, и, конечно, в последние несколько недель у меня иногда появлялась надежда, что этим человеком может оказаться Сэм. Но когда все приняло серьезный оборот, оказалось, что это сопряжено с большим риском. Я так долго была предоставлена самой себе и точно знала, как добиться успеха в жизни. Даже Нильссон сказала, что этим летом я позволила себе сбиться с курса. Пришло время возвращаться к работе.

– Я просто не могу, – пролепетала я. – У меня на это нет сил. Мне жаль.

Сэм издал негромкий смешок, совсем невеселый.

– Что ж, это было честно, – произнес он. – Должен признать, я не ожидал, что все обернется вот так.

– Знаю, – кивнула я, изо всех сил стараясь не расплакаться, потому что это было бы некрасиво. Единственное, что я могла делать, – это смотреть на пустую упаковку Capri Sun, все еще стоявшую на одном из столиков для пикника, пока у меня не затуманились глаза. Я старалась не думать о том, что совсем недавно это утро было полно надежд и волнения по поводу предложения Коннера. И брат наверняка захотел бы обсудить все позже, он был полон веры в счастье, а я тем временем хотела умереть… – Клянусь тебе, я ничего этого не планировала. Я понимаю, что ты, вероятно, сожалеешь обо всем, особенно о том, что потратил субботний день на это, теперь, когда…

Я не смогла закончить это предложение. Не было способа должным образом передать, как мне плохо, чтобы не стало еще хуже.

– Я ни о чем не жалею, – отрезал Сэм. – Ни о последних нескольких неделях, ни о сегодняшнем дне, даже о том, что сказал «когда-нибудь» тому мальчишке, пусть это и привело к такому разговору. Я не жалею, что отдал тебе свое сердце, Фиби. Я просто хочу, чтобы ты была с ним осторожнее.

И тут я действительно расплакалась, но это не имело значения, потому что Сэм уже ушел.

Двадцать три

Дни, последовавшие за моим разрывом с Сэмом, были тяжелыми. Мысль о том, чтобы снова заняться любимым делом – анализом произведений в жанре тру-крайм, – внезапно перестала меня привлекать. Я сидела за столом и часами перечитывала одно и то же предложение. Потом уставала от этого и пробовала писать в постели, но, стоило мне прилечь на подушки, как воспоминания о Сэме возвращались ко мне, мешая работать. Я попыталась сменить обстановку и, выйдя из дома, отправилась в местную кофейню, но все, что я делала, это пялилась на соседние столики рассеянным взглядом, пока, в конце концов, одна девушка, предположительно студентка, не спросила довольно грубо:

– Я могу вам чем-то помочь?

– Нет, – пробормотала я. – Простите.

Она и ее друзья все еще хихикали, когда я собрала свои вещи и ушла.

Однажды утром на пороге моего дома появилась коробка, и, поскольку я ничего не заказывала, мое сердце затрепетало в надежде, что, возможно, это очередная ошибка и посылка предназначается Сэму и можно использовать это как предлог, чтобы пойти к нему, и тогда, возможно, я смогла бы…

Что ж, мне не предоставилась возможность воплотить эту фантазию в жизнь. Коробка предназначалась не Сэму, она было от него – без этикетки и закрытая, лишь подвернутыми друг под друга клапанами. Внутри оказался мой экземпляр книги Savage Appetites, который я оставила у него, и мой фиолетовый лифчик, чистый и аккуратно сложенный. Записки не было.

Я не сомневалась, что поступила правильно. Просто выбрала неудачное время. У нас с Сэмом не было настоящего будущего, как бы я ни позволяла себе мечтать об обратном. Было бы еще тяжелее, позволь мы этому затянуться до конца лета, до момента моего отъезда.

Но иногда, лежа ночью в постели, я вспоминала, как он танцует. Его лицо, раскрасневшееся от жары, интенсивных движений и радости. Потом вспоминала о его лице после того, как сказала ему, что не могу его любить. Он выглядел подавленным, и я этому виной.

Я почти не спала.

Однажды ночью, когда я все еще лежала, ворочаясь с боку на бок, Ленор запрыгнула мне на живот. Ее глаза сверкали в темноте, словно она оценивала, насколько низко я пала. Она несколько минут потопталась по моей рубашке, покружилась, а затем плюхнулась и осталась лежать. Она не хотела, чтобы ее гладили – если бы я попыталась, она бы тут же спрыгнула обратно. Такое вот персональное пресс-папье. Это невероятно надоедало. И вместе с тем странным образом успокаивало и стало одним из немногих способов остановить мой внутренний мазохистский порыв.

Последнее, что мне хотелось делать в этом состоянии (то есть категорически не хотелось), – это встречаться с доктором Блейком по поводу моей будущей карьеры в академии. Но мы уже условились, я уже купила дурацкий блейзер и не хотела снова подводить доктора Нильссон. Поэтому я надела черное платье в стиле пятидесятых, дополнила его темно-серым блейзером и накрасила губы красной помадой, надеясь, что не выгляжу бледной как смерть, хотя именно так себя и чувствовала.

Я осторожно прикрыла за собой входную дверь, убедившись, что Ленор не выскользнула, и уже запирала ее, когда услышала, как грузовик Сэма заезжает на подъездную дорожку. Я не знала, что делать. Если бы я бросилась к «камри» и очень быстро села в нее, это выглядело бы так, будто я избегаю его. Хотя, возможно, это было бы проявлением такта, поскольку он, похоже, сам избегал меня.

В итоге я тупо стояла у входной двери с ключами в руке, пока он вылезал из своего авто.

Он подстригся, волосы по-прежнему были длинные, но не такие взъерошенные, как раньше. Он держал в руках пакет с едой навынос и, взглянув на меня, натянуто улыбнулся. Казалось, он не собирался со мной общаться, и, возможно, это было к лучшему, но я ничего не могла с собой поделать.

– Привет, – сказала я.

– Привет.

После этого односложного вступления мы оба замерли на своих подъездных дорожках. Проблема была в том, что я не могла придумать, что говорить дальше. Инстинктивно я хотела снова начать извиняться, но было ясно, что это ни к чему хорошему не приведет. И даже пожелай я завести светскую беседу, в моей голове не было ни одной чертовой темы – ни замечаний о погоде, ни какой-нибудь мелочи о тру-крайме, ничего.

«Я скучаю по тебе». Вот что я хотела сказать больше всего. Только теперь у меня не было на это права.

Он поднял руку и потер бровь, язык его тела говорил о том, что он не может решить, уйти ему или остаться. В конце концов, он уронил руку, словно покорившись судьбе.

– Хорошо выглядишь, – заметил он.

– Спасибо, – ответила я. Какая-то маленькая, извращенная часть меня была рада, что он видит меня такой, после того как целое лето я носила повседневную или самую поношенную одежду. – У меня собеседование.

– Я помню.

– А как у тебя, все еще преподаешь у Джослин? – В моем воображении возникла гигантская гифка с лицом Майкла Скотта, которая повторялась снова и снова. Что за нелепый вопрос? Он уже говорил мне, что будет заниматься этим до момента, когда возобновятся занятия в школе, и даже планировал взять что-нибудь по выходным за дополнительные деньги.

Он поднял пакет с едой:

– Моя еда стынет. Удачи тебе на собеседовании.

– И тебе удачи, – промямлила я; к счастью, он уже скрылся в доме и не мог увидеть, как я скривилась. Наше первое общение после ужасного разговора в тот день, когда Коннер делал предложение. Могло быть и хуже.

Но могло быть и гораздо лучше.

Я пыталась выбросить это из головы, пока ехала в колледж Стайлз и парковалась на месте для посетителей. Изначально доктор Блейк предложил встретиться в студенческом кафе на территории кампуса, но позже извинился, сообщив, что оно закрылось на все лето. «Но мы можем прогуляться по кампусу, и я покажу вам окрестности», – говорилось в электронном письме, заставившем меня снова задуматься, в чем именно заключается смысл этого собеседования. Доктор Нильссон ясно дала понять, что это не собеседование по поводу работы, и я дважды пролистала веб-сайт колледжа. Там не было никаких объявлений о вакансиях, по крайней мере, для преподавателя английского. Похоже, у меня был бы шанс, только если бы я преподавала статистику.

От доктора Блейка веяло серьезностью, но как только мы заговорили о некоторых профессорах в моей программе, я немного расслабилась. Он отнесся ко мне скорее как к коллеге, чем как к ученице, и даже сослался на статью, которую я написала, похвалив меня за то, что я связала воедино два, казалось бы, несопоставимых материала, изучив их через призму феминизма. Это напомнило мне о Сэме, о том факте, что он нашел время, чтобы поискать мою работу в Интернете, но подобные мысли представляли для меня опасность. Я заставила себя снова сосредоточиться на докторе Блейке.

– В конечном счете, работа в академии – это служение, – заявил доктор Блейк. – Наши исследования, преподавание, наставничество – все это для того, чтобы служить будущим поколениям мыслителей. Как вы собираетесь делать это со своей специализацией?

Возможно, он даже не имел в виду изучение тру-крайма – не подходит для настоящей науки, но слышать отголоски этого мнения в каждом вопросе было моей естественной защитной реакцией. Я отвечала медленно, желая как следует обдумать свои слова, прежде чем озвучить.

– Я знаю, что изучение литературы или риторики у большинства людей вызывает скепсис, – начала я. – Многие спрашивают, какой смысл изучать слова, которые написаны двадцать, пятьдесят, двести лет назад. И делать это снова и снова, после того как на эту тему уже столько написано. Но, в конечном счете, я думаю, что главное – научиться обращать внимание. Научиться вникать в текст, задавать вопросы и рассматривать его под разными углами, чтобы увидеть, как это может измениться. Как культура, мы сами являемся тем, о чем пишем, и изучение этих текстов может многое рассказать нам о том, как мы видим мир.

Я взглянула на доктора Блейка, стоявшего рядом со мной, однако он просто смотрел прямо перед собой, сцепив руки за спиной, и слушал меня.

– Тру-крайм – прекрасный пример этого, – продолжила я. – По сути, речь идет о том, что мы знаем о способности человечества творить зло и чего нам следует опасаться. Ответы на эти вопросы могут рассказать нам о многом, особенно если посмотреть на пересечение привилегий и власти, на тех, кто рассказывает истории, кто является их героями. Я знаю, многие считают, что тру-крайм – это просто криминальное чтиво, не заслуживающее анализа, но тот факт, что оно так тесно связано с мейнстримом, делает его достойным внимания. Если я смогу помочь студентам обратить внимание на эти истории и на то, как они преподносятся или воспринимаются, я буду чувствовать, что выполнила свою работу.

Я никогда раньше не высказывала вслух ничего подобного. Стыдно признаться, даже самой себе, но я не слишком задумывалась о своем призвании. Мне нравилось преподавать, получать удовольствие от того, что находишься перед аудиторией, от взаимопонимания, которое может возникнуть, когда ты работаешь на полную катушку, твои шутки попадают в цель, а лица учеников озаряются узнаванием. Хотя также это могло вызвать стресс и дикую усталость, и мне приходилось отодвигать на второй план собственные занятия и исследования для получения ученой степени.

Именно встреча с Сэмом и то, как он относился к своим ученикам, заставили меня серьезно задуматься о преподавании. Он еще раз продемонстрировал то, о чем говорил доктор Блейк: идею, что весь его жизненный опыт и знания дают возможность пробудить в ребенке интерес к музыке или научить его чувствовать ритм или высоту звука.

Много недель назад он спросил меня, почему меня привлекает тру-крайм. Тогда я понятия не имела, что ответить, а вот теперь все стало яснее.

– У меня такое чувство, что я выросла, боясь многих вещей, – говорила я. – В жизни так много неопределенности, особенно когда ты ребенок… Ты не знаешь, почему твой папа рассержен или почему твоя мама мирится с этим, или будет ли у тебя когда-нибудь настоящий друг, с которым ты сможешь откровенно поговорить. Это звучит странно, но к тому времени, когда я стала подростком, чтение книг о серийных убийцах почти успокаивало меня. Это было что-то вроде: «Вот чего надо бояться, сосредоточься на этом!» Есть неопределенность и открытые вопросы, но в конце концов все это разрешится. Правосудие восторжествует, о жертвах вспомнят, что бы там ни было. Только когда я стала читать и перечитывать некоторые из этих книг более внимательно, я начала сомневаться в том, что такое справедливость, истина или даже страх.

– Это интересная тема, – согласился доктор Блейк, и это вовсе не прозвучало покровительственно, как иногда бывало, когда люди использовали слово «интересная» для описания моей работы. – Вы бы хотели преподавать риторику тру-крайма, если бы у вас была такая возможность?

– Я бы с удовольствием, – призналась я. – Но я знаю, что до этого слишком далеко. Я определенно готова посвятить свое время преподаванию композиции, профессиональному письму, всему, что позволит зарабатывать. И тогда, возможно, когда-нибудь найду место, которое позволит мне предложить собственный курс, где я смогу в большей степени сосредоточиться на тру-крайме в Америке с 1960-х годов по настоящее время.

– На «Хладнокровном убийстве»? – уточнил доктор Блейк.

– Конечно. Но теперь и в этом жанре появилось гораздо больше разнообразия и нюансов. «The Third Rainbow Girl». «No Place Safe». «The Fact of the Body». Это одни из моих любимых. Они не просто про убийство. Рассказы о преступлениях среди белых воротничков могут быть по-настоящему увлекательными, как, например, «Дурная кровь», «Волшебник лжи» или «Игра на понижение».

Мы долго шли через кампус по центральной, выложенной кирпичом дорожке, пока неожиданно для меня не подошли к маленькому белому домику с зелеными ставнями.

– Что ж, – произнес он, – полагаю, доктор Нильссон уже сообщила вам, что в настоящее время у нас нет свободных вакансий. Однако ближе к началу следующего учебного года мы планируем пригласить нового преподавателя на кафедру английского языка. Контракт на три года. Как вы и сказали, будет много занятий по композиции и другим дисциплинам, но у кандидата найдется место для одного или двух занятий по выбранной специальности. Думаю, что занятия по тру-крайму будут весьма популярны. Как только вакансия откроется, мы проведем стандартный поиск претендентов, так что я вам ничего не могу гарантировать, однако надеюсь увидеть в пуле вашу заявку. Когда контракт закончится, у вас будет возможность занять постоянную должность, но это тоже не будет гарантировано. Что вы думаете?

Что я думаю?!

– Звучит потрясающе, – произнесла я, безуспешно пытаясь сохранить невозмутимый вид.

Он улыбнулся мне, будто почувствовал мой энтузиазм; впрочем, надеюсь, он счел это милым, а не незрелым.

– Кафедра английского находится здесь, – сообщил он, указывая на перестроенный дом. – Заходите, угощу вас чаем.

Уезжая домой, я была довольна тем, как прошло собеседование, и почти с надеждой думала о будущей карьере. Мне все еще нужно было закончить чертову диссертацию, о которой я предпочитала не вспоминать, и мне не хотелось даже позволять своим мыслям блуждать по перспективам работы на расстоянии вытянутой руки…

Что ж, это вселило в меня скорее меланхолию, чем надежду. Устранение одного барьера ничего существенно не изменило бы в наших с Сэмом отношениях. С ними покончено. Я сожгла мосты и не могла мучить себя размышлениями о том, есть ли какая-нибудь возможность вернуться на другую сторону.

* * *

Вечером перед моим отъездом в Северную Каролину ко мне зашел Коннер. Я пригласила его и Шани на последний совместный ужин, хотя в доме почти ничего не осталось и сесть было негде, кроме письменного стола, который брат обещал помочь пристегнуть к багажнику моей машины. Коннер предложил поужинать только вдвоем.

– Нам не удалось провести вместе столько времени, сколько хотелось бы, – заметил он. – Я понимаю, ты была занята учебой, а у меня – работа. Кстати, мои звонки длятся меньше семи минут. Но эта работа – отстой. Думаю, я подожду до свадьбы, а потом попробую найти что-нибудь, где не станут заставлять запирать личный телефон в шкафчике в начале каждой смены.

Коннер и Шани запланировали свадьбу на весну, и она уже обещала стать гораздо более сложной, чем они думали, после того как ее родственники из Индии вмешались в обсуждение деталей церемонии и приема. Они бросались словами «распорядок» и «вторая смена одежды». Впрочем, Коннер был в восторге от костюмов, которые ему предстояло надеть.

Когда брат появился, я заканчивала последние правки в главе о «Хладнокровном убийстве», которая теперь стала лучше, потому что я уделила больше внимания достоверности автора и описанию «истины» на протяжении всей книги, в отличие от того бессвязного сумбура, который я выдала раньше. Я немного отставала от графика: семестр уже начался, а мне предстояло еще написать главу о книге «Незнакомец рядом со мной» и заключение, что тоже меня тревожило – защита была назначена на конец октября. Но я была уверена, что все получится.

– Послушай, – сказала я, открывая страницу в книге. – «Он испытывает дискомфорт в отношениях с другими людьми и страдает патологической неспособностью формировать и сохранять прочные личные привязанности». Это словно про меня, и мне это не нравится.

– Откуда это?

– Так психолог описал Дика Хикока, после того как обследовал его перед судебным процессом, – объяснила я.

Коннер подошел и взял книгу у меня из рук.

– Тебе нужно выйти из дома. Давай.

Я согласилась, но сказала, что сама сяду за руль, и мы направились к моей «камри». Я помедлила лишь секунду, бросив взгляд на дом Сэма, прежде чем включить зажигание. Его грузовик стоял на подъездной дорожке, но его самого я давно не видела, со дня моего собеседования. Теперь, уезжая, он отсутствовал довольно долго, не ходил туда-сюда, как во время уроков у Джослин.

– Ты все еще не поговорила с ним? – поинтересовался Коннер.

Я уже поделилась с братом, без подробностей, что мы с Сэмом расстались, если вообще можно считать, что мы были вместе. Я не сказала, что все произошло в парке, сразу после того, как он сделал предложение Шани, – никоим образом не хотела омрачать это воспоминание. Он все еще пересылал мне новые видео, которые продолжали появляться в социальных сетях.

– Не совсем, – ответила я.

– Я собирался пойти к нему и еще раз поблагодарить за все, что он для нас сделал, – проговорил Коннер. – Если хочешь, я могу упомянуть…

– Нет, – перебила я. – Оставь это. Пожалуйста, Коннер!

Он поднял руки, сдаваясь.

– Ладно, ладно. Итак, куда ты хочешь поехать? Я угощаю, только давай не в такое модное место, как Outback. У меня нет денег на «Луковый цветок»^[79], я коплю на свадьбу. Мой предел – фаст кежуал^[80].

– Вообще-то, – проговорила я, – есть одно место, где я давно хотела побывать, и, возможно, сейчас последний шанс. Это займет около часа.

– Согласен, поехали.

По дороге мы почти не разговаривали, просто слушали местную альтернативную радиостанцию, которой, как я с болью осознала, мне действительно будет не хватать, хотя все, что я могла сказать о репертуаре диджеев – это «одна очень популярная группа» или, наоборот, «другая очень популярная группа». Я поняла, что Коннер что-то заподозрил, как только мы съехали с шоссе в сельской местности, где между заправочной станцией и любым другим признаком цивилизации были километры.

Наконец мы оказались на улице, с которой был виден ветхий дом, стоявший чуть в стороне, окруженный зарослями сорняков и казавшийся заброшенным. Я припарковала машину на обочине и отстегнула ремень безопасности.

– Это бывший дом Утреннего Убийцы, – сообщила я. – Здесь никто не жил по меньшей мере десять лет, с тех пор как семья переехала.

– Э-э-э, – промычал Коннер. – Я надеялся увидеть место, где подают картошку фри.

– Потом мы найдем где перекусить. Я просто хочу посмотреть, что там.

Какими бы непрофессиональными и перегруженными ни были мемуары дочери Утреннего Убийцы, кое-что она сделала хорошо: оживила дом, в котором выросла. Мне казалось, что я могу составить карту расположения комнат, могу собственными пальцами оторвать ее наклейки от стены, могу однажды услышать, как утром на плите шипит бекон, когда ее отец готовит завтрак. Конечно, позже она поняла, что он вставал рано, чтобы убивать девушек неподалеку, во время утренней пробежки, но в остальном все выглядело как обычная семейная жизнь. Это очень напомнило мне мое собственное детство.

– Он, типа… что-нибудь здесь делал? – спросил Коннер, пробираясь за мной через высокую траву.

– Нет. – Окна были запотевшими, возможно, из-за влажности, и я прижалась лицом к стеклу, чтобы заглянуть внутрь. Удивительно, но там все еще были какие-то вещи – старый диван, накренившийся набок, груда чего-то, что могло быть одеждой, отсыревшим картоном или изоляцией, определить было невозможно. Вот так мог бы выглядеть дом нашего отца, если бы мы его оставили как есть.

Словно прочитав мои мысли, Коннер, стоявший у меня за спиной, спросил:

– Ты же понимаешь, что папа не был серийным убийцей, верно?

– Технически, мы этого не знаем, – ответила я. – Но да, я понимаю, что это крайне маловероятно. Если бы это было так, мой интерес к этой теме приобрел бы оттенок зловещей иронии.

– Хорошо, – проговорил Коннер. – Просто мне кажется, что ты не до конца это понимаешь. Он был обычным парнем. Думаю, из-за того, что у вас с ним не было особых отношений последние десять с хвостиком лет, твое подсознание превратило его в злобного, ужасного человека. Конечно, он не был замечательным отцом. Он часто злился без всякой причины, его абсолютно не интересовали вещи, которые нам нравились, если он считал их глупыми. Например, мои компьютерные игры или твое… – Коннер махнул рукой в сторону дома, как бы говоря: «странное дерьмо, которым ты занималась». – Он заставлял думать, что ты глуп, или чрезмерно чувствителен, или плохо помнишь, как что-то происходило на самом деле, он мог быть действительно язвительным и негативным по отношению ко всему и вся.

Последняя фраза задела меня за живое. Одним из моих самых больших страхов было то, что я стану в чем-то похожа на своего отца. И надо признать, что сарказм я определенно унаследовала от него, уж не знаю, к добру это или к худу.

– Но он был обычным парнем, – повторил Коннер. – Очень грустным парнем, если подумать. У него было так много возможностей наладить по-настоящему близкие, значимые отношения со своими детьми, но он не воспользовался ни одной. Когда я съезжал от него, знаешь, что он сказал? Он сказал, не бери компьютер, за него заплатил я. На самом деле он подарил мне на день рождения кое-какие комплектующие, но так и не купил остальное, хотя обещал. Скатертью дорога, понимаешь? Я не позволю этому дерьму сбить меня с толку.

Я вспомнила свою первую ночь в доме, когда обнаружила на полу детали компьютера. Это так похоже на моего отца! Он мог быть невероятно щедрым (он ведь фактически оплатил обучение Коннера), но через мгновение мог передумать и заявить про какую-нибудь вещь, что в ней нет необходимости. Такой образ жизни приводил меня в замешательство, и неудивительно, что мы с Коннером до сих пор страдаем от этого.

– Не думаю, что он хоть раз сказал мне, что любит меня, – произнесла я. – Большую часть времени я сомневалась, что он вообще способен на такое чувство.

– Противоположность любви – страх, – заметил Коннер. – Думаю, что папа был самым напуганным человеком из всех, кого я когда-либо знал.

– Черт. – Я остановилась как вкопанная, внезапно потеряв интерес к осмотру этого вполне ординарного, наводящего тоску маленького домика, больше заинтригованная тем, что сказал мой брат. – Ты действительно получаешь от бесед с психоаналитиком неоценимую пользу.

– О, это была строчка из песни, которая нравится Шани, – признался Коннер. – Но это правда.

– Иногда мне кажется, что я могу стать такой, как он. Замкнутой. Напуганной. Неспособной любить.

– Ты не такая!

Я неловко пожала плечами. Если бы он только знал, чем закончился наш последний разговор с Сэмом, он бы понял, какое я чудовище. Я не могла даже думать об этом, не испытывая стыда за то, что наговорила, за то, что причинила ему боль. Но было ли то, что я сказала, ошибочным? Тот факт, что я смогла хладнокровно сделать это, вероятнее всего, доказывал мою точку зрения, что я не создана для такого рода отношений.

– Фибс, – повторил Коннер, – ты не такая! Ты не такая, как парень из «Хладнокровного убийства». Начнем с того, что ты любишь меня.

Я закатила глаза:

– Ты заноза в моей заднице.

– Но при этом обаятельная заноза!

Я хмыкнула, согласившись с его доводом. К этому времени мы уже добрались до задней части дома, где находилось крыльцо. Здесь уже не осталось сетки, а в нижней части одного из углов крыши виднелось чуть обугленное дерево, будто когда-то здесь разжигали гриль. Даже Утренний Убийца жарил бекон или готовил Четвертого июля мясо на гриле. В перерывах между бытовыми обязанностями он убивал женщин.

Что бы вы, будучи ребенком, почувствовали, узнав такое о своих родителях? Хотя… На что я надеялась? На то, чтобы его дочь никогда не смогла отойти от этого ужаса, чтобы ее жизнь постоянно была омрачена тьмой, жертвой которой она тоже была?

– Я даже не могу произнести эти слова, – пробормотала я. – Они застревают у меня в горле. Я даже не могу написать их. Не знаю почему. Элисон бросается ими постоянно, как будто в этом нет ничего особенного, а я просто отвечаю смайликом, как идиотка.

– Будь проще, – проговорил Коннер. – Сначала попробуй ЯТЛ. Способна написать несколько букв?

– Наверное.

– Достань телефон и сделай это, – потребовал Коннер, указывая на мой карман. – Если, конечно, в этом богом забытом месте есть связь.

– В своем последнем сообщении она написала, что начала смотреть шоу про обустройство дома. Я не собираюсь отвечать ей на него ЯТЛ.

– О, кажется, Шани смотрит такое же шоу, – вздохнул Коннер. – Оно такое скучное, напоминает колыбельную. Я мог бы засыпать под него каждую ночь. Послушай, ты завтра уезжаешь. Просто напиши что-нибудь об этом, потом добавь эти буквы и в конце поставь смайлик, если хочешь немного разбавить сообщение ерундой. Какой ты доктор наук, если ни черта не смыслишь даже в этом?

Я достала телефон. К моему удивлению, связь действительно была. Мои пальцы в нерешительности зависли над экраном, пока я раздумывала, прислушаться ли к совету Коннера. И чего я так боялась? Что меня отвергнут? Она уже говорила мне эти слова миллион раз, так что, если рассуждать здраво, у меня не было причин полагать, что она поймет неправильно, если я тоже напишу их. Если уж на то пошло, в данном сценарии как раз я была тем, кто отвергал, не позволяя словам Элисон пробить мою броню, независимо от того, насколько мы теперь близки.

Последнее сообщение от Элисон ни к чему не обязывало. Оно было о паре из первого эпизода, вобравшей в себя все ужасные тысячелетние стереотипы. Я уже ответила на него коротким «ха». Глубоко вздохнув, я начала печатать.

«Привет, ты уже знаешь, что я завтра уезжаю! Понимаю, что ты будешь на работе, поэтому просто хотела еще раз поблагодарить тебя за помощь с котом, блейзером и прочим. ЯТЛ!»

Я попробовала без восклицательного знака, но все стало выглядеть слишком серьезно, поэтому я вернула его обратно. Потом мне не понравились эти буквы, я удалила их и напечатала «люблю тебя!», намеренно без «я», добавила эмодзи – кошачью морду с глазами в виде сердечек – и нажала «отправить» до того, как успела передумать.

– Прекрасно, – проговорил Коннер, читая через плечо. – А теперь, пожалуйста, мы можем уйти отсюда? Я умираю с голоду и точно знаю, чего бы мне хотелось съесть.

* * *

Я была уверена, что Коннер выберет заведение, где, по его словам, «лучшая в городе картошка фри», но как только мы вновь оказались недалеко от дома отца, он принялся подсказывать мне дорогу, пока мы не заехали на парковку рядом с магазинами, среди которых были Starbucks, маникюрный салон и продуктовый, в который я никогда не заходила.

– Ты знаешь, я всегда готова выпить кофе, – начала я, – но я не плачу восемь долларов за размокший сэндвич в упаковке, если только не нахожусь в аэропорту. Иногда даже и в этом случае.

– Мы не в Starbucks. – Он кивнул в сторону продуктового магазина. – Нам туда.

Моя рука замерла на дверной ручке машины.

– Нет, мы туда не войдем.

– Раз уж ты отвезла меня в жуткую глушь, в дом серийного убийцы, – возразил Коннер, – я заставлю тебя пойти в продуктовый магазин, которого ты избегаешь.

– Потому что там умер наш отец!

– Вот именно, – бросил Коннер. – Пришло время отдать дань памяти. Давай!

Со стороны в этом магазине не было ничего зловещего. Пожилая пара медленно переходила улицу, чтобы зайти туда, женщина выходила с другой стороны с тележкой для покупок, похожей на гоночный автомобиль с двумя рулями, за которыми сидели малыши-близнецы. Это был бы оригинальный дизайн, будь это настоящий гоночный автомобиль.

– Коннер, – пролепетала я. Если бы я могла продырявить каблуками асфальт, чтобы не двигаться с места, я бы это сделала.

– Я обещаю, – ответил Коннер, – все будет хорошо. Пять минут. Договорились?

Он смотрел на меня, приподняв брови. И я знала, что, как бы ни раздражал мой брат, если я стану настаивать, что не могу этого сделать, мы развернемся и пойдем обратно к машине. Но я также знала, что он, вероятно, прав. Глупо избегать продуктовых магазинов. Возможно, в глубине души какая-то часть меня так и не смогла до конца упокоить отца, даже после похорон, даже после того, как я разобрала все вещи в его доме. Если это поможет, то, возможно, оно того стоит.

Поэтому я последовала за ним через раздвижные двери, мимо стеллажей с товарами, к отделу для уборки. Казалось, Коннер точно знал, куда идет, что меня весьма удивило. Мы никогда по-настоящему не говорили об этом, даже в ту ночь перед похоронами, когда оба напились в стельку. Он жил всего в десяти минутах езды, когда это случилось. Возможно, его вызвали в магазин до того, как уехала «скорая».

– Средство для мытья посуды, – проговорил Коннер, взяв в руки бутылочку с голубой жидкостью, пока мы стояли перед стеллажом. – Он всегда пользовался одним и тем же. В инструкции сказано, что оно лучше удаляет жир, а значит, тереть нужно меньше, но не думаешь ли ты, что люди, в общем-то, моют с одинаковой интенсивностью, несмотря ни на что? Это мышечная память. Вы не расслабляетесь только потому, что в инструкции указано, что моющее средство возьмет на себя большую нагрузку. Там всегда так написано.

– Инструкциям нельзя доверять, – согласилась я, глядя на бутылку. Такая обыденная вещь. – Как думаешь, ему было очень больно?

– Врач в больнице, который сообщил мне о его смерти, сказал, что нет. Папа потерял сознание, и все произошло довольно быстро. Может быть, их просто учили говорить подобные вещи, но я думаю, что это было правдой. Сомневаюсь, что у папы был шанс испугаться или что-то в этом роде.

«Я думаю, что папа был самым напуганным человеком из всех, кого я когда-либо знала». Я поняла, что это так, хотя в детстве всегда считала его страшным из-за того, как краснело его лицо, когда он кричал, из-за того, как резко он менял решения. Было облегчением думать, что, возможно, ему не пришлось бояться, когда он умирал.

Я обняла Коннера, крепко обхватив его руками.

– Я действительно люблю тебя, – прошептала я. – Ты настоящая заноза в заднице, и не такая уж обаятельная, как тебе кажется, но я действительно люблю тебя!

– Ты можешь вставить все это в свою речь шафера, – ответил брат. – Хотя, может быть, стоит добавить побольше комплиментов.

– Подожди. – Я отстранилась. – Что ты сказал?

– Шафер, – улыбнулся Коннер. – Или «лучший друг», неважно, как ты это назовешь. Конечно, это должна быть ты. Именно ты была рядом со мной и Шани этим летом. Я не хочу стоять там без тебя. Ты моя старшая сестра, Фиби.

Я снова обняла его и, наверное, продолжала бы это делать и дольше, если бы не почувствовала, как он пытается сунуть мне в руку бутылочку с моющим средством для посуды.

– Что ты делаешь? – удивилась я.

– Шани сказала, что я должен сделать тебе подарок, когда попрошу об этом, – объяснил он. – На самом деле, согласно веб-сайту, который она нашла, существует около сотни хитроумных способов пригласить кого-то на свою свадьбу, и она планирует что-то особенное для своих друзей. Но я не знаю… подруга, я устал! Это предложение выбило меня из колеи. Мне нужно отдохнуть от этого дерьма из Pinterest. Так, может, ты возьмешь это средство и будешь считать своим подарком?

– Мне не нужен никакой подарок, – отмахнулась я. – И уж точно я не хочу бутылку слишком многообещающей жидкости, которой ты размахивал в качестве реквизита для рассказа о смерти нашего отца.

– О-о-о! Ну, если ты так ставишь вопрос. – Он поставил средство обратно на полку. – Не хочешь взять пару бутербродов и чего-нибудь, чтобы перекусить дома? Я оставил там маленький телевизор и PlayStation, чтобы мы могли поиграть в Crash Bandicoot.

– Звучит заманчиво, – ответила я.

– Постой! – спохватился Коннер, когда мы пошли по проходу. – А тостер все еще на месте или мне придется есть Pop-Tarts как животному?

Двадцать четыре

На следующее утро я окончательно собралась, исключение составляли мой письменный стол и Ленор. Накануне вечером Коннер должен был помочь мне погрузить его, но в итоге мы легли спать намного позже, чем планировали, болтая и пытаясь пройти все уровни оригинальной игры Crash, даже те, для открытия которых требовались секретные ключи. У нас ничего не получилось, даже после того, как я сдалась и просмотрела гайд в формате ASCII из поздних девяностых, в котором объяснялось, какие уровни нужно пройти, чтобы получить цветные камни, и в каком порядке.

Ленор все еще бродила по дому, явно встревоженная, и с подозрением поглядывала на свою переноску. Я не спешила укладывать ее туда – и не только ради нее, но и ради себя, потому что знала, что, как только она окажется в ней, то, скорее всего, в течение первого часа поездки будет писаться постоянно.

Я заперла Ленор в спальне, где все еще лежал ее лоток, оставила ей еды и, бормоча: «прости, прости, прости», пообещала найти лакомство для кошек, которое ей действительно понравится, как только мы окажемся в ее новом доме. Я уже внесла первый, последний и гарантийный депозит за квартиру в том же комплексе, недалеко от университета, где жила раньше, и домовладелец сообщил, что оставит для меня ключ в сейфе на стойке регистрации.

Мне удалось дотащить стол до половины пути, раскачивая его на ножках взад-вперед, прежде чем я сдалась и отправила сообщение Коннеру, пытаясь узнать, сможет ли он заглянуть ко мне по дороге на работу, всего на пять минут. «В противном случае, – написала я, – оставлю стол здесь, и тебе придется озаботиться тем, чтобы отправить его мне к началу семестра. Тебе решать».

– Нужна помощь?

Позади меня раздался резкий голос Сэма. Когда я обернулась, оказалось, что он так близко, что я могла разглядеть темно-синие полосочки вокруг его радужек. Он был одет в новый вариант нейтрально-делового костюма, который я раньше не видела: клевые джинсы и темно-зеленая рубашка на пуговицах, аккуратно закатанная до локтей. Он явно куда-то собирался, а было лишь семь тридцать утра. Не то чтобы это было моим делом. И он не был обязан помогать мне. На самом деле, возможно, лучшим выходом было просто оставить здесь этот чудовищный стол и разобраться с ним позже.

– Я справлюсь, – ответила я. – Спасибо.

– Фиби! Просто прими помощь, ладно? Ты хочешь прикрепить его на крышу машины?

– Таков был план.

Он ухватился за стол с обеих сторон и, кряхтя, поднял его. Ему пришлось медленно идти по подъездной дорожке, слегка откинувшись назад, чтобы распределить вес, прежде чем он поставил его рядом с машиной.

– Мне всегда было интересно, как ты справился с ним в одиночку, – заметила я. – В ту первую ночь.

– Было трудно.

Этот разговор был настолько похож на дружеский, что мое сердце замерло, но в то же время от сожалений сжимался желудок, когда я понимала, насколько он напоминает светскую беседу едва знакомых людей.

– Сэм, я…

Но он оборвал меня:

– Мне понадобится твоя помощь, чтобы поднять его наверх. Если я возьмусь за одну сторону, ты сможешь взяться за другую?

Я приподняла ближайшую ко мне сторону, пока он выполнял основную работу, поворачивая стол так, чтобы опустить его вверх ногами на крышу машины. Когда он попросил ремни, я открыла багажник и схватила их с верхушек чемоданов и коробок, которые туда запихнула.

– Значит, ты должна быть в Северной Каролине к обеду или около того?

– Если буду ехать без остановок, – ответила я. – Но, возможно, мне придется их сделать. Будет зависеть от Ленор.

– Могу я попрощаться с ней?

– О-о, – пробормотала я, оторопело моргая. – Конечно.

Он закончил затягивать ремни, замысловато крест-накрест обмотав ножки стола, подергал его и, казалось, остался доволен, когда тот не сдвинулся с места. Я провела его в дом, в свою спальню, где оставила Ленор.

Она, конечно, сидела под кроватью. Я много убрала из этой комнаты, но кровать оставила, потому что мне нужно было где-то спать. Я сказала Коннеру, что после моего отъезда он может делать с ней все, что захочет. Мы так и не удосужились перекрасить черные стены, однако Коннер заявил, что не прочь позаботиться об этом и о некоторых других деталях, раз ему пришлось взять отпуск на пару недель, когда он повредил запястье. Он уже поговорил с Джоуи, и тот, возможно, заедет посмотреть дом. Похоже, брат думал, что его удастся продать к сентябрю. Теперь это была в основном проблема агента по недвижимости.

– А ты знаешь, что во Флориде, – невпопад начала я, – не нужно сообщать, если в доме кто-то умер, даже если это было убийство или самоубийство? Вам также не нужно сообщать о привидениях, потому что ни одна из этих вещей не считается существенным фактом.

Сэм сидел на корточках на полу, вытянув руку, словно приглашая Ленор ее понюхать.

– Это просто жуть – рассказывать подобное, пригласив кого-то к себе в комнату, – отозвался он.

Я почувствовала, как вспыхнули мои щеки. Конечно, он был прав. Я даже не подумала о таком ракурсе – просто брякнула, как обычно.

Он поднял на меня глаза и грустно улыбнулся.

– Все в порядке, – проговорил он. – Я привык слушать такое в твоем исполнении.

Он встал, очевидно, потеряв надежду, что Ленор выйдет. Оглядел комнату, отмечая голые черные стены и кровать, все еще застеленную покрывалом. Мне было интересно, о чем он думает. Нахлынули на него воспоминания так же, как на меня?

– Мне, наверное, пора идти, – проговорил он. – У меня собрание в школе.

А, ну это объясняло, почему он так нарядился. Меня охватила внезапная паника, что это конец, что я никогда больше его не увижу, что у меня никогда не будет шанса сказать ему о своих чувствах. Я не знала, было ли любовью это холодное, болезненное чувство в моем животе, но я должна была сказать ему, как он важен для меня, как сильно я ценила наше совместное времяпрепровождение, как сильно я буду скучать по нему.

Вот только слова застряли у меня в горле. С Сэмом все было иначе, чем с Элисон или Коннером. Ставки были очень высоки. Я не могла ожидать от него ничего, кроме отказа. И я это заслужила.

– Вот, – сказала я, потянувшись за своей гитарой, прислоненной к стене. – Возьми ее.

Он удивленно поднял брови, глядя на меня.

– Ты хочешь, чтобы я починил твою гитару?

– Нет. – Я покачала головой. – Оставь ее себе. В любом случае, тебе она пригодится больше, чем мне.

На обратной стороне корпуса все еще была пара наклеек – одна от клуба «Международная амнистия»^[81], в который я выступала в старших классах, другая от группы, которую, к моему стыду, я почти не слушала, но считала их логотип классным. Я не знала, обесценивает ли это гитару, но она все равно должна играть, несмотря ни на что.

Но Сэм не потянулся за инструментом.

– Я не хочу, – проговорил он. – Без обид, Фиби, но я не хочу…

Он замолчал, не закончив фразу, и это было жестоко, учитывая, что он начал ее с двух самых страшных слов в английском языке. «Без обид». Чего он не хотел? Чтобы в его доме было что-нибудь из моих вещей? Не хотел помнить обо мне? Волноваться обо мне?

– Будет больно, – произнес он наконец. – Видеть ее каждый день.

В этом был смысл. Но по какой-то причине мне вдруг стало очень важно подарить ему что-то, и очень хотелось, чтобы он это принял, и это стало бы овеществленным признанием всего, что произошло между нами.

– Так используй ее для деталей, – настаивала я. – Разбей вдребезги. Это всегда выглядит очень заманчиво – когда рок-звезды разбивают свои гитары на сцене. Такого катарсиса не испытаешь, если будешь бить в бубен, это точно.

Он не улыбнулся.

– Пожалуйста, Сэм! Серьезно, я не буду ею пользоваться. Вынь из нее звукосниматели или что ты там собирался делать, а остальное выброси. Или поставь новые струны и подари одному из своих учеников, которому она будет интересна. Мне все равно. Но, пожалуйста, возьми ее!

Он схватил гитару за гриф, взвешивая ее в руке. Затем осторожно поставил на пол, прислонив к стене там, где она стояла раньше. Когда он шагнул ко мне и заключил в объятия, у меня защипало в глазах.

Его теплые и сильные ладони прижимались к моим лопаткам. Я знала, как он умеет обнимать, с той первой вечеринки. Я жаждала его прикосновений еще тогда, хотела почувствовать, как его руки вот так обвивают меня. Рыдание застряло у меня в горле, и я обняла Сэма в ответ, прижавшись щекой к его плечу.

«Я тоже ни о чем не жалею, – хотела сказать я. – Кроме последнего разговора. Если бы я могла вернуться в прошлое и отменить тот день, я бы это сделала».

– Поезжай осторожно, – проговорил он и, сжав меня сильнее, поцеловал в волосы и ушел, не забрав гитару.

Ленор, наконец, выползла из-под кровати – как раз вовремя, чтобы увидеть, как я хлюпаю.

– Знаю, – кивнула я. – Плакса из меня никудышная. Я вызываю отвращение. Не отправиться ли нам вдвоем вызывать отвращение за семьсот миль отсюда?

Двадцать пять

Семестр начался в конце августа, и возвращение к обычным будням принесло облегчение. Я готовила учебные планы для последних занятий, дорабатывала главы своей диссертации с комментариями доктора Нильссон, заполняла документы, чтобы успеть к выпуску в декабре. Все вернулось на круги своя.

Хотя не совсем. У меня появилась кошка, которая теперь любила меня лишь чуть больше, чем во Флориде, но, по крайней мере, ей нравился маленький застекленный балкон, который имелся в ее новом доме. Кроме того, у меня появились проблемы со сном, и я не могла побороть меланхолию, если у меня оставалась хоть минута свободного времени. В груди будто образовалась огромная дыра в том месте, где должно было быть сердце, и ничто из того, что я пыталась сделать, казалось, не могло ее заполнить – ни чтение, ни письмо, ни проверка контрольных работ, ни бездумный просмотр Netflix.

Мы с Коннером разговаривали по телефону по меньшей мере раз в неделю, и он обратился к Шани за медицинским советом, когда я случайно упомянула о своей внезапной бессоннице. Ее совет был здравым и соответствовал тому, что пишут в Интернете: никакого кофеина после двух, никаких экранов после восьми, не использовать постель ни для чего, кроме сна. Но вместо этого я всю ночь сидела в постели, пила кофе и читала «Неразгаданные тайны» на Reddit в своем телефоне.

Мы пригласили несколько человек посмотреть дом отца, в том числе и Джоуи, который в итоге сказал, что, похоже, ремонтных работ потребуется больше, чем он хотел бы взять на себя.

– Это все из-за черной спальни, – сказала я по телефону Коннеру, наклоняясь, чтобы заглянуть в почти пустой холодильник. – Я же говорила тебе, что ее нужно перекрасить.

– Вообще-то… – Я услышала шорох на другом конце провода, будто Коннер ворочался с боку на бок. Независимо от того, сколько раз я говорила ему, что микрофон в его гарнитуре очень чувствительный, он продолжал во время разговора наполнять свою чашку льдом или играть в видеоигру с включенным звуком. Однажды я услышала, как он отлил. Я недвусмысленно намекнула ему, что в идеале он никогда больше не должен делать этого, пока мы разговариваем по телефону, а если он не в состоянии сдерживаться, по крайней мере, нужно из уважения отключить звук. – …мы с Шани подумали, что, возможно, нам стоит переехать в отцовский дом, – сказал Коннер. – Мы, конечно, возьмем на себя платежи и сделаем все необходимое, чтобы уладить дела с кредиторами, с твоей долей и остальным. Сейчас это будет дешевле, чем снимать квартиру. И отпадет необходимость перекрашивать комнату, потому что она идеально подходит для игрового пространства со всей этой темнотой.

– Ты собираешься превратить спальню моего детства в игровое пространство?

– По крайней мере, я не сказал «в мужскую берлогу», – ответил Коннер. – Что думаешь?

Все сказанное имело смысл. В начале лета я предполагала, что брат относится к дому так же, как и я, – считает, что он полон плохих воспоминаний и не является местом, куда ему когда-нибудь захочется вернуться. Но даже недолгое пребывание там показало, что это всего лишь четыре стены, крыша и несколько дверей, которые так разбухли от влажности, что перестали закрываться полностью. Если переезд поможет Коннеру и Шани в их новой совместной жизни, то я буду только рада.

За исключением одного момента.

– О боже, – выдохнула я. – Вы будете соседями с Сэмом…

– Да-а… – протянул Коннер. – Неловко. Я так понимаю, вы не разговаривали с тех пор, как ты уехала?

Однажды вечером, когда мне было особенно плохо, я потянулась за телефоном и обязательно отправила бы Сэму сообщение, начиная с чего-нибудь безобидного, вроде «привет» и заканчивая вполне определенным: например, милым селфи, которое я якобы отправила случайно. На самом деле, я бы не пользовалась такими приемчиками, даже будь у меня его номер. Я осознала, что раньше в таком обмене информацией не было необходимости. Сэм всегда был рядом, в двух шагах от меня.

– Ты его видел? – поинтересовалась я, надеясь, что мой голос прозвучал непринужденно.

– На днях, мимоходом, – ответил Коннер, затем, казалось, заколебался. – С ним была девушка. Он представил ее как… то ли Джил, то ли Джем, не могу вспомнить.

Я-то отлично помнила, что симпатичная продавщица из музыкального магазина запала на него.

– Джуэл.

– Да, именно! – Коннер на минуту замолчал, на заднем плане послышался голос Шани. – Шани утверждает, что мне не следовало тебе этого говорить.

– Это не имеет значения, – ответила я.

Только, черт возьми, это имело значение, потому что в течение нескольких дней после этого разговора я не могла думать ни о чем другом. Я никогда не была особенно ревнивой, но мысль о том, что Сэм с другой женщиной, буквально вызывала тошноту. Каждую ночь я засыпала в его футболке «ПРИСТУПАЙ К ОБУЧЕНИЮ!» и в красных боксерах, которые я намеренно не вернула. Все это было совершенно на меня не похоже.

Наконец наступила неделя защиты моей диссертации, и я, по крайней мере, вернулась в свою зону комфорта. К этому я готовилась последние пять с половиной лет и сейчас не могла позволить себе отвлекаться.

У меня была назначена еще одна встреча с доктором Нильссон, хотя она заверила меня, что это всего лишь формальность, чтобы окончательно обсудить кое-какие моменты, касающиеся структуры защиты. Я сделала выводы и переработала все предыдущие главы, основываясь на ее первоначальных заметках, и знала, что сама диссертация написана добротно.

– Кто будет в четверг на вашей защите? – спросила она ближе к концу обсуждения, когда я решила, что мы все уладили. Я хотела ответить: «надеюсь, вы и остальные члены комиссии», но, судя по всему, она ждала другого. Я просто не понимала, чего именно.

– Семья, друзья? – пояснила она. – На первую часть вы можете пригласить всех, кого захотите. Это может быть хорошим способом показать тем людям, которые поддерживали вас в этом путешествии, чего вы достигли. Мы знаем, что докторские степени не зарабатываются сами по себе.

– Там должно быть много людей с кафедры, – пробормотала я. Некоторых я даже считала друзьями, хотя понимала, что последние несколько лет была сосредоточена на работе и не уделяла много времени дружбе вне аспирантуры. Правда заключалась в том, что в принципе я была одна. Но мне всегда нравилось, когда я принимала решения сама и несла ответственность только перед самой собой. Я никогда не чувствовала себя одинокой.

А теперь вдруг почувствовала.

– М-м-м, – протянула доктор Нильссон. И мне следовало бы пропустить это, но что-то в том, как она промурлыкала этот слог, осуждение, которое я услышала в нем, заставило меня ощетиниться.

– Вы же сами сказали: я получу больше возможностей, больше вариантов, если не буду связана отношениями! – напомнила я. – Верно? Я должна быть гибкой, чтобы быть более востребованной в академической среде, не привязываться к одному месту или человеку, так ведь?!

Она моргнула, как будто была искренне озадачена горячностью моего ответа. Возможно, так оно и было. Я сомневалась, что она вообще помнила об этом разговоре, это у меня в голове он засел крепко.

– Да, – медленно произнесла она. – В какой-то степени это правда. Поначалу это может быть путь кочевника, пытающегося найти подходящую для себя должность. И я не буду приукрашивать ситуацию – конкуренция на рынке как никогда высока. Но я прошу прощения, если у вас сложилось впечатление, что у вас не должно быть отношений. Это может быть трудный путь, и порой именно близкие люди помогают его пройти. Мои родители прилетели из Швеции, чтобы присутствовать на моей защите.

– Правда?!

– Много лет назад, – произнесла она с улыбкой. – Они ничего не понимали. Но для меня это много значило – смотреть на присутствующих в аудитории и видеть их лица.

У меня возникло нелепое желание пошутить, вроде того, что, когда я нервничаю, представляю себе людей в нижнем белье. Но я не смогла придумать что-то достаточно быстро – и к лучшему, учитывая, что доктор Нильссон не была известна своим чувством юмора. Вместо этого я просто сидела, как замороженная, все еще удивленная тем, как смягчилось лицо моего руководителя, когда она вспоминала о поддержке своей семьи.

Она снова улыбнулась мне:

– Вы хорошо подготовились, Фиби. Отдохните немного, увидимся в четверг.

* * *

К сожалению, я редко следовала совету «отдохните». Вместо этого я расхаживала по квартире, а Ленор наблюдала за мной со своего обычного места на спинке дивана. Я просмотрела варианты трансляций, пытаясь найти что-нибудь, что позволило бы мне немного отвлечься, но наткнулась на эпизод «Исчезнувших», который почему-то так и не посмотрела.

– Знаю, знаю, – призналась я Ленор, слегка почесав ее под подбородком, когда все началось. – Это не значит, что я сделала правильный выбор.

Сюжет был классическим – молодые муж и жена, работающие на двух работах в погоне за американской мечтой. Я почти пожалела, что рядом нет Коннера, просто чтобы он мог убедиться, насколько я права, говоря о выборе сюжета для этих шоу. Поскольку супруги постоянно работали, выглядело вполне правдоподобным, что мужу потребовалось три дня, дабы понять, что его жена пропала, и тем не менее. Очевидно, что все должно было закончиться еще одним случаем, когда на самом деле окажется, что это дело рук мужа.

Я откинула голову на спинку дивана, что заставило Ленор посмотреть на меня прищурившись, прежде чем вновь погрузиться в дремоту. Я внезапно почувствовала такое сильное желание, чтобы Сэм был рядом, что это было почти болезненно. Он, вероятно, уже убедил бы Ленор свернуться калачиком у него на коленях, нашел бы способы оправдать этого неудачника из «Исчезнувших», рассказывавшего о своих отчаянных поисках пропавшей жены. Черт возьми, Сэма здесь даже не было, а я уже, вопреки своему характеру, собиралась поболеть в этом эпизоде за любовь! Муж никак не мог быть замешан. Почему полиция не отнеслась к нему серьезно и не объявила жену пропавшей без вести?

Когда жена нашлась живой, оказалось, что она стала жертвой ужасной автомобильной аварии, о которой, возможно, не узнали бы вовремя, если бы не настойчивость мужа. Я была потрясена, когда осознала себя уже в слезах. Это был настоящий катарсис, облегчение от того, что с ней все в порядке – тру-крайм редко вызывал подобный эффект. Но дело было не только в этом.

Сэм каким-то образом сгладил мой цинизм. Я так долго наращивала эту броню, всегда опасаясь, что без нее перестану быть собой. Но оказалось, что то, как я изменилась благодаря Сэму, мне нравится. Доктор Нильссон предупреждала, что учиться в аспирантуре нелегко, и я знала, что это правда, хотя и не придавала ее словам особого значения. Я не боялась путешествовать по трудным дорогам в одиночку. Я уже делала такое раньше.

Но я больше не хотела этого. Готовясь к защите диссертации, я репетировала и репетировала свою презентацию, пыталась предугадать вопросы, которые могут возникнуть, и подготовить краткие, четко сформулированные ответы. Но я никогда по-настоящему не задумывалась о том, каково это на самом деле – стоять на трибуне и смотреть на толпу людей, которые пришли послушать результаты моих исследований. Я не думала, что среди них могут находиться те, кого я хотела бы видеть рядом не потому, что они коллеги или будущие выпускники, а потому, что я им небезразлична, потому что они небезразличны мне и потому что мне хочется поделиться с ними важной частью своей жизни.

Я хотела бы, чтобы присутствовали Коннер и Шани, если это вообще возможно устроить на таком позднем этапе. Я хотела, чтобы Коннер дал мне пять и сказал что-нибудь смешное по поводу единственной непонятной детали, которую он уловил из всей моей презентации. Я хотела, чтобы Шани излучала позитив и поддержку. Я знала, что Элисон вряд ли сможет приехать, но я была бы рада, если бы ей удалось.

И больше всего я хотела видеть Сэма.

* * *

Организовать все оказалось проще, чем я думала. После того, как я отправила несколько сообщений, поэтесса, которая в прошлом году проходила у меня практику, сказала, что будет рада прийти, покормить Ленор и почистить ее лоток. Мне почти стало неловко от того, как быстро она отреагировала. Я считала ее просто знакомой и никогда не думала, что у нас много общего. Это лишь высветило то, насколько я замкнулась в собственном маленьком мирке, думая, что нет смысла пытаться из него выбраться. Оказывается, есть люди, готовые проявить дружелюбие при первой возможности.

Если ехать без остановок, то можно добраться до Сэма к середине ночи. Тогда у меня остался бы весь следующий день, чтобы вернуться в Северную Каролину, а затем – защита, запланированная на утро. Первое, что я сделала, выехав на шоссе, – позвонила Коннеру и спросила, не хочет ли он поприсутствовать.

– Подруга, – ответил он. – Конечно! На данный момент у меня накопилось шестнадцать часов оплачиваемого отпуска, а следующая смена у Шани только в субботу.

– Ты не обязан, – проговорила я. – Я имею в виду – знаю, что поздно спохватилась…

– Я хочу приехать, – перебил Коннер. – Я бы попросил об этом раньше, но ты сказала, что это не то мероприятие, на которое приходят обычные люди. Поэтому я решил, будто это все равно что попросить разрешения присутствовать на уроке литературы или что-то подобное.

– Я не могу обещать, что тебе не будет скучно, – предупредила я. – Но твое присутствие много для меня значит. Я оплачу тебе перелет, гостиницу или бензин, все, что тебе понадобится.

– Мы с Шани что-нибудь придумаем, – ответил он.

– Как насчет того, чтобы сходить в Waffle House завтра утром?

Коннер рассмеялся:

– Ты думаешь, мы выезжаем прямо сейчас? В лучшем случае нам удастся попасть к тебе к позднему ужину завтра вечером.

– Да нет, – проговорила я. – Я имела в виду тот, что рядом с домом, во Флориде. О, и мне, возможно, понадобится где-нибудь переночевать. Хотя я надеюсь, что не придется.

– Что ты… – И тут его, казалось, осенило. – Ох… Черт, Фибс, ты едешь поговорить с Сэмом?

– Да, и не пытайся меня отговорить. Мне плевать, ненавидит ли он меня, встречается ли с кем-то и буду ли я выглядеть полной дурой перед ним. Мне нужно сказать ему, что я чувствую, и…

Внезапно я услышала пронзительный визг – и вздрогнула. Должно быть, Шани схватила трубку.

– Боже мой, да!!! – воскликнула она. – Я надеялась, что нечто подобное произойдет. Вы идеально подходите друг другу. А он изменился с тех пор, как ты уехала. Неважно, что какая-то девушка была у него дома, по-моему, Коннеру вообще не следовало тебе об этом говорить. – Я услышала, как Коннер протестует на заднем плане, живо представив, как Шани отмахивается от него и шепотом велит заткнуться.

– Что ты имеешь в виду под «изменился»?

Это настораживало. При мысли, что Сэм чувствовал себя таким же разбитым и одиноким, как и я, у меня защемило сердце.

Хотя… Это ведь может значить, что он будет рад моему возвращению в свою жизнь?..

– Просто помолчи, – потребовала Шани, затем вернулась ко мне. – Мы пробыли там довольно долго, начали перевозить в дом кое-какие вещи. Когда мы встречаемся, он всегда здоровается, но как-то… слишком вежливо.

Это было похоже на Сэма, по крайней мере, на ту застенчивую версию, с которой я познакомилась вначале, и на тот сдержанный образ, который я увидела перед отъездом. Но это совсем не похоже на настоящего Сэма – внимательного, веселого, открытого и доброго.

– Он… – Я не успела задать вопрос, поскольку Коннер снова схватил трубку.

– Не усложняй, – сказал он. – Ты поступаешь правильно. Звони, если тебе что-нибудь понадобится, а если нет, то встретимся завтра в Waffle House.

– Звучит обнадеживающе.

– Приведи Сэма! – послышался голос Шани на заднем плане, и я улыбнулась, хотя мой желудок скрутило в тугой узел.

– Я попробую.

Двадцать шесть

Я подъехала к дому Сэма за полночь. Из-за отсутствия уличных фонарей в районе было темно. Окна в его доме тоже были темными. Понятия не имею, во сколько он ложится спать по будням, но однажды он упомянул, что, когда начинаются занятия в школе, ему приходится укладываться в самое ужасное время. Логично было предположить, что он уже спал.

Я прикусила нижнюю губу, размышляя, не стоит ли мне просто отложить разбирательства до завтра, переночевав в отцовском доме. Но у меня было не так много времени, если я хотела успеть к своей защите, кроме того, я проделала слишком долгий путь. Я должна была увидеть его.

Сначала я постучала как можно тише, надеясь, что он еще не уснул. Подождав несколько минут и осознав, что Сэм все-таки спит, попробовала постучать сильнее. Я даже использовала прием Коннера: «Бритье и стрижка – два бита»^[82], ненавидя за это саму себя, но это, похоже, был единственный способ показать, что за дверью не копы. Наконец, в качестве последнего средства, я рискнула воспользоваться звонком.

Внутри зажегся свет, и мое сердце, по ощущениям, забилось в горле. Всю дорогу я планировала, что скажу, продумывала варианты речи, каждый из которых был основан на разной степени самоуничижения…

Стоило мне услышать, как распахивается дверь, все планы вылетели у меня из головы.

Сэм был в футболке с надписью Tampa Bay Lightning и спортивных штанах; ноги босые, волосы взъерошены, на щеке все еще виднелся след от подушки. Он выглядел таким уютным, милым и теплым, таким… Сэмом, что мне сразу захотелось податься вперед и обнять его. Но на его лице отразился целый калейдоскоп эмоций – от раздражения до настороженности и беспокойства. Поэтому я сделала шаг назад.

Слово «привет» показалось мне неадекватным. Но в течение нескольких секунд, пока мы просто смотрели друг на друга, сошло бы и «привет». И я попыталась его произнести несмотря на то, что мой язык прилип к небу.

– Это слишком Judgment Ridge, – наконец проговорил Сэм все еще хриплым ото сна голосом.

– Вообще-то следует больше бояться дневных посетителей, – сказала я. – Особенно тех, которые выдают себя за адвокатов или землемеров.

Он прислонился к дверному косяку, задумчиво тронув пальцем губу. Я не могла удержаться и сделала движение к нему, желая просто поцеловать его, вложить все, что хотела сказать, в это прикосновение.

– Разве не они постучали в дверь парня посреди ночи и, притворяясь, что у них проблемы с машиной, просили пустить их внутрь? Только парню показалось, что что-то не так, и он не стал открывать.

Я моргнула.

– Думаю, ты прав. Подожди, ты что, читал эту книгу?! – удивилась я.

Он открыл дверь пошире и отступил, чтобы впустить меня. Я не была готова к этому, но сразу почувствовала облегчение, просто войдя в его дом. Я скучала. Я скучала по нему.

– Только первые две главы, – произнес Сэм у меня за спиной. – Как только появились предполагаемые жертвы, я бросил читать.

Мне показалось, что после подобного заявления будет ужасным переходом пригласить его на защиту диссертации о тру-крайме. Тем не менее, то, что он хотя бы попытался прочесть, должно было обнадеживать. Или нет? Жаль, что я не могла спросить, прочитал ли он ее до того, как я разбила ему сердце, или после.

– Тебе, наверное, интересно, почему я здесь.

– Да, именно этот вопрос занимает мои мысли последние несколько минут.

На его запястье красовался тонкий плетеный браслет, которого я никогда раньше не замечала. Только сейчас я сообразила, что, возможно, сегодня вечером у него кто-то был, что Джуэл могла прямо сейчас лежать в его постели, что делало мой приход посреди ночи еще более неловким. Но на подъездной дорожке стоял только его автомобиль, и в доме кроме нас двоих, кажется, никого не было.

– Мне нравится твой браслет, – сказала я.

Он взглянул на него, затем нервно дернул.

– Его сделал один мальчишка в школе. Я был так тронут этим подарком. А на следующий день он попался, когда продавал их в школе за Shark Bucks. – Заметив выражение моего лица, он добавил: – Это школьная валюта, которую можно заработать за хорошее поведение. Директор не считает хорошим поведением подпольную торговлю браслетами.

– По-моему, это звучит как предпринимательская деятельность, – заметила я. – И ты все равно должен быть тронут. Тебе-то он его подарил. Если только после этого он не разбил тебе коленные чашечки за Shark Bucks.

Сэм покачал головой.

– Так почему ты здесь?

– Я хотела тебя увидеть.

Он потер грудь через футболку, внезапно показавшись очень усталым, как парень, чей сон я нарушила. Боже, у меня, кажется, опять не получилось сделать все правильно. Может быть, мне следовало написать ему письмо, где я могла бы обдумать все, что хотела сказать, и убедиться, что у меня получилось именно так, как нужно, не отвлекаясь на то, как он выглядит в этой футболке, или на то, как это мило, что он так сильно беспокоится за своих учеников.

– Фиби, – начал он, – я знаю, что твой брат переезжает в соседний дом. Я подумал, что это будет означать возможность увидеть тебя снова… Я солгал бы, если бы не признался, что от этой мысли мне стало немного легче. Но если это значит лишь то, что каждый раз, заезжая в город, ты будешь приходить, чтобы переспать со мной… Я просто… не могу. Мне очень жаль, но так я не могу.

Я нахмурилась.

– Ты думаешь, я здесь ради секса?

Его щеки вспыхнули. Еще одна черта Сэма, по которой я скучала. Хотя кого я обманываю? Я скучала по всему этому!

– Возможно, это было самонадеянно, – пробормотал он. – Мне жаль. Мне не следовало это говорить.

– Нет, – возразила я, делая шаг к нему. – Это мне жаль. И это лишь часть того, что я собиралась сказать, и я даже не знаю с чего начать. Во-первых, мне жаль, что разбудила тебя сегодня, но куда больше мне жаль, что наговорила тебе всякого и очень плохо обошлась с тобой в тот день в парке. Я была напугана и сорвалась, я ненавижу себя за то, что причинила тебе боль.

Он пожал плечами, и этот жест был не совсем естественным.

– Ты уже извинялась за это несколько раз, но ты чувствуешь то, что чувствуешь, Фиби. Тебе не нужно за это извиняться.

– Но я не знаю, что чувствую! – Мой голос сорвался. – Я имею в виду, наверное, знаю, но я солгала тебе и самой себе.

– Уже поздно, – проговорил Сэм, – и я очень устал. Кажется, я не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

– Я люблю тебя, – выпалила я. Произнести эти слова оказалось не так трудно, как я думала, поэтому я повторила еще раз: – Я люблю тебя, Сэм. Я не знаю точно, когда это случилось, но определенно в тот день в парке я уже любила тебя. Я просто не сознавала этого и боялась взглянуть правде в глаза. Когда я сказала, что считаю себя неспособной на такое чувство, это не было ложью. Учитывая то, как я росла, историю моих отношений, – тут в моем голосе прозвучал смешок, похожий на отчаяние, – если это вообще можно назвать историей, и то, какая я есть… В общем, я не думала, что любовь – это для меня.

Сэм оперся о пианино одной рукой, но его палец соскользнул и нажал на клавишу. Он совершенно потерял дар речи, просто смотрел на меня, однако я решила воспринять это как ободряющий знак. В тот момент у меня не было другого выбора.

– И теперь, когда послезавтра я собираюсь провести вторую по значимости презентацию в своей жизни, я поняла, что хочу, чтобы ты при этом присутствовал. Ты нужен мне. Очевидно, это серьезная и запоздалая просьба, поскольку я не просила тебя не планировать ничего на эту дату. У тебя работа, и, вероятно, тебе не слишком интересно ехать в Северную Каролину, чтобы посмотреть, как я рассказываю о жанре, который тебя пугает… Но дело даже не в этом. Просто ты нужен мне в моей жизни. Между прочим, несколько месяцев назад у меня внутри все сжалось бы при одной только мысли о том, чтобы произнести эти слова. Но сейчас я чувствую, что не выдержу, если не скажу этого. Даже если ты больше не испытываешь ко мне прежних чувств или ушел к Джуэл или к кому-то еще, я должна была это сказать. Итак, я ехала десять часов, один раз меня остановили, я едва не облилась кофе, я появилась у тебя на пороге в самое неподходящее время, если можно так выразиться… Но я тебя люблю. Ты нужен мне в моей жизни. Прости. – Я сделала глубокий вдох, первый за последние несколько минут. – Не обязательно в таком порядке.

К этому моменту Сэм уже полусидел на пианино, нажимая на клавиши.

– Вау, – произнес он, поднимаясь.

– Вау-хорошо? – с надеждой спросила я. – Или вау-плохо?

Еще до прихода сюда я понимала, что есть вероятность получить отказ. Я была готова к этому и сказала себе: если Сэм заявит, что из этого ничего не выйдет, я с некоторым подобием достоинства отвечу, что все поняла, а потом уйду в соседний дом и буду плакать, пока не засну. Для меня было важно донести до него то, что я чувствовала, независимо от результата.

– Слишком много информации, чтобы сходу разобраться, – проговорил Сэм. – Мне надо сварить кофе. Что там было про Джуэл?

Немного огорченная, я пробормотала:

– Коннер говорил, что она как-то заходила.

Он наморщил лоб, затем его лицо снова разгладилось.

– Чтобы забрать старую скрипку, которую я помогал восстанавливать для магазина. Она пробыла здесь, может быть, минут десять. У меня нет желания встречаться с кем-то еще.

«С кем-то еще». Я позволила сердцу воспрянуть духом, совсем чуть-чуть.

– О-о-о… – только и смогла выдавить я.

– Ты хочешь, чтобы я пришел на защиту твоей диссертации? – уточнил он.

Я поежилась, услышав, как возмутительно это прозвучало.

– Да, – ответила я. – Я имею в виду, что я была бы рада, если бы ты был там. Коннер и Шани собираются приехать. Но, возможно, с моей стороны очень странно просить тебя об этом, и это доставит тебе неудобства, и я пойму…

– Это то самое мероприятие, что, по твоим словам, станет главной вехой в твоей карьере? Прости, если я туплю, но минуту назад ты назвала это второй по значимости презентацией в своей жизни, так что я немного сбит с толку.

– Ну да, – кивнула я. – Потому что самая важная презентация в моей жизни – это то, что я сейчас наговорила тебе. Извини, что не оформила ее в PowerPoint.

Он преодолел расстояние между нами всего за несколько шагов, а затем поцеловал меня, обхватив ладонями мои щеки, прижав меня спиной к двери. Шок от того, что его губы прижались к моим, и долгожданное облегчение заставили меня расплакаться. Я попыталась скрыть слезы, чтобы Сэм не останавливался.

Но он отстранился, проведя большим пальцем по моей щеке.

– Ш-ш-ш, – прошептал он. – Пожалуйста, не плачь. Я тоже люблю тебя, Фиби. И всегда буду любить.

Я всхлипнула.

– Я думала, что все испортила.

– Нет. Я сказал себе, что подожду окончания семестра, а потом спрошу у Коннера твой номер телефона. Я не знал, как ты меня встретишь, но отказываться от нас я не собирался.

– Правда?! Я боялась, что ты забудешь обо мне.

– Это невозможно. – Он махнул рукой в сторону, и я повернулась, не совсем понимая, что он пытается мне показать, пока мой взгляд не упал на мою гитару, стоявшую в ряд с другими на стойке у стены. – Оказалось, что еще больнее было не иметь рядом ничего от тебя, поэтому я попросил ее у Коннера.

А этот маленький паршивец даже не сказал мне!

– У меня осталась твоя футболка, – проговорила я.

– Знаю. Я искал ее. По ретрочетвергам мы носим футболки с тематикой прошлых лет.

Я поморщилась.

– Упс. Извини.

Он улыбнулся и поцеловал меня в уголок рта.

– Ничего. Мне нравилось представлять, как ты ее носишь.

– А как я ее снимаю?

Его руки скользнули вниз по моей спине, опустились на мои ягодицы и притянули меня ближе.

– Еще больше.

– Я знаю, что уже поздно, – сказала я. – И ты устал, отработав девять часов, но…

– О, не беспокойся обо мне, – ответил Сэм, с вызовом приподняв бровь. – Я завтра отпрошусь. Моя девушка защищает диссертацию, я не могу это пропустить. – Он посмотрел на меня, мило прищурившись. – Это нормально, что я так говорю? Моя девушка?

– Я больше не боюсь этих слов, – улыбнулась я. – Я все еще пугаюсь многих вещей, в основном очень специфических сценариев, в которых меня насильно увозят в незнакомое место. Но не боюсь любить тебя или быть любимой тобой.

– Кто-то может сказать, что на это повлияли твои читательские предпочтения, – заметил Сэм. – Стоп! А моя спальня считается неизвестным местом? Или это нормально?

Я подняла свое лицо к нему для еще одного поцелуя.

– С тобой я добровольно отправлюсь куда угодно, – прошептала я. – Веди меня туда.

Эпилог

Коннер и Шани поженились в апреле. Я к тому времени уже закончила учебу. Девяносто процентов гостей на свадьбе были родственниками Шани, девять процентов – друзья Коннера, которых я никогда раньше не видела, а кроме них мама, мой отчим и я с Сэмом.

Я завершила речь и плюхнулась на свое место, чувствуя прилив адреналина и сентиментальности. Сэм обнял меня за плечи, притянул к себе и поцеловал в волосы.

– Ты справилась, – прошептал он. – Хотя я не понял ни одной отсылки к Crash Bandicoot.

– В этом вопросе я подыгрывала главному ценителю, – сказала я, потянувшись, чтобы крепче прижаться к его груди. Всю свою прежнюю жизнь при общении с другими людьми я постоянно чувствовала себя неуклюжей и колючей, но, будучи рядом с Сэмом, поняла, что могу находиться в его крепких объятиях очень и очень долго.

– Ты точно уверена, что я понравился твоей маме?

Сэм беспокоился об этом с репетиционного ужина, где я представила его. Он вежливо поинтересовался мамиными немецкими овчарками, прежде чем его поправили, сказав, что они австралийские.

– Это тоже овчарки, тоже пастушья порода, – успокоила я его. – Вполне объяснимая ошибка.

– Да, но они выглядят совершенно иначе. – Сэм был огорчен.

– Прекрати! Это не то же самое, как если бы ты полдня играл с собаками, а потом выяснилось бы, что ты путаешь их клички. Моя мама считает тебя очень милым. Это цитата.

Последние два месяца были бурными. Моя защита прошла на удивление успешно, за исключением одного спорного момента, когда профессор из комиссии попросил меня пройтись по хронологии публикаций тру-крайм романов, а я в итоге упомянула в том числе и свою любимую книгу Афродиты Джонс, которая, возможно, не совсем подходила.

Мы с Сэмом провели Рождество в Чикаго с его семьей. Его братья и сестры не собирали по двадцать долларов, чтобы купить маме ожерелье, но все были очень шумными, счастливыми и много обнимались. Это оказалось на удивление приятно.

Теперь я жила с Сэмом и работала над проектом книги, ожидая, не попросит ли «Стайлз» пройти собеседование на недавно открывшуюся вакансию приглашенного преподавателя. Я подала заявки и в другие университеты в других городах, поскольку Сэм заверил, что легко готов собрать вещи и переехать в любую точку страны. Несмотря на это, я поймала себя на странной надежде, что мы останемся во Флориде. Было приятно жить по соседству с братом, хотя он уже столько раз приходил одолжить что-нибудь, что я невольно задумывалась, покупает ли он что-то в продуктовом магазине.

– Посмотри на того молодого человека, – сказала я, кивая в сторону высокого белого парня в очках с растрепанными каштановыми волосами. – Правда, он очень похож на Денниса Нильсена^[83]?

– Это какой-то программист начала восьмидесятых? – уточнил Сэм. – Потому что именно так он выглядит.

– Нет, это тот парень, который… – Я оборвала себя. Что-то подсказывало мне, что, возможно, свадьба моего брата – не лучшее место для обсуждения шотландских серийных убийц и провальных попыток избавиться от человеческих останков. – Неважно.

Сэм встал и протянул мне руку.

– Потанцуешь со мной?

– Я предпочитаю не делать подобных комплиментов ни одному месту, – сказала я, потому что обращение к «Гордости и предубеждению» всегда было хорошим способом выйти из ситуации.

Уголок рта Сэма приподнялся.

– Ты можешь станцевать со мной этот медленный танец сейчас или «Tubthumping» позже. Выбирай!

Единственное, что может быть хуже медленного танца, – это быстрый, поэтому я взяла руку Сэма и позволила ему поднять меня на ноги. Песня уже началась, и на танцполе были другие пары. Сэм обнял меня за талию. Я никогда толком не знала, что делать со своими руками во время танца – даже на концертах я просто мотала головой и держала руки в карманах. Положить ему на плечи?

– Обхвати меня за шею, – подсказал Сэм. – По сути, это просто допустимый в обществе способ прижиматься друг к другу примерно четыре минуты. Тебе придется немного покачаться, чтобы это сошло тебе с рук.

На самом деле, с Сэмом было легко найти ритм. Приятно было чувствовать тепло его рук на своей талии, находиться достаточно близко, чтобы увидеть маленькую царапину от бритвы на его шее, смотреть в его глаза, от пронзительной голубизны которых перехватывало дыхание.

– Не так уж плохо, – призналась я.

Через его плечо я могла наблюдать, как танцуют Коннер и Шани. Я никогда не видела брата таким счастливым.

– Знаешь, я уже представляла, как сделаю это, – проговорила я. – Я имею в виду, выйду замуж.

– Да?!

– Конечно, – ответила я, крепче обнимая его шею и запуская пальцы в его волосы. – Когда-нибудь.

Благодарности

Как и Фиби, мне иногда трудно понять, что я не на острове и не одинока, что нормально просить или получать любовь и поддержку. На самом деле, эта книга не появилась бы на свет без следующего неполного списка людей, мест и вещей. Я благодарна больше, чем можно выразить словами:

Лоре Брэдфорд, Ханне Андраде и всем сотрудникам Bradford Literary за то, что они были лучшими защитниками моей работы, о которых я только могла мечтать; Тарин Фэджернесс за поддержку этой книги на международном уровне; Кристин Шварц, выдающемуся редактору, за все, но особенно за то, что позволила мне сохранить ссылку на триаду Макдональда (IYKYK); остальной команде из Беркли, включая Мэри Бейкер; Коллин Рейнхарт, Шейле Муди, Дженнифер Лайнс, Кристин Легон, Бриджит О’Тул и Даше Роджерс; Дженифер Принс – за прекрасную обложку и потрясающие работы в сапфической тематике, которые она дарит миру.

Своей семье, включая мою маму, которая преданно приносила домой стенограммы федеральных судебных процессов, чтобы в старших классах я могла их прочитать; первым читателям LTSK Google Doc, в том числе Ким Каралиус (коллега-сценарист, поставщик треков для плейлистов, посол Джеймса Мак-Эйвоя в США), Чарис (отправитель ежедневных сообщений в службу поддержки и поставщик кошачьих кличек), Стейси и Саре (романтические суперфаны) и Бриттани (что я могу сказать, подруга, ты прекрасная сестра); Эрин – за все те вечера, когда мы торчали в закусочных, обсуждая что угодно, начиная от астрологии и заканчивая тем, как мы хотим поступить с нашими телами после смерти («выброси меня в мусорное ведро!!!»); моей давней НаНо-подруге Кристин; Марни Бейтс за многолетнюю поддержку в написании статей; Чейзу за то, что всегда верил в меня; Ребекке Фрост за все ее советы по написанию диссертации о тру-крайме (и за то, что отговаривала меня, когда я действительно подумывала о возвращении в академическую среду); Линдси Игар за ее ускоренный курс черновой подготовки; Pitch Wars за то, что дали мне пинка под зад, в котором я нуждалась, чтобы закончить этот манускрипт; наставникам Pitch Wars Рэйчел Линн Соломон, Рози Дан, Руби Барретт, Аннет Кристи, Соне Хартл и Анне Калинг за то, что увидели нечто новое в этой истории и поддержали меня, когда я больше всего в этом нуждалась; чату Berkletes discord, особенно каналу NSFW – неиссякаемому источнику новой информации; Кристин Колби за то, что позволила мне писать статьи для Crimefeed, из-за которых я больше не хотела ходить в походы (это круто, но мне все равно это не очень нравилось); подкасту «Вы не правы», демонстрирующему, как может выглядеть чуткий и вдумчивый подход к жанру тру-крайм; Саре Маршалл – особенно за ланч и книгу о Пэтти Херст; USF и отношениям, которые помогают мне оправдать мои студенческие ссуды (включая, но не ограничиваясь ими, доктора Флеминга, Лиз, Кристин, Брайана, Джессику); Кармен и Энн за организацию замечательного клуба молодых книголюбов, а Дженерал Элли – за то, что является ярким представителем книжного сообщества; анонимному собеседнику, для которого у меня есть лишь одно послание: если я вскользь упомяну Judgment Ridge, а вы прочтете это и дадите обратную связь, я приму это как наивысший комплимент; блогу Ask a Manager за то, что его чтение стало моим любимым утренним ритуалом; двух моих боссов, которых я ценю и которым буду благодарна, даже если они никогда не прочтут эту книгу; местной публичной библиотеке – за то, что приняли меня обратно, даже после того, как я не возвращала «Саймон и программа Homo sapiens» долгие годы, и особенно за то, что разрешили вернуться, это помогало мне оставаться в здравом уме во время пандемии; за игры Crash Bandicoot, особенно за уровень Hog Wild; Джанин Гарофало, за то, что она пролила пиво себе на платье в «Роми и Мишель на встрече выпускников»; Хейли Уильямс, выпустившую новую музыку как раз в тот момент, когда мне это было нужно больше всего; Тиган и Саре, когда в «Твиттере» попросили меня вернуться к работе; песням Фиби Бриджерс, но особенно строчке из «Kyoto» о том, что в 25 лет я чувствовала себя как в полете; плейлистам Apple Music, когда мне было лень создавать собственные во время написания текста; всей дискографии Chrvches по той же причине; той части видео «Anna Sun», где они все начинают танцевать; магазину Etsy, где я купила несколько восхитительных готических наклеек, чтобы отмечать каждую тысячу слов, которые я написала; печеньям с корицей и коричневым сахаром; и вам, взявшим в руки эту книгу и каким-то образом дочитавшим до конца стихотворение в прозе с благодарностями. Я ценю вас.

И, конечно, самое большое, самое сердечное спасибо Райану, Августе и Каре, которые каждый день доказывают мне, что любовь реальна и наш мир полон ею. Я люблю вас, ребята.

Об авторе

Алисия Томпсон – писательница, читательница и фанатка рок-группы Paramore. Будучи подростком, появилась в эпизоде сериала «48 часов»^[84] в зале местного суда, рассматривающего дело об убийстве. Эпизод запомнился тем, что Алисия «пробила» четвертую стену, посмотрев прямо в камеру. В настоящее время живет во Флориде с мужем и двумя детьми.

Примечания

1

  Тру-крайм (от англ. true crime, дословно «настоящее преступление») – документальный жанр в литературе, кинематографе и пр., где автор исследует реальное преступление, описывает действия злоумышленников и его жертв.

(обратно)

2

  Taco Bell (Тако Белл) – международная сеть ресторанов быстрого питания адаптированной техасско-мексиканской кухни.

(обратно)

3

  Бэт-сигнал (англ. Bat-Signal) – устройство сигнала бедствия, появившееся в комиксах издательства DC Comics, в качестве средства для вызова Бэтмена.

(обратно)

4

**  Начало телевизионной передачи (фильма) прямо с содержательной части, без заставки, вступительных титров и пр.

(обратно)

5

*  Псевдоним неустановленного американского серийного убийцы, действовавшего в Северной Калифорнии, по крайней мере с конца 1960-х до начала 1970-х годов.

(обратно)

6

  Американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е годы.

(обратно)

7

*  Фирменное наименование раннего типа аэрозольного спрея для самообороны, изобретенного Аланом Ли Литманом в 1960-х годах.

(обратно)

8

  Научно-популярная книга по самопомощи, написанная Гэвином де Беккером. Книга демонстрирует, как каждый человек должен научиться доверять врожденному «дару» своего внутреннего чутья. Научившись распознавать различные предупреждающие знаки и предвестники насилия, становится возможным избежать потенциальных травм и вреда.

(обратно)

9

  Компьютерная игра.

(обратно)

10

  Американская черная комедия, снятая в 1988 году Майклом Леманном. Российскому зрителю известна под названием «Смертельное влечение».

(обратно)

11

  «Топ-модель по-американски» – американское телевизионное реалити-шоу, созданное супермоделью Тайрой Бэнкс, выступавшей в качестве исполнительного продюсера, ведущей и главного судьи.

(обратно)

12

*  В музыке призыв «Побриться и постричься» и связанный с ним ответ «два бита» – это простой музыкальный куплет из 7 нот, рифф или фанфара, которые обычно используются в конце музыкального представления, обычно для комического эффекта. Он используется как мелодично, так и ритмично, например, как стук в дверь.

(обратно)

13

  Песня американской панк-рок-группы Green Day.

(обратно)

14

  Серия видеоигр в жанре платформер, созданная Энди Гэвином и Джейсоном Рубином. Разработана Naughty Dog по заказу Universal Interactive Studios для PlayStation в 1996 году. Главный герой серии – неудачный эксперимент, мутировавший сумчатый грызун Крэш Бандикут.

(обратно)

15

  Американская сеть ресторанов. Основная масса заведений находится на Среднем Западе и на Юге, где сеть является региональной культурной иконой. Меню состоит в основном из блюд южной кухни для завтрака.

(обратно)

16

  Новозеландский конкурс кинематографистов, основанный в 2004 году.

(обратно)

17

  Типология личности Майерс-Бриггс (MBTI) – это система психологического тестирования, основанная на предположении, что каждый человек рождается с определенным устройством психики.

(обратно)

18

*  Тру-крайм (англ. True Crime, дословно «Настоящее преступление») – документальный жанр в массовой культуре, включающий в себя литературу, подкасты, фильмы и сериалы, в которых автор исследует криминальные преступления и подробно описывает действия людей, связанных с этими событиями и пострадавших от них.

(обратно)

19

  Книга Винсента Буглиози и Курта Джентри, вышедшая в 1974 году.

(обратно)

20

  Джозеф Джеймс Деанджело (род. 8 ноября 1945 года, Бат, штат Нью-Йорк, США), также известный как Original Night Stalker – американский серийный убийца из Калифорнии, насильник и грабитель. В простонародье – Убийца из Золотого Штата (Golden State Killer).

(обратно)

21

  Американский документальный сериал о настоящих преступлениях.

(обратно)

22

  Нормы форматирования и цитирования, широко использующиеся в академическом и профессиональном письме в английском языке.

(обратно)

23

  Издательство романтической и женской прозы, основанное в Виннипеге, Канада, в 1949 году.

(обратно)

24

  Отсылка к мультфильму «Король Лев».

(обратно)

25

  Американская компания, крупнейшая в США по продажам книг.

(обратно)

26

  Раздел на англоязычном сайте Reddit, где люди делятся случаями из своей жизни и просят других пользователей оценить их действия.

(обратно)

27

  Персонаж одноименной американской комедии о великовозрастном балбесе Билли Мэдисоне, наследнике невероятно богатого владельца сети отелей, проводящем круглые сутки за разглядыванием непристойных журнальчиков, поглощая пиво и устраивая идиотские розыгрыши.

(обратно)

28

**  Джон Уэйн Гейси – американский серийный убийца и насильник (родился 17 марта 1942 года, Чикаго, Иллинойс, США). Пресса окрестила его Клоуном-убийцей.

(обратно)

29

*  Стивен Эйвери (родился 9 июля 1962 года, Манитовок, Висконсин, США) – американский охотник, осужденный за изнасилование и покушение на убийство в 1985 году.

(обратно)

30

  Американская телеведущая, журналистка, политический комментатор и прокурор (родилась в 1959 году).

(обратно)

31

  Джеффри Дамер (21 мая 1960 года, Милуоки, штат Висконсин) – американский преступник, который «специализировался» на мужчинах.

(обратно)

32

*  Перри Смит – убийца, персонаж книги «Хладнокровное убийство».

(обратно)

33

  Ричард Хикок – убийца, персонаж книги «Хладнокровное убийство».

(обратно)

34

  Видеодисплей с использованием технологии большого экрана (видеостены). Технология разработана в начале 1980-х годов компаниями Mitsubishi Electric и Sony.

(обратно)

35

**  Уровень в игре Crash Bandicoot.

(обратно)

36

*  Уровень в игре Crash Bandicoot.

(обратно)

37

  Уровень в игре Crash Bandicoot.

(обратно)

38

*  Сформулированный Джоном Макдональдом в 1963 году в статье «Угроза убийства» набор из трех поведенческих характеристик – зоосадизм, пиромания и энурез, который он связал с предрасположенностью к совершению особо жестоких преступлений.

(обратно)

39

О. Джей Симпсон (род. 9 июля 1947, Сан-Франциско, Калифорния) – американский футболист и актер, обвиненный в убийстве бывшей жены.

(обратно)

40

  Традиционная гавайская вечеринка.

(обратно)

41

  Кампания онлайн-травли в 2014–2015 годах, направленная против женщин в индустрии видеоигр. Нападки были в основном связаны с белыми мужчинами-геймерами правого толка, которые выступали против роста и влияния женщин и феминизма в индустрии.

(обратно)

42

  Barbara Ann – песня, написанная Фредом Фассертом. Записана The Beach Boys для концертного альбома «Beach Boys’ Party» 1965 года.

(обратно)

43

  Персонаж игры Crash Bandicoot.

(обратно)

44

  Джонбенет Рэмси – победительница детского конкурса красоты в США, похищенная и убитая в возрасте шести лет.

(обратно)

45

  В художественной литературе писателю-халтурщику платят за быстрое написание сенсационного криминального чтива.

(обратно)

46

  Американская рок-группа, образованная во Франклине, штат Теннесси, в 2004 году.

(обратно)

47

  В США диким кошкам отрезают кончик уха (чаще всего левого), как знак того, что животное стерилизовано.

(обратно)

48

  Персонаж сериала «Безумцы».

(обратно)

49

*  Детская песенка.

(обратно)

50

  Строчка из детской песни «Farmer in the Dell».

(обратно)

51

  Отсылка к фильму «Молчание ягнят».

(обратно)

52

  EBSCO – ведущий поставщик баз данных, электронных книг, журналов, цифровых архивов.

(обратно)

53

  Название фильма.

(обратно)

54

  Первый официально зарегистрированный американский серийный убийца.

(обратно)

55

*  Интернет-энциклопедия убийств.

(обратно)

56

  Развлекательный веб-сайт, специализирующийся на создании рецензий к телесериалам и телешоу – как правило, телесериалам, ситкомам и реалити-шоу – с шуточным подтекстом.

(обратно)

57

  Американский конькобежец, выступающий в шорт-треке; двукратный олимпийский чемпион, двукратный серебряный и четырехкратный бронзовый призер Олимпийских игр, восьмикратный чемпион мира.

(обратно)

58

  Инфекция мочевыводящих путей.

(обратно)

59

  Сквоттинг (от англ. squatting) – это акт самовольного заселения покинутого или незанятого места или здания лицами (сквоттерами или сквотерами), не являющимися его юридическими собственниками или арендаторами, а также не имеющими иных разрешений на его использование.

(обратно)

60

  Шакил О’Нил – легендарный баскетболист, четырехкратный чемпион НБА.

(обратно)

61

  Самое известное стихотворение Эдгара Аллана По.

(обратно)

62

  «Клуб нянек» – американский комедийно-драматический телесериал, созданный Рэйчел Шукерт по мотивам одноименного цикла детских романов Энн М. Мартин.

(обратно)

63

  HGTV Home & Garden – телеканал о дизайне, ремонте и домашнем уюте.

(обратно)

64

  Идиома «ходить по скорлупе» (walking on eggshells) означает «быть очень аккуратным и дипломатичным, стараться не сказать лишнего».

(обратно)

65

*  Обвиняемый не должен принуждаться свидетельствовать против себя.

(обратно)

66

  «Любовь Мертва» – третий студийный альбом шотландской синти-поп группы Chvrches, выпущенный 25 мая 2018 года.

(обратно)

67

  Документальный телесериал о реальных преступлениях, в котором рассказывается о нескольких случаях возможных ложных признаний, приведших к обвинению фигурирующих в нем людей в убийстве.

(обратно)

68

  Джейси Ли Дьюгард (родилась 3 мая 1980 года), похищенная в возрасте одиннадцати лет, была обнаружена спустя 18 лет.

(обратно)

69

  Purple Mountain – гора в графстве Керри, Ирландия. Ее высота составляет всего 832 метра.

(обратно)

70

  Отсылка к песне «We Are Never Ever Getting Back Together».

(обратно)

71

  Американская детская музыкальная группа, которая выпускает семейные каверы на популярные песни и связанные с ними медиа.

(обратно)

72

  В сцене Дик сделал вид, что забыл наличные и выписал чек, в котором намеренно допустил ошибку, вписав сто шестьдесят долларов вместо восьмидесяти. В результате продавец отдал ему сдачу в восемьдесят долларов.

(обратно)

73

*  «С другой стороны» (англ. «Otherside») – песня американской рок-группы Red Hot Chili Peppers.

(обратно)

74

  «Не могу остановиться» (англ. «Can’t Stop») – еще одна песня американской рок-группы Red Hot Chili Peppers.

(обратно)

75

  Американская компания, специализируется на розничной торговле атрибутами альтернативной музыки и андеграунд.

(обратно)

76

*  Марка сокосодержащего концентрированного напитка, производимая в Германии. Названа в честь итальянского острова Капри.

(обратно)

77

  Один из видов напитка марки Capri Sun.

(обратно)

78

  Дом за белым штакетником – символ благополучия.

(обратно)

79

*  Блюдо, состоящее из одной большой луковицы, которая разрезана, чтобы походить на цветок, и зажарена во фритюре.

(обратно)

80

  Промежуточное понятие между рестораном быстрого питания (fast food) и кафе среднего ценового сегмента (casual dining).

(обратно)

81

  Amnesty International («Международная Амнистия») – движение, объединяющее более семи миллионов человек по всему миру, которые борются за соблюдение прав человека, закрепленных во Всеобщей декларации прав человека 1948 года.

(обратно)

82

 «Бритье и стрижка, два бита» (с анг. Shave and Haircut, two bits) – шутливая музыкальная фраза в два такта в форме вопрос-ответ. Широко используется в финальных эпизодах произведений музыкального спектакля ради комедийного эффекта.

(обратно)

83

  Британский серийный убийца и некрофил.

(обратно)

84

  Американский политический новостной документальный телесериал режиссера Эроса Пульелли.

(обратно)

Оглавление

Примечание автора

Один

Два

Три

Четыре

Пять

Шесть

Семь

Восемь

Девять

Десять

Одиннадцать

Двенадцать

Тринадцать

Четырнадцать

Пятнадцать

Шестнадцать

Семнадцать

Восемнадцать

Девятнадцать

Двадцать

Двадцать один

Двадцать два

Двадцать три

Двадцать четыре

Двадцать пять

Двадцать шесть

Эпилог

Благодарности

Об авторе